Философ Виталий Каплан
        Каплан Виталий Философ
        Виталий Каплан
        Философ
        1.
        - Довольно, философ! - мелодичным голосом изрекла королева. - Довольно нас лушались мы твоих речей, и находим их дерзкими и возмутительными, оскорбляющими наш слух. А потому...
        Она перевела дыхание, соображая, видимо, что же говорить дальше. Щёки её пылали пунцовыми, цвета перезрелых помидоров, пятнами, а глаза, неправдоподобно огромные глаза, превратились теперь в узкие щёлочки-бойницы. И куда делась тща тельно наведённая красота! Не спасали положение даже изысканно завитые льняные локоны. Аристократически бледная кожа как-то вдруг посерела, сморщилась. Да, хрупкая вещь - красота. Не знаю уж, как она сумеет спасти мир.
        Наверное, сторонний наблюдатель съёжился бы сейчас под королевским взглядом - тот, по идее, должен был пронзать насквозь, обжигать, вгонять в трепет и вообще уравнивать любую единицу с толстеньким нуликом.
        И конечно, мрачно закивали придворные. Высохшие старцы в лисьих шубах дело вито переглянулись, багроволицые здоровяки в стальных панцирях как бы невзначай стиснули рукояти длинных, едва ли не в рост их обладателей, мечей, а напудренные дамы точно по команде сконфузились.
        Однако я не был сторонним наблюдателем и, несмотря на всю эту мишуру, пони мал, что из монарших глаз готовы выкатиться горячие, злые слёзы, и готовы прямо вот сейчас искривиться от обиды излишне тонкие губы - ей всегда не хватало чув ства меры. Растерянность сквозила за её наскоро слепленной суровостью. Правда, знал об этом один лишь я.
        - А потому, - выдохнула наконец королева, - мы, Божьей милостью Брунгильда Первая, властительница славного королевства Лотарингия, повеливаем! - Она выпря милась, довольная своей формулировкой. - Дерзкого философа взять в железа и зато чить в подвалах Башни Справедливости. Верховному же инквизитору нашему, благород ному Ольвену де Брайену, с тщанием великим произвести дознание по сему прискорб ному делу, дабы оградить спокойствие наших добрых подданных и пресечь крамолу со всеми бесовскими корнями её. Такова наша воля!
        Всё это королева произнесла на одном дыхании, ни разу не сбившись на свои излюбленные словечки: "ну, это самое", "короче", "в общем". Что ж, делаем успехи.
        - 2
        Никто не шелохнулся во время её речи, и даже солнечный свет, струящийся из высоких стрельчатых окон на мраморные плиты тронного зала, тоже замер, опасаясь нарушить торжественность момента.
        Королева поёрзала, устраиваясь поудобнее на необъятном золотом троне, и бро сила на меня короткий, ликующий взгляд. Он означал что-то вроде "Ну как, съел? Так чья взяла, философ?"
        Ладно, эти взгляды нам знакомы. Более чем.
        - Я только что хочу сказать, ваше величество, - кашлянув, сообщил я не то королеве, не то окружающему пространству. - Старайтесь уж как-то соответство вать, что ли. Имеется, знаете ли, ряд досадных неточностей. Надо бы подкорректи ровать. Во-первых, ваша свита, - я сделал нарочито длинную паузу, оглядывая при тихших придворных. - Так вот, ведомо ли вам, моя королева, что никто - ни бароны, ни герцоги, ни прочая живность в тронный зал с оружием не допускается. Нигде и никогда. Сие дозволено только личной королевской страже. Ну, вы понимаете феодальная раздробленность и озлобленность, заговоры там всякие, смуты... В общем, элементарная техника королевской безопасности.
        Королева молчала, переваривая услышанное, и её злую растерянность уловил бы сейчас даже сторонний наблюдатель. Которого, разумеется, нет и быть не может. Сюжет абсолютно приватный.
