Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Корнева Наталья / Ювелир : " №01 Тень Серафима " - читать онлайн

Сохранить .
Тень Серафима Наталья Сергеевна Корнева
        Ювелир #1
        Ювелир - не последний человек в мире, где магия заключена в драгоценных камнях. Работа ювелира всегда востребована - и всегда безнадежна, как всякая игра со смертью.
        Работа ювелира - рисковать.
        Увы, не каждый раз удача улыбается смелым. Иногда исполнить заказ гораздо сложнее, чем ты полагаешь. Иногда можно оказаться всего лишь пешкой в чьей-то большой игре, цели которой не сразу понятны. Иногда бывает по-настоящему страшно… нет, не умереть - потерять себя.
        …Так что же, сапфиры? Классические васильково-синие или редкого цвета закатного солнца? Хрупкие зелёные изумруды или же яркие, насыщенные рубины оттенка «голубиная кровь»? А может и вовсе - баснословно дорогие цветные алмазы?
        Каков будет твой новый заказ?
        Наталья Корнева
        Ювелир. Тень Серафима
        Глава 1, в которой всё только начинается

* * *
        - Прошу прощения, сэр. Гость, которого вы ожидаете, прибыл.
        На полированном письменном столе царил образцовый порядок. Толстые, увесистые связки писем, стопки крепко сшитых листов, сафьяновые тетради, книги в мягких шагреневых переплетах, разных мастей описи - здесь имелись бумаги на любой вкус, главное, чтобы тот был в достаточной степени извращен педантизмом. Сам стол мог бы служить, пожалуй, достойным экспонатом в каком-нибудь музее занимательной бюрократии, существуй таковые в Ледуме. Он представлялся не просто столом, нет - столь приземленное, оскорбительное слово определенно умалило бы его значение! Он являл собою начало системы координат, эпицентр событий.
        Ни дать ни взять точка отсчета, в разные стороны от которой расплескалась рабочая комната.
        Трудящийся за столом человек также выглядел образцово. Преувеличенно аккуратным жестом он закрыл чернильницу и отложил в сторону только что законченный лист. Не отрывая от своего детища глаз, молча вставил в футляр приметное серебристо-белое перо: на раздвоенном наконечнике из легкого металла красовался затейливый рисунок гравировки.
        Ализариновые чернила высыхали, довольно быстро переходя из зеленоватого в интенсивный иссиня-черный цвет, принятый для большинства официальных документов. Когда последний выведенный каллиграфическим почерком знак приобрел бархатный, приятный глазу оттенок индиго, Кристофер накрыл его чистой бумагой и, немного поколебавшись, извлек из ближнего выдвижного ящика револьвер. Удобнее устроив рукоять в ладони, словно бы привыкая к опасной тяжести, он жестом велел камердинеру включить люстру.
        Сегодня с делами пришлось припоздниться. В полумраке массивная бронзовая с хрусталем конструкция казалась тучным телом повешенного, свисающим в петле в неэстетичном посмертном окоченении. Не слишком-то добрый знак, когда повсюду мерещатся покойники, однако вполне объяснимый.
        И это лишь легкие, невинные отголоски всеобщей истерии последних дней!
        Вздохнув, мужчина перевел взгляд поверх злополучной люстры, отвлекаясь от мрачных ассоциаций. Узорчатым куполом над ним расцветал потолок - высокий, украшенный мозаикой и сложной художественной росписью, каковым и полагалось быть потолку приличного замка. Что уж говорить, во всей Бреонии немного нашлось бы архитектурных сооружений, способных на равных соперничать с резиденцией правителя Ледума. Она производила на посетителей неизгладимое впечатление, и производила, надо признать, вполне заслуженно.
        И дело тут не в великолепии замковой стены, не в фасаде, размеренном сложной формы пилястрами и арками, обильно украшенном барельефами и золочеными резными карнизами. Нет, не в изысках декора, деталях и украшениях, вроде межоконных ниш и величавых скульптур на крыше, которые также находились на своих местах, и даже не в богатстве внутреннего убранства, поражающего воображение самых искушенных ценителей красоты.
        Конечно, всё это было немаловажно, но самое главное - явленная роскошь при всей её головокружительности демонстрировала утонченность и безупречно строгое чувство стиля.
        Кристофера это вполне устраивало.
        Прохладные весенние сумерки уже заползли в кабинет, но новомодное электричество без труда выдворило их обратно. Вот она, сила современной науки! Искусственное освещение не оставляло теням ни шанса. Оно смело меняло пропорции, делая очертания предметов резкими, бритвенно-острыми, играло не только контурами, но и красками.
        Кристофер с удовлетворением вгляделся в происходящие вокруг метаморфозы. Комната преображалась как по волшебству. Холодные цвета темнели и незаметно меняли оттенки: лиловые чуть краснели, голубые казались серебряно-серыми, синие - невыразительными и тусклыми. Теплые тона, наоборот, охлаждались и блекли: алые выглядели значительно более фиолетовыми, оранжевые - коричневатыми, а в желтых нет-нет да и просвечивала зеленца.
        Конечно, живой свет огня был естественнее и приятнее глазу, он создавал знакомое всем с детства ощущение уюта. По этой причине многие до сих пор предпочитали свечи, но Кристофер не был ретроградом.
        Отнюдь.
        - Пригласи его, Патрик, - нервным движением мужчина поправил муслиновый шейный платок - верный признак принадлежности к высшему свету.
        Стоит отметить, что тот и так был повязан безукоризненно, по всем правилам нынешней моды. Белый цвет освежал и удачно завершал продуманный до мелочей образ аристократа, добавляя тщательно рассчитанную нотку небрежности. Белый цвет - это всегда изыск, шик.
        Вошедший был невысок и худощав, остальное скрывали плащ с высоким плотным воротом и броская широкополая шляпа. Вид револьвера в руке хозяина ничуть не смутил пришельца - похоже, он был привычен к подобному специфическому гостеприимству. Человек коротко поклонился и замер, но бездействие это было каким-то нестабильным, текучим. Представлялось, что в любой миг оно может с легкостью перейти в совершенно неожиданную и оттого тем более неприятную активность.
        - Разве не предложили тебе оставить верхнюю одежду, Себастьян?
        Голос прозвучал хорошо, без опасения и неприязни. Разумеется, то был риторический вопрос: по специальному распоряжению гостя пропустили без обыска. Демонстрация доверия, - даром что в интригующих складках плаща можно было при желании схоронить хоть сам вход в преисподнюю, не то что какой-то там вполне себе земной арсенал. Тем не менее, Кристофер не хотел без нужды провоцировать конфликт. Требование разоружиться, неизбежный отказ, препирательства со стражей - вся эта вульгарная суета сорвала бы разговор еще до начала.
        С другой стороны, оружие, открыто взятое им самим, четко обозначало позицию хозяев и готовность к любому развитию событий. Пусть даже «развития», само собой, хотелось бы избежать.
        Оставалось надеяться, что и у его визави хватит ума воздержаться от необдуманных слов и поступков.
        Аристократ продолжил придирчиво осматривать человека. Он видел наемника впервые - но был более чем наслышан. Откровенно говоря, тот не производил впечатления. Не оправдывал, так сказать, щедро подпитанных воображением ожиданий. Не приходилось сомневаться: профессиональные качества гостя и вправду были на высоте; однако непрезентабельный внешний вид - вот то немногое, чего Кристофер не мог простить. Да хоть бы шляпу свою, невежа, стянуть удосужился!..
        Увы, когда речь идет о людях подобного происхождения, рассчитывать на манеры просто глупо. Кристофер едва удержался от презрительной гримасы, но привычка соблюдать придворный этикет помогла сохранить на лице неизменное прохладно-благожелательное выражение.
        - Только на нейтральной территории встречаюсь я с клиентами, - не отвечая на заданный вопрос, спокойно заметил гость, - но личное письмо правителя Ледума - с определенными гарантиями - заставило меня изменить принципам.
        Очень сдержанно Кристофер улыбнулся - ровно столько, сколько того заслуживал простолюдин. О каких еще принципах осмеливается рассуждать тот, единственный вопрос которого на любой заказ: «Сколько?» И двадцать пять золотых, щедрой рукой приложенных к письму, наверняка сыграли не последнюю роль.
        Но вслух он сказал другое:
        - И мы не привыкли приглашать лис в курятник. Нас вынудило дело особой важности.
        Себастьян кивнул, приготовившись выслушать суть вопроса. От резкого движения непослушные вихры растрепались, донельзя раздражая педантичную натуру Кристофера. В художественном беспорядке на голове угадывалось какое-то дерзкое, недопустимое свободолюбие. Беспорядок всегда следовало устранять: и в волосах, и в мыслях. А цвет-то, цвет!.. Светло-светло-рыжий, отливающий то золотом, то блестящей медью - цвет прозрачного пламени.
        А вот это уже примечательно. Такие краски действительно нужно скрывать - они не просто символичны, они… выдают многое.
        Кристофер нахмурился. Чересчур увлекшись своими мыслями, он не уследил, когда гость успел-таки снять шляпу. Но ведь… кажется, он смотрел на наемника неотрывно?..
        Возможно ли, что взгляд его сумели отвести?
        Похоже, слухи о некоторых необычных способностях Серафима - это всё-таки не слухи.
        Что ж, тем лучше для поручения, которое он собирался дать.
        - Речь идет не о рядовом заказе, как ты понимаешь, - осторожно начал аристократ, не торопясь переходить непосредственно к делу. - Нам нужна информация. Информация о твоих недавних сделках.
        Себастьян отрицательно качнул головой, будто нарочно порождая новую волну хаоса в прическе, - и новую волну тщательно скрываемого собеседником невольного раздражения. Кристофер был почти готов увидеть в глазах гостя лукавство, но тот, хвала всем богам, догадался опустить взгляд.
        - К сожалению, такая информация не продается, - просто ответил мужчина. - Никогда. Клиенты должны быть уверены в полной конфиденциальности услуг, которые я предоставляю.
        - Мы понимаем, что интересы клиента - дело святое, - холодно согласился Кристофер, хотя тон его весьма красноречиво говорил об обратном. - Но не спеши отказываться от сотрудничества, Себастьян. Лорда Эдварда интересует только самый последний заказ, исполненный не далее двух дней назад. Кто заказал тебе черный турмалин? Достаточно ответить на один-единственный вопрос, и мы обильно вознаградим тебя. Не торопись. Подумай дважды. Ты знаешь, от чьего имени я говорю. Стоит ли делать правителя Ледума своим врагом?
        Ожидая реакции, Кристофер внимательно следил за гостем. Отчего-то совершенно не хотелось угрожать. Себастьян не имел внушительного или грозного вида, но было в нем нечто такое, что не давало Кристоферу вернуть утраченное чувство безопасности. Здесь, в собственном тщательно охраняемом кабинете, с заряженным револьвером в руках, он не был защищен в должной мере. Сам не понимая зачем, большим пальцем аристократ медленно взвел курок и хорошенько прицелился. Нарастала смутная, неуловимая тревога… нарастала, не оставляя теперь и тени сомнений - перед ним Серафим.
        Тот самый.
        Палец едва заметно подрагивал на спусковом крючке.
        - Хорошо, - гость всё-таки поднял взгляд, и выяснилось: густо-зелёные глаза смотрят безо всякого выражения. Они были пусты и поглощали всё, чего касались, - как всякая пустота, стремясь к наполнению. И как будто набирали свой странный цвет. - Поскольку ответ никому не навредит, я отвечу. Черный турмалин не заказывали у меня последние восемь… пожалуй, даже девять месяцев. Камень этот широко распространен, но при этом прихотлив и капризен. Мало кто хочет возиться.
        Подумав, нарочито ленивым движением Кристофер отложил револьвер в сторону на широкую столешницу. Разговор протекал довольно-таки мирно, и долго держать под прицелом собеседника, не проявляющего и намека на агрессию, казалось глупым. Стоит заметить, подобные скоропалительные выводы иногда могли стоить жизни в том, не прощающем ошибок мире, откуда явился его гость.
        - В таком случае, - аристократ на минуту умолк, раскуривая длинную тонкую сигару, - милорд желает тебя нанять. Мы заплатим тысячу золотых, если сумеешь найти черный турмалин, который был заказан недавно у кого-то из твоих коллег. В крайнем случае, выясни имя заказчика. Гонорар тот же, при условии, что факты будут предоставлены неоспоримые.
        - Половину суммы сразу.
        - Патрик выдаст деньги, - Кристофер глубоко затянулся и - отразившееся на его лице удовольствие давало понять - вовсе не табаком. Электрический свет усиливал благородные контрасты внешности мужчины: ярко горел холодным пламенем черный оникс волос, а кожа сияла, как бледное серебро. Ювелир по уже укоренившейся привычке на всё вокруг смотрел сквозь призму своей профессии. - Но есть нюанс: срок исполнения заказа - двадцать восемь дней. Это важно. Как только луна родится вновь, наш договор потеряет силу. В этом случае задаток придется вернуть.
        Он выжидающе посмотрел на гостя. Тот, однако, был невозмутим. И до ужаса прагматичен.
        - За срочность я беру еще десять процентов сверху. Это устраивает?
        Не прерывая новой затяжки, Кристофер без слов кивнул. Как известно, торговаться среди ювелиров не принято. Наёмник называет цену - заказчик соглашается. Либо отказывается и ищет другого специалиста. Всё просто.
        - По рукам, - подвел итог Себастьян, хотя это было исключительно условное выражение - рук они не пожали.
        - Теперь, когда мы достигли соглашения в главном, осталось лишь обсудить детали, - плавные линии губ сложились особым образом, выдыхая чуть сладковатый опиумный дымок. Кристофер прикрыл глаза и, наконец расслабившись, откинулся назад, вальяжно скрещивая руки. Вся поза его говорила, что он беседует с подчиненным. Может, привычка, а может, аристократ не допускал, чтобы и на мгновенье гость позабыл о лежащей между ними непреодолимой социальной пропасти. Как бы то ни было, вопросы неравенства мало заботили ювелира: словно отвергая установленный порядок вещей, тот держал себя спокойно и уверенно. Столь спокойно и уверенно, что это казалось почти вызовом. - Ты узнаешь всё, что необходимо.
        - Это обнадеживает, - наёмник, однако, не спешил задавать свои вопросы.
        Стремясь извлечь из разговора как можно более полную информацию, он выдержал небольшую паузу, обдумывая только что принятое предложение. Взгляд его застыл. Прямота и неподвижность этого взгляда, нацеленного точно на собеседника, заставляли усомниться, что мужчина замечает что-либо вокруг. Но то было обманчивое впечатление. На деле же взгляд ювелира охватывал всю картину целиком, фиксируя мельчайшие нюансы, впитывая частности, как губка.
        А посмотреть здесь было на что.
        Окружающая обстановка смело выходила за распространенные в высшем обществе каноны, немногим отличаясь от театральных декораций. Эксперименты с цветом были на грани - на самой грани. Себастьян неизменно обращал внимание на цвет, и не из одного только пустого любопытства: этот выбор говорил о человеке многое. Больше, чем глаза или даже руки, которые можно было научить лгать.
        Предпочтения хозяина сложно было назвать банальными, без сомнений, они удивили бы обывателя.
        Заднюю стену кабинета оформили в плотном вишневом, от которого невозможно было оторвать глаз: цвет притягивал магнитом. Три другие стены, серебристо-белые, как лилии на гербе Ледума, незаметно, исподволь перетекали друг в друга.
        Рядом с белым, создававшим эффект раздвижения пространства, цвет вишни выглядел впечатляюще. Приобретя насыщенность акцента, он зрительно углублял и затемнял помещение. В выступавших же фоном поверхностях мерещилось нечто гипнотическое: они были собственными отражениями. В зависимости от угла зрения на стенах проступали и тут же пропадали причудливые геометрические рисунки. И хотелось, и невозможно было уследить за переплетениями их линий: те будто заставляли всматриваться в себя снова и снова, как в бездну, в поисках чего-то неуловимо ускользающего.
        Величественные - от пола до потолка - ломаные арки окон нависали почти угрожающе, но в то же время в них проступало изящество. Не позволяя им чрезмерно отяготить интерьер, многоцветные витражи искрами пронизывали мельчайшие блестки слюды.
        Недавно вошедший в моду монотонный паркет казался сгустком тьмы - в него можно было погрузиться, провалившись в саму преисподнюю, или, во всяком случае, разглядеть отсюда её кипящие смолы. Но на поверку выяснялось, что прямые световые лучи заставляют проявиться в этой мрачной черноте благородному красному пигменту. Такой иногда называют «цветом адского пламени», но Себастьян не очень-то любил пышные метафоры.
        Передвижная ширма, сама по себе являющаяся произведением искусства, изящно огораживала небольшую часть кабинета. Современный декор из стекла и металла во всем своем великолепии! Прозрачные узоры, изображавшие стилизованные лепестки жасмина, приглушали яркость задней стены при дневном освещении и наоборот: усиливали её при искусственном. Сейчас жасминные цветы сверкали и переливались хищно, как их плотоядные сородичи из Лесов Виросы.
        Во всем оформлении проскальзывало что-то неуловимо гастрономическое: сахарные стены, вишня со льдом… Холодно и сладко одновременно.
        Столь авангардный стиль официального рабочего кабинета с головой выдавал в хозяине молодого человека с нестандартным вкусом. Наемник, привыкший ничего не оставлять без внимания, и это взял на заметку.
        Однако стоило совсем немного поразмыслить, слегка утруднить себя интересом, как, образованная кажущимися противоречиями, открывалась внимательному взору внутренняя гармония. Себастьян по достоинству оценил выбор.
        - Как я понял из суммы, - полуутвердительно предположил он, решив не испытывать дольше терпение аристократа многозначительным, но малопродуктивным молчанием, - лорду-защитнику вряд ли требуется сам камень? Правитель Ледума владеет множеством разновидностей турмалинов, в том числе и парой первоклассных шерлов-близнецов, известных как «Глаза Дракона». Более крупных и древних экземпляров мир не знает.
        - Ты хорошо осведомлен, ювелир, - сдержанно похвалил его Кристофер. Прозрачные глаза аристократа могли заглядывать глубоко в душу, в то же время не создавая ощущения назойливости или даже легкого беспокойства. Ценное качество. - Не зря тебя многие считают лучшим. Однако один из «Глаз Дракона» был похищен и… использован для магического нападения. Чуть больше суток назад, в сакральный час новолуния.
        Смахнув с обшлага несуществующую пылинку, Кристофер убедился, что одна из пуговиц традиционно не застегнута, и улыбнулся удовлетворенно, хотя и по-прежнему невесело.
        - Невероятно, - не смог скрыть удивления наёмник. Впрочем, и не похоже было, что он пытался его скрывать. Случай-то был - из ряда вон.
        - Когда-то шерлы были единым целым, - негромко продолжил Кристофер, тщательно подбирая слова, - и сохранили сильную связь. Похититель воспользовался одним минералом, чтобы нанести удар по второму, а через него - по владельцу. Как специалист ты, конечно же, помнишь, что турмалины дольше живут в серебре - металле, соединенном с великой силой луны. Они были вставлены в перстни, один из которых правитель подарил младшему сыну, когда тот появился на свет. Каким-то образом Эдгар перепутал шерлы… по счастливой случайности, в тот роковой день он надел отцовский перстень.
        - Счастливая случайность? - Себастьян оторопел. Как такое вообще возможно? Это при каких таких обстоятельствах младший сын правителя умудрился схватить не свой «Глаз Дракона»? - Сомневаюсь, чтобы он был очень этим обрадован.
        - Эдгар уже ничему не сможет обрадоваться. Он мертв.
        Стряхнув пепел, Кристофер привычным движением затушил окурок. Свинцово-серая пепельница была полна, превратившись в настоящее кладбище сигар, и опиумное марево поднималось над ней подобно воскуренному священному ладану. Затейливые формы давали большой простор для фантазии. Кристофер питал пристрастие к абстракциям, а также к легким металлическим сплавам, считая их материалами будущего.
        - С завершением лунного месяца энергетика минералов обновится, и даже лорд-протектор не сумеет ничего узнать у них, - аристократ сплел холеные пальцы, будто невзначай демонстрируя пару перстней с довольно опасными камнями, до того скрытых обильной бахромой кружев. Ни к чему - ювелир и без того давно чувствовал их силу, неразличимую для простого смертного. Так чует опытный змеелов затаившуюся в темноте гадюку. Голоса минералов звучали будто издалека, неразборчивые, как шум ветра за ставнями. Но Себастьян знал - будет нужно, и они зазвенят высоко и чисто. - Это произойдет уже скоро. Надеюсь, ты осознаешь всю серьезность ситуации?
        Да ювелир разве только не присвистнул, в должной мере оценив упомянутую серьезность. Какой-то умелец не просто забрался в карман самому правителю Ледума и чудом остался жив, он еще и сына его ненароком прикончил. Неплохая попытка, что и говорить. И то, что она провалилась, могло объясняться только феноменальной неудачливостью - либо горе-заговорщиков, либо Эдгара, погибшего много раньше положенного срока.
        Ох, и в нехорошее же дело он вляпался.
        - Ну что ж… - Себастьян нехотя отвлекся от картин, которые уже начало рисовать не в меру разыгравшееся воображение: тихая, покорная паника в высшем свете, вялотекущее расследование, неизбежно последующее за этим громкое разоблачение очередного заговора. И казни, казни - принародные, красочные. Страшные. Давненько жителей Ледума не баловали подобными представлениями. - Возможно ли предоставить предметы, имевшие недавний контакт с украденным минералом? Шкатулку, где он хранился, к примеру. Или кусок защитного тканевого покрытия?..
        - Я дам тебе кое-что получше, ювелир.
        Качнувшись вперед, Кристофер взял в руки всё это время стоявшую на столе неприметную серую коробочку. Тихо щелкнула потайная пружинка, и крышка шкатулки распахнулась призывно, как дверь в светлое будущее. Себастьян, однако, не отреагировал на приглашение. Нет нужды двигаться с места: какая-то пара метров до артефакта не помешает ему разглядеть и проанализировать каждую мелочь.
        Взгляд ювелира буквально впился в перстень, блеснувший на потускневшем от времени бархате. Восьмиугольной формы минерал был крупным - около десяти карат или даже больше - и имел ярко выраженный зеркальный блеск. Цвет - чистый, сочный, что для турмалинов большая редкость. При этом по ширине кристалла параллельно друг другу проходили довольно глубокие трещины. Они сильно отражали свет, визуально играя окраской… И всё-таки камень черен, - черен, как полночь новолуния. Октагональная ступенчатая огранка выполнена профессионально. Оправа - серебро высшей пробы.
        Хорошая работа.
        - Перед тобой личный перстень милорда, один из пары «Глаз Дракона», - на всякий случай пояснил Кристофер, очевидно, все еще немного сомневаясь в сообразительности простолюдина. - Мы сняли его с тела Эдгара… с некоторым трудом. Для этого пришлось ампутировать палец. Шерлы имеют одну энергетическую природу. Ты ведь сможешь найти один, имея на руках второй?
        - Определенно, это должно помочь, - уклончиво отозвался Себастьян, продолжая разглядывать редкий камень, будто ощупывая его взглядом. - А что послужило причиной гибели?
        - Симптомы как при асфиксии, - произнес Кристофер после непродолжительного молчания. Видимо, раздумывал, стоит ли делиться с наёмником такой деликатной информацией. - Избыток углекислоты в крови, кровотечение верхних и нижних дыхательных путей, темная жидкость в области сердца и легких… общий внешний вид, характерный для удавленника. Официальное медицинское заключение гласит: кончина наступила в течение трех, максимум четырех минут от мощного индивидуально составленного проклятия.
        - Шерл проклят?
        - Да, - резко захлопнув шкатулку, Кристофер вернул её на место. - Так что будь с ним… аккуратнее. Впрочем, не буду учить профессионала.
        Легкий оттенок насмешки в голосе прозвучал почти ласково, но Себастьян, кажется, не обращал ни малейшего внимания на врожденную аристократическую надменность. Сильное расслоение общества давало одним права, а другим - только обязанности, и с этим ничего нельзя было поделать.
        Приблизившись к столу, наёмник взял коробочку с секретом в руки, осторожно, словно она могла взорваться.
        - Говорят, ювелиры чуют камни не хуже, чем гончие зверя, - негромко заметил Кристофер, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Потянувшись к маленькому колокольчику, он вызвал камердинера и указал глазами на дверь. - Лорд Ледума очень рассчитывает на это. На твоем месте я не осмелился бы разочаровать его.
        Глава 2, в которой как снег на голову сыплются первые неприятности
        Покинув дворец правителя, Себастьян глубоко вдохнул и, смакуя, потянул выдох. Массивные ворота закрылись за ним почти бесшумно, высокие стены надежно скрыли своих обитателей. Или, по крайней мере, тем хотелось бы так думать.
        Поздний вечер был светел от снега. Большие хлопья тихо парили в воздухе, превращая Ледум в нарядную готическую сказку. Было довольно-таки тепло, и снег таял, едва коснувшись земли. Капли воды, похожие на жемчуг, тут же застряли у него в волосах. Такие же точно сверкающие ледяные капельки мгновенно облепили плотную шерсть плаща. Промокшая ткань отяжелела.
        Чертыхнувшись, Себастьян надел шляпу и обратил лицо вверх - с неба словно стекала белая гуашь. Это было красиво. Частый, густой снег и не думал прекращаться, несмотря на то, что календарная весна была в самом разгаре. Погода в полисах часто чудила - от непрерывного использования магии драгоценных камней давно нарушился естественный энергетический баланс. Что поделать, истощение ресурсов и разрушение окружающей среды - побочные эффекты могущества. За всё приходится платить.
        Надоевшее, но чертовски правдивое клише.
        Приятная тяжесть полутысячи золотых сглаживала осадок от разговора с Кристофером. В конце концов, он здорово рисковал, заявившись сюда, в святая святых. Поглядеть на главу ювелиров Ледума вживую было, безусловно, интересно. Рафинированный тип. И до чего же забавно делал вид, будто умеет обращаться с оружием! Но убедительно, тут не поспоришь.
        Менее наметанный глаз, может, и не заметил бы, что револьвер держится так аккуратно и церемонно, как чашка из воздушного фарфора. Да и сама модель, по правде говоря, не слишком-то подходит для перестрелки в помещении, скорее, дорогой дуэльный вариант.
        Но Кристофер был ещё слишком молод, и на должность назначен не так давно, чтобы успеть набраться опыта. Простим ему эту очаровательную неискушенность в некоторых вопросах.
        Неизвестно ещё, какое именно впечатление сам он произвёл на главу службы ювелиров.
        Шутки шутками, а с драгоценными камнями, как говорят, у него выходит лучше. По информации Серафима, Кристофер способен манипулировать минералами самого высокого ранга. Более того, даже расправься он в случае чего с главой городских ювелиров, выбраться из дворца было бы ой как непросто - и уже совсем не смешно.
        Однако, долой лирические отступления. В конце концов, рисковать жизнью - его повседневная работа. Задача поставлена, и нужно решить её в короткие, четко обозначенные сроки. И кажется, всё предельно ясно, но опыт подсказывал наёмнику, что задачка-то позаковырестей будет, чем привычный поиск драгоценного камня.
        Снег всё усиливался. Вдобавок, к нему добавился ветер - холодный ветер четвертого лунного месяца, только вступившего в свои права. Прошагав с минуту и успев продрогнуть, ювелир запрыгнул в свободный двухместный кэб и назвал кучеру адрес.
        Мысли текли неторопливо. Какой странный выбор минерала для проклятья. Какая странная смерть. Черные турмалины способны отражать любые негативные влияния извне, будь то болезни или чужой злой умысел. Мастера используют их исключительно для создания защитной ауры, филигранно парируя магические атаки. Себастьян был далеко не дилетант, но и ему не было ничего известно об иных свойствах шерлов, равно как и о прецедентах применения их для каких-то других целей.
        Ведь это же нонсенс - использовать для атаки камень, предназначенный целиком и полностью для защиты! Совершенно противоестественно. Видно, совершивший неудачное покушение на жизнь правителя - большой оригинал и вдобавок любитель занимательных парадоксов.
        Дело обещает быть интересным.
        Себастьян бросил взгляд в окно. Пейзажи благополучного и сытого центра Ледума сменялись домами крепких середнячков, жилищами поскромнее и, наконец, перешли в откровенные трущобы, тесно застроенные убогими нищенскими лачугами. Стены были густо покрыты грязью и копотью, газовое освещение улиц пропало. Кое-где виднелись чадящие и днем и ночью фабричные трубы из рыжего кирпича, смог усилился.
        Нанятый экипаж увозил его на самую окраину, в беднейшую часть города. Ювелир поселился в неприметной гостинице «Старая почта». Ну, то что старая, так это чистая правда, а вот почтовые кареты давно уж не рисковали останавливаться там на ночлег. Даже странно, что кучер вообще согласился отправиться в неблагополучный район, да еще и в темное время суток.
        Словно услышав его размышления, кони перешли на шаг и встали.
        - Дальше не поеду, - буркнул извозчик, рывком открывая дверцу.
        Вообще говоря, прогресс не стоял на месте, и в Ледуме всё больше набирали популярность механические экипажи на паровом приводе, но Себастьяну они не пришлись по душе. Да и старомодные кэбы, стремясь выдержать конкуренцию, прилично сбросили цены. Хотя вряд ли это поможет бедолагам удержаться на плаву.
        Выбравшись в промозглую ночь, Себастьян молча сунул деньги в протянутую мозолистую ладонь. До «Старой почты» оставалось немного - минут десять топать по булыжной мостовой, и это если не торопиться.
        Он торопился.
        Владелец гостиницы расплылся в дежурной услужливой улыбочке, из-за стойки приветствуя запоздалого постояльца.
        - Ужин в номер, всё как обычно, - проронил ювелир, на ходу стягивая видавшие виды кожаные перчатки из грубой кожи.
        - Немедленно распоряжусь, сэр.
        - Меня никто не искал?
        - Хм, по правде говоря, расспрашивала тут одна дамочка, - приглушенным голосом признался хозяин. - Просила сообщить, как только появитесь.
        - Вот как? - Себастьян мгновенно собрался, хоть и не подал виду. Уж очень не любил он непрошеных гостей. Общение с людьми вообще приносило непозволительно мало приятных моментов. - И где она сейчас?
        - За вашей спиной, сэр… вон, в самом углу зала. За дальним столиком.
        Ювелир непринужденно обернулся. Полумрак и табачный дым стояли в воздухе, протянувшись между столами слоями грязной вуали. Кажется, в них можно было даже завернуться или испачкаться, случайно задев рукавом. Редкие чадящие светильники мало способствовали четкости восприятия. Однако Себастьян мог бы поклясться, что никогда прежде не встречал одиноко сидящую у окна молодую женщину. Это не было ни хорошо, ни плохо, просто факт, который он отметил про себя.
        - Уж не меня ли ждете, сударыня? - как ни в чем не бывало, Себастьян присел рядом, дабы не привлекать внимания немногочисленных засидевшихся допоздна гостей «Старой почты».
        Карие глаза незнакомки испуганно расширились, длинные ресницы дрогнули. Разумеется, она не заметила, как он приблизился. Да и кто бы заметил, в самом деле?
        - Прошу прощения… - взгляд гостьи скользнул куда-то мимо, видимо, на обещавшего ей помощь хозяина. Скорее всего, тот кивнул, подтверждая её догадку, и взгляд тут же вернулся на место, упершись наёмнику прямо в лоб. - Так значит, вы - Сераф… ой!.. Себастьян?
        - Он. С кем имею честь..?
        - Меня зовут София, - женщина казалась взволнованной. Бархатистая кожа лица порозовела, сделавшись совершенно персиковой. Ювелир и не предполагал, что такое может встречаться в реальной жизни, не только в фантазии льстивых придворных портретистов. - Мне нужно поговорить с вами, сэр… наедине. Думаю, здесь не самая подходящая обстановка.
        - Тема разговора?
        - Ваша профессиональная деятельность.
        Себастьян критически осмотрел собеседницу. Она была молода, даже слишком. Красива, тоже, пожалуй, слишком: глаза чуть раскосые, уютного теплого оттенка, край зрачка в золотых точках, будто в расплавленных капельках янтаря. Золотистые волосы, мягкие даже на вид. Маленькие милые веснушки, такие идеальные, что кажутся нарисованными. Полные губы. Руки нежные, ухоженные, чуть заостренные ногти покрашены в тон шампанского. Тонкая фигурка словно соткана из солнечного света, что смотрелось даже неуместно в такой-то грязной дыре. Дорожный костюм из фактурного твида цвета беж, почти скрытый не в меру длинным и широким плащом, пошитым, однако, превосходно.
        Итак, мед, молоко, топленый шоколад. Кукольная внешность.
        Всё это сразу и безоговорочно настораживало. Ну не похожа она была на мага или посредника - уж этого брата он повидал. На наемного убийцу тоже не тянет. А простые смертные едва ли могут оплатить его услуги. Хотя… и на простую смертную она, черт ее побери, не похожа.
        Разумеется, весьма поверхностно судить о человеке по наружности, однако, раз за разом Себастьян убеждался, что сложившееся таким образом первое впечатление редко бывает ошибочным.
        - Как вы меня разыскали?
        София улыбнулась, чуть отведя глаза в сторону. Что это еще - кокетство? С кем, с ним? Показалось, наверное.
        - Вы лучше многих знаете, что любую информацию можно купить, если знать, к кому обратиться, - промурлыкала молодая женщина.
        «И иметь достаточно средств», - добавил про себя ювелир, склоняясь всё-таки выслушать загадочную гостью. Действительно, торговцев информацией нынче более, чем достаточно. И в среде людей, далеких от приличного общества, число их продолжает расти. Другое дело, что настоящими профессионалами были единицы, но такие повсюду на вес золота. Сам Себастьян давно отыскал пару-тройку своих золотых песчинок в этой груде грошового шлака.
        - Предлагаю подняться, - пожал плечами ювелир, вставая. - Не вижу смысла откладывать, раз вы уже здесь.
        - Согласна.
        Комната Себастьяна ничем не отличалась от других таких же номеров в дешевых придорожных гостиницах. На своем веку наёмник повидал их немало, нигде не задерживаясь больше, чем на неделю-полторы. Безопасность диктовала свои условия. Гостиницы сливались в памяти, смешивались, складывались в некий усредненный образ, архетип, впитавший всё наиболее часто повторяющееся.
        - Приступим к делу, - прямо сказал ювелир, галантно пропуская даму вперед. Плотно закрыл за собой дверь, отвратительно скрипнувшую на петлях. - Время позднее, и никто из нас, надеюсь, не хочет тратить его впустую.
        София обернулась.
        - Вы должны мне помочь, Себастьян, - своими глазищами, будто гипнотизируя, она снова смотрела в упор. Похоже, она просто не умела смотреть как-то иначе.
        Начало не понравилось ювелиру. Нет, не так: очень, очень не понравилось. Во-первых, он ничего не должен этой юной очаровательной особе. Во-вторых, он оказывает услуги криминального характера, платные и весьма недешевые. А не бескорыстную помощь. С каких пор это стало одним и тем же?
        Но, прежде чем Себастьян успел деликатно озвучить замечания, София продолжила.
        - Рано или поздно, но вам придется сдаться. Вам нужно передать кому-то уникальный опыт, - не позволяя собеседнику вставить ни слова, жарко выпалила экзальтированная девица. - Иначе всё пропадет втуне. Я предлагаю свою кандидатуру! Я хочу стать одной из вас. Обучите меня искусству ювелирики.
        Себастьяна было нелегко удивить, но в этот раз, кажется, вышло. Он покачал головой. О, безумный, безумный мир. В особенности безумен был этот город. Сколько раз он говорил себе не соваться сюда больше и не искать неприятностей. Сколько раз зарекался!..
        - Кто тебя прислал? - равнодушно поинтересовался наёмник. Практический интерес к разговору был безвозвратно утерян. Единственное, что заботило сейчас ювелира - как поскорее выставить незнакомку вон. Не выталкивать же взашей, в самом деле? Если до этого дойдет, выйдет неловко.
        - Понимаю, в это нелегко поверить, - словно оправдываясь, вновь горячо заговорила гостья, - но я нашла вас сама. Я ищу вас уже очень долго. Положение таково, что мне больше некуда идти. Пожалуйста, не прогоняйте…
        Она не успела закончить. Одним движением ювелир оказался рядом и, резко отвернув жесткий ворот плаща, сунул его Софии прямо в лицо. Отшатнулась от неожиданности, женщина едва удержалась на ногах. Себастьян мимоходом отметил высоту и неустойчивость узких каблуков с металлическими набойками. Непрактичная обувь, хоть и не лишенная своей привлекательности.
        - Что ты видишь? - как ни в чем ни бывало спросил он.
        - Ничего… - совершенно опешила девица, глядя на него с трогательной неуверенностью. - А что должно быть?
        - Всё правильно, - мирно, но без тени улыбки подтвердил Себастьян. - Ничего и не должно. А всё потому, что цеховой знак ювелира, такая симпатичная медная безделица, не положен тем, кто не состоит в гильдии. О, знаменитая гильдия ювелиров! Славная организация объединяет всех, так или иначе причастных к нашему ремеслу: ювелиров, огранщиков, подмастерье и учеников, которым ты хочешь стать. Гильдия устанавливает для них четкие правила, нормы качества, размеры оплаты услуг и прочее, а вдобавок имеет право суда над своими членами. Гильдия - это практически суверенное государство! Ее постановления получают для ювелиров силу закона. Понимаешь теперь, что обратилась не по адресу? Уверен, совет гильдии рассмотрит твой официальный письменный запрос. В установленном порядке.
        София поджала губы, сразу став похожей на обиженного ребенка. Похоже, его маленькая лекция не имела успеха. А жаль.
        - Вы прекрасно осведомлены, сэр, о династиях ювелиров, ревностно охраняющих свою территорию, - столь же нравоучительным тоном отозвалась противная девица, кажется, попросту издеваясь над ним. - Привилегия вступления в гильдию наследственная. Только женившись на дочери ювелира, может вступить в нее посторонний. По понятным причинам это недостижимо для меня. Кроме того, они всё равно принимают в свои ряды только мужчин.
        - Да неужели? - неожиданно хмыкнул Себастьян. - А знаешь почему?
        - Конечно, - сморщив нос, гостья презрительно передернула плечиками. - Извечный патриархальный шовинизм и притеснение женского пола. Женщин не ценят по достоинству. Несправедливость, с которой мы, сознательные люди, должны активно бороться!
        Ювелир в голос расхохотался, не в состоянии воспринимать всерьез эту радикально настроенную юную фею. Даже её бескомпромиссность была слишком мила, чтобы сердиться.
        - Безусловно, без этого никуда. Но главная причина в том, что ни одна женщина не способна освоить наше ремесло, - терпеливо пояснил наёмник, - освоить в той степени, чтобы соперничать с мужчинами.
        - Это ложь! - запальчиво крикнула София, почти картинно всплеснув руками. Помимо воли ювелир залюбовался движением, в котором было что-то дикое, что-то птичье. Изящные линии запястий, контуры худеньких белых пальцев, похожих на лебединые перья, - во всем была какая-то очаровательная беззащитность. - Ложь! Женщина может быть ювелиром. И вам это известно - лучше, чем кому бы то ни было.
        Она особо выделила последнюю фразу, поедая Себастьяна глазами, - однако, тот ничего не ответил.
        Взгляд ювелира потемнел, а улыбка медленно гасла на губах.
        Разговор затягивался. Разговор, которого он вовсе не хотел продолжать.
        - Даже если бы это было возможно, - не успокаиваясь, молодая женщина упрямо вздернула подбородок, - я не вступила бы в гильдию, сэр. Я презираю этих карманных ювелиров, едящих хлеб с руки своих хозяев! Я хочу быть свободным художником, не зависеть от прихотей судьбы и сильных мира сего. Я молода, честна душой и знаю, что такое отвага. Прошу вас, будем работать в паре, как делают все ювелиры! Клянусь вам, вы не пожалеете, что положились на меня.
        - Какие радужные перспективы, - мрачно заметил Себастьян и помолчал еще немного, пристально рассматривая чрезмерно воодушевленную собеседницу. Её сумбурные речи отчего-то обеспокоили его, взволновали, вместо того чтобы просто развеселить своей несуразицей. - Иди домой, девочка. Читай романы: исторические, авантюрные, любовные… да какие угодно, коль они так будоражат твоё живое воображение. Реальность далека от восторженных фантазий. Всё по порядку. Я одиночка. Я не работаю в паре, потому что не хочу ни ответственности, ни зависимости. Это первое. Профессия ювелира - это не бесконечная вольность и приключения, к которым ты стремишься. Мы также подчиняемся законам и кодексам, пусть неписаным. Мы верно служим системе этого несовершенного мира, и только потому она все еще терпит нас. Это второе. Ты молода, - но недостаточно, чтобы стать учеником. К поступлению в гильдию, например, начинают готовить с первых лет жизни. Ты уже упустила лет восемнадцать. Это третье…
        - Но вы стали ювелиром уже в достаточно зрелом возрасте, - немедленно возразила София, подняв руки в протестующем жесте, - и обучились самостоятельно.
        - Я исключение, - отрезал Себастьян, нахмурившись. Вот ведь взбалмошная девица! - И не перебивай меня. Профессия ювелира - это то, чего не пожелать никому. Не от хорошей жизни пришел я в неё. Это грязь и кровь, которые не смыть. Ни одна женщина не может быть полноценным ювелиром. Мне это известно, ты права, гораздо лучше, чем многим. Это четвертое. Я убедил тебя, София?
        Впервые назвал он её по имени. Молодая женщина отрицательно мотнула головой, не отрывая от него настороженно-любопытного взгляда зверька, впервые наткнувшегося на охотника. Что ж, этого следовало ожидать, но попытаться стоило. Он озвучил ей все те скучные, бессовестно правильные истины, которые должны были вразумлять сумасбродную юность. Все те скучные и правильные истины, которые юность традиционно отвергала.
        - Тогда последний аргумент, - тихо вздохнул Себастьян.
        Создатель, ну почему ты дал ей такие глаза?
        Движение, невидимое и неслышимое, как легкое дуновение ветра. София и глазом не успела моргнуть, как ювелир оказался рядом - близко, невозможно близко, приобняв её словно для вальса. Ладони их соприкоснулись, кружевной рукав пополз вниз к локтю, кисти прижались так сильно, что ощущались пульсации тонких голубоватых жилок. Глаза гостьи на миг затуманились, а потом наполнились ужасом и пониманием. Не проронив ни звука, девушка сильно дернулась назад, пытаясь вырваться. Себастьян не старался удержать её, и потому София, оступившись, с коротким жалобным вскриком упала на пол.
        Так и есть! Искаженная. Дурная кровь.
        Себастьян ощутил приятное удовлетворение от подтверждения профессиональной догадки. София даже не спешила прятать то, что обличало её - на глазах наливался багровым тонкий ожог, опоясывающий белоснежное девичье запястье.
        - Это то, что называют профнепригодностью, - с легкой усмешкой пояснил ювелир.
        Взгляд Софии поблек. Себастьян молча закатал рукав, демонстрируя небольшой изящный браслет, надетый на сегодняшнюю встречу с Кристофером. Первоклассная бирюза. Низкие овальные кабошоны, оправленные в желтое золото, богатая палитра оттенков - от небесно-голубого до насыщенного синего. Себастьян любил бирюзу - по цвету она была подобна благородному сапфиру, но более бледная, словно вода возле морского берега. Это был признанный талисман воинской победы, камень крепости духа и тела. Однако, спрос на неё был невелик: бирюза требовала тщательного ухода, была неустойчива и быстро окислялась, приобретая от ношения яблочно-зеленый оттенок. Средний срок жизни минерала не превышал пятнадцати лет, а срок полезной активности и того меньше. Кроме того, бирюза считалась камнем высокой морали. Она признавала владельцем только человека порядочного, к людям с нечистой совестью, напротив, активно притягивая беды.
        - Как может быть ювелиром человек, страдающий непереносимостью минералов? Ты даже в руки их взять не сможешь. Кроме того, ты вне закона, Искаженная.
        Немного лицемерно, из его-то уст. Можно подумать, у самого нелегального ювелира другой статус. Но вопрос слишком серьезен, чтобы нежничать. Девице нужно дать понять, что она идет не той дорогой.
        - Сдадите меня Инквизиции, сэр? - тихо спросила София, отвернувшись. Голос её внезапно потускнел и охрип.
        - Я не работаю с ними, - чуть мягче произнес Себастьян, скользящим шагом отступая к окну. Мутноватое стекло было занавешено, но какое-то мельтешение за ним ясно давало понять, что на улице ветрено и сыро, и по-прежнему сыплет снег. - Пять золотых за голову - не моя цена. Я повторюсь: ступай домой, девочка.
        - У меня нет дома.
        Ну нет, он не даст себя разжалобить.
        - Иди туда, откуда пришла. Слыхал, у таких, как ты есть подпольная организация, помогающая вам выживать. «Новый мир», кажется. Идиллическое название. Чрезмерный оптимизм, учитывая все обстоятельства, тем не менее…
        София вскочила на ноги.
        - У таких, как я? - янтарные глаза её вновь сверкнули, зло и с вызовом, лицо исказила оскорбленная гримаса. - Каких - прокаженных? Мутантов? Уродов?
        - Я привык называть это генетическим сбоем, - развел руками ювелир. - Но как ни называй, а такие, как ты - изгои. Социум не принимает вас. Ты родилась не в том месте и не в то время. Ты не сможешь приспособиться, прижиться. Ты не такая, как остальные, а мир не любит чужаков. Искаженным нет места в полисах. Большинство всегда будет видеть в вас корень зла и преследовать, пока не уничтожит, всех до единого.
        Хотел бы он, чтобы смешная девочка с революционными настроениями в сердце никогда не узнала всей горечи этой истины. Но, увы, он не в силах её уберечь. Никто не в силах.
        - И это говорит мне выходец диких лесов Виросы, сильф-полукровка? - едко улыбнулась гостья, отчаянно не желая сдаваться. Чего-чего, а настырности ей было не занимать. Похоже, лучшая из черт её характера. Полезное качество, главное, не переборщить с ним. - Сами-то вы неплохо сумели встроиться в здешнюю порочную систему. И даже стали, в какой-то степени, признаны и широко известны.
        - Я - исключение.
        Себастьян ничем не выдал удивления, вообще воздержавшись от какой-либо реакции на язвительные слова. Что, его биография уже вошла в учебники? Интересно, какая дисциплина - неужто история, раздел «Великие личности»? Ну наконец-то, вот она, слава.
        Ясно, конечно, что любую информацию можно купить, но к чему было лезть в дебри его происхождения? Однако, до чего упорная особа.
        - Я слышу это уже второй раз за вечер, сэр, - решительно напирала девица. - Не многовато ли исключений? Не такой уж вы уникум! Мы, Искаженные, тоже сильно отличаемся от простых людей. И не только обостренной чувствительностью.
        - Да, - устало признал ювелир, - но вот беда: вашим выдающимся талантам не найти практического применения, тем более в моей профессии. И я не собираюсь взваливать на свои плечи обузу в виде беспомощной и бесполезной девчонки, за укрывательство которой буду иметь, вдобавок, проблемы с Инквизицией. И без того святая служба, мягко выражаясь, недолюбливает меня. Это окончательное решение.
        Кажется, нежданная гостья считает его лучше, чем он есть на самом деле, упорно преувеличивает в нем всё доброе. Наивность эта, не исключено, происходит из добродетельного источника, из неопытности и юности сердца. Вдобавок, бытует расхожее мнение о нем, как о записном законнике, и многим известна специфическая слава Серафима - ревнителя старых церковных законов, преданного принципам веры. Такой человек разве оставит слабого в беде, откажет в помощи и защите?
        Но Серафим - не больше, чем прозвище в криминальном мире. Ошибочно принимать всё за чистую монету. Сложившийся образ - скорее, легенда, скорее, тот, кем он желал бы быть, но кем не был и не будет никогда. Давно уже понял ювелир, что никого невозможно спасти. Но, похоже, в конце концов стал заложником собственной безупречной репутации.
        София желает и требует большего, чем он в состоянии дать. Конечно, нелегкая судьба ее вызывает сострадание, но мир, увы, полон несправедливости, а он не всесилен. По большому счету, все они жертвы обстоятельств. Ну не может он навязать себе эту ответственность.
        - И что же мне делать? - о Изначальный, она спрашивает совершенно серьезно. - Дайте мне дельный совет, сэр. С высоты вашего жизненного опыта.
        - Дам, - охотно откликнулся Себастьян, чувствуя облегчение от приближающейся развязки, пусть даже трагической. - И даже денег за него не возьму. Прежде всего, перестань посещать сомнительные заведения и места, вроде этого. Сущее чудо, что к тебе до сих пор никто не прицепился. Надень парочку украшений с камнями, пусть искусственными, - их отсутствие выглядит очень подозрительно. И найди собратьев по несчастью. Это поможет протянуть некоторое время. Но конец всё равно будет печальным, так что не вздумай надеяться и строить особых иллюзий.
        - Моя мать мертва очень давно, а потому отец воспитывал меня один, - опустив глаза, внешне спокойно сообщила София. - Несколько дней назад он был убит. Убит по приказу родного брата Альбера, вот уже много лет возглавляющего «Новый мир». Мне некуда идти. Прошу вас, сэр, защитите меня.
        Себастьян покачал головой. Ну надо же. Вместо того, чтобы сплотиться, несчастные отщепенцы еще и истребляют друг друга в борьбе за сомнительную власть. Ясно теперь, что в «Новый мир» девице лучше не соваться. Забавно и глупо - она умудрилась стать изгоем даже среди изгоев. Как и он сам когда-то.
        Но к черту опасные сентиментальные параллели, всем известно, куда они ведут. С ним рядом она пропадет. А он никого не хочет больше тянуть за собой на дно.
        - Выходит, твои дела совсем плохи, - ювелир только руками развел. - Смирись и ожидай худшего. Впрочем…
        Мужчина на минуту задумался, разглядывая девушку взглядом несколько иным, чем прежде.
        - Ты молода и недурна собой. Не хочешь обратиться в клуб развлечений для элиты? Слыхал, некоторым магам нравится иметь дело с Искаженными. Своего рода… хм… пикантная экзотика.
        София вспыхнула, покраснев до корней волос. Когда-то персиковые щеки заалели, будто два пиона.
        - Я порядочная молодая женщина, сэр! - О, эта гордо вскинутая голова сделала бы честь правительнице города. - А вы предлагаете мне стать проституткой?
        На лице её отразилось столь искреннее возмущение, что ювелир только вздохнул. Такая эмоциональная, так пылко бунтующая против несправедливости. По-детски наивная робость тронула бы сердце даже прожженного циника.
        Как же хорошо, что он не циник.
        Наивность недолговечна. Это детская болезнь, которой, как корью, каждый переболел на заре жизни. Она лечится непростительно быстро. Вот и у него уже выработался кое-какой иммунитет.
        - Не верю, - сухо отрезал наёмник. - Порядочным молодым женщинам нечего делать ночью в обществе висельников. Разве не жажда больших и легких денег привела тебя ко мне? Я указываю путь, который и безопаснее, и проще.
        София метнула на мужчину гневный взгляд и, не сказала ни слова, решительной походкой направилась к выходу. Ювелир был этому только рад. И так потеряно слишком много времени, а полученный заказ не терпел промедления.
        На пороге девушка внезапно остановилась. Силуэт ее блестел в темном проеме, словно вырезанный из праздничной серебряной фольги.
        - Вы пахнете кровью, - не оборачиваясь, отчетливо произнесла она.
        Несмотря на пугающий смысл, слова прозвучали спокойно. Голос, слегка измененный, звенел странной монотонностью. Слова медлительно плыли в воздухе, как если бы говорящая только что проснулась. Или, наоборот, спала?..
        - Много, слишком много крови: кровоточат и сны, и явь. Готовьтесь, Серафим. Моя кровь тоже будет на ваших руках.
        Глава 3, в которой имеет место героизм (или глупость?)
        Оставшись в одиночестве, Себастьян с наслаждением вытянулся на кровати. Прямо в доходящих до колен сапогах, не стесняясь, закинул ноги на резную деревянную спинку. Наконец-то он мог отдохнуть. А самое главное - поразмыслить немного в тишине над полученным заказом.
        В дверь осторожно постучали - расторопная девочка-служанка принесла поднос с долгожданным ужином. Снова пришлось подниматься, однако повод был приятным: ощутимо напоминавшее о себе чувство голода буквально вытолкнуло сильфа из легкодоступных, но оттого не менее манящих объятий гостиничных простыней и покрывал, похожих на объятия продажных девок.
        Ювелир порицал чревоугодие, а потому пища его была простой и скромной. Сковорода с благоухающим горячим блюдом - а это карп, запеченный с сыром и луком, буханка круглого ячменного хлеба, чашка постного травяного супа… что еще нужно для счастья? Ну разве что совсем крохотное излишество в лице бутыли согревающего душу горячего вина со специями… но и она имелась.
        Приступив к трапезе, вкратце намечал Себастьян ближайшие цели. Итак, правителя Ледума справедливо интересует, кто похитил из его сокровищниц один из прославленных «Глаз Дракона» и совершил покушение. Выяснить это с первого взгляда представлялось нетрудным: такого масштаба деяния невозможно провернуть, не оставив следов. Но неужто дерзнувший посягнуть на жизнь лорда Эдварда самолично проник в святая святых дворца и выкрал нужный камень?! В этом случае заговорщик - самый настоящий ловкач, специалист высочайшего класса сразу в нескольких сложных областях. Вероятность чего ничтожно мала.
        А это значит, имели место слаженные действия двух или более лиц, причем непосредственный похититель вряд ли знал имя мага-заказчика, да и вообще был посвящен в нюансы планируемого преступления. Покушение на лорда - дело, мягко говоря, опасное и почти всегда оно оканчивается для смельчака скверно. Особенно в Ледуме.
        Скорее всего, с укравшим камень ювелиром работал посредник, а может быть, и не один. Однако же, оперативно совершенное покушение - в самый день похищения шерла! - наводило на мысль, что вся эта цепочка не была излишне длинной и громоздкой. Тем более, что организатор наверняка был предельно осторожен и знал: чем больше в цепи звеньев, тем больше шансов у неё быть разорванной, рассекреченной или даже обнаруженной совершенно случайно. Кроме того, по завершении операции, удачном или неудачном, эти самые звенья следовало незамедлительно ликвидировать. Во избежание, так сказать.
        Карп был восхитителен - здешний повар зря просиживал штаны в этой дыре. Насытившись, Себастьян вытер пальцы тонким льняным полотенцем и плеснул в кружку остатки вина. Настроение понемногу улучшалось.
        И всё-таки он был почти совершенно уверен: никто из местных ювелиров не решился бы на такое. Никто, даже из тех немногих выживших отщепенцев, кто не состоит в гильдии. Слишком рискованно. Практически невозможно. Помилуйте: резиденция лорда Ледума охраняется прекрасно, почти не имеет «узких мест» в защите, а фамильные ювелиры правителя опытны и очень грамотно мотивированы на службу. Не говоря уж о прекрасно вышколенных охотниках, чтоб им провалиться.
        Вывод напрашивался сам собой. Неутешительный вывод: сделать это мог только приезжий. Солдат удачи, перекати-поле, рыцарь пыльной дороги… такой, как он сам. Черт же побери такую логику!
        Себастьян нахмурился. Немудрено, что подозрения мгновенно пали на него, тем более, что приезд ювелира в Ледум так удачно, - а вернее сказать, так невероятно неудачно - совпал с указанными событиями. Да уж, круг подозреваемых сузился до смешного: убежденных бродяг-то нынче совсем немного… Если б наёмник не знал совершенно точно, что не виновен, и сам бы начал подозревать себя.
        Может, и во дворце решили так же и просто морочат знаменитому Серафиму голову с этим «расследованием»? Таким образом ослабив его бдительность, особая служба может попытаться как-то выйти через него на след преступника?
        Ну нет, не стоит всё усложнять. Кристофер, кажется, поверил в его невиновность и действительно надеется на помощь наемника.
        Что ж, выходит, чужой ювелир был завербован и прибыл в Ледум уже с этой конкретной целью. Почти наверняка его приезд был подготовлен со всей тщательностью и остался незамеченным. Внутренний голос иронично подсказывал: вряд ли удастся что-то выяснить у информаторов, только деньги зря потратишь. И всё-таки нужно попытаться.
        Конечно, разумнее всего предположить, что замешан кто-либо из домочадцев, имевших доступ в хранилище, - да хоть бы оба сына лорда. Допустим, младшего можно отбросить (своей смертью он вполне убедительно доказал непричастность), а вот старший, официальный наследник престола… У этого имеется и веский мотив, и широкие возможности.
        Вряд ли такое очевидное положение дел укрылось от взгляда заинтересованных лиц: наверняка за инфанта уже взялась особая служба. Тайная полиция Ледума была знаменита на всю Бреонию своим мастерством сыска и шпионажа, поэтому скоро все факты в отношении инфанта откроются. Себастьяну же такой ответ казался слишком простым, словно из учебной задачки по криминалистике.
        Но, в конце концов, платят ему не за домыслы, не за то, чтобы он морочил себе голову фантазиями о том, кто же осмелился претендовать на престол лорда Эдварда. Дело ювелира - найти пропавший минерал.
        Себастьян задумчиво взвесил на ладони шкатулку со вторым «Глазом Дракона», прежде чем решился открыть. Камень переливался с поистине царственной небрежностью, впитав века и века магии. Он был очень стар и опытен.
        Как дорогое вино, почти все минералы с возрастом становились только лучше: мощнее и отзывчивее, гибче реагировали на манипуляции магов. Тот же, что лежал сейчас перед ним, был настоящей легендой. Себастьяну не очень-то хотелось работать с камнем-убийцей напрямую, учитывая оказанное посредством шерла колоссальное негативное воздействие… Если быть точным, максимально возможное негативное воздействие - смерть. Даже при условии соблюдения всех известных правил безопасности, исключить неприятные последствия полностью было невозможно. Во всяком случае, таких гарантий никто бы не дал.
        Впрочем, в его профессии вообще никогда не давали гарантий. Эх, и почему он не пошел в портные или парикмахеры.
        Отставив приборы, Себастьян достал из одного из внутренних карманов небольшого размера кофр, с которым никогда не расставался. Здесь хранились камни, оставлять которые было слишком опасно даже в проверенных потайных убежищах - его великолепная коллекция. Каждый ювелир имеет такую - лучшие камни, специально подобранные для личного использования. Камни, которые никогда не шли на продажу, даже если за них готовы были выложить приличную сумму. Себастьян собирал свою коллекцию много лет, и каждый достался потом и кровью, а некоторые, увы, - слишком большой ценой.
        Узкой продолговатой формы кофр имел несколько обособленных отделений для плохо уживающихся друг с другом минералов разных семейств, прочный металлический каркас и мягкую внутреннюю выстилку для амортизации, хотя каждый драгоценный камень и так содержался отдельно, в индивидуальной ячейке. А самое главное, тканевое покрытие было прошито тончайшими нитями сплава благородной платины - самого дорогого в мире металла, который поистине мог быть определен как драгоценный. Сложный сплав, скучно называемый специалистами платинин «Люкс», содержал приблизительно девятьсот пятьдесят частей платины, тридцать частей галлия, примерно четырнадцать частей индия и незначительное количество иных редких металлов. Точная лигатура, пропорции и способ получения береглись в строжайшем секрете, так же, как и его свойства.
        А всё потому, что свойства эти были уникальны: платинин «Люкс» обладал стопроцентной износостойкостью, а кроме того, полностью нивелировал энергетическую активность камней.
        Проклятый шерл-убийца немедленно занял своё место в свободной ячейке. Теперь о его сохранности можно было не беспокоиться.
        Однако Себастьяна начинало беспокоить кое-что другое.
        Помимо воли недавний разговор с Софией то и дело прокручивался в голове, в особенности неприятное впечатление почему-то производили последние произнесенные девицей слова. Не могла она, что ли, молча раствориться в ночи, бесследно кануть в бездну, из которой явилась? Вот зачем портить людям настроение на вечер.
        Ну не способен он поверить в эту невероятную историю! В конце концов, просто не имеет права - статус «вне закона» не предполагает мягкосердечия, отзывчивости и прочих сантиментов. Если же девчонка и впрямь попала в переплет - пусть сама ищет способы спасения своей очаровательной шкурки. А он устал. День выдался сложный - не было сил даже снять одежду.
        Как подкошенный, Себастьян рухнул прямо в нерасстеленную постель, покрутился немного и замер. Чертов сон не шел. Насмешливо поблескивая в темноте, белыми улитками стрелки ползли по циферблату, ползли чудовищно медленно, но успели уже перевалить за два часа ночи. Ювелир мысленно укорил себя за нарушение режима - перед тем, как хорошо поработать, следовало хорошенько выспаться. Увы, организм был с ним в корне не согласен. Организм категорически отказывался от заслуженного отдыха, он сопротивлялся, отбивался руками и ногами.
        Вздохнув, Себастьян выпрямился в кровати и сел как-то неестественно, будто кол проглотил, в самом деле. Сегодня уже не уснуть - он себя знал. Встреча с Софией всерьез растревожила душу. Это событие выбивалось вон даже из ряда и так, в общем-то, нескучных будней. Просто отмахнуться от него оказалось нельзя.
        Приняв решение, Себастьян был уже на ногах. В конце концов, не помешает выяснить, из каких краев прилетела к нему эта жар-птичка. Даже если София шпионка, то наверняка уже потеряла бдительность, не заметив за собой слежки, ведь с момента её ухода прошло почти полтора часа.
        Оказавшись на улице, Себастьян глубоко надвинул шляпу и запахнулся сильнее в плащ. Потеплело. Ветер стих, но снег не прекратился, превратившись в противную крупную морось. Лужи стояли на мостовой. Брусчатка предательски заскользила под его стремительным шагом, звучащим в такт сумасшедшему сердечному ритму города.
        Драгоценные камни. Сгустки мистической материи, безотказные проводники иных сил. Благословение и проклятие. Тайна их до сих пор не была разгадана, но совершенно ясно одно: только посредством минералов возможна человеческая магия, самая действенная, самая мощная и, как же иначе, самая разрушительная магия. И люди ни за что не выпустят из рук этот случайно доставшийся им инструмент, до неузнаваемости изменивший мир - однажды и навсегда.
        В городах царила особая атмосфера, особая дурная энергетика. В городах скапливались множества драгоценных камней… а может, сами города росли вокруг минералов, росли быстро, как ажурная гипюровая плесень на хлебе. И те, кто мог видеть, видели, что воздух грязен и сер от беспрерывного мельтешения их вибраций. Фон постоянных излучений стоял плотно, как дым, поднимался мощно и широко, как океанская волна.
        Порог чувствительности Серафима был высок, и в городах он чувствовал себя, как музыкант на крикливом базаре. Какие-то звуки были особенно резкими, громкими, неприятными, но в целом активность минералов ощущалась, как шум, давила, как монотонный рокот крови в ушах. Каждой клеточкой тела сильф ощущал всю совокупность их общей массы и в хоре невероятной какофонии различал голос каждого в отдельности. И, как и все живые существа, резонировал, не мог не резонировать этой дьявольской музыке. Разница лишь в том, что сильф осознавал, что именно происходит. Это знание не приносило счастья.
        Камни отзывались зову большинства из них, но на этом ментальная сила ювелиров заканчивалась: увы, её было недостаточно, чтобы заклинать. Истинными, полновластными хозяевами мира могли считаться только маги - заклинатели драгоценных камней.
        Времени прошло порядочно, но след Софии еще не остыл в сумерках. Минералы в браслете Себастьяна помнили прикосновение чужой руки, помнили жгучую метку, которую ей оставили.
        Ювелир глубоко вдохнул и на несколько мгновений замер. Ночь стояла тихая, почти сказочная. Темнота просвечивала иным. Приглядевшись, можно было заметить в воздухе мельчайшие частицы потустороннего, светящуюся пыльцу, флуоресцентную зеленоватую взвесь, прерывистой тонкой дорожкой уводящей куда-то далеко, прочь от «Старой почты»… Конечно, если смотреть особым зрением. Еще час-полтора, и ненадежный след, как ветхая ткань, расползется на лоскуты, растворится, как кусок сахара в чае.
        Быстрым бесшумным шагом Себастьян пошел по следу. И почему ей было не остаться в гостинице? Проще и безопаснее. Но, похоже, София никогда не выбирала варианты, которые проще и безопаснее… а может, просто денег оказалось на ночлег? Наемник покачал головой. Так или иначе, бродить в одиночку по ночным трущобам Ледума - либо дурость, либо уверенность в себе, граничащая с сумасшествием. Причем уже по другую сторону границы.
        Бирюзовая дорожка петляла между домами, пугливо перекидываясь с одной узкой улочки на другую, как след зайца в вымороженном зимнем лесу. София или параноидально опасалась слежки, или попросту заблудилась и не понимала, куда идти. Себастьян даже не знал, что глупее, и как раз начал размышлять над этим прелюбопытным вопросом.
        Внезапно внимание наемника привлек отдаленный шум. Похоже на припозднившуюся гулянку или хмельную драку, которая обыкновенно следует за ней. Себастьян почти не удивился, мысленно сопоставив направление своего движения и сторону, откуда доносился гомон.
        Они совпадали.
        Ускорив шаг, ювелир практически побежал, опасаясь успеть лишь к развязке. Однако спектакль, похоже, только-только начинал разыгрываться.
        Их было пятеро, в руках у одного всего-навсего нож. Наверняка, и остальные вооружены чем-то подобным, но не видят необходимости сейчас пускать оружие в ход. Какая-то местная шпана. Окружив насмерть перепуганную девицу, они что-то пьяно горланили, смеялись, даже не скрывая своих намерений. Да и кого им тут бояться? Наверное, важные шишки в своем маленьком бедном районе на самой окраине большого Ледума. И не предполагают даже, что кто-то решится им тут помешать.
        - Искаженная! - вдруг выкрикнул один из них, и голоса на миг стихли. Потом зашумели снова, но веселости в них осталось совсем немного, зато появилась брезгливая, слепая ненависть и щепотка страха.
        Чертовы ксенофобы. Быстро же они вычисляют чужаков! Нюх у них, что ли, на это дело? Впрочем, у Софии её маленькая проблема разве что на лбу не написана.
        Себастьян задумался. С одной стороны, нет его вины и ответственности в поступках других людей. Ни в беспечности и самонадеянности его новой знакомой, ни в жестокости здешних грабителей. Пять золотых, по одному на каждого - не состояние, конечно, но на недельку-другую сытой и хмельной жизни - по их меркам - должно хватить с головой. Понятно, что девушка окажется в инквизиторских застенках, а потом и на костре, коли доживет. Но Себастьян подспудно был уверен: стоит только вмешаться в жизнь другого человека, хоть один только раз спутать священные нити судьбы, - и просто отвязаться уже не получится. Тем самым он добровольно впустит Софию в свою жизнь, а заодно и продемонстрирует готовность ответственности. Тогда уж точно придется взвалить это ярмо прямиком себе на шею.
        А такого развития событий всеми силами хотелось избежать.
        С другой стороны, если бы не наёмник, София не оказалась бы здесь и сейчас. Разве не он был причиной её появления в этих трущобах? Разве не он прогнал её и позволил уйти одной, зная, чем это может закончиться? И что теперь - запросто вернуться в «Старую почту», бросив беспомощное создание в беде?
        Ювелир тряхнул головой. Кажется, он был задет за живое. Себастьян мысленно выругался - окаянная совесть таки проснулась. Однажды, уже очень давно, он стоял перед таким же выбором. Но тогда сильф ничего не мог поделать, а теперь - очень даже может.
        Звук удара и глухой всхлип некстати прервали неторопливый ход его мыслей. София упала на землю, а её обидчики, довольные собой, глумливо захохотали.
        - Именем святой Инквизиции!
        Себастьян сокрушенно вздохнул и мысленно закатил глаза, выступая из тени ближайшего дома - в полукруг света от единственного на всю округу тусклого газового фонаря. Силуэт наёмника едва угадывался, смазанный туманом и крупной моросью. Какого черта он вытворяет? Собрался играть в героя? Смешно.
        Да уж, по-другому он представлял себе сегодняшний вечер.
        Ох, и как бы не пришлось потом жалеть о совершенном, как это часто случается с благими делами.
        Смех быстро прекратился. Грабители развернулись в его сторону, в глазах их застыло недоверчивое недоумение.
        Ювелир отогнул ворот плаща, непринужденно демонстрируя приколотую за мгновенье до того змеевидную серебряную фибулу. Левая рука многозначительно легла на рукоять эстока, укрывшись за затейливой гардой, сложная форма которой представлялась каким-то диковинным сплетением стальных лепестков и кружев. Такая фибула и эсток - отличительные знаки каждого работника святой службы. В нынешний век огнестрельного оружия, технологии и магии разве что они и сохранили благородное умение фехтовать, оставаясь настоящими воинами до конца.
        Если, конечно, не брать в расчет той мелочи, что единственное применение древнему искусству городские инквизиторы находили в притеснении и истреблении беззащитных изгоев. Другое дело те братья, что жили и охотились за стенами полисов.
        Себастьян также был довольно-таки равнодушен к огнестрельному оружию, хотя без него иногда было не обойтись. В особенности, если не предоставлялось возможности вступать в ближний бой или противник значительно превосходил в численности. Несмотря на это, холодное оружие было ближе сердцу, хоть и требовало куда больше времени на освоение. Методично доводя технику до совершенства, сильф никогда не пренебрегал тренировками: каждый без исключения день они занимали значительную часть времени. Само тренированное тело было главным оружием ювелира, - оружием, которое невозможно отнять и которое не даст случайную осечку, что немаловажно в его непредсказуемой профессии.
        Впрочем, старомодный тяжелый эсток, вышедший из широкого употребления гораздо раньше изобретения пороха, не был излюбленным выбором сильфа. Никто не спорит, этот граненый двуручный меч действительно хорош: клинок давал большие возможности для маневра в пешем боевом строю, а также мог использоваться всадниками в качестве дополнительного оружия. Но всё же, если речь заходила об одиночном бое в условиях узких городских улочек, на этот случай, на вкус ювелира, существовало множество гораздо более современных, удобных и практичных клинков. Эсток же по-прежнему оставался самым узнаваемым символом Инквизиции.
        Конечно, использовать холодное оружие в нынешнем веке было, скорее, данью прошлому. Прошлому, когда Церковь еще была сильна и имела влияние на политику. Прошлому, когда Церковь и Инквизиция были единым целым и не знали вражды. О, как желали они вернуть то блистательное прошлое! Но реки времени не текут вспять.
        Привычным же оружием Себастьяна, к коему он питал поистине нежные чувства, была пламенеющая шпага.
        Она унаследовала прочность и все достоинства добротных прямых клинков в сочетании с повышенной эффективностью кривого меча. Пламеневидное лезвие тщательно затачивалось по всей длине, а волны были чуть разведены в стороны под особым углом. Благодаря этим изгибам шпага имела наилучшие поражающие свойства, с одного удара прорубая самый жесткий металлический доспех, а на обратном ходу рассекая плоть, подобно пиле. Широкие рваные раны получались с несколькими разрезами внутри. Они не заживали, воспалялись, вызывая заражение крови, и практически во всех случаях были смертельными. Кроме того, в узком пространстве городских улиц или коридорах замков, где обычно вел бои Серафим, в полной мере проявлялись все преимущества пламенеющей шпаги.
        Эти редкие клинки были чрезмерно сложны в изготовлении и баснословно дороги, кроме того, требовали хороших навыков самого бойца. А потому они были оружием единичного изготовления и никогда не производились массово. Однако доход Себастьяна некоторое время назад позволил ему заказать у одного из старых мастеров волнистый клинок-пилу по индивидуальным параметрам, под ведущую левую руку.
        - …Я забираю Искаженную, - голос сильфа прохладной ртутью пролился в тишину. В нем было именно столько уверенности и энтузиазма, сколько полагалось среднестатистическому религиозному фанатику. - Благодарю за проявленную сознательность, граждане.
        Между прочим, и фибула, и эсток не были поддельными - зря они так на них косятся. Себастьян сам снял их с трупа убитого в честном бою инквизитора, с коим они не так давно не сошлись во мнениях относительно одного щекотливого вопроса веры. А именно, имеют ли полукровки право на жизнь или же их нужно медленно сжигать заживо прямо на главной городской площади. Даже номер на фибуле был подлинный, так что всё по-честному.
        Грабители по-прежнему изображали статуй, глазея на него, как на чертика, с воплем выскочившего из табакерки. Ясно, не так часто приходится им лицезреть вживую благочестивых работников святой службы. На лицах отразились мучительные размышления. Похоже, заблудшие овцы сомневались, как лучше поступить.
        Дабы облегчить сии душевные муки, Себастьян извлек на свет божий пять небольших монет. Золото тускло блеснуло, и блеск этот немедленно отразился в пяти парах глаз, затмив все прочие мысли.
        - Забирайте награду.
        Грабители переглянулись. Численный перевес был, конечно, всецело на их стороне, но здравый смысл подсказывал, что подготовка и вооружение недостаточны для убийства инквизитора, каждый из которых был опытным бойцом. Да и последствия бунта легко предсказуемы. Так что лучше было не связываться и, поборов жадность, убраться подобру-поздорову.
        Один из нападавших, повинуясь взгляду главаря, подошел к Себастьяну и молча принял из его рук деньги. После этого нарушители ночного спокойствия города отступили в тень и исчезли, как не бывало.
        - Пойдем, - рывком поставив онемевшую от ужаса Софию на ноги, ювелир скоро потащил её за собой в противоположную сторону.
        Глава 4, в которой остается непонятным, полезно или опасно водить дружбу с наемными убийцами
        Как и предполагал Себастьян, самые лучшие из информаторов ничем не смогли ему помочь.
        Вся операция с похищением шерла была покрыта непроницаемым мраком тайны. Удалось только выяснить, что в город за пару дней до ювелира прибыл его коллега «по цеху» Стефан, такой же бездомный бродяга, как и сам Серафим.
        Увы, это уж точно была совершенно бесполезная информация. Ювелир слишком хорошо знал Стефана, даже питал к тому приятельские чувства, чтобы исключить этот вариант почти наверняка. Стефан был неплохим человеком, но, к сожалению, профессии «неплохого человека» не существовало в Бреонии. В профессии же ювелира друг оказался настолько невезучим и бестолковым, что снискал только насмешки и сомнительную славу законченного неудачника.
        Трудно было предположить, что кто-то доверит ему столь важное и откровенно сложное задание. Однако, встретиться со Стефаном всё же не помешает. Порасспросить о жизни, да и заодно выяснить, что привело того в Ледум в столь злополучное время. Хотя… это как раз неудивительно - бедолага всегда найдет, как впутаться в историю.
        Но это позже. Сегодня у Себастьяна еще имелись дела.
        День был в самом разгаре - от вчерашнего снега не осталось и следа. Солнце жарило немилосердно, и от влажного тела земли поднималась болезненная испарина. Ювелир шел пешком - нет, не экономил деньги, просто захотелось в кои-то веки спокойно прогуляться, подышать воздухом и осмотреться вокруг. Давно он не был в Ледуме, многое могло измениться, а ювелир старался не упускать случай увидеть больше, обращая пристальное внимание на любые детали и мелочи.
        И действительно: город менялся стремительно, рос, устремляясь к небу гордыми монолитами зданий. На улицах развернулось пугающее своими масштабами строительство, призванное полностью преобразить облик старого Ледума. Ветхие постройки безжалостно сносились, а на замену им возводились величественные высотные здания из современных материалов. Конечно, все эти чудесные метаморфозы происходили в основном в центральной части полиса, но и на окраинах скорым темпом сооружались всё новые громадные фабрики и заводы, выпускавшие из труб клубы удушливого дыма.
        Архитектура Ледума была тщательно продумана и выдержана в едином стиле. Очень часто приезжие были подавлены тишиной и строгим величием северного города. Здесь нельзя было наткнуться на пестрые ярмарки, шумные рынки с разномастными временными постройками, уличные представления и разудалые народные гуляния на площадях. По большей части город был молчалив и одет в сдержанные черно-серые тона. Словно причудливо сообщающиеся сосуды, перетекали друг в друга узкие, тесные улочки.
        Нельзя не признать, вездесущий серый цвет был хорош: никогда не выступая на первый план, он подходил ко всему и, в зависимости от освещения, принимал разнообразные оттенки, создавая мягкую игру светотени. Не создавая лишнего напряжения, приглушенная палитра успокаивала: глаза ничто не раздражало, не было необходимости компенсировать цвет. И Ледум плыл в своих серых туманах, и казался чуточку нереальным, словно нарисованный прозрачными акварельными красками. Словно картинка старой выцветшей открытки, каких много копилось в антикварных лавках. Пыльное очарование времени, ушедшего, иного времени все еще царило здесь.
        Ничто не выбивалось из атмосферы торжественности и мистицизма. Сам же город был весь устремлен в будущее: фантастические ажурные здания, обрамляющие мрачноватые площади; вытянувшиеся змеями темные аллеи; загадочные монументальные скульптуры, сделанные из клепаного металла; диковинных форм фонари и скамейки. От центра города, подобно шестилучевой звезде, раскинулась сеть декоративных парков, искусно имитировавших живую природу: искусственные озера, ручьи с переброшенными высокими мостиками, аккуратно подстриженные деревья, кустарники и камни, для большей достоверности намеренно скомбинированные ассиметрично.
        Ювелир только улыбался: он ясно видел, что и расположение, и форма и даже цвет каждого объекта грамотно просчитаны, выверены математически точно. Парки Ледума были почти совершенны. Почти, потому что в них недоставало одной-единственной детали: самой жизни.
        Наёмник поравнялся со старинным зданием Магистериума, еще одним образчиком архитектурного искусства города. Совсем недавно к нему были пристроены новые флигели. Магистериум, альма-матер науки, выглядел всё так же устрашающе: бесконечные галереи с готическими сводами, бесконечные ряды стройных витых колонн. На имеющих форму призмы высоких стенах высечены сухие научные афоризмы. Башни и шпили различных форм надменно возносятся над неспокойным морем островерхих крыш. Один только вид надломленных стрельчатых арок создает впечатление взлета, неудержимого движения всего здания вверх.
        Впрочем, такое же впечатление производил весь Ледум: казалось, вот-вот он оторвется от грешной земли и зависнет в воздухе, подобный миражу. Помимо воли ювелир залюбовался: все эти вытянутые арки, башенки, шпили, все эти крутые крыши - всё отражало идею устремленности города ввысь. Всё вокруг подчеркивало удивительный контраст горизонтали и вертикали, который нельзя было увидеть, пожалуй, больше нигде в Бреонии.
        Привлекла внимание Себастьяна и новая улица Танцующих домов - каркасные конструкции искривлялись причудливо и разнообразно, создавая иллюзию постоянного движения зданий. От долгого пребывания здесь кружилась голова и в самом деле мог случиться обморок.
        Не ударили в грязь лицом и знаменитые мостовые Ледума, поражавшие воображение новоприбывших. Казалось, работами по их укладке руководил перманентно пьяный мастер, создавший головокружительные в своей сложности узоры. Искаженные черные и белые квадраты плитки сплетались в замысловато выстроенные кривые линии, пересекающие друг друга и вновь расходящиеся. Впрочем, квадратами их можно было назвать весьма условно: у большей части стороны имели разную длину, а углы почти всегда отличались от девяноста градусов в ту или иную сторону. Иными словами, помимо собственно квадратов, здесь имелись всевозможные разновидности трапеций, ромбов и параллелограммов. Вариации были столь разнообразны, что едва ли удалось встретить две одинаковые плитки.
        В результате, прогуливаясь по улицам, невозможно было на глаз достоверно определять расстояния: мостовые визуально коверкали пространство, скрадывая или расширяя его, и создавали множество зрительных эффектов, вроде поворотов, спусков или подъемов, которых на самом деле не было. Поэтому действительно хорошо ориентироваться здесь удавалось только коренным жителям, гости же рисковали часами блуждать по лабиринтам Ледума.
        Наконец, после длительной прогулки, ювелир оказался на месте.
        Убедившись, что за ним совершенно точно никто не следит, постучал в дверь коротким условным стуком. Открыли почти сразу, может, с полуминутной заминкой. Себастьян молча вошел, с удовлетворением отмечая приятную прохладу «Белой ночи» после влажной духоты улицы.
        Несмотря на яркий весенний день, внутри царил полумрак. Заведение было закрыто до наступления вечера - по этой причине ставни оказались плотно затворены, окна занавешены тяжелыми шторами. Это была просторная хорошо обставленная таверна с неплохими поварами, но основную статью дохода здешнего хозяина составляли проводимые в «Белой ночи» разнообразные чемпионаты по азартным играм.
        Это был самый крупный и самый знаменитый притон в Ледуме.
        - Опаздываешь, Серафим.
        За единственным разобранным столом, накрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, сидела миниатюрная женщина средних лет. Благодаря андрогинной внешности её легко можно было принять за юношу; этому впечатлению способствовали и подтянутая стройная фигурка, и мужской костюм милитари невыразительного цвета, и короткий жесткий ершик волос. Странно даже, обычно голова женщины была и вовсе обрита наголо, и окружающим с некой извращенной гордостью демонстрировалась изящная форма черепа. На лице - ни малейших следов косметики, на носу красуются декоративные очки-гогглы с красными стеклами. За стеклами - цепкие бесстрастные глаза. Само лицо едва ли можно назвать красивым, скорее харизматичным. Однако, все перечисленные обстоятельства нисколько не мешали ей, когда требуется, надевать нужный парик, наносить правильный макияж и сводить с ума мужчин.
        Впрочем, и не только их.
        - И я рад видеть тебя, Маршал, - сдержанно улыбнулся ювелир, присаживаясь на свободный стул. - Давненько не виделись.
        Одиноко стоящая на столе бутыль охлажденной грапповки была пуста почти наполовину, в хрустальной пепельнице скорбно дымились останки двух папирос. Хм… «пуста почти наполовину». Нет, он вовсе не пессимист, как можно подумать, если рассматривает дело с этой точки зрения. Однако початая бутыль говорит о том, что Маршал определенно не скучала, ожидая его. А значит, ждет она уже достаточно долго. Любопытно. А он, оказывается, важная птица. Всем в этом городе он неожиданно оказался позарез нужен.
        Ну и ну.
        - За встречу? - Маршал вопросительно подняла рюмку, причудливая форма чаши которой напоминала песочные часы. Ножка была такой тонкой, что, казалось, не по-женски сильные жилистые пальцы вот-вот сомнут, раздавят её.
        - Прости, я на работе. Ты знаешь мои правила.
        Себастьян не любил виноградную водку, да и вообще крепкий алкоголь. Чтобы выжить, зачастую нужно было сохранять кристальную ясность и чистоту ума. Да и вкус у грапповки был резкий, чего уж скрывать.
        Маршал хмыкнула и опрокинула содержимое рюмки, вновь не по-женски жестко, залпом: так и не каждый мужчина сумел бы. Выжидающе посмотрела на ювелира. Глаза её остались холодными и совершенно трезвыми. Как всегда, впечатляюще. И как ей удается этот фокус? Наверное, всё дело в привычке много пить.
        - Предполагаю, об этом ты и пришел потолковать, Серафим. Приступай.
        Маршал не была информатором. Не была она и магом, да и к ювелирике имела такое же отношение, как грузчик к высшей математике. Однако профессия её требовала порой даже большей осведомленности в текущей ситуации и расстановке политических сил, чем все они вместе взятые.
        Маршал была наёмным убийцей.
        - Понимаю, это не совсем твой профиль, Маршал, - деликатно начал Себастьян. - Однако, зная безграничную широту твоих связей, предположу, что до тебя могла дойти какая-то информация… что-то, связанное с использованием в недавнее время небезызвестного черного турмалина?
        Если он и ожидал ответа, то только не такого.
        Маршал громко расхохоталась, запрокинув голову и обнажив аккуратные белые зубы. Не очень-то вежливо, черт побери, в ответ на его предупредительность, но этим пороком хороших манер собеседница никогда не страдала.
        - М-да, - низко протянула она, отсмеявшись, - такая информация нынче дорого стоит. Неужто и ты успел ввязаться в дрянную историю с покушением на лорда? Люди Кристофера уже опросили всех, кто мог знать хоть что-нибудь, даже у меня, представь себе, рискнули побывать. Но не переживай, что тебя опередили: ничегошеньки им раскопать не удалось… остались с носом, в общем. Однако ты теряешь хватку, Серафим.
        - Вовсе нет - я взялся за заказ только вчера вечером, - не задумываясь, тут же возразил ювелир.
        Женщина ласково улыбнулась наёмнику и, кивнув, тут же наполнила еще одну рюмку.
        Черт. Себастьян прикусил язык. Ну сам же, сам, уязвленный неприкрытыми сомнениями в его профессионализме, начал выдавать ей информацию! Маршал была неплохим знатоком человеческой психологии и, как выяснилось, по-прежнему оставалась умелым провокатором.
        Как хорошо, что какие-то вещи стабильны в этом переменчивом мире.
        - Если хочешь знать мое мнение, Серафим, - покачав головой, мрачно посоветовала убийца, - держись-ка подальше от этого мутного дела.
        Она больше не курила, хотя, насколько мог вспомнить ювелир, в разговорах делала это беспрерывно. Только вертела папиросу в руках, пальцами разминая хрусткую оберточную бумагу.
        - Будь добр, прими такой дружеский совет. Это тебе не камешки у магов исподтишка красть: не твой профиль. Здесь замешана большая политика, а это чертовски нудная и неприятная штука. Кто знает, кому ты случайно перейдешь дорогу.
        Себастьян криво усмехнулся. Слышать такие слова от Маршала было, по меньшей мере, неожиданно. Сколько раз она сама переходила дорогу сильным мира сего? Чего только стоит скандальная история с леди Катрин, супругой лорда Альфреда, правителя Олеандра, несколько лет назад сделавшая убийцу знаменитой на всю Бреонию!
        Гордая и неприступная красавица, мечта мужчин, леди Катрин была соблазнена Маршалом, как наивная девочка, и состояла с ней в тайной любовной связи. Но всё тайное однажды становится явным, как ни пытайся его скрывать. Лорд Альфред, узнав о неверности супруги, был разъярен как этим обстоятельством, так и тем, что соперник, которого ему предпочли - женщина, чьи руки вдобавок по локоть в крови. История получила широкий резонанс в обществе, и Маршалу пришлось бежать из Олеандра, подальше от гнева опозоренного правителя.
        И все же Маршал оказалась не из тех людей, которые будут прятаться всю жизнь, спасаясь от преследований и дрожа за свою шкуру. Решительная и страстная по натуре, убийца не намерена была отступать: разлука и недоступность объекта её желаний только распалили чувства. И однажды Маршал тайно вернулась в город и пробралась прямиком во дворец. Такую дерзость мало кто мог предвидеть. Действия женщины были неожиданными, молниеносными и, по всей вероятности, тщательно спланированными.
        До сей поры ходит много слухов о том, что произошло в ту роковую ночь, однако события развивались стремительно. Лорд Альфред пал от руки убийцы, и в эти же часы при невыясненных обстоятельствах трагически погиб единственный сын и наследник правителя. К власти в Олеандре в результате переворота пришел молодой маг Люсьен, - по странному стечению обстоятельств, недавний выходец из Ледума, воспитанник лорда Эдварда, не имеющий никаких родственных связей с лордом Альфредом.
        Что ж, и такое случается.
        Многое говорили про смену власти в Олеандре, про громкое убийство лорда, про одержимость леди Катрин, сохранившую близость с убийцей мужа и сына… правда, мало кто из сплетников достоверно знал, что скандально известный Маршал - женщина. Возможно, поначалу об этом не догадывалась даже сама леди Катрин. Впрочем, об этом спорили иногда. Злые языки шептали даже про причастность лорда Эдварда, якобы оплатившего заказ на убийство, про содействие, которое правитель Ледума оказал Люсьену, силой захватившему власть… про много чего еще. Как бы то ни было, политика Олеандра с тех пор стала много гибче и уступчивее, и голос его всегда звучал в унисон глубокому голосу Ледума.
        А за жизни людей, имевших несчастье сделаться мишенью Маршала, отныне не давали и ломаного гроша.
        Однако, счастливой истории любви не случилось. Леди Катрин досталась Маршалу как награда, новый лорд-защитник даже позволил ей остаться в замке. Но мучительная идиллия высоких отношений длилась недолго.
        Иногда любовь может стать проклятьем вместо благословения: роковая страсть, сделавшись ненасытна, превратилась в болезненную зависимость. Накал чувств стал невыносим, он сжигал сердца обеих, отравлял кровь ревностью. Леди Катрин чахла и сходила с ума от любви, а Маршал постепенно начала уставать от её истерик и именно в те дни, как говорят, чрезмерно пристрастилась к алкоголю.
        В конце концов, обе были истощены и морально, и физически, и трагическая развязка не заставила себя ждать. В ходе очередного тягостного выяснения отношений взбешенная донельзя Маршал в пылу ссоры убила леди Катрин - и исчезла из города в неизвестном направлении. Легла на дно, и многие решили, что навсегда.
        Однако, спустя некоторое время ставшая легендой убийца как ни в чем не бывало появилась в Ледуме и, кажется, чувствовала себя очень даже вольготно.
        По всей видимости, ей оказывали здесь высокое покровительство.
        - Ты имеешь в виду лорда Октавиана Севира? - прямо спросил Себастьян, глядя убийце в глаза. Однако прочесть в них что-либо было не легче, чем малограмотному одолеть строки утонченной символической поэзии. - Я сам только что из Аманиты и прекрасно осведомлен, что там творится.
        - Кто знает, кто знает… - уклончиво пробормотала Маршал, улыбаясь, как кошка в предвкушении мыши. - Есть тут загвоздка: никто из ювелиров или магов не приезжал из Аманиты последние две, а то и три недели. Никто… кроме тебя, Серафим. Может, ты ведешь двойную игру?
        Как откровенно. Похоже, женщина тоже решила говорить напрямую, оставив блуждания вокруг да около. У Себастьяна невольно пересохло горло. Ну почему раз за разом он чувствует себя в обществе Маршала, как зеленый мальчишка? Умеет она всё-таки так себя поставить… Возможно, есть в этом некоторая заслуга непререкаемого, овеянного легендами и домыслами авторитета лучшего убийцы Ледума, а может и всей Бреонии. Этот авторитет давил и сковывал, заставляя многих быть осторожными в словах.
        И всё же Себастьян относился к Маршалу с симпатией. Снисходительное спокойствие - вот и всё, что было нужно, чтобы сносить её властолюбивый и жесткий характер. Несмотря на все недостатки, убийца всегда внушала сильфу определенное доверие. Она была безжалостным, излишне прямолинейным и резким, но все же глубоко честным человеком.
        Однако Маршал не упомянула о Стефане, который также появился в городе совсем недавно. Конечно, трудно принимать его всерьез, но всё же… Сложно поверить, что приезд неудачливого ювелира остался секретом для убийцы. Значит, она промолчала намеренно. Но почему? Абсолютно уверена в невиновности Стефана? Или Маршал просто использует эту возможность, чтобы нажать на него и отследить реакцию? Или…
        Себастьян уже начинал жалеть, что отказался от грапповки. Нет, ну сам-то он, конечно, знал, что не замешан в этом деле: хоть что-то радовало. Но поверил ли ему Кристофер? Или притворился, что поверил? Может, таким хитрым способом они просто пытаются заставить его потерять бдительность и вывести на заказчика? Может, вся эта история с поиском камня всего лишь игра, и они уверены, что шерл у него? Не очень-то гладкий расклад.
        - Ты шутишь? - неуверенно предположил ювелир.
        - Зато ты, как я погляжу, серьезен дальше некуда. Так зачем ты покинул Аманиту, Серафим? - словно бы между прочим поинтересовалась Маршал, не отрывая от собеседника цепкого хищного взгляда. - И прибыл в Ледум?
        Стало тихо. Как-то противоестественно, ненормально тихо. Такой поворот событий настораживал и, если честно, всерьез напрягал. Самое время было ответить что-то убедительное, а то молчание и так затянулось, выставляя его не в самом лучшем свете.
        - Перестань, Маршал, - натянуто ухмыльнулся Себастьян, хотя ситуация отнюдь не выглядела забавной. - Ты же знаешь, я не сижу подолгу на месте. После смерти отца лорд Октавиан начал наводить в столице свои порядки. Обстановка там нынче непредсказуема. Я предпочел уехать до лучших времен, вот и все причины.
        Ну, это же не прозвучало, как оправдания, не так ли? Когда говоришь правду, всегда выглядишь глупейшим образом. Сегодняшний явно не клеящийся разговор как раз из этой серии.
        - Что ж, так и есть… новая метла по-новому метет. Говорят, лорд Октавиан жаждет навести свои порядки не только в Аманите, но и во всей Бреонии, - понизила голос Маршал, между делом выпивая очередную рюмочку. - Если так, грядут большие перемены - и большие волнения. Неизвестно еще, чем всё это кончится. Полагаю, лучшим выбором сейчас будет остаться в стороне и попытаться переждать большую бурю без потерь. Остерегись ненароком помешать планам правителей, Серафим. Для маленьких людей, жалких смертных, вроде нас с тобой, чревато совать нос в дела господ. Маховики, запущенные сильными мира сего, сотрут в порошок всё, что попадет в их лопасти. Особенно хрупкие человеческие судьбы.
        Политическую ситуацию в мире и впрямь сложно было назвать стабильной. Обособленные друг от друга города-государства Бреонии имели весьма слабые связи, чему в немалой степени способствовали обширные Пустоши и Леса Виросы, а также самовластные притязания местных лордов-защитников. Однако официально Бреония по-прежнему считалась единым государством, и титул столицы конфедерации, громкий, и оттого только более номинальный, принадлежал древней, гордящейся своей историей Аманите.
        В былые времена этот крупный и хорошо укрепленный полис располагал наиболее сильными магами и занимал, к тому же, выгодное геополитическое расположение. Однако впоследствии, из-за непродуманной и непоследовательной политики некоторых лордов, Аманита стала утрачивать своё влияние. Активную конкуренцию столице составил молодой, но быстро растущий и развивающийся Ледум.
        Между городами началось противостояние, пик которого пришелся как раз на начало правления отца лорда Октавиана и едва не привел ко всеобщей междуусобной войне. Однако в последний момент сторонам удалось удержаться от масштабного кровопролития, во многом благодаря значительному сокращению притязаний и политических аппетитов Аманиты.
        Но теперь на престол взошел новый лорд, и он был молод и амбициозен.
        Но не мог же Октавиан, едва успев стать правителем, затеять такую серьезную и рискованную операцию, зная, что неудача почти неминуемо приведет к войне? Если Ледум и Аманита начнут открыто бороться за господствующее положение, мир ждет настоящая катастрофа. Силы городов, если учитывать наиболее вероятные альянсы, примерно равны. Малой кровью тут не обойтись - рассчитывать на скорую безоговорочную победу просто глупо, ни у одной из сторон для этого недостает ресурсов. Конфликт, если он всё же окажется развязан, будет длительным, изматывающим и бессмысленным, ведь победителю достанется государство в руинах. В которое наверняка, воспользовавшись слабостью людей, пожелают вторгнуться оборотни и прочая нечисть из Пустошей.
        - Спасибо за предупреждение, Маршал, - Себастьян с достоинством поднялся из-за стола, - но я не лезу в политику. Я только ювелир, меня волнуют минералы, и ничего больше. Разве что гонорары за их поиск.
        Убийца одобрительно качнула головой, отставив в сторону пустую рюмку. Наполнять её было нечем.
        - Поддерживаю. Но давно хотела спросить, Серафим, - для чего тебе столько золота? Разгульную жизнь ты не ведешь, женщин не содержишь, в карты не играешь… Короче, ты почти святой, чтоб тебе провалиться. Неужели жертвуешь все заработки своей Церкви?
        - А если и так? - Себастьян вновь улыбнулся - вежливо, но твердо. - Не волнуйся, Маршал, я всего лишь одержим мерзким грехом стяжательства.
        Женщина только хмыкнула и ничего не ответила.
        - Спасибо, что согласилась встретиться. Знаю, как баснословно дорого твоё время, а потому не смею более задерживать и злоупотреблять дружбой. Да и мне самому пора. До встречи.
        Маршал тоже встала, но уходить не торопилась. Вероятно, собиралась исчезнуть через черный ход, как только он удалится. Себастьян коротко кивнул на прощание и, краем глаза не выпуская убийцу из вида, направился к выходу. Лучше лишний раз перестраховаться, даже если опасения не подтвердятся, чем поймать неожиданную и оттого особенно обидную пулю в затылок.
        - Всегда нравилась твоя смелость, Серафим, - задумчиво признала Маршал, когда наёмник оказался на пороге. Почти автоматическим движением достала очередную папиросу. - Немногие надеются на встречу со мной. Может потому, что я и смерть приходим одновременно.
        Глава 5, в которой не получается в полной мере насладиться коньяком
        Безупречность письменного стола Кристофера нарушала одна-единственная инородная деталь - статуэтка танцовщицы в белоснежной балетной пачке.
        Прекрасная вещица из фарфора, работа известного мастера. Изящная фигурка приподнимала край ниспадающей, доходящей до середины икры, юбки, и, отведя глаза от высокого гостя, Кристофер принялся разглядывать эту пышную юбку на кринолине, разглядывать с таким преувеличенным усердием, будто видел впервые в жизни, и та вызывала живейший интерес.
        Глава ювелиров и правда был известен любовью к антикварному искусству, но не до такой же степени. Весь облик его словно сочился предупредительностью, демонстрируя тактичность, почтительное внимание и готовность к диалогу.
        Однако, к сыну лорда ни в коем случае не полагалось обращаться первым или задавать вопросы, только поддерживать избранную им тему.
        Сидящий напротив темноволосый мужчина безмолвствовал. Именно так, он не молчал, не помалкивал, а воистину безмолвствовал, и безмолвие его, роскошное, густое, царственное, тем не менее, невозможно было выносить вечно. Пауза неприятно затягивалась. Но иерархические правила требовали неукоснительного соблюдения, а потому Кристофер предусмотрительно запасся должным терпением и морально приготовился к продолжительному, но малоинформативному разговору.
        В отличие от венценосного отца, инфант имел склонность выражать мысли неторопливо и довольно обтекаемо, затрудняясь в четких формулировках. И в этой неуверенности сложно было упрекнуть человека, выросшего в тени великого лорда Ледума. Как бы то ни было, а Кристофер был удивлен и даже немного встревожен незапланированным визитом, неофициальным и, к тому же, довольно поздним. Наследник престола собственной персоной, к чему бы это?
        Ясно, что не к добру.
        - Тяжелое испытание выпало на долю Ледума, - начал наконец Эдмунд, постукивая по паркету концом элегантной резной трости. Дорогой сорт красного дерева издавал приятный гулкий звук, почти мелодичный. Если бы он не был еще таким монотонным! - До сих пор не могу поверить, что Эдгара больше нет… в живых.
        Кристофер сочувственно качнул головой, всё еще не понимая до конца, к чему клонит инфант. Ничего не скажешь, приступил издалека.
        - Какая невосполнимая утрата для нашего общества! Как преждевременно покинул мир мой возлюбленный брат, жизнелюбивый, всесторонне одаренный человек…
        Кристофер вновь вежливо кивнул этому поразительно глубокомысленному наблюдению, недоумевая, исключительно про себя, разумеется, о каких именно талантах Эдгара идет речь. Если о способностях к магии, то они были весьма посредственны, как, впрочем, и более чем скудные дарования старшего отпрыска лорда. Но Эдгар был гораздо более успешен в нахождении общего языка с отцом, а потому более любим им.
        Вот этот талант действительно был редок и весьма, весьма полезен.
        - Однако страшно и помыслить о том, что ожидало бы Ледум, сработай план убийцы без осечки, - продолжил Эдмунд, небрежным жестом предлагая подать ему коньяк. Пузатая бутыль с благородным напитком стояла тут же неподалеку, на столике за перегородкой, рядом со свежими фруктами, шоколадом и сделанными на заказ сигарами цвета кофе с молоком.
        Немедленно поднявшись, Кристофер поставил перед престолонаследником большой шарообразный бокал с короткой ножкой. Неторопливо, давая коньяку время подышать, наполнил снифтер густой ароматной жидкостью - до самой широкой части, не выше, - примерно на четверть. Янтарный напиток оказался идеально прозрачным, чистым и вязким. Он оставлял на стенках маслянистые потеки, которые привели бы в восторг эстета, и мог считаться великолепным образчиком алкогольной продукции.
        Однако Эдмунд, похоже, не обратил внимания на такие мелочи: он опрокинул содержимое залпом, не успев в должной мере насладиться ни запахом, ни вкусом и послевкусием. Любого ценителя покоробило бы столь мещанское употребление напитка, частенько именуемого напитком лордов. Поставив бокал, престолонаследник сделал знак повторить, однако на сей раз пить не торопился. Руки его подрагивали.
        Вернувшись на место, Кристофер заметил, что болезненную бледность инфанта волной заливает не менее болезненный румянец. Совершенно неуместное проявление волнения, причины которого были пока неясны, но - наводили на вполне определенные мысли.
        - Что стало бы тогда с Ледумом, Кристофер? - тоскливо вопросил престолонаследник, и гладкий лоб его прорезали случайные нервные морщинки. - Что стало бы со всеми нами, учитывая нынешнюю… хмм… непростую политическую ситуацию?
        Конечно, у всех прочих наследников правителей мысль о смерти отца вряд ли вызывает столь священный ужас. Однако в случае с Ледумом дело обстояло иначе.
        Вот уже более трёх сотен лет, поправ все известные законы мироздания, лорд Эдвард единолично правил городом.
        Конечно, многие маги жили долго, гораздо дольше обычных людей, - как нетрудно догадаться, черпая энергию из драгоценных камней. Однако, ни одному из них доселе не удалось обмануть само время, отодвинув на неопределенный срок старость и неизбежную кончину.
        Никому, кроме лорда Ледума. А тот строжайше хранил свой секрет, узнать который тщетно пытались многие любопытствующие. Однако, желая вечной жизни, все они отыскали лишь скорую смерть.
        - Несомненно, это был бы колоссальный удар для всех нас, - подчеркнуто бесстрастно подал голос Кристофер, видя, что инфант медлит и ждет от него подобающего ответа. Увы, это был не риторический вопрос, как подумалось было вначале. А просто очень, очень глупый. - В нелегкое время пришлось бы вам принять бремя власти. Но я убежден, вы с честью исполнили бы долг крови.
        Глаза Эдмунда чуть расширились, и он отвернулся, скрывая выражение своего лица.
        - Как ты считаешь, Кристофер, кто стоит за этим покушением? - голос инфанта, и без того невыразительный, прозвучал еле слышно.
        Вот это, что называется, вопрос в лоб. А так долго ходил вокруг да около.
        - Совместными силами особой службы и службы ювелиров Ледума ведется расследование, но говорить о результатах пока рано, - почти отрапортовал Кристофер, умело скрывая за сухими словами личное мнение, которого у него так неожиданно потребовали. - Никаких убедительных доказательств причастности каких-либо лиц обнаружить до сих пор не удалось.
        Инфант задумчиво вращал коньяк по стенкам большой чаши бокала, согревая её теплом ладони. Очевидно, это было стремление реабилитировать себя за первую неуклюже выпитую порцию. Но Кристофер ясно видел застывшее в глазах престолонаследника преступное безразличие к восхитительному напитку, и это задевало утонченную натуру аристократа за живое.
        С коньяком следовало обращаться совсем иначе. Вот-вот, сейчас… Самое время приблизить нос к зауженному выходу снифтера, вдохнуть букет раскрывшихся ароматов. Не слишком близко, дабы не обжечь чувствительную слизистую парами крепкого алкоголя, давая возможность ароматическим веществам выделиться и смешаться наиболее гармонично.
        На лице Кристофера появилось мечтательное и горделивое выражение: что ни говори, а то был высококлассный коньяк, семи лет выдержки в старых дубовых бочках. Напиток обладал богатым и сложным букетом. Сперва явственно различались нежнейшие фруктовые нотки: собственно виноград, за ним яблоки, персики. Затем цветочные: фиалки, липовый цвет, левкой. Развитие аромата, третья его волна, радовали знатока еще сильнее: теперь проступали легкие тона лесных орехов, кураги и инжира, обещая полноту и незабываемую глубину вкуса…
        - Говорят, преступника нужно искать среди тех, кто получит от преступления выгоду, - негромко произнес Эдмунд, бестактно вырывая Кристофера из облака славных воспоминаний. Однако, мысль инфанта казалась вполне разумной. - Кажется, на поверхности лежит, кто главный выгодоприобретатель во всей этой невеселой истории.
        - И кто же? Не понимаю вас.
        Кристофер отрицательно мотнул головой, начиная заметно нервничать от столь откровенного разговора. Вот еще кто-нибудь узнает об этой встрече! Он может попасть в неловкое или даже опасное положение. Пересудов не избежать.
        А пересуды, как известно, страшнее револьверов.
        - Уже поползли слухи, будто я замешан в покушении на отца, - вполголоса проговорил инфант, устремив на главу ювелиров свои светлые, блеклые глаза, такие непохожие на глаза лорда. - Будто я вознамерился сам стать правителем Ледума! Об этом шепчутся и на улицах, и в высоких кругах… Ты не можешь этого не знать, Кристофер. Скажи мне, верит ли в это лорд Эдвард?
        - Прошу прощения, - слабо выдавил глава ювелиров, разглаживая кружевные складки манжет, и без того лежавших идеально, - но мы с правителем не близки настолько, чтобы он поднимал подобные вопросы. Даже если бы это было так, не думаю, что позволил бы себе говорить с кем-то еще на столь деликатную тему.
        - Брось, Кристофер, - Эдмунд попытался было ободряюще улыбнуться, но улыбка не удалась, выйдя какой-то кривой, напряженной усмешкой. Всегдашняя подчеркнутая аккуратность аристократа, временами превращавшаяся в манию, начинала смутно раздражать инфанта. - Это просто отношения между отцом и сыном. Не вмешивай в семейные дела чертову политику. Мне не хотелось бы, чтобы минувшее неприятное происшествие омрачило нашу связь с лордом.
        Неприятное происшествие? Кристофер мысленно закатил глаза. Уж инфант-то мог подобрать иной оборот речи, говоря о гибели родного брата. Кажется, такое поведение не очень достойно престолонаследника, хотя у августейших господ свои представления о нормах. Главу службы ювелиров это не касается. Так какого дьявола Эдмунд заявился к нему? Он что, главный знаток придворных интриг в этом городе?
        Может, конечно, и так… но только самых невинных из них.
        - Ни в коем случае не желаю разочаровывать вас, светлейший, - беспокойным движением Кристофер провел рукой по волосам, чуть сминая идеальную укладку, - но, боюсь, мне неизвестно мнение милорда на этот счет.
        Инфант вздохнул и медленно, смакуя, допил свой коньяк. Кристофер готов был поклясться: собеседник едва ли чувствует вкус. Отрешенное выражение, появившееся на лице Эдмунда, было весьма далеко от выражения удовольствия.
        - Я понимаю, как опасно быть искренним, - тяжело выдохнул престолонаследник. - Признаюсь, я и сам устрашен. Вчера целую ночь не мог заснуть, ожидая ареста, допроса… Ты знаешь подозрительность отца… она поистине беспредельна. Да, в прошлом не однажды сия свойственная правителю черта сберегала ему жизнь, но в этот раз я всерьез опасаюсь за свою… Ты должен помочь мне, Кристофер. Не дай лорду Эдварду совершить ужасной ошибки, не дай обвинить невиновного. Помоги мне! Мне больше не у кого просить помощи.
        Кристофер заметно побледнел. Что тут, черт побери, происходит? С одной стороны, Эдмунд серьезно напуган, как может быть напуган только человек, чья совесть нечиста. Это ясно. Он даже не пытается замаскировать свой страх, как все они привыкли поступать при дворе. С другой стороны, если бы инфант был замешан в покушении, разве стал бы так глупо подставляться, нарочно привлекать к себе внимание? Или он решился пойти ва-банк и найти союзника?
        В чем - в новом заговоре?!
        Глава ювелиров вздрогнул. Нет, невозможно. Эдмунд всегда был слишком нерешительным и слабовольным, чтобы осмелиться на переворот. Значит, действительно так дрожит за свою жизнь? Но почему, если он не замешан, как клянется? А если инфанта прислал сам лорд Эдвард - разыграть этот спектакль и проверить его, Кристофера, лояльность? Не похоже на правду - прежде у правителя не замечалось подобных склонностей к детективным играм… он всегда был прямолинеен.
        Бред. Если так пойдет и дальше, у всех здесь скоро разовьется паранойя. И так придворные подозревают друг друга и боятся ненароком сболтнуть лишнее. Нужно сосредоточиться и вернуть себе самообладание. Медленный вдох - спокойный выдох… Так-то лучше.
        - Уверяю вас, милорд никогда не даст согласие на арест, если не будет наверняка удостоверен в виновности подозреваемых, - как можно убедительнее произнес наконец Кристофер, продолжая размышлять над излишне, на его взгляд, неоднозначной ситуацией. Он вообще крайне не любил неопределенностей и требующих щепетильности моментов. - Стало быть, вам, как лицу непричастному, ничто угрожать не может. Пожалуйста, успокойтесь и возьмите себя в руки…
        Резко стукнула входная дверь. Аристократ дернулся от неожиданности и нахмурился, намереваясь гневно обругать Патрика, посмевшего прервать приватную беседу, - но вместо этого вскочил на ноги и глубоко поклонился. Обернувшийся инфант побелел, как покойник, и спешно последовал примеру главы службы ювелиров, едва не опрокинув тяжелый стул.
        В кабинет вошел лорд-защитник Ледума. Вошел стремительным, порывистым шагом, напрочь игнорируя правила этикета, предписывавшего правителю ступать чинно. И почему это совершенно не удивило?
        - Вижу, у вас тут собрание, - не дав никому и рта раскрыть, желчно заметил он. - Я объявляю его оконченным. Если вы уже всё обсудили, конечно.
        Повелительный взгляд лорда лишь едва царапнул по ним обоим, но и того было достаточно, чтобы лицо Эдмунда перекосилось и выразило такой ужас, будто его застали над телом юной девственницы с окровавленным ножом в руке. Кристофер также сошел с лица. Хочешь не хочешь, а выглядят они сейчас как типичные заговорщики, которых поймали с поличным. Только вывески на дверях не хватает: «Не беспокоить! Проходит организация государственного переворота».
        Опомнившись, инфант пробормотал извинения и торопливо удалился, а вечер нервотрепки продолжился.
        Впрочем, неправильно было бы сказать, что Кристофер ощущал один лишь только страх: присутствие правителя приятно раздражало нервы, подобно присутствию рядом дикого зверя - грациозного, красивого, сильного, способного убить одним прыжком. За ним инстинктивно хотелось наблюдать, но в то же время - держаться на безопасном расстоянии. Разумное желание, но - слабеющее с каждым произнесенным правителем словом, с каждым звуком его голоса, глубокого, как подземное озеро.
        - Что скажешь на это? - не глядя, лорд Эдвард швырнул на стол какие-то бумаги, часть которых взмыла в воздух и тут же опала, ворохом выцветшей хрусткой листвы рассыпавшись по полу. Правитель никогда специально не стремился к театральности, но, похоже, она была у него в крови.
        Кристофер кинулся было собирать упавшее, но помимо воли застыл, бросив случайный взгляд на лорда.
        Легко узнаваемая внешность его высочайшего повелителя по праву считалась необычной: в ней практически полностью отсутствовал цветовой пигмент. Кожа, брови и ресницы были светлыми, почти прозрачными, волосы же имели оттенок насыщенный, словно выбеленное полотно. То была не седина, а естественный тон, доставшийся, как считалось, с рождения. По крайней мере, именно таким изображали лорда-защитника портретисты на картинах разных эпох: менялись и совершенствовались фасоны одежды, окружающая обстановка, даже техники рисования, и только строгий облик правителя Ледума оставался неизменным.
        Однако почти двадцать лет назад кое-какие изменения все же случились: после трагической гибели близнецов Эммы и Эрика лорд Эдвард, следуя традиции траура, коротко обрезал волосы.
        В те годы Кристофер был совсем ребенком и мало что понимал в устройстве мира. Всю сознательную жизнь он помнил длинные волосы правителя, ниспадающие свободно, разделенные неизменно прямо, а в торжественных случаях особым образом собранные высоко на затылке.
        Однако теперь лорд Ледума надел новый траур. Волосы вновь были обрезаны: прилив холодной молочной волны едва доходил до плеч. Гладкие узкие пряди каскадом падали на лоб и чуть набок, застыв, словно схваченные внезапной ночной стужей.
        Непривычно, но нельзя не признать: асимметрия стрижки придавала правителю северной столицы вид человека будущего, а не прошлого. Точные геометрические линии складывались в какие-то новые, агрессивные формы: мужчина не был больше похож на лорда со старых портретов.
        Тем более контрастным на общем ослепительно-белом фоне выглядел единственный темный штрих: цвет радужек глаз. Такой темный, что нельзя было различить зрачка - видимо, весь пигмент ушел на них.
        Взгляд Кристофера не мог не зацепиться и за другую деталь, не столь приметную, но немаловажную: в эту минуту голову лорда-защитника венчала платиновая диадема. Несомненно, более эффектно, за счет контраста, она смотрелась бы на темных волосах. Белые пряди почти скрывали россыпь мелких бриллиантов, но великолепный алмаз в центре горел и переливался, привлекая внимание и притягивая взор. Как завороженный, Кристофер глядел в самое сердце редкого камня, любуясь прихотливой игрой света на острых гранях.
        Это был «Властелин», самый крупный из ограненных алмазов.
        Прозрачный и чистый, как вода, он был безупречен, давая смертным наглядное представление о совершенстве. Вместо классического симметричного восьмигранника площадка алмаза была огранена пятнадцатью плоскостями, что усиливало естественный блеск драгоценного минерала и значительно облегчало магу взаимодействие с ним. Эта трудная в исполнении непарная огранка «импариант» называлась также «идеальной». Говорящее название.
        Идеальные пропорции огранки позволяли достичь предельной игры света внутри камня, образуя более широкий и приятный для зрения цветовой спектр. Световые лучи, падающие внутрь «Властелина», отражались и выходили обратно через две наклонные грани, рождая повышенный, максимальный блеск, который намного превосходил игру бриллиантов с четным числом граней. Он весь казался сгустком сияющей чистой энергии.
        Из-за сложности гранения, редкости и сильно проявляющихся магических свойств цена на алмазы была заоблачно высока. Эти минералы считались самыми древними и потому успевшими накопить наибольшее количество магической силы. «Властелин» же был поистине уникален: обладая сверхмощной энергетикой, он, как считалось, делал владельца непобедимым. Алмаз оберегал от всяких попыток влияний и блокировал активность находящихся рядом драгоценных камней, возвращая их энергию в качестве ментального удара.
        Он обращал силу врагов против них самих.
        Помимо прочего, алмаз приносил власть и богатство, сохранял ясным рассудок и значительно усиливал физические навыки. Всё это давало даже простое обладание камнем, искусный же заклинатель мог произвести посредством «Властелина» практически любое воздействие, ограниченное лишь его собственными способностями. Способности же самого камня, по-видимому, не имели границ.
        Это был символ могущества, неподвластный времени.
        Тем не менее, в использовании алмазов, как и других минералов высшего порядка, имелись свои нюансы и сложности. Прозрачные камни были привередливы, и овладеть ими мог отнюдь не всякий, лишь человек достаточного уровня подготовки - и сильной воли. Для прочих же применение алмазов, энергозатратное само по себе, было чревато смертью от истощения или помешательством.
        По этой причине лорд Эдвард надевал бриллиантовую диадему далеко не каждый день, а только по особым случаям. Нечасто приходило Кристоферу видеть знаменитый алмаз, и горло невольно перехватило при мысли о силе «Властелина». Правитель решил повысить личную защиту после покушения? Скорее всего так.
        Лорд-защитник Ледума молчал, видя, какой эффект произвело его появление, и молчание это не сулило ничего хорошего. С большим трудом Кристофер смог наконец оторвать глаза от лица, на которое, вообще-то, нельзя было смотреть так долго, так открыто и беспардонно, и заставил себя вернуться мыслями к разговору. Зная, что правитель не повторяет уже заданный вопрос, Кристофер спешно перевел взгляд на листки, о которых шла речь. Даже не беря их в руки, маг немедленно понял, в чем было дело.
        Жемчужного цвета плотная гербовая бумага, вызывающе-алые чернила, личная подпись и золотая печать правителя Аманиты! О боги, что ждет их на этот раз?
        - Осмелюсь предположить, милорд, что владыка Октавиан Севир продолжил переписку?
        - Разумеется, продолжил, - лорд Эдвард поморщился. - Важно другое: Октавиан продолжает настаивать на своем. Наш ответ не удовлетворил его. Вернее, твой ответ, Кристофер.
        В своё оправдание Кристофер мог бы заметить, что отправленное послание было составлено в точном соответствии с официально разработанными предписаниями дипломатической службы, а также личными указаниями самого правителя, и детально согласовано с ним же, но такая крамольная мысль даже не пришла в голову придворному. Он вновь поднял взгляд на «Властелина», хоть и знал, что делать этого не следует.
        Камень почти ослепил.
        Проклятье, находиться так близко к алмазу невыносимо! Даже дышать становится тяжело: в воздухе словно парит мельчайшая алмазная крошка, забивает нос, рот, залепляет немилосердно слезящиеся глаза. Сердце застучало, закололо, и Кристофер пошатнулся, с трудом сохраняя равновесие. Сухой, дерущий горло кашель душил, и сдерживать его было всё сложнее.
        «Властелин» сиял ярче полуденного солнца, заслоняя собой всё.
        Это было страшно и… против ожидания оказалось почти приятно, как великолепный неотразимый удар в сердце, который нельзя не оценить по достоинству. Ничто на свете не существовало, ничто, кроме этого безупречного камня. На него хотелось смотреть и смотреть, смотреть вечно, не отрываясь ни на миг, растворяясь без остатка в мучительном и сладком блаженстве его непостижимой природы.
        Но в этом случае вечность была бы непростительно коротка.
        - Ожидаю ваших распоряжений, - с трудом, но Кристоферу удалось оторвать взор от древнего алмаза, однако гипнотический блеск минерала по-прежнему стоял перед глазами. Аристократа немедленно затошнило, во рту появился чуть заметный привкус крови. Ах вот даже как! «Властелин» недоволен. «Властелин» мстит.
        И ведь такое воздействие на психику камень совершает, даже не «работая». Страшно представить его реальную сокрушающую мощь.
        - Ознакомься с этой… занудной писаниной и подготовь достойный ответ. Позиция Ледума остается неизменной.
        - Я счастлив служить вам, милорд. Позвольте приступить немедленно.
        - Нет нужды торопиться, Кристофер. Это подождет до утра.
        - Благодарю.
        Кристофер поклонился, уже размышляя над текстом будущего дипломатического письма. Что и говорить, положение щекотливое. Стремясь упрочить пошатнувшуюся власть Аманиты, лорд Октавиан Севир готовился принять титул верховного лорда Бреонии, положенный ему по праву рождения. Казалось бы, ничего необычного тут нет. Да вот незадача - официальная церемония не проводилась вот уже более ста лет, да и сам титул был скорее данью прошлому, чем реальным рычагом власти.
        Лорд Октавиан не хотел мириться с таким положением дел. Он вознамерился возродить традицию прежних, канувших было в лету времен, и во все города Бреонии были направлены приглашения. В Аманите полным ходом готовилась церемония, которая должна была полностью, во всех подробностях повторить древний ритуал и тем самым изменить политический рисунок на карте Бреонии. Все правители обязаны были явиться на неё, чтобы принести старую клятву верности и признать над собой абсолютную волю верховного лорда.
        Такой поворот событий вызвал переполох в высшем обществе и, по сути, разделил страну на два лагеря. Часть лордов-защитников, сохранивших зависимость от Аманиты, готовы были подтвердить это, так как всё равно ничего не теряли. Остальные задумались и пока повременили с ответами. Выбор стоял непростой: расставаться с независимостью не желали, тем более что многие давно уже с большей опаской смотрели в сторону Ледума, нежели Аманиты. Однако никому не хотелось войны, которая отчетливо замаячила на горизонте, а тем паче - становиться в этой войне первой глупой жертвой.
        В конце концов, покидать город было просто опасно - кто знает, не решится ли лорд Октавиан на резню, вероломно желая устранить всех неугодных одним ударом? Сложно, но на своей территории он вполне мог подготовиться достойно. Да и полисы на время оставались без защиты лордов, что могло спровоцировать нападение обитателей Пустошей и Леса.
        В общем, подумать тут было о чем, и тяжелые переговоры с Аманитой велись уже не первую неделю.
        - Прошу прощения, милорд, - торопливо окликнул Кристофер, видя, что правитель намеревается уходить. - Разрешите выполнить просьбу инфанта и передать вам его слова. Собственно, эта простая просьба и послужила единственной причиной сегодняшнего позднего визита.
        - Я слушаю.
        Лорд Эдвард обернулся на полпути к выходу. В глазах его мелькнули и погасли искорки легкой заинтересованности.
        - Престолонаследник потрясен случившимся и безмерно оплакивает брата, однако, слухи о его собственной причастности к заговору весьма… хм… тревожат светлейшего инфанта. Если быть точным, он с трепетом ожидает вашей реакции… - Кристофер замялся. - Вероятно, трагические судьбы двух старших братьев, в своё время попытавшихся устроить заговоры, серьезно пугает Эдмунда.
        - Может, есть основания для страхов?
        - Не думаю, если милорд пожелает знать моё скромное мнение… Но не буду брать на себя много: специалисты особой службы разберутся лучше главы ювелиров. Ведь эта версия также находится в разработке?
        - Разумеется. Это всё?
        - Да, милорд. Примите еще раз заверения в моей искренней радости. Счастливый случай избавил всех нас от катастрофы, равной которой Ледум еще не знал, - на губах аристократа появилась та особенная слабая разновидность улыбки, которая демонстрирует не страх, не унижение, не заискивание даже, а полное, безоговорочное подчинение. - Ведь город любит вас, как бога.
        Лорд Эдвард равнодушно передернул плечами и отвернулся.
        - Я и есть ваш бог, Кристофер.
        И это была не ложь.
        Глава 6, в которой проясняется ценность молитвы и неожиданно звучит слово «война»
        Завершив молитву, Себастьян приступил к вечерней трапезе.
        Молился он не слишком долго, памятуя о том, что Создатель не любит многословий, однако искренне. В эти мгновения разум наёмника чудесным образом очищался от всего суетного, наносного, от привязчивых мыслей и эмоций. Он уносился ввысь и наполнялся гармонией, которую трудно передать словами.
        - А ты чего не ешь? - ювелир, морщась, сморгнул зыбкую поволоку и согнал с лица благостную улыбку.
        Пристальный, испугано-настороженный взгляд Софии позабавил. Пялится на него, как на юродивого какого-то, ей-богу.
        - Прошу прощения, - девица поспешно опустила глаза в тарелку, с гипертрофированным интересом изучая содержимое, - за бестактность.
        Луковая похлебка была простенькой, зато горячей, густой и наваристой. К сожалению, это оказались единственные достоинства сегодняшнего ужина. В гостинице, куда им спешно пришлось перебраться, кормили не в пример хуже, чем в «Старой почте», даже хлеб подавали самого низкого качества - овсяный с ощутимой добавкой отрубей и подгнившего гороха.
        - Должно быть, сэр, я вас смутила чрезмерным вниманием.
        - Вовсе нет, - не торопясь, но и не мешкая, Себастьян принялся флегматично уплетать свою порцию. - Я не столь впечатлителен, как кажется. Знаю, в это трудно поверить. Но что есть, то есть.
        Шутливый ответ мало удовлетворил молодую женщину: когтями её раздирало любопытство. Пару минут София молча ожидала разъяснений, которых, увы, так и не последовало. Ювелир был несловоохотлив, полностью сосредоточившись на приеме пищи и, похоже, напрочь забыл про существование собеседницы.
        Пришлось поднимать щекотливую тему самой.
        - Кажется, теперь я понимаю, почему вас прозвали Серафимом.
        - Да? - Себастьян на миг перестал стучать ложкой. - А я вот до сих пор теряюсь в догадках. Неужели у меня и впрямь за спиной - шесть пламенных крыльев? Немного вычурно, на мой вкус. А я человек скромный и не люблю привлекать внимания.
        Ювелир даже обернулся, словно желая проверить состояние воображаемых крыльев. София улыбнулась, хотя так и не поняла, шутит сильф или говорит серьезно - спокойное выражение лица и тон Себастьяна заставляли усомниться в однозначности его слов.
        - Не знала, что в лесах Виросы влияние Церкви по-прежнему сильно, - издалека начала Искаженная. - С другой стороны, это как раз-таки не удивительно. Там склонны жить по старым правилам и отвергать прогресс.
        - Ты ошибаешься, - сухо отрезал ювелир. - Точнее, делаешь неверный вывод из правильного вроде бы суждения. Среди лесных людей Церковь никогда не была сильна. Издревле они верят в иное.
        - Во что, например? - в глазах девушки зажглись жадные искорки любопытства. Точь-в-точь как у ребенка, которому вот-вот расскажут новую захватывающую сказку.
        - В землю. В лес. В духов, альбов, оборотней. В драконов, наконец, - Себастьян пожал плечами, не желая слишком отвлекаться от еды. - То есть в то, что можно увидеть своими глазами.
        София поёжилась, и на лице её появилось выражение плохо скрываемой брезгливости.
        - Должно быть, ужасно всю жизнь находиться бок о бок с этими чудовищными существами. И как только люди выживают в условиях совершенной дикости? Наверное, заветная их мечта - умереть легко и спокойно…
        - Они отказались от магии и механики, - ухмыльнулся Себастьян, продолжая методично уничтожать продукты питания. С похлебкой было покончено, и он принялся за квашеную капусту. На здоровый аппетит наёмник никогда не жаловался. - Может быть, за это они приобрели кое-что другое.
        София недоверчиво фыркнула, вздернув хорошенький носик.
        - Что они могли получить? Жизнь в окружении монстров, культурную отсталость, страшные болезни Пустошей? Они даже не осознают, чего лишены, не понимают всех ужасов положения. Может, несчастные и довольны своей жизнью, но мне их жаль.
        В ответ Себастьян только снисходительно улыбнулся и промолчал. И что же делать ему с этой смешной прилипчивой девочкой? Попробуй сейчас отвязаться - скажет, зачем тогда было спасать?
        И действительно - зачем?
        - А это был бы неплохой вариант для Искаженных, - совершенно серьезно заметил ювелир. - За непереносимость камней никто преследовать не будет, магия в Лесах не в чести. И воздух чистый, не загрязненный смогом и беспрерывными магическими вибрациями. Всё лучше, чем в городах чахнуть, день за днем дрожа от страха. Цепляться за существование, которое и жизнью-то не назовешь.
        София потупилась, вновь обратившись к нетронутой тарелке. Похлебка успела остыть и вызывала еще меньше аппетита, если такое было вообще возможно.
        - Всё так, но… - она замялась, лениво ковыряя ложкой схватившуюся гадкой пленкой жижу. - Вся наша цивилизация основана на магии драгоценных камней. Этого нельзя отрицать. Камни это источники энергии, которые дают много возможностей и благ… Совсем без них нельзя - остановится прогресс, Пустоши наступят и поглотят очаги человеческой жизни. Нелюди уничтожат нас. Я хорошо понимаю это. Должно быть, так правильно. Просто мы… мы неправильные. Просто случайные ошибки. Мы не нужны этой системе, но существовать вне тоже не можем. Да и какая страшная судьба ждет нас за стенами городов - быть предоставленным на милость природе, сурово страдать от холода и жары, засух и дождей, лесных пожаров? Каждый день выживать? Сражаться с мерзкой нечистью за своё право жить, а не быть съеденным заживо?
        Она помолчала немного, все еще опасаясь поднять на ювелира глаза.
        - Да, здесь страшно, но, по крайней мере, мы знаем в лицо то, чего боимся, - словно оправдываясь, неловко объяснила София. - Мы знаем, что нас ждет, в лучшем случае и в худшем. А что там? Неизвестность пугает сильнее, чем инквизиторские пытки. Чем высокомерие магов, чем презрение общества. Мы научились приспосабливаться и прятаться, но не противостоять. У нас нет сил для борьбы. Слабый должен опасаться сильного - таков закон. Здесь мы имеем дело только с людьми, и это не так жутко. Наш лорд гарантирует защиту города от монстров. Да, Искаженные тоже признают его власть. Мы верим в его защиту, и мы готовы платить за эту безопасность дорого… иногда кажется, что слишком дорого. Возможно, мы выбираем меньшее зло, возможно, нет… Вы меня осуждаете?
        Впервые за время ужина София осмелилась взглянуть Себастьяну в лицо. Всё-таки было в глазах мужчины что-то нечеловеческое, непонятное. Даже цвет - зеленый до невозможного. Таких цветов нет в их мире. Просто нет, и всё.
        Это краски иного, незнакомого мира.
        - Я не судья, - отрицательно покачал головой ювелир, дипломатично уходя от ответа. - Каждый живет так, как умеет. Как считает приемлемым. Каждый делает выбор.
        - Вы говорите, как проповедник, - расстроенно вздохнула София. - Так же правильно и равнодушно. Расскажите мне о Церкви? Разве она еще существует в городах? Если это слишком личная тема, расскажите хотя бы, чем вы заняты сейчас, какой заказ выполняете? Расскажите что-нибудь о камнях? Это будет полезно для меня. Ведь я буду помогать вам.
        Себастьян ничего не ответил. Он уже завершил трапезу и вновь приступил к короткой молитве. Это было так привычно и естественно, как дыхание. Ювелир и не предполагал, что может быть иначе.
        София сердито сверкнула глазами и принялась наконец есть свою стылую похлебку. Кажется, разговор был окончен. Ювелир оказался трудным собеседником.
        Следующие полчаса тянулись медленно, в гнетущем молчании. Наёмник как будто серьезно размышлял о чем-то, но не торопился делиться мыслями. София тоже закончила есть и выжидательно смотрела на него.
        - Я расскажу тебе нечто более интересное и важное, - Себастьян наконец нарушил колючую тишину, поднявшись на ноги единым пружинистым движением. - Несложные правила, которые позволят нам быть довольными друг другом. Итак, первое: не приставать ко мне с расспросами. Второе: без пререкания делать то, что я скажу. Третье: не нарушать первых двух, никогда. Видишь, их не так много. Справишься?
        Девушка обиженно поджала губы и молча кивнула.
        - Вот и славно. Взамен я постараюсь обеспечить твою безопасность в этом неспокойном городе. По крайней мере, пока я здесь, а это, сразу говорю, ненадолго. Меня не интересует твоё прошлое, и я также не стану задавать неудобных вопросов. Мне кажется, это очень хорошая сделка.
        Себастьян накинул плащ, застегнул пояс с пламенеющей шпагой и даго. Он не особенно беспокоился о внешности, но каким-то естественным образом выглядел элегантно - настолько, насколько может быть элегантен бродяга. Подходило время вечерней тренировки - вот что действительно интересовало сильфа. Сейчас, сейчас он выйдет во внутренний дворик, разомнется хорошенько в полной темноте и одиночестве, и воздух запоет от его танца, и клинки его тоже будут петь. Сознание окончательно прояснится.
        Танец с клинками так же эффективен для концентрации, как и молитва. А ясность ума сейчас ох как необходима. Нужно тщательно обдумать дальнейшие действия - разговор с Маршалом не дал ровным счетом никаких зацепок, скорее, наоборот, - новые вопросы, новые сомнения. Всё-таки придется, видимо, поработать с черным турмалином напрямую. Как же не хочется этого. Впрочем, он еще не виделся со Стефаном… но будет ли смысл в этой встрече…
        Неожиданно для самого себя в дверях ювелир задержался. На душе вдруг стало как-то пакостно, как если бы он кого-то незаслуженно обидел. Но ведь это было не так, правда?
        Проклиная себя за излишнюю мягкость, Себастьян обернулся. София сидела, надувшись, как мышь на крупу, яркие карие глаза померкли. Глупая упрямая девчонка. Но какая же красавица. Такие женщины не для него. Она слишком, слишком хороша, чтобы быть правдой.
        Увы, опыта общения с избалованными кисейными барышнями у него не имелось нисколько. Ювелир не имел ни малейшего представления, как лучше поступить, как повести себя достойно. И об этом тоже стоило поразмыслить, успокоившись. Принять холодное взвешенное решение, и по возможности правильное.
        Раздосадованный на самого себя, Себастьян плотно сжал губы и отвернулся. Тихонько прикрыл за собой дверь, по правде говоря, едва удержавшись, чтобы сгоряча не хлопнуть ею. Как непохоже это всё на него. Куда подевалось самообладание легендарного Серафима?
        Тревожно, тревожно было на сердце. Новорожденная луна была еще совсем слаба: узкий серебряный серп скрыли тяжелые тучи. На улице снова сыро и промозгло. Предвестник бурь, южный ветер тоскливо завыл за окнами свою песню, от которой хотелось укутаться поплотнее в теплый шарф.
        Темное небо ждало безупречного танца его клинков.
        Не говоря ни слова, Серафим вышел в ночь.

