Акула пера в СССР Евгений Адгурович Капба
        Не читайте советских газет #1
        Молодой и перспективный интернет-журналист, вкусив горького московского хлебушка, возвращается в родную провинцию и находит временное пристанище в районной газетке, с которой и начинал свою карьеру. Пьянка на рабочем месте со старым акулой пера - редакционным долгожителем, которого настоятельно "уходят" на пенсию, приводит к закономерным последствиям: пробуждение в кабинете на письменном столе, в голове гудит, во рту как будто кто-то сдох… Вот только вместо компьютера почему-то - печатная машинка и бюст Ленина, а на календаре значится 1979 год…
        Глава 1, в которой я попал
        ДОРОГИЕ ЗЕМЛЯКИ, ЕСЛИ ВЫ ЧИТАЕТЕ ЭТОТ ТЕКСТ И ЗНАЕТЕ МЕНЯ ЛИЧНО - ОТ ВСЕЙ ДУШИ ПРОШУ ВАС НЕ ИСКАТЬ В ЭТОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ АНАЛОГИЙ С СУЩЕСТВУЮЩИМИ ИЛИ СУЩЕСТВОВАВШИМИ В НАШЕЙ ИЗУМИТЕЛЬНОЙ ПРОВИНЦИИ ЛЮДЬМИ, МЕСТАМИ, ЯВЛЕНИЯМИ. ВСЕ СХОЖЕСТИ ТОПОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ И ИМЕН СОБСТВЕННЫХ - ОТ ЛЕНОСТИ АВТОРА, ВСЕ ВОЗМОЖНЫЕ СОВПАДЕНИЯ ПРОФЕССИЙ, ХАРАКТЕРОВ, ВНЕШНОСТИ - АБСОЛЮТНО СЛУЧАЙНЫ. ИЛИ НЕТ.
        - И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
        - Гм… Да ведь других нет.
        - Вот никаких и не читайте.
        "Собачье сердце", Михаил Булгаков

* * *
        На столе стояла бутылка дерьмового минского вискаря, который делал вид, что он похож на шотландский. Викторович с сомнением поболтал коричневой жидкостью на дне стакана и сказал:
        - Ну самогонка, как есть! Лучше бы водки взял. И огурцов соленых вместо этих оливок.
        - Ладно вам… Пьем? - спросил я.
        - Пьем!
        Пить на рабочем месте, прямо в редакции - идея так себе. Но тут ситуация располагала. Во-первых - номер ушел в печать, посты были разбросаны по соцсетям, и рабочий день уже закончился, и даже уборщица Инночка ушла из редакции, погрозив пальцем двум дурням - молодому и старому, на которых якобы напал творческий раж, и они усиленно долбили по клавиатурам, создавая видимость работы.
        Во-вторых, Герману Викторовичу Белозору не продлили контракт. Из отдела сельской жизни уходила целая эпоха. Не будет больше басовитого "Та-а-а-ак!" и въедливых критических материалов, исчезнут с газетных полос исторические расследования на основании раскопанных в архивах документов о жертвах нацистского террора и злодействах коллаборационистов… Конечно, Викторович мог бы писать и будучи вне штата, но не станет - гонор не позволит, да и дел у него на фазенде полно. Там - на охоту сходить, здесь - черники собрать…
        - Ёж твою мать, пятьдесят лет я на них пахал как папа Карло! - сказал Викторович и как-то обессилено махнул рукой. - Ни одного больничного, представляешь? Даже в коронавирусные времена! Да я восьмой десяток вот-вот разменяю, а тут любого на лопатки положу! А она говорит - пенсионер! Пора на отдых! Пигалица!
        Я оглядел статную фигуру коллеги, его густую седую шевелюру, рот, полный крепких желтых зубов, и хмыкнул - это был по-настоящему великий старик! Но сказал совсем другое:
        - И меня положите?
        - И тебя положу. Даром что ты тоже у Лопатина занимался… Но с тобой я бодаться не собираюсь, парень ты спортивный, а у меня кости нынче медленно срастаются. Вот тридцать лет назад я бы тебя уделал одной левой, и лопатинские ухватки бы не помогли…. Я и Лопатина уделывал, но тогда он попроще был… Давай еще по одной?
        - Давайте… - виски полилось в стаканы.
        В-третьих, я вернулся к родным пенатам не от хорошей жизни и теперь заливал зеленую тоску. Моя московская эпопея закончилась пинком под зад, едва-едва отданным долгом, разбитой рожей и разочарованием в людях. Заработал, мать его, больших денег, как же… Но я в общем-то об этом всём не жалел. Опыт всё-таки! Писать и работать за это время научился, теперь нужен был просто небольшой перерыв, чтобы собраться с мыслями и залечить раны - и вперед, к новым свершениям. Ну там, горы сворачивать, звездочки с неба доставать.
        А Леночка и ее братец черта с два до меня сюда дотянутся - для моей бывшей всё, что дальше ста километров от первопрестольной - терра инкогнита! Она однажды спросила, далеко ли от моей Дубровицы до метро? Я сказал, что до Чернобыля раз в двадцать ближе, так девушка обиделась - думала, что издеваюсь. Братец ее - Степан наш Витальевич, уродился такой же ограниченный, даром что коммерческий директор… Но девочка была чистенькой, приятной, и очень симпатичной, а еще - никогда особенно не пыталась залезть в душу, ограничиваясь приятным времяпрепровождением. А Степушка позволял мне на работе хоть ноги на стол закидывать или не приходить вовсе - главное, чтобы у материалов охваты были хорошими, и выходили они своевременно. Наш портал с корпоративными новостями пользовался некой популярностью даже на городском уровне, и, кажется, в этом была львиная доля моей работы. Я почти поверил в счастливое будущее, когда милая Леночка на моей служебной машине разнесла чей-то гелик на парковке перед офисом. Убоявшись проблем с хозяином тачки, братик и сестричка не нашли ничего лучше, кроме как спихнуть сие деяние на
меня. В общем - те типы из охранного агентства, которому принадлежала машина, разбили рожу мне, а я - Степушке. Но деньги пришлось отдавать… И валить из Москвы в родную Беларусь, на самую ее периферию, в объятия дубрав и днепровских круч.
        - Слушайте, Викторович, вы ведь охренительный журналюга, - после трех порций меня разобрало на откровенность. - Вы что, вот так и просидели в сраной Дубровице, в редакции районки всю жизнь? Вам никогда не хотелось чего-то изменить? Прорваться наверх, в конце концов - стать богатым и знаменитым?
        - Дык! - сказал Белозор. - Почему нет? Я ведь тоже - вот так вот, как ты, ездил в Москву, в архивы - и такого там нарыл… Книгу готовил к печати! В семьдесят восьмом году вернулся - с большой головной болью и серьезным таким предупреждением, понимаешь ли… Мол - полез не туда.
        - А куда полезли?
        - Плюнь и разотри. Не стоит оно того… Был бы ты в моей шкуре - понял бы. А так объяснять - не объяснишь.
        Мы выпили еще, закусили нелюбимыми Германом Викторовичем оливками, и салями, и ржаными хлебцами.
        - Это выходит - я вас подсидел? Вас сокращают, а меня, молодого - берут? - наконец выдал я тревожащую меня мысль.
        - Кх-х-х-х… Не-е-ет, даже не думай о такой ерунде. Никого ты не подсидел. Была тут одна, да забухала. Материалы сдавать перестала, переругалась со всеми… Ее вроде как даже уговаривать пытались вернуться на путь истинный, но бестолку. Так что плюнь! Ты для редакции - находка! Первый день на работе - а интернет весь твой. Сайт, телега, одноклассники, что там еще… Не мне, старику, тебе рассказывать. Она на тебя этот кусок работы живо спихнет. Нам как раз не хватало заведующего интернет-отделом, посмотришь - и двух дней не пройдет, как приказ подпишут… Знаю, знаю - ты больше по району побегать любишь, чем в комп очи лупить. Но - есть у меня чуйка, что такова твоя судьба на ближайший год. Увяз коготок - всей птичке конец!
        Я горестно взялся за голову:
        - Давайте ещё выпьем, что ли? - в конце концов, мне хотелось отсидеться - вот вам пожалуйста, отсиживайся на здоровье, только геморрой не насиди.
        Государственная пресса в обожаемой синеокой республике - это кухня особая. А региональная пресса и вовсе - отдельная секта. И старый опытный сектант - Герман Викторович Белозор - мог о многом поведать вечно молодому и вечно перспективному мне. И - поведал, постоянно сбиваясь на истории из своей молодости. Он хвалил Машерова и ругал Горбачева, скрипел зубами, вспоминая Чернобыль, и матерился, говоря об Афгане. Идейным коммунистом Белозор не был, но Советский Союз искренне любил, а потому говорил о нем долго и увлеченно.
        - Квартиру без кредитов, а? Дополнительные метры за то, что журналист - как тебе? Образование - бесплатное! В санаторий по путевке - бесплатно!.. И знаешь что? Вот сейчас ты меня поймешь… Народ поумнее был. Читал народ, понимаешь? И в шахматы играл! А сейчас что?…
        Он по-стариковски принялся хаять смартфоны и зомби, залипающих в экран, а я достал свой гаджет и начал доказывать, что не все, кто пользуется техникой, идиоты. Я, например, книжки электронные читаю и работу работаю! Конечно - скатились и на политику, и на развал Союза, и на застой, и на партократию… И я пошел еще за одним вискарем.

* * *
        Стук в дверь был резким, требовательным - как будто кто-то вбивал мне в голову раскаленные гвозди. Я попытался открыть глаза, и веки с трудом подчинились: первым, что я увидел, была гладкая поверхность письменного стола, а вторым - небольшой бюст Ильича на стопке бумаги. Вот-те здрасте!
        В дверь снова постучали. Я со стоном привел тело в вертикальное положение и тут же уронил лицо на ладони. Это ж надо было уснуть за столом в кабинете! Всё тело ломило, спина болела, ноги затекли, а во рту было ощущение настолько паскудное, что казалось, будто там кто-то сдох. Ленин! На кой черт Викторович притащил мне этого Ленина? И что это за бумаги?
        Каллиграфическим почерком Белозора на первой странице бумажной стопки значилось: "СЕКРЕТЫ ФАНЕРНОГО ПРОИЗВОДСТВА". Та-а-акс, и какого черта он это мне на стол положил, и почему у ребят на верстке не распечатал, а корячился от руки?
        - Гера, ты на работе? - голос был молодым, женским и весьма приятным.
        Пока я пытался сфокусировать взгляд на двери и понять, почему она покрашена белой краской и откуда взялась дверная ручка такой архаичной конструкции, в кабинет вошла весьма примечательная особа лет двадцати пяти-тридцати. Даже утренний бодун начал постепенно проходить! Аккуратные туфельки на невысоком каблуке, стройные загорелые ножки, легкое летнее льняное платьице, шнуровка, только подчеркивающая приятных обводов бюст крепкого второго размера, русые волосы, стриженые под каре… А еще - серые глаза, легкий румянец, чуть вздернутый носик и всё остальное, что делает белорусок такими уютными и привлекательными. Наконец мой медленно ползущий по ее фигуре взгляд остановился на лице нежданной гостьи. Брови девушки были нахмурены!
        - А-а-а-а, так ты тут! Фу, открой окно! - тут же наморщила она носик. - Ты что - пил?
        Ее взгляд переместился под стол, я волей-неволей проследил за ним и сглотнул: вместо бутылок из-под вискаря там тихо-мирно располагалась коньячная ёмкость с надписью "Двин". Вот это было уже страшновато - коньяк? Откуда в моем кабинете коньяк, я его на дух не переношу! Я что, догонялся третий раз?
        - Гера, крутись как хочешь, но планерка через двадцать минут у шефа в кабинете, и мы очень ждем в номер твой материал по ПДО, - она развернулась на каблуках и подол платья, взметнувшись чуть выше приличного уровня, обрисовал очертания ее крутых бедер.
        "Арина Петровна, ответственный секретарь,"- мелькнула в голове мысль-узнавание. И вдогонку - фамилия: Езерская. Какая, нахрен, Езерская? Ответственным секретарем в нашей районной газете "Маяк" (между прочим, самой успешной в области, благодаря всё тем же соцсетям, будь они неладны) была Виктория Якимович, интеллигентная женщина возраста постбальзаковского, а не какая-то Езерская с загорелыми ногами!
        Дверь, захлопнутая Ариной Петровной, грохнула, на пол упал кусочек штукатурки. Штукатурки? Мой кабинет, обитель отдела городской жизни, был обклеен довольно дурацкими однотонными салатовыми обоями, и натяжные потолки установили давно, еще до первого моего контракта в редакции… Это, черт его дери, был НЕ МОЙ КАБИНЕТ и НЕ МОЯ РЕДАКЦИЯ!
        Я обхватил голову руками и аж подпрыгнул - на голове моей буйным цветом колосились приличной длины волнистые волосы! После коньяка это стало вторым тревожным звоночком: я всегда стригся коротко, чтобы не заморачиваться с прическами и шампунями… А тут - такая шевелюра!
        Глаза мои широко раскрылись и, наконец, осознание всей невероятности ситуации, в которой я оказался, пришло полной мерой. Или это была дурацкая шутка, типа розыгрышей от какого-то телеканала или крутого блогера, или я сбрендил. Отодвинув мерзко скрипнувший неудобный стул (и где мое замечательное мягкое компьютерное кресло?), подошел к зеркалу, отметив на ходу, что наряжен в ненавистные брюки со стрелками, тенниску и лакированные штиблеты (дичь какая). В этих клятых штиблетах ноги распухли и ныли нещадно.
        Зеркало висело на том же месте, и шкафы стояли там же, только выглядело всё так, как будто обстановку перенесли сюда из квартиры моей бабушки. "ПДО, - мелькнуло в голове. - Дубровицкие предприятия деревообработки. Фанерный цех, завод ДСП, мебельная фабрика. Мебель - наша, дубровицкая".
        Да и хрен бы с ней, с мебелью! Из зеркала на меня смотрел молодой мужчина - крепкий, широкоплечий, высокий, с чуть грубоватыми, рублеными чертами лица, пышной каштановой шевелюрой, неопрятной щетиной и опухшими глазами. Не красавчик - но в целом парень видный. Он и в семьдесят был мужиком что надо. И звали его Герман Викторович Белозор.
        Говорят, во сне человек не может отражаться в зеркалах и читать книги дальше третьей страницы. Брехня! Мое воображение порой позволяло прочесть от корки до корки какой-нибудь буклет и увидеть у себя прыщи на носу в отражении в витрине магазина - и при этом не проснуться. Ну да, сны мне порой снились дикие, и очень, очень реалистичные, но это вовсе не походило на сон!
        Календарь с названием нашей газеты я увидел в зеркале, у себя за спиной, и тут же резко обернулся.
        - Листья дубовые падают с ясеня, - сказал я голосом, который был на тон ниже моего. - Вот нихера себе так нихера себе!
        20 мая 1979 года - вот что там значилось, в этом ублюдочном календаре крайне низкого полиграфического качества!

* * *
        На меня снизошло ледяное спокойствие. Раз я допился и сбрендил, и сейчас нахожусь в Макановическом психоневрологическом диспансере под капельницами, в отключке, то время стоит провести с пользой. В конце концов, мне и во сне иногда удавалось управлять ходом событий - правда, недолго! Почему бы не вжиться в шкуру рожденного воспаленным рассудком виртуального персонажа - Германа Викторовича Белозора? Что там говорила Арина Петровна с загорелыми ножками? Планерка? Сходим и на планерку…
        Я вышел из кабинета и направился в мужской туалет. Планировка редакции за пятьдесят лет не изменилась, а вот интерьеры очень даже. Особенно бесила криво наляпанная штукатурка, с такими выступающими застывшими каплями, об которые запросто можно стереть кожу в кровь. Сантехника меня уже не удивила: обычный кран с барашками, на которых были отколупаны красная и синяя пластмассовые нашлепки и виднелись крышечки болтиков. Горячей воды у нас не текло и в двадцать первом веке, так что смысл этих нашлепок и вправду терялся. А вот бачок туалета был задран чуть ли не под самый потолок, и слив управлялся куском шпагата с какой-то металлической загогулиной, привязанной на конце.
        Поплескавшись в раковине под краном и напившись воды, я еще раз глянул в зеркало: треснутое, маленькое и мутное, и подивился реалистичности сна: даже капельки стекают по морде, как настоящие! Фантастика!
        В дверь туалета начали ломиться, я отодвинул шпингалет и столкнулся нос к носу с невысоким, черноволосым и голубоглазым мужчиной лет сорока. "Даниил Давидович Шкловский, отдел сельской жизни" - услужливо подсказала память баском Белозора.
        - Ну, енот-полоскун! - сказал Даня. - Плохо выглядишь, Гера… Про планерку не забыл?
        Забудешь тут! Я молча отсалютовал ему кулаком, мол - "но пасаран" - и отправился в кабинет за материалом по фанерному производству. Скорее всего, Арина Петровна имела в виду именно это, когда говорила о ПДО. Градообразующее предприятие, однако! Флагман лесопромышленного комплекса области и всё такое. А сейчас им руководит… Волков! Василий Николаевич Волков! А через лет пятнадцать он займет пост председателя горсовета…
        Я с ужасом себя одернул - это что значит: сейчас? Нет никакого сейчас, есть сон, очень реалистичный… Заливают меня сейчас навязчивые люди в белых халатах всякими мельдониями, промедолами и фенибутами, или что там вкалывают от белой горячки, и проснусь я в неприятных стенах с кафельной плиткой. Я заметку про Макановический диспансер писал - знаю, о чем говорю…
        В приемной сидела хмурая молодая женщина со сложной прической. Она осуждающе глянула на меня и поцокала языком. Дверь в кабинет главного редактора была открыта, но я специально задержался, чтобы глянуть табличку и не опростоволоситься.
        Главным редактором единственного и неповторимого печатного органа родного Дубровицкого района на данный момент был некто Сергей Игоревич Рубан. Видимо, это он и восседал за громоздким письменным столом на фоне переходящего красного знамени, которое, как снова подсказала память, наша редакция отобрала у конкурентов - Мозырской "Новой жизни". С обеих сторон от знамени висели портреты: Леонида Ильича Брежнева и Петра Мироновича Машерова. Вот такой у нас, оказывается, ярко выраженный местечковый патриотизм, однако!
        Вся стена была сплошь увешана почетными грамотами и дипломами - говорю же, быть на хорошем счету - это у нашей редакции такая традиция… Что во сне, что в реальности.
        - Герман Викторович, вам нехорошо? - вежливо поинтересовался шеф и подозрительно принюхался. - Присаживайтесь, не стесняйтесь.
        Конечно, единственное свободное место было рядом с Ариной свет Петровной, которая демонстративно отвернулась:
        - Даже не дыши в мою сторону, слышишь? - прошипела она.
        Ишь, какая цаца! Я ощутил приятный запах ее духов - и где только взяла, в эпоху-то нарастающего дефицита? И вдруг меня будто током ударило: запах во сне! Какой, к ебени матери, во сне может быть запах?

* * *
        Глава 2, в которой всё не так плохо
        - Гера, останьтесь, - сказал шеф, когда планерка окончилась и раздача слонов состоялась.
        Я остался, пытаясь держать лицо. Сергей Игоревич строго блестел на меня стеклами очков в роговой оправе.
        - Считайте, что сегодня у вас отгул. Материал вы сдаёте? Давайте его сюда, Арине Петровне, как вычитаю - отнесу… Всё, Гера, пойдите домой, приведите себя в порядок, отдохните, на речку сходите, вон какой разлив в этом году красивый… Нужно жить и работать дальше. Вы меня поняли?
        Мне пришлось кивнуть, хотя я ни черта не понял.
        - И вот вам совет - с большевистской прямотой: вам нужно жениться. Присмотритесь хоть в редакции - у нас тут есть незамужние девчата! - на сей раз стекла очков заблестели игриво. Вот уж - седина в бороду! - Не девчата - огонек! А муза ваша театральная - ну ее, ей-Богу, она вам только голову морочит!
        Я даже удивился, когда при упоминании некой театральной музы щеки Геры-меня вдруг загорелись. Он что - влюбленный? Ну не-е-ет, этого паскудства мне и даром не надь, и за деньги не надь. Будем избавляться! Влюбленность, в отличие от любви - состояние физиологическое, основанное на биохимии, и потому справиться с ним возможно.
        - Спасибо, Сергей Игоревич, я действительно что-то расклеился. Нужно время собраться с мыслями. Завтра буду готов к труду и обороне!
        - Смотри мне! Завтра работы полно, людей не хватает, так что чтобы огурцом был, понятно?
        - Понятно!
        Явно кроме влюбленности у Белозора в жизни было что-то еще, о чем знали все, кроме меня. Вернувшись в кабинет, я провел короткую ревизию помещения и обнаружил в шкафу на вешалке пиджак - в тон брюкам. Пошарив по карманам, нашел паспорт, пару десятирублевых купюр, монетки и - стальной кастет, массивный, с упором для ладони и отверстиями для четырех пальцев. Ай да Гера, ай да сукин сын!
        В паспорте нашел страничку с пропиской и облегченно вздохнул - всё тот же домик в Слободке, на окраине Дубровицы, где Викторович проживал и в далеком теперь 2022 году. Я бывал у него в гостях, потому вроде как заблудиться не должен… Из паспорта выпала и спланировала на пол сложенная вчетверо бумажка, заложенная за обложку - потому я не рассмотрел ее раньше.
        На документе, как положено в двуязычной республике, значилось "ПАСВЕДЧАННЕ АБ СМЕРЦІ" - "СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ". М-да. Неделю назад у Белозора умерла мать.
        Перекинув через плечо пиджак, я пошел по коридору к выходу, отсалютовав Аленушке из приемной, которая подкрашивала ресницы глядя в ручное зеркальце. Алена - еще одна из тех незамужних "девчат-огоньков", о которых радел шеф.
        - Ты куда это, Белозор? А ну, запишись в журнале…
        - Отгул у меня!
        И побыстрее сбежал, закрыв за собой тяжелую металлическую дверь.

* * *
        Чертовы ясени. Я никогда не понимал этой схемы с кронами ясеней. Жалкие обрубки деревьев, кроны которых с мясом выпилили коммунальщики, торчали посреди майской зелени, вызывая жалость и недоумение. Ну да, линии электропередач. Ну да, растёт клён ясенелистный довольно быстро, но несколько месяцев между очередной "стрижкой под ноль" и моментом, когда дерево пустит свежие зеленые побеги, город выглядел как тифозный барак с лысыми пациентами. Беленые стволы с корявыми утолщениями на месте крон торчали вдоль всех центральных улиц - и безумию этому конца не будет - в ближайшие сорок два года точно!
        Я вдохнул необыкновенно чистый воздух и глянул вдоль улицы Чапаева. Это ведь была картинка из детства! Магазин "Юбилейный", бабулечки, продающие семечки на его высоком крыльце, одинокий велосипедист, без опаски крутящий педали прямо на проезжей части. Из щелей асфальта пробиваются одуванчики, щебечут птицы, на балконах хрущевок сушится белье…
        Внешний облик Дубровицы кардинально изменился только в 2007 году, когда в нашем районе проводили республиканский сельскохозяйственный праздник "Дажынкі". Отштукатурили и выкрасили серые панельные дома, разбили несколько скверов и фонтанов, покрыли новомодной плиткой тротуары… Потом стали появляться сетевые магазины и частные павильоны, торговые центры и бутики. Но до этого - всё мое детство- я помнил родной город именно таким, провинциальным, серо-зеленым, сонным…
        Я решил дойти до Слободки пешком, чтобы привести мысли в порядок и осмотреться. Шел наискосок, срезая через дворы, и дивился отсутствию машин на парковках, обилию зелени и минимальному количеству мусора и рекламы. Ни тебе пластиковых бутылок у подъездов, ни налепленных на асфальт пожеванных жвачек… Шелуха от семечек да редкие бумажные обертки от конфет - вот и весь мусор.
        Мимо продефилировал мужичок в растянутых на коленях трениках и майке-алкашке. В руках у него было мусорное ведро, которое он выбил в контейнер, потом подцепил двумя пальцами подстеленную на дно газетку - всю в вонючей жиже- и отправил ее следом.
        - Никанорыч! Давай к нам, козла забьем! - из беседки доносилось характерное ляпание костяшек по столу - пенсионеры играли в домино.
        На скамейках сидели старушки и обсуждали предстоящую олимпиаду, какую-то Люсю из пятой квартиры и новый рецепт баклажановой икры. Из подъезда выскочила женщина в цветастом халате и громко крикнула:
        - Симочка сказала, в "Хозтовары" закаточные ключи привезли!
        Бабоньки как-то разом подобрались и разбежались по квартирам - наверное, собираться в магазин. Я шел дальше. На горизонте замаячил городской Дом культуры, и сердце Геры (мое сердце) вдруг предательски сильно застучало. Та-а-ак! Если и есть в Дубровице театральная муза - то обитает она именно здесь. Народный театр - он один такой на этом свете, я как-то писал про них статью, так что помню, что история его корнями уходит аж в далекие шестидесятые… Впрочем, не в такие и далекие.
        Я собирался обойти сию обитель муз по широкой дуге, как вдруг довольно низкий для женщины, грудной голос позвал:
        - Гера! Товарищ Белозор! Вы что, так и собирались пройти мимо?
        И тут тело выдало фортель: ноги сами понесли несчастного товарища Белозора в сторону обладательницы специфического тембра. Волевым усилием я остановил этот бег вприпрыжку и остановился. У Викторовича в молодости определенно был вкус, но не было чуйки на людей… La femme fatale как она есть!
        Высокая, всего на полголовы ниже почти двухметрового Геры-меня, в сценическом костюме, который изображал не то волшебницу, не то принцессу, эта эффектная брюнетка с лицом, живо напомнившим какую-то из голливудских актрис последнего поколения, она стояла у заднего входа в ДК и курила, делая короткие затяжки.
        Меня никогда не привлекали курящие женщины, но Геру это, видимо, не смущало. Но, как говорил один из христианских мудрецов, "Плоть слаба, дух животворит!" А духом был я, так что скрутил разбушевавшиеся гормоны и эмоции в бараний рог и глянул на нее повнимательнее. Узнавание пошло сразу на двух уровнях - моем и Герином. Память Белозора выдала - "Машенька Май, руководитель Народного театра при ГДК, ах, ох, как же она хороша, и какое я ничтожество по сравнению с ней". Ну или что-то вроде этого, слишком запутанный букет. А моя собственная память выдала трёхэтажный мат. Это была Мария Никитишна, бабушка моей одноклассницы Марины - той еще стерляди.
        Эти Май, кажется, размножались почкованием, и фамилию передавали по женской линии. По крайней мере, ни у Марии Никитишны, ни у ее дочери Маргариты Ивановны, ни у незабвенной Мариночки Май мужей замечено не было. С Мариночкой у нас были отношения специфические: все старшие классы пыталась ввести меня в список своих запасных аэродромов, я же из природного упрямства ее злодейски троллил, категорически не желая быть одним из многих. Хотя девочка была исключительных природных данных, к тому же - отличница, ну и - артистичная, умела себя подать, когда хотела.
        Теперь было ясно, откуда всё это. Не эхо войны - генетика!
        - Гера, вы меня не слушаете? Вы ведь придете на премьеру?.. - она чуть поменяла позу.
        Я думал, эти фишки появились с явлением такой казни египтской, как инстаграм, а оказалось - женщины владели этим вечность.
        - А когда премьера?
        - Сегодня, Гера! - в ее голосе было столько укоризны, что, будь я Герой, я бы точно приперся с огромным букетом цветов, на который, наверное, потратил бы всю оставшуюся двадцатку.
        Но Герой я не был, и потому глянул ей в глаза и сказал:
        - Нет, - и, развернувшись на каблуках, пошуровал по асфальтовой дорожке прочь.
        Он мне еще спасибо скажет, если мне удастся свалить отсюда обратно, в своё тело и своё время.
        До Слободки было около пяти километров, так что времени на подумать хватило. Я уже понял, что со мной случилось, и принял это как данность.
        Я - попал. Ну так, как попадают герои книжек про попаданцев. Только - не в обожаемый мной век 19, железный, поистине суровый век, с пароходами, револьверами, сыщиками, хрустом французской булки и прогрессом, который шагает семимильными шагами, а в самый советский из всех периодов. Брежневская эпоха, она же застой. Время юности моих родителей, эдакий глаз бури между ужасами Великой Отечественной и маразмом перестройки. Черных воронков и краповых околышей уже не было, черных кожанок и бритых затылков - пока не было. Можно было выдохнуть и осмотреться. В конце концов - вдруг я тут временно? Может быть, если хорошенько напиться еще раз - то вернусь обратно? Что там у него было - коньяк? Ненавижу коньяк.
        Но в магазин зашел. "Дружба" была как раз по пути. С таким названием гастроном просуществовал долго, только году этак в 2020 его выкупили и переименовали во что-то американоподобное. Но здесь - "Дружба" предстала передо мной во всей красе.
        Первое, что я увидел, отворив двери - это монументальная краснощекая продавщица в халате, который имел в виду, что он белый, и в синем переднике. Богатырскими движениями она нарезала вареную колбасу и заворачивала ее в крафтовую оберточную бумагу, и в таком виде взвешивала на больших синих весах. Потом орудовала гирьками, называла вес, цену, протягивала кусок вожделенной докторской покупателю и с видом царицы говорила:
        - Дальше!
        Я, как зачарованный, смотрел на толстенную стопку бумаги, которая уменьшалась весьма стремительно, и пытался посчитать, какие бабки эта хитрая тетка делает в сутки, или сколько батонов колбасы она уносит домой в конце смены?
        - Кабы добра жыць у шчасi, трэба красцi, красцi, красцi! - сказал мне в самое ухо дедок в какой-то странной тюбетейке. - Глянь, какой мамон Гавриловна наела! Небось не бумагу топчет! Ты в очереди стоишь или так - посмотреть пришел? Колбасу когда еще завезут, так что давай, шевелись.
        Я только хмыкнул и пошел в ликеро-водочный отдел за коньяком. "Двин" я тут, пожалуй, не найду - не тот уровень, а вот что-нибудь попроще…
        Что-нибудь попроще стоило четыре рубля пятьдесят копеек и было ординарным трехзвездочным коньяком, бутылка которого идеально вошла во внутренний карман пиджака. На выходе я полюбовался на очередь с банками и бидонами - за сметаной, и продавщицу, которая наливала эту самую жирнючую сметану при помощи гигантского черпака жестами, достойными кисти Боттичелли.
        - Проходите, товарищ, не задерживайтесь! - засуетились сзади и я вышел наружу. Дубровица была гораздо менее многоэтажной, чем в мое время, только-только был возведен Квадрат - так в народе звали район панельных девятиэтажек. Частный сектор преобладал - из деревянных и кирпичных хат доносились запахи стираной одежды, табака и, конечно же, жареной бульбы - с луком, салом и первым весенним укропчиком - самой вкусной еды в мире!
        Рот наполнился слюной, и я понадеялся, что у Викторовича дома есть какие-никакие запасы продовольствия, потому что возвращаться в магазин категорически не хотелось.

* * *
        Вообще-то всё было не так плохо. Например, угоди я в Средневековье - там и думать нечего, сдох бы в первый день. На костре бы сожгли как колдуна, или сам бы помер, порезавшись о незнакомую острую железяку. Ну и чисто статистически - занесло бы меня, скорее всего, в крестьянина, а если проводить параллели с профессией - то, например, в герольда или монаха-летописца, тоже не слава Богу. Да и та же любимая эпоха пара и телеграфов грозила антисанитарией, эпидемиями, голодом и сословным неравенством. В конце концов, я угодил в родную Дубровицу - то есть начинать нужно было не совсем с нуля, кое-какие базовые знания у меня имелись. Попади я в ту же Москву - справиться было бы гораздо тяжелее! Опять же - родная редакция, где всё в общем-то знакомо, только вместо набора статей на компьютере нужно было писать от руки, или идти клянчить печатную машинку, а верстали всё не в ИнДизайне, а на листе ватмана, вручную, вымеряя линейкой площадь фотографии и размеры текста статьи.
        Гера в качестве реципиента и вовсе был подарком. Не молодой Сталин, конечно, и, не цесаревич Константин Павлович, но… Плюсы, определенно, были. Герман Викторович Белозор обладал титаническим здоровьем. Он действительно не уходил на больничный НИ РАЗУ за пятьдесят лет работы в редакции. Его не брала ни одна зараза, ему не вырезали аппендицит и не лечили зубы. Фантастика? Есть женщины в русских селеньях, а есть мужики на Полесских болотах… У Белозора вроде как была репутация честного и дотошного человека, коллеги его, судя по всему, уважали. Смущал кастет в кармане пиджака - с этим еще предстояло разобраться.
        Как бы это ни цинично звучало - большим плюсом было его одиночество. Мать или жена мигом раскусили бы подмену. В этом плане на руку играл и дом в Слободке - внимательные бабуси у подъезда и участливые соседи в "хрущевке" тоже могли бы заподозрить неладное. А еще - мы с Герой были в целом похожи. Не знаю, как бы я владел телом, например, значительно ниже или толще моего. Помню, в подростковом возрасте постоянно бился головой о перила в автобусе, никак не мог привыкнуть, что вырос…
        Мимо проехал, лязгая и выпуская клубы дыма, желтый венгерский "Икарус" с гармошкой, и я умилился - как будто увидел друга детства. Я еще застал эти пепелацы, уже совсем ржавые и раздолбанные, но тянущие лямку и исправно катающие по городу пассажиров.
        Проходя мимо двухэтажных домишек сталинской еще застройки, я задержал взгляд на моложавом мужчине в очках, который ковырялся под капотом легендарной, на вид вполне новенькой "ремзаводовской" Волги ГАЗ-М-21, и мое сердце екнуло: этот человек спас… Спасет! Он спасет мне жизнь, поставит на ноги семилетнего мальчика после автомобильной аварии в 1998 году… Михаил Федорович Тиханович - хирург от Бога. Он был жив, жив!
        Тут в моей голове что-то щелкнуло: чем обычно занимаются попаданцы? Меняют историю! Черта с два я буду спасать СССР, мне это и нахрен не впилось… Но самую малость сделать так, чтобы моя родная провинциальная Дубровица и такие люди, как Тиханович, Арина Петровна, Василий Николаевич Волков и Гера Белозор пережили будущие смутные времена в ситуации несколько более благоприятной, чем та дичь, что свалилась на наши Палестины в конце восьмидесятых-начале девяностых - это было вполне реально!
        Я, черт его дери, знал свой город, знал его историю - и общался, и писал про многих из тех, кто сейчас полон сил и энергии, кто действительно строит дивный новый мир… Медики, педагоги, инженеры и директора предприятий, спортсмены, милиционеры - если капельку подтолкнуть их в нужном направлении - можно пустить такие круги по воде, что Новые Васюки Остапа Бендера по сравнению с Дубровицей покажутся долбаным Мухосранском!
        Чернобыль не бахнул, Машерова не убили, Горбачев еще не член Политбюро, Афган…
        Я остановился, чтобы выругаться. Мой шикарный лакированый штиблет по самую щиколотку провалился в кучу конского дерьма. Лошадки паслись тут же, на газоне у банка. Бюст Ильича на постаменте строго взирал на копытных, которые отгоняли хвостами мух и трясли бошками, пощипывая свежую зеленую травку. Почти центр города, улица Советская…
        Отряхнув как можно более тщательно обувь, я подумал о том, что до ввода войск в Афганистан осталось полгода, и тут хоть наизнанку вывернись - ни хрена не сделаешь. Будь ты хоть трижды попаданец.

* * *
        Глава 3, в которой намечается план действий
        После ночного дождя песчаная улица стала более-менее проходимой, ручейки воды уже стекли в сторону Днепра, и я шел, выискивая взглядом знакомые дома - и не находил. Слободка в начале двадцать первого века превратилась в буржуйский поселок: сиротские домики белого кирпича высотой в два-три этажа с высоченными заборами и затейливыми воротами, и флюгерами на крышах росли тут, как грибы после дождя.
        Сейчас всего этого мещанского великолепия не наблюдалось - эдакая сельская пастораль царила вокруг. Бревенчатые и кирпичные хаты с крышами из шифера, иногда - из дранки, с резными наличниками на окнах, непременными ставнями и лавочками у калиток. Курочки в траве у заборов гребли лапами и клевали что-то с важным видом, морально разлагалась на нагретой солнцем бетонной плите ледащая псина. Стучали клювами вернувшиеся с югов аисты-буслы, пританцовывая в своем гнезде, сооруженном на тележном колесе, которое местные укрепили на срезанной верхушке дерева.
        Я глубоко вдохнул чистый воздух, в котором слышался уже запах реки и заливных лугов, и напряг память Геры, вспоминая номер дома и улицу.
        - Германушка, сынок, а помоги бабуле? А то я за один раз четыре ведра не унесу, а возвращаться страсть как не хочется, - раздался бодрый голос за моей спиной.
        - Пантелевна! - память выдала отчество старушки сразу же. - Конечно, давайте сюда ваши ведра!
        Это была одна из тех стальных бабушек, на которых держится мир. Платочек с цветочками, аккуратные кофточка и юбка, калоши: вроде бы всё и простенько, но со вкусом. В руках Пантелевна держала четыре металлических ведра, и двигалась она к колодцу, который стоял тут же, у забора.
        - Кш-ш-ш-ш! - шикнула бабуля, и не меньше четырех разомлевших на крыше навеса котов порскнули в разные стороны. - Это коты Якова! Яков - он ведзьмак, я сама бачила, как он ремни до березы вяжет и заломы на поле робиць…
        Эти белорусские мягкие "дз" и "ц" как-то сразу согрели душу, несмотря на упоминания про ведьмака. Уверен - Яков рассказывает всем вокруг, что ведьма - это как раз Пантелевна, вот у нее вороны постоянно на даху сидят! Я крутил ворот, спуская ведро на дно колодца, выложенного бетонными кольцами, и наливал студеную воду, бабуля придерживала свои оцинкованные сосуды.
        - Германушка, а ты мне дров не наколешь? А я уж дранички в печи сготовлю, да со свежею сметаною, м? Ты ведь один теперя, как Федоровна-то отошла в мир иной, Царствие ей Небесное…
        В груди у Геры что-то шевельнулось, но я, как бы это ни было цинично, ничего по поводу смерти его матери не чувствовал. Поэтому только кивнул:
        - И дров наколю!
        Пока я пыхтел с двумя полными ведрами, стальная бабушка Пантелевна уже добежала со своими до дому, вынесла мне колун на длинной ручке и жбан с взваром - чтобы было чего попить, если утомлюсь.
        - Ты сходи домой переоденься-то, Германушка…
        Мы были соседями, и высокая, на кирпичном фундаменте, изба семьи Белозоров стояла буквально напротив, на другой стороне улицы. Клямкнув калиткой, я вошел внутрь, открыл ключом простую, деревянную, выкрашенную белой краской дверь и остановился в сенцах. Проходить дальше не стал - не хотел начинать знакомство с новым-старым домом впопыхах. Тут имелись кирзовые сапоги, галифе, потертая и видавшая виды рубаха - в самый раз для колки дров.
        Напоминая себе Челентано, я взялся за работу. Гера был парнем крепким, атлетичным, да и топор в руках держать ему явно приходилось - мозоли были на нужных местах. Я тоже вырос в частном секторе и работы не боялся, а потому - березовые и сосновые чурбачки раскалывались под ударами один за другим, куча дров постепенно уменьшалась.
        Физическая работа помогла собраться с мыслями.
        Я попал - с этим пришлось смириться. Идея по возвращению в свою реальность у меня была, но следовало продумать и вариант с зависанием тут всерьез и надолго. Тем более, условия были если и не тепличные, то близкие к ним. У всякого попаданца есть сверхмиссия - например, выиграть Великую Отечественную досрочно, спасти СССР, предотвратить пандемию коронавируса… У меня таковой не наблюдалось. Ни тебе голосов в голове, ни интерфейса, который появлялся бы перед глазами, ни Божественного откровения.
        Однако - если миссии нет, это не значит, что ее нельзя себе придумать! Спасать Советский союз я точно не собирался: не верил я в свои способности на этом поприще, да и увиденное здесь пока что не тянуло на эталон общества и государства. Та же республика Беларусь в моем времени выглядела куда как более презентабельно. По крайней мере, дома в яркие цвета были выкрашены, и народ одевался поприличнее… В космос, правда, не летали и танки белорусские под Варшавой не стояли, но, может и Бог с ними, с танками?
        Мелкобуржуазно? Ну да. Не проникся я пока духом коллективного труда и причастности к некому лучезарному единству, а пломбиром из натуральных сливок белоруса не удивить, как и другими продуктами по ГОСТу. Может, еще проникнусь - я тут всего несколько часов, в конце концов.
        Но по всему выходило: делать что-то эдакое всё-таки придется. Попасть в прошлое и не попробовать поэкспериментировать? И я точно знал, на что у меня хватит сил и способностей, а что можно было бы попробовать изменить - но не особенно огорчаться, если не получится.
        Я никогда в деталях не изучал историю СССР, хотя по образованию и являюсь историком. Мои интересы и симпатии тянулись к несколько другой эпохе, лет на сто раньше моего нынешнего положения на хронологической шкале. Но при этом - считал себя довольно эрудированным краеведом и живо интересовался прошлым родной Дубровицы. А еще - писал в свое время цикл статей о выдающихся горожанах - тех, кто строил дубровицкие заводы и фабрики, поднимал сельское хозяйство и возглавлял район. Со многими из них мне довелось пообщаться вживую - они еще были живы тогда, в далеком теперь 2022 году, эти титановые старики. И это было моим самым главным козырем, тем самым роялем. Попади я, например, в Америку - даже с сохранением фрагментов памяти реципиента - мне пришлось бы туго. Но здесь, на малой родине, я мог развернуться!
        Спасать Дубровицу в прямом смысле этого слова необходимости не было. Конечно, родненький приднепровский районный центр никто с лица земли стирать не собирался, и войн со стихийными бедствиями в ближайшие сорок лет тут не предвиделось… Но - был Чернобыль и была разруха девяностых. И то, и другое превратило очень перспективный город, крупный промышленный центр и транспортный узел в очередной мухосранск, откуда уезжает молодежь, и есть всего лишь три-пять градообразующих предприятий с приличными зарплатами…
        Но пока - пока всё было совсем по-другому, и уже поэтому это время и эти люди вызывали уважение.

* * *
        - Пантелевна! - я стянул с себя рубаху и утерся ею же. - Закончились дрова уже!
        - Да ты, мабыць, двужильный, Германушка? Этак и жонка тебе не одна нужна будет, а две! И не прокормить тебя, наверное? Вон какой ты вялики!
        Организм у Белозора-меня на самом деле был великолепный. Такой легкости в движениях, такой координации я в своем теле никогда не чувствовал. Вот что значит - генетика! Полешуки - они такие.
        После горы поколотых и сложенных дров чуть-чуть ломило поясницу, руки и плечи налились приятной усталостью. Пожалуй, было понятно, почему Викторович уверял, что положит на лопатки в редакции любого - даже в свои семьдесят лет. И какого черта он в армии не остался? Был бы там каким-нибудь спецназовцем ГРУ, и резал бы сейчас сомалийских пиратов, и готовился к штурму дворца Амина… Ну да, в общем-то понятно, почему не остался. Не того склада наш Викторович. Он человек размеренный, спокойный. Не то, что я. Хотя, если вспомнить кастет в кармане…
        У Пантелевны нашлась пахнущая нафталином тельняшка - ее я и надел, умывшись перед этим в бочке с дождевой водой, которая стояла под водостоком.
        - Цыганы делали! Народ вороватый, но и рукастый тоже… Они к Купалью сюда из Молдавии доезжают… Будет липень - отложи грошей, и себе купишь. Ну, пойдем драничков покушаешь.
        Липень - это июль.
        Жареные в печи драники из белорусской бульбы, да с густой сметанкой, золотистые, с корочкой, посыпанные мелко нарубленным только-только взошедшим зеленым луком, который рос в ящиках на окне, рядом с помидорной и огуречной рассадой - это было нечто! Я разве что не урчал от удовольствия, а Пантелевна знай подкладывала.
        - Ты приходи ко мне вечерять, Германушка. Хочешь - приноси харчи, а я тебе гатуваць буду?
        - Ух, Пантелевна, предложение - самое замечательное. А холодильник у вас есть?
        - Это откудова? - удивилась она. - В леднике храню! Погреб у меня… Ты ж сам зимой с Петровичем лед на Днепре пилил!
        - А, точно… Запамятовал.
        - Ну ты кушай, кушай… Может, тебе чарку налить?
        Пантелевна не стала ждать ответа, достала откуда-то бутыль с мутной жидкостью, поставила на стол. Следом за ней появились два граненых стакана. Бабуля лихо плеснула ровно на толщину пальца - себе и мне.
        - Ну, Германушка, будзьма! - и опрокинула залпом в себя огненную воду.
        Во даёт бабка! Когда я выпил этого зелья - то разве что дым из ноздрей не пошел. Крепости горелка была невероятной! В свое оправдание она сказала:
        - Чтоб кровь старую разогнать.
        Я засобирался домой, поблагодарив замечательную старушку за ужин и, ощущая приятную теплую тяжесть в желудке, вышел на улицу.

* * *
        Было уже поздно - дрова и драники отняли кучу времени, потом я еще осматривал свои новые владения - дом, сарайчик, баню и огород - проводил инвентаризацию. И даже мощный белозоровский организм уже рубило спать. Электричество в доме имелось - по улице шли ЛЭП, а потому, щелкнув выключателем, я быстро сориентировался со спальным местом: Гера обитал в большой комнате с тремя окнами, на жесткой кровати с тюфяками. Это было прекрасно - пружинные чудовища с продавленными человеческими задницами впадинами оставались моим кошмаром с самого детства.
        Присмотрев на завтра свежую одежду в шкафу, я погасил освещение и уселся за письменный стол, и при свете странного ночника из мыльного камня в виде совы принялся распивать бутылку коньяка, надеясь, что это поможет вернуться в такой паскудный, но всё-таки родной две тысячи двадцать второй. Одновременно с этим я нашел в ящике полпачки писчей сероватой бумаги и простой карандаш, и между глотками ненавидимого мной напитка - прямо из горлышка! выводил пункты плана по спасению мира, то есть - превращения Дубровицы в Нью-Васюки и центр вселенной.
        1. ДЕНЬГИ - ВАРЯЖСКИЕ КЛАДЫ - МОХОВ - МЕТАЛЛОИСКАТЕЛЬ
        2. НЕФТЯНКА - МЕСТОРОЖДЕНИЯ - ИСАКОВ
        3. ГИДРОЛИЗНЫЙ - ЛИГНИН - КОТЛЫ - СХЕМА
        4. ПРИРОДНЫЙ ПАМЯТНИК - МИНЕРАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ - ВЕКОВЫЕ СОСНЫ - ЗДРАВНИЦА
        5. ДЕРАЖНЯ - ВТОРАЯ ХАТЫНЬ - МЕМОРИАЛ
        6. МОРЕНЫЙ ДУБ - ПДО - ВОЛКОВ
        7. БРАКОНЬЕРЫ - БАЗА - ОХОТНИКИ И РЫБОЛОВЫ
        8. ПОРЫВЫ НА КОЛЛЕКТОРЕ - ВОДОКАНАЛ - ДИРЕКТОР?
        9…
        Бутылку я не осилил, и, почувствовав что еще стопка, и меня вывернет наизнанку - повалился на кровать, надеясь проснуться если и не в своей малосемейке на диване, то хотя бы на койке Макановического психоневрологического диспансера.

* * *
        Звук механического будильника был резким и мощным, и таким гадостным, что я подскочил, матеря всё на свете, споткнулся о табурет у стола, сшиб сову из мыльного камня и пришел в себя, глядя в зеркало большого трюмо у стены. Это был всё еще он - Герман Викторович Белозор, двадцати семи лет от роду, надёжа и опора региональной прессы СССР. Рожа у него-меня была опухшая и какая-то грустная. Голова трещала, во рту снова поселились дохлые псины, и я дал зарок - никакого больше алкоголя, пока не освоюсь тут окончательно. Я, нахрен, даже не помнил, что заводил клятый будильник! На шесть, чтоб его, утра!
        Память - моя, а не Герина - подсказала, что у Белозора была банька. Как раз примерно этих годов постройки. И сортир - кирпичный, капитальный, вполне культурный - но во дворе. Приведя себя в порядок ледяной водой из бака в бане, я наконец почувствовал жизнь. Майское утро было расчудесным: пели птички, природа расцветала, и вообще - всё было не так уж плохо.
        Позавтракав наскоро приготовленной овсяной кашей со сгущенным молоком, я направил свои стопы на остановку. Было странно просто ждать транспорта - ни тебе в интернете полазать, ни музыку послушать, ни книжечку с любимого автор. тудея почитать… От информационного голода сосало под ложечкой, и я решил сегодня же завести моду таскать с собой или какие-нибудь газеты, или книжку. В библиотеку, что ли, записаться - классиков перечитывать?
        В лупоглазом ЛАЗе, который, фырча дымом из трубы, подъехал к остановке, было полно людей. Автобус Горошков-Автостанция всегда пользовался бешеным спросом - сельчане ехали на рынок, пенсионеры - в поликлинику, трудовой народ - из пригородов в заводской район. Мощным движением бедер какая-то огромная тетка втиснула меня в проход между сиденьями, и я волей-неволей уставился на семейную пару - бабушку и дедушку интеллигентной наружности, которые держали на коленях корзину с крышкой. Корзина шевелилась независимо от хода автобуса, крышка таинственным образом приподнималась.
        - Подвиньтесь, товарищ, что вы плечи-то растопырили! - тетка попыталась отвоевать себе еще немного места.
        - Ничего я не растопыривал, они у меня такие от природы… - попробовал оправдаться я.
        - Он еще и спорит, вы послушайте!..
        Что мы должны были послушать, узнать не удалось - ЛАЗ подскочил на колдобине, люди посыпались друг на друга, крышка корзины распахнулась, и на свет Божий полезли котята.
        - Лови их, Петя, лови! - кричала бабуля.
        - Уберите их от меня, уберите! - кричала тетка, поскольку один из котят провалился ей в излишне откровенное декольте.
        Ничтоже сумняшеся, я выхватил из ложбины между пышными грудями орущее и паникующее существо и тут же сунул его в корзину. Старичок благодарно глянул на меня, а тетка хлопала своими глазами и всё время повторяла:
        - Какой нахал, однако! Какой, однако, нахал. Однако, какой нахал! - пока не вышла на своей остановке у Метизного завода.
        Сразу стало гораздо свободнее. Двери уже начали закрываться, и ЛАЗ тронулся, когда водитель притормозил, ожидая кого-то. В автобус чуть ли не на ходу влетела запыхавшаяся Арина Петровна, вся раскрасневшаяся, чуть растрепанная и прехорошенькая от быстрого бега. Как можно бегать в туфлях с каблуками? И в такой узкой юбке? Но - у ответственного секретаря вполне получилось. А вот удержаться на ступеньке - нет, и она бы совершенно точно или выпала из ЛАЗа, или была бы зажата дверями, если бы я не среагировал - ухватил за запястья и притянул к себе. Автобус тут же тронулся, и мы с девушкой вдруг оказались очень близко - на грани приличия.
        - Гера, ты? - удивилась она. - Ты что - меня спас? Погоди - ты снова пил?
        - Я, спас, пил, - отвечать пришлось сразу на три вопроса.
        Арина Петровна возмущенно фыркнула, а старичок с котятами в корзине вдруг сказал:
        - А вы товарища не ругайте. Он только что кутенка спас! Не только вас!
        Ответственный секретарь подозрительно посмотрела на меня, а потом на дедушку:
        - Какого котенка?
        - Вот этого, рыженького! Нужон вам кутенок? Мы с моей Порфирьевной на рынок едем - даром кутят раздавать! Возьмите кутенка?
        - Какой хорошенький… - тут же подобрела Арина Петровна и погладила котика за ушком, но потом собралась с мыслями: - Нет, мы на работу едем. Надеюсь, его возьмут хорошие люди.
        - Эх! Все вы бабы такие, а? Сначала поманите, а потом…
        - А больно много ты баб знаешь, старый? - встрепенулась Порфирьевна. - Или опять про свою Зинку? Знаю я, что ты к ней через забор лазил…
        - Да какой забор, старая, у меня ноги не гнутся… - попробовал оправдаться дедушка, но тщетно.
        - Знаю я, что у тебя не гнется! Ишь, окаянный, и тута глазки строит девкам! И ты отвернись, бесстыжая!
        - Я?! - Арина Петровна удивленно глянула на агрессивную бабулю, и мне ничего не оставалось, как подхватить свою непосредственную начальницу под локоть и утащить из автобуса - на следующей остановке.
        Оказавшись на твердой земле, девушка вернула себе уверенность и царственную осанку, и, прежде всего, забрала у меня свою руку.
        - Я смотрю, у вас много энергии, Гера, - строго сказала она. - Я вчера говорила с шефом - вместо Шкловского про благородных оленей материал писать будешь ты. Так что можешь сразу собираться - поедешь в БООР, и дальше - будешь в распоряжении Стельмаха. Пустишь энергию в мирное русло.
        Пришлось понуриться, сделав скорбный вид. Она думала, что здорово меня нагрузила, да? Внутри меня один гаденький попаданец торжествующе отплясывал лезгинку: БООР - это Белорусское общество охотников и рыболовов, а Стельмах - старший егерь и непримиримый борец с браконьерством в районе!
        - Вы просто разбиваете мне сердце, Арина Петровна, усылая прочь от себя… - с деланной скорбью проговорил я.
        Ответственный секретарь снова фыркнула, обаятельно наморщив носик, и зацокала каблуками по асфальту - впереди уже виднелись окна редакции.
        Глава 4, в которой появляются олени
        "Козлик" Стельмаха с надписью "БООР" на борту лихо подпрыгнул на выбоине в асфальте и затормозил. Чихнув, выхлопная труба выпустила последний клуб дыма, лязгнула дверца, и главный дубровицкий охотник бодро выпрыгнул наружу и зашагал ко мне.
        Это был высокий, худощавый, загорелый мужчина, с копной седых волос и моложавым, улыбчивым лицом.
        - Это вы - Белозор? - спросил он и протянул ладонь.
        - Так точно, Герман Белозор, - я пожал его крепкую руку и улыбнулся в ответ.
        - Ян Генрикович Стельмах, директор Дубровицкого отделения Белорусского общества охотников и рыболовов, ну и старший егерь по совместительству. Я смотрю - у вас и фотоаппарат есть? Это очень хорошо! Кадры можно сделать просто отличные! Мы поедем к благородным оленям. Недавно выпустили четырнадцать особей, вожак у них - с такими рогами… - он сделал жест руками, который должен был обозначать раскидистые рога. - Красота! И этой красоты у нас через несколько лет по лесами будет много.
        Я оглядел себя с ног до головы и растерянно потоптался на месте.
        - Ян Генрикович, а мы можем заехать в универмаг - я хоть кеды куплю, а то в этих штиблетах по лесу бегать - чистой воды смертоубийство! И домой ко мне - за рюкзаком, а то Шкловский должен был ехать, а вон как оно вышло…
        - Заедем, почему нет?
        Дома я потратил что-то около пятнадцати минут на поиск старого потертого брезентового рюкзака и запихивание в него всего необходимого: смены белья, зубной щетки, полотенца и прочего. Когда забрасывал рюкзак на заднее сиденье "козлика" - обратил внимание на белую "Волгу", которая стояла у калитки Пантелевны, и звонкие голоса на ее подворье. Гости?
        Судя по настрою Стельмаха и намекам шефа - в рабство охотникам меня отдавали всерьез и надолго, на пару-тройку дней - точно. Я должен был набрать материала на цикл статей о развитии охотничьего промысла в районе - посоветовали сверху, а от таких советов не отказываются. Кажется, незабвенный Леонид Ильич был заядлым охотником - может, это как-то связано?
        В любом случае, переодевшись из цивильных брючек и рубашки в удобные штаны-хаки и серую тенниску, я почувствовал себя гораздо лучше. Оставалось раздобыть кеды - если и не легендарные "Два мяча", то любые другие, потому как рассчитывать на то, что у Белозора водились какие-нибудь адекватные кроссы или берцы, явно не приходилось. Ну, не кирзачи же напяливать, в самом деле?
        Универмаг "Ведрич", названный так в честь мелкой речушки, притока Днепра, был одним из самых изобильных мест в городе, не считая "Березки", конечно - даже в моё время, когда сетевые магазины и частные павильоны заполнили город. Стельмах припарковался у районной библиотеки, и я выскочил на улицу, задумавшись о слове "припарковаться". Как нынче звучал этот глагол?
        - Гера, Герочка, Герань… - раздался вдруг гнусавый голос и я вздрогнул от неожиданности.
        На покрытых трещинами бетонных ступеньках крыльца библиотеки сидели три типа - из тех классических персонажей, при виде которых пробуждаются древнейшие инстинкты "бей или беги": картузы, рубашки-тельняшки, мятые брюки-клёш, необремененные интеллектом лица… Совсем молодые, лет по семнадцать-двадцать… Вспомнился виденный краем глаза белогвардейский плакат "ОТЧЕГО ВЫ НЕ В АРМИИ?" Советский союз же, берут вроде всех и откосить нереально? Или - уже отслужили?
        - Гера, так что насчет подгона? Ты обещал всемерно поспособствовать - а всё никак… - память Белозора выдала кличку старшего из них, голубоглазого башибузука - Сапун (от фамилии Сапунов), и имя - Тимох.
        Зная Викторовича, он наверняка не стал бы ничего обещать такой сомнительной личности. Наверняка всё было слегка по-другому, а обещание - это вольная интерпретация Тимоха. А потому я сказал:
        - Ветер переменился. Потом обсудим, лады?
        - Ветер, гришь? - Сапун встал, и его соратнички поднялись разом, всем своим видом излучая угрозу. - Гера, а ты не попутал ничего?
        Ладонь сама нырнула в карман, кастет удобно лег на костяшки пальцев. Так вот в чем дело, Гера! Вот зачем ты его носишь! Понять бы еще - что за мутки у тебя с этими ребятосиками… Хлопнула дверь "козлика", выглянул Стельмах:
        - Белозор! Какие-то проблемы?
        - Никаких проблем, дядя! - откликнулся Сапун и цыкнул зубом на своих присных, развернувшись на каблуках.
        Они ушли куда-то в сторону городской Набережной, а я развел руками, отвечая на вопросительный взгляд егеря. В конце концов, куплю я кеды или нет?

