Деграданс Алексей Калугин
        Геннадий Мартович Прашкевич
        Вы считаете нормальной ситуацией, когда писателей, в том числе и писателей-фантастов, нынче развелось тысячами? Или это закономерное следствие какого-либо процесса?
        ОТВЕТ:Это следствие коммерциализации искусства вообще. Конечно, тысячи писателей - это нелепость. Но ремесло требует ремесленников, и отбоя от них нет. В соавторстве с писателем Алексеем Калугиным мы написали роман «Деграданс», в котором, кажется, ответили на Ваш вопрос достаточно подробно)))
        Геннадий ПРАШКЕВИЧ, Алексей КАЛУГИН
        ДЕГРАДАНС
        (Смерть в реале)
        Часть первая
        ПРИВЕТ, ПОПУАСЫ!
        1
        ШИВЦОВ
        8,30. Пятница
        Настроение отвратное.
        Или в душ, или повеситься.
        В голове дурной туман от бесчисленных выкуренных сигарет.
        Водка паленая? Ну да, наверное. А непаленая лучше? К черту все! Сунуть холодный ствол в рот, кислый вкус металла, нажать на курок… А где взять силы на это?… Помойка на душе, вековая смрадная свалка, под веками сухой песок… Уходить из мира с этим грузом? К черту все! Предрассветная серость… Уснуть с этим? Не получится… Как там мерзавец Калинин нашептывает? «Только спать, спать, спать, и не видеть снов». Или это не он придумал?… Шивцов сжался. Была слабая надежда, что может быть сон придет в последний момент… Но так не бывает. В этой жизни вообще многого не бывает. Он злобно нашарил в темноте тапочки, хлопнул ладонью по невидимому выключателю. Свет резнул по воспаленным глазам, но пейзаж привлекательнее не стал. Объедки на тарелках, пустые бутылки, окурки. Только там, где сидел за столом Калинин, объедки уложены в тарелке каким-то неестественно аккуратным, каким-то даже красивым веночком.
        Памятник вчерашней павшей жратве.
        Жратвоприношение.
        Разводы вина на стенках фужера - как разводы подсохшей крови.
        А начали, казалось бы, цивильно - в баре. Первую бутылку, ни к чему не обязывавшую, взял Андрей Ведаков, журналист из «Газетты». Этому главное - поговорить. Шивцов знал Ведакова со школьных лет, поэтому сильно к его словам не прислушивался. Где рождается новое искусство? Тоже мне вопрос. Уж наверное не в прокуренном баре. Хотя - как знать… Как рождается новое искусство? Уж тоже наверное не в пьяной болтовне. Хотя и это - как знать… Хорошо, во время появился Сашка Калинин, телеведущий Седьмого канала, красавчик, самоуверенный и наглый, подтянутый, в костюмчике не из магазина за углом, а Ведаков уехал в редакцию. Место Андрея заняла Ксюша Малышева, верстальщица из «Газетты». Прозвище Актриса. Соответствует. Ей бы танцевать в стрип-баре, крутя чудным задиком, а не просиживать дымные вечера со всякими придурками. Длинные ноги, милые завитушки у висков. «Приятно видеть пыхтящую русалку, выползшую из леса». Минут через пять многоопытная ладонь Сашки Калинина лежала на узкой Ксюшиной руке, а она даже не вздрогнула. Это в кино красивые бабы дерутся без разбору. Раз - и по морде! Раз - и коленом в пах! «Он
сам нарвался, он сам нарвался, и в этом нет моей вины». Танго семи убийц крутили, кажется, по всей Москве. «А будь вы сами на нашем месте, вы поступили бы так, как мы».
        «Выставка?… У Фабиана?…»
        «А такое только у Фабиана увидишь!».
        Так, незначащий разговорчик, каких тысячи на неделе, но рожа у Калинина вдруг пошла красными влажными пятнами. Что-то его зацепило. Он давно точил глаз на Ксюшу. И сейчас мысленно рвал с нее одежду, она это чувствовала, запунцовела. Только Шивцов молча глотал горький джин и старался не думать обо всех этих сложных дружеских взаимоотношениях. Самому последнему дураку известно, что новые женщины не цементируют старую дружбу.
        «Мне и без Фабиана сны страшные…»
        «Такого, дорогая, вы и в самом страшном сне не увидите».
        «Венера в салопе», - хмыкнул Шивцов. Понятно, он имел в виду выставку у Фабиана Григорьевича, ничего больше, но Калинин заржал. Он знал несколько языков, для него и французские выражения не были тайной. Салоп. Он показал большой палец. Правильно, приятель! Правильно, дорогой! Именно так. Салоп. «У Фабиана даже бронзовых вакханок одевают в эротическое белье». Ладонь с Ксюшиной руки Калинин с неохотой снял, потому что в баре снова появился Ведаков с новостями из сгоревшей на Полянке дипмиссии. Кажется, албанской. Или гренландской. Если таковая существует. «Дым еще клубится над Полянкой». Теперь на Ксюшиной руке лежала широкая спокойная ладонь Ведакова. По хозяйски лежала. Длинноногая верстальщица и это приняла смиренно. А Андрей объяснил, чуть пожимая нежную руку: «Нормальный пожарчик. Жертв нет, убытки невелики. К тому же, дипы получат страховку, а вот жильцам закопченного дома напротив придется делать ремонт за свой счет».
        - Сочувствуешь?
        - Работа такая.
        Выпили.
        Повторили.
        Калинин снова наладился на искусство.
        - К Фабиану надо сходить. Такое увидишь только у Фабиана.
        - Не слушай Сашку, - ухмыльнулся Ведаков. - И его разговоров об искусстве не слушай. Он в искусстве разбирается не больше, чем бомж в сарафанах восемнадцатого века. - Андрей любил цветастые сравнения, видно было, что и сейчас в глазах Ксюши заработал очко. - Думать надо не о новых произведениях. Если уж на то пошло, все нынешние новые произведения вырастают на руинах старого искусства, а значит, они по определению отравлены. Думать надо о Новой эстетике,- он так это и произнес, с напором. - О Новой эстетике. О принципиально новой оценке того, что мы видим, что ненавидим, чем любуемся. Ясно я выражаю? Новое искусство может родиться только из нового взгляда на мир. Нового! Понятно? Как когда-то родилась Афродита из пены. Никто ее не ждал, а она - вот я! Чтобы понять новое, к Фабиану ходить не надо. Там погано. Там падалью пахнет. - Ведаков смотрел, как упрямо темнеют красивые Ксюшины глаза, и уже знал, что она пойдет к Фабиану. На зло ему пойдет. Обязательно пойдет, сучка. Мнит себя новой Афродитой, а Калинин ее накачивает. «Узнать меня - иметь меня». Пойдет ведь, пойдет, наперекор мне пойдет, а
потом три ночи подряд будет трястись от страха. Дать, что ли, Калинину по морде?
        К счастью, Ведакова опять вызвали в редакцию.
        Почти сразу ушла Ксюша, а Калинин был свободен, увязался за Шивцовым.
        В запущенной двухкомнатной квартире они открыли еще одну бутылку. Она уже ничему не мешала.
        «Чего Андрей к тебе вяжется? - Калинин имел в виду Ведакова. - Чего он все время тащит тебя в „Газетту“? Писать ты не умеешь, да платят там мало. Сидишь себе в охранном бюро, ну и сиди. Каждому свое, - он нагло подмигнул. - Ведаков типичный неудачник. Боись таких. Он умеет говорить, это да. Для него слова только и важны. Заладил, как попугай: Новая эстетика, новая эстетика! А сам ничего, кроме железок Церетели, не видел. Какая, к черту, Новая эстетика? Все галереи до потолка забиты гениальными полотнами и скульптурами, а толку? Ты умнее стал от того, что у нас тысячи художников в твоем профессиональном союзе? Или, может, чувствовать стал глубже? Потрясений ищешь? Чечня у тебя не все отбила? Нет, Витя, - покачал Калинин головой, - я тебе так скажу: настоящее искусство умерло. Еще при Пушкине. Может, Пушкин его и убил. Нет больше никакого искусства!»
        «А что есть?»
        «Дерьмо. И еще раз дерьмо».
        «А женщины? Ты, вижу, клинья под Ксюшу бьешь».
        «Очнись, Витя! Когда это женщины были искусством? Того же Пушкина почитай, у него в дневниках много дельных мыслей. Женщины всегда были только предметом искусства. Всего лишь. Помнишь? Жил-был дурак… - О ком писал Киплинг, неизвестно, но Калинин точно подразумевал сейчас Ведакова. - Он молился всерьез тряпкам, костям и пучку волос - все это пустою бабой звалось, но дурак ее звал Королевой Роз…»
        «Ты там упустил пару строк».
        «Не упустил, а выбросил сознательно. Женщины - это все, что угодно, Витя, только никак не искусство. Сам подумай, стал бы ты трахать Джоконду? Она же шизанутая, по всему видно. У нее взгляд блаженный. Или „Шоколадницу“ Лиотара стал бы трахать? Да она еще от предыдущего клиента не отошла! За искусством, Витя, ходить надо не на Крымский вал, а к Трем вокзалам».
        «Странно, Сашка. Ты повторяешь Андрея!»
        Калинина перекосило. Это он-то повторяет Ведакова?
        «Ты еще скажи, что я его повторяю, когда говорю о хлебе и зрелищах!»
        Калинина вдруг прорвало. Он обозлился. «Новая эстетика, новая эстетика! О какой Новой эстетике идет речь, если все давно прогнило? На трухлявых пнях растут в основном поганки, так ведь?»
        «Опенки еще».
        «Плевал я на опенки! Что такое Новая эстетика? Умение по новому втюхивать старую хрень? Ну так и говорите, чего врать? Андрей - неудачник, дурак, невежа. Нашел, кем мне тыкать в нос. Так он и просидит всю жизнь в отделе новостей, подчищая чужие статьи!»
        Шивцов выругался.
        Блин, как надрались вчера, все болит.
        Смял сигарету. Ну да, Андрей неудачник. Это точно. Но не всем же подметки рвать, не всем идет пруха. Это у Калинина не жизнь, а вечный праздник. Он ночью вполне мог рвануть к Ксюше. Девушка друга? Вот тоже! Его такая мелочь не остановит. Если Ксюша откроет дверь…
        А она откроет…
        Сашка - стервятник.
        Но стервятник он обаятельный.
        Шивцов потер виски. Из пустой ванной пахнуло сыростью.
        Глянув в зеркало, какое-то слишком уж прозрачное, как бы выцветшее, Шивцов провел ладонью по колючей щеке, но бриться не стал. Плеснув холодной водой в лицо, вернулся в комнату, вытянул из-под кровати большую спортивную сумку. Вот зачем каждый раз наступает утро?… Уснуть бы насовсем… Так голова болит страшно… Сумка темно-синяя - с желтой полосой, со скалящейся тигрицей… Нет, это у Калинина она выглядела бы тигрицей, а здесь стоит на раскоряку, как шлюха… Оттуда же, из-под кровати, Шивцов вытащил обернутый серой холстиной сверток. Своей тайной коллекцией он любовался нечасто, только когда уж очень припекало. Оружие не новое, но в отличном состоянии. Ухоженное, поблескивают лаком деревянные части. Сладкий запах смазки. Обрез карабина М-1, четыре магазина к нему. Пистолеты: израильский восьмизарядный «Ерихон» (та еще труба - мертвого разбудит!) и отечественная «Гюрза» (эта очень больно кусается). Две осколочные гранаты. Тут же, в мутноватом целлофане, нежные брикеты пластида с детонаторами. Через руки Шивцова за последнюю пару лет прошли десятки таких стволов и немало взрывчатки. Он удачно покупал,
удачно перепродавал, обменивал. Знал толк в оружии.
        Обойма плавно вошла в рукоять пистолета.
        Отложил в сторону «Ерихон». Неторопливо, со знанием дела продернул через кольца гранат плотный обрывок капронового фала, стянул узлом. Сам еще не знал, к чему такие приготовления. Так… На всякий случай… Морщась от головной боли, вывернул коробку с инструментами, набил две пустых консервных банки мелкими гвоздями, шурупами, гайками. Аккуратно вложил пластид, воткнул взрыватели.
        Теперь все это в сумку.
        Не торопясь, с пониманием.
        Сверху - обрез и пистолеты. Ну что еще?
        Опять мимолетно глянул в зеркало. Морда небритая, но это ничего. Нынче такая вот трехдневная щетина в моде. Символ мужественности. Мятые джинсы. Потертые кроссовки, футболка, ветровка. Типичный московский придурок. Сунул в наружный карманчик ветровки зажигалку, в другой - сигареты. Потопал, попрыгал на месте, проверяя, не мешает ли что, не погромыхивает ли в карманах?
        Теперь бейсболку… Солнцезащитные очки…
        Утро туманное… Утро лихое… Голова разламывалась. Из зеркала смотрел на Шивцова ничем не примечательный тип с темно-синей сумкой на плече. С такими сумками бабы ездят на дачу.
        2
        ВЕДАКОВ
        9,00. Пятница
        К половине одиннадцатого статья должна лежать на столе главного.
        Хорошо, что я не потащился вчера к Шивцову. И так голова тугая. Ведаков медленно прошелся по клавиатуре компьютера. Работа есть работа. Главное, удивить читателей. Дать им по мозгам. Не жалеть патетики, не жалеть восклицательных знаков. У болгар, кстати, восклицательный знак именуется удивительным.
        А у якутов? Поэт Август М., он как называет восклицательный знак?
        Зря не спросил. Поэт Август М., выступавший вчера в Доме литераторов, представился собравшимся как якутский гений. Нет, не первый, нет. Он представился как последний якутский гений. Разницу чувствуете? Гениев и раньше было немного, скромно сказал Август М., а сейчас их совсем нет, вот только я остался, однако. Таковы особенности полярного климата. Черные длинные волосы. Тоже северная деталь. Правда, волосы, похоже, давно не мыты. Однако.
        Якутский гений нервно кусал ногти, смотрел постно.
        Часть журналистов сразу слиняла.
        «Меня знают в Якутске и в Париже».
        После этих слов из зала вышло еще несколько человек.
        Ведаков остался только потому, что сидящий впереди Сашка Калинин слушал якута с непонятным интересом. Что-то видимо находил в болтовне последнего гения. Он просто так время терять не станет. «Оледенение душ… Эпоха ужаса… Мертвые языки ледников спускаются к мировым столицам… Глаз последнего охотника… Моя душа - как распахнутое северное сияние… Я пришел вымораживать бледные страсти… Москва - мегаполис карликов…»
        Как ни странно, у якута была своя концепция.
        «Главный двигатель мирового искусства - лепра».
        Сперва Ведаков решил, что ослышался. Решил, что на самом деле якут произнес - депра. Но нет, никакой депры, депра - это для горожан. Август М., последний якутский гений, говорил о лепре. Именно о ней, о страшной, неизлечимой болезни, живьем медленно поедающей людей. Понимание искусства - это понимание неизбежности неизбежной смерти, сказал Август М. Лепра поражает человеческое тело, а искусство поражает человеческую душу. Мировое искусство возникло как ранняя реакция человечества на ужас проказы, как подсознательный рефлекс умирающего человека - защититься. Как инстинктивная попытка зацепиться за живую жизнь, создать хотя бы миф, закуклиться в собственных представлениях, как бы ни были они наивны. В запечатанную скорбью душу не всякий микроб проникнет. Образ мира, течение наших смертных мыслей, деяния и апатию - все определяет лепра.
        Так считал последний якутский гений Август М.
        Трибы больных людей всегда кочевали по Азии, медлительно заявил он. На равнинах Европы еще бродили жирные мамонты, мускулистые неандертальцы размахивали тяжелыми дубинками, а по снегам Азии кочевали люди разумные, обсыпанные снежной сыпью…
        Первым не выдержал Калинин.
        «Кто ваш босс?» - бросил с места.
        Наверное, хотел узнать имя мецената, пригласившего поэта в Москву, но Август М. вопрос понял по своему, ответил негромко:
        «Смерть!»
        «Это вас заводит?»
        «Это открывает будущее».
        «Прочтите нам свои стихи».
        «С удовольствием. Но по-французски».
        «А почему по-французски? Здесь сидят исключительно русские журналисты».
        «Мегаполис карликов не способен на понимание. Мне удобнее читать по-французски, все равно смысл до вас не дойдет».
        Калинин заржал. Ведаков завистливо пожал плечами. У Сашки все получается. Ему все в жилу, все в кайф. Рыбий грипп, снежный человек под Архангельском (приходит к некой Дарье Волковой, отзывается на кличку Яша), перестановки в новом правительстве, тотальный отстрел банкиров, терроризм. Какой бы темы ни касался Калинин, его материалы идут на ура. Имя Калинина задирает тиражи «Газетты». Он умеет не только показывать и ужасать, он умеет обещать и радовать. В конце двадцатого века некий Энди Уорхолл каждому жителю планеты предсказывал обязательные пятнадцать минут индивидуальной славы, а вот Калинин ничего не предсказывал. Он просто развлекал. Он тыкал пальцем в человека и говорил: вот, ребята, вот с этим человеком надо дружить! И указанного человека начинали узнавать в метро. Он тыкал пальцем в заезжую знаменитость, и говорил: ребята, это полное фуфло! Давайте встанем посреди концерта, когда это вонючее фуфло распоется, и крикнем: эй, ты где покупала такие кривые колготки? Калинин умел работать. Вывел в центральный эфир полуграмотного писателя из провинции, превратил его в идола молодежи. Какую-то
домохозяйку из Твери сделал губернатором. В буквальном смысле выкраденный дневник собственной любовницы издал со своим же собственным весьма неоднозначным комментарием. Причем, книгу так и назвал - «Выкраденный дневник».
        Умеет…
        3
        ШИВЦОВ
        9,20. Пятница
        Шумная улица.
        Спортивная сумка на плече.
        Никакой цели у Шивцова не было.
        Головная боль и случайные мысли.
        Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все…
        Ведаков неудачник, хрен с ним, но ему-то, Шивцову, лучше разве от этого? Ему даже положенную инвалидность не дали. Врач из военного госпиталя понимающе и подло ухмыльнулся: косим, дружок? И подмигнул: на себя, дескать, надо рассчитывать, а не на тощий государственный карман.
        Отстёбыш! Пристрелить гада!
        Боль сверлила виски. Толкучка раздражала.
        БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ В МЕСТАХ БОЛЬШОГО СКОПЛЕНИЯ ЛЮДЕЙ!
        Еще бы! У входа в метро такие указания особенно приятны. «Скорпионы в начале недели могут ставить большие цели… Хорошее время для перемены занятий… Неожиданные идеи меняют жизнь…» Астрологический прогноз ярко высвечивался на плазменном экране информационного центра.
        А ТЫ УЖЕ КУПИЛ НОВУЮ BMW?
        Платиновая красотка вызывающе подмигнула Шивцову.
        Наверное, падла, дружит с тем самым врачом из медкомиссии.
        ВИД НА МОСКВУ-РЕКУ! КВАРТИРЫ В ЭЛИТНОМ ДОМЕ!
        Шивцов на ходу достал сигареты.
        День медленно, но ощутимо наливался духотой.
        Мерзким городским бризом тянуло с ревущей проезжей части.
        Неоновая вывеска «Макдональдса» напомнила о еде. Шивцов повернул было к входу, но тормознул. Там же охранники с металлоискателями. После очередного взрыва в метро повсюду торчат охранники. Только что с них толку? Как можно остановить человека, похожего на меня? Даже дети это понимают.
        Шивцов подумал о детях потому, что на новый год маленькая племянница затащила его на детский утренник. Все там было тип топ. Все там было придумано самими детьми. Замечательная елка, замечательные гирлянды. Сейчас сказка начнется. Свет погасили, раздвинули занавес. На темной сцене зловещее завывание пурги, крик слабый, отчаянный (детские сердчишки заходится):
        «Ваняяяяя!»
        В ответ умирающее, ужасное (сердчишки заходятся еще сильней):
        «Маняяяяяяяяяяяя!»
        Безнадежная лесная перекличка.
        «Ваняяяяяяяяяя!» - «Маняяяяяяяяяяяя!»
        Дети в напряжении. Колотятся, бьются сердчишки. Вот сейчас выскочат, наконец, Ваня и Маня на сцену, зал взвоет от радости, завопит, засвистит, затопает ногами, вспыхнут волшебные прожектора, но на самой высокой томительной ноте, когда кулачки сжаты, когда сердца обрываются в ледяную пропасть и слезы ужаса наворачиваются на глаза, сумятицу сумеречной пурги разорвал тоскливый вой волков…
        4
        ШИВЦОВ
        9,25. Пятница
        Миновав «Макдональдс», Шивцов осмотрелся.
        Вот вполне кислотное местечко. Расплывшаяся лужа на асфальте (пожарный гидрант сифонит), витрина с вызывающе длинноногими Барби, одноногие столики перед синеньким ларьком ООО «Гектор». Выбор небогатый: вялый салат, теплая кола, сосиски в тесте, куриные ножки по цене элитной проститутки. Шивцов молча пристроился у крайнего столика, сумку сунул под ноги. Кола отдавала смолой, под вилкой скользко и противно ползала тоненькая пластинка огурца. В трех метрах от ларька дородная баба в накинутом на плечи пестром национальном платке шумно рекламировала свой товар: «А вот средство от тараканов! А вот средство от тараканов!» Случайный немец невольно заинтересовался: «Что есть таракан, фроляйн?» - «Да все он есть! - шумно обрадовалась фроляйн. - И хлеб есть! И мясо!»
        Если бы не боль в висках…
        Шивцов снова вспомнил Калинина.
        Сашка вчера прочитал поэму. На память, наизусть.
        Секс, ужас и достоверность. Так Калинин торжественно объявил.
        А сюжет ненавязчив. Простенький, скажем, сюжет. Некий повар Гришка с Поварской, упорно рифмовавшейся у Калинина с запором и у упором, нечаянно упал в котлован строящегося дома с бутылкой водки в руках. А рабочим что? Они вниз не смотрят. Они бетон плеснули и уехали. Тут праздник. Салют. Скоро поднялись над столицей роскошные корпуса. Прошли длинной чередой многие века всеобщей радости и чудесного освобожденного труда. И вот, через сто и тысячу лет, умные археологи, работая в руинах уже старинных, уже обреченных на слом домов, наткнулись на скелет повара Гришки. Ну, не совсем скелет, так скажем, просто ожелезненный скелетец, но при нем бутылка! Целенькая!
        «А где ужас? Где достоверность. Где обещанный секс?»
        «Ишь чего захотел! Сразу видно, что ты из тех, кто никогда не испытывал творческого оргазма».
        5
        ВЕДАКОВ
        10,20. Пятница
        Ведаков положил распечатку на стол.
        Круглая голова, рябые прядки неровно седеющих волос.
        Главред поднял голову, поморгал, потом нажал на кнопку вызова.
        Все советское время главред просидел в корректорах, был терпелив, никуда ни с чем не торопился, а в годы перестройки удачно примкнул к демократам. Да и к кому еще примкнешь с такой броской фамилией - Декельбаум? Бросил распечатку заглянувшему в кабинет курьеру: «В набор!»
        А вот Калинину он бы предложил кофе.
        Ведаков вздохнул. Калинин всегда на коне.
        Однажды при пересылке статьи редакционный компьютер каким-то образом съел букву с в слове снежный. По всему тексту. Конечно, дежурный эту странность заметил, но найти автора в тот момент было невозможно, а кто же возьмет на себя смелость править знаменитого Александра Федоровича Калинина? Раз написано им нежный, значит, так тому и быть. Вся страна в тот день узнала, что в хвойных диких лесах Сибири охотники отловили нежного человека. До приезда крупных ученых поселили нежного в общаге местного техникума. Пьянки, драки. Нежный все-таки. Калинин сам обалдел от неожиданного ракурса. К вечеру продали три дополнительных тиража. Хохотала вся страна, а главред по первому каналу TV заявил, что сделано все было намеренно, с тем, чтобы закрыть, наконец, одну из самых спекулятивных тем в прессе.
        «Интересно, - подумал Ведаков уже в коридоре. - Заметит кто-нибудь, если я смоюсь с работы?» Не то, чтобы ему очень хотелось смыться, но он никак не мог дозвониться до Ксюши. Это его бесило. Длинные гудки на домашнем телефоне, мобильник напрочь заблокирован. Абонент временно недоступен. Где дура шатается с утра? Не похоже на Ксюшу. Обычно она еще спит. Может, пошла к массажистке? Или поехала к матери? Старой мегере Ведаков звонить не стал, она его на дух не выносила. Подумав, набрал номер Шивцова, но и там долгие гудки. Вроде Калинин вчера приглашал Ксюшу на выставку… Но вряд ли она с утра поперла к Фабиану.
        Длинные гудки.
        Везде длинные безнадежные гудки.
        Неожиданно нагрянуть к Ксюше? Смыться с работы?
        А если хватятся? А если потребуют к главреду? Вылететь с работы легко. Пока бесцельно мотаешься по кабинетам, бьешь баклуши да гоняешь чаи, вроде бы ты при деле, а вот отлучишься на минуту, сразу начнут искать… Еще, кажется, у Ксюши было приглашение на открытие ресторанчика «Пинк-леди». Но это же не утром! Да и не встала бы она по такому случаю.
        Ревнивое нетерпение гнало Ведакова из кабинета в кабинет.
        В редакции новостей бормотало радио, уютно помигивал телевизор.
        Перед Федей Жискиным на неудобных стульях (специально для посетителей) - два пошедших плесенью ветерана. Встречались вчера, кто еще жив, в кафушке в Столешном, вспоминали боевые годы, а теперь явились в «Газетту» поделиться воспоминаниями о том, как в 1973 году во Вьетнаме они чуть не угнали у американцев Б-52, «Летающую крепость».
        «Угнали?»
        «Да нет. Хотели только».
        Желая побыстрей спровадить героев, Федя ни кофе, ни чаю гостям не предложил. Но на то они и герои - они извлекли из сумки бутылочку. Хватанув сто граммов, Федя неожиданно заговорил про санитарок. Что-то он не понимает. Как это невидные девки таскали на себе здоровенных мужиков?
        «Мышь стогом не задавишь».
        Назревала интересная дискуссия, но вмешался Ведаков:
        «Федя! К главному пора, на планерку».
        Герои все поняли правильно и ретировались.
        Жискин спросил:
        - Сдал материал?
        Если бы Ведаков не знал Федю, как облупленного, то решил бы, что он издевается.
        Но Федя не издевался. Просто он был так устроен. Пьет мало, любит правду, курит только красный «Мальборо». Прославился интервью со знаменитым американским фантастом. «Почему летаю в Россию через Рим? - удивился Фединому вопросу знаменитый фантаст. - Так дешевле». - «А почему летаете без жены?» - «Так дешевле». - «А почему решили стать писателем?» - «Писателей хоронят за счет государства». То есть, опять выходит дешевле. «Спасибо!» - закончил Федя Жискин знакомым ему английским словом, но как-то так получилось, что вместо обычного фенк ю вырвалось у него фак ю! «Ты, Федя, дурак, - потом объяснил ему Калинин. - С этого следовало начинать, а не заканчивать. Выдал бы старику в глаза: фак ю, отец, чего болтаешься по России? Он бы много интересного наговорил».
        - Будешь смотреть?
        Жискин вынул из ящика толстую папку.
        Он знал интересы Ведакова. Следить за всем, что кажется необычным.
        Вот, например, такая заметка. Некий фермер из интеллигентов решил выращивать в Подмосковье свеклу. Взял землю в аренду, выписал «Ботанический журнал». На колесном «Кировце» с полным пониманием ответственности отправился поднимать пары. Земля разваливалась под плугом, со стороны скоростного шоссе несло мерзкую сухую пыль. Нескончаемый поток машин, неумолчный рокот, шум, рев, будто дымный прибой бьется о берега. Часам к двенадцати новоявленный фермер устал, не обращая внимания на рев и вонь, устроил на пеньке нехитрую закусь. Из жидкого оказалась у него только чекушка водки. Первые сто граммов решил закинуть красиво. Отвел локоть в сторону, крякнул, но кто-то требовательно постучал по плечу. - «Да идите вы!» - Местные алкаши чуют алкоголь за версту. Интеллигент спокойно взял свой вес, и только тогда оглянулся. И завопил от ужаса. В глаза ему, опираясь на блестящие, под собственным весом расползающиеся кольца, пристально и холодно смотрел гигантский питон. О природе такого феномена фермер задумываться не стал, расшиб чекушку о пенек и с этой «розочкой» в отчаянье бросился на чудовище. Отступать
некуда - позади Москва…
        А что, подумал Ведаков, все верно. Так и должно быть. Сегодняшний день красками Фонвизина не напишешь. Жискин тем временем включил телевизор и с большого экрана уставился на Ведакова низколобый небритый мужик. Смотри-ка ты, удивился Ведаков. Вот узколобый и небритый, а сумел подпалить мечеть в Казани. Три часа пылала, как танк. Пусть теперь татары разбираются.
        - А что нового по Москве?
        - А ты еще не знаешь? - хищно потер руки Жискин.
        По экрану побежали кадры с Тверской. Оказывается, ночью завалили памятник Первому мэру столицы. Дымящиеся обломки гранита, перекрученная бронза. «Всем гражданам отойти за ограждения! - матерясь, орали милиционеры. - Всем гражданам отойти за ограждения! Всем сказано! Всем!»
        - Калинин, небось, уже на взрыве? - завистливо спросил Ведаков.
        - А вот и нет, не поверишь, - хихикнул Жискин. - Найти Сашку нигде не могут.
        Кольнуло в сердце:
        - Улетел куда-то?
        - Да кто бы знал.
        И Ксюша не отвечает…
        Ведаков отвел потемневшие глаза.
        Ну не отвечает и не отвечает… Спит, наверное, вытянула длинные ножки… А Калинин запить мог. Вчера хорошо поддали с Шивцовым. Запил и завалился к какой-нибудь шлюхе… С длинными ножками… У него много шлюх… А Ксюша, конечно, спит… У нее отгулы…
        «Майкл Андерсон Нудвин, - пытался Ведаков вникнуть в содержание очередной выловленной Жискиным заметки, - был приговорен к смертной казни на электрическом стуле. В течение года подал пять апелляций. Все были отклонены. За три дня до исполнения приговора был случайно убит разрядом электрического тока. Сидя на металлическом унитазе пытался отладить неисправный телевизор».
        Бывает и такое.
        А Калинин любит выпить… Ксюша тут не при чем…
        «Акбар аль-Хатиб - игрок сборной Саудовской Аравии по бейсболу. Попал под прицел арабских журналистов. Выяснено, что Акбар-аль-Хатиб сам лично принимал участие во многих шариатских казнях. Саудовские власти запретили Акбару аль-Хатибу участвовать в побитии жертв камнями, потому что многие правоверные не раз выражали крайнее недовольство удивительной меткостью бейсболиста, слишком рано заканчивавшего казнь».
        Действительно.
        Такого только подпусти.
        А Калинин цепкий… И здоровьишко у него завидное…
        «Арман Майвес - каннибал-гомосексуалист. Называет себя Лютиком. Отбывает бессрочное наказание в тюрьме Синг-Синг. Пишет новую книгу о сложностях и проблемах своего духовного роста. Готов рассмотреть любое выгодное предложение издателей».
        Кстати, Ксюша с ее дурацким характером вполне могла попереть к «Фабиану Григорьевичу»…
        Мало ли что рано еще…
        Рано, не рано…
        Красавиц тянет на запах падали…
        6
        ПЕТУНИН
        10.30. Пятница
        «Да вы что? С чего вдруг такой напор?»
        Голос подполковника Стопольского, командира о/п «Антитеррор», как дальний, но отчетливый гром, выбивался из-за неплотно притворенных дверей кабинета.
        - Кто там у него? - поинтересовался Петунин.
        - Депутаты, товарищ капитан.
        - Чем они так его достали?
        - Ну, вы же знаете… - улыбнулась секретарша.
        - Памятник мэру? О нем речь?
        - Ну да.
        - Ясненько…
        Капитан приоткрыл дверь:
        - Разрешите, товарищ подполковник!
        И вошел, не дожидаясь ответа. Цепко огляделся. Оба гостевых кресла заняты. Что-то толстоваты эти гости для верных слуг народа. Но ошибки нет, на лацканах пиджаков поблескивают депутатские значки.
        - …у нас гексоген в редакции газеты «Завтра»… - негромко, но яростно шипел подполковник Стопольский. - У нас противотанковая граната в мусорном ящике на Миклухо-Маклая… Растяжка на четвертом кольце… На Расплетина сожженная машина с фармацевтами… - Здорово его разогрели депутаты. Перевел взгляд на Петунина: - Что за черт? Почему фармацевтов-то навесили на нас?
        - Вроде гашиш развешивали.
        Подполковник хмыкнул. Снова уставился на депутатов:
        - У нас поджог супермаркета на Лыкова… В издательстве «ОМУ» подозрительный белый порошок в бандероли…
        - Канистра с соляной кислотой на детской площадке, - подсказал Петунин.
        - Вот-вот… Еще и канистра…
        Такой вот скандальный тон в беседе с государственными людьми мог позволить себе только командир группы «Антитеррор» - ее давний создатель и вдохновитель. Подполковник Стопольский сам подбирал для группы людей, настоящих профессионалов, сам искал нужное оружие, сам его испытывал, и всегда на всех уровнях власти только сам отстаивал самостоятельность о/п, своего особого подразделения. А то получится, неутомимо втолковывал он властям, как с теми несчастными трансплантологами. Помните? После показательных судилищ над их коллегами они теперь боятся собаке откушенный член пришить.
        - Но вы поймите и нас, - настаивал лысый дородный депутат, вытирая влажные красные щеки широким носовым платком. - Бомба под Первым мэром - это вовсе не хулиганство. Это похуже. Это пахнет политикой. Это вовсе не выражение некоторой неприязни отдельных лиц, как подают случившееся средства массовой информации. Это террор!
        - Надеюсь, вы не об алтайских сепаратистах?
        - Вот видите. Тут ниточки могут вести куда угодно. Значит, видели уже этот сайт?
        - Не видел, и смотреть не хочу. Для этого у меня есть специальные люди. Некогда мне терять время на эту чепуху. Вот что я вам скажу, господа депутаты. У меня есть внук, парнишка молодой, но уже понимает кое-что. Так вот он тоже создал сайт и даже время от времени вывешивает на нем страшные угрозы в мой адрес, когда я ему денег не даю на новые игры. Что же теперь делать с этим? Какие меры я должен применить против этого юного террориста?
        Подполковник свирепо повел глазами:
        - Капитан Петунин!
        - Слушаю, товарищ подполковник!
        - Какого черта? Есть у нас достоверная информация по этим алтайским сепаратистам?
        - Так точно, есть!
        - Доложите!
        - Вышеназванной террористической организации не существует в природе.
        - А сайт?
        - А сайт существует.
        - Нашли провайдера?
        - Разумеется.
        - Поговорили с ним?
        - Пытались.
        - Как это пытались?
        - Да так. Его господа депутаты отмазывают. Он у них свой человек.
        Петунин нагнулся и шепнул имя провайдера на ухо подполковнику, тот удивленно вскинул брови.