* * *
        В задумчивости лорд Эдвард рассматривал серебряный перстень, лежащий перед ним на декоративном подносе.
        По большому счету, разглядывать-то тут было нечего: перстень был как две капли воды похож на его собственные «Глаза Дракона»… но только внешне. Внутренняя сущность камня была иной: простая стекляшка, не обладающая никакой особенной энергетикой. Подделка. Пустышка, которой не обмануть ни одного мало-мальски способного заклинателя.
        Естественно, никаких отпечатков энергетики вступавших с ним в контакт перстень также не сохранил, да и сохранить не мог. Тем не менее, опыт и мастерство помогали лорду Эдварду различать слабое искажение естественной структуры камня, которое могло быть вызвано только разрушительными эманациями страха. Уж это было совершенно бесполезной информацией, за исключением того, чтобы потешить самолюбие мага.
        Не прошло и часа, как Винсент, глава особой службы, доложил правителю, что подделка была найдена в комнатах его сына, инфанта Эдмунда, в одном из настенных тайников. Неудивительно, что тот так трясся последние дни, даже заявился искать поддержки Кристофера. Страх же, одно из сильнейших человеческих чувств, искажает природу любой материи.
        Однако копия, если вернуться к ней, была выполнена превосходно. А значит, тот, кто изготовил или заказал её, должен был иметь доступ к оригиналу. Или феноменальную память, чтобы в точности воспроизвести однажды увиденный перстень.
        В любом случае, во всём этом еще предстояло разобраться.
        Винсент так некстати явился со своей находкой: две полуодетых прелестницы, притихнув, ожидали, когда внезапно помрачневший правитель оторвется от медитативного созерцания перстня и вновь обратит на них своё высочайшее внимание. Но кажется, про них забыли. Вечер был безвозвратно испорчен.
        - Подите прочь, - негромко приказал вошедший Кристофер, мгновенно оценив ситуацию. - Оставьте нас.
        Заскучавшие красавицы не заставили просить себя дважды. Сделав реверанс, торопливо прошмыгнули мимо остановившегося на пороге главы ювелиров, который сам закрыл за ними двери.
        - Что скажешь, Кристофер? - не оборачиваясь, лениво задал вопрос лорд Ледума. - Эдмунд смог внятно объяснить хоть что-нибудь? Вы ведь с ним, кажется, близки.
        - По вашему распоряжению, милорд, я поговорил со светлейшим инфантом, - Кристофер пропустил последнее колкое замечание, давно привыкнув к своеобразной манере общения правителя. - Он охотно пошел на контакт и сообщил мне всё, что знал. В день убийства Эдмунд заметил, что брат надел не свой перстень. Поэтому, ведомый исключительно благими побуждениями, он забрал оставшуюся копию и направился к Эдгару, дабы разъяснить тому недоразумение и поменять перстни, пока не случилось худшего. Однако было поздно: когда Эдмунд обнаружил брата, тот был уже мертв. Испугавшись, инфант скрылся с места происшествия. Все эти факты он утаил, а копию спрятал, так как опасался, что подозрения неизбежно падут на него.
        - Вот как, - развернувшись вполоборота, лорд сделал знак подойти. - Какая занимательная история.
        Кристофер вздрогнул от неожиданности, утонув в темных прорубях глаз, и, церемонно поклонившись, встал, куда было указано. От выражения лица правителя аристократу стало не по себе. Даже как-то неловко, будто он сам выдумал эту несуразицу, а не передал практически слово в слово сбивчивые речи его насмерть перепуганного сына.
        - А как, скажи мне, как Эдмунд сумел заметить, что брат взял не свой перстень, если сам не в состоянии даже отличить подделку от оригинала? - губы лорда кривила презрительная усмешка.
        - Он определил по футлярам, милорд.
        - Неужели? - усмешка стала почти зловещей. - А какого черта он вообще делал в хранилище? И для чего полез в футляры? Вопросов много, слишком много. Но даже того, в чем он уже признался, с лихвой хватит на обвинение в измене правящему дому. Остальные обстоятельства дела пусть выясняют специалисты особой службы. Винсент лично займется им.
        На месте Эдмунда Кристофер бы этому не обрадовался, если в шатком положении инфанта вообще можно было чему-то радоваться. Глава особой службы Ледума снискал поистине ужасающую славу. Этот внешне непримечательный, худощавый, убийственно-спокойный человек, как и все руководители военизированных подразделений, не был магом, но мог выпотрошить мозг любому - и извлечь оттуда нужную информацию. Причем состояние этого самого мозга по завершению допросов волновало Винсента в последнюю очередь, особенно если использовать допрашиваемого дальше не было необходимости. Нервные срывы, страхи, истерические припадки и настойчивые попытки суицида были обычным явлением у подопечных Винсента, хотя никогда к ним не применяли методы физического воздействия.
        Важным плюсом в работе главного следователя было то, что он не выбивал псевдопризнательные показания пытками, а заставлял людей говорить чистую правду, всю правду без утайки, как на исповеди духовнику, и почти так же страстно. Допросы Винсента могли длиться пятнадцать минут каждый день, а могли продолжать без перерыва часами - к каждому он находил индивидуальный подход.
        - Прикажете распорядиться о взятии под стражу и полноценном допросе в Рициануме?
        Лорд Эдвард повременил с ответом, пристально вглядываясь в грани искусственного турмалина. Те были безукоризненны - и пусты.
        - Нет, - сказал он наконец. - Пока только домашний арест. Полностью ограничить в общении, пище, воде. Подождем, самое большее, пару-тройку дней. Сам разговорится, если есть что сказать.
        Кристофер молча поклонился. Расчет лорда был ясен - вынужденное одиночество в заключении психологически тяжело и, в особенности для людей слабых духом, часто бывает страшнее пыток. Очень эффективно, не требуется прилагать никаких дополнительных усилий: несчастные быстро приходят в угнетенное состояние сознания и начинают сами пытать себя в своем воображении. Многие ломаются, - если пережать, даже сходят с ума. Поэтому изоляцию нужно грамотно перемежать с допросами. Ну за этим, кажется, дело не станет.
        - Возьми перстень и покажи ювелирам, - лорд Эдвард приложил ладони к вискам и тяжело прикрыл веки. - Пусть хорошенько его изучат и сделают заключение. Возраст копии, почерк мастера, отличия в исполнении от оригинала… В общем, сам знаешь.
        - Разумеется, милорд, - в ведомстве Кристофера находились вся служба фамильных ювелиров: от подмастерьев-огранщиков до охотников, традиционно обеспечивающих безопасность и осуществляющих различные силовые операции. Не слишком влиятельная должность, вдобавок подразумевающая высокую степень ответственности и постоянный личный контакт с лордом. Впрочем, хорошо это или плохо, сложно было сказать однозначно.
        - Ты уже ознакомился с новым посланием из Аманиты, которое я направил тебе?
        - Да, милорд, - Кристофер невольно похолодел и подавил малодушное желание отступить на шажок-другой. Делать этого было нельзя.
        Нынешний ответ Октавиана Севира пришел быстро. И был еще суше, еще жестче и требовательнее, чем в предыдущий раз. Правитель Аманиты настаивал, чтобы церемония была проведена - и проведена по всем правилам, включая древний обряд простирания, о чем было указано особо.
        Страшно представить гнев лорда Эдварда, когда он прочел такое.
        Лорд Октавиан Севир был одним из тех, про кого говорят - родился с серебряной ложечкой во рту. Высокое происхождение одарило его многим. Наследник самой древней и самой могущественной из правящих династий Бреонии! Дом Севиров был благороден, многочислен и крепко удерживал в руках власть в течение последних четырех сотен лет. Определенно, родословное древо Октавиана было самым ветвистым среди аристократов Бреонии, и среди его листочков не затесалось ни единого простолюдина или, упаси Создатель, человека смешанной крови.
        В сокровищнице Аманиты успело накопиться множество драгоценных минералов, а также знаний по их практическому применению. Традиционно отпрыски дома Севиров предпочитали использовать благородные красные корунды, именуемые в простонародье рубинами.
        Эти великолепные камни первой категории ценились порой даже выше алмазов, - в особенности крупные, хорошо окрашенные экземпляры без каких-либо дефектов. Мощь красных корундов была так велика, что их называли сгустками крови драконов, хотя наиболее высоко котировались так называемые рубины цвета «голубиной крови» - густо-красные с пурпурно-фиолетовым оттенком. Это были камни власти, камни особой магической силы. Но всё-таки в большинстве своем они были не так могущественны, как алмазы, а использование их вытягивало почти столько же энергии.
        Однако, в дурном повороте последних событий Кристофер не видел своей вины. Он выдержал официальную эпистолу Ледума в максимально сдержанных, учтивых тонах, которые, в то же время, не давали повода усомниться в твердости озвученной позиции. Это был ответ, к которому не придраться даже опытнейшим из дипломатов!
        Но если уж молодой лорд Октавиан действительно настроен серьезно, его не удовлетворить и гениальной отпиской. Увы, Аманита настойчиво ищет повода для конфликта, а значит, она его найдет. Помешать этому не представляется возможным, по крайней мере, на дипломатическом уровне. Дипломатия - мощный инструмент, но, тем не менее, всего лишь инструмент. И она не всесильна. Дипломатия всегда идет на поводу у политики, но не наоборот.
        - Полагаю, - правитель был на удивление спокоен, и спокойствие это пугало много больше привычно дурного расположения духа, - дальнейшая переписка бессмысленна. Во всяком случае, со столицей: позиция Аманиты предельно ясна. Подготовь послания к лордам лояльных мне городов. Пусть готовятся к войне.
        Кристофер обмер. Конечно, к этому и шло, но слово «война» всё равно прозвучало неожиданно и откровенно, как признание в любви между давно опостылевшими супругами. О вероятных вариантах развития щекотливой ситуации уже шли пересуды в народе и высшем обществе, но никто не решался предположить такого - самого страшного - варианта.
        По крайней мере, произнести вслух.
        Похоже, в Аманите твердо решили расставить все точки над i, пусть даже пожертвовав для этого натянутым притворным миром. Ледум не может бесконечно балансировать на неверных канатах дипломатии: на словах соглашаться со столицей, а на деле упрямо гнуть свою линию. Нейтральную позицию больше не удержать - пришло время либо отказаться от притязаний, либо принять вызов и сражаться за них.
        Сражаться всерьез, возможно, до последней капли крови.
        …Так значит, всё-таки война.
        Глава 7, в которой выясняется, насколько пагубные последствия имеют пытки электрическим током
        Чертыхаясь, Себастьян чуть ли не с боем прорывался сквозь сплошную серую стену дождя, который лил, не переставая, с самого раннего утра. Такое положение дел считалось в порядке вещей: энергетическое поле Ледума было сильно повреждено мощными излучениями минералов, а потому погода вела себя неустойчиво и почти всегда агрессивно. В других городах Бреонии дела с климатом обстояли немногим лучше.
        Горожане давно привыкли к невиданным в прежние дни явлениям: к разной интенсивности дождям, практически беспрерывным; к неожиданно сменявшим их периодам адской жары; к затяжным снегопадам, к скачкам температуры зимой; к тому, что посреди лета запросто может посыпать град… Сами сезоны стали размыты. Комфортной погоды попросту не существовало, если, конечно, насильственным путем её не устанавливал сам лорд. Но долго сдерживаемая стихия бесилась после еще сильнее. В результате почти повсеместно были приняты официальные законы о запрещении регулирования метеоусловий, за исключением случаев чрезвычайной важности, например, когда требовалось остановить какое-нибудь стихийное бедствие. Если вред от буйства стихии превышал предположительные последствия вмешательства в дела небесной канцелярии.
        Стефан, цель его вылазки, поселился в такой же бедненькой гостинице, как и сам Себастьян, она даже располагалась в том же районе. Да что уж там - отличие заключалось, по большому счету, только в названии. Хозяин буркнул что-то вроде того, что постоялец у себя, но при этом глянул на потревожившего его невинным вопросом посетителя как-то особенно неприязненно. Заподозрив неладное, Себастьян поспешил подняться на второй этаж, где и притаились одинаково скромные тесные комнатки. Теперешнее обиталище Стефана находилось в самом конце коридора.
        Сам коридор был тих, безлюден и полностью лишен освещения. В принципе, ничего из этого не выходило за рамки нормы, но ювелир отчего-то насторожился, подспудно оценивая обстановку. Медлить, однако, не стоило. Двигаясь с текучей грацией, Себастьян тихо скользнул вперед, шестым чувством минуя предательски скрипящие половицы, и остановился перед нужной дверью. Вода ручьями струилась с плаща и шляпы, и на полу оставались следы, темные и блестящие, неприятно похожие на кровь. На пару мгновений ювелир замер, чутко прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука, а сама дверь создавала впечатление незапертой. Может, просто плохо прилегает к косяку?
        Поколебавшись долю секунды, Себастьян осторожно толкнул её внутрь. Дерево плавно подалось, с готовностью открывая темное и неприветливое нутро комнаты, судя по всему, совершенно пустой. Ювелир нахмурился. Что еще за шутки? Хозяин ясно подтвердил, что Стефан здесь. Да и куда можно направиться в этакую непогоду? И где, черт побери, остальные постояльцы?
        Странно, очень странно. Приготовив на всякий случай шпагу, Себастьян медленно вошел в комнату. Плотные шторы были задернуты, однако ювелир видел в вязкой полутьме, как кошка, - даже еще лучше.
        Как сильф.
        Потому-то движение черного сгустившегося воздуха никак не могло остаться незамеченным. Метнувшаяся откуда-то сбоку тень, по всей вероятности, не собиралась тратить время и силы на всякие глупости, вроде мирного диалога: в руке у неё тускло блеснул нож…
        …который в следующий миг оказался на полу, там же, где и сама тень. Вообще, видеть тени на полу как-то привычнее. Однако в этой почудилось что-то знакомое.
        - Стефан? - удивленно спросил Себастьян, почти задушив нападавшего массивной рукоятью шпаги. Всё произошло бесшумно и молниеносно, практически на автоматизме. Годами тренированное тело выполняло несложные действия уже без участия разума.
        - Серафим? - в голосе тени послышалось облегчение. Прекратив беспомощно трепыхаться, она покорно обмякла у него в руках. - Какая радость! Слава Создателю, это ты!
        Не слишком-то разделяя восторги незадачливого убийцы, ювелир, тем не менее, оставил того в покое и шагнул к окну. В следующий миг серый свет дня хлынул в комнату, обнажив всю её унылую нищету. И еще - высветил явные следы обыска, неторопливого и тщательного. Так вызывающе уверенно, не скрываясь, не спеша, обыскивают не воры, не шпионы - только представители власти. Любопытно.
        Закашлявшись, Стефан с трудом сел на полу, обхватив руками острые колени. Он выглядел нехорошо - синюшная бледность, сухие воспаленные глаза с красными лопнувшими капиллярами, на правом виске чернеет небольшой ожог. Вид затравленного, измученного человека.
        - Что произошло? - Себастьяна аж передернуло от банальности и сухости этого вопроса, но он был необходим.
        - Здесь были охотники, - тихо ответил Стефан. Настроение его неожиданно сменилось, и он утратил всякий интерес к происходящему. Взгляд мужчины померк. Он только бессмысленно глядел перед собой, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону.
        Со злости закусив губу, Себастьян одним движением вложил шпагу в ножны. Профессионал должен быть скуп на эмоции, это всем известно. Ему полагалось бы испытать умеренное разочарование и ретироваться, не теряя драгоценного времени. Выяснять здесь что-либо было явно поздно - его снова опередили! И судя по тому, что собеседник его жив и даже оставлен на свободе, опередившие ничего не нашли.
        Это если смотреть объективно. Но, хорошо это или плохо, Себастьяну всегда трудно давалась чертова неуловимая «объективность». Существует ли вообще в мире что-нибудь действительно объективное, оторванное от наших чувств? Или объективность - только иллюзия, химера, которую невозможно поймать за хвост?.. Видеть товарища в таком плачевном состоянии было больно. Не как профессионалу - как человеку. Произвол охотников всё усугубляется. И никто не может дать им отпор.
        Вдруг, метнув на гостя подозрительный взгляд, Стефан резко вскочил на ноги.
        - Ты ведь тоже за этим пришел, так ведь? - хрипло шептал он, медленно пятясь к стене. - И тебе понадобился проклятый черный турмалин?!
        Со всё возрастающей тревогой Себастьян смотрел на Стефана: тот однозначно пребывал не в себе. Однако, никаких зримых следов побоев или пыток заметно не было. Что даже странно: обычно охотники не церемонятся. Так что же оказало на товарища такое сильное воздействие? Стефан никогда не отличался особенной храбростью, но и среди совсем уж истеричных невротиков тоже замечен не был.
        - Успокойся, Стефан, - негромко, но внятно произнес Себастьян. - Не бойся: я пришел просто поговорить. Положись на меня. Расскажи мне всё. Как старому другу.
        Стефан глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки. Тусклые глаза близоруко щурились, испуганно глядя на гостя. Кажется, даже слабый свет дня, льющегося сквозь грязные стекла, сейчас раздражал их. Себастьян обернулся вокруг и обнаружил очки Стефана тут же на полу. Они были разбиты или, скорее, раздавлены ударом каблука.
        - Не лезь ты в это дело, Серафим, - устало посоветовал Стефан, отвернув от него изможденное лицо. - Посмотри, что они сделали со мной. Не знаю, сколько тебе посулили, но это слишком опасные деньги. Не рискуй напрасно - жизнь всё равно дороже.
        - Жизнь моя принадлежит Создателю, - пожал плечами Себастьян, недоумевая, почему всем так хочется отговорить его от дальнейших поисков, тем более, что опасность - непременное условие его ремесла. И он знал об этом, когда выбирал этот путь. - Мне нет нужды заботиться о ней, потому что Изначальный позаботится лучше.
        - Говорят, на Изначального надейся, а сам не плошай, - Стефан слабо улыбнулся. Задумался, мучительно припоминая недавние события. - Они нашли деньги… Говорят, откуда столько? Не желали верить, что я могу зарабатывать честным трудом…
        По правде говоря, для Себастьяна самого оставалось загадкой, как Стефан до сих пор умудряется держаться на плаву, оставаясь в их непростой профессии. Нет, теоретическая база его довольно-таки внушительна, для самоучки, однако, когда дело доходило до практики… Ну не каждому же, в самом деле, быть профессионалом высокого класса. И даже у них иногда случаются осечки.
        По складу характера Стефан был скорее ученым, исследователем, слишком интеллигентным для грубой прозы жизни. Про таких говорят - не от мира сего. В конце концов, бедняге не оставалось ничего иного, как промышлять мелкой торговлей. На долю горе-ювелира приходились простые смертные, которым можно было продать втридорога какие-нибудь приятные безделушки. Причем это был совершенно безопасный стабильный бизнес. И пусть он и не приносил особого дохода, зато позволял не протянуть ноги с голоду.
        - Охотники привязали меня к кровати, - чуть слышно продолжил Стефан, совсем вжавшись в стену, будто надеясь слиться с ней и исчезнуть, - сунули в рот кляп и смазали кожу какой-то холодной липкой жидкостью. Потом приложили к вискам электроды, подключенные к прибору, похожему на небольшой ящик. Они называли его «конвульсатором» и с удовольствием, в подробностях объяснили, что прибор генерирует электрический ток, которым меня и будут пытать до тех пор, пока я не выложу всё, что знаю.
        - Бог мой, - Себастьян похолодел, предвкушая все ужасы новых технологий, если их передать в руки военных, спецслужб или инквизиторов. И почему прогресс первым делом пытаются направить во зло? Почему нельзя изобретать что-то, что будет облегчать людям жизнь, и без того непомерно тяжелую? - Не похоже на охотников.
        - С ними был маг. Он и вел допрос.
        - Маг? - Себастьян мгновенно насторожился. - Как он выглядел?
        - Аристократ. Черные волосы, а глаза прозрачные, как сапфиры. Одет очень дорого, с лоском.
        Кристофер? Себастьян был почти уверен в этом - глава ювелиров всегда выглядел безукоризненно. Должно быть, лорд Эдвард поручил ему лично заняться этим делом и разобраться со всеми элементами вне закона, которые могут быть причастны к покушению. Сам Серафим, Стефан, Маршал… Надо же, какой разный подход нашел он к каждому. Интересно, чем был обусловлен именно такой выбор мага?
        - Когда через мозг проходит электрический разряд, - прервал ход его мыслей Стефан, нервно озираясь, - возникает припадок, похожий на эпилептический, который продолжается где-то около минуты, может больше - сознание на этот период почти утрачивается. Это ужасно. Судороги такие сильные, что я боялся, что сломается позвоночник или случится вывих суставов. Может, так и произошло бы, если бы ремни не держали меня. Дышать при этом совсем невозможно, и даже после окончания припадка дыхание восстанавливается не сразу, выступает ледяной пот. И как только сердце выдержало… Чувствуешь себя никчемным… выжатой тряпкой, а не человеком… и тошнота…
        - Что они хотели узнать? - Себастьяну было довольно подробностей.
        Если честно, даже странно, что Стефан с таким упоением пускается в эти малоприятные нюансы. Обыкновенно жертва старается забыть о насилии, или уж как минимум не рвется предаваться рефлексии.
        - Не участвовал ли я в похищении шерла правителя, и не известно ли мне что-нибудь, что может помочь следствию, - равнодушно воспроизвел вопросы Стефан. - Спрашивали, с какой целью я покинул Аманиту и прибыл в Ледум.
        Аманиту? Себастьян вновь был удивлен. Еще одно загадочное совпадение, если те вообще бывают. Так значит, Стефан тоже приехал из столицы? А ведь там они даже не пересеклись. Впрочем, древний город велик… даже Ледум пока не может соперничать с ним в размерах.
        - Эту процедуру они повторили несколько раз, пока я, наконец, не впал в ступор, - мрачно продолжил Стефан. - Или может, это был глубокий обморок. Так или иначе, придя в себя, я совершенно ничего не помнил! Сознание было спутано, координация и речь нарушены. Долго я вообще не соображал, кто я и где нахожусь, но постепенно память стала восстанавливаться. Однако лучше бы я свихнулся или умер. Как теперь жить? Пропал я. Эти скоты забрали все сбережения: инструмент, камни, деньги за копию…
        Стефан сокрушенно покачал головой и сел на смятую кровать. Та противно заскрипела, сопротивляясь давлению.
        - Копию? - не понял Себастьян, разом превратившийся в слух.
        - Да. Я разве не сказал? Я ведь сделал копию одного из «Глаз Дракона», превосходную копию, кстати, - не отличишь от подлинника… Черт, голова до сих пор раскалывается…
        Себастьян обмер. Вот так новости. Всё интереснее и интереснее.
        - А ты сознался в этом охотникам, Стефан? - осторожно спросил ювелир, присаживаясь рядом.
        Тот надолго задумался, страдальчески морща лоб.
        - Знаешь, Серафим, думаю, это был экспериментальный образец конвульсатора. Кажется, техника допроса только испытывалась. Может, они переборщили с разрядом, но уже после первого припадка я утратил всякую адекватность. Я был словно оглушен: плохо понимал, что происходит, что они говорят, что говорю я. Да и говорить-то было трудно: с губ текла клейкая слюна, выделялась какая-то дрянь, какая-то кровянистая пенистая мокрота. В груди клокотало. Помню, я что-то кричал… А что именно - черт его знает. Может быть, посылал их всех куда подальше… не помню…
        Себастьян недоуменно нахмурился. Стефан вел себя всё неестественнее. Рассуждения его никак не укладывались в рамки поведения нормального человека. Возможно ли это - так отстраненно говорить о собственном допросе, пытках, делать выводы о страшном эксперименте, в котором якобы что-то пошло не так? Как будто и не с ним вовсе происходил кошмар… Всё это выглядело подозрительным. Или может, действительно было проще отстраниться, не принимать того, что произошло?
        Хотя, возможно, стоит списать странности на любознательную натуру Стефана, всегда питавшего интерес к механике и новаторским разработкам… Но не до такой же степени? Или всё-таки - до такой?
        Серафим не мог сказать определенно.
        - Кто заказал тебе копию шерла?
        Стефан тоскливо посмотрел на гостя. Себастьян почувствовал угрызения совести, как будто это он виновен в неважном состоянии несчастного. Может, следовало оставить его в покое, дать отдохнуть после всего… Но ведь нельзя просто взять и уйти, ничего не выяснив? Тем более, что дело явно принимало серьезный оборот, и спросить что-то у Стефана позже может и не представиться случай.
        - Не знаю, - развел руками собеседник, поняв, что разговора не избежать. - Да меня это и не интересовало. В Аманите я получил бандероль с заготовкой камня, рисунком, чертежами и подробнейшими инструкциями касательно работы и моих действий. Там же был указан день, в который я должен был приехать в Ледум и привезти готовую копию.
        - Кому и как ты её передал?
        - Личной встречи не было, - покачал головой Стефан. - Ко всему прочему прилагался ключ арендованной багажной ячейки. Покинув дирижабль, я прямиком направился на городской вокзал, сразу же открыл нужную ячейку и оставил там заказ. Время было час пополудни. Внутри меня ждал обещанный гонорар, две сотни золотых монет, всё по-честному. Никогда не держал в руках таких больших денег… - ювелир расстроенно вздохнул. - На следующий день в это же время я снова пришел на вокзал и сдал ключ служащему, выполнив всё точно так, как было указано в письме. Должно быть, у заказчика имелся заранее подготовленный дубликат ключа, и в течение этих суток он и забрал свой заказ.
        - Это ясно, - Себастьян мысленно присвистнул, поражаясь осторожности, с которой было организовано покушение. Так значит, шерл был не просто похищен, но заменен искусной подделкой, чтобы пропажа не вскрылась сразу, и не поднялась тревога. Хороший был план, да жаль, не удался. Сколько теперь из-за этого пострадает людей. - У тебя сохранилось письмо заказчика?
        - Конечно же, нет, - Стефан посмотрел на него, как на ненормального. - Я всё уничтожил, как и было велено в инструкции. Здравый смысл подсказывал, что хранить их глупо, да и просто опасно, раз дело связано с камнями лорда Ледума. Если не те люди найдут… Но и отказаться я не мог. Дали понять, что лучше бы мне этого не делать. Да и деньги были нужны позарез, очень нужны… Сам знаешь, с заказами у меня в последнее время не очень. Проклятая гильдия… не оставляют одиночкам ни единого шанса!
        Стефан возмущенно стукнул кулаком по стене и поморщился от боли.
        Да уж. Мягко говоря, Себастьян был поражен. В первую очередь тому, что Стефан вообще решился на такое дело. Связаться с лордом Ледума! Это вам не у рядовых магов мелкие камешки красть, хотя и за это порой можно поплатиться, если опыта недостает. Но перейти дорогу знаменитому тирану, вот уже столько лет держащему город в ежовых рукавицах, растоптавшему все человеческие права!.. Для этого нужно было действительно быть не от мира сего.
        - На бандероли стояли какие-то штампы? Обратный адрес? Кто доставил её? - Себастьян мягко вернул разговор в нужное русло, не давая собеседнику возможности отвлечься и запереться в жалости к самому себе. Иначе контакт будет потерян. И без того у Стефана серьезно нарушена концентрация внимания.
        - Ничего не было. Мне передали её через хозяина гостиницы, где я жил тогда. Я никого не видел. Ничего не слышал. Какие-то особые метки, которые могли бы натолкнуть на какие-то мысли, догадки, также напрочь отсутствовали. Заказчик по-настоящему хорошо продумал это дело. Прости, Серафим, ничем больше не могу тебе помочь.
        - Нет, еще кое-чем можешь, - возразил Себастьян. - Сколько времени заняло изготовление копии? Точнее, сколько времени прошло с момента получения тобой бандероли до момента, когда ты сдал ключ?
        - Ровно четырнадцать дней. Я запомнил, ведь как раз в тот день выходил срок погашения одного из моих долгов. Хорошо хоть успел отдать.
        - Значит, две недели, - задумчиво протянул Себастьян. - Это довольно долго. Попробую узнать, кто арендовал ячейку в этот период. Какой номер?
        - Попробуй, конечно. Но вряд ли из этого что-то выйдет. Номер девятнадцать - семьдесят один.
        - Хорошо, Стефан, - Себастьян встал и направился к двери, которая была до сих пор открыта. - Тебе бы успокоиться, лечь да поспать немного. Прийти в себя. За деньги не беспокойся. Я оставлю сто пятьдесят золотых, на первое время должно хватить… рад был повидаться, хоть и не в добрый час.
        - Что ты сказал? - с необычной прытью Стефан вскочил с кровати и чуть не бегом бросился за ним. - Это еще зачем?
        Себастьян смутился, но не отступил. Ну не мог он иначе.
        - За ценную информацию, - отвел глаза ювелир. - И за беспокойство. Всё имеет свою цену.
        - Врешь, Серафим! Не смей… не вздумай меня жалеть! - Стефан задохнулся от чувств. - Нет и еще раз нет. Никогда я не брал подачек. Сам как-нибудь справлюсь, и не такое случалось пережить. Не настолько уж я ничтожен… Ты мне веришь?
        - Конечно, Стефан, - Себастьян улыбнулся и открыто посмотрел ему в лицо. - Я верю.
        Сердце кольнуло: на миг показалось, что своим милосердием он унижает товарища еще больше. Но ювелир действительно хотел верить, что у Стефана получится выбраться из непростой ситуации. Он ведь упорный. Наверняка и раньше безденежье доводилось терпеть.
        Однако дело тут серьезнее обычных проблем с деньгами: без инструмента свободному ювелиру не заработать и ломаного гроша. А стоит он недешево, особенно в Ледуме, да и хорошего качества без цехового знака купить непросто. Если конфисковали всё, Стефану придется собирать с самого начала, а список внушительный, потому что, помимо багажа специфических знаний, ювелиру требуется целый чемодан специфических приспособлений. Миниатюрные напильники разных профилей: плоские, квадратной формы, ромбические, имеющие три грани, круглые, овальные, ножеподобные, полукруглые двусторонние. Такие же надфили. Набор пинцетов, щипцов, плоскогубцев и шаберов. Ножницы - простые и шпиц-ножницы. Фильерная доска. Изложница, вертикальная и горизонтальная. Молоточки. Различной формы зеркала. Ну и, конечно же, точные весы и высококлассная ювелирная лупа минимум десятикратного увеличения. Хотя бы одна, для начала.
        Это ювелиры из гильдии, имеющие в подчинении от одного до десятка огранщиков и подмастерье, в зависимости от профессионализма и статуса, могут не заморачиваться на таких мелочах. Дал указания - и огранщики сделают всю черновую работу. А свободному ювелиру приходится быть универсальным, и делать всё - абсолютно всё! - самому, причем безупречно.
        Поэтому иногда нужно уметь смирить гордость и принять искреннюю помощь - вместо того, чтобы из принципа катиться вниз по наклонной до самого дна. Из принципа - или из гордыни, которая является смертным грехом.
        Стефан резко ссутулился и опустил голову, не в силах терпеть больше этот чистый зеленый взгляд. Кажется, он понимал всё не хуже Себастьяна, но как же трудно было признать собственное плачевное положение.
        - Благодарю, Серафим, - просто сказал он, хоть и знал, что друг не требует благодарности. - Я этого не забуду.
        Глава 8, в которой получается снять напряжение, а главный герой любуется дирижаблем
        Что и говорить, последние дни правитель Ледума пребывал в прескверном расположении духа.
        Кристофер вынужден был всё чаще являться для личных докладов и подробнейшего обсуждения переговоров на пороге грядущей войны. Правители городов, чья лояльность Ледуму была очевидна, не вызывали особых сложностей. Но немало было и тех, кто сомневался, чью желанную преданность еще предстояло получить. Добиться силой, хитростью или просто купить. Благо, Ледум был богатым городом и многое мог предложить. Другое дело, лорд Эдвард был не из тех, кто любил добиваться своего золотом или уговорами. Можно было не сомневаться, в мирное время он жестоко припомнит таким союзничкам истинную цену их верности.
        Молоко для церемониального омовения ступней постепенно остывало в золотой ванночке, так и не послужив сегодня по прямому назначению. Правитель был в не настроении, приближенные слуги были в очередной раз выставлены за дверь. Кристофер и сам сейчас предпочел бы оказаться за массивной, обитой металлом дверью, вне этой комнаты, такой роскошной и одновременно такой страшной.
        Но аристократ, как и все они здесь, был не волен выбирать, не волен распоряжаться своей жизнью.
        По правде говоря, дипломатическая переписка даже не входила в обязанности главы службы ювелиров. Это была совершенно не касающаяся ювелирики область, где работали совершенно другие люди, также большие профессионалы своего дела. Но дипломаты вели официально регистрируемую переписку, письма же, которые составлял Кристофер, обыкновенно сжигались немедленно после прочтения. Это были тайные, опасные сообщения, не предназначенные для посторонних глаз. Или, как в случае с лордом Аманиты, это были письма самого высокого уровня важности, писать которые мог только человек, удостоившийся личного доверия правителя.
        Лорд Эдвард умел грамотно использовать ресурсы. Кристофер был способен ко многому, поэтому все его способности нашли применение на государственной службе, ни одна не пропала даром.
        - Мы закончили, - звучание голоса лорда Эдварда трудно было описать словами. Это был голос человека, привыкшего повелевать, повелевать беспрерывно многие десятки лет. Он мог быть разным - громким или тихим, строгим или ласковым, раздраженным или спокойным, но каждое слово всё равно звучало как приказ, которого нельзя ослушаться. Характерная интонация въелась в него так крепко, как пыль в страницы старинных книг, так, что уже ничем нельзя было вывести, вытравить. Даже слепой, услышав этот не терпящий возражений голос, признал бы, что перед ним человек, облеченный значительной властью. - На сегодня свободен.
        Сам удивляясь своей смелости, вопреки распоряжению, Кристофер не двинулся с места, оставшись недвижно стоять навытяжку перед своим высочайшим повелителем.
        - Милорд, тягостные события последних дней, должно быть, утомили вас, - не спеша, с умеренным подобострастием проговорил аристократ.
        Льстить - очень тонкое искусство. Это как в кулинарии - стоит чуть-чуть отойти от пропорций, и самое чудное блюдо оказывается безнадежно испорчено. В общении с теми, от кого зависит твоя жизнь, еще сложнее: нет книг, нет проверенных рецептов, нет и не может быть никакой однозначности… всё определяется опытным путем. Итак, надобно ровно столько подобострастия, чтобы усладить требовательный слух правителя, не вызывая раздражения излишней приторностью, чем грешат многие придворные подхалимы.
        - Правитель совсем не дает себе отдыха, в самоотверженных мыслях о нуждах и заботах подданных забывая о собственном благополучии, - замирая от страха, тем не менее продолжил глава ювелиров. - Ледум не мог бы и мечтать о лучшем лорде-защитнике. Мне, как и многим, невыносимо видеть вас в таком состоянии… Непростительно будет… оставить вас одного в тяготах… оставить вас в утомлении.
        Лорд Эдвард сощурил глаза и смерил Кристофера тяжелым оценивающим взглядом. По собственной инициативе начинать разговор с лордом Ледума после того, как тот совершенно однозначно его закончил? Неслыханная, невероятная дерзость. Но хуже того, в бесстыжих словах есть своя тошнотворная доля истины: правитель действительно чувствовал усталость. Смерть младшего сына, предательство старшего, загадочное покушение на него самого и замаячившая на горизонте перспектива близкой непростой войны - как ни крути, всё это давало мало поводов для радости. С момента покушения правитель практически не расставался с «Властелином», что только усугубляло нарастающее психологическое утомление.
        - Простите мне мою докучливость, милорд, - под взглядом правителя горло Кристофера мгновенно пересохло. Аристократ перевел дух и чуть понизил голос, ибо тот выдавал, выдавал его с головой, звеня от напряжения, как перетянутая струна, - но она вызвана одним только беспокойством. Лучше понести наказание, чем в трудный час проявить равнодушие к своему господину. Разумеется, я не смею и мечтать о благосклонности, но… если позволите, я буду счастлив угодить.
        Лорд Эдвард небрежно откинулся на спинку низкого бархатного диванчика и вытянул ноги, приняв гораздо менее формальную позу. В сумраке глаз появилось иное выражение: пренебрежительное, лениво-циничное. Взгляд создавал впечатление змеиного: матовые, полуприкрытые веками глаза кобры, откровенно скучающей, слишком сытой для броска. «Чем ты можешь меня удивить, мальчик? - почти читалось в них. - Ну что ж… попробуй, если осмелишься».
        Кристофер, однако, был уже не юноша, но молодой мужчина, многого достигший за короткое время. Должно быть, поначалу не последнюю роль в этом сыграла внешность. Для лорда Эдварда, как и для многих, рожденных в Ледуме во времена его правления, красота являлась абсолютом. Красота не имела ни пола, ни возраста: человек мог быть либо красив, либо нет - только это имело значение.
        Кристофер же был обладателем редкой, по-настоящему аристократической красоты. Он происходил из одной из древнейших благородных семей Ледума, и о чистоте его крови говорил безукоризненно черный цвет волос, яркий и насыщенный, а также светлая, похожая на дорогой фарфор кожа.
        Надо сказать, классический черный цвет волос считался в Бреонии эталоном - наравне с ним, как исключение из правил, находился только чистый белый, который встречался необыкновенно редко: один на тысячу черноволосых. Волосы других цветов, представлявшие собой разнообразные тона и оттенки - темно-коричневые, каштановые, русые, серые, пепельные, золотистые, их смеси и вариации, - считались нечистыми, и тем хуже, чем дальше они уходили по цветовой палитре от идеала. Наибольшую предубежденность возбудили против себя обладатели рыжих волос - бытовало поверье, что в их жилах течет ядовитая кровь оборотней, сильфов или иной лесной нечисти.
        Получив молчаливое разрешение остаться, кончиками пальцев Кристофер чуть тронул молоко, белевшее в ванночке для омовения: то успело остыть до состояния освежающей прохлады. Однако, сие совершенно не годилось. Требовалось расслабляющее тепло, поэтому маг мысленно задал все нужные условия. Почти всегда висевший на шее медальон с синим корундом немедленно выполнил команду. Сам минерал был небольшого размера, зато цвет - безупречен: бархатисто-васильковый, умеренной интенсивности, что позволяло ценить его на порядок выше темных аналогов.
        Виски немедленно отозвались глухой болью - в поздний час лорд был без «Властелина», однако на пальцах величаво сияли платиной белые перстни с алмазами. Камни пропустили импульс, но вернули автору рожденное им возмущение энергетического пространства. Неизбежный побочный эффект.
        Вообще, совершать магические воздействия рядом с хозяином алмазов было себе дороже - блокировал тот или нет, только камни всегда зеркально возвращали искажение поля, стремясь вернуть энергию в первоначальное состояние. И если преобразование было сложным и энергозатратным, оно вполне могло кончиться плачевно. Тем не менее, несмотря на все зримые преимущества алмазов, немногие маги способны были успешно пользоваться этими своенравными камнями, а среди правителей предпочтение им - и почти исключительно им - отдавал только лорд Эдвард, за что и именовался, естественно, за глаза, Алмазным лордом.
        Но это было простенькое преобразование: необходимые расчеты пронеслись в голове у Кристофера в один-единственный миг. Тепловые воздействия чрезвычайно любопытны: они происходят незаметно для глаза. Способом бесконтактного взаимодействия маг вводит необходимое тепло, изменяя энергетическое состояние объекта.
        Сапфир мгновенно передал информацию. Внешне ничего не поменялось, но теплая молочная ванночка, самой комфортной температуры, была уже готова. Кристофер погасил голубой электрический свет, щелчком пальцев зажигая более подходящие случаю свечи. Бросив в курящиеся благовония щепотку светло-коричневого порошка, который он принес с собой, аристократ опустился на колени и высыпал в молоко горсть лепестков. Розы, пионы и какие-то неизвестные экзотические цветы, вызывающе яркими хлопьями поплыли в непорочной и благостной белизне. Аромат их немедленно усилился. Тонкой струей незаметно вливался в него дымок опиума, любимого Кристофером и модного нынче в высшем обществе Ледума.
        Воздух становился сладок, сладок, как патока, и загустевал прямо на глазах. Воздух пах ванилью и медом, пах так сильно, что его было больно вдыхать: кажется, легкие вот-вот разорвутся от этой запретной сладости. Пальцы предательски дрожали, но Кристофер велел себе успокоиться и, смирив взволнованное дыхание, аккуратно снял с ног правителя туфли из мягкой цветной кожи. Прикосновение это было сродни прикосновению к божеству, отозвавшись нутряной, неподвластной никакому контролю дрожью. Взяв в руки большую морскую раковину, блестящую от лака и просвечивающую лишь легким дыханием цвета, Кристофер принялся осторожно лить на ступни теплое молоко.
        Когда церемония омовения была завершена, Кристофер аккуратно промокнул влагу шелковым полотенцем, убрал налипшие мокрые лепестки и нанес на кожу смесь ароматных масел. Мышцы лорда всё еще хранили остаточное напряжение, но то был естественный тонус. Правитель находился в превосходной физической форме, и можно было только диву даваться, как ему это удается. При мысли о сокрытой в этом теле силе, горло Кристофера невольно перехватило, будто ремнем, и глубоко внутри что-то тревожно заныло.
        Бледные губы лорда чуть тронула заветная краска удовольствия. Кажется, Кристофер знал толк в наслаждениях. Он оказался способен и в этом тоже. Глава ювелиров частенько бывал в одном из закрытых клубов для развлечений элиты и, кажется, не тратил там время даром. Касания кончиков пальцев были нежными и приятными, более разнообразными, чем у иных профессионалов, а нервное совершенство кистей и запястий обещало нечто заманчиво большее. Преданно заглядывая правителю в глаза, словно спрашивая позволения, аристократ поцеловал эти узкие ступни, эти пальцы, поцеловал трепетно и страстно, как фанатики целуют святыню. Вся его поза выражала покорность и желание повиноваться.
        Конечно, с гораздо большим удовольствием лорд Эдвард желал бы видеть сейчас на месте Кристофера Октавиана Севира. Новый лорд Аманиты успел крепко досадить лорду Ледума за непродолжительное время своего правления. Правитель чувствовал неуклонно растущее раздражение, тяжелые мысли его вновь и вновь возвращались к причине и объекту, ненавистному объекту этого раздражения. Лорду Октавиану в день церемонии, если она состоится, сравняется тридцать лет. Возраст, которому прощается всё. Возраст, в котором всё возможно. Он всё еще достаточно молод, чтобы позволить себе быть решительным, категоричным и непреклонным, и уже достаточно опытен, чтобы не совершить совсем уж глупых ошибок.
        Несомненно, Октавиану повезло: он пришел на всё готовое. Однако, как было известно лорду Эдварду, предприимчивый юноша не просто довольствовался дарами судьбы, но и, по мере возможности, активно приумножал их. Октавиан был талантливым магом, одаренным не только способностями, но и любознательностью, терпением и готовность работать, в том числе и особенно - работать над собой. Мастерство его уже успело раскрыться - он овладел многими секретными продвинутыми техниками, принятыми в их доме, и даже занимался какими-то новаторскими исследованиями природы минералов.
        Что ж. Возможно, он окажется достойным или даже опасным противником, - но всё же этого недостаточно, чтобы противостоять силе и опыту самого правителя Ледума. Лорд Эдвард ни секунду не сомневался: рано или поздно нахальный мальчишка будет поставлен на место и окажется у него в руках. И совсем этому не обрадуется.
        Давно пора было прервать эту затянувшуюся двусмысленную ситуацию с разными столицами. Сейчас настал лучший момент указать Аманите, что ее время прошло.
        Неповторимое ощущение покоя затопило и тело, и сознание. Славно, очень славно. Вдыхание эфирных масел, чувственных наркотических благовоний погружало в глубокое расслабление, а присутствующие в составе афродизиаки пьянили и туманили взор, рождая желания и фантазии, всё более и более смелые. Лорд Ледума наконец сумел отвлечься от привязчивых дум об Октавиане Севире и утонуть в том, что происходило здесь и сейчас.
        И когда Кристофер вновь поднял на него подернутые поволокой глаза, глядя снизу вверх с выражением, которое ни с чем нельзя было спутать, лорд Эдвард без лишних слов кивнул ему.

* * *
        И всё равно не вязалось.
        Что-то было не так, найденных кусков мозаики явно не хватало, чтобы сложиться в более-менее понятную картинку. Если украденный шерл был заменен на копию, почему же она не была найдена сразу после убийства? Кристофер ничего не сказал о ней, а эта информация могла бы помочь в поисках. Или аристократ попросту решил, что это не его ума дело? Еще вопрос - почему погибший сын лорда схватил чужой подлинный перстень, не удовлетворившись подделкой? Судя по тому, что знал ювелир, Эдгар едва ли мог отличить настоящий камень от искусственного. Неужели его погубила - а лорда спасла - случайная ошибка? Если же Эдгар и в самом деле заподозрил подвох, почему не сообщил отцу?..
        - Простите, сэр, но эта информация строго конфиденциальна, - чинно ответил служащий - пожилой, начинающий лысеть мужчина.
        Себастьян молча отогнул край воротника, непринужденно демонстрируя не раз выручавшую серебряную змею. Он ничего не собирался объяснять - знак инквизитора сам говорит за себя. Конечно, рискованно вот так, во всегда многолюдном помещении городского вокзала, разыгрывать подобный спектакль, но, говорят, смелость города берет. И вообще, прятаться лучше всего на виду, это всякий знает. Однако частенько он в последнее время эксплуатирует образ инквизитора. Как бы не привлечь внимание работников святой службы, не пустить их по своему следу.
        - Но, конечно, она не под грифом «Совершенно секретно», - уже уступчивее проговорил мужчина, внимательно вглядываясь в лицо ювелира, будто пытаясь запомнить каждую черту. - Одну минуту, сейчас же посмотрю в регистрационной книге.
        Себастьян не проронил ни звука, являя совершенное напускное безразличие к происходящему вокруг. Мельтешили люди, приезжающие, уезжающие, провожающие, опаздывающие. Лениво поглядывая по сторонам, вальяжно прогуливались охранники. В углу сидела парочка профессиональных нищих, отстегивающих администрации процент с выручки за возможность попрошайничать в таком хлебном месте. Впрочем, сидели они тихо, культурно и никому не мешали. Торговцы наркотиками мастерски сливались с общей массой, как невзрачные хищные рыбы, плотоядно выискивая потенциальных клиентов. Опытный взгляд ювелира безошибочно определял такой контингент. Их товар, самого низкого сорта и качества, был опасен для здоровья и порой даже жизни: от употребления грязного нерафинированного сырья, да еще и с примесями непонятного происхождения нередко случались смертельные исходы. Зато дешевизна товара манила и неминуемо помогала находить своего покупателя. Особенно среди приезжих из городов поменьше попадалось много неискушенных, у которых от здешних соблазнов и небывалых вольностей разбегались глаза и ослабевало чувство опасности.
        Ледум был городом самых современных нравов, отвергающим косность, не знающим ограничений и запретов. Здесь было разрешено всё, с чего уплачивался налог в казну. Деньги имели первостепенную важность и давали доступ к любым удовольствиям жизни. Приезжие валом валили в город, мечтая окунуться в атмосферу вседозволенности и острых ощущений, кто-то на время, а кто-то - надеясь зацепиться и остаться здесь навсегда. Но не все мечты сбывались, по крайней мере, в том виде, в каком представлялись изначально. Город затягивал, как хищная воронка водоворота, и выбраться на поверхность удавалось только действительно сильным пловцам.
        Себастьян с сожалением поглядел на пестрый рядок откровенно одетых молодых людей, обреченно прислонившихся к грязной стенке у самого входа. Вокзальные проститутки обоих полов, некоторые совсем юные, почти дети, - самый низший сорт торговцев собственным телом. Свободная любовь, бывшая частью официальной идеологии Ледума, также привлекала многих. Но не все рассчитали свои силы. Жадный, ненасытный молох города перемолол их и выплюнул, даже не заметив, как под стальными жвальнями хрустнули и сломались хрупкие человеческие судьбы…
        - Вот, нашел. Некто господин Стефан, прибывал к нам из Аманиты на две недели, на этот срок арендовал багажную ячейку.
        Себастьян готов был расхохотаться в лицо служащему, но, конечно, не стал этого делать. Логично, ничего не скажешь. Максимально честный ответ. А чего он, собственно, ожидал? Что преступник любезно оставит ему своё имя и координаты, а лучше - сам украденный шерл? Что ж, в этот раз не свезло.
        - Благодарю за содействие, - без эмоций отчеканил наёмник условную фразу и отвернулся, намереваясь уйти.
        Еще и на вопросах общественной морали, помимо прочего, базировалось давнее противостояние между главными городами Бреонии - Аманитой и Ледумом, который многие называли второй столицей. В Аманите были сильны традиции, старые нормы и понятия о чести, строгий культ семьи. Церковь сохранила там своё последнее прибежище и до сих пор в обязательном порядке освящала браки, узы которых по-прежнему считались нерушимыми. Разводы и измены были недопустимы. Общественное мнение зорко следило за нравственными устоями, оберегая их от падения, и жестоко порицало всякое отклоняющееся поведение.
        В Ледуме смеялись над церемонностью и чопорностью столицы, называя жителей пуританами, а в Аманите в свою очередь презрительно именовали Ледум городом греха.
        На самом же деле, то были только знамена, пафосные символы противоположностей. Костры, ярко горящие в ночи и манящие орды глупых мотыльков. Охотясь за камнями, Себастьяну приходилось регулярно бывать в обеих столицах, и он провел там достаточно времени, чтобы изучить досконально. Всё было не так однозначно: и в одном, и в другом случае имелись исключения из правил и то, что было тщательно скрыто за внешним фасадом.
        Выбор тут - дело вкуса, не более.
        - Одну минуту, господин инквизитор, - неожиданно окликнул его пожилой мужчина. - Я хотел бы записать номер вашей фибулы, если не возражаете.
        - Разумеется, - совершенно спокойно отозвался Себастьян, внутренне на чём свет стоит костеря себя за медлительность. Непростительную медлительность, грозящую ненужными осложнениями.
        Нужно было исчезнуть незаметно, пока служащий не опомнится. Но сейчас уже ничего не попишешь - отказать он не мог. Инквизиция проявляла пытливый интерес к действиям, совершаемым своими адептами, и осуществляла строгий контроль за каждым. Поэтому всякий гражданин мог попросить номер фибулы, чтобы потом сообщить об инциденте в городское отделение святой службы, если возникли хоть какие-то сомнения в правомерности или необходимости действий инквизитора.
        Надо же, какие сознательные граждане эти работники городского вокзала, - бдят, не зная отдыха! Мало им как будто повседневных забот. Местные инквизиторы, несомненно, заинтересуются фактом нелегального использования служебных полномочий давно умершего собрата и начнут, а вернее, возобновят старое расследование.
        Этого только не хватало.
        Серафим грустно покачал головой, выходя на привокзальную площадь, и глубоко вдохнул тяжелый влажный воздух. Придется, видимо, распрощаться с приметной фибулой, не раз выручавшей в трудную минуту. И так ювелир тянул до последнего: однажды она уже была засвечена здесь, в Ледуме, когда вот так же потребовалось незаконно добыть некоторые сведения. Большим риском было вновь попытаться использовать её. Он проявил неосмотрительность, необоснованную беспечность, и, к тому же, снова ничего не выяснил. Как-то несчастливо начинается всё это дело с шерлом.
        Как бы то ни было, а ничего не поделать: Себастьян с сожалением отцепил фибулу и незаметно выбросил её в одну из стоящих тут же больших урн для мусора. Вряд ли кто-нибудь найдет её здесь.
        Дождь наконец прекратился на время, и наступило практически полное безветрие. Это было очень кстати: в Ледум как раз прибывал крупный торговый дирижабль. Сигарообразный летательный объект величаво парил в сером небе, зримый символ прогресса и развития воздухоплавания. Зависнув над установленным местом посадки, дирижабль начал медленно терять высоту. Снижался он практически вертикально, что говорило о высоком профессионализме и опытности команды на борту. Ожидающие внизу работники вокзала готовились принять сброшенные с дирижабля канаты и оперативно привязать их к специальным причальным мачтам, чтобы потом притянуть воздушное судно как можно ближе к земле для разгрузки и последующей погрузки товара.
        Наблюдение за величественным воздушным кораблем естественным образом давало чувство психологического комфорта. Себастьян, как мальчишка, любил дирижабли и воздушные путешествия. Должно быть, медлительность и плавность хода расслабляли беспокойный ум сильфа. Нахождение в воздухе при длительных перелетах могло измеряться неделями, за это время он успевал полностью восстановиться и напитаться энергией воздуха. Чистого воздуха за пределами городов.
        Ювелир следил за синхронными, слаженными действиями людей, прокручивая в голове и без жалости отбрасывая варианты дальнейших действий. Все они оказались непригодными.
        Время шло, а дело только запутывалось и усложнялось.
        Глава 9, в которой раскрываются сомнительные прелести долгой заклятой дружбы
        Узкая дверь камеры растворилась беззвучно.
        Одинокий посетитель вошел внутрь и нарочито неторопливо, против своего обыкновения, начал спускаться по выточенным в камне ступеням, с завидной методичностью ставя ногу на каждую. Ступеней было порядочно, и гулкое эхо немедленно увязалось следом, прыгая по лестнице, дурачась и беспорядочно отражаясь от поверхностей пола и стен. Сама камера оказалась просторной, теплой и сухой, но уж очень темной - единственным источником света было крохотное решетчатое оконце в углу под самым потолком.
        Тишина, царящая здесь двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, разбилась, разделилась на до и после - вошедший без жалости резал её ножами каблуков, как переспевшую, готовую вот-вот треснуть дыню.
        Свернувшийся на нарах узник лениво пошевелился, расправил ноги и встал - чтобы немедленно растянуться ниц. Но почему-то в этом движении совсем не ощущалось смирения, страха или хотя бы почтительности: не преклонение, а скорее какое-то гимнастическое упражнение, выполненное, однако, с завораживающей грацией.
        Мужчина выглядел аскетично: из одежды на нем была только пара коротких, до колена, потертых штанов, что давало возможность любоваться крепким жилистым телом. Правильной формы мускулы мягко перекатывались под кожей. Длинные темные волосы, щедро сбрызнутые ранней, неяркой серостью седины, туго заплетены в причудливые, но подчеркнуто аккуратные узлы косицы.
        Широкая спина заключенного была полностью татуирована - затейливый сложный узор, при внимательном рассмотрении складывавшийся в оскалившего пасть матерого волчару, тянулся от левого плечевого сустава до основания поясницы. Ритуальный, сакральный рисунок. На татуировку было накинуто кружево причудливо сплетающихся шрамов самого различного происхождения: были здесь и небольшие отметины от пуль, и четкие узкие следы лезвий, и зажившие рваные раны от чьих-то когтей или клыков, и рубцы от неудачных падений.
        А поверх всего этого великолепия - змеящиеся длинные метки, которые оставляет кнут.
        - Да по тебе часы можно сверять, Эдвард… лорд Эдвард, - мужчина поправился быстро, но без излишней поспешности, однозначно зная, что последует за дерзостью, и попросту не желая лишний раз нарываться. Голос его был спокоен и глубок, однако не лишен некоторой язвительности и природной резкости звучания.
        - А ты всё ждешь, что однажды я не приду, Шарло? - ласково улыбнулся в ответ правитель, сложив руки на груди. Он наконец спустился и остановился прямо перед заключенным, по-прежнему неподвижно распростертым на полу.
        Эхо затихло.
        - А как же. Всё надеюсь, лорд, что рано или поздно кто-то свернет тебе шею, - мужчина чуть приподнялся, продолжая оставаться на коленях и не рискуя поднимать глаза выше уровня ног своего посетителя. Запястья его были скованы сразу двумя парами кандалов: одни обыкновенные - тяжеленные железные кольца, скрепленные прочной массивной цепью, - и пара тонких и изящных браслетов-наручников на блестящей серебряной цепочке. Причем вторые доставляли явно больше неудобств и проблем, так как сделаны были из пресловутого сплава «Люкс», делающего мага бессильным. - Но надежда, похоже, действительно глупое чувство.
        - Ты бессовестно лжешь мне, Шарло, - возразил лорд Эдвард, со странным удовлетворением разглядывая пленника и продолжая неприятно улыбаться, улыбкой жестокой и такой острой, что ей можно было вскрыть горло, как бритвой. - Мои визиты - единственное, что осталось в твоей реальности, в твоем жалком существовании. Ты ждешь их с нетерпением и считаешь томительные часы, а может, и минуты, чтобы окончательно не свихнуться в этом каменном мешке, во тьме и одиночестве. Убежден, за прошедшие долгие годы ты успел полюбить меня, ведь один только я проведываю тебя здесь, как заботливая бабушка, каждые две недели.
        - Ты так жаждешь моей любви? - в тон усмехнулся мужчина. - Тогда дело совсем плохо. Впрочем, ненависть и вправду сложно бывает отличить от любви.
        - Если отнять моё блестящее общество, твоя жизнь станет совершенно пустым, мучительным бременем. Я ведь обещал тебе ад на земле. Не знаю, как он выглядит на самом деле, если вообще существует, но мне кажется, это что-то подобное.
        - Уж кто-кто, а ты совершенно точно узнаешь, как выглядит ад, - зловеще посулил мужчина. - Не сомневайся, однажды кто-нибудь отправит тебя туда на экскурсию в один конец.
        - И почему ненавидящие меня так истово желают мне смерти? - лорд Ледума в недоумении качнул головой. - Смерть - всего лишь один-единственный миг, который зачастую даже не осознается. Мои враги могут только мечтать и просить о смерти - такую милость я оказываю избранным, в основном своим глупым оступившимся детям. Смерть - не наказание. Наказание должно длиться как можно дольше и в идеале приводить к раскаянию… хотя нет, в совсем уж утопичные идеи я не верю.
        - Не сомневаюсь.
        - В твоем случае наказание будет сопоставимо по времени с вечностью. Не думай, что после моей смерти что-то изменится, и новый лорд освободит тебя. Никто и не подозревает, что ты всё еще жив, ни в каких списках ты не числишься. Ты даже находишься не в тюрьме. И в тот день, когда я всё-таки не приду, ты познаешь, что такое настоящая тоска и безысходность. Ты погрузишься в пучину беспросветного отчаяния и вскоре окончательно сойдешь с ума. От тебя и теперь уже веет безумием, Шарло. Понимаю, понимаю: в сложившихся условиях трудно сохранить рассудок ясным, даже если воля тверда, как алмаз.
        В ответ на недоброе пророчество Карл лишь саркастически хмыкнул, впрочем, не производя впечатление помешанного. Природный оптимизм помогал ему справляться с самыми тяжелыми временами и верить, что однажды что-то изменится.
        - Тебя не проведешь, мой сиятельный лорд, - пренебрежительно откликнулся мужчина. - За столько-то лет пора бы и научиться разбираться в человеческих душах, не так ли? Но я тоже поднаторел в этом. И если я лгу тебе, как ты уверяешь, задумайся, кому лжешь ты сам? Не самому ли себе?
        - О чем ты болтаешь, Шарло? - не понял правитель.
        - Я нужен тебе не меньше, - а может, и больше, - чем ты мне. Твоя вершина недосягаемо высока - и одинока, ты умещаешься там только один. Стандартная плата за власть, стремящуюся к абсолюту. Но знаешь ли… ограниченность обречена бесконечно стремиться к абсолюту. Ты окружен людьми, но с кем из них ты можешь говорить? Не приказать, не унизить, не обругать, не напугать до полусмерти? Не услышать в ответ одно лишь раболепное, давно набившее оскомину «Слушаюсь, милорд», «Будет исполнено, милорд»?
        Последние слова Карл произнес нарочно заискивающе, передразнивая угодливую, приторную подобострастность придворных. Лорд Эдвард поморщился, словно съел что-то кислое, но в этот раз промолчал.
        - Ты изнурен их дотошным поклонением, - со смешком продолжал мужчина. - Они все тебе хуже горькой полыни осточертели… не так ли? Только со мною ты позволяешь себе откровенность. И ты приходишь сюда, приходишь, потому что тебе больше некуда идти. Ты дал им все возможные свободы, легализовал все пороки, но они всё равно остались рабами. Впрочем, на то и был расчет: вседозволенность всегда ограничивает больше, чем манящие, будоражащие запреты, которые так хочется нарушить. Ты прав, наверняка я буду горько сожалеть, если однажды ты не явишься сюда. Но это потом. А сначала - сначала я буду ликовать: упиваться мыслями о твоей смерти и представлять в красках, как именно это было сделано. В этот день я буду самым счастливым человеком в Бреонии…
        - Ты хотел сказать, оборотнем? - колко уточнил лорд, одним лаконичным ударом прерывая этот поток мечтаний. Несбыточных мечтаний.
        - Именно, - помрачнел мужчина, тяжело возвращаясь на грешную землю. - Однако, благодаря твоим стараниям, я уже и забыл о своей второй ипостаси.
        Лорд Эдвард тем временем придирчиво обвел взглядом помещение, проверяя работоспособность наложенных информационных установок, поправил кое-где ослабевшие. По всему периметру камеры, так, чтобы до них невозможно было добраться, были зафиксированы нужные драгоценные камни, настроенные на удержание сущности заключенного в неизменном состоянии.
        - Если ты недоволен, я могу закрепить тебя в ней. Скучаешь по когтям и шерсти, Шарло? Ну, посидишь на цепи год-другой, глядишь, снова захочется быть человеком.
        - Делай что хочешь, пока я в твоем распоряжении, - равнодушно пожал плечами узник. - Кто знает, как всё обернется. А пока развлекайся.
        Лорд Эдвард беззлобно рассмеялся, однако твердости характера пленника нельзя было не признать. Немалая душевная сила оставила зримые следы на его лице - следы размышлений, тревог и сомнений… следы принятых с кровью решений. Слишком резкие черты, слишком жесткие характерные складки.
        - Когда же ты потеряешь свой оптимизм, Шарло? - правитель рассматривал пленника с каким-то естественнонаучным интересом, как лабораторную крыску. - Как наполовину зверь, ты должен был давно утратить нерациональное человеческое чувство - надежду. Но ее из тебя ничем не получается выбить.
        - Ты прекрасно знаешь, что во мне доминирует человеческая природа, а не звериная.
        - И тем не менее, ты не человек. Или лучше сказать - недочеловек, - лорд Эдвард желчно усмехнулся, отбрасывая маску доброжелательности. - Ты предал человеческий род за возможность пробуждения иррационального, за возможность уходить в обратный мир, мир с обратной организацией пространства и времени. Для людей ты навеки стал чудовищем. Кстати, если забыл, могу напомнить, когда ты последний раз примерял свою хвостатую ипостась. Тридцать четыре года назад, в тот самый день, когда я собственноручно вынужден был казнить своего сына. Я казнил его из-за тебя, а ты в это время пытался трусливо удрать из города, смекнув, что переворот не удался.
        - Нет, Эдвард, - насмешливо возразил оборотень, ощерив клыки, которые даже в нынешней ипостаси очевидно превышали размер и остроту человеческих, - ты казнил своего сына вовсе не из-за меня. А из-за того, что тот был законченным мерзавцем и властолюбцем, и захотел прикончить тебя, грезя о титуле лорда. Он заслуживал смерти.
        - Но ты же не станешь отрицать, по крайней мере, что именно ты надоумил его и любезно взял на себя все хлопоты по организации заговора? - на сей раз правитель пропустил мимо ушей панибратское обращение, хотя, безусловно, заметил, как его попытались слабо куснуть.
        Глупый ручной оборотень всё никак не отвыкнет кусаться.
        - Не стану, - охотно согласился Карл. - В какой-то мере я даже горжусь, что участвовал в той давней авантюре, пусть она и не удалась. Славные были деньки, славные люди. Ты ведь и сам наверняка вспоминаешь те времена? Когда вокруг еще были люди, которые позволяли себе мыслить.
        - Мыслители зашли слишком далеко и превратились в преступников и заговорщиков, - отрезал маг. - Но довольно об этом. Предадимся ностальгии в следующий раз. Благо, времени у нас будет предостаточно.
        - Да… я вижу, сегодня ты пришел не только поиздеваться и отточить свой язык, вспоминая о прошлом. Волны твоей ауры расходятся еще холоднее, еще невыносимее, чем обычно. Еще немного, и они начнут ранить даже мое физическое тело. Ментально я уже чувствую боль. Что случилось?
        - Ты всё такой же блестящий интуит, как и прежде, Шарло, - вынужден был признать лорд Эдвард. - На это я и рассчитывал. Не буду томить тебя - посмотри сам.
        Получив позволение, мужчина медленно поднял голову, устремив на лорда жесткий застывший взгляд. Глаза его оказались мраморными - желтый, зеленый и коричневый цвета расползались кляксами в радужках, проникая друг в друга, чуть расплываясь на витиеватых, неровных границах. Подобное крапчатое распределение цвета считалось для человеческой расы пороком, признаком дурной крови, хотя после долгих лет практики встречалось у некоторых магов, и было известно в их среде как «глаза цвета драгоценных камней». Несмотря на слабое, практически отсутствующее освещение, зрачки мужчины были стянуты в тонкие, едва видимые вертикальные черточки.
        Нехорошие, опасные глаза.
        Узник жадно вгляделся в стоящего перед ним правителя. Волевые, хищно заостренные черты лица расправились и осветились удивлением. Он будто бы смотрел внутрь: не на человека, а на вибрации его энергетики, на окраски его силы, по которым многое можно было понять.
        Удовлетворившись, Карл обратил внимание и на очевидные внешние признаки - непривычно короткие белые волосы; необыкновенно простые, удобные одежды траурных цветов; защелкнутые на предплечьях боевые алмазные наручи с выгравированными на них трехлепестными лилиями, помимо стандартного набора перстней. Не привлекающий излишнего внимания темный дорожный плащ и высокие сапоги со штиблетами. За пояс заткнут массивный дисциплинарный кнут, которым при желании и должном мастерстве можно убить с одного удара. У левого бедра на богато украшенной перевязи - легкий, чуть изогнутый меч.
        Карл хорошо знал этот великолепный клинок со сложной узорчатой гравировкой на лезвии - легендарный меч-призрак. Он пришел из тех давних времен, когда не было еще изобретено огнестрельное оружие, и умение фехтовать было необходимо каждому, чтобы выжить. Из тех давних, растворившихся в человеческой памяти времен, что и сам лорд Ледума. Конечно, сейчас меч представлял собой скорее элемент декора, нежели подлинное оружие. Хотя, чем черт не шутит, иногда и верную сталь приходилось пускать в ход.
        Иными словами, облик лорда Ледума сегодня являл собой вид опытного боевого мага в состоянии полной готовности. Давненько же такого не доводилось видеть.
        - Тебя пытались убить, Алмазный лорд. Но, похоже, первоклассные защитные камни отвели от тебя беду - за тебя умер другой человек… одной с тобой крови. Твой младший сын. Но и старший, судя по всему, готовится пополнить главную достопримечательность Ледума - фамильное кладбище инфантов. Подозреваешь его?
        Лорд Эдвард отрицательно покачал головой, пропустив шутку на грани фола.
        - Не думаю, - поджал губы правитель. - Эдмунд слишком труслив для того, чтобы предать меня. Слишком слаб, слишком бездарен - и понимает это. Он не самоубийца.
        - Несомненно. Однако, Эдмунд и не глупец. Он знает, что обладает преимущественным правом на престол, но вряд ли когда-то дождется его. И я вижу, что совесть его нечиста. Он боится, боится наказания.
        - Всё так. Это объясняется тем, что инфант скрыл от следствия некоторые важные факты… Утаил то, что обязан был сказать. Скажи лучше, как было совершено покушение? И кто стоит за ним?
        Карл еще ненадолго задумался, не отрывая от лорда Ледума своих неподвижных глаз. Янтарные оттенки в радужках оборотня стали совсем яркими, пятнисто светясь в полумраке, что выглядело, мягко говоря, жутковато. Любого нормального человека мороз бы продрал по коже, потому как сразу становилось понятно: перед ним - нелюдь.
        - Не вижу, - сказал наконец узник, устало прикрыв веки. Призрачное сиянье радужек померкло. - Это было что-то особенное. То, чего нельзя ожидать. То, что не оставляет следов.
        - Как если бы для убийства использовали шерл? - нетерпеливо подсказал лорд Эдвард.
        - Шерл? Не может быть! Вот оно как обернулось… - с большой долей скепсиса протянул оборотень, что-то прикидывая. - Трудно, но, в принципе, возможно.
        - Это всё, что ты можешь сказать? - в тоне лорда появились тяжелые, дурные нотки. - Если не понял, Карл, я интересуюсь не из пустого любопытства.
        - Я догадался, - мужчина ощутимо напрягся, услышав, что его назвали полным именем, хоть и постарался это скрыть. Лишь в голосе чуть-чуть отдалось раскатистое утробное рычание - как отзвук далекой нестрашной грозы.
        - Мне нужны ответы на мои вопросы.
        - Прости меня, лорд. Все отпечатки, все следы тщательно затерты. Работал мастер высокого класса.
        Оборотень был прекрасно осведомлен, почему до сих пор оставлен в живых. Конечно, не из-за желания лорда таким прихотливым образом отомстить за смерть сына или организацию давнего заговора. Карл был обладателем не только редких знаний, которые потихоньку и с большим трудом, но всё же вытягивались из него, но и редчайших, поистине уникальных навыков, которые нельзя было отобрать, но зато можно использовать. Правитель Ледума привык уважительно относиться к такому набору ума и способностей, а потому высоко ценил своего пленника, который отнюдь не всегда был таким своеобразным.
        Родился Карл человеком, с обыкновенными, ничем не примечательными карими глазами, однако, с живым умом и талантом работать с минералами. Талант мага сродни таланту музыканта - в принципе, любой человек может хранить дома скрипку и время от времени любоваться инструментом, гордясь его историей и стоимостью, и даже демонстрировать друзьям.
        Некоторые с разной степенью успеха пытаются научиться извлекать из музыкального инструмента всевозможные звуки и даже составлять из них композиции различной сложности и красоты. При должном терпении и постоянной практике отдельные ученики, в конце концов, становятся профессионалами своего дела. Но это всё же не вершина. Только единицы способны сочинить или сыграть поистине гениальные, уникальные вещи, повторить которые невозможно. И тут сухой академизм становится бессилен - разжечь такое пламя может только искра изначального таланта, которая либо есть, либо нет.
        Карлу повезло - ему выпал этот счастливый случай. Но предприимчивому магу оказалось мало дарований природы, искусственным путем он решил радикально расширить диапазон своих умений. Как известно, абсолютно у всех магов имеется одно, но очень существенное слабое место - без доступа к камням они превращаются в самых обычных людей, полностью теряя свои преимущества. Карла это не устраивало. Он вознамерился овладеть силой, которая не зависела бы от внешних условий. Силой, которая крылась бы в нем самом.
        И, как ни странно, магу это удалось.
        Вообще, чтобы обрести возможности оборотня, нужно родиться оборотнем. Это самый простой и надежный способ, изобретенный самой жизнью. Такие представители этой старшей расы назывались истинными оборотнями. Но особо любопытные и страждущие выяснили, что имеются и другие пути заполучить заветную способность к трансформации, быстрым реакциям, нечеловеческой силе и связям с обратным миром.
        Одним из них и воспользовался Карл, а именно: требовалось съесть собственноручно вырезанное из груди еще бьющееся сердце оборотня, вошедшего в полную силу. Не очень-то эстетичный обряд, но овчинка, несомненно, стоила выделки.
        По своему желанию Карл выбрал представителя самой древней и сильной семьи - оборотней, принимающих обличье волков. Конечно, это всё же была довольно рискованная операция, чреватая самыми разными негативными последствиями: от неконтролируемых обращений до невозможности вновь принять человеческий облик. Всего этого, к счастью, удалось избежать, однако побочные эффекты, обязательные для таких мутаций, неминуемо присутствовали. Прежде всего, это была невозвратность преобразования и невозможность оставлять потомство из-за серьезного генетического сбоя. Но на это Карл оказался готов пойти.
        - И без тебя знаю, что следов не осталось, - лорд Эдвард нахмурил светлые брови. - Я вижу это и сам. Воспользуйся своей чертовой звериной интуицией. Ты провоцируешь наказывать тебя, когда я этого не хочу.
        Карл тяжело покачал головой и сгорбился, как загнанный, угодивший в западню волк, готовый защищаться до последнего. Вот только возможностей для самообороны у пленника больше не осталось. Единственное, что он мог - попытаться сохранить достоинство во власти бывшего заклятого врага, который превратился в хозяина на долгие, долгие годы. Но и само понятие достоинства постепенно растворялось тут, в этой темной одинокой конуре, где он был заперт.
        - Прости, - хрипло прошептал оборотень, вновь устремив взгляд в пол. - Лицо того, кого ты хочешь видеть, скрыто от меня, как будто туманом. Только одно могу сказать точно: убийца жаждет уничтожить, лишить тебя жизни, и это похоже на одержимость. Но он не намерен занимать твой трон и становиться лордом Ледума. Такой цели у него нет.
        - Октавиан? - без особой уверенности предположил правитель, вслух высказывая мысли многих подданных. - Уж он-то, конечно, не имеет намерения закреплять за Ледумом статус столицы и переселяться сюда, со всем двором в придачу. Хочет оставить на троне наместника, должно быть.
        - Косвенное доказательство, - с сомнением протянул мужчина. - Меня оно не убеждает. Возможно, он причастен, а возможно, и нет. Очевидно следующее: Октавиан Севир всерьез намерен показать, кто в доме хозяин. Все мысли его о тебе, Алмазный лорд. Но это еще ни о чем не говорит.
        Глава 10, в которой вновь приходят психоделические сновидения из прошлого
        Под самое утро Себастьяну приснился его кошмар.
        …Всё шло как нельзя лучше: волшебный, сказочно тихий час перед рассветом, - единственный час, когда можно рассчитывать застать охрану врасплох. У людей в это время невольно притупляется внимание, замедляются реакции и движения… правда, в случае со стражами надеяться на это довольно опрометчиво. Всё-таки это уже не совсем люди, хоть и для поддержания жизнедеятельности им по-прежнему требуются сон, вода и пища. Правильнее всего назвать их биологическими механизмами для убийства. Себастьян не был даже уверен, что стражи оставались разумными. Судя по всему нет.
        Всё те же замшелые стены, лабиринты ходов, уходящих корнями вглубь скал. Самое сердце Пустошей. Древняя, пропахшая временем пещера, существовавшая, скорее всего, еще до образования человеческих городов-государств, составляющих теперь привычную Бреонию. Чистым безумием было заявиться сюда, - только тяготы и опасности пути преодолел бы не каждый.
        Но в те дни Себастьян был еще молод, самонадеян и бесстрашен, - одним словом, глуп, как и положено всем сопливым юнцам. Неизвестно почему, но до сих пор удача сопутствовала неопытному ювелиру. Удача - ветреная дамочка, которая любит молодых. Она кружила шальную голову и раззадоривала на новые подвиги, призывая отвергать осмотрительность. И с легкомысленным азартом кинулся сильф в эту чистой воды авантюру.
        Всем ведь в юности знакомо такое чувство, будто мир вращается вокруг тебя и готов в любую минуту рухнуть к ногам? Энергия бьет через край, и кажется - нет ничего невозможного, стоит только взяться за дело, - в особенности с их-то исключительными талантами, умом, силой, упорством… Ну, или хотя бы с чем-то одним. Жизнь представляется чередой легких и захватывающих приключений, а смерть… смерть вообще не принимается всерьез.
        Потому-то Себастьяну, в определенных кругах успевшему снискать славу счастливчика, и предложили то рискованное дело. Это правда, в начале своего пути он казался настоящим баловнем судьбы. Уже в первые годы ювелир шутя заработал свою репутацию, своё имя, которое гремело до сих пор. Опьянев от успехов, сам уверовал в свою неуязвимость, решил, что ему всё по плечу.
        Даже ограбить драконью пещеру.
        Разумеется, в прямом смысле лезть в пасть дракону, когда хозяин находится внутри - стопроцентное самоубийство. Именно так и пополнялись ряды стражей, состоявшие сплошь из неудачливых воров. Настолько дерзок не был даже молодой Серафим. Испытывать судьбу и нарываться на представителя старшей расы он не собирался. Однако, избежать этого казалось сильфу делом нетрудным: в своих пещерах драконы не живут. Каждый дракон имеет несколько крупных пещер, и используются они в основном как кладовые для сокровищ, возможно, места для редкого отдыха. Под землей драконы проводят мало времени, и сейчас как раз был период такого отсутствия.
        Всё тем же, тщательно построенным много лет назад маршрутом, Себастьян пытался пройти лабиринт пещеры. Коридоры бессовестно петляли и извивались, рассыпаясь десятками ложных путей, по большому кругу заводящих назад или в тупики. Высокие подземные своды терялись в темноте. А ювелир всё скользил и скользил вдоль прохладных стен в эту непроглядную кромешную тьму.
        В этот раз сон развивался иначе: Себастьян чувствовал мучительное волнение, ибо знал заранее, чем всё закончится. Такого раньше никогда не случалось. Тем не менее, ничего изменить ювелир не мог: сон вел его за руку, как безвольную куклу, нес вперед, как мощное течение реки увлекает в шумящий вдалеке водопад. Как и тогда, всё было неизбежно. И Себастьян только обреченно подчинялся этой силе.
        Надо сказать, план был грамотен и относительно безопасен. Себастьян избрал самую простую и в то же время эффективную тактику проникновения и захвата объекта.
        Они работали вдвоем.
        Войдя в пещеру, они разделились: целью Моник было отвлечь на себя стражей, обладавших, по-видимому, чем-то вроде коллективного сознания, а задачей самого ювелира - проникнуть в святая святых, отыскать и похитить заказанный драгоценный камень. Ну, может, прихватить еще по случаю пару-тройку образцов подороже, если удастся. Запустить руку в драконью сокровищницу - звучит как сон! Упускать такую возможность было нельзя.
        Встретиться они должны были по пути к одному из выходов и уже вместе спасаться заранее подготовленным бегством.
        Всё шло, как по маслу: стражи мгновенно засекли Моник и начали стекаться по направлению её движения. Нечеловечески чутким слухом сильф различал их быстрые уверенные шаги и легкий, почти летящий бег Моник. Ничего, выходящего из ряда вон, чего они не предусмотрели заранее. Ничего, что могло бы насторожить.
        Ювелир ни на миг не сомневался: у неё получится обмануть их, получится выйти из методично сжимающегося кольца. Она обязательно справится. Как-никак Моник была одним из лучших следопытов и охотников Виросы, и не хуже него самого умела вскрывать замки, открывать любые двери. С тех пор как они стали компаньонами, девушка превосходно справлялась с порученными заданиями, демонстрируя требуемые навыки, силу и выносливость. За три года их насыщенной событиями работы в паре, они крепко проросли друг в друга, став практически единым целым, и даже внешне сделались похожи. Это была связь невероятной силы.
        Связь, которую, как он думал, не в силах разорвать даже смерть.
        Пара стражей поумнее всё же встретилась у него на пути, но оба раза Серафим был быстр: головы отделились от тел прежде, чем импульс понимания достиг их. Понимания, что их больше нет.
        Убить стража тяжело. На собственном горьком опыте, оставшемся на память в виде пары замысловатых шрамов, Себастьян уяснил, что существует единственный быстрый и надежный способ ликвидации стража - отсечение головы. Даже прямой удар в сердце не давал такого впечатляющего эффекта, не говоря уж про поражения прочих частей и внутренних органов. На такие раны стражи просто не обращали внимания, так как не чувствовали боли. Они сражались до тех пор, пока были в состоянии передвигаться.
        Даже обезглавленные, туловища продолжали судорожно дергать конечностями, пытаясь ползти куда-то, но уже не представляли опасности. Кровь из рассеченных артерий рекой разливалась позади, впитываясь в земляной пол. Кровь каплями стекала по узкому клинку, оставляя ненужный след по ходу движения ювелира. Отирать лезвие катастрофически не было времени, ни единой лишней секунды: стремительным вихрем Серафим ворвался в хранилище, особым чутьем ювелира угадывая нужный камень. Готово!
        Едва взяв в руки заветный минерал, Себастьян обмер. Что-то изменилось. Реальность как будто померкла, в единый миг лишившись и объема, и цвета, и даже запаха. Зрение сильфа неожиданно отказало, и ювелир, спотыкаясь во мраке, как пьяный, кинулся прочь, спеша выбраться наружу. Звуки тоже отдалились. Еще минуту назад он легко различал даже дыхание Моник, петляющей по путаным нитям лабиринтов. Теперь же стук собственного сердца доносился, как сквозь толщу воды, да еще и с перебоями. Чертыхаясь, на ватных ногах Себастьян с трудом пробирался сквозь черный тягучий кисель пространства, продирался к выходу в этом бесцветном двумерном мире.
        Что-то изменилось. Что-то непоправимо, бесповоротно нарушилось, исказилось, сломалось! И в этом сне, как и много лет назад, Себастьян сразу понял что.
        Это был дракон.
        Какой-то древней, наследственной прапамятью крови Себастьян сразу узнал его, почуял страшное присутствие. Ошибки тут выйти не могло. Драконы были самыми могущественными и опасными среди старших рас, и все без исключения нелюди признавали в них сильнейших. Видимо, сама сущность сильфа дала ювелиру знать, что пора уносить ноги - или умереть.
        Дракон был еще далеко, но даже приближение хозяина меняло многое: действия стражей стали намного более умелыми, четкими и согласованными. Они как будто проснулись, сбросили оцепенение полудремы и явили подлинные свои способности. Часть стражей уже завершала неминуемое окружение Моник, а часть переключилась на преследование Себастьяна. Осознав происходящее, ювелир попытался найти верное решение, но его попросту не существовало.
        Не было времени размышлять, откуда и почему он появился здесь именно сейчас, в этот роковой миг. Это была катастрофа, конец всему. Сильф ощутил приступ даже не страха - парализующего животного ужаса, и отупело застыл, как корова под ножом мясника. Это был ужас, заложенный на генетическом уровне. Многовековой ужас, отключающий разум и отдающий тело во власть инстинктам и темному подсознанию.
        Нет, он не может так просто подарить им свою жизнь. Проснулся инстинкт самосохранения - первобытный, самый мощный инстинкт. Он заставляет двигаться, бороться до последнего. Ведомый этим древним инстинктом, Серафим приходит в себя. Сердце стучит так сильно, в крови опьяняюще кипит адреналин. Еще есть немного времени. И выход только один - бежать, бежать, спасаться бегством!
        И сильф побежал со всех ног, благо, в скорости он превосходил стражей.
        …Но… как же… Моник?
        Несмотря на судорожно плещущуюся в сознании безотчетную панику, Себастьян нашел в себе мужество глубоко вдохнуть и вполне трезво оценить ситуацию. Силы были не то что неравны - они были чудовищно, колоссально неравны. Так просто не бывает.
        Увы, помочь боевой подруге он больше ничем не сможет, надо честно признаться себе. Из этой пещеры ей не выйти. Должно быть, стражи уже схватили её и разорвали на части. Почти наверняка это так. Почти наверняка она уже мертва. Это невозможно осознать сейчас, но…
        Рано или поздно смерть находит каждого ювелира. Каждый из них не раз встречался с ней лицом к лицу и зачастую был обязан жизнью лишь счастливому стечению обстоятельств. Но удача - еще и изменчивая дамочка. Она мало кому остается верна надолго.
        Моник всегда была отважна. Она прекрасно знала о серьезном риске их работы, об опасности гибели. Каждое новое задание было игрой со смертью. Хотела бы Моник, чтобы он тоже погиб сегодня, погиб напрасно и глупо, в неравной борьбе? Наверное, нет. Наверное, она бы выбрала для него второй шанс.
        Она бы выбрала для него жизнь.
        Несмотря на все доводы рассудка и здравого смысла, Себастьяна неудержимо тянуло назад, и с каждым сном всё неудержимее, всё сильнее. Всё сильнее, потому что ювелир уже знал, что так и не сумеет простить себе этой минуты малодушия. Что совесть и чувство вины будут грызть его за этот бесчестный поступок, грызть остервенело и жадно, как голодные псы глодают мясную кость. И больше ему не хотелось вновь, раз за разом совершать это гнусное предательство, оставляя себе пустую и бесполезную, по большому счету, жизнь. Оставлять себе одиночество. Для чего он остался в живых? Красть камни по приказу богачей, делая тех еще могущественнее, еще влиятельнее? Убивать таких же, как он сам, жалких пешек, из нужды вставших у него на пути?
        Всё бессмысленно…
        - Пойдем со мной, - тихий голос неожиданно остановил его на бегу, как останавливает стрела, бьющая навылет, прямиком в сердце.
        Проглотив вдох с кровью, Серафим обернулся.
        - София? - это было странно, но почему-то ювелир даже не удивился. - Откуда?.. Зачем ты здесь?
        - Пойдем, - настаивала его новая знакомая. - Я покажу. Ты ведь хочешь знать, что с ней стало.
        - Нет, - Себастьян сам не ожидал от себя такого ответа. - Не хочу.
        - Не бойся. Оставь прошлое в прошлом. Ты волен сделать это.
        Голос Искаженной чудесным образом разорвал липкую паутину сна. Сделав первый шаг, Себастьян с удивлением убедился, что может двигаться и в обратном направлении тоже. Тягостная предопределенность была наконец разрушена.
        Осознав это, Себастьян задрожал от волнения. Он может вернуться. Он может снова увидеть Моник! Его Моник.
        Крутанувшись на месте, как смерч, ювелир опрометью бросился назад, остро боясь не успеть, опоздать - опоздать даже здесь, даже в этой ничего не значащей зыбкой ночной иллюзии. Сердце бешено колотилось, словно в груди простого смертного. Краски бестолково смазывались, текли, сон таял, расползался по пыльным закоулкам разума. На поверхности наступает новый рассвет. Ослепительно-белые лучи солнца песчаными змеями вползают в мрачное чрево пещеры.
        Всё менее реальным становилось происходящее, совсем отступив от событий прошлого. Медленно, мучительно медленно солнце восходило в самой его голове. Золотистые волосы Софии темнели и тяжелели, наливаясь насыщенной яркой бронзой, карие глаза затопила зелень. Выражение лица стало серьезнее, строже. Такое знакомое, до боли знакомое выражение. На щеках проступили чуть заметные милые ямочки, брови изогнулись сильнее, отчетливее. Накрашенный рот стал тоньше и приобрел естественную живую окраску, ничуть не став от этого менее зовущим, напротив… совсем напротив.
        Образы Софии и Моник слились.
        - Моник?.. - Себастьян наконец оказался к ней почти вплотную, так, что частое горячее дыхание касалось кожи. - Как долго я ждал.
        Девушка, кто бы она ни была, ласково улыбнулась ему.
        - Прости меня, Моник.
        Не в силах больше совладать с чувствами, Себастьян заключил желанную подругу в крепкие объятия. Теплый, такой родной запах её кожи, волос вызвал спазм болезненного, почти забытого наслаждения, - долгожданного наслаждения. Где-то на заднем плане робко крутилась мысль, что всё это обман, мираж, сон… что Моник давно, слишком давно мертва, что лучше не бередить старых ран. Что ничего нельзя вернуть.
        Но в этот миг мысль эта была невыносима, и Себастьян решительно прогнал её прочь, кинувшись в бездну страстей, сладких и горьких одновременно.
        Губы их соединились.