* * *
        Пока мы ехали, Ян Генрикович рассказывал об эпопее с благородными оленями. Оказывается, после войны они остались практически только в Беловежской пуще, и для улучшения популяции привозили самцов и самок из Воронежского заповедника, а после роста поголовья - начали расселять по всем районам республики. Животное красивое, из природных опасностей для него только волки, по северу республики - бурый медведь, у нас - рысь может задрать олененка… Благородный олень - украшение леса! Встреча со стадом оленей или с самцом, чья голова увенчана короной ветвистых рогов - волнующее событие для любого человека, и охотничий азарт тут ни при чем. Но - попытки вырастить в наших лесах своих собственных "Бемби" натыкались на серьезную проблему: браконьерство. Целью номер один для этих хищников в человеческом обличье были трофейные самцы, из-за тех самых рогов.
        - Значит, есть спрос? - уточнил я. - Народу продают, чтоб шапки-ключи вешали?
        Эту моду на рога на стене я еще застал, а оказывается - вон оно что, целый бизнес! Но Стельмах отмахнулся:
        - Те рога, что на стене висят, народ у нас сам находит, когда по грибы-ягоды ходит. Ну, бывает, еще охотники наши кому подарят. Стоят они прилично, тут не поспоришь - но не так много, чтобы под статью идти… Тут, товарищ Белозор, дело такое деликатное, что я и как сказать не знаю, и для газеты ли это - тоже понять не могу.
        Я весь превратился в слух. "Козлик" петлял по лесной дороге, подскакивая на каждой ямке и оправдывая своё прозвание. Стельмах лихо крутил баранку и курил в окно.
        - Я в Квантунской операции участвовал, - сказал он. - В пехоте. С немцем подраться не довелось - мал был, а вот по Маньчжурии мы частым гребнем прошлись, япошек давили. Так вот… У них там особый спрос на живые рога, только-только с убитого животного, или вообще спиленные наживо, понимаешь? Лучше всего - молодые, подрастающие. Лекарство они делают, ну… - он глянул себе на ширинку.
        - Для потенции?
        - Ну да! Чтоб конец стоял! - облегченно выдохнул Ян Генрикович.
        - А я слыхал, у них для Мао целый научный институт занимался вот этими вот вопросами… - протянул я.
        И едва сдерживался чтобы не начать ему рассказывать про базу браконьеров в заказнике "Смычок". Статью про нее я нашел случайно, когда перебирал архив газеты будучи только-только начинающим корреспондентом, а потом пристал к Белозору, поскольку авторство там стояло его.
        Базу нашли постфактум, когда прокладывали экотропу в 2009 году, на границе Дубровицкого и Жлобинского районов, там, где сливаются две великие реки - Днепр и Березина. Заброшенные землянки, полусгнившие станки для дубления шкур и коптильни, черепа с опиленными рогами - всё это говорило о том, что здесь, пользуясь административной неразберихой и неопределенностью сфер ответственности районных охотхозяйств, отделов милиции и лесничеств, обосновались браконьеры.
        - Так, а причем тут Китай, Ян Генрикович? - спросил я.
        - Можешь считать меня параноиком - но я уверен, что молдавские цыганы, которые к нам в июле добираются и скупают драгметаллы, янтарь и всё вот это вот - через них и живые роги идут. Еще - наверняка бобровая струя и хвосты, я почти уверен. От нас - в Молдавию, оттуда - Румыния, порты… Я ведь почему к главреду вашему обратился? Ну да, про наших егерей в газете написать - дело хорошее. Но журналистское расследование тут было бы нелишним, смекаешь?
        - А органы…
        - А органы этим заниматься почему-то не хотят. Может, плевать им на оленей, может… Ну, всякое может быть. У меня есть выход на одного майора в Гомеле, из Управления БХСС - но он говорил, что если доказательств не будет, то и шевелиться не станет.
        За окном автомобиля мелькали белые стволы берез, мрачновато-темные дубы с раскидистыми кронами, густые орешники заполняли собой яры и овраги, над болотянками вдоль дороги вились тучи мошкары, лучи солнца пробивались сквозь листву и заставляли жмуриться и улыбаться, несмотря на всю серьезность обсуждаемой темы. Майское солнышко - оно такое!
        В мозгу у меня вертелся вопрос: если Стельмах с такой уверенностью говорит о журналистском расследовании - значит, были прецеденты? Я по памяти мог назвать злободневный и острый "Фитиль", работу великих журналистов Аркадия Ваксберга, Юрия Щекочихина - но это всё союзный уровень. Провинция - это провинция, тут, как известно, ворон ворону руку моет тем самым миром, которым они мазаны… С другой стороны, мой шеф - член райкома партии, он фигура в городе и районе крупная, и с газетой нынче считаются. Может и получится что… Я-то только за, мне нужно очки зарабатывать, фигурой становится! Так что вариантов было немного:
        - Я в деле. Сколько у нас времени есть?
        - Дня три, потом тот майор в отпуск уедет, в Ялту, - Стельмах докурил сигарету и сунул в закрепленную на дверце консервную банку.
        За окно не бросил - бережет лес, однако!
        - Та-а-ак… А куда мы сейчас едем?
        - В Гагали, к Бышику и Пинчуку - это мои егеря-волчатники, заберем их с собой - и к оленям. Ты с ними в пути можешь побеседовать, интервью взять - или как это у вас называется? Эти двое у меня как правая и левая рука. Оба - фронтовики, боевые товарищи… Еще на Западенщине АКовцев и ОУНовцев гоняли, потом на пенсию вышли - и ко мне. Прекрасные стрелки, и мужики бывалые. В основном занимаются организацией охот и отстрелом хищников. Тут не статью - остросюжетный роман писать можно!
        Я, впечатленный, закивал - такое с руками оторвут! АК - "Армия крайова", националисты польские, которые с одинаковой лихой злобой воевали против нацистов и против советских партизан в годы немецкой оккупации. А ОУН-УПА - националисты украинские. И воевали с ними аж до 1956 года… Так что егеря эти - явно волкодавы те еще! И если Стельмах дает добро на публикацию материала про них - значит, знает, что делает. В конце концов, столько лет прошло…
        Но мне срочно нужно было как-то залегендировать наводку на базу браконьеров, чтобы закинуть ее БООРовцам, и потому я сказал:
        - На обратном пути заскочим в Крапивню, там есть у меня человек один, я его могу про браконьеров этих поспрошать… - Крапивня была лесной деревенькой дворов на сто, и каждый первый мужик там держал дома ружье и промышлял охотой.
        - М-м-мда? Я вроде всех крапивников знаю, кто это там такой осведомленный?.. Ладно, ладно, журналистская тайна, да?
        - Да, - и я не то что бы совсем блефовал.
        Во время моей работы в "Маяке" в веке двадцать первом, еще до поездки в Москву, жил-был в Крапивне один вредный дядька, Василий Петрович Стрельченко. Особенно его волновали вопросы благоустройства и дорожного строительства, и ровно в 8-30 утра каждый понедельник у меня в кабинете разрывался телефон - он звонил и звонил, пока ему не отвечали, чтобы выдать пятиминутку ненависти. Злобно, кратко и четко он излагал свои претензии к коммунальщикам и дорожникам, называя имена, фамилии, адреса, пароли и явки. Так что проблем с критическими материалами, коих с нас требовали n-ное количество в неделю, у меня не возникало. Разве что приходилось порой и в другие забытые Богом и властями места прокатиться - не будешь же всё время писать про Крапивню?
        Сейчас Стрельченке должно было быть лет четырнадцать или около того. И казалось мне, что такие натуры не меняются с возрастом - въедливость и дотошность передаются, скорее всего, генетически. Да и вообще - расспросить местную пацанву было делом неглупым. Мальчишки - они порой информированы куда лучше бабулек на лавочках. Пока бабули работают стационарно, пацаны носятся повсюду и всё видят и слышат - хотя не могут порой правильно интерпретировать то, чему стали очевидцами. В интерпретации бабулям равных нет, тут не поспоришь. Столько версий накидают, что рептилоиды и масоны покажутся серой обыденностью!
        Двое пожилых мужчин в одинаковых куртках, скорее похожие на геологов или туристов, чем на смершевцев или чекистов, ожидали у колодца с журавлем. Пинчук носил роскошные моржовые усы и очки на резинке, Бышик - эдакую профессорскую бородку. Только вместо гитар у них на плечах висели чехлы с оружием и патронташи. Судя по выглядывающим из них своеобразного вида патронам - скорее всего, карабины ТОЗ-17, что-то такое я читал про этот изыск советского оружейного дела.
        - Бышик, Владимир Иванович, - представился бородатенький.
        - Пинчук, Дмитрий Иванович, - протянул руку усатый. - Ну что - поехали?
        Стельмах только кивнул коротко, выкрутил руль, и мы снова затряслись по лесной дороге.

* * *
        После долгого разговора с героическими егерями и двадцати страничек карандашных каракулей с заметками для материала меня, честно говоря, разморило: майское солнце припекало, "козлик" подпрыгивал, моя башка болталась туда-суда, грозя оторваться от тела, но дремота была сильнее, и я очнулся только когда машина остановилась, заполошно проморгался, вытер стекающую из уголка рта слюну и украдкой огляделся - не заметил ли кто конфуза?
        Охотникам было на меня наплевать. Они втроем смотрели в один бинокль и матерились.
        - А принца не видать, Генрикович! И вон, гляди, важенка одна хромает!
        - Твою мать! - сказал Стельмах. - Это ли не свинство - на оленя весной охотиться?
        Я думал, есть всякие инспекции, которые занимаются борьбой с браконьерами… Но эти мужики явно воспринимали ситуацию очень близко к сердцу. Вон как желваки у главного БООРовца шевелятся, и костяшки пальцев побелели. Оленей на опушке было явно меньше, чем рассказывал Ян Генрикович - изящные силуэты семи животных еще некоторое время маячили на фоне дубовых стволов, а потом порскнули в чащу.
        - Пошли, пройдемся, посмотрим… - они расчехлили оружие и зарядили его, взгляды стали злыми, колючими…
        У меня вместо винтовки был фотоаппарат, да еще кастет в кармане, так что чувствовал я себя довольно неловко. Пробираясь вслед за Стельмахом по лесной чаще и пытаясь высмотреть тот самый след, по которому шел старший егерь, пригнувшись к земле и едва ее не нюхая, а потом вдруг сорвался на бег.
        Иванычи разошлись по флангам, огибая лесной массив вдоль опушек.
        - Сука! - выдохнул старый БООРовец где-то впереди и я перешел на шаг - торопиться было некуда, он явно нашел то, что искал.
        С дыхалкой и кардионагрузками у Геры тоже всё было в порядке: отмахал бодрой трусцой километра три по лесу, и разве что запыхался. Будь я в себе - и половины расстояния бы не осилил в таком темпе! Стельмах скрылся где-то в высокой траве, его матерное бормотание слышалось на лесной полянке. Я остановился у могучего ствола липы и прислонился к нему, осматриваясь.
        Сначала подумал, что мне показалось, и даже моргнул. Но соломенная шляпа - "капялюш" по-белорусски - действительно медленно двигалась чуть слева от меня. Это был мужик с красным небритым лицом, в жилетке с карманами и двустволкой-вертикалкой в руках.
        - Руки в гору! - сказал он. - Допрыгался, Янчик?
        - Чорба, сукин ты сын! - Стельмах встал во весь рост с поднятыми руками. - Твои дела, а? Всё тебе мало? Никак не нажрешься?
        Клацнул взводимый курок. Я отлепился, наконец, от дерева, и, моля Бога, чтобы не хрустнула никакая веточка, стал приближаться к браконьеру со спины.
        - А я тебя зараз здесь положу, Янчик, и прикопаю. И красноперые твои не допомогут - далёко им бежать досюдова… Давай, умоляй меня о пощаде!
        Ян Генрикович умолять не собирался. Он только смотрел на этого Чорбу с чистой ненавистью, и ни единым движением лица не выдал ему, что за его спиной кто-то есть. Кто-то большой, сильный и с кастетом в правой руке.
        Мне ничего лучшего в голову не пришло: я размахнулся, свистнул, Чорба обернулся и - ДАЦ! Голова его мотнулась из стороны в сторону, ружье выстрелило дуплетом и отлетело в одну сторону, капялюш - в другую, а сам неудавшийся убийца грянулся наземь рядом с оленьей тушей, которая, как оказалось, лежала тут же, у ног Стельмаха.
        Стельмах стоял со стеклянными глазами и ковырялся пальцем в правом ухе.
        - Чуть не убил, - сказал он. - Пуля мне аж прическу поправила. Теперь полдня в голове звенеть будет.

* * *
        Глава 5, в которой есть место гонзо-журналистике
        Допрашивали нас по очереди. Как раз - в Крапивне, в участке. Стельмах со всеми сельскими участковыми района имел вась-вась, и поэтому стражи порядка склонны были верить ему, а не мутному Чорбе. Честно говоря, я сильно боялся, что убил горе-браконьера насмерть. Всё-таки организм Германа Викторовича Белозора был покрепче моего, да и кастетами я раньше никогда не пользовался, так что вломил будь здоров!
        Ан нет - сидит, болезный, за перебинтованную морду держится. Местный фельдшер из ФАПа травму обработал, сказал, что скорее всего имеет место сотрясение мозга. Ну и кожу я ему рассадил будь здоров. А нечего в людей двустволкой тыкать! От кастета я предусмотрительно избавился - спрятал в машине. На вопрос чем бил - ответил, что какой-то железякой. Взял из "козлика" хреновину потяжелее - ей и двинул. Обыск в автомобиле БООРа никто делать не стал. Судя по лицам присутствующих милиционеров, и улыбке Стельмаха - для нас всё должно было окончиться неплохо, а для Чорбы - наоборот. Браконьерство - серьезное преступление!
        - Ну что ж, товарищ Белозор! - подтянутый светловолосый капитан протянул мне паспорт и пожал руку, а потом процитировал по памяти: - Право на необходимую оборону является одной из важных гарантий реализации конституционных прав и обязанностей граждан по защите от общественно опасных посягательств интересов Советского государства и общества, социалистической собственности, общественного порядка, жизни, здоровья, чести и достоинства советских людей. И вы это право реализовали, выручили товарища Стельмаха. Как с вами связаться - мы знаем, не уезжайте никуда из района в ближайшую неделею… Можете быть свободны.
        Я забрал документы и сказал Яну Генриковичу:
        - Пройдусь по Крапивне, пообщаюсь с народом. Журналист я или не журналист?
        Тот прищурился и кивнул.
        - Встретимся у сельпо через пару часов, потом в Гагали вернемся.
        Хлопнула дверь участка, я вышел на крыльцо и потянулся. Неудобные у них тут стулья!
        Гогоча, пробежала стая гусей, которую погонял прутиком какой-то пацаненок лет пяти - в трусах и кепке по самые уши. На небе собирались тучки, ласточки заполошно верещали и сновали туда-сюда в режиме бреющего полета. На крыльце сельского клуба кучковался местный истеблишмент: мальчишки лет двенадцати-четырнадцати совершенно безбашенной наружности. Уроки в школе уже кончились, а расходиться по домам им явно не хотелось - родители запрягут на хозяйстве. Мне это чувство было хорошо знакомо.
        Я пересек песчаную улицу и, приблизившись к юным джентльменам, сказал:
        - Кто-то хочет заработать рубль?
        Пацаны зашушукались. Приехал, понимаешь, городской. Рубль предлагает! Мутное дело, сразу видно!
        - А что надо? За самогон спрашивать будете? - уточнил один из них, конопатый и голубоглазый проходимец.
        - А хоть бы и так… На Смычке у мужиков купить еще можно?
        Джентльмены снова собрались в кучку и пошептались. На сей раз речь держал смуглый и поджарый товарищ в штанах с оттянутыми коленками:
        - На Смычке нынче только проблем огрести можно, не совались бы вы туда, если не местный…
        - А если местный? Положим, я предлагаю рубль, а вы мне к вечеру бутыль литра на два…
        - Нет уж, - ответил смуглый. Он тут был явным лидером. - Ешьте сами с волосами, дядя. В сельпо сходите, там портвейн продается, за гроши. А в Смычок - это яким туебнем нужно быть, чтоб переть? Да и не было там горелки на продажу… Может, они себе что и гонят, но чтоб продавать? А если уж так первача захотелось - так это можно у Пырха спросить, у него вчора такой водар над хатой стоял, с ног шибало!
        Ну да, молодое поколение уже говорило даже не на родной полесской трасянке, а практически чисто, по-русски, с вкраплениями местных словечек. Это и я умел.
        - Давай, хлопцы, кто первый до Пырха - тому рубль грошей и пачку пячэння як падарунак. Я до крамы, и чтоб когда пришел - уже было ясно, кольки, дзе и за яки кошт, зразумела?
        Они прониклись. Не то, чтобы Дубровицкий район был белорусскоязычным - в подавляющем большинстве своем писали и читали все по-русски, но до конца изжить из белоруса трасянку и вот эти все "тудой, сюдой, хлопцы, грошы, цётки и дзядзьки", и вечное выбухное "г" - это даже у великой и могучей Москвы не получалось.
        " - Девушка, а вы москвичка? - Да-а-а, ма-а-асквичка, местная. - А на выходных что делаете? - Дахаты паеду, бульбу у бацькоу капаць!"
        Так что хлопцы рванули как подстреленные. Желание купить самогона было отличной версией для обоснования разговора, мотивом для деревенских абсолютно логичным и понятным. Теперь джентльмены на вопрос "Какого чорта той туебень от вас хотел?" легко ответят - "Гарэлки купить!" А я своего добился: узнал, что в Смычке - лесном массиве в междуречье Березины и Днепра всё еще (или уже?) творятся мутные дела.
        Среди белорусов Павликов Морозовых не водилось - только Мараты Казеи. Своих эти юные джентльмены бы не заложили, спроси я напрямую про оленьи рога или охотников. А вот так, слегка прощупать тему - это было вполне приемлемо. Тем более - какой-то особой тайны мне выведывать было не нужно, только получить подтверждение послезнания.
        Я уже собрался идти в магазин, когда ливанул дождь. Вот только что вроде по небу бегали облачка, совсем безобидные, а прошло каких-то пять-семь минут, и, как у классиков - "грохочет гром, сверкает молния в ночи…" Ну, не в ночи, а просто - в не по-летнему рано наступивших сумерках. Дождь лупил с первобытной мощью, вдалбливал тугие струи в землю, кроны деревьев, крыши домов и шифер навеса над крыльцом, где укрылся я.
        Несмотря на непогоду, прибежал конопатый тип - весь мокрый, и, сунув руку за пазуху, извлек оттуда пузырь с мутной жижей:
        - С вас - трешка.
        - Почему - трешка?
        - Два за горелку, рубль - обещанный.
        - А чего - два?
        - Так за срочность! А еще я батин портсигар Пырху заложил, так что из-за вашей горелки шкурой рискую!
        Я полез за деньгами и не удержался - спросил:
        - А фамилия твоя как, спекулянт?
        - Стрельченко, - сказал он, и ни разу меня не удивил.

* * *
        Дождь закончился так же быстро, как и начался. В участке - деревянном одноэтажном здании с красным флагом над дверью - еще не успели закончить с Чорбой. Егери пили чай из граненых стаканов в металлических подстаканниках, беловолосый капитан скучал, второй милиционер орал за стенкой на браконьера.
        Я вошел не постучавшись и поставил на стол бутыль с самогоном. Взгляды присутствующих мужчин сфокусировались на ней с удивительной синхронностью.
        - Есть вариант взять логово браконьеров прямо сейчас, пока они не поняли, что их подельника скрутили, - сказал я.
        - Здрасте-приехали, - вытаращился на меня капитан. - Мы здесь, понимаешь, два года пытаемся их за хвост поймать, а тут приходит товарищ Белозор из "Маяка" и по щелчку пальцев выдает результат. Фантастика? Фантастика. И причем здесь бутылка самогонки?
        - Побочный продукт нестандартного подхода к следственным мероприятиям… Или как оно у вас там говорится? В общем - вы не у тех спрашивали.
        Капитан явно злился. Я бы тоже злился, если бы в редакцию пришел мент, сел за комп и на раз накатал материал лучше, чем я, да еще - по моей теме, над которой бьешься-бьешься, а всё - никак.
        - Давайте сразу договоримся: все плюшки вам, эксклюзивный материал с места событий - мне. И я еду с вами.
        - Куда - с нами? - удивились одновременно Стельмах и милиционер.
        - Базу накрывать.
        - Ян Генрикович, он у тебя идиот? - спросил капитан старшего егеря.
        Тот помотал головой.
        - Не! Но парень бойкий, сам видишь.
        - Та-а-ак… Товарищ Белозор, на кой хрен это тебе надо? - он даже фуражку снял и капли пота со лба утер - после дождя парило.
        - Гонзо-журналистика, - ответил я.
        - Чего ты материшься? - удивился милиционер. - Нормальная у вас журналистика, и газета нормальная… Не то что у мозырян, например.
        - Говорю, советский журналист должен быть с трудовым народом, плечом к плечу. Если надо - по уши в мазуте, если придется - с лопатой на поле, или как сейчас вот - в первых рядах на страже закона и живой природы родного края. Не сторонним наблюдателем, а прямым участником событий! Иначе - говно получится, а не материал. Сплошной формализм и отсебятина.
        - Допустим, - поднял палец вверх капитан. - Только допустим, что я уговорю Привалова дать добро на публикацию. И что - ты прямо к базе нас и отведешь?
        - Отведу, - кивнул я. - Хоть сейчас. Только нужны будут лодки, иначе часа четыре добираться будем.
        - Та-а-ак! - снова протянул капитан и нахмурил брови. - Признавайся давай, в чем подвох?
        - Смычок, - пожал плечами я. - И черт знает, сколько там тех браконьеров. Может - трое, а может - дюжина. А больше нет никакого подвоха.
        - Твою мать, - сказал милиционер и заорал: - Гапоненко! Кончай мурыжить подозреваемого и дуй сюда! У нас тут намечается войсковая, чтоб ее, операция.

* * *
        Не знаю, какие высшие силы задействовал милицейский капитан с соответствующей его белобрысой голове фамилией Соломин, но на рассвете я уже сидел в одной лодке с Яном Генриковичем и крапивницким участковым - сержантом Гапоненко, и сжимал в руках весла - как самый здоровый, и бесполезный. Место на карте-то я уже показал!
        Хотел вовлеченности и погружения - вот вам, пожалуйста.
        Таких лодок было с десяток - Стельмах поднял егерей, начальник всея районной милиции - полковник Привалов - прислал пару каких-то заспанных дядек в гражданке, и целую толпу народа в форме. Был и кинолог с собакой.
        Над разлившейся, широкой Березиной клубился туман, звуки разносились над водой громко. Утреннее солнце лениво поднималось над рекой, разгоняя рассветную хмарь. Лодка резко ткнулась носом в песок и я, сдавленно матерясь, принялся тереть ушибленное веслом колено - на спине глаз еще не придумали, а старшие товарищи предупредить меня о том, что река закончилась, не удосужились.
        Капитан Соломин подошел ко мне и погрозил пальцем:
        - Ну, смотри мне, товарищ Белозор… Если мы в епархию жлобинцев зазря полезли - не сносить нам головы. И тебе и мне.
        Через плечо у него висел раструб мегафона, и я тут же вспомнил Жеглова. Ну да, тут пока еще никакие "всем лежать, работает ОМОН" не водятся, все подобные мероприятия проводят опера и вот такие вот капитаны Соломины.
        - А я от ответственности не бегу, - глянул я ему в глаза. - Могу у вас по правую руку стоять, или там - по левую, как скажете.
        - Ну-ну, - хмыкнул Соломин.
        Милиционеры и егери рассредоточивались по лесу. Хмурые дядьки в гражданском - опера из уголовного розыска - как-то удивительно быстро спелись с егерями-Иванычами. Наверняка или служили вместе, или были знакомы. И движения у них казались одинаковыми, и колючие взгляды, и походка - от такой походки в дрожь бросает. Тут никакие белозоровские габариты не помогут - эдакий дядечка отправит в нокаут или на тот свет так, что даже и моргнуть не успеешь.
        Хрупали под подошвами веточки, шелестела хвоя и пожухлая листва. Тропинок тут было немного - густой подлесок и заболоченные низины не оставляли пространства для маневра. Я уверенно вел Соломина, Стельмаха, Гапоненко и оперов с егерями к ложбине, в которой и располагался лагерь браконьеров - мне довелось побывать тут с экскурсией, когда открывали экотропу. Правда, никаких выложенных камешками дорожек и чистенького, будто причесанного газона тут не было: грязная, едва видная стежка, буреломы, колючие кустарники и ветки, которые так и норовили выколупать глаза и отхлестать по щекам.
        - Да ну! - удивился Ян Генрикович, когда я ткнул пальцем в нужном направлении. - Никогда бы не подумал, что там есть какое-никакое удобное место. Я ведь ходил здесь раз двести, мимо вот этих зарослей хмызняка…
        Оглянувшись на милиционеров, он поманил их за собой, и пригнувшись, двинул вверх по небольшому холмику. Взобравшись на вершину - принюхался и удовлетворенно кивнул:
        - Самогон гонят и мясо коптят. Расслабились. Эх, давно пора было за Смычок браться… - но наткнулся на скептическое выражение лица Соломина и умолк.
        Заказник "Смычок" и в мое время был местом, за которое велась вялотекущая борьба между двумя районами, а нынче, несмотря на мифы о тотальном контроле и всемогущей бюрократии - неразберихи было гораздо больше.
        Милиционеры разбежались в стороны, окружая ложбину, я с фотоаппаратом занял позицию чуть позади капитана - и даже сделал пару кадров, как он героически вещает в микрофон:
        - Граждане браконьеры!.. - и всё прочее, соответствующее моменту.
        Дальнейшее прошло довольно обыденно: никакой стрельбы и лихачества. Пятеро несвежего вида мужичков вышли с поднятыми руками, и были приняты и запакованы милиционерами, еще один, одетый поприличнее, попытался бежать, но черно-серой молнией метнулась белозубая собачка - и сбила его с ног, опрокинув ничком и взгромоздившись на спину всеми четырьмя лапами. Это мне тоже удалось заснять - должно было получиться эпично.
        Соломин допрашивал задержанных, Стельмах ходил меж землянок и матерился, подсчитывая бобровые шкурки, черепа с опиленными рогами, килограммы мяса. Опера тоже осматривали, разве что не обнюхивая, каждую подозрительную ямку и щелочку.
        Наконец, раздался торжествующий свист:
        - Гляньте, хлопцы, какая штука! - тайник был найден под разлапистыми корнями покосившегося вяза, и теперь из него тащили самый настоящий пулемет "Максим" с бронещитком и легендарным кожухом для водяного охлаждения ствола.
        Эхо войны? Тут было несколько трехлинеек, даже немецкий МР-40, ошибочно именуемый шмайсером, пара люгеров… На лице капитана Соломина появилось мечтательное выражение, когда он отвлекся от допроса и осмотрел все эти находки.
        - Гера! - сказал он, перестав именовать меня "товарищем Белозором". - С меня магарыч.

* * *
        В Гагали, к охотничьему домику, мы добрались только вечером. Доблестная милиция нас долго не отпускала - всякие бумажные и процедурные моменты затянулись всерьез и надолго, потом - ждали Привалова вместе с руководством Жлобинского РОВД, перед которыми нужно было сделать реверансы и провести экскурсию.
        Сам полковник Петр Петрович Привалов - грузный мужчина с мощными предплечьями и квадратными лицом - не посчитал ниже своего достоинства подойти ко мне и пожать руку:
        - Не ожидал, не ожидал… Я твои статьи постоянно читаю, и думал - ты в основном по архивам сидишь, или там у музыкантов интервью берешь. А тут - орел! Если еще чего накопаешь вон, связывайся с Соломиным. Сработаемся!
        Я тут же обнаглел и сунулся с темой про большой и красивый материал, на разворот, подав всё в ярких красках: мол, напишу о героизме милиционеров, небезразличии простых советских людей, охране природы и взаимодействии с БООР и егерской службой. И попросил пару слов для комментария. Если сам Привалов в статье отметится - у шефа варианта другого не будет как в печать ее дать.
        - Хрен с тобой, делай! Можно будет еще и профилактику правонарушений сюда приплести, мол - неотвратимость наказания… Только принесешь лично мне на согласование! - тут же добавил ложку дегтя главный районный милиционер.
        Но в общем и целом - я трясся на переднем сидении стельмаховского козлика с чувством глубокого морального удовлетворения. И даже совсем не расстроился, когда, останавливая машину у крыльца домика, Ян Генрикович воодушевляюще улыбнулся и сказал:
        - Сейчас поужинаем, примем по сто грамм чего там ты в Крапивне надыбал, и спать! Слышите, хлопцы? Никаких посиделок ночных! Завтра подъем в пять утра!
        Дождавшись таки от меня вопросительного взгляда, старший егерь глянул на меня своими синими сияющими глазами настоящего фанатика природы и заявил:
        - Мы ведь должны написать статью про оленей, верно?
        И про оленей напишем, какие проблемы?

* * *
        Глава 6 в которой появляется прекрасная незнакомка
        Мы умудрились до семи утра отснять оленей, я дочирикал в блокноте заметки для материалов о БООРовцах, с зеленой тоской вспоминая смартфон, который облегчал работу журналиста на триста процентов. Да и за обычный диктофон с мини-кассетами я бы многое отдал - например, постоянно лезущие в глаза Герины волосы, которые бесили и раздражали. Решил точно - раздобуду диктофон и постригусь.
        В полвосьмого козлик Стельмаха уже въезжал в Дубровицу со стороны сторящейся новой районной больницы. За окнами мелькали бесконечные домики частного сектора, редкие магазины и заспанные прохожие с насупленными лицами. Я боялся представить, на что была похожа моя физиономия: совершенно дикие последние три дня не могли на ней не отразиться.
        Таким образом я оказался возле дверей редакции одновременно с уборщицей Лидой, которая подметала крыльцо.
        - Герман! - удивилась она. - Вы почему так рано? И где пропадали?
        - В лесу, Лидия Ивановна, в лесу! Есть кто в редакции?
        - То-то я на тебя смотрю - ты весь всклокоченный, и травинки в волосах… Чисто - лесовик! А в редакцию только-только Шкловский пришел.
        Даня Школвский - это хорошо. У него можно одолжить кофе! Топоча ботинками по кафельному полу и цепляясь брезентовым рюкзаком за конченую штукатурку, я прошел по коридору и заглянул в отдел сельской жизни:
        - Данил Давидыч, утро доброе!
        - Ого! Гера, ты как на войне побывал! Два дня ни слуху, ни духу, потом шеф тут чуть ли не по потолку бегал - что-то ему там Привалов наплел… Хочешь кофе? - его лучащиеся добром и позитивом хитрые еврейские глаза выражали целый спектр эмоций.
        - Да! Кофе, кофе, только кофе!
        Никакого капучинатора, никакой микроволновки и электрочайника на редакционной кухне не было. Зато был холодильник, временами ревущий как раненый зверь, и электроплитка, и много шкафчиков, и диван, и табуретки, и стол, накрытый клеенкой. С лимонами. Лимоны были нарисованы так кисло, что во рту тут же начала скапливаться слюна. Одним кофе тут не обойдешься - благо заботливые БООРовцы снабдили меня половиной буханки хлеба и здоровенным шматом вяленого браконьерского мяса… То есть мясо было кабанятиной, а не браконьерятиной, конечно. До такого в своей ненависти к классовым врагам егери еще не дошли.
        - Кабанятину будешь? - спросил я у Дани.
        - Буду, - сказал сей представитель избранного народа ничтоже сумняшеся.
        Интересно, он неверующий, или дикий кабан и домашняя свинья в чем-то принципиально отличаются друг от друга? В общем, сварив на плитке в небольшом сотейнике, который выполнял роль кофеварки, крепчайший напиток, мы уселись за столом и вот-вот были готовы приступить к кофейной церемонии, как в кухню сунулась русая голова Жени Старикова - нашего фотокора.
        - О! - сказал он.
        - Садись! - сказали мы.
        Женя был парень что надо, это память Геры тут же выдала. И с ним нужно было дружить, если хотелось получить снимки в срок. Он заведовал фотолабораторией.
        - У меня есть коржики "дамские пальчики", - сунул Женя руку в свою сумку. - Папа испек.
        Он уселся на табурет, налил себе кофе, а мы попробовали коржики.
        - Пальчики оближешь, - сказал Даня.
        Нам со Стариковым оставалось только закатить глаза - ох и шутник! По коридору строго зацокали каблучки, и мы переглянулись: это совершенно точно была Езерская. Арина Петровна зашла на кухню и воззрилась на нас, нахмурив бровки:
        - Доброго утра! Белозор, вернулся? Зайдешь - расскажешь, что принес с задания.
        - Ариночка Петровночка! - сказал я. - Садись, кофею выпей. Вот, возьми мою чашку, я еще из нее ни глоточка не сделал. А я нового сварю, и заодно всем расскажу, что за дичь со мной происходила… И мысли в кучку соберу, перед тем как разворот писать.
        - Как - разворот? - удивилась ответственный секретарь. - Ты про оленей собрался тысячу строк наваять? Губозакаточную машинку выдать? Только со склада привезли партию…
        - Губозакаточную не надо, а вот печатную - это я только за! - вот тут я увидел три пары круглых глаз и понял, что прокололся.
        Белозор очень долго привыкал к компьютеру, долбил клавиатуру одним пальцем, и ничего кроме простейших функций Ворда не освоил. Видимо, так же дело обстояло и с машинками. Почерк у Викторовича был каллиграфический, и он наверняка отдавал рукописные статьи наборщице Фаечке. И вдруг - просит печатную машинку!
        Насыпая Данин кофе щедрой рукой в сотейник, я вспомнил, про Штирлица, который знал, что лучше всего запоминается последняя фраза, и потому тут же зашел с козырей:
        - Мы со Стельмахом поймали банду браконьеров! И Привалов разрешил сделать про это разворот!
        Даня поперхнулся кофе, Женёк принялся стучать его по спине, а Арина Петровна вздохнула и покачала головой.
        - В общем, мы поехали фотографировать стадо оленей, которое завезли к нам из Беловежской пущи, и наткнулись на какого-то типа, Чорбу - он чуть Стельмаха не пристрелил…
        К концу моего рассказа на кухне собралось полредакции. Их недоумение было понятно - Белозор считался парнем нудным, кропотливым, флегматичным. А тут в него будто вселился кто-то - экспрессия так и прет, жесты размашистые, рассказ эмоциональный, в лицах… Когда я закончил, Женёк Стариков зааплодировал:
        - Тебе, Гера к нам в Народный театр надо. Ты, оказывается, талант!
        - Мне не надо в театр. Мне нужно материал писать, - сказал я и пошел к себе в кабинет.
        На столе стоял маленький Ильич и укоризненно на меня хмурился. Действительно - что-то я, кажется, перегнул палку сегодня. Мало ли что они подумают? С другой стороны - у меня была отличная отговорка. Гера только-только приехал из длительной поездки в Москву, потом вот жизнью рисковал… Может, у него в башке что то переклинить или нет? Может, еще как.
        Я честно попробовал писать от руки. Но - пользоваться чернильной перьевой ручкой мне раньше не доводилось, да и вместо каллиграфического белозоровского шрифта получались мои родные каракули. Черт его знает, как это работало. А если нужно будет расписаться - я что буду делать? Эта мысль заставила меня полезть за паспортом, и я тут же, на листке бумаги принялся старательно копировать подпись - благо, с этим было проще. Викторович просто писал свою фамилию - практически печатными буквами, и загогулисто ее подчеркивал. В основном я тренировал эту загогулину.
        Вдруг дверь в кабинет с грохотом отворилась, и появились аппетитные ягодицы Арины Петровны, затянутые в узкую строгую юбку. И кто сказал, что в СССР одеваться не умели? Явно - было бы желание!
        - Гера! Чего сидишь? Помоги! - прошипела девушка, которая пятилась задом, явно удерживая в руках что-то тяжелое.
        Я вскочил и кинулся отбирать у нее древнего вида печатную машинку.
        - Гордись! - сказала она. - Хотели в музей редакции ставить. Ундервуд! Довоенный еще!
        - Ух ты! - сказал я. - Буду осваивать. Арина свет Петровна, проси у меня что хошь, так и знай - я твой должник.
        Ответственный секретарь как-то безответственно смерила меня с ног до головы оценивающим взглядом.
        - А что? Ты мне подойдешь… Гляди только не испугайся в последний момент!
        - Не испугаюсь. Приказывай - а я слушаюсь и повинуюсь.
        Езерская совершенно по-злодейски улыбнулась, и я понял, что месть ее будет страшна и ужасна.
        - Мы еще картошку не посадили. Муж на северах, отец в одиночку не может… Нужно навоз по огороду разбросать, потом конь перепашет. Так что суббота у тебя занята, так и знай.
        О женщины! Коварство ваше имя! И муж у нее, оказывается, есть! Какого черта Гера про это не вспоминал, и почему это она кольцо не носит? С другой стороны - я что, имел на нее виды? Мутить с коллегой - это моветон, и чревато. А потому - морду кирпичом:
        - Ариночка Петровночка, предупреждаю сразу - я работаю за еду. А ем я очень много!
        - Вызов принят, - сказала Арина Петровна. - Значит в восемь утра, улица Первомайская, дом пятнадцать, в рабочей одежде, суббота.
        - А суббота у нас…
        - Послезавтра. Возьми у Фаечки ленту для машинки, если что - она тебе поможет разобраться…
        А мне не нужно было помогать. У меня у деда нечто подобное стояло, так что с этими механическими монстрами я был знаком довольно хорошо. Самое главное - раскладка клавиатуры почти не отличалась от компьютерной клавиатуры, разве что буквы "ц" и "э" располагались черти где, но к этому можно было привыкнуть.
        Мне понадобилось что-то около четверти часа, чтобы настроить и подкрутить и смазать этого зверя, по имени "Ундервуд", а потом я заправил в него два листа и копирку, и с упоением принялся долбить по клавишам. Кажется, в качестве реакции на мои потуги изобразить дятла в кабинет заглядывали все, кто шел в туалет или на кухню - но мне было наплевать. В такие минуты отвлечь от работы меня было можно только огрев по башке чем-то тяжелым.

* * *
        Начинать с самого скучного - такое было правило. На сей раз скучного у меня не было, но перед тем, как сесть за написание разворота о браконьерской эпопее, я сделал заметку про оленей и три материала - о Стельмахе, Бышике и Пинчуке, героических егерях. Они получились не просто любителями поразвлекаться на охоте и пострелять по живым мишеням, а рачительными хозяевами, стражами леса и вообще - большими умницами.
        - Гера! - сказал шеф, когда я принес ему первую партию макулатуры, покрытой машинописным текстом. - Я вас не узнаю. Кажется, Москва вас здорово поменяла.
        - Переходный возраст начался, - пожал плечами я.
        А что я должен был ему сказать?
        - Это когда тридцатник на носу? - недоверчиво блеснул очками товарищ Рубан.
        - Мы, Белозоры, поздние, Сергей Игоревич, - и поскорее сбежал, чтобы он еще чего-нибудь не спросил.
        И пошел обратно, в кабинет - ваять нетленку. Хотя - какая нетленка? Газетное дело отличается тем, что написанный материал чего-то стоит только в данный момент времени. Может, и останется он где-то в подшивках, и обратит на него внимание какой-нибудь педантичный исследователь - но в целом уже через неделю всем становится наплевать. Газета - это не искусство и не творчество. Это производство. Здесь не нужны гениальные литераторы и тонко чувствующие натуры, зависящие от вдохновения. Нужны текстовики-ремесленники, которые сядут - и нафигачат столько строчек, сколько нужно.
        Ремесленники, конечно, тоже могут быть разными: один клепает кирзовые сапоги, другой - пляжные шлепанцы. И журналисты в районках тоже разные: например, такие как Белозор-настоящий, для которого главным всегда являлась фактология и точность, и текст у него получался таким, что ни один въедливый цензор не мог найти, до чего доколупаться. Правда времени на такие опусы уходила уйма. Или - такие как я, которые пишут запоем, как Бог на душу положит, изгаляясь и играя словами, и стараясь поразвлечься во время работы. Даже если материал - об очистных сооружениях городской канализации или каком-то проходном мероприятии в доме престарелых. За иронию и неуместные отсылки можно огрести по шапке, но можно и здорово поржать, встретив на улице понимающего читателя. Такие журналюги не встают с места, пока не сделают дело, а потом маются дурью - мячик о стенку бросают, чаи гоняют, кино смотрят на рабочем месте и по городу носятся в поисках всяких интересностей. И бесят коллег своим несерьезным поведением. Как же: не будешь притворяться занятым - нагрузят еще больше! Да ради Бога, пусть грузят.
        - Герман Викторович, я ключик вам запасной оставлю, замкнете редакцию как закончите? - заглянула в кабинет уборщица Лида.
        Я вздрогнул и сказал:
        - Ага!
        Оказалось, за окном уже был вечер, на столе лежали проявленные и отпечатанные Стариковым снимки, и в редакции разве что перекати-поле не телепалось по пустым кабинетам и коридорам. Вместо статьи у меня получился остросюжетный приключенческий рассказ, основанный на реальных событиях, и я понятия не имел - пустят такое в печать или нет. Вся надежда была на Привалова - если полковнику понравится, то и все остальные скушают, и не поморщатся. На фото он получился красиво, в тексте его сотрудники выглядят настоящими героями - почему бы и не одобрить?
        С другой стороны - "яканье" даже в моей незалежной синеокой республике не любили, наверняка и в СССР предпочитают замятинское "МЫ". А у меня - я то, я это… Гонзо-журналистика провинциального пошиба.
        Наконец я встал из-за стола и с хрустом распрямился. Грехи мои тяжкие! Один экземпляр статьи-криминального триллера оставил на столе, второй - вместе с фотками сложил в самопальный бумажный конверт. Конечно - оставил тот, который через копирку, а важному милиционеру показывать буду неповторимый оригинал.
        Редакцию закрывал с чувством выполненного долга.

* * *
        К остановке у городского Дома культуры подошел желтый "Икарус"-гармошка и с грохотом распахнул двери. "Икарус" - это к удаче. Почему? Потому что ездить в ЛАЗах решительно невозможно, особенно - если ты большой и крепкий мужчина и совесть постоянно заставляет уступать место маленьким и слабым, так что лучше и не садиться вовсе. А стоять в проходе салона ЛАЗа - мука мученическая.
        "Икарус" же - по местным временам просто чудо венгерской инженерной мысли, шедевр пассажирского автомобилестроения. Просторный, высокий, тут и перила удобные - есть за что ухватиться и на что опереться… В общем - сплошное счастье. Тем более, салон был полупустой, и мне даже удалось присесть на обитое дерматином сиденье, и поклевать носом минут пятнадцать, пока автобус не затрясло на железнодорожном переезде - скоро должна была быть родная Слободка.
        Засиделся я в редакции серьезно, и желудок мой подвывал от голода - на часах стрелки стремились к девяти вечера. А потому домой я летел как на крыльях, грели душу воспоминания о перловой каше с говядиной - консервах, которые хранились как НЗ в буфете. Соседские собаки за заборами принялись брехать одна за другой, передавая эстафету друг другу и обеспечивая мне звуковое сопровождение на протяжении всего пути.
        "Волга" у калитки Пантелевны так и стояла - гости, видимо, приехали надолго. Через свой забор я перегнулся, нащупывая рукой щеколду, и удивленно хмыкнул - она была открыта. Наверное, забыл закрыть, когда торопился к Стельмаху. По дорожке, вдоль которой росли увядшие без полива и заботы цветы, прошел к дому, отпер дверь и швырнул рюкзак в сени. Туда же отправилась и провонявшая майка с рубашкой. В одних брюках и тапках на босую ногу пошел в баню - в баке должно было хватить воды, чтобы обмыться - это было насущной необходимостью.
        В траве стрекотали кузнечики, дуровато орала какая-то ночная птица, доносилось сумасшедшее кваканье лягушек с реки. Звезды были невероятно яркими, неиспачканными яркой иллюминацией и неоном рекламы. Засмотревшись на небо, я так и дошел до баньки, и потянул на себя дверь за металлическую ручку - и только потом осознал, что в бане горит свет!
        Испуганный женский вскрик заставил меня немедленно дверь захлопнуть и попытаться осознать, что за дивное видение передо мной предстало мгновение назад?
        - Милая девушка, - сказал я громко, глядя на оструганные доски двери и пытаясь собраться с мыслями. - Я вовсе не имел намерения вас пугать, и можно сказать, даже рад встрече. Но так уж вышло, что это моя баня, и я только что приехал, и хотел бы ей воспользоваться. Но вы не стесняйтесь, заканчивайте спокойно - я пойду чаю заварю.
        И пошел себе обратно к дому, а перед глазами у меня стояли распахнутые в испуге зеленые глаза, четкие линии скул, разрумянившиеся щечки, прикушенная нижняя губа… А еще - руки, прикрывающие высокую грудь, стройная талия, отличные спортивные ножки и… Ну и всё остальное, на что смотрит мужчина, неожиданно встретивший в своей бане красивую молодую женщину в наряде Евы.
        Если бы я верил в любовь с первого взгляда - то, наверное, влюбился бы. А так - открутил вентиль газового баллона, зажег плитку, поставил чайник и задумался - одну чашку доставать или две?
        Глава 7, в которой речь идет о прицепе
        - Нет, эту гадость вы есть не будете. Я схожу к Клавдии Пантелеевне и кое-что принесу, а вы даже не смейте доставать консервы, - сказала Таисия. - Как раз успеете в баню - пока парилка не остыла. Придете - поужинаем.
        Таисия, Тася - так она представилась. Чудесное видение оказалось внучатой племянницей Пантелевны, приехавшей (за рулем "Волги", сама!) из Мурманска - к нам на юга. Шутки шутками, но для жителей сурового Запольярья наше Полесье с его летней жарой в тридцать градусов, огурчиками, помидорчиками, грушами и яблоками было настоящим курортом. Как оказалось - маршрут был наезженым, популярным. Обитатели берегов Северного Ледовитого океана приезжали поваляться-позагорать на днепровском бережку и искупаться в реке, посмотреть на высоченные деревья, понюхать цветочки… Вот уж точно - всё познается в сравнении!
        Каким образом эта северная красавица оказалась в моей бане? По широте души Пантелевны, конечно! Неугомонная соседка по каким-то своим неизвестным бабусячьим каналам узнала, что уехал я всерьез и надолго, а потому решила, что от баньки не убудет, если в ней кто-то попарится, а потом приберет за собой. Тем более, для нее и еще парочки самых порядочных и чистоплотных соседей такое негласное разрешение существовало - еще когда матушка Геры была жива. Не все ведь жили так зажиточно, и не у всех был холостой сын-журналист с неплохой зарплатой и знакомствами по всему городу. Правильную баню сладить - дело непростое!
        Вообще, представить, что в родном 2022 году некая зеленоглазая валькирия лет эдак двадцати пяти сама наносит дров, наберет воды и разожжет огонь - это было довольно сложно. Я встречал таких девушек, да - в турпоходах. И даже среди рюкзачно-палаточной братии они были большой редкостью. Подтянутые, собранные, способные сначала пройти двадцать километров по пересеченной местности с семидесятилитровым рюкзаком за плечами, потом - помыться тремя литрами воды, приготовить ужин из банки тушенки и безбожно украденной на колхозном поле картохи, и сохранить настрой для того, чтобы петь песни под гитару и танцевать у костра до полуночи. К моему сожалению и их счастью - такие девушки уже были чьими-то верными подругами и правильными женами, и мне с ними ничего не светило.
        А тут вдруг появилась Тася. Сложно было про нее не думать - а потому во второй заход в жаркую парилку я взял березовый веник и хорошенько отлупил сам себя, прогоняя дурную кровь из головы и других мест. Наверняка она тоже - чья-то верная подруга и правильная жена.
        Отмылся до стерильного скрипа при помощи колючей мочалки, с содроганием взялся за опасную бритву, лихорадочно вспоминая наставления Раида - одного знакомого араба из студенческой общаги, который как-то учил меня пользоваться этим оружием маньяка… Порезался всего один раз, и, конечно, - в районе сонной артерии, чтоб совсем страшно было. Освежился одеколоном "Кремль" в странном флакончике - запах оказался приятным, интересно - откуда у провинциального журналиста что-то кроме пресловутого "Тройного"? Шикарно живете, товарищ Белозор!
        В дом я входил как будто заново рожденным. Портила впечатление только домашняя одежда - классическая майка-алкашка и треники. Благо - всё было по размеру, без вытянутых коленок и желтых пятен.
        С кухни доносились одуряющие запахи и, повинуясь велению собственного желудка, я устремился туда.

* * *
        Таисия сидела за столом - в домашнем платье в синий цветочек и с полотенцем, намотанным на голову в виде тюрбана. Перед ней стояла сковорода, накрытая крышкой - это и был источник манящих ароматов. В руках девушка держала книгу, время от времени перелистывая страницы, и я присмотрелся к обложке. "Одиссея капитана Блада. Хроники капитана Блада" Рафаэль Сабатини. Однако!
        - Я думала - тут есть вторая часть! - сказала она и отложила книгу в сторону. - Про то, как Питер и Арабелла поженились и жили на Ямайке, в Порт-Ройяле.
        - Разочарование, правда? Вместо продолжения - вбоквел, - ляпнул я, не подумав.
        - Что? - взмахнула ресницами девушка.
        - Вбоквел. Ну, знаете, американцы называют продолжение - сиквелом, предысторию - приквелом, а "Хроники…" и "Удачи капитана Блада" - соответственно вбоквел. Расширение имеющейся истории, иногда - с другими персонажами.
        - А-а-а-а! А что, есть еще и "Удачи…"? - честно говоря, ее увлеченность Сабатини заставляла мое сердце биться чаще.
        - У меня нет - но в библиотеке имени Крупской - видел! - видеть-то я видел, но через сорок лет… Но книжка была потрепанной, старой, а библиотека - еще старше, так что могло и повезти. - Завтра буду в редакции - зайду, там недалеко.
        - Да? Было бы здорово! - искренне улыбнулась она, а потом спохватилась: - Ой! Чего это я? Вот, кушайте! Картофельные зразы - эти с фаршем, а эти - с грибами!
        Бульба - это великая вещь! Несть числа прекрасным блюдам, которые из нее можно приготовить! Говорят, в изобретательности в этой области с белорусами никто не может тягаться - даже ирландцы, второй народ бульбашей. Я набросился на еду, стараясь сильно не заляпаться в масле и хотя бы не чавкать. Таисия встала из-за стола, подошла к плите и стала наливать чай, поглядывая на меня из-под опущенных ресниц.
        - Вы так смотрите, что мне прямо неловко, - сказал я.
        - Извините, - она поставила на стол красные чашки в горошек, кинула по кубику рафинада, развернула шоколадку, шурша фольгой. - Я просто тысячу лет не видела, как ест мужчина.
        Я поперхнулся зразой и закашлялся, Таисия стала хлопать меня по спине.
        - У вас сильные руки! - не выдержал и прокомментировал я.
        - Биатлон, - сказала девушка и села рядом. - Я в Мурманске работаю тренером по биатлону, тренировала женскую команду. Представляете - женский биатлон не включен в состав олимпийских видов спорта. Очень обидно! У нас очень перспективные кадры, в Союзе.
        - Так вы еще и стреляете? Слушайте, вы какая-то неимоверно идеальная: зразы готовите, капитана Блада читаете, машину водите и спортсменка, и вообще…
        - Что - вообще?
        Я, наверное, покраснел, потому что вспомнил, какой увидел ее в первый раз. Это было очень, очень впечатляюще.
        - Хоть женись на вас, - вот что я ответил, стараясь перевести всё в шутку, и улыбнулся.
        Она улыбнулась в ответ, но, кажется, в глазах у нее появилась затаенная грусть:
        - Что, и прицеп не испугает?
        - Что за прицеп? - не понял я.
        "Волга" у ворот Пантелевны никакого прицепа не имела.
        - Ничего, ничего. Давайте сковороду, уже десять часов, мне пора… Доброй ночи, Герман.
        - Доброй ночи, Таисия. Спасибо за зразы - очень вкусно.
        Я проводил ее до калитки, и стоял, провожая взглядом, пока она не скрылась в дверях избушки Пантелевны.
        А потом пошел допивать коньяк, потому что уснуть обычным способом мне сегодня тоже явно не светило.

* * *
        - Дядя Герман, дядя Герман! - меня разбудил тоненький детский голосок и запах ванили.
        Это было очень неожиданно, потому как детей в холостяцкой берлоге отродясь не водилось, как и выпечки с ванилином. Так что я насторожился, но виду не подал: открыл сначала один глаз, потом второй и сфокусировал зрение на беловолосой и голубоглазой девочке, лет четырех-пяти. На ней было желтенькое застиранное платьице и сланцы-вьетнамки
        - Здравствуй, юное создание, - прохрипел я.
        - Я не юное создание, - надула нижнюю губу девчоночка.
        - А кто ты?
        - Я Вася, то есть Василиса!
        - А я не дядя Герман.
        - Ой! - испугалась Вася. - Я что ли перепутала?
        - Нет, не перепутала. Просто мне не нравится, когда меня зовут "дядя", можно просто - Гера.
        - А-а-а-а! - она наморщила нос и тряхнула головой. - Хорошо!
        Два смешных хвостика тоже затряслись, а я подумал, что она довольно бойкая барышня для своих лет.
        - Я чего пришла? Мы бы вдвоем с Асей пришли, но Аська маленькая еще и спит. Это мама сказала, чтоб я вам завтрак принесла! Вот - в тарелке на столе блинчики с творогом.
        - Тебе.
        - Мне? - удивилась Василиса.
        - Нет, ты просто сказал - "вам", а я тут один потому - "тебе".
        - А-а-а-а! - хвостики снова затряслись. - Понятно! В общем, кушайте блинчики, а я пошла домой, там у бабушки Клавы курочек надо кормить.
        - Погоди, юное создание! А мама у тебя кто? - я уже почти окончательно проснулся, но соображал всё еще туго.
        - Я не юное создание, дядя Герман! - вот же маленькая симпатичная вредина! - Я Вася! А мама - Тася!
        Блинчики были что надо. И про прицеп я всё понял. Замечательный такой оказался прицеп.

* * *
        - Ну ты молодец, товарищ Белозор! Прям братья Вайнеры и Юлиан Семенов в одном флаконе. Я вот это сейчас возьму - и отправлю своему свату. "На страже" - знаешь такую газету? Вот там он работает. Если не возьмут в печать - поеду хвосты крутить. Вот честно - мне очень понравилось. Остросюжетно - хоть кино снимай, - полковник Привалов лил бальзам мне на душу огромными бочками. - Щас, погоди, я шефу твоему наберу…
        Он схватил телефонный аппарат и своим толстым пальцем ткнул в выемку напротив нужной цифры на диске. Тр-р-р-р-р - вжи-и-и-к! Это вам не смартфон свайпить!
        - Сергей Игоревич? Привалов беспокоит! Да-да, у меня сидит. Не-е-е-ет, наоборот! Конечно! Давай, я с райкомом всё улажу, даже не переживай. На субботу? Отлично! Номерок мне отложи, я автограф у твоего Белозора возьму. Так знаменитостью скоро будет! Отправлю его в "На страже"! Да-а-а-а, и не спорь! Ладно, ладно, оформлю….
        Он положил трубку, взял из пепельницы отложенную тлеющую сигарету и затянулся:
        - Ну и жук этот ваш Рубан! Теперь я для наших пенсионеров пятьдесят экземпляров "Маяка" буду выписывать. И как это у него получается? Ладно, акула пера. Не отвлекаю больше. Ты это - заходи если чё. Держи в курсе. Журналистские расследования это, конечно, хорошо, но опасную самодеятельность не разводи, ладно? Ну, и я со своей стороны… Если будет что-то интересное для публикации - то сразу к тебе Соломина отправлю. Тебе хорошо - строчки, и нам хорошо - галочки в графы "Профилактика правонарушений" и "Освещение в местной прессе"!
        Намек я понял, пожал его могучую ладонь и ретировался. Оказывается - такие полковники тоже бывают. Мужик мужиком - правильный, крепкий, прямой. Но не прост, ох как не прост! В объятия к такому кидаться точно не стоит - задушит!
        Я вышел из здания РОВД и глубоко вдохнул: кажется, получилось! Один из пунктов намеченного плана был выполнен - пусть и не тот, на который рассчитывал сразу. Мне нужно было стать заметным, стать фигурой - чтобы с моими словами считались. Кроме слов у меня ничего и не было, по большому счету. Значит - их следовало использовать в первую очередь.
        Прогулка от милиции до редакции тоже добавила впечатлений: улица Ленина едва-едва напоминала ту оживленную транспортную артерию, к которой я привык. Ни тебе сверкающих сталью и пластиком зданий банков, ни аккуратных пятиэтажных новостроек… Всё те же деревянные заборы, старые дома, по самые окошки ушедшие в землю, водопроводные колонки и тротуар из асфальта необычного розового оттенка, со сверкающими на солнце кусочками щебенки.
        Засигналил автомобиль, и память Геры выдала справку о том, что этот белый ВАЗ-2102, эдакий советский универсал, "копейка" с большой задницей - машина редакционная, а за рулем сидит Юрий Анатольич - водитель от Бога и широкой души человек.
        - Садись, Гера - довезу! - живой, подвижный, веселый мужчина лет пятидесяти пяти, Анатольич всю жизнь прослужил прапорщиком в инженерных войсках, и выйдя на пенсию устроился в редакцию, где прижился и стал неотъемлемой частью коллектива.
        Он открыл пассажирскую дверь, приглашая меня и хитро поблескивая своими голубыми глазами. Я влез на переднее сиденье и пожал ему руку. Анатольич почесал седую свою башку и задал весьма странный вопрос:
        - Приходилось ли тебе, Гера, употреблять фунфырики?
        - Какие фунфырики? - удивился я. - Коньяк вот буквально вчера употреблял, всё никак бутылку не допью, а фунфырики - что это за зверь такой?
        - Да я чую, что ты коньяком баловался… А жена у меня дюже строгая. И нюх у нее ого-го! Так мне один знакомый доцент, - Анатольич поднял вверх палец уважительно. - Целый доцент с исторического факультета, представляешь? Так вот он мне присоветовал фунфырики!
        Как я понял, водить машину в нынешнее время было сплошным удовольствием: конкуренция на дорогах практически отсутствовала. Впереди уже виднелась редакция, когда Юрий Анатольич наконец-то раскрыл тайну фунфыриков:
        - Боярышник, представляешь? Выпьешь пузырек - и ни одна собака не распознает, что именно ты употреблял! Жена моя вчера и так, и эдак - но не раскусила. И сон крепкий. Знаешь, Гера: спится - монотонно!
        О как! Я всё думал над этим определением и над новым словечком - фунфырики, когда заходил в редакцию. Алена из приемной помахала мне ручкой.
        - Гера! Зайдите ко мне! - раздался голос шефа из-за полуприкрытой двери.
        Я аж вздрогнул. Ну как это у него получается? Ведь точно не видел, что я уже в редакции!
        - Да, Сергей Игоревич?
        - Я с вашего стола текст уже взял, почитал, одобрил, кое-что поправил - поглядите и отнесите корректорам. Будем готовить на субботний номер. Но вы не расслабляйтесь, почивать на лаврах некогда. Помните мастера Миронович из ЖЭКа "Нефтяник"? Её награждают знаком "Почетный работник жилищно-коммунального хозяйства". Звоните в контору сейчас, вылавливайте ее - нужно фото и интервью. Ну, как обычно: где родилась, там и пригодилась, и всё такое… Берите с собой Женю, пусть сделает хорошую фотографию.
        Вот не поверили они пока в то, что товарищ Белозор теперь с техникой дружит, и фотографирует, и на машинке умеет! Но прошвырнуться по городу со Стариковым - это была идея хорошая, а потому я пошел сразу к нему, закинув по пути машинописные листки корректорам и пожелав им доброго утра.
        Стариков был рад прервать своё заточение в редакции и прогуляться:
        - Куда? На Болото? У-у-у-у! - "болотом" у нас звали микрорайон "Нефтяник". - Ну, пошли!
        И мы пошли.
        Это было мне хорошо знакомо: трудовой конвейер провинциальной газетки. Яркие и мощные материалы типа той же истории с браконьерами приключаются не чаще двух-трех раз в год. Обычное дело - это вот такие задания, статьи о передовиках производства и новой насосной станции водоканала, или использовании местных топливных ресурсов в городских котельных. А еще - впереди был последний звонок и выпускной!
        Мы как раз проходили мимо возведенной в середине семидесятых средней школы № 2. Прозвенел звонок, возвещая перемену, и через решетку металлического забора я увидел, как из больших деревянных дверей, по низу обитых металлом, вывалилась толпа пацанов в одинаковой синей форме и красных галстуках. Они тут же полезли на турники, принялись носиться по двору в догонялки, кто-то кому-то прописывал классические поджопники, парочка самых ушлых ребят постарше побежала курить за угол… На крылечко вышли девочки в коричневых платьях и черных фартуках…
        - Гера, ты чего? - потряс меня за руку Стариков. - По школе заскучал? Ностальгия замучила?
        - Ага, - сказал я.
        Мне казалось, что я нахожусь внутри "Ералаша". Или - фильма про приключения электроника. В общем, чувство нереальности происходящего крепко взяло меня за жабры, голова закружилась, и я попытался прийти в себя, глубоко вдохнув и медленно выдохнув воздух.
        - Тебе что - плохо? - Женёк участливо заглядывал в глаза. - Давай вон присядем в тенечке, около подъезда. Времени у нас вагон, никуда эта Миронович не денется.
        - Башка трещит - спасу нет, - сказал я. - Давай и вправду посидим, воздухом подышим.
        Я сидел на лавочке и думал, что, пожалуй, самым странным во всей этой суматохе на школьном дворе было отсутствие грохота басов портативной колонки и прямые взгляды школьников: они смотрели друг другу в глаза, и ни один из них не пялился в смартфон. У меня даже рука дернулась к карману - проверить, что там пишут, полистать ленту…
        От Старикова это движение не укрылось, он удивленно поднял бровь но ничего комментировать не стал: Женёк признавал право каждог на своих, личных, прикормленных тараканов.
        - Слушай, - сказал я. - А пойдем зайдем в библиотеку. Тут вроде недалеко? Возьму что-нибудь свежего почитать.

