Виталий КАПЛАН
        ВЕДЬМИН ДОМ
        1. ДЫРА
        Просека была огромная. Серега, сколько ни вглядывался, так и не смог понять, кончается ли она где-нибудь. И спереди, и сзади ее рыже-зеленое пространство незаметно сливалось с горизонтом.
        Слева просеку ограничивал лес. Могучие древние сосны тянулись к дымному небу, в котором тихо плавало маленькое синее солнце. Мертвым, потусторонним жаром оно обливало и сухую траву, и рыжие стволы сосен, и черную Серегину голову.
        Пора было идти. Хочешь - не хочешь, а пора. Потому что в душном воздухе медленно рождается тревога, давит грудь, заползает в мозги, заволакивает глаза чем-то мутным, серым. И значит, другого пути нет - надо вставать.
        Солнце прожигало кожу и сквозь рубашку. Странное какое-то солнце. Впрочем, он знал, что таким оно было всегда.
        В кармане шорт Серега нащупал что-то плоское, круглое. Оказалось - древняя истершаяся копейка. Даже год не разобрать, сколько ни вглядывайся. Зачем она, тем более сейчас? Он бросил ее в пыльные, порыжевшие от зноя кусты и зашагал дальше. "Значит, придется сюда вернуться, - мелькнула мысль. - Примета есть такая. Монетка-то здесь осталась."
        Но думать о пустяках было некогда - впереди уже виднелась Дыра.
        Даже издали от нее тянуло ледяным ветром. И это несмотря на обалденную здешнюю жару!.. Да и вообще Дыра была какой-то странной. Подойдешь к ней спереди - она есть, зайдешь сзади - тоже есть, а вот с боков ее не видать. Если смотреть с боков - нет никакой такой Дыры, одна лишь залитая синим солнечным светом просека.
        Оттуда, из черного провала, выползали ржавые гнутые рельсы. Выползали и терялись в высокой густой траве. Серега совершенно точно знал, что рельсы эти ржавеют по меньшей мере восемьсот лет.
        Надо было идти туда, внутрь.
        Он поправил висевший у пояса нож. Все-таки какое-никакое, а оружие. Хотя, если что случится, вряд ли от него будет особая польза.
        Прихлопнув комара, впившегося в ногу чуть повыше колена, Серега повернул голову к лесу, посмотрел на рыжие стволы сосен и быстро, чтобы сладить с набирающим силу страхом, шагнул в Дыру.
        И тут же на него накинулся холод, по коже заплясали мурашки. Светлое пятно за спиной с каждым шагом становилось все меньше и меньше. Потом ход искривился, и оно пропало совсем. Пришлось идти в полной темноте, наощупь, елозя ладонями по шершавой бетонной стене.
        Но ушел он недалеко.
        Сперва еле-еле, а потом чуть громче послышался неприятный звук. То ли комариный писк, то ли скрип колес, то ли скрежет гвоздя по стеклу.
        Постепенно звук нарастал. Серега остановился. Что же это такое? Не хотелось и думать, что нужно идти туда, вглубь. Но делать нечего - он знал, что надо. И медленно-медленно, но все же пошел.
        Мало-помалу звук, усиливаясь, начал что-то напоминать. Ну конечно же! Это лязг металла! Грохот и лязг. И все громче, все ближе...
        Он вжался в холодную каменную стену. Оказалось, стена, ко всему прочему еще и мокрая - сверху стекали крошечные водяные струйки.
        Потом возник свет. Сначала слабый, призрачный, он становился с каждой секундой все ярче. Желтый, немигающий, словно огромный кошачий глаз.
        Серега начал было догадываться, что это такое, и ему сделалось страшно уже по-настоящему. Даже в животе образовалась какая-то саднящая пустота.
        Поезд приближался. Еще пара секунд - и чудовище раздавит его, сомнет в кровавый блин и промчится себе дальше.
        Серега ждал, прижимаясь острыми лопатками к холодной стене. Закрывать глаза он не стал. Э т о надо встретить по-честному, лицом к лицу.
        ...Грохот, вой, слепящая молния-вспышка - и поезд пролязгал мимо, всего в каких-нибудь полутора сантиметрах от Серегиной головы. Вылетев из туннеля, он вспыхнул в лучах заходящего солнца и растаял в воздухе. Растворился словно кусок сахара в стакане чая.
        А вслед за ним из гнилого черного пространства вышел на просеку и Серега.
        Был вечер. Исполинское оранжевое солнце садилось за горизонт. Удивительное дело, в дыре Серега провел всего каких-нибудь пять минут, а здесь уже кончался день. И солнце оказалось совсем другим. Странно... Куда же он попал?
        И тут рядом, не дальше чем за полкилометра, Серега увидел...
        ...Проклятый комар взвизгнул над ухом, пришлось его уничтожить. Но и сон отлетел, растаял. Серега открыл глаза.
        В полуоткрытое окно палаты лезли оранжевые лунные лучи. Сама луна уже поднялась над изломанным краем Дальнего Леса и теперь пристально глядела в окно.
        Прозрачные блики дрожали на досках пола, переливаясь, вспыхивали и гасли, но на смену им являлись все новые и новые. Оттого и пол казался какой-то широкой тихой рекой. А может, и морем.
        Легкий ветерок прошелся по палате, поиграл, словно котенок, с занавеской - и исчез.
        ...Санька из дальнего угла, со своей койки, что-то говорил. Видно, Серега погрузился в сон сразу же после отбоя и не слышал начала.
        2. ДОГОВОР
        Кто-то прошлепал по коридору, и Санька умолк. Потом, выждав несколько секунд, он продолжал свистящим шепотом:
        - А еще, пацаны, помните, есть в лесу возле Захаровки заброшенный дом? Ну, видели, наверное... Старый такой, гнилой весь. Ну вот. Знаете, отчего он такой?
        Никто не знал. Все ждали Санькиного рассказа.
        - Значит, так. Случилось это очень давно, говорят, больше ста лет назад. Тогда еще крепостное право было. И крестьяне в Захаровке тоже крепостными были. А владел ими помещик один, старый уже, но злой как собака. Генерал какой-то. Жил один в барском доме. Здоровый такой дом, трехэтажный... И вот однажды приехал к нему на каникулы сын. Ну, молодой такой парень, в университете учился. Эту, как ее... изучал. Ну, что-то там про законы. Он каждое лето домой приезжал отдыхать.
        В общем, отдыхает он, в речке купается, на лошадях скачет, грибы собирает. Ну, балдеет, в общем.
        - Постой-постой, это какой такой еще барский дом? - подал голос Вовка Белкин. - В Захаровке же никакого такого дома нет. Там только магазин здоровенный, двухэтажный, и все.
        - Ну правильно, нет - тотчас же отозвался Санька. - Его сожгли, когда революцию в Захаровке делали. А потом уж на том самом месте магазин построили. И вообще, Вовец, не встревай. Если такой умный - говори сам.
        Вовка немедленно заткнулся, а Санька, выждав для пущей убедительности несколько секунд, продолжал:
        - Значит, вечером этот студент с рыбалки заявляется, смотрит - а его комнату убирает какая-то незнакомая девка. Красивая такая, глаза зеленые, только вот на шее шрам. Он, понятное дело, спрашивает, кто такая, откуда взялась. А она молчит, улыбается только.
        Наутро он у папани своего спрашивает, что это за девка, а тот говорит: "А, есть тут одна такая. Ее бабы весной в лесу нашли. Бегала там голая. Дикая была совсем, немая. Привели ее в деревню, подметать научили - вот теперь и убирается. А так дурочка, еле-еле слова понимает..."
        Студент тогда спрашивает - а что это у нее за шрам на шее? А отец сказал, что не знает. Ободралась где-то, наверное, когда в чаще бегала.
        Ну, однажды студент скакал по лесу, а лошадь ногу сбила. Он с нее слез, повел в поводу, а тут уже вечер, темно, дороги не разобрать. В общем, блуждал он по лесу, блуждал, а потом видит - меж деревьями огонек светится. Он пошел туда, зырит - а там поляна, и стоит дом, изба здоровенная.
        - На курьих ножках? - хихикнув, спросил Андрюха Мазаев.
        - Сам ты на курьих ножках, козел, - обиделся Санька. - Нормальный дом. Ну, парень этот привязал лошадь к забору, постучался. Стучит, стучит - а ему никто не открывает. А свет в окне, между прочим, горит. Потом дверь медленно открылась, и он видит - на пороге та самая девка стоит, ну, дурочка которая, со шрамом. Она глаза на него вылупила, лыбится, а потом вдруг говорит:
        - Ну, чего стал? Давай уж, заходи.
        И только он вошел, она ладонью повела, около его головы в воздухе круг начертила. Студент, наверное, чуть воздух не спортил, но потом плюнул и говорит девке:
        - Так значит, ты разговаривать умеешь?
        А она смеется.
        - Конечно, умею. А ты думал, языка у меня нет?
        - Ну, - он говорит, - в доме-то нашем ты же все время молчишь.
        А она улыбается и спрашивает:
        - Это в каком же таком доме?
        Он ей говорит, что в Захаровке, в господском доме. И тут она ему такое сказала, что он чуть было задницей на пол не хлопнулся. Оказывается, она ни про какую Захаровку вообще не в курсе, она всю жизнь здесь в лесу прожила. Ну, студент ей, конечно, не поверил, слишком уж она была похожа на ту девку. Он ее спрашивает:
        - Значит, это не ты мою комнату подметала?
        - Ты что, совсем сдвинулся? - она говорит. - Конечно, нет.
        Ну, он подумал-подумал и сказал:
        - А может, это была сестра твоя?
        - Нет у меня никакой сестры, одна я на свете живу. Бабушка была, да померла давно.
        Он спрашивает:
        - А на какие шиши ты кормишься?
        - Ну, - она отвечает, - летом грибы-ягоды собираю, зимой шью, пряжу пряду, холсты тку. Мне же много не надо. Перебиваюсь помаленьку.
        Ну, поболтали они, потом девка эта накормила его щами да картошкой, постелила ему на лавке и лампу потушила. А студенту не спится, он же сразу в нее втюрился. Лежит все, ворочается, переживает, а как полночь пробило, он зырит на нее, а она тоже на него глядит, и глаза у нее зеленые-зеленые, и светятся. Потом она говорит:
        - Ну, чего же ты? Неужто боишься? Иди-ка сюда, милый.
        Он пошел к нее, лег рядом, она его обняла и засос в губы поставила. И только, значит, она его засосала - у него огонь по всему телу пробежал, голова закружилась и в ушах зазвенело. Он, понятное дело, сдрейфил смальца, а потом смотрит - ничего, жить можно. А девка его спрашивает:
        - Ты меня любишь?
        Он говорит - конечно, люблю. И еще крепче ее обнял.
        - Значит, мой будешь. Сам-то хочешь этого?
        Ну, он говорит, что хочет. Тогда она ему сказала:
        - И пальцы твои, и глаза, и губы - все мое будет. Не пожалеешь их?
        Он, понятное дело, отвечает:
        - Все для тебя отдам!
        И опять сквозь него огонь пробежал.
        ...А утром он глаза продрал - в избе пусто. Ни вещей никаких, ни мебели - будто никто там и не жил. Мусор только на полу валяется. И ясное дело, девки этой нигде нет. Студент тогда решил, что все это ему приснилось. Вышел он, кобылу свою отвязал и домой вернулся.
        А там его, оказывается, уже искали. Он рассказал, что с ним случилось, только про девку говорить не стал. Наврал, будто в лесу шалаш нашел и там заночевал. А в доме бабка одна была, из прислуги, она ему и говорит:
        - Повезло тебе, барин. Там рядом места нехорошие, нечистые. Добрые люди в тот лес ни за грибами, ни за чем не ходят. Там, говорят, стоит изба, а в избе ведьма живет. И всех, кто к ней забредет на огонек, она губит. Сперва влюбит в себя, а потом из человека душу вытащит и черту несет. За это он и дал ей такую силу.
        Студент, конечно, только поржал. Он же в университете учился, ни в каких ведьм и чертей не верил.
        А потом лето прошло. Студенту надо бы в город вернуться, каникулы-то тю-тю. Но он чем-то приболел малость и решил чуток погодить. Оно понятно, учиться-то никому неохота.
        И вот однажды заметили, что девка эта бездомная, что комнаты подметала, забрюхатила. Ну, стали ее спрашивать, кто же это ее так обработал, а она вдруг пальцем на студента показала и усмехнулась. Тут, конечно, скандал случился, старый барин, генерал который, велел ее высечь. Чтобы, значит, она хозяев своих не позорила. А потом он вообще ее продал. За копейки какие-то, лишь бы избавиться.
        Ну, приехали за ней, посадили на телегу, а она вдруг, уже на телеге сидя, тыкает в студента пальцем и смеется. А потом, когда уже лошади тронулись, ладонь к нему протянула и около его головы круг начертила.
        Студент только посмеялся над этим. Что с дурочки взять!
        А вечером у него голова разболелась, и его в постель уложили. А ему все хуже и хуже. Врача, конечно, у них не было, в город послали, только врач не приехал. Осень же, дороги в грязи. Застрял, наверное, где-то.
        А студент лежит весь красный, жар у него. С каждым часом ему все хуже. И вот, как в церкви полночь прозвонили, в окно птица влетела, здоровенная такая, черная. Он затрясся весь - окно же закрыто было, значит, выходит, что птица эта сквозь стекло прошла. И вдруг он слышит жуткий такой голос:
        - Пора! Пора! Иди за мной!
        И он смотрит - а он уже не в доме не в постели своей а в лесу. Луна светит, красная вся, и деревья к нему ветки тянут, и кажется ему, что не ветки это, а лапы когтистые. И снова голос слышится:
        - Вперед! Вперед!
        У него со страха ноги прямо как ватные сделались, но он все-таки пошел за птицей. И не хотел идти, а словно его кто-то в спину толкал.
        И дошел он до избы, до той самой, где летом с ведьмой любовь крутил. Ну, дверь перед ним медленно так сама открылась, он вошел, а дверь тут же за его спиной и захлопнулась.
        В общем, глядит он - и видит, что уже не в избе стоит, а в огромном каком-то зале, еле-еле стены видны - так до них далеко. Вокруг шастают всякие скелетики такие маленькие, крысы, жабы, ящерицы, а главное - сидит в черном кресле та самая ведьма, улыбается ему. И свет непонятно откуда берется, красноватый такой, и тени в нем пляшут.
        Ну, взглянула ему ведьма в глаза и говорит:
        - Здравствуй, милый. Вот и пришло время любви нашей. Ты же любишь меня?
        Студент отвечает: "Люблю!", а у самого губы трясутся.
        - Значит, пора, - засмеялась ведьма и посмотрела ему прямо в глаза. А студент вспомнил, что летом-то у нее глаза зеленые были, как у кошки. Но сейчас они уже не зеленые, а красные, словно нагретые угли. И вдруг из ее глаз выплыл огонь и охватил студенту руки.
        А ведьма смеется:
        - Эти руки меня ласкали. Теперь мои будут!
        Студенту, ясное дело, больно, он дергается, кричать хочет, но из горла - ни звука. И с места он сдвинуться не может, будто его на цепь посадили. А огонь выше поднялся, начал губы жечь. А ведьма все хохочет:
        - Эти губы меня целовали! Теперь я их себе возьму!
        А языки пламени все выше забираются, прямо ему в глаза.
        - Этими глазами на меня твоя душа смотрела. Теперь моя над нею власть!
        И тут студента такая страшная боль скрутила, что он сознание потерял. А когда очнулся, видит - он в своей комнате на постели лежит, а вокруг все бегают, хлопочут. И говорят ему, что утро уже, что он всю ночь бредил, насчет какой-то ведьмы кричал.
        Но, он тогда собрал все силы и рассказал про то, что с ним случилось. А только закончил - судороги у него начались, закричал он жутким голосом и помер.
        Доктор приехал, так понять и не смог, что же со студентом стряслось, что за болезнь такая.
        Потом его хоронили. Поп сперва все хвостом крутил, говорит, он с нечистой силой контачил, нельзя мне его отпевать. Но генерал попу пригрозил, поп и согласился.
        А время уже позднее было, когда службу начали, и вот в полночь гроб сам собой стал открываться.
        Все сдрейфили, понятное дело, к стенам отшатнулись, бабы визжат, а гроб открылся, и встал из него студент. Все смотрят - а у него лицо сожженное, глаз нет - только две черные дырищи, а вместо рук одни обгорелые кости.
        Ну, поп малость очухался, стал молитвы читать от бесов, и труп тогда затрясся и у всех на глазах растаял, а вдали, из леса, плач послышался.
        Вот так. Потом мужики эту ведьму изловить хотели, искали по всему лесу ее дом, а когда нашли, видят - нет там никакой ведьмы. Гнилье одно. Они хотели избу поджечь, а она не загорается - сырая вся. Ну, они плюнули и пошли себе.
        С тех пор все этот дом стороной обходят. Иногда, говорят, ночью свет в окнах зажигается. А еще рассказывают, в лунные ночи, как вот сейчас, бродит по дому призрак того студента. До рассвета ходит, костяшками своими обгорелыми всюду шарит, хочет ведьму найти, а что нету ее, не видит - глаза у него сожженные.
        Между прочим, однажды, давно уже, пацаны деревенские решили смелость испытать, в дом забрались, а когда в полночь привидение появилось, они сразу воздух спортили. Такой мандраж на них нашел, что с места сдвинуться не могли. И привидение случайно одного пацана коснулось, тот вздрогнул весь, будто ток сквозь него пропустили.
        А утром на плече у него появилось синее пятно. Ребята ему говорят, надо в церковь сходить, взять святой воды, чтобы пятно смыть, но пацан сдрейфил, потому что тогда про все рассказать придется. И его за это дома выдерут. И не пошел в церковь, а днем ему плохо стало, температура поднялась до сорока градусов, и к вечеру он умер. И врачи понять не смогли, что и отчего, пятно на плече заметили, конечно, но подумали, что обычный синяк.
        Так что все этот Ведьмин Дом за километр обходят. Лет двадцать, наверное, там никого не было. Ясно теперь, что это за дом?
        ...Все молчали. Серега смотрел, как шевелятся на полу лунные блики, и думал. Интересная сказка, чего уж там. Жаль только, что сказка, потому что по правде такого быть не может. А хотелось бы... Но что поделать - не бывает никаких ведьм и привидений, это же наукой доказано.
        А Санька лежит, наслаждается эффектом. Прочитал, наверное, в какой-нибудь книжке и досочинял про дом в здешнем лесу. И рассказывает, авторитет себе зарабатывает. Желтые глазки довольно поблескивают. Хоть в темноте и не видно, но Серега знал - поблескивают. Вообще этот Санька в последнее время весьма обнаглел. Вырубается, все время командует, основного из себя строит. Про таких говорят: "Кашки-борзянки объелся." Да было бы хоть с чего. Мускулы-то как жеванная веревка. Сегодня на спартакиаде мяч всего лишь на пятнадцать метров кинул. Другого бы засмеяли - хиляк-разрядник, а ему все с рук сходит.
        Липнут к нему пацаны прямо как мухи. Наверное, потому, что умеет он других себе подчинять. Причем он ведь не как Лизка, председатель отряда, он не орет с посиневшей мордой: "Отряд! Равняйсь!" Он, Санька, по-хитрому действует, тихо. Одному что-то шепнет, другому... Когда надо - посмеется, когда надо - соврет что-нибудь с самым серьезным видом. И еще он здорово умеет обзываться. Чувствует, кому что бросить, и чтобы человеку обидно было, и остальным смешно. Вот и попробуй тут возмутиться. Все скажут: шутка-нанайка, понял?
        А теперь он, видно, решил страшными сказками народ взять. Пацаны же все рты пооткрывали, слово пропустить боятся. Да и вправду интересно слушать, хоть и мура это все.
        - Мура это все, - сказал Серега и нарочно зевнул. - Все ты, Санек, лапшу на уши нам вешаешь. Будто сам не знаешь - не бывает никакой нечистой силы.
        - Заткнул бы ты, Серый, глотку дырявой лодкой, - немедленно откликнулся Санька. - Сунь голову в тумбочку и утихни. А то смелый больно. Попробовал бы ты, как те пацаны, ночку в Ведьмином Доме просидеть. Небось, было бы радостей полные штаны.
        Ребята немедленно захихикали. Они бы и в голос заржали, но опасно. Разбудишь еще, чего доброго, вожатого Мишу, придет, надает щелбанов...
        Да, здорово язык у Саньки подвешен. И ничего с ним не поделать. По морде надавать? Это несложно, но ребята не поймут. Раньше бы поняли, а сейчас... Сейчас они за Санечкой как щенки за мамкой. Не драться же со всей палатой...
        - Ну как же, как же... Да ничего со мной не случилось бы в этом доме. И вообще, откуда ты все это взял? Про студента про этого, про ведьму? Сам, что ли, их видел?
        - Раз говорю - значит, знаю, - голос у Саньки был спокойным и слегка усталым. Точно глупые малыши отвлекают его от взрослых, солидных дел, но по доброте душевной приходится все же им отвечать.
        - Мне батя рассказывал. Он ведь сам из Захаровки, родился там. И пацанов этих, что в доме сидели, лично знал. Так что, Серый, молчал бы ты в тряпочку. Сам-то на их месте сдрейфил бы, я же тебя знаю. Что поделать - кишка тонка.
        Нет, такое спускать ему нельзя. Промолчишь сейчас - и до конца смены все пальцами на него показывать будут: кишка тонка. Налипнет эта кличка, попробуй потом от нее избавиться.
        Ну прямо руки чешутся засветить ему в глаз... Если бы этот слизняк драться умел! А то ведь захнычет, и окажешься не только трусом, но и гадом. Все скажут - если у тебя мускулы, значит, слабых можно бить, да? А уж отомстит Санечка будь-здоров, это он умеет.
        - У тебя у самого кишка тонка! А я хоть сейчас на спор в этот самый Ведьмин Дом пойду, - сглотнув вязкий комок в горле, произнес Серега. - Тоже мне делов - ночку в избушке-развалюшке отсидеть.
        - Да ты треплешься все. По-настоящему-то спорить забоишься, - лениво протянул Санька и отвернулся к стене. Похоже, собрался спать.
        - Я? Забоюсь? Ну ладно, я завтра на спор после отбоя туда пойду и всю ночь там отсижу. К рассвету вернусь.
        - Ну что ж, это уже интереснее, - помолчав, отозвался Санька. - Только вот чем докажешь, Серый, что и вправду в доме торчать будешь, а не в лесу под кустом?
        - Ну, а чем доказать?
        Санька немного подумал. Остальные тоже насторожились и ждали, что будет.
        - Значит, так, - придумал, наконец, Санька. - Я у тебя сегодня книжку видел, библиотечную, "Дети капитана Гранта". После завтрака мы всей палатой пойдем в лес, к Ведьминому Дому, и в окошко твоих капитанских деточек бросим. А ты, когда вернешься оттуда, книжечку эту обратно принесешь. Если, конечно, вернешься... А чтобы ты целую ночь там высидел, сделаем так. Лешка тебе свечку даст, не жмотись, Лешка, я у тебя видел. Зажжешь в Доме свечку, можешь там книжку свою долбаную читать. До утра свечка почти вся обгорит, назад огарок притащишь. Ну как, идет?
