Дело о картинах Ван Гога Алексей Калугин
        Все под контролем #3
        Трудна и опасна работа сотрудников Департамента контроля за временем! Но зато на их долю регулярно выпадает высокая честь раскрытия самых головоломных загадок истории…
        Алексей Калугин
        Дело о картинах Ван Гога
        Глава 1
        Утро выдалось божественно прекрасным.
        Небо сияло изумительно волшебной, кажущейся почти невозможной голубизной, для которой Винсент давно уже подбирал краски.
        К сожалению, рассмотреть остальное мешала стена.
        Винсент неторопливо направился к воротам.
        Ворота, как всегда, были не заперты. Но обычно возле них сидел на табурете сторож, старик с неизменной потухшей трубкой в углу рта.
        Анри Божеле. Так звали сторожа приюта для душевнобольных в Сен-Поль-де-Мозоле. Собственно, он почти все время дремал, сидя на низком неокрашенном табурете, оперевшись спиной о выбеленный столб. Его фигура являла собой некий сакральный символ, не понятный никому, кроме обитателей приюта, у каждого из которых при одном только взгляде на старика Божеле пропадало само желание пересечь черту, отделяющую территорию приюта от мира, лежащего за воротами. За те пять лет, что Анри Божеле исполнял обязанности сторожа в приюте, у него ни разу не возникло непонимания с кем-либо из больных.
        Но сегодня старика Божеле на месте не было. Возле чуть приоткрытой створки ворот стоял только его табурет.
        Сей удивительный факт вызвал у Винсента легкое недоумение. В его понимании отсутствие старика Божеле на обычном месте было равносильно тому, как если бы таинственным образом исчезли сами ворота.
        Винсент приблизился к воротам и тронул правую створку рукой. Металлическая решетка качнулась на петлях, тихо пропевших свою короткую скрипучую песню, знакомую каждому, кто хотя бы раз выходил за ворота.
        Винсент выглянул за ворота лишь за тем, чтобы убедиться, что старика Божеле нет и там.
        Вдоль ограды тянулась узкая грунтовая дорога, по которой редко кто проезжал. А чуть дальше, всего в нескольких метрах от обочины, начиналось поле, засаженное подсолнухами.
        Не поле, а бескрайнее море фантастических желтых цветов.
        Огромные круглые соцветия с большими корзинками, плотно заполненными крошечными оранжевыми цветками, окаймленные широкими ярко-желтыми лепестками, сидели на упругих зеленых стеблях, сгибающихся под этой тяжестью, и плавно качались из стороны в сторону, когда над полем пролетал легкий, едва ощутимый вздох ветра.
        Винсент приподнял голову, чтобы взглянуть на неспешно проплывающие над полем облака. Созданное самой природой сочетание голубого, желтого и белого цветов было настолько великолепным, что у художника на мгновение перехватило дыхание. Голова закружилась, а в ушах послышался слабый, отдаленный, протяжный звон, похожий на комариную трель. Перед глазами поплыли, накладываясь друг на друга, словно мазки, положенные широкой кистью, фрагменты картин, которые Винсент только собирался написать.
        Винсенту было знакомо подобное состояние. Он неизменно погружался в него всякий раз перед тем, как приняться за новую картину. Прежде Винсент полагал, что это удивительное состояние даровано ему богом, который, выбрав его в качестве посредника, предоставил ему чудесную возможность не просто запечатлять удивительные моменты окружающей его реальности, но раскрывать при этом внутреннюю суть предметов и образов, которые для подавляющего большинства людей чаще всего оставались невидимыми. Но врачи в приюте объяснили ему, что это не так. Посещающие его видения вовсе не божественное откровение, а всего лишь плод его больной фантазии. Поэтому, если он хочет чувствовать себя здоровым, ему следует бороться с видениями, гоня их прочь всякий раз, как только они попытаются овладеть его разумом.
        У Винсента не было никаких оснований не верить тому, что говорили врачи. С тех пор, как он оказался в Сен-Поль-де-Мозоле, художник и в самом деле стал чувствовать себя лучше. И, хотя видения посещали его все реже, он нарисовал много новых картин, перенося на холст то, что уже было явлено ему когда-то. А одну из карин, «Красную виноградную лозу», даже удалось продать. Купила ее дама, которую пригласил в приют один из врачей, предложив ей взглянуть на картины Винсента. Даму звали Анна Бош, и заплатила она за картину Винсента ровно четыреста франков. Винсент был на седьмом небе от счастья. «Красная виноградная лоза» оказалась первой картиной, которую ему удалось продать. Кроме того, что теперь у него имелись деньги, необходимые для покупки холста, красок и кистей, сам факт продажи свидетельствовал о том, что есть люди, которым удалось увидеть в картинах Винсента то, что он пытался до них донести.
        Чтобы прийти в себя, Винсент сделал глубокий вдох. Достав из кармана пеньковую трубочку на тонком прямом чубуке, он аккуратно набил ее табаком и, сунув в угол рта, не спеша раскурил. Выпустив из уголка рта струйку сизого табачного дыма, Винсент вновь посмотрел на поле подсолнухов.
        На этот раз на губах его появилась мечтательная, немного смущенная улыбка. Полуприкрыв глаза, Винсент задумался о чем-то своем. Время от времени он подносил к губам трубку и делал глубокую затяжку.
        Так он стоял неподвижно возле открытых ворот приюта минут семь, пока в трубке не выгорел весь табак.
        Выбив трубку о выбеленную стойку ворот, Винсент сунул ее в карман и неторопливо зашагал в сторону поля.
        Раздвинув обеими руками зеленые, мясистые стебли, Винсент погрузился в море подсолнухов, наполненное тихим шелестом листвы и тяжелыми, дурманящими запахами летнего полдня, смешавшего воедино ароматы сухой земли, подвядшей на солнце листвы, пыльцы, слетающей с оранжевых рылец миллионов крошечных цветков, и еще что-то, напоминающее о пчелином улье, соты в котором полны меда.
        Винсент двигался вперед, не выбирая пути. Он не знал, куда и зачем идет. Он просто прокладывал себе дорогу среди стеблей подсолнухов. Время от времени, ладонью прикрывая глаза от острых солнечных лучей, он поглядывал на небо, как будто надеялся, что оттуда, сверху, ему будет явлен знак, узрев который он наконец-то поймет, верным ли путем движется.
        Неожиданно поле кончилось.
        Винсент вышел на выкошенную лужайку и чуточку удивленно посмотрел по сторонам. Причина его удивления крылась в том, что когда Винсент пробирался среди подсолнухов, видя вокруг себя только безбрежное желто-оранжевое, слегка колышущееся полотно, он почти поверил, что поле это никогда не кончится, поскольку оно и есть весь мир. И, вопреки расхожему мнению, жизнь - это тоже поле, которое каждому надлежит перейти.
        Неподалеку виднелся крестьянский двор. Трехоконный дом под двускатной крышей, чуть покосившийся сарай, хлев с распахнутыми воротами и истоптанный скотиной двор были обнесены изгородью из двух длинных параллельных жердей, перекинутых от столба к столбу.
        Винсент подошел к изгороди и, взобравшись на верхнюю перекладину, уселся на нее, поджав ноги, словно петух на насесте. Окинув взглядом двор, он не увидел ни единого живого существа, если не считать бабочки-капустницы, присевшей на конец топорища, глубоко загнанного в чурбак колуна.
        Что-то странное происходило сегодня в мире. Вначале от ворот приюта исчез старик Божеле, который никогда не покидал своего поста, а теперь еще и этот опустевший двор. Куда исчезли все люди?
        Размышляя над этим вопросом, Винсент достал из кармана трубочку, набил ее табаком и не спеша выкурил.
        Выбив трубку о перекладину изгороди, Винсент спрыгнул на землю.
        Сначала он заглянул в хлев. Здесь царил полумрак. Свет проникал через узкие горизонтальные окошки, похожие на бойницы. Резко пахло теплым навозом и прелой соломой. Но, так же как на дворе, в хлеву не было ни единого живого существа. Не видно было даже кур, которые на каждом крестьянском дворе глупо топчутся тут и там, разрывая лапами землю и мусор, в надежде отыскать что-нибудь, что можно кинуть в набитый мелкими камешками желудок.
        Винсент озадаченно покачал головой.
        Выйдя из хлева, он направился к сараю.
        Двери сарая были распахнуты настежь. Зайдя в помещение, Винсент увидел справа от себя длинный стол - две широкие, гладко оструганные доски, уложенные на козлы. На столе и вокруг него были рассыпаны золотистые стружки, наполнявшие воздух восхитительным ароматом древесной смолы.
        Винсент взял лежавшую на краю стола соломенную шляпу с широкими полями. Шляпа была изрядно помятой и далеко не новой. Из прорех на тулье и полях торчали пучки бледно-желтой соломы. Покрутив шляпу в руках, Винсент надел ее на голову и медленно двинулся вдоль стены, на которой были развешаны столярные инструменты.
        Так он дошел до противоположной стены с большим окном. Рамы со стеклами в окне не было, а широкая ставня, которой окно закрывалось на ночь, стояла снаружи, прислоненная к стенке сарая.
        На краю подоконника, залитого золотистым солнечным светом, лежала вещь, которую Винсент никак не ожидал здесь увидеть. Это был черный, покрытый слоем смазки пистолет, выглядевший совсем как новенький. Винсент ничего не понимал в оружии, а потому не мог определить даже марку пистолета. Да ему это было и не интересно вовсе.
        Винсент взял пистолет в руку. Ладонь почувствовала приятное тепло нагретого солнцем металла. Капля смазки потекла по запястью. Винсент поймал ее указательным пальцем другой руки, после чего вытер палец о край рубахи.
        Винсент надавил большим пальцем на выступающую скобу затвора. Сухо щелкнула взводящая курок пружина.
        Винсент посмотрел за окно, на расстилающееся от края и до края, залитое ясным июльским солнцем поле золотых подсолнухов, за которым не было видно даже крыш приюта, который он покинул, и улыбнулся - счастливо, как еще никогда в жизни.
        Прижав ствол пистолета к тому месту с левой стороны груди, под которым явственно ощущались ровные, неспешные удары сердца, Винсент нажал на спусковой крючок.
        Глава 2
        Тимур Барцис, генеральный инспектор Отдела искусств Департамента контроля за временем, возвышался над огромным, тяжелым двухтумбовым столом как скала, как монолит, как вечная, незыблемая основа всех основ. Абрис этой впечатляющей своими масштабами композиции напоминал пирамиду, причем, как отметил про себя инспектор Малявин, скорее пирамиду Храма Солнца в Мачу-Пикчу, нежели погребальную египетскую.
        Про стол, так же как про самого генерального инспектора, по Департаменту ходили легенды. Кто-то даже поговаривал, что стол этот, в достопамятные времена принадлежавший Леониду Брежневу, одному из правителей Советской Империи, до того приглянулся Барцису в бытность его оперативником, что, став генеральным инспектором, он не удержался и во время операции, проводимой под его контролем в середине 70-х годов XX столетия, умыкнул его прямо из Кремля.
        Редкая возможность как следует изучить легендарный стол отнюдь не наполняла радостью души инспекторов Малявина и Фроста. Так уж повелось в Отделе искусств: вызов в кабинет генерального инспектора чаще всего не сулил оперативнику ничего хорошего.
        -Итак, господа,- генеральный инспектор поднял голову и обратил свое красное, одутловатое лицо с огромным носом-картошкой и высоко поднятыми широкими надбровными дугами в сторону инспекторов. Тяжелый взгляд медленно переместился с одного на другого.
        Малявин зябко передернул плечами и, опустив глаза, принялся изучать носок своего левого ботинка. Фросту же пришла в голову безумная мысль побороться с генеральным инспектором взглядами. На это его спровоцировало, скорее всего, то, что он не ощущал за собой никакой вины. Но он совершенно упустил из виду тот факт, что вина - понятие весьма субъективное. И если сам ты не чувствуешь за собой никакой вины, то это вовсе не означает, что начальство придерживается на сей счет той же точки зрения.
        Должным образом оценив тоскливый взгляд Фроста, генеральный инспектор решил начать именно с него.
        -Может быть, вы перестанете строить мне глазки, инспектор Фрост,- медленно изрек он.- Я предпочел бы услышать ваше мнение о последнем Лондонском аукционе.
        -Ничего особенного,- дернул плечом Фрост.- Ни одна из работ, выставлявшихся в этом году на аукционе, не представляет интереса для нашего ведомства. Мемори-чип с компьютерной версией каталога мы с инспектором Малявиным приложили к нашему отчету и сдали в архив.
        -В архив, значит,- как будто просто констатируя факт, Барцис пару раз вяло кивнул.- А как насчет двух новых картин Ван Гога, не внесенных в Каталог всемирного наследия? Их, выходит, тоже в архив?
        Малявин, не отрывая взгляда от ботинка, меланхолично кивнул. Едва узнав о том, что шеф затребовал его с Фростом к себе, он уже понял, о чем именно пойдет речь.
        Последние пару месяцев Винсент Ван Гог не давал старику покоя. Да и не только ему одному. Весь отдел передернуло два месяца назад, когда на традиционной весенней галерее в Киеве были выставлены сразу три новые, никому прежде не известные картины Ван Гога. Спустя пару недель на аукционе «Кристи» всплыли еще две новые работы Винсента. Барцис поставил на уши весь отдел, но, естественно, никаких следов таинственного обладателя неизвестных картин Ван Гога, неожиданно решившего расстаться со своим сокровищем, обнаружить не удалось. Торговцы искусством, которые были обязаны предоставлять Департаменту контроля за временем всю необходимую информацию, ничем помочь не могли - все сделки по Ван Гогу были заключены через подставных лиц. Торговцев такое положение дел вполне устраивало, поскольку в противном случае они рисковали потерять самых выгодных своих клиентов. А инспекторам Департамента оставалось только зло скрипеть зубами да грозить торговцам санкциями, которых те, как правило, не слишком-то боялись, поскольку государственные служащие всегда были вынуждены действовать в рамках закона, который они же
сами и защищали, а у частных предпринимателей зачастую оставались лазейки, через которые они при каждом удобном случае пытались что-нибудь протащить.