        Я отхлебнул кофе - тот, оказывается, успел уже остыть, и продолжал:
        - А кстати, почему Лотарингия? Мелкая, малоинтересная французская провинция. Я думал, будет нечто помасштабнее. Звучит, впрочем, красиво. Лотара-миротворца напоминает... Да, и последняя поправка. Этот ваш верховный инквизитор... Понима ете, ваше величество, имя у него неподходящее. Если Брайен, то никак уж не "де". А если "де", то никак уж не Брайен. Выберите что-то одно. А то ведь гибрид полу чается.
        - Ну ты, умный, поговори мне, - выдвинулся из-за спин придворных некто высо кий, бородатый, в синей, украшенной какими-то белыми блямбами, мантии.
        Бородач приблизился ко мне вплотную, белые блямбы на поверку оказались маленькими оскаленными черепами, вышитыми столь искусно, что хоть сейчас в учебник анатомии.
        Вот, значит, он какой, верховный инквизитор Ольвен де Брайен. Всё предска зуемо - рост под два метра, мощные руки, более смахивающие на медвежьи лапы, гус тая, с еле заметной рыжинкой борода, ниспадающие на плечи волосы. Тонзуры, конечно, нет. Видимо, не хочет казаться лысым. А может, и не слышал он ничего о тонзуре.
        - 3
        - Что-то вы, ваше преосвященство, слишком грубы, - заметил я, глядя в карие, испытующие его глаза. - Оно, кстати, и вашему сану неприлично. Лучше уж так: "Не суесловь, сын мой, ибо вскоре, после имеющей быть между нами проникновенной беседы, ты и сам с глубокой горечью осознаешь, сколь пагубны твои заблуждения...
        Вот на таком языке я согласен разговаривать.
        - Языки здесь выбираю я, грешник, - насмешливо прищурился де Брайен. - Что же до твоего, то он излишне остёр. А подобный язык подлежит удалению, ибо ска зано: "Язык твой..."
        - "Враг мой", - закончил я за него цитату.
        - Ты прав, философ. Но ты прав и ещё в одном - заблуждения свои придётся тебе осознать, и очень скоро.
        Он всегда был излишне уверен в себе.
        - Стража! - кивнул де Брайен подпирающим двери латникам. - Обвиняемого - на третий подземный ярус, в двести пятнадцатую допросную. Верховный инквизитор задумчиво взглянул на меня, словно припоминая что-то, затем добавил: - До вст речи, грешник.
        - До встречи, ваше преосвященство, - грустно улыбнулся я в ответ. - Да, черепа с мантии сними. Перед людьми неудобно. Это ведь вовсе не инквизиторские побрякушки.
        - Разве? - слегка опешил де Брайен. - Ну и что, а если мне нравится?
        Вкусы у него всегда были так себе.
        2.
        - Итак, ты не хочешь покаяться в своих заблуждениях? - неожиданно мягко поинтересовался де Брайен, гладя на меня снизу вверх.
        Камеру освещал всего лишь один, воткнутый в позеленевшее медное кольцо, факел, рыжеватое пламя чадило и потрескивало, точно зуб в клещах неумелого дан тиста. Аналогия была под стать обстановочке - малиновым цветом наливались прутья жаровни, тускло поблёскивали разложенные на столе кривые щипчики, висели на стене разнообразного ассортимента плети. Вдобавок имелась в камере и дыба, на которой я, собственно, и висел - с вывернутыми локтями, голый по пояс, и спину мою украшало с десяток сизо-багровых рубцов.
        Наверное, мне было очень больно.
        - Покаяться? В чём именно, ваше преподобие? - сухо осведомился я, наблюдая за угнездившемся на потолочной балке нетопырём. Красивая была мышь, как в дет ских книжках с цветными картинками.
        - 4
        - Ну вот, на колу мочало, - обиделся Верховный инквизитор. Он примостился на узенькой табуретке, обратив ко мне своё мужественное, в ореоле чёрно-рыжей бороды лицо.
        - Да, огласите весь список, - кивнул я с высоты своего положения.
        - Итак, ты утверждаешь, философ, - наклонился де Брайен к пергаментному свитку, - что светлый мир наш, славное королевство Лотарингия, равно как и лежащие от неё по четырём сторонам света земли, с лесами и реками, озёрами и пажитями, высокое небо и мрачные бездны - что всё это не более чем морок, фанта зия, лишь благодаря хитроумному устройству видимая. Было такое?
