Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Камша Вера / Отблески Этерны : " №11 Синий Взгляд Смерти Рассвет Часть 1 " - читать онлайн

Сохранить .
Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет Вера Викторовна Камша
        Отблески Этерны #11
        Вера Викторовна Камша
        Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет.
        А что нам играло,
        когда небеса протрубили отбой
        и чаша весов опустилась
        до самого дна?
        Веселого мало,
        но нас удержала собой
        мелодия, зла и сильна.
        А что мы поднимем
        над миром, где не состоится покой,
        где все-таки можно
        вернуться в оставленный дом?
        Над черной равниной
        обычный скворец городской
        упорно свистит о живом. Даниил Мелинц
        Война - область недостоверного: три четверти
        того, на чем строится действие на войне, лежит в
        тумане неизвестности. Карл-Филипп-Готфрид фон Клаузевиц
        ЧАСТЬ 1
        «РЫЦАРЬ МЕЧЕЙ»[РЫЦАРЬ МЕЧЕЙ - придворная карта системы Таро. Означает, что вы на пути к цели, уже можно просчитать результаты. Если это человек, то энергичный, его сфера - конкретные дела. Быстро принимает решения, но лишен широты взглядов. ПЕРЕВЕРНУТАЯ КАРТА (ПК) - вы находитесь в стадии начинания. Также означает человека, который не может выбрать, на чьей он стороне.]
        Плохое действие лучше бездействия. Шарль де Голль
        ГЛАВА 1
        ТАЛИГ. ХЕКСБЕРГ
        КАГЕТА. ГУРПО
        400 ГОД К.С. 7-Й ДЕНЬ ЛЕТНИХ МОЛНИЙ
        1
        Скелет выходил - загляденье, если б не пиратская ухмылка, хоть сейчас в анатомический трактат! Руппи не пропустил ни единой косточки и теперь сосредоточенно рисовал стрелочки для будущих подписей, то и дело отпихивая лезущую под руку Гудрун. Кошка урчала, дрова трещали, дождь стучал, а наследнику Фельсенбургов хотелось кого-нибудь убить, потому и череп получался злобным и не слишком мертвым; смерть, она ведь бесстрастна, как мороженое мясо...
        - Умолкни, - велел Руппи кошке. - Надоеда...
        Гудрун, томно вякнув, опрокинулась на спину и принялась елозить по непросохшему рисунку. Размазавшиеся чернила казались то ли шерстью, то ли вуалью; выглядело это странно, но плотоядный мертвецкий оскал кошка стерла, правда, малость при этом посинев. Ничего, вылижется... Блудный лейтенант отложил перо и отправился смотреть, как мокнет уцелевшая половина ясеня. На душе было скверно, главным образом от неопределенности. Руперт фок Фельсенбург всегда знал, что нужно делать, даже когда не представлял как, а теперь цели не было. Никакой. Вытащенный из Рассвета Олаф читал за стеной Эсператию, Бермессер вместе со своими сообщниками уплыл в Закат, а война, в которой плескался Фридрих, Фельсенбургу не нравилась.
        Кесария не должна проигрывать - это Руппи впитал с молоком кормилицы, жены отставного сержанта. Хильда баюкала будущего «брата кесаря» солдатскими песнями; мама, узнав об этом, отослала «грубое чудовище» прочь, однако дело было сделано. Руперт с детства хотел воевать, он учился воевать, он, побери Леворукий урода-регента, неплохо воевал, только победы Фридриха вели к поражению... нет, не бабушки Элизы - Дриксен.
        Застрявший в Хексберг внук не представлял, чем занята герцогиня Штарквинд, но грозная дама не могла не учитывать в своих расчетах морских неудач. Чем больше пакостят фрошеры, тем меньше на побережье любят Фридриха и его лосиху. О рыбаках и прочих торговцах бабушка думала не больше, чем парой месяцев раньше - об Олафе, только отбить у регента приморские деревушки и спрятать их в Седых землях Руппи не мог, как и защитить от сорвавшегося с цепи Альмейды.
        Устав созерцать дождь, лейтенант перебрался к печке, открыл заслонку и принялся смотреть в огонь, ну и думать заодно. Послав к... Гудрун ударившегося в эсператизм адмирала, послав к кошкам всех, он смог бы удрать, было б куда... Откажись Бруно выполнять приказы регента, фрошеры об этом уже проведали бы, так что старик лоялен Эйнрехту и при этом знает о выходке младшего Фельсенбурга из его же письма. Значит, дорога в армию окончится либо в замке Печальных Лебедей, либо, что вернее, в Штарквинде. Родственники упрячут «этого невозможного мальчишку» под замок, а ждать, пока бабушка съест регента, можно и в Хексберг. Тот же полуплен, но у Вальдеса хотя бы никто не глядит с укоризной и не читает нотаций.
        Возвращаться к волосатому скелету не хотелось, но Руперт еще на «Утенке» дал себе слово каждый день повторять вызубренное и повторял. Кости были переписаны; лейтенант принялся вспоминать мышцы и вспоминал, пока вернувшийся из порта фельпец не привел Юхана. Гудрун, словно понимая, что на нее зарятся, взлетела на бюро и забилась за здоровенные гайифские часы, виднелся только кончик хвоста. Подавив смешок, Руппи поднялся навстречу гостям. Шкиперу он в самом деле был рад.
        - А я с новостишкой. - Добряк, не чинясь, тряханул руку Фельсенбурга. - Вроде и ждали, а все одно как веслом по башке! Помер Готфрид-то наш, скоро месяц уж будет...
        - Шварцготвурм!
        - И не говорите! - Добряк не то хохотнул, не то всхлипнул. - Утром в Ротфогеле чудо одно приключилось, а вечерком наше величество и того... Регенту на радость. Дождался, потрох пластужий, теперь будет на трон взбираться!
        2
        Не спать после обеда, после кагетского обеда, можно лишь из упрямства; Карло Капрас был упрям, хотя предпочитал считать себя настойчивым. Только упрямство заставляло его в этой дурацкой стране вставать затемно, влезать в мундир, лопать на завтрак кашу - это в Гурпо-то! - и до восьмого пота гонять кипарскую деревенщину, пытаясь превратить вчерашних олухов в сносных солдат. Не для Хаммаила, для настоящей войны, в которую среди роз, застолий и тараканов верить можно было опять же лишь из упрямства.
        Разбросанные по чужим замкам гайифские батальоны давно уже никто не беспокоил, что понемногу расслабляло и солдат, и офицеров. Было тихо, только где-то на севере казаронские дружинники цапались с бириссцами Бааты, однако решительных действий никто не предпринимал. Лисенок молчал, у Хаммаила продолжали жрать и выхваляться, тревожился разве что Курподай, становившийся все услужливей и при этом мрачнее. Капрас спрашивал, в чем дело, казарон вздыхал, как обозная лошадь, и навязывал очередную любезность. Это отнюдь не радовало - Карло, хоть и начинал в гвардии, не любил влезать в долги, корпус же больше объедал союзников, чем защищал. На казара и его семейку маршалу было начхать, но перед хозяином Гурпо, если б не его просьба поднатаскать местных увальней, гайифец чувствовал бы себя неловко.
        Гапзис доносил, что Курподаевы «рекруты» на занятиях усердны и даже чему-то научились, но - уверял ветеран - эти пожиратели инжира способны на что-то путное лишь рядом с настоящими солдатами и под пристойным, читай, имперским командованием. Самостоятельно воевать балбесы пока не могли, хотя не трусили и не отлынивали. В основном лагере тоже не бездельничали. Ламброс школил своих пушкарей и кагетских ремесленников, пытаясь если не повторить виденные при Дараме талигойские фортели, то хотя бы прибавить полковой артиллерии прыти и научить ее маневрировать на поле боя. Последние «катания» внушали надежду; во всяком случае, облегченные лафеты перестали разваливаться после второго-третьего выстрела...
        - Если так пойдет и дальше, - Капрас разлил вино, поймав себя на том, что делает это на кагетский манер, - нам будет что сказать не только Лисенку, но и талигойцам.
        - Я предпочел бы разговор с морисками. - Так и не получивший из своей Неванты ни единой весточки Ламброс хмуро взялся за украшенный толстым удодом кубок. - Только мы им на один зуб...
        Маршал кивнул - с Ламбросом он стал почти откровенен. Полковник люто ненавидел Военную коллегию и рвался на Побережье, где у него осталась мать, а может, и женщина. О прежней жизни невантец не распространялся, и это Капрасу нравилось. Карло и сам предпочитал говорить о настоящем, хотя все сильней задумывался о будущем - корпуса и собственном. С получения последнего письма из Паоны миновало чуть больше двух недель, в Гайифе за это время много чего могло случиться, это в Кагете все шло по-прежнему, но ведь и яйца не меняются, пока из них не полезут цыплята. Или змеи.
        - Хаммаил правильно не спешит начинать большую драку. - Ламброс разбирался не только в пушках, за что Карло его особо ценил. - Понимает, петух эдакий, что мы за него подыхать не рвемся. У самих горит.
        - Казар даже приструнил самых рьяных из своей своры, - припомнил рассказы Курподая Капрас. - Умники порывались вот прямо сейчас переть на Равиат, мстить сыну Адгемара... А вот с чего этот тихо сидит, не пойму.
        - Хаммаиловы орлы кричат, что трусит, - хмыкнул Ламброс, лишь вчера сбагривший парочку означенных «орлов» назад, в казарскую ставку. - Мол, этому ничтожеству даже до отца далеко - ни доблести, ни чести, ни мозгов. С доблестью не знаю, а вот с головой у Бааты получше, чем у Коллегии.
        - Курподай и те, кто поумней, подозревают какую-то хитрость, но какую?
        - А кошки их всех разберут... Сударь, вы верите в шпионов?
        С полдюжины якобы продавшихся супостату «бацут» были на прошлой неделе разоблачены и с взвизгами четвертованы, только уверенности в силе казара сие не добавило, скорее наоборот. Действительно ли казненные были шпионами Бааты, и если да, то всех ли выловили? Курподай от ответов уходил столь неуклюже, что маршал понял - охота на «предателей» маскирует какую-то возню. Это не удивляло: в Паоне тоже были не дураки поразоблачать изменников и оскорбителей величества...
        - Если Лисенок все-таки ударит, - не дождался начальственного мнения Ламброс, - а инициатива последних стычек исходит от него, Хаммаилу не позавидуешь. Особенно когда нас наконец-то отзовут.
        - Что вполне ожидаемо, - согласился маршал и невольно поморщился. Не из-за казара, хотя тот был порядочной дрянью, из-за уже привычных воплей во дворе. - Проклятье... На моем счету немного добрых дел, и теперь я сорок раз подумаю, прежде чем брать на поруки бодливую скотину... Убить бы, да глупо получится.
        Ламброс без лишних слов закрыл окно, под которым сдуру спасенный казарон наскакивал на троих сержантов и кагета-управляющего. Требования носатого Пургата не менялись - собачьи бои и уважение; то, что не будет ни первого, ни второго, дошло бы даже до баклажана, но бешеным огурцам мудрость не свойственна.
        - На кораблях, - напомнил Ламброс, - согласно уставу, надлежит держать шута. В гвардии пажи и шуты тоже положены. Может, мы становимся гвардией?
        - Станешь тут, - буркнул Капрас, и они вернулись к пушкам и рекрутам. Ударил сигнальный колокол, объявляя, что близится обед и мясо уже на огне. К трапезам в Кагете относились, как к молебнам, Карло это нравилось и больше не удивляло.
        - Господин маршал, - физиономия дежурного адъютанта лоснилась, а поясной ремень был застегнут на последнюю дырочку, - гонец от его превосходительства губернатора Кипары.
        - Пусть заходит.
        Ламброса никто не гнал, полковник вышел сам, налетев в дверях на высокого изящного блондина с таким знакомым лицом, что время словно бы потекло вспять. С несомненным родичем кипарского гостя Капрас некогда служил. В той самой гвардии... Потом пришлось выбирать между прыжком в капитаны, но у «наемников», и столичным сидением в прежнем чине. Карло выбрал первое, красавчик Демидас - второе, и в каждом пирожке оказалось по камешку - «наемник» выбился в маршалы и получил по морде от родного начальства, гвардеец выгодно женился, но, говорят, облысел и чуть не угодил в тюрьму.
        - Похоже, я знал вашего отца, - без задней мысли сообщил маршал. - Динас Демидас из Караик...
        - Да, это он.
        - И что он думает о нынешнем безобразии?
        Парень не знал - или делал вид, что не знает. Глянув на Карло, словно из давно ушедшей молодости, Демидас-младший попросил разрешения снять мундир, в полу которого были зашиты письма - как оказалось, весьма примечательные.
        Губернатор Кипары то ли от страха, то ли со злости вконец потерял голову, иначе он не был бы столь откровенен с полуопальным военным и уж точно бы побоялся выпустить из рук послания Военной коллегии. Узнай Забардзакис о губернаторской выходке, хозяину белопенной Кипары пришлось бы бежать если не к бакранам, то к алатам, только Карло сроду не предавал ничьего доверия, тем паче превосходительный извещал о вещах по-настоящему важных. Забардзакис не собирался помогать северу, и маршал с этим согласился бы - мориски были опасней занятых собственными распрями талигойцев, однако речь шла о «так называемом корпусе Капраса»! Уроды из Коллегии собрались прикрыть им собственную задницу, но и это Карло понял бы и принял, ведь на кону, чтоб ее, была Паона. Столица, где заправляют придурки и подонки и где таким, как Капрас, места нет... Столичных задниц маршал ненавидел, но отдать Четырежды Радужную Паону язычникам?! Позволить им пройти Императорской дорогой, пялясь на Триумфальные арки?! Запустить их в Полуденный дворец и кошачью Коллегию?!
        Карло гнал бы своих парней форсированным маршем, на ходу придумывая, как и где остановить врага, утершего носы светочам стратегии и тактики, только светочам маршал Капрас не требовался. Его собирались выставить в Кипару. Одного. Выскребать по деревням плоскостопых и припадочных, наспех вооружать, гонять с этим позорищем бакранских налетчиков и получать выговоры от столичных болванов, что сперва раздразнили морисков, а потом не сумели остановить... Корпусу же предстояло погибнуть. Бездарно, зазря, потому что армия без головы беспомощней овечьей отары, а голов после гибели Задаваки в гайифской армии не осталось, только шляпы с плюмажем.
        Маршал перечел выведенные аккуратным секретарским почерком строки раз двадцать и едва не плюнул на роскошную подпись Доверенного стратега его величества. Забардзакис был тупым сундуком, столичным попугаем, сволочью и бездарью, но мориски от этого не перестали быть морисками, а приказ - приказом. В том, что таковой уже подписан и предписание бросить Хаммаила в прямом смысле не за горами, Карло не сомневался. Конечно, гонца можно прикончить, а потом развести руками, мол, ничего не знаю - война, бириссцы, родичи супруги казара, гайифские родичи, если вы вдруг позабыли... А можно написать Забардзакису все, что тот заслужил, и остаться в Кагете, где шадам делать нечего. Пусть стратеги подыхают сами, пусть гонят в поле свою распрекрасную гвардию, которая жрет, как саранча, и вертит задницей, как шлюха. Победоносная, несравненная, непревзойденная, блистательная, великолепная...
        Мориски будут долго смеяться. Жаль, мужеложство у них под запретом, столичным фифам не помешало бы поуслаждать победителей... Маршал сунул письма в стол, отправил явно ожидавшего разговора Демидаса отдыхать и вызвал Ламброса.
        Раз приказ о возвращении в пути, начинать подготовку к маршу лучше прямо сейчас.
        3
        Служба Руппи, с какой стороны ни глянь, закончилась. Государственный преступник, отбивший другого государственного преступника, нарушивший все, до чего смог додуматься, и в придачу угодивший в плен, имеет полное право послать к кошкам хоть субординацию, хоть утреннее бритье. В Хексберг нет лейтенанта флота, как и... адмирала цур зее. Хуже того, чем больше Руппи думал, тем сильней ему казалось, что адмирала цур зее нет вообще нигде, и все же Фельсенбург сменил рубашку, причесался и отправился с докладом. Через коридор.
        Стражи в доме Бешеного не водилось; если Альмейда или городской комендант к «гостям» Вальдеса кого-то и приставили, приставленные либо мокли у входа в адмиральский особняк, либо пили на кухне горячее вино, что было бы умнее. Пленники бежать не собирались, потому что служба кончилась, а свои дороги не начались.
        Перед дверью Олафа Руппи замешкался, как мешкал, заходя пожелать спокойной ночи маме, когда та, силясь скрыть обиду, заговаривала чужим дрожащим голосом. Первым обычно уступал отец, затем сдавался сын, но в прошлый раз он устоял, ведь речь шла о Ледяном и обо всем, что в жизни есть главного. Руппи делал, что должно, и таки сделал, просто все спуталось в какой-то дикий клубок и в придачу понеслось вниз с горы. Поворачивать было поздно во всех смыслах, но почему бы не отложить разговор и не спуститься к Лёфферу, за которым приглядывает папаша Симон, как и все палачи, знающий толк в перевязках? А ведь не корпи Руппи над анатомией, перевязывать было бы некого... А не огорчи он маму, Олаф остался бы в памяти вечным укором. Мертвые укоряют и требуют вечно, это от живых можно освободиться.
        - Мыр! - ободрила как-то просочившаяся в коридор Гудрун. Встав на дыбки, утешительница налаживалась поточить когти о штаны утешаемого. Это позволяло заняться ловлей кошки и счисткой шерсти, только лейтенант не поддался. Широко шагнув, он вынудил надоеду отцепиться и постучал, как стучал в каюту «Ноордкроне». Дождался приглашения. Вошел.
        Олаф тоже каждое утро брился и тоже был застегнут на все пуговицы. Фельсенбург щелкнул каблуками.
        - Мой адмирал, имею печальное известие из Эйнрехта. Его величество Готфрид скончался в ночь на семнадцатый день Летних Волн в своей резиденции.