        Серега представил себе, как он зажжет в Доме свечку, и по стенам запляшут косматые тени. Изнутри поднялось что-то серое, мутное. И кто его за язык тянул? Но не отступать же теперь...
        - Ладно, идет! На что спорить будем?
        Санька опять задумался.
        - Ну, не на жвачку же, - протянул он наконец. - Тут по-крупному надо, чтобы интересно было. А давай вот так. Ты выиграешь - я твоим рабом буду, я выиграю - ты моим. А то что-то больно борзым ты стал. Надо бы и повоспитывать.
        Серая, мутная гадость зашевелилась, заклокотала в горле. Да уж, зря он затеял этот спор. Игра в "рабство" волной прокатилась по лагерю в прошлую смену, и Серега хорошо помнил, что это такое. Проиграешь - и Санька по-всякому издеваться начнет, полдники станет отбирать и все такое. А ответить нельзя. И даже не потому, что весь отряд излупит. Его-то, может, и не излупят - побоятся. Но ведь пальцами тыкать начнут - не выдержал, значит, нарушил свое слово. Значит, струсил, значит, нет у него никакой воли. И никто с ним дружить не захочет, и ни в одну игру его не примут. Все только и будут, что дразниться, даже девчонки, даже малышня. Тогда уж лучше вообще в этот лагерь не ездить.
        И получается, что бунтовать нельзя. Зубы стисни, а терпи. Чтобы все по-честному было. Докажи, что у тебя характер есть, что ты настоящий мужчина.
        Что ж, ничего другого не остается, как победить Саньку. Отсидеть ночь в Ведьмином Доме. Между прочим, тогда Санечке кранты. В рабстве-то его Серега держать не станет, противно это, но и без того ясно, что сделается он тише воды, ниже травы... И наверное, больше сюда не приедет. Вот здорово!
        - Ладно, я согласен, - твердо сказал Серега и вылез из-под одеяла.
        - Только чтобы уговор до конца смены действовал, - уточнил Санька.
        Ни фига себе, до конца смены! Он что, сдурел? Обычно пари "на рабство" заключались на день, на полдня - и не больше. Кто ж такое выдержит - до конца смены? До него еще две недели... Впрочем, ладно, пусть будет по-Санькиному. А то начнет вопить, что Серый сдрейфил, что кишка тонка. Да и вообще Серега не собирался проигрывать.
        - Идет. До конца так до конца.
        Тогда Санька выбрался из кровати и, прошлепав по скрипучим доскам, протянул Сереге ладонь. Тот сжал ее и незаметно поморщился. Лапа у Саньки оказалась липкая и мокрая. Противная лапа.
        - Эй, пацаны, разбейте кто-нибудь, - велел Санька. - Например, ты, Масленок.
        Лешка Масленкин, вздохнув, выполз из-под одеяла, разрубил сцепленные руки и отправился досыпать. Кровать под ним скрипнула и жалобно простонала.
        - Значит, пацаны, все свидетели, - добавил Санька. - Чтобы потом не было никакого вырубона. Ладно. Спать пора.
        И он замолчал, отвернувшись к стене. Скоро засопели и другие, но к Сереге сон не шел. Сперва жужжала муха, потом она отправилась куда-то по своим мушиным делам, но вместо нее ворвалась с улицы злобная стая комаров и начала концерт. Только глаза слипнутся - прозвенит сволочь над ухом, хлопнешь ладонью, уху больно, а комару хоть бы что. Позвенит вдали, и потом к другому уху присосется.
        Неужели всю ночь летать будут? Им что, спать необязательно? Спят же они когда-нибудь? Хотя они, наверное, днем спят, а ночью поднимаются и летят на кровавую охоту. И ладно бы кровь пили, так они же еще и звенят к тому же, спать мешают. Хорошо бы изобрести такое средство, чтобы нажал кнопочку - и все комары вокруг дохнут. И почему ученые до сих пор этим не занялись? Дело ведь нужное.
        3. БЕГСТВО
        Длинная, колючая трава обдирала ноги. Солнце висело почти в зените и равнодушно жгло землю. Серега знал, что оно не зайдет еще долго, очень долго. И придется идти под небесным огнем, пока не свалишься от усталости. Если, конечно, раньше ему не встретится Город Золотого Оленя... Но на это мало надежды. Неизвестно еще, есть ли этот город и в самом деле, не выдумка ли он, не сказка ли, придуманная кем-то в утешение.
        Серега шагал по левому краю огромной, наверное, даже бесконечной просеки. Там, слева, сплошной стеной тянулся сосновый бор. Чем-то он походил на Дальний Лес, но все-таки был другим. Сосны казались куда толще и выше, не густели меж ними заросли малины, не шевелилось под ветром травяное море, а только белый лишайник полз длинными языками по опавшей хвое... С правой стороны просеки виднелось нескончаемое болото, в разрывах ряски блестела на солнце ржавая вода, и точно ружейные стволы, целились в небо толстые, мощные камыши.
        Серега уныло переставлял вязнущие в рыжей траве ноги. Он понимал, что скоро конец. Неважно какой. Идти так дальше он не сможет. Он уже сейчас плетется из последних сил. Пот струится по спине, течет по лицу, разъедает глаза. Хочется пить, безумно хочется пить, но воды с собою нет, а из болота нельзя - там вода ядовитая. Хорошо хоть, жрать не хочется - спасибо жаре. Впрочем, все равно ничем нельзя было запастись. Бежать пришлось еще до рассвета, даже одежду взять не удалось - она, как и положено, оставалась до утренней побудки в каморке под замком. Как есть, в трусах и в майке, пришлось вылезать из разбитого окна в сортире, затем короткими перебежками, согнувшись по пояс, приближаться к крепостной стене, надеясь незаметно для стражников нырнуть в подкоп. К счастью, особой бдительности стражники не проявляли. Дело шло к рассвету, самый сон. Да и кого сторожить? Все знают, что из Замка обратной дороги нет...
        Сколько же сейчас времени? Глупый вопрос - ведь часы тут идут по-своему, а солнце по-своему. Вполне возможно, сейчас без четверти два. Или ровно полдень. А может, и полночь - какая разница?
        В Замке, наверное, уже обнаружили побег. Значит, снарядили погоню. Единственная надежда, что время там течет медленнее, что еще не настала поверка, и старший надзиратель не начал выкликать рабов, водя обгрызенным желтым ногтем по длинному, свернутому в свиток списку.
        Хотя с чего бы это Замковому времени быть медленнее, чем Лесному? Может, все как раз наоборот. И закованные в латы всадники скачут уже на взмыленных лошадях. Ну, может, и не в латах, не война все-таки, но уж точно с арканами и мечами у пояса.
        Что они сделают, если поймают? Зарубят на месте или, перекинув через круп лошади, повезут в Замок, на пытки? А потом казнят на Центральном дворе. И над столбом повесят черную доску с аккуратной надписью мелом: "Он искал Город Золотого Оленя".
        Серега один раз видел казнь. Видел, как смертника, мальчишку года на два его постарше, приковали к столбу длинной стальной цепью. Потом принесли дрова - несколько здоровенных березовых плах, а затем кучу мелкого хвороста. Плеснули из канистры бензином. Потом... В бараке Серегу долго рвало, и целый месяц ему снились темные, глухие кошмары.
        Вдалеке послышался невнятный звук. Серега резко обернулся. Нет, ничего. Все спокойно. Наверное, какая-то сухая ветка обломилась под собственной тяжестью. Или зверь какой-то пробежал. А ему со страху невесть что померещилось!
        Он зашагал дальше. Через минуту звук повторился, и на этот раз Серега замер как вкопанный. Приглядевшись, он заметил у горизонта несколько черных точек. Так и есть, погоня! Он лег ничком в горячую сухую траву, приложил ухо к земле и без особого труда услышал слабый пока что стук копыт. Что ж, этого следовало ждать. Игра окончена.
        Серега метнулся влево, ворвался в лес и, не разбирая дороги, бросился вперед. Мозги отключились, его толкали вперед лишь страх и отчаянное, звериное желание жить. Он не чувствовал ничего, кроме бешено колотящегося сердца. И только от резкой боли в груди пришел в себя, остановился и открыл глаза.
        Между деревьями в три ряда тянулась колючая проволока. Видно, она шла через весь лес. Майка на груди оказалась разодрана в клочья, Серега стянул ее и увидел на груди несколько сочившихся густой темной кровью царапин. Это все ерунда, - мелькнула тоскливая мысль. - То ли еще будет!
        Теперь оставалось лишь бежать вдоль проволоки. Вперед ли, назад - разницы нет. Всадники, конечно, отрежут ему дорогу с обеих сторон и начнут медленно сжимать клещи. Да стоит ли бежать вообще? Очень уж это становится похожим на игру кота с мышкой.
        Серега сел на землю около проволоки, закрыл глаза и стал ждать конца. Странное дело - захотелось спать. Сереге даже смешно от этого стало - тут, может, жизни осталось на несколько минут, а его в сон клонит.
        Однако же глаза слипались, по всему телу плыли жаркие волны, и очень скоро он понял, что лежит в палате, в корпусе. Пищал горн на подъем, низкое, такое нестрашное солнце острыми лучами лезло в глаза, и Серега понял, что утро, что пора скидывать одеяло и мчаться в туалет, пока там не образовалась очередь, а потом - на зарядку.
        Хватит нежиться, а то еще опоздаешь, и физрук Жора заставит потом ходить вокруг футбольного поля гусиным шагом. Это не так уж трудно, но обидно. А после еще велит отжаться пятьдесят раз. Жора, он такой, не упустит случая свою власть показать... Вот уже пацаны, зевая, вылезают из кроватей, кто-то выбегает из палаты, а кто-то, еще жмурясь, натягивает на глаза одеяло. Масленкин прыгает на одной ноге, натягивая на другую кед, а Санька еще только открывает глаза.
        ...Санька, усмехаясь, смотрел ему в глаза. Серега дернулся - и налетел спиной на проволоку. От этого он проснулся окончательно.
        Справа и слева его окружали всадники. Их было человек семь или восемь, все здоровые мужики, в боевых нагрудниках, с мечами у пояса и короткими десантными автоматами на груди.
        А прямо перед ним стоял Санька. Его белая, со звездой во лбу, кобыла вертела мордой чуть поодаль.
        Санька был в зеленой куртке с кривой серебристой звездой на левом рукаве, в легких парусиновых брючках чуть ниже колен. В руке он сжимал тонкий хлыст.
        - Ну что, Серый? Далеко намылился? - Санька сплюнул, пытаясь попасть в Серегино колено, но не попал. - Что, в марафонщики готовишься? - еще не закончив фразы, он коротко размахнулся. Хлыст прозвенел в горячем, переливающемся от жара воздухе. Серега дернулся - но поздно. Все тело пронзила боль, резкая и злая, словно удар током. На плече вспыхнула узкая багровая полоса.
        - А ты, похоже, совсем оборзел, Серый, - как ни в чем ни бывало, продолжал Санька. Он снова прицелился и плюнул. На сей раз плевок попал точно по адресу. - А я ведь предупреждал тебя. Что ж, придется повоспитывать. А то ведь еще неизвестно, что из тебя получилось бы... Что же с тобой делать? - Санька принял задумчивый вид. - Как же тебя спасать? Конечно, не помешает хорошая порка, но этим займемся в Замке. Только вот вопрос - хватит ли тебе этого? Подозреваю, что все-таки придется нам встретиться в подвалах под Второй Башней... Эй, ребятишки, - крикнул он всадникам. - Связать его и прямиком в Замок. И сразу же в подвал. Но только без меня не начинать. А я еще погуляю тут, землянику пособираю...
        - Идиот, - буркнул Серега, - здесь же нет никакой земляники. Одна колючка!
        - Ничего, разберемся, - весело ответил Санька. Но глаза у него были почему-то совсем не веселые.
        Всадник-старшина, с белой нашивкой на рукаве, подъехав ближе к Сереге, набросил на него аркан. Затем, спешившись, он смотал ему кисти рук и резким движением, словно мешок муки перекинул его через круп своего коня.
        Серега рванулся, но тут же получил такой страшный удар в висок, что мир мгновенно окутался черно-фиолетовой мглой, и мгла наплывала жаркими волнами, словно морской прилив. А потом он открыл глаза.
        Низкое солнце висело в ослепительно-синем небе. Пищал, захлебываясь, горн на подъем. Серега рванулся, сел на кровати и помотал головой. Все осталось. Ну, слава Богу. Значит, это был всего лишь сон. Значит, пора выскакивать из-под одеяла, влезать в кеды - и на зарядку. А то еще заставит Жора гусиным шагом ходить... Вот уже и пацаны вылезают из постелей, Лешка Масленкин, зевая, прыгает на одной ноге, напяливая на другую кед, а Санька еще только открывает глаза. Он спокоен, ему спешить некуда. В его медицинской карте записан какой-то нефрит и еще много чего, так что Жора отстал от него в первые же дни, проворчав себе под нос: "Сдохнешь еще, неровен час, а мне отвечать за тебя, недоделанного..." Вот Санечка и пользуется.
        4. ЛИНЕЙКА
        - Ну, как спалось? - поинтересовался Санька. - Настроение боевое? Не расхотелось еще в Ведьмин Дом идти?
        - Заткни хлебало, - ответил Серега, прихлопнув на локте присосавшегося комара. - Договорились - значит договорились, и хватит об этом.
        - Между прочим, Серый, еще не поздно переиграть. Ты только перед всей палатой признай, что сдрейфил - и ладно. И никакого рабства.
        - Еще чего? Чтобы надо мной все ржали? А в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой?
        - Да никто ржать не будет, что ты! - Санька старательно изобразил возмущение. - Думаешь, только тебе одному страшно? Да ни один пацан в лагере, даже из первого отряда, в этот Дом бы не пошел. Ты что, особенный?
        - Все, отзынь. Уговор дороже денег.
        - Ну ладно. Тогда после завтрака туда идем. Кидаем книжку да свечку. И кстати, до ночи будешь под наблюдением.
        - Это еще с какое радости?
        - А с такой... Вдруг ты в лесу где-нибудь свечку жечь начнешь? Как тогда проверить, что до утра в Ведьмином Доме высидел?
        - А ты и так не проверишь, - заметил Серега. - Может, я ночью туда пойду, заберу книгу и свечку, и в лесу где-нибудь свечку зажгу? Что мне мешает книжку в лесу читать? Только ты не думай, я не то что некоторые... Раз договорились - значит все по-честному. Мне жулить не к чему. Так что следи сколько влезет. Не лопни только. От напряжения...
        - Ну, это ты зря... - задумчиво протянул Санька. Похоже, он лишь сейчас сообразил, что сожженная свечка - слабая гарантия.
        - А ты все равно в лесу ночью не высидишь! - выпалил он вдруг радостно, словно озарение на него нашло. - Комары тебя зажрут. Или кто похуже...
        Он бы еще сказал что-нибудь, но тут их прервали. Сзади, словно рассерженная кобра, зашипела вожатая Света:
        - Вы где стоите? На линейке или на базаре? Немедленно прекратили болтовню! Позор, весь лагерь на вас, обормотов, смотрит. Живо подровнялись!
        ...Медленно-медленно стягивались на линейку отряды. Солнце уже высоко поднялось над кромкой Дальнего Леса и начинало жарить на полную мощность. Серега знал, что оно не зайдет еще долго, очень долго. В горячем воздухе крутилась всякая дрянь - комары, мошки какие-то. То и дело раздавались хлопки.
        - Ну-ка, народ, прекратили бурные аплодисменты, - подал голос вожатый Миша. Он стоял, прислонясь к шершавому стволу сосны. По его помятому лицу было видно, что выспаться опять не состоялось. Миша хмуро глядел на отряд. Пускай Светка их выравнивает, если ей делать нечего. А ему не хочется. Хочется только спать и курить. И комары к тому же, сволочи, совсем зажрали.
        Дольше всех ждали шестой отряд. Тот, что считался самым разболтанным и безалаберным. Безлагерным, как произносила старшая вожатая Дуся. Кстати, она требовала, чтобы все называли ее полным именем - Евдокия. Но окружающие почему-то звали ее просто - Дуней или Дусей. Кое-кто предпочитал кошачью кличку Дуска. Но это вызывало такой взрыв ярости, что большинство старалось не рисковать.
        - Шестой отряд! Вас ждет весь лагерь! Малыши и то раньше вас построились! Сколько же это будет продолжаться?! Еще одно замечание - и весь отряд переведу на октябрятский режим! Вместе с вожатой! Елена, когда, в конце концов, твои дети будут стоять как положено?
        Дуся отложила в сторону желтый рупор-матюгальник и вытерла губы розовым платочком. Потом, скорбно вздохнув, взяла свое орудие снова. Ритуал продолжался.
        - Дружина! Равняйсь! Смирна-а! Отставить! Третий отряд! Дружина! Равняйсь! Смирна-а! Председателям советов отрядов приготовиться и сдать рапорта! Вольно! - и Дуся вновь отложила мегафон.
        Председатели ленивой трусцой выбежали к трибуне и отрапортовались. Дуся, вздохнув, начала докладывать режим дня и распределять трудовые задания.
        - Раздача слонов... Пророк Самуил отвечает на вопросы... - негромко комментировал Миша. - Приготовься, Светик.
        - Не надо нам слонов, Мишенька, - сейчас же отозвалась Света. - У нас их и так вон, сорок с половиной штук. Между прочим, ты опять галстук неправильно повязал.
        - Да? Впрочем, это мне как-то, знаешь, до фени... А что касается слонов, сейчас увидишь. Дуска выдаст нам хар-рош-шего слона - драить территорию за воротами.
        - Это почему же именно нам?
        - А я с ней вчера светскую беседу имел. Посоветовал ей вернуться к основной специальности. Да будет тебе известно, она у нас контролер ОТК. Так что мы очень мило пообщались.
        - Ну, спасибо тебе, Мишенька! Просто огромное спасибо! Я-то, глупая, после завтрака хотела зачетное мероприятие готовить...
        - Ну и как же ты собиралась его готовить?
        - Будто сам не знаешь! Подготовлю материал к вопросам, раздам детям - пускай учат. Наглядное оформление с девочками нарисуем...
        - Господь с тобой, Светик! Окстись! Чего же тут готовить? Пожалей свое драгоценное время. Летом нужно загорать, а не готовить беседу про комсомол. Тем более, что тема благодатная. Лей водичку без всякой подготовки. Ты, между прочим, не первая в таких делах. Это я насчет оформления. Сходи на склад, поройся. Там этой макулатуры до фига. Мы стоим на плечах исполинов - так, вроде бы, старик Ньютон когда-то выразился.
        - Хватит, хватит! - одернула его Света. - Непедагогично же все-таки! Дети же слышат.
        - А пускай слышат. Они, знаешь, много чего уже слышали. Запомни, Светик, раз и навсегда - нет такой науки, педагогики. Это я тебе как заслуженный инвалид Минпроса говорю. Нет такой науки. А значит, и нет ничего непедагогичного.
        - Прекрасно! Ты бы эту мысль перед Валентиной Николаевной развил.
        - А что? И разовью. Как-нибудь.
        - Вот именно что как-нибудь...
        ...Дуся объявила распорядок. Первая половина дня - подготовка к празднику Нептуна, работа в кружках и секциях. Третий отряд убирает территорию за лагерными воротами. Работу сдать лично ей, Дуске. Днем - кружки и секции, товарищеский матч по футболу между первым и вторым отрядами. Вечером - и в Дусином голосе появились мечтательные нотки, - вечером танцы.
        ...Потом все медленно, организованной толпой потащились на жрачку в столовую. Ну вот почему так получается - с утра аппетита никакого, зато вечером ты голодный как волк?
        Конечно же, ничего хорошего в столовой не оказалось. На столах красовались тарелки с пшеничной кашей "Дружба". Каша эта противная, липкая, с изюмом и комками. К ней прилагался маленький кусочек колбасы - наверное, в утешение. Стоит лишь взглянуть на эту "Дружбу", и желудок сводит. А главное, в дверях на мойку уже стоит седая, бледная как привидение врачиха Елена Дмитриевна и никого с недоеденной кашей не пропускает. И не сбежишь - входные двери заперты на крючок, выход только через мойку. Елена Дмитриевна борется за стопроцентную съедаемость.
        Недавно Серега просек, в чем тут дело. Подслушал, как Миша со Светой в вожатской трепались. Окно у них было раскрыто, а он как раз под окном сидел, выжигал линзой узор на фанерке - вот и подслушал нечаянно. Оказывается, прикатила в лагерь к некой детке мама, закормила свою детку от пуза тортами да конфетами, а потом на территорию пробралась и вместе с деткой в столовую вошла. И, ясное дело, ужаснулась. Трагедия! Детка суп не доела, котлетку лишь расковыряла... Плохо в лагере со съедаемостью!
        В городе эта мама первым делом полетела в партком и устроила там Варфоломеевскую ночь. Серега не знал, что это такое, но догадался, что, наверное, большая драка. Ну, потом комиссии всякие, начальнице выговор влепили, врачихе тоже. Вот теперь они и дрожат, борются...
        Однако что-то же надо делать! Не сидеть же тут весь день... Ну, слава Богу, у Сереги свои методы имеются. Вот, например, жирный Венька Сторожев сожрал свою кашу и требует добавки. И как это в него столько влезает? Серега тут же подвинул ему свою порцию - на, золотко, кушай, не обляпайся. А его тарелку, до блеска вылизанную, схватил и потащил на мойку. Уверенно прошел мимо врачихи, небрежно поставил посуду на огромный оцинкованный стол и выбежал на воздух, под жаркое белое солнце.
        Теперь до десяти полагалось убираться у корпуса. Да очень уж не хочется. Ну какая разница - фантиком больше, фантиком меньше? Однако для вида все-таки что-то делать придется. Иначе, если Миша изловит, плохо получится. За милую душу заставит все туалеты в корпусе мыть. После отбоя, разумеется. А на это время у него, Сереги, другие планы имеются.
        Главное - что? Главное - сделать трудовой вид и все время у начальства на глазах быть. А уж сколько он бумажек подберет, как дорожку выметет - да кто же это проверять будет? Миша поленится, а Свете одной всюду не поспеть. К тому же память у нее слабая, погрозит-погрозит чем-нибудь, а потом обязательно у нее все из головы вылетит. Очень ценное свойство.
        5. ЧЕРВЯЧОК
        После уборки территории пойти к Ведьминому Дому не удалось. Миша со Светой записали всех в тетрадочку и погнали вкалывать - мусор за лагерными воротами выгребать.
        Сереге и Лешке Масленкину достались носилки. Сперва Серега обрадовался - не хотелось возиться в грязи, но когда они узнали, где помойка, Серегина радость сильно убавилась.
