Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Корсакова Татьяна : " Вранова Погоня " - читать онлайн

Сохранить .
Вранова погоня Татьяна Владимировна Корсакова
        Долгие годы Эльза живет в постоянном страхе перед преследующими ее птицами, которыми управляет черный человек в образе чумного доктора. Говорят, это Вранова погоня, безжалостная к своим жертвам. Почему так происходит и можно ли это остановить? Чтобы разрешить загадку, в тайгу по желанию неизвестного благодетеля отправляется экспедиция из нескольких человек вместе с самой Эльзой. Настало время заглянуть в глаза собственному страху.
        Татьяна Корсакова
        Вранова погоня
        
* * *
        Полуденное солнце жгло немилосердно. Если бы не налетающий временами ветерок, было бы совсем тяжко, а так ничего, терпимо. Впрочем, не боялся Архип ни солнца, ни ветра, ни черта лысого. А чего боялся, о том никому не рассказывал. Кому надо, кого просил о прощении денно и нощно, тот и так все знал, все видел.
        Архип замахнулся, лезвие топора с сухим хрустом вошло в березовое полено, расколов его на две почти идеально ровные половинки. Гора из наколотых дров неуклонно увеличивалась, часа через два придет Сережка, станет складывать дрова в аккуратную поленницу. Архип это дело не любил, помахать топором - всегда пожалуйста, а чтобы потом порядки наводить - это не для него. Хотя, если бы отец настоятель велел, он бы не ослушался, сделал все, как должно. Но отец настоятель в такие дела не вмешивался. Так и получалось, что вроде как у каждого послушание есть, но послушание это по сердцу, а не поперек души. Не должно быть в монастыре ничего поперек души. Души тут частенько и без того надломленные, их лечить надо, а не наказывать. Так говорил отец настоятель.
        Архип слушал, головой кивал, а сам думал, что, может, оно и лучше, чтобы через наказание. Ему, наверное, точно было бы лучше…
        За спиной послышался шорох, и рука сама, непроизвольно, покрепче сжала топор. Не отпускало прошлое - что ты сделаешь! - прокралось за Архипом в монастырь, заставляло вспоминать то, чего вспоминать не хотелось.
        Разворачивался он нарочито медленно и топор так же медленно положил на старый колун. От греха подальше.
        - Э… уважаемый… - Невысокий, какой-то плюгавенький с виду человечек замер на безопасном расстоянии, прикрылся дерматиновым портфелем. Тоже, наверное, от греха подальше. - Архип Белобородов, надо полагать? Меня из канцелярии сюда направили, сказали, вы тут… дровишки колете. - На гору дров человечек посмотрел едва ли не с отвращением, свободной от портфеля рукой утер пот с высокого лба, ослабил узел василькового цвета галстука.
        Галстук Архипу понравился, а вот человечек - нет. Было в нем что-то склизкое, неприятное. И манера эта смотреть искоса, по-птичьи. Нехорошая манера.
        Отвечать Архип не стал, молча потянулся за топором. Дело нужно делать, а не разговоры разговаривать. Топор со свистом прочертил в воздухе дугу и впился в полено. Полетели щепки. Тихо ойкнул человечек. Ойкнуть-то ойкнул, а Архипа в покое не оставил, топтался позади, сопел. Вот же настыра!
        - Я это… Я к вам, господин Белобородов, по делу.
        Господин Белобородов… Ишь, что удумал! Никто еще Архипа господином не называл, не того он полета птица. Впрочем, в монастыре перед Богом все птицы равны, что высокого, что низкого полета.
        - Меня предупредили, что вы разговаривать не станете. - Голос человечка сделался жалобным и одновременно решительным. Архип поставил новое полено на колун, замахнулся. - Но вы и не разговаривайте. Вы меня послушайте, а потом распишитесь, где покажу. Вот и вся недолга, уважаемый.
        Хрясь… Треснуло полено, на сей раз ровненько, совсем без щепок. Архип обернулся к человечку, посмотрел раздраженно.
        - Вот и ладушки! Вот и чудненько! - Человечек с нежностью погладил пузатый бок своего портфеля. - У меня к вам, господин Белобородов, имеется деловое предложение. То есть не у меня лично, а у моего клиента, вашего, так сказать, будущего заказчика.
        Будущего заказчика, значицца… Ну-ну…
        Архип отложил топор, повел плечами, одним ударом прихлопнул овода. Овод доставал его уже давно, отвлекал от работы. Вот точно как этот человечек.
        - Я Никопольский, - представился человечек, но руку протягивать не стал. - Никопольский Яков Исаакович. Делопроизводитель. - Он неожиданно ловким и выверенным движением открыл свой портфель, двумя пальцами выхватил из него картонную папку, протянул Архипу. - Вот почитайте. Здесь условия контракта. Я старался, чтобы получилось коротко, без лишней, так сказать, бюрократии. Да вы почитайте, почитайте, уважаемый!
        Наверное, картонная папка с надписью «Дело №» придала делопроизводителю Никопольскому смелости, потому что на Архипа он наступал с отчаянной решимостью. Папку Архип взял, повертел в руках, раскрыл. Прежде чем изучить ее содержимое, уселся на колун, подставляя солнцу бурую от загара спину. Читал долго, вдумчиво. Сначала пробовал по диагонали, а потом неожиданно для самого себя увлекся. Контракт, условия которого делопроизводитель Никопольский и в самом деле описал максимально кратко и максимально четко, был любопытный. В другие бы годы Архип, пожалуй, ухватился за него с превеликой радостью, но те годы давно минули, и радости в его жизни нынче были совсем другие.
        Закончив чтение, он аккуратно вернул бумаги в папку, отрицательно мотнул головой.
        - Нет? - спросил Никопольский не то удивленно, не то удовлетворенно. - Не заинтересовались, значит?
        Архип снова мотнул головой, положил ладонь на отполированную до блеска рукоять топора.
        - Я так и думал, хотя и надеялся, что сумею вас заинтересовать. - Никопольский спрятал папку обратно в портфель, но через мгновение извлек на свет божий другую, на сей раз вполне современную, из темно-синего пластика. - Тогда извольте изучить и вот эти документы. Не беспокойтесь, тут совсем немного бумаг. Да считай, тут нет ничего, кроме списка участников проекта. Да вы посмотрите-посмотрите, вдруг увидите знакомую фамилию. Мало ли что…
        Эта папка была холодной и по-змеиному скользкой, брать ее в руки не хотелось, но Архип все равно взял, открыл не сразу, а после небольшой заминки.
        Никопольский не обманул, список и в самом деле был небольшой. Архип просмотрел список раз, потом другой. В ушах зашумело, а перед глазами закружили золотые мухи. Он отмахнулся от мух широкой ладонью, крепко зажмурился и почти забытым жестом похлопал себя по карману штанов. Сигарет в кармане давно не было, а вот привычка, оказывается, осталась.
        - Стоит ли мне расценивать это как согласие, господин Белобородов? - Голос Никопольского окончательно разогнал золотых мух. От голоса этого во рту появился кислый металлический привкус. Архип не выдержал, не открывая глаз, сплюнул себе под ноги.
        - Так вы согласны? - зудел над ухом Никопольский.
        Глаза пришлось открыть. Он вытер пересохшие губы тыльной стороной руки, словно это могло вернуть ему душевное спокойствие. Не могло, а вот список в руке делопроизводителя мог. Точнее, не список, а человек, чья фамилия в нем значилась.
        - Ну как? - А Никопольский уже совал ему в руку дешевую шариковую ручку. - Контракт перечитывать будем или подпишем сразу?
        Был этот контракт избавлением или договором с дьяволом? Архип не знал и не хотел знать. Свою подпись он поставил недрогнувшей рукой. Послушание… Вот и появился в его никчемной жизни смысл. Отец настоятель поймет, отпустит в мир послушника-ослушника Архипа Белобородова. Надо только дрова доколоть…
        - Вот тут все координаты и контактные данные, а также номер открытого на ваше имя счета. Сумму вы уже видели. - Никопольский положил на колун рядом с Архипом еще один лист бумаги, аккуратно прижал его березовой полешкой. - Мой клиент очень на вас рассчитывает, господин Белобородов. Не подведите его, пожалуйста.
        Не подведет. И не потому, что не посмеет нарушить контракт, а потому, что заинтересован в нем ничуть не меньше, а то и больше, чем какой-то там клиент.

* * *
        День не задался. Нет, не так! Не задался не просто день, а целый месяц. Если не сказать год! Год этот - чего душой кривить? - выдался так себе. Бывали у Лешего годы и получше, и поинтереснее, и похлебнее. А тут полный провал…
        Экран включенного ноутбука подмигнул словно бы с издевкой, показал статистику, на которую смотреть совсем не хотелось. Хреновая статистика! И с каждым днем все хреновее. Новых подписчиков у канала все меньше, а старые куда-то разбегаются. Да не куда-то, а к конкурентам. Черт бы их всех побрал!
        Конкурентов своих Леший знал по именам. Точнее сказать, по никнеймам. Мало кто из ютьюбовской братии использовал свое настоящее имя. Леший подозревал, что вообще никто не использовал. Даже Илья Демидов, наипервейший конкурент, наверняка в миру звался каким-нибудь Васей Пупкиным и был не матерым сталкером-первопроходцем, а каким-нибудь никчемным дрищем, которому просто повезло с голосом. Мужественному баритону Демидова Леший завидовал едва ли не сильнее, чем количеству его подписчиков. Полтора ляма - это силища! Силища и, что немаловажно, реальные деньги. Когда-то и у самого Лешего было под два ляма. Давно, почти полгода назад, еще до виртуальной войны, в которую его втянули. Нет, не так - его выбрали в качестве жертвы, мальчика для битья…
        Тот день Леший запомнил очень хорошо, хотя сначала не придал ему особого значения. Негативные комменты под его роликами появлялись и раньше, дебилов в Интернете всегда хватало. Обидные комменты он стирал, а особо рьяных просто банил. Но в тот день под пост про старую «заброшку» с призраком, на которую Леший возлагал особенные надежды, набежало как никогда много хейтеров. И «заброшка» его - фуфло! И история про призрака, который на этой заброшке обитает, - баян-баянище! И аппаратура у Лешего - отстой, а сам он замшелый и никому не интересный хрен с убогими байками, от которых нормального человека с души воротит! Те комменты Леший старательно потер, оставил лишь несколько для подогрева конфликта и интереса. Как ютьюбер со стажем, он прекрасно понимал, что черный пиар - это тоже пиар. Но первый звоночек уже прозвенел. Сначала он был тонкий, как назойливый писк комара, но с каждым новым постом делался все мощнее, все оглушительнее. Пока не грянул гром, пока однажды статистика канала не просто испугала, а ужаснула. Народ побежал от Лешего на каналы конкурентов и там начал рассказывать, какой Леший
отстойный. Сначала побежал народ, а следом рекламодатели. И вот это была уже реальная проблема, решать которую нужно было как можно быстрее, пока канал его и в самом деле не покрылся паутиной забвения.
        Леший отхлебнул давно остывший кофе, нашарил в завалах рабочего стола коробку с обветрившейся пиццей, не глядя, сунул в рот большой кусок, но вкуса не почувствовал, а кофе так и вовсе поперхнулся. Если не везет, то не везет по всем фронтам. Вот и Алинка ушла и уже две недели носа не кажет. А ведь когда-то бегала за ним собачонкой, добивалась сначала в виртуале, а потом и в реале. Красивая ведь девка была, почти модель. А Леший еще и нос воротил, перебирал, игрался. Потому что таких Алинок у него тогда был вагон и маленькая тележка. Потому что тогда он был крутейшим блогером. Был… вот ключевое слово. Был да сплыл! И Алинка сплыла вслед за подписчиками и спонсорами, оставила Лешего один на один с реальностью и насмешливо подмигивающим экраном ноутбука.
        На канал Ильи Демидова он заглянул от безысходности и из мазохистских каких-то соображений. Зашел и взвыл, потому что Демидов посягнул на святое, сунулся в ту самую давно закрытую психушку, на которой Леший когда-то сделал себе имя и аудиторию.
        Ему тогда и в самом деле несказанно повезло, в полуразрушенном здании на окраине провинциального, ничем не примечательного городка удалось заснять нечто. Сказать по правде, Леший тогда чуть не обделался от страха, но это не главное. Главное, что тот ужас, что он испытал в темных коридорах психушки, выплеснулся на экран и в души его тогда еще немногочисленных подписчиков. Нечто, которое заглянуло темными провалами глазниц в камеру Лешего, не было человеком. Если только в прошлой, давно закончившейся жизни. А в жизни настоящей оно было… призраком? Неприкаянной душой замученного в застенках психушки пациента?
        Тот ролик произвел в Сети настоящий фурор. Его комментировали, просмотрели миллион раз, постили и пытались разоблачить его создателя. Но все те разоблачения пошли Лешему лишь на пользу. «Призраком из психушки» заинтересовались историки и фотоэксперты. Не самые маститые, но широко известные в узких кругах. Фотоэксперты в один голос сказали, что ролик не фейковый, а историки раскопали про психушку такое, что им с Лешим хватило еще на десяток роликов: уточняющих, разоблачающих, объясняющих необъяснимое. Они тогда даже нашли в архивах кандидата на роль призрака, сопоставили архивное фото с изображением того, кого заснял Леший, и убедили всех в своей правоте. А потом придумали этому челу страшную историю с энкавэдэшными пытками, зверскими экспериментами и прочей дикой атрибутикой. И пипл схавал! Пипл поверил каждому кадру, каждому сказанному слову! Пипл подхватил одуревшего от счастья Лешего на руки и поволок на самый ютьюбовский Олимп.
        Кто ж знал, как больно будет падать с этого Олимпа…
        …А Демидов на своем канале со своим харизматичным баритоном бродил по той самой психушке, разоблачал и обличал выдумщика Лешего. И лайки под его видео множились как снежный ком, а Леший мечтал лишь об одном - чтобы из-за вон того темного угла выступил «его призрак», выступил, вцепился Демидову в глотку и порвал на мелкие клочки прямо на глазах у многотысячной толпы наблюдателей. И пусть бы это было самое звездное видео Демидова. Леший бы пережил, даже поставил бы лайк, как эпитафию на виртуальной могиле конкурента. Но призрак не появился, Демидов выжил, проведя целую ночь в заброшенной психушке, и тем самым вбил последний гвоздь в крышку гроба Лешего…
        Яростного взмаха руки хватило, чтобы со стола слетело все, что на нем стояло. В самый последний момент Леший успел подхватить ноутбук. Отключить бы все это… всю эту мерзость. Вот прямо сейчас!
        Не успел. Громко тренькнуло уведомление о новом сообщении, в углу экрана призывно замигал значок конвертика. Скорее всего спам, но мало ли. Леший навел курсор на значок, кликнул мышкой.
        Это был не спам. Леший очень хотел, чтобы увиденное и прочитанное оказалось не чьим-то злым розыгрышем. Убедиться в этом ему предлагалось сразу, достаточно было изучить указанные в письме реквизиты и проверить счет, который неведомый благодетель открыл на его имя. Реквизиты оказались настоящими. А счет… На счету лежали такие деньги, которых Леший не видел ни от одного из своих спонсоров. И эти деньги станут его, стоит лишь согласиться с предложением благодетеля. А предложение такое, что только дурак от него откажется!
        Леший никогда не был дураком. Возможно, однажды он побывал неудачником, но точно не дураком. И чутье на хороший материал он не растерял. А материал, который ему предлагали осветить и опубликовать, был не просто хорошим, а шикарным! И финансовое сопровождение, без которого любой шикарный материал рискует остаться лишь нереализованной задумкой, Лешему обещали такое, что хоть на Луну лети, снимай там замаскированные под кратеры базы инопланетян. И это помимо той суммы, что уже лежала на счету у Лешего!
        - Вы принимаете наше предложение? - вежливо поинтересовался невидимый собеседник.
        И Леший, не раздумывая ни секунды, написал:
        - Разумеется!
        Еще около часа они вели сугубо деловую переписку, согласовывали детали и нюансы, а когда все самые важные вопросы были решены, Леший включил видеокамеру.
        - Други мои! - Он говорил громко и уверенно. Почти таким же бархатным баритоном, как и ненавистный Демидов. - Други мои, я начинаю невероятный по масштабам проект. Это будет нечто! Это будет реально! Это изменит ваше представление о жизни и смерти! Это превратит вас из лузеров в настоящих выживальщиков! Вам лишь нужно последовать за мной!
        Наверное, получилось убедительно. Или просто Фортуна снова вспомнила, что он ее баловень, потому что лайки под этим коротеньким видео посыпались словно из рога изобилия.
        - Вот так-то! - рявкнул Леший и врезал кулаком по столу с такой силой, что вздрогнул не только ноутбук, но и, кажется, вся вселенная…

* * *
        Холодный, мерзкий дождь все моросил и моросил, а толстый поп над разверстой могилой все гундел и гундел. Анжелике было скучно и холодно. Маленькое черное платье, купленное в Париже еще пару месяцев назад именно на такой вот скорбный случай, сидело на ней идеально, но совершенно не грело. На носки дизайнерских лодочек налипли комья рыжей глины. Наверное, туфли придется выбросить. Не отмывать же их от кладбищенской земли.
        Анжелика поежилась, поправила темные очки. Солнцезащитные очки в дождь - это, конечно, несусветная глупость, но во всех фильмах, которые ей довелось посмотреть, скорбящие вдовы провожали своих почивших супругов именно в таком виде - элегантном и трогательном одновременно. Конечно, можно было бы обойтись без очков, выбрать шляпку с вуалеткой, но ни шляпки, ни вуалетки Анжелике категорически не шли, а выглядеть в глазах мужниной родни убогой побирушкой она не собиралась.
        Она не убогая! И уж точно не побирушка! Особенно теперь, когда на девятом десятке, после целого года семейной жизни благоверный отдал наконец богу душу, оставив Анжелику весьма обеспеченной вдовой. Потерпеть осталось совсем немного. Похороны, поминки, оглашение завещания, содержание которого Анжелика давно уже знала наизусть. А потом можно наконец улететь скорбеть на Мальдивы от этой беспросветной питерской хандры, от этой отвратительной погоды.
        Анжелика вздохнула, грациозным, тщательно отрепетированным жестом поднесла батистовый платочек к сухим глазам. Вот и очки пригодились, не нужно выдавливать из себя слезу, хватит одного лишь платочка. И за стаей родственников из-за темных стекол наблюдать удобно. Слетелись все, точно воронье на падаль. Ждут, надеются. Вот братец Иванушка обнимает сестрицу Аленушку за костлявые плечи, шепчет на ушко что-то успокаивающее. Это со стороны кажется, что успокаивающее, но Анжелика-то знает правду. Эти двое - самые главные ее соперники и враги. Родные внуки почившего благоверного. Братец Иванушка, старый сорокалетний хрыч, ее, тридцатилетнюю Анжелику, порывался назвать бабушкой. Это еще до того, как пытался ее облапать, получил за это по роже и возненавидел еще сильнее, чем в первые минуты знакомства. Но с того раза лапать и обзываться перестал, усвоил урок. Особенно после того, как Анжелика пригрозилась нажаловаться мужу и деду соответственно. Перед дедом и братец Иванушка, и сестрица Аленушка лебезили, потому что финансово полностью от него зависели и без регулярных дотаций стали бы теми, кем были на
самом деле - никчемными заурядностями. Конечно, Анжелика могла бы сделать так, чтобы в заурядностей родственнички превратились очень быстро. Ночная кукушка и все такое… Но не стала, пожалела внучков. А вот они бы не пожалели. Вон как зыркает на нее сестрица Аленушка. Даже шум дождя, даже бормотание попа не могут заглушить скрежет ее зубов. Ненавидит и боится. И правильно делает, что боится. Потому что теперь все их с Иванушкой будущее зависит от Анжелики и ее подачек. Разумеется, благоверный оставил кое-что на жизнь и внучкам, чтобы совсем уж не пропали, но по сравнению с тем, что наследовала Анжелика, - это сущие крохи!
        От мыслей о Мальдивах и предстоящих приятных хлопотах Анжелика согрелась и даже едва не улыбнулась, что было бы совсем уж некстати, принимая во внимание маячащих по периметру папарацци. Этим только дай повод, снимут в таком ракурсе и с такой рожей, что потом сама себя не узнаешь. Так что надо потерпеть. Уже скоро…
        Потерпела. Дотерпела аж до самого поминального ужина, строгого и пафосного одновременно, в лучших традициях высшего света. Теперь, после года замужней жизни, о традициях высшего света Анжелика знала если не все, то многое. Старалась, училась, присматривалась, чтобы никто, ни одна гадина не посмела сказать что-нибудь презрительное про «из грязи в князи». Это еще нужно разобраться, кто тут грязь, а кто князь. Почивший благоверный князем точно не был, а был старым похотливым козлом с ослабленной потенцией и затейливыми фантазиями. Из породы тех, кто и сам не гам, и другому не дам. Даже в брачном контракте особо выделил пункт о супружеской неверности. Анжеликиной неверности, разумеется.
        На поминках «внучки» сидели с кислыми рожами - то ли скорбели по деду, то ли подсчитывали понесенные убытки. Анжелика поставила бы на второе. Старого козла никто не любил, даже внуки. Но денежки его любили. Денежки - это святое. Вот только Анжелика свои денежки отработала сполна, а этим двоим все валилось с неба, потому что повезло родиться с серебряными ложечками в зубах. Ну ничего, ложечки она поотбирает, церемониться не станет.
        И только поздно вечером, оказавшись у себя в комнате, Анжелика расслабилась, откупорила бутылку шампанского, чокнулась со своим отражением в зеркале.
        - Ну, подруга, будем! - сказала и подмигнула. - Мы с тобой это заслужили. Завтра у нас с тобой начнется совсем другая жизнь!
        А завтра грянул гром. Беда пришла, откуда не ждали. Беда прикинулась плюгавым мужичком в дешевом костюме и нелепом бирюзовом галстуке. Мужичок сидел за переговорным столом между братцем Иванушкой и сестрицей Аленушкой, точно почетный гость. От такого соседства он не испытывал никакого неудобства и портфель свой обшарпанный поставил прямо на до блеска отполированную столешницу. У Анжелики даже руки зачесались сбросить портфель на пол, а мужичка выставить за дверь. И между лопатками зазудело, аж до боли. А это не к добру. Дурная примета еще с детства, когда батя приходил домой вдрызг пьяный и искал, на ком бы сорвать злость. Чаще всего удар принимала на себя мамка, но бывало, что и Анжелике, тогда еще Анжелке, доставалось. Это уже потом, когда мамка сначала тяжело заболела, а потом и вовсе умерла, Анжелика научилась чувствовать опасность шкурой. Той самой, что между лопаток. Из дому уходила еще до того, как пьяный батя переступал порог. И уворачиваться от ударов тоже научилась, а потом и отбиваться. Но это была уже совсем другая история, которую ей хотелось забыть и никогда больше не вспоминать.
Теперь у нее были иные, куда более важные проблемы. Теперь она, как загипнотизированная, смотрела то на обшарпанный портфель, то на мужичка - вестника погибели.
        Завещание огласили быстро. Ничего удивительного и неожиданного в нем не было, Анжелика давно выучила его наизусть. И вот бы всем встать, пожать друг другу руки и разойтись наконец. Но нет. Встал только плюгавый мужичок, откашлялся, открыл свой портфель. Он рылся в нем нарочито медленно, а Анжеликина шкура зудела все сильнее и сильнее.
        - В завещании усопшего есть пунктик. - Даже голос у него был неприятный, такой же, как и он сам. - О супружеской неверности…
        Шкура между лопаток больше не чесалась - она горела огнем. Этого не может быть! Это и случилось-то всего однажды. И не в России, где кругом враги и завистники, а в Риме, куда Анжелика полетела совсем одна, практически инкогнито. Тот итальянец был хорош. Так хорош и так обходителен, что не устоять. Особенно когда ты в Риме, особенно когда ты молода, богата и немного пьяна. Всего один чертов раз! В гостиничном номере, с наглухо задернутыми портьерами! Тогда откуда?..
        - Вот, прошу убедиться. - На стол легла внушительная стопка фотографий. - Если желаете ознакомиться поближе, мои клиенты возражать не станут.
        - Мы не станем! - Сестрица Аленушка улыбалась гадючьей улыбкой, а братец Иванушка, похотливо облизнувшись, потянулся к фоткам. - Напротив, мы даже настаиваем! Потому что вопрос принципиальный. Наш бедный покойный дедушка предвидел вероломство этой женщины, - она брезгливо поморщилась. - Он был очень мудрым человеком. Мудрым и предусмотрительным! - На онемевшую Анжелику она посмотрела в упор, процедила сквозь сцепленные зубы: - У тебя час на сборы. И не вздумай прихватить хоть что-нибудь из нашего дома. Ты больше никто, и звать тебя никак. И кстати, на тот случай, если вдруг решишь судиться, у нас есть не только фото, но и видео. Любая экспертиза подтвердит, что вот это… - она постучала когтем по фотографии, - что вот эта падшая женщина - ты!
        Про вариант с судом Анжелика потом очень хорошо обдумала, даже проконсультировалась с модным адвокатом, но оказалось, что доказательства ее супружеской неверности неопровержимы, а шансы урвать у «внучков» хоть что-нибудь минимальны. Оказалось, что целый год ее жизни прожит зазря, что одна-единственная оплошность стоила ей всего, и поделать с этим ничего нельзя.
        Конечно, Анжелика не ушла в закат с голым задом, как надеялась сестрица Аленушка. Все-таки она была предусмотрительной девушкой и успела кое-что отложить на черный день. Было еще колечко с бриллиантом, изумрудное колье, норковая шуба и прочее дамское барахло, но этого было мало, ничтожно мало для той жизни, которую Анжелика для себя придумала и распланировала. Для нормальной, человеческой жизни! А теперь все придется начинать с нуля!
        И злилась она не на плюгавого мужичка в идиотском галстуке, не на пронырливых и ушлых «внучков», а в первую очередь на саму себя. Как можно было оказаться такой недальновидной дурой! Ну ничего! Если жизнь ее чему-то и научила, так это тому, что человек - сам хозяин своей судьбы. Надо только немного поднапрячься и, возможно, сменить приоритеты. Хватит с нее богатых стариков!

* * *
        - Позор… Такой позор, Олька, что хоть сразу в петлю… - Марфины руки дрожали так, что сначала никак не получалось донести сигарету до рта, а потом зажечь спичку. Они с подругой Олькой сидели на скамейке в скверике, недалеко от Марфиной работы. Бывшей работы…
        - Не вздумай! - Олька отобрала и спички, и сигарету, прикурила сама, протянула Марфе. - Даже не смей о такой ерунде помышлять! Ишь, что выдумала - удавится она!
        - Так ведь позор… Она ж меня с волчьим билетом, Олька… Она ж сказала, что на весь город меня ославит, что я грязная воровка, и никто меня теперь на работу не возьмет… - Марфа не выдержала, разревелась некрасиво, по-бабьи, громко всхлипывая и размазывая по лицу потекшую тушь.
        Она и была бабой! Дурной, одинокой бабой, влюбчивой, а оттого глупой и доверчивой без меры. И всегда находились те, кто доверчивостью этой пользовался без зазрения совести, словно так и нужно. Вот как Мишка.
        Мишка, Мишенька, Мишаня! Ах, какой они были красивой парой - Марфа и Мишаня! Весь подъезд им завидовал, жизни их удивительной, любви неземной! А оно вот что вышло из-за этой неземной любви…
        - Брось реветь! - Олька тоже закурила, затянулась глубоко, по-мужски. - Радуйся лучше, что просто уволили, что без прокуратуры обошлось.
        - За кусок масла прокуратура?.. - Марфа даже плакать перестала, так поразили ее подружкины слова. - Я ж никогда в жизни… И раньше, и сейчас бы никогда… Ты же знаешь про мои обстоятельства! Сама-то начальница фурами ворует, и ничего, уважаемая дама, в депутаты метит. - Она поперхнулась горьким, как ее доля, дымом, громко заикала. - А меня, значит, за кусок масла в тюрьму?!
        - Так нет же тюрьмы! - Олька ласково и успокаивающе погладила ее по спине. - Не плачь, Марфа. Все забудется, все утрясется…
        - Весь город судачит о том, какая Марфа Звонарева воровка. - Успокоиться никак не получалось. Душил и табачный дым, и обида.
        - Подумаешь, город судачит! Сегодня он про тебя судачит, а завтра, глядишь, грохнут кого или авария какая… - Олька размашисто перекрестилась, - и забудут про тебя все.
        - А работа? - Марфа достала из кармана носовой платок, громко высморкалась. - Где я работу теперь найду с волчьим билетом?!
        Вот это был единственный вопрос, над которым стоило рыдать. В их крошечном городке найти хоть какую-нибудь работу - это уже радость. А чтобы хорошую, в тепле, в уюте, - так и вовсе невиданное везение.
        - Я с Гришкой своим поговорю, он тебя вахтершей пристроит в общагу. Зарплата там, правда, три копейки, но зато спокойно, - продолжала увещевать Олька.
        Да вот только не хотела Марфа в общагу вахтершей за три копейки, она хотела на кухню поварихой. Потому что поварихой она была от бога! О том и предатель Мишаня не уставал повторять, когда ее щи наворачивал. И бывший муж, который уже десять лет как чужой муж и чужой папка. А Марфа вот все одна и одна.
        Была. Пока не повстречала Мишаню. Тогда, помнится, она в свое бабье счастье даже не сразу поверила, потому что мужчиной Мишаня был видным и обходительным. Цветы дарил, конфеты. В ресторан однажды сводил. В ресторане, правда, Марфе не понравилось. Стряпня такая, что просто стыд. Она тогда так и сказала, про стряпню. Сказала, что котлету по-киевски готовить нужно совсем не так.
        - А как? - спросил ее Мишаня и придвинулся поближе.
        И Марфа начала рассказывать как!
        - Так ты приготовь, Марфуша, - попросил Мишаня, и руку с одним-единственным от мамки оставшимся серебряным перстеньком поцеловал, и в глаза заглянул. А Марфе показалось, что в самую душу. - Вот давай прямо сейчас пойдем к тебе, и ты мне приготовишь эту котлету по всем правилам.
        И пошли! И котлет она ему нажарила! Не сразу, правда, а уже потом, после того, как краснея и смущаясь, точно девчонка, застелила впопыхах разложенный, до ужаса скрипучий диван. В тот день Мишаня остался у нее ночевать. В тот, и в следующий, и потом. Пришел с чемоданчиком, поставил у порога, улыбнулся светло и радостно, сказал:
        - Эх, Марфуша, не могу я без тебя и без твоих котлет!
        Это было как признание в любви. Даже больше! Это было как предложение руки и сердца, только не озвученное, но само собой разумеющееся.
        Так они и стали жить-поживать да добра наживать! Точнее, наживала добро все больше Марфа, крутилась на работе как белка в колесе, а потом по ночам и выходным пекла торты на заказ. Торты у нее получались ничуть не хуже, чем котлеты по-киевски. Их Мишаня тоже очень уважал. Потому Марфа торты всегда пекла в двойном экземпляре: побольше - на продажу, а поменьше - любимому Мишеньке. Он ведь мужик, ему для сил и жизненного тонуса нужно совсем мало: чтобы в доме было тепло, сытно, чтобы баба была ласковая и сдобная. Вот Марфа и старалась. А от осторожных Олькиных расспросов о том, где Мишаня работает и кем, только отмахивалась. Где-то да работает, утром уходит, вечером возвращается. А когда ночная смена, так и утром может прийти. А что денег в семейную копилку не вносит, живет на всем готовом, на Марфином, так в том нет ничего удивительного, потому что они копят на квартиру, чтобы переехать из Марфиной старой однушки в двушку в новостройке. Так что все по-честному: на Марфины деньги они живут, а Мишанины откладывают.
        И ведь Олька еще тогда пыталась ее вразумить, намекнуть, что ничего честного в этом нет, что надо бы Мишаню расспросить и про работу, и про квартиру, которую он якобы собирается купить. А Марфа тогда страшно обиделась на это «якобы». Что значит «якобы», когда все у них с Мишенькой наверняка и по-настоящему! Тот раз они с Олькой поругались впервые за всю многолетнюю дружбу, целую неделю не разговаривали.
        Помирило их горе. Мишани дома не было целых двое суток. Марфа уже собиралась бежать в полицию, подавать в розыск, когда он постучался в дверь. Не постучался даже, а поскребся. Марфа дверь открыла и обомлела: на Мишаню было страшно смотреть: одежда грязная, лицо в крови и синяк под глазом.
        - Марфуша… - не сказал, а простонал и упал в коридоре почти без чувств.
        До дивана она его кое-как дотащила, уложила, раздела, кровь вытерла, раны обработала.
        - Что случилось, Мишенька? - спросила дрожащим шепотом.
        Он долго не хотел рассказывать, отворачивался к стене, вздрагивал спиной, как от сдерживаемых рыданий, но Марфа была настойчива, уговорами и ласками узнала все, о чем он молчал.
        На Мишаниной работе случилась недостача, пропала очень большая сумма. Долг повесили на Мишаню, потому что он самый честный и самый беззащитный. И платить нужно, потому что очень серьезные люди, такие серьезные, что лучше бы Марфе даже их имен не знать, предупредили, что у Мишани теперь только два варианта: выплатить долг или все… амба.
        Это страшное слово «амба» он сказал таким обреченным голосом, что у Марфы аж дыханье сперло.
        - И что теперь делать, Мишенька? - спросила она все так же шепотом.
        - Ничего… Я не знаю, Марфуша! - Он посмотрел на нее с отчаянием покрасневшими от невыплаканных слез глазами. - Я им все отдал, все, что у меня было. Все деньги, что на нашу с тобой квартиру собирал. Только им все мало… Они так и сказали, что мало, и сроку мне дали неделю, чтобы необходимую сумму собрал.
        - Большая сумма, Мишенька?
        - Очень. - Его губы дрожали, когда он называл цифру.
        А сумма оказалась и в самом деле очень большая, практически неподъемная. Если только… Марфа крепко задумалась, а потом решилась.
        - Квартиру продадим! - сказала твердо. - Поживем пока на съемной, а там оно как-нибудь решится…
        - Марфуша, ты не понимаешь… - попытался возразить Мишаня, но она не дала, воинственно взмахнула рукой.
        - А что?! Мы с тобой люди молодые, с руками, ногами, головами! Мы себе еще этих квартир сто штук построим, а те гады пускай подавятся! И в банке у меня кое-что имеется на черный день. Там, правда, немного, но теперь уж не до жиру. Колечко вот, - она покрутила на пальце перстенек, мамкин подарок, - заложу. Продавать его не хочу, Мишенька, - сказала виновато.
        - Я его выкуплю. - Мишаня крепко обнял ее за плечи, прижал к себе, поцеловал. И сразу стало понятно, что поступает Марфа правильно, что не о чем жалеть, когда рядом такой мужчина.
        Квартиру они продали очень быстро, и деньги со счета сняли, и перстенек заложили. Всего этого только-только хватило, чтобы вернуть ту злосчастную недостачу. Но ведь хватило же!
        На встречу с бандитами Марфа собирала Мишаню со слезами, все порывалась сама с ним пойти, чтобы защитить.
        - Нет, Марфуша. - Мишаня был тверд и собран. - Не нужно тебе туда, не женское это дело. Да ты не бойся, - он снова ее поцеловал. Крепко поцеловал, страстно. - Через два часа я вернусь, и заживем мы с тобой так, что все нам завидовать будут. Я уже и работу новую нашел, приличную. А с первой же получки перстенек твой из ломбарда заберем, я тебе к нему еще и сережки куплю.
        - Да не нужны мне сережки… - Марфа растерянно потрогала свои непроколотые уши. - Ты только вернись, пожалуйста…
        - Через два часа, - сказал Мишаня и помахал рукой.
        Вот только не вернулся он ни через два часа, ни через три, ни через десять. И телефон его молчал. Абонент недоступен…
        Полночи Марфа провела в полицейском участке вместе с тут же примчавшейся на зов Олькой, пыталась убедить полицейских, что Мишаня в страшной опасности и его срочно нужно спасать. Вот только спасать любимого никто не спешил. Оказалось, что Марфа Мишане никто - ни жена, ни мать, а так… сожительница. Оказалось, что рано его объявлять в розыск, потому что взрослый и самостоятельный, мог запросто где-нибудь загулять. Например, с любовницей. Молодой лейтенантик так и сказал - с любовницей - и на зареванную Марфу глянул со снисходительной жалостью.
        - Идите домой, гражданочка, успокойтесь, попейте валерьяночки. Глядишь, и явится ваш Мишенька.
        - А если не явится? - спросила Марфа шепотом.
        - Вот когда не явится, тогда и станем разбираться. Идите уже, идите!
        И она пошла, побрела вслед за Олькой, ничего перед собой не видя, ничего не чувствуя, не выпуская из рук телефон, беспрестанно набирая уже наизусть выученный номер. Олька привела ее к себе, напоила сначала валерьянкой, потом водкой, пообещала подключить мужа Гришку, чтобы разузнал там по своим каналам. Хоть что-нибудь.
        Гришка разузнал. Даром что работал простым автомехаником, но связи имел обширные, даже в полиции. Гришке, в отличие от Марфы, сделали исключение. Для начала навели справки о Мишеньке, о его прошлом. Вот только оказалось, что нет такого человека Михаила Корецкого. То есть мужчины такие есть, да только ни один из них под Марфино описание не подходит. Марфа слушала Гришкин отчет и протестующе мотала головой.
        - Нет, они ошиблись! Мишенька в беде, а они ищут кого-то другого!
        - А кого искать? - спросил Гришка, усаживаясь напротив и хмуро посматривая то на Ольку, то на Марфу. - Ну давай, расскажи мне, что ты про него знаешь! Адрес, родители, друзья, работа… Хоть что-нибудь расскажи!
        И вот тут оказалось, что ничего-то Марфа о своем Мишане не знает. Совсем ничего…
        - То-то и оно, - сказал Гришка уже мягче и на Марфу посмотрел с жалостью. - Телефон надо пробить. Да только я тебе зуб даю, что зарегистрирован номер будет на какую-нибудь бабульку из Задрипенска, которая твоего Мишаню и в глаза не видела. Пробивать?
        - Пробивай. - Сердце, глупое бабье сердце еще на что-то надеялось.
        Через несколько дней надежда развеялась как дым, когда все Гришкины предположения подтвердились. Телефон был зарегистрирован не на бабку, а на дедку, такого старенького, что и собственное имя он уже вспоминал с трудом.
        - И что же это?.. Как же?.. - Марфа понюхала склянку с опостылевшей за все эти дни валерьянкой, поморщилась, выпила. - Где же тогда мой Мишаня?
        - Неправильно ты вопрос формулируешь. - Себе Гришка налил водки, плеснул щедро, от души. - Где твой Мишаня, конечно, интересно, но гораздо интереснее, кто он такой на самом деле и как ты так лопухнулась…
        А она ведь и в самом деле лопухнулась, вот только поняла это не сразу, а когда немного утихли боль и обида. Не было никакой любви, никакого Мишани, а был мошенник и аферист. Был да сплыл, оставил Марфу с разбитым сердцем у разбитого корыта. А еще без квартиры и без копейки денег, с непогашенным кредитом, взятым под огромные проценты. Вот так…
        Какое-то время Марфа пожила у Ольки с Гришкой. Но разве ж можно так утруждать хороших людей! Нельзя, поэтому, когда Гришка, немного смущаясь, предложил выбить для нее комнату в общаге, Марфа с благодарностью согласилась. В общаге хотя бы никто не видел ее слез, не утешал, не отпаивал валерьянкой. Она сама. Как-нибудь сама, с чистого листа.
        Вот только жить с чистого листа оказалось тяжело, почти невозможно. Денег после выплаты кредита едва хватало на оплату общаги, на еду не оставалось практически ничего. Ела теперь Марфа на работе. Украдкой, когда никто не видел, как низко она пала, до чего дошла. И печь торты на заказ на общаговской кухне никак не получалось, не было там ни хорошей плиты, ни посуды, ни условий. Она бы продержалась, как-нибудь протянула бы годик до окончательной выплаты кредита, если бы не поддалась соблазну.
        А соблазн был велик. Пачка масла весом в двести пятьдесят граммов. Масло можно было намазать на черный хлеб, щедро посыпать солью и съесть перед сном. Теперь перед сном Марфе все время хотелось есть, и поделать с этим она ничего не могла. Раньше проблемы она заедала конфетами, но сейчас и хлеб с маслом казался ей деликатесом. Олька часто звала ее к себе на чашечку кофе, но Марфа стеснялась, справлялась пока своими силами. Вот только силы подходили к концу. Вместе с силой воли…
        Она не удержалась, взяла ту злосчастную пачку масла, дрожащими руками сунула в сумку, чувствуя себя при том воровкой и негодяйкой. У них на работе воровали все, начиная с заведующей и заканчивая посудомойкой, а Марфа не могла. Вот такой честной дурой ее воспитали. Но, оказывается, голод не тетка. И Марфа решилась на воровство. Решилась, а на выходе из столовой ее уже ждали заведующая с главбухом…
        Какой же это был позор! Никогда в жизни Марфе не доводилось испытывать такого стыда. Ну и что, что воруют все и все об этом знают! Попалась-то именно она…
        Как она просила, как унижалась перед этими двумя, разве что на колени не падала, умоляя простить, оставить на работе! Вот только не помогло. Ни слезы, ни безупречная репутация, ни три почетных грамоты. Марфу не просто уволили, а с волчьим билетом. И осталась она теперь опозоренной на весь город, без средств к существованию.
        Обратно к себе в общагу Марфа вернулась только вечером, поддалась-таки на Олькины уговоры выпить кофейку и поужинать. Хоть и не хотелось ей больше ужинать, но кто его знает, когда доведется следующий раз. Хорошо, если Гришка сумеет договориться насчет работы вахтером. Лучше уж такая работа, чем никакая! Но если не получится… Если не получится, тогда в самом деле хоть в петлю…
        А в холле общаги ее ждали. Представительный мужчина с портфелем и в нарядном голубом галстуке сидел на самом краешке засаленного дивана, с заинтересованным видом разглядывал трещины на давно не крашенной стене, но стоило лишь Марфе переступить порог, как он тут же поднялся на ноги, шагнул ей навстречу под пристальным взглядом пристроившейся на вахте кастелянши.
        - Марфа Ильинична Звонарева? - спросил он официальным тоном, от которого у Марфы оборвалось все внутри. Что еще? В чем еще она провинилась? Какой грех утаила от общественности?
        Вместо ответа она лишь молча кивнула и, не замедляя шага, прошла к лестнице. Мужчина решительно проследовал за ней, нагнал на лестничном пролете, сказал уже ласковее, почти по-свойски:
        - Наконец-то я вас дождался!
        - Зачем? - спросила она, не отрывая взгляда от замызганных ступеней.
        - Чтобы предложить вам работу. Вам ведь нужна работа?
        - Нужна. - Вот только в чудо все никак не верилось. После предателя Мишани верить в чудеса Марфа разучилась.
        - Вот и замечательно! - Мужчина сунул портфель под мышку, нетерпеливо потер ладони. - Вам нужна работа, а моему клиенту нужен специалист вашей квалификации.
        - Да какая ж у меня квалификация? - От неожиданности Марфа даже остановилась. - Я же повариха. Стряпуха я!
        - А хорошие стряпухи нынче в большом дефиците. Особенно в крупных городах. Вы ведь согласитесь сменить место работы и проживания, если вас устроят условия моего клиента? - Смешным, каким-то неестественным жестом он хлопнул себя по лбу. - Условия! Я же не сказал вам главного! Вот прошу, Марфа Ильинична, ознакомьтесь. - И сунул ей в руки ворох каких-то бумаг. - Это выгодные условия, уверяю вас! Мой клиент крайне ответственно относится к подбору кадров. Да вы читайте-читайте!
        Марфа, словно загипнотизированная, отступила под свет тусклой лампы, принялась читать. Она прочла договор один раз, потом другой. Не поверила собственным глазам и на всякий случай ткнула пальцем в указанную в нем цифру.
        - Вот здесь, наверное, не там стоит запятая, - сказала испуганным шепотом.
        - Позвольте! - Мужчина заглянул ей через плечо, покачал головой. - Нет, все совершенно верно.
        - Но это же… - Слов у Марфы не нашлось, потому что та сумма, что была прописана в договоре, могла решить если не все, то самые главные ее проблемы.
        - Это только аванс. Так вы согласны? - Мужчина улыбался и искушал, точно змей из эдемского сада. Вот только Марфа теперь стреляный воробей, больше ее на мякине не проведешь!
        - Мне нужно подумать! - сказала она твердо, хотя единственным ее желанием было подписать все бумаги, которые даст ей этот странный человек. - Проконсультироваться с юристом. - Знакомых юристов у нее не было, но Гришка, наверное, найдет, если попросить.
        - Я вас понимаю, Марфа Ильинична. - Мужчина покивал, соглашаясь с ее благоразумностью. - В наше время никому нельзя доверять. Разумеется, вы можете проконсультироваться с юристом. Я останусь в вашем гостеприимном городе до завтра. Буду ждать вас, скажем, в восемнадцать часов в холле. Вас устроит такой вариант?
        Конечно, ее устроит! Ее устроила бы даже десятая часть от того, что было прописано в договоре. Да что там десятая - двадцатая! Но Мишаня научил ее не доверять людям…
        Юрист, к которому отвел ее Гришка, изучал договор очень внимательно.
        - Все чисто! - сказал он наконец и посмотрел на Марфу с огромным интересом.
        - И сумма? - на всякий случай уточнила она.
        - И сумма аванса, - он кивнул, а потом сказал доверительным шепотом: - Мне кажется, вас нанимает на службу Билл Гейтс или еще кто покруче, потому что ничем другим я не могу это объяснить…
        Но Марфа его уже не слушала, Марфа плакала, роняя на полированную столешницу крупные слезы.
        - Не реви, - сказал Гришка и как-то смущенно погладил ее по спине. - Вот и пришел и на твою улицу праздник…

* * *
        В операционной было невыносимо жарко. Жарко и душно! Никита промок, кажется, насквозь. Операционная медсестра то и дело протирала его лоб стерильным тампоном, но помогало это ненадолго. Господи, двадцать первый век на дворе, в космос слетали, искусственный интеллект изобрели, а оснастить оперблок районной больницы кондиционером никак нельзя! Потому что обслуживание, потому что расходники и требования асептики с антисептикой. Проще вот так, по старинке, когда даже он, крепкий мужик, спустя три часа операции едва держится на ногах. А что говорить о медсестрах!
        О жаре Никита старался не думать, думать нужно было вот об этой пятнадцатилетней девочке, единственной дочери мэра, в чьей брюшной полости они с бригадой сейчас копошатся, ищут разрывы, кровоточащие сосуды, штопают и зашивают, разве что по кусочкам не собирают.
        Политравма. Девочка упала с пятиэтажки. Сама или помогли, пока непонятно. Да и не его это дело. Главное, что пока жива, что дотянули ее до прилета санавиации, до их с бригадой прилета. Сейчас главное - остановить кровотечение, ушить, все, что нужно, стабилизировать, а уже потом все по протоколам. Травматологам тут тоже хватит работы, но сначала сосуды и внутренние органы.
        По лбу поползла капля пота, сестра стерла ее уже доведенным до автоматизма движением, глянула на Никиту поверх повязки - вы как, док?
        Он хорошо. Гораздо лучше этой несчастной девочки. А жара - это такая ерунда по сравнению с человеческой жизнью. Только бы выжила, потому что на разговор с родителями, которые сейчас наверняка беспомощно мечутся по больничному холлу, сил у него не останется. Никто не хочет быть вестником смерти, нельзя к этому привыкнуть никогда. Никите, можно сказать, везло, таким вестником он становился лишь шесть раз, но каждый разговор, каждое сказанное и им, и ему слово запомнил на всю жизнь. Может быть, именно поэтому боролся за своих пациентов с такой отчаянной яростью, хватал за загривок и жестко, а временами даже грубо удерживал над бездной, не позволял упасть. Удерживал, вытаскивал, спасал, а потом забывал. Диагнозы помнил, ход операции помнил поминутно, а самих пациентов - нет. И когда на улице к нему бросались на шею незнакомые люди или совали в руки подарки, дорогущие вискари, деньги, он сначала терялся, впадал в ступор, а потом начинал злиться. Чужая благодарность - это такое тяжелое бремя, это ответственность за того, кто благодарит, какие-то непонятные обязательства. Никита такое не любил. Не любил
и всеми силами старался избегать. Поэтому и у коллег, и у пациентов считался хирургом от бога, но со странностями.
        А девочку они спасут! Считай, уже спасли! Реанимация, реабилитация - вот что ее теперь ждет. И путь этот нельзя назвать легким, но жить она будет и не станет седьмой в его списке…
        - Доктор, ну что?! - В коридоре к Никите бросились сразу трое: главврач районной больницы и, наверное, родители. Отец расхристанный, взмокший, несмотря на жару, одетый в строгий костюм. Мать в домашнем халатике, со следами наспех стертой фруктовой маски на заплаканном, смертельно бледном лице. Все они смотрели на Никиту такими глазами, что он в который уже раз порадовался, что девочка не станет седьмой.
        - Операция прошла успешно, - сказал коротко, а потом, увидев, как замерла, затаив дыхание, мать, крепко сжал ее загорелый локоть, продолжил уже другим, человеческим тоном: - Ваша девочка будет жить.
        Наверное, он сказал самое главное, именно то, что эти двое хотели услышать, потому что женщина сразу же обмякла, задышала часто, по-собачьи. Но тут подоспел главврач, сунулся с бутылкой холодной минералки. Явно холодной, с запотевшими боками. Теперь уже часто задышал Никита, на бутылку посмотрел с вожделением.
        - Спасибо! - Мужик в костюме уже тряс Никитову руку, левый глаз его нервно дергался. - Я же правильно понял, с Милочкой все будет хорошо?
        - Милочка будет жить и, скорее всего, со временем полностью оправится.
        - Слышите?! Слышите, Максим Дмитриевич! - Одной рукой главврач продолжал поддерживать мать, а второй успокаивающе хлопал отца по плечу. - Я же вам говорил! Я же говорил, что у Никиты Андреевича золотые руки, что он лучший в области!
        - Я хочу ее видеть… - Женщина снова рвалась к Никите. - Доктор, можем мы ее увидеть?
        - Не сейчас.
        - Я потом провожу вас в реанимацию, - пообещал главврач.
        - Спасибо, - снова повторил мужчина в костюме. - Я мэр… мэр этого города. Милочка - моя дочь.
        - Очень приятно. - Ему не было приятно, ему хотелось ледяной минералки и на волю.
        - Я могу как-то отблагодарить? Сделать хоть что-нибудь?
        Обычно на такие вопросы Никита отвечал - нет, но сейчас задумался.
        - Можете, - сказал и снова глянул на бутылку с минералкой. - Купите больнице кондиционеры. В операционной - настоящая сауна.
        Все-таки он не выдержал, отобрал у главврача бутылку. Вода была такой холодной, что аж сводило зубы. Хорошо! Просто замечательно!
        - Сколько? - спросил мэр. - Сколько нужно кондиционеров?
        - А я вам все подсчитаю! Я вам потом заявку напишу, Максим Дмитриевич! - Главврач бросил на Никиту полный искренней благодарности взгляд. Вот и еще одного осчастливил. Какой удачный день. - Нам ведь не только в операционной, у нас и в отделении интенсивной терапии с этим делом беда…
        Он еще что-то говорил, но Никита его не слышал. То отхлебывая из запотевшей бутылки, то прикладывая ее ко лбу, он брел по гулкому коридору в сторону выхода.
        На улице было так же жарко, как и внутри, но здесь хотя бы дул ветерок. Никита уселся на скамейку под старой яблоней, посмотрел на пыльно-голубое небо сквозь кружево листвы. Все-таки жизнь - классная штука! Особенно вот в такие моменты, когда не пополнился страшный счет, когда отыграл у Костлявой еще одну жизнь. Он мог бы просидеть так еще очень долго, если бы не деликатное покашливание. Пришлось вернуться с неба на грешную землю, взглянуть на стоящего прямо перед скамейкой мужчину. Он, как и мэр, был одет в деловой костюм, вот только дешевый и вышедший из моды. В одной руке он держал обшарпанный портфель, а второй поправлял узел фисташкового цвета галстука.
        - Чем могу помочь? - спросил Никита. К нему часто обращались люди. Иногда сами пациенты, иногда их родственники. К этому он давно привык.
        - Можете! - радостно закивал мужчина. - Очень даже можете, Никита Андреевич! Позвольте представиться, - он протянул Никите ладонь для рукопожатия, - Никопольский Яков Исаакович, адвокат!
        - У вас какие-то проблемы? - Выглядел адвокат Никопольский хоть и потрепанным жизнью, но вполне здоровым. По крайней мере, на первый взгляд.
        - Нет, что вы! - Адвокат сплюнул через левое плечо и для пущей надежности постучал по стволу яблони. - Я здесь потому, что у моего клиента есть к вам деловое предложение.
        - Ваш клиент болен? - Никита вздохнул. Через личного адвоката к нему еще ни разу не обращались. Это что-то новенькое.
        - Боже упаси! В полном здравии!
        - Тогда я не понимаю. - Никита встал. Этот беспредметный разговор начал его утомлять. - Чем я могу помочь вам или вашему клиенту?
        - Вы можете помочь человеку, в котором заинтересован мой клиент. - Тон адвоката Никопольского моментально изменился, сделался сухим и официальным.
        - Он болен, этот ваш человек?
        - Очень.
        - Хорошо, в таком случае привозите его завтра в клинику. - Никита попытался обойти Никопольского, но не получилось.
        - К сожалению, это совершенно невозможно. Пациент нетранспортабелен.
        - Он сейчас в больнице?
        - Не думаю. Я даже почти уверен, что нет.
        - Вы отнимаете мое время. - Никита начал заводиться. В любом деле нужна конкретика, а не вот такие загадки. К тому же о сути проблемы он уже начал догадываться. - Я не лечу огнестрелы на дому.
        - Это не огнестрел, Никита Андреевич, речь совсем об иной патологии. Вы должны поехать со мной.
        - У вас есть ровно одна минута, чтобы убедить меня.
        - Мне понадобится всего пару секунд. - Из своего портфеля Никопольский достал тонкую пластиковую папку, протянул Никите. - Речь идет вот об этом человеке.
        Содержимое папки Никита изучил быстро, аккуратно сложил ксерокопии документов и выписок, одним махом допил минералку.
        - Так вы готовы поехать со мной? - спросил Никопольский, пряча папку обратно в портфель.
        Никите так хотелось сказать «нет», что аж заломило в висках. Однажды он уже попытался помочь, и получилось не слишком хорошо. Отвратительно получилось. До сих пор тошно вспоминать.
        - Это ваш шанс, доктор. - Никопольский был значительно ниже его ростом, но у него каким-то странным образом получалось смотреть Никите прямо в глаза. - Мы едем?
        - Едем. - Пустую бутыль из-под минералки он смял, зашвырнул в урну. - Мне только нужно переодеться.
        - Жду вас в машине. - Никопольский кивнул в сторону припаркованного у приемного покоя представительского «Мерседеса». - Вы приняли правильное решение.
        - Очень в этом сомневаюсь, - проворчал Никита в спину удаляющемуся адвокату.

* * *
        Это было уютное кладбище. Если слово «уютное» вообще подходит к кладбищу. Семен Михайлович знал, что Валюша одобрила бы его выбор. Если бы у нее была такая возможность, если бы она не ушла от него чуть меньше года назад. Но Валюша ушла, сгорела так стремительно и так неотвратимо, что даже Семен Михайлович, человек, умеющий решать любые проблемы, не сумел ничего поделать.
        А он старался! Видит бог, как он старался! Как метался по врачам и клиникам в поисках панацеи для Валюши. Вот только не нашлось панацеи. Увы… Единственное, что он смог сделать для любимой жены, это найти вот это чудесное место. Светлое, тихое, на холме, с которого видны и небо, и извилистая пойма реки, и заливные луга. И нет вокруг пафосных гранитных надгробий и мраморных саркофагов, как это нынче принято в городах. Вокруг аккуратные могилки в кружевных оградах, украшенные живыми цветами, а не мертвым пластиком, с деревянными лавочками, чтобы можно было вот так, как Семен Михайлович, посидеть, поговорить. Это такое удивительное место, где истерзанной душе кажется, что на ее мольбы отвечают и те, кого с нами больше нет, все слышат, все понимают.
        - Я сделаю все, что смогу, Валюша. - Семен Михайлович растерянно повертел в руках букет полевых цветов, аккуратно пристроил его на могиле рядом с крестом. - Мне теперь больше нечего терять, ты же знаешь.
        От реки подул легкий ветерок, ласково взъерошил редкие волосы Семена Михайловича, словно любимая Валюша погладила. Вот так она его и гладила раньше, когда хотела отговорить от очередной авантюры. Валюша всегда считала его авантюристом и втайне этим гордилась. У всех жен мужья как мужья, а ее Сема такое может придумать, такое сотворить! Вот она была беременна Антошкой, и так ей захотелось свежего щавеля, что хоть плачь. А на дворе зима! Ананасы есть, мандарины есть, кокосы можно отыскать, даже консервированный щавель у бабулек на рынке купить, а свежий - это ж как подснежники в декабре! А Сема нашел! Ушел из дома на два часа, а вернулся с полным пакетом щавеля - ярко-зеленого, сочного, словно только что с грядки! Семена Михайловича всегда умиляла эта ее способность радоваться таким простым вещам. Он бы, наверное, смог ей луну с неба достать, а она попросила щавель. Еще и смущалась из-за этой своей глупой прихоти, отговаривала его идти в декабрьскую метель на поиски.
        Вот так они жили. Хорошо жили, правильно, по-человечески! Только Семен Михайлович каждый день дарованного ему счастья боялся, что все это ненадолго, что он не достоин такой женщины и такой милости. Может, потому и отняли, что принять не мог. Судьба - она та еще шутница. А может, и не судьба. Чем старше становился Семен Михайлович, тем отчетливее понимал, что все в его жизни не случайно. Совсем не случайно. И, потеряв самое дорогое, самое главное, можно больше ничего не бояться. Вообще ничего!
        Семен Михайлович спускался с холма по узкой тропинке, едва заметной в луговой траве, когда навстречу ему выступил адвокат Никопольский. Был он собран и торжественен, к животу прижимал старый кожаный портфель.
        - Вы приняли решение? - спросил он, любуясь открывающимися с холма перспективами.
        - Да. - Семен Михайлович кивнул. - Мне ведь все равно нечего терять, - повторил то, что всего несколько минут назад сказал своей мертвой Валюше.
        - В таком случае вы должны подписать вот эти документы. - Никопольский достал бумаги, пристроил поверх своего портфеля, протянул Семену Михайловичу ручку…
        - Куда мы едем?
        В салоне «Мерседеса» царила прохлада, на сиденье рядом с Никитой лежала бутылка холодной минералки. Очень предусмотрительно, вот только пить ему больше не хочется. Сказать по правде, ему хочется распахнуть отделанную натуральной кожей дверцу и дать деру обратно, в пыльный зной провинциального городка, подальше от адвоката Никопольского и данного ему обещания. Вместо этого Никита откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. Он почти сутки провел без сна. Сначала ночное дежурство, потом экстренный вызов и несколько часов за операционным столом. А ехать часов пять. Почему бы не поспать?
        Вот только сон как рукой сняло.
        - На квартиру, - ответил Никопольский и уткнулся в свои бумажки.
        В роскошном салоне крутого автомобиля он в своем дешевом костюме и нелепом галстуке выглядел странно, но Никиту не покидало ощущение, что Никопольскому не привыкать к роскоши. Откуда взялось это ощущение, он не знал, да и не хотел анализировать. Главное, что он получил ответ на свой вопрос, и от этого на душе стало еще паршивее, а в голову полезли мысли, которые он старательно гнал от себя десять лет.
        Все-таки он задремал, убаюканный усталостью и мягким ходом «Мерседеса», потому что очнулся от вкрадчивого голоса Никопольского:
        - Вот мы и приехали.
        Двор он узнал сразу. Уютный двор, засаженный каштанами и липами, с кустами сирени у подъездов. Раньше двери этих подъездов были всегда гостеприимно распахнуты, но те времена прошли. Они поднялись по выщербленным ступенькам, Никопольский порылся в своем портфеле, достал ключ. Тихо тренькнул домофон, впуская их в пахнущее борщом, кошками и чем-то приторно-сладким подъездное нутро.
        - Пятый этаж, - напомнил Никопольский.
        Можно подумать, Никита мог это забыть. Мог бы, но не получилось. Зачем себя обманывать? Между первым и вторым этажом тогда, десять лет назад, висели почтовые ящики. Они были старыми, кое-где поцарапанные, кое-где закопченные, некоторые вообще без дверок. На подоконнике между вторым и третьим этажом стояли горшки с чахлой геранью. Горшки все время забывали поливать, но герань все равно цвела ярко-бордовыми шарами. Никита даже почувствовал острый, металлический запах ее листьев, пусть бы на подоконнике давно уже не было цветов. А на четвертом этаже у разбитого и кое-как заклеенного скотчем окна раньше курил весь подъезд. Здесь стояла жестяная банка, и соседка Серафима Аскольдовна строго следила, чтобы курильщики не сорили, чтобы бросали бычки и стряхивали пепел исключительно в эту импровизированную пепельницу. То заклеенное скотчем окно, из которого зимой невыносимо сквозило, давно заменили на новое, которое наверняка почти сразу же перестало быть новым и покрылось шрамами и похабными надписями. Место жестяной пепельницы заняла глиняная с отколотым краем, заполненная бычками почти до самых краев.
Наверное, Серафимы Аскольдовны больше нет, вот и некому следить за порядком.
        Оставался самый последний, пятый этаж. Тогда, много лет назад, на лестничной площадке в самом углу, чтобы не мешать жильцам, стояла плошка с молоком. К этой плошке с чердака приходили едва ли не все дворовые коты. Никита помнил как минимум двоих. Приходили, пили-ели, а потом, благодарственно мяукнув, снова уходили по своим делам. А опустевшая плошка почти тут же опять наполнялась молоком. Никита замедлил шаг. Он никогда не был суеверным человеком, но вот сейчас вдруг загадал: если плошка с молоком окажется на прежнем месте, все еще можно будет исправить.
        Плошка стояла. Вот только пустая, с побуревшими от грязи краями. Хорошо это или плохо? Можно ли считать пустую плошку знамением? Интуиция молчала, с ней у Никиты всегда были проблемы. Интуиция не подводила его только на работе. В обычной жизни бывало всякое.
        Стучаться в обитую рыжим дерматином дверь Никопольский не стал, по-хозяйски вставил в замочную скважину ключ, повернул. Тихо щелкнул замок, заскрипели петли. И вдруг защемило сердце. Хоть ты не переступай порог! Но Никита себя заставил, собрал волю в кулак, сцепил зубы. Он ведь знал, что его здесь ждет, знал, кто ждет. Чего уж теперь?..
        Квартира казалась ему маленькой еще десять лет назад, а теперь она выглядела и вовсе крошечной. Кукольный домик. Когда-то светлый и нарядный, с дешевыми, но яркими шторами на окнах, с такими же яркими абстрактными картинами, до того необычными, что Никита не всегда мог определиться, где у них верх, а где низ. С солнечными зайчиками на до зеркального блеска надраенном дубовом паркете, с запахом свежесваренного кофе и сирени. Аромат сирени врывался в распахнутую балконную дверь, и от него слегка кружилась голова.
        Она и сейчас закружилась, вот только от совсем другого запаха, кисло-сладкого, какого-то ладанно-пыльного. Заныло очнувшееся сердце, а желудок свело судорогой. Никита шагнул в грязный полумрак некогда солнечной и такой радостной квартиры, пробежал взглядом по стенам. Картин больше не было, на их месте виднелись темные прямоугольники невыгоревших обоев. На кухне что-то загремело, потом зашуршало, и под ноги им с Никопольским бросилась черная тощая кошка. Бросилась, заметалась с громким мяуканьем, но вместо того, чтобы выбежать в коридор, шмыгнула в спальню, затаилась. Никита тоже затаился, собрал волю в кулак, сделал глубокий вдох, как перед прыжком в ледяную прорубь.
        Никопольскому моральная подготовка была не нужна, он смело шагнул вслед за кошкой, позвал из темноты:
        - Никита Андреевич, ну где же вы?
        Вдох-выдох, прыжок в прорубь. И вот он уже барахтается в темной ледяной воде, не понимая, куда плыть, куда смотреть. Не желая смотреть и видеть…
        …Она лежала на кровати, подтянув к подбородку острые коленки, сжав кулаки, сгруппировавшись. Она не была похожа на спящую. Она была больше похожа на мертвую. Даже волосы ее ярко-рыжие больше не горели огнем, потускнели, как потускнела ее некогда такая уютная, такая яркая квартира. Раньше она никогда не задергивала шторы. Да и шторы раньше были весьма условные, кисейно-прозрачные: в спальне бледно-зеленые, в гостиной персиковые, а на кухне бодряще-оранжевые. Сейчас окно было завешено наглухо плотной портьерой, света хватало лишь на то, чтобы не увидеть, а догадаться. Может, оно и к лучшему? Может, не стоит вообще смотреть, чтобы не стало совсем уж невмоготу?
        А Никопольский уже шагнул к окну, отдернул портьеру, впуская в спальню беспощадный солнечный свет. И женщина, лежащая ничком на кровати, обрела плоть. Вот только не должен нормальный человек быть таким худым! Нормальный человек вообще не должен быть таким…
        - Вот, полюбуйтесь, - сказал Никопольский каким-то сварливым тоном. - Посмотрите, во что она превратилась. Если ей сейчас не помочь, Никита Андреевич…
        Если ей сейчас не помочь, она умрет. Уйдет туда, где ей всяко лучше, чем в этой пыльной квартире. Почему не позвонила? Почему не дала знать, что ей плохо? Что ей настолько плохо?
        Это были пустые, даже лицемерные вопросы. Никита и сам знал почему. Она не позвонила, потому что он не хотел знать. Вот и весь ответ…
        Стало больно. На сей раз почти на физическом уровне, когда нечем дышать и нутро сводит мучительной судорогой. Но нужно было что-то делать, нужно было ее осмотреть, принять правильное решение, помочь.
        - Сделайте над собой усилие. - Никопольский словно читал его мысли и чуял его страхи. - Я понимаю, это неприятно, но представьте, что она - самый обычный пациент.
        Самый обычный пациент. Вот это правильная и спасительная мысль. С обычным пациентом можно быть обычным врачом, отринуть боль и сомнения, заняться наконец своим делом! И Никита занялся делом. Он подошел к кровати, положил ладонь на хрупкое плечо, потянул. Она сопротивлялась. Даже в этом своем сумрачном состоянии она сопротивлялась, не желала открыться миру, цеплялась руками за коленки, поскуливала. А под кроватью поскуливала черная кошка, последняя подружка, единственная живая душа, которая с ней осталась. Остальные бросили. Он, Никита, бросил. Нет, он никогда ничего ей не обещал, их общение с самого начала было сделкой. Отчего же так паршиво на душе было тогда и так больно сейчас?
        - Эльза… - На бледной шее, под подбородком лихорадочно и неритмично билась тонкая жилка. На изможденном лице почти не осталось веснушек. А когда-то их было много, они были яркие, как осенние листья. - Эльза, открой глаза.
        Открыла. Посмотрела невидящим, ничего не понимающим взглядом. Глаза тоже выцвели, из изумрудно-зеленых сделались мутно-болотными, с черными омутами широких зрачков. Сухие, в трещинках губы растянулись не то в улыбке, не то в гримасе.
        - Уходи! - проскрипел чужой, незнакомый голос. - Тебя тоже нет. Уходи!
        И она вдруг забилась, заметалась, пытаясь вырваться, освободиться из его хватки. Заорала благим матом черная кошка, выскочила из-под кровати, вцепилась когтями Никите в ногу. Он дернул ногой, отшвыривая кошку в угол, всем своим весом навалился на беснующуюся Эльзу. И где только она брала силы на сопротивление?! Где брала силы и где брала наркотики?..
        - Ей нужно в больницу, - прорычал Никита, прижимая Эльзу к кровати. - Здесь я ничего не смогу для нее сделать. Да успокойся ты, пожалуйста!
        Захотелось ее ударить. Или не ударить, а схватить за плечи и трясти сильно-сильно, чтобы выбить из нее все это… всю эту дурь. Как она могла?.. Как он допустил?..
        - Ей нельзя в больницу. - Никопольский присел на корточки перед шипящей и огрызающейся кошкой, бесстрашно погладил по треугольной башке. - Но я подготовил все необходимое. Нам стоит поторопиться. Мне кажется, она выглядит не слишком хорошо.
        Она выглядела плохо. Нет, она выглядела ужасно, отвратительно и безобразно. В этом существе не осталось ничего от той наивной девочки, которую он знал. Или осталось? Затаилось на самом дне широких зрачков?
        - Эльза, хватит, - сказал Никита почти ласково. - Не сопротивляйся, я тебе помогу.
        На мгновение, всего на долю секунды ее взгляд сделался ясным и цепким.
        - Мне никто не поможет, - прошептали потрескавшиеся губы. - А тебя вообще нет…
        - Я есть, - прорычал Никита, набросил на нее старый плед, словно в силки поймал, и подхватил на руки, поражаясь и одновременно ужасаясь тому, как мало она весит. - А вот тебя почти нет!
        Синхронно с ним Никопольский подхватил с пола кошку. Она не сопротивлялась, только прижимала к башке уши и испуганно шипела. Только кошки ему не хватало…
        По лестнице Никита шел очень осторожно, боялся споткнуться, уронить Эльзу. Можно подумать, ей бы стало хуже, если бы он ее уронил. Можно подумать, она вообще что-нибудь почувствовала бы. Она сказала, что его нет. Решительно сказала, уверенно, словно не плавала в мутном мареве морока, словно понимала хоть что-нибудь из того, что происходит. А ему было обидно. Глупое и нерациональное чувство. Разве можно обижаться на наркоманку?.. Или он обиделся не на наркоманку, а на человека, которого когда-то знал довольно близко. Настолько близко, что жил с ним в одной квартире? Или не обиделся, а испугался? Испугался по-настоящему, до мурашек, до холодного пота и икоты…
        Водитель, неразговорчивый хмурый дядька, предупредительно распахнул дверцу «Мерседеса», и Никита кое-как пристроил Эльзу на заднее сиденье. Он пристраивал, пыхтел от натуги, покрывался потом, а в голове вертелись слова из песни «Крематория»: «Безобразная Эльза - королева флирта»…
        Как же она ненавидела эту песню! И имя свое, наверное, из-за этого не любила. Потому что каждый второй, если не первый, во время знакомства начинал гундеть «безобразная Эльза…».
        Пристроил, уселся, почти упал рядом. Никопольский умостился на переднем сиденьи. Кошку он держал крепко, за холку, но та и не пыталась вырваться. Не хотела бросать Эльзу в беде? Все бросили, осталась только кошка, такая же страшная, худая и несчастная, как и она сама…
        Машина еще не тронулась с места, а Никита уже набирал знакомый номер. Ему хватило ума и здравого смысла, чтобы понять: один он не справится, по крайней мере, в первое время. Эльзе сейчас нужен не хирург, а нарколог. Ей нужна детоксикация и что еще они там придумывают для таких вот… почти безнадежных?
        - Что она принимает? - спросил он у Никопольского. - Вы знаете?
        - Я догадываюсь. - Никопольский, словно ожидая этого вопроса, протянул Никите список. Список оказался длинным. - Думаю, что-то из этого. Если не все сразу. Кожу я осмотрел первым делом, следов от инъекций нигде нет.
        - Давно?
        - Не знаю. Мы знакомы всего два дня. Если это вообще можно назвать знакомством.
        Ожил, забубнил мобильный, старый друг, который лучше новых двух, вышел наконец на связь.
        - Чего тебе, Быстров? - спросил весело.
        - Мне тебя, Ильюха. И прямо сейчас. - Собственный голос показался ему странным, каким-то истеричным. Наверное, Ильюха Стешков, бывший однокурсник и действующий товарищ, тоже почуял неладное.
        - Случилось что? - спросил осторожно.
        - Не со мной, но ты нужен до зарезу, со всем своим боекомплектом. Тут… человеку одному плохо, - назвать Эльзу по имени не вышло.
        - Насколько плохо? - На том конце провода что-то лязгало и грохотало. Похоже, Ильюха уже собирал свой боекомплект.
        Никита зачитал список, который дал ему Никопольский.
        - Вот насколько.
        - Все сразу или по очереди? - Хлопнула дверь, а потом почти тут же взвизгнула сигнализация. Ильюха уже седлал своего железного коня.
        - Я не знаю.
        - Если ты звонишь мне, значит, отделение - не вариант. - Взревел мотор.
        - Не вариант. Я сейчас продиктую адрес. Сможешь приехать?
        - Уже еду. Диктуй!
        Всю дорогу до места кошка выла. Сидела смирно на коленях Никопольского, но выла, как по покойнику. А Никита то и дело проверял пульс на Эльзиной шее, прислушивался к сбивчивому дыханию и уговаривал себя не паниковать, коль уж лучший нарколог области взялся за дело. Все будет хорошо. А внутренний голос тем временем подленько так нашептывал, что одним только лучшим наркологом области не обойтись, что нужен еще и психиатр. Внутреннему голосу Никита велел заткнуться, снова проверил пульс, зачем-то погладил по давно не мытым, свалявшимся волосам.
        Доехали быстро. Через тридцать минут уже были за городом, «мерс» с тихим рычанием въехал во двор приземистого бревенчатого дома. Дом стоял особняком на лесной опушке, от соседей и любопытных был отгорожен трехметровым каменным забором. И почти тут же, стоило водителю заглушить мотор, из-за ворот решительно посигналили: примчался Ильюха. Никопольский выбрался из машины, опустил кошку на зеленую лужайку. Она припала тощим брюхом к земле, прижала уши, зашипела, но не сбежала. Пока Никопольский возился с замком, а Никита прикидывал, как бы половчее извлечь Эльзу из салона, подошел Ильюха. Посмотрел сначала в машину, потом на Никиту.
        - Это же она? - то ли спросил, то ли констатировал факт.
        Никита молча кивнул, поплотнее укутал Эльзу в плед, подхватил на руки и побрел к крыльцу. Ильюха и кошка потрусили следом.
        Внутри дом был просторнее, чем казался снаружи. В нем вкусно пахло сосной и полиролью, а Никита вспомнил совсем другие запахи, сглотнул колючий ком.
        - Господа, идите сюда! - раздалось откуда-то из недр дома, и они пошли на голос.
        Когда Никопольский говорил, что у него все готово, он не соврал. Эта просторная, солнечная комната была похожа на палату. Больничная койка, штативы для капельниц, столик для инструментов, дефибрилятор. Аппаратура для клинического мониторинга, которой позавидовал бы главврач той больницы, из которой Никита уехал, кажется, уже вечность назад. Восхищенно и одновременно удивленно присвистнул Ильюха, плюхнул саквояж с «боекомплектом» на железный столик, велел:
        - Ник, клади ее пока на койку. Сейчас будем спасать. - Он шутил и балагурил, но все равно было видно, что нервничает. Никита его понимал - ситуация была не из стандартных.
        Эльзу на койку он положил очень бережно, словно от любого неловкого движения она могла рассыпаться. А может, и могла, она ведь стала такая… такая хрупкая. Безобразная Эльза… Бедная безобразная Эльза… А в комнату прошмыгнула кошка, забилась под койку, привычно уже зашипела.
        - Это чья? - спросил Ильюха, наверное, просто чтобы нарушить неловкое молчание.
        - Это ее. Наверное. Прогнать?
        Сказать по правде, прогонять кошку ему не хотелось. Он все прекрасно понимал про асептику и антисептику, но кошка была единственной живой душой, которая не просто осталась, а последовала за Эльзой.
        - Если потребуется, прогоним. - Ильюха уже деловито тянул с Эльзы плед. - Если будет орать, то точно прогоним, а пока пускай сидит в виде группы поддержки. Выйти не хочешь, пока я тут? - Он бросил на Никиту быстрый взгляд.
        Никита хотел. Он чувствовал непривычную, совсем несвойственную людям его профессии неловкость. За себя, за Эльзу, которая такая же тощая, несчастная и неухоженная, как и ее кошка. Ему казалось, что, будь она в сознании, ей бы тоже было неловко от всего этого. Но Эльза не была в сознании, Эльза была под кайфом. И это в лучшем случае.
        - Я побуду тут, - решился он и отошел к окну.
        Ильюха ничего не ответил, он был занят поиском вен на тонких Эльзиных руках.
        - Как давно она такая? - спросил, не оборачиваясь.
        - Я не знаю. - Никита пожал плечами. - Никто не знает. Но если судить по внешнему виду…
        - Не суди, - мотнул головой Ильюха. - Там любой анамнез может быть, любая клиника. Я пока возьму кровь на анализ, а потом приступим к детоксикации. Но ты же понимаешь, Ник, - он обернулся, - все может быть гораздо сложнее. Легко не будет, это факт.
        В том, что легко не будет, Никита даже не сомневался. Им никогда не было легко вместе, всегда оставалось что-то такое… фальшивое. Или, наоборот, слишком честное.
        - Я потом позвоню кое-кому. - Ильюха все делал быстро и четко, по до автоматизма отработанной схеме. - У меня есть знакомый человечек. Если хочешь, мы все выясним… Ну, из ее другого анамнеза.
        - Не нужно пока звонить. Давай сделаем все, что от нас зависит, а там посмотрим, как оно. - Из окна комнаты-палаты виднелись верхушки сосен и клочок пыльно-серого неба, Никите снова невыносимо захотелось на волю.
        - Как скажешь. - На то и нужен лучший друг, чтобы помогать, не задавая лишних вопросов. Да и что спрашивать, если у Никиты ни на один вопрос нет ответа? - А этот, в галстуке, очень предусмотрительный товарищ. Ремешки вот приготовил. - Ильюха потрогал крепкие кожаные ремни, сказал чуть виновато: - Я бы пристегнул. Не прямо сейчас, а на тот случай, если в комнате никого не окажется, а она очнется. Они ведь непредсказуемые становятся во время абстиненции, Ник. Другим могут навредить. Себе.
        Эльза могла навредить только себе. Уже навредила. Так навредила, что не понятно, как спасать. Вернее, как спасать, как раз понятно, все по протоколам, а вот получится ли спасти?.. Чтобы не на время, чтобы насовсем.
        Получится, неожиданно для себя решил Никита. Она не станет седьмой в его списке. Только не она! И пусть в том, что с ней случилось, нет его вины, от этого не легче. Он ведь знал, что у нее никого нет, что попросить о помощи она никого не сможет. Знал и все равно самоустранился, понадеялся, что все как-нибудь утрясется.
        Не утряслось. Из солнечной, рыжей и веснушчатой девчонки Эльза превратилась в ту самую… из песни «Крематория». Что с ней стряслось? Что опять с ней стряслось, черт побери?!
        Несмотря на работающий кондиционер, вдруг нечем стало дышать, и Никита вышел, почти выскочил во двор, уселся на крыльце, сжал виски руками. За спиной скрипнули дверные петли, и вкрадчивый голос Никопольского сказал:
        - Вы, наверное, целый день без еды, Никита Андреевич? Я приготовил вам бутербродов и сварил кофе. Пойдемте на кухню, здесь слишком жарко.
        Никита скрипнул зубами, послушно побрел вслед за Никопольским обратно в дом, на кухне уселся за стол, невидящим взглядом посмотрел на блюдо с бутербродами и огромную чашку с дымящимся кофе. Есть не хотелось совсем, а вот кофе… Кофе Никопольский варил отменный, услада для души, а не кофе.
        - Насколько она плоха? - Он уселся напротив, свой портфель пристроил на коленях.
        - Не знаю. - Никита и в самом деле не знал. - Илья очень хороший врач. Он сделает для нее все возможное.
        - Как и вы. - Это не был вопрос, это было утверждение. И неожиданно для самого себя Никита кивнул:
        - Как и я.
        - Хорошо. - Никопольский выглядел удовлетворенным. Похоже, с этого момента самочувствие Эльзы перестало его волновать.
        - Зачем она ему? - спросил Никита.
        - Кому?
        - Тому, чьи интересы вы представляете. Какое ему до нее дело?
        - Если я скажу, что мой клиент намерен принимать участие в жизни этой бедной девочки, вы мне поверите?
        - Нет.
        - Ваше право. Но другого ответа у меня, к сожалению, нет. Мой клиент крайне заинтересован, чтобы она выздоровела и восстановилась в кратчайшие сроки. И «кратчайшие сроки» - это не фигура речи. Вам с вашим товарищем придется сотворить почти невероятное. Кстати, пусть он озвучит стоимость своих услуг, я все оплачу.
        - В кратчайшие сроки не получится. - Никита сделал осторожный глоток из своей чашки. - С наркоманами это так не работает.
        - Но наш случай не совсем стандартный. - Никопольский пригладил свой дурацкий галстук. - Если вы понимаете, о чем я.
        - Я понимаю. - Никита кивнул. - Но это лишь все осложняет.
        - А мне думается, что наоборот. Впрочем, нас рассудит время. Жаль только, что времени у нас не так много, как хотелось бы. Вам, Никита Андреевич, придется сотворить еще одно чудо.
        - Я не чудотворец.
        - Надо постараться.
        Самое интересное, что Никопольский не шутил и даже не иронизировал, он давал Никите задание, с которым тот вряд ли вообще сумеет справиться, не то что в кратчайшие сроки.
        - Я взял на себя смелость осмотреть ее квартиру. Как вы, наверное, понимаете, ничего ценного там не осталось. Она продала даже свои работы. Причем продала за бесценок. Вы знаете, что у коллекционеров ее картины в большой цене? Несколько есть даже у моего клиента.
        Никита ничего не знал про ценность. Он знал другое: у него тоже есть одна из картин Эльзы. Картина-перевертыш, странная, мрачная и этой своей мрачностью особенно притягательная. Старый дом на берегу озера. Каменные стены, поросшие мхом, окна-бойницы, остроконечная крыша и высокая башня особняком. Но стоит только перевернуть картину - и вот уже отражение становится реальностью. Дом уже не приземистый и старый, а нарядный и воздушный, распахнувший двери в ожидании гостей. И башня уже не мрачная, а словно сотканная из черного кружева. Никита все никак не мог решить, какой из этих домов ему нравится больше, поэтому перевешивал картину то так, то этак в зависимости от настроения, а потом снял, упаковал, задвинул в самый дальний угол кладовки. С глаз долой - из сердца вон!
        - Она продала все, что можно было продать. - Никопольский в задумчивости почесал кончик носа. - С квартирой там тоже не все чисто. Я наводил справки, родственники собирают документы о признании Эльзы недееспособной.
        - Родственники… - Никита заскрежетал зубами. - Знаем мы этих родственников.
        - Мы тоже знаем. Поэтому я взял на себя смелость представлять интересы Эльзы в суде. Но думаю, до суда дело не дойдет. Мне лишь нужно ее разрешение на ведение дел и, разумеется, подпись. А для этого, как вы понимаете, необходимо, чтобы она не только осознавала свои действия, но и выглядела в достаточной степени… - Никопольский хмыкнул, - в достаточной степени вменяемой.
        - Вменяемой для чего? - спросил Никита, отодвигая от себя недопитый кофе.
        - Вменяемой для жизни. И для одного увлекательного путешествия. - Никопольский пожал плечами.