        - Было, - согласился я. - Было, есть и боюсь, что будет.
        - Ну, насчёт "будет" сомнительно, - покачал головой инквизитор. Из этих стен, юноша, выходят лишь на костровую поляну. А что касаемо "было", то дерзос тные свои речи возглашал ты в трактире "Королевский тигр" на улице Чёрного ветра, чем привёл в смущение неповинных ни в коем грехе горожан. Далее направил ты свои отягощённые злом стопы в аббатство Святого Армагеддония, что находится в граф стве Бенуа, и там проповедовал своё еретическое учение. Будучи взят благочести выми братьями под стражу, не укоротил ты своего злого языка и вещал из ямы об иллюзорности мира сего. Настоятель же, преосвященный Глостер, направил о том депешу в столицу королевства, в славный наш Брандберг. И коль скоро её королев ское величество соблаговолили выслушать тебя и разрешить сие дело согласно древним установлениям нашим, ты, еретик, представ пред светлыми её очами, не только не раскаялся с своих заблуждениях, уповая на монаршую милость, но тем более злобствовал, извергая хульные речи, противные разуму и сердцу.
        Нет, далеко ему было до королевы. То и дело инквизитор останавливался, подг лядывал в бумажку, и в течение долгих пауз напряжённо сопел, причём уши его нали вались цветом спелой малины. Куда там жаровне!
        Хотя, конечно, графика у него тут была потрясающая.
        - Признаёшь ли ты имевшие место прискорбные факты? - оторвался от пергамента де Брайен.
        - Отчего ж не признать, - улыбнулся я. - Но вот насчёт прискорбных... Тут уж я никак с вашим преподобием не соглашусь. Мир, то есть, конечно, настоящий мир, а не это ваше рукописное средневековье - он куда больше и интереснее, чем вы думаете. Чем скорее вы это поймёте, ваше преподобие, тем лучше будет для всех. В конце концов, разве не глупо - сидеть, уткнувшись носом в монитор, щёлкать по клавиатуре и думать, что всё это взаправду. На улице, кстати сказать, весна, сол
        - 5
        нышко греет, ручейки по асфальту текут, бензиновые. Понимаешь, настоящие ручейки, не оцифрованные. И столько там дел, дорогой ты мой инквизитор... С девочкой хотя бы прошвырнуться куда-то, двойку по алгебре исправить.
        Нет, это я зря. Нельзя нарушать правила. Но вот вырвалось ведь, и назад не засунешь. А лицо де Брайена сейчас же напряглось, глаза превратились в узенькие злые щёлочки, как давеча у королевы, а голос сделался по-осеннему стылым.
        - Значит, и здесь, будучи подвешен на дыбе, ты продолжаешь упорствовать? Видно, мало тебе показалось полученных плетей? На что ты надеешься, еретик?
        - На твой здравый смысл, преподобие, - не спеша отозвался я. - На то, что тебе знакомо чувство меры, хотя бы иногда. Равно как и чувство юмора.
        - Тебе ли говорить о юморе? - нахмурился инквизитор. - Зная, какое тебя ждёт наказание, ты продолжаешь смеяться? Воистину, вот оно, безрассудство. Конечно, твоя молодость может послужить неким оправданием, ибо сказано: "Млад он и зелен, и помыслы его колеблемы южным ветром. Тростию же направляй заблудшего на стезю его, и благом тебе воздаст, войдя в возраст."
        - Красиво сказано, - искренне порадовался я. - Сам придумал или скачал где-то?
        - Сие есть древняя истина, - заявил он столь обиженным тоном, что я понял - скачал.
        - К сожалению, тростью делу не помочь, - вздохнул я. - Уж вам ли это не знать, ваше преподобие?
        - Не было ещё еретика, коего не сумел бы я убедить, - вздёрнул голову инкви зитор. - Тростью ли, иными ли средствами...
        - Ну, насчёт виртуальных еретиков не знаю, - отозвался я с той же грустной усмешкой. - Я их не программировал. Что же до меня, вам лучше прислушаться к голосу истины.