        Оказывается, почти поллагеря нужно пройти, да еще в гору. А носилки им накладывали от души - после пятого захода спина у Сереги заныла. Это у него-то, после трех лет самбо! Что уж говорить о Масленкине? Тот вообще еле переставлял ноги, и Серега предложил:
        - Лех, а Лех, а чего это мы так надрываемся? Мы им что, нанялись? Ходить можно и медленно, по дороге отдыхать...
        - Работай, негр, солнце еще высоко, - хмуро отозвался Масленкин. - А когда зайдет солнце, зажгут электричество. Ты разве не слышал, что Мишка сказал?
        - Нет. А что он сказал?
        - Сказал, что если до обеда не уберем, будем до ужина с этой дрянью возиться. Не справимся до ужина - так значит, после ужина до отбоя. А если за день всего не перетаскаем - завтра вкалывать придется. Вместо похода!
        - Когда это он говорил? Я что-то не слышал.
        - Да сразу же после завтрака, в корпусе.
        Серега задумался. Действительно, завтра же поход! На два дня, с ночевкой... Тот самый поход, что вечно переносился в прошлую смену, тот самый поход, что давным-давно был обещан, но постоянно откладывался на "завтра", на "после торжественной линейки", на "подождем пока, посмотрим на ваше поведение". Каждый раз Серега давал себе слово, что больше никогда не поверит их обещаниям, но все-таки надеялся. Правда, с течением времени надежда издыхала. До следующего раза. Вот и сейчас из-за уборки этой дурацкой все может сорваться. Значит, как ни крути, а придется ишачить.
        - Ну ладно, тогда потащили.
        ...Выщербленная кирпичная дорожка изгибалась вправо. Солнце ползло все выше и выше в голубую бездну, трещали кузнечики, откуда-то тянуло дымом.
        - Серый, а ты что, по правде пойдешь в Ведьмин Дом? - негромко спросил Лешка, когда, опрокинув носилки, они зашагали обратно.
        - А что делать? Придется. Сам же нам руки разбивал, знаешь, какое условие.
        - Знаю. Да и Санька, он не отступится. Ему теперь тоже назад хода нету.
        - Это почему же?
        - А он с пацаном одним поспорил, из второго отряда. После завтрака рассказал ему про ваше с ним пари и поспорил, что ты этому парню признаешься, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил.
        Ничего себе, присвистнул Серега. Санька к тому же еще и треплом оказался! Теперь о пари поллагеря узнает.
        - Интересно... И на что же они поспорили? Тоже на рабство?
        - Нет, пацан тот ему сказал, что ему это на фиг не нужно. На Санькиных индейцев заграничных поспорили. Видел, наверное? Он ими часто хвастает. А пацан часы свои поставил. И сказал еще, если Санька смухлюет, его весь второй отряд лупить будет.
        - А ты-то откуда все знаешь? Тебе что, Санька отчет давал?
        - Нет, я их подслушал. Он парня этого к нам в палату привел, ну, чтобы все обговорить, а я там подметался. Они меня прогнали, а я подумал, чего это они в секретность играют? Вышел из корпуса, встал под окном и подслушал. Они же, лопухи, окно закрыть не догадались.
        - Ну и зачем ты мне все это рассказал? Думаешь, я от радости плясать стану?
        - Да так... Наверное, лучше, если ты будешь знать.
        - Ну спасибо, осчастливил. Ладно, пошли дальше.
        Они зашагали быстрее и вскоре вернулись к воротам, где копошился бедный третий отряд.
        И вправду - бедный. Легко ли выгрести всю желто-бурую дрянь, все эти доски, плавающие в жидкой грязи, битые кирпичи, поросшие крапивой, какие-то железяки неизвестно от чего... А бумаг-то, бумаг! Драные молочные пакеты, обертки от печенья и промасленные кульки, мокрые, заплесневелые бланки, рваные листки из альбомов. А пробок сколько! Железные, деревянные, пластмассовые! И бутылки, и битое стекло... Наверное, все тридцать лет, что лагерь стоит, сюда мусор сваливали, и не убирал никто.
        Да, нечего сказать, подкинула им Дуска подарочек. А все Миша виноват. Не надо было ее дразнить. Впрочем, его тоже понять можно. От такого начальства озвереешь. Вот скоро явится она принимать территорию, принцессочка на горошине. Обязательно ведь к чему-нибудь прицепится. Может, ей крошки от кирпичей не понравятся, или фантик какой-нибудь углядит. Специально ведь искать будет, точно белые грибы в лесу. Глаза у нее натренированные - контролер. А уж если найдет - то-то ей будет радости...
        Они загрузились и снова направились в дальний путь, на помойку. И опять Леха не выдержал молчания:
        - Слушай, Серый, а ты что, и вправду нечистой силы не боишься?
        - Я в нее не верю.
        - Да никто в нее не верит. А все боятся.
        - А я не боюсь. Потому-что никаких ведьм не существует. Наукой доказано.
        - Это, конечно, правильно, - помолчав, сказал Лешка. - А только знаешь, по-всякому бывает. У меня вот тетка была, тетя Маша, она в деревне жила, в Жерлевке, это под Рязанью. Она тоже ни в какую нечистую силу не верила, она клубом заведовала, культурная... А у них с дядей Колей лошадь была, Звездочка, белая вся, только на лбу черное пятно. На звезду похоже. Ну вот, я точно не помню, что мама рассказывала, но вышел такой закон, чтобы всех лошадей сдавать в колхоз. Добровольно. Это давно было, в шестидесятые годы. Ну, дядя Коля стал ругаться, не отдам, говорит, Звездочку, плевать я на них хотел. Что, говорит, танки они на нас, что ли, двинут, Звездочку отбирать? А тетя Маша его пилит-пилит, надо сдавать, жалко, а надо. Что о нас люди подумают? Я же клубом заведую, мы пример показывать должны. Культура там всякая, политика.
        Ну, в общем, отдали они Звездочку, а с тех пор тетя Маша грустная все ходила, все о чем-то думала-думала. Мама говорит, раньше она веселая была, лучше всех в деревне пела.
        А как Звездочку у них забрали, все молчала, а однажды дядя Коля пораньше с работы пришел, почувствовал, наверное, что-то. Смотрит - а в доме тети Маши нет, он ищет ее по всему двору, зовет, потом в сарай заглянул - и видит: висит тетя Маша, веревка за потолочную балку привязана, а она, тетя Маша, еще живая, еще дергается в петле. Ну, дядя Коля бросился ее вынимать, и вдруг на него как ветром дунуло, и он смотрит - а между ним и тетей Машей три огромных белых лошади стоят, и у всех черные звезды во лбу, и даже не звезды, а дыры, как от пуль. И они смотрят на него так странно и брыкаются, к тете Маше не подпускают. Дядя Коля, понятное дело, закричал, стал народ звать, ну, люди сбежались, время-то вечернее, и все этих лошадей видели, и никто сквозь них пробиться не мог - боялись.
        А когда тетя Маша дергаться перестала, опять ветром дунуло, и лошади пропали. Вынули из петли тетю Машу - а она уже мертвая. Вот так. Почти вся деревня это видела, все свидетели. А ты говоришь - не бывает нечистой силы. Как же не бывает, когда вот так получилось? Дядя Коля с тех пор сильно пить стал и тоже умер. И мама с папой дом в Жерлевке продали и больше туда не ездили.
        Серега долго молчал. Ну что тут скажешь? С Санькой-то все ясно, он свою историю из какой-то книжки взял. А половину, наверное, досочинял. Оно и видно - старался говорить по-книжному, только у него не очень-то получалось.
        Но Леха? Он ведь парень простой, ему придуриваться незачем. А его рассказ куда страшнее Санькиного. Наверное, и впрямь что-то такое дома слышал. Ему ни в жизнь самому такое не придумать.
        Серега сплюнул, потом в упор посмотрел на Масленкина и сказал:
        - Я одного не пойму, Леха, зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем все эти разговоры заводишь? Тебе-то чего от меня надо?
        Масленкин резко остановился, и Серега, идущий сзади, чуть не придавил его носилками.
        - Зачем? А может, я не хочу, чтобы ты в Ведьмин Дом ходил. Ты, может быть, в нечистую силу не веришь, а я верю. Не хочу я, чтобы там с тобой что-нибудь случилось. Как с тетей Машей.
        Серега посмотрел Лехе прямо в глаза. Тот мигнул и смущенно отвернулся.
        А ведь он и впрямь боится. Именно за него, Серегу, боится. Это же по глазам видно. Но почему? То есть не чего боится, а из-за чего? С какой это радости вдруг такая забота?
        - Слушай, Серый, - произнес между тем Леха, - я уже все обмозговал. Ты ведь через октябрятские ворота к Ведьминому Дому пойдешь? Так я слева за воротами, в лопухах, пакет заначил. А в пакете книга. Санька, он ведь хитрый-хитрый, а все равно тупой, он же не знает, что в библиотеке этих детей капитана Гранта навалом. И все одинаковые. Я сразу, как их подслушал, Саньку и пацана этого, в библиотеку побег и взял одну штуку. Их там никто и не читает. И еще я свечку туда положил, огарок то есть. Санька, он козел, он не знает, что у меня свечек много, и целые есть, и огарки. Я их собираю... Так что гарантия у нас полная. Ты как после отбоя ворота перелезешь, подожди часок, а потом бери пакет и дуй обратно. Переночуешь в угольном сарае, туда никто не сунется. А как светать начнет - в корпус.
        Серега молчал. Ну и ну! Оказывается, тихий, молчаливый Масленкин - голова. Все обдумал, все рассчитал. Но ведь даже не это главное. Главное - он, получается, настоящий друг, а Серега даже не подозревал об этом. Думал - пацан как пацан, не вредный, но больно уж молчаливый.
        И слабак к тому же, в футбол по-человечески играть не умеет, ползает как вареная макаронина, ребята смеются, когда он на поле выходит. Целыми днями он сидит у дяди Васи, в кружке резьбы по дереву, что-то там вырезает. В общем, ничего особенного.
        А главное, слишком уж он Саньке поддается. Тот как скажет: "Эй, Масленок, притащи!", "А ну-ка, Масленок, сбегай!" - и тот притащит, сбегает. Не было случая, чтобы он огрызнулся. Конечно, он слабак, но ведь и Санька не дзюдоист-каратист. Пожалуй, еще похилее будет. Может, Леха вообще драться не умеет? Серега иногда встречал таких. Среди них попадались даже и сильные ребята, но вот не могли они ударить, не могли - и все. Словно кто на цепочку их посадил.
        Хотя был же случай в той смене... Они с Лехой тоже тогда в одном отряде были. Смотались всей палатой с тихого часа на речку, купаться, а на речке к ним деревенские пацаны привязались. Деревенских было трое, зато они большие, как в первом отряде. А делать нечего, пришлось драться. И Леха дрался вместе со всеми, даже одного деревенского классно ногой приложил. Тот прямо обалдел - такой мелкий клоп, а тоже туда же, ногами машется! Деревенские, правда, им тогда все равно навтыкали, но это уже дело десятое.
        А что, если... Может, Леха с Санькой тоже на рабство поспорили, и Леха проиграл? Хотя вряд ли. Такие споры всегда при свидетелях бывают, чтобы потом никто отбояриться не мог. А главное - если бы Леха был в рабстве, Санька бы этими пустячками - подай, принеси - не ограничился. Он бы издеваться стал, власть свою показывать.
        Нет, странно как-то получается. Есть, наверное, что-то такое, чего ни Серега, ни кто-то другой не знает. Дело темное. Одно ясно - Леха Саньку терпеть не может, а все же подчиняется. Может, и вся нынешняя Лехина активность не для Сереги, может, ему главное - Саньке свинью подложить?
        Был момент, когда Серега и впрямь такое подумал. Но тут же вспомнил Лехины глаза, и ему стало стыдно. Потому что по глазам его понял - не о себе сейчас Леха думает. Да и не о Саньке.
        - Лех, а все-таки, почему ты обо мне так заботишься? - спросил Серега напрямик. - Ты же рискуешь, если Санька пронюхает, он тебе жизни не даст.
        Леха долго не отвечал. Потом, видно, решившись, он все же медленно, словно идя против ветра, заговорил:
        - Почему-почему... Потому что дружить с тобой хочу, давно еще, с той смены. Вот почему!
        - Так что же ты раньше молчал? - удивленно спросил Серега. - Давно бы сказал, и дружили бы...
        - Ну, - замялся Леха. - Разве это так просто делается? Да и сам видишь - ты такой, а я вот...
        - Что вот? - не понял Серега. И тут же почувствовал, что знает Лехин ответ.
        - Ну, ты же сам видишь - я слабый. Ни в футбол, ни плавать, ни вообще... Я ничего интересного не умею. Одним словом, Санька правильно обзывает - размазня.
        - Да я этого Саньку! - вскричал Серега. - Да если бы я раньше про тебя знал!
        - Ну вот, - усмехнулся Леха. - Этого я и боялся. Думаешь, я потому с тобой дружить хотел, чтобы ты меня от Саньки защищал? Да плевать мне на то, что ты самбист, что у тебя мускулы. Я ведь потому, что ты хороший... А Санька... Думаешь, я не мог бы ему и сам навтыкать?
        На сей раз промолчал Серега. Потом осторожно спросил:
        - Так почему же не навтыкаешь? Он же дерьмо. Все же видят, как он на тебя вырубается. За Саньку никто бы и слова не сказал.
        Леха вздрогнул, чуть побледнел и принялся разглядывать шнурки на кедах. Потом тихо произнес:
        - Ну... Есть, в общем, одна причина. Ты про это больше не спрашивай, ладно?
        Серега покраснел. Все-таки дурак он, кругом дурак. Хотел как лучше, а видно, самое больное место зацепил.
        - Извини. Я только что... Если что - ты на меня всегда рассчитывай. Санька - не Санька, а вообще...
        Помолчали.
        Солнце забиралось все выше и выше в небо, изливало оттуда свой липкий дымный жар на растрескавшиеся кирпичи дорожки, на темную Серегину голову, на белобрысую Лехину.
        - Еще захода два - и, наверное, все выгребем, - прервал тишину Серега.
        - Если только до обеда успеем, - отозвался Леха. - Минут двадцать всего осталось.
        - Откуда ты знаешь? - удивился Серега. - У тебя же часов нет.
        - Так просто. Чувствую.
        - Ну, ты даешь! А говорил - ничего интересного не умею...
        Посмеялись.
        Все вроде было нормально, но почему-то настроение у Сереги вдруг испортилось. На мгновение ему почудилось, будто снова подступает к горлу серая, мутная гадость. Нет, конечно же, померещилось. И все же что-то не так. Висит в душном воздухе тревога, проникает в глаза, давит грудь. И кажется, будто грызет его изнутри маленький червячок, а что за червячок, откуда он тут взялся - не понять. Все вроде бы хорошо. С Ведьминым Домом дело, можно сказать, почти улажено. С Лехой подружились. Поход завтра будет. Так отчего же?
        Может, все-таки дело в Саньке? Но теперь-то чего? Раньше ведь, когда договор заключали, не было этого червячка. Страшновато было, и противно, и досада жгла из-за дебильного этого пари, но червячка не было.
        Трудно в таких делах разбираться. А надо. Серега знал, что надо. Значит, что получается? До разговора с Лехой был страх. Мелкий такой страх, сопливый. Можно сказать, страшок. Но червяка не было. А сейчас все оказалось наоборот - страшок улетучился, зато на его вместо вполз червяк. Не оттого ли он завелся, что страха не стало? Ведь получается, все в порядке, он не пойдет в Ведьмин Дом, а пари, между прочим, выиграет, поставить Саньку на место. Нормальный человек сейчас бы радовался. А тут почему-то волком выть хочется. Может, у него с мозгами не в порядке?
        И вдруг Серега понял, сразу понял, мгновенно, будто ему кто-то в голове фонариком посветил. Червячок - он из-за того, что вранье получается. Ну, не пойдет он в Ведьмин Дом, отсидится в сарае - так что же выходит, он сдрейфил? Пускай никто, кроме Лехи, об этом не узнает, а все равно - сдрейфил. И пускай Санька проиграет, а все равно окажется прав. И не сможет тогда Серега с ним ничего сделать. Потому что веры в себя больше не будет. Вообще не будет, никогда. Станет он взрослым, отрастит усы, на работу устроится, семью заведет - а внутри останется этот ехидный рыжий червячок. Неужели такая жизнь лучше Ведьминого Дома? Лучше всех этих скелетов, ведьм и привидений?
        Но с другой стороны... Разве он, Серега, так уж уверен в себе? На сто процентов знает, что не испугается? Нет, наверное, если что - он все-таки сдрейфит. Может, и радостей будет полные штаны... Но все равно это лучше, чем вранье. "А то будто ты ни разу не врал? - спросил он сам себя. - Каждый день ведь врешь." И правда, каждый день. Но не в серьезных же делах. Так, по мелочи... Например, вчера с уборки территории смылся. Свете лапшу на уши навесил, будто живот разболелся, а Света - девушка добрая, доверчивая. Сразу послала в изолятор. Да еще поохала, спросила: "Может, один не дойдешь? Может, послать с тобой кого-нибудь?" А он грустно так, жалобно ответил: "Не надо, Света... Я сам дойду... Наверное..."
        И пошел. Только не в изолятор, конечно, а на Земляничную Поляну. В лесу-то земляника давно уже сошла, а здесь, у бетонного лагерного забора, еще держится. И ягоды огромные, сладкие. Странно, что никто до сих пор про эту поляну не разнюхал. Вот уже который год приезжает Серега в этот лагерь, и до сих пор поляной единолично пользуется. Ну, конечно, место дикое, глухое, лопухи растут, а главное - крапива. Высокая, старая, ужасно кусачая. Такая крапива что сквозь брюки, что сквозь рубашку - все равно жалить будет. Вот люди и не рискуют. А Серега не боится в одних шортах туда лазить, потому что знает тайные тропинки в крапивных зарослях. Каждый раз, понятное дело, не убережешься, бывает, что и обжалит. Но настоящий мужчина должен такое терпеть.
        А Света и проверять не стала насчет изолятора. У нее столько дел, что голова пухнет. Причем половину их них она сама себе выдумывает... А если бы и проверила? Всегда можно соврать, что изолятор был закрыт - такое часто случается. А потом, когда изолятор открылся, живот уже перестал. Света что, ее обдурить легко.
        "Значит, все-таки врешь, - поинтересовался тот же самый ехидный голосок. - А вранье - оно всегда вранье. Что про Ведьмин Дом, что про больной живот. Особой разницы нет. Так что действуй, парень!"
        Но Серега понимал, что есть. Есть разница. Хотя... Слишком уж все это запутано. Одно только ясно - Лехиным пакетом пользоваться нельзя. Хочешь - не хочешь, а придется в Ведьмин Дом идти. Вот так.
        Но как об этом сказать Лехе? Старался же человек, спасти хотел... Может, и не надо ему ничего говорить? Нет, нельзя. Нельзя другу врать. А Леха - друг. Хотя, раз он друг, то почему молчит про свои дела с Санькой?
        А может, у него и впрямь причина очень серьезная! Такая, что никому-никому не скажешь. А у Сереги что? Про червяка говорить неловко? Да разве это причина?
        - Слушай, Леха, - сказал он наконец, решившись. - Ты уж извини, и спасибо тебе, конечно, только я все-таки туда пойду. Понимаешь... Стыдно как-то враньем побеждать. Что получится - Санька по-честному спорил, а мы с тобой химичим?
        Леха даже глаза на него вытаращил.
        - Серый, но это же не игра! А вдруг там и вправду нечистая сила живет, и убьет она тебя, как того пацана? Подумай лучше, что с мамой твоей будет. И со всеми! Нет, нельзя тебе идти.
        Да, это, конечно, серьезно, насчет мамы. Риск есть риск. Но ведь не такой уж и большой риск. Сказать точнее - малюсенький. Ведь ясно же, никаких привидений не бывает. А даже если и бывает - не обязательно же к нему прикасаться будут. А что, если прикоснется, и получится синее пятно? А тогда можно в церковь сходить и смыть, в Захаровке церковь до сих пор действует. Он же не тот глупый деревенский пацан, ему порки бояться нечего.
        Все эти мысли пронеслись в голове всего лишь за секунду, не больше. Потому что сразу же он ответил:
        - Нет, Леха. Не идти тоже нельзя. Да и не так уж все и опасно. В крайнем случае, если будет пятно, сбегаем в церковь и отмоем.
        Леха помолчал, потом угрюмо пробурчал:
        - Ну ладно, как знаешь. Только я с тобой пойду. Я молитву знаю от нечисти, меня бабушка научила.
        - Как это ты пойдешь? Все ребята заметят. И будет считаться, что пари проиграно.
        - Ну, тогда давай я тебе эту молитву на бумажке напишу. Вдруг поможет?
        - Ну ладно, пиши...
        За пять минут до обеда явилась Дуся в длинном белом платье. Если бы не красный галстучек - вылитая невеста. Веселая, нарядная пришла, а глазами все равно повсюду шарит. Слава Богу, ничего не нашарила.
        - Ну вот, я же всегда говорила - трудом их надо воспитывать, трудом. Все эти походы ваши, костры - развлечение. А труд - всему голова.
        - А что всему ноги? - ласково спросил Миша. Очень ласково спросил, точно побрызгал малиновым сиропом.
        - То есть при чем тут ноги? - удивилась Дуся.
        - А при том. Труд - всему голова, что-то - всему ноги, а еще что-то, наверное, всему желудок. Это я, Дуся, извиняюсь, товарищ командир, Евдокия Сергеевна, на обед намекаю.
        - Глупые какие-то у тебя шутки, Михаил, - ответила Дуся, придирчивая оглядывая территорию. - Сам умный, а шутки глупые. Удивляюсь я, как это тебя в педагогический приняли? В школе тоже вместо работы хохмить будешь?
        - Нет, моя дорогая леди. Школа - место суровое, там не до баек. Я там хамить буду. Начну с директора - и по нисходящей.
        - Ладно, хорош языком трепать. В общем, так. Территорию вы убрали. Не очень, конечно, но все-таки. На троечку. Значит, можете, если захотите. То есть захотите, - быстро поправилась она. - Можешь вести детей в столовую. Да, кстати, после отбоя зайти в пионерскую. Насчет этих ваших походов разговор есть.
        - А конкретнее? - встрепенулся Миша.
        - Конкретнее будет вечером, после отбоя.
        - Ладно, загляну, коли не забуду.
        - Да уж постарайся как-нибудь. Что-то ты больно забывчивым стал. Утром на оперативке чего тебя не было? Между прочим, являться на оперативки - твой долг.
        - У меня уже на тысячу рублей долг, а ты мне еще оперативки вешаешь. Хотя, если там выдают аперитив...
        - Это еще что такое? - не поняла Дуся.
        - Вино такое. Французское. Книжки иногда читать надо, Евдокия Сергеевна. Книжки о роскошной парижской жизни.
        - Да ну тебя совсем - не нашлась что сказать Дуся. - Юморист нашелся. Веди лучше отряд в столовую, - и Дуся удалилась, шурша своим почти что свадебным платьем.