* * *
        Жить в кошмарах было тяжело, но Эльза привыкла. Не сразу, далеко не сразу - постепенно! Человек такое существо, которое может привыкнуть к чему угодно, дай только срок. Сложнее было с болью, которая обрушивалась на Эльзу, когда кончалось действие таблеток, пока не оставалось сил даже на крик. Умереть бы, сдохнуть раз и навсегда, а не так вот… понарошку. Но умереть у Эльзы никак не получалось. Она ведь попробовала открыть и эту дверь…
        Лучше бы таблетки, таблетки могли подарить смерть легкую и почти безболезненную, но таблетки закончились, и денег, чтобы раздобыть новые, у Эльзы тоже не было. Оставалось лезвие и горячая ванна.
        Исходящая паром вода окрашивалась сначала бледно-розовым, потом ярко-алым. А когда алый перешел в бордо, вода замерзла, покрылась тонкой коркой льда и кто-то невидимый, но оттого не менее реальный с силой дернул Эльзу за волосы, выволок из ванны, швырнул на ледяную плитку пола. Так она и лежала, в лужицах замерзающей воды, в мокрой пижаме, наблюдая, как собственное дыхание превращается в облачка пара, рассматривая свое отражение в замерзшей воде. Отражение было страшное, почти такое же страшное, как и вся Эльзина жизнь. Ввалившиеся глаза, в сосульки слипшиеся, смерзшиеся волосы, потрескавшиеся, запекшиеся губы…
        К лицу сунулась кошка, лизнула в щеку шершавым языком, не то замяукала, не то зарычала низким, утробным голосом. Она всегда вела себя так, когда на Эльзу накатывала тьма. Кошка чуяла это. Так же, как и сама Эльза. А больше никто. Не чуяли, не верили. Потому что нет никакой веры сумасшедшей наркоманке.
        А раны от лезвия затянулись. Сначала покрылись кровавой ледяной коркой, а потом превратились в черные струпья. Когда холод ушел и вода снова стала горячей, струпья отвалились, оставляя после себя тонкие белесые полоски. Из ванной комнаты Эльза выползла на четвереньках, сил хватило лишь на то, чтобы открыть дверь кошке. В доме давно не осталось еды, но на чердаке жили мыши. Эльза слышала, как они шуршат над головой и в стенах. Кошка не пропадет, она умная и ловкая. Куда умнее и ловчее своей непутевой подружки.
        Наверное, она так и не закрыла дверь, потому что в квартиру и Эльзину муторную жизнь тяжелой поступью вошла Януся. Прогнать бы, да откуда взять сил?
        - Снова накидалась? - спросила Януся, присаживаясь перед Эльзой на корточки. От нее пахло сдобой и больницей. А еще злостью. Януся только казалась доброй, но аура ее полыхала багряными сполохами, в нескольких местах она была черной, словно прожженной сигаретами.
        Отвечать Эльза не стала, отвернулась к стене, а Януся уже ухватила ее запястье, сдавила с силой, до боли.
        - Это что такое? - прошипела и отвесила подзатыльник. - Это ты что такое удумала, убогая?! Соскочить решила? Так не выйдет! Мы с тобой еще не решили, не договорились. Рано тебе подыхать, нам еще к нотариусу нужно.
        - Мне не нужно.
        - Не нужно ей! - Януся снова замахнулась, но не ударила. Может, побоялась зашибить насмерть. А Эльзе было все равно. Пусть бы и зашибла. - А у меня Олежка подрастает. Детенку скоро восемнадцатый годок, на девок уже заглядывается. А куда он девок этих водить станет? В мамки с папкой квартирку? Нет, выкуси! - Януся сложила толстые пальцы в кукиш. - Девок он пусть сюда водит, в свою квартиру.
        - Мою… - прохрипела Эльза. Или это упрямство прохрипело вместо нее.
        - Твою, - хмыкнула Януся. - Было ваше, стало наше! Ты ж ненормальная! Ты сумасшедшая наркоша. Тебя лечить нужно!
        Не нужно. Янусе нужно, чтобы Эльза была тихой и обдолбанной. А еще, чтобы продолжала писать картины. Картины интересовали ее, пожалуй, даже сильнее, чем квартира. Потому что картины можно продать. Удивительное дело, у Эльзы продавать не получалось - только дарить. А Януся знала какую-то тайну, Януся могла продать зимой снег, не то что какие-то там картины.
        - Я тебе пожрать принесла, убогая! - Януся зашуршала пакетами, принялась выкладывать прямо на пол перед Эльзой буханку хлеба, пакет молока и - невиданная щедрость! - кусок вареной колбасы.
        Вот только не это Эльза от нее ждала, совсем не это. Януся приносила таблетки, те самые, которые были способны выдернуть Эльзу из одного кошмара и поместить в другой, но уже куда менее страшный и менее реальный. В том кошмаре можно было затаиться и спрятаться от всех. Там было почти хорошо, почти спокойно. Только все равно больно.
        - Чего зыркаешь? - Януся пнула ногой батон. - Колеса ждешь? Сначала пожри, а потом будут тебе колеса. Намалевала хоть что-нибудь или провалялась падлой?
        Провалялась. Даже умереть попыталась, но вот… не получилось.
        - Жри! - прикрикнула Януся и сунула в руку Эльзе батон.
        Батон был черствый и цвилый, от него пахло плесенью и больницей. Януся тащила из больницы все, что получалось: и колеса, и просроченную еду. Януся умела не только продавать, но и воровать. Или, как она говорила, пользоваться служебным положением. Эльза забыла, какое у нее там служебное положение. То ли просто медсестра, то ли старшая медсестра. Не важно, главное, что оно позволяет ей добывать таблетки.
        - Жри, я сказала!
        Во рту было сухо и колко от хлебных крошек, Эльза жевала, давилась, заходилась кашлем.
        - Запей! - Януся сунула ей чашку с молоком. - А то еще удавишься, чего доброго.
        А молоко свежее, только теплое. Кошке понравится. Кошка любит молоко.
        - Колбасу в холодильник положу, а то закиснет. - Януся уже хозяйничала в кухне. Эльза прижалась спиной к стене, чашку с недопитым молоком поставила на пол. Тошнит. Если выпить или съесть еще что-нибудь, вырвет. - Ну что? - Януся вышла обратно в коридор, уперла кулаки в крутые бока, посмотрела сверху вниз. - Хочешь таблеточку?
        Эльза хотела. Хотела и ненавидела себя за это желание. Себя ненавидела, Янусю, жизнь свою непутевую. Но куда сильнее ненависти был страх. Без таблеток все вернется и больше никогда не отпустит.
        На пухлую ладошку Януся высыпала четыре таблетки, подумала немного, убрала одну.
        - Хватит, - сказала с недоброй усмешкой. - Еще подохнешь от передоза, возись потом с тобой.
        А Эльза уже тянулась к этой ладошке, видела только таблетки, думать могла только о них. Где там ненависть? Где стыд? Даже страх отступил перед этой черной, неумолимой жаждой.
        - Погодь, погодь! - Янусины пальцы сжались в кулак, сверкнул на безымянном рубиновый перстенек. - Послезавтра приду, если за мазню свою не сядешь - останешься без колес на неделю. Поняла?
        - Поняла. - Эльза сглотнула колючий ком.
        - Тогда лови!
        Поймала. Прямо на лету поймала. Как дрессированная собачка из цирка. Собачке - лакомство за хорошее поведение, Эльзе - таблетки. Все по-честному…
        Проглотить одним махом не получилось, пришлось запивать молоком. Только бы не вырвало, только бы успели всосаться…
        - Я пошла. - Януся расправила складки пышной юбки, пригладила пережженные перекисью кудри. - А ты не дури тут. И не зли меня. Помни, только я одна - твоя надежда и опора. Никому ты, сирота убогая, не нужна!
        Не нужна. Потому что сирота. Потому что убогая. Когда-то очень давно Эльзе показалось, что нужна. Позволила она себе такую глупость, как вера в человека. Но время все расставило по своим местам. Так что не о чем думать, не о ком горевать. Она теперь знает правду. А правда в том, что никто ей больше не поможет, каждый сам по себе.
        Таблетки начинали действовать быстро, не так быстро, как уколы, но все же. Эльза закрыла глаза, прислушиваясь к растекающемуся по измученному телу блаженству. Только в такие вот моменты она чувствовала себя если не хорошо, то хотя бы нормально. Только в такие моменты она ощущала себя человеком.
        А кошка вернулась, поднырнула под ладонь, мяукнула требовательно. Единственная верная подружка, куда вернее остальных, куда лучше. Эльза открыла глаза. На полу у ее босых ног лежала мышь. Кошка тоже не хотела, чтобы Эльза сдохла, но не из-за квартиры и картин, а просто потому, что любила. Бывает же такое…
        - Спасибо, - сказала Эльза и одной рукой почесала кошку за ухом, а второй придвинула к ней чашку с недопитым молоком. - А это тебе. Так сказать, от нашего стола вашему…
        Стало почти хорошо. Теплая хмельная волна сначала лизнула ноги, потом подхватила под руки, подняла, понесла на кровать. Если повезет, забвение продлится долго, достаточно долго, чтобы не чувствовать вообще ничего…
        Не вышло… Януся принесла какие-то неправильные таблетки, может, просроченные. Не получилось забвения - снова нарастала боль. На сей раз у Эльзы не сжималось спазмами горло, а просто кто-то тряс ее за плечи и звал злым голосом:
        - Эльза!
        У видения было лицо Никиты. Конечно, как же иначе ей выглядеть? Вот только Никиты больше нет. Где-то он точно есть, но только не в Эльзиной беспутной жизни.
        - Уходи. Тебя тоже нет!
        Вот только видение не уходило, оно злилось так же, как злилась Эльза, прижимало ее к кровати, дышало с присвистом, а потом спеленало и поволокло. К черту! Пусть волочет! Пусть делает что угодно, Эльзе плевать. Таблетки скоро перестанут действовать…
        Перестали. Предали Эльзу так же, как предавали все остальные, оставили после себя только боль, страх и отвращение. Эльза открыла глаза. Над головой вместо привычного, в разводах и трещинах потолка нависал какой-то другой, незнакомый потолок - слишком белый, слишком яркий. Наверное, что-то с глазами. Такое уже бывало, что зрение ее подводило, накидывало сизый морок на реальный мир. Надо только потереть глаза.
        Не вышло. Потереть не вышло, даже руку поднять. А вот такого еще не бывало, не отказывали ей еще руки-ноги. Почти не отказывали.
        Пришлось, превозмогая боль и тошноту, приподнять голову, посмотреть, что там не так с руками. С руками все было не так, абсолютно все! Они были привязаны кожаными ремнями к металлическим поручням кровати. Чужой кровати, медицинской…
        Значит, все-таки передоз, или не выдержал кто-то из соседей, вызвал санитаров. Что же она натворила? Как попала сюда, в эту до боли светлую комнату, под прицел уютно попискивающих мониторов? Или нужно задать другой вопрос? Как ей вырваться из этой стерильной клетки?! Как убежать?!
        Остатков разума хватило, чтобы не кричать, но не хватило на то, чтобы осмотреться, перед тем как начать действовать. Эльза заметалась, в попытках высвободиться из кожаных браслетов до крови стирая кожу на запястьях. Громко мяукнула кошка, прыгнула на грудь, принялась вылизывать подбородок и мокрые от слез щеки. Кошек в психушках не держат, в психушках запирают лишь вот таких неприкаянных, как Эльза. Значит, нет никакой палаты и наручников, а есть продолжение кошмара. Такое реалистичное продолжение, что даже не верится…
        - Эльза, не дергайся, ты поранишься.
        Все, точно кошмар. Потому что только в кошмаре она слышит этот голос. Слышит все реже и реже, но все же. Хорошо, пусть он говорит. Когда он говорит, становится легче. Он почти как кошка, а может быть, даже лучше. Надо лишь помнить, что он ненастоящий, что он не навсегда. Однажды так уже было, он пришел, а потом ушел. Эльза думала, что умрет, но все равно выжила. Назло всем, в первую очередь самой себе.
        - Давно тебя не было, Ник. - Сейчас, когда она знает, как устроен мир - все эти миры! - ей легче. Сейчас она знает правила игры и даже может подыграть собственным галлюцинациям. Это так забавно - беседовать с галлюцинацией. Еще бы кто-нибудь убавил боль, хоть чуть-чуть…
        - Да, Элли. Меня давно не было. - На лоб легла горячая и тяжелая ладонь. Слишком горячая, слишком тяжелая. Ничего, она потерпит. - Как ты себя чувствуешь?
        А может, и глаза открыть? Может, галлюцинация слуховая станет еще и зрительной? Два удовольствия в одном флаконе.
        - Я хорошо, Ник. Просто замечательно… - Сначала сказала и только потом открыла глаза.
        Он повзрослел. На висках легкая, едва заметная проседь, сизая щетина на подбородке, а во взгляде что-то такое… Плевать что, только бы не жалость и не брезгливость. Потому что настоящий Никита именно так бы на нее и посмотрел. Любой человек так бы посмотрел. Но этот не настоящий, этот - порождение ее воспаленного, одурманенного наркотиками мозга. Очень реалистичное порождение. Хоть портрет пиши. У нее никогда не получались портреты, но сейчас вот захотелось. Она напишет портрет Никиты и спрячет его под матрас, чтобы Януся не нашла. Должно же у нее хоть что-нибудь от него остаться.
        - Я напишу твой портрет. - У нее даже улыбнуться получилось. Губа, правда, тут же закровила, но это ведь такая ерунда.
        - Зачем? - спросил Никита своим таким привычным, таким серьезным тоном. - Зачем тебе мой портрет, Элли?
        - Пусть будет хотя бы портрет, если нет тебя. - Бредовому порождению не нужно врать, ему можно говорить правду. Интересно, а пить у него можно попросить? Было бы забавно. - Можно мне воды?
        - Можно. - Он осторожно снял с кровати урчащую кошку, протянул Эльзе чашку. - Пей.
        Вода была вкусная. Настолько вкусная, что пить медленно и аккуратно не получалось. Эльза закашлялась, начала задыхаться.
        - Не спеши! - Никита подхватил ее под плечи, приподнял. Держал крепко, в лицо заглядывал сосредоточенно и так же сосредоточенно стирал с ее лица пролитую воду.
        Настоящий! - озарило ее. Не призрак и не бредовое порождение, а настоящий Никита Быстров. Смотрит на нее вот такую… никчемную, изображает участие, пытается помочь. А ей не нужна его помощь! Уже не нужна! Ей вообще ничего не нужно, и от прикосновений этих больно!
        Зубы впились в шершавую, пахнущую дезсредствами ладонь, на губах стало солоно и горько одновременно. Чтобы не прикасался даже… чтобы не смел ее жалеть…
        Он отдернул руку, зашипел почти по-кошачьи. Эльзе даже подумалось, что ударит. Другой бы непременно ударил. Да она бы и сама… А он лишь зло мотнул головой. Или даже не зло. Где ж ей разобраться в чужих эмоциях, когда собственных столько, что аж нечем дышать!
        А дышать и в самом деле нечем и больно, а внутри горячо. Что-то огненное вливается в вену через иглу вот из того флакона, вымывает остатки таблеток, возвращает Эльзу из того мира в этот. А она не хочет возвращаться! Ни за что!
        И она закричала. От боли, от стыда, от безысходности, от осознания того, что он ничего о ней не знает и ничего не понимает. Закричала, забилась затылком о мягкое изголовье кровати. Был бы там кирпич или булыжник какой, она бы ударилась посильнее, и все… А так глупо и бессмысленно, и Никитина ладонь снова на ее лбу, давит, прижимает, не позволяет причинить себе даже минимальный вред. Он ведь доктор, он должен спасать таких, как она. Даже таких, как она…
        - Эльза, не надо! - Он говорил одновременно тихо и зло. Говорил и продолжал прижимать ее голову.
        - Пусти! Отпусти! Развяжи меня! - Она еще что-то кричала, но не слышала ни собственного голоса, ни его. Перед глазами плавали клочья кровавого тумана, и из-за этих клочьев она не видела Никитиного лица. Хорошо.
        - …Слышу, очнулась наша спящая красавица! Очнулась и уже задала Никитосу жару!
        Этот веселый, с легкой хрипотцой голос Эльза тоже помнила. И голос, и его обладателя.
        - Пригодились ремешки? А, Ник? Ты бы ее без них не удержал. Она бы тебя без них порвала как Тузик грелку.
        - Уже порвала, - прохрипел Никита.
        - Укусила, что ли? Плохо. - А вот сейчас он не шутил, сейчас он встревожился не на шутку. - Рану обработал? Не хочу сказать ничего плохого, но у нее такой анамнез. Надо будет потом провериться…
        - Заткнись! - рыкнул Никита и перестал прижимать Эльзу к койке. - Ты видишь, она не в себе! Ей больно, Ильюха!
        И больно, и стыдно, и дозы хочется, а жить нет. Но хуже всего, как ни странно, стыд. Какая она сейчас? Во что одета? Одета ли вообще хоть во что-нибудь? А мылась в последний раз когда? Тогда же, когда вены резала? Если так, то еще ничего, можно сказать, совсем чистая.
        Мысли были такие дикие и такие нелепые, что Эльза расхохоталась. Она билась затылком о подушку и хохотала, как сумасшедшая. Впрочем, почему как? Януся всегда говорила, что Эльза чокнутая.
        - Все идет по плану, - сказал Илья скучным голосом, но близко к Эльзе подходить не стал. - Абстиненция такая. Я сейчас добавлю кое-что для облегчения симптоматики…
        И добавил. И почти сразу же все начало меняться, закружилась палата, и Эльза вместе с ней. Чтобы не упасть, схватилась за Никитину ладонь. Или это он поймал ее за руку, попробовал удержать над бездной, но не сумел. Эльза полетела вниз.

* * *
        - Дальше что? - Никита сидел на кухне перед чашкой кофе. Кофе он сварил себе сам, Никопольский давно уехал по своим делам.
        - Дальше - больше! - Ильюха грузно плюхнулся на соседний стул, потер переносицу. - Дальше оставляю тебя, Никитос, дежурным по больнице. Мне пора, через пару часов на работу. Да ты не дрейфь, все самое необходимое я тебе там на столике оставил. Таблеточки, укольчики… Твоя главная задача сейчас - следить, чтобы она себе не навредила. Ну и выслушивать все, что она о тебе думает. А она сообщит, Никитос! Непременно сообщит, как только очухается. Они все сообщают, такими словами порой обзывают… - Он потянулся, отхлебнул кофе из Никитиной чашки. - Но ты не слушай и не верь. Не верь ни единому ее слову, потому что это не она станет с тобой говорить, а ее абстиненция. В ясном сознании и при трезвой памяти тебе такого ни одна девица бы не сказала, даже Эльза. Особенно Эльза.
        - А хорошие новости будут? - спросил Никита, косясь на приоткрытую дверь в спальню.
        - Хорошие будут, - Ильюха кивнул. - Зависимость у нее, конечно, есть, но не героиновая. Вены чистые. Во всех явных и неявных местах. Когда анализы будут готовы, я тебе сразу сообщу, а пока просто… детоксикационная терапия. Кстати, о детоксикационной терапии, я там у постельки ведро поставил. Скорее всего, ее будет рвать. А с ведром оно сподручнее. Отвязывать ее я бы тебе не советовал. Если только в крайнем случае. И не верь, Никитос! - Друг поднял вверх указательный палец. - Ни единому ее слову не верь! Пока дурь из нее не выветрится, это не она.
        - Не она… - Кофе был горький и холодный, совсем не такой вкусный, как у Никопольского.
        - И себя не смей винить. - А вот сейчас Ильюха говорил совершенно серьезно, без этих своих хиханек. - Ты ни в чем не виноват. Свою часть сделки ты выполнил.
        Свою часть сделки… Не оттого ли так тошно, что именно сделки? Может, это для него была сделка, а для нее что-то большее?
        - Эй, Никитос, даже не думай загоняться по этому поводу! - Ильюха подпер кулаком щеку. - Если бы не ты, она бы такой вот стала еще тогда, десять лет назад. Ты спас ее тогда, друг дорогой. Вытащил из такой жопы, жить научил по-людски. А то, что она не удержалась, что сорвалась, так это не твоя вина. Совсем не твоя.
        Никита слушал, кивал, думал о своем. Надо позвонить шефу, попросить отпуск. У него их там скопилось… этих отпусков! Шеф, конечно, не обрадуется, что ни говори, лето - горячая пора, в отпуска всем хочется. Всем хочется, а Никите нужно, вот прямо до зарезу! И с Никопольским нужно еще раз переговорить. Что он там говорил про путешествие для Эльзы? Куда путешествие? С кем? С какой целью? Вроде бы и не его дело, но раз уж так вышло, то знать о планах Никопольского или этого его работодателя он обязан.
        - Ну, я пошел! - Ильюха встал. - Ты тут сражайся, а я на телефоне. Звони, если что, мы как-нибудь коллегиально все ваши проблемы порешаем.
        Хорошо бы, чтобы проблемы можно было решить коллегиально, но Никита чуял, что легко не получится. И всех проблем он еще не видел.
        Друга он проводил, закрыл за ним ворота, вернулся в дом. Кошка ждала на крыльце, смотрела вопросительно. Голодная, наверное.
        - Пойдем, - сказал Никита устало. - Колбасы дам.
        Колбасу кошка проглотила в один присест, наверное, и в самом деле была голодна. Что они там ели вместе с Эльзой? Похоже, ничего не ели.
        - Молока хочешь?
        Молока кошка хотела, лакала быстро, оглядываясь по сторонам, словно опасалась, что отберут. А Никита сидел рядом на полу, скрестив ноги по-турецки, наблюдал.
        - Как она дошла до жизни такой? - спросил то ли у кошки, то ли у себя.
        Кошка ничего не ответила, только заурчала сыто, потерлась башкой о Никитову ладонь. Ильюха бы непременно напомнил про дезинфекцию и опасность паразитарных инфекций, но Никите было не до дезинфекции. Клонило в сон, сказывались треволнения минувшего дня.
        В спальне имелось кресло, на вид достаточно глубокое и удобное. А подушку Никита притащил из гостиной. Смешную, расшитую совами подушку. Эльза спала и, похоже, видела сны. Нервно подрагивали длинные ресницы, под тонкими, полупрозрачными веками двигались глазные яблоки. Кошка запрыгнула на кровать, растянулась вдоль, уткнулась лбом в Эльзино предплечье, заурчала успокаивающе.
        А ведь и в самом деле успокаивающе, потому что Никита и сам не заметил, как уснул.
        Ему снилась квартира на пятом этаже. Солнце и ветер рвались в распахнутую балконную дверь, колыхались шторы, пахло сиренью, свежесваренным кофе и растворителем. Эльза, босая, взъерошенная, конопатая, стояла за мольбертом, рисовала свой дом-перевертыш. Вид у нее был сосредоточенный, а к рыжим веснушкам на руках добавились зеленые крапинки краски.
        - Красиво, - он встал за Эльзиной спиной, дунул на взъерошенную макушку. - Что за домик?
        - Это не домик, это потаенный дом. - Она не обернулась, она водила кистью по холсту, сначала медленно, сосредоточенно, а потом все быстрее и быстрее. И картинка на холсте оживала с каждым мазком. Зарябило от легкого ветерка лесное озеро, по небу пробежала туча, зацепилась за шпиль башни, всплакнула быстрым летним дождем, ушла за горизонт. С высокого векового дуба сорвалась стая воронья, закружила, закрывая крыльями небо, марая картину черным, превращая солнечный день в темную ночь.
        - Эльза?.. - позвал Никита. Ему бы положить ладони ей на плечи, оттащить от этой чертовой ожившей картины. Но не получалось. Страх, почти животный ужас овладел Никитой.
        А стая превратилась в одного-единственного ворона. Крупного, остроклювого, с седыми перьями в разверстых крыльях. Ворон всматривался в Никиту черным глазом, недобро всматривался, словно примерялся, прицеливался к жертве. Эльза пыталась закрыть ворона перепачканными краской ладонями, не пустить из нарисованного мира в мир реальный, но как-то вдруг стало совершенно ясно, что ей его не удержать, что еще чуть-чуть - и острые когти порвут тонкую ткань мироздания.
        Уже порвали… Легкий ветерок превратился в ураган, завязал в узел рыжие Эльзины кудри, окрасил серым, дохнул на Никиту смрадным дыханием, закричал по-птичьи гортанно. А когти, острые, как бритва, уже тянулись к нему, рвали кожу на шее…
        Никита заорал и от собственного крика проснулся. Не ворон, а кошка! Чертова черная кошка драла когтями майку на его груди и утробно выла. Он чертыхнулся, стряхнул кошку на пол, перевел еще расфокусированный со сна взгляд на кровать.
        Похоже, проснулся он очень вовремя. Или кошка вовремя его разбудила. Эльзу рвало, она хрипела, захлебывалась и задыхалась. Она умирала, пока Никита спал. Едва не умерла…
        Он вскочил на ноги, ринулся к кровати, едва не снеся штатив с капельницей, подхватил Эльзу за плечи, перевернул на бок. Руки дрожали то ли со сна, то ли от испуга. А может, от всего сразу. Наверное, поэтому он не сразу понял, что она говорит.
        - Пусти, - прохрипела и закашлялась. - Отвяжи меня.
        А Ильюха велел не идти на поводу и не отвязывать. Велел ведерко поближе придвинуть. Не успел он с ведерком, проморгал.
        - Я прошу тебя. - Эльза на него не смотрела, занавесила лицо спутанными волосами. - Мне нужно в ванну и прибраться.
        В ванну и прибраться - это хорошо. Если женщине хочется прибраться - это благоприятный признак.
        - Пожалуйста…
        Развязал. Пока возился с ремнями, Эльза молчала, только дышала тяжело, с присвистом, а как только оказалась на свободе, ударила. Целилась в нос, но попала в челюсть, задела по касательной, он даже боли не почувствовал. Боли не почувствовал и не стал спрашивать за что. Ильюха предупреждал, что она будет упрекать, оскорблять и уговаривать. А она не стала, она просто врезала ему изо всех сил. Какие были силы, из таких и врезала.
        - Пойдем, покажу, где ванная. - Он крепко сжал ее плечи, снова, в который уже раз, ужасаясь ее хрупкости.
        - Сама. - Она попыталась отмахнуться и едва не свалилась. Пришлось подхватить на руки, понести.
        На сопротивление сил, наверное, больше не осталось, потому что Эльза затихла, даже глаза зажмурила. Еще бы чертова кошка не путалась под ногами!
        В ванной Никита приткнул Эльзу на корзину для белья, придерживая одной рукой, второй принялся открывать кран. Сначала холодная, потом горячая. Наверное, очень горячую не нужно, чтобы ее не развезло.
        Готово!
        - Раздевайся! - Смотреть на Эльзу при беспощадном свете галогеновых ламп было больно. Не противно и не страшно, а именно больно. Но выбора у них нет, из ванной он не выйдет, как бы она ни просила.
        Она поняла, потрескавшиеся губы скривились в горькой усмешке.
        - Отвернись. - Все-таки она открыла глаза, по-прежнему болотно-мутные, но уже с искрами прежней изумрудной зелени. - Просто отвернись.
        - Я останусь, - сказал Никита решительно и отвернулся, а уже отвернувшись, проворчал: - Между прочим, я врач. Если ты забыла.
        Зашуршала одежда, зашелестели шторки, и струи воды зашумели по-другому, разбиваясь уже не о дно ванны, а о подставленные Эльзины ладони.
        - Ты как? - спросил он, все еще не оборачиваясь, давая ей фору.
        Она ничего не ответила, но из-за шторы доносился плеск. Значит, жива и даже функционирует. Никита уселся на ту самую корзину для белья, вытянул перед собой ноги. Наверное, это даже хорошо, что она молчит, ни о чем не спрашивает, ни в чем не упрекает. Ошибся друг Ильюха, бывают и среди наркоманов исключения. Думать об Эльзе как о наркоманке было противно. Она больна, а болезнь можно вылечить. Он вылечит. На цепь посадит, если понадобится, но приведет ее в чувства. Вот уже начал приводить.
        Запахло розой и жасмином. Еще один хороший признак - в ход пошел гель для душа или шампунь, а может, и то, и другое вместе. Никита осмотрелся, уповая на предусмотрительность Никопольского, и не ошибся. На полочке под зеркалом лежали новые зубные щетки и несколько видов паст, на вешалке висели два банных халата, один явно мужской, второй явно женский. Значит, и про Никитин комфорт не забыли гостеприимные хозяева. А на стиральной машине лежал пластиковый пакет. Никита заглянул внутрь, обнаружил дамское белье, футболку и хлопковые шорты. Все веселенького розового цвета, больше подходящее маленькой девочке, чем Эльзе. Эльзе бы бирюзу или апельсиновое что-нибудь… Он отодвинул пакет, посмотрел на свое отражение в запотевшем зеркале, взъерошил волосы, снова спросил:
        - Ты как? - И тут же добавил: - Эльза, если ты мне сейчас не ответишь, я отдерну шторку.
        Так себе угроза, если разобраться, но Эльза отозвалась:
        - Где мы?
        Голос был сиплым, словно прокуренным.
        - За городом, вдали от цивилизации и всякой дури. Ты поняла? - Не хотел угрожать и нервировать, само как-то получилось.
        - Мне нужно домой. - В ее голосе появились истеричные нотки. - Сейчас же!
        - Зачем? Здесь все есть, Эльза. Все, что нужно для нормальной жизни.
        Едва не слетев с петель, дернулась шторка, и из-за нее показалась Эльзина голова. Сейчас, мокрая и облезлая, она, как никогда, была похожа на свою кошку. Кошка. Только рыжая, а не черная, но такая же неприкаянная.
        - У меня нормальная жизнь! - Наверное, хотела крикнуть, но снова получилось лишь просипеть.
        - Нет. - Никита смотрел на нее в упор, изучал каждое пятнышко, каждую крошечную морщинку на ее влажном то ли от воды, то ли от слез лице. - У тебя ненормальная жизнь, Элли. У тебя вообще нет жизни. Ты больна.
        - Я здорова! - Она улыбнулась. Вот только улыбка ее была больше похожа на гримасу боли. - У меня все хорошо!
        А шторку она задернула, не выдержав его взгляда. Или ей просто осточертело на него смотреть. Никита не исключал оба варианта.
        - У тебя не все хорошо, Элли, - сказал он терпеливо, словно разговаривал с маленьким ребенком. - Я был в твоей квартире, я видел, как ты живешь. Как ты вообще можешь так жить?
        - Как видишь, могу. Прекрасно жила, пока ты не появился.
        - Прекрасно умирала. Сколько уже было передозов? Сколько осталось до финального?
        Может, и не нужно было ее злить, когда она в таком состоянии, но Эльза злая нравилась Никите куда больше, чем Эльза беспомощная. Пусть лучше так.
        - Не твое дело!
        И ведь правду сказала. Не было ему до нее никакого дела. Жил себе и горя не знал. До встречи с Никопольским. До визита в квартиру на пятом этаже. А теперь вот накатило. Словно бы и не жил, словно бы и не было этих десяти беззаботных лет.
        - Теперь мое. - Сказал и сам испугался того, что сказал.
        - Ты мне никто! - У нее все-таки получилось закричать. - Ты мне не муж, не брат, не сват! Кто ты мне, Быстров, чтобы решать, как мне жить?
        И снова права - никто. Он ей никто, она ему - несчастная наркоманка, но раз уж так получилось, раз уж жизнь свела их снова, нужно как-то приспосабливаться, подстраиваться друг под друга. До тех пор пока Эльза не поправится и у него не появится выстраданное право уйти жить своей жизнью дальше.
        - Я тебе друг, Эльза. Давай на этом пока остановимся.
        Ответа он ждал затаив дыхание. Словно бы важен был ему этот ответ, словно бы от него что-то вообще зависело.
        Вот только Эльза не ответила, закрыла воду, и в наступившей тишине стало слышно ее тяжелое дыхание. Надо доставать ее из ванной, чтобы снова не поплохело. Не достал, вместо этого протянул за шторку руку с полотенцем. Полотенце забрали, выхватили с силой и злостью. И откуда что взялось в таком тщедушном теле?
        - Отвернись… друг. - И в голосе послышалась насмешка. Нет, точно насмешка! Еще один хороший признак?
        - Чистая одежда в пакете, - сказал он, отворачиваясь. - Твою я бросил в стиральную машину.
        Эльза одевалась молча, Никита вслушивался в ее сосредоточенное сопение. Дышала она часто, и дыхание ее сбоило. Похоже, остатки сил ушли на этот вот всплеск злости. Может, оно и к лучшему.
        - Оборачиваюсь? - спросил он, когда сопение прекратилось, и, не дожидаясь разрешения, обернулся.
        Она не стала краше и здоровее после помывки, но розовый цвет и розовый аромат определенно добавляли ей баллов. Уже не бомжиха, а просто смертельно уставшая девчонка. Пусть лучше уставшая, чем больная.
        С кончиков рыжих волос, которые от влаги начали завиваться, стекали капли воды, оставляли мокрые следы на футболке. С размером, кстати, Никопольский ошибся: вещи были Эльзе велики как минимум на размер, если не на два.
        - Никита, мне нужно домой, - сказала она очень серьезным, почти деловым тоном.
        - Нет. - Он не чувствовал вины за то, что удерживал ее силой в чужом доме, он чувствовал вину за то, что оставил ее когда-то одну наедине с нерешенными проблемами, допустил все это.
        - Но мне очень нужно! - Тон из делового сделался просительным, почти умоляющим.
        - Все, что тебе нужно, я привезу сюда.
        Мгновение Никите казалось, что она вцепится ему в волосы, расцарапает кожу, как ее кошка. Он даже приготовился отразить удар, но не понадобилось.
        - Все, что мне нужно, ты не привезешь.
        - Таблетки? Что ты принимаешь?
        - Если я скажу что, ты достанешь? - А теперь надежда пополам с неверием, и во взгляде - голод. Такой дикий голод, который бывает только у наркоманов.
        - Нет, Элли. Я не привезу тебе таблетки, но я сделаю все, что от меня зависит, чтобы облегчить твое состояние.
        - Мое состояние могут облегчить только колеса! - Она сорвалась на крик, почти визг, и за закрытой дверью тут же жалобно завыла кошка. Никита дверь открыл.
        - Не только. - Он старался быть терпеливым и понимающим, старался следовать заветам великого нарколога Ильи Васильевича Стешкова: не обижаться и не давать невыполнимых обещаний. - Ты давно ела?
        Вместо ответа Эльза равнодушно дернула плечом, подхватила на руки кошку, пошатнулась, словно даже такая ноша была для нее невыносимо тяжелой.
        - Тебе нужно поесть. - Никита дождался, когда она выйдет из ванной, вышел следом.
        - А полы ты помоешь? - спросила Эльза, не оборачиваясь.
        - Помою. - И помоет! Он не брезгливый. Не с его работой быть брезгливым. И не такое видел. - Сейчас накормлю тебя и уберусь.
        - Я не голодна.
        Голодна. Еще как голодна! Просто голод ее иного толка.
        - Тебе нужно поесть. - Говорить с ней он старался терпеливо, хотя терпение, похоже, подходило к концу. - У тебя скоро начнется анорексия.
        - У меня скоро начнется ломка. - Она так и не обернулась, стояла к нему спиной, баюкала свою кошку. - То, что ты видел, этот так… цветочки. Поэтому будет лучше, если ты меня отпустишь.
        - Кому будет лучше?
        - Тебе… Мне… Всем нам!
        - Не будет. - Никита стал прямо за ее спиной. Сам не знал, для чего. Чтобы подхватить в случае падения или задержать в случае попытки побега? - Нам станет лучше, когда из твоей крови, из головы твоей вымоется вся эта дурь.
        - Нам? - Все-таки она обернулась, посмотрела в упор своими болотного цвета глазищами. А изумрудные искры в них все равно есть, значит, пошел процесс. - Нас нету, Никита. Нет и никогда не было. Все взаимные соглашения мы давно уже выполнили, так что не надо…
        - Я взял дополнительные соцобязательства.
        - Не нужно! - Изумрудного стало чуть больше, и зрачки расширились. Это от злости, пусть злится. - Нет у тебя никаких обязательств, и у меня нет. Не перед тобой.
        - А перед кем? - спросил Никита очень серьезно. - Перед кем у тебя есть обязательства? Кто станет плакать на твоей могиле, когда ты сдохнешь? - Получилось грубо и жестоко. Друг Ильюха его такому не учил.
        - Никто. - Эльза ответила не задумываясь. И вот от этого незамедлительного ответа, от того, с какой уверенностью он прозвучал, Никите сделалось совсем уж тошно. Хотя раньше казалось, что хуже уже не будет.
        - Правильно, никто! - Не сказал, а прорычал он. - Никто не будет плакать на твоей могиле, потому что я не позволю тебе умереть!
        - Да ладно! - Она усмехнулась горькой усмешкой, кошка зашипела на Никиту. Наверное, из чувства женской солидарности. - Смотри не переоцени свои силы. - Эльза прижалась спиной к стене. Похоже, стоять ей было тяжело, да еще с кошкой на руках.
        - Не бойся, Элли, с моими силами все в порядке.
        - И ты не бойся, Никита, - она снова улыбнулась. - Как только ты решишь, что наигрался в спасителя, можешь смело уходить. Я не стану тебя держать.
        Не станет. Они это уже проходили десять лет назад. Только тогда Никита был в десять раз глупее и самоувереннее, чем сейчас, а она еще не была наркоманкой.
        - Ладно, пойдем! - Он взял ее под руку, и она дернулась, словно от удара. - Тебе нужно поесть.
        Он вел, почти волоком тащил ее в кухню и думал о том, что обязательства на себя взял почти неподъемные, что она упрямая и сильная. Куда сильнее, чем кажется. Ее бы энергию да в мирное русло, а не на самоуничтожение.
        В кухне она почти упала на стул, кошка соскользнула на пол, забилась под стол. Никита распахнул холодильник, изучил его содержимое. Холодильник был битком набит всяким вкусным и полезным. И готовая еда в нем тоже была, бери и разогревай!
        - Я не хочу есть. - Эльза уткнулась затылком в стену, прикрыла глаза. Сейчас она была похожа на фарфоровую куклу. Уставшую и больную фарфоровую куклу, но при этом красивую какой-то неправильной, нездешней красотой. Вдруг некстати подумалось, что она и в самом деле красива. Ее лишь нужно вылечить и откормить. А еще выбить всю эту дурь из ее головы…
        - Давай начнем с малого. Яблоко или банан?
        - Яблоко. - Она ответила, не открывая глаз. - А лучше кофе. Черный кофе без сахара.
        Кофе она любила всегда. Даже когда они жили впроголодь и экономили на самом необходимом, у них был запас хорошего кофе. У них… так странно думать о тех беззаботных временах. Он и не стал думать.
        - Значит, сначала яблоко, а я пока сварю кофе.
        Яблоко Никита помыл и нарезал на тонкие ломтики, словно у нее не было не только аппетита, но еще и зубов, выложил на блюдце, блюдце поставил перед Эльзой. Кошке положил прямо на пол кусок ветчины, подумал мельком, что нужно купить зверюге все самое необходимое, а то ходит по дому неприкаянная.
        Пока Эльза внимательно изучала, разве что не обнюхивала яблочные дольки, сварил две порции кофе, разлил по чашкам. Подумал и добавил к кофе коробку шоколадных конфет. Шоколад Эльза тоже любила. Когда-то… В прошлой жизни…
        Ели молча. То есть Никита ел, а Эльза так… баловалась. Он специально считал: пять тонюсеньких ломтиков яблока, одна конфета, полчашки кофе. Но и это оказалось лишним. Так и не допив кофе, она сорвалась с места, со стоном бросилась в ванную. Не было ее минут десять, Никита уже начал волноваться, подумывать, что, если она закрылась на защелку, дверь придется ломать.
        Обошлось. Из ванной Эльза вышла бледная до синевы, с мокрым лицом и в прилипшей к спине футболке, но живая и относительно здоровая. В руке она держала пластмассовое ведерко с тряпкой. И где только откопала?
        - Не ходи за мной, - сказала, не глядя на Никиту. - Я сейчас.
        Значит, пошла убираться. Возросшая социальная сознательность - это хорошо, а вот тот факт, что пища не усваивается, - это плохо. Да и какая там пища, если разобраться? Дал бы он кому-то из своих больных кофе в таком состоянии? Вот то-то и оно, что не дал бы! Но тут такое дело, лучше кофе, чем ничего.
        Никита вернулся на кухню, плюхнулся за стол. Голова гудела от стресса, недосыпа и сознания того, что взял на себя повышенные обязательства. А душу грызли совесть и злость. И еще разберись, кто из них опаснее. А Эльза все возилась и возилась, мыла пол, наводила в комнате порядок. Только что-то долго. Как бы ей снова…
        Мысль эту Никита не додумал, выскочил из кухни, ворвался в спальню. Вовремя ворвался, как раз успел увидеть рыжую макушку в распахнутом настежь окне…
        Ему понадобилось мгновение, чтобы перемахнуть через подоконник, и еще два, чтобы догнать Эльзу. Она неслась к запертым воротам, кошка летела следом. Вот же дурехи!
        С Эльзой Никита не рассчитал, хотел просто поймать, но вместо этого повалил на газон, сам рухнул сверху, едва не придавив ее своим весом. Лучше бы придавил, потому что отбивалась она с неожиданной яростью, брыкалась, кусалась и царапалась. И ладно бы только она одна! Чертова кошка тоже кусалась и царапалась, а еще и выла дурниной. Отбиваться от обеих сразу было тяжело. Кошку Никита отшвырнул в сторону, Эльзу просто перекинул через плечо, как куль с зерном, чертыхаясь и пыхтя, поволок обратно в дом, швырнул на койку, подумал мгновение и воспользовался-таки ремнями. И только потом почти без сил рухнул в кресло, вытер струящийся по лбу пот. А Эльза продолжала бесноваться. И кошка выла за закрытой дверью, рвалась к своей бестолковой хозяйке.
        - Дура ты, Эльза! - сказал Никита с чувством. - Чокнутая! Далеко бы ты убежала без документов и денег? Ты же даже не знаешь, где находишься!
        Она ничего не ответила, только зыркнула на него своими зелеными глазищами. Теперь уже точно зелеными, не болотными. Кстати, пол в комнате она все-таки помыла! Решила, так сказать, уйти красиво. Да вот не вышло красиво. Никита встал, подошел к кровати, склонился над Эльзой. Она больше не бесновалась, отвернулась к стене. На тонкой шее лихорадочно билась синяя жилка.
        - Я тебя не отпущу. - Он заправил рыжую прядь за ухо. Полюбовался веснушкой на полупрозрачной мочке. Веснушки возвращались, как и зелень глаз. Это просто замечательно. - Вернее, отпущу, но лишь когда тебе станет хорошо.
        - Мне не станет хорошо, Никита. - Она говорила в стену, все еще не глядя на него. - Ты не понимаешь. Будет только хуже.
        - Сначала возможно. Но Ильюха нам с тобой кое-что оставил на черный день. Из штопора мы тебя выведем очень мягко, Элли.
        - А на черную ночь? - Все-таки она на него посмотрела. И во взгляде ее был страх. Нет, не страх - дикий ужас был в ее зеленых ведьмовских глазах! Словно бы только что Никита приговорил ее к смерти и готовился привести приговор в исполнение… - Ты не понимаешь… - Бесцветные губы дрогнули. - Ты ничего про меня не знаешь. Я не смогу без этих таблеток. Если я не отключусь, они придут за мной. Они уже приходили… Я не выдержу, если еще раз… Уколи мне что-нибудь, Никита! Ты же врач, у тебя есть! Уколи, умоляю тебя!
        Она и в самом деле умоляла. И по впалым щекам ее текли крупные слезы, скатывались на подушку, оставляли темные следы на наволочке.
        - Ты же видишь, какая я… Я никакая теперь, Никита! Я даже хуже, чем ты про меня думаешь. Ты просто уколи, а завтра отпусти. Можешь даже домой меня не отвозить, просто выпусти и скажи, в какую сторону идти. А мы сами… как-нибудь.
        - Хорошо, Элли. - Он погладил ее по волосам. Волосы на ощупь оказались шелковистыми. - Я уколю.
        Он ведь может кое-что для нее сделать. Ильюха его проинструктировал. Детоксикация и легкая седация, чтобы не было так больно и мучительно ни ей, ни ему.
        - Спасибо! - Никто, ни один пациент не смотрел на него с такой благодарностью. Словно бы Никита и в самом деле спас ее. - Спасибо тебе.
        Найти вены на ее руках оказалось задачей не из легких, но Никита справился.
        - Отдыхай, Элли. Скоро тебе станет легче.
        Легче не станет, если только самую малость. Но и плацебо иногда способно творить чудеса. Главное, в чудо поверить. Эльза поверила. Или она поверила не в чудо, а конкретно Никите?
        - Кошку пусти, - попросила она, наблюдая за размеренным бульканьем раствора во флаконе. - С кошкой мне не так страшно.
        - А со мной? - задал он вопрос, который не стоило задавать.
        - А ты мне все равно не поможешь. - Сказала и снова отвернулась к стене…

* * *
        Этот такой хлопотный, такой тяжелый день наконец закончился. Стемнело быстро, словно за окном был не тихий июньский вечер, а глухая зимняя ночь. Небо сначала посинело, а потом налилось непроглядной чернотой. Где-то вдали залаяли деревенские собаки, заухала на старой липе какая-то птица. А воздух сделался тяжелым и вязким, хоть ножом режь.
        - К грозе, - сказал Никита сидящей рядом кошке.
        Как только Эльза уснула, он вышел на крыльцо, дохнуть свежего воздуха, но оказалось, что снаружи еще хуже, чем внутри. Точно быть грозе.
        А кошка ничего не ответила, только нервно дернула хвостом. Никита чувствовал, что не нравится ей так же сильно, как не нравится Эльзе. Если не сильнее. Вот ходит следом, глаз не сводит, а взгляд почти человеческий, словно она понимает все, что происходит.
        - Она болеет. Ясно тебе?
        Кошка ничего не ответила, отвернулась даже, но хвост ее продолжал нервно подрагивать.
        - И если ее сейчас не вытащить, потом будет поздно. Потом ей уже никто не поможет. - Никита сорвал былинку, сунул в рот, пожевал. - Давно она такая… странная, а?
        …Такой странной Эльза была всегда, столько, сколько Никита ее знал. А знал он ее с подросткового возраста.
        В детском доме она появилась, когда Никите было почти семнадцать. Ему семнадцать, а ей, соответственно, пятнадцать. Чистенькая, аккуратненькая девочка, юбочка по колено, кофтейка, застегнутая на все пуговицы, изумрудная лента в рыжей косе. Никиту, помнится, тогда эта лента особенно впечатлила. Ну кто сейчас плетет косы? А если даже и плетет, то уж точно не с лентами! А еще веснушки. Эльза была усыпана веснушками вся, с головы до пят! Даже ресницы и брови у нее оказались рыжие. Без лисьей рыжины были только глаза. Но цвет Эльзиных глаз разглядеть получилось далеко не сразу. Она отводила взгляд, смотрела или в пол, или на свои веснушчатые, сжатые в кулаки ладони.
        Домашняя. Они сразу поняли, что она домашняя, не привычная ко всему тому, к чему ей еще предстояло привыкнуть. Такие пташки в их детдоме были редким явлением, его населяли все больше социальные сироты. Те, которых забрали от родителей-алкоголиков, те, что из неблагополучных семей. Или из относительно благополучных, в которых родители уже ступили на путь исправления, но до конца еще не исправились. Дети из таких семей считались в детдоме самыми счастливыми, их забирали на каникулы, а иногда и на выходные. Вот это настоящее счастье! А остальные, такие как Никита, которых никуда не забирали, к детдомовской жизни были привычны, а на домашних деток смотрели с легким презрением и лишь самую малость с завистью.
        Вот только рыжая девчонка зависти не вызывала ни капли, даже жалости не вызывала - одно лишь глухое раздражение. Никита не сразу понял, что причина этого раздражения кроется в ее непохожести на остальных, в нежелании подстраиваться под систему.
        Она ведь не подстраивалась! С самого первого дня вела себя так, словно она здесь ненадолго, словно очень скоро ее отсюда заберут. Вроде бы и не бунтовала, и режим не нарушала, но всегда была особняком, ни с кем из детдомовских ребят близко не сходилась. Да вообще не сходилась! За то и получала.
        В дела мелюзги, да еще и девчонок, Никита не вмешивался, но до него доходили слухи, что пару раз рыжей Эльзе - это ж надо родиться с таким имечком! - ночами устраивали темную. Били не сильно, просто чтобы приучить, сломать и адаптировать. А она все никак не ломалась, синяки замазывала дешевым тональным кремом, не улыбалась никогда. Но самое главное, не жаловалась! Ни воспиталке, ни нянечке, ни директору. Жила себе в своей параллельной вселенной, и все.
        Это сначала Никите казалось, что жила, уже потом, многим позже, он начал понимать, что не жила, а выживала. Как умела. А выживать-то она как раз и не умела.
        День открытых дверей в их детдоме проводился не так чтобы очень часто, но достаточно, чтобы вызывать ненависть у тех, кому некого ждать. Никита был из таких. Когда тяжелые чугунные ворота детдома распахивались едва ли не настежь перед дорогими гостями и трехэтажный старинный особняк наполнялся бесцеремонными незнакомцами, Никита либо отсиживался на чердаке, либо уходил в самый дальний уголок старого детдомовского парка. Чтобы не видеть и не слышать. А вот в тот раз замешкался, оттого и стал свидетелем некрасивой сцены.
        Тетка была дебелая, краснощекая, пышногрудая, с выбеленными кудрями, которые поправляла отвратительно кокетливым жестом. Тетка приехала к Эльзе. А вместе с теткой приехал плюгавый мужичок с незапоминающейся внешностью и толстый пацаненок, непрестанно жующий жвачку.
        Родня! Что и требовалось доказать - у домашней девочки Эльзы имеется-таки родня. Странно только, что родственникам Эльза была явно не рада. Никите даже показалось, что она пыталась от них спрятаться. Почти так же, как и он сам пытался спрятаться от всей этой суеты. Но в отличие от Никиты, у рыжей Эльзы не было ни опыта, ни сноровки, да и территорию она не знала так хорошо, как он. Эльза попала. Сначала в неискренние объятья, а потом, когда последний представитель администрации скрылся из виду, в куда более крепкие тиски.
        - Чего рожа кислая такая? - шипела пергидрольная тетка и тащила Эльзу в глубь парка, подальше от посторонних глаз. - А ну улыбайся! Улыбайся, я кому сказала!
        Вот не собирался Никита подслушивать и подглядывать! Как-то само собой вышло, что он пошел следом. Да не просто пошел, а тихо и незаметно.
        - И нечего тута из себя сиротку строить! - Оказавшись на заросшей подорожником тропинке, пергидрольная тетка совсем перестала сдерживаться и дернула Эльзу так, что та едва не упала. А пацаненок заржал таким мерзким смехом, что Никите захотелось ему врезать. - А по чьей вине ты сиротка?! Из-за кого папашку твоего непутевого пристрелили?!
        - Пустите меня! - Эльза продолжала вырываться, и тогда тетка ее ударила. Ударила в живот, специально, чтобы не оставалось видимых следов.
        Снова заржал малолетний дебил, мужичок смущенно отвернулся, Эльза сложилась пополам от боли, а Никита заскрежетал зубами.
        - И не рыпайся мне! - Тетка поправила кудри, обтянула на груди кофту. - Опеку мы над тобой готовим. Как единственные родственники. Вот дядя Вася документы соберет… - Она ткнула мужичка в бок, и тот ойкнул. - Слышь меня, Васька?! Справку чтобы взял из бухгалтерии. Устала повторять уже!
        - Я к вам не пойду! - Эльза выпрямилась, перебросила рыжую косу через плечо, сжала кулаки. - Вы мне никто!
        - Мы тебе кто! - процедила тетка. - Мы тебе единственные родственники. Васька мой твоего непутевого папашки двоюродный брат. Стало быть, твой любимый дядюшка. Вот комиссии ты так и скажешь, что любимый, единственный дядюшка, что ничего ты так в этой жизни не хочешь, как воссоединиться с семьей.
        - Вы мне не семья! - Эльза попятилась, наверное, готовилась к новому удару. Никита тоже приготовился. Пусть она чужая, пусть слишком домашняя, слишком «хорошая девочка», но ударить ее еще раз он не позволит.
        Вместо ответа тетка коротко хохотнула, а мужичок по-собачьи преданно заглянул ей в глаза, сказал жалобно:
        - Януся, ну ты чего? Она ж малая, не понимает ничего.
        - Не понимает, так поймет! - Януся перестала смеяться, уперла кулаки в бока. - Да тут и понимать нечего, Васька! Твое дело - справки собрать, ее - помалкивать в тряпочку. А вот мое дело самое тяжелое, самое важное - убедить всех, как сильно мы эту гадину малолетнюю любим, что заботиться об ней будем лучше, чем об своей родной кровиночке. - Кровиночку она нежно потрепала по пухлой щеке. В ответ кровиночка состроила рожу.
        - Я молчать не буду, - Эльза говорила и продолжала пятиться.
        - Будешь! И знаешь почему? Потому что папашки твоего псину мы себе забрали, чтобы она с голоду не подохла.
        - На даче он у нас живет, - поддакнул мужичок.
        - На цепи сидит. - Кровиночка перестала кривляться, начала ковыряться в носу.
        - Марса нельзя на цепь, он не выживет! - Кажется, впервые за все время Эльза испугалась. - Его выгуливать нужно два раза в день…
        - Вот ты и выгуляешь! - отрезала Януся. - Как только мы тебя отсюда заберем, так и пожалуйста, гуляй сколько влезет! А если будешь кобениться, я его на живодерню сдам, мне лишняя пасть без надобности.
        - Не надо на живодерню! Пожалуйста! - Все-таки она заплакала. После «темной» не плакала, а тут разрыдалась, как маленькая.
        - Значит, скажешь, как я велю. Еще и умолять станешь, чтобы тебя нам под опеку отдали. Включишь фантазию, придумаешь что-нибудь такое… особо трогательное, а мы с Васькой подтвердим. - Януся снова поправила свои кудри, сказала уже совсем другим, ласковым тоном: - Ну что, милая, погуляли, и хватит. Давай возвращаться! - А потом прошипела: - И рожу вытри! Не хватало, чтобы они там что-то заподозрили.
        Как Эльза прощалась с родственничками, Никита тоже видел, специально выбрался из укрытия, чтобы посмотреть. Лучше бы не смотрел, потому что большей мерзости и лицемерия он еще не видел. А директор ведь поверил! Вон как умильно улыбается. Директор у них мужик неплохой, только слишком доверчивый. Его даже Никита вокруг пальца обведет, не то что эта Януся.
        С Эльзой он заговорил тем же вечером, подкараулил после ужина, едва удержался от желания дернуть за рыжую косу, вместо этого дернул за рукав. Она испуганно шарахнулась в сторону, но даже не пискнула. Вот такая выдержка.
        - Марс - это твой пес? - Так себе начало беседы. Да и не беседы, если уж на то пошло, а знакомства. Просто ничего другого в голову не пришло.
        - Ты подслушивал? - А она ведь даже не удивилась. И шарахаться перестала, стояла смирно.
        - Я слышал, - сказал он с нажимом на слово «слышал».
        - Марс - это овчарка. Это папы моего пес… Я думала, его уже нет, что его забрал кто-нибудь или еще чего хуже, а он, оказывается, у этих…
        - Родственников, - подсказал Никита.
        - Они мне никто! Когда папа был жив, они даже не общались.
        Может, накипело, а может, Никита выбрал подходящий момент, но девчонка заговорила. Полгода молчала как партизан, а теперь словно прорвало. Она говорила и даже не замечала, как он тащит ее в парк, подальше от посторонних. Не то чтобы он стеснялся, просто не хотел ненужных разговоров. А разговоры непременно начнутся, если кто-нибудь из ребят увидит его с этой… рыжей.
        - А теперь что? - Никита посадил, почти толкнул ее на скамейку, сам плюхнулся рядом, нашарил в кармане контрабандную пачку сигарет, закурил. Курил он редко, но сейчас особенно хотелось казаться старше и сильнее.
        - А теперь им нужна наша квартира, - сказала и всхлипнула. - Квартира нужна, а я нет. Понимаешь? - И глянула этими своими глазюками. Именно тогда Никита впервые и рассмотрел их цвет.
        - Понимаю. - Что же тут непонятного?! Квартирный вопрос испортил не только москвичей. Вот тебе и странное стремление к опеке над бедной сироткой. Все просто!
        - Я не хотела. - Она перестала всхлипывать, подобранной веткой принялась что-то рисовать на земле. Никита не сразу понял, что собаку. Не просто собаку, а самую настоящую овчарку. - Я даже тем людям, что меня расспрашивали, сказала, что никуда не хочу, что мне тут хорошо.
        - А тебе хорошо? - спросил Никита неожиданно для самого себя.
        - Мне нормально, - ответила Эльза и дорисовала собаке ошейник. - Мне нужно было продержаться два года до совершеннолетия. Я бы сумела. Как-нибудь…
        - …Продержалась, - закончил он за нее.
        - Да. А теперь не могу. Если у них Марс, я его не брошу. Ты не знаешь Янусю, это она только с виду такая сладкая и улыбчивая, а на самом деле она… - Эльза сделала глубокий вдох, выпалила: - Она сволочь!
        - Сволочь, - Никита согласно кивнул.
        А Эльза уже стерла собаку и принялась рисовать что-то новое, он пока не мог понять, что именно.
        - А в принципе ничего не изменилось! - сказала она неискренне бодрым тоном. - Мне осталось продержаться все те же два года, только в другой тюрьме.
        - Здесь не тюрьма. - Никите вдруг стало обидно за свой детский дом. Это ведь и в самом деле был очень хороший детский дом. И относились к ним здесь хорошо, и учили так, что вот, например, он, Никита, занял первое место на городской олимпиаде по биологии. Если бы плохо учили, разве бы занял?!
        - Прости, я не хотела. - А рисовала она дом, только не современный, а что-то старинное, кажется, на берегу реки. Или озера.
        - Ты сама виновата, - сказал он зло и сам удивился своей злости. - Тут нормальные все.
        - Нужно быть как все. Я понимаю. - Она говорила, не поднимая головы. - У меня просто не получается.
        Что-то ведь случилось в ее жизни. Что там орала Януся? Что-то про то, что Эльзин отец погиб по ее вине. Просто так орала или правду говорила? Если правду, то даже представлять не хочется, что там сейчас творится у Эльзы на душе. Представлять не хочется, а спрашивать как-то неловко. Да и не его это дело.
        Поэтому вместо расспросов Никита сказал:
        - Здесь тебя больше никто не обидит.
        Она оторвалась от своего рисунка, посмотрела на него очень внимательно, словно видела впервые, а потом сказала:
        - Спасибо, Никита, но я здесь ненадолго…
        Так и вышло. Документы на опеку Януся оформила в рекордно короткие сроки, за два месяца. Но эти два месяца Никита за Эльзой приглядывал и малым наказал, чтобы не обижали. Ее и не обижали, просто сторонились. А Эльзе, кажется, только это и было нужно, чтобы оставили в покое. Общалась она исключительно с Никитой. Встречи их проходили то в парке, то на чердаке. Никита однажды отвел ее на чердак, показал свой «кабинет». «Кабинет» был сооружен из старой мебели, выглядел довольно нелепо, но Никиту это не волновало. Куда важнее для него была возможность уединиться, отдохнуть от внешнего мира. Биологию с химией он тоже большей частью учил на чердаке, чтобы никто не мешал, не отвлекал от мечты. А мечта у него была одна, но очень большая: Никита хотел стать врачом. И не просто врачом, а хирургом, чтобы спасать жизни и все такое…
        Эльзе «кабинет» понравился. На самом деле понравился! Она села на старый диван с продавленными пружинами, сложила веснушчатые ладони на коленках, посмотрела в пыльное чердачное окно.
        - Надо помыть, - сказала очень серьезным тоном. Она вообще была серьезная, почти никогда не улыбалась.
        - Зачем? - удивился Никита.
        - Чтобы видеть небо. Небо сейчас яркое, весеннее, а из-за грязи кажется, что там зима.
        Мыть окно не хотелось, поэтому Никита в ответ лишь пожал плечами и закурил.
        Окно Эльза помыла сама на следующий день. Помыла, подтащила к нему Никиту, велела:
        - Смотри!
        Он не сразу понял, куда смотреть, а потом увидел зеленое море из колышущихся верхушек лип, золотую маковку старой церкви. И все это на фоне пурпурного, полыхающего закатом неба. Красота! Ведь и в самом деле красота!
        А на следующий день Эльзу вызвал к себе директор, и Никита понял - все, Януся добилась своего. Вечером Эльза пришла в его «кабинет», села на старый диван, закрыла лицо ладонями. Она не плакала, даже не всхлипывала, просто сидела вот так, молча и неподвижно. Никита сел рядом, осторожно погладил ее по плечу, сказал:
        - Ты только не реви, Элли.
        - Не буду. - А ладони от лица она так и не отняла. - Меня папа называл Элли. Как в сказке про волшебника Изумрудного города.
        - На самом деле она Дороти, но Элли мне нравится больше.
        - Папа тоже так говорил. - Все-таки она убрала руки от лица, посмотрела на Никиту одновременно решительным и несчастным взглядом. - Они меня завтра заберут.
        - И что будет? - На самом деле он прекрасно понимал, что будет, просто не знал, что сказать.
        - Ничего особенного, наверное. Пойду в свою старую школу, буду гулять с Марсом.
        - Вот видишь, все не так плохо. - Никита снова ее погладил, а потом осторожно потрогал за кончик рыжей косы. - Пройдут два года, и ты станешь свободной. Сама будешь решать, как жить дальше.
        - Сама буду решать. - Она улыбнулась, покивала головой. - Два года - это ведь не срок, правда?
        Что он мог ей ответить? Сказать, что два года - это очень большой срок, или снова соврать, что все будет хорошо? Он видел Янусю, видел, какая она сволочь, понимал, что рядом с ней два года могут показаться десятилетиями. Вместо этого он сказал:
        - Все будет хорошо, Элли.
        И она снова кивнула, а потом смущенно поцеловала его в щеку. Это же надо! Поцеловала и убежала из «кабинета», оставив его в полном душевном раздрае.
        А утром следующего дня за ней явилась Януся с супружником и мелким дебиленышем. Попрощаться они так и не успели. Наверное, оно и к лучшему. Слишком странной, слишком мимолетной была их дружба, чтобы придавать расставанию какое-то особое значение.
        В «кабинет» Никита поднялся только вечером. Захотелось побыть одному, посмотреть на закат сквозь идеально чистое чердачное окно. На диване лежал карандашный набросок, прощальный подарок Эльзы. Оказывается, портреты она тоже рисовала красивые. Себя Никита признал сразу, несмотря на белый медицинский халат и небрежно перекинутый через шею стетоскоп. Он еще только мечтал, а Эльза уже воплотила его мечту в жизнь…
        …Для сна Никита облюбовал себе все то же кресло. Оставлять спящую Эльзу одну на ночь он не хотел, опасался, что она может снова сигануть в окно. Ночью, да еще в такое ненастье, отловить ее будет куда сложнее. Заблудится чего доброго. Наружную дверь он закрыл на замок, ключи положил в карман джинсов, сунул под голову подушку с совами, закрыл глаза и услышал, как кошка запрыгнула на кровать. Прогонять зверюгу смысла нет, как и не пускать в комнату, эта хвостатая не отступится, всю ночь будет выть под дверью. Пусть уж лучше так, вместе с Эльзой, под присмотром.
        На спокойную ночь он не рассчитывал, но и того, что случилось, не ожидал…