        - Да, да, товарищ подполковник. Люди совсем с ума посходили. Ведут себя, как в Госдуме. - Капитан знал, как унять раздражение начальника. - Виноват, товарищ подполковник, но нынче свобода в Сети очень неверно понимается не особо сознательными гражданами. Существуют, скажем, сайты, авторитетно заявляющие о скором конце света. Некоторые даже точную дату называют… - Петунин на глазах изумленных такой вольностью депутатов присел на край стола и вызывающе покачал ногой в зеркально начищенном башмаке. - Ну, так что теперь? Закрывать все эти сайты? А если они, не дай бог, угадают? К тому же, товарищ подполковник, - сбавил он тон, - оперативники уже установили, что памятник Первому мэру разнесли в пыль вовсе не какие-то там алтайские сепаратисты, а отчаявшиеся студенты художественного училища. Хотели таким вот образном выразить свой взгляд на то, какими памятниками следует украшать столицу.
        - А с другими формами выражения своих взглядов студенты не знакомы?
        - Почему же? Пробовали митинговать. Но студентов по просьбе господ депутатов бьет милиция.
        - Вы что себе позволяете, капитан? - не выдержал второй депутат, тоже округлый, дородный, багровый, но в бороде, глазастый.
        - Ничего личного, - поднял руку подполковник. Отдавать подчиненного депутатам он не хотел. - В нашей работе, господа депутаты, главное не накручивать ничего лишнего, не устраивать никакой пустой шумихи. Я бы советовал вам держать подальше от подобных дел ваших популярных борзописцев. Ну, типа вашего любимчика Калинина. Пусть уж смешит народ нежными человечками, у него это здорово получается. А взрыв памятника Первому мэру попадает скорее под статью хулиганство… - подполковник угрожающе поднял указательный палец. - Ну, может, дерзкое хулиганство. Но никак уж не террор, никак не политика. Так что, петицию вашу следует послать…
        Стопольский выдержал недурную паузу:
        - …в Министерство внутренних дел!
        - Это как же вас следует понимать? - оторопели депутаты. - Вы не хотите идти с нами на контакт?
        - Правильно поняли, - мрачно кивнул подполковник.
        Депутаты дружно встали. Оба толстые, багровые, недовольные. Строптивый подполковник, к сожалению, не подпадал под их власть. И они пока не знали, как собственно нужно на него надавить. Но, конечно, искали подхода, искали. Стопольский это прекрасно чувствовал. Потому и заорал на капитана, чуть только дверь за гостями захлопнулась:
        - Какого черта ты расселся на моем столе?
        - Так кресла же были заняты, Николай Николаевич.
        - Ну, ты и наглец, Алексей Иванович! Плевать ему, видите ли, и на своего прямого начальника, и на важных гостей из Госдумы! Я гляжу, ты способен и матом их обложить.
        - Никак нет, товарищ подполковник!
        - И то ладно, - хмуро кивнул Стопольский. И разрешил:
        - Докладывай. Откуда у тебя информация об этих студентах?
        - Из информированных источников, - ухмыльнулся капитан. - Господа депутаты, как водится, отстают от жизни. Им еще не сообщили, что мальчишек, решивших поиграться с динамитом, уже нашли.
        7
        ШИВЦОВ
        10,42. Пятница
        Шивцов вышел к Лубянке.
        Он не торопился. Голова болела так, что торопись, не торопись - все едино.
        На фасаде бывшего Политехнического ярко светился гигантский плазменный экран. Разбитый на секторы, он демонстрировал сразу восемь новостных каналов. При этом особая акустическая система позволяла каждому зрителю слышать только те комментарии, что относились к сектору, выделенному его взглядом.
        …НОВАЯ БОМБЕЖКА ЛИВАНА.
        …ТАНКИ В СЕКТОРЕ ГАЗА.
        …РАКЕТЫ ПАДАЮТ НА ХАЙФУ.
        …ОЛЕАР В ГНЕВЕ! ЮБИЛЕЙНЫЙ КОНЦЕРТ ВЕЛИКОГО ТРАНСВЕСТИТА СОРВАН ХУЛИГАНСТВУЮЩИМИ ЭЛЕМЕНТАМИ ИРКУТСКА. ВЫИГРАЕТ ЛИ ОЛЕАР ПРОЦЕСС?
        …СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА, В ТЕЧЕНИЕ ДЕВЯТИ ЛЕТ ДЕЙСТВОВАВШИЙ В ПОДМОСКОВЬЕ, АРЕСТОВАН. УБИЙЦЕ ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ ЛЕТ. ОН УЧИЛСЯ В ПРЕСТИЖНОМ ХУДОЖЕСТВЕННОМ КОЛЛЕДЖЕ.
        …СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ ВНОВЬ ПРОДЛЕВАЮТ СРОК ПРЕБЫВАНИЯ В ИРАКЕ МИРОТВОРЧЕСКИХ СИЛ. ДЕМОКРАТЫ НАСТАИВАЮТ НА ИМПИЧМЕНТЕ ПРЕЗИДЕНТА.
        …ВЫСШИЕ ОРГАНЫ ДЖОРДЖИИ ОБСУЖДАЮТ ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАПУСКА В ШИРОКУЮ ПРОДАЖУ ГЛОБУСА ГРУЗИИ.
        …ВЗОРВАН ПАМЯТНИК ПЕРВОМУ МЭРУ МОСКВЫ.
        …MY BABY SHOT ME DOWN.
        …ОЧЕРЕДИ В ХУДОЖЕСТВЕННУЮ ГАЛЕРЕЮ «У ФАБИАНА ГРИГОРЬЕВИЧА.
        На экране возник фрагмент размытый полуразложившегося трупа.
        Интересно, а где это в наше время можно купить покойника? - пришло в голову Шивцова. Все продается, это точно. Но не все можно купить. Где этот гребаный немец добывает трупы для своих выставок? Товар ведь не массового спроса… Боль спицами впивалась в мозг Шивцова. Будто накинули сетку с шипами и сжимают, сжимают, сжимают и ничего с этим не сделать, хоть рви череп ногтями. О методе немца Гюнтера фон Хагенса вчера рассказывал в баре Ведаков. Понятно, метод немца Ведаков привязывал все к той же своей Новой эстетике… А немец, видно, не дурак. Ничего особенного не придумал, но заинтриговал… Выкладывает инсталляции из препарированных внутренних органов человека… Ну и что? Ничего противозаконного… Черт, как разламывается голова, чуть не застонал Шивцов… А до галереи тут всего ничего, четверть часа пешком…
        8
        ШИВЦОВ
        10,48. Пятница
        К галерее действительно тянулась очередь.
        Не такая огромная, как показывали в новостях, но впечатляющая.
        Человек тридцать, может, тридцать пять. Точнее считать не хотелось.
        Какая-то толстуха, явно на кремлевской диете. Такую с утра только к немцу и заманишь. Поддатые ребята в ярких футболках. «Мой президент - идиот». Надписи на пяти языках, любуйтесь, какие мы смелые! Худой длинный тип в костюме, будто собрался в вечерний клуб. Наверное, считает искусство праздником. Морды у всех веселые, не голодные, на безработных не похожи, никуда не торопятся, а вход на выставку фон Хагенса не дешевый, значит, денежки у всех имеются.
        «Ходи не на Крымский вал, а ходи к Трем вокзалам. Там живые девки пирожками торгуют».
        Чушь собачья!
        Непонятно, зачем Калинин это твердил?
        К фон Хагенсу живые девки с пирожками с утра не ходят.
        К фон Хагенсу ходят изящные девушки, оценил Шивцов. Dress-code у каждой отменно обдуман, не считая, конечно, толстухи… Вон туфельки-леопарды… Не из магазинчика ширпотреба… Сетка с прихотливым швом… Бусы из черного жемчуга… Не бедные… Воспитанные… Любопытствуют… Пришли посмотреть на художественные трупы… На цветном плакате у входа доходчивая картинка: обнаженный кривоногий всадник с выдранными глазами, кожа с левого плеча сдернута, повисла влажным лоскутом, мышцы кровоточат, живот выпотрошен, и лошадь весело скалит огромные желтые зубы, правая передняя нога перевита жгутом окровавленных сухожилий.
        Шивцову плакат понравился.
        Ни на кого не обращая внимания, протолкался к стеклянным дверям.
        Накачанный парень в классных потертых джинсах и в такой же потертой джинсовой жилетке, с подружкой под руку (длинная, скромная, лощеная тварь в белых по локоть перчатках, глаза чудесно искрятся), демонстративно лениво положил перед Шивцовым мускулистую руку на турникет.
        Намекал, козел.
        Красовался перед девушкой.
        Короткое движение. Сжатыми пальцами в нагло двигающийся кадык.
        - Вы что это себе позволяете?!
        Шивцов обернулся, но неизвестный борец за справедливость не пожелал себя обозначить. Очередь радостно замерла, сбилась, люди теснились, всем хотелось видеть, как судорожно прокашливается схватившийся за горло парень в джинсовой жилетке.
        Шивцов лениво постучал в стекло.
        Головная боль на мгновение отступила.
        Дюжий охранник в темно-синей форме глянул в сторону Шивцова, но к дверям не поспешил. Жевал что-то, кивал издали неторопливо. Только после третьей попытки дозваться, недовольно приблизился к стеклянной двери.
        - Какого хрена?
        - Открой дверь.
        - Да у нас сейчас зал полон.
        Все же приоткрыл дверь:
        - Чего тебе? У нас полно посетителей. Вот выйдут, впустим всех вас.
        Демонстративно поправил широкий ремень, на котором побренькивали, совсем как игрушечные, пластиковые наручники-шокеры. Так придумано: попробуешь снять, а они тебя током.
        - Позови хозяина.
        - Нет его. Только бухгалтер.
        - Да мне без разницы. Можешь никого не звать.
        Короткий взмах. Охранник свалился на пол. Шивцов аккуратно прикрыл за собой стеклянную дверь. Теперь толпа ахнула еще восторженнее, сбилась еще теснее. Сунув пистолет под челюсть охраннику, Шивцов сорвал с пояса наручники и пристегнул толстую руку к батарее отопления. Шокер автоматически отключился. Очередь гудела, как потревоженный рой. Этому немцу в воображении не отказать! Фон Хагенс знал, как поставить зрелище! Никто не собирался звать милицию. Побить охранника - да это, наверное, входит в программу выставки! Очередь, потеряв стройность и лаконичную определенность формы, затаила дыхание, взволнованно и напряженно следила за тем, как Шивцов внимательно изучает проводку сигнализации. Охранник на полу каким-то образом умудрился сесть. Вытянув толстые ноги под прямым углом, он пучил тупые непонимающие глаза: если все такое делается по приказу хозяина, то какого черта его не предупредили?
        - Тебя кто послал?
        Шивцов не ответил.
        Боль в голове медленно отступала.
        Он опустил металлическую решетку, потом жалюзи.
        Очередь недовольно зароптала, но Шивцову было наплевать.
        Он внимательно оглядел коридоры. Головная боль затаилась, будто пораженная его поступками. Довольно широкий коридор метрах в трех терялся за поворотом, другой, вдвое уже, вел в сумеречную глубину выставочного зала. Оттуда доносились приглушенные голоса.
        - Сколько здесь залов?
        - Два, - прохрипел охранник.
        - Между ними дверь?
        - Нет, арка.
        - А узкий коридор куда ведет?
        - В кабинеты. Там администрация.
        - Сколько человек в охране?
        - Я один.
        - Совсем один? - не поверил Шивцов.
        - Ну еще две смотрительницы… Божьи одуванчики… - Охранник потихоньку приходил в себя, осматривался. - Бога не боятся, дуры, нашли, где служить… Да и ты тоже. Слышь, малый? Какая тут может быть охрана? Кто мертвяков утащит? Кто сюда полезет?
        - Я же полез.
        - Вот я и ломаю голову, зачем?
        - Отдохни, поймешь, - пообещал Шивцов. - Сколько сотрудников на месте?
        - Бухгалтер и кассир. И обе смотрительницы. Минут десять назад запустили в залы группу. А хозяин в отъезде. Коптится где-то на островах…
        И попросил осторожно:
        - Ты наручники-то сними…
        - Не торопись…
        Боль вдруг ушла совсем.
        - Не торопись, родной…
        Шивцов ловко раздвинул жалюзи и налепил на стеклянную дверь брикет пластида. Аккуратно налепил, не пряча лица. Очередь от восторга ахнула. «Вот разгул терроризма-то!» - выдохнул кто-то. Откуда-то с хвоста ответили: «Немцы знают толк в развлечениях!»
        9
        ВЕДАКОВ
        11,24. Пятница
        Ведаков разочарованно сортировал вырезки.
        Ничего особенного. «Двигатель мирового искусства - лепра».
        Какой-то студент поджег здание альма-матер. Сбросил нервный напряг.
        Дезертиры. Эти уже бегают взводами. Креста на них нет. Забавная мысль.
        «Человек, не веривший в чудо. Со второго класса школы не ждал от жизни ничего хорошего. В экспресс-лотерею выиграл триста тысяч рублей. «Чудо! Чудо!» - восклицали все, а он пошел в универмаг и просто купил белый костюм. шляпу и сумку. Из бережливости старую одежду положил в ту же сумку, туда же бросил полученные в банке деньги. Коллеги весь день прислушивались к шагам на лестнице. Ждали товарищеского ужина. Но в свой бедный офис человек, не веривший в чудо, не пришел, зато утром позвонили из реанимации. Оказалось, получив деньги, пошел он через центральный парк, а там как раз устанавливали новые бетонные статуи. Одна статуя была красивая: усатый парень в пиджаке в узкий пояс, брюки дудочкой. Нет, не чудо это, не чудо! В следующий момент, человека, не верившего в чудо, сбила поливальная машина. Сперва он подумал, что его просто облили грязной водой, теперь придется судиться из-за белого костюма, но оказалось, что это ему сломали ногу, а он при этом описался. А плечо вывихнул уже при падении. А сумка с деньгами и старой одеждой зацепилась за бампер и уехала вместе с поливальной машиной…»
        Чухня какая-то.
        На телемониторе вспыхнул перечеркнутый красным круг.
        Ведаков насторожился. «Захват художественной галереи. Вооруженные люди захватили заложников. Художественная галерея „У Фабиана Григорьевича“ окружена спецназовцами. Связи с террористами пока нет. Из внутренних помещений доносятся выстрелы».
        - О черт!
        Пораженный известиями Ведаков бросился к двери.
        10
        ПЕТУНИН
        11,27. Пятница
        - Петунин!
        - Так точно!
        - Быстро на выезд!
        - Что там у нас теперь?
        - Художественная галерея!
        - Опаньки! Давненько мы не имели дел с высоким искусством.
        Бронежилет, обтертая, подогнанная кожаная сбруя, легкий скрип ремней, по груди жирно: «АНТИТЕРРОР».
        - Ну, искусство там, положим, не такое уж высокое, - знающе усмехнулся дежурный. Глаза у него смеялись: - Какой-то заезжий немецкий коновал демонстрирует своих покойников.
        - А чем они отличаются от наших?
        - А черт его знает. Может, упитанностью.
        - Неужели люди на такое смотрят? Да еще за деньги.
        - От жизни отстаете, капитан Петунин!
        - Откуда первичная информация?
        - С TV, - почесал голову дежурный.
        - Мать вашу! Когда мы начнем узнавать первыми?
        - Так ведь свидетели или террористы, черт знает, кто там звонил, сообщили сперва прямо на телевидение. «Антитеррор» никого знаменитым не сделает, что нам звонить? Люди насобачились искать, где лучше.
        - Что известно о террористах?
        - Практически ничего.
        - Конкретизируй.
        - Один или два человека. Может, три. Вряд ли больше. Но и не меньше. Одному в таком пространстве работать трудно. Это из самолета никто не выскочит на ходу. А тут не удержишь. Но это пока предположения, капитан. Связи с террористами нет. Требований никто пока не выдвигал.
        - Сколько там входов?
        - Уточняем… Минутку… Ага, пошла инфа… - дежурный поправил невидимый наушник в ухе. - Входов в бывший подвал - три… Впрочем, один наглухо заложен кирпичом, еще один укреплен стальной дверью, на стеклянной входной двери - стальная решетка и жалюзи… Касса, бухгалтерия, кабинет для деловых встреч… - на персональном элноте Петунина появилась схема внутреннего пространства галереи. Теперь, слушая дежурного, капитан световым пером делал нужные пометки. - Кабинет директора… Два разделенных широкой аркой выставочных зала… В большом зале бассейн для специализированных выставок… Два туалета, запасники для экспонатов, что-то вроде морозильных камер… Мясницкая прямо… Здание блокировано, жителей соседнего дома эвакуируют…
        - Ладно. Не теряй связь.
        Две крытые машины с бойцами стреляли выхлопами.
        Ухватившись за чью-то руку, Петунин перевалился через борт.
        Металлическая скамья, парни в масках, никакого волнения. Все как всегда. Никакого волнения. Ассенизаторы обязаны работать спокойно. Они должны делать свою работу уверенно. Иначе весь город провоняет дерьмом.
        11
        ВЕДАКОВ
        11. 28. Пятница
        Главный разговаривал по телефону.
        Торопливо разговаривал, нервно. Увидев Ведакова, замычал невнятно, замахал рукой: «Потом! Потом! Все потом! Быстро зови Федюню!»
        Жискин, правда, вызову не обрадовался.
        - Зачем я главному?
        Зато Ведаков начал чуть ли не с порога:
        - Иван Исаакович, эта галерея… Там сейчас такая карусель начнется… Я сейчас свободен, поручите мне…
        - Ты что! Ты мне здесь нужен.
        - Зачем, Иван Исаакович? Кого пошлете в галерею? Не Федюню же. Он привык получать новости из эфира. Некого послать в галерею, все в разъездах или в отпусках. А Калинина, - не удержался он, - найти не могут.
        - А его не надо искать.
        - Как это? Никто не знает, где он.
        - Я знаю. На месте. Калинин всегда на месте.
        - На каком это еще месте?
        - На своем.
        - Ну что загадки загадывать, Иван Исаакович!
        - Калинин там, где и должен быть настоящий журналистов. Среди заложников!
        - В галерее?
        Ведаков изумленно замолчал.
        Нехорошим холодком опалило сердце. А Ксюша?… Неужели и она увязалась за Калининым?… Телефоны молчат… Какого черта Калинина с утра понесло в галерею? Вчера не просто так, получается, болтал… Опять нехорошо опалило сердце… Перед Ксюшей покрасоваться? Она это любит. Сама еще та артистка, только помани пальчиком…
        - Федюня, - поморгал главный, даже потер руки, непонятно, чему радовался. - Срочно садись за компьютер. Выкачай из Интернета все, что известно о галерее «У Фабиана Григорьевича». Сегодня это наша главная тема. Узнай все о хозяине, о выставках, о заезжем немце. А ты, Андрей, садись на связь. Будешь обрабатывать информацию.
        - Какую информацию?
        - Ту, что пойдет от Калинина.
        - Не понял.
        - Чего ты не понял?
        - Если Калинин среди заложников, то как он выйдет на связь? Кто это позволит ему?
        - Выйдет! Еще как выйдет! - прикрикнул главный. - Он умеет.
        Главный, видно, и мысли не допускал о каком-либо сбое.
        - Не пропусти ни слова. Колдуй! Фиксируй все. Каждый звук, каждую фотку. С TV я уже переговорил, Седьмой канал готов начать трансляцию в любой момент. Чуешь, чем пахнет? Трансляция пойдет со ссылкой на нас, на «Газетту», как на первоисточник! - глаза главного хищно сузились. - Звездный час! Чуешь?
        - Иван Исаакович!
        - Что еще?
        - А как быть в «Антитеррором»?
        - А при чем здесь эти ребята?
        - Ну как? Всю информацию такого рода мы в первую очередь должны предоставлять «Антитеррору». Существует закон.
        - Еще раз помянешь закон, - рассвирепел главный, - вообще сниму с задания.
        12
        ШИВЦОВ
        11,40. Пятница
        С потрясенным охранником, прикованным к батарее, с немолодой бухгалтершей, с насмерть перепуганной худой, как палка, кассиршей, смертно икающей и сосущей при этом валидол, да с двумя пожилыми смотрительницами заложников оказалось ровно тридцать три человека. Охранника Шивцов перевел в зал, но оставил в наручниках - светились в глазах парня невыносимая дикость, вполне мог взбрыкнуть. Зато остальных в героизме заподозрить было трудно. Толпа. Только что любовались трупами, теперь сами превращаются в кандидаты на тот же статус. На лицах мужчин - неизгладимая печать высшего образования, а у женщин вообще не лица, а застывшие маски.
        А Калинин…
        Шивцов ухмыльнулся.
        Калинин не дурак, он сразу просек ситуацию.
        Конечно, объятия Шивцову не раскрыл - кого тут удивлять и с кем брататься? - но и недоумения особого не выказал, будто ожидал чего-то такого. Пусть втайне, но ожидал. Настоящий журналюга, всегда настороже. Правда, девку Андрея Ведакова он как бы прикрывал, прятал за себя, хотя Шивцову-то что до его страстишек? Головная боль отступила, утренний депресняк рассеивалась. Так всегда бывало с Шивцовым, когда он вдруг ловил руками спасительную соломинку. Указывая стволом пистолета, он усадил заложников на полу. Толпа… Запах страха… Быстро они сломались… Шивцов чувствовал странное возбуждение. Кажется, только Калинин что-то понимал, а Ксюша, дура, так и уселась на бортик бассейна, наполненным какой-то красноватой дрянью. Раствор, похожий на кровь… Только где крови столько возьмешь?… Ксюша, кажется, замерзла, ее трясло… Делает вид, что не узнала, боится, что заподозрят в связях с террористом… Перепугалась, поджала хвост… Значит, Калинин ночью все-таки достучался до нее… Открыла дверь…
        Ладно, разберемся…
        Кто-то должен ответить…
        Кто-то обязательно ответит за все…
        Вот с помещением, кажется, повезло. Коридоры полностью просматриваются. Пройти незамеченным в сдвоенный зал просто нет шансов. А потолок подрывать - балки рухнут. Надо так рассадить людей, чтобы пустовали только безопасные уголки. Окна узкие, готические - под потолок. На окнах решетки. А стекла замазаны белилами, как в общественном туалете, только аккуратно, и снаружи (он помнил) торчат бетонные парапеты, снайперам не разгуляться.
        Вот только экспонаты…
        Нет, они не смердели, но выглядели отвратно…
        Что-то такое Шивцов видел в Чечне. Правда, там раны были страшнее, свежие. Там они кровоточили, там с кровью из человека уходила жизнь…
        А тут…
        Паноптикум для извращенцев…
        Вываливающиеся, будто выдавленные глаза, безобразно оскаленные черные зубы, надломленные, щербатые… Коричневатые, подвяленные, как медвежатина, мышцы… Школьников сюда водить на уроки анатомии… От вида безносого кривого карлика со вспоротым животом запросто можно описаться… Белесые, натурального цвета кишки, окровавленные комки желудков, почек… Кривоногий всадник на лошади - настоящая мумия, как ее выполнили, непонятно… У коренастой мумии под окном грудная клетка вспорота, вскрыта, хорошо видны деформированные черные легкие. Челюсть откинута, морщинистое сердце на мясистой ладони… Данко, мать его!
        Шивцов чувствовал на себе взгляды Ксюши.
        Ничего не понимает. Делает вид, что не узнает. Смотрит украдкой.
        Конечно, узнала его. Вчера в баре сидела напротив. «Он сам нарвался, он сам нарвался, и в этом нет моей вины». Это она нарвалась… Танго семи убийц… Ведаков и Калинин ртов не закрывали, уламывали Ксюшу. - «Выставка? У Фабиана? Там, наверное, ужас!» - «Ну, ужас. Но не ужас-ужас. Такое только у Фабиана увидишь!» - «Мне и без Фабиана сны снятся страшные…» - «А будут сниться еще страшнее!» - «Да ну. Новая эстетика! У Фабиана даже покойниц упаковывают в эротическое белье». Вот и купилась Ксюша. Пришла. Трясет нежными завитушками.
        Шивцов потянул носом.
        Странно, но мертвечиной не пахло.
        Ведакову Ксюха, конечно, не позвонила… Андрей сейчас дергается, ищет ее… Заслужил… Когда дурак вот так, как Ведаков, покупается на женский запах, с ним сладу нет. Калинин умнее. Он хищник. Быстро сориентировался, держит Ксюшу, на меня не смотрит. Помалкивает, присматривается. Может, пристрелить его? Просто так, чтобы не лапал чужих шлюх?… Да ну… Шлюхи чужими не бывают, они всегда общие… Наши… Пусть Калинин покрутится, время есть. Пусть проявить свой профессионализм, мне плевать… Кто-то должен ответить… Калинина многое умеет, надо отдать должное. Все у него, у кудрявого гада получается. Он даже о сибирских землепроходцах на TV сумел рассказать как-то по-новому.
        Он вдруг вспомнил голос Калинина.
        «И ответчик челобитную выслушал. Отвечал: не знаю, не ведаю».
        Голова закружилась. Чеченская контузия крутит меня, как хочет. Шивцов сжал виски ладонями. Что-то с памятью случается в такие минуты, вдруг идут выбросы такие яркие, будто сам все придумал. Калинин в архивах отыскал некий иск на самого Дежнева, открывшего когда-то морской проход между Азией и Америкой.
        «И судья у истца спрошал, чем его уличаешь?»
        Будто голос звучит, все так ярко и ясно… Шивцов боялся таких вот неожиданных приступов… Блин, откуда всплывают слова, которые он никогда бы не сумел запомнить?
        «И истец уличал Божьею правдой, крестом животворящим, и слался на артельщика своего Шапку.
        А ответчик отвечал: я вот не шлюсь на Шапку.
        А истец слался на Панфила Иванова, а ответчик и на него не слался.
        А истец слался на Самка Петрова; а ответчик и на него не слался.
        А истец слался на Пятку Сафонова, а ответчик опять не слался.
        И судья спрошал у третьих - у Шапки, у Самсона, у Панфила. И они сказали по государеву крестному целованию правду: дескать, пришед, правда отдал соболя Дежневу тот Сидор. А Дежнев вернуть не хотел…»
        Как такое может храниться в памяти?
        Молодая женщина в синеньких, художественно изодранных джинсах и в белой элегантной кофточке с ужасом смотрела на Шивцова из-за мумии с низко опущенными костлявыми руками.
        - Что? На шиза похож?
        Женщина отпрянула. Вместо нее пожилая смотрительница просительно прошептала:
        - А в туалет можно?
        И смотрела фальшиво.
        Наверное, прятала, сучка, мобильник.
        «В туалет?» Не понимая, что делает, Шивцов выхватил из сумки обрез.
        Грохнул выстрел, посыпалась штукатурка. «Сидеть всем!» Кто-то закричал, пополз вдоль бортика бассейна, наполненного застоявшимся кровавым раствором. Блин, как болит голова! Второй выстрел грохнул еще мощнее. Даже дрогнули в бассейне белые паруса бумажного кораблика, украшенные вечными словами: «МИР - ЛЮБОВЬ - МИР».
        - Собери мобильники!
        Девчонка в розовом сарафанчике (Шивцов указал на нее пистолетом), роняя безмолвные слезы, собрала мобильники. Калинин поднял руки, у него, дескать ничего такого нет. Шивцов мрачно ухмыльнулся, указал: этого не трогай. Калинин сразу приободрился, будто они обменялись какими-то сигналами. Понял что-то своим звериным нюхом, журналюга, подонок.
        Кто-то должен ответить…
        Кто-то обязательно ответит за все…
        Шивцов аккуратно поставил у ног сумку с оружием.
        13
        ПЕТУНИН
        11.42. Пятница
        Обычная кирпичная шестиэтажка.
        Небольшой двор, голый, с мусорными баками.
        Блокировать подходы к галерее - никаких проблем, правда, теснота лишает бойцов оперативного простора. А вот задняя стена выходит в глухой переулок. Там поставить машину, посадить пару стрелков, мышь не проскочит. Со свидетелями «захвата» галереи общался Миша Яранский, высокий брюнет-аккуратист. Ничего интересного, все смешалось, каждый видел только то, что видел. А кто-то из прибывших телевизионщиков уже сунул микрофон под нос Петунину:
        - Что известно о намерениях террористов?
        - Полагаю, собираются вывезти немецких покойников за рубеж.
        - Это достоверная информация?
        - Стопроцентно.
        - Чего еще требуют террористы?
        - Грузовой планер и трехнедельный запас шмали, водки и закуси.
        - Планер? - изумился корреспондент. - С трехнедельным запасом? Куда же это они собрались?
        - В Гану.
        Дурака-телевизионщика оттащили.
        - Сержант! - крикнул Петунин. - Снайперы расставлены?
        - Двое на третьем этаже. Еще трое укрылись на соседней крыше.
        - Входная дверь?
        - Жалюзи и сейфовая решетка.
        - Заминирована?
        - Пластид. Граммов двести.
        - Что слышно внутри здания?
        - Пока ничего, - ответил военный техник Женя Арутюнян.
        Он даже провел рукой по клавиатуре разверток, будто невидимую кошку погладил. Электроника была его слабостью и призванием. Подполковник Стопольский не без труда выдернул Жору из какого-то закрытого института. Он сам не хотел уходить, но уговорили. Подполковник это умел. Дверцы армейского джипа, набитого аппаратурой, были сейчас настежь распахнуты.
        - Внутренние телефоны?
        - Молчат.
        - Сеть?
        - Выходы не отмечены.
        - Сигналы снаружи?
        - Я бы сразу доложил о таких попытках.
        Арутюнян замолчал, но все же не выдержал:
        - Товарищ капитан, кому понадобился какой-то дохлый подвал с трупами?
        Петунин не ответил. Бойцы уже подобрались к узким, похожим на бойницы, окнам галереи. Из-за каменных парапетов заметить бойцов изнутри было невозможно. В том месте, где белила слегка осыпались, к стеклу незаметно прилипла крошечная видеокамера с тянущимся от нее световодом. Теперь Арутюнян развернул экраны так, чтобы Петунин видел происходящее в галерее. Изображение, правда, не отличалось внятностью, к тому же вдоль кадра тянулась размытая полоса, - видимо, перекладина решетки, - но все же в обзор сразу попали несколько человек, сидящих прямо на полу под мраморным бортиком бассейна.
        - Дай схему экспозиции.
        Арутюнян снял листок с принтера.
        - «Художественная инсталляция МИР и ЛЮБОВЬ», - Петунин сплюнул. - Скучно. Разучились называть вещи своими именами.
        - Да как сказать… И мир, и любовь… Вы, товарищ капитан, присмотритесь к бассейну… - Арутюнян длинным пальцем провел по экрану ноутбука. - Темный… Залит чем-то темным… Будто кровью…
        Он вдруг напрягся.
        - Ну? Что у тебя?
        - Выход в Сеть…
        - Кто-то из заложников?
        - Не похоже… Капитан, это где-то рядом…
        Петунин подал знак бойцам. Синяя, недавно покрашенная телефонная будка торчала шагах в пяти от джипа. Когда дверь будки распахнули, увидели колдующего над персональным элнотом человека. Он сидел на корточках, торопился, вспотел от напряжения. Выругался, увидев, что его нашли. На потной футболке алел фирменный лейбак «LTV».
        - Ты кто, сволочь?
        - Не трогайте меня! - заорал молодой человек.
        - Быстро колись, ты кто?
        - Репортер без границ!
        Петунин злобно махнул рукой:
        - Выбросьте его отсюда!
        14
        ШИВЦОВ
        11.47. Пятница
        Виски ломило.
        Испарина на лбу. Дрожь в пальцах.
        Закрыть глаза, прижаться лбом к холодному стволу.
        Мумии… Мигающий свет люминесцентных ламп… Отливающий черной кровью бассейн… Рваные джинсы, вельветовые джинсы, шорты… Рубашки, кофточки, юбки… Оголенные животы, прячущиеся глаза… Что я тут делаю? Провалы в памяти… Но кто-то должен ответить, это точно… Распущенные кишки… И опять нежные полоски обнаженных женских животов… Зачем тут эти люди? Пришли любоваться трупами?… Не явись вы сюда, я бродил бы по улицам… Прижать ствол к виску, пусть балдеют… Не дождутся… Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все…
        Вдруг вспомнилось, как пьяный Калинин приволок к нему доморощенного буддиста. Года три назад. Не меньше. Оранжевый балахон, ровный голос. В руках мри-данг - барабан, похожий на оранжевую дыню. «Мы говорим - мой дом, моя собака, моя жена, мои деньги. Мы говорим - наша земля, наш дом, наше дело, наша машина. Мы говорим - наше Солнце, наша Луна, наш мир, наша жизнь. А они не наши. Они нам не принадлежат. У нас ничего нет. Голыми приходим в мир, голыми уходим. Даже не знаем, зачем живем, для чего живем? Знали бы, жили иначе…»
        - Витя…
        Шивцов поднял голову.
        Боль мутно билась в висках.
        Шепот осторожный, опасливый:
        - Как ты себя чувствуешь?
        - Не боись, в норме.
        - Чего мне бояться? - шепот с оглядкой.
        - А вдруг запишут в сообщники?
        - А мы с тобой и есть сообщники, - непонятно ответил Калинин, левой рукой нежно приобнимая Ксюшу. Будто боялся ее потерять. Как бы и утешал девку, и одновременно как бы показывал всем, что не боится террориста, даже пытается заговорить с ним. Благо, никто его шепота расслышать не мог. Клевая отмазка, даже для «Антитеррора».
        - Хлебнешь? - протянул плоскую фляжку. - Мартель. Ты знаешь, я дешевку не люблю.
        Шивцов хлебнул.
        - Вот уж не думал встретить…
        - Да ладно. Все только к лучшему.
        - Всегда?
        - У меня - всегда.
        - А у них? - кивнул Шивцов на заложников.
        - Теперь поздно жалеть, Витя, - уже увереннее зашептал Калинин. - Захват галереи… Я о таком не слыхал… Это раскрутить надо…
        - Считаешь меня шизом?
        - Гением, - возразил Калинин.
        Шивцов хмуро перевел на него взгляд.
        Ксюша ему всегда не нравилась. Похотлива на вид, не жалко.
        Вот Андрея Ведакова жалко - хорошим парням везет на дерьмо. Или сами такое ищут? По запаху? Девка точно трахалась всю ночь, такой у нее вид, сил никаких нет, а Калинин несет…
        - О чем это ты?
        - О славе, Виктор.
        - О какой еще славе?
        - Ну, экраны. Страницы газет. Обложки журналов.
        - И сколько человек надо положить, чтобы попасть на самые известные экраны и обложки?
        Шицов медленно повел головой.
        Ксюша попятилась, прикрылась рукой. Мутные больные глаза Шивцова ее пугали.
        - Я в Чечне, знаешь, сколько навалял трупов, только ни одна обложка, ни один экран не откликнулись.
        - Здесь не Чечня.
        - Хочешь большого шума?
        - А ты сможешь?
        Калинин зря это спросил.
        Грохнул выстрел. Ксюша взвизгнула.
        Калинин охнул и присел, тяжело навалился на мраморный бортик бассейна.
        - За шиза меня держишь? - мутные глаза Шивцова наливались кровью. - Шума большого хочешь? Славу ищешь?
        - Витя!
        Белое, почти алебастровое лицо.
        - Саша! - визжала Ксюша. - Уйдем, уйдем отсюда! - и все пыталась поднять, потащить Калинина за руку.
        - Заткнись!
        Ксюша заткнулась.
        - Обмотай рану, - Шивцов бросил Калинину бинт. - Кость не задета?
        - Кажется, нет…
        - Вечно тебе везет.