        Олаф Кальдмеер медленно поднялся. Сегодня они не виделись, так вышло... Они отдельно завтракают, отдельно смотрят на дождь, отдельно дышат.
        - Капитан Джильди осведомил вас о подробностях?
        - Никак нет! - Проклятье, неужели так будет и дальше?! - Мне сообщил господин Клюгкатер. Разрешите доложить подробно...
        - Чем раньше мы прекратим эту игру, тем лучше. - Щека Олафа дернулась. - Я тебе больше не начальство, но, если ты сядешь, нам будет проще говорить.
        Руппи сел, в очередной раз не понимая, какого змея Кальдмеер отказался оставить при себе хотя бы Канмахера. Вальдес предлагал, Альмейда не возражал, только Олаф пожелал быть один. Совсем.
        - Я слушаю, - ровным голосом сообщил Олаф, и Руппи захотелось перенестись в какое-нибудь уютное местечко. На Китенка там или к Старым Бойням.
        - «Хитрый селезень», как вы знаете, стоит в Малой гавани вместе с галерами. - Нет, он не сбежит, он доложит! - Появляться в торговом порту экипажу не запрещено...
        - Я помню.
        - Клюгкатер не называл имен, но он несомненно встретил кого-то из своих знакомых. Добряк - честный шкипер, однако в молодости, видимо, знался с контрабандистами.
        - Да, это очевидно. Для простого торговца Клюгкатер слишком хорошо знает побережье. Итак, о чем рассказали контрабандисты? Кроме как о корабле с повешенными в гавани Ротфогеля, разумеется.
        - После возвращения «Верной звезды» в городе начались волнения. - Юхан говорил о «буче», но отойти от казенщины Руппи отчего-то не мог. - Назначенный Фридрихом комендант бежал. В Метхенберг пока спокойно, однако прибывшие в прошлом месяце столичные ревизоры раздражают и честных торговцев с моряками, и... не очень честных.
        - Это тоже очевидно. О смерти его величества было объявлено?
        - Да. Манифест регента зачитывали на портовой площади.
        - И что следует из этого манифеста?
        - Шкипер говорит, документ составлен так, словно Фридрих является законным наследником.
        Перевод был очень вольным. На самом деле Добряк бурчал, что пластужий потрох расселся на троне и горшок под низ сунул, чтоб далеко не ходить. «Ну и кто теперь у нас заправлять всем будет? - вопрошал своих «цыпочек» Добряк. - Если этот дружок Бермессеров - точно к фельпам плыть пора...»
        «Цыпочки» утешающе булькали, пока было чем, потом замолчали. Руппи тоже сказать было нечего, не объяснять же, что бабушка без дела сидеть не станет и самозваному регенту короны не видать, а Дриксен не видать покоя. По крайней мере, пока великие бароны не положат к ногам дяди Иоганна корону с изумрудами, и лучше б они сделали это поскорее.
        - А что говорят люди? - Рука Олафа легла на Эсператию, как прежде на эфес. Отца Луциана б сюда, к нему, или хотя бы брата Ореста.
        - Мой адмирал, побережье Фридриха не примет.
        - Побережье всего-навсего хочет, чтоб его не разоряли. - Щека Ледяного вновь дернулась. - Тебе это будет неприятно слышать, но регента отвергают потому, что проиграли мы. Эйнрехт отвечает за мои ошибки, как бы ни относиться к его высочеству.
        - Мы?
        - Да, Руперт. Гибель Западного флота - следствие моих приказов, а мятеж в Ротфогеле - прямое следствие шутки Вальдеса, но ее не было бы, если б не мое согласие на казнь офицеров «Верной звезды». Мало того, Вальдес караулил Бермессера, потому что ему взбрело в голову отомстить за меня. В итоге Западный флот лишился флагмана, каким бы тот ни был. Мы все нанесли непоправимый вред Дриксен, только Бешеный - враг, а мы были офицерами кесарии. Боюсь, стронутая тобой лавина остановится не скоро, и только Враг знает, кто окажется под обломками.
        - И поэтому, - очень тихо и медленно спросил Руперт, - вы читаете Эсператию?
        - Да. Я хотел бы исповедаться, но идти к священнику с «Верной звезды» выше моих сил, а других здесь нет. В молодости я слышал танкредианскую проповедь, но ничего не понял. Теперь вспомнилось... Любой может оказаться орудием возмездия, посланным за грехи тем, кто отошел от Создателя, и наши благие намерения ничего не меняют. Как и наши желания.
        Все свершается по воле Создателя, значит, Альмейде суждено было вернуться незамеченным, и шторм, тот шторм, разыгрался по Его воле. Ты трижды сохранил мне жизнь, потому что так было суждено. Я должен был отправить на рей дриксенских офицеров, а в Ротфогель должен был войти мертвый корабль. Выбор был лишь у горожан, им следовало вспомнить о своих грехах, но они восстали против власти, однако власть, любая, дарована нам свыше. Мы заслужили Фридриха и не должны противиться его воле, если не хотим рушить все новые и новые камни на головы пока еще невинных.
        Руперт слушал - схватившее за горло бешенство лишало возможности возражать, лейтенант мог разве что садануть дверью и выскочить в коридор, где стенала одинокая Гудрун. Он бы так и сделал, если б не родился Фельсенбургом, а Фельсенбурги если и отступают, то под барабанный бой и развернув знамена. Мысль Олафа была понятна и страшна, толковых возражений с ходу не находилось, и при этом с каждым словом Ледяного в лейтенантской душе крепла уверенность: все не так! Не для того истекал кровью Лёффер и плясало солнце, чтобы жители Ротфогеля валились на колени перед лжерегентом. И Бермессер с гаденышем Тротте получили свое. Трусам, клеветникам и подхалимам место в петле, а Создатель - что ж, пусть судит по-своему, по-вечному... Потом.
        - Ты не согласен, - резко бросил Кальдмеер, - я вижу. И ты умеешь увлекать за собой и добиваться своего... Страшно подумать, скольких ты отправишь в Закат, защищая то, что считаешь истиной.
        - Простите. Я не умею защищать то, что считаю ложью. Разрешите идти?
        - Ты любишь решать сам, так решай.
        В повисшей тишине можно было утонуть, как в трясине. Кальдмеер, видимо сказав все, замолчал, и теперь говорил накрывший Хексберг еще с ночи дождь. Капли настырно барабанили по подоконнику, напоминая о том, что лету скоро конец. Самое время болтать о безнадежном, болтать - не слушать.
        Чтобы успокоиться, Руппи перечислил про себя все кости черепа и принялся подбирать слова, с которыми можно уйти, не оскорбив ни Зеппа, ни себя, ни адмирала цур зее, такого, каким он еще был, когда флот втягивался в хексбергскую бухту. Прежнего Олафа наследник Фельсенбургов любил, нынешнего предпочел бы не знать. Становящееся глупым до безнадежности молчание прервал Вальдес.
        - Я не понимаю, - удивился он. - Ваши люди в моем доме поминают вашего же кесаря, а вы что делаете?
        - Вы давно узнали? - Олаф отодвинул книгу, обращать Бешеного он не собирался.
        - Недавно. Милейшие контрабандисты делятся новостями не только со «своими». Ваш Готфрид решил уподобиться нашему Фердинанду, бывает... Касеру сейчас принесут.
        - Это излишне.
        - Господин адмирал цур зее, - заверил Бешеный, - я глубоко уважаю вашу контузию, но только не в данном случае. Монархов следует поминать. Тот, кто этого не делает, рискует в один премерзкий день проснуться в республике, и хорошо если не дуксом. Дуксия Дриксен.... Звучит омерзительно, а то, что звучит омерзительно, таковым и является, так что лучше до этого не доводить. Руперт, ты согласен?
        - Да. Но регент Дриксен его высочество Фридрих звучит еще хуже.
        - Пожалуй... Тогда святая обязанность его высочества догнать Бермессера...
        - Мя-а-а-а...
        Влетевший впереди ординарца с подносом пушистый шар заметался, как всегда, когда дорывался еще и до Вальдеса. Адрианианская тварь с первого взгляда воспылала к Бешеному греховной страстью, второй по счету, и теперь разрывалась между Дриксен и Талигом. Альмиранте ухватил Гудрун за шкирку и водрузил на здоровенный серый том.
        - Покайся, тварь закатная, - велел он на удивление притихшей кошке. - Или поспи. Пепе, ставь сюда и скажи внизу, что мы идем.
        - Без меня. - Олаф все-таки взял серебряную стопку. - Не думал, что вы это держите.
        - Разве я позволил бы себе поминать вашего кесаря нашими «слезами»? Это гаунасская можжевеловая. Скрипун новостями не торгует, он дает их в придачу. Господин адмирал цур зее, господин лейтенант...
        Можжевеловая напомнила о многом, и больше всего - о «Ноордкроне». Кесарь Готфрид, Западный флот, обожаемый адмирал, ясная цель, друг Зепп... Это было, этого больше не будет, но корабли вернутся в Метхенберг, и один из них получит имя «Ноордкроне».
        - Господа, - Олаф поставил стакан на поднос, - примите мои извинения. Я хочу остаться один.
        - Зря. - Вальдес положил руку на плечо Руппи. - Идемте, лейтенант, нас ждут.
        Их в самом деле ждали. Сперва прихваченные Вальдесом на «Утенке» гости и вставший ради такого случая Лёффер, потом... Потом земляки остались у огня, а они с Вальдесом под удаляющуюся «найереллу» полезли на крышу. Назло дождю, ветру и будущей осени.
        - Сквозь шторм и снег! - закричал Руппи, и в ответ что-то хрустально зазвенело, метнулись и опали знакомые крылья, а небо расцвело звездочками, как гусиным луком.
        - Ты... - выдохнул Руппи, - ты вернулась?
        - Это ты вернулся, - поправил Вальдес. - Поступай так и впредь. Возвращайся, чтобы уйти. Уходи, чтобы вернуться...
        Утром Фельсенбург мог вспомнить немногое, но в том, что они с Бешеным собрались обогнуть Бирюзовые земли, лейтенант не сомневался.
        ГЛАВА 2
        КАГЕТА. ГУРПО
        САГРАННА. ЯГИ
        КАГЕТА. ПРИЮТ ЗОЛОТЫХ ПТИЦ
        400 ГОД К.С. 7-Й - 17-Й ДЕНЬ ЛЕТНИХ МОЛНИЙ
        1
        Карло Капрас глядел на сияющую Гирени и пытался осознать - у него будет ребенок, которого придется куда-то девать. Новость пришлась, мягко говоря, не ко времени, но глупышка кагетка о войнах не думала и была в полном восторге. Это трогало, только лучше бы девчонка пила какую-нибудь траву...
        - Он будет старший? - допытывалась Гирени. - Или у него далэко есть браты? Много братов?
        Маршал задумчиво почесал укушенную кем-то летучим руку. Того, что где-то у него водятся дети, Карло не исключал, причем старшим могло быть побольше лет, чем Гирени. Другое дело, что дамы и девки, с которыми он спал, ничего такого не говорили.
        - Твой - старший, - решительно объявил гайифец. Гирени захлопала в ладоши и тут же свела не знавшие щипцов бровки.
        - Почему? - спросила она. - Ты здоровый, ты красивый, ты старый. У тебя должно быть много детков.
        - Так получилось, - коротко объяснил Карло и страшно обрадовался заскребшейся в дверь прислужнице. - Меня зовут. Береги себя.
        - Зачем «береги»? - Гирени ухватила руку маршала, поцеловала и положила себе на пока что никакой животишко. - Ты должен показывать детку, что я - твоя и ты главнее, тогда детка не заберет мою красоту. Я не хочу ставать страшной и тебя пугать.
        - Мне и без тебя есть чего бояться.
        - Ты храбрый.
        - Я храбрый, старый и здоровый. Береги себя и детку. - Карло чмокнул дурочку в нос и отправился служить империи.
        - Мой маршал, - доложил поджидавший на пороге запретных комнат адъютант. - Прибыл гонец из Паоны. Красная печать...
        Красное - это срочнее срочного. Вот так, господа... Сперва месяц молчим, потом ляпаем красные печати, загоняем коней и вытаскиваем из постелей.
        - Мой маршал, нас отзывают?
        - Я не ясновидящий.
        Писем из Коллегии Капрас ждал со злостью и нетерпением. Кипарские новости раскрыли глаза на многое, но главным все равно оставались прущие к Паоне мориски. Цену хваленым стратегам теперь знала вся Гайифа, но Карло при всех своих обидах предпочел бы, чтоб Забардзакис выставил обнаглевших язычников хотя бы за пределы Паоники. Пусть давится титулами, орденами, императорскими премионами, только бы из бассейна Восьми Павлинов не поили чужих лошадей. Увы, Коллегия была непобедима лишь в паркетных баталиях, в ней, будто ил в пруду, скапливались умельцы писать циркуляры и наживаться за счет тех, кто в самом деле рисковал головой. Расквась Забардзакис морду о тех же морисков, но за морем или хотя бы в Агарии, Карло был бы даже рад, но пустить шадов за Полтук!.. Слишком дорогая цена за удовлетворенное самолюбие какого-то маршала.
        Дни командующего Восточным корпусом были забиты до предела, но по ночам Капрас вспоминал подходы к Паоне, прикидывая, где и какими силами лучше дать бой. Дурная трата времени, если не иметь сведений о противнике, и сплошное расстройство, если знать о планах начальства на собственный счет.
        Подозрения маршала крепли день ото дня, но к походу он готовился. По возможности тайно, хотя до последнего скрывать грядущее возвращение могут пресытившиеся любовники, но не армии. Солдаты не тыквы, у кого-то собутыльники завелись, у кого-то - подружка... Ремесленники и купцы тоже скоро сообразят, что значат посыпавшиеся на них заказы - колеса там новые, мешки для припасов...
        - Мой маршал.
        - Да, Ламброс?
        - Сержант в самом деле из Паоны. Вымотан, никакой эстафеты, гнал из столицы сам, хорошо хоть с лошадьми не слишком сложно было...
        А невантец-то недоверчив, куда недоверчивей тебя! И правильно. От Хаммаила, верней от его родни, впору ждать любых сюрпризов. Могут перехватить настоящего гонца, могут запустить мнимого.
        - Ну и как в Паоне? - осведомился Капрас, помимо воли представляя Померанцевые ворота с их буревестниками и золочеными купеческими раковинками.
        - Когда курьер уезжал, все ждали морисков. К столице сбежалось много народу из разоренных провинций, рассказывают всякие ужасы... Люди вне себя, нашего сержанта едва не побили - думали, дезертир.
        - Значит, появились дезертиры?
        - Бегут, сволочи! - почти прорычал Ламброс. - Мой маршал, нас должны отозвать!
        - Увидим, - для порядка буркнул Капрас, думавший так же, как артиллерист. - Велят «срочно домой», пойдем домой.
        - «Срочно», - с горечью повторил невантец. - Мы - с востока, а эта саранча - с юга. Парадным маршем!
        С южного направления беды не ждали, это север после визита белобрысого Рене перекрыли крепостями и даже канал за какими-то кошками прорыли. Нет, морискам эта фортификация, без сомнения, пригодится. Если с талигойской границы наконец снимут войска.
        - Хватит... пророчить! - прикрикнул больше на себя, чем на полковника, Карло. - Не астрологи. Собирайте офицеров, а я гляну на приказ, или чем там нас осчастливили.
        Курьер, немолодой сержант-кавалерист, при виде начальства вскочил и неуклюже отдал честь. Он и правда валился с ног и знал лишь одно - пакет предназначен маршалу Капрасу в собственные руки. Язычников сержант не видел - после ранения служил в Коллегии истопником. Почему послали именно его, не знает, послали, и всё... Вызвал господин субстратег, вручил опечатанный футляр, и вперед. Да, футляр тот самый, всю дорогу глаз не спускал. Что в Паоне? Боятся морисков, многие уходят, дома пустые стоят, а в предместьях от беженцев не продохнуть. Гвардия? А что ей сделается? Ходят, шитьем трясут... Шаркуны кошачьи.
        - Хорошо, - сказал Капрас, хотя хорошего ничего не было, - где письмо?
        - Вот оно, господин маршал, только... Распишитесь, что передал, ну и что в две недели успел...
        - Премион обещали?
        - Точно. Крышу перекрывать надо... Хотя какая крыша, если шадов пустят!
        - «Паона никогда не падет», - напомнил Капрас. Курьер-истопник не казался доносчиком, но Забардзакис умеет спрашивать, а неверие и уныние - отличный повод отобрать у «труса» корпус, а самого выставить хоть в Кипару, хоть севернее.
        - Так точно, господин командующий! - Кажется, сержанта посетили сходные мысли. - Прошу простить! Паона нипочем не упадет. Хвала его величеству!
        - Давай подорожную, - протянул руку Капрас. - Подпишу, и шагом марш в приемную. Скажешь ординарцам, чтоб накормили.
        Красные тревожные печати маршал снял, лишь оставшись в одиночестве. Этого требовало предписание, и так в самом деле было лучше. Во всяком случае, тирады, сопровождавшие чтение, слышали лишь кружащие по комнате мухи и Леворукий, без сомнения получивший немалое удовольствие.
        Корпусу предписывалось в срочном порядке покинуть Кагету, письменно уведомив о том казара Хаммаила, и форсированным маршем двигаться к Ониде, где командующему вручат новые инструкции. Суть была предельно ясна, однако повидавший немало казенных бумаг глаз, сразу же отметил неладное, не по содержанию, по форме. Все печати и визы были на месте, как и «высочайшее одобрение», но от Коллегии приказ подписал не Забардзакис, а один из его субстратегов, человек не слишком заметный. И тон! Не обычный сухой слог, а чуть ли не вопль: «Приди и спаси!», будто только от корпуса маршала Капраса судьба империи сейчас и зависит.