        А отряд побросал на складе лопаты и носилки. Кое-кто собрался сразу бежать в столовую, но Миша со Светой сначала погнали народ в корпус - отмываться. По дороге Серега услыхал, как Света шепнула Мише:
        - Ну зачем ты ее злил? Накрылся теперь наш поход!
        - Не накрылся, Светик, не боись. Это я тебе твердо говорю, без шуток.
        - Да что ты против нее можешь сделать?
        - Да уж найду что. В конце концов сколько можно? Обещаем-обещаем, а дети, между прочим, нам ни хрена уже не верят. Мне это надоело.
        - Ну и что, надеешься убедить Дуску Сергеевну?
        - Зачем убеждать? Есть и иные методы...
        - Да разве на нее вообще существуют методы?
        - Существуют. И еще какие!
        - Да неужели?
        - Дорогая Света, я под чутким руководством этой мадамы работаю четвертый год. И знаю ее как облупленную. Сейчас она что-то совсем скурвилась. Значит, придется укоротить.
        - Гляди, как бы она тебя самого не укоротила.
        - А что она может? Я вольнонаемный. Волонтер, можно сказать.
        - Зато мне характеристику для института подгадит.
        - Пущай только попробует! Я ей тоже кое-что могу напомнить...
        6. ДИПЛОМАТИЯ
        Почему-то вышло так, что из столовой Серега пошел вместе с Санькой. Тот незаметно пристроился рядом. Некоторое время они шагали молча.
        - Слышь, Серый, разговор у меня к тебе есть, - сказал, наконец, Санька и быстро огляделся.
        - Ну, чего надо? - буркнул Серега.
        - Да вон чего. Я тут думал-думал - а на фига нам с тобой это пари? Глупость одна, игра для малышни. А мы с тобой что-то слишком уж втянулись. Да еще на рабство... Может, ну его к чертям? Скажем ребятам, что пошутили, никто возникать не станет.
        - Что, сдрейфил? Дошло до тебя, что нечистой силы не бывает? Что-то больно долго доходило. Как до жирафа.
        - Бывает, не бывает... Да кто ж его знает, что бывает... Мне же батя все по правде рассказывал. Вдруг на самом деле в доме какая-нибудь нечисть водится? Может, и не студент, и не ведьма, а что-то другое, еще страшнее?
        - Я-то думал, ты умный, а ты дура-а-ак, - Серега нарочно протянул последнее слово, чтобы позлить Саньку. Теперь-то он догадывался, куда тот клонит.
        - Зато ты больно умный... Думаешь, не страшно тебе ночью будет? Хоть ты и не веришь в привидений, а все равно в штаны наложишь. Мало ли что там случится.... Дверь скрипнет от чего-нибудь, а ты подумаешь, что ведьма, и сердце у тебя разорвется. Или птица какая-нибудь закричит, ночью знаешь как страшно птицы кричат! И понимаешь, что птица, а все равно кажется, что душа чья-то. И выйдет у тебя разрыв сердца. Инфаркт по-научному. Хоронить как, с оркестром будем? Или утром вернешься, а ты весь седой. Такое часто бывает, люди седеют со страху, и не только взрослые, маленькие тоже. Помнишь, был в прошлом году, в третьей смене пацан такой, Генка Лагутин, из первого отряда? Высокий такой, тощий...
        - Ну, помню. А дальше-то что?
        - А помнишь, прядь у него была седая? Сам он черный, а прядь седая.
        - Да, кажется, было.
        - А знаешь почему?
        - Я у него не спрашивал. Не люблю совать нос в чужие дела. А вообще, выбелил, наверное. Из моды.
        - Ну так вот, могу рассказать. Он, когда маленький был, в детсаду закапризничал как-то, ну, воспиталка дура была, она ему говорит: "Ты вот сейчас не слушаешься, а у тебя из-за этого дома мать умерла!" Воспиталка думала, он тихим станет, а он как заревет! Поверил. Мать за ним вечером приходит - а у него уже прядь седая. Ну, она как узнала, что случилось, воспиталке всю морду исцарапала, даже в суд подала. Ту с работы поперли. А толку-то? Волосы не вернешь... Вот так. А тебе еще страшнее будет, это же не пять минут, всю ночь надо просидеть. Или вдруг приснится тебе какой-нибудь ужас, а ты подумаешь, что по правде - и пожалуйста, разрыв сердца. Или заикой сделаешься. Заики, они же все от страха такими стали.
        И видишь, что получается? Что чистая сила, что нечистая - один хрен. Главное - результат. О маме своей лучше бы подумал. С тобой что случится - она же умрет!
        Серега вспомнил, как совсем недавно те же самые слова говорил ему Леха. Интересно получается, два совершенно разных человека, и хотят они разного, а слова одинаковые... А Санечка-то какой речистый оказался! Заботливый. Если правды заранее не знать - вполне можно ему поверить.
        - Ну и чего же ты хочешь? - вежливо спросил Серега. - Пойти к ребятам и сказать, что не будет пари? Пошли. Сейчас, наверное, все наши уже в корпусе.
        Что-то изменилось в Санькином лице, то ли появилась какая-то морщинка, то ли глаза по-иному засветились.
        - Ну, им-то сказать мы всегда успеем. Времени у нас вагон и маленькая тележка. Тут, Серый, вон какое дело. Утечка информации. Какой-то козел из нашей палаты разболтал про пари. Второму отряду. То есть не всему отряду, а одному парню. Петракову. Есть там такой амбал. Хорошо, если он никому еще не растрепал. Он вообще-то может, он дурак, я его знаю. Так что сперва надо к нему сходить. Ты сам ему скажешь, что наш с тобой договор отменяется. Что тебе неохота из-за детских глупостей заикой становиться. И что ты не нанялся инфаркты получать. И если он не совсем еще козел, то пусть не болтает. А потом к нашим пойдем. Им я скажу, что это я сам тебя отговорил, что ты вообще-то рвался, но мне спорить расхотелось. И никто на тебя ничего не подумает. Потому что мы же с тобой чистую правду скажем. Идет?
        Серега молчал.
        - Ну скажи, - не унимался Санька, - наврали мы где-нибудь? Сочинили?
        - Слушай, Санек, - ответил, наконец, Серега. - Как ты думаешь, кто из наших мог растрепать?
        - Если бы я точно знал, я бы тебе так и сказал. Вообще-то у меня косвенная догадка имеется. Похоже, это Масленок нам свинью подложил. Он же убирался сегодня в палате, а веника не было, бабка Райка кладовку свою заперла и смылась куда-то. Ну, он пошел за веником в ихний корпус, во второй отряд, и что-то больно долго там был. А потом из корпуса этот парень вышел, Петраков. Соображаешь? Когда Масленок зашел в ихний корпус, там и Петраков был. Значит, вполне могли поговорить. А о чем им говорить? Только о наши делах. Так?
        - Постой-постой, что-то до меня не дошло, - Серега старательно изображал удивление. - Петраков этот, что ли, сразу как с Масленком потрепался, из корпуса выскочил?
        - Ну, я и говорю. Вышел из корпуса и прямо к нам пошел, а потом уже и Масленок с веником заявился.
        - А ты почем знаешь, что Петраков в курсе? Кто тебе сказал?
        - Да сам Петраков и сказал. Я же говорю - он из корпуса вышел и прямиком к нам, в нашу палату. Я как раз в чемодане разбирался. Ну, вошел он и говорит, правда, что ли, будто в вашем отряде какое-то пари затеяли, про чертей там чего-то? А я ему говорю - ты откуда знаешь?
        А Петраков этот улыбочку такую ехидную состроил и говорит: "Ништяк, мужики, моя агентура работает..." Прямо так и сказал. А я ему говорю - ну, и что тебе агентура наболтала? Кто у нас спорит? А он отвечает: - известное дело, вы с Сережкой Полосухиным. Я говорю - не лезь не в свое дело и вообще гуляй отсюда, из нашего корпуса.
        А он отвечает - если этот парень, ты то есть, оттуда целым вернется, мы тоже у себя в отряде на Ведьмин Дом спорить будем. Только пусть он, то есть ты, что-нибудь страшненькое нашим ребятам расскажет. Про то, как сидел там. А то, говорит, я ему ухи оборву. Ну, он сявка, он же не знает, что у тебя по самбо первый разряд. Он вообще, конечно, парень сильный, но тебя вряд ли уделает. А если что - мы поможем.
        Да, хитер Санечка, ничего не скажешь. Только в одном месте прокололся. Леха уже был в палате, когда этот тип, Петраков, заявился. Уже подметал. И они его прогнали. А у Саньки получается - он уже после из второго корпуса со шваброй вышел. То есть с веником. Кстати, кто бы ему там дал веник? В лучшем случае послали бы подальше, а то и по шее могли бы. Но главное даже не это. Если бы Санька правду говорил - обязательно рассказал бы, как Леха в палату вошел, когда они там с Петраковым трепались.
        Вот и было бы железное доказательство на Масленкина. Но Санечка об этом молчит. Так что ошибка у него вышла. Однако сейчас ему надо что-то отвечать. Позлить его, что ли?
        - Интересно, кто это поможет? Ты, что ли, хиляк-разрядник?
        - Зря ты так, - мирно ответил Санька. Я же по правде говорю. Да разве только я? Весь отряд вступится. У нас ведь не как во втором, у нас ребята дружные.
        Серега едва не фыркнул от смеха. Ну как же, дружные! Как ржать над кем-то, они всегда дружные. Или того же Саньку терпеть. Это они дружно терпят. Сплоченно, как сказала бы Дуска.
        А кстати, он ведь не случайно катит баллоны на Леху. Или заподозрил что-то, или чует, что власть у него над Лехой не такая уж и прочная. Вот и хочет его задавить. Но у самого ни фига не получится - вместо мускулов кисель. А тут такая удача, готовый самбист имеется.
        Удивительно, как здорово работала сейчас у Сереги голова. Все Санькины планы он вскрывал точно консервные банки. С чего бы это вдруг? Неужели и впрямь оттого, что твердо решил в Ведьмин Дом идти?
        А Санька ничего не замечал. Он уже и по сторонам не оглядывался. Возбужденным голосом он шептал Сереге прямо в ухо:
        - Ты понимаешь, Серый, какой он гад? На этих спорах собирается свой бизнес делать! Ты, может, и целым оттуда вернешься, ты ведь смелый. Это я ночью погорячился, а так я понимаю... А если другие туда ходить начнут? Вдруг у кого сердце больное, или нервы не в порядке? Случится что-нибудь, нам с тобой знаешь как стыдно будет! Могли остановить, а не остановили, сдрейфили.
        Серега молчал, хмуро глядя себе под ноги. Солнце ли напекло ему голову, мозги ли перевернулись от усталости, но внезапно пришла на ум пакостная мыслишка. Вдруг правду говорит именно Санька, а Леха врет? А что, с чего это он так сразу поверил Лехе?
        Может, тому на самом деле надо с Серегой подружиться, чтобы он его от Саньки защищал. Мало ли что Леха хороших слов наговорил! Кто знает, что у него на уме? А Санька? Санька, конечно, гад, но не дурак. Понял, что зашел слишком далеко, что жареным запахло - вот и пытается все назад вернуть.
        Но тут же Серега понял, что чепуха это все. Как он мог такое вообразить? Неужели в нем самом столько грязи накопилось? Или от Саньки набрался? Лучи, что ли, какие-то от него исходят? Как можно было забыть Лехины глаза? Словами можно врать, словами что угодно можно делать, а вот глазами не соврешь. И вообще, разве можно Саньке хоть в чем-нибудь верить? Достаточно в его желтые кошачьи щелочки заглянуть - и все станет ясно.
        А все же на секунду, но поверил. Значит, не в Саньке дело, не в каких-то его особых лучах. В нем самом эта гадость сидит, внутри. Значит, не один там червячок. Значит, много. В первый-то раз он Леху заподозрил еще когда они носилки таскать начали. Не понравилась ему Лехина заботливость. Нечего сказать, хороший друг. А что если бы Леха узнал об этих его мыслях? И о тогдашних, и о том, что сейчас? И думать об этом не хочется, потому что в глубине души знаешь - Леха бы простил. Но именно поэтому ему и было тяжко.
        - А все из-за этого козла, Масленка, - негромко продолжал Санька. - Если бы он не растрепал...
        Серега приготовился. Ну, сейчас он ему вломит! Сейчас эта скотина умоется красными соплями!
        Но тут же он понял - нельзя! Не время драться. Санька тут же возьмет Леху под колпак. И тогда уж точно про все разнюхает, он такой. И отомстит. Чем-то же он Леху держит, и уж во всяком случае, не кулаками. Чем-то покрепче. И значит, выдавать себя нельзя. А надо, наоборот, Саньку до конца расколоть.
        - Слышь, Сенек, а на фига Масленку было язык чесать? Ему-то от этого какая польза?
        - Откуда я знаю? - небрежно ответил Санька. - Может, он больно болтливый? Прорвало его.
        - Не похоже, Сань. Он же молчун-молчуном, из него же слова клещами не вытащишь.
        - Ну, мало ли... Копилось - копилось, и прорвало. Слушай, а вдруг ему в нашем отряде надоело, мы с тобой ему не нравимся, к примеру, вот он и решил во второй перевестись? А раз он хилый, значит, ему там надо сильного кореша заиметь. Петраков сильный...
        - А кстати, чего это он сегодня дежурил? Сегодня же твоя очередь.
        - Ну, он сам предложил, - замялся Санька. Было видно, что такого вопроса он не ждал. - Он же чудной малость, работу любит. Дома, наверное, мамочка на него не нарадуется. Потом, он ведь из деревенских, ихняя семья в город только два года назад переехала, он мне сам говорил. А деревенские - они все такие. Тупые и вкалывать любят.
        Ладно, все с Санечкой ясно. Дальше болтать уже нет смысла.
        - Ну что, Серый, прямо сейчас к Петракову пойдем? - предложил тем временем Санька. - Давай по-быстрому, через пятнадцать минут отбой затрубят, Мишка из корпуса не выпустит. А если Петраков борзеть станет, ребятами своими грозить, мы его прижмем, будто всему ихнему отряду расскажем, что он хотел на спорах свой бизнес делать. Ну, пошли!
        Серега напрягся. Пора! Пора ему устроить облом.
        - Нет, Санечка, - проговорил он, широко улыбаясь. - Что-то я тебе плохо верю. Что-то у тебя глазки подозрительно бегают. Думаешь, я поддамся, а ты потом орать будешь, что свидетелей нет, что я проиграл и ты, значит, в своем праве. И с Петраковым этим сам разбирайся, это твои трудности, а мне с ним делить нечего.
        Хорошо, он удержался и не сказал лишнего. Пускай Санька думает, что виной всему - его кошачьи глазки. Главное - не показать ему, что кое-что знаешь.
        - И вообще, - продолжал Серега, - мне даже интересно стало посмотреть на эту нечисть. Ты думаешь, все такие, как ты, чуть что - полные штаны. А не все такие, Санечка.
        Серега на одном дыхании выпалил это и взглянул ему прямо в глаза - в желтые щелочки. И вздрогнул. Он узнал взгляд - взгляд того Саньки, из недавнего сна, Саньки в зеленой куртке со звездой, с хлыстом в руке.
        А Санька тут же успокоился и сказал, растягивая слова:
        - Ну, Серый, я это тебе припомню. Пока ты еще не выиграл. И вряд ли выйдешь победителем. А тогда... Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. Просыпаться в слезах будешь и засыпать в слезах.
        Думаешь, я тебя просто бить стану? Нет, не просто. Бить-то по-всякому можно. Но битья для тебя мало... Много чего ты у меня скушаешь. Ты же у нас честненький, условия соблюдаешь, я тебя давно просек. А вздумаешь рыпаться - сам знаешь, что будет.
        В общем, смотри. До вечера, до отбоя, я еще буду ждать, а потом - извини-подвинься. Ну ладно, будь здоров, не кашляй...
        И Санька вприпрыжку помчался к корпусу. Серега долго смотрел ему вслед.
        Ну вот и объяснились. А он еще сомневался. Дерьмо - оно и в Африке дерьмо. И какой хитрый! Думал одним ходом все цели накрыть. Не будь разговора с Лехой, поверил бы ему Серега, непременно бы поверил. Так складно все сплетено... Дипломат. Вырастет - небось, большим начальником станет. Теперь Серега лучше понимал Лехино молчание. Видно, на крепкой цепочке держит его Санька.
        Он сплюнул под ноги и зашагал к корпусу. Вошел в палату, ни на кого не глядя, разделся и полез под одеяло. Все-таки здорово он сегодня натаскался этих носилок. В секции на тренировках и то не так уматываешься. А все Дуска... Серега и сам не заметил, как глаза его закрылись и медленные теплые волны, подхватив тело, потащили его куда-то в душную тьму.
        7. УЖАС
        Едва запищал горн на подъем, Санька выпрыгнул из постели и объявил:
        - Значит, так, пацаны. Сразу после полдника - все идем в лес, к Ведьминому Дому. Времени мало. Провозимся - на ужин опоздаем.
        - Ну и что? - поинтересовался Андрюха Мазаев, шаря в тумбочке. - А если и опоздаем? Война, что ли, начнется?
        - Начнется. Всю палату сразу на октябрятский режим, - доходчиво объяснил Санька. - Миша предупреждал, позавчера еще. Ему тогда Валентина здоровский втык устроила. Между прочим, именно из-за тебя, Мазай. А Миша, он зря грозиться не станет, ты же знаешь.
        Андрюха продолжал свои раскопки, делая вид, что его это не касается.
        - И не на один день, а на целую неделю. А на той неделе фильмы мировые должны привезти, я знаю, - продолжал поучать Санька. - И я не хочу из-за всяких там козлов вместо кино в кроватке валяться.
        Серега хмыкнул. Октябрятский режим - это значит, в девять часов отбой. Спят усталые игрушки, книжки спят и все такое. Как обычно бывает? После ужина все в корпус приползут, но техничка, бабка Райка, выгонит ребят на улицу. Кроме наказанных, конечно.
        Выгонит, а корпус запрет, и ключи вожатым отдаст. Чтобы, значит, детишки перед сном воздухом подышали. Оно полезно. Да и нечего им в помещении беситься. Сломают еще чего...
        В общем, тому, кто на октябрятском режиме - лафа. Во-первых, в пустом корпусе можно балдеть сколько хочешь. Никого над тобою нет. Во-вторых, не надо на вечернюю линейку тащиться, слушать всякие глупые рапорты и подставлять себя на съедение комарам.
        Попробуй, постой смирно с пионерским салютом, когда они жрут, сволочи.
        А если не терпится погулять - пожалуйста. В пацаньем туалете окно не забито, открывай, вылезай, гуляй... Главное - в людные места не соваться. Однако в кино запросто можно попасть. Главное - выждать момент, когда свет уже погасили, а дверь на крючок еще не заперли. Тогда и прошмыгнуть. А уходить надо за минуту до конца, когда по экрану титры ползут. Выскользнешь через запасной выход - и сразу в корпус, через то самое туалетное окно. Живо разденешься, свернешься в клубочек под одеялом - и делай вид, что спишь.
        И тут наступает главная выгода. Их-то, обычных деток, ненаказанных, заставляют ноги на ночь мыть. Причем холодной водой - горячая в лагере уже много лет как не действует. А потом вожатые ходят, проверяют, как вымыл. Если плохо - заставят перемывать.
        Но тебя не проверяют. Они знают, что ты наказанный, что ты давно спишь. "Наверное, мальчик обиделся, - думают вожатые. - Наверное, один, в пустом корпусе, мальчик даже расплакался. И теперь снятся ему грустные сны. Не стоит его будить..." А может, вожатые так не думают, а просто не хотят на скандал нарываться. Может же обиженный ребенок устроить скандал, что ему спать и то не дают?
        В общем, ничего страшного в октябрятском режиме нет. Просто смелым надо быть. Но куда уж Саньке... Вот и дергается сам, да и всех остальных дергает.
        - А пока приготовимся, - сказал Санька. - А ну-ка, Масленок, тащи сюда свечку и коробок. Да поживее. А ты, Серый, гони своих деточек задрипанного капитана.
        Санька взял пухлый, потрепанный томик и зеленым фломастером написал на титульном листе: "Ну, Серый, погоди!"
        - Ты чего это, - схватил его за руку Серега. - Книга же библиотечная!
        - А мне это до лампочки, - лениво улыбнулся Санька. - Там, в библиотеке, детей этих капитанских выше крыши. Я знаю. Вдруг ты одну где-нибудь уже заначил?
        ...Да, умен Санька, ничего не скажешь. Теперь даже и захотелось бы воспользоваться Лехиной заначкой - а нельзя. Санькин почерк не подделаешь. Да и фломастеры эти заграничные только у него одного... Но Санька-то! Каким стал! Смотрит, как основной, говорит, как основной... Видать, силу почуял. Ладно, пускай поиграется в короля, недолго ему играть осталось.
        ...Сразу же из столовой, дожевывая на ходу вафли, отправились к октябрятским воротам. Это специальные такие ворота, чтобы малышню в лес водить отдельно от старших. Придумают же взрослые! Они, ворота, конечно, сейчас заперты, но разве это проблема?
        Можно их перелезть, а можно снизу проползти. Так и сделали. Перелезать рискованно. Мало ли народу случайно шатается поблизости, как бы не засекли. Засекут - скандал, самовольный уход за территорию! Могут и из лагеря вышибить. Особенно, если Дуска подумает, что уходили курить. Это у нее бзик такой, борется с табачным змием. Вообще-то успешно борется, двух пацанов из первого отряда еще в начале смены выгнала. Правда, Миша говорил - все оформили так, будто бы их родители домой забрали. Лагерю лишний шум ни к чему. Но даже и так - ничего хорошего. Всю дружину на линейку сгонят, выставят грешников на общее обозрение. Дуска в свой желтый матюгальник зачтет приказ... Пугают, будто бы еще и в школу напишут. Да мало ли чем они пугают.
        ...Быстро прошли небольшую поляну и углубились в Дальний Лес. Сосны обступили их - огромные, рыжие, словно великаньи руки, обросшие зеленой шерстью. Мох под ногами слегка пружинил. Потом, после Поляны Ландышей, стало посуше, лес незаметно подымался в гору. Мох сменился зарослями черники, потом пошли малинники. Мощные кусты тянулись по обеим сторонам дороги, и Серега успевал на ходу срывать спелые, сочные ягоды.
        Вообще-то этой дорогой давно уже не пользовались, она постепенно начинала зарастать земляникой и какой-то высокой цепкой травой. Местами она доходила Сереге до колена. Ее упругие стебли хватались за ноги, словно пытаясь остановить его. Сейчас-то ладно, а вот что будет ночью? Не сбиться бы с пути. Фонарь, конечно, ему дадут, да много ли от него проку?
        Шли молча. Разговаривать было не о чем, да и не хотелось. Хотелось просто глядеть по сторонам. Солнце стояло еще довольно высоко над горизонтом, заливало лес острыми лучами, но его свет никого уже не мог обмануть. Наступал вечер. Тише кричали птицы, громче трещали под ногами ветки, и как-то суровее, строже казалась цепочка сизых облаков у горизонта.