* * *
        Глава 8, в которой встречается детский кошмар
        Я совсем не удивился, когда на огороде у Езерской увидел еще и Анатольича. Он любил всякие подработки: там траву покосит, здесь дров поколет, в другом месте - забор поправит. Рублик к рублику - и получалась у товарища Сивоконя приличная заначка, к которой жена не имела никакого отношения. В общем, Юрий Анатольич был умный, а Герман Викторович - дурак, потому как один работал за деньги, а второй за еду, но кормили обоих одинаково.
        Светило обманчиво теплое майское солнышко, по небу пробегали кудрявые облачка, пахло коровьим дерьмом, а из радиоприемника раздавался жизнерадостный голос Эдуарда Хиля, который пел про потолок ледяной - совершенно не по погоде.
        Внося при помощи четырехзубых вил угнаенни у глебу, то бишь - удобрения в почву, я думал о том, что зря занимаюсь износом белозоровского организма. Гера был парнем спортивным, атлетичным, почти не пьющим и совсем не курящим, дома у него имелись пудовые гири, литые гантели и штанга с набором блинов на пять, десять и пятнадцать килограмм. А я, понимаешь, вселился на всё готовенькое и завел моду хлебать коньяк изо дня в день. Нужно было начинать следить за здоровьем - несмотря на уверенность в том, что до семидесяти лет не видать этому мутанту-полешуку ни онкологий, ни диабетов с гепатитами, ни сердечно-сосудистых заболеваний, которые выкашивают нашего брата-мужика целыми батальонами.
        Теперь дурной алкогольный пот выходил наружу, и я снял майку и замотал ее на голове - как незабвенный палестинский лидер Ясир Арафат.
        - А и здоров же ты, Гера! - сказал Анатольич, вторя моим мыслям.
        - А толку-то? Вон, вы даже не вспотели, бегаете себе аки сайгак по огороду, а я как мышь мокрый и язык на плечо…
        - Так то всё с опытом, с опытом! Не размахивай вилами, экономно двигайся, на пупа не бери… - так мы и работали.
        Я время от времени отвлекался, поглядывая на радиоантенну, которая торчала у дома Езерских. Отец Ариночки Петровночки был заслуженным учителем физики, радиолюбителем, общался со всем миром - говорят, даже из Австралии ему открытки приходили и из Японии. Антенна напоминала башни ПБЗ из фильма "Обитаемый остров" по повести братьев Стругацких или выжигатель мозгов из "S.T.A.L.K.E.R" - разлапистая, на телескопической мачте, гигантских размеров. Не знаю, как поживала в двадцать первом веке Арина Петровна, но старик Езерский помер в 2015-м и преподавал еще в те года, когда я учился в школе. Среди учеников про него ходили легенды. Честно говоря, я и на эту огородную каторгу согласился, держа в уме мысль о том, что могу с ним пообщаться - очень меня интересовал вопрос кустарной сборки металлоискателя.
        Моховские курганы и варяжский военный лагерь я знал не то, чтобы как свои пять пальцев - но довольно неплохо. Довелось в студенческие годы помахать лопатой на раскопках… И хорошо помнил рассказы бывалых археологов о том, что две самые крупные и дорогие находки - горшки с серебряными шейными гривнами, браслетами и монетами, были найдены на глубине не более полуметра. Так что за сутки-двое поисков я вполне мог разбогатеть… Нужно было только залегендировать свой туда поход, и тут мне должны были пригодиться налаженные контактны с БООРом. Притвориться охотником для того, чтобы держать дома оружие - что может быть логичнее?
        Петр Ефимович Езерский присоединился к нам почти сразу, и его худая фигура с вилами маячила в конце огорода, ветер надувал рубаху пузырем, и трепал тронутые сединой волосы. Я надеялся подкатить к нему с этим вопросом за обедом, который уже соображала Арина на летней веранде.
        Мужик цыганистого вида пригнал к воротам телегу, в которую была впряжена понурая коричневая лошадка со светлой гривой. На телеге лежал еще один мужик, похожий на первого как две капли воды, стальной плуг и торба с зерном для конячки. Пока они распрягали животину и цепляли плуг, мы закончили с навозом. Теперь он лежал тонким слоем на всех двадцати сотках участка Езерских и ждал своего часа.
        - Гера! - сказал Юрий Анатольич. - Вчера была пятница, а ты снова не зашел ко мне в гараж. Ты ведь бобыль-бобылем, и налог холостяцкий платишь! Что ты такое делаешь вечерами, что постоянно игнорируешь мой гараж?
        Это у него была такая идея-фикс: заманивать в гараж всё мужское население редакции по пятницам - и культурно спаивать. Стариков, например, был там регулярным гостем, и Шкловского тоже им удавалось несколько раз сподвигнуть на общее времяпрепровождение. Гера, видимо, ещё держался. И на сей раз отговорка у меня была самая замечательная:
        - А я детям песочницу делал! - торжествующе улыбнулся я.
        - Ого! - сказал Сивоконь. - Где это ты детей нашел? В вашей Слободке одни пенсионеры, ну и ты, горемычный!
        - К соседке, Пантелевне, приехали две правнучки. Копошились прямо на дороге, в песке!
        - Хо-хо, там у вас та еще пустыня Сахара! А весной-осенью - лечебные грязевые ванны… Но это ты молодец! Дети - цветы жизни. Однако, в следующую пятницу я тебя в гараже жду! - и погрозил пальцем.
        Детки у Таисии действительно были очень обаятельными. Пока их сильная-независимая мама усвистала за покупками на "Волге", белокурые девчули пяти и двух лет играли под присмотром Пантелевны. Соседка на мою инициативу соорудить песочницу прямо у ее забора отреагировала только положительно:
        - Аська с Васькой уедут - другая малышня тут собираться будет! А я их пивновать стану. Я потом в городе буду - куплю им посудок, лопаточек… Сходи, Германушка, в сарай - там досочки есть. А за песком на речку - тачка у тебя хорошая, не чета моей…
        В общем, я был большим мастером находить себе работу из идеалистических побуждений. Или не из идеалистических: обе книжки про капитана Блада (свою и библиотечную) я оставил на столе в хате, рядом с женскими солнечными очками. Вряд ли это были очки Пантелевны.
        Вот и теперь, усаживаясь за стол, я понимал, что единственная возможность как-то компенсировать потраченные на говно усилия - это сожрать всё, до чего дотянутся мои загребущие пальцы. Старший Езерский тщательно вымыл под рукомойником руки, придвинул стул, взял в руку ложку и сказал:
        - Ну-с, приступим! - он явно подражал Феде из "Приключений Шурика".
        Мы навалились на борщ с пампушками, потом отдали должное макаронам с биточками и двум видам салатов.
        Арина Петровна тут же начала обсуждать с Анатольичем надвигающуюся поездку в Василевичи, а Петр Ефимович повернулся ко мне:
        - А что, Герман, вы решили переключиться на криминальную сферу? Видел сегодня в газете ваш разворот - очень ярко, захватывающе. Но я с удовольствием читал ваши исторические материалы, работы по краеведению… Например, про Стрекопытовский мятеж, или роль Дубровицы как пограничной крепости между Московским государством и Великим княжеством Литовским…
        Я ухватился за эту ниточку, надеясь протянуть ее к теме с металлоискателем:
        - Недавно читал статью Богомольникова - с исторического факультета Гомельского государственного университета, об археологических памятниках эпохи феодализма на Гомельщине, очень заинтересовался…
        - Ну-ну, и что, есть какие-то наметки в нашем районе?
        - Да наметки-то есть… Старики рассказывают о курганах в урочище Мохов, на границе Лоевского и Дубровицкого районов. Но Богомольников нынче не в фаворе - студенческую практику ему не доверят, а просто так никто экспедицию не организует, это деньги в первую очередь, сами понимаете…
        - Я по глазам вашим вижу, Герман - у вас есть идея как ситуацию исправить!
        - Да есть идея, но она такая мутная… Знаете, я где-то слышал мысль про то, что если журналист не может найти сенсацию - он должен ее создать, понимаете?
        Арина Петровна напряженно посмотрела на меня и спросила:
        - Как с браконьерами?
        Я отвел глаза и она возмущенно фыркнула.
        - Та-а-ак! - сказал Петр Ефимович. - Давайте-ка, Гера, пойдемте со мной, я вам расскажу кое-что и покажу свою радиоаппаратуру.
        - А материал сделаем? - сделал стойку я.
        - У-у-у-у! - погрозил он пальцем. - Журналюга! Желтая кость! Какой-то ты совсем не советский, товарищ Белозор, настоящий рвач… Может и сделаем. Арине я не разрешаю - чтоб дочь про отца писала оно как-то не очень, а ты - это другое дело.
        - Па-а-ап! - возмущенно протянула Езерская.
        - Меньше знаешь - крепче спишь, - отрезал Петр Ефимович. - Пойдем, Герман!
        Он оказался тем еще авантюристом, этот заслуженный учитель - и захотел в долю от возможных находок. Советское законодательство гарантировало 25 % от стоимости клада - нашедшему, так что он сразу смекнул, что дело не только в сенсации и археологических артефактах. А на материал я его всё-таки развел. Он даже снимки мне дал, и открытки с разных концов света позволил в качестве иллюстрации использовать.

* * *
        Я решил подстричься. Длинные Герины патлы меня задолбали - никогда не мог понять моды на роскошные локоны у мужчин. Это каждое утро вставать, смотреть на свою рожу в зеркале, укладывать волосину к волосине? Нет уж, спасибо. Мне был нужен полубокс! Единственная известная мне парикмахерская, которая совершенно точно работала в конце семидесятых, располагалась в Доме быта. С детства у меня о ней остались не самые приятные воспоминания - но то были девятностые, а как обстояло дело с обслуживанием в СССР, я пока не разобрался. В конце концов - ну что такое стрижка под бокс? Это даже практикантка сможет!
        Шагая по субботней Дубровице, я наблюдал пацанву, которая орала друг на друга, пытаясь определиться с правилами игры "в квадрат", девчонок, самозабвенно прыгающих в классики - и картина мне нравилась. Мужики постарше заняли беседки и резались в домино, шахматы и карты, молодежь переместилась в скверы - бренчали гитары, я с удовольствием вслушивался в знакомые аккорды песен Высоцкого, Окуджавы, Визбора… На лавочках у подъездов сидели бабули - этим всегда было чего обсудить.
        Из Дома пионеров выбежали мальчишки со склеенными из реечек и бумаги планерами и тут же, на траве принялись их запускать - у кого пролетит дальше? Летали классно - ровно, далеко! Их преподаватель явно знал свое дело.
        Я почти дошел до парикмахерской, когда в нерешительности остановился. На крыльце Городского Дома культуры стояла Машенька Май и курила папиросу в мундштуке. Сердце Геры снова предательски заколотилось, а моя брезгливая сущность заставила организм дернуться: курящие женщины как-то никогда не привлекали. Вообще, сложно понять, почему прекрасный пол пинками не гонит от себя курильщиков… Особенно тех, которые лезут целоваться после затяжки.
        Не-не, я не ханжа и не сноб, сам было время - покуривал, но заставлять других дышать смрадным дымом из своих легких? Фу, нахрен. Кажется, эта самая папироска и мундштук в руках артистки помогли мне снова взять под контроль тело, которое уже самостоятельно двигало ноги в сторону театральной дивы. Второй раз за время моего здесь присутствия - такой фортель, и снова - по вине этой барышни! Вопрос нужно было решать радикально, однозначно.
        - Здравствуйте, Гера! - сказала Май, и выдохнула в сторону папиросный дым.
        Запах был ароматный, не какая-нибудь "Прима" или "Астра", что-то сладковатое, явно заграничное. Но всё равно - бр-р-р-р!
        - Доброго дня, Мария, - я выровнял походку, взмахнул рукой, приветствуя, и двинул дальше, к Дому быта.
        - А куда это вы так торопитесь? - она не оставляла попыток завладеть моим вниманием.
        - В парикмахерскую.
        - Гера, мне так нравятся ваши кудри, может быть, не стоит их убирать? - она даже сделала пару шагов за мной и протянула руку, чтобы погладить волосы, но фигушки!
        - А мне разонравились! - отрезал я и, воспользовавшись тем, что на светофоре загорелся зеленый - сбежал.
        Теперь постричься было делом принципа. Белозор, похоже, своей шевелюрой гордился. Тут так было модно, юноши и молодые мужчины щеголяли прическами типа Элвиса и Патрика Суэйзи в "Грязных танцах", или тех же "битлов". Короткие стрижки я видел у милиционеров, людей постарше или отставников, например - у того же Анатольича. Но - плевать. Главное - функциональность!
        Еще в ателье схожу, чтобы вместо дурацких брючек сладить себе приличные карго, и к сапожнику. Уж объяснить, что такое кроссинговые боты, я смогу. Денег еще бы на всё это… Но - с Езерским сговорился, так что деньги, скорее всего, через пару недель перестанут быть проблемой.
        Открывая тяжелую деревянную дверь Дома быта, я улыбался, стараясь не заржать в голос: попав в прошлое, я взялся искать клады, какая пошлятина! Но что еще я мог сделать? Я ведь не спецназовец, не бизнесмен, не инженер-изобретатель… Да и реципиент мой парень конечно хороший, но горы у нас с Герой свернуть явно не получится. Поэтому я просто обязан достать эти чертовы горшки с серебром, хотя бы для того, чтобы обзавестись машиной и 4 октября 1980 года ждать во всеоружии на автодороге Москва - Минск, у поворота на птицефабрику рядом с городом Смолевичи…
        Убивать Горбачева и Ельцина? Не-е-ет, я лучше спасу Машерова.

* * *
        До спасения Петра Мироновича было еще далеко, а вот меня нужно было спасать прямо сейчас. Эта женщина просто уничтожила меня и стерла в порошок одним взглядом своих слегка раскосых глаз с безуминкой. Словно кролик перед удавом я весь сжался и промямлил:
        - Мне бы постричься…
        - Через кассу! - раздалось громогласное.
        - А где…
        - В конце коридора! Вы как стричься будете - под полечку, под канадку, под шапочку?
        Фак. Я думал - под шапочку только детсадовцев стригут.
        - Под бокс, - выдавил я.
        - А, так это модельная! Идите, оплачивайте…
        Я ее натурально боялся. Она ведь стригла меня и через лет пятнадцать-двадцать, наверное, проработала тут всю жизнь… Сейчас ей было, около тридцати, но под мои детские воспоминания эта женщина явно подходила на все сто. Химзавивка дикого цвета, напряженные узкие губы, бегающий раскосый взгляд, будто сейчас достанет из-за спины топор и рубанет - всё это осталось частью моих ночных кошмаров…
        Расплатившись на кассе, я вернулся и спросил:
        - Куда садиться?
        - На задницу! - ответила она и посмеялась, как будто здорово пошутила.
        Смех был страшноватый. Из шкафа появилась простынь сомнительной белизны и вафельное полотенце. Полупридушенный, сидя в кресле, я смотрел на себя в зеркало со щербинкой и надеялся, что выйду отсюда живым. Зловеще заклацали ножиницы, зажужжала машинка - стрижка началась.
        От парикмахерши пахло хлоркой и потом, она едва не сломала мне ухо, нещадно дергала волосы ножницами и не уставала напоминать о том, что я настоящий дурень, поскольку состригаю такие шикарные волосы. Честное слово, я заскучал по милым и вежливым девочкам-парикмахершам из частных салончиков, которые заполнили город в двадцать первом веке. Конечно, там крутили дурацкие клипы по телику, и пахло средством для снятия лака с ногтей, и чаще всего нужно было записываться заранее - но, по крайней мере, не было ощущения, что ты находишься в мюзикле про Суинни Тодда.
        И сраным одеколоном в лицо никто не прыскал!
        - А-а-ай! - не удержался я, когда едкая жидкость попала пряма в глаза.
        - Ты погляди, какой нежный!
        Конечно, предложить помыть мне голову ни у кого и в мыслях не было, и обрезки волос нещадно кололи шею и спину, но мельком глянув в зеркало я довольно хмыкнул: обновленный Гера мне нравился гораздо больше. Этот парень был явно пожестче и порезче, чем тот тюфяк с каштановыми локонами!
        Бокс - такая стрижка, которую очень сложно испортить, да и Белозор в отличие от меня-настоящего был эдаким симпатягой. Но я всё-таки решил, что обязательно узнаю, где в городе есть другие парикмахерские.
        - Ну, всё, иди… - поторопила меня парикмахерша. - Следующий!
        Следующим был лысеющий мужчина из тех, что любят отращивать на одном боку прядь волос и зачесывать их через всю голову.
        - Двери закрывай, не в сарае! - раздалось мне вслед.
        Я с наслаждением ляпнул дверью так, что внутри что-то грохнулось и задребезжало. Проклятья парикмахерши стали боевым маршем, под который я покинул Дом быта и пошел прочь.

* * *
        Глава 9, в которой смотреть на звезды - это насущная необходимость
        Это считалось несколько необычным и в моем времени, а здесь и вовсе - верхом экстравагантности, если не сказать больше. И совершенно точно - со мной подобного ни здесь, ни там не случалось.
        Самая крутая тачка в городе остановилась прямо передо мной, из открытого окна высунулась сногсшибательная красавица и помахала ручкой:
        - Гера! Садитесь, подвезу!
        Честно говоря, я почувствовал себя неловко. Но, в конце концов, нам действительно было по пути! Ждать автобуса, когда есть возможность доехать до дома с ветерком - это верх тупости. Тем более, на противоположной стороне улицы Советской ожидала транспорта товарищ Май - и пристально за мной наблюдала.
        Как же? Преданный и безотказный Белозор уплывал из ее прекрасных когтистых лапок! Думается мне - именно эта токсичная барышня стала причиной того, что Герман Викторович до семидесяти лет ходил в холостяках. Такие ведь всю душу вынуть могут - и им мало ещё будет. Мелькнула крамольная мысль: а не внучка ли нашего Белозора моя одноклассница Мариночка? Волнистые каштановые волосы и у нее и у матери очень на Герину шевелюру похожи…
        - Большое спасибо, Таисия, очень меня обяжете… - я открыл пассажирскую дверцу и уселся на легендарный "большой диван".
        Всё-таки "Волга" - та, которая "танк во фраке", с акульей пастью и оленем на капоте - это нечто! А когда за рулем - прекрасная девушка в коротком, выше колен платьице и изящных босоножках - это добавляет автомобилю сотню очков бонусов! С другой стороны улицы и авто, и его необычного водителя явно заметили. Если бы взглядом можно было прожигать - автомобиль и Таисия уже плавились бы от свирепого взора Машеньки Май. Как же! Кто-то посмел оспорить лавры первой красавицы города?
        Взревел мощный мотор, и машина резво побежала по полупустой улице.
        - Это вы меня очень обязали, - сказала Тася. - Сначала баня, потом - книги, и песочница… Вам когда-нибудь говорили, что вы очень хороший? И стрижка новая вам идёт, кстати.
        Я подавился какой-то общей фразой, которую хотел выдать для завязки беседы, мысли в голове совершенно спутались, и потому сказал первое, что пришло на ум:
        - Я не хороший. Я эгоист. Мне очень нравится, когда я нравлюсь людям. Истинное удовольствие получаю! Вот, например, что мне стоило сделать песочницу? Четверть часа, четыре досочки! А от девочек ваших - искренний восторг и восхищение, и я чувствую себя чудотворцем и Гераклом в одном лице. Мол, весь такой могучий и великий! Понимаете? Эгоизм чистой воды!
        - Побольше бы таких эгоистов! - рассмеялась она, тряхнув головой.
        Ветер из окна растрепал светлые Тасины волосы, она отняла руку от рычага коробки передач и поправила их грациозным движением. Я откровенно любовался этой молодой женщиной. Двое детей в ее возрасте - и так шикарно выглядит… А какой у Таисии возраст? Двадцать пять? Двадцать семь? В наше время многие дамочки - ее ровесницы только начинали задумываться о замужестве, грезили "самореализацией", "личностным ростом" и карьерой… А тут - машину водит, двух дочек растит, тренер по биатлону и всё такое… Ну да, Пантелевна говорила, что ее племянник, который папаша Таисии - какая-то важная шишка в Мурманске. Не то по партийной, не то по советской линии - но что-то жирное, на уровне обкома. Но всё равно - молодец она, большая молодец!
        - Гера, - "Волга" выруливала на нашу улицу. - Я хочу вас попросить еще кое о чем. И, честно говоря, стесняюсь.
        Я с интересом поглядел на Тасю, она притормозила, немного не доезжая до дома Пантелевны, на перекрестке, и сказала:
        - Я была замужем, Гера. Два года назад. Мой муж - военный моряк, он погиб. Это чтобы не было лишних вопросов.
        Дела! Мне пришлось кивнуть.
        - В общем - я хочу на танцы. Из знакомых в Дубровице - у меня точно такие же, как я, приехавшие отдохнуть жены военных с детьми, они на танцы не пойдут. Потому - обращаюсь к вам.
        - К тебе, - сказал я.
        - Ладно, к тебе. Гера, проводишь меня на танцы?
        На самом деле идея была так себе. Я лихорадочно вспоминал рассказы старших про танцы в Дубровице в семидесятые-восьмидесятые, и в голову приходила только так называемая "Сетка" в парке Победы. Но там лучше было до темноты не задерживаться. "Когда выходишь в Дубровице с танцплощадки, то высоко поднимая голову, смотришь на яркие звезды в ночном небе… Чтобы кровь из разбитого носа не закапала штаны и ботинки" - рассказывал один пожилой деятель андерграундного искусства. Вот это я очень хорошо помнил.
        Но отпускать ее туда одну было вообще дикой идеей. Поэтому мне ничего не оставалось, как продолжать изображать из себя джентльмена:
        - Сходим и на танцы, почему нет? Тысячу лет не был на танцах. И, кажется, я не умею танцевать. Или умею? - я задумался.
        - Вот вместе и проверим! Встречаемся на улице, в девять пятнадцать. Я как раз девочек уложу, Клавдия Пантелеевна за ними присмотрит. Ужинать будешь с нами?
        - Нет уж, разбалуете вместе с Пантелевной меня - как я потом на своей яичнице и макаронах проживу? Сегодня - сам, сам… Значит, в четверть десятого, у машины.
        Она улыбнулась и кивнула.
        На танцы с Тасей - это следовало обдумать, к этому следовало подготовиться. Да и работы по дому хватало: лебеда во дворе перла как сумасшедшая, создавая вид неопрятный и дикий, и паутину с потолка следовало убрать, и пыль протереть… И чертовы волосины со спины смыть, чтоб ее, эту парикмахершу!

* * *
        Это был тот самый случай, когда батин костюм оказался кстати. Покойный Виктор Казимирович Белозор в довоенные годы был рабочим самой высокой пробы - лекальщиком. Элита пролетариата! Неплохо зарабатывал, и одевался тоже - неплохо. Даже после возвращения с фронтов Великой Отечественной, в во время, когда все силы бросали на восстановление народного хозяйства, умудрялся принарядить и себя и жену. Фигуры у Геры и его предка были почти идентичными, а потому и несколько старомодная, но удобная приталенная рубашка черного цвета, и сам костюм - серые брюки, жилетка и пиджак - сели просто отлично. Пиджак, правда, казался лишним - вечер был теплый. Но - майские ночи коварны, и возможность заботливо укрыть хрупкие женские плечи стоила неудобства таскать его в руках некоторое время. Тем более - в карман пиджака отлично ложился кастет.
        Следом за костюмом на свет Божий явились кожаные полуботинки - вот умели же делать, а? Явно шитые на заказ, на Белозора-старшего, они и мне пришлись впору, разве что были капельку великоваты. Но в них, по крайней мере, я чувствовал себя уверенно - не то, что в дурацких штиблетах. Надел бы и кеды - но к костюму они совсем никак не подходили.
        Глянул в зеркало, выпятил подбородок и спросил:
        - Где моя шляпа и томми-ган?
        Всё-таки мужская мода интербеллума, которой явно вдохновлялся создатель "тройки", мне нравилась куда как больше, чем нынешние одеяния… Даже френч и галифе были гораздо лучше затянутого под солнечным сплетением ремня, безразмерных рубашек и широких брюк. Так что - ура Виктору Казимировичу, ура - тому ателье или портному-кустарю, от которых остался такой классный костюм.
        Выходя из дома, я думал о том, что Гера был поздним, явно послевоенным ребенком. А родители его сошлись аж в двадцатых… Тут тоже таилась мрачная, трагичная история - как практически в каждой белорусской семье, пережившей войну.
        - Гера, ты чего такой серьезный? На танцы едем, а не на похороны!
        Я тут же расплылся в улыбке:
        - Ты прекрасно выглядишь. Просто праздник, а не девушка! - красное, с аккуратным белым узором платье, алый же платок на шее, волосы уложены в изящную прическу - ну, красота.
        Одежда - не главное, это Мерлин Монро еще доказала, одевшись как-то в мешок из-под картошки и устроив шикарную фотосессию. Так вот - ножки, талия и всё прочее у Таси было куда как лучше, чем у заокеанской дивы. А про зеленые глазищи и говорить нечего!
        Девушка кокетливо сделал книксен, а потом спросила:
        - Ты машину водишь?
        Я-то водил, но вот Гера… В голове тут же замелькали образы из армейской жизни старшего сержанта Белозора, и я уверенно кивнул:
        - Да.
        - За руль сядешь?
        Господи ты Боже мой, тут и вправду пора влюбляться! Это ангел небесный, а не женщина! Пришлось бежать домой за водительским удостоверением, и уже потом галантным жестом открывать для Таси дверцу автомобиля.
        Всегда мечтал прокатиться на такой, ретро-"Волге"! Это как в мое время - на том же "гелике", или "крузаке"! В общем - шик. От Слободки до парка Победы - минут пять езды, и я старался получить от них максимум удовольствия. Припарковал машину у Ветеринарного техникума, там, где светилась одинокая лампочка под козырьком главного входа. Вышел первым и подал руку даме, и мы пошли по темной, едва освещенной немногими желтыми фонарями каштановой аллее. Вокруг плафонов вились мошки, жуки и суетливые ночные бабочки, шелестели кроны деревьев. Со стороны танцплощадки доносились звуки оркестра.
        Держать тонкую ладонь, осязать бархатную кожу, касаться точеного бедра - это было похоже на возвращение в юность. И, кажется, она чувствовала то же самое…
        Танцплощадка была самым освещенным местом в парке. Школьники уже ее покинули, осталась молодежь постарше. Многие терлись вдоль стенок, стесняясь, другие танцевали в кружках, в основном парни - отдельно, девчата - отдельно. На входе, снаружи, и вовсе кучковались какие-то неприятные личности, я поймал пару агрессивных взглядов, и в ответ на них только расправил плечи и ободряюще кивнул девушке.
        Оркестр вовсю старался, выводя "Червону руту", барабанщик даже губу закусил, отбивая ритм, и Тася разулыбалась, начиная двигаться в такт музыке. Что ж, пришлось и мне соответствовать… Точнее, не мне - а Гере. У него с координацией и пластикой дела обстояли явно лучше, чем у меня-настоящего. А репертуар тут был очень даже ничего! Оказывается, в Дубровице вполне в ходу было что-то вроде рок-н-ролла, буги и прочих буржуазно-западных стилей. Медленный танец-топтанец мы исполнили под духовую версию незабвенного хита ВИА "Синяя Птица" - нашего, белорусского, гомельского коллектива между прочим. "Там где клен шумит…" музыканты лабали с особенным чувством.
        Тася прижалась ко мне, и я, кажется, чувствовал горячее тело девушки сквозь одежду. В какой-то момент она запрокинула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Ее высокая грудь часто вздымалась, манящие губы были полуоткрыты… Черт возьми, я всё-таки поцеловал ее! Сразу тело Таси напряглось, а потом она обвила мою шею руками и ответила на поцелуй. Я слышал, как кто-то из публики у ограды танцплощадки даже восхищенно присвистнул. Ну и ладно!
        Музыканты взяли крохотную паузу, перелистывая ноты на пюпитрах и я посмотрел на улыбающуюся Таисию и улыбнулся в ответ - всё было просто прекрасно!

* * *
        Мы выходили с танцплощадки под "Королеву красоты" - и в голове у меня звучал голос Муслима Магомаева, а ноги подстраивали походку в такт мелодии сами собой. Тася пританцовывала, и немножко махала подолом платья - тоже в такт.
        - Гера, Герочка, Герань… - раздался знакомый и такой несвоевременный сейчас голос. - Герочка, отпусти свою подруженьку, пусть идет себе с миром, а с тобой мы побеседуем. Ты же говорил - потом, вот оно потом и настало, смекаешь?
        Сапун и его прихвостни вышли из тени раскидистого каштана под свет фонаря. Его лучи отражались от роскошных позолоченных пуговиц, сверкающих на ширинках клёшей, а козырьки картузов отбрасывали тень на нетронутые печатью интеллекта лица.
        - Тася, иди к машине, и не спорь. Я скоро буду… - запах алкоголя от этих типов шибал с ног, так что шансы у меня были. - Одолжишь мне платочек? И пиджак мой возьми, ладно?
        - Гера, я вызову милицию?
        - Никакой милиции, иди в машину, - кастет из кармана пиджака уже перекочевал мне в правую ладонь, на костяшки левой я туго намотал Тасин платок. - Всё будет нормально.
        Сам факт того, что ребятосики во главе с Сапуном отпустили девушку, добавлял им сто очков уважения. Я слыхал про такие обычаи советской шпаны, но столкнувшись вживую - прямо проникся. Это снимало миллион проблем, и Тася, видимо, это поняла - и побежала к Ветеринарному техникуму, туда, где стояла "Волга".
        - Гера, ты обещал подгон. Говорил, что у тебя есть схема, что нашел что-то в Москве. А теперь что? - Сапун испытующе смотрел на меня. - Ты же знаешь - нам очень надо.
        Вот что он сейчас имел в виду?
        - Ты газеты читаешь? - у меня вообще-то была одна серьезная отговорка. - Понимаешь, что я сейчас как на ладони?..
        В глазах Тимохи Сапуна что-то промелькнуло, а вот один из его корешей - большой и толстый парень - вдруг пьяно икнул и выдал:
        - Да шо с ним разговаривать? Зараз я яго… - он качнулся в мою сторону, и, мощно размахнувшись, попытался вдарить мне по роже.
        Вся прелесть лопатинской науки состояла в том, что мой тренер не учил тысяче приемов. Он показывал принцип - и две-три ухватки для каждой ситуации. И наличие кастета позволяло применить сию науку с особой эффективностью! Я отдернул голову и подставил под выпад толстого руку с железякой, ударив навстречу.
        По пальцам не попал - а хотелось. Кастет хряснул по костям предплечья. Драчун взвыл от неожиданности, ухватился за больное место, совсем раскрылся. Левой рукой я - раз-раз - нанес два коротких, легких удара ему прямо в нос. Пригодился платочек! Голым кулаком так не ударишь - боязно! Кровь хлынула мощным потоком, заливая ему рот, подбородок, шею, рубашку…
        Сапун и второй шустрик кинулись на меня одновременно. Охота была мне с ними обоими махаться! Я отскочил, и встретил Сапуна, вырвавшегося вперед, серией бестолковых ударов в голову, от которых он на удивление ловко уклонился - боксер что ли? Я и не стремился вывести его из боя этой дурацкой атакой, главным был подлый удар носком ботинка под коленку, и скользящее движение подошвы по голени противника - ссадина гарантирована, боль адская.
        - М-мать! - Тимохе пришлось сбавить темп.
        А вот его товарищи, особенно тот, который ни разу не пострадал, наоборот развернули нездоровую активность.
        - Ну всё, хана тебе, - пьяно улыбаясь сказал этот невысокий и шустрый парнишка. - Раз ты припас достал - то и нам можно.
        В руке у него сверкнул нож: обычный, раскладной. Это было хреново. Так и порезаться можно!
        - Лапа, не перегибай! - рявкнул Сапун, но поздно.
        Будучи сильно выпившим, этот самый Лапа поднял вверх руку с ножом и, замахнувшись, бросился на меня.
        - Я убью тебя! - глупость высшей пробы.
        Не будь Лапа таким залитым - он бы ее не совершил, придумал бы что-то менее дебильное. Или - драки не состоялось бы вовсе, мне всё-таки казалось, что Сапун изначально хотел именно поговорить. Но - Лапа был пьян, и я отправил его в ночную тьму мощным пинком в живот. Встречный удар гораздо более эффективная штука, чем сложные захваты и заломы… Толстый, тот который с разбитым носом, в алкогольном угаре оттолкнул Сапуна и, жаждая мести за товарища, ринулся вперед, размахивая кулачищами. В драке он новичком не был, и, несмотря на подставленные руки и попытки уклониться, прилетело мне пару раз знатно, а потом я таки улучил момент - и раздался хруст пальцев, и рев умирающего мамонта. Со всей силушки богатырской он умудрился ударить кулаком в кастет!
        Моя радость не была долгой - Сапун налетел на меня, и принялся дубасить подобно отбойному молотку. Он точно был боксером, и даже в подпитии перемещался в характерной стойке, приплясывая на носочках, хотя ему и здорово мешало травмированное колено. Пара его ударов тут же прилетела мне по черепу, а потом мы закружили, присматриваясь друг к другу, и обмениваясь выпадами. Конечно, я сделал очередную подлянку - резким подшагом наступил ему на переднюю ногу. Ту самую, уже раз пострадавшую. Тимох потерял равновесие и рухнул ко мне в объятия, чтобы тут же получить лбом в переносицу и обмякнуть.
        Я успел ухватить его за грудки, чтобы не убился, дурень, об асфальт дорожки, притянул к себе поближе, подняв над землей, и сказал, убедившись, что Сапун пришел в себя:
        - Тимох, ну какого хрена? Ну ты же нормальный парень, с понятиями… Я сейчас с Приваловым работаю, смекаешь? Весь на виду! Ну какие подгоны, какие схемы? Я тебе нормально же объяснил - времена изменились. Ты что, хочешь подставиться? Я - не хочу. Давай действительно потом, по-тихому наши дела обсудим, без мордобоя и твоих вот этих товарищей умственно отсталых…
        - Да я понял, понял, Гера… Я драки не хотел, это Толстый - дебил, полез… Всё я понял, ты не кинул меня, наоборот - прикрываешь! Как с полканом этим расплюешься - всё замутим, да? - он, кажется, и вправду осознал.
        Может и на самом деле - адекватный, просто шило в жопе? Как бы там ни было - быть ему енотом ближайшее время. Удар в переносицу гарантирует перманентный макияж на пару недель - под обоими глазами… Хотя я, наверное, сейчас выглядел немногим лучше. Отметелили они меня знатно!
        - Сначала - обсудим по-человечески, так? - глянул я Сапуну в глаза и опустил на землю.
        - Всё так. Пересечемся один на один, переговорим…
        - Давай, хватай Толстого, и тащи к Тихановичу, в заводскую больницу. Скажешь - пальцы сломаны…
        Тиханович - тот самый легендарный дубровицкий хирург-травматолог, жил в пяти минутах ходьбы, рядом с больницей. Если он смог вправить мне ноги после аварии - в будущем, то наверняка поможет и Толстому. Может, там и не перелом вовсе, а вывих или сильный ушиб… Если бы не доктор Тиханович - я бы в лучшем случае хромал всю жизнь, а в худшем - катался на коляске. Этому Человеку с большой буквы было всё равно - чья смена, какой время суток, что за человек пришел со своей проблемой…
        - Да, да… - закивал Тимох.

* * *
        Она кинулась мне навстречу:
        - Живой!
        - Ну а что со мной будет? Это ж Дубровица - тут даже хулиганье знакомое.
        - А что они хотели?
        - Да ничего, просто пьяные… Разошлись краями.
        - Ничего себе - краями! - Тася потащила меня под свет фонаря, чтобы осмотреть боевые ранения. - Вон как тебя разукрасили! Погоди, у меня в машине есть аптечка, сейчас…
        Она на секунду замерла, чтобы проводить взглядом три согбенные фигуры: толстую, которая баюкала руку, скорчившуюся тощую и еще одну высокую, гордо шествующую, но с разбитой рожей. Тимох сотоварищи и вправду двигали в сторону больнички - и это было хорошо.
        - Значит, краями? - хмыкнула она. - А ты, Гера, отчаянный парень!
        - Да они пьяные были, я ж не хотел никого травмировать… Ащ-щ-щ! - вместо йода Таисия просто пшикнула на ссадину у виска духами, а потом прошлась еще и ваткой, вытирая сукровицу.
        Что за мода у этих советских женщин - пшикать в лицо мужчинам духами и всякими одеколонами? Видимо, остальные царапины и синяки особых опасений не вызывали, потому что она, весьма пикантно изогнувшись, полезла в салон машины - прятать аптечку.
        - Поехали? - сказала Тася, и вдруг ее язычок пробежался по губам.
        У меня перехватило дыхание - да ладно? Я молча сел в машину, на пассажирское сидение, и смотрел, как она поворачивает ключ в замке зажигания, выжимает сцепление, переключает передачу… Красное платье сбилось, обнажая подвязки телесного цвета чулок и нежную кожу бедра, и я почувствовал, что теряю голову.
        В какой-то момент Тася направила автомобиль в глухой проулок, заглушила мотор и сказала:
        - Нет, я так больше не могу, - и подалась всем телом ко мне. - Ну где ты?..
        Кто там сказал, что в СССР секса не было? Тогда какого черта в "Волгах" так классно раскладываются сидения?

* * *
        Глава 10 в которой случаются неожиданные находки
        Никогда не относился к близости просто. Наверное, есть люди, для которых секс - это что-то вроде массажа или мастурбации друг об друга. По крайней мере, кинематограф и массовое искусство конца двадцатого - начала двадцать первого века именно такой нарратив и транслировало, старательно убеждая юношей и девушек быть проще, раскрепоститься, наслаждаться друг другом… Может быть, у кого-то и получалось, черт его знает. У меня - нет. Связь - это связь. Люди, которые пили вместе - уже связаны. Которые работали рука об руку, дрались плечом к плечу (или глаза в глаза) - тоже связаны.
        Это каким уровнем эмоциональной тупости нужно обладать, чтобы провести ночь с женщиной и дальше жить своей жизнью, как будто ничего и не было? Об обычной рассудительности и говорить не приходится. Собутыльник уже как бы имеет моральное право одолжить рубль до получки - вместе ж пили! Побитый - может подкараулить в подворотне с кирпичом в руках. Как в таком случае можно надеяться, что связь гораздо более яркая и эмоциональная никак не аукнется в будущем? Тем более, если женщина - восхитительная, если всё было так классно…
        В общем, с утра пораньше в воскресенье я напялил кеды, выпил колодезной водички и на голодный желудок пошел рефлексировать. По телу разливалась легкая, приятная ломота - ну, вы понимаете. Но на душе было пасмурно. Тяжело быть вдумчивым и рефлексирующим. Был бы я как Сапун - простой и прямой, так горя бы не знал!
        Где лучше всего предаваться тяжким думам о горькой судьбе своей? Для меня ответ был очевидным - в церкви. Где найти церковь в СССР? Вопрос свирепый.
        Минут за тридцать я добрался из Слободки до центра Дубровицы, миновал злосчастные Дом культуры и Дом быта, прошел мимо почты и "Детского мира", полюбовался на рисованную рекламу кинотеатра "Беларусь". Судя по ней - зрителю предлагался некий отечественный фильм "Безымянная звезда" - никогда про такой не слышал. И что-то индийское - но на следующей неделе.
        Памятник готической архитектуры конца девятнадцатого века - Свято-Троицкий костел - был кастрирован. У него снесли колокольню, на окно-розу поместили вывеску "ПИВБАР", около главных ворот поставили похабную мусорницу из опиленного газового баллона. Продавать пиво в костёле - это верх цинизма.
        Через пару десятков метров от бывшего костела - мясной павильон и краеведческий музей, который был пристроен к старому зданию православного Успенского собора. Меня как громом ударило, когда я увидел, в каком состоянии находится это некогда монументальное здание… Фасад музея, выкрашенный в бордовый цвет, с белыми колоннами, был лишь ширмой, за которой скрывались развалины. На старинных, толстых стенах произрастала зеленая поросль, ясени и березки пытались молодыми своими корнями раздробить столетнюю кладку… Огромная территория в центре города превратилась в дебри.
        Я перемахнул через забор в два движения и остановился, разглядывая то, что в прошлом и будущем было и будет самым величественным памятником церковной архитектуры на десятки километров окрест. До войны большевики устроили тут Дом культуры, потом - планетарий. После войны - возвели пристройку и сделали музей, а основное здание забросили…
        Восстанавливали его в двухтысячных обычные верующие мужики-дубровчане, которые в один день пришли сюда, в эти заросли с лопатами и топорами и вырубили всё, и убрали весь хлам, расчистили завалы и поставили вопрос ребром: собор надо отстроить заново! Мне тогда было лет десять, и я лично таскал кирпичи и землю, и чистил картошку для рабочих… Нас с пацанами было не выгнать со стройплощадки. Видеть, как на твоих глазах огромный храм обретает вторую жизнь, расцветает золотом куполов, покрывается росписями, и знать, что в это вложена и часть твоего труда - это было непередаваемо.
        И вот теперь - снова развалины. И в ближайшие тридцать-сорок лет нет никаких шансов на то, что ситуация изменится. Это меня всегда удивляло - способность человеческого взгляда замыливаться. Вот, за забором - площадь, памятник Ленина, туда молодожены приходят с цветами каждую субботу, а стоит повернуть голову - и можно увидеть разгромленный храм, и молодые деревца, вцепившиеся в стены корнями.
        Не поворачивают. Не видят.
        В общем, вместо того, чтобы рефлексировать и переживать о судьбе наших с Тасей отношений, я здорово разозлился. Сходил в церковь, называется! Ну ничего, я еще поставлю тут всех на уши! И начну, пожалуй, с краеведческого музея. Ишь, расслабились - у них тут вторая Хатынь в районе, Машеров готов выделять силы и средства на увековечивание памяти жертв нацизма, а они и не думают родной Дубровице оформлять такой жирный туристический маршрут!
        Так что я ринулся в музей весьма решительно. И сразу же столкнулся с суровой действительностью в виде одного-единственного смотрителя:
        - Шоб кто-то тут был - так нет никого, товарищ Белозор. Все научные сотрудники таки имеют дела дома! Приходите завтра и не делайте мне сердце, - сказала тетя с большим носом, едва отрываясь от вязания.
        С посетителями в воскресенье, видимо, было негусто.
        - А я приду! - сказал я. - Так и передайте директору: Белозор из "Маяка" будет с ним про Деражню разговаривать. И настроен весьма решительно.
        - Пфуй! - сказала мадам. - Таки пойдите и решительно киньтесь головой в навоз, товарищ Белозор.
        - Что? - удивился я.
        - Ничего-ничего. Будьте здоровенький, растите большой, говорю.
        Вот же!

* * *
        Дубровица была на тридцать или сорок процентов еврейским городом. Даже ужасы Великой Отечественной не изменили этого факта, хотя убито было несколько тысяч мужчин, женщин и детей еврейской национальности. Массово уезжать стали только в конце восьмидесятых - начале девяностых. Честно говоря, это заставляло задуматься.
        Одним из представителей племени Сиона был корявщик Хаим. И корявщик - это не ругательство.
        - Бабы! - кричал он гнусаво. - Корявки!
        Корявщик - это старьевщик. Он собирал всякое тряпье и старье - корявки, и сдавал в пункты приема. Иногда ему попадались интересные вещицы и он ими приторговывал.
        - Бабы! Корявки! - это совсем не то, что хочется услышать в девять утра в воскресенье.
        - Сам ты корявка, Хаимка! - высовывались из окон хозяйки. - Ты б к обеду лучше прикатывался, мы бы тебе того-сего насобирали…
        - К обеду я пойду к уважаемым людям, на улицу Розочки Люксембург, и там у них такие корявки, шо пальчики оближешь, а не тот хлам и позор, шо можно насобирать на вашей Слободке… - бурчал он, подгоняя несчастную лошаденку, впряженную в тележку со старьем.
        Бабы возмущенно охали и ахали. С улицей имени Розы Люксембург у Слободки была давняя конкуренция за звание самых отдаленных от центра города пердей, самого дикого дубровицкого захолустья. То есть они-то говорили о "чистом воздухе и приличных людях", но сути это не меняло.
        - Дядь Хаим, - сказал я, догоняя его и хлопая по плечу: - Если поможете мне разгрузить чердак - у вас будет столько корявок, что и на Розу Люксембург вам будет наплевать, и на Клару Цеткин!
        - Ой-вей, зачем вы так говорите за Кларочку? Но вы даже можете на нее сами плюнуть, если вот этот экипаж заполнится хотя бы до половины! - от моего хлопка с его лапсердака поднялась целая куча пыли, так что старый еврей принялся чихать, блаженно жмурясь.
        - Целиком, и с горкой, дядь Хаим.
        - А если с горкой - то я тебя поцелую, хоть ты мне и не племянник, мишигине копф… Давай таки пойдем и посмотрим глазами на твой чердак!
        Я знал о чем говорил. Как многие старые люди, мама Геры Белозора была ужасной барахольщицей. Наслоилась и нищета военных годов - любая тряпка и любая тарелка могли пригодиться в хозяйстве! В общем, там, кажется, было полтонны разной хрени, копаться в которой я не собирался.
        Лошадка брела по улице, поднимая песчаные облачка своими копытами, Хаим шаркал рядом. Ася и Вася увидели нас издали, они копошились в песочнице с посудками и лопатками, которые купила им Пантелевна.
        - Гера, Гера! - запрыгала Василиса.
        - Ласядка! - захлопала в ладоши Аська. - Хацю ласядку!
        - О, лэхаим, детки! - расцвел корявщик Хаим.
        - Идите сюда, дядя Хаим вас покатает! - крикнул я. - Да, дядь Хаим?
        - И покатаю и дам еще вот… Есть у меня тут цукер, такой цукер шо пальчики оближешь… - он принялся копошиться в тележке.
        Я с подозрением следил за ним, но зря: когда по очереди подсадив девчуль на борт телеги, я решил проконтролировать, чем старик пичкает детишек, то оказалось - это вполне себе запакованные магазинные петушки на палочке. Девчули болтали ногами, тряслись на колдобинах, употребляли петушки и были очень счастливы, в отличие от их мамы, которая выбежала за калитку с испуганным лицом:
        - Дети!.. - она уже набрала в легкие воздуха, чтобы закричать, но увидев практически идиллическую картину, тут же разулыбалась. - Дети… Привет, Гера!
        Домашний халат в голубенький цветочек шел ей ничуть не меньше яркого платья.
        - Доброе утро, Тася! - помахал я рукой в ответ.
        - А мы на ласядке катаимся! - заявила Ася и в подтверждение своих слов помахала петушком.
        - А кашу кто есть будет? - строго спросила Таисия.
        - Патамусьто! - не сдавалась двухлетняя обаятельная вредина.
        - Давай мы скажем маме, что потом доедим конфеты, - рассудительно сказала Вася. - После каши. Тогда она не будет ругаться и разрешит нам еще покататься на лошадке.
        - О! - этот аргумент убедил младшую, и она закивала головой, засунув в рот всего петушка целиком. - Холосё!
        Я снял их по очереди с телеги и поставил на дорогу. Девочки побежали к маме, она приобняла дочерей за плечи и, наклонившись к ним, показала на хаимову кобылку:
        - Если вы быстро покушаете, то я дам вам по морковочке, и вы покормите лошадку! -
        - Ура-а-а! - снова запрыгала Васька, а Аська подхватила: - Уя-я-я!
        Девочки были очень обаятельные. И мама у них - обалдеть просто. Уходя за калитку, она послала мне украдкой воздушный поцелуй, а потом - вильнула попой! Вот честно- взяла и вильнула попой самым бесстыжим образом!
        - Хороший тухес - тоже нахес! - хмыкнул Хаим. - Таки закончим пока с лучшей половиной человечества и займемся гешефтами, да?
        - Да! - сказал я, и мы полезли на чердак.
        Вообще-то в планах у меня было разгрузить не только и не столько чердак, но старый еврей подвернулся очень кстати, а потому тюки из старых простыней, полные одежды, ковров, отрезов ткани, полусгнивших одеял и подушек летели через чердачное окно прямо в тележку без всякой пощады. Я планировал в ближайшем будущем разжиться деньгами и перестроить дом - а потому всё это барахло мне и нахрен не нужно было.
        Перепачкавшись в паутине и птичьем дерьме, подравшись с дюжиной летучих мышей, вспотев и задолбавшись до крайности, мы с Хаимом уже решили было, что закончили, но цепкий еврейский взор вдруг высмотрел среди гор льняной тресты у края даха несколько полотняных мешков.
        - Молодой человек, а таки шо лежит там? Может шо-то такое, шо для меня конфета, а для вас дрек мит фефер?
        - Ну, давайте посмотрим… - я полез в горы тресты и тут же принялся весь чесаться.
        Отвратительная штука эта треста. Хуже только стекловата. Я ухватил один из мешков и потянул на себя. Тяжелый, сволочь! Развязав тесемки, я заглянул внутрь и сказал:
        - ..ять!

* * *
        Телефон нашелся только в магазине у автобусной остановки, куда я добежал минуты за три со скоростью спринтера. С перепугу я позвонил сразу в кабинет Привалова, на рабочий номер. Полковник на удивление был на месте, несмотря на выходной день.
        - Товарищ полковник, это Белозор беспокоит.
        - Это который акула пера? Здравствуй, Гера. Кажется мне, ты не сто грамм предложить звонишь, да? Случилось что-то?
        - Понятия не имею, если честно. Только мне кажется, я у себя на чердаке нашел что-то вроде противотанковой мины.
        - А? Ого! Так, давай там всех из дому выведи, сейчас я военным наберу, подъедем с саперами.
        - Тащ полковник, а там наверное не одна мина… Или - не только мина….
        - Твою-то мать, Гера!
        А что я мог ему сказать? Я сам был в шоке! Или разлюбезный Герман Викторович промышлял черным копательством и коллекционировал эхо войны, или весь арсенал остался еще от партизанско-подпольщицкой молодости Белозора-старшего. Самым диким предположением было то, что это и есть тот подгон, который Гера обещал Тимохе Сапуну. Вот это был бы полный и неукротимый абзац. Но учитывая тот факт, что Белозор доработал в редакции аж до 2022 года и никто его на Колыму не ссылал и в затылок не расстреливал - наверное, можно было выдохнуть.
        Канареечного цвета "рафик" с мигалками примчался спустя каких-то пять минут, за ним - "буханка" с вояками. В Дубровице размещалась инженерная часть, так что с саперами проблем не было.
        - Давай, хозяин, показывай, где мины нашел, - никаких тебе "скафандров", просто дядечки в военной форме с набором инструментов.
        Привалов, прискакавший на УАЗе чуть позже, курил у калитки вместе с Хаимом. Зрелище было фантасмагорическое.
        - Война уж три десятка лет как кончилась - а мы все приветы получаем, - задумчиво проговорил полковник. - Одна Малодуша чего стоит…
        В крохотной деревеньке Малодуша спустя четырнадцать лет после окончания войны на противотанковой немецкой мине подорвался целый класс. Тринадцать четвероклашек и их учительница.
        - А батяня твой знатным воякой был в свое время. Я почему такой спокойный? Не стал бы он, например, детонаторы рядом со взрывчаткой хранить. Или мины со взрывателем. Не такой человек Виктор Казимирович.
        Я с холодком в груди подумал, что пускай бы так оно и было. Стал бы или не стал Гера Белозор хранить мины вместе со взрывателями или нет - я понятия не имел.

* * *
        Пронесло. Мне пришлось расписываться в куче бумажек, обещать явиться в РОВД завтра же, и так далее и тому подобное. Хаим, кстати, благоразумно свалил, не дожидаясь дел бумажных, и пообещав, что обязательно заглянет сюда в следующее воскресенье - вдруг мы снова найдем что-то интересное. Он имел в виду корявки, конечно.
        Вроде как мины с чердака были действительно батины. "Рафик" с милиционерами, приваловский УАЗ и "буханка" саперов укатили уже к вечеру. Я как раз с ужасом смотрел на баню, и думал, что там тоже есть чердак, когда у моей калитки кто-то энергично затопал:
        - Германушкаа-а-а! - раздался голос Пантелевны. - Бедлам у тебя уже закончился?
        - Закончился, Пантелевна!
        - Заходи чай с пирогами пить!
        - Зайду, Пантелевна!
        Всё-таки дом, в котором живут женщины очень сильно отличается от холостяцкой берлоги. Даже запах там другой - приятный. Девочки играли на полу с кошкой, которая ловила лапками бантик из бумажки на ниточке. Клавдия Пантелеевна слушала радио, Тася читала газету. "Маяк".
        - Так ты у нас выходит, Робин Гуд? Ловишь по лесам браконьеров? - подняла бровь она, положив разворот с моим материалом на стол.
        - Нет, - отмахнулся я и отхлебнул чаю. - Робин Гуд сам был браконьером. Я - шериф Ноттингемский!
        И откусил огромный кусок пирога с вареньем, и запил его чаем.
        - Шерифа Ноттингемского я сегодня уже видела, - в глазах Таси плясали смешинки. - Такой крупный, видный мужчина, кажется - полковник, да? Так что шериф - это точно не про тебя.
        - Тогда я - подлый Гай Гисборн. Странствующий рыцарь и гроза Шервудского леса! - я воинственно взмахнул пирогом.
        В общем - отлично посидели, даже история с минами как-то ушла на второй план. А когда я уже собрался уходить, Тася догнала меня в сенях, на секунду прижалась всем телом и прошептала на ухо:
        - Не ложись без меня, дети уснут - я приду…
        Домой я шел с совершенно пустой головой. По всему выходило - я пропал, окончательно и бесповоротно.