        Еще раз порадовав Врага заковыристым проклятьем, Карло полез за кипарскими письмами. Рядом с паонским они выглядели просто бесподобно! ,em>«Маршал Капрас показал себя более чем посредственным военачальником, его присутствие на главном театре военных действий излишне...» «Маршал Капрас, я не думал, что когда-нибудь напишу «на ваш корпус с надеждой смотрит вся империя», но мое перо выводит именно эти слова...» Поэт, истинный поэт, хоть и в нарукавниках! И ведь, что противно, все эти вопли и слезы бьют наверняка. Положение может, а скорей всего - должно, быть критическим, отсюда и мольбы, и «не та» подпись. Трудно не поверить и не броситься спасать. Карло и поверил бы, и бросился... Если б не знал, что его ждет на самом деле. Его и корпус. Выходит, плюнуть и остаться в Гурпо? Гордо так остаться - дескать, разглядел я твою ловушку, старая ты сволочь. Сам влип, сам и вылезай, а я тут посижу. С войском, с казаронами, с брюхатой любовницей...
        Командующий Восточным корпусом аккуратно сложил все бумаги и запер в потайном ящике, прошелся по кабинету, посмотрел на расписанный розовым виноградом и синими птичками потолок. Красные печати больше не мозолили глаза, но Карло в считанные минуты ухитрился выучить проклятое письмо чуть ли не наизусть. «Промедление может погубить Паону...», «От вас зависит многое, если не все...», «Маршал Капрас, вы наша последняя надежда...» Так в Коллегии еще никогда не писали.
        Какой же нужно быть гадиной, чтобы манить солдата его якобы нужностью! Капрас не думал, что может возненавидеть ведомство Забардзакиса сильней, чем он ненавидел после Фельпа, оказалось - смог, и еще как. Если б маршал волей Создателя - ведь Враг несомненно помогает язычникам - оказался лицом к лицу с Доверенным стратегом, двуличной твари пришлось бы плохо. Увы, схватить Забардзакиса за грудки и плюнуть в подлую рожу Капрас не мог. Зато он мог написать и написал отличнейший ответ. Дважды с удовольствием перечел, хмыкнул, приложил личную печать и... разорвал. В Кагете было безопасно и вкусно, а дома караулила подлость, ну да она всегда там гнездились, из новенького были лишь мориски. «Маршал Капрас, вы наша последняя надежда...» К Леворукому их всех!.. К бириссцам, к бакранам, к козлам, к бешеному огурцу, пусть хоть он оплюет! Карло обмакнул перо и угрюмо вывел:
        «Ваше высокопревосходительство, Ваш приказ мною получен. Приложу все усилия, дабы его исполнить, однако отдельные выдвинутые на север батальоны вернутся в Гурпо не раньше чем через неделю...»
        2
        Впереди, за высоченными, усыпанными желтыми ягодами кустами кто-то упорно, раз за разом, открывал и закрывал двери огромных рассохшихся гардеробов. Избавившаяся от мужниных фамильных гробов Матильда не думала, что когда-нибудь вновь услышат этот скрип. Услышала. Мало того, в тех же зарослях что-то варили, и скрип мешался с бульканьем и похлопываньем крышек на котелках.
        - Штук восемь, не меньше, - определил идущий впереди Шеманталь. - Ишь наяривают...
        - Твою кавалерию, - Матильда тряхнула отросшими за лето кудрями, - так это птицы орут?!
        - Птицы? - хмыкнул адуан, - Это тергачи-то, жабу их соловей, птицы?
        - Так не рыбы же!
        - Тергачи - это тергачи... - Шеманталь галантно отвел от лица принцессы толстую ветку. - Да не крадитесь вы, они только себя слышат. Вот куриц ихних спугнуть раз плюнуть, хотя этим что с курицей, что без, лишь бы хвост казать. Зато на вертеле - пальчики оближешь, особливо в ягодную пору. Они ж только абехи сейчас и жрут, может, с того и дуреют.
        Матильда промолчала - не шуметь в присутствии дичи было у Мекчеи в крови, но как же давно она не охотилась! Из Агариса до приличной охоты скакать дня три, ближе одни хомяки водились, Мупа, бедняжка, так за всю свою жизнь ни единого фазана и не увидела, даже жареного. Какие фазаны, на говядину бы хватило. И на ызаргов, что Анэсти развел...
        Из Сагранны прошлое казалось особенно гнусным, и ее высочество, гоня воспоминания, ускорила шаг. Жизни оставалось не так уж много, и алатка не желала марать этот остаток о старье.
        - Всё, - очень к месту объявил Шеманталь, - пришли.
        Небольшая полянка лепилась к обрывистому склону, уходящему в фиалковую, пронизанную солнцем высь. Среди сухой, не знавшей косы травы гигантскими черепахами торчали валуны, на которые и взгромоздились пресловутые тергачи. Статью они напоминали нухутских сопливых петухов, но были поменьше и обладали на редкость примечательными хвостами, не столько длинными, сколько пышными, как одежки канатных плясуний. Генерал-адуан в подсчетах не ошибся - на токовище собралось восемь петухов. Начинать турнир тергачи не спешили; раздув на манер голубей шеи и распустив хвосты, они предпочитали медленно поворачиваться на своих пьедесталах, издавая уже знакомые бульканье и скрип.
        - А куриц-то не видно, - удивилась алатка, - оглохли, что ли?
        - Не туда глядите... В зарослях они, с краю которые. Хорошо мы вышли, взяли б влево, спугнули бы. Выше, выше гляньте, вон... У рогульки.
        Тергачки походили на фазанок - неприметные, в пестреньких платьицах, они скромно прятались в листве, подавленные красой и важностью собравшихся женихов.
        - Сдается мне, - Шеманталь ткнул пальцем влево, - его берёт. Штаны мокрые, а губернатор губернатором!
        «Губернатор» старательно кружил, показывая доставшуюся ему роскошь. Из-под верхних, черных с серебристым краем, перьев торчали алые, оранжевые, бирюзовые оборки. Когда тергач поворачивался задом, становился виден пышный белый пух с непристойной круглой дыркой посередине. Исподнее малость слиплось от помета, но это не мешало красавцу вертеться, скрипеть и булькать. Расфуфыренные соперники тоже старались вовсю, на невест они не глядели, друг на друга тоже. На своем веку Матильда повидала немало спесивых балбесов, но те, алча признания, хотя бы косились на зрителей, тергачам же хватало себя и своего хвоста.
        - Экие важные, - шепнула женщина, мимоходом прикинув, что из черных перьев можно сделать отличную оторочку, пожалуй, и бирюзовых прибавить не помешает, - аж не верится, что передерутся.
        - Это козлы дерутся, - отмахнулся адуан, - а эти так и будут тергать, пока девка в зад не клюнет. Хватит, мол, складай хвост, пора дело делать...
        А ведь она тоже Анэсти клюнула, дура эдакая... Ну и ладно, было да сплыло, а вот дайту завести надо. Тергачи - это не дичь, но не одни же они здесь водятся, хотя любопытно, конечно...
        Здоровенная темная тень вынырнула из-за горы и камнем ринулась вниз, на танцующего «губернатора». Мелькнули выставленные вперед могучие лапы, суматошно заколотили петушиные крылья... Поднятый хищником ветер закружил разноцветные перья, а кто-то вроде здоровенного, лысого с красным воротником орла неспешно взмывал вверх, к горному солнцу, унося трепыхающуюся добычу. Уцелевшие не заметили потери собрата, ток продолжался. Матильда покосилась на кусты - курицы то ли сбежали, то ли забились в самую чащу, но отсутствие невест осталось столь же незамеченным, сколь и рухнувшая с небес смерть.
        - То ли еще бывает. - Адуан вытащил из сумки обтянутую сукном болванку и принялся насаживать на палку, которой отводил с дороги ветки. - Самый смех - это когда барсиха или там рыська котят натаскивает. Те на камень толком залезть не могут, одного тергача втроем волокут, он крыльями колотит, пыль столбом, а балбесы знай себе выплясывают... Ну как, нагляделись или еще полюбуетесь?
        - А то я спесивых дураков не видала... Одна разница, что в штанах и родословная от святого Олуха.
        - Да и время не раннее. - Шеманталь оценил спускающееся к дальним горам солнце. - Супруг заждался.
        - Ну так и шел бы с нами! - буркнула Матильда, понимая, что Бонифаций в самом деле заждался, а она... А она хочет к мужу, вот хочет, и всё!
        - Его высокое пресвященство по горам только для дела скачет, - напомнил спутник, - да и занят он. Бакраны, если с утра нагрянули, до вечера не отцепятся. Жак, Дени, пошли, что ли. И с хвостами поаккуратней, перья не поломайте.
        Всю глубину тергачиной тупости Матильда постигла, когда адуанская троица с ходу уложила шестерых. Шеманталь орудовал колотушкой, помощники совали добычу в мешки. Седьмого не тронули, надо думать, оставили на развод, одинокий скрип еще долго долетал до ушей принцессы, потом его заглушили другие звуки - шум ветвей, звон ручья, стрекотанье здоровенных, чуть ли не в ладонь, кузнечиков. Сагранна и не думала стесняться гостей, и алатка была благодарна и ей, и лету, и предложившему эту прогулку Шеманталю.
        - А неплохо так сходили. - Генерал-адуан будто мысли подслушал. - Вечерком женихов нажарим... С бакранским сыром. А завтра, если пожелаете, я вам барсово семейство покажу, Жак следы неподалеку видел.
        Это было заманчиво. Серебристые длиннохвостые кошки водились и в Черной Алати, но видели их нечасто, потому и болтали, что встретить одинокого барса - к свадьбе, а семейку - к удаче. Балинту выводок аж в пять котят попался.
        - Одна не пойду, - внезапно решила Матильда. - Только с хряком... То есть с его высокопреосвященством.
        3
        На пороге «Приюта золотых птиц» Капрас едва не замедлил шаг - похожий на аляповатую шкатулку казарский дворец вдруг показался ловушкой. Входить не хотелось, тем более входить одному, но в «Приют» сопровождающих не впускали. Правом нарушить уединение повелителя Кагеты обладал лишь осчастливленный личной аудиенцией, коего сопровождал дежурный казарон, да и то лишь до порога личных покоев. Золотого гнезда, как говорили здесь. Конечно, командующий гайифским корпусом мог на местный этикет наплевать, но это поставило бы Хаммаила в дурацкое положение, а казара и так ждали не лучшие времена.
        Получив приказ оставить Кагету, Карло не то чтобы забеспокоился о Хаммаиле, скорее начал испытывать некоторую неловкость. Жил себе молодой казарон, упитанный и красивый, желал странного, родную казарию терпеть не мог, мечтал осесть в империи и добился-таки своего. Перебрался в Паону, женился на гайифской девице, не из самых красивых, зато с влиятельной родней, пошли дети... И тут родня жены хватает за горло и тянет в неприятное отечество, да не кем-нибудь, а казаром! Имперские сановники сыплют любезностями и подачками, обещают всяческую помощь, и вот ты среди диких неотесанных болванов, такой просвещенный, такой мудрый, такой нужный великой Гайифе! Как тут не напялить корону и не водвориться во все эти дворцы?
        И все бы хорошо, только у доброй половины страны имелся другой казар. Сперва «Лисенок» казался временной помехой, а трон, пусть и без ножки, надежно подпирала империя, но теперь ей стало не до Кагеты. Как Паона обещает, заверяет и бросает на произвол судьбы, Карло испытал на собственной шкуре, сейчас пришла очередь Хаммаила. Симпатий ни он, ни его Антисса не вызывали, однако чувствовать себя Забардзакисом было противно.
        Изворачиваться и крутить маршал не любил, но, не желая обострений, заставлял себя быть дипломатичным. Его пригласили для важной беседы, и он поехал, хотя Курподай намекал на возможные неприятности, Ламброс советовал взять охрану посильней, а Демидас - отказаться под благовидным предлогом. Сейчас, перед золочеными дверьми, на которых били крыльями голенастые цапли, гайифец жалел о своем чистоплюйстве, но отступать было поздно, да и не зарежут же его, в конце концов!
        Дежурный казарон в малиновых сапогах и с золотой полутарелкой на груди протянул лапу к шпаге, Капрас положил руку на эфес:
        - «Моя шпага - моя честь, моя честь - честь империи».
        Двусмысленная гвардейская шутка сработала - казарон отступился, и Карло вошел в узкий расписной коридор, ведущий к другой двери, на которой красовалось огромное оранжевое солнце с глазами, но без рта. Пустить в ход оружие в такой щели было почти невозможно, но маршал не встретил никого, кроме спешившей по стене ему навстречу усатой твари, слишком похожей на таракана, чтобы быть кем-то иным. За немым солнцем обнаружилась двойная комната - в ближней, большой, журчал одинокий фонтан, в дальней, похожей на обрезанный с одной стороны арбуз, виднелся низкий, заставленный кувшинами и блюдами стол, за которым расположились дама и трое мужчин. Хаммаил вводил в бой семейный резерв, и резерв этот был последним.
        Капрас поклонился. Сухощавый, одетый по-имперски господин выбрался из-за золотого ведра с оранжевыми розами. Видимо, это был тесть казара. Карло с ним пока еще не сталкивался - батюшка Антиссы блюл семейные интересы при императорском дворе, и его появление могло означать многое.
        - Насколько я успел понять, - предполагаемый Каракис-старший улыбался совершенно по-паонски, и это отнюдь не вызывало у маршала нежности, - владыка Кагеты принимает гостей сидя... Положение, увы, обязывает, так что вашу руку, маршал, пожму я. Мы незнакомы, но я о вас столько слышал!
        - Возможно, это взаимно. - Рукопожатие «тестя» было крепким и нарочито молодцеватым. - Если вы граф Каракис Камайский.
        - Неужели вы обо мне слышали? А говорят, военные не желают знать нас, презренных чинуш... Но садитесь же! С моим племянником Марко вы точно встречались, он до сих пор под впечатлением от вашего милосердия к этому странному человеку, разбрасывающемуся сапогами... Что сказать про дочь, я, право, не знаю. Трудно называть свою плоть и кровь величеством, но дворцовый этикет остается таковым везде.
        - Маршал Капрас у нас нечастый гость, - сочла нужным подать голос Антисса. Золотистые кагетские одеяния ей были к лицу. Забавно, но Гирени пошли бы гайифские девичьи платья с низким, прикрытым сеткой вырезом. - Это так мило, что он не устроил очередной смотр.
        - Да, - разлепил румяные губы Хаммаил, - маршал Капрас предпочитает нам своих офицеров и наиболее навязчивых казаронов.
        - О, дорогой, - запротестовала Антисса, - навязчивых не предпочитают, навязчивых терпят...
        - В любом случае, маршал Капрас нас избегает. - В кругу гайифской семьи казар вел себя иначе, чем на казаронском сборище, где вопить и потрясать кулаками почиталось хорошим тоном. - Мне доносят, что вы покупаете новых лошадей, а старых перековываете...
        - Обычные воинские дела, - торопливо махнул рукой двоюродный шурин. - На здешних камнях подковы стираются до отвращения быстро. Я не кавалерист и не столь давно прибыл в Кагету, но моего Валмона перековывали уже дважды.
        - Сейчас самое главное, - веско сказал тесть, - пресечь в корне слухи. Если ложь достигнет ушей... ваши величества, прошу просить мою резкость... ушей глупцов, а таких среди кагетской... э-э-э... аристократии немало, они могут заметаться и попробовать сменить сторону. Разумеется, предатели получат свое, но прольется кровь.
        Это была увертюра. Капрас не был большим ценителем оперы, но что сперва играют увертюру, а потом переходят к главному, помнил. Хаммаил не мог не понять очевидного, вот и решил выяснить, не махнет ли уважаемый гость рукой на, считай, проигранную войну и не останется ли в Кагете, и если останется, то за сколько. Поднаторевший за последнее время в местных делишках маршал по мере сил подпевал увертюре, в свою очередь надеясь выяснить, станет ли казар мешать возвращению корпуса лично, попробует натравить казаронов, попросит взять с собой или же рискнет сцепиться с Лисенком один на один.
        - Приятно, что Панага-ло-Виссиф удостоен вашей дружбы, - закинул очередную удочку казар. - Но не злоупотребляет ли он ею?
        - Казарон Панага много делает для защиты приграничных замков, - извернулся Капрас и потянулся к подносу с халвой. Любителем местных сластей маршал так и не стал, но в империи с забитым ртом не говорят, но слушают.
        - Казарон Панага предан, но надоедлив. - Антисса взмахнула широким рукавом, едва не зацепив что-то засахаренное. - В этой стране подобное не редкость.
        - Но вы, любезный маршал, отнюдь не обязаны терпеть неприятных визитеров, - подхватил тесть. - Если вы думаете, что, отказавшись принимать того же... Панагу? Какое забавное имя... Так вот, если вы думаете, что нанесете тем самым мне обиду, вы ошибаетесь. Тем более что в последнее время насчет этого казарона возник ряд сомнений.
        Капрас, выгадывая время, сунул в рот еще и кусок лукума. Последний разговор с Курподаем вышел странным.
        Обсуждали обучение рекрутов, казарон грустил, что наставники уходят, как было объявлено, в главный лагерь, очень благодарил и сделал очередной подарок, как всегда дорогой и полезный. Сплетням о скором выводе корпуса хозяин Гурпо не верил, зато намекнул, что в некоторые глупые головы пришла глупая же мысль: маршал может уезжать хоть завтра, а вот корпус хорошо бы оставить. Он же из отдельных полков состоит, так вот с полковниками и договариваться, если командующий окажется... неуступчивым. Карло счел это предупреждением и решил, что сам Курподай, надеясь на своих «свежеобученных», мешать не станет, а прочие не страшны: ни мозгов, ни решимости. Однако вскоре один казарон ненароком в гости заглянул, потом другой, а затем подоспело и казарское приглашение... И он поехал, даже не захватив приличного эскорта.
        - Я был рад помочь одному из хранителей рубежа, - заверил Капрас. - Мои офицеры хвалят кагетских рекрутов. Они могут дать отпор бириссцам Бааты уже теперь.
        - Почему вы возвращаете ваших людей в Гурпо? - закончил увертюру Хаммаил. - Отдельные батальоны должны были остаться в северных замках на зиму. Я разрешил Панаге принять ваших людей, но я не разрешал им уходить.
        - Они выполняют приказ.
        - Ваш?