* * *
        - Что за чертовщина, - Себастьян едва удержался от неуместного желания протереть глаза. - А ведь я даже не был пьян.
        Часы в комнате бессовестно показывали пятнадцать минут после полудня. Невероятно, чудовищно поздно - почти целый день насмарку. Полностью обнаженное тело Софии лежало рядом, бесстыдно разметавшись по простыням, грудь мерно и завораживающе покачивалась в такт дыханию.
        Эта ослепительная нагота на миг парализовала взгляд сильфа, но уже вскоре тот ожил и продолжил своё увлекательное путешествие. Алый, похожий на раздражение след причудливыми узорами тянулся по белой коже, от основания нежной шеи по плечам и линиям живота, ниже, ниже… не оставляя никаких сомнений в том, где накануне успела побывать его рука с бирюзовым браслетом на запястье.
        А успела она многое.
        - Что за чертовщина, - настойчиво повторил ювелир, постепенно приходя в себя и припоминая события прошедшей ночи. - Этого еще только не хватало.
        Тяжело, неохотно, мучительно события выплывали из сумрачных закоулков памяти, словно накануне вечером наемник уговорил не одну бутыль горячительного. Сначала кошмар, ну да это ладно, с ними он уже почти свыкся. Но почему-то сюжет сна стал развиваться иначе, чем всегда, под конец превратившись в откровенно эротическую фантазию, которая больше пристала горячему юнцу, в самом деле.
        И вот теперь выясняется, что все грезы происходили наяву? С… Софией?! Как это вообще возможно?
        Наваждение какое-то.
        Разбуженная звуком его голоса, девица сладко потянулась и зевнула, смешно сморщив личико. Ювелир поспешно отвел взгляд от её прелестей и встал с кровати, скоро натягивая одежду. Мысли мужчины были в совершенном хаосе, но что-то глубоко внутри ожило и ликовало, ликовало неистово, бесстыдно… что-то, в чем он сам никогда бы себе не признался.
        Но что же делать теперь? Что сказать?
        Заметив смущение Себастьяна, избегающего смотреть на нее и хмуро косящегося в сторону, София кокетливо улыбнулась. В блестящих янтарных глазах, глазах-полумесяцах разливалась сытая медовая сладость. Вот ведь чертовка, разозлился ювелир. Ни малейшего стеснения у нее нет.
        - Не делай такое скорбное лицо, Серафим, - соблазнительно промурлыкала девушка, похоже, решив, что после случившегося можно перейти на ты. - Всё в порядке: я не собираюсь заставлять тебя жениться на мне. Произошедшее ничего не меняет. Совсем ничего. Хоть это и было, признаюсь, неплохо.
        Себастьян мысленно усмехнулся, немного успокоившись. Слава Изначальному, как камень с плеч свалился. Ну да, как он мог запамятовать - он же в Ледуме! Нравы здешних жителей испорчены с самого рождения. Культ наслаждений цветет тут пышным цветом, почитаемый за основной жизненный принцип и чуть не за единственный смысл жизни.
        Даже само понятие семьи отсутствует в этом бесстыжем городе. Браки никем не регистрируются и не существуют даже неофициально: постоянно жить вместе людей заставляет разве только нищета или старость, но и в этом случае моральные обязательства не предусматриваются. Просто вместе выжить иногда бывает проще. Очень удобная жизненная позиция.
        Родственные связи также не имеют никакой ценности. Рожденные в результате непродолжительных и случайных связей дети редко воспитываются дома. Это принято, в основном, в состоятельных домах или в среде аристократов, которые обязаны были оставить потомство, чтобы продолжить свой род и удержать высокое социальное положение.
        Простые же граждане отдавали нежеланных детей в военные воспитательные дома, на попечение общества, где из них готовили идеальных солдат для обороны города или стражей для поддержания порядка и защиты режима. Некоторые матери относили младенцев в монастыри, и в этом случае дети получали суровое и жесткое воспитание, а общество - новых адептов святой службы, инквизиторов.
        Инквизиция была таинственной и независимой организацией, местные отделения которой размещались во всех без исключения городах Бреонии, но центральная крепость, по слухам, располагалась где-то в самом сердце Пустошей. Инквизиция никогда не вмешивалась в сомнительные интриги политиков или в распри между городами, декларируя своей единственной целью безжалостное истребление нечисти. В ответ святая служба требовала такого же невмешательства в свои собственные дела. Имя и местоположение главного инквизитора, который, несомненно, должен был существовать, держалось в тайне и не разглашалось даже под страхом смерти. Впрочем, рядовым инквизиторам такие сведения вряд ли были известны.
        Но… Себастьян вдруг заострил внимание на последних словах Искаженной. Как там… неплохо? Мужское самолюбие ювелира почувствовало себя уязвленным. Черт возьми! На его взгляд, это было, по меньшей мере, превосходно. Но Себастьян никому не собирался навязывать своего мнения.
        - Рад, что вы, жители Ледума, свободны от глупых предрассудков, - сухо сообщил ювелир. - Таких, как нормы морали, например.
        София только хихикнула и шутливо закрылась подушкой. Определенно, один ветер у нее в голове.
        - Ну не злись, Серафим, - вдруг примиряюще протянула Искаженная. Она обернулась в простыню села на самый краешек кровати. - Ты любил её?
        - Кого? - Ювелир полоснул по ней взглядом. Вскользь, но девушка инстинктивно съежилась, как полуслепой котенок. Которого без жалости окунули в ледяную воду и сейчас будут топить.
        - Моник, - глаза Софии потускнели. Она тоже поднялась и начала одеваться, торопливо, угловато, разом растеряв всю напускную раскованность. - Ты называл меня ее именем.
        Хмель прошедшей ночи выветривался медленно, с трудом. Естественно, все эти проклятые годы Себастьян не жил, как монах, давший обет безбрачия, но все связи наемника носили характер исключительно физиологический, не затрагивая потаенных струн души. Шутка ли - он послужил причиной смерти человека, которого любил - такое довольно сложно пережить. Однако, ювелир сумел. Ему даже удалось уверить себя, что эта трагедия навсегда выжгла в нем всё живое.
        Вчерашняя ночь стала исключением, неприятным исключением. С удивлением для самого себя Себастьян обнаружил, что чувства, запертые на амбарный замок страданий, обязательств и самобичеваний, оказались задеты. Мутной волной поднялись они с самого дна души и затопили рассудок, вынося на поверхность всё неприглядное, тщательно забытое и сокрытое. Душа сильфа оказалась объята внезапным порывом страстей, объята, как пожаром, особенно быстро охватывающим сухое, давно мертвое дерево. Не думал он, что спустя десять лет столь остро ужалят его давние эмоции и переживания. Не думал, а зря.
        Время, оказывается, не так уж хорошо врачует раны, как принято считать.
        Себастьян вновь неодобрительно глянул на стрелки часов, которые и не подумали остановиться или хотя бы замедлиться. Уже половина первого: день стремительно таял. После слишком долгого сна голова сильфа была тяжела и категорически отказывалась соображать быстро. Всегда ужасно вставать так поздно - столько времени вычеркнуто из жизни. А ведь он еще ни на шаг не продвинулся в своих поисках.
        Ни на шаг, чтоб ему провалиться!
        Глава 11, в которой разыгрывается блистательная шахматная партия
        Шахматная доска была простой, без вычурных украшений и росписи, отполированная до лоска сотнями сделанных ходов.
        Материал - клен. Твердая, крепкая древесина благородного белого цвета с красновато-желтым отливом была пронизана мелкими сердцевинными лучами. Шестьдесят четыре клетки окрашены в классические черный и белый, безо всяких пошлых оттенков, без вульгарности полутонов.
        Красиво.
        Категоричная двухцветность шахматного мира успокаивала и радовала глаз. Это был приятный и удобный мир, мир с полной информацией. Мир, где безраздельно правила логика, и ничто не могло выйти из-под контроля. Мир, где интеллект был всемогущ и всесилен, и неизменно добивался успеха. Ровно шестьдесят четыре клетки, ни одной больше или меньше, никаких неожиданностей. Сейчас фигуры стояли в начальной позиции, идеально по центру своих законных полей.
        …Однако партия уже началась.
        Сидящий у стеклянного письменного столика человек внимательно вглядывался в линии и фигуры, как будто на шахматной доске, к которой никто не прикасался, что-то могло измениться. Был он уже немолод, но подтянут и сухощав, а вдумчивое лицо хранило печать образованности и ума, выдавая часы, проведенные за книгами, - долгие часы.
        Весь облик мужчины демонстрировал совершенное пренебрежение к внешнему виду, граничащее с эксцентричностью и в целом свойственное интеллектуалам: форменное мундирное платье без каких-либо элементов декора могло принадлежать мелкому чиновнику любого из городских ведомств, а волосы холодного прозрачно-пепельного оттенка и вовсе были острижены непозволительно коротко, как у последнего простолюдина. В серых глазах светился огонек заинтересованности и азарта, необычного для размеренной настольной игры. Несмотря на отличное, без преувеличения сказать, ястребиное зрение, правый глаз по обыкновению смотрел через круглую линзу монокля, что делало взгляд еще более пристальным и неприятным.
        В принципе, сама доска не требовалась Винсенту, так же, как и партнер по игре - глава особой службы любил разыгрывать партии сам с собою, внутри собственного сознания, просчитывая множество ходов и выбирая наилучший, стараясь никогда не повторяться. Его игры были отличны от игр большинства шахматистов: в них кипела подлинная жизнь и страсть. Когда же всё было кончено, Винсенту нравилось быстро повторить партию в реальности, механически передвигая фигуры и испытывая странное наслаждение от прикосновения к гладкому лакированному дереву.
        От осознания того, что ему заранее известен итог.
        Сегодня глава особой службы имел удовольствие играть в личных покоях престолонаследника. Прямо за стенкой, в собственной просторной спальне в карминных тонах, дражайший инфант, должно быть, зубами стучит от ужаса, а вероятнее всего, просто пребывает в тихом покорном отчаянии. Из-за стенки не доносилось ни звука.
        Как бы то ни было, Винсенту было запрещено входить туда, чтобы достоверно выяснить это. По крайней мере, пока. Глава особой службы, канцлер, действительный тайный советник первого класса категорически не одобрял такого промедления: Эдмунд был не тот человек, кто мог бы доставить ему сложности. Такой слабак расколется и на допросе у самого неумелого следователя. Объективно не было нужды дополнительно обрабатывать инфанта перед допросом, нагнетать страху в надежде на чистосердечное признание.
        Но лорд Эдвард решил по-своему, и Винсент, естественно, не мог оспорить это решение: сегодня Эдмунд был неприкосновенен. А потому, размышляя над всеми обстоятельствами покушения, глава особой службы коротал ночные часы тут же, во дворце, в ожидании, когда можно будет приступить к любимому делу. Он был похож на выученного пса, который терпеливо охранял дверь, точно зная, что скоро ему подадут команду «Фас!»
        Получив разрешение, он приступит немедленно.
        …Итак, дебют совершился великолепно. Шел двенадцатый ход игры: силы обеих сторон были мобилизованы и полностью готовы к грядущему противостоянию. Белыми был разыгран классический закрытый ферзевый гамбит - система, достаточно распространенная, однако, дающая большой простор для вариантов и разнообразных маневров. Черные не приняли жертву пешки и не попались на ловушечный вариант, который позволил бы белым уже на ранней стадии игры добиться перевеса, достаточного для победы. Однако, чёрным очевидно трудно было вести защиту при постоянном пешечном напряжении в центре. Таким образом, белым удалось получить неплохую позицию.
        Канцлер чрезвычайно любил шахматы. Это походило на манию. Несмотря на то, что древняя настольная игра была элементом воспитания аристократов, а Винсент происходил из неблагородной мещанской среды, мало кто в Ледуме мог быть главе особой службы достойным соперником в шахматном поединке.
        Винсенту шахматная игра явно напоминали военные действия в миниатюре. Бесчисленные комбинации ходов, стратегии и тактики безостановочно прокручивались у него в голове, никак не отражаясь на узком бесстрастном лице. Регулярная шахматная практика, по его убеждению, тренировала ум, изощряла аналитические способности, укрепляла логическое мышление и, как это ни странно, интуицию, поскольку представляла собой невероятную мистическую смесь точной науки и - искусства.
        В свободное время Винсент много читал, и однажды в старинной книге в дворцовой библиотеке ему попалась прелюбопытная легенда возникновения шахмат, тесно связанная со старшей расой.
        В книге рассказывалось, что основной смысл существования драконов заключается в некоей великой Игре, постигнуть суть которой смертные не в состоянии. Законы и правила той таинственной игры также доподлинно никому не известны, как и её итог, если таковой вообще был предусмотрен. По всему выходило, что жизнь старшей расы это какая-то бесконечная забава, и всё происходящее в мире смертных является ее частью.
        Любой человек или нелюдь мог при желании предложить дракону сыграть в игру, и, по неизвестным причинам, те никогда не отказывали. Но, как любезно предупреждала книга, делать этого не стоило, ибо, в конечном итоге, дракон всегда оказывался в выигрыше.
        Давным-давно некий маг явился в пещеру дракона и провозгласил, что создал совершенно новую игру, равной которой в мире нет. И человек, имя которого затерялось в веках, готов продать её всего за одно желание. Заинтересованный ящер с готовностью согласился на такой обмен, при условии, что игра будет сочтена им действительно уникальной, и человек будет держать её в секрете от остальных. Таким образом, сделка была заключена.
        Маг извлек изготовленную им шахматную доску и фигуры и научил дракона изобретенным им правилам ходов. После нескольких сыгранных партий дракон вынужден был признать, что перед ним и в самом деле лучшая игра, сотворенная смертными. Игра была настолько хороша, что смертные не заслуживали её, и дракон весьма одобрял решение человека передать этот бесценный дар старшей расе.
        Когда же ящер спросил мага о его желании, стало ясно, что человек вознамерился обмануть бессмертное существо.
        «Цена моей игры невелика, - отозвался хитроумный маг. - Я прошу один только драгоценный камень из твоей сокровищницы за первую клетку шахматного поля. Любой камень, размер и достоинство меня не интересует. За вторую клетку я прошу два камня, за третью - четыре, и так далее. Число камней за каждую клетку должно удваиваться».
        «Ты алчен, смертный, - помрачнел дракон, немедленно разгадав его замысел. - Но ты знаешь цену своему изобретению. Игра увлекательна и действительно стоит того. Прошу тебя подождать, прежде чем я закончу вычисления, и тогда сможешь отсчитать и забрать свою награду».
        Дракон закрыл глаза и семь дней не открывал их, в уме непрерывно производя подсчет. Наконец он закончил и записал человеку число драгоценных камней, которые тот может унести из его пещеры. Число это было столь велико, что человек даже не знал ему названия.
        «Пойдем считать, маг, - улыбнулся дракон. - Я буду следить, чтобы ты не сбился со счету и не унес с собой лишнего. Всё должно быть честно».
        На одиннадцатые сутки маг, постоянно сбиваясь и начиная с начала, повредился в рассудке, отсчитав всего чуть более миллиона камней, незначительную часть из положенных ему. Так дракон обманул человека, ведь не только в его пещере, но и во всем мире не было такого количества обработанных драгоценных камней, которое запросил жадный маг.
        Поучительная история, мораль которой сводилась к тому, что даже умнейшему из людей не удалось перехитрить дракона, а остальным не стоит и пытаться.
        …Так. Черные решили пожертвовать пешкой, вклинившись в линию атаки противника. Значит, разыгрывается, контргамбит, явление довольно редкое и не изученное до конца, чтобы судить о нем однозначно. Борьба немедленно обострилась, конфликт на поле перешел из позиционной стадии в активную. Завязывалось самое интересное действо - блистательный миттельшпиль. На доске еще достаточно фигур. Сейчас развернутся основные события партии, атаки и контратаки, соперничество за центр, комбинации и жертвы…
        Да, дело обещало быть интересным. Не каждый день совершаются покушения на лорда, и даже не каждый год. Винсент не был ни магом, ни воином, ни богатым аристократом. Но канцлер был человек особого, редкого калибра. И то, что он был до сих пор жив и добился значительного положения, влияния и практически неограниченных полномочий, объяснялось выдающимся умом и не менее примечательным характером главы особой службы, который, казалось, не имел изъянов и слабостей, положенных всем живым существам.
        Винсента мало что интересовало в жизни, действительно интересовало. Особая служба, которой он бессменно руководил вот уже много лет, занималась политическим сыском и обеспечением внутренней безопасности города. Конечно, в силу необходимости канцлер должен был постоянно находиться в курсе множества событий и держать в уме множество постоянно меняющихся ситуаций, но истинную радость и удовлетворение Винсент испытывал от одного-единственного процесса - решения задач.
        Его инструментом была мысль - цепкая, натренированная и безжалостная. И шахматная партия, и допрос подозреваемого, и поиск улик, и раскрытие заговора - любое действие было для него всего лишь математической задачкой, требующей решения и имеющей ответ. Только с этой точки зрения он смотрел на жизнь.
        И раз за разом задачки решались, - решались быстро, верно и безукоризненно четко. Поэтому-то Винсенту совершенно заслуженно был присвоен высший гражданский чин и должность канцлера, которыми он по праву гордился.
        …Белые успешно создали на правом фланге черных слабость пешечной структуры в виде сдвоенных и одной заблокированной пешки, с расчетом воспользоваться этими заготовками в эндшпиле. Черные разменяли центральные пешки и заняли центр своими фигурами, угрожая опасными ходами вглубь позиции белых. Белые в свою очередь заняли освободившуюся открытую линию и выдвинули коней, рассчитывая подорвать закрепившегося в центре противника. Не дав им развить инициативу, черные провели пару маневров тяжелыми фигурами, завершившимися практически равными разменами и атакой на неприятельского короля. Шах!.. Хм, любопытно. Успешно действуя фигурами, черные совершенно неожиданно поставили белых в тяжелое положение. Оригинальная сегодня получается партия.
        Глава особой службы чуть заметно нахмурил четко очерченные брови, глядя на доску и параллельно думая о своей будущей жертве. Увы, ничто так не развращает подозреваемых, как неграмотно проведенный первый допрос. От него зависело многое, ровно как в шахматной игре - от первого хода.
        То, какое начало положено, определяло лицо, характер и рисунок всей партии. Когда фигуры еще нетронуты, перед игроком развертывается необъятно широкое поле действий, ограниченное только его собственным умом и фантазией. Имеется ровно двадцать вариантов первого хода, на каждый из которых противник может также ответить также двадцатью различными ходами. С каждым следующим шагов, с каждым новым ходом пространство решений сужается, вариантов становилось всё меньше и меньше, до того самого момента, пока возможности выбора хода у одного или сразу у обоих игроков не остается вовсе. В самом конце партии решения остаются самые элементарные, давно разобранные в теории и, на вкус Винсента, довольно пресные. А вот в начале совершенно другое дело… начало было действительно важно.
        …Белые, однако, филигранно избежали весьма вероятного мата и приступили к ловле зарвавшегося черного ферзя. Масштабные действия! Обе стороны несут серьезные потери. Черные начали спешную перестройку фигур, неудачно разменяв коня, зато умудрившись сохранить ферзя. Итак, гардэ!.. Отступление. Снова гардэ. Снова бегство, на этот раз - по самому лезвию, по самому краю пропасти. Теоретически черный ферзь рискует попасться, но на практике успешно избегает ловушек… В профилактических целях белые также меняют тактику: перестраиваются и, пожертвовав за инициативу пешкой, организовывают сильное давление. Следует целый каскад смелых ходов, остроумных тактических маневров. Фигур остается всё меньше, титаническая многофигурная схватка неизбежно подходит к концу. Эндшпиль ожидается интересный - Винсент трепетно любил ферзевые окончания, в особенности, когда у обеих сторон еще оставалось по живому ферзю.
        И почему только лорд Эдвард доверил такой несравнимо важный первый разговор с инфантом Кристоферу, да еще и без ведения протокола? Недопустимые нарушения служебной дисциплины! Никакого отношения к данному делу служба ювелиров не имеет и иметь не может. Однако правитель делегировал ей ряд полномочий, позволив Кристоферу провести беседы - называть это дилетантское безобразие полноценными допросами у Винсента не поворачивался язык - с подозреваемыми ювелирами, не состоящими в гильдии.
        Беседы эти ничего не дали, что как раз и неудивительно. Глава особой службы покачал головой, с гордостью вспоминая специально оборудованные помещения Рицианума, где беспощадно подавлялось любое инакомыслие, малейшее неповиновение режиму.
        Чем-то они тоже были похожи на шахматы.
        Холодные ослепительно-белые камеры безо всякой мебели, где освещение днем и ночью поддерживают магические источники энергии, казались Винсенту очень элегантными. Однако заключенные не разделяли его взглядов: в стерильной белизне очень быстро развивались различные психические расстройства, угнетенные состояния сознания. В первую очередь их использовали, чтобы надломить душевное здоровье тех, чей дух крепок.
        В противоположность им, существовали сырые и теплые черные камеры, в чьей кромешной тьме легко развивались не только различные фобии, в особенности страх замкнутых пространств, но и туберкулез, и тюремный тиф. Эти позволяли в кратчайшие сроки надорвать здоровье физическое, что лишало сил к сопротивлению людей слабых.
        Вот где оба ювелира быстро развязали бы свои языки!
        Рицианум, подземное учреждение особой службы не являлся тюрьмой в обыкновенном значении этого слова. Заключенные не проводили здесь много времени - только пока проводилось выяснение всех обстоятельств дела. После завершения расследования фигуранты немедленно освобождались из-под стражи, но свободы им было не видать, как своих ушей.
        Иногда несчастных уводили на казнь, чаще на каторжные исправительные работы на благо общества. Если же подозреваемый был полностью оправдан, что случалось довольно редко, его направляли на принудительное психиатрическое лечение, которое требовалось всем без исключения посетителям Рицианума.
        Побывать здесь однажды означало никогда не вернуться к прежней, нормальной жизни.
        Однако, с легкой досадой припомнил канцлер, за все эти годы выискался один-единственный человек, чья жизнь после посещения Рицианума не покатилась под откос, и даже напротив - пошла в гору. Профессор Мелтон, несколько лет назад назначенный главой Магистериума, провел в подземелье всего несколько часов и, по личному распоряжению лорда Эдварда, был отпущен.
        Ученый не подвергался никакому преследованию или репрессиям - и это несмотря на то, что вина его была доказана полностью, и, аккуратно подшитые к делу вместе с прочими протоколами допросов, имелись признательные показания в измене! Они хранятся до сих пор. Винсент хорошо помнил тот давний, блестяще раскрытый им на заре карьеры заговор, возглавлял который впоследствии казненный сын лорда Эдварда. Без ложной скромности, особая служба сработала тогда великолепно!..
        Мыслимо ли такое, что нынешнее расследование правитель поручил сразу двум службам, так как ни одной из них не доверяет полностью? То, что можно не доверять Кристоферу, этому надушенному легкомысленному франту, Винсент вполне допускал, но как можно сомневаться в нем, доказавшем свою преданность годами безупречной службы? Или же правитель рассчитывает, что две головы лучше одной, и сотрудничество приведет ко всеобщей выгоде?
        …Итак, белый король лишен прикрытия, черный король надежно укрыт с флангов. Ситуация была бы интересна, если бы белые не смогли сохранить преимущество, которое имеет в эндшпиле решающее значение - лишнюю пешку. Всё кончено. Даже отчаянная попытка черных организовать матовую атаку ферзем не спасла положение, напротив, оно стало катастрофическим. Теперь дело за цугцвангом - принуждением к невыгодному очередному ходу. А это просто, поскольку любое действие черных приводит к ухудшению их позиции, а бездействовать они не могут. Вот он, наконец, - вынужденный, вымученный ход черных. Теперь, несмотря на упорное, почти героическое сопротивление, поражения не избежать. Белые быстро уводят короля из-под шахов вглубь неприятельского лагеря и, используя незавидное положение черного короля, создают угрозу размена ферзей. Классический вариант. Черным некуда бежать. Следует фатальный размен ферзей с переходом в выигрышный пешечный эндшпиль. Мат! Мат во всех вариантах.
        Хладнокровное лицо Винсента озарила сдержанная удовлетворенная улыбка. Мужчина поднялся на ноги. Опираясь на небольшую резную трость, с которой никогда не расставался, склонился над шахматной доской. Фигуры начали наконец передвигаться, в точности повторяя партию, только что блестяще завершенную в голове.
        В дверь осторожно постучали. И хотя Винсент терпеть не мог, когда его шахматные упражнения смели прерывать, внешне это никак не проявлялось. Когда личный помощник вошел внутрь и встал навытяжку, на худощавом лице канцлера стыло обычное отстраненно-спокойное выражение.
        - Господин действительный тайный советник первого класса, - по форме обратился подчиненный, зная, как щепетилен глава особой службы в вопросах должностного регламента, - мы проверили и проанализировали все официальные регистрационные записи, как вы велели накануне. Думаю, вам будет интересно узнать, что нелегальный ювелир Стефан арендовал багажную ячейку на городском вокзале на четырнадцать дней раньше, чем фактически прибыл в Ледум. А прибыл он регулярным рейсом из Аманиты, на обычном дирижабле, тут ничего особенного.
        Стефан? Один из фигурантов, заняться которым лорд Эдвард поручил Кристоферу?
        Винсент слегка приподнял бровь, - достаточно для того, чтобы обозначить формальное удивление.
        - Вот как? Это всё, что вам удалось выяснить?
        - Нет, господин канцлер, есть кое-что еще, - четко отрапортовал агент. - Вчера в здании вокзала произошел довольно необычный случай, привлекший внимание добросовестных служащих. Неизвестный, представившийся работником святой службы, затребовал информацию по этому же самому вопросу, причем зная точно номер ячейки и срок аренды. Ему нужно было только имя клиента. Служащий, который выдал ему данные, заподозрил неладное и сообщил в инквизицию номер фибулы неизвестного.
        - Вы, разумеется, узнали этот номер?
        - Да, господин канцлер. Вот она, эта фибула, была найдена там же, неподалеку от здания вокзала, - помощник протянул Винсенту серебряную вещицу в сером казенном пакете. - Она принадлежала старшему инквизитору Иоганну, убитому в стычке два года назад в городе Ламиум. С тех пор фибула считается недействительной, а новый владелец объявлен в розыск. Сейчас по факту заявления святая служба возобновила внутреннее расследование.
        Глава особой службы пристально вгляделся в легко узнаваемую инквизиторскую змейку, словно рассчитывая отыскать у неё какие-то особые приметы. Напрасно. Вполне себе стандартная фибула.
        - Вы составили словесный портрет этого псевдоинквизитора? У работников вокзала, должно быть, великолепная память на лица.
        - К сожалению, этого нам сделать не удалось, господин канцлер, - отрицательно покачал головой помощник. - Дело в том, что служащий, вступавший с ним в контакт, был найден мертвым по пути домой из городского отделения инквизиции. Сердечный приступ. Прочие смогли сказать только, что человек тот был одет в плащ и широкополую шляпу. Так что черты лица представлялось сложным рассмотреть подробно.
        - Негусто, - чуть поморщился Винсент. - Надеюсь, за перемещениями инквизиторов уже установлено должное наблюдение?
        - Да, господин канцлер. Как только они затеют какую-нибудь операцию, нам немедленно станет известно. Я также отдал распоряжение об аресте этого подозрительного ювелира, Стефана. Наши люди сразу же отправились за ним.
        - Ясно. Можете идти.
        Помощник коротко поклонился, щелкнул каблуками и исчез.
        Так. А это уже интересно, - какой-то новый след, возможность строить новые гипотезы на базе выясненных фактов. Факты же почти наверняка указывали на связь Стефана с таинственными организаторами покушения. Должно быть, это он изготовил копию «Глаза Дракона», а ячейка использовалась для передачи её заинтересованному лицу. Судя по прямо-таки вопиющей конспирации, Стефан сам не знал, на кого работает и для чего впоследствии понадобится подделка перстня.
        Тем не менее, это не объясняет, почему охотникам Кристофера не удалось выбить из него правду. Или глава ювелиров намеренно скрыл от него эти сведения? С какой целью - выслужиться перед лордом? И почему нелегальный ювелир по-прежнему жив, а служащий вокзала, знавший не в пример меньше, мертв? Возможно потому, что Стефан не такая уж пешка, какой хочет казаться? Или потому, что служащий мог описать внешность не только псевдоинквизитора, но и первого «Стефана», арендовавшего багажную ячейку на две недели раньше прибытия настоящего? Или же при опознании указать, что эти два предполагаемо разных человека на самом деле - одно лицо, которое хочет ввести их всех в заблуждение?
        Еще один немаловажный вопрос - кто тот неизвестный, так неудачно выдавший себя за инквизитора, и какую роль он играет во всем этом запутанной, усложненной комбинации? Работники святой службы, конечно, наверняка вычислили, кто убил их собрата и использует его фибулу в личных целях, - как-никак, прошло уже два года.
        Долгий срок.
        То, что неизвестный до сих пор жив и здоров, свидетельствует об определенных талантах… Другое дело, что инквизиторы и не подумают делиться сведениями. Они вообще плохо идут на контакт со светскими, даже с представителями властей, и заставить их, увы, нет никаких возможностей - ни законных, ни незаконных. Проклятые сектанты фанатично преданы своей организации, а та сумела отстоять независимость от государственности. Можно, конечно, попытаться выкрасть нужные данные из архива, как было однажды сделано с перечнем личных номеров фибул. Но это занятие крайне рискованное - в тот раз его агентам просто чертовски повезло. А попадись они на месте преступления - неизвестно еще, в какой скандал это всё вылилось бы.
        Как бы то ни было, картинка вырисовывается крайне нелогичная. По крайней мере, пока никаких однозначных связей между разрозненными фактами выстроить не удается. Нужно срочно изучить личное дело Стефана и порадовать его повторным допросом, на этот раз профессиональным - пусть почувствует разницу. И допросить наконец Эдмунда. Как только лорд Эдвард появится во дворце, Винсент будет ходатайствовать о незамедлительном проведении дознания с участием инфанта.
        Вернув внимание на доску, Винсент нахмурился. Отвлекшись на вошедшего помощника, он ошибся, случайно поставив пешку на одну клетку дальше, чем было задумано. Теперь не миновать взятия на проходе! Безупречный эндшпиль был испорчен. Всё предстояло рассчитывать заново, и итог пока был непредсказуем. Возможно, действие затянется. Возможно, победитель и побежденный поменяются местами.
        Однако… канцлера вдруг посетила мысль, интересная в своей парадоксальности. Если каждый игрок без отступлений использует оптимальную стратегию, гарантирующую ему победу, итог партии предопределен. И итог этот можно предвидеть. Нет, не предвидеть - просчитать математически, хоть это и затруднительно из-за огромного варианта комбинаций ходов и позиций. Затруднительно, но возможно.
        Но если игрок совершает ошибку? Или действует вопреки оптимальной стратегии, из побуждений альтруизма, сознательно, добровольно не желая получать наибольшую выгоду? Или же, изучая теорию игр, намеренно выбирает вариант, отличный от идеального, надеясь, что появившаяся в результате альтернатива приведет к еще большему, может быть, абсолютному выигрышу?
        Или это тот редкий случай, когда человек просто не умеет мыслить шаблонами, алгоритмами, пусть даже давно проверенными и ведущими к успеху? В таком случае, предугадать его действия становится невозможно. А тот, кто поступает неожиданно, всегда имеет большие шансы.
        Винсент задумчиво постукивал тростью по паркету, внезапно утеряв всякий интерес к происходящему на доске. Взгляд серых глаза отяжелел от нерадостных перспектив, которые открывались перед ним.
        Такой противник действительно представляет опасность.
        Глава 12, в которой главный герой едва не покидает навсегда небезопасные страницы этой книги
        Себастьян закрыл глаза, словно надеясь, что, когда откроет их, неправильная реальность изменится. Но тщетно.
        Впервые испытал он подлинное наслаждение с кем-то, кроме Моник. С совершенно другой женщиной. Несмотря на давнюю смерть подруги, в глазах ювелира это выглядело как предательство. Новое предательство, - ни больше, ни меньше. Закусив губу, Себастьян чувствовал, как внутри по этому поводу начинает расти раздражение - на самого себя, на Софию, даже на Моник, которая уж точно ни в чем не была повинна.
        Давно ювелир не пребывал в столь отвратительном расположении духа. Внутри словно образовался спутанный, противоречивый клубок чувств, который долго трепал и гонял по полу мелкий пакостливый котенок. Как теперь разобраться во всем этом? Только собрать по углам ошметки и вынести вон, потому что привести в порядок не представляется возможным.
        Себастьян вздохнул. Как только выдастся возможность, нужно будет провести ночь-другую в молитвах и добродетельных размышлениях о вечном. Очистить сознание, вернуть пошатнувшуюся бесстрастность.
        - Это та самая Моник? - София, однако, не унималась. - Которая погибла в единственной операции, которую знаменитому Серафиму не удалось завершить успешно?
        О Изначальный. Девица даже не подозревала, кажется, о существовании таких понятий, как такт или чуткость, в упор не замечала намеков. Было даже какое-то своё очарование в этой простодушной наглости.
        Ювелир улыбнулся, грустная гордость отразилась в его улыбке. На самом деле, украденный в тот роковой день изумруд до сих пор бережно хранится в рабочем кофре, том, что всегда под рукой. Минерал, ценная разновидность берилла, остался с ним навсегда, как память. Память о Моник, об ушедшей любви, о собственной безрассудности и, к сожалению, трусости.
        Это был исключительной красоты кристалл, идеально прозрачный, травянисто-зеленого цвета, густого тона. Камню была придана классическая форма шестиугольной призмы, заканчивающейся плоской гранью основания. Сам кристалл, как это свойственно крупным натуральным изумрудам, был хрупок и разбит многочисленными мелкими трещинками. Вес камня составлял почти двести карат, и он носил гордое имя «Изумрудный бог». Что и говорить, кровавые жертвы пришлось принести на алтарь этого божества…
        Несмотря на высокую цену, Себастьян не пожелал расставаться с камнем и солгал заказчику, что не смог выполнить задание. Пусть даже «провал» и поставил крохотное пятно на безупречной профессиональной репутации ювелира. На самом же деле, на счету его не было ни единой операции, которая не завершилась бы тем, чем и должна - похищением нужного камня.
        Еще не построены стены, которые могли бы остановить Серафима, даже если это стены драконьей пещеры.
        Может быть, немного самодовольно, но так оно и есть.
        - София, давай забудем о том, что произошло, - негромко произнес мужчина, наконец подобрав слова. Банальные, затертые до тошноты, но, наверное, самые правильные в этой ситуации слова. - Как я понял, для тебя случайный инцидент не имеет большого значения. Для меня… тоже. А то, что неважно, не должно менять что-то в нашей жизни. Ты согласна со мной?
        Девушка слабо кивнула. Спокойный менторский тон ювелира действовал удручающе, не давая никакой возможности для возражений и споров. С тем же успехом можно было возражать проповеднику - переубедить в чем-то этого брата было задачей невыполнимой.
        Смягчившись, ювелир вновь бросил взгляд на циферблат. Еще один отрезок жизни остался позади навсегда, не принеся никакой пользы: начало второго. В комнате было душно и сыро. Себастьян открыл окно, но это только ухудшило положение: внутрь ворвалась еще большая влажность. На улице привычно шел дождь, затопив горизонт серостью. Дождь, который никак не хотел прекращаться.
        Сильф покачал головой: в последнее время серый сделался не только неизменным фоном Ледума, но и вообще единственным цветом этого города. Погода совсем испортилась: нескончаемый дождь, нескончаемая унылость пейзажей. Так недолго и забыть, как солнце выглядит, и жабры отрастить. Совсем не то, что в Пустошах за стеной.
        Себастьян был недоволен случившимся с Софией инцидентом, но делать нечего: жизнь продолжалась. Наконец, полностью взяв себя в руки после выбившего из колеи пробуждения, ювелир погрузился в раздумья. Нужно составить план действий на тот огрызок дня, что еще остался. По правде говоря, Себастьян напряженно думал об этом еще накануне, но ничего стоящего в голову так и не пришло. Никаких зацепок, следов, которые можно было бы проверить, больше не находилось. Да и те, что были, увы, ровным счетом ничего не прояснили.
        Неприятно признавать, но, похоже, его маленькое дилетантское расследование зашло-таки в тупик. В конце концов, это и неудивительно: он зарабатывает на жизнь вовсе не частным сыском, и даже на досуге этим не балуется. Он нелегальный ювелир, его дело - розыск нужных заказчику драгоценных камней.
        Вот этим, похоже, и придется заняться. Себастьян оттягивал так долго, как мог, не желая соприкасаться с камнем, пропустившим сквозь себя такое мощное проклятье. Да будь ты хоть как хирург аккуратен… неминуемо ведь заденешь, пусть краешком, хранимую минералом смертоносную информацию… а это здоровья точно не прибавит.
        Но пришло время обратиться к этому методу. Нещадно терзаемый дурными предчувствиями, ювелир извлек на свет приметный дорогой футляр с черным турмалином. Молча наблюдавшая за его действиями София тут же оживилась и любопытно подалась вперед, силясь разглядеть драгоценный камень.
        Себастьян не был магом, но особенности происхождения и наличие в венах незначительного количества крови сильфов позволяло ему проводить некоторые несложные ритуалы, не имеющие ничего общего с магией минералов. Скорее, это можно было назвать магией крови. Каждая старшая раса Бреонии владела своим уникальным видом чародейства, который был заложен с рождения, и только людям требовалось посредничество. Посредниками и выступали драгоценные камни.
        Заметив пристальный интерес Софии, Себастьян помедлил открывать футляр. Посторонние глаза были здесь совершенно не нужны. Тем более этой несносной особы.
        - Спустись-ка вниз, возьми нам чего-нибудь поесть, - ювелир озвучил неопасное, но избавляющее его на некоторое время от общества девушки задание. - Разве ты не голодна? Дождись, пока приготовят, и сама принеси.
        Неохотно кивнув, София вышла, разумеется, сообразив, что ювелир намерен остаться в одиночестве. Возражать всё равно было бесполезно.
        Так, минут пятнадцать-двадцать у него есть, а этого должно быть достаточно.
        Быстрыми, наработанными годами практики движениями ювелир вынул перстень с шерлом из футляра, воспользовавшись для этой цели длинным пинцетом особой формы. Положил камень на специально подготовленную поверхность прочного темного стекла, в самый центр. Поморщившись, сделал аккуратный прокол в указательном пальце и обвел камень против движения часовой стрелки, заключив тот в идеально проведенный кровью круг. Не хотелось, ох, как не хотелось Себастьяну завязывать заклинание своей кровью, но другого выхода не было.
        Не попытаться он не мог.
        Угольно-черный камень слабо замерцал, будто внутри появился некий источник света, пробудился незримый источник энергии. Ювелир удовлетворенно кивнул: «Глаз Дракона» откликнулся на зов. Нетрудно будет настроить его на поиск собрата, шерла-близнеца. В конце концов, они вибрируют на одной волне.
        Ювелир мысленно потянулся к камню, осторожно активируя проверенное поисковое заклинание. Минерал среагировал мгновенно, однако эту реакцию нельзя было назвать нормальной: что-то определенно пошло не так. Это произошло чересчур быстро, чтобы можно было вмешаться, где-то между двумя ударами сердца. Себастьян кожей почувствовал ледяной вдох камня, заставивший капельки крови свернуться и медленно, но неудержимо поползти к шерлу, оставляя на стекле зловещие вязкие потеки. Высвобождая силу, камень стремительно охлаждался, превращаясь в энергетическую ловушку и раскидывая сети информационных вибраций поиска.
        Мощных, слишком мощных вибраций.
        Себастьян охнул и согнулся, не в состоянии вымолвить ни звука, словно в зону солнечного сплетения резко и сильно ударили ножом. Во рту немедленно появился кровавый привкус, приторный, солоновато-пряный, противно-теплый. Ювелир собрался было прервать ритуал, но не успел. Мир вдруг качнулся и пропал - на долю мгновения, как бывает, когда моргаешь. Только скорость реакций сильфа, превосходящая человеческую, позволили заметить это.
        Но не предотвратить.
        Появившийся мир был иным. Внешне ничто в нем не отличалось, но что-то определенно было неправильно. Хотя бы то, что взгляд на этот мир был не от привычного первого лица, не изнутри, не из собственных глаз.
        Неожиданно Себастьян увидел самого себя будто со стороны, слева-сверху, сидящего на коленях перед активно работающим камнем, казавшимся сгустком ожившего черного пламени в призрачном ореоле плазмы. Такое знакомое тело недвижно замерло там, где ювелир его оставил, и ошарашено смотрело прямо перед собой, наотрез отказываясь поддаваться управлению. На лице застыло выражение бессмысленности, какое может быть только у куклы или другого неживого существа. Сильф даже не успел испугаться или понять что-то, как в следующее мгновенье мир вновь мигнул, и всё вернулось на круги своя.
        В воздухе осталась только легкая мерцающая дымка, след от исчезнувшего. Ощущение тела также возвратилось, но конечности затекли будто от долгого сидения. Сам не отдавая себе отчета, Себастьян хотел было встать, но тут всё вокруг потекло, поплыло, смешалось, как на свеженаписанной картине, которую окатили водой, и глаза затянули кровавые радуги.
        Фантасмагория происходящего попросту не укладывалась в голове, однако у Себастьяна не было времени задуматься над этим. В один миг все краски потеряли свой цвет, свет и тени поменялись местами и исчезли, а законы перспективы перестали работать. В целом мире остались только оттенки красного, жуткого красного цвета. Комната обильно кровоточила, кровоточила и пульсировала. Себастьяну казалось, что он оказался внутри чьего-то больного стенокардией сердца. Стены, потолок, пол - всё содрогалось в хаотичном, все ускоряющемся рваном ритме, испуская потоки черной крови.
        Себастьян почувствовал, как по лицу, подбородку, шее стекает что-то густое, остро пахнущее смертью. Резкий запах этот был невыносим для чуткого обоняния сильфа, вызывая неудержимый рвотный рефлекс. Рот был полон крови. С трудом разомкнув губы, ювелир почувствовал, как та мутным потоком хлынула наружу, заливая одежду. Из носа, из ушей тоже шла кровь. Глаза заливало что-то липкое.
        Плохо дело, совсем плохо.
        - …Себастьян! - сквозь пелену небытия донесся до него донельзя встревоженный голос Софии. Потом проступили и перепуганные карие глаза, и дрожащие губы, и всё остальное, бледное аж до синевы. - Ты жив? Что случилось?!
        Черт побери, хотел бы он и сам это знать.
        Проклятье! Что ни говори, а день определенно не задался.

* * *
        Сказать, что произошедшее было неприятным, значило ничего не сказать.
        В который раз за день Себастьян тяжело открыл глаза и пару-тройку секунд тщетно пытался понять, кто он, где находится и что здесь делает. Победно улыбающееся лицо Софии, однако, значительно ускорило этот процесс.
        - Вот видишь, Серафим, даже мастерам своего дела требуется иногда помощь, - самодовольно сообщила девица, однако, в лисьих глазах её явственно читалась тревога и облегчение от того, что ювелир наконец очнулся. - Ты всё еще отказываешься работать со мной в паре?
        Сильф устало перевел взгляд на злополучные часы, равнодушно отсчитывающие время. Стрелки показывали без двадцати двенадцать. Почти полночь. За окном давно сгустилась темнота, тесная комнатка была освещена лишь парой неярко горевших свечей, отбрасывавших длинные тени.
        - Где шерл?.. - с трудом хрипит ювелир, наконец заметив, что камня нигде не видно.
        - В футляре, - потупилась София и, ожидая резко негативной реакции, поспешила оправдаться. - Я спрятала его. Мне пришлось… Пока камень находился в жутком круге крови, он словно горел! И тебя невозможно было привести в чувство!
        - Как… - только и смог произнести Себастьян, донельзя шокированный услышанным. - Как ты взяла его в руки, Искаженная?
        Девушка смутилась еще сильнее. Но делать нечего, надо было отвечать.
        - Надела перчатки, конечно.
        Повинуясь немому вопросу, застывшему в глазах сильфа, Искаженная помахала перед его самым его носом парой серебристых перчаток, сплетенных из тончайших невесомых колец. Изумлению ювелира не было предела.
        - Вот… - словно оправдываясь, неуклюже объяснила София. - Это такой специальный сплав…
        - Тише, - резко оборвал Себастьян, быстро глянув по сторонам. - Я знаю. Но откуда, откуда это у тебя… Они же стоят целое состояние! Одна работа потянет на кругленькую сумму, а цена материала… вообще немыслима…
        - Ну, я же всё-таки племянница главы «Нового мира», - хитро улыбнувшись, девушка скоро спрятала артефакт. - Должны же мы хоть как-то бороться за жизнь. Такие вещицы здорово помогают.
        Сильф криво ухмыльнулся в ответ, борясь с навязчивым приступом дурноты. А девица-то не так проста, как кажется. Может, если подучить немного, и без него не пропадет? Не таскать же её за собой до конца жизни, в самом деле. Это плохо сказывается на его душевном покое. И сложных отношениях с собственной совестью.
        - Я тут прибралась немного, пока ты спал.
        Себастьян перевел взгляд на пол. Тот был чист, похоже, даже чище, чем когда они сюда въехали. Но опытный взгляд ювелира всё же подметил кое-где оставшиеся следы тщательно замытой свежей крови. Пришедшая в неприглядный вид рубаха тоже была застирана и сушилась тут же, в комнате, не привлекая лишнего внимания. Сам он был заботливо переодет в чистое, лицо и руки тщательно омыты.
        - Спасибо.
        Ювелир одобрительно кивнул и устало откинулся на подушки, давая понять, что собирается спать и дальше, спать до самого рассвета. Смышленая девочка всё-таки. Хорошо, что некоторые вещи не приходится ей объяснять.
        Однако он потерял много крови. Слишком много: во всем теле, руках, ногах, голове разливалась непривычная, тяжелая слабость, как после продолжительной болезни. Долго же придется восстанавливаться.
        Так что же всё-таки случилось? Неясно. Заклинание поиска вроде бы удачно активировалось… Но дальнейшее развитие событий не укладывалось ни в какие рамки. Неужели произошел сбой? Но по какой же причине? Прежде такого не бывало… Одни вопросы.
        Может быть, минерал слишком мощен и требует излишне много энергии для поддержания активности, то есть, в его случае - много крови? Или же в камень была предусмотрительно встроена ловушка на возможность таких вот нетрадиционных действий? Хм, это было бы очень странно, учитывая ничтожно малую вероятность использования магии крови сильфов… эта древняя раса практически исчезла и не выходит на контакт с людьми. Значит - самое страшное! - при активации камня проявился побочный эффект проклятия?
        Ответить на эти вопросы однозначно мог только опытный маг. К сожалению, Себастьян вовсе не был магом, поэтому ему оставалось только гадать и надеяться на лучшее. Как бы то ни было, ритуал также оказался бесполезным в поиске пропавшего шерла-близнеца. Нужно было спешно искать другие пути. Но какие? Кажется, он уже всё испробовал.
        Среди прочих мыслей неожиданно затесалась одна мелкая, противная, привязчивая. Не мысль даже, а так - мыслишка. А может - ну его, это расследование? Уж очень тяжело оно идет. Дни тают, как снег под весенним солнцем, а он не продвинулся ни на единый шаг: все следы привели в тупик. Больше зацепок не осталось. Никаких.
        Что же делать - вернуть аванс и бежать прочь из города? Куда? Да неважно куда, лишь бы подальше от Ледума. Здесь становится слишком опасно. Бежать, пока его самого не схватили охотники Кристофера или ищейки особой службы и не обвинили во всех смертных грехах… За ними не заржавеет.
        Стоп, стоп. Себастьян мысленно одернул самого себя. Такое поведение недостойно громкого, прославленного имени Серафима. Он взялся выполнить заказ, и он его выполнит, никуда не денется. Дабы не уронить чести ювелира и не испортить свою безукоризненную профессиональную репутацию.
        Даже самому стало смешно. Вот же чертов перфекционист.
        Без каких-либо явных причин Себастьяну вдруг вспомнилась Маршал. Вот уж кто настоящий профессионал своего дела… Но как же всё-таки странно вела себя женщина в их последнюю встречу. Отбросив недомолвки, можно даже сказать - подозрительно. Из головы ювелира не шел голос убийцы, убедительно советовавший не лезть в это дело.
        Но - почему? Со стороны такого рода заказ выглядел вполне безобидно - всего-то навсего поиск пропавшего камня. Может быть, Маршалу в самом деле известно нечто большее, нечто, о чем она не пожелала распространяться? Это объяснение кажется правдоподобным. Но каковы истинные причины такого поведения убийцы?
        Себастьян задумался и помрачнел. Об этом не говорят прямо, да и вообще предпочитают не рассуждать на такие темы вслух, но… В определенных кругах многим очевидно, что Маршал работает под покровительством лорда Эдварда, которое тот скрытно оказывает убийце еще со времен её бегства из Олеандра.
        Но помощь правителя Ледума вряд ли бывает бескорыстной. Мягкое, полезное во многих смыслах покровительство фактически обернулось для Маршала зависимостью, разорвать которую та не в силах. Конечно, женщине грех жаловаться - по существу она превратилась в самого высокооплачиваемого и практически легального наемного убийцу Ледума. Всегда при работе, всегда при деньгах. Не секрет, что все её последние крупные заказы были за пределами города и касались лиц, так или иначе перешедших дорогу лорду Эдварду. В самом же Ледуме Маршал теперь почти не работает. Ну разве только «бытовые» убийства, не имеющие какой-либо политической окраски, которые не могут серьезно нарушить расстановку сил в высшем свете.
        Зная свободолюбивый нрав Маршала, Себастьян мог предположить, что рано или поздно ей станет невыносимым такое положение дел. По сути, она обрела хозяина. А убийца была не из тех, кого легко приручить, не из тех, кто любит получать приказы.
        Но уж больно глубоко она завязла здесь, в этом хищном городе. Как и многие, привлеченные сюда мечтами о свободе и легких заработках. Слишком радужные для серого Ледума мечты.
        Неужели Маршал решилась предать своего лорда? Тогда она затеяла ту самую опасную игру, от которой отговаривала ювелира. Но предать - кому?
        Подозрения неминуемо падают на лорда Октавиана Севира, - он один из немногих, кто может выступить против обладающего изрядным могуществом правителя Ледума на равных. В этом случае, Маршалу стоит опасаться попасть в зависимость к новому хозяину, едва избавившись от нынешнего… менять шило на мыло. Неужели женщина этого не понимает?
        Или всё это просто плод его воспаленной фантазии и расшалившихся от последних событий нервов? Не стоит, и правда, простому смертному лезть в высокую политику.
        Себастьян внезапно осознал, что не может вспомнить цвет глаз Маршала. Вот ведь удивительно - не один раз её видел, а даже черты лица смутно всплывают в памяти. Поистине, Маршал обладала внешностью идеального убийцы - незапоминающейся и легко изменяемой. Но всё-таки - каков же цвет глаз? Голубой? Зеленый? Карий? Серый? Хотя бы темный или светлый? Вновь и вновь ювелир мучительно пытался припомнить, но всё тщетно. Черт с ним, может, завтра, на свежую голову… а может, еще доведется встретиться, пока он здесь, в северной столице. Не то чтобы слишком хотелось, припоминая ее последние, лениво брошенные на прощанье слова.
        Усталость постепенно наваливалась, спутывая ясность мышления, а из глубин подсознания медленно поднималась не оформившаяся в четкие образы липкая муть. Проклятый черный турмалин… Могущественный лорд Эдвард, нелепо погибший наследник Эдгар, жертва роковой случайности… Утонченный Кристофер, полная тайн Маршал, неудачливый Стефан, не в меру бдительный служащий вокзала, привязчивая глупышка София, любимая Моник… Моник… Снова София. Всё смешалось и спуталось в голове ювелира, клубком змей сплелось в диковинный многоголовый узел. Отбросив попытки контролировать этот иррациональный бред, Себастьян сдался и закрыл слипающиеся веки, проваливаясь в муторный, тягостный сон, который так нужен был его организму.
        Пятый лунный день подошел к концу, завершившись так же безрезультатно, как и первые четыре.
        Глава 13, в которой приходится скрываться от инквизиции, решая в процессе уйму морально-этических проблем
        Спал Себастьян беспокойно.
        Сон этот до обидного мало походил на желанный отдых: ни на одну минуту ювелир не прекращал ворочаться, судорожно дергать конечностями, вздыхать и произносить отдельные неразборчивые слова.
        Весь остаток ночи, до самого рассвета, дождь без устали барабанил по стеклам и жестяным карнизам, и навязчивый голос воды рождал в душе неясную тревогу. Реальность просачивалась в сон, путаясь и сплетаясь с ним. Ювелиру снились лихие погони, перестрелки и таинственные враги, по неизвестным причинам упорно жаждавшие его смерти. Проснувшись засветло, Себастьян почувствовал себя измотанным и уставшим. Неосознанные, запертые где-то в самых глубинах души чувства исподволь отягощали сознание. Словно и не отдыхал почти целые сутки.
        Чертовски хотелось глотнуть свежего воздуха. Как же давно не слушал он голоса ветра в траве, в листьях высоких, наполненных жизнью древних деревьев, мощными кронами подпиравших самое небо… Обитая в каменных застенках городов, ювелир успел уже позабыть, каково это - дышать глубоко, дышать полной грудью, не опасаясь, что воздух отравлен. Отравлен пылью бесконечных строек, грязными выбросами и сточными водами фабрик, ядовитым дымом заводских труб или, что еще хуже и опаснее, модифицирован беспрерывными излучениями драгоценных камней…
        Себастьян только вздохнул. И почему люди убеждены, что всё должно доставаться даром? Откуда взялась эта абсолютная, самонадеянная и ни на чем не основанная уверенность? Старшие расы мудрее. Возможно, именно поэтому они не вступают в открытое противостояние и вынуждены скрываться в Пустошах, признав доминирующее положение человеческой цивилизации.
        Конечно, признав не безоговорочно и больше на словах, но тем не менее.
        А платить всё равно приходится - и за прогресс, и за магию. В основном им, простым смертным, терпеливо сносящим все побочные эффекты заклинаний, неудобства и болезни, которые с каждым годом становятся всё разнообразнее и смертоноснее.
        В открытое окно потянулись ленты сырого тумана, прохладные, похожие на щупальца неведомых морских тварей. Непрекращающееся смутное волнение изрядно портило обычно благостный настрой ювелира. Должно быть, сказывались кошмары и явь последних дней, кстати, не менее кошмарная. Отправив Софию за завтраком, ювелир опустился на колени и сложил руки перед грудью, намереваясь наконец всласть помолиться в этот тихий рассветный час, слать в запредельное молитву за молитвой, дабы Изначальный услышал и унял его тревогу.
        - Серафим! - приглушенный шепот Софии не дал осуществиться этим бессовестно радужным планам.
        Золотистой змейкой девушка быстро проскользнула в комнату, беззвучно закрыв за собой дверь. В застывших янтарем глазах было нечто такое, что заставило Себастьяна оставить смиренную молитвенную позу. Одним движением он оказался на ногах, схватил вещи, которые, как раз для таких непредвиденных случаев, всегда были собраны и лежали наготове.
        Не в первый раз ювелиру приходилось видеть беспомощные и отчаянные взгляды, говорящие яснее слов.
        - Там, внизу… - грудь девушки часто и тяжело вздымалась, руки мелко подрагивали, - инквизиторы! Они говорят с хозяином… Похоже, ищут кого-то.
        Да неужели? И кого это, интересно? Самое время удивленно всплеснуть руками и самозабвенно удариться в истерику.
        Но это не входило в планы на день.
        - Сколько их? - флегматично спросил Себастьян, надевая плащ и надвигая на глаза неизменную шляпу. Нет-нет, в схватку он вступать не собирался, просто любопытно, какое мнение о его скромной персоне сложилось в доблестной святой службе.
        - Пятеро… - София на краткий миг задумалась, припоминая. - Нет, шестеро. Но что нам делать?
        - Эвакуироваться, - беззлобно усмехнулся ювелир. Бестолковая паника девушки откровенно забавляла мужчину. - И чем скорее, тем лучше. Не беспокойся, хозяину я заплатил авансом, он мне еще должен останется. Жаль, на голодный желудок уходим, и позавтракать не успели… Ну что за люди? Всегда их черти не вовремя приносят.
        - Но мы же не сможем так просто пройти мимо инквизиторов, - растерянно протянула София, судя по всему, не вполне разделяя оптимистичный энтузиазм спутника.
        - Скорее всего нет. Поэтому лично я собираюсь воспользоваться резервным выходом, - ювелир шагнул к окну и, одним движением вспрыгнув на подоконник, настежь распахнул створки.
        Уже в следующий миг силуэт его лишь смутно угадывался в проеме, сливаясь с ворвавшимся внутрь туманом. Серой тряпкой, цепляясь за островерхие крыши и шпили, висел над городом тусклый рассвет. Блеклые, невыразительные лучи скупо просачивались в редкие разрывы туч, давая больше теней, чем света.
        - А ты сейчас же уходи из комнаты. Спокойно пройдешь мимо инквизиторов, как ни в чем ни бывало, они даже внимание не обратят. Сегодня они ищут вполне конкретного человека, и это не ты.
        - Что? - София побелела от страха, исказившего черты хорошенького лица. - А если меня всё-таки схватят?!
        - Ну извини, - ювелир широко улыбнулся, разводя руками. - Я же говорил, что это опасная и совсем не женская профессия. Самое время отказаться, как думаешь?
        - Ни за что! - девушка упрямо вздернула подбородок и сжала руки в кулаки, хотя в глазах по-прежнему колыхался совершенно детский ужас. - Где и когда встречаемся?
        - Главная площадь, через два часа, - пожал плечами Себастьян, поворачиваясь к ней спиной. - Если приведешь за собой хвост, можешь на меня не рассчитывать. Давай-ка, поторопись. И сотри с лица это выражение, оно тебя с головой выдает. Будешь и дальше такой непосредственной, долго не проживешь.
        Обиженно поджав губы, София пулей вылетела из комнаты. Что ж, есть небольшая надежда, что её не заметят - дуракам и новичкам и вправду обычно везет… А тут, похоже, и то, и другое.
        Но пора спешить. Себастьян уже слышал опасные шаги на лестнице. Мягкой кошачьей поступью крались враги, тихо и быстро. Так тихо и быстро, что ювелир едва мог определить, сколько их. Это были не рядовые инквизиторы - специально подготовленные бойцы из отряда внутренних расследований, готовые при необходимости убить собрата, если тот чем-то запятнал себя и святую службу. Они не знали сомнений или колебаний, без разговоров выполняя любые приказы. Один такой боец стоил десятка.
        Велик, оказывается, его авторитет среди носящих серебряные фибулы. Что ж, очень, очень лестно.
        Ювелир посмотрел вниз. Комната их располагалась невысоко - всего-то третий этаж гостиницы. Можно спрыгнуть и так, но есть риск получить травмы при приземлении на каменную мостовую. К тому же, спрыгнуть - это только полдела, нужно еще и незаметно убраться подобру-поздорову, а парочка-другая инквизиторов наверняка осталась караулить у входа, контролируя возможные пути бегства.
        Себастьян глубоко вздохнул и осознал внутри себя сущность сильфа, невидимую простым глазом. Он смотрел прямо в сердце, ощущая движение прохладной крови этой старшей расы, которая струилась в жилах, не смешиваясь со смертной человеческой кровью. Кровь сильфов, бесцветная, как воды горных ледников, и невесомая, как сам воздух, из коего сотканы призрачные души его народа. Увы, эфирной субстанции было недостаточно, а человеческая кровь слишком отяжеляла и связывала её, чтобы способности сильфов в полной мере могли проявиться в ювелире.
        Но кое-что всё-таки было ему подвластно.
        Рыжие пряди волос, в беспорядке падавшие на лицо, потускнели, поблекли, теряя свой цвет. Казалось, это полупрозрачные пряди тумана. Невысокую фигуру уже было не различить в проеме окна - контуры постепенно размывались, таяли, стирались… и наконец пропали полностью. Человеческая плоть смешалась с воздухом, растворилась в густом молоке тумана и исчезла, перейдя в иное, неплотское состояние.
        Серафим сделал шаг вперед и безо всяких крыльев легко воспарил над землей.
        Задержка - на долю секунды, не больше. Вполне достаточная для того, чтобы оглядеть окрестности, отыскивая вероятные ловушки внимательным, вобравшим все краски мира взглядом. Ничто не скроется от взгляда того, кто смотрит насквозь.
        Уже в следующее мгновенье призрак стоит на земле, опустившись мягким прыжком, упруго и совершенно бесшумно. Еще миг - и тень скользнула в ближайший безлюдный проулок, двигаясь много быстрее человека. Слишком скоро даже для грубого восприятия человеческого глаза.
        Инквизиторы уже ворвались в оставленную ювелиром комнату, опоздав на какую-то минуту, но наградой им оказалась лишь пустота. Порывы сырого воздуха увлекли наружу занавески, которые расстроенно махали на прощанье ушедшему, словно вышитые платки в руках провожающих.
        Минута. Одна-единственная неполная минута!
        Чудовищное опоздание. Непростительное, если собираешься ловить того, кто стремительней ветра.

* * *
        Убедившись, что оказался в безопасности, Серафим принял привычный облик. Туман не спешил рассеиваться, давая дополнительные возможности оставаться незамеченным. Однако в городе стало небезопасно. Активность инквизиции очевидно увеличилась: если раньше встретить на улице кого-то из её адептов было достаточной редкостью, то уже за сегодняшнее утро Себастьян видел четверых, откровенно осуществлявших наблюдение за ключевыми районами города. И это если не считать тех, кто ни свет ни заря бестактно явились к нему без приглашения.
        Но, вот беда, разминулись с хозяином и не застали дома.
        Ювелир мысленно чертыхнулся. С давних пор он недолюбливал Ледум. Зачастую казалось, что этот чертов город стеклянный, и каждый его житель всегда может с точностью сказать, где находится любой другой. Здесь не было никаких секретов, никакой частной жизни. В особенности это касалось приезжих, представителей криминального мира и работников спецслужб, которые вообще контролировали всех и вся. Более тоталитарного и полицейского режима, да еще и под прикрытием доктрины абсолютных свобод, Себастьян не встречал ни в одном из городов Бреонии, хотя за свою беспокойную жизнь успел побывать в каждом. Официальная доктрина утверждала свободомыслие в высшем его проявлении, отдавая анархизмом и вседозволенностью, но на практике была лжива от начала и до конца.
        Так же лжив и лицемерен был и сам Ледум, серый город греха.
        Однако стоило всё же сказать спасибо, что инквизиторы заявились не вчера, когда он бессильно валялся в забытьи. Это было бы самой глупой и жалкой смертью, которую Себастьян только мог себе вообразить. К тому же, приход незваных гостей так кстати избавил его от привязчивой девчонки, с которой ювелир уж и не знал, что делать. Уж чем-чем, а учениками он обзаводиться не намерен, - да и возраст не тот, пока не убелён сединами. Тем более, прости Изначальный, такими бесперспективными учениками.
        Итак, на этом положительные моменты, к сожалению, заканчивались. Из отрицательных: у него нет ни малейшего представления, как выполнить взятый заказ; за его головой начали охоту все здешние адепты чистоты человеческой крови; ему совершенно негде спрятаться, по крайней мере, надолго. Можно, конечно, бегать от них по городу, как заяц, но рано или поздно он устанет и неминуемо попадет в западню. К тому же, такой подход заранее ставит ювелира в невыгодное положение жертвы, зверя на лове, и лишает каких-либо возможностей продолжать поиск турмалина. Тот, кто бежит, однажды обязательно будет пойман.
        Так не пойдет.
        Себастьян крепко задумался. В принципе, было в Ледуме одно проверенное место, где можно попытаться укрыться. Конечно, если его до сих пор не обнаружили и не уничтожили здешние дотошные ищейки. Каждый раз, возвращаясь в этот город, ювелир с замиранием сердца шел туда, боясь увидеть пепелище на месте райского сада. И каждый раз душа радовалась и ликовала, когда он убеждался, что всё в порядке, что беда снова обошла стороной. Это был заветный дом, в котором всегда ждали и были готовы принять.
        Фактически, это был дом, которого у него никогда не было.
        Приняв решение, Себастьян немного успокоился. Да, стоит отправиться туда, честно всё рассказать и попросить убежище. Почти наверняка ему не откажут.
        Взглянув на часы, ювелир мимоходом отметил, что с момента утреннего бегства из гостиницы прошло ровно два часа. Как раз на это время он опрометчиво назначил встречу с Софией. Интересно, удалось ли девице выбраться из гостиницы и спастись? Где она теперь - в пыточной камере? Или наивно ожидает его появления на центральной площади? Тщетно, напрасно ожидает, рискуя каждый миг попасться…
        Себастьян ощутил болезненное чувство вины. Черт возьми, неужели он умудрился привязаться к девчонке? Как такое возможно - не сам ли он мечтал отделаться от самонадеянной и бесполезной спутницы, не желая тащить непосильное ярмо обязательств?
        Да, всё так… Но ведь девица помогла ему, возможно, даже спасла жизнь. Кто знает, чем кончился бы вышедший из-под контроля ритуал, если бы София вовремя не прервала процесс? К тому же, она доверилась ему, а доверие невольно налагает ответственность. Почти наверняка, ювелир является единственной надеждой несчастной выжить в этом хищном городе.
        Говорят, надежда - глупое чувство, а глупость должна быть наказана… Себастьян отчаянно не хотел верить в это. Сам он давно излечился от иллюзий, но как прекрасно было время, когда они жили в его душе. Каким прекрасным казался мир! Только казался, но тем не менее. И пусть сам ювелир никогда уже не сможет взглянуть на него как прежде наивными детскими глазами, - но ведь кто-то должен верить в лучшее.
        Эта девушка, София, - еще почти ребенок, рано лишившийся родительской заботы. Она слишком молода, чтобы страдать. Он может немного продлить её детство, позволить ей роскошь быть беззащитной, глупой и непорочной. Возможно, именно такого человека ему не хватает рядом - капли чистой воды в бездонном океане жадности, равнодушия и цинизма жителей Бреонии.
        Нет, сильф никогда не сможет простить себе, если погубит еще одну невинную.
        Себастьян и не заметил, как во время размышлений ноги будто сами собой вывели его к людной городской площади, сохранившей старинное название Ратушной.
        От сердца отлегло, когда в потоке чужих равнодушных лиц ювелир наконец различил знакомые черты и теплые карие глаза, осветившиеся искренней радостью встречи.

* * *
        София изумленно оглядывалась, изо всех сил стараясь удержать себя в рамках приличия и не таращиться чересчур уж откровенно на диковинные фрески, сюжетные мозаики и гобелены, украшавшие стены и потолки с виду обычного, ничем не примечательного здания, куда привел её Себастьян. Комната, в которой они сейчас находились, занимала весь первый этаж и была почти пуста - только несколько рядов аскетичных скамей из лакированного черного дерева, да небольшое возвышение у противоположной от двери стены. Высокие узкие окна, задрапированные темными портьерами, желтые свечи в старомодных тяжелых канделябрах, тишина - всё это создавало ощущение мрачноватой торжественности. Пахло чем-то пряным и свежим.
        Сам хозяин дома также был более, чем странен - в простом черном костюме, аккуратно причесан, гладко выбрит, со скромным, но в то же время строгим выражением лица. Лет ему было где-то за пятьдесят, однако лицо практически не тронули морщины, а волосы - седина. Глаза мужчины были спокойными и внимательными.
        В целом, он производил неуловимое, но четкое впечатление человека не от мира сего.
        - Скольких людей ты убил с момента нашей последней встречи, сын мой? - Мягко вопрошал он тем временем коленопреклоненного ювелира, который ритуально склонил голову в знак смирения и кротости.
        - Четверых, отче.
        - Скольких ты ограбил? - Размеренная речь святого отца погружала в состояние глубокого спокойствия, похожего на гипнотический транс.
        - Одиннадцать человек, отче.
        - Сколько раз вступал ты в порочные связи, не скрепленные церковью святыми узами брака?
        - Трижды, отче.
        Неожиданно для самой себя София густо покраснела. Очевидно, она тоже входила в длинный перечень смертных грехов Серафима. С этой точки зрения девушка никогда не смотрела на поступки - свои или чужие. Непривычное, заставляющее многое переосмыслить мировоззрение.
        И, наверное, очень непростое.
        Инвентаризация грехов меж тем неторопливо продолжалась.
        - Сколько раз ты солгал?
        Себастьян впервые ненадолго задумался.
        - Прости меня, отче, я затрудняюсь ответить. Мне кажется, ни разу, но возможно, иногда я лгу самому себе, в самых серьезных… самых главных вопросах.
        Святой отец понимающе кивнул.
        - Я обязан призвать тебя к покаянию, сын мой, и решительно потребовать отвергнуть путь смерти, которым ты идешь, дабы принять путь жизни, угодный Изначальному Творцу.
        - Я не могу сделать этого, отче, - голос ювелира был горек, но тверд. - Я не раскаиваюсь. Люди, лишенные мной жизни, умерли легко и быстро, и над каждым я прочитал нужные молитвы. Люди, которых я лишил имущества, и без того достаточно богаты, чтобы угнетать многих. Женщины, которых я лишил чести, не жаловались, кроме того, и до встречи со мной они шли скользкой дорогой.
        - Это не оправдание, Себастьян, - святой отец печально покачал головой, однако в голосе его не было ни тени укора или надменности - только безграничное сочувствие и любовь. - Ничто не может быть оправданием.
        - Я знаю, отче, - вконец погрустнел ювелир, - но не могу бросить профессию. Она уже стала частью меня… А может, это я сам стал частью этого чудовищного ремесла. Мне постоянно нужны деньги. Большие деньги.
        София чувствовала себя ужасно неловко, присутствуя при таком странном разговоре, больше напоминавшем исповедь, если она правильно понимала значение этого старого слова. Девушка боялась не то что пошевелиться - дышать, чтобы ненароком не напомнить о своем существовании и не нарушить совершенной интимности атмосферы. Но кажется, больше это ровным счетом никого не смущало. На Софию просто не обращали внимания, словно она была пустым местом! В конце концов, это стало даже немного обижать.
        - Что ж, сын мой, мой долг сообщить тебе, что с каждым днем ты всё более отдаляешься от света, - голос святого отца по-прежнему был доброжелателен и ласков, хотя произносил нелицеприятные вещи. - Пламень святой веры постепенно гаснет, не находя духовной пищи. Ты сильно изменился, Себастьян. Ты уже несешь в себе грех. Совсем скоро ты ничем не будешь отличаться от тех, кто приходит сюда с пустой душой, с пустыми глазами, надеясь просто переждать пару дней какие-то свои неприятности и вновь окунуться в непрекращающуюся суету иллюзорного мира. А это значит, тебя невозможно будет спасти.
        Ювелир вздрогнул, будто обжегшись.
        - Мне больно слышать такие слова, отче, - чуть слышно прошептал мужчина. - Однако я не смею… и не стану отрицать их. Мне бы хотелось назвать вас жестоким, но вы правы. Вы были правы и тогда, в самом начале моего пути, когда сказали, что, упав в грязь, невозможно остаться чистым. У меня не получилось - не хватило сил. Пожертвовав оболочкой, я надеялся уберечь от этой проклятой грязи хотя бы внутреннюю суть, но, похоже, и тут потерпел поражение. Но я всё еще надеюсь однажды принять истину, если это возможно для таких, как я.
        София уже давно догадалась, что, находясь в этом необычном доме, она вновь преступает закон. Это была церковь. Самая что ни на есть настоящая церковь Изначального, объявленная в Ледуме диким пережитком прошлого и, разумеется, запрещенная. Оазис веры в пустыне неверия, скрытый от посторонних глаз и недостижимый, как мираж. Почти невозможный. Неужели кто-то в их городе продолжает приходить сюда? Наверное, да, иначе зачем бы этому необычному человеку продолжать сохранять здесь всё это, ежедневно рискуя жизнью? И как только он умудряется быть таким поразительно беззаботным, живя в состоянии постоянной смертельной опасности?
        - Я не могу настаивать, сын мой, и силой принуждать тебя прийти к свету, - голос мужчины был таким проникновенным, что Софии самой страстно захотелось припасть к его ногам и честно сознаться во всех проступках, плача и покаянно заламывая руки. Так убедительно и пылко, и притом небрежно-спокойно, мог говорить только истинный проповедник, смысл жизни которого - вдохновлять и обращать в свою веру. Это были люди особого сорта, имеющие власть над сердцами, которую, как говорили, даровал им сам Изначальный. - Это возможно сделать только по доброй воле, и ты об этом извещен. Ты делаешь свой выбор осознанно, зная о последствиях, и в свой час пожнешь все худые плоды. Конечно, я не оставлю тебя без помощи. Это святое место, и каждый, кто нуждается, получит здесь кров и пищу, физическую или духовную. Вы можете остаться - на столько, на сколько это необходимо.
        Он легко коснулся головы ювелира, давая благословение и завершая разговор.
        - Благодарю вас, святой отец, - Себастьян поднес ко лбу сложенные руки и поднялся.

* * *
        - И часто ты бываешь здесь? - негромко спросила София, когда после более чем скромного ужина ювелир указал девушке её комнату. Сама атмосфера старинного дома не позволяла повышать голос, говорить быстро или - о ужас! - смеяться. Если честно, девушка чувствовала себя здесь немного подавленно, не в своей тарелке, хоть и казалось, что даже сами стены пропитаны ощущением благостного покоя, умиротворения и тишины, которая была здесь с сотворения мира.
        - Если бы не этот дом, я предпочел бы совсем не приезжать в Ледум, - честно признался Себастьян. Он открыл незапертую дверь и сделал приглашающий жест внутрь, деликатно оставаясь за порогом. - Я приезжаю только сюда.
        Комната оказалась не то, чтобы маленькой - просто крохотной. Она больше напоминала узкую нишу с простым деревянным лежаком у одной стены. Из предметов мебели имелся еще низенький столик с одной-единственной, зато увесистой книгой в твердом темном переплете.
        - Не слишком-то тут уютно, - София ошарашено повертела головой, но больше никаких элементов интерьера не обнаружилось. Даже окна и того в комнатке не было, если не считать узкой щели под самым потолком, необходимой для поступления кислорода.
        - Обращай внимание на суть, а не на то, что видимо глазу, и может оказаться лишь уловкой сознания, несуществующей иллюзией, - невесело усмехнулся ювелир, думая о своем. - В вашем городе здесь самое комфортное место для жизни.
        - Но как этому человеку удается выживать, да еще и содержать такой особняк? - недоумевала девушка, зябко обхватив руками плечи. - Земля в Ледуме баснословно дорога. И почему стража до сих пор не арестовала его?
        - Конечно, у святого отца есть официальное занятие, для отвода ненужных подозрений, - кратко объяснил Себастьян. - Кроме того, церковь здесь и во всех других местах испокон веку существовала на пожертвования добрых людей.
        - Таких, как ты? И ты исправно платишь десятину? Для спасения души?
        Ювелир покачал головой, помрачнев еще больше обычного и начиная горячо раскаиваться, что не бросил любопытную девицу на площади.
        - Спокойной ночи, София. Здесь принято ложиться спать и вставать рано.
        Глава 14, в которой никто не может уснуть
        Бессонница не давала сомкнуть глаз. Очевидно, организм ювелира умудрился-таки отдохнуть за минувшие сутки, пока восстанавливался от кровопотери. А еще говорят, невозможно наесться впрок или выспаться на неделю вперед. Вранье!
        В опроверженье своим же собственным словам, Себастьян бесцельно таращился в потолок, и не думая забываться безмятежным сном человека, совесть которого чиста. Утомившись от этого увлекательного занятия, со вздохом поднялся и стал мерить комнату шагами. Мерить-то тут было особо нечего - три шага в длину, два в ширину. При желании, можно и одним прыжком одолеть. Тем не менее, Себастьян был почти уверен, - никому прежде и в голову не приходило тут прыгать и скакать - помещение предусматривалось для менее подвижных видов деятельности.
        Это была комната, а точнее сказать, келья, которую Серафим занимал всякий раз, когда судьба заносила его на церковный порог. Всё здесь было хорошо знакомо и мило сердцу. Однако, на сей раз душевный покой и умиротворение почему-то не желали в облаке неземного сияния снисходить на ювелира. Слова, произнесенные святым отцом, звучали и звучали в ушах, заставляя сердце кровоточить от боли. Себастьян попытался было, как и хотел, провести ночь в молитвах, но, к его вящему ужасу, сосредоточиться и остановить хаотичный бег мыслей никак не удавалось.
        Голова была полна мирского мусора.
        Мнение святого отца, с которым они были знакомы без малого десять лет и очень сблизились, имело большой вес для ювелира. Сегодня священник говорил с ним, как с чужим. Несмотря на отсутствие всякого упрека, несмотря на мягкий, сострадательный тон голоса, сильф чутко уловил какое-то охлаждение, отдаление, даже отчуждение. Это очень опечалило Себастьяна.
        Во всей Бреонии не отыщется человека, который был бы посвящен в дела ювелира больше, и который вызывал бы у него такое безоговорочное доверие, уважение и любовь. Хранитель церкви был мужественный и полностью преданный своему делу человек. Много лет продолжал он беречь в Ледуме источник духовного света, безропотно снося непрекращающиеся тяготы и лишения, терпя все причуды окружающего порочного общества. Все остальные священники в своё время были убиты или же бежали прочь, побросав приходы на растерзание городской стражи.
        Тяжело думать, что служитель Изначального потерял веру в ювелира, поставил на нем крест. Возможно, это было заслуженно, правильно, но Себастьяну малодушно не хотелось терять человека, который был для него не только священником и строгим духовным наставником, но и другом. Возможно, единственным искренним другом в целом мире. Только вот сегодня святой отец предпочел ограничиться формальной исповедью и, под предлогом сильной занятости, отказал в личной беседе.
        Этот отказ заставил ювелира страдать.
        Усилием воли прервав мучительные раздумья о наставнике, Себастьян обратился мыслями к Софии, но и тут не нашел облегчения. Какого черта проклятая Искаженная бесцеремонно влезла в его жизнь, разрушила его такой ясный, четко устроенный, логичный мир, спутала все чувства? Себастьян ощущал, как внутри кровеносных сосудов бешено стучит кровь, как клокочет злость, почти ярость, с которой он не в силах справиться. Впервые за долгие годы душевное равновесие ювелира оказалось нарушено, да еще как! Чашки невидимых весов ходили ходуном, грозя всему механизму сбоем или серьезной поломкой.
        Всё это просто не укладывалось в голове. Да что там, вообще нигде не укладывалось! И ради чего, Господь всемогущий, он сам же, по доброй воле, вернулся к нелепой девице, да еще и притащил её сюда, в святая святых его мира? В душе творилось необъяснимое смятение, поднималась буря чувств, благополучно спавших всё это время. Заглядывая в себя, Себастьян ужасался этому чуждому, несвойственному ему состоянию. От прежнего порядка и понимания себя не осталось и следа. Думая о Софии, ювелир был искренне поражен самому себе: мужчине никак не удавалось определить своего отношения к проклятой спутнице - оно скакало, как взбесившаяся лошадь, колеблясь от состояния тихой ненависти до слюнявого умиления.
        Но еще больший ужас, заставлявший кровь остановиться и леденеть в жилах, вызывал тот безжалостный факт, что и чувства к Моник теперь также с трудом поддавались определению.
        …Моник - первая, единственная, вечная любовь. Та, которая однажды и навсегда, которая не перестает быть. Это чувство являлось столпом мироздания, основой всех основ, мерилом и эквивалентом всех чувств. Оно просто не могло измениться. В противном случае придется признать, что его гармоничный мир рухнул, рассыпался, превратился в хаос, чего допускать нельзя…
        Вот на этом и остановимся.
        Ведь не мог же он просто взять и забыть её? Это было бы несправедливо, неправильно. По каким-то своим причинам, которые наверняка были существенны, Творец отмерит людям короткий век. Себастьян ни в коей мере не судил Изначального за это и не стремился к вечной жизни, для сильфа жизнь вообще имела малую ценность. Но ювелира коробило лицемерное отношение человечества к смерти. Люди живут так мало и уходят навсегда… и очень скоро горе близких заканчивается. Как бы ни были сильны узы дружбы, любви, родства - всех, всех без исключения неотвратимо настигает пустота, стерильная белизна забвения. Люди уходят, подобно тому, как облетают листья на осеннем ветру, а мир продолжает жить, и ничто в нем не говорит, что умершие когда-то существовали.
        Никто не скорбит вечно. Никто не тоскует всю жизнь. Никто не отказывается найти утешение, и более того - найти как можно скорее, вытеснить новым, заменить, забыть.
        Все клятвы о бесконечной любви и вечной памяти, в конечном счете, оказываются ложью.
        В глазах Себастьяна это было гораздо более страшным, гораздо более жестоким - не сам факт смерти, а предательство живых, малодушно стремящихся вычеркнуть, не бередить своих душевных ран, заполнить кем-то другим образовавшуюся полость в сердце. Да и само недолгое страдание по ушедшим было, по большей части, эгоистическим, даже называясь болью «утраты». Людей волновали лишь собственные неудобства, связанные с личными чувствами, потерей радости общения, вынужденным одиночеством. На смерть смотрели с точки зрения тех, кто остался по эту сторону незримого рубежа, который всем им суждено перейти однажды.
        Судьба ушедших никого не заботила.
        Поэтому сам он поклялся помнить и скорбеть вечно.
        Но события последних дней, тесно связанные с Софией, сильно тревожили ювелира. Юная красавица на самом деле взволновала сердце, и Себастьян боялся дать определение своему отношению. Боялся заглянуть в себя и увидеть, что его кокон изо льда оказался разбит или пошел трещинами.
        Нет, он не может быть способен на такое предательство! Не может сам поступить так же, как те, кого так горячо осуждал когда-то на заре молодости. Неужели столь сильно влияние на человека этой проклятой бесцветной, бесчувственной крови, которой ровно половина в его венах?
        Всю жизнь ювелир боролся со своей второй сущностью. Говорят, сильфы легкомысленны и ветрены, как породившая их стихия, и совсем не умеют любить. Мать Себастьяна в полной мере доказала правдивость этих слов, вскружив голову его отцу и бесследно исчезнув, едва разрешившись от бремени. Двое крохотных полукровок, нежданных и нелюбимых детей, остались на попечение надломленного случившимся мужчины в самом сердце недружелюбных Лесов Виросы.
        Сильфы никогда не враждовали с лесными людьми, да и с другой нечистью, для этого они были слишком равнодушным народом. Но люди одинаково плохо относились ко всем нелюдям, а потому на обманутого мужчину и ни в чем не повинных младенцев смотрели косо и зло. Из общины не изгнали, но вступать в контакт с «нечистыми» было строго запрещено. Уже вскоре отца убили в пограничной стычке с вепрями, и юному Себастьяну жить стало совсем худо. С горечью вспоминаются детские годы, безрадостные, голодные, полные тягот, лишений и ненависти окружающих.
        Ювелир грустно вздохнул, вспомнив и родную сестру-близнеца. Альма родилась слабой и болезненной девочкой, совсем не приспособленной для выживания. Особенно для выживания в диких Лесах Виросы. Для общины она всегда была только обузой и объектом насмешек, еще большим, чем сам Себастьян. Если бы не забота брата, она давно умерла бы, не нужная никому на земле.
        Сосредоточенная только на самой себе, Альма часами перебирала цветные камешки, которые он находил и приносил ей, или просто смотрела прямо перед собой бессмысленным расфокусированным взглядом. Сестра не могла самостоятельно есть, одеваться или выходить из дома, да и не хотела. Она не запоминала людей, события и почти никогда не говорила: за все эти годы, проведенные вместе, Себастьян слышал от неё не больше десятка самых простых слов.
        Тем не менее, Альма не была слабоумной. Она жила в каком-то своем, особом мире, который никто кроме неё не видел. Себастьян подозревал, что сестра гораздо ближе к сильфам, чем к людям. Даже он сам, наполовину сильф, никогда не понимал её. Но не мог бросить единственного родного человека, последний осколок своей семьи.
        Себастьян глубоко вздохнул и замер, прекратив беспорядочное, как движение атомов, блуждание по комнате. Всё, довольно самобичеваний и мыслей о былом. Черт побери, он просто немного на взводе от всех этих неудач с поиском черного турмалина. Не стоит сейчас накручивать себя еще больше и делать скоропалительные, почти наверняка неверные выводы.
        Внезапно что-то отвлекло ювелира от непрекращающейся душевной маеты. Посторонние звуки, негромкие, но совсем не вписывающиеся в чуткую ночную тишину. Кто-то осторожно, деликатно ломился в дом, точнее, в одно из окон на первом этаже.
        Не мешкая, Себастьян бесшумно выскользнул из кельи, не забыв прихватить с собой заряженный револьвер и шпагу.
        Внизу его ждал сюрприз. Не в меру интеллигентный, но ловкий злоумышленник уже успел проникнуть внутрь, и теперь беспокойно озирался, крадучись ступая по полу, чтобы избежать обличительного скрипа старых половиц. И фигура его, и лицо были слишком хорошо знакомы Себастьяну, чтобы обознаться. Так-так, значит, старый знакомый пожаловал в гости?!
        Происходящее совсем переставало нравиться ювелиру.
        Негоже нарушать священную тишину намоленного места неподобающими звуками: воплями или, тем более, шумом драки, поэтому Серафим пронесся по лестнице легким дуновением сквозняка, в мгновение ока оказываясь за спиной ночного посетителя церкви.
        - Как ты нашел меня? - ласково шепнул ювелир в самое ухо гостя.
        Тот дернулся, но понятливо сдержал непроизвольный вскрик, почуяв характерное давление прохладного револьверного дула на затылке. Весьма неприятное, щекочущее нервы ощущение.
        - Серафим, это ты? - испуганно выдохнул человек, в знак демонстрации мирных намерений высоко поднимая руки. - Ты что же, преследуешь меня?
        - Я задал вопрос.
        - Черт тебя возьми, приятель, убери оружие! - возмущенно прошипел человек, не делая, однако, резких движений. - Совсем уже нервы у тебя шалят с этим проклятым расследованием. Откуда, скажи мне, вот откуда мог я знать, что ты здесь?
        - Неубедительно, Стефан, - резко оборвал Серафим. - Ты и вправду надеешься, я поверю, что ты оказался здесь совершенно случайно одновременно со мною, да еще и посреди ночи? Случайности не случайны, и я давно не принимаю в расчет непреднамеренные совпадения. А после того, как охотники, или кто это был на самом деле, оставили тебя в живых, кредит моего доверия к тебе снизился практически до нулевой отметки.
        - Вот даже как? - неожиданно разозлился Стефан, чуть повышая голос. - Конечно, с мертвыми гораздо проще иметь дело. Если бы меня убили, это было бы и понятно, и логично, и объяснимо. И не нужно было бы гадать, правду я говорю или нет. Ну так убей меня, убей, чтобы не сомневаться! Пристрели меня прямо в своей драгоценной церкви, Серафим, чтобы я уж точно не смог обмануть или предать тебя!
        - Успокойся, Стефан, - Себастьян медленно опустил револьвер, желая избежать этой внезапной истерики. Неясно только - настоящей или разыгранной специально для него, чтобы увести разговор в сторону? Надо сказать, с момента их последней встречи Стефан выглядел намного лучше, хотя следы пережитой трепки по-прежнему проявлялись в излишней нервозности и бегающем взгляде. - Я задал простой вопрос, а ты почему-то упорно уходишь от ответа. Разве так ведут себя добрые друзья? С какой стати я должен слепо доверять тебе?
        - Понимаю, все подозрения падают на меня, - Стефан нервно захихикал. - Я прямо-таки в самой гуще событий! Я изготовил подделку, я приехал в город накануне убийства, я рассказал тебе странную историю с допросом, после которого остался на свободе, и, наконец, я так не вовремя оказываюсь здесь, будто специально для того, чтобы прикончить нашего звездного ювелира! Но подумай сам, не слишком ли это очевидно, чтобы быть правдой? И неужели для самого Серафима не нашлось бы более подходящего претендента на роль убийцы? Чем жалкий неудачник вроде меня.
        - Не заговаривай мне зубы, Стефан, - поморщился ювелир, начиная терять терпение. - Мы давно и хорошо знакомы. Ты способен воспользоваться нашей дружбой, чтобы, не вызывая лишних подозрений, подобраться ко мне на близкое расстояние. Тем более что убийство не единственная цель, с которой ты мог заявиться сюда. Можно было просто осуществлять наблюдение, или попытаться что-то украсть, или…
        - Серафим, я просто хотел найти здесь убежище! - не выдержав, выпалил Стефан, обеими руками схватившись за голову. - Предвижу, что ты скажешь, но меня хотят убить.
        Себастьян недоверчиво хмыкнул и покачал головой. Глупая отговорка. Прошло слишком много времени, чтобы убирать Стефана. С ним уже говорили все, кто только хотел, и узнали всё, что смогли.
        - С чего ты взял? - тем не менее, холодно уточнил ювелир. Не исключено, что у друга на фоне последних событий попросту развилась мания преследования.
        - С чего я взял? - вспыхнул Стефан, заводясь не на шутку. - Ты мне не веришь? Ну так я расскажу тебе, с чего я взял. После того, как ты покинул меня, еще примерно сутки я провалялся на кровати, ожидая новых посетителей. А что, вдруг еще не все успели прийти и помучить меня расспросами о похищенном черном турмалине? Однако же, никто не появлялся. Понемногу успокоившись, я решил прогуляться, чтобы хоть немного отвлечься от не выходящего из головы кошмара. Мне и в голову не пришло прятаться или бежать, знаю же, в этом городе такие номера всё равно не проходят. Тут все как на ладони. Но дальше произошло странное. Ты знаешь мою рассеянность, да и электрический ток, видимо, всё же здорово воздействует на мозг… В общем, я заблудился и запамятовал, в какой гостинице остановился. Проплутав до позднего вечера, я наконец отыскал нужную и возрадовался своему счастью. И что ты думаешь? На пороге я едва не столкнулся с тремя молодчиками, но вовремя отшатнулся, нырнув в спасительную темноту. Всё-таки наша профессия вырабатывает мгновенные реакции и недюжинную интуицию! Как-никак, каждый день играем в прятки со
смертью!
        Себастьян чуть снисходительно улыбнулся и кивнул, делая знак продолжать. Возможно, в состоянии столь сильного стресса и реальной опасности для жизни, интуиция и реакции Стефана и впрямь обострились. Обычно они, к сожалению, оставляли желать лучшего. Но этот недостаток был свойственен всем людям.
        - Так вот, я сразу понял, что они приходили за мной, - воодушевленно вещал меж тем Стефан. - Прождали целый день напрасно и решили, что я уже не вернусь, что я дал дёру. Незнакомцы прошли совсем близко от меня, и я слышал часть их негромкой беседы. Один сказал: «Он всё же не такой дурак, чтобы оставаться здесь после случившегося. Наверняка уже прячется в какой-то норе, трясясь от ужаса. Ну ничего, мы его живо оттуда вытащим». «Шеф будет недоволен, - с тревогой возразил другой. - Нужно поторопиться и найти мерзавца как можно быстрее». «Шефу пока есть чем заняться, - сально ухмыльнулся третий. - Будем надеяться, завтра в «Шелковой змее» он развлечется, как следует, и простит нам этот досадный промах». Услышав всё это, я немедленно направился сюда, так как это место, кажется, еще мало кому известно, и здесь можно попробовать протянуть хоть какое-то время. Но чувствую - дальше будет только хуже!.. Ох, Серафим, что же мне делать!..
        Себастьян заинтересованно слушал окончание захватывающей дух истории Стефана. Правдивой она была или нет, оставалось на совести рассказчика. Но на данный момент ничего другого на руках у ювелира не имелось, а значит, выбирать особенно не приходилось. Хоть какая-то зацепка…
        Название «Шелковая змея», как и многим, было хорошо известно Себастьяну - клуб развлечений. И не просто какой-то там клуб развлечений - самый знаменитый, самый дорогой, элитный клуб Ледума, предназначенный исключительно для высшей аристократии. Говорят, бокал иного вина стоил там столько, сколько целый винный погреб. Кем бы ни был загадочный заказчик несостоявшегося убийства или нового допроса Стефана, найти его можно будет завтра ночью в «Шелковой змее».
        - Надеюсь, ты не собираешься наведаться туда? - вполне искренне изумился Стефан, верно истолковав сосредоточенное молчание ювелира. - Брось, Серафим, не блажи! Это же верная смерть. Тебя еще никто не пытался убить, с тех пор как ты взялся за это сомнительное дело? Вот там точно попытаются.
        - Такой шанс упускать не стоит, - сухо отозвался Себастьян, пряча револьвер.
        - Какой шанс? Отправиться в лучший мир? Это ты всегда успеешь. Подумай лучше, как нам выбраться из этой передряги целыми и невредимыми… есть ли шансы на это… - голос Стефана неожиданно смолк, и следующие слова он произнес так тихо, что уловить их мог только чуткий слух сильфа. - Серафим! Кажется, за нами кто-то наблюдает.
        Себастьян усмехнулся. Надо же, заметил наконец. Ну что за недотепы его окружают?
        - Выходи, София, - не оборачиваясь, насмешливо позвал он. - Тебя обнаружили. Я же говорил, что у тебя нет ни малейших способностей, чтобы стать ювелиром.
        - Я пойду с тобой, - насупившись, громко провозгласила девица, нехотя являя себя обществу, и тон её совсем не понравился Себастьяну. - Мне надоело прятаться за твоей спиной. Я хочу испытать себя.
        - Это исключено, - категорично отрезал ювелир. - И не обсуждается.
        Стефан только что рот не раскрыл, в крайнем удивлении переводя близорукие глаза с ювелира на молодую женщину и обратно. Но, вдохновленный красноречивым взглядом Серафима, промолчал, оставив при себе своё мнение и ехидные вопросы. И судя по всему, мнение это было крайне далеко от положительного, а вопросы - от тех, что подобает задавать в присутствии дамы.
        - В конце концов, даже оставаясь здесь, я всё равно рискую жизнью, - немедленно начала давить на логику последняя. - А там я смогу быть полезной. Ты же знаешь, Искаженные отлично умеют прятаться…
        После этой фразы мнение Стефана о сложившейся ситуации явно стало еще более нелицеприятным, если такое вообще возможно. Но он вновь деликатно смолчал, без слов рассматривая лицо Себастьяна в надежде прочесть в нем какие-то ответы и причины столь нерационального поведения. Глаза Серафима чуть заметно поблескивали в полумраке, наливаясь тяжелой мутноватой зеленью. Как завороженный, Стефан глядел в них, глядел, и в душе шевелился древний, неподвластный контролю и доводам разума, свойственный каждому человеку страх.
        Страх перед нечистью.
        - А еще, - как ни в чем не бывало беззаботно продолжала София, - за это я отдам свои перчатки. Уверена, тебе они приглянулись…
        Серафим наконец обернулся, и девушка осеклась на полуслове, напоровшись на пронзительный взгляд сильфа, как медведь на рожон.
        - Ты еще и торговаться тут будешь? - рявкнул он. - Мы только что убедились, как ты умеешь прятаться. Всё, разговор окончен. Марш в свою комнату!
        София мигом ретировалась, видимо, решив отложить разговор до утра, которое, как известно, мудренее вечера. Всё-таки кое-какие крохи здравомыслия имелись в её не в меру хорошенькой головке.
        Ювелир бросил задумчивый взор на Стефана. Тот ощутимо напрягся, ожидая, как же решится его участь. Всё же Серафим был иногда излишне суров.
        - Правду ты говоришь или нет, мне придется тебе поверить, - в конце концов подытожил Себастьян, направляясь в свою комнату с глупой мыслью всё-таки уснуть сегодня. - В любом случае, я не убийца. Я не готов убивать человека, которого считаю своим другом, даже если он меня предал. Я не готов убивать в храме, в который этот человек пришел за помощью. Лучше совершить смертельную ошибку, чем такое непростительное святотатство.
        Стефан с облегчением вытер пот со лба и тоже поспешил исчезнуть в полумраке.
        Глава 15, в которой сон не отличить от яви, туманное прошлое становится ясным, настоящее - запутанным, а будущее - смертельно опасным
        Снова кошмар.
        Себастьян почти не удивился, увидев до боли знакомые покатые стены драконьей пещеры, поросшие окаменелым от времени синим мхом… нет, вовсе не синим. Убаюканный старой привычкой, ювелир не сразу обратил внимание, что сегодняшний сон разительно отличается от всех предыдущих, многолетних одинаковых снов.
        Он был черно-белым.
        С изумлением разглядывал Себастьян мрачный, лишенный цветов мир вокруг себя. Как ни странно, тот казался даже более ярким, более реалистичным и четким, чем привычная пестрая действительность. Лишенная компромиссных полутонов, реальность обрела глубину и выразительность, и какой-то постановочный драматизм. Оборотной стороной медали стала строгая графичность пространства, которая угнетала разум и быстро вызывала усталость глаз.
        Вспомнив, что это всего лишь очередной сон, Себастьян вдруг приобрел заветную свободу действий и неуверенно замер, не в силах принять решения. Как поступить на этот раз?
        Сон меж тем стремительно развивался по своим законам, замыкаясь в заколдованный порочный круг. Угадывая до боли знакомый шум, отдаленный шум погони, в ужасе и отчаянии ювелир зажал уши руками, чтобы только не слышать движения стражей, не слышать ничего вокруг, - но всё было напрасно. Звуки шли не из внешнего мира, звуки рождались прямо у него в голове.
        И вот, продираясь сквозь жестокое эхо, сильф снова бежит куда-то вперед, бежит нелепо, размашистыми зигзагами, будто слепой. Снова, снова Моник умрет, а он ничего не сможет поделать. Выбор заключается лишь в том, увидеть ли её смерть или в который уже раз постыдно бежать. Как это больно!
        Тем не менее, если говорить откровенно, Себастьян никогда не пытался избавиться от мучивших его кошмаров. Ну, может, самое первое время, когда душевная рана была особенно свежа, надевал на ночь кровавые гиацинты. Эти камни печали питались тяжелыми эмоциями: смягчали меланхолию, забирали нездоровую тоску и отчаяние, жадно впитывали скорбь. Одновременно с этим гиацинты избавляли владельца от любых сновидений, галлюцинаций и навязчивых страхов. Платой за исцеляющее действие минералов было одиночество, которое те приносили вместе с покоем. Одиночество, которое нельзя было преодолеть.
        В принципе, для Себастьяна подобное условие не играло особой роли, но всё же от регулярного ношения он решил отказаться. Во-первых, покой, который давали имевшиеся у него мощные экземпляры, подозрительно напоминали вечный. Да, он желал покоя, но не до такой степени. Под действием минералов ювелир жил, словно в полусне, в непрекращающемся приступе лунатизма, вообще не ощущая себя живым - все чувства подчистую были съедены ненасытными камнями. Во-вторых, Себастьян решил, что ограждать себя от страданий неправильно - он должен выпить причитавшуюся ему чашу до дна. Он должен честно заплатить за содеянное.
        Поэтому, когда пришли сны, сильф был даже рад, считая их заслуженной расплатой за совершенный когда-то неисправимый грех. Моник ушла и ее не вернуть. Моник умерла, и ювелир духовно умер вместе с нею, добровольно и без колебаний поставив крест на собственной жизни. Иное поведение выглядело в глазах мужчины недопустимым и недостойным. Любую судьбу надлежит принимать спокойно, даже если это судьба одинокого изгнанника.
        Терзаемый чувством вины, ювелир сам назначил себе наказание, и это немного помогло пережить и смириться. Он сделал для себя запретными любые чувства, любые радости, само понятие счастья. И после каждого кошмара просыпался с ожившей глухой болью в сердце, к которой одновременно примешивалось чувство болезненного удовлетворения, знакомое всем, занимающимся самобичеванием. И эта боль помогала чувствовать себя живым.
        В те дни Себастьян дал себе слово, что Моник будет жить всегда - в его снах, в его памяти, в его чувствах. Это всё, что мужчина может сделать для неё. Это всё, что он может дать любимой в посмертии.
        Но всё это было давно. Сейчас же внезапно подумалось, что, когда он сам умрет, в целом мире не заплачет ни одна живая душа. Даже единокровная сестра, жизнь которой полностью зависела от него с самого детства, вряд ли вспомнит о ювелире. Уже больше десятка лет Альма находилась в одном небольшом монастыре, куда он с большим трудом её устроил. Когда же Себастьян навещал сестру, привозя нужные лекарства и средства на её содержание, Альма даже не всегда замечала, что брат рядом, скользя взглядом как будто сквозь. Ювелиру трудно было признать, но этот темный зеленый взгляд становился ему всё более неприятен и временами даже пугал.
        Прежде Себастьян искренне любил и жалел сестру. Именно ради неё когда-то давно он отважился кардинально изменить свою жизнь. Условия в общине стали совсем невыносимы, и Себастьян решил бежать в ближайший полис, чтобы там попытать счастья, найти себе применение и заработать хоть немного денег. К его радости, навыки сильфа, превосходящие человеческие, упорство и ум легко позволили ему стать вором, а позднее - профессиональным высокооплачиваемым элитным вором. Ювелиром.
        Но ради жизни Альмы, напоминавшей бессмысленное существование растения, за долгие годы им были убиты десятки людей, его собственная жизнь превратилась в кровавый кошмар. Конечно, Себастьян не имел морального права обвинять в этом сестру и возлагать какую-либо степень ответственности на неразумное, по сути, существо. За всё в ответе только он сам. За всю эту мрачную сказку, у которой не будет счастливого конца.
        Иногда ювелиру казалось, что он лжет, чудовищно лжет самому себе. Бережно хранит в сердце образ Моник только затем, чтобы убедить самого себя, что он не такой уж подлец. Заботится об Альме лишь потому, чтобы иметь оправдание жить той жизнью, которую сам - сам, добровольно! - выбрал. Где правда, где ложь? Как различить их в собственном сердце, особенно когда в нем царит кромешная темнота?..
        Самое контрастное из всех возможных, сочетание черного и белого производило удивительно динамичное впечатление, как извечное чередование ночи и дня, тьмы и света, смерти и жизни. Мир в черных и белых красках казался таинственным и притягательным, хоть и немного жутким.
        В сильном раздражении Себастьян стукнул кулаком по стене, стремясь избавиться от некстати нахлынувших воспоминаний. К его удивлению, камень под рукой подался, что-то со вздохом просыпалось между пальцев, оставив на стене небольшое ячеистое углубление. Хм, это нечто новое…
        Приглядевшись внимательнее, ювелир обнаружил, что мир окончательно утратил сходство с действительностью, напоминая театр абсурда. Мир был игрушечным! Сплетенным из черного и белого бисера. Убеждаясь в шокирующей догадке, Себастьян еще раз ударил в углубление. Нити реальности разорвались, гладкие бусинки бытия одна за другой заскользили под ногами, зашуршали, как внезапный ночной дождь. Он обрел власть над сном!
        Войдя во вкус, Себастьян со всех ног побежал по коридору, стремясь увидеть, что ждет его дальше. Знакомые стражи на прежнем месте… Удар… второй. Кукольные тела упали, рассыпались блестящими алыми бусинами. Фонтаны бусин! Такое буйство цвета дико смотрелось на строгом черно-белом фоне. В тишине, почти первозданной, Себастьян оглушительно громко расхохотался нелепому контрасту, подспудно надеясь, что в конце концов не сошел с ума.
        Это было бы совсем некстати.
        Стены продолжали осыпаться, ходили ходуном, содрогаясь волнами. Шелестящие бусины уже заполонили весь коридор, доходя до колена сильфа. Идти дальше нельзя - впереди нет ничего, решительно ничего. Там пустота. Сон сохранился только вокруг, в непосредственной близости от ювелира, но и здесь продолжал исчезать на глазах.
        И почему только он никак не просыпается?
        - Постой! - раздался в его сознании знакомый встревоженный голос. - Не разрушай сон! Не беги снова. Ты должен посмотреть в лицо своему прошлому. Ты должен без страха встретиться с ним.
        Вот это было совсем неожиданно - и неприятно.
        - София? - Себастьян почувствовал внезапное раздражение, как если бы кто-то подсмотрел за ним в его собственной душе. Весьма гаденькое ощущение. Было бы неплохо, чтобы твои сокровенные мысли и переживания всегда оставались при тебе. Как хорошо, что это только глупый сон. Не правда ли?
        - Ты долгие годы хотел увидеть, что стало с Моник, чтобы никогда больше не возвращаться к этому, - терпеливо продолжил голос. - Ты сможешь. Поверь, сегодня ты сможешь закончить это.
        Ювелир насторожился. Никогда прежде в снах не было последовательной логичной связи друг с другом. Робкая догадка кольнула сердце, но разум по-прежнему отказывался верить в неё. Это попросту невозможно. Проклятье! Это совершенно невозможно, так?
        - Ты ведь не плод моего воображения? - тяжело произнес Себастьян, даже не надеясь на иной ответ. Определенно, это был риторический вопрос. - Ты здесь, в моем сне, черт тебя побери.
        Голос долго, непозволительно долго молчал. Шелест бусин прекратился. Приглядевшись, ювелир заметил, что они застыли в пространстве, там, где их застало это страшное мгновенье: в полете или в паденье, смотря как посмотреть. Время будто остановилось… нет, оно на самом деле замерло. Как же это обычно называют - момент истины? Кажется, именно так.
        - Ты ведь давно это понял, Серафим, - наконец, виновато отозвалась София, поняв, что отпираться бессмысленно. - По крайней мере, твоё подсознание. Посмотри, что оно сотворило с тканью сна, пытаясь выдворить чужака. Это просто невероятно… впервые вижу подобную ментальную силу.
        - Так вот, значит, каковы твои таланты, Искаженная, - только и прошептал ювелир, непроизвольно сжимая пальцы в кулаки. - Да как только ты посмела!..
        - Именно так, Себастьян, - со вздохом призналась девушка, мягко произнося его имя. - Таковы таланты, данные мне от рождения. Я могу проникнуть в разум любого человека в то время, пока он спит. Я могу сделать его свободным в сновидениях или же направлять их в нужное русло. Я могу мешать сны и явь, путать или подбрасывать мысли, могу вывести душу на чистый свет - или бросить в темных лабиринтах подсознания. Обычные люди не замечают ничего необычного… никакого стороннего влияния… но только не ты. Ты не такой, как все. Видимо, природа сильфа сделала тебя более чутким и внимательным, чем простой смертный. Хорошо понимаю твой гнев, но я всего лишь хотела помочь. Прости.
        - Кажется, я упустил момент, когда просил тебя о помощи, - сухо заметил Серафим, изо всех сил пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Хваленое самообладание упрямо отказывалось возвращаться: метущиеся внутри чувства гудели и рвались наружу, как пчелы из встревоженного улья.
        - Ты не просил, - быстро согласилась София. - Но ты не из тех, кто просит. Я вижу, ты крепко застрял в прошлом: сон без конца повторяется и говорит о запертых в душе чувствах, которым ты не даешь выхода. Послушай, ты ведь не сможешь прятаться в былом вечно. Разве это правильно? Разве не следует тебе наконец простить себя, подарить себе шанс на новую жизнь, жизнь без суда над самим собой. Ты ведь это заслужил, Себастьян. Разве есть люди, чье прошлое безупречно? Разве есть кто-то святой в этом мире?
        - Я оставляю за собой право решать, что правильно, а что нет, - жестко возразил ювелир, чувствуя, как гнев опаляет его изнутри, как лесной пожар - стволы вековых деревьев. - Это не твоё дело. Прошлое - единственное, что у меня осталось важного. И в настоящем для меня нет места.
        Нет, ну это уже чересчур. Даже не верится, что такое происходит на самом деле.
        И почему он не может проснуться? Должно быть, Искаженная как-то удерживает его сознание в плену иллюзии. Удивительная способность, подаренная Изначальным.
        - Не тревожь память Моник, Себастьян. Не держи возлюбленную здесь, на границе между мирами, позволь ей спокойно уйти. Ты питаешь своими воспоминаниями туманную плоть призраков, ты не даешь им сна. Мертвые должны жить в прошлом, но не живые. Это жестоко. Ради вашей прежней любви, оставь же её в покое! Дай себе шанс на настоящее… - Она вновь надолго замолчала, черпая уверенности для следующей непростой фразы. - Дай нам шанс.
        - О чем ты говоришь, София? - искренне удивился мужчина, не веря своим ушам.
        Имя девушки, как дорогой кофе, обожгло горло, приятным огнем разойдясь по венам. Сознание наотрез отказывалось вникать в смысл только что услышанных слов. Некоторое время ювелир просто молчал, тщательно перекатывая на языке долгое карамельное послевкусие. Звуки этого имени были совершенно осязаемыми, бархатистыми и мягкими. Однако, если развивать первые ассоциации с кофе, Себастьяну все же недоставало здесь легкой шоколадной горчинки и пряностей. Сладко.
        Слишком, слишком сладко.
        - Ты знаешь, о чем я говорю, Серафим, - остро чувствуя его отторжение, почти закричала Искаженная. - Не делай вид, что ничего не понимаешь. Ты не глупец. Я не посмела бы лезть в твою жизнь, в твои сны, в самое твое сердце, если бы ты был мне безразличен. Но ты особенный человек, и ты стал мне дорог за то недолгое время, что мы рядом. Рядом, но не вместе. И невозможность, и близость желанного каждый день сводит меня с ума… поэтому я решилась помочь…
        - Довольно! - зло рявкнул ювелир, и сон молниеносно рассыпался.
        …Пробуждение было подобно тяжелому удару по голове, когда в первый миг не соображаешь, кто ты, где и зачем. Наконец, из оглушающей пустоты черной кляксой проступила знакомая скромная келья. София была здесь. Молча сидела на краешке кровати, съежившись, нахохлившись, как крохотный воробей, в ожидании неизбежного тяжелого разговора. Узкие девичьи плечики подрагивали, будто от едва сдерживаемых слез.
        - Почему ты пришла? - хмуро спросил Себастьян, демонстративно повернувшись к спутнице спиной. Меньшее зло. В эту минуту разумнее было преступить границы вежливости, чем совершить необдуманные и непоправимые поступки. А ювелир ясно понимал, что не вполне контролирует себя. - Тебе необходимо быть так близко, чтобы вторгаться в реальность чужих снов?
        - Нет, - девушка смущенно потупилась, - быть настолько близко вовсе не обязательно. Но мне хотелось…. Хотелось быть близко.
        - Что?! - Себастьян задохнулся от переполнявшего его возмущения. Какие кощунственные мысли! - Здесь - в святом месте?
        София с ужасом посмотрела на спутника. Тот словно бы отдалился, в один-единственный миг сделался совсем чужим. На секунду девушке даже показалось, что ювелир хочет ударить её. Вскочив на ноги, она застыла, будто парализованная. Хотелось бежать прочь, но одновременно хотелось остаться.
        Себастьян решил за нее.
        - Оставь меня, Искаженная, - голос ювелира зазвучал холодно и опасно, как звучит в бою металл широких клинков. Но уже в следующий миг мужчина взял себя в руки и, овладев эмоциями, продолжил уже спокойнее. - Ты многого не знаешь обо мне… Точнее, совсем ничего не знаешь. Я не тот, кого ты себе выдумала, совсем не тот, пойми это. То, чего ты хочешь, никогда не произойдет. А теперь мне нужно хорошенько обдумать всё, что произошло, и принять решение. И я не обещаю, что тебе оно понравится.
        - Забери меня с собой, - тихо попросила девушка, прежде чем уйти. - Я должна быть рядом. Это имеет для меня большое значение. Клянусь, Серафим, если ты возьмешь меня, я никогда больше не буду нарушать границ твоих снов.