* * *
        Глава 11, в которой звонит телефон
        Инфильтрация прошла успешно, это стоило признать. По крайней мере - все привыкли к изменившемуся поведению Геры Белозора, и списывали это на привезенные из Москвы заскоки и таинственную незнакомку на шикарной "Волге", о которой уже судачила женская половина коллектива. Парни были гораздо более лаконичными и сдержанными.
        Стариков спросил только:
        - Было чё?
        - Было.
        - И как? - ухмыльнулся он.
        - Охренительно, - закатил глаза я.
        - Ну, молоток!
        Вообще, мужской пол в этом вопросе гораздо скромнее женского, как выясняется.
        Работа в редакции ничем особенно не отличалась от трудового процесса в моем времени. Есть задания главного редактора, есть обращения граждан, есть собственная инициатива. Зарплата состоит из оклада, премии и гонорарного фонда: сколько набегал-написал - столько и получил, все четко и прозрачно. Чем больше строчек - тем больше денег. Однако на любителей писать мерзкие нудные тексты размером с простыню коллеги смотрят с презрением. Белозор грешил этим время от времени до моего появления - но ему прощали. Исторические материалы, основанные на архивных документах, придавали газете солидности и лежали у ответственного секретаря огромной стопкой, закрывая бреши, когда вдруг приходилось снимать зарезанную райкомом или самим шефом статью на какую-нибудь остросоциальную или критическую тему.
        Отсутствие компьютера и интернета поначалу жутко напрягало. Невозможность быстро ознакомиться с какой-то информацией просто выбивала из колеи. Но - справлялся. Я с детства был жутким читакой, а тут - рядом имелась библиотека имени Крупской, редакция выписывала кучу газет и журналов, так что в случае необходимости на помощь приходили справочники, подшивки и энциклопедии. И - волшебная записная книжка Белозора.
        У меня роль этого талмуда выполнял смартфон, но сейчас приходилось привыкать работать по старинке. Главная и самая ценная часть любого регионального журналиста - это его записная книжка. Еще - репутация, но записная книжка важнее. Кому позвонить, если из люка в частном секторе течет жижа? Обвалилась крыша на остановке? Бродячие собаки охренели до последней крайности? А еще - одно дело позвонить, а другое - развести на комментарий, уговорить разрешить дать свою фамилию для ссылки в публикации… А народ у нас пуганый - что в родной Беларуси, что в нынешней Белорусской ССР… Потому такой потрепанный блокнотик с контактами в стиле "Алекс. Ал. Газиянц, отдел очистки, говорящий" стоил не меньше, чем диплом о высшем журналистском образовании. Правда, потом приходилось вспоминать - Алексей он или Александр, и какое у него отчество. Конечно - Алмастович, кто бы сомневался-то?
        Кроме основной работы я пытался заниматься теоретизированием по поводу прогрессорства. Главная проблема была в том, что, являясь гуманитарием до мозга костей, почти ничего толкового я предложить не мог. И уж точно - понятия не имел, как найти подходы к высшему руководству партии и правительства. Писать письма в КГБ? Нахрен, нахрен… Мне еще история с минами аукается. Мой максимум - это родная Дубровица, и здесь кое-какие идеи были.
        Мозг мой порой работал особым образом, запоминая слова а иногда и целые абзацы, совершенно бессмысленные. Аш-назг дурбатулук, аш назг гимбатул, аш назг тхаркатулук, агх бурзум иши кримпатул! Вот зачем это мне? Или, например, тот факт, что Сегаульский договор между Непалом и Британской империей подписали с непальской стороны - Радж Гуру Гаджарадж Мишра и Чандра Секхер Упадхьяя, с британской - подполковник Пэрис Брэдшоу. А первым монгольским космонавтом и сто первым - в мире был замечательный товарищ Жугдэрдэмид?йн Гуррагч?.
        И теперь эта дурацкая особенность, кажется, могла принести пользу. Вот как мне в 2022 году могло пригодиться знание устройства котлоагрегата на базе котла ДЕ 25/24 фирмы Kazlu Rudos Metalas? Вообще никак. Информационный шлак. Я как-то писал материал для коммунальщиков про котельные и впечатлился тем, что такая простая в общем-то хреновина может спасти город от целых гор лигнина - довольно противного вещества, древесных отходов гидролизного производства. Лигнина этого на днепровских кручах и в оврагах на окраинах Дубровицы было хоть жопой жри - буквально целые горы и горные хребты. На заводе производили кормовые дрожжи для скота всего запада СССР и утилизацией отходов как-то не заморачивались. А в начале двухтысячных, когда российская нефть стала дорожать - задумались о местных видах топлива. И какие-то наши дубровицкие кулибины почесали затылки и доработали этот самый ДЕ 25/24 так, что лигнин перегорал в нем практически без остатка.
        И я вот про это писал - много. Мозг тогда чуть не лопнул, но вроде как изложить для широкой публики удалось доходчиво. "Котлоагрегат на базе котла ДЕ 25/24 фирмы Kazlu Rudos Metalas позволял сжигать лигнин, целлолигнин и древесные отходы в разном соотношении. После пиролиза топлива при 600 - 800 °C в предтопках пиролизный газ дожигали в котле с полным разложением и сгоранием органических канцерогенных веществ. Температуру горения повышали до 1100 °C (и выше) за счет предварительного подогрева дутьевого воздуха. В этом котлоагрегате лигнин горел без «подсветки» газом и при любом содержании древесной щепы или опилок в смеси" - это не аш назг дурбатулук, конечно, но в принципе что-то подобное. Такую жуть я переводил на человеческий язык и делал из нее удобоваримое чтиво с фоточками мужественных рабочих и самосвалов, пылящих по лигниновым горам. Так что в голове всё это отложилось намертво, и теперь я даже чертеж изобразил. Ладно, не чертеж - так, дурацкую схему. Но я надеялся, что грамотный специалист с гидролизного завода сможет разобраться и выдвинуть рацпредложение. А я с этого поимею жирный
материал и внимание небожителей к нашему городишке.
        Это по большому счету и было главной задачей - чтобы Дубровица постоянно была на слуху. Потому я и тормошил Краеведческий музей и архив по поводу Деражни, потому и налаживал контакты с предприятиями, потому и…
        От листка бумаги с чудовищным рисунком котлоагрегата, который выходил у меня похожим на звездолет из StarWars, меня оторвал звонок телефона.
        - Газета "Маяк", редакция… - сказал в трубку я.
        - Здравствуйте, дорогая редакция, - голос был мужской и какой-то грустный. - Я даже не знаю, почему я вам звоню. Просто не представляю, куда обратиться.
        - Ничего-ничего, - говорю. - Мы же для людей работаем. Расскажите, что у вас случилось?
        - Ну, так-то у меня умерла тёща.
        - Мои соболезнования…
        - В общем, хоронили тёщу на городском кладбище, место уже заранее было - рядом с тестем. Наняли рабочих, всё честь по чести… Приехали, привезли - оказывается, эти кладбищенские не там выкопали могилу! Родители жены - Ваньковичи, а они - у Ваньковых ограду разобрали, плитку выломали. Представьте, все стояли на жаре, ждали, пока выкопают новую яму. Гроб с усопшей - тоже стоял. Ладно я - мне-то что? Но - жена, дети, родственники! Теперь Ваньковы, конечно, вопросы задают - нужно как-то восстановить порушенное, а этим кладбищенским - хоть бы хны. Говорят - пятьдесят на пятьдесят скидывайтесь, всё восстановим. Это как понимать?
        - Дичь какая-то, - искренне сказал я. - Если, предположим, мне дадут задание написать про одного человека, а я перепутаю - и напишу про другого, это же моя вина, верно?
        - Вот! Совершенно с вами согласен… Они какие-то борзые, понимаете? Как будто сам черт им не брат… Вот вас как зовут?
        - Гера, Белозор.
        - Очень приятно, а меня - Петя. Так вот, Гера, я, честно говоря, не знаю - мне в милицию звонить, или в горсовет идти, или еще куда?
        - Ну, для начала - сходите к начальнику отдела благоустройства и зеленого строительства, насколько я знаю - городские кладбища в его епархию входят. Объясните ситуацию, поговорите… Вас должны направить куда нужно, разъяснить кто кому чего должен. Если что - звоните мне.
        - Спасибо, Гера. А то я как-то растерялся, если честно… Морды бить - вроде стыдно, а как справиться с этой братией - понятия не имею.
        - Держите в курсе, ладно? Мало ли что…
        - Ладно. Ну, всего хорошего.
        В трубке раздались короткие гудки, и я некоторое время смотрел на телефон, впечатленный услышанным. Такая хрень случалась и в двадцать первом веке: звонили и писали люди, рассказывали свои проблемы, а я сидел в чертовом кабинете, и, от всей души желая помочь, понятия не имел, как это можно сделать. Вот что тут делают с подобными проблемами? Идут в ОБХСС? Или куда? И что могу сделать конкретно я? Могу - зайти к шефу, обрисовать ситуацию и попросить разрешения начирикать заметку из серии "Нам пишут" - без имен. Мол, сообщил нам товарищ А., что жуткие дела творятся на кладбище. Про Старорусское кладбище и прилегающее к нему еврейское ходило множество историй - и что-то такое про беспредел и перехлесты тамошних товарищей я когда-то слыхал. Но - вроде как про девяностые.
        Телефон снова затрезвонил, и я подхватил трубку:
        - Газета "Маяк", редакция…
        - Гера! - голос шефа был излишне бодрым, и это настораживало. - Зайдите ко мне.
        - Да-да, сейчас.

* * *
        Сергей Игоревич сидел за журнальным столиком в кресле. Напротив него расположился некий красавец-мужчина лет тридцати пяти - сорока с белоснежной улыбкой и роскошным загаром на лице. Да, черт побери, я признаю - он был чертовски красив. Он мог бы быть киноактером, выглядел ничуть не хуже Шона Коннери или там Генри Кавилла. И одевался круто: белоснежная сорочка с закатанными рукавами, какой-то медальон на шее, черные, отутюженные до бритвенной остроты стрелок брюки и шикарные туфли с узкими носами. Как у Бандераса.
        В фильмах этот роскошный дядя не снимался. Он работал директорам УТТ. Что такое УТТ? Это управление технологического транспорта, одно из подразделений Дубровицкого нефтегазодобывающего предприятия. И звали его Владимир Исаков. Все эти флэшбэки из будущего меня сводили с ума - я-то знал его стариком. Писал биографическую статью "От водителя до руководителя". Видеть помолодевшего старика - это гораздо более стрёмные ощущения, чем встречать, например, красотку-одноклассницу, которая за десять лет превратилась в испитую клушу.
        - Добрый день, Сергей Игоревич, здравствуйте, Владимир Александрович, - сказал я и присел на третье кресло.
        Исаков сверкнул на меня черными своими глазами:
        - Мы знакомы?
        - Журналист я. Работа такая - быть со всеми знакомым, даже с теми, кого вижу впервые.
        - Ха-ха! Игоревич, этот твой товарищ Белозор - то, что надо!
        - А я говорил! В общем, Гера - УТТ открывает новую базу на Озерной, с красной ленточкой, оркестром и всем таким прочим. Сначала даем большой материал: как строили, кто у них там молодец - это тебе Владимир Александрович расскажет. Снимки сделаешь. Потом - короткую заметку о том, как открывали, кто присутствовал. Может быть, Хусаинов приедет, из обкома… Так что давай, без твоего этого проснувшегося футуризма, но живенько, бодренько и по делу.
        - У него получится, - шикарно улыбнулся Исаков. - Я рассказ про браконьеров читал - загляденье. Напишешь про нас такой же?
        Ну, этот шанс я упускать не собирался. Тем более Исаков мне был нужен: если и сливать кому-то инфу про новые месторождения в нашем районе - то только ему. Он был очень, очень амбициозным человеком, и мог бы подняться высоко, если бы вовремя получил хороший трамплин. Но - трамплина не было, были завистники, потом - перестройка… Так и остался местной звездой, бессменным директором УТТ в течение то ли пятнадцати, то ли двадцати лет. Была у него особенность - Исаков отлично помнил всё хорошее и плохое. После моей статьи, которая ему жуть как понравилась, этот бойкий дедушка всегда здоровался со мной в городе и даже написал благодарственное письмо в редакцию. Для неоперившегося молодого журналиста без профильного образования это значило очень много!
        В общем - я мог надеяться, что если мне удастся помочь ему с этим самым трамплином, то в долгу Владимир Александрович не останется. Поэтому - нужно было идти ва-банк:
        - Если Сергей Игоревич даст добро - я только за!
        - И как ты это себе представляешь? - блеснул на меня очками шеф.
        - Рубрика "Испытано на себе". День, два, три - сколько нужно в кабине самосвала рядом с водителем, крановщиком, бульдозеристом - кем угодно. Вместе с ними выезжать на буровые, разгружать трубы, обедать, спать и вытягивать грузовики из грязищи.
        - А что, мне нравится! - сказал Исаков. - Пусть народ почитает про работу транспортников. А то у всех на слуху геологи да бурильщики. Нехорошо!
        Шеф, кажется, готов был меня убить. Еще не дождавшись реакции сверху на первый эксперимент - с браконьерами - он ввязывался в новую авантюру. Для него вообще были несвойственны авантюры: он был настоящим партийцем, преданным коммунистом, окончил Высшую Партийную школу в Минске, и именно из райкома его перевели на должность главного редактора. К его чести - он и журфак окончил, заочно. Но эксперименты, всякие неожиданные кульбиты - не-е-ет. Он, конечно, был не против, чтобы в газете постоянно что-то происходило, но очень боялся, как бы чего не случилось.
        - Так мы договорились? Значит, сначала - материал про базу, потом - в начале июня я Белозора у тебя на пару дней заберу, - потер руки Исаков.
        В этот момент в кабинет вошла Фаечка с подносом. Красивая, молодая - но с дурацкой химзавивочной прической, как у многих женщин нынче, и не менее дурацкой привычкой бесконечно трепать языком с коллегами о чужой личной жизни - как у многих женщин во все времена.
        Старательно стреляя глазками на Исакова, Фаина свет Адамовна, грациозно изогнувшись, поставила поднос с кофе и сладостями на столик. Конечно, лицом она расположилась к шефу, меня проигнорировала, а выдающиеся свои формы, обтянутые строгой юбкой, продемонстрировала импозантному гостю.
        Молодой директор разве что не облизывался.
        Чашек было две, потому мне оставалось только сказать:
        - Ну, тогда я жду команды? Да пошел я?
        Исаков погрозил мне пальцем и хохотнул. Шеф только вяло отмахнулся.

* * *
        - Гера! - сказал Стариков, заглянув в мой кабинет. - Пошли обедать.
        - Есть предложения?
        - А есть варианты? В столовую ПДО, ясен пень! У Волкова кормят дешево и вкусно. И поварихи - огонь! Не женщины, а взбитые сливки.
        Это было даже интересно - посмотреть на женщин-взбитые сливки. Услышав слово "обед", нарисовался и Юрий Анатольич:
        - Хлопцы, я тут про столовую слыхал… Шеф вон с Исаковым кофеи распивает, так мы можем вместе сгонять, а?
        - О! - Женьку такая идея явно понравилась. - Ещё и прокатимся!
        Арина Петровна тоже собиралась на обед, и, столкнувшись с нашей троицей в коридоре, подозрительно и серьезно нас оглядела:
        - Куда это вы с такими довольными лицами?
        - Военная тайна! - ответил Анатольич.
        Он был большой специалист по теме поесть, поспать и по бабам. Они у него по струнке ходили. Все, кроме жены.
        Когда мы добрались до столовой ПДО, я постепенно начал выпадать в осадок. Советские столовки мнились мне чем-то схожим с нашей студенческой едальней: обшарпанной, с толстыми громогласными тетками и покоцанными стаканами. А тут, у деревообработчиков, всё было скорее как в приличном бистро в ретро-стиле: на стене - репродукция картины Шишкина - с медведями, чистые белые скатерти, даже цветы в вазах. Посуда - сверкающая, подносы - новые, ярко-красные, подавальщицы и кассир - такие благодушные приятные молодки, по которым сразу видно - еда тут очень вкусная и питательная. А выпечка… Пирожки с повидлом пахли так одуряюще, что я один за другим положил себе на поднос, рядом с борщом, салатом и пловом целых четыре штуки.
        И компот!

* * *
        Глава 12, в которой запахло колбасой, камсой и жареным
        "Длинное и синее, пахнет колбасой," - угадайте, что это? Правильно, поезд Москва-Брест. Я стоял на железнодорожном вокзале и дышал запахом мазута, человеческой суеты и вареных яиц. Почему на вокзале постоянно пахнет вареными яйцами?
        - Дизель-поезд сообщением Калинковичи-Гомель прибывает к первой посадочной платформе! - на удивление ясно и понятно сообщила приятным голосом дежурная по станции.
        Калинковический дизель прибывал, а до Московского пассажирского было еще минут двадцать. Дачники торопились к поезду, нагруженные котомками и авоськами: деловитые бабушки в платочках, редкие дедушки с сосредоточенными лицами, толстые крикливые тетки… Студенты гомонили и курили, и хохотали над всякой чепухой, и плевали шелуху от семечек на траву. Облезлая псина чесалась и зевала под лавкой, безбожно разевая пасть, демонстрируя всем розовый язык и белоснежные зубы.
        - Товарищи! А где электричка? Почему - дизель-поезд? Электричка на Гомель будет? - суетился какой-то интеллигентного вида субъект у колонны пешеходного моста.
        Выглядел он неплохо - кремовый костюм, такая же шляпа, коричневые туфли, академическая бородка… На него смотрели удивленно.
        - Товарищи, я ведь билет купил, я на Гомель уеду?
        - Уедете, не переживайте, - откликнулся я. - Дизель - та же электричка. Пригородный поезд. Просто тянет его тепловоз. У нас на Полесье контактные провода не протянули еще. И долго еще не протянут, думаю - лет пятьдесят…
        Мужчина сначала облегченно кивнул, а потом поинтересовался:
        - А почему вы говорите, что лет пятьдесят не протянут? Мы же через пятьдесят лет на Марсе города будем строить! Или как?
        - Да-да, наверняка построим, и на Луне, и на Марсе, и на Ганимеде. Но Полесье - это Полесье. Даже мелиорация не очень-то помогла. В общем - не нервничайте, спокойно садитесь на дизель и езжайте в Гомель. Вы ведь не местный, да?
        - А что - так заметно? Из Смоленска, лекции в ветеринарном техникуме у вас читал… Надо же - дизель! - хмыкнул он.
        Гоня перед собой ветер, к перрону, грохоча колесами, подъезжал состав. На хищной морде локомотива красовался советский герб, за стеклом кабины улыбался машинист и что-то говорил своему товарищу, а потом по-хулигански выдал гудок - звонкий, задорный. Народ засуетился, забегал, высчитывая удобную позицию, чтобы половчее запрыгнуть в вагон через головы выходящих пассажиров.
        - Гера! - сказал несколько гнусаво знакомый голос. - Доброго дня.
        Передо мной стоял Тимоха Сапунов и протягивал руку для приветствия. Я сразу напрягся, а потом разглядел конкретную синеву под глазами, которая осталась после моего "бычка" в переносицу, убедился, что он абсолютно трезвый, и протянул руку в ответ:
        - Привет, Тимох. Что - перемирие?
        - Ну да. Нечего нам делить, да и незачем. Хотя вот та краля, с которой ты был…
        - Но-но! Тут как в музее - глазами смотри, руками не трогай. Ты вон к общаге педучилища на охоту сходи, пока сессия не началась. Только пуговицы с гульфика убери, смотрится стремно.
        - А… А! Модно ж вроде?
        - Модно будет говно кушать - тоже начнешь?
        - Тьфу, Гера, чего ты такой вредный стал? - отмахнулся Сапун. А потом поинтересовался: - Ты вообще зачем сюда пришел?
        - Затем же, зачем и ты. За посылочкой.
        - А… Из Москвы?
        - Ну не из Калинкович же!
        - Слушай, а давай после того, как Федоса встретим - пивка бахнем в "Белом Аисте"? Как раз дела наши обсудим…
        Вот же! И он Федоса ждет. Но у меня - детали по заказу Езерского-старшего, для металлоискателя, и дорогущий диктофон, а у него что? Что Тимоху нужно в Москве?
        - Ладно, черт с тобой. Выпьем пива, хотя у меня рабочий день еще. Шеф учует - сожрет меня.
        - А ты скажи, что это, как его… Интервью у меня брал, во! - ухмыльнулся Тимох.
        - А ты дашь?
        - Чего дашь? - вдруг резко отупел он.
        - Интервью! - рявкнул я.
        - А-а-а-а! А про что?
        - Да хоть как район на район ходите, м?
        - Ты чего, Гера? Охренел? Я не стукач!
        - А мы без имен и фамилий, но в красках…
        - Так все ж и так всё знают! Нахрена оно тебе?
        - Для дела. Вот смотри: ребята у нас в Дубровице свирепые, храбрые, бойцы что надо! А зал бокса - один! Еще секция по борьбе есть - и на этом всё. Нечем, получается, пацанам заняться! Нужен дворец боевых видов спорта, а? Самбо, борьба, рукопашный бой, тот же бокс - мало ли что? Чтобы не только школьники - а все желающие могли приходить по вечерам, заниматься, повышать свой уровень! Мы ж всех порвем, областные соревнования точно возьмем, а там - республика, Союз! - я вещал ему про Нью-Васюки вдохновенно, с огнем в глазах, потому что сам верил в то, что говорил.
        Глаза Тимохи, кажется, тоже загорелись:
        - У нас такие талантливые малолетки есть на Розе, и на Песках, и на Болоте… Чемпионы просто, смекаешь?! Но я им просто этого не говорю, чтоб не выеживались! Знаешь - мне очень нравится ход твоих мыслей. Я бы сам к толковому тренеру походил, позанимался. Вон ты как нас укатал… - и потер переносицу. - А всё - пьянство и отсутствие практики!
        - Да вы меня тоже неслабо отделали! Не были бы пьяные - лежать бы мне на тротуарчике. Пьянству - бой, пьянству - гёрл!
        - Хо-хо!
        В это время объявили отбытие дизеля и прибытие пассажирского. Московский поезд пах не колбасой, а так, как и положено поезду: раскаленным металлом, дымом и сортирами. Федос - толстенький, потный, с кучей сумок, выкатился колобком из вагона СВ и, пыхтя, поскакал прямо через пути к стоянке, где дежурили таксисты.
        Те мигом его обступили. Явно - тоже имели свой интерес. Милиционер на крыльце вокзала взирал на эту суету без всякого интереса, сбив фуражку с макушки на лоб, пожевывая травинку и щурясь на солнце. Мы не спеша, ожидая пока таксисты отстанут от челнока (или как это сейчас называется?), двигались по дорожке к стоянке.
        Колбасой всё-таки запахло. Сервелатом, докторской и чем-то еще, малознакомым. Звякнули бутылки дорогого алкоголя, зашуршали обертки…
        - Салют, Сапун! Держи, - Федос сунул ему какой-то небольшой сверток, взял деньги и отвернулся.
        Пришлось покашлять, чтобы привлечь его внимание.
        - А ты что за… А-а-а, Белозор? Намаялся я с твоим заказом. Восемьсот рублей с тебя за всё.
        - ..ять, - сказал я, и полез за деньгами. - Эксплуататор!
        Челнок только широко улыбнулся, демонстрируя золотую фиксу. С Федосом спорить было бессмысленно. Не отдаст товар - и всё. Потом найдет кому загнать барахло, за ним не заржавеет. Так что накопленные матерью Белозора деньги улетали в трубу. Заначку Геры я пока не нашел. Но, зная Викторовича, он ее точно спрятал в книгах. Придется перетряхнуть этажерку - и все полки… А эти деньги лежали в простом бумажном конверте в верхнем ящике стола, запертом на мебельный ключ. Девятьсот двадцать рублей, два царских червонца и серебряная цепочка - все сбережения. Сберкнижку Федоровна не заводила, поскольку государству доверяла не очень - старая школа!
        Пересчитав десятирублевки, челнок сунул мне в руки одну из сумок - тяжеленную - и хлопнул по плечу самого толстого таксиста:
        - Поехали, Гриша, в "Волну", - это ресторан такой, на берегу Днепра, самый шикарный в городе.
        "Волга" с шашечками увезла челнока кутить, а мы с Тимохом двинули в сторону "Белого Аиста" - то ли кулинарии, то ли закусочной на другой стороне привокзальной площади.

* * *
        Над потолком вяло вертелся вентилятор с тремя лопастями, на которые пытались усесться крупные зеленые мухи. Одной это удалось, и она довольно потирала лапками, поглядывая на своих менее удачливых товарок фасеточными глазками и наворачивая круги - один за другим.
        Столики тут были высокими, рассчитанными на распитие пива и употребление местных деликатесов исключительно стоя. На каждом столике имелся пластмассовый стакан с салфетками, частью уже скомканными и запихнутыми обратно, и керамическая солонка с крошками от яиц, каплями томатного сока и крупной солью. Рядышком располагались пепельницы: курить тут было можно.
        В углу какой-то крупнотелый дед пытался отломать голову таранке, состроив зверскую рожу и выпуская огромные клубы дыма из самокрутки. Недалеко от входа компания работяг цедила пиво из стеклянных бокалов и жевала котлеты в тесте, одновременно ковыряясь в жареной мойве.
        Сапун решительно двинул к прилавку:
        - Два "Дубровицких" и таранку, вон ту, со спинкой пожирнее. Гера, будешь таранку?
        - Не-е-е, я есть хочу. Два беляша и что это у вас? Жареный горох? О-о-о-о, дайте.
        Про жареный горох мне еще батя рассказывал. Не Герин - мой. Вместе с поллитром пива бонусом шла камса - мелкая, соленая, из бочки. Были те, кто предпочитал другую закусь - но камса была халявной, а потому мало кто отказывался. Сапун взял себе горсть рыбешек, прямо на бумаге, несмотря на то, что имел виды на таранку. А я не стал - будут потом пальцы рыбой вонять до второго пришествия!
        Устроившись за одним из столиков, мы звякнули краешками бокалов друг о друга и присосались к пиву. Господи ты Боже мой, я скучал по этому вкусу! Мне как раз исполнилось восемнадцать, когда Дубровицкий пивоваренный завод выкупил "Хайнекен", обещая золотые горы и небывалый рост качества. "Дубровицкое" и "Днепровское" и без того пользовались в народе доброй славой, а у дубровчан и вовсе считалось дурным тоном и отсутствием всякого соображения - пить привозную жижу из алюминиевых банок и пластиковых "торпед", когда наш, местный пенный напиток - лучший в мире! Стоит ли говорить о том, что завод наш "Хайнекен" прикрыл, и "Дубровицкое" стали разливать в Бобруйске, из одной бочки с сомнительным "Бобровым". Приватизацию потом взяли под цепкий контроль, но завод заново так и не открылся. Так что попить настоящего дубровицкого пива мне удалось всего раз пять - и вот теперь, в прошлом, можно было наверстать упущенное.
        - Гера, - Тимох вопросительно посмотрел на меня. - Ты же нашел бункер? Ты же говорил, что дело верное, нужно только карты посмотреть. Говорил - съездишь в Москву, подгонишь схему с немецкими укреплениями у Гончаровки. Дальше мы уж сами… А теперь - стал сливаться! А меня уже спрашивают о том, о сём…
        Ай да Гера, ай да сукин сын! Сам-то Белозор черным копательством не промышлял, червь архивный, а вот шпане местной информацию, добытую путем перелопачивания картонных папок и желтых страниц - сливал. Я знал, о чем идет речь - у Гончаровки был бой за брод через реку Брагинка, крохотный эпизод грандиозной Битвы за Днепр. И читал я об этом как раз из статей Германа, чтоб его, Викторовича! Небось со свойственной ему осторожностью он не зарился на места крупных сражений - тот же Лоев или Комарин, а разыскивал сведения о затерянных деревушках и урочищах, ставших местами схваток. А потом шел по цепочке, выясняя уровень укрепленности, воинские части, которые там стояли и другое, всякое-разное, сулящее немалые материальные ценности. Уверен - за эсэсовский кинжал или казацкую шашку и сейчас коллекционеры готовы отдать дикие деньги. А ведь были и вещи самые обычные: радио, патефоны, телефонные аппараты, бинокли, фляжки - что угодно! Если не зацикливаться на огнестрельном оружии - можно было развернуться неплохо и довольно безопасно. А что касается мин и снарядов, так ребятосики - народ безбашенный. Пока
товарищу ногу не оторвет - ничегошеньки не осознают… К тому же Тимох наверняка имел выход на людей посерьезнее.
        - Знаешь, что у меня в сумке? - злодейски улыбнулся я.
        - Что-то тяжеленное! - подался вперед Сапун.
        - Детали для металлоискателя, Тима.
        - …ный в рот! - восхитился Тимоха. - Гера, это ж… Это ж мы ж теперь же… Ого-го! И эти, смычковские, нам теперь не конкуренция. А! О! Гера! Это что, получается, ты их с тем полканом…..ный в рот!
        На него было смотреть и смешно, и грустно. А я подумал, что мне охренительно повезло. В голове этого молодого лиходея всё сложилось: я теперь был божеством, а он - передо мной со всех сторон виноватым. А что еще он мог подумать? Смычковские браконьеры, оказывается, тоже грешили копательством - но как раз занимались в основном огнестрелом. Отсюда и схрон с "Максимом" и прочим смертоубийственным добром. Куда они гнали товар - понятия не имею, но на такие штуки желающих всегда найдется вагон и маленькая тележка. А я при помощи милиции от них избавился - всерьез и надолго. И у Сапуна теперь были развязаны руки! А еще металлоискатель - это ведь совсем другой уровень!
        Ишь, какой я молодец весь получаюсь самым неожиданным образом, аж страшно!
        - Тихо мне тут! - шикнул я. - Чтоб и не рыпались даже, придержи своих архаровцев. В поле - ни ногой! Ясно?
        Оставалось понять, как мне из этого всего выпутаться и не присесть всерьез и надолго. Потому - лучшим выходом было пока тормозить его энтузиазм. Чем дольше - тем лучше.
        - Да я ж не дурак, понимаю. Терпение нужно!
        - А ребятосики твои? Они в курсе сути дела?
        - Не-е-е-е! Туебни они, думают, ты мне за карточный долг торчал. Как и договаривались - подгоны твои только я знаю! Хе-хе, прикинь, действительно считают, что приди в лес, найди, где старые окопы, ткни лопатой - и ка-а-ак попрет! Ёлупни настоящие, смекаешь?
        - Вот теперь тебя хвалю я, вот теперь тебя люблю я! - пропел я на манер Мойдодыра.
        Это действительно было хорошей новостью. Тимох болтать не станет, парень с понятием. Может, и выкручусь еще.
        Со склада прикатили свежую бочку пива - деревянную, с металлическими ободами- и народ, которого стало заметно больше, тут же кинулся к прилавку.
        - Это чего они? - удивился я.
        - Как это - чего? В новой бочке пиво разбавить еще не успели! Так что - еще по одной?
        Я чуть было не согласился. Но вдруг случилось нечто непредвиденное: послышался знакомый энергичный говорок Юрия Анатольича! Глянув в сторону большого, чуть ли не во всю стену, окна я, как говорят белорусы, "чуць не страциу прытомнасць" - короче, приобрел бледный вид и легкое головокружение. Анатольич вел в "Белый Аист" шефа! Вот ведь проходимцы старые!
        - … новую бочку должны прикатить! - как раз вещал бывший прапор.
        Прапоров бывших не бывает. Иначе - откуда такая чуйка на это дело? Ну какого черта им не пойти в ту же "Волну", или "Полесье"? Да даже в "Юбилейном" рядом с редакцией можно было пивка бахнуть! Не-ет, новая бочка - значит надо в "Белый Аист"!
        - Пора мне, Тима! Всего доброго, свидимся! - поручкался я с удивленным Сапуном и стремительным домкратом рванул в сторону туалета, подхватив сумку с деталями.
        Это был мой единственный шанс. Что дозволено Юпитеру, как известно, нас парить не должно, а вот застав в злачном месте меня, товарищ Рубан мог вполне закономерно задаться вопросом: не попутал ли берега товарищ Белозор?
        На первый взгляд - ответ очевиден. Но если копнуть глубже, то сейчас уже было три часа дня, и, прежде чем идти на рандеву с Федосом, я полдня бродил вдоль ж/д путей с бригадой обходчиков и беседовал с ними на предмет улучшения условия труда и быта на нашей, дубровицкой дистанции пути. Ну, и в целом - о надеждах и чаяних молодого поколения железнодорожников - бригада-то была сплошь комсомольская! Так что беляши с жареным горохом и пиво засчитывались у меня вместо обеда. Личные дела и работу я не мешал - это правило такое. Сначала дело, необходимое для физического выживания тушки реципиента, а потом уже - великие планы и глобальные свершения. Но поди расскажи это быстро закипающему начальству? Даже если я покажу Сергею Игоревичу исчерканный заметками блокнот - ни разу не поможет. Буду четвертован, выпотрошен и оставлен на съедение привокзальным собакам.
        Скрывшись в туалете, я пропустил шефа и водителя мимо, подглядывая за ними сквозь крохотную щелочку. Улучив момент, шмыгнул к входной двери, и успел заметить заговорщицкий и одобрительный взгляд Анатольича. Этот жук мне даже подмигнул и принялся тыкать пальцем в какие-то закуски на витрине, отвлекая внимание шефа.

* * *
        Когда главный редактор, потяжелевший и довольно благодушный, заявился в редакцию, я уже заканчивал неплохую статью с уродским заголовком. "Молодо, но не зелено: комсомольская смена железнодорожников". Счет материалам с кретинскими названиями здесь, в этом времени, можно было считать открытым. Там, в двадцать первом веке, их у меня насобиралось таких публикаций добрых три десятка, и лидерство держала заметка про обновление городского автобусного автопарка: "Новый ПАЗ радует глаз!" Дичь-то какая, а?

* * *
        Глава 13, в которой удочки снова забрасываются
        - Образовалась пробка из материалов, коллеги, - сказала Арина Петровна на внеочередной планерке. - Старайтесь писать короче, сами знаете - газета не резиновая. А нам еще перепечатка из Советской Белоруссии светит… В общем: короче, ёмче, лаконичнее. Ставить материалы некуда.
        Элита редакции - желтая кость, журналюги - грустно покивали. Остальным в общем-то было наплевать. Если бы эта фраза прозвучала в двадцать первом веке - я просто включил бы кинцо на компе и провел бы день с чашкой кофе за монитором. Или - набросал бы очередную курсовую-дипломную работу богатеньким бездельникам-заочникам, или набрал пару текстов для копирайтинговой биржи. В общем - было бы чем заняться. А тут… Всё-таки жизнь человека постиндустриального общества гораздо более насыщена событиями и информацией, чем то, в чем я существую нынче. Можно было почитать книжечку, полистать газеты, послушать радио, потрепаться со Шкловским и Стариковым, но - под ложечкой тянуло, вся моя натура требовала действия!
        Достучав на "Ундервуде" пару ответов на обращения граждан, решил сходить на спасательную станцию к водолазам, и узнать, какими возможностями они обладают, и можно ли их использовать во благо родной Дубровицы, всей страны Советов и отдельного взятого Геры Белозора. Идея с мореным дубом не давала мне покоя, а на следующей неделе светил визит на ПДО, к Волкову - и к этой встрече я должен был подойти во всеоружии. А под марку похода на Днепр можно было еще и посетить ателье - благо, аванс недавно дали, еще и премию неплохую начислили, в будущее можно было смотреть с оптимизмом. А когда пришел гонорар из милицейской "На страже" - я и вовсе не удержался от хулиганского присвиста: в республиканских газетах цена за строчку была не чета нашей!
        Только вышел на крыльцо - хлынул ливень. Май заканчивался, и, наверное, рыдал именно поэтому. Мокнуть под дождем? Ну, нет! Пришлось возвращаться в кабинет. Редакция как будто вымерла: шеф укатил в райком с Анатольевичем, Стариков со Шкловским - на село, в поисках героев-хлеборобов. Старшее поколение пряталось по кабинетам, а девчата… Их щебетание эхом разносилось по коридору.
        Мой кабинет что в той, что в этой жизни располагался, как заповедали великие мудрецы древности, подальше от начальства, поближе к кухне. То есть - к источнику щебетания.
        - …и не заходит даже, и цветов больше не носит, мне сама Машенька Май сказала. Нашел себе какую-то северянку с двумя детьми, из мажорных! Говорят - красотка!
        - На "Сетке" их вместе видели, так Гера с ней только и танцевал, а потом, говорят, подрался с кем-то! Помните, когда он со ссадиной на скуле пришел? Вот из-за нее дрался. Мне Рита сказала - эта северянка его целовала прямо взасос, у всех на виду, фу!
        - Ну так уж и "фу"? Можно подумать, ты своего Николашу не целовала! - это уж точно была Фая.
        - Ну не на виду же у всех! И вообще - мы с Никитиным расстались. Он не хочет поступать в институт, а зачем мне водитель бензовоза?
        - Ну ты меркантильная, Алёнка! Зато глаза голубые, и мускулы… И высокий!
        - У Белозора - карие глаза, тоже ничего, - сказала Арина Петровна. - И повыше Николаши.
        - А что тебе Белозор? - удивилась Фая. - У тебя же Гришка!
        - Гришка на Севере… - грустно сказала ответственный секретарь. - А что, правда у той женщины двое детей? Она что - разведенка? Или Гера крутит с замужней?
        Я громко затопал ботинками и ругнулся - мол, проклятый дождь. А потом зашел на кухню. Картина маслом: три девицы под окном пили кофе с коньяком! Симпатичные дамы, что тут скажешь? В Беларуси вообще мало несимпатичных, будь они хоть польки, хоть латышки, хоть еврейки. Про полесских русалок и говорить нечего… Но с Тасей им не тягаться. Дело ведь не только во внешних данных, верно?
        - Приятного аппетита, дамы! Какие новости? Есть ли жизнь на Марсе?
        Дамы смотрели на меня как на идиота.
        - Какой Марс, Гера?
        - А-а-а-а, никакой… Не одолжите пару ложек кофе?
        Вот потому они рядом с Таисией и не пляшут. С ней бы мы после захода о Марсе тут же начали обсуждать каналы, ледяные шапки, ракетостроение, "Аэлиту", "Принцессу Марса" и "Войну Миров", Гагарина, Титова, Климука и Ковалёнка. А с этих что взять? Разве что - кофе…
        Я варил кофе, дамочки обсуждали какой-то индийский фильм, который шел в кино, модные прически и совсем чужих мужиков, до которых мне дела не было.
        - Белозор! - вдруг сказала Езерская. - Последний звонок на носу, сделаешь опрос с десятиклассниками? Про надежды и мечты на светлое завтра?
        - Так места же нет?
        - На опрос - найдем, главное, ты ребят и девчат посимпатичнее найди. Четыре-пять человек, ладно?
        - Так я прямо сейчас тогда и пойду. Вот фотоаппарат возьму - и догуляю до четвертой школы. Поймаю кого-то после уроков.
        - Ну хочешь - иди сейчас… Трудоголик.
        Да-а-а, трудоголик. Это вы все тут бездельники. Но вслух этого не сказал - я ведь хороший, воспитанный мальчик, который каждое утро делает зарядку… Ладно, не утро, а вечер, и не зарядку, а тренировку со штангой и гантелями. Но всё равно - Джимми Хокинс бы одобрил.

* * *
        Что меня поразило в нынешних школьниках - они действительно были уверены в своем будущем. У них не возникало вопросов - что будет дальше? Спокойствие за завтрашний день наделяло их рассудительностью, возможностью планировать, строить свою жизнь! Им не нужно было держать нос по ветру и думать, какая профессия на рынке труда нынче более востребована? Престижна - да. Нравится - конечно. Родители посоветовали - тоже аргумент. Но что бы ни выбрал себе выпускник - он точно знал, что страна о нем позаботится! Работа, жилье, зарплата, возможность отдохнуть в санатории и съездить на море - будь ты учителем, водителем или строителем.
        Безработица? Какая безработица? В Дубровице чуть ли не на каждом столбу, на каждой проходной любого предприятия висели громадные объявления о том, что на такой и такой завод, в организацию, контору требуются специалисты - список прилагается. Нефтяники, металлурги, деревообработчики, воспитатели, медики - нужны были все!
        В нашем районном городишке имелся ветеринарный техникум, педучилище, ПТУ завода "РИТМ" (там электронику для ракет собирали), и еще одно ПТУ - в Озерщине, аграрно-технической направленности, там учили на сварщиков, трактористов, автослесарей и Бог знает на кого еще. Всё - бесплатно и с гарантированным трудоустройством. Большая часть из них сохранилась и функционировала в двадцать первом веке, мимикрировав под колледжи и лицеи, но бешеным спросом они не пользовались, считаясь заведениями второсортными, среднего уровня.
        А вот местные ребята вовсе не стеснялись признаться - хочу быть сварщиком, потом по вербовке - на великие стройки Севера, или - на БАМ, или еще куда… Нет, и амбиций тут хватало - одна симпатичная смугленькая девочка-выпускница, стройная, с мечтательным выражением лица, вдруг призналась:
        - Попробую поступать в Московский Государственный университет имени Ломоносова.
        - Достойно! - сказал я, пряча внутреннюю улыбку. - А на какой факультет?
        - Психология.
        - Отлично! У вас всё обязательно получится, я вам обещаю.
        Девочка-девушка как-то по-доброму улыбнулась и кивнула. Она точно поступит, я и вправду это знал. И девочку эту знал лучше, чем кого угодно в мире. Она умела и любила учиться, шла на золотую медаль и вообще - именно там, в Москве, через три года встретила моего отца, и вышла за него замуж, и дождалась из армии и вместе они колесили по всему Союзу и приехали сюда, чтобы родился я, грешный. Но это - лирика. Факт был в том, что из Дубровицы обычная девчушка поступила в МГУ, без репетиторов, протекции, блата, взяток и всего такого прочего.
        Мне дорогого стоило не ляпнуть что-нибудь еще - ужас перед эффектом бабочки и катастрофой пространственно-временного континуума превозмог призрачный шанс как-то улучшить жизнь мамы с папой или бабушки с дедушкой. Я и раньше старался держаться от них подальше, но теперь вот - судьба свела… Поэтому нужно было быть осторожным. А ну, как мои родители не встретятся и не полюбят друг друга - и меня тутошнего разорвет на много маленьких медвежат?
        Пока шел от четвертой школы, к берегу реки Днепр - меня малость потряхивало. Ну да, пообщаться с семнадцатилетней мамулей - стресс неслабый! Интересно, что ее матушка скажет, когда увидит дочу в газете? Бабушка у меня была ого-го! Заря коммунизма!
        Пытаясь отвлечься от мыслей о родне, вроде как оставшейся сорок лет спустя, а вроде - живущей тут, под боком, я вытянул из кармана свою покупку: диктофон. Федос не подвел. Где он достал такой приличный микрокассетный "Sony" М101 - я не знал и знать не хотел. Это была настоящая вундервафля в мире звукозаписывающей техники, а прилагающиеся к нему десяток кассеток могли просто свести с ума любого журналюгу. Но и деньжищи он с меня содрал такие, что… До сих пор вспоминать жутко.
        В век смартфонов мы почти перестали с собой носить даже карманные цифровые диктофончики, и тут, столкнувшись с необходимостью фиксировать всё в блокноте, я откровенно страдал. На редакцию был ОДИН диктофон, просто гигантских размеров, с внешним микрофоном и чудовищным качеством записи - и его брали на важные интервью со всякими партийными и советскими небожителями. Так что да - я сильно раскошелился, потратив сбережения, но жизнь себе облегчил. В моей маленькой карманной прелести имелся и разъем для наушника, и батарейки для нее нужны были самые обычные, пальчиковые… Честно говоря, заказывая Федосу портативный диктофон, я был готов даже смириться с такой хреновиной в сумке на ремне, как в редакции, но он превзошел сам себя… Хотя от воспоминаний про цену до сих пор появлялась оскомина на зубах.

* * *
        Набережная и берег Днепра отличались от того, что я помнил кардинально. Благоустроенная ее часть была гораздо меньше, за обрывами никто и не думал ухаживать, разве что ласточки-береговушки, которые носились туда-сюда над водой, то пропадая, то появляясь из своих норок. Зато - у причала виднелся пришвартованный теплоход, гудел моторами земснаряд посредине фарватера, углубляя дно после весеннего паводка. Река была широкой, полноводной - влияние глобального потепления и мелиорации еще не сказало свое веское слово в пользу обмеления полесских речушек, питающих легендарный Борисфен-Славутич.
        Рустам Гахраманов, старший спасатель-водолаз, как раз занимался починкой гидрокостюма.
        - А! Газета! Привет труженикам пера! - сказал он и взмахнул каким-то диковинным инструментом.
        - Салют владыкам водной стихии! - в тон ему откликнулся я.
        Память Геры выдала: с Рустамом они приятельствовали, вместе участвовали в соревнованиях по триатлону и, кажется, даже кого-то били в свое время.
        - Тонут, - с места в карьер начал Гахраманов, почесав свои черные соболиные брови. - Напьются - и тонут! Особенно по пятницам. Как солнышко выглянуло - сразу все на берег, да с бутылочкой… А еще - на лодках переворачиваются. Вообще, запретил бы к черту лодки, пока вода не сойдет.
        - Запретят, не переживай. Запретить вообще - дело нехитрое.
        - Напиши - дубровицкие водолазы заявляют решительный протест пьянству на берегах Днепра, ибо трудно и противно вытаскивать разбухшие тела с выеденными раками глазами. Даже - отвратительно. Особенно - в районе метизного и ПДО. Там сплошные корчи на дне! Течение их туда несет, и на излучине в корчах они и цепляются…
        - А напишу! - кивнул я. - Если тебя начальство не заругает.
        - Не заругает. Я нынче сам себе начальство, пару историй таких могу рассказать, что волосы дыбом! А цифры мы давать не будем, чтобы статистику не портить. Тонут страшно!
        - Слушай, Руст, а вот с корчами этими - много их там? - я-то знал, что очень, очень много. На миллионы долларов, если по меркам девяностых.
        - Всё дно усеяно, Гера. В несколько слоев. Это с дубрав каждое половодье уносит стволы деревьев, и не чистили там реку никогда. Тысячи и тысячи лет!
        Дубровица так и получила свое название - от вековых дубовых лесов, окружающих город. Днепр подмывал песчаные берега, русло менялось, стволы деревьев путешествовали вниз по течению - ровно до мыса, излучины, на которой стоял заводской район. Там твердая порода становилась непреодолимой преградой для реки, давая свободу вешним водам только в сторону заливных лугов и защищая город от наводнений. Это было даже странно - почему никому ни разу за десятки лет не пришло в голову сложить два и два - дубравы, излучина, мореный дуб, сумасшедшие деньги. Только братки в девяностые и сообразили на этом заработать! Кустарным способом, с помощью вот этих же самых водолазов, трактора и чисто конкретной матери срубили кучу бабла, вывозя за рубеж ценнейшую древесину.
        - А как ты и твои архаровцы насчет подработки?
        - В смысле? - прищурился Гахраманов.
        - В том смысле, чтобы по дну полазить и стволы эти поцеплять, а их - техникой на берег будут вытаскивать.
        - Будет снаряжение и финансирование - мы только за. Корчи эти задолбали уже!
        Даже он не мог сложить те самые два и два. Да и я бы не смог, если бы послезнанием не обладал.
        - В общем - если предложение поступит, ты поддержишь?
        - Поддержу, отчего нет? А в чем фокус, Гера? Что ты мутишь?
        - Нью-Васюки станут центром вселенной, Рустик! Так и знай!
        Гахраманов почесал затылок и задумчиво проговорил:
        - Дялисян, майгюли?
        А потом я достал диктофон, поменял кассету, чтобы ненароком не загубить запись с опросом, и мы записали обращение от дубровицких спасателей-водолазов к несознательным пьющим гражданам. И про выколупанные глаза - тоже, хотя я сомневался, что шеф это пропустит в печать. Не то время!

* * *
        Серость, серость - даже несмотря на майские погожие деньки и умытый дождем город! Даже множество деревьев и кустов, и сирень, и клумбы не скрашивали непроходимой серости. Дубровица была на восемьдесят процентов уничтожена во время битвы за Днепр в 1943 году, и освобождена на полгода раньше остальной территории БССР - вместе с Гомелем и другими районами юго-востока. А потому - отстраивать ее пришлось практически заново, из исторических зданий сохранились Успенский собор, костел, бывшая женская гимназия - там сейчас располагалась музыкальная школа и кинотеатр, где крутили повторно фильмы, уже показанные в "Беларуси". Еще некой архитектурной ценностью мог похвастать разве что интернат для детей-сирот, картинная галерея и пара-тройка домов в центре. Остальное - хрущевки, панельки, бараки, частный сектор и административные и культурные здания в стиле сталинского ампира или позднесоветского хай-тека вперемешку с классицизмом. Такое можно увидеть, наверное, в любом районном центре от Бреста до Владивостока… Угнетающее зрелище.
        Жилищное строительство и обеспечение населения крышей над головой, переселение из коммуналок и бараков - это здорово, но неужели у огромной страны не нашлось лишнего рубля на банальную краску? Салатовую, желтую, розовенькую, в конце-то концов? В условиях, когда в году 150 дней - пасмурные и всего лишь 30 - ясные, душить психику людей еще и серыми городскими пейзажами - бесчеловечно!
        - Здравствуйте! - кто-то вдруг цепко ухватил меня за рубашку. - Вы ведь в газете работаете?
        Я едва не врезал локтем - манера хватать людей за одежду меня всегда бесила. Обернувшись, я столкнулся нос к носу с юношей лет восемнадцати - белобрысым и каким-то встревоженным. Ничего себе манеры у молодого джентльмена! Освободив свою рубашку из его цепких пальцев, глянул на него сверху вниз:
        - Работаю. Белозор моя фамилия.
        - Так это вам дядя Петя звонил? Ну, про кладбище?
        Какой еще… А-а-а! Который про разобранную плитку!
        - Звонил, точно. Я порекомендовал ему, куда обратиться.
        - Он сейчас в реанимации лежит, с черепно-мозговой травмой, в коме, - на парня было жалко смотреть.
        - Та-а-а-ак! - совсем как Викторович сказал я. - Пошли в редакцию, обсудим.

* * *
        Глава 14, в которой шеф одобряет расследование
        Вся эта глава основана на слухах и домыслах многолетней давности, и никакого отношения к доблестным коммунальщикам моего родного города не имеет, они люди героические, на таких мир держится.
        - Гера, ты не охерел? - спросил шеф очень вежливо. - Какое, к лешему, кладбище? Какое, к чертовой матери, расследование?
        Он мне живо напомнил того редактора из фильма: "Мне нужны фотографии Человека-Паука!" В такой ярости я его еще не видал.
        - Слушайте, заявление в милицию он написать не сможет - в реанимации лежит. Идти к Привалову или Соломину с пустыми руками, мол "дядя Петя звонил" - это просто смешно. Но и проигнорировать не могу - в конце концов, я сам ему предложил сначала просто поговорить. А теперь у человека трещина в черепе!
        - Белозор, что с тобой творится в последнее время? Мы что - "Нью-Йорк Таймс" по-твоему? Мы - районная газета! "Маяк"!
        - Вот именно что - "Маяк". "Светить всегда, светить везде…" - и всё такое прочее. Ну, давайте я просто похожу, посмотрю, поспрашиваю… Если будет что-то серьезное - сразу в милицию.
        - Сразу - ко мне! В милицию - потом!
        - То есть - вы не против?
        - Катись к черту, Белозор, как ты меня достал!
        - Служу родной редакции!
        - Двери плотно закрой, паяц! Что за вожжа тебе под хвост попала, а?
        Найти ниточки к этому делу было довольно просто: соболезнования и объявления о смерти в нашей газете печатались на последней страничке. Поэтому я ухватил подшивку за последний месяц и отправился в кабинет - расследовать. А еще мне нужна была структура районного коммунального хозяйства, чтобы понять - кто конкретно отвечает за кладбищенские дела.

* * *
        Работа с подшивкой дала мне дюжину фамилий умерших и их адресов: народ еще указывал адреса и время выноса тела. "У шаснаццаць гадзин адбудзецца вынас цела" - так и писали. В справочной я получил шесть номеров телефонов, из которых поговорить согласились четыре, а на мои вопросы о странностях во время похорон утвердительно ответили двое.
        Одна - бабуля лет семидесяти - сидя на лавочке, вытирала уголком платочка глаза:
        - В комиссионке костюм майго Хвёдара убачила! Я яму сама на отвороте буквочку "З" вышивала - Звертовские мы… А потом пошла себе штось с одежи присмотреть - а там костюм… С буквочкой… Это что это делается?
        Костюмов в Союзе однотипных было пруд пруди, с разнообразием ассортимента проблемы существовали. Но с буквочкой вышел прокол - и бабуля сумасшедшей не выглядела. Выкупить костюм не выкупила - денег не хватило. Но адрес комиссионки дала.
        Второй - пыхтящий и матерящийся лысеющий дядька, тоже рассказал нечто удивительное:
        - Приехали, мы, значит, отца моего хоронить… А там - в яме вода стоит! Откуда вода? Бог знает. Ну не в жижу ж эту гроб опускать… Дал ихнему главному четвертак - тут же через десять метров могила нашлась, сухая. Ну, так там захоронили. А вечером кум мой свата своего на тот свет провожал - как раз та могила, что для папаши моего им пришлась… И никакой воды! Чудеса!
        Да уж, чудеса. Про это схему я как раз кое-что знал.
        Наведался и в больничку - пытался узнать о судьбе пострадавшего дяди Пети, но дальше вахты меня не пустили, медсестра строго глянула сквозь очки и отрезала:
        - У него Тиханович - лечащий врач! Поправится ваш дядя Петя! Но пока в себя не приходил.
        Ну, раз Тиханович…
        Пришлось заходить с другой стороны: копать под коммунальщиков.
        «Участок гражданского обслуживания» - так называлось подразделение, отвечающее за все вопросы, связанные с уходом советских людей в мир иной. По крайней мере в Дубровице. Уборка кладбищ, могильные земляные работы, даже изготовление памятников и оград, и - в случае необходимости - приведение в порядок тела усопшего и всё в том же духе. Товарищ Глинский Кирилл Иванович числился начальником участка. Некто Большаков - бригадир РКО (рабочих по комплексному обслуживанию) - был ответственным за все работы по благоустройству на Старорусском кладбище.
        Вооружившись удостоверением и диктофоном, я отправился в контору участка гражданского обслуживания - она располагалась как раз напротив кладбища.
        - Нету Кирилла Ивановича, он территорию обходит! - тут же отправила меня куда подальше суровая моложавая женщина. - Приходите завтра.
        Найдем и на территории. Бешеной собаке пару километров - не крюк.
        Начал поиски с кладбища еврейского. Здесь шумели тополя, пара пожилых женщин наводила порядок вокруг специфических каменных надгробий, пели птички и только-только начинали цвести белые вьюнки. Всё это было очень живописно, но Глинского тут не было, а потому - поиски продолжились.
        Нашелся начальник участка в самом дальнем углу Старорусского кладбища, в тени гигантских тополей, которыми заросла вся территория этого последнего пристанища бренных тел. Глинский костерил и материл двух понурых работяг, которые смотрели себе на носки ботинок.
        - Как можно было пролюбить фамилию? Ну как? Летчик, герой, получил ранение, сражаясь за нашу Дубровицу, умер в госпитале! Куда дели табличку? Где я теперь фамилию возьму?
        - Дык медная была, может бичи… - попробовал оправдаться один, перебрасывая из руки в руку черенок метлы.
        Я обратил внимание на пальцы работяги: на фалангах виднелись характерные синие отметины.
        - Бичи! - хмыкнул Глинский. - Документы профсоюзиха пролюбила, табличку - вы, горемычные… Где я теперь фамилию найду?
        - Борисов, - сказал я. - Борисов его фамилия.
        Герман Викторович писал про этого летчика. В небе над железнодорожным мостом через Днепр после освобождения Дубровицы он таранил немецкий бомбардировщик, не пустив его к переправе через реку, выпрыгнул с парашютом и неудачно приземлился на лесной массив. Лечился в госпитале, но умер от гангрены. Похоронили на городском кладбище, и, с подачи Волкова и Белозора, году эдак в две тысячи девятнадцатом его могила была благоустроена, сооружен мемориал.
        - Спасибо… - удивился Кирилл Иванович. - А ваше лицо мне знакомо… Вы из газеты, да? Белов?
        - Белозор.
        - А-а-а-а, тогда всё ясно. Может, имя-отчество героя тоже подскажете?
        - Инициалы были И.И. Год смерти - 1944, зима, январь или февраль. Больше ничем полезен быть не могу.
        - Очень, очень хорошо… Идите уже отсюда, горемычные! - взмахом руки он отправил работяг, и они, косясь на меня исподлобья, двинули куда-то в сторону выхода. Глинский повернулся ко мне: - Ты ведь не за этим пришел?
        - Да вообще-то за этим. Тут на кладбище полно военных захоронений, а еще говорят - немецкий бургомистр похоронен… Хотел с вами пообщаться, узнать, кто помогает досматривать могилы павших героев, какие организации, предприятия, инициативные граждане… Может - благодарность кому-то хотите через газету выразить?
        Хорошо быть газетчиком в эпоху газет! Моя значимость в глазах Глинского выросла прямо на глазах, и он принялся разливаться соловьем, и провел целую экскурсию по кладбищу. Я мельком осмотрел и могилы Ваньковых-Ваньковичей, и свежие кучки песка - как раз там, где внезапно появились грунтовые воды…
        Диктофон работал: может, я и вправду напишу что-то о благоустройстве кладбища. Но ключевой вопрос был другой:
        - Послушайте, а вот люди из мест лишения свободы… - начальник ощутимо напрягся, когда я поднял эту тему, - это ведь благородно, вы помогаете им адаптироваться, занять свое место в обществе, реализовать право на труд… Многие боятся брать таких на работу, а вы - нет?
        Под таким углом он о сидельцах в бригаде РКО видимо не думал, и тут же приободрился.
        - Это Большаков, Вася. Василий Федорович. Он к ним подход знает, он бригадиром работает, они у него по струнке ходят! Вон, красавец, внушение делает… Завтра у нас двое похорон запланированы.
        Я посмотрел в указанном направлении. Тучный молодой парень, не старше меня, по-своему красивый, со сросшимися густыми бровями - почти как у Брежнева - и крупным носом. Выглядел солидно, как настоящий начальник.
        - И где же кадры берете, что с таким сложным контингентом справиться могут?
        - Так всё партия, она, родная! Его из райкома рекомендовали, говорят - ответственный, с лидерскими качествами, рекомендовали на руководящую должность! И я так скажу - трудоголик! Если днем закончить не успевают - ночью остаются. Там подкрасить, тут подгрести, подкопать… Отличные работники, под правильным руководителем - это клад! - он жизнерадостно улыбался. - Со Старорусским кладбищем у меня проблем нет.
        Эх, Кирилл Иванович, Кирилл Иванович… Наивный вы человек.
        - А здесь кого хоронить будут? - мы уже шли в обратную сторону, к выходу, когда проходили мимо свежих могил у ограды, которые только-только закончили копать РКО-шники.
        - Сивуха, Максим Олегович, бывший директор завода "Термопласт". Сегодня часам к семи соберется народу - тьма! Ну и бабуля какая-то, из Залинейного микрорайона, не помню фамилию…
        Я только кивнул и подумал, что ночью мне сегодня дома спать не придется.

* * *
        Рабочие штаны, кеды, брезентовая штормовка, перчатки, шапка - ночи нынче холодные… Всё необходимое я выкладывал на кровать, готовясь к ночной вылазке. Может быть, я всю ночь просижу на кладбище, как придурок, и подхватить простуду или воспаление легких будет настоящим подарком судьбы. В рюкзак отправилась маленькая фляжка коньяка, моток веревки, в карманы - диктофон, кастет и складной нож.
        В эпоху смартфонов я бы еще и на видео что-то поснимать попытался, но здесь видеокамера - это из разряда фантастики. За сборами меня и застала Таисия.
        - Гера! Ты дома? - я не слышал, как она входила в калитку. - Ничего, что я без приглашения?
        - Заходи-заходи! Вообще - можешь не спрашивать, когда угодно. Просто - убегаю сейчас… - я разрывался между жгучим желанием разобраться с кладбищенским делом, довести такое многообещающее приключение до конца, и - возможностью побыть с Тасей еще какое-то время.
        - А куда? - она склонила голову набок. А потом спохватилась, и всплеснула руками: - Ой, прости, я лезу не в свое дело?
        Очень изящно у нее это получается! Я даже залюбовался на секунду, а потом подошел, обнял, и вдохнул чистый запах ее волос:
        - Хочешь - скажу куда? Страшное дело, ей-Богу! Но интересно, сил никаких нет. Никогда не прощу себе, если не разберусь до конца.
        Она посерьезнела:
        - Нет, тогда не надо. Ты, главное, как вернешься - сразу ко мне зайди. Чтобы я не волновалась! Даже если это будет поздно ночью.
        - Я, может, сразу на работу…
        - Отговорки не принимаются! Я должна первая узнать, что мой мужчина вернулся с победой и принес голову дракона!
        - Твой мужчина? - мои руки уже жили собственной жизнью, и, тело Таси явно отзывалось на ласку. - А ты, выходит, моя женщина?
        - Ты что - против? Хм… Кажется - за! Всё, на этом всё, Гера! - Она отстранилась, слегка растрепанная, запыхавшаяся и до невозможности притягательная. - Дети ждут… Я вообще-то к тебе зашла, чтобы в баню напроситься с девчатами!
        - Вот ключ от дома, вот - от бани, полотенца чистые - вот в этом шкафу…
        - А код от сейфа? - хихикнула Тася.
        - Сейфа нет, все деньги - в верхнем ящике стола, он ключом от шкафа открывается! - ответил ей в тон я. - А вот это твое "всё" - это насовсем всё или как?
        - Это пока всё, - засмущалась она.
        - А потом?
        - А потом - не всё! Хватит меня в краску вгонять, я, между прочим, не железная! Пойду я от тебя!
        Но не пошла. Наоборот - прильнула, чмокнула в щеку, выхватила ключи - и только потом упорхнула. Ну-у-у вот правда - хоть бери и женись! "Чего тебе еще, собака, надо?" - как говорил Иван Васильевич в легендарном фильме.
        Надо, оказывается. На кладбище, например, переться среди ночи!