        Пять ранее неизвестных картин Ван Гога, появившиеся за две недели,- это, как ни крути, нечто выходящее за рамки обыденного. Поэтому критику, которую обрушил генеральный инспектор Отдела искусств на головы своих подчиненных, следовало признать вполне обоснованной. Однако со временем все как будто улеглось. Факт внезапного появления пяти картин Ван Гога сам по себе, несомненно, настораживал, однако никакого злого умысла за ним, похоже, не крылось. Новые работы великого голландца заняли свои места в Каталоге всемирного наследия, а сотрудники Департамента, забыв о Винсенте, занялись более неотложными делами. Впрочем, как оказывается, забыли о нем все, за исключением генерального инспектора.
        Меланхолично ковыряя носком ботинка ковер на полу кабинета, Малявин пытался припомнить, чем он мог в последнее время прогневать судьбу? Почему еще две новые картины Ван Гога всплыли на всеобщее обозрение именно на том аукционе, на котором пришлось присутствовать ему с напарником? Разве мало на свете других мест, где торгуют картинами?
        Как бы там ни было, выбранная Малявиным тактика отмалчивания оказалась более чем успешной. Генеральный инспектор только время от времени бросал на него косой взгляд, вроде как просто для того, чтобы не забыть о его существовании, но все внимание шефа было обращено на Фроста.
        А Фроста словно вдруг прорвало. Вместо того чтобы повинно склонить голову, он вознамерился защитить свои честь и достоинство, прочитав Барцису вводный курс теоретической темпористики.
        -Видите ли, господин генеральный инспектор,- уверенно начал Фрост.- Все дело в том, что время представляет собой не прямую линию, а спираль с длиной витков, варьирующейся в своей протяженности от ста до ста пятидесяти лет. Соответственно, и путешествие во времени представляет собой не путь по прямой, а, образно выражаясь, прыжок с одного витка временной спирали на другой. Используя темпоральный модулятор, мы можем попасть не в любой, какой пожелаем, день прошлого, а лишь в один из дней, сопряженных через определенное число витков временной спирали с днем сегодняшним…
        Малявин, мельком взглянув на Барциса, заметил, что лицо генерального инспектора медленно приобретает багровый оттенок, подобно тому, как краснеет панцирь рака, брошенного в чан с бурлящим кипятком. Не успел Малявин мысленно отправить всем знакомым и незнакомым богам, к услугам которых прежде прибегать ему еще не доводилось, просьбу о том, чтобы его напарнику не пришло в голову объяснять генеральному инспектору принцип действия темпорального модулятора, как Фрост незамедлительно перешел именно к этому вопросу.
        -Принцип сопряженности, открытый в семидесятых годах двадцать первого века Стоцким, позволяет проникнуть в зону безвременья, заполняющую пространство между витками временной спирали, и, используя резонансные импульсы…
        Тут уж Малявин счел необходимым вмешаться, хотя прекрасно понимал, что тем самым рисковал, подобно громоотводу, навлечь на себя заряд начальственного гнева, масса которого, судя по выражению лица шефа, была близка к критической.
        -Я позволю себе перебить моего коллегу,- вклинился в речь Фроста Малявин, как только тот сделал короткую паузу, чтобы набрать в легкие воздуха,- поскольку вводная часть его речи грозит затянуться.- Он незаметно ткнул кулаком в спину попытавшегося было что-то возразить Фроста и открыто посмотрел в глаза генеральному инспектору.- Он просто хотел сказать, что из сегодняшнего дня мы можем переместиться на отрезок витка временной спирали, соответствующий 1864 году, когда Винсенту Ван Гогу исполнилось одиннадцать лет и о карьере художника он даже не помышлял. Следовательно, возможность контрабанды картин Ван Гога из этого года полностью исключена. Отрезок следующего витка временной спирали, сопряженный с сегодняшним днем, соответствует 1992 году. В это время Ван Гог уже признанный художник, давно ушедший в лучший мир, все его работы разошлись по музеям и частным коллекциям и занесены в каталоги. Исчезновение даже одной картины Ван Гога из 1992 года не могло остаться незамеченным. Не говоря уж о семи.
        -Таким образом,- тоном, не предвещающим ничего хорошего, начал Барцис,- вы хотите убедить меня в том, что семь ранее неизвестных картин Ван Гога, появившиеся на торгах за последние два месяца, никак не могут быть предметом контрабанды из прошлого. А следовательно, и Департаменту контроля за временем нет до них никакого дела. Я правильно вас понял?
        Прежде чем Малявин успел взвесить и всесторонне оценить реплику шефа с тем, чтобы подобрать тот единственный правильный ответ, который позволил бы обоим инспекторам избежать дальнейших неприятностей, Фрост уже радостно воскликнул:
        -Вы, как всегда, ухватили самую суть проблемы, господин генеральный инспектор!
        Малявин был уверен, что после такого Барцис непременно взорвется. Но, вопреки столь неутешительному прогнозу, генеральный инспектор сумел сохранить присущее ему ледяное спокойствие и каменное самообладание.
        -Ну вот и отлично,- гораздо тише, чем обычно, что в данной ситуации также следовало расценивать как дурное знамение, произнес он.- Поскольку совместными усилиями мы установили, что в темпористике я кое-что смыслю, самое время и вам, господа инспекторы, продемонстрировать свои способности. На это у вас ровно неделя. В следующую среду вы, вот в этом самом кабинете, поведаете мне о происхождении семи ранее неизвестных работ Ван Гога. До этого времени можете быть свободны.
        Констатируя тот факт, что сегодняшний разговор завершен, генеральный инспектор припечатал к лакированной поверхности стола широкую, тяжелую ладонь.
        Глава 3
        Малявин первым рванулся к выходу.
        Фрост, несколько подзадержавшись на старте, едва сумел догнать его в коридоре.
        -Ты в своем уме?!- не глядя на напарника, севшим от возмущения голосом зашипел Малявин.- Не смог придумать другого развлечения, кроме как начать злить старика?!
        -Я почувствовал, что он собирается повесить на нас это мертвое дело!- в искреннем порыве оскорбленной добродетели взвился на дыбы Фрост, по-прежнему не чувствующий за собой никакой вины.
        -Отлично!- вскинул руки к потолку Малявин.- Только не мни себя Кассандрой! То, что мы получили дело, вовсе не подтверждает твои провидческие способности, а свидетельствует о том, что усилия, которые ты для этого приложил, не пропали втуне!
        Выплеснув разом все свое возмущение безответственным поведением напарника, Малявин почувствовал себя значительно лучше. Остановившись возле кафе-автомата, он уже почти спокойным голосом спросил:
        -Тебе кофе взять?
        -Да,- угрюмо кивнул Фрост.- Черный, с тремя кусками сахара.
        -Знаю,- буркнул Малявин.
        Глава 4
        В кабинете Фрост первым делом схватил с полки толстенный каталог «Античное искусство» и, широко размахнувшись, что было сил шарахнул книгой по столу.
        -Когда я в должности стажера пришел в Департамент контроля за временем, мне предложили на выбор три отдела: наркотики, нравы и искусство,- Фрост раскрутил за спинку вращающееся кресло и, точно угадав момент, прыгнул в него.- Я выбрал Отдел искусств, решив, что это самое спокойное место. С тех пор я вот уже одиннадцатый год ежедневно убеждаюсь в том, как глуп был в молодости.
        Сделав последний оборот, кресло остановилось. Фрост посмотрел на коллегу в надежде найти в его взгляде сочувствие или, на худой конец, хотя бы понимание. Но вместо этого обнаружил лишь неизбывную тоску.
        -Я слышу это от тебя всякий раз после того, как мы выходим из кабинета шефа.- Малявин поставил перед напарником пластиковый стакан с кофе.- И вот что я думаю: если бы с того дня, когда ты начал работать в Отделе искусств, ты поумнел хотя бы на йоту, то сегодня дело о неизвестных картинах Ван Гога досталось бы не нам.
        -А при чем здесь я?- обиженно развел руками Фрост.- Старик с самого начала задумал скинуть на нас это дело.
        -Напрасно ты так думаешь,- недобро усмехнулся Малявин.- Решение о передаче дела нам Барцис принял только после твоего блестящего выступления.
        -С чего ты это взял?
        -Наблюдательнее надо быть, коллега,- Малявин снисходительно похлопал напарника по плечу.- У старика под рукой лежал лист бумаги, на котором красным карандашом было написано: «Первое. Малявин и Фрост - Лондонский аукцион. Второе. Герасимов - Ван Гог». После того как ты помог старику уяснить принцип действия темпорального модулятора, его рука, не дрогнув, вычеркнула второй пункт.
        -Я действовал в наших общих интересах,- убежденно заявил Фрост.
        -А, что теперь толковать об этом…- вяло махнул рукой Малявин.
        Присев на угол стола, он сделал глоток кофе и недовольно поморщился. Наладчик, два дня ковырявшийся в автомате, так и не смог научить его готовить напиток, соответствующий названию. То, что наполняло стакан, походило на кофе только цветом и температурой, но никак не ароматом.
        -С чего предлагаете начать расследование, коллега?- отставив стакан в сторону, воззрился на напарника Малявин.
        -Но ты-то понимаешь, что эти картины никак не могут являться контрабандой из прошлого?- с надеждой посмотрел на него Фрост.
        -Это я понимаю,- кивнул Малявин.- Чего я никак не могу понять, так это того, откуда в XXII веке могли появиться семь!- Акцентируя внимание на этой цифре, Малявин поднял указательный палец.- Семь ранее неизвестных картин Ван Гога! Если у тебя имеются на этот счет какие-то соображения…
        -Неожиданная находка где-нибудь в запасниках исключается?- на всякий случай спросил Фрост.
        -Абсолютно,- покачал головой Малявин.- Случайно могла бы затеряться одна картина, но никак не семь.
        -А как тебе гипотеза насчет династии безумных коллекционеров, прятавших все это время картины Ван Гога в своем фамильном склепе?- предложил новую версию Фрост.
        -Это звучит уже лучше,- сохраняя серьезный вид, кивнул Малявин.- Но нам придется представить шефу главу этой спятившей семейки.
        -Если серьезно, у меня нет абсолютно никаких идей,- безнадежно покачал головой Фрост.
        -Аналогично,- тяжко вздохнул Малявин.- И все же нам нужна для начала хоть какая-то версия, за разработку которой можно взяться.
        -Что мы имеем,- Фрост приготовил раскрытую ладонь, с тем, чтобы начать загибать на ней пальцы.- Семь интересующих нас картин Ван Гога не могли быть переправлены контрабандным путем из прошлого. Версию о неожиданной находке в наше время мы тоже исключаем. Следовательно…- Фрост сделал многозначительную паузу.- Это не Ван Гог.
        -Подделка?- спросил Малявин.
        -Единственное возможное решение,- ответил Фрост.
        -А как же заключения экспертов?
        -Эксперты, работающие на торговцев произведениями искусств, получают свою долю от выручки, а потому заинтересованы в том, чтобы картины были оценены как можно дороже. Ну а что касается музейных экспертов, то им, возможно, и удалось докопаться до истины, вот только не хотят они признаваться в том, что ценное приобретение оказалось на самом деле всего лишь умело сработанной подделкой.
        Малявин потер рукой подбородок.
        -Звучит вполне правдоподобно,- сказал он.- Остается только получить доказательства.
        -Две из пяти картин приобретены Цветаевским музеем,- улыбнулся Фрост.- С него и начнем.
        Глава 5
        Спустя два часа инспекторы сидели в кабинете директора Цветаевского музея, имея на руках санкцию ответственного эксперта Департамента контроля за временем, удостоверяющую необходимость дополнительной экспертизы недавно приобретенных музеем картин Ван Гога «Нарциссы» и «Мост над бурными водами».
        Ознакомившись с предоставленной ему бумагой, директор тяжело вздохнул.
        -Так и знал, что с этими двумя картинами возникнут проблемы,- признался он.- Но удержаться от их приобретения не смог. Это подлинные шедевры Ван Гога, ставшие украшением нашей коллекции.
        -Какие именно проблемы вы имели в виду?- тут же поинтересовался Фрост.
        -Не знаю,- растерянно пожал плечами директор.- Но вот вы пришли, а значит, и проблемы возникли… Я же здравомыслящий человек и понимаю, что просто так, ниоткуда в XXII веке картины Ван Гога возникнуть не могут.
        -Ну, пока мы никаких претензий к вам не имеем,- заверил директора Малявин.- Мы просто хотели бы взглянуть на картины и взять на экспертизу образцы использованных в них материалов.
        При последних словах инспектора директор болезненно поморщился, словно это у него собирались брать образцы живой плоти.
        -Картины выставлены в зале,- сказал он.- Если не возражаете, мы взглянем на них прямо там.
        -Конечно,- согласился Малявин.- Только на то время, пока мы будем работать с картинами, зал придется закрыть для посетителей.
        Глава 6
        Новинки занимали почетные места среди двух десятков других картин великого голландца, составляющих постоянную экспозицию музея. Небольшого размера, как почти все работы Ван Гога, они были заключены в простые светлые деревянные рамы.
        Полотна, ставшие для инспекторов причиной головной боли, были поистине великолепны.