        - А ночью, наверное, дождь будет, - словно про себя, ни к кому не обращаясь, протянул Леха.
        Санька немедленно повернул к нему голову.
        - Это ты к чему клонишь?
        - А к тому, чтобы он оделся потеплее. Плащ чтобы взял или куртку.
        - Еще чего, - окрысился Санька. - Так мы не договаривались. В теплой одежде что угодно можно спрятать. Например, свечной огарок. Вдруг он его уже раздобыл, а? - Санька внимательно посмотрел на Леху. - Так что обойдемся без нежностей. Потопает в трусах и майке, не развалится. Между прочим, если он после отбоя в куртке по территории шляться будет, а его взрослые поймают - вот тогда большой шухер начнется. Решат, что на речку намылился, купаться. А если его так заловят, в майке - скажет, будто шел в сортир. Будто в корпусе толчок засорился, и бабка Райка туалет на ключ закрыла.
        Серега не вмешивался в Санькины разглагольствования. Он понимал, что тот прав. Особенно насчет сортира. Такие случаи уже бывали. И с толчком, и с бабкой. Так что сойдет за правду.
        - Ты сдурел, Санька! Его же комары заедят, - не сдавался Леха.
        - Не боись, выживет.
        - Вправду заедят. Я даже книжку такую читал, про войну. Там фашисты поймали нашего партизана, раздели догола и на ночь к елке привязали. Утром смотрят - а он уже мертвый. Всю кровь из него комары высосали.
        - Не дрыгайся, Масленок, мы же не фашисты, - хитро улыбнулся Санька. - Мы его "Тайгой" намажем. И вообще, Масленок, что-то не нравишься ты мне сегодня. Кажись, кашки-борзянки обожрался? Смотри...
        Серега молчал. Конечно, когда речь зашла о комарах, ему ужасно захотелось сказать Саньке пару ласковых. Но тогда получилось бы, что он плачется. Саньке именно того и надо. А интересно Санька говорит о нем, о Сереге. Не как о живом говорит. Мы его... Мы ему... Будто рядом никакого Сереги и нет. Будто они обсуждают, как покойника хоронить. Ладно-ладно, пускай развлекается.
        Спустя несколько минут Санька остановился.
        - Ну вот, можно сказать, пришли. Теперь от этого места налево, поперек дороги - и к самому Дому выйдем. Не заблудишься, Серый? Видишь, сосна поваленная лежит - от нее и сворачивай.
        - Уж как-нибудь и без сопливых разберусь, - хмыкнул Серега.
        - Болтай-болтай, - ничуть не смутился Санька. - Сопли тебя еще ждут. Так что заранее готовься.
        На это отвечать не стоило.
        ...И вот, наконец, они пришли. Огромные древние сосны чуть расступились, лес сделался пореже. И появился Дом. Огромный, как показалось им с первого взгляда. Черный, глухой, словно сказочный замок. Но подойдя ближе, ребята увидели, что не такой уж он и большой. Хотя и избушкой-развалюшкой его не назовешь.
        Толстые бревна сгнили и обросли седым лишайником. В красноватом кирпичном фундаменте, треснутом, раскрошившемся, зияли черные квадратные дыры. Крыша была ободрана, а ставня чердачного окна косо висела на единственной петле.
        Дверь, едва приоткрытая, казалась слишком тяжелой. Когда-то ее оковали стальными полосами, теперь они покрылись толстым слоем ржавчины. К двери вело крыльцо. Вернее, то, что от него осталось - доски все прогнили. Наверное, стоит упереться в них ногой - и крыльцо с жалобным писком развалится.
        Окна оказались большими, в некоторых еще блестели осколки стекол, а другие кто-то уже успел полностью выбить.
        Раздолбанная печная труба тянулась к небу сморщенным указательным пальцем.
        Вот так. Вот он какой, Ведьмин Дом.
        - Ну, ребята, теперь главное действовать быстро, - шепнул Санька. - Не дрейфить, - произнес он еще тише. Все как-то сразу поняли, что тут нельзя говорить громко.
        - Масленок, давай сюда свечку и коробок! - и размахнувшись, Санька швырнул их один за другим в ближайшее окно. Коробок не долетел, шлепнулся в траву у крыльца. Санька выразительно взглянул на Леху, тот сбегал и принес. Со второй попытки Санька все-таки попал.
        Сереге все это не понравилось. Ну почему Леха по одному Санькиному взгляду торопится услужить? Ведь ему самому противно, а побежал за коробком. Сам-то Санька то ли поленился, а то ли и ему страшновато было подойти к дому поближе. Вот и гоняет покорного Масленка.
        Санька повернулся к ребятам. Все молча смотрели на него, ожидая приказа. И Серега вдруг понял, что они рады. Рады, что есть этот Санька, без которого было бы непонятно, что им делать дальше. Они согласны терпеть его пакости, его командирские замашки. Потому что он лучше их все знает, и если ему подчиниться - не пропадешь.
        - Теперь давайте книгу, - еле слышно проговорил Санька. Губы у него, похоже, тряслись. Он осторожно взял из Серегиных рук "Детей капитана Гранта" и, чуть помедлив, кинул в черный, оскалившийся острым клыком-осколком провал окна.
        В доме что-то ухнуло, покатилось. Санька замер на одной ноге, прислушиваясь, а потом взглянул на ребят бешеными желтыми глазами:
        - Ведьма!!! - отчаянно крикнул он, отпрыгивая в сторону. - Я ее слышал! Бежим! Все врассыпную! Встречаемся в лагере! - последние слова он уже проорал на бегу.
        Словно натянутая пружина сорвалась - ребята кинулись в разные стороны. Ужас застилал им глаза, не разбирая дороги, они мчались по лесу, натыкались на деревья, падали и тут же поднимались, не видя ничего, кроме серо-зеленого марева и желтых, облитых ужасом Санькиных глаз.
        Ветки лупили их по лицам, по рукам и ногам, но этого никто не замечал - в ушах все звучал пронзительный Санькин крик.
        Серега, как и все, летел по лесу, не помня себя. Мозг отключился, решение принимали ноги. Падения, ушибы - до таких мелочей ему и дела не было.
        Мысли начали возвращаться в голову лишь на краю леса, когда вдали уже показался серый лагерный забор. Тогда он остановился, оглядел себя и хмыкнул. Разорванная рубашка, измазанные в глине шорты, исцарапанные коленки, на левом локте вздулась багровая ссадина.
        Сердце колотилось в груди, словно кто-то дергал его за веревочку. Потом он немного успокоился.
        В самом деле, чего это они все так драпанули? Что там, в лесу, было? Кажется, что-то кричал Санька. Он, вроде бы, и первым дал деру, Но чего он крикнул, что их напугало, Серега вспомнить не мог.
        Он осторожно пролез под забором и, стараясь никому не попасться на глаза, направился к корпусу. Точнее, он крался зарослями боярышника. Заросли тянулись вдоль изогнутой бетонной дорожки. По обеим ее сторонам торчали огромные белые стенды с картинками и изречениями. Их было множество - "Солнце, воздух и вода - наши лучшие друзья", "Пионеры всей страны делу Ленина верны", "Октябрята молодцы, Красной Армии бойцы", "Наш закон всегда таков - больше дела, меньше слов" - и так далее.
        С одного стенда лыбилась обшарпанная троица - негритенок, вьетнамка и русский голубоглазый мальчик в центре - видимо, руководитель. С другого - усмехался Ильич. Правым глазом он уставился на плакат "Курсом Ленинского съезда пионеры вдаль идут!", левым читал фанерный совет: "Чтобы не было беды - будь подальше от воды!" Там еще было намалевано что-то человекообразное, барахтающееся в синей луже.
        Стенды эти Серега знал наизусть. Не в первый же раз он в лагерь приезжает, успел выучить. Сами собой в мозгах увязли.
        ...Их мочили дожди - и краска стекала из печальных глаз вождя, их ломал ветер - и от воина-освободителя оставалась только нижняя половина. Но всякий раз лагерные умельцы восстанавливали их заново.
        Если бы ночью кто-то убрал эти стенды, Серега, проснувшись, решил бы, что попал на другую планету. И расстроился бы. Но стенды стояли крепко, никто их снимать не собирался, и Серега знал, что они - навсегда.
        8. НА ЗЕМЛЯНИЧНОЙ ПОЛЯНЕ
        И вот, наконец, пришел вечер. Сверкнуло и завалилось за горизонт кирпично-красное солнце, потемнел воздух, жалобно закричали птицы в кустах бузины. Небо стремительно темнело, но звезды в нем еще не прорезались. А на востоке из-за крыши заколоченной старой бани вылезла круглая оранжевая луна.
        Сосны тонули в небе густыми кронами, похожими на мелкие островки в холодном океане. На необитаемые островки, где ни людей, ни зверей - лишь только цепкая упрямая трава опутывает валуны.
        Серега пошел на Земляничную Поляну. Ему хотелось побыть одному. Это оказалось легко - после ужина все умотали на танцплощадку. Сюда, в синеватую полутьму, долетали, конечно, обрывки музыки: "Ах, Арлекино, Арлекино..." Вообще-то Серега любил эти песни, но сейчас они только раздражали.
        Спустившись с крутого холма, он нырнул в спутанные, непроходимые кусты. Для всех непроходимые, но не для него. Он-то здесь каждую ветку знает, каждый камень.
        Продравшись сквозь густые заросли, Серега вышел на Земляничную поляну. Сзади ее подпирали кусты, спереди - бетонный лагерный забор, на котором уже много лет зияла сделанная неотмывающейся черной краской надпись: "Спартак - чемпион!!!" Там вообще много чего было написано - несколько поколений постаралось.
        ...Поляна почти вся заросла могучей, черно-зеленой крапивой. Если сесть на корточки, она покажется настоящим лесом. Там, в крапиве, притаились незаметные кустики земляники. Они почти не видят солнца - и потому ягоды созревают куда позже, чем обычно.
        Зато они огромные, дымчатые, сладкие как мед... Сейчас Сереге не хотелось лезть за ними - слишком темно, но вот завтра... Хотя, скорее всего, завтра ему будет не до этого.
        Он сидел возле самого забора, в россыпях белого речного песка. Из песка кое-где выползали узловатые корни сосен. Здесь живут юркие черные муравьи. Они совсем не кусаются, не то что здоровенные рыжие пираты, обитающие за эстрадой. Зато, если эти, черные, на тебя залезут - все, буль-буль-карасики. Начнут гулять в волосах, под рубашкой, путешествовать в волосах. Щекотно до ужаса, а вытряхнуть их ой как непросто.
        Странно, что Санька вместе со всеми умотал на танцплощадку. Ему бы сейчас во все глаза следить. Но видно, он полностью уверен в успехе, уверен, что слежка сейчас ни к чему. Неужели у него такая сильная воля? А может, агентура работает? Впрочем, это сомнительно. Кого ему посылать? Из других палат нельзя, утечка информации выйдет. А в ихней он доверяет только Андрюхе и Вовке. Но Андрюха - лопух, он любое дело завалит. А Вовка еще в тихий час разнылся - голова болит. Отвели его в изолятор - оказалось, и впрямь заболел. Температура у него. Перетрудился, видно, у ворот. Так что его в изоляторе оставили. Впрочем, ну их к лешему. Нечего голову забивать.
        Очень не хотелось самому себе признаваться, но правда есть правда. Прогулка к Ведьминому Дому крепко пошатнула его уверенность. Конечно, нечистой силы не бывает. Это же научный факт. Папе с мамой про такое расскажи - посмеялись бы только. Отец поинтересовался бы, что за мистическая муха укусила дорогого сына. А вот мама обязательно подсунула бы какую-нибудь популярную книжечку про разоблачение колдовства и мракобесия. У мамы слабость к популярным книжечкам.
        Книжки, конечно, умные люди пишут, всякие доктора и академики. Они-то уж точно знают, что такое нечистая сила и почему ее не должно быть.
        А с другой стороны... Санькина история, конечно, сказочка. Прочитал ли где, сам ли придумал - без разницы. Но вот то, о чем говорил Леха... Про белых лошадей... Он же сказал - почти вся деревня их видела. Что, у всех дружно крыша поехала? Или все так резко решили наврать? И вообще Леха не про какую-то незнакомую тетку рассказывал - про свою собственную. Значит, что-то такое и впрямь было. А вдобавок еще Лехины глаза. И голос, когда он просил в Дом не ходить. Леха, похоже, на все сто процентов в эту чертовщину верит. И боится по-настоящему. И ведь не за себя боится - вот что главное.
        А вообще... Даже если и будет что-нибудь там такое... Главное - страх сдержать. В "Вие" Хома Брут почему накрылся - от страха все. А если бы себя пересилил, глядишь, и спасся бы. А так, конечно, дай себе волю - и полные штаны обеспечены. Или что-нибудь похуже, что Санька обещал: разрыв сердца, или заикание, или седина.
        А правда, если этим дело кончится, что станет с родителями? Маму тут же в больницу бы положили, у нее же сердце слабое, и один инфаркт уже был. Вынесет ли она второй? Может, пока не поздно, отказаться?
        Стыдно, конечно, будет. И червячок тот на всю жизнь останется. И Лехе после этого в глаза не посмотришь. Получится, будто он его предал. Ведь надо же его от Саньки защитить, а если сдаться сейчас - об этом и мечтать не стоит. Наоборот, придется терпеть все Санькины издевательства - слово есть слово. Да и попробуй откажись - потом никто его за человека не посчитает. Ни в этом году, ни в будущем. Тут это дело крепко поставлено. Потому что если уж дал слово - слезами облейся, а держи.
        Вытерпишь - значит, есть у тебя воля, значит, ты парень настоящий. А не стерпишь, рыпаться начнешь - стало быть, сявка ты сопливая. И никакими кулаками ничего не докажешь. Что ж, наверное, это справедливо.
        Не ездить больше сюда? Но очень уж жалко лишаться лагеря. Это же его родной лагерь, он здесь вырос, каждое лето приезжает. И больше половины ребят знакомые, с некоторыми он и в городе встречается. Значит, и с ними придется порвать?
        Да и как объяснить родителям, что он в этот лагерь больше не поедет? Придется натужно врать, потому что говорить правду слишком стыдно. И значит, от слова отказываться нельзя. И придется все Санькины издевательства терпеть. А до конца смены еще долго.
        Можно, конечно, к этому типу, к Петракову сходить и признаться, что сдрейфил. Санька же обещал тогда рабство простить. Да вот можно ли ему верить? Заявишь Петракову о своей трусости, станешь от Саньки обещанного требовать - а он вдруг ухмыльнется и скажет: "Нет, Серый, ты что-то путаешь. У нас с тобой такого уговора не было. Вся палата свидетели, как мы спорили. Проиграл - плати." А даже если Леха подтвердит насчет Петракова - все равно толку не будет. Не больно-то Леху в отряде слушают, да и заткнет его Санька. Леха же у него на поводке. И Петраков в свидетели не пойдет, больно ему надо, чтобы весь лагерь узнал, как он свои часы проспорил.
        Ладно. Хватит об этом. Нужно идти в корпус и собираться. Что же с собою взять? Ясное дело, фонарь. Хорошо что он им почти не пользовался, значит, батарейки свежие. Потом, перочинный нож с широким лезвием, почти восемь сантиметров длиной. Все-таки оружие. Хотя что этим ножом против скелета или призрака сделаешь? Но все же с ним спокойнее, все же смелости прибавляет.
        Да, веревку тоже прихватить не мешает. Веревка есть, хорошая, толстая. Он ее недавно у бабки Райки стащил. Та ушла на крыльцо с бабкой Машей поболтать, с техничкой из второго корпуса. Ушла, а кладовку запереть забыла. Ну, Серега веревку и углядел.
        Зачем она бабке? Ясно же, что ни к чему. И вообще, это же не бабкина личная собственность, а общественная. Даже общенародная. Стало быть, и Серегина. Тем более, ему веревка нужнее.
        Потом бабка на него целый день подозрительно косилась. То справа посматривала, то слева. Щурилась, языком цыкала. Наверное, почуяла что-то. Но доказательств у нее никаких. Серега же не кретин, не в тумбочке веревку заначил. Тайников в лагере сколько угодно. А бабка тоже не глупая, заводиться не стала.
        Вообще-то она поорать любит. Такое уж у нее свойство. Верно Миша сказал: "С появлением бабы Раи началась у нас райская жизнь." Бабка Райка, она очень хорошо знает, как надо жить. Она в этом деле профессор. Вот и учит всех. Не только ребят, но и Мишу со Светой: "Молодые ишшо, пропадете тут без меня... Вон в прошлом году - другое дело. Вожатые, Петя да Валя, серьезные были. Такой порядок навели, что ух... Ни одно полотенце не пропало!"
        Чья-то рука легла ему на плечо. Серега резко обернулся и увидел Леху. Тот стоял перед ним в своей желтоватой рубашке и потертых трениках. Светлые волосы слегка поблескивали. Вид у него был взъерошенный и озабоченный.
        - Ты чего это пропал, я тебя по всему лагерю ищу! - проговорил он, слегка отдышавшись. - Скоро уже отбой будет, а ты, оказывается, здесь сидишь. Значит так, слушай. Я свой плащ уже положил туда, где пакет. Слева от ворот, в лопухах. Я сверху мусора немного накидал, чтобы никто ничего не подумал. На вот, держи, - он протянул Сереге тетрадный листок. Тот машинально взял его и развернул.
        - Что это?
        - Молитва от нечистой силы. Как и обещал.
        - Слушай, а может, не надо? Не верю я в эти глупости.
        - Надо. Не пригодится - выкинешь, ну а вдруг пригодится? Я нарочно печатными буквами писал, чтобы ты разобрал. А то у меня почерк плохой.
        - Ну спасибо.
        - Получше спрячь, чтобы этот гад не заметил. Ты же из корпуса раздетым выйдешь, так что подумай, как спрятать.
        - Ладно, разберемся, - улыбнулся Серега. Сейчас, перед Лехой, он пытался казаться веселым. - Не боись, Леха, схожу я в этот дом и ничего такого не случится. Зато завтра мы ему устроим радостей...
        Леха промолчал.
        - А знаешь, - произнес он наконец, - Санька-то из лесу только к ужину вернулся. То ли заблудился, бегал, дорогу искал, то ли что... Только он веселый такой пришел, и не исцарапался нисколько. Не то, что мы с тобой. Чистенький весь. Ведь не просто же так, а? Как ты думаешь?
        - Да кто его знает? Меня это сейчас как-то не колышет. Ладно, пошли, что ли, в корпус.
        ...Замяукал горн на отбой. Миша быстренько навел порядок, цыкнул на вторую палату, посулил Вовке Свинухину пятьсот приседаний, если хоть звук оттуда будет, и смылся из корпуса. Наверное, пошел на свидание с Дуской.
        Поначалу-то первая палата стала качать права - после отбоя Миша всегда рассказывал что-нибудь интересное. Но пацаны из первой сами же и заткнулись - сообразили, что Миша отправился поход выбивать. "Что завтра пойдем, и не надейтесь, люди, - сказал он после ужина. - По моим сведениям, завтра нам опять поработать придется. Так что давайте-ка настраиваться на послезавтра. Если, конечно, небо на землю не обрушится. Впрочем, полагаю, что не обрушится."
        Что касается Светы, та наскоро проверила у мальчишек ноги, особо придираться не стала, а погасила свет и направилась на девчоночью половину - читать им книжку на сон грядущий. Теперь оставалось лишь переждать обход - и можно действовать.
        Обход не заставил себя ждать. Явилась сонная Елена Дмитриевна, пересчитала ребят, вяло поинтересовалась, у кого что болит. Узнав, что больных не имеется, она пожелала всем спокойной ночи, посоветовала спать на правом боку и удалилась, шурша накрахмаленным халатом. Сейчас, в темноте, залитой тревожным лунным светом, она выглядела точь-в-точь как привидение.
        Для гарантии подождали еще минут десять. Потом Серега сказал:
        - Ну что, вроде пора.
        - "Тайгой" намажься, - напомнил Андрюха Мазаев, и даже дал ему свой тюбик.
        - Да... - протянул Санька. - Кажись, и впрямь пора. Слушай, Серый, а может, простить тебе спор? Мало ли что с тобой случится, а мне отвечать потом. Если разбирательство будет, эти козлы все растрепят, как пить дать. А мне неприятности ни к чему. В общем, ты меня понимаешь?
        - Я-то тебя очень хорошо понимаю, - откликнулся Серега. Он ждал чего-то похожего. - Дерьмо ты, Санечка. И завтра будешь в дерьме валяться.
        - Ну, кто валяться будет - это мы еще поглядим. Лучше покажь-ка, что с собой берешь. Так... Фонарь... Это правильно... Я рад, что ты додумался... Веревка... Нож... Слушай, а я точно такую же веревку у бабки Райки видел.
        - А дерьма на палочке ты не видел? - тут же поинтересовался Серега. - А то могу показать. - И он принялся зашнуровывать кеды.
        Санька не стал ему отвечать, вместо этого сказал:
        - Ну, вроде все в норме. В чем шмотки потащишь?
        - В пакете.
        - Дай-ка его сюда, - Санька обшарил пакет и вернул Сереге. - Ну, пошел. Если что - помни, я предупреждал. Чао!
        9. ВНУТРИ
        Луч фонарика все же оказался слишком слаб. Он освещал дорогу метра на два вперед, не больше, а все остальное тонуло в глухой черноте. От луны не было никакой пользы - сосны росли слишком густо, и оранжевый лунный свет, теряясь в их кронах, не доходил до земли.
        Сейчас, ночью, Дальний Лес неприятно изменился. Будто и не лес это вовсе, а какая-то жуткая пещера, где медленно идешь, подсвечивая себе фонариком, и каждой клеточкой кожи чуешь непрочность нависающих каменных глыб.
        Стволы сосен казались могучими звериными лапами, готовыми сию же секунду обрушиться на него сзади с сломать кости. Кусты были похожи на затаившихся клыкастых чудовищ. Вот еще немного - и прыгнут, обхватят липкими омерзительными щупальцами, вопьются в горло.
        Серега пошел быстрее. Лучше уж не тянуть резину. Пускай это случится как можно раньше. Если, конечно, вообще случится.
        Стало заметно холоднее, по телу забегали мурашки. Если бы не Лехин плащ, он бы совсем закоченел. А так - жить можно. Плащ теплый, длинный, почти до колен. Его и комары прокусить не смогут, когда Андрюхина мазь перестанет действовать. А может, около Дома костер устроить? Дым-то всех комаров отгонит... Нет, нельзя. Мало ли кто ночью по лесу шатается? Заметят костер, подойдут... А вдруг бандиты какие-нибудь?