* * *
        Сидя на холодной жестяной крыше заброшенного склада, который вплотную прилегал к кладбищенской ограде, я совершенно четко и ясно осознавал, что очень зря не взял с собой термос. Или водки. С другой стороны - термосы нынче были сплошь со стеклянными колбами, а водка - притупляет сознание и создает иллюзию тепла, расширяя, а затем сужая сосуды, так что, бахнув грамм пятьдесят, замерзнешь только хуже.
        Глаза к темноте практически привыкли, ночь была лунная, и я отчетливо видел могилу бывшего директора «Термопласта» с временным металлическим памятником-тумбой, горой цветов и венков. Шумели ветви тополей, кричали ночные птицы. Сова до чертиков меня напугала, молчаливым призраком скользя во тьме меж стволов деревьев. Одинокая лампочка фонаря под аркой ворот качалась под ударам майских хрущей, которые атаковали плафон с угрюмой решительностью.
        Я устроился за кирпичной трубой, пытаясь найти себе укрытие от ветра и кутаясь в штормовку. Выходило хреново - наверное, стоило надеть бушлат! У меня уже зуб на зуб не попадал, пришлось даже заняться аутотренингом, расслабляя поочередно каждую конечность усилием воли. Помогло ненадолго.
        Наконец, ворота скрипнули. Послышались мужские голоса, в воздухе запахло махоркой, замелькали лучи налобных электрических фонарей.
        - Здесь, недалеко от того генерала, - зычный голос принадлежал Большакову. - Филя, ты цветочки в сторону клади, потом как обычно - всё на места.
        - Наш Филя - золото, - гыгыкнул кто-то.
        - Фальшивое, - вторили ему.
        - Кончайте зубоскалить, за работу!
        Те самые рабочие, которые пролюбили табличку с фамилией Борисова, взялись за лопаты и принялись споро откидывать землю. Спустя секунду к ним на помощь пришел тот самый Филя и еще один сутулый мужчина. Сам Большаков лопату в руки не брал, следил за процессом.
        - Вы веревки-то не вынимали?
        - Как можно, начальник? - оскорбились землекопы. - Не первый раз же!
        Я уже знал, что они задумали, но все равно видеть и слышать это собственными глазами было дико.
        - А у генерала того полон рот золотых зубов был! - сказал кто-то, вторя моим мыслям. - Знатно мы потом покутили, а?
        - Кто-то кутил, а кто-то на машину копит, - буркнул Филя.
        - А то тебе не хватает? - удивился Большаков. - Нормально же сработали с начала весны!
        - Так я "Волгу" хочу. Поспособствуешь, начальник? Очередь до меня когда дойдет…
        - Посмотрим. Копай давай!
        Наконец послышался глухой стук - лопаты нащупали крышку гроба.
        - Веревки, веревки где? Давай их сюда!
        - И-и-и-раз… Па-а-ашел, родимый.
        Они вытащили гроб наружу, ломиком-фомкой выдернули гвозди и откинули крышку в сторону.
        - И награды на груди! Во дают! На кой черт ему награды в гробу?
        - А шо награды? Ты гля - часики. Командирские! А ботиночки? Нормальные ботиночки!
        Мрази, а не люди. Мародеры оставили покойного в одном нижнем белье, остальное уложили в сумку, а потом я услышал голос Большакова:
        - Подсвети… О-о-о-о! Давай пассатижи.
        Меня чуть не стошнило, честное слово! Я спрятался за трубу и старался дышать глубоко и тихо, слушая, как они забивают крышку гроба обратно, опускают его в могилу и засыпают землей.
        - Филя, - сказал один из рабочих. - Твой выход!
        - А до этого я, стало быть, в сторонке сидел? - возмутился Филя.
        - Давай, не выкобенивайся! - рявкнул Большаков, послышался шорох венков и звуки суеты.
        - Во! Как и было, гляньте.
        - Ну, плюс-минус. Куда-а-а вы собрались, работнички? А две могилки кто на завтра готовить будет?
        - Ну Степаныч, ну еж твою…
        - Я те дам! Только скажи по-матери, я тебе все зубы выбью, понял? Вы трое - лопаты в руки, Филя - бегом за клеенкой в контору, и ведра прихвати!
        - Опять я таскать воду буду? У меня грыжа!
        - Да мне похер, - откликнулся Большаков. - Иди воруй, если у тебя грыжа. Или дедушек в карты обдуривай… Чем ты там занимался-то?
        - Кукольник я! - обиделся Филя.
        - Говнюкольник. По-русски скажи!
        - Фальшивомонетчик.
        - Ну вот. Ну и иди за клеенкой, кукольник, - невпопад закончил Большаков.

* * *
        Кажется, я всё-таки задремал, прислонившись к трубе, несмотря на холод и ветер - они как раз закапывали могилу. А когда проснулся - уже было поздно:
        - Руки вверх! - произнес молодой голос и в лицо мне ударил яркий свет фонаря, - Милиция!
        Глава 15, в которой остается не зарекаться только от сумы

* * *
        Лязгнула железная дверь за моей спиной, захлопнувшись. Я медленно втянул в себя спертый воздух, пованивающий испражнениями, и прищурился, чтобы привыкнуть к бьющему прямо в глаза свету лампочки без абажура, которая висела на проводах под потолком.
        Понятия не имею, как это называется. Изолятор временного содержания? Камера предварительного заключения? Никогда в жизни не бывал в таких местах, Бог миловал. В общем - комната со стенами, до половины высоты окрашенными зеленой краской, несколько двухэтажных кроватей - нары, кажется? И классическая параша в виде дырки в полу. В глубине помещения - несколько мужчин. Четверо спали на верхних полках, трое сидели за длинным столом.
        - Доброго утра, - сказал я.
        - И тебе, - сказал один из них, коротко стриженый и небритый старик в тельняшке, - Ты надолго?
        - Да вроде нет, - поулыбался я вместе с ним, - Как разберутся, наверное, выпустят. Но я здесь впервые, понятия не имею, как это работает.
        И никаких тебе "вечер в хату" и всего такого прочего. Обычные мужики.
        - Вот, тут можешь кости свои кинуть. В восемь утра основа ментовская подтянется - там будут уже вызывать и решать, что с кем делать, - сказал всё тот же седой, указав на место за столом. - Меня Виктор Иванович зовут.
        - А меня Герман Викторович, Гера.
        - Ну, будем знакомы, Гера.
        Я сел на лавку, чуть ближе к двери, чем все остальные, оперся локтями на стол, уронил лицо на ладони и так и просидел долгое время. Подумать было о чем: например об образе жизни и режиме дня. Вырубиться у трубы на крыше? Это до такой степени я задолбал сие бренное тело, что даже двужильный белозоровский организм выдал такой фортель! Нужен был отдых, однозначно…
        И никто меня не трогал, не пытался "прописать", чего-то выпытать и в принципе - наладить контакт. Всем было просто плевать. Я так понял, что тут находились те, кого задержали вечером или ночью, а допрос - или как оно там называется - провести не успели, или просто забили болт и отложили это дело на утро. На нарах спали явные пьяницы, разило от них конкретно. Странно, почему их не отправили в вытрезвитель? Из тех, кто сидел за столом, двоих задержали у здания райкома партии - они там морды друг другу били из-за какой-то роковой женщины, но теперь уже помирились и надеялись, что их отпустят. А Виктор Иванович особенно не распространялся о причине своего попадания в казенный дом, просто - взял на себя обязанность встречать новоприбывших. До восьми утра охрана затолкала к нам еще двоих - тоже в подпитии.
        Пил народ в Дубровице мощно. Никак не меньше, чем сорок лет спустя. И большая часть преступлений и правонарушений совершалась именно под воздействием алкоголя. Эти, например, саженцы в скверике поломали. Варвары. Охота было саженцы в шесть утра ломать?
        Усталость взяла свое - голова стала слишком тяжелой, и постепенно опустилась на стол, веки потяжелели… Лязг двери ворвался в сон неожиданно: охрана по очереди стала вызывать моих сокамерников. До меня черед дошел нескоро, я успел умыть лицо под краном и вообще - привести себя в порядок настолько, насколько это было возможно. Спать на столе - дурная привычка. Даже страшно подумать, где я проснусь в следующий раз…
        - Белозор! - раздался строгий голос, - На выход!
        - Белозор? - а вот этот тембр был мне уже знакомым, - Какого хрена он тут делает? Давай его сразу ко мне в кабинет!
        - Но…
        - Сержант, ты понял меня? Ко мне в кабинет!
        - Да, тащ капитан!
        А я вроде как слышал, что милиция не очень-то любит друг друга по званиям величать… Может, это у них такой способ самоутвердиться? Так или иначе, сержант с невыспавшимися глазами повел меня по коридорам и переходам РОВД, и мы остановились перед деревянной лакированной дверью без таблички.
        - Давай, заходи, полуночник! Считай, повезло…
        Я шагнул внутрь и сказал:
        - Доброго утра.
        - Доброго? - капитан Соломин поднялся из-за стола, заваленного документами, мне навстречу, - Проснулся, стало быть, в каталажке и говорит - доброе утро? Вы неисправимый оптимист, товарищ Белозор.
        - Скорее, наоборот, - мялся у входа я. - Пессимист. Когда не ожидаешь от жизни слишком многого - даже возможность спокойно посидеть и подремать может показаться добрым знаком.
        - А-а-а-а…. - понимающе протянул капитан, - Садись вот на стул. Я воды закипячу, у меня чай есть - грузинский. Будешь?
        - Буду.
        Капитан воткнул в розетку вилку от большого кипятильника, покрытого известковым налетом. Чайник с помятым носиком начал шуметь сразу же, как только металлическая спираль прибора, сунутого в его полное воды нутро, покрылась пузырьками.
        - Ну, рассказывай. Какого черта ты делал на крыше склада керамико-трубного завода в полночь?
        - Скла-а-ад? - удивился я. - Графские развалины! Едва нашел целую стену, чтобы взобраться!
        - Так, Гера. Ты не понимаешь серьезности ситуации? Проник на охраняемую территорию, покушался на социалистическую собственность…
        - На трубы-то? Я бы что - на плечах их утащил? И какая там охрана, если я просто открыл калитку и вошел? Два блохастых кабыздоха?
        - Сторож вызвал милицию, - уже не так напористо сказал Соломин, - Но мы разберемся. И проверку на предприятие отправим. Чего ты там вынюхивал, акула пера?
        Милиционер щедрой рукой сыпанул в чайник заварки и достал пиалку с рафинадом. Потом подумал - и добавил к сахару еще сушки на тарелочке.
        - А можете позвонить в редакцию и сказать, что я не прогуливаю, а в РОВД? - чуть заискивающим тоном попросил я.
        - Ладно! - Соломин потянулся за аппаратом.
        Пока он разговаривал с Аленой, явно заигрывая, я собирался с мыслями. Наконец капитан положил трубку, налил в керамические чашки с какими-то несерьезными рисунками в виде медведиков крепчайший, приторно-сладкий черный чай и протянул его мне.
        - Пей. Отмазал я тебя, - он дождался, пока я отхлебну горячего напитка. И строго посмотрел мне в глаза: - Выкладывай.
        - А чего тут выкладывать? Журналистское расследование!
        - Шо, опять? - схватился за сердце он. - И снова - на разворот? И в "На страже?"
        - Это уже будет зависеть токмо от воли пославшей мя жены… - в тон ему принялся кривляться я.
        Почувствовал: с Соломиным - можно.
        - И что там? В прошлый раз было оружие, а теперь? Работорговля, наркотики, терроризм?
        - Не. Бригадир Большаков со своими людьми выкапывает новопреставленных товарищей, раздевает, разувает, снимает ювелирку и выдергивает золотые зубы. Это всё реализует - про комиссионки знаю точно, остальное надо выяснять. Вечером закапывают - ночью выкапывают, а? Ну, и там мошенничество и вымогательство - по мелочи….
        Глаза Соломина стали квадратными. Он даже чай отставил в сторону.
        - Доказательства? - спросил капитан.
        - А какие доказательства? Выкопайте Сивуху, посмотрите в каком он виде. Ну и, возможно, диктофонная запись есть, но там ветер шумел, я не знаю, что получилось.
        - Так это ты туда полез, потому что директора термопласта хоронили? А откуда зацепка-то?
        - Так мне мужик звонил в редакцию - Петя зовут. Рассказал про хамство и беспредел кладбищенских, я ему порекомендовал к Глинскому сходить, пообщаться. А потом он с проломленным черепом к Тихановичу в больничку попал… Вот я и начал потихоньку разбираться.
        - Разобрался… Петр Васильевич Гапоненко вчера очнулся и дал показания. Ехал на велосипеде, колесо подвернулось на высоком бордюре - упал. Дело было на Болоте, тамошняя шпана велосипед сперла, но скорую вызвали. Про кладбище тоже рассказал - с Глинским они всё полюбовно решили, всё отремонтировали.
        - …ять! - сказал я. - Выходит, попал пальцем в небо. Но факт остается фактом. Сивуху можете эксгумировать - и всё станет сразу ясно.
        - Слушай, Гера… Ты это. Помалкивай пока про свои открытия. Сивуха из-под земли никуда не денется. Я с Приваловым поговорю - будем делать, как он скажет. Мы с тобой люди маленькие, щелкни пальцем - и нет нас. Тебе - мины вспомнят, по браконьерам прижмут, знакомства твои вот эти, приблатненные…. Кастет, опять же. Ну и меня есть за что подцепить. Так что - маучы, будзь хитрым! - на мове закончил он. - А запись эту свою прибереги. Если дадим делу ход - пригодится.
        - А со мной теперь что будет? - спросил я.
        - Эх, впаять бы тебе административку, чтобы не шарился там, где не следует! - погрозил пальцем Соломин, - Но, пожалуй, с тебя и одной ночи довольно. Советская милиция она что? Она - человечная! Человек человеку - друг, товарищ и брат, журналюга и мент - это как рабочий и колхозница, можно сказать… Понимаешь, к чему я клоню?
        - А кастет отдадите?
        - А ты не охерел?
        Когда я уходил, то встретил в коридоре у самой двери того самого сержанта-конвойного. Он как-то странно метался туда-сюда, потом состроил злобную гримасу и вошел в дверь, на которой была намалевана буква М. С такой яростью ходить в туалет? Действительно, странно. Хотя… Может, у него геморрой?

* * *
        - Тебя там Исаков ищет-бегает, а ты с ментами трешься! - выдала Фаечка, как только я зашел в редакцию.
        Я и так был в состоянии довольно рассеянном: ночь в камере, потом - нагоняй от Таси (это еще стоило переварить, не люблю нагоняи), разъезды на такси по городу… И сразу - с корабля на бал!
        - Поехали, поехали! - директор УТТ, как всегда прекрасный и белозубый, тащил за собой Старикова с языком на плече и фотоаппаратом на груди, - Ты где ходишь, Гера? Открытие базы через двадцать минут!
        - Бегу, бегу Владимир Александрович, дайте минуту!
        - Тридцать секунд! Двадцать девять, двадцать восемь…
        Я метнулся в кабинет, сменил батарейки в диктофоне, сунул новую кассету (ту, с записью с кладбища, по совету Соломина спрятал в месте довольно неожиданном), прихватил блокнот и карандаш - и выбежал на улицу.
        - … четыре, три, два… О, Белозор. Успел. Поехали! - конечно, у Исакова не было шофера, и он гонял на служебной "Ниве" как таксист Даниэль из хорошо известного французского фильма.
        Почему "Нива", а не "Волга"? Потому что УТТ. "Волга" - автомобиль замечательный, но в условиях полесского бездорожья и необходимости регулярно мотаться по отдаленным объектам Исаков отдал предпочтение полному внедорожному приводу. Расстояние от редакции до Озерной, где расположилась база управления, мы преодолели минуты за три, нарушив все правила и безбожно превышая скорость. Молодой директор только скалился и иногда ругался, выворачивая руль и выписывая немыслимые виражи, выжимая газ и дергая рычаг коробки передач.
        - Всё, я - переодеваться, а вы тут ждите! Делегация вот-вот прибудет, - Владимир Александрович аки сайгак выскочил из "Нивы", хлопнул дверью и перемахнул через шлагбаум на проходной, ураганом ворвавшись в здание конторы.
        - А я - блевать, - сказал Стариков, и пошел в кусты.
        Кусты были аккуратно подстрижены, газон - выкошен, заборчик сверкал свежей краской и вообще - автобаза была в прекрасном состоянии. Может быть, потому что новая, а может - из-за того, что Исаков по-другому не может.
        Стариков вышел из кустов, вытирая рот. Лицо его приобрело уже оттенок более живой.
        - Меня никогда не укачивает, - сказал он, - С десяти лет. Этот Исаков - чудовище.

* * *
        Чудовищ тут водилось предостаточно. Толкать речи на сорок минут перед собравшимися транспортниками, не взирая на стоящее в зените солнце - это тоже чудовищно, бесчеловечно и антигуманно. Но товарища Сазанца - секретаря Дубровицкого райкома КПСС - такие вопросы, как гуманность и человечность волновали в последнюю очередь. Он разливался соловьем, время от времени промакивая от пота свою лысину и крупный нос платочком. Полные люди всегда обильно потеют, у этого партийца по кустистым сросшимся бровям разве что ручьи не текли - а ему хоть бы хны.
        Вообще, всем своим обликом он мне кого-то напоминал, но солнце пекло прямо в башку, скука стояла смертная, и я не мог сосредоточиться. Все эти речи с точки зрения газетного журналиста - огромная потеря времени. Цитировать - разве что пару предложений. Пересказывать всё близко к тексту - тоже не стоит. Два абзаца, мол товарищ Сазанец отметил успехи дубровицких транспортников-нефтяников и личный вклад товарища Исакова в дело укрепления материально-технической базы кровеносной системы Дубровицкого нефтегазодобывающего предприятия - вот и вся цена вопроса… Ужас и кошмар, при таких раскладах забываешь, что прочел в начале строчки, дочитав до ее конца. А слушать и вовсе невозможно.
        После партийца слово взял генеральный директор Дубровицкого НГДП товарищ Савицкий. Он был в отличие от Сазанца краток. Вы молодцы, мы молодцы, партия молодцы, все - молодцы! Ура, товарищи!
        Я аплодировал едва ли не громче всех, Стариков фотографировал счастливые лица. Еще бы им не быть счастливыми - жара такая, а эти треплются и треплются, и вот - закончили!
        На банкет журналистов, конечно, никто не оставил. Зато Исаков прислал водителя, который отвез нас в редакцию. И ссобойку нам передал, такой заботливый - бутерброды с колбасой, баночку красной икры и бутылку грузинского вина. Шикарно живут нефтяники-мазутчики!
        Грузинское вино я отдал Старикову - с меня грузинского чая хватило с утра пораньше, воспоминания не самые приятные остались. Да и вино мне сегодня явно было противопоказано: я все-таки намеревался изложить на бумаге свое видение ситуации с кладбищем, пусть пока никому и не показывать. Но это - сверх нормы. А норма сегодня - материал про автобазу, так что садись, Гера, за "Ундервуд" - и вперед, включай производственный процесс.

* * *
        Это только в фильмах американских про журналистов и писателей наша работа выглядит стильно. Мол, сел такой одетый с изящной небрежностью джентльмен за стол, отпил кофе из красивой кружки, помассировал виски - и давай с интеллектуальным видом по клавишам стучать. И буквочки такие над ним летают, складываясь в гениальные слова и предложения - компьютерная графика и не такое может.
        На самом деле всё куда прозаичней. Я, например, чтобы написать сто строчек заметки об открытии автобазы кофе попил три раза, сожрал все бутерброды и сходил в магазин за сахаром - он на кухне кончился. А еще - починил скрипучий буфет! Что угодно сделаешь, только бы ничего не делать. Прокрастинация - ужасная штука. Благо, не дома писал - там наверняка еще бы и огород пошел копать.
        Так что материал по кладбищенскому расследованию я набирал уже в самом конце рабочего дня, и здесь даже если бы небеса обрушились мне на голову - я бы не отлепился от печатной машинки. Потому что - увлекся. И история получалась на самом деле жуткая, Стивен Кинг мог бы мной гордиться.
        - Гера! - зашла в кабинет Арина Петровна, - Что там с заметкой?
        - Вот! - похлопал я по листочку справа от себя.
        - А это что ты пишешь? Да тут строчек пятьсот, не меньше!
        - Сие тайна великая есть!
        - Мне твои тайны график срывают! Потом внештатники по тысяче раз звонят и спрашивают - почему то не поставили, почему этого в номере не увидели…
        Я развел руками:
        - Ну, не хотите - не берите. Отправлю в "Мурзилку", пусть детки на ночь почитают… Эмоции будут незабываемыми!
        - Куда ты влез, Гера? И куда ты тянешь моего папу? - нахмурила бровки Ариночка Петровночка.
        - А что папа?
        - Просил тебя в гости загулять.
        - Что - уже всё готово?.. - брякнул я.
        - Что - готово? А ну, признавайся, Белозор! На тебя я давно рукой махнула, а папа мне вообще-то нужен живой и здоровый!
        Рукой она на меня махнула… Это в каком это смысле? Чего на меня рукой-то махать, мне и так вроде нормально жилось… Но сказал я совсем другое:
        - Да там одну штуку его просил собрать, из радиотехнической области… Ничего такого. Я ему детали заказывал, из Москвы. Вот, он, наверное, что-то и сделал. Ты не думай - я заплачу!
        - Заплатит он. Так что мне ему передать?
        - А зачем передавать? Давай вместе после работы пойдем, я заскочу к нему, заберу - да и всё.
        Ответственный секретарь смотрела на меня как на идиота.
        - Так. А сейчас в чем дело? - спросил я.
        - Ты на часы смотрел? После работы уже полтора часа назад было!
        Я глянул на запястье левой руки и обалдел: действительно, натикало аж семь часов!
        - Ну, мне еще минут пятнадцать нужно, - развел руками я.
        Не допишу сейчас - значит, не допишу никогда.
        - Ладно, я с документами пока поковыряюсь, потом постучишь в кабинет - и пойдем.
        Когда мы выходили из редакции стояли глубокие сумерки: конечно, прошло гораздо больше пятнадцати минут!

* * *
        Глава 16, в которой женщины остаются женщинами
        Я шел домой весь в мыслях о великом. О великих свершениях, великих людях, великих деньгах. На плече у меня тяжким грузом лежал полуразобранный металлоискатель, в сумке ожидали своего часа четыре порции мороженого. Две вафельки, а посередине - пломбир! Очень вкусно.
        В общем, несмотря на темноту, на душе было светло. Даже собаки не гавкали, хотя обычно по Слободке двигаешься под аккомпанемент дружного хора хвостатых артистов. Вечерний воздух был наполнен запахом цветов, звезды сияли ярко-ярко - благодать!
        Всхлипы я услышал, когда подходил к своей калитке. И неслись они из-за забора Пантелевны! Что характерно - звуки эти отдавались многоголосьем, то есть плакальщиц было минимум две! Я не Бог весть какой эксперт по женщинам, но, кажется, в данной ситуации план действий был кристально ясным.
        Решительно открыв калитку, я решительно глянул на крыльцо, где обнявшись сидели заплаканные Тася, Вася и Ася, очень решительно вручил каждой из них по мороженому и так же со всей решительностью сказал:
        - Пока не съедите - ни слова! - потом сунул в руку Васе как самой сознательной еще одну порцию пломбира. - А это отдай бабушке.
        Вася шмыгнула носом, сбегала в дом и вернулась назад - снова сидеть с мамой и сестричкой и рыдать. Теперь рыдания прерывались на мороженое и постепенно сходили на нет.
        - Спасибо, Германушка! - крикнула из окна Пантелевна. - А я говорила этим дурындам, что никуда ты не делся, и что нечего лухту нести!
        - Так это из-за меня? - оторопел я. - А что я успел такого сделать? Меня же весь день не было!
        - Вот именно, - сказала Таисия и шмыгнула носом - совсем как ее старшая дочь. - А мороженое вкусное, спасибо.
        - На Дубровицком молокозоводе делают. Но ты еще не доела. С недоевшими мороженое я не общаюсь. Если продолжишь плакать - испеку бисквит и заставлю есть. Очень сладкий! - я, кажется, был немного самонадеян, с выпечкой у меня сложились специфические отношения.
        - Хоцю сьядкий! - запрыгала Аська.
        Ей уже надоело рыдать. Вообще-то она спать хотела - это было видно по глазам, но пропускать сеанс коллективных бабских страданий не желала.
        - Будет вам завтра бисквит! Напросились.
        И отправился домой. Нужно было разобраться с металлоискателем.

* * *
        Тася пришла ближе к полуночи. Ни следа рыданий, очень вся собранная, аккуратненькая, с книжкой в руке.
        - Я прочитала, - сказала она, и протянула мне томик Сабатини. - Спасибо. И за мороженое - тоже.
        Девушка во все глаза смотрела на металлоискатель, куски которого лежали тут же на кухонном столе вперемешку с болтиками, гаечками, ключами и отвертками.
        - Гера, - сказала она, - Скажи мне честно - где ты ночевал? И куда ты ходил с той красивой блондинкой сегодня вечером?
        Я едва сдерживался, подавляя приступ гомерического хохота.
        - Ночевал? - смех пытался вырваться, но мне пока удавалось с ним бороться, - Сначала на кладбище, потом в тюрьме.
        - Что?.. - такие квадратные глаза я уже сегодня видел у Соломина.
        - А ходил - за металлоискателем.
        - Гера…. - квадратные глаза девушки стали ещё квадратнее. И она произнесла жалобно: - Может всё-таки у тебя любовница есть? А то ведь дурдом какой-то получается…
        Я всё-таки засмеялся и между приступами хохота сумел из себя выдавить:
        - Есть!.. Есть любовница!
        - Что-о-о? Да как ты…. - а потом она поймала мой взгляд и всё поняла, - Ой!
        Я вытер руки об ветошь и подошел, чтобы обнять. Она уткнулась носом мне в грудь и снова принялась всхлипывать.
        - Гера-а-а, а я думала - всё… Я на тебя утром накричала, а ты ничего не сказал, переоделся и на работу пошел. И не приходил долго-долго, а я в магазин поехала, и видела как ты с той… С той…
        - С Ариной Петровной, ответственным секретарем…
        - С безответственной секретуткой! Она так бессовестно задницей вертела! И ты на задницу пялился, не отрицай…
        Я пожал плечами: ну да, бывает - пялюсь на женские задницы. Ничего с этим поделать не могу. Но это так, эстетического чувства для, без всякой там задней или передней мысли, честное индейское слово! К чему вообще это обсуждать?
        - И я подумала, ты к ней идешь, и всё, и останешься, и… А ты - мороженое. И кладбище. И тюрьма. И миноискатель!
        - Металлоискатель.
        - Вот! Ты почему со мной не ругаешься? Я же, получается, дурная баба? - она глянула снизу вверх своими зелеными бездонными глазищами.
        Поди пойми этих женщин!
        - А смысл с тобой ругаться? Ругаться можно с людьми, на которых наплевать. Если на человека не наплевать, если хочешь с ним общаться и дальше, и сохранить хорошие отношения - ругань как способ достижения цели полностью бессмысленна. Это способ выплеснуть эмоции, но никак не донести свою позицию до собеседника и добиться какого-то позитивного результата…
        - Гера, знаешь что?
        - М?
        - Ты зануда.
        - Это знаю. А еще - знаю гораздо более приятные способы выплеснуть энергию, чем ругань.
        - Да? Гера-а-а… М-м-м-м…

* * *
        - Гера! Зайдите ко мне! - если честно, от этой фразы у меня уже начинал дергаться глаз.
        Как это у него получается? Или это такая суперспособность у старых коммунистов - печенкой чуять врагов народа? У него ведь дверь была закрыта, а я к Алёне шел кофе две ложки стрельнуть! Если бы нынче на дворе был 21 век - грешил бы на скрытые камеры, но пока для такого рановато. Может, он экстрасенс?
        - Да, Сергей Игоревич? - сунул морду в кабинет я.
        - Заходи-заходи… И двери закрой.
        Я закрыл и по мягкому ковру прошел к письменному столу. Всё-таки шикарно главред устроился! Наверное, и в райкоме такого кабинета нет. Ну и трофеев наших: переходящих знамен, всяких статуэток, грамот и кубков тут полно. "Маяк" - это вам не хухры-мухры! Мы, между прочим, боремся за звание лучшей районки в республике! Эх, если б не мозыряне… И полочане, и оршанцы, и еще пять-семь крепких изданий - были бы мы обласканы почестями и милостями высокого начальства. Может и хорошо, что не обласканы. Нам и своего начальства хватает. Вот оно, сидит и строго смотрит на меня сквозь очки в роговой оправе.
        - Мне Привалов звонил. По поводу твоего расследования. Говорит - цены нет такому сотруднику. А я вот думаю - может, тебе по его ведомству лучше работать?
        - Кх-х-х… Ше-е… То есть Се-е-ергей Игоревич, не губите на молодости лет, как так - по его ведомству?!
        - Шучу-шучу. Расслабься, Герман. Мне нравится твой напор, твоя энергия. В конце концов - журналиста кормят ноги! Некоторые вон сидят, ждут пока им пальцем ткнут и указание дадут - сюда пиши, туда не пиши. Ты не боишься, берешь ответственность на себя… Но иногда, знаешь ли, нужно сбавить обороты. Выдохнуть. Осмотреться. Вот так сейчас с этим кладбищенским делом - повремени. В печать давать пока ничего не будем, придержим. Это ведь очень многих людей заденет, понимаешь? Настоящая чертовщина!
        - Да понял я, понял. Положу под сукно. Надеюсь - не навсегда.
        - Не навсегда. Достанем, придет время. И скоро! А сейчас - нечего народ баламутить. Займись нормальной журналистской работой. У тебя вон предприятия - непаханое поле. Давай цикл статей - "Люди труда", в каждый номер. Ну, сам знаешь - с Исаковым вы договорились, позвони ему, пускай организовывает тебе поездку. На Гидролизный позвони, Волкову, коммунальщикам… Лето - это у нас горячее время для Шкловского - посевная, жатва и всё такое прочее. Но сам понимаешь - на откуп аграриям мы всю газету давать не можем, у нас промышленный район.
        - И культурная жизнь…
        - Нет, в культуру не лезь, это без тебя найдется кому писать. И образование - тоже. В общем - занимайся своим делом. Обзванивай, пиши. Я Арину Петровну предупредил - в номер по человеку! С разных предприятий. Понятно?
        - Понятно. Разрешите выполнять? - молодцевато вскочил с кресла я.
        - Кончал бы ты со своей клоунадой… - вздохнул шеф. - И вот еще, последний вопрос: почему ты не в партии?
        Я, честно говоря, растерялся. Понятия не имею, почему Белозор не в партии? Но отмазка была:
        - Имею право состоять в комсомоле до 28 лет, членским билетом ВЛКСМ очень горжусь и намерен это право реализовывать до самого последнего дня!
        - Вот как? Молодишься? Ну-ну. Но ты подумай над этим вопросом. А то в республиканской прессе его печатают - а он даже не кандидат…
        - Подумаю.
        И чего вызывал? Его задание - и не задание вовсе, а так, чем бы солдат ни занимался, абы задолбался. Я, наверное, сам пока не понял, какие такие нити большой дубровицкой политики затронул. Но вот чисто по ощущениям, недомолвкам, домыслам и слухам - у нас тут готовилась какая-то буря в стакане. Директора крупных предприятий, такие как Исаков, например, в последнее время зачастили в кабинет к шефу. И Привалов вот тоже - названивает… Тайна, покрытая мраком! Лезть в эту тайну мне пока не хотелось, потому как эти игры - для взрослых дядей. А я - маленький и слабый, не дорос еще до такого уровня.
        Мне бы со своими делами наконец начать разбираться! А то по сути ни один из пунктов моего плана так и не был реализован - а время идёт! А потому…
        - Владимир Александрович? Это Гера Белозор, из "Маяка"! Помните… Как - сейчас заедете? В смысле - сегодня? Э-э-э-эй, что значит сто двадцать секунд?
        Твою-то мать, товарищ Исаков! Но я теперь - воробей стреляный: рюкзак с самым необходимым и крепкие ботинки стояли в шкафу в кабинете. Меня нынче голыми руками не взять! И батарейки запасные, и кассеты с пленкой - я был готов к труду и обороне. Хотели материалы? Будут вам материалы.
        На бегу заглянул в кабинет Арины Петровны - она подкрашивала губки карминовой помадой, строя милые гримаски в зеркальце.
        - Ариночка Петровночка, я с Исаковым уехал! Шеф в курсе!
        - Но последний звонок…
        - Последний звонок, сказал, закроют без меня.
        - Но…
        - Оревуар!
        Я прекрасно понимал ее досаду: попросить меня или Даню Шкловского было проще простого. Приходишь в кабинет, говоришь чего надо сделать и чего написать - и процесс пошел. Что у Даниила Давидовича, что у Германа Викторовича имелась в голове четкая взаимосвязь между количеством сданных материалов и размером гонорара. Но имелись в редакции и другие сотрудники… Чаще всего их было не видно и не слышно. Эдакие дамочки постбальзаковского возраста, к которым на хромой козе не подъедешь. Заменить? "Мне отписываться надо, вы что, не понимаете?" Ехать в поле? "Я не взяла с собой обуви, как я в туфлях поеду к комбайнерам, как вы себе это представляете?" На завод? "Ну вы же знаете, какие у меня отношения с Волковым…" Да плевал на тебя Волков! Нет у него с тобой никаких отношений, а то, что ты пять лет назад какую-то бодягу вместо статьи изобразила - так сама дура! Такое чувство, что они не были журналистками - так, канцелярские служащие, которых почему-то заставляют работать в газете. Что характерно - все с профильным образованием. Не то, что мы со Шкловским - самозванцы. Он англичанин, я - историк. Ну как - я?
Гера! Ну и я тоже…
        В общем - Шкловский на полях, Белозор - на заводах, а бедная ответственная секретарь остается сражаться со всем этим серпентарием. Ну и Стариков. Старикову обычно прилетало больше всех, ведь становой хребет редакции - женщины с химзавивкой - осваивать фототехнику не желали и таскали его с собой нещадно, требуя невозможного. Они, наверное, еще и тексты бы его писать заставили за себя, если бы здесь Женёк не уперся рогом. А что - вполне в их духе. "Пока я пообщаюсь с учителями - вы детей поснимайте, может, еще и опросик сделаете, что вам стоит? Потом мне от руки набросаете пару строк, а я уже красиво всё оформлю". Оформит - это значит и фамилию свою поставит, а Женьку деньги только за фотки пойдут. Умеют люди жить!
        "Нива" Исакова стояла у магазина "Юбилейный".
        - …семь, шесть, пять… О! Белозор! Можешь, когда хочешь! - и он, ей-Богу, газанул со шлейфом!
        Визг покрышек стоял как в "Форсаже" у Доменика Торетто. А еще - транспортник! Технику, по идее, беречь должен! И вообще - я и не знал, что "Нива" так может. Владимир Александрович орудовал на водительском месте всеми руками и ногами, и скалился, и ругался:
        - Пролюбить автоколонну! Это кем надо быть? ЗУБРом? Почему, как только человек приходит в ЗУБР и получает первую зарплату, тут же делается идиотом? Как можно было взять семь машин и отправить через лес без провожатого, рации и банальной карты? Я их сожру, просто сожру… Выделил бензовоз, трубовозы, автокран, два самосвала - пролюбили в лесу вместе с водителями! Как это понимать? И звонят - мол, товарищ Исаков, автоколонна потерялась! Не суки, а, товарищ Белозор? Мне Зареченских не жалко, если человек идиот, его мало что исправит. Ты можешь вот всё, что я говорю, записывать - и в статью свою вставлять, только матюги вырезай, ладно? Мне насрать уже. Это же невозможно работать! Автоколонну пролюбить!
        ЗУБР - это Зареченское управление буровых работ. Самые нефтяницкие нефтяники. Деньги гребут лопатой, работают вахтами по двенадцать дней - как черти. Все эти огромные буровые вышки - это их епархия. Без них не было бы белорусской нефти. Впрочем - без УТТ тоже ее бы не было. Снобизм и шапкозакидательство буровиков вошло в фольклор местных нефтяников. Мол, относятся к остальным управлениям Дубровицкого НГДП как к прислуге. Ну, не знаю - по мне так парни как парни. Разные.
        - И знаешь, что они мне сказали? - Исаков рвал и метал, обгоняя грузовики на трассе, - Что у них нет транспорта, чтобы найти мою колонну! А пешком они в лес не пойдут! От-ку-да у них возьмется транспорт, если они его про…бывают целыми автоколоннами, а?
        Он немного успокоился, открутил стекло и глубоко вдохнул. И вести стал ровнее, а то уже становилось действительно страшно. Сдохнуть в кювете из-за лихости молодого директора - удовольствие ниже среднего.
        - Возьми там карту в бардачке. Глянь, как мы к Вышемиру выехать сможем. Там лесной массив от деревни Белый Колодец до самых Хойник. Будем искать! Не смотри ты так, не одни мы ищем. Я все легковушки поднял. Водилы у меня не идиоты в отличие от ЗУБРов. Скорее всего - застряли, там места болотистые, до буровых площадок только-только просеки сделали, их даже на картах нет. Отправят двоих на трассу пешком - вот там нам их нужно и поймать. Кто первый поймал - везет в ближайшую деревню и звонит в управление. Оттуда - сообщают мне.
        Я удивленно поднял бровь - мобильников нынче не водилось.
        - Вон, рация на заднем сидении, - прочитал мои мысли он.
        Действительно, что это я?
        Глядя на карту, где были обозначены объекты нашего Нефтегазодобывающего предприятия, я решал - сейчас или нет? Будет ли когда-то более подходящий момент?
        - Что ты в эту карту смотришь, как будто фигу увидел?
        - Да вот наоборот, Владимир Александрович. Как будто кое-чего не увидел.
        - И чего же? - его смуглая жилистая рука лежала на руле, пальцы барабанили по декоративному плетению из заизолированных проволочек.
        - Да тут не все месторождения, - пожал плечами я.
        - То есть как это - не все? - удивился Исаков. - Эту карту я у Савицкого брал, точнее некуда! Где ты мог другую видеть?
        На этот счет у меня была крутая версия. Просто божественная:
        - Так в Москве, в архиве. Там калька была, на папиросной бумаге с немецкой карты. Не знаю, как она в личное дело одного из наших партизан попала. Спецотряд НКВД "Славный", слыхали? Остров Веремеевка, мемориал сейчас стоит…
        - Да, что-то такое краем глаза читал, в "Маяке", кажется. Так что там с месторождениями?
        - Ну так немцы геологоразведочные работы вели в Полесской низменности. Им нефть была нужна как воздух! Добычу организовать не успели - есть даже мнение, что Гомельско-Калинковическую операцию именно поэтому провели, юго-восток БССР освободили чуть не на год раньше Минска. Я думал - это вещи хорошо известные, и наши нефтяники немецкими наработками пользуются, потому как-то особого внимания не обратил на ту карту. Так, какие-то названия хуторов-деревень запомнил…
        Исаков резко затормозил, я чуть не ляснулся башкой о панель, дико раскорячившись и ухватившись за дверную ручку.
        - Та-а-ак, товарищ Белозор. Да ты полон сюрпризов! Просто человек-оркестр! Ты понимаешь, что это значит? Ты знаешь, что с нас требуют по четыре-пять миллионов тонн в год, а это - на грани фантастики, и потому планы заваливаем безбожно! Финансирование к черту идет, и вообще - народ под Тюмень сотнями везут, тамошние ископаемые богатства осваивать, а у нас что? Пшик! А ты тут мне между делом говоришь о нескольких новых месторождениях?
        - Получается, так.
        - И можешь указать населенные пункты, у которых нужно вести геологоразведочные работы?
        - Ага. Не только в нашем районе - еще Хойники, Брагин, Наровля, Светлогорск, - я водил пальцем по карте, вспоминая, где был с пресс-турами, про что рассказывали знакомые нефтяники в 21 веке, - Десять-двенадцать я назвать могу прямо сейчас.
        - Гера, после того, как мы найдем эту автоколонну и сожрем конченых ЗУБРов, я тебя расцелую!
        - Не надо меня расцеловывать, - откликнулся я, - Мы лучше с вами возьмем вот эту карту, карандашик, бутылку вина, закуски…
        - Мне нравится ход твоих мыслей, Гера! - белозубо улыбнулся Исаков.
        Директор УТТ уже явно просчитывал свои перспективы на случай, если сможет раскрутить тему с новыми месторождениями. Он был у меня в кармане.
        Глава 17, в которой отдых - это роскошь
        Восемь часов работы, восемь часов отдыха, восемь часов сна - это не идиоты придумали. Это Роберт Оуэн в 1810 году сформулировал, а он был парень головастый. Нарушая эту пропорцию - в ту или иную сторону - человек рискует надорвать организм, или - психику, или - свое моральное состояние.
        А мой дед говорил: "Если человек не работает физически - у него начинаются заходы!"
        Он знал толк и в умственном и в физическом труде - работа заместителем директора по капитальному строительству предприятия Районных электросетей предполагает и то, и другое. Если замдиректора настоящий энергетик и настоящий строитель, конечно. Даже на пенсии он строил - много чего. Пристройку, дачу, гараж… Чтобы заходы не случались. При этом - пристрастился к исторической литературе… Сейчас, в 1979 он трудится начальником районной службы ЛЭП, и выезжает на все аварии в районе.
        Его повидать тоже хотелось, но, наверное, не стоило. А вот к компетентному мнению и Оуэна, и деда прислушаться следовало. Например - если днем приходилось сидеть за печатной машинкой и сутулиться, нанося ракетно-бомбовые удары пальцами по клавишам, то вечером следовало уделить время штанге и гантелям или благоустройству приусадебного участка. А если по долгу службы носился по городу, наматывая на жаре километры - напротив, можно было провести время с книжкой в руках или в приятной компании, на берегу речки например.
        Самая приятная компания имелась в наличии - прямо по соседству. Что может быть лучше красотки-блондинки? Правильно! Три красотки-блондинки! Пускай даже у одной из них еще не все молочные зубы выросли, а у второй - они только-только начали выпадать.
        В общем - я захотел отвести Тасю, Васю и Асю на пикник. Купаться, пожалуй, было еще рановато - уровень воды в реке не пришел в норму, хотя температура была вполне приемлемая благодаря неожиданному майскому зною. Приятных тенистых дубрав вокруг Дубровицы было полно, метеорологи обещали ясный погожий день, дело было за малым - собрать корзинку для пикника.
        Я обещал Таисии вечер вместе - поэтому она вроде как не должна была никуда усвистать на своей "Волге", хотя делала это с завидной регулярностью, разбавляя досуг девчонок то поездкой на конный двор в Озерщину, то в Гомель - на аттракционы в парк имени Луначарского, то - в кафе-мороженое. В общем, мне оставалось только закупить провизии и всяких вкусняшек деткам.
        В магазине "Юбилейный" около редакции имелась кулинария, так что я набрал заварных пирожных, и грибочков из песочного теста, и карамелек. А еще - черного хлеба и сала, чтобы жарить на костре. Стеклянную банку яблочного сока для детей и бутылку вина - для взрослых. Ну и так, кое-чего по мелочи. Я даже отпросился пораньше, чтобы в пять часов уже быть дома, переодеться и зайти за своими соседками.
        - На пьиёду, на пьиёду! - повторяла Аська, как будто тут вокруг нее были каменные джунгли, а не пасторальный сабурбан Слободки.
        Васю больше интересовало содержимое корзинки, в особенности - грибочки с покрытыми шоколадной глазурью шляпками. Вот любят их дети, и я любил в детстве, хотя в целом - ничего особенного.
        Таисия вышла из дому последней, и я восхищенно обвел взглядом ее ладную фигуру:
        - Еще нужен пробковый шлем! - сказал я.
        - Это мне дядя привез, из Индии. Он там завод строил. Хинди-руси пхай-пхай! - она изобразила руками и бедрами несколько танцевальных па, которые видела, наверное, в фильмах с Раджем Капуром.
        Получалось у нее классно - белые "колониальные" шорты выгодно подчеркивали точеные ножки, полы бежевой приталенной рубашки были по-хулигански завязаны под грудь, открывая вид на плоский животик - вот что значит спортсменка! Двоих детей родила, а таких довольно смелых нарядов не боится. А чего бояться, если всё более чем в порядке?
        - Нася мама - кьясавица? - настырно дергала меня за рукав Ася.
        - Конечно, красавица, - согласился я.
        - А я - тозе? - и изобразила что-то зажигательно-индийское.
        Василиса такой конкуренции терпеть не могла и тоже стала танцевать, что-то напевая и прихлопывая. Так я и шел, первый парень из Слободки, в окружении танцующих красоток и с огромной корзиной с продуктами и покрывалами. Лучше бы взял рюкзак.
        - Чего ты на меня так смотришь? - хитренько прищурившись, спросила Тася, - Вот где бы я в Мурманске это надела? А тут - повод есть!
        - Нравишься ты мне, вот и смотрю. Есть такое слово - ненаглядная, знаешь?
        - Во-о-от как? - в ее зеленых глазах появились такие теплые искорки, девушка склонила голову на бок и улыбнулась.
        Мы шли мимо речного порта. По Днепру, между опорами железнодорожного моста, рассекая речную гладь, мчалась "Ракета" на подводных крыльях. От Могилева до Киева - по Днепру, каково? Для меня это было сродни фантастике, в мое время великая река всех восточных славян обмелела, покрылась отмелями и зарослями осоки, никто не чистил фарватер и вопросами речного судоходства не заморачивался. Только - на уровне прогулочных теплоходов и редких паромов. А тут - пока мы шли, я увидел эту восхитительную "Ракету", и трудягу-буксир с двумя баржами с песком, и земснаряд, который вычерпывал землю со дна Днепра. Оживленный, однако, трафик!
        Девчата тоже радовались кораблям и махали им руками. Капитан буксира, видимо, заметил их - и выдал приветственный гудок, заставив Асю и Васю пищать от восторга.
        Конечно, двухлетняя пигалица быстро устала и стала канючить и проситься на ручки. Пришлось сажать ее на плечи - и следующие семьсот метров терпеть маленькие ладошки, которые крепко ухватили меня за уши, чтобы не свалиться. Дети - цветы жизни! При этом в одной руке я держал корзину с провизией, а другой - ухватил мелкую за обе ноги сразу. А в мой карман вцепилась Василиса - потому что она не терпела конкуренции и не хотела отставать от младшей сестры ни в чем - даже в борьбе за единственного в компании мужчину.
        Тася смотрела на меня с поволокой в глазах. Я прекрасно понимал, что девушка примеряет на меня роль отца для этих двух прелестных малявок, и понятия не имел, что думать по этому поводу. С одной стороны - роль эта, безусловно, завиднаяи почетная. Замечательные малявки, очень приятные и обаятельные, и гораздо менее противные, чем большинство маленьких детей. Да и больших тоже, если честно. И мама у них - просто огонь, лучше я за обе свои жизни вроде как и не встречал никого. С другой стороны - где я, а где семейная жизнь? Да, положа руку на сердце - все мои метания и попытки заработать несусветные богатства были именно для этого. Что толку прожить жизнь, пожирая ее большой ложкой, если потом окажется, что ты старая больная одинокая обезьяна, которая не создала шедевр, не совершила подвиг, не открыла новый закон физики… Жизнь для себя? Может, кого-то это и устраивало. Мне всегда нужно было зримое, воплощенное мерило успешности моих усилий - и дети вполне могли им стать. Мол, всё не зря. Вон, растут. Классные такие.
        Но там, в двадцать первом веке, я думал, что времени еще полно, что успеется - вот, заработаю на машину, заработаю на квартиру… Тридцатник приближался, и в суете я так и не встретил женщину, которую захотел бы назвать спутницей жизни. Здесь у Геры, видимо, была похожая картина - жил бобылем и пытался совершить прорыв в краеведении. Еще и Машенька Май масла в огонь подливала, водя за нос наивного двухметрового архивного червя со стальными бицепсами…
        А теперь? Мог я позволить себе семью теперь?
        Мы нашли отличную полянку у берега, и, пока девочки раскладывали покрывала и доставали провизию, я насобирал с земли веток (в дубраве их всегда полно) и с одной спички развел костер. Сухая трава, кора и мелкие щепочки вспыхнули веселым пламенем, и я улыбнулся - всегда казалось, что если огонь разгорается с первой попытки, то это хороший знак.

* * *
        Два часа. Два часа роскоши под названием отдых - столько было мне отмерено. Валяться на покрывале, наблюдать, как копошатся в песке девчата, и жарит хлеб на костре потрясающе красивая женщина. Дышать полной грудью, чувствовать на коже теплый южный ветер… Это было просто шикарно!
        И закончилось в одночасье. Дикие крики, матерщина, глухие звуки ударов и топот ног за небольшим пригорком, поросшим густым кустарником - это заставило меня вскочить с места.
        - Тася! Бери детей - и домой. По той же тропинке, которой добирались сюда. Вещи я соберу.
        Таисия серьезно кивнула, шепнула что-то девочкам, подхватила Аську на руки и они быстренько пошли вдоль берега реки в сторону, противоположную шуму драки. Ничего не спрашивала, не пыталась спорить и показывать характер - просто удивительное дело!
        Я принялся собирать вещи. Почему так? Очень просто - они быстрее окажутся дома, и в случае чего я прикрою отступление. Драка за пригорком разгоралась, а потом послышался торжествующий вопль:
        - Погнали наши заводских!!! - и следом за ним восторженный вой и улюлюканье, и удаляющийся топот ног.
        Я уже сложил всё, кроме покрывал, в корзину, и готовился ретироваться, когда мой слух уловил сдавленный стон, а потом некое невнятное бормотание:
        - Серега, Серега, ты идти можешь? Можешь идти, я спрашиваю?
        - Нога-а-а-а…. Саня, нога…
        Твою-то мать, ну почему всегда так? Ну собралась местная залинейная молодежь наподдать обитателям общаги Гидролизного завода - бывает! То заводские залинейным наваляют, то наоборот - дело житейское. Обычно до тяжелых травм дело не доходило, но тут же Гера Белозор на пикник вышел за тридцать метров от места побоища! Как же иначе-то? Хорошо хоть до смертоубийства не дошло…
        Ухватив в одну руку корзину, в другую - покрывала, я взобрался на пригорок. Вытоптанный распадок меж двумя холмиками, видимо, часто становился местом рукопашных схваток. Память Германушки услужливо предоставила мне несколько таких эпизодов, в которых сам он был непосредственным участником. Вот же скотская методика работы у этого подсознания! Нельзя было выдать что-то подобное ДО того, как я привел сюда девчат на отдых?
        - Эй, парни, помощь нужна? - крикнул я.
        Один из них лежал скорчившись и держась за лодыжку, второй сидел рядом на корточках, держался за башку, из которой капала кровь, и пытался понять, что делать с приятелем. Саша и Сирожа, чтоб их… Явно заводские - даже в рабочих спецовках. Ну, кто так делает - на стрелку в спецовке идет? Дилетантны какие-то…
        - Нужна, нужна помощь! У него что-то с ногой…
        - С ногой… - буркнул я. - Держи вот, полотенце чистое. Башку обмотай, чтоб кровь не текла. А на этого я щас посмотрю.
        Черт его знает, вывих там был или перелом… Лодыжка вывернута под неестественным углом - это точно.
        - Так. Тебя как зовут - Саша? Так вот, Саша - грузим Сережу на покрывала и тянем в Слободку. Там я попрошу машину, и мы повезем его в больничку, ему вправят ногу, а тебе зашьют башку. Предупреждаю сразу - машина не моя, так что вести себя прилично, кровью ничего не заляпывать.
        Саша энергично закивал головой, так, что слетело полотенце и рана закровила, заляпывая ему лицо и спецовку.
        - Иди сюда, бедолага, - я перевязал ему лоб сам, не эстетично - зато эффективно.
        Серёжа только подвывал и держался за ногу, пока мы тащили его по тропинке и дальше - по улице.
        - За что дрались-то?
        - Из-за девок, ясное дело… Местная с Цаплей загуляла, ему предъявили, сказали, мол, встретиться нужно… Он нас позвал - общаговских. Нас - двенадцать, этих - может, тридцать? Много, короче… И половина - малолетки! Вообще отбитые на всю голову!
        Я только хмыкнул, вспоминая слова Тимоха о каких-то перспективных подростках.
        - А сами вы кто?
        - Я-то кочегар котельной, а Серега - инженер-технолог!
        - И что - инженер прямо вот так в драку полез?
        - Ну, так друзья они с Цаплей…
        - Хреновые друзья, раз ты с ним остался, а Цапля твой - нет.
        - Дерьмо он, а не человек, этот Цапля. Только заводской он, а мы на Гидролизном друг за друга горой! Но после того, как он первый по тапкам дал - лучше бы ему самому уйти, а то жизни не дадут.
        Моя сволочная натура уже потирала руки: что может быть лучше, чем обязанный мне молодой-перспективный инженер-технолог с Гидролизного? Какая удача для ловкого прогрессора! Вот он, будущий великий новатор, орденоносец и грамотополучатель, обитатель досок почета и слетов юных талантов! Кэ-э-эк запатентует схему по утилизации лигнина с пользой для общества и выработкой неимоверного количества тепловой энергии - сразу все про нашу Дубровицу в самых восторженных выражениях заговорят! А я буду первым. Они даже рацпредложение в дирекцию выдвинуть не успеют, как я уже статью накатаю про талантливую смену заводчан! И кочегар Саша тоже очень кстати - вот вдвоем они и станут у меня рационализаторами-героями…
        Тася сидела на лавочке вместе с девочками.
        - Гера! - вскочила она.
        - Вот, пациенты. Подрались с местными… Их бы в больничку…
        - Поехали! Сейчас я Пантелевну попрошу с детьми посидеть.
        Мы погрузили двух бедолаг в "Волгу", и, пока Таисия бегала в дом, Василиса подошла ко мне и с опаской поглядывая на заводских и жутко смущаясь, спросила:
        - А грибочки еще остались? Ну, которые шоколадные?

* * *
        Доктор Тиханович - моложавый хирург-травматолог с усталым интеллигентным лицом оказался в приемном покое буквально через три минуты. Он просто жил работой - из своей квартирки в двухэтажном доме неподалеку быстрым шагом добирался до больницы как раз за эти сто восемьдесят секунд. А если дело было срочное - то в три раза быстрее.
        Одна медсестра подала ему халат, вторая - плеснула на руки спирту. Резиновые перчатки нынче тоже были в дефиците…
        - Так, что у нас тут… Ага… Ну это - зашьем. А тут… Ага. Справимся. Так, Лидочка держи ему правую руку, а вы, Валентина Петровна - левую. Как вас?
        - Белозор, Гера, - спохватился я, поняв, что кумир моего детства и юности, этот супермен в белом халате, обращается ко мне.
        - А вы, Гера Белозор, держите ему ногу… Да, больную ногу. А второй пациент подержит здоровую. Валентина Петровна…
        - Да-да, язык не прикусит, меры приняты.
        - Ну, три, два… - на счет два что-то хрустнуло, инженер Сережа взвыл и обмяк на кушетке.
        А потом спросил:
        - Что - всё?
        - Чего это - всё? "Всё" будет, когда на вас наденут деревянный макинтош, и будет играть музыка, которую вы не услышите, - улыбнулся Тиханович, - А вывих мы вправили. Наложим тугую повязку, походите с тросточкой, побережете ногу несколько дней. На прием приходите ко мне, скажем, в четверг… Посмотрим вашу ногу. Но думаю - помажете противовоспалительным, и всё пройдет. Я вам выпишу рецепт. Да-да, отпускать его уже можно.
        - А я? - спросил кочегар Саша.
        - А тобой я щас займусь. Лидочка, будем накладывать швы…
        - Доктор, а анестезия? - пропищал заводчанин.
        - В качестве анестезии могу попросить этого вашего мощного товарища, как бишь его… Геру Белозора! Стукнуть вас по коленке. Получится у него сильно, я уверен. И болеть будет коленка, а не рана. Хотите?
        - Н-нет… - Саша покосился на меня с опаской.
        Доктор зашивал, Саша попискивал.
        - А скажите, Гера Белозор, почему в последнее время о вас так часто говорят мои пациенты? Сначала - какие-то лесные разбойники, потом - парнишки с Болота, неудачливый велосипедист, и теперь вот…
        - Доктор, - сказал я, - Я не виноват. Оно само!
        - Ну-ну… Вы ведь в "Маяке" работаете? Статья про Деражню - ваша?
        - Моя.
        - Заходите ко мне после работы, скажем… В четверг! Или на прием приходите вместе с этим вот… Как бишь его? Сергеем Капинским. Точно! Приходите вместе, я посмотрю ему ногу, а с вами мы побеседуем, и отдам вам кое-какие материалы… Я ведь тоже краевед, знаете?
        - Знаю, Михаил Федорович, и мечтаю с вами детально пообщаться, сделать большое интервью…
        - Работа, видите? - он кивнул на рассеченный лоб Саши, - Некогда беседовать. Разве что так…
        - А отдых? Как же отдых? - спросил я, кажется, зная, каким будет ответ.
        - Отдохнем, когда на нас наденут деревянный макинтош… - начал доктор.
        - И будет играть музыка, которой мы не услышим, - понятливо кивнул я.
        Оуэн был бы в шоке. А мой дед бы одобрил.

* * *
        Глава 18, в которой заседают в меру упитанные мужчины в самом расцвете сил
        Я стоял в магазине "Хозтовары" и смотрел на вафельницу. Ну такая тяжеленькая, из двух створок, с формочками внутри, которые могут оставлять на вафлях или печенюшках оттиски в виде Буратино и золотого ключика. Прямо на металле была выбита цена - 4 рубля 80 копеек. Не то, чтобы культурный шок, но что-то около того.
        Было у меня в прошлой/будущей жизни правило - я не брал кредит больше суммы, которую мог отдать единовременно. Например, двести долларов на смартфон - да. Двадцать тысяч на квартиру - нет! Пользоваться тем, что, по факту тебе не принадлежит - это было очень в духе моих сверстников и тех, кто помладше. Живи здесь и сейчас! Возьми под бешеные проценты гаджет, который расколошматишь даже до того, как выплатишь за него дикие деньги! Приобрети в кредит машину, которая сломается через пять лет - потому что хитрые производители изначально вложили в нее дефект для стимулирования потребления!
        Накопить и купить - это было бессмысленное словосочетание в двадцать первом веке, инфляция пожирала практически любые сбережения, а экономическая нестабильность могла просто взять - и спровоцировать заморозку депозитных счетов. Были деньги в банке? Деньги? Какие деньги? Циферки на экране монитора девушки в кабинке за бронестеклом? Ну так всё, DDOS атака произошла, или там технический дефолт, или еще какое умное слово - и нет у вас возможности ваши циферки использовать…
        А здесь - народ еще жил в соответствии с банальной логикой. Цены не росли - по крайней мере пока. Нужна тебе вафельница? Отложи по рублю с каждой получки - через четыре месяца купишь себе вафельницу. Если есть в продаже… Ну да, дефицит имел место быть, и новость о том, что где-то что-то выбросили в продажу, тут же провоцировала очереди и ажиотажный спрос. Но, с другой стороны - обилие дорогих штучек-дрючек, шмоток, деликатесов, электроники и косметики на прилавках, при условии, что позволить себе это может не более тридцати процентов населения - это разве намного лучше?
        Вафельница мне была не нужна. Мне была нужна большая турка, джезва, кофеварка - назовите как хотите.
        - Нет у нас турок… - огорченно развела руками продавщица. - Не завозили. Хотя погодите… Га-а-аля!
        Пришла Галя - красивая полная женщина, и они о чем-то пошептались.
        - Слушайте, а медные турки вас интересуют? - спросила Галина.
        - Медные - это очень хорошо.
        - Так знаете, - перешла на шепот продавщица. - Это лучше у цыган брать, они к нам в середине июня приедут…
        - Так вроде к Купалью обещали? - сделал знающий вид я.
        - Так то не те цыгане, а другие. Знаете на рынке Гаврилицу, молдаванина? Он сапоги починяет… Подойдите, спросите, точно в курсе будет.
        Я поблагодарил продавщиц и пошел из магазина в слегка обалдевшем состоянии. Сначала - цены, выбитые прямо на металле, теперь - работники торговли, которые сами рекомендуют обратиться к цыганам…
        На крыльце "Хозтоваров" меня задержал дождь. Первые его капли, только касаясь раскаленного асфальта тротуаров, тут же превращались в пар, оставляя после себя тот самый запах, предвещающий скорую прохладу и передышку от надоевшего зноя. Было душно, но под порывами свежего ветра духота отступала, ливень набирал обороты.
        Рядом со мной под крышей стоял дядька в кепке и с беломориной в зубах. Он некоторое время смотрел на мощные струи дождя и шевелили губами, то ли молясь, то ли матерясь. В какой-то момент лицо мужчины - этого типичного светловолосого полешука без возраста - приобрело ожесточенно-решительное выражение, он выплюнул окурок прямо в мусорку, сунул руки в карманы брюк и шагнул под дождь.
        Шел широко, быстро - и плевать ему было на стихию, и на мокрую рубашку, и на лужи по щиколотку. Эдакий храбрый белорусский пофигизм во всей своей красе. Надо ему идти - он и пошел. Только голубые глаза из-под кепки сверкали. Я-то не пошёл - мялся себе под козырьком.

