Омут Снежана Каримова
        У каждого человека есть омут – тягучее озеро из тоски, разочарования и других темных чувств. Он расположен там, где сердце, и похож на дыру в груди. Когда человек спокоен и счастлив, омут уменьшается и бесам сложнее проникнуть внутрь, а люди, которым приходится тяжело, становятся для них легкой добычей.
        Цветане пятнадцать, и с виду в ней нет ничего примечательного. Девушка даже не подозревает, что внутри нее растет омут. А все потому, что Цвета чувствует себя бесконечно одиноко: ее не замечают в школе, друзей нет, и даже матери нет дела до проблем дочки. Устав от жизни без любви и привязанности, Цвета решается на отчаянный шаг – уговорить свою бабушку-знахарку сделать приворот, но та отказывается. Так бы Цвета и вернулась домой с пустыми руками, если бы не встретила Бесену.
        Бесёна – настоящий маленький бес в обличье светловолосой девушки с зелеными глазами и пучками-рожками – предлагает сделку: взамен помощи она одалживает у Цветы тело на три дня. Вскоре Бесена обнаруживает, что девочка не так проста, как кажется: она не человек, а дух, лесной подменыш-древляница в человеческом облике, которые не доживают до 16 лет. Только настоящая любовь может спасти Цвету, но времени у нее практически не осталось. Какой выбор сделает Бесена: поможет девушке или предпочтет воспользоваться возможностью и остаться в мире людей, чтобы вдоволь насладиться его чудесами?
        Снежана Каримова была отмечена несколькими литературными премиями, ее книга «Приплывший дом», изданная «КомпасГидом», в 2020 году вошла в лонглист премии Крапивина. В новом романе «Омут» читатель вместе с Цветаной и Бесеной погружается в мир, полный хитросплетений добра и зла, дружбы и предательства, где каждая из героинь стремится понять для себя, что же такое любовь.
        Снежана Каримова
        Омут
        
* * *
        Пролог
        2 ОКТЯБРЯ
        Говорят, что если ампутировать ногу, то человек иногда все равно чувствует ее, машинально тянется почесать пятку, ощущает боль в призрачной конечности.
        Цвета накрепко запомнила эту историю, которую ей еще в начальной школе рассказала соседка, работающая медсестрой.
        – Схема тела, – выдала медсестра, словно озвучивая диагноз, когда маленькая Цветана однажды описала ей свои необычные… сны?
        – Схема тела, – повторила Цвета, невольно рисуя в мыслях красный кружок сердца, а от него стрелочки к другим кружкам: голове, легким, рукам, ногам. А ведь есть еще печень, уши, глаза, желудок… Волосы тоже считаются? Нет, если их отрезать, волосы не болят и, хотя хочется привычно провести ладонью дальше, пальцы соскальзывают в пустоту.
        – Да, схема тела. Мозг твой, – тетя Оля постучала себя по лбу, – вернее, твое сознание имеет представление, как устроено это самое тело.
        Сознание. Цвета попыталась переместить главный красный кружок из сердца в голову своей воображаемой схемы, но у нее не получилось. Не ощущает она схему тела этим самым сознанием.
        – Но у тебя руки-ноги на месте, не переживай, всё на месте! – бодро заключила тетя Оля. – Так что ничего страшного. Соблюдай режим, ешь больше овощей, фруктов и не смотри всякую дрянь на ночь…
        Сейчас девятиклассница Цвета лежала в постели и прокручивала в голове этот давний разговор. У нее и правда все было на месте.
        Но в то же время не было ничего. Она не чувствовала боли, а еще тепла или холода, вообще не ощущала свое тело, не могла пошевелить собственными руками и ногами, даже глаза открыть не могла. Цвета словно оказалась в саркофаге. И какой толк в том, что все на месте? Человек чувствует боль даже в ампутированной ноге, а она не чувствует ногу, которая у нее есть.
        Цвета попыталась представить свое тело до мельчайших подробностей, нарисовать в голове эту самую схему себя. Вдруг, если вспомнить каждую деталь, она сможет вернуть свое тело? Цвета так однажды описывала в объявлении о пропаже свой кошелек. И его вернули.
        Волосы длинные, темно-русые. Нос острый, губы тонкие, родинка на правой щеке. Мама говорит, что это родимое пятно похоже на сосновое семечко – зернышко с одним крылышком.
        Одно крылышко – звучит грустно, Цвете не хотелось бы иметь такой тотем.
        Так, что дальше? Белые пятнышки на ногтях. Указательные пальцы на ногах длиннее больших пальцев. Кстати, на ногах ведь эти пальцы тоже называют указательными? Надо будет загуглить. Когда получится.
        С Цветой все было в порядке. Просто иногда тело вдруг переставало слушаться, будто отделялось. Сама Цвета просыпалась, а вот тело – нет.
        «Гугл» говорил, что такое состояние называется сонным параличом, и вторил медсестре: ничего страшного. После тридцати пройдет. Цветане было пятнадцать. Осталось подождать еще столько же – и все пройдет. Это звучало как насмешка, ведь минуты в таком состоянии становились тягучими, вязкими. Было страшно лежать в ожидании, пока снова приклеишься к телу и сможешь им управлять. Так себя чувствуют парализованные люди? Тоже думают, что тело им не принадлежит?
        Будто одолженное. Или украденное…
        Цвета знала, что должна расслабиться. Хотя бы попытаться. Этот ступор не опасен – все так в интернете пишут; просто мозг проснулся, а тело еще нет. Но вдруг оно больше никогда не проснется? Откуда ученые взяли, что такое «отлипание» сознания неопасно? Похоже на ту самую ошибку выживших, когда дельфинов считают добрыми, потому что они толкают людей к берегу, а кто расскажет, скольких они унесли в открытое море? Вдруг Цвета уже в открытом море и никогда больше не вернется в свое тело, вдруг просто скажут, что она умерла во сне?
        На Цвету нахлынула паника. Мысленно она закричала и продолжала орать до хрипоты: «Мама! Мама! Лорд! Граф!
        Разбудите меня!» Но наружу не вырывалось ни звука, и никто не спешил ей на помощь. Мама спала в своей комнате, лабрадоры делили коврик в прихожей. Псы бурчали на каждый шорох за дверью, но даже их чуткий собачий слух не улавливал ее отчаянных криков.
        Никто ее не спасет. Прощайте!
        Цвета вздрогнула так, что ее будто подкинуло в постели. Но нет, она спокойно лежала под одеялом. Хотя тут же резко села.
        Уф, вот ее руки, ее ноги, пальцы шевелятся, голова поворачивается. Глаза видят яркие розовые обои и приклеенную скотчем картинку – страничку из детской книги. На иллюстрации златовласая Дюймовочка и принц в короне стоят на цветке. Да, она видит.
        Тело вновь ее. И Цвета снова целая.
        Это должно было радовать. И порадовало на короткий миг.
        А потом она посмотрела в окно и вспомнила, что ей сегодня предстоит.
        Глава 1
        Помогите найти
        6 ОКТЯБРЯ
        – Ну и жарища! – Демьян расстегнул куртку. – И не подумаешь, что уже октябрь. Хоть в футболке ходи!
        Демьян, которого все звали просто День, прищурился и поглядел на солнце. Оно напоминало медузу, раскинувшую в стороны золотистые щупальца.
        – Так напялишь на себя тыщу свитеров, еще куртку сверху, и ходишь потом вздыхаешь, – фыркнул Ром по прозвищу Ночка.
        Сам он был в легком черном плаще и тонком, опять же черном джемпере.
        – Не тыща у меня свитеров, а одна толстовка! – День скинул синий капюшон со светлых мягких кудрей. – Да и утром холодно было, туман еще такой мерзкий!
        – Так ты не калиновыми мостами ходи, а человечьими тропами, – не отцеплялся Ночка. – Там теплее, поверь.
        – Ты мне лучше скажи: тебе самому-то сейчас как? Солнышко не жарит? Как вы, вампиры, или, верней, упыри, от солнца спасаетесь? – начал в свою очередь подкалывать друга День. – Твой черный плащик не сильно печет? Огнетушитель с собой взял? А то вспыхнешь еще, что я делать буду? Зефир жарить?
        Ночка снова фыркнул, а День все не унимался:
        – Или ты в креме с SPF-100 прямо в плаще замачиваешься?
        – Нет, я в таком креме топлю тех, кто зовет меня готом или упырем! – огрызнулся Ночка.
        Некоторые – особенно парни, не понимавшие, почему к Ромке Князеву липнут чуть ли не все девчонки в школе, – и правда дразнили Ночку готом и вампиром. День знал, что друга бесят эти прозвища, прицепившиеся к нему из-за черной одежды, бледной кожи, сумрачного взгляда и темных, рвано стриженных волос до плеч с белыми прядками на макушке. Но готом, а уж тем более упырем, Ночка не был. Просто любил этот цвет. «С черным, – говорил он, – никаких забот: меньше мучений в магазине, просто бери все однотонное». Да и нравилось Рому, как он выглядел в этом цвете, – приятно было в зеркало посмотреть. В отражении (а отражение у него было, не то что у всяких упырей) он видел парня стильного и загадочного. А еще черный цвет соответствовал его прозвищу Ночка. Но черепа, кресты, ворон и подобную мишуру он не любил и злился, даже не обижался, а злился, когда ему дарили такую атрибутику. Можно подумать, вся эта ерунда непременно идет в нагрузку к черному, назойливо прилипая, как кошачья шерсть к одежде.
        Ночка был далек от готики, он любил былины и русские сказки. Помнил еще с детства, как Маленькая мама рассказывала ему про Змея Горыныча, Соловья-Разбойника, про бой на Калиновом мосту. У Ночки была книга с богатырскими сказаниями. Ветхая, обтрепавшаяся, с желтыми от времени страницами, цветными картинками и церковными маковками на форзаце, которые воспринимались маленьким Ночкой сказочными замками. По этой книге он учился читать, а кое-где на страницах сохранились его первые художества: звезды, солнышки, молнии и какие-то завихрения. Ночка до сих пор, уже перейдя в выпускной класс, листал эту книгу, когда было грустно, – в последнее время все чаще. Читал про могучих богатырей. Про великана Святогора, который на плече возил хрустальный дворец своей жены, а конь его был словно лютый зверь, из чьих ноздрей вырывалось пламя. Про славного Вольгуоборотня, который прикидывался то оленем, то щукой, то орлом, то ласточкой, а иногда даже муравьем, каплей воды и человеческой мыслью. Про «поздний цветок» Илью Муромца, который нашел свое предназначение в тридцать три года. Там и тут на пестрых картинках
бородатые мужи в кольчугах и ярких плащах вершили ратные подвиги.
        Однажды благодаря этой книге в классе Ночки даже появилась Дружина – княжеское войско. А фамилия у Ночки была Князев…
        – Эй, ты дымишься! – воскликнул вдруг День. – Прячься скорее в тень!
        – Надоел! – бросил Ночка.
        Он отвернулся от друга и вдруг застыл, глядя на объявление «Помогите найти», криво наклеенное на фонарный столб. С расплывчатого черно-белого фото на него исподлобья взирала сердитая девчонка.
        – Эй! – привлек внимание друга Ром. – Не эта красотка к тебе подкатывала? У школы, помнишь? Феникса еще ждали.
        День взглянул на объявление, и по его спине неприятно побежали мурашки. Целый легион мурашек, словно на него высыпали ведро муравьев. Потому что…
        – Да, это она.
        Длинные темные волосы, только прическа другая. В тот день, когда они виделись, у девчонки на макушке две пряди были закручены озорными рожками. Но родинка на щеке, словно грязью мазнули, точно такая же. Брови так же нахмурены, губы поджаты, и имя это дурацкое – Цветана. Цвета. Точно она.
        – Пропала, – констатировал Ночка.
        – Не слепой, – буркнул День, не отводя взгляда от фото.
        На фоне других объявлений – красного «Денежные кредиты», желтого «Куплю квартиру», кислотно-розового «Работа для студентов» – эта листовка оглушительно белела, и черные крупные буквы словно кричали именно им: «Помогите найти!»
        – Надеюсь, не из-за тебя? – нахмурился Ром.
        День угрюмо глянул на друга.
        – Ладно, я пошутил. Неудачно, – сдал назад Ночка.
        Хотя он не шутил, но Демьяну необязательно об этом знать. Да уж, каково бы ему самому пришлось, если бы девочка, которую он отшил, вдруг куда-то девалась? А может, она еще и записку накатала?
        «Прошу винить такого-то парня из школы такой-то».
        Расспросы, дознание, наверняка скоро следователи нагрянут к ним в класс. Но кто же знал, что она пропадет?
        День от души пнул жестяную банку из-под колы, которую кто-то бросил мимо урны, и пошел дальше. А Ночка напоследок еще раз глянул на хмурую девочку. Теперь ему показалось, что смотрит она зловеще. Будто отомстила им.
        Ночка поспешил за Днем.
        – Слушай…
        – Все, закрыли тему! – отрезал тот.
        – Да я не о ней! Пойдем ко мне! Что тебе дома делать? – предложил Ночка.
        День скептически глянул на друга.
        – Там твоя мамка-потрошитель. Не пойду.
        Ночка безнадежно вздохнул. В последнее время друзья прозвали его Маленькую маму потрошителем. До переезда оставался еще месяц, а она уже вовсю перетряхивала коробки, которые забирала из соседней аптеки, – складывала вещи, снова доставала их, и в доме Князевых невозможно было хоть что-то найти. Теперь никто из друзей не хотел погружаться в этот хаос, а ведь раньше Дружина постоянно собиралась у Ночки. По правде говоря, Ром и сам не горел желанием возвращаться домой, но День не позвал его к себе, только добавил отмазу:
        – Да и моя мама просила не задерживаться, помочь ей с чем-то нужно.
        – Добрый День, – пробурчал Ночка фразочку, которая в их компании стала дежурной шуткой.
        Вообще-то все началось с «Белого Дня» – фамилия у Демьяна была Белый, а потом пошли и вариации: «Добрый День», «Самый лучший День» и тому подобное.
        Сейчас Добрый День вел себя совсем не по-доброму и явно хотел избавиться от Ночки.
        – Если отправишься ее искать, то свистни, – на всякий случай предупредил его Ром.
        – Отвали уже! – День снова пнул банку.
        – Я серьезно, – не унимался Ночка.
        – Да я видел ее тогда в первый и последний раз! Что мне теперь, гоняться за каждой городской сумасшедшей? – огрызнулся День.
        – Но она же тебя знает, – напомнил Ночка.
        – И что? Может, мы встречались на какой-нибудь областной олимпиаде. Я не обязан знать всех девчонок, которые положили на меня глаз!
        И то верно. День был весьма популярным парнем. На четырнадцатое февраля школьный почтальон приносил ему чуть ли не мешок валентинок. Даже больше, чем Ночке. И это немного уязвляло последнего.
        Ром дружески пихнул Демьяна в плечо.
        – Забей! Наверно, эта, – он указал на столб с объявлением, – уже нашла себе другого и растворилась с ним в прекрасном далёко, а все теперь ищут, беспокоятся, и ты страдаешь.
        День заметно расслабился, почувствовав поддержку друга.
        – Надеюсь, что так, что с ней все норм, – пробормотал он и с силой наступил на жестянку.
        Дальше они брели молча, пока не пришло время расстаться на перекрестке. День пошел направо, а Ночка налево.
        – До завтра, – махнул рукой День.
        – Может, вечером соберемся Дружиной? Погуляем? – предложил без особой надежды Ночка.
        – Я же сказал. Сегодня никак, – нервно тряхнул светлыми кудрями День, а потом застегнул вдруг куртку и накинул на голову капюшон толстовки.
        Несмотря на лучистое, все еще греющее не по-осеннему солнце, Демьяна вдруг зазнобило. Не помогла и «тыща свитеров».
        Хоть он и показывал всем своим видом, что ему плевать на пропавшую девчонку, это было совсем не так. Он не мог забыть, как пару дней назад она в слезах убежала от Дружины.
        Кажется, все было куда серьезнее, чем он думал.
        Так что же с ней все-таки произошло?
        Глава 2
        Когда бабушка – ведьма
        2 ОКТЯБРЯ
        Глафира возилась в палисаднике. Это был кусочек земли перед старенькой двухэтажкой, огороженный корявым забором из остатков плинтусов, реек, обрезков досок и других ремонтных ошметков, которые женщина находила иногда в закутке с мусорными баками.
        Глафира вырывала календулу и состригала со стеблей последние оранжевые цветки, чтобы засушить их для травяного сбора, – на днях обещали первые заморозки. Она торопилась, ведь нужно было еще подготовить крошечные грядки и клумбы к зимней спячке и убрать огуречные лианы, обвивавшие хлипкий заборчик.
        Привлекая внимание, Цвета кашлянула, но старушка, что-то бубня себе под нос, продолжала обезглавливать ноготки.
        Цвета снова безрезультатно кашлянула.
        Как позвать-то ее? Бабушка? Но девушка не была до конца уверена, что перед ней ее бабушка, ведь они так давно не виделись, не общались. Цвета помнила ее смутно, из раннего детства – размазанным ярким пятном с конфетами.
        Раз в месяц в почтовом ящике оказывался конверт с деньгами. Раньше Цвета боялась, что письмо вскроет почтальон или хулиганы утащат его из ящика. Ведь такое, говорили, иногда случалось с письмами, а бабушка отправляла деньги самым ненадежным способом, как будто больше никак нельзя было их передать. Но конверты, всегда бесперебойно, приходили целехонькие, со всем содержимым. И даже разные почтовые задержки не имели над ними власти. Марки были погашены – письма точно кидал в ящик почтальон, хоть в обратном адресе и значился тот же город.
        В детстве Цвета вырезала из конвертов картинки и вклеивала их в альбом. Такое у нее было хобби. Уже позже она узнала, что не одна такая и у этого вида коллекционирования даже есть отдельное название – сигиллатия.
        Цвета проверяла почтовый ящик ежедневно, и даже маленький ключик от него висел на ее брелоке, а не у мамы. Девочка вытряхивала рекламную макулатуру, забирала квиточки, а в заветный день ей в руку выпадал конверт. Если он показывал ту сторону, на которой учили писать индекс, то Цвета несколько секунд гадала, какой же будет картинка под адресом отправителя. А потом переворачивала письмо.
        Она радовалась, когда обнаруживала нарисованных животных, растения и сказочных героев. Иногда попадались портреты людей, изображения памятников и рисунки к специфическим датам, типа «столько-то лет Федеральной архивной службе России». Такие картинки Цвета тоже вырезала, но вклеивала их в конец альбома.
        По праздникам обычно приходили красивые поздравительные конверты. Особенно девочке нравились новогодние, с пушистыми елками, для которых была выделена отдельная страница в альбоме. Цвете хотелось собрать больше лесных пейзажей, но они ей почти не попадались.
        Бабушка никогда не писала письма, но в праздничные конверты, кроме денег, вкладывала открытки. Крупные круглые буквы поздравляли от имени Глафиры «дочь Веру и внучку Цвету».
        На самом конверте этим же крупным почерком был выведен адрес. Больше никто Цвете и ее маме не писал, хотя девочка мечтала, что когда-нибудь придет письмо от папы. Мама говорила, что он живет во Франции. Но из года в год мечта оставалась мечтой, а потом и вовсе завяла.
        Незаметно для самой себя Цвета выучила бабушкин адрес. Как-то раз она даже нашла прямоугольник бабушкиного дома на гугл-карте. Глафира жила довольно далеко от них, на другом конце города, но на автобусе можно было доехать без пересадок почти от дома до дома.
        – Мам, а почему бабушка не приезжает в гости?
        – Не может.
        – А почему мы к ней не ездим?
        Мама отмалчивалась. Но Цвета с мамой редко разговаривали по душам, так что девочка принимала и такой ответ. Читая про Красную Шапочку, она мечтала, что когда-нибудь тоже отправится к бабушке в гости.
        Эта мечта сбылась.
        И вот сейчас Цвета стояла перед домом с тем самым адресом, что был указан на всех конвертах, и, возможно, даже перед собственной бабушкой.
        Пожилая женщина в палисаднике, сосредоточенно возившаяся с растениями, напоминала медведицу в зоопарке, которая занимается своими делами в вольере, не обращая внимания на жизнь вокруг.
        Цвета пнула окурок с асфальтовой дорожки в траву и неожиданно поняла, что ей делать. Как она сразу не догадалась? Это же очевидно!
        И она звонко воскликнула:
        – Здравствуйте!
        Несколько голубей, клюющих невидимые крошки на канализационном люке, лениво вспорхнули и тут же снова уселись на землю.
        Глафира подняла голову, растерянно глянула на девушку, потом нахмурилась и распрямилась. На ней была тонкая зеленая куртка, из-под которой выглядывал подол фартука. С тазиком, полным цветочного пламени, в руках она походила на Гринча, укравшего на этот раз не Рождество, а лето.
        – Ты как здесь очутилась? – без приветствия спросила Глафира.
        Кажется, бабушка была ей не рада. Цвета, конечно, не ожидала ласковой встречи – все-таки они не общались, хоть и жили в одном городе. Но ей казалось, что Глафира просто не узнaет ее и придется представиться: «Я ваша внучка», – а теперь складывалось впечатление, что они хорошо знакомы. Или это бабушка хорошо знакома с ней?
        – На автобусе приехала, – промямлила Цвета и вдруг протянула руку с целлофановым пакетом, словно явившись с доброй охоты. В тесноте пакета мяли друг другу бока пышные круассаны. – Купила к чаю.
        – Ты на чай? – удивилась Глафира.
        – Навещаю бабушку с пирожками, – смущенно хмыкнула Цвета.
        Вот она и сказала это слово. Бабушка.
        Но та в ответ хмурилась и молчала. И приглашать на чай, похоже, не собиралась.
        Цветана покосилась на окна ветхой двухэтажки. Дом словно замер, не жужжал телевизорами, не пах готовящейся едой, хотя за занавесками вполне могли таиться глаза и уши. Цвета тоже не жаждала распивать чаи с малознакомой женщиной, пусть и бабушкой, она пришла с серьезным разговором. Не для улицы.
        – Мне нужна твоя помощь, – наконец выдавила Цвета. – Вопрос жизни и смерти…
        И огляделась в испуге, начав разговор, который уже много раз разыграла по ролям в своей голове. В фантазиях голос ее не дрожал.
        И вот, в смущении бегая взглядом, Цвета впервые заметила ее.
        Девушка сидела на скамейке у соседнего подъезда под сенью побитых дождем цветов, которые, кажется, назывались золотыми шарами. Цветы, склонив тяжелые желтые головы и грузно оперевшись на специально сделанные для них костыли-подпорки, заключали скамейку в уютную беседку. И в этой беседке, будто в золотой карете, расположилась пышноволосая Барби-принцесса, беспечно болтая ногами в белых кроссовках. Незнакомка казалась такой красивой, что это даже отталкивало. Она походила на луч света и словно отражала яркость этих золотых шаров. Цвета почувствовала себя неуютно в своей дешевой неистово розовой ветровке и старых ботинках.
        Глафира вытерла о подол фартука руки, липкие от цветочного сока, проследила за взглядом внучки, а потом перешагнула в низком месте через заборчик палисадника.
        – Ну, раз жизни и смерти, – хмыкнула она.
        Презрительно.
        Цвета вздрогнула и покраснела еще пуще. Но это было именно так – «жизни и смерти», иначе она бы не отважилась явиться к бабушке.
        Глафира потянула за ручку старую деревянную дверь без домофона, от которой веяло… безопасностью? Цвета давно не видела деревянных подъездных дверей. Везде железные, и квартирные двери – железные, и вдобавок решетки на окнах, как будто город готовился к зомби-апокалипсису. А этот дом не защищался, доброжелательно хлопая ветхой деревяшкой.
        Цвета вошла в подъезд следом за Глафирой.

* * *
        Пару недель назад Таня, соседская девчонка, догнала Цвету, когда та вывела на прогулку лабрадоров.
        – Хочешь, я буду помогать выгуливать собак? – спросила она.
        – Чем ты мне поможешь? – удивилась Цвета, оглядывая соседку, которая была лет на пять младше и не особо годилась в подружки. – И с чего вдруг? Щенка собираетесь брать?
        Таня вздохнула:
        – Я бы хотела, но родители против. – И сообщила вдруг важно: – А моего брата к твоей бабушке водили, знаешь?
        – Зачем? – удивилась Цвета.
        Она натянула поводки, придерживая торопливых лабрадоров, чтобы Таня не отставала.
        Глаза девочки возбужденно заблестели, кажется, ее распирало от какой-то удивительной новости, и Цвету это насторожило.
        – Так лечить от испуга! Он как-то…
        Но Цвета перебила:
        – А бабушка моя, значит, вылечила?
        Она и не знала, что Глафира – врач.
        – Ага! – энергично закивала Таня. – Твоя бабушка – вот такая знахарка! – Девчонка оттопырила большой палец на кулачке. – Круто иметь такую бабулю!
        Цвета растерялась и машинально спросила:
        – А как она ему помогла?
        Глаза соседки разгорелись. Видно, домашние запретили ей болтать про «лечение», но со знахарской внучкой ведь можно же!
        – Наказала принести перья сороки.
        Цвета в изумлении подняла брови.
        – Родители в интернете нашли, – гордо пояснила Таня, – и нам в конверте прислали из Архангельска!
        Чего только не продают на сайте объявлений…
        – Перья эти знахарка, то есть бабушка твоя, сожгла, смешала с заговоренной водой и наказала брату пить по столовой ложке. И Шурке помогло! Не заикается больше!
        Интересно, а сможет бабушка заговорить какое-нибудь перо на избавление Цветы от сонного паралича?
        Таня же, понизив голос, продолжала сочинять сказки:
        – Я знаю, что и ты наколдованная.
        Цвета фыркнула:
        – Чего?!
        Да уж, сегодня день удивительных открытий.
        – Я все знаю, – хитро сощурилась соседка. – Но будь спокойна, я не выдам твою тайну.
        – И что же ты знаешь? – усмехнулась Цвета.
        – Тетя Вера не могла иметь детей, – заявила Таня, следуя за девушкой по пятам, – и тогда твоя бабушка скормила ей сосновое семечко. Это тетя Вера сама моей маме рассказала, давно уже, когда закваску принесла. Меня еще тогда не было.
        Цвета снова фыркнула:
        – И меня, видно, тоже.
        – Ты как раз через девять месяцев родилась. Мама эту историю вспомнила, перед тем как Шурку вести.
        Цвета невольно коснулась родинки на щеке, похожей на сосновое семечко, и съязвила:
        – Больно много ты знаешь!
        – Я под дверью подслушиваю, – раскололась Таня.
        – То есть я девочка-семечко? Мама моя – сосна, а отец – леший? – посмеялась Цвета. – Почему же имя у меня такое? Скорее полевое, луговое какое-то, а не лесное.
        Маленькой соседке не понравился тон знахарской внучки. В колдовство она верила – брату же помогла вода, настоянная на пепле сорочьих перьев. А вот Цвета смеялась над подобными сказками. Ладно сосновое семечко, но чтобы ее мама хотела детей? Да так сильно, что даже прибегла к колдовству? В этом Цвета очень сомневалась.
        Ей всегда казалось, что она недоразумение в жизни мамы. Хотя, может, та просто мечтала о лучшей дочери? А с Цветы что взять? Училась она слабо, в основном на тройки, ничем особо не увлекалась, кроме картинок с конвертов, да и те уже больше не вырезала – надоело. Друзей у нее не было. Цвету не то чтобы не любили в классе, просто не замечали. И это оказалось куда хуже, чем если бы ненавидели. Мама тоже всегда была отстраненной, как будто равнодушной к ней. Она не обижала дочь, даже брала ее на свои занятия с собаками – Вера была кинологом. Цвета помогала расставлять конусы, придерживала за поводок маминых воспитанников, прятала сосиски для отработки неподбора, а мама за это давала ей карманные деньги. Но Цвете частенько казалось, что с мамой они живут больше как соседи, чем семья. А папа и вовсе растворился во Франции.
        Вот и Таня заметила Цвету, только когда узнала, что она внучка знахарки. Но надолго ли хватит этого энтузиазма?
        А к знахарке неплохо было бы сходить…
        И вот Цвета здесь.
        Она вошла вслед за Глафирой в тесный коридорчик. Бабушка жила на первом этаже, в обыкновенной квартирке с окнами, выходящими на палисадник, с пестрыми обоями на стенах, советским трюмо и цветистым узорчатым паласом, который красной дорожкой начинался сразу после придверного резинового коврика. Ничего ведьмовского, колдовского, знахарского.
        Глафира скинула галоши. Цвета снова протянула ей круассаны, не зная, куда их девать.
        Бабушка взяла пакет резко, почти вырвала. Руки девушки задрожали, но она решительно расшнуровала ботинки и последовала за Глафирой на кухню, не снимая ветровки. Без приглашения она выдвинула из-под стола табуретку и присела.
        Кухонька была такой крошечной, что табуретка Цветы оказалась почти в коридоре. Девушка нервно цеплялась глазами за предметы, избегая смотреть на бабушку. Кран над раковиной был заткнут винной пробкой. Цвета сначала удивилась даже не самой пробке, а тому, что она идеально подошла по диаметру к отверстию крана. Хотя, может, бабушка ее немного подстрогала? От тараканов, что ли? Хотя те вроде не ползают по трубам. Или ползают? Цвета мало что знала об этих насекомых.
        На холодильнике в трехлитровой банке колыхался мертвой медузой чайный гриб цвета застиранной тряпки. Девушка вспомнила, что и у них когда-то был такой питомец. Мама звала напиток, который готовил в банке гриб, чайным квасом, Цвета же выражалась по-модному – комбуча. Но пить эту комбучу не любила, мама тоже не пила, хоть и говорила, что квас очень полезен. И гриб-питомец быстро захирел, потому что ему вечно забывали подливать чай. Интересно, их почивший гриб приходился родственником этому?
        Мама и бабушка виделись?
        Да нет, эти грибы одно время обитали, кажется, у всех.
        Цвета скользнула взглядом по белому телу холодильника в цветных бородавках магнитов и вдруг увидела свою фотографию: она щурилась от солнца и выжимала воду из мокрых волос. Июньский отдых на море.
        Находка сначала удивила Цвету, а потом неприятно кольнула.
        Все-таки мама и бабушка виделись.
        Конечно, мама тоже могла отправить фотографию обыкновенным письмом, но держалась та на магните из Сочи. Этот упитанный мультяшный дельфин точно не влез бы в конверт. А мама, покупая голубую животину в сувенирной лавке, сказала: «Для коллеги». И ни слова о бабушке.
        Но если мама и навещала бабушку, то, наверно, очень редко – деньги всегда приходили по почте.
        Глафира приподняла с плиты чайник, чтобы определить по весу, сколько там воды. Цвете показалось, что совсем немного, но бабушка все равно зажгла газовую конфорку. Уже через минуту чайник засвистел.
        Цвета украдкой разглядывала бабушку, узнавая в ней черты мамы и даже свои собственные. Остроносая, тонкогубая, узколицая. Только волосы у бабушки и мамы были не длинные, как у Цветы, а подстриженные ровным каре до подбородка. У бабушки, правда, прическа была с перышками седины, а лицо смялось морщинами.
        Такой Цвета станет, когда постареет.
        Если постареет.
        Глафира достала чашку из шкафчика. Одну. И чайный пакетик. Да уж, какая из бабушки знахарка, если она пьет пыль, на которой лежали чайные листья.
        Сама Цвета любила травяные сборы. Жаль, что приходилось покупать их в аптеке или супермаркете. Дачи у них не было, а в лес они не ездили. Вроде даже была уважительная причина: однажды Цвета заблудилась в лесу. Но она не помнила этого – совсем маленькая тогда была.
        Кипятка хватило на полчашки. Глафира придвинула к внучке наполовину полную, а скорее, наполовину пустую – сейчас Цвета была пессимисткой – чашку и сделала шаг от стола, прислонившись к подоконнику и скрестив на груди руки.
        – Что за дело? – спросила она.
        Цвета облизнула сухие губы, надавила на тельце чайного пакетика ложечкой, и в воде расплылось малиново-красное пятно.
        Девушка, сделав глубокий вдох, выдохнула всего одно слово:
        – Приворот.
        И покраснела сконфуженно, словно вдруг громко икнула и теперь не знала, куда себя деть.
        Приворот.
        Да, ей казалось это куда нужнее, чем избавление от страшного сонного ступора.
        Цвета по жизни была невидимкой. В буквальном смысле. Она не просто теряла контроль над своим телом, но и упускала его совсем – оно будто растворялось. Тогда как одноклассники росли, дружили друг с другом, ссорились, мирились, влюблялись… и огибали ее, словно ручей – малый камень.
        А с новым учебным годом в классе появился и новенький одноклассник. Антон. Он остался на второй год по болезни: у него было что-то с позвоночником. Но с Цветой он своими проблемами не делился, конечно. Девушка ловила слухи из шепотков одноклассниц.
        Первого сентября на классном часе Антон сел за последнюю парту, но уже на следующий день спросил Цвету: «Ты одна сидишь?» Цвета вздрогнула, заморгала растерянно, а потом быстро закивала.
        Когда-то учителя специально подсаживали к ней одноклассников. Обычно говорунов, потому что с ней они сразу замолкали. Затухали. Но в старших классах все уже садились как хотели, и ее последняя соседка сбежала к подружке. Наверное, Антон думал, что Цвета поможет ему влиться в коллектив, догнать по предметам, освоиться.
        И Цвета сразу решила, что он для нее. Что он может ее заметить, выделить. Полюбить. Что он тот принц, который скинет с нее мантию-невидимку. Она не упустит этот шанс, и Антон станет ее другом, а лучше парнем.
        Цвете казалось, что она симпатичная, но мальчишки никогда не дергали ее за длинную косу, не дразнили, не увязывались за ней после школы, а позже на дискотеках не приглашали на медленный танец.
        Тогда она накупила девчачьих журналов. Стала регулярно красить ногти, не забывать про тушь и блеск для губ. Она попросила у мамы денег и сходила в торговый центр, где сама выбрала себе платье. Ей, правда, больше нравилось ходить в джинсах, но сейчас хотелось просто новую вещь. В своем вкусе.
        Она очень редко покупала что-то для себя. Обычно ей всё заказывала мама – с китайского сайта. Розовое, фиолетовое, иногда лазурно-голубое или мятное. Блескучее, шаблонно-девчачье. Хотя сама мама ходила обычно в темном спортивном костюме – работа на улице, да еще собаки со своими лапами и слюнями. Цвета терпела, понимая, что мама, наряжая ее, исполняет собственные мечты и покупает то, что хотела бы носить сама. Она удивилась, когда мама дала ей деньги на шопинг, но даже не посоветовала, что купить. И чуть расстроилась. Порвалась еще одна ниточка их связи. Теперь маме безразлична была и ее одежда.
        В магазине Цвета по привычке потянулась к розовому, но вдруг отдернула руку, как от огня, и огляделась. Ведь теперь она могла выбрать одежду любого цвета!
        В итоге она взяла коричневое платье из мягкой искусственной замши. Как раз на осень. В нем она себе нравилась. А еще купила блеск с лесными ягодами. Мама ей выдавала обычно с клубникой или вишней.
        Цвета была готова лететь навстречу переменам. Теперь и у нее будут длинные переписки по ночам, прогулки за ручку. И объятия. И поцелуи.
        Но Антон ничего не сказал про обновку, даже не глянул как следует, только поздоровался равнодушно.
        Цвета снова загрустила, но не стала винить парня. Ему, конечно, было не до нее. И ни до кого. Он переживал за потерянный год, ведь теперь был «младше» своих друзей, старался наверстать учебу и явно был не в восторге от внимания новой одноклассницы, да еще троечницы.
        Через неделю Антон пересел к Диме. Так Цвета растворилась и для него.
        Но она не хотела сдаваться, не хотела исчезать. Поэтому решила сосредоточиться на учебе и подтянуть оценки, чтобы давать Антону списывать, помогая ему с уроками, как тот и надеялся изначально.
        Хотя в последнее время с ее здоровьем тоже стало что-то твориться. Ей все время хотелось спать или просто лежать, завернувшись в одеяло, не было сил даже смотреть на экран телефона. Но спать Цвета боялась. Ведь тогда приходил этот жуткий сонный паралич. Тело становилось чужим, а она билась внутри застывшей оболочки, пытаясь найти невидимые нити, чтобы потянуть за них и привести в движение руки и ноги, вернуть управление над этой хитрой конструкцией из мышц и костей. Ведь ее тело было создано для движения, так почему оно отказывалось подчиняться? Наверно, на нее накатила депрессия. Или что-то типа того.
        Но нет, скорее всего, это просто одиночество, которое уже невозможно было выносить.
        Ей требовались перемены.
        И Цвета возвращалась мыслями к бабушке-знахарке…
        Глафира секунду глядела на внучку, а потом резко наклонилась вперед и прихлопнула ладонью чашку. Пальцы с черными земляными ободками вокруг ногтей по-птичьи обхватили тонкий фарфор, и Цвета вздрогнула, решив, что чашка сейчас сомнется сотней трещинок, как пустая яичная скорлупа. Стебель чайной ложечки торчал между сухих коричневых пальцев, точно копье, пронзившее жертву.
        Бабушка вдруг повернулась к холодильнику:
        – А ты помалкивай!
        Зачем она обращалась к нему? Там кто-то был? Бред.
        Глафира вновь посмотрела на внучку – сурово, колюче – и прошипела сквозь зубы, словно выходил воздух из проколотой шины:
        – Тебя должны полюбить добровольно! Иначе не будет счастья!
        Цвета пружиной взвилась из-за стола, а бабушка тут же выпрямилась, лишь звякнула тревожно ложечка в многострадальной чашке.
        – А я счастья и не прошу! Хочу только, чтобы со мной кто-то был! Я устала! Мне одиноко! – выпалила Цвета и сама испугалась своего громкого голоса.
        Мама сейчас бы не узнала ее. Окружающие всегда говорили, что ее девочка слишком замкнутая, слишком тихая.
        Глафира покачала головой и опустилась на табуретку, по-прежнему не убирая ладонь с чашки.
        – Мама твоя тоже так говорила…
        Все, с нее хватит! Цвета резко вышибла из-под бабушкиной руки чашку с чаем. Малиново-красная вода зловеще растеклась по белой клеенке.
        – Да мама своих собак любит больше меня! Как будто я у тебя многого прошу! Чужому ребенку ты помогла, я знаю! А мне – не желаешь! Откупаешься деньгами!
        Слезы стыда, обиды и злости обожгли Цвете глаза. Она кинулась к двери, вернее, сделала пару шагов в тесном коридоре, сунула ноги в ботинки и вылетела из квартиры, даже не завязав шнурки.
        Уже на улице она все-таки привела себя в порядок, дрожащими пальцами еле справившись со шнурками, а когда выпрямилась, снова увидела кудрявую незнакомку. Та все сидела на скамейке у второго подъезда и теперь с любопытством глядела на нее.
        Цвета, еще рассерженная на бабушку, не стала отводить взгляд и с вызовом посмотрела на девчонку, которая уже не напоминала лучик света.
        На вид незнакомка казалась ее ровесницей. Часть волос была закручена на макушке пучками-рожками, а распущенные пряди отливали неприятным зеленоватым оттенком – видно, дешевый шампунь оказался слишком ядреным. Да еще из локонов тут и там торчали сухие стебельки и листья. Выглядело весьма необычно.
        Одета незнакомка была в поношенную синюю толстовку не по размеру и черные линялые джинсы. Даже кроссовки ее теперь не казались такими уж белоснежными.
        В другое время Цветана просто бы прошла мимо, но сейчас, взвинченная неприятным разговором с бабушкой, сердито бросила незнакомке:
        – Чего?
        Девчонка удивленно вскинула зеленоватые брови.
        – Это ты мне? – уточнила она.
        – А ты еще кого-то видишь? – пробурчала Цвета.
        – А ты, значит, видишь меня? – с интересом уточнила девчонка.
        – Больная, – пробормотала себе под нос Цвета и пошла к остановке.
        – Постой! – незнакомка сорвалась со скамейки и подскочила поближе. – У меня к тебе встречный вопрос. Откуда оно у тебя?
        – Что? – не поняла Цвета, замедляя шаг.
        – Тело.
        – Больная, – повторила Цвета, но вопрос незнакомки холодным камушком упал внутрь.
        Почему она это спросила? И почему Цвете этот вопрос на самом деле не показался бредовым? Пальцы снова задрожали, и Цветана досадливо сунула руки в карманы ветровки.
        – Тебе помочь? – спросила незнакомка, продолжая семенить рядом. – У тебя внутри омут. Уже глубокий.
        – Какой такой омут?
        Цвета сама не знала, зачем это спросила. Нужно было быстрее идти к остановке, где людей побольше, – уж слишком подозрительно вела себя настырная девчонка. Мама учила, что с такими людьми надо говорить тихим спокойным голосом. И линять побыстрее.
        – Омут… Как бы тебе объяснить, – задумалась незнакомка. – Он из тоски, отчаяния, горечи…
        Цвета снова сбавила шаг, будто придавленная словами рогатой девчонки.
        – Безысходности, обреченности, уныния, обиды, боли… – чеканила незнакомка.
        – Хватит, – глухо сказала Цвета.
        И почему-то остановилась, словно желая, чтобы странная собеседница дала ей лекарство, ведь она угадала все ее чувства. Она увидела в ней омут.
        – Так что тебя гложет? – спросила рогатая.
        Цвета заглянула девчонке в глаза. Они были ярко-зеленые, словно ряска. Цвета вновь разозлилась. Чем ей поможет эта встречная с улицы?
        – Ты психолог, что ли? – фыркнула она. – Или сектантка? Конечно, внутри меня омут! Ты не знаешь, что со мной происходит! Отца я не видела, мама вся по уши в работе, бабушка – это тупо конверт с деньгами! – Она говорила все громче, не заботясь о случайных прохожих, да никого и не было на этой тихой улочке. – Ты ничего не знаешь! Не знаешь, как мне тяжело!
        – А что ты для себя делаешь? – спросила незнакомка с любопытством врача-исследователя, собирающего анамнез. – Чем ты засыпаешь омут?
        Цвета оторопела, потом вздохнула: даже крик ее не замечают. Но она задумалась над словами рогатой.
        «Чем засыпаю?» В голове мелькнул образ Антона. Ее несбывшиеся фантазии. И обида на бабушку показалась Цвете черной водой этого самого омута.
        – Я пришла к бабушке, – прошептала она.
        – Но та тебе отказала, – кивнула незнакомка и вдруг добавила весело: – Тогда я тебе помогу!
        Цвета нахмурилась. Эта чудная шла за ней, выспрашивала ее, а теперь предлагает помощь? Наверняка ей что-то нужно. И Цвета машинально глянула на руки рогатой в поисках визитки какого-нибудь центра. А потом, словно внутри разжалась пружина, она отбросила подозрения и сказала, точно бросая вызов:
        – Ну помоги!
        Терять ей было уже нечего.
        – Есть что-то острое? – деловито спросила девчонка. – Ножичек? Иголка?
        – А зачем? – не поняла Цвета.
        – Тебе же приворот нужен?
        Цветана остолбенела: откуда незнакомка это знает? Подслушивала под окнами? Неужели Цвета так громко кричала?
        Она медленно кивнула.
        – Да, нужен.
        Но приворот на крови? Ей попадались только жуткие варианты на менструальной. Цвета тогда сразу закрыла вкладку с текстом. Нет, так привязывать к себе Антона она не хотела.
        – У меня его фотография есть, – сказала Цвета. – Скачала из интернета и распечатала. Еще есть его карандаш, я попросила специально перед последним уроком и убежала с ним, чтобы не забрал обратно. А вот волосы, ногти и всякое такое раздобыть не смогла.
        – А что-то острое? – упрямо повторила незнакомка. – Нужна кровь. Твоя. Понимаешь, надо живое. На фото и забытые карандаши нашептать может разве что шарлатанка.
        Цвета сморщилась, как перед чихом, и вдруг подумала, что до сих пор не знает имени этой рогатой девушки. Ничего о ней не знает.
        – Так кто ты такая? – спросила она.
        Рогатая хитро глянула на нее глазами-болотцами.
        – Бесёна. Но люди обычно зовут меня просто бесом.

* * *
        Глафира сначала порадовалась, что разговор с внучкой вышел коротким. Она вытерла с клеенки и с пола красные лужицы разлитого Цветой чая. Капли походили на кровь. Чайный пакетик она кинула в мусорное ведро, туда же отправились и круассаны. Закончив с уборкой, Глафира выглянула в окно.
        У дома никого не было, но наверняка внучка где-то рядом: небось дуется, ходит кругами по двору или сидит на соседней скамейке, думает, как к бабке подступиться. А может, вырвала в приступе ярости бархатцы, те, в углу, которые из окна не видно. Не уйдет она так просто, не уйдет, но надо было дать ей время остыть.
        Наконец Глафира сунула ноги в галоши и без куртки вышла на крыльцо, осматриваясь по сторонам. Внучки не было.
        Неужели она так быстро сдалась?
        Глафира торопливо зашла за угол дома и увидела, как Цвета идет к остановке.
        Она окликнула ее. И еще раз. Но внучка не обернулась.
        Глава 3
        Шпротная незнакомка
        6 ОКТЯБРЯ
        Хотя День и сказал Ночке, что ему нужно скорее домой, но сам пошел длинным путем.
        Пропавшая девчонка с того объявления не выходила из головы. А вдруг она вправду наложила на себя руки? Однако версия Ночки казалась более правдоподобной: зависла на даче своего дружка, устроила бойкот родителям и отключила телефон. Было в этой девчонке нечто странное. Такая вполне могла начудить.
        Потеряшка была не из их школы. Это точно. Он никогда не видел ее, а ведь знал всех старшеклассниц. Стоило задержать взгляд на любой из них дольше пяти секунд, как они начинали улыбаться так неприкрыто счастливо, словно получили освобождение от физкультуры. И Демьян иногда так развлекался.
        Эта Цвета тоже улыбалась ему.
        Она возникла, когда Дружина после уроков собралась за школой. Ждали только Феникса, его рабочий день еще не закончился.
        Парни сидели на серебристой, как скафандр, трубе теплотрассы, перекинутой через сухой овражек. Они грелись на осеннем солнышке, и никто не спешил домой. В последнее время, казалось, их дружба еще больше окрепла. Все украдкой считали дни до конца октября, до осенних каникул, до отъезда Ночки, не веря, что это случится, не зная, как будет дальше, и цепляясь за счастливое настоящее.
        И тут к их компании уверенно подошла эта самая девчонка с родинкой на щеке, с озорной прической – рожки на макушке, улыбнулась широко и встала прямо перед Демьяном.
        Незнакомка не была красоткой, хотя и дурнушкой ее нельзя было назвать. Про таких обычно говорят «миленькая». Она подошла прямо к нему, сияя приветливой улыбкой, будто они встретились после долгой разлуки. «Обозналась», – подумал тогда День.
        Хотя лицо девчонки выражало неприкрытую радость, что-то тревожное таилось в ее карих с яркими зелеными крапинками глазах. Что-то отталкивающее. Дню даже почудился запах сырой земли, к которому примешивался еще какой-то аромат. Знакомый, но он никак не мог вспомнить, какой именно…
        День решительно тряхнул кудрями. Что теперь об этом думать?
        Длинный путь домой проходил вдоль заросшей канавы, которая звалась Холодной и когда-то была частью охладительной системы электростанции. Потом ее то ли перестроили, то ли модернизировали, и канавы стали не нужны. Та, куда с электростанции сливалась отработанная горячая вода, теперь высохла и потеряла связь с охладительными прудами. Бывшее дно все поросло кустами, а раньше – как мама рассказывала – здесь любили купаться, потому что водица была теплой даже в пасмурные прохладные дни. С тех времен остались только заросли акаций, цветущих по весне огромными белыми кистями. Больше нигде в городе их не было.
        Холодная же канава еще существовала, но заболотилась, и с одной стороны моста, словно сустав на пальце, теперь ширился небольшой грязный пруд. Местные прозвали его Тихим Омутом и приезжали сюда мыть машины, а лягушки по весне устраивали неподалеку от импровизированной мойки громкие свадьбы и заполняли мелководье прозрачной икрой, похожей на разбухшие семена чиа.
        Ходили слухи, что один пьянчуга прирезал и расчленил своего собутыльника, а затем по частям утопил в Тихом Омуте. И если долго вглядываться в воду, то можно увидеть, как на дне белеет череп. В детстве старшие во дворе пугали этой байкой малышню, мол, нельзя ходить одним на мост, а то утащит утопленник. День тоже стращал так младшего брата Лешку, чтобы тот без взрослых не гулял у воды.
        Когда Демьян сам учился в начальной школе, а Омут еще не зарос так травой и ряской, из воды и правда достали как-то человеческие кости. Но объяснили без чертовщины: под водой бил холодный ключ, от которого запросто могло свести ноги рисковому купальщику.
        Кости достали. А череп нет.
        Так что окрестные дети продолжали пугать друг друга утопленником.
        И хоть история казалась просто городской легендой, но темная вода с зеленой пенкой водорослей то и дело притягивала взгляд Демьяна. А вдруг на самом деле блеснет черепушка?
        Как-то раз, облокотившись на узкие железные перила моста, День увидел плывущего зверька, похожего на бобра, но размером с кошку. Наверное, ондатру. И с тех пор всегда, проходя по мосту, останавливался, чтобы поискать глазами обитателей канавы. В конце концов эта привычка стала ритуалом. День смотрел на темную воду, замедлял мысли, отпускал их, думал о своей жизни, а в последнее время – все больше о том, что и ему осталось учиться в родном городе всего год. Он, как Ночка и другие одноклассники, собирался поступать в университет побольше и поизвестнее, бросив их маленький городок, который они прозвали Клопославлем.
        Но это все будет летом. Еще столько времени впереди. А до отъезда Ночки осталось меньше месяца.
        Его лучший друг будет жить теперь под Москвой. Но они оба могут поступить в столицу. Хотя День уже настроился по направлению с работы отца дуть в Питер на олимпиадных условиях. Правда, кто знает, что там с этой олимпиадой, пройдет ли? Да и зачем ему этот Питер? Лучше же с Ночкой… Чтобы не одному.
        День глядел на водоросли, выступающие из воды мелкие коряги и стебельки трав. И ему вдруг показалось, что он видит… нет, не череп, а девушку. Рябь на воде неуловимо меняла его собственное отражение, смягчала черты так, что они становились более нежными, женскими даже. А водоросли развевались длинными прядями волос. Этот забавный эффект День назвал «русалкой». Наверное, и наши предки, думал он, обманывались собственным искаженным отражением и фантазировали об озерных девах.
        Если День еще дольше вглядывался в Омут, ему начинало казаться, что русалка оживает – будто качает головой, хотя он сам не шевелился. Вода гипнотизировала. Тогда День часто моргал и спешил сойти с моста. А то реально доглядится и до черепа утопленника…
        Но сегодня Демьян видел только воду – мутную, темную. Русалка не показалась, как ни всматривался он в Тихий Омут. Прежде верили, что русалками становятся утопленные девушки.
        «Надеюсь, та девчонка не утопилась», – подумал День и вдруг резко расхотел выглядывать ондатр, русалок, свои желания, мечты и будущее. С этой потеряшкой нервы шалят не на шутку. Надо дома у мамы попросить этой, как ее, валерьянки.
        Демьян отвернулся от Омута и вдруг увидел дальше на мосту кошку. Обычную, коричнево-полосатую, таких еще называют «шпротными». У каждой бабушки-кошкокормилицы в подвале найдется такая шпротина.
        Кошка сидела, обвив лапки полосатым хвостом с черным кончиком, и смотрела на парня зелеными глазами. На ее лбу примостилась характерная для такого окраса черная буква М, но у этой кошки очертания буквы больше напоминали рожки.
        – Ты не ондатра, – почему-то сказал он кошке.
        И сам подивился своей плоской шутке, одновременно радуясь, что его никто не слышит, кроме бессловесного зверя. Хотя кошка так наклонила голову набок, словно сообщала ему: «И хорошо, что я не мускусная крыса».
        День пошел с моста и по пути обогнул кошку. Та внимательно следила за ним, подняв голову с треугольником розового носа, потом обернулась, провожая его взглядом, и вдруг громко призывно мяукнула, будто сказала: «Подожди!» – и посеменила следом.
        Этого еще не хватало!
        День остановился и замахал руками:
        – Кыш! Кыш! Хозяева потеряют тебя! Ну или твои собратья! Видишь, у меня нет еды, – и он похлопал себя по пустым карманам. – И денег на «Вискас» тоже нет.
        Кошка остановилась, села, но, едва Демьян двинулся дальше, она опять побежала следом.
        День раздраженно, с шумом выдохнул.
        Можно было, конечно, кинуть в нее камушком. Но Демьян не решился: кошка не сделала ему ничего плохого, просто привыкла, что случайные люди кормят ее, вот и попрошайничает. Или спутала с кем-то? Может, с тем, кто оставил ее на мосту? Что за люди!
        День прибавил шаг, но кошка не отставала. Ладно, решил парень, просто не надо обращать на нее внимания, по дороге сама где-нибудь затеряется. На самом деле ему даже льстил интерес зверька. Нечасто же они так по-собачьи трусят за людьми.
        Так День с кошкой дошли до его пятиэтажки.
        – Извини, но дальше нельзя, – строго сказал Демьян. – Спасибо за приятную прогулку!
        Забавная кошка, честно говоря, отвлекла его от мыслей о пропавшей странной девочке Цветане.
        Демьян, легонько отпихнув шпротную спутницу ногой, быстро шмыгнул в подъезд и захлопнул дверь. Он никогда не питал особой любви к кошачьим, но эта ему понравилась.
        Правда, родители зверя точно не оценят. Животные дома были под запретом: «Заведите сначала собственный дом и селите в него кого хотите».
        Кошка обиженно потопталась у двери, отчаянно мяукая. Потом прыгнула на скамейку, отвернувшись от ветра. Тут еще дождик заморосил. Кошка нахохлилась, но уходить не собиралась.
        Вот подошла крохотная сгорбленная старушка с клетчатой сумкой на тележке, стерла морось с очков. И пока она, кряхтя, вталкивала тележку в подъезд, кошка юркнула в дверную щель и побежала вверх по лестнице.
        Она проверяла каждую дверь, принюхивалась, прислушивалась.
        И вдруг услышала выше его голос.
        Мигом преодолев пролет, кошка оказалась у ног Демьяна.
        День стоял с мусорным пакетом и растерянно смотрел сверху вниз.
        – Опять ты! Да что тебе от меня надо?
        Кошка только посмотрела на него большими зелеными глазами и громко замурчала. Очень громко. И так уютно, что День невольно улыбнулся.
        – Я тебе приглянулся? Не можешь никак отлипнуть, да? Ты ради меня всё тут бродишь?
        – Мяу! – ответила кошка.
        – Глупый зверь, – вздохнул Демьян.
        Он пошел вниз, натянув чуть не на глаза капюшон синей толстовки, и кошка последовала за ним. Она проводила его до мусорных баков и вместе с ним вернулась обратно к дому.
        Перед подъездной дверью День тяжело вздохнул. Решение было не из простых.
        Кошка стояла у его ног, прямо у щели подъездной двери, – напряженная, готовая бороться и ломиться внутрь, словно спасаясь от стихийного бедствия. И вид у нее был соответствующий: мокрая всклоченная шерсть торчала иглами, усы уныло повисли, а уши сложились назад, словно крылышки жука.
        Дождь еще разошелся не вовремя. Нормальная же погода была!
        Наконец День сокрушенно вздохнул.
        – Ну ладно, заходи. Сейчас что-нибудь придумаем.
        Глава 4
        Договор с бесом
        2 ОКТЯБРЯ
        Тогда Бесене казалось, что она все делает правильно и все получится. Но пробовать что-то новое нелегко даже нечистой силе. Да и случай к тому же необычный: девушка собралась продать бесу душу, вот только души у нее не было. Правда, Бесена до последнего в этом сомневалась.
        Кинув взгляд на дверь подъезда Глафиры, она торопливо проговорила:
        – Пойдем на остановку.
        Когда девушки выходили со двора, Цветане показалось, что ее окликнула бабушка, но она была еще слишком сердита из-за ее предательства и даже не обернулась.
        В автобусе Цвета дала кондуктору деньги на два билета. Бесена же заняла спаренные сиденья, усевшись на крайнем. Цвета протянула ей билетик, но та не взяла, только улыбнулась лукаво и пропустила спутницу к окну.
        Цвета разочарованно сжимала в руке две бумажки. Вообще-то она не собиралась угощать незнакомку проездом. Но, в конце концов, за приворот нужно было заплатить. Видно, оплата уже пошла.
        С бабушкой было бы проще. Цвета думала договориться, попросив вычесть стоимость приворота из «конвертных» денег. Все равно часть из них откладывалась на поступление в какой-нибудь техникум или училище и на занятия с репетитором – подтянуть тройки хотя бы до призрачных четверок. Но она решила, что любовь для нее важнее будущей учебы.
        Какую плату попросит Бесена, Цвета не знала. Та ничего об этом не сказала, а она сама подумала о деньгах только сейчас, в автобусе. Цветана сложила цифры на билетиках – оба оказались несчастливыми.
        – Что я тебе должна? – спросила наконец Цвета.
        Бесена глянула удивленно:
        – Не в автобусе же обсуждать!
        Цвета отвернулась к окну и заскользила взглядом по людям на очередной остановке.
        Вдруг рядом кто-то плюхнулся так, что девушку, кажется, подбросило на месте. Она вздрогнула, повернулась и обнаружила на соседнем сиденье дородную женщину. Цвета, растерянно заморгав, подняла глаза и увидела, что ее спутница стоит в проходе и ухмыляется. Какая она проворная! Цвета и не заметила, как Бесена уступила место женщине. А ведь они не договорились, куда едут, Цвета просто последовала за рогатой. Хотя это был сто второй автобус – на нем она и приехала к бабушке, а сейчас он вез ее в сторону дома.
        За острым предметом.
        Цвета повысила голос, чтобы за гулом автобуса ее расслышала Бесена:
        – Мы до моего дома едем?
        Женщина недоуменно глянула на нее, потом проследила за взглядом девушки и снова уставилась на Цвету:
        – Простите?
        – Я не вам, – удивленно зыркнула Цвета на соседку.
        Бесена же рассмеялась громко и заливисто. Но никто не обратил на нее внимания.
        И тут до Цветы начало доходить. Она побледнела, а девчонка кивнула:
        – Да, к тебе.
        Остаток пути пунцовая Цвета не отворачивала лица от окна.
        Как только они зашли в пустынный проулок, ведущий к дому Цветы, та остановилась, повернулась к спутнице и прямо спросила:
        – Тебя ведь не видят?
        Бесена озорно улыбнулась и кивнула.
        – Какие-то чары?
        Рогатая пожала плечами, но ее болотные глаза смотрели хитро-хитро.
        Цвета, сокрушенно вздохнув, с обидой проговорила:
        – Могла бы предупредить, а то выставила дурочкой.
        – Да как-то к слову не пришлось, – снова пожала плечами Бесена.
        – Надо было мне самой догадаться, раз ты приворот умеешь, – пробубнила Цвета и пошла вперед. – Почему я сразу не подумала об этом: ты тоже знахарка… У вас там, что ли, ведьминский район?
        – Я была знахаркой в прошлом, – ответила Бесена, последовав за девушкой. – А живу в другом районе. Но ты привлекла меня, и я отправилась на тебя посмотреть. Меня видишь только ты. Сначала я удивилась, но потом поняла…
        – Что я знахарская внучка? – досадливо бросила Цвета.
        – Наоборот. Что ты ей не внучка, – опять загадкой ответила Бесена.
        Как же раздражала эта ее манера недоговаривать! Бес, знахарка в прошлом или просто какая-то ненормальная…
        – Слушай, извини, но, кажется, я передумала, – сказала вдруг Цвета.
        Бесена равнодушно развела руками.
        – Хозяин – барин. Я тоже не уверена, что у тебя получится.
        Цвета прикусила нижнюю губу.
        Никогда у нее ничего не получалось, и никогда никто не помогал, чтобы получилось. И вот в кои-то веки предложили помощь, а она теперь сама отказывается. Наверное, она, Цвета, и впрямь с тяжелым характером. Как там говорили маме? Нелюдимая, замкнутая.
        Бесена, словно прочитав ее мысли, сказала:
        – Ладно, я отходчивая. У тебя дома есть кто?
        – Мама на работе, – ответила Цвета.
        – Тогда пойдем к тебе, для приворота нужно спокойное место, – решила Бесена. – Ну или можно укрыться в какой-нибудь заброшке. К себе не приглашаю.
        – К тебе я бы и не пошла, – заметила Цвета. – Уже договорились ведь у меня.
        И тут ей подумалось, что ее рогатая спутница тоже нервничает. Поэтому и ведет себя так странно. Цвета сжала кулаки.
        Она явно делает что-то неправильное. Но делать правильное уже надоело – от этого все равно никакого результата.
        Дальше до дома шли молча.
        – Только у нас собаки, но они ласковые, – предупредила Цвета, уже выходя из лифта. – У тебя же нет аллергии?
        – Собаки?! – глаза Бесены испуганно расширились, но тут Цвета открыла дверь, и на лестничную клетку выскочили два лабрадора.
        Однако псы не стали вертеться волчками, радостно прыгать на хозяйку и гостью, крутить вертолетно хвостами, словно собираясь взлететь. Лорд и Граф на секунду застыли и вдруг заскулили жалобно, поджав хвосты, после чего неожиданно стали рычать, озираясь по сторонам.
        – Граф! Лорд! Успокойтесь!
        Цвета затолкала собак обратно в квартиру и через какое-то время снова высунулась:
        – Проходи, я заперла их в маминой комнате.
        Бесена опасливо заглянула в квартиру:
        – Они четырехглазые?
        – С бровками, имеешь в виду?
        Цвета, как истинная дочь кинолога, в детстве читала в первую очередь книжки о собаках, поэтому она знала о «четырехглазых» – с контрастными пятнышками-бровками. Такие собаки, считалось, видели то, что не могли разглядеть их хозяева.
        Цветана невольно хмыкнула, глянув на Бесену. Кажется, здесь четырехглазой собакой была она, раз видела свою спутницу. Но если и лабрадоры учуяли гостью, значит, та не воображаемый друг – уже хорошо.
        – Заходи, они не четырехглазые, а обыкновенные. И заперты теперь.
        – Таких я не боюсь, – с облегчением выдохнула рогатая и переступила порог.
        Девушки сразу прошли в комнату Цветы. Бесена удивленно огляделась:
        – Ого, как у тебя тут зефирно!
        Комнату захлестнули розовый с фиолетовым, и она казалась мультяшной. На окне не ютилось ни одного растения в горшке, мебель была в основном белой, шторы лавандовые. Сюда словно боялись пустить зеленый, или теплый коричневый, или мягкий серый.
        Но Бесене у Цветы понравилось. Она с удовольствием отметила на столике тюбик розового блеска для губ с картинкой лесных ягод в капельках воды. Уже скоро он будет ее.
        Затем она перевела взгляд на полку, где расположились мишки, сжимающие в плюшевых лапках блестящие сердечки. Один из них сидел на «Сказках» Андерсена. Книга была ветхой, потрепанной и не раз заклеенной скотчем – видно, маленькая Цвета не на шутку увлекалась этими сказками.
        Бесена улыбнулась. Она тоже знала эти истории, вернее, их знали люди, чьи души Бесена щипала. И с украденными ниточками душ к ней переходили человеческие знания. В сказках было много правды.
        Рогатая снова посмотрела на Цвету. Та сидела на кровати, заправленной покрывалом оттенка ядреной фуксии, и не сводила с нее глаз.
        Вот гадкий утенок, гадкий не потому, что с ним что-то не так, а потому что он лебедь, а не утка, – другого рода-племени.
        Вот единственный его изъян. И такой же – у Цветы. Но Бесене он оказался на руку.
        Цвета, наблюдая, как гостья изучает ее комнату, извинилась:
        – Да, я уже выросла из этой зефирности, но ремонт пока не предвидится. Тут мама всё обустроила, когда я еще маленькой была. Совсем девчачья комната. Я другое люблю.
        – Ладно, перейдем к делу, – кивнула Бесена. – Я же не в гости пришла. Иголка есть?
        Цвета достала с полки маленькую шкатулку:
        – Какую тебе? Подлиннее, потолще?
        – Поострее.
        Цвета протянула Бесене всю шкатулку:
        – Выбери сама.
        Та спрятала руки за спину и покачала головой.
        – Не-не, тебе же колоть. Палец.
        Ну вот, они снова дошли до этого.
        – Но мне страшно, – хныкнула Цвета и поглядела на беззащитные подушечки пальцев. У нее снова задрожали от волнения руки.
        – Ты должна сама, – упрямо повторила Бесена.
        Она больше не хихикала, не кривлялась и даже не улыбалась. Теперь она была серьезна. Шутки закончились.
        – Значит, ты все-таки бес, – мрачно проговорила Цвета, не отрывая взгляда от своих пальцев.
        Сейчас она взаправду сделает это, как в книжках, проткнет палец и… Что дальше? Распишется кровью?
        – Я и не скрывала, – отозвалась Бесена.
        – А я, значит, одержимая бесом?
        – Пока нет, – все так же серьезно проговорила рогатая, не отрывая взгляда от иглы. – Одержимой будешь, когда в тебе поселится разумная сущность. Я то есть. Хотя вы, люди, бесами кого только не зовете. Я из той породы, которые подселенцы.
        – Слушай, – спросила Цвета, оттягивая неприятный момент, – а если тебя вижу только я, то как ты заключаешь договоры с другими людьми? Э-э-э… подселяешься?
        – Омут, – ответила Бесена, и Цвета вспомнила, что случайная знакомая уже о нем упоминала. – Он там, где сердце, похож на черную дыру в груди. Через эту дыру я и проникаю внутрь.
        Цветана, высматривая омут, машинально склонила голову, почти уткнувшись подбородком в ямку между ключиц. Вспомнились картинки из интернета с сентиментальными фразами о несчастной любви – там как раз изображались человечки с черными дырами вместо сердец. Да, она сейчас тоже так себя ощущала. Конечно, Бесена выражалась образно, но если учесть, что Цвета сейчас болтает с девушкой-невидимкой, которая пришла делать ей приворот, то можно поверить в любую чертовщину.
        – Люди говорят, что бесы пробираются в человека через рот, – продолжила рогатая. – Поэтому и прикрывают его рукой, когда зевают, а то и крестят, загораживая вход к душе. Но это неверно. Бесы попадают в тело через омут – тягучее озеро из тоски, разочарования и других темных, тяжелых чувств. У некоторых омут так велик, что войти туда можно легко, как в ворота. И поговорка есть: «Пришла беда, отворяй ворота».
        У других это узкий лаз, а у третьих омут не больше ушка иголки в твоих руках, и проще в него войти верблюду, чем бесу.
        – Я, видимо, не из последних, – не удержавшись, заметила Цвета.
        Бесена кивнула.
        – Когда ты испытываешь то, что люди зовут плохими чувствами, по омуту идут волны, как по реке от теплохода. Волны опускаются сверху вниз, наполняют тяжестью, поэтому и говорят «раздавлен горем». Если наполняешься хорошими чувствами, то по омуту идут круги, как от брошенного камушка, но в обратную сторону, к центру, и омут уменьшается, словно ты засыпаешь его позитивом.
        Цвета криво улыбнулась. Позитив – глупое интернетное слово, приторное, как шоколадный батончик.
        – И что я чувствую сейчас? – спросила она.
        Бесена опустила глаза.
        Черное озеро было спокойно и в эту минуту как раз походило на дыру.
        – Надежду. Ты доверяешь мне и надеешься, что я помогу, – сказала Бесена, не отрывая от омута взгляда.
        По черному озеру пошли круги, и рогатая облегченно улыбнулась.
        – Да, иногда нужно просто поверить, – добавила она и снова посмотрела Цвете в глаза. – Я тоже боюсь. По меркам бесов я еще совсем зеленая и ни разу не заключала договор. Ты у меня первая.
        Цвета грустно улыбнулась:
        – Запомнишь меня, как первую любовь.
        Она глубоко вздохнула, зажмурилась и ткнула иголкой в подушечку пальца.
        Капля крови упала на ламинат, и Цвета инстинктивно подняла палец вверх. От вида собственной крови на нее нахлынула паника.
        А вот Бесена оставалась спокойной.
        – Ты спрашивала о плате, – сказала она. – Договор такой: ты одалживаешь мне тело на три дня, а я за это помогу тебе.
        – Э-э-э… Чего? – возмутилась Цвета.
        Зачем ей приворот, если тело у нее отберут? Да и зачем тогда вообще все это нужно? Рогатая не говорила об отсрочке.
        Ну вот, сейчас сказала.
        – А вдруг ты по барам будешь шататься? – Цвета попыталась прикрыть испуг шуткой.
        – Нет, ничего такого, я буду бережно обращаться с этим телом! – заверила Бесена. – Я просто хочу немного обычных радостей. Знаешь, у бесплотного состояния есть свои минусы, иногда я тоже мечтаю о шоколадке.
        – Ладно, – обреченно кивнула Цвета.
        Ей нечего было терять. Она не видела своего будущего, вернее, она чувствовала, что его просто нет.
        А это был шанс. Возможно.
        И она ухватилась за него, как утопающий за соломинку.
        – Мне надо расписаться кровью? Где? Бумага нужна? – затараторила Цветана. – Кровь не бесконечна!
        Ей хотелось, чтобы это все побыстрее закончилось.
        Бесена положила руку на сердце девушки, но на самом деле обмакнула ладонь в омут. Сначала Цвета не почувствовала ничего, а потом явственно ощутила тяжесть ладони беса.
        – Мне нужно печать поставить? – продолжала нервно бормотать она, словно в бреду.
        – Поставь, – улыбнулась Бесена.
        Взяла ее окровавленный палец и приложила к своим губам.
        И Цвета провалилась в темноту.