        На первой, называвшейся «Нарциссы», был изображен букет цветов, поставленный в прозрачный стакан с водой. Фон картины был почти абсолютно черным, с незначительными темно-фиолетовыми вкраплениями и редкими золотистыми точками, похожими на пронзившие беспросветную ночную мглу звезды. Удивительный визуальный эффект возникал за счет того, что стакан не имел под собой опоры, но при этом не висел в окружающей его темноте, а твердо и уверенно стоял на чем-то, утопающем во мраке и остающемся невидимым для зрителя.
        Вторая картина также полностью соответствовала своему названию. На ней был изображен крутой изгиб реки. Ударившись в ближний к зрителю берег, водный поток словно бы распадался на бесчисленное количество тончайших нитей, которые, причудливо извиваясь, сплетались в замысловатые орнаменты, похожие на таинственные знаки никому не известной письменности. Река исчезала за краем рамы и снова возникала на втором плане картины. Именно там, в правом верхнем углу, над водным потоком нависал небольшой горбатый каменный мост без перил, который был почти неразличим из-за царившей вокруг темноты. Ночь, изображенная на картине, была безлунной. Только редкие золотистые точки звезд, складывающиеся в незнакомые созвездия, украшали почти абсолютно черное небо, которое благодаря мастерству художника казалось бесконечно глубоким. Весь мир был поглощен мглой. Оставалась одна только река, но и ее воды уносились все туда же, во тьму.
        Возле картин инспекторов уже поджидал штатный эксперт музея с папкой документации под мышкой.
        -Вы уверены в подлинности картин?- вкрадчиво поинтересовался у директора Малявин.
        -Вне всяких сомнений,- уверенно ответил тот.
        -Меня настораживает то, что у обеих картин одинаковый фон,- признался Малявин.
        -Так же, как и у остальных пяти вновь явленных миру работ великого мастера,- улыбнувшись, добавил директор.- По-видимому, все они относятся к одному периоду в творчестве Ван Гога.
        -Точной датировки нет?
        -Нет,- покачал головой директор.- Но, по заключениям видевших эти картины специалистов, они, скорее всего, были созданы в последние годы жизни художника.
        Эксперт распахнул перед Фростом свою папку так, как это обычно делает официант, предлагая клиенту ознакомиться с меню.
        -Вот акты, сопровождавшие картины при продаже,- эксперт быстро перекинул несколько листов.- А это результаты экспертизы, проведенной лабораторией нашего музея. Как вы можете убедиться, для того чтобы подтвердить подлинность картин, мы тщательнейшим образом провели все необходимые исследования…
        Предоставив Фросту возможность поговорить с экспертом, Малявин занялся непосредственно картинами. Подойдя к той, на которой были изображены нарциссы, он кончиками пальцев провел по периметру рамы, словно желая убедиться в том, что на ней нет пыли.
        -Картины были приобретены в рамах?- спросил он директора музея.
        -Нет,- ответил тот.- Рамы наши. Бывший хозяин картин хранил их скрученными в рулоны. Даже на подрамники их натянули только для того, чтобы выставить на продажу.
        Малявин удивленно поднял бровь,- хранить шедевры Ван Гога, свернутыми в рулоны, было более чем странно.
        Инспектор осторожно провел пальцем по поверхности картины. Как и следовало ожидать, краски были покрыты сверху тонким, незаметным для глаза слоем стабилизирующего состава «200-В». Синтезированный лет тридцать назад жидкий полимер с необыкновенно высоким показателем текучести и близкой к нулевой степенью преломления света, обладающий способностью быстро твердеть на воздухе, в кратчайший срок завоевал признание как музейных работников, заботящихся о сохранности шедевров, так и самих художников, стремящихся сохранить свои работы для потомков.
        -Вы купили картины уже покрытые стабилизатором?- поинтересовался Малявин.
        -Естественно,- наклонил голову директор.- В наше время воспользоваться стабилизатором может любой. Однако следует признать, что эти две работы стабилизированы со знанием дела.
        -Мы не смогли обнаружить в покрытии ни единого изъяна,- вклинился в разговор музейный эксперт, которому успела наскучить не особенно содержательная беседа с Фростом.
        Чтобы взглянуть на тыльную сторону картины «Мост над бурными водами», Фрост приподнял ее за нижний край рамы.
        -Осторожнее!- бросившись к нему, директор схватился за раму с таким испуганным видом, словно инспектор собирался снять картину со стены и унести с собой.
        -Все в порядке,- недоумевающе взглянул на музейного работника Фрост.- Я умею обращаться с подобными вещами.
        -Задние стороны холстов обеих картин абсолютно чистые,- сказал директор.- Никаких надписей, пометок или штампов.
        Фрост удовлетворенно кивнул, но все же решил самолично удостовериться в истинности слов директора.
        -Кто дал названия картинам?- спросил Малявин, разглядывая тыльную сторону «Нарциссов».- На картинах стоит только подпись художника, но нет ни даты, ни названия.
        -Не знаю,- пожал плечами директор.- Мы оставили те названия, под которыми картины значились в аукционном каталоге.
        -Ну что ж,- Фрост поправил картину на стене.- Нам остается только взять образцы для анализов.
        При этих его словах директор побледнел так, что оба инспектора испугались, не случится ли у него сердечный приступ. Лицо же эксперта, напротив, сделалось багровым, словно перед апоплексическим ударом.
        -Не волнуйтесь вы так,- попытался успокоить музейных работников Малявин.- У нас первоклассное оборудование.
        Поставив на пол принесенный с собой кейс, Малявин раскрыл его и продемонстрировал музейным работникам семплер новейшего образца, снабженный автоматической насадкой для восстановления материи на молекулярном уровне.
        -Неужели это так необходимо?..- поднеся руку к горлу, сдавленным голосом произнес директор.
        Скорбно прикрыв глаза веками, Малявин молча наклонил голову. В эту минуту он был похож на врача, убеждающего родственников тяжелобольного в том, что предписанная им операция на самом деле необходима. Выждав положенное в подобных случаях время, инспектор обратился лицом к картине и в левом нижнем углу, возле самой рамы пронзил полотно микроиглой семплера.
        Процедура была обычная, сотни раз проверенная на других, менее ценных экспонатах. Мало того что прокол был практически незаметен для глаза, так еще и восстановитель материи воспроизвел на прежних местах все до последней молекулы, извлеченные из полотна иглой. Не было ни единого случая, чтобы кто-либо из экспертов, которым предлагалось изучить картину после взятия с нее образца, смог обнаружить место, где полотно было проколото иглой семплера. Музейным работникам все это было превосходно известно, и тем не менее, извлекая иглу семплера из картины, Малявин услышал у себя за спиной слово, едва слышно, но весьма выразительно произнесенное музейным экспертом:
        -Вандалы!..
        Малявин предпочел сделать вид, что не расслышал сказанного. Тяжело вздохнув, он наклонился, чтобы уложить семплер в предназначенную для него ячейку на дне кейса. Музейные работники могли думать о нем все, что угодно, но задачу свою он выполнил: оставшийся в полой игле столбик материала, представляющий собой образец среза полотна вместе со слоем нанесенной на него краски, будет передан на исследование в лабораторию Департамента контроля за временем.
        Глава 7
        Малявин с Фростом успели сдать образцы в лабораторию Департамента за десять минут до ее закрытия. Акцентируя особое внимание на том, что дело не терпит отлагательств и находится под личным контролем Барциса, инспекторы сумели добиться твердых заверений, что результаты исследований будут готовы к завтрашнему утру.
        И все же на следующий день, несмотря на все обещания, сотрудник лаборатории появился в кабинете инспекторов только ближе к обеду. Но был это не простой лаборант, обычно бегающий по этажам с документацией, а сам Игорь Кравич, о котором руководитель лабораторного отдела Департамента без тени улыбки говорил: «Если Кравич уйдет из лаборатории, ее придется закрыть». Кравич являл собой редкий тип не просто мастера, а подлинного фаната дела, которому посвятил жизнь. Он владел практически всеми методами исследования материи, позволяющими определить ее возраст. Рассказывают, что как-то раз он на спор определил точные даты и места изготовления трех совершенно одинаковых на первый взгляд носовых платков, всего лишь потерев материю между пальцами. Возможно, это была всего лишь байка. Но по поводу результатов, полученных Кравичем в лабораторных условиях, сомнений ни у кого не возникало.
        Войдя в кабинет, Кравич бросил на стол перед Фростом стандартную синюю папку, а сам упал в кресло, ладонью прикрыв глаза от яркого света.
        -Кофе…- едва слышно выдохнул он.
        -Момент…
        Малявин выбежал за дверь и вскоре вернулся с двумя стаканами пойла, изготовляемого кафе-автоматом.
        Приняв из его рук первый стакан, Кравич осушил его единым залпом, словно принимал лекарство.
        Возможно, вкус у кофе был и отвратительным, но кофеина в нем было достаточно. Сделав глубокий вдох, Кравич смог отвести ладонь от глаз и взглянуть на дневной свет покрасневшими от бессонницы глазами.
        -Опять всю ночь работал?- с сочувствием спросил Фрост.
        Кравич молча кивнул.
        Малявин протянул ему второй стакан кофе.
        -Ну и задачку вы мне подкинули!- сделав глоток, с восхищением цокнул языком Кравич.
        -Удалось обнаружить что-нибудь любопытное?- насторожился Малявин.
        -Все здесь,- Кравич стукнул ногтем по принесенной папке.
        Фрост раскрыл лежавшую перед ним папку и начал перебирать подшитые в ней листы, с восхищением и полнейшим непониманием всматриваясь в безупречную четкость вычерченных самописцами графиков, аляповатую пестроту цветных спектрограмм и восхитительную строгость бесконечных столбцов чисел.
        -Это годится для отчета,- прихлопнул бумаги ладонью Малявин.- А нам ты простым человеческим языком объясни, что тебе удалось выяснить? Эти две картины настоящие или нет?
        -Что ты понимаешь под словом «настоящие»?- как-то очень уж хитро посмотрел на инспектора Кравич.
        -Эти картины принадлежат кисти Ван Гога?- задал более конкретный вопрос Фрост.
        -Да,- уверенно ответил Кравич.
        -Черт!- с досадой щелкнул пальцами Малявин.
        -Но Ван Гог не мог их написать,- добавил Кравич.
        Оба инспектора с немым недоумением воззрились на эксперта, который, откинувшись в кресле, спокойно попивал свой кофе.
        -Как прикажешь это понимать?- первым пришел в себя Фрост.
        -Все по порядку,- поставив опустевший стакан на стол, Кравич подался вперед, в сторону слушателей.- В первую очередь я подверг компьютерному анализу голографические снимки обеих картин. Как вам, должно быть, известно, можно подделать стиль и манеру рисования того или иного художника, но движения грифеля его карандаша или мазки кисти неповторимы, как почерк человека. При тщательном анализе подделку всегда можно отличить, если имеется необходимое для точного сравнения количество образцов, достоверно принадлежащих интересующему нас мастеру. С Ван Гогом никаких проблем нет, поскольку образцов его художественного «почерка» более чем достаточно. После проведенного анализа компьютер дал ответ, что обе картины - и «Нарциссы», и «Мост над бурными водами» - принадлежат кисти Ван Гога со степенью вероятности 99,97 процента. Более точный результат удается получить крайне редко.
        -Значит, это все же настоящий Ван Гог?- спросил Фрост, не выдержав томительного ожидания.
        -Совершенно верно,- подтвердил Кравич.- Дальнейшее вас интересует?
        -Конечно,- поспешил заверить его Малявин.
        -Анализ доставленных вами образцов полотна и красок с обеих картин однозначно свидетельствует о том, что изготовлены они были в 60-е годы XIX века. Если бы кто-то попытался позднее воспроизвести технологии того времени, то даже в случае абсолютной неотличимости химического состава красок и полотна от оригиналов, на подделку указали бы характерные примеси, попавшие в материалы из атмосферы. Но вот углеродный анализ тех же материалов свидетельствует об обратном - их возраст не два с лишним века, а всего несколько лет…
        -Наш нынешний год сопряжен с 1864 годом,- быстро прикинул в уме Малявин.- Значит, кто-то мог привезти из того времени полотно, краски и кисти, которыми пользовался и Ван Гог…
        -А заодно доставил в наше время и самого Ван Гога,- усмехнувшись, добавил Фрост.- Все было бы прекрасно, только в 1864-м Винсенту едва исполнилось одиннадцать лет.
        -Да,- задумчиво потер подбородок Малявин.- Несостыковочка получается.
        -Может быть, вы все же дослушаете меня до конца, а потом уже будете высказывать свои умозаключения?- недовольно глянул на инспекторов Кравич.
        -Да-да!
        -Конечно!
        -Ну так вот,- Кравич расправил на колене край прожженного кислотой халата.- Судя по голокопиям, слой красок на картинах находится в идеальном состоянии. Подобное, скажу я вам, возможно только в том случае, если покрыть картину стабилизирующим составом не позднее чем через год после ее написания. Вот, собственно, и все, что я могу вам сообщить по данному вопросу… Да, для консервации картин был использован стандартный стабилизатор «200-В», имеющийся в продаже в любом художественном салоне.
        Оттолкнувшись руками от подлокотников, Кравич одним движением поднялся на ноги и направился к двери.
        -Эй, постой!- окликнул его Фрост.- Ты хочешь сказать, что картины стабилизатором покрывал сам Ван Гог?
        -Откуда мне знать?- пожал плечами Кравич.- Я рассказал вам все, что мне удалось обнаружить. А откуда появились эти картины - решать вам.
        С этими словами главный эксперт Департамента контроля за временем, хлопнув дверью, покинул кабинет, оставив двух озадаченных инспекторов в состоянии глубокой задумчивости.
        Глава 8
        Фрост еще раз, без всякой надежды, перелистал страницы оставленной Кравичем папки. В самом конце, после графиков и диаграмм, был подшит лист с напечатанными на принтере пятью строчками, в которых говорилось примерно то же самое, о чем только что рассказал инспекторам эксперт.