* * *
        - …Себастьян, сын мой? Разрешишь мне войти?
        Ювелир словно очнулся от сна наяву, услышав этот кроткий, но твердый голос. Медленно встал и, отняв руки от висков, направился к двери, даже не пытаясь придать своему лицу доброжелательное или хотя бы нейтральное выражение.
        - Конечно, отче. Я счастлив, что вы вспомнили обо мне.
        Святой отец вошел внутрь, и будто и не замечая взвинченного состояния сильфа, спокойно уселся за стол.
        - Как же иначе? Ты не вышел к завтраку и к обеду, сын мой, - участливо начал он, сложив руки в замок. - Друзья твои мрачны и молчаливы, и каждый не находит себе места от беспокойства, хотя и не показывает этого. Воздержание в пище похвально, но только в том случае, если одновременно с физическим происходит очищение духовное. Если же мысли черны, как полночь, голодание может принести только вред - слабость вместо силы.
        - А всегда ли так хороша сила? - Себастьян не имел намерения, чтобы ответ его прозвучал как протест, однако не смог удержать некоторых недопустимых при разговоре со священником резких ноток. - Не попадаем ли мы все в ловушку, погнавшись за иллюзорными ценностями, отче? Не ограничиваем ли самих себя условностями, которые ничего не могут нам дать?
        - Всё именно так, как ты говоришь, сын мой, - с обезоруживающей улыбкой подтвердил хранитель церкви. - Всё именно так. Сомнения никогда не появляются на пустом месте. Если ты чувствуешь, что неправ, значит, так оно и есть.
        - Так что же делать тогда? - На этот раз в голосе ювелира прозвучала только растерянная, тоскливая усталость. - Зачем обретать силу, которую неминуемо используешь во зло? Зачем создавать безупречный клинок, зная, что он годен только для одной цели - убивать, убивать снова и снова?
        - В этом его предназначение, - вновь согласился святой отец, глядя прямо в глаза Себастьяну. - Иначе он не был бы оружием. И не был бы самим собой.
        Ювелир отвернулся и какое-то время молча смотрел в стену. Необработанный грубый камень странным образом успокаивал и придавал некоторую уверенность, как символ непреходящего могущества природы в противовес временному, весьма краткому владычеству на земле человека.
        - Иные люди подобны клинкам. Как жить с этим, отче?
        - С любовью и благодарностью Изначальному, Себастьян. Мы не можем постичь всех Его замыслов. Но мы можем принять их. Всё, что есть в мире, имеет право существовать, потому что существует - действительно существует - одна только любовь. Всё остальное - лишь наши иллюзии и игры эго. Приняв эту простую истину, ты найдешь ответы на все свои вопросы, если таковые еще останутся.
        - Очевидно, я ничтожно мало разбираюсь в религиозных канонах, отче, - ювелир удрученно покачал головой. - Мне трудно осознать смысл ваших слов.
        - Не в этом дело, Себастьян, - чуть слышно вздохнул священник. - Тебя мало заботит смерть, и это мудро, но и жизнь ты любишь мало. Увы, я вижу шаткость твоей веры. Попробуй идти не от сухого рассудка, а от подлинных чувств, которые заложены Творцом в каждое живое существо. Познай безграничную любовь Изначального, и ты будешь видеть её проявления во всем. Уподобь свой разум сосуду и исполнись Истиной, как водой. Тогда ты услышишь извечный ритм, пронизывающий всё сущее, пульс мироздания, гармонию в диссонансе. Но помни: любви сложно войти в сердце, пока там живет страх. Там, где есть любовь, нет места страху, нет места запретам и догмам. Не нужно бояться собственной силы, сын мой. Не нужно отвергать ее и не нужно предавать себя. Мы не хороши и не дурны, мы такие, какие есть, и в этом высшее предназначение Творца. Не извращай предначертанный путь, сын мой. Твой страх ослепил тебя и сделал уязвимым. А ведь чем значительнее сила, тем больше возможностей и соблазнов применить её неразумно. И тем страшнее последствия наших ошибок, для нас самих и для мира вокруг.
        - И тем большую ответственность нам придется нести, - заключил ювелир, не ощущая, однако, привычной тревоги по этому поводу. С удивлением обнаружил он, что причины для радости или страданий зачастую одни и те же, разница лишь в точке зрения.
        - Правильно смотреть на вещи очень важно, - словно читая его мысли, мягко подтвердил святой отец. - Важно видеть мир таким, какой он есть, а не таким, каким он кажется, или каким нам хотелось бы, чтобы он был. Глубоко поразмысли над этим, Себастьян, и имей смелость на прямой, честный взгляд. Пока, к сожалению, глаза твои слепы. Ты серьезно заблуждаешься на счет многих вещей… и людей также. Почти всегда такие ошибки приводят к непоправимым последствиям. Будь готов к ним, сын мой, и иди по своему пути. Будь готов.
        - Вот как? - задумчиво проговорил ювелир, слыша, как за его спиной священник поднимается и молча направляется к выходу. - Я обещаю подумать над вашими словами, святой отец. Благодарю за поддержку.
        Определенно, ему стало намного легче от этого разговора по душам. Несмотря на то, что количество вопросов, кажется, только увеличилось.
        Ювелир чувствовал себя потерянным, по-настоящему потерянным. После визита святого отца наваждение как будто развеялось, и он смог снова увидеть свой путь. Увы, тот был начертан не на твердой почве. Мгла сомнений понемногу рассеивалась, открывая внутреннему взору узкую, ненадежную дорогу, скорее тропу. Между высоким огнем и большой водой, по взвеси тумана - куда вела она? Себастьян не знал ответа.
        Увы, ступая на призрачные мостки реальности, Серафим и сам не понимал, что ждет его впереди.
        Глава 16, в которой случается рискованный выход в свет
        Конечно, София не смогла просто так сидеть и безропотно ожидать решения своей участи. Это было бы совсем не в ее активном и деятельном характере. Уже само то, что судьба ее зависит от одного чьего-то слова, значительно угнетало сознание.
        Всю первую половину дня Искаженную колотила крупная нервная дрожь. Молодая женщина не находила себе места в тесной комнатушке, неприятно напоминавшей птичью клетку. Воистину, если придется остаться здесь надолго, она будет чувствовать себя очень подавленной.
        В полном отчаянии София металась по келье из угла в угол и даже взялась было за чтение единственной имеющейся в помещении книги, но тяжеловесная мудрость прошедших веков никак не ложилась на ум. Текст был написан на древнем, давно уже вышедшем из употребления языке церковников, в изящной старинной манере: одна строка - слева направо, другая - справа налево. София была образованным человеком и во время обучения немного знакомилась и с самим мертвым языком, и с таким способом письма, но читать всё равно было непривычно и трудно. Карие глаза бессмысленно скользили по путанице строчек, практически не вникая в суть, с одной-единственной целью - отвлечься от тягостного ожидания, на которое бессовестно обрек её Себастьян.
        Отвлекаться решительно не получалось.
        Именно неизвестность раздражала и пугала больше всего. Лучше бы была какая-то ясность, какой-то ответ, пусть даже и негативный. Его по крайней мере можно будет обсудить. Или даже найти компромисс.
        Должно быть, спутник уже возненавидел её из-за случившегося… и почти наверняка прогонит прочь. Что же делать, как убедить его не горячиться, не делать скоропалительных выводов?
        Черт! И как только люди умудряются находить утешение в этих сухих истинах?! София со стуком захлопнула и отодвинула подальше бесполезную книгу. От волнения она не помнила ни строчки из прочитанного, а тонкие пальцы дрожали, как у последнего пьяницы.
        Вдруг услышав звук шагов, в звенящей тишине почти оглушительный, девушка слегка оживилась и украдкой выглянула из-за двери. Так и есть! Священник пришел поговорить с ювелиром, скорее всего, исповедовать. Наверное, он сможет успокоить Себастьяна и оказать необходимую поддержку. Церковник выглядит дружелюбным и, похоже, всерьез обеспокоен душевным состоянием своего гостя. Возможно, этих двоих связывает не только вера, но и давняя дружба.
        Спустя непродолжительное время святой отец прошествовал обратно по коридору и спустился вниз по лестнице. Выждав для верности пару минут, София выскользнула из комнаты. С понурым видом, помявшись немного в нерешительности, робко постучала, практически поскреблась в незапертую дверь.
        Когда ювелир наконец открыл, оба молча застыли на пороге, с недоверчивой осторожностью глядя друг на друга. София тяжело задумалась. Как же сложно понять этого человека! Упрямый, несговорчивый, сдержанный в проявлении чувств, он, тем не менее, спас жизнь незнакомке и не уклонился от дальнейшей ответственности и заботы. Хотя мог бы. Эти неоспоримые факты говорили о добром, хотя и суровом сердце.
        И всё-таки полностью разгадать ювелира девушка не могла. Однажды он оставил близкого человека умирать, а значит, способен на трусость или на подлость. Должно быть, обладатель крови сильфов способен меняться так же легко, как и его глаза, неверный цвет которых казался то голубым - при свете луны, то даже благородно-серым - при искусственном освещении. И очень редко глаза сильфа были по-настоящему зелеными - такими, как сейчас.
        Безмолвный поединок взглядами, особенно когда Себастьян стоял так близко, сложно было выиграть. Душа трепетала, как лист на ветру, но София только упрямо вздернула подбородок, пообещав себе во что бы то ни стало не отводить взор. Искаженные обладали особой чуткостью и, даже просто глядя в глаза, могли понять многое о собеседнике.
        Несмотря на интенсивный, сочный цвет, глаза Серафима не рождали ассоциаций ни с легкомысленным буйством весенней зелени, ни с сонным, благостным покоем цветущего летнего луга.
        Это были совершенно осенние глаза.
        …Пронзительно-холодная, тягучая вода лесного озера с острыми вкраплениями льдинок и опрокинутым замерзшим небом.
        Не успевшая увянуть листва цвета зеленой охры, замороженная, схваченная нежданной ночной стужей.
        Хрупкие ветвящиеся стебли вереска, отчаянно застывающие на пороге большой зимы.
        Ноябрьская земля, из которой неостановимо уходит жизнь, - сизая, подернутая дымкой первого ледка.
        Образы эти оказались так ярки, так сильны, что Искаженная вздрогнула, задыхаясь от болезненной, неправильной красоты всеобщего увядания и смерти.
        Это было невыносимо… нет, почти невыносимо. Как если бы клинок, лишая жизни, одновременно дарил наслаждение. Как если бы жертва, влюбившись в глаза своего палача, замерла в предвкушении их единственной невероятной встречи.
        Но, обычно неумолимый, палач почему-то медлил привести приговор в исполнение. Опасно отточенный меч бездействовал в его руках.
        - Только не молчи, Серафим, - не выдержала наконец София. - Скажи хоть что-нибудь. И примем решение.
        - Ты до сих пор не собрана? - немного грустно улыбнулся ювелир, критически оглядывая растрепанную и бледную спутницу. - На подготовку осталось не так много времени.

* * *
        Что ж, пробраться в «Шелковую змею» не представлялось трудным. Скорее, практически неосуществимым - по слухам, знаменитый клуб удовольствий охраняли даже тщательнее, чем дворец самого правителя. Здесь развлекались хозяева жизни, и, помимо всех прочих услуг, они хотели заслуженного комфорта, безопасности и полной приватности.
        Потому-то, хорошенько поразмыслив, Себастьян отбросил идею проникнуть внутрь тайком. Где лазейки и черные ходы отсутствуют или бдительно охраняются, проще всего открыто и нагло войти через парадные двери.
        Конечно, пришлось немного поколдовать над внешностью - рыжие волосы могли служить ювелиру надежным пропуском разве что на инквизиторский костер. Однако, хвала Изначальному, в высшем свете по-прежнему были довольно распространены парики, призванные даровать заветный цвет волос тем несчастливым аристократам, чей природный тон хоть немного отличался от идеала. Себастьян выбрал себе густо-черный, с отливом аж в синеву оттенок, которым мог бы похвастать только аристократ с безупречной чистотой крови. Одежду подобрали соответствующую, в элитных ателье готового платья, благо, выданного аванса пока с лихвой хватало на все расходы.
        Когда надлежащий костюм был наконец составлен и подогнан по фигуре, ювелира уже немного тошнило от широчайшего ассортимента тканей всевозможной цветовой гаммы и фактуры, от всех этих объемных декоративных рюшей, богемных кружев, тончайшего гипюра или ажурной вышивки ручной работы. Ничего не скажешь, даже для его уровня доходов одеваться подобным образом в повседневной жизни было бы, мягко говоря, дороговато. Если дело и дальше пойдет так, как бы не пришлось работать себе в убыток, тратя во время выполнения заказа больше, чем в итоге составит заработок. Тем более, что в данном случае пока неясно, получит ли он вообще оставшуюся часть гонорара. Дело глухо. Как бы и это возвращать не пришлось.
        Софию маскировать не стали. Ювелир резонно решил, что чем более ошеломительным в своей дерзости будет план их вторжения, тем лучше. Как известно, ложь только тогда правдоподобна, когда она чудовищна. А потому, для усиления эффекта, решено было нацепить на девушку особую ленту кричащего ярко-желтого цвета - отличительный знак, который инквизиторы придумали для Искаженных. Именно по этой причине к желтому цвету вообще в обществе было распространено крайне негативное отношение, и в одежде его старались избегать - чтобы, упаси Изначальный, не поняли неверно.
        Итак, оставалось надеяться, что намеренный эпатаж поможет им выглядеть естественно и не привлекать излишнего внимания. Парадоксально, но так оно обычно и бывает. Ювелир покачал головой, готовясь к бессонной и, почти наверняка, полной событий ночи.
        На улицах Ледума царила тишина. Очередной день покончил с собой, залив полотно небосклона ржавой кровью. Крыши и стены зданий окрасились в мрачные тона, багрово-черными привидениями выступая из наползающего липкого тумана. Такой привычный городской пейзаж.
        Покидая своё убежище, единственную уцелевшую в Ледуме церковь, Себастьян думал о том, что он так же далек от разгадки, как и в самом начале своего расследования. Седьмой лунный день был на исходе, камни сапфир и гелиотроп входили в апогей своей активности. Еще немного, и энергетический баланс сил сместится: особое могущество получат минералы восьмого лунного дня: морион, хризолит и красный гранат.
        Наполняясь золотыми соками жизни, молодой месяц вызревал и входил в силу, а срок контракта ювелира меж тем медленно, но неумолимо истекал. Казалось бы, впереди оставалось еще целых двадцать дней, но время обладает коварным свойством ускоряться или замедляться в обратной зависимости от того, чего от него ждать. А это значит - уже совсем скоро начнется новый цикл, и над городом, превратившимся в рассадник порока, взойдет темная луна.
        При мысли о том, что в эту минуту они направляются в самое злачное место города грехов, ювелиру на мгновение стало не по себе. Но других вариантов не было.

* * *
        Удивительно, как ночное небо Ледума слепило глаза, заставляя щуриться даже привычных старожилов. Это была какая-то противоестественная сияющая темнота. Ближе к одиннадцати часам вечера вновь начался дождь, и вдобавок пришлось раскошелиться на дорогой, солидно выглядящий зонт-трость с фигурной рукоятью. Крохотное расстояние от экипажа до дверей заведения следовало пройти с достоинством, нет нужды с самого начала вызывать подозрения.
        Небо Ледума подрагивало над головой, заливая город токсичным дождем, остро пахнущим какими-то химическими веществами. Иногда Себастьяну казалось, что воды этого дождя обладают наркотическим, вызывающим привыкание действием. У сильфа и самого притуплялась острота чувств, когда случалось попасть под дождь, и неизменный плащ его промокал насквозь.
        Охрана на входе смерила их флегматичным, довольно равнодушным взглядом, видимо, сочтя вид посетителей вполне подходящим для уровня «Шелковой змеи».
        Оставив в гардеробе верхнюю одежду и зонт, Себастьян взял спутницу под локоть и неторопливо прошествовал внутрь, отчетливо слыша, как колотится сердце девушки. Однако внешне София держалась молодцом - ей удалось напустить на себя вид расслабленной и даже развязной веселости. Очко в пользу Искаженных. Всё же они здорово научились мимикрировать во враждебном окружающем мире.
        Себастьяну никогда прежде не доводилось бывать в «Шелковой змее», однако из достоверных источников ювелиру было примерно известно, что он там увидит. Клуб развлечений был огромен и оправдывал своё название буквально: подобно гигантской змее он спиралевидно уходил под землю, делясь на множество прямо не связанных друг с другом ярусов. Чем выше был уровень и статус гостей, тем ниже располагался предназначенный для них ярус, а в центре всей этой фантастической конструкции курсировали несколько просторных лифтов - современных подъемных механизмов, позволявших посетителям перемещаться согласно их предпочтений и возможностей.
        Таким образом, Себастьян имел все основания предполагать, что им нужен самый глубокий уровень. Вряд ли личности, непосредственно связанные с покушением на правителя, не имели туда доступа и прозябали на ярусах попроще. Однако, соваться вниз пока было рано: одним самоуверенным выражением лица там обойтись не получится. Тем не менее, Себастьян был уверен, что затруднений возникнуть не должно: не однажды проверенный способ не подведет и на сей раз.
        По понятным причинам в «Шелковой змее» всегда царила ночь, и без настенных часов быстро терялся счет времени. Заведение работало круглосуточно, днем обслуживая тех клиентов, которые не были заняты ничем, кроме прожигания собственной жизни и денежных средств родителей, которые обильным потоком текли из их карманов.
        Затерявшись у лифтов в пестрых рядах уезжающих и вновь прибывающих посетителей, ювелир дождался наконец того, кто был ему нужен. Туфли и карманные часы всегда честно рассказывают о своем хозяине и уровне его благосостояния. Молодой, явно хорошо отдохнувший аристократ вышел - а точнее сказать, вывалился - из крайнего лифта. Плавающей походкой бравого моряка прошел мимо Себастьяна, едва не рухнув на того. Ювелир вежливо поддержал юношу, учтиво раскланялся и, не мешкая, сел в подошедший лифт. Не отстававшая ни на шаг София молча проследовала за ним.
        Как выяснилось тут же, подземных этажей в «Шелковой змее» было тринадцать, и пронумерованы они были в обратном порядке. Поражало воображение мастерство архитекторов и строителей, создавших такую уникальную по сложности и размерам конструкцию. Впрочем, в Ледуме всегда строили на широкую ногу.
        Когда лифт остановился на тринадцатом, последнем этаже, кроме них с Софией внутри никого не осталось. Себастьян ободряюще кивнул девушке и мягким движением вывел её из лифта. Двери зловеще лязгнули и закрылись за спиной, отрезая возможные пути отступления.
        - Ваша клубная карта, сэр, - с дежурной приклеенной улыбочкой потребовал встретивший их охранник.
        Себастьян небрежно махнул перед самым лицом сотрудника только что ловко добытой золотой картой, не давая тому времени особенно вчитываться в благородное имя обладателя.
        - Прошу вас, сэр, - на вцепившуюся ему в руку Софию охранник даже не обратил внимания, словно это была просто вещь, которую разрешалось пронести с собой, как трость или перчатки. - Проходите.
        Пара стражников на входе услужливо открыли двери, и ювелир с затаившей дыхание спутницей оказались в самом сердце «Шелковой змеи», - месте, где отдыхали господа.
        Себастьян чуть снисходительно улыбнулся. Всё оказалось даже проще, чем он думал. Как говорится, у страха глаза велики.
        А вот как раз разглядеть что-либо зале, аккурат в центре которого они оказались, было довольно трудно. Терпкие ароматы благовоний причудливо смешивались с богатой палитрой алкогольных паров, в них вливался горьковатый дым дорогих сигар, приторно-сладкие ароматы курившихся повсюду наркотических веществ, разнообразные нотки изысканных духов…
        Чуткое обоняние ювелира на пару минут отказало, перегруженное обрушившейся на него информацией. Смесь всех этих запахов, казалось, прочно въевшихся в стены, создавала невероятный, неповторимый коктейль, один глоток которого заставлял затуманиться рассудок. Это был дурман! Настоящее зелье, вынуждающее забыть о внешнем мире и свете белого дня. Густой аромат «Шелковой змеи» пьянил, зачаровывал и манил - толкая прямиком в объятия порока.
        Себастьян с облегчением ощутил прохладу предусмотрительно надетого под одежду красно-фиолетового аметиста, очень рассчитывая на его помощь. Эти удивительные минералы, прозрачные разновидности кварца, не имели себе равных по сохранению ясности рассудка. Аметисты встречались в жилах горных пород в виде кристаллов, образованные разнообразными комбинациями плоскостей призмы и ромбоэдра.
        Образец, принадлежащий Себастьяну, был столь ценен, что для раскрытия магических свойств даже не нуждался в огранке или дополнительной обработке. Он представлял собой естественный сросток двух правильных кристаллов. В полностью натуральном виде аметист был вставлен в специально изготовленный медальон, подобный которому имел каждый маг. При необходимости украшенное рельефной сканью украшение могло вместить до пяти небольших минералов.
        Однако аметисты не следовало носить слишком долго: камни действовали как фильтр и имели свойство становиться токсичными. По мере поглощения ядовитых веществ они «засорялись» и теряли стеклянный блеск, приобретая едва заметный глазу пепельно-серый оттенок, похожий на налет плесени. Таким образом, накопивший достаточно «грязи» минерал действовал с прямо противоположным эффектом, отравляя и опьяняя владельца. Им надо бы уйти отсюда до начала обратного действия.
        Стоящая рядом София ощутимо расслабилась и, развязно засмеявшись, дернула Себастьяна за рукав. Ювелир с сожалением посмотрел на Искаженную, которой камни помочь не могли. Глаза девушки заблестели, а губы, словно лепестки роз, приоткрылись в волнении. Игриво распустив надушенный веер, София улыбнулась спутнику. Мужчина испытал смешанные эмоции: с одной стороны, в привлекательности и обаянии юной фее было не отказать, с другой - чувство стиля явно хромало. О Изначальный, неужели он заделался перфекционистом? Разве цветущая молодость во все времена не искупала любые шероховатости поведения?
        Привыкнув к запахам и немного адаптировавшись, Себастьян обратил внимание, что в зале играет музыка - ненавязчивая, негромкая и ритмичная. В такт ей на сцене двигались пары и группки людей, облаченные в поражающие воображение костюмы из блестящих цветных лент, перьев и золота. Ювелир заинтересованно задержал взгляд на происходящем: движения танцовщиков посреди впечатляющих декораций напоминали полноценное театральное представление. Сцена представляла собой приподнятую на высоту человеческого роста причудливую конструкцию, ажурной лентой опоясывающую зал. Скорее всего, она была поднята и закреплена с помощью магии - никаких дополнительных механических приспособлений ювелир не видел.
        Себастьян нахмурился и осуждающе покачал головой - расходовать мощь драгоценных камней на такую ерунду, зная, к каким негативным, разрушительным последствиям приводит каждое искусственное изменение энергетических полей! Хотя нельзя не признать - смотрелось очень оригинально и эффектно. В некоторых из танцовщиков, как это ни поразительно, определенно текла кровь оборотней - уж слишком грациозными, пластичными и быстрыми были их движения. Пока это были только танцы, откровенные, но танцы. Однако Себастьян знал, что по мере разогревания аудитории действо на сцене постепенно перейдет нечто большее, и к вакханалии смогут присоединиться все желающие в зале.
        Вспомнив, что над ними находятся еще двенадцать этажей содрогающихся в наркотическом или алкогольном экстазе тел, ювелиру стало по-настоящему мерзко.
        Однако, кто из живущих без греха? Не время и не место предаваться морализму. Нужно попытаться выяснить, кто отправил к Стефану новых ночных гостей, если, конечно, всё это не плод воспаленной фантазии несчастного.
        Присев за свободный столик, Себастьян заказал пару бокалов белого вина и принялся разглядывать помещение. Никто из присутствующих не был знаком ювелиру, что было вполне предсказуемо - не его полета птички. Это означало также, что и сильных магов Ледума здесь не было, ведь в своё время Серафим побывал в гостях почти у каждого из них, предварительно выяснив привычки, мельчайшие детали распорядка дня и, конечно же, узнав в лицо. Впрочем, помимо обычных столиков в зале имелись еще и индивидуальные ложи, расположенные по периметру внешней стены. От основного помещения их отделяли лишь тончайшие, голубовато-белые тюлевые занавески. Похожие на лоскуты облаков, они трепетали от малейшего движения воздуха.
        Себастьян напряг зрение, пытаясь различить хоть что-то за ними. Для простого смертного это было бы, конечно, невозможно, но ювелиру довольно легко удалось не обращать внимание на дрожащую эфемерную преграду, смотря словно сквозь неё.
        Результат не заставил себя ждать. Уже в первой ложе Себастьян с удивлением обнаружил своего нанимателя. Глава ювелиров, собственной персоной, вальяжно откинулся в кресле и, полузакрыв глаза, сосредоточенно курил кальян. Судя по очень маленькой курительной чашке и большому количеству льда в сосуде, Кристофер, по своему обыкновению, не ограничивался табаком, этим вечером отдавая предпочтение смеси гашиша, мёда и патоки. На столике рядом стояло большое блюдо с крупными темно-алыми вишнями, сам цвет которых был каким-то лоснящимся и порочным. Кристофер не обращал внимания на сцену - перед ним, только для него, танцевали его личные танцовщики.
        Но причиной удивления Себастьяна было даже не это. Всем известна слабость Кристофера к ночной жизни. Поражало нечто совсем другое, а именно: приметная декоративная лента во всегда продуманном до мелочей наряде главы ювелиров. Глубокий черный цвет её притягивал взгляд, как маятник в руке гипнотизера. И это была не просто деталь одежды. Особым образом завязанная вокруг горла, наподобие шелкового шарфа, лента сообщала всем окружающим о поистине уникальном статусе своего обладателя.
        Перед ними был премьер.
        Глава 17, в которой продолжается разговор о некоторых традициях Ледума
        Не существовало способа достигнуть более высокого положения в Ледуме, чем положение премьера.
        Не существовало способа добиться большего расположения и доверия лорда-защитника: человек, носящий черную ленту, фактически полноправно представлял правителя. Как в былые времена священнослужители представляли в своем лице самого Творца, подобным же образом воля премьера считалась выражением воли самого лорда, и ее надлежало выполнять неукоснительно.
        До сегодняшнего дня ювелиру было известно о двух временных супругах, которым лорд Эдвард присваивал статус прим, но только потому, что те ждали от него детей, имеющих преимущественное право на престол. Для ребенка, получавшего официальный титул наследника, предпочтительно было иметь как можно более высокое происхождение, которое никто не смог бы оспорить. Таким образом, статус примы давал скорее формальную, чем реальную власть.
        Впрочем, последняя прима Ледума, госпожа Лидия, смогла с умом воспользоваться открывшимися перед ней широкими возможностями. Женщина обладала сильным характером и рассудительностью, вместе с тем благоразумно не вмешивалась в щекотливые вопросы политики. В противоположность этому, она активно занялась общественной и научной жизнью, и поспособствовала небывалому расцвету в городе наук и искусств. Огромную поддержку получил от неё Магистериум. Сама Лидия много лет занималась там прогрессивными исследованиями в области химии, и даже получила ученую степень.
        Госпожа Лидия сохраняла за собой статус примы в течение семнадцати лет, родив лорду-защитнику троих детей, младший из которых, Эдмунд, сейчас являлся инфантом. Однако ей, как и многим выдающимся людям Ледума, не удалось спокойно состариться и умереть естественной смертью. Вскоре после несчастного случая, унесшего жизни старших её детей, близнецов Эммы и Эрика, женщина была арестована и некоторое время содержалась в Рициануме, после чего была прилюдно казнена по обвинению в измене.
        Об этой истории в городе предпочитали не вспоминать. Госпожа Лидия пользовалась подлинной любовью и уважением как аристократов, так и народных масс, и смерть ее стала утратой для многих.
        Как известно, в Ледуме официально отсутствовал институт брака и семьи, и любовники никогда не были скованы порой непосильными понятиями верности или долга. Из этого правила было только одно исключение: как священник возлагает жизнь на алтарь своей веры, отрекаясь от всего земного, так и человек, носящий черную ленту, утрачивает право распоряжаться собой. У него появляются строгие обязательства перед лордом, и нарушение этих обязательств каралось самой высокой мерой наказания.
        Однако… премьер! Это что-то новое. Себастьян хмыкнул, предугадывая широкий резонанс в обществе, который вызовет такое громкое событие. На ближайшие месяц-два, и это как минимум, жители города обеспечены обширной темой для разговоров и пересудов, которая по популярности, несомненно, обойдет и кончину младшего сына правителя, и продолжающие ухудшаться отношения с Аманитой - темы не в пример более мрачные и действительно значимые.
        Ловкий ход, и возразить нечего. Занять чем-то пытливые умы подданных, чтобы те немедленно принялись смаковать новости, рассуждать о мотивах и последствиях столь исключительного назначения. Отвлечь, увести в сторону от тревожных слухов о возможной войне, которые расхолаживают общество и совсем ни к чему разумному правителю. Лорд Ледума всегда чутко следил за настроениями в городе, не допуская до сознания народа ни малейших сомнений или черных мыслей, действуя с циничностью, свойственной блестящим политикам. И это назначение также было виртуозное, насквозь политическое решение.
        Несмотря на очевидность подобных выводов, о взаимоотношениях между лордом и премьером наверняка поползут сплетни и домыслы. Как раз сейчас в Ледуме была распространена новоиспеченная модная теория, призывающая любить себе подобных. И куда только катится этот город? Кажется, нравы тут вконец развращены. Ювелир вздохнул. Церковь всегда запрещала подобные союзы, и для Серафима тут вопросов не было.
        Конечно, ни о каких чувствах между этими двумя, если им вообще знакомы чувства, и речи не могло идти. Должно быть, решили подразнить бесстыдным намеком напускных святош из Аманиты. А заодно подчеркнуть современность взглядов и без того склонного к эпатажу правителя.
        Как бы то ни было, статус премьера многое менял в жизни человека. В Ледуме, где уже почти обожествили своего бессмертного лорда, он считался крайне почетным, однако Себастьяну со стороны всё виделось немного иначе. Знаменитая черная лента, изготовленная из какой-то особой ткани, мягкой и гладкой, как шелк, и при этом не знающей износа, рождала у ювелира четкую ассоциацию с ошейником.
        Лента обязана была носиться постоянно, дабы положение премьера ни для кого не осталось секретом, и окружающие могли обходиться с ним должным образом, демонстрируя глубочайшее уважение и почитание. Высокий статус предполагал также неприкосновенность - как юридическую, так и физическую.
        Потому-то развлекающие Кристофера танцовщики так и вьются у его ног и даже целуют туфли с легкомысленно смотрящими в одну сторону серебряными пряжками, но никто из них не осмелится и мимоходом коснуться руки или хотя бы кончиков волос премьера, убранных драгоценными заколками. В глазах их читался плохо скрываемый страх перед таким опасным и неудобным клиентом.
        Иными словами, премьер представлялся сильфу личной вещью правителя. Любимой, ценной, но всё-таки вещью, до которой не имел права дотронуться никто, кроме хозяина. Было в этом что-то от пережитков рабовладения.
        С другой стороны, все жители Ледума и без того официально принадлежали лорду-протектору, хотя и считались номинально свободными. Это тактично называлось юристами и общественными демагогами «добровольной платой за защиту» и означало, что в любой момент времени лорд может сделать с любым жителем города всё, что заблагорассудится, независимо от факта, преступил тот в чем-то закон или нет. Правосудие было отдельно, а воля правителя - отдельно, и она превалировала над силой закона.
        Но равенства не было и в этом: не все люди в Ледуме были одинаковы. Полноправные и неполноправные граждане принадлежали лорду-защитнику безраздельно, даже находясь длительно в других городах. Лица без гражданства, бродяги вроде Себастьяна, не имели вообще никаких прав и принадлежали ровно до тех пор, пока находились на территории Ледума. Лица, имеющие гражданства других городов, но проживающие в Ледуме, могли рассчитывать на покровительство своих лордов. На практике же за своих жителей вступались только дипломаты Аманиты, да и то, если случай был действительно важный и позволял рискнуть и без того непрочными связями со второй столицей.
        Такая же система действовала во всех городах Бреонии. Конечно, принадлежность правителю можно было назвать условной, но тем не менее, она была закреплена в юридическом праве еще с давних времен. В последнее время лорды-защитники крайне редко пользовались правом абсолютной власти, охотно поддерживая идеи общественного развития, просвещения и социального гуманизма, пусть больше на словах, чем в реальных действиях.
        Единственным исключением из строгого правила были адепты святой службы. Эти религиозные фанатики добровольно отказывались от всех видов прав и свобод светского общества, хотя каждый из них, будучи рожденным на территории города, мог претендовать на получение неполноправного гражданства. Но Инквизиция предпочитала стоять особняком, живя по своим собственным законам.
        Когда-то, пару поколений назад, общими усилиями власти многих городов попытались было урезонить носящих серебряные фибулы и взять их под контроль. Замысел-то был богатый, но исполнение подкачало: реализация его привела к масштабным стычкам с отрядами инквизиторов из Пустошей, вовремя подоспевшими на выручку собратьям.
        Инквизиторы, постоянно живущие в Пустошах, - не чета городским. Жизнь за стенами гораздо более тяжела и сурова, и истреблять приходится не беспомощных Искаженных, а хитрых и опасных нелюдей. В общем, после долгих кровопролитных боев, изрядно недосчитавшись солдат и средств, правители вынуждены были отступиться. Приструнить Инквизицию так и не удалось, - как спрут, организация опутала своими щупальцами всю Бреонию. Постепенно люди привыкли к этим самопровозглашенным хранителям чистоты человеческой расы, да и лорды, убедившись, что деятельность святой службы не несет в себе опасности для их режимов, также оставили инквизиторов в покое. Противостояние закончилось, сменившись холодным, настороженным нейтралитетом.
        И всё же черная лента отличала её носителя от прочих жителей. Она была словно угрожающая, зловещая метка, знак принадлежности высшему существу. В представлении свободолюбивого сильфа это казалось немного унизительным, хотя еще более жалкими в его глазах выглядели люди, шарахающиеся от премьера, как черт от ладана, боясь вызвать его недовольство.
        Кристофер отдыхал не без охраны. Не сразу ювелир увидел, что в зале присутствуют посторонние: крепкие вооруженные люди, откровенно наблюдающие за гостями. Повадки и движения их выдавали охотников, - уж этого брата Себастьян за свой век навидался. Присмотревшись внимательнее, ювелир приметил еще один контингент лиц, также пришедших сюда не развлекаться. Эти были практически незаметны: размытые силуэты почти сливались со стенами и тенями от колонн, лиц было не разглядеть. Они пристально следили за происходящим, ничего не упуская из виду. Оружия при них не было видно, но ювелир мог поклясться, что оно имеется - от наблюдателей тянуло опасностью так ощутимо, как тянет холодом из щелей в окнах. Кто бы это мог быть? Агенты особой службы? Но почему так много?
        Такое ощущение, что обычных гостей тут и нет.
        Охотники и агенты тем временем усиленно делали вид, что не замечают друг друга, а на лицах и в движениях их читалась странная враждебность.
        Шестое чувство настойчиво зашептало, что задерживаться здесь не стоит. Себастьян нахмурился. Неужели затевается какая-то операция? Вот невезение, заявиться в «Шелковую змею» именно тогда, когда она битком набита врагами. Шансы выбраться живыми, и без того довольно призрачные, стремительно таяли. Ничего не замечавшая София меж тем восторженно, во все глаза, наблюдала за представлением. Жадно допив свой бокал с вином, Искаженная бросила взгляд на сильфа и украдкой поменяла его на нетронутый бокал спутника.
        Надо сказать, в «Шелковой змее», как в заведении самого высокого класса, для каждого сорта и типа спиртного предназначались специальные бокалы. Как известно, без достойной посуды напиток теряет всю свою прелесть и гармонию, искажается его благородный аромат и вкус. Заказанное Себастьяном после аперетива выдержанное красное сухое подали в пузатом винном графине, декантере, предназначенном для того, чтобы освободить вино от осадка и обеспечить предварительное соприкосновение с воздухом. Только затем привередливый напиток был разлит по бокалам.
        В классических емкостях большого объема легко могло поместиться содержимое целой бутылки, однако, согласно правилам винного этикета, наполнили их ровно на одну треть. Изящные фужеры на удлиненной ножке были изготовлены из стекла с добавлением платины, что делало их значительно более прозрачными и прочными, чем обычно. По форме бокалы напоминали нежный бутон тюльпана: широкая округлая чаша чуть сужалась кверху, не давая улетучиться тонкому аромату.
        Себастьян мимоходом глянул на поверхность мерцающего в руках у Софии напитка, окрашенного в теплые желто-золотые тона. Должно быть, девушка впервые имела возможность насладиться столь дорогостоящим старым вином.
        Ну что ж, хоть кто-то доволен.
        В это самое время в ложу Кристофера, откинув резко взвившийся полог, вошел человек. Ювелир как-то упустил его появление, увлекшись созерцанием необычной аудитории и изрядно разомлевшей спутницы. Мужчина возник неожиданно, словно материализовавшись ниоткуда уже у самой ложи главы ювелиров. Себастьян никогда прежде не видел его.
        Погрузившись еще больше в сосредоточенность, Серафим постарался отсечь все лишние, все посторонние звуки зала, чтобы слышен был только разговор этих двоих.

* * *
        - Не ожидал увидеть премьера Ледума в подобном сомнительном заведении, - вместо приветствия произнес преувеличенно строгий голос. Таким голосом требовательные, не знающие поблажек воспитатели разговаривают с капризными детьми.
        Кристофер медленно открыл глаза, в густом дыму разглядывая гостя. Зрачки мага были неестественно расширены и неподвижны, совершенно не реагируя на свет.
        - Встретить здесь главу особой службы не менее неожиданно, - вальяжным движением глава ювелиров отложил в сторону курительную трубку и промокнул рот салфеткой.
        Казалось, разбуди Кристофера посреди ночи, и губы его немедленно сложатся в небрежную полуулыбку, а в глазах застынет безупречная, чуть надменная лень высокорожденного аристократа. Этому выражению было невозможно научиться или же подделать - как и осанку, и другие манеры, сразу выдававшие породу.
        - Надлежит обращаться ко мне по чину или же должности, господин премьер, - тоном, не терпящим возражений, напомнил Винсент, неодобрительно качая головой. Острый как ланцет взгляд мужчины вперился прямо в лицо собеседнику.
        Глава ювелиров побледнел, борясь с неподобающим раздражением. В личном общении глава особой службы был совершенно невыносим. Беседы с ним нередко доводили людей до белого каления - Винсент как будто совершенно точно знал, куда ударить, чтобы вывести оппонента, балансирующего, как на канате, из хрупкого состояния равновесия. Пожалуй, с эксцентричного канцлера станется и самого лорда отчитать, как мальчишку, - если таковая мысль взбредет в его невероятно умную голову.
        - Прошу прощения, господин канцлер, - Кристофер с изящной легкостью выпрямился в кресле, делая знак танцовщикам покинуть ложу. Те немедленно растворились в полумраке зала, оставляя высоких гостей наедине.
        Маг щелкнул пальцами, выходя из состояния наркотического опьянения. Зрачки стремительно сузились, радужки вновь блеснули холодной синевой. Взгляд приобрел осмысленность и ясность, а улыбка - должную предупредительность. Витавшая вокруг ароматная дымка в мгновение ока распалась на клочья и исчезла - все дурманящие вещества в ней были полностью нейтрализованы.
        Винсент не являлся магом, однако был хорошо осведомлен, что все магические преобразования совершаются посредством драгоценных минералов простым заданием ментальных установок. Никаких дополнительных внешних «эффектов», вроде щелчков пальцами, пассов и взмахов руками на самом деле не требовалось. Тем не менее, многие заклинатели, даже самые опытные, для большего удобства пользовались такими нехитрыми средствами, дабы с точностью отделять моменты начала и окончания активности камней, и для собственной лучшей концентрации.
        - Так вы позволите? - глава особой службы приблизился к свободному креслу и встал рядом, выжидающе глядя на Кристофера.
        - Разумеется, господин канцлер, - под жестким взглядом Винсента маг чувствовал себя более, чем неуютно, однако это был совершенно не тот человек, которому можно отказывать в разговоре, даже принимая в расчет собственное привилегированное положение. - Что привело вас сюда в столь поздний час?
        Кристофер задал вопрос подчеркнуто вежливо, всей душой надеясь, что канцлер не сочтет невинный интерес нарушением приличий, хотя, вообще-то, вопросы о причинах визитов считались признаком дурного тона, как слишком личные. Ну не мог он, ни на одну секунду не мог предположить, что Винсент заглянул в «Шелковую змею» просто приятно скоротать вечерок. Глава особой службы никогда ничего не делал просто так. Слава человека, равнодушного к любым развлечениям и удовольствиям, шла впереди него.
        - Я здесь по служебным делам, господин премьер, - Винсент привычно ушел от ответа. Точнее, ответил быстро, корректно и четко, при этом не открыв ровным счетом никаких сведений. Что вполне понятно: его работой было добывать информацию, а не выдавать её. - А вы?
        Кристофера аж передернуло. Этот ужасный человек, ночной кошмар всего Ледума, всё же здорово действовал на нервы. Да какое там «человек» - бесстрастный механизм для анализа, напрочь лишенный эмоций и привязанностей! Должно быть, он даже спит в неизменном своем форменном костюме - безликом, безвкусном сером сюртуке безо всяких украшений, знаков отличия и нашивок.
        Если вообще спит.
        Однако с главой особой службы волей-неволей приходилось считаться. За годы своего кропотливого труда тот ни разу не ошибся, приобретя заслуженное расположение и доверие лорда. Правитель прислушивался к мнению Винсента настолько, что даже позволил тому досрочно прервать изоляцию Эдмунда, приступив к дознанию, как только канцлер сочтет нужным. До такой степени влияния на лорда Эдварда Кристоферу, да и кому бы то ни было в Ледуме, было очень далеко.
        - Милорд, как вы, конечно же, прекрасно знаете, покинул дворец с инспекционной поездкой, - тошнотворно любезно сообщил глава ювелиров. - Надеюсь, появившимся личным временем я могу распоряжаться по своему усмотрению.
        Защита Ледума по праву считалась уникальной и представляла собой тщательно продуманную центрированную магическую систему. На пограничной линии, на равном расстоянии друг от друга и от центра города, были выстроены восемь мощных сторожевых башен. Главная «нулевая» башня находилась во дворце правителя и служила фокусом.
        Все башни были оборудованы сообщающимися установками минералов, которые работали как рассеивающие или собирающие линзы: дробили или, наоборот, концентрировали магическое воздействие в одной точке - центральной башне. Установки были собраны с целью изменения формы энергетического волнового фронта, позволяя преломлять колебания, вызванные излучениями камней. При перекосе на одном из направлений сложная система давала возможность балансировать магические потоки или усилить эффект активности отдельных башен.
        Каждая из башен была хорошо укреплена. Кроме того, к ней приставлялся военный гарнизон и штатные маги, круглосуточно обслуживающие установку. Работоспособность системы защиты была чрезвычайна важна, ведь от неё зависела безопасность всего города. Поэтому лорд Эдвард лично проверял состояние установок и никогда не предупреждал заранее о дате и продолжительности своих визитов. Такое положение дел мотивировало магов идеально исполнять обязанности, чтобы в любой момент быть готовыми достойно принять правителя.
        Вот и сегодня лорд Ледума неожиданно исчез, никому не сообщив о цели своего отъезда и времени возвращения. Предположив, что до утра его можно не ждать, Кристофер решил покинуть ненадолго рабочее место и наведаться в любимый клуб, дабы оставить там непрекращающееся напряжение последних дней. Внезапно присвоенный статус премьера стал для главы ювелиров полной неожиданностью, скорее пугающей, нежели приятной. Кто бы мог подумать, что всё так обернется…
        Однако, официально присланная черная лента была всё лучше, чем пресловутый черный шелковый шнур, провозглашавший крайнюю степень немилости. На последнем пришлось бы тут же церемониально удавиться в присутствии посланников лорда, готовых, в случае несознательности попавшего в опалу, оказать всяческое содействие и помощь. Надо сказать, шнур посылался значительно чаще ленты. Потому-то, несмотря на всю свою верноподданническую выучку и самообладание, при виде правомочной делегации Кристофер слегка поменялся в лице и мысленно приготовился к худшему.
        Черный подходил к одежде любых других цветов, но сегодня Кристофер предпочел монохромное решение костюма: сшитый в талию черный бархатный камзол длиной до колен был обильно украшен серебряной вышивкой. Так что новая деталь смотрелась как нельзя более кстати, органично завершая строгий ансамбль. И всё же глава ювелиров чувствовал себя некомфортно: окаянная лента давила, душила, и, сам не сознавая того, Кристофер поминутно касался её, незначительно ослабляя узел на горле. Возымевший действие психологический эффект был сильнее доводов рассудка.
        Глава службы ювелиров и не предполагал, что окажется так угнетен неожиданным назначением. Разумеется, любой общественный статус, в особенности столь высокий, налагает на человека особые обязательства, предписывает определенные нормы поведения. Как аристократу, Кристоферу это было хорошо знакомо. Тем более что новый статус, по существу, лишь закрепил реальное положение дел: уже много лет глава ювелиров принимал участие во многих государственных делах и исполнял при дворе обязанности, далеко выходящие за пределы компетенции его должности. К примеру, курировал дипломатическую переписку и законотворческий процесс.
        Теперь же, по сути, он легитимно является вторым человеком в Ледуме. Кристофер не сомневался, что правитель воспользуется этим обстоятельством и заставит его не только подготовить, но и поставить личную подпись и печать под всеми щекотливыми официальными нотами, которые, несомненно, последуют в ближайшие дни. Таким образом, в случае неудачи Ледум получит возможности для маневра и возобновления переговоров, а также виновника возникшего между столицами «недопонимания», «исказившего» истинные намерения правителя.
        С точки зрения политики, да и простой логики, всё было верно. В конце концов, благополучие города важнее благополучия одного человека, и не повиноваться Кристофер не мог. Однако напряжение копилось и снимать его без помощи наркотических средств уже практически не удавалось. На самом деле это был тревожный сигнал, звоночек, над которым стоило всерьез задуматься. Но сегодня Кристофер решил позволить себе отдохнуть, предчувствуя, что следующая возможность может выпасть не скоро.
        И что же? Едва высококачественный гашиш помог немного отвлечься от мрачных предчувствий, едва начал налаживаться приятный вечер, как объявился дражайший вездесущий канцлер и всё испортил! И до чего же въедливый тип… пусть оставит обвиняющую манеру разговора для своей допросной! Он ничего предосудительного не совершил. И Винсент, когда будет докладывать лорду, обязан будет так и сказать.
        Зная патологическую честность главы особой службы, наговора можно не опасаться.
        Однако, учитывая вспыльчивость и дурной нрав правителя, все же лучше первым успеть с покаяньем.
        - Скажите, Кристофер, почему престолонаследник настаивал на разговоре с вами, когда мы обнаружили в его апартаментах спрятанную копию похищенного камня? - едко поинтересовался канцлер, не отрывая от собеседника цепких глаз. - Надеюсь, это не слишком приватный вопрос, господин премьер? Если так, вы в праве не отвечать. Вы ведь теперь не под властью закона.
        Глава 18, в которой частная беседа подозрительно напоминает допрос
        Под пристальным взглядом Винсента, фиксирующим мельчайшее движение, Кристофер нервничал всё сильнее.
        Стекло монокля холодно поблескивало в полумраке, как линза устрашающего механизма. Не удивительно, что при одном появлении канцлера у его подопечных случаются тихие истерики: он дал множество поводов волноваться в своем присутствии. А у самого-то, должно быть, нервы железные: несмотря на возраст и специфический характер работы, глава особой службы выглядел моложаво, а в стали волос до сих пор не затесалось ни единой серебряной нити седины.
        - Желаете допросить меня, господин канцлер? - вежливо отозвался маг, внутренне холодея при мысли о гостеприимно распахнутых воротах Рицианума. - Уверяю вас, я с готовностью отвечу на любой вопрос и буду рад хоть как-то помочь следствию. Я говорил с Эдмундом по распоряжению милорда. Я не имел понятия, что тот сам просил об этой встрече. К сожалению, причины таких действий престолонаследника мне неизвестны.
        Винсент кивнул, продолжая внимательно разглядывать собеседника.
        В обществе к премьеру, конечно, негласно, предъявлялись повышенные эстетические требования. Кристофер и прежде был безукоризнен во внешнем виде и манерах, но сегодня превзошел самого себя. Футлярный каркасный камзол значительно отличался от одежды прочих гостей «Шелковой змеи» - легкомысленной, словно специально созданной для праздности, - и подчеркивал недоступность и недосягаемость названного избранника лорда. Стоячий веероподобный воротник жестко сковывал поворот головы и заставлял ее держаться прямо, что придавало изгибу шеи царственность, а всему облику - величественность и некоторую надменность. Белоснежная сорочка была практически не видна из-под наглухо закрытого камзола, только высокие манжеты из батиста, отделанные тонким кружевом, почти полностью скрывали кисти рук. Узкие, облегающие ногу штаны довершали безупречную элегантность силуэта.
        Премьер был достоин своего назначения. Несомненно, жители Ледума обратят на него пристальные взгляды, но никто не сумеет найти изъяна в выборе правителя. Такого человека на высоком посту люди примут без вопросов.
        Красоту премьера нельзя было назвать слащавой, равно как и мужественной. Скорее, это была гармоничная, эстетически выверенная красота античных статуй. Винсент механически отметил её про себя, как особую примету, нуждающуюся в упоминании в личном деле, не более. Кто-то любил мужчин, кто-то женщин, кто-то - и тех, и других. Канцлер же оставался равнодушен ко всем без исключения живым существам. Искреннюю привязанность он питал не к людям, этим несовершенным созданиям, а к цифрам и функциям. И к логическим выкладкам, конечно же.
        - Ни в коем случае, господин премьер, - впервые слегка улыбнулся Винсент, но улыбка эта вышла недоброй. Намереваясь уточнить время, канцлер извлек из нагрудного кармана увесистый брегет и вновь уставился на оппонента немигающим птичьим взглядом. - Имеет место частная беседа, а вовсе не допрос. Службы должны работать согласованно и владеть всей полнотой информации, раз уж волею судеб мы занимаемся одним делом. Думаю, вы со мной согласны.
        Кристофер промолчал, а следователь дотошно продолжил:
        - Известно ли вам, что сразу после вашего визита к Стефану этот нелегальный ювелир исчез из поля зрения особой службы? Между тем, у меня есть веские основания полагать, что именно он изготовил обнаруженную моими людьми подделку «Глаза Дракона». Его коллега Себастьян, более известный как Серафим, также скрывает своё местонахождение, хотя и к нему у меня имеются некоторые вопросы. Какие объяснения можете вы мне дать?
        - Прошу прощения, господин канцлер, но какое я имею отношение ко всему этому? - с легким недоумением растерянно вопросил Кристофер. Он наконец оставил в покое черную ленту и взамен принялся нервно теребить и разглаживать ажурные манжеты.
        Щелчок. Резко распахнулась гравированная крышка брегета, обнажив золотой циферблат и хищно заостренные стрелки «с яблоками», показывавшие тридцать восемь минут после полуночи. Кристофер вздрогнул от неожиданно громкого звука, Винсенту же, напротив, тот только ласкал слух.
        Глава особой службы питал известное пристрастие к часовым механизмам. Те позволяли упорядочить и получить контроль над самой таинственной и неуловимой субстанцией, которую до сих пор тщетно пытались расшифровать ученые - временем. Правда, несмотря на все изыски часовых мастеров, время так и не удавалось посадить на цепь, пока только на ненадежную цепочку карманных часов…
        Эту модель канцлеру сделали на заказ, исполнив все многочисленные, до тошноты подробные указания по декорированию и обработке деталей. Под задней крышкой имелось прозрачное стекло, позволявшее любоваться изящной, строгой красотой рабочего механизма, позолотой, воронением и гравировкой. Разумеется, как видимые, так и скрытые части, в том числе движущиеся, были отшлифованы и тщательно отполированы, причем полировка была «черной», дающей глубокую блестящую отделку. Заводные и ангренажные колеса имели муаровую поверхность со скошенными зубьями, а сектор подзавода и мосты гильошированы узором «солнце и зерно».
        С чувством глубокого удовлетворения канцлер надавил на бигель, кольцо для крепления цепочки, приводя в действие репетирный механизм. Брегет немедленно отозвался мелодичным боем, по первому требованию сообщая владельцу точное время. Низким тоном репетир неторопливо отбил двенадцать ударов, сдвоенным - два, количество полных четвертей, а затем высоким тоном - восемь, количество минут.
        Тревожный голос репетира погрузил премьера в почти гипнотическое состояние. Слушая бой часов, эту музыку вечности, заклинатель непроизвольно откинулся в кресле и замер, разом прекратив суетливое шевеление. Звуки рождали ассоциацию с перебором, звоном погребальных колоколов, и после него наступила такая же пронзительная тишина, прервать которую долго никто не решался.
        Винсент тем временем укоризненно разглядывал тревожащую Кристофера деталь одежды, мимоходом отмечая белизну и изнеженность пальцев, очевидно не приученных к рукояти не только меча, но и револьвера. Это была рука подлинного аристократа, удлиненная, грациозная и деликатная, с заостренными кончиками пальцев, с блестящими ногтевыми пластинками. Один взгляд на такую руку давал понять, какое высокое положении занимает ее владелец в обществе.
        - Тоже находите, что накрахмалены недостаточно хорошо? - доверительно шепнул Винсент, кивая на злополучные кружева и неотрывно глядя на мага. В серьезных и честных глазах определенно было что-то от застывшего взгляда коршуна. - Учитывая ваш нынешний статус, слуги рискуют головой, а это, хм, довольно-таки ценный элемент костюма… Подумайте об этом на досуге, господин премьер. Хорошенько подумайте.
        Маг вновь побелел, на сей раз от страха, с трудом подавляя инстинктивное желание отодвинуться подальше. Это было бы совершенно неподобающим поведением. Впрочем, в компании этого человека, привыкшего с легкостью распоряжаться чужими жизнями, многие чувствовали себя беспомощно. И в данную минуту, как ни абсурдна, невероятна была сама эта мысль, Кристоферу почему-то казалось, что ему… угрожают? Нейтральные слова и участливый тон Винсента вступали в странный диссонанс с выразительным взглядом, который не сулил ничего хорошего. Это было дико и… страшно.
        - Всё верно, - смирившись, уступил нажиму Кристофер, не имея никаких сил противиться несанкционированному допросу, - несколько дней назад я разговаривал с обоими по приказу лорда. Но я руковожу службой ювелиров, а не стражей. У меня нет полномочий никого задерживать, тем более что указания правителя на этот счет были недвусмысленны. Оба ювелира категорически отрицают какую-либо причастность к похищению «Глаза Дракона». Мне показалось, они были искренни…
        - Ясно, - канцлер уже перешел на сухой и деловой тон, которым обычно разговаривал с подчиненными. Когда собеседник морально сломлен и готов давать правдивые показания, нет больше нужды упражняться в психологических техниках допроса. Многолетний опыт помогает безошибочно угадать такой момент. - Вам «показалось». Что ж, я поговорю с ними сам, как только мои люди найдут их, тогда и проверим вашу интуицию. А что вам поведал престолонаследник? Как я слышал, также отрицал свою причастность?
        - Да, господин канцлер.
        - Выходит, со мной он был более откровенен, хоть и играл поначалу в молчанку, - Винсент негромко постукивал по столику своей неизменной тростью, выбивая одному ему ведомый ритм. Лицо главного следователя, словно высеченное из камня, поражало своей бесстрастностью. Никаких эмоций не отражалось на нем. Многие в Ледуме были уверены, что этот расчетливый, ледяной человек вообще не способен на проявление чувств. - Только представьте, Кристофер, ведь он хотел убить своего брата.
        - …Что-о? - не сразу сумел произнести глава ювелиров, от изумления потеряв дар речи.
        Кто бы мог подумать, что нерешительный инфант отважится на попытку убийства!
        Неужели неприязненные отношения между братьями, вызванные соперничеством за расположение отца, зашли столь далеко? Логично было бы предположить желание младшего брата устранить наследника, но чтобы наоборот?.. Безумие какое-то.
        - Именно так, - спокойно подтвердил канцлер. - Я выяснил причины, по которым престолонаследник находился в хранилище и полностью восстановил последовательность событий. Если говорить кратко, ранним утром светлейший инфант нанес на внутренний обод кольца Эдгара специальный яд, который должен был убить того почти мгновенно. Позднее Эдмунд вторично явился в хранилище, чтобы проверить, надел ли брат кольцо. Обнаружив, что план его не удался, и Эдгар взял шерл отца, инфант схватил подделку и поспешил к брату, чтобы исправить чудовищную ошибку. Но он опоздал. Кажется, у бедного Эдгара совсем не было шансов пережить тот злополучный день. Какая ирония злой судьбы.
        - Невероятно, - Кристофер только покачал головой, удивленно приподняв брови. - Как вообще можно было додуматься использовать шерл для убийства? Разве не ясно, что защитные минералы отводят беды от владельцев? В тот роковой миг Эдгар не случайно перепутал перстни… «Глаз Дракона» воздействовал на него так. Камень привлек его, предчувствуя серьезную угрозу для своего хозяина, милорда. «Глаз Дракона» выполнил свою миссию безопасности: он спас жизнь владельца. И в то же время он спас Эдгара от немедленной неминуемой смерти.
        - Возможно, - не стал спорить Винсент, тем более что познания следователя в области магических характеристик минералов были довольно ограничены. - Как бы то ни было, это означает, что к моменту первого посещения Эдмундом хранилища, то есть около семи часов утра, камень Эдгара уже был похищен и подменен. Что интересно, в промежуток с одиннадцати часов вечера дня накануне, когда Эдгар сдал свой перстень, до семи утра, когда Эдмунд осуществил свой преступный замысел, по свидетельству охраны, в хранилище никто не проходил.
        - Что же тут удивительного? - равнодушно пожал плечами Кристофер. - Если мы имеем дело с профессионалом, то очевидно, что он не оставил следов.
        - То есть вы полагаете, объект охраняется из рук вон плохо? - бесстрастно уточнил глава особой службы. - Настолько плохо, что вор может проникнуть туда, не привлекая никакого внимания? Возможно, службе ювелиров следует лучше исполнять свои обязанности?
        - Я подразумевал иное, - вздохнув, пустился в объяснения маг. - Но, коль уж вы спросили, во дворце имеется не одно хранилище драгоценных камней. В то, о котором идет речь, доступ разрешен не только сыновьям милорда, но и практически всем придворным магам и ювелирам. Другими словами, это хранилище общего пользования и содержит оно далеко не самые ценные и редкие образцы. Скорее, наоборот. Если уж быть откровенным до конца, «Глаза Дракона» были там единственными стоящими минералами, и то специализировавшимися на сугубо защитных функциях, как и все турмалины. Сами понимаете, господин канцлер, для мастера своего дела проникнуть в подобное хранилище незамеченным будет сложно, но, в принципе, возможно.
        - И много вы знаете таких мастеров?
        - Не очень много, и почти все они служат под моим началом, - развел руками глава ювелиров. - Такие имена содержатся в секрете. Но у каждого лорда Бреонии найдется хотя бы один настоящий профессионал… Из тех, кто вне закона и не имеет хозяина - конечно же, Серафим. Это легенда криминального мира. Одиночка, противопоставляющий себя системе.
        - Ясно. Какое заключение вы можете дать копии? - Винсент неожиданно сменил тему.
        - Свежая, возраст не более двадцати дней, внешних отличий от оригинала никаких. Мои ювелиры проанализировали исполнение и предположили, что, несмотря на профессионализм, работа была выполнена без использования специальной сложной оснастки, то есть в подпольных условиях. Таким образом, скорее всего, мы имеем дело с нелегалом, или же подобным осуществлением нас нарочно пытаются ввести в заблуждение… Обо всем этом я имел честь подробно доложить милорду, - сдержанно добавил Кристофер, отметив про себя, что и о сегодняшнем неправомерно затребованном у него отчете стоит не менее детально известить правителя.
        Разве Винсент не ведет себя подозрительно, оказывая давление и бесцеремонно вмешиваясь во внутренние дела службы ювелиров, которые вовсе его не касаются? В обязанности главного следователя входит поиск и задержание организатора преступления, а исполнитель не столь и важен. В конце концов, он мог и не знать имени нанимателя и финальной цели его действий.
        Так же, как и изготовитель поддельного «Глаза Дракона», который отчего-то так занимает канцлера.

* * *
        Карл беспокойно ёрзал на жестком и неудобном ложе, тщетно пытаясь успокоиться.
        Подстегнутое выбросом адреналина, сердце билось быстрее обычного, дыхание сделалось поверхностным и учащенным. Рядом, совсем близко были другие оборотни - сильные, матерые оборотни, скорее всего вожаки кланов. Карл чуял их присутствие ясно, как хищник чует густо разлитый в воздухе терпкий запах крови, и звериная сущность его остро реагировала на такую опасную близость.
        Конечно, умом узник понимал, что находится в полной недосягаемости, а потому в безопасности, но чрезвычайно развитые у всех представителей старших рас инстинкты не давали расслабиться. Общество оборотней было построено по принципу стаи, где сила безоговорочно определяла статус. Своё положение требовалось постоянно подтверждать и доказывать на деле. Малейшее проявление слабости, нерешительности, медлительности, мягкости - и вот твоё место уже занято более сильным или умелым.
        Присутствие чужаков, потенциальных соперников, запускало в крови безотказный первобытный механизм: борись - или беги. Просто сидеть на месте Карл не мог, а потому вскочил на ноги и тщательно прислушался к внутреннему голосу.
        За длительное время своего заключения заклинатель неоднократно ощущал приход в его узилище собратьев, но никак не мог примириться с этим обстоятельством. Лорд Эдвард нарушал все мыслимые человеческие законы, тайно встречаясь с оборотнями! Да еще и на территории своего города, который обязан был защищать… пусть даже и на самой границе. Лорд-протектор не имел права допускать их приход сюда. Это именно то, о чем говорит его титул.
        В Бреонии официально не признавали право нелюдей на жизнь и призывали к поголовному истреблению последних. Это положение было категорично и непреложно, и не знало исключений, как и тот факт, что и оборотни рассматривали человека лишь в качестве пропитания. Между двумя этими расами никогда не было и не могло быть мирного сосуществования.
        И как только правителю Ледума удалось вступить в преступный сговор с хищниками, извечными врагами людей? А самое главное зачем? Это просто не укладывалось в границы сознания.
        Карл прекрасно понимал всю ироничность ситуации: уж от него-то, добровольно пополнившего ряды оборотней, странно было услышать слова осуждения. Но, на самом деле, противоречия здесь не было. Мужчина не предавал своей расы, им двигал прежде всего чистый естественнонаучный интерес и желание выяснить истину. Кроме того, в результате эксперимента заклинатель надеялся приобрести преимущества оборотней, а вовсе не их недостатки. Он мечтал расширить возможности человеческого рода, не владевшего собственной магией крови. Никогда не имел он цели становиться зверем и в этом обличье истреблять людей.
        А вот какие цели имеет правитель Ледума было неизвестно и совершенно не внушало доверия. Этот человек с давних пор одержим властолюбием и ради удовлетворения своих желаний был способен на многое. Даже, пожалуй, на всё, если Карл успел узнать его достаточно хорошо за минувшие годы. За эти бесконечные годы, когда оборотень так мечтал выбраться наружу.
        Но тюрьма его оказалась слишком прочна, а тюремщик искусен, так что со временем желание бегства притупилось и стало казаться неосуществимым. Даже сны о свободе совсем перестали сниться.
        Помимо прочего, обыкновенно лорд Эдвард встречался только с одним оборотнем. Сегодня же в место его заключения пожаловали сразу несколько: трое, а то и все четверо. Они не могли почуять Карла, оглушенные множеством активированных драгоценных камней и сбитые с толку раздражающим инстинкты присутствием друг друга. Однако Карл мог поклясться, что там, наверху, затевается нечто очень серьезное.
        Почти наверняка тайная встреча правителя Ледума с вожаками кланов будет иметь непредсказуемые, далеко идущие последствия, и это сильно тревожило его.
        Оставалось только надеяться, что сам лорд хорошо представляет себе эти последствия.

* * *
        Себастьян неожиданно задохнулся, как если бы вместо воды залпом опрокинул кружку обжигающего вина со специями. Сердце неприятно заныло, а в глазах потемнело, как случается перед обмороком… или когда безмятежная мелодия вдруг завершается в нестерпимо горьком миноре, в пронзительном, трагичном си-бемоль.
        Но ведь этого просто не может быть.
        Показалось?
        Не веря себе, ювелир отвлекся от незаконченного разговора и быстро перевел взгляд на сцену, отыскивая танцовщиков, в которых разгадал оборотней. Мгновенная перемена в их лицах, глазах, движениях, прошедший волной кратковременный сбой в ритме и рисунке танца развеяли последние отчаянные сомнения. Что ж, ошибки тут не было, инстинкты сильфа не подвели.
        - Пора уходить, - вполголоса обратился он к спутнице. - Немедленно.
        - Почему? - едва взглянув в изменившееся лицо Серафима, София осеклась и вмиг протрезвела. - Что случилось?
        - Катастрофа, если совсем кратко, - прозрачные глаза сильфа застыли, заледенели, словно промерзшие до самого дна озёра. - Нет времени объяснять, живо уходим!
        - О чем это ты, ведь мы еще ничего не выяснили! - девица казалась разочарованной. - Столько усилий, и всё напрасно? Другого шанса может и не представиться…
        - Все вопросы после, - Серафим взял себя в руки и с трудом выдавил следующую фразу, всё равно прозвучавшую как-то растерянно. - Здесь дракон.
        - Дракон?! - Искаженная оторопело обвела взглядом помещение, но так и не обнаружила огромного крылатого ящера, притаившегося где-то под одним из столиков или прикинувшегося органичной деталью интерьера. - Ты, верно, шутишь… это же невозможно… Прости, а ты много вина успел выпить?
        - Он здесь, говорю тебе, - сильф поморщился, ощущая, как кончики пальцев начинают дрожать. Драгоценные секунды утекали, а глупая девчонка затевала разговоры, какие-то бессмысленные препирательства, которые могли обойтись им очень дорого. Но привлекать внимания было нельзя: зал и без того доверху нашпигован охотниками и агентами, готовыми кинуться на любое, даже самое безобидное, движение, как рыба на блеск приманки в мутной воде. Не стоило их провоцировать. - Я его чувствую.
        Да. После стольких лет, как и в тот роковой день, он снова чувствует присутствие представителя древнего рода. И он снова чертовски напуган.
        - А я вот совершенно ничего необычного не чувствую, - бойко запротестовала противная девица, решительно не желая никуда уходить. Наверное, решила, что он совсем уже помешался на драконах: и во сне их видит, и наяву. - А уж Искаженным стоит довериться в вопросах интуиции, поверь мне.
        - При чем тут чертова интуиция! - озлился ювелир, незаметно хватая девушку за плечо и рывком вытаскивая из-за стола. Ну почему от нее никогда никакой помощи, только вред! Промедление может погубить их обоих. - Это другое… не доступное людям… ваша раса слишком молода, чтобы слышать голоса крови. Проклятье! Уходим отсюда, сию же секунду!
        Но было, как водится, поздно.
        Глава 19, в которой ведется речь о нравах и обычаях оборотней
        Большая топографическая карта Бреонии безмятежно отдыхала на ровной поверхности стола, и не подозревая, что над ней вот-вот будут вершиться судьбы.
        Лорд Ледума резкими движениями расправил смявшуюся бумагу, еще раз окидывая взором плоскую и уменьшенную копию страны. Карты такого рода считались секретными и не подлежали широкому распространению, во избежание утечки сведений, которые наверняка будут использованы в военных целях. Люди только и норовят, что затеять войну, теми способами, что им доступны, поэтому любую информацию следовало скрывать.
        Достаточно крупный масштаб во всех подробностях позволял рассмотреть географические явления и объекты местности: рельеф, гидрографию, растительно-почвенный покров, населённые пункты, границы и коммуникации.
        Однако в данный момент правителя главным образом интересовали тридцать девять городов-государств конфедерации, напоминавших узелки наброшенной на землю плетеной рыбацкой сети.
        Тридцать девять человеческих полисов. Тридцать девять очагов цивилизации, с боем вырвавших у великой Пустоши своё право на жизнь.
        Ледум располагался на самой границе обитаемой людьми территории, издавна выполняя функции пограничного города. Это была мощная крепость, прекрасно укрепленный аванпост, который должен был сдерживать любые посягательства извне.
        Аманита же, напротив, занимала теплое местечко в самом сердце Бреонии, являясь не только историческим и культурным, но и географическим центром страны. Изначально такое расположение столицы было очень даже удобным и безопасным, суля многие выгоды. Однако в настоящий момент картинка вырисовывалась куда более неоднозначная: зона влияния Аманиты простиралась в основном на близлежащие города, приграничные же территории все без исключения были лояльны Ледуму. Таким образом, в случае войны, столица оказывается во враждебном кольце окружения, где преимущества ее положения неминуемо превратятся в недостатки.
        Ах, как же изменчива политика. Этой ветреной дамочке никогда нельзя доверять.
        Раскрытыми ладонями упершись в стол, лорд Эдвард мысленно разлиновал карту, радикально деля на своих и чужих. В широкой полосе, находящейся под его контролем, совершенно выбивался из общего дружного строя город Ламиум, престарелый правитель которого цеплялся за прошлое с завидным упорством маразматика.
        Несколько лет назад, после долгих консультаций с финансистами и дипломатами, лорд Эдвард установил для Ламиума режим полной экономической блокады, характерный больше для военного, нежели для мирного времени. Прекращение торговли и официальное эмбарго на все виды денежных операций должны было выступить средством давления, принуждая к изменению проводимой полисом негибкой внешней политики.
        Однако, несмотря на столь жесткие меры, Ламиум не желал налаживать связи с Ледумом по навязываемой модели «вассал - сюзерен», рассчитывая на поддержку полисов-союзников. В итоге промышленные и продовольственные товары переправлялись дирижаблями аж из самой Аманиты и стоили баснословно дорого, что привело к постепенному обнищанию казны и населения, которое всё сильнее начинало роптать. Тем не менее, стихийно сформировавшаяся и негласно поддержанная Ледумом оппозиция так и не сумела самостоятельно свергнуть строй изнутри, хоть и была настроена весьма решительно.
        С этим вялотекущим противостоянием срочно нужно было что-то делать.
        Правитель не торопился начинать разговор и только нетерпеливо постукивал кончиками пальцев по темной массивной столешнице. На груди его, поверх простого мундира без знаков различия, крест-накрест был закреплен узкий боевой лорум. Такой титульный шарф из твердой парчовой ткани имел каждый лорд-защитник Бреонии: с древних времен это был главный символ власти и обязательная принадлежность торжественных одеяний правителя. Лорум лорда Ледума, украшенный чеканными пластинами платины и прихотливо ограненными алмазами, от обилия драгоценностей был столь тяжел, что надевался только в исключительных случаях. Алмазы сверкали ярче, чем любые другие камни, угрожающе переливаясь на острых гранях холодным белым цветом.
        Трое из четверых приглашенных были на месте, последний безнадежно опаздывал.
        Как это дурно со стороны четвертого явиться всех позже!
        Будь это кто угодно другой, лорд Эдвард давно бы уже дал выход своему раздражению, но старый волк Арх Рист, вожак самого многочисленного и влиятельного клана оборотней, был слишком давно знаком правителю, чтобы ошибаться на его счет. Проверенный союзник никогда прежде не подводил и не позволял себе такого неуважения. Значит, должно было случиться что-то действительно важное.
        Лорд Ледума ждал.
        Две тени за его спиной были совершенно недвижны и, казалось, даже не дышали. Заметить их было непросто: фигуры и лица скрывал полумрак, царящий в небольшом зале и особенно сгустившийся в углах. Единственным источником света были два низких кованых подсвечника, украшавшие стол правителя. Их черные и красные стеклянные цветы окрашивали пламя свечей в зловещие тона и скорее скрадывали нюансы обстановки, чем действительно давали разглядеть что-то.
        Как бы то ни было, а оборотни прекрасно знали, кто перед ними, и зрение, превосходящее человеческое, уж конечно позволяло им разглядеть рукояти чуть изогнутых парных клинков, видневшихся над надплечьями стражей. Разумеется, маг в боевом облачении был и сам в состоянии гарантировать собственную безопасность, но, как говаривали во времена его юности, береженого Изначальный бережет. С нелюдями лучше быть начеку: звериные души - потемки для человеческого разума. Никому из них доверять нельзя.
        Если для лорда вообще может быть приемлемо само понятие доверия.
        Три фигуры, полностью задрапированные в плащи, так же недвижимо стояли напротив, две совсем близко друг к другу и одна, повыше и массивнее, особняком. Можно было с уверенностью биться об заклад, что часы, бесстрастный ход которых был единственным нарушавшим тишину звуком, на время завладели всеобщим вниманием.
        Лорд Эдвард категорически не любил ждать, однако годы единоличного управления городом научили мага выдержке и несвойственному его характеру внешнему спокойствию. Потому-то, когда камни предупредили о приближающемся госте из обратного мира, правитель заставил себя остаться на месте и даже не изменить схемы переплетения пальцев. Оборотни же, напротив, ощутимо напряглись - они чувствовали такие вещи кожей, кровью, нюхом… или черт их там знает чем еще.
        Правителю ничего не нужно было делать - минералы в башне были подобраны с умом и специализировались на как раз на таких действиях, защищая от всех проявлений примитивной магии этой старшей расы. Неужели чего-то другого стоило ожидать от строения, используемого в качестве постоянного места встреч с оборотнями, где, к тому же, один из них вот уже долгие годы успешно содержится в заточении? Глупо.
        Очень глупо.
        Ночную тишину прорезал леденящий кровь вой, свидетельствующий о том, что гость снова с ними, по одну сторону границ миров, и уже познакомился с изощренным гостеприимством хозяина. Голос волка был яростным и сильным, но лорд Эдвард с мрачным удовлетворением отметил в нем глубокую, проникновенную ноту боли. Несладко, наверное, когда что-то грубо выдергивает тебя из обратного мира, пережевывает по пути и наконец выплевывает в мир бренный, материальный? Незабываемые ощущения гарантированы. Но ничего, пусть учится заходить через дверь, как все.
        Еще до того, как вновь прибывший присоединился к ним, лорд Эдвард с сожалением констатировал, что старый волк больше не придет. Время его прошло… Богатый опыт общения с нелюдями помогал разбираться в вещах, темных для простого смертного: раздавшийся вой не был безликим голосом рядового волка, - то был голос заявлявшего о себе нового вожака.
        Стражам не нужны были слова, они, подобно драгоценным камням, повиновались малейшему движению мысли. Невероятно удобно. Не потребовалось ни единого звука или жеста, чтобы бесшумно метнувшиеся тени оказались у дверей как раз в тот момент, когда те распахнулась перед долгожданным гостем.
        Реакции стражей и без того примерно соответствуют реакциям оборотней, а уж искусственно ускоренные посредством минералов в несколько раз… Вошедший даже не успел различить начало их движения, как уже оказался распростерт на полу, с руками, грамотно скрученными за спиной: одно движение - и последует хруст ломающихся костей и сухие, оскорбляющие слух эстета, щелчки выворачиваемых суставов.
        Хвала Изначальному, лорд Эдвард не причислял себя к богемной эстетской братии, а потому не имел ничего против. Кажется, нелюдь быстро понял это и предусмотрительно не оказывал сопротивления, пока его грубо волокли к ногам правителя. Похвальная сообразительность.
        Маг вышел из-за стола и подошел почти вплотную, дабы иметь возможность внимательнее разглядеть новоиспеченного вожака, с которым теперь предстояло налаживать контакт и продолжать сотрудничество. И то, что он увидел, совсем не понравилось человеку.
        Цвет волос оборотня выдавал наиредчайший, почти не встречающийся теперь окрас. Он отличался от безукоризненного, идеально белого цвета волос самого правителя, холодным оттенком уходя в перламутр и серебро. Бледно-голубой, прозрачный цвет глаз также подтверждал чистоту породы. Перед ними был чистокровный белый волк, и лорд Эдвард готов был поклясться, что, обернувшись, он предстанет сильным и быстрым зверем, на шкуре которого не окажется ни единого постороннего пятнышка.
        Хм. А неплохо бы смотрелась такая шкура где-нибудь в Северном крыле его дворца… Какое искушение.
        Пленник с трудом поднял голову, сопротивляясь жесткому давлению в основание шеи, которое производил клинок одного из стражей. Длинное изогнутое острие, блестевшее у самого лица, похоже, оказывало какое-то гипнотическое воздействие, ибо взгляд нелюдя был неотрывно нацелен на него. Впрочем, то не было лишено смысла: когда для того, чтобы оборвать твою жизнь, достаточно одного-единственного незначительного движения, волей-неволей становишься внимателен и сосредоточен. Смерть была сейчас не дальше, чем расстояние до кончика меча.
        Кроме всего прочего, посмотреть тут действительно было на что: боковая поверхность лезвия, готового в любую секунду развернуться и с завораживающим изяществом отделить седьмой шейный позвонок от остальных, была безоговорочно прекрасна. Приглядевшись, на отполированном металле возможно было обнаружить туманно-белую дымку линии закаливания, самую примечательную часть клинка. Сложный волнистый узор её был комбинированным, искусно перемежавшим рисунки «двойного цветка клевера» и «вздымающихся волн».
        Впрочем, кто разбирался теперь в подобных тонкостях непростого процесса изготовления, закалки, заточки и полировки оружия? Кто мог различить все эти признаки, приметные лишь глазу специалиста? Рафинированную сталь, имеющую семь слоев, дававшую клинку чрезвычайно высокую твердость с одновременной гибкостью и вязкостью удара? Высокую разделительную линию лезвия? Изысканно узкую верхнюю часть боковой поверхности, низкий скос тыльной стороны? Исключительную остроту режущей кромки, идеальный угол и стабильность заточки? Двойной прерывистый желобок, сходящийся на конце? Да мало ли что еще - вес, центр тяжести, внутреннюю и внешнюю конструкцию, форму искривления…
        А ведь всё это говорило, - нет, прямо-таки кричало! - о великолепном качестве и совершенной геометрии клинка, не говоря уж о ценности гарды, рукояти и «белых» ножен без декоративной обработки. На самом деле, подобные боевые мечи просто не имели цены.
        Лорд Эдвард трепетно любил холодное оружие, хотя сам уже очень давно не использовал его по прямому назначению. Однако, навещая Карла или по иным делам бывая здесь, правитель неизменно заставлял стражей вступать в единоборство, любуясь их зрелищными и динамичными поединками, стремительными и смертоносными скользящими атаками. Мастеров такого уровня, увы, больше не встречалось в их времени. Да и стражам знание досталось от гораздо более древнего источника, чем вымирающее племя нынешних учителей фехтования.
        Как ни странно, несмотря на изобретение и развитие смертоносного огнестрельного оружия, спровоцировавшее увядание боевых искусств, мир стал более миролюбив и безопасен. Люди изменились.
        Те, кто прежде совершал убийства при помощи клинка, способны были убить и без него - дух был их оружием. Физическая подготовка, приемы, защитное снаряжение и вооружение - всё это имеет второстепенное значение, на первом же месте всегда стоял тот самый подлинный воинский дух, о котором нынешние солдаты не имеют и понятия. Стрелять с безопасного расстояния, не видя и не осознавая вполне последствий простого нажатия на спусковой крючок - вот их основная задача. Убить человека, глядя ему в глаза и одновременно вспарывая живот, а затем, развернувшись, вступить в новую схватку, снова и снова, сохраняя при этом полную внутреннюю тишину и безмятежность… Разве это одно и то же?
        Что ни говори, а смерть лишилась красоты и поэтики. И настоящих убийц, подлинных мастеров своего страшного искусства, тоже почти не осталось.
        Конечно, магов это вполне устраивало. В случае опасности вывести из строя механизмы, вроде тех же револьверов, для них не составляло труда. Совсем иное дело - разрушить сталь. Её и остановить в танце было непросто. Считалось, что хорошие клинки имеют душу, которая не может умереть.
        Нечисти также стало легче дышать. Небольшие повреждения от пуль доставляли им мало беспокойства, и у современного человека совсем не осталось шансов победить в схватке с нелюдем один на один. Именно поэтому в своих уединенных, отгороженных от мира монастырях, инквизиторы пытались искусственно остановить маховик прогресса, сохраняя приверженность проверенному веками образу жизни, одежде, оружию.
        Несомненно, цивилизация в целом поднялась выше, однако уровень каждого отдельного представителя упал. Как правителя, это не могло не радовать лорда Эдварда, ведь управлять мягкотелыми и слабыми людьми не в пример проще. И всё-таки, как человеку порой ему было невыразимо скучно.
        Тем временем оборотень наконец оторвался от созерцания редкостного предмета искусства (или убийства, уж кому как больше нравится) и перевел взгляд на человека. Заклинатель почувствовал себя странно и неуютно, как если бы грудной клетки, проникая до самого сердца, коснулся смертоносный холод клинка. Глаза волка были как сталь, а взгляд подобен удару - прямой, твердый и решительный. Не каждый умеет так смотреть, - особенно в лицо лорду.
        Правитель с досадой прислушался к себе: что-то не то стало с обычно уверенным сердечным ритмом. Увы, он слишком хорошо знал это горячее, накрывающее с головой чувство, частенько толкающее к неоправданному риску и заставляющее ввязываться даже в кажущуюся безнадежной партию.
        Азарт.
        Захотелось ударить в самоуверенное, необоснованно наглое лицо нелюдя острым носком сапога. Опрометчивое желание, учитывая все обстоятельства. Оборотни, крайне примитивные в плане чувств твари, не умели прощать: любая нанесенная им обида должна была смываться кровью. И новоиспеченный молодой вожак тоже наверняка захочет мстить, терзаясь манящей недоступностью обидчика и истекая в полнолуние ядовитой слюной.
        Опасная, смертельно опасная, но такая увлекательная игра - в противовес сытой, но пресной обыденности. Лорд Эдвард без колебаний сделал свой выбор, привычно не ограничивая себя в желаниях.
        В стальных глазах отразилось удивление, даже оторопь, из уголка губ потекла узкая струйка крови.
        Правитель удовлетворенно ухмыльнулся и, отвернувшись, направился было назад к столу. Однако присвист с вызовом сплевываемой на пол крови и приглушенное рычание за спиной заставило его резко остановиться и стереть с лица довольную гримасу.
        Вот, значит, как? Лорд замер на месте, вслушиваясь в переливы этого низкого, утробного звука. Неплохо, конечно, но всё же недостаточно убедительно. И не настолько он впечатлителен, чтобы упасть здесь с сердечным приступом от подобных ребяческих угроз.
        И всё-таки придется поучить молодую шпану манерам.
        За годы власти правитель Ледума привык к преклонению и вполне насытился им, однако это не означало, что возможно давать послабления. Каждый должен знать своё место и действовать сообразно наделенным полномочиям, ни больше, - но и ни меньше. Подчинение же лорду обязано быть безоговорочным.
        Ну что ж… Поиграем?
        Тело оборотня выгнулось дугой, когда человек ударил снова. На сей раз с разворота, вложив в ребро стопы значительную силу, достаточную, чтобы вышибить дух из простого смертного. Удар пришелся точно в область зоны солнечного сплетения, пришелся хорошо, с оттяжкой, так что стражи с трудом удержали тело волка, буквально повисшее на их руках. Если бы не они, удар отшвырнул бы тело пленника на несколько метров и впечатал прямо в стену.
        На миг оборотень потерял сознание, глаза его померкли и закатились, став стеклянными. По мысленному приказу стражи выпустили обмякшее, согнувшееся пополам тело, и оно со стуком шлепнулось на пол, застыв в неестественном положении.
        Чем крепче боль, тем лучше усваиваются уроки. Это верно не только для звериной расы, но и для людей тоже. Оборотни же и вовсе понимают только силу. Да и что ему сделается, белому-то волку? Вон уже начинает приходить в себя, трясет головой, пытается хватать ртом воздух. Пара сломанных ребер для них пустяк, совсем другое дело - пережитое на глазах других вожаков унижение. Уж это он не скоро позабудет.
        Лорд Эдвард с удовольствием чувствовал его ненависть, горячую, сладкую, слепую. Это сильное чувство связывало двоих подчас теснее и крепче, чем любовь.
        - Кто ты такой? - нарушил порядком затянувшееся молчание правитель Ледума.
        - Арх Юст, - хрипло выплюнул в ответ оборотень, оскалив клыки. - Вожак волков.
        - Предполагаю, твой предшественник посвятил тебя в условия нашего альянса, раз ты здесь, - нежно оскалился в ответ человек. По правде говоря, не совсем корректно называть их сговор «альянсом», на союзнические отношения это походило мало. Ледуму вообще не нужны были союзники - только вассалы. - Ты готов от имени своего народа подтвердить взятые им обязательства?
        - Готов.
        Ну еще бы он был не готов. Несмотря на всю свою наглость, оборотень, похоже, не полностью выжил из ума. Однако тон его вновь недвусмысленно обозначил истинную позицию волка. Таким тоном обычно произносят «Будь ты проклят», а менее воспитанные прибавляют и кое-что покрепче. Но сегодня человек показал ему свою силу, открыто выступить против которой вожак не мог, тем более, находясь на чужой территории.
        - Тогда довольно терять время. Перейдем наконец к сути нашей встречи.
        Молча ожидавшие приглашения оборотни оживились, быстрыми тенями скользнув к столу. В неярком освещении стали наконец видны их лица.
        Одной из теней оказалась женщина. Она первой откинула капюшон, и по плечам рассыпались тяжелые, выбившиеся из сложной плетеной прически волосы: темно-красные с отливом в медь, оттенка яркого осеннего клена. Ассоциации с осенью рождали и коньячно-карие глаза, и светящаяся золотистая кожа, и алый рот, цветом напоминавший яркие ягоды брусники.
        Возраст женщины трудно было определить. Несмотря на внешнюю молодость, в облике совершенно отсутствовала свойственная юности легкомысленность, которую со временем вытесняет уверенность опытной, знающей себе цену дамы.
        Внешность гостьи была примечательна: удлиненные глаза, заостренные скулы, нос и подбородок. Распахнувшийся плащ открывал взгляду и фигуру: острые плечи, тонкие руки и лодыжки, узкие цепкие пальцы. Худоба женщины была так выразительна, что её можно было назвать костлявой. Однако, при этом не создавалось впечатления хрупкости, истощения или болезненности, напротив, тело женщины представлялось сотканным исключительно из стальных волокон мышц, из ломаных линий и острых углов. В каждом движении сквозила сила и четкость, и какая-то нечеловеческая, угловатая грация. Хищные ногти, длиной превышающие фалангу пальца, казались металлическими и холодно поблескивали в полумраке.
        Перед ними была Саранде - легендарная королева лис, в борьбе за власть перервавшая глотки матери и двум старшим сестрам.
        Рядом с лисицей стоял её брат Менея, обликом очень походивший на сестру, однако не столь эффектный. Лисами традиционно руководили два вожака - мужчина и женщина, которые официально имели равные права и должны были совместно принимать решения. Однако на деле испокон веков в клане царил матриархат, и голос вожака-мужчины всегда был совещательным, а женщины - решающим.
        Менея весьма достойно справлялся с непростой второй ролью, подходя к исполнению воли Саранде с ответственностью и педантичностью. Сейчас на лице его было написано спокойное, внимательное ожидание.
        Чуть поодаль от них сурово хмурил брови светловолосый и светлоглазый Хольг - суровый вожак вепрей. Судя по всему, происходящее мало нравилось прямодушному оборотню, но он пока держал язык за зубами.
        Поднявшийся с пола Арх Юст угрюмо косился на правителя Ледума, но тоже помалкивал. Должно быть, решил приберечь свою злость на более подходящее время и место. Инстинктивно прижимая руку к грудной клетке, он словно защищался от удара.
        Все они приготовились слушать слова лорда.
        Глава 20, в которой происходит знакомство с представителем старшей расы и раскрываются военные планы
        О драконах, как и о представителях любой из старших рас, в Бреонии ходили весьма противоречивые легенды, слухи и даже страшные сказки, которые для остроты ощущений любили рассказывать на ночь.
        Общий смысл преданий сводился к тому, что твари это невероятно хитрые, могущественные и вдобавок обладающие заветной мечтой человечества - бессмертием. Достоверных подробностей не было. Если про прочих нелюдей всё же имелась какая-никакая информация, доподлинно известная узким специалистам, то раса драконов по-прежнему оставалась окутана соблазнительным флёром тайны.
        Что тут вымысел, а что правда, сложно было разобрать, так как очень немногие люди имели счастье лицезреть дракона и остаться в живых. Точнее, лицезреть в истинном виде, вот что имелось в виду. В обычной-то жизни, наверняка, было больше шансов встретить дракона случайно, даже не догадываясь об этом, ибо молва приписывала загадочным ящерам умение принимать абсолютно любой облик, в том числе человеческий.
        И надо сказать, приписывала не зря, ибо стоящий перед Серафимом представитель древнейшей расы в эту самую минуту внешне ничем не отличался от простого смертного.
        Хм… разумеется, если не брать в расчет глаз.
        Глаза ящера были необыкновенными. Хотя бы потому, что имели разный цвет, как у иных котов. Один оттенком напоминал редкую разновидность оникса, прозрачно-коричневую с характерными для этого камня узорами, а другой - расплавленное золото вперемешку с каплями солнечного янтаря. И всё бы ничего, да только радужку золотого глаза прорезали сразу три, а карего - целых четыре черных трещинки, сходящиеся к центру.
        И это вместо привычно круглого или, на худой конец, вытянутого зрачка!
        Смотреть в глаза дракону оказалось странно. По ощущениям сходно с опрокидыванием, внезапным падением в какой-то бездонный колодец, аж дух захватывало. Эти глаза были старыми… нет, древними. Они были старше самого старого знания, которое только уцелело в безжалостных жерновах времени, стирающих в пыль всё сущее. Они были старше настолько, что даже самого понятия времени в них еще не существовало.
        Воздействие было мягким, подобным тому, какое оказывают зеркала цветных калейдоскопов. Словно в ярком детском сне, непрерывно изменялись причудливые узоры, складывались мозаики, которым никогда не дано повториться, а странные сочетания красок и вовсе не встречались в реальности. Всё это невинное волшебство приводило мозг в состояние легкого шока, после которого рассудочная деятельность постепенно замедлялась и развивался эффект эйфории. Изысканная игра цвета и бликов уводила за собой, незаметно утягивала куда-то в неведомый, нереальный мир чудес…
        Дракон укоризненно качнул головой, выводя ювелира из состояния экстатического транса.
        - Судя по всему, один только ты во всей Бреонии ни сном ни духом не ведаешь, что не стоит смотреть в глаза дракону, - громким шепотом доверительно сообщил пришелец. - Не слыхал расхожей фразы, предостерегающей делать это, а?
        Себастьян вздрогнул, очнувшись, и попытался собраться с мыслями. Надо заметить, сделать это оказалось нелегко - мысли растекались, как кисель из опрокинутого на пол стакана. Таким же текучим, водянистым был и голос ящера. Во всем остальном он представлялся вполне себе обычным, за исключением одного - голос этот заполнял сознание полностью, до самых краев.
        - Думаю, в данных обстоятельствах это сродни совету сберечь волосы, когда голова уже лежит на плахе, - не сразу отозвался Себастьян, тем не менее, не преминув отвести взгляд от многоцветья проницательных глаз.
        Обрадованная его вниманием окружающая действительность, о которой совсем позабыли в свете внезапного появления дракона, до крайности изумила сильфа. Она походила на наркотический бред, в котором неизвестный злой волшебник, дурачась, остановил время!
        Конечно, в заведениях, подобных «Шелковой змее», традиционно не имелось часов, но Себастьян был убежден, что стрелки на них застыли бы так же, как и присутствующие вокруг живые люди: в эту самую минуту они напоминали манекенов, оставленных в разнообразных затейливых позах. Глаза Софии, устремленные прямо на него, казались пустыми стеклянными пуговицами. Сам воздух прекратил своё движение - клубы дыма замерли, как нарисованные, и даже музыкальные аккорды, казалось, повисли в пространстве.
        И всё-таки это было слишком невероятно, чтобы быть правдой. Ну не могут живые существа обладать таким могуществом! Всё же они не боги, чтобы забавляться с такой тонкой, непостижимой материей, как время… это чересчур. Должно быть, ящер попросту зачаровал его, загипнотизировал и внушил нужные образы. А может, на самом деле общение их длится сотые доли секунды, просто разум цепляется за привычное восприятие времени? Или же…
        - А ты необычайно любознателен для того, кому остаётся жить считанные минуты, - благожелательно заметил дракон, присаживаясь на свободный стул.
        Себастьян ошарашено покрутил головой. Что за черт! Опять кто-то беспардонно лезет в его мысли, как ни в чем ни бывало, как будто на лбу у него написано: «Добро пожаловать!» Начинает складываться какая-то малоприятная закономерность.
        Что ж, это говорит только об одном - древнейшая раса действительно обладает способностями к телепатии, причем высшего порядка. Невозможно даже отследить присутствие дракона в сознании.
        Еще одна легенда полностью подтвердилась.
        - Может, еще и пальцы загибать начнешь? - насмешливо предложил ящер, разглядывая Себастьяна с заметным интересом, как диковинную зверушку. Хотя неясно еще, кто из них двоих тут диковинная зверушка. - Рассчитываешь прославиться монографией «Быт и нравы драконов»? Думаю, на неё будет нешуточный спрос. Есть шанс озолотиться, а ты ведь как раз неровно дышишь к золоту.
        Ювелир продолжал растерянно смотреть перед собой и только моргал, не в состоянии парировать уколы. Происходящее казалось невозможным - он разговаривает с драконом!! Наяву. В самом сердце крупного человеческого города! Значит, и вправду падки ящеры до развлечений далеко за пределами своих пещер. Себастьян был уверен почти наверняка, что это не тот дракон, что погубил Моник, хотя что-то схожее в его ауре, несомненно, проскальзывало. Должно быть, нечто общее для всего драконьего рода… но это только предположение.
        Ну и как говорить с тем, кто и без того знает всё, что ты собираешься сказать? Да и есть ли смысл озвучивать мысли, которые и так как на ладони?
        - Нет-нет, - горячо воспротивился этой идее дракон, для убедительности активно замахав руками. - Я предпочитаю вербальное общение. Лучше всё-таки произносить что-то вслух, какие-нибудь внятные слова, предложения. Мысли смертных так беспорядочны и суетливы… бывает нелегко выделить из всей этой абракадабры ту глупость, на которой они, то есть вы, решились всё-таки остановиться.
        Мысли смертных? Себастьян задумался. А интересно, себе подобных драконы тоже «читают»? Бедняги, коли так. Никакой тебе личной жизни!
        Дракон снисходительно улыбнулся, но на этот раз промолчал, ободряюще глядя на ювелира. Давай, мол, скажи свои последние слова, приятель, не теряйся.
        - Я предлагаю тебе Игру, - неожиданно для самого себя раздельно произнес Серафим, решившись проверить еще один расхожий слух.
        В лике дракона что-то неуловимо изменилось, хотя и не дрогнул ни единый мускул. Это возможно было сравнить с тем, как на солнце набегает тень от крохотного облачка.
        - Да ты сегодня в ударе, наемник. Есть ограничения по условиям?
        - Нет, - если честно, Себастьян сам плохо понимал, о чем говорит, однако, рискнул играть вслепую. Терять всё равно было нечего, а если верить всё тем же легендам, драконы никогда не убивают игроков.
        Драконы уважают Игру.
        - Принято. Тогда начнем: чего ты хочешь?
        - Я ищу одну вещицу… Драгоценный минерал, называемый «Глаз Дракона». Скажи мне, где он.
        Ювелиром двигало не только желание выйти сухим из воды, но и банальное любопытство - насколько далеко простирается всеведение таинственных существ? Сможет ли он получить ответ на свой вопрос, который занимает сейчас добрую половину Ледума?
        Дракон улыбнулся, как показалось Себастьяну, с некоторым облегчением и полуприкрыл свои удивительные глаза.
        Ювелир боялся пошевелиться, внимательно наблюдая за происходящим. На лице собеседника застыло совершенно отстраненное выражение, как если бы тот покинул человеческое тело, а сквозь узкие щелочки сомкнутых век разливалось многоцветное переливающееся свечение. Вся кожа ящера светилась в полумраке, будто посеребренная, будто сочился сквозь нее свет из иного мира, где материя и энергия находятся в другом состоянии.
        Мира, где существует только информация.
        Это продолжалось какие-то секунды или минуты, которые очень сложно было отследить в царящей вокруг атмосфере безвременья. Себастьяну уже становилось немного не по себе в безмолвном обществе кукол, когда дракон наконец вернулся из своего путешествия в неведомые сферы. Глаза его открылись, ожили и осветились лукавством.
        Только сейчас Серафим понял то ощущение, которое не покидало его всё это время. Дракон словно существовал одновременно в каких-то дополнительных незримых измерениях, и выглядел полнее, полноценнее всего вокруг. Так выглядят живые люди на фоне нарисованных. Так все они казались нарисованными, плоскими по сравнению с драконом.
        Дракон был велик.
        - Ситуация складывается довольно-таки противоестественная, смертный, - спокойно заметил он. - Имея возможность потребовать всё, что угодно, и получить это, ты задал вопрос, ответ на который тебе известен. Но сделка есть сделка, и ничто в мире не может её отменить. Тебя может утешить лишь то, что лично я высоко ценю подобную оригинальность. Тебе удалось немного меня позабавить.
        Себастьян, весьма удивленный таким заявлением, хотел было возразить. Но ящер сделал предостерегающий жест рукой и серьезным тоном продолжил:
        - Великолепный черный турмалин, оправленный в серебро и именуемый «Глазом Дракона», известный защитный оберег, в настоящий момент находится у тебя.
        Вот это новость! Никогда еще ювелир не чувствовал себя таким глупцом. Ну почему, почему у него не хватило ума уточнить, который именно «Глаз Дракона» из пары камней-близнецов ему нужен?! Ответ ящера был абсолютно точен, правдив, и, что хуже всего, абсолютно бесполезен. От досады ювелир только прикусил язык, чтобы не высказать ненароком вслух всё, что на нем вертелось. Утешало лишь то, что проклятый ящер все равно слышит его нелицеприятные мысли. Что ж, уже ничего не поделаешь, что называется, «сам дурак».
        В свое оправдание Себастьян мог сказать лишь то, что не каждый день приходится играть в драконьи игры, чтобы быть полностью готовым и не совершать ошибок.
        - Теперь твой черед выполнять обязательства, - усмехнулся дракон, ясно видя его разочарование. - Как заведено, я дам тебе задание, соразмерное сложности твоей собственной просьбы. Слушай внимательно, повторения и объяснений не последует. Ступай в девятую сторожевую башню. Забери то, что принадлежит тебе - и верни то, что тебе не принадлежит. Когда совершишь это, твоя Игра будет завершена.
        - Что? - бестолково переспросил Себастьян, даже не задумываясь над смыслом загадочного второго предложения, так как уже первое повергало в полнейший ступор. - Всем известно, что в защитной системе Ледума только восемь сторожевых башен.
        - То, что известно всем, не всегда является правдой, - дракон сощурил глаза, как сытый кот, греющийся на полуденном солнышке. - Обратись к своему сознанию, и тут же поймешь, что делать.
        - Да, но…
        - Не медли, наемник, - откровенно заскучав, оборвал ящер. - Или не знаешь, чем грозит нарушение нашего договора? К тому же, здесь становится небезопасно…
        Себастьян даже не успел понять, что происходит. В какой-то момент он вдруг осознал, что время снова течет своим чередом, зал наполнен звуками прежней музыки, движений и голосов, а дракона, так некстати скомкавшего их беседу, больше нет за столиком. Как будто никогда и не бывало.
        Однако чувство тревоги не пропало, а, наоборот, значительно усилилось.
        Ювелир настороженно оглядел помещение и обмер. Все - абсолютно все! - взгляды были устремлены на него, как будто он центр мироздания. Это длилось всего один, невообразимо жуткий миг, а потом люди вновь обратились к своим делам.
        Однако многие, в основном охотники и агенты, явно заинтересовались его персоной. Сами до конца не понимая, что привлекло их внимание, наблюдатели начали передвигаться - осторожно, не вызывая лишнего ажиотажа, но в то же время очень быстро, с каждым мигом подбираясь всё ближе. Профессионализм их нельзя было не отметить - кольцо вокруг Себастьяна неуклонно сужалось. Причем обе службы на сей раз демонстрировали завидную слаженность в действиях, будто направляемые единой волей.
        Всё еще не придя в себя после разговора с бессмертным существом, ювелир наклонился к спутнице.
        - Выбирайся сама, София, - быстро шепнул он. - Обстоятельства изменились. Не бойся, я найду тебя позже и всё объясню.
        Удивленная девушка и глазом не успела моргнуть, как спутник её исчез, затерявшись среди снующих вокруг слуг и величаво передвигающихся посетителей «Шелковой змеи». Заметившие его маневр агенты оживились и ускорили передвижение, неминуемо вызвав некоторую суету в зале. Ювелир тем временем ловко лавировал между столиками, пытаясь найти слабое место или даже брешь в кольце врагов и вырваться из окружения.
        Сделать этого никак не удавалось, однако преследователи его также не преуспели: они завязли в рядах обеспокоенных гостей, привлекая теперь уже всеобщее внимание и вызывая недовольство высокой публики, не привыкшей к тому, чтобы её беспокоили во время отдыха.
        А Себастьян пока петлял по залу, как заяц по зимнему лесу, с легкостью путая след. Предсказать траекторию его движения было практически невозможно, и преследователям всё не получалось перехватить ювелира, виртуозно избегавшего столкновений. Многие из охотников уже открыто держали в руках револьверы, и возмущенный гул в заведении только усилился. К происходящему немедленно подключилась охрана клуба, и последняя видимость порядка с грохотом разлетелась на осколки.
        Внезапно дорогу ювелиру преградила незнакомая женщина. Она возникла прямо перед ним, словно вынырнула из-под земли или волшебным образом материализовалась из круговерти встревоженной «Шелковой змеи». Себастьян едва не налетел на неё - хрупкую фигурку, затянутую в жесткое корсетное платье с пышной юбкой и глубоким декольте. Вырез был кокетливо задрапирован белоснежным фишю - квадратным шейным платком из тончайшего полупрозрачного батиста, который скорее подчеркивал и привлекал внимание, нежели скрывал что-то.
        После мгновенного промедления взгляд Себастьяна скользнул выше и выхватил из полумрака красивое женское лицо. Дымные глаза, темные драматичные губы, скульптурная точность бровей, высокая сложная прическа - всё в том лице было эффектно, всё почти совершенно. И в то же время проскальзывала в нем какая-то неправильность, что делало женщину еще более загадочной и притягательной.
        И как только он ее не заметил?
        Ювелир снова замешкался на миг, и явившаяся ниоткуда незнакомка, воспользовавшись заминкой, решительно привлекла мужчину к себе, меняя направление его шагов. Себастьян и опомниться не успел, как оказался в соблазнительном шлейфе её духов, а в следующий миг ему подарили поцелуй - чувственный и страстный, отдававший чуть заметной характерной горчинкой, появлявшейся от злоупотребления курением.
        Вот так развитие событий!
        Ошеломленный, ювелир попытался было отстраниться, но женские объятья оказались на удивление крепки, а над самым ухом мужчины угрожающе щелкнул спицами распахнувшийся веер, укрывший их от посторонних взглядов. Себастьян невольно вздрогнул, услышав этот звук. Незнакомка изящно держала в руке не декоративный, но тяжелый боевой веер! И прохладные лезвия его касались самого горла мужчины, удерживая от необдуманных выходок. Любопытно, а поцелуй-то с привкусом стали.
        Вот уж непростая ситуация… весь этот вечер, похоже, собран из таких. Прежде чем ювелир решил, как действовать дальше, совсем неподалеку от них раздались два приглушенных хлопка, будто от удара о землю, и незнакомка исчезла так же внезапно, как появилась, не проронив ни слова.
        Смекнув, к чему идет дело, Серафим крепко зажмурил глаза и закрыл уши. В следующую секунду грохот и яркие вспышки оглушили и ослепили присутствующих. Помещение зала заволокло удушливым темным дымом, сокрывшим все передвижения и мешающим разглядеть хоть что-либо даже в полушаге от себя. Из разных концов раздавались крики испуга и гнева, и крики, призывающие к спокойствию, но общая неразбериха только усиливалась, как и едкий запах аммиачной селитры.
        Всё это позволило сильфу, обманув преследователей, без особого труда выбраться из зала к лифтам, в одиночку подняться наверх и без сожалений покинуть негостеприимное заведение. Спокойной, чинной походкой, но без излишней медлительности прошествовал он мимо охранников и оказался за воротами.
        Наконец-то свобода!..
        Оставшееся позади казалось сумрачным сном. После дыма и шума «Шелковой змеи» ювелир с наслаждением окунулся в тишину и свежесть ночного города. С наслаждением вдыхал он холодный воздух, прежде казавшийся ядовитым коктейлем из копоти, пыли, смога и химических испарений, а теперь наполнявший легкие живительной силой.
        Воистину, всё познается в сравнении.
        На улицах было совершенно безлюдно, словно они остались с притихшим городом наедине, только вдвоем. Себастьян с удивлением поймал себя на мысли, что ему это по душе. Ночь густо закрасила Ледум серо-черной тушью. Ночь медленно стекала с островерхих крыш, с глянцевой глазурованной черепицы, тягуче капала с ажурных лепестков фонарей. Мистические узоры мостовых мерцали и как будто беспрерывно двигались, путаясь с каждым новым шагом. Город представлялся другим, открывал неожиданно другое лицо. Ненавистный Серафиму город был прекрасен в эти минуты… город был таким, что в него можно было влюбиться.
        А на пересохших губах ювелира стыл горчайший, шоколадно-кофейный поцелуй незнакомки.