* * *
        Девушка в обмороке упала на кровать. Бесена с красным мазком на бледных губах смотрела на нее сверху вниз.
        Первый договор, первое тело. И сразу не душа, а дух. Но слишком уж нечисть была похожа на человека, вела себя как человек, даже пахла почти как человек. Еле-еле угадывались влажноватые нотки мха, сырой коры, земли, корней.
        Бесена знала, что с Цветой придется трудно. Но она не боялась трудностей, так даже казалось интереснее. Будет чем похвастаться перед другими бесами.
        Девочка-семечко.
        Подменыш.
        Да, знахарки иногда крали лесных детенышей и продавали их бездетным женщинам. Но это же была внучка Глафиры. Знахарская внучка.
        Зачем ведьма подсунула девочку-семечко своей же дочери?
        Ведь старуха должна была знать, что такие дети не доживают до шестнадцати лет.
        Глава 5
        Она – кошка
        6 ОКТЯБРЯ
        – Мам, иди сюда! Я не знаю, что с ней делать! Прицепилась, и все! – прокричал Демьян с порога.
        Из кухни вышла растрепанная, раскрасневшаяся от готовки женщина в замусоленном халате. Переводя взгляд с кошки на сына и обратно, она не переставая терла руки полотенцем, словно муха лапку о лапку.
        День смущенно кашлянул. Он так и стоял у порога вместе с кошкой, не решаясь пройти дальше в квартиру, словно тоже был нежданным гостем.
        – Кошка? Мы же договорились, – наконец устало выдохнула мать.
        – Сначала заведите собственный дом… – пробормотал День.
        – А в этом никаких лотков и шерсти не будет! Я и так с уборкой не успеваю, а от вас помощи не дождешься!
        В коридор выбежал девятилетний братишка Дня Лешка и сразу взвизгнул восхищенно:
        – Ух ты, какая!
        День глянул на кошку, словно не видел ее до этого. Совершенно обычная, дворовая.
        Лешка подскочил к зверьку и присел на корточки:
        – Мам! Можно она останется?
        Кошка спряталась за Демьяна.
        По мальчишкам сразу было видно, что они братья, и оба походили на мать. Светлокожие и светловолосые, они оправдывали свою фамилию Белые. Только братья были высокими и худыми, а Белая мама низкой и полненькой.
        В коридоре пахло котлетами. Они угрожающе шкворчали на кухне, треща жиром, но вдруг вкусный аромат готовящегося мяса сменился на горький и дымный. Белая мама учуяла подозрительный запашок и бросилась на кухню.
        День снял ветровку и глянул на кошку у своих ног.
        – Голодная, наверно. Лех, налей ей молока. Блюдечко у мамы спроси, какое взять.
        Демьян предусмотрительно решил, что на младшего брата мама будет меньше бурчать.
        – Хорошо! Давай назовем ее Мурка? Давай? Да?
        – Посмотрим сначала, что папа скажет, – уклончиво ответил День и растерянно почесал макушку. – Но за лотком я, пожалуй, схожу. Ору-то будет, если она напрудит в ботинки, тогда меня точно выкинут вместе с ней.
        Лешка радостно захохотал, словно брат сказал что-то смешное. А День снова надел ветровку.
        – Чур, расходы на нее пополам, – заявил он младшему брату, пока тот путался у него в ногах, пытаясь поймать увертливую кошку и забрать ее на кухню.
        Лешка на мгновение застыл – он копил на какой-то там конструктор. Но потом глянул на кошку, вздохнул и сказал:
        – Ладно, скажешь потом, сколько я тебе должен.
        – Тогда я за лотком.
        Едва Демьян открыл дверь, кошка тут же выскользнула в подъезд и застыла на лестничной площадке, вопросительно глядя на парня: мол, ты идешь?
        – А ты не замерзла? – удивился День. – Вон вся мокрая же!
        Он-то думал, что кошка ищет еду и тепло, а она, кажется, реально привязалась к нему. Вот дела! Разве кошки так себя ведут? Он всегда думал, что преданность – удел собак, а кошки гуляют сами по себе.
        – Ладно, Найденыш, – вздохнул День, – идем.
        И улыбнулся ей.
        Вечером с работы пришел Белый папа. Зайдя на кухню и заметив гостью, вернее нового жильца, или, еще точнее, нахлебника, спросил, нахмурившись:
        – Что за блоховоз?
        Лешка тут же прискакал, запрыгав мячиком вокруг отца:
        – Мы ее с Днем полностью… – запнулся, а потом выпалил: – финансово обеспечим!
        Белый папа хмыкнул и посмотрел на Белую маму (та пожала плечами), а потом на Демьяна.
        – Это так?
        – Лоток я уже купил, – промямлил День.
        – Куска курицы не жалко, она много не съест, – вдруг сказала Белая мама, видимо, уже смирившись со шпротным жильцом.
        – Ну а блохи? Обработали?
        День как-то не задумывался о проблемах уличных кошек и теперь лишь пробурчал тихо:
        – Завтра куплю.
        – А к ветеринару, вдруг она глистная или заразная? Обрастем все лишаем.
        – Жень, – с укором проговорила Белая мама.
        Лешка сидел на табуретке с круглющими глазами – расходы росли быстрее его доходов.
        – Что? Пусть учатся ответственности, раз уж взялись, – отмахнулся отец и придвинул к себе миску с борщом. – Мы же их воспитываем, раз завели, – он хмыкнул, довольный своей шуткой. – А то еще и другое притащат. Мам-пап, это ваш внук, теперь он будет жить с нами.
        День покраснел. А Лешка посмотрел на него и прошептал:
        – У меня еще остались деньги. И скоро мой день рождения. Мы справимся!
        Демьян улыбнулся брату и, ободренный Лешкиным энтузиазмом, кивнул:
        – Завтра после уроков сходим к ветеринару. Пап, можно взять твою спортивную сумку? Я ее потом вымою с мылом.
        Родители переглянулись.
        – Нормальных мы из них людей воспитали, – довольно пробурчал себе под нос отец. – Ответственных.
        Лешка засиял:
        – Мы не подведем, пап!
        И День тоже кивнул.
        Вечером, когда все разбрелись по своим постелям, кошка свернулась на груди Демьяна. Лешка с завистью поглядывал на брата.
        – Жалко, что она ко мне не идет, – вздохнул он, надевая пижаму. – Даже гладиться не дается.
        Да, это было несправедливо, отметил День, ведь именно Лешка бросился защищать кошку от родителей, больше всех радовался ей и легко расстался с деньгами на все кошачьи потребности, а ведь выдавали ему меньше карманных, чем Дню. И даже уже позвонил однокласснице, чтобы узнать, как выращивать кошачью траву, о которой прочитал в интернете.
        Но кошка выбрала не Лешку. Как там говорят – сердцу не прикажешь?
        День погладил полосатую спинку, а кошка внимательно посмотрела на него зелеными глазами. Дню показалось, что она очень довольна.
        И ему это даже немного льстило.
        – Ты ведь понимаешь, что она выбрала меня, – на всякий случай уточнил День у Лешки, – и все равно готов покупать для нее все эти прибамбасы и глистогонки?
        – Готов, – смиренно ответил брат.
        Он взял со стола пустой стакан и отправился на кухню. У Лешки была привычка просыпаться среди ночи и пить, за что в семье его прозвали водохлёбом.
        День продолжал поглаживать кошку. Странно, именно сегодня он узнал о пропаже той девчонки, которую обидел, а возможно, даже толкнул на необдуманный поступок. И вот судьба послала ему одинокую кошку в дождь.
        – Ты мне карму чистишь? – в шутку спросил День у кошки. – Ведь это хороший поступок – помочь тому, кто нуждается?
        «Я здесь за своей второй попыткой, дурень, – подумала Бесена и свернулась клубочком, – я знатно напортачила, так помоги мне, ведь я и правда в этом нуждаюсь».
        Глава 6
        Девочка-семечко
        2 ОКТЯБРЯ
        У людей найдется миллион историй о том, как в них вселялся бес. Иногда начинает казаться, что буквально каждый второй имел дело с подселенцем: «бес попутал», «седина в бороду – бес в ребро», «не было печали, бесы накачали». Ну и самая правдоподобная: «Никто беса не видит, а всяк его ругает», – эту поговорку сочинили сами подселенцы.
        Людям кажется, что вселяться в них и завладевать душами так же легко, как выпить поутру чашку кофе. Любой же бес возразит, что щипать души – это вам не в супермаркет за пельменями прогуляться. А ведь бесы питаются именно душами: пробираются через омут и щиплют их.
        Но временно вселиться в человека – это одно, а завладеть его телом, как говорят бесы, «надеть» – невероятно сложно.
        Бесена с восторгом смотрела на лежащую без чувств девушку. Так, наверно, глядела Золушка на прекрасное бальное платье – стоит нарядиться в него, и вмиг превратишься в принцессу.
        Особенно в такой розовой комнатке.
        Сейчас тело Цветы было лишь мертвой оболочкой. И Бесене предстояло снова его оживить.
        Кровь из пальца девушки больше не текла. Черты лица заострились, стали будто бы угловатыми. Наверное, если зарыть пальцы в ее волосы, то уже удастся нащупать пока невидимый взгляду влажный мох. Но это такие мелочи! В остальном тело Цветы было безупречным. И на три дня оно принадлежит Бесене!
        Подселенка закусила губу, но, конечно, ничего не ощутила. Совсем скоро она сможет почувствовать это по-настоящему. А еще намазать губы блеском, съесть хлеб с маслом, понюхать влажную осеннюю листву во дворе… Столько всего можно успеть за эти три дня! А если повезет, то и дольше.
        Бесена нахмурилась. До этой минуты она думала, что самое трудное – найти подходящее тело, да еще с такой душой, которая согласится его отдать.
        Теперь, когда подселенка с легкостью провернула первую часть плана, ей стало казаться, что самое сложное еще ждет впереди. Хотя, может, удача и дальше будет на ее стороне.
        Лабрадоры, запертые в соседней комнате, снова завыли.
        – Ладно, – сказала Бесена сама себе. – Пора действовать. Мое время уже пошло.
        Подселенка стала водить руками над девушкой, ища свою цель.
        Мозг – это вотчина разума. Душа же живет в домике, который обычно скрывается в сердце.
        Иногда этот домик перемещается, может обнаружиться даже в ногах – тогда говорят «душа ушла в пятки». Иногда он тонет в омуте, но у Цветы Бесена нашла его там, где ему и место.
        Подселенка, словно джинн, залетающий в лампу, взвилась дымком и юркнула в омут.
        И вот ее рогатая голова показалась из темной тягучей воды уже в другом пространстве. Бесена, пуская ртом пузыри, уставилась на сердечный домик, ютившийся на маленьком островке посреди черного омута.
        Подселенке всегда было интересно загадывать наперед форму сердечного домика. Она думала, что у Цветы это будет нечто лесное, может, дупло или ямка в корнях. Что-то радикально отличающееся от ее принцессьей комнаты.
        Домик действительно отличался. В бордово-красном свете на крошечном островке стоял узкий сарайчик, похожий на строение дачника, у которого только сотка земли, а он еще хочет грядки. Не совсем лесное, конечно, но все же деревянное.
        Бесена огляделась в поисках охранника – части иммунной системы, защищающей душу. Того нигде не было, но если бы он и имелся, то все равно не смог бы помочь – омут Цветы уже походил на море, и берега его затерялись вдали. Черная вода подобралась к самому сердечному домику, почти поглотив остров, на котором тот стоял. Кое-где тягучие волны облизывали стены, и на рассохшемся дереве оставались выпуклые капли, похожие на птичьи глаза.
        Бесена подплыла к крылечку и, поднявшись, забралась внутрь сарайчика, словно в шкаф – до того внутри было тесно. Но ей места хватило. И хозяйке домика тоже.
        Дух Цветаны парил над полом. Карие глаза уже были открыты, но выглядела она оглушенной. Внутренняя Цвета только отдаленно походила на человека, а больше на дерево. Вместо ног у нее были корни, на голове – зеленые иглы, сизый мох и папоротник, словно кусочек лесной подстилки. Кожа была темно-коричневой, блестящей, как отполированное дерево, с темными бороздками трещин. В этих разрывах сияли, словно светлячки, зеленые огоньки, и от них тянулись, оплетая стены домика, длинные мерцающие стебли, похожие на хмель. Где-то они совсем высохли, где-то чуть подвяли, а мелкие листья да крохотные чешуйчатые шишки местами пожелтели, словно в сердечном домике наступила осень. Эти стебли, догадалась Бесена, и были нитями связи, которыми дух пришивался к телу. Раньше она такого не видела. Нити связи человеческих душ походили на мягкую светящуюся шерстяную пряжу.
        Больше сомнений не было. Дух, а не душа.
        Подменыш.
        Ух, вот так история, похвастается потом другим бесам!
        В конце октября, когда дни коротки и пасмурны, а ночи длинны и темны, подселенцы сбивались в стайки и устраивали сходбища. Бесена обычно летала на пустырь недалеко от Тихого Омута. В темноте пышно разросшиеся там пшеничнозолотистые метелки вейника казались бегущей водой.
        На сходбищах бесы делились своими приключениями и историями людей, чьи души они щипали. Раньше Бесена слышала там о подменышах, но потом они совсем перевелись, и больше никто не рассказывал о духах в человеческих телах. Только старые бесы могли похвастаться подобной встречей.
        А в прошлые времена, бывало, среди людей гуляли слухи о том, как их хороших, красивых детей уносили лесные духи, а взамен оставляли своих – болезненных, глупых, злых, – которые рано умирали или превращались в деревянные чурбачки. Сказка – ложь, да в ней намек. Лесные дети в самом деле редко доживали до взрослых лет – куда чаще они увядали, едва достигнув шести годков, лишь единицы дотягивали до шестнадцати. Когда их приемные матери охладевали к чужим отпрыскам, те больше не могли вить нити связи. У человеческих душ таких проблем нет, они-то умеют вить нити даже из любви к себе.
        Но вот о чем все эти истории умалчивали – лесные духи никогда никого не уносили, это их потомство похищали ведьмы и знахарки, ценя подменышей за возможность принимать любой облик и прорастать в любых условиях, особенно если знать, чтo нашептать над семечком. Они заговаривали лесных детей, после чего дух в женском чреве обрастал плотью, попадал в ловушку человеческого тела, занимал место души.
        И начинал считать себя человеком.
        А теперь – внутри оболочки, в сердечном домике – Бесена видела истинное обличие духа.
        Девочка-семечко. Древляница.
        Красивая сказка о Дюймовочке в жизни оказалась не такой доброй. За Цветой прилетела не ласточка, а бес.
        Бесена с любопытством крутила головой. По стенам гуляли тени, похожие на изображения от плохо настроенного проектора. Оборвешь нити связи – погаснут всполохи, и не сможет больше душа управлять телом. Умрет. А если, наоборот, вдруг случилась травма, например, тело потеряло конечность, но ниточка связи еще не успела отсохнуть, – то будет душа ощущать фантом и человеку какое-то время будет казаться, что у него всё на месте.
        Кроме мелькающих теней да стеблей, цепляющихся за шероховатые доски деревянных стен, в домике больше ничего не было, даже окон. Бесена привыкла быстро дергать нити душ, сматывать их в клубок и нырять в омут, пока не очухался охранник. В этот же домик она зашла не на минуту и сама не знала, с чего ей начать обживание, словно неожиданно выиграла в лотерею квартиру и вот ей вручили ключи – радостно, да, но и волнительно.
        Тут Бесена увидела оборванную нить связи. Стебель не тянулся больше к стене домика, а скрутился у корней древляницы, мелкие листочки его подвяли, но он все еще был жив и слабо мерцал. Другой конец стебля тянулся к кисти подменыша и начинался от сияющей зеленой звездочки под ее кожей.
        Эту нить оборвала кровь договора. Нити не терпят членовредительства, поэтому бесы и придумали ритуал с кровью. Единство духа и тела было нарушено.
        Бесена подняла свободный конец и снова глянула на девочкусемечко. Еще секунду помедлила, а потом решительно сжала плющ в руке.
        Да, ей будет что рассказать другим бесам. Но она надеялась, что не скоро.
        Теперь начиналась настоящая борьба.

* * *
        Сначала Бесена просто глядела в потолок. Тело оказалось слегка близоруким.
        Потом подселенка решилась и не спеша, привыкая к этой новой удивительной тяжести, подняла руку и посмотрела на свою ладонь, на линию жизни. У Цветы она была короткой. Но это всего лишь черточка на коже.
        Бесена не выдержала и рассмеялась: сухо, скрипуче, каркающе.
        А потом ей стало больно. Впервые за все время существования. Подселенка скрутилась в сердечном домике внутри тела и закричала. Миллиарды нервных импульсов пронзили ее, передавая управление телом и его память.
        Нить связи, мигая зеленым, бешено пульсировала и вырывалась, но Бесена, крепко обернув ее вокруг своего запястья, затянула узел. И бес с телом стали едины, хоть еще оставались чужими друг другу. Ведь бес никогда не заменит телу душу.
        Но и дух ее тоже не заменит.
        Цвета-с-бесом глубоко вздохнула и медленно села.
        Вдруг раздалась трель дверного звонка. Лабрадоры в соседней комнате неистово залаяли, словно призывая на помощь.
        Пора было подниматься с постели и начинать жить.
        Цвета-с-бесом аккуратно встала, держась за спинку кровати. Голова кружилась, и девушку слегка мутило. Еще одно неприятное чувство, но и его нужно было перетерпеть. Пальцы разжались, отпуская металлический набалдашник – украшение кровати, и тут же лихорадочно вцепились в столешницу. Цвета-с-бесом сделала шаг, схватилась за стул, потом за угол комода, уперлась в шкаф и наконец сжала ручку двери. С каждым шагом тело слушалось все лучше, и голова перестала кружиться.
        Толкнув дверь комнаты, Цвета-с-бесом на секунду прикрыла глаза.
        Цвета в сердечном домике окончательно очнулась. Она не была удивлена, для нее нынешнее состояние не казалось новым. Опять этот сон. Цвета видела, словно издалека, сквозь полупрозрачные стены домика – нет, не омут, а собственную розовую комнату снаружи. И эти багровые всполохи на серых досках она, кажется, тоже раньше иногда мельком видела. Только рогатой в своих снах никогда прежде не была. Бесена с закрытыми глазами парила над полом домика, иногда вздрагивая и шевеля руками. Вдруг она распахнула глаза и сразу же коснулась ногами досок.
        – Ох, не так уж и легко! – сообщила она своей соседке.
        – На что похоже? – тихо спросила подменыш.
        – На что похоже? – задумалась подселенка. – Я словно в первый раз села на лошадь. Училась управлять живым, сноровистым, но в моей власти было заставить ее идти туда, куда я хочу.
        Цвету кольнула ревность. Бесена первый раз в ее теле, а уже подчинила его себе. Никаких тебе сонных ступоров.
        – Но это тяжело? – не удержалась и спросила она, надеясь себя немного утешить.
        – Тяжеловато, – призналась Бесена.
        – И ради этого ты заключила со мной договор? Ведь ты даже по комнате еле ходишь.
        – С непривычки, – возразила рогатая. – Дальше легче пойдет.
        Вдруг Бесена вспомнила разговоры подселенцев на сходках. Они же и про тела рассказывали!
        – О! – заликовала Бесена. – Есть хороший способ!
        Она пошевелила пальцами. Привязанный к руке стебель запульсировал.
        Одна из теней на стене вдруг вздулась, стала выпуклостью, а потом и вовсе отделилась. Перед Бесеной теперь стояла маленькая кукла, похожая на Цвету, вернее, на ее человеческое тело. От куклы к пальцам подселенки тянулись почти невидимые ниточки.
        Бесена прикусила губу, нахмурилась от напряжения и зашевелила пальцами. Кроха ожила и чуть воспарила над полом.
        – Марионетка? – удивилась Цвета.
        – Человек, который придумал эту куклу, явно что-то знал об устройстве души. И наверняка заключал договор с бесом, – хмыкнула подселенка. – С такой проекцией управлять телом мне будет легче. А потом раздобуду еще нитей связи. Или хотя бы выпью живой воды.
        – И где ты их возьмешь? – спросила Цвета. – Эти самые нити?
        – Не боись, не у тебя. Ты и так в этом теле еле держишься, – съязвила Бесена.
        – Так откуда? – не унималась подменыш.
        Рогатая явно что-то скрывала.
        – Зачем тебе? Хочешь потом воспользоваться моим методом? – хихикнула Бесена.
        – А могу?
        Но подселенка только лукаво улыбнулась.
        – Ты мне не скажешь, – поняла Цвета.
        От марионетки, своей маленькой копии, подменыш скользнула взглядом по зеленому стеблю, привязанному к руке Бесены, взглянула на собственную кисть – коричневую, деревянную… Взгляд ее растерянно скользнул дальше, и только тут Цвета впервые заметила, что ноги исчезли – вместо них она увидела пучок корней.
        – Ты украла мою внешность! – взвизгнула Цвета.
        – Стоп! Ничего я не крала! – возмутилась Бесена. – Это твое истинное обличие!
        – Это все сон, – пробормотала Цвета. – Я просто сплю. Сонный ступор. Скоро все пройдет!
        – Ага, просто спишь, – охотно поддержала рогатая. – И в этом сне ты лесная русалка – древляница. Вместо ног у тебя корни, вместо волос – мох и папоротник, а кожа – как кора дерева. Ладно, мне пора возвращаться наружу, там к нам ломится кто-то.
        И, оставив подменыша привыкать к своей настоящей внешности, Бесена вернулась наружу.
        Звонок стих, теперь незваный гость колотил в дверь – требовательно, настойчиво. Запертые лабрадоры продолжали откликаться лаем. Подселенка почувствовала, что ее свежеприобретенная голова начинает болеть от этой какофонии.
        Хорошо, что большинство действий тело совершало само, повинуясь многолетней привычке. Мозг бережно хранил библиотеку воспоминаний, и ему было без разницы, кому предоставлять доступ – душе, духу или подселенцу. Бесене оставалось только принимать решения. А сейчас ей хотелось побыстрее открыть дверь и прервать этот шум. Телу тоже.
        Поэтому Цвета-с-бесом продолжила свой путь и вышла из комнаты.
        С каждым шагом Бесена становилась увереннее. До этого она гуляла только в кошках. Но с кошками было проще, в них Бесена не подселялась, а просила временного приюта. Еду же она добывала, щипая души пьяниц и других потерянных, одурманенных людей. Охранники их сердечных домиков были слабыми, а иногда и вовсе в отключке. Так что справиться с ними ничего не стоило. Временами Бесена шалила: водила пьяниц кругами, укладывала на мох, подкидывая образ теплой постельки, купала в лужах, – но не обижала особо. Не зря говорят: «Пьяному и море по колено». Если пьяниц не станет, кто тогда будет кормить бесов?
        Но щипать за душу и быть за душу – это разные вещи.
        Тело Цветы привычно открыло замок, и на пороге появилась мощная высокая тетка в синем платье в горошек. «Соседка с верхнего этажа, Ольга», – услужливо подсказало тело.
        – Привет, что тут у тебя? – озабоченно спросила синяя гора, перекрикивая лающих собак. – Все в порядке? Я слышала, ты кричала.
        Цвета-с-бесом виновато улыбнулась и показала красную точку на пальце.
        – Укололась.
        – А орала так, будто режут, – усомнилась соседка и сделала шаг вперед, напирая на девушку и силясь заглянуть в квартиру.
        – Просто все сразу навалилось, – попыталась оправдаться Цвета-с-бесом, стойко удерживаясь в проходе, не уступая ни пяди линолеума напирающей соседке, а сама тем временем лихорадочно листала каталоги памяти, силясь придумать ответ. – Школа любого до седых волос доведет. А крик, говорят, снимает стресс.
        – Они тоже стресс снимают? – недоверчиво спросила соседка, имея в виду собак. – Давно уже скулят и лают. Где Вера? На работе?
        Цвета-с-бесом прикрыла глаза, и Бесена в багровой красноте сердечного домика умоляюще посмотрела на подменыша.
        – Собак еще не выводили, вот и воют, – машинально подсказала Цвета.
        В какой-то миг ей захотелось позвать тетю Олю на помощь. Но она понимала по своим снам, что та ее не услышит.
        – Еще не выводила, – повторила Бесена вслух. – Не успела. Мама на работе, да.
        – А чего ты их в комнате заперла? – не унималась соседка.
        Какая дотошная!
        – Готовлю обед. Мясо. А они мешают, – Бесена уже и сама неплохо врала.
        – Но мясом не пахнет…
        Или все-таки врала плохо.
        – Спасибо за беспокойство! – быстро проговорила она и захлопнула дверь.
        Соседка наверняка вечером привяжется к матери, когда та вернется с работы, ну и пусть.
        Бесена сердито открыла дверь к лабрадорам и взвизгнула, оскалив зубы:
        – Заткнитесь!
        Псы бросились в дальний угол комнаты и спрятались за шторами.
        Все-таки бесом она пока была больше, чем человеком.
        Глава 7
        Дружина
        Дружина появилась благодаря Демьяну, как утверждал Ром-Ночка. Хотя, конечно, все это он сам придумал. Назвать их компашку Дружиной тоже предложил Ночка, давно уже. Он говорил, что ему нравится, как слово «дружина» перекликается с «другом».
        День смутно помнил, что это какое-то сборище мужиков. Поискав потом в учебнике истории про дружину, он обнаружил, что так называли княжеское войско. Их компании это подходило. Они были войском своего Ночки Князева.
        В шестом классе Ночка на уроках без устали трещал со своим лучшим другом и соседом по парте Илюхой, которого позже прозвали Кощеем. Хоть Илюху было нелегко разговорить, но Рому это удалось. Когда у обоих упала успеваемость, классная решила рассадить парочку. Так шебутной Ром оказался за одной партой со спокойным Демьяном.
        Мальчишки уже до этого хорошо ладили, а став соседями по парте, и вовсе сдружились. У них даже появилась традиция: по вторникам на переменке между ИЗО и математикой бежать в соседнюю пекарню за пирожным «картошка», а на следующей переменке, перед уроком труда, заглядывать в столовую за чаем. Весь урок пирожные словно подбадривали: «Дотерпишь до конца и получишь сладкий приз». Поэтому перед математикой один тащил рюкзаки в кабинет, а другой несся за провиантом.
        Как-то Ночка неделю болел, а потом стал уверять Демьяна, что и очередь в пекарню проболел тоже.
        – А чай пить не будешь, что ли? – удивился День.
        – Буду, конечно, зачем нарушать традиции? – ответил Ночка.
        – Тогда ты за «картошкой». А то получается, что мне третий вторник гонцом быть, – возмутился Демьян.
        – А если я снова заболею? – насупился Ночка. – Будешь тогда еще неделю один сидеть.
        – Закаляйся, – отрезал День.
        Раньше все споры друзья решали игрой «камень – ножницы – бумага», но Ночка обычно проигрывал и злился, поэтому он вдруг подумал сменить тактику и, схватив два карандаша, спрятал за спину.
        – Богатыри вырезали липовые щепки и кидали их в реку Смородину. Такая жеребьевка. У нас реки нет, но деревяшки есть. Выбирай! Кто проиграет, тот бежит в пекарню.
        – Эта.
        День ткнул друга в правое плечо.
        Ром вытянул руку и показал белый карандаш.
        – Ты, – довольно сказал он.
        – Чего это я? – возмутился День.
        – Потому что ты Белый.
        Ром положил на парту другой карандаш. Он оказался черным. Демьян не знал тогда, в ту первую жеребьевку, взял ли Ночка специально такой цвет или случайно. В то время Ром вроде меньше увлекался черным, хотя День особо не помнил – давно это было, лет пять назад, когда они только начали дружить, да и не интересовался он никогда Ночкиными нарядами.
        – А вообще, надо Илюхе и Феликсу тоже цвета присудить, – решил Ночка, довольный своей победой в карандашной жеребьевке. – За теми же чипсами бегать.
        – Когда это Феликс бегал за чипсами? – ехидно спросил Демьян.
        – Вот пусть и приобщается, – уже тише заявил Ночка, не сводя глаз с Марьи Ивановны.
        Та оторвалась от книги и посмотрела на класс, который за своими художествами разгуделся куда громче, чем позволяли приличия.
        – А «камень – ножницы» чем не устраивает? – подколол друга День.
        – Карандаши будут нашими символами, – нашелся Ночка. – Станем тайным братством. Нет, дружиной!
        Мальчишки тогда и не думали, что шутка с дружиной сохранится аж до выпускного класса, а компания Ночки станет популярной в школе и на Дружину станут равняться другие, сбиваясь в кучки и тоже называясь дружинами.
        А в тот раз шестиклассник День возмутился:
        – У меня, значит, белый карандаш? Который самый бесполезный? Такое ощущение, что в наборы его кладут для количества. На фига он нужен?
        – Чтобы рисовать по черному, – серьезно ответил Ром. – Белый день на черном листе.
        – Но если я – белый день, то ты – черная ночь, – усмехнулся Демьян.
        – Зови меня только не Ночью, а Ночем… О, придумал, Ночным Князем! – решил Ром.
        – Ночкой, – фыркнул День. – Будешь Ночкой.
        – Как-то совсем по-девчачьи, – обиженно пробурчал Ром.
        – Ничё не знаю, – хмыкнул довольный День. – Ночка, и точка. О, я даже стихами заговорил!
        Так и прилипло к Рому это прозвище.
        Глава 8
        Живая вода
        2 ОКТЯБРЯ
        Цвета-с-бесом открыла холодильник. На нижней полке стояла тарелка с размораживающимся куском мяса. Стейк был бордово-красный, с тонкими прослойками жира, аппетитный и манящий.
        Живая вода – еще один способ укрепиться в чужом теле.
        Значит, молоко или кровь.
        «Но кровь мы не пьем», – напомнило тело.
        И Цвета в сердечном домике дернула за стебель, который связывал ее с Бесеной.
        – Даже не вздумай!
        – Ай! – пискнула Цвета-с-бесом и схватилась за сердце. – Хорошо, хорошо!
        Она, прищурившись, глубоко вдохнула, втягивая в себя запах мяса. Надо подождать, когда тело свыкнется с ней и подменыш уже не сможет проделывать такие фокусы. А пока Цвета-с-бесом взяла высокую коробку с придурковатой коровой на этикетке.
        Следует быть осторожной. Вдруг зайдет Вера или спросит потом, что ее дочь сделала с куском мяса. Можно, конечно, свалить на псов…
        – Не вздумай! – снова окликнула Цвета из сердечного домика и сильнее дернула за стебель. – Я вегетарианка, а ты обещала мне беречь тело. Оно не твое!
        – И не твое, – процедила Цвета-с-бесом, отдышавшись после приступа боли.
        Хотя пить маленькими глотками холодное молоко и аккуратно кусать овсяное печенье, подбирая пальцем крошки со скатерти кухонного стола, тоже было приятно. Не мясо, но все же…
        Бесена с каждым глотком живой воды чувствовала, что по-настоящему становится хозяйкой тела. Вот теперь-то она полностью завладела и разумом. Больше не требовалось представлять каталоги воспоминаний – те сами услужливо развертывались перед ее мысленным взором.
        От Бесены к стенам сердечного домика протянулось несколько бус из сверкающих капелек. Это, конечно, не настоящие нити связи, но хоть что-то, теперь будет полегче.
        Цвета-с-бесом допила молоко, вернулась в свою комнату и села на кровать. Положив руки на голову, она медленно провела ладонями по волосам.
        Они были такие гладкие и мягкие. Трогать волосы, собирать их на затылке в хвост и позволять им снова рассыпаться по плечам было приятно. Цвета-с-бесом подошла к зеркалу и сняла с пробковой доски тонкую резинку для волос, накинутую на канцелярскую кнопку. Она отделила небольшую прядь и закрутила ее на макушке. Потом сделала еще один рог. Кривовато, но для первого раза вполне сносно.
        Стоя перед зеркалом, подселенка продолжила изучать тело. Оно было прекрасным. Молодым, гибким, здоровым. Холодными подушечками пальцев Цвета-с-бесом провела по мочкам ушей, коснулась век, переносицы с маленькой горбинкой, темного пятнышка родинки на щеке, сухих губ. Наконец-то можно попробовать блеск!
        Цвета-с-бесом схватила тюбик, открутила крышку и с наслаждением понюхала, прищуриваясь от удовольствия. Блеск пах не ягодами, а жевательной резинкой, но Бесене аромат понравился. Девушка выдавила розовую перламутровую каплю, размазала по губам и улыбнулась отражению.
        Нужно столько всего попробовать за три дня!
        Нет, надо сосредоточиться на главном, ведь так хочется остаться в этом теле. Бесене надоел Тихий Омут, ей хотелось пить каждое утро молоко, есть печенье, расчесывать волосы, носить платья. Хотя бы лет семьдесят. А там можно и в Тихий Омут вернуться.
        Еще ей хотелось обниматься, обмениваться теплом с кем-то живым. Просто восхитительное преимущество людей!
        Хотя почему – с кем-то?
        Бесена знала своего принца.
        Теперь он увидит ее не в изгибах водорослей, коряг и ряски, а живую и настоящую. Между ними больше не будет пленки воды. Бесена сможет прикоснуться к нему, взять за руку, прижаться и узнать, каким шампунем пахнут его волосы. Почувствовать тепло внутреннего солнца в кольце его объятий, солнца, которое прячется в нем. Которое прячется в каждом человеке. А сейчас – даже в ней… Подумать только, теперь она тоже может дарить тепло!
        И Цвета-с-бесом прижала к щекам ладони. Холодные пальцы тут же нагрелись.
        Да, сначала дело, а уж потом развлечения. И о подменыше нельзя забывать.
        – Я обещала помочь тебе, – сказала Цвета-с-бесом, глядя в зеркало, но обращаясь к древлянице, – завтра снова отправимся к твоей бабушке. Но теперь я буду задавать вопросы. Я знаю, что спросить, и ты услышишь о себе много нового.
        Глава 9
        Дружина. Феникс
        Следующим в Дружину позвали Феликса. Тогда он учился в восьмом классе, а после девятого поступил в техникум и подрабатывал в школе системным администратором – тетказавуч устроила.
        Феликс не был красавцем: конопатый, с рыжим ежиком волос, длинной шеей, в сочетании с низким ростом и вовсе напоминал гусенка. Но он все равно пользовался популярностью у школьниц. Во-первых, Феликс был студентом: уже не ученик школы, но еще не взрослый учитель. Во-вторых, он был властелином компьютерного класса. А в-третьих, Долгополов-отец, заядлый рыбак, как только сыну исполнилось восемнадцать, отдал ему свою старенькую машину. Да не какую-нибудь, а «буханку» небесно-голубого цвета. Внутри уазика помещались две скамейки и столик, так что Феликсу достался почти дом на колесах, вернее «кафешный закуток» на колесах, идеальный для перевозки большой компании. Словом, «избушка на круглых ножках». И парень к тому же никогда не брал денег за бензин.
        Раньше Феликс и Ночка были соседями по улице. Долгополовы жили в стареньком доме среди таких же старых зданий, которые постепенно исчезали под натиском новых жилых комплексов. В расселенных домах иногда останавливались цыгане, и ребята пересказывали друг другу страшилки о том, как эти кочевники похищают детей, а Феликс с напускной мрачностью добавлял, глядя на младшую сестру, что продаст ее цыганам, если она так и будет ходить за ним хвостом.
        Пустые бревенчатые двухэтажки обычно скоро сгорали. Непонятно, кто их жег: то ли хулиганье, то ли новые владельцы земли. Дома пылали гигантскими кострами, жутко потрескивая, но пожарные не тушили их, лишь поливали водой соседние строения, чтобы те тоже не вспыхнули. Народ внимания на это почти не обращал: разве что подростки без дела глазели да старушки крестились, а старики приговаривали: «Быстрее расселят».
        Вот и Долгополовы дождались очереди и переехали в новенький дом ближе к пустырю, тому самому, про который ходили байки, что по осени там резвятся черти. И хотя Феликс переселился, дружба с Ночкой никуда не делась.
        В Дружине Феликс получил кличку Феникс, наотрез отказавшись от предложенных вариантов вроде Жар-птицы.
        – Еще есть, например, Конь-огонь, – не сдавался Ночка.
        Он хотел, чтобы у дружинников были прозвища, связанные с народными сказками и славянской мифологией.
        – Феникс – это совсем банально же! – возмущался Ром.
        – Я буду банальным Фениксом, – отрезал Феликс. – Мне хватает необычного имени. Да и не все так смелы, чтобы носить девчачьи прозвища.
        – Ладно, – сдался Ночка.
        И Феликсу присвоили оранжевый цвет огня.
        Глава 10
        Семейные тайны
        3 ОКТЯБРЯ
        Глафира срезала последнюю мяту. Та отвоевала целый угол в ее палисаднике и стояла плотной стеной до самых морозов, заглушая не только залетавшие туда сорняки, но и культурные растения, которые знахарка пыталась посадить рядом. Но мяту Глафира любила. Надо было вчера и Цвете предложить чай с мятой: заварить свежий, посидеть по-нормальному да выслушать внучку. Но она испугалась, увидев Цвету. Испугалась за девочку. Она не была готова к этой встрече.
        Прошлым вечером Глафира откопала в комоде свою старенькую «Нокиа», потом еле отыскала зарядку и наконец позвонила Вере с вопросом, как там Цвета.
        Вера удивилась звонку и сразу спросила, как Глафира сама.
        – У меня все хорошо. А Цвета как? – нетерпеливо повторила вопрос знахарка.
        – Да нормально вроде, – ответила Вера, – мне немного не до нее сейчас, что-то с собаками… – и замолчала, а на фоне послышался голос Цветы.
        Глафира вспомнила, как внучка жаловалась на то, что мать любит своих лабрадоров сильнее, чем родную дочь, и теперь это замечание больше не казалось юношеским максимализмом.
        Вера добавила после паузы:
        – Привет тебе передает.
        Раньше Цвета не передавала приветы. Но и в гости к ней тоже не приезжала. А Глафира не звонила просто так, словно обыкновенная родственница, которая решила узнать, как дела.
        Может, зря она волнуется и все обошлось? И Цвета больше не обижается на нее? Может, и про приворот спрашивала не всерьез? Пойми, что там на уме у подростков…
        Глафира распрямилась, чтобы поправить съехавший на глаза берет, и тут увидела внучку. Цвета стояла, прислонившись коленями к хлипкому заборчику палисадника и скрестив на груди руки.
        Или нет, это была не Цвета, а чужая незнакомая девочка, похожая на ее внучку. И в ее куртке. Не в той легкой ветровке, в которой Цвета была вчера, в другой – ночью похолодало. Но Глафира видела эту куртку на фото.
        Вера присылала ей фотографии по электронной почте, хотя у Глафиры не было ни интернета, ни компьютера. Можно было, конечно, за деньги попросить на вечер ноутбук у соседей. Но они Глафиру не жаловали, сторонились, при том что она их не трогала никогда и никак не мешала им. Даже ходила заговаривать воду на пустырь в три часа ночи – в ведьмин час, когда только нечисть гуляет, а люди спать должны. Но соседи все равно не любили ее, как будто инстинктивно избегая.
        Приходилось в звенящем трамвае ехать в центр, заходить в боковую дверь университета, спускаться в подвал, где размещалось интернет-кафе – несколько столиков с компьютерами. Знахарка получала от администратора билет, на котором значился номер компьютера. Она садилась перед монитором, доставала из кошелька мятую бумажку, медленно набирала написанные на ней адрес почты и пароль. В такие моменты ей нестерпимо хотелось позвать родича, чтобы он быстренько всё сделал за нее. Но Глафира считала это занятие слишком личным, словно она приходила не за фотографиями, а на встречу с самой внучкой. И поэтому упорно нажимала одну за другой клавиши с буквами и цифрами. Она скачивала файлы на флешку, почти не глядя на изображения, потом распечатывала их в фотоателье и спешила обратно домой.
        И лишь дома за столом, открывая конверт со свеженькими, только-только из принтера, фотографиями, Глафира расслаблялась и долго разглядывала снимки.
        Чаще Вера присылала фотографии, сделанные украдкой, и писала, что Цвета сниматься не любит. Но Глафире такие нравились даже больше – с движением, застывшими секундами обычной повседневной жизни. Все фотографии она бережно вклеивала в альбом…
        – Что с Цветой? – Глафира, нахмурившись, глядела на незнакомую девчонку, похожую один в один на ее внучку.
        Та мотнула головой.
        – Тут она, со мной, – ответили губы Цветы, а ее руки погладили клетчатый шарф. – Догадливая какая.
        – Да ты и не похожа на нее, только дурак спутает беса с человеком, – фыркнула знахарка презрительно.
        – Или твоя дочь, – сказала Цвета-с-бесом.
        Глафира помрачнела.
        – Все-таки ты добралась до внучки.
        Девушка пожала плечами.
        – Просто не отказала ей в просьбе.
        – Ты же знаешь, что я сделала бы только хуже! – вспылила Глафира, но тут же замолчала: у стен, как известно, тоже есть уши.
        – Знаю. Но зачем ты ее вообще украла? – тихо спросила гостья.
        Глафира побледнела.
        Какой же все-таки Цвета стала высокой и взрослой! Худоватой, конечно, но и она сама, и Вера в ее возрасте тоже были как спички…
        Почти шестнадцать лет.
        – Не собираюсь отчитываться перед бесом, – прошипела Глафира, уставившись в карие глаза с зелеными крапинками.
        У Цветы не было зелени в глазах.
        Девушка, приоткрыв рот, задумчиво постучала ногтем по передним зубам, а потом сказала:
        – Не кипятись! Мне просто интересно. Я хоть и бес, но не могу знать всё. А бесы славятся любопытством. – Она провела пальцем по сухой древесине штакетины и, видимо, посадив занозу, посмотрела с интересом и начала ковырять ранку.
        Глафиру вдруг осенило.
        – Из чего ты сделала нити связи? – торопливо спросила она. – Ведь, – знахарка сглотнула, – у Цветы нет души.
        – Да, это усложнило задачу, – согласилась девушка, покусывая палец. – Давненько я не слышала историй о похитителях лесных духов. Я расскажу тебе про нити, а ты мне расскажешь, зачем украла девочку-семечко.
        – Я не крала ее, – прошептала Глафира.
        – Хм, еще интереснее… Тогда расскажи, откуда она у вас взялась.
        Знахарка, вздохнув, кивнула.
        – Договорились.
        Она раздраженно бросила оземь пучок мяты, вымещая злость на беса, и перешагнула через заборчик палисадника.

* * *
        В кухне на кране, поверх пробки от вина, теперь еще красовался молочный пакет, надежно перевязанный веревкой. Раньше люди обязательно накрывали крынки с молоком и ведра с водой крышками. В этом была доля правды: бесы – водные существа. Им нужна жидкость: вода, молоко, кровь.
        Цвета-с-бесом покосилась на кран и улыбнулась:
        – Напрасно. Я услышала ее раньше, чем вы зашли домой.
        – Как так?
        – Ты шутишь? Да у нее омут размером с океан! – воскликнула девушка. – Ее отчаяние не услышит разве что глухой бес. Ну а потом Цвета разлила чай…
        Девушка погладила клеенку на столе, словно кошку.
        Знахарка тем временем вытащила воткнутую в обои иголку и протянула руку:
        – Давай сюда палец.
        – Зачем это? – подозрительно прищурилась девушка.
        – Занозу уберу.
        – Только без глупостей, – Цвета-с-бесом оттопырила пострадавший палец и слегка оскалилась.
        – Какой же все-таки звереныш, – вздохнула знахарка.
        Но рука принадлежала ее внучке. Это ей она сейчас помогала.
        Как много Глафира упустила, пытаясь ее сберечь. Не сберегла. Да и Вера не оценила ее жертвы. Неужто все было зря?
        Глафира подцепила занозу и вытащила ее.
        – О, спасибо! Так лучше! – признала девушка и плюхнулась на табуретку, на которой еще вчера сидела настоящая Цвета.
        Старуха поставила чайник, хотя понятия не имела, чаевничают ли бесы со знахарками. Просто действовала на автомате. И только потом спросила:
        – Что-то будешь? Ты вообще ешь? Тело кормишь?
        – Кормлю, конечно! – заверила Цвета-с-бесом. – А что у тебя есть?
        Глафира открыла холодильник, девушка вытянула шею и тоже заглянула. Несколько яиц, молоко и вареный в мундире картофель.
        – Ничего интересного, все это я уже пробовала, – разочарованно протянула гостья. – А можно мне попить? – И она указала на трехлитровую банку с чайным грибом.
        Глафира сморщилась.
        – Уверена?
        Цвета-с-бесом неожиданно встала и подошла к холодильнику. Она взяла в руки банку, где во весь диаметр начал медленно колыхаться, блестя так, словно его щедро обмазали маслом, бледно-коричневый чайный гриб. И вдруг ровный кругляш метнулся к дальней стенке своего аквариума и прилип там к стеклу.
        Цвета-с-бесом, глянув на знахарку, захихикала:
        – Серьезно? Твой родич – чайный гриб?
        Глафира сурово пожевала губами.
        – Жидкость есть, что не так? Хотя мне и такой не нужен, но что уж поделаешь…
        – Я в родичах не особо понимаю, своего еще нет, но знаю, что они любят перекидываться кошками, жабами, мышами, а этот прям совсем оригинал, – Цвета-с-бесом снова хихикнула. – Какой-то фрик!
        Глафира неодобрительно покачала головой – нахваталась уже девчонка словечек.
        А Бесена сказала в банку:
        – Не бойся, я тебя не трону. – И снова глянула на знахарку: – А пить-то этот чайный квас хоть можно?
        Глафира пожала плечами.
        – Я не рискую. Кормлю же собственной кровью.
        Цвета-с-бесом кивнула:
        – Я и забыла, как дети зависимы от крови. Маленькие кровопийцы. Да, Цвета мне не позволит, она же у вас вегетарианка.
        – Так ты за грибом сюда пришла? – сухо перебила ее Глафира.
        – Я пришла за историей.
        Цвета-с-бесом вернула банку на место и снова села на табуретку, приготовившись слушать.
        – Могу предложить кисель, – вдруг подобрела знахарка.
        Подселенка, ерзающая на месте, не в силах даже секунду усидеть спокойно, явно изголодалась по ощущениям: хотела все пробовать, трогать, нюхать. Да, она захватила тело внучки, но когда-нибудь Глафира тоже станет бесом.
        Перед знахаркой сидело ее будущее. И она невольно пожалела это существо.
        А еще ей хотелось занять руки во время непростого рассказа.
        – Кисель и историю, – кивнула Цвета-с-бесом.
        Глава 11
        Дружина. Жар-птица
        У Феникса была сестра, учившаяся на класс младше Ночки. В детстве она все время таскалась за братом, но парни ее уважали. Мари вовсю принимала участие в их уличных затеях, бегала с палкой-ружьем, строила штаб-квартиры в деревьях, а в игре «полицейские и маньяки» всегда была полицейским.
        В начале мая, когда Дружине уже исполнилась неделя, Ночка объявил Дню:
        – Приходи в субботу ко мне во двор, будем играть в бадминтон. Я познакомлю тебя с еще одним дружинником, вернее дружинницей – Жар-птицей.
        – Девчонка? – скривился День.
        – Ну да, формально она девчонка, – пожал плечами Ночка. – Но воспитанная братом, так что свой парень. Тебе понравится! Она мировая! Мы так и зовем ее – «самая лучшая».
        В субботу День явился к дому Ночки. Остальные уже собрались во дворе.
        Жар-птица, сидевшая на жердочке качелей, была в джинсах, черной безразмерной футболке и рубашке брата с закатанными рукавами. Свои ярко-рыжие, как и у Феликса, волосы она собрала в высокий хвост. Несколько прядей были заплетены в тонкие косички с разноцветными резинками на концах.
        Феникс, помня, что у Дня есть младший брат Лешка, пошутил:
        – Мы с тобой товарищи по несчастью! В нас, старших, родители вложили всю душу и фантазию, а на младших уже отдыхали. Феликс – Демьян, Машка – Лешка.
        – Не Машка, а Мари, – поправила Жар-птица.
        Феникс, прислонившись к опоре качелей, хмыкнул и пояснил:
        – Я раньше ее Машкой-какашкой звал, вот она и бесится до сих пор.
        Жар-птица ткнула брата в бок и повернулась к Демьяну.
        – Значит, это ты День? – Она посмотрела на Ночку. – Из нашей этой самой Дружины?
        – Ага, – кивнул довольный Ночка. – Его цвет белый, и фамилия тоже. Он и есть основатель Дружины!
        Любил Ром оставаться в тени.
        Жар-птица оттолкнулась от земли крепкими ногами в пыльных кроссовках и, подлетев на качельной доске к Демьяну, мимолетно, но дерзко глянула на него.
        Пацанка, решил День и улыбнулся.
        А потом стали играть в бадминтон два на два: Феникс с Жар-птицей и Ночка с Демьяном.
        День вспомнил, что видал Мари в школе, но не присматривался к ней особо. Здесь же, на пустынной парковке между домов, отбивая ракеткой ее резкие подачи, он подумал, что, похоже, Жар-птица действительно самая крутая девчонка, которую он встречал.
        Ночка оказался прав.
        Она была самой лучшей.