        - Военной коллегии. - Финтить и дальше глупо, а казар все же союзник. Бедняга имеет право хотя бы на время на раздумья или... на сборы. Вроде бы у Каракисов владения у самой алатской границы. Отсидятся. - Ваше величество, видимо, мне предстоит сообщить вам неприятное известие. Я получил приказ в кратчайший срок покинуть Кагету.
        Что последует за его признанием, Капрас не знал. Хаммаил мог затопать ногами и заорать, мог лишиться чувств, грохнуться на колени, подавиться халвой, разрыдаться, наконец. Не терпевший мужских криков маршал приготовился к худшему, однако казар не стал являть гайифцам кагетскую страсть. Швырявшийся сапогами придурок удостоился воплей и потрясания кулаками, отказавшийся от своих обязательств покровитель услышал лишь стук опущенного на поднос кубка.
        - Как давно вы получили приказ?
        - Десять дней назад.
        - Разговоры о вашем уходе начались раньше, - напомнил казар. Он был спокоен, он, раздери его кошки, был слишком спокоен, а ведь уход гайифцев лишал его единственной надежной защиты. Да, Курподай сможет какое-то время удерживать проход в Верхнюю Кагету, но вот захочет ли?
        - Ваше величество, я военный, и я получал сведения о морисском вторжении. В подобном положении держать корпус в едином кулаке и быть готовым к выступлению для меня естественно.
        - Могу я узнать, кто подписал приказ? - вмешался тесть. - Вы можете не знать, только в Паоне последнее время царит удивительная неразбериха. Случается, что отдаваемые распоряжения опровергают друг друга.
        - Мой брат Дивин не поставил меня в известность о вашем уходе, - добавил Хаммаил.
        «Его брат Дивин?!» Собственным ушам Капрас верил, внезапной Хаммаиловой храбрости - нет. Казар был готов к тому, что услышит. То ли сам догадался, то ли родичи подсказали, а может, кто и уведомил, но они знают, тогда зачем весь этот балаган? Собрались покупать? Пожалуй, запугивать-то нечем.
        - В этом году уродились отличные персики, - порадовала Антисса. - Попробуйте. Неприятные события не должны лишать нас маленьких радостей.
        - А также разума, - подхватил шурин. - Любезный маршал, я не военный, но неужели вы полагаете, что с одним корпусом сможете то, что оказалось не по силам всей императорской армии? Это здесь вы можете многое, и это здесь вы - дорогой гость, которого можно лишь просить, а кем вы станете, вернувшись?
        - Марко, - лукаво укорила Антисса и, взмахнув рукавами, будто крыльями, поднесла к губам упомянутый персик. - Мы в самом деле можем лишь просить... Что ж, я прошу, как женщина, как мать, как супруга, как ваша соотечественница, наконец. Оставайтесь с нами. Вам не спасти Паону, но мориски не воюют с Кагетой. Мы приютим всех, кого дикари лишат крова. Если вы дадите им защиту от талигойских прихвостней.
        Последние сомнения исчезли. Сержант-истопник гнал так быстро, как только мог, но и остающиеся, пока остающиеся в Паоне Каракисы не медлили. Хаммаил, а вернее тесть и Антисса, знали все, кроме разве что финта со сменой командующего, иначе б это уже пошло в ход. Странно, что Забардзакис вообще с кем-то поделился, впрочем, губернатор Кипары и Доверенный стратег до недавнего времени вроде принадлежали к одной партии.
        - Приказ за подписью императора может отменить лишь сам император. - Тесть говорил вкрадчиво, можно сказать, проникновенно. - Вас вправе отозвать лишь его величество, напомните об этом Военной коллегии и можете с чистой совестью оставаться на месте.
        Капрас остался бы. С чистой, неимоверно чистой совестью, если б его посылали в Фельп, в Бордон, в Агарию, в Закат, но его вызывали защищать Паону, то есть не его, а созданный им из ничего корпус. В том, что кипарские парни полягут на подступах к столице и им даже не скажут спасибо, маршал не сомневался, но спасать сползающихся в Кагету Каракисов?! Выходит, гнать кипарцев на убой, а самому убираться к превосходительному, которому маршал без солдат - что скорлупа без яичницы?
        - Корпус будет готов выступить не раньше, чем через две-три недели, - не стал юлить маршал. - Военная коллегия никогда не допускала небрежности с бумагами. Я не сомневаюсь, что рескрипт его императорского величества скоро будет. Во всяком случае, письменно уведомить кагетскую сторону о нашем уходе меня обязали. Мне следовало это сделать накануне выступления, но на прямой вопрос я счел правильным прямо и ответить. Мы не можем остаться, когда враг нацелился на Паону. Так думаю не только я, но и мои офицеры.
        - Вы истинный солдат, - одобрил тесть. Антисса улыбнулась и разлила вино. Шурин откашлялся.
        - В таком случае наш долг - выпить за здоровье его величества, - провозгласил он. - Да здравствует император!
        Капрас с готовностью схватился за кубок. Он обязательно выпил бы, если б не слышал намеков Курподая и если б не заметил, как перед провозглашением тоста Хаммаил быстро переглянулся с женой. У кагетских платьев такие длинные, такие широкие рукава, а в здешних горах столько ядовитых растений! Пальцы маршала разжались, звякнуло, темно-красная жидкость залила персики и инжир, на мозаичном полу образовалась лужица. Хаммаил с непроницаемым лицом оттянул воротник, и Карло уверился, что не ошибся в своих подозрениях. Казар и Каракисы боялись, что, едва слух об уходе гайифцев дойдет до Лисенка, тот, дрянь такая, сразу же и нападет. Значит, корпус во что бы то ни стало нужно удержать, вот кто-то и предложил - а не сменить ли командующего? Вдруг удастся договориться с другими офицерами?
        - Прошу прощения, - хриплым голосом извинился маршал. - Похоже, мне не стоит сегодня пить.
        - Вам не стоит волноваться, - шурин заговорщицки подмигнул, - из-за пустяков. Говорят, пролить красное вино - к рождению сына, а белое - дочери, но не все приметы сбываются. Скушайте персик.
        Персиками тоже травят, а первая супруга Дивина, кажется, откушала земляники. Капрас выбрал фрукт порумяней и с поклоном вручил Антиссе, та как ни в чем не бывало запустила в мякоть желтоватые зубки. Слегка успокоившись, маршал взял инжирину; разговор продолжался, но стал совершенно пустым. Теперь Карло сильнее всего смущал узкий коридор, прорваться через который мог разве что разогнавшийся бык, да и то если б не застрял и не получил пулю в лоб. Яд, конечно, чище, однако те, кто ловил для Хаммаила «шпионов Бааты», никуда не делись. Дорогие союзники «не успеют» спасти доблестного гайифского маршала от клинка супостата, но убийцу возьмут с поличным, после чего офицерам покойного только и останется, что мстить Лисенку и пересчитывать золото...
        Антисса доела врученный ей Капрасом персик и взяла еще один. Утративший всякий интерес к беседе шурин считал мух, Хаммаил и тесть наперебой вспоминали Паону, Карло лихорадочно поддерживал разговор, пытаясь сообразить, что делать, но в голову лезла лишь мысль о заложнике, увы, бесполезная - милая семейка пожертвовала бы любым, хоть бы и самим казаром, ведь Антисса родила двоих сыновей. Стук двери заставил маршала вздрогнуть, но это были не убийцы, а дежурный казарон. Кагетского языка Карло не знал, так что Хаммаил мог приказывать все, что угодно. Пока, однако, взлаивал и гоготал казарон. Тесть с шурином вряд ли разбирали больше маршала, но тут в мешанине чужой речи проскочили «Панага» и... «Агас Демидас». Это могло стать шансом, все равно другого не имелось. Карло торопливо поднялся.
        - К сожалению, - спокойно, очень спокойно сказал он, - я вынужден вас покинуть и вернуться к своим обязанностям. Теньент Демидас потревожил бы меня в резиденции вашего величества лишь при крайней необходимости.
        Судя по казарской физиономии, он угадал. Агас был здесь и, видимо, с той самой «приличной охраной», на которой настаивал Ламброс.
        ГЛАВА 3
        КАГЕТА. ШАРИМЛО
        ТАЛИГ. ХЕКСБЕРГ
        400 ГОД К.С. 17-Й ДЕНЬ ЛЕТНИХ МОЛНИЙ - 9-Й ДЕНЬ ОСЕННИХ СКАЛ
        1
        Демидас ссылался на какого-то казарона со срочным делом и, конечно же, врал. Сам ли гвардеец додумался явиться за угодившим в ловушку начальством, действовал ли в сговоре с Ламбросом, но помощь подоспела вовремя. Казарский «Приют» давно скрылся из глаз, а сердце Капраса все еще трепыхалось, уже не от страха - от стыда за таковой. Карло давно перестал считать, сколько раз разминулся со смертью; он ценил жизнь, однако к более чем вероятным при его занятиях пуле или осколку гранаты относился спокойно, только здесь было нечто иное. Обволакивающее, приторное, будто лукум, оно усыпляло волю, превращая бывалого вояку в какого-то кролика. Сейчас, чувствуя под собой конскую спину, глядя на усыпанные полудикими малиновыми розами кусты, вдыхая ставший привычным аромат кагетских дорог - запах нагретой пыли, падали и цветов, гайифец потихоньку становился самим собой. Пережитое отпускало, съеживалось, становясь чем-то вроде ненароком проглоченного морского гада, студенистого, холодного, все еще живого. Капрас представил извивающуюся в его брюхе каракатицу и поморщился; теперь он не понимал, как Каракисы
решились на убийство командующего гайифским корпусом. Доказательств у маршала не имелось, как и сомнений в своей правоте, их заменяло жгучее желание немедленно убраться хоть к морискам, хоть к Леворукому.
        - Что корпус? - спросил Капрас у едущего рядом гвардейца. Тот с некоторым удивлением поднял брови.
        - Мой маршал, как вы помните, батальоны из отдаленных замков начали движение в Гурпо. Полковник Ламброс уверен, что артиллерия будет полностью готова к маршу в срок; офицеры разбираются с мелкими повседневными делами - попытка обмануть на поставках, пьянство и драка, местные женщины...
        - Проклятье! - перебил Карло, поняв, что расписывается в собственной глупости, - спаситель покинул Гурпо всего парой часов позже спасенного и ничего нового знать не мог. - У меня в голове какая-то мешанина... Хотите верьте, хотите - нет, но меня хотели самое малое отравить...
        На сей раз спутник удивляться не стал.
        - Каракисы, - решил он. - Здесь заправляют они, значит, можно ждать любого вреда.
        Карло «не расслышал», засмотревшись на причудливую, обвитую виноградом часовню, на крыше которой устроились трое стервятников. Разговор оборвался. Демидас, вернее его родня по материнской линии, имел свой интерес, о котором Капрас слышать не желал. Знать о войне двух змей значит оказаться либо с одной, либо с другой, либо в гробу. У сынка Динаса выбора не имелось, но Карло не для того бросил гвардию и не для того двадцать лет не давал себя прикончить, чтобы лезть в политическую трясину.
        - Агас, - окликнул маршал, когда Создателева обитель и обсевшие ее пташки остались позади, - что это за казарон, чем он знаменит и зачем я ему нужен?
        - Мой маршал, боюсь, я не смогу повторить имя. Полковник Ламброс его знает... Этот дворянин живет на севере.
        - Дворянин? - переспросил Карло, в очередной раз позабыв, что казароны дворяне и есть. - И что же ему нужно?
        - Он желает говорить лишь с вами. Я счел правильным доставить его к вам.
        Какая услужливость! Известный полковнику казарон желает говорить с маршалом, и его немедленно доставляют в казарский «Приют». В сопровождении пары вооруженных до зубов эскадронов... Окажись на месте гостя Пургат, он бы от подобного уважения воссиял.
        - Теньент, - не удержался Карло, - а что было бы, не попадись вам с Ламбросом казарон?
        - Не представляю, - пройдоха улыбнулся отцовской улыбкой, - но ведь он приехал, и он очень настаивал.
        - Хорошо, - окончательно развеселился командующий, - давайте его сюда.
        Казарон был уже немолод, благообразен и одет для долгой дороги. Недлинные усы, темные сапоги, дорогое оружие. Так обычно выглядят кагеты, подолгу живущие в империи. Капрас знаком указал на место возле себя, и невольный сообщник ловко развернул своего гнедого, подстраиваясь к маршальской полумориске.
        - Я слушаю, - объявил Капрас, пообещав себе помочь этому человеку, если тот, конечно, не попросит ничего запредельного.
        - Сударь, я полагаюсь на ваш здравый смысл и вашу добропорядочность. - Произношение казарона было очень чистым, и говорил он не по-кагетски тихо и спокойно. - Мне следовало бы прибыть под серым флагом, однако казарон Хаммаил и его люди не из тех, кто уважает закон и обычаи. Вынужден просить у вас прощения за нарушение правил, оно проистекает из вынужденной осторожности. Разрешите вам сообщить, что я представляю его величество Баату Второго.
        Родись Капрас конем, он бы осел на задние ноги, но маршал был человеком и сегодняшний день уже выжал его досуха; голова работала, а вот чувства кончились, даже удивление.
        - Если вы парламентер, вашей безопасности ничего не грозит. - Демидас не расслышит, остальные тем паче. - Чего хочет казарон Баата?
        - Его величество велел передать вам письмо и, если потребуется, дать необходимые разъяснения. - Казарон извлек из-за пазухи плоский футляр с бегущей лисой на крышке. - Он открывается нажатием на правый глаз и кончик хвоста.
        - Нажмите, - распорядился маршал, чувствуя на языке вкус Хаммаиловых сластей.
        Посланец Лисенка или умело скрыл удивление, или воспринял осторожность гайифца как должное. Щелкнуло, и футляр честно явил свое нутро; на золотистом атласе белело послание, его Карло взял сам.
        - «Маршал Капрас, не буду утомлять Вас присущей и нам, и вам витиеватостью, тем более что я не успел постичь всей ее глубины. Узнав о том, что происходит в Империи, я рискнул пойти на определенную откровенность, хоть и не обладаю и десятой долей отваги моего покойного кузена Луллака. Я исхожу из того, что беды Гайифы Вам ближе интриг и желаний известного Вам казарона Хаммаила. Если я в этом не ошибаюсь - а мне не отпущено и десятой доли проницательности и осторожности моего покойного отца, - я могу быть Вам полезен, а Вы - мне. Каждый из нас окажет услугу своему отечеству, Создатель же за то простит нам преступление данных не нами обетов, в плену которых мы находимся.
        Я предлагаю Вам встречу. Тот, в чьих руках это письмо, уполномочен обсудить с Вами, буде Вы согласитесь, место, время и меры безопасности, которые Вы, не имея никакого основания доверять мне, решите принять. Я же, в свою очередь, обязуюсь, выказывая честность своих намерений, пойти на больший риск, чем Вы.
        Баата, волею Создателя владыка Кагеты».
        Капрас зачем-то обернулся. Агас Демидас оживленно болтал с адъютантом, он вряд ли предполагал, что был правдив, как сам Эсперадор. Дело казарона, без дураков, оказалось важнейшим, другой вопрос, что еще утром маршал ограничился бы выдворением посланца, теперь же...
        Карло поправил шляпу, слегка пожевал губами и решился.
        - Я готов выслушать то, что мне передано на словах.
        2
        Когда в раздираемом шквалами заливе гибла «Ноордкроне», Руппи Альмейду ненавидел; позже ненависть к умному и расчетливому врагу отступила перед ненавистью к дриксенским подлецам, но удовольствия от встреч с командующим флотом Талига Фельсенбург все равно не испытывал. Да они и виделись всего трижды... Два раза в прошлом году и теперь, по прибытии в Хексберг, когда Альмейда счел необходимым увидеть бывшего адмирала цур зее и его еще более бывшего адъютанта. Огромный кэналлиец объявил, что не имеет обыкновения считать военнопленными тех, кто не был захвачен в бою, после чего заговорил об Эйнрехте.
        О состоянии дриксенского флота и портов четырехпалый знал как бы не лучше Руппи, что в очередной раз вызвало желание придушить регента и его дуру. Скрывать свои чувства наследник Фельсенбургов не стал, за что и получил от Олафа некое подобие выговора. Это был последний случай, когда Ледяной хоть чем-то напомнил себя прежнего, потом он где-то раздобыл Эсператию и началось...
        Пока Руппи рисовал скелеты и шипел на кошку, исхитрившуюся удрать от Юхана и разыскать в чужом городе своих любимцев, Кальдмеер думал, и это ему на пользу, мягко говоря, не шло. В прежние времена, узнав, что кто-то хочет говорить с наследником Фельсенбургов, минуя Олафа, означенный наследник не преминул бы взбрыкнуть, сейчас он почти обрадовался. Хватало и того, что Бешеный вместо лучшего адмирала кесарии видит какого-то монаха, причем отнюдь не «льва». Показать нынешнего Олафа еще и Альмейде было бы нестерпимо, но великан прислал за Рупертом. Руперт взял шляпу и пошел, не доложившись и не попрощавшись.
        Дувший почти неделю шван улегся, в небо вернулась летняя синева, и это, как ни странно, радовало. Фельсенбург шагал вражеским городом в сопровождении чужого адъютанта и насвистывал. Со стороны это выглядело бравадой, но отнюдь таковой не являлось, просто менялся ветер, скрипели флюгера, а где-то, за такими же, как в Метхенберг, домами, плескалось и звало море. Руппи не сомневался, что они еще встретятся, и вновь верил в затею Вальдеса - обойти Бирюзовые земли и плыть на восток, пока на горизонте не проступит неведомое или не начнут показывать дно водяные бочки. Для похода требовалось всего ничего - закончить войну и уцелеть; сегодня это казалось само собой разумеющимся.
        Веселье не покинуло лейтенанта даже при виде возвышавшегося за столом Альмейды, а разгулявшееся воображение нарисовало, как кто-то таких же размеров поднимает за шкирку долговязого Фридриха и трясет, как нашкодившего кота. У самого Руппи для подобного не хватало роста, а хотелось...