* * *
        Лорд Эдвард медленно обвел взглядом приглашенных.
        В этот час здесь собрались представители трех самых старших и сильных родов оборотней. Лисы - расчетливые, дьявольски хитрые создания, не знающие равных в изобретательности и коварстве. Вепри - твари, прославленные звериной жестокостью. Они уверенно держали первое место по выносливости и силе. Но самыми опасными всё же были волки - эти сочетали в себе и хитрость, и силу, а еще - безрассудную храбрость. Их презрение к смерти было таково, что волки нередко нападали на гораздо более сильного противника. И могли обратить того в бегство, подавляя силой своего духа.
        - Сегодня я собрал вас, чтобы сделать исключительно щедрое предложение, - прямо обратился к присутствующим правитель Ледума, мимоходом отмечая настороженность, мелькнувшую в глазах лис при этих словах. - Не буду томить вас и сразу перейду к сути дела. Уже очень давно представители старших рас вынуждены скрываться в Лесах Виросы и Пустошах, занимаясь истреблением друг друга и утративших человеческий облик созданий, всё еще пытающихся выжить там. Я же дам вам возможность добраться до людей, обитающих в укрепленных городах Бреонии. Я хочу, чтобы они вспомнили свой первобытный страх и научились ценить комфорт, который им предоставляют лорды-защитники. Чтобы они проявили немного благодарности. Нехорошо, когда безопасность и уверенность в завтрашнем дне принимается как само собой разумеющееся… За всё нужно платить, не так ли?
        Это был риторический вопрос. Заклинатель сделал небольшую паузу, давая время поразмыслить над своими тезисами. И уж конечно, он не ждал ответа.
        - Скорее, человеческий облик потеряли те, кто живет за городскими стенами, - презрительно усмехнувшись, неожиданно возразил Арх Юст. - Лесные люди могут хоть как-то постоять за себя и потому заслуживают уважения. Горожане же - только пища, не умеющая мыслить и оказывать сопротивления. Какой платы можно требовать от этих жалких созданий? Они не способны заплатить больше, чем уже отдали правителям.
        Лорд Ледума давно отвык от общения в режиме диалога, но Арх Юст, по всей вероятности, был мало знаком с привычками правителя. Впрочем, это не означало, что тот собирался их менять - причина была слишком незначительна. Заклинатель продолжил, будто бы и не слыша обращенных к нему слов. Хоть и больших усилий стоило сдержать ругательства и говорить, как ни в чем не бывало.
        - Я позволю вам спокойно пройти мимо границ Ледума и дальше, до самого города Ламиума, - палец лорда быстро скользил по карте, указывая нужный маршрут. - Полис станет конечной целью вашей вылазки, которая должна произойти через два дня. Время начала операции вы знаете лучше меня - час крысы, полночь.
        Час крысы был мистическим временем, единым для обоих миров - реального и обратного. В этот час стрелки часов, спешащих вперед в нашем мире, и стрелки часов, возвращающихся к началу начал в обратном, совмещались, и оборотни могли войти в другую реальность и выйти ровно в то же самое время. Только в другом месте.
        Не все, конечно, только самые опытные и сильные. Но прочим тоже найдется занятие, когда начнется штурм. Скучать уж точно не придется.
        - Но ведь, - с сомнением протянул вепрь, - на этом пути нам встретятся Маяки.
        Правитель Ледума скривился, как если бы раздавил на языке ягоду, а та оказалась непростительно кислой.
        - Только не говори, что отважные вепри тоже боятся Маяков, - сухо отрезал он. - Это просто смешно. В крайнем случае, вы сможете пройти мимо них до захода солнца.
        Не похоже было, что ответ лорда полностью удовлетворил Хольга, однако тот промолчал, не желая подвергать дальнейшим сомнениям храбрость своего рода. Не хватало еще прослыть трусами перед остальными великими родами.
        - А как же защитники города? - белого вожака волков между тем интересовали более осязаемые опасности.
        Лорд Эдвард успокаивающе поднял руку.
        - О магической защите можете не беспокоиться - внутри Ламиума у нас есть сторонники. За минуту до полуночи они выведут из строя защитную систему города. Времени останется недостаточно, чтобы успеть ее восстановить. Что касается солдат и стражи - это уже ваша забота. Но не думаю, что возникнет много проблем. Какой человеческий полис устоит перед объединенной атакой трех древнейших родов оборотней?
        Последние слова содержали скрытый вызов, не принять который означало бы уронить честь всех трех родов. Если, конечно, оборотням вообще знакомо возвышенное понятие чести.
        - А если изменникам не удастся отключить защиту вовремя? - не унимался волк. - Или в самый последний момент они испугаются и откажутся от своего мятежа?
        - Это будет прискорбно, - нахмурился человек. - Но вам всё равно придется напасть. Силы Ледума поддержат вас в этом случае.
        - Что это значит, лорд? - встревожилась Саранде, впервые подав голос. Он оказался подобен ртути - мягкий, как кошачья лапка, и одновременно как будто металлический. Тонкой и незаметной струйкой он тек прямо в душу. - Неужели войска Ледума также примут участие в операции?
        - Не совсем, - неохотно пояснил лорд Эдвард. - В общих чертах, ситуация будет развиваться следующим образом. Группа боевых дирижаблей Ледума, осуществляющих патрулирование местности, по счастливой случайности окажется рядом с Ламиумом во время нападения. Конечно, они без промедления кинутся на помощь погибающему городу и вырвут его из лап нелюдей. По этой причине все оборотни должны убраться из Ламиума до наступления часа дракона. Все, кто этого не сделает, будут уничтожены.
        Правитель вновь выдержал паузу, на сей раз ожидая вопросов, возражений или сомнений. Сейчас для них было самое время, однако оборотни хранили сосредоточенное молчание, и одному Изначальному было ведомо, что у них на уме.
        - Я отдаю вам целый город вместе с жителями, зданиями и ценностями на восемь часов, - раздельно повторил лорд Эдвард, на случай если вожаки сомневаются в том, что верно уловили смысл его слов. Что и говорить, предложение было не самое рядовое, и имелось над чем поразмыслить. - Это большой срок. Всё это время делайте с ним, что хотите, что только сможет измыслить ваше звериное сознание. Можете грабить, ломать, жечь. Можете уничтожить всё живое, что успеете. Но после часа дракона Ламиум будет принадлежать мне.
        - То есть ты хочешь чужими руками прибрать еще один город, лорд? - подвел итог Арх Юст, сощурив светлые глаза. - При этом вся ярость конфедерации обрушится на оборотней, а правитель Ледума предстанет для обывателей в благоприятном, даже героическом свете?
        Лорд Эдвард мысленно улыбнулся. Уже скоро расколотой на два лагеря Бреонии будет не до вражды с оборотнями. А новоявленному верховному лорду пойдет только на пользу на фоне внутреннего конфликта задуматься о внешних агрессорах, готовых разорвать страну при малейших признаках слабости.
        - Я должен понимать это как отказ? - вслух холодно вопросил правитель, в упор глядя на Юста, который, кажется, взял на себя смелость говорить с ним от имени всех трех родов.
        - Лисы и лояльные нам меньшие кланы поддержат тебя, лорд, - предотвращая возможный острый ответ, вовремя вмешалась Саранде, прежде чем молодой вожак волков успел раскрыть рот. - Всё будет исполнено в точности с твоим хитроумным замыслом.
        - Клан вепрей и все, кто зависит от нас, через два дня также будут у стен Ламиума, - голос Хольга вторил вкрадчивому голосу лисы. - Клянусь, мы разрушим этот город!
        Лорд Эдвард кивнул им, и все взгляды невольно обратились на новоявленного вожака волков, который выглядел крайне мрачным и задумчивым.
        - Волки придут, - тяжело, сквозь зубы вымолвил Арх Юст, всё-таки не решившись эскалировать конфликт. - И приведут с собой тех, кто пожелает откликнуться на призыв верховного клана.
        Глава 21, в которой начинается драконья Игра
        Странный, сумасшедший день подходил к концу, разбиваясь стеклянной россыпью.
        И не остановишь, не удержишь в руках ускользающий хрупкий миг - изрежут пальцы осколки реальности, с шелестом осыпающиеся в небытие. Жизнь не прочнее облака, которое без труда развеет даже легкий весенний ветерок.
        Душа Себастьяна наполнилась печалью. Чуткость, свойственная сильфам, способствовала несколько иному восприятию мира, отличному от восприятия обычных людей. Многие события и воспоминания имели для него особенную окраску.
        Мужчина до сих пор четко помнил давние поцелуи Моник - прохладно-белые, свежие, похожие на лепестки серебряных лилий. Они были прозрачные и чистые, как колодезная вода, и вымывали из него всякий гнев и всякий страх, вымывали всё лишнее.
        Поцелуи Софии были иными - алые, горячие, присущие юности, только вступившей в свои права. Такие поцелуи будоражили, рождали в сердце бурный водоворот желаний. При одном только воспоминании о них трепет сладостного притяжения охватывал душу, как лесной пожар.
        Но сегодняшний поцелуй незнакомки отличался от всех, когда-либо испытанных прежде. Себастьян впервые затруднялся в определении цвета: тот был совершенно особым, трудно уловимым. Одно можно было сказать однозначно - энергетика женщины была далека от мягкости, она напоминала ювелиру простой и честный клинок, спрятанный в нарочито пышно украшенных ножнах. Этот клинок умел лишь брать своё, и поцелуй тоже был взят силой. Если быть откровенным, с мужчиной впервые случилось такое, и ощущения подкупали новизной и остротой.
        Когда же прощальное очарование поцелуя развеялось, остался резкий, щелочной привкус. Словно бы металла… или крови.
        Себастьян нахмурился и с усилием попытался восстановить в памяти лицо незнакомки.
        На нем было много косметики, и ювелир мысленно отсек все производимые ею эффекты, постепенно выстраивая модель с истинными, дарованными природой чертами. Они оказались достаточно острыми и не совсем пропорциональными. Незнакомка по-прежнему оставалась загадочной, но назвать ее в классическом представлении прекрасной было уже затруднительно. Губы в естественном состоянии сделались тоньше, а взгляд без длинных накладных ресниц - суше и жестче. Прическа слишком идеальна, чтобы быть натуральной - почти наверняка парик…
        Ювелир сам вздрогнул от ужаса своей догадки, но ошибки тут быть не могло: Маршал.
        Несомненно, это была она, и она же спасла его от неминуемого ареста. Но для чего? И почему вообще убийца оказалась в «Шелковой змее» одновременно с ним? Плохо дело. Слишком много совпадений, обещающих много проблем.
        Себастьян едва не застонал от досады. От всех этих женщин, будто сговорившихся против ювелира, уже голова шла кругом.
        София казалась ему невинным, неиспорченным ребенком, совсем наивной девочкой. Она привлекала своей беззащитностью и возможностью оказывать покровительство, - возможностью чувствовать себя сильным мужчиной, если говорить начистоту. Без него Искаженная попросту не выживет в этом мире.
        Моник была другой: не легкомысленная фея, скорее - строгий совершенный ангел, не нуждающийся ни в чьей заботе или опеке. Ангел Изначального, не имеющий недостатков, и, как и все ангелы, растворившийся в вечности. Теперь с ней никто не мог соперничать, никогда.
        Маршал… Эту вообще сложно расценивать как женщину. Поистине, убийца уникальна - странное бесполое существо из другого мира, с несформированным телом подростка, вызывавшим, подобно незрелому плоду, оскомину на зубах, и душою демона. От неё неудержимо хотелось бежать прочь. И что-то ненавязчиво подсказывало ювелиру, что это очень даже разумное желание.
        Себастьян сердито тряхнул головой. Прогоняя посторонние мысли, постарался сосредоточиться на стоящих перед ним прямо сейчас неотложных задачах.
        Итак, первое, что нуждается в упоминании и осмыслении: он последний болван, упустивший невероятную возможность разрешить дело с шерлом легко и просто, одним только правильным словом.
        Второе: он ввязался в неведомую, но, судя по всему, опасную Игру, и теперь нужно срочно выполнить свою часть сделки с драконом. Осталось только понять, что именно надо сделать.
        Ювелир задумался. Задание ящера выглядело в его глазах какой-то глупой шарадой, бессвязным набором слов. Себастьян тяжело вздохнул: в его-то положении только загадки и разгадывать. Но ничего не поделаешь, придется немного поломать голову. Ответ должен быть так же прост, как и данный драконом, не так ли? Лежать на поверхности.
        Итак, «девятая» сторожевая башня - что бы это могло значить? Для чего она правителю Ледума, если восемь основных башен замыкаются в неразрывное энергетическое кольцо, надежным полем опоясывающее город? Возможно, где-то существует некая древняя заброшенная башня, не имеющая отношения к нынешней системе защита? Или под девятой башней дракон подразумевал сам дворец лорда-протектора, центр системы башен? Или…
        Стоп. Что там говорил хитроумный ящер? Нечто странное, но всё же… Из его слов можно заключить, что Себастьяну как будто уже известно местоположение той злосчастной башни. Должно быть, когда-то прежде он натыкался на неё, только не понял истинного назначения постройки. Нужно просто попытаться вспомнить…
        Ювелир мысленно погрузился в прошлое. Память сильфов была совершенна - она вбирала в себя всё, что когда-либо встречалось на жизненном пути. Но как выявить среди плеяды воспоминаний именно то единственное, которое нужно, как отличить истину? Это казалось совсем непростой задачкой.
        Себастьян уже совсем отчаялся, когда внимание его неожиданно привлек один любопытный эпизод, приключившийся несколько лет назад. Тогда ювелиру пришлось спешно бежать из Ледума в Пустоши, спасаясь от преследования охотников. Те шли по пятам и воспользоваться воздушным транспортом не было никакой возможности. Тогда Себастьян решил покинуть полис наземным путем, пробираясь невероятными трущобами и районами, в которых, кажется, отродясь не были замечены стражи порядка.
        Там-то, на самой окраине города, ювелиру и попалось на глаза некое довольно подозрительное сооружение. Тогда он не обратил на него должного внимания, увлеченный исключительно насущными заботами, вроде спасения своей скромной жизни, но в свете сегодняшних обстоятельств сооружение вызывало живейший интерес.
        Серафим был почти уверен, что это и есть девятая сторожевая башня, существование которой столь тщательно скрывалось от общества.
        И что-то подсказывало ему, что там совсем не ждут непрошенных гостей.

* * *
        - Что это за клоун, Саранде? - раздраженно бросил правитель Ледума, когда, спустя некоторое время после окончания встречи с вожаками оборотней, лисица вернулась к нему одна. - Почему мне не донесли о смене власти в клане волков?
        - Мы узнали об этом одновременно с тобой, лорд, - женщина опустилась у ног заклинателя, обняв высокие, с фестонами под коленом, сапоги. Чуть улыбаясь, начала игриво покусывать обращенные вниз узоры орнаментальной полосы. - Очевидно, это произошло только что. Возможно, вождь принял титул всего пару часов назад, прямо перед нашей встречей.
        - Но он же не мог появиться ниоткуда, не правда ли?
        - Конечно же, нет, лорд, - послушно согласилась лисица. - Арх Юст довольно значительная фигура, несмотря на неопытность. Все белые волки - прирожденные вожаки. Едва войдя в силу, он стал открыто критиковать власть Арх Риста… Должно быть, сегодня он вызвал его на бой. И победил, разумеется.
        Лорд Эдвард усмехнулся, заметив выражение, мелькнувшее на лице Саранде, когда та произносила имена вожаков, прежнего и нынешнего. Лисицы, второй по могуществу клан оборотней, весьма неоднозначно относились к номену «Арх» перед именами правителей волков, официально указывающего на главенствующее положение клана их главных соперников.
        По легенде, в незапамятные времена один из первых вожаков волков предложил дракону Игру и потребовал ни много ни мало, а имя бессмертного ящера для себя и всякого, кто после займет его место. Дракон не мог отступить от сделки и даровал смельчаку древнее родовое имя, принадлежащее каждому представителю старейшей расы. Легенда утверждала, что имя дракона обладает магической силой и оберегает своего владельца, принося силу и удачу.
        Вскоре после этого волки силой достигли доминирующего положения, и прочие нелюди безоговорочно признали их клан верховным. Драконье имя передавалось из поколения в поколение и стало частью составных имен вожаков.
        Однако, по иронии судьбы, имя самого отважного волка, добившегося самого высокого статуса для своего клана, история не сохранила. Дракон потребовал это имя в обмен на своё, обрекая талантливого и умного правителя на полное забвенье, которое настигло того еще при жизни. Ни почета, ни уважения не досталось безвестному герою, однако имя дракона с тех пор надежно хранит его род.
        Полный титул нового вожака в устах королевы лис был свидетельством лояльности верховному клану. Если однажды она решится опустить важный префикс, это будет означать открытую претензию лис на доминирование среди оборотней.
        И, как следствие, войну.
        - Это очень странно, - с сомнением процедил правитель. Темные глаза его были похожи на угли, в которых в любой миг может вспыхнуть опасное пламя. - Рист был матерым оборотнем. По опыту и силе ему не нашлось бы равных. К тому же, он был уважаем среди сородичей. Как удалось новичку добиться большей поддержки в клане?
        Саранде тихонько захихикала, обнажив острые, обманчиво мелкие зубки. В неверном свете они блеснули влажным алым блеском.
        Действительно, смешно. Уважение оборотней длится только до тех пор, пока подкреплено силой.
        - Молодость, мой лорд, молодость, - промурлыкала лисица, прильнув к ногам человека, как безобидная пушистая кошечка. Продолжая ласково улыбаться, прижалась щекой к мягкой белой коже сапог. - Молодость очень многое значит, ведь за ней будущее. Тебе ли этого не знать? Мне хорошо известно, ты любил старого вожака, за долгие годы он не раз доказал свою преданность. Но не волнуйся, Арх Юст также не станет противиться твоей воле. Он дерзок и горяч, но не посмеет выступить против всех. Через два дня оборотни нападут на город Ламиум, и ты будешь доволен, лорд.

* * *
        Определившись с маршрутом, Себастьян, тем не менее, не торопился отправляться в путь. Дракон велел ему действовать без промедления, но ювелир обязан был удостовериться, что со спутницей, которую он потерял из вида в суматохе бегства, всё будет в порядке. Тем более, что план действий по-прежнему оставался неясен.
        Минуты текли одна за другой, темное небо постепенно начинало светлеть, обещая скорый рассвет, однако София не спешила выходить из «Шелковой змеи» наружу. Строго говоря, Себастьян был последним, кто покинул заведение за последний час, а то и полтора. Вероятно, в связи с произошедшими беспорядками служба безопасности приостановила свободный выход до выяснения всех обстоятельств. Тем не менее, несмотря на всю оперативность действий, они опоздали - ведь ювелир уже был снаружи.
        Беспокоиться за судьбу Маршала, которая со своими миниатюрными дымовыми бомбами и послужила истинной причиной переполоха, было просто смехотворно. Она совершенно точно сумеет за себя постоять. Да и София вряд ли привлечет внимание агентов - столь миловидная, характерная для ночных тружениц внешность почти наверняка не вызовет серьезных подозрений.
        Однако дождаться её появления всё же стоило. Серафим поймал себя на мысли, что, если с девушкой что-то случится, он больше никогда не сможет спать спокойно. Если кошмары, и без того регулярно мучавшие ювелира до сей поры, вообще могли быть приняты за спокойный сон.
        При воспоминаниях о Софии ювелир почувствовал сильное волнение. Что ни говори, стоило признаться самому себе, что его влечет к этой юной фее, несмотря на её подчас невыносимое поведение.
        Наконец гости вновь стали появляться из ворот «Шелковой змеи», группками и по одному расходясь по личным каретам и кэбам. Среди прочих Себастьян с облегчением заметил и свою спутницу, в этот миг сопровождавшую некого веселого господина. Тот увлеченно рассказывал что-то своим приятелям и обращал мало внимания на Софию, как ни в чем ни бывало поддерживающую его милой улыбкой. Наконец, молодые люди уселись в свой транспорт и оставили девушку, которую очевидно приняли за одну из сотрудниц заведения, одну на улице.
        Не растерявшись, Искаженная тут же шмыгнула в один из свободных кэбов, и тот медленным шагом поплелся прочь по дороге. Себастьян улыбнулся этому незавуалированному приглашению. На ходу вспрыгнув на подножку, ювелир открыл дверцу и оказался внутри. Действия его были так стремительны и бесшумны, что даже кэбмен ничего не заметил.
        София тихо охнула и отшатнулась, но, признав своего спутника, незамедлительно накинулась на него с расспросами.
        - Что всё это значит? - жарко допытывалась Искаженная, говоря нетерпеливо, но в то же время не слишком громко, чтобы посторонние уши не могли расслышать её слов. Молодая женщина казалась совершенно трезвой, несмотря на недавнее удручающее состояние. Должно быть, смертельно опасная ситуация в клубе спровоцировала выброс адреналина и ускоренный распад алкоголя в крови. - Почему ты вдруг исчез? Зачем нужно было устраивать столько шуму?! Охрана скоро навела порядок, а потом началось тщательное выяснение личностей всех, кто присутствовал в зале. Как я была напугана! Как ты мог бросить меня совершенно одну? О чем только ты думал!
        - Извини, - быстро сказал Себастьян, также не повышая голоса и мимоходом проверяя - нет ли на пальце обручального кольца. Тон вредной девицы живо напомнил ему повелительный тон супруги после десяти лет совместной жизни. - Но не я виновник того, что произошло. Я рад, что всё обошлось, но сейчас мне нужно уходить.
        - Что? - кукольное лицо Софии вытянулось от обиды, но уже в следующий миг она мужественно взяла себя в руки, не желая терять контроль над ситуацией. - Мы пойдем вместе. Я буду следовать за тобой, куда бы ни завела тебя судьба наемника.
        - Нет, - Себастьян уже начинал терять терпение от её неразумной настойчивости. Желая как можно яснее донести свою мысль, он придал голосу достаточно резкости. - Ты немедленно вернешься в дом святого отца. Там, в безопасности, ты сможешь спокойно дождаться моего возвращения.
        - Ну хорошо, - неохотно сдалась девушка, узнав этот спокойный, но в то же время не терпящий возражений тон. Она уже успела близко познакомиться с ним. - Может быть, ты хотя бы расскажешь мне, что произошло?
        - Не думаю, что это необходимо, да и хотя бы возможно, - осторожно заметил ювелир, отрицательно покачав головой. - По моему опыту, обладание подобной информацией существенно укорачивает жизнь. Поверь, не стоит рисковать понапрасну.
        - Так ты действительно видел дракона, Серафим? - недоверчиво предположила Искаженная и по неуловимо изменившемуся лицу ювелира поняла, что попала в точку. В этом-то и крылась причина, по которой спутник желал сейчас же удрать в неизвестном направлении! Любая женщина на подсознательном уровне стремится пресечь такие попытки в зародыше. - Ну и что же? Куда ты собрался идти? Даже если ты прав, и тот, кого ты подозреваешь, в самом деле дракон, - что это меняет?
        - Я не ошибся, София, - чуть скривился мужчина, не понимая, почему должен оправдываться и что-то доказывать. - Я действительно видел дракона и говорил с ним. Сомнений тут быть не может.
        - Ты говорил с драконом? - на лице девушки отразилось замешательство, мгновенно сменившееся жгучим, пытливым любопытством. - Ничего себе! И о чем же?
        - Я задал вопрос, касающийся моего текущего заказа, - уклончиво ответил ювелир, незаметно отодвигаясь к выходу. По правде говоря, он не очень хотел касаться этой щекотливой темы.
        - А он?
        - А он ответил.
        С удивлением Себастьян обнаружил, что девушка сделалась необыкновенно, неприятно навязчива. Её детское любопытство, прежде казавшееся столь милым и непосредственным, понемногу начинало раздражать. Почему вдруг такие перемены? Может, просто кажется? Или после головокружительного поцелуя убийцы София выглядит слишком простой, даже обыкновенной? Или же, наоборот, случай в «Шелковой змее» заставляет его испытывать неловкость рядом с той, к которой начали зарождаться какие-то чувства? Да уж, в ужасное положение он сам себя поставил…
        Как бы то ни было, в обществе девушки ювелиру стало не совсем уютно. Он должен какое-то время побыть в одиночестве.
        Себастьян почувствовал угрызения совести от подобных некрасивых мыслей, и одновременно с ними - страстное желание сбежать, сбежать прямо сейчас, отложив на потом все размышления, все объяснения возможных мотивов и причин своих противоречивых поступков.
        Тем более что причины у него на самом деле имелись, и достаточно веские: нужно было искать шерл, а еще прежде - срочно разрешить заданную ящером дурацкую загадку. Вот выполнит он все взятые на себя обязательства, тогда и появится время разобраться с запутанным, двойственным внутренним состоянием… А пока этого времени просто нет.
        Придя к такому выводу, Себастьян почувствовал некоторое облегчение.
        - Так значит, теперь ты с легкостью сможешь выполнить свой заказ? - не унималась спутница, придвинувшись к нему почти вплотную. - Ведь драконы, по слухам, знают всё на свете?
        - Не думаю, что это так, - задумчиво пробормотал ювелир, во время ожидания как раз размышлявший над этим интересным вопросом. Поэтому и ответ, казавшийся вполне правдоподобным, у него уже имелся. - Больше похоже, что они имеют возможность доступа к некому информационному хранилищу, когда получают надлежащим образом оформленный запрос. Иными словами, они могут извлечь абсолютно любую информацию, но для этого должен быть выполнен определенный набор условий.
        - Как сложно, - с некоторым разочарованием протянула София, и по заскучавшему лицу отношение её стало вполне понятно. - Но всё же этот дракон помог тебе?
        - Сложно сказать, - честно признал Себастьян. - Я получил ответ на свой вопрос… но он едва ли прояснил что-то… Сейчас я не вполне готов обсуждать это, - необходимо еще немного поразмыслить над тем, что я услышал. Слова дракона сложны, они напоминают кусочки мозаики, сложить которую должен только ты сам… Ответ, если он и содержится в них, лежит не на поверхности.
        Чуть приоткрыв занавеску и бросив беглый взгляд наружу, ювелир неожиданно сменил тему:
        - Выйти лучше всего на главной площади, там ты сможешь легко затеряться среди толпы горожан, спешащих по своим утренним делам. Оттуда пешком возвращайся в наше убежище. И постарайся быть как можно незаметнее. Это важно! Помни - от соблюдения предосторожностей зависит твоя жизнь.
        С этими словами Серафим скользнул в приоткрытую дверцу и, не дожидаясь ответа, исчез в прозрачном предрассветном сумраке.

* * *
        Небо Ледума, в этот час похожее на черное лакированное дерево, треснуло с восточного края, и в образовавшиеся разломы густо потекло утро. Золотистое сияние постепенно разливалось по улицам, освещая неохотно просыпающийся город. Мрачная, ненастная ночь распустилась удивительно светлым цветком рассвета.
        Ювелир задумчиво разглядывал возвышающееся неподалеку от него строение - заброшенную ветряную мельницу для помола зерна.
        В последние годы, в связи с внедрением и широким развитием пищевых лабораторий, необходимость в подобных сооружениях понемногу отпадала. Из-за нестабильности и непредсказуемости погоды, климат на территории Ледума и других крупных городов непрерывно ухудшался и, в конце концов, стал совершенно непригоден для традиционного земледелия.
        Агрессивные ветры, дожди и засухи раз за разом губили на корню урожаи, и без того скудные от нещадной эксплуатации земель. Смертность среди голодающих жителей увеличивалась, обрекая город на неизбежное вымирание и запустение. Наконец, проблема стала так остро, что решать её пришлось незамедлительно, собрав под одну крышу ученых, магов и крупных землевладельцев, прежде обеспечивающих продуктами не только Ледум, но и его окрестности, а ныне терпящих небывалые убытки.
        Итогом стало строительство сети крытых и подземных лабораторий, в которых установки минералов днем и ночью поддерживали нужную температуру, влажность и освещенность. Чтобы закрыть вопрос с почвой, удобрениями и драгоценной влагой, было разработано универсальное питательное вещество, функционирование которого также зависело от энергии драгоценных камней.
        Такая система оказалась невероятно эффективна, давая максимальный результат при минимуме затрат, и острый, стратегически важный вопрос продовольствия был разрешен. Пищевые лаборатории работали бесперебойно, обеспечивая город несколькими урожаями в год, а персонал - двенадцатичасовым рабочим днем в две смены и поистине щедрой возможностью не умереть с голода.
        Правда, злые языки болтали, что искусственные, выращенные под излучениями камней продукты вредны для здоровья и не так вкусны, как те, что прежде вбирали в себя силу земли, солнца, воды и воздуха. Но иных путей всё равно не было, и недовольные были объявлены цеплявшимися за прошлое ретроградами.
        В Ледуме, на знаменах которого были начертаны яркие идеи прогресса, это было страшным обвинением.
        Однако, традиционное сельское хозяйство всё же было сохранено, но в значительно сокращенном объеме, и позволить себе его дорогостоящую продукцию могли только знатные и состоятельные господа.
        Мельница была построена на совесть и имела традиционную, довольно-таки устаревшую конструкцию: невысокая башенка без окон с ровной конической крышей. Удлиненные четырехугольные крылья давно уже не поворачивались навстречу ветру. На изготовленный из дерева каркас был натянут холст, кое-где прогнивший от времени, непогоды и влаги. У самого входа росло раскидистое сливовое дерево, по всей видимости, посаженное здесь во времена, когда старая мельница еще работала. Древесная кора сильно потрескалась от прошедших лет, ствол причудливо искривился.
        Себастьян задержался на минуту, залюбовавшись столь примечательным пейзажем, который нечасто теперь встретишь в городах. Цветы сливы, первые цветы, появляющиеся в самом конце зимы, густо усыпали черные морщинистые ветви нежными бело-розовыми звездочками. Такой контраст был красив. Особенно радовали краски после долгой бесцветной зимы. Воздух был напоен тонким, едва уловимым ароматом удивительного растения, такого хрупкого, деликатного - и одновременно стойкого к самым сильным морозам.
        Слива цвела уже почти неделю, и пора её цветения проходила: значительная часть лепестков успела осыпаться на землю, украсив её цветастой накидкой. Ступени, ведущие к двери, также были сплошь покрыты яркими и чистыми лепестками, не примятыми ничьими шагами. Однако на ветках всё еще можно было увидеть все стадии развития жизни: тугие завязи, сомкнутые цветки, трогательные полураскрытые бутоны, бутоны полного цветения и, наконец, увядающие цветы, которые готовились к своему первому и одновременно последнему полету.
        Все стадии жизни были представлены здесь, давая представление о её быстротечности. Но это был не конец - совсем скоро на месте цветов, напоминая людям о надежде, появятся крохотные зеленые плоды. Смерть лишь запускала новый цикл жизни.
        На верхних ветвях дерева таились маленькие птицы, радостным щебетанием приветствовавшие день. Мелодичные голоса их встревожили и взволновали ювелира, напоминая о чем-то волшебном, несбыточном, а крылья будто были вышиты разноцветными шелковыми нитями. Какое приятное место. Дерево с птицами представлялось солнечным пятном на черно-сером фоне города.
        В последний раз вдохнув благоухающий воздух, Себастьян поднялся по ступеням и осторожно толкнул входную дверь. Как и ожидалось, старая дверь была незаперта.
        Мельница казалась необитаемой. Ювелир был полон светлых переживаний и не ощущал никакого дурного предчувствия. Слух, намного превосходящий человеческий, уверенно говорил ему, что в мельнице нет ни единой живой души.
        Внутри царил прохладный сумрак и тишина. Глаза сильфа быстро перестроились и оглядели совершенно пустую комнату, в которой прежде, должно быть, хранили мешки с мукой, а может, использовали её для каких-то иных хозяйственных нужд.
        Нет, в этой мельнице не было ровным счетом ничего подозрительного.
        Должно быть, он ошибся, приняв её за таинственную девятую башню, о которой говорил дракон. Надежда ювелира стремительно таяла, уступив место скептицизму. Что может он взять и что оставить, если здесь совершенно ничего нет?
        Впрочем, помимо этой комнаты в мельнице имелось помещение под крышей, которое тоже не мешает проверить, - хотя бы для очистки совести. Наверх вела узкая винтовая лестница. Ступив на неё, Себастьян быстро оказался на втором этаже и безо всякой задней мысли преспокойно открыл дверь.
        Внутри его ждали.
        Глава 22, в которой продолжается череда невероятных встреч
        Ювелир и опомниться не успел, как время предпринять что-то было безвозвратно упущено.
        Никогда прежде не ощущал он подобной беспомощности. Себастьян совершенно отчетливо отделил момент, когда утратил контроль и полностью перестал принадлежать себе. Произошло это в тот самый миг, как рука его неосмотрительно распахнула дверь, - в один-единственный миг!
        Воздействие походило на ментальное соитие, произошедшее быстро, грубо и против воли.
        Черт побери, как это было неприятно.
        Себастьян не знал, сколько времени прошло с момента ментального удара до минуты, когда он начал вновь осознавать себя. Первое, что увидел наёмник, была поверхность темного дерева, и была она совсем близко. На этой самой поверхности, холодной и твердой, он и лежал ничком, касаясь пола лбом, а из приоткрытого уголка губ стекала горькая, больная слюна.
        Несмотря на всю остроту ситуации, профессиональная сущность ювелира взяла верх, и он мысленно пустился в детальный анализ происшествия. Оценив своё состояние и легкость, с которой оно наступило, Себастьян пришел к неутешительному выводу: прямое ментальное воздействие, столь мощное и молниеносное, способны были осуществить только алмазы.
        Прозрачные камни славились дурным влиянием на психику, а потому Себастьян внутренне возрадовался мастерству и опыту заклинателя, выдержавшего тончайшую грань между абсолютным оглушением рассудка и его необратимым повреждением. Еще чуть-чуть, малую толику сильнее, и ювелир так бы и остался лежать на полу жизнерадостным слюнявым идиотом.
        Если честно, ощущения после ментального контакта с алмазами оказались необыкновенны: он стал, будто чистый лист, а жизнь вдруг заиграла новыми красками. Себастьян словно заново родился, вновь открывая для себя радость дыхания, зрения, слуха и прочих простых, но таких чудесных процессов, которые упускаешь из виду и совсем забываешь ценить в ежедневном круговороте обыденности.
        Даже сами ощущения тела от контакта с полом были просто волшебны, напоминая о том, что хрупкая плоть эта продолжает существовать в бренном и греховном мире. И, как ни странно, желает существовать и дальше, а потому ювелир не торопился начинать разговор или как-то иначе пытаться действовать, предоставив право хода своему оппоненту, который сейчас безоговорочно являлся хозяином положения.
        Повторения насилия совсем не хотелось.
        Постепенно восстанавливалась и память: Себастьян вдруг вспомнил, что на один-единственный миг успел бросить взгляд на стоящего перед ним человека. Никогда и нигде прежде они не встречались лично, но ювелир, тем не менее, немедленно узнал мага.
        Да и мудрено было не узнать - чеканный лик правителя Ледума был изображен на аверсе каждой монеты, которую выпускал городской монетный двор: золотой, серебряной или даже медной. Специфика профессии обязывала ювелира знать «в лицо» всех правящих лиц Бреонии, обладавших монетной регалией, а также гербы и девизы городов, неизменно помещавшиеся на реверсах. Помимо них ювелир мог легко перечислить эмблемы всех тридцати девяти монетных дворов, официально используемые ими виды гурта, гуртовые надписи, оттиски и прочие обязательные признаки, удостоверяющие подлинность денежных знаков.
        И если монеты других городов периодически меняли внешний вид - в связи со сменой портрета на аверсе, - то монеты Ледума в этом плане отличались завидным постоянством и имели широкое хождение за границами городских стен. Как некий символ стабильности и надежности в переменчивом мире, они часто использовались для нужд межгосударственной торговли, потеснив на этом поле золотые монеты Аманиты, которые прежде господствовали безраздельно и официально обладали статусом основного резервного и платежного средства Бреонии.
        Вспомнив проигранный им поединок в скорости реакции и своего противника, предсказуемо одержавшего верх, ювелир задумался. Лорд Эдвард обожествлял красоту, и сам мог считаться красивым мужчиной, но почему-то назвать его таковым у Себастьяна не повернулся бы язык.
        Несмотря на идеальную правильность черт лица правителя, походившего на слепок из охлажденного воска, несмотря на совершенство линий высокой, статной фигуры, находиться с ним рядом было не по себе.
        Красота должна быть приятна глазу и естественным образом внушать расположение. Внешняя безупречность лорда же скорее пугала, на каком-то подсознательном уровне.
        Ювелиру впервые довелось встретить на своем пути человека столь возвышенного статуса. От лорда Ледума веяло силой, в которой крылось что-то противоестественное, что-то нечеловеческое. Одним своим присутствием он устрашал. Чертовщина какая-то. Было ли это влиянием энергетики алмазов? Врожденной авторитетностью? Сложно сказать.
        Сила таилась в самой его спокойной, расслабленной позе, в каждом движении пальцев, в легком наклоне головы. В молодости, которая длилась, кажется, уже целую вечность. У Себастьяна не было сейчас возможности хорошенько поразмыслить над своим впечатлением, но нечто в этом человеке было не так. Нечто очень важное.
        И самое главное - глаза. Это были глаза человека не современного мира, человека, видевшего многое из того, что существует ныне, и многое, успевшее кануть в небытие. Себастьян был не робкого десятка, но и он невольно вздрогнул, когда случайно заглянул в них, открыв дверь. Эти глаза зримо напоминали долгую зимнюю полночь. Холодные и темные, полные ворвавшегося в ночь ветра, они заставляли застывать под взглядом.
        В них была только беспросветная льдистая тьма.
        Так жутко, должно быть, смотрели самые первые ведьмаки, только познавшие сладкий вкус могущества. В те далекие времена древняя Бреония была еще единым теократическим государством, где государственная власть полностью принадлежала высшим церковным деятелям. Инквизиция не имела самостоятельности и была только частью Церкви, её вооруженной силой.
        Манипуляции с минералами считались тогда общением с нечистой силой, именовались «богомерзким ведьмовством», и были строго-настрого запрещены. Люди, посмевшие заняться им, были прокляты и отлучены от Церкви. А потому инквизиторы с той же фанатичной ненавистью, что и сегодня Искаженных, преследовали и сжигали на кострах заклинателей, которые только-только начали открывать свои новые возможности…
        С тех пор многое изменилось.
        Годы шли, и ведьмакам удалось отстоять своё право на жизнь - и даже больше. Церковь постепенно утрачивала безграничное влияние на политику. Наконец, произошла Великая Схизма, и Церковь впервые раскололась сама в себе. Малая часть священнослужителей сохранила верность прежним убеждениям, большая же часть, уступив жесткому давлению ситуации, вынуждена была принять сторону своих врагов. Первые были объявлены еретиками, и совместные преследования Церкви и магов обратились уже против них.
        Произошла Ночь Явления Истины, и белые одежды священников в одночасье сделались алыми. С тех пор никогда больше уцелевшие служители Церкви не надевали этот чистый цвет. Оскверненный и запятнанный кровью, он стал символом власти новоявленных лордов-протекторов.
        …Вот и сегодня лорд Ледума традиционно был в белом.
        Вскоре после тех злосчастных событий произошел вторичный раскол: объявив действия высших церковников братоубийством и отступничеством, от Церкви окончательно откололась Инквизиция, оставив таким образом священников без вооруженной защиты, в полной зависимости от ведьмаков.
        Так центры силы поменялись местами. Мир стал иным, и вектор его развития непоправимо сместился.
        Эти давние, кажущиеся сегодня нереальными события совсем уже стерлись из памяти людей, и лишь редкие сохранившие верность старой Церкви фанатики помнили о них.
        Впрочем, немногим более реальными казались Себастьяну события текущего момента. Встретить самого лорда-защитника на каких-то забытых Изначальным городских задворках, да еще и в полном одиночестве? Уж скорее можно повстречать прохаживающегося в центре Ледума дракона… хотя это, наверное, всё же не совсем удачный пример.
        Будет ли конец этим злым шуткам судьбы?
        - Вероятно, ты мучаешься вопросом, почему до сих пор жив? - снисходительно усмехнулся черноглазый, заметив, что Себастьян пришел в себя. - Напрасное беспокойство: ты получишь по заслугам, как только объяснишь мне, как нашел это место и зачем явился сюда. Правдиво ответишь на все вопросы, а затем умрешь.
        А вот, кажется, и конец. Почему-то Себастьян ни на секунду не усомнился, что именно так всё и будет. Голос лорда звучал столь веско, что всё сказанное им просто обязано было немедленно облекаться в реальность. Слова его были почти осязаемы - и тяжелы. Так тяжелы, как камни.
        - Можешь начинать, - холодно и властно поторопил ведьмак, ненавязчиво намекая на занятость правителя города, не имеющего ни времени, ни желания для пустых разговоров.
        И Себастьян начал. Сам поражаясь спокойствию и уверенности в своем голосе, он поведал историю о расследовании, которое проводит, между прочим, по поручению самого лорда Эдварда и о том, куда оно завело.
        История получалась запутанной и какой-то неправдоподобно приключенческой, будто из классического детективного романа. Догадываясь, что всё это не внушает доверия, ювелир говорил кратко, но ёмко, остановившись подробно лишь на причине своего злополучного появления на мельнице, которое случилось отнюдь не по его воле, что, несомненно, тоже следовало принимать в расчет.
        Как ни странно, внимательно слушающий его рассказ маг вовсе не счел встречу с драконом фантастической.
        - Как он выглядел? - уточнил он только, да и то - вполне себе будничным тоном.
        - У дракона были разные глаза, - Себастьян не стал вдаваться в детали и красочные художественные подробности, резонно решив, что это и есть главный отличительный признак ящера, особая примета, которой от него и пытались добиться.
        Однако странно, что правитель Ледума проявляет такой специфично направленный интерес. И, наоборот, совсем не проявляет удивления от известия, что по его городу совершенно свободно разгуливают нелюди. Всё это не могло не настораживать.
        Но кто он такой, в конце концов, чтобы вмешиваться во внутренние дела Ледума. Этот город никогда не внушал доверия.
        - Ты выполнил свою часть сделки? - прямо спросил лорд, и что-то в его голосе заставляло занервничать.
        Зачем правителю знать об этом? Какого ответа он ждет?
        - Не уверен… - немного растерялся ювелир, призадумавшись. - Если говорить откровенно, я не вполне разобрался… похоже, это действительно та самая «девятая башня», но…
        - Значит, нет, - резко прервал правитель и разочарованно махнул рукой, мысленно давая команду стражам. - Что ж за день-то сегодня такой…
        Две тени беззвучно отлипли от стены и грубо вздернули вверх уже второго за последние несколько часов незваного гостя. Себастьян, от греха подальше не рисковавший и пальцем пошевелить во время разговора, задохнулся и чуть не прикусил язык от внезапного подъема.
        Едва подняв голову, ювелир оцепенел под немигающим черным взглядом ведьмака. Тот смотрел сквозь него, как если бы тело сильфа было совершенно прозрачным, сделанным из стекла или льда. И что-то такое он видел, явно видел своими страшными глазами.
        Излучения алмазов создавали информационное искажение пространства, коверкание энергетического фона. Смотреть на лорда прямо было нелегко: того окутывало непрерывное мельтешение, какое бывает после чрезмерного напряжения и утомления глаз. Острота углов ауры мага причиняла чувствительному сильфу физическую боль, терпимую, но навязчивую, временно снижая зрение, вызывая тяжесть в голове и периодические спазмы дыхания.
        Однако Себастьян всё же не мог отвести глаза и оторваться от удивительных и могущественных минералов: не каждый день выпадает возможность полюбоваться алмазами, отнесенными к категории эталонных. Поистине, такие камни заслуживают пристального внимания любого специалиста!
        Один взгляд на руки правителя Ледума заставил Себастьяна ощутить холодок между лопаток. За годы, что он вращался в опасном мире минералов, ювелир достаточно поднаторел в этом деле, чтобы уметь различать магов и даже примерно оценивать степень их мастерства. Так же легко, как Искаженных и нелюдей, ювелир вычислял среди простых смертных тех, кто обладал могуществом драгоценных камней, и никакие ухищрения не могли обмануть его.
        Главный признак, который сложно было скрыть, - руки. Работа с тонкими материями придавала им особую изящную форму, делала пальцы чуткими и привычными к нехарактерным для большинства специфичным движениям, неким условным знакам, с помощью которых происходили контроль и корректировка отданных ментальных команд.
        Магические пассы.
        Движения мага, оперирующего одновременно многими драгоценными камнями, напоминали движения музыканта-виртуоза. Или, скорее, дирижера, который управляет сложным процессом работы оркестра, создавая выразительность, согласованность и стройность исполнения, происходящего в точном соответствии с его волей.
        Зауженные от локтя шнурованные рукава его собеседника с головой выдавали руки опытного боевого мага. Пожалуй, самого опытного и умелого из всех, кого доводилось лично встречать ювелиру. Впрочем, личных знакомств с магами Себастьян всегда старался избегать.
        Лорд Эдвард был облачен не в торжественные одежды, а в обычные, однако ювелирам было приказано надеть на него лорум, а это значит, встреча, которая состоялась здесь, была совсем небезопасна. Себастьяну сложно было представить, кто мог бы угрожать правителю в его собственном городе, но тем не менее, драгоценности были надеты сегодня явно не для церемоний.
        Лорум правителя Ледума украшали классические, ограненные пятидесятисемигранной круглой огранкой бриллианты. Себастьян высоко оценил профессионализм фамильных ювелиров лорда, совершенно точно рассчитавших пропорции, плоскости и углы граней. Использование их позволило камням приобрести максимально возможную степень внешнего и внутреннего сверкания, оптическую гармонию и, безусловно, наибольшую красоту. Свет, падающий внутрь бриллиантов сквозь верхнюю площадку, преломлялся, отражался от нижних граней и превращался в радугу, после чего беспрепятственно возвращался наружу. Столь превосходная огранка обеспечивала полное раскрытие магических свойств, заключенных в камнях, ничто не осталось неиспользованным.
        Каково же было изумление ювелира, когда, помимо классических бриллиантов на лоруме, он различил на пальцах правителя перстни с так называемыми фантазийными алмазами. Камни эти встречались столь редко, что считались в широких кругах обывателей не более чем выдумкой богатого воображения ювелиров: на десять тысяч бесцветных экземпляров приходился один, имеющий окраску: желтую, оранжевую, зеленую, красную или синюю.
        Для цветных алмазов не работали законы ювелирики: такие камни рождались абсолютно любого цвета и оттенка, их нужно было гранить по другим правилам, оценивать по особым системам, ухаживать с помощью особых манипуляций. Каждый был уникален, единственен в своем роде и потому не имел цены.
        Способности алмазов, имеющих яркую природную окраску, были специфичны и в разы превосходили способности прозрачных разновидностей. А вставленные в редкий сплав черного золота они получали, как считалось, лучшую оправу для выявления своих свойств.
        На пальцах правителя сияли минералы густо-золотого, карминного и коньячного оттенка, ограненных причудливым и смелым образом. Похоже, здесь ювелирам удалось достигнуть невозможного, а именно: смешать разные типы гранения. Какой профессионализм и какая смелость! Удачно объединив преимущества классической и фантазийной огранок, они избегли недостатков и той, и другой. Бриллиантовая огранка короны драгоценных камней обеспечивала все необходимые оптические свойства, а ступенчатая крестовая огранка, которую имели павильоны, позволила сохранить исходный вес уникальных алмазов практически без потерь.
        И - о, ужас! - редчайшие среди редких, никогда не виденные прежде, оба запястья правителя украшали минералы высшей цветовой группы - карбонадо, черные алмазы.
        По сравнению с ними даже алые алмазы не могли считаться настоящей редкостью. По легендам, эти минералы, короли среди драгоценных камней, имели внеземное происхождение и практически не поддавались гранению. Структура карбонадо такова, что огранить их мог только специалист высочайшего класса, да и то по специальной технологии.
        Воистину, у фамильной службы ювелиров лорда Ледума много работы - содержать в идеальном порядке такие сложные драгоценности!
        Черные камни обладали необыкновенной твердостью, превосходящей твердость неокрашенных или цветных минералов, и при этом не имели традиционных свойств алмазов - они были непрозрачны и не сверкали. Однако поверхность их хоть и слабо, но отражала свет, мерцая тяжелым антрацитовым блеском, походившим на блеск отполированной вороненой стали.
        Среди ювелиров существовало поверье, что черные алмазы - единственное, что вечно в тленном мире, то есть эти камни были всегда и будут существовать еще неограниченно долго. Обладание ими якобы даровало бессмертие.
        Поэтому, дабы уберечь человечество от столь великого соблазна, все найденные в мире карбонадо когда-то были собраны великим мастером и вставлены в браслеты, считавшиеся непревзойденной вершиной ювелирного искусства.
        Прежде Себастьян не сомневался, что это всего лишь красивая сказка, но теперь вынужден был изменить своё мнение. Невероятно, но вот они - легендарные «Когти Ворона». Он видит их собственными глазами! Драгоценные камни были сравнительно невелики, не более трех каратов каждый, однако количество их внушало уважение - на глаз, не менее четырех с половиной десятков.
        Но для чего правитель надел древние «Когти Ворона» для визита в «девятую башню», да еще так демонстративно? Как только можно открыто носить такие драгоценности - они должны храниться в великой тайне, за десятью замками… откуда вообще они взялись у лорда Ледума? Вопросы, на которые у ювелира не было пока ответа.
        Но одно можно было сказать совершенно точно: по сравнению с могуществом этих камней магия абсолютного большинства заклинателей Бреонии не более чем ярмарочные фокусы.
        По достоинству оценил наёмник и великолепный клинок: легендарный меч-призрак! Ювелир мог видеть сейчас только рукоять и ножны, но и они говорили о многом.
        - Когда окажешься свободен, ты сразу поймешь это, - равнодушно разъяснил правитель, наконец, сочтя нужным что-то сказать. - До тех пор, пока Игра ведется, и все обязательства не погашены, ты принадлежишь дракону.
        Себастьян был, мягко сказать, мало обрадован такими новостями. Он ничего не сказал, но на лице ювелира промелькнуло столь красноречивое выражение, что лорд Эдвард помимо воли рассмеялся. Взгляд правителя немного смягчился. Как ни странно, пленник вызывал интерес и даже некоторую симпатию, несмотря на то что непредвиденный приход его сулил одни только неприятности.
        Глаза ювелира были зелены и опасны. Настолько опасны, что тот сам едва ли подозревал об этом. Почти наверняка наемник до сих пор не осознавал до конца, кем рожден, но наметанный взгляд лорда Эдварда немедленно оценил возможный потенциал полукровки.
        Да что там говорить, если, предупрежденный минералами об очередном нежданном визитере и готовый к его появлению, маг лишь на какую-то долю секунды смог опередить его! Конечно, ювелир тоже был настороже, но всё же… Он успел вскинуть левую руку с револьвером, идеально точно прицелиться, большим пальцем взвести курок и практически полностью нажать на спусковой крючок… на котором и застыл указательный палец, парализованный отсутствием сигналов из мозга.
        Он успел слишком многое, прежде чем сработали алмазы! Меж тем, это самые совершенные и наиболее быстро откликающиеся из драгоценных камней.
        Хорошо еще, что револьвер у ювелира оказался не самовзводный - эти хоть и проигрывают моделям одиночного действия в точности стрельбы, зато позволяют сэкономить пресловутые доли секунды, которые иногда бывают так важны.
        Несомненно, грубой физической силы в сильфе было не очень-то много. Но зато реакции оказались выше всяких похвал: ловкости, скорости хватало с лихвой, хоть отбавляй. Они достались в наследство от таинственной и малочисленной расы сильфов, так же, как и способности к ускоренному самовосстановлению. Сгенерированный алмазами разряд прошел сквозь мозг, вызвав кратковременный паралич всех без исключения тканей и органов, а ювелир будто бы и не заметил этого. Непродолжительный обморок - вот и всё, чего удалось добиться.
        А ведь простой человек после воздействия такой силы приходил бы в нормальное состояние не меньше недели. Взрослый и совершенно здоровый человек, конечно же.
        Когда Кристофер предложил привлечь для поиска пропавшего «Глаза Дракона» знаменитого Серафима, правитель, если говорить откровенно, отнесся к идее скептически, хотя и дал разрешение претворить её в жизнь. Теперь же он ясно видел, на что способен Себастьян. Кристофер не подвел его и не ошибся в выборе. Теперь и сам лорд, что уж скрывать, был бы не прочь иметь в распоряжении такого человека.
        Однако заполучить его будет непросто.
        Правитель хорошо изучил подобный тип людей: они не согласны так просто расстаться со своей эфемерной свободой, смириться с тем, что их участь - выполнять приказы. Люди никогда не будут равны, что бы там не болтали философы, лорд Эдвард хорошо усвоил эту простую истину. Но некоторые упорно закрывали на нее глаза, отказываясь признать, что они всего лишь исполнители, люди второго сорта. Эдаких идеалистов не принудить силой: они слишком прямолинейны и упрямы, чтобы покориться. Иногда даже сломаются, но не согнутся.
        Здесь нужно действовать хитрее. Не стоит открыто покушаться на высшую ценность бунтарского духа - независимость. В обмен на верную службу правитель готов был позволить строптивцу тешить себя любыми иллюзиями, какие только взбредут в голову.
        Но не сейчас. Лорд Эдвард взял на заметку своё желание, чтобы вернуться к нему позднее.
        Ирония судьбы: многие мечтают о его покровительстве, но мало среди них по-настоящему достойных и полезных. Таких приходится добывать, иногда с трудом. В будущем, когда освободится достаточное количество времени, он сможет поразмыслить над наилучшим и скорейшим осуществлением своего плана. А пока нужно будет запросить подробнейшую информацию о Серафиме у Винсента и у Кристофера.
        Самое скверное то, что сильф-полукровка ненароком оказался втянут в опасные Игры бессмертных, а в намерениях правителя не значилось переходить дорогу старейшей расе. Здесь можно было только ждать исхода.
        - Не думай, что ты первый смертный, попавший в эту ловушку, - мягко произнес заклинатель, хотя слова его были сомнительным утешением. - Помимо воли ты был вовлечен в Игру, но в ней ты всего лишь пешка. Смирись со своей судьбой. В твою ауру вплетена золотая драконья нить, и с каждым вдохом она врастает всё крепче, образуя энергетическую связь. Сколько времени дал ящер, прежде чем ты полностью окажешься в его власти? Я вижу, как оно истекает. Ты уловлен в сети. Совсем скоро дух твой не сможет разорвать эти путы, даже после смерти. Убивать или удерживать отмеченного драконом я не стану. Сознательное вмешательство в Игры бессмертных чревато несчастливым сплетением нитей времени и судьбы. Я отпущу тебя, не причинив никакого вреда, не нарушив причинно-следственных связей реальности. Как если бы ты пришел чуть позже и не застал меня.
        Себастьян с удивлением слушал речь правителя, который неожиданно сменил резкий тон на благожелательный. Надо же - аристократ снизошел до разговора с низшим. В этом кроется какой-то подвох.
        - Благодарю, лорд-защитник. Но ведь я могу еще успеть разгадать чертову загадку? - осторожно уточнил сильф.
        - Попробуй, - пожал плечами ведьмак, с сомнением оглядывая пленника. - Но мало кому это удается. Будь готов к тому, что потерпишь поражение. Бороться с драконами тяжело: они хитры, могущественны и безжалостны. Они не упускают свою добычу. Не знаю, что имел в виду твой ящер, но лучше поищи это в другом месте, пока еще есть время. Поверь, здесь нет ничего твоего, что ты хотел бы вернуть себе.
        Себастьян и сам так думал. В старой мельнице не оказалось ничего примечательного, кроме лорда, с которым дракон, вероятно, специально стравил его.
        - Если всё же вздумаешь вернуться, умрешь. Стражам приказано убивать всякого, кто войдет сюда, независимо от его мотивов. Им драконьи Игры уже не страшны… полагаю, сам знаешь почему.
        С этими словами энергетическое поле правителя вдруг свернулось блестящими змеиными кольцами и вновь разгладилось, оставив после себя лишь расходящееся голубоватое мерцание. Подобно кругам на воде, оно быстро пропало, не сохранив никаких следов или даже напоминания о только что стоявшем здесь человеке.
        Лорд Эдвард вошел в созданный «Когтями Ворона» пространственным коридор и покинул девятую сторожевую башню, оставив решение на совести своего пленника.
        Серафиму было предоставлено право выбора, и он еще не догадывался, насколько этот выбор страшен.
        Глава 23, в которой неожиданности не желают заканчиваться, а концентрация крови в 1 кв. см текста явно превышает допустимые нормы
        Последние слова заклинателя заставили Себастьяна нахмуриться и немедленно уделить своё внимание прочим персонам, находящимся в здании мельницы. Прежде было как-то не до них…
        Но как там сказал правитель - «стражи»?
        Может ли это быть тем, о чем он думает? Те самые стражи, что стерегут полные сокровищ пещеры драконов, прислуживают правителю Ледума? Нет, совершенно невозможно! Должно быть, лорд всё же имел в виду своих нормальных, человеческих охранников?
        Один-единственный взгляд дал ответ на все эти вопросы, - но породил одновременно с тем великое множество новых, ужасных, которые просто не укладывались в голове.
        Первое время сильф наотрез отказывался верить своим глазам. Но мгновенья струились, как вода, а гнусный морок всё не желал рассеиваться.
        Ошибки быть не может - это она.
        Ювелир смотрел в лицо своему многолетнему кошмару. И, как оказалось, был к этому совсем не готов. Полоса несчастий, начавшаяся в жизни с того дня, как наемник взялся за проклятущий заказ, не собиралась прекращаться.
        Но… как?..
        - Моник?.. - Себастьян с трудом выдавил заветное имя, всё еще не понимая до конца, что происходит. - Моник! Ты ли это, ответь?
        Оба стража никак не отреагировали на его слова. Один из них был хорошо сложенным мужчиной неопределенного возраста, с темными глазами и начинающими седеть волосами. Впрочем, судя по всему, поседеть до конца у него уже вряд ли получится.
        Вторая - молодая женщина. Строгие черты её лица давали представление о внутренней силе и спокойствии. Волосы оттенка яркой меди тяжелой лентой опускались до пояса, собранные высоко на затылке и схваченные в нескольких местах плетеными кожаными шнурами. Она абсолютно, ни на йоту не изменилась за прошедшие десять лет! Только глаза были чужими - пустые, равнодушные глаза, каких не бывает у живых людей.
        И самый главный, отличительный признак, который давно уже приметил Себастьян: в глазах стражей не было зрачков. Это полностью лишало взгляд выражения и мешало проследить за его направлением. Похожие на жутких кукол, стражи словно бы всё время бессмысленно таращились прямо перед собой, хотя на самом деле пустой взор их охватывал многое.
        Говорят, глаза - это зеркало души. Определенно, у стражей больше не оставалось душ.
        - Это ведь ты… Моник.
        С великой болью и отвращением смотрел ювелир в безучастное лицо женщины, погибшей по его вине, в холодную, мертвую зелень глаз, прежде бывших такими родными. В душе царило смятение. Возможно ли, чтобы такая ужасная судьба постигла его и Моник? Неужели мало того, что их любовь оказалась разрушена? Неужели вынужден он заново переживать эту страшную потерю?
        Столько лет Себастьян безутешно оплакивал её, Моник, своего убитого ангела… а она оказалась жива. Вернее, заживо погребена в теле стража! Разве заслуживает хоть кто-то такой участи…
        Какая несправедливость! Какие жестокие испытания выпали на их долю! Так значит, дракон не убил тогда возлюбленную, а обратил в стража… точнее, убил и обратил? Подробности уже не имели значения. Как бы то ни было, его Моник больше не существовало.
        Когда-то ювелир познал любовь и печаль, а теперь познал и отчаяние.
        Стоящая перед ним женщина не узнавала его. Она подчинена дракону и не имеет воли. Она - страж. Несомненно, она обнажит против него меч и хладнокровно лишит жизни, если он сию же минуту не уберется прочь.
        Чувствуя небывалую горечь, Себастьян развернулся и без лишних слов поплелся обратно к выходу. Что он мог поделать? Помочь Моник невозможно, ничто нельзя изменить. Ноги едва слушались ювелира, когда он ступил на порог.
        Стражи молчаливо, но неотступно следовали за ним.
        В дверях Себастьян надолго застыл, разглядывая сияющие в рассветных лучах цветы сливы. Они были всё так же прекрасны, так же свежи, будто ничего и не произошло. Цветущее дерево казалось воплощением умиротворения и красоты, в противовес царящему в душе хаосу.
        Единственным желанием сейчас было сесть на засыпанных цветами ступенях и созерцать. Спокойно наблюдать парящие, плывущие в воздухе невесомые лепестки, похожие на белый дым. Наполняться гармонией и блаженной пустотой, когда созерцающий и созерцаемое сливаются и становятся единым. Когда все посторонние, тревожащие мысли оставлены где-то за пределами разума и тела.
        Себастьян поддался душевному порыву и некоторое время молча любовался открывшимся видом. Рыжие пряди упали на лоб, но сильф не стал поправлять их. Стражи безмолвно стояли за спиной, в некотором отдалении, но всё же смертельно близко. Ювелир отлично знал, что они не тронут его, просиди он здесь хоть до следующего появления лорда.
        Стражи не могли нарушить приказ, а данный им приказ был таков, что сильфу нельзя возвращаться. Если развернуться и попытаться пойти назад, стражи кинутся на него и почти наверняка убьют на месте. А значит, нужно всего лишь покинуть злосчастное место, неважно с какой скоростью он будет передвигаться. И тогда он останется жив и здоров. Всё просто.
        Просто - да не просто.
        Что-то мешало ювелиру уйти, будто держало на привязи. Он честно попытался удалиться, но вот незримый поводок оказался натянут, и дальше пути не было. Совсем не было. Слова дракона саркастически звучали в голове, и вот уже первая часть загадки перестала быть таковой. Забери то, что принадлежит тебе - это несомненно означало Моник.
        Душа возлюбленной, похищенная драконом, после десяти лет плена должна наконец обрести свободу!
        - Прости меня, Моник, - очень тихо произнес Себастьян, не оборачиваясь. Глаза её были слишком страшны, чтобы смотреть в них - бессмысленные, чужие и мертвые. - Я сделаю то, что должен. Я знаю, тебе уже не будет больно. Никогда.
        Наверняка он будет сожалеть об этом позднее. Но в эту секунду выбор, продиктованный строгими представлениями о долге, был сделан. Сомнения, раскаяние… острое, жестокое чувство вины… горькие вопросы и ненависть к самому себе - всё это придет, конечно придет, но после. Сейчас же душа его не запятнана и не отравлена никакими деструктивными эмоциями, а значит, пришло время действовать.
        Глубоко вздохнув, ювелир открыл заветный кофр и окинул взглядом аккуратные ряды ячеек. Богатой коллекции Серафима мог позавидовать даже опытный боевой маг. Собранные драгоценные камни были столь хороши, что даже пассивная деятельность их приносила множество преимуществ, хотя и не раскрывала в полной мере всех свойств.
        Себастьян извлек пять небольших минералов и один за другим вставил их в рабочий медальон.
        Первым встал на своё место гелиотроп - отменный образец звездчатого агата, имеющий блеклый луковый цвет с расплывчатыми красноватыми пятнами. За ним последовал бесцветный ахроит - совершенно лишенная окраски разновидность турмалина, встречающаяся чрезвычайно редко.
        Ювелир не торопился, тщательно закрепляя минералы и убеждаясь, что те немедленно включаются в работу. И вот уже на своем месте чистый пурпурово-красный гранат, по твердости сопоставимый с благородным рубином, - альмандин. Себастьян флегматично потянулся за следующим камнем, хорошенько промасленным темно-зеленым изумрудом, который при повороте и смене угла зрения менял оттенок от желтоватого до синего. И наконец, последний - великолепный золотисто-зеленый хризоберилл с эффектом кошачьего глаза. Это был вариант с сильно заметной полоской света, расположенной вдоль длинной оси минерала. Радужные переливы камня напоминали оболочку кошачьего глаза, а полоса света - вытянутый кошачий зрачок… Готово.
        Ювелир с щелчком закрыл крышку.
        Именно такое сочетание минералов давало всё, что только необходимо во время боя: быстроту, скрытность передвижений, силу и выносливость. Помимо этого, камни охлаждали рассудок, улучшали зрение, замедляли действие ядов, а также даровали терпимость к боли и повышенную свертываемость крови, что помогало избежать обильной кровопотери.
        Оставаясь на месте, Себастьян вытащил шпагу с даго и аккуратно, выверенно принял боевую стойку. Пламеневидный клинок опасно сверкнул на солнце, а в кинжальных ножнах привычно остались ждать своего часа четыре метательных ножа.
        Ювелир был готов к бою, если не морально, то физически.
        Цветы сливы продолжали осыпаться.
        Лицо Серафима осталось невозмутимым, когда, совершив обманный маневр, он напал на стоящего за спиной по левую сторону стража-мужчину. Похоже, подсознательно ювелир все же избегал встречи с Моник, по крайней мере, пока имелся выбор. Конечно, второй страж также заслуживал сожаления, поскольку и его жизнь имела трагичный конец, и не по своей воле он находился здесь… Но, если не отгородиться сейчас от всех чувств, боя могло и не получиться.
        Движение было совершено с головокружительной стремительностью и ловкостью, - но всё же их оказалось недостаточно, чтобы вывести из строя хотя бы одного противника. Себастьян был неприятно удивлен, когда стражу удалось частично парировать удар, и тот пришелся вскользь, что совершенно не годилось для боя с существами, не испытывающими усталости, боли или нерешительности.
        Поединки со стражами обязаны были быть скоротечными: затягивать их не имело смысла, ведь поднятые драконами мертвецы черпали энергию из каких-то неведомых смертным источников. Они могли даже не дышать. Их невозможно измотать или принудить совершить ошибку - и через час движения стражей будут так же быстры и точны, как в самую первую минуту боя.
        Моник и при жизни была хорошим бойцом - именно она когда-то начала обучение Себастьяна профессиональному владению оружием. Но теперь от уникального стиля женщины не осталось и следа. Все стражи дрались одинаково: без индивидуальности, расчетливо и бесстрастно.
        По мнению Себастьяна, так, с холодной головой, должны были владеть оружием математики, когда каждый удар - лишь взвешенный выбор наиболее оптимального решения из множества возможных вариантов. Это была успешная, хотя и довольно предсказуемая техника, и ювелиру в ней отчаянно не хватало полета. Душа его искала в клинке нечто большее, чем просто средство умерщвления плоти.
        Царящая вокруг тишина наполнилась непрерывным пением металла. Казалось, клинки непрестанно сталкиваются друг с другом, рождая чистый протяжный звон. Окажись свидетелем этого невероятного поединка случайный человек, он и задним числом не сумел бы восстановить цепочку событий. Танцующие смертельный танец фигуры просто расплывались бы перед глазами, а движения мечей выглядели бы длинными серебряными линиями, сверкающими в воздухе, стальными нитями, сплетающимися в острый клубок. Лишь изредка в сияющее чудо втекала алая струйка крови, увлекаемая инерцией движущегося меча.
        Однако Себастьян очевидно проигрывал в сегодняшней непростой схватке, всё глубже отступая внутрь комнаты. Численное преимущество и моральное состояние ювелира играло на руку врагам. Сейчас стражи теснили его в угол, грамотно отрезая пути к бегству и ограничивая возможности для маневра. Держать их на одной линии и сражаться только с одним противником не удавалось, как и пробиться к более выгодной позиции - лестнице.
        Ювелир чертыхнулся, постепенно начиная выходить из себя. Всё же нельзя было вступать в бой с подобным никудышным настроем. Он прямо-таки чувствует собственную неуверенность! Она так осязаема и зрима, что её можно резать ножом. Это плачевно. Как можно победить, не веря в самую возможность победы?
        Вопрос риторический, ибо ответ очевиден.
        Меж тем, никогда прежде его не подводил клинок. Пластичная, текущая манера ведения боя ювелира погубила не одного хорошего бойца, включая и стражей. В отличие от многих профессионалов, неизменно использовавших излюбленные стили, Серафим предпочитал комбинировать различные изученные им техники, приемы и двигательные принципы. Не останавливаясь на достигнутом, он совершенствовался, неустанно совершенствовался каждый день, с удовольствием оттачивая своё мастерство.
        Неуемная натура сильфа требовала зрелищности и артистизма, а потому в проводимых им схватках было много акробатики и оригинальных трюков, неизменно застающих противников врасплох. И если стражи, к примеру, всегда двигались по классическим треугольным траекториям, то Себастьян выбирал необычные тактики, используя специфичную систему скоростных передвижений.
        Всё это в целом делало манеру боя ювелира гибкой и непредсказуемой, что неизменно обеспечивало успех.
        Однако сегодня, похоже, совсем не его день. Уже не однажды Серафим неудачно сближался с противником, получив незначительные порезы предплечий, и каждый раз стражи опережали ювелира на контратаках. Пламенеющая шпага также обагрилась кровью, но нанесенные противникам повреждения, хотя и были, благодаря особенностям его клинка, довольно обширны, в случае схватки со стражами представлялись слишком незначительными, чтобы даже упоминать о них.
        Ведь, как известно, убить их могло только отсечение головы.
        Кроме того, подлые стражи оказались легко обучаемы - они впитывали, как губка, лучшее из того, что демонстрировал ювелир. И бесстыдно копировали, используя против сильфа его же приёмы. Уже скоро у Себастьяна не осталось в запасе почти ничего, что могло бы удивить нелюдей и обратить в свою пользу ход схватки. Казалось, он сражается с зеркалами.
        Все трое проявляли высочайшие грани фехтовального искусства, чудесным образом зависая в воздухе, подобно хищным совам, или обрушиваясь вниз с быстротой пикирующего сапсана, на лету ловящего своих жертв. Все трое двигались со сверхъестественной скоростью.
        Долго так продолжаться не могло. Сколько еще сумеет он выдерживать мощный шквал обрушивающихся на него атак? Минуту, две? Хорошо, если так.
        Итак, технике его срочно… нет, незамедлительно требовалось улучшение.
        Однако улучшить технику в такой короткий срок физически невозможно: натренированное тело ювелира и так действует на пределе сегодняшних возможностей. А это означало только одно: нужно освободить дух. Нужно отрешиться от мыслей о том, что один из противников - его прекрасная Моник. Нет, не так.
        Нужно отрешиться от мыслей.
        Себастьян глубоко вдохнул и медленно закрыл глаза, положившись на внутреннее зрение. Сражение было оставлено на власть инстинктов. Чувства ювелира обострялись с каждым движением, ударом, прыжком.
        …Итак, выдох…
        Удар, вдох, пауза.
        Удар, блок, выдох, пауза.
        Удар, блок, подсечка, удар, обманный прыжок, вдох, пауза.
        Удар, угроза, удар, блок, укол, отступление, серия слитных ударов, прыжок, контратака, снова прыжок с перекатом, удар, удар, удар…
        Снова выдох и - пауза. Пауза! Как если бы маятник прекратил движение в наивысшей точке, сердце Серафима окончательно замерло. Дыхание остановилось. Кислород насыщал кровь, свободно проникая сквозь каждую пору, сквозь каждую клетку плоти.
        В какой-то миг они стали равны со стражами, которые также не тратили силы и время на дыхание.
        Но Серафим пошел дальше. Сильф больше не нуждался ни в технике, ни в приемах, ни в трюках: он поднялся много выше этого. Он ощущал пространство вокруг себя, как частицу собственного тела. Он стал этим пространством. Он стал воздухом и землей, водой и огнем, светом и тьмою. Он стал сталью и кровью. Он стал всем, что есть, всем, что когда-либо было или будет.
        Тысячелетия текли сквозь сознание сильфа, как вода.
        Тысячелетия не существовали.
        Начальная и конечная точки бытия слились воедино, и сущность Серафима затопила сияющая пустота. Пустота родилась и проступила изнутри, и разлилась по лицу, как река в половодье, разглаживая гримасы и морщинки.
        Человек стал вселенной, а у вселенной не могло быть границ, не могло быть врагов, не могло быть ничего вне. Теперь это был не бой, - и даже не танец, как обычно. На ином, более глубоком слое восприятия это был рисунок: размашистые, легкие движения кисти Серафима оставляли размытый, будто плачущий след на влажной ткани реальности, рождая силуэты, добавляя блики, тут и там нанося нужные тени.
        Это было творчество, творчество в чистом виде, в высшей его форме, не имеющее примесей чужеродных чувств - только бескорыстное желание самовыражения. В этот миг просветления человек становился чуть больше, нежели человек - он становился творцом.
        И, подобно Творцу Изначальному, он был безупречен и непобедим.
        В какой-то особенно сладкий миг Серафим даже ощутил себя самой этой кистью, кистью в священной руке Создателя. Религиозный экстаз заполнил все глубины его существа, и к выражению неземного спокойствия, царящему на лице сильфа, прибавилось блаженство.
        …Когда рисунок стал кровоточить, обильно, страшно кровоточить, Серафим наконец опомнился и остановился. Густая алая тушь уже не высыхала на полотне, и других цветов совсем не осталось. Только растекались пятна крови, похожие на вереницу цветков сливы на белом снегу.
        Придя в себя, Себастьян открыл глаза, огляделся вокруг и ужаснулся.
        В эту минуту старая мельница живо напоминало помещение для забоя скота: кровь стекала со стен, потолка, косыми мазками продолжая в пространстве вычурные траектории движения мечей. Запятнанный омерзительной слизью пол стал липким и скользким, так что на него противно было наступать.
        Оба стража в причудливых позах лежали на этом страшном полу. Оба стража были мертвы.
        Вне всяких сомнений мертвы. Тела их оказались не просто обезглавлены, но и сильно изуродованы волнистым лезвием его клинка, наносящим неровные широкие раны. Отрублены были не только головы, но и кисти обеих рук, и сведенные предсмертной судорогой пальцы продолжали сжимать испачканные по самые рукояти клинки. Под трупами скопились целые лужи темной и густой, похожей на клюквенный сироп крови. Мокро поблескивали бесстыдно обнаженные седьмые шейные позвонки. Кошмарное зрелище, что тут еще добавить.
        Но неужели всё это устроил он, он один?
        Неужели благородная шпага его рисовала кровью?
        Неужели он был не художником, а мясником?
        Найдя взглядом отделенные головы, далеко откатившиеся в разные стороны, Себастьян едва удержался от приступа дурноты. Взгляд его затуманился печалью. Кровь всё еще продолжала вытекать из крупных сосудов, рассеченных блистательными, точными ударами.
        Глаза Моник были раскрыты и из них медленно, оставляя потеки на белом лице, текли кровавые слёзы. Лицо убитой выглядело так же безжизненно, как и до начала боя, только черты лица заострились еще больше, обозначая сокровенное присутствие смерти.
        Некоторое время мужчина бессмысленно глядел в это лицо. Затем, вздохнув, достал из потайного кармана револьвер и как-то неуверенно, растерянно приставил дуло к виску. Что дальше?
        Навязчивая мечта его исполнилась: он вернулся и узнал, что стало с Моник, узнал, как она умерла. Возможно, теперь возлюбленная перестанет являться ему во снах. Теперь всё было кончено.
        Но мог ли представить ювелир, что кровь ее окажется на его собственных руках? Нет, с этим невозможно было смириться… слишком далеко зашел он на пути греха. Даже святой отец не сможет помочь ему больше.
        Он ведь так любил эту женщину… и что, о Изначальный, что он с нею сделал?!
        Как хрупка и эфемерна жизнь, как легко она обрывается. Как могло молодое гибкое тело превратиться в эти бледные останки, смотреть на которые просто отвратительно? Разве было оно создано для этого - гниения, разложения? Разве было оно создано для того, чтобы пойти на корм червям и исчезнуть бесследно?
        В душе ювелира полыхал пожар. Горела крепость прежней жизни, светлый город из снов и воспоминаний, и без того едва не разрушенный Софией. Он был обречен. Это конец.
        Пламя вымывало цвета, плавило контуры, искажало и обессмысливало всё, любые отзвуки прошлого. Любые чувства. От него не было спасения даже в самых сырых закоулках памяти: высокие стены оседали, обваливались в пропасть без дна, не в силах защитить его сокровища. Опоры, каркасы разоренных зданий, словно белые кости скелетов, что были когда-то людьми, - ничто уже не напоминало прежние сияющие замки. Это и правильно: хватит рыться в обрывках воспоминаний, истрепанных ветром прошедших лет. От них больше не было проку. Но вырастет ли когда-нибудь новый город на этих осиротевших, обглоданных временем камнях, в которые превратилось его сердце?
        И правильно ли, когда из сердца вырастают стены?
        Себастьян мысленно выругался, сдержав себя от произнесения вслух слишком грубых, слишком неправильных для места смерти Моник слов. Это не выход. Возможно, выхода и вовсе нет. С бессильной злостью сильф зашвырнул подальше револьвер и, задыхаясь от переутомления, упал на пропитанный кровью пол. Нужно перевести дух и хоть немного восстановиться, прежде чем идти. Идти, но куда?
        В этот миг он ощутил себя глубоко несчастным.
        Раздавшиеся следом негромкие щелчки застали ювелира врасплох: два выстрела, почти одновременные, окончательно ошеломили и обескуражили его. Вот теперь это точно был конец.
        Короткие, тяжелые плевки револьвера.
        Глава 24, в которой встречают старых друзей и изучаются секретные досье
        Прицел был взят удачно: пули уверенно пробили плоть, прошили насквозь волокна мышц, сплетение связок и сухожилий и раздробили костную ткань.
        Звуки выстрелов почти полностью отсутствовали, несмотря на царящую в мельнице гробовую тишину и тот факт, что выстрел из револьвера практически невозможно произвести скрытно. Особенности конструкции делали использование новомодных глушителей бесполезным - при движении пули из барабана в ствол всё равно был слышен довольно-таки громкий хлопок, вызванный утечкой пороховых газов.
        Но на сей раз глушитель использовался эффективно, так что модель револьвера, вероятно, была серьезно модифицирована, либо это результат применения специальных патронов. В любом случае, ювелир еще не встречался с таким совершенным оружием.
        - На колени! - без выражения приказал знакомый голос за его спиной. - Руки за голову, и не вздумай двигаться.
        Первую часть приказа Себастьян выполнил непроизвольно - при нападении он инстинктивно вскочил, пытаясь скрыться, но от болевого шока ноги сами собой подогнулись. Со второй дела обстояли хуже - правую руку ювелир худо-бедно поднял, а вот левая, наиболее важная, так и осталась болтаться безжизненной плетью.
        Похоже, плечевой сустав был серьезно поврежден, что совершенно не утешало. Неизвестно, восстановится ли он вообще. И хотя Себастьян одинаково хорошо научился владеть обеими руками, в качестве ведущей всё же предпочитал использовать именно левую. Это давало весомое, порой решающее преимущество в схватках с не слишком опытными противниками.
        - Здравствуй, Маршал, - с усилием переведя дух, тихо произнес ювелир. - Почему не в голову?
        Убийца рассмеялась в ответ - резко и как-то неприятно.
        - Вот мы и свиделись снова, Серафим. И кажется, в этот раз ты не очень-то рад встрече! А ведь я предупреждала. Однако ты обижаешь меня вопросом: как можно убить старого доброго друга, не дав тому перед смертью облегчить душу молитвой? Всем ведь известны твои странности.
        - Что ж, спасибо за заботу, - вполне искренне поблагодарил Себастьян, от боли закусив губу. И тело, и душа его были изранены, придя в определенное болезненное согласие. Тем не менее, сильф действительно был рад, что сможет помолиться и успокоиться перед смертью. Гораздо хуже было бы умереть, даже не осознавая момент ухода, не успев приготовить свой дух. - Могу я приступать?
        Убийца не ответила. Она неслышно обошла вокруг и встала напротив, продолжая удерживать жертву на прицеле.
        Вид ее был примечателен: невысокая фигурка, с головы до ног облаченная в черное, без рисунков, одеяние с капюшоном. Лишь узкая полоска в области глаз оставалась открытой и были заметны небольшие, плотно прилегающие к лицу вытянутые очки с желтыми линзами. Себастьян знал, что такие линзы используют для увеличения глубины резкости: объекты выглядят более четко, что немаловажно для прицельной стрельбы. Мягкая обувь из тончайшей кожи помогала двигаться бесшумно и быстро, - так быстро, как только способен двигаться человек. Удобный костюм совершенно не стеснял движений. По всей вероятности, его было легко сложить в небольшой узел, перенести в нужное место и скоро надеть. Для ремесла убийцы всё это имело большое значение.
        Нельзя не признать, маскировка оказалась по-настоящему хороша. Столь хороша, что даже острое зрение сильфа едва различало невидимку в полумраке помещения - переходя с места на место, она не привлекала внимания и казалась органичной деталью окружающего интерьера.
        Экипировка убийцы также вызывала уважение: два компактных револьвера Маршал держала в руках, в кобурах на поясе и на бедрах хранились еще четыре. Оружие было высочайшего качества, удобное для скрытого ношения и молниеносного извлечения. Стрельба из него велась поочередно из четырех стволов.
        Несмотря на любовь Маршала к огнестрельному оружию, за поясом убийцы также пряталась длинная цепь с серпом на конце, а на перевязи за спиной был закреплен прямой меч. То был не обычный клинок - примерно на четверть более короткий, чем привычный одноручный меч, он был гораздо более удобен на ограниченных пространствах: лестницах, замковых переходах, да и вообще в любых тесных помещениях. Толщина клинка примерно вдвое превосходила стандартную и, делая меч более прочным, давала возможность действовать им как рычагом при взломе различных дверей и тайников. Небольшая квадратная гарда при необходимости могла использоваться как ступенька, а в свободной нише ножен имелась полость для ослепляющего порошка, яда или взрывчатки, которые всегда могли пригодиться в такой непредсказуемой профессии. Иными словами, это было практически универсальное оружие.
        Мягко облегающий костюм убийцы не содержал никаких приметных или блестящих деталей, за исключением одной, стоящей упоминания. С левого плеча стекал нашитый нарочито неаккуратно золотой маршальский эполет с подбоем! Ювелир с удивлением воззрился на этот знак различия, явно украшавший прежде чей-то воинский мундир - единственный элемент, который мешал убийце быть полностью незаметной.
        Себастьян был не особенно силен в подобных вещах, однако, судя по внешнему виду эполета, когда-то он принадлежал маршалу Аманиты, причем официальной, а не частной армии. В столице больше всего любили пышность и роскошь, и эта любовь находила отражение во всех областях жизни, в том числе и военной.
        Военные Ледума были намного скромнее - их всегда можно было узнать по черному полю эполет с золотыми для высшего состава или строгими серебряными окантовками.
        Эполет же Маршала был донельзя пафосным, он весь словно состоял из чистого золота. Поле из золототканного галуна фасонного переплетения украшала гербовая вышивка. Бахрому составляли свитые в два слоя жгутики глянцевой и матовой золотой волоки. Край эполета окантован золотом из граненой канители. Золотые шнурки и шлевка, которые должны были крепить эполет к мундиру, без дела болтались рядом, придавая всему костюму вид легкой небрежности.
        Кто бы мог подумать, что Маршал склонна к такому откровенному позерству. Однако, увидев настолько вызывающую, дерзкую уверенность в собственных силах, Себастьян невольно похолодел. Человек, так легко относящийся к смерти, более того, считавший её чем-то забавным, инстинктивно внушал страх.
        Конечно, и Себастьян был способен на убийство. Но он всегда убивал в измененном состоянии сознания, и только в самом крайнем случае, когда другого выхода просто не оставалось. Для Маршала же смерть являлась неотъемлемой частью жизни, столь же естественной, как и сама жизнь. Может быть, даже более естественной… Для ювелира это было непонятно и чуждо.
        Он вдруг вспомнил о древней секте, в былые времена достигшей небывалых высот в шпионаже и тайных убийствах. Из-за малочисленности и режима жесткой секретности искусство, ревностно хранимое адептами, как утверждали, было навеки потеряно. Однако в этот миг ювелир осознал: Маршал - не просто убийца, отнимающая жизни ради того, чтобы заработать на кусок хлеба. В мировоззрении ее было нечто большее, имеющее философскую подоплеку.
        Обрученная со смертью, она шла Путем Безмолвия.
        Размышляя об увиденном, Себастьян не сразу обратил внимание, что конечности его онемели и потеряли чувствительность. Холодная волна продолжала распространяться по телу. Ювелир немедленно сообразил, что парализовало его вовсе не от ужаса. Причиной внезапного ступора наверняка было действие неких минералов, истолченных в порошок и смешанных с порохом.
        Найдя взглядом упавшие неподалеку специфические удлиненные пули, Себастьян убедился в своей догадке. Ранение позволило ввести порошки прямо в кровь, которая уже разносит их по всему организму. Похоже, Маршал основательно подготовилась к встрече с ним - простое пулевое ранение не могло столь серьезно вывести из строя сильфа. А вот смесь вишнево-красного гематита, голубого жемчуга и густо-синего, с золотыми точками лазурита, напоминавшего звезды на ярком небе, - могла. Вполне.
        Смешанные в особой пропорции, они приводили к замедлению движения крови, приостановлению всех процессов жизнедеятельности и, в больших дозах, к летаргическому сну. Обычный человек уже валялся бы здесь без сознания, холодный, как труп. Да и его самого это ждет с минуты на минуту.
        Хотя лицо Маршала было надежно скрыто темной материей, а ледяные глаза взирали привычно бесстрастно, Себастьян готов был поспорить, что персональный демон его улыбается.
        - Потрясающий бой, Серафим, - скупо похвалила женщина, однако из её уст это много значило. - Да, да, по-настоящему красивый. Я многое видела в жизни, но твоё мастерство поразило меня до глубины души: ты был великолепен. Возможно, ты лучший, но, увы, таким, как ты, здесь и не место, и не время. Ты болен принципами и, что еще хуже, идеалами. В Ледуме это заболевание смертельно.
        - Возможно. Но, кажется, вдобавок оно еще и заразно, - невесело усмехнулся Серафим. - Иначе почему ты до сих медлишь вместо того, чтобы покончить со мной?
        - Вовсе не поэтому, - убийца отрицательно качнула головой. - Я люблю убивать, это правда. Но я чувствую, что твоя смерть не принесет мне ни удовольствия, ни удовлетворения. Возможно, это эгоистично, но я ставлю собственные желания выше интересов клиентов, если они пересекаются. В чем-то мы схожи с тобой, Серафим, мы сражаемся на одной стороне баррикад, которые негласно делят наш мир. Я не хочу, чтобы имеющие власть заставляли таких, как мы, убивать друг друга. Если это случится, бунтари и несчастные свободолюбивые бродяги обречены. Без них будет очень печально.
        Себастьян молчал, внимательно слушая женщину. Действительно, позиции их были довольно близки. Ювелир также видел, что во всех городах власть стремится подавить всякую оппозицию и обезличить своих подданных, принуждая к добровольному подчинению и покорности, заставляя верить в очевидный обман.
        Эти игры власти были настолько тонки и продуманы, что большинство даже не осознавало их. Все, кто мешал режимам, объявлялись вне закона и вынуждены были скрываться, жить в страхе, подвергаясь постоянным манипуляциям и притеснению со стороны государства. Всех, кто потенциально представлял угрозу, разделяли целенаправленно, лишая возможности объединиться с себе подобными и составить серьезную силу, - не говоря уже о том, чтобы отстаивать своё право на жизнь.
        Такое положение вещей серьезно угнетало ювелира.
        - Тем не менее, - спокойно продолжала Маршал, - я доведу дело до конца, если ты готов умереть. Я видела, ты хотел свести счеты с жизнью, но, возможно, тебе не хватило решимости. Если это так, завершай свою молитву и сам не заметишь, как окажешься в лучшем из миров. Если же ты передумал, я дам тебе шанс помучиться в здешнем, греховном, еще немного.
        - Ты действительно сделаешь это? - удивился сильф. - Ты не выполнишь заказ?
        - Я могу пойти на это, - пожала плечами убийца. - Но прежде выслушай несколько условий. Первое: как известно, я не замечена в бескорыстии, поэтому твоё чудесное спасение я запишу на твой счет. Деньги мне не нужны, да и у тебя наверняка не окажется при себе подходящей для такого случая суммы. Поэтому долг твой повиснет до поры в воздухе. Когда-нибудь в будущем я надеюсь получить от тебя ту услугу, которая мне понадобится. Я уточняю: любую услугу. Второе: я дорожу своей репутацией. Я слишком долго и трудно зарабатывала её, чтобы из-за тебя всё пошло насмарку в один день. Авторитет мой настолько велик, что заказчики не требуют даже головы жертвы в доказательство исполнения приговора: достаточно одного моего слова. Маршал не может провалить работу, поэтому я, разумеется, сообщу заказчику об успехе. Но Серафим должен исчезнуть из Ледума. Смени имя, внешность, профессию… мне всё равно, прояви изобретательность. Не сомневаюсь, ты уже заработал достаточно, чтобы отойти от дел и не нуждаться. Наниматель будет убежден в твоей смерти. Для всех остальных ты просто бесследно исчезнешь. Итак, каким будет твоё
решение? Поторопись, - самое большее через пару минут ты потеряешь сознание.
        - Душа моя в беспокойстве, - немного помолчав, ответил наконец Себастьян, - её слишком тревожит мирское. То, что больше не должно иметь значения. Я сожалею, но сегодня я не готов к смерти. Я принимаю твои условия, Маршал. Я выбираю жизнь.
        - Я тебя поняла, - сухо кивнула убийца. - Сделка есть сделка. Я верю, что ты не желаешь обмануть меня, однако не могу полагаться на слово. Чтобы у тебя не возникало лишних соблазнов, придется принять некоторые меры предосторожности. Когда ты отключишься, я срежу прядь твоих волос и вымочу их в твоей крови. Думаю, не стоит объяснять, что этого более, чем достаточно для самого изощренного проклятия. А я всегда найду нужного мага…
        Последние слова Себастьян уже едва разбирал, но догадывался, что там снова угрозы, угрозы и угрозы. Что ж, ему не привыкать. Помещение мельницы вдруг опрокинулось, отдалилось, и глаза ювелира заволокла влажная предобморочная темнота.
        Восьмой лунный день традиционно выдался несчастливым.