* * *
        Цвет Жар-птице Ночка присудил красный.
        – Будешь красной дeвицей, – решил Ром.
        Мари закатила глаза.
        – Это обязательно?
        – Нет, но красный цвет – это цвет огня, а оранжевый уже занял Феникс.
        – Вечно ему первому все достается, – пробубнила Жар-птица.
        – Жаль, что не мои собственные рубашки, – заметил Феникс, и сестра показала ему язык.
        Маленькой пилкой из своего складного ножа Ночка отпилил по четвертинке от каждого карандаша и сложил их в пенал.
        Из года в год карандашики меняли место жительства. Обитали в пенале, просто в кармане рюкзака, в пачке от сигарет. Последним их пристанищем стал спичечный коробок, который валялся в «избушке» Феникса еще с тех времен, когда машиной распоряжался Долгополов-отец.
        Когда в Дружине хотели послать гонца за чипсами или решали спорные вопросы, то скидывали карандашики в шапку или даже просто в карман куртки, и кто-нибудь вытягивал цвет «везунчика».
        Годы шли, и лимонад сменился сидром. Жар-птица проводила уже меньше времени с парнями. Но все-таки частенько увязывалась за Дружиной, и Феникс привычно бурчал:
        – Заведи уже подруг!
        – У меня есть подруги, но я не забываю старых друзей, – парировала Мари.
        Дружина и карандаши оставались неизменными.
        Красный карандашик не убирали, даже когда Жар-птицы не было с остальными. Решили, что когда выпадает Машкин цвет, а ее нет рядом, то задуманное дело лучше отложить.
        Глава 12
        История знахарки
        Вера не могла иметь детей.
        Но не сдавалась: ходила по больницам, одинаково рьяно следовала предписаниям врачей и народным советам из старых книг. Муж грозил разводом, а потом по работе уехал во Францию, да там и остался, но жену к себе не позвал. Вера впала в депрессию, стала таять на глазах. Бледная и худенькая сама по себе, в эти месяцы она стала совсем прозрачной. Просто подняться с кровати теперь казалось ей целым делом, а о занятиях с подопечными собаками не хотелось даже и думать. Все вдруг стало ненужным, не хватало сил даже на любимого пуделя – братьев-лабрадоров тогда еще не было, Вера завела их после, когда закончился недолгий собачий век верного кудрявого друга.
        Приходилось Глафире ездить к дочери после работы и выгуливать пуделька. С каждым визитом она отмечала, что Вере становится хуже. Нужно было спасать. Но единственным лекарством для нее мог бы стать недостижимый ребенок.
        Когда о чем-то постоянно думаешь, то начинаешь видеть намеки судьбы. Так Глафира случайно узнала о местной бабке-шептунье. Сама уже не помнила, где о ней услышала. Может, омут внутри стал так велик, что подсказку нашушукали бесы?
        В общем, собралась Глафира и поехала к знахарке в деревню. Нашла ее дом – местные подсказали, но при этом смотрели на приезжую как-то нехорошо, не по-доброму. Да Глафира и сама не знала, правильно ли поступает, но больше не могла видеть страдания дочери.
        Была зима, на улице стоял холод собачий. Дом бабки-шептуньи казался необитаемым, но дверь в сени легко подалась. В сумрачном помещении пахло сухой травой и морозом. Глафира постучалась во внутреннюю дверь, но не услышала ответа. Немного помявшись, она все-таки вошла в горницу.
        Изба внутри выглядела так традиционно, по-русски, что Глафире показалось, будто она попала в краеведческий музей. В своей болоньевой куртке и сапогах из кожзама она вдруг почувствовала себя здесь неуместно.
        Знахарка лежала под горой лоскутных одеял. Лицо ее, сморщенное, словно перезимовавшая в погребе картофелина, было местами покрыто чем-то вроде нежного пушка плесени. Глафира сглотнула комок тошноты и поздоровалась. Слова вырвались из ее пересохшего горла, шурша, как пенопласт.
        Знахарка окинула гостью тусклым, почти бессмысленным взглядом, но обратилась к ней на удивление здраво:
        – Ну проходи, коли пожаловала. За помощью ведь? Умираю я, но на тебя сил хватит. – И вдруг закомандовала: – Наколи дров, затопи печь, завари чай, приготовь еды да приберись тут.
        Глафира не надеялась на такую сговорчивость бабки, думала, что умолять придется. И хотя на ворох дел она тоже не рассчитывала, однако с радостью сбегала до местного магазина, где прикупила яиц, хлеба, молока. Дрова Глафира колоть не умела, но нашла немного поленьев в дровянике – на топку хватило. С теплым печным духом в избе оттаял и смрад, но Глафира уже взялась за веник, распустила в ведре горячей воды хозяйственное мыло и принялась за уборку.
        Тут и чайник вскипел, пришелица заварила крепкого черного чая, добавила сахар, размешала и протянула старухе, но та отвела чашку рукой:
        – Больше чая сделай и поставь остывать, это не для меня, а для родича.
        И кивнула на трехлитровую банку под столом. Наклонившись, Глафира увидела в мутной жидкости чайный гриб.
        После уборки она приготовила омлет в чугунной сковороде и накормила старуху. Затем вытащила из банки залежавшийся гриб, помыла его, залила новым сладким чаем. Напиток в банке уже пах уксусом, поэтому она просто вылила его.
        – Приходи через неделю. Сваришь суп из того, что летает, плавает и растет, – сказала только старуха на всю ее помощь.
        Уезжала Глафира с тяжелым сердцем, успокаивая себя, что помогла немощной женщине. Но крохотная надежда все-таки оставалась, ведь бабка-шептунья велела приходить снова.
        Ровно через неделю, в тот же самый час Глафира вновь была у старухи.
        И все повторилось. Но она этого и ждала. Прихватив из дома большую хозяйственную сумку, Глафира по пути спешно набила ее дровами из встретившейся чужой поленницы. В рюкзаке лежали продукты для супа: куриные крылышки, хвост трески, несколько картофелин, морковь, луковица и подвядший пучок укропа. Глафира надеялась, что правильно поняла старуху.
        Она опять убралась в доме, поухаживала за чайным грибом, сварила суп и накормила бабку-шептунью. Напоследок та попросила помыть ей ноги и подстричь ногти. Она выпростала из-под одеял бледные, похожие на стебли проросшей картошки ноги в невозможно грязных носках. Это было уж слишком! Глафира хотела возмутиться, но потом решила, что знахарка, как в сказках, испытывает ее.
        Делать нечего: преодолевая отвращение, она стянула с худых ног старухи ветхие, распадающиеся на петли носки. Ступни ведьмы сопрели, воняли гнильем, а ногти были крепкие, желтые и ужасно длинные, почти уже вросшие в подушечки пальцев.
        – Только воду не выливай и ногти не выкидывай, – приказала бабка-шептунья, и Глафира, сделав ведьме педикюр, прилежно собрала ее когти на газетку.
        Про себя она подумала, что если бабка и сегодня не поможет ей, то больше она не придет – хватит с нее испытаний. Уж лучше ухаживать за собственной дочерью, чем за чужой старухой.
        Но тут знахарка слезла с постели, тяжело подковыляла к буфету и достала майонезную банку с чем-то похожим на сырое тесто и крошечный, с полпальца, красный шерстяной мешочек. Все это она протянула просительнице. Потом извлекла из кармана вязаной кофты сложенный в несколько раз листок бумаги и тоже вручила ей.
        Глафира развязала тесемки мешочка, там лежало сосновое семечко – зернышко с одним коричневым, похожим на стрекозиное крылышком.
        – Пусть испечет пирог желаний и съест, – сказала бабка-шептунья. – Памятку я тебе дала.
        Глафира кивнула.
        – За калитку как выйдешь, вылей ведро с грязной водой, само его у калитки оставь, в следующий раз занесешь. А пока до остановки будешь идти, кидай ногти, чтобы следы скрыть. И приходи снова через неделю.
        Выйдя из ведьминого дома, Глафира сделала все, как велела старуха, а пока ехала домой, прочитала бумажку с памяткой. Сверху корявым почерком было выведено: «Пирог желаний», а дальше шел сам рецепт.
        Пирог этот печь можно было лишь раз в жизни, проговорив про себя сокровенную мечту. Готовилось тесто целых шесть дней, но из совершенно простых продуктов, да и само приготовление было легким, только долгим. В первый день в закваску добавлялось молоко, мука и сахар, на следующий день тесто отдыхало, требовалось только помешивать, потом снова шло добавление ингредиентов. В общем, ничего сложного, главное – соблюдать режим «труда и отдыха», дни подсыпок и дни помешивания. На шестой день нужно было разросшуюся закваску разделить на четыре части. Три из них раздать хорошим людям, а из четвертой замесить сам пирог желания, положить в него семечко, испечь и съесть обязательно в одиночестве. Резать пирог было нельзя, только разламывать.

* * *
        После бабки-шептуньи Глафира отправилась сразу к Вере, отдала ей семечко и честно поведала о знахарке. Дочь восприняла ведьмины подарки скептически.
        – А почему не в горшок посадить, как Дюймовочку? – хмыкнула она, разглядывая на ладони семечко будущей дочери. – Назову ее Цветочком. Цветаной.
        Но пирог все же приготовила, хоть и не любила печь. Она тоже решила испытать все методы, даже сказочные.
        Одну часть закваски Вера отдала коллеге, одну – подруге, а третью – соседке Ольге.
        Пирог больше походил на кекс и по вкусу был приторносладким, но Вера его добросовестно съела – специально не завтракала, чтобы хорошенько проголодаться. Семечко проскочило незаметно, она даже не почувствовала его.
        Вера допила чай и прислушалась к ощущениям. Как и следовало ожидать, ничего не изменилось, и она горько усмехнулась:
        – Ну, я хотя бы попробовала.
        И вдруг ее скрутила боль в животе, резкая, острая, словно она наелась гвоздей, а не выпечки. Вера заскулила, напугав пуделя, и бросилась к унитазу, но приступ прекратился так же неожиданно, как пришел.
        Вера сполоснула лицо, налила воды в стаканчик для полоскания и выпила залпом. Сидя на коврике между ванной и унитазом, она решила, что никогда больше не будет печь сомнительные пироги и вмешиваться в судьбу колдовством. Потом позвонила матери и сообщила, что все исполнила, а заодно поведала и о реакции.
        – Если старуха попросит еще что-то съесть, то давайте уже без меня, – закончила свой рассказ Вера.
        Глафире и самой задумка с семечком нравилась все меньше, ей не хотелось опять ехать к знахарке, но они с дочерью уже так далеко зашли, так много сделали, что было бы обидно останавливаться.
        И через неделю Глафира отправилась в деревню.
        Знахарка снова лежала под горой одеял, она пряталась там с головой, а в избе было так холодно, что даже бревна покрылись хрупким инеем, как вынутая из морозилки хурма.
        – Эй! – опасливо окликнула старуху Глафира, не зная, жива ли та, ведь в первый ее приход бабка-шептунья как раз рассуждала о смерти.
        Одеяла зашевелились.
        – Глаша? – слабо отозвалась старуха.
        – Это я. Сейчас, подождите!
        Глафира бросила помойное ведро, которое занесла с улицы – оно так и простояло всю неделю у калитки, – и побежала за дровами. Обследовала растерянно пустой дровяник, заглянула в сарай и схватила старую ручную пилу. Осмотревшись, она решительно принялась ломать и пилить дряхлый штакетник забора.
        Старуха рассердится, конечно. Но после. А сейчас пусть отогреется, все равно Глафира больше к ней не придет. Надо бы выяснить, куда позвонить, чтобы бабку забрали или хотя бы присмотрели за ней. В какие-то соцслужбы. Пропадет ведь.
        Вскоре Глафира затопила печь.
        – Я окорочок принесла, лапшички. Сейчас бульончик сварю.
        – Иди сюда, – позвала вдруг старуха.
        Глафира подскочила.
        – Семечко Вера съела, – сообщила она. – Пирог испекла. Части закваски раздала добрым людям, все сделала, как в бумажке было написано.
        – Вот, на, – прохрипела бабка-шептунья.
        Вытянув из-под грязных одеял костлявую руку, старуха протянула Глафире еще один скомканный листок бумаги.
        Глафира приняла комочек. Пальцы знахарки разжались.
        И она умерла. Кожа на ее лице вмиг истончилась, высохла, обтянув череп, и казалась теперь хрупкой, как выгоревшая на солнце старая газета. Глаза запали, а челюсть, наоборот, обнажилась, выперла.
        Глафира в ужасе отпрянула, а потом, сдернув с вешалки куртку и одеваясь на бегу, вылетела из дома. Она бросилась к остановке. Тут и автобус подошел. Как удачно! Глафира мигом вскочила в него.
        А после она узнала, что дом ведьмы сгорел. Про топившуюся печку-то забыла!
        Записку Глафира развернула еще в автобусе. Там снова оказалась инструкция, на этот раз по уходу за чайным грибом. Глафира растерялась – зачем это ей, ведь про чайный гриб старуха ничего не говорила, не просила его забрать. Может, просто не успела сказать? А Вере пить его надо? Говорят, что чайный квас, который делает этот гриб, полезен – кладезь витаминов. Но не возвращаться же за ним к мертвой старухе… Наверняка у кого-то из знакомых есть такой, надо будет поспрашивать. Но согласится ли Вера его пить? Вон как с семечком обернулось…
        Уже в сумерках Глафира вернулась домой, плеснула кипятка на заварку – с дороги нестерпимо хотелось крепкого сладкого чая. Она переоделась в домашний халат, созвонилась с Верой, а когда наконец снова вошла на кухню за согревающей чашкой, то увидела вдруг, что в стеклянном прозрачном чайнике что-то плавает.
        Какой-то комочек.
        Глафира открыла крышку и обнаружила маленький чайный гриб.
        Ровно через девять месяцев у Веры родилась девочка.
        Назвали Цветаной.
        Глава 13
        Дружина. Горыныч
        Жар-птица никогда не плакала. Девочка-сорванец, дружинник и боевой товарищ. Ночка не мог припомнить такое диво дивное – рыдающую Мари. Даже когда День ей случайно заехал по лицу веткой, она только зло сплюнула кровь, но не пролила ни слезинки. Мари ведь такая: все детство с парнями, разбитые коленки, руки в цыпках. Она даже собиралась отрезать свой шикарный рыжий хвост – неудобно ей, видите ли, с волосьями, мыть долго, сушить, на ветру в рот лезут. Хотела короткий ежик, как у брата. Но тут уже дружинники воспротивились: какая же Жар-птица без хвоста?
        Так что, кажется, Горыныч был единственным парнем, который довел Мари до слез.
        И благодаря этому попал в Дружину.
        Присоединился к компании Колька относительно недавно – в конце прошлого учебного года. Ночка только-только узнал о намечающемся переезде. Князев-отец сообщил, что на следующий год Ром пойдет уже в другую школу. Но переезд задержался, застопорился, и Ночка остался в родном классе еще на целую четверть. Хотя тайно надеялся в душе, что в последний момент у отца все сорвется и никакого переезда не будет до самого выпускного.
        А той весной он ходил, оглушенный неожиданной вестью, и смотрел на школу так, словно видел ее в первый раз. Друзья не понимали, чем он мучается, ведь Ночка не хотел рассказывать заранее, словно фраза «Я уезжаю» на самом деле заклинание. Пока он не говорил о переезде, в него можно было не верить.
        После уроков Ночка слонялся по гулким коридорам, заглядывал в пустые классы. Дню и Кощею он сказал, что родители наняли ему репетитора по русскому языку, мол, хотят, чтобы он окончил школу с золотой медалью. Поэтому ребята уходили домой, не подозревая, что Ночка просто отделывался от них. А он бродил призраком по опустевшему зданию, обиженный на друзей за то, что они-то останутся тут все вместе, и ненавидящий себя за это чувство к ним.
        Князева-мать, его Маленькая мама, закатывала глаза и вздыхала:
        – Не понимаю тебя, Ром, все и так разъедутся после одиннадцатого, что за трагедия?
        Все разъедутся, да. А он отколется. Как объяснить маме, что год – это много и за это время легко стать чужим? Отрезанным ломтем. Все его одноклассники потом будут вспоминать выпускной, а у него этих воспоминаний не будет. Разве он сможет быстро найти друзей на новом месте? А таких, как дружинники, точно не будет уже никогда.
        Для себя Ночка облюбовал тихий уголок возле дверей кладовки со спортинвентарем. Там он играл в телефон и почти неосознанно следил, как волна голосов утихает, ученики расходятся, а школа приобретает особое гулкое очарование пустых широких коридоров, где редкие шаги напоминают перекатывание последних конфет в жестяной банке.
        В тот раз Ночка снова соврал о репетиторе, и День с Кощеем, пожелав удачно поботанить, направились к гардеробу. Ночка же отправился в свой закуток. Лишь бы не домой – он все еще демонстрировал родителям, как сильно на них обижен.
        Но угол оказался занят.
        Ром услышал всхлипы еще на подходе. Он хотел было раздосадованно уйти – вот еще, утешать девчонку! Однако любопытство победило, и Ночка решил по-быстрому взглянуть на плаксу.
        Он поднялся по лестнице – и опешил.
        На подоконнике примостилась Жар-птица и не стесняясь рыдала, чисто по-девичьи размазывая по лицу слезы.
        Растерявшись, Ночка первым делом подумал о Фениксе. С ним что-то случилось? Давно он не встречал его, кстати. Версию, что кто-то обидел саму Мари, Ром даже не рассматривал. Жар-птица не нуждалась в защите – она сама могла выцарапать глаза противнику и пару раз реально дралась с девчонками. И с мальчишками, кажется, тоже. Но победами не хвасталась, зато Феникс, если до него доходили слухи, гордо пересказывал их Дружине, добавляя, словно это он учил ее боевым искусствам: «Молодец сеструха! Так и надо!» – хотя сам сроду и мухи не обидел.
        – Мари? – не своим голосом окликнул Ночка подругу.
        Жар-птица прерывисто вздохнула, глянула на Рома и прохныкала:
        – Стекло в классе разбила.
        Ночка облегченно выдохнул.
        – Ну ты даешь! – выпалил он в сердцах. – Разве можно так пугать! Дурында!
        Жар-птица упорно наматывала сопли на кулак, и Ночка добавил уже спокойнее:
        – Ладно, с кем не бывает…
        Но Мари больше не смотрела на него, отводила взгляд в сторону. Она была некрасивой в слезах, даже отталкивающей, и Ночка совсем смутился.
        Семья у Долгополовых была нормальной – поймут и простят. Да и тетка – завуч, наверняка замнет происшествие. Хотя, может, у Мари стряслась еще какая-то беда, а стекло просто оказалось последней каплей? Да, давно все-таки Ром не видел Феникса. Тот пока только учился совмещать техникум и работу в школе, и свободного времени у него не оставалось, но, может, он пропал из виду по другой причине?
        Словно прочитав мысли друга, Жар-птица прохлюпала:
        – Только брату не говори.
        Ночка нахмурился. Странно все это. Но перед ним плакала его дружинница. Разве можно было это так просто оставить? Хотя чем помочь, он тоже не знал.
        – Тебе денег на стекло надо? – неуверенно предложил он и хотел добавить, что подумает, как это треклятое стекло вставить, но Жар-птица уже улыбалась, будто только и ждала, когда он предложит помочь рублем. Ночку ее счастливая улыбка неприятно покоробила. Да, деньги у Рома водились, родители щедро снабжали его карманными, а тратил он их разумно. Но Жар-птицу Ночка считал своим другом, а в Дружине добивался равенства с остальными, желая, чтобы его любили просто так, а не из-за корысти. – Только стёкла я вставлять не умею. Кто этим займется? – спросил Ночка уже суше.
        – Коля вставит, – тихо ответила Жар-птица.
        И вдруг вздохнула сокрушенно и разрыдалась пуще прежнего, спрятав лицо в ладонях.
        – Ну что еще? – устало спросил Ночка и дружески потрепал Мари за коленку. – Гюльчатай, открой личико! Давай выкладывай начистоту, что у тебя произошло?
        – Это не я разбила стекло, а Коля, – прорыдала Жар-птица. – Отец у него такой! Ты бы видел! У-у-у! Рычит вечно на Кольку, а за стекло точно убьет!
        Ночка подтянулся на руках и сел на подоконник рядом с подругой. Ей бы сейчас дать платок, но у него самого не было.
        – Просто ты ведь не знаешь Кольку, – прошептала Мари, всхлипывая. – С чего тебе ему помогать? Вот я и решила соврать… Это так мерзко! Я пойму, если ты теперь откажешься…
        – Он твой друг? – тихо спросил Ночка.
        Жар-птица искоса глянула на него и прошептала:
        – Ага.
        А потом вдруг покраснела.
        Ночка невольно подумал, что раньше Жар-птица только дружинников считала настоящими друзьями. А парни шутили, что она Маугли, воспитанная волками.
        Но Жар-птица выросла.
        Хотя она была всего лишь на год младше, в Дружине привыкли считать ее мелкой. И Ночку даже кольнула ревность. Что это за Колька, которого она выбрала?
        На Рома тоже заглядывались многие девчонки. Но сам он не спешил вступать в отношения. И на это у него были причины.
        С виду семья Князевых выглядела образцово. Маленькая мама создавала декоративные блокноты, альбомы, открытки и продавала их в интернете. Она была миниатюрной, едва доставала мужу до плеча, и Князев-отец поэтому прозвал ее Маленькой, а когда появился Ром, то Маленькой мамой. Она обожала платья и с нетерпением ждала рождения дочки, чтобы наряжаться вместе. С Ночкой этот номер не прокатил, даже мальчишкой он был категорически против ее стильных экспериментов, а потом и вовсе замуровался в черное. Работа Маленькой мамы – ее закуток-мастерская, где все полки, и стеллаж, и комодик были до отказа забиты бусинками, ленточками и бумажными цветочками, – добавляла плюс сто очков к образу феи, но вот характер у Маленькой мамы был отнюдь не сказочным.
        Князев-отец много работал, ездил в командировки, и временами Маленькая мама закатывала скандалы. «Профилактические», как называл их Князев-отец. Если он дарил ей цветы, то Маленькая мама сразу спрашивала, за что он извиняется. Иногда она плакала просто так и говорила, что муж ее больше не любит, иногда хандрила и требовала подарки.
        Наверное, отцу это все по-своему нравилось, может, так он осознавал свою нужность. Но Ночка решил, что отношения – это ужасно сложная штука. И не стремился обзаводиться парой.
        – Я еще слишком молод, чтобы умирать, – говорил он.
        – Ты-то? У тебя полна голова седых волос, – язвил верный друг День, намекая на крашеные светлые прядки. – Пора уже подумать, кто будет носить тебе стаканы воды.
        – Так вроде о детях говорят, а не о девушках, – фыркал Ночка.
        – От детей не дождешься, я проверял, – тоном знатока пояснял Демьян. – Пытался воспитать Лешку, но он упорно носит воду только себе. А когда совсем мелкий был, так вообще я ему носил, и никакой благодарности! Но что я тебе рассказываю, скоро сам испытаешь на своей шкуре…
        Еще одну кардинально меняющую жизнь новость Ром узнал летом. Скоро у него будет сестра. И он был очень этому рад. Сестра – это не девушка, сестра – это здорово! Взять хоть Жар-птицу: все детство она ходила хвостом за старшим братом, не обращая внимания на его бурчание, улыбалась на подколки и язвила в ответ. Она не ждала подарков и не устраивала сцены ревности, ей не надо было ничего доказывать. Позовешь с собой – и она уже рада.
        Ночка, выросший в одном дворе с Долгополовыми, тоже привык считать Жар-птицу почти сестрой…
        Мари, устав от рыданий, положила голову ему на плечо. Ром подумал, что это самый подходящий момент, чтобы поделиться с подругой сокровенной печалью и рассказать о своем отъезде. Но все-таки решил не перетягивать одеяло на себя, ведь Жар-птица была вся в личных переживаниях.
        День часто говаривал Ночке, что у того синдром спасателя – слишком рьяно опекает всех прочих, вместо того чтобы жить своей жизнью.
        – Предположим, не всех, – обидчиво замечал Ром.
        И что плохого в том, что ему хочется заботиться о тех, кого он любит?
        Вот уедет он, и кто тогда приглядит за Жар-птицей в школе, пока Феникс в своем техникуме? Правда, Мари в опеке вроде как не нуждалась, но все-таки. Ей нужен кто-то спокойный и надежный рядом. Как День, например. Ночке казалось, что Жар-птицу он мог бы доверить только Демьяну. Да и тот вроде засматривался на Мари, хоть и не предпринимал попыток сблизиться. А может, если он увидит конкурента, то наконец-то зашевелится?
        Но сначала надо самому посмотреть, кого так отчаянно защищает подруга.
        – Кольке помогу, – сказал Ром.
        Так он познакомился с будущим Горынычем – стекло парни вставляли вместе.
        Колька оказался на голову выше Ночки. Здоровый, смуглый, стриженный почти под ноль, с насупленными бровями над черными глазами. Смотрел угрюмо и разве что зубами не скрежетал. Из-за его грозного вида Ночка с ходу решил, что Колька будет Горынычем, и невольно подумал, каким же там должен быть батька, раз его боится такой шкаф. Но зато вполне проникся переживаниями Жар-птицы.
        – Я рассчитаюсь с тобой. С обедов, – сказал Колька Ночке, когда стекло было вставлено.
        И тут Ром, как в младших классах, вдруг протянул Кольке руку и сказал:
        – Давай дружить!
        Горыныч глянул на узкую ладонь Ночки, пожал ее осторожно, так что Рому даже стало немного обидно, но ничего не ответил.
        – Вступай в нашу Дружину. Мы к себе только крутых зовем! – полушутя продолжил Ночка и улыбнулся.
        – Каких еще крутых? – подозрительно спросил Колька, недоверчиво глядя на Рома: чего это он к нему привязался? Но Ночка видел, что парень тоже едва сдерживает улыбку.
        – Жар-птицу, например, – ответил Ночка.
        – О, ну если Жар-птица с вами, то я тоже за! – хмыкнул Горыныч. – Жар-птица точно крутая!
        – Самая лучшая, – кивнул Ром.
        И Горыныч получил зеленый цвет.
        – Я травка-муравка, что ли? – запыхтел недовольно Колька, когда Ночка объяснил ему про карандаши.
        – Это цвет ящера, – возразил Ночка и предложил: – Еще свободны голубой и розовый.
        – Ладно, пусть зеленый, – неохотно качнул головой Горыныч.
        – Надо было раньше вливаться в Дружину, а то все приличные цвета разобрали, – развел руками Ночка.
        – Так раньше никто не звал.
        – Теперь вот позвали. Будешь зеленым.
        – Молодым и зеленым, – хмыкнул Горыныч. – Ну ладно. Я же реально младше всех вас. Даже Мари меня на месяц старше.
        А позже Жар-птица призналась Ночке:
        – Я ведь специально пришла тогда на твое место. Знала, что ты поможешь.
        – А я, еще не видя этого Кольку, решил позвать его в Дружину, – ответил Ночка. – Раз уж ты ради него даже в слезы ударилась.
        И Жар-птица снова покраснела.
        Глава 14
        Ребенок беса
        3 ОКТЯБРЯ
        – Та старуха передала тебе договор с подселенцем, – понятливо кивнула Цвета-с-бесом.
        – Так и есть, – глухо подтвердила Глафира, крутя в руках чашку с бледно-розовым киселем. – Я же не знала тогда, что последняя отданная ведьмой вещь передает и ее дар, вернее проклятье. Вот моя плата за девочку-семечко – перенять знахарского беса и самой стать знахаркой. Конечно, с проклятьем бабки-шептуньи ко мне перешло и знание, что своей дочери я принесла подменыша. Посадишь семечко в землю – и получишь крохотную девочку-духа, посадишь в собственное тело – и получишь младенца, правда, на человека он будет походить только внешне… Но было уже поздно. Цвета проклюнулась в животе Веры и родилась обыкновенным на вид ребенком. Она была прехорошенькой, правда, росла болезненной, капризной и трудной, но в Веру все эти хлопоты неожиданно вдохнули жизнь. Она упоенно возилась с малышкой и помощи почти не просила, а я старалась реже бывать у моих девочек, сначала оправдывалась работой, а потом и вовсе перестала заходить. От внучки я сразу решила держаться подальше, не могла забыть про то, как по дороге до остановки кидала знахаркины когти. Да и не сдружиться лесным жителям с бесами. Это раньше я считала,
что вся бесплотная нечисть заодно, а у вас там тоже все сложно.
        Цвета-с-бесом согласилась:
        – Да, бесы ближе к людям, чем к духам. И мы не особо жалуем лесных жителей, а они нас.
        – От леса тоже старались держать Цвету подальше, но все равно чуть не потеряли ее один раз. Сама убежала. Нашли скоро довольную, сидящую на муравейнике. А муравьи ходили вокруг нее кольцами. Вера подхватила дочку, прижала к себе, приговаривая: «Ни жабы, ни жуки, ни кроты, ни муравьи, ни ласточки не унесут мою Дюймовочку». С тех пор Вера старалась не просто оберегать Цвету от леса, но и все лесное выхолащивать из ее жизни. «Это моя маленькая принцесса», – твердо говорила она. Но уже тогда, в лесу, мне показалось, что отношения между моей дочерью и внучкой стали меняться. Может, стоило дать Цвете тогда уйти… Но я испугалась, а своей интуиции доверяю, она ведь у меня теперь знахарская.
        – Ты поступила здраво, – одобрила Бесена. – Неизвестно, приняло бы другое лесное семейство вашу древляницу или нет.
        – А мне было жаль Веру. Как отнять у нее дитя? – призналась Глафира. – Боялась, что вернется ее апатия. Это уж потом, когда Цвета подросла, Вера к ней совсем охладела. Чувствовала, наверно, что это все-таки не ее ребенок и даже не человек, хотя, по ее рассказам, Цвета росла вполне нормальной. Странноватая, конечно, ну да кто не странноват?
        И знахарке ли говорить о странностях? Нашептывать я, кстати, не хотела, но все-таки взялась за это дело, чтобы помочь Вере с деньгами. Вот так. Я ни о чем не жалею.
        Глафира замолчала. Цвета-с-бесом пила маленькими глоточками клубничный кисель, смакуя на языке, и, казалось, полностью ушла в это занятие.
        – Я ответила на вопрос. Теперь твоя очередь, – напомнила Глафира. – Как тебе удалось угнездиться в этом теле? Откуда ты взяла нити связи, раз утверждаешь, что не тронула Цвету? Ведь у девочки нет души.
        Цвета-с-бесом подняла глаза на знахарку. И хоть это была не ее внучка, у Глафиры все равно защемило сердце. Вот так же и ее настоящая Цвета сидела здесь накануне.
        Девушка моргнула, и зеленые крапинки в ее карих глазах как будто стали ярче, а взгляд – шкодливее. Нет, это точно не ее внучка. Та смотрела кротко и… с надеждой?
        Цвета приходила вчера за помощью. А сегодня Глафира ее уже потеряла. Она ничего не могла сделать для внучки, но от этого знания легче не становилось. Внучка просила о помощи, а она не помогла.
        Цвета-с-бесом наконец допила кисель, собрала пальцем густые остатки со стенок чашки и сказала:
        – Да, души нет. Но нити связи есть. Их мало, но они есть.
        Глафира смяла в руках подол фартука. Став знахаркой, она узнала от родича и о нитях связи. Они состоят из того же материала, что и душа. Или настоящая, искренняя любовь.
        – Из чего они? Из любви ее матери? – предположила Глафира.
        Значит, Вера еще не совсем охладела к подменышу?
        Цвета-с-бесом отрицательно покачала головой, провела кончиком пальца по ободку чашки и ответила:
        – Из любви ее бабушки.

* * *
        Цвета-с-бесом встала из-за стола.
        – Ладно, мне пора. Мое время идет. Три дня – это так мало.
        Знахарка тоже поднялась.
        – Куда ты?
        – Дело есть, – уклончиво ответила девушка и вышла в прихожую.
        Глафира, оставшись на кухне, лихорадочно соображала, что же ей предпринять. Это была уже не ее внучка, но тело-то принадлежало Цвете. И двоих оно явно долго терпеть не станет. А бес куда сильнее.
        Она глянула на чайный гриб. Тот съежился и склизким комком опустился на дно банки, явно не собираясь помогать знахарке.
        – Не стоит, – Цвета-с-бесом, надевая куртку, заглянула из крошечной прихожей на кухню. – Это еще малыш, кусочек беса, а его родителя звать не надо, я-то все равно быстрее.
        – Родич – бесенок? – Глафира пристально посмотрела на клубочек в банке. – Тоже, что ли, подселенец?
        Цвета хмыкнула.
        – А ты думала, что он просто дар свыше?
        – Ну… Какой-нибудь низший дух, – призналась Глафира.
        Она, честно говоря, никогда не задумывалась, что за существо ей тогда досталось от ведьмы в нагрузку к девочке-семечку. Сначала Глафира пыталась смыть тогда еще крошечный комочек гриба в унитаз, выносила на улицу, выбрасывала с моста в реку. Но тот всегда возвращался, даже если знахарка совсем отказывалась от чая. Он заводился в любой капле воды. И Глафира сдалась. А потом они даже, нет, не подружились, но стали товарищами. Родич все-таки оказался полезным. Он был ее знахарской силой.
        – А «кусочек беса» – это как? Вы что, почкованием размножаетесь? – спросила Глафира.
        – Типа того, – фыркнула Цвета-с-бесом. – Знахарка из тебя так себе, конечно… Я же тебе говорила вроде, что бесы с духами не ладят. Какие еще низшие духи? Ты вообще задумывалась когда-нибудь, зачем бесам все это нужно? Заключать договор, помогать и смиренно выжидать момента, когда какая-нибудь из ваших товарок оплошает и не сможет передать проклятье дальше? Зачем нам все это?
        Глафира не знала. Многим вещам, особенно связанным с магией, она просто позволяла идти своим чередом, не горя желанием разбираться в бесовской природе. Она привыкла считать, что просто выполняет свою работу, и не ощущала тяги к знахарству, наоборот, мечтала избавиться от вдруг свалившейся способности. Глафира с радостью бы снова стала парикмахером, но после этого проклятья люди стали чураться ее. Скоро у Глафиры почти не осталось клиентов, а ее девочкам нужно было помогать. Вот она и взялась за заговоры, как когда-то та бабка-шептунья, что наградила ее бесом. К знахаркам обращаются люди с омутами. А бесы… Какая у них цель? Ну, может, они так развлекаются… Да нет, конечно.
        – Бесы питаются душами, – ответила Глафира.
        – Как будто нам больше есть нечего, поэтому мы готовы ждать десятки лет, – хмыкнула Цвета-с-бесом, перекидывая через плечо ремень маленькой сумочки.
        Ухмылялась она совсем не так, как это делала Цвета. Ее внучка была грустной и робкой, а эта девочка – нахальной и ядовитой.
        – Родич – это частичка подселенца, я же уже сказала! – все-таки решила объяснить Бесена. – Да, считай, что бесы размножаются почкованием. Но чтобы зародыш превратился в полноценного беса, ему нужно не просто съесть душу, а заполучить ее. Целенькую.
        – Не понимаю, – созналась Глафира.
        Цвета-с-бесом переминалась на пороге. Она уже сунула ноги в ботинки, но все не уходила, хоть и торопилась до этого.
        – Эх, мне идти пора, но и поговорить хочется, – недовольно пробурчала девушка. – Нечасто удается поболтать о себе, любимой. А вы со своим бесом не разговариваете?
        – Нет, он не такой общительный, как ты, да и я на него… в обиде, – сказала Глафира. – Его же мне навязали.
        – А на меня, значит, не обижаешься? – опять ухмыльнулась Цвета-с-бесом.
        – И на тебя обижаюсь, – кивнула Глафира. – Да. Но я же не могу выгнать тебя из тела внучки. Три дня, говоришь, на твое дело? А потом я увижу Цвету?
        Девушка пожала плечами.
        – Может, и увидишь… Ты же понимаешь, что она твоя жертва? Вы поймали в телесную клетку духа.
        Странно было слышать от Цветы такие рассуждения, и Глафире приходилось напоминать себе, что в теле внучки сейчас находится бес и это он говорит с ней.
        В теле внучки – бес.
        – Но ты вроде не прочь находиться в человеческом теле, – заметила Глафира.
        – Так подселенцы с людьми, можно сказать, родственники, – напомнила Бесена.
        – Хороши родственнички, – пробурчала Глафира. – Едите наши души.
        Цвета-с-бесом закатила глаза и досадливо сказала:
        – Опять ты заладила про это! Как будто бесы такие обжоры, только и думают, кого бы съесть…
        – А разве не так?
        Девушка достала телефон из сумки и посмотрела на дисплей.
        – Времени уже много, про бесов и души я расскажу в следующий раз… Если увидимся. Но ты всегда можешь расспросить своего родича. А Цвета… Она же лебедь, которого вы пытаетесь сделать уткой.
        Глафира помрачнела и прошептала:
        – Это я подарила ей сказки Андерсена.
        – Ее любимая книга, – кивнула Бесена.
        – А можно, – вдруг дрогнувшим голосом проговорила знахарка, – достать Цвету из этой самой телесной клетки? Выпустить ее на волю? Может гадкий утенок стать лебедем?
        – Отобрать у Дюймовочки стрекозиные крылья, чтобы она перестала быть эльфом? – Цвета-с-бесом пожала плечами и выскользнула из квартиры.
        Можно, наверное, но у Бесены другие планы.
        Глава 15
        Дружина. Кощей
        Илья, на тот момент лучший друг Ночки, попал в Дружину по умолчанию.
        Будучи худым и высоким, он получил кличку Кощей.
        – А почему не Илья Муромец? – удивился новоявленный Кощей. – Вроде логично, я же Илья. А дружина должна состоять из богатырей.
        – Ты себя видел, богатырь? – фыркнул Ночка. – Ходишь – костями гремишь.
        Кощей в ответ расхохотался, он не был обидчивым. Да и цену себе знал. Илья и правда был очень тощим, но при этом – выше всех в классе. Он отлично играл в баскетбол, и физрук в нем прямо-таки души не чаял.
        Мама Кощея опекала всех кошек района: кормила их, брала на передержку, стерилизовала – и постоянно отправляла Илью то в ветеринарку, то к другим волонтерам, то на «дело» – добывать очередную кошку. Поэтому в Дружине скоро сама собой образовалась шутка, что в одной из уличных кошек сидит утка, а в ней яйцо, в яйце – игла со смертью Кощеевой. А кошек так много, чтобы запутать того, кто на иглу посягнет.
        Кощею достались цвет серебристой иглы и серый карандаш.

* * *
        Однажды, перед межшкольными соревнованиями по баскетболу, у спортзала собралась толпа учеников-болельщиков. День с Мари отошли в сторонку и стали выглядывать Ночку и остальных. Ром обещал, что мама поможет ему нарисовать большой плакат с фирменной кричалкой «Кощей – забей!».
        Жар-птица, повернувшись к Демьяну, вдруг выдала:
        – У меня в классе есть девчонка, с которой мы вечно в контрах. Так вот, она сказала, что я ваша «некрасивая подружка». Представляешь? Вот умора!
        – Э-э-э, не понял шутки, – озадачился День.
        – Ну, типа у каждой популярной девчонки должна быть некрасивая подружка, – стала объяснять Жар-птица. – Думаешь, девчонки из других классов вас не замечают? О, еще как! Вот ты красавчик, – День слегка порозовел, но Мари сказала это так, что слова ее звучали не как комплимент, а как простая констатация факта. – Ночка сводит с ума своим обаянием и загадочностью. Феникс крутой, потому что властелин компьютерного класса и тачка у него есть. Кощей – бог баскетбола, подкачаться бы ему немножко, но тогда он не будет Кощеем, – она хихикнула. – Ну а я, я-то кто? Нет у меня никаких достоинств. Поэтому я – некрасивая подружка.
        День заметил, что Мари, перечисляя дружинников, не назвала Горыныча. Может, потому что они были в одном классе и их одноклассницы интересовались Колькой меньше, а может, Жар-птица просто стеснялась сказать, что ей самой нравится в Кольке.
        – Ну и девчонки у вас, – пробурчал День, – они просто завидуют, ведь ты… – и неожиданно выпалил громче, чем хотел, – самая лучшая!
        Жар-птица с интересом глянула на Демьяна.
        И парень вдруг осознал, что никогда раньше не говорил ей такого. Эта фразочка на самом деле появилась отнюдь не как комплимент. В детстве Феникс частенько был недоволен, что младшая сестра увязывается за ним, и мрачно бурчал:
        – Опять прицепилась! На что ты мне сдалась?
        И маленькая, но, справедливости ради стоит сказать, довольно вредная Машка вопила:
        – Почему ты не хочешь играть со мной? Мама говорит, что я самая лучшая!
        Так к ней и прицепилось выражение «самая лучшая», хотя позже в Дружине единогласно признали, что это действительно так. И временами сам Феникс гордо провозглашал: «Самая лучшая!» И Ночка тоже так говорил, и Кощей, который часто захаживал в их двор и был свидетелем зарождения самых старых шутеек в компании.
        Но почему-то, когда эту фразочку бросил День, она прозвучала не как у ребят. Слишком весомо, что ли. И Демьян спешно решил обернуть все в шутку.
        – Ну или тогда уж некрасивый дружок.
        Жар-птица скривилась и недоуменно изогнула брови.
        День понял, что совсем оплошал, и добавил, делано посмеиваясь:
        – Ну ты же типа наш братан!
        – Тогда хотя бы «некрасивый друган», – хмыкнула Мари.
        – Ты красивая, – тихо проговорил Демьян.
        Жар-птица фыркнула, и День заметил, что она чуть отпрянула.
        – Это же образное выражение! – вдруг почему-то стала защищать одноклассницу Мари. – И вообще, давай уже поищем остальных. Где Ночка?
        Глава 16
        Русалочка и ее принц
        3 ОКТЯБРЯ
        Выйдя от знахарки, Цвета-с-бесом села на лавочку и закрыла глаза.
        Подселенка в сердечном домике ожила, сотворила посреди сарайчика красный диван и плюхнулась на него. В руках она по-прежнему держала нити куклы-марионетки. Бесена досадливо взглянула на них, встряхнула пальцами, и – вуаля! – вместо нитей возник джойстик, только полностью деревянный.
        – Так удобнее!
        – Ого! – присвистнула Цвета, подпирающая стену домика.
        – Что? Нити и все остальное – это просто образы. Мираж, – объяснила Бесена. – На хлеб его не намажешь, запаха и вкуса не почувствуешь. Так что ничего особенного.
        – Я тоже так хочу!
        – Так пожалуйста!
        – Ты научишь?
        – Да представь что угодно. Осознанное сновидение, – фыркнула Бесена.
        Цвета сосредоточилась, и на потолке появилась люстра, похожая на корень дерева. Когда девушка щелкнула пальцами, капли лампочек, свисающие с черных проводов, вспыхнули теплым светом.
        – Всегда хотела такую! – довольно вздохнула Цвета. – Но в мою розовую комнату не впишется.
        – А мне нравится твоя комната! – возразила Бесена со смешком. – Чувствую себя в ней принцессой!
        – Наслаждайся. Три дня.
        – Наслаждаюсь! – язвительно повторила рогатая, а потом рывком встала с дивана и открыла дверь домика.
        Гигантское черное озеро чуть обмелело и больше не лизало серые стены. Ого! Похоже, Цвете пошла на пользу история о ее появлении. Она осознала, отчего у нее были проблемы. И примирилась. Но охранника все еще не было видно. Наверное, он и вовсе не существовал, потому что Цвета была духом.
        – Ну, раз ты пока обитаешь тут, а не снаружи, то можно места и побольше, – решила подселенка, и после ее слов домик слегка раздался. – Еще добавим окна.
        В стене возникли два окна. Одно выходило на омут, в другом же была чернота.
        – Ты тут ставни забыла открыть, – заметила Цвета, – или у тебя не сработало что-то.
        – Нет, просто наше тело сейчас с закрытыми глазами, это окно в мир, – пояснила Бесена.
        – Но я и так все вижу, – призналась Цвета. – Не знаю как, правда. Не глазами. По-другому. Я не могу пошевелить и пальцем, но понимаю, что творится вокруг.
        – Да, ты воспринимаешь мир как дух. Для этого тебе не нужны глаза, но ты пока не отвыкла от телесного познания мира, поэтому тебе и кажется, что ты видишь.
        Цвета осторожно села на красный диванчик – корни ног разметались вокруг нее, и подменыш походила на вывороченное бурей дерево. После того как Бесена захватила управление телом, Цвета больше не парила над полом, поддерживаемая энергией нитей связи, теперь в воздухе висела кукла-марионетка.
        – Я обещала помочь тебе и держу свое слово, – сказала Бесена. – Теперь ты знаешь, кто ты на самом деле, и понимаешь, почему была невидимкой для остальных, почему даже собственная мать к тебе охладела. С возрастом у тебя стало слишком мало нитей связи, они больше не маскируют тебя, и люди чураются.
        – Понимаю, – тихо отозвалась Цвета. – Я не человек. Но почему мои нити связи – от бабушки? Почему она любила меня? То есть любит…
        Бесена пожала плечами.
        – Может, на расстоянии подменыша любить легче? Ради тебя она стала заниматься знахарством, высылала заработанные деньги и этим выражала свою любовь. А может, наоборот, знахарская сущность помогла Глафире разглядеть истинную тебя. Она же еще до твоего рождения знала, что ты подменыш… И, в конце концов, именно бабушка, а не твоя мать, упорно добывала семечко, из которого ты проклюнулась.
        Бесена дохнула на окно, и оно запотело. Подселенка нарисовала там сердечко.
        – Думаю, не надо было ей держаться от тебя подальше. Бесы не причинили бы тебе вреда, лесные родители вряд ли забрали бы в человеческом теле, а нити связи только укрепились бы, и не пришлось бы одинокому ребенку искать в этом мире того, кто бы его полюбил.
        – Лесные родители, – прошептала Цвета задумчиво и растерянно.
        – Да, где-то они есть у тебя… Лучше бы ты оставалась с ними. Я не встречала еще ни одного подменыша, который пережил бы свое шестнадцатилетие.
        – Я судьбу не выбирала, – грустно ответила Цвета.
        Бесена обернулась к ней и тут заметила то, на что сначала не обратила внимания.
        Вокруг Цветаны лежали увядающие оборванные стебли. Они не сразу бросились в глаза из-за ног-корней. Только одна нить все еще тянулась к стене дома, и от этого Цвета напоминала узника в темнице.
        Подменыш, поймав растерянный взгляд Бесены, пояснила:
        – Я сама это сделала. Но потом вспомнила, что у нас договор, и решила тебя дождаться. Все-таки договор с бесом – дело ответственное.
        – Какая ты совестливая, – буркнула Бесена.
        – Ну ты же сказала, что мне все равно недолго осталось, – глаза Цветы заблестели от слез.
        – Ты все еще ведешь себя как человеческая оболочка, – пробормотала подселенка.
        – Я все еще пока в ней, – обидчиво прошмыгала подменыш.
        – Понимаешь, ты не станешь свободной, если разорвешь нити связи. Тело умрет, но и ты тоже умрешь. Все сложнее, чем тебе кажется, – попыталась объяснить Бесена, хотя и сама толком не понимала случай Цветы.
        Подменыш опустила зеленую игольчатую голову.
        – Ты ведь не хочешь умереть? – серьезно, без своей обыкновенной ехидной усмешки спросила Бесена.
        – Не хочу.
        – Вот и не сожалей о том, что уже сделано. Знаешь поговорку бесов?
        – Откуда бы?
        – Не грусти, а то омут будет расти!
        Цвета невольно улыбнулась.
        – Омут – это плохие чувства, – вспомнила она вчерашний разговор с подселенкой.
        – Они не плохие, – возразила Бесена. – Плохих чувств не бывает. Эти чувства всем телесным нужны. Но как соль. Положишь в меру – блюдо только выиграет. А вкусы у всех разные… М-м-м, соленые огурчики!
        Она облизнулась, а Цвета вспомнила, как подселенка вчера вечером съела полбанки огурцов, обнаруженных в холодильнике. Потом у тела болел желудок – воистину бес вселился.
        – Ну а если пересолишь, то блюдо станет несъедобным. Я уже это поняла с супом, – продолжила подселенка.
        – Но можно же положить больше картошки, и она вберет излишек соли, – возразила Цвета.
        – И если засыпать омут, то излишки «плохих» чувств не принесут вреда, – кивнула Бесена.
        – Да и пусть омут растет! – вдруг разозлилась подменыш. – Чем я его засыплю?!
        Цвета махнула в сторону окна, за которым черное озеро напоминало огромный мусорный пакет, готовый поглотить старый рассохшийся домик.
        – И вообще, сейчас это твои проблемы! – продолжала буйствовать Цвета. – Пока тело тоже твое!
        – Не хотела бы я, чтобы сюда пожаловали другие бесы, не зря есть пословица: беда никогда не приходит одна, – фыркнула подселенка.
        – Вечно ты со своими пословицами и смешками, – огрызнулась подменыш.
        – Удивляюсь, сколько люди знают о нас, бесах, но эти знания никогда не идут им на пользу!
        Бесена шагнула к Цвете, отодвинула ее корни и села рядом.
        – Могла бы сотворить второй диван, – буркнула Цвета.
        – Я же тут на правах гостьи. Да, кстати, что добру пропадать…
        Левая, свободная от джойстика рука Бесены вдруг превратилась в ножницы, и она стала срезать под корень валяющиеся на полу стебли. Цвета без возражений следила за подселенкой. Казалось, она уже израсходовала свой запас гнева и теперь покорно наблюдала за рукой-ножницами.
        – Не будут тебе мешать, а мне пригодятся, – закончив, пояснила Бесена.
        Ее рука снова стала обыкновенной. Подселенка, положив рядом джойстик, скатала обрезки нитей в клубок.
        – А я тоже могу менять внешность? – Цвета задумчиво скручивала и вновь распрямляла свои «ножные» корни.
        – Можешь делать все что хочешь. Развлекайся! Это же мир сновидений! У тебя нет настоящего тела, и ты можешь меняться как тебе вздумается!
        – Правда? – нерешительно проговорила Цвета.
        И вдруг из духа, похожего на ожившее дерево, она перевоплотилась снова в девушку.
        Бесена сокрушенно хлопнула себя по лбу.
        – Серьезно? Это плохой выбор! Чем тебе корни не понравились?
        Цвета, поджав губы, промолчала.
        – Это комплекс какой-то – непременно иметь ноги? Обчиталась «Русалочки»?
        Подменыш пошевелила ступнями в зеленых носках и довольно улыбнулась.
        – Мне просто так привычнее, – в оправдание сказала она. – Да ведь и ты сама хочешь иметь ноги? Иначе бы не сидела тут…
        Подселенка пропустила замечание Цветы мимо ушей и кивнула на куклу-марионетку.
        – Тебя не смущает, что вас тут теперь двое?
        – Смущает, поэтому буду признательна, если ты ее уберешь, – пробурчала Цвета.
        – И правда, пора заняться делом, – согласилась Бесена. – Знаешь его?
        Она хлопнула ладонью по коленке, и кукла-марионетка сменила внешность. Теперь это был симпатичный парень с вьющимися светлыми волосами.
        Цвета от удивления приоткрыла рот, кинула взгляд на подселенку и отрицательно помотала головой.
        – Нет. Думаю, он не из моей школы… – она осеклась и замолчала.
        – Что? – покосилась на нее Бесена.
        – Кто он тебе? – спросила Цвета.
        – Пока никто, – пожала плечами Бесена.
        – А зачем ты его ищешь?
        – Слишком уж ты любопытная, – шкодливо улыбнулась подселенка.
        – Ты не навредишь ему?
        – С чего ты это взяла?
        – Действительно, с чего? – Цвета снова рассердилась. – Может, потому что ты бес?
        – Ох, ну началось! – закатила глаза Бесена. – Ты вся в свою бабулю, хоть она тебе и не родная. Не так уж много у вас, людей, проблем от бесов. От автомобилей и то больше: воздух загрязняют, кругом аварии, куча денег на тачки тратится, – подселенка изобразила джойстиком повороты руля. – Мы же, бесы, лишь иногда чуток щиплем души, причем только тех, кто нам это позволяет.
        – Лишь чуток щиплем души! – передразнила соседку по домику Цвета.
        Бесена удивленно вскинула брови.
        – Ты становишься такой же вредной, как я, и мне это не нравится! – пропыхтела она. – Вроде робкая и мягкая, а потом как выдашь что-нибудь! Оставайся лучше милой. И вообще-то я тебе помогаю! Без меня ты бы до сих пор терялась в догадках, почему для всех чужая. Растила бы в себе и дальше омут имени Комплекса Неполноценности…
        – Заладила со своим омутом! Пока я еще не решила, радоваться ли мне твоей помощи или плакать, – вздохнула Цвета. – Чужой я так и осталась.
        – Потому что своих ищешь не там.
        – Ну а ты? – Цвета кивнула на маленькую копию парня.
        Бесена щелкнула пальцами, и марионетка снова перевоплотилась в Цвету.
        – Как-то жутковато, – пробормотала подменыш, глядя на маленькую копию своего тела.
        – Возвращайся к себе, – посоветовала Бесена. – Становись собой.
        – Собой… – безнадежно вздохнула Цвета.
        Но как стать собой, если ничего о себе не знаешь?

* * *
        – Эй, все хорошо? – окликнула старуха девушку на скамейке и постучала клюкой по железной урне, привлекая ее внимание. – Нанюхалась чего, что ли?
        Цвета-с-бесом распахнула глаза и мигом вскочила.
        – День тяжелый. Просто пытаюсь собраться с мыслями, – протараторила она на автомате.
        – Ты внучка Глафиры? – спросила старуха, и глаза ее блеснули интересом.
        – Мне пора! – отрезала любопытство соседки Цвета-с-бесом и быстрым шагом отправилась на остановку.
        Трамвай пришел полупустой, и девушка плюхнулась на одиночное кресло. Сиденье было обито мягкой темно-синей тканью с желтым узором, не то что в автобусе, на котором Цвета-с-бесом приехала к Глафире, – там был коричневый вытертый дерматин.
        Трамвай покатил по рельсам и уютно зазвенел.
        – Как здорово! – прошептала Бесена.
        – Давно не каталась на трамваях! – откликнулась из сердечного домика подменыш.
        Цвета-с-бесом достала из кармана телефон и приложила к уху, сделав вид, что разговаривает:
        – Почему? Мне очень нравится! Кажется, это теперь мой любимый вид транспорта!
        – Не по пути. А просто так кататься было некогда, – ответила Цвета. – Наверно, я слишком была занята мыслями о том, как понравиться другим, и совсем не думала о том, что нравится мне самой. – Она растерянно засмеялась и добавила: – Никогда не приходило в голову просто сесть и покататься на трамвае.
        – Видишь, иногда совсем не плохо отправиться с незнакомкой в маленькое приключение, – весело заметила Бесена.
        Девушка положила телефон в карман и открыла сумку, чтобы достать деньги на билет. Утром Бесена проехала зайцем, к своему восторгу и к возмущению Цветы. Сейчас же кондуктор нависла прямо над ней, так что делать было нечего. Отсчитывая мелочь, Цвета-с-бесом заметила в сумке какую-то любопытную бумажку. Она расплатилась, получила билет и занялась находкой.
        Это была распечатанная на цветном принтере фотография парня. Та самая, для приворота. Парень был крепким, коротко стриженным, в спортивной форме. Он держал в руках футбольный мяч и широко улыбался.
        Бесена, окутанная телесной памятью, знала в общих чертах, как выглядит Антон, и знала, что эта фотография была сделана до его травмы. Она хмыкнула и убрала фото обратно в сумку.
        – И что ты хмыкаешь? – пропыхтела подменыш в сердечном домике. – Не всем нравятся смазливые блондинчики.
        Цвета-с-бесом прикусила губу, но отвечать не стала – было бы странно ни с того ни с сего хватать телефон и начинать возмущаться, а в сердечный домик она спускаться не хотела, поскольку сторожила свою остановку. Да и с бдительностью окружающих она уже столкнулась в лице соседки Глафиры, а ведь думала, что надежно спряталась на той скамейке, заросшей «золотыми шарами».
        Выйдя из трамвая, Цвета-с-бесом закоулками пропетляла до пустынной дорожки.
        – Ты тут так хорошо ориентируешься, – заметила подменыш.
        – Это же мой район, я все тут знаю, и даже чужое тело мне не помеха, – ответила Бесена.
        Бурая жухлая трава на пустыре походила на всклоченную шерсть старой собаки. Цвета-с-бесом шла дачными улицами, бахромой прилепившимися к городу. Над железными заборами, словно большие диковинные звери в зоопарке, выглядывали яркие и странные домишки. Видно, устав от однотипных квартир человейников, здесь каждый творил от души.
        На одном из заборов распласталась надломленная, тяжелая от крупных плодов ветка антоновки.
        Цвета-с-бесом подпрыгнула, ухватила яблоко и с силой дернула. Яблоко было огромным, во всю ладонь. Бесена с усилием откусила и поморщилась:
        – Кисло…
        А потом счастливо повторила:
        – Кисло!
        – Надо те собирать, которые легко отделяются от плодоножек и сами в руку падают. Вроде так, – поделилась теорией подменыш, – но у нас дачи нет.
        – Знаешь, – сказала Бесена, разглядывая надкусанное яблоко. – Оно сначала было холодным, но тут же потеплело.
        – Конечно, нагрелось от твоей руки.
        – Здорово! – удовлетворенно выдохнула Бесена.
        И Цвете тоже нестерпимо захотелось взять в руки прохладное яблоко, надкусить его и почувствовать, как от кислоты щиплет язык. Хотя нет, она бы сорвала вон то, желтое, ароматное, под кожицей которого скопился солнечный свет… Сколько она всего упустила, оказывается, пока пыталась разобраться, что с ней не так. Не успела порадоваться таким вот мелочам. Все-таки хорошо, что появилась Бесена и показала ей, как наслаждаться жизнью. Скоро тело вернется к ней, и уж тогда Цвета больше не будет грустить.
        Цвета-с-бесом вышла к Холодной канаве. Она вбежала на мост, свесилась через перила и заглянула в Омут. На нее в ответ уставилась девушка с родинкой на щеке.
        Подменыш в сердечном домике недовольно проговорила:
        – Мне не идет такая прическа.
        Девушка потрогала одну из бульбочек на голове и улыбнулась.
        – А мне нравится. Подождем тут, – твердо решила Бесена, оглядываясь по сторонам.
        Тело мерзло от холодного мокрого ветра – непривычное для подселенки ощущение. И неприятное. Цвета-с-бесом застегнула куртку до самого подбородка, натянула капюшон и сунула руки в карманы.
        Она бродила по мосту туда и обратно, словно несла вахту, а иногда ради разнообразия прохаживалась вдоль канавы по узкой тропинке и даже немного уходила в сторону пустыря, но всегда держала мост в поле зрения.
        Тем временем настроение Цветы снова упало. Она вспомнила рассказ бабушки, вспомнила, что на самом деле не человек. Сочные яблоки и беззаботные поездки в трамвае – это, конечно, здорово, но ей опять будет не до них.
        Бесена на встрече с Глафирой сравнила ее с лебедем, из которого пытаются сделать утку. Да, она как гадкий утенок на птичьем дворе. Нужно думать о своей лесной семье, о других лебедях, и Цвета забубнила:
        – Я не человек. Я древляница. Подменыш.
        – Не заморачивайся так, – посоветовала Бесена. – Даже я сначала обманулась. Знаешь, как удивилась, когда поняла, что внучка ведьмы не душа, а дух?
        Цвета в сердечном домике притихла.
        – Женщина, одержимая материнством, пойдет на многое ради заветного дитяти, – добавила Бесена. – Знахарки пользуются этим, потому что такая работенка выгодна. Вон той бабке-шептунье, которая украла тебя, даже удалось передать своего беса. А лесные дети, как и деревья, могут прорастать почти везде, что очень удобно для подкидывания.
        – Звучит отвратительно, – подала голос Цвета. – То есть я проклюнулась в животе матери, обросла плотью и стала младенцем?
        – Именно так, – подтвердила Бесена. – Но чем старше становятся подменыши, тем слабее их связь с матерью. Они пахнут уже не ее кровью с молоком, а лесом и внутренне всё меньше походят на человека, хотя внешне остаются обычными людьми. Ты вот, например, стала видеть бесов.
        – Да, – вздохнула Цвета.
        – Застревают такие дети между миром людей и миром духов. Первые их не принимают, а вторых они сами не знают. Только настоящая любовь через поцелуй может привязать духа к телу. Пришить, как раньше говаривали, нитями связи.
        – Как в сказке, – заметила Цветана.
        – Ага, – подтвердила Бесена, продолжая шагать вдоль канавы. – Той, которая про ноги. Русалочке хотелось, чтобы принц подарил ей свою любовь, а заодно и бессмертную душу. Вернее, нити связи, ведь они вьются из любви. Духи, в отличие от душ и бесов, смертны, хоть и живут гораздо дольше людей. Русалки живут триста лет. Древляницы, наверно, столько же, а может, и больше.
        – Значит, бабушка не соврала про приворот, он бы на самом деле мне не помог. – Цвете стало стыдно, что она тогда накричала на Глафиру, да еще чай специально разлила.
        – Да, – кивнула Цвета-с-бесом своей невидимой собеседнице. – Любовь должна быть настоящей.
        Подменыш ничего не ответила.
        К тому времени тело уже совсем замерзло, гадко свербило в горле, ботинки промокли, а пальцы ног противно кололо. Девушка кашлянула в шарф.
        – Ты так заболеешь, – обеспокоенно предупредила Цвета. – Тогда сляжешь и будешь есть только овощной бульон. Обычно едят куриный, но я же вегетарианка.
        – Овощной бульон я не хочу, – возразила Бесена.
        – Значит, нам пора уходить отсюда.
        Цвета-с-бесом вздохнула.
        – Ладно, сдаюсь. Человеческие тела такие прихотливые!
        – С удовольствием приму его обратно! – откликнулась подменыш.
        – Не дождешься, – буркнула Бесена.
        Девушка покинула свой пост и двинулась к цивилизации – погреться в каком-нибудь магазине.
        – Он мог после школы пойти домой другой дорогой, не каждый же день проходить по мосту, или отправиться в секцию, или к другу заглянуть, – рассуждала по пути Бесена.
        – Сегодня вообще-то воскресенье, занятий нет, – напомнила Цвета.
        Бесена досадливо скривилась.
        – Я надеялась на счастливый случай. Но нет… Эх, не хватает мне сейчас моей бестелесности и легкости! У всего есть свои преимущества и недостатки. Да, кстати, – вдруг отвлеклась от своих мыслей подселенка, – у меня к тебе тоже есть вопрос.
        Заметив впереди прохожих, она снова приложила к уху телефон.
        – Какой? – откликнулась Цвета.
        – Как ты выбрала парня для приворота? Почему именно этот Антон?
        Цвета помолчала и ответила:
        – Не знаю. Он показался мне интересным, и я подумала, что тоже могу ему понравиться. А ты? Как выбрала парня, за которым мы теперь охотимся?
        Бесена ненадолго задумалась, а потом ответила:
        – Мне кажется, как и ты. Он интересный, и, наверно, я тоже могу ему понравиться.
        Цвета не поняла, шутит ли подселенка или говорит серьезно.
        – И что будешь делать? Пригласишь его на свидание к мосту? – хмыкнула подменыш.
        Цвета-с-бесом почти поравнялась с прохожими.
        – На свидания к мосту он и так ходит, – сказала она и убрала телефон в карман.