        - Вижу, вы не унываете. - Четырехпалый кивком указал на стул. - Садитесь... Пришли новости из Эйнрехта. В прошлый раз вы, говоря о столичных интригах, назвали герцога Марге хитрой сволочью и пронырой. Ваш адмирал был этим недоволен.
        - Не этим. - Олафу не нравится, когда дриксенские мерзости становятся известны чужим. Руппи был бы с ним согласен, но Бешеный все равно знал Бермессера как облупленного, а дерущийся на востоке Арно рассуждал о талигойской дряни. Везде есть люди и мрази, скрывать это глупо, а выставлять мразь чем-то достойным лишь потому, что она «своя», глупо вдвойне.
        - Неважно. - Альмейда притянул покалеченной рукой какую-то бумагу, но читать не стал. - Можете на меня кидаться, только Кальдмеер больше не похож на адмирала. Хотя, даже будь он прежним, сегодня мне нужен не моряк, а столичная птица, пусть и в чаячьих перьях.
        - Я моряк, - отрезал Руппи, - а Марге - проныра, сволочь и трус.
        - Вы в самом деле моряк, - обрадовал Альмейда, - потому что в интригах вас обошли и дали увидеть лишь то, что хотели. Марге оказался отнюдь не трусом.
        Руппи пожал плечами.
        - Значит, это не тот Марге, только и всего. Его наследник иногда готов напасть на одного всего лишь вдвоем.
        - Тогда чем вы объясните, что старший Марге оседлал вспыхнувший в Эйнрехте бунт и объявил себя вождем всех варитов?
        - Представление. - От недогадливости Альмейды Руппи опять развеселился. - Через пару дней великий Фридрих мятежников победит, и они сдадутся на его милость, а добрая Гудрун всех простит и умолит Неистового всех помиловать. Регенту... тьфу ты, он больше не регент: после смерти кесаря и до собрания великих баронов страной правят Бруно, глава дома Штарквинд и мой отец... Фридриху, чтобы надеть корону, нужны победы, а их нет, вот и пришлось устроить мятеж.
        - В таком случае Фридриху следовало бы остаться в живых.
        Руппи не понял, вот не понял, и всё. В окне что-то призывно блеснуло, раздался веселый звон, перед глазами вспыхнули знакомые ночные искры, но разум уже схватил разогнавшуюся радость под уздцы.
        - Фридриха убили?!
        - И принцессу Гудрун тоже. Я всю жизнь считал, что в Дриксен предпочитают вешать, однако этих двоих сперва посадили на колья, а потом заживо взорвали.
        - Как... Как...
        Альмейда рассказал. Знал он не слишком много, но этого хватило; перед глазами встала библиотека в Фельсенбурге и белый, похожий на подушку живот. Кто-то придумал набить его порохом, кто-то это сделал. «Как пожелает мой кесарь...» «Умереть в один час»... Вот и сбылось, вот и умерла.
        - Как они держались?
        - Меня там не было.
        - Фридрих орал, - твердо сказал Руппи, - а она молчала. Пока могла. Господин адмирал, Марге не мог не струсить, иначе это был бы не он!
        - У него могло не остаться выхода.
        - У Марге?! Чтоб не угодить на кол, он мог обещать весь мир и пару кошек в придачу, но кто бы его слушал?!
        - Я тоже так думаю. - Альмейда потер подбородок. - Обуздать пошедшую вразнос толпу, из которой добрая половина - солдаты и гвардейцы, может настоящий вождь всех варитов, а не шаркун и кляузник. Значит, либо ваш Марге вас дурачил годами, либо в Эйнрехте завелся оборотень.
        - Туда ведьмы не идут... - Руппи брякнул то, что следовало держать при себе, но кэналлиец и не подумал расспрашивать. Конечно, он же командует Вальдесом, должен понимать... - Господин адмирал, я вам еще нужен? Мне... хотелось бы спуститься к морю.
        - Море и не такое смоет, - кивнул гигант. - Вы мне здесь не нужны, но можете быть полезны в Придде. Смерть кесаря не меняла ничего, «свадьба» Фридриха меняет многое, по крайней мере для Бруно. Я хочу отправить вас в распоряжение регента Талига, ему будет о чем вас расспросить, а дальше как карта ляжет. Мы заинтересованы в перемирии, но теперь оно понадобится и вам. Если Дриксен не пойдет за Марге, вестимо.
        Что сделает бабушка, узнав про несчастную лосиху? Бабушка, Бруно, Штарквинды, Бах-унд-Отумы? Какое же счастье, что мастер Мартин успел уехать... «Успел»?! А ведь это ты велел старику уезжать и напрочь об этом забыл. Не вспомнил даже в разговоре с отцом Луцианом, а ведь «лев» спрашивал едва ли не напрямую. Было, было в Эйнрехте нечто, из-за чего ведьма повернула, Марге расхрабрился, а гвардейцы с горожанами сорвались со всех якорей.
        - Я готов выехать утром. - Руперт фок Фельсенбург посмотрел в сощуренные черные глаза. - Перемирие нужно Дриксен не меньше, чем Талигу. Если потребуется, я напишу своей бабушке герцогине фок Штарквинд и принцу Бруно. Я не представляю, что сейчас происходит в Эйнрехте, но адмирал Вальдес может что-то знать.
        - Он знает лишь одно, - махнул ручищей Альмейда. - Ведьмы плачут все сильней и тянут в море. Кого из ваших людей вы желаете взять с собой?
        Никого не желает, но при встрече с Бруно наследнику Фельсенбургов понадобится слуга, телохранитель, врач, секретарь, духовник, да хоть кто-то, лишь бы «свой». Лучше всех подходит Лёффер, но ему в седло пока рано. Канмахер пригодится Олафу, абордажники слишком много видели, остается папаша Симон... А что? Рану он перевяжет, колесо починит, а болтливых палачей не бывает.
        - Со мной поедет человек, который ухаживал за лейтенантом Лёффером. - Смерть на плахе, даже на виселице и та чище расправы на площади! - Господин адмирал, что бы вы подумали, если б такое случилось не в Эйнрехте, а в Олларии?
        - Не знаю. - Альмейда поднялся, почти загородив окно. - Я родился в Алвасете. У нас такого не будет никогда.
        3
        Лисенок рисковал сильнее, но волновался отчего-то Капрас. Проклятая политика стремительно подгребала маршала под себя, просто воевать не получалось, хотя в приличные времена армии водили одни, а цель им указывали другие. Они и сейчас пытались, только уж больно много их пришлось на одного командующего отнюдь не лучшим в империи корпусом; как ни вертись, всего не исполнишь. Карло про себя помянул «указчиков» злым тихим словом и привстал в стременах, оглядывая дорогу, хотя выказывать нетерпение вообще-то не следовало. Будущую встречу обставили как инспекцию возвращающихся в Гурпо войск, и вести себя надо было соответственно. Капрас и вел. Принимал рапорты, проезжал вдоль марширующей колонны, проводя коротенький смотр, и оставлял продолжавший движение батальон за спиной. Если в эскадроне сопровождения и был кто-то купленный Каракисами, он не видел ничего необычного, насторожить возможного подсыла мог лишь сам маршал. Капрас это понимал и все же, чем ближе была деревня с очередным непроизносимым названием, тем больше хотел дать жеребцу шенкелей.
        - Агас, - окликнул маршал втянутого им в заговор гвардейца, - вы меня не осуждаете?
        - Нет, - без особой уверенности откликнулся сын старого знакомого. - Я не в том чине, чтобы думать о таких вещах, только... Вы не присягали ни Хаммаилу, ни Каракисам, а убираться отсюда нам нужно.
        Довод был и сильным, и слабым - вопрос, с какой стороны посмотреть; других, впрочем, не имелось, разве что увертки.
        Третий по счету батальон скрылся за поворотом, поднятая башмаками пыль понемногу оседала, впереди, разрывая желтизну полей, зазеленели сады. Значит, уже скоро.
        Баата оказался точен, группа всадников - по виду, казарон из небогатых, и при нем с полдюжины то ли родичей, то ли охранников - неспешно трусила навстречу. Путники, и путники, в одиночку сейчас нищий и тот никуда не отправится. Вспомнив, что нужно кивнуть Агасу, маршал придержал коня и понял, что таки волнуется. Сговоры за спиной командования Карло всю жизнь почитал свинством, а будучи полковником, и вовсе отказался сесть за один стол с неким почтенным землевладельцем, сколотившим состояние за счет оговоренного опоздания вверенных ему полков. Теперь кто-нибудь молодой и честный, чего доброго, сочтет продажной шкурой уже Капраса, и зря, потому что брать деньги, если их предложат, гайифец не собирался.
        - Мой маршал, - громко доложил вернувшийся в сопровождении пары кавалеристов Демидас, - мы их расспросили. Паломники...
        - Паломники? - столь же громко переспросил Карло.
        - Да, - подтвердил гвардеец, - видите рощу? За ней есть место, якобы дарующее удачу в пути. Там построили часовню.
        - Удача в пути нам не повредит, - продолжил мистерию Капрас, - а лошадям не повредит водопой; от ручья до ручья тут ехать и ехать. Заодно и Гапзиса дождемся, не хочу забираться слишком далеко на север. Командуйте привал. Демидас, вы и еще четверо... шестеро, за мной.
        Проезжая петляющей среди каких-то злаков тропой, маршал удивлялся самому себе. Недавнее покушение настраивало на подозрительный лад, но Лисенка Капрас не боялся совершенно, и отнюдь не из-за эскадрона, который, начнись в роще стрельба, был бы на месте в считанные минуты.
        - Вы не помните, как называют сумасшедших, боящихся оказаться запертыми в четырех стенах?
        Агас не помнил, гвардейцы такой ерундой свои головы не забивают. Карло оглянулся, и «небогатый казарон» выслал свою гнедую вперед, присоединяясь к попутчику.
        - Чем знаменита эта часовня? - полюбопытствовал гайифец, зная, что парни Демидаса сейчас перемешиваются с кагетами.
        - Она построена у родника, где святая Этери молилась о тех, кто в пути. - Проводник владел гайи не хуже Курподая и первого парламентера Бааты. - Так говорят клирики, но женщины уверены в другом. Здесь ждала своего царя его синеглазая возлюбленная, а когда она ушла, памятью ее любви остались цветы. Ветер разнес их семена по всей Кагете, но первые расцвели здесь. Смотрите.
        Ложбина, по которой тек ручей, радовала глаз той отдающей лиловым синевой, что случается лишь в небесных полях, да и то не каждый день. Купол и шпиль одинокой часовни тоже были синими, но лучше б красильщики выбрали другой цвет; этот, может, где и выглядел бы неплохо, но тут отдавал фальшью, а аляповатые золотые звезды вызывали желание либо отвернуться, либо взобраться наверх и замазать кричащую пошлость.
        - Женщины приходят к синеглазой просить себе мужчину, - обрадовал кагет, - но они молятся на рассвете, а днем сюда заезжают те, чья дорога далека.
        - Странно, - удивился Капрас, понимая, что увезет с собой хотя бы один цветок, - обычно святые помогают в чем-то одном. Кто-то лечит, кто-то воюет, кто-то торгует...
        - Синеглазая ждала того, кто был в дороге, и она любила. Ваш офицер хочет вам что-то сказать.
        - Внутри пусто, - заверил Агас. - Клянусь Создателем. Смотрите...
        Из рощи выехало шестеро, однако к часовне свернул лишь один, неприметно одетый, стройный, на изящной серой лошади. Казарон и гвардеец молчали, то ли из осторожности, то ли из очевидности, и Капрас тронул коня. Поставить свечку местной святой. Посмотреть в глаза врагу Хаммаила.
        4
        Хаммаил старался выглядеть кагетом и казаром, Баата - нет, но отчего-то казался и тем, и другим. Молодой, несомненно красивый, он держался приветливо и скромно, однако швырять в него башмаками едва ли осмелился бы сам Пургат.
        - Господин маршал, - сын знаменитого Адгемара в знак приветствия наклонил голову, - я благодарен вам за то, что вы при вашей занятости сочли возможным приехать.
        - Это ничего не значит.
        - Я бы так не сказал. Если бы вы испытывали к казарону Хаммаилу уважение и симпатию, вы бы оставили мое приглашение без внимания.
        - В отличие от вас я ничем не рискую.
        - Разве? - Казар слегка поднял бровь. - Мне казалось, что вы, самое малое, рискнули временем, которого становится все меньше. Что до меня, то я должен был вас увидеть прежде, чем прийти к окончательному решению. Я должен стать хозяином всей Кагеты и стану им, но, как вы могли убедиться, я не слишком люблю воевать.
        - Разве? А что в таком случае делают ваши бириссцы в Нижней Кагете?
        - Напоминают обо мне, моих родственниках и союзниках. Не желаете присесть? - Баата улыбнулся и опустился на стоящую у родника скамью. Карло охотно устроился рядом, место располагало к неторопливой беседе, но позволить себе таковую маршал не мог.
        - Напоминание выходит слишком кровавым.
        - Не думаю, что все набеги и изрубленные казароны, о которых кричит Хаммаил, дело рук моих «барсов», - Баата сверкнул мальчишеской улыбкой, - однако ничего не имею против того, чтобы так думали другие.
        - Я не из их числа, - с удовольствием признался Капрас, - и я в самом деле тороплюсь.
        - Мне следовало бы поблагодарить морисков, - заговорил вроде бы о другом кагет, - но я предпочитаю передать им свою признательность через их родича... Император Дивин совершил ошибку, судя о Зегине по островным шадам и нуху.
        - Я не готов обсуждать его величество, и я действительно ценю свое время. Чего вы хотите?
        - Того, чтобы вы спокойно покинули Кагету. Гайифские батальоны возвращаются в Гурпо - это значит, что вы либо получили отзывающий вас приказ, либо вот-вот должны получить. Хаммаил станет вам препятствовать, ведь ваш уход для него смерть. Не буду вводить вас в заблуждение, я намерен убить этого человека и истребить его семью.
        Капрас решил не отвечать. Убийства женщин и детей ему не нравились, но в политике без подобного не обойтись, и не гайифцам читать проповеди соседям. Скоропостижные смерти в императорском семействе и высших паонских кругах случались куда чаще казней, так было удобней и приличней, но все всё прекрасно понимали.
        - Благодарю вас, - оценил молчание Лисенок. - Надеюсь, вы осознаете, что Хаммаил попробует удержать вас любой ценой, а не вас, так корпус. Я бы советовал вам по эту сторону границы есть только крутые яйца и пить воду, собственноручно набранную в реке или ручье, но не в колодце. Существует порочное мнение, согласно которому наследники сговорчивей своих предшественников.
        - Меня не убьют, - отрезал Карло.
        - Отрадно слышать. В таком случае вас станут задерживать иначе. Может начаться падеж лошадей, рухнуть мост, взорваться порох. Кроме того, на дорогах, а вам придется идти через горы, на вас могут напасть уже известные вам убийцы казаронов. Вам придется либо пробиваться, теряя людей и ставя под угрозу обозы, либо возвращаться, и тут вас попробуют отправить на войну со мной.
        - Вы хотите сказать, что мешать нам будут не ваши люди?
        - Я хочу сказать, что в Гайифу есть удобная и безопасная дорога. Я не только пропущу вас, но и позабочусь о том, чтобы ваши фуражиры получали все, что потребуется. Да, вы выйдете к границе несколько дальше от Паоны, однако имперские дороги это искупят, к тому же вашим солдатам будет приятно увидеть родные места.
        Согласиться, причем немедленно, Карло мешала лишь гордость и... Курподай, привозивший вино, дававший советы, благодаривший за любую помощь. Потерять по милости Адгемара братьев, причем любимых, вколотить кучу средств и сил в оборону своих замков и оказаться между охотником и добычей...
        - Я не слишком давно в Кагете, - Капрас обвел глазами широкие для холмистой Кагеты поля, часовня с ее пятнистым от звезд куполом, к счастью, торчала за спиной, - но у меня здесь успели появиться хорошие знакомые. Они не являются вашими сторонниками, и я за них беспокоюсь.
        - Мне мешает лишь Хаммаил и те, кому мешаю я. - Баата тоже любовался пейзажем. Так любуются домом пока еще живого деда, прикидывая, где ставить новую голубятню. - Если ваши знакомые не станут желать мне зла и отвернутся от Хаммаила, я не буду делать различия меж ними и казаронами Верхней Кагеты. Когда вас ждать у поворота на Хисранду? Это не праздное любопытство, возчики должны успеть подвезти овес и сено.
        - Мы еще не договорились.
        - Разве? А мне показалось... Да, хотелось бы напомнить не только вам, но и вашим офицерам, что в нашей семье всегда по достоинству ценили гайифских военных. Я искренне надеюсь, что вы остановите морисков, ибо у меня нет желания видеть их своими соседями, даже находясь в союзе с герцогом Алва.
        - Этого не будет.
        - Очень рад. Тем не менее, господин маршал, если кто-то из ваших подчиненных по тем или иным причинам решит предложить свои услуги казарии, я сделаю все, чтобы он не пожалел о своем решении.
        - Хорошо, - заверил Карло, благо это ни к чему не обязывало, - я сообщу о вашем предложении своим офицерам, когда мы окажемся на гайифской стороне. Не могу не поблагодарить вас за щедрое предложение, но мои интенданты обеспечили корпус всем необходимым.
        - Что ж, я в очередной раз восхищен гайифской военной школой, но тем труднее мне перейти к просьбе. Вы знаете, что недавние события лишили меня не только отца, но и почти всех родных. Именно семейный долг во многом и вынудил меня преодолеть природную, скажем так, осторожность и искать с вами личной встречи. Речь идет о моей младшей сестре.
        - Но ведь она в... - Назвать созданную Алвой дрянь королевством язык не поворачивался, но Карло его все же повернул. - В Бакрии.