        - А что есть истина? - скептически взглянул на меня де Брайен.
        - Истина в том, дорогое ты моё преподобие, что на голове у тебя шлем со мно жеством проводочков, и сплетаются они в общий кабель, и тянутся к последователь ному порту. А руки твои лежат на клавиатуре и судорожно нажимают кнопки, а на модеме мигают зелёные огоньки.
        - Это всё? - хмыкнул инквизитор.
        - Нет, конечно. Ещё она, истина, в том, что мама больна, а тебе, разумеется, некогда съездить в аптеку за инсулином. Здесь, в Лотарин
        - 6
        гии, у тебя проблемы поважнее. Еретиков пытать, орков гонять... Истина также и то, что завтра предстоит итоговая контрольная по алгебре, а ты ещё ту двойку не закрыл. Истина номер четыре - ты перестал читать книги, ты забросил даже секцию айкидо, а ведь, между прочим, было заплачено за полгода вперёд. Пятая истина - ты теряешь друзей. Тех, у кого нет модема, с кем надо общаться в режиме реального времени. Довольно, преподобие? А ведь есть ещё и шестая, и седьмая...
        - Умолкни, грешник, - негодующе взревел инквизитор. Он соскочил с табуретки, и та покатилась по каменным плитам пола. Он схватил было узкий, с вшитой на конце свинцовой гирькой кнут, бросил его и метнулся к жаровне, где калились клещи с длиннющими ручками.
        - Самое время выпить чашечку кофе, - заметил я, тут же последовав своим сло вам. Сахару, впрочем, бухнуто было излишне - приторный вкус назойливостью не уступал июльской мухе. Впрочем, парочка бутербродов заметно подняла мой тонус.
        - И даже это тебя не убеждает, - устало пробормотал инквизитор, швыряя клещи в чан с водой. Омерзительное шипение малость заглушило его слова. - Ну что тебе от нас надо? - выдавил он, поднимая отброшенную табуретку. - Чего ты нас всех достаёшь? Пойми, этот мир - наш. А ты влез и всё напортил. Кто бы ты ни был, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
        - Сердце моё полно жалости, - в тон ему отозвался я. - Я не могу этого сде лать.
        - Тогда... - мрачно отозвался инквизитор, - доверимся предначертанному.
        Он стукнул в дубовую, обитую стальными пластинами дверь, и сейчас же камеру наполнили гремящие железом латники.
        - Снимите, - кивнул де Брайен на висящего меня. - В сто тридцатую. Отлёжи вайся до суда, грешник.
        3.
        - И принимая во внимание вышеизложенное, - тянул козлиным тенорком благооб разный старец-судья. Его пышные седины качались в такт словам, и невозможно было понять - настоящие ли это волосы или парик.
        Хотя солнце едва поднялось над иззубренным еловым горизонтом, уже изрядно припекало. Старцы в лисьих шубах, надо полагать, тушились в собственном соку, придворные дамы своими веерами подражали вентилятору, а многочисленные рыцари... О, не хотел бы я оказаться внутри этих железок! К полудню, должно быть, доблес тные воины спекутся напрочь.
        - 7
        Видно, я слишком втянулся в сюжет, если всерьёз размышляю об ощущениях фан томов. Правда, если это не фигуры, а персонажи, подобно инквизитору и королеве, да ещё и шлемы у них хорошие, хьюлет-паккардовские, то возможно... Нет, вряд ли. Персонажи - они на главные места рвутся, им трон подавай. Интересно, а этот дедушка, Генеральный судья, он кто? Фигура или персонаж?
        - И принимая во внимание вышеизложенное, Верховный королевский суд расс мотрел имеющиеся свидетельства и установил несомненную виновность бродяги, прозы вающегося Философом. Сей грешник смущал подданных королевства дерзкими и безум ными идеями, пытаясь по диавольскому наущению посеять в благочестивых душах сом нения в основах мироздания, и тем самым ввергнуть оные души в бездну мрачного отчаяния. Налицо нарушение Великого королевского свода уложений, параграфы 130,
215, 98, а также древней правды лотарингов и норм нравственности. А посему, учи тывая закоренелость вышеобозначенного Философа во лжи и упорное его нежелание покаяться, Верховный королевский суд вынес приговор...