        -С таким заключением к шефу не пойдешь,- захлопнув папку, посмотрел на напарника Фрост.
        -Да уж,- согласился тот и, собрав оставленные Кравичем пустые стаканы, кинул их в контейнер для мусора.- Картины написаны Ван Гогом, но написать их он не мог,- процитировал Малявин слова эксперта и, недолго подумав, добавил: - Абсурд!
        -Давай посмотрим на дело с другого конца,- предложил Фрост.- Кравич утверждает, что картины были покрыты слоем стабилизатора не позднее года после их написания. Стабилизирующий состав «200-В» начал использоваться лет тридцать назад. Следовательно, как ни крути, мы имеем дело с махинациями во времени. Либо стабилизатор был отправлен в прошлое, либо картины, сразу же после их создания, каким-то образом попали в наши дни.
        -Картины никак не могли оказаться в нашем времени сразу после того, как вышли из-под кисти Ван Гога, поскольку предыдущий период сопряжения настоящего времени с последней четвертью XIX века закончился 45 лет назад, еще до создания стабилизатора «200-В». А следовательно, логичнее предположить, что флаконы со стабилизатором были переправлены в XIX век.
        -И были торжественно вручены одиннадцатилетнему Ван Гогу, который хранил их всю жизнь и использовал перед самой смертью,- продолжил Фрост.- А законсервированные картины он спрятал в условленном месте, о котором заранее договорился с таинственным незнакомцем, подарившим ему стабилизирующий состав. Ну а хитрый контрабандист сразу же после знакомства с малолетним Ван Гогом отправился в сопряженный с сегодняшним днем виток временной спирали и в 1992 году извлек картины из тайника и теперь продает их с аукциона.
        Малявин как будто не обратил внимания на откровенно насмешливый тон напарника.
        -Я думаю, все происходило не совсем так, как ты описал,- сказал он.- Но сама идея мне нравится.
        -Ты это серьезно?- недоверчиво сдвинул брови Фрост.
        -Абсолютно,- кивнул Малявин.- Иначе просто невозможно объяснить происхождение картин.
        -Все равно получается несостыковка,- покачал головой Фрост.- Даже если предположить, что картины были доставлены к нам из 1992 года, выходит, что с момента их написания до продажи прошло больше века. А Кравич уверяет, что материалам, использованным для создания картин, всего-то несколько лет. Такое впечатление, что кто-то вырывал их буквально из рук художника, быстро покрывал стабилизатором и сразу же тащил на аукцион.
        -Подобное могло бы произойти не в наши дни, а, скажем, лет через двадцать,- возразил Малявин.- Если, конечно, не брать в расчет возможность того, что одиннадцатилетний Ван Гог, создав несколько шедевров, подарил их незнакомому дяде, а потом надолго забросил занятия живописью. Быть может, определяя возраст материалов, Кравич не учел того, что они были защищены от контактов с окружающей средой слоем стабилизатора, а поэтому и старели медленнее?
        -На результаты углеродного анализа это не влияет,- возразил Фрост.
        -Ну, значит, где-то еще была допущена ошибка!- досадливо взмахнул рукой Малявин.- В противном случае, имея на руках предоставленные Кравичем результаты экспертизы, можно смело садиться за пересмотр основных постулатов темпористики! Нам сейчас только этого и не хватало!
        Подумав, Фрост решил, что спорить с основоположниками темпористики сейчас действительно не время.
        -Хорошо,- миролюбиво произнес он.- Что ты предлагаешь?
        -Предлагаю принять за рабочую версию возможность того, что некий весьма хитрый и расчетливый контрабандист из нашего времени связался с человеком из XIX века, близко знакомым с юным Ван Гогом…
        -И передал ему на хранение флаконы со стабилизирующим составом, чтобы он при случае…
        -Нет-нет-нет,- хитро улыбнувшись, покачал указательным пальцем Малявин.- Он просто предложил ему внимательно наблюдать за будущим художником, обещая за это регулярное вознаграждение. Передать ему стабилизирующий состав и договориться о месте, где будут спрятаны картины, он рассчитывает лет эдак через двадцать. После этого он отправляется в 1992 год, находит место, выбранное им в качестве тайника, и, обнаружив в нем картины, убеждается в том, что его партнер из XIX века поступил с ним честно. Он извлекает картины из тайника и, вернувшись в наше время, продает их с аукциона. Теперь у него есть деньги и для собственного безбедного существования, и для выплаты вознаграждения своему партнеру из прошлого. Ему остается только дождаться нужного времени и переправить в XIX век стабилизирующий состав.
        -В принципе такое возможно,- подумав, согласился Фрост.- Но в целом практически неосуществимо. При воздействии одновременно на два временных витка, не относящихся к настоящему времени, возникает слишком много элементов неопределенности. Что, если, получив картины и деньги за них, наш гипотетический контрабандист попросту забудет о том, что ему еще только предстоит переправить своему партнеру из прошлого стабилизирующий состав? Или по какой-то иной причине не сможет этого сделать? Или же попросту не заплатит своему партнеру вознаграждение, в связи с чем сделка окажется расторгнутой?
        -Но если картины уже здесь, значит, у него все получилось,- ответил Малявин. Секунд двадцать он наблюдал за напарником, задумчиво постукивающим кончиком карандаша по столу, после чего добавил: - Поделись, если у тебя на уме есть что-нибудь более интересное?
        Фрост кинул карандаш в подставку для авторучек.
        -И каким же образом ты собираешься вести поиски этого предполагаемого злоумышленника?- взглянув на Малявина, спросил он.- Со стороны торговцев, продавших картины, к нему подобраться не удалось…
        -Естественно,- кивнул Малявин.- Мы ведь имеем дело не с новичком, а с профессионалом очень высокого класса. Человек, спланировавший и провернувший столь сложную операцию, должен разбираться в теории темпористики не хуже университетских золотых голов. Да и практика у него должна быть серьезная. Прежде всего нам следует проверить всех известных контрабандистов, чтобы выяснить, чем занят сейчас каждый из них.
        -Особое внимание следует обращать на тех, кто внезапно отошел от дел,- добавил Фрост.- Не думаю, чтобы человек, сорвавший куш на Ван Гоге, продолжал бы мотаться в прошлое с рюкзаком, набитым безделушками.
        -Ошибаешься,- возразил ему Малявин.- Если наша догадка верна, то нашему клиенту необходимо время от времени бывать в прошлом для того, чтобы напоминать своему партнеру о его миссии. К тому же для некоторых контрабандистов перебрасывание товаров из одного времени в другое это не столько способ заработать на жизнь, сколько своего рода вид спорта.
        -Или даже своего рода искусство,- усмехнулся Фрост.- Вспомни хотя бы Марина. Сколько раз он уже отбывал срок в зоне безвременья, но как только вновь оказывается на свободе, первым делом покупает новый темпоральный модулятор.
        -Кстати, Марин вполне мог бы провернуть операцию вроде этой, с Ван Гогом. Лет пять назад он, помнится, попался на том, что пытался договориться с Цезарем Борджиа, чтобы тот заказал работавшему на него в то время Леонардо да Винчи авторскую копию с портрета Джоконды.
        -Да,- подумав, согласился Фрост.- Если бы Марин собрался как-нибудь описать все свои дела, включая те, о которых агентам Департамента ничего не известно, то получился бы великолепный учебник для стажеров.
        -И пособие для начинающих контрабандистов.
        -Марин, Марин, Марин…- Фрост трижды провел пальцем над контактной светоячейкой компьютерной клавиатуры.- На этот раз Марин вне подозрения,- сообщил он, бегло просмотрев появившееся на экране досье.- У него железное алиби. Вот уже почти год, как он находится в зоне безвременья.
        -Какой у него срок?
        -Год и два месяца. От стандартного обвинения,- нелицензированное использование темпорального модулятора,- Марин отказываться не стал. А вот товар, который должен был находиться при нем, до сих пор не найден.
        -А Марин, естественно, божится, что путешествовал в прошлое исключительно с познавательными целями,- усмехнувшись, качнул головой Малявин.
        -Естественно.
        -Давай в таком случае с него и начнем. Возможно, он сможет подсказать нам направление для дальнейших поисков.
        -Ты думаешь, Марин станет сдавать своих коллег?- Фрост скептически поджал губы.
        -А мы и не будем просить его об этом,- хитро улыбнулся Малявин.- Просто поделимся с ним нашей версией и попросим сделать свои замечания. Марин уже почти год находится в зоне безвременья, и посетители у него, как я думаю, бывают нечасто. Он не откажет себе в удовольствии порассуждать на интересную для него тему. А между делом, глядишь, и сообщит нам что-нибудь полезное.
        Глава 9
        Что представляет собой зона безвременья, внятно не может объяснить ни один из признанных корифеев темпористики. На иллюстрациях в учебниках зона безвременья занимает пространство между витками временной спирали, которая сама по себе всего лишь наглядная модель, а вовсе не точное воспроизведение того, что на самом деле представляет собой непрерывный поток времени. С таким же успехом, исследуя строение молекул, можно ожидать, что воочию увидишь разноцветные шарики, соединенные друг с другом тонкими проволочками.
        И тем не менее зона безвременья существовала. Вход в нее можно было открыть с помощью любого, даже самого примитивного темпорального модулятора. Так же не составляло труда открыть и выход, вот только никогда нельзя было определить заранее, в какое время он приведет, поскольку в зоне безвременья не действовал принцип сопряженности витков временной спирали.
        Сразу же после открытия зоны безвременья было предложено использовать ее для сброса токсичных отходов. Естественно, столь мудрое решение могло зародиться только в голове кого-нибудь из членов правительства. К счастью, Департаменту контроля за временем удалось добиться наложения вето на этот проект.
        Сам Департамент, создав несколько постоянных узлов перехода в зону безвременья, приспособил ее под место отбытия наказания для нарушителей закона о межвременных переходах. В зоне безвременья человек не испытывал абсолютно никаких физиологических потребностей, что значительно упрощало и удешевляло содержание правонарушителей. Даже больные с хроническими заболеваниями на время заключения забывали о своих недугах.
        Заключенному надевался на руку электронный браслет с персональным кодом, после чего осужденный проходил через камеру перехода и исчезал в бездне безвременья. Вновь дверь камеры открывалась перед ним только тогда, когда старший охранник набирал на пульте управления код заключенного. Сам наказуемый, в случае необходимости, мог так же с помощью браслета связаться с охранниками и попросить о встрече.
        Все нарушители закона, направляемые Департаментом контроля за временем для отбытия наказания в зону безвременья, были неплохо подкованы в области как теоретической, так и практической темпористики, поэтому за все время существования подобной практики наказаний не было ни единого случая, чтобы кто-либо из заключенных попытался скрыться от охранников, сняв с руки браслет. Каждый из них отлично понимал, что самостоятельно выбраться из зоны безвременья ему не удастся никогда. Избавившись от браслета, можно было только превратить определенное судом наказание в бессрочное заключение в пустоте.
        Глава 10
        Охранник вставил в щель определителя пропуск, который вручил ему Фрост, и пробежал глазами появившуюся на экране информацию.
        -Павел Марин,- прочитал он.- Срок: год и два месяца. Отбыл: девять месяцев и двенадцать дней. Дополнительное расследование?- спросил он, подняв взгляд на инспекторов.
        -Частный визит,- мрачно буркнул в ответ Малявин.
        Вообще-то охранника стоило бы поставить на место. Получив удостоверение инспектора Департамента и одноразовый электронный пропуск, он не имел права расспрашивать посетителей о том, с какой целью они хотят встретиться с заключенным. Его дело - открыть вход. Да только не хотелось сейчас инспектору цепляться к охраннику,- и без того настроение было мерзкое.
        Охранник понял, что едва не нарвался на неприятность. Вручив Фросту два электронных браслета, он набрал на клавиатуре код заключенного Павла Марина и молча указал инспекторам на дверь камеры перехода.
        -Посетители у Марина бывают?- задал вопрос охраннику Малявин.
        -Редко,- ответил тот.- Примерно раз в месяц заглядывает к нему двоюродный дядя. Приносит книги, краски и холсты,- заметив недоуменно приподнявшуюся бровь инспектора, охранник счел нужным пояснить: - Марин неожиданно открыл в себе талант живописца.
        -Ну и как у него, получается?- спросил Фрост.
        Охранник презрительно скривился.
        -Мой трехлетний сынишка рисует лучше.
        Дождавшись щелчка автоматического замка, Малявин открыл дверь, по внешнему виду ничем не отличавшуюся от тысяч других, которые ему приходилось открывать. Однако здесь, за стандартной, выполненной под дерево облицовкой, крылась толстая стальная плита, пронизанная многочисленными полостями, заполненными сложной автоматикой и проводами.
        Переступив порог, инспекторы оказались в ярко освещенной камере, похожей на кабину лифта. Напротив двери, через которую они вошли, находилась еще одна, точно такая же.
        Как только первая дверь закрылась, над второй зажглось узкое горизонтальное табло, по которому быстро побежала красная полоса. Наблюдая за индикатором перехода, Малявин застегнул на руке браслет, который передал ему Фрост.
        Едва красная полоска заполнила все табло, цвет ее сменился на зеленый. В двери щелкнул замок. Фрост легонько толкнул дверь, и она плавно отошла в сторону.
        Инспекторам и прежде доводилось бывать в зоне безвременья, и оба они представляли себе, что именно следует ожидать после того, как откроется вторая дверь камеры перехода. Но к жутковатому ощущению падения в бездну, возникающему всякий раз в первое мгновение после перехода в зону безвременья, привыкнуть было невозможно.
        Взявшись рукой за край дверного косяка, Фрост в нерешительности замер. За порогом была пустота.