* * *
        Демьян часто возвращался из школы дальней дорогой. Маленький ритуал – отдых после занятий, время для наведения порядка в мыслях. Он всегда останавливался на мосту и смотрел вниз.
        А Бесена была водой, и игрой света, и ряской, и тиной. День смотрел на нее. Задумчиво. Долго.
        А она на него. И ей казалось, что в озере он ищет именно ее.
        Поначалу Бесена не замечала парня, не выделяла среди других прохожих, тенями снующих по мосту, но он был единственным, кто постоянно останавливался, чтобы глянуть на воду. И Бесена стала его узнавать: высокий, остролицый, с вьющимися светлыми волосами.
        Подселенка тогда еще ни разу «не надевала тело», разве что гуляла в кошках иногда, но все же понимала, что девушки наверняка считают этого парня красивым. Она тоже так считала.
        День смотрел на воду, и Бесена подгребала водоросли, стебельки трав, веточки, зеленые пластинки ряски, пока не складывался еле уловимый образ девы, словно аппликация на бумаге. Смягчая черты его лица в отражении, она лепила свое.
        День смотрел, хмурился, а Бесена гадала: правда ли он видит ее? Или только свое отражение?
        Он уходил.
        Придет ли снова?
        Да. Он всегда приходил.
        Раньше молодых предупреждали: «В Тихом Омуте бесы водятся». Теперь их никто не предупреждал.
        Глава 17
        Аука
        6 ОКТЯБРЯ
        Ночка не спешил домой. Он шел медленно, наблюдая, как ветер рвет пухлые облака, похожие на старую вату, торчащую из оконных щелей школьного медпункта. Рому было обидно, что День его так бесцеремонно отшил, прикрываясь какими-то мифическими делами. А еще из головы не выходило то объявление на столбе. Хоть Ночка при друге делал вид, что это пустяки, но таинственная девчонка так и маячила перед глазами.
        Она тогда, после школы, так радостно подскочила к Дню со своей дурацкой банкой с грибом, прямо сияла, словно героиня индийского фильма, которая полжизни искала брата и наконец-то его нашла. А потом растерялась и сразу увяла, когда этот самый брат ее не признал.
        Или сделал вид, что не признал?
        Может, они вместе ходили в садик, или лежали в больнице, или жили по соседству? Может, девчонка просто обозналась, она же не назвала Демьяна по имени. Может, эта встреча стала лишь досадным эпизодом ее жизни, над которым она потом сама смеялась и пересказывала подружкам.
        А может, и нет.
        Как узнать?
        День шутил, что у Ночки синдром спасателя, что Ром вечно о ком-то заботится, кого-то опекает. «Ты слишком заморачиваешься чужой жизнью, переезжай уже к Кощею, будешь оберегать стаю их кошек, – подтрунивал День, а потом уже серьезно добавлял: – Позволь другим жить, как им хочется, совершать ошибки, какие им хочется, и самим расхлебывать результат. Не каждая каша заварена для тебя».
        Да, эта каша не для него, и пора выкинуть из головы эту Цветану. Девчонку, которая пару дней назад еще была в полном порядке и улыбалась Демьяну. А теперь пропала…
        Лиля увидела его первой и, как всегда, заробела. Она тут же остановилась и присмотрелась.
        Он шел ей навстречу, глядя себе под ноги, – задумчивый и такой красивый.
        Она обожала его.
        Ночка наконец тоже заметил одноклассницу Леши, крошечную девочку с белыми жидкими волосиками, серыми глазенками и бледной кожей. Она вся была светлой и прозрачной, словно медуза.
        Но медузой он ее никогда не называл.
        – Ау! – шутливо крикнул Ночка, сложив ладони рупором.
        – Ау! – откликнулась девочка и просияла.
        Он махнул ей, и она не выдержала, бросилась к нему и обняла тонкими, словно лапки креветки, ручонками, уткнувшись в его черное пальто.
        Ночка называл ее Аyкой – лесным озорным духом. Он грубовато похлопал ладонью по белобрысой макушке и отстранил девочку от себя.
        – Куда идешь? – спросил он.
        – К подружке.
        – Обедала?
        – Угу, – кивнула Аука и предательски порозовела.
        Ночка прищурился.
        – Пойдем, куплю тебе банан.
        – Может, шоколадку? – невинно попросила Аука. – А то ты как моя бабушка, она каждый раз, как меня видит, накормить хочет.
        – Жаль, что она видит тебя нечасто, – пробурчал Ночка, но ему стало неловко, что он, парень выпускного класса, ведет себя как пожилая дама с внуками, и сдался: – Ладно, куплю шоколадку.
        Аука посеменила за Ночкой, как всегда, немного стесняясь, но предвкушая подарок.
        – Что хочешь?
        Девочка, словно мелкий полевой зверек, поводила носом перед грязным стеклом ларька, за которым скрывалась дико сладкая и дико соленая ядреная химия в ярких хрустящих обертках.
        – Это.
        Она ткнула пальцем в стекло между железными, шелушащимися краской прутьями. Ночка заметил под ее ногтем черный полумесяц грязи. Еще один повод звать девочку лесным духом – хранителем трав, деревьев и земли. Особенно земли.
        – К подруге так и пойдешь? – невольно скривился Ром.
        Аука сначала не поняла, к чему это он, а потом стала не просто розовой, а пунцовой – и нервно принялась тереть ладошку о куртку.
        Ночка вздохнул и протянул ей две одинаковые шоколадки.
        – Для тебя и подруги. Угостишь. Только руки не забудь помыть перед едой.
        Пристыженная Аука повернула свою ручонку-лапку так, чтобы не было видно грязных ногтей, взяла угощение и прошептала:
        – Спасибо.
        Теперь Ночка смутился. Аука уже не малышка. Ей девять лет. В этом возрасте позорить нельзя. Какой же он все-таки идиот! Подумаешь, грязь, она же еще ребенок… Или уже нет?
        Ночка вздохнул.
        Аука росла слишком быстро, и ему это не нравилось. Дойдет еще и до того, что влюбится в него. И что тогда?
        Тяжело жить с этим самым синдромом спасателя. И тяжело с этими девчонками. Скажешь не то, и вот она уже пропала, одно объявление висит… Ночка тряхнул головой.
        – Ладно, беги по своим делам, а я пошел по своим. Кыш! Кыш! – он помахал на девочку руками, как на воробушка.
        Аука отскочила, подыгрывая, захихикала и сказала наконец:
        – Пока!
        Она развернулась и побежала во двор. Ночка проводил ее взглядом, пока Аука не завернула за старенькую трехэтажку к новостройкам, и пошел дальше к своему жилому комплексу, до которого оставалось недалеко.
        Район у них все-таки был странный. Новенькие высотки с благополучными жильцами, молодыми семьями и сидящими у подъездов ухоженными старушками соседствовали с развалюхами под снос, полными сомнительных типов.
        Аука жила в развалюхе.
        Об этой девочке Ночка знал мало. Она училась в третьем классе с Белым Лешкой и жила с матерью-одиночкой, которая работала то ли уборщицей, то ли дворничихой, то ли посудомойкой в школе, а может, совмещала все эти профессии сразу.
        Как-то весной вдруг выпало много снега. Потом распогодилось, вышло солнце, и сугробы мигом спрессовались и потекли ручьями.
        Аука после уроков огромной лопатой пыталась расчистить дорожку у школы. Снег был тяжелым, плотным, но девочка упорно воевала с ним, поднимая и откидывая в сторону малюсенькие сероватые комки. Наверняка мать ее об этом не просила, сама вызвалась или даже тайком взялась за лопату, решив, что справится, – девочка с ноготок. Шапка сбилась, светлые волосы прилипли ко лбу, щеки раскраснелись.
        Той весной Ночка попробовал курить, словно доказывая, что вправе распоряжаться собой. Скоро родители увезут его в другой город, как кота в переноске. Но сейчас он стоял в закутке, давился дымом и с наслаждением думал о том, как взбесило бы это Князевых-старших.
        Тогда-то Ночка и увидел впервые Ауку. Он затушил едва начатую сигарету и вылез из укрытия, о котором учителя, конечно, знали, но закрывали глаза, а кто-то пользовался и сам.
        Младшеклассница продолжала свой неравный бой со снегом. Ночка, ни слова не говоря, вдруг подошел к ней, отобрал лопату и вычистил дорожку.
        Синдром спасателя, м-да.
        Он боялся, что знакомые увидят его с этой дурацкой дворничихиной лопатой, но обошлось. Его заметила только Жар-птица и, мимолетно улыбнувшись, кивнула и прошла дальше. Без вопросов. Она была хорошей подругой. Самой лучшей.
        С того дня Аука стала относиться к Ночке по-другому. Раньше, когда они случайно пересекались в коридоре, девочка прижималась к стене или старалась юркнуть в пустой кабинет. Пока ее мать убирала классы, Лиля, словно клубочек пыли, летала по тихой, застывшей школе, хотя младшие учились в отдельном корпусе.
        Через пару дней Ночка обнаружил, что девочка глядит на него из-за стеллажа в библиотеке.
        – Ау, – сказал он осторожно, чтобы не спугнуть ее.
        – Ау, – тихо откликнулась девочка.
        И улыбнулась.
        Так Лиля стала Аукой.
        Так началась их дружба.
        Глава 18
        Чайный гриб
        4 ОКТЯБРЯ
        Цвета-с-бесом рано легла спать, тело устало от долгой прогулки в поисках Демьяна. Вера с лабрадорами уехала на соревнования в соседний город и еще не вернулась. Бесене это было на руку, ведь псы, завидя ее, поджимали хвосты и наперегонки бежали прятаться в комнату. Хорошо, что Вера пока не связала их страх с поведением дочери, да и Цвета-с-бесом сама старалась лишний раз не выходить из комнаты.
        Устроившись в постели поудобнее, девушка обняла плюшевого мишку и закрыла глаза. А в сердечном домике очнулась Бесена.
        – Любопытно за тобой наблюдать, – сказала ей сразу Цвета. – И жутковато. Сидишь с закрытыми глазами, держишь джойстик, тени сгрудились вокруг на стене, а моя маленькая копия рассекает из угла в угол.
        Бесена устало вздохнула.
        – Значит, так это выглядит? Но управление телом сейчас меня здорово утомляет. Оно не всегда едино со мной, ведь не мне принадлежит. Помнишь, ты говорила про сонный паралич? Когда ты пытаешься поднять руку, но ничего не получается, хотя при этом ты в сознании, а потом словно опять просыпаешься и уже не знаешь, где сон, а где явь. Вот и у меня так сейчас бывает, такое же чувство, но я сосредотачиваюсь на джойстике и на управлении марионеткой, и тело снова слушается меня.
        – А, вот почему иногда ты подвисаешь, – поняла Цвета и вдруг вспомнила, как бабушка и подселенка разговаривали о душах и нитях связи. – А если бы в теле ты обнаружила не меня, а душу, ты бы ее съела?
        – Ну начинается, – фыркнула Бесена. – Я обещала об этом рассказать Глафире, но пусть уж она поболтает со своим родичем. В общем, слушай. Души мы, конечно, едим, скрывать не буду. Легче всего съесть душу самоубийцы, не зря их зовут «чёрту бараны». На самоубийц их тела обижены. И я прекрасно их понимаю. Тело – оно удивительное: чувствует, видит, слышит… Я это тоже умею, но совсем не так, не телесно, а через материю мира. А это их тепло! Особенное тепло живых существ… Как повезло быть теплым, словно солнце, обнимать и согревать! И как хватает смелости от этого отказаться? Сломать, уничтожить, разбить – променять на неизвестность?
        Цвета молчала, а Бесена продолжила уже более деловым тоном:
        – Душу самоубийцы можно съесть, но мало кто из бесов на это пойдет, слишком уж ценная это штука – целая душа. Лучше свить из нее нити связи и обрести тело. Люди таких живых мертвецов называют вампирами.
        – Слышала о вампирах, – кивнула Цвета, – они пьют кровь.
        – Да, живую воду. Только самоубийцы очень редко достаются рядовым подселенцам. Обычно старейшины разрывают душу на кусочки и отдают бесам-родителям, ведь они жертвуют частью себя, чтобы появились новые подселенцы. Как родич у твоей бабушки, – Бесена осеклась, – ну то есть Глафиры… Бесы-родители не сильно пекутся о родичах. Но все-таки своих детенышей навещают и время от времени приносят им нить связи, как птицы – червячка в клюве. Поэтому старейшины дают им кусочки души в первую очередь. Вот откуда берется знахарская сила, ее источник – людские души.
        Цвета подумала, как хорошо, что Бесена все-таки не рассказала это бабушке.
        – Молодым бесам редко удается завладеть целой душой. У меня еще ни разу не получилось, – созналась Бесена. – Хотя, если бы мне досталась душа, поедать ее я бы точно не стала. Аккуратно свила бы новые нити связи и пришила бы себя к телу. Если сделать все правильно – станешь вампиром, а если не справишься, то зомби. Вить нити связи тоже надо уметь. Так что вернее всего заключить договор с живым человеком. Предложить услугу в обмен на тело. Наш договор отличается от того, который у Глафиры с родичем. Я в этом теле всего на три дня, Глафира же после смерти отдаст свою душу родичу, и тогда он станет полноценным бесом. Из гусеницы превратится в бабочку.
        – Подожди, – поняла вдруг Цвета, – значит, одна душа тебе все-таки досталась… Ты ведь бывшая знахарка? Ты была человеком? Хоть что-то помнишь о своей человеческой жизни?
        Бесена поморщилась.
        – А ты помнишь, как была семечком?
        – Не помню, – протянула Цвета и все же добавила: – Но ведь вас, бесов, тянет к людям. Ты вот захотела снова побыть человеком хотя бы три дня.
        – Не знаю, – честно ответила Бесена. – У меня есть родитель, бес. Но я уже давно съехала от него в свой Омут, и мы видимся только на сходках. А знахарская душа… Много ли ты помнишь о ранних годах своей жизни? Вот и я уже нет! – И вдруг она раздраженно буркнула: – Мне надоел этот разговор, пойду лучше посплю. Спать тоже интересно, хоть сны посмотреть можно…

* * *
        Следующий день был понедельником – началом новой учебной недели.
        Вера, которая вернулась накануне поздно вечером, с удивлением наблюдала за дочерью, завтракающей тостами с таким удовольствием, словно пробовала их впервые в жизни.
        Лабрадоры отсиживались в комнате и почему-то не спешили на кухню, где их ждали полные миски корма. Обычно Вера, поставив на коврик собачью еду, не успевала распрямить спину, как уже можно было забирать вылизанную до блеска посуду. А тут у обоих резко пропал аппетит. Переутомились, что ли, на соревнованиях? Но для псов это было привычным мероприятием. Вера даже померила Графу и Лорду температуру. Лабрадоры были здоровы, но почему тогда они так странно себя ведут? Нервничают, словно боятся чего-то. Надо позвонить Даше-зоопсихологу, посоветоваться.
        Цвета тоже вела себя необычно. Несмотря на то что к ней, похоже, перешел аппетит обоих псов, утром она отказалась выгулять их, сказав, что заболела. Вера совсем запуталась, ведь раньше дочь ела как птичка, а теперь уминала завтрак, словно здоровяк, целый день проводящий на улице. Но носом она и правда хлюпала.
        – Открой-ка рот, – скомандовала Вера.
        Цвета быстро проглотила хлеб и распахнула рот. Да, горло было красным. И все же, к удивлению Веры, дочь собиралась в школу, хотя обычно совсем туда не рвалась.
        – Сегодня контрольная серьезная, – пояснила она.
        – Так, может, лучше отлежишься дома, чтобы снова не заработать пару? – предложила Вера.
        – Я чувствую себя на уверенную четверку! – бодро сказала Цвета-с-бесом, закинула в рот большую ложку клубничного джема и допила чай.
        Вера отвела взгляд от тостера, который со звоном выдал новую порцию поджаренного хлеба, и внимательно посмотрела на дочь. Уже давно, а возможно, и никогда Цвета не чувствовала себя на «уверенную четверку». Да и сама Вера уже смирилась с ее тройками, лишь бы она не оставалась на второй год. Допинает девятый класс – репетиторы, если что, помогут, – а там пусть идет получать профессию. Может, Цвете такая учеба будет даваться легче, чем школьный набор предметов.
        – Что? – спросила Цвета-с-бесом, поймав пытливый взгляд Веры.
        Бесена прекрасно понимала, что Цвета обычно так себя не ведет. Ей бы сейчас расспрашивать мать о соревнованиях, а той вяло отвечать. Потом разговор бы усох, и Цвета снова погрузилась бы в мысли о своей ненужности.
        Но Бесена не устояла перед удовольствием немного подразнить Веру, хотя понимала, что лучше не увлекаться, ведь неизвестно, сколько ей придется здесь жить. Если повезет, дольше трех дней.
        А Вера, решив про себя оставить дочь в покое, вытащила из тостера хлеб. Переходный возраст – он такой, вот и до Цветы докатился… Поставив тарелку с хлебом на стол, она снова глянула на дочку. Вера уже давно ловила себя на мысли, что все чаще смотрит на Цветану и не видит в ней свою дочь. Просто какая-то девушка сидит на ее кухне и ест джем из банки.
        Разумом Вера понимала, что это ужасно – испытывать такие чувства к собственной дочери. Точнее говоря, не испытывать чувств совсем. А ведь раньше она так любила Цвету, благодарила судьбу за ее рождение! Но чем старше становилась дочка, тем чаще Вера вспоминала заколдованный пирог с сосновым семечком. Ох, все-таки не надо было его есть…
        Но Цвета же ни в чем не виновата. Она всегда старается угодить матери. Такая покорная и покладистая. Слишком вялая. Слишком скучная.
        Правда, сегодня Цвета совсем другая. Но эти изменения опять не нравятся Вере.
        «Так, хватит анализировать!» – приказала она себе и быстро потерла ладонью по бедру. Ощутив ткань шерстяной кофты, Вера вернулась из мыслей в реальность.
        – Я сейчас в собачий клуб, потом у меня окно и занятия уже вечером. Днем приготовлю обед. Сварю овощной бульон. Тебе, наверно, захочется чего-нибудь легкого и горячего, с больным-то горлом.
        – Только бульон, и все? – испуганно уточнила Цвета-с-бесом. – Но я ведь еще и не болею толком!
        – Твое красное горло скажет спасибо, – возразила Вера.
        – Ну хорошо, – согласилась Цвета-с-бесом, вскакивая из-за стола с кусочком хлеба. – Тогда бульон и еще что-нибудь. Пирог! – Перехватив удивленный взгляд Веры, она пробурчала: – А что? Похолодало! Организму нужно больше калорий… Ладно, я пошла одеваться и в школу!
        Вера подумала, что на всякий случай надо погуглить, какие запрещенные вещества вызывают повышенный аппетит.
        Едва Цвета скрылась в своей комнате, на кухню вбежали лабрадоры и дружно захрустели кормом.
        – Чертовщина какая-то, – пробормотала Вера, глядя на собак, а потом невольно бросила взгляд на закрытую дверь в комнату дочери.

* * *
        Цвета-с-бесом нажала на кнопку домофона, вышла из подъезда и, посмотрев на окна квартиры, увидела Веру. Та, замеченная, махнула дочери рукой.
        – Какая заботливая вдруг стала, – буркнула Цвета. – Наверно, подозревает что-то.
        Бесена помахала Вере в ответ и двинулась в сторону школы. Но, зайдя за угол, обогнула дом и отправилась на остановку.
        – А школа? – напомнила Цвета, дернув Бесену за нить связи.
        – Ай! – пискнула Цвета-с-бесом и схватилась за сердце.
        Остановившись, она несколько раз глубоко вздохнула и отчитала подменыша:
        – Не дергай! Это неприятно!
        – Так что со школой?
        – Пропустишь несколько дней, не смертельно. Особенно для тебя. На тройки ты всегда наскребешь. Скажешь, что была сама не своя, – хмыкнула Цвета-с-бесом в шарф.
        Уже привычным маршрутом бес и подменыш в одном человеческом теле добрались до дома знахарки.
        – Зачем тебя на этот раз к бабушке ноги несут? – спросила Цвета. – Зачастила.
        Бесена ничего не ответила. Но, похоже, в этот раз не из вредности, а просто задумалась о своем.
        Проходя мимо второго подъезда, Цвета-с-бесом заметила в окне первого этажа знакомое уже лицо любопытной соседки. Девушка остановилась, а потом вдруг резко прыгнула вперед и зашипела, царапая стекло ногтями.
        Напуганная старуха отпрянула в темноту комнаты.
        – Эй! Как я теперь к бабушке буду ходить! – возмутилась Цвета.
        – Никак, – отрезала Бесена, а потом добавила ехидно: – Ты вроде не балуешь ее визитами.
        Она открыла старенькую подъездную дверь.
        – А если теперь захочу навещать чаще? – возразила подменыш. – У меня к ней еще остались вопросы.
        – Вот я и избавила тебя от этой настырной бабульки, – хмыкнула Бесена. – Ты-то бы мямлила только и, уважая ее старость, против воли отвечала бы на неудобные вопросы. Вечно стараешься быть для всех хорошей. Но ничего путного из этого не выходит.
        – Я не такая! – возмутилась Цвета.
        Но Бесена ее уже не слушала и решительно позвонила в дверь.
        Глафира открыла и сперва, увидев гостью, расцвела улыбкой, но потом нахмурилась, вглядываясь в девушку.
        – Да, это все еще я, – сказала Цвета-с-бесом, протискиваясь в прихожую. – Не обольщайся. Но, согласись, навещаю я тебя почаще, чем родная внучка.
        Цвета снова дернула нить связи.
        – Ой! – скрючившись, взвизгнула девушка.
        Бесену начало волновать, что Цвета умеет хоть и косвенно, но управлять телом. Где этот сонный паралич? Куда он делся, когда нужен?
        Подселенка была в своем первом теле и не знала, нормально ли то, что подменыш так легко перехватывает связь. Но это было крайне неприятно. Древляница, отстраненная от управления телом, не чувствовала боли, зато Бесена ощущала все сполна. К тому же чужая воля могла помешать ее планам.
        – Ты в порядке? – с тревогой спросила знахарка. – Болеутоляющий отвар сделать? Кому из вас плохо-то? Цвете, тебе или телу?
        – Просто сердце кольнуло, – ответила девушка, разгибаясь. – Но уже все нормально.
        – У Цветы что-то с сердцем? – забеспокоилась Глафира.
        – Нет, сердце здорово, это подменыш так развлекается. Ей не понравились мои слова про то, что я тебя чаще навещаю.
        Глафира хоть и мимолетно, но искренне улыбнулась бесу. Впервые за последнее время.
        – Да, спасибо, что навещаешь, я хоть знаю, что у вас происходит. Но ты, наверное, не чаевничать пришла?
        – Я по делу, – кивнула Цвета-с-бесом, прикрывая дверь. – Одолжи родича.
        Знахарка удивленно округлила глаза.
        – Это как я его тебе одолжу? Отпущу гулять с чужим бесом?
        – Так и он ведь почти бес, – возразила девушка. – Что я ему сделаю? Обещаю, что буду холить и лелеять…
        – Помнится, он чуть из банки не выпрыгнул, так шарахнулся от тебя, – заметила Глафира. – Не думаю, что он обрадуется такой прогулке.
        Цвета-с-бесом скривилась:
        – Вообще-то мы бережем своих бесят, отдаем им всё самое лучшее!
        Глафира продолжала сверлить гостью глазами.
        – Ты уже забрала у меня внучку…
        – Да ладно, она тебе не внучка! Ты ее украла, испортила ей жизнь, – сурово прервала знахарку девушка. – И родич тебе тоже не принадлежит. В конце концов, если с ним что-то случится и он не вернется, тебе же лучше.
        Знахарка мельком глянула на кухню и нервно сглотнула.
        – Жаль, что я не могу услышать мнение Цветы. Хотелось бы знать, на каких условиях заключен ваш договор, – обреченно сказала она.
        – Так я ничего не скрываю, – пожала плечами Цвета-с-бесом. – У меня остался этот день и половинка завтрашнего. Цвета одолжила мне тело взамен на мою помощь.
        – Помощь в чем?
        Цвета-с-бесом промолчала.
        Глафира вздохнула:
        – Ладно, бери родича, раз так нужно.
        Она сходила на кухню и принесла банку с чайным грибом.
        – Чтоб вечером был дома!
        Цвета-с-бесом довольно улыбнулась:
        – Будем все! Приготовь что-нибудь вкусненькое!
        И девушка вышла, прижимая к себе банку.
        – Привет, – шепнула она сквозь прихваченную резинкой марлю на горлышке.
        Чайный гриб всплыл на поверхность и вдруг открыл черные бусинки глаз. Он походил на коричневого ската, а на одном его краю даже болтался какой-то отслоившийся кусочек, напоминающий хвост. Родич выглядел напуганным.
        – На что я тебе сдался? – пропищал он.
        – Заходи к нам, – сказала Цвета-с-бесом.
        Она схватилась за перила лестницы и закрыла глаза.
        – У нас гости, – уведомила Бесена подменыша.
        И в ту же секунду в сердечном домике появился маленький скат. В мире духов он казался куда прозрачнее, чем в банке, а посередине его плоского круглого тела чуть выпирал светящийся клубочек. Из нитей связи, догадалась Цвета.
        – Какой ты упитанный! – присвистнула Бесена. – О тебе хорошо заботятся.
        – Что тут за вечеринка чертей? – возмутилась Цвета.
        – А я тебе что говорю? Будешь растить омут, еще больше бесов притянешь! – заметила подселенка.
        – Но этого вроде ты пригласила… – возразила Цвета.
        Родич тревожно глядел на подселенку и подменыша, зависнув над их головами.
        – Не волнуйся, вот погуляешь со мной сегодня, а я дам тебе это, – обратилась Бесена к скату и вытащила из кармана светящийся клубок стеблей, которые накануне отрезала от Цветы.
        Родич прищурился:
        – Что это?
        – Экзотика! – ответила Бесена и подняла руку, обвязанную мерцающим стеблем.
        Глаза грибного ската алчно блеснули, а подселенка пояснила:
        – Пока я в теле, мне недоступны некоторые бесовские способности, так что нужна твоя помощь.
        Родич пискнул:
        – Я согласен!
        – Тогда ищи его!
        И снова марионетка, на которую Цвета уже не обращала внимания, приняла облик парня.
        – Демьяном зовут. Но я слышала, что все кличут его День.
        Грибной скат покружил под потолком сердечного домика и пропищал:
        – Кинь клубок – куда он покатится, туда и ты иди.
        – Хорошо, кидаю!
        Бесена бросила лохматый от листвы клубочек в распахнутую дверь. Тот плюхнулся в омут, а Цвета-с-бесом открыла глаза. Перед ней на ступеньке лежал зеленый клубок. Он покатился вперед, и девушка устремилась за ним.
        На улице клубок ловко лавировал среди прохожих, но люди его не замечали. Как оказалось, родич плохо ориентировался на местности, он вел Цвету-с-бесом напрямую, забывая, что она не умеет летать. Поэтому девушке пришлось идти за клубочком пешком, иногда напоминая ему, что через этот закрытый двор она не пройдет и ручей без моста преодолеть не сможет, а эта болотина, конечно, очень уютная, но пока тоже ей недоступна.
        По дороге она несколько раз присаживалась отдыхать.
        – Ты хоть зарядку по утрам делай, что ли, – возмущалась Бесена. – Совсем неспортивное тело мне досталось!
        – По утрам я выгуливаю собак! – пыхтела обиженно подменыш.
        – Можно заниматься с ними бегом. Мне кажется, мои телесные часы истекут быстрее, чем мы дойдем до цели!
        – Мне же лучше! – огрызалась Цвета.
        Тяжелая банка оттягивала руки, и Бесена, к вящему возмущению родича, пару раз все-таки попила из нее.
        Наконец трое перессорившихся существ и одно человеческое тело достигли знакомого района, и Цвета-с-бесом разочарованно хлопнула себя по лбу.
        – Надо было ехать на трамвае и кидать клубок у Тихого Омута!
        – Не особо ты прозорливый бес, – отозвалась Цвета. – Можно было найти твоего блондинчика в соцсетях. Не думаю, что у нас в городе много красавчиков по имени Демьян. Сразу узнали бы, в какой школе он учится. Хотя наверняка в ближайшей от моста.
        – И это ты мне говоришь только сейчас? – возмутилась Бесена, привычно прикладывая к уху телефон.
        – Так это не я вызывалась тебе помогать. Это ты обещала помочь мне, – напомнила Цвета. – Но с твоей прозорливостью я начинаю беспокоиться за мою часть договора.
        – Не бойся. Если я нарушу его, то стану пеной морской. Вернее, тиной омутовой.
        – Умрешь? – испугалась Цвета.
        – Нет, но мне придется долго щипать души, чтобы снова стать бесом. А когда сил с ноготок, это занятие не из легких, и ведь никто из других бесов не подкинет по доброте кусочек.
        – По правде, мне жалко этого парня, – призналась Цвета. – Не знаю, в чем он провинился, но уж точно не заслуживает того, чтобы к нему явился бес.
        – Я же сказала, что ничего ему не сделаю! – раздраженно ответила Бесена.
        А клубочек тем временем и впрямь привел ее к школе. Старое деревянное здание было когда-то выкрашено зеленой краской, теперь выцветшей, словно комнатный цветок в тени. Перед школой в два ряда росли березы, а фанерка на заборе сообщала, что это «Аллея мира».
        – Символично, – хмыкнула подменыш. – Какой в мире мир, такая и аллея.
        Подселенка не любила березы, поэтому встала чуть подальше, у клумб с бархатцами.
        – Ладно, погуляем и подождем, пока закончатся уроки. Клубочек нас тоже правильно привел, справились и без соцсетей.
        – Хорошо еще, что сердце выдержало этот поход за клубочком, – скептически отозвалась Цвета. – А ты пила эту дрянь из банки…
        – Не дрянь, а чайный квас! Над сердцем ты и сама неплохо издеваешься, скручивая его болью, – сказала Бесена и тут же пожалела об этом. Не надо подменышу лишний раз напоминать о ее власти.
        Цвета-с-бесом немного отошла от школы, и взгляд ее прилепился к уютной вывеске с крендельками, а ноги вдруг сами понесли вперед. Она оказалась перед небольшой пекарней с окнами во всю стену. Прямо за стеклом лепились несколько высоких круглых столиков, а дальше, на наклонных полках, нежились багеты, батоны и круглые хлебцы. Были в пекарне и пирожные, но Цвете-с-бесом не удавалось их толком разглядеть.
        Бесена восхищенно выдохнула, вошла внутрь и застыла перед витриной. Словно экспонаты в музее, она сосредоточенно разглядывала корзиночки с ягодами и вареной сгущенкой, пухлые трубочки из слоеного теста с завитками крема, булочки в сахарной пудре. Продавщица тем временем рассматривала покупательницу – старшеклассницу с чайным грибом в банке. «Видимо, с урока биологии», – решила она.
        – Мне это, это, это, это и это. И латте.
        Пока продавщица собирала заказ, Цвета-с-бесом поставила банку на столик в углу и с наслаждением потрясла затекшими руками. Потом она вернулась к кассе и протянула женщине за прилавком купюру.
        – Эй, ты тратишь мои деньги! Вообще-то я их заработала, выгуливая целую неделю вредного спаниеля!
        Бесена, ничего не ответив, сгребла покупки, переложила их на столик к банке и вернулась за кофе. Потом она уселась на высокий барный стул и для начала решила насладиться видом своих сокровищ. Медовик, пирожное «картошка», эклер, заварная трубочка и кусочек морковного торта. Цвета-с-бесом смахнула с «картошки» кремовый белый росток, облизнула палец и прищурилась от удовольствия.
        День выдался замечательным. Ждать своего принца в теплой пекарне было куда приятнее, чем на продуваемом всеми ветрами мосту.
        – Кажется, я начинаю тебя понимать, – вдруг заговорила Цвета. – Ты говорила, что бес может попасть в сердечный домик, только если омут достаточно велик, а охранник либо одурманен, либо скован печалью души. Получается, что у этого блондинчика все хорошо? Ты не можешь зайти в его домик, но хочешь с ним поговорить. Для этого тебе нужно мое тело. Что ты ему скажешь?
        Бесена молча жевала обсыпанный крошкой брусочек медовика.
        – Ладно, поняла, не место для разговоров, но скоро я все узнаю, – сдалась подменыш и тоже притихла.
        Цвета-с-бесом прикончила пирожные, допила кофе и от нечего делать стала гуглить картинки с разной едой, когда чайный гриб вдруг взволновался и открыл бусинки глаз.
        – Пора, – догадалась Бесена.
        Цвета-с-бесом обновила на губах нежно-розовый блеск, подхватила трехлитровую банку и отправилась обратно к школе. Снова застыв у цветочных клумб, Бесена готовилась к встрече со своим принцем. Сейчас она была неотразима. Тело Цветы – молодое, здоровое, ногти розовые с белыми крепкими полумесяцами, волосища длиннющие и ее любимая прическа, зубы без кариеса, все пальцы на месте, забавное пятнышко-родинка на щеке, похожее на сосновое семечко. Тело было прекрасным, и Бесена радовалась, что его отхватила. Настроение тоже было прекрасным. Губы пахли синтетической лесной ягодой. Солнце грело, и девушка даже расстегнула куртку. От всего этого Бесена растрогалась, поднесла телефон к уху и проговорила:
        – Знаешь, хотела сказать, что мне понравилось это маленькое приключение с тобой. Мое первое тело, и сразу такая удача: не душа, а подменыш! Признаюсь, сначала я испугалась немного, но было интересно. Мне кажется даже, что мы подружились. С душой бы так не получилось.
        – Я не поняла, ты прощаешься, что ли? – недоуменно отозвалась Цвета.
        Подселенка не ответила: в этот миг клубок выскочил из кармана розовой куртки и светящимся мячиком покатился к дверям школы. Но Бесена уже без всяких клубочков увидела, как открылась дверь и на крыльцо школы вышел Демьян.

* * *
        «Подожду, пока попрощается с одноклассниками», – решила Бесена.
        День толкался на широком крыльце с другими школьниками. Двери хлопали, выплевывая все новых учеников, и тягуче визжали, словно посылая вдогонку проклятья.
        Но вот Демьян сошел на дорожку в компании еще трех парней. Его светлые кудри выделялись на фоне темных голов остальных. Он с товарищами завернул за угол школы и пропал из виду.
        Цвета-с-бесом махнула пальцами, и клубочек оказался на ее ладони. Она отогнула марлю и закинула награду в банку, шепнув родичу:
        – Спасибо!
        А потом поторопилась за Демьяном.
        Парни расположились на трубе теплотрассы. Один, с лохматой рваной стрижкой, держал большую пачку чипсов, все по очереди тянули из нее сухие желтые лепестки картошки.
        Но Бесене сейчас было не до еды. Сердце бешено колотилось. Это было странное ощущение, но раздумывать над ним тоже было некогда.
        Девушка подскочила к компании и встала прямо перед Демьяном – счастливая, разгоряченная.
        – Привет! – выпалила она.
        Наконец-то! Наконец-то Бесена может поговорить с ним!
        Но Демьян молчал, только скинул капюшон синей толстовки и нахмурился. Девушка стояла напротив солнца, и на секунду ему показалось, что перед ним кудрявая блондинка и он ее уже встречал. День даже привстал, словно пытаясь поймать этот образ, потому что на самом деле видел темненькую незнакомку.
        – Что это ты притащила? – спросил коротко стриженный здоровяк.
        Цвета-с-бесом растерянно глянула на него.
        – Это чайный гриб, – заметил долговязый в спортивном костюме. – У нашей бабули такой есть.
        Здоровяк заржал:
        – День, ты решил завести питомца? Твои же против домашних животных, надумал обхитрить? Что дальше, муравьиная ферма?
        Бесена не понимала, о чем они говорят. Она растерянно смотрела то на одного, то на другого, как будто играла взглядом в теннис.
        – Нет, конечно, – смутился Демьян и наконец обратился к девушке: – Мы знакомы?
        – Цветана, – прошептала Бесена чужое имя чужими губами. – Цвета.
        – Какая еще Цвета? – сильнее нахмурился День, снова вглядываясь в нее.
        – Твоя, – выдохнула растерянно Бесена.
        Воцарилось секундное молчание, а потом парни во весь голос, от души загоготали. День тоже смущенно хмыкнул.
        – Нет у меня никакой Цветы, – мягко, но твердо сказал он.
        Девушка мигом переменилась в лице. От возбужденной радости не осталось и следа. И День, видя ее разочарование, засомневался и снова начал перебирать в голове прошлые знакомства.
        Кто она? Почему так рада была его увидеть?
        – Да не ржите вы как кони! – прикрикнул он на друзей, спрыгнул с трубы и сделал шаг к девушке, вглядываясь в ее лицо. Нет, он бы запомнил это чyдное имя, и родинку на щеке, словно грязью мазнули, и глаза в зеленую крапинку.
        Бесена ответно потянулась к нему, как вдруг тело само резко крутанулось и бросилось прочь. Подселенка ошалело пыталась сообразить, что происходит.
        Как же так? Он ее не узнал? Ничего не екнуло в нем? Почему так получилось? Или не успел узнать? Он же так всматривался в ее лицо, глаза, как в воду Омута…
        Стоп, а куда это она сейчас бежит?
        – Эй, подожди! – День сделал следом несколько шагов, но девушка унеслась так, что только пятки засверкали. – Кажется, мы ее обидели, – с сожалением вздохнул он, обращаясь уже к Дружине.
        – Дикая какая-то, – заметил Горыныч.
        – Диковинная, – согласился Ночка.
        А тело Цветы неслось вперед, как будто Бесена отвлеклась за рулем и машина покатилась в овраг. Тело больше ей не повиновалось. Ужас!
        Бесена сперва запаниковала, но потом приказала себе собраться, представила, как сжимает в сердечном домике джойстик, настроилась, и наконец тело сбавило шаг. Оно снова подчинилось ее власти. Цвета-с-бесом обняла дерево и закрыла глаза.
        Бесена очнулась в сердечном домике, а там, лежа на красном диванчике, заливалась слезами Цвета.
        – Я никому не нужна!
        – Что это было?! – свирепо закричала Бесена.
        – Я никому не нужна! – вновь завопила подменыш. – Я страшная, не нравлюсь парням! С меня хватит!
        – Да какая разница, кому ты нравишься! – неистово выпалила подселенка. – У нас уговор! Ты мне одолжила тело, но не дала ничего сделать! Я не успела и двух слов сказать, а ты уже куда-то понеслась!
        – Два слова ты сказала! – парировала Цвета и прохныкала: – Ты сама растерялась…
        – А ты не дала мне времени собраться! Все насмарку!
        – Вот и хорошо! – заорала подменыш, вскакивая. – Ты что, собиралась с ним замутить? Но это же не тот парень, которого надо приворожить!
        – Да, не тот! – выкрикнула Бесена. – Это мой парень!
        Подменыш и подселенка, соединенные зеленым светящимся стеблем, стояли друг напротив друга – злые, раздраженные. Марионетка же смирно застыла в углу, обнимая невидимое дерево, повторяя позу тела Цветы.
        – И поэтому ты на него похожа?! На своего якобы парня, – язвительно спросила подменыш. – А я-то никак не могла понять, почему ты выглядишь так, словно его сестрицаблизнец. У тебя даже одежда такая же! Все скопировала!
        – Да, он смотрел в Омут, и я примерила его отражение, – созналась Бесена.
        – Но когда мы подошли к той компании, я поняла, что ты испытываешь к нему совсем не родственные чувства. Не потерянного брата ты искала.
        Бесена кинула взгляд на стебель, завязанный на запястье.
        – Понимаю теперь, почему бесы не любят связываться с духами, – процедила подселенка. – Зачем ты мне помешала?
        – Ты обещала мне помочь! – напомнила Цвета. – А вместо этого устраиваешь свою личную жизнь!
        – Я обещала тебе помочь, – кивнула Бесена. – И ты узнала, кем являешься на самом деле. Омут твой уменьшился. Значит, я помогла.
        – Но это не та помощь! – возразила Цвета. – Мы договаривались на приворот!
        – Нет, – сухо сказала Бесена. – Мы договаривались, что я тебе помогу, и я тебе помогла. Это то, что тебе на самом деле было нужно. Ты поняла, в чем заключалась причина твоего одиночества. Никакой приворот тебе не помог бы, это был тупиковый вариант, но ты, как дура, зациклилась на нем. Ничего сама для себя сделать не можешь! Вместо того чтобы быть собой, даже тут, в сердечном домике, притворяешься человеком!
        – Я все равно не дам тебе замутить с этим Демьяном! – зло выпалила Цвета.
        – Надоела! – завопила Бесена. – Отстань от меня! Это мое тело на три дня!
        Но Цвета уже не на шутку рассердилась:
        – Я-то думала, почему в историях про бесов всегда выигрывают люди. Вы, конечно, всесильны, но мозгов у вас маловато… Наскочила на парня в теле чужой девчонки и думаешь, что он тут же бросится к тебе? Ха-ха!
        Бесена захлебнулась негодованием:
        – Да ты просто не дала мне времени, понеслась куда-то! Вот дрянь! И почему только тебя считают тихоней, ты же как омут с чертями! И вообще, чего ты сама-то добилась? Это тело не твое! Оно тоже тебя не слушается, ты проваливаешься в сонные ступоры и боишься их до смерти. И не зря! Ты не душа, а дух, ты на чужом месте!
        – И все равно это тело слушается меня получше, чем тебя, – ядовито заметила Цвета.
        – Достала! – выкрикнула Бесена. – Все равно доживаешь последний год!
        Она яростно дернула за последнюю нить, соединявшую Цвету с сердечным домиком. И вырвала ее.
        В руке повис тускло мерцающий стебель. А под полупрозрачной кожей подменыша погасла последняя звездочкасветлячок.
        Гнев Бесены мгновенно утих. Подселенка молниеносно скрутила стебель и набросила его, словно лассо, на люстру.
        Теперь одна нить соединяла ее с люстрой сердечного домика, а вторая связывала с Цветой.
        – Поздравляю, – зло сказала Бесена. – Ты умерла.
        Глава 19
        Невеста
        7 ОКТЯБРЯ
        Полосатая кошка семенила за братьями в школу. Лешка постоянно оглядывался, а потом ликующе смотрел на Демьяна и шептал, словно боясь спугнуть:
        – Все еще идет!
        Кошка держалась обочины, замирая, если брел прохожий с собакой, и ее шпротный окрас сливался с бурой осенней травой. Едва опасность исчезала, она вскакивала и догоняла братьев.
        – И все еще идет! – оповещал Лешка.
        – Интересно, она так и будет преследовать? На сколько ее хватит? – озадачился День.
        – Котопес! – восхищенно сказал Лешка. – Когда ты поедешь поступать в универ, она побежит искать тебя, как Лесси!
        – Этого мне только не хватало! – пробурчал День. – А до поступления еще целая вечность!
        По утрам у Демьяна всегда было плохое настроение, да и все эти разговоры о будущем нагоняли одно уныние, ведь Ночка скоро уедет. Последний школьный год обещал быть до ужаса тоскливым.
        И столб еще этот с листовкой о пропавшей девчонке, где, казалось, каждая буква кричала: «Помогите найти!» День отводил глаза, словно надеясь, что если не подглядывать, то объявление исчезнет в шляпе фокусника и оттуда выскочит невредимая девчонка.
        День приютил кошку, сделал доброе дело. Но девчонку спасти не мог, не знал как… Да и не был он уверен в том, что с ней случилось что-то плохое. Не надо себя зря накручивать. Однако Цветана продолжала смотреть на него с укором по пути в школу и из школы.
        – Ты и в класс ее возьмешь? – перебил мысли брата Лешка.
        – Нет, конечно, пусть на улице ждет, в конце концов, она же уличная кошка.
        – А если она уйдет? – засомневался брат.
        – Ну и ладно, – пожал плечами День. – Хлопот станет меньше.
        – Но ты ведь так не думаешь на самом деле? – с тревогой спросил Лешка.
        День вздохнул и признался:
        – Не думаю. Я тоже, кажется, привязался к Найденышу.
        Лешка, словно заговорщик, торжествующе посмотрел на кошку, и ему даже показалось, что после слов брата она засеменила бодрее, гордо взметнув полосатый хвост с черным кончиком.
        – А вдруг она какой-нибудь инопланетный разум, который собирает информацию, а потом тебя похитят! – предположил Лешка в шутку.
        – Если я пропаду, то мой комп все равно останется моим компом, и не смей к нему приближаться!
        А кошка-с-бесом удивилась, до чего этот человеческий детеныш был близок к истине. Правда, похищать Демьяна она не планировала. Просто собирала сведения. Хотела получше узнать его. Может, в следующий раз ей повезет больше.

* * *
        У гардероба День столкнулся с Колей-Горынычем. Тот подождал, пока Демьян сдаст ветровку, и они вместе пошли по коридору в классы.
        – Я зайду сегодня к тебе. Можно? – спросил Горыныч.
        День ответил не сразу. Вообще-то он давно хотел прекратить дружбу с Колькой, да и дружбы как таковой не было. День с Фениксом в шутку звали Горына телохранителем Ночки. Ром и Колька довольно комично смотрелись вместе – тонкий мрачный гот, весь в черном, и здоровяк в заношенных джинсах.
        Да и вся их компания держалась на Роме, как ключи на кольце.
        Будто цветные карандаши в спичечном коробке в кармане Ночки.
        Но Ром скоро уедет. И Дружина распадется. Все это понимали. Но, кажется, День уже потихоньку смирялся с неизбежностью перемен, он устал грустить по этому поводу, искал плюсы и даже находил их, например, можно будет не общаться с Горынычем. С отъездом друга Колька отпадет сам собой. Осталось дождаться осенних каникул, так что День наконец кивнул:
        – Хорошо. Договорились.
        Что Ночка нашел в этом Горыныче? И не только Ночка.
        – Коль!
        Парни обернулись на девичий голос. К ним шла Жар-птица, в узких брюках, мужской рубашке и с пламенеющим рыжиной высоким хвостом, полным тонких косичек в ярких резинках. Выглядела она восхитительно даже без обычных женских штучек: макияжа, платья, каблуков. Она все равно приковывала взгляды. И Горыныча, и Дня.
        – Коль, расписание поменяли! Идем на химию. Привет, День! – Мари, махнув Демьяну рукой, потащила за собой Горына.
        День остался в одиночестве и смотрел парочке вслед, пока они не скрылись в кабинете.
        В Жар-птице парни видели только еще одного дружинника. Для Феникса она была младшей надоедливой сестрой, для Ночки – подругой детства, для Горыныча – одноклассницей, для Кощея… А Кощей, флегматик по натуре, похоже, никогда не испытывал нормальных человеческих чувств, отрабатывая свое прозвище по полной.
        И День каждый раз, когда смотрел на Жар-птицу, чувствовал себя чуть ли не предателем.
        Жертвовать дружбой ради любви?
        Нет.
        Остальные в Дружине наверняка не простят. Будет неловко…
        И от этого еще больше бесило поведение самой Жар-птицы, как она бегает за Горынычем. Ну ведь бегает же! Это точно! Ему не кажется!
        А больше всего раздражал сам Колька – тем, что не замечает очевидное. Или делает вид, что не замечает? Возможно, он рассуждал примерно как День: дружба или любовь? Но, судя по всему, Горынычу дороже всех был Ночка.
        И это тоже выводило Демьяна из себя. Почему ему приходится делить с Горынычем всех своих близких людей?
        Даже маму.

* * *
        Весь учебный день Демьян не мог выбросить кошку из головы. Она что, вправду будет ждать его до конца занятий, а потом пойдет с ним домой? День даже подумывал сходить к Найденышу на большой перемене, но решил все-таки не заморачиваться. Это уличный зверь, и сейчас он в своей стихии, а День ведет себя как курица-наседка. И Дружине что сказать? «Я взял с собой в школу кошку и теперь бегаю ее проверяю?» Чепуха. Они ответят, что он хорошо живет, раз у него такие проблемы.
        Алла Андреевна, которую за глаза все звали просто Аллочкой, заболела – по осени начался традиционный простудный падёж, и уроки, к удовольствию выпускного «А» класса, закончились раньше.
        На крыльце День и Ночка попрощались с Кощеем, который жил в другой стороне, но Демьян не спешил уходить. Он топтался у дверей и озирался по сторонам.
        – Что-то ищешь? – спросил Ночка, наблюдая за другом.
        Тот сбежал по ступеням и заглянул под крыльцо.
        – Кошку свою, – наконец сознался День. – У меня теперь кошка.
        – И ты с ней ходишь в школу? – не понял Ночка.
        – Это она со мной ходит. Вернее, за мной. Прибилась и преследует теперь. Я предлагал ей остаться дома, – развел руками День.
        – Не понял. Ты предлагал кошке остаться дома, а она пошла с тобой в школу? Как-то не по-кошачьи, – усомнился Ром.
        – У меня это первая кошка, так что я в них не спец, – пожал плечами День.
        – А зачем мы тогда Кощея отпустили? Он же спец! – хмыкнул Ночка. – Значит, свежеиспеченный кошатник, это у меня синдром спасателя? Ладно, давай за школой посмотрим.
        – Ну вот видишь, – хохотнул День. – Твой синдром снова в деле!
        – Я просто покурить хочу, – фыркнул Ночка.
        – Ты же вроде бросал? – заметил День.
        Он не одобрял вредную привычку друга. От его куртки потом тоже несло сигаретным дымом, и Белая мама уже несколько раз устраивала обыск. А кому понравится, когда шарят по карманам и рюкзаку?
        – Брошу в следующей школе, – отмахнулся Ночка.
        Друзья зашли за угол. Сначала в глаза Демьяну бросился гордый Лешка с улыбкой до ушей. Потом он перевел взгляд на девчонку. Это была одноклассница брата Лиля, а Ночка звал ее как-то смешно, кажется, Аукой, и говорил, что она дух пустых школьных коридоров. Сейчас дух прыгал вокруг Мурки-Найденыша, пытаясь вовлечь кошку в игру конфетным фантиком, но та сидела равнодушно и лишь поглядывала на блестящую обертку, маячащую перед глазами.
        – Собрание наших питомцев, – хмыкнул Ночка.
        День фыркнул:
        – Брата моего, чур, ты бери! Мне хватит и кошки.
        – Вот еще, – хмыкнул Ром и позвал девочку: – Ау!
        Аука отвлеклась от игры, вскинула голову так, что капюшон упал на плечи, и радостно откликнулась:
        – Ау!
        Ну хоть обниматься не побежала, заробела перед Днем. Ночка не любил все эти нежности, его они смущали. Аука каждый раз норовила быстро прижаться к нему, прикоснуться, потрогать, пока он не увернулся, не оттолкнул.
        – Как дела? – дежурно спросил Ночка.
        – Хорошо! – отрапортовала Аука.
        – Хорошо! – откликнулся Лешка. – А чего вы не на уроке? У вас же еще один?
        – Аллочка заболела, мам, – доложил День. – Иду домой с вами.
        Кошка уже вилась у его ног. День присел на корточки, Найденыш ловко прыгнула ему на колени, вскарабкалась на плечо и громко замурчала, выражая свою радость. День выпрямился и заметил:
        – Теперь могу позволить себе носить меха!
        Аука и Лешка захихикали. А вот Ночка смотрел на кошку, и ему показалось, что она пристально изучает его болотными глазами. Этот взгляд отличался от того ленивого прищура, которым кошка следила за Аукой. Слишком пристальный, откровенный. Какой-то странный, словно и не кошачий вовсе. Почему-то на секунду Ночке стало не по себе. Стало жутко…
        Бред какой-то! Испугался помойной кошки.
        – О! – театрально воскликнул Ром, чтобы вытравить из себя неожиданное чувство тревожности. – Так ты про эту даму мне рассказывал? У вас, смотрю, любовь!
        – Да, – хмыкнул День, – она живет у меня.
        – Я твой лучший друг, а ты даже не представил меня своей невесте!
        – Ты хотел сказать, моему боа? – хмыкнул День, поглаживая живой воротник. – Я зову ее Найденышем. Лешка зовет ее Муркой, папка – блоховозом, а мама – просто кошкой. Кажется, у нее теперь не только девять жизней, но еще и девять имен. Ты тоже что-нибудь придумаешь? – спросил День Ауку.
        Та испуганно вскинула на старшеклассника глаза, потом покраснела, глянула на кошку и прошептала:
        – Мягкие Лапки…
        Но Бесене понравилось зваться Невестой. Кажется, в этом смысле она опередила ту самую Русалочку из сказки. Быть невестой – как раз то, что ей нужно.

* * *
        Вечером пожаловал Горыныч.
        – Привет! Как раз к оладьям! – сказала Белая мама, выглядывая из кухни в коридор.
        Она снова была в своем неизменном стареньком халате. Мама любила его и частенько приговаривала, что это ее одеждаантистресс. Словно масляные пятна, запахи жареной картошки, лука и хозяйственного мыла, пропитавшие ткань, помогали ей окунуться в домашний уют и позабыть о рабочей суете. Белая мама работала администратором в медицинском центре, но была совершенно домашним человеком и очень любила готовить.
        – Здравствуйте! – промямлил Горыныч.
        Он так ссутулился и съежился, что его громадное тело, способное легко заполнить крохотный узкий коридор, будто уменьшилось.
        – Ты чего хотел-то? – спросил День просто так, чтобы подразнить Горыныча, ведь на самом деле он знал, зачем тот явился.
        – Так ведь… – пробормотал Коля тихо и смущенно, – математику объяснишь? Не хочу зависнуть в десятом.
        – А чего не к Ночке? У него с математикой все распрекрасно.
        День решил немного поиздеваться над приятелем, заставляя его краснеть и мямлить. Ему хотелось отомстить за «Коль! Идем на химию!» – за то, что Жар-птица так легко бросила его и ушла с Горынычем, махнув своим рыжим хвостом, и правда похожим на оперение сказочной птицы.
        Колька с несчастным видом стоял у порога и машинально вытирал ноги о коврик, посматривая на кошку, которая тоже по-хозяйски вышла его встречать.
        – Уроки потом, сначала чай! – крикнула из кухни Белая мама.
        И Горыныч сразу расслабился, выдохнул, бросив сияющий взгляд в сторону открытой кухонной двери.
        – Ладно, пойдем чай пить, – смилостивился День, опасаясь, что Колька вот-вот протрет в коврике дыры.
        Он прекрасно понимал, почему Горыныч пришел к нему, а не к Ночке.
        Парни и кошка переместились на кухню. На столе уже стояла огромная миска с оладьями. Белая мама всегда готовила много, только посмеиваясь: «Когда в доме трое мужчин…»
        Но даже трое мужчин не всегда могли одолеть объемы ее стряпни. Поэтому Белая мама любила гостей.
        Горыныч плюхнулся на табуретку, не зная, куда девать взгляд. Кажется, он даже позеленел от смущения, оправдывая назначенный ему Дружиной цвет. Потея от волнения, он скукожился на стуле, словно всеми силами пытался уменьшиться. Сейчас Горыныч ощущал себя просто горой. И, в общем, был недалек от истины.
        – Кушай на здоровье! – Белая мама нежно коснулась плеча Кольки и посмотрела на сына. – Ешьте варенье!
        – Угу, мам, едим, – откликнулся День, спасая Горыныча, который безостановочно мямлил «спасибо».
        Кошка сидела на табурете, свесив хвост. Лешка умчался гулять во двор. Белый папа еще не вернулся с работы.
        Коля то и дело с обожанием поглядывал на Белую маму. Он жил вдвоем с отцом, и дома никто никогда не предлагал ему оладьи, или блины, или домашний пирог. Он был Горыныч – хулиган и задира. И чаще получал оплеухи, а не вкусняшки.
        А все началось с того, что в конце прошлого школьного года Ночка привел к Дню своего нового друга. Белая мама недолюбливала Рома: «Какой-то он хитровывернутый», – говорила она. А Коля почему-то ей сразу понравился. Она заметила порванный рукав его кофты и скомандовала:
        – Ну-ка снимай! Сейчас зашью.
        И Горыныч мгновенно подчинился.
        А потом был вкусный обед. Борщ с домашним салом, которое привезла бабушка из деревни. Борщ этот пах так уютно, настоящим домом, что у Кольки защипало в уголках глаз. Он со смаком уплетал свою порцию: брал куски хлеба побольше, мазал горчицей и закладывал перчеными кусочками сала. Аппетит Горыныча был лучшим комплиментом повару. И Белая мама с довольной улыбкой смотрела на Кольку, а потом настрогала еще белых лепестков сала. Ее сыновья такое не ели – жирно, солоно, противно. А она обожала, сразу вспоминая детство в деревне, родительский дом, запах хлева и нежных поросят, превращающихся сначала в могучих откормленных свиней, а потом в сало и холодец с чесноком.
        Именно эта еда больше всего ей запомнилась.
        – Люблю я деревню, – вздыхала Белая мама. – Душно мне в городе. Но тут работа, школа хорошая…
        – Я тоже люблю деревню, – откликался Горыныч, который никогда толком в деревне и не был.
        – Мам, надо летом Кольку с собой взять, пусть бабушке помогает, – говорил День, еле сдерживаясь, чтобы не добавить: «Вон сколько в нем дури, пусть отрабатывает харчи».
        – Приходи еще, – сказала Белая мама в тот первый визит Горыныча. – Я испеку пирог с яблочным повидлом. Любишь? Яблоки осенью сами собирали.
        Ночка, обувающийся тут же, скривился и незаметно показал Демьяну, что его тошнит от этих сентиментальностей. День прижал к губам кулак, давя смешок.
        А Коля тихо ответил:
        – Люблю. – И, покраснев, добавил: – Пирог люблю.
        И скоро пришел опять.
        Глава 20
        Живой труп
        4 ОКТЯБРЯ
        Вечером, как и обещала, Бесена вернулась к знахарке. Глафира – в плотном сером фартуке поверх одежды – открыла дверь, и подселенка на секунду радостно подумала, что названая бабушка подменыша что-то стряпает. Но в квартире едой не пахло, и Бесена разочаровалась. Наверное, знахарка готовила зелья вместо еды, а может, копалась опять в палисаднике.
        Глафира же, в свою очередь, увидела бледную, утомленную девушку с осунувшимся лицом и впалыми глазами, еле удерживающую банку с чайным грибом. Цвета-с-бесом молча сунула родича знахарке и ввалилась в квартиру.
        – Можно мы поживем немного у тебя? – сиплым голосом произнесла девушка.
        Глафира поставила банку на трельяж и спросила, вглядываясь в бледное лицо внучки:
        – Что случилось?
        Цвета-с-бесом повела плечами и кратко пояснила:
        – Проблемы.
        У Глафиры затряслись руки, и она сжала подол фартука, чтобы унять дрожь. Тело Цветы было здесь, в ее доме, – уже хорошо. А с остальным можно разобраться, в конце концов, она же знахарка.
        Девушка проскользнула мимо нее на кухню, рассказывая на ходу:
        – Нитей связи у подменыша больше нет. А мне осталось жить в ее теле недолго – сегодняшний вечер и завтра полдня. Я должна ей помочь, потому что… кхм… Девушка запнулась, но продолжила: – Это я ей навредила. Но все исправлю.
        – Исправишь? Что исправишь? Как навредила? Вы связаны договором? – посыпались из Глафиры вопросы.
        Цвета-с-бесом только фыркнула:
        – Может, я просто добренькая…
        – Еле в теле держишься, а все шуточки шутишь, – раздраженно процедила знахарка. – Сядь да расскажи всё нормально! Тебе, значит, нельзя трогать Цвету, а ты все равно навредила ей?
        – Так получилось, – кивнула Цвета-с-бесом, покорно плюхаясь на табурет. – Она сама виновата! Да и я… – девушка безнадежно махнула рукой. – Хотела так извернуться, чтобы приворота избежать, и сама попалась в ловушку… А что на ужин? Только не говори, что вчерашние яйца и картошка. У меня и так мало времени, а у людей еще столько вкусной еды!
        – Погоди-ка с ужином! Получается, что Цвета просто хотела понравиться мальчику, а теперь завтра умрет? – Глафира не могла поверить словам беса.
        Привалившись к раковине, она осела, как подтаявший сугроб. Даже ей, знахарке, было сложно смириться с такой вестью, когда вот же ее внучка – сидит перед ней. Да, выглядит не совсем здоровой, но все же невредима. И с хорошим аппетитом.
        – Так частенько случается, когда в дело впутываешь магию, – пожала плечами Цвета-с-бесом. – Древляница все равно бы скоро умерла.
        Глафира выдвинула из-под стола вторую табуретку, тяжело на нее опустилась и уставилась в пол, разглядывая полосочки коврика, который сама связала из носков.
        – Думаешь, надо было помочь с приворотом? – глухо спросила она.
        Цвета-с-бесом встала и открыла дверцу холодильника. Спрятавшись за ней, как за белым щитом, она сказала:
        – С чего вдруг? Ну пожила бы чуть дольше… Цвета при любом раскладе обречена. А вот тело жалко.
        – И это уже никак не поправить? – спросила Глафира скорее машинально.
        Она поймала себя на мысли, что сейчас не чувствует ни тоски от скорой потери, ни боли от предстоящей утраты. Возможно, она просто еще на первой стадии принятия горя – отрицание.
        – Не волнуйся, будут еще возможности, и тела тоже будут. Я первый раз пробовала управлять телом по-настоящему, с помощью нитей связи. До этого только кружила в омутах возле сердечных домиков, путала слабые души, подбивая на глупости, да щипала их. Первый блин комом, не страшно…
        – Да я не о тебе! – рассердилась Глафира. – Я о Цвете!
        Вот и вторая стадия – гнев. Знахарка заходила по крошечной кухне: шаг к плите, шаг к дверному проему, шаг к столу, шаг к внучке, одержимой бесом.
        – Ой, – Бесена смущенно хмыкнула. – Мне стоило догадаться!
        Она наконец вынырнула из-за дверцы, прижимая к себе пакет молока.
        – Ты обещала помогать Цвете! – хрипло выкрикнула Глафира и осеклась, глянув на потолок, – перегородки в доме были тонкие.
        – Я и помогаю, – обидчиво возразила Бесена. – Цвета в теле вообще-то сейчас держится только благодаря мне!
        – Эй! – слабо возмутилась в сердечном домике подменыш, но ее слышала лишь подселенка. – Это ты порвала последнюю нить связи!
        – А ты порвала остальные! – напомнила Цвета-с-бесом.
        – Что? – не поняла Глафира.
        – Это я с подменышем, – пояснила девушка, ставя пакет на стол. – Ладно, без паники! Это и моя проблема, да… Я обещала помогать древлянице, но, похоже, чуток ей навредила. Лучше бы это, конечно, исправить. Не хочется становиться тиной болотной.
        Потом Цвета-с-бесом взяла стакан и разочарованно посмотрела на Глафиру:
        – Неужели ты ничего не приготовила? Я же предупредила, что мы вернемся вечером!
        Знахарка вздохнула:
        – Так ты думаешь о спасении Цветы или только о еде?
        – Я не могу думать на пустой желудок, – пробурчала Бесена. – Знаешь, сколько мы сегодня прошли! А тело только завтракало…
        Глафира помрачнела. Да, она разговаривала с бесом, но сидела-то перед ней ее внучка. И выглядела она изможденной.
        Поиски еды отняли у тела последние силы. Лиловая кофта лишь подчеркивала нездоровый синюшный цвет лица. «Ей ужасно не идет эта кофта, – подумала Глафира, – и рогатая прическа. А эти бескровные губы, жирно намазанные блеском, – просто ужас. Ей всё это не подходит».
        – Пельменей налепила, – наконец тихо проговорила знахарка, – ты в морозилку не заглянула, потому и не увидела.
        Она достала с полки кастрюлю, налила воды и поставила на плиту. Разглядывая зарождение крошечных пузырьков на дне, она вспомнила, что банка с чайным грибом до сих пор стоит в прихожей.
        Может, попросить родича глянуть, как там Цвета? В этом самом сердечном домике. Жив ли еще дух – или бес пришла к ней, Глафире, просто поужинать?
        – В общем, так, – серьезно сказала Бесена, когда знахарка вернулась из прихожей с чайным грибом. – Завтра я покину тело Цветы – ты сразу поймешь. Слей чайный квас из банки и пои им тело. Родич съел ее нити связи… Не смотри на меня так, подменыш сама их оборвала, я только подобрала ненужное, чего добру пропадать. И не зажевала сама, между прочим, не спрятала, а отдала твоему родичу! Так что ее нити связи растворены в этой самой комбуче, – подселенка хмыкнула. – Никогда еще чайный квас не был настолько полезен. Воистину напиток, приготовленный с любовью… Так что Цвета продержится на этом питье какое-то время, а там я дальше решу, как быть.
        Знахарка выслушала Бесену и машинально кивнула. Она получила четкие указания на ближайшие дни. Ну а потом-то что? Да и можно ли доверять бесу? Глафира уже однажды доверилась слепо бабке-шептунье, добросовестно выполняя все, о чем та ни просила, а в итоге оказалась проклятой. С тех пор главная ее мечта – избавиться от родича, которому обещана ее душа. И обещана – за что? Никто в итоге не обрел счастья. Ни она, ни дух-подменыш, ни даже Вера, ради которой все и затевалось. Вера больше не любила дочь, добытую для нее с таким трудом.
        Магия Глафиры зависела от родича. Но все же кое-что она научилась делать сама.
        Например, изгонять бесов.