        Старец надолго замолчал, шелковым платочком утирая выступивший на лбу пот. Благородное общество замерло в ожидании. Впрочем, плевать мне было на благо родное общества. Я видел сейчас лишь королеву и Верховного инквизитора. Первая сжимала подлокотник походного раскладного трона, второй задумчиво поигрывал висящим у пояса кинжалом. Приглядевшись, я заметил, что с синей его мантии исчезли черепа. Однако!
        Разумеется, и суд, и приговор были условностью. Здесь, на костровой поляне, ждал уже меня высокий, обложенный штабелями дров столб, вокруг припасены вязанки хвороста. Вязанок почему-то оказалось неправдоподобно много.
        Неожиданная мысль обожгла меня: а что, будь это всё по-настоящему? Куда бы делся ироничный Философ? Уж не ползал ли бы в монарших ногах, вымаливая хоть какую-никакую, а жизнишку?
        - ...к сожжению на костре. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
        Ну, ещё бы. Кому жаловаться? Держателю сервера?
        ...Оказывается, мне что-то говорят. Ах да, последнее слово. Смотри ты, как цепляются за традиции. Книжек, видно, начитались.
        - Ну что ж, - оглядел я присутствующих. - В принципе, всё, что хотел я ска зать, уже сказано. К сожалению, без толку. Не думал, что вы окажетесь такими тру сами.
        - Чего же мы боимся, наглец? - выкрикнул кто-то из толпы. Судя по ярости тона, персонаж.
        - 8
        - Жизни вы боитесь, дамы и господа. Той самой обычной жизни, где королева провалила вступительные экзамены на юрфак, где инквизитор забросил спорт и нах ватал двоек, где каждый из вас, который настоящий - ну, вы понимаете, о чём я, где каждый настоящий кого-то любит, кому-то обязан, на что-то способен. Где надо жить напрягаясь. А вы не любите напрягаться, халявщики. Боитесь. Вот и слепили себе всё это, обвёл я рукой напрягшееся пространство. - Бездарно, кстати говоря, слепили. Хоть бы сперва книжки какие-никакие почитали. Вам, королева, тем более непростительно, - поклонился я в сторону трона. - Собираешься на юридический, так выучи историю. Как минимум в объёме школьной программы. Впрочем, ладно, я увлёкся. Мне больше нечего вам сказать.
        - И это верно, - медленно протянула королева. - Ты и так уже наговорил на тысячу костров. Ты пришёл в этот мир незваный, ты своими злобными речами портишь всё, к чему прикасаешься, ты грузишь нас! Уходи же, откуда пришёл, и не пытайся вернуться - доступ тебе будет перекрыт навечно. Стража! - звонко вскричала она, - исполняйте же приговор суда!
        Латники неторопливо двинулись ко мне, взяли за локти. Миг - и я оказался лицом в густой колкой траве, ещё миг - и с меня содрали всю одежду. Быстро и умело. Господи, ну это-то зачем? Мало сжечь, надо ещё и унизить? Впрочем, не я ли кому-то внушал: унизить тебя можешь только ты сам. Так чего же я дергаюсь? И вообще, это кино надо досмотреть до конца.
        Вскоре стальные цепи охватили мою грудь, и голыми лопатками я ощутил тёплое смолистое дерево. На столб пошла сосна, из тех, что называют корабельными.
        Королева махнула рукой с зажатым в ней белым платочком, и сейчас же Вер ховный инквизитор Ольвен де Брайен зашептал что-то людям в чёрных плащах.
        Вскоре явился огонь - едва заметный сейчас, при свете утреннего солнца. Вер ховный инквизитор принял от черноплащного слуги факел. Красиво размахнулся и швырнул - далеко, через всю поляну, словно мяч на соревнованиях. Пламя тут же охватило хворост, затрещали, взбираясь по сухим веткам, рыжие язычки пламени.