        - Ты же не хотел попасть?
        - Не знаю…
        - Ладно, молчу, молчу!
        Калинин, морщась, обматывал бинтом ногу.
        Рана действительно оказалась плевой - пуля скользнула и ушла в пол.
        - Ты не торопись, Витя. Дырка в ноге - это чепуха, я не в обиде, в моем положении каждое лыко в строку, сам знаешь. Ты вот о чем подумай… - Калинин шептал негромко, слегка наклоняясь к Шивцову. Заложники его не слышали. Непонятное, запутанное эхо, как шелест, бродило по залу среди позеленевших мумий. Со стороны все выглядело безумно просто. Разъяренный террорист выстрелил, но одумался… Раненый заложник бинтует простреленную ногу… - Витя! - шептал Калинин. - Я знаю. У тебя контузия. Головные боли. Ты крепись. Я ведь знаю. Тебя в Назрани грохнуло. Я и это знаю. «Норфолк-12». Да? Своя авиация зацепила.
        Шивцов угрюмо усмехнулся.
        В общем, Сашка профессионал.
        Падла, конечно, но профессионал.
        Не боится, не дрожит. Страх ведь не перетянешь бинтом, не протрешь спиртом. «Норфолк-12», кроме взрывной, дает еще инфразвуковую волну. Он и это знает? Откуда он все это знает? Такая волна напрочь сносит крыши бойцам. Саша много чего знает, чего ему бы не полагалось знать. А знает он, что выжившие после такого удара обязаны давать подписку о неразглашении.
        - Витя, я добьюсь…
        - Инвалидности для меня?
        - Ты не понял. Какая, к черту, инвалидность. У тебя теперь жизнь изменится.
        - Ну да, изменится. Тюрьмой запахло? - мрачно усмехнулся Шивцов. - Есть еще коньяк?
        - Будет. Куда денется. У тебя теперь все будет, только прикажи. Ты банкуешь, - нервно и быстро бормотал Калинин, отворачивая бледное лицо от уставившихся издали заложников. - Мы - твоя сила. Мы - заложники. Ты на нас теперь, как на трех слонах стоишь или на той черепахе. Мы, может, и скоты, придурки, падлы, сам видишь, какое дурачье с утра сюда набилось, но государство обязано нас спасать. Может, оно и не хотело бы, а должно. Иначе мировое сообщество не простит. Политкорректность. Ты не подумай… - шептал Калинин. - Я не злюсь, Витя. Это даже хорошо, что ты в меня пальнул. Урок для других.
        - Добить тебя?
        - Брось. Я всерьез.
        Вместо ответа Шивцов навскидку выстрелил из обреза.
        Пуля с визгом срикошетила, кто-то вскрикнул, с потолка посыпалась известка, куски побитой лепнины.
        - Правильно, Витя, - быстро и подло подмигнул Калинин. - Сила убеждает.
        О раненой ноге Калинин почти забыл, шептал и все подмигивал, будто у него там в глазу что-то заело:
        - Мне только на связь выйти, Витя, тогда о нас сразу везде узнают. Мое имя - гарантия. Я всегда попадаю в нужное место и в нужное время. - Глаз у него дергался. - Я тебя знаменитым отсюда вытащу. Ты только не подкачай, торгуйся… Сегодня ты держишь кассу…
        Он вдруг прищурился:
        - А может, Ксюху хочешь?
        И подмигнул, не оборачиваясь. Знал, что Ксюша ничего не слышит.
        - Ты вчера на нее зверем глядел…
        Шивцов медленно покачал головой.
        Он опять не понимал, что собственно происходит, как он попал сюда?
        Эти распущенные кишки, зеленые мумии, лоскуты содранной кожи, голые женские животы, испуганные глаза, бассейн с фальшивой кровью, плоской, тяжелой, как ртуть. Что за черт? Что происходит?
        15
        ВЕДАКОВ
        11.49. Пятница
        «Калинин на связи».
        Главный негромко рассмеялся:
        - Как ты, Саша? Там опасно?
        Кажется, и Калинин там рассмеялся.
        Ну, что такое опасность? Едешь в метро, видишь напротив себя оставленную кем-то сумку. А вдруг рванет? Вдруг прямо сейчас рванет? Открываются двери вагона, и ты разрываешься между нестерпимым желанием выскочить как можно быстрей из ставшего ловушкой вагона и стыдливой мыслью о том, что, возможно, зря паникуешь… Что правильнее? Стыдно ведь… Не один… А сердце страшно колотится и испарина на висках…
        - Как обстановка? Пострадавшие есть?
        А ведь главреду хочется, чтобы пострадавшие были, неожиданно понял Ведаков. По голосу ясно, что хочется. И Калинину снова пруха пошла: он первым сообщит в эфир и в газеты о происходящем в художественной галерее. Он внутри событий. Как всегда. Как-то странно все это… Захвачен не самолет, не корабль, а художественная галерея… И почему-то Калинин… Да нет, он ведь еще вчера собирался… Все равно странно… Ситуация необычная. Такого, вроде бы, нигде пока не случалось. Поэтому главред и томится. Чем ужаснее происходящее, тем острее интерес. Большие цифры бьют по мозгам.
        Открыл почту.
        «У вас в почтовом ящике одно новое сообщение».
        - Ага! - увидел и главред. - Саша, получено! - крикнул в трубку. - Будь спокоен, ни слова не потеряем. На обработке у меня Ведаков. Он умеет. Он с твоими материалами много работал. А на TV твоя постоянная напарница. Саша, ты там осторожнее, - главный сжал кулак в каком-то не совсем ясном жесте. И тут же озаботился: - Имя Ведакова пойдет под основными материалами?
        «Не в этот раз!»
        - То есть ты хочешь, чтобы…
        «Только мое имя, что тут неясного?»
        - Понимаю, понимаю, Саша. Эксклюзивный материал. Мы потом книгу сделаем».
        - Тогда к черту вас, - обиделся Ведаков. - Сами и доводите текст.
        - Андрей, ты что? Это же двойной гонорар! - умоляюще зашептал главный, зажимая трубку ладонью. - Ты что, не понимаешь? Саша там под прицелом!
        - Вот и связывайтесь с «Антитеррором».
        - Никакого «Антитеррора», ты что! Это наш день! «Газета» на коне! Мы обошли всех на корпус! Вытаскивай из почти фотки. Саша нам фотки сбросил. Ты что не понимаешь - мы сейчас идем в гору!
        Ведаков стукнул по иконке.
        Он не сомневался, кого увидит.
        И, конечно, не ошибся. Нет, не ошибся.
        На фоне беззубых мумий, тяжелых, зеленоватых, оплывающих, рыхлых, густо, как огородные пугала, расставленных по всему залу, а вокруг бассейна так вообще особенно густо, как таинственные растения, среди обвисающих лохмотьев серой человеческой кожи, среди слизи какой-то, больше придумываемой, наверное, чем настоящей, чуть наклонившись вперед, глядел в камеру сам Александр Федорович Калинин - знаменитый журналист. Другие заложники в кадр не попали.
        Мумии.
        Сумеречность.
        И Александр Федорович Калинин.
        Снято с собственной вытянутой руки - искажения бросались в глаза.
        В ближайшие минуты снимок обойдет все самые известные газетные и телевизионные агентства мира, подумал Ведаков. Вот звездный час Калинина. Только так это и делается.
        Он не завидовал.
        Он нисколько не завидовал.
        Скорее, был ошеломлен, даже сломлен.
        Потому что вторая фотография развивала заданную тему.
        На полу перепуганные люди. Женщины и мужчины. Какой-то верзила с наручниками, нацепленными на руку… Плачущая девушка… Как бы отдельно, на бортике бассейна… Блин, он, Ведаков, и думать не хотел о таком! Откинутая красивая голова, сложенные одна на другую длинные ноги… Могла бы, черт ее побери, надеть юбку подлиннее… Золотистые завитушки волос… «Приятно видеть пыхтящую русалку, выползшую из леса»… Голубые глаза…
        Вот так бывает, когда доверяешься знаменитому журналисту…
        Фоном для верстальщицы Малышевой, для нежной Ксюши, золотистой глупой русалки, все утро не отвечавшей на отчаянные телефонные звонки, Калинин почему-то выбрал особенно мерзкий труп с располосованным, выпотрошенным до чиста животом, с распущенными по полу кишками…
        16
        ПЕТУНИН
        11,49. Пятница
        - Товарищ капитан!
        - Снова сигнал? Сеть?
        - Мобильник, завязанный на Интернет.
        - Адрес сообщения?
        Арутюнян стремительно прошелся по клавиатуре.
        - «Gazett… собака… fart… ru…»
        - Редакция «Газетты»?
        - Так точно!
        - Набери!
        Арутюнян отщелкал номер.
        - Декельбаум на связи…
        - Это какой Декельбаум?
        - А какой вам нужен?
        - Говорит капитан Петунин. Представьтесь, пожалуйста».
        - Главный редактор… - И после секундного размышления: - Вам, наверное, надо в секретариат…
        - Не вздумайте класть трубку, - быстро предупредил Петунин. - И про секретариат забудьте. Я не просто капитан Петунин. Я - «Антитеррор»!
        - Чем могу быть полезен?
        - Точными и правдивыми ответами.
        - А собственно… - Декельбаум явно колебался. - Что вас интересует?
        - Звонки на ваш телефон. Вам только что звонили. А так же сбросили на адрес «Газетты» несколько электронных сообщений. Кто звонил? Откуда? По какому поводу?
        - Давайте, пожалуйста, без этого напора. Нам многие звонят. Это же редакция популярного издания.
        - Меня интересует звонок из художественной галереи «У Фабиана Григорьевича».
        - А я прошу, без напора, - повторил Декельбаум. - Слышали о таком понятии, как свобода слова?
        - Послушайте, господин Декельбаум, - почти нежно пропел капитан. - Вы должны знать, что совсем недавно депутаты Госдумы практически единогласно проголосовали за расширение полномочии «Антитеррора». Вы что, не знакомы с последними поправками к закону о СМИ?
        Долгие обиженные гудки.
        - Откуда берутся такие уроды? - Арутюнян засмеялся, вглядываясь внимательно в мерцающий плазменный экран. - Да плюньте вы на него, товарищ капитан. От нас не спрячешься. У нас все как на ладони. В «Газетту» звонил некто Калинин Александр Федорович, - Арутюнян щелкнул виртуальной мышкой и удивленно вскинул брови. - Хотя, почему же некто? Известная личность. Калинин Александр Федорович. Журналист и телерепортер. Вещает на Седьмом канале, публикуется, по большей части, в «Газетте»… Кто его не знает? Постоянный адрес жительства: Новый Арбате. Тоже о многом говорит, верно?
        - Подожди, Жора. Это что же получается? Сигнал в «Газетту» поступил из галереи?
        - Так точно.
        - Выходит, Калинин находится в галерее?
        - Других предположений пока нет.
        - И что же получается? Он может свободно звонить своему редактору. Террористы оставили ему мобильник?
        - Даже снимать разрешают. Полюбуйтесь.
        Арутюнян щелкнул по уголку экрана и тот развернулся в сторону Петунина.
        С экрана на капитана уставился знаменитый журналист Калинин. Да, тот самый Калинин! И взгляд всем известный - открытый, сияющий, полный энергии и энтузиазма.
        - Мобилу Калинина и телефоны Декельбаума - на постоянную прослушку.
        - Уже сделано.
        - Электронную почту «Газетты»…
        - Уже сделано.
        - Пробей мобильники всех работников галереи - наверное, ими тоже могут воспользоваться. Как только станут известны имена заложников - повторить процедуру с их мобильниками.
        - Понял, товарищ капитан.
        - Остаются персональные элноты. Их никак не проконтролируешь.
        - Ну, не совсем так… Если постараться…
        - Это в каком смысле? - удивился капитан.
        - Существует пиратская база данных с кодами всех персональных элнотов, купленных за последние пять лет, а соответственно и имена владельцев.
        - Пиратская?
        - Ну да.
        - И у тебя она есть?
        - Ну… В общем…
        - Чего ты мнешься?
        - Да, есть такая база… Но - пиратская…
        - Чего ты долбишь одно и то же. Я твоих слов не слышал. Понятно?
        - Понятно, товарищ капитан!
        - И вызови помощника. Этого… Как его?… Помнишь? С тобой работал… Соображает быстро?
        - Бронштель?
        - Точно! Пусть летит сюда!
        - Уже вылетел.
        17
        ШИВЦОВ
        12.20. Пятница
        Шивцов медленно вытащил из кармана сигареты, покрутил пачку в руках, но не закурил. Он пытался понять самого себя, эти размывы в памяти, сумку с оружием у ног. И Калинин…
        - Ты думал о требованиях?
        Калинин наклонился совсем близко.
        Шивцов сидел не оборачиваясь, но краем глаза видел охранника, подозрительно возящегося за бассейном с наручниками, видел каких-то очкариков, заходящих осторожно сбоку. Сделают шаг и ждут. Футболки со спортивного вернисажа. Один, близорукий, наверное, поправляя очки, шепнул: «Нарик это… Сам видишь, нарик… Он же ничего не соображает, что попадет под руку, на то и жмет…» Погасшие, но вдруг от шепота начинающие оживать лица. Какая-то женщина задом отползла за распахнутую, как шкаф, мумию. А охранник занудно, но терпеливо, пыхтя, как муравей, все возился и возился с наручниками.
        - Ксюша! - заорал Калинин.
        Плевать на дуру. Витька, похоже, один. Никаких сообщников. Нельзя, чтобы все закончилось пшиком.
        - Не ходите туда, - предупредил кто-то Ксюшу.
        - Я боюсь! - крикнула она издали, прячась за мумию.
        - Иди сюда!
        - Я боюсь!
        - Иди сюда, дура! - заорал Калинин уже каким-то другим, высоким, почти бабьим голосом, потому что Шивцов поднял и приткнул обрез к его спине. - Ты же видишь? Он тебя требует. Если ты не подойдешь, он начнет стрелять. И с меня начнет!
        Это подействовало.
        Постанывая от страха, Ксюша сделала несколько шагов к бассейну.
        - Это что? Это кровь?
        - Иди сюда!
        Шивцов тупо смотрел на приближающуюся Ксюшу.
        В висках опять темно ломило. Память играла, как волна.
        Пульсирующая боль то отдалялась, то вспыхивала под черепной коробкой.
        Небось, у мумий головы не болят, злобно подумал Шивцов. Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Полупрозрачная кофточка… Полоска открытого живота… Они все тут посбесились… Эта сучка, наверное, всю ночь каталась под Калининым. На Ведакова ей наплевать…
        Нежные очертания чуть оплывших грудей…
        Что за ткань? Ничего не скрывает…
        - Саша…
        - Подойди сюда.
        - Саша! Зачем? Я боюсь.
        Шивцов оборвал перепалку:
        - Чего ты боишься?
        - Тебя!
        - А его не боишься? - указал на Калинина.
        - Его не боюсь.
        - А Ведакова?
        - Не боюсь! - закричала Ксюша.
        - Потому и спишь с кем попало?
        - Тебе-то что?
        - Спал он с тобой?
        Ксюша не выдержала:
        - Спал!
        Люди у бассейна вновь присели на корточки.
        «Может, ревнивый муж? Может, не террорист? Да нет, похож на журналиста этот кудрявый… Ну и что? Может, с женой чужой, а его прихватили… Такое нынче сплошь и рядом…» По шепоткам, бегающим по залам, чувствовалось, что заложники понемногу теряют страх. Охранник, например, открыто просил булавку.
        - Витя, - запаниковал Калинин. - Чего ты пристал? Спал, не спал. Какая разница? Да и не было ничего между нами.
        - Ну так вставь ей прямо сейчас! - заорал Шивцов.
        - Витя, у меня камера работает.
        Шивцов искоса глянул на стеллаж, где на средней полочке был аккуратно пристроен калининский мобильник со встроенной видеокамерой и прямым выходом в Сеть.
        - Хочешь сказать, нас видят?
        - Пока нет. Пока я только делаю запись.
        - Ну вот и оттрахай эту шлюху. Ты ведь этого хотел вчера? А потом пусти в эфир. Пусть все увидят. Пусть Андрюша Ведаков полюбуется на своего приятеля!
        Шивцов встал и расставил ноги.
        Охранник позвякивал наручниками, какая-то женщина пыталась помочь ему. Два очкарика, студенты, наверное, трусливо, но упрямо заходили сбоку. Ртутно поблескивал в бассейне кровавый раствор.
        Один очкарик остановился.
        Но второй машинально сделал еще шаг.
        В руках у него была бутылка. Обыкновенная пластиковая бутылка.
        Наверное, брал с собой минералку. День душный начинался. Но кто может знать, что там, в этой бутылке? Шивцов с расстоянии в три-четыре метра в упор расстрелял студента из пистолета. Ничего не видел, какие-то темные волны перед глазами. Только темные бегущие волны, и сквозь них вроде взлетели в воздух обрывки мышц задетой пулями мумии. Очкарика отбросило на белую стену, он сполз по ней, оставляя на белой краске кровавый след. Заложники негромко завыли.
        - Возьми ее! - заорал Шивцов.
        - Витя, ты же видишь, я не могу!
        - Возьми меня, Саша! - в ужасе завизжала Ксюша. - Он же стреляет!
        Ксюша вдруг оказалась так близко к Шивцову, что он ногой столкнул ее в открытый бассейн. Взлетели темные брызги.
        - Возьми меня, Сашка! - визжала она. - Тебе же понравилось! Ты же сам вчера говорил, что тебе понравилось! - Груди под мокрой полупрозрачной кофточкой казались теперь совсем голыми. Ксюша упала в раствор, как в кровь. Барахталась, поднимаясь: - Ну, Саша! Он же убьет нас!
        - Витя…
        - Тогда ты, - повел стволом Шивцов.
        Сопя, оглядываясь на замерших, сгрудившихся на полу у стен заложников, на Шивцова, охранник с наручниками на руке в ужасе сполз в бассейн.
        Ксюша завопила.
        «Давай, сучка!» - орал Шивцов.
        Пуля вдребезги разнесла череп наклонившейся над бассейном мумии.
        «Я сейчас, сейчас…» - стонала полуголая Ксюша. «Сейчас…» Она судорожно рвала заклинившую молнию на мокрых джинсах охранника. Кровавые руки, кровавые лица, налившиеся кровью глаза, мумии, трупные оттенки, стоны, наконец, кажется, Ксюше удалось. В клубящейся зыби, в темных разводах охранник, хрипя, прижал ее к бортику. Кто-то упал, отползая в сторону, кто-то плакал. Охранник, навалясь на Ксюшу, ничего уже не понимал. Хрипел, прижимал Ксюшу к мокрому бортику. В бурлении крови. Или раствора. Теперь уже все равно. Под изумленными мумиями. «Давай!» - орал Шивцов. Он почти ничего не видел. «Подмахни, шлюха!» И трижды выпалил в потолок, обрушивая на людей куски пыльного алебастра.
        18
        ЦЕМЕНКО
        12,21. Пятница
        Игольчатый микрофон едва прошел в щель между плитами перекрытия.
        Конечно, слышимость оказалась скверная. Но все же сквозь невнятные скрипы, непонятные шумы, шорохи доносились отдельные слова. «Возьми меня… Он же убьет нас…» Чтобы понять фразу, приходилось прогонять запись через сложную систему фильтров, а это пять-десять минут отставания от реального времени.
        «Давай, сучка… Я сейчас…»
        - Что там происходит?
        - Рассмотреть сложно.
        - А если замедлить скорость воспроизведения?
        - Хотите смотреть матч в записи? - хмыкнул Жора.
        - О, черт! - он сорвал с уха клемму с микрофоном. - Стреляют!
        - Дай картинку!
        Арутюнян одновременно крутил два верньера, попытался совместить плывущий звук с такой же плывущей картинкой.
        - Сколько выстрелов?
        - Пять или шесть. Чуть не оглох.
        - Что там заслоняет видимость? Спина? Встал кто-то неудачно?
        - Ну, да… - Арутюнян замер. - Если судить по звуку, товарищ капитан, стреляли из израильского «Иерихона»… Смотрите… - На экране вдруг появился край бассейна, заполненного густой темной жидкостью. Не очень ясный рисунок, но вполне различимый, с угадываемыми деталями. На вид жидкость в бассейне казалась тяжелой, как ртуть, но по ней шла рябь, как от брошенной щебенки. - А еще из обреза, кажись, пальнули…
        Бах! Беспомощно падающая рука…
        Бах! Снова чья-то спина. Белая рубашка в синюю полосочку…
        - Не сиди без дела. Чисти звук, - Петунин бросил микрофон на стойку.
        Арутюнян кивнул. Пальцы стремительно бегали по клавишам. Капитан Петунин раз за разом отматывал видеозапись. Трупов в галерее сейчас, подумал он, больше, чем можно представить… Он не знал, сколько, собственно, можно представить… Где картинка?… Кого там завалил этот гребаный террорист?…
        Ага, пошла…
        Петунин осторожно остановил изображение.
        Потом прижал палец к округлой ложбинке, осторожно повел кольцо коррекции.
        Мужская спина в клетчатой рубашке… Пятна крови на белой стене… Впрочем, запачкать стену и рубашку можно краской из бассейна…
        Еще один поворот кольца.
        Да, трупов после стрельбы стало больше. Как минимум, на один.
        Эти психи там в галерее все же подстрелили кого-то. Нервные, сволочи. Сколько их там? Не узнав этого хотя бы приблизительно опасно начинать штурм. Неподготовленный штурм - это всегда большие жертвы. Как среди заложников, так и среди бойцов. Капитан не собирался подставлять своих ребят под пули. Да, убит заложник… Пока только один… Ну, будем считать, что один… Вполне возможно, что психи в галерее на этом не остановятся… Их нужно чем-то отвлечь, нужно забить им мозги каким-нибудь дерьмом, скажем, предложить курево, наркоту, ансамбль бандуристов, билет первого класса на Гавайи…
        - Звук!
        Петунин прижал микрофон к уху.
        «Ну так вставь ей…» Что за черт? О чем они там?… «Камера работает… Давай оттрахай ее!.». Что там происходит? «Гордость журналистики…» Они насилуют кого-то?… Выстрелы. Визг… «Возьми меня, Саша…» Голос, понятно, женский. Плеск воды… Такое впечатление, что кого-то столкнули в бассейн. «Он убьет нас…» Не откровение… В бассейне смутно, но все же различимо бились в крови люди, толкались, изображение на экране плыло, мужчина и женщина, не разобрать… но точно, не экспонаты выставки… «Твою мать, не закрывай объектив…»
        - Товарищ капитан!
        - Что тебе, сержант?
        - Тут человек хочет вас видеть.
        - Какой к черту человек? Не до него!
        - Ну да, это так. Не до него. Но он говорит, что видит все, что там происходит.
        - Где там?
        - Ну, в галерее.
        - Видит? Как это?
        - Я не знаю.
        Петунин выругался:
        - Давай сюда этого человека!
        Сержант махнул рукой и возле джипа мгновенно появился, как будто вынырнул из ничего, худенький узкоплечий мужичонка лет сорока пяти. Может старше, не понять. Глаза хитрые, но вовсе обеспокоенные. «Здрасьте», - улыбнулся мужичонка, и без приглашения полез в машину. На лоб и на глаза падали седые неопрятные волосы. На затылке волосы были схвачены зеленой резинкой, очки круглые, старомодные… Как наша запись, хмыкнул про себя капитан. С отставанием по времени.
        - Слушаю вас.
        Петунин сделал сержанту знак, чтобы задержался.
        - Я - Цеменко.
        - Ну и что? Имя?
        - Вениамин Игоревич.
        - Мне это ни о чем не говорит.
        - Но вы же спросили, - с укором произнес Цеменко.
        - Что вам известно про людей захвативших галерею?
        - Мне? - удивился Цеменко. - Ничего.
        - Так что вам тогда нужно?
        - Мне - ничего. Но я могу вам помочь. Я, конечно, ничего не знаю про террористов, - ничуть не смутился Цеменко, - но могу помочь. Я экстрасенс. Многое умею. Например, вижу все, что происходит в галерее… - он сделал несколько пассов руками, будто отводил от глаз невидимый занавес. - Внутренним взором…
        - Ах внутренним взором…
        Петунин кивнул сержанту: «Убрать!»
        - Погодите! - уперся Цеменко. - Зачем вы торопитесь. Я видел, я только что видел, как в галерее убили заложника! Только что убили! А сейчас насилуют женщину!
        - Отставить, сержант.
        Цеменко поводил ущемленным плечом (рука у сержанта оказалась крепкой), глаза заблестели. Похоже, он быстро осваивался в любой обстановке. Устроился удобно на откидном сиденье, сложил руки на коленях и посмотрел на капитана с полным осознанием своего превосходства.
        - Ну и чем вы можете помочь?
        - Да многим, - снисходительно, даже нагловато кивнул Цеменко. - Но прежде чем уточнить роль и степень моего участия в операции по обезвреживанию террористов, с оружием в руках захвативших галерею «У Фабиана Григорьевича», я должен кое-что рассказать вам о природе моего скромного дара…
        - Отставить!
        - Но я должен…
        - Не сейчас!
        - Вы должны выслушать…
        - У нас нет времени выслушивать всякие дурацкие теории.
        - Ну, хорошо, - согласился экстрасенс. - Вы знаете, что такое биополе?
        - Знаю. Слышал на лекциях, - кивнул Петунин. - Но внятно объяснить не могу.
        - А я могу. Я отчетливо ощущаю колебания биополя, связанные с эмоциональными всплесками. Понимаете? Самыми мощными и яркими бывают всплески негативной биоэнергетики. Эти выбросы воспринимают практически все люди, находящиеся неподалеку от эпицентра трагических событий, но большинство расценивает внезапно появившиеся странные желания и несвойственные им позывы всего лишь как результат переутомления или нервного срыва. Ну, знаете, конечно, как это проявляется на бытовом уровне. Хамское поведение в общественном транспорте, семейные ссоры, разборки с коллегами…
        - Вы живете тут неподалеку?
        - Нет, я живу в Нагатино-3.
        - Как вы узнали о захвате заложников?
        - Я же говорю. Вы невнимательно слушаете. Сосредоточьтесь. Меня вдруг окатило мощным всплеском негативной биоэнергетики. Одновременно по телевидению передали… - он будто не заметил разочарованного взгляда Петунина. - Вот я и поспешил сюда. Не хотел терять время. У нас в столице плохие события происходят постоянно, но только я умею отличать теракты от автокатастроф и прочих аварий. К тому же, здесь место заметное.
        - Это в каком смысле?
        - С того дня, как в галерее «У Фабиана Григорьевича» выставили экспонаты фон Хагенса, здесь возник мощный узел негативной биоэнергетики. Это чувствуют все окрестные жители. Я разговаривал с ними. Посмотрите криминальные сводки района за последние сутки, и вы убедитесь в этом. Не удивительно, что захват заложников произошел именно здесь. Более того! - Цеменко показал Петунину длинный, не очень чистый указательный палец. - Я еще за неделю до событий указывал на такую возможность! Я посылал письма-предупреждения и в Министерство культуры и в Правительство Москвы! А что толку? Чиновники их, как водится, проигнорировали. Результат налицо. Более того! - экстрасенс вновь вскинул указательный палец. - Я уверен, что события в галерее будут развиваться по самому худшему из всех возможных сценариев!
        - А подробнее?
        - Я экстрасенс, а не предсказатель!
        - Но вы же, кажется, хотите нам помочь?
        - Конечно. Но я делаю выводы только исходя из конкретных фактов. А факты на текущий час таковы. В галерее убит мужчина и изнасилована женщина. Уверяю вас, это не последние жертвы! Вид мертвых тел, выставленных в качестве экспонатов, не может не внушать человеку мысль о вседозволенности. Раз смерть и все ее производные, - экстрасенс не стал объяснять, что именно он имеет в виду, - становятся предметами искусства, или, скажем так, возводятся в их разряд, даже ужасное убийство можно представить, как некое художественное действо. Правильно я говорю? - Он насупился, не обнаружив ожидаемой реакции. - Если смерть можно красиво подать в художественной галерее, то и в жизни можно совершить такое убийство, от которого зрители придут в восторг.
        - Что вы такое несете?
        - То, чего вы, например, никогда не скажете. Испугаетесь общественного мнения, - стыдливо улыбнулся экстрасенс. - У человека, захватившего заложников…
        - Стоп! У человека?
        - Ну, да, - кивнул Цеменко.
        - Вы уверены, что там всего один человек?
        - Абсолютно! Правда, в галерее у него есть… - Цеменко неопределенно пощелкал пальцами. - Ну, как бы это вам правильно сказать…
        - Сообщники?
        - Ну не совсем…
        - Вдохновители? Помощники?
        - Даже не знаю, как правильно сказать… Может быть, сочувствующие?… Да, так будет вернее… Сочувствующие… По крайней мере, эти люди могут разделять некоторые взгляды террориста…
        - И они не соучастники?
        - Пока не знаю. Но сами убивать точно не станут.
        - И вы все такое чувствуете на расстоянии? - не поверил Петунин.
        - Вы тоже чувствуете, - снисходительно улыбнулся Цеменко. - Только вас давит общий биоэнергетический фон. Вы не умеете отфильтровать нужную информацию.
        Петунин взглянул на Арутюняна.
        Жора улыбнулся и незаметно пожал плечами.
        - Вы что же, - хмуро спросил капитан, - можете предсказывать действия террориста?
        - Не предсказывать, - поправил экстрасенс. - Предчувствовать. Так точнее. С той или с иной степенью вероятности. Не могу сказать, когда террористу захочется закурить, но почувствую, когда он потянется к оружию.
        - Почувствуете до выстрела?
        - Конечно.
        - А заложники? Можете оценить их состояние?
        - Для этого не нужно быть экстрасенсом, - с большим внутренним превосходством усмехнулся Цеменко. Он уже вполне вошел в роль. Он поучал даже. - Думаю, вы легко можете представить, что чувствуют люди, на глазах у которых только что изнасиловали женщину и убили мужчину… - Цеменко вдруг опустил глаза. - Если вас интересует, я могу указать местоположение заложников… Там, в галерее… Да и террориста тоже. Вам это нужно?
        - Очень!
        - Тогда мне нужно подойти к окнам галереи.
        - Нельзя. Опасно.
        - Но мне это нужно!
        - Квартира над галереей вас устроит?
        - Может быть.
        - Сержант!
        - Я!
        - Проводите товарища экстрасенса к месту дислокации группы Зарайского. Да объясните там, чтобы у человеку относились помягче.
        19
        ПЕТУНИН
        12. 46. Пятница
        - Товарищ капитан!
        - Что? Телефон?
        - Да. Из галереи.
        - Мобильник?
        - Да. Зарегистрирован на некоего Григорьева. Возможно, заложник.
        - Куда звонят?
        - Все туда же. В «Газету».
        - Разгоню, к матери, всю редакцию!
        - Не разгоните, - возразил Арутюнян. - Даже если удастся доказать, что работники редакции скрывали от «Антитеррора» какую-то информацию, вся отечественная интеллигенция встанет на уши. Этим ребятам только дай повод поговорить про свободу слова и независимость прессы.
        - Ладно…
        Капитан покачал головой:
        - Набери-ка мне мобильник Калинина.
        Как ни странно, журналист ответил почти сразу.
        - Александр Федорович?
        - Да. Я Калинин. Кто на связи?
        - Капитан Петунин. «Антитеррор». Специальное подразделение.
        - Ну, наконец-то, - протянул Калинин, немного ревниво, но и с насмешкой.
        Не такими должны быть интонации, невольно подумал капитан. Тебя псих на прицеле держит.
        - Александр Федорович, среди заложников есть пострадавшие?
        - Да. Я ранен в ногу.
        - Но вы пользуетесь связью…
        - Пытаюсь уговорить террористов сдаться…
        - Почему люди, захватившие галерею, разрешают вам пользоваться телефоном?
        Молчание. Дыхание в трубке.
        - Сколько человек ворвалось в галерею?
        Молчание.
        - У террористов есть требования? Чего они хотят?
        Глухое молчание.
        - Господин Калинин, - сухо сказал Петунин. - Постарайтесь хорошенько обдумывать свои действия. Имейте в виду, что люди, захватывающие заложников, часто психически неуравновешенны, от них можно ожидать чего угодно. Вы уже убедились в этом, верно? Вы ранены? Я правильно понял? К тому же, вы должны помнить о том, что ваши собственные действия могут подпасть под разряд уголовно наказуемых. Вам сейчас мешают говорить? Вы молчите потому, что боитесь отвечать? Попробуйте быть лаконичным. Отвечайте на вопросы коротко. Да или нет. Сколько человек захватили галерею? Трое?
        - Нет.
        Гудки отбоя.
        - Товарищ капитан!
        - Что еще?
        - Да вы только посмотрите!
        Арутюнян развернул один из плоских мониторов.
        Популярный Седьмой канал. Заставка экстренного выпуска новостей.
        Молодящаяся блондинка на фоне плаката, украшающего вход в галерею «У Фабиана Григорьевича». «Как мы уже сообщали, сегодня утром посетители и обслуживающий персонаж московской художественной галереи „У Фабиана Григорьевича“ были захвачены группой неизвестных вооруженных людей. До сих пор не известны их требования, но несколько минут назад на связь с нами вышли представители дружественного нам ежедневного информационного издания „Газетта“. Они предоставили Седьмому каналу эксклюзивный репортаж своего собственного корреспондента, известного журналиста Александра Калинина, который по воле случая оказался среди захваченных. Кажется, ему удалось разговорить террористов. Он убедил их в необходимости держать связь с миром. Весь полученный от Калинина материал мы показываем без купюр. Среди кадры, которые вы увидите, есть поистине шокирующие. Советуем отключить экраны людям с серьезными нарушениями сердечных функций и с особо возбудимой психикой. А также настоятельно просим не допускать детей к голубым экранам».
        Шумовые полосы на экране.
        Ободранная оскаленная мумия.
        Камера уходит в сторону, появляется бассейн.
        Снимают явно с руки, изображение дергается, но отчетливо видно, что рядом с опрокинутой мумией у стены, раскинув руки, лежит мертвый парень в пестрой испачканной кровью футболке.
        - Тот самый очкарик, товарищ капитан.
        - Где звук?
        - Изображение идет без звука.
        На экране непонятое мельтешение.
        Люди мечутся, приседают, падают на пол.
        С потолка сыплется известка, летят куски алебастра, будто по лепнине саданули из дробовика. В бассейн с темным раствором, страшно имитирующим кровь, падает женщина. Окунается с головой. Всплывает, булькая, отчаянно размахивая руками. Кричит, но звука нет, только рот разинут. На кусочки, как от взрыва, разлетается череп зеленой мумии. Мужчина в наручниках наваливается на мокрую женщину, прижимает ее к бортику бассейна…
        - Что они там делают?
        - Уже сделали… Это мы уже видели, Жора… Только тут изображение более качественное. Должно быть, снимали встроенной в мобильник надежной цифровой видеокамерой.
        - Но, товарищ капитан, чего-то я не пойму… Эта девушка, похоже, сама помогала насильнику…
        - Она в шоке.
        - А почему насильник в наручниках?
        - Спроси лучше, зачем это нам показывают?
        - Ну, какие тут вопросы. Кинулись на падаль, задирают рейтинг канала.
        Петунин машинально провел ладонью по лицу:
        - Я не о телевизионщиках. Я о террористах. Им-то зачем все это?