* * *
        Разбудил его вой. Кажется, только глаза закрыл, и вот тебе - пожалуйста…
        В комнате было темно, освещалась она лишь далекими грозовыми сполохами. Выла кошка. Конечно, кошка! Кто ж еще?! И плевать, что вой этот до того жуткий, что аж мурашки по коже. Дернулась, заметалась привязанная ремнями Эльза. Никита по звуку понял, что заметалась, в темноте хрен что разглядишь. Но это вопрос решаемый, нужно лишь встать с кресла и включить свет.
        Свет не включался. Наверное, какой-то порыв на линии из-за грозы. Гроза, похоже, сейчас начнется небывалая, вот уже и грохочет.
        Громыхнуло в самом деле очень громко. Никита даже не сразу понял, что это не гром, а что-то другое.
        - Не надо! - закричала Эльза. Закричала дурниной, точно так же, как дурниной выла ее кошка. Сумасшедший дом какой-то! - Я не разрешаю!
        - Эй, все в порядке. - В темноте, почти на ощупь Никита добрался до кровати, протянул руку, наткнулся на что-то шипящее и пушистое, чертыхнулся. - Эльза, это всего лишь гроза. Успокойся.
        - Развяжи! - Всем телом она дернулась ему навстречу. Никиту аж сквозняком обдало от этой ее порывистости. И кошка уже не завыла, а зарычала по-тигриному. - Развяжи меня, пожалуйста! Не надо! Не надо меня так оставлять…
        Еще как надо. Если ее сейчас развязать, потом хлопот не оберешься. Придется в темноте ловить по всему дому, а домик, надо сказать, немаленький.
        - Развяжу, - пообещал Никита. - Вот ты успокоишься, и развяжу.
        - Ты их не видишь? - Эльза перестала кричать, перешла на сиплый шорох. - Ведь не видишь, правда?
        Галлюцинации… А Ильюха говорил, что получится обойтись без глюков. Не получилось…
        - Эльза, я ничего не…
        Договорить не вышло, снова громыхнуло. Только как-то странно, неправильно громыхнуло. Словно бы молния ударила прямо в оконное стекло. Или не молния? Никита сделал осторожный шаг к окну. Кошка метнулась следом, черной тенью запрыгнула на подоконник, зашипела.
        А по стеклу растекалось что-то густое и темное - непонятное. Подумалось, что это хулиганит кто-то из местных, швыряется в окна комьями грязи. Вот только не грязи, совсем не грязи… В свете очередной молнии Никита увидел птицу. Она была крупная, не то ворона, не то галка. Крупная и искалеченная, с переломанными крыльями. Словно бы кто-то невидимый швырялся в окна птицами.
        Кошка шипела, металась туда-сюда по подоконнику, не давала Никите рассмотреть в деталях то, что происходило снаружи. А снаружи определенно что-то происходило. Снаружи кружили птицы. Кружили, с разгона бились в оконное стекло, оставляя на нем кровавые разводы. Вот такая дикая мистерия! Рассказать кому, не поверят. Да и как такое рассказывать?
        Эльза тоже билась, рвалась из своих пут, кричала.
        - Отпусти! Никита, отпусти меня! Ну, пожалуйста!
        Отпустит. Теперь уже точно отпустит, вот только кое-что уточнит…
        - Что ты видишь, Элли? - Он склонился над ней, в темноте нащупал влажный и холодный от пота лоб. - Скажи мне, что ты видишь?!
        Вообще-то в этой почти кромешной тьме она не могла ничего видеть. Разве только слышать, но почему бы не спросить?
        - Птицы… - Ее голос упал до сиплого шепота. - Я вижу птиц.
        Значит, птиц… Уже хорошо. Уже не галлюцинации. Хоть и странно. Никита потянулся к ремню на Эльзином запястье.
        - От них очень тяжело спрятаться. Но если ты под кайфом, они не могут тебя найти… А я не под кайфом! Из-за тебя и твоих чертовых капельниц я чистая! - Она снова дернулась ему навстречу. Никита даже испугался, что она может вывихнуть запястья. - Развяжи меня!!!
        - Это всего лишь птицы.
        Всего лишь птицы… У Хичкока тоже были всего лишь птицы, но Эльзе об этом знать не нужно.
        - Темно… Он приходит, когда темно… Приходит и приводит с собой птиц…
        - Кто приходит? - Никита убрал руку от ремня. Похоже, рано ее отвязывать…
        - Человек… Черный человек приходит ночью и приводит птиц! И становится темно! Вокруг него всегда темнота!
        Да, развязывать ее рано…
        - Темно, Элли, потому что гроза. Может, пробки выбило. Я сейчас посмотрю.
        - Нет! Не уходи, не оставляй меня тут одну! - Если раньше Эльза боялась, то сейчас… Это был не страх, это была квинтэссенция страха. Нужно попробовать включить свет. А пока… Никита нашарил телефон, включил фонарик, положил на тумбочку рядом с Эльзой.
        - Не бойся, я быстро. А тебе вот, фонарик.
        Фонарик мигнул и погас. А вслед за ним погас экран. Наверное, села батарея. Даже наверняка села, он просто не обратил внимания.
        В дверь постучали. Будто бы несколько раз с силой ударили кулаком. Эльза издала странный звук, словно бы у нее в легких резко закончился воздух, а потом прохрипела:
        - Никита, не ходи. Это он…
        - Это соседи. - Это ж каким нужно быть идиотом, чтобы ходить в гости в такое ненастье?
        Про запертые на электронный замок ворота Никита подумал уже в тот момент, когда подходил к входной двери. Разумеется, он не собирался ее открывать ни перед злоумышленниками, ни даже перед потенциальными соседями. Но посмотреть-то ведь можно. Вдруг кому-то снаружи стало плохо.
        Снаружи было тихо. Раскаты грома не в счет. К грому он уже привык.
        - Эй! - позвал Никита шепотом и усмехнулся. С кем поведешься, от того и заболеешь. Эльзе мерещатся всякие черные человечки. Вот и ему теперь… - Есть кто живой?! - спросил он уже громко и уверенно.
        Мгновение ничего не происходило, а потом дверь содрогнулась, словно в нее ударили тараном. Или Никите просто так показалось в темноте? Оказывается, в темноте мир меняется радикально. Оказывается, в темноте даже взрослый мужик может почувствовать себя маленьким испуганным мальчиком. Пусть всего на мгновение, но все же…
        Вместо того чтобы оставаться у двери, Никита шагнул к окну. Про окно нужно было подумать сразу, но он как-то не догадался. Растерялся из-за всей этой чехарды…
        Снаружи стоял человек. Черный и в черном. Разглядеть в темноте хоть какие-нибудь подробности не получалось, света от молний не хватало. Единственное, что Никита успел заметить, это то, что у человека не было лица. Или было, но какое-то неправильное, гротескное, с непропорционально большим носом, почти клювом…
        Кажется, он только моргнул, а незваный гость уже исчез, растворился в пелене дождя. Или вот в этой черной туче. В туче Никита не сразу признал птичью стаю, такой плотной, такой монолитной она была. Сколько бы он так стоял, любовался, неизвестно. В реальность его вернул сначала странный шорох, а потом отчаянный крик Эльзы.
        Обратно в комнату он летел, не разбирая в темноте дороги, натыкаясь на углы и на мебель. В голове вертелась лишь одна мысль: он так и не отвязал Эльзу, оставил ее одну в беспомощном состоянии. Кошка не в счет.
        Как оказалось, сбрасывать со счетов кошку не стоило. Вот только понял это Никита далеко не сразу. Сначала он вообще ничего не понимал. По комнате носились тени, черные мазки на еще более черном. Что-то острое задело Никите щеку. Задело и, кажется, распороло. Птицы?! Он бросился к кровати, ориентируясь только на Эльзин крик. Подоспел вовремя, в темноте почти у самого Эльзиного лица поймал что-то трепыхающееся, остроклювое, яростное. Поймал и свернул шею. Как-то само получилось, наверное, от неожиданности.
        - Не бойся! - прокричал он в темноту. - Сейчас я тебя развяжу!
        Мертвая птица шмякнулась на пол, Никита наступил на нее ногой, захрустели кости.
        - Ты их видишь? - Она больше не кричала. Кажется, собственная участь отныне ее не волновала. Ее волновало лишь это. - Ты видишь птиц?!
        Никита справился с первым ремнем, потянулся ко второму, потом подхватил Эльзу, прижал к себе. Ему казалось, что так будет надежнее и безопаснее для нее. А он уж как-нибудь отобьется от этих тварей.
        - Ты их видишь?! - заорала Эльза прямо ему в ухо.
        - Да! Я их вижу! - заорал он ей в ответ. - И черного человечка я тоже видел.
        Мгновение ее спина была напряженной, позвоночник под влажной от пота футболкой натянулся как струна, а потом она вдруг как-то вся обмякла, сказала шепотом:
        - Хорошо.
        Ничего хорошего в этом не было. Одной рукой Никита продолжал прижимать к себе Эльзу, а второй отбивался от пернатых тварей. Твари, все как одна, рвались к Эльзе. Он шкурой чуял, что именно к ней. И кошка ревела в темноте с поистине тигриной яростью. На мгновение Никите даже показалось, что это и есть тигр. Ну или пантера, на худой конец. А что? Ворвались же в дом птички. Почему бы пантере не заглянуть?..
        А еще ему думалось, что долго они так не продержатся, нужно забирать Эльзу и тащить в комнату без окон. Например, в ванную. Болела макушка и разорванные птичьими когтями руки. Проклятый Хичкок со своими проклятыми птичками!
        - Элли, нам нужно убираться! - проорал он. Хотел сказать спокойно, но не получилось. - Эти твари сейчас выклюют мне мозг.
        Ей бы испугаться, проникнуться драматизмом момента, а она вместо этого расхохоталась.
        - Выклюют мозг… - Она хохотала и одновременно вырывалась из Никитиных объятий. - Если мне не выклевали, то и тебе не выклюют… - Ох, все-таки рано он ее отвязал. Остались еще симптомы!
        - Убирайтесь! Вон пошли! - Он и не заметил, как смех перешел в крик. На сей раз не испуганный, а яростный. Почти такой же яростный, как кошачье-тигриное рычание. - Я вас не боюсь!
        Не боится - это замечательно. Наверное, это тоже хороший признак. А вот он, Никита, боится! И за себя, и за Эльзу, и за чертову кошку, мечущуюся в тишине.
        В тишине… А когда это наступила тишина? Когда прекратился птичий клекот и шорох крыльев? И сверху на голову больше никто не пикирует…
        - Они ушли? - шепотом спросила Эльза. Никита все никак не мог привыкнуть к этому ее переходу от крика к шепоту и обратно. Да и привыкать, если честно, не хотелось. - Улетели, да?
        - Кажется. - Свободной рукой он потрогал свою макушку.
        - Мозги на месте? - все так же шепотом спросила Эльза.
        - Вроде да. - Голова болела страшно, и по виску горячей струйкой стекала кровь.
        - А ты как? - спросил он все так же шепотом.
        - Я нормально. Замечательно я!
        - Если ты сейчас засмеешься, я тебя снова привяжу.
        Никита разжал объятья, сполз с кровати, побрел к той стене, на которой, помнится, был выключатель. Выключатель щелкнул, и комнату тут же залил нестерпимо яркий, как в операционной, свет. Вот только комната не была похожа на операционную. Она больше походила на поле битвы. Пол был усыпан мертвыми, искореженными птичьими телами. Вороны, галки, воробьи и, кажется, даже сова. Охренеть! В раскрытую дверь вошла кошка, в зубах она волокла птичку, превосходящую ее по размеру едва ли не вдвое.
        - Это ты их всех, что ли? - ошалело спросил Никита. Можно подумать, ему не о чем было больше спрашивать и нечему было больше удивляться.
        Кошка посмотрела на него полным презрения взглядом, швырнула птичку на пол, запрыгнула на колени к Эльзе, заурчала громко, как трактор, принялась тереться башкой об ее расцарапанные ладони. Выходит, Эльзе тоже досталось. Не так сильно, как ему, но все же. Надо будет осмотреть раны, но сначала обойти дом. Птицы ведь как-то проникли внутрь.
        - Я сейчас осмотрюсь и вернусь, - сказал он, мысленно уже приготовившись к истерике. Вот только истерики не последовало. Эльза, да и кошка вели себя на удивление спокойно и здраво. - Я быстро!
        К открытому окну кухни Никита шел по дорожке из окровавленных перьев. Кошка свое дело знала! То тут, то там на полу валялись мертвые птицы. Никита глянул в клубящееся снаружи ненастье, не увидел ничего подозрительного, запер окно, под раковиной нашел рулон мусорных пакетов и хозяйственные перчатки. Сначала следовало очистить поле боя, а боевые раны могут и подождать.
        В общей сложности он насчитал тридцать две мертвые птицы. Кошка не только знала свое дело, кошка была рекордсменкой! За это ей полагался сытный ужин, вот только Никита подозревал, что она уже и так наелась на пару дней вперед. Мусорный мешок он поставил у запертой двери, выходить наружу не было никакого желания. Да и дел у него еще полным-полно.
        Пока Никита возился с птицами, Эльза прибралась в комнате, вымыла полы, затерла кровавые пятна. На ее футболке тоже кое-где виднелись следы крови. Он очень надеялся, что птичьей. А еще надеялся, что они сегодня не подцепили какой-нибудь орнитоз или, не дай бог, бешенство! Ведь нормальные птицы себя так не ведут.
        - Нужно будет привиться, - сказал он, подходя к Эльзе.
        - От чего? - спросила она.
        - От бешенства. На всякий случай.
        - Ты их не выбросил?
        - Кого?
        - Птиц.
        - Пока нет. Утром закопаю где-нибудь в лесу. А парочку отвезу в город на экспертизу.
        - Хорошо. - Эльза вздохнула с явным облегчением. Она вообще выглядела странно, словно бы произошедшее не напугало ее до чертиков, а, наоборот, приободрило.
        - Что же тут хорошего? - Никита поймал ее руку, принялся изучать раны. Ничего особенного, поверхностные царапины. У него покруче будут, похоже, останутся шрамы.
        - Мне нужно будет утром убедиться. - Эльза тоже рассматривала его раны. С каким-то почти садистским удовольствием рассматривала!
        - В чем убедиться?
        - В том, что это все, - она обвела комнату взглядом, - настоящее.
        - А моих боевых ран тебе мало?
        - Птицы важнее.
        Он ничего не ответил, лишь молча пожал плечами. Хотя, сказать по правде, ему бы тоже убедиться в том, что все это настоящее. Уж больно мало оно на настоящее походит. А вот Эльза - удивительное дело! - выглядит хорошо, почти нормально выглядит. Кризис миновал? Или клин клином вышибают, и теперь у них с ней один глюк на двоих? Или на троих, если считать кошку. Кстати, кошка в этой вакханалии тоже пострадала, на тощем боку Никита заметил запекшуюся кровь. Эту рану тоже стоило бы обработать, но, памятуя о тридцати двух мертвых птичках, Никита не решился. Залижет, если что. Или пусть Эльза с ней сама разберется.
        Впервые за день он подумал об Эльзе как о нормальном человеке, а не как о человеке, нуждающемся в психиатрической помощи. Может, оно как-нибудь само собой рассосется?
        - Мне нужно в душ. - Он посмотрел сначала на свою окровавленную футболку, потом на Эльзу. - Ты ведь не наделаешь глупостей?
        Привязывать ее снова ох как не хотелось, но если придется…
        - Не волнуйся, я не наделаю глупостей. - Она продолжала гладить свою кошку, вид у нее был серьезный и сосредоточенный.
        - Вот и хорошо. - До окончательного «хорошо» было еще далеко, но уже хоть что-то. - Я быстро.
        - Никита! - Он уже стоял в дверях, когда Эльза его окликнула: - Никита, как он выглядел?
        - Кто?
        - Человек, который привел птиц.
        Формулировка вопроса была как минимум необычной. Человек, который привел птиц… Но с другой стороны, этого человека Никита видел своими собственными глазами. И птичек тоже видел.
        - Я его не рассмотрел. Было темно.
        - Но ты видел! - Эльза напряглась, перестала гладить кошку, и та недовольно заворчала.
        - Кого-то видел. Кажется.
        - У него нет лица. Вместо лица у него такая-то маска с огромным клювом, как у чумного доктора.
        - У чумного доктора еще есть шляпа. - Сказал и сам удивился тому, что сказал.
        - А у Черного человека есть плащ! - Казалось, Эльза сейчас или снова рассмеется, или разрыдается. Никита не хотел видеть ни того, ни другого, поэтому спешным порядком ретировался в ванную.
        Мылся он быстро, с полуприкрытой дверью. Мылся и прислушивался к тому, не донесутся ли снаружи какие-нибудь странные звуки и шорохи. Звуки определенно доносились, кажется, с кухни. Испачканную футболку он сунул в стиральную машину, наспех вытерся, влез в джинсы и вышел из ванной.
        На кухне горел свет, отблески его падали на плитку коридора, подкрашивали ее золотом. Никто не кричал и не выл, и гром гремел уже едва слышно, где-то совсем далеко. На всякий случай Никита заглянул в спальню-палату - ни Эльзы, ни кошки там не оказалось. Или снова сбежали, или перебазировались.
        Перебазировались. Кошка заняла наблюдательную позицию на подоконнике, а Эльза сидела на барном стуле, с отстраненной сосредоточенностью смотрела на газовую плиту.
        - С легким паром, - сказала, не глядя на Никиту.
        - Спасибо. - Он сел напротив, подпер кулаком подбородок, спросил: - Хочешь есть?
        Сейчас она скажет, что не голодна, что ей нужна доза, и вся магия этого почти домашнего, почти обывательского мгновения развеется как дым. Придется снова привязывать, капать и мониторить. А потом отчитываться другу Ильюхе о проделанной работе. Но она вдруг кивнула, сказала осипшим голосом:
        - Не помню, когда ела.
        - Давно. - Выпирающие ключицы и острые лопатки - лучшее тому подтверждение.
        - Мне не хочется… - Дрожащий палец с обгрызенным ногтем рисовал на мраморной столешнице затейливые узоры, кажется, что-то кельтское. - Я боюсь, что меня снова вырвет.
        - Начнем с малого. - В холодильнике он видел куриный бульон, то ли заботливо сваренный, то ли предусмотрительно заказанный адвокатом Никопольским.
        Тихо тренькнула микроволновка, принимая в свое нутро тарелку с бульоном, тостер после недолгих раздумий выплюнул подрумяненный до нужного состояния тост.
        - Вот, ешь! - Никита поставил перед Эльзой тарелку, положил тост.
        Прежде чем взяться за ложку, она долго присматривалась, принюхивалась, прямо как кошка, а потом сказала:
        - Я попробую.
        - Пробуй.
        - А потом кофе.
        - Если съешь десять ложек.
        Она съела. Давилась, морщилась, зеленела, но ела. Так хотела кофе? Или просто приняла решение стать человеком? Пусть бы второе!
        А ему самому хотелось выпить. Нет, не так! Не выпить, а напиться до чертиков. Вот обрадовался бы Никопольский, обнаружив их утром никакущих, споткнувшись на пороге об мусорный мешок, полный дохлых птиц. Ну и про выпачканные кровью окна не стоит забывать. Картинка получится впечатляющая. Иероним Босх нервно курит в сторонке.
        Будь Эльза в стабильном состоянии, доверяй он ей хоть немного, Никита, пожалуй, и напился бы. Наверняка в закромах этого гостеприимного дома найдется не только куриный бульон, но и бутылочка вискаря. Но пока придется ограничиться кофе с шоколадкой.
        Кофе он сварил много, чтобы уж наверняка хватило им обоим. Он варил, а Эльза сидела, скукожившись, старалась удержать внутри бульон. Если не удержит, будет обидно, Никита уже как-то воодушевился этой их совместной маленькой победой.
        - Ты как? - спросил уже, наверное, в двадцатый раз. Спросил и заглянул в бледное Эльзино лицо. Веснушек почти не видно, на лбу испарина, но глаза уже с явной прозеленью, а не мутно-болотные. Пошел процесс!
        - Плохо. - Не соврала, и то хлеб. Пока плохо, потом станет полегче. - В физическом плане.
        - А в эмоциональном? - Вообще-то спросить хотелось про психический статус, а не эмоциональный, но раз уж у них что-то стало налаживаться, лучше сгладить острые углы.
        Эльза ответила не сразу, мешала горячий кофе мельхиоровой ложечкой и раздражающе громко бряцала ею по стенкам чашки.
        - Раньше их никто не видел.
        - Ты о чем?
        - О птицах и этом… в маске. Их не видел никто, кроме меня. Ни Януся, ни соседи, ни врачи в психушке…
        Услышать про психушку было больно. Почти так же больно, как узнать, что рыжая девочка Элли стала наркоманкой.
        - Я им говорила про птиц, а они говорили мне про белую горячку и психоз. - Эльза поежилась, и кошка тут же встрепенулась, повела ушастой башкой. - Иногда они мне снились, иногда приходили наяву. Наверное… В какой-то момент я перестала понимать, где бред, а где реальность.
        - Я их видел. - Никита посмотрел на свои разодранные руки. - И ты тоже можешь посмотреть. Возле двери стоит мусорный мешок.
        - Я уже посмотрела, - сказала она без тени иронии. - Пока ты мылся.
        - Надо выставить на крыльцо.
        - Нет! - Она встрепенулась, и кошка сорвалась с подоконника, запрыгнула к ней на колени, заурчала успокаивающе. - Утром. Давай сделаем это утром.
        Никита посмотрел сначала на часы, потом в окно. Утро было уже близко, еще час-другой, и наступит рассвет.
        - Как скажешь. Может, тебе дать что-нибудь к кофе? Я видел в холодильнике пломбир.
        Когда-то в прошлой жизни Эльза любила кофе с пломбиром и шоколадной крошкой. Может, до сих пор любит?
        - Нет, спасибо. - Она мотнула головой и чуть не свалилась со стула. - Повело что-то, - сказала виновато.
        Еще бы не повело, после всего, чем она закинулась.
        - Что ты принимаешь? - спросил Никита. Сейчас, пока она относительно вменяема, нужно успеть собрать анамнез.
        - Я не знаю. - Эльза пожала плечами, сделала осторожный глоток кофе. - Сначала это были таблетки, которые мне прописал психиатр. У меня начались галлюцинации. То есть тогда я подумала, что это галлюцинации, и испугалась. Януся тоже испугалась, потому что я чуть не выпала из окна. - Чашку она держала двумя руками, но та все равно дрожала. - Птица залетела в комнату, я пыталась ее выгнать, открыла окно, и как-то так получилось, что очнулась я уже на подоконнике от Янусиного крика. Я пыталась объяснить, что не нарочно, что птица была на самом деле, а Януся сказала, что я чокнутая, и отвела к психиатру. Не официально. Януся работает в психоневрологическом диспансере, она там всех знает.
        А чашку она все-таки поставила, не справилась с ее тяжестью, прижалась взъерошенным затылком к стене, прикрыла глаза. Перенести бы ее обратно в кровать, но ведь сбор анамнеза еще не закончен.
        - И что сказал психиатр? - спросил Никита осторожно.
        Чувствовал он себя сейчас отвратительно. Ведь видел, как она уязвима, как ей плохо, но продолжал помнить про анамнез.
        - Психиатр попросил подарить ему одну из моих картин, сказал, что Януся показывала ему фотографии, что коллекционирует рисунки пациентов, а мои - крайне занимательные. - Она улыбнулась самыми уголками губ, а глаза так и не открыла. - А взамен дал мне таблетки, сказал, что должно помочь.
        - Помогло?
        - В каком-то смысле. С таблетками я научилась прятаться.
        - От птиц?
        - От птиц и того человека. - Все-таки она открыла глаза, задышала часто и поверхностно. - Я не сразу поняла, что птицы настоящие, а он нет. От него спрятаться было сложнее всего, но я научилась.
        - С помощью таблеток?
        - Да. Те, что выписал психиатр, быстро закончились, и я запаниковала.
        - А Януся принесла новую дозу. - Он уже понял всю эту схему с таблетками. И Янусины мотивы тоже понял. Ничего не изменилось за десять лет! Януся осталась прежней жадной тварью. Вот только методы воздействия сменила на более действенные. - Что она хотела взамен? Она ведь что-то от тебя хотела. Квартиру?
        - Наверное. Олежка вырос, ему нужна своя жилплощадь. А еще картины. Я писала картины, а Януся их уносила. Сначала я думала, что отдавала психиатру в обмен на таблетки, но Олежка однажды обмолвился, что она их продает. Представляешь?! - В Эльзиных глазах прибавилось зелени, взгляд сделался живым, почти нормальным. - Она продавала мои картины! Это так удивительно!
        - Ничего удивительного. Ты очень талантлива.
        Она ведь и в самом деле талантлива. Во всяком случае, была. И взгляд на жизнь у нее всегда был специфический, словно бы на обыденные вещи она смотрела через разноцветные стекляшки, и от этого вещи становились удивительными и неузнаваемыми. Когда-то свет в ее квартиру тоже входил словно через разноцветные стекляшки, проникал сквозь яркий тюль, менял реальность. Это было давно. Тогда Эльза была еще совсем молодой и здоровой. Относительно здоровой. Кого он хочет обмануть?!
        - Мне бы полежать немножко. - Про собственные таланты Эльза слушать не желала. Не верила? - Мне как-то не очень хорошо.
        - Это абстиненция. - Наверняка она знает, что такое абстиненция. Или Януся не допускала, таблетками снабжала исправно? Пообщаться бы с этой Янусей по душам…
        - Абстиненция. - Эльза согласно кивнула, посмотрела на свои дрожащие руки с отвращением. Кошка снова успокаивающе мурлыкнула, поднырнула под ладонь.
        - Как ее зовут? - спросил Никита и кивнул в сторону кошки.
        - Никак.
        - Это плохо. У всех должно быть имя.
        - Если должно, то придумай сам. - Впервые за все время она улыбнулась. Улыбнулась нормальной, человеческой улыбкой. - А нам и так хорошо.
        - Зена, - сказал Никита, не задумываясь. Сначала сказал, а уже потом удивился.
        - Почему Зена? - Эльза тоже удивилась.
        - Потому что королева воинов. Ты же видела мешок с птичками. Какой еще кошке такое под силу? Только Зене, королеве кошачьего воинства.
        Кошка слушала его очень внимательно, словно понимала, что речь идет именно о ней. Хорошая кошка, не бросает хозяйку в беде.
        - Будешь Зеной? - спросил Никита со всем возможным пиететом. - Согласна?
        Кошка одобрительно мяукнула в ответ. Или ему просто показалось, что одобрительно. А Эльзе было все равно, Эльза «уплывала», еще чего доброго свалится сейчас со стула.
        - Позволишь? - сказал Никита кошке Зене, и та спрыгнула с Эльзиных коленей. Неужели и в самом деле понимает?
        А он подхватил Эльзу на руки, уже в который раз дивясь ее маловесности, направился в спальню.
        - Абстиненция, - сказала она шепотом. - Абстиненция есть, а птиц нет. Спасибо, Никита.
        Он не стал спрашивать, за что она его благодарит - за отсутствующих птиц или за присутствующую абстиненцию, но на всякий случай сказал:
        - Всегда пожалуйста!
        Эльзе снился сон. Самый настоящий, самый обыкновенный сон без кошмаров и уже давно привычного, душу выстуживающего ужаса. Это был сон-воспоминание, немного грустный, немного горький, немного дымный, но не страшный. Эльзе снился Никита. Тот Никита, который дважды заставил ее верить в людей и один раз - ненавидеть.
        В детдоме ей было тяжело и страшно. Если бы не Никита, она бы, наверное, сломалась еще на том этапе своей новой, еще детской, но уже по-взрослому сложной жизни. Но Никита тогда буквально поймал ее за шкирку, приволок в свой чердачный «кабинет» с серым от грязи окном, посадил на старый диван, сказал одновременно зло и смущенно:
        - Только не вздумай реветь.
        Она и не собиралась. Плакать она разучилась с папиных похорон. Наверное, выплакала тогда все слезы. А вместе со слезами и папой из ее жизни ушла надежда на то, что все еще может быть хорошо. Те крохи, которые еще оставались, отобрала нахрапистая и опасная Януся. И только Никита ничего не отбирал. Кажется, и не давал особо ничего, но с ним Эльзе было спокойно. И в его чердачном «кабинете» она чувствовала себя хорошо, почти как дома.
        Нет, конечно, не как дома - по-другому! Дома у нее не замирало тревожно сердце, а потом не бросалось радостно в галоп от одной только нечаянной улыбки. Дома все было понятно и привычно.
        Она ведь и к Никите привыкла! Привязалась даже, несмотря на отмеренный ей Янусей срок. В такие сроки нельзя привязываться к человеку и уж тем более нельзя влюбляться, но так уж вышло. Наверное, поэтому расставание было еще больнее, чем Эльза себе представляла. Потому что расставались они навсегда. Потому что город большой, потому что Эльза не оставила Никите своего адреса. Эльза не оставила, а Никита не попросил. Вот так…
        Как ей жилось в семье Януси? Плохо жилось, почти невыносимо. Если бы не Марс и занятия в художественной школе, она бы, может, и не цеплялась за такую жизнь. Марса ненавидела вся Янусина семейка. Ненавидела, морила голодом, но все равно терпела. Почему терпела, Эльза поняла во время визита какой-то комиссии. Дородная тетка с намертво скрепленным лаком начесом и снулыми рыбьими глазами обошла квартиру, бесцеремонно заглянула в холодильник, поинтересовалась у Эльзы, где она спит, что ест и как ей вообще живется с опекунами.
        Спала Эльза на раскладушке в кухне, спальню оккупировал Олежка, а диван в зале - Януся с Василием. Оставалась раскладушка, неудобная, скрипучая, дурно пахнущая сыростью. Раскладушку приволок с работы Василий, а до этого Эльза спала прямо на полу в обнимку с Марсом. А еда… Эльзе хватало того, чем кормили в школе. Почти хватало. В первый же день их совместного проживания Януся сказала:
        - Хочешь оставить псину, жрать будете по очереди. Две глотки я кормить не собираюсь.
        И не кормила. Иногда их с Марсом подкармливал Василий, украдкой совал Эльзе пачку печенья, кусок сала или вареной колбасы, смотрел виновато, вздыхал и уходил. Василий в этой семье мог бы, пожалуй, называться человеком. Если бы не боялся Януси почти так же сильно, как боялась ее Эльза, если бы не был тихим пьяницей и бесхребетником.
        А Эльза научилась выживать. Можно сказать, им с Марсом сказочно повезло: Эльзу взяли подсобной рабочей в чебуречную. Взяли без документов и оформления, работой загружали по полной, платили копейки, но зато позволяли забирать объедки. С тех пор Марс больше не голодал. Он не голодал до самого последнего дня своей недолгой собачьей жизни. Эльза сделала так, чтобы к своему любимому хозяину пес ушел сытым и счастливым.
        А тетке из комиссии она тогда соврала, что спит в спальне на собственной кровати и питается очень хорошо. Марс тоже питается, ему тоже хорошо у опекунов. И люди они замечательные, особенно тетя Яна. Потому что по змеиному Янусиному взгляду видела, что их с Марсом ждет, если она расскажет правду. Эльзу ждал детдом, и, возможно, это был далеко не самый худший вариант. А вот Марса ждала живодерня, а Эльза поклялась и себе, и папе, что Марс уйдет в собачий рай счастливым.
        Школу она закончила хорошо, почти на одни пятерки. А с художкой пришлось расстаться. Художка никак не монтировалась с чебуречной, и выбор для Эльзы был очевиден. Хотя мечтать о том, чтобы когда-нибудь снова взять в руки кисти и краски, она не переставала ни на минуту. И об учебе в художественной академии мечтать она тоже не переставала. Когда-нибудь… Обязательно…
        - Какая академия?! Ты что, сдурела? - Януся стояла, уперев кулаки в бока, своим массивным телом перекрывая все пути к отступлению. - Работать пойдешь! Санитаркой на «Скорую»! Я уже договорилась. Пришлось бутылку коньяка завхозу отнести, чтобы не забыл, уважил по старой памяти. Но это ничего, с первой зарплаты отдашь. - Януся задумалась всего на мгновение, а потом сказала, чеканя каждое слово: - Зарплату тоже отдашь. Хватит я вас тут с псиной кормила! Пора отрабатывать!
        Эльза хотела было возразить, хоть что-нибудь сказать этой невыносимой женщине, но Януся знала все ее ходы наперед.
        - Живодерня, - прошипела она и пнула лежащего в углу Марса. Марс устало вздохнул, посмотрел на Эльзу таким взглядом, словно бы это ее только что пнули, а не его. Единственный друг, старый и беспомощный…
        Марс умер в день Эльзиного совершеннолетия, в то время, когда она была на работе. Единственный друг умер, а ей даже не дали его похоронить…
        - Сдох, наконец! - сказала Януся, густо подводя брови черным карандашом и любуясь результатом.
        - А тело?.. - Эльза опустилась на пуфик. Она ведь знала, что Марс скоро уйдет, но все равно оказалась не готовой.
        - Какое тело? - Янусино отражение приподняло бровь. - Ты про псину свою, что ли? Так выкинули мы его на помойку. Вот утром, как сдох, так и выкинули. Или что ты прикажешь нам с ним делать, тебя, что ли, дожидаться?
        Дослушивать Эльза не стала, выбежала за дверь, заметалась по лестничной клетке, слабо соображая, как поступить, что делать. Помойка… Януся сказала - выбросили на помойку…
        И в самом деле выбросили… Мертвый и уже окаменевший Марс лежал на земле за мусорными баками, а черная, взъерошенная ворона присматривалась к нему жадным взглядом. Наверное, в тот самый момент Эльза возненавидела ворон.
        Марса она похоронила в самом глухом уголке городского парка, под корнями старой сосны. Похоронила, погладила охряный от влаги песок.
        - Все, Марс, здесь тебе будет хорошо, - сказала шепотом, глотая, не выпуская наружу, горькие слезы. - Тебе хорошо, и я тоже постараюсь…
        У той сосны она просидела до самой темноты. Просто поняла, что не сможет вернуться домой. Поняла, что если вернется, то больше никогда не вырвется на волю, так и будет спать на раскладушке и питаться объедками, перестанет уважать в себе то, что еще можно было уважать.
        Она брела по темной, освещенной лишь слабым лунным светом аллее и не думала вообще ни о чем. В голове не осталось ни мыслей, ни эмоций - только глухая застарелая усталость и, пожалуй, равнодушие ко всему, что ждало ее впереди.
        А впереди ее ждал человек без лица. Тогда Эльзе показалось, что лицо она просто не разглядела из-за темноты. Она даже не особо испугалась. Сначала не испугалась - мало ли кто еще вышел на прогулку по ночному парку. Вот только инстинкты не обманешь. Сердце сначала замерло, а потом сорвалось в бешеный галоп. Эльза тоже сорвалась, в тот самый момент, когда за спиной человека без лица с тихим шорохом начали раскрываться крылья. Это сперва показалось, что крылья - черные, монолитные, словно вырубленные из гранита. А потом из крыльев посыпались перья. Нет, не перья - птицы. Черные птицы с грозным клекотом бросились вслед за Эльзой.
        Она бежала, не разбирая в темноте дороги, цеплялась за корни, падала на землю, но тут же вскакивала. И откуда только силы взялись! Сил не хватало только на одно - на то, чтобы обернуться и посмотреть на человека, который привел птиц в старый городской парк. Впереди замаячил оранжевый свет фонарей, и у Эльзы открылось второе дыхание. Там, где свет, там люди и безопасность. Черным птицам и Черному человеку там не место. Только бы дотянуть, успеть добежать.
        Добежала, вывалилась из кустов на выложенную потрескавшейся плиткой дорожку, едва не сшибла с ног стоящих в освещенном круге парней. Наверное, и сшибла бы, если бы один из парней не схватил ее за руку, не потянул в сторону.
        - Это что такое? - спросил он не зло, а скорее растерянно. - Это кто у нас тут носится в темноте?
        В темноте носились птицы, в темноте остался тот, кто их привел и натравил на Эльзу, но ведь не станешь рассказывать о таком совершенно незнакомым людям!
        Или не совсем незнакомым?.. Сердце все еще готово было выскочить из груди, но видела Эльза очень хорошо. Видела и помнила. Да и как можно было его забыть, если он почти не изменился за эти три года?! Нет, изменился, конечно! Стал выше, шире в плечах, взрослее! Все эти годы Эльза ходила по городу с тайной надеждой, что, возможно, когда-нибудь повстречает Никиту. Или увидит хоть мельком! Она подходила к медицинскому университету, прижималась влажной от волнения спиной к афишной тумбе, ждала, не появится ли он в яркой и галдящей студенческой толпе. Вот только Никиты все не было и не было, и единственное место, где они могли бы с ним как будто случайно встретиться, со временем утратило свой сакральный смысл. Не поступил. Или просто передумал становиться врачом. Или ушел в армию. Или улетел на Крайний Север. Да мало ли как мог поступить такой человек, как Никита Быстров! Просто пришла пора смириться, что его больше нет и никогда не будет в ее жизни.
        И в тот самый момент, когда Эльза смирилась, когда приняла решение не возвращаться к Янусе, он снова появился на ее пути. Или правильнее сказать, она свалилась ему под ноги? Ведь свалилась же…
        - Эльза, это ты? - А он не отпускал, держал крепко, на вытянутых руках, словно она была опасной кусачей зверюшкой. Или блохастой. - Эльза, это ведь ты?! - повторил одновременно удивленно и, кажется, радостно.
        А она была готова умереть от счастья лишь оттого, что Никита просто ее узнал, не прошел мимо, не разжал рук.
        - Твоя знакомая, Никитос? - сунулся к ним второй парень, грузный, даже полный, с редкой козлиной бородкой. - Вот какое волшебное слово ты знаешь, что они падают тебе прямо под ноги?!
        - Подожди, Ильюха, дай разобраться! Я пока и сам не уверен. - Он рассматривал Эльзу очень внимательно, даже поближе к фонарю подтащил, чтобы лучше видеть. А ей было так неловко, что хотелось провалиться сквозь землю. И Черный человек со своими не то крыльями, не то птицами потерял для нее всякую значимость. Она про него почти забыла.
        - Это я, - сказала наконец она и сама не узнала свой голос, таким сиплым, таким испуганным он был. - Привет…
        - Это она! - сказал Никита, обращаясь к тому, кого называл Ильюхой. - Это Эльза, я тебе про нее рассказывал!
        Рассказывал… Он не только помнил про нее, но еще и рассказывал! Разве такое вообще возможно?
        А Никита все рассматривал ее, поворачивал то одним боком к свету, то другим, а потом совершенно неожиданно спросил:
        - Почему ты гуляешь ночью одна? И от кого ты бежала?
        И что ему ответить, если ни на один из вопросов у нее нет вразумительного ответа? Бежала от черного человека с крыльями? Гуляет одна, потому что некуда идти?
        - Все нормально, Никита! - Она решительно мотнула головой и даже улыбнулась. - Мне просто показалось, что в темноте кто-то есть.
        - В темноте всегда кто-то есть! - сказал толстый Ильюха. - Именно поэтому хорошеньким барышням не следует шастать по парку без сопровождения сильных и смелых кавалеров. Кстати, я Илья, лучший друг Никитоса! - Он протянул широкую ладонь, и Эльза ее осторожно пожала.
        Вот и все, все ритуалы соблюдены: встретились, вспомнили друг друга и, наверное, можно расходиться…
        - Как ты? - Никита смотрел на нее сверху вниз, задумчиво смотрел, словно решал, как с ней быть.
        - Я… хорошо. - Вранье далось тяжело. Не было в ее нынешней жизни ничего хорошего. Разве только вот он…
        А он словно почуял это ее вранье, нахмурился, взъерошил свои коротко стриженные волосы, потом сказал:
        - Ладно, пойдем. Мы тебя проводим, а по пути поговорим!
        Эльзе хотелось спросить, по пути куда, но она не стала. Она ведь всего пару часов назад твердо решила начать новую жизнь. Так почему бы не начать ее рядом с Никитой? Почему бы не побыть рядом с ним хотя бы час? Наверное, поэтому на вопрос о том, где она живет, назвала самый дальний из известных ей адресов, как раз возле станции «Скорой помощи». Был там один дом, она помнила его номер. Вот и назвала его недрогнувшим голосом. Новая жизнь…
        Им повезло, они успели на последний троллейбус. Думать о том, как парни станут возвращаться к себе и что будет делать она сама, Эльза не стала. Будь что будет! В троллейбусе, кроме них, не оказалось больше пассажиров, весь салон был в их полном распоряжении, но они уселись на задних сиденьях: Эльза в центре, парни по бокам. Говорил большей частью Илья. Болтал без умолку, а Эльза украдкой любовалась профилем Никиты и слушала очень внимательно.
        Все-таки он осуществил свою мечту, поступил в медицинский! Поступил и учился сейчас в одной группе с Ильей. Они оба жили в общаге. Но что-то там такое случилось, в этой общаге, что-то очень серьезное…
        - Ильюха, хватит! - Рассказать про серьезное Никита Илье не позволил. - Не грузи ее всякой ерундой!
        Какой же он глупый! Это ведь никакая не ерунда, если у него проблемы!
        - А ты как? Поступила в художественную академию?
        Оказывается, он помнил не только ее саму, он помнил и про ее мечту тоже. Вот только мечты больше не было. Поэтому Эльза ничего не ответила, просто пожала плечами, а Никита не стал расспрашивать дальше, проявил деликатность. За них обоих продолжал говорить Илья. С одной стороны, это раздражало, а с другой - о чем им говорить, когда столько времени прошло?
        - Конечная! - Хрипло прокаркал динамик, и Эльза вздрогнула от неожиданности. Она и в самом деле не ожидала, что все так быстро закончится.
        Парни выпрыгнули из троллейбуса первыми, помогли выбраться Эльзе.
        - Ну все, - сказала она смущенно. - Вот я и дома.
        - Ты пока не дома, ты пока еще только на остановке. - Никита набросил ей на плечи свою ветровку. Небрежно так набросил, словно бы она была его младшей сестрой. - Пойдем, мы проводим тебя до дома.
        Всю дорогу до «дома» Эльза переживала, что в подъезде может оказаться кодовый замок, и тогда она точно пропала, потому что откуда ей знать код? Но повезло, подъездная дверь была открыта нараспашку.
        - На каком этаже ты живешь? - спросил Никита, явно намереваясь подняться с ней до самой квартиры.
        - Не надо, дальше я сама. Спасибо.
        - Это из-за Януси? - Он и Янусю помнил…
        - Да, из-за нее… - Эльза постояла в нерешительности, а потом сказала: - Рада была тебя видеть, Никита.
        - И я. - Он улыбнулся, а потом поцеловал ее в щеку. Это был мимолетный, почти призрачный поцелуй, но у Эльзы остановилось дыхание. - И спасибо за портрет. Я ведь тебя так и не поблагодарил. Теперь это мой счастливый билетик, я даже вступительные экзамены с ним сдавал. Видишь, как все здорово?
        - Вижу. - Эльза радовалась изо всех сил. За него - не за себя. О себе она подумает потом, когда Никита с Ильей уйдут в свою нормальную жизнь. В ту жизнь, где мечты сбываются, а не покрываются густой сетью трещин. - Ну, я пойду?.. - Она стянула с плеч его ветровку.
        - Ну, иди! - Никита улыбнулся, даже рукой на прощание помахал. Илья тоже помахал и подмигнул Эльзе по-свойски.
        В темный, пахнущий сыростью подъезд Эльза вошла, едва сдерживая слезы. Нажала на кнопку вызова лифта, прислушалась к его мерному бряцанью где-то на самом верху. Лифт пришел, гостеприимно распахнул изрисованные граффити створки, но Эльза никуда не поехала, отступила в темноту. Так она и стояла - в темноте, в чужом подъезде, потерянная и забытая. И сдерживаемые слезы все-таки нашли выход, потекли по щекам горячими ручьями. Вот так, даже не начавшись, закончилась ее новая жизнь.
        Из подъезда она вышла, как выходит из норы дикий зверь. Не вышла, а высунулась, понюхала пахнущий пылью и бензином воздух, села на скамейку, уронила лицо в ладони, разревелась уже почти в голос, как маленькая.
        - … Я же тебе говорил, что с ней что-то не то, - послышался знакомый голос, и рядом на скамейку уселся Никита, снова набросив на вздрагивающие Эльзины плечи свою ветровку. И сказал строго: - А теперь расскажи мне все, как есть.
        И она рассказала. Может, от неожиданности, а может, от невероятного облегчения из-за того, что Никита не ушел в свою классную жизнь, не бросил ее одну в чужом темном подъезде. А может, просто накипело. Оно ведь в самом деле накипело… Она рассказала и про Марса, и про раскладушку на кухне, и про чебуречную, и про свое решение уйти от Януси.
        - Пошли, - сказал Никита и решительно потянул ее за руку.
        - Куда? - спросила она, вытирая мокрое от слез лицо. - Мне некуда идти.
        - Пойдем в общагу.
        - Плохая идея, Никитос! - тут же вмешался Илья. - У тебя и так траблов хватает. Что комендант сказал, помнишь?
        - Помню. Он сказал, чтобы к концу месяца ноги моей в общаге не было.
        - Ну вот! - Теперь на Эльзу Илья смотрел уже сурово, а не весело, словно одно только ее присутствие в Никитиной жизни может стать причиной очень больших проблем. А она не хочет, чтобы у него были из-за нее проблемы!
        - Никита, я не…
        - Погоди, Элли! - Он взмахнул рукой, не давая ей договорить. - У меня есть план. Думаю, что мы с тобой можем помочь друг другу. Я потом объясню. Ильюха, кто там сегодня на вахте?
        - Спиридонов.
        - Со Спиридоновым я договорюсь, он ее пропустит. А завтра суббота, администрации в общаге не будет. Так что у нас в запасе еще несколько дней до выселения. Нам больше и не надо. Правда, Эльза? - Он посмотрел на нее весело, словно она была маленькой девочкой, а он добрым волшебником. Посмотрел и подергал за кончик косы. - Всегда хотел так сделать! Еще в детдоме, - добавил он заговорщицким шепотом. - Ну пойдем, Элли! Не скажу, что тебя ждет Изумрудный город, но спальное место мы тебе обеспечим.
        Она все еще в нерешительности топталась на месте, когда он нагнулся к самому ее уху, сказал шепотом:
        - Не бойся, тебя никто не обидит. Обещаю.
        - Я не боюсь! - Получилось куда смелее и искреннее, чем это было на самом деле, но ведь ей совершенно нечего терять…
        Вахтер Спиридонов, еще не старый, но какой-то блеклый и невыразительный мужичок, окинул Эльзу внимательным взглядом, подмигнул Никите.
        - Только на одну ночь, - сказал Никита и что-то сунул Спиридонову в ладонь.
        - На одну так на одну, - тот усмехнулся, подмигнул теперь уже готовой провалиться сквозь землю Эльзе. - Только чтобы тихо, чтобы не отсвечивали.
        - Не будем, - пообещал Никита и потянул Эльзу за собой на полутемную лестницу. - Нам на четвертый этаж.
        А Илья с ними не пошел. Сначала Эльза думала, что он просто отстал, задержался на вахте, но оказалось, не отстал и не задержался, просто не пошел.
        - Он переночует у подружки, - сказал Никита, словно прочтя ее мысли. - В нашей комнате всего две кровати, так что сама понимаешь.
        Эльза не понимала. Ровным счетом ничего она не понимала в том, что творилось в ее новой жизни, просто кивнула, переступив порог темной комнаты, замерла, прижавшись спиной к стене.
        - Не бойся, - сказал Никита, расшнуровывая кроссовки. - Не надо ничего бояться, Эльза. - Тут тебе не отель «Риц», конечно, но ночь переночевать можно. А больше нам, надеюсь, и не понадобится.
        Он просто не знает, он не понимает, что ее жизнь изменилась раз и навсегда, что одна-единственная спокойная ночь ничего не решит. Но он верит, что все будет хорошо, а значит, она тоже будет верить.
        - Общага у нас блочного типа. - Никита толкнул одну из закрытых дверей. - Вот тут мы с Ильюхой живем. Вон там - наши соседи, они разъехались по домам на выходные. Здесь туалет и ванная. Видишь, как все удобно?
        - Удобно, - согласилась Эльза.
        - Тогда не стой на пороге, проходи!
        Эльза не знала, как живут люди в общагах. Нет, догадывалась, конечно, но чтобы знать наверняка… Люди жили нормально: две кровати, две тумбочки, два стула, один письменный стол, один шкаф, телевизор и маленький холодильник. В ее жизни не было и такого набора вещей. Она села на один из стульев, сложила на коленях руки, снизу вверх посмотрела на Никиту.
        - Есть хочешь? - спросил он, распахивая холодильник и изучая его содержимое.
        - Нет, спасибо. - Она и в самом деле не хотела есть, но он не стал ее слушать, выложил на стол кусок колбасы, принялся нарезать хлеб.
        - А я хочу. У меня такое чувство, что я вечно голодный. Так что давай, Эльза, составь мне компанию.
        - Тогда, наверное, нужно помыть руки.
        - Наверное, нужно. - Он посмотрел на свои ладони, усмехнулся. - Вот какой из меня получится врач, если я не соблюдаю личную гигиену?!
        - Отличный из тебя получится врач, - сказала Эльза и вышла из комнаты, чтобы Никита не увидел, как она покраснела.
        В ванной она вымыла руки и ополоснула лицо ледяной водой.
        А Никита уже соорудил бутерброды и вскипятил чайник.
        - Присаживайся! - Он придвинул стул поближе к столу. - Будем есть и думать, как жить дальше.
        - У тебя какие-то проблемы? - Эльза взяла самый маленький бутерброд, откусила кусочек и только тогда поняла, что голодна.
        - Не проблемы, а так… затруднения. - Никита махнул рукой. - Я тут подрался кое с кем.
        - Кое с кем?
        - С племянником коменданта. Тот еще урод, но племянник, - он поморщился.
        - И теперь тебя выселяют?
        - Вроде того. - Он ел с аппетитом, словно выселение - это и в самом деле лишь небольшое затруднение. - Но в принципе это все ерунда. Я подрабатываю на «Скорой». Деньги не бог весть какие, но если взять побольше ночных дежурств, то, наверное, можно будет снять комнату у какой-нибудь бабульки. Но у меня появился план получше. Если, конечно, ты согласишься.
        Эльза была согласна на любой его план, даже если бы он предложил переселиться на Занзибар, но он предложил совсем другое…
        - Никита, я не смогу… - сказала она, когда он закончил излагать свой план. - Ты только не пойми меня неправильно, я хочу тебе помочь, но просто не смогу физически, потому что…
        - Потому что ты боишься Янусю, - закончил за нее Никита.
        - Да.
        - Но в принципе такой вариант ты бы рассмотрела?
        - Рассмотрела бы. - Вот только вариант этот неосуществимый. Как же Никита не может понять?!
        Он смотрел на нее долго, с внимательным, каким-то по-мужски взрослым прищуром, а потом сказал:
        - Элли, а давай мы с тобой заключим сделку! Это очень выгодная сделка, от нее выиграем мы оба. Вот послушай!
        Она слушала очень внимательно. Здравый смысл криком кричал, что это очень хороший план и нужно соглашаться, а маленькая напуганная девочка внутри ее шептала, что у них ничего не выйдет. Слишком все нереально, слишком хорошо!
        - Эльза, скажи «да». - Никита уже не сидел напротив, он нависал над ней, смотрел сверху вниз. - Скажи «да», и я все решу.
        Никто никогда не предлагал Эльзе решить ее проблемы. Только папа в далеком детстве. Но папы уже нет, да и детство давно закончилось.
        - Тебе есть восемнадцать? - Никита подергал ее за кончик косы - не сильно, а ласково.
        - Сегодня, - сказала Эльза и, кажется, снова покраснела.
        - Класс! - Он поцеловал ее в макушку, как маленькую. - Поздравляю, Элли! Видишь, как все хорошо получается?
        У них еще ничего не получилось и вряд ли получится, но Эльза все равно кивнула. Он ведь пообещал решить ее проблему, он предложил ей замечательную сделку… Вот только в душе все равно жила тревога, унять которую никто не мог. Наверное, Януся была одной из причин этой тревоги. Даже наверняка. Но не только Януся, что-то еще терзало Эльзу, не давая ей уснуть.
        Никита постелил ей на своей кровати, сам улегся на кровать Ильи.
        - Ничего не бойся, - сказал он, гася верхний свет и, кажется, почти мгновенно заснул. Вот бы и Эльзе так…
        Она задремала только под самое утро, когда сквозь незанавешенное окно уже начали просачиваться мутные рассветные лучи. Задремала, и почти тут же кто-то тронул ее за плечо, мягкой ладонью погладил по голове.
        - Не бойся, девочка, - сказал строгий женский голос. - Главное, ничего не бойся!
        Никита тоже говорил, чтобы она не боялась. Никита!
        Эльза проснулась тут же, рывком села на кровати, крепко зажмурилась, прогоняя остатки сна. Понять бы еще, что из случившегося было сном, а что реальностью. Реальностью оказался Никита. Он спал на соседней кровати, закинул руки за голову, и солнечный зайчик скользил по его уже тронутой щетиной щеке. Он предложил ей невероятную сделку и уснул как ни в чем не бывало. Бывают же такие невозмутимые люди!
        В этот самый момент Эльза поверила, что у них все может получиться, что ее новая жизнь станет куда счастливее, куда красочнее жизни старой. Она поверила, а Никита, словно учуяв во сне эту ее веру, проснулся - открыл глаза, посмотрел на Эльзу, улыбнулся.
        - Доброе утро, - сказал чуть сиплым со сна голосом. - Ты не передумала?
        - Я не передумала! - В ее собственном голосе прозвучала отчаянная решимость.
        Решимость закончилась в тот момент, когда они с Никитой остановились напротив Эльзиного дома. То есть это дом раньше был Эльзиным, а теперь его насквозь отравила своим ядом Януся. От мысли о Янусе у Эльзы похолодело все внутри, ладони взмокли, а волосы встали дыбом.
        - Боишься, - сказал Никита и подергал ее за косу.
        - У нас не получится.
        - У нас получится. Я все сделаю сам. Не бойся, я не позволю им тебя обидеть. Веришь?
        Он смотрел на нее очень серьезно, и во взгляде его было невозмутимое спокойствие и уверенность в себе. В нем было все, чего так не хватало самой Эльзе.
        - Верю, - сказала она, словно в прорубь нырнула.
        - Вот и хорошо. А теперь пойдем!
        Никита не стал деликатно стучать в дверь, вместо этого он нажал на кнопку звонка и давил на нее до тех пор, пока дверь не распахнулась.
        - Явилась, тварь! - Януся в цветастом шелковом халатике и в бигудях заняла своим дородным телом весь дверной проем, позади нее маячил Олежка. - Где ты всю ночь болталась, шалава?! Я уже собралась в милицию звонить!
        Ушла решимость, испарилась при первых звуках Янусиного голоса. И голова закружилась, а к горлу подкатил колючий ком. Эльза бы не выстояла, не вынесла этот напор и нахрапистость, если бы на плечо успокаивающе не легла горячая Никитина ладонь.
        - Дамочка, а что это вы тут орете, соседей пугаете? - спросил Никита с неведомой до этого вкрадчивостью в голосе.
        Януся сначала дернулась, наверное, от неожиданности, а потом пошла в наступление:
        - Ты кто вообще такой?! - В дверном проеме она утвердилась еще прочнее, еще надежнее, чем раньше. - Ты кого в мой дом привела, шалава?!
        - Позвольте. - Теперь Никита уже не гладил Эльзу по плечу, теперь он обнял ее обеими руками уверенным и хозяйским жестом. - В чей дом? Вы, дамочка, сейчас вот об этой квартире? Я вас правильно понимаю?
        - Да ты кто такой?! - Януся истерично взвизгнула, и Эльза тут же испуганно вздрогнула. - Вон пошли оба! Приперлись тут, понимаешь! Васька! - проорала Януся куда-то в глубь квартиры. - Васька, вызывай милицию!
        - Очень правильное решение. - А Никита не просто не испугался, его, кажется, даже забавляло происходящее. Господи, как такое вообще может забавлять?! - Вот сейчас приедет милиция, проверит документы, выяснит, кто на самом деле хозяин этой квартиры, и все посторонние отсюда быстренько съедут.
        - Кто это тут посторонние?! - Янусины глаза сузились, превратились в две щелочки. - Мы опекуны! Мы за эту гадину, - она ткнула пальцем в сторону Эльзы, - несем ответственность, а вот кто ты такой?!
        - Были, - сказал Никита весело.
        - Что - были? - Януся моргнула, а из-за спины ее проблеял Василий:
        - Яночка, так что делать с милицией?
        - Да отстань ты! - отмахнулась от него Януся и снова уставилась на Никиту. - Что ты сказал?
        - Я сказал, что опекунами Эльзы вы оставались ровно до ее совершеннолетия. - Не переставая одной рукой обнимать Эльзу, второй Никита уперся в дверной косяк, прямо над Янусиными бигуди, и она вдруг испуганно дернулась. Ведь точно испуганно! - Вчера мы отпраздновали ее восемнадцатилетие в теплом дружеском кругу. Представляете?!
        Януся не представляла. Януся, кажется, впервые в жизни теряла контроль над ситуацией.
        - Что он несет? - спросила она у Эльзы почти нормальным голосом. - Где ты его вообще откопала?
        - Я понимаю ваше беспокойство, дамочка! - Никита улыбнулся. Улыбка получилась нахальная. - Как опекун, вы были обязаны переживать за свою подопечную. Но это в прошлом, вам больше не нужно переживать. Лучше пойдите и соберите вещи. Даю вам сутки.
        - Сутки на что? - Янусино лицо пошло красными пятнами. - Кто ты вообще такой?! - Она больше не сдерживалась, она визжала на всю лестничную клетку.
        - Отвечаю по порядку. - Никита продолжал улыбаться и, улыбаясь, теснил Янусю в глубь квартиры. Она сопротивлялась, цеплялась руками за дверной косяк, но он был сильнее и, кажется, решительнее. - Мы даем вам сутки на то, чтобы вы съехали с чужой жилплощади. Это ведь не ваша квартира.
        Каким-то совершенно невероятным образом они оказались в прихожей, и Никита бесцеремонно захлопнул дверь прямо перед любопытным носом старушки с четвертого этажа, примчавшейся на звуки скандала.
        - Милицию… - прохрипела Януся, хватаясь за сердце. - И «Скорую»! Васька, вызывай всех! Слышишь меня?!
        - Вызывайте-вызывайте, - разрешил Никита. - Мы с Эльзой не возражаем.
        - В каталажку… в кутузку тебя, гада такого… - Януся уже не хрипела, а шипела совершенно по-змеиному.
        - За что же меня в кутузку? - Никита отодвинул вконец растерявшегося Василия, прошел сначала в гостиную, потом в спальню и напоследок заглянул на кухню. Эльзу, которая пребывала в полубессознательном состоянии от происходящего, он при этом крепко держал за руку. - В отличие от вас, я Эльзе не чужой человек, я ее будущий муж. В понедельник мы подаем заявление в ЗАГС. Можете не поздравлять! - Он небрежно отмахнулся от бросившейся было к нему Янусе. - Вы лучше вещички соберите побыстрее. Нам, знаете ли, не терпится остаться наедине.
        - Что он с тобой сделал? - бросаться к Никите Януся передумала, вместо этого она бросилась к Эльзе. Наверное, хотела ударить, но Никита не позволил, перехватил в воздухе ее руку, крепко сжал, сказал почти ласково: - И если ты еще хоть раз посмеешь оскорбить или обидеть мою невесту, мало тебе не покажется. Я знаю про все твои делишки, про все махинации. Знаю и расскажу твоей любимой милиции. Я расскажу, а Эльза подтвердит.
        Януся шипела и дергалась, верещал Олежка, а Василий испуганно прижимал к груди телефонную трубку. Все это было настолько абсурдно, что Эльза перестала бояться. А Никита склонился к ее уху, спросил шепотом:
        - Где они хранят документы?
        - Там. - Она кивнула в сторону комода. - В верхнем ящике.
        Никита оказался проворнее Януси, до папки с документами он добрался раньше. Добрался и сунул во внутренний карман ветровки Эльзин паспорт и еще какую-то кипу.
        - А документы на квартиру пусть побудут у нас, - сказал, отмахиваясь от Януси уже изрядно полегчавшей папкой. - На всякий случай, от греха подальше.
        - Яночка, так я вызываю ментов?.. - сунулся к верещащей Янусе Василий и тут же получил затрещину.
        - Вон пошел со своими ментами! - Януся тяжело дышала и брызгала слюной, словно ядом. - А ты! - Она погрозила Эльзе пальцем. - Ты, тварь, еще пожалеешь! Ты меня еще припомнишь! Я тебе и твоему хахалю еще покажу, где раки зимуют! Я на вас заявление напишу!
        - Всенепременно! - разрешил Никита. - Ты, главное, свали отсюда побыстрее, а то ведь и мы тоже можем заявление написать.
        Как у него это получилось?! Как вышло одолеть, переиграть непобедимую Янусю?! Откуда взялись сила, смелость и жизненный опыт? Откуда у него все то, чего так недостает Эльзе?
        - Ну, думаю, мы договорились. - Он не спрашивал, он утверждал, насаждал свою собственную непоколебимую волю и при этом гладил Эльзу по плечу.
        - Шлюха! Проститутка! - Кричать Януся больше не могла, наверное, закончились силы. - Я всегда знала, что ты покатишься по наклонной! Как волка ни корми, а он все равно в лес смотрит! И ты такая же, скотина ты неблагодарная!
        Она еще что-то шипела им вслед, но Никита не позволил Эльзе слушать всю эту мерзость.
        - Послезавтра, - сказал, глядя прямо в полные ненависти Янусины глаза. - Послезавтра чтобы вашего духа тут не было!
        Это был очень маленький срок для такого большого, огромного даже дела. Выкуривать Янусю из Эльзиной квартиры пришлось больше двух месяцев. Она сопротивлялась, швырялась какими-то документами, грозилась вызвать участкового. Участкового вызвал Никита и пообещал, что Эльза напишет заявление, если Януся с семейством не уберется. Но у них получилось! У них, бывших, никому не нужных детдомовцев, получилось совершить почти невероятное!
        И заявление в ЗАГС они отнесли. Это был хмурый сентябрьский понедельник, с самого утра моросил дождь, и хандра эта тут же передалась Эльзе. Хандра и страх. И только Никита ничего не боялся, Никита придумал план и следовал ему неукоснительно. Сделка, которую они заключили, начала обрастать плотью. Плоть эта состояла из кипы документов, каких-то справок и заявлений. Эльза не знала, каких именно, потому что Никита все взял на себя. Как и обещал.
        В свою квартиру они въехали в тот самый день, когда их расписали. Это был странный, полный суеты и сюрра день. Странный и в то же время такой обыденный, совершенно не праздничный. Да и кто говорил о празднике? Речь шла о сделке, о взаимовыгодном соглашении. И раз уж так вышло, что брак этот выгоден им обоим, то так тому и быть!
        На сделку не нужно наряжаться в фату и подвенечное платье, сделка не предполагает мишуры и глупых, никому не нужных атрибутов. Но Эльза все равно старалась выглядеть красиво. Платье выбрала из тех, что остались после мамы, красивое платье цвета пепельной розы. Оставалось загадкой, как оно вообще сохранилось, почему Януся его не выбросила или не продала. Но платье сохранилось, и Эльза была этому несказанно рада. И волосы свои она не заплела в привычную косу, а уложила в высокую прическу. Такую красивую, с завитушками, почти ретро. И прическа, и завитушки понравились Никите.
        - Ух ты! - сказал он и потрогал один из завитков. - Повезло мне с невестой! - И улыбнулся так, что у Эльзы замерло сердце. Сначала замерло, а потом затрепыхалось, и дыхание сбилось, стоило только им с Никитой переступить порог ЗАГСа.
        Что там было за порогом, она помнила смутно. Что-то торжественно говорила полная тетенька с начесом, и эхо ее хорошо поставленного голоса билось под сводами зала в унисон с Эльзиным сердцем. И белые розы, подарок Никиты, пахли до одури пронзительно. Зачем он принес на сделку розы? А зачем она надела нарядное платье и уложила волосы? Нереальный день…
        - … Попрошу молодых обменяться кольцами!
        У них не было колец. Розы еще куда ни шло, но кольца - это уже лишнее. Наверное…
        - Ну, с праздничком, Элли! - усмехнулся Никита и надел на безымянный Эльзин палец колечко.
        Это было удивительное колечко. Не золотое. Точно не золотое! Может быть, серебряное, с камешком какого-то неописуемого, неуловимого цвета. Он то уходил в зелень, то становился черным, то отливал синевой.
        - Извини, пока без бриллиантов! - Никита больше не улыбался, выглядел серьезным и сосредоточенным, словно только сейчас осознал, что они натворили.
        А они определенно натворили, потому что тетенька с начесом все тем же хорошо поставленным голосом сказала:
        - Объявляю вас мужем и женой! Никита, можете поцеловать Эльзу!
        Наверное, это была очень опытная тетенька, которая на своем веку насмотрелась всякого, потому что, когда Никита чмокнул Эльзу в щеку, на лице ее не дрогнул ни единый мускул и улыбка ее продолжала сиять все с той же профессиональной неискренностью. А камень в обручальном колечке полыхнул вдруг всеми цветами радуги, словно бы на мгновение превратился в обещанный Никитой бриллиант. Наверное, показалось…
        За то время, что они провели в ЗАГСе, мир изменился, он стал белым, пушистым и пронзительно холодным. Ничего удивительного! Каким еще быть миру в первый день зимы?!
        - Ну что, домой? - спросил Никита, натягивая на Эльзину голову капюшон пуховика. - Ключи уже у меня! - На его раскрытой ладони лежало два ключа: большой от квартиры и маленький от почтового ящика. А Эльзе вдруг подумалось, что должен быть еще один, от подвала. А еще, что Януся никуда не съехала, что она притаилась в подъезде, чтобы плеснуть в них ядом или, на худой конец, серной кислотой.
        - Домой. - Получилось совсем неуверенно, и Никита ободряюще похлопал ее по плечу.
        - Не бойся, Элли. Все будет хорошо!
        До дома они добирались на автобусе. Эльза благоразумно переобулась в холле ЗАГСа, сменила белые лодочки на подбитые искусственным мехом ботинки. Вместе с пуховиком и легким платьем смотрелось все это нелепо, но других вещей у нее не было. Пока не было!
        В подъезде было тихо и пусто - никакой Януси с флаконом кислоты. Можно выдохнуть. Наверное. С ключами Никита возился как-то подозрительно долго, и Эльза уже начала подозревать, что Януся перед тем, как съехать, специально сменила замок. Не сменила, просто замок немного заедал. Януся сделала кое-что куда более мерзкое. Квартира встретила их гулкой тишиной и застоявшимся, кислым каким-то воздухом. Януся вывезла всю мебель, какую смогла сдвинуть с места. Может, вывезла, а может, просто выбросила. Назло. Ей ведь было из-за чего злиться. Злость ее была до такой степени острой, что остроты этой хватило на то, чтобы оборвать обои. Теперь они свисали со стен длинными лоскутами, а пол под ними был усыпан штукатуркой и каким-то мусором.
        Эльза считала себя сильной. А за те два месяца, что она провела рядом с Никитой, прибавилось и сил, и решимости, но эта брошенная, разоренная квартира вдруг стала последней каплей в ее чаше терпения. Она плюхнулась на пол прямо посреди прихожей, уткнулась лицом в розы и разревелась. Ее новая, такая долгожданная жизнь начиналась в руинах.
        - Не плачь, - послышалось над ухом. - Это все ерунда! - Никита подхватил ее под мышки, поставил на ноги, заглянул в зареванное лицо. - Главное, что нам есть где жить!
        Наверное, он был прав, и это было главным. Нужно только поверить, что все остальное - ерунда.
        - Давай приберись тут пока, а я смотаюсь за нашими вещами. - Никита уже стоял на пороге. - Я скоро!
        Их вещи легко помещались в большую спортивную сумку. И за два последних месяца сумка эта ни разу не распаковывалась, потому что у них не было своего места, потому что они либо мыкались по чужим углам, либо, что случалось гораздо чаще, ночевали каждый на своей работе. И вот у них появилась собственная квартира, но жить в ней невозможно, потому что Януся превратила ее в разоренное гнездо.
        Зато Януся не выбросила веник и половую тряпку. Вот уже одной проблемой меньше. Когда за Никитой захлопнулась дверь, Эльза принялась за уборку. Оборванные обои отходили от стен с тихим шуршанием и облачками пыли. Эльза чихала, плакала и продолжала убираться. Когда собралась большая куча обрывков, она решила вынести их на помойку. И уже на обратном пути, между третьим и четвертым этажом, встретила соседку бабу Симу.
        - Что? - спросила баба Сима и посмотрела на Эльзу поверх обмотанных изолентой очков. - Умотала эта выдра крашеная?
        А Эльза и не знала, что баба Сима не любит Янусю. Думала, что баба Сима не любит только тех, кто курит на лестничной клетке и бросает бычки на пол, а на остальных ей наплевать.
        - Умотала. - Она вытерла пыльные от обоев ладони о пуховик. - Кажется.
        - И вещи все свезла. - Баба Сима продолжала рассматривать Эльзу, а ей хотелось побыстрее убраться к себе, запереть дверь, затаиться. Но ведь невежливо…
        - Свезла.
        - Видела. - Соседка поморщилась, поправила сползшие на кончик носа очки. - А ты с дружком своим, стало быть, сегодня въехали?
        - С мужем, - зачем-то поправила ее Эльза. И пускай у них с Никитой сделка, но ведь никто же не знает…
        - С мужем, значит. - В голосе бабы Симы послышалось неодобрение. - Ранняя ты девка, Эльза! Вот в мое время… - Она не договорила, о чем-то ненадолго задумалась, а потом голосом, не терпящим возражений, велела: - Ступай за мной!
        Отказаться бы, сослаться на усталость, свадебный переполох, переезд, в конце концов! Но как можно отказать бабе Симе! Отказать ей мог разве что Никита, но Никиты сейчас нет.
        - Заходи! - соседка распахнула дверь. - Только ноги вытри! Нечего грязь в дом тащить!
        Эльза ничего не хотела тащить в чужой дом, да и сама не хотела тащиться, но было уже поздно, она переступила порог чужой квартиры. Переступила порог и замерла от неожиданности. У стариков должно быть стариковское жилище - ветхое, с запахом пыли, сердечных капель и герани, с клочьями паутины по углам и скрипучими полами. Квартира бабы Симы была совсем другой - светлой и радостной. В ней определенно чем-то пахло. Но это «что-то» было вкусным и уютным. Этакая смесь свежей выпечки с легким ароматом винтажных духов.
        - Чего застыла? - спросила баба Сима, скидывая боты. - На кухню проходи!
        - Спасибо, но мне правда некогда…
        - Некогда! Вам, молодым, все время некогда! Спешите, летите куда-то, задравши хвост, а потом бац - и старость! А вы, оказывается, и не жили еще толком! Проходи, кофе будем пить! Не бойся, надолго я тебя не задержу, до возвращения этого твоего… муженька как раз управимся.
        Они и в самом деле управились. Кофе баба Сима варила в до блеска надраенной медной джезве. Это был очень крепкий и очень вкусный кофе. Никогда раньше Эльза не пила ничего подобного. А к кофе прилагались шоколадные конфеты. Конфеты лежали на хрусткой серебряной подложке, и ни одна из них не была похожа на другую.
        - Что в квартире осталось? - спросила баба Сима, допивая кофе и переворачивая над фарфоровым блюдцем фарфоровую же чашечку. - После Янки, спрашиваю, что осталось?
        - Ничего. - Эльза завороженно следила за ее манипуляциями с кофе.
        - Совсем ничего? - Баба Сима отставила чашку, принялась внимательно разглядывать кофейную кляксу.
        - Только веник.
        - Вот же гадюка, - сказала баба Сима и тут же велела: - Ну-ка, переверни чашку! Переверни, с тебя не убудет, а я посмотрю.
        Эльза перевернула. Есть люди, с которыми лучше не спорить. Оказывается, баба Сима одна из таких.
        Кто бы мог подумать, что с помощью кофейной гущи можно рисовать! А ведь у Эльзы получился рисунок: мужской силуэт, широкоплечий, длинноносый. И мелкими росчерками птицы. Очень много птиц за его спиной. Она уже видела такое. Видела и мечтала поскорее забыть, но коварная баба Сима напомнила снова.
        Соседка всматривалась в кофейный рисунок, хмурилась, шептала что-то себе под нос, а потом стерла рисунок одним лишь взмахом руки.
        - Пойдем! - сказала решительно и так же решительно встала. - Соберем вам кое-что на первое время!
        - Нам ничего не надо. - Не привыкла Эльза, чтобы ей помогали. Не бывает помощи бескорыстной. Даже Никита и тот заключил с ней сделку.
        - Вам очень многое надо, ты просто пока не понимаешь. Ты жить еще не научилась, дуреха! - Баба Сима злилась, а Эльза никак не могла понять почему. - И не научишься, если тебе не показать, как правильно. Пойдем, соберем тебе приданое, раз уж так вышло, что ты у нас бесприданница! - Прозвучало, может быть, и резко, но не обидно. И баба Сима больше не казалась ей чудаковатой любопытной старушкой. У бабы Симы была история, какая-то особенная, очень интересная, очень необычная история. Вон какая у нее удивительная квартира!
        «Приданое» собралось за двадцать минут. Набор постельного белья, несколько полотенец, чашки, тарелки, ложки, две кастрюли и одна чугунная сковородка, деревянная резная вешалка с круглым набалдашником наверху, два венских стула с гнутыми резными ножками и самое главное - огромный надувной матрас. Матрас Эльзе пришлось тащить с антресолей, он был солидный и очень тяжелый.
        - Внук подарил, - объясняла баба Сима, пока Эльза балансировала на табуретке. - Зачем подарил, ума не приложу. Но выбросить рука не поднялась, а тут видишь - пригодился! Разумеется, это не полноценная кровать, но вам, молодым, будет в самый раз.
        Наверное, так оно и есть. Лучше спать на матрасе, чем на голом полу. С этим не поспоришь. И матрас большой, если лечь с краешка, если не раздеваться… В общем, первое время они с Никитой смогут спать на этом чудесном матрасе. Пока не купят еще одну кровать. Или лучше раскладное кресло, оно, наверное, дешевле. И тогда у каждого из них будет свое спальное место или даже своя собственная комната! Да, все правильно - своя комната! Никита поселится в гостиной, а Эльза заберет себе спальню. Ту самую, которую на несколько лет оккупировал Олежка.
        - На кухню! - велела баба Сима, стоило только Эльзе слезть с табурета. - Сейчас соберу вам кой-чего на первое время! И не смей! - Соседка обернулась, погрозила ей пальцем. - Не смей отнекиваться и рассказывать мне байки про то, что у вас с ним все есть. Ничего у вас нет! Голытьба! - Слово хоть и обидное, но прозвучало совсем не обидно. Просто у бабы Симы, оказывается, такая манера. Просто, оказывается, Эльза совсем не знала людей, которые жили рядом.
        - Я виновата, - сказала вдруг баба Сима, сказала просто и буднично, без надрыва. - Я же видела, что эти гады с тобой творят. Видела, но предпочитала не замечать. Моя хата с краю… - Она усмехнулась. - Когда пес твой умер, а они его на помойку снесли, я решила, что молчать больше не стану, думала тебя к себе забрать. Ты же видишь, у меня тут места хватает. Думала, дождусь утра… А утром ты пришла с этим своим мальчиком. - Она снова усмехнулась. - Я тогда подумала, еще один глупый ребенок, а он оказался молодец, ушлый такой оказался, пробивной. Чтобы Янку одолеть, только таким и нужно быть. И тебе как раз такой мужчина нужен, чтобы держал. - Она так и сказала: не поддерживал, а держал. И Эльзе это показалось странным и немного обидным. - Вот я и отошла в сторонку, коль уж у вас с ним такие дела, если любовь…
        Если любовь… Вот только нет любви. Сделка есть, а любви нет. Зато все по-честному, без обмана. Зато им теперь обоим хорошо. И матрас у них теперь замечательный. А главное, широкий, чтобы не мешать друг другу. Но кресло-кровать все равно нужно купить. Можно с рук, по объявлению. Так будет дешевле.
        А баба Сима вдруг встрепенулась, сказала ворчливо:
        - Идет твой муженек. Позови-ка его, пусть вещи заберет. Нам, женщинам, тяжести таскать не комильфо.
        И ведь не ошиблась! По лестнице с перекинутой через плечо сумкой поднимался Никита. Как она догадалась?..
        - Никит, - позвала Эльза, выглядывая из-за двери. - Никита, зайди сюда, пожалуйста.
        - Я этаж перепутал? - спросил он весело и в несколько прыжков очутился у двери.
        - Что он там топчется на пороге, сквозняк гоняет?! - послышался из кухни ворчливый голос бабы Симы, и в ответ на недоуменный Никитин взгляд Эльза виновато пожала плечами, сказала шепотом: - Это баба Сима, наша соседка.
        - Для кого баба Сима, а для кого и Серафима Аскольдовна! - снова донеслось из кухни. - Долго мне вас еще ждать?
        Она снова варила кофе, на сей раз специально для Никиты. И к коробке шоколадных конфет добавила блюдо с печеньем.
        - Садитесь, в ногах правды нет! Сейчас перекусите и пойдете по своим делам.
        Никита не стал спорить, улыбнулся бабе Симе широко и радостно, как улыбнулся бы любимой бабушке, если бы она у него была, уселся за стол, потянул за собой Эльзу.
        - Спасибо, Серафима Аскольдовна, замерз как собака! Кофе будет очень кстати.
        Кофе пили в молчании. Вернее, Никита пил, а они с бабой Симой просто смотрели. И в молчании этом, как ни странно, не было никакой неловкости, словно все они были знакомы давным-давно, просто ненадолго расстались. Баба Сима заговорила, лишь когда Никита разделался и с кофе, и с конфетами, и даже с печеньем.
        - Переверни-ка чашку, - сказала требовательно.
        - Вы гадаете на кофейной гуще? - В голосе Никиты Эльза не услышала насмешки - только легкую иронию.
        - Ставлю диагнозы. Переверни.
        Перевернул, на сей раз с удивленной усмешкой. Наверное, ему показалось забавным, что баба Сима сравнивает себя с врачом. Или просто старушка ему понравилась. Никакой особенной картинки на его блюдце Эльза не рассмотрела. Она не рассмотрела, а вот баба Сима что-то увидела. Покрутила блюдце и так, и этак, даже понюхала.
        - Ну что? - шепотом спросил Никита. - Жить буду?
        - Будешь. - Баба Сима отодвинула блюдце. В отличие от Никиты она не улыбалась. Наоборот, Эльзе показалось, что ее настроение резко испортилось. - Ладно, - сказала она после недолгой паузы, - мы тут с Эльзой собрали кое-что. Помоги-ка отнести.
        Чтобы отнести все то, что собрала баба Сима, им пришлось сделать несколько ходок. Напоследок она сунула в руки Эльзе плетеную корзину, наполненную пластмассовыми судочками и пакетами.
        - Еда. На первое время. Вам же сегодня не до готовки, у вас же сегодня свадьба. - Сказала и как-то так посмотрела на Никиту, что тот вдруг покраснел. Или Эльзе это просто показалось. - Ты мне девочку не обижай, - сказала, понизив голос почти до шепота. - Ей уже и так досталось.
        - Не буду, - пообещал Никита, и Эльза знала, что он не соврал. Вот только на душе все равно отчего-то было неспокойно.
        - Интересная какая бабулька! - сказал Никита, когда они остались одни в своей квартире. - Мне кажется, ты ей нравишься.
        - Мы с ней почти незнакомы. - Эльза принялась разбирать корзинку. Стола на кухне не было, поэтому судки и пакеты она выложила прямо на подоконник, а пока выкладывала, подумала: «Хорошо, что зима. Продукты пока можно хранить на балконе». - Просто встречались на лестнице, и все. Я даже не знала, что она такая. - Из бумажного пакета торчал край багетной булки, и Эльза не удержалась, откусила. - Знаешь, она ведь хотела меня к себе забрать. В тот самый день, когда мы с тобой… - булка была хрустящей и очень вкусной, - в тот день, когда мы снова встретились.
        - Тебе не нужно мыкаться по соседям, Эльза! - Никита внес с кухню два венских стула. - У тебя есть своя квартира. У тебя есть квартира, и ты здесь единственная хозяйка! - На один из стульев он поставил свою спортивную сумку, порылся в ней несколько мгновений, вытащил бутылку шампанского, встряхнул. - Будем отмечать!
        Отмечали в гостиной. Надувной матрас застелили подаренным бабой Симой клетчатым пледом, вместо стола сервировали венские стулья. Белые розы Эльза поставила в изголовье. Вазы не нашлось, зато на балконе нашлась трехлитровая банка. Получилось креативно. По крайней мере, так сказал Никита. А у самой Эльзы просто не находилось слов.
        - Не переживай, Элли! - Никита разлил шампанское по чашкам, выложил на блюдце тонко нарезанные кусочки колбасы и сыра. - Барахло - дело наживное! Все у нас будет. Послезавтра я получу зарплату. Что купим в первую очередь: стол или шкаф? Если по объявлению, то получится вполне бюджетно.
        - Кресло-кровать, - сказала Эльза, нюхая шампанское. В носу щекотало от колючих пузырьков, и она чихнула.
        - Зачем нам кресло-кровать? - спросил Никита, глядя на нее поверх своей чашки.
        - Чтобы спать.
        - Ну, что же, все логично! - Он отсалютовал ей своей чашкой. - За нас, Эльза!
        - За нас, Никита!
        До самой ночи они пили шампанское, закусывали его бутербродами и печеньем бабы Симы и строили планы на будущее. Планы получались грандиозные! По крайней мере, у Никиты. Он собирался взять еще дежурств, на сей раз не на «Скорой», а в больнице. Эльза решила, что тоже возьмет. В конце концов, в отличие от Никиты, ей не нужно после ночных смен ходить еще и на учебу. Она так и сказала тоном, не терпящим возражений, а Никита лишь усмехнулся в ответ.
        - Разберемся! - сказал он, падая на спину и закидывая руки за голову. - Мы со всем разберемся, Элли!