* * *
        Глафира постелила Цвете-с-бесом на диване в гостиной и выдала ей одну из своих ночнушек.
        – Душ завтра утром приму, – широко зевнув, сказала девушка. – Тело сильно устало, и я тоже.
        Повалившись на постель, как подрубленная березка, она натянула на острые плечи одеяло и мигом уснула.
        А в сердечном домике Бесена открыла глаза.
        Цвета стояла, прислонившись лбом к окну, откуда был виден наружный мир. Сейчас там царила чернота, но подменыш не отрывала от нее глаз. Второй конец нити связи, которую Бесена накинула на люстру, Цвета привязала к своей ноге. У нее больше не осталось целых нитей, а под кожей не горели звездочки-светлячки. Но потускневший стебель, хоть и походил на пожелтевшую лиану хмеля, все еще слабо мерцал, а значит, работал. Мерцал и тот, что связывал подселенку с подменышем. Бесена подозревала, что жизнь в стеблях подпитывают тонкие нити бусинок из живой воды, которые она вырастила в свой первый день. Сегодня она еще выпила большой стакан молока, и бусинки переливались и блестели – это было хорошим знаком. Но тянулись молочные бусы от подселенки, а не от подменыша. Значит, завтра они исчезнут, как только Бесена покинет тело.
        – Ничего, еще попляшем! – воинственно воскликнула Бесена и добавила уже мягче: – Завтра мы с тобой расстанемся, но я что-нибудь придумаю.
        – Потому что договор, – равнодушно сказала Цвета.
        Бесена пожала плечами.
        – Ты мне нравишься.
        Цвета отлепила лоб от стекла и посмотрела на соседку:
        – Правда?
        Та кивнула и улыбнулась:
        – Мы не всегда ладили, но так даже интереснее… Знаешь, бесы не особо часто общаются друг с другом. Мы же хищники, так что делим территорию. Я и родителя вижу не каждый год. Твоя названая бабушка верно заметила: подселенцев тянет к людям, к болтовне, вкусной еде и простым удовольствиям.
        Цвета вспомнила слова Бесены перед тем, как они подошли к красавчику-блондину: «Мне кажется даже, что мы подружились».
        – Возможно, – тихо проговорила подменыш, – ты моя первая подруга… Вернее, была ею, пока не оборвала последнюю нить.
        – Возможно, я возможная подруга? – передразнила Бесена. – Но я тебя не брошу.
        Вдруг сердечный домик тряхануло. Девушки бросились друг к другу.
        – Что случилось? – пискнула Цвета. – Разве здесь бывают землетрясения?
        – Не бывают, – встревоженно подтвердила Бесена, выглядывая во внутреннее окно.
        Омут бурлил так, что всю поверхность затянула пышная пена.
        – Ничего не понимаю! – выпалила Бесена. – Кажется, надо глянуть, что творится снаружи.
        Подселенка упала на диван, зажмурилась и стиснула руками джойстик. Она надела тело, как воображаемую перчатку: руки, ноги, шея, голова, глаза. Первым делом она попыталась поднять веки, но ничего не получилось, перевернуться тоже, даже голова не отрывалась от подушки. Пальцы подселенки забегали по кнопкам джойстика, но и это не помогло – тело продолжало спать, и марионетка в домике не взлетала, а бездвижно лежала в углу. Зато Бесене удалось услышать бормотание Глафиры и почувствовать запах какой-то жженой травы.
        Подселенка распахнула глаза.
        – Ну что там? – возбужденно спросила Цвета.
        Она села рядом с Бесеной на диван и теперь пытливо смотрела на нее.
        – Я не проснулась, – просипела Бесена. – На тело напал сонный ступор, чтоб его!
        – Как так? – не поняла Цвета. – Это из-за нитей связи?
        – Твоя названая бабушка изгоняет беса, – догадалась подселенка. – Уйти я смогу только через омут, нарушив нашу связь.
        Цвета схватила Бесену за руку и испуганно выпалила:
        – Ты же не бросишь меня?! Оставайся тут, сколько сможешь!
        – Не брошу, – заверила Бесена, ответно сжав руку Цветы. – Меня еще ни разу не изгоняли, но я знаю, что ритуал увеличивает силу охранника души, чтобы он мог вступить в схватку с бесом. Но у тебя же нет охранника…
        И тут, словно в насмешку над словами Бесены, дверь в сердечный домик распахнулась, и на пороге возникла полупрозрачная Глафира. Вернее, подобная ей сущность – словно наполненный водой пакет в виде человека, – внутри нее плавали неясные тени и лопались пузырьки. Брови, неожиданно густые и черные, были сведены над треугольными глазами. Нижняя челюсть неестественно выдавалась вперед, а верхняя губа была поднята в оскале. Руки свисали до пола, и искаженная старуха задевала саблями когтей серые доски.
        Девушки юркнули за диван и осторожно выглянули из-за единственного укрытия.
        – Охранник все-таки есть, – пролепетала растерянная Бесена.
        Призрачная Глафира булькающе зарычала и сделала к ним шаг.
        – А она точно мой охранник? – сиплым от ужаса голосом спросила Цвета.
        – Я не знаю! – пискнула Бесена. – Но я-то с ней точно не подружусь!
        Подселенка забарабанила по кнопкам джойстика, и марионетка, маленькая копия Цветы, взвилась позади призрачной знахарки и запрыгнула на нее. Сквозь прозрачное тело сущности было видно, как кукла, словно белка на древесном стволе, распласталась по ее спине.
        Сущность встряхнулась, безуспешно пытаясь скинуть марионетку, потом завела длинную руку за спину, схватила двойника Цветы и с силой отшвырнула его. Марионетка разбилась, и ее осколки затекли на стену, соединившись в проекцию.
        – Расходимся! – приказала Бесена.
        Девушки разбежались по углам. Сущность завертела головой, принюхалась и сделала шаг к подселенке.
        – Так и знала! – процедила та.
        Цвета увидела, что Бесена вдруг стала прозрачной, и в груди у нее, там, где у людей бьется сердце, замерцал золотистый клубок. Наверное, это была душа той знахарки, которая когда-то связалась с бесом. Призрачная Глафира алчно улыбнулась искривленным ртом и медленно вытянула длинную руку.
        – Прости! – прокричала Бесена Цвете. – Надеюсь, у тебя все будет хорошо!
        Она дернула за петельку нити на своем запястье, узел поддался, и конец стебля упал к ее ногам.
        – Надеюсь, твоя бабушка не забудет про чайный квас!
        Бесена бросилась вперед, к охраннику, и молочные бусинки, осыпавшись на пол, глухо забарабанили по серым доскам. Подселенка проскочила мимо призрачной Глафиры, и та неуклюже попыталась выхватить клубок из ее груди, но промахнулась.
        – Повезло, что ты растяпа, – хмыкнула Бесена и быстро глянула в сторону подменыша.
        Цвета стояла в углу. Теперь с сердечным домиком ее соединяла лишь нить, привязанная к люстре. Призрачная Глафира не пошла к ней, а развернулась и устремилась к Бесене.
        Подселенка выскочила на крыльцо и нырнула в омут.
        Глава 21
        Их встреча
        6 ОКТЯБРЯ
        Бесена не планировала встречаться на мосту с Демьяном. Она просто вернулась домой, в Тихий Омут. Не зря говорят, что дома и стены помогают. А в случае Бесены – темная вода да тина.
        Но становиться этой самой тиной ей совсем не хотелось.
        Если рассуждать как Цвета (нахваталась, блин, у ее тела!), то состояние тины больше всего походит на сонный ступор. Свою сущность Бесена не потеряет, а вот с силой придется распрощаться. Тина не способна щипать души, а чтобы снова стать бесом, нужны нити связи. Опять они. Как всегда.
        И если подселенцев, отдающих часть себя ради продолжения рода, уважали и помогали им, то над теми, кто не выполнил договор и превратился в тину, лишь подтрунивали. Старейшины так вообще считали, что молодым бесам полезно полежать на дне пруда лет сто, а то и двести – замедлиться.
        Бесена сама похихикивала, когда пролетала с заветным клубочком, а из болотных луж, трясин и темных озер ей кричали: «Дай! Дай!»
        Рано или поздно старейшины и родитель нерадивого беса все-таки начинают подкармливать тину волокнами нитей, но бесы из тины еще долгое время остаются слабенькими и могут охотиться за душами только самых опустившихся людей. Бесена не была уверена, что ее родитель быстро смилостивится, особенно когда узнает, что она заключила договор с древляницей. Может, за это ей, наоборот, накинут еще лишнюю сотню лет…
        Эх, угораздило же связаться с подменышем! Думала, будет легко, потому что древлянице тело тоже не принадлежит. А вот как все обернулось!
        Весь следующий день Бесена отдыхала на дне Омута, спрятавшись под мостом. Но грустить подолгу она не умела, да и время поджимало. «Если суждено стать тиной, то хотя бы последние дни проведу со вкусом, – решила подселенка, – но сперва надо немного набраться сил».
        И с самого утра она уже парила над канавой, от безделья сгущая воздух и бросая его в Омут, словно камушки. Бесена, хоть и была невидимой, умела подчинять себе такие материи. Но подселенка не просто скучала у моста, на самом деле она караулила.
        Ее цель появилась ближе к вечеру. Бесена заметила молодую полосатую кошку. Та сидела в траве и выглядывала птичек, шебуршащихся в метелках тростника на берегу Омута.
        Кошки есть везде, в домах и в подвалах, а кормятся они на канализационных люках – в маленьких благотворительных столовках, организованных бабулями.
        Кошки пьют живую воду – молоко и кровь. А еще они лучшие друзья бесов.
        Кошки и бесы издревле помогают друг другу. Подселение отнимает много сил, и так хорошо потом отдохнуть в теле кошки, в благодарность подарив ей еще восемь жизней. Поэтому Бесена не раздумывая нырнула в полосатого зверька.
        У кошек нет омутов, и бесы для них не опасны. Бесена сразу очутилась на большой картонной коробке. Она залезла в эту сердечную коробку и захлопнула ее клапаны.
        Внутренняя кошка с интересом рассматривала гостью. В домике она была ростом с тигра, а полоски на ее шкуре слегка светились. Нитей связи у нее, как и у всех кошек, не было, так что она просто свернулась в большом мерцающем гнезде.
        Гостья поклонилась хозяйке, та кивнула в ответ и протянула длинный хвост.
        – Добро пожаловать!
        – Спасибо за приют!
        Бесена схватилась за полосатый хвост, теперь она тоже управляла кошачьим телом, хотя и не стала его хозяйкой. Такой союз не доставлял хлопот ни кошке, ни подселенке. Бесена могла уйти в любой момент, а кошка – отправиться по своим делам, она и сейчас отвлеклась от охоты лишь на секунду.
        – Продолжим?
        – Поддерживаю! – Бесена была не против выпить живой воды.
        Кошка снова сосредоточилась на птицах. Но те почти сразу вспорхнули на кусты ивы – по мосту шел человек.
        – Эх! – кошка была раздосадована. – Ладно, пора уходить. Как насчет другого угощения – подушечек в желе? Подушечки так себе, мяса в них нет, а вот желе… м-м-м… Не имею понятия, из чего люди его делают, но вкусно. Знаю, где полакомиться.
        – Погоди!
        Бесена вглядывалась в идущего человека. Это был День. От влажного октябрьского воздуха его кудри завились совсем уж тугими пружинками. Ей захотелось прикоснуться к ним.
        Он перегнулся через железные перила моста, вглядываясь в воду. Как всегда.
        Он высматривал ее. Он искал ее. Он не забыл.
        Просто не узнал тогда в Цвете. Ну конечно. Люди – они такие, встречают по одежке. Даже если тело надето на беса.
        И в Бесене вспыхнуло чувство азарта. А что, если узнать его получше, попробовать приручить?
        Тогда она завоюет и его сердце.
        Это ее человек. Она его выбрала.
        А с новым телом потом разберется. Подыщет что-нибудь, если, конечно, придумает, как выручить Цвету и не превратиться в случае провала в тину.
        Ну а не придумает, так проведет со своим человеком этот октябрь. Через триста лет они уже вряд ли встретятся.
        – Я знаю лучшее место. Доверься.
        И кошка вышла из укрытия.
        Глава 22
        Изгнанный бес
        С 6 НА 7 ОКТЯБРЯ
        Бесена отправилась навестить Цвету в первую же ночь, как поселилась у Демьяна.
        Лесные духи обычно умирают на рассвете. Этим утром Бесена еще не превратилась в тину, а значит, у нее была целая ночь, чтобы помочь подменышу.
        Хорошо бы все было просто! Если отыщется новое подходящее тело, а День подарит свой поцелуй, то Бесена, привязанная нитями связи, сможет заменить для тела душу и остаться целой.
        Остаться с ним.
        А что случится потом – не важно. Главное – это сейчас. Потому что век человека короток. Через триста лет они вряд ли снова встретятся, ведь неизвестно, куда занесет перерожденную душу.
        Бесена оставила кошку спать на груди парня, а сама выскользнула в окно. Ей не давала покоя призрачная жуткая Глафира, ворвавшаяся в сердечный домик. Было ли чудище на самом деле охранником Цветы, сотворенным знахаркой? А вдруг оно и подменыша не пощадило?
        В квартире Глафиры было тихо. Сама знахарка сидела в гостиной за столом, покрытым тяжелой бежевой скатертью в больших красных, как лужицы крови, розах. В островке света от настольной лампы лежал журнал со сканвордами, и Глафира водила над ним ручкой, шепча по слогам слова. Рядом стояли банка с грибом и чашка с чайным квасом… наполовину пустая!
        Тут же, на разобранном диване, под пледом лежало в позе эмбриона и тело Цветы. Бесена уловила тихое дыхание. Девушка спала.
        Родич в банке заволновался, и Глафира вскинула голову.
        – Подселенец. Три буквы, – сказала она, не сводя взгляда с Бесены.
        Та в ответ уставилась на знахарку.
        – Только не говори, что видишь меня! – удивленно присвистнула подселенка.
        – Вижу, – хмуро ответила Глафира.
        Бесена безнадежно развела руками.
        – Еще чуть-чуть, и я начну думать, что тоже обросла телом, – хмыкнула она. – Где ни появлюсь, везде меня видят. Или у вас это семейное?
        – Мне тоже интересно, почему это я тебя вижу, – пробурчала Глафира и невольно положила руку на сердце, закрывая свой омут.
        – Я тебя не трогала! – возмутилась Бесена. – Я не могу щипать твою душу, ты отдана родичу! За кого ты меня принимаешь? Я не ворую еду у детей!
        – Вот уж в благородстве бесов я не сомневаюсь, да, – съязвила знахарка и окинула подселенку пристальным взглядом. – А чего ты такой облик себе выбрала? Ну чистый ангел: светлые локоны, кофточка синенькая, разве что крылышек не хватает.
        – А как я должна выглядеть? Уродливым существом с копытами? – возмутилась Бесена. – Нет уж, это вы, люди, нас так изображаете, я такой быть не согласна! Тем более когда есть из чего выбирать. Могу, как князь Вольга, стать щукой, оленем, каплей воды, мыслью или красавицей.
        – А что за трава в волосах? Надо было тогда уж цветы…
        Бесена не успела ответить, как под потолок взвился родич, коричневый и влажный, с вытаращенными бусинками глаз.
        – Она пила из моей банки! – пропищал он.
        – Ага, ела из твоей миски, спала на твоей кровати, – поддакнула Бесена.
        Родич возмущенно фыркнул, а подселенка присела на краешек дивана к Цвете и посмотрела на Глафиру.
        – Ты же родича кровью поишь, да? Как и все знахарки… А я пила из банки, когда была в теле Цветы, не морить же тело жаждой. Попробовала твоей крови, вот поэтому ты меня и видишь. Этот, – она кивнула на родича, – вел нас в соседний район целую вечность. Так что все претензии к нему.
        Глафира устало потерла глаза и посмотрела на виднеющуюся из-под пледа макушку Цветы.
        – Она сейчас не ест и не пьет. Даю ей чайный квас, как ты велела… – Знахарка запнулась, ведь этот совет она получила перед тем, как изгнала Бесену из тела внучки, но собралась и продолжила как ни в чем не бывало: – Цвета его тоже глотает плохо, но удается впихнуть пару ложечек. Пытаюсь каждый час.
        Бесена хмыкнула, заметив смущение знахарки, но ничего не ответила и наклонилась над девушкой. Выглядела та совсем плохо. Она словно постарела на несколько десятков лет и сейчас казалась старше своей названой бабушки. Сухая кожа шелушилась, отслаиваясь чешуйками, щеки ввалились, а губы потрескались. Глаза были открыты, но взгляд остекленел, и, кажется, тело даже забывало моргать.
        – Да уж, то еще зрелище. А какое тело было! – вздохнула Бесена. – Но древляница еще жива. Ты нас тогда здорово напугала своими ритуалами.
        Она выпрямилась и глянула на знахарку.
        Глафира же, наоборот, еще ниже склонилась над журналом и тихо пробормотала:
        – Я думала, что если изгоню беса и разорву ваш договор, то Цвете полегчает. А вышло наоборот.
        – Разорвешь договор, – медленно повторила Бесена, – то есть я свободна и не превращусь в тину? Вот спасибо!
        Подселенка вскочила с дивана и сделала сальто в воздухе.
        – Здорово, что ты разобралась с моим промахом!
        Лицо Глафиры вытянулось, как только она поняла, что натворила.
        – Значит, ты не станешь нам помогать?
        Бесена пожала плечами.
        – Я еще не решила! – сказала она с восторгом преступника, который вдруг получил амнистию.
        Глафира встала из-за стола и подошла к дивану. Цвета лежала истуканом, никак не реагируя на их разговор. Знахарка села на место, которое до этого занимала Бесена, и взяла холодную безжизненную руку внучки в свою.
        – Может, посмотришь, как она там? – робко попросила старуха и умоляюще глянула на Бесену.
        Та хмыкнула:
        – Ты просишь, чтобы я вселилась в Цвету? Во дела! Ты же сама меня вчера изгнала!
        Знахарка пристыженно молчала, и Бесена сказала уже серьезно:
        – Я боюсь. Там теперь охранник.
        Глафира сильнее сжала руку Цветы, словно боясь, что если отпустит, то внучка исчезнет.
        – Родич тоже отказывается, – голос старухи напоминал отлив, будто из нее тоже уходила жизнь. – Я не хотела становиться знахаркой, но со временем привыкла к своей силе и даже вошла во вкус. Я стольким людям помогла, но не могу помочь своей внучке.
        Она посмотрела на сервант, и, проследив за ее взглядом, Бесена увидела за стеклом фотографию в рамке. На ней была изображена вся их маленькая семья: Глафира и Вера с крошечной Цветой на руках. На фото Глафира, моложе на пятнадцать лет, походила больше на нынешнюю Веру, но у обеих что тогда, что сейчас были одинаковые волосы до плеч и одинаковые улыбки. Младенец же был просто младенцем, обыкновенным ребенком.
        – За что ты любишь ее? – спросила Бесена, разглядывая фотографию.
        Глафира пожала плечами.
        – Она моя внучка.
        – Она не твоя внучка, – возразила подселенка.
        Глафира вздохнула и стала привычно теребить подол фартука, который не сняла даже в столь поздний час.
        – Можешь упорно настаивать на этом и дальше. Но ведь главное – не кто родил, а кто воспитал.
        Бесена хотела снова возразить, что Глафира не воспитывала Цвету, а только помогала деньгами, но почему-то промолчала, подумав вдруг, что эти слова будут не к месту. И сама удивилась этому чувству: да уж, скоро совсем очеловечится.
        А знахарка, кажется, продолжала раздумывать над вопросом Бесены. Наконец она устало вздохнула и призналась:
        – Я не знаю. Мы обе не от мира сего. Возможно, я просто привязалась к ней. Мысли о Цвете с Верой дают мне силы жить с моим проклятьем. А почему ты спрашиваешь?
        – Мне кажется, я тоже привязалась, – задумчиво сказала Бесена, глядя на холмик пледа, но видя перед собой Демьяна, который сейчас спокойно спал в своей комнате с кошкой на груди.
        Подселенка вдруг тряхнула локонами и встала:
        – Мне пора!
        – Подожди, а Цвета? – вскочила и Глафира.
        – Придумаю что-нибудь, – ответила Бесена.
        Глава 23
        Василиса
        8 ОКТЯБРЯ
        Вечером в пятницу Дружина почти в полном составе устроилась на своей обычной лавочке – в парке у Дома культуры. Тот стоял через остановку от школы, и местная молодежь любила гулять в его окрестностях. Дружинники всегда собирались на аллее, ободом охватывающей футбольное поле, и занимали лавочку рядом с тренажерным комплексом, который оживал только по утрам.
        Золотая осень затянулась, октябрь выдался ласковым и теплым, хотя к ночи ощутимо холодало. Дню, Ночке и Кощею надо было завтра ко второму уроку – Аллочка все еще болела, – и компания не спешила расходиться, а родители не надоедали звонками.
        Кощей пробовал играть на гитаре. Инструмент ему недавно отдал дядя, и теперь Кощей терзал струны, а заодно и уши всех окружающих. Мари подшучивала над Ильей в школе: «Это Динка так тебя покорила, что ты даже на гитаре заиграл?»
        Он и впрямь неровно дышал к десятикласснице из параллели Жар-птицы. Мари заметила это и частенько подтрунивала над другом. Иногда, правда, серьезно замечала, что Илье надо собраться и сделать первый шаг, Динка не будет против. Кощей молча слушал Мари, привычно скидывая по одному кошачьи волоски, прилипшие к штанам, но этот самый первый шаг делать не спешил. Тогда Жар-птица начинала сердиться и бурчать, что такая, как Динка, обет безбрачия из-за его робости долго держать не будет.
        Но сегодня девчонок тут не было, сидели чисто мужской компанией, не считая Невесты. Кошка с буддийским спокойствием восседала на лавочке среди бутылок сидра.
        – Может, в крышечку налить твоей Невесте? – предложил Кощей.
        – Ну уж нет, кто меня тогда домой потащит? – хмыкнул День.
        – А мне кажется, она уже всё вылакала, – потряс Горыныч своей пустой бутылкой. – Ну что, жребий?
        Ночка высыпал карандашики в карман пальто и встряхнул их, перемешивая.
        – Кто тянуть будет? – Он похлопал по карману.
        – Ты меня заводишь! Какая пикантная жеребьевка! – загоготал Горыныч.
        – Тяни давай, старый извращенец, – хмыкнул Ром.
        Горыныч запустил руку в карман друга и вытащил свой зеленый карандаш.
        – Доболтался, теперь вали! – обрадовался Феникс.
        Парни скинули гонцу денег, и Горыныч отправился в соседний магазинчик, где редко спрашивали паспорт, особенно у него. Правда, Дню, Ночке и Кощею с этим везло меньше, и чаще вместо них приходилось идти Фениксу. В Дружине его в шутку величали Незаменимым другом, а он говорил в ответ:
        – Зовите меня просто всесильным властелином!
        – Повелителем ларьков, – добавлял День.
        – Ой, ну тебе с твоей смазливой мордашкой и до пенсии алкоголь не продадут, – язвил Феникс.
        – Хорошая у нас компания, душевная, – хмыкал Кощей.
        – Главное, что веселая! – добавлял День.
        Вернулся Горыныч из похода, таща на плече какую-то девчонку. Та фальшиво визжала и притворно дубасила его кулачками.
        – Я тут девушку купил, – оскалился Колька, ставя девчонку перед друзьями.
        Незнакомка оглядела Дружину и заулыбалась. Глаза у нее были жирно подведены черным, губы – красным. Крашеные желтые волосы рассыпались по расстегнутой косухе, из-под которой выглядывало огромное, выложенное стразами сердце.
        «Да уж, не чета Жар-птице», – подумал День. Девчонка была ему смутно знакома. Училась в их школе, кажется, в восьмом классе.
        – Ты что, мамину косметичку украла? – спросил ее Ночка.
        – Дурак! – буркнула та и обиженно надула губы. – Себя-то видел?
        И она взлохматила свои волосы на макушке, намекая на белые прядки Ночки.
        – Горын, опять по малолеткам? – фыркнул Кощей.
        – Ты кого тут малолеткой назвал! – взвизгнула девчонка.
        – Ой, ты чё такая громкая! – поморщился День. – Тебя хоть как зовут-то?
        – Татьяна Дмитриевна, – гримасничая, высокопарно ответила она. Похоже, рядом с Колей девчонка явно чувствовала себя не в меру смелой.
        – Будешь Василисой, – решил Ночка.
        Горыныч довольно хмыкнул. И даже девчонка заулыбалась. Имя, видимо, пришлось ей по душе. Она не знала, что была у Горыныча уже Василисой Третьей. Парни прикалывались, что Горын похищает девчонок, потому что тот любил представлять своих подружек неординарным способом, например принося на плече.
        – На Премудрую я не тяну, буду Василисой Прекрасной, – решила Татьяна Дмитриевна.
        – Такая у нас уже была, – сказал Кощей.
        Девчонка недоуменно оглядела парней.
        – А я тогда какая?
        – Блудливая, – ответил Ночка.
        – Эй! – взвизгнула Василиса Татьяновна.
        – Сидр-то хоть захватил или только эту? – быстро вставил День, пытаясь прервать бессмысленный разговор.
        – Спросил меня главный алкоголик, – загоготал Горыныч. – Да уж, День, не везет тебе ни с сидром, ни с девушками!
        Демьян нахмурился. На что это намекает Горыныч? Неужели так заметны его чувства к Жар-птице? Он покраснел, но на него никто не обратил внимания, кроме Невесты. Та залезла к парню на колени, и он машинально погладил ее по полосатой спине.
        На соседнюю лавочку, словно стайка синичек, слетелись несколько девочек. Видимо, из этой компании Горыныч похитил свою новую Василису. И вот те явились за подругой, но подходить к Дружине робели. А Василиса не спешила к ним возвращаться – она красовалась перед подругами знакомством со старшими парнями и вся кривлялась, изгибая тело, словно в нее вселился бесенок.
        А бес лениво наблюдал за ней глазами кошки.
        – Ой, кисуля! – пискнула Василиса и протянула руку к Невесте.
        – Лапами не трожь! – предупредил День.
        И девчонка отдернула ладонь, словно обожглась, но даже ничего не сказала Демьяну. Она вдруг сразу притихла, и Горыныч это заметил.
        – Чё грубый такой? – повернулся он к Демьяну.
        – Отвали! – День глотнул сидра.
        – Эй, нормально все? – встрял мигом Ночка.
        Парни одновременно взглянули на Рома, но ничего не ответили.
        Ночка пошуршал кроссовками по опавшим дубовым листьям, коричневым, как стружка молочного шоколада, и закурил. В последнее время он курил, только когда выпивал, и всё пытался бросить. Василиса как ни в чем не бывало тряхнула высветленными волосами и шлепнулась рядом с ним на холодную скамейку.
        – Поделишься? – она протянула руку к сигарете Ночки.
        Тот брезгливо скривился.
        – И где ты только таких находишь, Горын?
        – Так я тебе и сказал, – опять довольно хмыкнул Колька, схватил Василису Татьяновну за руку и притянул к себе.
        Демьян в который раз подумал, что его тошнит от Горыныча. И за приближением осенних каникул он следит не только потому, что разлучится с лучшим другом, но и потому что избавится наконец от Кольки.
        Глава 24
        Здесь могут водиться тигры
        9 ОКТЯБРЯ
        Лешка и Белая мама суетились в прихожей, он собирался в школу, а она – на работу. Опаздывали, толкались, мама искала ключи, Лешка завязывал шнурки – и разом вздрогнули от трели дверного звонка.
        Лешка повернул бабочку замка и посторонился, впуская в квартиру Ночку.
        Белая мама в очередной раз подумала, что этот парень своими черными лохматыми волосами напоминает ей кляксу или выпавшего из гнезда вороненка – растрепанного, нахохленного, сердитого. Она не любила Рому, но старалась не показывать виду – все-таки лучший друг сына, тем более все равно скоро уедет, а там, глядишь, поможет Дёме с поступлением в Москву, будет где пожить на вступительных экзаменах. Да и Белый папа говорил: «Отстань от парня! Семья у него хорошая, учится он нормально, а что выглядит странновато… у него возраст сейчас такой… – Белый папа поискал верное слово, – запутанный! Я в его возрасте тоже глупую прическу носил. Ты и сама, наверно, экспериментировала». «У меня была коса до пояса, – парировала Белая мама, – а не искусственная седина!»
        – Здравствуй, Рома. А Дёма еще в постели. Иди буди его. Вам ведь сегодня ко второму уроку?
        Ночка кивнул, снисходительно улыбаясь. Он чувствовал, что не нравится матери друга, но ему было на это наплевать. Ром не Горыныч, у него есть собственная мама. Красивая. Не какая-нибудь деревенская клуша. Хорошо, что День фигурой в отца пошел – высокий и атлетичный, а не вот это вот мороженое «Лакомка» на ножках.
        Ночка разулся и прошел в комнату. День все еще спал, лежа на спине и глупо приоткрыв рот. Кошка, угнездившаяся на его груди, покосилась на гостя. И Ром снова поймал себя на мысли, что взгляд у нее какой-то жуткий, ненормальный.
        Как будто смотрит в самую душу.
        Невеста Дня – Дневная Невеста.
        Это всего лишь кошка.
        Ночка подошел к кровати, сел рядом на крутящийся стул на колесиках и провел рукой по щеке друга.
        – Вставай, сыночек! Пора в школу! – пропищал он не своим голосом.
        День поморщился и отмахнулся от пальцев Ночки.
        – Отстань, черт!
        Кошка мягко спрыгнула с груди Дня на постель.
        День широко зевнул с закрытыми глазами и приподнял над одеялом руки – первая жалкая попытка встать. Ночка потянул его за пальцы, отталкиваясь ногами от пола и отъезжая на стуле.
        – Как там было в сказке про репку?
        – А не все ли равно? – пробурчал День, отрывая голову от подушки.
        Он снова зевнул, в этот раз по-львиному, с рыком, затем встряхнул гривой светлых волос и наконец поднялся.
        – Иди, я посторожу!
        Ночка плюхнулся на его место, чтобы у друга не осталось соблазна вернуться в уютное тепло. Постель все еще хранила перышки сна. Ночка закрыл глаза и почувствовал на себе мягкие кошачьи лапы – Невеста аккуратно перелезала через него, собираясь уйти вслед за Днем. Парень быстро положил руку на спину кошки и прижал ее к себе. Просто так. Ему хотелось ощутить, что он сильнее.
        Ром открыл глаза.
        Кошка смотрела на него, и этот взгляд вонзился в Ночку иглами. Голова его заболела, но он не мог оторвать от зверька руку – та обмякла, отяжелела, стала будто чужой. На долю секунды Рому показалось, что в комнате есть кто-то еще… девушка?
        – Ночь, хорош, отпусти ее, – сказал День, натягивая джинсы. – И не валяйся на кровати в уличном!
        Слова Демьяна словно вернули Ночку в тело. Он резко дернул рукой, и та наконец отлепилась, а кошка спрыгнула на пол. Ром тут же вскочил с постели.
        – Ты чего? – спросил День. – У меня клопов нет.
        – Уф, – Ночка потер ладонями лицо. – Как будто задремал на секунду! Это все твоя дурацкая постель, теперь понимаю, почему ты никак не мог от нее отлипнуть, – он попытался превратить все в шутку.
        Но День нахмурился, глядя на друга.
        – Ты побледнел вроде. Может, тебе, я не знаю, водички дать или… активированного угля?
        Ночка фыркнул:
        – Обойдусь без твоего лечения. Ты в школу собираешься или как?
        Через пять минут они уже сидели на кухне и завтракали. Ночка пил чай с домашним печеньем. День ел кукурузные хлопья с молоком, а Невеста хрустела куском куриной спинки.
        – Ну и челюсти, – пробормотал Ночка, следя за кошкой и машинально кроша на скатерть печеньку.
        – Не порти еду, ешь нормально, – упрекнул друга День, а потом тоже глянул на кошку и довольно заметил: – Да, она микротигр! Еще и полосатая… А ты вот странный какой-то сегодня. Что с тобой?
        – Это она у тебя странная, – пробурчал Ночка, – и не любит меня.
        – Она всегда на тебя по-особенному смотрит, – хмыкнул День. – Даже на меня так не глядит. Как будто сожрать хочет.
        – Вот именно, – кивнул Ночка без улыбки.
        Глава 25
        Душа Ночки
        9 ОКТЯБРЯ
        Изгнание беса расторгает договор. Но Цвета угрюмо смотрела на Бесену с листовки каждый раз, когда та хвостом семенила за Днем в школу. Хоть бы уж содрал кто… Объявления то и дело сменяли друг друга, а «Помогите найти!» никто не заклеивал и не срывал.
        Цвета не появлялась дома уже несколько дней. Ушла в школу и не вернулась. Друзей у нее не было, в гости она ни к кому не ходила, с матерью не ссорилась. Наверняка Вера в панике: куда неожиданно делась дочь? Да, накануне Цвета вела себя необычно, однако не настолько, чтобы сбежать из дома.
        Но почему Глафира не сказала Вере, что Цвета у нее? Хотя что тут скажешь – врачи все равно не смогут объяснить состояние девушки. А выглядела Цвета сейчас более чем странно. Даже жутко. Нити связи людьми почти не изучены. Может, знахарка надеется исцелить названую внучку и вернуть как новенькую? Может, все еще полагается на Бесену?
        Вчера вечером в парке мелькнула девушка с омутом. Парни прозвали ее Василисой. Бесена с интересом наблюдала за ней, потом посмотрела на Демьяна и поняла, что он совершенно равнодушен к этой девчонке. Даже больше: она ему неприятна. И Бесена заробела. Она только-только освободилась от прошлого договора и должна аккуратно выбирать себе тело, у нее больше нет права на ошибку.
        Жаль, конечно, что с телом Цветы не получилось. Бесена могла бы просто вытеснить подменыша. Если бы ее собственные нити, те, первые, созданные из крохотных капелек живой воды, разрослись и окрепли, то заглушили бы, как сорняки, Цветины чахлые стебли.
        Ладно, теперь поздно об этом рассуждать. Пора разрабатывать новый план. И, перебирая варианты, приглядываясь к окружению своего человека, Бесена все чаще стала обращать внимание на того, кого остальные звали Ночкой.
        С каждым днем его омут разрастался, но Ром не засыпал его. Омут так и манил навестить сердечный домик, и, когда утром субботы парень прижал кошку к себе, Бесена не устояла. Его омут был так близко – черный, тягучий, приветливо раскрытый бесу. Подселенка выскользнула на секунду из кошки и окунулась в вязкую темноту. Она вынырнула с другой стороны и огляделась, ища охранника.
        Омут Ночки уже отделил стража от сердечного домика. На дальнем берегу маленькая девочка, немного похожая на ту, что пыталась играть с кошкой у школы, но с темными волосами, собирала цветы в золотистый шлем-луковку. Стражница почуяла беса, обернулась, сразу же выкинула цветы и нахлобучила шлем на голову. Она бросилась сооружать через черное озеро хлипкий мост из высоких травинок. Воинственная, но не особо страшная – вынесла вердикт Бесена.
        Подселенка повернулась к сердечному домику. Тот походил на школу, только был гораздо меньше. Ого, неужели парень в том шумном здании ощущает себя как дома?
        Охранница, хоть и была слаба, работала шустро, Бесене тоже стоило поторопиться. Она вскочила на крыльцо маленькой школы и зашла внутрь.
        В коридоре у расписания подселенка и увидела душу Ночки. Она, как и положено душе, парила над полом, глаза ее были закрыты – Ром бодрствовал, и его душа была сосредоточена на жизни снаружи. Нити связи густо оплели душу сеткой, которая напоминала кольчугу, мерцающую тысячей золотистых звездочек. Другие нити, похожие на кровеносную систему, увивали стены домика, по которым скользили проекции. Тут все было так, как подселенка и привыкла видеть в сердечных домиках, а не несколько жалких лиан подменыша.
        Бесена схватила одну из нитей, мягкую, как шерстяная пряжа. Испарения разросшегося омута уже отравили ее, и нить была податливой и легко оборвалась. В руках Бесены оказался приличный кусок. Подселенка быстро смотала добычу в мерцающий клубочек. И как раз вовремя – охранница ворвалась в домик.
        Бесена вскочила на широкий подоконник, выскользнула в окно и бултыхнулась в омут, прижимая к себе заветный клубок. Ей казалось, что он пахнет дыней, нестерпимо хотелось вонзиться в него зубами и поскорее съесть, тем более что Бесена давно не ела. Но наверняка нить связи еще пригодится, поэтому подселенка засунула клубок в карман толстовки.
        Правда, отныне нужно быть аккуратнее, ведь теперь Ночка будет видеть ее.
        Глава 26
        Русалка
        9 ОКТЯБРЯ
        О своем переезде Ночка сказал друзьям только в конце сентября, когда уже все было решено с квартирой и Маленькая мама заставляла Князева-отца показывать по скайпу, как продвигается ремонт.
        В тот вечер Дружина собралась у Русалки. Когда привезли пиццу и все сгрудились у стола, Ночка сказал:
        – У меня две новости. Хорошая и плохая. С какой начать?
        – С хорошей! – воскликнул Феникс. – По ней поймем, насколько вторая плоха.
        – Лицо у тебя вроде не постное, так что давай с хорошей, – согласился День.
        – Сегодня пицца за мой счет! – с наигранной радостью выпалил Ночка.
        Но никто не выдавил даже вялое «вау!». За окном выла то ли пожарная, то ли скорая. Все сидели и молча смотрели на Ночку. Когда даже на улице все стихло, День проговорил, разрезая тишину:
        – Ну, видно, вторая новость совсем убийственная, раз ты так расщедрился. Это на тебя не похоже.
        Никто не засмеялся, поддерживая шутку, да и глаза Дня, потемневшие от тревоги, выдавали его ложную веселость.
        – Мы переезжаем, – озвучил Ночка. – На осенних каникулах.
        Сказанные слова сделали будущее настоящим.
        Теперь все станет по-другому.

* * *
        На алгебре Ночка честно пытался разобраться в задаче, когда Лера Русалка быстро обернулась и положила перед ним карандаш. Одновременно она разжала кулак, откуда, как из укрытия, выскользнул бумажный комочек.
        Ром развернул послание. Почерк у Русалки был острым и аккуратным.
        «Ну что, придете вечером?» – гласила записка.
        Сегодня у Леры родители работали в ночную смену, а значит, квартира будет свободна. Можно не мерзнуть в парке, а завалиться всей Дружиной на хату.
        Русалка снова повернулась, вопросительно изогнув брови. Она была бледна, с темными кругами под прозрачными глазами, но довольно красива и даже загадочна.
        Ночка кивнул. И одноклассница счастливо улыбнулась.
        В тот год, когда весь класс вслед за Дружиной увлекся сказочными персонажами и прозвищами, Ночка предложил Лере стать водяницей.
        – Что еще за водяница?
        – Типа русалки, – стал объяснять Ночка, но Лера его перебила:
        – Тогда я буду просто Русалкой.
        Ночка закатил глаза. Ему казалось, что он выискивает замечательные оригинальные прозвища, но их никто не ценит. Феликс выбрал банального Феникса. Теперь вот и Лера тоже банальничает.
        – Русалка – это так скучно! – возразил Ночка.
        Лера пожала плечами:
        – А водяница звучит как болезнь.
        – Водянка, что ли? – не понял Ночка.
        – Ну вот, – кивнула Лера. – Я же говорю, как болезнь.
        Ром хлопнул себя по лбу, но потом все-таки смирился:
        – Шут с тобой! Будешь Русалкой!
        Правда, Ночка не сказал однокласснице, что водяницами становились девушки, утопившиеся от несчастной любви. Он и сам вспомнил про это лишь потом. И хотя Лера не согласилась зваться водяницей, но Ночка словно накаркал. Нет, не про утопление, а про несчастную любовь.
        С класса девятого Ночка и Русалка, кажется, стали парой. Но никто в этом не был уверен, даже они сами. За их отношениями следили чуть ли не все старшеклассницы в школе. Еще бы: один из самых популярных парней наконец-то определился со своей половинкой. Но отношения эти были непонятными и при этом совершенно прозаичными для зрителей. Ночка и Русалка, безусловно, встречались, в смысле виделись, но было ли между ними что-то еще? Ночка не давал никаких зацепок, а Русалка просто загадочно молчала. Она была не из разговорчивых.
        В итоге всем эта пара наскучила, а многие решили, что если сейчас у Ночки с Русалкой ничего нет, то это всего лишь дело времени. И только самые неутомимые, охочие до чужих жизней сплетницы да преданные фанатки Ночки продолжали следить за парочкой. Существовала даже теория (и не без основания), что Ночка просто прикрывается Русалкой от поклонниц, как живым щитом.
        Но что было правдой, так это то, что Ром регулярно ходил к Лере в гости. А последнее время и вовсе зачастил. Он сейчас старался поменьше бывать дома. Кажется, у его мамы переезд совпал с «синдромом гнездования», и она не переставала ворошить вещи. Паковала коробки, продавала-раздавала лишнее, но при этом скупила чуть ли не весь детский отдел. Дом перестал походить на дом. Да и каждый раз, очутившись в своей комнате, Ночка просто не знал, чем заняться. Все дела казались бессмысленными, а собирать свои вещи не хотелось. Не было желания что-то начинать, даже открывать новую компьютерную игрушку. Словно с переездом он не просто перемещался в пространстве, а разрезaл свою жизнь на две части или уплывал на льдине от материка. И не знал, как взять с собой, уместить этот материк на свою льдину.
        Маленькая мама постоянно ворчала на сына за то, что он вечно где-то пропадает, но Ночка лишь огрызался:
        – Оставь мне последние дни с друзьями!
        Впрочем, друзья не могли проводить с ним все время, даже если их было трое плюс Жар-птица. А вот Русалка всегда была готова ради него отодвинуть дела, и постепенно у Ночки появилась привычка делать у нее уроки. Они и в школе сидели по соседству – Лера впереди, вместе с Соней, поэтому их парты обычно объединялись на групповых занятиях.
        Ночка никогда не шел к Русалке сразу после уроков, ведь проводить девочку из школы домой было все равно что признаться в чувствах. Он задерживался после занятий, слонялся туда-сюда с Горынычем или сидел с телефоном у подсобки спортзала, в своем любимом углу. Потом он заходил в магазин, покупал что-нибудь к чаю, или орешки, или сухарики, виноград, мандарины, а иногда даже пельмени, когда Русалка сообщала, что обед им придется готовить самим. Пару раз они даже варили суп из пакетика и жарили картошку.
        Родители Леры, когда дочь повзрослела, подогнали свои смены под единый график. Теперь в иные дни они отдыхали всей семьей. Тогда Ночка к Русалке почти не совался, хотя ее родители не были против его визитов. Зато в другие дни к Лере можно было завалиться всей Дружиной. Кроме того, в комнате Русалки стоял еще старый пузатый телевизор с раритетной приставкой «Денди». Так что Ром с Лерой частенько играли в танчики, охраняя заветного орла.
        Ночке нравились и шумные посиделки всей компашкой, и вечера вдвоем с Русалкой. Иногда он даже думал, что, может, так и выглядит настоящая любовь. Когда хорошо, легко и просто с другим человеком. А как же все эти бабочки в животе? Какая-то у него пенсионерская любовь получается. Хотя если бы он не уезжал, то, возможно, и смирился бы со статусом «парня Русалки». Или все-таки нет?
        В субботу Ночка закинул домой рюкзак и сразу собрался к Лере.
        – Мам, я ушел!
        – А обедать? – прозвенел из кухни голос Маленькой мамы.
        – Мы сегодня у Леры собираемся толпой, а мне еще к Кощею забежать надо.
        Маленькая мама, выглянув в коридор, поморщилась:
        – Не называй его так. Дурацкое для парня прозвище!
        – Он не против! – хмыкнул в ответ Ночка.
        К Кощею Ром не собирался, тот еще был на секции. Но Ночка не решался сказать матери, что идет прямо к Русалке. Не надеялся, что она поверит, будто они с Лерой просто друзья, и сам не знал почему, ведь у него уже была друг-девчонка Мари и он никогда не стеснялся говорить о ней. Ночка снова задумался: может, ему по-настоящему нравится Русалка? Только он даже себе в этом не признаётся? Бред. В конце концов, он же не девица из Древней Руси, которой срочно надо выскочить замуж, а то годик-другой – и уже старая дева. Почему он так зациклился на этих отношениях?
        Ни у кого в Дружине еще не было постоянной пары, и Ночка не обязан во всем быть первым. День вон безответно вздыхает по Жар-птице, Жар-птица – по Горынычу. Горыныч – вообще отдельная песня с этими его Василисами, нормальными отношениями это точно нельзя назвать. Феникс подбивал клинья к девушке из своего техникума, но о том, добился ли успеха, не хвастался. Кощею нравилась девчонка из параллели Жар-птицы, а та, явно кокетничая, заставляла его побегать за собой. Или не была уверена в ухажере. Кощей по своей привычке не особо пылко выражал чувства, вернее, вообще их не выражал. Но это же Кощей! Не зря говорят, что тот, фольклорный Кощей, который настоящий, – с севера. Ледышка, что с него взять…
        Ну а он с Русалкой? Их отношения не хуже и не лучше, чем у остальных в Дружине. А еще он уезжает через три недели, так зачем рассуждать об этом?
        Крошечный плюс у переезда все-таки был. От некоторых вопросов можно было просто сбежать. Так что Ночка решил не думать о чувствах Русалки. И о своих тоже.

* * *
        Ром, конечно же, пришел к Лере самым первым, и она сделала ему в микроволновке горячие бутерброды. На Русалке была майка на тонких бретельках в мелкий цветочек, а волосы она прихватила пластмассовым «крабиком» на затылке. Лера сегодня накрутила локоны – это Ночка заметил еще в школе, и теперь они падали ей на плечи темными мягкими волнами.
        – Пиццу закажем сейчас? – спросила Русалка. – Как раз к приходу остальных привезут.
        – Ага, давай. Что там Жар-птица не ест? Лук вроде. А Кощей – грибы. Что не любит подружка Феникса, я без понятия. Он приведет ее знакомиться.
        – А Мари написала, что придет с Динкой, – отозвалась Русалка. – Я спросила, согласны ли остальные. Она сказала, что Кощей согласен, а вы его поддержите.
        – Значит, нас будет девять? Так, если разделить на девятерых…
        – Еще Соня же! Десять, – напомнила Лера и улыбнулась. – Дружина становится больше.
        – Дружина становится меньше! – выпалил Ночка, но тут же спохватился, что фраза прозвучала слишком резко, и быстро перевел тему: – Феникс обещал сервиз привезти.
        – Ох, а колой обойтись нельзя? – покачала головой Русалка, заливая кипятком чайный пакетик в кружке. – Мне в прошлый раз за сервиз влетело.
        – Он ма-а-аленький, – улыбнулся Ночка. – Не переживай. У нас только Демьян быстро пьянеет. Я за ним пригляжу.
        – И за Горынычем своим, – попросила Русалка. – И не кури, ладно?
        Ночка вытащил из кармана толстовки пачку сигарет и по столу запустил к Лере.
        – Я бросил.
        – Сколько раз ты это уже говорил, – осуждающе заметила она. – И что мне с ними делать? Не выкину же в мусорное ведро, вдруг родители найдут.
        Лера поставила перед Ночкой тарелку с горячими бутербродами. Кусочек сыра, словно одеяло, уютно прикрыл кружок помидора и полкружка докторской колбасы.
        – Как все сложно, – вздохнул Ночка, взял бутерброд и подул на расплавленный сыр. – Давай лучше ты будешь Горына учить.
        Тут раздался звонок в дверь, и Русалка кинула сигаретами в Ночку:
        – Сдался мне твой Горын! – и пошла открывать.
        Явилась Соня – их одноклассница и подруга Русалки – а потом подтянулись и дружинники. День оставил Невесту в подъезде, потому что у Леры была аллергия на животных. Ночка вздохнул свободнее, а то ему уже стало казаться, что у него тоже аллергия на кошек. На Невесту-то уж точно.
        И пицца подоспела вовремя. Опоздал только Феникс, но по уважительной причине:
        – Такая очередь в магазе была!
        Он прошел на кухню, звеня «сервизом» – прохладными бутылками сидра. За ним шла его девушка Аня. Она была чуть выше Феникса и, кажется, чуть старше. Ей явно было не по себе в компании школьников. Или просто в чужой компании. Она бубнила себе под нос «привет», ни на кого при этом не глядя.
        Когда все перездоровались, похихикали и разобрали сидр, Жар-птица предложила:
        – Давайте в крокодила играть! Мы у Динки на днюхе играли.
        – Это весело! – обрадовалась Динка, которая чувствовала себя не так скованно, как девушка Феникса. – Давайте я первая загадаю! – И она сразу повернулась к Кощею. – Илья, будешь показывать?
        Разумеется, Кощей согласился, а Феникс почти тут же выдал на его пантомиму: «Зомби-апокалипсис!» Игра пошла бодро. После того как всем миром отгадали «озабоченную старушку, которая переходит дорогу», решили, что следующим пойдет Ночка, потому что он еще не отгадал ни одного слова.
        – Только давай не в стиле Горыныча! – хмыкнул Ром, выходя в коридор за Русалкой, которая как раз и показывала старушку.
        Их проводил дружный хохот, а Горыныч возопил:
        – Зато весело!
        В полутемном коридоре, освещаемом только светом из комнаты, Лера прислонилась к стене, а Ночка встал к ней близкоблизко и чуть наклонился, готовясь перенять шепот загаданного слова. Русалка к вечеру распустила волосы, и ее острые плечи походили на две льдинки в океане тяжелых темных волн.
        Но взгляд Ночки привлек кулон, который поблескивал в ямке между ключиц девушки, – серебристый рыбий хвост. Эту дешевую безделушку Ночка купил на островке бижутерии в торговом центре и подарил Русалке в мае на день ее рождения.
        На самом деле у Дружины был приготовлен общий подарок – карточка в спортивный магазин, Русалка тогда все мечтала о роликах. Кулон же Ночка купил чисто шутки ради, он протянул его и небрежно сказал: «Вот тебе русалочий хвост». В итоге на новеньких роликах Лера покаталась буквально разок, ободрала коленку и решила, что такой фитнес ей не по душе. А у кулона укоротила шнурок и больше с ним не расставалась. Ночка, замечая рыбий хвост, каждый раз немного совестился: надо было подарить что-то посолиднее, но он же не знал, что Лера так привяжется к этой пустячковой вещице.
        Светлые прозрачные глаза Русалки в полумраке коридора казались кукольными, стеклянными. Они отпугивали Ночку.
        – О чем ты думаешь? – тихо спросил Ром Леру, вновь уставившись на рыбий хвост.
        – О слове, конечно, – прошептала в ответ Русалка.
        Ночка подумал, что, наверное, они и впрямь хорошо смотрятся с Лерой вместе. Хотя он шутил в Дружине, что Русалка хочет украсть его душу.
        Как-то Ночка скучал в школьной библиотеке и прочитал эту самую сказку Андерсена про Русалочку. Он знал по мультику, что Русалочке нравился принц, но сказка неожиданно оказалась не так проста.
        Да, Русалочка испытывала некие чувства к принцу, ведь он так напоминал ей статую, которая была в ее подводном саду.
        Не любовь, скорее увлечение. Истинной же целью ее была бессмертная человеческая душа.
        Старик Андерсен указывал в сказке, что русалки живут всего триста лет. Так мало для нечисти. Так много для человека. Но нет у русалок той бессмертной души, которая запрятана где-то глубоко внутри каждого человека. А есть ли она на самом деле? Селезенка так точно есть, но Ночка ее не чувствует, так что и душа, возможно, тоже имеется. Присутствует в его схеме тела.
        В общем, по сказке, эта красивая рыбина, как и прочая нечисть, желала завладеть человеческой душой, а уж любовь принца шла бонусом. К ней-то как раз и прилагалась душа. Выходит, души состоят из любви?
        Лера неожиданно подалась вперед и уткнулась губами в губы Ночки. Неловко, жестко клюнула. И сразу отстранилась, глядя на него испуганно, ища поддержки.
        Ночка наконец посмотрел ей в глаза, словно глянул в талую воду. Лера не была Русалочкой из сказки, не была и той фольклорной из лесных озер, которая заманивает парней в воду, чтобы утопить. А может, русалочья магия на Ночку просто не действовала?
        – Ну чего вы застряли там?! – крикнул Горыныч. – Лер, соображай быстрее!
        – Вы что там? Целуетесь?! – подхватил Феникс. – Мы ждем вообще-то!
        – Дайте я загадаю слово! – вклинился День. – Ночка, голубчик, иду к тебе!
        И смех.
        – Дурацкая игра! – пробормотал Ночка, метнулся в кухню, открыл окно и закурил.
        В коридор выглянул День, посмотрел вопросительно на потерянную Русалку. Та испуганно глянула в ответ и запрокинула голову, загоняя назад непрошеные слезы.
        День обернулся к компании и громко сказал:
        – Ночка, как всегда, кобенится! А вообще, надоела уже эта игра! Давайте лучше фильм посмотрим!
        И, снова глянув на Русалку, спросил беспечно, словно не заметил ее слез:
        – Какой у тебя пароль от ноутбука?
        – Рыбий хвост, – прошептала она.
        Глава 27
        Лярвы
        С 9 НА 10 ОКТЯБРЯ
        День с Невестой вернулись от Русалки поздно, и Бесена не полетела к Глафире. Она даже из зверька решила не выселяться, а распласталась кошачьим тельцем на груди Демьяна, прижавшись к нему. Пожалуй, кошка должна быть ей благодарна – Бесена пристроила ее в хорошую семью, так что эту ночь пусть потерпит.
        На рассвете Цвета, скорее всего, умрет. Растворенных в комбуче нитей связи надолго не хватит. За себя подселенка не беспокоилась: ее изгнали, договор расторгнут. Так почему же она сейчас ощущает тревогу? Почему с грустью прижимается к Демьяну?
        Неужели она так привязалась к подменышу, что переживает из-за чужих проблем? Да нет же, просто Бесена не знает наверняка, действительно ли Глафира отменила договор. Всего лишь поэтому. Возможно, завтра Лешку будет ждать сюрприз – кошка перестанет хвостиком ходить за старшим братом. Без подселенки она не станет так тянуться к Дню и преследовать его, будет уже не Невестой, а обычной полосатой Муркой.
        Кошка-с-бесом открыла глаза и посмотрела на соседнюю кровать, на спящего Лешку. Ее взгляд вдруг остановился на небрежно брошенной на стул синей толстовке Демьяна. Одежда мерцала пятнами: там копошились сияющие полупрозрачные… существа? Скорее, сущности. И были они разными: кругленькими, овальными, причудливой неправильной формы, со жгутиками, ложноножками, наростами. Одноклеточные чувства других людей, налипшие на толстовку, пока День был в школе, на улице, в гостях у Русалки.
        Лярвы.
        Бесена с любопытством разглядывала их кошачьими глазами. Обычно, когда все в доме засыпали, подселенка вылетала из кошки, давая той отдохнуть, – от гостей устаешь, особенно от непрошеных. И потому ей не приходилось рассматривать лярв. Бесена и раньше сталкивалась с этими сущностями, находясь в кошках, но интереса они представляли для нее не больше, чем пчелы на цветах. Сама она их не видела, как люди не видят электромагнитные волны, но ничего от этого не теряла. До этого дня.
        Какая же она глупая! Ведь решение находилось буквально под носом! Подселенка не выдержала: вылетела из кошки и сделала сальто от восторга, на миг потеряв лярв из виду, а потом снова залетела в зверя.
        Бесена стала внимательно изучать сущности. В одной она разглядела укор учителя, которому не понравилось, что Демьян сдал контрольную на мятом листе. В другой лярве, похожей на кальмара, различила липкую неприязнь одного из Дружины – Горыныча? Да. Этот Горыныч тоже растил в себе омут. А вот та сущность, подобная цветку, напоминала чей-то любовный вздох. Ох уж эти поклонницы Дня… Бесена поймала себя на мысли, что, кажется, ревнует.
        Но надо думать о деле.
        Кошки ближе к духам, чем к душам. Вот почему, гуляя сами по себе, они все-таки предпочитают жить с человеком, ведь, кроме обычной еды, еще подпитывают себя лярвами. Стараются залезть в каждую сумку, посидеть на всей одежде, прикоснуться к каждой вещи – так кошки собирают налипших за день лярв.
        Лесные духи тоже поглощают эти сущности, потому-то люди и советуют друг другу чаще гулять в лесу, считая, что он очищает. Так и есть.
        Значит, сейчас на толстовке Демьяна шебуршилась еда Цветы. Ее настоящая еда.
        Кошка-с-бесом спрыгнула с постели и перебралась на стул. Она свернулась на толстовке и радостно замурчала, предоставив внутренней кошке выйти на охоту.
        – Извини, – сказала Бесена в сердечном домике хозяйке, – но я составлю тебе конкуренцию.
        Огромная внутренняя кошка, яркая, как тигрица, лишь фыркнула:
        – Делим пополам, все равно без меня ты не сможешь их поймать.
        Бесена благодарно кивнула.
        Она достала из кармана припасенный светящийся клубок – вот и пригодился! – и быстро сплела из него авоську, то и дело облизываясь и вздыхая, но держа себя в руках. Когда у Бесены будет настоящее человеческое тело, она сможет вдоволь насытиться едой, а не душами. Не то чтобы ей не нравилось щипать души, но это уже приелось, как наскучившая работа.
        Тем временем внутренняя кошка уже несла в пасти прозрачную, как целлофановый пакет, лярву, похожую на инфузорию-туфельку.
        – Вот спасибо! – обрадовалась Бесена.
        В кошачьем сердечном домике она без труда видела эти одноклеточные чувства. Сущность, которую принесла кошка, состояла из тоски, сожаления и даже капельки зависти. Эта лярва досталась от Ночки. Бесена застыла, держа в руках мерцающий комок, и снова мысли ее устремились к другу Демьяна. Но она решительно тряхнула головой: не время, об этом можно подумать потом. А сейчас надо запастись едой для подменыша, пока есть возможность.
        Скоро у Бесены набралась полная авоська шевелящихся лярв. Они вытягивали в ячейки сетки жгутики и щупальца, возились и мяли друг друга. Бесена надеялась, что древляница тоже разглядит одноклеточные чувства. Если все получится, она накормит Цвету и продлит ее жизнь.

* * *
        Едва Бесена влетела в комнату, Глафира сразу открыла глаза и приподнялась на локте.
        – Ну ты и ябедник, – укоризненно заметила подселенка родичу, который уже кружил под потолком.
        Знахарка испуганно заозиралась, потом внимательно, прищурившись, посмотрела прямо на Бесену и выдохнула:
        – Ах, это ты!
        – А ты кого ждала? Смерть с косой? – фыркнула Бесена.
        – Не смешно, – сухо заметила Глафира.
        Она спустила ноги с кровати, прикрыла худые острые колени подолом ситцевой ночнушки и пристально вгляделась в беса.
        – Что это ты такое притащила?
        – Ты видишь их? – удивилась Бесена. – Неужели ты тоже дух?
        – Я вижу авоську, – уточнила Глафира, машинально приглаживая растрепанные после сна волосы. – Но думаю, что она не пустая.
        Подселенка кинула взгляд на сетчатую сумку.
        – Правильно думаешь. Это апельсинчики для больной, только мы с тобой их не видим. Надеюсь, Цвета не настолько очеловечилась, чтобы не разглядеть собственную еду.
        Она повернулась к диванчику Цветы и невольно вздрогнула:
        – Ой! Я многое повидала, но такое!.. Как ты с ней рядом находишься? И даже спишь в одной комнате! Кошмары не снятся?
        – Еще скажи, что бес испугался, – угрюмо заметила знахарка.
        Но выглядела Цвета и правда устрашающе. Теперь Бесена поняла, почему Глафира не рассказала Вере, что внучка у нее. Цвета больше не походила на человека. Она напоминала теперь вырезанного из ствола идола. Волосы превратились в сизые ниточки мха, тонкие веточки и сухой папоротник. Голова и шея поросли грибами-трутовиками. Только глаза еще казались живыми, но они утонули в глазницах и походили на камушки на дне грязного озера.
        Бесена наклонилась и провела ладонью по щеке Цветы.
        – Это какая-то обманка, – отозвалась Глафира. – Словно еще одна оболочка. Ведь она не может изменить тело?
        – Не может, – согласилась Бесена и вздохнула, – ну, я пошла.
        – Удачи, – машинально проговорила Глафира.
        Бесена обернулась и растерянно улыбнулась знахарке.
        Кажется, бесу впервые желали удачи.