        - О нет... Кроме Этери у меня еще две сестры. Мой покойный отец в молодости был не только хорош собой, но и страстен. Он поручал рожденных вне брака детей доверенным людям с тем, чтобы со временем устроить их будущее. К несчастью, судьба ополчилась на наш род, и из мужчин в живых остался лишь я, но были еще девочки... Одна исчезла, когда ей было пять лет, вторая - вскоре после своего рождения, стоившего матери жизни. Ревность, женская ревность, страшна и беспощадна. Новая возлюбленная отца похитила его дочерей, поиски были долгими и, казалось, безнадежными. Лишь теперь, лишив меня братьев, судьба послала мне благую весть. В замке Гурпо живет девушка Гирени, ее считают безродной сиротой, но очень возможно, что это не так.
        - Гирени?! - Капрас понял, что трясет головой, и заставил себя прекратить. - Не может быть!
        - Создатель велик... Нашлись свидетели. Чтобы убедиться окончательно, нужно проверить, соответствуют ли тайные приметы. У моей сестры были родинки. Одна, общая для всех детей нашего отца... - Баата резко поднял волосы и наклонил голову. Стала видна шея и... знакомое до одури красноватое пятнышко. - И еще две.
        - Хорошо, - выдавил из себя Карло, - я расспрошу служанок...
        - Возьмите. - Баата уже держал в руке два письма. - На первом листе записаны приметы моей сестры. На втором, если это она, мое письмо к ней. Я признаю свою кровь и наделяю девушку достойным приданым.
        Лисенок врал, он просто обязан был врать, но эту ложь не разоблачить. Гирени из рабыни становится сестрой казара, ее не продадут, не убьют, не станут бить. Баата позаботится о любовнице маршала, если маршал уведет корпус домой, а дорога через Кипару и впрямь во всех отношения лучшая. Ну а Хаммаил с Антиссой... Тот, кто подсыпает союзнику отраву, не вправе ждать благодарности. Пусть делают что хотят - бегут, дерутся, сдаются, Карло Капраса это больше не касается.
        - Как я передам вам новости о Гирени или ее саму, если вы не ошиблись?
        - Самым удобным будет, если вы ее поручите уже известным вам паломникам. Это надежные люди. Очень надежные.
        - Хорошо, - Капрас поднялся первым, - я отвечу через них.
        - Я буду ждать, - заверил казар, - и рассчитывать на лучшее.
        ГЛАВА 4
        ТАЛИГ. ФРАНЦИСК-ВЕЛЬДЕ
        ТАРМА
        ЗАПАДНАЯ ПРИДДА
        400 ГОД К.С. 10-Й - 12-Й ДЕНЬ ОСЕННИХ СКАЛ
        1
        Названный Чарльзом... Капитан Давенпорт уехал, и Мэллит испытала облегчение - ей было трудно проводить время с мужчиной, чье тело полно жизненных сил, а разум уныл, как у познавшего не мудрость, но немощь старца. Прощание вышло пустым и тяжелым, уходящий не знал, что сказать, гоганни - что ответить. Наконец всадники в кожаных, спасающих от ливня плащах ступили на мост, и больше Озерный замок не тревожил никто. Осень и дождь наполняли сердце печалью, и она растворяла горе, как вода - соль. Башни кутались в седые струи, будто ложно верующие в траурные плащи, а водостоки изрыгали пенистые речки, они искали дорогу к озеру, что с каждым днем подступало все ближе. Роскошной это не нравилось, и Мэллит решила спросить, готовы ли лодки.
        - Нечего бояться, - успокаивала старшая над служанками. - Вот в тот год, когда хозяин привез хозяйку, вода стояла во дворах, пришлось доставать подвесные мосты...
        - Только бы не было бурь, - качал головой надзирающий за кухнями. - Стены сложены на совесть, высокая вода без ветра никого не заберет. Видели бы вы...
        Мэллит слушала о прежних ненастьях, и ей казалось, что серая осень пришла навсегда. Серым было все, кроме огня и цветов, которые присылала первородная Ирэна. Она по-прежнему ходила в свой сад, гоганни видела, как опасная возвращается, сбрасывает на руки старухи-прислужницы блестящий от воды плащ и, укрыв лицо в мокрых хризантемах, садится в кресло, ожидая, когда ее ноги освободят от испачканных башмаков. Потом хозяйка откладывала букет, выпивала поднесенное ей горячее питье и уходила к себе, а Мэллит возвращалась в отведенные им с роскошной комнаты. Здесь было тепло и горели свечи, но девушка знала - тяжелые шторы прячут дождь, которому нет конца.
        Врач, высокий и достойный, велел нареченной Юлианой много лежать, и та лежала, вспоминая счастье и беду. Она не плакала, это делала осень, что была рядом, как и Мэллит. Гоганни слушала и ничего не могла изменить, даже вынести неприятные цветы - осиротевшей нравился горький аромат и яркие лепестки. В сердце девушки поселился страх за мать и дитя, но добрая не верила в злое.
        - Глупости, - сердилась она, - Ирэна не из счастливых, что да, то да. Овдоветь, оставшись бездетной, о таком и подумать страшно! Только она милая девочка, а ее брат спас нас всех. Курт представил бы полковника Придда к ордену, и я об этом написала Савиньяку. Конечно, лучше бы мне рожать дома, но мы должны видеть, как Курту отдадут последние почести. Жаль, не будет командора Горной марки, но лучше никто, чем фок Варзов. Это он пустил «гусей» в Марагону, а ведь все считали его хорошим полководцем. Подумать только, Курт осуждал наших земляков за нарушение субординации! Райнштайнеру нужно было требовать не решительных действий, а смены командующего. Ну что ты так смотришь?
        - Эти йернские шары некрасивы, - пыталась настоять на своем Мэллит. - Лучше их унести.
        - Пусть будут. - Нареченная Юлианой покачала головой. - Ирэна понимает в садах, хотя все засадить цветами и травой глупо. Сад прежде всего должен кормить... И запекать утку здесь не умеют, какие-то опилки, а мне на ужин хочется утки! Мелхен, ты должна им помочь, не откладывай, иди прямо сейчас.
        - Но я могу понадобиться...
        - Я лягу спать, а тут есть звонок. Беги, объясни, как надо, только не очень ругай, мы все-таки в гостях.
        В замке знали лишь один способ, и не было средства верней погубить нежное мясо, лишив его сока. Гоганни не стала спорить с несведущими, она попросила противень, и ей дали чистый и большой, но слишком тонкий. То, что получилось, отец отца подал бы самым пьяным и изгнал опустившегося до такого ничтожества повара отмывать куриные желудки, только люди Озерного замка не пробовали истинного. Они восторгались тем, что было на волос лучше дурного, и Мэллит стало стыдно от незаслуженных похвал.
        - Нужны приправы, - умеряла ложный восторг гоганни, - и то, чем отбить неприятный запах. Если нич... Принесите мне зеленых яблок!
        Яблоки принесли, и второй раз она запекла уже трех уток почти достойно. Мэллит была собой довольна, но ее смущали восхищенные взгляды.
        - Я не умею печь пироги, - сказала Мэллит, чтобы прервать похвалы. - Я многого не умею и ничего не знаю о лесных грибах. Научите меня.
        Ей обещали, и в голосах обещавших была радость. Нареченная Юлианой спала; проведав ее, девушка вновь спустилась в служебные комнаты. В этот день она узнала многое и почти забыла о первородной Ирэне и ее цветах. Пришло время ужина для слуг, и Мэллит пригласили за стол, девушка не чувствовала голода, но ей не хотелось уходить. Она со всеми ела рагу и пила вино; вкус его был странен, однако сидящие рядом объяснили, что напиток порожден рябиной - деревом с белыми цветами и красными, отгоняющими зло ягодами. Мэллит кивала и улыбалась - ей и прежде нравилось сидеть возле огня, слушая, о чем говорят старшие. Уходить не хотелось, звонок молчал, а рядом приятные люди судачили о дожде, о войне, о хозяйке...
        - Она любит цветы, - поддержала разговор Мэллит, - она присылает их нам. Такие красивые.
        - Она только их и любит, - сказала высокая и прямая, с толстой косой вокруг головы.
        - Эмилия, - одернула старшая над всеми. - Думай, что несешь!
        - Да я не в укор. - Провинившаяся смотрела на Мэллит, будто желая сказать больше, чем могла. - Такой доли злому врагу не пожелаешь, только вдовой ей лучше. Она ведь замуж как в тюрьму шла, уж я-то знаю, на моих глазах слаживали.
        - Знаешь, так молчи! - оборвала старшая. - Долг свой госпожа справляет - дай Создатель каждому, а что невеселая, так не всем козами скакать.
        - А... - начала Мэллит, и все повернулись к ней. - Госпожа графиня сказала, что ваш хозяин утонул... Он упал в воду?
        - Может, и упал, - начала названная Эмилией, поймала недовольный взгляд и забила себе рот пирогом.
        - Хозяин решил пойти гулять и никому не сказал, - объяснил дородный и седой. - Он не любил быть слабым, наш граф, и заботу лишнюю не любил, а хозяйка... Она слушала не мужа, а лекаря. Правильно слушала, кто бы спорил, только кому понравится, что тебя за ручку водят, будто трехлетку какого?
        - Деток у них не было, вот что, - вмешалась красивая и румяная. - Как детки пойдут, не до мужа станет.
        - Ты это Свену своему скажи!
        - Зачем говорить, он и так знает.
        - Ну и дура... Муж, он всегда найдет, кто ему... пятки почешет. Жена не захочет, так свет велик.
        - Ну, разболтались! - Седой подлил Мэллит вина. - Это при барышне-то! Вы их, сударыня, не слушайте. Юбки длинные, языки тоже, а в головенках, прошу простить, небогато.
        - Это у...
        - Тпру, болтушки! Я госпожу Ирэну с рождения знаю, только и расставались, когда в Борн на год отъезжали... Неласковая она, что да, то да, но себя не уронит. Нет, не уронит... Граф ваш знал, чего хотел. Три года вокруг ходил, ну и выходил.
        - А уж приданое, - засмеялся кто-то возле печки, - и Заката никакого с таким приданым не нужно!
        - Тпру, я сказал. Барышня про графа спрашивала. Погулять он вышел, в нижний сад. Дурное это место, я так скажу, и всегда дурным было. Лучше б его за стенами оставили, да заблажилось, вишь, игрушку там устроить. Каприз, чтобы всё как на югах. Ну и сделали. Путаницу, а в середке, где прежде заклятый колодец был, - пруд. Никто туда, барышня, не ходит, ну и вы не ходите.
        Мэллит кивнула. Она уже видела то, что скрывали от гостей, видела и слышала.
        - Господина в канале нашли. - Старшая поджала губы, как поджимала их старая Ракелли, говоря о том, что ей не нравилось. - То ли сомлел, то ли поскользнулся. Глубоко там, дно скользкое, здоровый - и тот сам не вылезет. Позапрошлой осенью Анни вот утянуло... А место в самом деле плохое, нечего было расковыривать, тут Густав правильно говорит.
        - Нечего, - шепотом повторила названная Эмилией. - Нечего...
        2
        Если женщина принимается сводничать хотя бы в мыслях, значит, она преисполнена доброжелательства. Арлетта успела примерить вдове дурака Арамоны с пяток отличных женихов, толком не подошел ни один, но само занятие было приятным, как и неспешный, скрашивающий ожидание разговор. Луиза вышивала; с детства не терпевшая рукоделия графиня прихлебывала остывающий шадди и расспрашивала про выходцев. Ждали Зою, а явился адъютант Рудольфа. Регент извинялся и очень просил прийти, причем срочно.
        - Обидно, если капитан Гастаки придет в мое отсутствие, - посетовала Арлетта. Собеседница пообещала удержать покойницу до возвращения графини и принялась вдевать в иголку нитку. Будь фок Варзов помладше и поздоровей, такие волосы и такая невозмутимость могли бы его увлечь, только дело вряд ли сладилось бы. Уж больно упорно вдовица именует Росио «герцогом Алва», это явно неспроста, особенно на фоне просто Манриков, просто Колиньяров и просто бедняги Фердинанда с просто регентом.
        Странности титулования роднили скромную капитаншу с принцессами Оллар. Георгия и Клара в ранней юности вздыхали по Морису Эр-При, они старались не показывать виду, но мать заметила, а Эр-При заметил Жозину Ариго. При дворе шептались, что ее величество недовольна, однако Морис как-то умудрился настоять на своем и добиться отцовского благословения, зато потом не отказывал батюшке ни в чем. Арно было проще, он уже стал главой семьи и никого не спрашивал, если кто и колебался, то Рафиано. Слишком рано, слишком стремительно, слишком близко к соберано Алваро...
        К регенту преисполнившаяся воспоминаний графиня вошла, предполагая что угодно, но не встречу с молодым человеком. Стройным, темноволосым, очень красивым и, на первый взгляд, серьезным, только вот светлые глаза отчего-то казались шалыми.
        - Сударыня, - представил регент, - перед вами Руперт, граф фок Фельсенбург. В будущем он обещает стать одноименным герцогом. Если его предварительно не повесят и не зарежут.
        - Очень приятно, - графиня подала дриксенцу руку, - я о вас слышала.
        - Я имею честь быть знакомым с вашим сыном.
        - Старшим или младшим? - проявила неосведомленность любящая мать.
        - Я был секундантом виконта Сэ во время его дуэли с герцогом Приддом. - Как и положено знатному «гусаку», на талиг парень изъяснялся отменно. Талигойская молодежь подобного усердия в изучении вражеских языков не проявляла. - Мы с виконтом... сначала мы сошлись в оценке старых и новых поэтов.
        - Не сказала бы, что упомянутый вами поединок моего сына украшает, - с сомнением произнесла Арлетта. - Но поэтический вкус у Арно есть. Кстати, они с Приддом помирились; перед крупными сражениями подобное случается.
        - Я удивлен, но я не знаю всех обстоятельств. Сударыня, я искренне надеюсь, что виконт Сэ вернется к вам целым и невредимым.
        - Хотелось бы, - Рудольфу нужно что-то проверить, но почему ночью? - Как здоровье вашего адмирала?
        - Благодарю вас. - Фельсенбург наклонил голову, на мгновенье напомнив Глауберозе. - Адмирал цур зее Кальдмеер вполне здоров.
        Вопрос графу не понравился, но почему? Обычная вежливость требует обмена любезностями, не о брошенной же ради опального начальника родне спрашивать?
        - Вы приехали быстрей, чем я думала. - Арлетта сощурилась. При ближайшем рассмотрении Фельсенбург казался чуть старше и еще красивей, правда, на северянина не походил совершенно. Впрочем, это было дело герцогинь фок Фельсенбург.
        - Рамон узнал об убийстве принца Фридриха, - объяснил от окна Рудольф. - Он здраво рассудил, что наследник Фельсенбургов в случае заключения перемирия будет полезен обеим сторонам. Я склонен с этим согласиться, а граф готов с рассветом выехать к Проэмперадору Севера. Лучше не медлить, но у вас наверняка есть вопросы, и лучше их задать прямо теперь. Наш гость покинул Эйнрехт в третий день Летних Волн, тогда все обстояло, на первый взгляд, благополучно. Шадди?
        - С корицей. - До недавнего времени к незаконности всяческих потомков графиня относилась с равнодушием. История с Жермоном превратила ее в ядовитую змею, но этот Руперт наверняка был честным герцогским сыном, да и не подданным Олларов коситься на потомков бастардов. - Господин Фельсенбург, мой вопрос может вас удивить, но не видели ли вы над Эйнрехтом зеленого сияния?
        - Нет. - Молодой человек и не подумал выпучить глаза. - Но я могу ручаться лишь за небольшую часть города.
        - В столице Дриксен должны быть обители всех орденов, не считая кардинальского подворья и монастырей во имя святых. Вам не доводилось слышать о призрачных монахах...
        - О выходцах и их королеве...
        - Об оказавшихся неправильными гороскопах...
        - Об...
        Молодой человек отвечал четко и по существу, правда, он знал собственную столицу не так уж и хорошо, но это не удивляло. Росший в отцовских владениях и служивший на флоте парень не может помнить всех церквей, а старыми сказками Руперт интересовался не больше, чем Арно с Эмилем. Фельсенбург припомнил лишь призрак влюбленного, убившего себя под окнами отвергшей его замужней дамы, и странное привидение, меняющее, если так можно выразиться, свои привязанности.
        - Добрая Лорхен, - объяснял дриксенец, - ищет себе знатную подругу; она бродит по городу, подслушивает под окнами и выбирает самую лучшую девушку. Сама она решить не может и поэтому верит молве. Выбрав, Лорхен поселяется в доме своей избранницы и пытается с ней подружиться, только у нее не получается. Не встретив ответа, призрак обижается и хочет отомстить, но может лишь бродить по комнатам в ожидании, когда не оценившая его смертная состарится и утратит красоту. Тогда Лорхен ликует, чувствует себя отмщенной и тут же вновь отправляется на поиски.
        - И как долго это продолжается? - спросила Арлетта, понимая, что ее фантазии на подобное не хватило бы. Даже после визита набивавшихся в друзья Колиньяров.
        - Очень долго, - попытался припомнить Фельсенбург. - Дриксен еще не была кесарией... Если избранница уезжает из Эйнрехта, Лорхен следует за ней, но всегда возвращается в столицу.
        - То есть она все же привязана к месту?
        - Понимаете, сударыня, она никогда не выбирает простых девиц, только знатных, а они должны бывать при дворе. Вроде бы при жизни Лорхен хотела попасть в Ратушу на ежегодный Полуденный бал, но ей не хватало знатности. Девушка принялась искать подругу, которая могла ее провести, и нашла, но та почему-то на бал не поехала. Лорхен обиделась и убила ее, за что и была казнена.
        - Какая милая особа, - заметила Арлетта, понимая, что секундант Арно ей положительно нравится. - Вам доводилось видеть эту Лорхен?
        - Не только видеть. Лорхен пахнет розами и гнилой водой, запах держится очень долго. Я это знаю потому, что призрак тридцать четыре года преследовал мою бабушку.
        Эйнрехтская Лорхен стоила кабитэлского Валтазара, но к нынешним погромам отношения явно не имела. Разве что нынешние лорхен бросились бить тех, кто им что-то недодал, начиная с регента и его принцессы.