* * *
        Эльза спала. Это было не тяжелое наркотическое забытье, а самый обычный сон. Кажется, она даже улыбалась. Кошка улеглась рядом, обхватила лапами Эльзину руку, на Никиту посматривала с недоверием.
        Он уселся в кресло, вытянул перед собой ноги. Несмотря на тяжелый день и веселую ночь, сон не шел. Ему нужно было подумать. Подумать и над тем, что случилось с Эльзой за годы его отсутствия, и над тем, как им теперь жить дальше. А еще про чумного доктора, или кого он там видел за окном. Кого-то определенно видел. Или что-то?
        Вот такая формулировка вопроса ему совсем не понравилась. Человек за окном был реальным, точно таким же реальным, как птицы. Человек реальный, птицы реальные, вот только ситуация с их участием виделась какой-то совсем нереальной, попахивала чем-то библейским. А Никита, как убежденный агностик, от всего библейского был очень далек.
        - Разберемся, - сказал он шепотом кошке, и та мурлыкнула в ответ. Удивительное дело!
        Кстати, кошка тоже удивительная. Ладно, про собачью преданность и в кино показывали, и в книжках писали, но чтобы про кошачью… И вообще, сколько в ней веса? Килограмма два с половиной, такая же худая и изможденная, как хозяйка, а при этом какая силища! Тридцать две птички уложить - это не всякому тигру по плечу, а у кошки Зены получилось.
        Никита встал, прихватил с кухни хозяйственные перчатки, взял стоящий у двери мусорный мешок, вышел на веранду, включил свет. Снаружи уже забрезжил рассвет, но естественного освещения было еще мало, чтобы разглядеть в деталях то, что он планировал разглядеть. После грозы воздух пах свежестью, мокрой землей и немного озоном. Красота! Была бы красота, если бы вокруг дома не валялись трупы мертвых птиц.
        Никита высыпал содержимое мешка на пол, присел на корточки, приступил к изучению и сортировке. Много времени это не заняло, в результате его изысканий на полу образовалось две кучи, одна маленькая, и одна большая. В маленькой куче лежало девять птиц с очевидными физическими повреждениями, свернутыми шеями и следами от кошачьих зубов, а вот остальные двадцать две пташки на первый взгляд казались целыми и невредимыми, просто мертвыми. Или не совсем невредимыми? При ближайшем рассмотрении Никита обнаружил засохшую кровь возле глаз и клювов. Врач внутри его тут же забил тревогу, принялся вспоминать, могут ли птицы быть переносчиками геморрагических лихорадок. В теории выходило, что могут, но только переносчиками, а тут вроде как клинические проявления болезни. Короче, дело ясное, что дело темное и требует углубленного изучения, лучше бы микробиологического. И вирус бешенства тоже не стоит сбрасывать со счетов. Вот об этом позаботиться нужно будет в первую очередь, пока у них с Эльзой еще есть возможность привиться.
        Никита сгреб птиц обратно в мешок, спрыгнул с крыльца на землю, обошел дом по периметру. Больше всего его интересовало то место, где он видел «чумного доктора». Земля мягкая, влажная после дождя, на ней должны остаться следы.
        Вот только не было следов. Никаких человеческих следов, одна лишь россыпь птичьих перьев. Словно бы в этом самом месте ощипали несколько десятков несчастных птичек. Причем птичек разных видов, если судить по перьям. Неожиданно и довольно странно. Утром, когда рассветет окончательно, надо будет проверить землю под забором. Ведь как-то же «чумной доктор» попал на участок. Не по воздуху же…
        Под окнами Никита нашел еще с дюжину мертвых птичьих тел. С этими все было ясно: они бились о стекло до тех пор, пока не расшиблись насмерть.
        Бешенство… Елки-палки, очень похоже на бешенство… И раны от птичьих когтей и клювов тут же предательски зачесались, и внутри стало как-то холодно и щекотно от недобрых предчувствий.
        Дожидаться, пока рассветет окончательно, Никита не стал, тут же позвонил Никопольскому.
        - У аппарата, - послышался в трубке неожиданно бодрый голос, словно адвокат не спал в такую-то рань, а ждал Никитиного звонка. - Слушаю вас внимательно, господин Быстров.
        - У нас форс-мажор. - Здороваться Никита не стал, сразу же перешел к делу. - Мне срочно нужно в город.
        - Что-то с Эльзой? - В голосе Никопольского послышалось волнение.
        - С Эльзой все в порядке. - Ну, скажем, далеко не все и далеко не в порядке, но речь сейчас не о том. - Этой ночью мы подверглись странному нападению.
        - Конкретизируйте.
        - Птицы. На дом напали птицы. Почти пять десятков. Я сейчас как раз занят уборкой их трупов.
        - Птицы? - Казалось, Никопольский не удивился. Еще одна странность в копилку странностей. - Только птицы?
        - А вам мало? - Никита прижал телефон плечом, забросил в мусорный мешок последнее тельце. - Эти птички вели себя очень необычно. Ничего подобного я раньше не видел. Черт, да я даже не слышал о таком! - Он завязал мешок на узел. - У меня есть кое-какие опасения, нужно провести аутопсию.
        - Птиц?
        - Ну, мы с Эльзой пока еще, слава богу, живы. Так что да, птиц.
        - Вы хотите, чтобы я организовал аутопсию ваших птиц? - Никопольский не иронизировал, Никопольский просчитывал варианты.
        - Нет, я хочу, чтобы вы присмотрели за Эльзой, пока я съезжу в город и все решу. Если птички бешеные…
        - Они не бешеные, господин Быстров.
        - Мне бы вашу уверенность, господин Никопольский. Так вы приедете?
        - Буду через полчаса. Как себя чувствует Эльза?
        - У нее абстинентный синдром. Как думаете, как она должна себя чувствовать?
        - Эльза очень необычная пациентка, и ваш рассказ - еще одно тому подтверждение. На кого нападали птицы?
        - На нас… - Никита застыл с мешком в руке. - Хотя постойте, птицы рвались к Эльзе. Мы с Зеной просто пытались ее защитить и попали под раздачу.
        - С Зеной?..
        - Кошкой. Эльзину кошку зовут Зена.
        - Давно?
        - С сегодняшнего дня.
        Необычный у них получался разговор. Вроде бы и серьезный, но в то же время какой-то сюрреалистичный. И главное, Никопольский не удивлялся!
        - Ждите. Я скоро приеду. - И в трубке воцарилась тишина.
        Ждать Никопольского Никита решил в доме, опасался, что Эльза может проснуться в его отсутствие.
        Не проснулась. Только кошка Зена посмотрела на него своими зелеными глазищами, почти такими же зелеными, как у Эльзы, мурлыкнула уже как-то по-свойски, типа, не бойся, человек, все под контролем. Ну, а раз все под контролем, то можно выпить кофе. Потому что день его ждет долгий и волнительный, возможно, полный открытий чудных.
        Никопольский приехал, как и обещал, ровно через полчаса. Его черный «Мерседес» почти бесшумно, крадучись вполз на участок. Вот только сразу в дом адвокат не пошел, обошел его по периметру, осмотрел окровавленные окна, внимательно изучил землю под ними.
        - Нужно вызвать кого-нибудь из клининговой компании, - сказал, входя в кухню. - Грязно.
        - Грязно - это не то слово, - согласился с ним Никита и протянул чашку свежесваренного кофе.
        От кофе Никопольский не отказался, правда, перед тем как пригубить, внимательно обнюхал чашку.
        - Пейте, он не отравлен.
        - Привычка. - Никопольский сделал осторожный глоток. И где же милейший адвокат приобрел такие удивительные привычки? - Я уже осмотрел птиц. Не думаю, что это какая-то инфекция. Даже наверняка не инфекция.
        - Вы сильны не только в юриспруденции, но еще и в эпидемиологии? - усмехнулся Никита.
        - Не силен, но сведущ, если вы понимаете, о чем я.
        Никита не понимал, но уточнять не стал. Не до того.
        - Эльза вчера пыталась сбежать, - вместо этого сказал он. - Поэтому будьте с ней внимательны.
        - Буду, - Никопольский кивнул.
        - Я там зарядил шприц… Это на всякий случай, если вдруг ей станет совсем невмоготу.
        - Сделаю, - Никопольский снова кивнул.
        - И пожалуйста, не нужно ее привязывать.
        - А вот этого обещать не могу. Видите ли, в отличие от вас, я не отличаюсь атлетическим телосложением.
        - Эльза тоже.
        - Я сделаю все возможное, чтобы обезопасить Эльзу и от внешнего мира, и от нее самой.
        Тут, наверное, стоило сказать спасибо, но Никита не стал, понимал, что Никопольскому плевать на его благодарность, он преследует свои, только ему ведомые цели. Пока цели эти у них с Никитой общие, но как только их пути разойдутся, адвокат даже не вспомнит, как его зовут.
        - Постараюсь вернуться как можно быстрее, - сказал Никита, натягивая ветровку.
        - Скажите, - Никопольский оставил чашку с недопитым кофе, - минувшей ночью вы видели только птиц?
        И во взгляде его промелькнуло что-то такое… выжидательное.
        - Да, - сказал Никита и вышел из кухни.
        Первым делом он направился к Вовке Зимину, бывшему однокурснику, а ныне эпидемиологу. О своем визите договорился заранее по телефону, чтобы уж наверняка. Птичек Зимин потрошил прямо при нем, а пока потрошил, собирал анамнез. По недоверчивому взгляду поверх маски Никита понимал, что анамнез Зимину не внушает доверия. И если бы не мусорный мешок, полный мертвых птиц, то доверия не было бы вовсе никакого.
        - Птицы могут быть переносчиками бешенства, это доказано экспериментально, но вот поведение их ты описываешь крайне нетипичное, - бубнил Зимин себе под нос. - И кровотечение… Никогда такого не видел. Ты погуляй пока, Никита, отдохни, а я тут сам.
        Пока Зимин разбирался с птичками, Никита успел забрать с больничной стоянки свою машину, заскочить к шефу и в отдел кадров, а потом позвонил Ильюхе. Про ночные приключения рассказывать не стал, отчитался только по Эльзиному самочувствию. Отчет Ильюху удовлетворил.
        - Хорошо, - пробубнил он в трубку. Похоже, Никита застал его за завтраком. - Если еще и в душ попросилась, то вообще замечательно. Значит, не все социальные потребности еще атрофировались, раз заботится о личной гигиене.
        - Она еще и пол вымыла.
        - А пол - это и вовсе феноменально! Социализируется наша девочка, Никитос. Я заеду сегодня после работы, посмотрю, что там да как, откорректирую лечение, а пока прости, пора бежать на пятиминутку.
        Когда Никита вернулся в лабораторию, Вовка Зимин уже разоблачился, снял маску и перчатки и возился с электрическим чайником.
        - Могу тебя успокоить - это не бешенство, - сказал он, разливая по чашкам кипяток. - И не орнитозная инфекция. Твои птички умерли совершенно здоровыми.
        - Камень с сердца! - сказал Никита, хотя на самом деле облегчения не почувствовал. - Я понимаю, что ты не патологоанатом, но от чего все-таки здоровые птички сдохли, не подскажешь?
        - От кровоизлияний. - Вовка придвинул к нему чашку с болтающимся в ней пакетиком заварки. - Говоря бытовым языком, у птичек внезапно полопались сосуды во всех мыслимых и немыслимых местах, оттого и кровотечения.
        - И это не результат инфекции? - на всякий случай уточнил Никита.
        - Это результат механической травмы. Ну, словно бы твои птички попали под воздействие ударной волны.
        - Я там тоже был, - напомнил Никита. - И со мной все в порядке.
        - Тогда не знаю. - Зимин пожал плечами. - Но мне до крайности любопытен этот случай. Если не возражаешь, я оставлю себе парочку экземпляров на опыты.
        - Да хоть все! - великодушно разрешил Никита.
        - Все не нужно. А вот от бутылки коньяка я бы не отказался. Так сказать, для успокоения расшатанных нервов.
        - Будет тебе коньяк, - пообещал Никита. - А птичек я тебе все-таки оставлю всех, на всякий случай!
        Уходил Никита под аккомпанемент возмущенных Вовкиных воплей, но голова его в тот момент была занята уже совсем другим.
        Не то чтобы он планировал это заранее, просто как-то само собой получилось, что Никита снова оказался перед Эльзиным домом. Вот только поднялся он не на пятый, а на четвертый этаж, деликатно постучался в массивную железную дверь. Когда-то давно эта дверь была совсем другой, оббитой черным дерматином, с узором, выложенным шляпками медных гвоздей. Но те времена давно ушли, возможно, как и баба Сима… Не открывали долго, и Никита уже решил, что нужно уходить, когда наконец щелкнул замок. На пороге стоял крупный мужчина с красным, распаренным лицом и стекающими с лысой макушки каплями воды.
        - Вам кого? - спросил он, протирая лысину банным полотенцем.
        - Мне бы Серафиму Аскольдовну. - Сказал и сам тут же понял, насколько бессмыслен этот внезапный порыв.
        - Бабушка умерла. - Мужчина перестал вытираться. - Три года уже как. А кто спрашивает?
        - Это уже не важно. Простите. - Он уже собрался уходить, когда мужчина вдруг сказал:
        - Если вас зовут Никита, то все еще важно.
        Никита замер.
        - Да, я Никита.
        - А фамилия? Бабушка сказала, что вы придете, велела обязательно спросить фамилию.
        - Никита Быстров моя фамилия.
        - Входите! - Мужчина распахнул дверь, а сам исчез в глубине квартиры. Отсутствовал он недолго. - Вот это вам! - В руке он держал конверт.
        - Что это? - Конверт Никита взял.
        - Это письмо. Бабушка, когда умирала, велела передать.
        - И вы хранили это письмо три года?
        - Я очень любил и уважал свою бабушку. Что в этом такого невероятного?
        - Спасибо! - Никита сунул конверт во внутренний карман. - Спасибо, что сохранили. Это очень важно для меня.
        - Она так и сказала. Сказала, что вы придете, когда вам станет не все равно.
        - Не все равно что?
        - Я не знаю. - Мужчина пожал плечами. - Главное, бабуля снова оказалась права. И еще… - Он посмотрел на Никиту с легкой усмешкой. - Она просила передать, чтобы вы себя не винили. Сказала, что молодости многое прощается. Главное, чтобы вы не повторяли своих ошибок в будущем. Надеюсь, вы понимаете, о каких ошибках речь, потому что лично я ничего не понимаю.
        Снаружи буйствовал май. Много красок, много солнца, много звуков. И сирень скоро зацветет. Та самая, аромат которой так нравился Никите много лет назад. Он рухнул на скамейку под сиреневым кустом, вскрыл конверт.
        Серафима Аскольдовна, назвать которую даже после смерти бабой Симой не поворачивался язык, написала свое письмо аккуратным каллиграфическим почерком, на плотной, все еще хранящей тонкий аромат винтажных духов бумаге. Впрочем, это было не совсем письмо, скорее, это была инструкция. И если бы инструкцию эту Никита получил от кого-нибудь другого, то тут же отправил бы в урну. Но Серафима Аскольдовна была уникальной женщиной при жизни и осталась такой же после смерти. Вот только задачку она задала Никите и странную, и сложную одновременно.
        Никита уж шел к своей машине, когда на него налетел визжащий, пахнущий удушливыми дешевыми духами ураган.
        - Где она?! Куда ты ее спрятал, подонок?! - Януся наскакивала и отпрыгивала, словно агрессивная, но беспомощная собачонка. За те годы, что они не виделись, она стала еще толще, еще нахрапистее, еще отвратительнее.
        - Вы о ком? - Никита стоял скалой, засунув руки глубоко в карманы куртки. От греха подальше. Женщин ведь бить нехорошо. Даже таких вот мерзких тварей.
        - Где Эльза?! Эльза где, я тебя спрашиваю?! Ты чего приперся, подонок? Мало того, что ты жизнь сломал бедной девочке! А может… - Януся сощурила густо подведенные глаза, перешла на злой шепот, - может, ты ее уже того?..
        - Нет. - Никита покачал головой. - Я не того, а вот вы почти. И если вы и этот ваш психиатр думаете, что вам все сойдет с рук, то не сойдет. - Он говорил тихо, так, чтобы слышала его только Януся. - Я инициирую расследование.
        - Какое такое расследование?.. - Януся побледнела, над верхней губой у нее выступили капельки пота.
        - Вам сообщат, когда придет время.
        - Что ты несешь? - спросила Януся шепотом. - На что ты намекаешь?
        - Я не намекаю, я говорю открытым текстом. Вы снабжали Эльзу наркотическими средствами, пользовались ее беспомощным состоянием в корыстных целях, продавали ее картины. Мне продолжить или этого достаточно?
        - Я ничего не делала. Ты ничего не докажешь! Ни ты, ни эта твоя чокнутая наркоманка! - Януся стерла капли пота, на ее ладони остался жирный след от помады. Никита поморщился от омерзения.
        - Я докажу. Можете даже не сомневаться.
        У него не осталось никаких сил смотреть на эту женщину. И обещание он ей дал не пустое, не ради красного словца. Когда Эльза поправится, он решит проблему радикально, ну а пока хватит единственного звонка. С заведующим психоневрологического диспансера Никита был знаком шапочно, пересекались иногда на совещаниях, но одно он знал точно: ни один руководитель не захочет на свою голову неприятностей, связанных с хищением наркотических средств. Достаточно только назвать фамилию. И Никита назвал, глядя прямо в испуганные наливающиеся кровью и слезами глаза Януси. Все, начало положено.
        Он шел к своей машине, а в спину ему летела ругань и проклятья. Было больно. Не от этих ничтожных выплесков чужой злобы, а от того, как легко и просто он мог решить неразрешимые Эльзины проблемы. Если бы знал. Если бы хотел… Баба Сима сказала, что все ошибки в прошлом, что их просто не нужно повторять. И он не повторит. Он виноват перед Эльзой. Что бы там ни было на самом деле, какие бы оправдания он себе ни придумывал, все равно виноват. Потому что оставил ее без поддержки в момент ее особенной уязвимости. Бросил и даже не поинтересовался, чем и как она живет. А она ведь не жила, она выживала…
        Перед тем как возвращаться за город, Никита заехал к себе домой, вошел в новую, оформленную в минималистическом стиле квартиру, уселся на кожаный диван в гостиной, задумался. Это должно было быть где-то здесь. Выбросить он не мог, хоть и порывался не единожды. Если не выбросил сразу, значит, есть шанс. Надо только поискать.
        Поиски заняли несколько часов. Сначала Никита искал в очевидных местах, потом перешел к неочевидным. Крошечная коробочка из крафт-бумаги нашлась за учебником по гистологии. Учебники, уже ненужные, позабытые, стояли на самой верхней полке книжного шкафа. Ни выбросить, ни отдать их у Никиты не поднималась рука. Так они и стояли, а за ними лежала коробочка из крафт-бумаги. Только бы коробочка не оказалась пустой…
        Не оказалась. На дне лежало кольцо с графитово-черным камнем. В первое мгновение Никита подумал, что это какое-то другое кольцо, не то, что он много лет назад подарил Эльзе, потому что то сияло и переливалось всеми цветами радуги, а это было… мертвым. Ему даже пришлось взять кольцо в руки, поднести к глазам, чтобы рассмотреть вязь из странных символов на внутренней стороне. Если символы есть, значит, это то самое кольцо, просто Никита позабыл, как оно выглядело на самом деле. Ладно, позабыл. Главное, что не выбросил, не избавился, как от ненужного хлама.
        Колечко было обжигающе холодным, словно бы он достал его из ледника. Холод отчетливо ощущался даже сквозь тонкий картон коробочки. Еще одна странность в череде странностей его новой жизни.
        В спортивную сумку, ту самую, с которой он пришел к Эльзе, Никита побросал необходимые на первое время вещи. Получилось немного, свободной осталось еще полсумки. Как раз для вещей Эльзы. Вот только у Эльзы не было вещей, кроме тех, что купил ей Никопольский, и тех, в которых они забрали ее из квартиры. Это неправильно, когда вот так… У женщины должно быть много шмоток, косметики и прочих дамских финтифлюшек. Никите вдруг подумалось, что, если у Эльзы все это появится, жизнь ее в ту же секунду обрететт смысл. Глупая, если разобраться, мысль, но вместо того, чтобы отправиться за город, он отправился в торговый центр.
        В шопинге Никита был несилен, поэтому пошел по пути наименьшего сопротивления, описал ситуацию девочкам-консультантам, обозначил Эльзины размеры и самоустранился. Девочки-консультантки еще несколько минут попытали его на предмет какого-то там цветотипа и предпочтений. Про цветотип он догадался сам, ткнул пальцем в рекламный баннер с изображением рыжей и тщедушной девицы, сказал - вот такая, только на размер худее. А вот про предпочтения он ничегошеньки не знал, поэтому положился на благоразумие девочек. И пока те с воодушевлением составляли гардероб, он собственнолично выбрал одну-единственную вещь - шелковый палантин цвета бирюзы. Вещица эта показалась ему непрактичной, но такой… миленькой и яркой. Эльзе нужны яркие краски, слишком унылой, слишком серой стала ее жизнь.
        Стоило только подумать про краски, как родилась идея. Магазинчик арт-товаров находился в дальнем закутке торгового центра. Царствовала в нем пышнотелая мадам, облаченная во что-то похожее на индийское сари. И на сей раз Никита доверился не девочкам, а мадам.
        - Все, что нужно, чтобы сделать художника счастливым, - попросил он, в растерянности осматривая батарею баночек, тюбиков, мелков, мольбертов и прочих штучек.
        - Художника начинающего или профессионала? - поинтересовалась мадам и поправила угольно-черный локон.
        - Давайте представим, что профессионал отошел от дел, потерял вдохновение и инструменты, а потом вдохновение к нему внезапно вернулось.
        - Вдохновение вернулось… - Мадам смотрела на Никиту так, словно все-все про него понимала. Понимала, но, слава богу, не осуждала. - Тогда давайте начнем со стартового набора и фишечек!
        Прозвучало здорово! Никита тут же согласился и на стартовый набор, и особенно на фишечки!
        Получилось много! Так много, что едва хватило и рук, и сил, чтобы унести всю эту красоту! А за подобранным по цветотипу комплектом одежды пришлось возвращаться повторно. Там тоже получилось много, но хотя бы не слишком тяжело.
        Никита шел к машине, нагруженный коробками, пакетами и пакетиками, и чувствовал какой-то странный трепет. Наверное, это были те самые пресловутые бабочки в животе, которые появляются исключительно от избытка чувств. Или просто голодный желудок давал таким образом о себе знать? Как бы то ни было, а сегодня он совершил великое дело, потому что шопинг - это то еще испытание для хрупкого мужского организма!
        Никопольский позвонил, когда Никита был уже на полпути к дачному поселку.
        - Она сбежала, - сказал он вместо приветствия. - Я решил послушаться вас, проявить человеколюбие и не стал привязывать Эльзу к кровати…
        Никита мысленно выругался, а в трубку проорал:
        - Давно?
        - Думаю, час назад. Она ударила меня по голове, я потерял сознание, а когда пришел в себя, ни ее, ни кошки уже не было.
        - Вы укололи ей то, что я оставил вам в шприце? - спросил Никита, останавливая машину у обочины.
        - Уколол. У нее началось то, что вы называете абстинентным синдромом. Сначала я пытался с ней поговорить, но она меня не слышала. Мне кажется, если бы вы были на месте, этого прискорбного инцидента удалось бы избежать. Эльза все время спрашивала, где вы. Определенно, вы занимаете важное место в структуре ее мира.
        - Когда вы ввели лекарство? - слушать про структуру мира Никите было недосуг.
        - Незадолго до того, как она меня ударила.
        - Час назад?
        - Выходит, что так.
        - Хорошо, я на связи, - бросил Никита в трубку и выключил мобильный.
        Если Никопольский ввел лекарство час назад, то оно уже начало действовать. А действие у него одно - седативное. И если Эльзу не подобрал никто из мимо проезжающих водителей, то сейчас она близка к тому, чтобы вырубиться. Или уже вырубилась.
        Час назад. Как далеко может уйти ослабленная болезнью и седативами женщина за час? Километра на три-четыре максимум. И это при условии, что на нее никто не позарился и никто ее не пожалел. В сердобольных Никита верил слабо, а вот в ненормальных… В животе снова заныло, и это точно были не бабочки. Он снова чертыхнулся и нажал на газ.
        Ехал медленно, оглядываясь по сторонам, всматриваясь в придорожные кусты. А когда до дома осталось пару километров, заглушил мотор, выпрыгнул из машины. Тут заканчивался асфальт, и начиналась гравийка. Если и искать Эльзу, то где-то здесь. Вот за эту мысль Никита и уцепился. Потому что все остальные мысли были куда тревожнее и куда страшнее. Остальные мысли почти не допускали благоприятного исхода. Напичканная наркотой и седативами девчонка - лакомый кусочек для дебилов и извращенцев. И случись что, никакая Зена, королева кошачьего воинства, ее не спасет. Значит, нужно спешить! Значит, нужно найти Эльзу раньше дебилов и извращенцев.
        И вдруг промелькнула в голове шальная мысль. И вот от этой мысли Никите стало по-настоящему страшно. Настолько страшно, что по гравийной дороге он не пошел, а побежал.
        Он бежал и орал в голос. Звал Эльзу. Даже Зену, которая еще наверняка не запомнила свое имя, тоже звал. А они все не отзывались. Вместо них отозвалось воронье. Никита не сразу понял, что это за клекочущие звуки там вверху. И почему солнечный день вдруг померк, тоже не сразу понял. А потом он увидел стаю. Нет, это была не стая, это было птичье полчище. И оно кружило над высоченным дубом, то облепляло его, как саранча, то черной тучей взмывало в небо.
        Нашел? Ведь нашел же, если птицы?! Мысль эта была одновременно радостной и дикой. Какие птицы?.. При чем здесь птицы?.. Но Никита уже бежал, пер напролом через бурелом к дубу, который, казалось, не приближался, а, наоборот, отползал от него, как толкиеновский энт. А может, и отползал? Чего уж мелочиться? Если поверил в птичек, отчего бы не поверить в ходячее дерево! Ладно, с птичками и энтами он разберется потом, когда найдет Эльзу. Она сейчас главная цель этого увлекательного путешествия по бурелому.
        Эльза лежала на мягкой подушке из мха между корнями дуба-энта. Лежала, свернувшись калачиком, и не видела, как мечется ее боевая кошка, как отгоняет крадущихся со всех сторон ворон. Ворон много, боевая кошка одна. Силы явно неравны. И даже если Никита вступит в бой, они останутся неравны. Вступать в бой не хотелось, но другого выбора у них с кошкой Зеной не было.
        Никита заорал благим матом, подобрал с земли палку, запустил ею в ворону, которая уже почти приблизилась, почти прицелилась черным клювом в Эльзин висок. Твою ж мать…
        Ворона взмыла в небо с недовольным карканьем, и остальные твари взмыли следом. Испугались человека, царя зверей? Если и испугались, то ненадолго, поэтому действовать нужно быстро.
        Никита подбежал к Эльзе, оттянул веко, нащупал слабую нить пульса под подбородком. Жива, и слава богу! Сейчас бы добраться до дома. Осталось-то совсем ничего, какой-то километр… Кошка бросилась было к нему, но узнала своего, коротко рыкнула, дернула хвостом. А сверху уже сыпалось воронье. Пока еще несмело, перепрыгивая с ветки на ветку, присматриваясь, прицеливаясь. Впервые в жизни Никита пожалел, что у него нет оружия. С оружием было бы попроще. А так в активе у него не было ничего, чем можно было бы защитить Эльзу и ее боевую кошку. Разве только палка. Но палкой ты хрен отобьешься от вороньей стаи. Даже если ты один, то не отобьешься, а когда на руках у тебя еще и беспомощное тело.
        Сердце кольнуло болью. Или не болью, а холодом? Никита похлопал себя по нагрудному карману, рука наткнулась на острые углы коробочки из крафт-бумаги. Так себе защита, но баба Сима сказала, что Эльзе нужно это кольцо, что оно куда важнее и куда ценнее, чем кажется на первый взгляд. Баба Сима велела вернуть кольцо Эльзе при первой же возможности, чтобы не случилось еще большей беды.
        Пикирующие на голову вороны - это беда? Если не беда, то уж точно явная опасность. И терять им с Эльзой нечего, если эти твари решатся атаковать, то им точно несдобровать. Воображение тут же нарисовало страшную картинку, вроде верещагинского «Апофеоза войны». Вот только черепов будет поменьше, а птичек побольше…
        Коробочку из крафт-бумаги Никита открывал зубами, потому что руки его в это время были заняты. Одной он придерживал Эльзу, а второй отмахивался от ворон. И кольцо он едва не уронил, чудом поймал на лету, мельком успев удивиться тому, что камень изменил цвет. Теперь он был зеленым, почти таким же зеленым, как Эльзины глаза. И холодным он тоже больше не был, по крайней мере, не холоднее безымянного Эльзиного пальца, на которое Никита колечко надел.
        Надел и застыл в надежде, как маленький ребенок. Словно бы дешевое колечко могло им как-то помочь в сложившейся ситуации. Словно бы им вообще хоть что-нибудь могло помочь…
        Не помогло. Да и с чего бы? Вороны сорвались с веток, все разом, черной каркающей тучей. Сорвались и понеслись вниз. Сотни, если не тысячи острых когтей и клювов… Апокалипсис в худшем своем проявлении. Никита только и смог, что навалиться сверху на Эльзу, прижать к земле, прикрыть собой от пернатой братии. И в этот самый момент Эльза пришла в себя. Полыхнули зеленым, каким-то нездешним светом глазищи, искривились бледные губы, зашептали что-то непонятное, бредовое. А рука с колечком поднялась вверх, прямо раскрытой ладонью к небу. Так тянет ладошку с рассыпанными на ней хлебными крошками ребенок, когда собирается покормить воробьев или синичек. Вот только на ладошке нет крошек. И воробьев с синичками нет. А те, что есть, куда страшнее и опаснее. Еще мгновение, и все… сколько нужно ударов клювом, чтобы раскроить человеку череп? Никита зажмурился, приготовился умереть смертью хоть и героической, но все равно идиотской.
        В маковку и в самом деле клюнули, но как-то вяло, будто задели по касательной. И спикировало что-то сначала на голову, потом на плечи и спину. Спикировало, а потом повалилось на землю. С неба падали птицы. Черный дождь из мертвых птиц. Дождь из птиц, припорошенный черным снегом из перьев. Вороны умирали на лету, сначала застывали в воздухе, парили несколько мгновений, а потом падали, падали… Через минуту вокруг них с Эльзой образовался целый холм из мертвых птиц. Ближайший к Никите холмик зашевелился, и на свет божий из-под тел поверженных врагов, мотая башкой и отфыркиваясь, выбралась Зена, глянула на Никиту, мяукнула что-то на своем, кошачьем. А он все никак не мог прийти в себя от того, что увидел, от того, что только что пережил, а особенно от того, к чему готовился и что не случилось благодаря какому-то удивительному стечению обстоятельств. Вот только обстоятельств ли?
        - Ты как? - Он спихнул с себя птичий трупик, посмотрел на Эльзу. - Ты в порядке?
        В порядке ли? Да как-то вот так сразу и не скажешь. Глаза закрыты, дыхание частое, кожа бледная, с испариной. Лежит себе, никого не трогает. Колечко на безымянном пальце самое обыкновенное, камешек и не черный, и не зеленый - серенький такой камешек. Даже стыдно даме дарить такое безобразие. И у кого из них глюки?.. И что случилось с птичками? Что-то ведь определенно случилось, вон и кровь на клювах, как у их ночных собратьев. Но это потом! Сейчас бы побыстрее добраться до дома, а то мало ли что.
        Впервые за эти безумные два дня Никита порадовался, что Эльза так мало весит, потому что мало радости в том, чтобы тащить по бурелому и подлеску бесчувственное тело. Идти решил к машине, так ближе. Дошел быстро, всего за пять минут. Погрузил Эльзу на заднее сиденье. Кошка Зена запрыгнула сама, приглашения ждать не стала. Запрыгнула Эльзе на грудь, заурчала. А Никита тут же задраил все люки. От греха подальше. И завел мотор.
        Никопольский ждал их на крыльце. В одной руке у него была чашка с кофе, во второй мобильный телефон. Взволнованным он не выглядел.
        - Вы ее нашли, - произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно.
        Никита ничего не ответил, принялся извлекать Эльзу из машины. Получилось бы быстрее и ловчее, если бы процессу не мешала Зена.
        - И кошку тоже.
        - И кошку, и чертову тучу птичек.
        - Я видел эту тучу. У вас что-то на плече, господин Быстров.
        На плече у него была дыра от вороньих когтей и запекшаяся кровь. Ничего нового, прошлой ночью он это уже проходил. Врач-эпидемиолог сказал, ничего страшного, инфекции нет, значит, можно жить дальше. Но сначала было бы неплохо поесть.
        Никита внес Эльзу в комнату, уложил на кровать, подумал мгновение, а потом все-таки привязал.
        - Это для ее же пользы, - сказал он Зене. - Хватит носиться по лесам.
        Кажется, кошка с ним согласилась, вздохнула совсем по-человечески. Носиться по лесам ей, видимо, тоже не особо нравилось.
        Перед тем как пройти на кухню, Никита принял душ, натянул свежую футболку. Подумалось, что, если так пойдет и дальше, никаких футболок не напасешься. Валить нужно из этого медвежьего угла.
        Никопольский колдовал у плиты. И ведь в самом деле колдовал, потому что обалденный запах жареного мяса разносился по всему дому. Даже кошка Зена предала хозяйку, явилась на кухню и сейчас с неискренне равнодушным видом сидела у двери.
        - Она могла умереть. - Никита уселся на стул, подпер кулаком подбородок. - Там, в лесу.
        - Но ведь не умерла, - сказал Никопольский, не отрываясь от своего занятия. - Мой клиент выбрал вас именно потому, что вы как никто другой знаете свое дело.
        - Мое дело - лечить людей.
        - Лечить и спасать. Сегодня вы спасли Эльзу от чего-то большего, чем наркотическая зависимость.
        - От чего-то более странного, вы хотели сказать. - Как же ему не нравился этот человек! Не нравилась его невозмутимость, эти его повадки. Но еще больше ему не нравился тот самый хозяин, имя которого Никопольский отказывался называть.
        - Согласен, дело довольно необычное. - Никопольский снял мясо со сковороды, разложил по тарелкам, приличный кусок положил в миску Зены. - Девушка попала в беду, и в мою задачу входил поиск наиболее оптимального решения проблемы. Мне нужен был именно такой человек, как вы.
        - Вам нужен не я, вам нужен чертов спецназ, чтобы защитить Эльзу от того, что тут творится! Спецназ, ВДВ и орнитологи для изучения аномального поведения птиц! Там, - Никита махнул рукой в сторону окна, - остались десятки птичьих трупов. Вороны сначала пытались напасть на нас с Эльзой, а потом вдруг сдохли. Вы когда-нибудь слышали, чтобы птицы так себя вели, господин адвокат?
        - Мне рассказывали. - Никопольский продолжал сервировать стол, и, несмотря на более чем странный разговор, Никита понял, что чертовски голоден. - Сохранились даже записи очевидцев. Раньше это явление называлось Вранова погоня.
        - Раньше - это когда? - Никита впился зубами в стейк, дальше говорить продолжил уже с набитым ртом. - И где? Очень, знаете ли, любопытно!
        - Раньше - это примерно полторы сотни лет назад. - Никопольский ел так, словно бы был на званом ужине, ножом и вилкой орудовал с аристократической сноровкой. - А где именно?.. К сожалению, я пока не могу сообщить вам точные координаты. Для этого вы должны будете подписать договор. Кстати, у меня уже все готово. - Взглядом он указал на стоящий на подоконнике портфель. - Но можете сначала поесть, время терпит.
        - Время, может, и терпит, а вот я - нет. - Никита отложил вилку. - Мне надоели ваши загадки, господин Никопольский.
        - Это не мои загадки, господин Быстров. Это требования моего клиента. Поверьте, я сам знаю немногим больше вашего. Я лишь ретранслятор чужой воли.
        - Кто он, этот ваш клиент? - Можно было и не спрашивать, если первый раз не ответили, то и сейчас не ответят.
        - Не могу сказать. Но уверяю вас, мой клиент очень уважаемый и очень влиятельный человек. И он крайне заинтересован в том, чтобы задуманная им экспедиция состоялась.
        - Экспедиция куда?
        - В тайгу. - Никопольский небрежно пожал плечами, словно бы речь шла не о тайге, а о прогулке в ботанический сад. - Состав участников почти определен, осталось уточнить некоторые детали, дождаться, когда Эльза окончательно придет в себя, и договориться с вами.
        - О чем договориться? - Есть расхотелось. Захотелось ударить Никопольского мордой об стол. Вот была бы потеха!
        - Об участии в экспедиции.
        - В качестве кого, позвольте поинтересоваться?
        - В качестве врача. Мой клиент очень внимателен к деталям. Согласитесь, глупо отправлять городских жителей в лесную глушь без медика.
        - Городских жителей в принципе глупо отправлять в лесную глушь. Хоть с медиком, хоть без.
        - Это не мое решение. Состав участников уже определен, маршрут разработан.
        - Для чего нужна эта ваша экспедиция? Зачем ее вообще собирать?
        - Все детали вы узнаете после подписания договора. - Никопольский тоже отложил столовые приборы, посмотрел на Никиту внимательным, пронзительным даже взглядом.
        - Пойди туда, не знаю куда! Найди то, не знаю что! Так получается? И почему ваш загадочный клиент считает, что я соглашусь? Каким вообще нужно быть идиотом, чтобы согласиться на такое?!
        - У каждого из участников экспедиции свои мотивы. И поверьте, далеко не всегда на первом месте финансовый аспект. Хотя, уверен, сумма вознаграждения вас приятно удивит.
        - Я отказываюсь. - Никита встал из-за стола, отошел к окну.
        - Очень жаль. - Никопольский принялся убирать со стола. - Без вас Эльзе будет значительно сложнее.
        - Эльза тоже никуда не идет!
        - Эльза идет. Она уже подписала необходимые документы.
        - Когда подписала? До того как вы ввели ей лекарство или после? Она не в себе, господин адвокат! Она недееспособна!
        - Она дееспособна. Нет ни одной официальной бумаги, опровергающей факт ее дееспособности.
        - Она лежала в психоневрологическом диспансере.
        - Неофициально. Я все проверил. Психиатрического диагноза у Эльзы нет. К счастью для нее. - Никопольский сгрузил тарелки в посудомоечную машину.
        - Она наркоманка.
        - На учете не состоит. Не была, не привлекалась, не госпитализировалась…
        - Есть свидетели.
        - Вы сейчас про Янину Станиславовну Васьковскую? - Никопольский посмотрел на Никиту со снисходительной усмешкой. - Уверяю вас, в связи с некоторыми вскрывшимися обстоятельствами эта мадам первая бросится доказывать вменяемость и дееспособность Эльзы. А соседям все равно. Каждый сам по себе. Жизнь Эльзы была тихой и беспроблемной для окружающих. К ней ни разу не вызывали полицию. По счетам по понятным причинам Янина Станиславовна платила исправно. Так что и тут никаких проблем.
        - Есть еще я.
        - Ваше слово против моего. - Никопольский пожал плечами. - Не хочу вас обидеть, господин Быстров, но у вас нет шансов обыграть меня на моем же поле. К тому же все мои действия абсолютно законны. Так вы подпишете?
        - Нет. - Никита встал так резко, что стул с грохотом стукнулся спинкой о стену, вздрогнула Зена, посмотрела с укоризной. Свой кусок мяса она давно съела, в отличие от Никиты.
        - Ваше право. Я не могу вас заставить. Да и не хочу. Я работаю исключительно в правовом поле. И мой клиент тоже. Но смею напомнить, вы уже взяли на себя определенные обязательства. Вы должны привести Эльзу в чувства, обеспечить ей адекватную медицинскую помощь.
        - Обеспечу, - буркнул Никита, выходя из кухни.
        К Эльзе он заходить не стал, просто заглянул в открытую дверь, убедился, что с ней все в порядке. Направился прямиком к своей машине, открыл багажник. Багажник был под завязку забит вещами для новой Эльзиной жизни. Вот только прежнего воодушевления эти вещи не вызывали. Первым делом Никита вытащил одежду, отнес в дом, вернулся за мольбертом, красками и прочими художественными фишечками. Никопольский наблюдал за его действиями из окна кухни, очень внимательно наблюдал. Рядом с ним на подоконнике сидела Зена. Вот же хвостатая предательница! Променяла Никиту на кусок ветчины…
        Едва он разобрался с покупками, позвонил Ильюха, поинтересовался состоянием Эльзы, посетовал, что не сможет сегодня приехать, потому что на работе случился внезапный аврал, а он незаменимый. Про авралы на работе Никита все прекрасно понимал и даже уже начал по ним немного скучать. С авралами хотя бы все понятно: делай свое дело, крутись белкой в колесе с утра до ночи. Тут тебе никаких птиц, никаких бывших жен и прочей нечисти. Сказать по правде, как о бывшей жене Никита об Эльзе вообще никогда не думал, сейчас как-то само собой получилось. Наверное, от усталости и хронического недосыпа. Не было у них никогда настоящей семьи. Взаимовыгодное сосуществование было, а семьи не было. И незачем себя обманывать! Только не совсем понятно, откуда тогда прилетели все эти душевные терзания. Точно все из-за усталости.
        Накачанная седативами Эльза спала, и Никита тоже решил поспать. Только на сей раз не в кресле, а по-человечески, на диване в гостиной. Жизнь и регулярные ночные дежурства приучили его мгновенно засыпать в любых условиях и при любых обстоятельствах, пользоваться даже получасовым затишьем. Вот он и воспользовался, упал на диван, подсунул под голову одну из диванных подушек, закрыл глаза и тут же провалился в сон. Или не в сон, а в прошлое?..

* * *
        …С колечком получилось очень неожиданно. Вообще-то ничего такого Никита Эльзе дарить не планировал. Во-первых, с самого начала предполагалось, что брак их будет фиктивным, а во-вторых, он и без того изрядно поиздержался за последние несколько месяцев. Дополнительные дежурства денег приносили не так много, как хотелось бы. А ведь нужно было еще и учиться.
        С колечком к нему сунулась Эльзина соседка, та самая старушка, перед которой он в свое время так бесцеремонно захлопнул дверь. Никита как раз спускался по лестнице после очередной разборки с Янусей, настроение было поганое, но решительное.
        - Ты, что ли, Эльзин кавалер? - Старушка поливала вазоны с полудохлой геранью. На Никиту она даже не глянула.
        - Простите, мадам? - От неожиданности он замедлил шаг.
        - Не мадам, а Серафима Аскольдовна. - Старушка поправила на плечах пуховый платок, отставила в сторону пластмассовую лейку. - А тебя как звать?
        Ему бы пройти мимо. Мало ли странных людей встречалось на его пути! Мало ли досужих старушек! Но отчего-то не прошел, ответил.
        - Меня зовут Никита, - отрапортовал как на духу, разве что под козырек не взял.
        - И как у вас с ней? - Старушка поманила его за собой. - Все серьезно?
        - С кем? - И ведь пошел! Как телок привязанный, пошел за этой Серафимой Аскольдовной, сначала на четвертый этаж, потом и в квартиру.
        - С Эльзой. Какой ты непонятливый. Боты снимай, кофе будем пить. - Другая бы спросила, любит ли он вообще кофе, а она вот так сразу, в приказном порядке.
        - Вообще-то я спешу. - Наверное, морок еще не спал окончательно, потому что Никита вдруг осознал себя сидящим на крошечной кухоньке за застеленным белой скатертью столом.
        - Вы все спешите. Оттого и теряете то, что могли бы взять и с собой унести. - Старушка уже хлопотала у плиты, и по всей квартире разливался дурманящий аромат. Разве может кофе пахнуть так вкусно? Наверное, он сказал это вслух, потому что Серафима Аскольдовна усмехнулась:
        - Может. Если натуральный, а не химия эта ваша растворимая. Вот пей! - И поставила перед Никитой дымящуюся чашку, а потом еще и блюдце с печеньем.
        Никита пил, закусывал печеньем и недоумевал, зачем он вообще понадобился этой Серафиме Аскольдовне, какое ей вообще до них с Эльзой дело.
        - Любишь ее? - спросила старушка, когда кофе был выпит, а печенье съедено, и чашку Никитину прибрала к рукам, опрокинула над блюдцем, принялась рассматривать кляксу из кофейной гущи.
        - Нет, - сказал он неожиданно для самого себя. Вообще-то никто из посторонних не должен был знать, что их будущий брак - фикции, особенно Янусины соседи, но эта бабулька, наверное, владела какой-то магией. Или в кофе подлила сыворотку правды.
        - Нет, значит? - Она оторвалась от разглядывания кофейной гущи, зыркнула на Никиту. - А зачем же тогда женишься, женишок?
        - Так от безысходности, Серафима Аскольдовна! От безысходности, а еще из расчета, - сказал и щеку кулаком подпер. Старушка ему нравилась. Тогда, на площадке перед Эльзиной квартирой, не понравилась, а сейчас вот очень даже. Интересная старушка, веселая.
        - А ты расскажи, женишок, облегчи душу. - Серафима Аскольдовна улыбнулась и подмигнула заговорщицки.
        И Никита рассказал. Не все и не в деталях, а самое главное. Про детский дом, про их с Эльзой давнее знакомство и про недавнюю встречу.
        Он говорил, старушка слушала и все вертела в узловатых пальцах кофейное блюдце.
        - Значит, взаимовыгодное соглашение, - сказала после недолгой паузы. - Эльзе - освобождение от опостылевших родственничков, а тебе - бесплатная жилплощадь.
        - Почему это бесплатная? - оскорбился Никита. - Коммуналку я оплачу, вы не переживайте.
        - Да я и не переживаю. - Старушка отставила наконец блюдце. - Я думаю. Погоди-ка…
        На пару минут она оставила Никиту одного в кухне, а вернулась с резной шкатулкой в руках.
        - Фиктивный у вас там будет брак или нет, а без колечка никак нельзя, - сказала тоном, не терпящим возражения. - Какая же это свадьба без колечка? Вот это подари!
        На крахмальную скатерть лег серебряный перстенек с непонятной вязью на внутренней поверхности и невыразительным дымчато-серым камешком. По виду дешевый, этакая безделица.
        - Безделица, - подтвердила Серафима Аскольдовна, словно мысли прочла. - Но ей понравится. Я уверена.
        Понравится. Никита тоже отчего-то был уверен, что колечко придется Эльзе по вкусу. Интересно, сколько старушка за него хочет?
        - Нисколько. - И снова словно мысли прочла. - Говорю же, безделица. Но тут такое дело, мальчик, что одному человеку - безделица, то другому - драгоценность. Да и не мое оно. Мне его на хранение отдали много лет назад. Отдали, да назад не забрали. Так что пускай уж у Эльзы, ей понравится.
        Колечко Эльзе и в самом деле понравилось. Когда тетенька из ЗАГСа велела им обменяться кольцами, колечко это пришлось весьма кстати. Кому-то безделица, а кому-то - драгоценность! И по размеру подошло в самый раз, даже подгонять ничего не пришлось. И на Эльзином безымянном пальце невыразительный камень вдруг заиграл всеми цветами радуги. Надо же…
        А букет Никита купил сам, без напоминаний и подсказок. Букет и бутылку шампанского. Пусть их брак и фиктивный, но отметить победу над Янусей и жизненными обстоятельствами все равно нужно. Вот только оказалось, что Януся напоследок сумела-таки им напакостить. Вроде бы мелочь, а Эльза расстроилась, даже расплакалась. Пришлось успокаивать, рассказывать, как все классно у них будет. Не нужно было вообще говорить про «них», не нужно было приручать. Это он бывалый и взрослый, а она же девочка еще совсем. Какая у нее была жизнь? Что она в жизни видела? Ничего кроме Януси и ее поганого семейства не видела. А тут он со своим таким обнадеживающим «мы»…
        А Серафима Аскольдовна та еще актриса! Сделала вид, что Никиту знать не знает, пришлось знакомиться заново. Знакомиться и проходить кофейный тест. Что она там видела, в этих кофейных кляксах?! Неужели вообще что-то видела?! Как бы то ни было, а выручила их тогда баба Сима очень сильно, дала все, без чего они первое время не смогли бы обойтись, и даже больше. Удивительной доброты была женщина! Доброты и прозорливости.