        Я поймал взгляд де Брайена - и вздрогнул. Он улыбался мне - свободно и отк рыто, как человек, что всё для себя уже решил, избавился от изнуряющих сомнений и навсегда выбрал свой путь.
        - 9
        А вот и королева неспешно поднялась с трона, величаво прошествовала к столбу и, взяв поданный лысым человечком в трико факел, весьма неизящно ткнула им в хворост.
        Мне не надо было смотреть ей в глаза - я и так знал, что те у неё на мокром месте, что она, кажется, догадалась, кто пришёл в "Лотарингию" под видом юноши- философа. Но и она всё решила, хотя и не любит это дело, решать, предоставляя сие старшим. Конечно, если дело не касается развлечений.
        А пламя уже коснулось моих ступней, обволокло их, облизало дымными языками и медленно заструилось выше. Я вновь улыбнулся - и тут пришла боль. Этого никак не могло быть, это какое-то злое волшебство, но - жадная, изголодавшаяся боль прон зила меня насквозь. Огонь брал своё, а я, слабый человек, не хотел отдавать. И потому, ругнувшись, нажал кнопку Reset.
        4.
        Половина второго ночи. Фыркающий на газу чайник. За кухонным столом, возле пустой пока ещё чашки - я. Хлеб в украшенном мультяшными монстрами пакете. Сыр - в тёмной утробе холодильника.
        - Ну что, сходил в "Лотарингию"? Понравилось?
        - Да уж, ощущения незабываемые. Шкура, так сказать, в подпалинах.
        - Только шкура?
        - Ну ты спросил...
        - Извини, я всегда отличался повышенной тактичностью.
        - Впрочем, сюжет всё равно закрыт.
        - Что так?
        - Вход на сервер "Лотарингия" мне заблокирован. Точку коннекта они, надо полагать, отследили. Да и системные пароли поменяли.
        - Тем более, ты и старые-то узнал случайно.
        - Узнал? Слишком нейтральное слово. Сказать по правде, подглядел. Порылся вчера утром в Олежкиной машине, пока отпрыск штаны на занятиях просиживал.
        - Ну так. Шпионим помаленьку. Скромно так, по-домашнему. Кто-то когда-то об искренности вещал, о доверии.
        - А что мне оставалось делать, кроме как попробовать докричаться оттуда? Каждый день, понимаешь, каждый день видеть, как дети уходят от тебя. Да разве только от нас с Мариной? Вообще уходят - из реальности. Туда, в это кибернети ческое непотребство.
        - 10
        - Так уж и непотребство? Там есть что-то, чего не нашлось бы и тут, в суконном нашем бытии?
        - Не ври, оно не суконное. Не только суконное.
        - Вот только давай не будем ударяться в философию, ладно? Получится ещё хуже, чем у Ленки с Олежкой их "Лотарингия". Столь же густой запашок дилетантства.
        - При чем тут философия? Дети уходят из жизни.
        - В другую жизнь.
        - Которая не более, чем отражение этой. Вдобавок ещё и зеркало кривое.
        - А не рожа?
        - Не заслоняйся банальностями от истины.
        - А что есть истина?
        - Ну вот, начинается... Ты же столько раз говорил себе...
        - И не только себе.
        - И не только. Но ведь в самом же деле! Ленке надо максимально использовать оставшиеся месяцы. Может, хоть со второй попытки сдаст. Голова-то у неё светлая. Но и вуз попроще надо присмотреть, на всякий пожарный. Согласен?
        - Добавь ещё "присмотреть работу".
        - И добавлю. Содержать красну девицу неполных девятнадцати лет это, знаешь ли, накладно.
        - Уж мне ли не знать. Статейками да рецензиями палат каменных не нажить. Хотя, это как посмотреть. У каждого ребёнка своя комната, свой компьютер, в гараже "шестёрка", пускай и потрёпанная, но вполне ещё на ходу. В общем, по миру не идёшь, и не ври - не на сию тему у тебя мозги болят.
        - Ты прав. И ты знаешь, как это страшно. Я становлюсь им не нужен. Что я, что Марина. То есть нет, нужны, конечно, но... Как обеденный стол, как ботинки..