        Арутюнян не ответил. Не знал, что ответить. На экран вернулась ведущая.
        «Вы только что видели эксклюзивный репортаж Александра Калинина, собственного корреспондента популярного издания „Газетта“. Поистине, шокирующие кадры. Правительство и Госдума обязаны выступить с заявлением, чтобы успокоить население нашей страны. Мы ждем новых сообщений с места событий, и будем выходить в эфир сразу по мере поступления свежей информации. Следите за нашими выпусками. Обо всех подробностях трагедии, происходящий в настоящее время в московской галерее „У Фабиана Григорьевича“ вы можно узнать на сайте „Газетты“. Там же вы найдете фотографии с места событий, сделанные Александром Калининым. - Ведущая мило улыбнулась. - Экстренный выпуск завершен. Смотрите продолжение популярного сериала».
        «Я отомщу тебе, Кордова! Отомщу так, как еще ни один мужчина не мстил другому мужчине!»
        Арутюнян сплюнул.
        - Включи интернет-канал.
        - Там прокручивают тот же репортаж.
        Пискнул сигнал вызова. Арутюнян прижал к уху клипсу:
        - Товарищ капитан! Это Миша Яранский.
        - Слушаю. Петунин. Что там у тебя?
        - Да ничего особенного, - раздался грассирующий голос Яранского. - Закончил опрос свидетелей. Всех, кто видел, как террористы проникли в галерею. Показания противоречивые. Возможно, террористов было двое. Но некоторые утверждают, что видели только одного мужчину. При нем была большая спортивная сумка. Возможно, со взрывчаткой. В руке был пистолет или что-то вроде короткого автомата. Более точно установить не удалось, среди свидетелей не оказалось ни одного, кто разбирался бы в оружии. Избил охранника, навесил на входную дверь брикет с пластидом.
        - Не муляж?
        - Не похоже.
        - Ультразвуковой сканер использовали?
        - Нет. В брикет электронный детонатор вставлен. Может рвануть.
        - Бред какой-то, - посмотрел капитан на Арутюняна. - Зачем ломиться в галерею силой, если можно купить входной билет?
        - Может, у них денег не было?
        - Ты совсем того?
        - Или внутри могли находиться сообщники…
        20
        ВЕДАКОВ
        13.01. Пятница
        Ведакову и раньше приходилось доводить до ума наброски статей и репортажей Калинина, но сейчас… Какая к черту обработка? Он не понимал Декельбаума. В галерее стрельба… Ксюша под верзилой с наручниками… Под сердцем холодело…
        - Иван Исаакович! - заглянула в кабинет секретарша. - Резервная линия!
        - Нет меня, нет, сколько говорить? Занят!
        - Да Калинин же!
        - Ах, Саша… - Главный суетливо искал нужную кнопку на селекторе.
        - Вторая слева. Да вторая же, Иван Исаакович!
        - Нашел, нашел! Записывай!
        Начал быстро диктовать Ведакову:
        - «Террорист, захвативший заложников, требует встречи с Христом…» Саша, я тебя правильно понял?
        - С Христом? - мрачно переспросил и Ведаков.
        - Да, Саша, слышу… Да, понял… Ага… «Требует встречи с Христом… Тогда он гарантирует жизнь заложникам». Но, Саша, он уже застрелил одного! Ну да, я знаю, он и тебя ранил. Ты держись. А как же так с Малышевой-то? Шоу? И зачем этому типу Христос?… «Хочет рассказать о наболевшем»… Андрей, записывай! Саша, я не совсем понял. Этот террорист, он действительно требует встречи с Христом? Зачем это ему? «У него не осталось ни одного другого близкого существа?» Андрей, записывай… Но, Саша, как он себе это представляет? Вам что, священника надо прислать в галерею?… Ах вон что… «Достучаться до Христа проще, чем до чиновников…» Записывай, Андрей, слово в слово… Что конкретно нам нужно сделать? Связаться с Седьмым каналом?…
        - Сашка, - вмешался в разговор Ведаков. - Что ты там задумал?
        - А ты еще не понял?
        - Что я должен понять?
        - Соображай! Или ключ подбросить?
        - Какой еще ключ?
        - Новая эстетика…
        - При чем тут это?
        - Твои слова?
        - Ну и что?
        Долгие гудки.
        Главный вопросительно поднял брови:
        - Андрей, о чем это вы? О какой эстетике?
        - Неважно, Иван Исаакович. Теперь уже неважно.
        В сознании Ведакова что-то сместилось. Новая эстетика…
        Ну да, от Калинина можно ожидать чего угодно. Он там ранен? Возможно. Но, похоже, террорист или террористы доверяют ему, если разрешили работать с видеокамерой, вмонтированной в мобильник. Почему Ксюша там? Почему Сашка не помешал происходящему? Сердце покалывало. В режиме слайд-шоу вдруг пронеслись в памяти вырезки из газет, показ фрагментов концерта группы «Зомби и Каннибал» (запись подарила Ксюша), рекламный плакат выставки Гюнтера фон Хагенса на выходе из метро… Теперь, наконец, требование? Встретиться с Христом! Да что, черт побери, происходит с миром? Сашка - сволочь… Он умная сволочь… Чем больше людей он втянет в эту свою непонятную игру, тем легче потом ему будет выпутаться… Новая эстетика… Вспомнил! Наши предки искали мандрагору под грязной виселицей, под ногами повешенных, в их непроизвольных испражнениях, а что ищет Калинин?
        Нет, не понимаю.
        21
        ПЕТУНИН
        13,50. Пятница
        - Товарищ капитан!
        - Что там еще у тебя?
        - Список заложников.
        - Установили всех?
        - Вроде бы.
        Петунин пробежался по списку.
        Иногда задерживался взглядом на приложенных фотографиях.
        Павел Иванович Гребнев, 32 года, холост, работник департамента профтехобразования… (Мордастый мужик, с таким по пьяни не поспоришь, но в галерее его не видно и не слышно).
        Петр Ильич Гетманов, 27 лет, электрик ЖЭУ Бауманского района…
        Магдалина Иосифовна Строммель, 27 лет, учительница биологии и обществоведения… (Кудрявая, глаза внимательные. Понесло ее на эту чертову выставку…)
        Яков Павлович Ямщиков, 31 год, водитель маршрутного такси…
        Илья Фомич Григорьев, 42 года, разведен, прозектор…
        Надежда Ивановна Болтенко, 32 года, домохозяйка… (На фотографии - толстуха в нелепом коротеньком платьице).
        Наталья Ивановна Фомина, 20 лет, студентка МАИ…
        Андрей Соловьев, 27 лет, художник-декоратор, прописан в частном секторе… (Вид какой-то похмельный, делать ему с утра было нечего?)
        Павел Сергеевич Голубев, 23 года, слушатель курсов живописи при художественном училище…
        - Товарищ капитан, Голубев - это тот самый очкарик, которого застрелили…
        Олеся Олеговна Тарасюк, 29, учитель анатомии и биологии…
        Ксения Сергеевна Малышева, 25 лет, издательский работник…
        - А это та, которую загнали в бассейн…
        Капитан внимательно всмотрелся в округлое лицо Ксюши.
        Красивая девушка, но, наверное, своевольная… Вызывающий взгляд… Таким он, наверное, уже никогда не будет… Золотистые завитушки… Голубые глаза… Поразительно чистые, голубые… Жалко девку…
        Венера Марсовна Денежкина, 27 лет, кулинар…
        Александр Павлович Оконников, 29 лет, охранник художественной галереи «У Григорьевича»…
        - Ясно, почему он в наручниках…
        Мария Федоровна Половцева, 52 года, смотрительница художественной галереи «У Фабиана Григорьевича»… (Божий одуванчик, ей о Боге думать, она сидит среди трупов немца…)
        Галина Александровна Долгова, 53 года, смотрительница художественной галереи «У Фабиана Григорьевича»… (Тоже не первой свежести девушка, губы сжаты неприятно…)
        Алина Федоровна Расстегай, 19 лет, студентка…
        Калинин Александр Федорович, 27 лет, журналист, сотрудник «Газетты» и Седьмого канала…
        На фоне беззубых мумий, зеленоватых, оплывающих, расставленных по залу, как страшные чучела, среди обвисающих бесформенных лохмотьев человеческой кожи, на фоне кровавого бассейна один только Александр Федорович Калинин выглядел выигрышно…
        Ранен?
        Насколько серьезно?
        Почему пользуется доверием террористов?
        Сергей Федорович Макарцев, 27 лет, декоратор, в Москву прибыл в служебную командировку… (Ну да, служебного времени не жалко, болтается, куда ноги несут, догулялся…)
        Людмила Васильевна Ефимова, 28 лет, археолог, связана с галереей «У Фабиана Григорьевича» договорными работами… (Какие договорные работы могут быть у симпатичного археолога с галерей, не брезгующей трупами?)
        Юрий Александрович Болховитинов, 31 год, искусствовед…
        Ангелина Павловна Вовк, 26 лет, кассирша художественной галереи «У Фабиана Григорьевича»… (Не могла найти никакой другой работы? Странно для ее двадцати шести лет и такой фигурки…)
        Эмма Викторовна Ткачук, 24 года, гость столицы, приглашена на совещание театральных работников… (О командированных можно не говорить… Ноги их не дают головам покоя…)
        Аделина Викторовна Розанова, 26 лет, гость города, приглашена на совещание театральных работников…
        Софья Александровна Молчалина, 27 лет, официантка кафе «Эльбрус»…
        Леонид Семенович Лапкин, 29 лет, самодеятельный художник…
        Сергей Семенович Величко, 26 лет, гость города, прибыл в служебную командировку… (Такое впечатление, что командированным другого места в Москве не нашлось…»
        Василий Иванович Трубачев, 36 лет, искусствовед…
        Глеб Панфилович Костров, декоратор…
        Серафима Львовна Пагусова, 42 года, бухгалтер художественной галереи «У Фабиана Григорьевича»…
        Алла Борисовна Кулько, машинист электровоза, 25 лет, гость города, приехал из Саратова, числится в отпуску… (Хорошо отдохнет, надолго запомнит…)
        Сергей Галь, 29 лет, рок-музыкант…
        Святослав Львович Жуков, 26 лет, безработный…
        Владимир Тихонович Духнов, 26 лет, безработный…
        - Список полный?
        - На сегодняшний час да.
        - Почему не хватает фотографий?
        - Обещаны. Ждем-с…
        - Сигарета найдется?
        - Только «Галуаз». Вы такие не любите.
        - Сейчас все равно. Давай свою отраву.
        Закурил. Выпустил клуб темного дыма, мечтательно пообещал:
        - Не нравится мне этот журналюга… Я его под суд отдам, если найду хоть что-то…
        - Не получится, - огорченно покачал головой Арутюнян. - Журналюга он и есть журналюга. Сами знаете. Имеет право находить и распространять информацию любым удобным для него способом.
        - Падальщик!
        - Работа у него такая.
        - Какая это «такая»?
        - Собирать грязь…
        Ладно. Капитан затянулся.
        Приказ подполковника Стопольского предельно ясен: ждать.
        Что ж, будем ждать… Пока у этих придурков, взявших заложников, от трупов, духоты, тесноты окончательно крыша не поедет… Сейчас бы через отверстие, осторожно просверленное в перекрытиях, пустить в помещение легкий наркотический газ… Пусть бы они там расслабились, словили кайф… А потом газ усыпляющий… Покрепче… И вот уж тогда вышибай окна…
        Но приказ есть приказ!
        Разговор с шефом состоялся пять минут назад.
        «Понимаешь, Алексей, - подполковник явно был сбит с толку. - Этот поганец… Строго между нами, конечно… Я о Калинине, о журналисте… Он вроде ранен, вроде повздорил с нападавшими, а вот ведет репортаж прямо из логова… Так это сейчас подается прессой… Если мы, не дай бог, пристрелим Калинина или даже зацепим его, пресса разведет вонь… Общественное мнение - сила… Если оно обернется против нас, конец всей нашей работе. Может, „Антитеррор“ и не разгонят, но, уж точно, заставят отчитываться за каждый патрон, согласовывать каждый шаг. Ты согласен так работать? - Петунин, естественно, был не согласен. - Ну, так вот, Леша, ситуация у тебя там вроде как под контролем, да? Так что, подождем… Есть тут некие смутные моменты и с террористами и с этим ловким журналистом… В общем, ничего особенного пока не предпринимай… Только наблюдение и контроль…»
        - Товарищ капитан!
        Петунин поднял голову.
        Миша Яранский прибыл на место происшествия.
        - Вот, взгляните, - ухмыльнулся он. - Экстренный выпуск «Газетты». Мальчишки на улицах продают.
        ЧЕЛОВЕК, ЗАХВАТИВШИЙ ЗАЛОЖНИКОВ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ГАЛЕРЕЕ «У ФАБИАНА ГРИГОРЬЕВИЧА», ВЫСТАВИЛ ПЕРВОЕ ТРЕБОВАНИЕ! ОН МЕЧТАЕТ ПОГОВОРИТЬ С ХРИСТОМ!
        Человек…
        Мечтает…
        Вот так из твари делают человека.
        СПЕЦИАЛЬНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ «ГАЗЕТЫ» АЛЕКСАНДР КАЛИНИН РАНЕН! МУЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛИСТ НАХОДИТСЯ СРЕДИ ЗАЛОЖНИКОВ! РАНЕНЫЙ, ИСТЕКАЮЩИЙ КРОВЬЮ, ОН ПОДДЕРЖИВАЕТ ДУХ ЗАХВАЧЕННЫХ ЛЮДЕЙ И ВЕДЕТ РЕПОРТАЖ ПРЯМО ИЗ ЛОГОВА ТЕРРОРИСТОВ!
        Ну, прямо репортаж с гранатой в плавках!
        Тут же фото мужественного Александра Калинина.
        На втором плане просматривались лица нескольких заложников, но террорист отсутствовал. Он не показывался ни на одном снимке. Это тоже казалось капитану Петунину странным.
        - Товарищ капитан! А вот и до вас дошла очередь!
        - Что? Телефон? Из галереи?
        - Да!
        - Капитан Петунин?
        Одним ухом Петунин слушал голос в телефонной трубке, другим вникал в результаты прослушки помещения, в котором находились заложники.
        - Это ты, капитан, руководишь операцией?
        - С кем я разговариваю?
        - Неважно.
        Капитан напрягся.
        Тихое, почти неразборчивое шуршание.
        Или нет… Скорее, голос… Будто кто-то дает подсказку говорящему…
        - Как ваше имя?
        - Это неважно.
        Петунин жестом показал Арутюняну, что его интересует номер телефона, с которого говорит террорист. Жора тут же развернул дисплей. Все правильно. Петунин угадал. Конечно, Калининский мобильник.
        - Слушай, капитан, мои требования.
        Голос странный. Какой-то потусторонний.
        - Ты с похмелья, что ли? Хочешь коньячку? Девочек из борделя?
        - Понадобится, сам в зубах принесешь коньяк, а девочки у меня есть. Не зли меня.
        И вновь с прослушки зафонили обрывки слов. Кто-то там, точно, подсказывал террористу нужные слова.
        - Слушай, капитан… Без шуточек… Телевидение чтобы работало, ясно? Это первое… Я тут держу одну известную шишку, - террорист явно имел в виду Калинина. - Вот пусть рассказывает народу правду. Обо всем. Начнешь мешать, начнешь прерывать связь, положу всех… Материалу тут у меня хватает…
        Он так и сказал - материалу.
        - И еще… Слышишь?
        - Слышу.
        - Хочу с Христом поговорить.
        Теперь подсказка прозвучала отчетливо. Стой на своем…
        - Ну да, - хмыкнул Петунин. - Больше прямо поговорить не с кем?
        Неизвестный суфлер (может, журналюга?) снова забормотал: бу-бу-бу…
        Петунина так и подмывало крикнуть: «Кончай дурочку валять, лучше говори сам!», но террорист отрезал:
        - Именно с Христом.
        - А как с ним связаться, не подскажешь?
        - Догадаешься, когда положу еще одного заложника.
        - Да ладно, - быстро ответил капитан. - Я просто пытаюсь понять. Христос сам должен спуститься к тебе в подвал или для начала достаточно будет телефонной связи?
        Короткая заминка. Бу-бу-бу. Поразит молнией.
        - Начать можно с телефона.
        - А как поймешь, что это Христос говорит?
        Заминка.
        Б-бу-бу.
        - Я пойму.
        - Больше ничего не надо?
        - Пока нет. Сиди на связи.
        - А заложникам? Им что-то нужно?
        - Ничего им не нужно. Они со мной. Им хорошо. А будет еще лучше.
        22
        КАЛИНИН
        14,52. Пятница
        - …да ты, Витя, посмотри!
        Калинин широким жестом обвел зеленые мумии.
        - Как думаешь, почему люди идут смотреть на весь этот ужас? На все эти вырезанные органы, на не родившихся детей, на мумифицированных ссохшихся женщин? Да потому, что смерть вездесуща. Доходит? Смерть - самое распространенное в природе явление. Рано или поздно каждый подходит к черте, которая отделяет его жизнь от смерти. И никто, переступивший указанную черту, назад не возвращается.
        Калинин уже не обращал внимания на заложников. Простреленная нога ныла, но он старался и на боль не обращать внимания, только легонько поглаживал повязку, наложенную поверх брюк.
        - …назад никто не возвращается. Доходит? Некому рассказать о том, что происходит там. Все наши представления о загробном мире, Витя, базируются на прозрениях мудрецов и откровениях мистиков. Сам знаешь, как им доверять, - Калинин покачал головой. - Мифы и легенды не в счет. Дело не в них. Люди самым естественным образом стараются приписывать божественным силам то, чего не в силах понять. Вот если бы мой отец… или близкий друг… или твой близкий друг, Витя… если бы кто-то из них вернулся оттуда… и рассказал бы, где ему довелось побывать, что он увидел, как там обстоят дела, тогда я, может, поверил бы. А так… Чепуха… Обычные суеверия… Ты вот рассказывал о своих погибших в Чечне друзьях, им, наверное, было бы что рассказать нам, правда? Почему-то любой человек до истерики хочет знать, что ждет его после смерти. Райские сады или адское пламя? Новая за-жизнь или вечное ничто? Человек боится смерти, Витя, но ничто его так сильно не притягивает как смерть. Парадокс, да? У животных ведь не случается самоубийств. А почему? Да потому, Витя, что звери, птицы, рыбы не подозревают о том, что они не вечны…
        Калинин оглянулся, и прислушивающиеся заложники со страхом отвели глаза.
        - …человек - болтливое животное, Витя. И думающее. Самоубийство для него не просто выход из некоей безвыходной ситуации, не просто избавление от мучительной, неизлечимой болезни или невыносимых душевных страданий, но еще и особая эстетика… Скажем так… Новая эстетика… Слышал? - ухмыльнулся он. - Так и назовем… Новая эстетика. Почему нет? Выстрелить в висок или выпрыгнуть в окно способен любой дурак, а вот человек творческий, человек думающий, человек взыскующий, Витя, даже к акту самоубийства подойдет иначе. Смерть можно нарядно оформить, ее можно обрядить сообразно цели, правда? Вспомни японское харакири - это же не просто самоубийство, это настоящая песнь во славу человеческого духа! Это настоящий театр для избранных. В коротком прощании распорядись тем, что после тебя останется, прости врагов, долги, оскорбления, продумай технику ухода… - щеки Калинина зарумянились от волнения. - Яд? Нож? Пистолет? Неважно. Можно и камнем красиво башку разбить. Или так выбросится из окна, чтобы от машины, на которую ты упал, торжествующе стекла брызнули. Или возьмем коллективное самоубийство… Вот где простор для
творчества… Главное найти достойных партнеров, не разменяться на пошлость… Пока в Сети нет настоящей цензуры, ищи понимающих людей, они откликнутся… Уверяю тебя, откликнутся… Не так страшно, когда ты не один ищешь ответ на мучающие тебя вопросы, правда?
        - Хочешь склонить их к коллективному самоубийству? - хмуро усмехнулся Шивцов, кивнув на заложников.
        - …нет, я не об этом. Это мелко. Я о жажде знаний. Ты только вспомни обо всех многочисленных приспособлениях для пыток и умерщвления, придуманных человечеством на протяжении последних тысяч и тысяч лет. Несть им числа! Можно подумать, что людей ничто за всю их историю так не интересовало и не интересует, как совершенствование самых разнообразных орудий убийства. На смену топору приходит гильотина. На смену виселице приходит электрический стул. Если бы электричество было открыто во времена Ирода, Витя, уверен, христиане носили бы сегодня на шеях не кресты, а миниатюрные электрические стульчики…
        Шивцов сплюнул.
        Он не узнавал Калинина.
        - …вспомни Арвина Майвеса. Этот жизнерадостный каннибал из Берлина разместил в Сети сообщение о том, что ищет молодого, крепкого мужчину, который позволил бы себя съесть. И что ты думаешь? Облом? Да нет, желающий нашелся. Понимаешь? Они встретились и Арвин Майвес красиво заколол жертву перед включенной видеокамерой, а потом порезал счастливого дурака на куски, и часть их съел, а часть - заморозил. Арестовали Арвина Майвеса только после второго его пришествия в Сеть. В тюрьме каннибал написал мемуары, по которым сняли популярный художественный фильм. Миллионы, десятки миллионов благодарных зрителей и читателей! Доходит? Понимаешь, в чем тут фокус? Этот Майвес не думал скрываться. Напротив, он специально засветился в Сети, он специально обставил акт убийства и поедания жертвы как некое увлекательное эстетическое действо. Он не боялся оставить улики, наоборот он их активно оставлял! И постановка действия ему удалась, черт побери! Его до сих пор помнят! Вообще вся современная массовая культура, Витя, построена на крови. Сцены насилия в художественных фильмах множественны и натуралистичны.
Документальные фильмы спорят с художественными если не выразительностью видеоряда, то хотя бы детализацией самых жестоких подробностей, часто переходящих в откровенное смакование. Нынче ни один издатель не рискнет выпустить роман, в котором нет перерезанного горла или отрубленной головы. Что больше всего дергает нервы? Ну да, война, терроризм, секс, массовые убийства. Смерть и секс в нашей жизни занимают все более видное место. Даже во время самой разгульной вечеринки люди умолкают, увидев на экране телевизора падающий самолет, самые добрые самаритяне улыбаются, когда пуля хорошего полицейского разносит мозги нехорошего преступника. Посмотри вокруг. Посмотри на этих серых перепуганных людей, у них глаза покраснели от страха. Организмы с аналоговой нервно-мышечной структурой… Всего лишь… Точнее не определишь… Но лучшего материала для творчества не найти… Осмотрись… Чувствуешь?… Эти мерзкие мумии, сумеречность, страх, кровавый бассейн, натянутые нервы… Господин немец фон Хагенс удачно угадал сцену…
        Калинин понизил голос.
        - …власти депрессивного городка, в котором фон Хагенс открыл свой «Пластинариум» надеялись на приток туристов. Скажешь, неэтично? Скажешь, аморально? Да наплевать! Люди боятся думать о том, что они смертны. А раз так - вот вам! Глядите на то, чем вы станете! Нет у вас шансов! Этот фон Хагенс «пластинировал» трупы особым полимером. Он разработал его сам, когда работал в Гейдельбергском университете. Власти? Ну да. Фон Хагенс попадал под суд. Пару раз его обвиняли в закупке трупов в Новосибирске и Казахстане, но хороший юрист разберется с этим. Если что-то продают, значит, это можно купить. Но все это чепуха, Витя. Для нас важно то, что немец не сделал последнего, самого важного шага…
        - О чем ты?
        - О творчестве.
        - О каком творчестве? - подозрительно покосился Шивцов.
        - О подлинном творчестве. О подлинном творце. О творце, который не работает с мертвой плотью, а создает ее…
        23
        КАЛИНИН
        15,06. Пятница
        - Не понял…
        - Да ты посмотри вокруг!
        Зажатым в кулаке мобильником Калинин указал на мертвого парня, застывшего на полу.
        - Ты на них посмотри!
        Калинин ткнул мобильником в мокрого охранника и в Ксюшу, потрясенно съежившихся на холодном мраморном бортике бассейна. Темно-кровавый раствор на одеждах почему-то не засыхал, он покрывал каждую складку тончайшей изящной пленкой, он медленно стекал под ноги, образуя плоские лужицы на плитках пола. Ксюша казалась совсем голой, впрочем, груди ее действительно были обнажены, но она не замечала этого.
        - Витя, теперь все, что мы будем говорить и делать, пойдет в эфир! Это моя задача, правильно объяснить людям, что мы делаем. Я говорю - мы. Понимаешь? Твои почитатели имеют право знать, что нами двигало.
        - Какие почитатели?
        - Поймешь. Не торопись.
        - У меня голова с утра болит.
        - Голова? Какого черта, Витя, при чем тут голова?
        - Говорю же, у меня с утра голову сносит.
        - Голову сносит? - Калинин изумленно выпятил нижнюю губу. - Какая, к черту, голова? Помолчи, Витя! Это что же получается? Можно подумать, что ты и галерею захватил потому, что у тебя болела голова?
        - Еще мне в забегаловке подали несъедобный салат…
        - Молчи… - зашипел Калинин, оглядываясь на заложников. - Необязательно пускать в ход оружие только из-за того, что тебе подали вонючий салат…
        - А тебе такой раз подавали?
        Шивцов в бешенстве рванул Калинина за ворот рубашки.
        - Подавали. Остынь. Подавали чаще, чем можно подумать. - Калинин не вырывался, он, как мог, спокойно смотрел в мутные глаза Шивцова. - К черту, Витя! Надоело скотство. Обрыдло.
        Он случайно перехватил взгляд Ксюши.
        Странный оказался у Ксюши взгляд. Нездешний, безмерно удивленный, убитый, отвращение в нем читалось, тоска. А может, так казалось из-за размазанной по лицу краски. Калинин злобно усмехнулся. Она потрясена. Актриса. Шлюха в боевой раскраске. Ну, трахнул ее какой-то охранник на глазах перепуганной толпы. Впервые подставлять себя? Могла бы расслабиться, схватить кайф, сама ведь расстегивала ширинку охраннику, сама орала: «Возьми меня, Саша!» - будто секс со мной ее защищал. А я не могу быть защитником, я не могу быть другом. Отныне я уже никому не могу быть другом. Я выше этих банальностей. Я шел к такому моменту всю жизнь. Теперь у меня другое назначение. Новая эстетика. Вот база. Я больше не человек. Я - автомат, фиксирующий прекрасные и ужасные события. И нет в мире более благодатного материала для Новой эстетики, чем перепуганный человек…
        - Знаешь, что тебя ждет за стенами этой галереи?
        - Тюрьма, наверное, - буркнул Шивцов.
        - И все? Никаких вариантов?
        - А какие еще варианты?
        - Не будь дураком. Ты выйдешь отсюда любимцем публики!
        - С чего вдруг?
        - Да с того, что знаменитостям позволено все.
        Калинин наклонился к Шивцову, заговорил быстро, торопливо.
        - Когда обычный человек стреляет в другого, - заговорил, - это называется убийством. С его мотивами разбирается суд. Но если в человека стреляет знаменитость, к тому же стреляет осознанно, заранее просчитав все последствия, это уже не преступление, а творческий акт!
        - Знаменитость, - Шивцов искривил губы. - Я даже рисовать не умею.
        - А что умеет фон Хагенс? - Коротким взмахом руки Калинин призвал в свидетели толпящиеся вокруг мумии. Заложников он не замечал, они его не интересовали. - Разве фон Хагенс снимает фильмы или пишет полотна? Да нет, ничего такого. Он просто экспонирует мумии! Ему и вкуса не хватает, сам видишь, понамотал кишок, придурок. Создатель нового направления в искусстве должен мыслить, Витя. Мыслить, а не танцевать и не петь арии. Создателю нового направления в мировом искусстве совсем не обязательно что-то уметь. Не рисовать, не писать, не вышивать крестиком. Нужно уметь выдвигать концепции…
        - Это тебе Ведаков с толку сбил?
        - Забудь Ведакова, - впервые огрызнулся Калинин. - Ведаков - бездарность и неудачник.
        - Но про умение выдвигать концепции болтает он…
        - Плохо болтает, раз никого не заинтересовал.
        - Все равно…
        Шивцов хмуро потер виски.
        - Ты ведь Андрея повторяешь…
        - Это неважно, - Калинин улыбнулся. Подлый тепленький страх еще держался где-то в подсознании, но Калинин уже поймал, уже держал Шивцова в руках. - Видишь, мыслить не так уж трудно. Пробелы в твоих знаниях я заполню.
        - В камере, что ли, не будет времени?
        - Забудь про камеру, Витя. Думай не о тюрьме, не о химии. Думай о чудной вилле, которую ты отгрохаешь на Рублевке, или в Ницце, или где-нибудь под Лондоном в зеленом местечке. Учись мыслить в нужном направлении. Ты прав, Ведаков умеет болтать. Он неплохо болтает иногда. Только ведь он, как фон Хагенс, остановился, не сделал главного шага.
        - А ты сделаешь?
        - Мы сделаем.
        Шивцов медленно огляделся.
        Непонятно, что он подумал. Может, сравнил тесную камеру будущей тюрьмы с кровавым бассейном, перед которым валялся убитый им человек.
        - …концептуальное искусство, Витя, - быстро шептал Калинин, - потому так и называется, что стремится передать исключительно идею, а не образ. Доходит? - голос Калинина становился напористее. - В концептуальном искусстве можно использовать все. В нем нет ничего запрещенного. Мрамор, бронза, золото. Какая разница? Дерьмо, отбросы, живые человеческие тела. Дело во вкусе. Фон Хагенс называет свои мумии «художественно препарированными», а на самом деле они просто изуродованы. Фон Хагенс хотел шока, мы с тобой хотим восприятия…
        - Мы с тобой? - переспросил Шивцов.
        - Вот именно. Мы с тобой… - было видно, что Калинин решился. - …мы с тобой, Витя, сделаем следующий шаг. Именно мы с тобой. Фон Хагенс использовал для инсталляций завещанные ему или купленные тела людей, а мы устроим грандиозный перформанс с участием живых… временно живых людей, - подчеркнул он. - Тех людей, которым еще только предстоит стать телами… Помнишь, что такое перформанс? Ну да, искусство акций, производимых художниками перед зрителями. Банальную акцию с захватом заложников мы превратим в грандиозное явление мирового искусства! Новая эстетика в действии. Доходит?
        - Дурость, - сплюнул Шивцов.
        - А беседа с Христом не дурость?
        - Капитан из «Антитеррора» может все, что угодно пообещать - работа у него такая.
        - В «Антитеррор» дураков не берут. Он обещал.
        - Все равно дурость.
        - А ты не пытайся думать за других. Капитан обещал, пусть у него и болит голова. Чем абсурднее требования, тем проще они доходят до толпы. И средствам массовой информации чрезмерные требования всегда нравится. - Калинин осторожно присел на скамеечку служительницы и вытянул раненую ногу. - Мы - творцы, Витя. Мы не насильники. Привыкай к этой мысли. Мы с тобой показываем всему миру, каким образом может прийти в мир новое учение. Абсолютно новое. Уже через месяц мир забудет имена всех этих неудачников, - он холодным взглядом обежал заложников, - но миллионы и миллионы людей запомнят тот факт, что ты один из многих униженных и оскорбленных захотел поговорит с Христом…
        - А о чем мне с ним говорить?
        - Как это о чем? Об искусстве, конечно!
        Шивцов поморщился, потер ладонью виски.
        - Похоже, ты всех держишь за дураков, Сашка?
        - Не всех, но многих. А ты… сомневаешься?
        - Не знаю…
        Положив обрез на колени, Шивцов обхватил голову.
        Боль, казалось, уже оставившая его, вновь вернулась, крепко обожгла мозги, накатила с новой силой. Калинин искоса поглядывал на карабин. Шивцов за него и не держится. Вот он в двух шагах. Дотянуться, выхватить? А потом? Прощай мечта? Может, расстрелять Витьку?
        Калинин колебался.
        Тоже красиво. Ложится в концепцию.
        Но мелко, мелко. Он скосил взгляд на заложников.
        Перемазанный кровавой краской охранник смотрел на него так, что даже губы у него тряслись. «Давай, сука, - тряслись губы охранника. - Ты же не в наручниках. Хватай карабин, не медли!»
        Можно, пожалуй.
        Но никто не запечатлеет исторический момент.
        А тоже недурственное полотно. «Расстрел террориста». Вспышка, грохот, визг. Крупно - окровавленные лица на фоне бассейна…
        Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза.
        А, открыв их, встретил мутный взгляд Шивцова.
        - Заснул, что ли?
        - Нога…
        - Может, отстрелить ее совсем?
        - Ага, - обрадовался Калинин, - начинаешь схватывать суть.
        - Ты опять о Новой эстетике? - Шивцов медленно растирал виски
        - Разумеется, Витя. Ты гений. Ты схватываешь на лету. Концептуально уже то, что ты захватил заложников не где-нибудь, не в ресторане «Максим», скажем, и не в отеле «Президентский», и не на борту самолета, а в художественной галерее, на выставке современного искусства! - Калинин поднял указательный палец. - Не зря ты много раз посещал эту выставку!
        - Да я случайно сюда зашел.
        - Не будь дураком. Ты уже бывал здесь!
        - Говорю же, и не собирался. Такая хрень…
        - Нет, ты бывал здесь! Запомни! И не раз! Эта выставка тебе снилась! Доходит? - с особым нажимом повторил Калинин. - Работы фон Хагенса произвели на тебя такое впечатление, что ты буквально заболел ими. Бессонница. Вегетативный невроз. Не от слабости, а от силы духа. От того, что, осознав ценность работ немца, ты одновременно почувствовал все их ужасное несовершенство. И, как истинный художник, не захотел с этим смириться…
        - И что дальше?
        - Слушай внимательно.
        - Ну давай, давай, трепло.
        - Молчи. Сосредоточься. На улице считают, что ты террорист. Но это временно. Скоро все поймут, что на самом деле ты - интуитивный гений. Ты творишь новое искусство. «Во имя нашего Завтра - сожжем Рафаэля, разрушим музеи, растопчем искусства цветы». Красиво, но устарело. Это все давно устарело. Ты не разрушитель, Витя, ты строитель. Тебе ничего не надо уничтожать. Чем тебе мешает Джоконда? Или Шагал с Пикассо? Да ничем. Они сами по себе. Они не греют. Девочку на шаре нельзя трахнуть, а мужики в улете и без Шагала достали. Ты первый, кто творит искусство, являющееся самой жизнью и накрепко при этом связанное со смертью. Подлинное новое искусство по Виктору Шивцову! Ущербность работ фон Хагенса в том, что его жуткие мумии не чувствуют боли! Они не радуются и не плачут! Они не умоляют о пощаде! Они не рвут друг друга на клочья. Если всадить в них пулю, из тел их не выступит ни капли настоящей крови.
        - Думаешь, придется еще кого-то?
        Шивцов спросил это очень спокойно.
        Но именно от холодного его спокойствия по спинам заложников, даже тех, кто не расслышал слов Шивцова, пробежал смертный холодок.
        - Сколько сейчас времени?
        - Начало четвертого, - ответил Калинин.