* * *
        Воронье кружило над головой с громким карканьем. И кошка отвечала ему отчаянно-злым рычанием, пыталась отпугнуть зло, сразиться с которым ей было не по силам. Под босыми ногами трещали, ломаясь, сухие ветки, впивались острыми краями в кожу. Больно, до крови. А она знала только одно - времени все меньше и меньше, нужно спешить, бежать, не оглядываясь, не поднимая глаз к черному от вороньих крыльев небу. И тогда, возможно, у нее получится убежать.
        А кошка все неистовствовала, металась под ногами, а потом и вовсе впилась когтями в грудь.
        Больно…
        Эльза закричала, вскинулась, пытаясь отбиться и от воронья, и от кошки. Вот только не получилось, руки ее снова были привязаны к кровати. И над головой больше не было черного неба, а был белый потолок с легкомысленными солнечными зайчиками. А кошка с громким урчанием принялась тереться лбом об Эльзин подбородок. Левое кошкино ухо было порвано, со следами запекшейся крови. Никита сказал - Зена, королева кошачьего воинства. Так и есть, у нее очень хорошая, очень смелая и очень верная кошка. Погладить бы, да руки привязаны. Руки привязаны, а в голове туман. Но не привычный кроваво-мутный, со сладковатым запахом горелой плоти и жженого пера, а самый обычный - ватно-серый. В тумане этом, как на волнах, колышутся обрывки образов и воспоминаний.
        Почему они с Зеной решили бежать? Не оттого ли, что тот человек, что пришел вместо Никиты, им не понравился? Он был ласковый и учтивый, но Эльза знала цену такой учтивости. Цену знала, а человека не знала. Он представился, но она тут же забыла, как его зовут, голова была занята другим. Хотелось дозы, очень сильно хотелось! До ломоты в костях, до шипастого кома в животе, до дрожащих поджилок. Ей бы хватило одной маленькой таблеточки, всего одной из Янусиного арсенала. И жизнь сразу стала бы ясной и понятной, и от птиц можно было бы спрятаться хоть на время. Никита таблеток не даст, у него можно даже не просить. Но этот учтивый человек с портфелем выглядел добрым. И улыбался почти искренне. Наверное, стоило попытаться.
        Она и попыталась. Чувствовала себя ничтожной и жалкой, но при этом с пронзительной ясностью понимала, что без дозы ей не выжить и ради дозы придется унижаться.
        - Вам плохо, Эльза. Я понимаю. - Человек и в самом деле улыбался понимающей улыбкой. - Мне кажется, я знаю, как решить вашу проблему. - Он знает! Господи, какое счастье! Скорее бы… - Но сначала поставьте, пожалуйста, свою подпись вот здесь. Не спешите, прошу вас, сначала прочтите.
        - Я согласна! - Она бы согласилась с чем угодно, только бы не терпеть больше эту боль. - Я со всем согласна, дайте ручку!
        - Это вы зря. В таком состоянии вас легко обмануть, подсунуть на подпись какой-нибудь очень важный документ. - Человек уже протягивал ей ручку.
        - Но вы же меня не обманете? - Эльза поставила роспись так стремительно, так размашисто, что едва не порвала плотную бумагу.
        - Я не обману. Я здесь исключительно для того, чтобы защищать ваши интересы, Эльза. - Бумаги человек аккуратно и непростительно медленно складывал в портфель. Где у него доза? Наверняка в этом самом портфеле. Быстрее бы!
        - У меня сейчас только один интерес. - Губы пересохли и покрылись кровавыми корками, а руки дрожали.
        - Я понимаю. И сделаю все возможное, чтобы облегчить ваши мучения. Вот, господин Быстров мне кое-что оставил…
        А он оказался ловким, этот маленький обходительный человечек. Действовал так быстро, что Эльза даже не успела разглядеть шприц в его руке. И укол она почти не почувствовала, потому что в этот самый момент ясно поняла - ее обманули! Не будет таблеток! А то, что в шприце, - это так… ерунда.
        - Вы потерпите. Вам скоро станет лучше. - Человечек говорил и продолжал возиться со своим саквояжем. Повернулся спиной, до Эльзы ему больше не было никакого дела…
        Ваза была тяжелой. Настоящий хрусталь - достойное украшение жилища достойного человека. Эльза замахнулась. Нет, она не хотела убивать. Она просто хотела уйти. Ее держат здесь помимо воли, ей плохо и ей нужны таблетки. Не какая-то бурда в шприце, а таблетки. И если найти Янусю, если упасть в ноги и покаяться, то все еще можно будет исправить. А Никита… А Никита пусть идет к черту!
        Когда человечек с тихим стоном упал ничком на пол, Эльза присела рядом, осмотрела голову, нащупала пульс, убедилась, что он жив. На большее ее человеколюбия не хватило, прочь из дома ее гнала совсем иная сила.
        Ворота она открыла с помощью найденного на веранде дистанционного пульта, выскользнула в образовавшуюся щель. Зена бросилась следом. Она всегда старалась держаться рядом с Эльзой, словно была не кошкой, а собакой. Вот такие чудеса.
        Куда бежать, Эльза не знала, поэтому помчалась по плотно укатанной гравийной дороге. Рано или поздно гравийка выведет их к шоссе, а там можно попытаться поймать попутку. Добраться бы только до шоссе, потому что из-за той дряни, что была в шприце, голова кружится и наполняется стекловатой. Эта вата противная и колючая, впивается и в мозг, и в кости черепа, оставляет невидимые занозы.
        Сил и благоразумия хватило, чтобы все-таки сойти с гравийки. На всякий случай, от греха подальше. По кустам и густому подлеску идти было тяжело, все сильнее хотелось припасть к покрытой мхом и прошлогодней листвой земле и не идти, а ползти. Или лучше просто лечь, закрыть глаза, подремать самую малость. Эльза и легла, только не в подлеске - кое-как доползла до векового дуба, рухнула на мягкий ковер из мха. Сквозь неплотное кружево листвы просвечивало синее небо. Красиво. Спокойно. Можно закрыть глаза.
        Было бы совсем хорошо и совсем спокойно, если бы не Зена. Зена не хотела спать сама и не позволяла уснуть Эльзе. Она рычала, покусывала за руки, даже когти выпускала. Но Эльзе уже было все равно. Зена ей не враг. Даже если слегка поцарапает, большой беды не случится. Беду приносят не кошки. Беда прилетает на черных вороновых крыльях, сыпет острыми, как пики, перьями, оглушает громким карканьем. Вот и сейчас она почти догнала, почти накрыла… Но Эльза хитрее, Эльза научилась прятаться от птиц, надо только крепко зажмуриться, надо только успеть нырнуть в черную нору беспамятства…
        У нее ничего не получилось, потому что воронье никуда не исчезло, кружилось в небе, с каждым витком спускаясь все ниже и ниже, прицеливаясь, примеряясь костяными клювами и острыми когтями. Простому человеку не уйти от Врановой погони. Армия крылатых гончих догонит, остановит, облепит со всех сторон. Ненадолго - всего на несколько минут. И тот, кому не повезло оказаться на ее пути, будет кричать все это время. Кричать от ужаса и дикой боли. А потом затихнет, просыплется на сырую землю костями с прилипшими к ним ошметками плоти. А Вранова погоня снова рванет к синему небу, марая его черным и красным, унося на своих острых крыльях еще одну украденную жизнь.
        И с ней будет так же. Или не будет?.. Разве она такая, как остальные? Разве у нее нет сил, чтобы бороться с Погоней и тем, кто ее послал? Силы есть, просто где-то очень глубоко, просто их уже не так много, как было раньше, потому что пришлось поделиться, отдать большую часть. Но даже сейчас, обессиленная и почти беспомощная, она куда сильнее обычного человека. Она не позволит, чтобы и ее душу забрал хозяин Погони. Только бы вспомнить, что для этого нужно сделать, только бы вспомнить слова. Слова иногда сильнее самого опасного оружия. И женщина, которая их знает, уже не игрушка. Совсем не игрушка! Она сама - смертельное оружие!
        Перстенек на пальце полыхает зеленым, и тайные, почти забытые знаки выжигают на коже те самые заветные слова, напоминают о себе через боль и страх. Ничего, главное, что напоминают! Вот она уже и вспомнила!
        Слова колючие, их не проговариваешь, их с кровью вырываешь из глотки, чтобы швырнуть родившееся заклинание высоко в небо, в самый центр Погони. Всех не убить. Даже сейчас, когда она вспомнила слова, не дотянуться до каждой из тварей. Но тем, что рядом, несдобровать!
        И кошка, рыжая кошка с черной отметиной на лбу, ликует, пружиной взвивается вверх, хватает трепыхающуюся тварь, рвет прямо в прыжке. Хорошая у нее кошка. Верная и надежная. Куда надежнее любого из мужчин…
        Она победила! Пусть победа эта не окончательная, пусть расплачиваться за нее придется болью, кровавой рвотой и клочьями лезущими волосами - ничего! Все это пройдет, и когда-нибудь у нее получится собрать столько сил, сколько нужно. Когда-нибудь Вран ляжет мертвой птицей у ее ног… А боль она потерпит. И кровавый туман скоро развеется, уступит место ясным и острым, как бритва, мыслям. Она ведь знает, для чего все это…
        - …Я знаю, для чего все это. - Слова сами сорвались с губ. Это были обычные слова, не колючие, не опасные. Это была правда.
        - Эльза?.. - В комнату вошел Никита. А на мгновение, на долю секунды, подумалось, что Вран… Кто такой Вран, почему так страшно и так больно лишь от одного этого имени? Имени, которое еще там, во сне, резко звучало в ушах. - Эльза, как ты себя чувствуешь?
        Она чувствовала себя плохо. Кажется, не было в ее теле ни одной клеточки, которая не болела бы. И тошнота… она тоже прокралась из сна.
        - Мне нужно ведро…
        С ведром Никита успел, подсунул к Эльзиному лицу, а сам даже не отвернулся, пока ее долго и мучительно рвало. Он ведь доктор, ему не привыкать.
        - Все? - спросил, вытирая ей лицо влажной салфеткой.
        - Развяжи. - Потребовать не получилось. Да и кто требует шепотом? Если только молит о милосердии.
        - Обещаешь? - Он не стал уточнять, что именно, и Эльза пообещала.
        - Все будет хорошо, - сказала она скорее самой себе, чем ему. - Теперь все будет хорошо.
        Откуда взялась эта непобедимая уверенность, Эльза не знала. Может, тоже прокралась из сна. Должна же она прихватить из своего кошмара хоть что-то хорошее, хоть клочок надежды. А ей и в самом деле становилось легче с каждым мгновением. Уходила тошнота и боль, туман рассеивался, а мысли делались все яснее, все острее.
        Никита расстегнул ремни на ее запястьях, отступил на шаг, выжидая. Чего он ждет? Что Эльза бросится на него, как дикий зверь? Может, раньше бы и бросилась, а сейчас ей так хорошо, как не было уже, кажется, много лет.
        На кровать запрыгнула Зена, черная, как ночь, с порванным в бою ухом. А во сне она была рыжей. Такие странности…
        Эльза положила ладонь на треугольную кошачью голову, погладила и только потом заметила колечко. То самое… Колечко подарил ей Никита. Давным-давно подарил. Никита с самого начала считал его безделицей, а Эльза - обручальным. У нее не было семьи и мужа, а вот обручальное колечко все равно было. Смешно и наивно. А еще больно. Наверное, чтобы избавиться от этой боли, когда все закончилось, когда все стало совершенно ясно в их странных отношениях, Эльза избавилась от колечка. Вернула Никите. А он, оказывается, хранил колечко все эти годы. А зачем хранил, чтобы вот сейчас снова надеть ей на палец?
        Еще одна насмешка? А пусть бы и так! Эльза покрутила колечко на пальце, оно отозвалось теплом и покалыванием, словно кошка Зена выпустила коготки в порыве нежности. Вот только теперь она оставит колечко себе, не отдаст, не выбросит, потому что это ее кольцо. Теперь она точно знает.
        - Зачем ты пыталась сбежать? - Никита наблюдал за ней со стороны, как за диким и опасным животным. Вполне возможно, что он прав - она опасна. И она почти превратилась в животное. Нет, не в грациозную кошку, это было бы не так обидно. Она превратилась в безропотную скотинку, что куда омерзительнее.
        - Мне нужно в ванную. - Шершавые ладони скользнули сначала по лицу, а потом по волосам. Рыжие пряди остались на ладонях, но Эльза почти не испугалась. Это плата. Она не знала, за что именно плата, но точно знала, что все пройдет, что теперь все будет по-другому.
        - Я помогу. - Никита и в самом деле попытался, но она оттолкнула его руки.
        - Сама, - сказала, спуская босые ноги с кровати. - Не бойся, на сей раз я не сбегу.
        Она уже была в дверях, когда он сказал:
        - Они тебя чуть не убили. Тебе повезло, ты не видела…
        - Я видела. - Эльза дернула плечом. - Когда Погоня атакует, от человека за считаные минуты остается только скелет.
        - Какая Погоня? - В его голосе послышалось удивление пополам с отчаянием. Наверное, решил, что она снова бредит. Может, и бредит, но это уже совсем другой бред, с ним можно попытаться жить.
        Отвечать Эльза не стала. Как можно объяснить то, чего она сама не понимает?
        - Мне нужно принять душ.
        В ванную он поперся следом, наверное, по старой привычке. Или, может, на правах бывшего мужа? Чувствовать в себе эту злую, на грани фола, иронию было непривычно. Эльзе сейчас многое казалось непривычным и необычным, словно бы до этого момента она смотрела на мир сквозь дым. Или сквозь то грязное окошко на Никитином чердаке.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросил он в который уже раз и поскреб расцарапанное предплечье. Чем расцарапанное - клювом, когтями?..
        - Хорошо. Никита, ты не бойся, мне и в самом деле значительно лучше. Я просто хочу принять душ. - И в глаза ему посмотреть получилось. Сколько уже лет она не смотрела людям прямо в глаза? Наверное, целую вечность.
        - У тебя выпадают волосы. - А сейчас в его голосе было что-то… медицинское. Словно бы он прямо сейчас раздумывал, на какой из диагнозов указывает этот симптом.
        - Я знаю. Все нормально! - И снова провела ладонью по волосам. Выпадают, но не клочьями, как казалось. Терпимо.
        - Тебе нужно будет сделать анализы. Это ненормально, Эльза.
        - Мне нужно раздеться. Ты отвернешься или как?
        Отвернулся. Не просто отвернулся, а даже вышел из комнаты. Правда, лишь затем, чтобы через пару минут прийти с каким-то пестрым ворохом.
        - Это тебе. Одежда и прочие… финтифлюшки.
        Из пестрого вороха выскользнула бретелька от «финтифлюшки». Судя по всему, «финтифлюшка» была изумрудного цвета. Как романтично…
        - Под цвет глаз подбирал? - Эльзе хотелось язвить и злиться. Впервые за долгое время она чувствовала в себе потребность в чем-то еще, кроме наркотиков. И это было так здорово!
        - Не я - продавщицы. - А он, кажется, смутился, кожа под пробивающейся щетиной пошла красными пятнами.
        - У продавщиц хорошее цветовосприятие, - похвалила Эльза.
        - Про цветовосприятие мы поговорим, когда ты выйдешь из ванны, - пообещал Никита. В его голосе послышалось раздражение. Наконец-то раздражение, а не жалость. Пусть лучше ненавидит.
        Эльза и сама себя ненавидела. Еще не понимала толком за что, но уже с головой окунулась в эту мутную волну.
        А Никита ушел, сказал, что подождет снаружи, и аккуратно прикрыл за собой дверь.
        - Какой деликатный, - сказала Эльза незнакомке в зеркале.
        Эта изможденная, тощая девица с острыми скулами и ввалившимися глазами не могла быть ею. Кем угодно, только не ею! Она не такая! Она совсем другая! Рыжая, яркая, как колибри… А эта, которая плачет сейчас крокодиловыми слезами и некрасиво шмыгает носом, не она!
        - Не смей реветь, - сказала Эльза незнакомке и кулаками растерла по щекам слезы. - Ты меня слышишь?
        Наверное, та девица из зазеркалья услышала. Потому что совершенно неожиданно улыбнулась, а потом и вовсе подмигнула Эльзе. Бред? Если это галлюцинация, то и бог с ней. С такой ерундой, как изможденная девица, Эльза как-нибудь да справится. А теперь душ!
        Никогда раньше обыкновенная горячая вода не приносила ей такого наслаждения. Вода и шампунь, и пахнущая жасмином пена. Все эти удивительные вещи почти примирили Эльзу с ее безобразным телом. Безобразная Эльза, королева флирта… Сейчас это точно про нее! Безобразная…
        Она бы провела в ванной, наверное, еще целую вечность, если бы в дверь не постучали.
        - Ты как? - спросил Никита.
        - Уже выхожу.
        Полотенце пахло кондиционером для белья, но все равно царапало кожу. Ничего удивительного, когда кожа такая тонкая, что сквозь нее просвечивает синяя паутина вен. Эльза оперлась поясницей о стиральную машину, прижала полотенце к лицу. Когда это произошло? Как случилось, что она стала тем, кем стала? Как она позволила себе такое?..
        Ответа не было. Или он был, но извлекать его из темных закутков памяти не хотелось. Не сейчас!
        Никита стоял в коридоре, скрестив руки на груди. На Эльзу он бросил лишь короткий взгляд, словно ему было неприятно на нее смотреть. Эльза его понимала и даже не осуждала. Свербело что-то в груди, царапалось, но это точно не осуждение, это что-то совсем другое.
        - Хочешь кофе? - спросил он вдруг.
        - Хочу есть.
        Она и в самом деле была голодна. Непривычное, давно забытое чувство. Как же так вышло, что одна-единственная страсть поглотила, сожрала с потрохами почти все, чем раньше была наполнена Эльзина жизнь?! Раньше она любила кофе и черный шоколад, а еще салат «Оливье» и апельсиновый сок. Раньше она любила Никиту, а что осталось ей сейчас?..
        - Ты уверена? - Теперь Никита смотрел на нее с недоверием.
        - Я уверена.
        - Куриный бульон?
        - Жареное мясо. Если можно.
        - Жареное мясо можно. Наверное. - Никита подождал, пока она пройдет мимо него на кухню, спросил уже в спину: - Не хочешь узнать, как он себя чувствует?
        - Кто? - Эльза не стала оборачиваться.
        - Никопольский, человек, которого ты огрела вазой по голове.
        - Думаю, с ним все в порядке, если за мной до сих пор не приехала полиция. - Она уселась на стул, прижалась спиной к урчащему боку холодильника.
        - У него сотрясение мозга. - Никита распахнул дверцу холодильника.
        - Я не хотела.
        - Ты не хотела. - Он снова бросил на нее быстрый взгляд, а потом совершенно будничным тоном сказал: - Готовить я не большой мастак, давай разогрею тебе уже готовое мясо. И еще есть «Оливье»…
        - Мясо и «Оливье». - Эльза кивнула. Рот наполнился голодной слюной. - Очень хорошо!
        - И торт «Наполеон». Если осилишь.
        - Я осилю. - Обещание далось легко.
        Он не поверил, но выставил на стол перед Эльзой все названное. Положил краюху хлеба, поставил стакан ледяной воды.
        - Приятного аппетита! - сказал, усаживаясь напротив.
        - Спасибо.
        Сначала Эльза ела осторожно, отрезая от стейка крошечные кусочки, тщательно пережевывая, запивая водой. Желудок ликовал, урчал так же довольно, как Зена. А она все ждала, когда же наступит расплата в виде тошноты и боли. Ждала-ждала, а потом устала ждать и взялась за «Оливье».
        - Эльза, мне не жалко, - в голосе Никиты слышалось смущение, - но как врач должен тебя предупредить. Давай-ка пока без фанатизма. Холодильник в этом доме в свободном доступе. И все его содержимое тоже.
        - Кофе, - сказала Эльза, не без сожаления отодвигая от себя миску с «Оливье». - Я сварю сама, если можно.
        - Можно. - Он выставил на стол все необходимое.
        - На тебя тоже?
        - На меня тоже.
        Эльза взяла в руки тяжелую медную турку и задумалась. Как давно она не варила настоящий кофе? Раньше, помнится, жить без него не могла, экономила на чем угодно, только не на нем. А потом… Что случилось потом, она запретила себе думать, вместо этого включила кофемолку.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросил Никита, когда она разлила кофе по чашкам и вернулась на свое место у холодильника.
        - Тебе не надоело?
        - Мне надоело. - Он злился. О крайней степени его раздражения говорило позвякивание ложечки о край кофейной чашки. - Но у меня есть обязательства.
        - Перед Никопольским? - В желудке кольнуло. Но не от переедания, нет - от чего-то другого.
        - Перед Никопольским, перед тобой. Перед собой, в конце концов! - Ложечка брякнула еще сильнее.
        - Не знаю, что там у вас с Никопольским, но я снимаю с тебя все обязательства. Ты свободен, Никита.
        Так она и сказала ему десять лет назад. Ты свободен! И он ушел, воспользовался дарованной свободой. Сейчас тоже уйдет. Люди не меняются. Люди не меняются никогда.
        - Это не тебе решать. - Ложечку он положил на стол. Наверное, чтобы не разбить ненароком чашку.
        - Это моя жизнь. - Кофе был горький, как хина. Странно, а раньше она любила горький кофе. Может, отвыкла? Надо будет…
        Додумать мысль до конца не получилось. Никита, спокойный и невозмутимый Никита, вдруг сдернул ее со стула, под аккомпанемент возмущенных кошачьих воплей поволок в холл к огромному, в полный рост зеркалу.
        - Твоя жизнь?! - заорал он, глядя не на Эльзу, а на ее жалкое перепуганное отражение. - Смотри, что ты сделала со своей жизнью! Смотри, в кого ты превратилась! Говоришь, я могу уходить? А я не уйду, даже не надейся! Я не позволю тебе сделать с собой такое еще раз!!!
        Он орал и тряс Эльзу за плечи, сильно, грубо, словно она была куклой или пугалом. А незнакомка в зеркале вдруг заплакала. Крупные слезы катились по ее впалым щекам, скатывались по шее за ворот халата. Предательница и слабачка! Потому что сама Эльза не такая! Она сильная, она может справиться с чем угодно! Только бы ей не мешали!
        А ей мешали. Ее больше не трясли, ее сжимали, словно в тисках, гладили по волосам и по спине. Совсем неласково гладили, неловко.
        - Прости, - сказал Никита ей в макушку. - Я не должен был так. Ты не заслужила.
        - Я заслужила. - Все-таки ей удалось извернуться, выскользнуть из его объятий, вернуться на кухню, к урчащему боку холодильника. На колени тут же запрыгнула кошка, потерлась лбом о подбородок, лизнула в мокрый нос.
        Кофе был уже не горьким, а соленым. Наверное, от капающих в него слез. Слезы капали, оставляя после себя на темной глади концентрические круги. Как будто Эльза бросала камни в крошечное кофейное озеро. Никита сидел напротив, с сосредоточенным видом размешивал ложечкой несуществующий сахар, молчал. Это была неправильная, очень неловкая пауза. Почти такая же неловкая, как сцена возле зеркала. Поэтому Эльза взяла себя в руки, заговорила первой.
        - Ты знаешь, Никита, - слова давались тяжело, но она очень старалась. - Я сегодня словно проснулась. Спала-спала, видела кошмарный сон, а потом раз - и проснулась! И я не знаю, как буду жить дальше. Я накосячила… - Он молчал, не мешал, и она была ему за это очень благодарна. - Но я попробую все исправить. Я не хочу туда, откуда вернулась, откуда ты меня вытащил.
        Надо быть честной с самой собой. Остальным можно врать, но себе - ни в коем случае. Никита ее спас, за волосы вытащил из того грязного болота, в котором она барахталась все это время. Никита вытащил, а дальше она как-нибудь сама.
        - Ты молодец, - похвалил Никита. Наверное, именно так он хвалит тех своих пациентов, которые после тяжелой операции идут на поправку. - Только, Эльза, это лишь начало пути. - А такое он пациентам тоже говорит? - Избавиться от зависимости не так просто, не нужно обольщаться.
        - Я понимаю. - Она не кривила душой. Вот только бояться нужно не зависимости, не возврата к таблеткам. Ей нужно бояться того, от чего таблетки ее прятали. Или не от чего, а от кого?..
        Потянуло холодом, сначала по босым ногам, потом по спине. Эльза поежилась. Теплым оставалось только колечко. Теплым и надежным, словно бы Эльза была лодкой посреди урагана, а колечко - якорем, не позволяющим утащить лодку в пучину.
        - И спасибо. - Она вытянула вперед руку, полюбовалась колечком. - Мне его не хватало.
        В ответ Никита лишь молча кивнул, повертел в руках свою чашку, а потом вдруг спросил:
        - Ты помнишь, что случилось в лесу?
        Эльза помнила. Не все, и не слишком ясно, потому что запомнить бредовые видения в деталях у нее никогда не получалось. И приходилось записывать, переносить на холст все то, что прорывалось с той стороны. Она бы и сейчас записала, если бы у нее были кисти и краски.
        - Я отключилась. Тот препарат, что уколол мне Никопольский…
        - Должен был облегчить симптомы абстиненции.
        - Не облегчил.
        Скорее всего, Никита с ней не согласился, но промолчал.
        - Я добралась до старого дерева, чтобы подальше от дороги, и отключилась.
        - Отключилась, и что потом? - Он смотрел на нее очень внимательно, и во взгляде его было что-то странное. Эльза сказала бы, что это азарт.
        - Ты хочешь знать подробности моего бреда?
        - Да.
        - Это слишком интимно. - Эльза усмехнулась. - Словами такое не описать.
        - А красками?
        - А у тебя есть краски? - Ей вдруг так захотелось, чтобы он сказал «да»! Аж ладони зачесались.
        - У меня есть все, что тебе нужно. Холст, кисти, краски и прочие… фишечки.
        - Фишечки? - Эльза улыбнулась. - Ты был в магазинчике Агаты. Только она так говорит.
        - Не спросил, как ее зовут, но купил все необходимое.
        - Зачем? - Эльзе и в самом деле было важно знать. - Это какая-то особенная методика терапии? Арт-терапия, да?
        - Нет, я просто подумал, что тебе может пригодиться.
        Он и впрямь купил все самое необходимое. Наверное, потратил на это чертову кучу денег. Потому что многое из того, что Эльза видела перед собой сейчас, она не могла себе позволить даже в лучшие годы.
        …Комната пустая и солнечная, словно специально предназначенная под мастерскую. В Эльзиной жизни никогда не было таких комнат. И уж тем более собственных мастерских.
        - Тебе нужно что-то еще?
        - Нет, у меня все есть. - Сейчас ей было нужно лишь одно - одиночество.
        И Никита все понял правильно.
        - Я буду поблизости, - сказал, обходя разлегшуюся посреди комнаты Зену. - Ты зови, если что.
        - Непременно!
        Кажется, он еще что-то говорил, но Эльза его больше не слышала. Вдохновение взяло ее за руку и увело в те ясные дали, о существовании которых она уже успела забыть…

* * *
        Чтобы не мешать, Никита вышел на крыльцо, уселся в плетеное кресло-качалку, запрокинул лицо к небу. Небо лиловело у самого горизонта. То ли из-за приближающихся сумерек, то ли из-за близкой грозы. Время сейчас такое. Самое время для гроз и потрясений.
        Одно потрясение Никита сегодня уже пережил и сейчас переживал второе. Не то чтобы у него был такой уж большой опыт общения с наркоманами. И то, что сейчас происходило с Эльзой, было вопреки этому его врачебному опыту. Эльза казалась нормальной. Да, больной, да, дерганой, физически и эмоционально истощенной, но нормальной! Как семь бабок отшептали! Или что там ее вытащило с темной стороны? Уж точно не он, Никита. Не он и не Ильюхины лекарства от абстиненции. Другое что-то.
        Да она и сама сейчас другая. Смелая, отчаянная… Она плакала там, перед зеркалом. Смотрела на свое отражение и плакала, но это были самые обыкновенные слезы. Может, слезы боли или обиды. Одно Никита знал наверняка - это не были те лживые слезы, которые имеются в арсенале любого алкоголика или наркомана.
        И финтифлюшкам, которые он купил, она обрадовалась. По-настоящему обрадовалась, аж засветилась вся. Вот чем ее нужно лечить - не таблетками и не уколами, а кистями и красками. Хочешь масляными, а хочешь акриловыми. Он знает, прочел на купленных тюбиках. Пусть рисует! Нет, не так! Художники обижаются на это «рисует». Художники не рисуют, они пишут! Вот пусть и пишет, а он пока подумает. Ему есть о чем подумать.
        Например, о странном поведении птиц. Или о не менее странном поведении Эльзы. Она ведь что-то сделала с птицами. Бред, конечно! Фантастика с фантасмагорией! Но он своими собственными глазами видел. Ладошку эту раскрытую, колечко на безымянном пальце, камешек, который вроде как полыхнул. Не бластером джедайским полыхнул, но тоже довольно ярко.
        А еще он слышал, как она шептала. На каком языке шептала? Не на латыни, точно, латынь он более или менее знал. Если бы не вся эта суматоха с птицами, он бы, наверное, запомнил хоть что-нибудь из сказанного, а тогда как-то не до того было. Тогда он, считай, уже и с жизнью попрощался. И про какую такую она Погоню говорила? Погоня - это что вообще такое? Это охота, что ли? И кто в этой погоне охотник, а кто жертва?..
        Вопросов было много, куда больше, чем ответов. Вот, к примеру, Эльзины волосы. Когда он отвязывал ее от кровати, волосы выпадали клочьями, как после химиотерапии. Он тогда испугался. Он испугался, а Эльза - нет. Другая бы на ее месте истерику закатила, а эта лишь плечами пожала. А потом волосы выпадать перестали. Никита специально проверил, когда гладил ее по голове возле зеркала. Гладил основательно, словно собаку вычесывал. Вот только на ладони не осталось ни единого волоска. Странно.
        Многое в этом деле странно. Таинственный меценат-наниматель. Экспедиция «пойди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что». Роль во всем этом Эльзы. С ним, с Никитой, все было более или менее понятно. Он высококвалифицированный обслуживающий персонал, чтобы в экспедиции, не дай бог, не приключилось какой беды. А Эльза? Зачем кому-то могла понадобиться Эльза?
        Никита раскачивался на кресле, смотрел в небо и думал. Думал, думал и, кажется, придумал. Идея была так себе, но за неимением лучше годилась и она. Вот только для ее реализации ему нужно было снова смотаться в город.
        Никопольского он нашел на втором этаже в библиотеке. Тот корпел над какими-то бумагами, аки Кощей над златом.
        - Мне нужно отлучиться. - Переступать порог Никита не стал. - Вы сможете присмотреть за Эльзой?
        - Где она? - Никопольский посмотрел на него поверх старомодных роговых очков.
        - На первом этаже, рисует. Сейчас она стабильна. В ее состоянии даже наблюдается прогресс. Я не думаю, что она снова…
        - Минуту… - легким движением руки Никопольский заставил его замолчать, быстро набрал что-то в своем мобильном, а потом сказал: - Все, вы можете ехать, господин Быстров. Я только что организовал ей охрану.
        В ворота и в самом деле входило трое ребят. Не бравых качков, каких показывают в сериалах, а ничем не примечательных, с виду обыкновенных и оттого кажущихся особенно опасными.
        - Вы знаете, у меня скопилось очень много дел. - Никопольский поправил очки и снова уткнулся в бумаги. - А они лучшие в своем деле.
        - Они у вас где прятались? В засаде? - усмехнулся Никита.
        - Почти. - Голос Никопольского был задумчив и отстранен. - Сидели в своем автомобиле, ждали моего приказа. - Да вы ступайте, господин Быстров! Ступайте! И знаете что? - Все-таки он снова поднял на Никиту взгляд: - Постарайтесь вернуться затемно. И из машины в лесу без лишней надобности не выходите. А то мало ли что. Птицы и в самом деле нынче ведут себя очень странно. Сто тридцать два.
        - Что - сто тридцать два? - переспросил Никита.
        - Сто тридцать два птичьих трупа нашли в лесу под старым дубом. Странно. Не правда ли?
        Никита ничего не ответил, вышел из библиотеки, почти бегом спустился вниз к своей машине. Ребята Никопольского проводили его внимательными взглядами, но останавливать не стали. Наверное, были проинструктированы на его счет.
        До города Никита добрался за двадцать минут. Пока добирался, созвонился со своим бывшим пациентом, договорился о встрече. Перед встречей успел заскочить на квартиру, взять Эльзину картину. Ту самую, которую так и не решился выбросить.
        Бывший пациент и по совместительству известный искусствовед жил на даче. Оказалось, совсем недалеко от поселка, в котором организовал свою базу Никопольский. Встречать Никиту он вышел к ажурной кованой калитке в сопровождении огромной лохматой псины, обнял по-отечески, похлопал по плечу:
        - Безмерно рад вас видеть, Никита Андреевич! - сказал, увлекая Никиту в дом. - Может, для начала по рюмочке чаю? - спросил на ходу.
        От рюмочки чаю Никита отказался, сослался на огромную занятость и сразу же перешел к делу.
        Картину искусствовед разглядывал с большим интересом. А потом достал из книжного шкафа какой-то талмуд, полистал его с сосредоточенным видом и ткнул пальцем в раскрытую страницу.
        - Вот, полюбуйтесь, Никита Андреевич! Это арт-каталог. Привез его в прошлом году из Милана с художественной выставки. Вот на эти репродукции обратите внимание. Ничего они вам не напоминают?
        Напоминали. Еще как напоминали! Эльзину руку Никита узнал бы при любых обстоятельствах. Вот только автором в каталоге значился некто Макс Ключников.
        - Вижу, что вы узнали. Такая оригинальная, такая сочная манера письма. Ее ни с чем не спутаешь! Макс Ключников - это открытие нескольких последних лет. Крайне талантливый и крайне загадочный художник. Его картины уходят с аукционов за огромные деньги, но при этом самого его никто не видел. Все сделки заключаются через посредника. Но не это странно. Творческие люди все немного не от мира сего. Странно другое. - Искусствовед снова вернулся к привезенной Никитой картине, с нежностью пробежался кончиками пальцев по простенькой раме. - Несомненно, все работы написаны одним и тем же человеком, но посмотрите на подпись! Подпись на этой картине совсем другая. Я могу разобрать только имя. Кто такая Эльза?
        А вот и нет ничего странного! Теперь все стало на свои места. Эльза писала свои гениальные картины, Януся продавала их кому-то по дешевке. Именно по дешевке, потому что в противном случае обеспечила бы Эльзе куда более приемлемые условия, не стала бы травить наркотой. Зато тот, кто покупал картины, понимал их истинную стоимость. Никопольский наверняка тоже понимает. А что уж говорить про его загадочного клиента? Деньги! Вот зачем им понадобилась Эльза. И ни при чем тут жалость и альтруизм. Эльза - курица, несущая золотые яйца. И курице этой необходимо обеспечить крепкое здоровье и золотую клетку.
        - Кстати, Никита Андреевич, - искусствовед смотрел на него с надеждой. - Вы, часом, не желаете продать свою картину? Я бы купил. И за ценой не постоял, я ведь помню, что вы для меня сделали.
        - Нет, простите. - Никита мотнул головой. - Картина не продается.
        - Тогда, может быть, вы ответите, кто ее написал?
        - Моя жена, - сказал, не задумываясь, просто с языка слетело, и все. - Моя бывшая жена, - добавил он после секундного замешательства. - Простите, но мне в самом деле пора!
        Уйти быстро не получилось, искусствовед все пытался узнать имя и адрес, просил свести и познакомить. Никита пообещал, что непременно, только чуть попозже. И лишь оказавшись в машине, вдруг осознал, что для Эльзы это реальный шанс начать новую жизнь. Не просто новую, а достойную! Он видел ценники в том миланском каталоге. И суммы там были почти сплошь пятизначные. Конечно, придется решить очень много юридических вопросов, провести экспертизы, доказать Эльзино авторство, но оно ведь того стоит! И не нужна теперь никакая чертова экспедиция не пойми куда, все можно решить прямо здесь, прямо сейчас.
        Обратно Никита вернулся уже по темноте, ворота ему открыл один из людей Никопольского, на вопрос, где Эльза, молча кивнул в сторону ярко освещенного окна на первом этаже. В окне маячил тонкий девичий силуэт, на подоконнике в позе сфинкса лежала кошка. Окна второго этажа были темные, и машины Никопольского нигде не было видно. Значит, уехал по своим особо важным делам, а Никите в помощники оставил ребят из охранной фирмы.
        - Вы тут надолго? - спросил он у охранника.
        - До тех пор пока клиент будет нуждаться в наших услугах. - На равнодушном лице не дрогнул ни один мускул. Прямо Терминатор.
        Спорить Никита не стал, пусть остаются, сразу вошел в мастерскую. Ему не терпелось сообщить Эльзе хорошие новости. Иногда хорошие новости весьма способствуют исцелению пациента. На его появление отреагировала только кошка Зена. Легкий поворот головы, сощуренный взгляд. Просканировала, поняла, что любимой хозяйке ничто не угрожает, и снова положила морду на лапы. А Эльза даже не обернулась, она стояла у мольберта, спиной к двери, у босых ног ее лежали изрисованные листы бумаги. Или исписанные? Как там у них, у художников, правильно?
        - Эльза? - позвал Никита. Что-то подсказывало ему, что свое присутствие в мастерской лучше обозначить заранее. - Эльза, привет.
        Вот только она его не услышала. Или услышала, но не стала отвлекаться. Ее рука, с зажатым в ней углем, летала над листом бумаги с какой-то немыслимой просто скоростью. Ничего удивительного, что при такой скорости на полу скопилось столько рисунков. Никита переступил порог, обошел Эльзу по большому кругу, встал напротив, так, чтобы уж наверняка заметила.
        Она заметила, замерла с поднятой рукой, моргнула. Вид у нее был… Ну, деликатно выражаясь, сосредоточенный, а если по правде - слегка сумасшедший. Никита даже испугался, а не нашла ли Эльза в доме какую-нибудь дрянь. Просто так, для вдохновения. Их общее замешательство длилось недолго, всего мгновение, а потом Эльза потерла покрасневшие глаза, спросила вполне себе будничным тоном:
        - Что-то случилось?
        - Случилось. - Никита, не глядя, поднял с пола несколько листов. - Скоро ночь, ты так увлеклась, что потеряла счет времени. А еще у меня для тебя есть…
        Он не договорил, потому что взгляд его сфокусировался, наконец, на Эльзиных рисунках. Совсем не то он ожидал увидеть, когда покупал ей художественные «фишечки». Да и из всех «фишечек» она, похоже, использовала лишь бумагу да уголь. Все краски - и акриловые, и масляные - так и остались лежать в углу мастерской. Не дошло дело до красок. Не нужны были Эльзе краски, чтобы нарисовать весь этот черно-белый ужас.
        Первый рисунок. Не рисунок даже, а стремительная зарисовка. Птицы… Черные птицы с черными глазами и черными крыльями… Пока еще высоко в небе, но совершенно ясно, что еще мгновение - и они сорвутся вниз, к бегущей по лесу девушке. Девушка - это Эльза, никаких сомнений! И кошка рядом. На кошку не хватило угля, и она не такая черная, как в жизни, но такая же решительная. И нарисованная Эльза тоже решительная, готовая сражаться или умереть. Как Никита это понял? Да никак! Просто почувствовал, проникся нарисованной фантасмагорией.
        Второй рисунок. Дом. Тот самый дом, что и на Никитиной картине. Только на сей раз безрадостный и мрачный во всех своих вариантах, даже в отражении. В узких окнах - темные тени. Понятно, что люди, но не разглядеть, кто именно. Людей много, почти в каждом окне по тени, смотрят из темноты, наблюдают, тянут руки, кричат криком. Почему кричат? Да не знает он! Просто чувствует! И крики, и ярость, и безысходность… И снова птицы. Черная Погоня, кружащаяся над черной башней.
        Третий рисунок… Нет, Никита ошибся, тот человек из грозы не был похож на чумного доктора. Если только маской. Теперь он мог рассмотреть эту маску в деталях - каждую трещинку, каждую медную клепку. Черный плащ с капюшоном и маска делали своего хозяина похожим на птицу. Очень большую, очень опасную. К горлу подкатила тошнота. И не от страха, а от осознания того, что маска эта сработана из кожи. Человеческой кожи… Она полностью закрывает лицо, в круглых прорезях были видны лишь глаза, черные птичьи глаза без белков. И никак не понять, это человек маскируется под гигантскую птицу, или гигантская птица хочет сойти за человека…
        А на полу у Никитиных ног лежал еще целый ворох черных рисунков. Черных, мрачных, страшных, наполненных болью и безысходностью. Вот, значит, как выглядят Эльзины кошмары! Если так, то ее можно понять. Жить внутри этого ужаса и остаться нормальным - невозможно!
        - Вот так… - Она словно прочла его мысли, присела на корточки, принялась собирать рисунки. Нет, не собирать, сгребать весь этот бумажный ворох в кучу. Зачем? Чтобы порвать или сжечь в камине?
        - Эльза, погоди. - Никита сжал ее запястья, в глаза смотреть не стал, побоялся увидеть в них искры того безумия, с которым уже ничего не поделать. - Не нужно это уничтожать.
        - Почему? - Она сжимала наброски в кулаках с такой силой, что побелели костяшки пальцев. - Зачем это хранить? Зачем выпускать это в нашу жизнь?! - Ее голос сорвался на крик, руки задрожали. - Я сдерживала их. - Крик упал до шепота. - Сдерживала, сколько могла, не пускала. Я придумывала другой мир. Чтобы с солнцем и яркими красками. Знаешь, Януся приносила мне краски. Не такие хорошие, как твои, но и не самые плохие. Приносила краски и холст, и я писала другой мир.
        Да, Никита знал: Эльза писала свой другой мир, а какой-то самозванец и аферист подписывал этот мир несуществующим именем, а потом продавал за очень большие деньги. А Эльза говорила-говорила, словно внутри у нее прорвало невидимую плотину, и в этот мир вместе с черными рисунками хлынули еще и слова.
        - Сначала мне снились только птицы. Это было утомительно: перья, карканье, запах… Во сне птицы пахли кровью. Я не высыпалась, голова весь день была точно чугунная. Но я не боялась - просто уставала. А потом птицы начали меня замечать. Понимаешь? Если раньше это я за ними наблюдала, то теперь они. Словно бы они искали меня и вот… нашли. И запах крови сделался таким невыносимым, что по утрам я просыпалась с тошнотой и сразу же бежала в душ, чтобы его смыть. Я даже волосы сбрила, потому что вымыть из них этот смрад никак не получалось.
        Никита слушал, гладил Эльзу по спине, а сам думал, что нужно договориться насчет МРТ головы. Потому что вот эти яркие запахи, эти мрачные видения могут быть симптомами опухоли головного мозга…
        - …И они показывали мне картинки… - Эльза всхлипнула, выпустила из рук свои наброски. - Они убивали людей прямо у меня на глазах, налетали всем скопом, таким черным облаком. А через мгновение от человека оставалось вот это… - Она подтолкнула к Никите один из рисунков. Хватило одного взгляда, чтобы к горлу подкатила тошнота. - И к запаху крови теперь добавились крики. Я засыпала под крики в своей голове и просыпалась под них же. А потом они убили ребенка… прямо у меня на глазах… специально для меня, чтобы я понимала, что они ни перед чем не остановятся, чтобы я их боялась… - Эльза обхватила себя руками за плечи. - Тем утром я попыталась выброситься из окна. - Она уставилась на Никиту темным, мутным взглядом. - Осуждаешь? - спросила шепотом.
        - Нет. - Он сказал правду. Если он кого и осуждал, то не Эльзу, а себя. За то, что за все эти десять лет ни разу не поинтересовался, как она живет. - Эльза, это лечится…
        - Януся тоже так сказала. - Эльза горько усмехнулась. - Когда стащила меня тем утром с подоконника. А днем я уже была в психушке. Меня чем-то накачали, и знаешь, впервые за долгое время я не видела птиц. Я готова была целовать Янусины ноги за такое счастье, а она сказала, что мы не чужие друг другу и сочтемся, а потом принесла мне таблетки. И стало проще! Честное слово, проще! С таблетками я могла спрятаться, птицы искали меня, рвались следом за мной, но у них не получалось. Все было хорошо…
        - Не было хорошо, Элли. - Никита погладил ее по волосам. - Эти таблетки тебя убивали. И рано или поздно убили бы окончательно.
        Прежде чем ответить, она посмотрела на него долгим взглядом, усмехнулась какой-то совершенно несчастной улыбкой.
        - Какая разница, что меня убьет? - спросила вдруг. - Если не таблетки, то Погоня.
        - Эльза, нет никакой Погони! - Он начинал злиться. Не хотел, сдерживал себя, как мог, но все равно злился. Потому что проще поверить, что Эльза сумасшедшая наркоманка, чем в то, что та тварь с рисунка существует на самом деле.
        - Есть. - Она упрямо мотнула головой, стряхивая его ладонь. - Иногда, когда доза оказывалась недостаточной, птицы прорывались в этот мир. Ты мне не веришь. - Она снова усмехнулась. - Не веришь, я же вижу. Можешь спросить у Януси, сколько раз она находила в моей квартире мертвых птиц. Я это очень хорошо помню, потому что она так орала… А птицы просто залетали в открытые окна или бились в стекло, если окно было закрыто. А его, этого страшного человека, я раньше не видела. Ни в бреду, ни во сне, ни в жизни. Вчера - первый раз. - Эльза поднялась на ноги, аккуратно положила рисунки на подоконник рядом с кошкой. - Он пришел первый раз вслед за своими птицами. И знаешь почему? Ты знаешь, Никита?
        - Потому что ты перестала принимать таблетки? Потому что твое сознание наконец очистилось.
        - Открылось. - Она прижалась лбом к оконному стеклу. - Открылась какая-то потайная дверца, и он прокрался сюда вслед за своими чертовыми птицами. Это я во всем виновата. Понимаешь? Я показала ему путь.
        - Ты не виновата. - Если бы Никита был мнительный и впечатлительный, он бы, наверное, поверил и проникся, но пока его мозг искал происходящему рациональное объяснение. Вот только беда - искал, но никак не мог найти. И птиц, и человека в маске он видел своими собственными глазами. А раны от птичьих клювов саднили до сих пор.
        - Виновата! - Она снова мотнула головой, и кошка встревоженно заворчала. - Я понимаю, куда проще поверить, что все это бред, плод воспаленного воображения конченой наркоманки. Я и сама себе не верю…
        - Сто тридцать две, - сказал Никита.
        - Что - сто тридцать две? - спросила Эльза испуганно.
        - Сто тридцать две мертвые птицы нашли в лесу под тем деревом. Я сам там был. Я и твоя Зена. И когда ты рассказывала про свои сны, про то, что эти твари делали с людьми, я верил каждому твоему слову, потому что стал бы одним из них, если бы не ты.
        - Если бы не я? - Она посмотрела на него не с удивлением даже, а с изумлением.
        - Ты что-то сделала с птицами.
        - Я ничего не помню, я была без сознания.
        - Возможно. Но ты все равно что-то сделала. Ты каким-то образом их убила, Эльза.
        - Я?!
        - Какие иностранные языки ты знаешь?
        - Только английский. Такой… слабый английский, разговорный.
        - Ты говорила на каком-то незнакомом языке, бормотала что-то непонятное, а потом птицы стали падать.
        - Не помню. - Эльза потерла виски. - У меня было видение, где я бежала от Черной Погони, а потом устала бежать…
        - Вот такое? - Никита взял в руку рисунок с девушкой и кошкой.
        - Да. Я сначала боялась, а потом очень сильно разозлилась. И все… в моем видении птицы начали падать на землю.
        - Они начали падать и в жизни.
        Никита на мгновение задумался. Те птицы, что атаковали дом ночью, тоже умерли внезапно. От какой-то невидимой ударной волны. Интересная получается история. Может так статься, что здесь где-то поблизости есть военная база или какая-нибудь секретная лаборатория? Надо на всякий случай проверить, хоть на гугл-карты посмотреть. Ведь гораздо проще поверить в происки военных или сумасшедших ученых, чем в тот факт, что Эльза способна на такое… Еще сутки назад ему казалось, что Эльза вообще ни на что не способна. А сейчас что же получается? И главное, Никопольский совсем не удивился, когда услышал про птиц. Может, это на самом деле какой-то психологический эксперимент? Сначала в него втянули Эльзу, а потом решили увеличить число подопытных кроликов еще на одного. Или не на одного? Никопольский говорил про целую команду, которая должна отправиться в экспедицию. Команда подопытных кроликов для сумасшедшего миллионера! Тогда ведь можно устроить и постановку с человеком в маске. Что они знают про этот дом? Ровным счетом ничего! А если хорошенько все продумать, если срежиссировать этот спектакль? И то, что
наутро Никита не нашел никаких следов, совершенно ни о чем не говорит. Следы можно уничтожить, было бы желание. Вот только непонятно, кому и зачем все это нужно. Если Эльзу можно запугать и запутать, то с ним этот номер не пройдет. Здравомыслие - его второе имя.
        Было… до тех пор, пока он не увидел, что сделала Эльза с птицами, пока не увидел ее рисунки. Рисункам он, пожалуй, верил ничуть не меньше, чем самой Эльзе. Было в них что-то такое… Веяло от них таким ужасом, какой не придумать - только пережить. Кстати, о рисунках… Эльзу должна заинтересовать его новость.
        Про рисунки и миланскую выставку Никита рассказать не успел - ночную тишину нарушил крик и звуки выстрелов. В свете фонаря перед запертыми воротами метался охранник. Тот самый, что впустил Никиту во двор. Стрелял, кажется, тоже он. Стрелял вверх, в черное, как сажа, небо. Но даже в этой черноте можно было заметить стремительное движение. Чернота жила своей собственной жизнью и готовилась отнять чужую жизнь.
        Эксперименты… Чертовы эксперименты!
        - Не выходи! - Никита бросился вон из мастерской, выскочил на крыльцо.
        К охраннику уже бежали двое остальных. Да, они были сосредоточенны и профессиональны. Да, у них было оружие, вот только воспользоваться оружием они не могли. Если стрелять в этот черный кокон из птичьих тел, можно убить того, кого нужно спасать. Поэтому стреляли в воздух, одновременно отбиваясь от тварей, атакующих сверху, из темноты. А Никита с неотвратимой ясностью понимал, что еще чуть-чуть, и спасать будет некого… Он схватил метлу на длинном деревянном черенке - первое, что попалось под руку, - и бросился в темноту. Теперь отбивался уже он сам, махал метлой, словно шаолиньский монах посохом. Иногда попадал, но чаще промахивался. А вот птицы не промахивались…
        В этой черной круговерти Никита не сразу понял, что что-то изменилось. Он все еще размахивал своей метлой, охранники все еще стреляли в воздух, вот только сражаться больше было не с кем. Часть птиц валялась на земле, застилая лужайку черным ковром, а часть черным облаком взмыла к небу и растворилась в темноте. А потом наступила тишина. Такая пронзительная, что Никита отчетливо слышал собственное сиплое дыхание. Даже сердцебиение слышал. Длилась она недолго, кто-то застонал, ковер из мертвых птиц зашевелился…
        Изрядно потрепанного, но все же живого охранника они втащили в дом, положили на полу в гостиной. Никита быстро осмотрел раны. Ран было много. Рваные, страшные, словно бы на охранника напала не птичья, а волчья стая. Но ни одной опасной для жизни. Конечно, красавчиком мужику уже не быть, но сейчас не это главное. Сейчас главное, что выжил, что не получилось, как на Эльзиных рисунках.
        Аптечка со всем необходимым нашлась быстро, ее принес Никите один из охранников. Аптечку и початую бутылку водки для дезинфекции.
        - Вот, док, делай что нужно, - сказал он чуть дрогнувшим голосом. - «Скорую» вызывать не надо, разберемся как-нибудь сами.
        - Эльза? - спросил Никита, роясь в аптечке.
        - В порядке. С ней Степан. - Даже вот в таких нестандартных обстоятельствах о своей работе они не забывали. Молодцы. - Степан ее на улице нашел. Выперлась дуреха из дома. Хорошо хоть не пострадала.
        - Не пострадала. - Никита щедро плеснул на марлевый тампон водки. Что-то подсказывало ему, что, если бы не Эльза, косметическими дефектами вот этот лежащий посреди гостиной мужик не отделался бы. Все они не отделались бы. Но думать об этом было некогда, думать нужно было о своем профессиональном долге.
        Раненый охранник шипел, скрежетал зубами, но терпел. А в глазах его, на утратившем профессиональное равнодушие лице читалось лишь одно-единственное выражение - безмерное удивление. Никита его понимал, поводов для удивления было хоть отбавляй.
        Он наложил последний шов, наклеил последний пластырь и вымыл руки.
        - Все, - сказал, ни к кому конкретно не обращаясь. - Жить будет.
        - Что это вообще такое было? - Раненый охранник перебрался с пола на диван. - Никогда не слышал, чтобы птицы так себя вели. Может, бешенство?
        - На бешенство я их уже проверял. - Никита вытер руки. - И на остальные инфекции. Птицы ничем не больны, можете не волноваться.
        - А почему подохли? - спросил второй охранник. Он стоял у окна, всматривался в темноту за стеклом.
        - Не знаю. - Никита пожал плечами. - Может, какая-то аномалия. Они уже нападали. - Он закатал рукав, продемонстрировал свое расцарапанное предплечье.
        - Мужики… Иван, мне бы это… - Раненый посмотрел на полупустую бутылку. - Мне бы пару глотков.
        - Да пей, Ильич! - махнул рукой второй. - Мы со Степаном тут присмотрим.
        Вот они и перестали быть безликими и безымянными. Никита усмехнулся.
        - Надо закрыть окна. - Он плеснул водки прямо в чашку. Хотел было хлебнуть сам, но передумал. Трезвый ум ему сейчас нужен как никогда.
        - Первым делом. - Иван пожал плечами, а раненый Ильич вдруг очень тихо сказал:
        - Я думал, все - амба! Столько горячих точек за спиной, столько заварух! А тут всего лишь какие-то птицы, а меня словно парализовало. Как такое вообще возможно? - Он посмотрел на Никиту, будто у того были ответы на все вопросы.
        - Чего ты, Ильич, вообще к тем воротам поперся? - спросил Иван.
        - Решил проверить. Показалось, что кто-то нарушил периметр.
        - Кто нарушил? - Иван отвернулся от окна, на товарища посмотрел очень внимательно.
        - Никто не нарушил. Говорю же, показалось. Мужик примерещился. Теперь-то понимаю, что примерещился, потому что какой грабитель пойдет на дело в плаще и в маске, как у чертова Зорро?! - Ильич усмехнулся и тут же поморщился от боли.
        В плаще и маске… Все-таки Никита отхлебнул водки. Прямо из бутылки и отхлебнул. А потом вышел из гостиной.
        Эльза, кошка и второй охранник сидели на кухне. Вернее, Эльза и кошка сидели, а охранник стоял у окна. Поза его была напряженной и настороженной. А на подоконнике перед ним лежали рисунки.
        - Это что? - спросил он и ткнул пальцем в один из рисунков. - Я нашел это в мастерской.
        Никита заглянул через его плечо, к горлу снова подкатила тошнота.
        - Думаю, это то, что могло бы остаться от вашего товарища.
        Получилось не слишком вежливо, так ведь он не с гимназисткой разговаривает, а с сотрудником охранного агентства. Надо думать, не самым последним сотрудником не самого последнего агентства.
        - Я это понимаю, - охранник кивнул, - я не понимаю, почему она, - он бросил быстрый взгляд на прижавшуюся спиной к холодильнику Эльзу, - почему она это нарисовала. Как вообще додумалась?
        Эльза вздохнула, подалась вперед, наверное, решила, что нужно объясниться, но Никита ее опередил:
        - На нас уже нападали птицы. Прошлой ночью и сегодня днем, а Эльза - художник. Теперь понятно?
        Ох, не все было понятно бравому бойцу Степану! Но, видимо, вовремя вспомнил, что он должен их охранять, а не допрашивать.
        - Кофе хотите? - спросил Никита, подходя к плите.
        - Нет. - Степан снова мотнул головой. - Как там Ильич?
        - Жить будет.
        - Если вы тут побудете, я выйду.
        - Побуду, - пообещал Никита.
        - Окна только не открывайте и из дому не высовывайтесь.
        - Не будем. - Никита прижал ладонь к сердцу. На тыльной стороне ладони красовался новый шрам. И макушка снова болела. Видать, тюкнула одна из птичек в маковку…
        Эльза заговорила, как только Степан прикрыл за собой дверь.
        - Я его снова видела.
        - Кого? - спросил Никита, переходя на шепот.
        - Черного человека. Я его видела! - Эльза раскачивалась из стороны в сторону, обхватив себя за плечи. - Не во сне, а по-настоящему видела. Там, у ворот… И раньше, кажется, тоже.
        - Когда раньше? - Никита присел на корточки напротив Эльзы, положил ладони на ее острые коленки. - Вчера?
        - Нет. - Она покачала головой. - Намного раньше. В вечер нашей с тобой встречи в парке. Помнишь?
        - Помню. Ты тогда от кого-то бежала.
        - От него. И от его птиц.
        - От Погони? - Верить еще и в это совсем не хотелось. Хватит с него на сегодня.
        - Наверное. Тогда я ничего толком не поняла, а сейчас вот вспомнила.
        Вспомнила. Может, и не вспомнила, а выдумала из-за пережитого стресса. Но говорить ей об этом не стоит. Ей и без того досталось. Вместо этого Никита сказал другое:
        - Охранник его тоже видел. Он потому и вышел из дома, что увидел постороннего на территории.
        Эльза вздрогнула, накрыла его руки своими ледяными ладонями, а потом сказала:
        - Мне кажется, он ненастоящий.
        - Он настоящий. - Никита попытался улыбнуться ободряюще, но, похоже, получилось не очень. - Если его видели сразу три человека, он просто не может быть ненастоящим. Ты понимаешь?
        - Нет…
        Оттеснив Никиту, на колени к Эльзе запрыгнула кошка, заурчала, затарахтела как трактор. Никита отошел обратно к плите.
        - Я вообще ничего не понимаю. - Эльза погладила кошку. - Может быть, я все-таки схожу с ума?
        - Если бы ты сходила с ума, то птичек и этого черного человека видела бы только ты одна. Кстати, как ты себя чувствуешь?
        - Ты спрашиваешь, не мечтаю ли я о дозе? - Она усмехнулась. - Нет, не мечтаю. Я напугана. Очень напугана! Но про таблетки все это время я даже не вспоминала. Это странно, да?
        - Не страннее того, что здесь творится. Кстати, о птичках! - сказал и сам порадовался получившемуся каламбуру. - От чего они попадали на сей раз, ты не знаешь?
        Эльза не отвечала очень долго, вертела на пальце свое колечко, а потом сказала:
        - Кажется, это из-за меня. Просто я очень сильно испугалась.
        - Все испугались, даже эти джеймсы бонды.
        - Я сильнее. - Эльза попыталась улыбнуться. - А потом я разозлилась.
        - Как в своих видениях?
        - Да, как в своих видениях. Я разозлилась и велела им убираться.
        - На каком языке? - спросил Никита.
        - Не помню. Кажется, на русском. - Теперь она выглядела не напуганной, а скорее растерянной. - Какое это имеет значение?
        - Никакого. Наверное. И что было дальше?
        - Сначала исчез тот человек, а следом за ним птицы.
        - Исчез - это как? Ушел? Перелез через забор?
        - Просто исчез.
        - Понятно, - Никита кивнул. - Было темно, ты могла и не заметить, как именно он ушел.
        Она не стала спорить, сидела, вертела свое колечко. А Никита вдруг подумал, что именно сейчас, несмотря на все странности, Эльза выглядит как никогда нормальной. Вот что должно его особо радовать. Потому что так уж вышло, что в первую очередь он для Эльзы - лечащий врач. А все остальное так… лирика. Вот сейчас он окончательно закончит с лирикой и займется тем, за что ему платит загадочный наниматель.
        Историю про миланскую выставку и свои картины Эльза выслушала с неожиданным равнодушием. Даже тот факт, что кто-то присвоил себе ее труды, ее не слишком взволновал. Никите вообще показалось, что слушала она его вполуха, думала о чем-то своем. Дуреха…
        - Эльза, ты не понимаешь. - Он сел напротив, посмотрел в упор. - Я тебе сейчас не сказку рассказываю. Я тебе сейчас обрисовываю возможные перспективы. Твои перспективы!
        - Те картины я отдала Янусе добровольно. В обмен на таблетки. - Его взгляд она не выдержала, отвела глаза.
        - А собственное имя ты тоже отдала? - Никита снова начал злиться. - Сейчас речь не о том, что было, а о том, что будет. О перспективах твоих сейчас речь! - Он и не заметил, как сорвался на крик. И она не заметила, лишь раздраженно дернула плечом. - Ты можешь начать новую жизнь, если удастся доказать твое авторство. Я еще не уточнял, но, думаю, понадобятся какие-то экспертизы.
        - И деньги, - сказала Эльза очень тихо.
        - Я заплачу.
        - Нет.
        - Хорошо! Я дам тебе в долг, в счет будущих твоих гонораров, или как это у вас там называется!
        - Нет.
        - Нет?! Я предлагаю тебе реальное решение всех твоих проблем! Я помощь тебе предлагаю, а ты отказываешься?! Тогда ты дура, Эльза! Гордая, наивная дура! Да кому ты нужна вот такая?! - Никита не хотел делать ей больно, но иногда бывает необходима шоковая терапия. - Ты же сдохнешь когда-нибудь. Или от передоза, или еще от чего-нибудь… - Откусить бы себе язык за такие слова, но что сказано, то сказано. Слово - не воробей…
        А она не обиделась. Или если обиделась, то не подала виду. Вот такая у нее теперь была железная выдержка.
        - Если я отчего-то и сдохну, - сказала Эльза с ледяной улыбкой, - то точно не от передоза. Ты не волнуйся, Никита, я тебя услышала и приняла к сведению все, что ты сказал. А теперь прости, - она встала из-за стола. - День был тяжелый, нам всем нужно отдохнуть.
        Сказала - и вышла из кухни этакой королевой. Тенью от королевы. А и плевать! Все, что от него зависело, Никита сделал. Он был готов сделать для нее куда больше, но насильно мил не будешь.
        Он уснул почти сразу же, стоило только лечь на диван. Уснул и проспал мертвецким сном до самого утра. До девяти часов утра! Полежал немного с закинутыми за голову руками, прислушался к дыханию дома. Дом дышал подозрительно тихо. Никита рывком сел, потер глаза, взъерошил волосы, снова прислушался. В душу закралась тревога. Из комнаты он уже не вышел, а выбежал. Весь первый этаж был пуст, гостиная чиста и опрятна, словно и не служила вчера операционной. Комната Эльзы тоже была пуста. В ванной и на кухне - никого! Оставалась последняя надежда на мастерскую, но и там его ждало разочарование. Все художественные «фишечки» на месте, а Эльзы и след простыл.
        Не было не только Эльзы. Никита вышел на крыльцо, осмотрел двор. Похоже, охранники свалили. Забрали с собой дохлых птиц, Эльзу и кошку, а потом свалили. Вот тут он запаниковал. А что, если не забрали? А что, если похитили? Кто их знает, этих джеймсов бондов? Кто знает, какие сдвиги могли случиться в их головах после минувшей ночи! Никита уже направлялся к своей машине, когда завибрировал мобильный. Звонил Никопольский. Тон его был до отвращения вежливый и скучный.
        - Господин Быстров, я звоню, чтобы выразить вам свою признательность. Сегодня утром со мной связались мои люди. Я в курсе случившегося.
        - Где Эльза?! - перебил его Никита. - Куда вы ее дели?
        - Никуда. - Голос Никопольского оставался невозмутимым. - Вашими стараниями и молитвами моего клиента она почувствовала себя значительно лучше. Анализы этот факт полностью подтвердили. Разумеется, ей потребуется реабилитация, но самое страшное позади. Вы отлично справились со своей работой. Я уже перевел на ваш счет оговоренную контрактом сумму.
        - Я спрашиваю, где Эльза?! - Никита уже не говорил, а орал в трубку.
        - К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос, господин Быстров. Эльза четко дала мне понять, что не желает больше с вами общаться. Я не посмел настаивать, но готов поклясться, что решение это она приняла, будучи в трезвом уме и ясной памяти. Это должно вас утешить как специалиста. Всего доброго! И чуть не забыл поблагодарить вас за помощь, оказанную одному из моих людей.
        - На него напали птицы!
        - Да, крайне прискорбное обстоятельство. Экология нынче такова, что ничему не приходится удивляться. Всего наилучшего! - И все… в трубке послышалась гробовая тишина…