* * *
        Древляница в сердечном домике все еще выглядела как обыкновенная девушка, которую Бесена встретила неделю назад. Как будто внутренний облик духа и внешний облик тела поменялись местами.
        Цвета сидела на диванчике и безучастно смотрела в окно, отражавшее взгляд тела. Бесена глянула в него и увидела Глафиру, которая склонилась над внучкой.
        Но подселенке в первую очередь нужно было позаботиться о себе. Поэтому Бесена выглянула в окно, выходящее на омут. Охранницы – жуткого подобия Глафиры – нигде не было. Все-таки страж Цветы был вызван экзорцизмом и оказался временным. Это радовало.
        Бесена выдохнула и посмотрела на подменыша.
        – Как дела?
        Нить, привязанная одним концом к руке древляницы, а другим – к люстре домика, потускнела и истончилась. Похоже, скоро порвется.
        Цвета пожала плечами.
        – Мне уже знакомо это состояние: вот мое тело, но я не могу к нему «прилипнуть», не могу им управлять. Сонный ступор, сонный паралич. Так и думала, что когда-нибудь не вернусь. Хорошо хоть, что глаза открыты и я что-то вижу. Бабушка заговаривает их, чтобы не пересыхали. Но я не могу подняться, даже шевельнуть головой не могу или разжать губы и сказать ей спасибо.
        – Можешь сказать спасибо мне, – и Бесена вытряхнула на колени Цветы содержимое авоськи.
        Та взвизгнула, мигом подскочив, и скинула «апельсинчики для больной» на пол.
        – С ума сошла?! Что это?!
        Лярвы принялись расползаться по полу. Бесена тряхнула авоськой, и та сразу распустилась. Подселенка быстро скатала нить связи в клубок, сунула его в карман толстовки и хмыкнула:
        – Не поваляешь – не поешь? Вообще-то это твой ужин.
        – Ты издеваешься? – возмутилась Цвета.
        – Нет, я серьезно, давай ешь. В твоем домике я их вижу, а значит, была права!
        Бесена сотворила в воздухе чашку, поймала пушистый шарик с ножками, плюхнула его в посудину и протянула Цвете.
        – Ваш заказ. Безответная любовь. Ты же такое предпочитаешь?
        – Оно же живое! – сморщилась Цвета. – А я вегетарианка! Забыла?
        – Оно не живое, – возразила Бесена.
        – Но оно шевелится!
        – Тут, конечно, не поспоришь…
        Подселенка вперилась глазами в лярву, которая больше походила на шарик плесени, чем на зверька.
        – Ты все никак не выберешься из человеческой природы. Но ведь растения тоже шевелятся, поворачиваются вслед за солнцем, а некоторые грибы даже умеют передвигаться, – зловеще понизила Бесена голос, а потом снова серьезно добавила: – И вот это, – она ткнула в Цвету чашкой, – тебя спасет.
        – Ты не обманываешь меня? – простодушно спросила Цвета.
        – Знаешь, у меня есть дела поважнее, чем тебя разыгрывать, – не выдержала подселенка. – Бесишь!
        Цвета вдруг захихикала, и Бесена тоже невольно улыбнулась.
        – Ты умудряешься довести даже беса, – сказала она.
        – Это нервное, – всхлипывая от смеха, сказала Цвета. – А какие у тебя дела? Еще кому-то жизнь портишь?
        Улыбка на лице Бесены потухла, и она, шагнув к окну напротив омута, поставила посудину с шевелящейся плесенью на подоконник.
        – Не порчу я никому жизнь, – обидчиво ответила подселенка. – Я занимаюсь своей! Понятно? Устраиваю жизнь себе!
        Цвета снова присела на диванчик и фыркнула:
        – С человеком, что ли? С тем смазливым блондинчиком, чью внешность ты украла?
        – Вообще-то, – возмущенно заметила Бесена, – я хотя бы в прошлой жизни была человеком. В отличие от тебя. Прощай! Некогда мне с тобой возиться!
        – Подожди! – крикнула Цвета. – Я не хотела тебя обидеть!
        Но подселенка уже выскочила из сердечного домика, демонстративно хлопнув дверью. Она нырнула в омут и тут же очутилась в квартирке Глафиры.
        – Как она? – сразу спросила знахарка.
        – Язвит, шутит и не хочет себя спасать, – пробурчала Бесена.
        – Вы поссорились? – догадалась Глафира.
        Но Бесена не ответила. Она стояла перед диваном и смотрела на деревянную девушку.
        – Мы чего-то ждем? – осторожно спросила Глафира через минуту.
        Бесена поджала губы.
        – Я думаю.
        Прошло еще немного времени, и подселенка раздраженно фыркнула:
        – Не съела! Надо увести ее отсюда. Нечего ей на диванах разлеживаться! Тут на диване, там на диване, а действовать-то когда!
        Знахарка печально вздохнула.
        – Я понимаю. Ее пограничное состояние требует пограничного места. Да?
        Бесена кивнула:
        – Она должна научиться собирать лярв. И есть их.
        – Ты знаешь, куда ее отвести?
        Бесена снова кивнула.
        – Да, знаю одну заброшку. Там и сущностей должно быть много. В таких местах они мутируют, становятся более злобными, но зато замедляются и плотнеют. Духам сущности не страшны, а у людей они вызывают тревогу, расширяют омут, поэтому люди обычно сторонятся таких мест, если, конечно, не хотят пощекотать нервишки. Нам это только на руку.
        – Когда ты ее поведешь? – спросила Глафира.
        – Сейчас.

* * *
        Глафира аккуратно собрала Цветины волосы – сухие травинки, ниточки мха, гибкие веточки – и спрятала под капюшоном куртки, который натянула внучке чуть ли не на глаза. Нижнюю часть лица деревянной девушки скрывал платок.
        – Мы готовы, – Глафира помогла Цвете подняться.
        Тут запищала ее старенькая «Нокиа».
        – Вера подъехала.
        Знахарка взяла банку с родичем, а Бесена, сгустив воздух, подхватила под локти Цвету.
        Они вышли в темноту промозглой осени. Чуть дальше, у поворота, светила во дворе фарами «пятнашка» Веры.
        Сама Вера выскочила из машины и напряженно всматривалась в приближающиеся темные силуэты. Сначала она собиралась накричать на Глафиру, увидев рядом с ней дочь. Но Цвета двигалась тяжело и неестественно, и Вера тревожно ждала объяснений.
        – Открой заднюю дверь, – приказала Глафира.
        – Что происходит? Что с ней? – глухо спросила Вера.
        Она уже начала сомневаться, Цвета ли это: одежда была ее, а тело, кажется, нет. Но, как бы то ни было, тут явно требовалась помощь – девушка еле передвигалась, рывками, почти не отрывая ног от земли, заваливаясь набок и болтая головой.
        Глафира молча передала дочери банку с грибом и стала устраивать внучку на сиденье. Вера растерянно вглядывалась в полоску лица девушки между платком и капюшоном. Потом перевела взгляд на ее скрюченные коричневые пальцы и в ужасе посмотрела на мать.
        – Что за?..
        Глафира резко вытянула вперед руку и хлопнула дочь по лбу. Вслед за этим движением к Вере метнулся родич и коснулся хвостом того же места, что и пальцы знахарки, оставив еле заметное красное пятнышко.
        – Едем, – сказала Глафира.
        Вера послушно развернулась и села на водительское место.
        – Так-то лучше, – выдохнула Бесена, прошла сквозь закрытую дверь машины и устроилась рядышком со знахаркой и Цветой.
        «Пятнашка» вскоре выехала на окружную дорогу. За весь путь никто не проронил ни слова, даже радио не играло.
        – Здесь остановить, – скомандовала Бесена, и Глафира передала ее слова Вере. Та послушно затормозила.
        Знахарка выволокла внучку из салона, и дальше поддерживать оцепеневшее тело снова помогала Бесена. Родич парил над ними. Глафира огляделась, соображая, куда их занесла нечистая сила.
        Перед небольшим пустырем темнело строение, за которым шумел сосновый бор. Глафира узнала недостроенный отель – одно время его живо обсуждали соседки на лавочке. Строил его один местный бизнесмен, пока не погиб при странных обстоятельствах. Новых желающих продолжить начатое не нашлось, и фешенебельный отель из места отдыха от городской суеты превратился в заброшку с дурной репутацией.
        – Жди меня тут, – приказала Глафира дочери.
        Вера безучастно кивнула.
        – Полезная у тебя сила, – хмыкнула Бесена. – Тренировалась на соседках?
        – Толкай уже, – проворчала Глафира, она запыхалась – деревянная Цвета оказалась жутко тяжелой. Вот тебе и Дюймовочка, девочка-цветочек.
        Пара, а на самом деле процессия, включавшая еще двух невидимых бесов, пересекла пустырь перед заброшкой. Сухая спутанная трава цеплялась за ноги Цветы.
        Проем двери был прикрыт профильным железным листом. Но кто-то его уже отогнул. Глафира втащила внучку внутрь здания. Родич предупредительно засветился и закружил над знахаркой. Та огляделась и увидела лестницу на второй этаж. Перил не было, но сами ступени казались еще вполне годными.
        Бесена тоже смотрела наверх.
        – Давай ее туда поднимем. На всякий случай. Я не чувствую здесь свежих человеческих следов, но мало ли.
        – Хорошо, – пропыхтела Глафира, вытирая пот со лба беретом, ее всклоченные, взмокшие волосы походили на иглы ежа. – Только получится ли?
        – Поработай, что ли, – сказала Бесена родичу, кивнув на тело Цветы.
        – Не указывай мне! – фыркнул тот. – Ты мне не родитель!
        – Никогда не отщипну себе бесеныша! – проворчала подселенка. – Давай, ты у нас должен помогать знахарке, а то она шею свернет с такой ношей. Хотя этого ты, наверно, и добиваешься. Но еще не время.
        – Ты отдала нити связи обратно духу, она выпила их с чайным квасом! – продолжал бунтовать родич. – А что у тебя в кармашке?
        Бесена склонила голову и только сейчас поняла, что карман с клубком слабо мерцает.
        – Неприкосновенный запас! – огрызнулась она и показала родичу язык.
        – Подними, пожалуйста, Цвету на второй этаж, – вмешалась, отдышавшись, Глафира.
        Родич не мог ее ослушаться и принялся выполнять задание, хотя его черные глазки злобно заблестели. Знахарка развела руки, и тело девушки воспарило над грязным полом, а потом поплыло вверх по лестнице. Глафира медленно двинулась следом по крошащимся ступеням. Она устроила внучку в нише второго этажа, прислонив к груде строительного мусора.
        – Цвета не замерзнет тут? – спросила Глафира с сомнением, ища взглядом Бесену. – Ночи уже холодные.
        – Не-а, она, считай, в анабиозе, – ответила подселенка, присев на верхнюю ступеньку лестницы и свесив ноги в пустоту.
        – Мне можно будет ее навещать?
        – Даже нужно. Но только днем. Пои ее и дальше чайным квасом, ведь телу необходимо чем-то питаться. А ночью ей придется охотиться. – Бесена повернулась к родичу: – Приглядишь за ней, если я не смогу прийти?
        – После того как ты опять предлагаешь поить духа чайным квасом? – возмущенно фыркнул родич. – Да и охранника я боюсь!
        – Сам видишь, я выжила, – возразила Бесена. – Нет там больше стража. Что за трусливый гриб!
        – А ты почему не сможешь прийти? – ухватилась за слова подселенки Глафира. – У тебя что-то случилось?
        Бесена хотела дерзко оскалиться, но почему-то вышла грустная улыбка.
        – Я не твоя внучка, обо мне не беспокойся. Хотя интересная у нас подобралась компания: знахарка, родич, древляница и бес. Но мне пора покинуть этот квартет.
        – Надеюсь, ты ни во что не вляпалась, – пробормотала Глафира, застегивая до конца молнию на куртке Цветы. – Такая шебутная, с тебя станется…
        Бесена глянула на знахарку, которая не отрывала глаз от внучки, и тряхнула кудрями.
        – Я понимаю, что ты волнуешься и не хочешь, чтобы я уходила. Но – нет, не надо говорить, что это я виновата в ее состоянии. Я была в ее сердечном домике и видела нити связи. Цвета – не жилец в человеческом теле. Она умирала и до встречи со мной, отсюда эти ее отчаянные попытки выжить: приворот, договор с бесом… Когда омут почти поглотил домик, соглашаешься на что угодно.
        – Но ведь есть шанс на чудо? – дрогнувшим голосом тихо спросила Глафира, сидя на корточках возле внучки.
        – Шанс на чудо всегда есть, но мы сделали всё, что могли. Теперь древляница должна сама для себя постараться.
        Бесена задумчиво посмотрела вверх, и темное небо, видневшееся между стропил, напомнило ей о Ночке.
        – А мне пора заняться собственной жизнью. Ты была права, бесов тянет к людям. Наверное, и в самом деле потому, что мы когда-то тоже были людьми.
        Глава 28
        Соня
        14 ОКТЯБРЯ
        Соне Ночка так и не придумал прозвище. Наверное, потому что ее имя уже звучало как кличка. Уютное, домашнее, теплое. Со-о-оня-а-а. А ее волосы – короткие, русые, с легкой рыжиной – напоминали шерстку зверька, того самого, который тоже соня.
        Девочка с именем грызуна была их одноклассницей, дружила с Русалкой и делила с ней одну парту, а в последнее время, кажется, больше стала болтать с Демьяном. Она разворачивалась к нему на переменах – День как раз сидел за ней, – трогала его вещи, вертела пенал, гладила учебник, ковыряла обложку тетради и что-то ворковала при этом. День, кажется, был вовсе не против и оставался за партой, вместо того чтобы дойти с Ночкой до Феникса, Горыныча или до курилки, а то и просто побродить по коридорам, размяться, поглазеть на девчонок, пообсуждать планы на вечер.
        Кажется, эти их болталки начались после последней сходки у Русалки. Тогда из-за поцелуя Леры Ром ушел в себя и мало обращал внимания на друзей. А День, видимо, времени не терял. Хотя решительней оказалась все-таки Соня – в четверг она первая пошла в атаку.
        – Одолжи мне конспекты по биологии, я пропустила тогда, помнишь? – после последнего урока повернулась одноклассница к Дню.
        Соня довольно часто болела. Казалось, что если кто-то чихал, даже в соседнем классе, то все бациллы тут же устремлялись к ней.
        Ночка видел, как Русалка повернула голову к подружке, открыла рот, наверное, чтобы предложить тетрадь, и тут же закрыла. Сам же Ночка притворился деревом, ненавидя себя за это глупое, инстинктивное поведение. Он искоса глянул на друга. Тот, даже не порозовев, благодарно смотрел на Соню, будто был рад, что она все решила за него. А Ночка-то считал, что другу нравится одна Жар-птица.
        Демьян – предатель! Как можно променять Мари, их самую лучшую, на эту матютю? Почему Соня? Из-за чувства соперничества? Или из боязни быть в Дружине последним? Ведь все теперь вроде как при парах. Кроме Демьяна. И Мари. Но День и не пробовал за нее бороться! Даже эта тихоня оказалась решительнее! И получила награду. Все, День, минус тебе в карму!
        Русалка развернулась и пытливо посмотрела на Ночку, как будто вдруг вспыхнувшая любовь между соседями по партам обязывала действовать и их тоже.
        А День, так и сияя, ответил Соне:
        – Без проблем! Если не торопишься домой, можем дойти до меня.
        – Мне нравится эта идея, – улыбнулась Соня и наконец посмотрела на Ночку с Русалкой. – Что? У него просто почерк хороший. Извини, Лер, но ты пишешь как курица лапой…
        – Раньше это тебя не смущало, – заметила Русалка. – Значит, ты к Дню пойдешь? – Она снова посмотрела на Ночку. – Ты ведь с ними? И я в вашу сторону, мне папины часы надо в ремонт отнести.
        К компании подошел Кощей:
        – Чего это вы тут застряли, домой идете?
        – Идем, – буркнул Ночка.
        А День с Соней, как по команде, подхватили рюкзаки и двинулись к дверям. На самом деле они хорошо смотрелись вместе, невольно отметил Ночка. Миленько, как два попугайчиканеразлучника. Соня, если уж судить объективно, была довольно хорошенькой, хоть и представлялась ему грызуном. Остальные грызуна в ней не видели. Она была легкой, мягкой и теплой, как варежка из ангорки.
        Пока все толпились у гардероба, путаясь в куртках и шарфах, Ночка смотрел на парочку и со злорадством думал, что Невесту сейчас ждет сюрприз. Ему сразу пришло в голову, что кошке не понравится неожиданная гостья. И тут он спохватился. Почему он так подумал? Какое ему дело до чувств кошки? Эта хвостатая вообще что-то чувствует? Кроме запаха мяса, почуяв который, всегда поднимает ор: «Дай! Дай!» Принесет Соня ей пакет с «Вискасом», шерстяная полюбит и ее.
        Или нет. Он тоже как-то приносил с собой гостинец и даже кошачью мяту, но маленькая тигрица все равно смотрела не на пакетик, а на него самого, словно видела что-то внутри: «У вас какие-то проблемы? Хотите поговорить об этом?» Спасибо, не с кошкой.
        Невеста, разумеется, околачивалась у школы. Она тут же возникла у крыльца, когда одноклассники вышли на улицу, и засеменила следом за Днем, чуть приотстав от компании. Ночка кожей ощущал ее взгляд, но не поддавался соблазну обернуться. Вот еще, переживать из-за кошки!
        – Может, как-нибудь вчетвером в кино сходим? – спросила по дороге Соня.
        Ее, видно, приводила в восторг такая разбивка по парочкам. Да уж, по ее мнению, поди, все сложилось на редкость удачно.
        – Можно! – подхватил День.
        Ночка промолчал, Русалка покосилась на него и тоже ничего не сказала.
        На перекрестке День, не сбавляя шага, повернул направо и крикнул: «До завтра!» А Соня даже забыла попрощаться, машинально свернув за ним следом. Ночка с Русалкой остались стоять у перехода.
        – Спорим, что они сегодня поцелуются? – хмыкнул Ром и мигом вспомнил о том неудачном поцелуе с Лерой.
        С прошлой субботы Ночка и Русалка виделись только в школе, перекидываясь общими фразами, и за все это время он ни разу не зашел к ней в гости.
        Русалка проигнорировала его подколку. Она стояла понурившись и глядела себе под ноги.
        – Тебе куда? – спросил Ночка, просто чтобы не молчать.
        – Торопишься? – вопросом на вопрос тихо ответила Русалка и вдруг добавила: – Может, проводишь меня?
        На ней была голубая шапка с огромным помпоном. И Ночка смотрел не в ее прозрачные, стеклянные глаза, а на этот дурацкий качающийся помпон, влажный от мороси.
        Он неопределенно передернул плечами и привычно полез в карман за сигаретами, но вспомнил, что пачка закончилась, а новую Феникс ему не купил.
        – Расслабься, – небрежно бросила Русалка, хотя видно было, как она сама напряжена. – Я не стану торопить тебя. Дам времени столько, сколько нужно…
        Уголки рта Ночки невольно поползли вверх. Обычно как раз эту фразу парни говорят девчонкам.
        – Даже если этого времени у нас нет? – тихо спросил он.
        – Даже так, – уверенно кивнула Русалка.
        Но голос ее все-таки дрогнул. И тут же что-то дрогнуло в душе Ночки.
        Он перевел взгляд с большого голубого помпона на ее глаза, а увидел только опущенные пушистые ресницы.
        Ночка вдруг порывисто наклонился, схватил Русалку за плечи.
        И поцеловал ее холодные обветренные губы.

* * *
        День и Соня шли так близко, что иногда задевали друг друга руками. Было ли это им приятно? Бесена знала, что да. Поэтому кошка-с-бесом все время отставала, заставляя Демьяна отвлекаться от разговора, оборачиваться и звать ее. Эта Соня тоже оглядывалась и смотрела на кошку до отвращения нежно. Как назло, омут у этой девчонки был совсем крохотным, с маковое семечко. Какая самодостаточная! Бесена терпеть не могла таких людей.
        В коридоре День принял куртку Сони и повесил на вешалку.
        – Только, если захочешь снять кофту, не бросай, а отдай мне, я уберу. Невеста взяла моду спать на вещах. Обшерстила мне толстовку. Я, конечно, купил липкий ролик, но предупрежден – значит, вооружен!
        – У меня тоже есть кошка, так что шерстью не испугать, – улыбнулась Соня.
        – Проходи пока в комнату… – День осекся, покраснел и поправился: – В кухню. Чай пить. А я быстренько помою Невесте лапы.
        – Ага, – кивнула Соня, делая вид, что не замечает его смущения. – Я пока разберусь с чайником.
        – У нас электрический.
        Невеста под шумок попыталась улизнуть, но Демьян ловко поймал ее.
        – Потерпи чуток, – уговаривала внутреннюю кошку Бесена. – Ты же теперь гуляешь на улице, а потом спишь на диване. Мало кто из городских кошек может похвастаться такой жизнью.
        И Невеста обреченно свесила лапы.
        В ванной кошка, злобно гудя, все-таки вытерпела умывание и не поцарапала Демьяна.
        – Все, беги! – День наконец отпустил Невесту.
        Кошка отряхнулась и умчалась на кухню. Соня стояла у окна и созерцала сморщенный кактус – Белая мама не теряла надежды его выходить. Невеста прыгнула на табурет, поближе к батарее.
        – Садись к столу, – пригласил Демьян Соню, а сам заглянул в хлебницу. – О, еще остался мамин фирменный яблочный пирог! Она сейчас поведала бы тебе, что яблоки мы собирали сами.
        – Круто! – присвистнула Соня. – Прямо пирог с нуля!
        – Полный хендмейд! Ну не совсем, конечно, мука покупная, яйца покупные, сахар…
        День поймал себя на мысли, что последняя скованность между ним и Соней исчезла. Ему сейчас с ней было легко, как в школе или как в гостях у Русалки.
        Она тоже, казалось, расслабилась. Соня выдвинула из-под стола табуретку и собиралась уже сесть, как вдруг туда перепрыгнула Невеста.
        – Хочешь, чтобы я тебя погладила? – ласково проворковала Соня, протягивая руку, но не дотронулась до полосатой спинки.
        Кошка смотрела явно враждебно, ее зеленые глаза были угрожающе прищурены, уши прижаты, а усы топорщились в стороны. Всем своим видом она будто говорила: «Забирай тетрадку и уходи!»
        – Вредничает, – неуверенно хихикнула Соня.
        – Эй, а ну освободи место! – День тихонько толкнул кошку, и та спрыгнула на пол.
        – Зачем ты так? – возмутилась Соня. – Это она тут хозяйка!
        – Какая еще хозяйка? – возразил День, разливая чай по кружкам. – Приперлась, видите ли, никто ее не звал…
        Невеста ловко вскочила на стол, быстро перепрыгнула на холодильник и улеглась там, поджав лапы и зло щурясь.
        Приперлась, значит? Забыл, как вглядывался в воду, а Бесена играла растениями, лепила себя из солнечных зайчиков на воде, из ряски, травинок и его отражения?.. Он же видел ее, видел!
        – Я все удивляюсь этой истории, – сказала Соня, рассматривая нахохленную Невесту. – Уличная кошка выбрала тебя и теперь постоянно с тобой. Удивительно же! Ты веришь в переселение душ? – Она глянула на Демьяна. – Может, в прошлой жизни эта кошка и правда была твоей невестой? И вот нашла тебя?
        Бесена тоже снова задумалась, почему так держится за этого глупого юнца. Почему именно он? Привыкла к нему? Чувство азарта? Игра в кошки-мышки? Или это та самая необъяснимая пресловутая любовь?
        А День на секунду замер с сахарницей в руках. Перед его глазами вырос столб с мрачной черно-белой девчонкой: «Помогите найти!» Да нет, бред какой-то!
        – Переселение душ? Не верю, – тряхнул он кудрями. – Лучше скажи мне, что ты делаешь завтра вечером? Погулять не хочешь? Могу показать место, где встретил Невесту, раз ты ею так интересуешься.
        – Очень интересуюсь, – улыбнулась Соня. – И очень хочу с тобой погулять.
        Глава 29
        Кошка гуляет сама по себе
        17 ОКТЯБРЯ
        В воскресенье Белые родители прихватили Лешку и поехали в деревню укутывать розы на зиму или что-то подобное – День не вникал. Он коварно отмазался большой домашкой. Лешка себе такого позволить не мог, потому что Белая мама помогала ему с уроками. Да и выпускной класс же, надо поднажать, сказал им День.
        Как только семья отбыла, парень принялся прихорашиваться, словно не домашку собирался делать, а уже шел на выпускной: неожиданно принял душ, воспользовался дезодорантом, брызнул на шею туалетной водой, по мнению кошки – слишком обильно. Потом вдруг стал прибираться в комнате. Хоть и говорят, что порядок вокруг – порядок в голове, но уж слишком торжественными были эти приготовления для простых посиделок с учебниками.
        В пятницу День водил Соню к мосту. После школы они сначала зашли к нему домой, а обратно он провожал ее как раз длинным путем. Выходя из квартиры, парень захлопнул дверь у Невесты перед носом, но Бесене это было даже на руку – теперь независимое животное не убежит. Сама она вылетела из кошки и последовала за парочкой.
        На мосту Соня и День остановились и облокотились на железные перила, как когда-то в одиночестве делал Демьян. Они болтали, глядя на воду, но были поглощены друг другом.
        Бесена нырнула в Тихий Омут, вплыла в отражение Демьяна и взглянула на парня.
        – А она, представляешь, стояла просто на мосту, как будто появилась из ниоткуда… – День вдруг осекся посреди рассказа.
        – Что-то случилось? – спросила Соня.
        – Русалка, – пробормотал День.
        Сегодня он видел озерную деву так четко, как никогда до этого.
        – Что, Русалка? – переспросила Соня и улыбнулась. – У них с Ночкой, похоже, все наладилось. Вчера Ром даже отправился ее провожать. Я уж думала, никогда до этого не дойдет! Лера ходит довольнющая теперь, дурашка. Но ничего не рассказывает, а еще подругой называется!
        – Да не наша Русалка, не Лера, а озерная дева, – сказал Демьян и притянул к себе Соню. – Смотри внимательно.
        – Что я должна увидеть? – спросила она, вглядываясь в воду.
        А русалка и впрямь уже исчезла. Теперь День видел в воде только улыбающуюся мордашку одноклассницы.
        – Я слышала страшилку про череп, который иногда показывается из воды Тихого Омута. А тут еще и озерная дева есть? – Соня хихикнула. – Жутковатое место, сплошная мистика. Неудивительно, что ты именно здесь повстречал Невесту…
        Демьян промолчал. Хорошо хоть, что озерная дева ни капли не походила на пропавшую Цветану…
        Это было в пятницу, а в воскресенье резко задребезжал квартирный звонок. День бросился открывать, и кошка-с-бесом поняла, что за дверью стоит Соня.
        Она вошла, аккуратненькая и свеженькая, с длинными накрашенными ресницами, тоже благоухающая духами, но нежно, не как Демьян. Волосы Соня немного подкрутила и с мягкими кудряшками выглядела особенно мило. Бесена завистливо разглядывала ее с ног до головы.
        – Чай будешь? – предложил День.
        – Давай потом, – поспешно сказала Соня. – Сначала дела!
        Она нервничала, словно боясь, что за чаем что-нибудь случится.
        Кошка-с-бесом, сузив глаза цвета ряски, следила за гостьей.
        – Давай! – выпалил День и проводил ее в свою комнату.
        – Я могу сделать за тебя английский, а ты за меня – географию. То задание, где надо составить рекламу страны, – предложила Соня.
        Кажется, она основательно подготовилась к этой встрече и на самом деле пришла ради учебы, отметила Бесена.
        – Садись сюда, – День указал на стул Лешки за длинным общим столом. – Какая у тебя страна?
        – Индия, – Соня покорно села на стул и обняла свою школьную сумку.
        – Отличный выбор! Обязательно нужно попробовать местный деликатес – змеиные пятки, – театрально заявил День.
        Соня засмеялась.
        – Если напишешь так, я тебе в английском тоже оставлю пару сюрпризов.
        – Люблю сюрпризы, – ответил День, понизив голос до мягкой хрипотцы.
        Соня покраснела, быстро открыла сумку и принялась доставать тетрадки.
        Кошка-с-бесом прыгнула на кровать Дня и поджала под себя лапы, не сводя взгляда с парочки. Глаза ее злобно поблескивали.
        А те наконец взялись за уроки. Их локти иногда соприкасались, и тогда День и Соня с улыбкой поворачивались друг к другу, и щеки девушки розовели, но то была не краска стыда, а скорее румянец удовольствия.
        Омуты у парочки стали совсем крошечными, они усердно засыпали их нежностью. Кошка-с-бесом закатила бы глаза, если бы была на это способна.
        – О, так это в Индии «Камасутра»! – со смешком сказал День, показывая на компьютере страничку поисковика.
        – Дурак! – захихикала Соня в ладошки. – Верни мне мою географию, сделаю сама!
        – Ну уж нет! – засмеялся День. – Сейчас я тебе такую рекламу страны напишу! Географичка завтра же рванет!
        Соня схватилась за черновик. День быстро прижал его ладонью, а другой рукой обхватил девушку, защищая свое сочинение. Она захохотала и попыталась вывернуться.
        – Пусти! – пискнула она тонко.
        Он сразу ослабил хватку. Соня, все еще смеясь, убрала с лица растрепанные волосы и лукаво глянула на Демьяна.
        День же больше не улыбался. Он смотрел на нее серьезно, глаза его потемнели. Он наклонился к Соне, и она тоже потянулась к нему. Их губы встретились, но его язык наткнулся на ее стиснутые зубы. Соня смущенно хихикнула, а День хмыкнул, чуть отстранившись, и уткнулся ей в плечо.
        Бесена смотрела на них во все глаза.
        Так это он и есть? Это и есть поцелуй?
        То, чего она так ждала, на что так надеялась. И пока думала да решала, как добыть заветное, этой девчонке он достался запросто!
        И Бесене стало обидно, что День с легкостью отдал поцелуй другой. А ведь ей это было куда нужнее!
        Ну погоди, противная девчонка!
        – Мяу! – Невеста вдруг прыгнула на спину Сони.
        – Ай! – взвизгнула та.
        Когти вонзились ей в кожу сквозь тонкую кофту, и из глаз девушки брызнули слезы.
        – Сдурела! – День схватил кошку и швырнул ее на кровать.
        Соня, словно пружинка, подскочила со стула.
        – Наверное, мне пора, – проговорила она, морщась.
        – Уходишь? – растерянно пробормотал День, топчась рядом. – Она тебя не поранила? Не понимаю, что случилось.
        Демьян глянул на кошку. Та сидела на кровати – напряженный клубок с прижатыми ушами.
        – Словно бес вселился! Повернись, дай я гляну, на кофте, наверно, зацепки остались.
        Соня отрицательно замотала головой.
        – Все в порядке! Просто у меня сегодня еще дела! – выпалила она и стала поспешно запихивать тетрадки в сумку.
        В прихожей Соня так же быстро натянула пальто, застегнула молнии на ботинках и выскочила из квартиры, на ходу бросив:
        – Увидимся завтра в школе!
        Следом за ней метнулась и кошка.
        – Эй, а ты куда?! – возмущенно крикнул День.
        Сначала он подумал, что Невеста хочет снова напасть на Соню, но кошка проскочила мимо девушки вниз по лестнице. Невеста впервые ушла куда-то без него. Вернее, унеслась. Может, у нее это, как его, бешенство? Но День же таскал ее в спортивной сумке отца в ветеринарку и сделал все прививки! Ему даже паспорт с наклейками выдали!
        Соня вздрогнула от оклика Демьяна, а потом заметила улепетывающую кошку.
        – Сейчас я ее поймаю! – Соня устремилась вслед за беглянкой, на ходу соображая, как ловить этого полудикого зверя.
        А кошка-с-бесом ловко выскочила в открытое окно на втором этаже, приземлилась на козырек подъездной двери, а уже оттуда спрыгнула в траву. Кошке, в которой живет бес, все нипочем!
        Но эта кошка уже волновалась. Бесена задержалась в ней. В другой ситуации подселенка просто поблагодарила бы кошку и перепрыгнула в другую. Но День же не полюбит абы кого? Он привык именно к этой, кличет ее Невестой и, наверное, будет искать.
        Кажется, пора признать поражение. Отпустить кошку и вернуться в Тихий Омут. Потом уж как-нибудь попробовать с начала. С другим телом, с другим принцем…
        Но Бесена не хотела начинать с начала. Не хотела уступать Демьяна.
        И сама не знала почему.
        Любовь – это борьба?

* * *
        Леше не сиделось на месте.
        – Еще один час прошел, а ее все нет, – вздыхал он, глядя на квадратные настенные часы.
        День, не выдержав, вышел в коридор и начал обуваться.
        – Ты куда? Уже спать пора! – возмутилась Белая мама. – Не пропадет эта кошка, уличная же! Не понравилось, видать, ей в четырех стенах. Соскучилась по воле.
        – А вдруг пришла ночевать, – предположил День. – Я быстро! – и выскользнул за дверь.
        Эх, раньше не знал, как отвязаться от настырной кошки, а теперь сам заглядывает в каждый подвал, ищет по кустам и в пижамных штанах бегает на улицу – посмотреть, не вернулась ли.
        Перед подъездом Невесты не оказалось. День на всякий случай заглянул под лавку и даже в урну.
        – Совсем тронулся, – пробурчал он себе под нос и побрел в сторону детской площадки.
        Он сел на качели, вытянув длинные ноги. Покачиваясь, День невольно вспомнил Соню – ей сегодня тоже досталось. Как Невеста в нее вцепилась! Но сознание упрямо подкидывало воспоминания о полуприкрытых глазах девушки, ее мягких губах, аромате духов. Соня пахла свежескошенной травой.
        Так пахла и Жар-птица, когда этим летом они, как в детстве, играли в догонялки. День пришел тогда в новой кепке. «Крутая!» – выдохнула Жар-птица и тут же лихо схватила ее. «Эй!» – возмутился День. А Мари уже понеслась на полянку перед домом с криком: «Не отдам!» Она оступилась, упала, а День специально рухнул следом. Длинная трава и рыжие ее пряди смешались, щекоча его лицо. Он хотел расцеловать эти волосы. Мари глядела на него и хохотала, прикрываясь бейсболкой. Прекрасным выдалось лето. А теперь осень.
        День понимал, что нравится многим девчонкам. Они провожали его глазами, когда он шел по школьному коридору, старались перехватить его взгляд, шушукались у него за спиной, хихикали и, жутко волнуясь, приглашали на белый танец на дискотеках. Но, как часто бывает по известному закону подлости, та, что приглянулась ему, оставалась как раз равнодушной.
        И снова мысли перескочили на Невесту. Почему-то День чувствовал себя так отвратительно, как будто кого-то предал.
        Жар-птицу? Ну, ежу понятно, что ей нравится Горыныч, а не он.
        Кошку? Это совсем странно. Да и что он сделал Невесте? Скинул, когда та вонзила когти в Соню? Так ведь правильно сделал! Нельзя нападать на людей! И специально же бросил ее на кровать, чтобы она не ушиблась. Соня явно пострадала больше.
        Это, в конце концов, кошка. Всего лишь кошка.
        – Вернись, Невеста. Ну вернись! – тихо позвал День.
        Его голос глухо врезался в войлочную темноту октябрьской ночи. Будто слова ушли не дальше облачка пара изо рта. Повисли и тут же растворились.
        – Где же ты? Где ты, Невеста?

* * *
        Кошка-с-бесом вернулась к Тихому Омуту. Уныло моросил дождь, расквашенная жухлая трава напоминала салат из морской капусты. Кошка-с-бесом села на сырые доски моста. Обе – и кошка, и бес – были не в настроении.
        Бесене хотелось, чтобы День снова приходил сюда один, без подружки, чтобы смотрел на нее так же, как на эту Соню. Поцеловал бы… Он ведь ее человек! А эта девчонка словно поводок к нему пристегнула. Теперь он ходит кругом за ней, думает о ней. И от этого он – вот дела! – счастлив…
        Плюхнуться бы в воду, закопаться в ил – и дело с концом! А то дойдет до того, что Бесене потребуется не поцелуй Дня, чтобы завладеть телом, а это самое тело, чтобы День ее целовал. Глупости!
        Но что за волшебство использует Соня? Что за магия такая – эта любовь?
        Внутренняя кошка устало замурчала. Бесена отвлеклась от своих мыслей.
        – Извини, что задержалась, – сказала она.
        Кошка в сердечном домике понуро кивнула. Она думала о блюдечке с куриной спинкой, теплой батарее и ласковых руках людей. Она привыкла к тому дому. Бесена же увела ее и пока не собиралась обратно.
        Подселенка вылетела из кошки, но осталась рядом на мосту. А кошка решила, что здесь слишком холодно, и отправилась искать укрытие. Бесена же запустила руку в карман толстовки, достала мерцающий клубок из нитей связи и стала есть, откусывая, как от яблока. Благодаря еде ей всегда становилось легче.
        Подкрепив силы, Бесена почувствовала себя бодрее и веселее. Надо навестить Цвету. Посмотреть, как там поживает семейство: подменыш, знахарка и чайный гриб. Она по ним, кажется, соскучилась.

* * *
        Цвету Бесена нашла на прежнем месте: в заброшке на втором этаже, у груды строительного мусора. Теперь деревянная девушка была закутана в одеяло, но сама все меньше походила на человека – еще чуть-чуть, и не отличишь от поваленного ствола дерева, поросшего кукушкиным льном и поганками. Рядом с Цветой лежал термос, наверное, с чайным квасом. Видимо, для успокоения Глафиры – ведь это тело уже не могло самостоятельно пить.
        Бесена вздохнула и нырнула в омут Цветы.
        Подменыш все так же удрученно сидела на диване и смотрела в окно на мир. Но в этот раз Бесена заметила кое-что еще. Ей даже вспомнилось, что она видела это и в прошлый раз, просто не придала значения.
        Из дивана что-то торчало.
        Но обивка не могла из него вылезти. Во-первых, дивану было меньше месяца. Во-вторых, он был всего лишь миражом.
        Это торчащее нечто сотворила Цвета – простой вариант, оставался только вопрос: зачем? А может, в сердечном домике оно появилось само – сложный вариант, и с этим нужно было разобраться.
        Бесена подошла ближе и украдкой глянула на красный велюр обивки. Из дивана торчали несколько тончайших волосков то ли веточек, то ли травинок.
        Что это?
        Сама Цвета молчала, и Бесена решила не тревожить ее зря, поэтому с деланой беспечностью заметила:
        – Опять растишь омут?
        – Вроде ты это как раз приветствуешь, – съязвила Цвета и отвернулась от подселенки.
        Подменыш была не в духе, но Бесена ее понимала, поэтому только фыркнула:
        – Ты уже та овца, с которой не добыть и шерсти клок. Одна ниточка осталась, и та почти усохла…
        – Значит, я овца, – ядовито повторила Цвета. – Мы ведь уже решили, что ты избавлена от договора. Так что ты тут забыла? С меня же нечего взять, сама сказала.
        – Просто навестить пришла, – буркнула Бесена. – Я не злая. Это люди меня такой считают.
        – Но ты же ешь человеческие души, – напомнила подменыш.
        – А некоторые люди едят собак, и при этом собака – друг человека, – парировала Бесена.
        – Щипала, что ли, душу какого-то корейца? – вздохнула Цвета, знания подселенки ее уже не удивляли. – А я вот не охочусь и никого не ем.
        – Это ты зря, – заметила Бесена.
        – Я… Я… – Цвета подергала прядку темных волос, в сердечном домике они всё еще были не мшистые, а вполне себе человеческие. – Я не знаю, чего хочу, и боюсь этой новой жизни, к которой ты меня толкаешь. Ведь в ней я тоже буду одинока. Я не знаю, стоит ли мне ловить этих лярв. Ведь я даже в лесу не бывала, только однажды, в раннем детстве. А тут меня кидают в море и говорят: «Плыви – это твой дом!»
        Бесена раздраженно заурчала.
        – Не в море, а в лес! Да что вы все такие робкие, сами не знаете, чего хотите! Я вот точно знаю, чего хочу, но никак не могу это получить! И мне-то никто не помогает!
        По щекам подселенки поползли крупные слезы. Цвета удивленно посмотрела на нее:
        – Ты что, плачешь?
        – Конечно нет! – ответила Бесена, всхлипывая. – У меня же нет тела! Я изображаю плач, чтобы ты поняла мои чувства!
        Цвета промолчала. На самом деле она кое о чем хотела рассказать Бесене, но поняла, что сейчас не время. А хотелось ей поведать о бабушке. Что Глафира приходит каждый день, заботится о теле, вливает в рот чайный квас, укутывает одеялом, хоть Цвета и не чувствует холода. А еще разговаривает с ней.
        Иногда Глафира рассказывает что-то из жизни, иногда читает книги или газеты, типа «Дачной», а иногда начинает рассуждать: «Ты мне дорога, внученька. Я должна бы тебя избегать, как все люди. Но нет. Может, потому что я знахарка. Я тоже не такая, как они, да еще и с бесом связана. Я-то буду поближе к тебе, чем твоя мама Вера, ведь это я служила бабке-шептунье, чтобы заполучить семечко. Но если б я знала, что ты украденный ребенок, то никогда бы на это не пошла. Прости меня!.. Я издалека наблюдала, как ты растешь. Просто боялась, что бесы тебя отнимут, что я приведу их за собой, если мы будем видеться… Так и случилось. Бес нашел тебя в моем доме. Сколько я ни остерегалась, а от судьбы уйти не смогла. Напрасно держалась поодаль. А может, если бы я не избегала тебя, говорила бы с тобой по душам, то все сложилось бы по-другому. Ты не была бы такой одинокой. Не знаю, отличаются ли нити любви от настоящих нитей связи, но, сама знаешь, ты держалась. А потом я обидела тебя…»
        Цвете хотелось ответить, что она больше не сердится на бабушку, но губы ее не слушались.
        Если она начнет питаться лярвами и избавится от человеческой оболочки, то сможет уйти в лес, к семье. Но кто ее семья?
        Наверное, сейчас это бабушка.
        А еще у Цветы появилась Бесена. И вот она пожаловала безо всяких договоров. Просто навестить.
        Получается, что Цвета – лебедь, который хочет остаться с утками?
        – Вернуться в лес – твоя единственная надежда выжить, – повторила в который раз Бесена, перестав лить крокодильи слезы.
        – Выбора мне не дано, – обреченно вздохнула подменыш.
        – Но ты же как-то пыталась остаться в лесу, – заметила Бесена.
        – В тот единственный раз? Я не помню ту прогулку, ведь была совсем маленькой, не помню, почему хотела остаться. Знаешь, мне кажется, что я просто тогда заблудилась, как обычный человеческий ребенок. А бабушка напридумывала себе со страху.
        Бесена фыркнула.
        – Дюймовочке в стране эльфов дали красивое имя и нацепили крылья, и она осталась с ними, потому что просто не знала свой народ. Но это было не ее место.
        – Кажется, мне пора уже жить не сказками, а своей головой, – пробормотала Цвета.
        Бесена вспылила и закружила вокруг дивана, пытаясь поймать взгляд подменыша, но та упорно отворачивалась.
        – Ты больше не можешь притворяться человеком! Здесь, в сердечном домике, ты выглядишь как девушка, но твое тело уже совсем другое. Тебе надо есть лярв! И вернуться в лес!
        Цвета молчала. Бесена хотела сесть рядом с ней, но опасливо покосилась на диванные ростки.
        – Ты умираешь, – тихо, но твердо произнесла она.
        – Я подожду еще немного, а потом попробую поохотиться, – прошептала Цвета.
        Бесена раздраженно заскрипела зубами.
        – Какая же ты упрямая! Если не хочешь помогать себе, то и я умываю руки! Пока!
        Она сердито хлопнула дверью сердечного домика, после чего вылетела из заброшки и устремилась к Тихому Омуту, домой. Но в голове у нее крутились мысли, не давая покоя.
        Цвета – дух, подменыш, запертый в теле. Чтобы тело жило, ему надо есть человеческую пищу. Чтобы жил дух, ему надо ловить иногда лярв…
        Решение вертелось где-то рядом, но словно мыльный пузырь: вроде вот он, а тронешь – и нет ничего.
        Бесена снова подумала о тех травинках на диване в сердечном домике.
        Кошки ближе к духам, чем к душам. Они поддерживают тело пищей, едят лярв, у них нет нитей связи, они не «пришивают» себя к телу. Они «вьют гнезда». Это позволяет внутренним кошкам выходить на охоту за одноклеточными чувствами. Потому-то кошки так много спят.
        Бесена на полпути зависла в воздухе. Она видела лярв в сердечном домике Цветы, а еще видела нити души. И Цвета их тоже видела.
        Подменыш пила чайный квас с растворенными в нем нитями связи. И это поддерживало в ней жизнь.
        Бесена никогда не задумывалась о том, что даст Цвете поцелуй любви, за которым та тоже гонялась. Она привычно считала, что поцелуй пришьет подменыша к телу. А если он должен был не пришить ее, а угнездить? Видно, изначально, в чреве человеческой матери, заколдованный знахаркой дух стал расти неправильно, не как положено семечку. Да и нет у лесных духов тел, они же все-таки не кошки.
        Но подменыш развивалась, как душа, обрастала нитями – недолговечными, теперь засыхающими. Смог бы поцелуй любви помочь? Нити связи, растворенные в комбуче, смогли… План сработал, немного не так, как ожидала Бесена, но сработал.
        Цвета, значит, тоже могла есть нити связи. Есть и растить собственные.
        Бесена машинально сунула руку в карман, но вспомнила, что уже сама съела мерцающий клубок. Она тряхнула головой, прогоняя непрошеные рассуждения. Это всего лишь теория. Нечего забивать голову проблемами Цветы. Если та хочет сидеть на диване и грустить, кто Бесена такая, чтобы ей мешать?
        А вот собственный запас нитей стоит пополнить.
        Глава 30
        Тьму нужно прогонять
        17 ОКТЯБРЯ
        Ночка возвращался от Русалки, когда позвонил отец.
        – Привет! Как дела?
        – Нормально, – дежурно ответил Ночка.
        – Как Маленькая?
        – Без устали потрошит шкафы. Потрошитель, – вот и он тоже вслед за друзьями стал так называть свою маму.
        – О, смотрю, настроение у тебя приподнятое! – обрадовался Князев-отец. – Шутки шутишь!
        Ночка промолчал.
        – Она жалуется, что ты все время с друзьями, – вздохнул отец.
        – Ага, – Ночка не стал этого отрицать.
        – Не забывай про нее. Ей тоже сейчас нелегко. Позаботься-ка о нашей Маленькой маме. Скоро уже отпуск, и я к вам приеду.
        Чтобы увезти.
        – Порадуй ее чем-нибудь, купи тюльпанов, что ли. Она их любит. Да и время сейчас такое. Самое темное. Еще скоро праздник этот бесовскoй. Хеллоуин. Надо дарить друг другу хорошее настроение и прогонять тьму.
        Ночка закатил глаза; хорошо еще, что отец не видит.
        – Ладно, порадую, – пробурчал он.
        – Ну давай, пока! Скоро увидимся. Сейчас пришлю фото из окна твоей новой комнаты.
        – Пока.
        Ночка засунул телефон в карман и даже не стал смотреть, когда тот звякнул сообщением.
        Он зашел в цветочный ларек на остановке. Магазинчик встретил его совсем скудной полянкой.
        – Завтра утром привоз, – стала оправдываться продавщица. – В этот раз что-то опаздывает, обычно по воскресеньям…
        Ночке это было неинтересно. Тюльпанов он не увидел. Простецкие хризантемы, кладбищенские гвоздики, вонючие лилии, пахнущие бытовым газом. В конце концов Ночка купил три высокие бордовые розы. Тяжелые, бархатные, цвета венозной крови. Не очень-то они походили на цветочки, разгоняющие тьму, и Ночка подумал, что вид у него с этими розами такой, будто он отправился на юбилей к двоюродной бабушке. Хм, а если принять во внимание его черный прикид, то скорее на похороны. Но делать было нечего, деньги он уже заплатил.
        – Только стебли обрежьте покороче, – Ночка показал руками примерную длину стандартной школьной линейки.
        А то не хватало еще с такими бревнами идти.
        Продавщица протянула ему бумажный кулек со зловещими цветами, Ночка вышел из ларька и поплелся домой по пустой улице. В сумерках бледные листья на кустах бересклета казались обрывками старой бумаги.
        Вдруг Ночка заметил на детской площадке Ауку. Она одиноко сидела на качелях.
        – Ау! – окликнул он встревоженно.
        Девочка с улыбкой повернулась к нему.
        – Ау!
        Кажется, с ней всё было в порядке. Он подошел ближе.
        – Скучаешь?
        – Я не скучаю. Вовсе нет, – неистово завертела головой Аука.
        Ночка слегка подтолкнул качели. Девочка хихикнула и украдкой прикрыла ручонками грязное пятно на коленке. Ром сделал вид, что не заметил.
        – А ты чего одна гуляешь? Темно уже, почти ночь на дворе. Мама еще на работе?
        Про ночь он, конечно, преувеличил, хотя сумерки уже поглотили куцый серенький день. Световое время, как старенькое детское пальтишко, теперь не налезало на отведенные человеком дневные часы.
        – Нет. Не на работе. Мама дома… с дядей Юрой, а я вот… гуляю, – промямлила Аука, и ей самой отчего-то показалось, что она предает мать.
        Девочка тряхнула головой, прогоняя эти мысли, и растянутая шапка съехала ей на глаза. Она машинально поправила ее, на миг забыв про грязную коленку, и обреченно уставилась на пятно, поняв, что незачем его теперь прятать. Аука безнадежно посмотрела на Ночку и с беспомощной улыбкой пролепетала:
        – Я не боюсь ночи.
        – Надо разгонять тьму, – повторил Ром слова отца.
        Он вытащил из кармана маленький складной ножик, потом вытянул из кулька одну розу и, засунув оставшиеся цветы под мышку, укоротил стебель выбранной почти по самый бутон.
        – Держи, – он протянул девочке цветок, похожий на бокал вина.
        Аука смотрелась с ним странно и даже, как подумалось Ночке, неприятно. Но Лиля просияла и шумно понюхала подарок.
        – Такая красивая! Спасибо! Я попробую засушить ее! – защебетала девочка.
        – Возвращайся домой, – попросил Ночка.
        Аука посмотрела на него с сомнением.
        – Давай. Давай. Мама просто захлопоталась и не заметила, как стемнело.
        Девочка покорно спрыгнула с качелей, шагнула в сторону дома, но вдруг остановилась.
        – Ночка, – прошептала она, не отрывая взгляда от розы.
        Ром вздрогнул: Аука никогда не звала его по прозвищу, вообще никак не звала, только «ау».
        – Что?
        – Подари мне цвет, – попросила Аука. – Не цветок, а цвет.
        Откуда она узнала про обычай Дружины? Видно, девочка эта и правда дух… Но потом Ночка вспомнил, что брат Демьяна Лешка учится с Аукой в одном классе, наверное, он и рассказал.
        – Розовый, как пыльца с крылышек фей? – машинально предложил Ночка, даже не задумываясь, что сам прозвал девочку не феей, а лесным духом. Просто глянул на ее розовую шапку со стразами.
        Маленькая мама сейчас тоже неистово вязала вещички для сестренки, и все как раз в розовом цвете. Зефирные чепчики, конфетные носочки, нежные комбинезончики. В кухне на подоконнике стояла корзинка с клубочками, напоминающими сахарную вату.
        – Вообще-то я хочу стать врачом. Врачи лучше фей, – серьезно сказала Аука.
        – Тогда белый, как больничный халат, – улыбнулся Ночка и сразу осекся.
        Но Аука радостно кивнула и пискнула:
        – Хорошо! Спасибо тебе!
        И девочка побежала во дворы.
        Ночка был недоволен собой. Как так получилось-то? Почему он это ляпнул? Даже не подумал как следует. Можно было выдать голубой цвет лесных незабудок, синий цвет шустрых ручьев или желтый цвет осенних березок. То, что подходит лесному духу.
        Но с языка слетело совсем другое, потому что он не воспринял просьбу Ауки всерьез, глупо шутил, вместо того чтобы вправду подарить девочке цвет.
        Белый – цвет Дня.
        Но это же всего лишь игра, Аука не в Дружине. Да и вообще он скоро уедет, и все забудут про эти свои цвета.
        Тогда почему ему кажется, что кого-то из этих двоих он скоро потеряет?

* * *
        У подъезда Ночка засунул одну из роз в рюкзак. В кульке остался последний цветочный герой. Не дарить же Маленькой маме зловещую пару.
        – Что случилось? – нахмурилась Князева-мама, когда он протянул ей розу, и Ночка невольно сравнил тревогу матери с радостью Ауки. – Или вспомнил, что сегодня воскресенье, а ты целый день где-то пропадал?
        Ночка передернул плечами. Почему он чувствует вину, ведь ничего не сделал? И еще раздражение.
        – Ничего не случилось, – пробормотал он. – Это для хорошего настроения.
        Маленькая мама вздохнула, примирительно улыбнулась, привстала на цыпочки и прикоснулась к его щеке легким, как крылышки бабочки, поцелуем.
        – Ужин почти готов! Иди переодевайся и мой руки, – сказала она, забрала розу и уставилась на коробки. – Так, куда я убрала вазу?
        Ночка протиснулся к своей комнате. Он открыл дверь, зашел, нащупывая выключатель, и в рассеянном свете от коридорной лампы заметил вдруг, как блеснули в дальнем углу зеленые глаза.
        Невеста! Что за?!.
        Только у нее такие болотные глазища!
        Ночка застыл на секунду, а потом резко хлопнул по выключателю.
        В углу валялась сумка с кедами для физкультуры. Серая.
        – Вот черт! – выругался Ночка. – Привидится же!
        Кажется, у него даже сердце на миг остановилось, зато теперь, наверстывая, бешено колотилось.
        Ром снова выключил свет, гадая, почему ему привиделись кошачьи глаза.
        Угол был черен, никаких зеленых отблесков. Ром тряхнул головой – померещится же. Наверное, фары проезжающей мимо машины мазнули светом по стеклу окна. Зеленым…
        Надо меньше думать про эту бесовскую кошку.
        Ночка вошел в темноту и прошествовал до письменного стола, испытывая себя на храбрость. Он включил настольную лампу.
        Все в порядке.
        Ром сел на стул. Крутанул глобус, который родители подарили ему одиннадцать лет назад на первый звонок. Он давно пылился на верхней полке, и только недавно Ром спустил его, чтобы отнести Лешке. Но никак не доходили руки.
        Ночка достал из рюкзака смятую розу, посмотрел на нее, мимолетно подумав, что можно подарить Русалке. Дурацкая идея, цветок до завтра еще больше обтреплется, да и вообще завянет. Поэтому он просто стал ощипывать лепестки темного живого бархата, пытаясь успокоиться. Ему все еще было не по себе после привидевшихся кошачьих глаз. Почему эта Невеста так на него действует?
        Лепестки падали Ночке на колени и на пол. А он целеустремленно добирался до середины. В бордовой роскоши скрывались пестики и тычинки. Хлипкие, невзрачные, складывающиеся в желтого паука. Вот и он такой же. Много всего наверчено да накручено, но никто не видел его настоящего – нежного цветочного паучка.
        – Ром! Все готово! – позвала Маленькая мама.
        У них была традиция – ужинать обязательно вдвоем или хотя бы вместе пить чай перед сном. Вернее, втроем, спохватился Ночка, еще же была его сестра! Величиной с кулачок, если судить по животу мамы, но была!
        Ночка представлял сестру веселой и бойкой, девчонкойзадирой. Маленькая мама, судя по составленному гардеробу, представляла ее принцессой, нежной барышней. Но он наверняка полюбит ее любой. Даже если сестра будет целыми днями сидеть в своей комнате и читать книжки. Книжки ему тоже нравились.
        На кухне посреди стола в узкой вазе царствовала кровавая роза. Все-таки зря он ее купил. Вид у цветка был как раз хеллоуинский. Он не разгонял тьму, а наоборот, кажется, притягивал. В этой розе не было ни капли доброго, светлого, поднимающего настроение.
        Маленькая мама накрывала на стол. В мягком розовом домашнем костюме она была похожа на большого плюшевого мишку.
        – Мне кажется, что в последнее время ты совсем уж мрачный, – сказала она, раскладывая по тарелкам пюре, которое у нее всегда больше напоминало жидкую манную кашу.
        Ну зачем она сама начинает? Бередит его. Что она хочет услышать?
        – Ты сама все знаешь, – буркнул Ночка.
        Маленькая мама устало вздохнула.
        – Я подумала, что, может, у тебя для разнообразия появились другие проблемы, а ты сразу сердишься.
        – У меня одна проблема.
        – Вовсе нет, – возразила Маленькая мама.
        – Вовсе да, – упрямо повторил Ночка. – Я никак не пойму, почему мне нельзя доучиться тут? Пожить хоть у…
        Он осекся, перебирая друзей. День обитает в комнате с младшим братом и этим чертовым зверем. Феникс – с сестрой, они и так вечно делят комнату, двигая пограничный стеллаж. У Кощея сорок кошек. А вот Горыныч, который живет с отцом, может, и пустил бы, но не очень-то хочется в их холостяцкую комнату в общаге. Русалка? Ее родители относятся к нему хорошо, но явно не оценят в качестве жильца.
        Маленькая мама демонстративно закатила глаза.
        – Мы обсуждаем это чуть ли не каждый день! – недовольно проговорила она. – Там легче поступать учиться дальше – раз. Я не буду за тебя волноваться – два. Это новые возможности, новые горизонты… – Она вдруг сделала круглые несчастные глаза. – Да и как я справлюсь без тебя? Папа все время работает.
        Маленькая.
        Ночка сокрушенно вздохнул. А на другой чаше весов еще три школьных четверти с его Дружиной.
        Глава 31
        Парикмахеры из подворотни
        18–21 ОКТЯБРЯ
        С утра, перед школой, Ром заявился к Демьяну, и тот подумал, что, похоже, мать-потрошитель совсем допекла Ночку своими сборами. Теперь друг сбегает из дома ни свет ни заря.
        Вместе с Ночкой в сонную комнату братьев ворвался запах промозглого октябрьского ветра, словно вдруг распахнули окно.
        Леша, еще в пижаме, спешно засовывал учебники в рюкзак. Ночка протянул ему принесенный с собой глобус и проворчал:
        – Собираться нужно с вечера, чтобы утром ничего не забыть.
        – Зануда, – сказал Лешка, покосившись на глобус, и снова продолжил свое дело.
        – Не повезет твоей сеструхе, Ром, – хмыкнул День, вместо брата забирая из рук друга глобус. – Ты же как бабка с лавочки, все бубнишь да бубнишь. Пойдем на кухню, чай попьем.
        Уже за столом, сворачивая блинчик с вареньем, Ночка огляделся по сторонам:
        – Эй, Добрый День, а где твоя Невеста?
        День перестал жевать, а Лешка низко опустил голову. Сдохла, что ли?
        – Замучают все теперь этим вопросом, – шумно выдохнул Демьян. – Нет ее. Сбежала. Ушла туда, откуда и явилась.
        Ночка снова вспомнил, как ему померещились зеленые кошачьи глаза в углу комнаты. Или это все-таки были огни с улицы? Он машинально откусил от блинной трубочки, не почувствовав вкуса.
        Ночка же сам хотел, чтобы эта кошка пропала, исчезла из жизни Демьяна и из его жизни тоже. Вот, пожалуйста, теперь ее нет, но почему-то от этого не стало спокойнее.
        – Может, вернется, – дежурно сказал он, чтобы подбодрить друга. – Нагуляется и вернется.
        – Надеюсь. Мне ее не хватает, – признался День.