        В лагере уже давно, несколько лет ходила история про психа, который откуда-то сбег и охотится на детей. Чтобы мучить, а потом задушить. Того психа, говорят, поймали, но что если еще один завелся? Это похуже, чем всякие скелеты и привидения. Перочинный ножик и тут не поможет. Да и ничего не поможет. Поэтому лучше уж без костров. В Дом - и поскорее. И не воображать всякие ужасы - а то самого себя до смерти доведешь.
        В луче фонарика крутились комары. Серега никогда не думал, что их может быть так много. Казалось, ими был пропитан воздух, а может, они и впрямь рождались тут же, из капелек настороженной темноты? То и дело в лесу раздавались звуки - птица закричит, ветка где-нибудь треснет, шишка упадет. Или кто-то маленький и юркий пробежит по опавшей хвое, зашуршит в траве. Наверное, лесные мыши. Или жабы. А может, птицы.
        Но были и такие звуки, о которых Серега не знал, что и подумать. То ли осторожные шаги, то ли скрип колес, то ли цокот копыт за спиной. От этих звуков мурашки ползли по спине. А тут еще сзади кто-то тихо, жалобно завыл.
        Сперва, услыхав этот вой, Серега остановился. Кровь прилила в голове, сердце запрыгало, как теннисный мячик по асфальтовой дорожке. Он вытащил из пакета нож, раскрыл его и крепко, до боли в ногтях, сжал в кулаке. Но вой больше не повторился, и Серега малость успокоился. А потом вспомнил, что есть такие птицы. Их крик не отличишь от волчьего воя. Словно целая стая голодных волков за спиной. А это всего лишь птичка.
        Он все же замедлил шаги, потому что вспомнил - нельзя пропустить поваленную сосну. От нее и сворачивать.
        Странное дело, он все шел и шел, а сосны не было. А ведь днем, после полдника, они минут за двадцать до нее добрались. Конечно, при свете двигаться куда проще, но только ли в этом дело? А вдруг он ее уже пропустил?
        Серега решил считать в уме до пятисот. Если сосны не будет, он повернет назад, к опушке. И снова двинется в путь, только на сей раз внимательнее осматривая дорогу.
        Сосна обнаружилась, когда он досчитал до трехсот семидесяти шести. Она лежала огромная, прямая, с обрубленными ветками, чуть-чуть загораживая дорогу. Серега присел на нее, чтобы отдохнуть перед последним броском. Но долго рассиживаться не удалось - зазвенели в холодном воздухе ночные разбойники, почуяли вкусную человеческую кровь. Видно, хреновая у Андрюхи мазь. Меньше часа действует, надо будет ему завтра сказать.
        Серега поднялся и медленно пошел влево, стараясь не потерять направление. Без компаса в ночном лесу моментально начнешь кружить. Так и пробегаешь всю ночь, высунув язык. В школьном турклубе им это объяснили в первый же день, вдолбили, что такое азимут и с чем его едят. А здесь компаса нет. Жаль, он по звездам ориентироваться не научился. Вообще-то Большую Медведицу и Полярную звезду он может отыскать. Но здесь, в лесу, небо закрыто кронами сосен, и еле-еле виден десяток слабеньких звездочек. Хорошо хоть, от сосны до Ведьминого Дома идти всего ничего.
        ...И в самом деле - скоро лес начал редеть, вылезла из-за деревьев низкая луна. Теперь она стала совсем красной. Серега знал, что это к перемене погоды. Жаль. Он любил жару.
        А вот и Ведьмин Дом. Сейчас, облитый кирпично-бурым лунным светом, он выглядел мертвым. Не дом, а труп дома. А вообще - все как тогда. Те же разбитые стекла, та же болтающаяся на ржавой петле ставня...
        И все-таки что-то было не так. Чуть шире, чем раньше, приоткрыта дверь. Она почему-то показалась Сереге кривой трещиной в теле Дома, изогнутой, словно недобрая улыбка. А кроме того... Приглядевшись, Серега понял, что в Доме не так уж и темно.
        Действительно, черная щель была не совсем черной. Сочился из нее какой-то слабый зеленоватый свет.
        Серега остановился как вкопанный. Вот оно! Вот она, нечисть! Дом, оказывается, вовсе не умер, он только притворялся, чтобы заманить его, Серегу, в свои бездонные пространства. А на самом деле он живет своей колдовской, потусторонней жизнью. Может, сейчас там ходит бледная тень студента с обугленными дырами глаз, ходит с вытянутыми руками, ищет девушку, которую когда-то любил, а она обманула его, отдала на расправу черту.
        Нет, войти сейчас туда было совершенно невозможно. Сердце опять запрыгало теннисным мячиком, а к горлу подступила тошнота.
        Но мозг не полностью отключился. Тяжелая, когтистая лапа страха сдавила его, сжала череп, но все же пульсировали в голове какие-то искорки. Понемногу эти искорки разгорались ярче, сливались друг с другом - и вот вспыхнул огонь. Серега вспомнил, что у него есть оружие. Специальное оружие от нечисти. Он сунул руку за пазуху и вытащил скрученный в трубочку листок. Медленно развернул его и при свете фонарика не спеша стал читать, шевеля губами, словно первоклашка.
        Молитва оказалась не слишком длинная, но какая-то бессмысленная. Многих слов Серега не знал вообще, а другие знал, но не понимал, зачем они тут. И все это должно помочь от дьявола? Вот он прочел все, что было написано на листочке крупными Лехиными буквами - а что изменилось? По-прежнему Ведьмин Дом злобно глядит на него провалами окон, по-прежнему льется из-за двери зеленоватое сияние.
        И все-таки что-то произошло. Незаметно ослабла мохнатая лапа страха, стало легче дышать. Сердце еще прыгало, но не так бешено, как раньше. Впрочем, наверное, дело не в молитве. Просто должен кто-то в конце концов сдаться - или ты, или твой страх. А теперь что ж, надо идти.
        Серега вынул из пакета нож, раскрыл его, и переложив фонарь в левую руку, юркнул в приоткрытую дверь.
        И тут же рассмеялся, потому что увидел, откуда берется зеленоватый свет. Светилась плесень на гнилых бревнах. Обыкновенные гнилушки! И этого он так боялся! Не было в доме никакого мертвеца-студента, не было ни скелетов, ни ведьм.
        Найдя на полу свечку, Серега зажег ее и прилепил к столу. Точнее, это был даже не стол, а просто сбитые вместе доски, приколоченные к толстым ножкам-чурбакам.
        Когда свечка разгорелась, он смог оглядеть дом получше.
        Все пространство дома занимала комната, огромная, будто зал. И в ней кроме этого убогого стола, нескольких заплесневелых бревен и груды битого кирпича ничего не было. Середину комнаты занимала здоровенная, до потолка, печь... Заслонка открыта, несколько кирпичей выломано. Казалось, кто-то специально поработал над ней ломом.
        На полу Серега обнаружил несколько пустых, поросших белой плесенью консервных банок, обрывки старых газет, четыре папиросных окурка.
        И только одного не было - книги. "Детей Капитана Гранта". У Сереги даже сердце дернулось, словно по нему ток пропустили. Тут же, с фонарем, он обшарил весь дом, ползал по полу, изучая каждую дырку, каждую трещинку. Полез в печку, вымазался в саже и паутине, но ничего не отыскал. В полу имелось несколько щелей, но все они были слишком маленькие - книга не могла в них провалиться.
        Книги не было! Что за дела? Ведь Серега своими глазами видел, как Санька, неумело размахнувшись, бросил ее в окно, и она упала, шмякнулась, звук еще какой-то был. Может, Санька все же не добросил, и книга валяется под окном?
        Серега взял фонарь, выскользнул наружу и медленно прошелся под окнами. Все без толку, книги не было и там. Он вернулся в дом.
        Да, как ни крути, а пропали капитанские дети. Исчезли, растворились, растаяли в воздухе - и с концами. Может, и впрямь нечистая сила орудует? Домовой, к примеру? А, ерунда! Сколько раз он сам себе доказывал, что не бывает ничего такого, а вот опять же! Не надо валить на домового. Тут должна быть настоящая причина.
        Книгу в дом бросили. Это ясно. И ее не стало. Значит... Значит, ее кто-то взял. Может, случайно забрели в дом, увидели и утащили? Хорошая ведь книга, интересная...
        Нет, вряд ли это случайный человек. Откуда ему тут взяться? Книгу забрал тот, кому она и в самом деле нужна. А такой человек всего один-единственный - Санька!
        Внезапно все вдруг стало ясным. Точно опять в мозгу фонарик включили. Серега едва не подскочил на месте. Вот оно что! Санька специально тогда, швырнув книгу в окно, заорал, сделал зверские глаза. Специально всех наколол, чтобы одному здесь остаться.
        А как народ смылся, он залез в дом и утащил книжку. Значит, можно и не искать - Санька, скорее всего, выбросил ее где-то в лесу. Теперь фиг найдешь.
        Надо бы следы на полу изучить, да поздно уже. Он, ползая, всю пыль животом подмел.
        Вот так. Значит, теперь сиди-не сиди, а пари проиграно. Что толку доказывать, будто книги здесь не было, будто ее Санька утащил? Кто ему поверит? Ну, пускай даже Леха расскажет, что Санька позже всех из лесу вернулся. А мало ли почему, ответят.
        Может, он сильнее всех тогда струсил и слишком далеко в чащу убежал? И заблудился, искал дорогу... А может, он просто малину жрал? Или к речке ему погулять захотелось? Да, доказательств у Сереги никаких. Выиграл Санька, не придерешься. Неужели до конца смены теперь ему подчиняться?
        Больше всего Сереге сейчас хотелось вернуться обратно в лагерь, вытащить Саньку из постели и устроить ему "Варфоломеевскую ночь". Но слово есть слово. Хотя теперь, после Санькиной подлости, стоит ли его держать? Не жирно ли Санечке будет? Но попробуй не сдержи - ясно же, что будет. Может, плюнуть на них? Да разве на весь лагерь плюнешь?
        Серега и не заметил даже, как заструились по щекам горячие злые слезы. Он сидел на сыром бревне, смотрел на груду битых кирпичей и шмыгал носом. Ни о чем ему не хотелось думать - будто из черепа мозги вынули.
        Потом он пришел в себя, стянул майку и вытер ею лицо. Хорошо хоть, никто его сейчас не видел. Ничего себе картиночка - ревет Серега Полосухин как малышня.
        Все по-Санькиному получилось. Говорил же он: "Соплями умоешься... В слезах засыпать будешь..." Так оно и вышло. Ладно... Пускай эти слезы будут последними. Деваться некуда, ночь тут отсидеть надо, а там посмотрим.
        Ну и что теперь делать: Не ждать же нечистой силы, в самом деле? Сереге сейчас даже хотелось бы, чтобы она появилась. Может, и помогла бы чем-нибудь. Но, к сожалению, никакой такой силы на свете нет. Ни чистой, ни грязной. Есть лишь гниющий старый дом и желтые Санькины глаза, что встретят его завтра.
        Впрочем, не сидеть же на бревне до рассвета. Надо спать. Во всех сказках говорится - утро вечера мудренее... Сказки обычно хорошо кончаются, но сейчас-то все по правде. А спать, однако же, хочется. Сколько сейчас времени? Небось, уже полночь миновала...
        Серега поднял глаза и вновь оглядел комнату. Лечь здесь можно было разве что на столе. Пол холодный, да и мусор всюду навален, а идти во тьму, в холод, ломать веник и подметать - нет уж, спасибо! Хватит с него уборок.
        Он лег на стол, накрылся Лехиным плащом и подложил под голову сцепленные пальцы.
        Сперва было холодно и жестко, но потом появились откуда-то ласковые черные волны, подхватили его и понесли куда-то вверх.
        10. ПОД ВТОРОЙ БАШНЕЙ
        ...Стражники вели его по узкому кривому коридору. Один из них, высокий и худой, шел спереди, освещая дорогу факелом. Второй, похожий на огромного медведя, втиснутого в черную кожаную форму - сзади. А Серега шагал между ними, прижимая ладони к бедрам.
        Резинка на трусах вела себя все хуже и хуже. Скоро, видимо, она лопнет совсем, и тогда... Он старался не думать об этом.
        Идти пришлось довольно долго. Ход все время изгибался, невозможно было сосчитать повороты. Зачем так строили? - вертелась у него в голове надоедливая мысль. Впрочем, он понимал, что у создателей Замка была какая-то цель.
        Наконец путь их кончился. Справа в стене тускло блеснула тяжелая стальная дверь. Высокий стражник два раза стукнул в нее концом факела - и та медленно отворилась.
        Серегу пинком втолкнули внутрь - и тут же дверь за ним захлопнулась. Он остался стоять на пороге, растерянно хлопая глазами.
        Камера оказалась огромной, точно зал. Яркий, чуть синеватый свет лился со всех сторон - под потолком были развешаны люминесцентные лампы.
        В дальнем конце находился огромный, заваленный бумагами стол. За ним кто-то сидел, согнувшись в три погибели, и писал большим гусиным пером. В стенах слева и справа виднелись глубокие ниши. Серега, оглядывая камеру, поежился. Ему показалось, что там кто-то прячется. Но так ли это, увидеть не удалось, потому что человек за столом выпрямился и поднял голову. Серега вздрогнул - человеком этим был Санька.
        Зеленую куртку со звездой он сменил на синий рабочий халатик. На голове у него торчал темный берет с хвостиком. А руки - в рыжих резиновых перчатках.
        - Ну, здравствуй, здравствуй, Серый, - ласково произнес он и вышел из-за стола. - Устал, наверное, с дороги? Да ты присаживайся, не стесняйся.
        И тут же сзади поставили стул. Пришлось сесть. Стул скорее походил на кресло, у него была высокая, выше Серегиной головы, спинка и широкие подлокотники. Чьи-то осторожные, но уверенные руки быстро пристегнули ему ремнями локти. И таким же широким бурым ремнем охватили шею, намертво присобачив ее к спинке кресла.
        - Не жмет? - заботливо поинтересовался Санька. - Если жмет, ты не стесняйся, скажи.
        Серега молчал, глядя на него в упор. Чего он ломает комедию? Или так обычно начинают допрос?
        - Я смотрю, у тебя знатный шрам на плече, - продолжал меж тем Санька. - Ты уж извини, погорячился я в лесу. Не стоило мне, конечно, руки распускать. Мы же вообще против подобных методов. Но и ты должен меня понять! Ты же мой личный раб, мне тебя сам Князь доверил - и вдруг ты бежишь! Знаешь, как я за тебя волновался! А вдруг бы ты от жары сдох или в болото провалился? Я бы о тебе тосковал. И вообще, ты раб, значит, вкалывать должен. А сегодня из-за тебя ваша бригада план не выполнила. Придется теперь их наказывать. Не жалко своих ребят?
        Впрочем, ладно, с этим успеется, давай-ка лучше нашими делами займемся. Ты, конечно, понимаешь, что нарушил главный закон Замка, а?
        Серега молчал, уставясь в железные плиты пола.
        - Не слышу ответа, - чуть суровее произнес Санька.
        - Ну, понимаю, - отозвался Серега.
        - Очень хорошо, что понимаешь. Это уже большой прогресс. А знаешь ли ты, что тебя за такое дело наказать придется?
        - Ну, знаю.
        - Отлично. Ты умнеешь прямо на глазах. Тогда дело за малым. Давай решим, как же тебя наказывать? Ты-то сам что думаешь? Какие есть идеи?
        - Я не знаю.
        - Смотри, Серый, я в тебе разочаруюсь. Ты же не первый год в Замке, должен понимать. Неужели никаких идей нет?
        - Ну, выпороть.
        - Выпороть? Оно, конечно, не помешает. Розги тебя еще ждут. Но этого мало. Что главное в наказании? Ну? Говори быстро!
        - Чего ты пристал? Откуда я знаю?
        - Ну вот, заладил: не знаю, не понимаю... Нечего дурочку строить, знаешь ты все прекрасно. Главное в наказании - это воспитательное воздействие. Надо, чтобы все поняли, в чем твое преступление. Помнишь, как наказали Билла? Кстати, за ту же провинность, что и у тебя.
        Серега вспомнил худого, ободранного мальчишку, прикованного за ошейник к обложенному дровами медному столбу, струю бензина из блестящей канистры, лохматое желтое пламя в клубах дыма...
        - Успокойся ради всего святого! - вскричал Санька, заглянув в Серегины глаза. - Что ты! Стоит лишь пошутить, а у тебя уже, глядишь, и слезки потекли. Никто тебя сжигать пока не собирается. Как можно?! Ты же мой любимый раб. Я к тебе давно примеряюсь. Еще с тех времен, сам знаешь. Я вижу, ты хороший пацан, смелый. Ты только сейчас малость сдрейфил. Ну, это понятно. Провинился, теперь ждешь возмездия... А вообще-то ты молодец. И честный ты, и слово держать умеешь. Уж я-то знаю. И добрый ты - друзей защищаешь.
        Хотя они, друзья эти, заложили тебя и губы платочком вытерли. Знаешь, что я тебе скажу? Если бы ты не был рабом, я бы с тобой подружился. Мне ж одному скучно здесь. Все кругом взрослые, у всех свои дела, даже в индейцев поиграть не с кем... Слушай, может, ты есть хочешь? Только кивни - я сейчас. Люди мигом принесут.
        Серега молчал. Яркий свет ламп слепил глаза, текли по щекам острые злые слезы, катились мутными дорожками. Огромное пространство комнаты медленно поворачивалось в себе самом, какие-то струи бурлили, крутились в горячем воздухе. А стены незаметно клонились вниз. Но Серега знал, что они не упадут.
        Санькин голос доносился откуда-то издалека, хотя сам Санька стоял прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Сейчас, когда он не ругался и не бил, а говорил настырно-ласковым голосом, Сереге было особенно противно. Потому что добрым Санька быть не может, он гад. Просто сейчас он что-то замышляет. Но что именно? Или просто издевается перед тем, как дать приказ палачам?
        - Не хочешь есть? Ну что ж, не надо. Ты, главное, не стесняйся. Передумаешь - скажешь. И вообще, ты, Серый, меня не бойся. Я же тебя очень строго наказывать не буду. Так, для порядка. Порядок-то должен быть, как ты считаешь?
        - Я, что ли, этот порядок устанавливал? - огрызнулся Серега. Пусть Санька не думает, что он сдался.
        - Ну, не будем спорить, - улыбнулся Санька. - Я понимаю, ждать наказания всегда противно. Вот ты и борзеешь со страху. Ладно, давай уж сразу с этим делом покончим - и обратно в барак потопаешь. Я ведь тебя только так, для порядка. Эй, номер четвертый, - крикнул Санька, куда-то повернувшись, - принеси-ка розги.
        Из ближайшей ниши выступил человек в черной куртке, молча поклонился Саньке и, перейдя камеру, исчез в противоположной стене.
        - Я тебя долго бить не буду, - утешил Санька. - Наверное, сорока ударов с тебя хватит? Я ведь жалею тебя, дурака, видишь - за кнутом не послал.
        Серега впился в подлокотники так, что ногти посинели. Сейчас что-то должно случиться. Он чувствовал это, он знал, что все только начинается.
        - Да, кстати, - произнес Санька игривым тоном, - пока четвертый за розгами ходит, ответь-ка мне на один вопросик. Так, чепуха... Кто тебе рассказал про Город Золотого Оленя?
        Вот оно! Серега понял, что лишь сейчас допрос и начался. А все остальное было разминкой.
        - Не знаю я ни про какой город, - сказал он, пытаясь говорить как можно спокойнее. Мало ли кто чего треплется?
        - А зачем же тогда бежал? - поинтересовался Санька.
        - Так просто. Захотел - и побежал.
        - Так просто не бывает, о Серый мой друг! Ты же знал, чем рискуешь. А все-таки сбежал. Видать, были причины?
        Серега тоскливо посмотрел в пол. Теперь держись... Удастся ли сбить его со следа? Надо, наверное, его позлить. Обычно от злости он глупеет.
        - Причин хочешь? Ну ладно, скажу я тебе причину. Дерьмо ты, Санька, вот и вся причина. Дерьмо на палочке. Не собираюсь я твоим рабом быть - я свободный человек. Можешь со мной что хочешь делать, а я от тебя все равно сбегу.
        - Ну какой же ты, Серенький, свободный человек, если у тебя клеймо между лопаток? - усмехнулся Санька. - Куда бы ты не сбег, первый же встречный патруль тебя заловит. Это судьба, и от нее никуда не денешься, - произнес он наставительно. - Что кому досталось - то и терпи. А все-таки не томи душу, куда бежать намылился?
        - Туда, где время нормальное. А не ваше, отравленное.
        - Тебе что, наше замковое время не нравится? Нормальное тебе подавай? А ты его, нормальное время, видел? Знаешь, что это такое? Впрочем, об этом я тебе расскажу малость погодя. А сейчас - небольшой скромный вопросик. Не Масленок ли тебе про Город Золотого Оленя поведал?
        - Нет, что ты, - встрепенулся Серега, - откуда ему знать?
        - Значит, не Масленок? Не он, значит? То есть, выходит, другой тебе рассказал, да? Так назови его! Этого другого. Ну?
        - Не было никакого другого! Я вообще про этот Город сейчас от тебя впервые слышу.
        - Ну как же? Сам подумай. Я спрашиваю - не Масленок ли рассказал. Ты говоришь - нет, не Масленок. Значит, не он, А коли не он - значит, другой.
        - Это еще почему?
        - Да потому. Потому что так у тебя получается. Или Масленок, или не Масленок. А что такое "не Масленок"? Это он и есть, другой. Больше вариантов нету.
        ...Какое-то движение возникло у Сереги за спиной. Потом возле Саньки возник черный стражник с ведром. Из ведра торчали длинные тонкие прутья.
        - Хорошо, четвертый, - кивнул ему Санька. - Поставь пока в сторонку. Скоро они нам пригодятся.
        Черный стражник исчез в своей нише.
        - Ну что ж, продолжим. На чем, бишь, мы остановились? А, про Масленка... Так ты говоришь - не он рассказал? Чудненько. А поклясться ты в этом можешь?
        - Поклясться? Это еще как?
        - Очень просто. Повторяй за мной: "Я, Сергей Полосухин, раб старшего княжеского сына и Великого Наследника, именем Вечного Замка торжественно клянусь, что Леха Масленкин про несуществующий и враждебный нам Город не говорил мне."
        Серега молчал.
        - Ну, смелее! Произнесешь клятву - поверю, что Масленок ни в чем не замешан.
        Серега медленно, запинаясь, повторил дурацкие слова клятвы.
        - Вот и прекрасно, - воскликнул Санька и подошел к нему поближе. Сейчас, если изловчиться, вполне можно было лягнуть его ногой. Хотя вряд ли. Санька слишком близко не подойдет, а с кресла не встанешь, ремни не пустят.
        - Вот и здорово, - продолжал Санька. - Теперь я верю, что говорил не Масленок, а кто-то другой. Так назови его! Назови!
        - Повторяю специально для идиотов, - сказал Серега. - Не было никакого другого. Не было!
        Странное дело, Санька упорно не замечал его грубостей, вел себя ласково. А в другое время непременно бы схватился за плеть...
        - Нет, Серый, был! Ты что же, хочешь доказать мне, что не знаешь этого другого?