        И не только за порогом. Пустота простиралась во все стороны, заполняя собой все доступное взгляду пространство. Единственной материальной вещью, за которую можно было ухватиться рукой, оставалась дверь.
        Пустота за порогом была черная, густая, глубокая, бесконечная, как сама вечность. Казалось, стоит протянуть руку, и рука исчезнет, проглоченная пустотой. Но, что странно, одновременно с этим темнота была абсолютно нереальной, похожей на задник декорации для театральной постановки, действие которой происходит ночью. В этом алогичном, противоестественном пространстве отказывали все органы чувств, помогающие человеку в обычной обстановке определять свое местоположение. Взгляд бесцельно блуждал по сторонам, стараясь поймать хоть какой-то ориентир, указывающий, где находится верх, а где низ. Глаза, пытаясь бороться с пустотой и мраком, напрягались до тех пор, пока не начинало казаться, будто непроглядную тьму пронизывают мириады крошечных, ослепительно ярких звездочек.
        Впрочем, продолжалось все это недолго. Если у прибывшего в зону безвременья человека не было проблем с вестибулярным аппаратом, то головокружение и растерянность исчезали спустя несколько секунд.
        Фросту, для того чтобы прийти в себя после перехода, потребовалось лишь сделать глубокий вдох. Он шагнул за порог и оглянулся на задержавшегося в камере перехода Малявина.
        Как только оба инспектора покинули камеру, дверь автоматически закрылась, и тотчас же все ее линейные размеры сжались в точку, затерявшуюся во тьме. Однако с таким же успехом можно было предположить, что дверь стремительно унеслась куда-то вдаль, сделавшись почти неразличимой,- находясь в пустоте и не имея никаких определенных ориентиров, судить о расстоянии было невозможно.
        Впрочем, как только дверь камеры перехода исчезла, выяснилось, что окружающее пространство не так уж и пусто.
        -Добро пожаловать, господа!- услышали инспекторы позади себя приветливый голос и, оглянувшись, увидели человека, сидевшего прямо в пустоте так, словно под ним находилось просторное кресло.
        На вид человеку было лет пятьдесят или чуть больше. Лицо у него было широкое и открытое, а роскошная грива чуть вьющихся волос придавала ему некоторое сходство с Бетховеном. Одет он был в домашний костюм из темно-синего плюша: штаны и короткая курточка, подпоясанная плетеным шнурком с широкими кистями на концах. На ногах - шлепанцы с острыми, загнутыми кверху носами.
        Неподалеку от него, так же прямо в пустоте, стоял или, быть может, правильнее было бы сказать, висел телемонитор, рядом с которым располагалась небольшая стойка, заполненная видеодисками. В зоне безвременья не действовали никакие средства связи, но заключенные могли, заблаговременно ознакомившись с программой, заказать ту или иную телепередачу, с тем, чтобы получить ее, записанной на видеодиск. Работал телемонитор от аккумуляторных батарей, срок службы которых в зоне безвременья был практически неограничен.
        За телемонитором висела в пустоте полка с книгами, причем книг было значительно больше, чем видеодисков. Рядом стоял небольшой мольберт с наброшенной поверх него широкой полосой белой материи.
        -Хотя я и не имею чести знать вас, но тем не менее рад вас видеть, господа,- приветливо, как старым знакомым, улыбнулся инспекторам заключенный.- Гости у меня бывают нечасто. Прошу вас, присаживайтесь.
        Он сделал приглашающий жест рукой, как будто указывая на несуществующие кресла.
        -Павел Марин?- сделав шаг вперед, строго официальным голосом осведомился Малявин.
        -А вы рассчитывали встретить здесь кого-то другого?- едва заметно улыбнулся заключенный.
        -Инспекторы Департамента контроля за временем Малявин и Фрост,- Малявин протянул Марину свое служебное удостоверение.- Отдел искусств.
        -И чему же я обязан вашим визитом?- спросил заключенный, даже не взглянув на удостоверение.
        Фрост, отставив руку назад, попытался нащупать невидимую опору, которая в зоне безвременья сама собой появлялась именно там и тогда, когда возникала необходимость в ней.
        -Смелее, молодой человек,- подбодрил его Марин.- Рукой вы ничего не найдете. Полностью положитесь на свои драгоценные ягодицы.
        Фрост резко опустился вниз и почувствовал, что сидит на ровной, в меру податливой горизонтальной поверхности. Откинувшись назад, он прижался спиной к невидимой спинке.
        -Интереснейшее место,- сказал, поведя руками по сторонам, Марин.- Я здесь уже не в первый раз, но все время открываю для себя что-то новое.
        Малявин подошел к телемонитору и провел кончиками пальцев по его верхней горизонтальной поверхности, на которой не было даже следов пыли.
        -Новости смотрите, Марин?- повернув голову в сторону заключенного, спросил он.
        -Нет,- равнодушно покачал головой тот.- Дома, бывало, иногда смотрел… Между делом, за едой… А сейчас не испытываю абсолютно никакого интереса. Я заказываю только видеодиски с фильмами. Да и то старые, хорошо знакомые, чтобы не увидеть вдруг какую-нибудь несусветную чушь или, прости господи, похабщину… Чего я совершенно не переношу, так это бездарности и пошлости.
        -Значит, и про Ван Гога вам ничего не известно?
        -Ван Гог - один из моих любимых художников,- улыбнулся Марин.- Что конкретно вас интересует, инспектор?
        -Что вы думаете об этом?- Фрост протянул Марину репродукции семи новых работ художника.
        Несколько минут Марин внимательно рассматривал предложенные ему изображения. Как отметил Малявин, особенно долго задержался его взгляд на картине «Нарциссы».
        -Имея в распоряжении только репродукции, очень трудно сделать какие-либо конкретные выводы,- Марин вернул фотографии инспектору.- Очень похоже на Ван Гога, но я никогда прежде не встречал эти картины ни в одном из каталогов художника. Поскольку творческое наследие Ван Гога уже давно изучено и аккуратно систематизировано, можно сделать вывод, что вы, скорее всего, имеете дело с искусно выполненными подделками. Хотя следует признать, что если бы картины действительно принадлежали кисти Ван Гога, то могли бы украсить коллекцию любого музея.
        -А что бы вы сказали, если бы узнали, что эти картины подлинные?- спросил Фрост.
        -Сказал бы, что этого не может быть,- ответил Марин.- Я понимаю, на что вы намекаете. Вас, конечно же, интересует не моя оценка этих картин, а мое профессиональное мнение по поводу того, каким образом могла быть осуществлена их доставка в наше время,- Марин перевел взгляд с одного инспектора на другого.- Право же, я смущен, господа. Я знаю, что в Юридической академии до сих пор не существует специального отделения для подготовки кадров, так необходимых Департаменту контроля за временем, и выпускникам, выбравшим для себя нелегкую стезю распутывания временных петель, приходится перенимать опыт у более старших и опытных товарищей уже в период стажировки. Но вы, судя по возрасту, уже миновали этот непростой период своей жизни. Неужели я должен излагать вам принцип сопряженности, чтобы убедить вас в том, что в настоящее время контрабанда картин Ван Гога физически невозможна. Благоприятный период наступит лет через двадцать. Вот тогда уж вам придется внимательно следить за музеями и частными коллекциями, имеющими в своих собраниях работы великого голландца. Но даже тогда вы можете быть совершенно
спокойны на мой счет. Я - законопослушный гражданин.
        Пока Марин произносил свою речь, Малявин изучал стоявшие на полке книги. В основном это были художественные произведения. Вперемешку стояли дешевые издания в мягких переплетах: Пруст, Агата Кристи, Джойс, Желязны, Набоков, Дик и еще с десяток других неизвестных инспектору авторов.
        -Законопослушные граждане не отбывают сроки в зоне безвременья,- довольно язвительно заметил Фрост.
        -Всему виной несовершенство законодательной системы,- спокойно возразил ему Марин.- Ни разу за всю свою практику, которую рассчитываю продолжать и в дальнейшем, я не предпринимал попыток вывезти из прошлого произведение, внесенное в Каталог всемирного наследия. Хотя предложения были. И, надо заметить, весьма соблазнительные. Кому, скажите мне, я причиняю вред тем, что нахожу и доставляю в наше время работы никому не известных ремесленников и непризнанных художников, чьи имена затерялись в веках, если их произведения, на мой взгляд, представляют определенный интерес?
        -Да? А как насчет копии «Джоконды», которую вы собирались заказать Леонардо через подставных лиц?
        -Это вы Цезаря Борджиа называете подставным лицом? Леонардо работал по его заказам. К тому же речь шла не совсем о копии.
        -Но вы же собирались заказать второй ее портрет!
        -Ну и что? Я же не собирался везти его в настоящее время.
        -Тогда для чего вам он понадобился?
        -Просто хотел посмотреть, как Мона Лиза будет выглядеть без своей глупой ухмылочки.
        -Не проще ли было взглянуть на живую Джоконду?
        -На живую?- Марин усмехнулся и покачал головой.- Это была не женщина, а дьяволица. К ней страшно было даже подойти. Кроме того…
        -А как насчет Ван Гога?- перебил Марина Фрост.
        -Разве я еще не ответил на ваш вопрос?- удивленно поднял брови Марин.- В настоящее время доставка картин Винсента Ван Гога из прошлого неосуществима, в силу существующих физических законов, которые никто, ни за какие деньги не сможет отменить.
        -И тем не менее все семь картин, репродукции которых мы вам показали, являются подлинниками,- сказал Малявин.- Как установила самая тщательная экспертиза, их не мог написать никто, кроме Ван Гога.
        -Серьезно?- удивленно приподнял бровь Марин.
        -Но при этом те же эксперты оценивают их возраст максимум в пару десятилетий,- продолжал Малявин.- Так что, как ни крути, налицо факт контрабанды.
        -И что же вы хотите от меня?- взгляд у Марина был подобен взгляду младенца, незнакомого с самим понятием греха.
        Он прекрасно понимал, что привело к нему инспекторов, но хотел, чтобы кто-нибудь из них сам в этом признался. Для него это было бы маленькой победой в заочном поединке с Департаментом контроля за временем.
        -Мы хотим, чтобы вы как законопослушный гражданин, каковым себя считаете, помогли нам разобраться с этим случаем,- быстро произнес Фрост.
        Фраза была произнесена таким тоном, словно инспектор не просил контрабандиста о помощи, а просто хотел услышать его мнение, чтобы сопоставить с тем, которое у самого Фроста уже имелось.
        -Каким же образом я могу это сделать?- закинув ногу на ногу, Марин водрузил локоть правой руки на невидимый подлокотник.
        -Как действовали бы вы сами, если бы вам понадобилось добыть эти картины?
        -Я бы и пальцем не тронул ни одну из картин Ван Гога,- ответил ему Марин.- Для меня это святое.
        -А если бы вам предоставилась возможность спасти произведения, которые в наше время считаются безвозвратно утраченными?
        -Это совершенно иной случай,- подумав, сказал Марин.- При таких обстоятельствах я, пожалуй, рискнул бы даже пойти на конфликт с законом. Но, насколько мне известно, до наших дней не дошло известий о пропавших картинах Ван Гога. К тому же, для того чтобы заполучить их, нужно оказаться в прошлом к моменту их гибели, а до наступления периода сопряжения времен это, как вы сами понимаете, неосуществимо.
        -Ну а что, если действовать не самому, а через сообщника, оставшегося в прошлом?
        По тому, как загорелись глаза Марина, инспектор понял, что тот мгновенно уловил суть его идеи, поэтому и не стал вдаваться в подробности.
        -Вы имеете в виду, что кто-то из современников Ван Гога, получив соответствующее вознаграждение, мог припрятать какие-то из его картин в заранее оговоренном месте, а его сообщник из нашего времени, совершив путешествие в точку следующего сопряжения,- если не ошибаюсь, это январь 1992 года,- извлек их на свет.- Марин взглянул на Малявина, требуя подтверждения своей догадки. Инспектор молча кивнул.- Поздравляю вас, инспектор. Мысль действительно интересная,- согласился Марин.- Увы, существует одно «но». Для того чтобы осуществить эту операцию на практике, оба компаньона,- тот, что остался в прошлом, и тот, что вернулся в настоящее,- должны на протяжении нескольких десятилетий неукоснительно и четко выполнять взятые на себя обязательства. В противном случае будет нарушена причинно-следственная связь, и на каком-то из этапов операции произойдет неминуемый сбой. Это работа не для тех, кто путешествует в прошлое исключительно ради наживы. Здесь требуется точно просчитывать каждый шаг, а подобные людишки для этого слишком суетны и нетерпеливы. Кроме того, они еще и нечистоплотны при расчетах. Задумать и
осуществить операцию протяженностью в несколько десятилетий…- Марин с сомнением покачал головой.- Это не для них. Каждый из них думает только о том, как бы урвать свой кусок прямо сейчас, не откладывая на потом, даже если долгосрочный вклад будет сулить фантастическую прибыль.
        -То есть вы хотите сказать, что не знаете ни одного человека, который мог бы осуществить подобную махинацию с картинами Ван Гога?- уточнил Фрост.
        -«Операцию»,- деликатно поправил его Марин.- Не «махинацию», а «операцию».
        -Как вам будет угодно,- благоразумно не стал вступать в спор инспектор.
        -Почему же,- откинулся на спинку невидимого кресла Марин.- Мне известны двое таких людей.- Внешне он не подал вида, но про себя от души рассмеялся, заметив, как насторожились оба инспектора.- Один из них - это я. Но, во-первых, как я уже говорил, я никогда не имею дела с работами, входящими в Каталог всемирного наследия,- Марин поднял руку, предвосхищая возможные возражения со стороны инспекторов.- И даже с теми, которые могли, но по какой-то причине в него не попали. Во-вторых, я вот уже девять месяцев нахожусь здесь,- заключенный картинно повел руками по сторонам.- В пустоте безвременья.