        Шивцов кивнул. Начало четвертого, черт бы всех побрал. Уже два часа, как я должен быть в охранной конторе. Интересно, там уже хватились меня? Наверное, звонят домой. Или думают, что застрял в пробке. Трафик. Эта мысль показалась Шивцову такой нелепой, что он опять почему-то вспомнил сцену возле забегаловки. «Что есть таракан, фроляйн?» - спросил какой-то немец. «Да все он есть! - шумно обрадовалась фроляйн. - И хлеб есть! И мясо!»
        24
        ВЕДАКОВ
        15,07. Пятница
        - Пошла трансляция!
        Главред торжествовал.
        - Интернет-канал вещает!
        Главред довольно потирал ладони.
        - Началось! Закапали наши веб-манюшки! Потекли наши денежки! Минута - двадцать центов. Малость, на первый взгляд, да? Но ты посмотри на счетчик, Андрей, уже более трехсот тысяч зрителей! Это же не абонентская плата: вноси и глазей, сколько влезет! По TV мы только короткие фрагменты станем пускать.
        - А не пора положить этому конец?
        - Чему конец? - испугался главред. - Мы только начали!
        - Да вы что, не понимаете, что там творится сейчас в галерее?
        - Я-то понимаю…
        Главред почесал щеку.
        Экран то вспыхивал, то гас. Бледные лица заложников… Окровавленные рожи мумий… Гнилостные обрывками плоти, отсвечивающий бассейном… чья-то рука вскинута в отчаянии… Но опять самозабвенный (иначе не скажешь) лик Александра Федоровича Калинина…
        - А вот и он…
        На экране впервые возникли красные, показавшиеся Ведакову больными, сильно воспаленные глаза террориста.
        - О черт!
        - Что такое?
        - Это же Шивцов!
        - Ты его знаешь? - удивился главред.
        - А то! Это Витька Шивцов! Охранник. Мы с ним в одном подъезде жили. Потом он в Чечне служил, во время пятой кавказской кампании. Контуженный, иногда не в себе, и поддать любит. Как его занесло к Фабиану? Он, конечно, с заскоками, но не настолько же…
        - Видно, настолько…
        - Говорю же, он контуженный.
        Взгляд Шивцова не нравился Ведакову.
        Витька Шивцов никогда не отличался легким характером, был вспыльчив, недоверчив, а сейчас вовсе смотрел угрюмо. Взгляд человека, находящегося за гранью восприятия реальности. И не важно, что было тому причиной - хронический недосып, или пьянка, или какое-то психическое расстройство, мало ли что нас сталкивает с ума? - Шивцов сам по себе был опасен, откровенно опасен, как бомба с ртутным детонатором, реагирующим на самые малые толчки.
        «…итак, мы знакомимся».
        Знакомимся? У Калинина точно крыша поехала…
        - Там явно что-то не то, Иван Исаакович. С его бы нам стали показывать Шивцова? В галерее что-то не так идет.
        - Как это не так?
        Откинувшись на спинку кожаного кресла, главред посмотрел на Ведакова с подозрением.
        - Все там идет, как надо.
        - А вы знает, как там должно идти?
        Главред отмахнулся. Будто не услышал вопроса.
        «…представляю Виктора Шивцова… Он наш земляк… Из мира искусства…
        Теперь весь экран заняло хмурое, как бы смазанное лицо Шивцова. Главред поморщился, но с нечеткостью изображения приходилось мириться. Зрители тоже должны отнестись к этому с пониманием. Все-таки Калинину приходится работать не с профессиональной аппаратурой, а просто со встроенной мобильник видеокамерой. С другой стороны, так даже лучше… Эффект достоверности…
        «…никто не даст гарантии, что никто больше не пострадает… Сам Виктор Шивцов не даст такой гарантии… Шивцов - художник-концептуалист. Он не считает всех этих людей - (круговое плавное движение камеры) - заложниками. Они для него - материал. Живой, податливый и в то же время упрямый, неподдающийся… Виктор Шивцов не хочет страданий и боли. Он знает, как много в нашем мире всего этого. Но Виктор Шивцов верен разработанным им принципам. Он требует немногого, но требует твердо и уверенно. Для начала - беседы с Христом. Это принципиально. Виктор Шивцов утверждает, что предстоящая беседа может решить судьбу собранного им материала… Да, да, привыкайте к этой мысли, к этому термину… Материал… Виктор Шивцов, художник-концептуалист, первый трэш-реалист нашей планеты, считает заложников всего лишь своим художественным материалом. В этом есть некое смутное величие, не правда ли?»
        Калинин срывался почти на крик.
        - Ты только взгляни, - торжествовал главред. - Ты только взгляни на счетчик!
        - Что за бред несет Сашка, Иван Исаакиевич? Он свихнулся. Его надо остановить?
        - Интересно, - хитро ухмыльнулся главред. - Кто мог остановить Леонардо, когда он брался за создание Джоконды, а? Говоришь, Калинин бредит? Пускай! Это замечательно! Пусть бредит! К бреду прислушиваются внимательнее, чем к исповеди. В бреду каждое слово может оказаться последним, это держит в напряжении, так? - Главред быстро кивал в такт собственным словам. - В бреду каждое слово важно. Ты гляди на счетчик! Ты гляди! Видишь, как растет рейтинг! Скоро все будут смотреть только наш Седьмой интернет-канал…
        - Какой к черту рейтинг?
        - Помолчи… - главный усмехнулся.
        - Вместо того чтобы разрядить ситуацию, - Ведаков нервно закурил. - Вместо того, чтобы убедить контуженного парня в том, что никакой он не террорист, Калинин там заводит его. Это опасно. Я знаю Шивцова. Он еще алкаш. Даже с заскоками. Калинин сам с ним водку пьет, когда ему хочется нажраться. Ему наплевать, что у Витьки после Чечни крыша едет…
        - Что такое?
        Экран дрогнул.
        Изображение размылось.
        Но картинка тут же восстановилась.
        Шивцов перехватил обрез левой рукой и выстрелил, не целясь.
        Похоже, пуля попала в одну из мумий фон Хагенса: в кадре летела пыль, какие-то обломки, обрывки. Кто-то вскрикнул, но все покрыл торжествующий голос Калинина, ловящего в объектив смутное пространство галереи.
        «…убит еще один экспонат немца фон Хагенса… Виктор Шивцов разнес голову мумии одним выстрелом. А ведь это могла быть моя голова… - перешел Калинин на доверительный полушепот. - Или голова кого-то из представителей творческого материала… - Округлившиеся глаза журналиста источали тревожный свет, а может это отблеск кровавый потревоженного бассейна придавал им такой вид. - Это могла быть голова любого из вас, уважаемые телезрители, окажись вы рядом с нами…»
        Проходи съемки в студии, наверное в этом месте послышались бы аплодисменты.
        Но заложники заворожено молчали. Заложники - никудышные клакеры. Им было не до аплодисментов.
        «Виктор, - напомнил Калинин. - Ты готов?»
        «К чему?»
        «К беседе с Христом».
        «Я передумал».
        «Как это передумал?» - Калинин на секунду растерялся.
        «Не хочу говорить по телефону. Меня обманут. Хочу, чтобы Христос сам явился к Фабиану».
        «Ты, конечно, имеешь право требовать, но…»
        «Если Христос не явится… - Шивцов медленно повел стволом и остановился на перемазанном кровавой краской охраннике. - Если Христос не явится к Фабиану, я сделаю вот из этого типа инсталляцию, которая, мать вашу, всех ударит по нервам… Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Что тут непонятного?» - заорал он.
        - Иван Исаакович, Калинин теряет контроль над ситуацией.
        - Нет, Саша не из таких, - не поверил главред. - Он чувствует настроение.
        - Позвоните ему!
        - Как можно? Он в прямом эфире!
        - Тем более. Позвоните. Прямо в прямой эфир. Если позже «Антитеррор» притянет вас к ответу, легче будет выпутаться.
        Главред нерешительно положил руку на телефон.
        «…я никого ни о чем не хочу спрашивать… Я жду Христа… Только его… - Шивцов опять сжал виски ладонями. - Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… С меня хватит… Пусть он сам отвечает…»
        «Кто?»
        «Христос».
        «У тебя, Витя, есть претензии к Христосу?»
        «Навалом. Три тележки! Будто у тебя их нет!»
        «У меня нет».
        «Совсем?»
        «Кажется…»
        «Даже в мелочах?»
        «Разве мы говорим о мелочах?»
        «Не знаю… Отстань…» - Шивцов опять сжал голову.
        «Нет, мы говорим не о мелочах… - Калинин оглянулся на заложников. Они смотрели на разворачивающийся перед ними спектакль в полном обалдении. - Но скажи, Витя… Ты готов?»
        «К чему»
        «Ну, скажем…»
        «Не тяни кота за хвост!»
        «Ну, скажем, к тому, что слова Сына Божьего тебе не понравятся?»
        Шивцов медленно усмехнулся. Лицо его самым странным и неприятным образом перекосилось. Так, наверное, смотрят с той стороны Стикса, когда лодка Харона уже уткнулась в илистый берег.
        «Если мне что-то не понравится, - произнес он с некоторой запинкой, - я размозжу ему голову».
        «Сыну Божьему?» - изумился Калинин.
        Чувствовалось, что он с трудом держится избранной линии поведения.
        «Не Христу, а вот этому типу… - Шивцов снова навел карабин на охранника, и тот невольно прижался к Ксюше, застывшей на мокром бортике бассейна, как облитая кровью фигура. - А заодно тебе разнесу башку… Надоел… - Шивцов все так же медленно все с той же ухмылкой перевел ствол на Калинина. - Знаешь, в какую точку надо стрелять, чтобы голова разлетелась, как тыква?»
        «Не знаю… Но ты подожди, не торопись… - Калинин вынул из кармана проснувшийся мобильник (еще один). - Видишь, пошли вопросы…»
        И выдохнул в мобильник:
        «Калинин на линии, говорите!»
        «Саша, - не совсем уверенно забормотал главред. - Ты меня слышишь?»
        «Алло! Не слышу вас…» - Калинин до всего доходил сразу. Голос главреда ему не понравился, теперь он делал вид, что не слышит.
        «Саша, Шивцов в напряге… - Главреда слышал только Калинин. - Смени тему, он сорвется…»
        «Алло… Ничего не слышу…»
        «Саша, смени тему… - Главред не боялся прослушки, он знал, что делает доброе дело - спасает Калинина и заложников. - Шивцов не в себе. Не заводи дурака».
        «Не слышу вас…»
        Калинин спрятал мобильник в карман.
        Карманы его были прямо набиты мобильниками.
        25
        ПЕТУНИН
        15,37. Пятница
        - Николай Николаевич, вы смотрите интернет-канал?
        - Разумеется, - сухо ответил подполковник. - И смотрю, и слушаю. Даже записываю. Потом вместе проанализируем.
        - Вопрос первый. Это безумное представление в прямом эфире можно как-то вырубить?
        - Как-то можно. Но объяснить такой приказ будет трудно.
        - К вам прислушиваются. Вы же командир «Антитеррора».
        - Но Сеть не в моем ведомстве…
        - Вы же видите, что творится в галерее…
        Молчание в трубке. Петунин напрасно ждал комментариев.
        - Николай Николаевич, мы готовы, - наконец не выдержал он. - Мы ко всему готовы, и к штурму тоже. Мы можем взять этого урода минуты за полторы, я уверен. Теперь мы знаем его в лицо. И он там, похоже, один…
        - Один? Похоже?
        - Полной уверенности нет.
        - Ну вот видишь. Если даже и один, у него там оружие и взрывчатка. Такие типы обычно идут до конца. Ты можешь гарантировать, что при первой попытке штурма вся галерея не взлетит на воздух?
        - Не могу.
        - Тогда какого черта?
        - Мы можем убрать террориста.
        - Опять неопределенность. Какого черта? Вы шлепнете дурака, а TV мгновенно разнесет все это по миру. А потом нас же обвинят в том, что это мы позволили террористу выйти в интернет-канал. У нас не показательная программа, Алексей Иванович.
        - Мне кажется, Калинин не до конца контролирует ситуацию.
        - Но самого страшного пока не произошло.
        - Один заложник убит…
        - Знаю!
        - Женщина изнасилована.
        - Тоже знаю! Но эти инциденты произошли в самом начале. Спиши их на внезапный вегетативный срыв, на нервы. Теперь все как бы приуспокоилось. Тут есть некая зацепка, Алексей Иванович. Есть, есть… Может быть террорист потихоньку возвращается в исходное здравое состояние…
        - Да? - возмутился капитан. - А как быть с его желанием пригласить к Фабиану Сына Божьего?
        - Нормальное желание, - усмехнулся подполковник. - Не шлюху же ему звать? Парень устал. Он боится. Он знает, что только Сын Божий не предаст. Думаю, Алексей Иванович, это Калинин провоцирует Шивцова на что-то такое, что пока нам не очень понятно. Может, Калинин специально хочет выставить нас полными дураками. Сам знаешь, на нас многие зуб точат. Многие хотели бы подставить «Антитеррор». А тут такая возможность.
        - До встречи с Христом осталось… - Петунин глянул на часы, - Около семи минут… Да, около семи… Не богато… Боюсь, Николай Николаевич, что, не дождавшись… собеседника… террорист начнет расстреливать заложников.
        - Да, такой вариант возможен.
        - Тогда нас обвинят в бездействии.
        - Мы всегда между двух огней, Алексей Иванович…
        Стопольский вздохнул:
        - Сказать, с кем я двадцать минут назад говорил по телефону?
        - Да ладно, - невольно улыбнулся капитан. - Не с женой. Догадываюсь.
        - И хорошо, что догадываешься. Главное сейчас, ждать, не лезть на рожон. Не торопи событий, Леша. Эта парочка в галерее, конечно, отморозки законченные, - что журналист, что террорист. Но они чего-то хотят. Они все равно чего-то хотят. Попробуй понять, чего? Помозгуй, потруди мозги. Это важно. Анализируй каждое их слово. Расстрел заложников в прямом эфире, сам понимаешь, дело последнее. Для террориста это конец. Какой бы он ни был безмозглый, в душе он все равно боится. Может не признаваться самому себе, но боится. Думай, капитан Петунин, думай, а то выгоню к чертовой матери. Может, они там спелись? Может, хотят чего-то такого, что только в прямой эфир и можно вынести?
        - Двойная игра?
        - Не знаю. Разберись.
        Подполковник бросил трубку.
        Терять время капитан Петунин не стал:
        - Жора, соедини меня с этим придурком…
        - С Шивцовым? - не понял Арутюнян.
        - Нет, с другим. С Калининым.
        26
        КАЛИНИН
        17,44. Пятница
        «…итак, дамы и господа! Я вас поздравляю. Такого еще никто в мире не видел. До встречи первого трэш-реалиста Виктора Шивцова с Иисусом Христом, с Сыном Божьим, несущим нам благодать, остается всего шесть минут! Не знаю, правда, как оценивают время работники „Антитеррора“, это только перед налогоплательщиками они выглядят нежными ангелами. Будто все умеют, будто всех защищают. Будто в нужное время всегда оказываются в нужном месте. Вот и посмотрим, на что они способны. Вот и увидим, смогут они познакомить трэш-реалиста с Сыном Божьим, или мы, простые налогоплательщики, в сотый раз убедимся, какое огромное количество активных паразитов мы кормим попусту. Вот вы, например, уверены… - Калинин протянул руку с мобильником в сторону окровавленного охранника, - …что обещанная капитаном Петуниным встреча состоится?»
        «Тебе, козлу, я свое мнение после выскажу».
        «…с воспитанием в России всегда проблемы, - ничуть не обиделся Калинин. - Но должен всех сразу предупредить, что трэш-реалист Виктор Шивцов не ищет понимания или любви. Он не ищет даже признания. Для него важен принцип. Ему важно, чтобы новое искусство, Новая эстетика, новое понимание глубинных эстетических проблем входили в нашу жизнь так же мощно и единовременно, как входили в нее чипсы, прокладки, жвачка. Вы, например, что думаете об этом?» - Калинин протянул мобильник в сторону потрясенной худенькой блондинки с сотней косичек на голове, с заплаканным бледным лицом, с неровными потеками туши под расширенными от страха глазами.
        Блондинка судорожно всхлипнула.
        «…должен предупредить, - улыбнулся Калинин, легонько потирая раненую ногу, - что трэш-реалист Виктор Шивцов никому не выражает ни жалости, ни сочувствия. Этим богат наш средний российский обыватель. За жалостью и сочувствием спешите в обывательскую слободку. «В посаде, куда ни одна нога, в посаде, где ворожеи да вьюги ступала нога, в бесноватой округе, где и то, как убитые, спят снега…» Помните? Вот туда и ступайте. Вы вот, например… Вы не похожи на обывательницу…»
        Калинин протянул мобильник в сторону женщины лет тридцати, с напряженным вниманием прислушивающейся к тому, что он говорит. Лицо ее несколько вытянулось, когда она увидела перед собой мобильник. Но, плотно сдвинув ноги (она сидела на бортике бассейна), она ответила быстро:
        «Да, я не обывательница».
        У нее было красивое волевое лицо.
        Она единственная сидела не согнувшись, не сгорбив плечи, прямая, не прятала бледное лицо в ладони. Темно-русые волосы по-домашнему убраны назад, стянуты зеленой резинкой. Видимо она проделала все это уже тут, в галерее, пытаясь сохранить хоть какой-то комфорт.
        «У вас найдется несколько слов для нашей многомиллионной аудитории?»
        «А эта аудитория действительно такая большая?»
        «Даже, наверное, больше, чем мы думаем».
        «Тогда, найдется».
        «Вот видите!» - обрадовался Калинин.
        Похоже, он слишком близко поднес мобильник к собеседнице.
        Из-за короткого фокусного расстояния сработал эффект «рыбьего глаза» и красивое волевое лицо женщины вдруг странно перекосилось, выгнулось, потеряло привлекательность, волю, внимание, превратилось в бессмысленный шар с выпученными глазами. Но, может, Калинин как раз и рассчитывал на такой эффект.
        «Перед вами одна из обычных посетительниц художественной галереи „У Фабиана Григорьевича“. Ваше имя?…»
        «Людмила Васильевна».
        «Наверное, банковская работница?»
        «Археолог…»
        «О! Археолог! Тогда вам не в диковинку весь этот антураж, не правда ли?»
        «С вашим участием - в диковинку».
        «Археолог! Красивая женщина! - захлебывался в восторге Калинин. - Специалист, постоянно соприкасающийся с вечностью. Вы ведь касались человеческих костей, вы извлекали из земли окаменевшие скелеты?»
        «Разумеется».
        «Вас влечет к темному миру! Я угадал! Что-то тянет вас к темному, загадочному… Мистерия мира… Вы пришли сюда взглянуть на работы какого-то там заезжего зарубежного концептуалиста, но, к своей радости, встретила отечественного, так ведь?»
        «Не пытайтесь отвечать за меня, вы все равно ошибетесь».
        «Я не ошибусь! Я чувствую Вася, чувствую скрытые желания. Как вы думаете, - Калинина трудно было сбить с наезженной дорожки, - удастся ли работникам хваленого „Антитеррора“ организовать встречу Виктора Шивцова с Сыном Божьим? Напомню… До столь ответственного момента остается всего четыре минуты…»
        «У нас ведь отменена смертная казнь?»
        «Официально, да», - удивился Калинин.
        «А жаль… Правда, жаль… - негромко произнесла археолог Людмила Васильевна. - Впрочем, пожизненный срок - это тоже не мало… Чтобы с нами ни произошло, - произнесла она еще тверже, - если даже мы все умрем, даю слово честного человека, что даже с того света я буду взывать к оставшимся в живых, чтобы вам, именно вам, господин Калинин, дали именно пожизненный срок. Именно вам, а не этому несчастному человеку… - кивнула она в сторону Шивцова. - Он не ведает, что творит, а вы все делаете сознательно. Вот тогда, в заключении, у вас будет время поразмышлять, готов ли Христос спуститься в эту галерею…»
        «Оп-ля! - Калинин обаятельно подмигнул с экрана. - Отдадим должное нашей Людмиле Васильевне. Ей хватает мужественности, а вообще-то мечтать следует о женственности…»
        Он как фокусник вытянул из кармана еще один мобильник:
        «Калинин на линии».
        «Слышишь меня, мудак?»
        «Алло… Алло…»
        «Не притворяйся, ты меня слышишь, - отчетливо произнес капитан Петунин. - Ты там представляешь последствия своей болтовни?»
        «А, это вы, капитан!.. - слишком уж демонстративно обрадовался журналист. - Вы тоже решили принять участие в нашей небольшой дискуссии?… Это звонит капитан Петунин, представитель доблестного „Антиреррора“, - заговорил Калинин в объектив мобильника. - У вас какие-то проблемы, капитан? Вы торопитесь? Христос не желает идти к Фабиану?…»
        «Передай трубку Шивцову».
        Но трубку Калинин не передал.
        27
        КАЛИНИН
        17,52. Пятница
        «…дамы и господа!»
        Калинин перевел объектив мобильника на испуганные, недоумевающие лица заложников.
        «…со мной только что говорил сотрудник „Антитеррора“ капитан Петунин. Именно его подразделение блокирует здание художественной галереи „У Фабиана Григорьевича“, откуда мы ведем репортаж. Капитан Петунин признал, что требование трэш-реалиста Виктора Шивцова встретиться с Сыном Божьим вполне законно, оно ни в чем не противоречит Конституции РФ и правам человека, поэтому капитан его не оспаривает. Любой человек имеет право встречаться и говорить с теми, кому доверяет, не правда ли? Христос в этом смысле выглядит предпочтительнее многих. Все же капитан Петунин намекнул, тонко дал нам всем понять, что вне зависимости от того, состоится ли встреча трэш-реалиста Виктора Шивцова с Иисусом Христом, всех, кто находится в галерее, ждет после „освобождения“ суровое наказание. Да-да, всех! Без исключения! - безжалостно кивнул Калинин. - И придурка-насильника, - указал он на засопевшего охранника. - И жертву насилия, - указал на Ксюшу. - И даже нашу мужественную героиню археолога! Не правда ли, попахивает временами, когда солдаты, побывавшие в плену, отправлялись в концлагерь и в собственной стране?… Я ничего
не перевираю, именно это имел в виду капитан Петунин, - напористо сообщил Калинин. - Любой телезритель может прямо сейчас позвонить на номер подполковника Стопольского и лично убедиться в моей правоте… Подполковник, вы меня слышите? - обаятельно улыбнулся Калинин. - Вы ведь не будете лгать своим согражданам? Я так полагаю, - оглянулся он на заложников, - что доблестный „Антитеррор“ подозревает нас всех в преступном сговоре. Ответьте нам, подполковник Стопольский или вы, капитан Петунин. Вы действительно считаете, что вся эта акция была заранее нами спланирована, и нет в галерее ни заложников, ни захватчиков? Есть лишь соучастники, а?»
        Калинин картинно развел руки.
        Шивцов, сгорбившись, сидел в двух шагах от него.
        Обрез на сгибе левой руки, большая спортивная сумка у ног.
        «…итак! До истечения назначенного срока, остается… - Калинин быстро взглянул на часы, - …остается меньше одной минуты. Как мы видим, власти пока ничего не сделали для спасения тех, кого считают своими гражданами. Что ж, признаемся, такое мы видим не в первый раз. К сожалению, чего-то такого мы ждали. Отказываясь от этих людей, - Калинин широким жестом указал на замерших в ужасе заложников, - государство дарит великому художнику материал, о котором он мечтал всю жизнь. Государство дарит ему поистине бесценный материал для создания прекрасного концептуального полотна…»
        Он взглянул на часы.
        «Время вышло».
        «Я не спешу», - кивнул Шивцов.
        «…Виктор Шивцов не спешит. У настоящего концептуалиста времени так же много, как у Творца. Но мастер и не будет ждать… Когда рукой художника водит гнев, можно ждать невероятных событий… Вы сами увидите, дамы и господа, к чему приводит непонимание. Согласитесь, художник и власть - вечная проблема. И всегда от нее несло кровью. Хотя, - обаятельно улыбнулся Калинин, - истинный концептуализм только кровью и может подпитываться…»
        28
        ПЕТУНИН
        18,02. Пятница
        - Готовность номер один!
        Капитан Петунин прижал переговорник к уху. Вылезая из джипа, бросил Арутюняну:
        - Весь перехват теперь гони прямо на меня.
        И крикнул:
        - Мартынчик?
        - Снайперы на позиции.
        - Бойцы?
        - На местах.
        - Готовность?
        - Полная.
        - Бойко?
        - Заряды заложены.
        - Людей в галерее не заденет?
        - Разве что пару экспонатов сомнет.
        - Черт с ними. Мумии застрахованы. Наша цель: террорист и его пособник. Я имею в виду журналиста. Есть вопросы? Если нет, приступаем. Действовать без промедления. Операция не должна попасть в эфир.
        Петунин легонько похлопал по плечу бойца в сером камуфляже, раздумчиво устроившегося у входных дверей:
        - Что это у тебя за чертежи, Архимед?
        - Схема сигнализации, установленной в галерее.
        - Что-то уж больно мудрено накручено…
        - Да ну, только кажется. - Боец провел пальцем по пыльной плите. - Обычная сигнализация типа «Аларм-Про-31». Сенсоры на стеклах. Правда, чувствительные. Если стекло просто треснет, система сработает мгновенно. Мощные сирены, тут же сигнал на пульт охранного отделения. А вот на стеклянной входной двери, как видите, взрывчатка, - боец указал на прикрепленный с внутренней стороны брикет пластида.
        - Обойти систему можно? Чтобы жителей квартала не беспокоить.
        - Обойти все можно, - философски изрек боец. - Только сдается мне, товарищ капитан, что террорист намеренно выставил перед нами этот брикет. Хотел, наверное, показать, что у него этого добра выше крыши. А так ли это? Мы с «Марго», - боец нежно похлопал ладонью смирно стоящего рядом робота, больше похожего на поблескивающий мусоросборник, - осторожненько прозвонили систему сигнализации и тщательно сверили полученные нами данные с теми, которые предоставила нам фирма, устанавливавшая сигнализацию.
        - И что получилось?
        - Да похоже, что брикет на двери единственный.
        - Не может быть, - недоверчиво прищурился Петунин.
        - Так получается. По крайней мере, только в этом месте нами зафиксировано подключение к системе дополнительного устройства. Конечно, товарищ капитан, за дверью и в залах можно установить несколько бомб другого типа, так, чтобы они детонировали при взрыве первой, но вряд ли клиент будет так серьезно подходит к делу. Какой-то он неряшливый. Не похоже на хорошую работу. Готов поспорить с вами хоть на месячную зарплату, товарищ капитан, что бомба на двери единственная.
        - Можешь ее обезвредить?
        - Ту, что на дверном стекле?
        - Ну да. Мы же только ее видим.
        - Можно, конечно, - боец задумчиво почесал щеку: - Только надо ли?
        - Это почему? Есть другое предложение?
        - Камнем в стекло и вся недолга. Заодно все решетки вынесет.
        Петунин озадаченно поджал губы:
        - Так мы с тобой пару этажей разворотим.
        - Это точно. А как иначе? Взрыв он есть взрыв.
        - Ну ты философ, блин! Ничего тут не трогать. Бойко пойдет через верхний этаж.
        - Все равно ведь там придется взрывать перекрытие.
        - Он умеет. Заряды у него точечные.
        - У меня получается красивее.
        - Верю, Володя. Но сегодня не твой день.
        - Как скажите, - обиженно шмыгнул носом боец.
        И тут же подключился Арутюнян:
        - Товарищ капитан, подполковник на проводе.
        - Потом! Нет меня, Жора, нет меня. Я же сказал!
        - Но это же подполковник!
        28
        ШИВЦОВ
        18,51. Пятница
        «…акт творения…»
        По экрану плыли бледные лица заложников.
        «…вам повезло… Вы попали в лабораторию гения… В тайное тайных… Вам посчастливилось видеть весь процесс создания первого поистине концептуального полотна, вы первые непосредственные зрители и участники его создания…»
        В кадре Шивцов.
        «…кто станет твоим героем?»
        «Мне все равно… Как судьба ляжет…»
        Шивцов в благостном расположении духа.
        Почти полчаса, как свирепая головная боль отпустила его, ушла, исчезла, канула в вечность, он купается в томительном блаженстве безболия. Мир свеж, ясен. Даже мумии кажутся просто загадочными. Морщинки у висков разгладились, Шивцов смотрит на Калинина с некоторым недоумением, но уже с интересом.
        «Как судьба ляжет… - повторил он. - Какая разница? Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Пусть эти… Мне все равно…»
        Шивцов наклонил голову.
        Капитан Петунин мог поклясться в том, что Шивцов просто повторяет чьи-то слова… Чьи? Калинина?… Или в галерее находился еще какой-то суфлер?
        «Как судьба ляжет… Живые люди… Годится любой… Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Да наплевать мне, кто станет первым… - Шивцов опять наклонил голову, будто прислушивался к собственным словам. - И второй… И третий… Зачем мне помнить, если все это просто материал? - С видимым усилием, спотыкаясь на непослушных слогах, Шивцов вдруг процитировал: - Когда намалюют картину… Ну это… Как там?… Последнего утра земли…»
        Десятки изумленных глаз уставились на Шивцова.
        Террорист, цитирующий стихи? Калинин в кадре счастливо расправил грудь.
        Имел право. Это же он - единственный режиссер и комментатор необыкновенного действа.
        «И критик последний погибнет, и краски поблекнут в пыли…»
        Калинин шевелил губами, как бы подсказывая строки. Заложники смотрели на него с еще большим страхом, чем на Шивцова. Стихи их добили. У них мозги окончательно поплыли от страха и непонимания.
        «И тот, кто трудился, тот будет… на стуле воссев золотом… холсты многомильные мазать… Ну это… Летящей кометы хвостом…»
        Шивцов ухмыльнулся:
        «Но ждать я больше не буду».
        «…кого ты выбрал для первого божественного мазка?»
        Калинин по-настоящему волновался. Он кипел. Он был в седле. Он видел в происходящем что-то свое, глубоко свое - высокое, надмирное, возвышающее душу, быть может. Он твердо знал, он был уверен, что сейчас одна какая-то никчемная жизнь закончится, сломается, но зато, какая молния пересечет небосвод искусства! Он не жалел о ничтожной кончившейся жизни. Он знал: смерть одного порождает жизнь другого. начинается какая-то совсем другая. Совсем другая! Полная восхитительной неизвестности, может, слез, гонений, но совсем другая. Не только для него, для Шивцова, или для заложников. Для всей страны, для всего мира!
        «…ты будешь выбирать сам? Или предоставишь право выбора самому материалу? Неужели живой материал сам выберет счастливчика? Как это будет происходить? Голосование? Жеребьевка?»
        И обернулся к заложникам:
        «…что бы вы предпочли?»
        Заложники обреченно молчали.
        Худенькая блондинка беззвучно плакала.
        Плотный молодой мужчина в оранжевой майке старательно протирал стекла очков не очень чистым носовым платком. Он почти умер. Он отключился. Он ничего не видел и не слышал. Как многие под наклонившимися мрачными мумиями. Только перемазанный кровавым раствором охранник, обнимая Ксюшу, шипел: «…что мы выберем?… Посмотрим… Ты догуляешься, козел, заканчивать тобой будем…» Пожилые служительницы, как две вдруг очень постаревшие подружки, сели прямо на пол. Какая-то девчонка в отчаянии легла грудью на мокрый бортик, прижималась горящей щекой к прохладному мрамору. Рядом разувался, стаскивал с ног кроссовки плечистый небритый парень, видно, не понимал, что делает.
        «Я знаю, что надо предпочесть!»
        «Сиди, дура!» - охранник попытался остановить Ксюша, но она вырвалась.
        Кровь стекала по обнаженным грудям Ксюши, зловеще собиралась темными разводами на коленях.
        «Я знаю, что надо предпочесть!»
        Ксюша куталась в лохмотья кофточки, голая грудь прикрыта локтем, волосы свисали мокрыми сосульками. Голос срывался, но она выкрикнула:
        «Мы ведь сами можем выбрать первого?»
        Шивцов посмотрел на Калинина и кивнул.
        «Это точно? Это так и будет?»
        «Точно, точно», - кивнул Шивцов.
        «Тогда пристрели его! - Ксюша без всякого аффекта указала на Калинина. - Сделай это концептуально, раз иначе не умеешь. Хочешь показать миру красивую картину - прострели ноги этому гаду! Прострели ему второе бедро! Раздроби колени. Пусть катается по полу. Раз ты хочешь показать что-то необыкновенное - покажи. Забей этого козла до смерти. Если ты правда допер своими мозгами до такого нечеловеческого искусства, то заведи нас всех - пристрели, помучай подонка. Мы будем вопить и визжать, тебе понравится. Мы будем петь тебе, только пристрели эту скотину так, чтобы мы, правда, поверили, что ты художник».
        «Правильно!»
        Быстрый объектив Калинина не успел запечатлеть крикнувшего.
        «Начни с него! Девка дело говорит! Чего тянуть, тебе же все равно!»
        Кто-то встал, кто-то наоборот прятался за мумиями. Объектив видеокамеры выхватывал возбужденные лица.
        «Сделай козла! Кончи придурка!»
        Похотливая сучка, выругался про себя Калинин.
        Все они такие. Сперва переползла в мою постель из постели Ведакова, теперь требует моей жизни. Обыватели. Тундра. Я в ладонях принес им славу. Бросил им славу, как жирную кость. Вот, грызите! А они готовы вцепиться в мою руку! Обычная история. Темнота. До не доходит тот факт, что любой попавший в мой объектив, входит в вечность. Они уже знаменитости. Все как один. На каждого сейчас в куче всяких секретных контор собирают пухлые досье, копают скрытые материалы. Сотни телевизионщиков и газетчиков выбрасывают в эфир новости с их погаными лицами, в том числе с Ксюшиным. «Криминальный вестник», «Под прицелом», «Новая версия», «Взрыв!», «Повседневная морока», «Искусство жить красиво», «Секрет», «Быстрый и мертвый», «Скажи мне, кто?», «Без нижнего белья», «Смотрите, кто пришел!» - все программы и ток-шоу работают сейчас на художественную галерею «У Фабиана Григорьевича». Даже Христос приглашен на шоу! Пусть даже он не придет, его предполагаемое участие запомнится! Мир прильнул к экранам. Мир замер от ужаса, онемел от восторга! А эта сучка… Эти трусливые тупые обыватели… У них впереди новая, до предела
наполненная славой жизнь, а они боятся… Они не думают о будущем, они не умеют думать о будущем… У них впереди слава, тысячи интервью… Где бы теперь они ни появились, их будут окружать толпы репортеров… «Что вы чувствовали, находясь под прицелом пистолета? О чем думаешь, зная, что рядом вот-вот может прозвучать взрыв?» Впрочем, они придут в себя… Выжившие, по крайней мере. Они сами начнут разевать рты. - «О это прекрасное, страшное, неповторимое чувство смерти!» - «Прекрасное? Вы сказали прекрасное?» - «Именно так». - «Она напоминает оргазм?» - «Да! Да! Только на порядок сильнее!»
        Ладно. Они еще не дошли.
        Сейчас мы их разогреем по-настоящему.
        «…эта женщина умеет чувствовать экстаз, - крикнул он, широко улыбаясь, и с ненавистью уставился на Ксюшу. Он ненавидел ее за ограниченность, за узость фантазии. Трахаться с ничтожествами, вот все, на что она способна. - Давай звать ее Актриса. Первыми на сцену всегда выходят Актрисы. Но окончательный выбор, понятно, остается за творцом…»
        «Прыгай сам в бассейн, сволочь!»