        - Не знаю.
        - А как ты думаешь, Масленок знает? Этого, который байки про Город распускает?
        - Нет! - твердо проговорил Серега. - Уж он-то точно не знает.
        - Интересно у тебя получается, Серый, - задумчиво протянул Санька. - Если ты не знаешь этого другого, то как ты можешь ручаться за Масленка? Мало ли, чего он знает, чего не знает. Ты что, мысли его читаешь, а? Положим, ты сказал правду, будто не знаешь этого типа. Стало быть, за Масленка ручаться не можешь. Так? Теперь поехали дальше. Если ты не соврал, будто Масленок не в курсе, значит, сам знаешь того человека. Вот так...
        Да, нечего сказать, ловко Санька строил ему ловушку! И вот, наконец, она захлопнулась. Серега даже зубами заскрипел от досады.
        - Выходит, в любом случае ты врешь! - словно сам себе удивляясь, произнес Санька. - Значит, и клятва твоя ложная! - вскричал он, словно только что сделал это открытие. - А знаешь ли ты закон? Эй, номер шестой! - крикнул Санька в сторону, - зачитай закон о клятвопреступлении.
        Из ниши левой стены вышел невысокий человек в коричневом балахоне, наголо обритый, с тяжелой пухлой книгой в руке. Откашлявшись, он раскрыл книгу и произнес неожиданно густым басом:
        - "А ежели раб, или свободный крестьянин, или купец, или воин неблагородного звания публично поклянется на Замке, и окажется их клятва ложна, то надлежит их по закону заживо в кипятке сварить. Казнь подобает произвести не позже как спустя три дня по изречении клятвы ложной".
        - Спасибо, шестой. Ступай себе, откуда пришел. - Повернувшись к Сереге, Санька продолжал:
        - Ну, вот видишь, как оно получилось? Теперь ты у нас еще и клятвопреступник. Сам только что слышал - не позднее трех дней. Жаль мне тебя, дурака. А делать нечего - закон есть закон. Даже если бы я и попытался чем-нибудь тебе помочь - все равно без толку. Чуешь, сколько тут в нишах сотрудников? И все твою клятву слышали. Помилую я тебя - они всюду раззвонят: Наследник Замка законом пренебрегает. Что же мне, пропадать из-за тебя? Ведь за такие фокусы папа меня наследства может лишить. Закон, Серый, строг, но он - закон.
        Правда, есть тут одна зацепочка. Ты ведь мой личный раб, значит, крепко со мною связан. И получается, что твои грехи - это мои грехи. А мои грехи мне папа простит. Он у меня добрый. Значит, и тебя простит. Видишь, как полезно моим рабом быть? А ты еще не хотел. Орал - я свободный человек, я свободный человек... Да будь ты свободным человеком, никто бы сейчас тебя выручить не смог. Даже папа. Варился бы ты в стальном котле как курица. И мясо бы твое собакам отдали. Думаешь, почему у нас в Замке сторожевые псы такие злые? Они человечиной кормятся, той, что от казней остается.
        Значит, дело всего лишь в том, чтобы папа меня простил. А это случится только если я узнаю, кто же насчет вражеского Города слухи распускает. Стало быть, наша с тобой задача - установить, кто. Иначе и тебя сварят, и меня папа налупит. Он у меня строгий... Ладно, приступим к делу. Согласен, что клятву нарушил?
        - Ничего я не нарушал, - бессильно огрызнулся Серега. - Я правду сказал.
        - Отлично. Вот что ты сказал: "Я... всякое такое прочее... клянусь, что Леха Масленкин про несуществующий и враждебный Замку Город не говорил мне." - Санька сделал ударение на последнем слове. То есть он не говорил этого тебе! Получается, что он говорил кому-то другому. А уж этот другой мог и тебе пересказать. Значит, ты знаешь, кто это.
        - Ничего я не знаю!
        - Эх, Серый, Серый, - скорбно покачал головой Санька. - Ты вот запираешься, героя из себя строишь, а лучше бы подумал - на фиг это нужно? Знаешь, сколько народу уже бегало этот город искать? И все погибали. Ты что же, хочешь, чтобы и дальше так было? Неужели не жалко людей? Мы бы разом сейчас эти байки пресекли, и всем было бы хорошо. А так из-за тебя многие помрут... Так что смотри... В последний раз спрашиваю - кто байки распускает?
        - Да не знаю я ничего!
        - Ну вот, опять двадцать пять. Ладно, давай тогда спросим у Масленка. Может, он окажется поумнее.
        Санька хлопнул в ладоши, и Серега замер. Внезапно передняя стена повернулась на невидимых петлях и оказалось, что за ней есть еще комнатка. Небольшая, почти как та камера, куда поначалу бросили Серегу. К стене, где-то на высоте полуметра, был прикован Леха. Совершенно голый, истерзанный. Казалось, он был в сознании, но вот-вот его мог потерять. Рядом стояли двое дюжих молодцов в синих халатах - таких же, как и на Саньке. На длинном оцинкованном столе разложены были жуткого вида инструменты. Приглядевшись, Серега заметил, что на некоторых запеклась кровь.
        - Здравствуй, Леша, - вежливо сказал Санька и изобразил нечто вроде реверанса. - Как мне стало известно, мои помощники уже с тобою побеседовали. Им ты, кажется, ничего не сказал? Может, мне уделишь внимание? Все-таки почти друзья, вместе когда-то жили... В сказочке для дурачков.
        - А, это ты, наследничек, - прохрипел со стены Леха. - Радуешься, думаешь, твоя взяла? А это кто? Серега, ты?! Он тебя не тронул?
        - Нет, я в порядке, - крикнул Серега и тут только увидел все.
        - Гады! Что они с тобой сделали! - и отчаянно рванулся вперед. Упругие ремни откинули его обратно. В нишах зашевелились.
        - Ничего, я еще живой, - медленно протянул Леха. - Что поделать, я же тебе говорил про нечистую силу, а ты не верил. Вот теперь мы и попались. Ну, не бойся. Нас не оставят. Выкрутимся.
        - Дружеская беседа окончена? - поинтересовался Санька. - А теперь давайте ближе к делу. Значит, так, Сереженька. Я же понимаю, ты у нас мужик упорный. Начинать с тобой возиться - это когда еще ты в нужную форму придешь. А нас ведь тут своя наука. Начинаем с малости, постепенно накручиваем обороты... А ты сразу не расколешься, жаль. Розгами тебе язык не развяжешь. Посему с тобой погодим пока, а сейчас начнем с твоего дружка. - Санька широко улыбнулся, обрадовавшись нечаянной рифме. - Слушай внимательно. Если ты сейчас не назовешь то самое имя, мои ребята Лешеньке кое-что лишнее отдерут. Ему оно уже и не к чему. Понял? Ему, а не тебе. Тебя я сохраню, ты же мой любимый раб, почти друг. Ну?
        Серега застонал, рванувшись в кресле. Все, что угодно, только не это! Лучше костер, кипяток, псы - только бы не видеть, как Санькины громилы начнут терзать Леху... Ремни швырнули тело назад, но он, не обращая на них внимания, метнулся снова. В глазах вспыхнул ядовито-рыжий свет - точно бомба разорвалась. Изо рта текла слюна пополам с теплой соленой кровью, Он выл, хрипел, не соображая уже ничего.
        Сознание вернулось лишь когда один из Санькиных подручных плеснул на Серегу из ведра. Стены медленно вернулись на место, острый свет ламп ударил по глазам. Санька стоял возле кресла, озабоченно цокая языком.
        - Что, Серый, впечатляет? А ничего не поделаешь, придется выбирать. В приговоре должно стоять одно имя. Или Масленка, или... Не думай, тебя я не имею в виду. С тобой мы ограничимся поркой. Так что решай. Скоро мы продолжим развлекаться с Лешей. А пока... Надо же проверить, что успели тебе наврать про Город. - Санька понизил голос. - Имей в виду, это секретная информация. Когда все кончится, ты получишь свои розги и вернешься в барак. Но помни, одно лишь словечко - и никто тебя не спасет. Медленный огонь - это еще не самое страшное, что у нас имеется.
        Теперь слушай сюда. Сейчас ты узнаешь правду про Город, про твое любимое "нормальное время". Сам убедишься, насколько все это отвратительно. Потом сверим нашу информацию с твоей. А уж напоследок займемся Лешкой.
        - Номера третий, седьмой, девятнадцатый! - крикнул Санька в сторону ниш. - Доставьте сюда секретный чемодан. С усиленной охраной. А я пока чайку попью, - и он ушел куда-то в дальний угол, где для него был уже накрыт столик.
        - Леха, ты как? - шепнул Серега, лишь только Санька исчез из виду. Тот долго молчал, глядя на него со стены, потом тихо, почти не разжимая губ, ответил:
        - Я-то живой, обо мне можешь не волноваться. Не в первый раз... А теперь слушай. Слушай внимательно. Сейчас я почти ничем не могу тебе помочь. Тут все экранировано. Но тем не менее... Руки твои привязаны ремнями. Скоро ремень на правой ослабнет, и ты незаметно ее вытащишь. И тогда в ней появится оружие. Как пустить его в ход, ты знаешь. Все. Прощай.
        Серега смотрел на него, вытаращив глаза. Он ничего не понимал. Леха, такой простой и привычный, сейчас не был похож на себя. Казалось, будто сейчас говорил не он, а кто-то другой.
        - Не удивляйся, Серега, - шепнул вдруг Леха, точно услышав его мысли. - Просто я бываю всякий. Здесь такой, а там - сам знаешь... Главное - я с тобой, вот это постарайся не забыть.
        И он дернулся, закрыв глаза. Голова его бессильно опустилась на грудь, тело обмякло. Может, он просто потерял сознание?
        Санька вернулся, смахивая с губ крошки, как раз в тот момент, когда стражники, держа автоматы наизготовку, прошагали из коридора в зал. Краем глаза Серега ухватил и ствол пулемета, похожий на те, что рисуют в книжках для малышни. Ясное дело, усиленная охрана.
        Разомкнувшись, стражники исчезли в нишах, а на полу остался большой коричневый чемодан. Сбоку белела наклейка: "Васильев Саша, 3-й отряд".
        - Ну, приступим, - бодро сказал Санька, подойдя к чемодану. - Про секретность помнишь?
        - Помню, - мрачно отозвался Серега. Когда Санька нагнулся и начал расстегивать замки, он слегка подергал правой рукой. Вроде бы и вправду ремень ослабил свою хватку. Пожалуй, можно потихоньку вытаскивать.
        - Итак! - торжественно произнес Санька, достав из чемодана пухлую книгу. - Начинаем читать эту вредную ерунду. Информация добыта нашими лучшими следопытами. Между прочим, когда все кончится, я из твоих мозгов кое-что сотру. У нас для этого есть методы. Не дрейфь, это не больно. То есть не очень больно... А теперь слушай и сравнивай с тем, что знаешь.
        "...настоящим докладываем, что объект был вознесен на высокую гору. Оттуда ему был показан так называемый Город Золотого Оленя. Из записок объекта мы почерпнули нижеследующее: "Светило его подобно драгоценнейшему камню. Он имеет высокую стену и двенадцать ворот. Город расположен четырехугольником, и длина его такая же, как широта." Далее приводятся результаты замеров: "...измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина, и широта, и высота его равны..." По наблюдениям объекта, городская стена построена из ясписа, а город - "чистое золото, подобное стеклу..." Это весьма невразумительное место, но полагаем, нашему Казначейству стоит его взять в расчет. Ниже излагается информация тактического характера, которую следует принять во внимание при составлении плана осады: "Город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего... Ворота его не будут запираться днем, а ночи там не будет... и не войдет в него ничто нечистое, и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые... записаны в Книге Жизни..." Очевидно, речь идет о паспортном контроле. Однако получить более точную
информацию нам не удалось, так как объект заметил наше наблюдение и принял соответствующие меры..."
        Вот такая муть. Хорошо запомнил? Главное, не забывай, что это военная тайна. Я тебе даже больше скажу. - Санька наклонился к Серегиному уху. - Я чемодан у папы без спросу взял. Он, если узнает, меня выдерет. А уж тебя... - и Санька, вернувшись к чемодану, принялся упаковывать книгу.
        Серега, наконец, выдернул руку из-под ремня. Незаметно пошевелил пальцами, выпрямил их, сжал... В ладони оказалось что-то легкое, белое. Да, это тот самый листок. Оружие, о котором говорил Леха.
        - Ну вот, продолжал меж тем Санька. - Сейчас ты услышал правду. А теперь быстро назови мне имя того, кто рассказал тебе про Город. Молчишь? Ладно-ладно. Номер девятый! Ты готов? Накалил шило? Сейчас, Серый, мы займемся Лешиными глазками. Начинай, девятый!
        Все! Серега поднес листок к глазам и резким, прерывающимся голосом начал читать крупные, написанные Лехой печатные буквы.
        Время замерло. Застыл с раскрытым ртом Санька, остолбенел девятый с раскаленным шилом в мохнатой ладони, застыли люди в нишах. Казалось, затвердел и свет ламп, сделался вязким и тягучим воздух.
        Наступила тишина. Могучая, беспредельная тишина. А потом вдруг раздался Лехин голос.
        - Ну все, теперь иди. Тебе пора возвращаться.
        И Серега пошел по огромному голубому туннелю, в котором не было ни верха, ни низа. Шаги его становились все быстрее и быстрее, он уже мчался стрелой, но удивительно - сердце не дергалось, дыхание не прерывалось, ему было легко и хорошо. А потом невидимые теплые волны подхватили его и понесли ввысь...
        11. ВОЗВРАЩЕНИЕ
        Серега открыл глаза. Слабый, холодный свет окутывал дом. За окнами мутнело что-то неясное, серовато-зеленое. И еще какой-то шум доносился отовсюду.
        Серега потянулся и протер глаза кулаками. Где он? А, Ведьмин Дом! Кажется, что-то такое ему только что снилось. Что-то страшное... Но никак не удавалось вспомнить - ночной кошмар забылся начисто, точно мозги ластиком вытерли.
        Сколько же сейчас времени? Серега взглянул на часы. Ого, уже полседьмого! Долго же он спал... Так можно и до горна опоздать в лагерь.
        А что в лагере? Доказывать всем, что Санька книжку упер? Или выполнить уговор, признать себя Санькиным рабом?
        Если по-честному, так и надо делать. Книжки-то нет, по всем правилам он считается проигравшим. И попадает до конца смены в Санькины лапы.
        Это если он поступит честно. Да вот стоит ли? Почему он, Серега, должен играть по правилам, если для Саньки этих правил вообще нет? Ведь какая дрянь! Шухер устроил, всех наколол, чтобы спокойно книжку стырить. Ему победа нужна, а на способы наплевать. Теперь будет до конца смены издеваться. Ему же от этого удовольствие.
        Серега плохо понимал, какое может тут быть удовольствие, но всеми своими нервами чуял в Саньке странное, остренькое какое-то желание. Оно-то и давало ему и хитрость, и силу.
        Но все-таки зачем? Почему Саньке хорошо лишь от того, что другому плохо? Какая ему в этом выгода? Если Серега станет его рабом, чем Санькина жизнь сделается лучше? Ну, к примеру, будет он у Сереги полдники отнимать, посылки... Чем еще-то он сможет воспользоваться? Это же не Америка, у него здесь хлопковых плантаций нет. Но если бы стремился Санька к чужим полдникам, на это бы и спорил. И такое пари было бы нормальным, уж его-то Серега принял бы не задумываясь. В нем же ничего обидного...
        Но Саньке нужно иное. Он, может, и свои-то полдники отдал бы, лишь бы Серегу рабом сделать. Значит, хочется ему другого. Но как понять его воспаленное желание? Откуда оно вообще берется в человеке? Наверное, вползает ночью в голову, точно паук. А с другой стороны, почему к нему, к Сереге, эти пауки не пристают? Хотя тоже как сказать... Пауков, может, и нет, а червячки имеются. Хорошо хоть, он о червячках знает. Но зато ничего не знает о Санькиных пауках. И поэтому Саньке всегда удается его обхитрить.
        Значит... Значит, надо понять, откуда в Саньке взялась эта дрянь. Что именно в нем сидит. Тогда и сможет он Саньку победить... И не только Саньку, но и других, таких же... Интересно, а каким был бы Санька без пауков?
        Но тогда для понта придется ему подчиниться. На какое-то время. А на какое? Пока все не станет ясным? А может, оно до конца смены не прояснится. Что тогда? Терпеть его власть?
        Нет, наверное, надо просто вернуться в лагерь и набить ему морду. А если ребята станут в него пальцами тыкать - что ж, придется перетерпеть. Хотя это будет нелегко. Всякие же есть, ведь полно таких, кому лишь бы поржать, неважно над кем и за что. А тут такой великолепный повод - Серега Полосухин сдрейфил, слова не сдержал. Скажут - как в Ведьмин Дом ходить, так воздух спортил, а как хилого Саньку вырубить - вот он, пожалуйста. Молодец среди овец, как говорит тренер Дмитрий Иванович. Ловко пользуется Санька своей слабостью.
        Ну ладно, Леха-то его поймет, может, еще два-три пацана. А остальные с Санькой связываться не захотят. Действительно, кому он нужен, этот самый Серега, у которого еще с ночи перемазаны в саже ладони, у которого исцарапаны коленки... Который вчера тут ревел как первоклашка, вытирал слезы грязной майкой и вновь ревел.
        В общем, на ребят из их отряда надеяться нечего. Они вообще-то ребята нормальные, но тут ведь такое дело. Будет считаться, что он проспорил, значит, заступаться за него - все равно что признать, будто в спорах можно химичить. Будто можно слово свое не держать. И вообще, если нарушил он слово в таком договоре, значит, и верить в серьезных делах ему нельзя. Вот ведь как повернулось! И поди докажи, что жулил-то как раз не он, а Санька. Нет у него никаких доказательств.
        Что же делать? Надо сейчас выбирать. Или спокойная жизнь, или спокойная совесть. И неизвестно, что лучше.
        Во всяком случае, один человек точно будет за него. Это Леха. Значит, уже не в одиночку придется действовать. Правда, что может Леха? Он же у Саньки на цепочке... Надо, кстати, обязательно узнать, что это за цепочка. Иначе Лехе не помочь.
        И тогда выходит вот что. Если набить сейчас Саньке морду, Санька обязательно развопится, что Серега слово не сдержал. И тогда над ним Санькины холуи начнут ржать. А Леха станет заступаться, доказывать, что Санька жулье, что Серега честно отсидел ночь в Доме. И тогда Санька поймет, что Леха с Серегой заодно. И отомстит Лехе, и еще неизвестно, как. Выходит, рыпаться против Саньки - это Леху под удар подставлять. Нет, так нельзя.
        А как можно? Наверное, так. Притвориться, будто слово держишь, втереться к Саньке в доверие и узнать, что у него там с Лехой. А как только он узнает - сразу же Саньку превратит в отбивную, но так, чтобы тот на Лехе уже не смог отыграться. Противно будет, конечно, раба изображать, но другого пути нет.
        Серега слез со стола и подошел к окну. За окном лил дождь. Мелкая водяная пыль заполняла все пространство, иногда в ней возникали капли покрупнее, короткой дробью лупили по земле - и снова в воздухе одна морось.
        По небу ползли тяжелые, стального цвета облака. Мутные, скучные. Даже просветов между ними не было. И всюду царил холод. По коже опять, как и ночью, забегали мурашки.
        Ночью, видно, дождь был сильнее, вон справа на полу здоровенная лужа, с крыши натекло, крыша-то дырявая. А он даже и не почувствовал. Видно, очень уж крепко спал. Что же ему такое снилось? Никак не удавалось вспомнить. Единственное, что осталось в голове - лампы какие-то яркие, от них еще глаза слезились.
        Но хватит размышлять. Пора возвращаться в лагерь, и по-быстрому...
        Лес, наверное, насквозь вымок. Значит, лучше босиком. Серега бросил оба кеда с носками в пакет, сунул туда же огарок свечи и выскользнул за дверь.
        Ну и холодина! Зато приятно пробежаться босиком по хлюпающей под его пятками траве. Такое удается нечасто.
        Запахнув Лехин плащ, Серега быстро, временами переходя на бег, пошел прочь от Ведьминого Дома. Вскоре тот скрылся из виду.
        - Ну, Серый, с благополучным возвращеньицем, - произнес Санька, ворочаясь в постели. - А то я уж думал, стряслось с тобой чего-то. Рассвет уже давным-давно начался, а тебя все нет. Ну, как успехи? Принес книгу-то? Детей капитанских?
        ...Серега сидел на своей койке, завернувшись в одеяло, и отогревался после холодного утреннего леса. До подъема оставалось всего полчаса, в холле уже начала стучать шваброй бабка Райка.
        В лагерь Серега вернулся незамеченным, тихо влез в окно. А провозись он еще минут пятнадцать - обязательно бы его кто-нибудь заловил. Лагерь ведь рано жить начинает. Продукты в столовую уже в полшестого завозят.
        Однако нужно отвечать Саньке. Что ж, пусть все будет как задумано.
        - Книга? Хватит с тебя и свечки. Вон, видишь, почти до конца обгорела.
        - Это чудесно, что обгорела, - нетерпеливо перебил Санька. - Можешь засунуть ее в одно место. Ты про главное говори! Книга-то где?
        Серега выпрямился.
        - Это тебе, Санек, лучше знать. Ты же сам вчера ее из дому спер. Нарочно шухер для этого устроил!
        - Я? Спер? Из Ведьминого Дома? Да ты что? Головка не бо-бо? - Санька даже на койке подскочил. - Да мне в этот Дом и днем-то войти страшно. Да, пацаны, честно говорю - боюсь. Я из себя героев не корчу, не то что некоторые... Так что не надо ля-ля... Значит, книжечки у тебя нет? - спросил он, помолчав.
        - Нет книжки, - хмуро подтвердил Серега.
        - И ты, значит, говоришь - всю ночь в Ведьмином Доме просидел?
        - Да, всю ночь. И не было там никакой книжки, и нечистой силы тоже не было. Вот так.
        - А ты не забыл, какое условие? - пытаясь скрыть тревогу в голосе, спросил Санька. - В доказательство ты приносишь свечку и книжку. Только тогда считается, что ты победил. Свечка есть, книжки нет. Согласен?
        - Ну, допустим, согласен.
        - Я, Серый, правильно условия изложил?
        - Правильно. Только все равно я там был.
        - А раз правильно, - будто не замечая его слов, продолжал Санька, - значит, ты проиграл. Так ведь?
        - Ну, положим, так.
        - Ну и что, не думаешь договор нарушать?
        - Я свое слово держу. Не то что некоторые.
        - Значит, с этой минуты ты мой раб! - радостно вскричал Санька. - Понял?
        - Понять-то я понял. Только все равно ты, Санька, гад и дерьмо.
        - Это что же? - подозрительно осведомился Санька, - отказываешься подчиняться?
        - Подчиняться я буду, слово же давал, - утешил его Серега. - А только я все равно тебе буду говорить, что ты сволочь и дерьмо.