        -Ну а второй?- нетерпеливо спросил Малявин.
        -Вторым мог бы быть Игорь Николаевич Травинский,- Марин произнес это имя едва ли не с благоговением.- Матерый человечище! Но не так давно старику перевалило за сто десять. Иногда он еще совершает прогулки в прошлое. Но он слишком ответственный человек для того, чтобы начать раскручивать операцию, до финала которой ему, скорее всего, не суждено дожить.
        -Дело можно передать преемнику,- заметил Фрост.
        -В подобных делах можно рассчитывать только на самого себя,- не согласился с ним Марин.- Кстати, это еще одно возражение против долгосрочных контрактов с представителями прошлого, без которых в предложенной вами операции с картинами Ван Гога попросту не обойтись.
        -Значит, вы полностью исключаете подобную возможность?
        -Как бы мне ни хотелось вас обнадежить…- Марин скорбно развел руками.- Скорее всего, вы имеете дело с безупречно сработанными подделками.
        -Наверное, никто сильнее нас не желает, чтобы эти картины оказались подделками,- обреченно вздохнул Фрост.
        -В таком случае взгляните на дело с другой стороны,- предложил Марин.- Человечество обрело восемь новых картин Ван Гога…
        -Семь,- автоматически поправил его Фрост.
        -Да,- быстро кивнул Марин.- Семь новых, прежде никому не известных картин Ван Гога! Это же прекрасно!
        -Что ж, человечество может ликовать.
        -Кстати, Марин,- направил указательный палец на заключенного Малявин.- Вы сказали, что могли бы и сами осуществить такую операцию.
        -Но при этом добавил, что никогда бы не взялся за нее,- возразил Марин.- Это не мой стиль.
        -А для чего здесь это?- Малявин снял с полки и продемонстрировал солидный том под названием «Жизнь Ван Гога».
        -Моя любимая книга,- спокойно ответил Марин.- Я ее часто перечитываю.
        -А это?- Малявин протянул заключенному другую книгу, «Русско-голландский разговорник».
        -Ну и что?- пожал плечами Марин.- От скуки чем только не займешься. Я вот решил заняться иностранными языками.
        -Не проще ли пройти гипнокурс?
        -Только не в зоне безвременья,- усмехнувшись, покачал головой Марин.
        -Почему именно голландский?
        -А почему бы и нет? Хотя бы потому, что Ван Гог был голландцем. Возможно, в будущем я совершу путешествие в прошлое, ради того, чтобы встретиться и поговорить с ним.
        -Для изучения иностранных языков больше подходят самоучители, а не разговорники.
        -Послушайте, инспектор,- устало произнес Марин.- В чем, собственно, вы меня обвиняете? В том, что, находясь в зоне безвременья, я каким-то образом сумел закрутить аферу, с которой вы никак не можете разобраться? Вам не кажется, что подобное предположение попросту смешно?
        -Нет-нет, Марин,- протестующе взмахнул рукой Малявин.- Я вовсе не собираюсь выдвигать против вас какое-либо обвинение. Мне просто показалась занятной подобная цепь совпадений: невесть откуда появившиеся доселе неизвестные картины Ван Гога, «Жизнь Ван Гога» у вас на полке, этот «Русско-голландский разговорник» и плюс ко всему ваше внезапное увлечение живописью.
        Малявин сделал жест рукой в сторону мольберта с накинутым на него покровом.
        -Ну, я давно мечтал попробовать себя в живописи,- польщенный тем, что на его увлечение обратили внимание, Марин улыбнулся.- Раньше у меня на это просто не хватало времени. Зато сейчас - сколько угодно,- Марин не спеша поднялся на ноги.- Должен вам заметить, господа, зона безвременья - идеальное место для творчества. Во-первых, никто и ничто не отвлекает от работы. А во-вторых, пребывание в зоне безвременья продлевает творческое долголетие. Будь я настоящим художником или писателем, так непременно совершал бы какие-нибудь мелкие правонарушения, чтобы на время исчезать в зоне безвременья, а затем вновь появляться перед поклонниками своего таланта с новым шедевром в руках. И, что так же немаловажно,- почти непостаревшим. Насладился вволю славой - и снова ушел в зону безвременья, чтобы полностью отдаться творчеству.
        Марин подошел к мольберту, рядом с которым стояли, прислоненные одна к другой, несколько картин.
        -Не желаете взглянуть?- предложил он, положив руку на край одной из картин.
        Отказаться было бы неудобно, и Малявин коротко кивнул.
        Поднявшись со своего места, подошел к ним и Фрост, которого, похоже, всерьез заинтересовали результаты творческого самовыражения Марина.
        Прежде чем показать картины, Марин счел необходимым сделать небольшое пояснение:
        -В своих работах я отдаю предпочтение традициям чистого абстракционизма начала XX века. На мой взгляд, это направление в живописи, хотя, быть может, и не самое простое в плане восприятия, тем не менее позволяет автору наиболее адекватно выразить идею, заставившую его взяться за кисть. Названия своим работам я не даю, поскольку, как мне кажется, зритель должен воспринимать каждую из них непосредственно такой, какая она есть, а не пытаться выискивать смысл, опираясь на зачастую абсолютно ничего не значащее сочетание слов. Итак…
        Марин развернул в сторону зрителей первую картину.
        Фрост как истинный ценитель приложил указательный палец к подбородку и склонил голову к плечу. Малявин просто почесал затылок.
        Работа была выполнена в масле. На абсолютно черном фоне было изображено несколько кривых, небрежно намалеванных белых кругов. Краска была наложена густым слоем, настолько неумело и небрежно, что если бы картина лежала горизонтально, то поверхность ее легко можно было принять за макет участка местности, расположенного где-нибудь на темной стороне Луны.
        -Ну как?- нетерпеливо спросил Марин.
        -Что-то мне это напоминает…- неуверенно пробормотал Малявин.
        Фрост молча повел подбородком сверху вниз.
        Марин быстро убрал картину с кругами и поставил на ее место другую, которая отличалась от первой только тем, что фон у нее был ярко-оранжевый, а вместо кругов были нарисованы какие-то зеленые спирали, похожие на побеги бобовых культур. Затем последовали три картины, состоящие из накладывающихся друг на друга разноцветных мазков и клякс, напоминающих увеличенные варианты карточек, которые показывает своим пациентам психиатр, предлагая угадать, что на них нарисовано.
        -Это, конечно же, любительские работы,- смущенно произнес Марин, выставляя на суд зрителей очередную картину, на которой, судя по всему, был изображен пожар на солнце.
        -Что-то в этом есть,- попытался подбодрить начинающего художника Фрост.
        -По крайней мере, красок вы не пожалели,- сказал единственное, что пришло в голову, Малявин.
        Фрост осуждающе посмотрел на напарника.
        Чтобы хоть как-то сгладить неловкость от не в меру откровенного замечания коллеги, Фрост указал на мольберт и спросил:
        -А здесь что?
        -Эта работа пока еще не закончена,- ответил Марин.- Мне не хотелось бы показывать ее в таком виде. Но, если вы желаете…
        Он подошел к мольберту и сдернул с него покров.
        Если можно говорить о стиле, присущем Марину-художнику, то стоящая на мольберте картина соответствовала ему на все сто десять процентов.
        Фрост подошел поближе и, наклонившись вперед, внимательно посмотрел на левый нижний угол картины.
        -Это место вам особенно удалось,- сказал он художнику, указав на темно-пурпурное пятно.
        Марин польщенно улыбнулся и с благодарностью наклонил голову.
        -Если вы не возражаете, я хотел бы подарить вам одну из своих работ,- предложил он Фросту.
        Живо представив себе, как будет выглядеть его напарник, выходящий из камеры перехода, а затем идущий по длинным коридорам Департамента с одним из ужасающих полотен Марина в руках, Малявин быстро заслонил коллегу грудью.
        -Нет-нет, в другой раз… Нам еще предстоит нанести пару визитов…
        Не давая возможности Фросту что-либо возразить, Малявин нажал кнопку вызова на браслете.
        В ту же секунду слева от них материализовалась дверь камеры перехода.
        -Ну что ж,- с явным разочарованием, но в то же время проявляя деликатность и понимание, улыбнулся Марин.- Был рад с вами познакомиться.
        Глава 11
        -А ты обратил внимание на то, что все свои картины Марин покрыл стабилизирующим составом?- насмешливо заметил Малявин, когда, покинув камеру перехода и сдав браслеты охраннику, они с Фростом вышли в коридор.- Должно быть, надеется, что потомки его оценят.
        -Все, кроме последней,- Фрост показал напарнику испачканный краской рукав.- Новый пиджак. Третий раз надел… Жена дома убьет…
        Остановившись возле окна, Малявин поставил на подоконник свой кейс. С видом мага, совершающего наиболее сложный трюк из своего репертуара, он поднял крышку кейса и продемонстрировал герметичную пластиковую упаковку с мелкопористым гигроскопичным фильтром, предназначенным для сбора микрообразцов. Приложив фильтр к пятну на рукаве Фроста, он на пару секунд крепко прижал его. После того как фильтр был удален, на светло-серой материи не осталось даже следа краски.
        -Чудеса современной науки!- победоносно улыбнулся Малявин. После чего с укоризной произнес: - Между прочим, истратил на тебя единицу дорогостоящего материала. Теперь, чтобы не оплачивать фильтр из собственного кармана, придется сдать его на исследование.
        -Шутишь?- недоверчиво прищурился Фрост.
        -Какие там шутки. Взамен каждого использованного фильтра я обязан подшить к делу бланк с результатами исследований,- Малявин открыл пакет для образцов и аккуратно уложил в него фильтр.- Надеюсь, Кравич на меня не обидится.
        -Ну а что ты скажешь по поводу нашего расследования?- спросил у напарника Фрост, когда они вновь зашагали по коридору Департамента, держа направление в сторону выхода из здания.
        -Думаю, что оно благополучно зависло в пустоте,- с ледяным спокойствием ответил ему Малявин.- И, как мне кажется, у нас нет ни малейшего шанса в нем разобраться. Поверь моему слову, дело о неизвестных картинах Ван Гога на долгие годы превратится в крест, который шеф с садистским наслаждением станет возлагать на спины тех, кого решит покарать.
        -Но что-то же нужно делать,- как-то не очень уверенно произнес Фрост.
        -Я лично собираюсь прямо сейчас отправиться домой,- сообщил ему Малявин.- Приготовлю себе яичницу с крабами и съем ее, запивая темным «Московским».
        Глава 12
        В пятницу утром, едва только инспекторы Малявин и Фрост успели поздравить друг друга с началом нового рабочего дня, в гости к ним нагрянул непревзойденный эксперт из лаборатории Департамента. На этот раз Кравич не выглядел утомленным бессонной ночью, и даже его черные, жесткие, как проволока, волосы, которые он стриг строго два раза в год, не торчали, как обычно, во все стороны, а были аккуратно зачесаны за уши.
        -Примите мои поздравления, ребятки,- весьма многозначительно изрек он, развалившись в кресле для посетителей и помахивая в воздухе тоненькой синей папкой, которую держал за края двумя руками.
        -Принимаем,- с готовностью согласился Фрост.- Только, позволь узнать, с чем именно ты нас поздравляешь?
        -Похоже, ваше расследование сдвинулось с мертвой точки,- Кравич кинул папку, которую держал в руках, на стол Малявина.
        Инспектор непонимающе посмотрел на папку, затем, не меняя выражения, перевел взгляд на Кравича.
        -Это что еще такое?- осторожно указал он на папку. При этом Малявин даже не коснулся ее пальцем, словно боялся, что оттуда может выскочить чертик с острыми зубами, и палец станет на одну фалангу короче.
        -Результаты анализа образца, который ты принес мне вчера вечером,- ответил эксперт.- Это та же самая краска, которой написаны картины Ван Гога.
        -Что?!!- вскричали в унисон оба инспектора, навалившись грудью каждый на свой стол.
        Испуганно подавшись назад, Кравич вжался в спинку кресла.
        -Вы что, ребята, не выспались?- с опаской посмотрел он сначала на Фроста, а затем на Малявина.
        -Повтори еще раз то, что ты сказал,- зловещим полушепотом потребовал Малявин.- Только медленно и разборчиво.
        -На фильтре, который ты вчера передал мне, была та же самая краска, которую я обнаружил в образцах, предоставленных вами два дня назад,- сказал Кравич.- Тогда вы сказали, что это пробы с картин Ван Гога.
        Малявин и Фрост быстро переглянулись.
        -Ты понимаешь, о чем идет речь?- спросил у напарника Малявин.
        -Нет,- уверенно покачал головой тот.
        -Я тоже,- Малявин озадаченно прикусил нижнюю губу.
        -А я так и подавно,- отчего-то хихикнул Кравич.
        Озаренный внезапной догадкой, Фрост метнулся к аппарату внутренней связи и торопливо, то и дело попадая пальцем не на ту кнопку, стал набирать номер отдела охраны зоны безвременья.
        -Охрана?!- крикнул он в трубку так, что Малявин с Кравичем болезненно поморщились.- Это инспектор Фрост из Отдела искусств… Да, это я был у вас вчера… С напарником… Совершенно верно, мы беседовали с Павлом Мариным… Именно он меня и интересует… Черт возьми, уважаемый, вы мне дадите сказать хоть слово!- быстро взглянув на находящихся в комнате коллег, Фрост тяжело вздохнул, покачал головой и провел пальцами по лбу.- У Марина после нас вчера были посетители?.. Понял… Ясно… Задержите всю корреспонденцию, через полчаса мы будем у вас.- Фрост бросил трубку на рычаг.- Сегодня у Марина свидание с двоюродным дядюшкой, который его периодически навещает,- сказал он, обращаясь к Малявину.- Марин каждый раз отдает ему свои новые картины. Сегодня утром он передал в инспекцию на проверку семь картин. Я приказал арестовать их.