        - Как воздух...
        - Вот именно. Пока дышишь - не замечаешь. Но это всё не то. Не о том. Я, именно я, делаюсь им не нужным. Неинтересным, что ли. Да, согласен, мама с папой - фигуры для них немаловажные. Но именно что фигуры. Не персонажи. Замени нас любой другой парой из того же круга, и ничего для Ленки с Олежкой не изменится. А поезд ушёл - вот и бежим за паровозом.
        - Это всегда говорили себе все родители. Ещё, наверное, в каменном веке.
        - 11
        - Тогда не было виртуальности. Не было, куда уйти. А им этот мир нужен только чтобы не умереть с голоду. Чтобы было, чем на кнопки нажимать. А главное, а суть - там, в тронном зале, в подвалах этих дурацких. Господи, и это мой Олежка! Верховный инквизитор... Щипцы с длинными ручками... Он же в пять лет всем детям игрушки свои дарил.
        - А как рыдал, когда Джула везли к ветеринару, усыплять.
        - А в шесть лет, помнишь, когда Маринкина мама... Как он вечером подкрался сзади, прижался к моей ноге и тихо так попросил: "Папа, ты только не умирай, ладно? Никогда!"
        - И ты ответил: "Ладно, малыш. Обещаю."
        - А теперь вот... Я всё думаю, он знал, кто такой Философ, когда... Когда бросил факел? С одной стороны, он столь заигрался, что забыл себя. Что он не ублюдочный этот "де Брайен", а семиклассник Олежка. А с другой...
        - А с другой ты ему тонко намекнул на толстые обстоятельства. Про двойку по алгебре, помнишь?
        - Но связал ли он? Хотя двойки, лекарство для мамы, разбежавшиеся друзья- приятели... Несложно вычислить, кто может быть в курсе всего этого.
        - И всё-таки ты никогда не узнаешь правды.
        - Наверное, к счастью.
        - Или наоборот. Пойми, тут не бывает простых решений.
        - Мне ли ты объясняешь? Я ли не запирал им компьютеры на ключик?
        - Что они и преодолевали посредством булавки.
        - Или вынимал модемы.
        - После чего Ленка объявила голодовку, а шустрый Олежка смылся на пару дней. Как выяснилось, к Лёньке Бутягину. Благо, родители у того расслаблялись в оче редном круизе, а пацана оставили наедине с компьютером и глухой прабабкой.
        - Которую Лёнечка строил по стойке "смирно".
        - "Тростию же направляй заблудшего на стезю его..."
        - Пробовал. Но знаешь, давай не будем. Вот про это - не будем.
        - Уж больно ты нежен, как я погляжу.
        - Уж какой есть.
        - Неудивительно, что они уходят. Понимаешь, важно не то, куда. Важно - от кого.
        - Ну ты, умный! Поговори мне!
        - 12
        Я резко поднялся, шагнул вперёд, и он тоже подался мне навстречу - из оваль ного, в дубовой раме зеркала. Оно досталось Марине ещё от её бабушки.
        Дымчатая поверхность отражает край кухонного стола, белую дверцу холодиль ника, меня - невысокую личность с изрядными залысинами, с имеющим быть животиком и серыми мешками под глазами. Нет, надо, надо бросать курить. И пиво тоже. И по утрам бегать... надо...
        Они спят - каждый в своей комнате. Умаявшийся от инквизиторских трудов пры щавый мой Олежка, который так не любит манную кашу и алгебру, а любит... Я теперь уже и не знаю, что он любит.
        Пухлощёкая моя Ленка, расцветшая ещё не женской, но уже и не девчоночьей красотой, дылда моя лопоухая, не нужны тебе эти королевские льняные локоны и эльфийские, в пол-лица, глазища. Ты и так хороша.
        Они спят, и я не вижу их сквозь обклеенные зелёными обоями стены, не вижу - но слышу их прерывистое дыхание. Или это мне только кажется, что слышу.
        Вы только не бросайте меня, ладно? Никогда.
        Довольно, Философ!