        «Сегодня я не могу. Сегодня я вне конкурса», - еще шире улыбнулся Калинин.
        «Это почему же, мразь?» - выкрикнул кто-то. И охранник не унимался: «Я из-за тебя, козла, может, под статью пойду… - Обнимая рыдающую Ксюшу, пытался ее согреть. - Почему это тебя, козла, нельзя шлепнуть?»
        «Я веду действие!»
        «Мы выберем настоящего водилу!»
        «Я провозвестник Новой эстетики!»
        «Убейте его!» - закричала Ксюша. Она дрожала, дергалась, пыталась вскочить. Охранник удерживал ее, как мог. Калинин отшатнулся. Зачем я притащил сюда эту сучку? Какого черта я с ней связался?»
        «Сидеть!»
        Но Ксюша вырвалась.
        Только Шивцов наблюдал за нею спокойно.
        Голые груди мягко оплыли, испачканные кровью, плечи нежно округлены, их не портят даже мокрые лохмотья.
        «Сидеть!» - повторил Калинин.
        Но его щеку уже обожгли царапины.
        Он вскрикнул и влепил Ксюше пощечину.
        «Спрячь когти, сучка!»
        Удар получился звонкий.
        Ксюша в ужасе отшатнулась. Заложники, завывая.
        «Сидеть!» - выстрел из обреза обрушил на людей облака известковой пыли.
        Калинин еще раз ударил Ксюшу по лицу. «Артистка, падла!» Она упала грудью на бортик бассейна, руки по локоть ушли в кроваво-красную жидкость. «Прекратите избивать женщину!» - истерически взвизгнул мужчина в оранжевой футболке. Ничего умнее он, конечно, не мог придумать.
        «Заткнись, урод!»
        Шивцов перехватил обрез правой рукой.
        «Всем на колени!»
        Грохот выстрела.
        «Всем на пол!»
        Наклонившись, Калинин жадно схватил Ксюшу за распущенные волосы.
        Они оказались мокрые, они выскальзывали, как змеи. Ксюша вырывалась, визжала, но Калинин умудрился пару раз окунуть Ксюшу лицом в кровавый раствор. Вырвавшись, она беспомощно застонала, отплевываясь.
        «Всем на колени!»
        Перепуганные лица.
        Отзвуки голосов. Мертвые мумии.
        «Давай, Витя! - сорвался Калинин. - Устрой им закат цивилизации!»
        30
        ВЕДАКОВ
        18,59. Пятница
        - Да что там такое?
        Главред в недоумении вглядывался в серый экран.
        Не слышалось криков. Не было никакого изображения.
        - Ведаков, что там? Передачу отрубили?
        - А черт их знает.
        - Как это черт? А ты?
        - Может, отрубили, а может, Калинин не хочет показывать.
        - А что на других каналах?
        - То же самое.
        Ведаков зло барабанил пальцами по краю стола.
        Уму непостижимо! Похмельный Витька Шивцов угодил в художники-концептуалисты! Да как он вообще попал в галерею? Его же арканом не затянешь ни а какой музей. Как Калинин уболтал Шивцова? У Витьки, понятно, голова не в порядке, надавить на него при желании можно, но он упертый, как пень. Он на всех обижен, нормальной работы нет, ему даже в инвалидности отказали. Чем Калинин его завел? Болтовней о Новой эстетике?
        Да плевал Шивцов на любую эстетику.
        И на этику он плевал. И на всякую болтовню об этом!
        Новая эстетика… В сердце защемило. Моя идея. То, что Калинин несет перед заложниками, придумано мною, и продумано мной. Только не так нагло, без этой торжествующей паранойи. Калинину, конечно, не в первый раз воровать чужие идеи, но так круто…
        Скотина!
        Правильно Ксюша потребовала…
        Думать о Ксюше было больно. Не хотелось думать.
        А идею Новой эстетики Калинин спер у меня. Вольно мне было выкладываться.
        Я, правда, считал, что он при его поверхностности не допрёт, но он допёр. Он все мотает на ус. У него собственных идей ни на столько, зато чужое перехватывает гениально. Сколько ночей мы провели с ним за бутылкой?
        Дружба…
        Тонкие чувства…
        Искусство жизни…
        Искусство, как необратимый процесс…
        Искусство, в котором не может существовать копий, все единственно…
        Новая эстетика… Великий план… Витьке Шивцову на все наплевать, а вот Калинин допёр. И ведь не к Трем вокзалам пошел, скотина, к девкам, торгующим пирожками, а увел Ксюшу… Русалку нежную… Дуру, блин… У Калинина мозг цепкий. Умеет схватывать чужую мысль… Наверное, не вчера приценился… И на Ксюшу нацелился не вчера…
        - Иван Исаакович!
        - Что, Андрей? Новости?
        - Пока ничего. Может, пора связаться с «Антитеррором»?
        - Замолчи! Ты что! Нам еще хотя бы пару часов!
        - Шивцов и Калинин опасны.
        - В этой ситуации все опасны.
        - Я говорю о связке…
        - Андрей, ты что? Какая связка?
        Главред энергично покрутил пальцами у виска.
        - Есть террорист и есть смелый журналист, пытающийся спасти заложников. Где ты видишь тут связку? «Антитеррор» владеет той же информацией, что и мы. Так что, ничего нового мы выложить не можем. Все доступные материалы давно в Сети. Там сейчас черт знает что делается! Какое шоу, Андрей! На каждого заложника, небось, создан персональный сайт, у каждого толпа фанатов…
        - Если мы не позвоним в «Антитеррор», Иван Исаакович, то автоматически подпадем под подозрение.
        - Какое подозрение?
        - В причастности к захвату галереи.
        - Ну ты даешь! - засмеялся главред. Как-то фальшиво, но засмеялся. Ждал чего-то, суетился излишне. - Мы с тобой целый день из кабинета не выходили. Какое подозрение? У нас куча свидетелей! Секретарша, Жискин, вахтерша, посыльный. Даже капитан Петунин. Он ведь звонил, значит убедился, что мы на месте. А что касается твоих взглядов на Калинина… Это личное… Не станешь же спорить?
        Наверное, главред знал о происходящем гораздо больше, чем можно было подумать, глядя в его честные глаза, но что-то, похоже, в загадочной затее не складывалось. В чем-то главред лукавил, чего-то не договаривал. Совсем недавно, вдруг вспомнил Ведаков, я уже говорил ему, что в галерее напряженка, там что-то не так идет. А он что ответил? «Все идет, как надо. Даже лучше ожидаемого». Как-то вот так он ответил мне. Я еще удивился, как это лучше ожидаемого? Ведь он именно так сказал… «…даже лучше ожидаемого». Странно… А когда я назвал слова Калинина бредом, Иван Исаакович глубокомысленно заметил: «К бреду прислушиваются внимательнее, чем к исповеди…» И перешел на рейтинг…
        - Ты вот что, Андрей…
        - Что? - Ведаков посмотрел на главреда.
        - Ты голову над происходящим не ломай, все равно мы ничего не изменим. Ты начинай думать о книге. О сегодняшних событиях тебе придется писать. Дам тебе неделю, начинай прямо сейчас, чтобы не терять время. Твое имя будет на обложке. Калинину, как ты понимаешь, в ближайшие несколько дел будет не до книги. Он увлекся… Тут ты прав… Придется вытаскивать парня… Честная книга понадобится, понимаешь? Убедительная! Ты умеешь… Да и антураж какой, а? Художественная галерея… Мумии… Стрельба… Тут кто угодно свихнется, правда? - главред честно и быстро поморгал. - И обязательно название, бьющее по нервам… Ты лучше всех знаешь Шивцова, подбери… Что-нибудь такое… «Свихнувшийся ангел». А?… Сашка один с такой книгой не справится, тут нужны всякие ссылки, умная ретушь… Увязать с искусством, почему нет? - главред испытующе уставился на Ведакова. - Сам ведь болтал про Новую эстетику… Я все знаю…
        - Иван Исаакович! Какая книга? В галерее заложники!
        - А ты им можешь помочь? Нет! Вот и начинай писать. Врубайся в материал!
        - Писать еще одну дерьмовую книжку?
        - Денежную книжку, Андрей!
        - Иван Исаакович! Да что вы в самом деле? Это же не кино!
        - Не кино, говоришь? А в чем разница?
        - Не хочу я ничего объяснять.
        - Тогда я объясню, дорогой товарищ Ведаков, - поморгал главред. - Кино, как, кстати, и сон, является всего лишь ирреальным отображением реальной жизни. Ты вот злишься, а зря. В этой твоей Новой эстетике что-то есть. Ты вообще мыслить умеешь, - усмехнулся главред. - И формулировки подбираешь уместные. Потому и доверяю тебе книгу. Громкую книгу. Ты же должен понимать, что искусство, даже жесткое, делает нас добрее. А? Зритель готов сопереживать любому герою как раз потому, что твердо знает: это всего лишь выдуманный персонаж, некий тип, сыгранный актером. Выдуманный герой не спрыгнет с экрана, не отхватит у тебя кусок, не станет завидовать, не даст тебе кулаком в лоб. Он даже не станет отнимать у тебя кошелек. Наоборот он всегда будет воевать с теми, кто обижает тебя в жизни. Садясь смотреть фильм, зритель заранее знает, что события, которые будут в фильме показаны, имеют мало общего с реальностью. Но они отвечают какому-то внутреннему ожиданию. У всех на самом деле чешутся кулаки. Да, в галерее сейчас не сладко… Да, там люди гибнут… Но каждую минуту кто-то гибнет в дорожных катастрофах - ты же не
сходишь от этого с ума…
        - Иван Исаакович…
        - Да ты что такое упертый… - начал Главред, но осекся.
        Экран пересекли внезапные полосы. Размазанная тьма, нечто невнятное. Изображение поплыло, метались какие-то бесформенные тени. Зато пошел звук. «Сидеть!..» Звук пощечины. «Спрячь когти, сучка!..» Оглушительный выстрел. Вопли, визг. «Заткнись, урод!..» Снова выстрел. Торжествующий вопль. «Устрой им, Витя, закат цивилизации!»
        31
        КАЛИНИН
        19,01. Пятница
        «Калинин на линии».
        - А, Калинин. Передай трубку Шивцову.
        «Витя… Тут капитан Петунин… Будешь разговаривать?»
        Голос издалека: «А он нашел Христа?»
        «Капитан, ты нашел Христа?»
        - Ты сам-то понял, о чем спросил, придурок?
        «Я-то понял. А ты?»
        - Передай трубку Шивцову!
        «Боишься признаться, да? Облом у тебя, капитан?»
        32
        КАЛИНИН
        19,12. Пятница
        «Психи! Психи!»
        Шивцов хмуро посмотрел на Калинина:
        «А что? Девка права, пожалуй».
        И спросил:
        «Дать тебе пистолет?»
        «Мне? Зачем?»
        «Оружие…»
        «Я не привык к оружию».
        «Мы ведь одна команда?»
        «Одна. Это так. Но в искусстве».
        «А разве ты не перевел искусство в другой разряд? - Шивцов в упор рассматривал Калинина. - Это категорию инвалидности трудно поменять, а искусство… Верти им, как хочешь… Трэш-реализм… Концепты… - Шивцов сплюнул. - Возьми пистолет, а то вдруг на тебя снова бросятся?»
        Проверка?
        Сунет мне пистолет без патронов?
        А когда я наставлю пистолет на него, он даст мне по морде?
        Ну нет, решил Калинин. Этого не будет. Какую-то лазейку всегда надо иметь. Человек с оружием и человек без оружия - разница между ними существенная.
        «Ладно. Не парься».
        Шивцов мрачно оглядел заложников:
        «Ну, порешали? Кто первый?»
        Перехватив взгляд Шивцова, парень в оранжевой футболке уткнулся лбом в колени и тонко, по-собачьи заскулил.
        «Может, этот?» - кивнул Калинин.
        «Мне по барабану, - Шивцов встал и положил обрез на плечо. - Мне все равно. Раз вы все сюда притащились, - сплюнул он, - значит, стоите друг друга. Аохеолог или бухгалтер, мне до лампочки. Тоже мне придумали, любоваться трупами. Будет вам теперь истинное искусство жизни… Не то, что у этого немца… У нас первый сорт, свежатинка…»
        Ствол обреза медленно двигался.
        Шивцов будто пересчитывал собравшихся.
        Потом шагнул к бассейну и ухватил мужчину в оранжевой футболке за плечо. Ствол обреза уперся в побагровевший затылок.
        «Готов?»
        Калинин вел съемку.
        Сколько чувств! Какие кадры!
        Глаза парня на выкате. Очки на кончике вспотевшего носа, рот перекошен.
        Калинин присел на корточки, вскочил, потом для удобства уперся коленом в бортик бассейна. Жалко, черт побери, что в руках у него только мобильник. Пусть классный, пусть супер, пусть со всеми функциями видеозаписи и с прямым выходом в Сеть, но все равно только мобильник. Сюда бы настоящую видеокамеру с шикарным цифровым форматом! Вот она, мечта жизни, репортаж со стволом у затылка! Пулитцеровская премия…
        33
        СТОПОЛЬСКИЙ
        19,13. Пятница
        Черный «мерседес» с тонированными стеклами, бесшумно, почти не тормозя, миновал обе линии оцепления и уверенно встал в метре от штабной машины, из которой пулей вылетел Арутюнян.
        - Товарищ подполковник!
        Дверца «мерса» медленно распахнулась.
        Сначала показалась нога в начищенном светло-коричневом штиблете. Медленно, как в кино. Твердо ступила на землю. Затем круглая голова с наметившейся проплешиной на затылке. Подполковник Стопольский, длиннолицый, нахмуренный, выбрался из машины. Крупный, но не грузный. Все замечающий. Светло-голубые спортивные брюки, белая тенниска с синей окантовкой на вороте и рукавах, на груди эмблема известного гольф-клуба.
        - Где Петунин?
        - Капитан Петунин проводит осмотр объекта!
        - По телефону сейчас я с тобой разговаривал?
        - Так точно!
        - Штраф в размере месячного оклада!
        Стопольский сделал знак своему водителю:
        - Запиши, чтобы не забыть.
        - Товарищ подполковник!
        - Молчать! Если я требую на связь капитана Петунина, капитан Петунин обязан мгновенно оказаться у телефона. Это входит в твои обязанности, лейтенант. И никаких привходящих обстоятельств.
        - Есть никаких привходящих обстоятельств!
        Арутюнян нажал кнопку экстренного вызова.
        - Что там у тебя? - отозвался Петунин.
        - Товарищ капитан…
        - Не теряй время…
        - Товарищ капитан, тут у меня… тут у нас… подполковник Стопольский…
        - Я же сказал тебе, что меня нет. Минут на пять.
        - Но подполковник уже в машине!
        - Мать твою! Сейчас буду.
        Подполковник Стопольский заложил руки за спину.
        Капитан Петунин появился меньше чем через минуту, отдал честь и влез в распахнутую подполковником дверцу «Мерседеса». Откинулся на широкое заднее сиденье, отгороженное от водителя прозрачной звукоизоляционной перегородкой, подвинулся, впуская подполковника. Дверца хлопнула, сразу уютно зашуршал кондиционер. Закрыть бы сейчас глаза и всех послать… Легкое дуновение на щеке… Ничего больше не надо… К черту всех террористов, придурков с оружием… Хотя бы на минуту…
        - Ну?
        - Слушаю, товарищ подполковник.
        - Это я слушаю. Что задумал, умник?
        Петунин провел языком по сухим губам:
        - Подготовил штурм, товарищ подполковник!
        - Ладно. - Стопольский повел плечом. - Нужная мера. А почему от меня прячешься?
        Капитан вздохнул. Не спрашивая разрешения, открыл встроенный в спинку переднего сиденья холодильник. Провел пальцем по ряду запотевших бутылочек, выбрал пузатую склянку «Перье», одним движением свернул пробку, от хлебнул из горлышка. Подполковник в это время молча вытянул руку и прижал ладонь к прозрачной стеклянной перегородке. Она замутилась, медленно потемнела, скрывая Петунина и Стопольского от глаз молчаливого водителя.
        - Ну?
        - Псих в галерее.
        - А ты что, раньше не видел психов?
        - Видел. Но этот убивает. И будет убивать дальше.
        Капитан Петунин (опять без разрешения) ткнул пальцем в кнопку пленочного телеэкрана.
        Седьмой канал.
        Дикторша с гладко зачесанными волосами.
        Изящные очки. Необычной формы. Не дань моде, а профессиональная необходимость: по внутренней стороне стекол обычно бежит отчетливая информационная строка.
        …двести двадцать тысяч контрафактных дисков раздавлены гусеницами бульдозеров… впрочем, наступление пиратской продукции продолжается… все новое по этим делам в ближайшие десять минут…
        За дикторшей экранная врезка:
        …размахивая обрезом, беззвучно кричит Шивцов…
        …над бортиками бассейна взлетают кровавые брызги…
        …искаженное лицо молодой кричащей женщины…
        …сенат США принял решение, в соответствии с которым вносятся изменения в правила игры в шахматы. Отныне из соображений политкорректности право первого хода предоставляется только черным фигурам…
        На экранной врезке:
        …Шивцов прикладом обреза разносит голову оскалившейся мумии…
        …сбившиеся в толпу люди, не понять, где кто, рыдания, визг, вскрики…
        …парень в оранжевой футболке падает на пол, поблескивают стекла разбившихся очков…
        Ага, вот!
        …террорист, захвативший художественную галерею «У Фабиана Григорьевича», расположенную в центре Москвы, кажется, собирается убить очередного заложника. Свое решение он мотивирует тем, что власти отказываются выполнить предъявленные им требования. Имя террориста уже известно. Это Виктор Алексеевич Шивцов, работник одного из столичных охранных ведомств. Служил в Чечне, контужен, находится на инвалидности. Мотивы действий Шивцова непонятны. Только что стало известно, что он называет себя создателем нового направления в искусстве. Концептуализм? Трэш-реализм? И то и другое малопонятно. Разобраться в тонкостях предложенной террористом терминологии нам поможет известный искусствовед Эраст Домский…
        Врезка вдруг растянулась до размеров экрана.
        На краю взбаламученного бассейна мужчина в оранжевой майке.
        - Павел Иванович Гребнев… Тридцать два года… Холост… Работник департамента профтехобразования… - мрачно подсказал Стопольскому капитан. - Любит оранжевые футболки… Если мы не вмешаемся, ему…
        - Спокойнее, капитан.
        - Но чего мы ждем, товарищ подполковник?
        - Ага, значит, хотел проявить инициативу? Припекло тебя? Потому и бегал от меня, да?
        Выстрел…
        Короткий всплеск…
        Бледные лица на весь экран…
        «Тащи его из бассейна!» - Шивцов упер ствол обреза в широкую спину охранника. - «А ты чего? - орет он парню лет двадцати с длинными светлыми волосами. - („Сергей Галь… Двадцать девять лет… - машинально бормотал Петунин. - Рок-музыкант… Этих везде можно встретить“). - Кайф решил словить? Помоги придурку!» - Рок-музыкант, не оглядываясь, лезет в бассейн. Он по пояс в крови. Подхватив убитого, Галь и охранник («Александр Павлович Оконников… Двадцать девять лет…»), скользя, чуть не падая, тащат мертвое тело. - «Шевелитесь, падлы!» Парень тянет убитого за руки, охранник снизу выталкивает тело на скользкий бортик. Стекая с одежды, расплывается по полу темно-алая лужа. «Сажай мертвяка к мумиям!» - голос Калинина.
        Окровавленные лица…
        Тащатся по полу ноги убитого…
        Шесть или семь заложников у бассейна, остальные на коленях вдоль стены…
        - Товарищ подполковник!
        - Молчи, капитан. Приказа пока не будет.
        «Бросай его на ковер!» - опять голос Калинина.
        Охранник и рок-музыкант бросают убитого под кривую мумию, поставленную посреди искусственного, как бы вытканного плесенью ковра. Обвисшие сухожилия… размотанные кишки…
        «Сажай мертвяка под мумию!»
        Напрасные хлопоты: убитый не желает сидеть.
        «Ладно, бросайте! - это уже голос Шивцова. - Только разденьте до гола».
        «Я не могу! Не могууууууууу!» - лицо рок-музыканта в размазанных слезах.
        «Чего ты не можешь?»
        «Раздеть его не могу».
        «Тогда раздевайся сам!»
        «Я не могу! Не могуууууууууу!»
        «Ну, что за дела? - недовольный голос Калинина. - Витя, у нас материал бунтует».
        Всхлипывая, встряхивая головой, то ли чтобы откинуть перепачканные мокрые волосы, то ли от нервного озноба, рок-музыкант бросается к застреленному, пытается стянуть с него брюки.
        «Ремень расстегни, мудак».
        «Я не могуууууууууу!»
        «Хочешь пулю?»
        «Да хрен с ним, Витя. Не стреляй. Лучше объясни всем, зачем этого мертвяка надо раздеть?»
        Ответ не слышен.
        Реклама.
        ФИТНЕС-ЦЕНТР «ЖАННА».
        СЕГОДНЯ ТОЛЬКО У НАС!
        СОЖГИТЕ КАЛОРИИ!
        - Товарищ подполковник, у меня все готово для штурма.
        - А у меня паспорт готов, - неохотно откликается Стопольский. - С визой Нидерландов. А? Завтра в Амстердаме открывается Международная конференция по проблемам терроризма. А я вместо того, чтобы шляться по Кварталу красных фонарей, пить голландское пиво и шлюх по задницам хлопать, сижу здесь…
        ЧАСТНЫЙ ДЕТСКИЙ ПАНСИОНАТ «У СЕМИ НЯНЕК»!
        ВАШИ ПРОБЛЕМЫ ДАЛЕКО В ПРОШЛОМ!
        ДОВЕРЬТЕ НАМ ВАШЕГО РЕБЕНКА!
        - Ты знаешь, что сейчас транслируют по всем каналам?
        - Не только знаю. Вижу.
        - И что?
        - Рекламу?
        - Если бы…
        Подполковник наклонился к Петунину:
        - Плохо смотришь, капитан! Шестьдесят пять каналов. Сто семьдесят два спутниковых. Релейные станции. Ты только прикинь, Алексей Иванович, какая аудитория. Из-за этого нашего трэш-реалиста отменили показ ключевого матча мирового первенства по орбитальному футболу! А? Нравится тебе это? Битву китайских роботов сняли с эфира! Ради чего?
        - Я жду приказа, товарищ подполковник!
        Стопольский с некоторой грустью, но одновременно с досадой посмотрел на капитана. Любимый ученик, надежда «Антитеррора», а на простой вопрос не может ответить.
        КАРИКАТУР-АРТ В КОПЕНГАГЕНЕ.
        СТИХИЙНЫЕ ПРОТЕСТЫ ОХВАТЫВАЮТ ЕВРОПУ.
        ВОЙДЯ В МЕЧЕТЬ, КАРИКАТУРИСТ-СМЕРТНИК РАСПАХНУЛ ПЛАЩ, ВЫСТАВИВ НА ВСЕОБЩЕЕ ОБОЗРЕНИЕ НЕПРИСТОЙНОЕ ТАТУ С ЛИКОМ ПРОРОКА.
        - Ну?
        - Не понимаю вас, товарищ подполковник.
        - Очнись. Сколько тебя учить? Мы живем в эпоху спецэффектов и реалити-шоу. Доходит? Трэш-реалист, может, вправду свихнулся, но Калинин-то, черт его побери, не какая-то мелюзга, он не мелочь, а известный журналист. Думаешь, и у него крыша поехала? Да нет, не дурак он. Все понимает. Соучастие в террористическом акте, захват заложников - это, братец, не чепуха. Даже самым мягким законам это минимум пожизненное заключение. К тому же, без права апелляции. Как думаешь, знает это Калинин?
        Петунин озадаченно прикусил губу.
        Ну, журналист - сволочь, понятное дело.
        Из служебного досье Петунин уже знал, что характер у журналиста действительно с гнильцой, нервный, неровный. Всегда был таким. Честолюбие непомерное. Это видно невооруженным взглядом. И все же…
        - Догадываешься?
        - Товарищ подполковник!
        - Только не говори мне, что этого не может быть.
        - Вы считаете… Вы полагаете… Да не может быть! Неужели все это инсценировка?
        - Я этого не говорил… Но такой возможности не исключаю… - Стопольский нахмурился. - Поэтому и не тороплюсь… Знаешь, кому принадлежат права эксклюзивной трансляции того, что сейчас происходит в галерее?
        - «Газетте», наверное.
        - То-то и оно! И «Газетта» и Седьмой канал, похоже, засвечены для отвода глаз. А эксклюзивные права на весь цикл, Алексей Иванович, переданы, и вовсе, как ты понимаешь, не безвозмездно, международному медиа-холдингу Эр-Ти-Си. Слышал про такой? Это большая лавка! Очень большая! Там покупают все, что можно купить. Мы выяснили это, отследив и проанализировав сетевые схемы перевода некоторых приличных денежных масс. Открыто это проверить мы, к сожалению, не можем, поскольку используемые нами методы, скажем так, не совсем законны, но, похоже, Алексей Иванович, мы не ошибаемся.
        - Но, товарищ подполковник! Если Эр-Ти-Си распоряжается правами показа, это еще не значит, что захват заложников инсценирован.
        - А если инсценирован? Что ты головой крутишь? Если мы начнем штурм и появятся новые убитые и раненые? А? Для Эр-Ти-Си это блестящее шоу. А для нас с тобой - конец карьеры. Вместе с «Антитеррором».
        - Но Шивцов уже застрелил двух заложников! И женщину там изнасиловали!
        - А ты это видел? В упор? Своими глазами? Можешь подтвердить?
        - Видел, конечно!
        - На экране?
        - Ну да!
        Стопольский вздохнул и включил обратную перемотку.
        ОЧЕРЕДНОЙ КАРИКАТУР-АРТ…
        ЧАСТНЫЙ ПАНСИОНАТ…
        ФИТНЕС-ЦЕНТР…
        - Стоп!
        - И что тут?
        - А ты смотри внимательней. Видишь, три мумии? Они застыли, как восковые, это понятно. А теперь убитый. Обрати внимание, как он лежит. Его, кстати, усадить так и не смогли, все время падает, не успел остыть, да? Обрати внимание, как откинута его рука? Чувствуешь напряжение? А его ведь только что пристрелили.
        - Думаете, муляж?
        - Я этого не говорил.
        - Но в него стреляли на наших глазах!
        - Хорошо. Давай просмотрим еще раз.
        Снова обратная перемотка. Грохот выстрелов. Капли крови или темного раствора на объективе. Ободранные сухожилия мумий. «Сажай мертвяка под мумию!» - «Не получается». - «Ладно, бросайте! - голос Шивцова. - Только разденьте до гола». - «Я не могу! Не могууууууууу!» - «Чего ты не можешь?» - «Раздеть его не могу». - «Тогда раздевайся сам!» - «Я не могу! Не могуууууууууу!» - «Ну, что за дела? - голос Калинина. - Витя, у нас материал бунтует». - «Я не могуууууууууу!» - «Хочешь пулю?» - «Да хрен с ним, Витя. Не стреляй. Пока не стреляй. Лучше объясни, зачем этого мертвяка надо раздеть?»
        - Смотри, как они тащат убитого…
        Подполковник отвел глаза от багровых щек Петунина.
        - В бассейн шлепнулся живой человек. Заметь, я не утверждаю. Но мне так кажется. Пока камера Калинина гуляла по лицам, живого человека вполне могли подменить на муляж.
        - А что говорят специалисты?
        - Специалисты пока проанализировали только первое «убийство». Со стопроцентной уверенностью утверждать они ничего не могут, но допускают вероятность того, что убийство могло быть инсценировано.
        - Но заложники насмерть перепуганы!
        - Правильно. А ты бы там хохотал? Они ничего не понимают! Многие из них, действительно, пришли в галерею посмотреть на ободранные мумии, но никак не на стрельбу по себе.
        Капитан потер виски.
        Скоро и у меня голова начнет раскалываться.
        - Значит, наша задача меняется?
        - Правильно понял, капитан.
        - А яснее, товарищ подполковник?
        - Держи людей в полной боевой готовности.
        - И это все?
        Подполковник не ответил.
        33
        ДОМСКИЙ
        19,30. Пятница
        На экране овальный стол.
        За столом мужчина в строгом темном костюме.
        На улице жара - в студии бесшумно работают кондиционеры.
        Напротив гостя ведущий - лет сорока пяти. На нем расклешенные джинсы, светло-коричневый джемпер. Густые, темные волосы, может, чуть более длинные, чем следовало бы. Небрежно причесанные. Глаза внимательные, цепкие. Такой своего не упустит.
        «…наш гость…»
        Голос ведущего глубок.
        «…искусствовед Эраст Николаевич Домский…»
        Мужчина в строгом темном костюме слегка наклонил голову.
        Несомненно, он здоровался. Но жест его указывал и на то, что он - уважаемый гость, и понимает это, и просит все внимание сосредоточить на нем.
        «…очерки и эссе Эраста Николаевича… Самые массовые, самые популярные издания… - Ведущий поправил изящные очки с невидимой для зрителей бегущей информационной строкой. - „Российский Плейбой“, „Нью-Хастлер“, „Нина: Журнал для женщин“, „Витя: Журнал для мужчин“, „Бобби: Журнал для собак“, „Катти: Журнал для кошек“, „Мелкие ненужности“, „Вариант Z“, „Банзай: Варианты любви“ - все эти издания считают честью для себя размещать материалы нашего гостя на своих страницах. Эраст Николаевич постоянный участник популярных телепрограмм и интеллектуальных шоу. Несколько дней назад Эраст Николаевич вернулся из Южной Америки, где принимал участие в реалити-шоу „Сам собой людоед“. Что это за шоу? Нам интересно! Мы ждем! Чем вы там занимались?»
        «Духовным поиском».
        «О! Как интересно!»
        «Нас высадили на пустынном плато где-то в Южной Америке. Координаты от журналистов до сих пор утаивают, так задумано. При словах Южная Америка у всех в воображении сразу предстают Амазонка, джунгли, анаконды, правда ведь? Но мы видели голую каменистую пустыню. Даже никакой растительности, только тонюсенький ручеек - и все!»
        «Сколько вас было?»
        «Четырнадцать человек».
        «Чем же вы там питались?»
        «Самыми слабыми. Самыми слабыми своими собратьями».
        Домский улыбнулся. Глаза у него были темные, зубы весело поблескивали.
        «Понятно, мы - люди воспитанные. Мы не рвали глотки друг другу, не бросались с ножом на женщин или ослабевших. очередная жертва выбиралась вполне цивилизованно».
        «Это как же?»
        Удивленный жест.
        «Путем тщательного ежедневного взвешивания».
        «О, как интересно! Взвешивания? Вы не оговорились?»
        «Нет, не оговорился. Вы правильно меня поняли. Именно взвешивания».
        «Ничего не понимаю! Поясните!»
        Широкая улыбка гостя.
        «Представьте себе виселицу. Настоящую несколько, конечно, стилизованную виселицу. Каждый вечер мы вставали на деревянные табуреты и совали головы в петли. Из-под нас выбивали табуреты и самым натуральным образом вздергивали… - Домский театрально вскинул сжатую в кулак руку и сделал резкое движение, как бы затягивая на шее тугую петлю. - Правда, у каждого был специальный пульт. Нажми кнопку и петля мгновенно распускается, ты падаешь на землю. Неприятные случайности таким образом исключены. Но весь фокус заключался как раз в том, чтобы не упасть первым…»
        «Почему?»
        «Потому что именно упавшего подавали на пиршественный стол».
        «С вами не соскучишься. Это правда. На пиршественный стол?!»
        «Ну да. Как его еще назвать? - ослепительная улыбка. - Упавший первым выбывал из дальнейшей игры. На стол, конечно, подавали не его самого, а чудесно наперченную, набитую экзотичными пряностями и прекрасно обжаренную копию несчастного. Очень точную копию! Из свинины, говядины, мяса местной фауны. Честно вам скажу, объедение! Невозможно оторваться. Но в заключался второй фокус. Если употребить яств много, на другой день непременно первым сорвешься с виселицы - на таких весах, сами понимаете, важен каждый грамм. А если не есть, если перетерпеть голод, если постоянно сбрасывать вес - очень трудно будет проводить долгие день среди голых камней под палящим солнцем. Замедляется реакция, тебя охватывает неуверенность… Легко такое представить, правда?… Но добавлю, - добродушно улыбнулся Домский, - копия проигравшего подавалась действительно безукоризненная, включая все бородавки и шрамы на коже… Но согласитесь, интересно побывать на пиршестве каннибалов… - Добрая широкая улыбка. - Кстати, первоначально наше реалити-шоу называлось „Сам собой каннибал“. Уже в Америке поменяли его на „Сам собой людоед“. Как
думаете…»
        Домский лукаво прищурился:
        «…о чем это говорит?»
        «А действительно?»
        «Прежде всего о том, что искусство всегда принадлежало и всегда будет принадлежать народу. Где бы это ни происходило! - Домский торжествовал. - Каннибал - это что-то чужое, далекое, правда? Да и звучит как-то неприятно. Канн-ни-бал… Сразу представляются страшные необитаемые острова… Жадный Робинзон… Бал с активным поеданием врагов… А вот людоед - это наше! Это родное! Это звучит почти по домашнему. Лю-до-ед! Правда? В детстве каждому рассказывали перед сном сказки о людоедах…»
        «А как вы проводили дни?»
        «Строили прогнозы… - Обаятельная улыбка. - Пытались угадать, кто будет съеден вечером… Обсуждали, как лучше приготовить несчастного, под каким соусом подать на стол… - Домский непроизвольно облизнул толстые губы. - Ссорились, торговались, кто какую часть получит… Всем хотелось чего-то не очень калорийного, чтобы не набрать лишний вес…»
        «И кто вышел победителем из этой невероятной игры?»
        «Последняя трапеза еще впереди, - засмеялся Домский. - Но, как видите, я, к сожалению, из игры выбыл. Я уже съеден. Мои косточки обглоданы. Это было захватывающе, я мог бы рассказать очень много, но есть некоторые профессиональные секреты. Если я их невзначай выболтаю, продюсеры съедят меня уже по-настоящему».
        «Эраст Николаевич, вы участвовали в реалити-шоу как профессионал?»
        «Разумеется…»
        Обаятельная улыбка.
        «Разделяя с коллегами все тяготы и прелести увлекательной игры, я одновременно занимался ее аналитической частью. Людей остро интересует современное искусство, его состояние. Я это понимаю. Лично мне претят бесконечные и пустые разговоры дилетантов о том, что искусство в нашей стране, как, впрочем, и во всем мире, умирает. Это неправда. Это больше. Это чудовищная ложь. Искусство всегда живет. Искусство никогда не умирает. Оно просто видоизменяется. Вот для выявления сути этих поистине загадочных, практически не прогнозируемых изменений и нужные такие, как я, глубокие специалисты».
        «А стоит ли в нашем сумасшедшем мире отдавать время искусству?»
        «Стоит… Еще как стоит… - Широкая снисходительная улыбка. - Искусство постоянно меняется. Оно приобретает новые формы, оно напитывается новыми смыслами. Как угадать, как разобраться в том, что сегодня является значительным и важным? Все заняты, ни у кого нет времени на всякие там тонкости. Вот задачей талантливого искусствоведа как раз и является угадывание черт Новой эстетики, доведение до любителей слабого дыхание нового…»
        «Наверное, кропотливый процесс?»