* * *
        В школе Соня встретила Демьяна смущенной улыбкой. Она стояла у окна рядом с кабинетом, и День вдруг приотстал от Ночки. Как вести себя с ней? Сделать вид, что не было того поцелуя? Или подойти и взять за руку? Приобнять? Ночка же все равно обо всем знает. Нет, не про поцелуй, а о том, что Соня вчера снова гостила у Дня.
        Но тут к ним присоединились Горыныч с Жар-птицей, и вся компания просто по инерции пришвартовалась рядом с Соней. И при Мари День не решился обнять ее.
        Затем к ребятам подошел Кощей.
        – Привет! Привет! А ты чего такой мрачный, будто тебе наваляли наконец? – спросил он у Горыныча.
        День глянул на Кольку. Тот и впрямь был не в настроении, сверкая глазами из-под насупленных бровей. Демьян перевел взгляд на Жар-птицу. Ее бледное лицо ничего не выражало, словно закаменев. Ясно-понятно, у Горына снова проблемы с подружками…
        Ночка же, когда День посмотрел на него, казался удивленным и растерянным. Да уж, они оба так углубились в свои мысли, что даже не заметили раздражения Горына. Да и не больно-то Дню хотелось это замечать.
        Колька угрюмо посмотрел на девчонок, всем видом выражая, что не хочет при них говорить.
        – Давай-ка за мной, – скомандовал Ночка и махнул головой в сторону.
        Парни отошли, а Мари с Соней остались подпирать подоконник. Они с любопытством глянули друг на друга, одновременно вежливо улыбаясь, а потом Соня достала учебник биологии и уткнулась в первую попавшуюся главу.
        – Василиса эта. Бросила меня, – процедил Горыныч.
        – Так вы встречались? – уточнил Кощей и зевнул.
        Горыныч промолчал, а День снова устало подумал, что Колька его все-таки страшно бесит. Он вечно создавал проблемы, а расхлебывать приходилось Дружине. Горыныч и в компанию-то попал из-за того, что облажался. Наверняка ему опять что-то надо. Даже хорошо, что в деле замешана та девка. Со своей личной жизнью пусть разбирается сам.
        Противно дребезжащий звонок напомнил о начале урока. День еле сдержал облегченный вздох – он еще никогда так не ждал занятий – и сразу двинулся в сторону кабинета. Кощей последовал за ним. Ночка с Горынычем остались вдвоем.
        – Не она первая, не она последняя, – ободряюще улыбнулся Ром и потрепал Кольку по плечу.
        Тот слегка отстранился, сбрасывая ладонь друга.
        – Нужно отомстить, – сказал он.
        – Кому? – не понял Ночка.
        – Василисе.
        – Она же девчонка… – засомневался Ночка. – Что ты хочешь с ней сделать?
        – У нее слишком шикарные волосы, – ответил Горыныч, – немного подрежем. Так, просто напугать, проучить. Ничего страшного.
        – Роман! На урок! – окликнула Ночку Аллочка.
        – Ага! – Ром шагнул в сторону кабинета, но Горыныч придержал его за рукав толстовки.
        – Так ты поможешь?
        – Волосы? – Ночка вспомнил высветленную шевелюру Василисы Татьяновны и обреченно вздохнул: – Но без боли?
        – Ну конечно, – кивнул Горыныч. – И давай без Демьяна с Феликсом. Собираемся вечером в среду.

* * *
        Василиса два раза в неделю ходила на танцы, и на пути от студии до ее дома нашлось подходящее для перехвата место: темный, без фонарей, узкий проулок. Ночка, Кощей и Горыныч поджидали девчонку, коротая время за сидром. Все были в капюшонах, а на лица намотали шарфы. Ночка надел старую, не по размеру, походную куртку отца и его же штаны. В этой непривычной одежде он ощущал себя кем-то другим и, кажется, был способен на все.
        Парни молчали. Горыныч поминутно доставал телефон и смотрел, который час. Кощей потягивал сидр и выглядел, как всегда, спокойнее всех. Ночка разглядывал лужу с закисшими в ней тополиными листьями. Он сдвинул шарф на подбородок и отпил из жестяной банки, потом снова уставился в лужу.
        И вдруг Ночка увидел, что бурые мертвые листья всплыли из темной воды и закрутились на поверхности, мешаясь со световыми бликами от телефона Горыныча. А посреди воронки из листвы возникла девушка, она ухмыльнулась и протянула к нему руку…
        Ночка вздрогнул и выронил банку.
        – Растяпа, – хмыкнул Кощей, а глянув на друга, сдвинул брови: – Эй, все норм?
        Ром тряхнул головой. Опять это странное состояние, как будто он на секунду потерял себя. А сейчас внутри поселилась какая-то пустота. Беспросветная тоска, как от поцелуя дементора. Хотелось пойти домой, с головой закутаться одеялом и спрятаться от всех жутких монстров.
        – Не думал, Ночь, что ты такой нежный, – с неожиданным презрением заметил Горыныч.
        Ром с силой пнул жестяную банку, и та покатилась, разбрызгивая пену, как бешеная собака.
        – За языком следи, – прохрипел он. Хотел зло, а получилось жалко.
        – Тс-с-с! Смотрите! – громко прошипел Кощей.
        В круг света от дальнего фонаря, словно на сцену, вошла Василиса Татьяновна в неизменной косухе и обтягивающих джинсах. Ее пышные желтые волосы – их цель – рассыпались по плечам.
        Парни мигом затихли. Кощей спрятал телефон.
        Вот только Василиса была не одна. С ней шли еще две девчонки. Одна на повороте откололась, махнув на прощание, а другая продолжала шагать рядом. Подруги что-то увлеченно обсуждали и смеялись.
        Ночка недоуменно глянул на Горыныча, а Кощей тихо выругался.
        – Раньше я ее провожал. Не думал, что она теперь с подругами ходит, – прохрипел Коля, ставя на землю полупустую жестянку. – И откуда мне было знать, что они подруги?
        – Ты совсем тупой, Горын, да? – вздохнул Кощей, натягивая на нос шарф.
        Колька угрюмо молчал. А Ночка растерянно смотрел на вторую девчонку. Ее было сложно не узнать.
        Горыныч покосился на Рома.
        – Ладно, отступать поздно, – тихо проговорил Ночка, снова взваливая на себя лидерство. – Мы с Горынычем займемся Василисой, а ты, Кощей, держи Жар-птицу.

* * *
        – Серьезно, придурки, думали, я вас не узнаю?!
        Придурок перед Жар-птицей стоял всего лишь один, и Мари грозно на него орала, с криком выплескивая вчерашние переживания. Рядом раздраженно пыхтел Феникс.
        Утром Ночка специально караулил Мари недалеко от школы. Но с ней неожиданно явился брат. Обычно он приходил на работу во второй половине дня, а сегодня, значит, специально пришел пораньше, чтобы выяснить, что случилось с сестрой.
        – Но ничего же не случилось… – слабо попытался защититься Ночка.
        – Да потому что я Кощея укусила! – яростно выпалила Жар-птица. – И проучила Горыныча! Ну а ты сразу отошел в сторонку…
        – Ты всегда была в играх за полицейского, – улыбнулся Ночка.
        – Ах тебе, значит, смешно, – прорычала Мари.
        – Горыныча давно нужно было проучить. Но не думал, что это ты его побьешь, – хмыкнул Ночка, стараясь не показывать, как тяжело ему сейчас стоять здесь и выслушивать выговор Жар-птицы.
        – Да в чем дело-то? – недоуменно спросил Феникс. – Машка вечером ворвалась домой, вереща от гнева, как тысяча свинух, и все повторяла, что в Дружине одни подлецы. Я подлецом быть не согласен, поэтому рассказывай давай нормально, что у вас вчера было.
        – Хотели немного проучить Василису Татьяновну, помнишь, ту крашеную, с сердцем на животе? Василису Блудливую? Ну, вспоминай! Так вот, хотели отрезать ей чуток волос… Знаю, тупая идея, – покаялся Ночка и спросил Жар-птицу: – А ты что вообще там делала? Как-то странно, что она твоя, хм, подруга. Она же младше тебя. И вообще…
        Мари гневно сверкнула глазами, а потом вдруг покраснела и замямлила, ковыряя ботинком асфальт:
        – Я на танцы хожу. На хип-хоп.
        Ночка покосился на Феникса. Тот с суровым видом выдержал его взгляд и еще сильнее нахмурил брови.
        – Э-э-э… не знал, что ты ходишь на танцы, – пробормотал Ночка.
        – Решила попробовать что-то новое… В последнее время мне кажется, что я отдаляюсь от вас… от Дружины.
        Ром не сдержался и приложил ладонь ко лбу, как будто у него разболелась голова. Это не Жар-птица отдалялась от них, а просто Дружина доживала свои последние дни. И виноват в том, что все разваливается, был он сам.
        – Но у меня пока не очень получается с этими танцами, – продолжала изливать душу Мари, – поэтому я о них и молчала. А Танька тоже ходит. Ей кроссовки с «Али» крутые пришли, но оказались большеваты. Она предложила мне померить.
        Ночка виновато сказал:
        – Это все Горыныч придумал, с волосами. Из-за того что Василиса его бросила. – Он пристально посмотрел на Жар-птицу. – Зато теперь ты знакома с другой его стороной. Темной. Он хулиган. – Ночка задумался и добавил: – Из неблагополучной семьи. Он поломанный, и ему никогда не стать целым. Нормальным.
        Жар-птица подняла голову и посмотрела на него. Глаза у нее были огромные, блестящие – и растерянные.
        – Ром, ты что несешь? Ты сам-то нормальный? Вы же вместе там были! Что с тобой?
        Тут уже и Феникс не сдержался.
        – Да что за дичь-то творится! – вспылил он. – Какая разница, куда ходит Машка и что там на душе у Кольки! Вы девчонке хотели отрезать лохмы! С дуба, что ли, рухнули? День тоже не в курсе?
        – Иди донеси на нас! Я не против, – огрызнулся Ночка. – Расскажи своей тетушке-завучу!
        – Свихнулись вы уже с этим Горынычем, – раздраженно процедил Феникс и повернулся к сестре. – И ты тоже!
        Жар-птица молча жевала нижнюю губу, а глаза ее были на мокром месте. Снова она плачет из-за Кольки… Да уж, ну у них и парочка! Он единственный, кто доводит ее до слез, а она единственная, кто может ему навалять.
        – Ладно, звонок скоро, – напомнил Ночка. – Пойдем.
        Они направились к крыльцу. Мари и Феликс, рыжие и лохматые от ветра, походили на два бенгальских огня. А Ночка был как бенгальский огонь, который уже сгорел.
        В школе у гардероба околачивался Горыныч. Он уже повесил верхнюю одежду, но, видимо, кого-то ждал. На его виске и у носа запеклись корочки царапин, и Ночка снова отметил, что Жар-птица вчера неплохо отделала Кольку. Хорошо, что сам он сразу отпрянул от Василисы, когда Мари вырвалась (да Кощей, наверно, и не держал ее особо) и полетела спасать подругу.
        – Чё торчишь тут, рожа крокодилья! – вдруг заорал Феникс, бросился на Горыныча и заехал тому по скуле. – Чтоб не подходил больше к моей сестре!
        – Фел! Я сама разберусь! – взвизгнула Мари.
        Из раздевалки выскочил Кощей. Откуда-то возник и День. Ночка тоже бросился к сцепившимся парням. День схватил Горыныча, но случайно едва не получил по уху от Феникса, а увернувшись, в свою очередь, заехал локтем в лицо Кощею. Тот взвыл, дал сдачи, а потом они все уже просто дрались, забыв про дружбу, про Дружину и не думая, кто за кого. Выливали накопившееся отчаяние и злость на тот мир, в котором им приходилось жить.
        Глава 32
        Снова вместе
        20–21 ОКТЯБРЯ
        Мертвое, серое, с провалами окон здание на окраине города напоминало пустое осиное гнездо.
        Глафира приезжала сюда каждый день, один раз она даже привела Веру, которой все наконец-то объяснила. Но та не приняла правду. Она не видела в деревянной скульптуре очертания своей дочери. Или не хотела видеть.
        – Потрогай ее, она теплая, живая, – уговаривала знахарка.
        Вера развернулась и сбежала вниз, хрустя кирпичной крошкой и зелеными стразами бутылочных осколков.
        На улице сильно похолодало, на днях обещали снег. Глафира собирала сухие доски по недостроенным отельным номерам и жгла костер. Потом доставала из сумки термос с теплым чайным квасом. В последнее время прихватывала еще и большой шприц без иголки. Наполняла его комбучей и вливала в вялый рот внучки, каждый раз боясь, что та подавится. Но Цвета послушно глотала.
        Едва начинало смеркаться, знахарка, как и наставляла Бесена, покидала Цвету. Дни стояли короткие, а ночи длинные. Цвета продолжала умирать, но не охотилась на лярв.
        Бесене ужасно хотелось накормить подменыша силком, но каждый раз она сдерживалась, позволяя древлянице решить все самой. В кармане толстовки снова мерцал крохотный клубочек из нити Ночкиной души. Пусть пока полежит на всякий случай. Он все равно слишком мал для того, чтобы свить гнездо, и годится разве что для поддержания жизни подменыша. А постоянно щипать души не для себя, а для духа Бесена была не согласна. Она и так ела слишком мало.
        Но терпением бесы не отличаются. Бесена честно три дня подряд наблюдала за одеревеневшим телом, но наконец не выдержала, ворвалась в сердечный домик Цветы и кинула в нее мерцающим клубком:
        – На, подавись!
        Подменыш поймала летящий в нее подарок и растерянно захлопала глазами:
        – Что мне с ним делать?
        – Есть! – возопила рассерженная Бесена. – Но так и знай, это последняя подачка! Начинай уже заботиться о себе! Хватит страдать и превращаться в деревяшку!
        – Это моя жизнь! – разозлилась Цвета. – Не хочешь – не помогай! Бесишь!
        – Да, жизнь-то твоя, но есть те, кому ты небезразлична! – выпалила подселенка. – Так что это ты бесишь!
        – Еще скажи, что я и тебе небезразлична! Что-то ты сюда зачастила… Проблемы с блондинчиком? – выпалила Цвета и осеклась.
        Она хотела бы взять свои слова назад, ведь на самом деле ее радовали визиты Бесены и пугала мысль, что та однажды забудет о ней. Ну почему иногда чувствуешь одно, а говоришь совсем другое?
        – Может, и проблемы, – огрызнулась Бесена. – И с подругой, кажется, тоже! Хотя это ты признавалась мне в дружбе, а не я тебе!
        Она резко повернулась к выходу, яростно взмахнув пышной гривой светлых кудрей, выбросила вперед руки, и дверь вылетела и шлепнулась в омут. Черная вода шевелилась, вспухала пузырями, похожими на волдыри, которые медленно лопались, заляпывая стены сердечного домика блестящими, липкими, как мазут, каплями.
        Перед тем как уйти, Бесена оглянулась.
        Цвета осела на диванчике, словно тающее мороженое.
        Но в руках у нее был клубок.
        Поймав взгляд подселенки, она вскочила:
        – Подожди!
        – Ешь, – строго сказала Бесена. – Больше я ничем не могу тебе помочь.
        И нырнула в омут.

* * *
        Утром четверга подселенка поджидала Глафиру, сидя на одном из окон заброшки. Она собиралась вернуться в кошку, но сначала хотела поговорить со знахаркой.
        Вскоре та появилась. Она тяжело шла по узкой тропинке среди прибитой дождями жухлой травы. Без машины сюда добираться было неудобно, но Глафира упрямо несла сумку с сухим одеялом и термосом.
        Бесена спрыгнула и преградила знахарке путь.
        – Что случилось? Всё? – испуганно спросила Глафира.
        Подселенка отрицательно покачала головой.
        – Нет. Не всё. Она еще жива. Но ты не приходи больше, и я тоже не стану прилетать. Мы ей чужие и только задерживаем тут. Из-за нас она не хочет покидать тело и охотиться. Учиться жить как дух.
        Лицо Глафиры сморщилось, а губы задрожали:
        – Она не умрет?
        – Наоборот, это ее единственный шанс выжить.
        Плечи Глафиры поникли, и сама она вся разом осела, опустела, будто вытряхнутый мешок. Кивнув, она хрипло сказала:
        – Я подумаю.
        Бесена сердито закатила глаза:
        – Никто не хочет меня слушать!
        А Глафира поправила на плече сумку и тихо проговорила:
        – Я слишком много слушала других, и ничего хорошего из этого не вышло.

* * *
        За драку Дружине не особо досталось от директора. Все пятеро в кабинете молчали, угрюмо изучая крапинки на линолеуме. Директор знал про Дружину, что это друзья не разлей вода, а как известно, милые бранятся – только тешатся. Поэтому он лишь отчитал их для приличия, даже Феникс отделался легким испугом, хотя уже думал, что потерял работу.
        На следующий день на перемене к Демьяну подбежала Жар-птица.
        – Ты тоже ничего не знал, как и мой брат? – с ходу выпалила она.
        – Если бы знал, попробовал бы остановить, – буркнул День. – Ты сама как?
        Бедная их Мари, сколько вчера ей пришлось пережить. Напугали, блин. И не верил он, что Ночка не знал про Жар-птицу, ведь ее брата тот на дело не взял… И самого Демьяна тоже. Не бывает таких совпадений! «Разбирайся со своим Горынычем сам», – огрызнулся День на Рома, когда они смогли наконец поговорить о случившемся. «Так я вроде сам и разбираюсь», – тихо заметил Ром. «Я с ним контачить больше не буду! Вообще! Всё! – День замахал руками, словно разгоняя тучи. – Достал уже этот отморозок!»
        Демьян вспомнил этот разговор и снова разозлился, глядя на печальную Жар-птицу. Рыжий кончик ее высокого хвоста лежал спереди на клетчатой рубашке. Дню хотелось прикоснуться к нему, взять в ладонь и погладить, как маленького котенка.
        – Мы ведь с ней не подруги, – вдруг сказала Жар-птица, – с этой Танькой. Так получилось. Просто совпало, что мы возвращались вместе. А они мои друзья.
        День растерялся, не зная, что сказать. Он думал, что Мари рассержена, расстроена, возмущена. Кажется, все эти чувства и впрямь в ней умещались. Где-то внутри. В потайном кармашке ее души.
        Она их простила, дураков этих: Ночку, Кощея и, разумеется, Горыныча.
        – Ты не в обиде на Горына? – уточнил День. – Ведь он заварил всю эту кашу. Подставил Ночку с Кощеем, напугал девчонку. Хоть ты и отбила ее, слышал, – День невольно хмыкнул. – Да уж, досталось Горыну на этой неделе от семейки Долгополовых. Раскрасили вы ему лицо.
        Мари еще ниже опустила голову и защипала кончик хвоста.
        – Да… То есть нет… И мне, конечно, обидно… но я его понимаю…
        – А вот я тебя не понимаю, – тихо сказал Демьян.
        – День! – окликнули его сзади.
        Он повернулся и увидел Соню. Она хмурилась, но День был не в силах оправдываться. После уроков он не пошел ее провожать, а она, в свою очередь, не стала напрашиваться.
        Демьян в одиночестве побрел домой, петляя длинным путем. Второй день подряд дружинники ходили поодиночке. Губа его саднила, болело в боку – друзья бить умели.
        Подойдя к Тихому Омуту, День устало подумал, что надо все-таки рассказать Соне, как Мари сохнет по Горынычу, а то, кажется, она ревнует. Надо рассказать, да. Как-нибудь потом…
        Кошка, как и в первый раз, сидела на мосту, обвив лапки полосатым хвостом. Маленькая зеленоглазая тигрица.
        День замер на секунду, не веря, что снова видит ее. Прошло четыре дня, он каждый день искал Невесту, и вот она вышла к нему сама. Снова. День взбежал на мост и бросился перед кошкой на колени.
        – Невеста… – прошептал он, не решаясь прикоснуться к ней. – Прости меня, Невеста!
        Кошка, сгорбившись, укоризненно смотрела на парня болотными глазами.
        Но она вернулась! Она не предала.
        День нежно взял зверька на руки, и Невеста привычно положила передние лапки ему на плечо.
        – Пойдем домой, Найденыш, – ласково прошептал День.
        Он зарыл лицо в ее шерсть. Кошка пахла травой, жарким солнцем, ушедшим летом.
        И стоячей водой Тихого Омута.
        Но ему было все равно.
        – Больше не уходи, ладно? Будь рядом.
        – Я буду рядом, – прошептала Бесена в сердечном домике кошки.
        Глава 33
        Без Дружины
        22–25 ОКТЯБРЯ
        Странное дело: Ночка всегда думал, что он уедет, а Дружина останется. Пусть даже со временем помаленьку развалится, как покинутый хозяевами дом.
        Кощей пересядет за парту к Дню, на его, Ночкино, место, а сам День будет дружить до выпускного с Долгополовыми, если, конечно, Соня не станет ревновать к Мари. А она точно станет. Горыныч наверняка отколется, хотя, может, будет шататься по вечерам с Кощеем. Или нет, у Ильи – баскетбол и Динка. Горыныч тогда, если не совсем дурак и не заведет очередную Василису, станет встречаться с Жар-птицей. И Фениксу, хочешь не хочешь, придется с ним общаться. При таком раскладе одиночкой останется День.
        Но нежданно-негаданно Дружина развалилась еще до отъезда Ночки. На это потребовалось всего несколько минут заварушки. И вместо ностальгии о крепкой дружбе и крутой компании, которой завидовали все в школе, в воспоминаниях Ночки грозилась остаться лишь крупная ссора из-за какой-то левой девчонки. И обидно было, как в детстве, когда надуваешь шар – большой, красивый, яркий, с картинкой на боку, – а он вдруг лопается, и в руке вместо праздника остается один пшик.
        Ночка был страшно расстроен и зол. Во-первых, школьные каникулы быстро приближались, а значит, и переезд. Во-вторых, его друзья не просто дулись, а, казалось, ненавидели друг друга. Еще эта Соня приклеилась к Демьяну, завладев всем его вниманием. Не могла, что ли, подождать чуток? А из-за кошки этой дурной, которая, как назло, потерялась, День теперь ходит весь угрюмый. Он вообще помнит, что его лучший друг скоро уедет навсегда?
        Ночка сидел в своем укромном закутке и ждал, когда Русалка вернется от химички. В последнее время он только с ней ходил домой – с Русалкой было удобно. Она ни о чем не спрашивала, иногда рассказывала какую-то ерунду, чаще просто молчала. Молчать с ней было хорошо.
        В их отношениях ничего не поменялось. Русалка держала слово и не давила на Ночку. Ей хватало того, что теперь все официально признали ее девушкой Рома Князева. И сам Ночка тоже.
        Перед домом Русалки Ночка на прощание обнимал ее. Лера ответно прижималась к нему, поглаживая ладонями по спине. Ночка целовал Русалку в макушку и говорил просто:
        – Я не хочу, чтобы мы привязывались друг к другу. Я уеду, а ты будешь страдать.
        – Я уже страдаю, – глухо говорила Русалка в его черное пальто.
        И это была ее единственная жалоба.
        «Кажется, мы все-таки идеальная пара», – думал Ночка.
        А потом понимал, что нет.
        Но с Русалкой было легко избегать Дружину. Он не хотел принимать чью-то сторону в ссоре друзей. Ждал и надеялся, пока все наладится само собой. Хотя понимал, что это он должен всех собрать и помирить. Еще месяц назад Ром бы так и поступил. Заставил бы остальных смеяться над нелепой дракой: «А помните, как мы лупили друг друга из-за клочка девчачьих волос? Давайте в следующий раз биться хотя бы за девушку целиком». Теперь же он прятался.
        И тут Ночку в его убежище обнаружила мать Ауки, явившись с ведром и шваброй.
        – О, а я как раз хотела с тобой повидаться. Удачно как! – хмыкнула уборщица, ставя ведро на пол.
        Ром, оторвавшись от телефона, недоуменно уставился на женщину, впервые видя ее вблизи. Она походила на Ауку, но только отчасти: такими же светлыми волосами, беззащитным выражением лица. Она всегда казалась ему пожилой сгорбленной женщиной, а на самом деле была еще довольно молода, не старше, а может, и моложе его Маленькой мамы. Но словно состарившаяся изнутри, выцветшая.
        Ночка никогда не общался с матерью Ауки. Чего ей надо?
        – Значит, слушай сюда, мальчик, – грозно процедила уборщица.
        Ром вздрогнул. Давненько его не называли мальчиком.
        – Оставь Лилю в покое! Найди себе подружку по возрасту, а к моей дочке больше не подходи! Ясно тебе?
        До Ночки не сразу дошел смысл ее слов, но когда он осознал, в чем его подозревают, то вспыхнул от стыда, обиды и несправедливости. Мать Ауки сверлила его глазами, и Ром лишь беспомощно кивнул, не зная, как оправдаться, как объяснить, что он никогда бы не причинил девочке вреда.
        – Смотри у меня, если я только узнаю, что ты опять крутишься возле нее…
        Уборщица не договорила и приподняла швабру, как будто собиралась поколотить Ночку.
        – Я понял, – выдавил из себя Ром.
        Женщина сникла. Она будто ожидала ссоры, но его смирение не дало разгореться пожару гнева.
        – Ну ладно тогда… – хмуро пробурчала уборщица и взялась за ведро, словно раздумала мыть школьный тупичок.
        – Я не подойду к ней, обещаю.
        В конце концов, Ночке остались в этом городе считанные дни.
        Аука об этом еще не знала.
        Уборщица вскинула на Рома глаза. Почти так же, снизу вверх, на него смотрела Аука, ожидая, что он скажет.
        – У меня есть сестра. Гораздо младше меня. – Незачем этой женщине знать, что его сестра еще не родилась, она ведь уже существует. – И как я представлю ее, сидящую в темноте на качелях, пока мать милуется со своим хахалем…
        Уборщица шумно сглотнула, сдвинув брови, нижняя губа ее задрожала – то ли от подступающих слез, то ли от ярости. У Ауки так же дрожала губа, когда он отчитывал ее за грязные ладошки.
        – Нет, у меня хорошая мама, моей сестре не грозят такие вечера. Но если, – Ночка отвернулся к окну, чтобы больше не видеть, какой вырастет Аука, и надеясь, что будет она все-таки не такой несчастной, – если бы она вдруг осталась одна, я бы хотел, чтобы нашелся кто-то… кто смог бы ее подбодрить, поддержать. Чтобы она знала, что не одинока. Чтобы кто-нибудь был рядом.
        Ночка спрыгнул с подоконника и прошел мимо женщины.
        Уборщица молча пропустила его, потом снова резко поставила ведро на пол, почти бросила, разбрызгивая пенную воду. Она зло выжала тряпку, будто та была виновата во всех ее несчастьях, накинула на швабру и принялась тереть старый вытоптанный линолеум – следы Ночки, словно этим могла смыть его слова и его самого из своей жизни.

* * *
        Горыныч уже давно не появлялся у Дня, даже Белая мама забеспокоилась:
        – А чего Коля к нам не заходит?
        – Так конец четверти же, мам, – напомнил День.
        На самом деле Горыныч подходил к нему в школе, но глядел исподлобья так, словно не в гости напрашивался, а вызывал на дуэль.
        – Можно к тебе сегодня с алгеброй зайти? Конец четверти… – пробормотал он.
        Демьян нахмурился. С той знаменитой драки у гардероба прошла всего пара дней, и в школе всё еще ее обсуждали. День старался избегать Горыныча. Хотя сам напрямую с ним не ссорился, но больше не считал его своим приятелем. А другом тот никогда ему и не был.
        Время пришло, и он сказал то, что давно собирался:
        – Не ходи ко мне больше.
        Горыныч помолчал, а потом все-таки спросил:
        – Почему?
        День не был готов к этому простому вопросу. Ему казалось, что Горыныч и так все понимает. Должен понимать. Но если тот и понимал, то все равно спросил.
        – У Ночки тоже есть мама, – сказал День хлестко, будто отвесил оплеуху. – Ходи к нему.
        Горыныч помрачнел, и Демьяну стало совестно. Не перед Колькой, нет, – этими словами он вроде как обижал свою маму. Она только недавно раздумывала вслух: «А может, все-таки на каникулы позвать Колю в деревню? Думаю, ему там понравится. Осенью не так хорошо, как летом, но все же». И День кивал, соглашался и хмыкал: «Такому кабану грех лопатой не помахать».
        – И вообще, ко мне Соня ходит, а я к ней. Сам понимаешь, не до тебя, – проговорил День, снова осекся и добавил: – И попробуй только ей что-то сделать, я тебе рыло начищу!
        Горыныч горько усмехнулся:
        – Серьезно?
        – Феникс же смог! – выпалил День и тут же осознал, насколько жалко прозвучали эти его слова.
        Но у Горыныча и впрямь еще не рассосался синяк на скуле. И не зажили царапины, полученные от Жар-птицы.
        – Феникс смог, потому что я ему позволил, – хмыкнул Коля, теперь уже нагло. – На фига мне твоя Соня?
        День молчал, на щеках у него вспыхнули красные пятна. И в эту минуту он четко понял, что не просто недолюбливает Горыныча. Он ненавидит его.
        А Коля развернулся и пошел к своему классу.

* * *
        Бесена заметила, что листовка «Помогите найти!» пропала с железного тела столба, и невольно выдохнула: «Наконец-то!» – хоть и понимала, что проблемы подменыша не решились с исчезновением бумажного прямоугольника. Просто теперь Цвету больше не ищут. Вера смирилась, что дочь превратилась в деревяшку? Наверное, не обошлось без родича. А может, и обошлось.
        Но как хорошо, что плоская черно-белая копия девушки не будет отныне провожать ее в школу и обратно сердитым укоряющим взором. Даже если Цвета и выживет, ей никогда уже не стать этой девчонкой с листовки.
        Кошка-с-бесом задержалась у столба и снова поплелась за парочкой. Бесене не нравилось провожать Соню, поэтому она шла медленно, все время отставая. День оглядывался, звал кошку, дожидался ее.
        – Что-то ты совсем старушка, – подбадривал День Невесту. – Сегодня даже дождя нет, солнышко, чудная погода для прогулок, а ты лапы еле переставляешь!
        – Просто я ей не нравлюсь, – вздохнула Соня.
        – Нет. Ты что! Она, наверно, хочет домой. Столько ждала у школы. А тут еще надо куда-то идти, в незнакомое место. Да и неизвестно, сколько ей на самом деле лет. Может, она и правда старенькая уже.
        Соня улыбнулась и остановилась.
        – Иди домой. Идите.
        – Ну нет, – заупрямился День. – Я не хочу домой! Давай хоть до поворота провожу!
        Девушка отрицательно покачала головой.
        – Сегодня я уступаю тебя Невесте. Идите!
        День виновато опустил голову.
        – Ну хорошо. Может, еще вечером встретимся?
        – Завтра. Позвони мне. Завтра выходной, – улыбнулась Соня.
        – Ладно.
        День шагнул к Соне и обнял ее. Он еще не привык к этому, не привык, что так можно: подойти, притянуть ее к себе, мягкую и приятную. Он уткнулся в ее шерстяной берет, пахнувший надвигающейся зимой, и тот защекотал нос сыростью. А Соня уже завертелась в его объятиях, высвобождаясь. День опустил руки, и она сразу выскользнула и быстро пошла вперед. Но потом обернулась, улыбнулась смущенно. Она тоже еще не привыкла запросто обнимать его.
        День засиял ответной улыбкой. Потом счастливо вздохнул и посмотрел на кошку.
        – Она мне нравится, Невеста. Понимаешь? Человеку нужен человек.
        Разумеется, Бесена понимала. И ревновала. Она пока не была человеком. Не надела тело.
        Но он тоже был ей нужен. Она тоже хотела его обнимать.
        День подхватил кошку на руки и побрел в сторону дома.
        – Невеста, Невеста… Будь ко мне милосерднее. Относись, пожалуйста, к Соне лучше!
        Но кто же тогда подарит Бесене поцелуй?
        Любовь – это жертва?
        Но Бесена не хотела жертвовать.

* * *
        В воскресенье было хорошо. Выпал снег и даже великодушно не стал таять. Соня и День долго гуляли, хрустели сахарным ледком на лужах, болтали, смеялись. Погода была такая прекрасная, что День и не поверил сначала, узнав в понедельник, что Соня заболела. Утром она прислала смайлик с градусником во рту и сообщение, что сейчас собирается к врачу. И это в последнюю неделю перед каникулами!
        А вот Ночку эта новость обрадовала. Хоть последние его дни в школе пройдут без их телячьих нежностей.
        – Вы же проводите меня? Все вместе? – спросил Ром Демьяна по пути домой из школы.
        Сегодня они привычно шли вдвоем. Как раньше. Соня болела, а Русалка снова сражалась с химичкой. И Ночка подумал, что сегодня они с Днем прямо как два семьянина, неожиданно вырвавшиеся на мальчишник.
        – Устроите мне проводы? – спросил Ночка.
        Одной Дружиной. Без девчонок, разборок… и кошки. Этой бесовки, которая снова объявилась. Только Добрый День, Кощей с гитарой, Феникс на «избушке», Горыныч с толстыми шутками. Ну и Жар-птица, потому что она свой парень.
        – В пятницу, после школьной дискотеки? – добавил Ночка. – Как обычно, не пойдем сразу домой.
        День глянул на друга. Худой, высокий, лохматый, с белыми прядками в черных волосах, словно оттуда торчат хвосты падающих звезд.
        Ночка больше не спрашивал, куда День будет поступать после школы.
        Демьян хотел шутливо толкнуть друга в плечо и сказать: «Найдется ли летом в твоей новой комнате местечко на вступительные?» Но промолчал. Он еще не знал, куда собирается поступать Соня.
        Кошка-с-бесом семенила за друзьями, не отрывая взгляда от худой спины Ночки.
        Омут его становился все больше. А в омуте обычно живут бесы.
        – Так вы проводите меня? – снова спросил Ночка.
        С надеждой. С мольбой.
        Бесена не выдержала и вылетела из кошки. Омут Ночки так и манил ее. Он был идеален для подселения.
        А внутренняя кошка, вновь овладев своим телом, мигом сиганула в кусты.
        – Невеста! – возмущенно закричал День. – Ты меня и к Ночке ревнуешь?
        Бесена молниеносно вернулась в кошку.
        Ночка стоял на дороге и смотрел, как Невеста вынырнула из кустов и степенно зашагала к Демьяну как ни в чем не бывало.
        Да что с ней не так, с этой кошкой?
        Все не так.
        – Она меня не ревнует, – проговорил Ночка. – Она меня…
        Он не мог подобрать слово. Но чувствовал, что вот прямо сейчас ему хочется уехать, убежать, скрыться.
        Подальше от этой кошки.
        Которая, казалось, хочет его…
        Съесть?
        Глава 34
        Поцелуй для Русалочки
        29 ОКТЯБРЯ
        В конце четверти намечалась традиционная школьная дискотека. И хоть она не выпадала на сам Хеллоуин, все же прижималась к праздничному дню. Формально это была просто дискотека, приуроченная к первым каникулам, но актовый зал украсили бумажными тыквами и летучими мышами, а по углам развесили паутину из марли. И Демьян все острил, что черный-черный Ночка тоже станет достойным украшением зала.
        – Не каждому ученику на проводы устраивают праздник, еще и в его стиле! – шутил День.
        Саму дискотеку Ром почти не запомнил. Только яркие всполохи рыжих волос Жар-птицы, которая отрывалась по полной. Она по очереди приглашала всех дружинников на белый танец, даже когда играл не медляк, – осмелела со своим хип-хопом. А парни подшучивали над ней: «Ты ведь у нас теперь танцовщица!» – и получали в ответ ощутимые, но не злые тычки.
        Свой танцевальный марафон Жар-птица начала с брата. Феникс был диджеем, но Мари упорно потянула его в центр зала и начала крутить, сразу отвоевав себе роль ведущего партнера. Феникс, как всегда, бурчал на сестру, а Жар-птица смеялась и строила ему рожицы. Ром впервые отметил, что Мари была чуть-чуть выше своего старшего брата. Он никогда этого раньше не замечал. Чего еще он не знает о людях, с которыми так давно дружит?
        Кощей танцевал с Жар-птицей с фирменным непроницаемым лицом.
        – С тобой в паре я ощущаю себя тритоном! – перекрикивая музыку, засмеялась Мари.
        – Да я вообще тут только из-за проводов Ночки! – ответил Кощей. – Хотел под конец прийти, но побоялся, что тогда в школу не пустят, а на улице не май месяц, чтобы стоять ждать.
        – А Динку пригласишь? – с хитрой улыбкой спросила Жар-птица.
        – Кхм, кхм, – поперхнулся Кощей, но маска его лица слегка порозовела.
        Жар-птица звонко расхохоталась.
        В паре с Днем Мари, похоже, чувствовала себя неуютно. Она не смеялась, День нервничал. Едва затихли последние аккорды трека, они отшатнулись друг от друга, как магниты с одинаковыми полюсами.
        Ночка думал, что Горыныч не согласится танцевать, а Жар-птица не сможет такого бугая сдвинуть с места. Но Колька вдруг безропотно последовал за ней в середину зала. Кажется, после того случая с Василисой, когда Мари яростно налетела на него, Горыныч стал смотреть на нее по-другому. Но Ночка еще не понял как. С уважением, что ли?
        А Жар-птица вроде бы больше не злилась на Кольку, раз пригласила его на танец. Правда, диджей Феникс вдруг включил рэп, и Жар-птица с Горынычем устроили шутливый танцевальный батл.
        Последним Мари позвала Ночку. Она положила голову ему на плечо, прильнула, как будто стараясь наобнимать его впрок.
        Русалка и Соня сердито стреляли в Мари глазами. Им не нравилась эта пигалица.
        А после дискотеки Дружина все-таки собралась вместе, чтобы проводить Ночку.
        Ром первым вылетел из переполненного гудящего гардероба, выскочил на улицу в освежающую прохладу и застыл в тревожном ожидании: кто же присоединится к нему? Следом вышел Горыныч. Потом подтянулся Кощей. Дальше подошел День с повисшей на руке Соней – у нее сегодня закончился больничный, и попугайчики-неразлучники теперь снова были вместе. Сразу за Демьяном из темноты возникла и его странная кошка с внимательным взглядом болотных глаз. Кошка, которая ходила не сама по себе, а за своим хозяином. Всегда.
        Ночка с Кощеем уже распили тайком в туалете по бутылке сидра, и хмельное веселье сделало Рома смелее. Даже чертова кошка уже не так пугала его.
        Их глаза встретились – сегодня он храбро смотрел на Невесту, – и Ночке вдруг показалось, что из ее влажно блестящих зрачков на него взглянула девушка. Он моргнул, и видение растаяло. В огромных черных зрачках кошки не было ничего, даже блеска фонарей.
        – Так, Ночке больше не наливать, – засмеялся Кощей, пихнув друга в плечо, и вся компашка, словно эхо, ответила дружным хохотом. – Ты что, выпал из жизни? Мысленно уже уехал от нас?
        – Отъехал, – загоготал Горыныч.
        Ночка растерянно глянул на Кощея, на Горыныча, обвел взглядом остальных и сам удивился – как будто на секунду заснул, что ли?
        – Не мог нас подождать, уже надрался, – вставил Демьян.
        – Смотри, День, уведет он твою Невесту, увезет за сто морей, – пошутил Кощей.
        – За эту вот я больше боюсь, – улыбнулся День, обнимая Соню, и, почувствовав на себе ревнивый взгляд кошки, поспешно добавил: – А в преданности Невесты я не сомневаюсь!
        Соня больно щипнула его:
        – А в моей, значит, сомневаешься?
        Вместо ответа он чмокнул девушку в губы. Соня смутилась и опустила голову. День довольно хмыкнул:
        – Всегда работает против твоего бурчания!
        Соня опять его ущипнула.
        – Ну все, идем! На нашу скамейку в парк? – предложил Ночка.
        Ему было неприятно смотреть, как Соня жмется к Демьяну. Это был его вечер. Это был последний вечер Дружины. А День – его лучший друг. Но, может, так считает только он?
        – Еще Феникс не подошел, – напомнил Кощей.
        Соня дернула Демьяна за рукав.
        – Проводишь меня? Доктор запретил много гулять, да и вам надо провести время в мужской компании.
        «А она догадливая, молодец», – подумал Ночка.
        Соня вдруг сделала шаг к нему и порывисто, неуклюже обняла.
        – Не знаю, увидимся ли еще. На всякий случай заранее желаю хорошей дороги!
        – Так мы всем классом пойдем его провожать! Разве нет? – уточнил Кощей.
        – Я точно пойду! – гаркнул только подошедший Феникс. – Хоть я и не в вашем классе!
        – И я! – подал голос Горыныч.
        Ночка повернулся к Демьяну:
        – А ты придешь?
        – Не пей больше, кисейная барышня, – фыркнул День. – Конечно, приду! Ну все, сейчас Соню на автобус посажу и вернусь к вам. Туда и обратно! Ждите!
        Невеста засеменила следом за парой. Ночка, провожая кошку глазами, подумал, что ни за что и никогда не стал бы за кем-то бегать.
        – Предлагаю, – донесся до Рома сквозь толщу мыслей голос Феникса, – валить отсюда. Не в парк! Ветер уж больно сильный, белые пряди с головы Ночки сдует – будет ходить немодный. Я знаю одно место. Там и от ветра спрятаться можно, и даже костер разжечь. На машине доедем. Я сегодня ваш лучший, незаменимый и трезвый друг!
        – Поддерживаю идею! – одобрил Кощей. – Раз трезвый друг у нас теперь есть, надо для остальных еще сидра и коктейлей купить. И чипсов, что ли?
        Горыныч любовно похлопал себя по рюкзаку.
        – Я тут Ночке подарок несу. Девчонок подождем, да?
        – Ночь, подставляй карман! – перебил Горыныча Кощей.
        Ночка привычно высыпал карандашики в карман, Феникс запустил туда руку и вытащил красный – цвет Жар-птицы.
        – Дело дрянь? – неуверенно произнес он. – Хотя Машка где-то тут, но не пошлем же мы ее за сидром…
        Ночка похолодел. Кажется, даже фортуна против их последней сходки. Когда-то давно в шутку решили, что если вытягивают карандаш Жар-птицы в ее отсутствие, то затея гиблая и надо все отменить.
        – К черту! – воскликнул Горыныч и тоже запустил руку в карман Ночки. – Серый!
        – Понял, не дурак, скидывайте бабло, – сказал Кощей.
        И тут Ночка увидел Ауку. Девочка куда-то брела – маленькая и бесстрашная. Она любила гулять одна, но с каждым разом эти прогулки уводили ее всё дальше от дома. Что Аука делает у школы в такой поздний час? Ах да, мать, наверное, тоже дежурит…
        – Опа! – раздался вдруг голос Горыныча. – Пойти, что ли, шугануть эту мелочь? Пусть повизжит!
        Ночка с отвращением глянул на него. Феникс тоже скривился и сказал:
        – Совсем уже, что ли? Хорош! Пусть идет куда шла.
        – Это моя знакомая, – тихо проговорил Ночка, и его голос вмиг оборвал смех Горыныча.
        Колька понял, что пошутил неудачно.
        – Для себя ее растишь? – попробовал снова юморнуть он, однако никто даже не улыбнулся. – Ладно, согласен, ляпнул не подумав. Это все пиво. Я не совсем еще рехнулся!
        Но Ром не слушал Горына, он смотрел, как уходит куда-то Аука.
        Аука – белого цвета.
        В кармане пальто все еще лежали маленькие цветные карандаши.
        Белый карандашик был один.
        А цвет принадлежал двоим.

* * *
        Вот они – его Дружина. Не пошли сразу домой, а собрались вокруг него. Разгоряченные, распаренные, жаждущие продолжить веселье. В их ушах всё еще звенит музыка, в жилах вскипает кровь. Время после школьной дискотеки всегда лучше самой дискотеки.
        Дружинники, пересмеиваясь, обсуждали девчонок, диджея Фела, физрука, который пригласил на медляк Аллочку, и хвастались нелегально распитым сидром. Ночка слушал парней, и ему совсем не верилось в переезд, не верилось, что его жизнь уже как попало запихана в коробки, а квартира похожа на пункт выдачи. Не верилось, что это последняя встреча Дружины. Ведь все было как всегда.
        Сегодня все было хорошо.
        И Ночка радовался этому. Но тем не менее где-то внутри него, где-то в области сердца разрасталась тьма отчаяния. И сегодняшняя радость балансировала на краю бездны. Ром не понимал, как могут соседствовать два таких противоположных чувства. Но это было именно так. Он словно невидимо гнил изнутри, как яблоко с коричневой сердцевиной, постоянно чувствуя горечь и сожаление. Как будто он не переезжал, а доживал свою жизнь.
        День вернулся, неся на руках Невесту. К компании тем временем присоединилась Русалка – просто подошла и встала рядом, как будто это ее ждали. Она не могла пропустить проводы Ночки. Потом появилась Жар-птица. С ней были Динка и еще какая-то девчонка, про которую Горыныч сказал, что «она нормальная», хотя, пожалуй, для него нормальными были все, кроме тех, кто его бросил. А Соня-то думала, что они будут сидеть мужской компанией, позлорадствовал про себя Ночка. По правде сказать, сначала он тоже так думал.
        – Ты Соньку провожать на другой конец света ходил? – разворчался Феникс. – Даже Кощей с «сервизом» уже вернулся.
        Горыныч повернулся к Демьяну, как будто тоже хотел что-то сказать, но промолчал.
        – Автобус долго ехал, но вот он я, – похлопал себя по груди День. – Какие планы?
        – Двигаем, – сказал Горыныч. – Наш автобус давно тут.
        Вся шумная ватага двинулась за школу, где их поджидала голубая «избушка». Ночка сел спереди, к Фениксу. Остальные, толкаясь, устроились на боковых лавках в кузове.
        – Многовато нас, – пробубнил Феникс. – Ну да ладно, я знаю, где проехать без приключений.
        – Ого! – воскликнула Динка, которая впервые очутилась внутри «избушки». – Как тут прикольно! Жить можно! Стол, лавки имеются, а вечером можно матрас на пол бросить.
        – Потому-то она и «избушка», – с гордостью откликнулась Жар-птица.
        – Да, скоро Феникс с этой, как ее, сюда переедет, – ляпнул Горыныч. – Освободит тебе, Мари, комнату!
        Феникс нахмурился и глянул на Ночку, но тот отвернулся к боковому окну. Ром не видел больше смысла разруливать мелкие перепалки в Дружине. Да и Жар-птица в долгу, разумеется, не осталась. Она уже сзади вопила:
        – Что, Горын, мало я тебе рожу расцарапала?
        Все захохотали. Ром заметил, что Феникс тоже довольно ухмыляется.
        Да, они точно справятся без него.
        Ехали недолго, но всё какими-то пустырями. Парни стали открывать сидр, и на ухабах, под смех и крики, пена выплескивалась им на куртки. Кошка хотела привычно устроиться на плечах Демьяна, но «избушку» так трясло, что она спрыгнула на скамейку и забилась в уголок.
        Вскоре Феникс затормозил и скомандовал:
        – На выход!
        Горыныч открыл двери фургончика. Невеста поспешно забралась Дню на плечи, окутав его живым воротником.
        Снег припорошил грязь, стало светлее. Полная луна зловеще высвечивала темное здание.
        То самое – поняла неприятно удивленная Бесена. Шерсть кошки-с-бесом невольно вздыбилась, и она выпустила когти.
        – Эй! – возмутился День. – Полегче!
        А потом ласково потрепал свой живой воротник.
        – Ну что ты? Там нет привидений!
        – Как ты с ней нежно, – проворковала Динкина подружка, стараясь держаться рядом с ним.
        День только вежливо улыбнулся и поспешил догнать идущего впереди Кощея.
        На мерзлой земле еще угадывалась дорога к зданию, оставшаяся от строительной техники, – две колеи как две тропинки. Феникс на «избушке» подъехал почти вплотную к входу, осветив фарами черное нутро заброшки.
        Наконец вся компания, посмеиваясь и возбужденно переговариваясь, вторглась в тишину нерожденного отеля.
        – Мы тут в сентябре с однокурсниками сидели. Хорошее место, тихое, укромное, – сказал Феникс, оглядываясь по сторонам. – Самое то, чтобы трупы прятать.
        И он, изображая зомби, двинулся на девчонок. Те дружно взвизгнули и рассмеялись, радуясь приключению.
        – Настоящий Хеллоуин! – задорно крикнула Жар-птица.
        – Велесова ночь, – поправил Ром.
        Хотя луна, крадущаяся над каркасом крыши, заглядывала между ребер-стропил, внутри царил полумрак. Феникс мазнул фонариком по стенам с граффити, потом полез в строительный мусор и извлек несколько старых газет и бутылку с розжигом.
        – Тут у нас и заначка осталась. Костер сейчас запалим!
        Парни стали с энтузиазмом ломать доски, вкладывая в это занятие всю свою молодецкую силу. Жар-птица соорудила костер. Когда деревяшки расцвели первыми звездочками пламени, все расселись в уютном круге света и начали доставать припасы, шуршать пачками с чипсами и разливать сидр по пластиковым стаканчикам.
        Кощей решил было поиграть на гитаре, но Феникс мигом выбежал на улицу и включил в «избушке» музыку.
        – Прости, Илья, но я сегодня диджей Фел и не собираюсь выходить из роли, – вернувшись, сказал он.
        Девчонки расстегнули короткие куртки и затанцевали, прыгая по кирпичной крошке. Даже Русалка присоединилась к десятиклассницам, хотя сначала все сидела рядом с Ночкой и неодобрительно косилась на Мари и ее подруг. Жар-птица показала пару движений из хип-хопа. И Феникс, передразнивая сестру, начал комично их повторять.
        Все продолжали жить как ни в чем не бывало. И только время Ночки в этом городе неумолимо заканчивалось.
        Ром почувствовал на себе взгляд и обернулся. Это Невеста, устроившись в проеме окна над Демьяном, не сводила с Ночки своих глаз цвета болотной трясины. Словно желала пронзить его острым взором.
        День заметил, что Ром смотрит в его сторону, и перебрался на освобожденное Русалкой место – дверь, положенную на кирпичи.
        – Что с тобой? – тихо спросил он. – Я понимаю, переезд и все такое… Но у тебя, похоже, есть еще проблемы?
        Ночка молчал, только нервно хрустел пластмассовым стаканчиком. Не говорить же другу, что его трясет от Невесты. От кошки.
        – Очнись давай! – День слегка толкнул Рома в плечо. – Может, выйдем проветримся?
        Ночка кивнул.
        – Куда вы? – сразу встрепенулся сидевший напротив Горыныч.
        – Пожары тушить, или наш костер уже не нужен? Залить его? – едко бросил День, хотя Горыныч явно ждал ответа от Рома.
        – Отстань ты уже от Ночки! Да, он скоро уедет, но ты прям как банный лист, – сострил Феникс, и девушки дружно рассмеялись.
        Не смеялась только Русалка. И Дню даже стало немного жаль этих отвергнутых. Все-таки именно он, Демьян, оставался лучшим другом Ночки. А не Горыныч. И не Русалка.
        Ром и День вышли из заброшки. Демьян поднял голову:
        – Вызвездило совсем по-зимнему!
        Он накинул на светлые кудри синий капюшон толстовки, а молнию куртки застегнул до самого подбородка.
        Ночка пошарил по карманам, машинально ища сигареты, и тихонько выругался себе под нос. В гробу видал он это «бросить».
        День тактично ждал, скажет ли ему что-то Ром или они просто помолчат вместе. Демьян был не против молчания. Он осознал вдруг, что на самом деле ему все равно, поделится ли Ночка с ним мыслями или нет, потому что он знает, чтo гложет друга. Этот проклятый, набивший оскомину переезд – пусть уже скорее случится, потому что невозможно жить в постоянном ожидании разлуки, чувствуя себя виноватым за то, что его-то жизнь здесь и сейчас продолжается.
        Но что еще тревожит Ночку? Жалеет, что так долго мудрил с Русалкой? Гадает, продолжатся ли их отношения на расстоянии?
        А может, волнуется за сестренку? Он так ждет ее, так хочет быть нужным… Но почему-то не замечает тех, кто сам тянется к нему.
        Ну или всё еще переживает из-за ссоры Дружины. Хотя вот же они – все вместе, как он и надеялся. Ради него.
        Надо бы объяснить Рому, что он может ехать спокойно, ничего страшного не случится, они справятся без его опеки… или контроля?
        Вечный спасатель Ночка. Или вечный контролер. Упорно слепливает, склеивает Дружину. Но иногда осколки лучше просто выкинуть в мусорное ведро.
        И неожиданно на Демьяна навалилась тоска, будто Ночка заразил его хандрой. Или просто дешевый сидр ударил в голову… Нет, именно сейчас, в этот миг, он вдруг понял, что детство кончается. До выпускного еще была целая вечность… Или уже нет? С каждым днем словно лопался очередной шов, и их класс медленно расползался кто куда. Хотя, конечно, это пока только планы… Кто-то останется в их Клопославле и поступит в местные техникумы и колледжи, а кто-то поедет покорять Москву, Питер и другие большие города. Но Дружины больше нет и не будет. Хорошо, что у него так вовремя появилась Соня…
        Тут Ночка глубоко вздохнул и полез в карман.
        – Подставляй руки.
        День уже знал, что Ром ему даст. Он сложил лодочкой ладони, и туда упали крошечные карандаши.
        – Теперь ты их хранитель.
        День смотрел на цвета-тотемы Дружины. Черный – Ночки, красный – Жар-птицы, оранжевый – Феникса, серый – Кощея, зеленый – Горыныча, белый – его. Наверное, Ночке тяжело расстаться с карандашами. Он мог бы увезти их с собой, но передал Демьяну. Все еще верит, что Дружину можно сохранить? Что им пригодятся эти карандаши?
        День сунул их в карман куртки и подтолкнул носком ботинка смерзшийся комочек грязи. Он не знал, что сказать, что сделать. Ночка тоже.
        Первой не выдержала Бесена.
        От Ночки тянуло таким беспросветным отчаянием, а стражница души, маленькая черноволосая девочка, наверняка спит – замученная тоской и тревогой, одурманенная сидром, – и не помешает. Бесена вылетела из кошки и метнулась в черную дыру, зияющую в груди Ночки. Она не собиралась забирать это тело, но оно оказалось таким податливым, таким послушным. Словно само хотело расстаться с душой.
        День озадаченно сдвинул брови, вглядываясь в друга. Тот на секунду показался чужим и одновременно неуловимо знакомым. Демьян невольно шагнул назад и уперся в кирпичную стену здания.
        Бесена вынырнула из омута с другой стороны. Она увидела, как под стеной школы спит стражница, свернувшись калачиком и обнимая золотой шлем. Подселенка выпрыгнула на школьное крыльцо и быстро вошла в сердечный домик.
        Она и внимания не обратила на парящую душу парня, а уставилась на стену, застыла, как кошка у аквариума. Вдруг бросилась вперед, прихлопнула тень и медленно отняла ладони от стены. Проекция прилипла к ее пальцам и паутинкой потянулась следом.
        Надо попробовать. Надо постараться.
        И вот она смотрит на Демьяна. А он глядит на нее. Участливо. С теплом.
        Потом чуть хмурится, как будто всё понял.
        Надо попробовать. Надо постараться.
        И Бесена, качнув вперед тело Ночки, прижалась губами к губам Демьяна.
        Запахи сидра и туалетной воды, которой День стал пользоваться, когда начал встречаться с Соней. Но под ними, как под скорлупой, скрывался другой аромат. Запах кожи, такой знакомый и уже родной. А еще еле уловимый железный запах крови, горячей, бегущей по тонким нитям сосудов под этой кожей.
        Губы Демьяна были сухими, обветренными, солеными от чипсов. Но теплыми, живыми и мягкими.
        Любовь в прикосновениях.
        Бесена отстранилась. День смотрел растерянно. Потом скривился, резко вытер губы. Сплюнул.
        – Ты… зачем? – И вдруг добавил: – Я люблю Соню!
        Наверное, он сам сказал это впервые. Выбрал окончательно в эту минуту.
        И Бесена ясно поняла, что не справилась.
        Боролась. Но вновь проиграла. Упустила прикосновения. Упустила солнечное тепло человеческой души. Упустила любовь.
        Она шагнула назад, и День сорвался с места, словно выпущенная из клетки птица. Он скрылся в здании, стремясь к компании и свету костра.
        Ночка остался в темноте один.
        Бесена вышла из сердечного домика и упала в омут, ослабленная своим вдохновенным рывком. И опустошенная словами Дня.
        Она погружалась в тягучую черноту, желая утонуть в ней. Но омут, стихия беса, опасен лишь для души, а для нее – просто дверь. Впервые Бесена пожалела, что Глафира разрушила договор. Вот бы сейчас стать тиной и просто лежать на дне. Множество сотен лет.
        Ночка присел на корточки, растерянно сжимая голову. Та раскалывалась, в ушах звенело. Но он был рад этой боли, он хотел бы сосредоточиться на ней, раствориться и навсегда забыть о том, что произошло.
        Как? Почему? Что на него нашло? Как так получилось? Нет для него человека дороже Дня. Но разве… разве он любит его – так?
        Нет.
        Тогда кого он вообще любит? Любит ли хоть кого-нибудь?
        Горячие слезы потекли по его щекам.
        Хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось умереть.
        Но даже бесу он был уже не нужен.
        Глава 35
        Я буду рядом
        29 ОКТЯБРЯ
        Горыныч притащил наливку, которую настаивал его отец. Дома он аккуратно перелил зелье из стеклянного баллона в пластмассовую бутылку для воды, надеясь, что отец не заметит пропажи. Тот любил экспериментировать с напитками, но, задвигая подопытные бутылки под кровать, частенько забывал о получившихся эликсирах, а ответственным за уборку был Колька.
        В последнее время отец редко бывал дома. И Горыныч подозревал, что, возможно, скоро у него появится новая мама. Но не питал иллюзий, что подружится с чужой женщиной.
        Скорее всего, скоро у него не будет и отца.
        – Крепкая, – предупредил Горыныч, протягивая пластмассовый стаканчик с розовой водичкой Кощею.
        День ощущал себя так, словно вляпался в собачье дерьмо. Он никак не мог поверить, что Ночка считал его вовсе не другом. Ночка… Они же с ним с детства, с шестого класса не разлей вода. И Демьян с горькой усмешкой вспомнил, как боялся признаться в своих чувствах Жар-птице, чтобы не разрушить Дружину. А вот Ночка не испугался. Это переезд сделал его таким смелым? Опять все из-за чертова переезда!
        День перехватил у Кощея стаканчик с наливкой Горыныча. Да и шут с ним, с этим Горынычем! Нестерпимо хотелось стереть из памяти поступок Ночки, залить его. Вдруг зелье Колькиного батьки поможет?
        Жизнь в один миг стала такой сложной и запутанной.
        Ночка, Ночка, как ты мог?
        Горыныч и Кощей переглянулись, но ничего не сказали. Даже Колька понимал, что иногда бывают ситуации, когда с Демьяном лучше не препираться.
        Вернулся и Ром – бледный, злой. Он вплотную подсел к Русалке. Та сразу обвила его длинными руками, будто хотела утянуть на дно. Получается, Ночка ее никогда не любил?
        В общем-то, личная жизнь друга, осознал День, его никогда не волновала. Он принял бы любой выбор Ночки. Любую его пару. Да, принял бы точно! Поддержал бы.
        А Ночка взял и предал его, вернее их дружбу.
        Костер уютно трещал, все веселились, и если кто и заметил пасмурность Дня и Ночки, то всё списали на скорое расставание. Только Горыныч напряженно вглядывался в Рома, потом перевел взгляд на Демьяна, цедящего его наливку.
        – Что за кошка между вами пробежала? – спросил Горыныч у Ночки.
        Ром промолчал.
        – Кстати, а где кошка-то? – Колька огляделся.
        Ром тоже посмотрел по сторонам. И правда, где?
        Он искоса глянул на Демьяна. Тот безучастно крутил в руках пластиковый стаканчик, с легким хрустом вминая ему бока, и даже не обратил внимания на слова Горыныча. Кажется, так долго и старательно игнорируя Кольку, он уже просто привык его не замечать.
        Вдруг десятиклассницы всполошились, перестали плясать – той самой девчонке без имени, которая увязалась за Мари и Динкой, позвонили злые родители.
        – Да, мам, уже иду! – крикнула в телефон безымянная девчонка.
        Десятиклассницы, как по команде, засобирались домой. Русалка тоже вскочила. Похоже, она не надеялась на то, что Ночка проводит ее.
        Феникс-водитель, передав Горынычу пачку с чипсами, поднялся с ящика, и Кощей тоже встал, не сводя взгляда с Динки. Ночка остался сидеть, Горыныч, глянув на него, тоже не сдвинулся с места. День, судя по его виду, после наливки потерял связь с миром. Взгляд его помутнел, стал рассеянным.
        – Он же от запаха крышки пьянеет, – вздохнула Жар-птица. – Кто его напоил?
        Кощей пожал плечами.
        – Да он сам этого хотел.
        Феникс устало вздохнул:
        – М-да, заблюет еще всю машину… Давайте я сначала девчонок отвезу, чтобы без происшествий, а потом за вами вернусь, – предложил он. – Этот пусть пока немного оклемается, только, Горын, не наливай ему больше ничего.
        – И не собирался добро переводить, – буркнул Горыныч. – Я и этот-то стакан не ему давал, он сам угостился.
        Часть компании двинулась к выходу. Русалка приникла к Ночке, он вяло обнял ее и тут же отпустил. Потом к нему подошла Жар-птица, наклонилась и прижалась щекой к щеке.
        – Теперь только на вокзале увидимся!
        – Но ты же будешь писать мне каждый день? – нашел в себе силы улыбнуться Ночка.
        – Конечно! Каждый день!
        Она выпрямилась и напоролась на колючий взгляд Русалки. Мари невольно отшагнула назад, вскинула ладони с растопыренными пальцами, мол, не трогаю, а потом со вздохом взлохматила волосы пьяному Дню и ушла за остальными. С веселым смехом ребята погрузились в «избушку», заурчал мотор, а потом все стихло. Не стало музыки, увял голодный костер. Только лунный свет, нарезанный перекладинами недостроенной крыши, освещал троих парней.
        День вдруг повалился на ту самую дверь, на которой они с Ночкой совсем недавно сидели бок о бок. Ром же, весь скукожившись, пристроился на какой-то деревяшке и смотрел на Демьяна, не решаясь подойти к нему.
        – Прям младенчик, – хмыкнул Горыныч.
        Ночка машинально кивнул, не вслушиваясь в Колькины слова. Костер, тихо вздыхая, все тускнел, потухал, и темнота пожирала их уютный круг желтого света, как головку сыра.
        – Я без понятия, что между вами произошло, но зато знаю, как мерзко иногда ведет себя Демьян, – сказал Горыныч.
        Ночка смотрел на угли. Значит, Колька догадался, кто расстроил его? Но День не виноват. И он сам не виноват. Это всё… сидр? Ром решил, что никогда больше не станет пить. Вот и День валяется теперь, что с ним делать?
        Ром повернулся к Горынычу и тут краем глаза заметил на лестнице девушку. Перил там не было, и она сидела, свесив ноги в пустоту. Даже при едва живом костре Ночка четко рассмотрел ее: светлые кудри, два пучка на макушке рожками, зеленые пряди, очень похожие на водоросли. И печальное лицо.
        Девушка смотрела на Демьяна.
        Ночка моргнул, и вот уже нет никого. Чертовщина какая-то. А главное, она показалась ему знакомой, но он точно никогда не встречал ее – слишком приметная.
        Горыныч проследил за взглядом друга, посветил фонариком телефона вверх и увидел кошку. Она сидела рядом с лестницей, спрятавшись за досками, торчала только голова с остренькими ушами и черной буквой М на лбу.
        Увидев кошку в пятне света, Ночка сжался и невольно обнял себя руками.
        – Тебя она тоже напрягает? – прошептал Горыныч. – Так смотрит вечно, будто всё обо всех знает. И обо мне тоже. И ходит за этим, – Колька кивнул в сторону Дня, – как ненормальная. Бесов зверь.
        – Бесов зверь, – тихо повторил Ночка.
        Он выглядел таким расстроенным и потерянным.
        Ночка, тот самый Ночка, который помог когда-то Кольке, даже еще не зная его. Просто пришел и предложил помощь.
        А потом предложил дружбу.
        – Я твой друг, – сказал Горыныч, взял какую-то жердину и поднялся. – И я тебя не брошу. Боишься этого зверя? Я его прогоню!
        Ночка поднял голову и посмотрел на парня.
        Потухающий костерок заострил черты лица Кольки, а его улыбка походила на оскаленную пасть фольклорного ящера. Горыныча.
        – И ты пойдешь со мной! – твердо сказал Колька. – Надо побеждать свои страхи.
        – Я с тобой, – кивнул Ночка и встал, но плечи его и голова по-прежнему были опущены, как будто он не мог совладать с притяжением земли.
        Нужно побороть этот страх. Нужно заглянуть в глаза чертовой кошке и сказать прямо, что он ее не боится.
        С ним Горыныч. Они победят.
        Двое парней двинулись к лестнице.
        На борьбу с маленькой полосатой кошкой, спрятавшейся за доской.
        Но им она казалась монстром, ведь у страха глаза велики.
        А маленькая полосатая кошка больше не была одержима бесом.