        -Но Марин - это не Ван Гог, даже если он работает теми же красками,- с сомнением покачал головой Малявин.
        -Но и впечатление идиота он тоже не производит,- заметил Фрост.
        -Нет,- согласился Малявин.- Ну и что с того?
        -Только полному идиоту могло прийти в голову использовать для своей мазни краски, доставленные контрабандным путем из XIX века. Ты представляешь, во сколько обходится такая причуда? Идем,- Фрост поднялся из-за стола и проверил, на месте ли служебное удостоверение.- А ты,- повернулся он к Кравичу,- сиди у себя в лаборатории и будь готов.
        -А что вы сегодня притащите?- поинтересовался эксперт.
        -Ты любишь живопись?- спросил Малявин.
        -Да,- подумав, кивнул Кравич.
        -В таком случае будь готов к самому худшему.
        Глава 13
        Спустя час инспекторы, как и обещали, появились в лаборатории Департамента. Тубус, в котором лежали свернутые в тугой рулон картины заключенного Павла Марина, перешел из рук инспектора Фроста в руки эксперта Кравича.
        Еще через полтора часа в коридор, где, расположившись на стульях, инспекторы ели сосиски, запивая их кофе из автомата, вышел Кравич и пригласил их пройти в свой кабинет.
        Картины Марина, подобно большой пестрой скатерти, были расстелены на длинном лабораторном столе.
        -Все именно так, как вы и предполагали,- сообщил инспекторам Кравич.- Полотна и краски, использованные для этой пачкотни, абсолютно идентичны тем, которыми пользовался в своих ранее неизвестных работах Ван Гог. Более того, краски были взяты из одной емкости. И все это,- я имею в виду, конечно, не сами картины, а полотно и краски,- было изготовлено в первой половине XIX века. Однако стиль работы, как видно даже невооруженным глазом, не имеет ничего общего с творениями Ван Гога. И, уверяю вас, то, что вы видите перед собой, это вовсе не имитация. Автор этих «абстрактных» полотен совершенно не умеет рисовать. Возможность того, что он мог подделывать картины Ван Гога, исключена полностью. Все картины, кроме одной, покрыты стабилизирующим составом «200-В». Картина, оставшаяся незаконсервированной,- Кравич поднял натянутую на проволочный подрамник картину, которую накануне инспекторы видели стоявшей на мольберте в «мастерской» Марина в зоне безвременья,- представляет для нас наибольший интерес. С помощью компьютерной томографии удалось выяснить, что под верхним слоем краски находится другое изображение,
покрытое стабилизирующим составом. Вот то, что удалось рассмотреть, не снимая верхнего слоя красок.
        Эксперт положил картину на стол и протянул инспекторам фотоснимок. Изображение было нерезким и неконтрастным, но тем не менее можно было понять, что это портрет. Черты лица человека, изображенного на портрете, было почти невозможно различить, но почему-то складывалось впечатление, что это мужчина.
        -Ну и каковы ваши дальнейшие планы?- поинтересовался Кравич.
        -Сколько времени займет расчистка первоначального изображения?- спросил Малявин.
        -Поскольку нижний слой краски покрыт стабилизирующим составом, тот, что находится сверху, можно просто смыть,- ответил эксперт.- Я не очень-то доверяю автоматике, но в данном случае сгодится и она. За час управлюсь.
        Малявин взглянул на напарника.
        Фрост молча кивнул.
        -Действуй,- распорядился инспектор.
        Глава 14
        Кравич управился за сорок пять минут.
        Когда он достал растянутую на раме картину из пасти реставрационного агрегата, глазам инспекторов предстал портрет, вне всякого сомнения, принадлежавший кисти Ван Гога. На аспидно-черном фоне, с поворотом головы примерно в три четверти был изображен небезызвестный всем присутствующим Павел Марин.
        -А ведь он еще пытался учить нас принципу сопряженности времен,- взглянув на коллегу, с плохо скрытой обидой произнес Фрост.
        -И я почти поверил ему,- разочарованно добавил Малявин.
        Глава 15
        Малявин поставил картину на мольберт и, сложив руки на груди, выжидающе посмотрел на Марина.
        Заключенный сидел на невидимом, скорее всего, вовсе несуществующем кресле, перекинув руки через подлокотники, и, закинув ногу на ногу, мерно покачивал висящим на кончиках пальцев стопы шлепанцем. На лице его можно было прочесть выражение сожаления, но отнюдь не раскаяния.
        -Мы пока еще не возбуждали против вас уголовного дела, Марин,- сказал, присев на краешек пустоты, Фрост.- Однако лично я сильно сомневаюсь в том, что вы сможете дать нам вразумительные объяснения по данному вопросу,- инспектор указал рукой на стоящий на мольберте портрет Марина кисти Ван Гога.- Налицо не только факт контрабанды из прошлого, но и необратимое вмешательство в исторический процесс.
        -Обвинение?- Марин презрительно усмехнулся.- А, собственно, какое обвинение вы собираетесь против меня выдвинуть? Вы надеетесь доказать, что, отбывая заключение в зоне безвременья, я каким-то образом оказался причастен к новому правонарушению?
        -Именно так,- медленно наклонил голову Малявин.- Вы причастны к афере с картинами Ван Гога, о которой мы с вами вчера говорили.
        -Не смешите меня, инспектор,- Марин откинулся на спинку невидимого кресла.- Вы никогда не сумеете это доказать.
        -Разве это не доказательство?- указал на картину Малявин.- Портрет работы Ван Гога находился под вашей абстракционистской мазней.
        Марин сделал вид, что обиделся.
        -Если мои работы вам не понравились, это вовсе не повод, чтобы называть их мазней,- буркнул он.
        -Речь сейчас идет не о ваших работах, а о картинах Ван Гога,- напомнил Фрост.
        -Это?- Марин кончиками пальцев указал на стоявший на мольберте портрет.- Такой работы нет ни в одном из каталогов Ван Гога, и вам не удастся убедить жюри присяжных в том, что это подлинник. А я буду стоять на том, что мне просто попался холст, который прежде уже был в работе.
        -Но вы-то сами согласны с тем, что перед нами работа Ван Гога?- спросил Фрост.
        -Свое мнение я оставлю при себе,- ответил Марин.- Я имею право не отвечать на ваши вопросы.
        -Но это же ваш портрет, Марин!
        -Серьезно?- вглядываясь в картину, Марин подался вперед.- Да,- кивнул он через некоторое время,- отдаленное сходство действительно присутствует.
        -Каким образом Ван Гог смог написать ваш портрет?
        -Перед нами, скорее всего, подделка,- недовольно поморщился Марин.- Вам не хуже, чем мне, известен принцип сопряженности витков временной спирали…
        -Именно поэтому мы и хотим выяснить, каким образом вам удалось встретиться с Ван Гогом,- перебил его Фрост.
        -Я отказываюсь вас понимать,- удрученно покачал головой Марин.
        -Хорошо, поговорим иначе,- Фрост обошел Марина и заглянул ему в лицо с другой стороны.- Сколько вам еще осталось сидеть?
        -Четыре с половиной месяца,- ответил Марин и с удивлением посмотрел на инспектора.- А разве вам это неизвестно?
        Фрост пропустил вопрос Марина мимо ушей.
        -Что вы скажете, если мы предложим вам выйти на свободу через неделю?
        -Буду весьма вам за это признателен,- не поднимаясь со своего места, Марин учтиво поклонился.
        -Но в этом случае и вы должны будете нам помочь.
        -Все, что в моих силах, господин инспектор,- Марин приложил руки к груди.
        -Отлично,- Фрост снова обошел вокруг Марина и сел напротив него.- Если вы объясните нам, каким образом попали в наше время ранее неизвестные работы Ван Гога, включая эту,- инспектор указал на портрет,- то мы сможем оформить это как помощь следствию. И, поскольку вы уже отбыли две трети своего срока, мы подадим ходатайство о вашем досрочном условном освобождении.
        -И я выйду на свободу только для того, чтобы предстать перед судом по обвинению в контрабанде картин Ван Гога,- усмехнувшись, добавил Марин.- Вы принимаете меня за идиота, господин инспектор? Срок, который мне светит за Ван Гога, будет в несколько раз длиннее того, что я отбываю сейчас.
        -Так или иначе, Марин, новый срок вам мотать придется,- постучав пальцами по картине, заверил его Малявин.
        -Ошибаетесь, господин инспектор,- рассмеялся в лицо Малявину Марин.- Без моего признания вы ничего не сможете доказать. В противном случае, вы бы не пришли ко мне?
        -Я бы на вашем месте не был столь самоуверенным, Марин,- с укоризной покачал головой Фрост.- Доказать вашу вину будет действительно непросто. Но вам так же должно быть известно, что дела, связанные с необратимым вмешательством в исторический процесс, никогда не сдаются в архив незавершенными. Сколько бы времени ни заняло следствие, виновный будет наказан.
        -Ну а если никакого вмешательства в исторический процесс не было?- подавшись вперед, негромко спросил Марин.
        -Увы,- покачав головой, Фрост в который уже раз указал на портрет Марина.- Ваш портрет, написанный Ван Гогом, является несомненным доказательством того, что факт вмешательства имел место.
        -Скажите мне, господин инспектор, какое именно действие закон определяет как контрабанду?- задал вопрос Марин.
        -Вы имеете в виду контрабанду во времени?- уточнил Фрост.
        -Именно,- подтвердил Марин.
        -Контрабандой считается доставка какого-либо предмета, принадлежащего определенному времени, в иной временной период,- процитировал строку из свода законов Фрост.- То есть с одного сопряженного витка временной спирали на другой, вне зависимости от того, куда он был перемещен, в прошлое или в будущее.
        -Ну а если предмет никогда, ни единой секунды не принадлежал ни одному из времен, можно ли квалифицировать как контрабанду его доставку в наше время?
        Инспекторы непонимающе переглянулись.
        -Что вы имеете в виду?- осторожно спросил Малявин.
        -Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, господин инспектор,- вежливо попросил Марин.- А после этого я дам вам все необходимые разъяснения.
        -Насколько мне известно, подобных прецедентов пока еще не было,- ответил Малявин.
        -Я думаю, что доставку в наше время некоего гипотетического предмета, никогда не принадлежавшего ни одному из времен, можно квалифицировать двояко: либо как контрабанду, либо как находку,- Фрост сделал паузу и, многозначительно посмотрев на Марина, добавил: - В зависимости от конкретных обстоятельств.
        -Ну а если окажется, что этот портрет,- Марин кивнул в сторону стоявшей на мольберте картины,- никогда, ни единой секунды не находился в XIX веке, мы сможем квалифицировать мой случай именно как находку?
        -Что вы хотите этим сказать? Что Ван Гог написал ваш портрет, находясь в нашем времени?
        Малявин чувствовал, что Марин готовит им какой-то подвох, но при этом никак не мог понять, в чем именно этот подвох заключается. И это нервировало инспектора.
        -Нет,- покачал головой Марин.- Он вообще не писал его, ни в одном из времен. Так же, как и другие семь картин.
        -Давайте-ка поконкретнее и с самого начала,- Фрост достал из кармана диктофон и, включив запись, оставил его висящим в пустоте.
        -Э, нет,- протестующе взмахнул рукой Марин.- Давайте еще раз уточним: если я все расскажу вам о картинах Ван Гога и при этом докажу, что я получил их, не покидая своего времени, вы гарантируете, что против меня не будет выдвинуто обвинение?
        -Да,- уверенно кивнул Фрост.
        -А как насчет досрочного освобождения?- прищурился Марин.
        -Считайте, что мы уже обо всем договорились,- заверил его инспектор.
        -Отлично.- Марин поудобнее устроился в пустоте и начал рассказ.
        Глава 16
        -Это случилось на третьем месяце моего заключения. Я сидел в кресле и читал книгу. Как сейчас помню, это был роман Дика «Сканирование втемную». Я уже привык к тому, что вокруг ничего не происходит, и поэтому не сразу обратил внимание на то, что взгляд мой, скользя время от времени над верхним краем раскрытой книги, фиксирует какое-то движение. Я положил книгу на колени и посмотрел на то, что привлекло мое внимание. Это был человек, движущийся в мою сторону. Он находился еще далеко, и фигура его казалась не больше мизинца.
        Уже то, что человек, находясь на значительном удалении, медленно приближался ко мне, было в высшей степени удивительно. В зоне безвременья не существует расстояний. Все находится рядом, в одном месте. Даже дверь камеры перехода не приближается издали, а мгновенно возникает в пустоте.
        И тем не менее человек двигался в абсолютной пустоте безвременья, медленно приближаясь ко мне.
        Когда он подошел достаточно близко, чтобы я смог как следует его рассмотреть, я увидел, что он очень стар. По крайней мере, он показался мне тогда очень старым. Худое лицо незнакомца покрывала частая сетка глубоких морщин. Коротко остриженные волосы на голове были почти седыми, лишь местами сквозь седину пробивались рыжие пряди, похожие на перепачканную засохшей краской щетину, вылезшую из старой кисти. Одет он был в какой-то странный костюм, застиранный сверх всякой меры и сильно помятый, мерзкого бледно-бледно-коричневого цвета, похожий не то на больничную пижаму, не то на тюремную робу.
        Я терялся в догадках: что за странный человек появился в месте моего заключения?
        Поначалу я решил, что это один из моих коллег, решивший осваивать зону безвременья и заблудившийся в ней. Но как такое могло произойти, если в соответствии с основополагающими принципами темпористики случайные встречи в зоне безвременья абсолютно исключены? Однако у меня и мысли не возникло нажать на браслете кнопку вызова охраны. Прежде чем помочь человеку выбраться из зоны безвременья, я хотел узнать, входит ли в его планы встреча с представителями власти?