* * *
        Отложенные на черный день деньги уходили как-то подозрительно быстро. Так быстро, что Анжелике даже пришлось продать колье с изумрудами. Выручить за него получилось далеко не ту сумму, на которую она рассчитывала, но уж лучше так, чем вообще никак. За съемную квартиру в центре Питера нужно было платить, за еду человеческую, за бензин для машины. Хорошо хоть абонемент в фитнес-клуб она купила на год вперед, а то бы еще и тут…
        Конечно, квартиру можно было снять попроще, с минимумом мебели, где-нибудь на окраине. И питаться не здоровой пищей, а так… всякой ерундой. И машину можно было продать, а самой пересесть на общественный транспорт, но еще много лет назад, когда в Анжеликиной жизни не было вообще никакого просвета и никаких перспектив, она пообещала себе нормальную, человеческую жизнь! Пообещала и напролом перла к этой своей мечте, а когда добралась наконец, вцепилась и руками, и зубами, чтобы уже не выпускать.
        Так уж получилось, что выпустила, но это временные трудности. Сейчас главное - не опускать планку. Ни в коем случае не опускать! А то ведь так, чего доброго, снова можно оказаться там, откуда она с таким трудом выбралась. На второй раз у нее может сил и не хватить.
        Время еще есть. Она молода, умна, чертовски привлекательна. С таким набором качеств она должна очень скоро отвоевать утраченные позиции. И пускай сейчас вся эта чертова элита от нее отвернулась, пусть вчерашние знакомые не то что не здороваются, а и вовсе не замечают, она со всем разберется.
        Вот только не получалось разобраться так быстро, как того хотелось бы. Вчерашние подружки отвернулись, а вот их мужья… Мужья по-прежнему продолжали оказывать Анжелике знаки внимания. Втайне от своих вторых половин, разумеется. И предложения от них поступали… Предложения поступали, а Анжелика им всем отказывала. Возможно, в моральном смысле она не так крепка, как хотелось бы, но даже у такой, как она, есть принципы! Быть женой старого козла - это противно, но еще куда ни шло. Но быть содержанкой женатого мужика - это совсем край. Глупые, по сути, принципы, но уж какие есть! Надо просто постараться как-то изловчиться и найти себе холостого. Чтобы был он только ее и ничей больше. И чтобы не старый - со стариком она больше не сможет…
        Был еще один вариант - устроиться на работу. Ведь работала она раньше, еще до деда. Работала стюардессой на международных авиалиниях. Мир повидала, людей интересных. С дедом своим, кстати, так и познакомилась. Познакомилась с одним, познакомится и еще с дюжиной. Надо только найти записную книжку со старыми контактами.
        Записную книжку Анжелика нашла, позвонила, договорилась о встрече сначала с одним человеком, потом еще с двумя. Думала, наивная, что уж на работу-то устроиться получится легко, без проблем, а оказалось, не все так просто. Оказалось, что она, Анжелика, уже некондиция, что в свои неполных тридцать она уже почти старуха. Оказалось, что она не одна такая умная и красивая, их таких тьма! Умных, красивых, со знаниями нескольких иностранных языков и, самое главное, молодых!
        Вот когда Анжелика почувствовала самое настоящее отчаяние! Не когда «внучки» кинули ее с наследством, не когда бывшие подружки отвернулись, а когда ей прямо в лоб, не стесняясь, заявили, что она уже лежалый товар! Захотелось удавиться. Сначала удавиться, потом напиться, а уже потом спалить весь этот несправедливый мир к чертям собачьим! С поджогом мира у нее бы точно ничего не вышло, удавиться она всегда успеет, а вот напиться можно прямо сейчас. Вот и кафешка замечательная на открытом воздухе. Цветочки цветут, птички щебечут, машинки туда-сюда катаются, разгоняя тоску. А если еще коньячку накатить, так и вовсе станет хорошо. Анжелика заказала и коньячку, и кофейку, и закуски кое-какой. Завтра, конечно, станет стыдно, что нажралась и диету нарушила, а пока нужно сделать все возможное, чтобы это завтра для нее вообще наступило.
        Коньячок пошел хорошо, растеклось по телу благостное тепло, и ком в горле пропал. Жизнь заискрила, расцвела красками, несмотря на наступающие сумерки. Сумерки - самое время для того, чтобы отформатировать судьбу. Надо только еще немного коньяка и еще одно шоколадное пирожное! Господи, сколько лет она не ела шоколадные пирожные?! Это ж какой нужно было быть дурой, чтобы лишить себя такого удовольствия!
        Жизнь искрила, полнилась запахами и звуками. И все в этой жизни было хорошо, кроме людей, суетливых и противных человечков. Один из этих человечков, лет трех от роду, с визгом носился между столиками, пока его нерадивые родители, молодые и безмозглые, наслаждались коктейлем и закатом. Человечку так и хотелось подставить подножку, чтобы шмякнулся на землю и разревелся. Чтобы эти идиоты, его родители, подхватили кровиночку на руки и убрались наконец к чертовой бабушке!
        Вторым раздражающим фактором был патлатый и бородатый парень в красной олимпийке с айфоном наперевес. Патлатый пялился то в айфон, то на Анжелику. Ей показалось, что даже снимал исподтишка. То ли узнал - история с упущенным наследством стала-таки достоянием папарацци! - то ли хотел закадрить, но никак не решался. Правильно, что не решался. Не того полета птица!
        Кстати, о птицах! Птицы были третьим раздражающим фактором! Такое безобразное поведение с их стороны Анжелика видела только в Турции. Но если в Турции со столов подворовывали только воробьи, то тут в дело вступили галки. Одна из них то и дело присаживалась на край Анжеликиного столика, косила наглым черным глазом, высматривая, чем бы поживиться. Анжелика устала отмахиваться и уже почти решила закатить скандал администратору, когда галка переключилась с ее пирожного на мелкого. Подходила к нему бесстрашно, в сторону отлетала лишь в самый последний момент, почти рискуя остаться без хвоста. И ведь непонятно, ради чего! У Анжелики хотя бы было шоколадное пирожное, а тут никакого удовольствия. А мелкий от птицы пришел в восторг, такой восторг, что аж визжать перестал, на радость всем присутствующим.
        Коньяка в бокале оставалось на самом дне, и Анжелика сделала знак - сперва официанту - вполне приличный, а потом патлатому - неприличный, потому что он явно за ней наблюдал. С этим тоже можно было поскандалить, если станет совсем уж невмоготу. А пока коньяк!
        Галка танцевала какой-то удивительный танец, расправляла крылья, поджимала лапы, вертела хвостом перед самым носом мелкого. Вертела, в руки не давалась и в танце своем уже выбралась с террасы на тротуар. И мелкий следом. Так они и лавировали между редкими пешеходами. Они лавировали, а родители продолжали потягивать коктейль. Идиоты!
        В том, что эти двое - идиоты, Анжелика была уже полностью уверена. Не такие твари, как ее папаша - не к ночи будет помянут! - но тоже без царя в голове, если доверили безмозглой птице развлекать свое чадо. И ведь всем по барабану! Никто на детеныша даже не смотрит. Только Анжелика да вот этот фрик в плаще и дурацкой маске, похожей на птичий клюв.
        Фрик стоял с противоположной стороны дороги, почти сливаясь с тенью от старой липы. Вот он наблюдал. Наблюдал сразу за всеми. Это Анжелика поняла почти мгновенно. И так же мгновенно - словно озарение нашло! - поняла, что галка мелкого не развлекает, а завлекает. Завлекает с тротуара на дорогу…
        Впервые за многие годы высоченные одиннадцатисантиметровые каблуки показались Анжелике не величайшим изобретением человечества, а непреодолимым препятствием. Настолько непреодолимым, что она их сбросила и помчалась, как дура, босиком. Сначала по теплым доскам террасы, потом по пыльному тротуару, а потом по липкому, с испариной, асфальту.
        Мелкий стоял посреди дороги. И чертову птичку он таки поймал. Поймал и, счастливый, прижимал к животу. А по дороге мчалась маршрутка, оранжевая, старая и дребезжащая. Водитель был занят - он обилечивал пассажиров. Анжелика понимала это с пронзительной ясностью. А еще с такой же ясностью она понимала, что им конец! И ей, и мелкому, и его птичке! Потому что она не успеет, не сможет опередить эту чертову маршрутку. Можно было даже не пытаться, не строить из себя мать Терезу. А теперь уже все… Теперь даже умереть красиво не получится… Теперь ее размажет по этому липкому асфальту, и никакой красоты не останется…
        Мелкого она схватила просто так, по инерции. И просто так прижала его к груди. Она - мелкого, мелкий - птичку… Так обидно! До чего же обидно! Порвать всех хочется в клочья! Родителей этих долбаных… маршрутку… братца Иванушку с сестрицей Аленушкой… патлатого… фрика, который все видел и все знал заранее…
        А мелкий все понял… Не кричал, не вырывался, только сердце его трепыхалось под Анжеликиными ладонями, словно пойманная птица. Или это и была птица?..
        Мелкого стало жалко. Жалко почти так же сильно, как собственную загубленную жизнь.
        - Закрой глаза, - шепнула Анжелика ему на ухо. - Просто закрой глаза…
        В ней всегда была сила. Эта сила помогала ей выживать на улице и в одной квартире с отцом. А потом помогла не опуститься на дно, где самое место таким, как она, а вырваться в нормальную жизнь. Эта сила помогала ей вытерпеть почти год рядом с мужем-извращенцем. Наверное, этой силы не хватит, чтобы остановить несколько тонн ржавого металла, но и выбора особого у нее нет, если уж умереть красиво никак не получается…
        Рыжее пятно приближающейся маршрутки Анжелика заметила уже периферическим зрением. Заметила, зажмурилась и заорала что есть мочи. Умирать, так с музыкой…
        Завизжали тормоза… Анжелику обдало смрадным бензиновым дыханием, а потом накрыло горячей волной. Вот и все… Мелкого только жалко…
        …И себя тоже жалко, потому что даже умереть нормально у нее не получилось. Какая-то некрасивая вышла смерть. Настолько некрасивая, что вместо ангельских аплодисментов кто-то нагло и настырно лупит ее по щекам. Лупит и сипит в самое ухо:
        - Эй, ты как? Ты живая хоть?!
        - Мертвая… - Мертвая и размазанная по асфальту. Нет ее больше, только голос остался.
        - Значит, живая! - А тот, кто сипел в ухо, отчего-то обрадовался. - Ну ты, мать, даешь! Это ж надо такое сотворить! Ты чертова ниндзя, да?
        - Я чертов труп… - Но не больно. Хорошо хоть не больно. А мелкий отчего-то плачет, ревет благим матом. Вроде ж мелких на небе должны встречать ангелы с сахарной ватой. Что ж он тогда ревет?..
        - Класс! - снова восхитился тот, сипящий. Вот ей даже нормального ангела не досталось, какой-то дефективный прибыл встречать. - Я все снял! Это очуметь, какой материал получится, рыжая! Да ты открывай глаза! Открывай! Все с тобой в порядке, ни единой царапины ни на тебе, ни на малом. Только птичке каюк. И маршрутку теперь проще в утиль, чем починить. Но как ты это сделала, а?
        - Что сделала? - Анжелика открыла один глаз. Да, ангел смерти ей определенно достался бракованный - патлатый и бородатый. Да еще и айфоном своим в лицо тычет…
        - Класс! - Патлатый снова чему-то обрадовался. Смотрел он не на Анжелику, а в экран своего айфона. Снимал. Снимал?! Ее, мертвую, по асфальту размазанную?..
        Получилось врезать и даже выбить айфон из рук. Выбить и разбить! Этого хватило, чтобы патлатый перестал радоваться и взвыл дурниной. А Анжелика тем временем села. Во всем организме у нее болели только отбитая об асфальт задница и голова. Патлатый все еще выл, заглушая рев мелкого. Анжелика повернула голову на звук. Мелкого, как переходящее красное знамя, передавали с рук на руки нерадивые родители. Про коктейль они наконец забыли, а про чадушко вспомнили. Судя по мощному реву, с чадушком все было в порядке. Чего не скажешь о птичке… От птички мало что осталось - только комок окровавленных перьев. Это мелкий ее так сжал с перепугу?..
        Плевать! Главное, что некрасивая смерть отменяется! Маршрутка проехала мимо!
        Оказывается, нет… Маршрутка стояла поперек дороги, уткнувшись разбитой мордой в фонарный столб, на асфальте валялись осколки стекла и фары. Вокруг маршрутки бегал и причитал водитель. Причитал почти так же, как патлатый над своим разбитым айфоном. Но если с айфоном все понятно, то кто так прессанул маршрутку?
        Наверное, Анжелика задала этот животрепещущий вопрос вслух, потому что ей неожиданно ответили:
        - А маршрутку ты! - Патлатый сунул свой разбитый айфон в карман олимпийки, на Анжелику посмотрел со смесью удивления и восхищения. - Если бы своими собственными глазами не видел, если бы не заснял, не поверил бы. Мы же подумали, что все… и тебе, и малому этому все. Ты так заорала! - Он погладил Анжелику по голове, она раздраженно шлепнула его по руке. - Маршрутка перла прямо на вас, там ни единого шанса не было.
        Он говорил, а Анжелика тянула шею, чтобы увидеть того, в маске. Не увидела, фрик ушел. Насладился шоу и свалил. Или, наоборот, не насладился…
        - … А потом маршрутку развернуло. Вот словно бы она на невидимую стену напоролась и отлетела. А ты визжать перестала и рухнула. Малого повалила и не выпускала. Птичку голыми руками придушила. Мы малого еле вытащили, так крепко ты его к себе прижимала.
        - Какую птичку? Какими голыми руками? Ты совсем идиот, что ли?! - Анжелика посмотрела на свои грязные ладони. Грязь есть, крови нет! Идиот и брехло!
        - Значит, птичка сама умерла, от страха. - Патлатый бережно гладил карман с дохлым айфоном. - Я потом видео пересмотрю на замедленной скорости. Хорошо хоть карта памяти цела. Радуйся - прощаю!
        Он ее прощает! Этот шут гороховый ее прощает!
        Был в Анжеликиной безбедной жизни опыт общения с психоаналитиком. Модно нынче шастать по психоаналитикам из-за всякой ерунды. Когда были деньги, Анжелика тоже шастала, на серость бытия жаловалась. Из тех сеансов она вынесла только одно: нельзя держать в себе гнев, его нужно выпускать. Тогда единственным способом выпустить гнев было придушить деда подушкой, но сейчас-то все поменялось!
        Удар пришелся патлатому прямо в челюсть. В секцию бокса Анжелика ходила еще задолго до безбедной жизни и психоаналитика. Вот и пригодилось! Патлатый снова взвыл, еще громче прежнего, а Анжелика кое-как встала на ноги, кое-как отряхнулась и пошлепала, босая и несчастная, к террасе. У нее ж там сумочка с деньгами и телефон. У нее там, считай, вся ее нынешняя жизнь.
        От сунувшейся было с благодарностями мамашки мелкого она отмахнулась сумочкой. И от папашки-идиота отмахнулась. Одним глотком допила коньяк, дожевала пирожное, швырнула на стол деньги и помахала мелкому. Мелкий помахал в ответ и реветь перестал. Наверное, успокоился. Вот и Анжелика успокоится. Только не сейчас и не здесь, где все на нее пялятся, где всякие патлатые недоумки снимают ее. Да и полиция скоро нарисуется. А полиция ей ни к чему, полицию (тогда еще милицию) она с детства не любила и ничего хорошего от нее не ждала.
        Из кафе Анжелика не уходила, а убегала, отмахиваясь сумочкой от зевак и прочих идиотов. Хорошо хоть повезло с такси - и поймать получилось, и смыться до того, как ее догнали сердобольные и любопытные. Ей сейчас не до того, ей сейчас нужно побыть одной и хорошенько подумать.
        Перед тем как вернуться к себе, Анжелика зашла в супермаркет, купила еще одну бутылку коньяку и целый шоколадный торт. Надо же как-то отметить свое чудесное спасение.
        Отмечала долго и основательно, так, что закончился и коньяк, и торт. И мысли в голове, слава богу, тоже все закончились, растворились в алкоголе и шоколаде. Из тяжелой и муторной жизни Анжелика провалилась в такой же тяжелый и муторный сон. Во сне над ней кружили галки, кружили, верещали, а потом лопались как наполненные красной краской шарики, сыпали черными перьями. А в стороне, на самой границе света и тени - или сна и яви, - стоял фрик в маске и смотрел на Анжелику черными птичьими глазами. Очень внимательно смотрел.
        Проснулась она от чувства омерзения и тошноты. Сил хватило добежать до ванной, а потом еще полчаса вообще ни на что не хватало, даже на то, чтобы отползти от унитаза. Пришла-таки расплата за вчерашнюю беспечность. Знать бы заранее, что будет так хреново!
        Но ничего! Постепенно получилось и от унитаза отползти, и в душ забраться, и даже зубы почистить. На кухне Анжелика замерла в раздумьях. Народная мудрость настаивала на опохмеле, а здравый смысл - на крепком кофе. Победили здравый смысл и лень. За опохмелом нужно было идти в магазин, а на магазин сил она еще не подкопила.
        В кофе Анжелика насыпала три чайные ложки сахара, после вчерашнего торта это такая мелочь, что и за грех не считается. Из шкафчика достала аспирин, выпила, а ко лбу примотала мокрое кухонное полотенце. И только потом включила ноутбук. Традиции нарушать нельзя ни при каких обстоятельствах, а ее утренней традицией был просмотр новостей за чашечкой кофе.
        Новости не заставили себя долго ждать! Дурные новости! В электронном ящике нашлось несколько сообщений от бывших подруг с ссылками на ютьюб. Ох, лучше бы она не ходила, не увеличивала число просмотров этому патлатому уроду, этой продажной твари с айфоном! Но она прошла по ссылке и поняла, что в одночасье стала звездой ютьюба.
        Этот сиплый голос Анжелика узнала бы из тысячи других. И голос, и дебильные комментарии за кадром. Вот кого она никак не могла узнать, так это пьяную долговязую девицу, которая босиком неслась на проезжую часть. Божечки, какая мерзость! Волосы растрепались, бедра вихляют, как у подгулявшей проститутки, а пятки, кажется, вообще грязные! Хорошо хоть в этот момент патлатый перевел камеру на мелкого. Мелкий стоял посреди дороги, прижимал к животу вяло трепыхающуюся птичку. Он пока еще ничего не понимал. А оранжевая маршрутка уже приближалась.
        Анжелика поставила видео на паузу, стащила со лба полотенце, вытерла им покрывшееся испариной лицо, подышала глубоко и медленно, как завещал психоаналитик. Дышала-дышала, а потом чертыхнулась. Не получалось у нее успокоиться. И рука предательски дрожала, когда она снова запускала это проклятое видео.
        - Все хорошо, - сказала Анжелика самой себе. - Я жива, а это главное.
        Оставалось только узнать, как это у нее получилось выжить…
        А он был неплохим режиссером, этот патлатый гад! Он как-то исхитрился подать картинку так, что аж челюсть сводило от напряжения и ожидания чего-то страшного и непоправимого. Пришлось снова себе напоминать, что все в порядке и бояться нечего. Это всего лишь картинка. Чертова картинка…
        У Анжелики хватило сил досмотреть сюжет до самого конца, даже ту часть, где она, растрепанная и жалкая, валялась на асфальте, а патлатый тыкал ей в лицо своим айфоном. То, как она выбила айфон, уважаемой публике не показали. Наверное, не посчитали нужным. Но даже этот унизительный финал Анжелику почти не взволновал. Облизнув пересохшие губы и глотнув остывшего кофе, она включила ролик на повтор. Потому что главного она пока так и не поняла. Она не поняла, почему они с мелким остались живы.
        Смотреть пришлось еще раз пять, потому что увиденное никак не укладывалось в голове.
        Вот она стоит посреди дороги, прижимает к себе мелкого, что-то шепчет ему на ухо, а потом начинает орать как резаная. Она орет, а маршрутка вместо того, чтобы размазать их по асфальту, замирает буквально в нескольких сантиметрах от ее спины, встает на дыбы, словно налетает на невидимую преграду, идет юзом и врезается в столб.
        Вот только не было там никаких преград - ни видимых, ни невидимых! Анжелика с мелким - не преграда, а так… досадная помеха на пути у этой махины. Но махина почему-то их не задавила. Да, они свалились с ног, да, она поджала под себя верещащего ребенка. Защитить хотела, дура?! Или это инстинкт какой-то сработал? Точно, инстинкт! Предсмертный хватательный инстинкт. И ведь как крепко держала! Идиоту-папашке пришлось силой разжимать ее руки, пока мамашка выцарапывала из ее объятий свое чадушко. А что же птичка? Она еще раз перемотала, едва ли не носом прижавшись к экрану.
        Птичка взорвалась в руках у мелкого в тот самый момент, когда Анжелика заорала. Точно, взорвалась… Соврал патлатый, что это она птичку голыми руками придушила!
        Оставалось еще одно - найти на видео фрика в маске. Да не получилось! Не было его! В жизни был, а в кадр отчего-то не попал, хотя вот она - старая липа, в тени которой он стоял.
        Анжелика снова протерла лицо мокрым полотенцем и зашвырнула его в раковину, выругалась так, что даже батя бы удивился. Вот теперь самое время посмотреть, что за тварь взяла на себя ответственность за ее позор и унижение.
        Тварь и, стало быть, патлатого звали простенько и пафосно одновременно - Лешим. Наверное, это из-за бороды, мерзкой такой метросексуальной бородки, которая не имеет к настоящему лешему никакого отношения. Тварь Леший был блогером. Нет, не так! Тварь Леший был БЛОГЕРОМ! Несколько миллионов подписчиков. Несколько сотен тысяч просмотров этого конкретного ролика! Почти столько же лайков и процентов двадцать дизлайков, надо думать, от завистников. И все эти лайки-дизлайки росли как снежный ком под роликом, который патлатый идиот обозвал так же пафосно, как и свой уродский канал. «Рыжая бестия спасает ребенка силой мысли!»
        Силой мысли… рыжая бестия…
        А в описании к видео этот гад обещает своей дебильной аудитории не оставить без расследования это удивительное явление. Анжелика заскрежетала зубами. Леший обещал найти рыжую бестию, взять у нее интервью, провести эксперименты на предмет ее уникальных способностей.
        Эксперименты! Над ней! Какой-то патлатый дебил с айфоном собирается ставить над ней эксперименты!
        Вот ее жизнь и обрела смысл - найти патлатого первой и расчленить. А процесс расчленения снять на видео и выложить в ютьюб. Вот это будет настоящий эксперимент! Додумать эти упоительные и кровожадные мысли до конца Анжелике не дал звонок в дверь. Кого там принесла нелегкая?
        Нелегкая принесла того самого плюгавенького мужичка с портфельчиком, который практически уничтожил Анжеликину жизнь. Сначала она хотела мужичка просто послать, а потом подумала про расчленение и решила, что для начала можно потренироваться и на этой плюгавой сволочи. Дверь Анжелика распахнула с угрожающей решительностью. Другому бы заподозрить неладное, сделать ноги, а этот дурашка оказался на удивление беспечным, переступил порог, улыбнулся, представился.
        - Никопольский Яков Исаакович, адвокат. Вы позволите? - И, не дожидаясь позволения, протопал прямиком на кухню, зыркнул на экран ноутбука, многозначительно приподнял бровь.
        - Чего надо? - Анжелика подошла к стойке с ножами, тоже многозначительно приподняла бровь.
        - Мне ничего. - Никопольский нисколько не испугался. Это он, конечно, зря, потому что Анжелика сейчас в таком настроении… - Я вижу, вы стали звездой ютьюба? - Он кивнул на экран. - Занимательный сюжет! Занимательный! Очевидное и невероятное в одном флаконе.
        - Чего тебе надо? - Анжелика вытащила самый большой нож, взвесила в руке.
        - По трагическому стечению обстоятельств я стал невольным виновником крушения ваших планов.
        - Так уж и невольным?
        - У меня такая работа, уважаемая Анжелика Витальевна. Ничего личного. Но сейчас! - Он поднял вверх ладони, как проповедник из дешевого американского фильма. - Но сейчас я счастлив тем, что могу компенсировать ваши страдания.
        Про компенсацию было интересно. Анжелика прижала лезвие ножа к полыхающему лбу.
        - Осторожнее! Не пораньтесь, - вежливо сказал Никопольский и принялся рыться в своем портфеле. А портфель, между прочим, положил прямо на обеденный стол! - У моего клиента имеется для вас деловое предложение…
        - Интим не предлагать… - Анжелика поморщилась, отложила нож, выловила из мойки мокрое полотенце, снова прижала ко лбу.
        - Боже упаси! Как вы могли подумать?! Это очень пристойное предложение, уверяю вас! Вот ознакомьтесь! - Он положил на стол кипу документов. Читать эту кипу у Анжелики не было никаких сил.
        - Вы уж лучше сами… огласите. Только кратенько.
        - Боюсь, кратенько не получится.
        - Тогда огласите как есть, только быстро, без спецэффектов.
        - Как вам будет угодно, Анжелика Витальевна!
        Пока Никопольский зачитывал условия контракта, делая голосом акценты на самом важном, Анжелика сварила себе еще одну чашку кофе. Адвокату нарочно ничего не предложила - много чести. А телефон ее все это время разрывался от звонков бывших друзей и старых знакомых, все хотели пикантных подробностей. Пришлось выключить звук.
        Сначала бубнеж Никопольского был вялым и неинформативным, Анжелика даже несколько раз зевнула. Но очень скоро все изменилось, стоило только перейти к пункту «Вознаграждение». Вот этот пункт ей очень даже понравился, был он неожиданно щедрым, обещал не то что месяцы, а целые годы беззаботной жизни. А если получится удачно инвестировать денежки… И тут Анжелика себя одернула, потому что еще с детства крепко усвоила истину про бесплатный сыр. Сыр ей предлагали очень вкусный! Где же мышеловка? В чем подвох?
        Она так и спросила, в лоб:
        - В чем подвох, уважаемый? - И перелила кофе в чашку, только сахар сыпать не стала.
        - Нет подвоха, Анжелика Витальевна! Если вам будет угодно, можете показать бумаги юристам. Уважаю осторожных людей. - Он одобрительно улыбнулся. Ну как улыбнулся - растянул тонкие губы в мерзкой ухмылочке.
        - Все равно не понимаю. Ваш клиент готов отвалить мне такие деньжищи - за что? За то, что я сгуляю в тайгу с компанией каких-то лузеров?
        - Не лузеров, а таких же участников проекта, как и вы. - Никопольский поморщился. - Не нужно передергивать, Анжелика Витальевна.
        - А! - Она подняла вверх указательный палец, мельком отметив, что ноготь обломался и придется снова идти к маникюрше. - Это какое-то реалити-шоу? «Последний герой» в сибирских лесах? Мы будем там выживать, а стадо баранов будет за всем этим безобразием наблюдать по ящику?
        - Не стадо. - Никопольский покачал головой. - Наблюдать за вами будет лишь один человек. Мой клиент. И выживать вам не придется, Анжелика Витальевна. Никто не собирается забрасывать вас на необитаемый остров с одной зубной щеткой в кармане. Вас обеспечат всем самым необходимым. Более того, в экспедицию с вами отправится снабженец, очень полезный человек.
        - И чем же он такой полезный, этот ваш человек? - Анжелика подумала и положила в кофе еще одну ложку сахара.
        - У него имеется уникальный талант - в кратчайшие сроки находить все самое необходимое, договариваться с нужными людьми. Надо сказать, что все участники экспедиции - люди в той или иной степени уникальные, каждый со своей историей. Вот что важно моему клиенту - истории! Не то, как вы будете выживать в путешествии, а то, как вы будете взаимодействовать между собой!
        - Значит, ваш загадочный клиент собирает банку с пауками. Сначала соберет, а потом станет нас изучать? - Анжелика сделала большой глоток, обожглась, задышала часто, с открытым ртом. А чего стесняться этого плюгавого?!
        - У моего клиента есть некоторое предположение. - Никопольский деликатно отвернулся к окну. - Он верит в предопределенность человеческих судеб и хочет проверить свою догадку на практике.
        - На практике, значит! - Анжелика хлопнула ладонями по столу и поморщилась от слишком громкого звука. - Фаталист и инженер человеческих душ в одном флаконе! А не пошел бы этот ваш… - Рука, как это уже бывало в моменты крайнего волнения, привычно потянулась к цепочке, на которой висело серебряное колечко.
        Колечко - единственное, что осталось Анжелике на память от мамы. Оно было простенькое, неказистое, с какой-то непонятной, почти затертой надписью внутри. Папаша не раз и не два пытался колечко продать или обменять на водку, но Анжелика не позволила. Когда не было сил, просто сбегала из дому, а когда в ее жизни появилась секция по боксу, начала давать отпор. Колечко всегда было ей велико, поэтому носила она его на шее. В нищие детские годы - на веревочке, а когда заматерела и встала на ноги - на платиновой цепочке. Никогда не снимала, даже ради светских раутов. Просто прятала под колье - и все дела.
        Не было колечка! Ни цепочки, ни колечка! Еще вчера перед походом в кафе было, а сегодня исчезло!
        Не слушая больше Никопольского, вообще забыв о его существовании, Анжелика бросилась к ноутбуку, снова включила проклятый ролик, ту его часть, где физия ее была запечатлена крупным планом. Физия есть, а цепочки с колечком нет! Значит, потеряла! Значит, порвалась цепочка где-то там, посреди дороги! Может, еще не поздно, может, еще получится найти?
        Анжелика заметалась сначала по кухне, потом выбежала в коридор, на всякий случай высыпала содержимое сумочки на полку, пошарила в карманах вчерашних джинсов. Ничего!
        - Вы что-то потеряли, Анжелика Витальевна? - Из кухни вслед за ней выполз Никопольский, вид у него был встревоженный, а в руке он держал ее телефон. - Вот тут вам какое-то сообщение…
        - Отдайте! Что вы хватаете?! - Анжелика выхватила телефон, машинально ткнула пальцем в иконку сообщения, уставилась на экран.
        Фото. Широкая ладонь с короткими пальцами и глубокой, словно ножом вырезанной линией судьбы. А на самой развилке между линией судьбы и линией жизни - ее колечко! Нашлось! Слава тебе господи, нашлось!
        Вот только оказалось, что радовалась Анжелика рано, потому что помимо фото колечка имелось еще и сообщение. «Кольцо в обмен на интервью…» И многоточие это многозначительное! И подпись - Леший! Чтоб ему пусто было!
        А ведь ловкий оказался гад! Пока она там валялась в беспамятстве, слямзил колечко, подсмотрел номер мобильного. Надо было, ох, надо было ставить на телефон пароль! Да вот беда, Анжелика пароли забывала тут же, особенно графические ключи. Поэтому сама виновата. Сейчас главное, что колечко нашлось.
        Номер Лешего она набирала дрожащими руками, а потом таким же дрожащим голосом орала в трубку:
        - Кольцо отдай, сволочь!
        - И я рад тебя слышать, рыжая! - А голос ведь и в самом деле радостный-радостный, словно только о ней и мечтает. Только он не о ней мечтает, а о чертовом интервью и опытах! И стоит дать слабину, стоит только согласиться, как тут же станет она для его блога ручной обезьянкой, а для его дебилов-подписчиков - посмешищем! - Ну, так когда мы с тобой встретимся?
        - Я на тебя заявление напишу! Я тебя посажу за воровство, гад ты сипатый! Слышишь ты меня?!
        - Какое воровство, рыжая?! Я колечко нашел на месте происшествия и готов вернуть его тебе при встрече. Кстати, разговор наш с тобой сейчас пишется…
        Пишется разговор… Сначала пишется, а потом в Сеть выкладывается…
        - Так когда мы встретимся с тобой?
        - Никогда! К черту пошел! - Анжелика едва удержалась, чтобы не швырнуть телефон в стену. Или вот в прислушивающегося к разговору Никопольского. Передумала в самый последний момент, потому что в гудящей от похмелья и злости голове родилась идея.
        - Хотите меня в свой проект, господин адвокат? Ведь зачем-то же именно я понадобилась вашему клиенту.
        - Ваше присутствие в проекте было бы весьма желательно, - ответил Никопольский уклончиво.
        - Хорошо! Я подпишу контракт! - Анжелика сделала многозначительную паузу, а потом выпалила: - Но у меня есть два условия.
        - Внимательно вас слушаю. - Ей показалось, что Никопольский хитро усмехнулся. Пусть усмехается, это он пока просто не знает ее условия.
        - Во-первых, мне нужна его голова! - Анжелика ткнула пальцем в экран ноутбука и на всякий случай уточнила: - Голова этого Лешего.
        - Голова отдельно от тела? - уточнил Никопольский. - Или это образное выражение?
        А Анжелике вдруг захотелось узнать, как бы отреагировал адвокат, если бы она потребовала именно голову, безо всякого тела. На мгновение ей даже показалось, что он бы согласился.
        - Живьем. Я хочу с ним встретиться лично, но на моих условиях.
        - Это решаемый вопрос. - Никопольский кивнул и тут же любезно поинтересовался: - Каково будет ваше второе желание?
        - Кольцо. - Рука снова потянулась к шее. - Этот урод украл мое кольцо. Я хочу, чтобы он его вернул. Если будет сопротивляться, можно его немного… побить.
        - Думаю, что сумею обойтись без членовредительства. - Никопольский спрятал свои бумаги в портфель, церемонно поклонился. - Сегодня же внесу необходимые изменения в договор.
        - Кольцо в приоритете! - сказала Анжелика, потирая виски. - Имейте в виду, без кольца мне его башка не нужна.
        - Как скажете. - Никопольский еще раз кивнул и ретировался. Странный какой тип. Странный и неприятный. Но деньги предлагает большие и с Лешим обещал поспособствовать. А в Питере ей сейчас делать нечего после такой-то славы. Анжелика со злостью захлопнула крышку ноутбука.

* * *
        С родным городом Марфа прощалась без сожаления. Не о чем ей было сожалеть. Нечего бояться. Собралась быстро. Считай, все ее вещи уместились в одну дорожную сумку. Вот только кроличий полушубок никак не влезал. Хороший полушубок, еще в счастливые времена купленный. Жалко оставлять…
        - Бросай! - велела Олька, поглядывая то на Марфу, то на сумку, то на полушубок. - Ты теперь со своими деньжищами себе норку купишь. Или вообще шиншиллу.
        - Не хочу шиншиллу. - Марфа уткнулась носом в мягкий кроличий мех, зажмурилась.
        - Тогда я тебе его по почте перешлю. Вот обустроишься на новом месте, обживешься, и я тебе сразу пришлю. Да ты не переживай, Марфа! До зимы еще о-го-го сколько! Все успеем!
        Успеют. Все в ее жизни еще впереди. Главное сейчас не разреветься перед Олькой, чтобы лучшая подруга не подумала, что уезжает она с тяжелым сердцем, чтобы не стала, чего доброго, отговаривать.
        Все! Новая жизнь! Нечего терять. Нечего бояться.
        Но на перроне, стоя у красивого, вкусно пахнущего путешествиями вагона, Марфа все-таки разревелась. Обняла Гришку, расцеловала Ольку и разревелась, как дура. Они подумали, что от страха, а на самом деле от радости. В этот момент Марфа чувствовала себя свободной и бесстрашной. И рана ее душевная почти зажила. И будущая жизнь в большом незнакомом городе ее не пугала. Как-нибудь. Лиха беда начало!
        Нервничать она начала только по прибытии, когда вышла из вагона и очутилась на огромном и пыльном вокзале, когда едва не потонула в людском водовороте. Ничего, выплыла, стала у столба с объявлениями, сумку придвинула поближе, чтобы не сперли, приготовилась ждать.
        Но не пришлось. Марфа еще и испугаться толком не успела, а адвокат Никопольский уже шел к ней по перрону, прижимая к груди свой портфель. А галстук на нем на сей раз был другой - ярко-розовый. Не такой красивый, как васильковый, но тоже очень праздничный. Хорошая примета! С Марфой он поздоровался, как с родной, не стал ничего такого из себя изображать, даже сумку помог донести до машины. И машина у него была дорогущая! Марфа такие видела только по телевизору. Садиться в прохладный, вкусно пахнущий кожей и одеколоном салон было страшно. Хоть бы не испачкать его!
        Обошлось! До новой Марфиной квартиры добрались быстро, всего за полчаса. И дом, и район ей понравились сразу же. Тихо, уютно, видно, что старая застройка. На третий этаж пятиэтажки сумку поднял уже водитель, а Никопольский тем временем открыл дверь. Входить не стал, первой пропустил Марфу, а она все не решалась, топталась на пороге.
        - Прошу вас! - сказал он тогда и сделал свободной рукой гостеприимный жест. - Входите, осваивайтесь!
        И она вошла. Вошла и чуть не захлопала в ладоши от радости, как маленькая девочка. Потому что это была именно такая квартира, о которой она мечтала. Однокомнатная, но просторная, со свежим ремонтом и светлыми стенами. Даже мебель в ней была светлая, а шторы веселенькие васильковые, совсем как галстук Никопольского. Но больше всего Марфу поразила кухня. Огромная, светлая, оборудованная по последнему слову техники. Марфа замерла у плиты, с восторгом погладила черную панель и тут же испугалась, что останутся следы от пальцев. А кроме плиты на этой кухне было еще множество удивительных и полезных вещей. И огромный двухдверный холодильник, под завязку набитый всякой всячиной.
        - Это ваше рабочее место. - Никопольский заглянул поверх ее плеча в холодильник. - И продукты на первое время, пока вы не освоитесь и не разберетесь, что здесь к чему. Мой клиент неприхотлив, но питаться предпочитает вкусной и здоровой пищей. Можно без особых изысков.
        Да как же можно без изысков, когда такая кухня! Когда шкаф духовой - давняя Марфина мечта. Когда посуда - загляденье. Явно не наша, возможно, даже немецкая. Сковородку в руки взять - сплошное удовольствие, такая она тяжеленькая, такое у нее дно толстенькое. И кастрюли разнокалиберные, и сотейники, и все-все!
        От избытка чувств Марфа снова чуть не расплакалась, плюхнулась на табурет у окна, прижала ладони к пылающим щекам.
        - Это на текущие расходы. - Никопольский положил на стол внушительную пачку денег. - На первое время. И мои контакты. - Рядом с пачкой легла нарядная визитка. - Если возникнут вопросы, звоните, не стесняйтесь. И еще, - он деликатно кашлянул, - мой клиент просил узнать, когда вы можете приступить к работе?
        - Да вот прямо сегодня! - Марфа встрепенулась. - Сейчас освоюсь, с техникой разберусь, и все.
        - Сегодня отдыхайте. Вы как-никак с дороги. А завтра приступайте.
        - На сколько человек готовить? - спросила она деловито. Про работу ей говорить было легко. Особенно про любимую работу.
        - Ориентировочно на троих. Но лучше с небольшим запасом. Просто на всякий случай. Набор стандартный: завтрак, обед и ужин.
        - А десерт? - спросила Марфа с надеждой. - Десерт ведь нужен?
        Никопольский глянул на нее каким-то странным, удивленным взглядом, а потом неожиданно улыбнулся:
        - Конечно, Марфа! И непременно десерт!
        Вот так и началась ее новая счастливая жизнь! Тяжело и непривычно было только первую неделю, пока все кругом казалось незнакомым и чужим. А потом Марфа освоилась, изучила маршруты, обошла все ближайшие магазины, заглянула на продовольственный рынок, составила списки, где что можно взять покачественнее и подешевле. Никопольский просил не экономить, но что ж она будет за хозяйка такая, если станет покупать всякую ерунду задорого?!
        И новая квартира приняла ее как родную, особенно кухня. С бытовой техникой Марфа разобралась неожиданно быстро, просидела пару часов над инструкциями - и все дела! Зато какая чудесная это была техника! Готовить с ней одно удовольствие!
        На кухне Марфа проводила большую часть своего времени. Работала иногда под тихое бормотание телевизора, иногда под мурлыканье приемника, а иногда и под аккомпанемент собственного голоса. Голос у нее был красивый, и песен она знала почти столько же, сколько и рецептов.
        Егор, водитель Никопольского, заезжал к Марфе один раз в день. Забирал свежеприготовленную, аккуратно разложенную по контейнерам и судочкам еду, иногда привозил кое-какие продукты, оставлял деньги. Денег Марфе на все хватало, и первое время она пыталась отказываться, но Егор в ответ на ее возражения лишь пожимал широкими плечами и говорил, что приказы шефа не обсуждаются. К нему Марфа тоже быстро привыкла. Точно так же, как он привык к ее стряпне и ставшей традиционной чашке чая с тортиком. Наладилась жизнь. Ей-богу, наладилась!
        Марфа так и думала, что жизнь ее уже почти наладилась, когда вечером возвращалась с продуктами из магазина. Егор предлагал свою помощь, но она отказалась. Зачем отвлекать человека от работы, когда ей и самой не в тягость? Она шла по парковой аллейке вдоль пруда с жирными, ленивыми утками, несла пакеты с провизией и размышляла над будущим меню. Меню она продумывала на неделю вперед, чтобы было проще закупаться продуктами, чтобы была система и порядок. Наверное, сильно задумалась, оттого и не заметила, как налетела на встречного прохожего. Врезалась так сильно, что аж пакет на землю упал. Плохо, когда продукты на земле, непорядок.
        - Ой, простите, ради бога! - Она торопливо запихивала обратно в пакет высыпавшиеся груши. Вот сейчас запихнет и извинится по-человечески.
        - Ничего-ничего! Позвольте, я вам помогу!
        А голос-то знакомый. До боли знакомый…
        Распрямлялась Марфа медленно, все никак не решалась посмотреть человеку в глаза, все надеялась, что ошиблась.
        Не ошиблась. Перед ней, довольный и сияющий, как медный пятак, стоял ее Мишаня. Или как там его на самом деле звать?
        А он ее сразу не признал. Может, из-за надвигающихся сумерек, а может, просто не ожидал встретить старую знакомую, без пяти минут жену, в другом городе.
        - Да ты мне однажды уже помог. - Злость накатила мутной волной. Злость и обида. - Так помог, что вспоминать страшно. Ну как, Мишенька, порешал ты свои нерешаемые проблемы? - Ногти впились в кожуру груши, и по пальцам потек липкий сок. А хотелось, чтобы Мишанина кровь. Оказывается, сильна обида, и раны до сих пор кровоточат.
        - Марфуша?.. - Вот он ее и узнал. Узнал, но сразу не поверил своим глазам. Даже поморгал, чтобы лучше видеть. А потом расплылся в неискренней, мерзкой какой-то улыбочке. - Какая приятная неожиданность! Иди сюда, моя Марфушенька!
        И руки раскинул, словно бы хотел Марфу обнять. Вот только не обнял, а ударил. Со всей силы врезал кулаком прямо в нос, а потом бросился прочь. А она от неожиданности даже боли не почувствовала, только металлический привкус крови во рту. Второй раз этот подонок выбил у нее почву из-под ног. Теперь уже в буквальном смысле. Сволочь!
        Она так и закричала - сволочь! И, не обращая внимания на хлещущую из носа кровь, ринулась вслед за Мишаней. Если бы не полная сумка, то бежала бы быстрее, а так… Как получалось, так и бежала, но Мишаню из виду не упускала. Он петлял зайцем между старых деревьев, спина его, обтянутая льняным пижонским пиджаком, то исчезала в сумраке, то снова появлялась. Мишаня бежал прочь от аллеи, к пруду, Марфа - за ним следом. Думать в этот момент она ни о чем не могла, просто знала, что обязана его догнать, высказать все, что накипело, может быть, даже по морде наглой врезать. Но сначала догнать…
        Мишаня исчез внезапно. Только что был, и вот уже не видно никого. И стемнело как-то резко, вроде и не поздно еще, вроде еще пару минут назад было все нормально видно. Марфа остановилась на берегу пруда, задышала часто-часто, по-собачьи, восстанавливая сбившееся дыхание, завертела головой в надежде отыскать этого гада. Мишаню не увидела, зато увидела прохожего. Он стоял чуть в стороне, у самой кромки темной воды, Марфе показалось, что не просто стоял, а кормил уток, потому что утки плыли к нему со всех сторон, нервно хлопали крыльями, крякали. Голодные, наверное, бедняжки. А прохожий… если бы он был нормальный, Марфа бы непременно спросила у него, не пробегал ли мимо этот подлец Мишаня, но прохожий на нормального не походил, на нем был черный плащ с капюшоном, который закрывал не только голову, но и все лицо. А Марфа вдруг подумала, что незнакомец этот не просто странный, а страшный, и пусть бы он поскорее ушел. Или вот она сама сейчас возьмет и уйдет. Ну его к черту, этого Мишаню!
        Она уже почти решилась, когда незнакомец медленно обернулся и помахал ей рукой. Правильно она боялась! Таких только и бояться. Страшный человек, темный. Что снаружи темный, что изнутри. Подумалось вдруг, что вся эта неожиданная темнота идет от него. Надо уходить…
        Не получилось уйти. Не дали. Кто-то с силой и злостью толкнул Марфу в спину, навстречу черной воде, почти в самые объятья Черного человека. Лучше уж в воду, чем так… Потому что у Черного человека не было лица. И с темнотой Марфа ошиблась. Темнота выбралась не из-под плаща, а из вот этих дыр, что служили Черному человеку глазами. Если у него вообще были глаза… Марфа закричала, замахала руками, пытаясь удержать равновесие, но все равно сорвалась в воду.
        Холодная вода сразу же хлынула в горло, заглушила крик. Одежда тут же промокла насквозь, а удобные, но тяжелые боты потянули вниз, на дно. А какое здесь дно? И есть ли оно вообще?.. Боты надо было сбросить. Пусть жалко, но жизнь дороже. А плавать она умеет, еще в детстве папка научил, так что не надо паниковать. Сейчас бы воздуха глотнуть, и можно плыть к берегу.
        Марфа рванула вверх, к мутному свету и воздуху. Сейчас, сейчас, совсем мало осталось…
        Ей не хватило ни света, ни воздуха, потому что над головой сомкнулось что-то плотное и живое. Это живое больно било Марфу по голове чем-то острым, не позволяло вынырнуть на поверхность, не позволяло сделать даже глоточек воздуха.
        Утки… Чертовы жирные утки! Ее топили какие-то глупые птицы!
        Марфе удалось найти брешь в этой живой броне, вынырнуть, сделать жадный глоток, а больше не дали. Кто-то тюкнул ее в темечко, макнул обратно в воду, а брешь над ее головой тут же затянулась. На сей раз уже навсегда.
        Умирать было страшно. А умирать из-за каких-то уток еще и обидно. Настолько обидно, что Марфа закричала. Это был немой крик. Не крик даже, а так… тихое вяканье утопленницы. Ноги обвили водоросли, потянули вниз. Утопленницам самое место на дне, рядом с русалками. Если повезет, ее примут в русалочьи ряды, и теперь уже она сама станет заманивать, завлекать и утаскивать на дно. А начнет она с Мишани!
        Злость придала сил. Марфа заметалась, забила руками и ногами, разрывая тонкие путы из водорослей. К русалкам она всегда успеет.
        Рядом что-то бухнулось, забурлило. А потом кто-то больно схватил Марфу за волосы, схватил и потянул вверх. Пусть больно, зато к воздуху, подальше от русалок. Она даже отбиваться не стала. Да и не было больше сил, чтобы отбиваться. Ни сил, ни кислорода. В горле и легких плескалась вода. Все-таки придется умирать, потому что до поверхности она не дотянет. А если даже дотянет, то там чертовы утки… Разозлиться на уток уже не получилось, вода заполнила Марфу всю, от макушки до пяток, словно бы она была сделана из стекла. Вот и конец…
        - …Дыши! Слышишь меня, дыши!
        Кто-то сжимал ее крепко, до боли. Орал в ухо и с силой давил на грудь. Из Марфы полилась холодная, пахнущая тиной вода. Марфа закричала и закашляла. А тот, кто давил и орал, похлопал ее по спине, сказал почти нормальным, только осипшим каким-то голосом: - Вот и молодец. Вот и умница.
        Если молодец и умница, значит, живая. Не стали бы русалки лупить ее по спине и разговаривать басом. А кто же тогда?..
        Когда вся вода вылилась и ее место занял воздух, Марфа перестала кашлять, встала на четвереньки и открыла глаза.
        - Ты как? - спросил мужик, по самые глаза заросший бородой. Борода была черная, без единого седого волоса, а глаза васильково-синие, совсем как галстук Никопольского. - Живая?
        - Живая… кажется. - Марфа попыталась принять более пристойную позу, но никак не получалось. Тело соглашалось стоять только вот так, на четвереньках. И чтобы видеть ее лицо, мужику пришлось сесть перед ней на корточки.
        Он был весь мокрый, и волосы, и борода, и камуфляжная куртка цвета хаки. Он был мокрый и злой. Марфа решила, что злится он на нее, и уже приготовилась оправдываться. Да только не дал он ей оправдаться. Сидел на корточках, хмурил густые брови, зыркал васильковыми глазищами, рассматривал, а потом вдруг спросил:
        - За что он тебя?
        - Кто? - Марфа некрасиво икнула и тут же смутилась, зажала рот ладонью.
        - Вот он. - Мужик глянул куда-то в сторону.
        Марфа проследила за его взглядом и снова икнула. В нескольких метрах от них на земле лежал Мишаня. Морда его была в крови. И пижонский льняной пиджак тоже. Мишаня лежал смирненько, поджав к животу ноги, с закрытыми глазами.
        - Что с ним? - спросила Марфа шепотом.
        - Жалко? - бородач, кажется, удивился.
        - Нет, что вы! - Она замотала головой, и в ушах противно заплескалась вода. - Это мой… - Она чуть не сказала бывший муж, но вовремя опомнилась. - Это мой знакомый. Он живой?
        - Живой. Хорошие же у тебя знакомые. Этот полудурок тебя в воду столкнул.
        - Мишаня? - Поверить в такое никак не получалось. Мишаня был мошенником, подлецом, но не убийцей. Да и за что ее убивать? Она ж ведь уже собиралась домой уходить, когда увидела…
        - А другой человек? - Все-таки у нее получилось сначала сесть по-человечески, а потом и встать на ноги. Земля качалась, ходила ходуном, и чтобы не упасть, она вцепилась в рукав цвета хаки.
        Не было никакого другого человека. А если и был, то уже ушел. Постоял на бережку, понаблюдал за тем, как Марфа тонет, а потом ушел. Отчего-то она была уверена, что черный человек именно наблюдал, что ее предсмертные мучения доставляли ему удовольствие.
        - Никого здесь, кроме вас, не было, - сказал бородач и мотнул головой. С мокрых волос и бороды во все стороны полетели брызги. Словно бы огромный пес встряхнулся после купания. Только ведь этот не после купания, этот после того, как спас ее, Марфу, от верной смерти…
        - Спасибо, - сказала она шепотом и погладила насквозь мокрый рукав камуфляжной куртки. - Вы же меня спасли… наверное.
        - Наверное, спас. - Бородач шагнул к воде, и Марфа поплелась следом, потому что боялась потерять опору.
        Лучше бы не ходила. Лучше бы не видела то, что увидела.
        На поверхности воды плавали утки. Плавали кто боком, кто вверх брюхом. Потому что мертвым уткам все равно как плавать…
        - Интересное кино. - Не опасаясь замочить и без того мокрые ноги, бородач вошел в воду, а Марфа уперлась босыми пятками в землю, затрясла головой. В воду ее больше на аркане не затащишь.
        Он и не стал тащить. Дернул легонько рукой, и онемевшие Марфины пальцы разжались, а сама она плюхнулась на задницу. Некрасиво и неграциозно, как толстая корова. Стало вдруг обидно за эту свою жалкую неграциозность, за свои босые ноги, за исцарапанные в кровь руки и разбитый нос. Глупость ведь несусветная! Она чуть не утонула, а думает о такой ерунде. Перед кем тут выделываться? Мишаня в отключке, а бородач в ее сторону даже не смотрит.
        Бородач был занят совсем другим. Он выловил из воды дохлую утку и сейчас внимательно рассматривал ее со всех сторон. А Марфа вдруг с удивлением подумала, что ведь на самом деле до настоящей темноты еще далеко, что разглядеть и Мишаню, и уток, и бородача она может почти в деталях. А что ж тогда с ней случилось? Помутнение сознания какое-то…
        - Бросьте ее, пожалуйста, - попросила она.
        К воде она подойти так и не решилась, но на ноги все-таки встала и сейчас пыталась отлепить льнущую к телу юбку, хоть как-то расправить складки на блузке. С блузкой была совсем беда, через мокрую ткань во всех деталях просвечивался кружевной лифчик. Хорошо хоть новый, на днях купленный по какой-то умопомрачительно выгодной акции, очень красивый. Именно этот красивый и кружевной лифчик неожиданно вернул Марфе душевное равновесие. Был бы на ней старый, застиранный, вот где был бы позор. А так ничего, лишь слегка пикантно…
        Неожиданно для самой себя Марфа хихикнула. Наверное, это было нервное. Даже наверняка нервное, но на душе полегчало. Вот еще бы бородач не трогал голыми руками дохлую утку.
        - Почему? - Он обернулся, глянул на Марфу как-то слишком уж пристально, и она испуганно скрестила на груди руки, прикрывая и красоту, и кружева.
        - Вдруг это какая-то зараза. Они же умерли…
        - Они умерли не от заразы. - Бородач понимающе усмехнулся, зашвырнул дохлую утку обратно в пруд, ополоснул в воде руки и стащил с себя куртку.
        - А от чего тогда? - спросила Марфа, клацая зубами. Раньше холода она не чувствовала, а теперь вот… накрыло. И главное, странно так: жар вперемешку с холодом…
        - Не знаю. - Бородач пожал плечами, шагнул к Марфе. - Когда я прыгал за тобой в пруд, они вели себя очень странно, но были еще живы. - А свою мокрую ветровку он накинул ей на плечи. Теплее, разумеется, не стало, но все равно полегчало. Хоть кружев не видать.
        - Спасибо. - Она кивнула, а потом спросила: - Может, в воде какой-то яд разлит?
        - Если бы в воде был разлит яд, мы бы с тобой тоже плавали кверху брюхом.
        Под ветровкой на нем была клетчатая рубашка. Рубашка эта плотно обтягивала и подчеркивала крепкий торс, почти такой же красивый, как Марфины кружева. Сразу же стало жарко, кровь прилила и к щекам, и к шее. Как все рыжие, краснела Марфа всегда очень быстро и очень некрасиво - пятнистой бурачной краснотой. Хоть бы не заметил.
        Он и не заметил, теперь он склонился над Мишаней, разглядывал его с куда большей брезгливостью, чем до этого разглядывал дохлую утку.
        - Что с этим будем делать? - спросил, не оборачиваясь. - В полицию? - И хриплый голос его как-то странно дрогнул.
        - Не надо в полицию… - Марфа даже думать не хотела, что ей, такой мокрой и жалкой, после всего пережитого еще придется объясняться с полицией. Да и неизвестному, но такому щедрому хозяину вряд ли понравится, если из-за личных проблем Марфа отвлечется от своих непосредственных обязанностей. Нет, не надо в полицию!
        - Уверена? - спросил бородач. На Марфу он так и не посмотрел, вместо этого он деловито обшаривал Мишанин пиджак. Что-то нашел. Кажется, паспорт. Нашел и сунул в задний карман своих штанов, а Марфа испуганно подумала, что испортится ведь документ, промокнет.
        - Уверена, - сказала она как можно более решительным тоном, но все равно получилось жалко.
        - Ты же в курсе, что он пытался тебя убить? - И снова не обернулся.
        - Не убить. Не может этого быть. Просто напугать, столкнуть в воду.
        - Зачем? - А сейчас обернулся, посмотрел с любопытством. - Зачем тебя пугать?
        Чужой человек… Как рассказать о таком позоре незнакомцу?! Или с незнакомцем проще простого поделиться своей болью. Вот он есть, и вот его уже нет, а на душе одним камнем меньше.
        И Марфа рассказала. Коротко, почти без эмоций. Просто голые факты, доказательство того, какой она была дурой. Была и, наверное, до сих пор осталась, если пожалела Мишаню, если не хочет сдавать его в полицию.
        Бородач слушал очень внимательно, поглядывал на Марфу из-под густых бровей, временами хмурился, но молчал. Заговорил он лишь тогда, когда она закончила изливать душу.
        - Ты иди, - сказал почти ласково и так же, почти ласково, шлепнул Мишаню по щеке. - Иди, погуляй пару минут по аллейке. Только далеко не уходи. Лады?
        - Лады. - Она послушно кивнула. - А ты… Ты его не?..
        - Я его не, но дурить и сбрасывать баб в воду ему надолго расхочется. Ты иди, иди. И не бойся ничего. Я тебе слово дал.
        Незнакомый человек дал Марфе слово, а она взяла и поверила. Видно, мало ее жизнь учила. Вот с Мишаней учила, да не доучила.
        До аллейки она так и не дошла, прижалась мокрой спиной к стволу старого клена, обхватила себя руками, затаилась. Куртка бородача пахла чем-то вкусным. Табаком, кажется, немного воском и медом. Хороший запах, уютный.
        Когда закричал, почти завизжал Мишаня, она вздрогнула, а потом зажала ладонями уши. Серебряное колечко, последняя память о маме, больно царапнуло кожу, приводя в чувство, не позволяя сорваться в истерику. Он дал слово, обещал не убивать Мишаню. А если пообещал, то не убьет. Хотя мог бы. В том, что этот странный человек, ее спаситель, способен на убийство, Марфа почему-то не сомневалась. Как не сомневалась она и в том, что лично ей ничего не угрожает.
        - …Ну все. - На плечо легла тяжелая ладонь, и Марфа вздрогнула.
        - Что - все? - спросила и вытянула шею, пытаясь заглянуть поверх его плеча.
        - Все, не будет твой Мишаня больше барышень обманывать и в прудах топить.
        - Ты уверен? - Сейчас Марфа не только тянула шею, но и прислушивалась. Из темноты, теперь уже самой обыкновенной вечерней темноты, доносились приглушенные стоны.
        - Он мне пообещал. - Бородач усмехнулся, а потом вдруг сказал: - Давай, что ли, провожу тебя до дому. Чтобы уже наверняка.
        Ответить Марфа не успела. Да ему и не нужен был ее ответ, он крепко сжал ее запястье, потащил за собой.
        Всю дорогу до дома Марфа думала о том, что она босая и мокрая, что люди будут пялиться и показывать пальцем, поэтому путь выбрала длинный и темный, чтобы как можно меньше свидетелей. Еще бы как-нибудь незамеченной в подъезд прошмыгнуть…
        Не получилось прошмыгнуть. Вернее, прошмыгнуть бы у нее вышло, если бы не этот… который спаситель. Он встал напротив, так, что свет от подъездного фонаря светил ему в спину, а Марфе прямо в лицо, спросил:
        - Пришли?
        - Пришли. - Его волосы уже почти высохли. И с бороды больше не капало, но одежда… Вся его одежда была насквозь мокрой. И интуиция шепнула - позови…
        Позвала. Отводя глаза, теребя ворот вкусно пахнущей табаком и медом куртки, ненавидя себя за глупость и безрассудство, сказала:
        - Ты бы зашел…
        - Зачем? - Он потрогал прядь ее волос, а потом зачем-то понюхал свои пальцы. Марфа тут же заправила прядь за ухо. Волосы ее мало того, что были рыжими, так еще и вились мелким бесом от малейшей влажности.
        - Я бы тебя… покормила.
        Получилось глупо, но так уж вышло, что лучше всего в этой жизни Марфе удавалась стряпня, а чем еще можно отблагодарить этого бородатого, она не знала.
        - Покормила? - Густые брови удивленно взлетели вверх.
        - У меня есть котлеты по-киевски. - Снова эти злосчастные котлеты по-киевски, но что делать, раз так вышло! - И пирог грушевый я могу испечь. - Сумку с продуктами он подобрал сразу после разговора с Мишаней и всю дорогу нес сам, не позволил Марфе. - А пока он будет печься, я одежду твою просушу. Хочешь?
        Ох, дура! Какая ж дура! Может, ему не нужны эти ее котлеты и пироги, может, его дома жена с детьми ждет, а она тут напрашивается с этой своей благодарностью…
        - Хочу, - сказал он, когда Марфа уже собралась было извиниться и провалиться от стыда сквозь землю. - Я тут проездом. Не ел с самого утра.
        - В командировке? - спросила она с вежливым интересом.
        - Можно и так сказать. - Он кивнул и снова потянул ее за собой, на сей раз к подъездной двери. - Дело у меня тут есть одно. Завтра решу и обратно уеду.
        Решит и уедет… К жене и детям… К привычной жизни… Но это ж завтра, а пока вот он - смотрит на нее сверху вниз насмешливо, словно все ее глупые бабьи мысли ему понятны. А и пусть смотрит! Нет у нее на уме ничего дурного, кроме благодарности!
        С дверным замком Марфа возилась долго, руки что-то тряслись. Это, наверное, от холода и пережитого стресса.
        - Дай-ка! - Он забрал ключ, распахнул дверь, принюхался, словно пес, а потом сказал: - Пахнет вкусно!
        И от сердца отлегло. Она в своем доме. Здесь все знакомо и понятно. Здесь вкусно пахнет. А скоро запахнет еще вкуснее, грушевым пирогом. Есть у нее один рецепт, чтобы по-быстрому.
        От душа он отказался, глянул на Марфу искоса, велел:
        - Первая иди, а то посинела вся от холода.
        Она не посинела, она покраснела, и не от холода вовсе, но спорить не стала, шмыгнула в ванную. Душ принимала очень горячий, чтобы одним махом и отогреться, и смыть в кожу въевшийся ужас. Волосы посушила и собрала в строгий пучок, чтобы никаких завитушек. И халат махровый надевать не стала, нацепила домашние джинсы и рубашку в клетку, почти такую же, как у этого… бородатого.
        Он сидел на кухне. Аккуратненько, на самом краешке стула. Сидел и смущенно шевелил пальцами босых ног.
        - Носки снял, чтобы тебе тут не натоптать, - сказал с усмешкой и глянул на Марфу так, что уши полыхнули. Эх, не надо было делать пучок, уши теперь видны… - Ну, я пошел? - спросил и со стула встал.
        - Куда? - А Марфа вдруг испугалась, что он уйдет совсем. Так испугалась, что даже дорогу ему заступила. Словно могла его удержать такой глупостью. Он здоровый, как медведь, лохматый. У него ручищи такие… Подумала про ручищи и еще больше покраснела, теперь уже вся, а не только уши.
        - В душ. - Он снова усмехнулся, отодвинул ее аккуратненько этими своими ручищами, направился к ванной, оставляя на полу мокрые следы босых ног.
        А Марфа опомнилась, закричала ему в спину:
        - Ты одежду мне передай! Пока будешь мыться, я ее у плиты сушиться повешу, а потом утюгом…
        Дверь захлопнулась перед самым ее носом, она всхлипнула, потерла пылающие щеки. Вот дура… А дверь снова раскрылась, и в образовавшуюся щель проснулась волосатая, татуированная рука с зажатой в кулаке одеждой.
        - Там простыня банная, - пискнула Марфа. - Она чистая, ты не думай.
        - Я не думаю, - донеслось из-за двери. - Ты про пирог, главное, не забудь.
        На своей удивительной кухне Марфа крутилась словно белка в колесе, только не бездумно, а очень даже целенаправленно. Мокрую одежду растрясла и аккуратно пристроила на спинку стула рядом с включенной духовкой. Пока пусть так повисит. Тесто замесила в считаные минуты и за считаные же минуты нарезала груши. Сунула пирог в духовку, взялась за картошку. На особые изыски времени нет, но жареную картошку любят все. А она умеет жарить так, что пальчики оближешь.
        Скрипнула дверь ванной, но Марфа оборачиваться не стала. Пусть не думает, что ей так уж важно и интересно.
        - Хорошо! - сказал бородач и уселся на стул, прижался спиной к стене.
        А спина была широкая. И спина широкая, и загорелый торс. Шрам тут, шрам там. Много шрамов… И все видно, потому что его одежда вот, сушится у духовки, и заворачиваться в банную простыню на манер римских патрициев он не стал, а обернул ее вокруг бедер. И теперь все видно: и грудь, и эти страшные шрамы. Откуда столько?..
        - С легким паром, - сказала Марфа вежливо и взгляд отвела, принялась шуровать лопаткой в сковороде.
        А он снова потянул носом по-звериному и снова сказал:
        - Вкусно пахнет!
        Не было в Марфиной жизни лучших слов, чем вот это «вкусно пахнет»! И так она обрадовалась, что забыла и про голый торс, и про шрамы.
        - Сейчас! Уже скоро. Ты посиди пока. Я уже на стол накрываю.
        И накрыла! Как дорогому гостю, все самое лучшее на стол поставила. Даже грибного салатика отложила из того, что делала для заказчика. Она все равно много сделала, с запасом. А пока стол сервировала, пожарилась картошка, и котлеты разогрелись. Картошки и котлет Марфа наложила много, целую гору. Отрезала краюху хлеба, придвинула поближе салат с грибочками и порезанные огурчики, а потом вдруг вспомнила, что в запасах у нее есть коньяк, припасенный исключительно для кулинарных целей. Но для кулинарных целей она потом докупит, а сейчас пусть человек стресс снимет.
        Коньяку он даже, кажется, обрадовался, щедро плеснул себе в бокал, а потом налил и Марфе тоже.
        - Пей, - велел строго. - Ты сегодня такое пережила, считай, второй раз на свет народилась.
        Пережила и народилась, а вот рядом с ним обо всех своих переживаниях позабыла. Глупая баба!
        Свой коньяк Марфа выпила одним махом, зажмурилась, задышала открытым ртом, замахала ладонью, прогоняя жар. А ее спаситель только усмехнулся. Осушил бокал, придвинул к себе тарелку с ее разносолами.
        Как он ел! Все б мужики так ели! С аппетитом, с удовольствием! Он не нахваливал Марфу, как это делал Мишаня, не отвешивал комплиментов, он просто ел так, что сразу становилось ясно, что стряпня ее ему ох как нравится, что, возможно, ничего вкуснее в своей жизни он не ел. И от коньяка не отказывался. Себе наливал щедрой рукой, Марфе - по чуть-чуть, на самое донышко. Но ей все равно хватило. Захмелела, поплыла.
        То ли коньяк помог, то ли родные стены, только тиски, ее сжимавшие, наконец разжались, и колючий ком из горла исчез. Где-то после третьего бокала они заговорили. По-человечески заговорили, как давние знакомцы. И ведь Марфа первая начала.
        - Что ты с ним сделал? - задала вопрос, который волновал ее весь вечер.
        - С кем? - Он сначала нахмурился, а потом усмехнулся. - С малахольным этим? Да ничего страшного, просто припугнул как следует. Сказал, что теперь и ФИО его знаю, и адресок, и если он только рыпнется, сдам его в полицию со всеми потрохами. А перед тем как сдать, немного проучу. А тебе жалко его, что ли?
        - Нет, что ты! - Марфа замотала головой, и из строгого, тщательно завязанного пучка выбилась прядь. Выбилась и тут же завилась тугой пружиной. - Как можно такого жалеть?!
        - Вот и я думаю, как можно такую мразь жалеть, а до этого любить? Ты ж любила его. - Не спросил, а сказал так строго, утвердительно, словно Марфу в чем-то обвинял.
        - Любила! - Она вздернула подбородок. Легко быть смелой и лихой после трех бокалов коньяка. - Любила, потому что дурой была. Ясно тебе?
        - Ясно, не кричи. - Он усмехнулся, протянул руку - загорелую, жилистую, татуированную, - снова потрогал прядь Марфиных волос. Ей бы головой гордо дернуть да руку его убрать, а она не стала. Замерла испуганно и выжидающе одновременно, глядя в по-детски ясные васильковые глаза. А когда смотреть уже сил больше не было, перевела взгляд на татуировку. Странную такую татуировку, необычную.
        Батя ее сидел в тюрьме. Сидел недолго, из-за глупости и молодецкой дури. Но времени ему хватило, чтобы из тюрьмы вернуться с татуировками. Со временем они выцвели, некоторые стали почти незаметными, но маленькой Марфе нравилось их разглядывать. Кое-что она даже в тетрадку срисовала, а папка, когда увидел, заругал и тетрадку порвал. Не гордился он своими картинками. Да и нечем там было гордиться, как сейчас Марфа понимала. А у спасителя татуировка была красивая. Какая-то диковинная вязь, словно из сплетенных ветвей деревьев. Шипастых ветвей, голых и колючих. А на внутренней, самой незащищенной стороне предплечья в этом сплетении и переплетении Марфе чудился ключ. Еще красивее, еще диковиннее, чем остальная вязь. Зачем ключ? От чего ключ?
        Наверное, Марфа сказала это вслух, потому что спаситель даже есть перестал, глянул удивленно, а потом спросил:
        - Ты сейчас про что?
        - Я про твою татуировку. - Она смутилась, снова залилась краской. - Она красивая и необычная очень. Не такая, как сейчас делают.
        - Ты про ключ сказала. - Теперь он смотрел требовательно, как на допросе. - Про какой ключ?
        - Так про этот. - Марфа осторожно, кончиком пальца провела по внутренней поверхности его руки, обрисовала вытатуированный ключ. - Ты сидел, наверное?
        Спросила и тут же прикусила язык, потому что он нахмурился, отдернул руку, словно ему противны стали ее прикосновения.
        - Ой, пирог сейчас сгорит! - Марфа вскочила из-за стола, засуетилась у духовки, спиной чувствуя его тяжелый взгляд. - Ты прости меня, - сказала, не оборачиваясь. - Я не хотела тебя обидеть. А тюрьма… Ну, что тюрьма?! В нашей стране каждый второй сидел. Вот мой папка тоже…
        - Значит, ты его видишь? - В суете, в этом желании оправдаться и извиниться Марфа даже не почувствовала, что он уже не за столом, что стоит он прямо за ее спиной. А когда наконец почувствовала, он уже жарко дышал ей в затылок, и от дыхания этого по шее, а потом и по хребту бежали мурашки.
        - Ключ? - спросила она, не оборачиваясь, напрочь забыв про пирог.
        - Ключ. - Он снова потрогал прядь ее волос, а потом шею. Шеи коснулся двумя пальцами, а Марфе подумалось, что все… вот сейчас как сожмет посильнее.
        Не стал сжимать, прочертил щекотную дорожку от затылка и вниз, за ворот клетчатой рубашки, вздохнул, а потом сказал, словно сам себе:
        - Так не бывает.
        - Бывает. - Марфа боялась дышать, стояла, вытянувшись в струнку, каждой клеточкой отслеживая маршрут, который его палец рисовал на ее теле. - Наверное…
        - Нет, не бывает. - Он подул ей в затылок, и уши тут же полыхнули красным. А когда мочки уха коснулись его сухие, горячие губы, она полыхнула уже вся целиком. Но не дернулась, не попыталась высвободиться.
        Сумасшедший вечер. Странный. И человек этот за спиной странный. Сложный и неласковый, с тайнами и трещинками, но до чего ж хорошо вот так стоять и прислушиваться к нему, к себе…
        Стояли они недолго. То есть он-то остался на ногах, а вот Марфу подхватил и унес горячий смерч. Последняя здравая мысль ее была о том, что надо выключить духовку, потому что жарко. Невыносимо жарко! А дальше уже ни о чем не думалось. Даже о том, что так не бывает, что такие мужчины встречаются только в дамских романах, а в жизни бабам достаются только Мишани.
        Но вот и ей довелось узнать, что бывает, как в романах. Узнала, прочувствовала каждой клеточкой, каждым до звона натянутым нервом. И испугалась. Как ей жить-то теперь после этого знания?! Как не сравнивать, не вспоминать?
        Очнулась Марфа снова на кухне, хотя помнила и гостиную с неразобранным, чуть скрипучим диваном. И ванную помнила, кажется. А очнулась на темной, подсвеченной лишь маленьким светильником кухне.
        Она сидела за столом, перед аккуратно нарезанным на равные куски грушевым пирогом. На ней была банная простыня, вот как раз на манер римских патрициев повязанная. А он стоял у темного окна и курил в форточку. Его спина тоже была в рубцах и шрамах. Марфа не могла их видеть, но помнила. Запомнила каждый, изучила, пока хозяин шрамов сосредоточенно и неспешно изучал ее тело. Шрамов было много, все глубокие, все страшные. Помнится, когда она накрыла ладонью один из них, самый глубокий, самый длинный, он сказал:
        - Не бойся, это ерунда.
        Не ерунда. Марфа понимала, что совсем не ерунда, что вот этот, самый глубокий, самый длинный, он рядом с сердцем. Что еще чуть-чуть, и не стоял бы сейчас в ее кухне этот незнакомец, не курил бы с неспешным удовольствием. И она бы не узнала про себя ничего, так и прожила бы всю оставшуюся жизнь с закрытыми глазами.
        Стало ли ей легче от этих знаний? А пожалуй, что нет! Только горше стало, потому что все это призрачное. Тут есть, тут нету. И ночь уже на излете, а так хочется, чтобы не кончалась. Но не ей решать. За нее уже давно все решили.
        - Мне нужно уходить. - Он загасил сигарету, обернулся. В полумраке Марфа не видела его лица, но голос слышала. Уходить он не хотел. Не хотел, но все равно уйдет, потому что она случайная в его жизни женщина. Пусть и запомнит он ее - он ведь запомнит! - но все равно уйдет, потому что не может иначе. Может быть, если попросить, если отбросить гордость, положить ладони на его грудь, вот на этот шрам и на этот…
        Она так и сделала: и ладони положила, и попросила:
        - Останься.
        Такое короткое слово, а как тяжело далось. Все горло в кровь расцарапало. А самое обидное, что без толку все. И ведь знала, что без толку, чувствовала.
        - Не могу. - Он потерся колючей щекой сначала об одну ладонь, потом о другую. - Я должен идти. Неправильно это все…
        Конечно, неправильно. У него командировка, жена и дети, а она - случайная женщина. Пусть спасенная от смерти и уже тем особенная, но все равно случайная.
        - Иди, если должен. - У Марфы даже улыбнуться получилось. В темноте он, наверное, и не заметил, но ей важно знать, что она сильная, что сумела отпустить его вот так, с улыбкой. Пусть бы только поцеловал. Последний поцелуй на прощание. Она бы его помнила, хранила бы в памяти, как величайшую драгоценность.
        Не поцеловал. Зарылся лицом в ее растрепанные волосы, понюхал по-звериному, вздохнул и оттолкнул.
        Одевался быстро в еще сырую, не просохшую до конца одежду. Марфа на него не смотрела, аккуратно и старательно складывала в пластиковый контейнер куски грушевого пирога.
        - Возьмешь? - спросила, когда он уже был у двери. - На дорожку.
        Думала, откажется, снова оттолкнет, а он улыбнулся, забрал контейнер.
        - Ну, я пошел? - сказал неуверенно. Впервые за все время неуверенно, словно в Марфиных силах было его сейчас остановить и не пустить.
        Только она не в силах. Не в силах и не вправе.
        - Иди. - Вздохнула и ворот куртки поправила. - И спасибо тебе.
        Больше он ей ничего не сказал, даже «пожалуйста», решительно толкнул дверь, вышел в ночь. А она бросилась к окну, прижалась горячим лбом к холодному стеклу. Хоть одним глазком посмотреть, как будет выходить. Пусть лицо не разглядеть, пусть лишь спину.
        Увидела. Только не его, а Черного человека. Того самого. Он стоял под фонарем. Темная долговязая фигура, словно и не человеческая. И лица у него не было, вместо лица - птичья маска. Страшная, такая страшная, что сердце останавливается. И стоял он не просто так, он смотрел вверх, прямо на Марфу смотрел. Словно мог видеть в этой предрассветной тьме не хуже зверя. Он и был зверем. Нет, он был страшнее зверя! Знание это рождалось в Марфиной душе в страхах и муках. Не за себя она боялась. Хотя и за себя тоже, но все же не так сильно.
        А тот, за кого боялась, кто стал ближе близкого, но так и остался безымянным, вышел из подъезда и направился прямиком к Черному человеку. Он шел медленно. Никуда не спешил или не хотел уходить?
        Не о том нужно думать! Думать нужно о том, чтобы предупредить его об опасности. Ведь этот безликий - опасность и есть. Самая настоящая опасность. Марфа бросилась открывать окно. Может, она еще успеет? Пусть весь дом перебудит своим криком, но предупредит.
        Не получалось у нее с окном. То ли неловкой от страха стала, то ли заел механизм. Окно не поддавалось, а тот, кто спас ее, а теперь сам нуждался в спасении, вплотную подошел к Черному человеку. Подошел и остановился, пошарил в карманах, достал сигареты и закурил. Так они и стояли друг напротив друга. Свет от горящей сигареты освещал красным птичью маску, и черные глаза подсвечивал красным тоже. А еще медленно поднимающуюся руку с чем-то страшным, похожим на серп…
        Почему он стоит? Почему ничего не предпринимает? Он же видит все это: и страшную маску, и серп. Или не видит?
        Марфа в отчаянии дернула за оконную ручку, уперлась ладонями в стекло и закричала. Закричала так громко, как только могла. Имя бы спросить… Как можно было не узнать имя?.. А теперь не окликнуть, остается только кричать в слабой надежде, что он услышит.
        Не услышал. Как стоял с зажатой сигаретой в зубах, так и остался стоять. И серп он, казалось, тоже не видел. Тот самый серп, который медленно-медленно, страшно-страшно скользил в нескольких миллиметрах над его головой. А из прорезей птичьей маски на Марфу с невероятной, физически ощутимой злобой смотрели черные глаза. Она всхлипнула, трусливо зажмурилась, на ногах устояла лишь чудом. А когда открыла глаза, страшный незнакомец исчез. Посреди двора одиноко стоял лишь один человек. Живой. Слава богу, живой!
        Он задержался ненадолго, ровно настолько, чтобы загасить догоревшую сигарету. Марфа надеялась, что обернется, поищет взглядом окна ее квартиры. Но он не обернулся, лишь усталым жестом потер глаза и пошагал в темноту, прочь из Марфиной жизни…
        Ни Никопольский, ни его люди не задавали Эльзе никаких вопросов, и она была им за это очень признательна. Где-то в глубине души она понимала, что Никопольскому не нужны расспросы, он и так все про нее знает. Про нее и про Никиту. Оттого и не спрашивает, что произошло, почему она спешно решила уехать. Куда угодно, хоть в клинику для наркоманов, только бы подальше от Никиты. Может, подумал, что они поругались. Вспомнили былые разногласия или придумали новые. А может, ему было все равно, вот и не спрашивал. Как бы то ни было, он молча выслушал по телефону Эльзину просьбу, а когда она закончила, сказал:
        - Хорошо. Собирайтесь, Эльза. Я скоро буду!
        Он и в самом деле явился очень быстро, еще на рассвете. Обвел внимательным взглядом кучки мертвых птиц, выслушал доклад охранника Степана и сказал:
        - Приберитесь здесь. Мы уезжаем через пятнадцать минут, - а потом глянул на Эльзу и спросил: - Хотите что-нибудь забрать?
        Она отрицательно мотнула головой. В этом доме не было ничего ее - все чужое, дареное. Мелькнула было мысль написать Никите записку, объясниться. Он ведь будет думать, что ее поступок из-за обиды или вообще из-за ломки. Он придумает любое объяснение ее поступку, но правды так и не узнает. Потому что правда такая, что в ней страшно признаться даже самой себе, не то что другому человеку, пусть даже и Никите. Он не поверит, а на доказательство своей правоты у нее пока просто не осталось сил. Лишь одно Эльза знала точно: все, что происходит сейчас в ее жизни с ней и с людьми, ее окружающими, - это не случайность, а страшная предопределенность. Как-то так вышло, что она привела в этот мир Черного человека. Пусть не нарочно, пусть сопротивлялась этому долгие годы, пряталась за плотным пологом из дурмана, но случилось то, что случилось. Нет больше полога, нет дымовой завесы, которая отделяла тот мир от этого. А если нет завесы, виден путь и потайная дверца между мирами. Черный человек эту дверцу нашел и пошел по Эльзиным следам. Он еще не здесь, но уже и не там. Он ходит по зыбкой границе, поэтому до сих
пор такой… нематериальный. Но очень скоро он наберется сил. Он и сейчас уже достаточно силен, чтобы управлять птицами, но это лишь сотая часть его истинной мощи. Никопольский о существовании Черного человека, похоже, знает. Возможно, он знает даже больше, чем сама Эльза, оттого и не удивляется ничему из происходящего, оттого и не задает лишних вопросов. И она, Эльза, ему зачем-то нужна. Точнее, не ему нужна, а его клиенту.
        А еще экспедиция эта загадочная. Зачем? Куда? С кем? И пусть подписать договор Эльзу заставили обманом, но теперешнее ее решение совершенно осознанное. Оно лишь укрепилось, когда Никопольский назвал место, откуда должно будет начаться их путешествие. Назвал бы сразу, Эльзу не пришлось бы ни уговаривать, ни обманывать. Она бы согласилась! Пусть не с радостью, но точно согласилась бы, потому что и сама рвалась туда, в этот затерянный в сибирских лесах поселок. Никто не знал зачем. Даже всезнающий Никопольский мог лишь догадываться. Даже она сама не до конца все понимала, но все равно рвалась.
        Хватит прятаться за дымовой завесой! Слишком долго она пряталась. С самого детства, с папиной смерти. Вот тогда все и началось. Вспомнить бы только, что именно. Эльза помнила совсем немного. С ней тогда работал детский психолог Валентина Петровна. Приятная такая женщина, ласковая. Они подолгу общались. Вроде бы ни о чем особенном не разговаривали, страшное не вспоминали, в Эльзиной душе не копались. Просто разговаривали о жизни, о вещах отвлеченных. Почти всегда отвлеченных. Чем Валентина Петровна Эльзе и нравилась, так вот этой отвлеченностью. Она не делала больно, не пыталась расковырять едва затянувшуюся рану. Только иногда просила нарисовать что-нибудь. Что угодно! И Эльза рисовала. Рисовать ей всегда было проще, чем говорить. Рисунки получались разные: иногда красивые, иногда странные и страшные. Эти Эльза порывалась уничтожить, но Валентина Петровна не позволяла, говорила, что они такие странные потому, что забирают на себя Эльзин страх, облегчают ее жизнь.
        Может, и облегчали. Тогда Эльза мало что понимала. И нарисованное почти тут же забывала. Тогда, в далеком детстве, она так толком и не поняла, Валентина Петровна помогала ей забыть или вспомнить. Вот сейчас казалось, что забыть. А ей нужно вспомнить, потому что Черный человек появился не просто так, потому что он пришел по ее следам. По ее следам и по ее душу. И значит, пришло наконец время во всем разобраться.
        Разбираться будет тяжело и страшно. Особенно без поддержки, но она справится. Ей уже даже совсем не хочется таблеток. Ни ломки, ни абстиненции - одна только вселенская усталость. Но эта усталость физического плана, с ней можно бороться, надо только поднакопить немного сил. А наркотики… Теперь, когда благодаря стараниям Никиты почти вся дурь вымылась из ее крови, Эльза с убийственной ясностью понимала: наркотики служили кирпичиками в стене, которую она строила между тем миром и этим. Дымовой завесой они были, вот чем! А Никита эту стену разрушил, не разобрал аккуратно по кирпичикам, а снес бульдозером, и в образовавшийся пролом вошел Черный человек. Теперь уже ничего не изменишь, разрушенную стену заново не отстроишь. Нет нужды в таблетках, не помогут…
        Они и раньше не слишком хорошо помогали. Да, создавали завесу, но ее, Эльзу, уничтожали. Она сама себя уничтожала, если быть до конца честной. Возможно, теперь, когда решение принято, она убьет себя окончательно. Или она сама, или Черный человек. Как бы то ни было, но этот путь она пройдет одна, без Никиты. Не нужно ему. Не его это. Свою роль он уже сыграл, подогнал к ее призрачной стене бульдозер… Зачем же рисковать и его жизнью тоже?
        Осталось только выяснить у Никопольского один-единственный вопрос. Почему Никита взялся ей помогать? Пусть бы за деньги. Ей бы тогда сразу стало легче.
        Эльза так и спросила Никопольского:
        - Это из-за денег?
        И в глаза, прячущиеся за стеклами очков, взглянула с надеждой.
        - Он отказывался мне помогать. - Никопольский очки снял, старательно протер линзы белоснежным платочком. Взгляд его без очков совсем не казался близоруким. Даже странно. - До тех пор пока я не назвал ваше имя.
        Значит, не из-за денег. Значит, из-за чувства вины. Глупый, глупый Никита. Не было ни в чем его вины. Сейчас она это особенно ясно понимала. Сейчас понимала, а тогда, почти десять лет назад?
        А тогда, почти десять лет назад, она была дурой!
        …Сначала было тяжело. Когда совершенно новая жизнь, когда вдвоем под одной крышей. Вроде бы знакомые, даже женатые, но на самом деле чужие люди. Добрые соседи.
        Они оба очень старались. Но Никита, кажется, старался больше. Он работал больше, он зарабатывал больше. И почти все заработанные деньги он приносил Эльзе. Это называлось «на хозяйственные нужды». Хозяйственных нужд было много: коммуналка, какая-никакая мебель, продукты. Но зато у них была крыша над головой. Не комната в общаге, а самая настоящая квартира.
        Помимо хозяйственных нужд имелись и нужды личные. Учебники для Никиты, краски для Эльзы. Это ведь Никита настоял на том, чтобы она поступала в Академию искусств. Эльза пыталась ему объяснить, что учиться и работать на «Скорой» у нее, наверное, не получится. И денег заработать она не сможет. А он лишь усмехнулся в ответ и сказал:
        - Ерунда, Элли! Будешь продавать свои картины! Ты же талантливая!
        Он был так уверен в ее успехе, что заразил этой уверенностью и ее тоже.
        В Академию искусств Эльза поступила неожиданно легко. Так легко, что даже не сразу поверила своему счастью. Они стояли с Никитой в прохладном холле перед информационным стендом, и Никита радостно тыкал пальцем в список зачисленных на художественный факультет.
        - Смотри, Элли, вот твоя фамилия!
        А она все никак не могла поверить. А когда наконец поверила, разревелась прямо там, в холле у стенда. И интеллигентного вида тетечка на вахте посмотрела на нее с жалостью, наверное, подумала, что Эльза провалила экзамены.
        Ее поступление они отметили в кафе. Отмечали втроем: Эльза, Никита и Илья. Было весело, будущее виделось ярким и радостным. Собственно, так все и вышло - ярко и радостно. Только денег постоянно не хватало, но они не унывали. Никита взял еще несколько дежурств на «Скорой», Эльза взяла свой самый первый заказ. Нет, это была не картина, это была киноафиша, но Эльза очень старалась, хваталась за кисти и краски каждую свободную секунду. Наверное, поэтому афиша у нее получилась почти такая же красивая, как картина. Заплатили за нее немного, но с тех пор заказы Эльза стала получать стабильно. Сначала от одного кинотеатра, потом от другого, а потом от Дома культуры. И вот наконец наступил тот момент, когда на пороге их с Никитой квартиры появился самый первый, самый настоящий заказчик!
        Это был молодой, дорого одетый парень, практически их с Никитой ровесник. Но в отличие от них у него были деньги. Деньги и пожелание, за которое он был готов заплатить сумму, которая по тем временам показалась Эльзе просто космической. Парню был нужен баннер для любимой девушки. Поздравление с днем рождения, но при этом что-то особенное, что-то такое, чтобы девушка потеряла дар речи.
        - Я видел твои работы. - Он как-то легко перешел на «ты». - Они реально крутые. Сделай для меня такое же, только еще круче, и не пожалеешь.
        И Эльза сделала! Днями и ночами просиживала за работой, завалила эскизами и набросками полквартиры, но в итоге получилось отлично. Заказчик остался доволен, а девушка его так и вовсе пришла в восторг от подарка. Ну а Эльза получила свой самый первый настоящий гонорар. Гонорар и рекомендации, а вместе с рекомендациями и новых клиентов. Теперь она почти никогда не сидела без работы, теперь и у нее появилась возможность вносить деньги на хозяйственные нужды. Жизнь налаживалась. По крайней мере, ее материальная сторона. А нематериальная…
        Для посторонних муж и жена, а на самом деле лишь добрые соседи. Ну, возможно, еще друзья. Они очень быстро поделили территорию, почти сразу же, как обзавелись какой-никакой мебелью. Эльза заняла спальню, а Никита остался в гостиной. Она спала на раскладном кресле, он - на старой, видавшей виды тахте. И только кухня оставалась их общей территорией, здесь они встречались по утрам за чашкой кофе или засиживались допоздна. Иногда вдвоем, а иногда втроем с Ильей. Наверное, именно поэтому Эльза любила кухню больше всего, за вот эту возможность не просто увидеться, а побыть рядом с Никитой. Она даже готовить научилась, чтобы было чем заманить его на кухню, заманить и удержать подольше.
        С ночных дежурств он приходил уставший и сонный, Эльза готовила завтрак, варила крепчайший кофе. Расходы на кофе она взяла на себя, и кофе всегда выбирала хороший, не лишь бы какой. А Никита садился у окна, подпирал подбородок кулаком и наблюдал, как она суетится у плиты. Иногда вот прямо так, у окна, и засыпал. И тогда Эльзе было жалко его будить. Она передвигалась по кухне на цыпочках, старалась не шуметь и не греметь посудой, а когда все было готово, присаживалась напротив, несколько минут просто смотрела, как он спит, а потом легонько касалась его плеча. Никита просыпался моментально, вскидывался, мотал головой, а потом неизменно улыбался Эльзе и спрашивал:
        - Я опять уснул, что ли?
        А она неизменно улыбалась в ответ и спрашивала:
        - Тяжелое было дежурство?
        - Нормальное, Элли.
        У него все дежурства были нормальные, даже те, после которых он вырубался вот так, сидя у окна. Он не жаловался никогда. Иногда рассказывал, как там прошло на «Скорой», и Эльза очень внимательно слушала, потому что ей на самом деле было интересно, как там прошло. И не только там, а вообще везде. Ее интересовало все, что было связано с Никитой, но он рассказывал только о работе. А ведь была еще учеба, были экзамены, были посиделки с друзьями. Не с Ильюхой, а с другими, теми, с кем Никита Эльзу никогда не знакомил, о ком никогда не рассказывал. Он не рассказывал, а она не расспрашивала. Но знать-то все равно хотелось…
        После завтрака они расходились по своим делам и встречались на кухне уже вечером за ужином. Это если Никита приходил к ужину. Бывало так, что не приходил: ни к ужину, ни вообще. Эльза точно знала, что он не на дежурстве, и точно знала, что не имеет никакого права ждать и переживать, но все равно и ждала, и переживала. Сидела на темной кухне, смотрела в темное окно, ждала. А когда в тусклом свете фонаря видела знакомую фигуру, вздыхала с облегчением и бегом мчалась в свою комнату, притворялась спящей.
        Только один раз не успела, уснула прямо у окна, уронив голову на подоконник, как Никита после дежурства. Уснула и даже не услышала, как в замке повернулся ключ. И шагов осторожных не услышала. А очнулась, лишь когда кто-то в темноте подхватил ее на руки.
        - Ну ты, Элли, даешь. - Его шепот был веселый и хмельной. И пахло от него вином и мятной жевательной резинкой. - Ты чего это бдишь на кухне? Давай-ка я тебя в спальню отнесу.
        Она проснулась мгновенно. И от этого веселого шепота, и от его прикосновений, и от щекотного дыхания. А еще от головокружения, такого, которое бывает, если перекататься на каруселях, или за раз выпить много-много шампанского. Проснулась и напрочь забыла про добрых соседей и, возможно, друзей. Потянулась к тронутой легкой щетиной щеке, погладила. Решительно погладила, совсем не по-дружески. И Никита ее поцеловал, тоже решительно, тоже совсем не по-дружески. Поцеловал и отнес не в спальню, а в гостиную, на свою тахту. Ну и что тут такого, они ведь женаты?..
        Именно за эту спасительную мысль Эльза ухватилась ранним утром, когда сизый рассвет уже прокрался в комнату, но еще не разогнал все тени. Никита спал, закинул руки за голову. Он спал, а Эльза весь остаток ночи не сомкнула глаз. Наверное, от счастья. Ей очень хотелось думать, что вот это щекотное, немного колючее чувство - это именно счастье и есть. И в горле царапает от счастья, и глаза щиплет. Она ведь не знает, как оно, когда счастье настоящее, а не придуманное. Но ничего, ей бы немного времени, и она со всем разберется. Главное, чтобы Никита не проснулся прямо сейчас, не посмотрел на нее насмешливо и так же насмешливо не сказал:
        - Ну ты, Элли, даешь!
        Поэтому она и сбежала на кухню, чтобы побыть наедине с самой собой, чтобы осознать свалившееся на нее счастье. Это ведь счастье - то, что случилось между ними ночью? В конце концов, они ведь женаты…
        Пока Эльза размышляла над счастьем, кофе убежал, и пришлось варить новый. И даже этот новый показался ей горьким и невкусным. И щекотно-колючее чувство никуда не делось. Наоборот, стало еще щекотнее, еще колючее. И холодно вдруг стало, по босым ногам потянуло сквозняком и сыростью. Оказывается, ее новое счастливое бытие требует не кофе, а горячей ванны.
        В ванне Эльза пролежала долго, кажется, даже задремала, потому что очнулась снова от холода. Вода остыла, разве что льдом не подернулась. Не получилось согреться…
        А Никита уже проснулся. Из кухни доносился запах свежесваренного кофе. Наверное, минувшая ночь никак не повлияла на его ощущение счастья. Наверное, это даже хорошо. Эльза замерла в дверях, все никак не решалась переступить порог. Показалось вдруг, что вот этот один-единственный шажок сейчас все изменит, всю ее жизнь изменит и сделает совсем другой.
        - Привет! - Никита, уже полностью одетый, но босой, стоял у плиты, спиной к двери, но каким-то шестым чувством почуял ее присутствие.
        - Привет. - Эльза все-таки сделала свой шаг к будущему счастью. Сначала к счастью, а потом и к Никите. Подошла осторожно, на цыпочках, положила ладонь на плечо.
        Он обернулся так стремительно, что она испуганно отшатнулась. Может быть, и упала бы, если бы он не поддержал.
        - Элли… - В его взгляде было все, что угодно, кроме счастья. Нет, не так! В его взгляде была вина… - Элли, я вчера перебрал… - Он взъерошил волосы и подбородком дернул. - Ты прости меня, что так вышло. Я не хотел. Честное слово…
        Не хотел… Вот потому ее счастье и казалось таким щекотно-колючим, что было ворованным. Он не хотел, а она взяла и украла кусочек чужого счастья… В тот момент Эльза поняла, что может быть очень сильной. Как поняла? А очень просто! Она не расплакалась, не закричала в голос. Она улыбнулась легкой, легкомысленной даже улыбкой и сказала:
        - Что ты, Никита, все в порядке! - И даже волосы его взъерошила этаким успокаивающим жестом. - Ты даже не думай об этом. Все нормально.
        Он обрадовался. Эльза почти услышала, как с грохотом катится по полу камень, что упал с его души. Камень упал, и прежний Никита вернулся. Улыбнулся все еще смущенной, но уже почти нормальной улыбкой, спросил:
        - Будешь кофе?
        - Буду! - И это тоже был своего рода подвиг, потому что все еще хотелось выть в голос, а не кофе. Но Эльза себя заставила. Она даже завтрак Никите приготовила. Сама есть не стала, у нее было еще очень много дел, у нее были занятия в академии и встреча с очередным заказчиком, Никита должен был это понимать.
        Он и понял, он же умный! Вот только с той самой ночи что-то разладилось в их жизни, пролегла между ними какая-то невидимая, но все равно физически ощутимая трещина. Им тяжело стало жить под одной крышей. Потому что даже случайные взгляды, даже случайные прикосновения доставляли неловкость ему и боль ей. Потому что оба понимали - прошли беззаботные времена, так легко, как раньше, больше не будет. Одна-единственная ночь все испортила…