* * *
        Закончив свои упражнения в логике, канцлер вернулся за письменный стол и отложил кисть.
        В кабинете главы особой службы специфически пахло свежей тушью, а монотонно-серые стены украшали одному ему ведомые схемы, условные знаки и длинные последовательности цифр, связанных между собой некими трудно определимыми законами.
        Размышляя над очередным делом, Винсент неизменно превращал рабочее место в Рициануме в исчерканный черновик, используя чистое пространство стен как банальную бумагу для записей. Когда свободного места не оставалось, помещение в очередной раз перекрашивали в нейтральный, не отвлекающий от расчетов свинцовый цвет, и всё начиналось заново.
        Несмотря на педантизм главы особой службы, записи эти были пугающе хаотичны, а сам кабинет атмосферой неуловимо напоминал жилище безумца. Поскольку большей частью Рицианум размещался под землей, кабинет канцлера, как и прочие помещения, освещался искусственным светом минералов, что придавало ему вид холодный и нежилой. Из мебели имелись лишь скромный стол да пара жестких казенных стульев - канцлер был аскетичен.
        Одна из стен, напротив стола, была свободна от потеков туши - она отводилась под часы. Довольно экстравагантный вид их привел бы в замешательство случайного посетителя, но, увы, к главе особой службы отчего-то никогда не приходили гости. Тех же, кто являлся не по своей воле, Винсент предпочитал радовать общением в допросных.
        Как такового, циферблата у этих часов не было. Внушительных размеров стрелки крепились прямо к стене, и время можно было определить только по их положению, припомнив расположение цифр на заурядных часах. В замкнутом небольшом помещении часы были чрезвычайно важны, позволяя не утратить ощущение времени и связи с реальностью.
        Обыкновенно стол канцлера был занят лишь принадлежностями для письма да расставленными на шахматном поле фигурами, ожидавшими нового боя. Но сегодня глава особой службы решил углубиться в чтение - прямо перед ним лежали грузные папки, полные связок каких-то бюрократических тетрадей, сшитых специальной нитью объемных отчетов, донесений, писем, каждый лист которых был аккуратно пронумерован.
        Главу особой службы заинтересовали личные дела ювелиров.
        Досье на Стефана оказалось более чем скромным. В этом нелегале не было ровным счетом ничего примечательного: никаких выдающихся способностей, никаких громких краж, никаких связей в криминальном мире, никаких особых примет.
        Правда, имелись упоминания о нескольких проваленных не особо существенных операциях, после которых Стефан зарекся браться хоть за сколько-нибудь серьезное задание, даже если кто-то и решился бы нанять бедолагу. Ювелир представлялся настолько незначительным и ничтожным, что его словно вообще не существовало. Скудное резюме гласило: рядовой асоциальный элемент, опасности не представляет.
        В противоположность ему, досье на Серафима было пухлым и набитым подробностями. Винсент настолько увлекся чтением, что едва не упустил, что знакомится с сухими фактами реальной биографии, а не с очередным творением низкопробной художественной литературы, наводнившей в последнее время прилавки книжных магазинов.
        Несколько часов пролетели, как один миг, прежде чем глава особой службы наконец закончил читать. Серафим преподносился классическим героем романа, этаким трагическим персонажем, каковым положено иметь точеные черты лица и гордо растворяться в закатах.
        Губы канцлера невольно искривились в усмешке, а брови недоверчиво поползли вверх. Судя по накопленному по нему обширному материалу, Серафим совершил едва ли не половину всех краж драгоценностей в Бреонии за последние десять лет. Особенно же умиляла формулировка: совершил «предположительно», поскольку никаких реальных доказательств причастности сильфа к преступлениям не имелось.
        Винсент неодобрительно покачал головой. Ну да, ну кто же еще, как не наш знаменитый Серафим? И специалист-то он уникальный, и боец непревзойденный, а в стрельбе и в тайном проникновении в охраняемые помещения ему вообще равных нет! Просто какой-то неуловимый фантом. При этом связан с церковниками и одновременно имеет большой авторитет среди криминальных элементов, у которых святость уж точно не в почете.
        Характеристика объекта содержала более пятидесяти пунктов и была довольно противоречива. И резюме прелюбопытное: особо опасен, своеволен, но при необходимости может использоваться в интересах города.
        Решительно, глава особой службы всё сильнее утверждался в желании свидеться с этим удивительным человеком с примесью крови древних обитателей Виросы.
        Продолжая размышлять, канцлер достал из нагрудного кармана личный подарок правителя Ледума - алмазный секундомер. Стрелки не двигались, замерев на отметке семи минут, что не могло не радовать. Хитрый механизм обратного отсчета запускался сам собой в единственном случае: если хозяину вещицы грозила смертельная опасность. Потому-то Винсент никогда не расставался с ценным подарком, уже не единожды выручившим в сложных ситуациях.
        Как только стрелки начинали ход, канцлер был предупрежден, что жить ему оставалось ровно семь минут, и мог предпринять что-то, чтобы изменить негативный сценарий. После вмешательства в естественный ход событий стрелки словно сходили с ума: они перепрыгивали деления, ускорялись или замедлялись, вращались назад, замирали и наконец останавливались. Когда же опасность была полностью устранена, стрелки вновь возвращались на свой рубеж.
        Таким образом, канцлер был единственным человеком, кто мог не опасаться умереть внезапно: он знал, что будет заранее оповещен о приходе смерти.
        Если же однажды Винсенту не удастся перехитрить судьбу, то стрелки зафиксируют точное время смерти, а алмазное поле запечатлеет оттиск энергетики убийцы. Конечно, для самого канцлера это будет иметь малое значение, но факт, что преступник, скорее всего, будет найден и наказан, несказанно грел душу.
        Однако, некоторым сведениям из досье Серафима стоило всё же поверить. Ювелиру удалось незаметно проникнуть в закрытое заведение для элиты, «Шелковую змею», и столь же незаметно покинуть его, несмотря на то что пребывание там постороннего наделало много шума.
        Несомненно, это был сильный ход, содержащий в себе угрозы. Пешка не в состоянии совершить такого - это прерогатива фигуры, сильной, возможно ключевой фигуры. Кроме того, была представлена довольно сложная комбинация, а значит, Серафим действовал не один.
        Досье Стефана содержало слишком мало сведений для анализа и выводов, преступно мало. Такое положение дел само по себе рождало вопросы и закономерные подозрения, так же, как и внезапное исчезновение фигуранта. Однако Винсент не был склонен рассматривать эту версию в качестве основной. Поведение Стефана чересчур нарочито обличало его, чтобы принимать всерьез. Чрезмерно очевидно, на взгляд канцлера.
        Хотя, не на это ли был расчет?
        В любом случае, подобного рода досье - это просто насмешка над всеми принципами ведения сыска. Как можно пользоваться столь некачественными первоисточниками? Канцлер открыл последнюю страницу и аккуратно переписал имена недобросовестных агентов, работавших над составлением личного дела Стефана. Всех их в самом ближайшем будущем ждали необходимые поучительные беседы и проверки.
        Оба ювелира, несомненно, должны были отвлечь внимание особой службы от подлинного автора покушения, волшебным образом не оставившего улик. После неудачи противник затаился, залег на дно, и не совершил решительно никаких действий, которые могли бы его обнаружить. Бессмысленно ждать от него ошибок - такой враг не выдаст себя.
        Значит, теперь ход за Винсентом, и канцлер делал свою ставку на Серафима. Именно эта загадочная фигура должна привести его на вражескую сторону поля.
        Однако в деле по-прежнему содержалось слишком много обстоятельств, смысл и значение которых были пока неясны. Слишком много неизвестных в уравнении. Слишком много версий для проверки. И слишком мало времени - ресурса, которого всегда не хватает.
        Осторожный стук в дверь заставил канцлера удивленно поднять голову и бросить взгляд на часы. Что могло заставить подчиненных прервать его уединение, да еще и в столь ранний час? По сути, до наступления утра была еще пара часов. Но, очевидно, дело не могло подождать.
        Увидев в руках помощника свиток, перевязанный алой шелковой лентой, Винсент немедленно разгадал причину небывалой срочности. Личное послание правителя Ледума! Правитель вернулся из своей инспекционной поездки.
        Сломав хорошо знакомую гербовую печать с лилией, глава особой службы сосредоточенно прочел бегло начертанные рукой лорда строки, анализируя вновь поступившие данные. О, они были более чем занимательны.
        Лорд Эдвард требовал личное дело Серафима.
        Глава 25, в которой готовятся нанести первый удар и предоставляются удивительные шансы
        - …Милорд?
        Глава воздушного флота Ледума был удивлен и донельзя встревожен неожиданным прибытием столь высокого гостя. Нечасто доводилось ему лицезреть правителя на личных аудиенциях, а уж тем более иметь честь принимать в собственном доме… если вдаваться в скучные подробности, то последнее - вообще ни разу за одиннадцать полных лет образцовой службы на флоте.
        - Прошу простить за неподобающе скромный прием, - мужчина немедленно вскочил из-за массивного стола и по-военному обычаю преклонил колено, - и за доставленные затруднения, милорд.
        Особенное беспокойство доставлял тот факт, что правитель прибыл инкогнито, да еще и ровно посреди ночи - до полуночи оставалось не более пятнадцати минут. Адмирал уже заканчивал сегодняшние рутинные дела и намеревался вскорости отойти ко сну, но не тут-то было.
        Столь необычное посещение совсем не походило на официальные визиты, пышные, торжественные и по большей части устраиваемые для забавы публики, обожающей такие события. Но если лорду захотелось побеседовать приватно, с глазу на глаз, почему бы просто не вызвать его во дворец? К чему подобная таинственность?
        То, что это не официальный визит, говорило и одеяние заклинателя, не титульного белого цвета, а темно-серое, с серебряным шитьем, поверх которого была надета простая мантия с капюшоном безо всяких гербов, геральдических фигур и узоров, носить которые мог только лорд Ледума. В таком виде правителя сложно было опознать, если только он не открывал лица, как сейчас.
        Однако строгая военная дисциплина и выучка помогли адмиралу скрыть все эти эмоции. Он был довольно молод, и недавно принял столь важный пост, но многое понимал для своих лет. Если лорд поступил так, как поступил, значит, для предосторожностей имелись свои причины. А потому, жестом получив позволение, мужчина встал перед ночным гостем по стойке смирно и молча приготовился выслушать приказы.
        В том, что они последуют, сомневаться не приходилось. Вряд ли лорд явился ради светской болтовни или партии в вист.
        - Бенедикт, хорошо ли ты помнишь нашу недавнюю беседу? - без излишних прелюдий начал правитель. - Несколько дней назад я велел ввести на территории Ледума военное положение и держать флот в состоянии постоянной боевой готовности.
        - Так точно, милорд! - молодой адмирал с особым усердием вытянул руки по швам. - Всё было исполнено неукоснительно. Воздушные силы мобилизованы. Достаточно одного вашего слова, чтобы весь флот Ледума немедленно поднялся в воздух.
        - Одного моего слова? - криво усмехнулся в ответ лорд Эдвард, внимательно наблюдая за реакцией. - Что ж, считай, оно у тебя есть.
        Бенедикт вновь мастерски справился с удивлением, но горячая кровь помешала ему сохранить молчание и терпеливо дождаться дальнейших распоряжений.
        - Корабли должны быть готовы к вылету… немедленно? - спросил военный. - Этой ночью?
        - Блестящая проницательность, - сухо похвалил лорд. - Еще вопросы подобного рода?
        - Виноват, милорд, - адмирал мысленно укорил себя за излишнюю торопливость. - Думаю, вы сообщите то, что сочтете нужным.
        - Слушай внимательно, Бенедикт, - властно кивнул правитель. - Прежде всего, разумеется, о нашем разговоре никто не должен узнать. Тебе нужно сейчас же отправиться в штаб и сформировать маневренный, но боеспособный отряд дирижаблей, по численности примерно треть городского флота. Никакого шума, никакой боевой тревоги. Извещены должны быть только те исполнители, кто примут непосредственное участие в операции. Легенда такова: очередные ежемесячные учения.
        - Слушаюсь, милорд.
        - А теперь подробности задания, только для тебя, - продолжил лорд Эдвард, - покинув воздушное пространство Ледума, вы форсированным ходом направитесь в направлении Ламиума, аккуратно прокладывая курс над нейтральными территориями. Постарайтесь остаться незамеченными. Флот должен достигнуть границ города не позднее, чем за тридцать пять минут до наступления часа дракона. Как только этот час пробьет, корабли обязаны пересечь границы и… очистить Ламиум от вторгшихся в него оборотней из Пустоши. Всё понятно, адмирал? Ты лично возглавишь эту операцию и дашь мне отчет.
        Да, Бенедикту всё было понятно. Более чем понятно.
        Это значит - война. Война не объявлена официально, но уже ведется. Одним внезапным ударом правитель рассчитывает сегодня ночью захватить враждебно настроенный город, который расположен не так далеко от Ледума.
        Но… что за странные детали про нападение нелюдей? Неужели лорд Эдвард желает подобным образом удержаться в хрупких границах мира? Слишком невероятное оправдание для нарушения границ и вторжения, ведь уже много лет оборотни не предпринимают серьезных попыток уничтожить человеческие города, как бывало раньше. Да и откуда бы лорду Эдварду вдруг стало известно об этом?
        К тому же, флоту Ледума всё равно придется вступить в бой с защитниками Ламиума, что причинит городу значительные разрушения, и их невозможно будет скрыть или приписать нелюдям.
        Несомненно, все города Бреонии однозначно признают такие действия агрессией и примут соответствующие санкции.
        Флот Ламиума невелик, но, всё же, неразумно полагать, что какая-то третья часть дирижаблей Ледума быстро и без потерь расправится с ним. На стороне защитников будут стены и магическое поле, а также все городские маги, включая лорда-протектора, а оборону всегда проще удержать, нежели прорвать. Из преимуществ на стороне нападения только неожиданность.
        Тем не менее, глава флота не стал высказывать крамольные мысли вслух, полностью доверяясь опыту и мудрости правителя. Очевидно, тот просто не посвятил его во все нюансы замысла. Перспектива, что лорд Ледума решил пожертвовать третьей частью своих воздушных сил, явно выставив себя агрессором и не приобретя ровным счетом никаких выгод, казалась слишком маловероятной.
        А даже если и так, Бенедикт - солдат, долг которого - выполнить полученный приказ, а не разбираться в тонкостях и хитросплетениях внешнеполитических интриг. И более того, он хороший солдат, чья верность и храбрость не может подвергаться сомнениям. Бенедикт готов был сегодня же погибнуть в сражении, если такова воля его лорда. Это будет достойная и славная смерть воина, которой нечего бояться или стыдиться.
        Несмотря на эту решимость, адмирал постарался максимально прояснить ситуацию.
        - Верно ли я понимаю, милорд, что мне стоит сформировать ударные группы из бойцов категории «Волкодав»?
        Учитывая официально поставленную задачу, «волкодавы», специально подготовленные истребители оборотней, были бы как нельзя более кстати.
        - Не думаю, Бенедикт, - невероятно мягко произнес лорд Эдвард, - я рекомендовал бы включить в состав групп опытных боевых магов и «серпов».
        Адмирал щелкнул каблуками и поклонился, подтверждая полное понимание задачи. Бойцы высшей категории «Серп», элита вооруженных сил, ценились на вес золота - их обучение и тренировки требовали значительных затрат времени и средств.
        Но результат того стоил.
        «Серпы» работали малыми группами, действия их были согласованными и отработанными до мелочей. Обученные борьбе против магов, они выводили их из строя прежде, чем те успевали использовать свои сверхспособности - так быстро и четко, как серп срезает головку колоса. Конечно, это не всегда удавалось осуществить беспрепятственно, но всё же подразделения «серпов» представляли значительную угрозу для заклинателей.
        Итак, становилось совершенно ясно, кто главная цель дерзкой ночной вылазки.

* * *
        Впервые за долгие годы тягостного заточения Карл поднялся на самый вверх по тем самым ступеням, по которым обычно спускался его тюремщик.
        Грудь оборотня высоко вздымалась от крайнего волнения, а волевые черты лица были искажены палитрой противоречивых чувств.
        Последние сутки наверху творилось нечто невообразимое! Сначала тайная встреча лорда с вожаками старейших кланов, окончившаяся серьезной ссорой - Карл живо чуял животные эманации ненависти и гнева, исходящие от одного из сильнейших оборотней Виросы. Запах его эмоций заставлял кровь вскипать в жилах, подобно красному вину, разогретому со специями.
        Ранним утром, после ухода всех нелюдей, Карл вновь уловил агрессивные вибрации минералов. В тюрьму его пожаловал некий незваный гость, тоже не совсем человек, имевший длительную беседу с правителем. Дальше началось самое интересное: с беспредельной жестокостью незнакомец расправился с обоими стражами, войдя в состояние, близкое к трансу. Затем - приглушенные щелчки, в которых оборотень угадал звуки точных выстрелов, и новый персонаж ступил на сцену.
        Карл был безгранично изумлен таким количеством посетителей, ни с того ни с сего наводнивших обычно безлюдную башню. Заведенный годами порядок вещей был нарушен, сломан, предвещая скорые изменения и в его собственной судьбе. Место уединенного заключения оборотня перестало быть тайным.
        Однако никто до сих пор не нашел его, не в силах обнаружить надежно спрятанное минералами подвальное помещение, двойное дно башни. Выстроенная лордом система была незрима и столь совершенна, что мало кто сумел бы раскрыть её секреты.
        Вдруг Карл прильнул к надежно запертой двери, обитой железом, и, казалось, вообще перестал дышать. В удивительных радужках оборотня появились знакомые желтовато-зеленые огни. Уже второй рассвет встречал он, не сомкнув глаз, трепетно ожидая чего-то. И вот свершилось!
        Внутрь башни вошел человек, который вполне мог бы рассекретить его укрытие. Маг, и весьма сильный маг.
        Узник осторожно втянул носом воздух, черпая информацию прямо из окружающего пространства. Пришелец тщательно проинспектировал строение, от фундамента до крыши оплетенное паутиной магии, пронизывающей дерево и камень, но, кажется, тоже не заметил наличия подземелья.
        Карл невесело усмехнулся. Еще бы! Отыскать скрытые взаимосвязи в этой информационной мешанине было практически невозможно, - в особенности, когда не знаешь, чего искать. Забредший сюда маг, по всей вероятности, был слишком молод и малоопытен, чтобы тягаться с такой хитроумной гадюкой, как лорд Эдвард. Хотя… это еще не показатель. Во всей Бреонии трудно сыскать ведьмака, который был бы опытнее и старше правителя Ледума.
        Как и следовало ожидать, посетитель также высоко оценил весь масштаб и сложность явленной ему магической конструкции. Мысль его любознательно потянулась внутрь чужого полотна, пытаясь проникнуть в самую суть, сердцевину, растягивая в стороны нити холста реальности.
        Оборотень вздрогнул. Неизвестный маг действовал нагло и умело, филигранно обходя некоторые заложенные ловушки и уверенно блокируя другие. Очень скоро он распотрошил, растащил по лоскутам идеально сотканную ткань чародейства и оставил девятую башню без защиты… однако подземное помещение так и осталось необнаруженным.
        Когда активность драгоценных камней спала, Карлу удалось лучше почувствовать пришельца, и оборотень похолодел от внезапно открывшегося откровения. Чуткие ноздри его трепетали, вдыхая тонкий аромат смутно знакомой ауры, ледяной и одновременно обжигающе пряный. Это же он! Злоумышленник, о котором спрашивал накануне лорд Эдвард. Неизвестный, посмевший посягнуть на жизнь правителя и погубивший его сына!
        Он был здесь, в Ледуме. И неудача не заставила его отказаться от задуманного.
        Но, во имя всего святого, почему? Почему он вдруг оказался здесь? Вряд ли имеет место случайность. Неужели это как-то связано с предыдущими событиями в башне?
        Стараясь оставить своё пребывание незамеченным, или просто желая попрактиковаться, маг принялся заново составлять только что разрушенную им композицию. Оборотень не мог не признать, что действия его были весьма грамотными. Но всё же молодой заклинатель не до конца уловил все нюансы первоначальной структуры, чтобы настроить драгоценные камни должным образом.
        В конце концов, если оторвать человеку голову, а потом аккуратно пришить обратно, это же будет не то же самое, что первоначально, не так ли? Уж кому, как не оборотню, знать об этом?
        Кратковременная вспышка разорвала связи пространства и времени. Незнакомец исчез в портале, и девятая башня наконец-то опустела. Система ее защиты внешне осталась неизменной, но была значительно повреждена изнутри. Колебания минералов раскачивали её всё сильнее, и система, лишившись равновесия и целостности, уже не выполняла в полной мере своих функций.
        Очень скоро излучения активированных неверно камней придут в критическое несогласие, и защита окончательно обрушится.
        Карл провел рукой по лбу, с облегчением переводя дух. Опасность разоблачения и возможной смерти, кажется, миновала. Теперь положение узника изменилось и даже получило кое-какие преимущества. Защита камеры оставалась исправной, некоторое время она будет работать автономно. Но рано или поздно установки, данные минералам, ослабнут. Это неминуемо. Вопрос только в том, когда это произойдет.
        Конечно, из-за проклятых браслетов он всё равно не сможет использовать магию драгоценных камней, но, по крайней мере, минералы перестанут контролировать вторую ипостась и возможность ухода в обратный мир. С бессилием его будет покончено!
        Вот он, шанс, который нельзя упускать.
        В предвкушении долгожданного побега из своей темницы оборотень хищно облизал сухие губы, упругими шагами меряя ненавистную комнатку. В тени совершенно звериных, волчьих глаз скрывалось угрожающе мрачное торжество.
        Час его пробил. Час, которого пленник терпеливо ожидал столь невыразимо, мучительно долго.
        Скоро, очень скоро он окажется на свободе.

* * *
        Лорд Эдвард был великолепен в полном боевом снаряжении.
        С помощью такого количества первоклассных драгоценных камней, что было на маге в эту минуту, он мог в одиночку стереть с лица земли целый город. При условии, разумеется, что другой заклинатель не стал бы чинить ему препятствий.
        На запястьях правителя холодно посверкивали «Когти Ворона», а в гладко зачесанных волосах гордо сиял «Властелин», ночной кошмар всех врагов Ледума. Холодный северный ветер, дующий с гор, быстро приводил идеальную укладку в беспорядок, делая белые волосы похожими на хлопья свежевыпавшего снега, переливающегося в струях тумана. Раздраженным жестом лорд Эдвард смахнул пряди со лба и нетерпеливо всмотрелся в ночь.
        Лорд так не любил ждать.
        Сегодня он выглядел необычно: на лицо правителя особым образом были нанесены символические краски.
        В прежние времена, с легкой руки служителей Церкви, сила магов считалась демонической. Как известно, драгоценные камни, единственный источник этой силы, добывались глубоко под землей, где, согласно некоторым представлениям, располагался подземный мир, называемый также адом.
        Таким образом, проведя напрашивающиеся нехитрые параллели, к заклинателям стали относиться как к прислужникам темных сущностей, которым те даровали нечеловеческое могущество. Разумеется, в обмен на верную службу, обещание неустанно сеять на земле зло, разрушения и производить тому подобные беспокойства. Ну и душу еще, в придачу.
        То были темные времена. Религиозный фанатизм процветал, как ни странно, даже среди самих магов. А потому, стремясь обезопасить себя от возможного прихода демонов, явившихся за вознаграждением, они придумали весьма хитроумное средство. Совершая волшбу, в особенности темную и жестокую, маги наносили на лица грим, который должен был полностью изменить внешность и помешать злобным демонам впоследствии узнать их в обычной жизни - и стребовать плату.
        Такие действия еще больше утвердили простых смертных в дурном мнении насчет колдунов и постепенно стали традицией. Сейчас об истоках её мало кто помнил, но всякий знал: если однажды доведется встретить того, чье лицо будет похоже на маску разъяренного демона, не жди пощады. Скорее всего, это будет последним, что увидишь в своей жизни, потому что маг, скрывающий лицо, приходит только за одним - убивать.
        На бескровный лик правителя, напоминавший белую рисовую бумагу, наилучшим образом ложились цвета. Тем не менее, согласно древним обычаям, кожа была выбелена еще больше, до такой степени, что черты лица сделались неразличимы и неузнаваемы. Поверх плотно наложенных белил были искусно начерчены черные дуги бровей, изогнутых надменно и недовольно. Глаза также были сильно зачернены, что углубляло и заостряло и без того резкий взгляд мага, а уголки алого, будто омоченного в крови рта нарочито угрожающе загибались вниз.
        Такая ритуальная маска несла в себе заряд сильнейших эмоций - ожесточения, безжалостности и гнева, придавая правителю Ледума вид устрашающий и грозный. Величественная фигура лорда мало походила на человеческую: он казался воплощением демона смерти, явившегося за душами грешников. Одежда цветов преисподней - рдяный и угольно-черный в противовес традиционному белому - как нельзя более кстати подчеркивала и усиливала выбранный образ.
        Конечно, если бы кто-то мог видеть его сейчас.
        Одинокий силуэт человека, недвижно застывшего на высоком обрыве, едва угадывался на фоне ландшафтов дикой природы, которая безраздельно царила в окрестностях. За спиной его чуть заметно покачивались от ветра непроглядные волны зеленых ветвей, словно кончики пальцев тянувшихся к людям длинных рук Виросы. Колоссальный опыт и чуткость к малейшим колебаниям энергии помогали заклинателю слышать размеренное дыхание древних корней в земле, напоминавшее глубокое и спокойное дыхание спящего, ощущать движение жизненных соков в многолетних могучих стволах и недавно родившихся листьях, различать множество голосов трав.
        Выносливость и жизнестойкость растений не имела себе равных.
        В них таилась огромная сила, позволяющая крохотному семени преодолеть силы гравитации и превратиться в мощное дерево, цветущее и плодоносящее сотни лет. Это было непостижимо. Сила, не поддающаяся контролю и, судя по всему, неисчерпаемая, выходила за пределы понимания мага. Древесные корни пронизали почву, уходя вглубь на многие и многие метры и, очевидно, источник этой энергии крылся там же, где и источник силы драгоценных камней - где-то глубоко в недрах земли.
        Происхождение этих сил имело одну природу, и всё же они радикально отличались друг от друга. Манипуляции с минералами напоминали работу точных механизмов, тогда как энергия, питавшая растения, была гораздо тоньше и не откликалась на прямое воздействие. Они как будто имели свою волю и не желали подчиняться чужой.
        Кроме того, и самое главное для заклинателей - если камни естественным образом отдавали энергию, то деревья, напротив, отнимали, вытягивали её из живых существ. Лес не любил чужаков. Даже кратковременное пребывание там приводило к слабости, головокружению и обморокам, а тех, кто имел неосторожность задержаться дольше, ждал сон, из которого уже не вернуться.
        Потому-то обитающие в городах, да и Пустошах, только диву давались, как Лес до сих пор не истребил внутри себя всю жизнь. Ведь существуют в нем как-то оборотни и сильфы, звери и птицы, первобытные лесные люди… да и черт знает кто еще. Своих секретов они не раскрывали, но со стороны это выглядело так, будто у Виросы имеется какая-то негласная договоренность с обитателями.
        Лорд Эдвард шевельнул кончиками пальцев и медленно воспарил ввысь, легко, словно бесплотный призрак. Отчего-то ему было неприятно стоять на сырой земле. Она столь отличалась от привычных и удобных поверхностей паркетных полов… эта грязная, нагая, не прикрытая стыдливо брусчаткой или мрамором почва, сквозь которую упрямо пробивалась жизнь.
        Земля подспудно казалась магу живой, несмотря на то что забирала мертвецов. Это была хищная, первобытная, дикая жизнь, в полноте своей не знающая ограничений и правил. Правитель принес этой жадной земле много жертв, отдал стольких своих детей, что больше не желал иметь с ней никаких дел.
        Когда-то он отдал ей самое дорогое - женщину, которую любил.
        Но не время предаваться воспоминаниям о прошлых неудачах. Лорд Эдвард пристально вгляделся в небо. Полосы влажного белесого тумана, наползающего из Виросы, делали ночь тусклой и невыразительной. Практически полный лик луны, что неспешно восходила над Ламиумом, казался блеклым пятном масла, разлитого нерадивой хозяйкой. Если приглядеться, размытые очертания его отливали кровью, что считалось самым зловещим предзнаменованием. Однако правитель Ледума увидел в этом добрый знак.
        Для дела, что должно было совершиться, сегодняшняя мрачная ночь подходила идеально.
        Полночь кружилась над ничего не подозревающим городом, спускаясь всё ниже, как выпустивший когти ястреб, готовый схватить добычу. Приближение её было неотвратимо. В назначенный час всё решится: у заговорщиков будет ровно шестьдесят секунд, чтобы впустить внутрь врага.
        Всего шестьдесят мгновений, которые обеспечат безусловный успех операции - или же её абсолютный провал.
        Глава 26, в которой снова случается кровопролитие
        Тонкие ноздри лорда затрепетали в предвкушении, а чувства обострились до предела.
        Грядущие события приятно волновали сердце, будоражили кровь в жилах, прогоняя скуку затянувшейся мирной жизни. Бесспорно, предстоящий захват города был очень важен, стратегически необходим. Однако едва ли не больше результата правителя Ледума увлекал сам процесс: опасный, рискованный замысел его должен так или иначе воплотиться в жизнь, принеся победу и сладкое чувство удовлетворения.
        И вот первая часть сложного плана уже начала реализовываться: оборотни были здесь.
        Маг чувствовал их присутствие, темное присутствие в холодных волнах тумана. Численность нелюдей потрясала воображение, превосходя самые смелые предположения заклинателя. Выходит, старшие расы не так уж и бедствуют и вымирают, как это принято считать…
        Конечно, если бы не давление лорда Ледума, ничто не заставило бы разношерстные кланы, многие из которых испокон веку открыто враждуют друг с другом, объединиться и выступить единым фронтом против какого-то одного города. Однако это случилось, и такое событие создавало опасный прецедент, который в будущем мог грозить осложнениями всей Бреонии.
        Разумеется, если среди нелюдей сыщется достаточно харизматичный лидер, которому удастся умерить амбиции прочих вожаков кланов.
        Справится ли с этой ролью Арх Юст? Этого не следовало непредусмотрительно исключать. У белого волка была душа бунтаря, которая, несомненно, не даст ему сидеть на месте, смирившись с незавидным будущим своей древней, но утратившей превосходство расы. Должно быть, выдающийся вожак попытается вернуть оборотням их былое величие, чего ни в коем случае не следовало допускать. Впрочем, лорд Эдвард не был склонен и слишком тревожиться заранее - как бы то ни было, от действий Арх Юста жизнь в Бреонии станет только увлекательнее.
        Оборотни тем временем продолжали скапливаться у южных рубежей города.
        Ламиум занимал любопытное географическое положение, расположившись в маленькой долине, со всех сторон окруженной невысокими зелеными холмами, дремучими чащами Виросы. Долина естественным образом ограничивала рост города, стены которого сейчас почти вплотную прилегали к дикой местности. Город напоминал чашу, которую вот-вот затопит колыхающееся вокруг белое море тумана.
        Маг же находился на самой границе леса. Поросший колючим кустарником склон, избранный им в качестве наблюдательного пункта, оканчивался крутым обрывом, и весь небольшой город был виден с него как на ладони. Туман и ночь поспособствовали тому, что оборотни незаметно подобрались практически к самым стенам, терпеливо ожидая наступления часа крысы.
        Тем временем, до него оставалось уже не более минуты.
        Лорд Эдвард глубоко вдохнул, в последний раз взглянув вниз на такой спокойный, такой безмятежный пейзаж. Ламиум был красивым городом, со своим особым очарованием, немного старомодным, но каким-то уютным. До этого страшного часа жизнь в нем текла своим чередом, тихо, размеренно, безопасно, и один день был похож на другой как две капли воды. Теперь всему этому придет конец. Получится ли у предателей вывести из строя магическую защиту или нет, оборотни всё равно нападут и разрушат этот сонный, немного заплесневелый мирок с поддержкой воздушных сил Ледума.
        Так или иначе, Ламиум падет сегодня. Разница лишь в том, потеряет ли лорд Эдвард от этого своё лицо перед общественностью конфедерации… или же, хвала Изначальному, нет.
        Наконец стрелки часов на всех циферблатах сошлись. Полночь!
        Энергетическое поле города, объект пристального внимания мага, осталось неизменным.
        Секунда, другая, третья… Время продолжало стремительно утекать, однако по-прежнему решительно ничего не происходило. Когда прошла почти половина срока, лорд Эдвард с особенной остротой почувствовал, что бесплодное ожидание приводит его в бешенство. Пальцы лорда подрагивали, непроизвольно пытаясь собраться в кулаки.
        Неужели так трудно было должным образом подготовить диверсию?!
        Тем более, что самое сложное и важное было произведено заранее - предатели выкрали и передали в Ледум подробные схемы и чертежи защитной системы Ламиума, весьма несовершенной, на искушенный взгляд правителя. Лорд Эдвард лично изучил их и вычленил краеугольные камни, уничтожение которых немедленно обрушит всю систему. Сделать это было довольно легко, в особенности, если действовать изнутри. Так чего же они медлят?
        Осталось всего несколько последних мгновений, и заклинатель непроизвольно задержал дыхание. Губы его сжались в тонкую линию.
        Вдруг, мигнув несколько раз от перебоев энергии, защитное поле исчезло, оставив город открытым перед лицом смертельной опасности.
        Путь был открыт!
        Правитель ощутил покалывание в самых кончиках пальцев: алмазы передавали ему сведения о перемещающихся в Ламиум высших оборотнях. Десятки, сотни, тысячи нелюдей практически одновременно вошли в обратный мир и беспрепятственно вышли по ту сторону городских стен.
        Вышли из зеркал, связывавших оба мира.
        Пульс мага участился. Изменники все-таки сумели… они решились на это. Вероятно, градус отчаяния среди недовольных достиг критической отметки. Но что за доверчивый народ! Как можно было поверить слову правителя Ледума, того, кто держит их город в клещах экономической блокады!
        Лорд Эдвард усмехнулся. А он-то думал, его имя, стараниями пропагандистов Аманиты, давно уже стало синонимом вероломства. Не тут-то было - глупость человеческая безгранична. Ну что ж… Правитель Ледума обещал помощь в свержении режима, и он честно сдержит своё слово. Но разве он обещал что-то помимо этого, конкретизировал, какого рода будет эта помощь? И разве он уточнял, в каком состоянии останется после нее город?
        Наивно было бы полагать, что лорд отправит в поддержку переворота своих солдат и боевых магов, незаконно вмешавшись таким образом во внутреннюю политику чужого города и ослабив собственную армию. Если заговорщики желали сделать всю грязную работу чужими руками, придется спуститься с небес на грешную землю. Революций без жертв не бывает. За всё приходится платить. За свободу… и за глупость тоже.
        Правитель внимательно наблюдал за стремительно разворачивающимися на его глазах событиями. Серая волна хищных тел легко перетекала через стены, как вода перехлестывает края пустого сосуда, заполняя его. Оборотни действовали согласованно и быстро, с нечеловеческой ловкостью вскарабкиваясь на самый верх по гладким отвесным поверхностям.
        Грациозные движения их завораживали и восхищали. Когти легко рвали плоть, а крепкие зубы способны были перемолоть человеческие кости в пыль. Немногочисленные защитники стен, находящиеся на постах, умерли первыми, бесконечно изумленные тем, что магия защитного поля не останавливает нелюдей.
        Свершилось. Твари были внутри, дальнейшее перестало иметь значение. Солдаты, городская стража, маги - ничто теперь не сможет остановить эту лавину. Люди слишком привыкли к комфорту. Сытая жизнь, жизнь в защищенности и праздности лишила их силы, которую можно было противопоставить ярости дикого, жаждущего крови зверя.
        Окончательное падение Ламиума - лишь вопрос времени.
        Правитель удовлетворенно улыбнулся и унял пьянящее волнение. Всё шло по плану. Город погибал, захлебываясь собственной кровью, раздираемый безжалостными когтями лесных пришельцев. Тут и там хаотично происходили сражения магов Ламиума между собой - сторонники и противники режима самозабвенно выясняли отношения, будто и не замечая, что творится на городских улицах.
        Это была жестокая, лютая битва, жертвами которой падут слишком многие. Этой ночью, добиваясь своих целей, лорд Эдвард единолично превратил Ламиум в кровавый ад, в пример того, что ждет осмелившихся не подчиниться Ледуму.
        Но оставалось сделать еще кое-что очень важное, и заклинатель ждал, просто ждал, подобный охотнику, замершему с острогой в руке.
        Лорд всей душой ненавидел ожидание, но иногда, чтобы победить, нужно было уметь ждать, так долго, как потребуется.
        Наконец он дождался. Наступил час тигра - с момента нападения прошло более четырех часов ожесточенных боев, и сопротивление защитников было почти сломлено. Множество солдат, магов и невинных жителей были уже мертвы. Были потери и среди оборотней, но они не шли ни в какое сравнение с потерями людей, которых застали врасплох.
        Лорд Ламиума, Доминик, верно оценил всю тяжесть положения и сделал единственный разумный выбор: он решился бежать, бросив город на произвол судьбы. Хитрого старикана не интересовало, кому достанется Ламиум, оборотням или организаторам заговора, он озаботился только спасением собственной жизни.
        Лорд Эдвард предвидел такое развитие событий, и именно поэтому он был здесь. Доминик не должен ускользнуть из города живым. Покуда жив нынешний лорд, никто другой не получит законных прав на престол: узурпатора не признают остальные тридцать восемь городов. А вопрос о смене правителя в Ламиуме, кажется, серьезно назрел.
        В конце концов, кто как не Доминик, проклятый упрямец, повинен в сегодняшнем ужасающем кровопролитии? Он сам погубил свой город, не пожелав признать могущество и авторитет Ледума, не пожелав покориться достойному сюзерену.
        Правитель Ледума прикрыл глаза, прислушиваясь к слабым, почти неразличимым сигналам минералов, пытаясь унять биение охотничьего азарта в висках. Приближающийся миг был очень важен: нельзя опоздать, нельзя допустить ошибку. Лорд Доминик обладал достаточной силой, знаниями и опытом, чтобы совершить телепортацию в ближайший дружественный город. Рядовому магу, даже очень умелому, с этим не справиться. Если, конечно, тот не владел легендарными «Когтями Ворона», достаточно могущественными для перемещений на такие большие расстояния.
        В основном же только лорды-защитники имели в своем распоряжении необходимое количество мощных драгоценных камней, единовременное использование которых позволяло реализовать энергозатратное чародейство.
        Момент этот практически невозможно отследить, но лорд Эдвард не знал слова «невозможно». Трудно, очень трудно, - но осуществимо.
        Наконец маг уловил нужный импульс и снисходительно ухмыльнулся. Вот ведь старый лис! Даже сейчас, в миг смертельной опасности, Доминик не позабыл об осторожности. Как и многие лорды, он выстраивал сразу несколько пространственно-временных коридоров, сбивая с толку возможных преследователей, но пользовался, разумеется, только одним из них.
        У лорда Эдварда не было времени гадать или высчитывать степени вероятности. К счастью, он был в состоянии решить эту задачу проще - алмазы опасно вспыхнули белым, подобно далеким звездам, и ледяной пламень выжег все невидимые коридоры от точек входа до точек выхода.
        Какой бы путь ни предпочел Доминик, он был уже мертв.
        Воздух, пронизанный электричеством, резко похолодел и остро запах озоном. Это был специфический, характерный запах магии. Влажный весенний воздух вдруг стал суше раскаленного песка в пустыне, раздражая гортань на вдохе. Заклинатель закашлялся и твердо сжал в кулаке расползающиеся, расходящиеся от него во все стороны вибрирующие нити энергии, стремясь удержать в повиновении переполняющую тело невероятную силу.
        Но тщетно. Воздействия такого уровня не проходят бесследно, а последствия почти не поддаются контролю.
        Мощные излучения алмазов сетью накрыли город, вызвав припадки у Искаженных и приступы почти священного ужаса у заклинателей. Даже оборотни отвлеклись от своих жертв, прекратив рвать сладкую человеческую плоть.
        Небесный свод располовинила первая ветвистая молния.
        Отливающая призрачным льдистым светом, насыщенная ужасной силой, она с треском вошла в землю, вихрем разметав булыжники мостовой. Это была не обычная молния. Это был колоссальный заряд энергии, которая неизбежно высвобождается в результате манипуляций с камнями высшего порядка, провоцирующих искривления и разрывы информационных полей.
        Грома и дождя не последовало: небо хранило гробовое молчание.
        Молнии гроздьями посыпались на улицы, неся мгновенную и случайную смерть. Изломанные линии их сплетались в клубки, которые существовали краткий миг и вновь распадались, напоминая гигантские ассиметричные паутины.
        Лорд Эдвард задумчиво смотрел на побочный эффект чародейства. Бесившиеся в небе молнии, жуткие безмолвные молнии, то и дело срывались на несчастливый город, производя еще большие разрушения и всеобщий переполох. Может, стоило сразу запустить огромный фейерверк, который сложился бы в направленный на него мерцающий указатель, размером в полнеба? И чтобы имя правителя Ледума переливалось на нем сияющими разноцветными буквами… Хотя нет, пожалуй, даже в этом случае ему не удалось бы столь эффектно и очевидно обнаружить себя.
        Шум битвы утих на минуту. Город будто замер, парализованный грандиозным зрелищем. Взгляды всех, кто мог видеть иное, помимо воли обратились в направлении возвышения, смутно вырисовывающегося на самом пределе видимого пространства, совсем близко к горизонту. До рези в глазах пытаясь высмотреть в ночи виновника действа, они натыкались лишь на следы его колдовства - плывущие в воздухе колючие осколки энергии. Тишину прорезали несколько тоскливых волчьих голосов, но вой быстро оборвался, захлебнувшись в ледяном алмазном крошеве.
        Среди свиты своих приближенных, задыхающихся и хрипло кашляющих кровью, Арх Юст молча поднял голову, пытаясь сохранить достойный вид. Дышать было тяжело, но терпимо. Оборотень равнодушно перешагнул труп забившегося в пароксизмах человека, упавшего, как подкошенный, едва первые волны остаточной энергии докатились до города. Многие из таких, которых люди зовут Искаженными, умерли в тот момент, не в состоянии выдержать столь сильных излучений драгоценных минералов, в особенности алмазов, известных своими побочными эффектами. Да что там Искаженные, обычным людям тоже пришлось несладко, как если бы они пропустили крепкий удар по голове.
        Арх Юст оскалил зубы, признавая силу ненавистного ведьмака. Говоря откровенно, белый волк не ожидал, что тот посмеет самолично, не скрываясь, явиться на кровавое пиршество старшей расы.
        Однако же он был здесь. Человек, завернутый в пурпур тяжелого плаща, в чьих волосах запутались холодные северные звезды.
        Лорд, коронованный бледными молниями.

* * *
        Не сдержавшись, Кристофер устало выругался вслух, испортив очередной лист, который, скомканный, тут же полетел на пол к своим предшественникам.
        Выражение премьера не отличалось обычным изяществом, но сил владеть собой больше не было. Острые кончики сдвоенного пера рвали плотную гербовую бумагу, руки дрожали, выводя неровные, нехарактерные для каллиграфического почерка знаки.
        Кристофер оторвал глаза от записей и тяжело вздохнул. Половина пятого ночи… или уже утра? Иными словами, час тигра в самом разгаре, и ему срочно требуется перерыв… хотя бы несколько часов здорового, полноценного сна.
        Не то чтобы главе службы ювелиров очень хотелось спать, скорее наоборот - заснуть в состоянии крайнего утомления вряд ли удастся. Но и продолжать работать уже просто невозможно. Что бы там не болтали на улицах, а спорить с физиологией сложно даже магам. Да, они не были неуязвимы. Иногда можно искусственным образом обеспечить организм энергией, не есть и не спать несколько дней подряд, ни на секунду не прекращая активной деятельности, но после всех великих подвигов неизбежно наступает истощение, требующее увеличенного времени на восстановление. И похоже, такой момент расплаты для него настал.
        О, как хотел бы он оторваться от проклятого письменного стола, от этих бесконечных бумаг, покрытых, как плесенью, яркими узорами чернил!
        Однако, ситуация сложилась критическая. По приказанию правителя Кристофер спешно составил и разослал дипломатические ноты лордам-протекторам лояльных Ледуму городов, в которых аккуратно, но в то же время жестко излагал образовавшиеся в Бреонии непростые политические обстоятельства и от имени лорда Эдварда призывал дать отпор всевластным притязаниям Аманиты.
        Как и следовало ожидать, на столь важные послания лорды отреагировали незамедлительно. Теперь перед премьером лежали девятнадцать длинных витиеватых писем, на каждом из которых рукой лорда Эдварда значилось «Совершенно секретно» и «Особо срочно!».
        Обе пометы недвусмысленно давали понять, что праздность в ближайшее время не грозит главе службы ювелиров. Девятнадцать неоднозначных писем от августейших особ ожидали тщательного анализа и скорейших выверенных до запятой ответов. Такое дело, от которого, без преувеличения, зависела судьба Бреонии, определенно не стоило затягивать. И самое неприятное, неоткуда ждать содействия - переписка была слишком конфиденциальна и существенна, чтобы передавать её в руки дипломатов, среди которых могут затесаться шпионы, изменники или просто жадные до вознаграждения люди.
        Справедливости ради, учитывая показательную работу особой службы, вероятность этого была крайне мала. Выражаясь любимым Винсентом языком математики, она стремилась к нулю. Однако лорд Эдвард всегда отличался практически параноидальной подозрительностью.
        Кристофер с тревогой обратил внимание на охватившее его ощущение холода. Озноб постепенно сотрясал тело, перекинувшись с кистей рук на предплечья и плечи. Он всё усиливался. Лоб же, наоборот, был горяч, как при лихорадке, а горло сильно пересохло. Глава ювелиров наполнил бокал чистой свежей водой и выпил, прекрасно зная, что та не поможет.
        Вода не уймет этой острой противоестественной жажды, - жажды опиума.
        Кристофер с трудом соединил дрожащие пальцы вместе, мысленно потянувшись к сапфиру. Что ж, он легко снимет этот неприятный синдром и погрузит себя в состояние трех-… нет, лучше четырехчасового сна. Организму действительно нужен отдых.
        Однако уже в следующую секунду глава ювелиров вскрикнул и схватился за голову. Манипуляции с драгоценными минералами стали слишком болезненны - судя по всему, маг исчерпал свой ментальный лимит.
        Проклятье! Он сам загнал себя в этот угол. Беспрерывное использование энергии сапфира для поддержания работоспособности со временем привело, как и полагается, к неприятию, отторжению организмом этой чуждой энергии. Однако как восстановить силы, если тело ломает от невыносимой жажды, а разум слишком истощен, чтобы справиться с этим при помощи магии? Образовался замкнутый круг.
        Ответ был бы прост, если бы у Кристофера имелось при себе хоть какое-нибудь наркотическое вещество. Но, увы, за последние несколько дней совсем ничего не осталось. Премьер Ледума почти не покидал своих апартаментов, вплотную занятый государственными делами, и не имел возможности пополнить свои запасы.
        Разумеется, он мог бы отправить с маленьким поручением слугу, но не решался сделать этого. Лорд Эдвард, за всё это время явившийся к своему фавориту один-единственный раз, как раз как назло застал его за курением. Раздав указания, правитель сухо порекомендовал задуматься над возможными последствиями порочной привязанности, поскольку, по мнению некоторых ученых, та приводит к психическим расстройствам.
        Кристофер похолодел, услышав такие слова. Его влиятельный когда-то отец как раз коротал свои дни в одной из закрытых лечебниц Ледума, а может, давно уже умер от болезни или какого-нибудь экспериментального препарата - поддерживать связь с пациентами было запрещено.
        Про эти заведения мало что было известно достоверно, зато ходило множество страшных слухов. Шептались, что часто сумасшествие было лишь предлогом, чтобы избавиться от неугодных, а заодно посодействовать науке с подопытными. Как бы то ни было, Кристофер не видел отца более пятнадцати лет. Разумеется, маг не испытывал к родителю нежных чувств, об их существовании многие дети Ледума даже и не подозревали.
        Однако повторения злосчастной судьбы вовсе не хотелось.
        Да уж, в бледном свете будет он выглядеть перед своим господином, если в пять часов утра погонит сонного слугу за опиумом! А ведь лорду, несомненно, доложат. Этим он только подтвердит, что невинное светское развлечение превратилось в зависимость.
        Семью Кристофера вообще будто преследовал неизвестный злой рок. Все отпрыски древнего рода отличались выдающимися государственными способностями, что быстро приводило их к высоким должностям и санам. И всё бы хорошо, но всех их в самый апогей славы ожидало громкое падение - ни одному до сих пор не удалось кончить хорошо. Кто-то ушел из жизни на плахе, кто-то под домашним арестом, кто-то бежал из города и был убит за его пределами, кого-то ждал несчастный случай, а кто-то просто неудачно подавился и умер прямо во время обеда.
        До сих пор Кристофер уверенно шел по стопам предков, и мысль о продолжении этого пути сильно беспокоила его.
        Глава 27, в которой наука и магия действуют заодно, но вовсе не во благо, а также страдают от болезненных зависимостей и одиночества
        Прошло еще около трех часов битвы и варварского разграбления города, когда горизонт за спиной лорда Эдварда заалел, словно свежий шрам, налившийся темной кровью, и из-за него показались передовые дирижабли Ледума.
        Рассвет был не за горами: первые отблески его уже покрыли волосы правителя блестящей рубиновой краской. Чудом выжившие, до смерти перепуганные мирные жители Ламиума попрятались в крепких домах, подвалах и сооружениях, а уцелевшие защитники с трудом удерживали последние не взятые рубежи.
        Лавина оборотней прокатилась по городу, сметая всё на своем пути, оставляя кровавые потеки на карте. Противостоять такой массе и ярости врагов было сложно. Лорд Эдвард с жадным интересом наблюдал за передвижениями объединенной армии нелюдей, изучая их общую стратегию и тактику, непритязательные, но весьма эффективные.
        Однако, особо укрепленные районы все еще держались. Значительная часть магов и солдат сконцентрировалась в окрестностях центра города, где имелось множество оборонительных конструкций, где незыблемым символом старого режима возвышался последний оплот обреченных - дворец лорда Доминика.
        Правитель окинул взглядом стремительно приближавшуюся процессию кораблей. Полотнища знамён горделиво развевались на быстром ходу, на черной огнеупорной парусине клеймом серебрились и пламенели легко узнаваемые геральдические лилии Ледума о трех лепестках.
        В постепенно светлеющем небе хищные очертания дирижаблей казались тенями огромных птиц, темных предвестников беды. Лорд Эдвард невольно залюбовался их грацией и мощью. Итак, Бенедикт отлично справился с первой частью своего задания: боевой отряд возглавлял его личный «Демон», самый современный и хорошо оснащенный, самый лучший корабль флота.
        Правитель особым взглядом определил скорость движения объекта и все нужные для перемещения координаты. Алмазы помогали магу видеть корабль насквозь и одновременно в различных проекциях. Конечно, «Демон», как и прочие дирижабли Ледума, обладал абсолютной магической герметичностью и был защищен от вторжения. Однако лорд Эдвард прекрасно знал эту защиту, которую сам же и создал, а потому без труда преодолел.
        Он вошел, как если бы открыл запертую дверь своим ключом, хотя мог бы, при необходимости, и выбить её ногой.
        Находившийся на командном пункте Бенедикт с изумлением воззрился на возникшего прямо перед ним человека, контуры которого окутывало призрачное голубоватое сияние - остывающий след телепортации. В театрализованном одеянии и плотном гриме правитель был мало похож на себя, однако этот тяжелый черный взгляд трудно было с чем-то спутать.
        К тому же, легендарный алмаз «Властелин», хищно сверкающий в платиновом венце лорда, быстро помог адмиралу узнать своего господина, даже под маской белого демона.
        - Правитель Ледума на борту! - выкрикнул он строго установленную фразу, означавшую, что управление кораблем, равно как и всей эскадрой, переходило к стоящему выше по иерархии. Помощники адмирала низко склонились и громким эхом повторили слова командира.
        Бенедикт подспудно предполагал такое развитие событий. Насколько он знал властную натуру правителя, вероятность того, что тот отпустит столь важную ситуацию на самотек и не пожелает лично проконтролировать выполнение отданных распоряжений, была крайне мала. И это несмотря на то, что возможность оставления лордом-защитником своего города для здравомыслящего человека казалась еще более невероятной.
        Тем временем правитель перевел взор на объемное изображение Ламиума, слабо мерцающее в воздухе. Его создавали излучения драгоценных камней, густо усеивавших окружность специального наглядного стола, который для удобства был разделен на условные квадраты. Несколько магов высокого уровня, обеспечивающих корректное отображение действительности, находились тут же поблизости.
        Картинка была столь реалистична, как если бы просто смотреть на город с высоты птичьего полета, при этом каждый фрагмент можно было в любой момент приблизить и увеличить - хоть до такой степени, чтобы разглядеть веснушки на лице случайного человека или пересчитать все до одной ресницы.
        Разумеется, если бы кому-то пришло в голову тратить ресурсы, чтобы заниматься подобной ерундой.
        - Разрешите доложить обстановку, милорд, - по форме обратился адмирал. - Никаких особых происшествий за время отбытия из Ледума не произошло. Эскадра полностью укомплектована и готова вступить в боевые действия. Расчетное время пересечения воздушных границ Ламиума - три минуты.
        Правитель мельком глянул на старинный механический календарь, показывающий фазу и возраст луны, а также некоторые другие специфические параметры, необходимые магам. Данные о состоянии ночного светила были чрезвычайно важны для чародейства, ведь именно магнитные колебания, исходящие от луны, заставляли минералы, как и всё в мире, вибрировать, - но вибрировать особым образом.
        Конечно, за столько лет активной практики заклинатель и сам научился чувствовать положение ночного светила, но механические лунные календари позволяли определить его любому человеку, притом абсолютно точно.
        До наступления условленного часа дракона оставалась ровно двадцать одна минута.
        - Экспериментальные образцы бомбы «Камелия» на борту? - уже первые слова, едва пророненные лордом, давали понять, что тот настроен решительно.
        Можно подумать, их могло не оказаться. Бенедикт аж запнулся, представив на мгновенье лицо правителя, ответь он нечто вроде: «Э-эмм… Бомбы? А мы забыли их в Ледуме». Красочная картина, которую лучше не видеть воочию. Никогда.
        - Так точно, милорд, - отгоняя глупые мысли, вслух сказал адмирал. - Опытная партия насчитывает девятнадцать экземпляров. Профессор Мелтон дал подробные рекомендации по методике бомбометания и оптимальным метеорологическим условиям, которые вкупе позволят значительно увеличить эффективность новых боеприпасов. Все факторы на данный момент не выходят за пределы допустимых: давление, влажность и температура воздуха в норме, показатели ветра наилучшие.
        - Тогда не будем медлить.
        Упомянутые бомбы «Камелия» были недавним, совсем свежим изобретением профессора Мелтона. Гениальный ученый разработал какое-то усовершенствованное взрывчатое вещество, которое требовалось испытать, прежде чем запускать в массовое производство.
        Лорду Эдварду всё не терпелось увидеть новинку в действии, и вот подходящий случай представился. Точнее, был тщательно организован, ведь победа любит подготовку.
        Конечно, до часа дракона оставалось еще какое-то время, и большинство оборотней не успели покинуть город, хотя отток их с улиц уже начался. К тому же, едва завидев черные корабли Ледума, многие нелюди как будто почувствовали опасность и поспешили прекратить бой, чтобы убраться подобру-поздорову, не искушая напрасно судьбу.
        Так разве обязательно теперь соблюдать эту утомительную точность? Всем ведь известно, лорд Эдвард не любит ждать.
        В любом случае, разросшаяся популяция нелюдей нуждается в некой регуляции. Кроме того, для пущего правдоподобия серьезные потери должны быть среди всех участников противостояния.
        Между тем, адмирал уже отдал все необходимые распоряжения, и спустя какую-то минуту изображение на наглядном столе изменилось. На северной границе Ламиума быстро распускался огромный цветок взрыва, накрывая часть города непроницаемым свинцово-серым облаком.
        Раздался оглушительный грохот, и дирижабль слегка тряхнуло.
        - Квадраты четыре и пять, - отрывисто приказал лорд Эдвард, упершись руками в стол. - Увеличьте масштаб в десять раз!
        Маги немедленно исполнили волю правителя, но это не помогло разглядеть хоть что-то: в воздухе покрывалом висела плотная тяжелая пелена.
        А рассветное небо было полно огня!
        Когда пламя и дым наконец рассеялись, лорд Эдвард и остальные с удивлением обнаружили, что никаких видимых разрушений нет. Однако участок города, подвергшийся атаке, выглядел каким-то неживым, будто замер в неостановимом течении времени. Казалось, жители покинули его давным-давно, уйдя по каким-то срочным делам: на улицах не было заметно ни одного живого существа.
        Безлюдно, тихо и чисто. Ни следа грязи и крови, ни единого трупа оборотня или человека - все они будто исчезли.
        Правитель Ледума был впечатлен и даже слегка обескуражен. Что же это получается, новые бомбы Мелтона, разрываясь, давали мощный объемный взрыв и, судя по всему, продуцировали некие волны, которые испаряли живую материю. Приятным сюрпризом было то, что здания и сооружения при этом оставались в сохранности. Помимо высокой боевой эффективности таких боеприпасов, они были очень выгодны экономически, ведь после войны не придется тратить дополнительные средства на работы по реконструкции объектов, которые не пострадают.
        - Невероятно! - лорд Эдвард не скрывал своего восхищения. - Это подлинное оружие будущего. Мелтон поднял науку на уровень магии!
        Говоря это, правитель был не вполне честен и даже немного лукавил. На самом деле, человеческая магия всегда неотступно следовала за наукой, копируя её передовые достижения при помощи энергии минералов. Маги не создавали ничего принципиально нового - они лишь воссоздавали уже существующее, возможно, в более грандиозном масштабе или усовершенствованном варианте, но это были лишь копии.
        Вот и теперь, когда профессор Мелтон изобрел новое оружие, избирательно поражавшее органику, лорд Эдвард получал возможность сделать то же самое, используя законы и принципы, обнаруженные гениальным ученым.
        Однако в кажущемся простым вопросе имелись свои сложности. Моделирование реальности в условиях когнитивного мира требовало абсолютного понимания сути процесса. Только тогда этот процесс мог стать управляемым, мог быть воссоздан с высоким, математическим уровнем точности.
        Правда, существовали и минералы, которые работали с более тонкими материями. Они давали некий вероятностный, непредсказуемый результат, произвольно комбинируя последовательности случайностей. К примеру, с их помощью увеличивались общие шансы победить в войне или прожить «долгую счастливую жизнь», - шансы, соотношение которых вообще невозможно просчитать, ибо речь идет о весьма условных, субъективных понятиях.
        К сожалению, по какому-то не изученному до конца закону такие драгоценные минералы влияли абсолютно на все области жизни, включая и те, которые, на первый взгляд, никак не были связаны с чародейством. Это были опасные камни, и они корректировали судьбы людей одним им ведомым образом. Маги-приверженцы таких минералов были весьма немногочисленны, а консервативные заклинатели относились к ним настороженно, называя отступниками.
        Однако, лорд Эдвард не сумел сразу ухватить суть процесса, происходящего в момент разрыва бомбы, а потому он дал знак продолжать. Бомбы разрывались одна за другой, испаряя всякую плоть в радиусе примерно двухсот метров от эпицентра взрыва. Солнце величаво восходило над горизонтом. Подобно призракам смерти, черные дирижабли Ледума медленно проплывали над городом, оставляя за собой стерильно чистое пространство - ни живых, ни мертвых не оставалось на нем.
        Наконец, бомбы кончились. Механизм взрыва, всегда более или менее одинаковый, был для правителя предельно ясен: аэрозольные смеси различных газообразных и жидких веществ, а также порошковые взвеси воспламенялись с помощью детонаторов. В зоне детонации молниеносно развивалась высокая температура и возникала зона чудовищного давления, несовместимая с органической жизнью.
        Но что происходило дальше? Почему поражающее воздействие ударной волны распространяется только на живую силу? И куда испаряется материя? Возможно ли, что процесс взрыва приводил к образованию локальных очагов вакуума - пространства, свободного от вещества, пространства без материи и энергии, не содержащего реальных частиц и полей?
        Но это же невозможно. Невозможно вот так заменить энергию пустотой, а пустоту - энергией. Таков закон. Пространство вакуума всегда должно быть равно нулю, иначе сами принципы мироздания пошатнутся, и извечное равновесие сил будет нарушено.
        Лорд Эдвард только покачал головой и приказал держать курс на дворец правителя. Сегодня Мелтон превзошел самого себя. Кто знает, может, его сомнительные эксперименты с управлением временем также окончатся успешно? А пока… Устройство новых бомб оказалось слишком сложным, чтобы разобраться с ним самостоятельно. Придется всё же навестить молчаливого затворника Магистериума и добиться внятных разъяснений и практических советов.
        Когда дирижабли достигли дворца и зависли над ним, изображение над наглядным столом зарябило, прерываемое помехами, и в конце концов пропало. Лорд Эдвард только криво усмехнулся, следя за потугами высших военных магов восставить картинку. Тщетно. Было бы даже удивительно, если бы дворец не был оборудован дополнительной системой информационной защиты. И сейчас она находилась в руках грамотных и умелых.
        Можно, конечно, лично вступить в утомительную магическую дуэль и в конце концов взять систему под контроль, но такие манипуляции отнимут много времени и сил. Пусть штатные заклинатели тренируются, подавляя активность противника, им лишний опыт не помешает, будет только полезен.
        Тем более, особой необходимости в магическом слежении больше не было, ведь всё прекрасно видно и так.
        Правитель Ледума вышел на палубу. Порыв ветра вновь всколыхнул его волосы, и те в беспорядке рассыпались по плечам, подобно серебру. Адмирал Бенедикт и помощники неотступно следовали за лордом.
        - Дайте команду готовиться к штурму, - бесстрастно приказал маг, невооруженным взглядом разглядывая раскинувшийся под ним дворец и весь беззащитный город.
        Город, который почти принадлежал ему.

* * *
        Глава ювелиров наконец поднялся из-за письменного стола и прошел из рабочего кабинета во внутренние покои.
        Одна из жилых комнат, отведенная им для размышлений, была оформлена в сдержанных прозрачно-синих тонах на общем бежевом фоне. Царящая тут атмосфера покоя способствовала плавному течению мыслей.
        Окон в комнате не было, а две смежных стены представляли особо прочное стекло, за которым колыхалась окрашенная в серебряный цвет вода. Вода казалась густой, похожей на прохладную ртуть. В гуще её парила взвесь светящихся частиц и флегматично передвигали плавниками тщательно подобранные по цвету рыбы - темно-синие, почти черные, оттенком напоминавшие излюбленные премьером сапфиры. Изысканно узкие треугольные тела их медлительно и грациозно скользили в воде.
        Наблюдать за хаотическими перемещениями рыб было интересно, вода же всегда действовала успокаивающе. Учитывая то, что источники влаги в Бреонии имели в основном подземное происхождение, аквариумы были настоящей редкостью и предметом роскоши. Крупные декоративные рыбы, что лениво плавали здесь, были выведены искусственно, специально чтобы радовать глаз обеспеченным аристократам.
        Две другие стены комнаты занимали зеркала, сейчас закрытые плотной материей.
        Глава службы ювелиров чуть потянул ближайший витой шнур, и занавеси плавно раздвинулись, открыв взгляду высокое, от пола до потолка зеркало. Границы немедленно раздвинулись, и комната превратилась в огромное пространство, заполненное бесчисленными рыбами.
        Надо сказать, зеркала были исключительным явлением как во дворце, так и во всех государственных учреждениях Ледума - лорд Эдвард отчего-то недолюбливал их.
        А вот Кристофер, наоборот, любил.
        Молодой мужчина придирчиво всмотрелся в своё отражение, изучив тон кожи, разрез губ и глаз, прихотливо уложенные извивы волос. Он был красив, по-настоящему, идеально красив, и знал это. Более того, мужчина был убежден, что никто в целом мире не сумеет соперничать с ним, а потому он неизбежно был влюблен лишь в самого себя.
        Эгоистичная любовь эта сопровождала аристократа с детских лет, возможно, с момента самоосознания, и с каждым годом только росла и крепла, по мере того как к щедрому дару природы, красоте, прибавлялись разнообразные таланты, а также формировался гибкий, неординарный ум эстета.
        Каково же было изумление Кристофера, когда в один из дней он вдруг обнаружил, что ошибался насчет своих убеждений. Сердце, подобное прозрачному льду, оказалось бессильно перед твердостью алмаза - тот безжалостно смял и раскрошил его, не посмотрев на красоту, наполнив холодную душу непокоем.
        Правителю Ледума и без того принадлежали многие сердца, теперь же он с легкостью, сам не подозревая о том, овладел всеми мыслями и желаниями молодого аристократа. Чувство это представлялось сродни истинно религиозному фанатизму, обожанию преданного раба, боготворящего возлюбленного господина. Это была смесь восхищения и преклонения.
        Это была одержимость, которую следовало побороть.
        Никогда не надеялся Кристофер на что-то иное, кроме как возможности в полной мере проявить свои способности, служа на благо родного города и своего лорда. Таланты его раскрылись во всей красе и вскоре Кристофер получил высокий пост главы службы ювелиров.
        Идеал же, который избрал и принял самовлюбленный юноша, обязан был быть недостижимо высоким, и первое время действительно казался таковым.
        Ни в коем случае не проявляя даже тени эмоций, молодой аристократ быстро приобрел расположение правителя, которого откровенно тошнило от угодливости и раболепия окружающих. Несмотря на склонность к деспотизму и желание всё контролировать, лорд Эдвард довольно высоко ценил в людях чувство собственного достоинства, а потому приблизил к себе таланливого придворного.
        Но желанная близость правителя, вместо удовлетворения, принесла только страдания, неожиданные страдания. Теперь, когда идол его был совсем рядом, с него несколько слетела позолота, и осколки разбитого сердца тяжело заворочались в груди, настойчиво требуя большего.
        Сокровище, казавшееся прежде недоступным, теперь находилось на расстоянии вытянутой руки.
        Однако Алмазный лорд оказался жесток. Терпеть его придирки и постоянные перепады настроения было непросто для человека, столь высоко ценящего самого себя. Возможно, Кристофер не сумел бы переломить свою гордость, если бы правитель не был столь неоднозначен и сложен для понимания. Грубость его порой была куртуазна до изыска, а издевательства столь изощренны, что доставляли болезненное, ненормальное удовлетворение.
        Поняв, что, намеренно или нет, а лорд постепенно сводит его с ума, Кристофер всерьез испугался. От опасных запретных чувств решил сбежать он в мир ночных увеселений и наркотических снов, однако те не смогли разорвать многолетний плен.
        Заменить один наркотик другими не удалось, сделалось только хуже.
        …Вечен ли этот тягостный плен?
        Иногда Кристоферу казалось, что правителю известна его тщательно скрываемая тайна, так явно тот порой вызывал его на откровенность, забавляясь и играя, как кошка с мышью. Конечно, правитель Ледума не мог воспринимать его всерьез.
        Но глава ювелиров не поддавался на провокации, зная, что люди, занимающие высокие государственные посты, не могли преступать определенных границ, а те, кто всё же имел кратковременные интрижки с лордом, немедленно переходили в разряд людей для удовольствий и быстро катились вниз по наклонной, до самого дна. Можно было любить кого угодно в этом грешном городе, но только не лорда-защитника. Это было подобно социальному самоубийству. Аристократ знал: в случае ошибки белый демон погубит его.
        Так и случилось.
        Даже его яркая, сияющая красота не смогла ослепить лорда! С момента дарования ленты премьера правитель откровенно пренебрегал им, даже не считая нужным смягчать свою немилость. На Кристофера обрушилась целая лавина новых обязанностей, заставляя с утра до поздней ночи сидеть над важными государственными бумагами, не поднимая головы. А лорд лишь присылал краткие записки с указаниями и требовал подробных отчетов в письменной форме!
        Кристофер допускал, что обдумывание политической ситуации и подготовка к войне отнимает много времени и сил. Однако и того, и другого по-прежнему хватало лорду с лихвой на таинственные ночные отлучки из дворца и на то, чтобы проводить время с другими.
        Чего только стоит последняя протеже правителя при дворе, очаровательная Севилла, дочь семьи одновременно и богатой, и знатной. Одно только горе, что глупа, как пробка. Но ей и не приходится, верно, вести ученых бесед: лорд Ледума брал с каждого по способностям.
        В глубине души глава ювелиров терпеть не мог несносную девчонку - но терпеть всё же приходилось.
        Кристофер страдальчески скривился, одновременно упиваясь благородным выражением трагизма, исказившим тонкие черты лица. Не выжил ли он из ума? Горькое, больное чувство - ревность. Как долго сможет он еще скрывать его? Как долго сможет просто выносить боль, разрушающую, ранящую изнутри? Кажется, это был предел. Должно забыть всё и ожесточить своё сердце, пока оно окончательно не разбито.
        О Изначальный, да что с ним не так? Как смертный вообще дошел до того, что посмел предъявлять права на своё божество? Как решился на столь дерзкий мятеж?
        Кристофер нахмурил брови. Здесь нет его вины: лорд Эдвард сам вынудил его. Слишком долгое время маг развлекался, вытягивая по одной все жилы. Правитель оказался несправедлив к своему верному поклоннику, он перегнул палку: приблизил и оттолкнул самого преданного своего слугу.
        Вот и сейчас, нацепив на главу ювелиров черную ленту, правитель буквально узурпировал свои права на него, лишив возможности снять напряжение всем известным способом. Отныне никто во всей Бреонии не посмеет даже прикоснуться к нему! Чтобы забыться, Кристоферу оставались только наркотики и крепкий алкоголь, других вариантов не было. Однако плоть, привычная к тому, чтобы ей дарили блаженство, бунтовала, протестовала против ограничений. Плоть не желала убивать себя токсичными веществами - она жаждала таинств, горячих прикосновений и неги…
        Двойник смотрел на него синими глазами, полными слёз, полными укора разбитой неразделенной любви.
        Двойник был прекрасен.
        Поддавшись минутному порыву, Кристофер приблизил бледное лицо к стеклу, и зеркало затуманилось от тепла его неровного дыхания. Эти губы были совершенны, их благородные линии напоминали чувственные лепестки цветов, изломанных порывом холодного ветра. Конечно, двойник не заслуживал этих мук. Прежде он был единственным, кто царил безраздельно в ныне истерзанном, томящемся сердце аристократа. Почему же всё изменилось? Как дошел он до такого отчаяния? Непостижимо.
        Кристофер вдруг коснулся губами отражения, желая утешить и его, и себя, безнадежно желая вернуться в прошлое. Но чуда не произошло: маг дернулся назад, будто обжегшись о твердую поверхность стекла. Грубая материя оскорбила мучительно тонкие чувства.
        На миг Кристоферу показалось, что второе я с мстительным удовлетворением следит за его страданиями, считая их заслуженной карой за предательство, предательство самого себя. Кажется, он на пороге нервного срыва.
        Раздраженно задернув занавеси, Кристофер отвернулся от зеркала и устало побрел прочь.
        По щекам его текли слёзы, вызванные болью этого холодного, одинокого поцелуя.
        Глава 28, в которой обнаруживаются некоторые тайные связи
        - По вашему приказанию подразделения особой группы «Серп» готовы к штурму, милорд, - осторожно сообщил Бенедикт. - Осмелюсь также обратить высочайшее внимание правителя на то обстоятельство, что осажденные подняли белый флаг.
        В раздражении правитель плотно сжал губы. Да ну? Похоже, будто он не заметил трепыхающегося на ветру белоснежного полотнища, спешно поднятого над дворцом вместо сине-голубого знамени Ламиума? Ему что, нужно повторяться? Неужели молодой адмирал полагает, что лорд Ледума будет дважды произносить распоряжения или, черт его побери, давать подчиненным подробные разъяснения своих намерений?
        На пороге грядущей войны бойцы должны получить необходимую тренировку, в условиях, максимально приближенных к боевым. Кроме того, требовалось срочно испытать еще одно изобретение профессора Мелтона.
        Однако, заклинатель постарался взять себя в руки и не выплеснуть раздражение на талантливого и верного главу воздушного флота. Тот обладал большим потенциалом, и лорд намеревался использовать его на службе еще много лет, если ничего непредвиденного не случится.
        Конечно, правителю было не по нраву излишнее свободомыслие подданных. Но, с другой стороны, на войне как раз таки умение мыслить и самостоятельно принимать решения являлось очень важным качеством командующего. Если посто янно закрывать ему рот и вселять страх наказания, весьма скоро этот ценный навык атрофируется. Глава воздушного флота попросту разучится думать и объективно оценивать ситуацию, привыкнет к положению, что всегда есть тот, кто всё решит за него. Тот, чьи приказы не обсуждаются и не подвергаются никакому анализу, - а значит, выполняются бездумно.
        Когда-нибудь, в самый неподходящий момент, это может сыграть с ними злую шутку.
        А потому адмирал должен знать: не возбраняется иногда обсуждать приказы. Это допустимо, но только затем, чтобы вернее уяснить волю правителя и исполнить ее наилучшим образом.
        Лорд Эдвард обернулся к военному и прямо посмотрел тому в глаза.
        - Хорошо, что взял на себя смелость заострить моё внимание, адмирал, и на всякий случай уточнить мои слова, - спокойно кивнул заклинатель. - В штурме есть смысл. Я желаю увидеть «серпов» в действии.
        Бенедикт всё понял без излишних речей и сделал помощникам разрешающий знак рукой. По этому знаку операция по захвату дворца лорда Доминика была начата незамедлительно.
        Последующие события развивались стремительно. Наблюдать за ними было одно удовольствие: с кораблей, как частый дождь, посыпались бомбы, и обширную территорию дворца заволокло едким фиолетово-красным дымом, напоминавшим горящий кровавый туман.
        Эти снаряды не поражали огнем или ударной волной. Но они содержали сильнейшие галлюциногенные токсины, вдыхание которых приводило к тому, что маги утрачивали связь с реальностью и были не в состоянии не то что изменять, а даже адекватно воспринимать происходящее.
        Когда приход их был подготовлен, на поле действия тотчас появились «серпы», снабженные специальной защитой органов дыхания и зрения. Часть их была телепортирована военными магами, часть высадилась прямо с дирижаблей при помощи специальных строп или с парашютами.
        Командиры подразделений без промедления уверенно повели свои отряды к заранее определенным целям - действия их были хорошо отработанными и слаженными, и лорд Эдвард откровенно наслаждался этим жутковатым, поставленным специально для него спектаклем.
        Уже вскоре штурм был завершен. Дым постепенно растворялся, и бойцы выводили из помещений на яркий солнечный свет мало что соображающих магов, связанных и совершенно безопасных без своих драгоценностей.
        Однако не всё прошло гладко.
        По царящей внизу легкой нервозности лорд Эдвард догадался, что возникли какие-то проблемы. Получивший оперативное донесение Бенедикт мог лишь подтвердить его опасения.
        - Милорд, к сожалению, нам не удалось вывести из строя всех дворцовых заклинателей, - коротко поклонившись, доложил адмирал. - Достаточно большая часть их сумела нейтрализовать токсичное загрязнение и сохранить магические способности. Осажденные надежно закрепились в тронном зале. Попытка захвата помещения не удалась: мы понесли потери и временно приостановили действия. Каковы будут дальнейшие распоряжения?
        Лорд Эдвард снисходительно улыбнулся. Странно было бы требовать от «серпов», чтобы те запросто расправились с таким количеством искусных и сведущих заклинателей, собранных в одном месте, да к тому же понимающих, что им больше нечего терять: смертельная ловушка захлопнулась. Такие, обреченные, дорого продадут свои жизни.
        Тут «серпам» ничего больше не добиться. И без того они потрудились на славу, получили боевой опыт и показали высокую эффективность.
        Правитель задумчиво посмотрел на всё еще развевающийся над дворцом белый флаг, который они нарочно проигнорировали совсем недавно.
        - Что ж, предложите им сдаться.
        - На каких условиях?
        Правитель только покачал головой. Сегодня Бенедикт не уставал досаждать ему своей непонятливостью. Но делать нечего, нужно было потихоньку растить грамотного и преданного командующего.
        - На милость победителя. Не думаю, что в их положении уместно диктовать условия. Никаких договоренностей. Никаких гарантий. И десять минут на раздумья.
        С этими словами лорд растворился в уже знакомом голубоватом сиянии.
        Уцелевшие боевые маги решились принять это, безусловно, заманчивое предложение. Их оставалось не более двух с половиной десятков, но это были лучшие из лучших. Возглавляла процессию Луцилла, единственная выжившая женщина среди осажденных во дворце.
        Она же, по совместительству, являлась тем самым предводителем заговорщиков Ламиума, за спиной своего лорда вступивших в тайный сговор в Ледумом.
        Маги вышли по своей воле и были способны оказать сопротивление. Одним-единственным предупреждающим жестом Луцилла остановила метнувшихся было к ним бойцов, не давая тем скрутить своих товарищей. «Серпы» попадали с ног, будто наткнувшись на невидимую стену, но оставались живы.
        Взгляд храброй женщины быстро нашел собственной персоной явившегося правителя Ледума, ступившего на чужую землю. Тот стоял неподалеку, в тени цветущих деревьев и с неподдельным интересом наблюдал за происходящим. Луцилла совершила несколько медленных шагов в его направлении, всем своим видом демонстрируя намерение вступить в переговоры.
        Лорд Эдвард также сделал движение рукой, позволяя чародейке подойти ближе. Посмотрим, что там. Если снова скучные мольбы о помиловании или однообразные проклятья и обвинения, он будет очень разочарован.
        Луцилла приблизилась еще немного и, оставаясь на почтительном расстоянии, грациозно опустилась на колени. В руках ее оказался усыпанный драгоценностями футляр с символическими золотыми ключами от города, подобный которому имелся у каждого правителя Бреонии. Этот футляр женщина протянула лорду и возложила к его ногам, а сама ритуально простерлась ниц, лбом касаясь земли, на которую сегодня пролилось так много крови.
        - Приветствую тебя, августейший повелитель Ледума, - невозмутимо произнесла она, будто говоря о каких-то рядовых, само собой разумеющихся вещах. - Город Ламиум пал и принадлежит тебе.
        Правитель с любопытством посмотрел на женщину. Неброская одежда негеральдических цветов делала её похожей на прислугу, и только серьги из розового золота с крупными эвклазами с лихвой опровергали ошибочное первое впечатление. В высшей степени редкие минералы чистого нежно-голубого цвета горделиво сверкали в ушах, завораживая совершенным стеклянным блеском.
        Они же говорили лорду еще о двух немаловажных деталях: Луцилла была малоопытным, но от рождения очень сильным магом.
        Вывод этот сделать было несложно. В Бреонии как таковые отсутствовали официальные учреждения, которые могли дать высокую магическую грамотность. Более того, распространение этих знаний сами заклинатели стремились ограничить, насколько только возможно. Магия означала возможности и власть, что всегда было уделом малочисленной касты избранных, и расширять ее без надобности никто не желал.
        Сведения о минералах считались тайными, а потому в большинстве случаев заклинатели продвигались по извилистому пути познания самостоятельно, практически вслепую, полагаясь лишь на интуицию и данные, полученные собственным опытным путем.
        Исключение составляли только рядовые военные маги, которых специально обучали нескольким стандартным боевым техникам и приемам в обмен на бессрочную службу городу. Им даже выдавали унифицированные драгоценные камни, как выдают мечи солдатам. В каждом полисе набор техник и минералов для военных магов определял лично лорд-защитник на свое усмотрение.
        Обычно на такую службу призывались люди неблагородных сословий с небольшими дарованиями, но, тем не менее, это было намного почетнее большинства доступных им работ, и оплачивалось также очень неплохо. Так что недостатка в желающих никогда не было, скорее наоборот.
        И если военные сделали магию своим ремеслом, то были и те, кто сделал ее высоким искусством.
        Избравшие путь высшей магии знали, что он, как и путь меча, требует постоянного самосовершенствования и практики.
        Ценный опыт чрезвычайно редко передавался напрямую от учителя ученику, так происходило только в фамильных кланах известных заклинателей, где великие способности наследовались вместе с кровью. Чаще этот опыт со временем перекочевывал на страницы особых книг, которые береглись, как зеница ока. Такие исключительные книги, личные гримуары заклинателей, существовали в единственном экземпляре и ценились на вес золота… да что там, ценились гораздо выше.
        За ними велась постоянная, непрекращающаяся охота ювелиров.
        Но, так или иначе, каждый искатель знаний довольно скоро обнаруживал определенные закономерности в практике и пользовался ими, подводя теоретическую базу или нет.
        К примеру, было известно, что человеческое тело пронизывают многочисленные энергетические каналы, которые находят выход в кончиках пальцев рук. По этой причине наиболее рационально для мага было надевать кольца: минералы, имеющие прямой контакт с пальцами, могли использоваться легче и действеннее всего. Почти столь же эффективны были браслеты на запястьях и наручи на предплечьях. Следующими особенно активными зонами являлись макушка головы и центр груди - средоточие ментальной и сердечной энергий. Именно по этой причине большой популярностью среди магов пользовались разнообразные диадемы и медальоны.
        Как видно, уши в перечисленные удобные зоны не входили, а потому манипулировать драгоценностями в них было довольно затруднительно. В прежние времена лорд Эдвард также, бывало, экспериментировал с серьгами, но быстро отказался от этой затеи - минералы зарекомендовали себя крайне плохо, поддаваясь управлению почти так же, как если бы вообще не имели контакта с энергетическим полем человека.
        Когда такое происходило, камни не находились под полным контролем и другой, более сильный маг мог попытаться подчинить их себе, перехватив инициативу. Это было опасно. Если два заклинателя одновременно хотели использовать драгоценный камень, находящийся за пределами прямой досягаемости, им приходилось бороться за его внимание.
        Всё это говорило о том, что Луцилла имеет весьма скромный опыт в теории и практике магии, раз не пришла до сих пор к таким основополагающим выводам. В то же время, женщина очевидно не испытывает дискомфорта в управлении столь неудачно расположенными на теле камнями, а значит, природная сила её была велика.
        Луцилла была внучатой племянницей лорда Доминика, и о чистоте её крови говорил глубокий черный цвет волос. Но, к сожалению, на этом достоинства заканчивались: внешности чародейки не доставало контрастов, наличие которых считалось обязательных признаком аристократической красоты. Пронзительные ведьминские глаза также оказались черными, и сам тон кожи был несколько темнее, чем полагалось. Тяжелые линии нижней челюсти и чересчур массивный подбородок окончательно хоронили девичьи мечты о хрупкости и элегантности.
        Хотя женщина и имела благородное происхождение, и даже являлась родственницей правящего лорда, лицо её было слишком невыразительным для такого высокого статуса, к тому же, лишенным должного ухода и макияжа, который мог бы смягчить недостатки.
        Единственным элементом ритуального раскраса ведьмаков была густо-алая вертикальная полоса, пересекавшая лоб от линии роста волос до самой переносицы - смелый символ отступничества.
        Мятеж был ей к лицу.
        По правде сказать, лорд Ледума еще не определился, как поступить с лидером повстанцев, намереваясь принять решение на месте, в зависимости от обстоятельств.
        Несмотря на внешнюю простоту, Луцилла показалась ему особенной. Коротко остриженные волосы её были растрепаны и, по-видимому, никогда не знали сложных церемониальных причесок, которые полагались ей по статусу. Женщина была похожа на галчонка - маленького, взъерошенного, но чертовски упрямого. Перед лицом человека, от прихоти которого зависела её судьба, заклинательнице удалось сохранить спокойное достоинство, лишенное страха или высокомерия.
        Один-единственный взгляд бросила она на правителя, но его было достаточно для лорда Эдварда, чтобы прочесть, что в этих глазах нет ненависти и жажды мести. То, что маг различил в них, вполне подходило для будущей правительницы, которую он хотел бы видеть в Ламиуме, - острый ум и готовность подчиниться могуществу Ледума.
        Похоже, Луцилла с самого начала предполагала подобное развитие событий, но для достижения амбициозных целей оказалась готова пойти на риск и неминуемо высокие жертвы. Правитель Ледума высоко ценил таких вассалов - способных, самостоятельных и, что немаловажно, знающих своё место. Ламиуму всё равно требовался новый лорд-защитник, и лучшей кандидатуры, по-видимому, не сыскать. Луцилла молода, сильна, хорошо осведомлена о положении дел в городе и к тому же находится в кровном родстве с трагически погибшим лордом Домиником… что дает все основания законно претендовать на его трон.
        - Ледум официально выражает глубочайшие соболезнования в связи с несчастьем, обрушившимся на Ламиум, - приняв решение, торжественно провозгласил правитель. - Увы, роковое стечение обстоятельств привело сегодня к гибели многих невинных. К счастью, помощи случилось подоспеть прежде, чем город оказался окончательно разрушен: удалось вмешаться раньше, чем мирные жители были полностью истреблены безжалостными обитателями Пустошей. Чтобы обеспечить безопасность уцелевших людей, маги Ледума под моим контролем быстро восстановят неисправную магическую защиту и выставят более совершенные и надежные коды. Уверяю, отныне Ламиум может рассчитывать на всяческую поддержку с нашей стороны, миледи.
        Услышав последние веские слова, Луцилла молча поднялась на ноги. Спокойно кивнула, выражая понимание возложенной на неё задачи и готовность не мешкая приступить к действию.
        Впереди правительницу ждала долгая и кропотливая работа по восстановлению и переустройству города, работа по взятию кардинально нового политического курса. Как капитан корабля, попавшего в бурю, Луцилла должна была удержать в руках рвущийся штурвал, принуждая почти погибшее судно совершить внезапный резкий разворот и двигаться в практически обратном направлении.
        Рука её была достаточно тверда для этого.