        «Еще бы! - Обаятельная улыбка. - Но зато, скажу я вам, какое блаженство выявлять скрытые тенденции! В этом сложность, в этом прелесть. Мы с вами, скажем так, люди уже не совсем молодые, а потому хорошо помним времена, когда в Москве власти запрещали проведение невинных гей-парадов. А разве сегодня можно представить столицу без традиционных гей-парадов? Чья, спрашивается, в этом заслуга? Конечно, прежде всего, искусствоведов, деятелей искусства, целой армии сотрудников средств массовой информации. Признаюсь, с „Партией педофилов“ было гораздо труднее, но сегодня в Госдуме есть и ее представители. Геи, педофилы. Надеюсь, вы меня правильно понимаете? Надеюсь, вам не надо объяснять, что, отторгнув бездумно все эти на первый взгляд подозрительные слои, мы потеряли бы многое в мировом искусстве. Без страданий однополой любви не были бы созданы замечательные, даже гениальные произведения. Старомодно традиционная драма шекспировских Ромео и Джульетты - всего лишь детская мастурбация по сравнению с накалом страстей в его же, шекспировском, „Гамлете“. Вы должны помнить. Именно в этой трагедии герой для
отвода глаз интересуется Офелией. По настоящему его обжигает огненная страсть к брату Офелии. Лаэрт - его мечта! Погрязший в ханжестве датский двор не прощает Гамлету его страстной любви, и любовники в отчаянии убивают друг друга».
        «Неожиданное толкование…»
        Ведущий скосил глаза на информационную строку.
        «Но давайте перейдем к главной теме. В эти минуты внимание миллионов телезрителей приковано к событиям, происходящим в небольшой художественной галерее „У Фабиана Григорьевича“, расположенной в самом центре Москвы. Сегодня, примерно в одиннадцать часов дня, неизвестный, идентифицированный позже представителями закона, как Виктор Алексеевич Шивцов, сотрудник одного из охранных ведомств, с оружием в руках захватил более тридцати заложников…»
        На экране, за спиной ведущего:
        …Шивцова с двумя пистолетами в руках…
        …Калинин, протягивающий мобильник к отпрянувшей женщине…
        …убитый, безвольно приваленный к ногам какой-то особенно омерзительной мумии…
        «…заминировав помещение художественной галереи, Виктор Шивцов через связавшихся с ним представителей отряда „Антитеррор“ потребовал личной встречи с Иисусом Христом. Требование, по сути дела, невыполнимое, как бы его ни объяснять… - Обаятельная улыбка. - Конечно, такое требование можно расценить как шутку, как нечто, связанное с особенностями психики террориста, но когда истекло назначенное время и правительство Москвы не откликнулось на предъявленное требование, Виктор Шивцов начал убивать заложников…»
        На экране:
        …дергающийся в руках Шивцова обрез…
        …окровавленный затылок упавшего на пол человека…
        …искаженные криком рты обнявшихся в ужасе пожилых женщин…
        «…особый драматизм событиям в галерее „У Фабиана Григорьевича“ придали два момента, - улыбаясь, покосился ведущий на гостя. - Первый: прямой репортаж с места событий ведет случайно оказавшийся в галерее известный журналист Александр Калинин. Второй: в адрес мужественного журналиста уже раздаются обвинения в пособничестве террористу. При этом, кстати, сам Виктор Шивцов не считает себя террористом. Он утверждает, что захватил галерею только с одной целью - закончить работу над разрабатываемой им системой нового концептуального искусства, названного им трэш-реализмом. Понятно, что в такой непростой ситуации у Виктора Шивцов, как и у журналиста Калинина, есть сторонники, а есть и противники. Что вы думаете обо всем этом, Эраст Николаевич?»
        «Виктор Шивцов - гений!»
        «Смелое заявление», - осторожно заметил ведущий.
        «Своей смелостью я обязан гению Виктора Шивцова…»
        Домский широко развел руки. Казалось, он собирается обнять ведущего.
        «Трэш-реализм - бомба, наконец брошенная в сонное, вонючее болото наших застоявшихся страстей, нашего полностью коммерциализованного искусства. То, что совершил Шивцов, сопоставимо, пожалуй, только с тем, что в конце семидесятых годов прошлого века сделали для нас Sex Pistols».
        «Вы готовы повторить, что Виктор Шивцов не является террористом в общепринятом смысле этого слова?»
        «Ни в общепринятом, ни в каком другом…»
        Домский поудобнее расположился в кресле, глаза блеснули.
        «Первым подтверждением моей правоты является место проведения акции… Да, да… Правильный выбор прежде всего… Вспомните формулу: время и место?… Так вот, Виктор Шивцов пошел дальше. Гораздо дальше. Местом проведения невероятного перформанса он выбрал не банальное для таких акций государственное или общественное учреждение, не театр, не ресторан, не самолет. Гениальный Виктор Шивцов выбрал художественную галерею. Понимаете? Я глубоко убежден, что именно на выбор места Шивцов потратил не один день, а может, даже не один месяц. И сумел попасть! Он попал в точку!»
        «Что вы имеете в виду?»
        «Как что? - Обаятельная улыбка. - Виктор Шивцов выбирал не место, удобное для захвата и удержания заложников, а всего лишь необходимый фон для будущего художественного творения».
        «Вы имеете в виду выставку господина фон Хагенса?»
        На экране:
        …рыхлые наклонившиеся мумии…
        …вспоротые животы, голые мышцы вздыбившейся лошади…
        …открытый бассейн, почти до краев наполненный кровью…
        «Не очень-то веселое зрелище».
        «Вы боитесь мертвых?» - удивился Домский.
        «В таком виде - да. Впрочем, и в другом виде тоже».
        «Но ведь смерть заводит! Как вы можете так говорить? - укоризненно всплеснул руками искусствовед. - Как можно бояться мертвых? Это несовременно! Это дико, я бы так это определил. Только смерть делает наше будущее определенным, только смерть придает остойчивость вечно мятущемуся живому, сметает пыльцу неопределенности с окружающего нас мира. Прогнившая мумия с зелеными складками слезающей с шеи кожей, с пустыми страшными глазницами - это вовсе не мумия. Не будьте пошляком. Это великая идея! Еще один, всего один шаг, но господин фон Хагенс его не сделал. К нашему удовольствию. Он пропустил вперед Виктора Шивцова, русского гения! И знаете, в чем беда господина фон Хагенса? Этот бесспорно талантливый немец точно угадал будущее направление развития современного искусства, но при этом остался консервативным, даже старомодным. А это никогда не приветствовалось молодежью. Господин фон Хагенс не смог вжиться в мир собственных моделей. Он не дошел до той ослепительно простой и яркой мысли, что для создания принципиально нового в искусстве уже сам акт творения необходимо вынести на люди, на всеобщее
обозрение».
        «На всеобщее обозрение? Что вы имеете в виду?»
        «Конечно же, прежде всего, человеческие чувства. Восторг, ужас, зависть. Но и страх, но и отчаяние тоже».
        «Зависть? И отчаяние? Я правильно вас понял?»
        «Совершенно правильно, - широко улыбнулся Домский. - Глядя на то, что делается в галерее „У Фабиана Григорьевича“, телезрители испытывают страшную, гложущую их зависть. Они испытывают убивающее их отчаяние: почему до всего этого додумались не они? Вечные зависть и отчаяние обывателей, не способных на творчество… - Улыбка. - По-настоящему оценить гений Виктора Шивцова неподготовленному человеку трудно, но если говорить правду, только правду, все активно живущие люди хотели бы сейчас оказаться на месте Виктора Шивцова. - Домский торжествующе поднял длинный палец. - И не лгите самому себе! Все! Вы тоже! Ну? О чем думают обыватели, рассматривая абстрактные работы Кандинского или Клее! Ну да! Правильно! Они думают, что сами они сделали бы все это ничуть не хуже, просто им такое в голову такое не пришло. Мы поедем на дрезине смотреть принцессу в апельсине. Малевич считал свой черный квадрат голой без рамки иконой, и разве был не прав? Скучно, попуасы! Закон один: неудачников - презирают, победителям - завидуют».
        «Вы считаете Виктора Шивцова настоящим художником?»
        «Он не просто художник. Он - великий художник! Просто краски и кисти он заменил оружием».
        «Великий художник? Охранник какого-то ведомства?»
        «Эйнштейн тоже был всего лишь служащим незаметного патентного бюро».
        «Но Эйнштейн не поднимал руку на человека».
        «А разве Виктор Шивцов убивает?»
        «Простите. Я не понимаю».
        «Это плохо, что вы не понимаете. Виктор Шивцов не убивает. Он всего лишь работает доступными ему средствами с доступным ему материалом!»
        «С вами не многие согласятся».
        «А кому сейчас нужно чье-либо согласие? - Обаятельная улыбка. - Виктору Шивцову? Вряд ли. Мне? Да нисколько. Пришло время понять, что в руках гения даже смерть может стать методом. Художественным методом. Высоко художественным! Искусство, подлинное искусство, в который раз в истории человечества может взлететь на невероятную высоту. В самые высокие, в самые разреженные слои атмосферы. Туда, где сама пустота является произведением гения!»
        «Я правильно вас понял? Смерть - как художественный метод?»
        «Правильно, правильно. Успокойтесь. - Обаятельная улыбка. - Смерть всегда волновала человека. Смерть возбуждает, притягивает. Леонардо часто рисовал мертвое тело, Рембрандт всю жизнь интересовался анатомическим театром. Почему их деяния не вызывают у вас протеста? Господин фон Хагенс всего лишь показывает искусно препарированные человеческие тела - и в каждой стране его выставки сопровождаются скандалами. Не правда ли, странно? Почему никто не скандалит и не протестует при виде распятия, или пронзенного стрелами святого Себастьяна? Распятие - это, по сути, то же самое, художественно выполненное в камне, в дереве, в металле мертвое тело, к тому же, обезображенное пытками. А? Мало вам этого? Однако же вы не требуете запрета на изготовление и распространение распятий!»
        Ведущий ошеломленно молчал.
        «И раз уж речь зашла о чистоте искусства…»
        Домский весело и лукаво уставился на ведущего:
        «Вы разве не знаете о том, что Шивцов не требует ни денег, ни наркотиков, ни вертолета с деньгами, он ничего не требует, кроме встречи с Христом? Он просит об одном: Христос, приди к Фабиану! Снизойди, почувствуй нашу слабость. Единственным требованием, которое выдвинул Шивцов, остается это его желание - лично, с глазу на глаз, переговорить с Христом».
        Домский странно взглянул на ведущего:
        «Вот скажите, что обычно делает человек, желающий обратиться к Сыну Божьему?
        «Как что? Готовится к молитве, очищается, приводится себя в особенное настроение, затем идет в храм».
        «Вот видите! В храм! - закричал Домский. - Верующий человек отправляется в храм! Вы сами сказали! Мы поедем на дрезине смотреть принцессу в апельсине. Верующий человек не запирается в туалете, он не зовет Сына Божьего в харчевню раздавить шкалик водки, он не торопится в бордель, нет, он идет в храм! Так и Виктор Шивцов выбрал для себя храм. Единственно доступный ему - храм искусства! Доходит до вас?»
        «А вы знаете, что Виктор Шивцов принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе?»
        «Меня это не интересует».
        «А вы знаете, что Виктор Шивцов был тяжело контужен?»
        «И это для меня не имеет никакого значения».
        «А вы знаете, что после тяжелой контузии Виктор Шивцов был напрочь списан из армии? А, подлечившись, он не один раз обращался в военно-медицинскую комиссию, жалуясь на мучительные головные боли? И до сих пор не получил инвалидности той категории, которая соответствовала бы его ранению?»
        «Не знаю и знать не хочу. Все это не имеет к искусству никакого отношения. К тому же, как вы могли убедиться, Виктор Шивцов и сейчас требует не жалких льгот, а встречи с Христом!»
        «А вдруг он заманивает его?»
        Домский улыбнулся. Потом подмигнул ведущему:
        «Хочет взять в заложники самого Христа? Согласитесь, не банальное желание».
        И вдруг стер улыбку с лица, строго уставился с экрана на предполагаемых телезрителей:
        «Наш ведущий, кажется, намекает на то, что Виктор Шивцов человек не совсем нормальный?»
        «Нет, нет, - запротестовал ведущий. - Я такого не говорил!»
        «Но намекали… - Домский резко подался вперед. - Я вам так скажу. Виктор Шивцов вовсе не сумасшедший. А если сумасшедший, то не больше, чем вы или я. И знаете, почему? - Он еще сильнее подался вперед и подмигнул: - Да потому, что психически нормальный человек не смог бы выжить в том безумном мире, который нас окружает. Мы все сумасшедшие. Только не всякому достает ума понять это. Считанные единицы приходят к правильным выводам. Так что, отбросьте предвзятость. Пошевелите мозгами! Что делает в художественной галерее Виктор Шивцов? Да выворачивает наизнанку привычную нам действительность! Как нашкодивших кошек, тычет нас носами в грязную, вонючую изнанку, которую мы не замечаем или не хотим замечать. Скучно, попуасы! Вы думайте, думайте! Что означает само это требование Виктора Шивцова организовать ему встречу с Христом? Должны же вы отдавать отчет в том, что Виктор Шивцов не настолько глуп, чтобы верить в подобное физически, и он не настолько прост, чтобы подать свои слова как иронию. Так что, при чем тут захват заложников? Забудьте! Речь не о том. Виктор Шивцов помогает нам понять то, что Христос
тоже самообман. Хватит связывать себе руки! С именем Христа можно умирать… Но можно и убивать! Теперь в этом нет тайны. Видите эти инсталляции, выполненные Виктором Шивцовым?»
        На экране:
        …наклонившаяся мумия с бледными выпущенными кишками…
        …у ног мумии покосившееся безвольное тело убитого…
        …безумные глаза Ксюши…
        «Вы назвали это инсталляцией?»
        «Неужели мы впустую говорим с вами?»
        «Ну ладно… - ведущий покачал головой. - Если даже так… Допустим на секунду, что это так… Но в таком случае… Что может символизировать подобная инсталляция? Может быть… смерть?»
        «Ну, в какой-то степени. Но даже не в большой. Пока даже не очень тепло. Вы думайте, думайте, - строго потребовал Домский. - Искусство Виктора Шивцова очень открыто, все выполнено замечательным художником с высокой степенью доверительности! Вот же прямо перед вами три существа, уже почти и не принадлежащих нашему миру. Я не знаю, что именно имел в виду господин фон Хагенс, создавая свои странные композиции, но я чувствую, я вижу ту священную каплю, которую русский трэш-реалист Виктор Шивцов добавил в уже созданное немцем, сразу превратив бессмысленные бездуховные мумии в некую Святую Троицу. Смотрите! Смотрите! Эти кишки, как пуповина… Смотрите, как безучастны немецкие мумии к еще теплому телу, только что выброшенному из мира живых…»
        «Но как вас понимать? Перед нами результаты насилия!»
        Домский наклонил голову. Он даже прикрыл глаза ладонью.
        «А почему, скажите мне, все эти люди пришли на выставку фон Хагенса?»
        «Какая разница? Пришли и пришли. Так у них получилось. Могли пойти и на Шилова, и в ресторан».
        «О нет! Случайных людей на таких выставках не бывает. Каждый пришел в галерею „У Фабиана Григорьевича по какой-то своей совершенно определенной причине. Не удивлюсь, если их привел туда запах смерти. Понимаете, о чем я?“
        «Честно говоря, не очень».
        Домский недовольно поджал губы.
        «Хорошо, упрощу свою мысль. Отвечу на свой же вопрос, поскольку вы не хотите работать мозгами. Каждый из тех, кто приходит на выставку фон Хагенса… - он сделал выразительную паузу, - является потенциальным самоубийцей».
        «Вы полагаете?» - изумленно протянул ведущий.
        «Уверен! Других толкований просто не может быть. Разве мы не живем постоянно с этой сладкой мыслью уйти, наконец, из этого мира, оставить юдоль скорби? Просто далеко не всем хватает смелости воплотить свою мысль в жизнь».
        «Но почему вы так думаете?»
        «Да потому, что только нам, людям, дано осознавать свою ужасную смертность. На нас постоянно воздействуют самые жестокие обстоятельства. Рано или поздно каждый из нас оказывается в ситуации, когда приходится спрашивать себя: а какой смысл тянуть? не пора ли? какой смысл и дальше надеяться? - когда один-единственный выстрел или глоток яда может решить проблемы. И, заметьте, - торжествующе блеснул глазами Домский, - это может быть прямо не связано с откровенно неразрешимыми проблемами или с некоей неизлечимой болезнью. За желанием шагнуть за грань может скрываться всего лишь самое обыкновенное человеческое любопытство. Да, да! Неужели вам, например, никогда не хотелось узнать, что там, на той стороне?»
        «Может, и хотелось, но я никогда не думал о самоубийстве».
        «Это же одно и то же! - воскликнул с укором Домский. - Вам нравится то, что делает Шивцов?»
        «Право, не знаю…»
        «Ответьте, как можете».
        «Ну, в свете ваших объяснений… Может, мне и интересны некоторые идеи, вкладываемые Виктором Шивцовым в его деятельность… Если конечно, это можно назвать деятельностью… - ведущий чуть ли не с испугом обернулся на зеленоватое изображение мумий и мертвого, прислоненного к ней человека. - Но я не могу счесть приемлемыми его методы…»
        «Да почему?»
        «Да потому что он… он работает… с живыми людьми!».
        «А разве другие этого не делают? Разве политики не используют живых людей исключительно в своих корыстных целях? Разве генералы не посылают миллионы солдат на верную смерть, выстраивая чудовищные инсталляции под Аустерлицем, под Ватерлоо, под Сталинградом? Но что-то я не слышал, чтобы Наполеона, Веллингтона или маршала Жукова называли просто убийцами. Сталин, Рузвельт, Мао…»
        «Они действовали, исходя из государственных интересов».
        «Тот же довод приводили на Нюренбергском процессе адвокаты нацистских преступников».
        «Хорошо, не буду с вами спорить».
        «Это правильно. Не спорьте».
        «Но еще один вопрос».
        «Пожалуйста».
        «Вы что, правда считаете, что цель, поставленная Виктором Шивцовым, оправдывает его действия?»
        «Не пойму, о чем вы?»
        «Как о чем? Виктор Шивцов убил двух заложников».
        «Опомнитесь! Тьфу на вас! Что вы такое говорите, он не убивал никого!»
        «Как это не убивал? Я сам видел. Миллионы телезрителей видели эти убийства».
        «Не будьте обывателем. Вы работаете с многомиллионной аудиторией. Больше гражданского мужества! Вам посчастливилось увидеть не убийства, а редчайший акт творчества! Повторяю, не низкий акт банального убийства удалось вам увидеть, а акт творчества. Гениальный трэш-реалист Виктор Шивцов открыл новую изобразительную форму. Он нашел новый сложный и неподатливый и в то же время весьма гибкий материал. Он нашел способ максимально драматизировать перформансы. Он заставил нас не только сопереживать происходящему, но и работать мозгами! Где же тут состав преступления?»
        «Боюсь, правоохранительные органы смотрят на происходящее иначе».
        «И правильно. На то они и правоохранительные органы, - усмехнулся Домский, - чтобы выискивать преступление даже там, где его нет. Работа такая… - Домский широко улыбнулся. - Я это говорю в том смысле, что мне лично не приходилось встречать ни одного работника правоохранительных органов, который бы понимал что-нибудь в современном искусстве».
        35
        КАЛИНИН
        19,51. Пятница
        «…дамы и господа…»
        Лицо Калинина сияло.
        «…художник-концептуалист, мастер трэш-реализма…»
        На экране появлялся хмурый Шивцов, но его занимали другие мысли.
        «…готов ответить на ваши вопросы…»
        Пауза необходима. Калинин выключил телефон.
        Дурак тот, кто думает, что работа журналиста - легкий хлеб. Работа журналиста - это, прежде всего, постоянное напряжение. Острое нервное напряжение. В процессе сложного интервью выматываешься так, будто кирпичи грузил. Да еще обстановка соответствует не всегда. Ну, в самом деле… Калинин с отвращением оглядел сбившихся в кучки заложников… Никто уже не следит ни за одеждой, ни за внешним видом… Того и гляди, взбунтуются…
        «Если бы не я, - сказал он Шивцову, присаживаясь рядом на корточки, - нас бы давно спихнули в бассейн».
        И ткнул концептуалиста локтем:
        «Тобою интересуются».
        «Кто?» - без интереса спросил Шивцов.
        «Девушки. Я же говорил!»
        Он открыл дисплей мобильника.
        Нежная, смеющаяся, совсем девчачья мордочка. Надпись через обнаженную грудь, да, шоколадной краской прямо по телу: «Обожаю искусство!» Она что-то говорила, наверное, задавала вопрос, но Калинин не включал звук. Собирал записи. Другая девица оказалась блондинкой, ее тоже что-то интересовало. За нею явилась длинноногая голая шатенка, коротко постриженная в невероятном нежном развороте. Этой и писать ничего не нужно: все чувства выражены летящей рукой, движением сливочного бедра. Блондинки, брюнетки, шатенки, рыжие, какая-то цветная бестия в тропической накидке, полная домохозяйка в откровенном халатике.
        «Мое сердце с вами!»
        «Свободу чистому искусству!»
        «Трэш-реализм - враг пошлости!»
        Шивцов смотрел на девушек и женщин с недоумением.
        «Чего они хотят?»
        «Тебя и твоей славы».
        «Они что, совсем чокнутые?»
        «Знаменитому художнику нужно привыкать к популярности…»
        Калинин оглянулся и увидел Ксюшу. То ли в обмороке она была, то ли просто забылась в минутном сне на груди все того же измазанного кровью охранника. Дура! Само ее присутствие мешало Калинину.
        Он улыбнулся:
        «Теперь, Витя, каждый твой шаг, каждое твое движение будут в камере. Ты уже не спрячешься от поклонников в своей дурацкой квартирке, тебе понадобится огромная мастерская. Может, снимем барак в Дахау. Там жестокая аура. Женщины и девушки, поклонники и почитатели, профессионалы и фанаты - ты для них теперь, как хорошая затяжка травки…»
        Калинин посмотрел на часы.
        Без десяти шесть. Еще два часа и начнет заметно темнеть.
        А сумерки - лучшее время для штурма. Все утомлены, раздражены, сознание томится, ноют ноги и руки, шалят сердца, мышцы требуют действия. Вырубить электричество, бросить в окно газовую гранату… Пластид на входе? Чепуха! Кого это остановит?…
        «Смотри, Витя, - снова показал он дисплей мобильника. - Вопросы идут один за другим, без перерыва. Время от времени мы будем устраивать сеансы. Но сейчас еще рано…Забавно… Какой-то пожилой финн спрашивает, что подтолкнуло тебя к открытию?…»
        «К какому открытию?»
        «Перестань, Витя. Ты - художник!»
        «Это ты перестань. При чем тут вообще эти вопросы?»
        «Да притом, мой дорогой трэш-реалист, что ты на глазах превращаешься в самого популярного человека планеты. Девушка из Ахтубы спрашивает, не собираешься ли ты посетить с лекциями их город? Украинка Леля Сотник пишет, что во Львове есть уникальные места для создания самых величественных композиций. Она может быть проводником по таким местам, но оплата в твердой валюте. Молодую домохозяйку из Апшерона интересует, любишь ли ты азербайджанский чай, она может подсказать свой особенный домашний способ заварки. Инесса из Туапсе: какой туалетной бумагой ты пользуешься? Лева Граблин из Москва: ты водишь иномарку? нравится ли тебе „Лексус“? Мила из Кемерово: как ты относишься к фильмам ужасов? есть ли у тебя предложения сыграть роль в одном из сериалов? Степан Ильич Новодворский из Нижнего Новгород: отрицает родственные связи с известной демократкой, но спрашивает, о чем тебе говорит имя Россия? Рубик Ананян, конечно, из Москвы: отдыхаешь ты в Таиланде или, как русский патриот, предпочитаешь Кипр? Ты не усмехайся, Витя. Ты привыкай. Вот еще какая-то спятившая красавица из Мысков: не перечислишь ли ты
миллион долларов дому для беспризорников? Они же, Витя, не догадываются, что ты пока что живешь на зарплату охранника. Для всех них ты уже легенда. Величественная легенда истинного успеха. Тебе уже ничего не надо делать, они сами тебя создают. Твоя слава растет, как снежный ком, летящий со склона. Задавая вопросы, они уже знают ответы. Лучше, чем ты, знают. Потому считают их единственно правильными. Вот плотник Горелик из Сызрани, патриот: настоящее ли у тебя имя? не Гольцман ли ты, Моисей Яковлевич, а то он такого знал. Как ответишь? - Калинин рассмеялся. - Правильно! Поведи глазами и сплюнь. Каждый поймет это по-своему, но каждый поймет правильно. Процесс пошел, твой рейтинг растет…»
        «А если он упадет?»
        «Даже не думай о таком».
        «Я привык думать о таком. Всякое случается».
        «Если такое случится, о тебе забудут. В одно мгновение».
        «И что ты предлагаешь?» - Шивцов угрюмо обежал взглядом заложников.
        На фоне угрюмых мумий - совсем уж противное уныние, никакого энтузиазма. Явный упадок духа. Никто даже не плачет. Серые лица, ничего не выражающие глаза. Действительно, не люди, а быдло. Тупая, перемазанная в крови, влажная биомасса, раздражающая своей ничтожностью.
        «…на вопросы ответишь немного позже, - зудил Калинин. - Десяток, полтора. Этого хватит. Неси любую чушь, не лезь в умствования. Запомнил про концептуализм, уже хорошо. Можешь вворачивать про трэш-реализм, произносится легко, не запутаешься. Спросят, какой высоты Кремль… ну это я для смеха… отвечай, что трэш-реализму это по херу. Как и высота Эйфелевой башни, или Эмпайр Стейтс билдинга. Главное, Кремль вечен! Так и отвечай, люди любят историческую правду. Для бодрости выругай капитана Петуниным, а то он что-то начал задумываться. Мне это не нравится. Не стоит ему задумывался. Пусть копает в том направлении, которое мы ему подсказываем. Не может найти Христа в Москве, пусть звонит в Израиль. Нет там, пусть ищет в Палестине. В конце концов, пусть пошлет гонца с верительными грамотами в Ватикан, у него ребята в команде мускулистые. Не слезай с них. Капитан Петунин только на вид прост, а на самом деле черт их не разберет, этих военных. Не знают, кто такие Сартр, Камю или Питирим Сорокин, но Аустерлицы выигрывают. Не отступай от своих требований, нажимай. А начнет капитан артачится… - Калинин оглянулся
и сделал ручкой содрогнувшейся от ужаса женщине в перемазанной кровью кофточке. - Материала у тебя пока хватает… Непрестанно напоминай капитану Петунину о Христе, пусть попотеет. Капитана нельзя выпускать на знакомую ему тропу войны, пусть буксует в разъезженной теологической колее…»
        Он оглянулся.
        Заложники напомнили ему стадо овец.
        Продрогли от непогоды, прячутся в тени скал.
        А мрачные мумии - это библейские пастухи. Густава Доре на них не хватает.
        «Ты, Витя, вверни при случае, что устроишь в галерее самую настоящую божественную комедию».
        «Какую комедию?» - переспросил Шивцов.
        «Божественную, блин! Чему вас в школе учили?»
        Шивцов покачал головой. Он чувствовал на себе затравленные взгляды.
        «Может, с них хватит?»
        «Ты это о чем?»
        «Надоело, - мотнул головой Шивцов. - Ты тут так замутил, что я ничего не понимаю. Ты хитрый, я тебя знаю. Ты потом выкрутишься, а я сяду. Ты судился сто раз и выиграл все свои процессы, а я нормальную инвалидность выбить не могу. Есть разница, правда? К черту все это! Зачем мне Христос?»
        «Ты раздумал с ним встретиться?»
        «А я и не хотел. На хрена? Это ты навязал, - Шивцов нехорошо ухмыльнулся. - Я лучше застрелю кого-нибудь. В этом хоть какой-то смысл есть. Прыгать начнут, завопят, а то отовсюду несет падалью. Эй, вашу мать! Чего зажались? - заорал он и дважды выстрелил поверх голов. Люди упали на пол, рикошет отдался в бассейне, задело рыхлую мумию. Она качнулась, заложники застонали, поползли в стороны. - Всем оставаться на местах! Ты-то, Калинин, отмажешься, а я?…»
        «Витя, мы вместе».
        «Так все говорят…»
        «Ты же видишь, в эфир идут мои слова. За них я отвечаю».
        «Не верю тебе, - сплюнул, закуривая Шивцов. - Ты хитрей, чем кажешься. А кажешься ты очень хитрым человеком. Зачем этот трэш-реализм стащил у Ведакова? Это же он болтал в баре. И баба его, - поискал он глазами Ксюшу. - Как ты теперь с Андреем встретишься?»
        «А зачем мне с ним встречаться?»
        «Ну как… Он же твой приятель…»
        «Он неудачник, Витя. Это в нем главное».
        «Смоешься за бугор? Думаешь, получится?»
        «Еще как получится. Вместе и улетим».
        «А „Антитеррор“? Ты думай головой, Сашка. Кто нас выпустит? Не обманывайся, я такие штуки видел. Нас постараются пристрелить без особого шума, никому мы не нужны со всеми теориями. Вообще не понимаю, чего тянет этот Петунин? Сумерек ждет? Зря… Меня не надо сердить…»
        «Вот он и старается тебя не сердить».
        Калинин засмеялся и потер рукой саднящее бедро.
        «Пока ты на связи, капитан никаких резких действий предпринимать не станет. Главное, требуй чего-нибудь. Логика простая. Раз ты чего-то требуешь, значит, чего-то хочешь. А вот если успокоишься… Вот тогда нам точно хана… Капитан этого не простит, у него тоже нервы… Так что крутись, Витя. Хочешь не хочешь, а надо тебе стильно себя подать. Тобой девушка из Ахтубы восхищается, коза, блин! Если ты соберешься шлепнуть еще парочку этих придурков… - Калинин подмигнул, - …сделать это нужно красиво. Никакой дилетантщины. Новая эстетика, Витька. Новая эстетика должна, наконец, работать. Мир требует подтверждения концептуальности избранного тобой направления. Расстрелять парочку заложников, но красиво, блин, расстрелять. С особым изяществом, с особой вычурностью. Чтобы они гадили под себя, чтобы галдели, как гуси. Нынче они не дурацкий Рим спасают, нынче они спасают искусство! Сакральный смысл твоих действий должен дойти даже до идиотов».
        Шивцов угрюмо посмотрел на заложников:
        «Пожрать бы…»
        «Пойду поищу».
        «Куда пойдешь?» - насторожился Шивцов.
        «По кабинетам пошарю. Ты что? Не веришь мне?»
        «А кто верил твоему Доренко?»
        «Брось. Сам предлагал пистолет. Посмотри, сколько тут первоклассного материала. Думаешь, я лишу себя такого единственного, такого потрясающего эфира? Думаешь, сбегу, не показав этого на экране? Да кто даст мне другой такой шанс? Пойду, пороюсь в кабинетах. Там холодильники. Не могут они стоять пустыми».
        «Ладно… Иди…»
        Прихрамывая, Калинин направился в коридор.
        «Задержишься, - сплюнул Калинин вдогонку, - уделаю уродов!»
        Выхватив пистолет, он с бедра выстрелил в грязную высокую мумию. Полетели какие-то клочья, пыль. Мумия наклонилась. Кто-то вскрикнул, кто-то судорожно отполз за мраморный бортик.
        «Встать!»
        Заложники жались друг к другу.
        Они не понимали слов. Страх их парализовал.
        «Встать! Всем встать!» - заорал Шивцов, поднимая пистолет.
        Ему не нравилось отсутствие Калинина. Исчезнуть журналист никуда не мог (не потянет же на себя заминированную дверь), но у него в карманах мобильники. Надо было отобрать… Пусть бы оставил… Шивцову этот неожиданный поход за жратвой не нравился…
        «Встать!»
        Люди медленно поднимались.
        Опирались на стены, друг на друга.
        «Всем построиться вокруг бассейна!»
        Шивцова колотило от непонятного возбуждения.
        Никакой головной боли. Кровь остро пульсирует. Рука не дрожит.
        Пошатываясь, постанывая, заложники выстраивались вокруг бассейна. Места не хватало, строились в две шеренги, каждый норовил укрыться за спинами других. Только женщина с волевым лицом… Людмила Васильевна, кажется… выделялась из толпы… Нетипичная обывательница, мать ее… Темно-русые волосы стянуты зеленой резинкой… Археолог… Что она там обещала, сучка? «Пожизненный срок…» Никакой фантазии… Впрочем и обещала она это только Калинину… «У вас будет время поразмышлять, захочет ли Христос с вами встретиться…» Что-то такое… Смелая падла… Где, блин, Калинин? Кому он там сейчас звонит из кабинета директора?
        Вскрикнула женщина, которую больно толкнули. Интеллигентный паренек в узких сиреневых брючках, в лиловой рубашечке с короткими рукавами («Сергей Семенович Величко, 26 лет, гость города, прибыл в служебную командировку…» - пояснял в машине подполковнику Топольскому капитан Петунин) пнул хорошо выбритого, но все равно сизого от страха мужчину в джинсах и в мокрой майке («Василий Иванович Трубачев… Тридцать шесть лет… Искусствовед…»), пытавшегося спрятаться за него.
        Выбритый оступился.
        «Всем в бассейн!» - заорал Шевцов.
        Головная боль вернулась. Где Калинин? Где он застрял?
        «Всем в бассейн!»
        Смысл команды не сразу дошел до заложников.
        Они стояли не шевелясь. Никто и шагу не сделал к бортику.
        «В бассейн! Живо!» - выстрелы из обреза. Известковая пыль, осколки лепнины.
        Первой, взвизгнув, прыгнула в кровавый раствор толстуха в безобразно открытом платьице, с короткими, отливающими неестественно-черным цветом волосами. В прыжке толстуха («Надежда Ивановна Болтенко, 32 года, домохозяйка…» буквально какого-то замешкавшегося человека.
        «С головой!»
        Бассейн вскипел.
        «С головой! Глубже!»
        Теперь все стали похожи друг на друга.
        Шивцов встряхнулся. Вот так… Не по локоть, а по уши в крови, спасибо фон Хагенсу. Толстые и тонкие, интеллектуалы и тупицы, ласковые и грубые, женщины и мужчины. Пришли полюбоваться на трупы, на кровь, на истлелые мумии, так вот вам, по первое число, смотрите! Где Калинин? Взрывная боль терзала голову. Шивцов ничего не понимал. Где эта паскуда Калинин? Взрывчатка в сумке… Достаточно выстрелить… Даже целиться не надо, пластид детонирует, весь квартал поет аллилуйя.
        «Зачем ты загнал их в бассейн?»
        «Вернулся?»
        «Ну да».
        «Пусть посидят в растворе».
        «Ладно. Тебе виднее», - ухмыльнулся Калинин.
        Он бросил на скамеечку бумажный пакет, поставил рядом две пластиковых бутыли с минералкой. Короткий смешок журналиста прозвучал удовлетворенно. Он явно оценил действия Шивцова. Мокрые, всхлипывающие люди обессмыслено выглядывали из бассейна, жались друг к другу. Трэш-реализм торжествовал.
        Калинин неторопливо вел объективом по искаженным лицам.