        - Ну, тогда лады, - сразу повеселел Санька. - Тогда за слова особо получать будешь. Но сейчас я тебя прощаю. Только ты присягу должен дать.
        - Это еще с какой радости?
        - Так надо. В таких делах должен порядок быть. Вылезай из постели, становись передо мной на колени и говори: "Я, Серега Полосухин, даю слово, что до конца смены буду тебе, Саня, подчиняться и все делать, что ты скажешь. А если я свое слово нарушу - пусть никто в лагере со мной водиться не будет." Запомнил? А то могу повторить.
        - А рожа у тебя не треснет?
        - Не треснет. Так что давай исполняй.
        ...Ну что ж, можно и поиграть. Все равно ведь он сейчас притворяется. Словно наш разведчик в немецком тылу.
        Выбравшись из-под уютного одеяла, он встал коленками на холодный пол и пробормотал глупые слова присяги.
        - Ну вот и отлично, - одобрил Санька. - Можешь пока ложиться. Я разрешаю. Мы с тобой еще после кое-о-чем поговорим.
        Но только он закутался в натянул одеяло - раздался горн. Пришлось снова вылезать и бежать на холод. А что тут такого? Физрук Жора не признавал плохой погоды. Зарядка - дело святое.
        Вот и сейчас он стоял на трибуне футбольного поля с желтым рупором-матюгальником в рыжей волосатой руке. Стоял и ждал, когда стекутся отряды на зарядку, то и дело поглядывая на секундомер. Пять минут пройдет - и все. Зарядка начинается. Кто не успел, тот опоздал. Того уже к своему отряду не пускают, те в специальном месте занимаются, как говорит Жора, на "штрафной площадке". Потом, когда зарядка кончится, он будет их гонять.
        ...Жора стоял, сжимая матюгальник в мокрой волосатой руке. Огромный, толстый, с мохнатым животом, голый по пояс. Очень уж он смахивал на медведя. Казалось, стоит ему кого-нибудь слегка задеть - и у того череп сплющится. Да что там казалось - так оно и было. В прошлом году заявились на территорию деревенские парни, взрослые уже, поддатые. Начали борзеть, вырубаться на вожатых. Начальница к ним вышла, Валентина Николаевна, так они ее матом обложили и спасибо что не врезали. Вот тогда-то и послали за Жорой. Тот спал в своей крохотной комнатушке за эстрадой. Спросонья он лишь ругнулся, но потом все же до него дошло, что пора вставать. Сбросив одеяло, встрепанный и злой, он вышел навстречу парням.
        И весь лагерь глядел на то, как летели через забор здоровенные, накачанные мужики. Жора ими как апельсинами жонглировал. После, говорят, эти деревенские на него в суд подавали. Кому-то он руку сломал, кому-то ногу... А может, и череп сплющил. Все может быть. Но Валентина Николаевна запросто доказала суду, что это была всего лишь необходимая самооборона, а также спасение детских жизней от разъяренных бандитов. И выписала Жоре премию, одиннадцать рублей. "За особые заслуги в деле спортивного воспитания подрастающего поколения." Во всяком случае, Миша именно так рассказывал Свете. (А Серега все слышал.)
        ...Жора уставился на секундомер, словно обнаружил в столь знакомом ему приборе нечто таинственное. И вот, лишь стрелка коснулась последней отметки, Жора щелкнул пальцами.
        - Все, голуби, начали. Основная стойка - ноги на ширине плеч, руки на поясе...
        И пошло, и поехало! Серега понимал, что Жора дает хорошую нагрузку. Осенью в городе Дмитрий Иванович, тренер, пощупает Серегины мускулы. Усмехнется в густые усы и скажет: "Я вижу, ты времени даром не терял. Опять в лагере?" Серега кивнет. "Ну что ж, передай мое почтение этому вашему Жоре..." Серега давно уже Дмитрию Ивановичу про Жору рассказал. И вообще про лагерь.
        ...Наконец, процедура кончилась. Ребята прокричали традиционное: "Здоровье в порядке - спасибо зарядке!" и помчались по корпусам. А Жора остался с опоздавшими.
        ...В корпусе народ толпился в туалете. По двое, по трое лезли с зубными щетками на один умывальник, отпихивали друг друга, плескали водой, брызгались. Бабка Райка орала из коридора:
        - А ну, прекратили фулюганство! Опять весь пол залили, паршивцы! А кому подтирать, спрашивается? Бабе Рае! Ну, дождетесь вы у меня... Запру туалет - забегаете тогда! Я вон вас сейчас тряпкой!
        В палате были уже почти все. Санька, который на зарядку не ходил, успел одеться и сидел теперь на тумбочке, уплетая печенье "Юбилейное". Кровать его оставалась незастеленной, из-за чего бабка Райка, время от времени просовывая в дверь голову, грозно вопила.
        - А вот и Серый, - сказал Санька. - Ну что, раб мой, застели-ка мне кровать. И получше, чтоб на пятерку. Кстати, сегодня за чистоту в палате отвечаешь ты. И завтра тоже. И вообще. А то я смотрю, что-то устали пацаны шваброй махать. Ладно, стели. А потом выйдешь на крыльцо, поговорим.
        Едва Санька вышел из палаты, Леха тронул его за плечо.
        - Не переживай, Серый, - шепнул он. - Как-нибудь выкрутимся. Не может быть, чтобы выхода не нашлось. И вообще, я всегда с тобой дружить буду, что бы этот Санька с тобой не сделал. Ты мне веришь?
        Серега взглянул ему в глаза. Странные были у него глаза - огромные, серые, и глядя в них, почему-то становилось хорошо, и даже хмурое небо после его глаз уже не казалось таким мрачным.
        - Конечно, верю, - ответил он. - Мы теперь всегда дружить будем. И в лагере, и в городе. А Санька... Ты мне поверь - скоро он у нас соплями умоется.
        - Ладно, - ответил Леха. Давай-ка, пока ты постели стелишь, я пол подмету. - И выскользнув за дверь, он тут же вернулся с веником.
        Некоторое время он молчал. Потом вдруг осторожно спросил:
        - А там, в Доме, и вправду ничего такого не было?
        - Нет, - усмехнулся Серега, - не было. Мусор там на полу, гнилушки... Бревна... И никакой нечистой силы. Только вот снилась какая-то дрянь.
        - А ты не вспоминай, - посоветовал Леха. - Забудь об этом. Главное - ты целый вернулся, а все остальное ерунда.
        Застелив постели, свою и Санькину, Серега вышел на крыльцо. Дождик все еще моросил, в тучах не было и просвета. Наверное, после завтрака стоит вытащить из чемодана джинсы и свитер. А впрочем, и так ладно. Дмитрий Иванович говорил, что закаляться нужно всегда. И летом, и зимой, в любую погоду. Нечего себя баловать.
        Санька уже ждал его, сидя на ступеньках. Вертел в пальцах длинный стебелек, перекидывая его то так, то этак.
        - Ну что, застелил? - хмуро спросил он. - Впрочем, верю. Ты же у нас честный. Ну как, Серый, приятно тебе? А это ж еще цветочки. И ты сам виноват. Я же тебе говорил - не борзей, а ты борзел. Я тебе предлагал назад все переиграть - а ты не хотел. Вот и попался.
        - Мне с тобой говорить не о чем, - бросил Серега. - Жулье ты. Стырил ведь книжку из Дома.
        - А ты видел, как я тырил? - завелся Санька. - Доказательства у тебя есть? Вот так-то. Молчал бы уж. Кстати, еще хоть раз про книгу пикнешь - накажу. Но между прочим, - проговорил Санька чуть тише, - между прочим, у тебя есть еще выход. Ты ведь давал мне присягу?
        - Ну, давал. И что дальше?
        - Значит, должен мне во всем подчиняться. Любое приказание выполнять. Так вот. Я тебе приказываю пойти сейчас к Петракову, во второй отряд, и сказать, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил. И все. И я тебя моментально отпускаю из рабства. На глазах у всей палаты. Ну что, годится?
        - Как же я к Петракову пойду, если это вранье? Я ведь и вправду всю ночь там отсидел, как и договаривались.
        Серега понимал, что соглашаться нельзя. И даже не потому, что врать противно. Все куда проще. Петраков моментально обо всем разболтает, и весь лагерь узнает. И тогда у Саньки будет полное законное право не отпускать его из рабства. Тогда уже бесполезно кричать, что книжки в Доме не было, что Санька ее заныкал. Как же, ответят. Сам же признался, что в Дом не ходил. И получится - Санька всухую выиграет, а у них с Лехой не останется уже никакого шанса.
        Правда, он же собирался втереться к Саньке в доверие, чтобы насчет Лехи выяснить. Значит, надо Саньку слушаться. Но лучше уж послушаться его в чем-нибудь еще. А врать про свою трусость слишком противно. Ничего, перетопчется Санька. И вообще, интересно посмотреть, как он Петракову индейцев отдавать будет.
        - Отсидел, не отсидел - меня не колышет, - нетерпеливо ответил Санька, не замечая Серегиных мыслей. - Пойдем к Петракову и скажем. Прямо сейчас.
        ...Но идти им не пришлось. Петраков явился сам, с двумя друзьями. Высокий, плечистый, с длинными засаленными волосами. Он их не мыл принципиально... Вся троица подошла к крыльцу, на котором сидели Серега с Санькой.
        - Ну, Санек, - привет, - процедил Петраков ломающимся баском и протянул ладонь. - Чуешь, за чем пришли?
        Голос у него был хриплый и назойливо-веселый. Курит, наверное, подумал Серега. И как это Дуска его не засекла еще?
        - Чую, - малость побледнев, отозвался Санька. Он встал и осторожно пожал широченную Петраковскую лапу.
        - Этот, что ли, Полосухин? - осведомился Петраков, указывая на Серегу. Санька кивнул.
        - Ну и как? - поинтересовался Петраков.
        - Сдрейфил он! - тут же зачастил Санька. - Сдрейфил и в тот дом не ходил. До полуночи у забора проторчал, а потом его комары заели, и он в корпус вернулся. Думал, мы все спим, никто не заметит.
        - Завянь, Санек, - бросил Петраков. - Завянь и отсохни. У нас ведь какой базар был - не тебя спрашиваем, а его. Тебя, парень, Сергеем звать, что ли? - повернулся он к Сереге.
        - Ну, Сергеем, - ответит тот, приглядываясь к Петракову.
        - Ну и как, Сережа? Ходил ты в дом с привидениями?
        Две пары глаз уставились на него. Черные, веселые Петраковские. И Санькины желтые щелочки, яростно-испуганные, молящие.
        Ну что ж, пора отвечать. Интересно, что сейчас будет с Санькой? В обморок грохнется?
        - Был я в том доме, - спокойно, растягивая слова, сказал Серега. - Всю ночь там просидел, и никаких привидений там не водится. Только этот козел, Санька, книжку уворовал.
        - Вот оно как... - радостно протянул Петраков.
        - Врет он все! - яростно закричал Санька. - Он струсил! В дом не пошел, книжку не принес, а сейчас на меня клепает! Мы же с ним условились - он книжку в доказательство приносит.
        - Ну, о чем вы там с ним условились, меня не колышет, - злым, свистящим шепотом ответил Петраков. - Это ваш базар. А у нас с тобой все четко схвачено. Так что проспорил, Санечка... Чтоб сразу после завтрака в наш корпус! Усек? И всех индейцев притащишь. Всех до единого. Лично мне в руки, в первую палату. И не вздумай рыпаться. Сам знаешь, чем борзеж кончится. Почки буду плющить. Я это дело уважаю.
        - А ты, парень, молоток, - обернулся он к Сереге. - Хвалю за смелость. Ежели что - ко мне приходи. Если этот кент борзеть на тебя вздумает, мы с ним побазарим. Ну все, салют.
        Троица удалилась к своему корпусу. И тут же послышался горн на линейку.
        - Ну все, Серый, ты доигрался, - тихо сказал Санька. - Такой шанс у тебя был... Теперь запасай слезки.
        До обеда проторчали в корпусе. Дуся на линейке объявила: третий отряд отправляется на хоздвор. Какую-то мебель перетаскивать. Но тут же, при этих ее словах, в небе громыхнуло и зарядил плотный, тяжелый дождь. Прервав линейку, Дуся послала дружину в столовую и сама, держа над головой целлофановый пакет, кинулась спасаться от ливня.
        Конечно, ни о каком хоздворе не было уже и речи. План работы отряда, что сиротливо висел на стенде в холле, быстренько исправили: "Утро. Тихие игры в помещении..."
        Иногда на пару минут дождь прекращался, по потом барабанил с удвоенной силой.
        Серега сидел в палате. Ему не хотелось вылезать в холл, где шумел страдающий от тесноты народ. Оттуда, из холла, слышались вопли играющих в чехарду ребят, гневные крики бабки Райки, которая отнюдь не одобряла подобное занятие. Света сидела в своей вожатской и переписывала конспекты мероприятий, а Миша исчез неизвестно куда. Серега подозревал, что в кочегарку к дяде Коле. Туда многие вожатые заходили расслабиться.
        Делать Сереге было нечего. Книжку Санька уволок, значит, не почитаешь, тащиться под дождем в библиотеку тоже не лафа, да и могут спросить, когда "Детей капитана Гранта" сдаст. Библиотекарша Людмила Ивановна на это дело суровая. Разве что с Лехой в шахматы поиграть? Но Леха куда-то испарился, наверное, в дяди Васин кружок по резьбе.
        Оставалось сидеть на кровати и ждать. Ждать, что будет дальше, что удумает Санька. Теперь, когда он лишился своих индейцев, он ни перед чем не остановится. Так что же, терпеть? Притворяться покорным, а на самом деле изучать его? Как Штирлиц дедушку Мюллера? Почему-то сейчас Сереге это казалось скучным.
        ...За час до обеда Санька вошел в палату.
        - Ну что, Серый мой друг, сидишь, ждешь? - осведомился он. - Потерпи, недолго уже осталось. Сейчас начнем. - Он на минуту вышел и вскоре вернулся с мальчишками. Там были не только их ребята, но и пацаны из других отрядов. Пришли посмотреть, что же здесь будет такое интересное.
        Санька вскарабкался на тумбочку и заорал дурашливым клоунским голосом:
        - Эй, народ, слушай сюда! Сейчас тут будет развлекаловка. Вон этот, - указал он пальцем на Серегу, - мой раб. Мы с ним поспорили на рабство, и он продул. Поэтому я сейчас его маленько повоспитываю. А то он кашки-борзянки обкушался, надо же и наказать.
        Санька сполз с тумбочки и произнес:
        - Я сейчас приду, а вы не уходите, я мигом. Да, и девок позовите, им тоже позырить хочется.
        Народ переминался с ноги на ногу. Насчет пари знали уже все. По ребячьим взглядам Серега понял, что его жалеют. Похоже, многие чуяли, что здесь что-то не так. Но пари есть пари. Встревать никому не хотелось. С Санькой свяжешься - век потом не развяжешься, обязательно подстроит пакость.
        ...Леха протолкался через спины ребят.
        - Не бойся, Серега. Мы ему издеваться не дадим. Правда, пацаны?
        Народ молчал. Многим стало неуютно, некоторые уже жалели, что пришли. Но любопытство пересиливало.
        - Леха, успокойся, - произнес Серега. Он так и не встал с кровати. - Я уж как-нибудь соображу, что делать. А вам, пацаны, я всем говорю - Санька гад! Пускай он со мной что хочет делает, а я все равно каждый день по сто раз ему буду говорить, что он гад.
        Он замолчал. Легче на душе не стало. Что же все-таки Санька задумал? Мутная, серая волна вновь поднялась из живота, подступила к горлу тошнотой. Похоже, на этот раз ему не удастся себя сдержать.
        Появился Санька, что-то пряча за спиной. Ребята молча расступились перед ним - словно пешеходы перед грузовиком.
        - Ну что ж, приступим, - сказал Санька, вытащив руку из-за спины. Все невольно вздрогнули, по палате пробежал приглушенный шепоток. Надев на правую руку рыжую перчатку, Санька сжимал в ней здоровенный пучок крапивы. Той самой, кусачей, с Земляничной Поляны.
        - Ну, чего ждешь, Серый? Видишь, что это? Понял, зачем? Повоспитываю тебя. В наказании что главное? Воспитательный эффект! Так что штаны долой - и на живот. Я давно уже говорил - порка тебе не помешает.
        Вот оно как! Ну и сволочь! Все мышцы у Сереги напряглись. Еще секунда - и он бросился бы на Саньку. И Санька, прочитав его взгляд, невольно отшатнулся.
        А Серега стоял. Он не знал, что делать, его скрутило от беспомощности. Она, беспомощность, сковала его, опустошила мозги. Серега с ужасом понимал, что не способен сейчас ни на что решиться, что сейчас он словно кукла, которую сжимают чьи-то невидимые лапы.
        - Ну, чего сидишь, - опомнился Санька. - Штаны до колен - и на койку животом. А девок чего не позвали? - укоризненно обернулся он к ребятам. - Они что, не люди? Им тоже интересно!
        ...За окном сверкнула желто-розовая молния. Громыхнуло - и вновь ударила ослепительная стрела. В мертвенном свете вспышки Серега увидел, как кто-то вдруг рванулся сквозь толпу. И узнал. Это был Леха. Он подскочил к Саньке, схватил за руку, вырвал пучок крапивы и начал наотмашь хлестать его по лицу, по глазам.
        - Ах ты сволочь! Ах ты мразь, - повторял он сквозь зубы, размахивая пучком.
        Через несколько секунд Санька опомнился, оттолкнул Леху и принялся утирать лицо. Глаза его лихорадочно поблескивали.
        - Ну, Масленок, вот ты и дождался, - закричал он с каким-то радостным отчаянием. - Я-то все молчал, все думал тебя простить - да выходит, нельзя. Все внимание. Сейчас я кое-что интересненькое расскажу про нашего Лешеньку. Все внимание!
        Серега увидел помертвелые Лехины глаза.
        - Внимание! Наш Масленок - зассыха! Почти каждую ночь в постель дует. Его бабка Райка жалеет - он ей на рассвете зассанную простыню тащит, а она его ругает и чистую дает. А потом где-то специально для него стирает. А знаете почему она это делает? Потому что она его родная бабка! Она специально из-за него в лагерь уборщицей устроилась, чтобы ему пеленочки менять! Вот так-то! Наш Масленок - зассыха! Да хоть сейчас проверить можно - сегодня бабка поздно заявилась, не успела ему простынку сменить! - и Санька, подскочив к Лехиной кровати, одним рывком сдернул одеяло. На простыне расплывалось большое желто-синее пятно.
        Все молчали. Всех как молотком по голове треснуло. А Леха, отшатнувшись к стене, весь вжался в нее.
        ...К стене, где-то на высоте полуметра, был прикован Леха. Совершенно голый, истерзанный. Казалось, он был в сознании, но вот-вот его мог потерять... Мертвый свет ламп, подобных застывшим молниям, заливал камеру. Замерли сотрудники в нишах... Замер улыбающийся, в синем халатике, Санька...
        Голова точно взорвалась. Исчезли палата, тумбочки, измочаленные крапивные стебли на полу... Он летел вниз по голубому туннелю, и рвались какие-то огромные черные цепи, сверкали молнии, падали с треском каменные стены, и отовсюду на него смотрели глубокие, изломанные мукой Лехины глаза.
        Серега прыгнул. Коротко влепил Саньке под подбородок и тут же - локтем по затылку. И, не давая опомниться, коленом в пах.
        Санька, вскрикнув, завалился и упал, треснувшись лбом о дощатый пол. Серега рванулся к нему, а вслед за ним и другие, прозревшие, несчастные, обжигаемые едким стыдом.
        Но Леха оказался быстрее. Он встал возле лежащего и воющего Саньки.
        - Не трожьте. Хватит с него. Что мы, звери?
        И толпа отступила. Серега медленно разжал кулаки.
        Вот так. Вот все и кончилось. Чего же он ждал до сих пор? Почему сразу, прибежав из лесу, не набил этому скоту морду? Все ждал, высчитывал, в Штирлица игрался... Вот и доигрался. Неужели нужна была Лехина мука, чтобы, наконец, все понять? Ну почему он думал только о себе, о том, что ребята про него скажут? Боялся своего унижения, а вышло так, что добился Лехиного. Ну почему не раньше, почему только сейчас рассыпались стены, порвались цепи?
        Санька медленно сел на полу. Лицо у него было в крови и слезах, губа оказалась разбита, на лбу стремительно росла сизая шишка.
        - Ну, - сказал Серега спокойно, - ты понимаешь, что все кончилось?
        Санька молча кивнул.
        - Тогда гони книгу.
        Санька встал, вынул из кармана скомканный носовой платок и принялся вытирать лицо. Потом он медленно, стараясь сдержать прерывистое дыхание, спросил:
        - Какую еще книгу?
        - "Детей капитана Гранта". Это же библиотечная книга. На меня записана, мне и сдавать.
        - Не брал я никакой книги!
        - Брал! Вчера ты стырил ее из Ведьминого Дома.
        - Да не брал я ничего!
        ...Стражники, держа автоматы наизготовку, прошагали из коридора в зал. Краем глаза Серега ухватил и ствол пулемета, похожий на те, что рисуют в книжках для малышни. Ясное дело, усиленная охрана. Разомкнувшись, стражники исчезли в нишах, а на полу остался большой коричневый чемодан. Сбоку белела наклейка: "Васильев Саша, 3-й отряд".
        Вытащи из-под кровати чемодан, - тихо сказал Серега.
        Санька неохотно полез под кровать, долго возился там, шепотом ругаясь, а потом явился на свет весь в пыли, с большим коричневым чемоданом.
        - Раскрой его, - велел Серега. Санька послушно щелкнул замками.
        Крышка откинулась. Все молча ждали, что же будет.
        И тогда Серега наклонился над чемоданом и резко перевернул его. Гора вещей вывалилась на пол. А наверху этой горы лежала книга. В зеленой коленкоровой обложке. "Дети капитана Гранта".
        - Вот так, - сказал Серега, взял в книгу. - Подбери шмотки.
        - Ну и что, - обиженно отозвался Санька. - Это, может, моя собственная книжка. А где та, я не знаю.
        - Да? - вежливо поинтересовался Серега и открыл титульный лист. Крупным почерком там было написано: "Ну, Серый, погоди!"
        - Что, Санечка, забыл стереть? - поинтересовался он опять. - Впрочем, дохлый номер. Фломастер плохо оттирается.
        Санька хлюпнул носом.
        - И что же мне теперь будет? - спросил он. Вроде бы и с улыбочкой спросил, а все равно на губах запеклась липкая корочка страха.
        Серега хотел было ответить, но за него это сделал Леха. Накинув покрывало на свою постель, он задумчиво посмотрел на Саньку.
        - А ничего тебе не будет. Живи. Теперь-то что... Не бойся, никто тебя не тронет.
        - Тем более, что Замок разрушен, - добавил Серега, и они с Лехой улыбнулись друг другу.