* * *
        Едва вернувшись во дворец в Ледуме, лорд Эдвард почувствовал присутствие чужака.
        Минувшая трудная ночь, за которую так и не довелось сомкнуть глаз, изрядно утомила правителя. Энергозатратные телепортации на значительные расстояния, серьезное расходование ресурса на ликвидацию лорда Доминика, нервотрепка с участием заклятых союзников оборотней - всё это давало о себе знать. Тем не менее, результат был хорош. Ситуация в Ламиуме полностью взята под контроль, магическое поле восстановлено и стабилизировано, бомбы испытаны успешно, новая леди Луцилла подтвердила сюзеренитет Ледума.
        Все ожидания правителя оправдались наилучшим образом, и в эту минуту он хотел только одного - отдыха, чтобы восстановить силы. Однако, наличие постороннего в Северной опочивальне, предназначенной специально и исключительно для покойного сна, сильно осложняло воплощение этих планов в жизнь.
        - Видят боги, ничего не меняется в Ледуме, - чуть укоризненно раздалось в тишине спальной комнаты, едва заклинатель переступил порог. - Этот город будто застрял вне времени. Те же долгие дожди, те же сырые холодные ветры… И ты развлекаешься всё так же гнусно и кроваво, Эдвард.
        Голос звучал словно бы отовсюду, так что источник сложно было определить сразу. Тишина немедленно была поглощена им. Голос накрывал с головою, как большая волна накрывает пловца - и тянет на дно обмякшее тяжелое тело.
        - Неужели никто до сих пор не обеспокоен твоими, мягко выражаясь, бесчеловечными забавами? - чистый голос с легкостью мог принадлежать ребенку, но в то же время слова и манера речи были чересчур серьезны и церемонны даже для взрослого. Но это был знакомый, слишком знакомый голос, чтобы теряться в догадках. - Или человечность не к лицу правителю Ледума, который перестал относить себя к смертным? Люди, ох, люди… Достаточно какой-то пары-тройки сотен лет жизни, как вас уже поражает гордыня… впрочем, должен заметить, в твоем случае, она поразила плод еще в утробе матери.
        Лорд Эдвард молчал, устало прислонившись к двери, которую только что плотно прикрыл за собой, и голос, не дождавшись ответа, продолжил:
        - Однако твой азарт завораживает меня, как и прежде, как движения умелого факира завораживают кобру. С какой беспечной легкостью лорд-протектор покидает город, почти на десять часов оставив его без защиты! Дерзкий план, но вполне в твоем духе. Совершенно безрассудно - и бесподобно. Как говорится, кто не рискует, тот не пьет игристое.
        - Какого черта тебе нужно?
        Правитель сделал пару шагов внутрь, с растущим раздражением оглядывая комнату. Интерьер спальни, как и всего Северного крыла дворца, был решен с использованием разнообразных оттенков фамильных цветов лорда Ледума - белого с небольшими вкраплениями голубого и серого.
        Более изысканного сочетания, подчеркивающего благородство, утонченность и высокое положение владельца, просто не существовало. Идеально-белое пространство играло и переливалось различными нюансами: от оттенка натурального хлопка и снега до цвета слоновой кости и сливок. Редкие цветные детали резко выделялись на общем нейтральном фоне, и особенное значение приобретала игра света, в зависимости от которого интерьер становился теплым или холодным.
        Комната казалась пустой. Не сразу лорд Эдвард перевел взгляд на расположенное в уютном углублении алькова ложе. От посторонних глаз его укрывала специальная ширма, сотканная словно бы из тонкого ломкого льда.
        За ширмой смеялись. Смех был похож на прозрачный звон колокольцев, плывущий в раскаленном полуденном небе. Прохладный, завораживающий смех.
        - Выражаться так надменно, так грубо способен только истинный аристократ, - неторопливо отозвался неизвестный, перекатывая слова на языке, словно те были сварены из карамели, - тягучей, густой и приторно сладкой. - Но не лучше ли тщательнее подбирать обороты, дабы случайно не оказаться понятым неверно? Разве подобные нападки рассчитывал услышать я, лишенный радости видеть тебя почти двадцать лет? Должно быть, это недоразумение, и лорд Ледума не желал огорчать меня понапрасну. Или ты и в самом деле расстроен моим визитом?
        - Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, - маг несколько сбавил тон, угадав в последних словах гостя укор, мягкий, как прикосновение кошачьей лапки. Обманчиво мягкий. - Мне жаль, что тебе пришлось ждать десять часов. Что касается моего отсутствия, я счел вероятность нападения извне или же каких-то опасных событий внутри города, ничтожно малой чтобы принимать её в расчет… Так зачем ты здесь?
        - Ответ на этот вопрос также известен нам обоим, - остро парировал пришелец, продолжая улыбаться - так ласково, так сахарно, как если только что перерезал кому-то горло. И получил от этого удовольствие. - Поверишь ли, я сам иногда пугаюсь нашему с тобой всезнанию, Эдвард. Не следует ли иногда нарочно забыть о нем, оставить себе возможность для удивления? Блаженное чувство новизны, когда всё бывает впервые… недоступное более.
        Он негромко вздохнул, но заклинатель вновь никак не отреагировал.
        - Но нет - ты слишком прямолинеен, чтобы притворяться, не так ли? - насмешливо звенел голос. - И слишком азартен в игре. Скажи мне, мой проницательный лорд, как высоко оценил бы Доминик степень вероятности умереть этой ночью? Думаю, так же, как и ты, - «ничтожно малой». Тем не менее, теперь он мертв, а город его омыт кровью и едва не уничтожен. Почему же так происходит? Уверен, ты знаешь ответ, также как и я: потому что зачастую для всестороннего анализа и правильных выводов не хватает данных. Что-то остается сокрытым даже от самого пристального взгляда, и даже мудрейшие не в состоянии предвосхитить всё. Мы ошибаемся, Эдвард. Возможно, в этом и заключается наивная прелесть жизни.
        - Не равняй меня с Домиником, этим старым самодовольным глупцом, - не выдержав, сухо отрезал правитель. - Он проморгал заговор у себя под носом. Я же сам создал Ледум, в том виде, в каком он существует теперь. Я вылепил его из глины безвременья и придал чеканные формы будущего. Каждый вдох, каждый выдох этого города происходит с моего ведома и дозволения. Ничто здесь не может остаться сокрытым от меня. Ничто!
        - Вот как? Удивительно. Значит, это с твоего высочайшего разрешения был убит твой сын? - Снова смех. Оскорбительный, невыносимый смех, впивающийся в разум сотнями раскаленных добела иголочек, сотнями сияющих осколков горного хрусталя, который приносит безумие, если его разбить. - Или думаешь, раз ты обеспечил тотальное слежение за подданными, те в благодарность не захотят тебя предать?
        - Ни то, ни другое, - угрюмо процедил лорд. - Ты снова прав, Альварх.
        Он хотел было сказать что-то еще, но удержался и только скривил губы, демонстративно отворачиваясь от гостя к окну, как если бы тот мог видеть его гримасы.
        - Ну хорошо, хорошо, Эдвард, - примиряюще протянул незнакомец. - Не сердись. Понимаю, ты всерьез утомлен своими приключениями и не настроен на светскую беседу. Я сам виноват - выбрал не лучшее время для визита. Сейчас действительно лучше всего отдохнуть как следует, набраться сил перед новым днем. Я вижу, он будет нелегким и столь же темным, как ночь… мы даже не заметим его прихода. Нити судьбы сплетаются в причудливые и страшные узоры.
        - Не нужно играть словами и пугать меня туманными пророчествами, - с досадой поморщился правитель. - Тебе известно, что я готов выполнять обязательства, но избавь меня от нелепых игр. Должно быть, ты скучаешь, очнувшись ото сна. Если пожелаешь, я…
        - Нет, - коротко оборвал гость, и лорд Эдвард осекся на полуслове, едва не прикусив язык. - Не стоит. Поверь, я найду, чем заняться, дитя, всё в порядке. Но запомни: Игра будет продолжаться. Игра будет продолжаться, пока существует этот смешной мир.
        Названный Альвархом соскользнул с высокой кровати правителя и, сложив руки за спиной, наконец-то вышел из-за ширмы. На вид пришельцу казалось не более четырнадцати-пятнадцати лет: кожа его была нежна, как бархат, а губы свежи, как лепестки утренних роз.
        Особо чувствительные особы при виде этакой неземной чистоты и совершенства непременно прослезились бы от умиления. Мальчик был красив, белокур и очарователен, словно дивный ангел.
        И только в темном меде холодных глаз зловеще шевелились сразу три зернышка зрачков.
        Глава 29, в которой бросают взгляд с другой стороны баррикад
        Если в Ледуме давно уже не осталось табуированных тем, а традиции и церемониальный этикет сохранились лишь в среде аристократов, да и то, в значительно облегченном для исполнения варианте, то в Аманите, напротив, каждое событие в жизни человека, от момента рождения и до самой смерти, строжайшим образом контролировалось различными нормами, правилами и предписаниями.
        По большей части, их диктовала Святая Церковь, а также устанавливали законы светской общественной морали. Регламентировалось всё: поведение в социуме и в семье, допустимые жизненные сценарии, внешний вид, даже цвета одежды, ношение которых дозволялось в зависимости от статуса и нюансов положения.
        Нарушение формальностей неминуемо каралось. В зависимости от тяжести проступка наказание могло быть разным - от всеобщего порицания или даже изгнания до публичных пыток и смертной казни.
        Лорд Октавин Севир был молод, и косность старых правил в значительной степени удручала его.
        Однако в то же самое время правитель понимал, что соблюдение их держит общество в порядке и делает его более управляемым и стабильным, хотя и медлительным. И уж конечно, открыто выступать против древних, устоявшихся веками законов не стоило, по крайней мере, сейчас, когда власть его так непродолжительна.
        Всякое действие рождает противодействие, и люди обязательно будут сопротивляться новшествам, даже если те в конечном счете облегчают и упрощают жизнь.
        Увы, один человек не может сломать систему, будь он даже правителем города, даже самим лордом-защитником столицы Бреонии. Окружение делало лорда: свита влиятельных советников и сановников, с которыми волей-неволей приходилось считаться. Испокон веку власть правителя Аманиты зиждется на поддержке могущественной родовой знати, и не ему менять заведенный устав.
        Поэтому лорд Октавиан еще несколько положенных по этикету минут любовался своим сверкающим на солнце, серебряным городом с высоты окон августейшей резиденции, прежде чем соблаговолил неторопливо пройти в специальное помещение - малый зал для личных аудиенций.
        Отблески солнца от белых стен слепили глаза, и некоторое время пришлось привыкать к комфортному освещению. Подобным же образом слепило гостей всё пышное великолепие столицы.
        Во всей Бреонии не нашлось бы полиса, который способен был соперничать с Аманитой в размерах: ни один житель, даже родившийся, проживший жизнь и умерший здесь, в границах городских стен, не мог похвалиться, что знает белую столицу достаточно хорошо. Город был столь огромен, населён столь обильно, что для удобства управлялся четырьмя младшими соправителями - тетрархами, каждый из которых имел отдельную резиденцию в подвластном ему районе.
        Соправители происходили из четырех влиятельных древних родов, каждый из которых традиционно имел частную армию и частный воздушный флот, обеспечивающиеся из собственных средств. Дом Аманидов же, как правящий дом, помимо личной преторианской гвардии и флота распоряжался также городскими вооруженными силами и стражей, которые содержались за счет немалых налоговых поступлений.
        Номинально всей полнотой законодательной власти в Аманите обладал городской Сенат, а судебной - городской Суд. Однако все советники и судьи высших рангов по удивительному стечению обстоятельств происходили из Первого дома, а потому политика их была неизменно согласованной и лояльной главе дома. Дом Аманидов уверенно царствовал вот уже почти четыре сотни лет, утвердив в столице устойчивую власть, и ничто не предвещало конца их спокойному правлению. Именно Аманиды первыми достигли такого безоговорочного могущества, что титул лорда-защитника города, прежде назначаемого Сенатом в зависимости от реальных заслуг и доблестей, стал наследственным и теперь официально принадлежал их дому.
        Чиновники и бюрократы Первого дома безоговорочно управляли Аманитой.
        Терпеливо ожидающий высочайшего внимания человек низко поклонился и замер, также выдерживая необходимую паузу. Оба аристократа прекрасно знали регламент аудиенции. Лорд Октавиан Севир меж тем чинно опустился в кресло, с особой тщательностью поправил рукава торжественных церемониальных одежд цветов глицинии, которые он носил, как глава Первого дома, бросил краткий взгляд на темно-красные геральдические розы в пышном золоте мантии, которые он носил, как лорд-протектор Аманиты и, не поворачивая головы к подданному, сухо произнес:
        - Правитель имеет некоторое время, чтобы выслушать вас, советник Лукреций Севир.
        Вошедший являлся не кем иным, как родным братом молодого лорда, к тому же - старшим братом, унаследовавшим имя правящего отца. По всем действующим законам именно он должен был стать престолонаследником. Однако, едва вступив в совершеннолетие, Лукреций совершил поступок, который шокировал и на долгие годы взбаламутил подобное топкому болоту общество Аманиты. Некоторые находили его проявлением необыкновенной мудрости и дальновидности, большинство же - явным признаком слабохарактерности или даже потери рассудка.
        Приобретя возможность распоряжаться своим словом, инфант по собственной воле отказался от любых прав на престол - для себя и своих потомков, чем вызвал сильнейшее недовольство и разочарование старого лорда Лукреция. До конца жизни отец так и не простил первенцу этого вероломного отречения, и даже на смертном одре не проронил тому ни слова, унеся глубокую обиду и в иной мир.
        По праву рождения Лукреций занимал положение советника первого, самого высокого ранга, но, будучи по долгу службы в курсе всех событий, обычно не принимал активного участия в политической жизни столицы. Бывший инфант теперь жил уединенно в своем небольшом домене и крайне редко появлялся при дворе. А потому внезапный визит единокровного брата во дворец и просьба об аудиенции стали для лорда Октавиана полной неожиданностью.
        Но всё же он не отказал в этой просьбе.
        - Если мой лорд окажет такую великую милость, - почтительно начал визитер, - я надеялся бы обсудить с владыкой приближающуюся официальную церемонию вступления в права верховного лорда Бреонии, которая не проводилась по всем правилам вот уже сто лет, а также дипломатическую переписку с Ледумом по этому же вопросу, грозящую Аманите определенными сложностями. Позволено ли мне продолжить?
        - Продолжайте.
        Лорд Октавиан помрачнел и сдвинул брови, припомнив последнее послание из Ледума, которое он, в припадке буйной ярости, собственноручно разорвал на мелкие кусочки, а потом сжег. Магическое боевое пламя, знаменитое пламя красных корундов «голубиной крови», было визитной карточкой фамильной магии Севиров.
        Да разве возможно стерпеть такое? Правитель Ледума попросту издевается над ним, смеется над всеми ними, дипломатами, политиками, аристократами. Он игнорирует все правила и нормы приличия. Лорд Эдвард даже не снизошел до того, чтобы самому подписать письмо - официальный документ скрепляли витиеватая подпись, вензель и сургучная печать недавно назначенного премьера. И это вместо дорогостоящей металлической печати самого правителя… Какая неприкрытая насмешка!
        Молодой лорд Аманиты задохнулся от гнева, припомнив изысканный аромат, который сохранила гербовая бумага - аромат писавшей его лощеной, надушенной мускусом и лимонной вербеной руки.
        Нет никаких сомнений: лорд Эдвард намеренно желает раззадорить их и привести в бешенство и, надо сказать, он весьма преуспел в этом. Поведение правителя Ледума вот уже многие годы до крайности раздражало многих. Царящий в его владениях разврат и невозможное падение нравов не укладывались ни в какие рамки! Само существование столь греховного города ставит черное пятно на всю цивилизованную Бреонию.
        Решительно, рано или поздно этому нужно положить конец.
        Сам же лорд Октавин, как и полагалось человеку его положения, являл собою безукоризненный идеал семьянина, пример для подражания каждого подданного. Он был помолвлен со своей дражайшей супругой практически с самого момента её появления на свет, а восемь лет назад был заключен официальный союз, самый громкий и пышный брак последнего десятилетия.
        Это был традиционный для дома Аманидов династический альянс. Когда пришло время выбирать спутницу жизни для будущего лорда, собрался полный семейный совет, включавший старейших и влиятельнейших представителей старших семей Первого дома. Множество родственников не один день ломали голову над судьбой правителя и, как следствие, всего будущего Бреонии, определяя наиболее достойную кандидатуру. Наконец, по благородству происхождения и чистоте крови таковой была сочтена его собственная племянница, новорожденная Альбия Лукреция Севира, которая была младше инфанта на пятнадцать лет.
        Ох, брак этот не был для лорда Октавиана легким, но в Аманите лорды не обладали привилегией самостоятельно решать столь важные для города вопросы. К счастью, совсем недавно стало известно, что юная супруга ожидает от правителя Аманиты дитя, - долгожданного благословенного первенца, который станет официальным инфантом. Хвала Небесам! Лорд Октавиан перевел дух, с облегчением думая о том, что долг по оставлению венценосного потомства выполнен сполна, и он может с чистым сердцем позабыть дорогу в спальню своей малолетней леди. По крайней мере, до рождения ребенка, а если родится столь желаемый мальчик, то, возможно, и навсегда.
        Советники наконец-то закрыли щекотливую тему и перестали постоянно оказывать давление. Все они терпеливо ожидали дня родов и надеялись на лучшее.
        - Милорд, - почтительно и очень аккуратно начал Лукреций, - тот факт, что правитель Ледума в категорической форме отказывается присутствовать на церемонии, ссылаясь на невозможность оставить свой город даже на краткий срок, сильно тревожит тетрархов и многих влиятельных представителей Сената. Да и лорды других городов Бреонии обеспокоены не меньше нашего. Всех волнует немаловажный вопрос, каковы окажутся дальнейшие действия сиятельного лорда Аманиты в этом случае?
        - Церемония будет проведена, - Октавиан жестко стиснул унизанные рубиновыми перстнями пальцы, словно намереваясь стукнуть кулаком по подлокотнику кресла. Но вместо этого взял себя в руки и вернулся в подобающее правителю состояние величественного спокойствия. - Вне зависимости от состава участников. Те, кто решится манкировать приглашением верховного лорда… понесут наказание по всей строгости такого проступка.
        Октавиан был не первым носителем своего имени в истории ветвистой династии Аманидов - полностью он звался верховный лорд Октавиан Второй Севир. Обыкновенно, помимо личного и родового имен в титулах правителей Аманиты присутствовали также прославляющие их громкие прозвища, но только вступивший на престол молодой правитель деяниями своими пока не успел снискать такого. Само по себе имя его уже было знаменито и несло в себе заряд и одновременно тяжесть некой миссии, посланной свыше. Октавиан Первый, отдаленный предок, по существу, и стал тем, кто положил начало долгому периоду правления Севиров, длящемуся по сей день.
        Он был основателем рода.
        В те неспокойные годы царствующий лорд лишился на склоне лет обоих наследников мужского пола, а потому было принято решение усыновить выходца одной из меньших семей - активного и амбициозного юношу. Так в расцвете сил Октавий стал инфантом и приёмным сыном правителя Аманиты, в честь чего сменил полученное при рождении имя на «Октавиан». В правящий род влилась свежая, но не менее достойная кровь.
        Годы прошли под знаменем яростной войны с нечистью и борьбы людей за положение доминирующей расы. Октавиан Первый был человек суровый, даже жестокосердый, и вошел в летописи с прозвищем «Победоносный», так как именно при нем была одержана решающая победа над оборотнями, после чего те были загнаны в Пустоши и Лес и более не осмеливались серьезно тревожить человеческие города.
        Ну, до недавних громких событий, разумеется.
        - Милорд, последние события в Ламиуме вызвали серьезные волнения во многих городах Бреонии, - вполголоса заметил советник, озвучивая витавшие в воздухе настроения, которые, однако, никто так и не осмеливался произносить вслух. - Объединенное нападение оборотней, которых многие давно не воспринимали всерьез, взбудоражило и фактически повергло страну в панику. Гнев и недоверие нарастают по всей Бреонии. Это время, когда зарабатываются легкие политические дивиденды - и так же легко и быстро теряются репутации.
        - К чему вы клоните, Лукреций? - прохладным тоном проронил Октавиан.
        - Авторитет правителя Ледума, спасшего Ламиум от полного уничтожения, значительно вырос, - вежливо пояснил подданный. - Я бы сказал, что ситуация критическая. Ламиум уже потерян для нас, и это только начало. Чаши весов опасно колеблются, и малейшая ошибка может стать непоправимой. Действия лорда Эдварда, не желающего подвергать свой город опасности следующего нападения, выглядят в глазах общественности предусмотрительными и более чем оправданными. Опрометчиво в таких условиях совершать нападки на национального героя, проявившего себя подлинным лордом-защитником, и призывать пожертвовать безопасностью ради проведения церемонии. Следует поступить осмотрительнее, дабы сохранить одновременно одобрение и поддержку знати и простого народа Аманиты, а также верность союзников, которые ныне колеблются.
        Октавиан покачал головой - так плавно, что совершенно прямые, гладкие волосы, доходящие до самых плеч, даже не шевельнулись. Венец правителя Аманиты, стягивающий их золотым обручем, был украшен сразу тремя ярко-красными корундами - именитыми «Сердцами Бездны». Рубиновые камни переливались зловеще и мрачно, как сгустки тяжелого пламени. По легендам, возраст «Сердец» превышал тысячу лет, и они даровали владельцу мудрость и силу дракона, предупреждая об опасности радикальным изменением цвета.
        Стоит заметить, что собственные волосы правителя были острижены коротко и имели благородный черный цвет. Поверх них, по установленному в Аманите закону, был надет белоснежный парик, той формы, носить которую дозволялось только лорду. Такой же аллонжевый парик, только с другой прической, носил и Лукреций, и вся высшая аристократия столицы, что отличало их от аристократии всех других городов.
        Моду на знаменитые белые парики ввел как раз Октавиан Первый Севир, еще четыреста лет назад, и до сих пор эта традиция строго соблюдалась. Победоносный лорд был столь честолюбив, что не удовлетворился даже редким черным цветом волос. В тщеславии своем он возжелал стать «белым волком», одним из тех, кто рождается один на тысячу самых чистокровных аристократов, о чьей силе говорит священный цвет волос. Разумеется, высшая аристократия немедленно переняла эту прихоть.
        С тех пор большинство жителей Аманиты, помимо разграничивающих цветов и фасонов одежды, были обречены в обязательном порядке носить парики, цвет и форма которых также говорили об их сословии и положении в обществе.
        Воистину, только взглянув на человека, живущего в столице Бреонии, можно было сказать о нем почти всё по одному его внешнему виду.
        - Я отказываюсь верить во всю эту сомнительную историю с бескорыстной и такой своевременной помощью, - выражение лица правителя стало суровым. - Конечно, сама мысль о том, что Ледум каким-то невероятным образом поспособствовал нападению оборотней, совершенно кощунственна. Даже худшие из людей не смогут вступить в сговор с нелюдями: те попросту не вступают в переговоры и не заключают союзов. Тем не менее, я глубоко убежден, что лорд Эдвард заранее был осведомлен о готовящемся плане. Он намеренно отправил боевые корабли в Ламиум, стремясь захватить верный нам город и одновременно выставить себя в столь выгодном свете!
        - Возможно, - не стал спорить Лукреций. - Но позволю себе добавить, что ни единого доказательства этому нет. Официально обвинять правителя Ледума мы не смеем: этому будут серьезные последствия. А наша разведка меж тем не располагает достоверными сведениями о какой-либо подготовке к такой очень даже непростой операции, если она действительно имела место быть.
        - Наша разведка никогда не располагает достоверными сведениями, - раздраженно бросил Октавиан, скрестив руки и нетерпеливо постукивая пальцами. Лорд был весьма недоволен, услышав возражения, хотя и высказанные максимально деликатно. - Да и недостоверными тоже. От них нет никакого прока! Мы напрасно тратим деньги на содержание такого бесполезной службы.
        Но, если говорить откровенно, в словах Лукреция было зерно истины, и, наверное, именно это обстоятельство и злило Октавиана больше всего.
        - Вам не хуже моего известно, милорд, какие затруднения испытывает внешняя разведка в Ледуме, - только и вздохнул советник. - Несмотря на показную открытость, город заперт на замок, опутан сетями органов тайного сыска. Особая служба Ледума делает работу разведчиков других полисов практически бесполезной и заранее обреченной на провал. По сути, они занимаются там лишь тем, что пытаются спасти собственные шкуры от полиции, не говоря уж о том, чтобы успешно внедрить оперативную сеть агентов.
        - Вот как? - чуть заметно приподнял бровь Октавиан. - И кто же в этом виноват? Вот ведь злодеи, не дают без усилий за собой шпионить. Нужно направить им ноту протеста.
        - Вы правы, милорд, должно быть, это только наша вина, - виновато развел руками Лукреций. - Наши разведчики недостаточно подготовлены для условий Ледума. Винсент, действительный тайный советник первого ранга, вот уже много лет стоит во главе особой службы. Этот человек и в самом деле легендарная личность. Мозг канцлера обладает невероятными способностями: говорят, он способен решать любые задачи, мгновенно анализировать большие объемы информации и принимать абсолютно верные решения. При этом совершенная эмоциональная сухость канцлера ужасает окружающих. Говорят, он сущий демон, а не человек.
        - Разумеется, это не так, - поморщился правитель Аманиты. - Он самый обычный человек, притом не маг, и даже не потомственный аристократ. И как человек канцлер, конечно же, смертен. Не стоит окутывать его образ флером неуместной таинственности. Нужно иметь смелось брать на себя ответственность за собственные провалы.
        - Осмелюсь заметить, милорд, что все покушения на Винсента за те годы, что он руководит особой службой, организованные нами или службами других городов, до сих пор оканчивались неудачно, - неожиданно не согласился Лукреций. - Сама судьба благоволит канцлеру, судьба хранит вторую столицу. Повторюсь: сейчас не лучшее время наказывать за своенравие Ледум, и без того чрезмерно романтизированный и снискавший громкую славу города всех свобод.
        Брови Октавиана гневно изогнулись и медленно поползли вверх. Он наконец повернул голову и с пристальным вниманием обратил взгляд на советника, впервые за долгое время разговора посмотрев тому прямо в лицо. Мужчина ту же секунду склонился в поклоне.
        - Должно быть, вы хотели сказать - города всех пороков? - недоуменно уточнил лорд Аманиты, будто не веря услышанному. - Не так ли, советник?
        Лукреций Севир бледно, словно извиняясь, улыбнулся.
        - Да, именно так… так называет его наша пропаганда, - тихо отозвался он, отступив на шаг. - Но множеству простых людей Ледум видится иначе. В их мечтах, безусловно, наивных, далеких от реальности, этот город похож на сказочный сон. Место блаженства, где люди равны, где всё позволено. Где не нужно носить одежду одного цвета всю свою жизнь. Где провозглашено свободомыслие… тогда как у нас инакомыслящий немедленно объявляется врагом и идет на казнь. Эта мечта живет, потому что в ней есть потребность, потому что народ устал. Такой город нужно было придумать, даже если его нет, придумать, чтобы манить, чтобы дать надежду, чтобы овладеть многими сердцами. И лорд Эдвард придумал Ледум. Неважно, каково истинное лицо Ледума, без прикрас, но люди мечтают о нем. Да что скрывать, некоторые высокопоставленные господа, в том числе из правящих кругов Аманиты, инкогнито приезжают туда по несколько раз в год, чтобы отдохнуть и приятно провести время…
        - Мне думалось, любезный мой Лукреций, - сердито оборвал Октавиан, так и не дождавшись, когда же советник наконец спохватится и сам испуганно умолкнет, - вы должны понимать, что существуют вещи, которых не принято даже касаться, а тем более предавать продолжительному обсуждению, если не желаете отправиться на ту самую казнь, о которой вы тут так жарко рассуждаете. В особенности, если ведете разговор с вашим лордом. С верховным лордом Бреонии.
        Невозможно представить, чтобы его ушей вообще коснулась подобная крамольная речь! Молодой правитель Аманиты был столь потрясен, что дал брату возможность раскаяться и незамедлительно исправиться, прежде чем он позовет стражу.
        - Разумеется, милорд, - кивнул советник, низко опустив голову. - Я всё понимаю. Но именно об этих вещах я и явился побеседовать.
        Глава 30, в которой беседуют об инакомыслии и оживают призраки прошлого
        - Сохраняйте спокойствие, сэр, и не делайте глупостей. Я не желаю вам неприятностей. Поверьте, я пришел с миром.
        - Я так и понял, - с готовностью согласился хорошо одетый мужчина в возрасте. Мимоходом едва глянув в темное дуло револьвера, ненавязчиво направленного ему в лицо, он быстро перевел внимательный взор на незнакомца. Тот появился в доме столь неожиданно и бесшумно, словно возник прямо из-под земли, как призрак. - Совершенно ясно, что вы человек мирный. Итак, чего вам угодно?
        - Беседы, и как можно более откровенной. Надеюсь, вы не откажете гостю в столь скромной просьбе.
        - Ну что вы, что вы, - человек замахал руками и учтиво поклонился. Присаживаясь на самый краешек стула, всем своим видом он давал понять, что вовсе не возражает против светского диалога, а оружия будто и не замечает. - Напротив, буду только рад выслушать вас, сэр, и с большой охотой отвечу на все вопросы.
        - Тогда приступим. Извините, я не буду юлить и сразу перейду к сути. Как мне известно, вы - Альбер, глава «Нового мира».
        - Прошу прощения?.. - растерянно переспросил мужчина, чуть приподняв брови. - «Новый мир»… что это? Впервые слышу о такой организации. Должно быть, при всем желании я не сумею помочь вам, дорогой незнакомец. Как жаль.
        Себастьян немного смутился, глядя в удивленные, кристально честные глаза собеседника, которые казались как будто немного близорукими и почти ощупывали его взглядом. Тот был не молод, но и не стар, хотя светлые волосы уже успели совершенно поседеть на висках. Довольно субтильное телосложение и длинные нервные пальцы выдавали в мужчине натуру чувствительную и эмоциональную.
        В противоположность этому выводу, спокойствие и недюжинное самообладание, которое тот проявлял сейчас, будучи безоружным и совершенно беззащитным перед ворвавшимся в его дом наемником, обескуражило ювелира и вызвало заслуженное уважение.
        Помимо воли Себастьян начал сомневаться, что обратился по адресу. А что, если информаторы ошиблись? Или ошибся он сам? Вдруг он принял за таинственного Альбера вовсе не того человека? Ни в чем не повинного, случайного человека?
        Мужчина деликатно улыбался, терпеливо ожидая продолжения разговора, и с каждым мигом приветливая улыбка его казалась ювелиру всё более обезоруживающей и обаятельной. Улыбка расцветала. Спустя какую-то минуту сильф уже чувствовал такое расположение к новому приятелю, словно дружба с тем продолжалась всю жизнь. Лицо мужчины казалось до боли знакомым, даже родным. Смотреть в это светлое, открытое лицо было тепло и уютно, словно в лицо матери. Внутри широкой рекой разливалось, проникало в сердце какое-то согревающее умиротворение. Что-то легко коснулось самого сокровенного в душе, что-то мягкое и пушистое, как мех.
        Не желая без надобности держать такого приятного человека на прицеле, Себастьян вознамерился было убрать оружие, но внутри слабо зашевелились неприятные червячки сомнений.
        Стоп.
        Что-то подобное уже было в его жизни, и совсем недавно: странная необъяснимая симпатия к незнакомцам, внезапное чувство доверия к человеку, которого сильф видел в первый раз в жизни… совершенно необоснованного, не свойственного в такой ситуации доверия. Похоже, с таким трудом добытой ювелиром информации всё-таки можно было доверять - перед ним легендарный глава общества Искаженных Ледума.
        И уже не раз виденные, такие кроткие, карие с золотинкой глаза только подтверждали это. Глаза выдавали его с головой.
        - Сумеете, Альбер, еще как сумеете, - бесстрастно возразил Себастьян, поднимая ослабевшую было руку с револьвером и точным движением поправляя прицел. - Но, боюсь, у меня нет никакого желания препираться и возвращать вам так некстати утраченную память. И без того потратил я слишком много времени - поверьте, найти вас было не просто, ох как не просто.
        В ясных глазах мужчины отразились первые признаки беспокойства - на один-единственный миг, мельком. Затем лицо его снова разгладилось и осветилось всё той же доброжелательной, чарующей улыбкой.
        Заметив это, ювелир нахмурился.
        - Давайте договоримся сразу, - тихо предупредил он, а в серьезных глазах сильфа уже разливалась неприятная холодная зелень, - я задаю несколько очень простых вопросов, и за каждый неправильный ответ вы получаете пулю в живот. Будем продолжать до тех пор, пока будете в состоянии говорить, то есть совсем недолго. Это плохой вариант развития нашего разговора. Но, к счастью, есть и хороший: если будете честны, я узнаю то, что мне нужно, и просто уйду, не тронув вас. По рукам?
        Мужчина чуть сощурил глаза и перестал улыбаться.
        - Я вижу, вы не такой, как все, сэр, - с подкупающей прямотой вдруг заявил он. - Вы не человек.
        - Рад, что вы заметили. Но речь не обо мне.
        - Хм, да уж я-то заметил, - развел руками Искаженный. - А вот вы явно не знаете многого. Иначе не размахивали бы тут револьвером, а уже давно узнали всё, что хотите.
        Должно быть, Альбер намекал на какие-то особые способности сильфов, говорил о магии древней крови. Но Себастьян не воспитывался среди народа его матери, а потому мало что знал о нем. Некоторые черты этой старшей расы инстинктивно проявили себя на протяжении жизни, но, вероятно, не все. Как бы то ни было, подсказать и научить большему было некому.
        Поняв, что хозяин не намерен дальше ломать комедию, и ему тоже можно не скрываться, наемник снял шляпу. Тут же растрепались, обретя свободу, волосы цвета бледного пламени. Такой осенний, такой насыщенный… лисий цвет. Альбер во все глаза разглядывал примечательную внешность полукровки. Где же краски, как не здесь… редкие, запрещенные краски.
        - Что же… Дело принимает дурной оборот. Увы, я не властен помешать вашему допросу. Можете делать всё, что захотите, но знайте: я не скажу вам ни слова. Не имею права. Даже одно слово может погубить всех нас.
        Себастьян сухо усмехнулся в ответ. Ну, уже лучше - собеседник таки пошел на контакт и подтвердил свое положение. Дело за малым.
        - Если вы видите кто я, Альбер, значит, вы должны понимать, что из-за особенностей своего происхождения я не могу работать на Инквизицию, - попытался воззвать к разуму мужчины сильф. - Чистоты моей крови для братьев-инквизиторов явно недостаточно, уж поверьте. Вы можете доверять мне. Я вовсе не собираюсь сдавать вас святой службе или же городской страже.
        Искаженный молчал.
        - Я не намерен причинять «Новому миру» какой-либо вред, - настойчиво продолжил ювелир, - и вообще стараюсь держаться в стороне от политических дрязг. Меня привело к вам дело исключительно личного характера, которое останется только между нами. Прошу вас, не заставляйте меня своим упрямством претворять в жизнь произнесенные угрозы.
        Искаженный по-прежнему стоически молчал, и Себастьян не знал, что он мог бы еще сказать, чтобы убедить мужчину сотрудничать. Однако, тот бросил пристальный взгляд на ювелира и, убедившись в непреклонности сильфа, отвернулся. Выразительные глаза его померкли.
        - В каких-то вопросах вы очень наивны, - Альбер печально покачал головой. - То, что вы полукровка, еще ни о чем не говорит. Многие Искаженные добровольно отказываются от борьбы и предаются властям, стараясь спасти свои жалкие жизни… Однако, вы не из таких.
        Серафим с надеждой слушал мужчину, горячо желая, чтобы тот принял решение помочь ему, и не пришлось бы без надобности применять силу.
        - Хоть вы и угрожаете мне, в ваших словах нет жестокости или лжи, - задумчиво проговорил глава «Нового мира». - Вы создаете впечатление честного человека. Я склонен поверить вашим мотивам… вашим глазам, хоть это и не глаза человека. Да, мне кажется, я могу пойти на риск и довериться вам. Я разбираюсь немного в людях… иначе мне было бы трудно в течение долгих лет занимать столь опасный пост. И сохранять нашу организацию не только действующей, но и весьма неудобной для существующего режима.
        - Должно быть, непросто нести такое бремя в одиночку, - вежливо кивнул Себастьян, естественным образом подстраиваясь к неторопливой манере речи Искаженного. - Возможно, ваш брат мог бы помочь вам в этом нелегком труде, останься он жив, не так ли?
        Альбер чуть заметно поджал губы.
        - Не понимаю, почему вас это интересует, - прохладно отозвался он. - Но из постановки вопроса я заключаю, что откуда-то вам уже стало известно, что несчастный Грегор был убит по моему приказу. Увы, он ничем не мог помочь «Новому миру». Напротив, брат только мешал нам.
        - Вот как? - саркастически хмыкнул ювелир, не удержавшись. И тут же поправился, приготовившись выслушать эту семейную историю, которая обещала быть интересной. - Удивительно.
        - Не спешите иронизировать, сэр: я говорю вам чистую правду. Правду, которую вы так желали услышать и которую силой потребовали от меня. Грегор хотел уничтожить «Новый мир».
        - Уничтожить своих собратьев? - позволил себе усомниться Себастьян. - Но почему?
        Версия смерти отца Софии от главы Искаженных выглядела какой-то фантастической. Гораздо более правдоподобной выглядела банальная и нередкая в тайных организациях борьба за власть.
        - Я же уже сказал вам, что многие Искаженные предают нас, - в глазах Альбера появилась горечь. - Предают самих себя, свое предназначение, свою кровь. Они напуганы и раздавлены законами общества, и желают только одного - чтобы их оставили в покое. Двойная жизнь, связи с подпольем, постоянная неравная борьба, готовность к худшему - это не для всех. Почти никому из нормальных людей такого не нужно. Они не желают всю свою жизнь хранить свой ужасный секрет, скрывать от всего мира то, что ты иной… Быть изгоем непросто. Если ты один, и представители городских властей нашли тебя прежде, чем собратья из «Нового мира» - почти наверняка ты согласишься на всё, лишь бы только тебе сохранили жизнь. Прежнюю жизнь.
        - Что? - не поверил ювелир. - Но ведь это обман.
        Альбер пожал плечами и тяжело вздохнул.
        - Да, бессовестный обман. Вы это понимаете, я это понимаю. Но простым людям, у которых в один из дней обрушился мир, бывает трудно мыслить рационально. Они боятся даже помыслить о сопротивлении. Больше того, под давлением социума они и сами считают себя уродами. Большинство забирают на принудительные общественные работы, перевоспитание, хорошеньких и молодых превращают в проституток. Но некоторых они оставляют на свободе, как приманку. Чтобы потом, будучи найденными нашими агентами, они могли втереться в доверие собратьев и вывести на след руководителей «Нового мира».
        Себастьян озадаченно присвистнул. Организация, которой приходится бороться не только с агрессивным внешним окружением, но и с внутренними врагами, по-видимому, обречена. И как им до сих пор удается существовать?
        - Поэтому в «Новом мире» мы соблюдаем строжайшую секретность, - ответил на незаданный вопрос ювелира Альбер. - Организация условно разделена на ячейки, и только руководители, проверенные временем и тяжелыми испытаниями люди, располагают всеми сведениями о своих подопечных. Рядовые члены не знают друг друга ни в лицо, ни по имени. Новичков мы и вовсе держим в изоляции несколько лет, прежде чем убедимся в их надежности. Всё это время с ними осуществляет контакт лишь один наш агент, если, конечно, он не бывает обнаружен и убит.
        - Весьма продуманная стратегия, - должен был признать Себастьян, всё еще не понимая до конца, к чему клонит собеседник. - Так что же сподвигло вашего брата на предательство?
        - Дело в том, что он не рядовой Искаженный… - Альбер уже пустился в пространные объяснения. - Но прежде мне придется растолковать кое-что, чтобы вам стало понятно. Философия «Нового мира» заключается в том, что Искаженные, как нас презрительно именуют в обществе, не вырождение, а наоборот, следующий виток развития человечества. Когда появились первые ведьмаки, их ведь тоже преследовали и пытались уничтожить приверженцы старых традиций, на тот момент сосредоточившие в своих руках власть.
        Да, Себастьяну это было известно. Испокон веков люди стремились истреблять не таких, как они сами.
        - Как вы знаете, люди - единственная раса, не обладающая магией крови. Мы объясняем это тем, что человеческая раса еще слишком молода, по сравнению со старшими расами, чтобы кровь могла набрать силу. Но первые признаки этому уже есть - и это мы, Искаженные! Маги были лишь предвестниками. Да, они в совершенстве научились обращаться с материей и энергией, но вопросы более тонкие, тайны человеческого сознания и подсознательного, так и остались для них неразгаданными. Технологии управления разумом, к которым мы подобрались вплотную, им совершенно неизвестны. К тому же, маги черпают силу из драгоценных минералов, Искаженные же - из самих себя.
        Лицо Альбера озарило крайнее воодушевление, глаза заблестели, как у религиозного фанатика, придавая его неотразимой харизме самую малую толику безумия. Но он был красноречив и убедителен, черт его возьми, очень убедителен! Как и положено бессменному лидеру еретиков.
        - Допустим, - не стал спорить Себастьян, хотя лично ювелира не очень-то устраивал вероятный мир, где каждый, кому только вздумается, мог бы попытаться управлять его разумом, - но способности Искаженных очень ограничены и непрактичны.
        - Это пока, - убежденно заверил мужчина, вскакивая с места и всплеснув руками, как заправский оратор. - Но с каждым поколением силы Искаженных только растут, способности становятся всё более разнообразными и сложными. Нет сомнений в том, что за нами будущее. Возможно, оно наступит через пятьдесят лет, возможно, через сто пятьдесят, но оно наше! Мы только должны выжить, пережить эти трудные времена. К тому же, не забывайте о самом главном козыре, который и заставляет власть так дотошно выискивать и уничтожать Искаженных. Мы не переносим присутствие минералов, - но мы также не восприимчивы к их прямым воздействиям. Магия бессильна против нас!
        Ювелир промолчал, скептически покачав головой. На месте Альбера он не был бы столь оптимистичен. Ведь магию минералов можно использовать и опосредованно. А жаждущие светлого будущего Искаженные сейчас напоминают голодную оборванную крысу, не смеющую и носа показать из щели, куда ее загнал хозяйский пес. И как они собираются выбираться, Себастьян не представлял.
        - Грегор обладал многими редкими, даже уникальными талантами, - тем временем с нотками грусти добавил Альбер, - его, конечно, не ждала смерть или унизительные черные работы. С такими Искаженными работают лучшие ученые Магистериума, исследуя и пытаясь разгадать их феномен. Общество Ледума и не подозревает о подобном изучении, оно проводится тайно. Если же способности Искаженного полезны, их будут использовать в своих целях. Грегор, к примеру, мог заставить человека говорить правду или ложь, одним своим взглядом, и тот даже не осознавал воздействия. Брат также мог прозревать будущее… но, к сожалению, эта способность проявлялась спонтанно и пока не поддавалась контролю…
        - А вы, вероятно, умеете убеждать окружающих в любых своих словах? - проницательно предположил Себастьян, и помимо воли глаза сильфа потемнели. - И располагать к себе? Ценный навык для лидера.
        - Совершенно верно, - одними губами улыбнулся глава «Нового мира», и очаровательный взгляд его впервые показался ювелиру отталкивающим и тяжелым.

* * *
        Здание Магистериума, один из архитектурных шедевров Ледума, нависало над городом подобно диковинной птице, мощно расправившей гигантские, когтистые крылья колоннад.
        В этот поздний час главный университет северной столицы словно вымер. Учебные аудитории, залы, библиотеки - повсюду было безлюдно и тихо. Студенты и преподаватели постепенно разошлись по жилым комнатам, готовясь ко сну после трудного дня. Ассистенты, обслуживающий и младший научный персонал, выполнив рабочие обязанности, также отправились на заслуженный отдых.
        Совершенно бесшумно Карл двигался по хитросплетениям хорошо знакомым коридоров, наслаждаясь давно позабытым ощущением упругости и силы активно работающих мышц. Память уверенно подсказывала дорогу. В общем-то, каждый из коридоров так или иначе вывел бы его к цели - главной винтовой лестнице в центре здания, разница была лишь во времени и длине пути.
        Магистериум был велик. Всего в нем имелось около ста разнообразных лестниц, но эта двухзаходовая винтовая конструкция была настоящим произведением искусства: две изогнутые широкие спирали поворачивались в одном и том же направлении, но ни разу не пересекались. Таким образом, те, кто спускался вниз, и те, кто шел им навстречу, имели возможность никогда не встречаться друг с другом. По этой великолепной двойной лестнице с резным орнаментом можно было подняться на самый верх, в святая святых, - приемный покой главы Магистериума, рядом с которым располагались его личные роскошные апартаменты.
        Оборотень начал неторопливый подъем, ставя ногу на самую середину ступеней, дабы пройти кратчайшее расстояние от первой ступени до последней. Память не давала ему спешить. Память оживала, как весенний родник. Память шевелилась в нем подобно потревоженной во время глубокого сна змее - прохладные шершавые кольца чешуйчатого тела раздражали душу, которая давно уже перестала быть человеческой.
        Видит Изначальный, отважившись когда-то на превращение, Карл и не предполагал, что оно столь сильно изменит его природу. Долгие годы минули с тех пор. Как же самоуверен был маг, как беззаветно убежден в твердости собственной воли! Он рассчитывал приобрести чужеродную силу, но остаться человеком.
        Он ошибался.
        Вторая сущность решительно вошла в его жизнь, пробралась до мозга костей и прочно укоренилась в сознании. В отличие от большинства людей, имеющих весьма поверхностные представления об оборотнях, Карл глубоко проник в самую суть их сложного амбивалентного мировосприятия. Оборотни не были зверями, которые на время обращались в людей, так же как не были они и людьми, способными перекидываться в хищников. Целью таких превращений никак не могли считаться притворство или простая маскировка.
        Эти создания обладали уникальной двойственной природой, расщепляясь и существуя одновременно в двух совершенно разных, но естественных для себя ипостасях. Они жили словно бы сразу в двух телах, каждое из которых было родным и любимым, как единственное тело для человека. Каждое из которых было носителем неотъемлемой части «я». В принципе, оборотни могли находиться в любом из своих тел сколь угодно долго, так как не испытывали жесткой необходимости перекидываться. Однако нелюдь, длительное время живущий только в одной ипостаси, мало-помалу впадал в психически угнетенное состояние и начинал ощущать себя неполноценным.
        Потому-то, когда лорд Эдвард придумал лишить его возможности быть волком, Карл почувствовал себя так, будто у него отрезали половину сердца. Пережить изощренную пытку было тяжело, но день за днем маг упрямо цеплялся за жизнь, обещал самому себе, что выдержит - и окажется в конце концов на свободе. И сдержал данное себе слово.
        Наконец, подъем был окончен.
        Карл замер на самой последней ступени. Сверху вниз глядя на ассиметричные изломы длинной винтовой лестницы, откровенно упивался открывавшимся дивным видом. Глаз отдыхал, внимая красоте. О, как истосковался он по красоте за долгие, долгие годы созерцания одних только унылых стен темницы!..
        До сих пор оборотень не давал себе отчет, как невыносимы были эти годы.
        Архитектурная конструкция казалась совсем невесомой, словно вихрь, застывший в полете. Было в этом что-то завораживающее - смотреть вниз, бесконечно, до головокружения, до погружения в гипнотический транс. Под таким углом зрения белоснежная лестница с ажурными алыми перилами напоминала гербовую лилию Ледума, изысканную лилию, раскрывшуюся навстречу солнечным лучам. Не только интересно, но и очень практично: винтовые лестницы позволяли значительно экономить пространство и сооружать высокие узкие башни, которыми так славился Магистериум.
        Карл зажмурил глаза: где-то глубоко в груди заныли давно не поющие струны. Оборотня охватило необычное чувство, подобное тому, когда тревожит старая рана, которая давным-давно затянулась. Или, лучше сказать, когда болит потерянная в бою конечность… Фантомные боли мучительны и их невозможно унять, поскольку болит то, что больше болеть не может.
        В огромном помещении Магистериума, со всеми его длинными коридорами и высокими потолками, со всеми его просторными террасами, будто стало вдруг нечем дышать. Острое, щемящее желание вернуться в прошлое, вернуть какие-то его простые радости заставило навернуться слёзы на сухих от бессонницы глазах. Вернуть безвозвратно ушедших людей, вернуть потерянное ощущение внутренней целостности… возвратить саму атмосферу тех лет… если бы только это было возможно.
        Волк сгорбился и отступил от перил, избегая опасной и в то же время манящей высоты. Покачнувшись, прижался спиной к прохладной стене, давая волю тоскливым переживаниям. Не думал он, что возвращение окажется столь болезненным, почти нестерпимым. Так долго запрещал он себе надежды и право на память, избегая безумия, и вот теперь… Безудержно, валом хлынули воспоминания, сметая на своем пути серые преграды запретов и ужас безвременья, горечь безликих лет заключения.
        Незваная, это пришла ностальгия. Страшное чувство, когда вчера кажется лучше, чем сегодня или даже завтра. Когда в языке остается только прошедшее время.
        …Все они когда-то учились здесь вместе: он, Мелтон и инфант Эдуард, сын лорда Ледума, названный в честь отца. Ну и, конечно же, несравненная Лидия. Всех четверых связывали странные чувства, которые для простоты можно было назвать близкой дружбой, хотя была в них изрядная примесь и ревности, и юношеского соперничества. Все они были смелы, умны и талантливы, но больше всех, конечно, блистал Мелтон.
        Уже во время обучения их всесторонне одаренный друг проявлял пытливый интерес к фундаментальным наукам и вскоре после выпуска стал молодым и весьма перспективным профессором. Он получил в управление кафедру точных наук, хотя сфера исследований ученого была обширна и часто распространялась на науки естественные и даже гуманитарные. Впоследствии новаторские теоретические разработки Мелтона находили успешное применение в механике и военном деле, пусть и не сразу находились технические возможности для их воплощения в жизнь. Без преувеличения можно было сказать: профессор Мелтон - гений, намного опередивший своё время…
        Взяв себя в руки, Карл глубоко вдохнул и усилием воли одолел этот отчаянный сентиментальный приступ. Распрямившись, волк нервно запустил пальцы в волосы и медленно пошел по направлению к главному приемному покою. Несомненно, за прошедшие годы он сильно изголодался по эмоциям, но это не повод, чтобы бросаться с головой в омут памяти.
        Тоска по былому - опасное чувство. Это для простых смертных дорога в прошлое закрыта на ключ, а оборотням, бывает, есть куда возвращаться. Однако, увлекшись, можно остаться в обратном мире навсегда, бесплотной тенью, тревожными снами живых. Так пусть же чувство утраты будет похоже не на нытье затянувшейся раны, а на фантомные боли в отрубленной руке. Возможно, так больнее, непоправимее, но и честнее, и проще. Решительно оборотень готов принять боль, но не самообман. Правда горька, но правда избавляет от ложных надежд, излишних иллюзий и соблазнов.
        Итак, он на месте. Не давая себе времени на новые сомнения и раздумья, оборотень быстро дернул кольцо дверного молотка в форме головы льва с пышной гривой. Гулкий металлический звук громом раскатился в тишине спящего здания, информируя хозяина о нежданном посетителе.
        Спустя какое-то время за дверью раздались неспешные, размеренные стариковские шаги. Карл невольно задержал дыхание, сердце оборотня колотилось намного быстрее обычного.
        Ключ дважды провернулся в замке.
        С большим трудом узнал маг человека, открывшего ему дверь. Даже в этот поздний час тот был одет в длиннополую профессорскую мантию и, похоже, еще не завершал работы: помещение за спиной главы Магистериума было хорошо освещено старомодными масляными лампами.
        Запах давно горящего масла мешался с приторным ароматом углей жаровен, делая воздух в кабинете тяжеловесным и плотным. На матовой поверхности стола посверкивали хромированные подставки для перьев и чернильницы с тушью разных цветов, в творческом беспорядке лежали груды исписанной, исчерканной и, наконец, изорванной бумаги. Густо украшавшие её графики, формулы и сложные математические выкладки привели бы в восторг знатока и в священный ужас - непосвященного.
        Что и говорить, мужчина сильно изменился за прошедшие тридцать четыре года: опускавшиеся ниже плеч волосы, аккуратно схваченные в нижней трети лентой, поредели и сделались совершенно белыми; когда-то курчавые локоны разгладились и стали прямыми. Черты лица утратили былую мягкость и жизнерадостность: уголки губ резко опустились вниз, брови, казалось, никогда уже не смогут изменить своего настороженно-хмурого выражения.
        Самое же угнетающее впечатление производили глаза: потухшие, потускневшие от бессонниц и, кажется, слёз, они были похожи на окна ветхого брошенного дома. Карл хорошо помнил то время, когда в этом доме еще горел живой свет, и хлебом-солью принимали добрых друзей.
        Но прежний свет погас, и только ветер гуляет ныне по пыльным закоулкам души, обнажая и без того ужасающее запустение.
        - А вы постарели, профессор, - просто сказал оборотень.
        Глава 31, в которой решаются на откровенность
        Лорд Октавиан Севир молчал, ошеломленный и до крайности раздосадованный странными словами брата.
        Никто в блистательной, сияющей белизной камня Аманите не смел открыто перечить ему. Прямое неповиновение верховному лорду есть измена. Воистину, страшнее этого преступления сложно было сыскать!
        Но что же делать теперь? Неужели и вправду - кликнуть ближнюю стражу, велеть арестовать Лукреция? Неминуемо последуют допросы, муторные судебные разбирательства… И сильнейшее давление, которое окажут на него тетрархи и влиятельная аристократия из подвластных им четырех домов, приведет к тому, что придется собственноручно подписать указ о смертной казни.
        Спасти изменника даже лорд-защитник не сможет.
        Это в Ледуме был живой бог на троне, который принимал решения единолично, в Аманите же правили строгие законы, не знающие исключений. Закон есть закон, но…
        Мыслимо ли такое: обезглавить на главной городской площади аристократа крови из правящего дома Аманидов? Советника первого ранга, старшего из рода Севиров? Родного брата верховного лорда Бреонии? Какой невозможный позор… Неужели так желал начать он своё славное правление? Неужели такие скандалы помогут ему сделать Аманиту снова великой?
        - Зачем испытываете моё терпение? - устало произнес наконец правитель, вновь отвернувшись. - Я разочарован в вас, советник… как и наш отец был разочарован. Увы, вы совершенно бесполезны для семьи. Говорите же, что собирались, и постарайтесь более не попадаться мне на глаза. Никогда.
        Лукреций низко опустил голову, но, тем не менее, упрямо продолжил свою мысль:
        - К сожалению, милорд, вы уничтожили последнее официальное послание из Ледума. Возможно, нашим дипломатам удалось бы обнаружить в нем хоть какой-то небольшой промах или двусмысленность. Незначительный казус белли, который получилось бы использовать как повод для обоснованного объявления…
        - Исключено, - холодно перебил Октавиан. Благородно серые глаза его, обычно светлые, в эту минуту потемнели от избытка тщательно скрываемых эмоций. - Я не глупец. Меня готовили стать правителем с малых лет, и я хорошо знаком с особенностями дипломатической переписки. Как, впрочем, и вы сами.
        Ведь и Лукреция Севира когда-то готовили стать правителем, готовили с самого рождения.
        - С точки зрения формы эпистола была составлено безукоризненно, - вынужден был признать лорд Аманиты. - Содержание также вполне укладывалось во все возможные нормы права. Это была превосходная отписка, в которой никто не сумел бы отыскать ошибок. Но помилуйте, Лукреций, все мы умеем читать между строк и хорошо понимаем двуличный язык дипломатии. И знаете, что увидел я там, в том деликатном письме? Кровь! Ледум смеет угрожать войной - в случае, если мы продолжим настраивать на приглашении!
        - Это умелая провокация, - вежливый тон голоса Лукреция вступал в противоречие с резким смыслом произносимых слов точно так же, как и тон посланий из второй столицы вступал в противоречие с их подлинным содержанием. - На самом деле, Ледуму не нужно открытое противостояние, как не нужно оно и Аманите.
        Октавиан покачал головой.
        - Однако же, противостояние с Ледумом становится дурной привычкой, - сухо заметил он. - Мы никак не сможем избавиться от нее без решительных мер.
        - Милорд, если вы всерьез намерены возродить традиционную власть верховного лорда, - советник на миг замялся, - которая ныне не может считаться даже номинальной, вам следует быть терпеливым и осторожным. Стоит всеми силами избегать войны, на пороге которой мы стоим, и постараться решить вопрос грамотным политическим давлением. Ввязываться в кровопролитную схватку, не имея перед Ледумом никаких зримых преимуществ - чистое безрассудство. Правитель Ледума, Алмазный лорд - коварный и изобретательный противник, которого рискованно недооценивать. Очевидно, что он намеренно провоцирует вас на действия, которые может осудить общественность многих городов. Не поддавайтесь.
        Окончательно и бесповоротно выходящее за рамки придворного этикета, поведение брата всё более и более повергало лорда в смятение. Правильные черты лица аристократа исказила растерянность, постепенно перерастающая в гнев, взгляд приобрел свинцовую тяжесть.
        - Мне послышалось, Лукреций, или вы смеете давать указания своему лорду?
        В голосе также проскользнули нотки всех некстати проснувшихся эмоций, которые правителю не полагалось испытывать. Услышав это, Лукреций поднял взгляд и с почти отеческой заботой посмотрел на брата, которого был старше ровно на десять лет.
        - Именно так, Октавиан, - спокойно подтвердил советник. - Вы вправе прервать это вопиющее нарушение условностей в любой миг, и я с позором отправлюсь в тюрьму… или даже на плаху. Но мне всегда казалось, вы умнее. Мне думалось, вы тоже устали играть по унылым придворным правилам - они слишком тесны для вас.
        - Не мною и не вами придуманы эти правила!
        Октавиан также повернулся и недоверчиво посмотрел на того, чье лицо было так похоже на его собственное. Если говорить откровенно, в глубине души он искренне любил кровного брата, а до восьми лет, в самом нежном возрасте, еще и почитал его, как престолонаследника и будущего лорда. Авторитет Лукреция в сердце правителя был велик. Тем не менее, царящая в столице атмосфера бесконечных интриг и непрекращающаяся закулисная борьба за влияние давно отучили Октавиана доверять людям, а тем паче верить в искренность их побуждений.
        В этом застывшем в правилах городе масок так сложно было открыться и довериться кому-то… Сам он долгие годы вынужден был тщательно скрывать свои чувства, прятать их глубоко: общение инфанта с опальным старшим братом было ограничено и помимо его воли постепенно сведено на нет. Последние десять-двенадцать лет Лукреций и вовсе практически не появлялся во дворце, и Октавиан лишь изредка мог видеть его на расширенных заседаниях городского Сената, куда, согласно протоколу, приглашался инфант и все члены августейшей фамилии, а также представители всех знатных семейств.
        Видеть мельком, бросать острожные краткие взгляды, избегая ненароком встретиться глазами… неся себя так высоко, как и приличествовало будущему правителю Аманиты.
        Октавиану было вовсе не по душе такое положение вещей, и собственная холодность порой становилась невыносима, но положение, как говорится, обязывало. Статус предписывал соответствовать, неукоснительно соответствовать проклятым образцам и эталонам, доведенным уже до абсурда. Престолонаследник не имел права, не имел привилегии иметь своё мнение, а тем более выражать его вслух.
        И год за годом он, как и все вокруг, сдерживал мысли и эмоции, глубоко прорастая внутрь себя. Так пустынное растение глубоко запускает корни в землю, оставаясь практически незаметным на поверхности. Жестокое, но необходимое условие выживания в этой идеальной, искусственно созданной и тщательно поддерживаемой действительности, в реальности которой лорд иногда начинал сомневаться. В прекрасном городе, где холодная вежливость была хуже откровенной, честной вражды. В пуританском обществе, хронически больном белой горячкой этически безупречных мертвых идеологий.
        И вот теперь… Лукреций решился быть откровенным, рискуя слишком многим, чтобы это могло быть фальшью, политической игрой. Октавиан высоко оценил подобную неожиданную откровенность - и смелость. Брат сделал первый шаг навстречу после столь долгого отдаления и молчания.
        Нет, невозможно сейчас оттолкнуть его. Невозможно ему не поверить.
        Он так устал никому не доверять.
        - Алмазный лорд… - тем не менее, с раздражением повторил правитель, испепеляя единокровного брата взглядом. Но тот больше не опускал головы. - Вы тоже смеете величать правителя Ледума этим громким титулом, а сам Ледум в моем присутствии именовать второй столицей?
        - Простите мне эти невольные глупые оговорки, милорд.
        Октавиан Севир, задумавшись, поднял глаза на высокие витражи с гербами Аманиты: Червленые Розы о пяти лепестках сияли в свете проходящего сквозь них солнца.
        Не сравнить эту роскошь с болезненной бледностью лилейных гербов Ледума! Да ещё и корни тех дьявольских растений нахально ползут прямиком в небо, словно насмехаясь над догматами Церкви.
        За любовь к ярким пурпуровым цветам в официальных хрониках Аманиту иногда возвышенно именовали Островом Роз. Разумеется, никакой воды в окрестностях столицы, равно как и в других городах Бреонии, практически не было. Но метафоричное упоминание это служило символом изобилия и благодати.
        Розы - благородные королевы цветов. Любимые дети геральдики, с далеких времен розы являлись олицетворением красоты, верности и одновременно блистательности. Глядя на них, сердце наполнялось гордостью, а в памяти невольно всплывало великолепие прежних побед.
        Побед, заслуженные результаты которых у них сумели украсть.
        - Может, ещё и белым демоном его назовёте, вслед за нашими церковниками? Немыслимо…
        Советник вновь молча поклонился.
        - Ума не приложу, где лорд Эдвард раздобыл все свои могущественные алмазы, - в недоумении проронил глава Первого дома, - знаменитые древние алмазы. Где он отыскал «Властелин»? В прежние времена правители Ледума, уж конечно, не располагали столь редкими драгоценностями. Даже в сокровищницах Аманиты едва ли соберется такое количество легендарных камней прошлых эпох. Воистину, в этом есть какая-то демоническая тайна.
        - Правитель Ледума хранит много секретов, - с готовностью согласился Лукреций. - Именно поэтому он столь опасен.
        - Допустим, - чуть мягче произнес лорд, отводя глаза. - Но какое решение можете вы предложить вместо войны, на которую нас провоцируют?
        - Неразумно первыми открыто нападать на Ледум, в то время как он стремится выбить почву у нас из-под ног, грамотно лишая вассалов. Силой этот колосс не свалить, по крайней мере, пока. Принудите лорда к неповиновению, не оставьте ему другого выхода. Продолжайте мягко настаивать на приглашении: правитель Ледума наверняка не захочет склонить головы. Лорд проигнорирует церемонию, что наверняка вызовет всеобщее осуждение и порицание…
        - Наверняка, - сквозь зубы процедил Октавиан. - Но что нам с того? Он занят этим беспрерывно. И совершенно пренебрегает мнением общества.
        В этих словах проскользнуло что-то, отдаленно похожее на зависть.
        Определенно, правителю Аманиты было по душе устройство Ледума, такого свободного и одновременно такого подчиненного своему лорду. Сила этого города крылась в его лорде и зависела от него, власть целиком была сосредоточена в одних руках.
        В Аманите же даже он, имеющий высший титул и облеченный властью лорда-защитника, не всегда имел достаточно власти, чтобы изменить что-то в своей собственной жизни. Смешно, не правда ли?
        - Вы не ошибаетесь, но сейчас другое дело, - терпеливо продолжил советник. - Скандальное поведение лорда Эдварда обычно касается только его самого и служит причиной лишь для досужих сплетен и известной славы. Когда же лорд станет единственным препятствием к объединению конфедерации, да еще и перед лицом внешнего врага… Ему трудно будет сохранить лицо. Позвольте правителю Ледума сорвать церемонию. Когда все соберутся, объявите, что верховный лорд вступит в свои права только в присутствии и с согласия всех вассалов - как первый среди равных. Упирайте на возрождение величия единой Бреонии, на усиление всеобщей безопасности. Скажите, что всеми силами желаете избежать братоубийственной войны - ведь жители не должны расплачиваться за ошибки своих правителей. Нужно настроить простых людей против правителя Ледума и его режима. К тому же, на церемонию не явятся те, в ком вторая столица черпает ресурсы, те, кто таким образом отважатся без околичностей подтвердить лояльность нашему противнику. Ледум - лакомый кусок, который нам пока не проглотить. Однако, с меньшими городами справиться будет куда легче. Вот
ими и займемся. Шаг за шагом мы одолеем их все. Мы должны перенять ту самую стратегию, которую использует сейчас против нас Ледум.
        Внимательно выслушав слова советника, Октавиан внезапно почувствовал сильную усталость. Какая сложная и долгая борьба предстоит, как утомительна одна мысль о ней. Это было совсем не в его характере - плести интриги, бить исподтишка. Сможет ли он когда-нибудь привыкнуть, смириться с такой неприятной реальностью? Сможет ли он всегда думать только так, как положено политику, и похоронить личное?
        - Ваши речи говорят о дальновидности и зрелой мудрости, Лукреций. Я склонен прислушаться к ним, - правитель помолчал еще немного, прежде чем задать вопрос, который беспокоил его многие, многие годы. - Скажите, почему вы отказались когда-то от титула лорда несмотря на то, что вас готовили к вступлению на престол с самого рождения? Отец всегда любил вас, первенца, сильнее… если быть откровенным, наш лорд любил только вас. У меня нет и тени сомнений, что вы с честью справились бы со всеми непростыми обязанностями.
        Сильные внешние враги - это лишь одна сторона медали текущего положения дел. Вторая сторона, которая тревожила Октавиана не меньше, а может быть даже и больше, - серьезные внутренние проблемы столицы.
        Лорд желал бы укрепить свою власть, сделать ее более осязаемой и реальной. Для этого нужно было дать укорот могущественной родовой знати, как-то ослабить их цепкую хватку на горле и постепенно привести в покорность. Как это сделать, еще только предстояло решить.
        - У меня иное мнение на этот счет, - уклончиво отозвался советник, и в голосе его проявились нотки немного пугающей одухотворенности. - Я не желал нести бремя абсолютной власти и ответственности, вкушать сладость и горечь этого искусительного плода. С другой стороны, я мечтаю участвовать в формировании государства, близкого к идеальному, в котором ложь, насилие и нищета будут сведены к минимуму. Государства, которым можно было бы искренне гордиться. Этим и занимаюсь, разумеется, скрытно, по мере скромных сил. Долгое время наблюдая за вами, Октавиан, я счел вас достойным возглавить такое государство. Прежний лорд был иным. Вы же подлинный избранник небес, и ваша миссия чрезвычайно важна. Вы рождены, чтобы объединить Бреонию под священной рукой верховного лорда. Нет человека, который более вас заслуживает этот титул. На пороге ожидающих всех нас больших перемен и трудностей я хотел бы заверить вас в своей безоговорочной преданности. Я могу быть предан только вам. Я признаю вас своим сюзереном и готов служить для вашего блага, которое неразрывно связано для меня с благом Аманиты и всей Бреонии.
Позвольте мне принести обет в знак искренности своих слов.
        - Что ж… Ваше доверие - большая честь для меня, советник, - не стал возражать Октавиан, удивленный и глубоко тронутый верноподданническими чувствами брата.
        Не такого он ожидал от сегодняшней приватной аудиенции.
        Лукреций тем временем приблизился и, преклонив колени, на старом языке духовенства произнес слова традиционной клятвы. Старый язык по-прежнему широко использовался в столице для разных официальных поводов.
        - Ваша воля - высшая ценность для меня теперь, - провозгласил в заключение советник, скрепляя свои слова поцелуем полы царственных пурпурных одежд. - Клянусь, я буду верен вам и в жизни, и в смерти, мой лорд.
        Повинуясь внезапному порыву, Октавиан наклонился вперед и нежно обнял брата - первого, рядом с которым вдруг почувствовал себя живым. Впервые за долгие годы по-настоящему живым.
        - Я принимаю ваши клятвы и ваши службу, Лукреций, - с чувством произнес он. - Примите и вы моё покровительство. В вашем положении влиятельный покровитель вам будет полезен. Я стану для вас таким заступником.
        - Благодарю вас, милорд, но я хотел бы просить об ином, - тихо произнес советник. - Разрешите мне лично отправиться в Ледум и выяснить достоверно, что происходит там, в сердце враждебных нам сил, собрать необходимые сведения. Магическая система защиты города, как нам известно, не имеет изъянов. Однако, я сильно сомневаюсь в этом. Вернее всего, мне удастся обнаружить какие-то… Подобная информация будет очень ценной. Возможно, она обеспечит победу в грядущей войне.
        - Как можете вы предлагать мне такое? - ужаснулся Октавиан, резко поднимая брови. - Лукреций, не в вашем положении покидать Аманиту и пускаться в сомнительные авантюры! В городе вас неизбежно схватят, а этого допускать нельзя, ведь вы Севир! Только представьте, какой будет катастрофой, если в руки правителя Ледума попадет человек столь высокого происхождения… Такой крупный козырь перечеркнет все наши достижения, опрокинет все расчеты. Шантаж вашей жизнью вынудит Аманиту… вынудит меня пойти на любые уступки. Ведь ваша кровь дороже золота.
        - Не преувеличивайте моего значения, милорд, - смущенно запротестовал Лукреций. - Моя жизнь - ничто в сравнении с той великой миссией, которую предстоит совершить вам.
        - Не возражайте мне!
        - Прошу прощения. Но сведения, которые нам требуются, стоят гораздо большего, и я с готовностью обменяю их на свою свободу или даже жизнь, если выбор будет стоять так. К тому же, не хороните меня прежде времени. Эта вылазка вовсе не обречена на провал.
        - Вы слишком самоуверенны, - без раздумий отрезал правитель. - Для человека, который никогда не покидал Аманиту.
        - И всё же я имею для этого основания: в Ледуме у меня имеется человек, который держит меня в курсе всех событий. Используя данные, которые он передавал мне последние несколько лет, я могу сказать даже, что знаю Ледум не хуже, чем Аманиту. Затеряться в этом городе не так уж и сложно, как может показаться на первый взгляд.
        - У вас есть свой тайный осведомитель? - изумился правитель. - Не сами вы ли уверяли меня в невозможности внедрить в Ледуме разведывательную агентурную сеть?
        - Это так, - советник поднялся на ноги. - Но одиночке легче действовать, чем группе, в особенности, когда договоренность существует только между нанимателем и исполнителем. В совокупности с правдоподобной, не вызывающей подозрений легендой, это делает шансы раскрытия такого агента весьма несущественными.
        - Как предусмотрительно. И кто же сей загадочный человек?
        - Милорд, - Лукреций смешался, - к сожалению, даже вам я не могу открыть этого. Ведь тайна, известная двоим - уже не тайна.
        Октавиан с легкой усмешкой кивнул.
        - Так значит, у вас всё это время имелись данные об истинном положении дел в Ледуме? Но почему вы скрывали это?
        - Я не хотел подвергать своего агента ненужной опасности, - виновато объяснил советник. - Если бы утечка информации из Ледума получила огласку, особой службе города пришлось бы усилить активность, что осложнило бы дальнейшую работу или сделало бы ее невозможной. Но не волнуйтесь, получаемые сведения не пропадали даром. Я использовал их, аккуратно корректируя политику Сената. Действовать приходилось исподволь, дабы избежать излишнего внимания со стороны лорда Лукреция и тетрархов, отношения с которыми, как вы знаете, у меня весьма и весьма прохладные. Что же касается моего пленения, оно маловероятно. Я сумею постоять за себя, если что-то пойдет не так. Без лишней скромности, во всей Бреонии мало найдется заклинателей, способных справиться с вашим покорным слугой. Как вы верно заметили, во мне течет кровь Севиров.
        - Я не ставлю под сомнение ваши выдающиеся способности, но… всё же это очень рискованно, Лукреций, - Октавиан выглядел всерьез обеспокоенным. - Использовав ресурсы правителя, я могу помочь с незаметным проникновением в Ледум, но вытянуть вас обратно в случае опасности вряд ли получится.
        - Я в полной мере осознаю риск, Октавиан, - спокойно подтвердил советник. - Но, кроме меня, осуществить это никто не сможет. Я буду счастлив служить вам до тех пор, пока жив. И ради вас пойду на смерть. Позвольте мне быть полезным вам, мой сиятельный лорд. Во имя общего будущего, которое ждет Бреонию. Во имя дня, когда все мы будем наконец свободны.
        Эти слова, манящие слова о свободе… каким-то немыслимым образом они попадали прямо в него, застревали где-то между пятым и шестым ребром, где болели, стучали вместе с кровью давние несбыточные мечты. Скрепя сердце, вынужден он позволить помочь им осуществиться.
        - Да будет так, - правитель тяжело вздохнул, неохотно давая согласие. - Я разрешаю вам отправиться в Ледум. Сообщите, когда будете готовы, и мы проведем ритуал. Будьте осторожны и знайте - если вы погибнете там, я сотру проклятый северный город с лица земли. Я не могу потерять вас… едва только найдя.
        Приложив руку к груди, Лукреций с поклоном покинул своего венценосного брата. Неподобающе игнорируя государственные дела, лорд Октавиан еще долго сидел неподвижно, смотря на закрывшуюся за советником массивную дверь помещения для аудиенций. Весенний воздух проникал сквозь открытые окна. Весенний воздух казался сегодня особенно свежим и сладким, а сердце правителя билось особенно гулко и часто, будто и впрямь начало наконец качать кровь вместо холодной темной воды. Длинные ресницы лорда увлажнили слезы, редкие и скупые слезы счастья, которые он немедленно утер платком.
        В Аманите уже были на самом пике своего цветения вишни, тогда как в Ледуме, должно быть, только-только отцвела зимняя слива. Так и должно быть, сейчас и впредь: одному городу надлежит вести, а другому - следовать. И помнить, что скромная красота сливы не идет ни в какое сравнение с пышным великолепием вишен, подобных спустившимся с небес на землю розовым облакам.
        И как же прекрасна была Аманита в этом розовом дыму! Нужно будет распорядиться организовать торжественную прогулку по его серебряному городу, полюбоваться цветами, на которые в этом году совсем не оставалось времени.
        Лорд Аманиты чувствовал, как тает внутри спрессованный долгими годами комок льда, чувствовал жаркую радость пробуждения.
        Глава 32, в которой тайное становится явным
        - Вы правы, я действительно способен зачаровать любого человека, включая мага, - будто и не замечая неуловимо изменившегося выражения лица Серафима, чуть самодовольно подтвердил глава «Нового мира». - Я могу убедить в любом, самом невероятном факте, и сделать это практически мгновенно… Понимаете теперь, почему они так стремятся нас уничтожить? Но вернемся к моему брату.
        Альбер помолчал немного, прежде чем продолжить. Кажется, несмотря на общую словоохотливость, разговор на эту тему давался мужчине непросто. Себастьян хорошо понимал скованность лидера Искаженных: в конце концов, это было нечто более чем личное, нечто сокровенное. Но другого выхода ювелир не видел, - ему позарез требовалась информация.
        И добыть ее больше негде.
        - В один не слишком счастливый день возлюбленная Грегора была схвачена инквизиторами и замучена в их застенках, - приятный голос главы «Нового мира» сделался глухим и как будто бесцветным. - Увы, после этого происшествия брат серьезно изменился: его словно подменили. Святой службе удалось нанести по-настоящему сильный удар: один из лидеров «Нового мира» оказался морально сломлен, разочарован в методах и результатах деятельности организации. Грегор утратил веру в саму возможность будущей победы, он… сдался. Не сомневайтесь, сэр, я оказывал ему всяческую поддержку, но тщетно. После гибели любимой женщины брат так и не сумел оправиться и вернуться к прежней жизни, вернуться к нашей общей борьбе. Он больше не видел смысла в таком, как он сам выразился, жалком и ничтожном существовании вне системы.
        - Понимаю, - негромко произнес Себастьян, и за единственным сухим словом скрывалось много собственной боли. - Это тягостное испытание.
        - Да, как проверка на прочность, которую брат, к сожалению, не прошел, - сокрушенно вздохнул Альбер. - А самое главное: его вдруг стала без меры тревожить судьба единственной дочери, моей племянницы Софии. Фактически, началась самая настоящая паранойя! Грегор ничего не хотел слушать, никаких доводов разума. Он был убежден, что девочка повторит ужасную судьбу матери. Всеми способами желая уберечь дочь от трагической участи, он принялся оберегать ее от всего мира. Но, уверяю вас, брат беспокоился напрасно: София вовсе не так беззащитна, как может показаться со стороны. С самого детства она приучена выживать. К тому же, в следующем поколении способности Искаженных значительно усилились, а София - одна из самых одаренных наших детей! У нас были все основания гордиться ею.
        При упоминании о спутнице дыхание ювелира невольно перехватило, а сердце пропустило удар.
        Почти сутки провалялся он без чувств в злосчастной мельнице, в луже собственной крови, рядом с трупами убитых стражей. Еще не рассвело, когда сильф наконец пришел в себя, и удалось незаметно выбраться из здания и скрыться, не оставляя следов. Обессиленный, рухнул он в какую-то придорожную канаву рядом с шумной развеселой таверной, где еще парочка забулдыг храпели и бессвязно бормотали что-то, отсыпаясь с похмелья.
        Воистину, лучшее укрытие - у всех на глазах. Да и видок у знаменитого ювелира был как раз соответствующий, потрепанный в должной мере, чтобы быть принятым за своего. Сомнительный комплимент, конечно, но уж как есть.
        И тогда в запасе у сильфа оказалось много долгих часов, прежде чем кончится действие минералов, которыми он был отравлен, и завершится процесс регенерации тканей.
        Много страшных часов, чтобы подумать и сделать выводы.
        Прежде всего, успокоившись, Себастьян разгадал загадку дракона. Понимание пришло само, едва наемник устало прикрыл глаза. «Оставь то, что тебе не принадлежит» - как ни парадоксально, это также означало Моник. Он мысленно привязал её к себе, не давая уйти, во что бы то ни стало пытаясь удержать в мире живых. Может статься, само обращение женщины в стража есть не что иное как проекция эгоистичного, страстного нежелания ювелира терять её навсегда. Мысли Серафима, пусть и в уродливой форме, облеклись в реальность, и Моник осталась в этом мире.
        Он попытался нарушить заведенный порядок вещей. В упрямстве своем он оказался неправ и должен был исправить свои ошибки.
        Следовало отпустить Моник к Изначальному, в конце концов позволить ей умереть.
        Приняв это, Себастьян почувствовал облегчение. Моник была наконец свободна, - как и он сам. Гнетущий груз вины был оставлен в прошлом. Люди слишком несовершенны, чтобы не раскаиваться и не сожалеть, но чувство вины не должно разрушать их до основания.
        С пронзительной ясностью мужчина понял, что никогда более не будет счастлив. За разрушенное своё счастье в прошлом цеплялся он с отчаянием утопающего, но напрасно. Как ни горько это сознавать, но любви, их бессмертной любви с Моник, больше не существовало. Взамен оставалась только боль, которая не покинет сердце до конца дней, боль, которую нужно просто принять. И, по крайней мере, теперь для него становился возможен душевный покой.
        От прошлого тяжелые мысли ювелира неповоротливо развернулись к настоящему, и ответы на некоторые непростые вопросы стали вдруг очевидны.
        Почему Маршал спасла его в «Шелковой змее», почему помогла ускользнуть, вместо того чтобы незаметно ликвидировать в общей суматохе? Несомненно потому, что еще не получала заказа на убийство. Но ведь с момента, когда он выбрался из клуба и бежал, до момента, когда они вновь встретились в мельнице, прошло всего-то ничего времени. Что же такое приключилось за тот краткий период, столь радикально покачнувшее чаши весов?
        Ответ был один - встреча с драконом. Хотя хронологически она произошла раньше, чем Маршал пришла ему на выручку в «Шелковой змее», но прошла незамеченной никем. И только один человек впоследствии узнал об этой встрече.
        Только один, один-единственный человек.
        Себастьян тяжело сдвинул брови, заново переживая нахлынувшее парализующее опустошение, вновь ощущая боль от неожиданного, вероломного предательства, которая всё не хотела утихать. В те муторные часы, в грязной канаве на задворках Ледума, он почти обезумел от этой боли, заглушившей физические страдания от ран.
        С самого начала во всей путаной истории с черным турмалином ювелир смутно ощущал какой-то подвох, словно его умело водили за нос, мастерски пытались провести. Стоит признать: он был обманут столь виртуозно, что, даже мучаясь подспудно подозрениями, не сумел поймать их за руку, вывести лжецов на чистую воду.
        Теперь же карты были раскрыты, козыри лежали на столе. Раскрыты, увы, по чистой случайности, и в этом нет никакой его заслуги.
        Но, как бы то ни было, а это был след, ведущий прямиком туда, куда нужно.
        Отныне можно быть абсолютно уверенным, что и София, и Маршал работают на таинственного похитителя «Глаза Дракона». По приказу последнего обе женщины всё время находились поблизости, присматривая за ювелиром и ходом его расследования, готовые вмешаться, если что-то пойдет не так. Когда же Себастьян сообщил девице, что задал дракону вопрос о шерле и получил прямой ответ, у нанимателя, разумеется, не возникло и тени сомнения, что всезнающее существо назвало его имя!
        Тут нервы преступника не выдерживают, и он решается убрать внезапно ставшего опасным сильфа, которому, по всей вероятности, стала известна его тайна.
        Покушение на ювелира не было спланировано заранее - это лишь быстрая, спонтанная реакция на изменение существенных обстоятельств дела!
        Себастьян едва не заскрежетал зубами, отчетливо понимая теперь, какой был дурак. С глаз словно спала пелена. Мало того, что совершенно напрасно сильф едва не расстался с жизнью: ведь в действительности, неправильно сформулировав свой вопрос, он упустил возможность узнать имя похитителя «Глаза Дракона». Так еще и это… прославленного ювелира обманула девчонка!
        Почему на него постоянно обрушиваются напасти? Может, это он проклят, а вовсе не легендарный шерл?
        Всё, абсолютно всё оказалось игрой, безнравственной игрой и притворством. София изначально была подослана как соглядатай. Даже такое своевременное нападение на Искаженную наверняка было подстроено, для большей достоверности легенды. Всё это ювелир, оборачиваясь назад, скрепя сердце, мог понять.
        Но кое-что мужчина понять не мог. Как, как решился он поверить её смешным, надуманным, противоречивым словам? Как закрывал глаза, не замечая странностей поведения? И, наконец, самое главное - как не почувствовал неискренности… увлекшись этой красивой, но, как оказалось, бездушной куклой? Ведь для него в их отношениях начало зарождаться нечто большее, чем влечение и банальная плотская любовь.
        Неужели так сильна сверхъестественная власть Искаженной над разумом? Или же так сильна в нем жажда нового чувства, жажда простого человеческого тепла…
        Себастьян чувствовал, что готов снова возненавидеть этот лживый, насквозь пропитанный лицемерием город, который он, кажется, почти сумел полюбить. Змеиный город, в котором никому и ничему нельзя доверять - даже собственному сердцу. После стольких лет он почти открыл это глупое сердце кому-то, вдруг ставшему родным, позволил возникнуть связи, которую теперь снова придется вырывать с корнем!
        Да как они только посмели так поступить с ним! Он что, игрушка? Просто пешка в чьей-то чертовой шахматной партии? Жалкая пешка, даже не фигура, которой можно пожертвовать, не задумываясь?
        Наемник был по-настоящему зол. Как вообще можно мешать ремесло и личное? В конце концов, это просто низко. Бессовестная девица залезла в самую душу и вывернула её наизнанку - и всё лишь ради того, чтобы помешать ювелиру исполнить какой-то там заказ, пусть даже и связанный с августейшими персонами!
        Нет, не годится позволять фактически незнакомым людям так играть со своими чувствами. Слишком долго он был опрометчиво, непростительно добр, и едва не поплатился за это жизнью. Пришло время ожесточить сердце и слушать голос холодного разума.
        Пришло время оправдывать гордое звание профессионала. Доказать, что не зря носит он плащ ювелира, которого многие из его цеха, вдобавок, считают лучшим.
        - Так что же всё-таки произошло? - усилием воли Себастьян заставил себя вернуться к предмету разговора. - С вашим братом и его дочерью?
        - Они предали нас, сэр, - пожал плечами Искаженный. - Грегор и София, моя очаровательная двуличная племянница. Эти двое отреклись от своей природы, больше того, оказались готовы сделать всё, что угодно, лишь бы уцелеть, даже в качестве ничтожных прислужников заклинателей. Великое чудо, что нам удалось раскрыть их заговор прежде, чем они наломали много дров. В результате Грегор был убит, а хитрой бестии, увы, удалось сбежать. Но даже она не сможет прятаться вечно. Рано или поздно либо инквизиторы, либо наши агенты найдут её и казнят. Как ни жаль терять столь ценного адепта, но измену прощать нельзя. Больше она не поможет нам в нашей борьбе.
        Себастьян с мрачным удовлетворением кивнул, давая понять, что услышал достаточно.
        Итак, опасения наемника полностью подтвердились, хотя, конечно, он дорого бы дал, чтобы ошибаться. София и в самом деле не та, за кого себя выдает. Под маской наивной беспомощной девочки скрывалась прирожденная актриса, аферистка, которой при помощи своих способностей удалось обвести вокруг пальца многих, даже чрезвычайно проницательного главу «Нового мира».
        Как бы то ни было, задача ювелира сильно упрощалась.
        Несмотря на данное Маршалу обещание, прекращать деятельность он пока не собирался.
        Надо сказать, убийца не солгала со своими угрозами: очнувшись в после обморока, Серафим недосчитался широкой пряди волос, срезанных острым ножом.
        Тем не менее, после всего случившегося Серафим считал вопросом чести довести злополучное дело до конца.
        Кроме того, расследование зашло слишком далеко, и отступать сейчас, возможно, даже более рискованно, чем продолжать разбираться в этом серпентарии.
        Теперь ему достоверно известны целых два человека, прямо связанных с преступником, которого требовалось вычислить. Один из них - Маршал, столь опрометчиво предавшая своего высочайшего покровителя. Как и предполагал ювелир, она всё же решилась на этот шаг. И если искать новой встречи с убийцей было чистой воды безумием, то вот навестить Софию совсем не помешает. Ему-то, в отличие от адептов «Нового мира», хорошо известно её нынешнее местонахождение… если, конечно, девица еще там… С другой стороны, с чего бы ей бежать из прекрасного надежного укрытия, когда за ней охотятся столь многие?
        И все же Себастьян заволновался. Нужно поторопиться, чтобы не потерять ту единственную ниточку, которая всё еще может привести его прямо к цели.
        Луна меж тем набирала вес, неуклонно приближаясь к пику своей формы. День за днем магическая энергия светила всё росла: дело шло к полнолунию.
        Уже скоро завершится одиннадцатый лунный день, как раз лучше всего предназначенный для поиска. Вступили в силу специфические камни искателей - кроваво-красная яшма и насыщенно черный обсидиан, чьи голоса сейчас звенят у него в рабочем медальоне.
        - Благодарю вас, Альбер, вы действительно очень помогли, - пробормотал Себастьян, целиком погрузившись в невеселые мысли. - Это всё, что я хотел узнать.
        - Всегда пожалуйста, любезный мой, - сквозь зубы улыбнулся Искаженный вослед растворившемуся в дверном проеме ювелиру. - С вами приятно иметь дело. И впредь обращайтесь в любое время.

* * *
        С минуту Мелтон внимательно смотрел на ночного посетителя.
        Без сомнения, глава Магистериума без труда опознал визитера, хотя и оборотня, что уж там скрывать, годы не пощадили. А потому, не тратя слов на констатацию очевидных фактов, ученый молча отступил в сторону.
        - Кого угодно состарят страдание и страх, - полным достоинства голосом отозвался он, пропуская незваного гостя внутрь.
        Оборотень беззвучно проскользнул мимо, текучий, подобный тени от колышущегося пламени. Лишь аккуратная, по-старомодному заплетенная косица на миг блеснула черно-серебряной лентой. Насмешливый цепкий взгляд нелюдя вперился в лицо давнего - бывшего?.. - друга.
        - Как я вижу, профессор, слухи о вашем безумии сильно преувеличены.
        - Так же, как и слухи о вашей смерти, Карл, - равнодушно парировал седовласый ученый, даже не предлагая посетителю сесть.
        - Так точно, гадкие слухи. Вот их-то я и пришел решительно опровергнуть, профессор, - широко осклабился оборотень, демонстрируя клыки, внушавшие уважение даже в человеческой ипостаси. - Довольно безутешно оплакивать меня: я жив-здоров и по-прежнему полон сил. А вы-то, кажется, совсем не рады старинному другу?
        - Что вам нужно от меня? - и не подумал отвечать хозяин Магистериума. Как ни в чем не бывало, он тщательно отряхнул руки и мантию от вездесущей меловой пыли. - Теперь, когда прошло столько лет?
        Сумрачные глаза, совершенно утратившие саму жизнь, смотрели на оборотня неотрывно и совершенно безучастно. Ничего не было в них, ничего - даже злости или немого укора, которые были бы по крайней мере ожидаемы и вполне заслужены. Всё это создавало жутковатое впечатление, словно бы разговариваешь с мертвецом.
        - Ох, я мог бы признаться, что по-прежнему скучаю по канувшим в небытие временам, - невесело рассмеявшись, отозвался Карл, - но ведь вы, конечно, не поверите. Поэтому скажу проще: мне снова нужна ваша помощь. В который уже раз, не спорю. Однако, вы сами виноваты: прямой вопрос - прямой ответ, не завернутый в обертку вежливых приятностей. Рассыпаться в любезностях нет нужды.
        - Что ж, по крайней мере, честно, - пожал плечами выдающийся ученый Ледума. Он медленно сложил руки на груди, принимая закрытую позу, - хоть и довольно предсказуемо: вы ведь никогда не являетесь просто так, без какой-то корыстной цели. Но с чего вы взяли, что я буду помогать вам, мой старый, воскресший из мертвых друг? После того, как однажды вы уже беспринципно использовали меня - и всех нас?
        Оборотень только вздохнул в ответ.
        - Не кляните зря прошлое, Мелтон - оно было прекрасно. Эпоха молодости, наивности, борьбы за идеалы. Эпоха прекрасных ошибок и тока горячей крови. Разве сами вы не тоскуете по былому с отчаянием безнадежно больного? Иначе зачем бы вам проводить свои сумасбродные эксперименты со временем? Я убежден, не только затем, чтобы на корню уничтожить репутацию адекватного человека… хотя с последним, не спорю, вы справились блестяще. Вы в принципе справляетесь блестяще со всем, к чему прикладываете руку.
        - К чему начинать пустые разговоры? - в заметном раздражении отмахнулся глава Магистериума. - Ненужная трата времени. Прежде откройте мне цель вашего визита - возможно, тут не о чем спорить. Возможно, я смогу помочь вам, если услуга не слишком сложна. И после вы обязуетесь наконец оставить меня в покое, навсегда. Поверьте, призраки прошлого беспокоят меня и без вас. Не берите на себя их неблагодарную работу.
        - Так вы ищете легких путей? - заговорщицки понизил голос Карл, смерив хозяина взглядом. - Тогда я вынужден разочаровать вас, профессор. Напротив, нужная мне услуга очень сложна. Фактически невыполнима. Потому-то я и пришел именно к вам, памятуя о вашей любви к сложностям и настойчивости истинного ученого. Рискнете ли вы принять ли вы такой вызов?
        Мелтон прищурился, и в мертвых глазах впервые мелькнули какие-то эмоции - скепсис и легкая заинтересованность.
        - Довольно слов, - сердито поторопил он, поправив чуть ослабевшую завязку профессорской одежды. - Вы пришли ко мне только лишь потому, что вам не к кому больше идти. Может, перейдем наконец к сути вопроса?
        В ответ оборотень покладисто кивнул. Молча расстегнув манжеты, он высоко закатал рукава, демонстрируя завидную мускулатуру рук и - блеснувшие в свете масляных ламп поглощающие магию обручи.
        Завидев их, ученый побелел, как мел, которым так привык писать на досках из гладкого матового стекла, покрытого серовато-черной эмалью. Зрачки мужчины расширились, а губы плотно сжались, словно он увидел привидение.
        - Итак, что скажете? - невозмутимо поинтересовался гость. - По плечу вам такая работа?
        - Вы сошли с ума, Карл! - в ужасе воскликнул Мелтон, не в силах отрывать глаз от страшных браслетов. - Вы вновь хотите заставить меня участвовать в заговоре? Лидия и Эдуард уже поплатились жизнью из-за ваших безрассудных политических игр, да и вы сами… вы ведь были в плену все эти долгие годы, не так ли? И не сам ли лорд-протектор Ледума надел на вас такие редкостные украшения? Прошу вас, уходите немедленно! Я не стану помогать вам. Я не смогу вас спасти. Я не стану больше выступать против правителя и вызывать на себя его гнев. Это исключено, поймите! Уходите, уходите сейчас же и забудьте дорогу сюда!
        Глава Магистериума пришел в крайнее душевное волнение, но Карл как будто не замечал этого.
        - Ваш отказ чрезвычайно обнадеживает меня, Мелтон, - пугающе спокойно отозвался оборотень, и не подумав двинуться с места, - и знаете почему? Вы не сказали, что это невозможно.
        - Ах вот вы о чем… Правитель Ледума приучил всех нас вычеркнуть из лексикона слово «невозможно», - закусив губу, обреченно пояснил ученый. - Да, сплав платины «Люкс» обладает печально известной особенностью: он невероятно пластичен, но при этом, раз приняв какую-то форму, уже не способен изменить её, что принуждает ювелиров быть крайне осторожными в работе с ним. Но это не означает, что его вовсе никак нельзя разрушить.
        При этих словах гость заметно оживился.
        - Тогда сделайте это, Мелтон! - жестко потребовал он, решительно шагнув к человеку. Резкий голос оборотня резал слух, неприятный, подобный скрежету металла. - Сделайте это, во имя нашей прежней дружбы. Освободите меня от оков! Вы пожалели всех: меня, покойную Лидию, Эдуарда… Но разве не много печальнее ваша собственная участь, за которую вы так упорно цепляетесь? Не лучше ли умереть свободным, чем добровольно жить в рабстве и страхе? Мне больно смотреть на вас, профессор. Посмотрите, во что вы превратились… кем вы стали. Как можете вы добровольно продолжать служить диктатору, разрушившему всю вашу жизнь?
        Цветные пятна на радужках оборотня проявились чуть сильнее, зрачки стянулись в угольное ушко. Конечно, силой звериной крови волк мог бы легко зачаровать человека, это ничего не стоило… вот только и толку от заклятья будет мало. Магия оборотней ошеломляла смертных, как удар обуха по голове, лишала способности двигаться, кричать и сопротивляться. Всё это годилось, если целью было убийство или выполнение несложных механических действий, вроде отпирания дверей, выдачи каких-то предметов, ответов на самые элементарные вопросы. Чтобы заворожить человека и при этом оставить в более-менее вменяемом состоянии, нужно было быть драконом. Ну или на крайний случай сильфом… но этих почти не осталось в мире.
        Хотя, кажется, лорд Эдвард упоминал как-то об одном.
        Глава 33, в которой вновь, как это уже повелось, не происходит ровным счетом ничего хорошего
        - Я служу науке, а не лорду, дорогой мой Карл, - поморщившись, печально возразил ученый. - Науке, и только ей одной. Я не имею права гордо умирать в застенках, теряя драгоценное время - это было бы слишком большой… возможно, невосполнимой потерей для прогресса.
        - О, прогресс, великий и ужасный прогресс! - зло съязвил оборотень, постепенно выходя из себя. - Сколько раз слышал я это ваше универсальное заклинание, оправдывающее самые жуткие из преступлений. Разумеется, вы вынуждены молчаливо страдать, самоотверженно возложив себя на сияющий алтарь науки! И ни высокое положение главы Магистериума, ни множество почетных степеней и наград не смягчают горечи ваших глубочайших душевных мук.
        - Именно так, - огрызнулся в ответ профессор. О Изначальный, почему старый друг так легко вызывает его гнев, давя на, казалось бы, давно зажившие мозоли? - Но вам-то откуда стало известно всё это, коль вы долгие годы томились в заточении?
        - Всё верно, я был полностью изолирован от мира, - мрачно подтвердил волк, нахмурившись, - но мой тюремщик держал со мной тесную связь. Он не только дотошно выпытывал у меня мои тайны, но и сам временами был не прочь делиться информацией. Всё потому, что ему было почти так же скучно, как и мне. В том числе, правитель в красках хвалился передовыми достижениями и успехами науки Ледума, которыми он весьма и весьма доволен.
        Карл перевел дух, искоса посматривая на собеседника и примечая его реакции.
        - И как только можете вы жить с этим, профессор? - наконец, прямо спросил оборотень. - Как можете спокойно спать, зная, для каких чудовищных целей используются ваши разработки? Это трусость. Куда исчез тот Мелтон, которого я знал когда-то - мечтатель и неисправимый романтик? Из гениального ученого за минувшие годы вы превратились в злого гения эпохи.
        - Не будем заострять внимание на том, в кого регулярно превращаетесь вы, - под нос себе пробормотал ученый, нервно рассмеявшись. - Время романтики заканчивается в юности, это так. Но не преувеличивайте мои грехи. Наука бесстрастна, она не может быть хороша или дурна. Наука - есть выражение самой объективности. В чем-то вы правы: иногда ей находят не самое лучшее применение, но в этом нет вины изобретателей или исследователей. Таково наше общество и его болезни, которые не мне лечить. Вы правы: все разработки в первую очередь обретают реализацию в военной сфере, но по сравнению с невежеством и хаосом это неизбежное и гораздо меньшее зло. Рано или поздно все открытия будут применяться и для мирных нужд. Таким образом, со временем жизнь простых горожан так или иначе становится лучше и проще.
        - Вы говорите его словами, - с беззлобной иронией заметил оборотень, широко разведя руками. - Ведь это не ваши мысли, профессор. Прежде вы не были согласны на такие сомнительные компромиссы с совестью. Вы были не из тех, кто шел по пути наименьшего зла.
        - Прежде - может быть, - отрезал глава Магистериума, с большим трудом не поддаваясь на очередную провокацию. - Но вас не было слишком долго, Карл. С тех пор многое изменилось: как в Ледуме, так и в моей душе. Я ученый, в этом призвание и смысл моей жизни. В этом вся моя судьба. На мне лежит ответственность перед обществом. Я не могу позволить себе не использовать данные мне способности… чрезвычайно редкие способности, позволю себе заметить без лишней скромности. Я должен оставить свои знания потомкам, я должен подготовить студентов, способных на высоком уровне продолжить развитие передовой науки. Я должен дать новый импульс маховику прогресса! Конечно, он был запущен до меня, но в нашей эпохе именно я тот человек, который ответственен за скорость его дальнейшего вращения. Посмотрите, сколько возложено на меня обязанностей: перед обществом, перед будущим! Это мой путь, и другого не дано. И более я не стану отвлекаться на посторонние дела, не позволю втянуть себя в глупые политические авантюры, теряя дни, отпущенные мне для работы.
        - Я услышал вас, профессор, - дождавшись, пока он закончит, подвел неутешительный итог Карл. Голос оборотня был глубок и низок, полон невысказанных предостережений. - Я мог бы пригрозить вам расправой, но не стану делать этого. Я уже понял, что немедленная неизбежная смерть от лап оборотня для вас гораздо менее страшна, чем возможный будущий гнев вашего дражайшего лорда Ледума, в случае если тот узнает о нашей встрече. Но позвольте задать вам последний, личный вопрос. Каково это - приучить себя не чувствовать, больше ничего не ждать? Каково это - каждый день притворяться, не имея возможности выговориться, на всем белом свете хоть с кем-то быть искренним? Смотреть в глаза человеку, отнявшему у вас смысл жизни, - тот, что был до науки, - и подчиняться?
        «Не вздумайте снова довериться мне, друг мой, - не стерпев собственных колких фраз, мысленно взмолился оборотень, совершенно точно зная, чем это нехорошее дело закончится для ученого. Как жаль, что другого выбора не было. - Не смейте прислушиваться к моим словам. Не смейте поддаваться эмоциям, которые погубят вас».
        Но плечи старого профессора вздрогнули, и он вдруг задышал отрывисто.
        - Хотите, чтобы я разделил с вами тяжесть своего горя? - хрипло вопросил мужчина. - Хорошо. Возможно, мне это действительно принесет облегчение… Поверите ли, этот изверг даже не пришел на казнь. А я был там. Был, вместе с половиной жителей Ледума, собравшихся поглазеть на такую громкую смерть. Многие открыто сочувствовали Лидии, несмотря на всю холодность сердец наших горожан… Это было ужасно. Ах, Карл, если бы вы только знали, как это было ужасно!
        Лицо ученого исказили сильнейшие эмоции, горестные морщины перечеркнули высокий лоб.
        - Должно быть, больно вспоминать такое? - с невольным сочувствием заметил оборотень, смущенно опустив глаза. Дело было сделано.
        - Вспоминать? - грустно переспросил Мелтон. - Возможно… Только я и не забывал. Даже во сне память не отпускает меня. Тяжело и больно помнить, но это всё, что у меня осталось. Моя госпожа в серебряном и алом кротко улыбается с эшафота… ей позволили надеть гербовые цвета Ледума в последний раз… Спокойная улыбка так и осталась на ее лице, когда голова упала в корзину. Глаза тоже остались открыты навсегда. Хрупкое тело чуть дернулось в агонии и… и всё. Было столько крови…
        Профессор отвернулся, скрывая слезы, которые уже не мог сдержать.
        - Если это как-то утешит вас, лорд Эдвард высоко оценил вашу выдержку. Он был уверен, что в первые дни после казни вы непременно сорветесь и броситесь на него, пытаясь заколоть своей профессорской указкой.
        В глубине души Карл искренне соболезновал старому другу, но всё же не смог удержаться от соблазна подпустить шпильку и вывести на эмоции. Бить без жалости, бить в слабое место - в этом была звериная натура оборотня.
        - Что? - возмутился и одновременно изумился ученый. - Но… откуда он знает?! Не может быть, чтобы вы рассказали правителю, ведь так?
        Он пристально вгляделся в насмешливо блестящие глаза нелюдя и похолодел, прочтя в них ответ.
        - Да как вы могли… как посмели выдавать чужие секреты! Это бесчестно!
        - Перестаньте, Мелтон! - похоже, Карл ни секунды не собирался оправдываться или приносить извинения. - Неужели вы думаете, осталось хоть что-то, о чем я не сообщил ему за эти тягостные годы? О, как счастлив я был разговаривать хоть с кем-то, пусть это был бы хоть сам дьявол! Прошу вас, поймите же меня. В некоторые дни моего одинокого заключения я почти терял надежду: уверяю, сумасшествие было предельно близко. Я остро ощущал, как меняется восприятие действительности, и только сила воли удерживала меня на самой границе безумия. Однако я должен разочаровать вас: лорд знал и раньше. Думаю, Лидия сама открыла ему правду. Она всегда была слишком честна и чиста душой, чтобы лгать хоть кому-то.
        - Но… как же так? - Мелтон удрученно покачал головой, словно до сих пор отказываясь верить услышанному. - По поведению правителя я никогда не заподозрил бы, что ему стало известно о моих чувствах…
        - Вот это как раз неудивительно, друг мой, - невежливо хмыкнул оборотень. - Догадливость никогда не была вашей сильной стороной, а психология не входит в число любимых вами точных наук. К тому же, наш лорд не из тех, кто прямо показывает окружающим, что у него на уме. Когда это нужно, он может быть весьма умелым манипулятором. Несмотря на природную вспыльчивость, правитель холоден и закрыт, - более, чем кажется.
        - Но почему он просто не запретил ей заниматься наукой и появляться в Магистериуме? - профессор выглядел обескураженным. - Это было бы и логичнее, и проще.
        - Сердечные дела бывают запутаны, - оборотень приблизился к ученому и дружески положил руку ему на спину. Тяжелую, опасную руку. - Должно быть, он понимал, что силой не удержит её рядом. Если бы Эдвард действовал подобным образом, что-то неминуемо сломалось бы в их с Лидией и без того непростых отношениях. По этой же причине он и вас не тронул. Хотя, думаю, то был не основной резон: кто же станет убивать курицу, несущую золотые яйца. Лорд простит вам что угодно, пока вы полезны… Понимаете, Мелтон - всё, что угодно.
        Он особенно выделил последнюю фразу, сверху вниз выразительно глядя на старого друга. Но тот по-прежнему был рассержен и не желал ничего слушать.
        - Вы утверждаете, будто он в самом деле любил Ли? - гневно переспросил Мелтон. - Будто она была ему дорога?
        Сердце Карла аж ёкнуло, кольнуло иглой невыносимой ностальгии, едва он услышал это милое студенческое прозвище. Так называли ее друзья, в те времена, когда Лидия еще не была примой Ледума и матерью инфантов. Далекие, далекие времена.
        Мелтон меж тем не желал успокаиваться. Замурованные много лет назад чувства и сожаления нашли наконец выход.
        - Да как вы смеете! - почти кричал профессор. - Я не верю в этот отвратительный вздор. Правитель Ледума не имеет сердца. Он сам, сам подписал указ о казни. Еще прежде он без колебаний отдал беззащитную женщину на растерзание своему цепному псу, безжалостному чудовищу Винсенту. Это слишком жестоко даже по отношению к врагу, а уж прима Ледума, мать его детей, без сомнения, заслуживала лучшей участи…
        При упоминании о канцлере, по вине которого и был раскрыт его великолепный заговор, а сам он оказался повержен и пленен, Карл почувствовал, что и сам не в силах сдержать копившуюся все эти годы ненависть - она выплеснулась наружу с глухим угрожающим рычанием. Дыхание оборотня сделалось тяжеловесно, а в глазах заплясали мутные сумасшедшие огни. О, с каким удовольствием прикончил бы он этого омерзительного типа, задушил, как беспомощного куренка…
        Призраки прошлого явились из небытия и взывали к отмщению. Вероломные призраки, с которыми он не искал встречи.
        К несчастью, отныне память - их скорбное жилище.
        - Вы безумны, друг мой, - заметив это, с сожалением проговорил ученый. - Увы, вы безнадежно безумны.
        - А кто здесь безнадежно нормален? - не выдержав, вспылил Карл. - Может быть, вы, профессор, являете собой образец душевной гармонии? Так поможете вы мне в конце концов или, как всегда, струсите?
        Некоторое время профессор молчал, мучительно размышляя. Оборотень не торопил его, понимая, как сложно даются такие решения. Дурные, неизбежно имеющие последствия решения.
        - Пойдемте со мной, - просто сказал наконец ученый.
        Быстрым, разительно отличавшимся от прежнего шарканья шагом Мелтон вышел вон из комнаты. Неотступной тенью оборотень следовал за ним. Узкая и высокая дверь, перед которой оба старых друга остановились спустя некоторое время, была незнакома Карлу: когда они учились здесь, эту часть Магистериума только строили.
        Профессор извлек откуда-то из складок мантии гремящую связку ключей и отпер помещение, оказавшееся чьим-то рабочим кабинетом. Казалось, хозяин только-только покинул его, оставив в самом легком беспорядке бумаги на столе. В вазе стояли живые цветы, голубые гортензии, распространявшие нежнейший сладковатый аромат.
        И лишь опрокинутый стул, выбивающийся из общей благостной картины, заставлял заподозрить неладное.
        - Это кабинет Лидии, - внес ясность Мелтон, осторожно проходя вглубь. - В него никто не смеет входить, чистоту и порядок я поддерживаю сам. Здесь ровно ничего не изменилось с того самого дня, как агенты особой службы вломились и забрали её, прямо во время работы. Кабинет всегда заперт, и в его тайниках я храню некоторые собственные документы и вещи, не терпящие постороннего взгляда.
        - Не очень-то осмотрительно, профессор, - не согласился оборотень, внимательным взглядом оглядывая не очень большое помещение. Кабинет, в противоположность торжественным и мрачноватым залам Магистериума, был необыкновенно уютным и светлым. В интерьере определенно чувствовалась женская рука. - Вы же понимаете, в случае чего, обыск здесь проведут в первую очередь.
        - Я непременно учту ваши дельные замечания, Карл. Но, прошу вас, не отвлекайте меня пока своими не в меру проницательными рассуждениями, - ученый аккуратно открыл шкаф, хранящий архив старых записей, и начал судорожно, словно боясь передумать, рыться в бумагах. - Где-то здесь были наши совместные с Лидией расчеты, которые как раз могут оказаться полезными в решении вашей специфической проблемы… она ведь была химиком, и неплохим химиком, настоящим специалистом… её всегда привлекали свойства этого чудного редкого сплава «Люкс». Мне нужно будет восстановить их в памяти и подумать. Для столь кропотливой работы понадобится немного времени и тишины.
        Оборотень безмятежно улыбнулся, предчувствуя сладостный миг освобождения от оков.
        - Они в вашем полном распоряжении, профессор.