* * *
        - Гера! Где ты ходишь? - накинулась на меня Арина Петровна. - На заседание райкома некому идти!
        - На Гидролизном был, интервью брал у молодых специалистов! Геройские, между прочим, парни, новаторы, рационализаторы! Представляешь - только-только с учебной скамьи, а уже предложили новый способ утилизации лигнина! Это такие перспективы для района, для нашего коммунального хозяйства в первую очередь…
        - Белозор! Райком партии! Заседание! Рысью! Марш-марш! - сделала грозный вид моя как бы начальница, и мне ничего не оставалось, кроме как взять под козырек.
        А еще я вспомнил незабвенный Варкрафт и тамошнего крестьянина, который с очень унылым видом периодически говорил: "Опять работа?"
        Что может быть хуже нелюбимой работы? Только нелюбимая работа, которая находится на контроле у начальства. Я понял, что шеф будет там же, на заседании, когда мимо меня по улице Ленина проехала редакционная машина, а Анатольич посигналил мне приветственно. Ну и зачем я там? Неужели главред сам не может написать пару идеологически выверенных строк по итогам супер-дупер важного мероприятия районного масштаба? Зачем ему Гера Белозор, который жутко хочет есть и спать и вообще - беспартийный?
        Здание районного комитета Коммунистической партии Советского Союза представляло собой двухэтажный особняк в стиле сталинского ампира: громадные колонны, портик, барельефы со снопами, венками, звездами и прочей атрибутикой, статуи мужеподобных женщин в косынках и мужчин с героическими выражениями лиц, взгляд которых был устремлен в вечность.
        Я расправил рубашку, зачем-то постучал подошвами ботинок по мокрым от недавнего дождя ступеням и пригладил волосы. Наверное, нужно было выглядеть прилично? Строгий милиционер на входе хмурясь спросил:
        - Вы на заседание?
        - Да-да, я из "Маяка" - пришлось достать из внутреннего кармана пиджака удостоверение журналиста.
        - На второй этаж, по лестнице…
        Лестница внушала: мраморная, белая, с высокими ступенями и огромной головой Ильича на площадке, и надписью золотыми буквами "Пролетарии всех стран - соединяйтесь". Ни одного пролетария в этих стенах я пока, честно говоря, не увидел. Всё больше в меру упитанные дядечки в самом расцвете сил, в плохо сидящих пиджаках и с солидными лысинами. Попадались, конечно, еще молодые и верткие - в импортных элегантных костюмах и сверкающих туфлях. Но, кажется, эти были еще хуже…
        Зал заседаний - монументальное помещение, всё в темных деревянных панелях и бордовых драпировках, с красными креслами и возвышением для президиума. Конечно - портрет Брежнева. А вот Машерова - не было. Зато - маркс-энгельс-ленин присутствовали, в профиль.
        Для прессы места были зарезервированы недалеко от кафедры для выступающих, у окна в третьем ряду. Там мы с шефом и устроились, несмотря на то, что он тоже вроде как входил в райком.
        Почти все кресла были полны, ожидали только первосвященников Синедриона… То есть - членов бюро Дубровицкого райкома, конечно. Во главе с Сазанцом они появились из малоприметной дверки за драпировкой, расселись - и процесс пошел.
        Я всё это видел - и неоднократно! Вот откуда росли ноги у наших нудных заседаний исполкома и райсовета! Вот где они учились! И им было далеко до своих наставников… В наше время хотя бы презентации на экране показывали, а тут - только с листка, только хардкор! И о чем? Казалось бы - какое отношение партия имеет к посевной, охране правопорядка, летним лагерям, ремонту дорог и новым автомобилям скорой помощи? Оказывается - самое непосредственное! Партийный контроль на производстве никто не отменял и вообще - партия наш рулевой! Им до всего было дело, во все они вникали и всех обсуждали. Время от времени звучали знакомые фамилии - того же Исакова склоняли на все лады за небывало высокое число беспартийных работников в УТТ. Волкову тоже доставалось - за волюнтаризм и за то, что он излишнее внимание уделяет материальному стимулированию работников в ущерб росту сознательности и идеологической составляющей. Подумать только - вместо новой Ленинской комнаты обустроил буфет для фанерного производства!
        Это всё я слушал и мотал на ус. Как писать подобную дичь я представлял - если провести параллели с чиновными посиделками в одной маленькой независимой синеокой республике - то "товарищ Сазанец выразил глубокую обеспокоенность некоторыми недочетами в партийной работе первичной организации УТТ и призвал активнее вовлекать инженерно-технические кадры в коммунистическую агитацию среди рядовых тружеников транспортной отрасли". То есть как в том анекдоте про кошку - добровольно и с песнями. Уверен - в хозяйстве Исакова скоро начнется настоящий бум по подаче заявлений на вступление в авангард мирового пролетариата.
        А вот когда принялись обсуждать, почему снизились удои молока в хозяйствах района - меня стало подрубливать. Ну не в теме я был! Лидеры первичек выходили к кафедре один за другим и что-то бубнили, Сазанец их стращал, названия колхозов и совхозов сменяли друг друга… "Оборона страны", "Заветы Ильича", "Новый путь", "Советская Белоруссия", "Пабедзицель" (который по всем правилам беларускай мовы должен был быть "Пераможцай", а с точки зрения русской грамматики - "Победителем") и многие другие.
        В общем - шеф уже тыкал перьевой ручкой меня в бок и шипел:
        - Гера! Что случилось?!!
        - Все нормально, я слушаю… - чуть не гаркнул я, хлопая ресницами, но вовремя осекся и понизил голос.
        С этим нужно было что-то делать, переутомление накапливалось, и сказывалось в моменты, когда воля и разум теряли контроль над телом.
        - Сядьте ровно! - продолжал шипеть шеф.
        Я сел по стойке смирно, вцепился в блокнот и карандаш и следующие полчаса мужественно пялился на президиум, преданно пожирая глазами физиономию секретаря районного партийного комитета. И в тот момент, когда Сазанец сказал:
        - Заседание окончено, члены бюро райкома останьтесь, остальные свободны! - я понял!
        Понял, на кого он был похож! А точнее - кто был похож на него как две капли воды, только лет на двадцать моложе и без лысины! Брови, фигура, панибратско-хамоватая манера держать себя с подчиненными, вальяжные жесты… Холодный пот выступил у меня на лице, и сердце, кажется, пропустило удар. Гера, Герочка, Герань… Куда же ты, мать твою, влезаешь?

* * *
        Я думал - Сергей Игоревич меня вздрючит. Но за дверями зала заседаний он только хмыкнул, глядя на мою бледную рожу, и сказал:
        - Езжайте с Юрой в редакцию, у меня тут еще дела.
        Спустившись по лестнице и чуть не зацепившись плечом за нос вождя мирового пролетариата, я вышел за дверь и принялся взглядом искать машину. Анатольич дремал в теньке, накрыв лицо свежим номером "Маяка", на обложке которого как раз светились счастьем молодые новаторы - Сергей Капинский и Александр Лапицкий. Инженер-технолог и кочегар, выдвинувшие рацпредложение по улучшению котлоагрегатов котельных.
        - А? Гера? Едем? А шеф?
        - Остался, там дела какие-то… - я уселся на переднее сидение.
        - И как всё прошло? - с интересом спросил неунывающий водитель.
        - Ну как тебе сказать, Анатольич…
        - Называй вещи своими именами…
        ?
        - Полная!
        - Поехали тогда кофе пить, а? В "Волне" делают на песке.
        - А поехали!

* * *
        "Волна" располагалась на самой круче, на выдающейся, укрепленной бетоном и диким камнем площадке над Днепром. Здесь был вполне уютный зал, даже на притязательный вкус завсегдатая провинциальных кафешек века двадцать первого, и просто волшебная веранда - с деревянными столбами, белоснежными занавесками на раздвинутых окнах, с шикарной мебелью и интерьером. А еще - стояли целых два бильярдных стола. Вот так новости! Для меня, если честно, бильярд и СССР были понятиями довольно далекими друг от друга. Хотя я вроде как и понимал, что все эти седые живчики, которые на корпоративах лихо орудовали киями и загоняли за один удар по семь шаров в лузы, должны были где-то практиковаться - но сложить два и два в мозгу как-то не получалось. Слишком какой-то пафосно-буржуйский вид развлечения, что ли…
        А еще - не складывалась картина с советскими девушками и зеленым столом, и киями, и шарами слоновой кости. А эта компания барышень как раз и развлекалась игрой джентльменов! Волей-неволей взгляд задержался на изящном силуэте в довольно легкомысленном зеленом платьице - его обладательница как раз эдак привлекательно изогнулась, прицеливаясь для удара. Хороша!
        - Два по-турецки, - Юрий Анатольич щелчком пальца закрутил рублевую монету по прилавку.
        От песка на электроплитке шел жар, тетенька с мощными предплечьями поймала монету, широко, как старому знакомому, улыбнулась Анатольичу, сыпанула из пачки с непонятным логотипом по ложке кофе в каждую из маленьких турочек, плеснула воды и сунула их в самое пекло. Интересно - для "Волны" турки тоже делали цыгане?
        Честно сказать - по сравнению с кофе будущего этот был так себе. Но - пивал и похуже! Зато рогалики - местная фирменная фишка - оказались на высоте. Я чуть не заурчал от удовольствия, вцепившись в него зубами, и поначалу не обратил внимания на страшные глаза Анатольича, который отставил кофе и подавал мне какие-то таинственные знаки всем лицом.
        Обернувшись, я так и замер с рогаликом во рту: это была Тася! Та самая девушка за бильярдным столом, в зеленом платье!
        - Гера? А я смотрю и никак понять не могу - ты или не ты! - в одной руке у нее был кий, в другой - мелок, каким смазывают его кончик профессионалы. - А я девочек на дневной сон уложила и сбежала к подружкам!
        Тася - и бильярд? С другой стороны - биатлон это глазомер, руки у нее сильные, координация движений - замечательная… И растяжка - тоже.
        - Пошли, я тебя познакомлю - это всё наши, северяночки! - она изящным жестом обозначила своих подруг.
        - Товарищ Белозор, нехорошо прятать такие сокровища от коллег! - приосанился старый конь Сивоконь. - Непременно представьте меня!
        - Таисия, моя соседка - приехала из Мурманска в отпуск к Клавдии Пантелеевне… Юрий Анатольевич Сивоконь, начальник транспортного цеха редакции газеты "Маяк", самый нужный и необходимый специалист…
        Они вдвоем рассмеялись, а потом Тася представила нас офицерским женам - в целом все они были молодыми и симпатичными. Понятно, почему моряки, уходя в дальний поход, предпочитали отправлять драгоценных супруг в нашу Дубровицу, а не во всякие Ялты и Сочи! Тут из ухажеров - или идейные бобыли вроде Геры Белозора, или старые ходоки типа Анатольича. Не конкуренция бравым ребятам с кортиками!
        Дамочки охотно приняли разухабистого юморного и сыплющего комплиментами водилу в свою компанию, а мы получили пару минут пообщаться наедине.
        - В общем, ты полна скрытых талантов, - сказал я, - Еще и на бильярде играешь!
        - Я еще и на машинке умею, - улыбнулась в ответ она. - На базе было маловато развлечений - вот мы с девочками как-то в клубе освоили и пристрастились… Даже чемпионат женский проводили!
        - Ты выиграла?
        - Не-а, перед полуфиналом поехала рожать Аську, - развела руками она. - Такие дела. Слушай, Гера, почему мне перед тобой неловко, что ты меня тут застал?
        - Э-э-э-э… Не знаю! Мне, например неловко, что я в рабочее время пью кофе - но есть оправдание. Я уснул на заседании райкома.
        - Бедненький! А мне почему?
        - Действительно, почему? Развлекаешься без меня? Ну, так ради Бога, что в этом такого? Я тебе не… - чуть-чуть я уберегся, чтобы не сморозить глупость, и вовремя спохватившись вывернулся, - Я тебе не этот, который "к нам едет ревизор". Мне главное чтобы ты была в безопасности, а сейчас у нас шестнадцать тридцать, на дворе светло, и атлетических красавцев, желающих соблазнить тебя, вокруг не наблюдается.
        - Кажется, один наблюдается… - сказала она.
        - В смысле? - я повелся на удочку и прищурившись, оглядел зал, а потом врубился, что это была месть за "любовницу", - А-а-а-а, какая плохая девочка! Ладно, один-один!
        Хитрющая Тася довольно заулыбалась - еще бы, провела меня! Анатольич тревожно глянул на часы и сделал такой жест указательным пальцем, как будто что-то раскручивает - поторапливал.
        - Ну, Таисия, желаю вам всех победить и… И увидимся?
        - Обязательно! - ее глаза сияли, губы были такими притягательными - и мне дорогого стоило не поцеловать ее при всех.
        Вправду жениться, что ли?

* * *
        Глава 19, в которой появляются Волков и народный мститель
        - Война оканчивается тогда, когда похоронен ее последний солдат! - рявкнул Волков, - И если кто-то не понимает, почему воинское захоронение - это место особой святости, то я объясню! Да!
        Он и вправду был похож на волка, Василий свет Николаевич, надёжа и опора Дубровицких предприятий деревообработки. Хищный взгляд серых глаз под лохматыми бровями, волевое лицо, крепкие желтые зубы, копна серых волос, жестких, будто проволока… Роста среднего, телосложения среднего, характер стойкий, нордический.
        - Закон один для всех! - заседание Комиссии по сохранению историко-культурного наследия явно пошло не по тому сценарию, которое выстроил в своей голове партиец из райкома.
        Волков рвал и метал:
        - Почему ПДО проводит субботник, выделяет деньги на реконструкцию и благоустройство мемориала, а вы тихой сапой переводите их всяким бездельникам? - его узловатый палец ткнул чуть ли не в самое лицо второго секретаря, - Вы думаете, я это спущу вам с рук? Вы думаете, мне не наплевать на то, что в каком-то совхозе работают разгильдяи и лодыри, потерявшие семенной фонд? Пусть этим занимается ОБХСС! Це-ле-вы-е средства, слышали? Це-ле-вы-е! На реконструкцию мемориала, а не на покрытие бесхозяйственности во время посевной!
        - Василий Николаевич, но как же взаимо… - начал было второй секретарь, но был жестко оборван.
        - Это не взаимовыручка, это преступление, слышите? Если до конца недели не увижу деньги - с вами разговаривать будут совсем другие люди! Да!
        - Н-но…
        - Тут лошадей нет! Знаю я вас - нагоните школьников, студентов, чтобы на дурняк сделать работу, которую должны делать про-фес-си-о-на-лы! Знаете такое слово или нет? Школьников, конечно, привлекать нужно. Коллективный труд, да! Листья сгрести, мусор убрать - это да, это они могут. Но малярные, строительные работы? Чтобы потом всё равно мы с вами это переделывали? - Волков ощерился, иронично глядя на партийца. - Хотя чего это я? Вы-то ничего делать не будете. У вас туфли югославские, еще испачкаются.
        Второй секретарь как раз и был из тех хлыщей в импортных костюмах. Товарищ Веселов, красивый и статный, как с картинки. И он явно пребывал в растерянности. Наверное, Сазанец уверял его, что всё в порядке, и никаких проблем не будет, а теперь он оказался по уши в дерьме.
        - Я вижу, что вы темой не владеете, - отрезал Василий Николаевич, - Потому заседание Комиссии объявляю закрытым. Да! Пресса - останьтесь. Подумаем с вами, как это всё подать… Чтобы не позорить товарищей. По срокам все понятно?
        Нестройный гул голосов членов Комиссии стал ему ответом. Задвигались стулья, собравшиеся расходились. Вообще - это было нонсенсом. Руководитель градообразующего предприятия взял на себя еще и такую серьезную общественную нагрузку - и относился к ней со всей ответственностью. Для Волкова война была делом личным - она закончилась, когда ему исполнилось пятнадцать, и с сорок первого по сорок третий год он рисковал жизнью, будучи партизанским связным, а потом дошел до Праги в качестве сына полка, встретив День Победы в пятнадцатилетнем возрасте. И здесь, в дубровицкой земле, лежало очень много тех, кого Волков знал в лицо, кому жал руку и с кем делил кусок хлеба.
        - Белозор? Наслышан. Заметку о заседании Комиссии дать можно, но корректно. Я погорячился. Да! Всё это публиковать не следует. Вы человек разумный, думаю - сформулируете как положено. Мне из приемной докладывали - вам нужны передовики производства для статьи? Приходите завтра в заводоуправление, как раз всё обсудим. И заметку по сегодняшней теме приносите почитать - поправим, если что.
        - Понял вас, Василий Николаевич, всё сделаю. Завтра в девять буду на проходной!
        - Я их предупрежу, чтобы вас пустили, - Волков энергично кивнул. - Знаете, Белозор… Я ведь прессу читаю. И вот судя по вашим статьям - вы наконец поняли, чего хотите… Нет, не так. Вы решили жить по-другому, в корне изменить себя. Да! Все хотят, чтобы что-то в жизни произошло, и боятся, как бы чего не случилось. Вы перестали бояться. Я - давно не боюсь. Кажется, мы сработаемся.
        Он пожал мне руку на прощанье своей сухой, крепкой, как черенок топора, ладонью и вышел вон из кабинета.
        Если у Исакова энергия была жаркая, молодая, прыгающая - он заряжал ею людей, и хотелось бегать, прыгать и суетиться вместе с ним, то при виде Волкова желание было только одно - пригнуться и подождать, пока стихийное бедствие пронесет мимо. Его сложно было назвать позитивным и добрым человеком, но мало кто мог лучше него организовать и настроить работу в любом начинании, любом проекте. Кажется, всей Дубровице, а может быть и всему Союзу повезло, что он выбрал светлую сторону и связал свою жизнь с производством. Из него мог бы получиться устрашающий злодей: какой-нибудь криминальный авторитет или большой чин в спецслужбах.
        Я поспешил следом за Волковым - заседание проходило в городском Доме культуры, и встретиться здесь с Машенькой Май мне не улыбалось. Сцена бы последовала практически наверняка, а сцены я не любил - от слова совсем. Даже Тасины слезы по поводу моего мнимого адюльтера несколько выбили меня из колеи. Но - Таисия была искренней, и, главное, отходчивой. Она умела признавать свои ошибки - черта для женщин чрезвычайно редкая. А Машенька, не к ночи будет помянута…
        А Машенька целовалась вовсю в гардеробе с каким-то офицером. Почему с офицером? Так я видел его погоны. Капитан, получается. Мне пришлось ускориться, чтобы миновать просматриваемый участок, но слегка растерянный взгляд Май я поймал через огромное, в полстены зеркало. Вот ведь гадство! Еще вообразит себе невесть чего - например, что слежу за ней, или еще какую несуразицу…
        Я вышел через черный ход в смешанных чувствах. Женщины, женщины… Дичь-то какая! Правильно в песне пелось: первым делом - самолеты! Ну а девушки…

* * *
        Про девушек надумать я не успел, потому что полетел в кусты, получив хороший такой удар в поясницу. Повезло мне с белозоровской координацией - тело само сгруппировалось, и я покатился по земле, собирая на костюм собачьи какашки, прошлогоднюю листву и мелкие щепочки. Судя по звукам, за мной сквозь заросли ломился как минимум носорог, а потому самой лучшей тактикой показалось откатиться в сторону. Бежать от носорога - дурацкая идея.
        Носорог он и есть носорог - пробежал мимо по инерции. На голову ниже меня, квадратный и мясистый малый лет двадцати пяти, белобрысый и курносый. И пьяный. Господи Боже, другие попаданцы сражаются с нацистами, спасают миры от вторжения демонов, упокоивают нежить, а я… А я могу с алкашами подраться.
        Он здорово меня разозлил вообще-то, этот курносый носорог.
        - Какого хера тебе от меня надо? - всё-таки уточнить стоило.
        Вдруг он перепутал?
        - Я те покажу, как к чужим бабам шастать! - парень явно не был настроен на конструктивный диалог.
        Он ринулся на меня снова, размахивая кулаками. Ну вот такой у нас народ - добродушный и пофигистический, в массе своей. И черты эти сохраняет до последней крайности, ну или до донышка выпитой емкости с алкоголем. Донышко - это такой портал в другую реальность, где белорус превращается в паладина истины и рыцаря справедливости. Он может наговорить злых и очень обидных вещей, ведь правда же! Люди должны знать правду! Может пойти расшибать голову соседу - ведь сволочь же! Сволочей таких под небом голубым терпеть не положено!
        А то, что правда эта никому ни шла ни ехала, и сам - точно такая же сволочь, как и сосед - это как бы и не важно. Вот и тут - очередной народный мститель, решил кровью смыть позор…
        - Ты часом не обознался? - всё еще пытался решить дело миром я, уклонялся от его мощных и неуклюжих выпадов.
        Публика в скверике за ДК развлекалась вовсю - не каждый день ведь увидишь, как посреди центра города волтузят друг друга два огромных мужика! Еще и подбадривали, мол, дави, дави его! То ли в этот период народ действительно решал вопросы с помощью кулаков достаточно часто, то ли я вызывал у местных массу раздражения - но в будущей жизни драки для меня были нонсенсом, а тут превращались скорее в правило. И нескольких дней не проходило, чтобы мне не пытались размозжить всю голову!
        - Ты… Сраный… Белозор! Я те покажу! - пыхтел курносый.
        Ну всё, точки над «и» расставлены. Мне удалось достать его по печени и отскочить в сторону. Я никаких чужих баб не трогал. Тасю чужой я не считал, да и восстань ее муж с того света - вряд ли бы он выглядел как обветренный и мясистый провинциальный увалень. Значит - виноват настоящий Белозор. Значит…
        - Да нафиг мне твоя Маша! Я вообще всех Май за километр обхожу! - эта фраза почему-то привела его в замешательство, и я сумел - раз-два - крепко приложить ему по лицу справа и слева.
        Драться без перчаток, даже без обмоток - удовольствие ниже среднего. Лицо - оно твердое! Кулаки я себе ссадил и пальцы ушиб - больно. А парниша осоловело глядел на меня сбежавшимися в кучку глазами, его явно шатало, а потом он спросил:
        - Якая-такая Маша? - и уже падая на сырую землю пробормотал: - Ня ведаю ниякай Маши.
        Алкоголь для белоруса - как волшебный напиток для галлов. Тоже - суперспособности проявляются. Например - знание роднай мовы. Некоторые, правда, начинают размовлять на идише, или имитировать характерный акцент - но это уже совсем другая история.
        - Может ему скорую вызвать? - поинтересовался стоящий тут же пожилой дворник с метелкой. - Не сильно ты его?
        - Да не. Он пьяный просто. Давайте его на лавочку положим, водичкой польем - он и расцветет аки цветочек аленький, - всегда в такие минуты я начинал городить чушь.
        Это была явно моя, а не белозоровская черта. Мы с дворником перенесли адепта уличного рукопашного боя на лавку, и я стал оглядываться в поисках воды.
        - Вон, автомат с газировкой, - услужливо подсказал дедуля. - Около универмага.
        И мне пришлось перебегать Советскую - машин, благо, не было - чтобы столкнуться с проблемой: стаканы тут были стеклянные. Никаких одноразовых пластмассовых, народ хлестал газировку из общей посуды и не переживал! Коронавируса на них не было… Я закинул монетки в приемник, подождал шипенияи булькания, взял в каждую руку по стакану и перебежал улицу обратно. На возмущенные возгласы стайки ребятни я выдохнул:
        - Щас верну! Никуда не уходите!
        Добежал до лавочки, вылил оба стакана на лицо драчуну и побежал обратно. Пацанва загалдела и с мясом вырвала у меня из рук посуду.
        - Вы зачем дядю газировкой с сиропом поливали? - спросил меня самый мелкий из них.
        - Чтоб в себя пришел. Плохо дяде стало… А в кармане - только трёшки!
        - Конечно, - понятливо кивнул он. - Мне б тоже плохо стало, если бы вы меня два раза кулаками в голову ударили. Вон какие у вас они большие!
        Я глянул на свои кулаки: зрелище плачевное, хорошо бы в медпункт какой сходить… Или хотя бы в аптеку. Но - меня ждал на лавочке некий пьяный мститель. А потому - я снова перебежал Советскую - уже в третий раз за последние пять минут. Эх, хорошо тут! Бегай себе туда-сюда сколько влезет, пока дядя-милиционер не заметит. Транспортный поток - десять машин за всё это время. Красота!
        - А чего я такой липкий? - вот первое, что спросил, очнувшись, этот чудак на букву "м".
        Он уже сидел, а не лежал на лавочке и очумело мотал головой.
        - Потому что я вылил на тебя два стакана газировки с сиропом, - ответил я, присаживаясь рядом.
        - А с сиропом зачем? Дорого же! - глаза его всё никак не могли встать на место, он так и смотрел себе на переносицу.
        - Это самое важное, что тебя сейчас волнует? - я даже стал бояться, что повредил ему зрение, но парень пару раз моргнул и сфокусировался на мне.
        - А-а-а-а, Белозо-о-ор! Ты какого хера к моей Аринке шастаешь?
        - Листья дубовые падают с ясеня, - сказал я. - Вот нихера себе - так нихера себе. Ты что ли ее супруг?
        - Выходит, что так! - приосанился он.
        - С северов приехал?
        - Именно!
        - И первым делом напился и пошел лупить меня, да?
        - Дык!
        - Туебень ты, супруг. Я к Езерскому старшему ходил, иди к тестюшке своему, у него спроси.
        - А чего голым по огороду шастал в субботу?
        - Что-о-о? А-а-а-а! Так жарко было! Мы с Анатольичем навоз разбрасывали! - я действительно снимал майку и завязывал ее на башку, но вообще-то был в штанах, и никакой не голый!
        - С каким Анатольичем? - его глаза теперь разбегались в стороны. - С каким таким Анатольичем?
        - С водителем из редакции. И со старшим Езерским тоже. Навоз, понимаешь? Арганичныя угнаенни, у глебу! Дзеля шматликага и каштоунага ураджаю, разумеешь?
        - Не! - сказал муж Арины Петровны. - Не разумею. Мне Станиславыч сказал, что видел голого мужика в огороде у Аринки, а потом ты ночью ее домой приводил… И узнал он тебя, потому что на мероприятии каком-то видал…
        - Ты со Станиславычем этим пил?
        - Ну да…
        - Вопросов больше не имею. Жена-то знает, что ты вернулся?
        - Не-е-е-е, откуда? Я только сегодня приехал, а она на работе!
        - А меня как нашел?
        - Так я в эту вашу… Редакцию шел, разбираться… А из окна Волкова услышал, мол, Белозор то, Белозор это…
        - Тебя звать-то как, друг мой ситный?
        - Гриша!
        - Иди, Гришенька, цветов жене купи, умойся и дома приберись. И проспись до ее прихода - пара часов у тебя есть.
        - Так ты с Аринкой ни-ни?
        - Боже упаси! - замахал руками я.
        - А Маша кто такая?
        - Не дай Бог никому… - я едва не перекрестился, но вовремя вспомнил, что тут так не принято.
        - Так ты это… Прости меня, а, Белозор? - он полез обниматься, но я не дался.
        Во-первых, этот Гришенька был пьяный. А во-вторых - липкий!
        - Слушай, Белозор… - ему снова удалось сфокусировать зрение. - Ты только Аринке не говори, ладно? Ну, по-братски, а?
        - Не скажу. Переводился бы ты со своих северов обратно в Дубровицу, Григорий…
        Я шел в редакцию, время от времени шевеля пальцами и одновременно пытаясь отряхнуть костюм от грязи, и задавался вопросом: какого черта у Арины Петровны фамилия отца? Вроде же в СССР тоже было принято менять ее в браке? Да и выглядел этот Гришенька несколько моложе моей как бы начальницы… Ну, то есть она была ого-го, и даже очень, но… Точно - глубинные травмы, детские комплексы и всё такое. Потому и драться полез - чтобы доказать свою мужественность и что-то там с Эдиповым комплексом еще надо обязательно приплести, только что - не знаю.

* * *
        Конечно, первой, кого я встретил на работе, была Арина Петровна.
        - Гера! Что это такое? Что вообще с тобой происходит в последнее время? - она всплеснула руками.
        - Ретроградный Меркурий, - сказал я. - Понимаешь ли, редкое расположение планет вдоль оси небесной эклиптики. Ну и сильнейший солнечный ветер. Даже спутники с орбиты сходят и электроника сбоит, а ты хочешь, чтобы я себя хорошо чувствовал…
        - Что? Ай, ну тебя! Есть во что переодеться-то?
        - Ну, есть…
        - У нас прямая линия с Драпезой, будем из кабинета шефа проводить, ты что, забыл? Я знаю - у тебя хороший диктофон, а редакционный Скибицкая забрала…
        - То есть я должен сделать материал про прямую линию с Драпезой?
        - Точно! - кивнула Арина Петровна, - Я думала - сама, но раз ты пришел - пойду верстать объявления.
        - Есть еще два вопроса…
        - Ну?
        - У тебя есть аптечка? И второй - Драпеза это у нас кто?
        Она сделала большие глаза, и ничего не сказала. Симпатичная жена досталась Грише. Но мне не завидно, я уже видел, во что эта няшечка здоровенного носорога превратила.
        А аптечку мне Стариков дал. И спрашивать ничего не стал - залил содранные костяшки перекисью, засыпал стрептоцидом и помог замотать бинтом - как Бог на душу положит, и предложил таблетку анальгина. От таблетки я отказался, а за остальное поблагодарил от души - и пошел переодеваться. Пиджак отправился на дно шкафа, рубашка и эта сойдет, а вот брюки следовало тоже сменить. Не начинать же общение с человеком по фамилии Драпеза в брюках, измазанных в собачьих какашках?

* * *
        Глава 20, в которой наконец находятся нормальные штаны, ботинки и турка
        На прямой линии с директором Дубровицкого Водоканала Алексеем Алексеевичем Драпезой народ интересовала ржавая вода, протечки коллектора и работа ливневки. Седой и матерый, Драпеза обладал внушительными статями, пышными усами и хриплым, проникновенным голосом, который тут же вызывал доверие у собеседника. И дело свое он знал - прошел путь от сантехника, через мастера и главного инженера - к должности руководителя предприятия. Женская половина коллектива от него откровенно млела, мужская - уважала своего Алексеича и, даже если и поругивали, как всякие подчиненные всякое начальство, то - с оговорками. Мол - человек он правильный, а это всё так, дело житейское.
        Я бы поставил его на один уровень с Исаковым и Волковым - эти трое могли бы сворачивать горы и руководить страной, кажется. Но они держались за свои предприятия всеми руками и ногами, и на партийную или советскую работу переводиться не желали категорически. Знали - на своем месте каждый из них царь, бог и воинский начальник, а в вертикали - один из винтиков, очередной пиджак. Волков только в девяностых возглавил город, когда понял, что всё, иначе - аллес капут. Не будет Дубровицы, разворуют к чертовой матери. И - вытянул, спас то, что мог.
        К Драпезе у меня вопросов было много - но я решил повременить с ними. Записался на прием, чин по чину, обменялся с этим монументальным мужиком контактами. Помимо дел глобальных - имелись вопросы и самые обычные, бытовые…
        Самый банальный пример - коллектор. То есть - огромная труба с говном со всего города. Он пролегал под самой улицей Советской и вел на очистные сооружения к берегу Днепра, под железной дорогой, Залинейным микрорайоном и Слободкой. Пока многоэтажек было мало - с объемами коллектор справлялся. Но в следующие сорок лет центральная канализация будет только прирастать и стоки со всего города будут уже непосильной нагрузкой для конструкции хрущевских времен. Вторую ветку никто не прокладывал - экономили, а потом столкнулись с провалами земли, порывами, и хлещущими фекальными массами. Решение нашли в аварийном порядке - в износившиеся от времени бетонные и керамические трубы начали вставлять пластиковые гофрированные, чуть меньшего диаметра.
        Глубина залегания коллектора - около десяти-пятнадцати метров. Тогда чуть вся центральная городская улица не ушла под землю, в самое говно. Успели, ценой неимоверного напряжения усилий. Теперь это можно было предотвратить - еще работал керамико-трубный завод, и в моих силах по крайней мере было донести до адекватных людей необходимость еще одной-двух веток коллектора. Тем более - если мой проект Нью-Васюков удастся, рост Дубровицы и, соответственно, жилищное строительство, будет гораздо более бурным…
        В общем - прямая линия закончилась, мосты с Драпезой были наведены, и мне оставалось только собрать воедино и набрать на машинке. И - можно было сбегать! Шеф уехал в Гомель обмениваться опытом с главредом "Гомельской правды". Они были старыми друзьями-врагами-партнерами-конкурентами, так что до завтрашнего утра главред точно в редакции не появится.
        Потому, заварив себе крепчайшего чая, я погрузился в работу - и не вставал, пока пальцы не заболели от клавиш, а последний Драпезин ответ на последний вопрос от дубровицких бабулечек не был красиво сформулирован и облечен в мундир машинописного текста.
        - Вот! - сказал я, шагнув в кабинет Арины Петровны и протягивая ей стопку листков, - Вот ваша прямая линия.
        - А чего это она моя? - нахмурилась девушка, - И вообще - признайся, где кулаки сбил?
        - С ветряными мельницами сражался, и за отсутствием Росинанта и дуэльного копья пришлось атаковать врукопашную!
        - Ой, иди к черту, Белозор!
        - Так точно! Материал в номер, или на субботу сдавать?
        - Какой материал?
        - Так интервью!
        - Какое интервью? - она даже отложила карандаш и линейку, которыми расчерчивала лист ватмана.
        - Так с чертом же, ты ж мне сама только что…
        - Просто - уйди! - фыркнула Арина Петровна, и я, довольный, так и сделал.
        На самом деле я хотел попасть на рынок - к молдаванину Гаврилице, заказать ботинки и спросить про турку. И еще - наконец наведаться в ателье.

* * *
        Чтобы не проходить мимо Дома культуры по пути на остановку - пошел пешком. На школьном дворе СШ № 2 было тихо - последний звонок отгремел, шли выпускные экзамены, ребятня помладше разъехалась по деревням или в пионерлагеря. Меня обогнала телега, запряженная красивой, ухоженной лошадью, грива которой была заплетена в косички. На сене в повозке сидел дед в свободной рубахе и соломенном капялюше и бабушка в ярком платочке - оба симпатичные, как с картинки! За телегой бежали три мелкие псинки, перебрехиваясь с хвостатыми обитателями окружающих дворов.
        По небу проплывали белые облачка, вся природа вокруг уже вполне была готова к лету - изумрудно-зеленая трава, пышные клумбы, сочные листочки… В общем - хороша Дубровица в это время года! А вот тротуары - не хороши. Нет почти никаких тротуаров - нигде, кроме Советской. Так, тропинки вдоль обочин…
        Рынок встретил меня шумом и гамом. У ворот продавали утят, цыплят и кроликов, предлагали котят и щенков - абсолютно бесплатно. Какой-то смуглый шкет сидел верхом на козе и держал ее за рога, не давая животинке сбежать, и громко кричал:
        - Купите козу, отличную козу! Посмотрите, какие у нее добрые глаза!
        Глаза у коз вообще-то ни разу не добрые. Они ужасные. Эта еще и характером обладала явно скверным - все время пыталась вырваться и взбрыкивать… Хотя я тоже, наверное бы, взбрыкивал, если бы на меня уселся какой-то шкет.
        На территории рынка бабули продавали семечки, свежую зелень, сухофрукты, молочные продукты. Мужички-синюки торговали железячками, детальками, инструментами и прочей мелочевкой. Взгляд зацепился за одного, довольного молодого - перед ним лежали самодельные ножи на деревянных ручках, деревянные же киянки, тиски, напильники - всё самопальное, на вид добротное и надежное. "Кастет!" - выдала память Германа Викторовича. Вот где он его приобрел!
        Я подошел к мужичку, краем уха слушая разговоры бабулек-конкуренток. У одной были тыквенные белые семечки, в полотняном мешке, у другой - подсолнечные, в двух ведрах.
        - …пожарю, а потом ноги грею. Разве в мешке удобно ноги греть? - донесся до меня обрывок фразы. Я волей-неволей глянул на ноги торговки с ведрами и вздрогнул, отметив варикозные вены и грибок на пальцах, которые виднелись сквозь декоративные прорези в сандалиях.
        - Шо, проняло, Гера? - мужик-синюк даже подался навстречу, - Я у этих бисовых баб даже хлеба в голодный год не попрошу. Всё у них с примухами и забобонами… Ведьмы, все через одну!
        - Да и черт бы с их примухами, но вот ноги в семках греть - это бесчеловечно и антигуманно!
        - Гы-гы, - сказал мужик. - Если б ты знал что вытворяет Никифоровна с сывороткой - ты бы на рынок и вовсе ходить перестал.
        Я замолчал, озадаченный. Чего такого могла вытворять неведомая Никифоровна с побочными продуктами творожного производства?
        - Так ты как: прогуляться, или по работе, может? Или ко мне лично?
        - Да я к Гаврилице, ну и в ателье… А тебя увидел - вспомнил, что припас мой в отделении милиции остался, вот я и…
        - Тш-ш-ш-ш! - сказал синюк. - Постой здесь, товар посторожи.
        И вдруг исчез. "Недзе быу, и раптам зник!"
        - Ён калдун! - сказала бабка с тыквенными семечками. - Ведьзмак, шэпча на свае нажы!
        - Шепчет, как есть шепчет, - сказала та, что с подсолнечниковыми, - Поплюет, пошепчет - и приходит человек покупать сразу.
        - Ну, я не за ножом пришел, - сказал я.
        Мужичок появился у меня за спиной также внезапно, как и исчез.
        - Тебе - пятерка. За каждый. Легкие, удобные - как раз на твою лапищу. Алюминий!
        Охереть, чуть не десятая часть зарплаты - долой! Пора искать клады, Гера! Вот на выходных и поеду. Деньги летят пулей!
        - А вы на них не шептали? - уточнил я.
        - Кх-х-х, - подавился смехом мужичок, - Деньги давай! Потеряешь - приходи за новыми. А то нож возьми? Хочешь - выкидуху?
        - Не, выкидуху не хочу, - я попрощался и пошел к вывеске "Ремонт и пошив обуви", откуда слышались залихватские балканские мотивы, летящие из раструба граммофона, стрекот швейной машинки и запах сапожного клея.
        Гаврилица - гладко выбритый смуглый мужчина с ассиметричным лицом - сидел в металлическом вагончике с распахнутыми настежь дверьми в обеих его торцах, слушал шипящий граммофон и разглядывал подошву каких-то невероятных размеров.
        - Доброго и приятного дня, - сказал молдаванин и вытер руки о передник. - Чем могу быть полезен?
        - И вам доброго дня! - я улыбнулся как можно шире, - Вы делаете обувь на заказ? Ну, если я покажу вам эскиз - можете пошить?
        - Я всё могу, - на его лице появилась какая-то неопределенная гримаса, - Но не всегда хочу. И не всегда имею материал.
        - Ну так я ж не за бесплатно, - в моей руке появился кошелек и как можно более подробный рисунок полюбившихся мне кроссинговых "гарсингов".
        Отличные боты, прекрасная модель - и без всяких финтифлюшек.
        - Запросы у вас! - сказал молдаванин. - Но идея интересная. Правда, с подошвой будут трудности. А материал какой? Замша?
        - Замша.
        - Это будет долго и дорого, - сказал Гаврилица, - Прям очень дорого. Давайте я примерюсь, прикину, подумаю… Оставьте свой рисунок, я изображу как положено. Заходите в понедельник - обсудим цену, - он видел, что я не ухожу и выжидательно на меня уставился.
        - Говорили, у вас можно спросить про турки… Ну, джезвы, кофеварки. Медные.
        - А-а-а-а! - сапожник расцвел. - А у меня осталось четыре штуки. И чайник! И казанок!
        Он из-под прилавка начал доставать все эти чудесные изделия цыганских мастеров, и, кажется, двигался в такт залихватской мелодии из граммофона. По крайней мере, когда пластинка кончилась - кончились и экспонаты (товаром их язык назвать не поворачивался). И мне захотелось взять всё!
        - Я возьму турку, вот эту… - с широким плоским дном, изящной ручкой, на три чашки кофе она выглядела как та самая штука, которой мне не хватало в жизни. - А вы можете чайничек и казанок отложить до понедельника? Очень они замечательные!
        - Я всё могу, - Гаврилица улыбался, принимая деньги за турку. - Но не всегда хочу. Но сейчас - хочу. И придержу. Главное - заходите. Что-нибудь еще?
        - Подскажите, где здесь ателье?
        - Хо-о-о! Так вы к Моне и Абраше? К ботинкам и костюмчик решили стачать? И тоже по своим эскизам? Обязательно зайду глянуть!

* * *
        - Значит, заходит ко мне Хаимка-корявщик и спрашивает: "Моня, я ходил по кладбищу и думал, с кем лучше лежать рядом? Может с Ривкой на холме, там солнечно? Или с Сарочкой, у заборчика, где гладиолусы цветут?"
        - И шо, и шо?
        - Ну я ему говорю - Хаим, лежать, конечно, лучше с рядом с Фаечкой!
        - Погоди, Моня, но Фаечка таки совсем не умерла, она такая молодая красивая женщина, и у нее такой тухес, шо Боже мой! Я видел ее глазами еще вчера, когда ходил в редакцию давать объявление, и она была вся живая!
        - Во-о-о-от! - поднял палец вверх Моня.
        Я не мог сдержать улыбку. Эти двое были очень похожи на евреев из анекдота - оба в очках, жилетках и ермолках. Один - с козлиной бородкой и помоложе - это был Моня, Соломон. Второй - гладко выбритый, но с длинными до плеч седоватыми волосами - Абраша, Абрам.
        - Молодой человек, вы зашли ногами в эту дверь, и стоите, и смотрите на нас, и не говорите ни слова! Вы таки или немой, или одно из двух, - сказал Моня.
        - Э-э-э-э… Да я, собственно, хотел штаны на заказ пошить.
        - Ну так шейте! Кто вам мешает?
        Ух как с ними было тяжело!
        - Я не так выразился. Я хотел сделать вам заказ, чтобы вы пошили мне штаны.
        - Ой-вей, ну это другой разговор! Абраша, ты слышал? Он пришел, чтобы заказать бруки, а бруки - это твой профиль, так что пойди и посмотри глазами на этого человека.
        - Да не надо на меня смотреть, вы вот сюда посмотрите, - я протянул им эскиз штанов-карго.
        - Моня, он хочет штаны с шестью карманами, - поцокал языком Абраша.
        - Молодой человек, вы что, заказываете бруки для Шивы?
        - Моня, а хто такая Шива? Если она похожа на Фаечку и у нее тухес хотя бы вполовину так же хорош…
        - Шива, дорогой Абраша, это индийский шестирукий бог! - поднял палец вверх Моня.
        - Не, - сказал Абраша, - Если у него тухес даже лучше, чем у Фаечки - то наверняка у него больше, чем один поц. Вей з мир, если у меня две руки и таки один поц, то у Шивы их должно быть как минимум три!
        - И все - необрезанные, - кивнул Моня. - Шива - бог языческий.
        - Выходит Шива - гой?
        - Товарищи! Товарищи! - взмолился я. - Что насчет штанов?
        Они посмотрели на меня как на идиота.
        - А чего вы там стоите, как будто статуй? Пойдите сюда и мы с вас снимем мерку. И скажу вам по секрету, та рубашка и тот лапсердак, шо вы носите - это дрек мит фефер, а не приличный костюм. Так шо никаких брук, пока не скажете, шо построим вам полный комплект, а лучше два - или идите и киньтесь головой в навоз.
        Да что у них не так с этим навозом? Почему они все меня туда посылают?

* * *
        Все эти ремесленники-мастера были прикреплены к предприятию "Дубровицабыт" - сапожники, портные, парикмахеры, часовщики и прочие, и прочие, и прочие. То есть как бы работали на государство. Но - как и в общепите, в сфере услуг существовал огромный простор для приработка. И, конечно, у них имелся выход на отличную материю, импортные пуговицы и запонки, хорошие нитки и тому подобное. Нужно было просто доказать свою платежеспособность.
        Заначка Гериных родителей улетела в трубу, и заначка Геры - тоже. Она и вправду была спрятана в книгах. Большая советская энциклопедия, издание третье, том седьмой, на той самой странице, где давалось определение слову "деньги". Оригинально! И вполне в духе Германа Викторовича. У него пароль на редакционном компе был "пароль", кота звали Кот а собаку - Собака. Дай ему волю, он бы Дубровицкую газету назвал "Дубровицкая газета".
        В общем - я сидел на кухне в наушниках от металлоискателя и проверял его работу. Он исправно пищал, когда в пределах полуметра появлялась консервная банка. Это была настоящая победа, потому что собрать прибор без лишних деталей мне удалось раза с двадцатого. Тяжело быть криворуким гуманитарием!
        Бумажка с инструкцией Езерского, где всё было написано на детсадовском уровне, конечно, была извлечена из кармана только после пятой попытки. Но я сделал это! Езерский-старший просил не слишком многого - один процент от найденного. Хитрый, черт! Он потратил только свое время - все детали и инструменты-то были за мой счёт!
        Дело было за малым - отправиться на Мохов! И не спалиться, что я знал, куда иду… Нужно было разработать легенду - железную, стопудовую. Такую, чтоб даже если кто-то и поймет, что дело нечисто - ничего не мог доказать. Я ведь планировал по-честному сдать клад государству и получить свои 25 %, так что формального повода на меня наехать не будет… А то, что там курганы… Ну, курганы. Ну, так экспедицию надо было организовывать! И организуют, уж я подсуечусь, летняя практика у студентов как раз на носу. И сделаю красивенный материал - и про клад, и про студентов, и про Богомольникова - Археолога с большой буквы. В той, моей, истории он доберется до Мохова только пятнадцать лет спустя, после того, как в начале девяностых там уже вовсю поорудуют черные копатели.
        В общем - я разобрал металлоискатель на три крупных блока, соединенных между собой только проводочками, запаковал его в чехол для удочек и отправился спать - с чувством выполненного долга. Сова-ночник из мыльного камня пялилась на меня со стола с укоризной: с клюва у нее свисала паутина. Я щелкнул выключателем, чтобы не видеть этого душераздирающего зрелища, поклялся себе, что завтра вечером обязательно сделаю уборку и уснул - без сновидений.
        ДВЕ НОВОСТИ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ, И ОБЕ ТАК СЕБЕ: 1) СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА БУДЕТ ПЛАТНОЙ, ЦЕНУ ПОСТАВЛЮ 123 РУБЛЯ, НЕ ЗНАЮ ПОЧЕМУ. 2) РАЗРЫВ МЕЖДУ ГОТОВЫМИ ГЛАВАМИ И ТЕКСТОМ "В ПРОЦЕССЕ" - ЗАКОНЧИЛСЯ
        ….ПОТОМУ - ГЛАВЫ, ВОЗМОЖНО, БУДУТ НЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ, ТЕКСТ, ВОЗМОЖНО, БУДЕТ ЧУТЬ ХУЖЕ И ПРАВИТЬСЯ СО ВРЕМЕНЕМ. ДЛЯ ТЕХ, КОГО НЕ СМУЩАЕТ ЧЕРНОВИК - БУДУ ПУБЛИКОВАТЬ СРАЗУ "С КОЛЕС" И ДЕЛАТЬ СВЕРХУ ПОМЕТКУ, МОЛ ТЕКСТ НЕ ПРАВЛЕН И НЕ ВЫЧИТАН. ЕСЛИ ВАМ ОШИБКИ РЕЖУТ ГЛАЗА И СЕРЬЕЗНО ВЛИЯЮТ НА ВОСПРИЯТИЕ - ЗНАЧИТ ВЫ ПРОСТО ЖДИТЕ, ПОКА ТАКАЯ НАДПИСЬ НЕ ИСЧЕЗНЕТ. ПОКА ОНА ЕСТЬ - УКАЗЫВАТЬ АВТОРУ НА ОПЕЧАТКИ НЕ НУЖНО, ПОТОМУ КАК ВЫЧИТКИ ЕЩЕ НЕ БЫЛО, А ПОТОМ - ТОЛЬКО ПРИВЕТСТВУЕТСЯ. ПОПРОБУЮ СОХРАНИТЬ ХОРОШИЙ ТЕМП, И ДЕЛАТЬ ПО ГЛАВЕ В ДЕНЬ - НО ОБЕЩАТЬ НЕ МОГУ, ПРЕДСТОИТ НЕСКОЛЬКО ЗАГРУЖЕННЫХ ДНЕЙ. ОДНАКО, ЕЩЕ 8-10 ОСТАВШИХСЯ ГЛАВ "АКУЛЫ ПЕРА…" ТОЧНО БУДУТ НАПИСАНЫ В САМОЕ БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ.
        Глава 21 в которой есть рояли
        - Гера! Гера, проснись! Мне у тебя надо очень срочно что-то спросить! - Василиса тыкала мне пальчиком в плечо.
        - А-а-а? Ух-х-х, Вася, ты что тут делаешь? - глаза открывались с трудом, сон был сладким, и возвращаться в реальность не хотелось от слова совсем.
        - У меня есть очень серьезный вопрос!
        Если маленькая пятилетняя девочка говорит, что у нее есть серьезный вопрос - это может быть что угодно. Например - писяют ли божьи коровки, или - не собираюсь ли я жениться на ее маме?
        - Ну, задавай свой вопрос… - я сел на кровати и дотронулся голыми ступнями до холодного пола.
        В окно светило утреннее солнце, судя по стрелочкам на будильнике - до звонка оставалось еще двадцать минут. Какая же это мука - воспитывать детей! Так, кажется, говорила фрекен Бок?
        - Гера… Скажи… - тон Василисы был полон драматизма и внутреннего страдания. - А твоя работа называется рыдакция, потому что там все рыдают?
        - Пх-х-х-х… - вот уж точно чего не ожидаешь услышать с утра пораньше, - Ну как тебе сказать, Васька… Иногда рыдают, да.
        - А ты?
        - А я нет. Я мужчина, мужчины не должны рыдать.
        - А девочки?
        - А девочки могут рыдать, но лучше пусть улыбаются - они тогда становятся очень красивыми! Понятно?
        - Понятно. А ты скоро уходишь? А можно я у тебя тут побуду, пока ты не уйдешь? А то баушка Клава пошла на рынок, а мама и Аська спят, а я проснулась и мне одной страшно. А маму будить не буду, потому что если разбужу - то она потом будет уставшая. А если мама уставшая - то сердитая. А если мама сердитая - тогда всем грустно.
        Какая умная девочка… Был бы я такой умный в ее возрасте, стал бы президентом, а не попаданцем.
        - Давай сделаем гренки, Вася. И потом ты отнесешь их маме и Асе - и будет у вас завтрак. А?
        - Ага! Я буду тебе помогать.
        И она помогла. Что касается последствий - то я решил, что кухню буду драить вечером.

* * *
        ПДО меня удивляло и в мое время, и в это. Говорят, был период года с девяносто третьего по две тысячи седьмой, когда на завод смотреть было противно, но я эти времена не застал. Не интересовался тогда предприятиями деревообработки, маленьким был. Уже потом, когда начал работать в "рыдакции" - по долгу службы пришлось вникать. Вот и теперь даже на подступах к проходной ПДО как будто начинался другой мир.
        После деревянных обшарпанных бараков, покосившихся заборчиков и выросшей из асфальта лебеды Заводского района - изумрудная гладь газонов, белая чаша фонтана с бьющими в небо струями воды, идеально выкрашенные лавочки, затейливо подстриженный кустарник и яркие клумбы. Благоустройство прилегающей территории - это был пунктик Волкова. Он считал, что нельзя требовать от человека производственной дисциплины, внутренней порядочности и ответственного отношения к своему делу, если для этого не созданы соответствующие условия.
        Какой рост производства может быть в замызганном и заплеванном цеху? О какой гордости за предприятие можно говорить, если кругом будут валяться деревяшки, железяки и всякий хлам? Разве можно идти на работу с удовольствием, если шлепаешь по грязище мимо уродливо обстриженных деревьев? Позиция Василия Николаевича имела право на существование - по крайней мере, из ста процентов молодых специалистов на ПДО оставалось работать семьдесят-восемьдесят, и это был очень хороший показатель для провинциального городишки. Конечно, такой процент закрепления кадров обеспечивался кроме красивых газончиков еще и тем, что Волков предлагал комфортное общежитие, неплохую зарплату и наглядную перспективу карьерного роста: большая часть замов и начальников цехов у деревообработчиков едва ли перешагнули сорокалетний рубеж…
        Мое журналистское удостоверение не произвело впечатления на бдительную охрану: турникет разблокировать они даже не собирались.
        - Не положено. Уточним у начальства, - отрезал суровый мужчина с военной выправкой.
        Это вам не вахтерша тетя Лена! Такого на хромой козе не объедешь! Не знаю, что ему сказало начальство, но через минуты три он меня пустил, внимательно переписав все данные в журнал и строго предупредив:
        - Электрической и магниевой вспышкой на производстве ДСП не пользоваться!
        Господи Боже, кто сейчас помнит про магниевые вспышки?
        - Проходите по коридору направо, в музей. Василий Николаевич там.
        В заводоуправлении было так же аккуратно и прилично, как и на территории предприятия. Никакой царапучей штукатурки и заляпанного жиром линолеума: это была вотчина деревообработчиков, и потому кругом царило дерево. Паркет, панели, двери - все это было выполнено из разных пород древесины, покрыто резьбой, отшлифовано и отлакировано. Сказка какая-то! Фантастика!
        - Палисандровое дерево! - слышался восхищенный голос Волкова из-за широких дубовых створок, обитых по низу листами металла. - Ставьте его сюда, к роялю… Нет, не к белому, а к черному! Да! Умели же люди делать…
        Я прочел надпись на двери: "Музей мебели и художественной обработки древесины" и постучал.
        - Да! Заходите, заходите! - откликнулся Волков. - А вы - выходите, выходите!
        Мне навстречу вышли четыре грузчика: их лица были чистыми, не испитыми, спецовки - опрятными, а походка - уверенной. Чудеса!
        - Белозор? Это вы? Взгляните, что мне удалось найти в комиссионке! Это секретер из палисандрового дерева! Я бы душу дьяволу продал, если бы на моем предприятии могли делать нечто подобное… - секретер и вправду был хорош.
        Явно дореволюционной еще работы, массивный, с множеством ящичков и отделений, он просто дышал стариной и аристократичностью.
        - …но где я возьму палисандр, - развел руками Волков.
        Мне показалось, что я ухватил Бога за бороду.
        - А что, мастера-краснодеревщики имеются? - затаив дыхание, спросил я.
        - О-о-о, за этим дело не станет! Уж поверьте - у меня есть такие умельцы, в руках которых дерево оживает… Да вот числятся они, правда, уборщиками и кочегарами, потому как официально в штат я краснодеревщика ввести не могу: зачем он нужен на фанерном производстве или на заводе ДСП? Даже и на мебельной фабрике нет такой штатной единицы, потому как из массива мы ничего не делаем… А что, товарищ Белозор, у вас завалялся десяток-другой тонн палисандрового дерева?
        - Ну, что касается палисандра - тут мимо, но в наших краях имеются практически неисчерпаемые запасы не менее ценной и не менее специфической древесины…
        - Так, Гера, это вопрос не праздный. Да! Ты говоришь очень серьезные вещи походя, как будто для тебя это нечто само собой разумеющееся… Подумай, прежде чем брякнуть что-то легкомысленное… - от леденящего душу тона Волкова снова появилось ощущение приближающегося стихийного бедствия.
        Я слегка растерялся, и, чтобы скрыть волнение, прошелся по музею. Рояли тут действительно были - черный и белый. Один из них был открыт, и я чуть склонясь, положил пальцы на клавиши. Вся родня там, в будущем, ненавидела мой репертуар: на гитаре я умел играть "Цыганочку", а на фортепиано - "Мурку". Больше - почти ничего. Зато эти два хита - красиво и правильно.
        Мелодия блатной баллады полилась неожиданно звучно, заполняя собой всё помещение музея, отражаясь от множества произведений декоративно-прикладного искусства, собранных здесь, проникая в замочные скважины сундуков и комодов, проскальзывая между тщательно пригнанными кусочками мозаики затейливого панно на стене… Вот что значит - работа мастера! Вот это инструмент так инструмент! На синтезаторе так не сбацаешь…
        - …р-р-р-разве ж я тебе не покупал! - пропел Волков. - Да! Что же с ценной древесиной, Белозор?
        - Мореный дуб! - сказал я и с шумом захлопнул крышку. - Пардон, неловко вышло. У вас под самыми ногами сотни и сотни стволов мореного дуба. Я разговаривал с Рустамом Гахрамановым, со спасательной станции - он готов предоставить водолазов, чтобы помочь в очистке излучины. Если вы предоставите технику, людей и складские помещения - просто представьте…
        - Тихо! - рявкнул вдруг генеральный директор. - Ни слова больше! За мной!
        И быстрым шагом покинул музей. Я ринулся за ним.
        Секретарша даже пискнуть не успела, когда Волков промчался по приемной, открыл дверь и пропустил меня вперед. Его кабинет был довольно аскетичным, гораздо скромнее, чем у моего шефа. Но просторнее. Из шкафа появилась огромная топографическая карта Дубровицкого района, жестом фокусника Василий Николаевич разложил ее на столе, сунул мне в руку карандаш и лист серой писчей бумаги.
        - Показывай, рассказывай.
        Я к этому был готов.
        - Смотрите - вот старое русло Днепра, этот каскад старичных озер. Вот дубравы, вот здесь - остатки реликтового леса, тут сохранились еще пни с годовыми кольцами, которые доказывают, что до войны деревья тут росли тысячелетние! А здесь, под Заводским районом, ПДО и Метизным заводом - основание их твердых пород… Потому река русло не меняла уже сотни и сотни лет. Теперь сложите два и два…
        - Твою-то мать! А что Гахраманов говорит? Он же там со своими ихтиандрами как у себя дома, за столько-то лет…
        - Говорит - корчи в несколько слоев, он задолбался из них утопленников вытаскивать!
        - В несколько слоев? - в глазах Волкова зажегся фанатичный огонек. - Так, сегодня не получится, завтра - тоже… А вот послезавтра я туда вместе с Рустамчиком полезу. Лучше меня экспертов здесь нет. Да!
        Он прошелся туда-сюда по кабинету, потом шагнул в мою сторону:
        - Если это правда, Белозор… Знаешь… Я ведь в лепешку расшибусь, чтобы открыть тут производство мебели и сувениров из мореного дуба. У нас целое училище народных промыслов в Гомеле, там отделение резьбы по дереву… Выгребу подчистую пару выпусков, потом - буду выписывать целевые направления, мои кудесники уже здесь, на месте молодежь подучат… Станки закажу в ГДР! Придется, правда, с профилакторием повременить, но ничего - я всё отобью, у меня аппаратчики драться будут за дубровицкую мебель! Так вот, Герман Викторович - я по гроб жизни тебе это помнить буду, так и знай. Чем смогу, в общем…
        - О чем речь, Николай Васильевич? - выдержал его взгляд я, - Вот хотите верьте, хотите нет - я хочу, чтобы Дубровица процветала. Если благодаря вовремя сказанным мной словам вы откроете новое предприятие, где будут работать дубровчане, получая при этом хорошую зарплату и занимаясь любимым делом - вот это и будет лучшей наградой. Я не умею строить дома, делать фанеру или добывать нефть. У меня есть только слова - и их я собираюсь использовать на благо своей малой родины.
        - Вот как? - он глянул на меня с интересом, - И что - полное бескорыстие?
        - Нет, отчего же? Цикл статей о новой фабрике, с начала строительства до первого стола, который появится в кабинете… Кого?
        - Петра Мироновича! Вне всякого сомнения, - решительно кивнул Волков. - Я найду подходы. Да!
        - Вот и моя корысть - выйду через вас на товарища Машерова… Может, и для него найдется у меня пара подходящих слов…
        - Амбиции, однако, у вас, Белозор! Вы кем себя возомнили? - он улыбался, явно получая удовольствие от разговора.
        - Глас вопиющего в пустыне… - невольно вырвались у меня слова, которые, будучи произнесенными в данное время и в этой стране, могли иметь самые печальные последствия.
        Волков вдруг замер, испытующе глядя на меня.
        - … Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
        Исполнись волею Моей,
        И, обходя моря и земли,
        Глаголом жги сердца людей! - вдруг продекламировал он.
        Повисла напряженная тишина. Я был готов поклясться, что этот необычный, проницательный человек имел на мой счет свое, особое мнение - и, скорее всего, недалекое от правды.
        - Вы ведь очень сильно изменились в последнее время, да, Герман? - спросил он. А потом проговорил задумчиво: - Я очень рад, что мы с вами на одной стороне. Мы ведь с вами на одной стороне?
        - Безусловно, Василий Николаевич, - я шел по очень тонкому льду, нужно было быть чрезвычайно осторожным, - Хорошо бы понять, кто еще на этой самой стороне, и быть уверенным что она - правая…
        - То есть левая вас не устраивает? - хмыкнул он.
        О чем вообще мы сейчас говорили? Надеюсь, что не о коммунизме, социализме, капитализме и прочих"…измах".
        - Общемировая тенденция показывает, что правостороннее движение всё же для человеческой натуры более привычно и естественно, - вывернулся я, - Так что там насчет передовиков, Василий Николаевич? Я с пустыми руками в редакцию вернуться не могу!
        - Будут вам передовики! Как вам насчет мужских профессий, на которых работают женщины? Например - крановщик козлового крана? Сварщица? Электрик?
        - Роскошно! И название - "Такой сильный слабый пол Дубровицких ПДО" - нормально?
        - Отлично. Это бы к восьмому марта делать, но где вы были восьмого марта? Спали? Как там говориться - сон разума рождает чудовищ? - он, черт побери, явно кое-что понял!
        Знать бы еще что…
        - Так что, Василий Николаевич - разрешите выполнять? Я побежал по цехам?
        - Побежал он… - Волков подошел к письменному столу и снял трубку одного из нескольких телефонов. - Наталья Анатольевна? Из "Маяка" корреспондент пришел. Да, Белозор. Поводите его по нашему хозяйству, познакомьте с процессом… Ну, и к красавицам нашим заскочите. Третьякова, Помаз, Гапоненко. Да, пусть фотографирует что хочет, он свой человек, с понятием.
        Телефон жалобно звякнул, когда генеральный директор ПДО обрушил не него трубку.
        - Вот теперь - выполняй. У вахты тебя наш профорг встретит, доверяю ей как себе. Материал на согласование - ей, мне, сам понимаешь, не до того теперь будет.
        Я понимал, поэтому сделав прощальный жест рукой, вышел за дверь.
        - Извините… - остановила меня секретарша, - Я случайно услышала… А что это Василий Николаевич читал? Какие-то стихи? Очень красиво, я и не знала, что он поэзию любит…
        - Это "Пророк" Пушкина, - сказал я, - Всего хорошего!
        - Да-да, до свидания… - ответила слегка рассеяно эта изящная, почти тургеневская девушка.