* * *
        Из жизни ушли покой и привычная размеренность. Ушли вслед за Эльзой, как ее верная кошка. Они ушли и оставили Никиту одного. Ему никогда раньше не было скучно наедине с самим собой. А сейчас вот было. И не то чтобы скучно, скорее уж муторно. Это тяжелое, пахнущее полынью и дымом пожарища чувство Никита уже испытывал однажды. Тогда ему показалось, что все решаемо, что все можно пережить. И решил. И пережил.
        Думалось, что решил и пережил, а когда оно случилось во второй раз, вдруг как-то так вышло, что он оказался не готов. Хлипкий он оказался мужик, никчемный. И если тогда, десять лет назад, у него получилось себя обмануть, то сейчас обманываться он не собирался. Наоборот, он собирался посмотреть правде в глаза. Только вот беда: чтобы посмотреть правде в глаза, нужно вспомнить то, что вспоминать совсем не хочется…
        Ту ночь забыть у него очень долго никак не получалось. Эльза изо всех сил старалась ему помочь, но этими своими мужественными стараниями делала только хуже.
        - Не гадь там, где ешь, - сказал однажды мудрый друг Ильюха, и Никита тогда с ним всем сердцем согласился. Есть охотничьи угодья, а есть дом. На охоте полным-полно дичи, всякой разной, готовой добровольно броситься в объятья охотника, а дома есть Эльза. Эльза - это не дичь. Эльза - это…
        Вот на определении того, кем же на самом деле для него является Эльза, Никита спотыкался не единожды. Не было у него для нее определения. Эльза - это Эльза! В минуты особенной душевной нежности или радости - просто Элли.
        Если бы в тот вечер он не выпил лишнего, ничего бы не случилось, не перепутал бы он дом с охотничьими угодьями, а Эльзу с дичью. Но Никита напился и перепутал. А Эльза и в самом деле оказалась дичью. Такой же легкодоступной, как и остальные. Он ведь помнил - она не сопротивлялась. Ей даже понравилось. Кажется. Да что там - ему и самому понравилось. Пока был в пьяном угаре, все казалось легким и решаемым, а когда протрезвел, испугался. Чего испугался, Никита и сам себе не сумел бы тогда объяснить. Да и гораздо проще было ничего не объяснять. Ну, случилось и случилось. С кем не бывает!
        Не бывало такого с Эльзой. Или, точнее, у Эльзы. Это Никита знал наверняка, может, оттого и переживал. Он же не сволочь какая-нибудь! Хоть ты женись, честное слово! Да вот беда, они с Эльзой уже и так женаты.
        А она - умная девочка! - все поняла правильно и сделала все возможное, чтобы сгладить… чтобы вот это все сгладить.
        У них даже получилось себя обмануть. Почти. Не хватило самой малости. Это уже потом Никита понял, что не хватило, а тогда ему хотелось верить, что все недоразумения между ними урегулированы, что жить они могут как прежде, с той же беззаботной легкостью. Не почувствовал, дурак, в Эльзе надлома. Или почувствовал, но трусливо не придал значения. Потому что заблуждаться было удобнее и безопаснее, чем посмотреть правде в глаза. А правда ведь лежала на поверхности. Никита видел все и понимал прекрасно.
        Эльза в него влюбилась. Может быть, уже после свадьбы, а может, еще в детдоме. Легко полюбить того, кто старше и опытнее, особенно если ты такая… Особенно если ты Эльза. Вот она и полюбила. Дурочка… Она полюбила, а он за работой, учебой и студенческими вечеринками как-то проморгал этот момент. Нет, не так! Он закрывал глаза до тех пор, пока не стало поздно. И теперь нужно что-то срочно решать, как-то придумать план «Б», чтобы жить прежней беззаботной жизнью. Вот только не придумывался план спасения! Они с Эльзой старались изо всех сил, делали вид, что ничего не произошло, а он все равно не придумывался! И жить под одной крышей становилось все невыносимее. Отчасти из-за чувства вины, а отчасти из-за копящейся злости.
        Эльза тоже виновата! Она красивая, рыжая, веснушчатая. У нее глазюки зеленые, как ведьмовская трава. Ей бы жизнь свою устраивать, а она влюбилась… Сесть бы за стол переговоров или просто на кухне сесть за стол, сварить по чашке кофе и поговорить начистоту, чтобы не осталось между ними больше никакой недосказанности.
        А ведь как хорошо все начиналось! Договоренность, фиктивный брак и сугубо деловые обязательства. Ну, пусть не совсем деловые, пусть дружеские. Но ведь он никогда ее не обманывал! Никогда ничего не обещал. Да у него и в уме ничего такого не было.
        Раньше не было, а теперь вот… И волосы рыжие, и веснушки, и глазюки ведьмовские… И все это чужое, хотя могло бы стать его, если бы он решился. Только беда в том, что не готов он к серьезным решениям. Слишком молод. Слишком занят. Охотничьи угодья слишком богатые, чтобы пренебречь ими ради одной-единственной женщины. А обманывать Эльзу Никита не мог. Наверное, любую другую запросто, а с ней вот не получалось. Оттого и злился.
        Он злился, а Эльза затаилась. Вроде бы и улыбалась, и шутила, как прежде, и завтраки готовила, а иногда и ужины тоже, а изменилось все, надломилось. Дошло даже до того, что Никиту стала бесить вот эта ее стальная выдержка, это ее умение сохранять лицо при любых обстоятельствах, вежливая отстраненность. Он же тогда не знал, какой она может быть. Даже не догадывался. А когда узнал, стало совсем поздно…
        Эльза уехала с одногруппниками на пленэр. Что они там рисовали, Никита не уточнял, знал только одно: пленэр этот продлится все выходные, для того напрокат взяты палатки и спальники, чтобы молодые дарования не отрывались от прекрасного. У него самого должно было быть дежурство, но в последний момент напарник попросил поменяться сменами, и образовался в Никитиной жизни редкий полноценный уик-энд. А потом образовался Ильюха с твердым намерением «культурно отдохнуть».
        Они отдохнули. Сначала отдыхали вдвоем, потом уже вчетвером. Девицы им попались смешливые, легкие в общении. Пожалуй, даже слишком легкие. А Никита оказался дураком, потому что только полный дурак гадит там, где живет. Одну из этих легких и смешливых он под покровом ночи привел в их с Эльзой квартиру. Мало того, что привел, разрешил остаться до утра.
        Утром приехала Эльза… Что-то там не получилось у них с пленэром, кажется, дождь пошел. Никита уже не помнил, как там все было. Единственное, что он запомнил, это Эльзины глаза. Полыхало в них, бурлило, как в ведьмовском котле. А руки дрожали. Чтобы не дрожали, она сжала их в кулаки. И губу закусила до крови. Так и стояла на пороге гостиной, до нитки промокшая и одновременно полыхающая. А девица, даже имени которой Никита не запомнил, захихикала, захлопала ресницами, потянулась под простыней так, чтобы оголиться в нужных местах, и сказала насмешливо:
        - А что ты, котик, не предупредил, что с сестрой живешь?
        Как же ему тошно было в тот момент! Так тошно, как раньше никогда не было. Он попытался одновременно и сесть, и прикрыться простыней, но мерзкая баба хихикала и тянула простыню на себя.
        - А я не сестра. - Эльза улыбнулась. Никогда раньше Никита не видел такой улыбки. А зелье в ведьмовском котле все кипело и кипело. Жар от него чувствовался на расстоянии. - Я жена этого… котика. - Сказала и снова улыбнулась, теперь уже персонально Никите. В этот момент ему вдруг показалось, что не он старше, а она. Что жила она веками, а теперь вот устала и решила умереть. Он даже испугался этой своей мысли, такой яркой она была.
        - Жена! Надо же… - Мерзкая баба продолжала хихикать и тянуть простыню. - А котик говорил, что один живет.
        - Один. - Вот и закипело, выплеснулось наружу горячее ведьмовское варево, ошпарило кипятком. - Теперь точно один, ты не переживай. - Никита и не знал, что она может вот так… одним махом все отсечь, все закончить. Что может и обжечь, и заморозить одновременно. - Только ты, пожалуйста, пока уйди. Мы с Никитой поговорим, и он тебя догонит.
        Не будет он никого догонять! Глупости какие! А мерзкая баба словно почуяла что-то, словно за волосы ее кто-то с тахты сдернул. Выскользнула из-под простыни, на ходу похватала шмотки и, вихляя задом, убралась восвояси.
        - Эльза… - Никита обернул злополучную простыню вокруг бедер, встал.
        - Не надо. - Сказала и руки перед собой вытянула, словно защищаясь. Как будто он мог ее обидеть еще сильнее, чем уже обидел. - Я сейчас уйду, а когда вернусь, тебя здесь уже не будет. Хорошо? - И в глаза посмотрела так, что у Никиты аж в горле пересохло.
        - Подожди, - сказал он осипшим вмиг голосом. - Элли, давай поговорим. - Он еще надеялся, что у них получится поговорить, что все это еще можно исправить. Хотя бы попытаться исправить. Если все объяснить… И ей, и самому себе…
        Но она слушать не стала, лишь жестом смертельно уставшего человека откинула с лица мокрые волосы.
        - Не надо, - сказала почему-то шепотом. - Не надо нам разговаривать, Никита. Я старалась. Честное слово, старалась, но я так не могу. Уходи, пожалуйста. И… давай разведемся.
        А он вдруг понял, что не хочет ни уходить, ни разводиться. Вот как только у него отняли это самое главное, так все сразу и понял. А еще понял, что Эльза свое решение не изменит. Погас ведьмовской костер, осталось только горькое ощущение неизбежности потери.
        Эльза вышла в кухню, не стала смущать его и смущаться сама, затаилась на нейтральной территории. Никита очень надеялся, что она все еще там, что дождется, все-таки даст ему возможность сказать то, что давно нужно было сказать. Оттого и одевался он в большой спешке, путался в штанинах и рукавах, чертыхался вполголоса.
        Не дождалась. Оставила на белоснежной скатерти обручальное колечко с черным-черным, как уголь, камнем, и ушла…
        Никита тоже ушел. К Ильюхе. Пил беспробудно несколько дней, ни на работу не ходил, ни на учебу. Все порывался вернуться, но Ильюха не пускал. Приводил какие-то железные доводы, с которыми пьяный Никита соглашался и которые тут же забывал. Он успокоился сам, без напутствий и уговоров Ильюхи. Вспомнил Эльзины глаза и сжатые в кулаки руки, вспомнил колечко с камешком-угольком и решил, что так тому и быть.
        В следующий раз они встретились уже в ЗАГСе, когда пришли подавать заявление о разводе. Вот, пожалуй, именно тогда Эльза начала меняться. Синие тени под глазами, заострившиеся скулы, выпирающие ключицы, руки дрожащие… Никита, помнится, испугался, что она заболела. Так испугался, что спросил:
        - Элли, у тебя все хорошо?
        - Все хорошо, Никита. Спасибо. - И улыбнулась вежливо. Лучше бы вообще не улыбалась. - У меня все замечательно.
        Не был бы дураком, уже тогда заподозрил бы неладное, пусть уговорами, пусть силой, но заставил бы Эльзу рассказать, что с ней происходит. Вдруг Януся объявилась, или еще что хуже. Но Никита был молод и глуп, поэтому расспрашивать ни о чем не стал, просто молча кивнул.
        Их развели спустя положенный по закону срок. Тот день был словно брат-близнец похож на день их свадьбы, такой же студеный, такой же снежный. Но девственную его белизну марало что-то черное и тревожное. Никита не сразу понял, что это, просто почуял недоброе. А потом он посмотрел вверх. В сером небе, вспарывая крыльями тяжелые снежные тучи, кружило воронье. Молча кружило, без единого звука.
        - Ну, вот и все, - сказала Эльза и улыбнулась грустной улыбкой. - Спасибо тебе, Никита. За все.
        - И тебе, Элли. - Он протянул было руку, чтобы заправить за ухо локон рыжих Эльзиных волос, но передумал. Нет у него на такую ласку даже фиктивного права. Теперь уже нет. - Если что, - он задумался, подбирая правильные слова, - если что-то случится, если тебе понадобится помощь, ты не стесняйся, обращайся. Я пока у Ильюхи живу, но скоро сниму квартиру. Адрес оставлю ему. На всякий случай. Ты меня слышишь, Эльза?..
        Она не слышала, она смотрела в небо, не сводила тревожно-испуганного взгляда с воронья. Вот тогда они и появились в первый раз - эти чертовы птицы! Или появились они раньше, просто Никита увидел их впервые? Увидел, но не придал значения. И страху в Эльзиных глазах он значения тоже не придал. Мало того, тогда он даже обиделся немного на это ее отстраненное равнодушие. Он к ней с благородными порывами и всей душой, а она не смотрит и не слышит, любуется вороньем.
        - Мой адрес есть у Ильюхи, - повторил он сухо, раздраженно даже и, не прощаясь, пошагал прочь.
        Он шел и боролся с острым, почти невыносимым желанием обернуться, еще раз посмотреть на Эльзу. Не обернулся. Потому что был молодым и глупым. Потому что считал, что поступает правильно.
        Жизнь без Эльзы налаживалась долго. Никита не ожидал, что будет так тяжело. Тяжело настолько, что он даже несколько раз проходил мимо ее дома, смотрел на знакомые окна с веселыми шторами. Один раз он столкнулся с Серафимой Аскольдовной. Столкнулся нос к носу и испугался, что старушка станет ругаться и совестить. Но она не стала, посмотрела с жалостью и спросила:
        - Тянет?
        Что она имела в виду? Наверное, именно вот это муторное чувство, что все никак не отпускало Никиту. Или думала о чем-то своем. Думала, а потом вот сказала со стариковской непосредственностью. Как бы то ни было, а он врать не стал.
        - Тянет, - сказал и посмотрел вверх, на распахнутое кухонное окно. - Как она, Серафима Аскольдовна?
        Не нужно было спрашивать, бередить старые раны. Никита и не знал, что у него вообще есть раны.
        - Держится. - Старушка смотрела прямо перед собой, Никиту словно бы и не видела. - Работает.
        Держится. Словно бы это он подал на развод! Вот только не получилось обидеться и переложить груз ответственности на хрупкие Эльзины плечи. Себе врать - последнее дело.
        - На кофе не заглянешь? - спросила Серафима Аскольдовна и шуганула тростью тощую галку, что вертелась неподалеку, словно подслушивая.
        Соблазн был велик. Сначала заглянуть на кофе к Серафиме Аскольдовне, а потом подняться этажом выше.
        - Извините, не могу - дела. - Соврал и испариной покрылся от стыда, потому что понимал, что видит она его насквозь.
        - Ну понятно, дела. У вас, молодых, сейчас у всех дела. - Серафима Аскольдовна усмехнулась. - Ничего, мальчик, придет время, заглянешь. - Она сказала это так уверенно, что Никита почти поверил.
        - Кофейная гуща подсказала? - спросил с улыбкой.
        - И она тоже. - Серафима Аскольдовна вздохнула, а потом тронула сухонькой ручкой Никиту за рукав куртки: - Не вижу Эльзиного колечка, - сказала осуждающе. - У тебя оно?
        - У меня. Она вернула, когда все у нас… когда решили жить порознь.
        - Жить порознь… - Старушка покачала головой. - Вы, дети, вместе жить еще даже и не начинали.
        Никита хотел было сказать, что и не начнут, но не стал. Зачем?
        - Кольцо не потеряй. И не смей другой женщине подарить. Считай, что Эльза тебе его не насовсем отдала, а на хранение оставила. Придет время, вернешь.
        - Зачем оно ей?
        - Затем, что я матери ее обещала, что колечко отдам, как время придет. А ты думал, обыкновенное колечко-то? Для кого-то, может, и обыкновенное, а для Эльзы - особенное. Просто она еще молодая, не понимает ничего.
        - Так, может, я его вам отдам? - Уйти бы, вернуться в свою новую интересную жизнь, а он стоит тут, болтает с бывшей соседкой. - Чтобы наверняка?
        - Эльзе отдашь. Придет время, и отдашь. А если забудешь, я тебе напомню. Не бойся, найду способ.
        И ведь нашла. Спустя десять лет передала весточку. Уникальная была женщина, эта Серафима Аскольдовна, знала больше, чем рассказывала, говорила все больше намеками. А Никита не понимал намеками. Он и сейчас-то далеко не все понимает, а тогда и подавно. И про кольцо он забыл быстро. Засунул на полку с учебниками и забыл.
        Про Эльзу он тоже почти забыл. Года через два. Жизнь у него тогда как раз круто изменилась. Учеба закончилась, работа началась. Настоящая работа, любимая! Он и жил, считай, в больнице, рвался на все операции, дежурств набирал под завязку. И все это было ему в кайф!
        А личная жизнь не то чтобы не клеилась, а так… бурлила его личная жизнь, фонтанировала. Девиц много, соблазнов еще больше. Вроде бы все, что мужику нужно, есть, только счастья нет. Ну или того, что нормальные люди считают счастьем. То, что он сам когда-то счастьем считал. Сначала Никита даже немного переживал по этому поводу, а потом ничего, привык. И стало совсем хорошо, почти спокойно.
        Покой этот был нарушен лишь однажды, когда Никита проходил мимо Эльзиного дома. Нет, на сей раз не специально проходил, а случайно. И так же случайно, по привычке посмотрел вверх, на знакомые окна. Изменились окна. Не было на них больше ярких штор. Кажется, вообще никаких штор не было. Подумалось вдруг с непонятной тоской, что Эльза съехала. Потому что та Эльза, которую он помнил, ни за что не стала бы жить в квартире с такими мертвыми окнами. Мелькнула было мысль попытаться ее отыскать. Или вот прямо сейчас подняться на пятый этаж и позвонить в дверь. Но Никита не стал. Нынешний Никита был опытный и здравомыслящий, приученный не нарушать чужие границы. А Эльза границы очертила очень четко. Вот он и не будет их нарушать…
        Хоть бы кто-нибудь сказал ему тогда, что голые окна - это предвестники беды! Хоть бы кто-нибудь предупредил! Может быть, и не случилось с Эльзой того, что случилось, если бы он знал. Если бы отбросил к чертовой матери гордость и здравомыслие и поднялся тогда на пятый этаж.
        Но теперь уже что? Теперь уже все. Десять лет они строили свои жизни порознь. Как умели, так и строили… Права оказалась Серафима Аскольдовна - пришло время, встретились. Встретились и снова разошлись. Снова Эльза решила, что ей будет лучше без него. Или ему без нее? Не важно! Другое плохо, она приняла это решение без него и вместо него. Запрыгнула, дуреха, в дырявую лодку, оттолкнулась от причала, а он остался стоять на берегу и наблюдать, как лодка вместе с Эльзой пойдет ко дну.
        Вот только прошли те времена, когда его можно было удержать на берегу! И не жалость тому виной, и даже не чувство вины - что-то совсем другое, что-то, чему еще предстоит подобрать определение. А пока нужно принимать меры, пока эта чертова лодка не пошла ко дну окончательно…

* * *
        Просмотры и лайки множились, словно снежный ком. За один только день подписчиков у Лешего стало на десять тысяч больше. Как же ему поперло с этой рыжей! Кто бы мог подумать, что самый настоящий фарт он найдет не на какой-нибудь богом забытой заброшке, а почти в самом центре Питера, в банальной кафешке!
        Он ведь сразу ее узнал! Пусть она и пряталась за солнцезащитными очками, но у Лешего был взгляд наметанный и память едва ли не фотографическая. Да и почти всех персонажей светской тусовки он знал в лицо, потому что по первой своей профессии был светским хроникером. Ну как светским… Так, освещал в желтой газетенке всякие богемные сплетни. А вот эта рыжая совсем недавно стала для всех желтых газетенок лакомым кусочком. Анжелика Степанцова, в прошлом молодая жена, а нынче молодая вдова одного старого хрыча. Хрыч был известен не только своим преклонным возрастом и тягой к девицам модельной внешности, но еще и немалым состоянием. Кажется, однажды его фамилия даже засветилась в списке Форбс. И вот эта рыжая Анжелика должна была стать не просто молодой вдовой, а очень обеспеченной молодой вдовой. Если бы не брачный контракт. Если бы не глупейший прокол. В том, что рыжая изменила старому хрычу, не было ничего особенного. Самый хайп начался, когда о факте измены стало известно широкой общественности. И вместо того, чтобы получить в единоличное пользование несметные богатства и прочие плюшки, пошла Анжелика
Степанцова по миру из-за этого своего нелепейшего прокола. Ну, может, совсем без копейки и не осталась. Небось припасла кое-что на черный день. Но даже если и припасла, то припасы эти не шли ни в какое сравнение с тем, что она потеряла.
        И вот сидит она теперь, такая яркая, гламурная, в солнцезащитных очках, в кафешке и тянет коньячок почти по-мужски, бокал за бокалом. А всем известно, что девицы от коньячка хмелеют и делаются покладистыми и болтливыми. Еще немножко подождать, и можно брать ее тепленькой. И ее, и интервью у нее. Она ведь так и не дала ни одного интервью, ни одного комментария по поводу своего грандиозного фиаско. История эта была не так чтобы остро популярна, но все еще достаточно популярна, чтобы приличному блогеру можно было ею поживиться. Пусть только дамочка дойдет до нужной кондиции.
        Все испортил пацаненок. Сначала болтался между столиками на радость родителям и на горе посетителям, лопотал что-то на своем детском языке, отвлекал от важного. Рыжую Анжелику он тоже отвлекал, потому что она то и дело морщилась, даже один раз посмотрела на пацаненка этак раздраженно поверх очков. Сначала на пацаненка, потом на предков его непутевых, кажется, даже сказать что-то хотела, но передумала. А пацаненок увлекся птицей, наглой такой тощей галкой. Галка скакала сначала между столиками, а потом выпорхнула на тротуар. И пацаненок выбрался следом.
        Дальше Леший отвлекся, засмотрелся на рыжую Анжелику. Что ни говори, а девица хороша! Красивая, яркая, длинноногая! Можно понять ее преставившегося муженька. Леший бы от такой тоже не отказался. Вряд ли, конечно, она им заинтересуется, но интервью все же можно попытаться взять.
        Леший уже почти решился, даже приветственную речь придумал, как вдруг рыжая сорвалась с места и, роняя тапки, бросилась сначала на тротуар, а потом и вовсе на дорогу. Камеру в телефоне он включил машинально, привык за свою блогерскую жизнь снимать все, что только можно снять, навел на дорогу.
        И вот тогда-то ему по-настоящему подфартило! Потому что то, что случилось в следующее мгновение, не поддавалось никакому здравому смыслу и никакому анализу. Все произошло очень быстро, так быстро, что Леший даже встать из-за стола не успел, а идиоты-родители так и вовсе не просекли, что происходит с их кровиночкой. Родители не просекли, а рыжая просекла, потому и метнулась на проезжую часть. В тот момент Лешему показалось, что сердце его остановилось от страха. Сердце остановилось, а мозг работал с кристальной ясностью, и рука, сжимающая айфон, не дрожала. Только в голове с назойливостью той самой тощей галки вертелась одна-единственная мысль. Конец! Этим двоим конец…
        А дальше случилось настоящее чудо, потому как ничем, кроме как чудом, такое не объяснить. Они выжили оба: и рыжая, и пацаненок. Они выжили, а маршрутка, которая едва не стала смертельным орудием, отлетела в сторону, словно натолкнулась на невидимую преграду. И птичка сдохла, разлетелась во все стороны кровавыми брызгами и черными перьями. А рыжая свалилась на асфальт. Свалилась и верещащего малого собой подмяла.
        Теперь уже Леший несся на дорогу, теряя тапки, даже идиотов-родителей опередил. Испугался, по-настоящему испугался, что рыжая того… погибла. Так испугался, что даже про камеру в телефоне забыл. Он тормошил ее, тянул за по-модельному костлявые плечи, одновременно пытаясь нащупать пульс и вытащить из-под нее орущего дурным голосом малого. Тянул, пока не подоспели мамашка с папашкой, не схватили верещащее чадушко на руки. Схватили и потащили прочь с дороги. А Лешему осталась рыжая. Хорошо, если живая.
        Живая! Сначала Леший нащупал на тонкой шее слабый пульс, а потом для пущей надежности прижался ухом к упругой груди, чтобы услышать размеренное и успокаивающее «тук-тук». Живая! И кажется, без единой царапины. Вот это радость! Вот эта удача!
        Дальше, когда самое страшное, когда первые минуты паники и безысходности остались позади, Леший вспомнил, что он не простой зевака, а известнейший на весь ютьюб блогер. Нельзя упускать такую шикарную возможность! Это видео куда круче банального интервью с рассказом о том, как старый хрен после смерти пробросил молодую женушку. Тут не просто рассказ! Тут картинка! Видеоматериал шикарнейший! Главное, своего не упустить.
        И Леший не упустил. Возвращение рыжей бестии в мир живых он снимал со всей старательностью. Но перед этим проверил ее мобильный, записал номер телефона. Просто так, на всякий случай.
        Возвращалась она медленно, словно сама не верила в случившееся. Да и никто бы не поверил, если бы не видео. Если бы не железное доказательство свершившегося чуда. Или что там только что случилось?..
        Леший все снял, все задокументировал, вот только рыжей это не понравилось. Не понравилось до такой степени, что она набросилась на него с кулаками. С кулаками! На него! После того как он летел к ней на помощь быстрее мамашки пацаненка, после того как аккуратно и даже нежно хлестал ее по впалым щекам, возвращая к жизни! Вернул, а она за это на него вызверилась. Или не за это, а за съемку? Не важно, важно, что у него есть охрененный материал и номер ее телефона. А еще вот это подобранное с земли колечко.
        Колечко Леший заприметил еще в кафе, когда с исключительно профессиональным интересом инспектировал глубину Анжеликиного декольте. Декольте оказалось так себе, даже скромным, а вот колечко было интересное, какое-то слишком простое, даже примитивное для такой гламурной кисы. Однако ж гламурная киса таскала колечко на цепочке, значит, что-то оно для нее значило. Память о почившем муженьке? Венчальное колечко? Это вряд ли, слишком банально для свадебного подарка.
        Если бы рыжая не врезала ему по морде, Леший бы, скорее всего, колечко вернул. Он ведь не вор! Но она врезала, и он оскорбился. Оскорбился до такой степени, что оставил колечко себе. До поры до времени. А он был уверен, что время его очень скоро придет! Ему и так уже поперло! Сначала заказчик этот загадочный, теперь гламурная киса с задатками супермена. Возвращается фарт!
        Весь вечер и полночи Леший монтировал видео. Сделал все на высшем уровне, так, что даже у него самого при просмотре поджилки тряслись. И назвал ролик броско, чтобы сразу привлечь к нему максимальное внимание, чтобы никто, ни один чертов подписчик мимо не проскочил, чтобы все посмотрели, какой он, Леший, крутой блогер! Это тебе не фейковых призраков на заброшках снимать. Это реальное видео! Мало того, что реальное, оно шикарное! Ох, сейчас попрет!
        И поперло! Просмотры, лайки, комменты снежным комом! Даже один из центральных каналов показал ролик в своих новостях. Разумеется, с указанием авторства Лешего. И подписчиков сразу стало на пять тысяч больше всего за каких-то пару часов! А еще через пару часов появились разоблачительно-истеричные видосы от конкурентов. Мол, все вранье и фотошоп… И подписчиков у Лешего стало еще на шесть тысяч больше! А сам он, словив хайп, дал своей аудитории обещание, которое раньше казалось бы невыполнимым. Он пообещал взять интервью у Анжелики Степанцовой и самолично проверить ее экстрасенсорные способности.
        Конечно, это было очень смелое заявление, но останавливаться на достигнутом Леший не собирался. Отчасти в нем все еще была сильна обида и жажда отмщения за разбитый нос, а отчасти ему было интересно докопаться до самой сути произошедшего. Если верить классику, были женщины в русских селениях, что могли коня на скаку остановить. Но это когда было! Да и не о банальном коне речь, а о многотонной махине.
        Решено! Сатисфакции и интервью он непременно добьется. Вот хотя бы в обмен на колечко. Колечко кольнуло ладонь льдистым холодом, гневно сверкнуло какими-то затейливыми, почти стертыми письменами на внутренней стороне. Может, не такое оно и простенькое, как показалось сначала. Может, это вообще что-то вроде кольца всевластия! Леший усмехнулся, а потом раздраженно поскреб бороду. Кожа под бородой постоянно потела и чесалась. Но ему хотелось верить, что с бородой он выглядит солиднее и брутальнее. Не ходить же человеку с ником Леший гладко выбритым, честное слово!
        А колечко он сфотографировал и отправил рыжей бестии Анжелике. В том, что бестия будет бесноваться, плеваться ядом и попытается оторвать ему голову, Леший даже не сомневался, но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское!
        Денек выдался солнечный и теплый, под стать лирическому настроению Семена Михайловича. Он сидел на скамейке в городском парке и кормил батоном голубей. Голуби были толстые и наглые, буром перли за хлебными крошками, возмущенно курлыкали на пытающуюся прорваться в самый эпицентр галку. Галка била крыльями, то отскакивала, то взлетала, но непременно возвращалась к ногам Семена Михайловича, косила хитрым черным глазом, разве что не подмигивала заговорщицки.
        Батон почти закончился, когда на скамейку рядом уселся адвокат Никопольский.
        - Надо заказывать билеты, - сказал, не здороваясь, и шуганул портфелем галку. - Два билета на самолет. Три на поезд. Шестого подхватите почти на месте, там проблем возникнуть не должно. Ну и про себя не забудьте, разумеется.
        - Разумеется, - Семен Михайлович усмехнулся, стряхнул со штанин остатки крошек. - Не забуду ни про них, ни про себя. Работа у меня такая, знаете ли, все помнить и все организовывать. Я же снабженец.
        - Снабженец, - согласился Никопольский и поправил галстук.
        Семена Михайловича все время удивляла странная привязанность адвоката к таким ярким, даже вульгарным расцветкам. Для себя он решил, что это попытка разнообразить собственные серые будни. Про серые будни он знал если не все, то многое. Особенно после случившегося. Наверное, оттого и решился на эту… авантюру. Из-за серости бытия, а еще из-за того, что больше нечего ему было терять. Ну и добывать необходимые, а порой вовсе не реальные вещи он любил. Считай, это у него такое хобби. Так что ж таланту пропадать?
        - А на поезд точно три билета? - спросил Семен Михайлович, делая пометку в обшарпанном, видавшем виды блокноте. Этот блокнот был для него как портфель для Никопольского. Молодым такое не понять. А Никопольский понял, усмехнулся, кажется, одобрительно. Хотя с ним ничего нельзя знать наверняка. - Вы же говорили, что один отказался.
        - Он согласится, - сказал Никопольский уверенно. - Берите три. Вот на эту дату, я думаю, будет в самый раз. - Адвокат вытащил из портфеля лист бумаги, показал Семену Михайловичу. - Как думаете, вы успеете подготовить все необходимое для экспедиции?
        Семен Михайлович вздохнул, снял очки, протер их краем тенниски, снова нацепил на переносицу. Валюшу очень раздражала эта его манера протирать стекла не специальной тряпочкой, а всем, что подвернется под руку. Но Валюши больше нет, так что чего уж теперь…
        - У меня все готово.
        - Это хорошо, - похвалил Никопольский, и Семену Михайловичу понравилась эта скупая похвала. - А места там действительно глухие, я посмотрел в Интернете.
        - Вы в Интернете, а я уже съездил и лично посмотрел.
        - Ну и что? - спросил адвокат с вежливым интересом.
        - В самом деле глухие. Не особо разгуляешься в плане снабжения, но я уже кое-что предпринял, чтобы не было потом неприятных сюрпризов. Если вы меня понимаете. - Он глянул на Никопольского поверх очков.
        - Я не понимаю. - Никопольский пожал плечами. - Но я получаю деньги не за то, что понимаю желания своих клиентов, а за то, что умею претворять их в жизнь.
        - Почти как я.
        Голуби разлетелись сразу, как только поняли, что поживиться больше нечем, а галка осталась. Она ходила кругами, то приближалась, то отдалялась, словно подслушивала.
        - Кыш пошла! - Семен Михайлович замахнулся на нее блокнотом, почти так же, как до этого адвокат портфелем.
        - Думаю, я все же лучше. - Никопольский улыбнулся.
        Семен Михайлович спорить не стал, еще раз посмотрел на дату. Времени оставалось мало, но он успеет. Потому что Никопольский ошибается: он не единственный исключительный в своем деле специалист…

* * *
        Силы вернулись к Эльзе неожиданно быстро. По крайней мере, силы физические. Что было тому причиной, она не знала, да и знать не желала. Как бы то ни было, а реабилитация, которую организовал для нее Никопольский, дала свои результаты. Эльза даже поправилась на три килограмма, и волосы перестали выпадать. Да и в целом чувствовала она себя хорошо. Это если днем… А по ночам ей снился Черный человек в птичьей маске. В руке он сжимал серп, а в начищенной до зеркального блеска стали отражалось разное. Иногда это были птицы. Галки, вороны, воробьи, даже чайки. Иногда люди. Там, во сне, Эльза всматривалась в их лица, пыталась запомнить и узнать. Ей даже казалось, что она узнает, но наступало утро, и в воспоминаниях оставались только серп, птицы и неизживный ужас. Но в реальную жизнь Черный человек больше не приходил, хотя Эльза постоянно чувствовала его незримое присутствие. Чувствовала и знала - он близко, пугающе близко, просто затаился на время. Затаился и копит силы для следующего удара, а пока оставил присматривать за Эльзой своих соглядатаев.
        Вот сидит на подоконнике воробей. С виду совершенно безобидный. Но сидит он вот так, неподвижно, уже больше пяти часов, буравит Эльзу черными бусинками глаз. К вечеру его сменит сова, усядется напротив окна на ветку ели, уставится немигающим желтым глазом и просидит до утра. Утром ее место займет старый одноглазый ворон. Он самый страшный, потому что он не просто следит, он еще и ненавидит.
        Эльза тоже ненавидела. И себя, и птиц, и Черного человека. Иногда она начинала ненавидеть даже Никиту, но тут же себя одергивала. Не его вина, что она приняла решение пройти этот путь в одиночку. И раньше, много лет назад, его вины тоже не было. Не было вины, не было семьи… Только глупые Эльзины фантазии.
        Утешало ее лишь кольцо. Утешало, убаюкивало перед сном, давало силы утром. В снах кольцо всегда было при ней. Кольцо и кошка. Только не черная, а рыжая, с черным пятном на лбу. Вот кольцо и кошка позволяли Эльзе остаться на плаву, не сойти с ума. А еще слабая надежда, что она сможет во всем разобраться, изменить если не прошлое, то хотя бы будущее. Осталось лишь дождаться, когда Никопольский решит, что она готова к экспедиции.
        - Эльза, вы готовы! - сказал Никопольский хмурым дождливым утром. Он стоял у окна и внимательно наблюдал за одноглазым вороном. А ворон наблюдал за ними обоими. - Вы отправляетесь уже сегодня!
        Эльза вздрогнула, обхватила себя руками. Ожидаемого облегчения не наступило. Наоборот, стало вдруг страшно. Так страшно! До зубовного скрежета!
        - Но сначала я хотел бы вас познакомить с еще одним членом вашей будущей команды. - Никопольский словно и не замечал, что с ней происходит. Или замечал, но не придавал значения? - Вы позволите?
        За окном громко каркнул ворон. Не каркнул даже, а заскрежетал, словно металлом по металлу, а потом сорвался с ветки и взмыл высоко в небо.
        - Наконец-то, - пробормотал себе под нос Никопольский. - Не люблю птиц.
        - Я, похоже, тоже. - У Эльзы получилось улыбнуться. Осталось только взять себя в руки. Осталось лишь убедить себя, что хуже, чем есть, уже не будет. - Где он? - спросила она бодрым, азартным даже тоном.
        - Не он, а она. - Никопольский улыбнулся. - Это женщина, вы с ней даже заочно знакомы. Вернее, не с ней самой, а с ее стряпней. Марфа - отличная повариха, в экспедиции она не позволит вам умереть с голоду.
        Отличная повариха Марфа… А ведь и в самом деле отличная. Готовит она действительно вкусно. Сейчас, когда у Эльзы появился наконец аппетит, она осознала это очень ясно. Вот только так ли уж нужна в экспедиции повариха? Спрашивать Эльза не стала, лишь кивнула головой и сказала:
        - Хорошо, я готова.
        Собирались они с кошкой быстро. Собственно, за них уже все собрали. На полу Эльзиной комнаты стоял внушительного вида рюкзак.
        - Это Семен Михайлович позаботился. Он ваш снабженец. - Никопольский проследил за Эльзиным взглядом. - В рюкзаке - все самое необходимое на первое время. Если вам вдруг понадобится что-нибудь еще, дайте ему знать, он все добудет. - Никопольский посмотрел на часы и добавил уже другим, по-официальному сухим тоном: - Машина прибудет через полчаса. Если остались какие-то нерешенные дела, то прошу вас поторопиться.
        Торопиться Эльза не стала. Все ее сборы заняли каких-то пару минут. Да и что собирать, когда снабженец Семен Михайлович уже обо всем позаботился?
        Во двор дома она вышла с рюкзаком за спиной. Кошке рюкзак понравился, наверное, поэтому она улеглась сверху и теперь поглядывала на всех свысока. На охранников, на Никопольского, на полноватую рыжеволосую женщину, неловко выбравшуюся из черного «Мерседеса». Наверное, это и была Марфа, лучшая в мире стряпуха, незаменимая в любой экспедиции.
        - Дамы, знакомьтесь! - чопорным тоном сказал Никопольский. - Марфа - это Эльза! Эльза - это Марфа! Прошу любить и жаловать!
        Они не стали по-мужски пожимать друг другу руки, просто переглянулись и обменялись неуверенными улыбками. Улыбки хватило, чтобы Эльза поняла, что Марфа ей нравится. Это хорошее начало экспедиции. Наверное…

* * *
        Телефон Лешего не выключался ни на минуту. Ролик с рыжей сделал его не просто популярным, а мегапопулярным. Можно сказать, вывел на новую орбиту. От одного из центральных каналов, того самого, что показал видос Лешего в новостях, поступило просто шикарное предложение о сотрудничестве. Пока краткосрочном, но кто же его знает! Ведь на телевидении главное засветиться. Кто попал в ящик, тот, считай, ухватил синюю птицу за хвост!
        Чудесное настроение Лешего омрачал лишь один момент: рыжая ему так и не перезвонила. Мало того, эта бестия выключила свой мобильный! А ему ведь как-то нужно добиться у нее интервью. Интервью - вот главное условие телевизионного канала. Интервью и страшных подробностей побольше. А если получится уговорить рыжую на эксперимент, то будет Леший в полном шоколаде. Нужно только как-то до нее добраться. Неужели с колечком он просчитался? Быть такого не может!
        В дверь позвонили, когда он предавался сладким грезам о грядущей славе. Причем не сетевой, а куда более масштабной - телевизионной. Выныривать из грез не хотелось, но тот, кто стоял за дверью, был очень настойчив. Пришлось идти открывать.
        На пороге стоял невысокий мужчина в мышиного цвета костюме и малиновом галстуке.
        - Я адвокат, мы с вами вели переписку. Помните?
        Конечно, Леший помнил! Они ведь не только вели переписку, они даже мельком виделись во время подписания договора. Никодимов, кажется. Или как его там звать? В отличие от лиц имена Леший запоминал плохо.
        - Я войду? - спросил адвокат бодрым голосом и, не дожидаясь разрешения, задвинулся в квартиру. - У меня две новости! - Он по-хозяйски прошел в кабинет Лешего, ничего не выражающим взглядом обвел гору упаковок от пицц и суши, присел к столу. Причем занял место Лешего. Специально, наверное!
        - Одна хорошая, а вторая плохая? - спросил Леший, усаживаясь на подоконник и поглядывая оттуда на нежданного гостя сверху вниз.
        - Наверное, можно и так сказать. - Адвокат даже не улыбнулся, отодвинул в сторону коробки из-под пицц, на их место положил какие-то писульки. - С какой начинать?
        - С хорошей! - Никакие новости нынче не могли омрачить Лешему жизнь. Все у него зашибись! А будет еще лучше!
        - Вы вылетаете завтра утром. Вот билет. - И поверх пустых коробок лег конверт из плотной бумаги.
        - Куда вылетаю? - спросил Леший растерянно.
        - Как куда? В экспедицию, разумеется!
        Экспедиция! Черт, черт, черт… Он совсем забыл про эту экспедицию! У него тут такой фарт и такая движуха! Зачем ему какая-то экспедиция?!
        - Не, не, не… - Леший скрестил на груди руки. - Я никуда не полечу. Я передумал! У меня, знаете, слишком много дел, господин адвокат. Так что прошу меня простить.
        - Слишком много дел? - Адвокат посмотрел на него поверх очков. Лешему показалось, что с интересом и немного с жалостью.
        - Да. У меня канал! У меня тут проект шикарнейший! Давайте-ка чуть позже. Может быть, через месяцок.
        Он говорил, а адвокат Никопольский - теперь Леший вспомнил его фамилию - снова копался в своем портфеле.
        - Боюсь, ничего не получится, - сказал, выкладывая на коробку из-под пиццы кипу каких-то бумаг. - С проектом придется повременить, потому что у нас с вами была договоренность.
        Договоренности сейчас волновали Лешего меньше всего, его проект был куда важнее какой-то там экспедиции в конец географии! Как можно это не понять?!
        - Я понимаю, - сказал Никопольский и ловким движением выдернул из бумажной кипы один-единственный листок. - Конечно, вы вправе отказаться от сделки.
        Леший с облегчением выдохнул. Не то чтобы он очень волновался, но лучше, когда все можно решить миром, без скандала и взаимных упреков. Тем более что он ведь не отказывается! Он пойдет в эту чертову экспедицию, но только после того, как решит свои дела.
        - Вы вправе отказаться, - повторил адвокат, подталкивая листок поближе к Лешему. - В таком случае вам придется заплатить неустойку и вернуть аванс моему клиенту. Вот тут, в договоре, прописаны все условия. Вы должны их помнить.
        Условия в договоре… Да в этом чертовом договоре было столько пунктов и столько страниц, что и за полдня не прочитаешь! Не помнит он ничего про неустойку…
        - Вы прочтите! Если вас все устраивает, я инициирую процесс.
        Леший и сам не заметил, как листок оказался у него в руках. Про неустойку и прочее было написано отвратительным мелким шрифтом. Аж глаза заболели, пока читал. А когда прочел, разболелось еще и сердце. Как же он мог так попасться?!
        - Это точно была хорошая новость? - спросил он упавшим голосом. Желание порвать листок на мелкие клочки было огромным, но Леший сдержался.
        - Разумеется. - Никопольский кивнул.
        - Я даже боюсь спрашивать про плохую.
        - А вы не бойтесь, я вам сейчас все подробненько объясню. - И на пирамиду из пустых картонных коробок легла еще одна кипа документов.
        - Это еще что? - спросил Леший, с опаской косясь на кипу.
        - Это иск от гражданки Анжелики Валерьевны Степанцовой. Так уж вышло, что я защищаю ее интересы.
        Добралась-таки рыжая гадина! Вот почему не отвечала на звонки - шушукалась с адвокатишкой.
        - Здесь довольно много пунктов, но вас должны интересовать три основных: шантаж, оскорбление чести и достоинства и присвоение найденного заведомо чужого имущества. Это статья, уважаемый. - Никопольский скорбно улыбнулся. - Моя клиентка настаивает на том, чтобы я сделал так, чтобы вы получили максимально возможное наказание.
        - Да я не… - В порыве негодования Леший так сильно откинулся назад, что больно тюкнулся затылком о стекло. - Да что она может?..
        - Анжелика Валерьевна приняла единственно верное решение - наняла меня. - Никопольский снова улыбнулся, на сей раз не скорбно, а насмешливо. - А вот я могу очень многое. Если не верите, погуглите. Так, кажется, называется, нынешний метод поиска информации.
        Леший погуглил. Вот прямо в айфоне и погуглил! Эх, дурак! Нужно было сразу все разузнать про этого Никопольского, еще до того, как с ним связываться. А теперь, похоже, каюк… У него такие клиенты… такие дела… Вот у кого нужно было брать интервью, а не у этой рыжей ведьмы…
        - Ну что? - спросил Никопольский ласково.
        - А можно как-нибудь договориться? - Леший сунул айфон в карман, хотя хотелось швырнуть его в адвоката.
        - Можно. - Никопольский кивнул. - Моя клиентка требует обратно свое кольцо.
        Кольцо? Только и всего?! Дышать сразу же стало легче, и руки дрожать почти перестали.
        - Я верну! Нужно мне ее кольцо! Если хотите знать, я как раз и хотел его вернуть! Да если бы не я, оно бы вообще потерялось тогда. А я нашел и собирался отдать.
        - Очень благородно с вашей стороны. - Никопольский придвинул кипу документов поближе к себе. Наверное, это хороший знак. - И весьма предусмотрительно. Думаю, нам удастся прийти к единому знаменателю. Значит, мы поступим так, - он хлопнул ладонями по столу, и пирамида из пустых коробок угрожающе зашаталась. - Вы вернете мне кольцо.
        - Верну. - Леший энергично закивал.
        - А завтра утром я жду вас в аэропорту. Возьмите с собой только самое необходимое. Все остальное вы получите в точке сбора команды.
        Загрохотало и загремело… Это летели в тартарары все мечты Лешего и контракт с центральным каналом. А еще подписки, лайки и денежки за рекламу. Вот и закончился фарт…
        Проклятое колечко он отдавал Никопольскому едва ли не со слезами на глазах. Жалко было не колечка, жалко было своей такой грандиозной, но так и не сбывшейся мечты.
        Леший напился, как только Никопольский свалил. Заливал коллекционным виски свое великое горе. Заливал весь вечер и всю ночь, а под утро заснул мертвецким сном. Во сне ему снились софиты и фанаты, а рыжая Анжелика бежала за ним на своих высоченных каблуках и просила оставить автограф, вот прямо на груди и оставить! Это был прекрасный сон, но, как и все прекрасное, он очень быстро закончился.
        В дверь звонили долго и настойчиво. И звонок набатом отдавался у Лешего в голове. Пришлось вставать и ползти в прихожую.
        На пороге стоял Никопольский, свежий и цветущий, как майская роза. И галстук у него был такого ядовито-зеленого цвета, что Лешего затошнило. Он едва успел добежать до ванны. Хотелось умереть! Умереть самому и убить Никопольского. А если повезет, еще и рыжую бестию. Еще хотелось пивка. Ледяного, с испариной пивка…
        В кухне вместо пивка его ждали бутылка минералки и аспирин. Ну и Никопольский тоже ждал, никуда не собирался уходить.
        - Вы зря злоупотребили алкоголем, - сказал он поучительно. - Вам предстоит долгая дорога, а вы, мягко скажем, не в форме.
        Он не в форме! О какой форме речь, когда жизнь улетела в тартарары?! Но аспирин, пожалуй, стоит выпить, потому что голова болит невыносимо.
        - У вас ровно час на сборы. Чтобы избежать недоразумений, я решил подстраховаться и подбросить вас к трапу самолета.
        И ведь подбросил! Пускай не к трапу, но до аэропорта довез с ветерком и долго не уходил. Наверное, следил, чтобы Леший не сбежал. А куда бежать, когда сил нет и кругом враги?! Быстрее бы в самолет, поспать пару часов. Глядишь, и отпустит.
        Разумеется, на билет бизнес-класса этот жмот в галстуке денежек пожалел, пришлось ютиться в экономе. Благо терпеть невыносимые страдания довелось недолго, сразу после взлета Леший провалился в глубокий спасительный сон. Проспал до самой посадки, посадку бы тоже проспал, если бы не досужая стюардесса. Шея и спина затекли, но голова болеть почти перестала и даже начала кое-что соображать.
        Леший был уже в здании аэропорта, когда позвонил Никопольский.
        - Долетели? - спросил, не здороваясь.
        - Кажется. - Леший повертел башкой, пытаясь хоть как-то сориентироваться. Но, оказывается, ориентироваться ему не было нужды. Никопольский обо всем позаботился за него. Лешему оставалось лишь выйти из здания аэропорта и найти водителя с табличкой с его фамилией.
        Вышел, нашел. Водитель, худой и долговязый дядька, стоял у пыльного внедорожника и размахивал табличкой, как транспарантом. Вот же деревенщина…
        - Приветствую! - Леший кивнул водиле, сказал с тоской в голосе: - Это меня ты ждешь. - И подергал за дверцу джипа.
        Дядька посмотрел на него с легким презрением, от которого снова вернулись и тошнота, и головная боль, и после долгого многозначительного молчания буркнул:
        - Ждем.
        - Кого ждем-то? Вот он я, поехали быстрее! Только давай в магаз какой заедем, пивка купим.
        - Ждем, - повторил водила и отвернулся, словно Лешего тут и не было.
        - Да кого, черт побери, ждем?! - Теперь стало не только тошно, но еще и обидно, что какая-то нанятая обслуга с ним, знаменитым на всю страну блогером, совсем не считается.
        - Еще одного пассажира. Он тем же рейсом должен был прилететь, только бизнес-классом, - сказал водила и снова замахал своим транспарантом с такой интенсивностью, что у Лешего зарябило в глазах.
        Чтобы не стало совсем дурно, он отвернулся, уставился в синее, без единого облачка небо. Ладно, он подождет. Подождет, а потом все им припомнит. И ожидание это унизительное, и эконом-класс… Такой репортажик снимет, всем мало не покажется. И адвокатику этому, и водиле, и пассажиру, который специально опаздывает.
        - …А мы вас ждем! - вдруг не прорычал, как прежде, а проворковал водила. - Как долетели?
        Это с кем это он там так миндальничает? Мы вас ждем! Как долетели?
        Леший медленно, с достоинством обернулся. Хотел презрительно сощуриться, но вместо этого глупо и нелепо заморгал. Перед ним стояла Анжелика Степанцова собственной персоной. Стояла и улыбалась гаденькой такой, ничего хорошего не предвещающей улыбкой.
        - Голова на блюде, - сказала ласково и сделала шаг навстречу Лешему. - Не обманул Никопольский. Надо же!
        - Ты о чем? - вежливо, почти по-светски поинтересовался Леший.
        - Я вот об этом.
        Увернуться он не успел. Не потому, что был слабаком, а просто рыжая бестия застала его врасплох. Удар пришелся в левый глаз. В глаз кулаком, а потом сразу же острым коленом под дых. Леший с мученическим стоном сложился пополам, а где-то далеко издевательски заржал водила…

* * *
        Девчушка, за которой они заехали по пути на вокзал, была немногословной. Она лишь вежливо кивнула в ответ на Марфино приветствие и юркнула в салон машины. И черная кошка, которая до этого нежилась на рюкзаке, юркнула следом. Они обе были тощие и странные - что девчушка, что ее кошка. Словно бы их много месяцев держали на голодном пайке. Это было неправильно! Ни люди, ни кошки не должны голодать! И взгляд у них не должен быть вот такой настороженно-затравленный, словно бы в любой момент они готовы к нападению. Или Марфе это просто так показалось?
        Наверное, показалось. Ночь у нее выдалась тяжелая, бессонная. О том, что нужно собираться в дорогу, адвокат Никопольский предупредил ее за сутки. Так что никакой внезапности в этом отъезде не было, а на душе все равно росла тревога.
        Боялась Марфа не за себя. Она боялась за того, чьего имени так и не узнала, но который стал роднее родного. Боялась, что Черный человек пойдет за ним следом. Сначала будет красться в темноте, с темнотой этой сливаясь, а потом нанесет удар своим страшным серпом. Вот так, как показал Марфе, так и нанесет. Только не над головой, а под подбородком…
        Мысли эти не давали Марфе ни секунды покоя. Знала бы, где искать, куда бежать, так и побежала бы, чтобы предупредить, чтобы спасти. Но она не знала. Ничегошеньки она не знала о человеке, без которого теперь жизнь - не жизнь. Такая дура… Ведь когда-то думала, что без Мишани жизни нет, а теперь вот узнала правду, поняла, как это на самом деле, когда у тебя словно кусок плоти вырвали вместе с душой. И теперь все болит, кровоточит. И плоть, и душа…
        А девчушка, которая отзывалась на красивое, только самую малость вычурное имя Эльза, всю дорогу смотрела в окошко. Она - в окошко, а кошка ее - по сторонам. На Марфу вот то и дело поглядывала, щурилась подозрительно, дергала кончиком облезлого хвоста. Наверное, нервничала. Марфа слышала, что кошки не особенно любят путешествовать. А этой предстояло не просто путешествие, а путешествие в тайгу.
        Кошка тем временем словно почуяла, что Марфа думает о ней. Спрыгнула с хозяйкиных коленей, припадая брюхом к полу, подкралась к Марфе, посмотрела снизу вверх. Может, голодная? Вот до сих пор голодная, бедняжка?
        - Эльза, можно я ее угощу? - Голос предательски дрогнул. Получается, что она навязывается, а навязываться не хочется. Не в ее это правилах. Вот сейчас эта странная девчонка посмотрит на нее презрительно и так же презрительно скажет - отвали!
        И посмотрела, и сказала. Только не «отвали», а «спасибо». Даже улыбнулась такой улыбкой, что Марфе сразу же захотелось накормить и ее тоже.
        - У меня тут курочка… - Она принялась шуровать в своей дорожной сумке. Адвокат Никопольский велел взять с собой самое основное, но как же можно без нормальной еды?! - И курочка, и огурчики свежие с помидорками. Яйца вот домашние вчера на рынке купила. И штрудель. Ты хочешь штруделя, Эльза?
        - Штруделя? - девчушка посмотрела на нее как-то странно, словно не понимала, о чем это она, а потом, словно решившись, сказала: - Хочу!
        И от сердца сразу отлегло. Хоть одна из попутчиц ей попалась нормальная. Или даже две, если считать кошку.
        - Я сейчас, я быстренько!
        Марфа принялась распаковывать свою сумку.
        - И курочку, пожалуй. - Эльза улыбалась. Улыбка вернула краски ее изможденному лицу, и сразу стало понятно, что она настоящая красавица. Не то что Марфа. - Немножко мне и много Зене. Она все время голодная.
        Кошка Зена сидела у Марфиных ног, терпеливо ждала, следила за каждым движением. И курочку, приличный такой кусок, ела быстро, но аккуратно, словно была не дворовой, а породистой.
        Эльза тоже ела быстро и аккуратно. А когда дело дошло до штруделя, разве что не замурчала от удовольствия. И пальцы облизала, когда съела все, до последней крошки. Вот это радость для всякой уважающей себя поварихи!
        - Спасибо, все было очень вкусно! Мне кажется, - Эльза глянула на Марфу искоса, - мне кажется, это ты нам готовила. Ты?
        - Может, и я. - Марфа смущенно заулыбалась, погладила сыто урчащую кошку по голове. - Кому-то точно готовила.
        - Последний раз был греческий салат. Очень вкусный.
        - Был! - А теперь она обрадовалась уже по-настоящему. - Греческий салат и грибная запеканка. А еще красный борщ. Были у вас запеканка с борщом?
        - Были. Борщ еще вчера съели, а запеканку охранники мне оставили, потому что я грибы люблю.
        - Вот и познакомились, - сказала Марфа шепотом и снова погладила кошку. Ей хотелось погладить и тощую девчушку Эльзу, но на такой шаг она пока не решилась. - Я и в экспедиции буду вам все готовить. Адвокат Никопольский обещал, что снабженец для меня добудет все самое необходимое. У нас в экспедиции будет снабженец. Говорят, он настоящий волшебник.
        Марфа делилась единственной доступной ей информацией и чувствовала себя уже не просто поварихой, а по-настоящему причастной к чему-то очень важному. А бусик тем временем начал притормаживать.
        - Сейчас еще одного подберем и поедем! - сообщил водитель, открывая дверцу, а они с Эльзой приникли к окну, пытаясь разглядеть нового попутчика.
        Это был невысокий, грузный мужчина, одетый уже по-походному. Камуфляжная куртка и штаны сидели на нем неловко, топорщились на животе. А шляпой цвета хаки он обмахивал потное, гладко выбритое лицо. В стеклах его очков и в блестящей лысине отражалось полуденное солнце. У ног мужчины стояли сумки, много разнокалиберных сумок и сумочек. Снабженец - сразу догадалась Марфа. Потому что только снабженец может выглядеть вот так, одновременно нелепо и деловито.
        - Вы мне поможете, любезный? - спросил снабженец приятным голосом и помахал водителю.
        - Какие политесы, - проворчал водитель, но из салона все-таки вышел, принялся грузить вещи в багажный отсек.
        - Здравствуйте, милые дамы! - А снабженец, тяжело отдуваясь, забрался в салон. - Жара невероятная нынче! - сказал с вежливой улыбкой и тут же добавил: - Позвольте представиться, Семен Михайлович. Призван обеспечивать вам максимальный комфорт во время путешествия! Будем знакомы!
        Они с Эльзой тоже представились. А кошка Зена новенького проигнорировала, запрыгнула к хозяйке на колени, отвернулась к окну.
        - Теперь можем ехать? - спросил водитель, садясь за руль и захлопывая дверь. - Все взяли? Ничего не забыли?
        - Если и забыли, то добудем! - пообещал снабженец Семен Михайлович и велел: - Трогай, любезный! Как бы нам на поезд не опоздать!