* * *
        По крошащейся лестнице Ночка и Горыныч полезли на второй этаж. Растерянная кошка, очутившаяся здесь не по своей воле, юркнула вглубь, спасаясь от резкого пятна света.
        День приподнялся на локте и посмотрел на друзей, не понимая, что они делают.
        – Эй, вы куда полезли? – подал он вялый голос, пытаясь удержать пляшущее, ускользающее сознание.
        – Проверим, реально ли у кошек девять жизней! – выкрикнул Горыныч и посветил фонариком Демьяну в глаза, заставив того прищуриться.
        – Под ноги свети! – процедил Ночка.
        Горыныч покорно перевел световой кружок на сомнительные ступени.
        Но Ночка уже растерял запал, сдулся.
        А ведь правда, что они делают? Это же просто домашний питомец. Кошка Демьяна.
        – Короче, хорош, – сказал Ром, повернулся и тут увидел ее. – Эй, дай сюда!
        Он грубо выхватил у Кольки телефон и посветил в угол.
        Там лежало… нечто. Оно походило на вырезанного деревянного идола с пучками мха на голове. Походило на человека. На конкретного человека.
        На девчонку с листовки.
        Тогда, у школы, тысячу лет назад, когда октябрь только начался и время до осенних каникул измерялось световыми годами, когда не было еще этой дурацкой ссоры Дружины из-за дурацких волос Василисы, Жар-птица не ходила на свои дурацкие танцы, мамаша Ауки не приставала со своими дурацкими подозрениями, не было дурацкого поцелуя Русалки, да и его дурацкого поцелуя тоже… В тот день эта девушка подошла к Демьяну, широко улыбнулась ему и сказала: «Привет!» А потом представилась: «Цвета». «Какая Цвета?» – «Твоя». Дружинники лишь посмеялись над чудачкой, а девчонка убежала. И пропала.
        Теперь же он смотрит на ее деревянную копию под одеялом, которое, кажется, почти неуловимо вздымается, словно… она дышит!
        – Черт! – отшатнулся Ночка.
        – Че за?.. – возмутился Горыныч, когда тот конфисковал его телефон, потом тоже глянул в пятно света и выпалил снова: – Че за?!
        А День уже торопился к парням, поднимался по лестнице, шатаясь так, будто вот-вот рухнет и полетит вниз, считая ступени.
        Деревяшка вновь вздохнула. Ночка выронил телефон, а Горыныч резко отскочил назад, прямо на Демьяна, который как раз кинулся на него с кулаками:
        – Невеста, беги!
        – Да отвали, идиот!
        Горыныч толкнул Демьяна – машинально, инстинктивно, защищаясь от его кулаков. День вскрикнул коротко и взмахнул руками. Горыныч попытался схватить его, зацепился за карман ветровки, но ткань треснула, и День сорвался с лестницы. Маленькие карандашики посыпались из разорванного кармана. Горыныч и Ночка, застыв, наблюдали за этим показавшимся им бесконечным падением.
        День распластался внизу, на кирпичной крошке первого этажа.
        И больше не двигался.

* * *
        Бесена была недовольна собой. Вечно-то она спешит: быстро решает, быстро действует. Ею повелевают секундные порывы.
        Эх, плюхнуться бы сейчас в Тихий Омут, зарыться в родной ил, спрятаться от своего поражения! Но ей нужно приглядеть за кошкой, которую она сюда привела. Бесы с уважением относятся к зверям, приютившим их.
        Ее кошка теперь мало напоминала миниатюрного тигра. Она сжалась в дрожащий от страха комок на втором этаже.
        Но у Бесены после ее отчаянного рывка ради поцелуя надежды не было сил залететь даже в кошку. Надо было немного отдохнуть, прийти в себя. Да и кошка, наверное, сильно обижена на нее. Продуваемая заброшка на краю города – это не теплая квартирка Белых.
        Бесена парила под крышей, равнодушно наблюдая за людьми у костра. Только проверила, все ли в порядке с Днем, когда он завалился набок. Ерунда, легкое переохлаждение да наливочное забытье.
        Потом те омутовые парни, что остались с Днем, вдруг полезли на второй этаж. Бесена напряглась, но не сильно. Скорее всего, тело Цветы отвлечет их внимание от кошки. Конечно, людям такое видеть не стоит – обезображенное лесной магией человеческое тело – но Бесене было уже все равно. В теории, она могла сотворить отвод взгляда, замаскировать подменыша, сделав его на время невидимым. Это явно было бы лучше, чем пока еще неумелая маскировка лесного духа под дерево, но у Бесены совсем не осталось сил.
        Она только на всякий случай подлетела поближе к кошке. Люди – они куда более непредсказуемы, чем даже бесы, хоть и валят свои промахи на последних.
        Проигравшей Бесене нестерпимо хотелось домой, в Тихий Омут. Осталось чуть-чуть подождать, пока День позаботится о кошке. Зверек скажет подселенке спасибо, когда снова окажется дома.
        Вот День очухался, огляделся и устремился за друзьями.
        Надо немножко еще потерпеть, и можно лететь зализывать сердечные раны. Ну и дела, сердца у Бесены нет, а болит так, словно подселенка уже обзавелась телом…
        Нужно уметь проигрывать – так говорят люди. Глупости, конечно, но как себя не подбодрить? Этот человек не для нее. Не ее.
        Пока что… Нет! Хватит! Всё! Пора отпустить.
        Прощай, День.
        И День упал.

* * *
        Ночка и Горыныч застыли, глядя на неподвижное тело друга, и Бесена тоже растерялась, зависнув под стропилами. Кто вообще сказал, что бесы расчетливы и хладнокровны?
        Потом парни вдруг разом ломанулись вниз по лестнице, и подселенка тоже устремилась к Демьяну. Пока друзья суетились над телом Дня, Бесена быстро просочилась в крохотный омут – сейчас его размер уже не имел значения, потому что душа и тело перестали быть одним целым.
        Сердечный домик ее человека выглядел как хорошо знакомое Бесене место. Над омутом, вместо которого у Дня блестело светлое озерцо, был перекинут мост. Да, тот самый мост – через Тихий Омут, где Демьян привык бывать наедине с собой и приводить свои мысли в порядок. И где встречался с ней, с Бесеной, глядя в воду.
        Теперь День снова увидел ее в озере.
        Под его полупрозрачной кожей все еще золотились сотни крохотных звездочек, похожих на веснушки, но оборванные нити связи свесились с моста в воду. Бесена различила лишь несколько тонюсеньких мерцающих ниточек, которые еще связывали душу Дня с сердечным домиком. Но и они потихоньку угасали – вот-вот лопнут. На перилах моста не вспыхивало ни одной проекции. Дело плохо!
        Охранника нигде не было видно, хотя, может, он исчез раньше из-за наливки Горыныча. Алкоголь – лучший друг бесов, он прекрасно справляется со стражниками душ. Интересно, как выглядел страж души Демьяна? Может, это был маленький тигр?
        Бесена выглянула из воды, словно лягушка за глотком воздуха.
        День впервые разглядел озерную деву так ясно: блондинка с рожками на макушке, в пышных кудрях запутались водоросли. Вдруг он нахмурился, вглядываясь в ее болотные глаза, а потом ухмыльнулся:
        – Значит, ты – озерная дева? И кошка – это тоже ты.
        Души всегда прозорливее.
        Она виновато кивнула.
        – И кошка, значит, и девушка, – задумчиво повторил он.
        – Девушкой я была, да. Правда, недолго, – сказала Бесена.
        День все еще рассуждал, опираясь на телесность, но скоро он поймет, что у души пола нет и что совсем не обязательно выглядеть как человек, можно принять любую форму. Но Бесене нравился образ девушки. Как и Цвете.
        – Значит, на тебя я смотрел с моста. Забавно, – проговорил День и вдруг помрачнел, осознав, что сам сидит уже на другом мосту, в другом пространстве.
        – Тебе пора уходить, – тихо заметила Бесена.
        Когда разрывается связь души и тела, то обычно душа еще какое-то время находится в безжизненной оболочке, привыкая к новому состоянию. Бесена знала, что это опасный период.
        – Ну, может, врачи? Операция? – промямлил День.
        Подселенка вылезла из воды на берег, взошла на мост и села рядом с ним.
        – Скорая не успеет, – тихо ответила она, слушая последние толчки сердца, которые доносились как будто издалека.
        Бесена не хотела, чтобы Демьян цеплялся за ложную надежду. Ей частенько встречались блуждающие души – ставшие нечистью и обитавшие теперь в таких вот заброшках, колодцах, оврагах. Она надеялась, что душа Дня найдет силы идти дальше.
        – Обидно, – выдохнул День.
        – Извини, – сказала Бесена.
        – За что?
        – За то, что не спасла.
        – А ты могла?
        Нет.
        – Нет, – понуро прошептала Бесена.
        – Я рад, что встретил тебя, – неожиданно сказал День.
        Она широко распахнула глаза и вгляделась в его лицо, сияющее мягким солнечным светом. Он не шутил. И Бесена видела это, но все равно спросила, чисто по-человечески:
        – Правда?
        День кивнул и встал, тряхнув оборванными нитями связи. Глянул в одну сторону, в другую. Но за пределами моста все было скрыто туманом. Бесена тоже встала, и День отметил, что она похожа на него. На ней даже была синяя толстовка, такая же, как у него, – любимая, заношенная, которую мама прозвала его второй кожей. Эта пышнокудрая девушка вполне могла бы быть его сестрой.
        День мягко улыбнулся Бесене и повторил:
        – Правда! Ты была хорошей кошкой… и другом тоже. Ты мне нравишься… Или нравилась? Извини, сейчас я не понимаю, на каком свете нахожусь, и даже не знаю, как правильно сказать.
        Бесена опустила голову, плечи ее поникли. Она могла бы исцелить тело Демьяна, но не способна пришить обратно душу, ведь как раз из души бесы скручивают нити связи.
        Хотя…
        – Кажется, я могу тебе помочь, – задумчиво проговорила Бесена.
        День глянул на нее с надеждой.
        – Как?
        – Хм-м-м… Знаешь, люди при необходимости проводят операцию по пересадке, например, сердца. Оно чужое, но исправно служит новому телу. Тебе не обязательно быть только собой…
        Бесена вскинула на Дня болотные глаза. Понимает ли он ее?
        Он не понимал.
        – У меня проблемы с сердцем?
        Она отрицательно замотала головой.
        – Не совсем. У тебя проблемы с жизнью.
        День хмыкнул.
        – Вот уж точно, проблемы с жизнью! Причем давно… Ты хочешь отдать мне свое сердце?
        – Я буду твоим сердцем.
        Если Бесена не может создать нить связи, тогда она сама станет этой нитью. И пришьет его душу обратно к телу. В конце концов, бесы, души и нити связи состоят из одной материи.
        Пусть День проживет столько, сколько ему отмерило тело, а не случай.
        Любовь – в поддержке.
        Любовь – быть рядом, пока это возможно.
        День понял, что его озерная дева говорит серьезно.
        Теперь он все понял, ведь души понимают быстрее.
        Демьян протянул к Бесене руки. Привычным жестом, будто к кошке. И она ответно потянулась к нему.
        Он обнял подселенку и поцеловал ее в макушку.
        И Бесена почувствовала этот поцелуй. Ведь в сердечном домике бес может прикоснуться к душе.
        Да, День обнял ее и поцеловал. Это был поцелуй для нее. Не украденный.
        Ее собственный поцелуй.
        И сейчас Бесене не нужно было чужое тело.
        – Живи, – прошептала она. – А я буду рядом.
        Глава 36
        Сад на диване
        30 ОКТЯБРЯ
        Цвета забралась на диван, прислонилась к подлокотнику и вытянула ноги. Время от времени она крутила ступнями, и ее носки, как хамелеоны, меняли цвет: зеленые, желтые, полосатые. Нет, ну какие еще корни вместо ног!
        Между ее колен сквозь велюровую обивку дивана торчали несколько бурых травинок – диван пророс буквально. Бесена говорила, что это мираж, так почему он вдруг покрылся травой? Цвета ее себе не воображала.
        Подменыш потянулась вперед и провела над травинками ладонью. На стенах домика, словно снулые рыбины, вяло затрепыхались проекции.
        Цвета держалась в человеческом теле благодаря этим травинкам, а не стеблю, привязанному к миражной люстре.
        Но травинок было слишком мало, и они тоже увядали. Цвета, кажется, догадалась, как они работают. Она назвала свою гипотезу «эффектом метлы»: легко сломать один прутик, другое дело – целая метла. Но одним прутиком не подметешь двор, а пара травинок не вернет ей тело.
        Сломанную Бесеной дверь сердечного домика Цвета чинить не стала. Ей было уже все равно. В последнее время она постоянно чувствовала усталость. Так же, как и раньше, будучи человеком. Но теперь уже бестелесная сущность ощущала упадок сил. Слишком мало травинок, чтобы жить как человек, и ни одной съеденной лярвы, чтобы жить как дух.
        В руке Цвета держала клубочек, пушащийся уютным теплым сиянием, будто от лампочки. Она погладила его осторожно, как цыпленка. Он был скручен не из ее стебля, а из нити связи, которую Бесена украла у какого-то человека.
        Если Цвета съест этот подарок, то ей станет лучше, а с другой стороны, клубочек – это частица человеческой души. Смахивает на каннибализм. Хотя Цвета ведь не человек…
        Как все запутано! И кто подскажет лучшее решение? Как поступить? Как будет правильно? Съесть этот клубок, чтобы продолжал расти ее сад на диване, или вырвать траву, выйти из тела и поймать лярву?
        Ей нужно выбрать, чем она будет питаться.
        В сказке «Дюймовочка» девочке-семечку дали красивое имя, прикрепили стрекозиные крылья и нарекли эльфом. Цвете тоже дали красивое имя, привязали к телу, но человеком она не стала и не встретила принца, который бы спас ее.
        И Бесены рядом нет. Она не прилетала уже больше недели.
        Кто же ей поможет? Кто спасет?
        Прошлым вечером ее убежище впервые обнаружили. В темнице тела Цвета почти не видела, что происходит снаружи, но она слышала голоса, а какие-то люди даже поднимались к ней и стояли рядом. Скоро сюда наверняка опять нагрянут.
        Надо рассказать об этом бабушке, но как? Ведь говорить Цвета не может, а Бесена больше не приходит.
        Цвета смотрела в дверной проем на черный омут, разлившийся до горизонта, и гладила мягкий клубок. С ним она будто была не одна. Вот бы встретить того, кому принадлежала эта нить. А может, Цвета его где-нибудь видела? Кого пощипала Бесена? Уж точно не своего смазливого мальчика… Она улыбнулась, вспомнив ревнивую подселенку, а потом сникла. Зря она упомянула его в тот последний визит Бесены. Ударила по больному. Почему иногда так хочется ранить близких? Чтобы проверить, останутся ли они с тобой даже тогда?
        Но теперь Цвета не подведет рогатую. Если та дала ей этот клубок, то, значит, не против, чтобы подменыш еще немного поборолась за тело. Значит, хоть и не одобряет, но поддерживает такое ее решение.
        Бесена – ее настоящая подруга.
        Цвета вновь слабо улыбнулась своим мыслям.
        Решение принято.
        Вдруг черная вода омута вспучилась и выплюнула в сердечный домик родича. Раньше он сам не заходил к подменышу, боялся охранника, которого сотворила бабушка. Но вот расхрабрился. Видно, подметил, что Бесена возвращалась из омута целой и невредимой.
        Цвета быстро свесила ноги и машинально прикрыла травинки ладонью. Все-таки сад на диване она решила пока не показывать родичу. Это он сейчас чайный гриб, а в будущем – бес. Цвете и одного беса достаточно. Но все же она обрадовалась гостю:
        – Здорово, что ты зашел!
        Сейчас она ему скажет, что вчера тело нашли чужие, пусть передаст бабушке. Цвета глянула в наружное окно, но не увидела Глафиру.
        – Ты один? – удивилась она. – Что-то случилось?
        Родич парил под потолком, как большая назойливая муха.
        – Подружки твоей больше нет! – ехидно пропищал он.
        – Бесены? – заволновалась Цвета. – Что с ней?
        Она невольно сжала травинки в руке, и проекции заплясали по стенам домика.
        Это не ускользнуло от черных глаз-бусинок. Грибной скат глянул на тени и фыркнул:
        – Служит человеку.
        Цвета не совсем понимала, о чем он говорит.
        – Снова заключила договор? Но для вас, бесов, это вроде привычно. Ты вон служишь бабушке.
        – Это вынужденное служение, и я еще не бес, – пискнул родич. – Когда стану бесом, ни за что не буду связываться с людьми!
        Цвета невольно улыбнулась.
        – Какой ты категоричный! А вот бабушка говорит, что бесов тянет к людям, потому что в вас человеческая душа. Хотя, – Цвета замолчала, задумавшись, – в тебе нет души, ведь ты еще не съел мою бабушку.
        – К сожалению, – кивнул родич.
        Он прекратил беспорядочное мельтешение и застыл, сверля маленькими глазками клубочек в руке подменыша. Цвета увидела, как ярче засиял собственный клубок родича через тонкую коричневую кожицу.
        Она напряглась:
        – Зачем ты прилетел ко мне?
        – За своим! – пискнул родич.
        Неожиданно спикировав, он выбил хвостом клубочек из руки Цветы и мигом проглотил его, как удав. Подменыш даже не успела крикнуть «Эй!». Родич на секунду засветился, и Цвете показалось, что его внутренний клубок запульсировал и чуть увеличился.
        А скат снова взмыл к потолку и теперь глядел на последний стебель Цветы, привязанный к люстре. Тот уже усох, листья с него опали.
        – Вот-вот переломится, и ты потеряешь связь с телом, – скептически заметил родич как ни в чем не бывало, будто он не отобрал только что ее шанс на жизнь. – Но раз ты еще тут, значит, есть в этой нити немного силы. И эта нить моя!
        Ладонь Цветы щекотали нежные, теплые, еще живые травинки. Как хорошо, что она скрыла их от родича!
        – Ну ты же забрал сейчас клубок, мы квиты, – примирительно сказала Цвета.
        Похоже, родич так не считал. Он не улетал из домика и продолжал парить над подменышем. Сухая лиана каждый раз при его приближении прогибалась вниз, словно скакалка.
        – Почему я тебе не нравлюсь? – спросила Цвета.
        – Не нравишься? – удивился родич. – Наоборот! Ты очень мне нравишься! Как еда!
        Все-таки бабушка не ошиблась – не зря она держалась от маленькой Цветы подальше. Родич и впрямь оказался опасен. Цвета словно очутилась в клетке с тигром. Вернее, с тигренком. Маленьким, но хищным. Надо что-то придумать, но что? Теперь у нее нет даже клубка, и Бесены тоже нет.
        Цвета вжалась в диван и быстро огляделась по сторонам. Но куда ей бежать? Она не может покинуть это место.
        Или может?
        За стенами сердечного домика лениво копошились пухлые лярвы, похожие на распаренный желатин. Цвета отчетливо видела их сквозь дверной проем. Стоит выскочить из тела, схватить одну – и она спасена. Обретет другую жизнь, но потеряет тело.
        – Так что с Бесеной? – лихорадочно выпалила Цвета, чтобы немного потянуть время.
        – Она превратилась в нити связей, – довольно хихикнул родич. – Держит человеческую душу в теле. По приказу Глафиры я отправился ее навестить. Вот и узнал.
        – Бесена… умерла? – в ужасе прошептала Цвета.
        – Нет, освободится, когда человеческое тело отживет свое, – пояснил родич, подлетая ближе.
        Подменыш вспомнила, что Бесена тоже всегда была не прочь поболтать. Любят бесы рассказывать о себе.
        – Вы даже так умеете? – спросила она поэтому. – Становиться нитями?
        – Что, обидно? – ехидно пискнул родич. – Бесена не спасла тебя, она выбрала другого. А тебе не помогла! Не стала твоими нитями!
        Сейчас или никогда.
        – Зато себе помогу я! – решительно воскликнула Цвета.
        Она вдруг высоко подпрыгнула, вытянув руку, и крепко схватила мерцающий клубок внутри влажного коричневого гриба.
        Бесена вечно повторяла, что Цвета должна сама себе помочь.
        Цвета так и сделала.

* * *
        Глафира сидела на кухне и смотрела на трехлитровую банку с бледно-коричневым чайным квасом. Самого гриба в банке не было.
        Утром она собиралась, несмотря на запрет Бесены, навестить Цвету. Несколько дней знахарка крепилась и не ходила к названой внучке. Но сегодня сдалась: девочка лежала в холодной заброшке совсем одна, а советы беса все равно не помогали.
        Но сперва Глафира послала родича проведать саму Бесену. Не понравился ей их последний разговор, да и просто хотелось узнать, чем занимается этот бес.
        Уже вечерело, а родич так и не вернулся. Глафира накапала себе валерьянки.
        Что за аномалия? Куда пропадают бесы? Вот и родич перестал откликаться, хотя она мысленно звала его каждые десять минут. Он был обязан вернуться на ее зов! Но она не ощущала родича, и это было странно.
        Вдруг в дверь тихо постучали.
        Знахарка вздрогнула и повернулась в сторону двери. Наверное, кто-то пришел за помощью, снадобьем или приворотом. Только вот главный работник взял отгул и даже не сообщил об этом.
        Глафира сделала вид, что ее нет дома, она замерла на стуле и даже дышать старалась реже, но стук все не прекращался. Кто-то деликатно, но упорно требовал внимания.
        Знахарка шумно вздохнула, медленно поднялась и пошла открывать.
        Она толкнула дверь и выглянула.
        На пороге стояла Цвета.
        Обычная Цвета. Не похожая на корягу, с обыкновенной гладкой кожей и с мягкими волосами, а не мхом.
        И без ехидного бесовского оскала, без зеленых крапинок в карих глазах.
        Ее настоящая Цвета с мягким взглядом и смущенной улыбкой. Такой Глафира видела ее в начале октября, когда внучка пришла к ней за помощью.
        – Но… Как?.. Почему?.. Зачем?.. – полились из Глафиры вопросы.
        – Я знаю, что вы с Бесеной хотите вернуть меня в лес, – пристыженно сказала Цвета. – Но пока я была в том доме, поняла, что не хочу в лес. Да, я вроде бы оттуда, там живет моя… родня, которую я не знаю. И я подумала, подумала… – она опустила глаза, собирая всю свою храбрость, и вновь посмотрела на названую бабушку, – что хочу еще немного побыть человеком… и с человеком. Можно я немного побуду с тобой? Духом я еще успею стать, когда отживет мое человеческое тело, – Цвета виновато улыбнулась. – Может, не надо сейчас меня выгонять? Раз уж так сложилась судьба…
        Глафира сморщилась, и крупные слезы покатились по ее щекам. Знахарка сперва наклонилась было к Цвете, но вдруг, наоборот, отшагнула в глубь прихожей, впуская подменыша, лесного духа, названую внучку в свой дом.
        – Проходи! – поспешно сказала она, всхлипывая. – Я не гоню тебя в лес, я хочу, чтобы ты была рядом!
        Цвета благодарно шагнула через порог, и уже здесь, в своей квартире, Глафира обняла внучку.
        – А в лес мы будем ходить вместе. Смотреть на деревья, гладить мох, собирать листья, ягоды и грибы. И потом, уже потом, когда ты познакомишься с лесом, привыкнешь к нему, может, ты сама захочешь уйти. Но я не гоню тебя. Я рада, что ты со мной! Но как ты смогла? – спросила Глафира, по-прежнему продолжая держать тонкую, высокую, взрослую внучку в своих объятиях.
        Цвета тяжело вздохнула, отстранилась от бабушки и проговорила:
        – Пришлось размотать твоего родича.
        – Ты съела детеныша беса? – не могла поверить Глафира.
        Девушка пожала плечами.
        – Я свила из него гнездо. Мне Бесена подсказала, хоть и не специально, – призналась Цвета. – Возможно, это ударит по твоим финансам, – виновато добавила она, – ведь ты не сможешь колдовать без родича. Но у меня… у нас есть сбережения!
        Глафира снова притянула к себе внучку и зарыдала. Это были слезы благодарности и облегчения.
        – Конечно, мы проживем! Не беспокойся! И я рада, что ты пустила родича на дело! Я теперь свободна!
        Внутри тела девушки, которую обнимала старуха, в сердечном домике на красном диване лежала подменыш. Ее окружали мощные стебли растений, клонившиеся под тяжестью огромных желтых цветов, которые знахарка называла «золотыми шарами». Подменыш, с нежными зелеными иглами на голове и корнями вместо ног, снова походила сама на себя, но глаза ее были закрыты, потому что сейчас Цвета жила снаружи.
        Глава 37
        Не на дне
        30 ОКТЯБРЯ
        Горыныч сидел на разобранной постели и дергал нитки из дырочки на застиранном пододеяльнике. Эту ночь он почти не спал, и голова адски трещала, но боль была спасительной – заглушала жуткие воспоминания. Кольке хотелось вытащить мозг из черепной коробки, прополоскать в проточной воде и все забыть.
        В руках он вертел телефон отца. Нужно было позвонить, но в горле пересохло. Колька бросил взгляд на чайник, стоящий в кухонном углу их комнаты. Сначала дело, а потом он выпьет большую кружку сладкого чая. Если повезет, то даже без ворчания отца.
        Горыныч набрал номер по памяти, но никто не отвечал. Гудки дребезжали мучительно долго, и, казалось, даже зубы от них заныли, но Колька не сдавался, набирая раз за разом, пока в трубке не раздалось напряженное:
        – Да?
        – Ты мой телефон куда дел?
        – Телефон?
        – Ты вырвал его у меня из рук! – раздраженно напомнил Горыныч. – Я с батькиного звоню.
        Ночка долго молча дышал в трубку, а потом спросил:
        – Ты помнишь, там, на втором этаже…
        Горыныч дернул из пододеяльника еще одну нитку.
        – Думаешь, это все наливка?
        – Чтобы с наливки одинаковые глюки?.. А вдруг кому-то еще нужна была помощь, – тихо проговорил Ночка.
        – И кошка, – выдавил из себя Горыныч. – Мы забыли там кошку Дня.
        Ночка издал какой-то звук, то ли кашель, то ли смешок. А Горыныча обдало волной стыда. Вчера он, вооружившись палкой, полез за кошкой на второй этаж – то ли прогнать ее, то ли от нее защищаться. Но это было до того, как он толкнул Демьяна. Не нарочно, но толкнул. Дурака этого пьяного! И зачем только он поднялся к ним, когда о его кошке уже все забыли?
        И все же надо ему эту кошку вернуть. Горыныч думал об этом всю ночь между короткими периодами дремоты. Мысль прямо-таки сверлила его и без того больную голову. В Дружине шутили, что в одной из кошек родительницы Ильи прячется Кощеева смерть, а теперь Кольке казалось, что в этой конкретной кошке прячется Демьянова жизнь…
        Ночка выдохнул в трубку так шумно, что Колька отвел телефон от уха.
        – Я не хочу туда возвращаться, – наконец проговорил Ром. – Там дурное место. А телефон… Твой телефон я, похоже, потерял. Не парься, я тебе свой отдам. Он почти новый.
        – А кошка? А тот… на втором этаже?
        – Я туда не вернусь, – твердо повторил Ночка.
        Горыныч нажал на отбой.
        Ночка всегда его раньше поддерживал. И сейчас Кольке как никогда нужна была его помощь. А он отказал.
        В комнату заглянул отец.
        – Иди есть, – скорее прорычал, чем позвал он, все еще сердитый на сына за вчерашнюю гулянку, украденную наливку и потерянный телефон.
        Будь Колька на пару лет младше, отец отвесил бы ему затрещину, но сейчас сын был уже ростом с него самого, а может, и чуть-чуть повыше. Взрослые уменьшаются, когда вырастают их дети.
        – Пап, – тихо попросил Колька, – отвези меня в одно место. За телефоном.
        Но дети продолжают искать в них опоры.
        Отец молча вышел из комнаты, но Колька знал: он отвезет.

* * *
        Горыныч не помнил, где именно находится та заброшка. Это Феникс привез их туда, потом укатил с девчонками и Кощеем, а как только «избушка» вернулась, парни, погрузив Демьяна, помчались в больницу.
        Пришлось писать Фениксу, он как раз был онлайн, но первым делом Горыныч спросил:
        «Как там День?»
        «У меня нет новостей, – ответил тот. – Еще рано».
        «Я телефон там оставил, – написал Горыныч. – И заодно кошку Дня поищу. Ее же никто не забирал?»
        «Нет, – подтвердил Феникс. – Но она же уличная, то уходит, то приходит. Помнишь, как в тот раз?»
        «Ага, жаль, что телефон сам прийти не может».
        Как-то неловко было настаивать на поисках кошки. Колька и себе-то не признавался до конца, что собирается обратно именно из-за нее. И отчасти он был даже рад потере телефона – нашелся удобный предлог. А еще ему хотелось понять, что за существо скрывалось там под одеялом. При дневном свете весь вчерашний страх выцвел. Серый выходной и чувства делал серыми.
        Феникс написал, куда ехать, но подвезти или составить компанию не предложил. Горыныч на это и не рассчитывал.
        Всю дорогу они с отцом молчали.
        Наконец показалось здание. Днем оно выглядело каким-то беззащитным и даже голым – с кирпичными неоштукатуренными стенами, с пустыми проемами окон и загнутым внутрь железным листом вместо двери.
        – Фел на своем УАЗе прямо туда подъезжал, но ты тут останови, – сказал Колька. – Я так дойду.
        Но отец молча свернул на еле видные колеи, и машина запрыгала по замерзшей грязи к заброшке.
        Внутрь здания они зашли вместе. И Горыныч мысленно поблагодарил отца. А тот закурил и хмуро оглядел место их вчерашней гулянки. Рядом с костром валялась бутылка с недопитой наливкой. Но отец ничего не сказал. За это Колька тоже был ему благодарен.
        – На втором этаже гляну, – тихо произнес Горыныч и стал подниматься, вытягивая шею, чтобы увидеть то странное нечто, которое прошлым вечером напугало их с Ночкой.
        В заброшке было светло благодаря широким окнам и недостроенной крыше. Уже со второго лестничного пролета Горыныч увидел наверху одеяло – лоскутное, из разноцветных квадратов.
        Но под ним никого не было.
        Может, тут ночевал какой-нибудь бродяга, а темнота, игра теней и наливка добавили ему жути? Исказили черты так, что они перестали напоминать человеческие. Да, скорее всего, так и было. Просто заброшенный дом оказался занят, они не проверили его сразу, а хозяин, видимо, решил переждать нашествие неожиданных гостей.
        Прямо посреди пола, словно большой черный жук, валялся телефон. Бомж не забрал его. Вот чудной бродяга!.. Не хотел проблем? Но они же его почти и не разглядели под одеялом. Спутанные замусоренные волосы, смуглая шершавая кожа, худощавое тело…
        Горыныч с силой зажмурился, будто выдавливая из головы ненужные мысли, и резко распахнул глаза. Потом подобрал телефон, спустился и пошел к выходу, перешагивая через маленькие карандашики Дружины. Он задержал взгляд на зеленом и пнул его. Тот попал прямо в пластмассовый стаканчик.
        С алкоголем пора завязывать. Как минимум навсегда.
        Кошка нашлась тут же, в кустах у входа в здание. Она сама вышла на «кис-кис», обыкновенная полосатая дворовая кошка. Колька присел на корточки, и она доверчиво потерлась о его колени. Он прикоснулся к ее мягкой шерстке.
        – Мяу! – пискнула кошка.
        – Ну что? – окликнул отец, докуривая вторую сигарету.
        – Иду!
        Горыныч запихал кошку в рюкзак. Она сопротивлялась, но Колька был сильнее. А вчера в ночи эта кошка казалась ему чудовищем, и он даже не был уверен, победит ли ее.
        – Подкинешь еще кое-куда? – спросил он отца.
        Тот коротко, будто клюнул воздух, кивнул:
        – Подкину.
        Отец сегодня был на редкость молчалив. Конечно, он не часто разговаривал с Колькой, но тут совсем ушел в себя. Как будто и не думал о прегрешениях сына, а ворочал в голове какие-то свои проблемы.
        Словно прочитав его мысли, отец достал новую сигарету, откашлялся и произнес:
        – Сейчас, наверно, не лучшее время, но мне нужно тебе кое-что сказать…

* * *
        Дверь открыл Лешка, и Горыныч протянул ему рюкзак. Тот шевелился и урчал, будто в него вселились демоны.
        Лешка мигом расстегнул молнию, догадываясь, чтo принес Колька, но опасаясь увидеть не их Мурку-Найденыша-Невесту-Блоховоза-и-просто-Кошку, а другую маленькую полосатую тигрицу. Ведь такие тигрицы живут в каждом дворе.
        Кошка, словно торопящийся вылупиться из яйца птенец, рвалась из рюкзака и мигом высунула мордочку, едва Лешка потянул молнию. Она поглядела на мальчика, а тот растерянно уставился на нее. У Кольки екнуло сердце: неужели перепутал? Но разве может так далеко от жилых домов разгуливать целая стая полосатых кошек?
        Растерянность на лице Лешки сменилась улыбкой, и он немного запоздало воскликнул:
        – Нашлась! Спасибо! Родители обещали поехать искать, но… у них другие дела.
        – Как День? – выдавил из себя Колька главный вопрос.
        Лешка высвободил кошку, которая сразу метнулась на кухню, и вернул Кольке рюкзак.
        – Сотрясение, – ответил он и снова неожиданно улыбнулся. – Но врач сказал, что Дём родился в рубашке! Правда, он ничего не помнит. Говорит, пятницу словно выключили… Пока десять дней будет отлеживаться. Не повезло – все каникулы.
        А Горыныч подумал, что еще как повезло. Ведь вчера им с Ночкой, когда они склонились над Днем, на какой-то миг показалось, что всё, он мертв. И даже сердце его будто не билось. Это как называется? Клиническая смерть или типа того.
        – Ладно, тогда я пошел, – сказал Колька и машинально добавил: – Привет ему передавай! – Он осекся и быстро поправился: – Вернее, не передавай.
        Лешка недоуменно склонил голову и посмотрел на Горыныча, как воробушек.
        – Не передавать?
        Горыныч засунул руки глубоко в карманы куртки, ссутулился и соврал, чтобы сгладить неловкий момент:
        – Я сам его навещу. К нему же пускают не только родственников?
        – Вроде да, – кивнул Лешка.
        Спускаясь по подъездной лестнице, Колька злился, что совсем заврался, запутался. Все было так нелепо и непонятно. Отношения с Днем, Ночкой, вообще со всей Дружиной, отношения с девчонками, отношения с отцом. Он до сих пор не мог прийти в себя от новости, которой огорошил его последний.
        Но от радости Лешки, увидевшего зверька, внутри словно зажглась лампочка. А от известия, что Демьян почти не пострадал, вчерашний вечер показался не таким уж кошмарным.
        И вдруг ил на дне омута, в котором он увяз, стал менее липким. Еще можно вынырнуть.
        Странное существо ушло из заброшки, а значит, Ночка ошибался – тому не требовалась помощь. И Горынычу тоже. Он справился сам.
        И телефон нашелся.
        Горыныч вытащил его из кармана и, повинуясь порыву то ли вдохновения, то ли отчаяния, отправил Жар-птице сообщение: «Можно проводить тебя после школы домой?»
        Потом понял, что сейчас не до этого. И вообще, каникулы начались. Ну и балбес же он!
        Но ему так не хотелось опять погружаться в свой омут, тонуть в черной глубине, отчаянно хватаясь за всплески жизни: гулянки, интрижки, сигареты, пиво. И за Ночку.
        Все это было не то. Не оно держало его на плаву.
        Вчера вечером судьба погрозила ему кулаком. Но подарила последний шанс. И Колька не собирался его упускать.
        Жар-птица ответила быстро – на дисплее телефона засветился конвертик ее сообщения.
        Горыныч поглазел на него пару секунд, набираясь смелости, потом открыл и прочитал:
        Можно:).
        И после каникул Колька и Мари стали ходить домой вместе.
        Глава 38
        Нити связи
        9 НОЯБРЯ
        Горыныч слонялся возле школы, поджидая Жар-птицу. Вчера он впервые провожал Мари до дома – она вышла из школы едва ли не самой последней, а на крыльце все осматривалась по сторонам, как агент на задании. И не подумаешь, что они учатся в одном классе.
        Хоть Мари и не говорила прямо, но Колька догадывался, что она не хочет светиться перед остальными дружинниками. Горыныч не торопил ее, но уже со злорадством представлял лицо Феникса, когда тот узнает про их отношения. Хотя пока эти отношения ограничивались проводами Жар-птицы до дома…
        Но сегодня Горыныч даже радовался неторопливости Мари. И нервничал куда больше, чем она сама. А все потому, что после уроков они собирались к Демьяну.
        Его выписали из больницы, и по этому поводу День устраивал небольшую вечеринку, о чем и написал в чате дружинников.
        Так что Горыныч даже не понял, касается ли это приглашение его тоже или он случайно попал под раздачу.
        – Идем обязательно! – настаивала Жар-птица на перемене. – Вы же вместе тогда оставались. Ну… когда все случилось. Разве тебе все равно?
        – Мне не все равно, – ковыряя циркулем парту, ответил Горыныч. – Но как ты это себе представляешь? Мне прийти к нему с мандаринами и цветами?
        – Зачем? – фыркнула Жар-птица. – Да, в последнее время вы не особо ладили, но я же не прошу обниматься-целоваться при встрече, просто не становитесь врагами.
        Легко сказать.
        Но Горыныч больше не мог хранить в одиночку свою черную тайну. Пока что все вели себя как обычно, но вдруг именно сегодня День расскажет остальным правду? Может, память к нему вернулась? И тогда все изменится.
        Так чего ждать?
        Горыныч с отчаянием человека, прыгающего с верхнего этажа, чтобы спастись от пожара, схватил Мари за руку и вывел из кабинета под улюлюканье одноклассников. Он выпустил ее ладонь у ближайшего подоконника, а Жар-птица смотрела на него недоуменно и сердито. Сейчас она станет еще злее. А может, глянет презрительно. Или даже врежет ему. Он заслужил.
        Колька прикрыл глаза, открыл снова и выпалил громким шепотом:
        – Это я толкнул Демьяна! Он не просто сам упал!
        И посмотрел на Мари холодно, дерзко, пока сам мысленно осыпался, словно отсыревшая штукатурка.
        Жар-птица подтянулась и села на подоконник, хотя в школе это было запрещено. Она молчала и, не отводя взгляда, пытливо рассматривала Кольку. Не вскрикнула испуганно и удивленно, не зажала рот рукой в ужасе, не поморщилась от отвращения. Она ждала, что он скажет дальше.
        И Горынычу полегчало. Он избавился от своей страшной ноши, рассказав обо всем Мари. Потом Колька уже спокойнее проговорил:
        – Так получилось. Гребаная наливка… Мы полезли на второй этаж, День начал быковать, а я… я… – Он безнадежно махнул рукой и добавил: – Я просто слишком резко развернулся. Это получилось случайно! Клянусь!
        Мари положила ладонь на плечо Кольки и тихо произнесла:
        – Я помню, в каком состоянии был День. Вы все тогда были… словно бесноватые.
        – Там дурное место, – сказал Горыныч, повторяя слова Ночки.
        …И вот Колька прогуливался возле корпуса младшей школы, ожидая Жар-птицу. Но теперь ему было не так стыдно смотреть в глаза Дню. Даже в глаза Белой маме. Мари все еще с ним, она не отвернулась, поняла его. Значит, надеялся он, и остальные поймут.
        Нестерпимо хотелось курить, и Горыныч решил по-быстрому затянуться в закутке за школой. Все равно Мари еще минут пять будет прилаживать учебники в рюкзаке, словно они хрустальные. А может, она уже медленно-медленно опускает в пенал карандаш.
        Колька обогнул здание и заметил младшеклассниц, возившихся у качелей. Кажется, у малышни намечалась заварушка, но он не собирался вмешиваться. «Школа жизни», – сказал бы его отец. Тем более разбирались девчачьи мальки, нечего взрослому парню туда влезать, пусть сами копаются в своих крошечных ссорах.
        Две девчонки покрупнее нависли над третьей и то ли толкали, то ли щипали ее. Девочка-жертва сжалась, прикрывая голову руками, но пока не пищала, не плакала. Справится, решил Горыныч. Но в курилку не пошел и продолжил наблюдать издалека, никем не замеченный.
        Одна из обидчиц схватилась за помпон яркой розовой шапки жертвы и потянула на себя. Девчонки отбежали с трофеем и, визгливо хохоча, стали перекидывать шапку друг дружке над темной снежной лужей. Погода в последнее время стояла отвратная, все смешалось: грязь, лед, снег и дождь.
        Девочка-жертва со светлыми жидкими волосенками испуганно заверещала:
        – Упадет же!
        – Ну и что! – дерзко крикнула одна.
        – Ты все равно грязнуля! – добавила вторая.
        – Мамаша, наверно, моет твоим шмотьем коридоры!
        – Дочка поломойки!
        – Пятном больше, пятном меньше!
        – Твоя мамка стирает платья в помойном ведре!
        Девочки кидались в белобрысую фразами, словно снежками.
        Горыныч нахмурился, глаза его потемнели: «Вот же языкастые гадины! А блошка сейчас точно разревется».
        Но Лиля, дочь уборщицы, лишь стиснула зубы и процедила угрожающе:
        – Верните! – как будто она могла что-то сделать этим девчонкам на голову выше ее. Но вот плакать она не собиралась. И сдаваться тоже.
        – Подойди и возьми, грязнуля! Побегай собачкой! Давай, Дашка, кидай!
        – Сейчас я вам устрою собачку, – раздался вдруг рядом суровый голос. – А ну шапку отдала. Живо!
        Девчонки стушевались. Та, которая звалась Дашкой, ткнула шапкой в Лилю, и хулиганки слиняли за угол.
        – Если будут проблемы, обращайся, – угрюмо заметил Горыныч.
        Лиля на всякий случай кивнула, но про себя подумала, что вряд ли воспользуется предложением.
        – Ты ее пугаешь, Коль! – подбежала Жар-птица и, смеясь, с силой ударила Кольку в плечо.
        Потом она повернулась к девочке:
        – О, а ты ведь знакомая Ночки? Аука?
        Да, Ночка звал эту блошку Аукой.
        И мысли Горыныча сразу обратились к Ночке. Он до сих пор не простил друга, что тот отказался вернуться с ним в заброшку за телефоном, за кошкой и за бродягой под одеялом. Горыныч и к поезду не пошел провожать Ночку, так был сердит на него.
        Хотя, кажется, без помощи Рома он справился даже лучше. И Горыныч мельком глянул на Мари, а потом перевел взгляд на блошку. Пунцовая Аука исподлобья робко поглядывала на него.
        – Она вообще-то, – сказал Горыныч, повернувшись к Мари, но глядя мимо нее, – теперь вроде как сестра моя.
        И закашлялся.
        – Чего?! – возопила удивленная Жар-птица, а Аука, похоже, готова была разрыдаться.
        Вот дела: когда обижали – не плакала, а заступились – и глаза на мокром месте.
        – Ну… мы живем теперь вместе. Батька мой…
        Жар-птица громко, заливисто расхохоталась.
        – Чего ты радуешься? – не понял Горыныч и насупился еще сильнее.
        Аука тоже сморщилась, словно наелась клюквы.
        – Но почему ты это скрывал? – спросила Мари, смахивая выступившие от смеха слезы.
        И лицо у нее при этом было такое довольное, как будто он сказал ей, что бросил курить.
        Горыныч раздраженно передернул плечами. Но Жар-птица видела, что он просто смущен.
        – К слову не пришлось. Да и слишком быстро все случилось. Отец меня тоже перед фактом поставил. А вы все заняты были здоровьем Дня.
        Горыныч покосился на Ауку и услышал, как Мари, уже склонившаяся над девочкой, заговорщически прошептала:
        – Я научу тебя всем приемам младших сестер. У меня большой опыт. И не бойся его. Он только с виду страшный.
        – Я и не боюсь, – пискнула Аука и вдруг неожиданно спросила: – А где Ночка?
        Колька и Мари переглянулись.
        Аука до сих пор ничего не знает. Тяжело быть ребенком.
        Жар-птица мягко улыбнулась и опустилась перед девочкой на корточки.
        – Ночка не забыл о тебе, просто ему пришлось уехать и он не нашел смелости попрощаться. Прости его.
        Да уж, со смелостью у Ночки туго, подумал Горыныч, а вслух буркнул:
        – Но если что…
        Аука подняла на Кольку взгляд и посмотрела ему прямо в глаза. И Колька вдруг понял.
        Для значимых слов требуется очень много смелости.
        Он сердито кивнул, подбадривая самого себя, и закончил:
        – Я рядом.
        Эпилог
        8 ЯНВАРЯ
        Ром выскочил из поезда, из вагонной духоты, и глубоко, с наслаждением втянул острый морозный воздух, пахнущий то ли мазутом, то ли соляркой, то ли всем сразу, – типичный запах вокзалов и путешествий. А вот и Илья – машет рукой, торопится встретить.
        На Новый год родители решили подарить Рому поездку к друзьям.
        – Ты тогда нехорошо попрощался со всеми, – сказал Князев-отец. – Этот несчастный случай с Демьяном…
        В первую секунду Ром обрадовался, а потом вдруг сник. Он не знал, хочет ли ехать туда, где у него больше не было дома, и встречаться с дружинниками.
        Тот вечер, когда его провожали, все изменил. Переезд уже не казался ему катастрофой, наоборот, хотелось побыстрее уехать, сбежать. Подальше от страшного вечера, подальше от той минуты, которую Ром снова и снова проживал во сне: распластанный на сером цементном полу Демьян и ощущение, что еще секунду назад все можно было исправить.
        Это он был виноват в том, что случилось с другом. В тот вечер в него словно бес вселился. Если бы они не вышли тогда вдвоем на улицу. Если бы…
        Ром просыпался, сердце колотилось от ужаса, и лишь через несколько вязких секунд он вспоминал, что День здоров, а у него самого новая жизнь и все непонятки уже не важны, потому что остались в жизни старой. Вместе с дружбой.
        А теперь родители предлагали ему вернуться. На пару дней, но все-таки. Стоило ли ехать?
        В своей комнате Ром сел за ноутбук, полистал чаты и нашел на дне переписок затихший – «Дружина». В последний раз чат оживал, когда День вышел из больницы и всем сообщил, что он «как новенький, даже прошивка у мозга слетела, но наливку Горыныча запомнил». Тем вечером дружинники собрались у Демьяна, и Жар-птица предложила Ночке выйти в «скайп», но Ром соврал, что не может.
        Сейчас он елозил курсором по аватарке «Дружины». Вот они все, мелкие, как муравьи, но ему не обязательно разглядывать людей на фотографии, он и так знает, где кто: Ночка, День, Кощей, Горыныч, Феникс и Жар-птица – на всех пририсованные в фотошопе луковки богатырских шлемов.
        Ром так ничего и не написал в их чате. Закрыл его, выбил пальцами нервную дробь по столешнице, потом прокрутил список чатов выше и нашел Русалку. Она сменила фотографию профиля. И имидж тоже – срезала волны волос. Теперь у нее было каре, короче даже, чем у Сони.
        «Привет, на каникулах приезжаю на пару дней. Можно будет у тебя собраться?» – написал ей Ром.
        В ожидании ответа он просматривал переписку. Нейтральные слова складывались в нейтральные фразы. Октябрьские поцелуи теперь казались ночными фантазиями.
        «Как здорово, Ночь, что ты приезжаешь! А мы всей семьей в Питере. Жалко, что не встретимся! Но, надеюсь, ты в наши края не в последний раз».
        В новой школе никто не звал Рома Ночкой. И это обращение из прошлого царапнуло одновременно больно и сладко.
        «Хорошо погулять вам в Питере», – ответил Ром и захлопнул крышку ноутбука.
        Написать Дружине он решился только накануне отъезда. Коротко выдохнул, щелкнул мышкой, открывая окно переписки, и воскресил мертвый чат:
        «Привет! Как дела? Приеду завтра на пару дней».
        «Клопославль так просто не отпускает!» – сразу ответил День и добавил смеющийся смайлик.
        Ром иногда переписывался с Демьяном, в основном под выложенными фотографиями – комментировал их, получал ответы. Кажется, Демьян ничего не помнил о памятном вечере, по крайней мере, он никогда не касался этой темы, не вспоминал о том, что произошло до его падения. Ром тоже почти уверился, что все случившееся тогда было лишь глюками от наливки.
        День же прислал второе сообщение: «Мы у бабушки в деревне. Колька с нами. Может, вырвемся».
        Мари написала следом: «У нас у тети юбилей. Снимают загородный дом. Но где-нибудь там извернемся, повидаемся».
        Ром глянул на лежащий рядом с ноутбуком билет на поезд, напоминающий ему цветом заветренный ломтик лосося. И чего ради он потащится в этот Клопославль? Его там никто не ждет.
        Но и перед родителями неловко было признавать, что его осенняя драма яйца выеденного не стоила. Они-то предлагают ему повидаться с друзьями, думают, что ему все еще это важно, а друзья не особо и соскучились. Хорошо, что отец забронировал номер в хостеле, а не стал спрашивать, будет ли Ром ночевать у друзей.
        Но тут ответил Илья: «Я свободен. Ты где ночуешь? Можешь у меня».
        Кощей, который был его другом еще до того, как стал Кощеем, до Дружины.
        «Я тебе тогда в качестве новогоднего подарка презентую липкий валик, – отозвался Феникс. – Знаешь, как на черном видна шерсть! Ты еще ходишь в черном? Или на новом месте повеселел?»
        Ром невольно улыбнулся. Все-таки он скучал по ним.
        Хотя в новой школе оказалось не так уж и плохо, вполне терпимо. Вернее, нормально. Даже хорошо. И, стоя на перроне родного города, Ром ощущал, что приехал не домой, а в гости.
        Он был рад увидеть Илью. Долговязого, худого, с неизменным постным лицом, как будто он на похороны пришел, а не встречать друга. И с остальными Ром тоже ждал встречи, даже с Колькой, отношения с которым быстро сошли на нет. Горыныч тогда написал ему только: «Там никого не было». И Ром, несколько раз перечитав это короткое сообщение, не нашел сил ответить хотя бы просто «спасибо», но мысленно поблагодарил его.
        Ром знал, что у Кольки все хорошо, что он встречается с Мари и даже помирился с Демьяном, когда нашел его дурацкую кошку. Ту самую кошку, из-за которой День чуть не погиб.
        А ведь Рому тем вечером показалось, что друг больше не дышит и пульс не прощупывается. Но он ничего не смыслил в медицине. Демьян жив, с ним все хорошо – это главное.
        Илья у вокзала оглядел друга, спросил участливо:
        – Рюкзак не тяжелый у тебя? Пуховик теплый? Шапка есть? – Он скептически прищурился на его лохматую прическу: звезды по-прежнему чертили белыми хвостами черное небо.
        – Шапки нет. Да я почти ничего не взял, на пару дней же. Под курткой толстовка с начёсом, – отчитался Ром, но потом заподозрил неладное: – А что?
        – Мне дико неудобно, – виновато заговорил Илья, – но маман попросила одну свою кошиндру отнести к вету. Можешь у нас пока один перекантоваться, телик посмотреть. Но, думаю, ты не захочешь.
        Да уж, сидеть в компании сорока кошек не очень-то хотелось.
        – Я пока по району погуляю, дойду до школы, – решил Ром. – Потом уже встретимся, как с делами разберешься. Долгополовы вроде хотели слинять с юбилея?
        – Эпично погонят на «избушке», – хмыкнул Илья. – Ладно, давай. Позвоню, как освобожусь.
        Они разошлись, и Ром направился к школе. Здание зеленело среди прозрачных берез «Аллеи мира», а на фоне снега походило на отблеск северного сияния. Все вокруг замерло в каникулярном оцепенении, и нигде не мелькала розовая шапка прозрачной, как сосулька, и, кажется, даже просвечивающей на солнце Ауки.
        Ром втянул голову в воротник пуховика. А он-то надеялся случайно ее встретить.
        Странное дело: мать Ауки рычала на него, требуя держаться подальше от ее дочки, а сама спелась с отцом чуть ли не главного школьного хулигана. А тогда, в последний их вечер, Горыныч хотел в шутку напугать Ауку. Знал ли Колька в ту минуту, что они с этой девочкой станут одной семьей?
        Ничего он не знал, так же как не знал и Ром, чем закончится вечер его проводов. Не надо было приезжать в этот город, возвращаться к этим воспоминаниям.
        Жизнь – непредсказуемая штука. И люди тоже непредсказуемы. Частенько даже для самих себя. Надо жить дальше и в это «дальше» забирать только самое нужное.
        Ром потряс головой, стряхивая с волос мелкие снежинки, блестками сыплющиеся с неба, и накинул капюшон.
        Сейчас все хорошо. У Ауки тоже все хорошо. Теперь в темноте есть тот, кто ее защитит.

* * *
        Ром сам не знал, зачем пошел к дому Демьяна, да еще и длинным путем. Он помнил, что День у бабушки, но почему-то все равно держался за крошечную надежду встретить его. Он хотел знать, как День относится к нему на самом деле, не прикрываясь дружелюбными смайликами. Рому было страшно. Ужасно страшно. Но День был его другом. И, кажется, оставался им до сих пор. Ром обязан был посмотреть ему в глаза. Хотя бы попытаться.
        Этим путем Ром не ходил уже очень давно, да и раньше бывал в здешних местах всего пару раз, чисто из мальчишеского любопытства. День сначала пугал его черепушкой утопленника, а потом рассказал об озерной деве.
        – Это как с бездной? – хмыкнул Ром, услышав рассказ друга. – Если долго смотреть в нее, она заглянет в тебя?
        Но в тот раз, стоя на мосту, который он окрестил Калиновым, Ром на секунду почувствовал, что бездна и впрямь в него заглянула. Ему захотелось поскорее сойти с моста, чтобы не стоять над Омутом. Страх защекотал кожу мурашками. Не зря все-таки это зловещее озерцо снабдили легендой о черепушке. Так и казалось, что из-под толщи темной воды что-то наблюдает за ним и вот-вот всплывет, блеснет белой костью.
        Рому нравились такие вещи только в книжках.
        Сейчас же канава с Омутом замерзли. Под корочкой льда спали темные воды, и озерные девы, и призраки утопленников. Стоять над Омутом зимой оказалось совсем не страшно. Зимой здесь нельзя было утонуть.
        Интересно, нашлась ли та девушка с черно-белых листовок, хмурая, с грязной щекой?..
        Едва он так подумал, глазам своим не поверил: к мосту подходила эта самая девушка.
        На мгновение Ром принял ее за привидение и проклял себя, что приперся к Омуту. Да и место еще такое пустынное… Но нет, девушка была одета вполне по-человечьи: в зеленый пуховик, коричневую шапку и пушистые варежки. И это была точно она, Ром узнал ее по родинке на щеке, по волосам цвета октября и напряженному, хмурому взору. Интересно, она вообще улыбается?
        Да.
        Она же улыбалась Демьяну.
        А сейчас выглядела растерянной, как будто не ожидала, что мост окажется занят. Ну ясно, это место Демьяна. Поэтому она тут.
        Девушка прибавила шагу и сделала вид, что просто шла мимо, но, когда она поравнялась с Ромом, он окликнул ее:
        – Тебя ведь Цветаной зовут?
        Он вспомнил это странное имя с листовки.
        Девушка удивленно глянула на него.
        – На каникулах в деревне, – словно пароль, проговорил Ром.
        – Что? – не поняла Цвета.
        – Не что, а кто. Демьян на каникулах в деревне, говорю!
        Цвета еще больше нахмурилась, а потом лицо ее посветлело от озарения:
        – А-а-а, блондинчик!
        Будто это не она три месяца назад подскочила к Демьяну с щенячьим восторгом. Три месяца назад… Как же быстро пролетело время!
        – Ну вот я и говорю, – пробормотал Ром, сбитый с толку. – Можешь не ходить тут, он на каникулах.
        Ром думал, что Цвета расстроится, но нет, она, наоборот, улыбнулась:
        – А я не к нему! Просто катаюсь на трамваях. Мне нравится. Тут конечная недалеко, так что прогуливаюсь и до Омута. Так, на всякий случай… – И быстро добавила: – Я не к блондинчику, а к подруге! Жду! Ой!
        И осеклась.
        Прямо мост встреч какой-то, подумал Ром.
        Но по последним обрывочным фразам он понял, что Цвета сейчас уйдет или даже убежит. Опять. Как тогда от Дружины.
        Она убежала, и появились листовки «Помогите найти!». Ром просто не мог ее сейчас упустить.
        – Постой! Ты как-то осенью подошла к нашей компании… К Демьяну.
        – А-а-а, – к облегчению Рома, Цвета вела себя как ни в чем не бывало, – это была не я. Точнее, я, но… В общем, запутанная история. Этот парень связан с моей подругой, – и она безнадежно махнула рукой, решив не объяснять дальше. – Не бери в голову.
        Опять загадочная подруга. Значит, это ради нее Цвета подходила к Демьяну? А они всё неправильно поняли? Дружить иногда тяжело – это Ром знал не понаслышке.
        – Ты потом пропала. Мы волновались.
        Цвета уже с интересом поглядела на Рома.
        – Теперь все в порядке, – сказала она. – Я о себе позаботилась.
        Ром не знал, что еще сказать, но при этом не желал прекращать разговор. Загадочная девчонка нашлась – стоит рядом, перетаптывается. Девчонка, которая весь октябрь – самый странный месяц в его жизни – смотрела на него с листовки по пути в школу и обратно. Она даже привиделась ему тогда, на втором этаже заброшки, после наливки.
        И вот теперь она перед ним. Живая, настоящая и совершенно обыкновенная, словно все осенние тайны опали с нее, как листва.
        Его тайны тоже остались в осени.
        Цвета шагнула по мосту дальше.
        – Прозвучит глупо, – быстро проговорил Ром, – но я чувствую в тебе родственную душу!
        Цвета обернулась и пристально посмотрела на него, словно что-то в нем искала или пыталась понять, а потом вдруг неожиданно смутилась, щеки ее покраснели.
        – Ты, значит, друг Демьяна, – проговорила она. – Еще скажи, что я украла частичку твоей души.
        – Обычно говорят, что украла сердце, – хмыкнул Ночка.
        – Но я ведь его только подержала в руках, погладила, – пробубнила Цвета себе под нос. – С ним я не была одинока.
        – Прости, что?
        Цвета ничего не ответила, она думала о светящемся клубке, который ей подарила Бесена. Вернее, швырнула в нее, но это было вполне в ее стиле! Цвете не хватало взбалмошной подселенки, но она знала, что они еще встретятся. Обязательно.
        Она глянула мимо Рома на заснеженное полотно Омута.
        – Что ты делаешь сегодня вечером? – вдруг спросил он.
        Цвета быстро сошла с моста, обернулась и ответила:
        – Помогаю маме на работе.
        Сейчас она уйдет, и Ром ее больше не встретит. Он лихорадочно соображал, что еще сказать, как задержать ее.
        – Не грусти, а то омут будет расти! – вдруг улыбнулась она.
        – Что? – не понял Ром.
        – Завтра днем, говорю, я свободна, – сказала Цвета.
        Ром тоже улыбнулся.
        – Дашь номерок?
        Все-таки хорошо, что он не испугался Омута.