        - Руперт, - не выдержала графиня, - вы ведь позволите мне вас так называть? Эта Лорхен, часом, не прицепилась к принцессе Гудрун?
        - Нет. Видите ли, она выбрала жену Иоганна фок Штарквинда и не может ее оставить, потому что графиню продолжают считать красавицей...
        Разговор продолжался еще часа два, но полезного принес мало. Эйнрехт не только взбесился иначе, чем Оллария, в нем и предпосылок-то никаких не имелось, разве что Руперту иногда становилось противно. Парень объяснял это судебными подлостями, и, вполне возможно, так оно и было.
        - Я хотел, чтобы вы его выслушали сами, - признался Рудольф, когда выпотрошенный граф отправился готовиться к новой дороге. - Не скажу, что я перестал себе доверять, но Лионель со своей девицей ощипали меня изрядно... Чувствовать себя старым простаком еще то удовольствие; спасибо, Талиг не на мне одном держится, случись что, переживет. Другое дело, что умирать меня пока не тянет.
        - Ли в ловле бесноватого не участвовал. - Арлетта взялась за очередную чашку шадди и, как всегда, вспомнила Левия. - Девушка все придумала сама, она вообще со странностями. В городах таких почти не бывает, а в деревнях случаются, особенно поближе к Алату.
        - Не могу не верить матери господаря Сакаци. - Рудольф все же улыбнулся. - Вы полагаете, чувствовать, что тебя в твою слепоту ткнул носом не маршал, а девчонка, приятней?
        - Для вас вряд ли новость, что дети порой идут дальше нас. Отдавая маршальскую перевязь Росио, вы не могли об этом не думать.
        - Я думал спокойно пожить хотя бы лет двадцать, - Ноймаринен красноречиво потер спину, - и уж точно не думал, что Двадцатилетняя война и даже Алиса покажутся золотым веком. Ну, не золотым, серебряным... Что там у вас такое?
        - Монсеньор, прошу меня простить. - Мнущийся у двери адъютант выглядел озадаченным. - Корнет Понси стоит на чердачном балконе и обещает прыгнуть с него, если его не отпустят в действующую армию.
        - Он тепло одет? - спросила Арлетта, вспомнив блестевший на траве иней.
        - В парадном мундире.
        - Скоро спустится, - предрекла графиня. - Замерзнет и спустится.
        - Несомненно. - Глаза регента блеснули. - Подготовьте-ка приказ о переводе корнета Понси в распоряжение маршала Лионеля Савиньяка и отправьте оного корнета вместе с Фельсенбургом. Вот так-то, сударыня...
        - А вы мстительны, - заметила Арлетта, когда адъютант, с трудом сдерживая смех, метнулся к двери. - Осталось понять, кому вы мстите? Не хотелось бы, чтоб девушке.
        - Никому. Я всего-навсего вспомнил молодость... Лаик, нарианский лист, завязанные штанины и святую уверенность, что все как-нибудь да образуется. Мы ведь тоже умели шутить, Арлетта, мы знали все и считали себя не то чтобы бессмертными... Просто смерти для нас не существовало, а впереди была сплошная скачка за радостью. Вам не смешно?
        - Нет, - улыбнулась Арлетта. - Мне спокойно. По крайней мере, за вас.
        3
        Лиловые, белые, медно-красные лепестки закручивались внутрь, пытаясь удержать капли. Цветы напоминали огромных пауков, и Мэллит их почти боялась, но все равно разбирала и ставила в воду. Высокие серебряные вазы с гербами напоминали о повелевающем Волнами, из чьих рук Мэллит без страха приняла бы любой дар, но первородной Ирэне гоганни не доверяла. Особенно после разговоров со слугами. Зачем хозяин замка отправился в место, где его супруга сбрасывает лед, будто одежду? Гоганни помнила дорожки, разделенные тростниками, там не было скользко, и путь не изобиловал камнями. Отчего граф упал в канал? Чего хочет графиня? Почему сегодня она пришла сама?
        - Мэлхен, - велела нареченная Юлианой, похвалив букеты, - рыжий поставь в гостиной, мы сейчас туда перейдем, и сходи погуляй... Нет, дождь же! Пойди, покажи здешним бедолагам, как готовят мучной соус. Ирэна, милочка, это настоящее объедение. Курт успел попробовать, ему так понравилось...
        - Я уже имела возможность убедиться в даре вашей дочери. - Серебряные глаза, серебряный голос и страх. - Все, к чему она прикасается, раскрывает лучшее, что в нем есть. Дичь, цветы, люди... Мне остается лишь завидовать.
        - Да, - губы роскошной коснулись лба Мэллит, - она у меня чудо. Ну, девочка, беги. Мэллит кивнула и выскользнула в гостиную. Она успела передвинуть винный столик в нише и развернуть кресла спинками к дверце для подачи угощений.
        - Мелхен, - укорила с порога спальни роскошная, - я же тебе говорила. Девушкам нельзя таскать тяжести, для этого есть мужчины и те, кому уже не нужно рожать. Конечно, так нам будет удобнее, но есть вещи, рисковать которыми нельзя. Ты поняла?
        - Да, - заверила гоганни и сделала заученный во дворце реверанс.
        Названная Юлианой решила уединиться с первородной, только девушка не могла этого допустить. Причинить вред так просто - обвившийся вокруг чаши зла всегда найдет способ ужалить. Дверь за собой гоганни не закрыла нарочно; сбегая по лестнице, она слышала голоса, а в гостиной слышали ее - Мэллит держалась ближе к стене, чтоб ковер не глушил цокот каблуков. Она уходит, как ей и велели... Уходит в кухни, где к Мелхен привыкли и где между вторым завтраком и обедом все слишком заняты, чтобы замечать что-то кроме разделочных досок. Старший над поварами не позволяет отлынивать, он видит все, но зачем Мелхен скрываться? Она спустилась за фруктами и желает сократить обратный путь. Она попросит открыть дверь на лестницу для слуг, и ей откроют, как не раз уже открывали.
        Яблоки и сливы гоганни выбирала не таясь, однако хлебный нож пришлось украсть. Узкий и длинный, он откроет изнутри щеколду; о другом его применении девушка старалась не думать, хотя знала, куда нанесет удар, если придется спасать доверившуюся.
        - Мне нужно подняться в Малую гостиную, - сказала Мэллит, и голос ее не дрогнул. Старший над поварами улыбнулся и снял с пояса связку ключей. - Я не вернусь до ужина.
        За спиной скрипнул, поворачиваясь в замке, ключ. Узкая лестница обвивала дымоход, но большие печи пока не топили. Корзину девушка оставила на верхней ступеньке и склонилась к двери. Нож действительно легко поддел щеколду, а петли в Озерном замке купались в масле. Оставалось выскользнуть в нишу, где на столике золотились утренние цветы, еще живые, уже убитые. Шитая серебром скатерть приподнялась и вновь опала тяжелыми складками, кошка и та произвела бы больше шума, чем Мэллит. Девушка прижала руку к груди, унимая сердцебиение, и свернулась калачиком на полу. Из своего укрытия она видела две пары ног и слышала два голоса, роскошная и первородная все еще говорили об осени.
        - ...я привыкла к дождям, - отвечала нареченная Ирэной, - но эта осень в самом деле выдалась слишком ранней.
        - Хватит, - велела роскошная, и Мэллит под столом сжала рукоятку ножа. - Хватит себя хоронить. Ты здорова и еще достаточно молода, чтобы выйти замуж и завести детей.
        - Странно слышать такое от вас. - Ровный голос первородной напоминал холодный дождь, не слишком сильный, но нескончаемый.
        - Была бы твоя мать жива, с тобой говорила б она. У меня, милая, восемь детей, и в твоем доме родится девятый, я была с Куртом двадцать четыре года. Мы встретились в Гюнне в мою вторую осень...
        О первой встрече и пирожках Мэллит слышала много раз, но слышала ли это хозяйка замка? Первородная не перебивала, ее голос раздался, лишь когда рассказ о первом дне счастья иссяк.
        - Приятно убедиться, что любовь с первого взгляда существует. - Дождь не стал ни сильнее, ни тише. - Мои родители, насколько я могу судить, тоже любили друг друга, но я мало знаю об их знакомстве. Я могу быть вам чем-нибудь полезна?
        - Ты можешь быть полезна себе, если одумаешься. Мне придется написать твоему брату, он не должен тебя держать здесь.
        - Это мой дом, госпожа баронесса, я не вправе его оставить, так же как и своих людей. Принимая предложение наследника Вальков, я взяла на себя определенные обязательства, и я их исполню. Полагаю, ваш покойный супруг меня понял бы.
        - Чтобы содержать замок в порядке, довольно толкового управляющего. Твой брат кого-нибудь пришлет, а нет, я займусь этим сама. Караулить пустую нору - что может быть глупее?
        - Простите, баронесса, это мое дело
        - Чушь. Ты не любила мужа и не хотела от него детей. Ты много чего насажала, рука у тебя в самом деле легкая - заставить алатскую ветропляску цвести в здешних краях надо суметь. И что, никто не сказал твоему мужу, что это за дрянь?
        - Пусть о зельях думают медики, мне нравятся цветы эвро алати, этого довольно.
        - Твой врач считает тебя здоровой. Он не болтун, но и не лжец. О бесплодии нет и речи, только о нежелании.
        - Мне этот разговор неприятен, и я не намерена его продолжать.
        - Я уже все сказала, иди и думай. Твой брат - умный мальчик, а женщины умнеют быстрее мужчин. Будь ты дурочкой, я бы говорила не с тобой, хотя такие, как ты, лучше понимают, когда с ними говорят мужчины.
        - Вы ошибаетесь, сударыня, я не только не понимаю мужчин, я не желаю их понимать. Наш разговор беспредметен, и я хочу прекратить его раз и навсегда. Я останусь в Альт-Вельдере столько, сколько этого потребует мой долг, и я не намерена связывать себя браком с кем бы то ни было. Валентина я ценю и искренне за него рада. Ему удалось порвать с прошлым, надеюсь, он добьется многого и поможет нашим младшим братьям. Я не позволю ему оглядываться. Прошу меня простить.
        Мэллит слышала, как шуршит платье. Шаги первородной были легки, но неспешны. Дверь открылась и закрылась, стук каблуков утонул в похожем на мох ковре, и вновь с ветром заговорил дождь, он рассказывал о чем-то плохом и неотвратимом, ветер то слушал, то принимался издевательски свистеть. Роскошная не шевелилась, и гоганни, встревожившись, вылезла из-под стола.
        - Откуда ты взялась? - спросила нареченная Юлианой, и Мэллит не стала лгать.
        - Я поднялась из кухонь, - объяснила она. - Я сказала, что несу фрукты, и велела отпереть нижнюю дверь для слуг. Верхнюю я открыла сама и спряталась под столом. Графиня полна зла, она может быть вредоносна...
        - Глупости какие. - Овдовевшая махнула рукой. - Дурочка вовремя не родила и вбила себе в голову кучу ерунды, но вреда в том никакого. Разве что для нее самой. Я напишу Придду, пусть вытащит сестру из этого рыбного садка и увезет к людям. Курт так и сделал бы.
        - Здесь много зла, - не отступила Мэллит, - и в доме, и в садах. Там был нехороший колодец, его засыпали, но беда не ушла.
        - Ты опять? - Роскошная положила руку на живот и улыбнулась. - Ну что бы тебе в самом деле не принести фруктов... Не хочется тебя лишний раз гонять...
        - Я принесла яблоки и сливы. Я оставила их на лестнице.
        - Умница! Ты всегда знаешь, что мне нужно, только перестань искать змею в молоке. Ее там нет и никогда не было.
        Мэллит промолчала. Она забыла сказать про хлебный нож и теперь могла оставить его себе.
        ГЛАВА 5
        САГРАННА. БАКРИЯ
        ГАЙИФА. ХАНЬЯ
        400 ГОД К.С. 12-Й ДЕНЬ ОСЕННИХ СКАЛ
        1
        - Гайифцы бросили-таки Хаммаила. - Маршал Дьегаррон поморщился; похоже, у бедняги опять болела голова. - Две с лишним недели назад павлиний корпус двинулся домой, сейчас как раз должен переходить границу.
        - Благая весть, - одобрил Бонифаций. Рядом с худющим кэналлийцем супруг выглядел особенно жизнеутверждающе, но жрать поменьше ему бы не мешало. - И что Хаммаил? Возрыдал и отпустил? Не верю.
        - И правильно, что не верите. - Дьегаррон опять поморщился, Матильде показалось, что брезгливо.
        - Так что же сотворил сей муж непотребный? - уточнил Бонифаций, озирая стол, уже накрытый, но пока лишенный главного. - Лобызал копыта Капрасова коня или веревочку поперек дороги натянул?
        - Это было бы слишком честно. - Маркиз поправил стоящие в глиняном кувшине цветы, свеженькие, еще в дождевых каплях. Неужели сам собирал? - Хаммаил выдвинул большую часть имевшихся у него сил наперерез Капрасу, но сам остался в своей резиденции. Дескать, он ни при чем, это у казаронов душа не вынесла гайифского предательства. Глупо, но с отчаяния чего не сделаешь...
        - Глупо, - вмешалась в разговор принцесса, понимая, что Альдо тоже бросили бы. Другое дело, что внук не преминул бы угостить наладившегося домой союзника сонным камнем. - Если б Капрас внезапно помер, можно было бы купить его офицеров или хотя бы попытаться купить, а так что? Корпус начинает марш домой, его не пускают, а Лисенку того и надо.
        - Истину глаголешь, - подтвердил муженек и отпихнул вознамеривавшегося поднять корзину с бутылками хозяина. - При твоей голове кланяться, хоть бы и наисвятейшему, последнее дело! Ходи так, будто корону уронить боишься... Так что там Адгемарово семя?
        - Оказии Баата не упустил. На следующий же день, точнее - в ночь после ухода верных Хаммаилу казаронов, резиденцию атаковали бириссцы. - Голос Дьегаррона был безрадостно-ровен, и Матильде захотелось маршала расцеловать. Отнюдь не по-матерински. - Нападающих было достаточно, чтобы смять охрану и ворваться во дворец.
        - Создатель любит не теряющих времени попусту; Враг тоже. Лишь зад свой от земли не подъемлющий никому не угоден. - Бонифаций ловко откупоривал вино и расставлял бутылки между блюд. Смиренно ждущих своей участи рыбин и птиц украшали наверченные из овощей цветы, вызывая в памяти самый мерзкий из виденных алаткой снов. Матильда протянула руку, вырвала из щучьей пасти рыжую морковную розу и вышвырнула в открытое окно. В ответ на два недоуменных мужских взгляда ее высочество выкинула луковую лилию.
        - Агарисом повеяло, - чуть смущенно фыркнула она. - Там вечно так... Прежде чем сожрать - розу в зубы. Бумажную.
        - Еретики и сквернавцы, - поддержал муж. - Договаривай, чадо. Бириссцы сии немалым числом не просто просочились на чужие земли, но и к самому казарскому обиталищу подобралась. На то время нужно - раз, и свои люди в Гурпо - два...
        - Лисенок загодя готовился, - бросила, борясь с дурацкой злостью, Матильда, - чего уж там. А Хаммаиловых дружков купить вряд ли трудно.
        Умный покупает, умный продает, а дурак - товар, что бы он о себе ни воображал. Внука тоже купили бы, не у Эпинэ, так у какой-нибудь сволочи вроде Хогберда... Правда, поганец оказался слишком умен даже для такой сделки, он просто не полез в ловушку. Хоть бы его мориски прирезали, борова пегого!
        - Да ты, горлица моя, никак недовольна? - прогудел начинающий раздражать супруг. - А для чего мы с тобой по горам скакали, как не для того, чтоб Лисенок, себе угождая, о Талиге радел?
        - Противно, когда королевские головы как капустные кочаны покупают! - Принцесса перевела взгляд на Дьегаррона, который хотя бы не светился от радости. Смотреть на маркиза вообще было приятно, Матильде с детства нравились мужчины, напоминавшие хищных птиц. А выскочила первый раз за удода, второй - за кабана.
        Маркиз взгляд выдержал, только чуть шире открыл глаза, большие, по ложке каждый.
        - Не думаю, что Хаммаил достоин вашего сожаления, - покачал он больной головой. - Я располагаю лишь слухами, но они очень похожи на правду. Вроде бы казарская охрана сложила оружие, поняв, что ее обманули. Люди слышали, как Хаммаил кричал: «Все на стены, и я за вами, мы сможем отбиться!», однако на стенах его не дождались. Потайной ход, обычное дело. Пусть наша война, сударыня, еще не стала вашей, но в Алате подобное вряд ли прощают.
        - Еще чего не хватало, - отрезала урожденная Мекчеи, - с зайцами у нас разговор короткий.
        С зайцами - да, а с твоим собственным братцем? На охоте Альберт от кабанов с медведями не шарахался, а вот от врагов, если б они заявились под стены? Хотя великий герцог Алати успел бы между собой и врагами кого-нибудь сунуть.
        - Сюзерен, уподобившись зайцу, становится вровень с капустой, - вздохнул Дьегаррон, - причем гнилой. Подлец еще может такую продать, человек порядочный выбросит и вымоет руки. Среди оставшихся с Хаммаилом, похоже, были и те и другие.
        - Готова поклясться, - буркнула, все еще размышляя о братце, Матильда, - ход, которым удирал казар, оказался не таким уж и потайным.
        - О подробностях и сам Лисенок, и те из его людей, кто все знает, пока молчат, но - и вот это известно точно - Хаммаил убит вместе с наследниками и кагетской родней, а гайифская захвачена для дальнейшего торга. Сейчас по всей юго-восточной Кагете режут непримиримых врагов Бааты. Кто-то, возможно, успеет добраться до Капраса, и его даже не выдадут.
        - Ваш Лисенок охотится, как положено, - с чувством произнесла алатка. - Обложил соперника по всем правилам, выкурил из норы, тот на засаду сам и выскочил.
        - Да, ваше высочество. - Может, коварство теперь уже единственного казара кэналлийцу и не нравилось, но тщательность проработки плана он оценил высоко. - Баата показал себя умным и решительным человеком.