* * *
        Оказавшись снаружи, Себастьян почти не удивился тому, что снова идет дождь.
        Так уж испокон веку заведено в Ледуме: дожди, дожди… густые туманы, которые он вдыхал слишком долго. Особенно сейчас, когда запоздалая весна вступает наконец в свои права и приближается законный, природой предусмотренный сезон дождей, а не все эти гнусные последствия вмешательства человеческой магии.
        Однако не успел ювелир мысленно поворчать на излюбленную тему, как вдруг понял, что и в этот раз что-то пошло не так.
        Дождь лил необычный - мелкий, но промозглый, леденящий дождь.
        Сильф инстинктивно поежился и запахнул плотнее плащ с отворотами, но тщетно: холод уже проникал насквозь. Температура воздуха в городе ощутимо упала, и всё продолжала опускаться, так что успевшие изрядно промокнуть улицы на глазах схватывались прозрачной ледяной коркой. Капли дождя не прекращали сыпать с неба, налипая сверху и превращаясь в новые и новые слои льда. Копыта лошадей начали немилосердно скользить; новомодные механические экипажи тоже встали, перегородив всю дорогу - очевидно, их использование не предусматривало движение по накатанной поверхности.
        Себастьян тихо выругался и понял, что идти придется пешком. Это не радовало: во-первых, церковь была далеко, а во-вторых, ходьба сейчас предательски напоминала популярную зимнюю забаву Ледума - катание на коньках. Только, к сожалению, без них.
        Но выбирать, как водится, не приходилось.
        Радовало только одно: благодаря способностям сильфа, мужчина мог с легкостью передвигаться по совершенно гладкому льду, не поскальзываясь; равно как и по тонкому снежному насту, не ломая его.
        Смеркалось. Дождь шел, не переставая. И Серафим тоже шел, нет, уже почти бежал по напрочь обледенелым блестящим камням мостовой, остро чувствуя, что опаздывает. Время почти осязаемо утекало сквозь пальцы, и слой за слоем на город незаметно нарастал лед. Город замедлился, отяжелев от его веса. Город замер в последних, прощальных объятьях зимы.
        Впервые в жизни сильф видел такую картину: от основания до самых крыш недавно выстроенные высотные здания покрывались толстым слоем наледи, как карамели. Газовые фонари сияли в оплетке изо льда. Ажурные металлические скамейки походили на изящные хрустальные скульптуры. Деревья, в стволах которых только-только пошел первый сок, обледенели, промороженные до самой сердцевины. Слышно было, как их ветви звенят, словно колокольца, когда проходишь мимо.
        Миновало уже несколько часов с начала природного катаклизма, и вот уже всё кругом застыло во льду.
        Будто в фантазии сюрреалиста, город был весь покрыт ледяной глазурью, словно праздничный мятный пряник. Едва успевшие распуститься, схваченный внезапной стужей, глазированные цветы сливы были похожи на драгоценности.
        Сам город казался стеклянным, серо-ледяным… слишком хрупким. Едва улавливал Серафим скованное дыхание полиса в трудном ледяном плену. И чудилось - одним неловким движением его возможно разбить, разбить вдребезги, как одну большую ледышку, как фигурное изваяние изо льда.
        О Изначальный… такой Ледум - прекрасный, отчаянно беззащитный - сильф снова был готов любить.
        Но страх останавливал порывы сердца. Город оказался столь многолик, и менял свои лица так часто, что доверять ему вновь было слишком рискованно. Тем не менее, Себастьян внутренне замирал от восторга, не в силах остаться равнодушным к открывающейся его взору какой-то откровенно пугающей, депрессивной красоте.
        Страшная ледяная сказка, сон, который не исчезнет с рассветом. Даже если температура вернется к нормальным значениям, таять это странное чудо будет дня три-четыре, не меньше. Слишком много льда.
        Сильф уже почти не чувствовал замерзших конечностей, когда за поворотом наконец показался нужный дом.
        Ледум подозрительно затих, наблюдая. Себастьян тоже замедлил шаг, в ледяном безмолвии подходя всё ближе, и, наконец, дернул на себя обледенелую, примерзшую к проему дверь. Открыть ее удалось с трудом.
        …Церковь встретила ювелира гробовым молчанием.
        Неожиданно для самого сильфа, полное отсутствие звуков заставило насторожиться.
        Это была отнюдь не та привычная тишина, исполненная сладостного, утешительного покоя. Церковь безмолвствовала, и в этом напряженном затишье Себастьян расслышал грохот надвигающейся бури.
        Не видя дальнейшей нужды таиться, мужчина скоро взбежал по ступеням и, с замиранием сердца, настежь распахнул внутренние двери. Увиденное ошеломило, хоть подсознательно ювелир уже догадывался и мысленно готовил себя к тому, что может скрываться там.
        Спутников наемника и след простыл - ни София, ни Стефан не стали дожидаться Себастьяна там, где он их оставил. Святой отец же был на своем месте, как и положено преданному работнику церкви. Мужчина полулежал у алтаря, в изнеможении прислонившись спиной к изножью, а на коленях его лежала раскрытая книга. Худощавая фигура священника выглядела пронзительно одинокой в огромном и совершенно пустом помещении для молений.
        С первого взгляда, брошенного издалека, Себастьян понял, что наставник покинул его навсегда.
        Сей факт не должен был ранить ювелира, ведь святой отец не просто исчез в небытии, а соединился наконец в своей любви с Изначальным. Именно ради этого сакрального мига он и жил, многие годы исполняя долг служения. Но почему-то сильф не сумел воспринять случившееся правильно, с требуемым спокойствием: вместо радости, предписанной Песнями, наемник ощутил только боль. Острую, поднимавшуюся из глубины души - боль новой невосполнимой потери.
        Опять он должен терять, отпускать родных людей.
        Сердце захолонуло.
        …как если бы после многих часов бешеной, напряженной скачки, сразу же после крутого поворота - обрыв. И дальше ничего, пустота, бездна. И лошадь несется по инерции вперед, а в усталых руках нет больше силы, чтобы решительно дернуть поводья или хотя бы просто спрыгнуть, пытаясь спасти свою жизнь… Да и зачем?
        Дом безвозвратно опустел, лишился всей своей теплоты. Дом превратился просто в здание, ничем не отличимое от других, от всех остальных. Дом его осиротел… целый мир осиротел. Душа сильфа застыла.
        Несмотря на охватившие ювелира горькие чувства, он все же заставил себя подойти и, сняв шляпу, тщательно исследовать мертвое тело. Смерть наступила от огнестрельного ранения в область брюшной полости: кровавое пятно широко расползалось по белым с золотом одеждам. Сам выстрел, увы, оказался неточен. Выстрел был произведен нечисто, что обеспечило длительную и болезненную кончину. Так не стреляют профессионалы.
        Нехорошая, дрянная смерть.
        Однако ни страдание, ни страх не оставили печать на лице покойного. Оно выглядело таким же одухотворенным и светлым, как и при жизни. Глаза, хранившие прежде нездешнюю мудрость, были спокойно закрыты, черты лица расслаблены. Бескровные губы чуть тронула легкая улыбка.
        Священник был убит недавно, не более двух, максимум трех часов назад, и от этого на душе становилось только хуже. Он опоздал совсем ненамного.
        Но всё-таки опоздал.
        Бессмысленность и несправедливость случившегося окончательно оглушили Себастьяна. Зачем? Во имя всего святого - зачем понадобилось делать это?! Чем мог помешать мирный человек, приверженец прежних духовных традиций, никогда не вмешивающийся в лицемерные и эгоистичные мирские дела?
        Очевидно, болевой порог души был пройден, поскольку ювелир не ощущал более ничего. Он просто стоял и смотрел, не сходя с места, в некоем равнодушном отупении. Стоял и смотрел, как продолжает рушиться его мир, в котором, как казалось, уже нечему больше разрушиться. Мозг механически отмечал детали, которые не бросились поначалу в глаза: святой отец был облачен в старинную сутану - строгое длиннополое одеяние, которое не использовалось последними служителями старой Церкви в повседневной жизни. Священный белый цвет, отобранный у них лордами, - его одевали только однажды в жизни, и то не самостоятельно.
        В сутане белого цвета, символизировавшей утраченную чистоту, в белоснежных праздничных гробах провожали в последний путь. Это означало только одно - каким-то мистическим образом священнослужитель заранее знал, что его ждет. Он сумел догадаться и осознанно не пожелал избегнуть, не стал противиться воле Изначального.
        Себастьян наклонился и взял из начинавших коченеть рук мертвеца священную Белую Книгу, которая говорила, что смерти нет. Глаза безучастно пробежали по строкам - писание было раскрыто на Песни кротости и безмятежности, призывающей обуздать гнев и отказаться от возмездия обидчикам, пусть даже праведного. Ибо судить и выносить приговор дозволено только Изначальному.
        Писание было до краев залито кровью.
        «Остерегайтесь впасть в зависимость от пагубного желания мщенья. Месть равно обременительна для разума, духа и тела…» - испачканный темной кровью фрагмент, в который уперся указательный палец наставника, с трудом можно было разобрать. Но Себастьян знал эти строки наизусть, так же, как и все остальные стихи Песни кротости и безмятежности… да и других Песней Книги. Ох, он был великий теоретик истины.
        Как же больно. Даже умирая, святой отец не мог не дать свой последний урок нерадивому воспитаннику. Что ж, чем черт не шутит, может, он и впрямь последует этому разумному, милосердному совету.
        А может быть и нет.
        - О Изначальный! - запрокинув голову, бросил сильф тихий укор небу. - Почему не защитил Ты преданного Твоего… почему оставил в час великой нужды?
        Ответом ему стал грубый лязг обнажаемой стали.
        Уже зная, что увидит, ювелир нарочито медленно обернулся.
        Глава 34, в которой рассказывается история самонадеянности
        Правитель Ледума с облегчением открыл глаза и, не медля ни секунды, одним слитным движением встал на ноги.
        Установленное время, хвала всем богам, наконец истекло, и правитель смог выйти из глубочайшего забытья, в которое сам же себя и погрузил.
        То было состояние, внешне подобное крепкому сну, но на деле представляющее собой ускоренную комплексную реабилитацию, один час которой был равен по эффекту не менее чем семи часам полноценного здорового сна.
        Лорд Эдвард давно уже не мог позволить себе обыкновенный человеческий отдых. Подобные излишества были небезопасны, да и попросту нерациональны, ведь за сутки заклинатель тратил больше психической энергии, чем мог бы восстановить традиционным способом. Взамен правитель разработал тщательно продуманную магическую систему, в течение долгих лет выявляя и устраняя все возможные изъяны, и в результате довел своё детище до совершенства. Установка минералов, тщательно укрытая от посторонних глаз в Северной спальне дворца, на заранее определенный срок активировала механизм обновления и пополнения энергетических сил.
        Остановить запущенный процесс сам лорд уже не мог. Всё это время он находился без сознания, в состоянии, подобном коме, выйти из которого самостоятельно было невозможно. Однако в случае опасности, какого бы то ни было вмешательства, изменения заданных параметров, срабатывали не только все защитные установки в спальне, но и механизм экстренного прерывания искусственного сна.
        Таким образом, ничто в целом мире теперь не могло застать правителя Ледума врасплох, ни днем ни ночью.
        Тем не менее, сегодняшняя процедура не принесла привычного удовлетворения и свежести ума. Обыкновенно отдых проходил без сновидений: маг просто проваливался на время в серое небытие, словно останавливая саму жизнь, но не в этот раз. Дракон вернулся, а с ним возобновился и давний кошмар, о котором правитель успел уже позабыть. Значит, чтобы избежать неудобств, к секретной комбинации драгоценных камней придется добавить еще один, блокирующий высшую нервную деятельность. Минерал, делающий невозможными любые сны. Кровавый гиацинт, конечно же.
        Лорд Эдвард мысленно выругался, коря себя за то, что не сделал этого до процедуры. Весь отдых насмарку, работа системы вхолостую.
        …Постепенно память о любом событии истирается из сердца. Жизнь человеческая преступно коротка, но память, увы, еще короче. Впрочем, возможно, оно и к лучшему: в жизни большинства, полной одних лишь только тягот, невзгод и неудач, долгая память мучила бы хуже чахотки. Но только не эти воспоминания: они не тускнеют, не меркнут и спустя много лет. Они сияют, подобно нитям редчайшего жемчуга на узком запястье красавицы.
        Встречи с драконами.
        Мощная аура старейших накладывает отпечаток на слабую энергетику смертных, оставляет неизгладимый след, рубец в памяти.
        Таково правило, не знающее исключений: контакт с драконом травмирует всякую психику, даже самую устойчивую. Общение с представителем старшей расы - словно прямой взгляд на солнце. Жестокое полуденное солнце, оставляющее на память кровоточащий ожог, клеймо на самой сетчатке глаз.
        Последствия могут быть разными, в зависимости от обстоятельств и особенностей психики человека. Нередко последствия проявляются в виде повторяющихся кошмарных снов, смутных и неоформленных или же открыто повествующих о событиях, сопутствующих встрече с самыми загадочными существами Бреонии.
        Правитель сдвинул светлые брови и с силой прижал пальцы к вискам, стараясь прогнать из головы вакханалию некстати разбуженных воспоминаний. Дела давно минувших дней, когда он был еще так непростительно молод.
        Однако, те стояли перед глазами слишком ярко, как если бы всё произошло вчера.
        Да и собственное его лицо, что уж скрывать, ни на йоту не изменилось с того самого дня.
        Неужели… он был так молод?
        …Обычно в пещеру дракона - разумеется, если, говоря о таком исключительном событии, вообще уместно использовать эпитет «обычный» - стараются проникнуть в отсутствие хозяина, тайно и с соблюдением всех возможных мер осторожности.
        Однако молодой человек, напротив, явился открыто, средь бела дня. Игнорируя все вышеозначенные принципы, он подчеркнуто демонстрировал одни только мирные намерения. Осведомленный о том, что драконы - непревзойденные телепаты, отправил четко оформленный ментальный запрос и преспокойно ожидал реакции.
        Он знал еще и то, что драконы любопытны, как коты.
        Через некоторое время молодому человеку позволили пройти внутрь. Не так уж и сложно, как оказалось.
        Мужчина с нескрываемым интересом разглядывал посланных сопровождать его стражей. Никогда прежде он не имел возможности наблюдать удивительные создания так близко. Лица драконьих прислужников неуловимо напоминали посмертные маски - на них застыло нездешнее, ничего не значащее выражение, какое бывает на лицах людей, безмятежно умерших во сне. Внимательно присмотревшись к движениям безмолвных конвоиров, человек про себя отметил, что те быстрее и мягче, нежели у простых смертных. И гораздо экономнее - ничего лишнего помимо оптимальных безошибочных траекторий. Определенно, после смерти стражи становились совершеннее, чем были при жизни: тела их будто достигали пика своей формы и грамотно управлялись разумом, много превосходящим человеческий.
        Молодой заклинатель даже и не попытался запомнить дорогу - самостоятельно разобраться в путаном переплетении коридоров, кажется, ничем не отличимых друг от друга, с первого взгляда вряд ли было возможно. Пещера представляла собой настоящий сложнейший лабиринт. Ясно одно - они спускаются всё ниже, с каждым шагом отдаляясь от залитой светом поверхности земли вглубь - туда, где во тьме рождаются полные магической энергии драгоценные минералы.
        Наконец, за одной из дверей мрачная обстановка подземелья резко сменилась на гораздо более уютный и со вкусом оформленный интерьер. Если бы пришелец не знал, где находится, он мог бы поклясться, что видит дворец некоего очень состоятельного человеческого правителя, большого знатока древностей и истинного ценителя искусств. Убранство комнат, которые довелось пройти магу, было приятным глазу и чрезвычайно изысканным.
        В таком месте хорошо проводить время в праздной беззаботности. Время, запасы которого велики.
        Дракон встретил его в просторном помещении с колоннами, зримо напоминавшем тронный зал.
        Ящер принял облик человека, мужчины в самом расцвете сил, однако маг сразу и безошибочно узнал представителя, как это принято считать, самой старшей из существующих рас.
        Дракона выдавали не только глаза - нечеловеческие, лучезарные золотые глаза с тремя зрачками, - не только цвет волос, напоминавший прозрачное рассветное солнце. Нет, гость ясно видел, что тело человека - лишь хрупкая оболочка, которая, как одежда с чужого плеча, мала и тесна дракону. Оболочка, которую тот мог сбросить так же легко, как цикада, которая в самые жаркие летние дни выбралась на поверхность для своей песни.
        Тем не менее, временная оболочка эта была великолепна. Заклинатель и сам был хорош собою, статен, высок ростом, и имел к тому же крайне гордый вид, вероятно, положенный по праву одному из лучших представителей своего рода. Но и по сравнению с ним человеческое тело, которое заполнило абсолютное существо, казалось совершенным.
        И все же существо выходило далеко за пределы этого физического тела. Оно было вне. Оно было больше, значительнее и непостижимее, чем всё, что прежде доводилось видеть смертному.
        Дракон находился на пике своего могущества, и аура его сочилась силой, как сочится соком румяный, впитавший всю желанную сладость солнца бархатный абрикос.
        - …Приветствую тебя, Альварх, - справившись с невольно проявившимся трепетом, произнес наконец маг, когда молча разглядывать в упор мистическое существо показалось уже немного чересчур.
        Хозяин обратил на него свои золотые глаза: те двигались лениво, до странного плавно, и будто без особого интереса. Несмотря на теплый цвет радужек, взгляд дракона оказался обжигающе холоден, заклинатель даже поежился. Это выглядело так необыкновенно, так противоестественно, как если бы солнце было сделано изо льда.
        - Я слышал, смертные называют это смелостью, - тягуче, нараспев проговорил он, напрочь игнорируя приветствия и словно бы ни к кому конкретно не обращаясь. Голос дракона был похож на гречишный мед - такой же густой, чистый, с еле заметной опасной горчинкой. - Наверное, это очень смело, не так ли?
        Человек улыбнулся - уже увереннее, полностью овладев собой. Воистину, мало кто из людей, даже самого знатного происхождения, мог бы соперничать с ним в самонадеянности. Однако, основания этому имелись: примечательная внешность беловолосого выдавала в нем исключительные способности к магии, данные от рождения.
        - А я слышал, драконы никогда не отказываются от Игры, - не отвечая, почти с вызовом заметил он. - За этим я и пришел. Может, закончим с обязательными прелюдиями и приступим?
        - Нет. Скорее, это называют дерзостью, - дракон развивал свою мысль неспешно, неторопливо, будто и не слыша непочтительных слов собеседника. Губы его изогнулись в ответной улыбке. В улыбке, которая резала сердца, как серп. - Или, быть может, даже глупостью?
        - Моё имя Эдвард, - холодным тоном представился молодой человек, несколько обескураженный предложенной манерой общения. Было не совсем ясно, как на нее реагировать, как отвечать, особенно принимая в расчет прямолинейный характер гостя. Двусмысленности и прочие ужимки и прыжки светских бесед были ему совершенно недоступны. - Я…
        - Я знаю, кто ты и откуда, - ласково прервал дракон. Медовый голос его мягко вплелся в голос собеседника, как алая лента вплетается в непослушные волосы, связывая и удерживая их в нужной форме. - Я знаю всё, что ты можешь сообщить. Каковы будут твои условия? Говори, чего хочешь, не трать понапрасну своего драгоценного времени. Я внимаю.
        Итак, похоже, настал момент истины.
        - Хорошо, тогда перейдем к прямо к сути, - небрежно пожал плечами молодой заклинатель. - Чего я хочу? Узнать вкус твоей крови.
        Выражение лица дракона ничуть не изменилось, только солнечный взгляд стал внимательнее и острее.
        - Иными словами, ты пришел убить меня? - вкрадчиво уточнил он, складывая руки за спиной.
        - Нет, - отрицательно покачал головой Эдвард. Белые пряди упали ему на лоб. - Кажется, вовсе не всё ты знаешь обо мне, о великий Альварх. Мои слова означают только то, что означают - не больше, но и не меньше. Что ж, придется повторить еще раз, чтобы мы правильно поняли друг друга. Я желаю испробовать на вкус древнюю кровь дракона, припасть к неисчерпаемому источнику жизненной силы.
        - Это какая-то хитрая аллегория? - не унимался ящер, будто совершенно не понимая, о чем говорит человек. А может, пытаясь увести того в сторону с выбранной скользкой дорожки. - Очень поэтично. Ох, будто готовая праздничная речь на каком-то большом застолье! Я оценил бы всю красоту тоста… если, конечно, таким образом ты не пытаешься намекнуть на то, что я в самом деле должен наполнить твой заздравный кубок своею кровью - вместо какого-нибудь вульгарного красного сухого.
        - Ну что ты, - поспешил разубедить его гость, коротко рассмеявшись, - конечно же нет. Ни на что такое я и не думал намекать. Гораздо больше того - я не намекаю, а говорю это прямо тебе в лицо…
        - Это. Невозможно. Смертный.
        …От неожиданности молодой маг резко отшатнулся в сторону, едва удержавшись от неподобающего вскрика. Насмешливая улыбка сбежала с его лица. Каждое слово, раздельно и тихо произнесенное драконом в самое ухо, продолжало раздаваться в где-то подсознании, искажаясь и повторяясь, повторяясь многократно.
        Человек был оглушен ими, как звучанием медного колокола прямо в голове.
        Еще меньше, чем мгновение назад дракон находился на значительном расстоянии, так, что заклинатель ощущал себя вполне комфортно и даже в относительной безопасности. Но вот ящер уже стоит за его спиной! Да так близко, что Эдварду довелось почувствовать прикосновение золотистых волос к своей щеке! И не сказать, чтобы он оказался обрадован этой честью.
        Несмотря на то, что реакции мага были многократно ускорены действием тщательно отобранных заранее камней, вставленных в золотой медальон, он всё равно не успел. Не успел отследить, заметить само это движение, не успел хоть как-то среагировать. Человек так и не понял, что случилось: перемещение произошло быстрее, чем десятая, сотая доля секунды? Или же Альварх зачаровал его, на неопределенное время полностью взяв под контроль разум?
        И то, и другое казалось совершенно невероятным.
        Возможны ли такие скорости в их грубом материальном мире? Возможно ли, что драконы не только телепаты, но и ментальные контролеры?
        В любом случае, чего-то он не знает о них, и это очень, очень плохо.
        Непринужденная обстановка их мирного разговора как-то сама собой рассеялась.
        - Вкусив кровь дракона, ты уже не сможешь выполнить свою часть сделки, потому что потеряешь рассудок и свободу воли, - дружелюбно пояснил Альварх, ничуть не удивившись плохо скрываемому замешательству гостя. - Ты станешь моим стражем. Предложенная тобой Игра имеет только один вариант, один-единственный итог, а значит, это уже и не Игра вовсе, а скука смертная.
        Эдвард инстинктивно отступил еще на шаг-другой в сторону, хоть и ясно представлял теперь бессмысленность подобных действий. Дракон, по-прежнему улыбаясь, остался стоять на месте, но эта обманчивая неподвижность уже не могла ввести в заблуждение.
        Тем не менее, настырный маг, по всей видимости, не собирался отступать от заранее намеченного плана.
        - Мне не известно слово «невозможно», - взяв себя в руки, раздраженно выдохнул он. - Я привык получать своё. И дракон будет говорить мне о пределах и границах? Не сам ли он, по своей прихоти, уничтожает сознание человека, превращая того в стража? Мне же нужен только глоток светоносной крови. Разум мой должен остаться нетронутым. Если условия будут соблюдены, я не обращусь в полноценного стража и смогу выполнить свою часть сделки.
        - А ты настоящий авантюрист, - в голосе ящера отчетливо проскользнули свистящие, змеиные нотки. - Мне это по нраву, не скрою. В череде однообразных судеб ты не рожден для заурядных дней… но, клянусь, ты не знаешь того, о чем просишь. Риск слишком велик, а успех - призрачен и случаен.
        - Что ж, в этом весь смысл сомнительных авантюр, разве не так?
        Хозяин неожиданно хмыкнул, по достоинству оценив иронию. Способность невозмутимо отпускать шуточки в час, когда вершится судьба - способность поистине примечательная, хоть и не слишком практичная.
        - Утолять жажду драконьей кровью крайне вредно для здоровья, дитя, - приглушенным голосом предупредил дракон, помолчав минуту. - Человеческий разум хрупок. В полной мере осознавая то, что происходит, рассудок может не выдержать, а я не смогу вмешаться в процесс. Что, если случится досадное осложнение, вроде того же помешательства? В итоге я так ничего и не получу от тебя. И сам ты ничего не приобретешь.
        - Ты не можешь категорично утверждать, что задуманное невозможно - заклинатель продолжал упрямо стоять на своем. Он был человек действия и не мог отступить без попытки. - Я готов поручиться за крепость своего духа.
        - Боюсь, смертные не властны ни над своим духом, ни даже над телом, - отрицательно покачал головой представитель старшей расы. В глазах его мелькнуло и исчезло выражение, которое можно было бы принять за жалость. - Измени своё глупое желание, человек! Пока я даю тебе такую невиданно щедрую возможность.
        Но молодой маг лишь криво ухмыльнулся.
        - Ты не откажешь мне, Альварх, и сам знаешь это, - без лишних раздумий заявил он. - Всё кончено. Высшие силы, которых не называют, уже призваны и готовы войти в нашу жизнь. В конце концов, ты всё равно ничего не теряешь, рискую только я один. В самом крайнем случае, ты просто получишь нового стража. Чем плох такой расклад?
        Взгляд дракона снова неуловимо изменился: на сей раз тот смотрел цепко, словно приценивался, - так смотрят на редкий товар в лавке. Впервые за время разговора Эдварду вдруг стало не по себе, как будто даже жутковато, а в душе тихонько зашевелились робкие ростки сомнений, которые, в общем-то, нечасто посещали самоуверенного беловолосого мага.
        - Что ж, вижу, ты азартный игрок, - по достоинству оценил ящер. - В тебе достаточно страсти, чтобы рискнуть всем… пойти ва-банк. Ну хорошо. Признаюсь, я понимаю причины твоего желания. В мире нет магии сильнее магии драконьей крови. В случае успеха ты сохранишь, что имеешь, да еще и получишь вместе с кровью толику способностей старейшей расы: неисчерпаемый запас жизненных сил, сопротивляемость болезням, молниеносные реакции и некоторые другие преимущества… фактически, ты получишь вечную жизнь. Для человека более, чем достаточно, и здесь как раз вопросов нет. Вопрос кроется в другом: а что же получу я?
        - Всё, что угодно.
        - Вот как… - качнув головой, задумчиво протянул ящер, - опасную Игру ты затеял. И что стоящего может дать простой смертный в обмен на светоносную кровь?
        Дракон с деланным сомнением покосился на человека. Тот лишь молчал, не давая волю нетерпению, понимая, что это вопрос риторический.
        - Впрочем, в голову мне пришла одна прелюбопытная идея. Готов ли ты, как и всегда, играть вслепую или воспользуешься правом отказаться, до того, как Игра начата?
        - Я согласен заключить сделку, - хмуро подтвердил Эдвард, уже ощущая какой-то подвох, - на любых условиях.
        Маг даже не сомневался, что обратной дороги нет. Опасный разговор их зашел слишком далеко. Да и в случае отказа живым из пещеры всё равно, похоже, не уйти.
        - Мудрое решение, - скупо похвалил Альварх, зажмурив глаза, будто от удовольствия. - Тогда слушай внимательно, прежде следует прояснить кое-что. Главный принцип Игры заключается в том, что обмен обязан быть равноценным. Драконов любят уличать в обмане, нечестной игре, но нападки эти происходят лишь от неразумности младших рас, которые сами постоянно пытаются провести нас и отдать меньше, чем хотят получить. Так же и ты сегодня пришел обмануть меня. И уже чувствуешь себя победителем, верно? Оттого, что заставил дракона согласиться на твои возмутительные условия. Но, может статься, уже вскоре ты будешь горько оплакивать свою судьбу, которую сам же и призвал.
        Молодой заклинатель ощутимо напрягся при этих словах. Происходящее явно выходило из-под контроля и решительно переставало ему нравиться. События развивались не так, как задумано: вовсе не таков был изначальный план. Даже отдаленно не походил.
        - В этом нет твоей вины, - голос ящера звучал вроде бы и не громко, но так повелительно и низко, что заполнял собой весь обширный зал, - и ты не первый, кто задумал взять то, что тебе не принадлежит. Увы, по природе своей смертные корыстолюбивы и не могут постичь всю полноту замысла: всё в мире должно быть уравновешено. Каждое желание имеет цену. Драконы не должны лишь из-за своей блажи вмешиваться в дела младших рас. Младшие расы, в свою очередь, не должны обладать могуществом драконов. Да, мы создаем иногда стражей, идеальных слуг, которые и навели тебя на блестящую мысль о силе драконьей крови. Но стражи редко выходят за пределы пещер. Они неразумны и не оказывают ровно никакого влияния на мировой баланс. Стражи лишь наши продолжения, которыми драконы управляют, как пальцами рук, даже того меньше. Они не могут самостоятельно распоряжаться той силой, что мы им даем.
        Дракон сделал выразительную паузу перед следующей важной фразой, давая человеку в полной мере проникнуться происходящим.
        - Ты же вознамерился изменить установленный порядок вещей, - чуть виновато развел руками хозяин. - Не стану скрывать, мне нравится головокружительная дерзость замыслов, она разгоняет скуку - единственную болезнь, которой подвержены драконы. Но я не имею права оставлять такое грандиозное событие без контроля. Чтобы уравновесить создание всесильного существа, нужно как-то его ограничить. И я нашел решение: я выполню свою часть сделки, и после всего ты сохранишь чистый, незамутненный разум и свободную волю. Взамен же тебе придется повиноваться мне. Повиноваться беспрекословно и безоговорочно, как и положено стражу, - только осознанно и добровольно. Таким образом, я сам буду ограничивать твое могущество и следить, чтобы действия твои не покачнули мировой баланс. Осмелишься перечить, а тем более ослушаться меня, и ты ничем не будешь отличаться от своих несмышленых собратьев. В тот же миг я раздавлю твой разум, как скорлупку, и ты станешь самым обыкновенным стражем в моей пещере.
        Эдвард страшно побледнел, хотя казалось, бескровное лицо его не может стать еще белее. По правде говоря, маг рассчитывал на какое-то однократное действие взамен исполнения своего необычного требования. Даже в самом худшем варианте развития событий он не предполагал, что роковым желанием своим окажется связан с драконом до конца своих дней!.. Да, он получит силу, которую хотел, но вдобавок получит и средство контроля над этой силой. А маг вовсе не хотел становиться зависим.
        Тяжело было осознать собственный ужасающий просчет. И хуже того, с ним оказалось невозможно примириться. Невозможно, помилуйте, принудить к подчинению такую властолюбивую натуру… однако, разве есть в мире что-то невозможное?
        Не его ли это излюбленные слова?
        Увы, оборотной стороной всемогущества на поверку всегда оказывалось бессилие.
        Глава 35, в которой заглядывают в глаза смерти
        В отличие от ювелира, инквизиторы хорошенько подготовились к сегодняшней встрече.
        Ворвавшись внутрь, они быстро и тактически грамотно распределились по периметру молитвенного зала, взяв в кольцо намеченную жертву и перекрывая возможные пути бегства. Адептов святой службы навскидку было около двух дюжин, и все они без исключения являлись ликвидаторами - специально подготовленными бойцами с нечистью Пустошей.
        Себастьян мысленно оценил сложившееся положение: как и повелось, оно было незавидно. Итак, он окружен много превосходящими силами врага, опытного и опасного врага. Хорошо хоть огнестрельного оружия не видно, хвала Изначальному и старомодным принципам святой братии!
        По крайней мере, пока не видно. Ходят слухи, что работники святой службы не гнушаются вкушать самые сладкие плоды прогресса, лишь не желают прибегать к ним без крайней необходимости. И не афишируют это - сохраняют лицо. Но надо признаться, мастерства их обычно и вправду бывает достаточно, чтобы разобраться с противником, не нарушая внутренних религиозных запретов.
        Ну что ж, будем исходить из того, что есть.
        Инквизиторам было запрещено использовать огнестрельное оружие, равно как и более современное холодное оружие, а значит, они скорее всего не применят его. Любые достижения прогресса после Великой Схизмы отвергались и считались безусловным злом. Кстати, и излюбленная Серафимом пламенеющая шпага также была проклята инквизицией вскоре после изобретения - как особо жестокое оружие, наносящее незаживающие раны. Впрочем, сегодня он и не собирался доставать ее из ножен.
        За пояс сильфа были заткнуты хищные узкие клинки, хорошо знакомые по последнему бою. Несмотря на плачевное - после дружеской встречи с Маршалом - состояние, Себастьян не преминул, унося ноги, прихватить с поля битвы уникальные трофеи - великолепные парные мечи стражей. Сущность ювелира взяла своё: вор он в конце-то концов или кто?!
        Изумительной работы лезвия были особенно хороши для режущих и секущих ударов, но, при необходимости и должной сноровке, ими можно было и колоть, и даже наносить мощные рубящие удары, удобные для решительного завершения схватки.
        Кажется, пришел час испытать смертоносное чудо в деле. Причем, в этот раз не на собственной шкуре, что не могло не радовать.
        - Сложи оружие, дитя порочного союза, не упорствуй тщетно во грехе, - незаметно полился, потёк откуда-то сверху-слева глубокий голос предводителя, умело применявшего легкое гипнотическое внушение. Лицо его было упрямым и строгим, лицо ревнителя старых законов. - Ты не имеешь права существовать, но милость Изначального велика. Осознай греховность своего пути, преклони колени и покайся немедленно. Мы попытаемся спасти твою душу, огнем очистив её от скверны.
        Загипнотизировать сильфа? Ну, уж тут вы не угадали, любезнейшие.
        Себастьян только криво усмехнулся в ответ.
        Нет, но какие добряки! После столь щедрого предложения прямо-таки тянет стать вероотступником. А что - лишиться разом всех убеждений, чувства собственного достоинства, а заодно и жизни в придачу, только скажи заветное «да». Но придется побороть невероятной силы искушение. В другой раз он подвергнет рефлексии собственную греховность, которая так раздражает окружающих святых людей.
        Судя по тому, что старший инквизитор и еще несколько человек с ним находились на втором этаже, вся честная компания поджидает его уже давненько. Засада. Ну и ну, и как же он не почувствовал этого? Вероятно, за долгие годы борьбы с нелюдями у Инквизиции накопился достаточный арсенал секретных средств, чтобы обмануть даже особо чувствительные органы чувств.
        Себастьян помрачнел, предвидя грядущий кровавый ад. Ох, если бы только это было возможно, ювелир всеми силами желал бы избегнуть его. Или хотя бы предпочел не устраивать резню прямо в Церкви, пред очами Изначального, пусть даже священное место и осквернено уже кощунственным убийством настоятеля…
        Но, судя по всему, особенного выбора не оставалось: инквизиторы упрямы и никогда не пойдут на попятную. Придется принимать навязанный бой.
        Уже второй тяжелый бой за последние несколько дней.
        - Перед вами Серафим, - бесстрастно представился он, прерывая молчание и в свою очередь доставая клинки. Сильф говорил, но был мыслями как будто и не здесь: глаза его уже до краев заливала холодная мутная зелень. - Как и вы, я изучал Истину, и мне жаль, что мы разошлись в толкованиях. Используйте оставшееся время достойно: для молитв и раскаяния во грехах, которыми запятнаны даже инквизиторы. Приготовьтесь раствориться во всеобъемлющей любви и милосердии Изначального, который ждет вас - сегодня и всегда.
        Наемник обвел их взглядом, смотря как будто сквозь, входя в измененное состояние сознания. В нездешних глазах на миг полыхнули ледяные огни. Но они не могли напугать ликвидаторов, привыкших смотреть в глаза нелюдям каждый божий день.
        - Приготовься узнать гнев Того, чье слово острее меча, еретик! - в тон ему ответил старший инквизитор, и это послужило сигналом к началу схватки.
        Без лишней поспешности, воздев над головой оба меча, сильф принял текучую кошачью стойку и приготовился начать свой танец.
        Враги вихрем атаковали со всех сторон, работая умело и слаженно, будто управляемые коллективной волей. Чтобы не мешать друг другу, одновременно действовали только четверо, остальные же плотно держали кольцо окружения и были наготове тут же сменить выбывших из строя товарищей.
        Серафим прикрыл глаза и с головой окунулся в прозрачные воды схватки.
        Если суметь охватить картину целиком, всё в мире подчинялось определенному порядку.
        Хаоса не существовало.
        Серафим превосходно чувствовал темпоритм боя, похожий на неровное биение сердца единого организма, живой, неверный ритм, согласно которому двигались, как зачарованные, клинки врагов и его собственные.
        В отличие от способного чутко воспринимать Серафима, инквизиторы не могли ускорить или замедлить этот ритм, а тем более выйти за его пределы. Они существовали только внутри и подчинялись законам ритма. Они не слышали и не сознавали его, а потому ритм владел ими, а не наоборот.
        По этой причине вражеские атаки находились у ювелира под непрерывным контролем, и он легко уходил от них, попутно не забывая использовать появляющиеся бреши в защите. Опережая и упреждая действия противников, он намеренно приводил их личные ритмы в беспорядок, с которым не всем удавалось справиться.
        И вот уже один из ликвидаторов упал замертво, еще двое остались лежать, не в состоянии не то что сражаться, а даже тихонько отползти в сторонку, а яростный бой продолжался.
        Сильф атаковал решительно, стараясь теснить врагов, сбивать, направлять их друг к другу, дабы воспрепятствовать в полной мере пользоваться преимуществами своего доминирующего положения. На первый взгляд со стороны, атака казалась парадоксом, но опытным бойцам было известно, что в сложившейся ситуации это единственный шанс выбраться из ловушки живым. Только защищаться в условиях окружения - напрашивающаяся, но пагубная стратегия. Чтобы победить множество противников, нужно обладать инициативой, а не просто уйти в глухую оборону и вяло обмениваться ударами в ожидании неминуемого исхода.
        Старший инквизитор, пристально наблюдавший за течением схватки с лестницы, сердито нахмурился. Он был недоволен: засада не приносила ожидаемых плодов. Несмотря на кажущуюся неспешность, еретик сражался с быстротой карающего ангела, не давая противникам вздохнуть, не то что перейти в наступление. Как истинный мастер боя, он не выглядел ни торопливым, ни суетливым, однако - видано ли! - замахи виделись чуть не размытыми от их головокружительной скорости. Иллюзия неспешности создавалась за счет точности, полного отсутствия ошибочных и лишних движений. Вдобавок, хитроумный негодяй ни разу не повторил одного и того же приема дважды, а филигранная техника полукровки могла похвалиться поистине ювелирной точностью.
        И вот снова! Совершенно естественным движением первый меч сильфа поднырнул под эсток одного из братьев и отвел его в сторону, в то время как другой меч мгновенно прикончил несчастного, насквозь пронзив горло. Еще один ликвидатор узнал, какова на вкус сталь клинков Серафима.
        А тот, легко откатившись в сторону, уже снова стоял на ногах, готовый продолжать. Он был словно заговоренный. Но чего еще ожидать от нечистого отродья, продавшего душу демонам бездн.
        Так ведь недолго и упустить знаменитую жертву, охота на которую велась столь долго. Любыми способами этого нужно избежать.
        - Еретик использует поганую магию нелюдей! - громко провозгласил старший инквизитор, привлекая внимание подчиненных. - Примените атаку «Листья в ярком пламени»!
        Повинуясь жестокому приказу, те немедленно сменили тактику - теперь все они атаковали одновременно, в тот же краткий миг, когда Серафим наносил свои парные удары! Они атаковали в самый момент его нападения, заботясь не о блокировании или маневре, а только лишь о том, чтобы достать кажущегося неуязвимым противника. Инквизиторы отбросили всякий страх и отрешились от возможности умереть, перед лицом близкой смерти демонстрируя лишь завидное хладнокровие. Твердость руки и абсолютная выдержка ликвидаторов поражали и внушали невольное уважение даже их заклятым врагам, оборотням Виросы.
        Старший инквизитор удовлетворенно улыбнулся. О, как бы ни был быстр и ловок этот неуловимый дух леса, всё же он не в состоянии совершить невозможное. Когда противник твой не заботится о защите, он, несомненно, умрет. Но если противников несколько, и каждый готов пожертвовать собой только лишь для того, чтобы другим удалось зацепить врага, - тогда не поможет никакое мастерство, будь ты хоть божество войны. Пусть каждый точный взмах клинков сильфа уносит чью-то жизнь, но вместе с тем одно-два лезвия хоть вскользь, но задевают его - полностью избегнуть повреждений не удается даже знаменитому Серафиму.
        По тяжелым эстокам братьев наконец потекла его кровь.
        Меж тем Себастьян мучительно размышлял над вариантами дальнейшего развития схватки. Мозг его лихорадочно оценивал и анализировал без конца меняющуюся ситуацию. Даже в сложившихся непростых обстоятельствах ювелиру удалось сохранить самообладание и свойственную ему гибкость тактики, что помогло продержаться так долго. Однако самоубийственная стратегия ликвидаторов неприятно удивила сильфа. Избранные ими обоюдные атаки были, несомненно, крайне невыгодны для него. Кольцо врагов постепенно редело, но это не оказывало никакого деморализующего эффекта на оставшихся.
        А оставшихся было еще достаточно, чтобы прикончить его.
        Тем временем давали о себе знать полученные ранения. Они кровоточили, кровоточили нехорошо, сказываясь накапливающейся усталостью и болью, и всё это вместе вело к неуклонному снижению скорости передвижения и атак. Проклятье! Едва успел он восстановиться после тяжкого боя со стражами, после внезапного нападения Маршала, изрядно подкосившего силы!
        И это не говоря уже о том, что ювелиру было вовсе не по душе убивать людей, и не думающих защитить свою жизнь, а потому по возможности он старался только ранить их, чтобы вывести из борьбы. Вот ведь фанатики! Но и бойцы отменные, уж этого не отнять. Какое спокойствие, какая крепость духа! Одно удовольствие иметь с такими дело, пусть даже и ведущее к печальному концу. Когда-то Себастьян был бы даже рад подобной встрече, если бы не тревожащие его теперь незавершенные вопросы. Он не был готов унести их с собой.
        Сегодня неподходящий день для смерти, хоть прежде он и ждал ее - любую.
        Но не в этот раз.
        Муторная схватка слишком затянулась - рассвет был близок. Рассвет, который должен был разогнать всю ночную нечисть и явить миру новый день. Близость этого белого дня была словно знак, слабый символ надежды.
        Надежды, которую всегда имеет загнанный зверь, и именно поэтому он дерется до последнего вздоха.
        Старший инквизитор вновь был раздосадован, не желая одерживать такую тяжелую, такую трудную победу. Изначально он рассчитывал на быстрый исход - из-за внезапности и численного превосходства, разумеется. Но они уже понесли потери - не слишком ли дорогая цена за голову одного еретика, пусть даже и прославленного Серафима?
        …Тем более, когда в запасе у них имеются и кое-какие специальные средства. Инквизитор подал незаметный знак рукой.
        Серафим вздрогнул и инстинктивно шарахнулся в сторону: под ноги ему бросили что-то, лопнувшее от удара и развернувшееся странным желтым цветком. Пространство вокруг моментально затянуло дымом… нет, не дымом даже, а будто каким-то порошком жизнерадостного солнечного цвета.
        Сильф насторожился. Впервые он сталкивался с подобным. Что это еще за диковинка, какие-то новые разработки Инквизиции? Как бы то ни было, а сделанное сработало против них же - видимость значительно ухудшилась, а противники замедлились, приостановили атаки, будто выжидая чего-то.
        И Серафим не собирался упускать предоставившийся шанс!
        Произведя серию стремительных ударов и вдруг разорвав липкий контакт мечей, он быстрым движением сбил вниз клинки кинувшихся было наперерез бойцов. Рискованный маневр достиг успеха: два ближайших ликвидатора, так и не успев ничего понять, выронили из рук оружие и отступили.
        В тот же миг сильф почувствовал, как слабо шевельнулись в медальоне защитные минералы - те из них, что замедляли действие ядов. Набор камней остался прежним с битвы со стражами, и во время сегодняшней схватки ювелир был очень рад этому обстоятельству. Но… выходит, использованный инквизиторами порошок - яд? Они что же, решили умереть с ним вместе? Ведь все они тоже вдыхают желтую отраву.
        Однако, размышлять над этим сейчас не представлялось возможным. Получив ничтожную секундную передышку и фору, ювелир ринулся навстречу обезоруженным врагам, не давая возможности другим тут же занять их место. Вскользь полоснув кого-то по лицу, отчаянным рывком он вырвался из окружения, пытаясь сменить наконец неудачную позицию, сломать проклятый замкнутый круг!
        Живое кольцо врагов оказалось на миг разорвано. Дым расползался по церкви. Мгновенья утекали. С высокой стойки уйдя в кувырок, со всех ног Серафим бросился бежать, равно избегая натыкаться как на живых, так и на мертвых. Тут же устремилась за ним вослед лавина одураченных братьев. Но поздно - сильфа было уже не удержать, как воду из разбитого кувшина. Высоко вздернув колено, со всей оставшейся у него энергией ювелир прыгнул далеко вперед, в окно. В этом прыжке одновременные и почти неразличимые взмахи парных мечей поразили стоявших на карауле адептов святой службы, что вознамерились было ему помешать.
        Раздался долгий звон разбивающегося, падающего стекла вперемешку со льдом. Тяжелый многоцветный витраж со священными картинами в один миг разлетелся в стороны и градом острых осколков посыпался на головы его преследователей.
        Но, прежде чем коснулся поверхности самый первый сияющий осколок, сильф уже был снаружи.

* * *
        И хуже того - как оказалось, было еще кое-что немаловажное, что дракон утаил или, как он сам бы уклончиво выразился, не счел нужным упомянуть в беседе.
        Точнее, темных драконьих тайн, которые впоследствии узнал лорд Эдвард, нашлось немало. Но одна из них, непосредственно связанная с обстоятельствами их Игры, одна из них, черт возьми, прямо касалась его самого! и досталась в наследство с той самой драконьей кровью.
        Много воды утекло с тех пор, но далекий памятный день в пещере до сих пор временами стоял перед глазами.
        День, когда маг был иным, когда он был еще прежним.
        …Молодой заклинатель не знал, что и сказать, да и нужно ли лишний раз упражняться в риторике? Дракона в этом скользком искусстве лжецов все равно никогда не превзойти.
        Ну а что же без философствований, в сухом остатке? Мало приятного. Похоже, своими собственными руками он выковал себе кандалы.
        И ничего-то уже не изменить - Игра начата.
        - Ты тщеславен и амбициозен, Эдвард, и обладаешь многими талантами, - всё продолжал свою долгую речь Альварх, так и не дождавшись каких-то ответных реакций. С другой стороны, он хорошо понимал потрясенное состояние гостя и временную его несловоохотливость. - Ты намерен стать правителем, и, не сомневаюсь, этот титул будет тебе к лицу. Однажды задуманное удастся: губительная тяга к власти не дает тебе покоя, и рано или поздно ты добьешься своего. Мне будет полезен такой влиятельный разумный страж. Ты прав: я ничем не рискую, а Игра обещает быть нескучной. Надеюсь, что и ты сам получишь заслуженную долю удовольствия.
        Эдвард по-прежнему безмолвствовал, напряженно обдумывая сложившееся положение. Кажется, в драконьих Играх имелось место как игроку, так и развлекающей его игрушке. В любом случае, от него уже ничего не зависело - оставалось только делать хорошую мину при плохой… игре. Хм, занятный каламбур.
        - Остался последний любопытный вопрос - почему Ледум? - вдруг живо поинтересовался ящер, словно тревожась, желая отвлечь человека от занимавших его невеселых мыслей. - Может, остановишь своё внимание на чем-то большем, чем скромный пограничный городок на Севере?
        - Он станет другим, - с тяжелыми нотками возразил Эдвард, переводя взгляд куда-то вдаль, словно в грядущее. - Я выращу его сам. Я сделаю его таким, как захочу, таким, каких не бывало прежде. Наступит время, и Ледум будет стоять так же незыблемо, как Аманита.
        Дракон одобрительно кивнул, будто признавая право заклинателя бросить очередной личный вызов, коли тому так хочется. Этот вопрос был закрыт.
        - Ты продемонстрировал поразительную осведомленность в обычаях старшей расы, - поразмыслив, заметил Альварх, и уголок его рта игриво пополз вверх. - Вероятнее всего, ты должен знать также и то, что Страж инициируется смертью. А потому, прежде чем в твои жилы вольется священная кровь драконов, ты обречен умереть. Таков ритуал инициации. Я сам должен убить тебя, умертвить своей рукой. Запомни этот день - ты останешься в нем навсегда. Ты останешься навсегда в этом возрасте - прекрасном возрасте, должен отметить…
        Знал Эдвард или нет, ответить он не успел. Уже в следующий миг дракон принял свой истинный облик, едва помещаясь в огромном подземном зале. Маг снова не сумел отследить момент превращения, оно произошло как будто мгновенно и очень легко. Оборотням, мучительно менявшим ипостаси, было безнадежно далеко до старейшей расы Бреонии.
        Человек замер, с изумлением воззрившись на явленного ему совершенного зверя. Несмотря на внушительные размеры, покрытое ослепительно-золотыми чешуйками тело дракона было изящным и гибким, и двигалось со стремительной, смертоносной мощью. Но Эдвард не успел детально рассмотреть его, опять не успел понять, что произошло, не успел даже испугаться. Что бы это ни было - сверкающие металлом когти или узкие игловидные зубы - обе сонных артерии человека оказались перерезаны с поистине медицинской точностью, и из аккуратных, но глубоких ранок хлынула алая, с резким гемоглобиновым запахом человеческая кровь.
        Как подкошенный, заклинатель упал на колени, инстинктивно пытаясь зажать руками необратимо поврежденные сосуды, одновременно с пронзительной ясностью понимая бессмысленность подобных действий. В глазах человека отразился предсмертный ужас, неконтролируемый первобытный страх умирания. Маг задыхался, а обильная кровопотеря всё продолжалась: струи крови во все стороны расползались от горла, как блестящие шустрые змеи; причудливыми яркими лентами просачивались сквозь сведенные судорогой, перекошенные пальцы. Кровь вытекала, не доходя до мозга. Когда болевой шок отступил, человек вдруг разжал руки и с хриплым сдавленным стоном повалился на пол. Тело сотрясли сильнейшие конвульсии, глаза закатились.
        Кровь же была повсюду: на руках, на неброских серых дорожных одеждах, на застеленном ковром полу; длинные белоснежные волосы разметались в беспорядке и тоже переняли цвет крови.
        Видя скорый исход, дракон вновь принял человеческий облик и бросился к умирающему. И, оказавшись не в состоянии справиться с силой жажды, не колеблясь приник к вскрытому горлу. Твердой рукой фиксируя положение тела, он не позволял тому метаться в агонии и откровенно наслаждался, наслаждался страшной дегустацией: как известно, предсмертная кровь самая сладкая, перед тем как обратиться в уксус.
        Разумеется, Эдвард не видел ничего этого в тот момент, на границе жизни и смерти, но видел позднее множество раз, когда дракон терял власть над собой и впадал в кровавое исступление первородной жажды. Золотые глаза его померкли, потемнели и на несколько долгих мгновений сделались совершенно черными, как солнце в час полного затмения. В этом удивительном превращении и крылась разгадка тайны, которую мало кто из ныне живущих знал: почему драгоценные камни, легендарные шерлы-близнецы, называемые «Глаза Дракона», имели черный, а вовсе не золотой цвет.
        То был цвет, стыдливо скрывающий звериную природу мудрейшей старшей расы - самых первых и самых совершенных хищников этого мира. То был цвет жажды, вечной жажды, которую не утолить.
        Наконец, человек постепенно затих и перестал дышать - всё было кончено. Это смерть.
        Едва обостренный, чуткий слух ящера уловил последний удар сердца, слабый удар, и - тишину, Альварх отнял окровавленные губы от ставшего отравленным источника и взрезал вену у себя на запястье.
        По жилистым пальцам потекла кровь, подобная чистому свету солнца или расплавленному золоту.
        Лишь только первые тяжелые капли её упали на лик человека, скатываясь к приоткрытому пересохшему рту, как глаза умершего распахнулись и приняли совершенно осознанное, беспокойное выражение. Расширенные кляксы зрачков мгновенно стянулись до размера еле заметных точек и наконец пропали вовсе. Благодаря от природы темному цвету радужек, этой метаморфозы практически не было заметно со стороны.
        Кровотечение немедленно прекратилось, а раны стремительно закрывались, оставляя после себя лишь тонкие розоватые шрамы, но и те быстро исчезали без следа.
        Кровь дракона оказалась сродни огню: густая, горячая, пряная, она без жалости опаляла изнутри. Человек плотно сжал зубы, отчаянно мечтая потерять сознание от сильной боли, но отчего-то этого никак не происходило. Маг отчетливо ощущал, как меняется его тело, как древняя кровь вливается в горло, смешиваясь с его собственной кровью, подавляя, преобразуя её. Это было невыносимо: войдя в русло вен, ток солнечной крови сотрясал всё его существо, словно в эпилептическом припадке! Алая человеческая кровь трансформировалась, трансмутировала, переплавлялась в сияющую царственную влагу, наполнявшую жилы вечноживущих светоносных существ.
        Только в эти кошмарные мгновения заклинатель осознал до конца, на что решился в опрометчивой своей авантюре!
        Человек почувствовал дракона каждой клеточкой тела, он сделался будто бы его частью. И более того - в любой миг ящер мог потребовать большего, и тогда разум человека сольется с огромным сознанием дракона, как капля сливается с океаном, - и перестанет существовать. Лишь какой-то тонкий, подобный листу рисовой бумаги, последний заслон удерживает сейчас от надвигающегося мощного прилива, от страшного слияния.
        Этим хрупким заслоном было условие их Игры, которое Альварх ни в коем случае не мог нарушить.
        Казалось, смертная плоть не в состоянии выдержать такого сокрушительного притока энергии, притока чуждой, недоброй силы. Казалось, смертный не в силах пройти через это испытание, через мучительную инициацию. Но заклинатель, крепко сцепив зубы, только твердил про себя как любимое заклинание, что нет ничего невозможного. Действительно, немало людей за историю мира уже становились стражами, а значит, совершенно точно… это возможно… возможно. Возможно!
        Эта боль выжгла в нем многое.
        …То был день, когда маг умер и воскрес.
        День, переломивший, располовинивший жизнь надвое, когда он умер человеком - а воскрес… воскрес кем-то другим.
        Дракон же внимательно наблюдал за корчившимся у его ног молодым заклинателем, не издавшим более ни единого крика боли, и ледяные солнца стыли в его глазах, а за ними - мерцало удивление.
        Глава 36, в которой за допрос наконец-то берется профессионал
        - Так значит, вы работаете на господина советника первого ранга Лукреция Севира? - Винсент провел посреди листа длинную ровную черту, словно подводя неутешительный итог. - Старшего из рода Севиров, брата правителя Аманиты? Я всё правильно понимаю?
        За последние три с половиной часа, пока длилось дознание, канцлер успел уже задать множество самых различных, крайне неудобных для собеседника вопросов: наводящих и косвенных, зондирующих и уточняющих, зеркальных и контрольных, и даже риторических, умело направляя беседу в нужное русло. Он обращал внимание не только на непосредственные ответы, но и на тон, мимику, длительность и характер пауз, микродвижения глаз и другие неявные признаки, позволяющие проникнуть под самую кожу, прямиком во внутренний мир допрашиваемого.
        Теперь же пришел черед вопросов заключительных, которыми глава особой службы неизменно завершал свои мастерские допросы, каждый из которых был исключительным, неповторимым произведением следовательского искусства, достойным найти своё место в профильных учебниках.
        - Всё верно, господин канцлер, - тяжело выдохнул Стефан, полностью подтверждая выдвинутое обвинение. - Лично на него.
        Глядя на измученный вид нелегального ювелира, можно было подумать, что его вновь долго и жестоко пытали. Лицо и шею покрывала ледяная испарина, шумное дыхание с трудом вырывалось из груди, а в воспаленных от слез глазах застыли отчаяние и печать непередаваемой, неодолимой безысходности. Прикованный к специальному массивному стулу, мужчина был совершенно обездвижен и не мог даже утереть обильно заливающий лоб пот.
        Тем не менее, то было ложное впечатление: к задержанному и доставленному в Рицианум подозреваемому не притронулись пока даже пальцем.
        Как видно, здешнее место само по себе производило поразительно удручающее впечатление. Наземные этажи здания, повергающего в дрожь и трепет весь Ледум, предназначались для личных кабинетов сотрудников, архивов и служебных помещений; сразу под землей располагались стандартные комнаты для допросов, еще ниже - помещения для одобренных и экспериментальных пыток, коими чрезмерно увлекались некоторые молодые и усердные следователи, а в самых недрах земли таились глухие казематы для содержания задержанных.
        В совершенном молчании схваченного ювелира переодели в казенную серую одежду с номером, надели тяжелые кандалы на руки и ноги и препроводили к одной из камер - по крутым, уводящим глубоко вниз винтовым лестницам, по мрачным коридорам, вдоль рядов идентичных безликих дверей. Все встречающиеся на пути стражники как по команде отворачивались от вновь прибывшего узника.
        Стефан понимал, в чем тут дело, и это повергало в тихий беспомощный ужас.
        Всякий, кто переступал порог Рицианума, переставал существовать.
        С ним не разговаривали, на него не смотрели, он становился пустым местом. Одиночество и лишение всякого человеческого контакта было простым, но действенным наказанием. Одиночество тревожило. И именно оно, как выяснилось, оказывало на заключенных едва ли не самое сильное воздействие, быстро разрушая психику и волю к сопротивлению.
        На нижних этажах Рицианума всегда царила стерильная тишина.
        Запрещены были любые звуки. Даже стук шагов заглушался обувью с мягкой подошвой и особым напольным покрытием, а несущие службу стражники общались между собой системой специально разработанных условных знаков.
        Все камеры были одиночными, лишенными какой бы то ни было обстановки. В ведомстве особой службы обычно не проводили много времени, а потому о комфорте задержанных нимало не заботились, и эти несколько часов, дней, а порой даже недель, без сомнения, могли считаться худшими в жизни несчастных.
        Пребывание здесь и самое краткое время было невыносимо. Условия содержания в обычной камере, независимо от её назначения, были строже, чем в карцере рядовой тюрьмы, а про карцер Рицианума, который также имелся где-то на самых глубоких этажах, и вовсе лучше было не думать.
        Камера Стефана оказалась крохотной глухой нишей размерами два на два метра, стены которой отсыревали и беспрестанно текли. В кромешной темноте нелегальный ювелир сразу же задохнулся от острого приступа клаустрофобии, которой раньше, в общем-то, не страдал. На ледяном полу едва можно было уместиться лежа, но лучше было не делать этого, разумеется, если в списке желаний среди первых пунктов не значится умереть от тюремной чахотки. Ходить было нельзя, чтобы не звенеть кандалами, поэтому оставалось только стоять или аккуратно сидеть на корточках, опасаясь издать хоть какой-то звук и оказаться-таки прикованным к полу с кляпом во рту.
        Несмотря на всё эти невеселые обстоятельства, когда к допросу приступил лично глава особой службы, уже вскоре Стефан сам, добровольно и с благодарностью вернулся бы в свою камеру или принял какую-нибудь другую пытку, только бы форменное издевательство наконец кончилось.
        Однако ожидания его всё не оправдывались.
        На столе главного дознавателя находились небольшие песочные часы - единственное, что давало представление хоть о каком-то движении времени, которое, по всей вероятности, в комнате для допросов застывало напрочь, как муха в янтаре.
        Песчинки даже не сыпались, а флегматично перетекали, просачиваясь, лениво проталкиваясь сквозь узкую витую горловину. И всё бы ничего, только движение это происходило из нижнего сосуда в верхний, что в первый миг шокировало и без того надломленную арестом психику собеседников Винсента. Как легко догадаться, то были не обыкновенные часы, а магические: вместо песка в них использовалась сияющая мелкая крошка драгоценных минералов - алмазная и рубиновая, смешивающаяся необыкновенно живописно.
        Некоторое время Стефана даже занимал сей необычный процесс, который длился ровно пятнадцать минут, но постепенно диковинка перестала развлекать его. В какой-то миг ювелир даже начал ненавидеть дорогую безделицу, бесстрастно отмерявшую время его мучений. И вот, уже в четырнадцатый раз за сегодня, механическим движением канцлер перевернул часы, а это означало, что невыносимая пытка разговором вновь была продлена.
        Вечер определенно переставал быть томным.
        - Вы признаете также, что, помимо регулярного сбора сведений для господина Севира в течение последних четырех лет, осуществляли на территории полиса профессиональную деятельность ювелира? - Винсент методично перечислял все преступления своей сегодняшней жертвы, через равные интервалы постукивая по столу кончиком остро отточенного карандаша. - Осуществляли незаконно, будучи не зарегистрированным в официальной Гильдии?
        - Да, признаю, - обреченно вздохнул Стефан. О, как хотел бы он отвести глаза или даже зажмуриться, - лишь бы не видеть это чудовище в казенном сюртуке, вытянувшее по одной все жилы. Но, прикованный, не мог и на сантиметр повернуть головы, а закрывать глаза правилами допроса было строго запрещено.
        Узкие ястребиные скулы и впалые щеки придавали облику Винсента изрядную долю хищности, серые глаза пронзали насквозь. Проклятый канцлер не отрывал от него холодный взгляд ни на секунду, и металлический блеск монокля уже сводил нелегального ювелира с ума. Что ни говори, а человек в этом страшном существе давно кончился. Если вообще когда-то начинался.
        - И вы подтверждаете, что принимали непосредственное участие в покушении на правителя Ледума, изготовив на заказ точную копию украденного черного турмалина, известного под именем «Глаз Дракона»? - тон канцлера был близок к утвердительному, не являясь, однако, ни обвинительным, ни обличительным - голос был попросту лишен всякой эмоциональной окраски. Так же, как и лицо было лишено какой бы то ни было живой мимики. - Вы поставили в известность своего столичного хозяина и получили от него разрешение на выполнение данной работы. Подтверждаете или нет?
        - Подтверждаю, - глухо простонал несчастный, обливаясь холодным потом. - Но, клянусь всем святым, я не имел понятия, для каких целей будет использоваться требуемая копия! И имя заказчика мне неизвестно.
        Глава особой службы в легком недоумении выслушал прозвучавшие жалкие оправдания. Если это была попытка вызвать в нем сочувствие, то она провалилась с треском, даже и не повеселив.
        Дух пленника сейчас был безоговорочно сломлен. Однако, сломить его оказалось не так-то и просто.
        Эта внешне простая, безыскусная, нарочито заурядная шкатулка имела хитро спрятанное двойное дно. Вопреки всем возможным ожиданиям, внутри скрывались довольно-таки изворотливый ум и сильная воля, которые помогали Стефану неплохо держать удар на протяжение всего допроса и сопротивляться умелому давлению, не снимая удобной личины неудачливого чудака, местного дурачка, которого совершенно никто не принимает всерьез.
        Великолепная маскировка.
        Пожалуй, слишком великолепная, чтобы ввести в заблуждение главу особой службы, - но с канцлером вообще мало кто мог потягаться в подобных психологических играх. Хотя, надо признать, ювелир весьма убедительно разыгрывал ни в чем не повинную жертву обстоятельств, не понимающую, чего от нее хотят.
        Если же быть откровенным до конца, Винсент всё еще не был уверен в безоговорочной победе: где-то глубоко внутри своего сердца пленник по-прежнему мог не признавать себя побежденным, лишь временно уступая силе, противостоять которой не мог. Как гибкая ветка, которая относительно легко гнется, но не ломается, приспосабливаясь к изменчивым обстоятельствам. Чтобы наверняка сокрушить крепость такого духа, нужно было приложить дополнительные усилия, однако канцлер не видел в этом особенной необходимости, ведь Стефан всё равно отныне потерян для общества.
        Жизнь его кончена.
        Досадно, досадно, что такие незаурядные дарования придется растратить на выполнение нехитрых рабских обязанностей. Что ни говори, весьма нерациональное использование ресурсов. Вроде как гвозди забивать сапфиром. Но - ничего не попишешь, измена есть измена.
        - Для вас, Стефан, это несущественно, - тем не менее, сухо пояснил дознаватель, формальной улыбкой смягчая смысл сказанного. Он любил доводить до сведения заключенных приговор, объявлять, что их ждет, любил, когда закон торжествовал благодаря его, Винсента, усилиям. - По законам Ледума вы будете лишены всех прав, если какие-то у вас имелись, и приговорены к пожизненным общественным работам на благо нашего славного города. Вам это должно быть хорошо известно. Если же нет, особая служба не обязана бороться с вашим вопиющим невежеством.
        - Да, господин канцлер. Я и не надеялся на снисхождение.
        - Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул тот. - Пока дело не закрыто, вы будете всё так же содержаться под стражей в Рициануме.
        По-прежнему не отрывая глаз от пленника, глава особой службы, тем не менее, прекратил стучать карандашом и теперь задумчиво чертил на листе бумаги какие-то бесконечно накладывающиеся друг на друга геометрические фигуры.
        Мозг канцлера ни на секунду не прекращал анализа вновь поступающих данных. Кое-какие части мозаики уже вставали на свои места, но кусочков, формирующих основной сюжет, всё так же отчаянно недоставало. И всё же Стефан оказался настоящей золотой жилой, которую, к тому же, никто до сей поры не разрабатывал. В особенности был полезен рассказ ювелира о последних днях, битком набитых прелюбопытными событиями.
        Теперь в деле прибавилось множество новых вопросов и логических нестыковок, - что не могло не радовать главу особой службы. В ближайшее время жадный ум его будет наконец загружен в полном объеме, обеспеченный благотворной пищей для работы мысли.
        Пресловутый Серафим же, похоже, в своих действиях принципиально отвергает пережитки устаревших схем поиска, вроде логики или здравого смысла. Конечно, был в этом, хм, некий оригинальный почерк и новизна свежих веяний, но всё же… всё же.
        И такому-то бродяге и сумасброду параллельно с самим Винсентом поручили расследование дела государственной важности! Как будто недоставало уже и того, что в него невесть зачем впутали службу фамильных ювелиров с новоиспеченным молодым премьером во главе!
        Сказать, что канцлер был удивлен или раздосадован? Отнюдь. Он лишь не находил рациональных причин такому поведения правителя, который, ко всему прочему, даже не счет нужным поставить в известность своего главного следователя, будто нарочно стараясь запутать его и усложнить задачу.
        Еще более странно то, что и сам Кристофер утаил от него сей немаловажный факт. Словно каждый из них был сам за себя в этом расследовании, а конечный результат никого особенно и не волновал. Но черт побери, это не соревнования с выдуманным преступлением на кону, не игры в детективов, чтобы демонстрировать такой безответственный подход!
        Что ж, во всем этом предстоит разобраться в самое ближайшее время. Но более всего канцлера интересовала сейчас таинственная спутница Серафима, юная Искаженная, явно подосланная организаторами заговора. Вот уж кого следовало искать в первую очередь. Прямая ниточка к разгадке.
        И Винсент имел все основания полагать, что долго искать не потребуется. Как только стало известно последнее местонахождение всей честной компании, канцлер вызвал помощника и, отдав необходимые указания, приказал немедля отправить агентов в подпольную церковь и арестовать всех, кто там окажется. Если ничего экстраординарного не произойдет, уже сегодня и Себастьян, и София окажутся в допросной, а если потребуется, и в пыточной, дабы избежать излишних промедлений.
        Вскоре дело будет закрыто, а очередной заговор, наоборот, раскрыт. А пока нужно доложить правителю о промежуточных результатах.
        Глава особой службы мельком бросил взгляд на часы, к верхней части которых притянулись последние полупрозрачные крупинки, и молча поднялся из-за стола.
        Допрос был окончен.

* * *
        …Однако поединок на этом не прекратился.
        Как известно, инквизиторы были не из тех, кто легко отступается от намеченных целей. Не намереваясь ни в коем случае упускать жертву, они незамедлительно высыпали наружу и разъяренным пчелиным роем пустились в погоню!
        На бегу вложив окровавленные клинки в ножны, краем глаза Себастьян быстро глянул назад, обозревая сменившуюся диспозицию и подмечая новые важные детали. Проиграв на старте несколько мгновений, адепты святой службы неминуемо отстали, но полученное преимущество было, увы, скоротечным. Привычные к боям в суровых условиях Пустошей и Лесов Виросы, ликвидаторы вполне могли потягаться в выносливости и скорости с нелюдями, а потому не вызывало сомнений, что рано или поздно преследователи настигнут беглеца.
        Благо, по ровному зеркальному льду, которым схватились за ночь извилистые городские мостовые, они бегали всё же не так ловко.
        Серафим глубоко вдохнул пронизывающий северный ветер Ледума, ощущая его силу в своих венах. Ветер плескался в прозрачной крови представителей загадочной расы сильфов, делая их похожими на себя: ветреными, переменчивыми и будто не совсем реальными. Сильфы были непостоянны, как весенний бриз, который менял направление играючи, не задумываясь и не привязываясь ни к чему на свете. Бриз легко увлекал их с собой, подобно ароматным цветам яблони, манящим и неудержимым, живущим только в полете.
        Природное очарование позволяло сильфам завладевать душами всех мыслящих существ, хоть они и не желали того, как не желали вообще никакого обладания или ограничения. Коснуться же сердец самих холодных и дивных созданий, как считалось, было невозможно.
        Мир улыбался и с нежностью смотрел на своих бесприютных детей, как никто другой понимающих самую сущность свободы. Жестокую, горькую сущность, постичь которую жаждали и одновременно боялись все прочие расы. Свобода - ревнивая спутница, испокон веку не терпящая никакой компании, кроме одиночества.
        Абсолютно свободен лишь тот, у кого ничего нет.
        Ах, как тяжела была Серафиму эта невыносимая легкость жизни, доставшаяся в наследство от расы матери!
        Ветер вдруг сорвал с него широкополую шляпу, и, прежде чем наемник успел ловко схватить и водрузить головной убор обратно, непослушные, выдающие его секрет волосы на миг сверкнули рыжим цветом, как убегающая лисица - хвостом.
        Позади в тишине раздался звук одинокого выстрела. Ювелир даже вздрогнул от неожиданности: неужели настолько дорога инквизиторам скромная шкурка сильфа, что ради её добычи они не погнушались всё же воспользоваться благами проклинаемого ими прогресса?
        Однако, звук выстрела был какой-то странный, похожий скорее на хлопок, да и пуля против ожиданий не просвистела поблизости. Наемник вновь обернулся, уже смутно подозревая подвох, но всё еще не понимая, в чем он состоит.
        Солнечный диск меж тем полностью показался из-за городских стен и спелым яблоком покатился по небосклону. Начинался чудесный день, редкий для Ледума по-настоящему солнечный, ясный день. Однако, после ненастной ночи город всё еще не успел оттаять и весь стоял в наледи, прозрачный, стеклянный, переливаясь в лучах рассветного солнца. Промороженные до самых корней деревья и аккуратно подстриженные кусты казались неживыми… смогут ли они возродиться к жизни?
        Себастьян почувствовал, будто попал в сказку, какую-то недобрую зимнюю сказку. Смешанные чувства шевелились в груди сильфа от убийственной этой, слишком холодной красоты. Город казался кристаллом чистейшего горного хрусталя, готовым вот-вот разлететься вдребезги. Но горный хрусталь - опасный камень безумцев, камень, легко лишающий рассудка. Следовало остерегаться иметь с ним дело.
        Выстрел же предназначался не ювелиру: за его спиной в небо устремилась восходящая звезда сигнальной ракеты. Поднявшись по крутой дуге, она достигла в своей траектории наивысшей точки и, вспыхнув ослепительным ярко-желтым светом, рассыпалась над просыпающимся полисом ворохом уже знакомой переливающейся янтарной пыли.
        Блестящие желтые пылинки теперь парили повсюду, прилипая и к его одежде, шляпе и потертому плащу.
        Вот, значит, как. Одна группа не справилась с поимкой еретика-полукровки, и инквизиторы подали знак товарищам, обозначая точное местонахождение жертвы. Ну, сейчас сюда сбежится вся святая братия Ледума, обрадованная подвернувшейся возможностью с утра пораньше бодро помахать мечами!
        Всё это означало только одно: неплохо бы испариться отсюда куда подальше.
        Намереваясь в буквальном смысле воплотить своё желание в жизнь, Себастьян постарался, насколько это вообще возможно сделать на бегу, отрешиться от окружающей грубой действительности. Не замедляя шаг, он собирался было нырнуть в иное и привычно исчезнуть, сделаться невидимым для глаз преследователей, но - неизвестно почему натолкнулся на непредвиденную и неодолимую преграду.
        Пространство искрило и словно бы отталкивало сильфа, не пуская в спасительную пустоту, словно он был самый обыкновенный человек! Вторая сущность не откликалась. Ювелир очумело затряс головой, с разбегу ударившись лбом о воздух, как о невидимую стену, аж в глазах потемнело. Черт побери, что еще за новая напасть на его шею?!
        Похоже, это раннее студеное утро обещает стать по-настоящему жарким.
        Глава 37, в которой в основном размышляют о бессмертии
        Необыкновенно медленный для правителя, но по-прежнему уверенный звук шагов раздался в Северном крыле дворца в старом Ледуме.
        О, этот характерный тяжелый звук поступи, которую давно уже выучили и слуги, и придворные! Один только звук, который заставлял бледнеть и меняться в лицах. И незаметно исчезать, не попадаясь лишний раз на глаза августейшему правителю Ледума, известному своим дурным нравом.
        Не спеша лорд Эдвард направлялся из Северного крыла дворца в Восточное, шел сквозь похожую на ожерелье анфиладу парадных покоев, нанизанных подобно драгоценным бусинам на золоченую нить.
        Темный взгляд его был задумчив.
        Внезапное появление в городе высшего дракона изрядно портило и без того не самое радужное настроение правителя, навевая не очень-то приятные воспоминания… да что уж там - очень, очень неприятные. Глубочайшие темные воспоминания, которые более всего хотел бы он изгнать.
        Ночью резко похолодало - на полис обрушился ледяной шторм, превратив улицы в сияющую хрустальную сказку. Ничего удивительного: сразу два могущественных представителя старейшей расы находились в его городе, и от этого контакта энергетическое поле Ледума пульсировало, немилосердно сбоило и коротило, насыщенное силой сверх меры. Как будто мало было обычных проблем с избыточными излучениями минералов!
        Лорд Эдвард скривился.
        …Всё живое должно умереть.
        И вроде бы это и не классическая математическая аксиома, но доказать обратное пока что никому не удавалось.
        Сам факт рождения делал смерть неизбежной.
        Из сего мрачноватого неопровержимого постулата, как ни странно, проистекал неочевидный, но простой, как задачка на вычитание, принцип и рецепт бессмертия. Нехитрый секрет: не имеющее начала никак не может прийти к концу, по сути своей становясь бесконечным.
        Это означало, что не знающее жизни не знает и смерти. Иными словами, то, что не живет, не может и умереть!
        Если после биологической смерти тела дух по какой-то причине оставался во плоти, основополагающие законы мироздания оказывались нарушены и наступал неразрешимый парадокс.
        Устранить противоречие было, по-видимому, невозможно. Лорд Эдвард, переживший инициатическую смерть, на собственном опыте убедился, что естественная кончина не наступала во второй раз. Кроме того, останавливался и сопутствующий процесс старения, перехода из одного состояния в другое.
        Как известно, каждый человек обязан был пройти свой земной путь: он рождался, естественным образом начинал расти и развиваться, достигал пика и, в конце концов, умирал. То, что происходило за рамками этого, попросту не укладывалось в сценарий, срывало божественную программу и не могло считаться полноценной, дарованной свыше жизнью, таинство которой не было до сих пор разгадано.
        То было посмертие.
        То была ошибка в программе, пребывание на границе двух жизней: физической жизнью на земле и неведомой духовной жизнью, новым воплощением или же блаженным покоем небытия (насчет того, что конкретно ожидало после смерти, среди исследователей и философов по-прежнему не было, да и не могло быть единого мнения).
        Судя по всему, первым удалось обнаружить не совсем честный механизм драконам, и то, что они вытворяли с представителями других рас, обращая тех в стражей, сложно было назвать бессмертием. Ящеры использовали лишь физические оболочки, обрекая своих жертв на вечную службу. При этом при инициации драконы ментальной силой полностью разрушали разум стражей; дух же оказывался заперт внутри и привязан к телу, до той поры, пока то не было необратимо повреждено.
        Сама же мистическая раса, как и все прочие, также не могла избегнуть неотвратимого. Нет, конечно, нет - драконы вовсе не знали желанной вечной жизни, которую им с таким энтузиазмом приписывают непосвященные.
        Однако всё же они были бессмертны.
        Был ли это щедрый дар судьбы или же хитроумные ящеры отыскали еще одну лазейку в законах миропорядка, выяснить доподлинно было невозможно. Скорее всего, четкого ответа не дали бы сейчас даже они сами. Однако факт оставался фактом - старейшая раса обладала информационным бессмертием!
        Вопрос, как появились первые драконы, перворожденные, также оставался открытым. Однако в нынешние дни ящеры более не обзаводились потомством, не продолжали свой род, а лишь бесконечно копировали самих себя. Совершить подобное в одиночку, понятное дело, было невозможно, а потому требовались представители, - а вернее сказать, представительницы - других рас. Легенды о похищенных, многие месяцы томящихся в неволе и жадно съеденных юных принцессах, как выяснилось, имели под собой все жуткие основания.
        Чувствуя увядание физического тела и скорую кончину, ящеры предвосхищали печальный исход и, приняв нужный облик, в самом сердце своих подземных пещер соединялись с избранной женщиной. В сакральный миг вся жизненная сила их переходила в семя; дракон же на время переставал существовать и осознавать себя.
        От этой противоестественной связи избранная зачинала дитя, но то был не обычный плод, предусмотренный природой ее расы. Какое бы обличье не могли принимать драконы, рождались они всегда в своем истинном виде - чешуйчатокрылыми ящерами.
        Точнее, не рождались в привычном смысле этого слова, а высвобождались из временной оболочки.
        Паразитирующий плод рос, питаясь жизненными соками и энергией матери, постепенно выпивая её досуха. Формирование нового организма протекало медленно, гораздо медленнее, чем обычно. Все эти дни избранная пребывала в особенном состоянии, похожем на глубокий сон, и не приходила в себя до конца. Время для нее словно растягивалось, затормаживалось. И, поскольку новый дракон, который появлялся в результате на свет, представлял собой всё ту же сущность, ту же самую личность, требовались долгие годы летаргии, чтобы процесс передачи всей без исключения информации от умершего сознания к переродившемуся, завершился.
        Конечно, теоретически ящеры могли вступать в связь с себе подобными. Лорд Эдвард не сомневался, что прежде такое случалось, и нередко, ведь старейшая раса должна была как-то выживать, пока в мир не пришли последующие народы. На которых, как выяснилось, можно было беззастенчиво паразитировать.
        И не зря, наверное, ходили красивые легенды про драконью любовь, единственную в жизни, чистую, бескорыстную и жертвенную любовь, которая в сегодняшние дни, в силу редкости, стала синонимом несуществующего.
        Как считалось, драконы не имели явственно выраженного пола.
        Однако дух их, вероятно, всё же тяготел несколько больше к одной из двух сторон энергии, по своему выбору воплощаясь в мужской или женской ипостаси, предпочитая говорить о себе в определенном роде. В древних трактатах упоминалось также, что дракон, принимающий женскую суть, однажды должен был добровольно отказаться от жизни, чтобы дать её потомству.
        Зная безграничный эгоцентризм современных ящеров, представить такое было крайне сложно.
        …Когда же процесс перерождения был наконец завершен, дракон попросту стряхивал с себя тонкую высохшую шелуху материнского тела и открывал свои золотые глаза. По внутреннему ощущению, для самого ящера от момента смерти до момента нового рождения проходил всего один миг.
        Однако он был голоден! очень голоден.
        По природе своей драконы считались всеядными и, так или иначе, могли приспособиться к любым условиям существования. Но чем грубее была пища, тем хуже она усваивалась и меньше могла насытить их.
        Наилучшим образом ящерам подходили тонкие энергетические субстанции - эмоции. Сильные и искренние всплески эмоций, которыми удавалось подпитаться, надолго пополняли запасы жизненных сил. Способные на глубокие переживания люди всегда привлекали внимание драконов, примерно так, как привлек бы окровавленный кусок мяса голодного лесного хищника.
        Однако, просто находиться рядом с жертвой было недостаточно: необходимо, чтобы желанные эмоции были направлены на них самих. Любовь или ненависть - по сути, одно и то же высшее чувство, взятое по модулю, - вот что было для ящеров слаще самого сладкого акациевого меда.
        На втором месте по питательности шла кровь. Уникальная субстанция, представляющая собой нечто среднее между материей и энергией, она являла собой настоящий живительный коктейль, нектар, способный быстро утолить даже самый жестокий голод. Говорят, потому, что кровь содержала в себе частницы души.
        Помимо этого драконы могли употреблять в пищу плоть живых существ, а также плоды растений, но делали это разве что для удовольствия вкуса. Энергетически подобная пища почти не насыщала, и смысла в таком питании было не больше, чем человеку набивать живот травой - протянуть можно, но силы не наберешь.
        Помимо особенностей жизнедеятельности пристальный интерес лорда Эдварда, да и многих пытливых заклинателей до него, вызывала природа драконьей магии.
        Источником её были не драгоценные минералы, как у людей, но и не собственная кровь, как у других рас.
        Общеизвестным фактом была необъяснимая алчность драконов, питавших особое пристрастие к драгоценностям, которые веками копились и лежали без дела в их пещерах. Лорд Эдвард не сомневался, что яростной страсти к коллекционированию имелись объективные причины. К примеру, можно было легко предположить, что камни ящеры собирали в силу того, что в современном мире, который управлялся человеческими магами, те имели огромную ценность, представляя собой могущество и власть.
        Но едва ли не с еще большим увлечением драконы составляли коллекции монет, слитков, медалей, колец - и вообще любых изделий из золота.
        Золото было удивительным металлом, издревле привлекающим внимание людей. И неспроста именно золото сделалось мерилом стоимости и красоты, эквивалентом всех благ. Магнетический блеск его манил и сводил с ума многих, его равно любили торговцы и поэты, и целые орды алхимиков десятилетиями пытались получить его из неблагородных металлов… но всё тщетно.
        Особенность золота заключалась в том, что это было единственное вещество на свете, которое до сих пор не удалось получить искусственным путем никому - ни алхимикам, ни ученым, ни даже магам, хотя все они очень старались.
        Крылся в золоте некий секрет, ключ к которому был бесследно утерян.
        С годами лорд Эдвард понял, что связь ящеров с загадочным желтым металлом невероятно чутка и прочна. Драконы обращались с золотом, как с живым. Они чувствовали его настроение, слышали его голос, чувствовали его аромат! которого, по заверениям ученых мужей, не было и не могло быть ни у одного металла.
        Всё это не оставляло и тени сомнений в том, что драконья магия как-то опиралась на древнюю силу золота, однако обнаружить сию таинственную взаимосвязанность или хотя бы выявить какие-то закономерности самому лорду Эдварду никак не удавалось, даром что маг и потратил на безрезультатные, пусть и очень любопытные исследования не одно десятилетие.
        Вскрыть замки главной драконьей тайны оказалось не так-то легко: это были замки с секретом.
        Внезапно внимание правителя привлекло нечто странное, происходящее внизу, на улицах. Едва заметно нахмурив брови, он подошел к высоким, оледеневшим снаружи окнам и остановился. Резким движением отбросив в сторону тяжелую портьеру, сквозь полностью покрытое прозрачной наледью стекло лорд Эдвард смог в полной мере насладиться панорамным видом Ледума.
        Чудесным видом - конечно, если вам нравятся города, закованные в серебряные льды и укутанные плотными облаками ядовитого желтого дыма.

* * *
        Разбираться с неприятными чудесами отчаянно не было времени, а потому, не сбавляя скорости, Серафим вихрем промчался по хорошо знакомой улице и свернул в ближайшую подворотню.
        Церковь находилась, конечно, не на самой уж окраине города, но где-то неподалеку. В отдаленных районах Ледум изобиловал такими вот путаными узкими улочками, темными кривыми проулками и совершенно неожиданными тупиками.
        Вкупе с отсутствием стражей порядка такое положение вещей в принципе способствовало благополучному избавлению от погони, однако это в теории. На деле же всё оказалось не так-то просто.
        Инквизиторы следовали за ювелиром, как привязанные. Хотя их и не было видно - хвала Изначальному! - прямо за спиной, Себастьян чувствовал, что работники святой службы безошибочно идут по следу, они висят у него на хвосте, как свора прекрасно обученных гончих на лове. Кроме того, уже вскоре в ответ на поданный предводителем ликвидаторов сигнал, в разных концах города в небо были запущены еще несколько сигнальных ракет!
        Ювелир сразу же уловил закономерность их запуска: самая первая ракета выполняла роль условного центра, а остальные как бы охватывали кольцом некую область вокруг, образовывая сеть. Сеть! которую сейчас будут аккуратно вытягивать из воды, вместе с попавшейся в нее неосторожной рыбой. Крупной или нет… то не ему решать.
        Снова оказаться в окружении, в ловушке… снова нужно бежать. Уж и не привыкать к этому, ей-богу.
        Но истинный смысл, истинный ужас случившегося дошел до Себастьяна только минутой-другой позже, когда, петляя, как заяц в мешанине городских задворок, он вдруг наткнулся сразу на двух человек, корчившихся в судорогах на сверкающем льду мостовой.
        Несчастные задыхались и беспрерывно кашляли, исходя кровью. Тела жертв словно ломала незримая жестокая рука, а на губах… на губах обильно выступала странная грязно-желтая пена. Наметанный взгляд ювелира немедленно определил в обоих умирающих Искаженных, - еще издали, еще прежде, чем затихли последние хрипы, - страшные предсмертные хрипы.
        Нет сомнений - люди были отравлены.
        Его собственное необычное головокружение, которое сильф опрометчиво принял было за последствия неудачной попытки изменить сущность, не спешило прекращаться, хуже того - с каждым шагом только усиливалось.
        Наконец всё встало на свои места - ракеты служили не только и не столько призывом для остальных братьев, терпеливо ожидающих сигнала. Проклятый отравленный порошок, сверкающей россыпью щедро просыпанный над городом, по-видимому, содержал в себе некие особо активные вещества. Скорее всего, верно подобранные драгоценные камни, истолченные в мелкую крошку, смешанные с ядовитыми растениями Виросы.
        Себастьян и прежде слыхал о секретных разработках Инквизиции, направленных сугубо на борьбу с нелюдями, но сегодняшняя широкомасштабная демонстрация достигнутых результатов превосходила все мыслимые ожидания. Судя по всему, для чистокровного человека парящая в воздухе желтая дрянь была совершенно безвредна, а вот для остальных, которых в Ледуме немало…
        Частицы ярко-желтой пыли, повсюду разносимые ветром, оседали на коже, волосах, со вдохом проникали в легкие, а с кислородом - прямиком в кровь. Они прилипали уже и к одежде самого ювелира, к широкополой шляпе, к потертому плащу. Концентрация яда была высока - защитные минералы уже накопили его и больше не могли нейтрализовать воздействие полностью. Перед глазами повисла пелена.
        Для Искаженных полученная доза оказывалась смертельной уже после пары-тройки циклов дыхания. А какие последствия, черт подери, ждут его самого? Уже сейчас все особые способности, характерные для старшей расы сильфов, оказались недоступны. Лишившись их, ювелир чувствовал себя так, будто оглох на одно ухо и ослеп на один глаз.
        А дальше, сомневаться не приходилось, будет только хуже!
        Утренний воздух стал мутен и непрозрачен от крутящейся в нем золотистой взвеси, бесстыдно лезущей в глаза, нос, рот, уши… за шиворот и даже под рубаху. Себастьян всё еще пытался спастись бегством, но то были слабые попытки. Наемник ощущал, что теряет, безнадежно теряет что-то… фундаментальные ощущения времени и пространства, реальности и вымысла, материи и энергии, причин и следствий. Движения сильфа замедлялись, тело делалось будто тяжелее с каждым шагом. Сам смысл происходящего, казалось, утрачивается с каждым шагом - проклятая отрава взяла и его.
        Густое марево, в которое обратился этот подлый, похожий на лабиринт стеклянный город, утягивало куда-то вглубь, заставляло закрыть глаза и покорно опрокинуться в подступающее, как прилив, небытие. Но ювелир из последних сил сопротивлялся, не переставая бежать - или плестись? - куда-то, куда вело его внутреннее чутье. Эмоций, мыслей уже совсем не осталось, всё закончилось; осталась только чистая воля, упрямство подлинного бойца, которое и двигало его вперед.
        Бесстыдно смеясь тысячами знакомых голосов, город-мираж кружился вокруг в колдовской пляске, в чертовом хороводе, путая следы и сбивая с толку, - а может, это просто кружилась от отравы его бедная голова. Соображать в таком состоянии было крайне трудно, но одно не вызывало сомнений - чтобы выжить, нужно вырваться куда-то за пределы воздействия токсичного порошка.
        Учитывая невиданный размах проведенной святой службой операции, это однозначно означало - вырваться за пределы Ледума!
        Непростая задачка, черт возьми.
        На улицах меж тем происходила непередаваемая суматоха.
        Напуганные необычным желтым туманом горожане вели себя по-разному: часть высыпала наружу и беспорядочно металась от дома к дому, сея панику и сумбур, часть же, напротив, пыталась скрыться от загадочной напасти за дверями и ставнями. Но порошок был слишком мелкий, он проникал в самую крохотную щель и вскоре был и внутри жилищ тоже. Конечно же, всеобщее внимание привлекали несчастные, которые вдруг падали наземь и начинали биться в агонии.
        В целом, жадные до зрелищ жители Ледума были довольны впечатляющим представлением. Многочисленных зевак не смущали даже внезапно появляющиеся инквизиторы, которые хватали и уводили прочь всех, кто им казался подозрительным.
        Случилась настоящая облава. Себастьян не сомневался, что он, уж конечно, не был единственной причиной творящегося вокруг беспредела. Как бы ни хотелось считать себя столь важной птицей, а увы - операция явно была задумана заранее, задолго до сегодняшнего дня, и лишь «удачно» совпала с его собственными преследованиями.
        Инквизиторов было много, они сыпались отовсюду, как горох из прогнившего дырявого мешка, - прямо на головы несчастных Искаженных.
        Интересно, переживет ли Альбер этот поистине черный для «Нового мира» день?
        Не исключено, учитывая его колоссальный опыт выживания. Но вот наступление светлого будущего, на которое так уповает глава Искаженных, уж точно откладывалось на неопределенный срок: значительная часть его паствы, окончив страдания, отравится сегодня к праотцам. Возможно… и София в том числе.
        Ювелир хотел было определить своё отношение к такому исходу, но в тот миг это оказалось невозможно.
        Внезапно удача улыбнулась сильфу - так широко, так ласково, что тот поначалу не поверил своим глазам. Что и говорить, везло ему обычно как утопленнику.
        Но вдруг неподалеку ювелир заметил редкий в этих краях простенький двухместный кэб. Похоже, извозчик и сам не до конца понимал, как его занесло в этакую дыру, а прошлым вечером еще и застрял здесь из-за гололеда: когда начался ледяной дождь, выбраться стало невозможно. Теперь же, когда под лучами яркого утреннего солнца мостовая начинала потихоньку оттаивать, незадачливый кэбмен попытался как можно скорее убраться отсюда подобру-поздорову.
        Здесь их желания счастливо совпадали. Сунув опешившему мужику золотой и пригрозив для убедительности револьвером, Себастьян прямо-таки ввалился внутрь и велел что есть духу гнать на западную окраину города.
        Самое время, потому что уже в следующую минуту силы окончательно оставили ювелира. Жестокие конвульсии выгнули тело дугой, выворачивая суставы, и большую часть пути сильф даже не осознавал. Сознание заполнило лишь мерное цоканье по мостовой конских копыт да свист тяжелого кучерского кнута сквозь смутные крики беснующейся вокруг, взбудораженной толпы.
        …Придя в себя, Себастьян обнаружил, что кэбмен, как и договаривались, вывез его на самую границу Ледума. За время пути сознание немного прояснилось. Возблагодарив Изначального за нежданную благосклонность, сильф лихо выпрыгнул из экипажа и, не заботясь более ни о чем, поспешил прочь из проклятого города.
        Не сосчитать, сколько раз он уже уносил ноги подобным образом, но чтобы так жутко, истекая кровью, безысходно скользя по самому краю пропасти - никогда прежде. Возможно, бегство в Пустоши - это вовсе не лучший выход из сложившегося положения, но Себастьян просто не знал, куда еще выйдет бежать, кто может укрыть его? Кажется, после смерти священнослужителя, таких людей больше не было. Да и не хотел он больше никого подвергать опасности.
        И если раньше сильф был уверен, что преследовать его в Пустошах никто не решится, то сегодня дела обстояли иначе.
        Пустоши для ликвидаторов - дом родной. Многие из них живут там всю жизнь и благополучно умирают от старости. Ну, разумеется, не в теплых постелях с одеялком, натянутым до подбородка, но тем не менее.
        По слухам, инквизиторы сами выбирают момент смерти.
        В их обществе смерть считалась целью всего земного существования и, соответственно, наиболее важным, сакральным моментом - и в этом инквизиторы были едины со служителями старой Церкви. Веря в очистительную силу пламени и предчувствуя близкий конец, адепты святой службы добровольно и с молитвой восходили на костер. Это был самый главный ритуал в их жизни. А тем, у кого не доставало моральных сил или решимости, искупить грехи и соединиться с Творцом помогали добрые собратья. Убитых в бою инквизиторов также предавали огню, посмертно.
        Себастьян не мог не признать силу духа инквизиторов, близко граничащую с фанатизмом, но, тем не менее, не был уверен, что именно такие ужасные человеческие жертвоприношения угодны Изначальному.
        Но некогда было размышлять об этом.
        Ледум имел четыре полноценных крепостных стены, поднимавшихся по мере роста и расширения города и делящих его, как вишневый пирог, на четыре аппетитных слоя.
        Первая стена, воздвигнутая прежде остальных, отделяла исторический центр. Внутри первой стены билось само сердце полиса - высокомерный старый Ледум, с фамильными особняками высшей аристократии и великолепным дворцом самого лорда-защитника. Внутри второй стены можно было найти кварталы влиятельных чиновников, служащих и зажиточных горожан. И так далее: по мере удаления от центра сообразно падали и общественный статус, и уровень жизни, и доходы жителей.
        Но время шло, город всё разрастался - и вот уже вне четвертой стены давно возводились постройки. В основном то были здания промышленного назначения, заводы опасных и вредных производств, нежилые склады, а также бараки для рабочих и зоны для осужденных на тяжкие каторжные работы.
        Сейчас Себастьян находился как раз в этом неблагополучном районе, и впереди оставался последний и самый надежный рубеж, защищающий Ледум от внешнего мира - магические оборонительные башни, построенные лордом Эдвардом.
        Мимо них и лежал непростой путь ювелира - прямиком в дикие земли Пустошей.
        Глава 38, в которой наступает весна
        Бесформенными уродливыми кляксами расползался над второй столицей желтый дым. Уже вскоре небо над Ледумом заволокло почти полностью, и из окон высочайшей резиденции стало сложно что-то разглядеть.
        - …Бесчинства святой службы также творятся с твоего ведома и милостивого одобрения, Эдвард? - тягучий голос нарушил одиночество правителя, как ни в чем ни бывало продолжая давешний диалог, как будто тот и не был оборван еще накануне. - Похоже, ты тешишь себя иллюзиями касательно собственного безграничного могущества. Опасными иллюзиями.
        С нарастающим раздражением лорд Эдвард обернулся.
        Белокурый мальчик стоял за самой его спиной и улыбался. Улыбался так кротко, так целомудренно, как будто нежные губы эти никогда не знали греха, не знали даже самых невинных поцелуев.
        Бог весть отчего, но от улыбочки этой мороз продирал по коже.
        - Тебя не проведешь, Альварх, - язвительно парировал правитель. - Но о чем тут вести спор? Любое могущество - лишь иллюзия. Как и всё в этом никудышном мире. Предоставленный смертным выбор лишь в том, какую именно иллюзию предпочесть. И я в полной мере использую его.
        - Вот и славно, - почти пропело существо. Голос его был слишком чист, чтобы быть голосом зрелости, но в то же время слишком глубок, чтобы принадлежать беззаботной юности. Темная гармония этого размеренного голоса захлестнула сознание, завораживая, замораживая изнутри. - Но что же всё-таки насчет дерзкой политики святой службы?
        - Инквизиция действует строго в рамках предоставленных ей прав и свобод, - скрестив руки на груди, сдержанно пояснил заклинатель. - Это необходимое зло, с которым всем нам приходится мириться.
        - Любопытно, что святая братия не доверяет свои планы даже лорду-защитнику Ледума… словно опасаются, что он может предать их в любую минуту, - мальчик задорно рассмеялся. - И как же они чертовски правы!
        Правитель только покачал головой.
        - Вовсе нет. Защищать своих - обязанность вождей кланов, не так ли? Я не стал бы препятствовать или предупреждать оборотней о готовящейся облаве, если ты об этом. Напротив, истребление нелюдей чужими руками вполне устраивает меня. Сами не желая того, инквизиторы действуют на благо режима, вырезая на корню нечистое семя Искаженных и полукровок… вычищая мой город от скверны инакомыслия…
        - Ты кажешься уставшим, Эдвард, - не дослушав, прервал его речь дракон, - и невеселым. Не буду лукавить, мне это не по нраву. Не так приличествует выглядеть стражу высшего, зримому символу моего могущества… которое, надеюсь, не есть иллюзия. Я приказываю тебе улыбаться.
        Лорд Ледума замолчал, хмуро ожидая продолжения, которое, несомненно, обязано было последовать.
        Мальчик лениво поправил соскользнувшую на глаза непослушную золотистую прядь.
        - Должно быть, это «Властелин» так утомил тебя? Самый драгоценный из моих подарков… а я ведь предупреждал: чертов камень капризен и знает себе цену. Как маленькое жестокое божество, порой он требует слишком многого. Однако, он и вправду превосходен, не станешь же ты отрицать?
        - Не стану.
        Голос человека откликнулся будто равнодушное эхо. Глухо, не давая ни капли эмоций.
        - И всё же… как же к лицу тебе великолепный алмазный венец! Будто солнце зажглось в нем, взошло для тебя одного! Прошу, дай мне взглянуть.
        «Властелин» переливался в лучах утреннего солнца и весь струился светом. В новом теле ребенка дракон был мал ростом и, уж конечно, не мог хорошенько рассмотреть сияющий на челе, гордо увенчивающий голову правителя платиновый венец с легендарным камнем. Даже чтобы просто говорить с человеком, ему приходилось задирать подбородок и смотреть снизу вверх. Это было неудобно и непривычно.
        Лорд Эдвард не произнес ни слова. Поняв желание ящера, он молча приблизился к мальчику и присел, оказываясь с ним на одном уровне. Взгляды их поравнялись, выстроились в единую линию: золотые глаза Альварха оказались прямо напротив темных глаз заклинателя.
        Дракону нельзя было смотреть в глаза. Но только не правителю Ледума - условиями давней Игры его разум был защищен он любого посягательства. И ни один дракон не посмел бы влиять на него.
        Альварх протянул было руку, намереваясь коснуться «Властелина», а может, волос редкостного белого цвета, как где-то в начале галереи комнат раздались легкие шаги и едва начавшийся разговор их внезапно прервали.
        - …Милорд!
        Звонкий девичий голосок принадлежал Севилле. Последняя пассия лорда была так хороша собой, так юна и очаровательна, что правитель имел склонность прощать ей недостаток ума и некоторые вольности. Естественно, для всего двора «маленькое увлечение» немедленно превратилась в объект ненависти и черной зависти аристократии, а благородное семейство Севиллы, в свою очередь, преисполнилось осторожными надеждами.
        Как бы то ни было, а в этот миг лорд Эдвард кожей почувствовал недоброе. И, словно в подтверждение нехорошего предчувствия, дракон демонстративно облизнул губы и в следующий миг вдруг исчез из поля зрения.
        Движение это было так молниеносно, что даже опытный глаз мага с трудом различил его. Противоестественно гибкий позвоночник мальчика с места выгнулся в текучем вертикальном прыжке, и вот уже Альварх, улыбаясь, смотрит на него сверху вниз, прильнув всем телом к смальтовой потолочной мозаике - и замерев как ящерица.
        От немигающего гипнотического взгляда во рту становилось сухо. Три зрачка давали странное ощущение, будто взгляд ящера устремлен одновременно в разные временные измерения: прошлое, настоящее и будущее, непрерывно перетекающие друг в друга. Волосы на голове мальчика свисали витыми золотыми нитями, неожиданно повинуясь силе тяжести, которой будто не существовало для всех остальных частей тела, а зубы казались чуть острее, чем нужно.
        Заметить дракона теперь было невозможно - потолки были высоки. Для этого потребовалось бы запрокинуть голову, что маловероятно само по себе, ведь люди не привыкли ожидать опасности сверху; а в присутствии лорда и вовсе недопустимо: смотреть разрешалось только в пол.
        Но к чему все эти ухищрения для существа, которое и без того обладает способностями телепата и абсолютного ментального контролера? Да - обладает! как успел выяснить лорд Эдвард за минувшие годы. Дракона нельзя увидеть, если только он сам этого не захочет. Правда, оборотни и представители других старших рас могли чувствовать присутствие ящера где-то поблизости.
        Выходит, деланое сценическое представление разыгрывается для него одного? Что это - театр одного актера для единственного зрителя?
        Лорд Эдвард не любил театр и не любил драму.
        - Милорд! - источник голоса меж тем неумолимо приближался. - Я знаю, вы где-то здесь!..
        Заклинатель недовольно поморщился. Чертова глупая девица. И какие демоны занесли её сюда в эту несчастливую минуту? Ах да. Это же он сам накануне назначил рандеву.
        Всё складывалось крайне неудачно.
        Когда миловидное создание, кокетливо покачивая длинными ресницами, наконец вплыло в зал, правитель неожиданно для самого себя почувствовал жалость.
        Куда спешит несчастная - навстречу смерти? Нелепой, преждевременной, незаслуженной смерти?
        И как потом объяснить при дворе неожиданное исчезновение пассии? Ведь слуги видели, как она заходит. Скорее всего, Севилла даже справилась у них, где его искать. Опять поползут самые невероятные, самые гнусные слухи… и опять они окажутся правдивы.
        «Ты стал удивительно сентиментален, Эдвард, за краткое время моего отсутствия, - насмешливый голос в голове разогнал все мысли и ощущения, выбелив сознание девственной пустотой. - Не верный ли это признак слабости сердца?»
        Нет. Благородное, великодушное чувство никак не могло быть признаком слабости. Но, несомненно, оно само являло собою ту слабость, ту уязвимость, сквозь которую, как сквозь сочленения доспехов, его можно было достать, филигранно уколоть прямо в сердце.
        Севилла, конечно, не слышала этого голоса, но что-то подспудно заставило её насторожиться. Как беззащитный пугливый зверек, она остановилась и растерянно покрутила головой, но, кажется, это не помогало. Заклинатель и сам едва заметно пошатнулся от позабытого ощущения ментального контакта.
        В маленьком зале царила совершеннейшая, осязаемая тишина, тишина, которую можно было резать ножом, - но в этой тишине густо звучал медный колокол, плыл недоступный слуху смертных звон.
        Дракон говорил с ними.

* * *
        Устройство оборонительных башен было таково, что выйти из города, возникни у кого-нибудь из жителей такое противоестественное желание, можно было беспрепятственно - а вот вернуться обратно тем же путем уже никак.
        Восемь сторожевых башен создавали вокруг Ледума плотный энергетический барьер, который, для более экономного расходования ресурсов, был непроницаем только с одной стороны.
        По договоренности с лордом-протектором правом свободного входа обладали одни только инквизиторы, причем возможность эту обеспечивало им наличие на теле личной серебряной фибулы. Об этом нюансе мало кто знал, но для пущей безопасности фибула должна была быть освящена заранее в особой огненной купели святой службы. Магическое пламя оставляло на вещице уникальный информационный оттиск, который и служил пропуском. Оттиск сохранялся на металле не более трех суток, что, конечно, не исключало полностью возможность незаконного проникновения, но значительно снижало вероятности.
        Миновав линию магической защиты, которая легко угадывалась не только по переменам окружающего пейзажа, но и по внутреннему ощущению, похожему на легкий удар электрическим током, Себастьян наконец перевел дух и вздохнул с облегчением. Видимых причин этому, по правде говоря, не имелось, однако сильфу становилось как-то спокойнее вне городских стен. Здесь не было господ и слуг, не было высокорожденных аристократов и простолюдинов, и жизнь зависела не от чьей-то авторитетной воли или прихоти, а исключительно от собственных способностей.
        Впереди, насколько хватало глаз, простиралась полоса черной земли, траурным кольцом опоясывающей город. Ненависть лорда Эдварда к живой природе, а может, простая осторожность, были столь велики, что долгие годы землю вокруг полиса выжигали магическим белым огнем, вытравливая из неё всякую жизнь. Растения сопротивлялись упорно, цепляясь корнями за границы своего мира, заполоняя пепелища всё новыми сочными ростками, - но в конце концов вынуждены были отступить.
        Так образовалась неформальная пограничная зона, бесплодная нейтральная земля.
        Территория эта также была сплошь застроена, но не домами и даже не промышленными объектами. Здесь, на открытой местности, хищными спицами устремлялись ввысь вышки ветряных станций, которые, казалось, царапали когтями лопастей само небо. Неприятный, низкочастотный звук их вращения резал слух задолго до того, как впереди показывались сами ветряки. Чем выше скорость, тем громче становился вой, монотонный, однообразный, доводящий до сумасшествия.
        Энергопотребление Ледума с некоторых пор сделалось столь велико, что даже потенциала драгоценных минералов не хватало, чтобы полностью удовлетворить чудовищную потребность, утолить ненасытный, всё растущий голод полиса. Поэтому в конце концов проблему пришлось решать другим способом и спешно строить ветряные станции. Себастьян не имел понятия, сколько их тут точно, но не приходилось сомневаться, что не меньше двух-трех тысяч: унылые ровные ряды тянулись до самого горизонта. Все станции работали безостановочно, по подземной сети кабелей передавая электрическую энергию прямиком в прожорливый город. От рева этих адских машин, ломавших устоявшиеся розы ветров, напрочь закладывало уши, потому-то их и вынесли за пределы городской черты, однако это не могло полностью ликвидировать общее шумовое загрязнение северной столицы.
        Спасаясь от глухоты, сильф с силой зажал уши руками. Воистину, то был отнюдь не лучший способ бегства из города, но жаловаться поздно, да и некому. С трудом, как во сне, ювелир побрел вперед, преодолевая довольно мощное встречное движение воздуха. По ощущениям, он шел будто в киселе. И, конечно же, в диком грохоте невозможно было расслышать хоть что-то, даже звук выстрелов.
        В этом Себастьян имел удовольствие убедиться, так сказать, эмпирическим путем, когда первая пуля «беззвучно» пробила ему бок и вышла с противоположной стороны. На одежде немедленно растеклось огромное красное солнце. Еще одна пуля вскользь задела локоть, а третья - пронеслась совсем рядом с головой, прошив широкое поле шляпы.
        Обернувшись, сильф даже не удивился. Ну разумеется, а кого еще он ожидал тут увидеть? Ликвидаторы, черт бы их побрал, были еще далеко, но не отвязались и всё так же уверенно шли по следу. Впрочем, слишком близко подходить и не требовалось: преимущество в дальности стрельбы всецело было на их стороне. В руках святой братии ювелир с удивлением разглядел превосходные крупнокалиберные винтовки. С такими, должно быть, хорошо ходить на нечисть Пустошей, известную своей ненормальной живучестью.
        Что ж, оружие дальнего действия, как выяснилось, у преследователей таки имелось, так же, как и очень даже неплохие навыки стрельбы! Видимо, сведения его о носящих серебряные фибулы ой как устарели!
        Устало выругавшись, Себастьян в свою очередь достал револьвер. Увы, силы вновь были неравны: прицельную стрельбу он мог вести с расстояния примерно вдвое меньшего, чем могли себе позволить ликвидаторы. И пока стрелять было бессмысленно.
        До конца зоны ветряков оставалось уже не так и много, однако это утешало слабо. За ней, как рассвет после долгой ночи, уже забрезжили Пустоши, но в этих предательских землях, увы, невозможно скрыться - он будет там, как на ладони. Тем не менее, нужно постараться твердо держаться выбранного курса. Если память не изменяла сильфу, спасительный лесной покров Виросы близко… непростительно близко, чтобы умереть, не добравшись до него каких-то жалких сотен метров! В западной части Ледум граничит с Лесами Виросы наиболее тесно.
        Он уже почти не мог бежать. Преследователи догоняли. Желание настигнуть его оказалось столь велико, что они максимально сократили дистанцию и подобрались вплотную к черте, за которой не были уже в безопасности.
        Развернувшись, ювелир пошел спиной вперед, в мрачном сосредоточении отстреливаясь от подступающих врагов. Бушующий ветер вновь сорвал с головы верную шляпу, которую сильф больше не мог придерживать рукой, и рыжее пламя, взметнувшись, заслонило глаза. Ветер резал их, как ножом, сбивая прицел, и по исхудавшим за последние дни щекам беглеца потекли горячие слезы. Искусственно созданный станциями ветер был так силен, что нестерпимо оказалось даже делать вдох, и каждый шаг давался с трудом.
        Несмотря на это, один, а затем и другой ликвидаторы ткнулись лицом в черную землю, правда, задетые только вскользь. Сам Себастьян был тяжко ранен еще дважды, прежде чем вывалился, наконец, за пределы пограничной территории.
        Ступив на мягкую, влажную землю, сильф ощутил головокружение от нахлынувших на него чувств. Здесь всё было иначе: земля разомлела и будто ожила. Как давно он не возвращался! Как долог был путь. Он уже почти забыл терпкий запах земли, ароматный коктейль цветущих диких трав, пьянящих крепче вина.
        Весенние Пустоши были прекрасны.
        Здешняя земля не родила ничего, совершенно ничего, пригодного в пищу, но зато радовала глаз редкого путника обманчиво благостными пейзажами. Впереди, куда ни погляди, на необозримо огромных пространствах безбрежным морем разливался верещатник. Единообразные неистребимые заросли вереска нарушали иногда вкрапления кустарников, растущих отдельными группками или поодиночке. Вот шевелятся от касаний ветра желтые пуговки низкорослого, тернистого дрока, вот мерцают ярко-розовые звезды эспарцета, обильно усаженного иглами длинных шипов. Тут и там, среди вьющихся ветвей вереска, любопытно выглядывают невзрачные, мелкие цветки бересклета - алые, пурпурные, темно-бордовые. Стелется приземистый багульник, листья которого издают особенно резкий, почти оглушающий аромат…
        В Пустошах наступила весна - щедрая, цветущая весна для всех, независимо от происхождения и социального статуса. Жаль, что не имелось времени вдоволь налюбоваться редкой красотой вокруг, неброской роскошью и многоцветьем диких цветов.
        Себастьян вздохнул. Вернувшись сюда, он вновь ощущал всё, что с ним происходило в городах, как мимолетный надуманный сон. Реальность здесь была словно зримее: достовернее, объемнее, ярче; всё вокруг залито ослепительным сиянием. Однако ювелир не испытывал по этому поводу особых заблуждений или восторгов. Очарование Пустошей было опасно, в особенности опасно своей кажущейся невинностью, ласковой приветливостью.
        Абсолютно все растения этих коварных земель были ядовиты. Яд был растворен повсюду: в воздухе, в песчаной почве, в листьях, стволах и корнях. Он обладал сильным воздействием на нервную систему, вызывая видения, навязчивые мысли, паралич или глубокий сон, из которого нельзя было выйти самостоятельно. А самыми страшными плодами Пустошей были меда - отравленные пьяные меда, вкуснее которых не было ничего на свете. Вобравшие силу дурманных растений, они обладали значительными колдовскими свойствами, но плата за эту силу была непомерно высока.
        Однако, отбросив всякую осторожность, ювелир уже дышал полной грудью, и с каждым вдохом чувствовал усталость. Терять было нечего. Свой запас прочности имелся у всякого, и кажется, его собственный вот-вот подойдет к концу. Измученное тело, отравленное за сегодняшний день не первым ядом, отчаянно требовало кислорода и свежей воды. Даже кровь сильфов порой нуждалась в очищении. Серафим едва держался на ногах и давно потерял счет ранам, оставляя за собой густой кровавый след.
        Внезапно он понял, что не успевает.
        Это понимание обрушилось на него внезапно, как летний ливень, - невероятно жестокое откровение, в которое невыносимо поверить. Ярчайший весенний день, буйное цветение жизни вокруг… здесь попросту невозможна смерть. Нет, нет, она просто нелепа! она не вписывается, не укладывается, не вмещается в эту сияющую, написанную золотыми красками картину!..
        Но Леса Виросы всё так же отдаленно маячили на горизонте, - как некий призрак, недосягаемый символ спасения. Как милостиво протянутая утопающему рука, дотянуться до которой чуть-чуть не хватало сил. Леса, которые были его колыбелью, которые могли бы его спасти.
        Очередной выстрел развеял все сомнения, похоронил последние глупые надежды. Пуля прошла насквозь, чудом не задев коленную чашечку, и Серафим рухнул наземь, как подкошенный. Насилу поднявшись на ноги, сильф едва сумел прохромать еще пару шагов, но потом всё-таки снова упал, на этот раз не имея больше ни сил, ни желания продолжать борьбу.
        Сердце колотилось бешено, будто надеясь за короткое время отбить весь положенный ему ритм, тело сотрясала лихорадка.
        С трудом повернувшись на спину, ювелир обомлел. Лицо заливала кровь, а сильф, как зачарованный, всё смотрел и смотрел наверх, не веря своим глазам.
        Никогда прежде не видел он таких облаков.
        Таких живописных, таких белых облаков. Нет, белый - это не совсем то слово, чтобы отразить весь сверкающий неземной цвет, цвет совершенной чистоты, цвет незапятнанной крахмальной белизны… Все прочие цвета в один миг как-то померкли и отдалились, и только безупречные слепящие облака недвижно стояли прямо перед глазами, вливаясь в их мутную зелень.
        Мыслей не было никаких. Даже не пытаясь подняться, Серафим лежал на земле, кожей чувствуя её материнское тепло, и впитывал, задыхаясь от блаженства, впитывал эту ошеломляющую красоту. Ах, если бы у него было хотя бы десять, хотя бы пять минут, чтобы налюбоваться власть такими хрупкими творениями эфира, волшебными витражами… сквозь которые он различает уже нечто большее, чем может различить глаз живого.
        Но этому не суждено было сбыться. Он умирал. Темная кровь застилала белизну облаков. Кровь, кровь, кровь. Кровь утекала, и время стремительно утекало с нею вместе, его оставалось совсем мало, совсем недостаточно для всего того, что ювелир хотел бы сделать здесь и сейчас. И в противовес этому сильф чувствовал, что этого времени много, непомерно много для него одного, что оно разворачивается перед ним, как бесконечная ковровая дорожка, уводящая прямиком в вечность.
        В этот идиллический момент вдруг почему-то вспомнилась Маршал, убийца с холодным изобретательным умом и ее странное милосердие. Чем бы ни было оно вызвано, сильф был благодарен. Как жаль, что подаренная старой знакомой жизнь оказалась столь коротка, и он так и не сможет теперь вернуть ей свой долг. Прискорбно, что такова оказалась их последняя встреча.
        А ведь убийца - добрый друг! - с самого начала предупреждала его, рекомендовала держаться подальше от расследования. Как в воду глядела. Определённо, это дело оказалось роковым для его карьеры. Близилось полнолуние, пятнадцатые лунные сутки… уникальный день: абсолютно все драгоценные камни войдут в максимум своей активности.
        Но ничто из этого больше не имело значения.
        Случившееся состояние рождало беспомощность - от осознания того, что он не в состоянии отдалить или приблизить тот роковой миг, когда два вектора, направленных в противоположные стороны, соединятся наконец в одной-единственной точке, точке невозврата. Это было похоже на состояние рождения, прихода в мир, которое Серафим внезапно вспомнил и на которое также не мог повлиять. Рождение и смерть - они казались теперь одним и тем же.
        Неожиданно ювелир уловил какое-то странное движение, отличное от тяжелых человеческих шагов ликвидаторов.
        Оно было подобно скользящему движению змей - травы вокруг плавно зашелестели, зашептались, зашевелились. Сильф чувствовал, как ветви вереска властно потянулись к нему, оплетая каждый сантиметр тела, заковывая в живой прохладный кокон. Бороться не хотелось. По-прежнему не желая отрываться от созерцания неба, ювелир краем глаза заметил-таки некую фигуру, внезапно выросшую за ним, с той стороны, где незыблемой стеной стоял лес. Фигура подняла руки навстречу раздавшимся выстрелам, словно обнимая весь мир. Предназначенные сильфу пули застряли в сплетении стеблей, которые сделались, казалось, прочнее самого прочного металла.
        Более ювелир не видел ничего - лицо затянула вуаль из листьев и нежных цветов, бледно-лиловых цветов вереска, едва уловимый аромат которых погрузил умирающего в зыбкий сон.
        Уже теряя сознание, Серафим почувствовал, что раны его прорастают этими цветами.
        КОНЕЦ

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к