* * *
        По речной глади скользили водомерки, над камышами вился гнус, квакали лягушки. Я поочередно загребал с правого и левого борта двухлопастным веслом, высматривая знакомые места на обрывистом берегу Днепра.
        "Ласточку" я одолжил у Анатольича. У товарища Сивоконя было аж две резиновые лодки: четырехместная "Лисичанка" - ее он использовал для рыбалки, и одноместная надувная байдарка - "Ласточка". Он ее вообще не использовал, лежала себе в сарае - "абы было". А вот мне - в самый раз, для одиночного сплава и кладоискательства.
        И легенда неплохая - задолбался Гера, заработался! Все в редакции видели, как я вкалывал, какие баталии у нас развернулись с шефом по поводу материала о туебнях из ЗУБРа… Но - с разрешения ОБЛЛИТа и нефтяницкого генералитета - статью пропустили, и она наделала много шума, и полетели головы. Автоколонны пролюбливать - это не дизель из баков литрами отсасывать! Это уже перебор.
        Учитывая еще несколько крепких статей - типа ПДОшных прекрасных дам и прямой линии Драпезы, и моих постоянных задержек после окончания рабочего дня - просьба о паре дней отгулов никого не удивила. Так и сказал:
        - Уйду я от вас в одиночное плавание! Хотелось бы в кругосветку, но придется довольствоваться сплавом по реке…
        Палатку и спальник я взял напрокат - на турбазе, продуктами затарился в магазине, а лодочку предложил Анатольич. Мол, так оно проще будет обратно добираться, скручу в скатку, и как-нибудь до Лоевской автостанции уж дотащу. Он вообще предлагал забрать меня на редакционной машине, когда будет возвращаться с полей вместе со Шкловским, но я отказался: не хотел, чтобы кто-то еще видел металлоискатель.
        Конечно, стопроцентной уверенности в том, что я найду серебро с первого раза, не было - всякое может быть. Главное - знал точно: клады - есть! Лежат в тени вековых дубов горшки с древними монетами, дожидаются Геру Белозора, и никто их не тронет еще лет тридцать…
        - Там, там, тамтам та-тадам… - напевал я себе под нос мелодию из "Пиратов Карибского моря" и мощными взмахами весла направлял "Ласточку" навстречу сокровищам и приключениям.

* * *
        Глава 22 в которой едва не появляется сотня маленьких медвежат
        Ходить по бережку Днепра с металлоискателем - занятие довольно заметное. Тем более, места здесь обжитые, населенные: Переделка, Мохов, Первомайск - богатые, многолюдные деревни. Потому нужно было четко рассчитать время, когда случайных глаз вокруг будет как можно меньше.
        С одной стороны - вроде бы логично выбираться за добычей ночью или ранним утром. Но это значило ходить во тьме с налобным фонарем и колупаться в земле наощупь после каждого писка прибора. А рано утром - рыбаки! В самый собачий час они выходят на берег, чтобы посидеть с удилищами, закинуть донки, побросать "пауки" и "телевизоры"… В общем - с утра я бы тут торчал как три тополя на Плющихе с самым дурацким видом. А вечером на бережок выбираются любители отдыха на природе: костерок, шашлычки, вот это вот всё…
        Поэтому, как ни парадоксально, самым разумным представлялось гулять инкогнито по Невскому проспекту - то есть прочесывать берег в поисках кладов в полдень. Только дебил попрется на реку в самое пекло! Я придумал компромиссное решение - отмечать вешками каждое место, где сработает металлоискатель, потом прятать его - и копать.

* * *
        Я не сразу был такой умный. Сразу я причалил к берегу как раз там, где над кручами виднелись поросшие лютиками и икотником зеленые холмы курганов. Недалеко отсюда уже многие десятки лет спускалось к водопою стадо коров, которое пригоняли нанятые сельчанами пастухи. Копыта животных за долгие годы превратили обрыв в пологий спуск, и это было самое удобное место на несколько километров вниз и вверх по течению, чтобы причалить.
        Если, конечно, в реке не прохлаждались коровушки. Мне повезло - сам того не ведая, я прибыл аккурат перед этим праздником жизни и успел вытащить "Ласточку" и все свои пожитки из днепровских мутных вод. Мутные - это я, конечно, погорячился. Мутными они стали, когда черно-белые красавицы, мыча и помахивая хвостами, таки вошли в воду и принялись за гигиенические процедуры…
        В общем, я понял, что поиски клада придется перенести, и разбил лагерь на полянке под дубами в стороне от маршрута стада. Можно было потихоньку собирать металлоискатель, ждать, когда вскипит чайник и просто наслаждаться редкой минутой покоя. Костер, палатка, свежий воздух - что еще нужно для счастья?
        Вечерело. Над головой носились заполошные чайки, пахло луговым разнотравьем и дымком, слышалось мычание коров, перезвон колокольчиков, щелканье длинных пастушьих хлыстов-пуг. Шоркая явно большими, не по размеру резиновыми сапогами-болотниками, мимо прошли, смоля папиросами, местные рыбаки. Обветренные, бывалые дядьки смеялись и балагурили, закинув на плечи орешниковые удочки.
        - Что, турист? Из города? - спросил один из них, завидев мой бивак.
        - И вам здравствуйте! Турист, ага, - откликнулся я, - Сбежал от суеты на лоно природы.
        - Ну-ну! Хорошее дело! Ты не боись за вещи, если что. У нас не воруют. Вот стал бы на той стороне - там Первомайские, ворье первостатейное, клейма ставить негде. А наши - Переделковские да Моховские - люди с понятием.
        - Рад слышать!
        Рыбаки прошлепали дальше, а я нагрел себе банку гречки с мясом, сыпанул в чашку щепотку заварки и залил ее кипятком из чайника. Хорошо!

* * *
        Вылезая утром из палатки, всякий турист-дилетант чувствует себя в равных долях прекрасно и мерзко. Ломит всё тело, трещит голова, вещи частью отсырели, а частью скомканы и находятся в самых причудливых закутках спальника, рюкзака и палатки в целом, и проклинаешь тот день, когда решил выбраться в лес… Но потом разомнешься, вдохнешь свежего, напоенного росой и утренним туманом воздуха, разожжешь костерок, нальешь чашечку чаю, оглядишься - лепота-а-а! И понимаешь - обязательно выберешься еще…
        В общем - отдохнул. А к обеду, когда у курганов стало безлюдно, повесил на плечо металлоискатель и вышел на охоту за сокровищами. Прибор весил прилично, ремень натирал спину, я нарезал спирали вокруг знакомой россыпи валунов. Старожилы Моховской археологической экспедиции уверяли: именно под ними Богомольников нашел горшки с серебром. То ли - два, то ли - три, тут мнения разнились, как и их вес. Одни говорили про целый пуд гривен, слитков и монет, другие - про греческую амфору, набитую денариями, третьи - про обычные глиняные горшки, литра на три объемом. Я был склонен верить последним - студенческие байки, как и рыбацкие, стоило делить примерно на два.
        Вешки я наделал из деревянных колышков с привязанными к ним кусочками бинта - втыкал в землю, когда тональность писка изменялась максимально, и шел дальше. Не выдержал - и раскопал одну точку, чтобы убедиться, что изделие Езерского функционирует. Буквально на глубине десяти сантиметров - ржавая железная хреновина, похожая то ли на скобу, то ли на застежку для одежды. В общем - работает! Я частым гребнем прочесал территорию, прилегающую к валунам - эдакий неправильный круг диаметром метров тридцать, и вешки у меня закончились - а всего их было двадцать штук.
        Кажется, на сегодня работы мне должно было хватить. А потому - металлоисктатель я принялся раскручивать. Придурь? Лучше перебдеть, чем недобдеть. Объясняй потом дядям в погонах, чем я тут занимаюсь… А так, в разобранном виде, спрятанный в чехол для удочек он выглядел вполне себе безобидно.
        Вооружившись тонким стальным щупом, саперной лопаткой, и еще одной лопаткой - детской, для песочницы (нашел побрутальнее, тоже металлическую) и еще кое-какой мелочевкой, я принялся за работу, двигаясь от краев круга к центру - тоже по спирали. Дерн вырезал пластами, чтобы потом замаскировать место поисков, потихоньку разрывал лопаткой, тыкал щупом - мало ли!
        За сорок минут я оказался счастливым обладателем трех консервных банок из-под немецкой тушенки, ржавого гвоздя, медной монеты неизвестной принадлежности, еще одной скобы-застежки и окислившегося ножичка без рукояти. Может быть - жутко древнего, а может и нет.
        Все находки аккуратно заворачивал в оберточную бумагу и складывал в укромном месте - подальше от стоянки. Поколупаться в артефактах, вспомнить археологическую молодость - это было в любом случае интересно. И если заниматься этим не у себя дома - то риск минимальный. А потом можно и в музей занести, почему бы и нет?
        Я успел всерьез задолбаться. Пот заливал лицо, на ладонях уже начали появляться предвестники мозолей, и в перспективе замаячил отдых, но, сделав волевое усилие, я решил закончить еще одну вешку. Место было приметное: у вросшего в землю крупного валуна. На нем имелись характерные отметины в виде вкраплений красноватой породы, похожей на пятна крови. Взрезав лопаткой дерн, я отложил квадрат в сторону, щелчком пальца отправил в далекий полет клопа-вонючку, который облюбовал стебелек травы, и принялся орудовать щупом. Вдруг его конец наткнулся на что-то твердое, издав глухой, явно не металлический звук. Неужто - оно? Сердце застучало в ритме хардбасса, я принялся рыть как сумасшедший, пока лопаточка не звякнула о нечто керамическое. Сантиметр за сантиметром я освобождал от гнета земли глиняный сосуд, и, ей-Богу, руки мои колотились.
        Золотая лихорадка как она есть! Ну, пусть - серебряная, но я реально весь трясся, когда та самая амфора - объемистый кувшин с двумя ручками - была очищена от слоя грунта и я аккуратно подвел под нее полотно, и, завернув со всех сторон, потащил из ямы. Тащить было тяжеловато - килограмм пять, не меньше!
        Дурить не стал - утащил в палатку, вернулся, закопал яму, заложил дерном, и только потом вернулся разбираться с находкой. Горлышко амфоры было запечатано, и я расковырял его ножом, наклонил кувшин. На ткань один за другим выскользнули византийские серебряные денарии! Ладно, ладно - силиквы, века эдак 6 - 7, если на глазок, то есть нечто гораздо более древнее, чем эпоха викингов! Вот это находка, черт бы ее побрал! Всё-таки амфора с серебром! Несколько килограмм монет, таких их и растак!
        Я выскочил из палатки и изобразил нечто, напоминающее победный танец папуасов. Мне тут же захотелось ухватить в руки лопатку и копать дальше! Там ведь совершенно точно должен был лежать еще один… Нет - два, конечно два горшка с деньжищами! И, в конце концов, четверть от найденного - это так мало, поэтому нужно копать больше, еще больше! Никогда не думал, что окажусь таким алчным человеком… Я заставил себя напиться воды, слегка перекусить, отдышаться, и только потом перепрятал амфору в укромное и приметное местечко: под корнями ивы, в сыпучем желтом песке, где не видно будет следов земляных работ.
        А после этого - накинулся на вешки с удвоенной силой и был вознагражден: отличная серебряная фибула в виде розы тут же была завернута в бумагу и перекочевала в карман брюк: я решил подарить ее Таисии, перед этим очистив в нашатырном спирту. Стоит ли говорить, что я копал, как одержимый, пока солнце не начало клониться к закату? Оставалось пять или семь вешек, когда щуп вновь наткнулся на что-то крупное и на сей раз - металлическое! Почему бы горшку не быть котлом, например? Я отбросил щуп в сторону и, позабыв всякую осторожность, принялся копать…

* * *
        - Ы-ы-ы-а-а-а… - я ни черта не слышал.
        Просто ничего. Из моего рта вырывались какие-то звуки, но я не слышал даже собственного голоса. Кровь из носа заливала губы, подбородок, майку, штаны… Зрение расфокусировалось, перед глазами плясали золотые круги, голова, кажется, раскалывалась на части, ребра ломило.
        Секунду назад я ткнул лопатой в яму - а теперь едва поднялся на колени, пытаясь понять, что произошло. Мне понадобилось, наверное, несколько минут, чтобы более-менее прийти в себя. Я по очереди пошевелил руками и ногами, всеми пальцами. Ощупал ребра - слева конкретно болели два, и я надеялся, что это просто ушиб или трещина, а не перелом.
        Кажется, я проглотил стакан крови, прежде чем она перестала течь из носу. Слух до конца так и не вернулся - по крайней мере, пока. Я перебрался к своей палатке на четвереньках, потому как вставать на ноги боялся - земля тут же начинала выплясывать и выгибаться под подошвами ботинок.
        Мне даже не хватало сил, чтобы подумать о том, какой же я всё-таки дебил. Алчность застила глаза и сделала мою память избирательной - я помнил про историю с какими-то боеприпасами во время экспедиции Богомольникова, и там тоже кто-то едва-едва не погиб, но отметал их, поскольку "здесь ведь не было боев!" "Не было боев" и "я не читал про боевые действия под Моховом" - это две разные вещи! Да и вообще - для того, чтобы какая-то взрывоопасная хреновина оказалась на обрывистом берегу Днепра, вовсе не нужно было, чтобы здесь кто-то с кем-то рубился. Кто-то пошел справить нужду под камень, и посеял гранату - чем не вариант? Их тысяча, таких вариантов!
        Богомольников тогда взял моду при каждом сомнительном случае вызывать саперов, у него даже одно время жили в лагере два офицера, им нравилось так проводить отпуска. А я сунулся с суконным рылом в калашный ряд…
        Хватит с меня и одной амфоры. По крайней мере, пока. Тут бы в себя прийти да живым остаться, а то мало ли - заработал сотрясение, останусь на всю жизнь контуженным! Мне хватило ума поснимать с гвоздей бинты, чтобы вешки не были такими заметными. Нашарить их и без металлоискателя можно, но обнаружить случайно - вряд ли. Небольшую воронку от взрыва я засыпать не стал - если его слышали и обратили внимание, то прибегут и придется объяснять, что к чему. А так - хотел мусор закопать, ткнул лопатой - подорвался. Бывает! Повезло - живой.
        Думал я всё это вяло, туго… По-хорошему нужно было выбираться к людям, ехать к врачу, но хотелось только одного - лечь и полежать. А какая хрен разница, где лежать - в палатке или дома на кровати? Правильно, тут, в палатке воздух чистый и нервничать никто не будет.

* * *
        - Алло! Алло! Соломин? Это Белозор! - я стоял в телефонной будке и закидывал в щель таксофона одну монетку за другой.
        Не денарии, конечно, закидывал - копейки.
        - Чего орешь, Белозор? - его голос доносился до меня как через слой ваты.
        - Контузило! Я нашел кое-что, очень важное! Слышишь?
        - Это ты не слышишь, горе луковое! Я всё прекрасно слышу, меня-то не контузило!
        - А? Что? В Лоев приезжай, - продолжал надрывать связки я. - В Ло-ев! Слышишь?
        - Слышу, чтоб тебя! Тебя половина отдела слышит, чудо в перьях! Что ты там опять устроил?
        - Подорвался! И нашел что-то! Но я живой, приезжай в Лоев, я у музея подожду столько, сколько надо!
        - У Привалова отпрошусь - и приеду. Никуда не уходи!
        - А? Да, буду тут, только за мороженым отойду!
        - Белозор!
        - А?
        - Ты - настоящая заноза в заднице, знаешь?
        - Что?
        - Уши на что? Жди давай!
        Орал я действительно громко, потому как скопившиеся у телефонной будки лоевчане смотрели на меня как на дебила. В общем-то, я на него и был похож: прическа, лицо и одежда мои пребывали в самом плачевном состоянии. Даже милиция подходила, но удостоверение журналиста их успокаивало, по крайней мере пока.
        Я вышел из будки, и туда сразу же заскочила какая-то дебелая ушлая тетка: она сообразила, что я накидал денежек больше, чем проговорил, и решила пообщаться с кем-то на халяву. Но мне было в общем-то наплевать. Забдив на противоположном конце площади киоск "Белсаюздрук" - он же "Белсоюзпечать" и лоток с мороженым, я двинул туда.
        - "Маяк" дубровицкий есть у вас? И "Прафсаюзны Час"? - никаких ошибок, по-белорусски "Профсоюзное Время".
        - Чего орешь, ирод? - продавщицу аж перекосило.
        Я забрал газеты и решил, что мороженое буду покупать молча. Там за прилавком стояла молодая худенькая девочка - может быть, студентка летом решила подработать, и кричать ей в лицо мне не улыбалось. А вот улыбаться - улыбалось! Надеясь, что после контузии у меня мимика в порядке, я пошел за эскимо.

* * *
        - И что пишут? - гаркнул мне в самое ухо капитан, так что я подскочил с парапета и чуть не врезал ему газетой по роже.
        - Чего орешь, ирод? - вспомнив фразу ларёчницы, вызверился я.
        - Вот ты как заговорил! - Соломин усмехнулся, - Ваши документы, гражданин! Вид у вас больно подозрительный!
        - Шутник, однако! Тащ капитан, я клад нашел. Килограмм на пять или десять серебра.
        - Шо? - я обожал это выражение его лица.
        Квадратные глаза в исполнении Соломина - это нечто. Как будто это его контузило, а не меня.
        - А с мордой лица что? - спросил милиционер. - На чем ты там подорвался?
        - Так хер его знает, тащ капитан! Явно что-то маломощное, иначе бы меня там на сотню маленьких медвежат размотало, и не было бы больше Геры Белозора… Я ж так и нашел те монеты - ямку для мусора копал, оно как жахнет, я в полном опупении, а потом смотрю - клад!
        - Монеты?
        - Монеты. Кувшин с монетами. Ну, я не разбивал его, так, парочку достал. Денарии византийские…
        - Да хоть пипы суринамские! Ты ведь врешь как сивый мерин, Белозор.
        - Вру, - согласился я, - Но как версия - пойдет. Я, как честный советский гражданин, намереваюсь сдать клад государству и получить свои двадцать пять процентов. Для этого мне нужен протокол, бумага какая-то, акт приема-передачи материальных ценностей - я понятия не имею, как это делается. Ты у нас милиционер.
        - Та-а-ак… Ладно. Что намереваешься как гражданин, я понял. А как журналист Герман Белозор ты что намереваешься?
        - Конечно - статью! И интервью с ведущим археологом области Богомольниковым! И письма во все инстанции - мол, как это мы летом сюда с истфака Гомельского университета экспедицию не пригласим?
        Соломин снял фуражку и тяжко вздохнул?
        - Скажи честно - там еще что-то есть?
        - Ну, как тебе сказать… Ну, не знаю я точно. Но вроде как горшок-другой с гривнами и ювелиркой должны быть. Только нужны саперы..
        - ..ять, - сказал Соломин.

* * *
        Глава 23, в которой кто-то получает подарки, а кто-то по морде
        Стельмах сидел прямо в моем кабинете и укоризненно смотрел мне в глаза.
        - Мы тут готовим торжественное мероприятие, оформляем ему членство в БООР, идем на нарушение целой пачки нормативных документов… А он ищет клады. И совсем не вспоминает про старших товарищей, которым такое времяпрепровождение как бальзам на душу! - главный егерь поцокал языком. - А между прочим, мои егеря и минное дело изучали, с нами бы ты остался при бровях и ресницах! Ты уж учти в следующий раз, когда из-под земли будешь драгметаллы выколупывать, ладно?
        Мне сразу стало как-то стыдно. Действительно - Ян Генрикович как раз был тем человеком, который и помочь бы смог, и болтать бы не стал. А Иванычи - и Бышик, и Пинчук - наверняка разбирались во взрывотехнике. Но как раз эти двое, кажется, с прошлым связи не разрывали, и наверняка скромные люди из мрачного здания на улице Калинина узнали бы о моих находках раньше, чем я успел бы сдать их в милицию.
        - И что теперь? Не бывать мне счастливым обладателем охотничьего билета? Не держать мне в руках собственной двустволки? - с искренней тоской в голосе протянул я.
        Оружие я любил, что уж тут. Покажите мне мужчину, которому не нравится оружие? Может, где-то они и есть, но я ни в той, ни в этой жизни таких диковинных экземпляров не встречал.
        - Во-о-о-от! - широко улыбнулся Стельмах. - Я знал, что ты оценишь. Держи, распишись вот тут, тут и тут, и здесь тоже. И помни - заявление ты подавал вот тут написано какого числа, а комиссию проходил в Гомеле… Ага! Спасибо. Значит, через десять минут - в кабинете у Сергея Игоревича, будем тебя за спасение меня любимого в торжественной обстановке благодарить! Оденься поприличнее, и с лицом надо что-то придумать: будем делать фото!
        Фото? Хо-хо! для фото у меня были сшитые Абрашей и Моней штаны-карго нейтрального песочного цвета, вполне функциональная рубашка, а не модное ныне пузырящееся при любом порыве ветра нечто, которое невозможно аккуратно заправить в брюки. Ну, и боты - куда без них. Гаврилица расстарался, в псевдо-"гарсингах" я чувствовал себя при ходьбе просто как на диване! Надеть костюм? Можно бы и костюм, но мода должна идти в массы! Знаю я, зачем им фоточки и заметка. Будет Стельмах в "Охоту и охотничье хозяйство" писать, в следующий выпуск - чтобы галочку ему поставили, жирную.
        Пришлось сходить к Арине Петровне, чтобы она припудрила мне рожу: мелких царапин на ней было полно, и полумерами было не отделаться, на фото я казался бы то ли рябым, то ли прокаженным. А потом я заявился в кабинет к шефу в полном комплекте обновок, заработал его недовольный взгляд и оттопыренный большой палец от Старикова. А вот присутствие полковника Привалова было сюрпризом - я думал, после темы с кладом их от меня с души воротит.
        Но - нет. Улыбался и даже руку мне пожал. Ян Генрикович Стельмах прочистил горло и сказал:
        - Товарищи! Мы собрались здесь, чтобы в присутствии главного редактора и представителей коллектива любимой газеты всех Дубровчан, - он обвел жестом девчат, которые украшали собой скучное мероприятие, выстроившись в рядок у стеночки, набрал воздуха и продолжил: - Чтобы официально выразить вашему уникальному сотруднику, товарищу Белозору Герману Викторовичу, самую искреннюю благодарность за большой вклад в дело охраны природы и… Ну и за спасение главы районного отделения Белорусского общества охотников и рыболовов, то есть - меня, тоже. Рад сообщить, что мне выпала честь вручить Герману охотничий билет и принять его в наше братство стражей леса! А в качестве поощрения за активную жизненную позицию - выделить путевку на кабана!
        Это был поистине богатый подарок! Получить лицензию на отстрел секача в это время - дело практически невозможное…
        - И ждем новых интересных материалов!
        Я по-пионерски отсалютовал:
        - Всегда готов!
        В дело вступил Привалов. Он произнес несколько общих фраз о том, что такими сотрудниками, как Гера Белозор, должна гордиться вся советская пресса, вручил мне грамоту с благодарностями и коробку с ценными подарком. Это был магнитофон, аж целая "Электроника-311 стерео" - мечта любого журналиста. Я уже видел, как плотоядно облизывались на него коллеги, и подумал, что, скорее всего, и оставлю его родной редакции.
        А Привалов уже пожимал мне руку, позируя для Старикова. Лапищей своей он сдавил мою ладонь и просипел:
        - Я же просил без самодеятельности, Белозор! Ну какого ж хрена? - а в полный голос сказал: - Огромное человеческое спасибо, уверен, что сотрудничество советской милиции с прессой в целом и Дубровицкого РОВД с газетой "Маяк" в частности будет и дальше таким же плодотворным! Спасибо, товарищ Белозор!
        Все зааплодировали, я - не очень. Кисть руки болела после рукопожатия полковника. Он, видимо, на самом деле был в ярости. Не знаю уж, из-за чего именно, но скорее всего - его накрутили из-за истории с кладом и Гохраном, или всё еще не решился вопрос с кладбищенским делом… А может - еще что-то, мне неведомое. Гадать было сложно, дерьма на вентилятор я набросил столько, что разгребать предстоит не один месяц.
        В общем - мероприятие скомкали, а когда все начали расходиться, шеф буркнул:
        - Гера! Останьтесь…
        Я остался.
        - Вы особенно не отрывайтесь от реальности. Ваши выбрики - это ваше дело, но работа страдать не должна. Или вы намереваетесь теперь проживать свои двадцать пять процентов и жить бездельником и тунеядцем?
        - Ни в коей мере! Готов к труду и обороне! - вытянулся в струнку я.
        - Уволить бы тебя к черту, Гера, за всю ту ересь, что ты в последний месяц чудишь, но жаль такого полезного сотрудника терять… В общем - бери машину, бери Анатольича - и едешь на очистные сооружения к Драпезе. Там у них новые фильтры ставят, вот и напишешь…
        Да уж. Кстати, о дерьме и вентиляторах.

* * *
        Оказалось, Привалов взбеленился из-за активности Волкова. Полковник глупым человеком не был, сложил два и два - поговорил с Гахрамановым и Василием Николаевичем и понял, что из дела с мореным дубом торчат мои уши. А для него как начальника РОВД масштабные водолазные работы на дне излучины Днепра привели к прискорбным последствиям: появлению нескольких "висяков" - с тех самых корчей сняли полдюжины трудноопознаваемых трупов. Вот оно что!
        А на клад ему было плевать. Это Гохран разбирается, а не милиция, а Гохран к Министерству финансов относится. Забрали и забрали, выплатили и выплатили. В общем - всё было не так страшно. Разве что лучше мне было пока не отсвечивать и поумерить активность - но на это рассчитывать не приходилось. Материал про кладбище всё еще лежал под сукном у шефа и, судя по товарищам, которые захаживали в его кабинет - ждал своего часа. Товарищи были непростые - например, первый секретарь райкома комсомола Соколовский, который, говорят, метил на место Сазанца. По крайней мере, какие-то подвязки у него в Гомеле имелись, чуть ли не на уровне обкома партии - это с одной стороны. А с другой стороны - говаривали, что и сам главред "Маяка" тоже подумывал о продолжении партийной карьеры и мечтал вернуться в райком на правах второго, а то и первого секретаря… Захаживали и Волков с Исаковым, и Драпеза - с ним у шефа были давние "вась-вась".
        Сложно было сказать, станет ли жить в Дубровице лучше при молодом и ушлом Соколовском или матером и видавшем виды Рубане. И уж точно я не собирался становиться пешкой в игре партократов. И статья моя про кладбище была написана вовсе не для этого… Так что от подобных интриг меня брала грусть. А вот от того, что в районе началось шевеление благодаря моим "вбросам" - я радовался от от души.
        На Гидролизный зачастили межведомственные комиссии из Минпрома и Минжилкомхоза, Сашу и Сережу вроде как подвинули вверх по служебной лестнице, Дубровицкий райжилкомхоз и Теплосеть официально заявили, что совершенно не против закупить модернизированные котлоагрегаты для того, чтобы использовать лигнин в качестве топлива. В долгосрочной перспективе это позволяло здорово сэкономить.
        Исакова внезапно назначили заместителем генерального директора Нефтегазодобывающего предприятия "Дубровицанефть". Ну да - пока не первый зам, а, скажем так, отраслевой, курирующий вопросы транспорта, логистики и социальных объектов - но лиха беда начало!
        Да и Волков не остановился на одной только разведке днепровского дна. На городской набережной уже вовсю рычали моторами трактора, вытягивая на свет Божий залежи ценной древесины. И к нему в гости тоже явились важные товарищи - из Минлеспрома.
        О Дубровице заговорили на самом высоком уровне, и один попаданец по этому поводу даже позволил себе купить бутылку десертного вина, коробку конфет и дефицитный сервелат, чтобы отпраздновать такие зримые подвижки в правильном направлении. Да и компания намечалась самая приятная - одна очень-очень красивенькая северяночка…

* * *
        Портил настроение только моросящий дождик. Такая мерзкая водяная взвесь в воздухе, когда вроде и зонтик особенного смысла раскрывать нет, и при этом сырость пробирает до костей. Я пожалел, что не был в костюме: пиджак и шляпа давали хотя бы мнимую защиту от влаги.
        Под ногами хлюпала родная слободская грязь, собаки попрятались в свои конуры и не лаяли, только сипло подвывали и повизгивали. Народ прятался по домам - в такую погоду хотелось чай пить и радио слушать, или там книжки с газетами почитывать, а не трудовые подвиги совершать.
        Я даже расстроился - вряд ли удастся выманить к себе Тасю, наверняка сидят там на большой двуспальной кровати с девчатами, закутавшись в большое-большое стеганое одеяло, читают страшные-ужасные русские народные сказки про косточки в торбочке и медведя - липовую ногу, кушают что-то вкусненькое, и хорошо им там… Ну, может как Васька с Аськой уснут - сама придет? Знает ведь, что всегда её жду…
        Меня, кстати, тоже кто-то ждал. Некая высокая, и, кажется, изломанная фигура у моей калитки, под широким черным зонтом и с огоньком сигареты на уровне лица. Самого лица сразу видно не было, тень от головного убора и зонта скрывали его черты.
        Я напрягся. Драться, имея в руках полотняную сумку, полной деликатесов, было не с руки. Но кастет уже скользнул на пальцы из кармана, зубы крепко сжались, и глаза мои тоже превратились в щелочки, рассматривая незнакомца с настороженностью.
        Незнакомку! Это была женщина! Что за черт? Зачем женщине ждать меня у калитки в такую погоду? Да еще и курить при этом… Курить? Папиросу в мундштуке? Это что - Май?
        Машенька меня заметила, тут же избавилась от папиросы стряхнув ее… В мой палисадник! Я его полол на днях, между прочим, не для того, чтобы всякие стерляди туда папиросы швыряли! Незатушенные!
        - Герман… - грудным голосом проговорила она и изменила позу.
        Ну да, ля фемме фатале. Хороша. Но - не в моем вкусе. Может быть, в Герином, но не в моем.
        - Герман, почему вы меня избегаете последние недели? Вы думаете, я всё еще зла на вас? Видите - я сама пришла к вам, в такую погоду… Я простила вас, Герман, за всё простила… - я так и не понял, мы с ней на "вы" или на "ты"?
        Мне удалось крепко придушить наивную натуру Белозора за эти недели. Полные артистизма и драмы реплики Машеньки Май тронули мое сердце не больше, чем слова любой другой привлекательной женщины с поставленным голосом, которая вдруг оказалась бы перед моей калиткой под дождем без предупреждения. Но, если эмоции Геры были мне теперь подвластны, то остаточная память вдруг выдала целый калейдоскоп образов, от которых я замешкался - уж больно странными вырисовывались отношения у этих двух товарищей. Был такой мультик про Слоника и Поросенка - "Мой друг зонтик". Зонтиком явно был Гера.
        - Ты? Меня? - я не был Герой, и мне было наплевать на Машеньку.
        Точнее даже не так - я ее боялся. Как боятся, к примеру, клопа-вонючку. Тронь его - и вся малина будет отвратительно пахнуть.
        - Да… Я - тебя. Я теперь вижу, как ошибалась… Только ты был предан мне, только ты всегда ждал меня, принимал такую, какая я есть! Я много думала весь этот месяц и многое осознала… - она шагнула вперед, и не будь я наготове - совершенно точно прижалась бы ко мне.
        Но фигушки! Я отшагнул в сторону и сказал:
        - Запасной аэродром - вот как это называется. Поверить не могу, что он повелся на эту херню!
        Она возмущенно фыркнула, едва не потеряв равновесие.
        - Гера! Это как понимать?
        - Очень просто, я не хочу, чтобы ты ко мне прикасалась. И вообще - не понимаю, зачем пришла ко мне домой без приглашения. Вон там - автобусная остановка…
        - Ты прогонишь меня под дождь, одну? Гера, но как же…
        - Дать денег на такси? Телефонный аппарат на углу улицы Гомельской, у магазина.
        - Гера… Я ведь пришла к тебе, сама, одна… - Машенька просто не могла поверить что ее преданная собачонка вместо того, чтобы стать на задние лапки, высунуть язык и вилять хвостиком вдруг скалится и рычит.
        Она даже применила запрещенный прием - слегка прикусила нижнюю губу. Ну да, чертовски привлекательно. Ну и что?
        - Ага, - сказал я, - Почему не пойдешь к тому офицерику?
        - Да как ты смеешь?! - вот она и показала свою истинную сущность.
        Зонтик внезапно оказался сложенным, и Машенька со всей своей бабьей дури ляснула меня им по голове. Руку я, конечно, подставить успел - но получилось болезненно. Она принялась лупить меня по чем попало, и я отступал, пока не уперся спиной в холодный металл "Волги", которая стояла у самой калитки Пантелевны. Мне наконец, удалось вырвать зонт из рук разьяренной фурии и отшвырнуть его прочь.
        - Дура! Господи! Какая же ты дура! Тебя даже бить противно. Ты ведь не поймешь ни черта…
        - А мне - не противно, - сказал Таисия, и ухватила Май за волосы, и вдруг коротко, без размаха - бах, бах - два раза приложила ее лицом об капот.
        Ого! Я не понял, откуда Тася появилась, и уж точно не ожидал такой развязки! Машенька тоже была в шоке. Из носа у Май сочилась тоненькая струйка крови, на глаза навернулись слезы, от былого шарма театральной музы не осталось и следа - так, побитая девка.
        - Кацапская про…лядь, - неуверенно пискнула она, - Разлучница!
        Тася отпустила ее волосы и завязала потуже поясок халата:
        - Ну-ну, - проговорила она и слегка сменила стойку, - Скажи еще хоть слово, и я тебе вырву клок волос. Будешь ходить как индеец - без скальпа. Ты яйца выеденного не стоишь, а считаешь себя королевой бензоколонки. До Белозора тебе еще расти и расти, понятно? Очнись, подруга! Ты играешь Елену Премудрую, Бабу Ягу и Анку Пулеметчицу в народном театре райцентра, а корчишь из себя Айседору Дункан! Тебя прокатил очередной хахаль, и ты пришла плакаться к Гере в жилетку - а Гера вдруг резко поумнел? Вот так досада! Тебе сколько лет? Двадцать семь? Тридцать два? Стоило бы понять - люди могут меняться… И измениться самой. Нет? Вижу, что нет…
        - Сучка, - сказала Май, - Он всё равно будет моим.
        - Пф-ф-ф-ф! - Тася склонила голову набок, - Может и будет, а может и нет. Как сам решит. Но сначала я поставлю тебе бланш - под любой глаз на выбор.
        - Курва! - Май подобрала зонтик и пошла по лужам прочь.
        Жалкое зрелище. Более жалким в этой ситуации был только я.
        - Знаешь, - мне пришлось говорить это вслух, - Я чувствую себя полным кретином. За меня только что дрались бабы.
        - Ты не кретин. Ты джентльмен. И большой молодец, - Таисия встала на цыпочки и заглянула мне в глаза, - Всё правильно сделал. Не важно, что будет у нас с тобой дальше - с этой женщиной тебе точно не по пути.
        А потом вздохнула:
        - Зря я ее об "Волгу" ударила. Жалко машину.
        - Угу, - сказал я, - Пошли в дом. Я вина купил десертного. И шоколадку. И сервелат.
        - Шоколадка - это хорошо… - улыбнулась уголками губ Таисия и спросила: - А что такое "кацап"?

* * *
        Глава 24, в которой ведутся странные разговоры и появляется Лопатин
        - Товарищ Белозор? - раздался ничего не выражающий мужской голос, и я обернулся, - Пройдемте.
        На самом деле я достаточно давно понял, что этот тип ко мне обратится - раньше или позже. Не забди я его на парковке у "Хозтоваров", сейчас этот мужчина с непримечательным лицом уже получил бы по голове. Кому понравится, когда к нему подкрадываются и гаркают в ухо? Тем более, события последнего месяца здорово сделали мне нервы. А тут - серолицый шатен в плохом костюме и с рыбьими глазами. Внешность весьма характерная.
        Он даже попробовал взять меня за локоть, но локоть я выдернул.
        - Представьтесь, пожалуйста, - очень вежливо произнес я, - Не привык, чтобы меня трогали незнакомые люди.
        Его физиономия поскучнела:
        - Вы ведь понимаете…
        - Не понимаю.
        Мужчине пришлось доставать корочку с тремя заветными буквами и фамилией - Ершов. Буквы были не те, что на заборе пишут, а другие. Гораздо более приличные.
        - Итак, товарищ Ершов, теперь я готов пройти с вами. В машину - и на улицу Малиновского?
        - Ну почему же сразу на Малиновского? Давайте присядем вон хоть на лавочку - и побеседуем. Мы ведь с вами одно дело делаем, работаем на благо советского государства… Так ведь?
        - Да-да, в меру своих сил - на пользу советского народа и родной Дубровицы, - оговорочку он, надеюсь, не заметил.
        - Ну вот, значит, и бояться вам нечего, - Ершов улыбнулся.
        Лучше бы он не улыбался.
        Мы прошли за магазин и сели на лавочке под раскидистой ивой. Опричник достал пачку сигарет, сунул бумажный цилиндрик, набитый табачными опилками, в рот и спросил:
        - Курите?
        - Нет.
        - А я закурю, - он чиркнул спичкой и затянулся, - Вы не против?
        - Курите, ради Бога.
        - Бога? А вы верующий? - Ершов выпустил клуб дыма.
        Я пожал плечами.
        - А мой ответ что-нибудь изменит?
        - Да нет… Просто пытаюсь понять - что вы за человек.
        - Вы о моей личности поговорить пришли? Кажется, вы офицер, а не психотерапевт.
        - По долгу службы порой приходится и психотерапевтом становиться. Но в целом вы правы. Вы - персонаж интересный, Герман Викторович, но речь не о ваших последних эскападах, и даже не о работе в архивах…
        А вот это было уже интересно. О чем же тогда пойдет речь?
        - В каких отношениях вы состоите с гражданкой Морозовой?
        - Что, простите? - мне понадобилось несколько секунд, чтобы мозг в несколько этапов совместил некую "гражданку Морозову" и Тасю.
        Я как-то никогда не думал о ней с точки зрения фамилии, слышал от Пантелевны мельком, которая мужа ее покойнго только так и звала - мол, Морозов то, Морозов это. При самой Таисии она о нем не говорила - чтоб не бередить. А тут - гражданка Морозова! Ну, надо же…
        - Добрососедские отношения. Хорошие. Детям ее песочницу сделал. Бани у них нет - я в свою пускаю помыться. По-соседски.
        Ершов снова затянулся.
        - Вы знаете что-то про ее мужа?
        - Моряк-севморфлотец, офицер. Погиб в дальнем плавании. На этом всё.
        - Погиб?.. Хм, да. Служба у него была особая, понимаете ли. Вот товарищи и забеспокоились - с кем его жена общается, как время проводит. И выясняется - ходит на танцплощадку и в рестораны с неким Белозором. А товарищи о вас смогли найти только газетные материалы и вашу работу в архивах. Ну и там родился-учился…
        - Так всё-таки речь о моей личности?
        - О вашей работе в архивах. Вы ведь по Деражне материалы раскопать пытались.
        - И раскопал, - не знаю, что там нашел Гера, но мне в 2022 про Деражню было известно практически всё.
        И про то, что расстреливали и сжигали никакие не немцы, и про 1200 погибших сельчан (почти в 10 раз больше, чем в Хатыни!) и про то, что дело это замяли и преступники-изверги вполне себе свободно проживали и работали в некоторых союзных республиках под чужими документами, а порой - и под своими собственными, никого не стесняясь… До сих пор проживали!
        - И зря раскопали, товарищ Белозор. Внимание теперь к вам повышенное. Не в духе интернационализма эти ваши копания, противоречат генеральной линии партии…
        - Генеральной линии партии противоречит безнаказанность военных преступников, товарищ Ершов. Неотвратимость наказания - один из столпов, на которых держится государственная система. Dura Lex, sed Lex - один для всех, независимо от социальной, национальной, профессиональной или какой иной принадлежности, - раздраженно проговорил я.
        И чуть не ляпнул про "все равны, но некоторые ровнее" - думать надо, товарищ Белозор, кому и что говоришь! Рыбьи глаза Ершова сверкнули металлом, а потом опять обманчиво подобрели:
        - В общем, Герман Викторович, моя вам рекомендация - оставить отношения с товарищем Морозовой на уровне курортного романа. Дело молодое, вы - люди одинокие, это мы понимаем. Не пытайтесь ее удержать - если не хотите лишних вопросов и пристального внимания к своей персоне. Только навредите - и себе, и ей.
        Они что, может, и свечку держать будут? Я был зол до крайности. Ну, надо же! Пристальное внимание!
        - В койку ко мне тоже заглядывали? - не скрывая злости процедил я, - В белье ковырялись, может, в мое отсутствие? Деньги, если что, лежат в Большой советской энциклопедии, на букву "Д" - там, где статья как раз про деньги. Семейники - в шкафу, на третьей полке.
        - Ну что вы ёрничаете, Белозор? Понимаете же, работа такая! Девушка могла стать носителем государственной тайны, а вы тут активность развели бурную, подозрительную…
        А говорил - не про эскапады… То ли еще будет! Я только начал вообще-то. Интересно, в семьдесят девятом году людей к стульям привязывают? Ногами бьют? Или чем там - током? А может подвешивают попавшего в лапы несчастного на развесистой клюкве и заставляют медведей лупить врага народа балалайкой? Какие там еще есть мифы о "кровавой гэбне"? Понятия не имею, насколько они правдивы. Ершов вроде впечатление производил вменяемое, по крайней мере как человек человеку мне он противен не был.
        - В общем, Герман Викторович, вы меня услышали. Жалко будет, если наш район лишится молодого талантливого журналиста, настоящего патриота малой родины… - судя по тону, гэбист не имел в виду, что меня расстреляют.
        Скорее - переведут к чертовой матери на другой конец Республики - в Езерище, например. Конечно - добровольно и с песнями, как с той кошкой из анекдота.
        - Услышал, - сказал я.
        - Ну и чудненько, - это "чудненько" ему настолько не подходило, что я поймал самый настоящий когнитивный диссонанс.
        Ершов встал, хрустнув коленями, выплюнул сигарету и пошел прочь.

* * *
        Лютая злоба выворачивала меня наизнанку. Не на Ершова, нет… Он, наверное, неплохой дядька. Работа у него такая, всё понятно. Просто…
        Я помню, как бабушка рассказывала мне историю, как раз из этого времени, ну ладно - на пару лет позже, когда деда назначили заместителем директора Дубровицкого РЭС. Мол, она просто шла с работы, и вдруг увидела, что рядом с ней идет человек - в плохом костюме, ничем не примечательный. Он сказал ей:
        - Людмила Всеволодовна, я хочу, чтоб вы знали - с вашей стороны у вашего мужа всё чисто. Он может гордиться такой женой. Вы - его надежный тыл.
        Она рассказывала это чуть ли не с гордостью - мол, как же, государство оценило ее гражданскую позицию, ее преданность и самоотверженность! А мне, тогда еще подростку, в голову пришел один-единственный вопрос: какого хера за моей бабушкой кто-то следил?
        Это чувство было сродни открытию, сделанному мной несколько лет назад: стоит поговорить о чем-то рядом с включенным смартфоном - и через некоторое время вся ваша лента окажется засрана теми самыми папилломами, котлоагрегатами или ножницами по металлу… Просто поговорить, даже не делать запрос в поисковой системе! Сразу это вызывало негодование - потом пообвыкся.
        Теперь я шёл по Советской широкими шагами, стараясь разогнать тяжкие мысли. Отвлечься не получалось. Обычно помогала музыка, теперь об этом можно было и не мечтать: даже до обычных кассетных плееров еще жить да жить, не говоря уже про компактные "эмпэтришники"… Можно было взять свою "Электронику-311" и, как дебильные подростки, слушать его во всю Ивановскую, но - это бесило меня капитально, и в двадцать втором году, и в семьдесят девятом. У нас гоняли с переносными колонками, тут - с магнитолами. Впору вспоминать знаменитую аксиому Эскобара…
        В общем - я шел и злопыхал. И ноги несли меня сами, сворачивая по улочкам и закоулкам, пересекая зеленые зоны и дворы хрущевок. Места были знакомыми: здесь почти ничего не поменялось за сорок лет, разве что сейчас деревьев и кустов было больше, а торговых точек - меньше.
        Мой взгляд буквально уперся в аккуратную вывеску - красную с белыми буквами. "ЗАЛ БОКСА" - вот что на ней было написано. Нет, я знал, что Лопатин обосновался тут, на улице Молодежной, давно - но чтоб прямо сорок лет? Хотя - что я знал о Лопатине?
        Когда он приходил к нам в школу звать на секцию по рукопашному бою, то выглядел прекрасно. Ну да, седой, с лицом бывалого человека - но юношеская энергичная походка, идеальная осанка, крепкие бицепсы и предплечья и молодой, сверкающий сталью, взгляд голубых глаз никак не давали поверить, что тогда, в 2007 году Виктору Ивановичу было семьдесят два года!
        И этот старикан подтягивался раз двадцать, кувыркался и занимался руконогомашеством как молодой, и швырял на ковер юных обалдуев раза в два тяжелее его самого под самыми причудливыми углами! Настоящий фанатик боевых искусств - как западных, так и восточных, он никогда не брал с учеников ни копейки. Разве что - на материальную базу для зала. Перчатки купить или мешок новый - на это да, он мог предложить скинуться. Но если нужной суммы не набегало - не беда! Обматывали старую грушу изолентой, шили из строительных перчаток и поролона эрзац-версию спортивной экипировки… Р-романтика!
        А теперь ему было около сорока, и, скорее всего, он совсем недавно вернулся из своих длительных командировок "по охране рубежей Родины на дальних подступах". Потому что на кирпичной стене огроменными красными трафаретными буквами были нанесены строчки - любимой лесенкой Маяковского:
        МУСКУЛ СВОЙ,
        ДЫХАНИЕ
        И ТЕЛО
        ТРЕНИРУЙ С ПОЛЬЗОЙ
        ДЛЯ ВОЕННОГО ДЕЛА!
        Я уже видал эту надпись, в будущем. Лопатин обновлял ее каждый год, так что слоев краски к две тысячи седьмому накопилось изрядно. Тут - два, максимум три.
        Двери невысокого кирпичного здания, окрашенные зеленой масляной краской, со скрипом отворились мне навстречу, выпуская небольшую толпу гомонящих подростков.
        - А я нырок - и джеб ему! Видел?
        - У тебя руки длинные, а мне что? В клинч?
        - Ты чего, когда мы отрабатываем, лупишь изо всех сил? А если я так буду? Что за дела - драться всю тренировку? Отрабатывать - значит отрабатывать, а не лупить друг друга!
        - Ты в четверг придешь? Да ну, какой футбол? Ты че, дурак, что ли?
        И дальше в том же духе. На меня прямо дохнуло юностью… А, нет. Не юностью. Запах пота, дерматина, разогретой на солнце краски, немного - пыли, немного - дешевого мыла и сырости. Запах спорта, хорошо знакомый каждому, для кого слово "тренировка" - не пустой звук. И не важно, чем вы занимались - гимнастикой, боксом или легкой атлетикой, запах - практически всегда один и тот же.
        - Давай Гера, проходи! Молодец, что заглянул! - меня кто-то дружески хлопнул по плечу.
        Я обернулся - и память Белозора тут же выдала: Поликарпыч, местный завсегдатай. И его команда. Пятеро мужичков неопределенного возраста, похожие то ли на бывших военных, то ли на каких-то крутых ментов, то ли на лиходеев - сразу не разберешь. Они очень напоминали мне егерей-Иванычей своей экономной пластикой движений и колючими взглядами.
        - Проходите м-мужики! - Лопатин появился в дверях, точно такой же, каким я его запомнил из будущей жизни, только волосы были черными, едва-едва тронутые проседью. - О! Гера! А поч-чему без спортивной формы? Ч-черт с ней, проходи, найдем что-нибудь!
        Он слегка заикался, самую малость, но это его не смущало - темп речи у него всегда был неторопливый. Я, честно говоря, не планировал сегодня каких-то занятий спортом, разве что вечером, как солнышко зайдет, штангу потягать… А тут - едва-едва конец рабочего дня, солнце палит…
        - Д-давай не стой, босиком позанимаешься, штаны я тебе от кимоно дам, перчатки из общака возьмешь, - подмигнул Лопатин.
        Кимоно? В 1979 году? А, ну да… Самый расцвет! Запретят каратэ годика через два, по целой куче причин: от расцвета нелегальных школ боевых искусств и теневого бизнеса по торговле спортинвентарем, до роста хулиганства в столицах. А сейчас - дзюдо и каратэ процветали! В каждом задрипанном городишке, откуда ни возьмись, появлялись сенсеи, которые брали за уроки неплохие деньги.
        Однако Лопатин не поддавался моде - он всегда вытягивал самое интересное из разных стилей, и под вывеской классического бокса учил юношей и мужчин по собственной эклектичной методике. Не всегда эффектной, но - очень эффективной. И - совершенно бесплатно. Военной пенсии и зарплаты тренера ему хватало, он всегда был спартанцем - во всех смыслах этого слова.

* * *
        Сердце стучалось о ребра, мечтая выпрыгнуть наружу и свалить к черту из зала. Легкие горели огнем, пот заливал глаза, мышцы ног с непривычки начинали ныть. Эти дядечки из команды Поликарпыча задали мне конкретную трепку! Расслабился, товарищ Белозор! Одержанные над алкашами победы заставили возгордиться, почувствовать себя альфа-бойцом, эдаким Чаком Норрисом и Ван Даммом в одном флаконе…
        Как говорил мой дед: "Молодец - против овец"! Если честно, встретившись с таким дядечкой в темном переулке - никогда бы не подумал, что он может представлять из себя серьезную угрозу. Все они были возрастом около сорока-пятидесяти лет, коротко стриженые, с простецкими лицами, иногда украшенными сломанным носом, помятым ухом или криво сросшейся бровью. Худощавые, можно даже сказать на первый взгляд - щуплые… Однако, дубасили меня будь здоров, делая перерывы только на то, чтобы объяснить мне: так мол и так, Гера, вот тут я бы прошел в клинч и конец тебе. А здесь - встречный удар и нокаут. И пах не прикрыл, а локоть мой - он вона где! Смекаешь?
        Я смекал. И это был еще щадящий режим! Потому как в начале тренировки, сразу после разминки, Виктор Иванович сказал:
        - Сегодня - уд-дарная техника. Никаких б-бросков и захватов. Работаем легко, только обозначаем удары. П-поехали!
        Представить сложно, во что бы меня превратили эти обманчиво-щуплые дядечки, если бы им разрешили еще и швырять людей на маты! В общем - гордость моя была сломлена, появилось неуемное желание если не преодолеть, то хотя бы сократить ту пропасть, что разделяет меня и этих по-настоящему умелых и профессиональных бойцов. И злость ушла - как будто и не было ее. Ершов? К черту Ершова. Разберемся! Со всем разберемся, дайте только срок.
        Штаны от кимоно теперь были мокрыми от пота, ноги уже скользили по матам, но под самый конец тренировки открылось второе дыхание, и после фразы Лопатина:
        - Полный контакт - две минуты! - я оказался напротив Поликарпыча и даже остался на ногах и несколько раз достал его по корпусу - невероятно!
        - Стоп! Пожали друг другу руки, разошлись. Г-гера, останься.
        Мужики пошли в раздевалку и в душ, а я остался с тренером один на один.
        - Уразумел, друг ситный? - спросил он.
        - Уразумел… А можно я к вам пару раз в неделю буду захаживать? По каким дням, в какое время?
        - С восьми до восьми, ежедневно к-кроме воскресенья, - усмехнулся он. - Видел вон, п-перед вами парнишки занимались? Вот можешь с ними походить, т-технику вспоминать. Ты, Гера, как всегда, на организм свой полагаешься: мышцы крепкие, руки длинные… Нужно рефлекс нарабатывать! И стратегию боя п-продумывать, а не руками-ногами махать куда попало… Приходи, в общем. Оно тебе полезно будет - с мыслями соберешься.
        - А откуда вы…
        - Не первый год замужем. Вижу же, что сегодня у тебя вместо мозга - п-плавленый сырок! Только на втором часу т-тренировки ты в себя п-пришел. В общем - в любое время, - он хлопнул меня по плечу и улыбнулся - почти по-отечески.
        - А вы девушек тренируете? - напоследок спросил я.
        - П-приводи, посмотрим, - его фирменная кривоватая улыбочка, честно говоря, обнадеживала.
        И, кажется, у меня появилась кандидатура на должность самого главного начальника центра боевых искусств, который - рано или поздно - будет стоять в Нью-Васюках… То есть - в Дубровице, конечно в Дубровице!

* * *
        Глава 25 в которой к нам едет ревизор, а еще приходится глотать пыль
        Сергей Игоревич договорился с коммунальщиками, и они прислали трактор, чтобы мы могли забросать в прицеп смет - всякую дрянь и сор с проезжей части - с закрепленной за редакцией улицы Фурманова. Что значит закрепленная улица? Это такая потрясающая инициатива горсовета, в соответствии с которой каждое предприятие получало общественную нагрузку в виде той или иной территории, о которой теперь предстояло заботиться, поддерживая на ней чистоту и порядок. Нам выпало заботиться об улице Фурманова.
        Это было довольно комично: местные жители, которые в общем-то должны были сами отслеживать состояние газонов от своих заборов и до тротуара, выглядывали из калиток и комментировали наши действия. Коммунальщики, в чьи непосредственные обязанности входило наведение чистоты и порядка на городских улицах, выделили чудо-технику: рычащий и фырчащий МТЗ-50, в кабине которого сидел водитель Серёга, который нас поторапливал и напоминал, что у него время не резиновое. А прицеп и вовсе заслуживал отдельной хвалебной оды - его днище напоминало решето, и оставшийся со времен зимней борьбы с гололедом песок с солью, который мы забрасывали туда совковыми лопатами, сочился на дорогу тоненькими ручейками.
        Анатольич перелез через забор заброшенного участка и наломал веток, чтобы застелить прицеп и кое-как заткнуть дыры - иначе вся идея со сгребанием смета превращалась в мартышкин труд. Палило солнце, свирепствовал суховей, швыряя нам в лицо пригоршни сора и пыли. Мы были грязные как черти, злые и веселые.
        - Труд делает из человека обезьяну! - хохотнул Анатольич.
        Шкловский, Стариков и я орудовали лопатами, Сивоконь, как самый старший, заметал остатки огромной метлой, скрученной из березовых веток. Ветки время от времени вылезали наружу, Юрий Анатольич матерился и пихал их обратно.
        - Ребята, через полчаса мне ехать! - сказал тракторист Серега.
        - Здесь не рота солдат! - откликнулся Стариков. - Мы тут как бы вчетвером управляемся!
        Редкие водители возмущались, что одна из двух полос движения перегорожена, велосипедисты цыкали зубом, пытаясь объехать нашу дружную компанию по тротуару. Когда мы отработали одну сторону улицы и развернули трактор, чтобы заняться противоположной - из прицепа снова начало сыпаться.
        - Главное, чтобы он не поехал обратно по Фурманова. Пусть на Ленина сразу поворачивает, направо - и шурует куда хочет! - вздохнул Шкловский. - Второй раз мне за ним эту улицу убирать не улыбается.
        - Никому не улыбается! - кивнул Стариков.
        А я что? А я зацепился краешком лопаты за борт прицепа и высыпал кучу смета себе на башку и плечи, и теперь выглядел как настоящий бармалей.
        Проходившая мимо женщина выговаривала своему сыну-младшекласснику:
        - Будешь плохо учиться и не слушаться маму - станешь как эти дяди! Хочется тебе, Сенька, на жаре лопатой всю жизнь махать?
        - Нет! - ответил Сенька.
        Великолепно!