        Тем временем незнакомец подошел ко мне совсем близко. Взглянув на меня бледно-голубыми глазами, в которых отражалась вековая усталость и неизбывная вселенская печаль, он что-то произнес на незнакомом мне языке. В силу своих профессиональных интересов, я в свое время изучил многие языки, используя метод гипнопедии, но, как вам известно, воспользоваться знаниями, полученными таким образом, в зоне безвременья невозможно. Поэтому я только улыбнулся и развел руками, давая понять, что не понимаю его вопрос. Он снова что-то произнес. На этот раз это был не вопрос, а, как мне показалось, восторженное восклицание. При этом он посмотрел вверх и сделал руками широкое движение, как будто очерчивая контуры огромного круга. Я опять улыбнулся и покачал головой.
        Я был уверен, что никогда прежде не встречался с этим человеком, но в облике его сквозило что-то знакомое.
        Я вспомнил, где видел это лицо, когда человек повернулся ко мне чуть боком.
        Помните знаменитый «Автопортрет с отрезанным ухом»?.. Да, у человека, который стоял предо мной, тоже не было части левого уха.
        -Винсент Ван Гог?- спросил я.
        Человек, посмотрев на меня, улыбнулся, как мне показалось, несколько удивленно и быстро кивнул. При этом он снова повернулся ко мне лицом, и я увидел на левой стороне его груди темное влажное пятно.
        Как известно, последний год жизни Ван Гог провел в приюте для душевнобольных в Сен-Поль-де-Мозоле. 29 июля 1890 года после обеда Ван Гог в одиночку ушел из приюта. Побродив по полю, он зашел в крестьянский дом. Никого не застав дома, художник взял пистолет и выстрелил себе в сердце. Но пуля, попав в ребро, отклонилась и прошла мимо сердца. Зажав рану рукой, Ван Гог вернулся в приют. Умер он только ночью.
        Не спрашивайте меня, каким образом в день своей смерти Ван Гог попал в зону безвременья. Ответа я не знаю. Могу только предположить, что это каким-то образом связано с психическим заболеванием, которым страдал великий художник. По-видимому, он вернулся в свое время в тот же момент, когда и покинул его,- ведь принципа сопряженности времен для него не существовало!- поэтому никто и не заметил его отсутствия. Хотя гостил он у меня довольно долго. Если он и пытался в своем времени рассказать кому-нибудь о том, что с ним произошло, то история эта, скорее всего, была принята за бред умирающего.
        Оказавшись в зоне безвременья, Ван Гог забыл обо всех своих недомоганиях. И даже рана в груди, которую он сам себе нанес, нисколько его не беспокоила. Жажда творчества кипела в нем с неистовой силой. Он знаками дал мне понять, что ему нужны краски, кисти и что-то, на чем можно было бы рисовать. Я смог предложить ему только свой блокнот и авторучку. Художник попытался сделать несколько набросков, но у него не было навыков работы с материалами, которые у меня имелись. Авторучка скользила у него между пальцами, а ее острый наконечник рвал тонкую бумагу. Ван Гог ругался, комкал вырванные из блокнота листы и отбрасывал их в сторону.
        Я как мог попытался успокоить его, заверив в том, что в ближайшее время достану для него холст, краски и кисти. Для этой цели я связался с охраной и передал сообщение своему двоюродному дяде, в котором просил его немедленно встретиться со мной.
        Он пришел ко мне на свидание на следующий день. К тому времени у меня уже был готов план. Замечу, что руководствовался я при этом вовсе не корыстными интересами. Я просто хотел помочь несчастному художнику, у которого каким-то чудом перед самой смертью появилась возможность создать еще несколько живописных работ.
        Но, решив помочь Винсенту, я подумал и о том, что, если работы его будут выполнены современными материалами, то мне никогда не удастся убедить кого-либо в том, что это прежде неизвестные,- да что там неизвестные, несуществовавшие!- картины Ван Гога. А между тем я собирался вернуть эти картины людям. Руководствуясь этими соображениями, я вручил дяде записку к одному из моих коллег, который в кратчайшие сроки мог достать все необходимое. Кстати, именно стремление к тому, чтобы новые картины Ван Гога были приняты как подлинники, надоумило меня продать их с аукциона. А как иначе я мог их представить? Подкинуть на порог какой-нибудь картинной галереи? Глупость полнейшая! Это сразу же породило бы сомнения в подлинности картин… Но отрицать не стану, свою часть выручки от этой сделки я, естественно, получил.
        Сразу хочу сказать, что мой дядя не имеет ни малейшего отношения к тому, что вы называете аферой с картинами Ван Гога. Он даже не знал, с чем имеет дело. Просто отправлял посылки по указанным мною адресам.
        Итак, получив наконец холсты, краски и кисти, Ван Гог принялся за работу. Надо было видеть, с каким упоением он отдавался ей! Он трудился как одержимый! От начатой картины он мог отойти буквально на несколько минут, только для того, чтобы присесть чуть в стороне, свесив руки с зажатыми в них кистями между колен, и окинуть свое творение оценивающим взглядом.
        Глядя на него, можно было понять, что он счастлив. Возможно, как никогда в жизни.
        Но каково было мне наблюдать за работой великого художника и знать при этом, что через несколько часов после того, как Винсент вернется в свое время, он должен будет умереть!
        Я никак не мог решить, что же мне делать? Временами меня так и подмывало нажать кнопку вызова охраны. В конце концов, почему я должен был брать на себя ответственность за судьбу Ван Гога, когда у нас имеется Департамент контроля за временем, который как раз и должен заниматься подобными вопросами?..
        Наверное, в итоге я именно так и поступил бы. Но до тех пор, пока Ван Гог был занят работой и никуда, похоже, не собирался уходить, я решил ничего не предпринимать.
        Мы почти не разговаривали. Я о многом хотел расспросить Ван Гога, но он не обращал на мои вопросы никакого внимания. И дело тут было вовсе не в моем ужасном знании языка, на котором я к нему обращался. Художник был всецело поглощен работой. Он не желал ни секунды тратить на что-либо иное, кроме красок, накладываемых на полотно. Я так и не смог выяснить, понимал ли он, что с ним произошло и где он находится?
        Одна за другой появлялись картины, созданные неподражаемым мастерством великого художника, его поразительным видением мира, сочетающимся с болезненным воображением. Кстати, если вы внимательно рассматривали его картины, то, несомненно, заметили, что фоном для них послужило не что иное, как пустота, окружающая нас в зоне безвременья.
        Ван Гог никогда не позволял мне смотреть на еще не законченные работы. Обычно, наложив последний мазок, он окидывал картину придирчивым взглядом, делал два шага назад и, склонив голову к плечу, как-то странно усмехался. Мне так и не удалось понять, что за чувства он испытывал, глядя на завершенную работу. Только после этого он бросал в мою сторону быстрый, чуть лукавый взгляд и легким, едва заметным движением кончиками пальцев подзывал меня к себе. Сам он при этом отходил в сторону,- похоже, мои восторги по поводу его новой работы были ему совершенно безразличны.
        Если бы я знал заранее, что Ван Гог задумал написать мой портрет, я ни за что не позволил бы ему сделать это. Кому, как не мне, знать, что подобная картина,- портрет человека XXII века, написанный художником XIX,- явилась бы грубейшим нарушением закона непрерывности временной последовательности и первого принципа причинно-следственной связи. Но Ван Гог, как обычно, показал мне уже законченную работу. Увидев ее, я на какое-то время потерял дар речи. Видеть свой портрет, написанный рукой гения,- это, скажу я вам, несравнимо ни с чем! Я не знал, что мне делать, что сказать Винсенту. Я был настолько потрясен и взволнован, что горло мне сдавил спазм, как будто я собирался разрыдаться. Когда же я наконец смог в какой-то степени совладать со своими чувствами и оглянулся, ища взглядом Ван Гога, рядом со мной никого не было. Он просто исчез. Так же неожиданно, как появился.
        В свое оправдание могу сказать только то, что продавать последнюю картину я не собирался. Я хотел оставить ее себе, как память о встрече с Винсентом Ван Гогом, которая никогда не могла состояться в реальности.
        Глава 17
        -Послушайте, Марин, почему вы не рассказали об этом с самого начала?- спросил инспектор Фрост.- Для чего нужно было устраивать мистификацию с продажей ранее неизвестных картин Ван Гога, если вы могли сразу обратиться в Департамент контроля за временем? Вы же сами прекрасно понимаете, что в данном случае вам невозможно предъявить никакого обвинения? Напротив, лично я считаю, что вы действовали, руководствуясь самыми наилучшими побуждениями. Ну, для чего нужно было всех вводить в заблуждение?
        Прежде чем ответить, Марин задумался.
        -Ну, во-первых, я работал именно так, как привык. Недоверие к Департаменту является одной из основных особенностей моей профессии. А во-вторых,- и это, пожалуй, самое главное,- я не хотел, чтобы удивительное событие последнего дня жизни Ван Гога стало достоянием гласности. История жизни Винсента Ван Гога уже написана, и, как мне кажется, не имеет смысла что-либо к ней добавлять.
        Глава 18
        После того как руководство Департамента контроля за временем ознакомилось с материалами дела, оно было переведено в мемори-чип под кодом «Секретно. Только для служебного пользования». Подобное решение мотивировалось тем, что, по мнению руководства, сообщение о неизвестных прежде свойствах зоны безвременья могло послужить причиной того, что на ее исследование бросились бы искатели приключений и легкой наживы. И в таком случае Департаменту контроля за временем пришлось бы заниматься только спасательными работами.
        Контрабандист Павел Марин, отбывавший заключение в зоне безвременья, за помощь следствию был условно освобожден на четыре месяца и десять дней раньше положенного срока.
        Все восемь картин Ван Гога, написанные художником в зоне безвременья, были признаны подлинными и включены в Каталог всемирного наследия.
        Последняя картина Ван Гога заняла почетное место в ряду других работ художника в экспозиции Цветаевского музея в Москве. На медной табличке, закрепленной на раме, значится: «Винсент Ван Гог. Портрет неизвестного. 1890 год. Картина передана в дар музею П. Мариным».
        Глава 19
        Винсент почувствовал сильный толчок в грудь и, чтобы не упасть, сделал шаг назад. Опустив руку, все еще сжимавшую пистолет, из дула которого выползала тоненькая струйка порохового дыма, Винсент удивленно посмотрел на расплывающееся по светло-коричневому полотну больничной куртки алое пятно.
        Что произошло? Почему он все еще жив?
        Винсент приложил к ране ладонь. Сердце в его простреленной груди по-прежнему ровно отсчитывало секунды жизни. Пуля, направленная в этот удивительный природный метроном, средоточие всех радостей и печалей человеческих, скользнула по ребру и ушла в сторону. Винсент даже не чувствовал боли, как и в тот раз, когда в порыве ярости отмахнул себе сапожным ножом половину уха.
        Винсент осторожно положил пистолет на прежнее место. Он был ему больше не нужен. Зажав рану на груди рукой, Винсент вышел на двор, где по-прежнему не было ни единой живой души, кроме бабочки-капустницы, замершей неподвижно с раскрытыми крыльями на обухе колуна.
        Винсент пересек двор и погрузился в желтое море подсолнухов. Он двигался в обратном направлении, туда, где находился приют, ставший для него последним пристанищем в этом мире.
        Место старика Божоле у ворот приюта все еще пустовало.
        Войдя во двор, Винсент оглянулся назад, чтобы в последний раз взглянуть на ту удивительную картину, которую нарисовала сегодня природа.
        Поднявшись в свою комнату, Винсент разделся, аккуратно повесил на стул перепачканную кровью одежду и лег в постель. Он по-прежнему чувствовал то удивительное умиротворение, что снизошло на него сегодня после обеда, когда он вышел за ворота приюта. Вот только слабость не позволяла ему оставаться на ногах.
        Повернувшись на бок, Винсент достал из кармана штанов трубку, кисет и спички. Разложив все это на коленях поверх одеяла, он аккуратно, не просыпав ни крупинки табаку, набил трубку и, чиркнув спичкой, раскурил ее.
        Лежа в кровати и покуривая трубочку, Винсент думал не о жизни, которая неумолимо утекала из его тела, а о том удивительном человеке, портрет которого он написал, находясь в пустоте. Что это было: сон или некая иная реальность, постичь которую в состоянии лишь тот, кого уже ничто не связывает с тем, что принято считать действительностью?
        Примерно через полчаса в комнату заглянула сестра. Увидев окровавленную одежду и пятно, расплывающееся поверх тонкого одеяла, которое натянул на себя Винсент, она в ужасе вскрикнула и выбежала в коридор.
        Спустя некоторое время из ближайшего поселка прибыл врач в сопровождении полиции.
        Винсент, как и прежде, лежал в кровати, сложив руки крест-накрест на груди, и с невозмутимым видом посасывал дымящуюся трубочку.
        Осмотрев Винсента, врач сказал, что уже ничем не может ему помочь.
        Но Винсента это ничуть не расстроило. Он вновь погрузился в мир видений, и в этом мире ему являлись картины, которые так и не были написаны. Винсент видел перед собой желто-оранжевое поле спелых подсолнухов, к самому краю которого он подошел.
        Винсент скончался ночью. Тело его положили на зеленое сукно бильярдного стола. По стенам комнаты были развешены картины, написанные художником за тот год, что он провел в доме для умалишенных в Сен-Поль-де-Мозоле. Среди них не было лишь картины «Красная виноградная лоза», проданной незадолго до смерти Винсента за четыреста франков некой Анне Бош, и восьми его последних картин, которые Ван Гог написал уже после того, как подвел итог своей скорбной жизни.