* * *
        Уже давно Анжелика не получала такого наслаждения! Даже изумрудное колье, подаренное почившим муженьком, не доставило ей столько удовольствия, сколько вид поверженного, скрючившегося у ее ног врага. Молодец Никопольский! Сдержал обещание! И еще упыря этого отправил эконом-классом, чтобы Анжелике сделать совсем уж хорошо.
        - Ты сдурела?! - выл упырь в тщетной попытке разогнуться. Анжелика дело свое знала, пригодились занятия боксом. - Ты чего вообще?!
        - Я ничего. - Она обошла поверженного врага, улыбнулась водиле, и тот тут же услужливо выхватил из ее рук дорожную сумку. - А ты, выходит, с нами в тайгу? Не боишься?
        - Чего я должен бояться? - Все-таки он кое-как разогнулся, уперся ладонями в колени, задышал с открытым ртом. - Ты думаешь, я в экспедициях не бывал?! Я Леший! Или ты забыла?
        - Экспедиции? - Анжелика презрительно фыркнула. - Да все твои экспедиции - это фарс и профанация. Ты учти, убогий, теперь не ты, теперь я за тобой слежу! - Сказала и постучала ногтем по вихрастой макушке.
        Он дернулся, даже зарычал. Вот только получилось смешно. Такого беспомощного грех не добить.
        - И снимать я тебя тоже буду. Все твои проколы, все твои косяки! Сниму и выложу на ютьюб.
        - Да кто тебя там будет смотреть, козу рыжую?! Ты на ютьюбе - никто!
        Ишь, огрызается.
        - Меня смотреть, может, и не будут. - Анжелика победно улыбнулась. - А вот у дружка твоего закадычного Ильи Демидова подписчиков хватает. Как думаешь, Леший, откажется он от моего материала?
        Уже не зарычал, а взвыл. Наверное, в красках представил себе предстоящий крах и позор. Потому что не избежать ему ни первого, ни второго. Уж она постарается!
        Дожидаться ответных угроз Анжелика не стала, с гордо поднятой головой проследовала к джипу. Вот и появился смысл в ее безрадостной жизни. И пусть враг у нее так себе, пугало огородное, а не враг, но хоть какое-то развлечение в чаще лесной.
        В машине она уселась на пассажирское сиденье рядом с водителем, а Лешему досталась галерка. Пусть посидит, подумает о своем мерзком поведении. Еще бы и не дышал, так совсем бы было хорошо, а то от перегара аж окна запотевают. Анжелика демонстративно достала из сумочки флакон духов и так же демонстративно дезодорировала салон. Водитель понимающе усмехнулся, а Леший застонал. А не все коту масленица!
        С места тронулись лихо. Дядька водитель все про их с Лешим отношения понял сразу и принял Анжеликину сторону, поэтому не особо церемонился на кочках и ухабах и виражи закладывал шикарные. На каждом из таких виражей Леший тихонько матерился, а иногда даже подвывал.
        Вот только, похоже, водила увлекся игрой под названием «Достань лузера!». Так увлекся, что отвлекся от дороги… Но реакция у него все равно оказалась отменная. Когда перед самыми колесами джипа промчалось что-то белое и юркое, врезал по тормозам с такой силой, что машина пошла юзом и, тихо рыкнув, замерла на обочине.
        - Что это было? - спросила Анжелика шепотом. Не то чтобы она испугалась. Не успела она толком испугаться! Просто стало любопытно.
        - А хрен его знает! - Водила выругался очень витиевато и красочно, спрыгнул на обочину.
        Следом не спрыгнул, а почти вывалился из салона Леший, бросился к придорожным кустам. Эк его, бедняжку, накрыло! Анжелика выбиралась из джипа неспешно и с достоинством. Можно было и не выходить, но интересно ведь, что они там такое чуть не сбили.
        Оказалось, что сбили. Водила тыкал палкой во что-то белое, неподвижное.
        - Вот же пакость! - сказал с отвращением и поднял с земли крупный камень. - Чуть богу душу из-за тебя не отдал! Ну сейчас ты у меня…
        - Что это? - спросила Анжелика, заступая водиле дорогу и всматриваясь в то, что лежало на обочине.
        - Я же говорю - пакость! И откуда только взялось посреди леса?!
        - Это не пакость. - Анжелика присела на корточки, осторожно, кончиком ногтя, поскребла по холке крупную белую крысу. Вернее, не крысу, а крыса.
        В детстве у нее не было домашних животных, батя не разрешал. Да и как завести зверя в доме, где уже есть один хищник?! Поэтому Анжелика привечала всю бездомную живность, какую только могла найти. Она не боялась ни собак, ни котов, ни вот даже крыс. Крыс боялись все, кроме нее. А она даже в руки их могла взять без всякого вреда для собственного здоровья. Это уже став взрослой, Анжелика узнала, что крысы являются переносчиками всяких разных болезней. Впрочем, знание это ничего не изменило в ее к ним отношении. Она не боялась! Не визжала при виде крошечной мышки, как идиотка. И в обмороки не хлопалась. Она не боялась, и они ее тоже не боялись. Вот такая странность…
        А этот крыс был не дикий, не заразный и не блохастый, он был белоснежный и холеный. Что такому красавцу делать посреди леса?
        - Ты сдурела, девка? - спросил водила шепотом. - Брось это, пока не цапнуло. Или лучше дай я его зашибу…
        - Я тебя сейчас сама зашибу, - прошипела Анжелика и снова погладила крыса по шерстке. С виду он был целый и невредимый. Может, сознание потерял от стресса? Вон некоторые от стресса в кустах блюют, а тут крошка совсем… - Эй, - позвала она ласково, - крыс, ты чего?
        Словно в ответ на ее вопрос, по белому боку пробежала волна, следом дернулись полупрозрачные усы и лишь затем открылся и уставился на Анжелику красный инфернальный глаз. Такая прелесть!
        - Живой, - сказала Анжелика и почесала крысу плюшевое пузо. - Хорошо, что живой.
        - Одуреть… - пробормотал за спиной водила. - Ты бы это… ты бы поосторожнее, а то цапнет…
        - Не цапнет. - Анжелика взяла крыса на руки, и тот благодарно ткнулся холодным носом ей в раскрытую ладонь. - Меня точно не цапнет, - добавила угрожающе, - а за остальных я ручаться не могу.
        К тому времени, как и Анжелика, и крыс поняли, что созданы друг для друга, а водила с этим фактом почти смирился, из кустов выполз Леший. Выполз и тихонько взвизгнул.
        - Какое убожество! - сказала Анжелика, целуя своего крыса в нос. - Он еще и мышей боится! Слабак!

* * *
        Барышни сидели у окошек, на Семена Михайловича поглядывали искоса. Они обе были рыжие. Первая, та, что помоложе и худее, веснушчатая и рыжая, что червонное золото. А вторая, та, что постарше, с аппетитными формами, кудрявая, рыжая, как морковка, с кожей белой до прозрачности и совсем без веснушек. Но объединял их не только цвет волос, а еще и какая-то особенная тоска в глазах. Тоска и настороженность. Семен Михайлович про тоску знал многое да и рассказать мог немало, вот только не понимал, зачем она нужна таким молодым и симпатичным, что им не хватает в этой жизни. Впрочем, всему свое время. Они ж не на пикник отправляются, а в экспедицию. Глядишь, раззнакомятся, начнут общаться по-человечески, а не зыркать вот так, исподтишка.
        Кошка тоже зыркала. Поглядывала вроде как равнодушно, но в то же время настороженно. С этой познакомиться будет сложнее, с живностью Семен Михайлович договариваться пока не научился. Может, просто надобности в этом не было, а если задаться целью, то все получится? Ладно, надо будет попробовать. Все равно ведь ничего не потеряет, если не удастся общение.
        Семен Михайлович глянул на наручные часы. Времени до поезда оставалось еще достаточно, и часть команды он уже собрал. Оставались еще питерские, по ним адвокат Никопольский вот совсем недавно отзвонился, сказал, что они прилетели. И два местных. Один поедет своим ходом, второй будет ждать всю команду в точке сбора. Так что все пока идет по плану, из графика не выбивается. Семен Михайлович усмехнулся. Он любил, когда все шло по плану и не выбивалось из графика.
        Общаться его попутчицы начали где-то через час. Сначала между собой, а потом как-то незаметно к беседе подключился и Семен Михайлович. Разговоры были ни о чем, о погоде да о предстоящем путешествии. Марфа интересовалась провиантом и посудой. Семен Михайлович ее заверил, что с этим проблем не возникнет, все есть, все припасено. А что не припасено, то он добудет, пусть милые дамы не волнуются.
        На вокзале тоже все прошло гладко. Нужный поезд он нашел быстро и так же быстро управился с расселением и багажом. В дороге было решено не скупиться, поэтому Семен Михайлович заказал два купе, одно для барышень, второе для себя. Ехать предстояло совсем недолго, всего каких-то пять часов, но если вдруг кто-то из них захочет отдохнуть или и вовсе вздремнуть, у него будет такая возможность. Вот, к примеру, сам Семен Михайлович планировал как следует выспаться в пути, потому что никто не может знать заранее, что его ждет впереди. Неизвестно, когда доведется вздремнуть в следующий раз.
        Заснуть получилось почти сразу же. И это было настоящее чудо, потому что после смерти Валюши спал он из рук вон плохо, просыпался едва ли не каждый час от малейшего шороха, а иногда и не засыпал вовсе, варил себе крепчайший кофе и дожидался рассвета за документами. Ночью ему работалось особенно хорошо. Идеи в голову приходили интересные, планы рождались…
        А сейчас Семена Михайловича разбудил стук в дверь купе. Он встрепенулся, свесил на пол босые ноги.
        - Семен Михайлович, мы прибываем, - послышался из-за закрытой двери голос Марфы. - Вы там как?
        Он встал, торопливо привел в порядок одежду, открыл дверь.
        - Хорошо, придремал только.
        - А чайку? - спросила Марфа с надеждой. - Не хотите чайку со штруделем? У меня очень вкусный штрудель есть.
        И ведь захотелось! Аж слюнки потекли, как только он представил себе этот самый штрудель.
        - А пожалуй, не откажусь!
        - Тогда вы приходите к нам в купе. - Она обрадовалась, даже уши порозовели. - Вот через пару минут и приходите, я как раз все приготовлю!
        Штрудель и в самом деле оказался очень вкусным. Таким вкусным, что Семен Михайлович не сумел отказаться от добавки. Даже пакетированный чай в граненых стаканах и латунных подстаканниках показался ему вкусным. Наверное, из-за хорошей компании. Ведь компания хорошая, барышни славные, смотрят на Семена Михайловича с уважением, штруделем угощают. Только кошка не спешит знакомиться, сидит на верхней полке и оттуда, сверху, смотрит презрительно и очень внимательно. Как она будет в экспедиции? Мысль эта мелькнула и исчезла. Как-нибудь да будет, если уж хозяйка решила взять ее с собой.
        Из вагона выгружались долго. Барышни все порывались помочь Семену Михайловичу с сумками, но он отказывался, говорил, что не дамское это дело - тяжести таскать, он все сделает сам, времени у них еще предостаточно. И поезд пока никуда не уходит, и заказанный микроавтобус еще не подошел. А они, дурехи такие, все лезли помогать, хватали вещи, тащили к выходу. Еще перепутают. У него ведь там все четко, по списку.
        Наконец выгрузились, присели на скамейку возле багажа, чтобы немного передохнуть, раз уж все равно есть время. Семен Михайлович отдыхал с пользой, созванивался по телефону с водителем микроавтобуса, интересовался, когда тот прибудет. Водитель обещал прибыть в срок, строго по расписанию. Это хорошо. Семен Михайлович любил, когда в срок и по расписанию. Тогда ему казалось, что жизнь все еще имеет смысл.
        Пока он разговаривал с водителем, Марфа отошла в сторонку, закурила.
        - Я вообще-то редко курю, - сказала с виноватой улыбкой. - Только когда волнуюсь.
        Семен Михайлович сочувственно покивал. Он тоже волновался, хоть и не показывал виду. А Эльза, похоже, не переживала. Она с рассеянным видом гладила придремавшую на ее коленях кошку. Наконец-то кошка перестала следить за Семеном Михайловичем. Признала за своего? Приняла в стаю?
        Он отвлекся всего на мгновение, чтобы ответить на звонок водителя. И в это мгновение что-то изменилось. Сначала встрепенулась кошка, следом Эльза. Марфа замерла с недокуренной сигаретой. А сам Семен Михайлович краем глаза заметил какое-то движение. С прижатой к уху трубкой он обернулся и увидел высокого, спортивного телосложения парня. Парень решительно шагал по перрону и, судя по всему, направлялся именно к ним. Тот, который своим ходом, - мелькнуло в голове. Не ошибся Никопольский.
        - Здравствуйте! - Парень поздоровался со всеми сразу, но остановился прямо напротив Эльзы. - Привет, боевая Зена! - сказал и по-свойски почесал кошку за ухом. Та в ответ приветственно мяукнула. Семен Михайлович мог чем угодно поклясться, что приветственно. - Хорошо, что вы без меня не уехали.
        Он говорил и не сводил взгляда с Эльзы. Рассматривал с каким-то неприличным даже вниманием, а потом сказал:
        - Ты выглядишь значительно лучше.
        - Спасибо. - Она кивнула и тут же спросила: - Что ты здесь делаешь, Никита?
        - Я принял предложение Никопольского, решил, что врач в вашей экспедиции не помешает.
        Семен Михайлович с облегчением вздохнул. Значит, он не ошибся, этот парень - тот самый Никита Быстров, который не хотел ехать, а потом почему-то передумал. Впрочем, совершенно понятно почему. В особенных взглядах и особенных недомолвках Семен Михайлович разбирался очень хорошо. Он опасался лишь одного, как бы эти очевидно непростые отношения внутри их маленького коллектива не повредили экспедиции. Впрочем, о чем он? Хуже, чем есть, быть уже не может. Ему так точно. В этот момент Семен Михайлович решил взять управление на себя. Быстренько проинструктировав водителя, он отключил мобильный и шагнул к парню.
        - Никита Быстров, надо полагать? - спросил, протягивая руку для рукопожатия. - Господин Никопольский предупреждал, что вы можете передумать. Поэтому я взял на себя смелость и запасся всем необходимым и для вас в том числе.
        - Я тоже запасся. - Рукопожатие оказалось крепким. Семен Михайлович аж крякнул от неожиданности, а Никита виновато улыбнулся. - Аптечку взял и прочее, что может пригодиться в пути.
        - В таком случае рад принять вас в наш пока маленький, но уже дружный коллектив! С Эльзой, я так понимаю, вы знакомы. Позвольте представить вам Марфу!
        Марфа смущенно улыбнулась, торопливо загасила сигарету.
        - Здравствуйте, мне очень приятно! - сказала вежливо, как примерная ученица.
        - Мне тоже, я Никита. - Марфину руку он пожал очень осторожно, совсем не так, как Семена Михайловича. - Когда выдвигаемся?
        - Да вот прямо сейчас! - Семен Михайлович уже заприметил нужный микроавтобус. - За нами приехали! Прошу вас, ребята! Приключения ждут! - Получилось пафосно и, наверное, глупо. Но ведь нужно же с чего-то начинать. Так уж лучше начать с вот такого глупого, но позитивного… - Сейчас по пути подхватим еще двоих и все, прямой наводкой к точке сбора.

* * *
        В микроавтобусе Эльза уселась рядом с Марфой, подальше от Никиты. Уселась и сразу же уткнулась в окно. На ее веснушчатой щеке полыхал румянец злости. Именно злости, Никита научился разбираться в оттенках ее эмоций. Она не хотела, чтобы он шел в экспедицию вместе с ними. Она ясно дала это понять, а он взял и ослушался. И теперь она злится и не знает, что с ним делать. Это ничего, злость - не самое худшее из чувств. Никопольский сказал, что она поправилась. Не идет на поправку, не выздоравливает, а именно поправилась.
        - Больше никакой зависимости, - сказал Никопольский, наблюдая, как Никита ставит свою подпись в договоре. - Физически она, конечно, еще слаба. Поэтому ваше участие в экспедиции будет как нельзя кстати. Вы ведь не только врач, вы еще и ее друг.
        - В последнем сомневаюсь. - Он и в самом деле сомневался. Даже представить боялся, как Эльза воспримет его появление.
        - Не сомневайтесь. Я прожил на этом свете достаточно, чтобы разбираться не только в обстоятельствах, но и в людях. Ваши обстоятельства несколько… запутанные, но делу это не помешает.
        - И ваш клиент будет доволен, - усмехнулся Никита.
        - Разумеется. - Никопольский поправил ядовито-розовый галстук. - Я стремлюсь создать для своих клиентов максимально комфортные и выгодные условия.
        Еще несколько минут ушло на уточнение деталей путешествия, а потом они распрощались. У каждого из них было еще очень много дел.
        - А вот и остальные! - снабженец Семен Михайлович, упитанный дядька в допотопных очках, даже привстал со своего места. Сидел он рядом с водителем и пристально следил за дорогой. - Вон, милейший, черный джип стоит! Это наши! Тормозите! Не проскочите мимо!
        Возле замершего на обочине пыльного джипа стояли двое: долговязый мужик и рыжая девица модельной внешности в огромных солнцезащитных очках. Мужик с флегматичным видом курил, а девица нервно пригарцовывала на месте. В одной руке она держала телефон, а вторую прятала под куцей куртейкой. Что у нее там - пистолет, что ли?
        - Наконец-то! - сказала девица голосом, полным негодования. - Не прошло и полгода!
        Семен Михайлович бросился было ей что-то объяснять, как-то успокаивать, но в этот самый момент придорожные кусты зашатались, и из них вывалился взъерошенный, бледный как смерть парень. Он был лохмат и бородат, и почему-то сразу становилось понятно, что и бородатость, и лохматость - это какие-то имиджевые игры. Говорят, нынче бороды в фаворе. Никита тоже было поддался моде, но быстро сдулся, потому что практика показала, что бороду мало отрастить, за ней еще нужно ухаживать, холить и лелеять, шастать по каким-то барбер-шопам, смазывать маслицем, чтобы колосилась пуще прежнего. Нет, такие извращения не для него. Трехдневная щетина - вот его потолок.
        А этот патлато-бородатый страдал, и причина его страданий была очевидна. У Никиты такое тоже случалось с большого перепоя. На вновь прибывших парень глядел понуро, исподлобья, а от девицы модельной внешности старался держаться как можно дальше. И на руку ее, спрятанную под куртейкой, посматривал с большой опаской. Может, там у нее и в самом деле пистолет?
        - Полчаса мы тут маринуемся! - не унималась девица. Свои огромные очки она сдвинула на макушку и теперь презрительно щурила карие, в крапинку глаза.
        - Ничего не знаю, - сказал Семен Михайлович ласково, - у нас все по расписанию, деточка. Как договаривались, так и встретились.
        - Какая я вам деточка?! - взвилась девица, а патлатый мученически закатил глаза. - И вообще, я с вами ни о чем не договаривалась!
        - Лично вы не договаривались. - Семен Михайлович оставался невозмутим и доброжелателен. И как у него только получалось? - Мы обо всем договорились с господином Никопольским. - Он вытащил откуда-то потрепанную записную книжку, потряс ею перед девицей. - Вот, у меня тут все записано. Хотите покажу?
        - Да бросьте паясничать! - отмахнулась от записной книжки девица. - Давайте уже выдвигаться, что ли?! Или мы не едем никуда, а?
        - Конечно, едем! - Семен Михайлович поправил сползшие на нос очки, спрятал записную книжку. - Прошу вас, вливайтесь! - И жест рукой сделал гостеприимный, как раз в сторону их микроавтобуса.
        - Вливайтесь! - фыркнула девица. - Один тут уже навливался! Каждые пять минут из-за него останавливаемся.
        - Молчала бы, - проворчал патлатый парень и на Никиту посмотрел с надеждой, словно ища в его лице сообщника. - Из-за меня, значит, остановиться нельзя, а из-за крысы твоей, значит, можно?!
        - Какой крысы? - насторожился Семен Михайлович. К слову, очень правильно насторожился, потому что под курткой у девицы что-то зашевелилось.
        - Это не крыса, а крыс. - Голос девицы из надменного сделался вдруг ласковым. - Мужчина это, уважаемый. Понимаете? Мужчина!
        И словно в ответ на ее слова из-под полы куртейки высунулась крысиная морда. Черный нос нервно дернулся, а красные глаза посмотрели на Семена Михайловича почти с человеческим вниманием.
        - Мужчина… - сказал Семен Михайлович задумчиво и снова поправил свои очки. - Не крыса, а крыс… Зоопарк, одним словом.
        - И учтите! - Девица поскребла крыса ногтем по макушке, и тот зажмурился от удовольствия. Ну, по крайней мере, Никите так показалось. - Я без него никуда не поеду.
        - Ненормальная, - проворчал патлато-бородатый, но проворчал так, что услышать его мог только Никита. - Идиотка…
        - Как скажете! - Спорить Семен Михайлович не стал. То ли побоялся связываться с такой энергичной особой, то ли получил от Никопольского какие-то отдельные инструкции. - Только смотреть за своим крысом будете сами. - Он поднял вверх указательный палец. И если он в лесу убежит, это будет исключительно ваша проблема.
        - Он не убежит, - сказала девица убежденно. И снова поскребла крыса по голове.
        - Дурдом на выезде, - снова проворчал патлатый, а потом, наверное, смирившись со своей долей, протянул Никите руку и представился: - Кстати, я Леший, известный блогер. Слышал, наверное?
        В голосе его почудилась надежда. Оттого Никите было даже как-то неловко его разочаровывать.
        - Не слышал, - сказал он, пожимая холодную, чуть влажную ладонь известного блогера. Да, с вегетатикой у парня беда, хлипкий какой-то, потливый.
        - Значит, видел? - не сдавался Леший. - У меня канал на ютьюбе. Ну? - спросил и выжидательно приподнял одну бровь. - Ютьюб же все смотрят!
        - Почему ты так думаешь? - удивился Никита.
        - Потому что он дебил! - буркнула девица, проходя мимо них к микроавтобусу. - Дебил с манией величия!
        - А ты дура рыжая! - крикнул Леший ей вслед и побелел лицом еще сильнее. - Она у меня уже вот где с этой своей хвостатой тварью! - он чиркнул ребром ладони себя по шее, как раз в том месте, где заканчивалась его ухоженная бородка, а потом спросил почти с мольбой: - У тебя водичка есть? Мне бы холодненькой водички!
        - У меня есть, - Семен Михайлович глянул на него с жалостью. - И водичка, и аспиринчик. Да вы проходите, проходите, господин Леший! Занимайте посадочные места согласно купленным билетам!
        Пока они с Лешим перегружали вещи из джипа в микроавтобус, в салоне случилась стычка.
        - Уберите от нас эту зверюгу! - орала девица модельной внешности и отпихивала от себя кошку Зену. - Это чье вообще?!
        Крыса она держала высоко над головой, наверное, опасаясь за его жизнь. Разумные опасения, кстати. Никита помнил, как Зена разделывалась с птицами. Что ей какой-то изнеженный крыс!
        - Это мое. - Эльза подхватила Зену на руки, прижала к груди. - И не надо так кричать.
        - Обалдеть, - сказал Леший не то с удивлением, не то со злорадством. - А ведь точно зоопарк.
        - Рот закрой! - рыкнула девица, отмахиваясь крысом от Лешего, и протиснулась к свободному месту.
        Ни здороваться, ни знакомиться с остальными она не стала. Никита поймал растерянный взгляд Марфы, улыбнулся ей ободряюще. Эльза в сторону Никиты даже смотреть не стала. Она смотрела в окошко, успокаивающе гладила Зену, которая все норовила выскользнуть из ее объятий и поближе познакомиться с крысом. Бедный крыс, не повезло ни с хозяйкой, ни с попутчиками. А вообще, какой гламурной дурой надо быть, чтобы переть с собой в экспедицию вот такого зверя? Сказать по правде, Никита даже за Зену немного опасался, хотя и не сомневался в ее благоразумии и умении выжить при любых обстоятельствах. Но то кошка, а это крыс.
        - Сколько нам еще? - спросил Леший, с жадностью присосавшись к бутылке минералки.
        Прежде чем ответить, Семен Михайлович глянул сначала на свои наручные часы, потом сверился с картой.
        - По моим расчетам, еще два часа, - сказал, складывая карту. - Скоро будем на месте.
        - А про навигатор не слышали, не? - спросила девица иронично. - Какие карты?! Двадцать первый век на дворе!
        - Ну почему же не слышал? - искренне удивился Семен Михайлович. - И слышал, и даже пользоваться умею. Но знаете ли, дорогая Анжелика! - Значит, Анжелика. Вот как ее зовут. - Мы собираемся посетить такие глухие места, где навигатор может и не пригодиться, а вот карта и компас еще никого не подвели.
        - Вы еще скажите, что у вас компас есть! - Анжелика высунулась в проход, вытянула шею, чтобы лучше видеть Семена Михайловича.
        - Разумеется! - усмехнулся тот. - И компас, и прочие, совершенно необходимые в походе вещи. Я ведь снабженец.
        - Снабженец, ну разумеется, - буркнула Анжелика и откинулась на спинку своего сиденья.
        Впрочем, молчала она недолго, минут через пять снова подала голос.
        - Эй, ребята, - сказала уже другим, вполне нормальным тоном. - У кого-нибудь есть еда? Я не знаю, когда он ел в последний раз.
        - Кто? - спросил Семен Михайлович и вопросительно посмотрел на Лешего. - Вы сейчас про своего товарища?
        - Я сейчас про своего крыса, а этот гад мне никакой не товарищ!
        - И что же вы не помните, когда кормили своего любимца? - Казалось, смутить Семена Михайловича невозможно. К любой ситуации, даже такой вот нелепой, он подходил с унылой обстоятельностью.
        - Я его вообще не кормила. - Анжелика пожала плечами.
        Ахнула Марфа, принялась рыться в сумке, а Никита подумал, что компания у них подобралась более чем странная. Какое-то извращенное чувство юмора у их загадочного работодателя.
        - Да не спешите вы звонить в Гринпис! - усмехнулась Анжелика и погладила крыса. - Я его не кормила, потому что нашла только пару часов назад.
        - Мы из-за этого паразита чуть в аварию не попали! - подал голос Леший.
        - Сам ты паразит! - не осталась в долгу Анжелика и тут же спросила: - Так есть у кого-нибудь еда для моего крыса?
        - Есть! - Марфа уже выкладывала на салфетку свои многочисленные запасы. - Вот, угощайтесь! Я только не знаю, что они едят.
        - Крысы всеядны, - сказал Семен Михайлович.
        - У меня вот тут сухарик есть. - Когда речь заходила о еде, Марфа приободрялась и расцветала. - И яблоко. Как думаете, Семен Михайлович, он будет яблоко.
        - Сейчас узнаем. - Анжелика не поленилась, встала со своего места, подошла к Марфе. На кошку она покосилась неодобрительно, а на крыс, как показалось Никите, с любопытством. - Давай начнем с сухарика. Сухарик - ему, а яблоко - мне. Я ему потом оставлю, если что.
        - А штрудель? - спросила Марфа с надеждой. - Хочешь штрудель?
        Никита уже подумал было, что от штруделя Анжелика откажется. Дамочки такого типа вечно сидят на диете, но Анжелика его удивила.
        - Хочу, - сказала коротко, а потом вдруг спросила: - А еще у тебя что есть поесть? Я что-то проголодалась из-за всех этих треволнений.
        - Есть! Конечно же, есть! - Марфа осторожно протянула сухарик крысу.
        Тот от презента не отказался, взял в лапы, понюхал, принялся грызть. Крошки сыпались Анжелике за пазуху, но ее это, кажется, не особо волновало, она завороженно наблюдала, как Марфа извлекает на свет божий свои припасы.
        - Класс! - сказала с восторгом. - Хоть с голоду не помрем в этой тундре!
        - Не тундре, а тайге, - тут же поправил ее Семен Михайлович.
        - А хрен редьки не слаще, - отмахнулась она и с благодарным кивком приняла из рук Марфы пластиковый контейнер, наполненный всякой разной едой. - Или вы тут все идейные? Миклухо-Маклаи и Джеймсы Куки нашего времени!
        А девица-то не совсем потерянная, хотя бы знает, кто такой Миклухо-Маклай.
        - Вот я, к примеру, тут исключительно из-за денег. - Анжелика откусила большой кусок от Марфиного бутерброда и продолжала говорить с набитым ртом. - Из-за денег и из-за него! - Небрежным кивком она указала на Лешего.
        - Поклонница? - усмехнулся Никита.
        - Бери выше! - Анжелика подмигнула ему по-свойски. - Я его хейтер!
        - Ты мой геморрой, - простонал с заднего сиденья известный блогер Леший.
        - А кто виноват? - спросила Анжелика ласково. - Кто первый начал?
        Определенно, этих двоих связывала какая-то общая история. И, надо полагать, история эта была не из приятных. Сейчас их противостояние казалось забавным, но в экспедиции могло стать настоящей проблемой. Никита и сам не заметил, что думает о предстоящей экспедиции уже не как о чем-то абстрактном, а как о достаточно серьезном мероприятии. И вот в свете этой серьезности кое-что его очень сильно беспокоило. Пожилой снабженец, блогер, повариха, вчерашняя наркоманка, гламурная девица, хирург, боевая кошка Зена и крыс… Никто из них понятия не имел, как вести себя в тайге. К примеру, Никита за свою жизнь даже ни разу не ходил в поход. И куда они такой пестрой компанией попрутся? Это хорошо, если недалеко, если их тайный работодатель не придумал для них какой-нибудь сложный таежный квест. А если придумал? Да они в тайге и пару часов не продержатся.
        - Ребята! - взмолился Семен Михайлович. - Прошу вас, не ссорьтесь! Мы ведь команда!
        Команда. Интересно, а он понимает, что им предстоит? И как собирается работать снабженцем в лесной глуши?
        - Семен Михайлович, - спросил Никита, по примеру Анжелики высовываясь в проход, - а вы-то хоть знаете наш предстоящий маршрут?
        - Я? - Снабженец рассеянным жестом поправил очки. - Мне обещали инструкции, - сказал после небольшой паузы. - Мы приедем в точку сбора, заберем еще одного участника, получим дальнейшие инструкции, переночуем, добудем все необходимое и выдвинемся в поход.
        - И что у нас за точка сбора такая? - спросил Леший. После ледяной минералки он оживился и воспрял. Мало того, он теперь снимал салон микроавтобуса и пассажиров на камеру своего айфона. Одно слово - блогер.
        - Поселок Лесной, - сказал Семен Михайлович, на сей раз уже не раздумывая. - Крупный поселок, с развитой инфраструктурой. Считай, последний рубеж цивилизации.
        - И как, по-вашему, куда мы отправимся дальше? - поинтересовалась Анжелика. Она уже доела свой бутерброд и теперь вгрызалась в краснобокое яблоко.
        - Понятия не имею, - Семен Михайлович пожал плечами.
        - Непростительная беспечность для снабженца, - сказала Анжелика с укором. - Мне вот очень даже интересно, куда мы направляемся и что ищем.
        - Да и так понятно, что мы ищем. - Леший направил айфон прямо на Анжелику.
        - И что же? - спросила она с вызовом.
        - Вранову башню. - Айфон в руке Лешего едва заметно дрогнул.
        - А что это за башня такая? - Марфа посмотрела на него с любопытством. - Это архитектурный объект какой-то, да?
        - Объект. - Леший кивнул. Очевидно, ему нравилось всеобщее внимание. - Только не архитектурный, а скорее мифический. Его уже лет сто пятьдесят все безуспешно ищут. И инфы про него чертовски мало.
        - Откуда она у тебя вообще - эта инфа?! - поморщилась Анжелика.
        - Ты, милочка моя, забыла, что я не просто известный блогер! - Леший приосанился. - Я специализируюсь на вот таких загадочных объектах, снимаю заброшки и аномальные зоны.
        - Известный блогер… - Анжелика иронично приподняла бровь. - Это ж надо!
        - И что вы выяснили, молодой человек? - спросил Семен Михайлович. Выглядел он крайне заинтересованным и даже взволнованным.
        - И почему именно башня? - спросила Марфа и поежилась, как от сквозняка.
        - Почему Вранова? - Эльза больше не смотрела в окно, Эльза во все глаза смотрела на Лешего.
        Что ни говори, а завоевать внимание аудитории у него получилось.
        - Отвечаю на поставленные вопросы по порядку. - Леший продолжал снимать и, судя по всему, запечатлеть он хотел исключительно момент своего триумфа. - Во-первых, нету в здешней глуши никаких интересных объектов, кроме этой башни. Впрочем, насколько я понял, башня - это лишь часть архитектурного комплекса.
        - В тайге? - усмехнулась Анжелика.
        - Представь себе, именно в тайге. За пределами мегаполисов, знаешь ли, тоже есть жизнь. Ну, или была. - Леший отхлебнул от бутылки с минералкой, продолжил - Про сам комплекс известно совсем немного. Типа стоял посреди дремучего леса не то огромный дом, не то дворец, не то вовсе замок. Но я, как человек трезвомыслящий, все-таки больше склоняюсь к обычному дому. Доподлинно известно лишь одно - этот дом в середине девятнадцатого века построил золотодобытчик Игнат Горяев.
        - Зачем? - шепотом спросила Марфа. - Зачем строить дом посреди тайги?
        - А кто ж его знает?! - Леший взмахнул свободной от айфона рукой. - Я думаю, что мужику просто некуда было девать бабки, вот и развлекался, как умел. Есть версия, что дом Горяев построил рядом с золотой жилой, чтобы, значит, ковать железо, пока горячо. Есть вторая версия, что из-за золота у мужика снесло крышу, и он впал в паранойю, стал бояться всех и вся, потому и уединился. В эту версию вписывается башня. Типа сторожевая, понимаете? - Он обвел вопросительным взглядом всех присутствующих.
        - Почему она так называется? - снова спросила Эльза. Она смотрела на Лешего очень внимательно, на бледных щеках ее алел нездоровый румянец.
        - Да какая разница, как она называется? Тут другое важно - денег у Горяева было не сосчитать, а в банке он ничего не хранил, наследников после своего загадочного исчезновения не оставил, а это значит, что все его денежки так и остались в том доме.
        - Прямо так и остались? - усмехнулся Никита. - Лежат и дожидаются, когда мы за ними придем.
        - Если бы все было так просто. - Леший вздохнул вполне искренно. - На самом деле, мой несмышленый друг, все гораздо сложнее.
        За «несмышленого друга» захотелось дать Лешему в морду, но Никита сдержался, лишь кивнул понимающе усмехающейся Анжелике. Видно, в подобных деструктивных мыслях он был не одинок.
        - И в чем сложность? - спросил и многозначительно потер кулак.
        - А сложность в том, что, как я уже говорил, в один не слишком прекрасный день Игнат Горяев пропал, исчез со всей своей семьей и челядью, если таковая имелась. И какой бы отшельнический образ жизни он ни вел, как бы ни прятался от людей, но все равно какую-никакую связь с внешним миром поддерживал. И вот когда он перестал выходить на связь, его принялись искать.
        - И разумеется, не нашли! - Анжелика задумчиво гладила своего крыса, почти точно так же, как Эльза гладила кошку.
        - Не нашли, - согласился Леший, а потом после драматичной паузы добавил: - Не нашли не только Горяева, но и его дом.
        - Это как? - ахнула Марфа.
        - Это обыкновенно. - Анжелика глянула на нее снисходительно. - Мужика с семьей убили лихие люди, а домишко сожгли.
        - Не так! - Леший мотнул головой. - Никто домишко не жег. Его просто не стало. Ни дома, ни места, на котором он стоял. Была лесная дорога, - он снова обвел присутствующих победным взглядом, - говорят, вела прямо к дому. Так вот, кто бы ни поехал по той дороге, попетляв по тайге сутки, а то и двое, оказывался он всегда у того самого места, с которого начал путь. Это те, которые вернулись живыми, а таких было не так чтобы слишком много. Ну, как вам история?
        - Сказочка, - фыркнула Анжелика и отвернулась.
        - Действительно, нелепица какая-то, - вежливо ответствовал Семен Михайлович.
        - А по мне, так вариант! - не сдавался Леший. - Чем не повод для прогулки в этот медвежий угол?! К тому же прошу не забывать, что с вами едет специалист по таким вещам.
        - Ты, что ли, специалист? - спросила Анжелика, не оборачиваясь.
        - А кто же еще? Вот если бы мы выехали на охоту за престарелым олигархом, то непременно руководствовались бы твоим богатым жизненным опытом, а так уж извини… - Договорить у него не получилось из-за яблочного огрызка, который с поразительной точностью впечатался ему в лоб. Девица Анжелика оказалась не только острой на язык, но еще и весьма меткой. Попала в цель, практически не целясь.
        Возникшую неловкую паузу нарушила Марфа, Никита уже успел заметить, что она всегда первой стремилась загладить всякие неловкости и конфликты.
        - Откуда ты все это узнал? - спросила она и высунулась в проход, тем самым отсекая Лешего от Анжелики. Наверное, на всякий случай, чтобы не допустить потасовки.
        - Погуглил! - рявкнул покрасневший до бурачного колеру Леший. - Я тут, похоже, единственный, кто умеет искать инфу в интернете! - Рявкнул и отвернулся к окну, давая понять, что делиться сокровенными знаниями больше не намерен.
        Так они и ехали дальше в тишине. Никита, кажется, даже придремал, потому что, когда открыл глаза, микроавтобус уже катился не по лесу, а по поселку. Поселок этот и в самом деле был большой. Не сказать, что богатый и шибко благоустроенный, но большой - точно. Никита успел заметить и двухэтажную школу, и детский садик, и украшенное колоннами и барельефами, слишком помпезное для такой глухомани здание клуба, и даже внушительных видов гипермаркет на выезде из поселка. Да, поселок Лесной они проехали насквозь и теперь двигались в сторону черной стены леса, маячившей впереди.
        - Нам в монастырь, - сообщил Семен Михайлович. - Я договорился с настоятелем, он позволит нам переночевать. С дамами возникли определенные трудности, потому что монастырь мужской, но я все решил. Тут поблизости есть хутор, хозяева согласны принять на постой наших девочек. - Он улыбнулся им всем отеческой улыбкой, и Никите захотелось узнать, а есть ли у снабженца дети. - А вот, собственно говоря, и хутор! Тормози, любезный!
        Хутор представлял собой избушку, обнесенную покосившимся, кое-где прогнившим забором. О том, что где-то рядом цивилизация, напоминала лишь линия электропередачи. Не было бы поблизости бетонных столбов, иллюзия оторванности от жизни была бы полной. У калитки грелась на солнце кудлатая, вся в репьях собачонка, в пыли копошились тощие куры, тишину нарушало лишь стрекотание кузнечиков.
        - Дамы, на выход! - сказал Семен Михайлович и первый выбрался из микроавтобуса. - Вы приехали!
        - Куда вы нас привезли? Это что еще за Диканька такая?! - Анжелика откинулась на спинку сиденья, всем своим видом демонстрируя нежелание выходить.
        - Это хутор, я же вам только что все объяснил! - не унывал Семен Михайлович. Он уже потрошил багажный отсек, ловко и безошибочно вытаскивая из него нужные сумки. - Конечно, это не пятизвездочный отель! - бубнил он, пыхтя и отдуваясь от натуги. - Но посмотрите на происходящее под другим углом! Можно сказать, что это последний оплот цивилизации перед нашим путешествием. Так что наслаждайтесь!

* * *
        Наслаждайтесь! Этот смешной лысый дядька на голубом глазу предлагал им насладиться полным отсутствием цивилизации! Да тут наверняка даже сортир не в доме, а на улице! Все внутри у Анжелики восставало против такого произвола, но она быстро взяла себя в руки. Видала она в своей жизни вещи и похуже, чем сортир на улице. Уж как-нибудь переживет!
        Остальные, похоже, тоже смирились. Марфа выбралась из салона безропотно и быстро, а, выбравшись, принялась делить на равные части съестные припасы, чтобы, значит, мужики на монастырском пайке не шибко изголодались. Как по Анжелике, так на мужиках этих пахать и пахать. Даже на Лешем, не говоря уже о Никите, который явно не чурается физкультуры и прочих ЗОЖей. Завхозу она бы, пожалуй, дала освобождение, но и он на подкожном жире мог бы спокойно продержаться пару деньков. Но сердобольная Марфа жалела всех и этой своей жалостью одновременно восхищала и злила Анжелику. Опасно в наше время быть доброй без разбору, затопчут и не заметят.
        Эльза, рыжая и тощая, с короткими, явно не в дорогом салоне постриженными волосами, перед тем как выбраться из машины, бросила быстрый взгляд на Никиту. Именно на него - ни на кого другого. Нравится? Анжелике бы такой тоже понравился, не будь она скорбящей вдовой. А кошка, такая же тощая и взъерошенная, как и ее хозяйка, перебазировалась на рюкзак и теперь зыркала оттуда на Анжеликиного крыса. Хоть бы не сожрала… Впрочем, крыс вел себя спокойно и бесстрашно, после съеденного сухаря он почти всю дорогу проспал и сейчас зевал. Она и не знала, что крысы умеют зевать.
        А завхоз Михалыч уже обошел флегматичную, равнодушную ко всему происходящему псинку и принялся энергично барабанить кулаком по калитке.
        - Эй, хозяева, есть кто живой? - орал он неестественно радостным голосом.
        Ждать пришлось долго. Анжелика уже решила, что придется им ютиться в монастыре, когда калитка с диким скрипом распахнулась.
        - Чего орешь? - строго спросила Михалыча маленькая старушка в низко повязанном черном платке. - Всех кур мне распугал!
        - Здравствуйте, уважаемая! А я от отца настоятеля! - Михалыч улыбался и пятился. - Он должен был договориться насчет постоя для наших девочек!
        - Девочек? - старушка окинула их троицу мрачным взглядом, пожевала тонкими губами, а потом сказала: - Деньги вперед.
        Расчет произвели быстро, и так же быстро микроавтобус истаял на горизонте, оставляя их наедине с хозяйкой последнего оплота цивилизации.
        - Ну, чего стали? - спросила хозяйка, а потом добавила: - Имена мне ваши без надобности, все равно не запомню, а меня звать баба Маланья. Можно без отчеств. Проходите в дом, раз такое дело.
        В дом бабы Маланьи Анжелика заходила как в краеведческий музей, опасаясь внутри наткнуться на прялку, утюг на углях и керосинку. Зря опасалась, внутри дом был самый обыкновенный, где-то в его недрах даже тихо бубнило радио - голос цивилизации.
        - Вещи бросайте тут, - баба Маланья кивнула на широкую лавку. - Если руки помыть хотите или оправиться, так все во дворе. А я вам сейчас кушать сготовлю. - Она перевела строгий взгляд с Анжелики на Эльзу, покачала головой. - Тощие какие, как воблины!
        А потом старушка увидела кошку и крыса. Если крыса еще можно было как-то спрятать и не показывать, то чертова кошка сунулась под ноги старушки сама, потерлась башкой о стоптанные боты, замяукала.
        - Это чья такая? - Баба Маланья с кряхтеньем согнулась, погладила кошку.
        - Моя. - Эльза улыбнулась, кажется, впервые за все время их совместного пути. Ей бы почаще улыбаться, глядишь, и славный малый Никита внимание обратит.
        - А ты, значит, с мышью? - Баба Маланья ткнула скрюченным пальцем в Анжелику, и та только сейчас заметила, что крыс высунулся из-под куртки и наблюдает за происходящим.
        - А я с мышью! - читать старушке лекции по зоологии она не стала, согласилась с классификацией. Главное, чтобы крыс не обиделся.
        Крыс не обиделся. Крысу баба Маланья даже понравилась. Может, пахло от нее едой?
        - А у тебя кто с собой? - спросила она, переводя взгляд на Марфу.
        - Никого. - Марфа смутилась и залилась краской.
        - Сестры? - Этой старушке бы допросы вести.
        - Почему сестры? - спросили они в унисон. Смешно получилось.
        - Потому что рыжие.
        А ведь и в самом деле - все они рыжие! Если верить статистике, рыжих на земле всего три процента, и вот эти несчастные три процента собрались в одном месте, который завхоз назвал последним оплотом цивилизации. Любопытно! Вот только никакие они не сестры. Они даже не похожи. У них и рыжина совершенно разная! Подумалось вдруг, что загадочный дядька, впутавший их в эту авантюру, какой-то извращенец, заманивающий в чащу рыжих девиц. Идея на самом деле была так себе, и Анжелика ее отринула. Впрочем, как и баба Маланья.
        - Нет, не сестры, - покачала она головой, а потом сказала: - Пойду на стол накрывать, свободного времени у вас полчаса. И если моя Жуля кого-нибудь из ваших зверей съест, виноваты будете сами, я за них не в ответе.
        Пока хозяйка готовила, они всей гурьбой вышли во двор. Кошка тут же запрыгнула на забор и уже оттуда обозревала окрестности. А крыс вскарабкался Анжелике на плечо, тоже занял позицию повыше. Руки мыли по очереди из алюминиевого рукомойника, прибитого к столбу. Тот еще анахронизм. Вон и «удобства» - деревянный домик с вырезанным в виде сердечка окошком - виднеется из-за пышных кустов. А мыться им, стало быть, придется в реке. Или здесь имеется баня? Анжелика повертела головой и заприметила-таки баню. Если, конечно, вот этот крошечный домишко - банька и есть.
        - Красота, - сказала Марфа, вытирая руки льняным рушником.
        - Что ж тут красивого? - Анжелика посмотрела на нее с интересом. - Глухомань и полное отсутствие благ! Туалет вон в лопухах торчит! - А это о наболевшем, об «удобствах». Сказала, и самой же смешно стало придавать такое особенное значение сущей ерунде. Можно подумать, что она, Анжелика, всю сознательную жизнь прожила во дворце. Прожила. Но не всю жизнь, а всего лишь год. Да и счастливее она за этот год не стала. Себя-то можно не обманывать. А в обычной ее жизни чего только не случалось. Ни Марфе, ни этой малахольной Эльзе такое и не снилось.
        - Зато тихо. - Марфа продолжала улыбаться и подставлять солнцу лицо. Кстати, с кожей ей повезло: ни единой веснушки! Эльза вон вся веснушками обсыпана. У Анжелики они тоже появлялись, особенно по весне, но она вела с ними постоянный бой и даже выигрывала. Вряд ли Марфа ведет какие-то там бои, просто повезло! С кожей повезло, а вот с фигурой не особо. Не в тренде нынче такие формы.
        - В тайге небось еще тише будет.
        Не то чтобы Анжелике так уж хотелось Марфу поддеть, просто характер у нее такой… вредный. А на самом деле девки ей даже нравились. И Марфа, и Эльза. Эльза чуть меньше. Наверное, из-за этой своей отстраненной молчаливости. Из них всех она самая странная. Взгляд такой… дикий. И худоба эта. А еще шрамы на руке. Видела Анжелика такие шрамы. Да что там видела! Себе точно такие же чуть было не сделала когда-то давно, еще до дворцов и прочего гламура. Но мозгов хватило перетерпеть, вцепиться в жизнь бульдожьей хваткой и не разжимать челюсти, пока все не наладилось. А вены резать - это последнее дело, это когда уже совсем никакого выхода нет. Интересно, у Эльзы в самом деле не было выхода или все это из-за тонкой душевной организации? Все эти тонкоорганизованные немного того… с прибабахом.
        - А и пусть! - Марфа улыбнулась и погладила Анжеликиного крыса. Крысу ласка понравилась, а Анжелике понравилась Марфа. Даже пуще прежнего понравилась! - Мне к тишине не привыкать.
        - Деревенская, значит? - Анжелика тоже погладила крыса, тот в ответ пощекотал ее ладонь усами.
        - Почему деревенская? Городская. - Марфа не обиделась, она просто констатировала факт.
        - А ты? - Анжелика перевела требовательный взгляд на Эльзу. - Ты какая?
        - Я? - Эльза пожала плечами.
        - Да, ты. Нам же тут по тайге предстоит гулять. Хотелось бы знать, ху из ху. Пока получается, что никто из нас к походной жизни не приспособлен, в лесу никто не был.
        - Я была, - сказала Эльза задумчиво.
        - Парки не считаются! - А ведь в самом деле, как они попрутся в экспедицию, если нет среди них ни одного мало-мальски опытного следопыта. Даже Никита на эту роль не тянет, что уж говорить об остальных?
        - Я не про парк. - Эльза смотрела на нее в упор. И вот если ей с чем-то и повезло, так это с цветом глаз. Красивущие глазищи! Аж завидки берут. - Я про тайгу.
        - Тайгу? Ты сейчас про вот эту тайгу? - Анжелика развела руки в стороны, пытаясь одним жестом объять необъятное.
        - Именно про эту. - Эльза кивнула. - Мой папа был охотником. Он часто сюда приезжал. И меня с собой брал.
        - Сюда - это куда конкретно?
        - Сюда - это в поселок Сосновый.
        - …А я-то думаю, откуда я тебя, девка, знаю! - послышался скрипучий старушечий голос. За разговорами они и не заметили, как на крылечко вышла баба Маланья. - Так это ты, выходит, Петра дочка?
        - Выходит, я. А вы меня помните? - Эльза оживилась, на ее бледном лице даже румянец появился.
        - Да кто ж тебя не помнит горемычную? - сказала старушка и головой покачала. - Тебя ж тогда всем Лесным искали! Солдатиков даже привлекали из военной части. Думали, все - пропала, как остальные, а ты возьми да появись! - Старушка подошла к Эльзе вплотную, посмотрела снизу вверх. - Он же тебя тогда ко мне принес.
        - Кто? - спросила Эльза шепотом.
        - Положил вот тут, посеред двора, - баба Маланья показала рукой куда. - Велел «Скорую» вызывать и милицию.
        - Кто - он? - снова повторила Эльза, на сей раз уже громче и требовательнее. Да только старушка ее словно бы и не слышала.
        - А сам в кровище весь. Он в кровище, ты в кровище… И главное, глаза у тебя дикие-дикие, смотришь на меня, как зверек. Я тебе - милая, ты как, что болит у тебя? А ты в ответ - ни гугу.
        - Я не помню, - Эльза помотала головой, словно прогоняя морок. - Ничего из того, что было, не помню.
        - И немудрено, - сказала баба Маланья сочувственно. - Такое и взрослый бы позабыть постарался, не то что дите неразумное.
        Разговор получался все интереснее и интереснее. Прямо интрига! Вот почему Эльза такая странная, из-за детской травмы. Узнать бы еще, что за травма такая.
        - Бабушка, - позвала Анжелика вежливо и так же вежливо поинтересовалась: - А про кого вы сейчас говорите? Кто ее из лесу принес?
        - Не лезь! - Старушка махнула на нее рукой. - Не понимаешь ничего, так не лезь! Если она все забыла, значит, так и должно было быть. Они все забывают. Те, которые возвращаются. А возвращается их мало, на моей памяти только двое вернулись, да вот она - третья. Тебе, милая, - старушка погладила Эльзу по руке, - еще повезло, те двое хоть и вернулись, но прежними уже не стали. Да и прожили потом недолго. Один удавился, второй, говорят, в колодце по пьяной лавочке утонул. А сколько их в лесу осталось, я уже и счет потеряла.
        - Подождите, подождите! А вот давайте-ка с этого места поподробнее! - Анжелика уперла кулаки в бока, крыс на ее плече разволновался, привстал на задние лапы. Хоть бы не свалился. - Правильно ли я понимаю, что места у вас тут какие-то особенные, не просто дикие, а вообще!.. - Она прищелкнула пальцами, пытаясь подобрать правильное слово.
        - Загадочные, - подсказала Марфа.
        - Да, загадочные! Что народ у вас тут пропадает пачками, а те, что возвращаются, становятся такими, как она. - Анжелика ткнула пальцем в Эльзу. И тут же зашипела, оскалилась кошка. Показалось, что еще мгновение - и вцепится Анжелике в лицо. Но обошлось. Эльза просто глянула на свою кошку, и та успокоилась, только уши к башке прижала.
        - Ну, пачками не пачками, а пропадают. - Старушка на Анжелику не смотрела, не сводила глаз с Эльзы. - Раньше реже, а последние лет двадцать все чаще.
        - И что у вас тут за бермудский треугольник такой?
        - Это Погоня, - сказала баба Маланья и снова зачем-то взяла Эльзу за руку. - По всему видать, просыпается Погоня.
        - Какая Погоня? - спросили они с Марфой в один голос. А Эльза промолчала, словно понимала, о чем речь.
        - У нее много имен. - Старушка больше не смотрела ни на одну из них, приставив ладонь козырьком ко лбу, она всматривалась в стремительно темнеющее небо. - Гроза собирается, - сказала задумчиво.
        - Так что за погоня? - Анжелика сдаваться не собиралась, не в ее это правилах. И пусть бабулечка явно немного того, но можно попытаться выудить из нее хоть какую-то полезную информацию. Чуяло сердце - еще не раз доведется пожалеть о своем решении отправиться в эту чертову экспедицию.
        - Старики называли ее Врановой погоней, а мамка моя, царствие ей небесное, говорила про черную Погоню. Только как ее ни назови, результат будет один… - Старушка ухватила одной рукой Эльзу, второй Анжелику и Марфе кивнула требовательно. - А ну, в дом идите, девки! - И потянула к крыльцу с неожиданной силой.
        Перед тем как она захлопнула дверь, в избушку проскользнула кошка, заметалась по углам, а потом запрыгнула на подоконник, едва не скинув на пол горшок с геранью. А старушка уже запирала дверь на засов, зажигала керосинку. Темно стало в одночасье, и электричество пропало. Электричество Анжелика первым делом проверила, поклацала по выключателю. Нет электричества! Ясное дело - последний оплот цивилизации…
        А старушка зажигала не только керосинку, от горящей в красном углу лампадки она зажигала еще и тонкие церковные свечи, шептала что-то неразборчивое. Молитву? Вот как у них тут принято готовиться к грозе. Уж лучше бы они переночевали в монастыре. Тамошним обитателям, конечно, хлопоты и соблазн, зато им спокойнее.
        В окно ударила первая крупная капля. Какая-то слишком крупная, судя по звуку. Зашипела, замяукала кошка, и Анжеликин крыс вдруг соскочил с ее плеча, стрелой метнулся к окну, по занавеске забрался на подоконник, встал на задние лапы рядом с кошкой. Вот прямо плечом к плечу встал. И как-то сразу стало понятно, что кошка его не обидит, что у них на двоих с крысом появился какой-то новый враг.
        - Что это? - шепотом спросила Марфа. Она переводила испуганный взгляд со старушки на зверушек.
        А Анжелика смотрела на Эльзу. Эльза точно знала, что это! Знала и боялась! А еще к чему-то готовилась. К чему-то страшному…
        - Что там? - Анжелика дернула ее за рукав. Требовательно дернула. - Что там за окном?
        - Там птицы, - Эльза вытянулась в струну, сжала кулаки. - Ты только не бойся, - на Анжелику она посмотрела так, словно та была маленькой беспомощной девочкой. - Они сейчас нападут…
        - Погоня, - шептала старушка, расставляя свечи по углам комнаты. - Вы, девки, спрашивали, что за погоня. Вот сейчас и увидите. К окнам только близко не подходите. Мамка моя, царствие ей небесное, двери и окна заговорила, но это давно было, я не знаю, как оно сейчас.
        А сейчас было плохо. В заговоренные - надо же, Анжелика была готова поверить даже в такое! - в заговоренные окна бились птицы. Так много птиц, что за их черными телами не разглядеть ничегошеньки. Бились в окна, бились в дверь с такой силой, что та ходила ходуном и, казалось, вот-вот слетит с петель. Но и хлипкие с виду окна, и дверь пока держались под этим черным напором, на стеклах не появилось даже трещин.
        Надолго ли?..
        - Давненько вас не было. - Баба Маланья расставила свечи и сейчас рассыпала по порогу и подоконникам соль. - Проснулся ваш хозяин? Проснулся?! - И голос ее изменился, из слабого, дребезжащего сделался сильным, почти громовым. Да и сама она вроде как выше ростом стала. Или так просто казалось из-за сумасшедшей пляски теней? - Забыла я многое. Мамка говорила - учись, Малашка, пригодятся тебе мои знания! А мне не до знаний, я на танцы да за кавалерами… - Летела соль, оседала белой пылью на черной кошачьей шерсти, а следом за солью летело зерно, прямо под ноги Анжеликиному крысу. - Не знаю, сколько получится удержать. Вы только, девки, к окну не подходите!
        Кто б еще слушался старших. Эльза вот не послушалась. К окну она шла медленно-медленно, выставив перед собой руки, словно слепая. И Анжелика - дура такая! - перлась следом как привязанная. И даже трусиха Марфа перестала дрожать, встала по правую Эльзину руку. Три девицы под окном…
        Три девицы под окном, а за окном… А за окном - тот самый в птичьей маске, стоит так близко, что, если бы не заговоренное стекло, можно было бы потрогать острый клюв его маски и такой же острый серп, перепачканный во что-то черное.
        - Кто-нибудь еще его видит? - Во рту пересохло, и говорить нормально не получалось, получалось шипеть.
        - Я вижу, - сказала Эльза тоже чужим, незнакомым голосом.
        - И я, - выдохнула Марфа. - Божечки, я его уже видела раньше.
        - Видите? - Старушка стала за их спинами, близко к окну не подходила. - Вы его видите, девки?
        - Кто это? - спросила Анжелика, не в силах отвести взгляд от по-птичьи черных глаз.
        - Это Вран, хозяин черной Погони. Видать, ослабли путы, если может явиться вот так, во плоти.
        - Он не во плоти.
        Эльза, самая бесстрашная из них, уперлась ладонями в припорошенный солью и зерном подоконник, потянулась к тому, что стоял с той стороны. В черных птичьих глазах полыхнуло красное пламя, и стало ясно, что это не пламя, а отражение свечей бабы Маланьи. И носатой маски на самом деле нет, это сорванная с бельевой веревки тряпка. А черные одежды - на самом деле птицы. Десятки птиц, сцепившихся когтями, крыльями, клювами в единый вихрь.
        И вихрь этот изменялся прямо на глазах, приобретал иную форму, пока не превратился в таран, острие которого было нацелено прямо в окно…
        - Не удержу я его, девки… - прошептала баба Марфа. - Не хватит на то моих сил…
        - Я попробую. - Эльза аккуратно, даже нежно сняла с подоконника сначала свою кошку, потом Анжеликиного крыса, уперлась ладонями, на сей раз уже в стекло, как раз в то место, в которое ударил черный таран.
        Удар был сильный, вздрогнула избушка, погасли зажженные старушкой свечи, а по черной глади стекла побежала первая трещина. Эту трещину Эльза зажала ладонью, словно бы одному человеку по силам противостоять такой мощи. Одному, может, и не по силам. А если двоим? Стекло было холодным, как лед на реке. И река эта вот-вот должна была вскрыться, выплеснуться на волю черной водой.
        - Я помогу, - рядом встала Марфа. Дышала она часто и сипло, как загнанная лошадь, но ладони к стеклу прижала решительно. - У меня вряд ли получится, но я помогу.
        А ведь у них получалось. Черный таран бился и бился, разлетался на осколки из мертвых птиц, собирался по новой, превращаясь то в одного свирепого зверя, то в другого. А они все держали, шестью ладонями прикрывали тонкие прорехи, через которые в их маленький мирок рвалась ожившая тьма.
        Все изменилось в одночасье. Таран ударил в стекло в последний раз и просыпался на землю сотнями птиц. А следом, марая подоконник их кровью, просыпалось стекло. Стало светло и ярко. Так ярко, что Анжелика зажмурилась. Кто-то всхлипывал и шмыгал носом, кто-то мяукал, кто-то пищал прямо в ухо, настырно так, словно морзянку выбивал… И голос этот противный, со знакомой истеричной хрипотцой…
        - Рыжая! Эй, рыжая, ты чего ревешь? Откуда кровь?! Ты поранилась, что ли?!
        …И за плечи ее трясут, и к свету разворачивают, тянут из темного угла к солнечному свету, который она почти забыла.
        - Ты не плачь. Ну хочешь, ругнись! И глаза открой! Давай, открывай глаза!
        С ней такое уже было. Чтобы голос, чтобы трясли и уговаривали открыть глаза. Тогда она подумала, что это ангел, а потом узнала горькую правду. Никакой не ангел, а Леший. И тогда, и сейчас!
        Не ругнулась, а сразу врезала. Чтобы не трогал, чтобы не лез с этой своей жалостью. А он обрадовался, дурак!
        - Дерешься, значит, все хорошо. - И запястье ее сжал с неожиданной силой, перевернул руку ладонью вверх, принялся вытаскивать осколки.
        Хоть бы молча вытаскивал, а так все бубнил без умолку.
        - А у вас тут настоящий Армагеддон! Я столько птиц вообще никогда не видел! Но заснять успел. Слышишь, рыжая, я все заснял! Ролик получится - зашибись!
        - Откуда ты взялся? - Ни спорить, ни вырываться не было никаких сил. Все силы ушли на то, чтобы удержать темноту на пороге, не впустить в дом.
        - Ты веришь в предчувствие? - Леший вытащил последний осколок, и Анжелика зашипела от боли. Тут же к лицу сунулось что-то пушистое и щекотное, засопело успокаивающе. Крыс, живой и, кажется, невредимый. - Вот и я не верил до сегодняшнего дня. Да никто из нас не верил. Мы в монастырь приехали, познакомились с Архипом. Это мужик, которого мы должны были подобрать. Нас уже и к столу позвали. Жрать-то с дороги хочется! - Он говорил и носовым платком перевязывал Анжеликину руку. На крыса он не обращал никакого внимания. - А тут туча! - сказал и выпучил глаза. - И вот веришь, на душе сразу так погано стало, что аж кусок в горло не полез. И главное, не у меня одного. Архип первый запаниковал. Ну как запаниковал, сказал, что надо выдвигаться. И за ружье схватился. Ну, мы с Никитосом за ним следом. Скакнули в бусик и сюда, к вам. Тут же недалеко совсем, пара километров.
        - Спасать, значит, поехали, - боль уходила медленно, уступая место нечеловеческой какой-то усталости. Даже ругаться с Лешим не хотелось, а хотелось сидеть вот так, прижавшись спиной к нагретой солнцем бревенчатой стене. И когда только Леший успел вытащить ее из дома во двор?..
        - Ну, сразу-то мы просто поехали. Из-за предчувствия, а уже потом, когда увидели, что это за туча такая, из чего она, тогда заволновались по-настоящему. Я никогда в жизни не видел, чтобы столько птиц в одном месте, чтобы они вот так себя вели. - Леший замолчал, а Анжелика, воспользовавшись паузой, попыталась осмотреться.
        Двор был похож на поле боя, его черным ковром устилали тела мертвых птиц. Разных, но большей частью ворон и галок. Чистым оставался лишь пятачок у настежь распахнутых ворот. Вот на этом пятачке и стоял крупный бородатый дядька в камуфляжной куртке, с перекинутым через плечо ружьем. Поле боя он осматривал с тоской и обреченностью.
        - Это Архип, - сказал Леший почему-то шепотом. - Он при монастыре жил, вроде как послушником, так Семен Михайлович сказал. Послушник и в прошлом местный егерь. Понимаешь, рыжая? Хоть один человек, который шарит во всей этой таежной лабуде! Который хоть что-то понимает в происходящем.
        Понимает. Анжелика по глазам видела, что понимает. Егерь Архип точно знал, куда шел и с чем ему предстояло встретиться. Только вот расскажет ли?
        - Хорошо, что машину взяли. - Леший говорил и вытряхивал из Анжеликиных волос осколки стекла. Ладно, пусть вытряхивает, ей сейчас не до вендетты. - Перли на машине прямо через эту чертову стаю. Странно так, белый день вроде бы, а темно, как ночью! А перед домом зверюга, - он замолчал, словно сам не верил в то, что рассказывал. - Огромная такая черная зверюга ломится в окно. Ну, мне тогда так показалось. Это уже потом, когда Архип стрелять начал, я понял, что это не зверюга никакая, а птицы. Такой вот обман зрения. Я тебе потом покажу. Я все заснял.
        - Кто бы сомневался… - А ей легчало. И силы возвращались, и способность видеть мир во всем его красочном разнообразии.
        Вот сидит на крылечке баба Марфа. Черный платок сполз так низко на лицо, что совсем не видно глаз. У ног ее тихо поскуливает лохматая собачонка. Баба Марфа гладит ее по голове и говорит что-то шепотом. Раз гладит и говорит, значит, живая. Это сейчас самое главное.
        Вот Эльза и Никита. Она оглушенная, словно ватная. А он - надежда и опора, держит крепко, не дает упасть. И тоже что-то говорит, зло и ласково одновременно. Одной рукой держит, второй ощупывает, проверяет, все ли в порядке, в лицо заглядывает. А кошка трется у их ног, выгибает дугой спину. С кошкой точно все хорошо, ни единой царапины.
        А вот Марфа. Стоит, покачиваясь, одной рукой придерживаясь за забор, оставляя на нем кровавый отпечаток ладони. Выходит, тоже поранилась осколками. Надо будет и ее потом перевязать, только чтобы Никита, а не Леший. Какой из Лешего доктор?!
        Или ее сейчас Архип перевяжет? Вот он уже и идет к ней решительным шагом, прямо по черному пернатому ковру. Архип идет, ковер похрустывает, а Марфа пятится, словно призрака увидела.
        - Это ты? - В голосе ее радость пополам с неверием. - Так не бывает…
        - Выходит, бывает. - Сказал и по голове Марфу погладил, как маленькую. Сначала погладил, потом поцеловал.
        Рядом фыркнул Леший, сказал в привычной своей дурацкой манере:
        - Зашибись!
        - Лучше помолчи. - Ругаться с ним все еще не хотелось, а хотелось понять, что же такое здесь происходит. С ними со всеми что происходит?
        Анжелика бы разобралась. Она ведь умная и пытливая. Вот посидела бы пару минут, понаблюдала бы и сделала выводы. Но не дали…
        Дико и яростно закричала Эльза, с неожиданной силой оттолкнула от себя Никиту, бросилась к Архипу. И это была какая-то совершенно другая Эльза. У такой лучше не вставать на пути!
        А Архип встал, задвинул за спину Марфу, приготовился. Анжелика не сразу поняла к чему. Поняла лишь после того, как здоровенного широкоплечего Архипа, словно пушинку, швырнуло спиной на бревенчатую стену сарая. Швырнуло и припечатало со страшным стуком.
        Нет, не так! Не швырнуло и не припечатало, а швырнула и припечатала! Потому что все это сделала Эльза. Как сделала, уже другой вопрос. Сейчас главное - почему?
        Завыла Марфа, бросилась к сараю. А Никита бросился к Эльзе, схватил за плечи, затряс сильно и грубо, заорал прямо в лицо:
        - Элли, что ты творишь?! Слышишь меня? Перестань!!!
        - …Она вспомнила. - В наступившей вдруг тишине голос бабы Маланьи прозвучал как гром посреди ясного неба.
        - Что она вспомнила? - спросила Анжелика, глубоко, до крови, вонзая ногти в запястье Лешего. Тот зашипел, но руку не убрал.
        - Что вспомнила? - старушка посмотрела сначала на Архипа, потом на Эльзу. - Вспомнила она, кто ее отца убил.
        - И кто?.. - Анжелика разжала пальцы. Леший вздохнул с облегчением.
        - Так вот он и убил. - Старушка указала скрюченным пальцем на Архипа. - Только если и ты, милая, его сейчас убьешь, то правды тебе никогда не узнать…

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к