        - Мы же, - проревело из-за спины, - памятуя о планах богоданного нашего регента, должны встретиться с сим хищником, мелким, но полезным благому делу.
        - Баата жаждет того же, - обрадовал Дьегаррон, - по его словам, пришли важные новости из Паоны, а это повод для заверений в дружбе.
        О своей роли в исходе Капраса из Кагеты хитрец вряд ли станет распространяться, но то, что гаийфцы уходили через владения Бааты и чуть ли не под охраной его отрядов, требует объяснений, и казар намерен их предоставить прежде, чем мы его спросим. При этом вести из Паоны у него должны быть настоящими, этот человек, насколько я мог понять, лжет не больше, чем требуется.
        - А ну его к кошкам! - неожиданно кратко заявил муженек. - Вино продышалось, тайны кончились, брюхо свело, пора вкушать. Зови своих соратников, и начнем благословясь.
        Дьегаррон вырвал у форелины помилованный Матильдой свекольный цветок и исчез; теперь на столе остались лишь дикие мальвы в глиняных кувшинах. Живые, даже в росе... Неужели кэналлиец собирал их сам? Неужели для чужой жены?! Матильда потянулась к букету, выбрала темно-красный цветок, пристроила на все еще отменной груди и покосилась на супруга.
        - Одобряю, - возвестил тот, хотя его никто не спрашивал. - А теперь изволь занять место свое за столом сим.
        Женщина хмыкнула, но послушалась, после чего пришлось хмыкнуть еще раз - Бонифаций уселся рядом, причем таким образом, что разглядеть из-за него хозяина можно было, лишь улегшись в тарелку. Это развеселило окончательно, и Матильда вдруг почувствовала себя Матишкой - верткой, смешливой, знающей толк в каверзах и подначках.
        - Хорхе, - спросила сакацкая язва, когда два полковника, генерал-адуан и верный Хавьер устроились за маршальским столом, - все забываю спросить, гитару вам вернули?
        - Да, ваше высочество, - подтвердил из-за мужнина брюха Дьегаррон, - сразу же.
        - Я хочу вас послушать, - объявила Матишка и засмеялась, как смеялась в пятнадцать лет, когда они с Фереком бегали за ежевикой.
        2
        Приличные командующие в походах богатеют, однако Капрас явно был не из их числа. Добычи по понятным причинам не имелось, Хаммаил платить не стал, и бросивший казара на его Каракисов маршал не счел себя вправе настаивать. Полученных от Лисенка взяток с трудом хватило на нужды корпуса, зато на загорбке прочно обосновался проклятущий Пургат. Настырный казарон вопил, ругался, требовал уважения и не желал понимать, что гайифцы не обязаны с ним нянчиться. Ламброс с Агасом предлагали гнать придурка в шею, но для этого Карло слишком чувствовал себя предателем. Не перед Хаммаилом, перед едва не заплакавшим Курподаем и не просыхающей от слез Гирени. Дурочка не усомнилась в том, что она казарской крови, и... наотрез отказалась переходить на попечение новоявленного «братца».
        Капрас уговаривал, кричал, целовал - не помогало ничего, кагетка рыдала, как хороший фонтан, и твердила «хачу с табой». В конце концов маршал сдался. Гирени просияла, захлопала в ладоши, позеленела и, зажимая рот, выскочила прочь, оставив будущего отца проклинать свою уступчивость. Вечером Карло написал Баате, через неделю получил ответ с завереньями в готовности в любое время принять «сестру» и «племянника», а на следующий день уходящий корпус настигли родичи Антиссы. Беглые.
        Умники исхитрились проскочить у бириссцев под самым носом. Карло нисколько бы не удивился, узнав, что Лисенок выпустил гайифцев нарочно, но беглецам подобное в голову не приходило, они почти свихнулись от пережитого страха. О Хаммаиле с Антиссой любящие родственники забыли напрочь, теперь их заботило одно - добраться до Гайифы, а вернее, до Кипары. Туда, где идет война, Каракисы не хотели, зато им требовалась охрана. Днем и ночью.
        - Лягушки кошачьи, - шипел рвущийся в бой Ламброс, - такие в задницу и заводят. Поперлись в Багряные земли, раздразнили морисков, а теперь бежать...
        - Не могу не согласиться, - вторил Агас. - Вторжения следовало ожидать, но когда это Коллегия в последний раз занималась делом? Вот виноватых искать - это по ним.
        Капрас угрюмо отмалчивался, хотя руки и чесались. Залепить пощечину опаскудившимся интриганам мешало лишь то, что интриганы потеряли все, а дотаптывать проигравших Карло не давало воспоминание о собственном возвращении из фельпского плена. Зато о встрече с Забардзакисом маршал мечтал все более рьяно, он даже придумал небольшую речь, предназначенную высшим воинским чинам. Речь не отличалась куртуазностью и зверски нарушала субординацию, но Капрасу она нравилась. Не сложилось.
        Корпус был в дневном переходе от границы, когда свеженькая порция Каракисов принесла весть о том, что Доверенный стратег Забардзакис больше не составит ни единого циркуляра. Ну и о прочих столичных радостях.
        Удиравшие на сей раз из предместий Паоны лягушки собирались укрыться в Кагете и на полном скаку врезались в передовой дозор Капраса. Поняв, что происходит, они потребовали встречи с командующим и принялись пугать новой властью и убеждать повернуть. В ответ маршал злорадно сообщил, что поздно - Хаммаила нет, и всё, что он, Карло Капрас, может предложить дорогим соотечественником, это пара родственников, а остальных можно поискать у казара Бааты. Каракисы паонские увяли и немедленно уединились с Каракисами кагетскими.
        - Мой маршал, - отчего-то шепотом произнес Ламброс, - а вдруг новый император - как раз то, что нам нужно?
        - Хорошо бы, - кивнул маршал и распорядился выслать вперед отряды для разведки и поиска местных властей. Новости бодрили и дарили надежду, остатки сомнений в судьбе Хаммаила забились в самый дальний уголок сознания, где и притихли. Карло ждал возвращения разведчиков и в ожидании тряс Агаса, но гвардеец внезапно утратил свою обычную говорливость.
        - Я больше не знаю Ореста, - сказал он, когда раздраженный командующий стал требовать ответа. - Поверьте, лучше не знать императора, чем знать о нем не то, что нужно. Орест показал себя решительней, чем можно было надеяться, но в таком случае он не вмешивался в... некоторые события не потому, что не мог, а потому, что не желал.
        - Ты о своей ссылке? - в упор спросил Капрас.
        - О том, что ей предшествовало. Меня сослали в Кипару, потому что я вызвал одного мерзавца, родича Каракисов, к слову сказать... Только вызвал я его, чтобы избежать ареста вместе с дедом по матери. Гвардейцы по-прежнему не могут свидетельствовать против своих соперников, а если ты не можешь свидетельствовать, ты не можешь и лжесвидетельствовать.
        Будь поблизости бешеный огурец, Капрас с удовольствием наподдал бы его ногой, но в седле не слишком полягаешься.
        - Ты впутался в заговор? - в упор спросил маршал. - В какой?
        - Никаких шагов предпринято не было, - Демидас был сама сдержанность, - хотя мы в самом деле ставили принца Ореста выше его братьев. Нам хотелось перемен, и мы не всегда держали языки на привязи.
        - Дед по матери тоже не держал?
        - Ему вменили в вину служебные злоупотребления.
        Служебные злоупотребления можно вменить в вину всем, и чем выше пост, тем очевиднее провинности. Другое дело, что это повод, а причина одна - политика. Тесть Динаса проиграл и потерял почти все. Голова, впрочем осталась.
        - Не хочешь напомнить о себе?
        - Кому? Мой маршал, я рискую повториться, но я в самом деле не знаю Ореста. И мне не нравится, когда столицу Гайифы громят гайифцы же. Если новый император сумел справиться с мятежом в считанные часы, чего он ждал все это время? Чего он ждал, когда преследовали его сторонников, и кто ему помог сейчас?
        - Не все ли равно, - отмахнулся предпочитавший не сомневаться, а радоваться Капрас, - лишь бы дело делалось.
        Агас не воевал, не считать же за войну стычку с дикарями на козлах. Парень силен в интригах, иначе не сумел бы вытащить своего маршала из ловушки, но представить толпу разбитых, потерявших любимого командира солдат он не в состоянии. Орест дал ребятам Задаваки сорвать злость на тех, кто в самом деле был виноват, и Карло его не осуждал. Того, кто полез бы защищать Коллегию, прикончили б и не заметили, зато теперь самое время выплеснуть оставшуюся злость на морисков. Ламброс думал так же.
        - Только б про нас не забыли, - беспокоился артиллерист. - В такой суматохе не корпус, армию потеряешь...
        Не потеряли; указ из Паоны подоспел к вечеру, его доставили императорской эстафетой. Вскочивший на коня в приграничном городке курьер знал о том, что он везет, не больше своего чубарого, новость же была столь же радостной, сколь и неожиданной, - под стенами столицы императорская армия одержала первую серьезную победу.
        - Датировано 16 днем Летних Молний. - Устав дозволял показывать скрепленный синим воском приказ только лицам в генеральском чине, и Карло решил не рисковать. - Писали чиновники, все обычные обороты присутствуют, но главное понятно. Сражение началось 13-го Летних Молний и закончилось на следующий день. Подступившие к самым стенам столицы вражеские войска были сначала остановлены у Белой Собаки, а затем и разгромлены. Язычники бежали, потеряв половину армии, угроза Четырежды Радужной Паоне снята, и это только начало.
        - У Белой Собаки? - уточнил плохо знающий центральные провинции Ламброс.
        - Я знаю этот пригород, - Карло оторвал глаза от бумаги, - там на южной окраине действительно можно неплохо обороняться, местность удобная. Далее... Нам предлагают «возрадоваться победе и восхититься величием богоизбранного императора Сервилия», так что сообщите своим людям, и через час прошу в мою палатку. По такому случаю мы просто обязаны выпить, но больше никаких задержек! Велено со всей возможной скоростью вести корпус к столице, но чтобы по прибытии быть в полной готовности. При этом мы должны исхитриться и по дороге набрать дополнительных рекрутов не менее чем на два пехотных полка, а также все необходимое для их содержания. С учетом времени года, расстояния и дорог нас ожидают в Паоне не позднее конца Осеннего Ветра. Должны успеть.
        3
        Бонифаций уходил громко, будто кабан сквозь кусты ломился. По-хорошему надо было оторвать зад от стула и благолепно выплыть вслед за супругом, но Матильда продолжала попивать слишком кислое, на ее вкус, вино и слушать. А Дьегаррон, раздери его кошки, - играть. В ранней юности алатка на парней не заглядывалась, пока в ее пятнадцатую Золотую Ночку за дело не взялись скрипки; гитара в маршальских руках кружила голову не хуже. Бьющий по струнам кэналлиец казался незнакомым человеком - лихим, здоровым и при этом отрешенным. Он видел то, о чем Матильда могла лишь гадать, вот она и нагадала, что это горы. Не белоголовые и зубчатые, как Сагранна, а мягкие, округлые, то темные от елей, то пестрые от залитых солнцем луговых цветов. И пусть на этих лугах пасутся гнедые лошади, звенят монистами девчонки, а звездными ночами полыхают костры и смех прерывается счастливым стоном. Да будет счастлива молодость, хоть бы и чужая, и да пронесет ее через все пороги, не изломав и не испачкав...
        - Что это было? - выдохнула алатка, когда кэналлиец прижал струны ладонью.
        - Танец, - откликнулся маркиз. - Мы танцуем, когда уходит лето, и оно оборачивается на стук кастаньет...
        - Так я и думала. - Принцесса залпом допила кислятину, внезапно показавшуюся терпкой, будто сакацкая рябина. - Почему вы не женитесь?
        - Зачем? У брата есть сыновья. - Дьегаррон отложил гитару. - Наша кровь останется под солнцем и без меня.
        - Допустим. - Матильда по-деревенски водрузила локти на стол. - Неужели вам никогда не хотелось турнуть вашу свободу к кошкам?
        - Хотелось. - Маршал знакомо поморщился, и вряд ли от боли. - Однажды я поторопился, потом стал опаздывать и опаздываю до сих пор... Дора Матильда, я не люблю исповедоваться.
        - Тогда пойте, - потребовала ее высочество, поскольку требовать поцелуя было стыдно. - У вас же все поют.
        - Только те, у кого есть голос. - Длинные пальцы пробежали по струнам, точно ветер над лугом пронесся и, слушая его, поднял голову рыжий осенний жеребец. - Мне не повезло...
        Уличить Дьегаррона в несомненном вранье принцесса не успела - вернулся муженек. Воздвигшийся у распахнутой двери, он напоминал стог сена, в котором засела немалая змея по имени ревность. Матильда усмехнулась и отодвинула тарелку.
        - Кто пил мансайское, тому кэналлийское кажется кислым... Маршал, я вам не верю, вы не можете не петь, но каждый имеет право на тайну. Благодарю за дивный вечер.
        Она вышла, задев бедром и не подумавшего посторониться хряка, то есть кардинала и супруга. За спиной тенькнула задетая струна, прозвучали удаляющиеся шаги - Дьегаррон уходил через другую дверь. Адюльтера не случилось. Его бы всяко не вышло, но заявившийся Бонифаций был несусветно глуп. Матильда так и сказала.
        - Ты болван, твое высокопреосвященство. Я живым мужьям не изменяю.
        Супруг угрюмо сопел, но молчал. Умник имбирный! Мало кто выскакивает замуж на седьмом десятке, а уж те, кого при этом ревнуют, наперечет. За такое стоит выпить чего-то приличного.
        - Флягу, - протянула руку алатка. - Спугнул песню, хоть касеры дай.
        - Бражница и блудница! - припечатал Бонифаций, но флягу с пояса отцепил. - Не отравлено, ибо грех достойное питие губить.
        - Вот-вот... Лучше зарезать. - Принцесса хватанула привычного пойла, привидевшийся рыжий конь фыркнул и умчался в призрачные горы, очень может быть, что навсегда, очень может быть, что со всадником. - Ну нравится он мне!
        - Увечные влекут глупые сердца прежде распутных. - Ревнивец отобрал флягу и присосался. Красой он не блистал, зато не был балбесом и размазней. По крайней мере, до свадьбы.
        - Вот и женился б на увечной, - отбрила алатка. - И дело б благое сделал, и мне бы жилы не мотал.
        Они упоенно ругались, все ближе подходя к той грани, где перепалка перестает быть перцем и становится ядом, надо было прекращать, но Матильда закусила удила. У них с Дьегарроном ничего не было, но могло быть, если б она не боялась себя и зеркала, а кэналлиец - ее. Кэналлиец стал бы последним, выбив из памяти ночь с Робером и полгода с Лаци. Не стал. Нарезал круги, рвал цветы, жалел и профукал, да и она хороша, брыкалась, как мориска, а ее раз - и в стойло. Для ее же блага, в Сагранне это стало ясно, а тут этот с мальвами, ведь сам же собирал! Сам!
        - А ну ответствуй, бражница, - взревел Бонифаций, плюхаясь на застеленное яркими кагетскими покрывалами ложе, - состояла ль ты в греховной связи с агарисским еретиком?
        - С кем, с кем? - нахмурилась принцесса. - У меня, чтоб ты знал, все, кроме Лаци и шада, были агарисскими, а еретик один ты!
        - Ох, глупа, - Бонифаций свел свои бровищи, - хоть и красой обильна, ну да в том и спасение твое. Краса женская Создателю угодна, что б там ханжи серые ни плели, а потому быть тебе в Рассвете. И мне быть, ибо благочинен, да и муки кой-какие претерпел... Только торопиться в кущи нам не пристало, не все души спасены, не все зло повержено, Паона многомерзкая торчит пока...
        - Беды-то, - отмахнулась Матильда, - все равно ведь сожрете... Хаммаила вон сожрали.
        - Не мы его сожрали, но грехи его. Не сбежал бы - глядишь, жив остался. Хороший человек по недосмотру ангельскому гибнет, и ангелы за то пороты бывают ветвями кипарисовыми. Поганцы ж конец свой по воле Его находят, и чем быстрей, тем для них же лучше, не все пакости свершить успевают, а стало быть, и спроса меньше!
        - Слышала уже. - Разнеси Альдо конь еще в Агарисе, сколько бы внук не успел натворить, но считать его смерть благом?! - Сорок раз... Что за еретик тебе покоя не дает?
        - Адриан твой безбожный. Чему ты с ним предавалась?
        Предашься с таким, как же!
        - Снам. Снам я предавалась, самым что ни на есть греховным.
        - Верю. - Супружеского выдоха хватило б наполнить небольшой парус. - И отпускаю тебе тот грех, а теперь вспоминай, что говорил тебе ересиарх. Сдается мне, знал он немало, а кому и сказать, как не той, кого тело хочет, а душа от любви великой да глупой не позволяет. Налить?
        Матильда молча протянула руку. Любви великой да глупой и впрямь хватало, но болтать Адриан не любил, зато спрашивать умел, как никто. Они и познакомились, когда молодой клирик с алым львом на плече явился узнать о Черной Алати, куда как раз собирался.
        - Охоту он искал. - Матильда зачем-то пригладила кудри. - Золотую... Только не повезло ему, а вот... Эпинэ ее встретил, потому и до Талига в одну ночь добрался.
        ПРИЛОЖЕНИЯ
        В книге имеются следующие приложения:
        - военные схемы;
        - избранные легенды Золотых Земель;
        - теоретические статьи
        - список действующих лиц цикла.
        notes
        Примечания
        1
        РЫЦАРЬ МЕЧЕЙ - придворная карта системы Таро. Означает, что вы на пути к цели, уже можно просчитать результаты. Если это человек, то энергичный, его сфера - конкретные дела. Быстро принимает решения, но лишен широты взглядов. ПЕРЕВЕРНУТАЯ КАРТА (ПК) - вы находитесь в стадии начинания. Также означает человека, который не может выбрать, на чьей он стороне.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к