* * *
        - Гера… - Арина Петровна явно была смущена и не знала как ко мне подступиться. - Тут к тебе товарищ из ОБЛЛИТа… Я ей ситуацию объяснила, но сам понимаешь.
        Ответственный секретарь развела руками. Я понимал. ОБЛЛИТ - это Областное управление по охране государственных тайн в печати, или областное управление по делам литературы. Страх и ужас всех газет, журналов и издательств. До нас, районок, они доезжали редко, все больше областные печатные органы кошмарили, но и "Маяку" порой доставалось. Даже странно - чего так поздно? Учитывая мои, как выразился товарищ Ершов "эскапады", такой визит должен был состояться гораздо раньше! У меня-то было всё шито-крыто, материалы я всегда согласовывал - вон даже в ящике стола лежали все экземпляры с подписями: того же Привалова, Волкова, Исакова - да мало ли кого еще! С этой стороны я мог быть спокоен. Но и в этой, и в будущей жизни работать с проверяющими мне приходилось, а потому спокойствие вполне могло оказаться преждевременным - доколупаться можно до чего угодно и до кого угодно. Человек - скотинка несовершенная, косяки мы нарезаем огромными кусками, независимо от уровня интеллектуального развития, социального статуса и должности.
        Весь в песке с солью, пыли и поту, я шагнул в свой собственный кабинет. Закатанные по колена тренировочные штаны, рваные кеды и майка - самый лучший наряд для беседы с ревизорами всех мастей, уж поверьте. Чем лучше вы выглядите - тем больший размер ожиданий у того, кто собирается вас отругать. А если у вас, например, карман торчит и штанина в носок заправлена - с таким чудилой и разговаривать не о чем… Правда - чудилу и воспринимать всерьез никто не будет, так что баланс, товарищи! "Главное - без фанатизма!" - как говорил мой дед.
        - Товарищ Бело… - она запнулась о мой внешний вид и попыталась собраться с мыслями, а я использовал эти мгновения чтобы понять, с кем имею дело.
        Про таких говорят - канцелярская мышь. Но я бы сказал - железная леди! Строгий серый костюмчик в стиле Людмилы Прокофьевны из "Служебного романа", волосы - в узел на затылке, огромные очки на пол лица, тонкая полоска крепко сжатых губ, и абсолютная уверенность в своей правоте и непогрешимости в желтоватого цвета глазах. Самый худший тип проверяющего.
        - Да-да, товарищ Белозор, Герман Викторович, очень приятно, - я протянул грязнющую ладонь для рукопожатия. - А мы вот посильно участвуем редакцией в благоустройстве города, приводили в порядок закрепленную за нами улицу Фурманова!
        Она от неожиданности руку пожала, а потом принялась оглядываться, чтобы понять, обо что же можно вытереть ладонь? Стулья у меня были все деревянные, так что обивкой воспользоваться не получится, об шторы - совсем моветон… Я сжалился и вытянул из стопки на столе листок писчей бумаги.
        - Возьмите… Что-то не подумал, уж простите… А вас как по имени-отчеству?
        Кажется, сбить ее с толку удалось. Общаться со здоровенным грязным и потным мужиком в майке-алкашке - это явно не то, на что рассчитывала товарищ из ОБЛЛИТа.
        - Вера Павловна я, Уханова… - наконец товарищ ревизор собралась с мыслями и начала свою отповедь: - Вот вы сейчас сказали "мы". "Мы приводим в порядок улицу" - и это просто замечательно, товарищ Белозор. А в статьях ваших, почему-то сплошное яканье! "Я отправился с опергруппой", "товарищ Исаков сказал мне", "как я могу судить" - это что за мелкобуржуазный индивидуализм? В советской прессе принято писать "мы", не выставлять своё "я", у нас приоритет общественного над частным, неужели это нужно объяснять? Не по-товарищески это, не по-советски!
        Та-а-ак, вот это заход! Ну я знал, что когда-то оно прилетит, но чтоб в таком ключе и прямо сейчас? Не рассказывать же ей про гонзо-журналистику? Усевшись за свой стол, мне удалось почувствовать себя несколько увереннее. Я почесал голову и на бумаги, разложенные перед печатной машинкой посыпался песок.
        - Вера Павловна, вы мне сразу скажите - это официальная позиция ОБЛЛИТа, обкома партии, Министерства печати, какого-то еще вышестоящего органа - или лично ваше мнение? - если честно, во время работы мне напекло башку и соображал я с трудом.
        - Группы ответственных товарищей, которые пристально следят за вашим творчеством, Герман Викторович, - она еще сильнее поджала губы. - Очень влиятельных товарищей.
        - Мне очень приятно, что помимо Дубровицы мои материалы находят себе дополнительную аудиторию и в других городах и весях нашей Синеокой, честное слово… И тем более - среди влиятельных товарищей. Но, насколько я знаю, не существует никакого официального документа, который регламентировал бы применение местоимений в советской прессе…
        - Да дело не в местоимениях, Герман! - Вера Павловна наконец вылезла из своих рамок ходячей математической функции и стала мало-мало похожа на обычного человека. - У вас ведь и подача, и стиль такой - разговорный, как будто вы не в печатном органе публикуетесь, а на лавочке у подъезда беседы беседуете…
        - Во-о-от! Ура! Вы меня знаете как сейчас обрадовали?! Это значит - я всё делаю правильно, если даже товарищи в ОБЛЛИТе это оценили!
        - Что значит - обрадовали? - она явно опешила. - Это ведь конструктивная критика!
        - Конструктивная! - согласился я. - Но вы просто подумайте: кто читает "Маяк"? Именно те самые люди, которые сидят на лавочках у подъездов и в беседках! Моя задача - до них достучаться, сделать так, чтобы они жили проблемами района, чтобы печатное слово было для них именно как собеседник и товарищ, а не очередная официальная бумага! О чем я пишу? О производстве, благоустройстве, работе нашей милиции - что может быть более родным и близким? Народная, полевая, самая советская журналистика - вот что это такое! Районка - про народ и для народа, только так!
        Товарищ из ОБЛЛИТа хлопала глазами:
        - В таком ключе это действительно выглядит иначе… То есть это не эгоизм и самолюбование - а осознанная методика работы с населением?
        - Так точно! - энергично кивнул я и на стол снова посыпался песок. - Журналист должен писать про дворников подержав метлу в руках, про милицию - выехав с опергруппой, а про строителей - по уши в цементе.
        Вера Павлован задумалась:
        - А на Клубе молодых журналистов выступите? Мы бы с удовольствием послушали ваши аргументы…
        Клуб молодых журналистов - дело серьезное. Там не только молодые, там и вполне себе взрослые дяденьки и тетеньки порой учиться не гнушались, в основном - внештатники районок, или заводских и университетских многотиражек, но бывали и вполне маститые журналюги. А докладчики и вовсе - мэтры и гранды. Другой вопрос, что мэтры и гранды витая в эмпиреях порой не видят то, что творится у них под носом, в тех же самых беседках и под подъездами…
        - Выступлю, отчего бы не выступить, - согласился я. - Только вы меня заранее предупредите, чтобы я хоть подготовился, костюм приличный надел… А то вот ваш визит для меня был нежданный-негаданный, я и…
        - Ах, да-да-да, - засуетилась Вера Павловна. - Вам действительно нужно привести себя в порядок. Я уточню в Клубе их планы и мы обязательно вас пригласим. Всего хорошего, товарищ Белозор.
        Обожаю, когда из-за стальной маски функции выглядывает человек. Это всегда приятно видеть: и у доктора на приеме, и у продавщицы в магазине, и у ревизора из ОБЛЛИТа - в моем кабинете. Но руку на прощанье она мне пожимать всё-таки не стала.

* * *
        Благо, хотя бы с работы отпустили нас пораньше. Наверное потому, что терпеть в редакции кучу вонючих и грязных мужиков им не хотелось. Шкловский и Стариков жили в центре, с ними было все ясно - они домой пошли. Анатольич тоже слился куда-то, наверное к одной из своих бесчисленных женщин, которых у него было пруд пруди по всему городу.
        До Слободки идти или ехать в таком виде, который я приобрел после трудотерапии, было идеей не самой лучшей, и потому я двинул на городской пляж. Рассчитывал окунуться, смыть с себя всю дрянь и, освежившись, прогуляться в сторону дома по берегу, мимо заводов и техники, которая добывала со дна мореный дуб чуть ли не в режиме нон-стоп.
        Сразу отправившись на набережную, чтобы не светить грязной рожей на Советской, я прошел мимо тележек с мороженым и палаток с пивом. Шагал, наблюдая за чайками, утками, вездесущими воронами, какими-то собачонками и рыбаками, которые стояли по пояс в воде, надеясь, что чем глубже они зайдут, тем скорее поймают свою вожделенную большую рыбу.
        По тронутым ржавчиной ступенькам я ступил на мостик через Дубровчик - небольшой приток Днепра. Черные, ссохшиеся доски настила издавали глухой звук, эхом отражавшийся от желтоватой воды, которая плескалась о бетонные опоры, сплошь покрытые тиной и водорослями. В периоды сильного паводка мост заливало водой - потому он имел такой неприглядный вид.
        Сейчас вода почти сошла, и уже появились на желтом речном песке, на другом берегу Дубровчика соискатели дополнительной порции витамина D. Они лежали в самых причудливых позах, подставляя телеса разной степени изящества и привлекательности жарким солнечным лучам. По большому счету тут было два отдельных пляжа - этот, ближний, считался детским, его называли Лягушатником, посколько Дубровчик был речушкой мелкой, с медленным течением. А дальний, днепровский - облюбовали уже более матерые отдыхающие.
        Пространство между этими двумя прибрежными полосками песка заросло хмызняком - ивами, вербами и прочей высокой кустарниковой растительностью, которая цеплялась за ноги и нещадно лупила по роже своими хлесткими ветвями. Средний дубровчанин как минимум на голову был ниже товарища Белозора, и местные растения эволюционировали под этот показатель, образуя зеленый коридор, как раз такой высоты, чтобы я в него помещался весь, до самого подбородка. Так что либо пригибайся, либо ходи с полосатой мордой…
        Наконец, добравшись до берега, я скинул рюкзак и одежду под деревом, и забежал в воду. Студеная, совсем не летняя еще водичка обожгла кожу и выбила воздух из легких. Плевать! Я нырнул, поддавшись воле течения, и плыл, пока хватило воздуха. А когда вынырнул, то сказал:
        - Здрасте!
        - Гера? Ты что - за мной следишь? - удивилась Тася. - Как так получается, что куда бы я ни пошла - везде встречаю тебя?
        Девочки у самой кромки воды сооружали из песка замок. А эта северяночка в очень эстетичном бикини (импорт?) плавала брассом на довольно солидной глубине.
        - Неа, не слежу. Может судьба? Улицу убирали, весь в пылище был, как бармалей. Нас отпустили пораньше, решил освежиться…
        - Хи-хи, - сказала Таисия. - Давай я тебе голову помою, у тебя на лице до сих пор разводы, с волос натекло. Вася, Ася - смотрите, Гера приплыл!
        - Привет, Гера! - Вася помахала лопаткой.
        - Мне нузьна сьтобы ты со мной делал басьню! - заявила Ася.
        - Э-э-э… Тогда мне нузьна сходит во-о-он к тому дереву и забрать оттуда свои вещи, - этим трем красоткам удивительным образом удавалось вить из меня веревки. Но в целом я был не против, а потому наклонился к самом Тасиному ушку и сказал: - Ты потрясающе красивая.
        - Хм! - сказала она.
        Башню мы делали вместе. Ну, знаете - набираешь пригоршню мокрого песка, пропускаешь его капельками через пальцы и ляп-ляп - наляпываешь нечто похожее на барселонский собор Sagrada Familia. Здесь, якобы на взрослом пляже, было полно детей, и они тоже скопились вокруг и развели суету. Один из них, эдакий смуглый проходимец лет десяти, явно хотел произвести на Ваську впечатление, показать что именно он тут альфа-самец и всячески пытался с ней общаться. Наконец, пацан не придумал ничего лучшего, чем с загадочным видом проговорить:
        - Девочка, а скажи "ядры"?
        - Какие ядры? - удивилась Вася.
        - Ну скажи - "ядры", а?
        - Ладно - ну, ядры.
        - А скажи "сливы""! - его лицо приобрело предвкушающее выражение.
        - Ну - сливы! - Васька уже начинала злиться.
        - А теперь - "поросенок"!
        - Поросенок, поросенок - и что?
        - Ничего, скажи теперь три слова вместе! - он уже готов был расхохотаться от собственной гениальности.
        - Ядры сливы поросенок! - выпалила Васька. - Ой! Я - дрысливы поросенок? Ма-а-ам!
        Она даже хотела расплакаться от такой несправедливости. Тася не знала - плакать ей вместе с дочкой или смеяться. А я-то был местным, и имел в голове отличный ответный удар.
        - Васька, иди чего на ушко скажу, - поманил я ее пальцем.
        Девчуля доверчиво приблизилась.
        - Спроси этого типа, как по-белорусски будет - "я родился за проволокой"? Он точно учил мову в школе.
        - Мальчик, а мальчик, а ты белорус? - спросила Василиса.
        Теперь была ее очередь строить хитрую мордочку, хотя эту дебильную хохмочку она знать не могла.
        - Ну да! - гордо распрямился пацан.
        - А я - нет. Можешь сказать, как по-белорусски будет - "я родился за проволокой"?
        - Ну - могу, ничего сложного. Щас… Вот! Я нарадзіўся за дротам! - гордо выпалил юный патриот, и через секунду густо покраснел.

* * *
        Глава 26, в которой Чебурашка скажет речь
        Честно говоря, меня так и подмывало явиться в Дом печати в штанах с карманами и в псевдо-гарсингах, но, кажется, это было бы уже слишком. Не такая великая птица Герман Белозор, чтобы его за это как минимум премии не лишить, а как максимум… А верхней планки не существует. Шикнут на шефа с высокой колокольни - и выпрет он Белозора из редакции.
        Поэтому надел костюм-тройку в исполнении великих кутюрье Мони и Абраши, начистил ботинки, и в таком виде отправился в Гомель. Благо, погода располагала - наконец-то на небе появились облачка, принесенные с Балтики свежим северо-западным ветром. Столбик термометра колебался в районе двадцати градусов, так что чувствовал я себя неплохо.
        Точнее, мог бы чувствовать себя неплохо, если бы дело было только в одежде. В Доме печати в меня разве что пальцем не тыкали. Оказывается, я - знаменитость? Ну да, наверное, тот факт, что ведомственные газеты милиции и охотников, нефтяников и деревообработчиков не раз и не два за последние месяца полтора брали мои статьи для перепечатки, чего-то да стоил… Обычно это районки вынуждены целые полосы вынимать из республиканских гигантов, иногда - по собственной воле, иногда - по указке… А тут - из какого-то "Маяка" материал берет аж "На страже Октября"! И журнал всесоюзный, охотничий! А там ведь и гонорары не чета районным!
        А еще - клад нашел, сволочь контуженная.
        Я улыбался всем так широко, как только мог. Пожимал руки знакомым, вежливо кивал незнакомым. Память Геры Белозора иногда сбоила, а иногда подсказывала: это Артемов из "Петрыкауских навин", это - Анжелика Федоровна из мозырского "Жыцця Палесся", а этот - местный, гомельский пижон Дима Тужик, "Гомельская правда". И так далее.
        С кем-то из них у Белозора отношения были не очень, с другими - очень даже. Журналистская братия порой встречалась на семинарах, курсах или событиях областного уровня и активно общалась - так что плюс-минус каждый имел представление как обстоят дела у коллег по цеху в том или ином районе.
        Вера Павловна перехватила меня у самой лестницы:
        - Товарищ Белозор? Вы к нам как добирались?
        - Дизелем, дизелем, товарищ Уханова. Скромно, по-пролетарски…
        - Да-да-да… Пойдемте ко мне в кабинет, поставите свой портфель, я вас чаем напою… Начинаем через двадцать минут, так что время у вас есть.
        Она что, и вправду взяла меня под крылышко? Я, что ли, теперь - ее креатура?
        Дом печати не поражал размахом. Трехэтажный, довоенной еще постройки, в очень приятном месте: на площади Ленина, рядом с драмтеатром и парком имени Луначарского. Здесь были паркетные полы, деревянные перила на лестницах, картины из жизни революционеров, партизан и подпольщиков - на стенах - и высокие потолки с лепниной и хрустальными люстрами.
        В секции ОБЛЛИТа было всего три кабинета, и у Веры Павловны - самый маленький. И в нем сидел некто: солидный, толстый мужчина с двойным подбородком. Он перебирал какие-то бумаги и жевал губами.
        - А, Белозор? Садитесь. Хотите карамельку? - он придвинул ко мне вазочку с конфетами. - Возьмите сколько угодно, хоть две. Не возьмете? Ну и зря, а я возьму… Верочка, налей нам чаю, индийского. Да-да, спасибо, можешь быть свободна.
        Вера Павловна пискнула и исчезла за дверью. Вот оно как можно, оказывается…
        - Мы на тебя поставили, Гера, - он уже начинал меня бесить, - Так что не наделай глупостей. Эта твоя "полевая журналистика" может стать для тебя или трамплином на самый верх, или ямой - о-о-о-очень глубокой. Веди себя разумно, не наговори лишнего - и всё у тебя будет…
        - Кхм… Простите, не знаю, с кем имею честь… - я отставил чашку с чаем в сторону, - Я понятия не имею, о чем вы говорите. Поставили, не поставили - я не подставка, чтобы на меня чего-то ставить. Там скоро заседание клуба начнется, хочу послушать коллег. Разрешите?
        Я встал и взялся за дверную ручку.
        - Ну-ну, Белозор. Молодой, горячий, инициативный… Может быть, из тебя и выйдет толк, если гонор твой дубровицкий не помешает. Вот это тебе во время выступления пригодиться, лови! - он швырнул мне что-то, и я поймал инстинктивно.
        Вот ведь гад! Швыряться бутылкой "Боржома" - это просто кощунство! Как теперь я ее открою - зашипит ведь и плеснет наружу. Какой мерзкий человечишко…

* * *
        Выход я нашел - на столе у президиума тоже стоял "Боржом", и я незаметно подменил одну из бутылочек, чувствуя себя героем компьютерной игры "Как достать соседа". Особенное удовольствие я получил, увидев, что толстый солидный тип уселся как раз напротив заряженной минералки!
        Судя по табличке - некто Кучинский, из обкома. Наверное, один из тех влиятельных товарищей, о которых говорила Уханова. Хотя какое дело обкому до такой мелкой пташки, как я? Вопрос непраздный…
        Заседание началось, и, честно говоря, я был приятно удивлен. Председательствовал и модерировал редактор "Гомельской правды" - Владлен Родионович Шестипалый. Бодрый такой товарищ лет пятидесяти, уверенный в себе, аккуратно выбритый и подстриженный. Ну, и красноречивый, с широкими жестами хозяина жизни.
        Обсуждали вещи практические, не чинясь. Докладчики рассказывали о своем опыте работы: селькором, спецкором, фотокором, с мест звучали вопросы, уточнения. Господи, да одна приятная женщина лет тридцати, ухоженная и хорошо одетая голубоглазая брюнетка, рассказывала нам о невербальном общении, языке тела и всём таком прочем, что было очень модно в мое время! А штатный фотограф "Гомельской правды", худой и веселый дядечка по фамилии Кац, вполне себе доходчиво разъяснял принципы работы со стандартной редакционной фотоаппаратурой, можно сказать - на пальцах. В общем - предки не лаптем щи хлебали!
        Потом были вопросы, которые до начала заседания Клуба на бумажках писали начинающие журналисты и присутствующая молодежь - и передавали в президиум. Матерые писаки и акулы пера из ведомственных и областных газет и журналов отвечали на них - запросто, своими словами. Товарищ Кучинский тоже несколько раз брал слово - рассказывал за политику партии и моральный облик советского журналиста.
        - Ну что ж, мы, кажется, сказали всё, что могли. Повестка дня с нашей стороны исчерпана… - Шестипалый откупорил "Боржом", налил воды в стакан и вкусными глотками выпил его до дна. - Предлагаю сделать перерыв на полчаса, перекусить, оправиться - и дадим слово товарищам из регионов!
        Кучинский, глядя на Шестипалого, сглотнул и потянулся к своей бутылочке. И - о да! - нахреначил себе минералки на рубашку, штаны и пиджак и принялся вытираться носовым платком, матерясь одними губами.
        - Перерыв! - хлопнул в ладоши редактор "Гомельской правды".
        Журналистская братия живо отреагировала на его предложение и ломанулась прочь из зала - штурмовать туалеты и буфет. А я морально готовился. Ща-а-ас, Чебурашка скажет речь.

* * *
        - Текст должен быть интересен читателю, - начал с места в карьер я, - Прежде, чем говорить о высоких материях, нужно убедиться, что нашему читателю вообще интересно смотреть на то, что мы написали!
        В зале заметно оживились. Я, черт побери, не стеснялся размахивать рукой, играть интонациями и подпускать в голос эмоций. В бытность мою преподавателем, я называл этот способ работы с аудиторией ужасным термином - "включить Гитлера". Адольф Алоизович был удивительной мразью, но оратором - превосходным. Ну да, нам кажется, что за трибуной он выглядел как маньяк, но сравните его экспрессивный стиль с монотонным бубнением большинства политиков - кого станут слушать? Покойный… То есть - ныне молодой и полный сил Владимир Вольфович Жириновский тоже это умел - с помощью кринжа и экспрессии привлекать к себе внимание.
        - Знаете, сейчас на Западе развелось новомодных течений в искусстве: авангардизм, кубизм, леший знает какой еще - ..изм! Модно ходить и разводить руками и делать вид, что это великое искусство… Но у меня ко всем этим недохудожникам один простой вопрос: вы можете красиво нарисовать лошадку или нет?
        В зале послышались смешки. Я улыбнулся и продолжил:
        - Я - не могу. Потому мне и в голову не придет считать себя художником. Зато - я называю себя журналистом, корреспондентом, текстовиком, и потому каждый раз, прежде чем браться за социально значимый, общественно-полезный и архиважный и архинужный текст, задаю себе вопрос: я смогу написать интересную байку?
        - Но позвольте! - Кучинский, который сидел теперь в другой рубашке, даже привстал, но Шестипалый усадил его на место и что-то зашептал на ухо.
        - Для чего нужны газеты государству - это нам всем понятно. Но для чего нужна газета читателю? Я не могу сказать за все газеты, я работаю в районке. Районка - это такой мостик между властью, партией, людьми, которые принимают решения- и простым человеком. Где будут класть асфальт, какой дом следующий на очереди по капремонту, когда откроется новый магазин стройматериалов и какие мероприятия планирует Дом культуры - это все, конечно важно и нужно. А еще у нас в районе народ с удовольствием читает про своих друзей и соседей! И будет читать. Но есть один очень важный вопрос: мы с вами, товарищи, хотим, чтобы наши газеты читали потому, что больше нечего, или потому, что людям действительно интересно? Я для себя ответил на этот вопрос несколько месяцев назад. Кто-то из вас мог читать мои статьи, и увидеть, как сильно изменились в них стиль и подача…
        - Да-а-а, верните нам старого Белозора! - крикнул кто-то из задних рядов.
        На него тут же шикнули:
        - Полотна на полосу про героев труда и жатву? Ну уж нет, такого добра навалом… Пусть говорит, не мешайте!
        - Я понял, что не имею права делать то, что хочется мне! - приходилось жутко кривить душой. То, что хочется Гере Белозору, и то, что хочется мне - это две большие разницы, - Я понял, что в архивах и кабинетах невозможно найти ответы на те вопросы, которые волнуют трудовой народ.
        - А где? - крикнул Артемов из Петрикова.
        Он, кстати, прекрасно знал - где. Он был почти такой же, как и я - вечно в хвойных иголках, мазуте и дорожной пыли.
        - Товарищ Артемов, вы точно будете со мной солидарны! Ответы нужно искать рядом с вопросами. На лесосеке, в канализации, за кулисами, в подъездах и беседках. И писать про них нужно интересно, понятно, просто!
        - Послушайте! - возмутилась Анжелика Федоровна из "Жыцця Палесся", - Вы предлагаете не поднимать читателя на свой уровень, а опускаться к нему?
        Вот это она конечно, бомбанула. Попала пальцем в небо! Ща-а-ас я ей…
        - Опускаться на уровень? Ну, знаете ли… Я недавно брал интервью у нашего постоянного читателя - токаря с Метизного завода: передовик, стахановец! У него на столе лежал томик сочинений Козьмы Пруткова, рядом - паяльник, с помощью которого он чинил по схеме радиоприемник, и шахматная доска - по переписке играл с кем-то из Новосибирска. И знаете что? Таких читателей у нас не меньше половины! А вторая половина - это бабушки вроде моей соседки Пантелевны, которые днем работают уборщицами или сторожами, утром и вечером вкалывают на огороде и разводят курей, ночью - помогают нянчить внуков и в перерывах между этими достойными занятиями почитывают газеты и слушают радио - что там на Кубе, не загнулась ли Кампучия и какие нынче новости в родной Дубровице… Так что да, товарищи! Я готов говорить на языке своих читателей и опускаться до их уровня, потому как мне до него еще - расти и расти!
        Аплодисменты! Они реально захлопали! Не овация, конечно - но долгие и продолжительные аплодисменты. Это был бальзам на душу.
        - В общем, мне кажется - мы увлеклись формализмом и самолюбованием. Облекая нашу обычную, трудовую, советскую жизнь, наш социалистический быт в сложные лингвистические конструкции - мы не демонстрируем свое мастерство, а напротив - признаемся в собственном непрофессионализме. Упрощать - сложно, усложнять - просто, товарищи! Наши газеты должны быть такими, чтобы простому советскому человеку хотелось их брать в руки, они должны привлекать внимание с самой первой полосы!
        - Вы еще барышень в неглиже предложите на обложке размещать, - хохотнул Шестипалый.
        - Ну, а почему сразу в неглиже? Неужели в Гомеле, Мозыре, Дубровице мало красивых девушек, которые отлично выглядят в любом наряде? Почему мы не можем любоваться красотой трудовой женщины? Вы знаете, я недавно обедал в столовой ПДО - там на кухне такие дамы… Как сказал один мой коллега - не женщины, а взбитые сливки! В белом халате, переднике и с поварешкой в руках такая красавица даст фору Мерилин Монро в самом роскошном одеянии!
        Тут уже все откровенно начали посмеиваться, но я подлил масла в огонь:
        - А крановщица козлового крана? Валькирия! Мечта поэта! - надеюсь, за моими хохмочками и экспрессией они уловили суть, саму идею.
        А еще, надеюсь, эту идею уловили те, кто сидел в президиуме… Если мы хоть на шаг отойдем от жутких формулировок типа " проблема взята на контроль на самом высоком уровне", или "по всем рассмотренным вопросам были приняты соответствующие решения" - значит, я тут не зря лбом стенку пробить пытаюсь.
        - Очень, очень яркое выступление, товарищ Белозор… - отсмеявшись, проговорил Шестипалый, - Надеюсь увидеть на первой полосе "Маяка" вашу крановщицу! Прямо заинтриговали. Товарищи, я считаю, нужно включить Германа Викторовича в состав делегации нашей области на пленум Союза журналистов БССР. Как вам такое предложение? Думаю, его выступление о "полевой журналистике" здорово разбавит повестку, а?
        Кажется, такие вопросы решались не на заседаниях Клуба, но Шестипалый имел огромный вес и влияние, да и идея народу понравилась - аплодисменты были довольно бурными. Я сходил с трибуны, и меня хлопали по плечам и поздравляли - непонятно с чем. А я думал, что очень хочу переодеться, ибо промок как мышь, и мечтаю сбежать отсюда - Тася и девочки как раз должны были приехать погулять по парку Луначарского.

* * *
        Я нашел их в тире - где ж еще? Васька и Аська с восторгом смотрели на свою маму, которая как раз переламывала ствол пневматической винтовки и заряжала ее. Клац! Оружие заряжено. Девушка становится в изящную стрелковую стойку, на секунду замирает, и - клямм! - падает очередная мишень.
        Хмурый дядька в серой жилетке за стойкой с обреченным видом подвинул к ней крышечку с пульками.
        - Я всё понял, - проговорил он, - У вас разряд по стрельбе.
        - Мастер спорта по биатлону, - Таисия улыбнулась, - Вы не стесняйтесь, подсыпайте еще, у меня две дочки и мне нужны два медведя - совершенно одинаковых.
        - О-о-о-ох, грехи мои тяжкие! - такое чувство, будто он этих медведей из собственного кармана покупал!
        Клямм! В дефицитных джинсах и ковбойской рубашке Тася выглядела потрясающе, и я откровенно на нее пялился некоторое время, но потом девочки меня заметили и тут же принялись говорить хором:
        - Гера, Гера, мы хотели медведей, и мама сказала, что у нас будут медведи! А мы пойдем кататься на колесе? Я хочу на колесо! - дергала меня за палец Вася.
        - А я исё хацю моёзеное! - наморщила нос Аська.
        Нос, кстати, весь бы шоколаде - кто-то мелкий явно уже приналег на эскимо!
        - Привет, Белозор! - кивнула мне Таисия, - Ну что, ты всех победил на заседании?
        - Привет, Морозова! - откликнулся я в тон, чем вызвал в ее глазах искорки недоумения - так мы друг друга еще не называли, - Всех победил, стер в порошок, и теперь, видимо, буду делегатом на пленуме Союза журналистов. А еще - приобрел себе парочку недоброжелателей и десяток-другой единомышленников. И отлично поразвлекался!
        - Ну, кто бы сомневался?.. - она снова переломила ствол ружья.
        - А ты всех застрелила?
        - Во-он, еще остался заяц в углу и этот, как его… Бусел!
        - Обелорусилась, северянка? - улыбнулся я, - Тут поступило предложение: на колесо обозрения и по мороженому.
        Клямм! Заяц рухнул как подкошенный.
        - Опять мороженое? Дети, а может, не надо?
        - Надо, надо! - запрыгали дети.
        Бусел - он же белый аист - держался до последнего, но был сражен меткой пулей биатлонистки. Девочки, пища от восторга, получили по огромному желтому медведю со страшными рожами. Тася взяла меня за руку - и мы отправились гулять по парку - к колесу обозрения.

* * *
        Глава 27 в которой оно всё-таки попадает на вентилятор
        … ять! - я смотрел на первую полосу субботнего номера "Маяка" и не мог поверить.
        Съездил в Гомель, называется. "Нелюди со Старорусского кладбища!" - я такой заголовок точно не давал. Это уже шефа словотворчество, чую - руку приложил. Решился таки, Сергей свет Игоревич. Такая публикация - удар по всей вертикали системы ЖКХ а еще по их партийной ячейке. Как же, облико морале, это ведь епархия именно партийцев. А тут - такое! Ну, и Большакова на должность кто рекомендовал? Правильно - райком.
        И, если кто-то кроме меня сложит два и два и внимательно взглянет в лицо этого маленького начальника с крупным телом и внушительными бровями, то, пожалуй, вопросов к руководству парткома Дубровицкого района станет намного больше. Ну да, в статье фамилии не назывались. Гражданин Б., могила товарища С., непосредственный начальник главаря банды Г. - и так далее. Но в рамках Дубровицы, в которой сейчас насчитывалось что-то около шестидесяти тысяч городского населения, всем всё было понятно.
        Ну, и стоя тут же, в коридоре, рядом с приемной, под пристальными взглядами Алены я читал свой материал и думал: "Ай да Гера! Ай да сукин сын!" Получился настоящий триллер. Ужастик, который читаешь и думаешь: сейчас мертвые из могил вставать начнут, а мерзавцы Большакова превратятся в вурдалаков со свиными рылами и с острыми желтыми зубами. Да и подача: что вижу - то пою. Никаких обвинений. Вот, поговорил с бабулей - рассказала про костюм в комиссионке. Другие рассказали другое. Сидел на крыше склада - слышал это и это, видел то и то. Профессиональным сыщиком не являюсь, факты нужно проверять, сделать это проще простого - эксгумировать тела. Родственники уж точно будут помнить, в каком виде хоронили своих близких.
        Короче - бомба. Народ по редакции шатался чуть пришибленный, на меня поглядывали странно. Кроме шефа-то материал никто и не видел до этого! Я делал морду кирпичом. Пошел в кабинет, зарядил "Ундервуд", заправил листы и принялся набирать текст статьи про Клуб молодых журналистов. А что? Хорошее дело, полезное. Селькоров и внештатников у нас в Дубровицком районе довольно много - пускай не стесняются и едут, научатся полезным вещам.
        По своему обыкновению шеф вломился ко мне в кабинет с грохотом. Он всегда так открывал дверь: не стучась, нараспашку, чтобы ручка ляснула о выпирающую из стены хреновину.
        - Гера! Ну, как вы? Мне Шестипалый звонил, общались… Навел ты шороху! Молодец! Мы тут тоже со своей стороны постарались. Субботний номер видел? Ну, вот. Ничего не бойся, с точки зрения закона у нас не подкопаться, я консультировался. На тебя могут давить, а ты на меня ссылайся. Вот, главред есть - все вопросы через него. С улицы Малиновского к тебе по этому поводу не подойдут, мелковато для них. С РОВД сам понимаешь, всё в порядке. Так что максимум - глаза выпучат и поорут. Увольнение твое - только через мою подпись, а на меня они надавить не смогут - давилка не выросла!
        - Сергей Игоревич! - раздался звонкий голос Алены, - Тут из райкома звонят, вас просят!
        - Из райкома? - удивился шеф, - Я думал - коммунальщики хай поднимут… Ну, или - горсовет… Ну ладно, райком так райком… Плевать!
        На лбу у него выступили капельки пота. Он что - не врубился, как связан райком и Большаков? Дело ведь не только в рекомендации! Рекомендация - полбеды… Там, конечно, вышестоящие товарищи из обкома по головке не погладят, но дурацкая рекомендация - это одно, а сокрытие, умалчивание о преступлении по личным мотивам - это совсем другое… Неужели я один тут совместил два лица - одно постарше, а второе помоложе? Они ведь почти одинаковые, как под копирку! Просто - слишком разные обстоятельства, в которых их можно встретить. Так бывает, даже когда одного и того же человека вдруг видишь в несвойственном антураже: например, женщину-кондуктора из автобуса на пляже, одетую вместо синей жилетки в купальник. Смотришь на лицо и не догоняешь - откуда я ее знаю? У них тут тоже, наверное, глаз замылился… Не было даже поводов проводить параллели.
        Шеф достал платок и вытер испарину с лица. Потом, уже убегая, бросил:
        - Вместо Шкловского надо в Ровенское съездить! Я Анатольичу сказал! Давайте мигом!
        Ну, мигом так мигом. Хотя что там к чему, в том Ровенском - я понятия не имел. Пришлось идти на поклон к Ариночке Петровночке.
        В совершенно умиротворенном состоянии девушка слушала музыку из магнитофона (который, кстати, мне подарили) и пила кофе. Музыка была неплохая - какой-то буржуазный джаз. И где только кассету достала? Увидев меня, встрепенулась:
        - А! Гера! Мы без тебя материал поставили, видел?
        - Сложно не увидеть… Шеф прискакал на лихом коне, шашкой размахивал, приказал - ни шагу назад и всё такое. И в Ровенское ехать - к Шумскому, видимо? Что там вообще нужно?
        Аркадий Борисович Шумский - самый передовой из всех председателей, надежа и опора дубровицкого сельского хозяйства.
        - Ну да, к Шумскому. У них юбилей колхоза, вот надо материал сделать - больше истории, больше экс-председателей, военные годы… Ну, знаешь…
        - А Шкловский?
        - Шкловский заболел. Отравился чем-то. Не переживай, Шумский мужик что надо, я один раз к нему ездила - чествовали комбайнеров-тысячников. Самые приятные впечатления! Просто зайдете в контору, скажете, что из "Маяка" - там нас любят и уважают, - она очаровательно улыбнулась.
        - Хоть где-то… - усмехнулся я, и подумал, что странно было бы, если бы нашей милейшей Ариночке Петровночке были не рады - при таких-то достоинствах!

* * *
        Конечно, мы с Анатольичем заехали в "Белый Аист" за чебуреками и газировкой! В чем прелесть отдела сельской жизни? Поехал - и ищи ветра в поле! Кто там будет разбираться, сколько ты катался по селам дубровицкого края - четыре часа или все семь?
        Мне это было только на руку - понедельник, все вышли на работу и полны рвения, особенно начальство. Вот прочтет товарищ Сазанец субботний номер в своем кабинете с утра пораньше и скажет: а подать мне сюда этого Белозора! Отрубите ему голову!
        Я снова порадовался, что попал в семидесятые, а не в двадцатые, тридцатые или, не дай Бог, в Средневековье. Вот так чирканешь в летописи что-то не то про графского бастарда - и всё, каземат-крысы-дыба. Поминай, как звали! А тут даже мутные заходы товарища Ершова из здания на Малиновского выглядели странно.
        Опыт общения с бойцами невидимого фронта у меня был и до него - пусть и в двадцать первом веке. В Беларуси ведь и три буквы аббревиатуры пресловутой "конторы" не изменились - у нас чтили советские традиции. И совсем не производили эти джентльмены впечатление людей, которым улыбается вести беседы о матримониальных планах какого-то доморощенного писаки. Вот про оппозицию, всякие козни забугорных воротил или мутные некоммерческие организации - это да, это они с удовольствием. Но кто на ком жениться собирается - как-то мелко. Так шеф сказал? Может, это мои домыслы, но, кажется, Ершова кто-то попросил побеседовать со мной по личной инициативе. И, скорее всего, инициатива эта имеет корни в советском Заполярье… Была у меня такая вот догадка.
        - Эй, Викторович! Заснул, что ли? Чебуреки стынут! - неунывающий шофер держал истекающий жирным соком, завернутый в бумагу чебурек одной рукой, бутылочку с "Ситро" второй, а рулил - третьей.
        Рулил он локтем, на самом деле. Дорога была отличная, леса и перелески за окном сменялись обширными полями, уже покрытыми всходами ячменя, пшеницы и кукурузы. Я диву давался - какого хрена нужно было покупать зерно в Канаде? Даже наша Беларусь в мое время вполне обеспечивала себе продовольственную безопасность, учитывая все нюансы и оговорки. А почвы-то в Синеокой даже дерьмом назвать сложно - маловато в них гумуса для того, чтобы дерьмом именоваться. Дерново-подзолистые и торфяно-болотные у нас почвы в основном. Первые - серенькие, ткни лопату, копни - будет песок. Вторые - заболоченные, влажные, никакая мелиорация не спасает, только экологию нарушает. И ничего - шевелились как-то, и на хлебушек хватало, и скотинке на прокорм! А тут - украинские и ставропольские черноземы, огромные просторы - и, поди ж ты, импортируют зерно. При батюшке-царе не импортировали, при незабвенном ВВП не импортировали… Эх, будь я великим и могучим, имей аграрное образование или, на худой конец, лидерские замашки - развернулся бы на ниве сельского хозяйства, накормил бы всех советских людей… Как в той сказке: махнула
правым рукавом, махнула левым рукавом…
        - Гера! Штаны заляпаешь! - хохотнул Анатольич, и я тут же впился зубами в чебурек.
        Не знаю, из какой он муки - из канадской или нашей дубровицкой, но вкусно до умопомрачения!

* * *
        - Надо переводиться в отдел сельской жизни! - сказал я, когда мы ехали обратно, - Это же просто праздник какой-то!
        Шумский и Ковалевич - председатель колхоза и председатель сельсовета - встретили нас как родных. У них уже были готовы все газетные вырезки по истории колхоза "Новый Путь", аккуратно подклеенные в альбом, и сидели в рядок ветераны труда, с которыми мне нужно было побеседовать, и был накрыт стол - с сальцем, свежим лучком, маленькой сладкой морковочкой, солеными огурчиками, черным теплым хлебом и березовым квасом. И никакой водки, что характерно! Водка - вечером и только вечером.
        В общем, эти матерые дядьки курили ядреные папиросы, закусывали и беседовали со мной беседы, вспоминая молодость, дела давно минувших дней и период становления колхоза.
        Сделано было и вправду немало, хозяйство не выглядело убыточным или депрессивным, напротив! Выбеленные стены коровников, упитанные симпатичные телятки, чистые коровенки, аккуратно выстроенная в ряды на мехдворе техника… И народ - спокойный, собранный, с чувством собственного достоинства. Видал я и другие колхозы, и в семидесятые, и в две тысячи двадцатые… Там плакать хотелось, если честно, и от вида телят, и от вида людей. А тут - вона как! Хоть плакаты рисуй! Видно - эти мужики за родной колхоз и родное Ровенское готовы вкалывать, драться, ругаться и вообще - снять последнюю рубаху, только бы увидеть, как тут, в этом селе, на этом самом месте жить стало лучше, жить стало веселее. Ну и с начальством им повезло.
        Эта манера решать проблемы тремя-пятью ёмкими фразами и одним звонком, не вынимая папиросы изо рта - это действительно подкупало! Были бы все такие колхозы в Союзе - канадцам свою пшеницу в другие места пристраивать бы пришлось. В общем - с селянами мы расстались вполне довольные друг другом. Мое искреннее восхищение они увидели и оценили.
        - Переводиться в сельскую жизнь? А я о чем! А Даня всё ноет - поехали в редакцию, поехали в редакцию, мол, надо то, надо это… И чебуреков с ним не поешь, и в лес за водичкой не завернешь… Завернем за водичкой?
        - А что за водичка?
        - Так скважина стоит в распадке, можно накачать артезианской водички! Сладкая, я тебе говорю!
        У него и бутыль в багажнике имелась. Вот ведь конь этот Сивоконь!
        Мы свернули в лес у перекрестка: тут была асфальтированная площадка специально для стоянки большегрузов или отдыха автопутешественников. Весь подлесок вокруг был полон следов человеческой жизнедеятельности, кусков газет, использованных не по назначению и резиновых изделий № 2 - использованных как раз по назначению. Секса в СССР не было, как же…
        А водичка и вправду оказалась отличной - ледяной, с едва ощутимым минеральным привкусом, отлично утоляющей жажду. Очень перспективно, кстати… Хотел ведь поднять вопрос о создании районной здравницы! Ну, нельзя объять необъятное, едва ли пятьдесят дней прошло, как я очутился в этом дивном старом мире…
        Здесь есть что любить и есть что ненавидеть, тут живут люди ужасные и люди прекрасные - как в любом из миров, наверное…

* * *
        Меня перехватили буквально на крыльце редакции. Два холеных молодых человека в импортных костюмах - скорее всего, из комсомольских. Молодая гвардия, чтоб их.
        - Товарищ Белозор, здравствуйте. Вас в райкоме очень ждут, - сказал один из них, - Не рекомендовал бы отказываться.
        - А с чего бы мне отказываться? Партия наш рулевой, и всё такое… - я сделал успокаивающий жест Анатольичу, который уже начал засучивать рукава, - Пешком пойдем, или вас подвести - я и машину еще не отпускал? А впрочем - подождите пару минут здесь, я материалы в редакции оставлю, зачем мне с портфелем за вами таскаться, верно?
        Не дожидаясь ответа, я раздвинул этих красавчиков и скрылся за дверями. В своем кабинете оставил папку с бумагами из Ровенской, фотоаппарат, мини-кассету с записями застольной беседы, заглянул в кабинет к Арине Петровне, которая уже собиралась домой:
        - Меня в райком вызывают под конец рабочего дня… Не поминайте лихом!
        Она что, перекрестила меня в дорожку? Ну, надо же!

* * *
        Холеные комсомольцы отвезли меня на кремовой "Волге" прямо к дверям цитадели партии, провели по мраморной лестнице и оставили у дверей приемной первого секретаря. "Федор Ипполитович Сазанец" - вот что значилось на золоченой табличке двери, обитой красным дерматином. Или чем сейчас двери оббивают? Секретарша - ну чисто Ахеджакова из служебного романа, такая же носатая и суетливая, увидев меня, сделала круглые глаза и даже рот открыла.
        - Одну секундочку… - она с грохотом попыталась вылезти из-за стола, опрокинула вазу с цветами, поставила ее на место, и, не взирая на капающую на пол воду, побежала в кабинет к биг боссу, - Федор Ипполитович, там Кравец и Котляр Белозора привели!
        - Да-а-а? - это было похоже на рык дракона. Сердце застучало, что и говорить, но виду я не подал, наоборот - на губах у меня играла нервная улыбочка, - Ну так заводите, и все, слышите - все покиньте помещение. И вы, Лиля Ивановна, тоже из приемной уйдите и никого не пускайте!
        Вот как он серьезно готовится! Тем лучше.
        - Пр-р-роходите!
        Я сунул руки в карманы и шагнул вперед. Дверь за моей спиной захлопнулась, потом - еще одна, которая вела в приемную. Сазанец восседал за огромным письменным столом - массивным, темным - на красном кожаном кресле, как настоящий темный властелин. Вся его грузная, большая фигура излучала власть, агрессию и крайнюю степень недовольства.
        Что ж, я… То есть Гера, конечно, Гера - тоже парень не маленький, габаритами впечатлить в этом случае не удастся.
        - Присаживайтесь, - партиец ткнул пальцем на стулья у еще одного стола, который по отношению к письменному располагался перпендикулярно.
        Наверное, тут заседали его соратники и подчиненные. А теперь вот Гера Белозор засел, у самого краешка.
        - А что это вы так далеко располагаетесь? Али боитесь меня, товарищ Белозор? - грозно нахмурился Сазанец.
        - Боюсь я не оправдать высокое звание советского журналиста, Федор Ипполитович. И навредить родной Дубровице и всей нашей Советской стране. А вас мне зачем бояться? Вы - первый секретарь райкома коммунистической партии. А партия - наш рулевой.
        - Ишь, как запел! - он стукнул кулаком по столу. Наверное, думал что грозно получилось, - А статейки твои - они разве Дубровице не вредят? Критиканство и вредительство, вот что это такое! Почитай твои писульки - у нас какая-то криминальная столица Полесья получается! И браконьерят у нас, и дерутся, и могилы оскверняют - просто ужас какой-то, а не советский райцентр!
        - А вы предлагаете проблему замалчивать? Ждать, пока сама рассосется? Как думаете, если бы дорогой наш Владимир Ильич ждал, что всё само рассосется - что бы у нас сейчас было: буржуазная республика или конституционная монархия?
        - А ну, цыц, сопляк! - он, похоже, реально думал, что я стану перед ним бегать на цыпочках, - Поговори у меня! До конца жизни будешь в колхозе для свиней стенгазеты писать!
        Я усмехнулся:
        - А с каких пор наш советский колхоз и почетный труд животновода - это то, чем можно угрожать?
        Он вскочил с места, явно в бешенстве:
        - Ма-а-а-алчать! Наглец! Ты понимаешь, с кем говоришь? Ты знаешь, что я с тобой…
        - А что вы со мной? Посадить меня не удастся - не за что. В психушку упечете? Очень сомневаюсь… Похлопочете о переводе в Петропавловск-Камчатский? А вы уверены, что это действительно хуже, чем Дубровица в нынешнем ее состоянии?
        Кажется, он вот-вот был готов кинуться на меня с кулаками, но сомневался - справится или нет. Нужно было срочно переводить разговор на новый уровень.
        - Федор Ипполитович, вы - человек дела, и я - человек дела. Давайте конкретно: вы ведь меня из-за последней статьи позвали?
        - Именно, Белозор! Ты понимаешь, какой это удар по всей системе жилищно-коммунального хозяйства? Понимаешь, какой урон престижу? - его тон слегка изменился. - Ты ведь любишь наш город, зачем же ставить подножку тем, кто о нем заботится?
        - То, что мертво - умереть не может, - хмыкнул я, и его бровь поползла вверх, - А еще вы забыли сказать, что это удар по престижу нашего райкома и по вам лично. Большакова ведь рекомендовали именно вы, верно?
        Он шумно выдохнул, глядя на меня.
        - И отчество Федорович у Василия нашего не случайно. Уж не знаю - в чем там дело, но он как минимум ваш близкий родственник, а как максимум - сын! И сынок ваш оказался откровенным гидосником, да? Сами не ожидали, что заиграется мальчик. Трупы обворовывать - это вообще за гранью понимания…
        Вот тут он кинулся ко мне, сжав кулаки и обегая стол по кругу с явным намерением стереть меня в порошок. Я, похоже, попал в самую точку - Большаков был его незаконнорожденным сыном! Ну, чисто - Болливуд!
        - Еще хоть слово о Васе - тебя самого закопают там же, слышишь, урод! - я не вставая с места пнул ногой стул ему навстречу, он споткнулся и едва удержался, чтобы не обрушиться на пол.
        Это дало мне время, чтобы вскочить:
        - А самому не противно, Федор Ипполитович? Сыночка приструнить не хотите? Может, лучше его, а не меня - в Петропавловск-Камчатский, от греха подальше?
        - Я тебя приструню, сволочь, я тебя так приструню…
        - Только дайте повод, Федор Ипполитович, и я разобью вам лицо, честное индейское слово! Так что, сыночка-то в чувство приведете?
        - Я с Васей своим сам разберусь, Белозор. А тебе вот что скажу, - он шумно дышал, восстанавливая дыхание и замерев напротив меня как бык перед рывком вперед, - Если завтра же ты не напишешь опровержение и публично не извинишься в газете, не подашь заявление на увольнение, так и знай - тебе здесь не жить. Я могу быть страшным врагом…
        - Я тоже, Федор Ипполитович, - наконец я высунул руку из кармана, и поставил на стол мою прелесть - микрокассетный "Sony" М101, который исправно мотал пленку, записывая на нее излияния первого секретаря райкома.
        Непуганый тут народ, непривычный к микронаушникам, вездесущим камерам и другим системам фиксации. Не фильтруют они базар при личных беседах. Думают - раз две двери и приемная отделяют нас от чужих ушей - то можно и языком трепать… А карманные диктофоны, небось, только в "Семнадцать мгновений весны" у Штрилица видали…
        - Ах ты, сука! - он всё-таки кинулся ко мне, но я перехватил его, вывернулся - и швырнул классически, через плечо на его собственный письменный стол.
        Карандаши, бумажки, пресс-папье и какие-то многочисленные блокнотики феерично разлетелись в разные стороны.
        - …я-я-я-ять… - простонал Сазанец.
        Честно говоря, мне было даже стыдно. Всё-таки старший человек, представитель власти… Но в первую очередь - огромный, сильный мужик, который хотел меня прибить! Давать ему поблажку - это рисковать жизнью, здоровьем, будущим - и не только своим.
        Партиец на удивление быстро пришел в себя, встал ногами на пол, распрямился, отдуваясь, поправил кресло, подвинул его к столу и сел:
        - Садись, Белозор. И выключи уже свою аппаратуру. Я понял - ты зубастый сукин сын.
        Ни хрена себе разительные перемены! Хотя - чему удивляться? Я такое еще в школе видал. Пока не встретишь хулигана кулаками - никакого толку разговаривать с ним нет. Даже если он одержит верх, но получит пару ударов по ребрам или в челюсть - запомнит, осознает. И начнет говорить на равных. Странно видеть замашки шпаны у первого секретаря райкома партии? Хе-хе! Сазанец - наш, дубровицкий. Кровь от крови и плоть от плоти…
        Я демонстративно нажал на кнопку "СТОП" и выжидающе глядел на него.
        - Чего ты хочешь? Мне нужно чтобы всё, что произошло тут, осталось между нами, и ты уничтожил запись. И "товарищ Б." никогда не превратился в Василия Федоровича Большакова. Хочешь денег? Жилье? Должность? Протекцию для перевода в Минск?
        - Большаков должен убраться из Дубровицы к чертовой матери. И его упыри - тоже. Можете вообще их Привалову сдать, свалить всё на них, мне плевать. Это понятно?
        Он кивнул хмуро.
        - Кассету я уничтожать не буду, это точно. А если я сейчас выйду из здания и меня, например, собьет машина - то в тайнике лежит запись с кладбища, где голос Василия опознает даже младенец. А разговаривают они там на такие темы, что блевать тянет, поверьте… - конечно, я блефовал! Хреново там всё было слышно, только ветер шипел в микрофоне. Но откуда ему знать об этом? - В общем, Привалову на стол ее положат буквально вечером. И на Малиновского отнесут копию.
        - Ладно, ладно! Чего хочешь?
        - Дома будете в яркие цвета красить, - подмигнул я, - Панельные многоэтажки, которые сейчас в центре строят. Никакой серости: оранжевый, розовый, желтый, салатовый… Тепленькие цвета, все фасады.
        - Что ты несешь, Белозор?
        - Что слышали. Девятиэтажки, а потом и хрущевки, и дом культуры, и школы… Чтобы я всего этого бетонно-кирпичного убожества в глаза не видел. Всё - в теплые, приятные глазу цвета, в течение одного-двух лет. Вон, в художественную школу обратитесь, вам посоветуют…
        - Но финансирование…
        - Да насрать мне, товарищ Сазанец, верите? А если нужна будет моральная поддержка - я вам всё это красиво распишу и обосную. Хотите печатными, хотите - прописью, на трех листах. Будет чем отбрехиваться от обкома и на горсовет давить. Не стесняйтесь, обращайтесь… - я встал со стула, сунул в карман диктофон и пошел к двери.
        - Ну, ты и чудила, Белозор. Ну, ты и чудила! - повторял он, сверля своим бычьим взглядом мне спину.
        - И вам всего хорошего, было приятно пообщаться!
        Честно - мне хотелось засвистеть что-нибудь фривольное, так прекрасно было на душе. Но свистеть в райкоме? Фу, моветон!

* * *
        И ЭТО КОНЕЦ ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЫ ПЕРВОЙ КНИГИ О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ГЕРЫ БЕЛОЗОРА. ОСТАЛСЯ ЭПИЛОГ, ТОВАРИЩИ! ЕГО ИЛИ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ, ИЛИ ЗАВТРА ДОПИШУ. КАК ПОЙДЕТ.
        Глава 28, которая и не глава вовсе, а эпилог
        Ну, вот оно и случилось. Я стоял у Таси за спиной и смотрел, как она укладывает в багажник "Волги" чемоданы с вещами. В правой руке я держал пышный букет красных роз, левая сжимала в кармане коробочку с колечком из ювелирного магазина "Алмаз". Толку теперь от этого колечка-то? А вот розы всё равно подарю, пусть и завянут они в дороге.
        - Гера! Напугал… Ну вот, - она вздохнула и вдруг прижалась ко мне, - А я думала трусливо сбежать и оставить записку. Теперь придется смущаться, говорить прерывающимся голосом и плакать. Эх… А розы какие - красота! Это мне?
        - Нет, Пантелевне! - грустно улыбнулся я, - Конечно, тебе. Если не хочешь - можешь ничего не говорить. Оно ведь понятно. Твоя жизнь - там, моя - здесь. Я слишком сильно тебя уважаю, чтобы думать, что ради какого-то провинциального мужика ты бросишь мечту всей своей жизни…
        - Ты - не какой-то мужик, Гера, - она смотрела на меня снизу вверх, своими зелеными глазищами, и я чувствовал, что тону в них, тону - и не выплыть мне из этой глубины, и как жить теперь без нее - непонятно.
        - Я очень не хочу, чтобы ты думал, будто всё, что у нас было, для меня - мимолетное увлечение, интрижка. Вижу ведь, как ты ко мне относишься, как смотришь на меня, как общаешься с детьми… Не бывает таких интрижек, как ты, Белозор. Но ты ведь не поедешь в Мурманск, да? А у меня в "Полярочке" дядя замглавреда… Ну, это я так, к слову. Всё равно не поедешь. Примак - так у вас говорят? Тебе твой дубровицкий провинциальный гонор не позволит пользоваться моей помощью, да? И правильно. Не такого Белозора я полюбила.
        - А ты? - спросил я, а сам думал о ее последних словах. - Сама-то ты ведь тоже в Дубровице не останешься инструктором в тире работать, даже предложи я тебе золотые горы. У тебя тоже - гонор, только заполярный, да? И девочки из команды, и биатлон…
        - Биатлон, да. Олимпиада! Если не на эту - то на следующую зимнюю мы обязательно попадем! А какой биатлон в Дубровице, Гера? Да ведь не только в этом дело… Я вижу - тебе ведь не только то, что ты в бане тогда увидел, понравилось, не потому ты… Ох, Гера… Мечта, да? Пожертвуй я мечтой - станешь ты меня любить?
        Я скрипнул зубами. Что тут можно было сказать? Что смог бы? Но вопрос ведь не в том… Это мы, мужчины, любим женщину. Женщины любят себя рядом с нами. Сможет ли она любить себя рядом со мной, если откажется от дела всей своей жизни?
        - Тася-а-а… Ты главное вот что… Ты мосты не сжигай, хорошо? Всё-таки страна одна, Мурманск - не Антарктида. Дубровица - не Куба. Очень большой дурью будет взять - и порвать все связи из-за гонора, а? - мне дорогого стоило выдавить это из себя, - То есть, я не прошу тебя давать какие-то обещания, просто знай - ты всегда можешь на меня рассчитывать. Если нужно будет место, чтобы спрятаться, или мужчина, чтобы приехать и дать кому-то в зубы, или помочь с ремонтом в квартире - вот он я, ладно?
        - Ладно, Гера! - она улыбнулась, смахнула слезу и сказала: - Пойду цветы пока в вазу поставлю. Девчонки проснутся - и мы поедем.
        Она скрылась за калиткой, а я пошел домой - скинуть сумку.
        Мне очень хотелось изо всех сил запустить коробочкой с кольцом в сторону огорода, но я сдержался и просто швырнул ее на кровать. Лучше в комиссионку сдам. Дел еще много, деньги пригодятся. Вот такая меркантильная сволочь этот товарищ Белозор…
        На столе лежал конверт, на котором наискосок круглым женским почерком было написано "ДЛЯ ГЕРЫ ОТ ТАСИ". Наверное, та самая записка? Но почему она уже… За окном вдруг раздался шум автомобильного мотора. Вот же черт!
        Я рванул на улицу - и увидел, как Пантелевна, стоя в калитке, крестит "Волгу", которая, подняв облако пыли, уезжает прочь по дороге. В заднем стекле я разглядел две девчоночьи мордашки: Васька махала рукой - мне и Пантелевне, Аська рассылала воздушные поцелуи.
        Эх-х-х-х, Тася-Тася…
        Минутная слабость сменилась злостью. Биатлон, значит? Олимпиада 1984 в Сараево? Что там нужно для биатлона? Дворец зимних видов спорта и лыжероллерная трасса?! Да как два пальца об асфальт!
        Будет вам Дворец зимних видов спорта, а Нью-Васюки таки станут центром Вселенной!
        Белозор я или не Белозор в конце-то концов? Попаданец я или нет?

* * *
        АХОЙ, ТОВАРИЩИ! ТОМ ЗАКОНЧЕН! АВТОРУ НУЖНО ВРЕМЯ НА ПОРАЗМЫСЛИТЬ, ПОЧИТАТЬ, ПОПИСАТЬ ДРУГИЕ ПРОЕКТЫ. ВТОРОМУ ТОМУ - БЫТЬ, НАЧНУ ПИСАТЬ В СЕНТЯБРЕ, ХОТЯ ЕГО ПРЕДПОЛАГАЕМАЯ СТРУКТУРА ПОКА ВЕСЬМА РАЗМЫТА.