        Какая разница, кто сейчас сидит в бассейне - студент или профессор, милиционер или плотник, домохозяйка или гламурная блядь? Шивцов прав. От всей этой разности, от всей этой лживой непохожести следует избавляться. В некотором смысле материал должен быть однороден…
        В видоискатель Калинин нашел Ксюшу.
        Она и в бассейне держалась рядом с охранником.
        Голые груди ее уже не смущали. Никого ничто уже не смущало. Наручники охраннику так и не смогли снять, он сам жалко прижимался к Ксюше - любовники поневоле, еще бы стихи читать…
        Калинин мгновенно прокрутил такую сценку в голове.
        «Я люблю тебя в дымном вагоне…» Нет, не то… «Жди меня. И я вернусь…» Тоже не то… «Он поклялся в строгом храме возле статуи мадонны, что он будет верен даме, той, чьи взоры непреклонны…» Какая черту дама? Какая верность? У всех вид, как у утопленников…
        «Здорово получилось, Витя!»
        Хвалил Калинин не напрасно. Он чувствовал: проект удается.
        Шивцов - неудачник. Ведаков - неудачник. Трудно работать среди неудачников, но выбора нет. Вон заложники уже не смотрят волками. Они стараются не смотреть в его сторону. Даже охранник опустил голову…
        «А если сунуть к ним пару мумий?»
        Шивцов открыл глаза. Глаза у него были нехорошие.
        «Эй, ты! - заорал он невысокому парню в джинсах. - И ты! И ты!.. Не слышите, что ли? Займитесь мумиями!»
        Указанные заложники («Сергей Федорович Макарцев, 27 лет, декоратор, в Москву прибыл в служебную командировку… Леонид Семенович Лапкин, 29 лет, самодеятельный художник… Владимир Тихонович Духнов, 26 лет, безработный…) скользя на влажных бортиках, осторожно полезли из бассейна.
        «Вали мумию! И ту тоже!» - указал Калинин.
        Страшная композиция из двух монстров переместилась.
        «Вот так… Устойчиво?… Молодцы. Садитесь рядом. Скорбь! Скорбь на мордах! Веселей работать! Выдайте скорбь… Витя, о чем могут скорбеть живые и мертвые в таком единении?»
        «Может, по упущенным возможностям?»
        «Да ну! Почему упущенным? Все только начинается».
        «Ну тогда, может, по жертвам локальных войн?»
        «Слишком умно. Слишком пафосно».
        «Тогда по детям Ливана…»
        36
        ЦЕМЕНКО
        20,10. Пятница
        - Вениамин Игоревич…
        - Да, да…
        - Пожалуйста, сосредоточьтесь.
        Капитан Петунин выставил перед собой руки, будто это он сам пытался загипнотизировать экстрасенса.
        - Вениамин Игоревич, нам нужна не теория, я все равно ничего в ней не пойму. Нам сейчас нужно правильно оценить ситуацию в галерее.
        - Что конкретно вас интересует?
        - Количество заложников. Количество террористов.
        Капитан уже знал ответ. Репортажи Калинина позволили специалистам не только пересчитать заложников, но и установить личность каждого. Но капитану Петунину важно было понять, можно ли, и насколько можно доверять необычным способностям Цеменко.
        - Я попробую.
        Экстрасенс сосредоточился.
        - Много… Их много… Чувствую влагу… Там много жидкости… Запах пота… Все находятся примерно в одном эмоциональном состоянии… Страх… Это плохо… Страх глушит составляющие эмоционального спектра… Если приблизительно… Устроит вас приблизительно?… Примерно тридцать человек…
        - Вениамин Игоревич, - вежливо, но твердо прервал Петунин. - Давайте договоримся так. На вопросы отвечать коротко. Только да, только нет. Такой подход вас устроит? У нас действительно очень мало времени.
        - Я постараюсь.
        - Вы уверены, что двое заложников уже убиты?
        - Конечно, уверен… Да…
        - Почему вы уверены?
        - Психо-эмоциональная аура человека не исчезает сразу после смерти. Она медленно растворяется, она как бы рассеивается в окружающем мире. Понимаете? Там, в галерее… Я не могу это ни с чем спутать… Там аура двух человек очень слабая… Она еще не рассеялась, но ее почти нет…
        - А вам не мешает то, что в галерее полно мумий? - пряча улыбку, поинтересовался Жора Арутюнян.
        Цеменко улыбнулся:
        - Нет, не мешает. Вы ведь спрашиваете об экспонатах этого немца? Нет, нисколько не мешает, - уверенно повторил он. - Эти люди умерли давно, у мумий нет ауры. Это даже не мертвые тела…
        Цеменко не мог знать о расстреле заложников - к экрану и к прослушке его, конечно, не допускали, однако точно назвал число убитых. Это поразило капитана Петунина. Неужели экстрасенс действительно видит что-то такое особенное? Он покачал головой. Тогда версия подполковника Стопольского ошибочна?
        - А отличить террористов от заложников можете?
        - Без проблем, - кивнул Цеменко.
        - Даже на расстоянии?
        - Даже на расстоянии.
        - И сосчитать сможете? Тех и других?
        - А почему нет. Извините, да. Ничего сложного.
        - Так сколько там террористов? Один? Трое? Семеро?
        - Семеро - это про козлят, - улыбнулся Цеменко.
        И вдруг выдал:
        - Трое.
        - Как трое?
        Петунин и Арутюнян переглянулись.
        Даже если Калинина считать пособником террориста, все равно двое…
        - Вениамин Игоревич, вы уверены?
        Закатив глаза, экстрасенс умолк. То ли придуривался, то ли впрямь видел что-то.
        - Уверен… Аура трех человек сильно отличается… Три человека не так напуганы, как другие… Они встревожены, да. Они, может, полны сомнений… Но они не паникуют. В их чувствах преобладает расчет… Не знаю… Чувство исключительности… Это тоже… В отличие от остальных, эти трое понимают, что происходит в галерее. У каждого из них, наверное, свои мотивы… но цель…
        - Что цель?
        - Не знаю…
        - Выходит, на Шивцова работает еще кто-то?
        - А почему нет? - пожал плечами Арутюнян. - Может, кто-то из посетителей. Или работник галереи. Мог заранее пронести и спрятать в подсобных помещениях оружие, взрывчатку, вообще, все что угодно.
        - Значит, вы мне верите? - улыбнулся экстрасенс.
        Капитан Петунин тоже улыбнулся:
        - Должен вас огорчить…
        - То есть?
        - Не верю.
        37
        КАЛИНИН
        20,20. Пятница
        «Перекусим?»
        Калинин развернул бумажный пакет. Поморщился:
        «От „Алеши Поповича“… Кока-кола, гамбургеры… Тебе с котлетой или с рыбой?»
        «Один черт».
        «Тогда держи котлету».
        «Вот никак не пойму, - Шивцов хмуро ободрал с гамбургера промасленную бумажную обертку. - С чего это Абрамович сеть своих закусочных назвал именем нашего русского богатыря?»
        «А ты бы пошел в кафе „Абрамович“?»
        Шивцов ухмыльнулся. Кивнул в сторону бассейна:
        «А этих будем кормить?»
        Пользуясь затишьем, некоторые заложники выбрались из бассейна. Расселись на корточках под окнами, вдоль мраморного бортика. Под каждым натекли лужицы, пол покрывали кровавые отпечатками. А в бассейне среди совсем уж запуганных людей медленно колыхались сброшенные в раствор мертвые экспонаты господина немца фон Хагенса.
        «Этих? Кормить?»
        Калинин посмотрел на Шивцова:
        «Будешь просить жратву у капитана Петунина?»
        Неторопливо в руку пластиковый стакан. Рука не дрожала:
        «Капитан Петунин только и ждет момента, когда ты начнешь просить. Именно просить. Самое простое. Самое насущное. Не беседы с Богом, не встречи с Христом, а хлеба или воды. Христа он пока зажал, нет у него для тебя Христа, а еще и воды в туалете нет. Вообще никакой нет воды, отключили. Наверное, это личный подарок тебе от капитана Петунина».
        «Я не для себя…»
        «А вот это и плохо, - понимающе кивнул Калинин. - Для себя, ладно. Для себя, куда там ни шло. А вот, заботясь о заложниках, ты, Витя, начинаешь им сопереживать. Да, да, не лукавь. Раз волнует тебя их кормежка, значит, сочувствуешь. Ну и вот… Попросишь, тебе пришлют еду… Только подсыпят в нее какой-нибудь неизвестной и неприметной дряни. Ты ее не почувствуешь ни по вкусу, ни по запаху. Просто в какой-то момент вырубишься. Ну и, Витя, ты же понимаешь… Чтобы принять еду, придется открывать дверь, или окно хотя бы…»
        «Ну и что?»
        «А то, что группа захват только этого и ждет».
        «Заливаешь, - Шивцов сплюнул. - Дрянь, а не еда. Может, ты сам что подсыпал?»
        «Брось. Я тоже ем. Ты выбирал сам. Противная жратва, - Калинин сплюнул. - Я сибирские пельмени люблю. Однажды делал репортаж о большом мясокомбинате, так мне домой два мешка привезли».
        «Эй! - крикнул Шивцов. - Кто жрать хочет?»
        Человек пять повернули головы, но большинство остались безучастными.
        Усмехнувшись, Шивцов бросил недоеденный гамбургер на пол. Против его ожиданий, никто к котлете не кинулся.
        «Гордые…»
        «Пока…»
        «Изменятся?»
        «И суток не пройдет».
        Калинин перехватил тоскливый взгляд светловолосого парня («Святослав Львович Жуков… Двадцать шесть лет… Безработный…»), подмигнул:
        «Верно я говорю?»
        Парень, как под гипнозом, поднялся.
        Шивцов осторожно положил руку на обрез, но Калинин его остановил.
        Парень сделал шаг. Застыл, умоляюще поглядывая на Калинина, будто хотел ему понравиться. Сделал еще шаг, и вдруг быстро, странно гибко, как кошка, нагнулся к обкусанной котлете. В грязной мокрой рубашке, остроносый. Калинин от удовольствия высунул язык, ловя несчастного в объектив.
        «Шевелись, блин, а то не дам!»
        Светловолосый жадно схватил котлету.
        «Давай, давись. Торопись, дурак. Ты же этого хотел!»
        Светловолосый осторожно, будто зверь, принюхался.
        «Пристрелить его?» - спросил Шивцов.
        «Зачем?»
        «Противный очень».
        «Здесь есть противнее».
        «Но те не бросаются на объедки».
        «Может, он болен? Может, ему нельзя не есть? Такое бывает. Может, у него ускоренный обмен веществ».
        «А воды… Можно?…»
        Калинин спрятал мобильник и вопросительно взглянул на Шивцова.
        Тот помедлил, но кивнул. Через минуту Калинин появился в зале с двумя полными пластиковыми трехлитровыми бутылями.
        «Ты же говорил, воду отключили».
        «Это из бухгалтерии. Наверное, поливали цветы».
        «А они не того? Не отравятся?»
        Калинин не ответил.
        «Эй, ты, держи!»
        Светловолосый жадно схватил бутыль.
        Он ни на кого не оглядывался, ни на кого не смотрел.
        Он жадно присосался к тяжелой бутыли, и вдруг как-то ясно всем стало, как сильно они хотят пить.
        «С другими поделись, сволочь!»
        «Бросай сюда!»
        «Женщинам оставь!»
        Кто-то выругался. Парень от неожиданности вскрикнул.
        С ужасом отступил, уронил бутыль на пол и вдруг упал. На спину, без стона.
        Падая, он, кажется, ударился затылком о мраморный бортик бассейна. Судорожно вскинулась и упала рука. Дрожь прошла по вытянувшемуся телу.
        «Чего это он?»
        «Концы отдал».
        «Да с чего вдруг?»
        «Какая тебе разница?»
        «Разница есть, - недовольно покачал головой Калинин. - Так умирать нельзя. Это неправильная, это бессмысленная смерть, Витя. Такой хоккей нам не нужен. Я даже заснять ничего не успел».
        «Еще наснимаешь всякого».
        Калинин повернулся к заложникам:
        «Врачи, санитары есть? Может, ветеринары?»
        Никакого ответа. Люди настороженно переглядывались.
        «Врачи, санитары есть? Неужели нет даже ветеринаров?»
        В ответ сопение, переглядывание. Кто мог, отодвинулся к стене.
        «Вот ты, - указал Калинин на мужчину в кремовой тенниске («Яков Павлович Ямщиков… Тридцать один год… Водитель маршрутного такси…»). - Чего пыхтишь? Иди сюда к нам.
        Мужчина нервно провел ладонью по лицу.
        То ли краску липкую хотел стереть, то ли нервы ни к черту.
        Поднялся на негнущихся ногах. Поднявшись, обернулся. Посмотрел на кого-то, подождал. Непонятно, чего ждал? Поддержки? Улыбки? Совета?
        «Иди сюда!»
        Втянув голову в плечи, мужчина сделал шаг.
        «Как тебя зовут?»
        «Яша… Яков Павлович…»
        «Ну, Яков Петрович, колитесь…»
        «А чё? Чё такого? Я как все».
        «Зачем вы сюда с утра притащились?»
        «Так вы же позвали, да?»
        «Я говорю про галерею. Про этих мертвяков по углам. Зачем вы пришли сюда с утра, Яков Павлович?»
        «Ну как? Я как все. Я маршрутку вожу. Сто пятьдесят второй маршрут. Чего тут такого?»
        «Разве я тебе про маршрутку?»
        «А чё? Я по ящику усмотрел, - лицо водилы побледнело смертельно. - У меня ящик в кабине… Ну такой… Экранчик в ладонь… Там сказали, что в Москву мертвяков привезли, уродов всяких…»
        «Эти про мумии так сказали?»
        «Ну да…»
        Водила еле стоял на подгибающихся ногах, это нравилось Калинину.
        Подумал: толкни я его, упадет. А мужик здоровый.
        «А чего вам дались эти мертвяки, Яков Павлович? Зачем вам немецкие мертвяки? Своих мало?»
        «Да же ж свои-то?»
        «В морге».
        «Да кто ж пустит-то в морг?»
        Похоже, Яков Павлович выпал из действительности.
        «Пей, - сказал Калинин. - Подбери бутыль и пей. И другим дай по глотку».
        Яков Павлович сделал несколько глотков и замер в спазме. Нехорошо ему было. Застонал. Наклонившись, поставил бутыль с водой перед отпрянувшими от него заложниками.
        «Быстро они сдулись».
        «Такое бывает, - хмыкнул Калинин. - Ничего, я их расшевелю».
        Он посмотрел на Шивцова, которому было душно. На лбу выступила испарина.
        «Эй, - крикнул Калинин. - Как тебя?»
        «Я здесь… Здесь… Яша я… Яков Павлович…»
        «Посмотри-ка, Яша, что там с этим слабонервным?»
        «Который упал, да? Смотрю… Вот… Не знаю, что с ним…»
        «Есть пульс?»
        «Неа».
        «Тогда поднимай его. Да брось миндальничать, ему все равно. Поднимай. Усади его на бортике между мумиями».
        Яков Павлович, суетливо оглядываясь, поднял тело.
        «А на хрена? - не понял Шивцов. - Пусть себе валяется».
        «Есть, Витя, задумка поинтереснее… - Калинин отключил мобильник. - Давай сами поработаем, пока связи нет. Пусть там… - кивнул он в сторону замазанных белилами окон, - поволнуются. Видишь, как этот трупяк удачно вошел между мумиями? Вот, Витя, сейчас ты расстреляешь его в упор?»
        «Ты чего? Он же дохлый!»
        «А кто это знает? Мы, да эти… - обвел он рукой заложников. - Надо пугнуть капитана Петунина. Пусть попрыгает. Мы с тобой сейчас начнем создавать свою собственную реальность. О том, что происходит в галерее, мир должен судить только по тому, что мы им покажем.»
        «А эти?» - кивнул на заложников Шивцов.
        «Эти?… - Калинин усмехнулся. - Эти потом сами взахлеб будут рассказывать журналистам о том, чего никогда не было… - Он показал Шивцову мобильник. - Вот Библия нынешних дней. Спорить с ней не станет ни один дурак».
        В группе заложников вдруг возникло движение.
        Кто-то не выдержал, робко потянулся к пластиковой бутыли.
        Но первым, оттолкнув сидевшую перед ним женщину, бутыль ухватил охранник. («Александр Павлович Оконников, 29 лет…») Закинув бутыль, жадно глотал. Кадык так и ходил вверх-вниз. Послышались невнятные шепотки, потом ругань.
        «Пусть подерутся…»
        Но Шивцов не захотел этого.
        Два выстрела практически слились.
        Пули прошила бутыль, вырвав куски пластика.
        Какая-то толстуха в пестром платье («Венера Марсовна Денежкина, 27 лет, кулинар…»), тесно и кроваво облеплявшем ее неистовые бедра, упала на колени, подхватила бутыль, зажала дыру, из которой хлестала вода. Сзади толстуху схватили за волосы. Кто-то взвизгнул, кого-то шумно столкнули в бассейн. Худенькая рыжая девушка упала вместе с рассыпавшейся мумией на пол…
        37
        ЦЕМЕНКО
        20,49. Пятница
        - В галерее еще один труп…
        - Побойтесь бога, Вениамин Игоревич!
        - А я вам говорю, там точно еще один труп!
        - Если так, то почему Калинин не показал этого в эфире? Какой смысл Шивцову втихаря расстреливать заложников?
        - Этого я не знаю, - развел руками Цеменко. - Но еще один заложник убит!
        - А!.. - безнадежно махнул рукой Петунин.
        - Что вы собираетесь делать?
        - Ждать!
        - Как ждать?
        - Ждать приказа.
        - Но вы же «Антитеррор»!
        - А вы - экстрасенс. Что из этого?
        - Знаете… - Цеменко посмотрел на капитана. - Этот человек, который захватил заложников… Как вы его назвали? Шивцов… Да… Он требует, чтобы ему организовали встречу с Христом… Я правильно понял?
        - К сожалению, правильно.
        - Ну так организуйте…
        - Вы готовы обратиться к Христу?
        - К Христу или к генеральному секретарю ООН, какая разница? Нечто подобное мне уже приходилось делать.
        - Вениамин Игоревич, не спешите. Не надо торопиться. Я понимаю, душно, напряг идет. Но вы старайтесь не волноваться, нам и без того хватает хлопот. Что именно вам уже приходилось делать?
        - Ну… Я проводил сеансы, в ходе которых самые обыкновенные люди разговаривали с выдающимися историческими личностями…
        - Хорошо хоть, не с Дон-Кихотом, не с королем Лиром.
        - А я и с ними могу вас свести.
        - Вы еще и спиритизмом увлекаетесь? Вызываете духов?
        - Нет, Алексей Иванович, к спиритизму мои действия не имеют никакого отношения. Я не вызываю духов. Я не взываю ни к силам Зла, ни к силам Добра. Ни к Богу, ни к Дьяволу. Глупо было бы, согласитесь. Но я погружаю человека в состояние, похожее не гипнотический транс, находясь в котором, он может действительно встретиться и поговорить с любым реально существовавшим или даже вымышленным персонажем. И напрасно вы улыбаетесь…
        - То есть, имитируете встречу?
        - Ну да. Как бы имитирую. Но участника сеанса встреча абсолютно реальна.
        - Не понимаю, как так можно? Если перед человеком не дух, не видение, то с кем же он разговаривает?
        - С образом, порожденным его собственным активным сознанием. Я не навязываю реципиенту никаких образов, я всего лишь помогаю этим образам проявиться. Все мы, Алексей Иванович, играем в жизни те или иные роли. Вот вы, например, - военный капитан, да? Командир «Антитеррора»…
        - Подразделения…
        - Неважно. Все равно, командир. А дома вы - отец, муж, глава семейства. А я для вас - экстрасенс, человек немного странный, над которым вы в душе посмеиваетесь. Да? Зато в кругу своих друзей я почитаем, меня ценят. Мы так свыкаемся со своими образами, в сущности, с разыгрываемыми нами ролями, что начинаем думать, будто эти самые роли мы и есть. Но настоящих себя мы не знаем. В каждом живет множество самых необыкновенных сущностей.
        - Похоже на вялотекущую шизофрению, - усмехнулся Петунин.
        - Это мощно оценить и так. Но такая оценка неправильна. Способность быстро, почти бессознательно менять свое поведение в зависимости от постоянно меняющихся внешних условий дало огромное преимущество доисторическим предкам перед более сильными и быстрыми хищниками. Они победили их непредсказуемостью своих действий. Понимаете? Можете называть это вялотекущей шизофренией, но именно наше сознательное или бессознательное лицедейство позволяло и позволяет нам выживать в стремительно изменяющемся мире. При этом природа порой выкидывает самые неожиданные коленца. Скажем, жил себе молодой человек, неприметный, не совсем здоровый, работал охранником. Все как у всех и все при этом немного вывихнуто, видимо, еще и мысли его посещали. Может, завидовал кому-то. Мог бы так жить до смертного часа. Но вдруг, не пойми с чего, этот молодой человек набивает сумку оружием, идет в некую художественную галерею и берет в заложники всех ее посетителей. Неужели только для того, чтобы потребовать аудиенции с Христом? Давайте пораскинем мозгами? Кем этот охранник себя возомнил? Кем он себя почувствовал? Какая скрытая до сих
пор сущность вылезла вдруг наружу?
        - Не знаю, - покачал головой Петунин, поглядывая на часы. - Неужели вы знаете?
        - Если бы знал, - улыбнулся экстрасенс, - то проблема самодеятельного терроризма перестала бы являться такой. Но заметьте… Вы человек опытный… Раньше организаторы террористических актов выдвигали вполне конкретные требования, правда?
        - Вынужден согласиться.
        - А теперь их потянуло к Христу? В чем, по-вашему, причина?
        - Не знаю, не знаю, - нервно ответил Петунин.
        - А вы подумайте. Может в том, что изменилась среда обитания? И теперь в человеке все чаще прорываются наружу те сущности, о которых он прежде даже не думал? Возьмем, к примеру, эффект публичности. Конечно, этот эффект так или иначе проявлялся во все времена, но только в наши дни люди готовы на все, лишь бы хоть на минутку появиться на телевизионных экранах, приковать к себе внимание. Для этого одни до бесконечности совершенствуют игру на флейте, другие накачивают мышцы и машут кулаками, нанося друг другу официально разрешенные увечья, третьи запоминают число «пи» до шестьсот шестьдесят шестого знака после запятой, другие едят стекло и глотают гвозди…
        - Или убивают…
        - Теперь вы меня поняли.
        - Значит, человек, которого вы загипнотизируете или погрузите в особенный транс, будет разговаривать с самим собой?
        - Он будет разговаривать с одной из своих ипостасей, каким-то образом совпадающей в этот момент с его же собственным глубинным представлением о некоем мучающем его образе.
        - Мучающем?
        - Или привлекающем.
        - Ну допустим. А какой в этом смысл? Какая польза?
        - Самая прямая, - улыбнулся Петунин. - Даже обидно признавать. Для чего, по-вашему, человек хочет встретиться с тем или иным историческим или вымышленным персонажем? Зачем он читает книги и смотрит бесчисленные правдивые и лживые фильмы? Чтобы выяснить смысл жизни? Или вывести основополагающий закон космогонии? Да нет, нет. Человек пытается решить какую-то свою вполне реальную проблему. На которую Христу, существуй он на самом деле, было бы, простите меня, глубоко наплевать. И чаще всего у любого человека, даже самого ничтожного, есть ответ на вопрос, который он собирается задать тому же Христу! Только лежит этот ответ в плоскости, закрытой для восприятия той сущностью, которую человек привык считать своим «Я» в обычной будничной жизни. Мое вмешательство снимает своеобразный тормозной блок в сознании человека. Это позволяет реципиенту взглянуть на мучающую его проблему с новой точки зрения, с позиции, как сам он считает, совершенно другой личности.
        - Любопытно.
        - Хотите попробовать?
        - Боюсь, это нереально.
        - Почему же?
        - Как вы загипнотизируете террориста? Спуститесь в подвал к нему вместо Христа?
        - А вдруг он по-настоящему в этом нуждается?
        - Мы с вами не знаем, в чем он нуждается, - сухо сказал Петунин. - Слова террориста нельзя принимать на веру. Он ведет игру, в которую пытается втянуть и нас… - Капитан наклонил голову и осторожно помассировал виски. - Самое гнусное, Вениамин Игоревич, это то, что нам приходится играть по навязанным им правилам. Но знаете… - Капитан усмехнулся. - На всякий случай мы обратились в Патриархию. С нижайшей просьбой прислать кого-нибудь, кто мог бы поговорить с нашим террористом от имени того же Иисуса Христа.
        - И что они?
        - Обещали подумать.
        - Долго обещали думать?
        - Надеюсь, недолго. Но вот что, Вениамин Игоревич. Почему вы уверены в том, что террористов в галерее трое?
        - Я уже объяснял.
        - Если вы правы, это плохо…
        - Почему?
        - Право, какой вы наивный, - не выдержал капитан. - Если, кроме Шивцова и этого Калинина, в галерее есть еще кто-то, играющий на них, значит, акция была заранее спланирована. В этом случае мы можем только гадать, сколько у Шивцова под рукой оружия, патронов, взрывчатки. Кстати, Жора, - окликнул Петунин Арутюняна, - пробей-ка заложников на предмет личных связей с Калининым.
        - Уже пробил.
        - И что получается?
        - Девицу, которую оттрахал в бассейне охранник… простите, пострадавшую Ксению Малышеву… Калинин прекрасно знает. Она работает в той же «Газетте». Верстальщица. Возможно, между ними существуют близкие отношения. Теперь уж, наверное, существовали…
        - Погоди, Жора. Среди заложников находится хорошо знакомая Калинину женщина? Возможная близкая ему? Тогда почему он устроил этот цирк с изнасилованием?
        - Возможно, они в ссоре. Она ведь располосовала ему морду когтями.
        - Часть какого-то представления?
        - Не похоже, Алексей Иванович.
        - Что еще?
        - Мне удалось тут наладить прямой перехват передач с калининского телефона, товарищ капитан. Последние фотографии были очень высокого разрешения. Ни один встроенный в мобильник фотоаппарат такого дать не может. Понимаете? Значит, Калинин работает с моделью, созданной на заказ. Но, во-первых, у Калинина на такую штуку денег не хватит, во-вторых, ни один идиот не станет таскать с собой такую вот штуку в качестве обычного мобильника.
        Петунин кивнул.
        Выходит, подполковник Стопольский попал в точку?
        Выходит, акция «У Фабиана Гигорьевича» была продумана задолго до сегодняшнего дня, а экстрасенс Цеменко врет про расстрелянных заложников? И все, что происходит в галерее - это заранее спланированное и тщательно отрежиссированнное представление? Да, черт побери, подполковнику есть о чем волноваться. Если окажется, что патроны у Шивцова холостые, а брусок пластида на двери всего лишь муляж, скандал разразится грандиозный. Выиграет на нем только этот журналюга, хитрая сволочь, подонок! Привлечь его можно будет только за злостное хулиганство и то пресса не позволит. Калинин станет для прессы Героем Номер Один. Именно так - трижды с заглавной буквы. Чтобы с банальными Героями не путать.
        Да, весомый аргумент в пользу версии подполковника Стопольского!
        И все же, все же… Что-то мешало капитану Петунину принять высказанную Стопольским версию…
        - Товарищ капитан!
        - Что тебе, Жора?
        - Если мы правы и Калинин видеоизображение передает в таком же высоком разрешении, то при удачном ракурсе, предельно замедлив воспроизведение, мы увидим пулю, вылетающую из ствола! Если она вылетает, ни о каком цирке речи не пойдет. Так ведь? Пуля - аргумент. Пулю на спецэффект не спишешь!
        - Верно, Жора.
        - Звонить в лабораторию?
        - Незамедлительно, дорогой.
        38
        ВЕДАКОВ
        20,51. Пятница
        - Иван Исаакович…
        - Саша! Мы же договаривались? Зачем эти имена?
        - Да бросьте вы, Иван Исаакович! Все ваши телефоны давно переключены на «Антитеррор»!
        Главред покачал головой.
        Он знал, что Калинин прав.
        Если выйти на улицу и купить в ближайшем салоне совсем новенький мобильник с еще никогда не обслуживавшимся номером, все равно этот мобильник мгновенно окажется на прослушке «Антитеррора». С этим ничего не поделаешь. Само имя главреда сейчас, наверное, срабатывает как ключевое слово.
        - Фотографии получили?
        - Верстаем экстренный выпуск.
        - И как? Как там с общественным мнением?
        - Ты гений, Саша! Ты правильно оценил. Вот слушай…
        Главред высветил лист Интернет-обзора.
        ВОПРОС:Одобряете ли вы действия Виктора Шивцова?
        ОТВЕТЫ:Одобряю - 32 %.
        Не одобряю - 18 %.
        Не понимаю, что он делает - 47 %.
        Не слышал о таком - 0, 75 %.
        - Саша, как тебе? «Не слышал о таком - 0,75 %»!
        - Мы и эту цифру изменим, - засмеялся в трубке голос Калинина.
        ВОПРОС:Как бы поступили Вы, оказавшись на месте Виктора Шивцова?
        ОТВЕТЫ:Поступил бы так же, как он - 42,25 %.
        Не поступил бы, как он - 31 %.
        Затрудняюсь ответить - 26,75 %.
        - И это проходит…
        ВОПРОС:Считаете ли Вы захват заложников в галерее «У Фабиана Григорьевича» актом художественного творчества?
        ОТВЕТЫ…
        «Подождите, Иван Исаакович. Все эти Интернет-опросы, конечно, интересны, но я сам могу их просмотреть, никаких проблем. Мне интересно, что думают о Шивцове в дальнем зарубежье? Что о нем думают люди, не имеющие отношения к опросам?»
        «Судя по теленовостям…»
        «К черту теленовости! Вы связались с посольствами?»
        - Видишь ли, Саша, - осторожно начал главред. Даже вспотел от напряжения. - Я тут проконсультировался с юристами. Они у нас умницы. Без их советов никуда. Так вот, они утверждают, что если я начну вести переговоры с иностранными посольствами от твоего имени, власти расценят это как соучастие.
        - Соучастие в чем?
        - Ну как, Саша…
        - В творческом акте?!
        - С этой стороны экрана, Саша, не все выглядит однозначно…
        - Вы испугались?
        - Конечно, нет…
        - Не чувствуется.
        - Но мы же верстаем экстренный выпуск!
        - Нет, уже не верстаете. Я запрещаю вам пользоваться моими материалами. Доходит? Я люблю работать с уверенными людьми. Если вы ослушаетесь, я мгновенно озвучу все наши договоренности в прямом эфире!
        - Саша, не стоит так горячиться…
        - Я спокоен.
        - Ты должен понять меня…
        - Нет. Я снимаю все свои материалы!
        Трубку бросили. Долгие тоскливые гудки отбоя.
        - А вы чего ожидали, Иван Исаакович?
        В голосе Ведакова главред не услышал ни тени сочувствия.
        - Помолчи! Сам не видишь? Вечная неблагодарность! Зажрались! Он там играет в героя, а мы… Нет, не понимаю…
        - А что тут понимать, Иван Исаакович? - ухмыльнулся Ведаков. - Калинин - звезда. Он уже не в дворовой команде играет. Шоу Калинина транслируется на весь мир. Он сейчас деньги из воздуха делает. Большие деньги. Потому и интересуется иностранными посольствами… А вы заигрались, Иван Исаакович… Неужели вы всерьез рассчитывали, что при таких возможностях Калинин будет сотрудничать с вашей жалкой «Газеттой», с вашим Седьмым каналом? Это же мелочишка! А Калинин - мировая величина! Нисколько не удивлюсь, если он и действительно все ваши договоренности пустит в эфир. Кстати, а что это за договоренности?
        - Ты же понимаешь…
        - Нет, я про договоренности, Иван Исаакович…
        - Ну, мало ли что говорит беспринципный человек!
        - Калинин просил вас связаться с посольствами? Он надеется каким-то образом выскользнуть из страны?
        - Замолчи, - огрызнулся главред. - Лично у меня незапятнанная репутация.
        - Кажется, Калинин так не думает.
        - Это его дело.
        - Боюсь, вся это история давно вышла за личные рамки.
        - Он слишком много требует. Ты ведь знаешь, каким становится Калинин, когда что-то идет не по его планам?
        - Значит, были какие-то планы? Какие-то договоренности?
        - Ничего противозаконного! - главред отвел глаза. - Просто Саша всегда настороже, а тут подвернулся такой счастливый случай. Вот Саша и решил поуправлять информационным потоком.
        - А зачем понадобилось подключать ко всему этому иностранные посольства?
        - Ну, мало ли… Сложности возникают и на пустом месте…
        - Сложности? - Ведаков раздраженно смял сигарету. - Заигрались, Иван Исаакович. Я предупреждал. Сашка с самого начала ждал, когда представится момент послать к черту и вашу «Газетту» и Седьмой канал. Вы нужны были Калинину только как первая ступень ракеты. Правда, он и меня обчистил. Теперь вот взлетает на пик славы на… ворованных идеях…
        - А что ты с этим сделаешь?
        - Я не из тех, Иван Исаакович, кого можно легко обвести вокруг пальца. Напрасно вы так решили. У меня можно многое отнять, но не мои идеи. Этот сволоченок здорово пожалеет. Если честно, все вы мне надоели до чертиков!
        Он включил внутренний селектор:
        - Жискин! Федя! Где ты там? Пошли выпьем пива!
        «Ты что! - послышалось в селекторе. - Иван Исаакович специально просил задержаться. У нас же форс-мажор, какое пиво?»
        - Ирландское, дурачок!
        «Иван Исаакович выгонит нас…»
        - Плюнь. «Газетту» все равно завтра закроют.
        «Как это закроют? Кто сказал?»
        - Да это ежу ясно. Хочешь пива?
        «Андрей, но нас же просили…»
        - Ну, как знаешь.
        «А ты где будешь?»
        - В баре напротив.
        «Я отпрошусь у Ивана Исааковича и приду».
        - У тебя пятнадцать минут, не больше.
        «Ладно…»
        - Ты что это делаешь, Ведаков? - не выдержал, наконец, главред.
        Даже морщины на лбу смялись у него от напряжения.
        - Бегу с тонущего корабля.
        Ведаков встал.
        - Ты понимаешь, что говоришь?!
        - Конечно. А вот вы не понимаете. Ваш любимчик подставил вас.
        - Я не о любимчиках. Я о тебе.
        - Обо мне можете не думать…
        Дверь за Ведаковым захлопнулась. Но тут же приоткрылась.
        - Совсем забыл, Иван Исаакович. В баре напротив хорошее ирландское пиво, сами знаете. Так что перекочевывайте в бар. Можете нужные документы прихватить. А то здесь скоро станет жарко. Сейчас без одиннадцати девять… - взглянул он на большие настенные часы. - Ровно через одиннадцать минут редакция «Газетты» взлетит на воздух. Вы любите эффекты, еще один вас не должен сбить с толку. Объявляйте всеобщую эвакуацию и сматывайтесь.
        - Пошел вон! - заорал главред.
        - Через одиннадцать минут…
        - Ты уволен!
        - Торопитесь.
        - Исчезни, сволочь! Пошел!
        - Я на всякий случай телевидение пригласил.
        Дверь захлопнулась. Главред провел рукой по молчащим телефонам.
        Ну, и денек выдался, не дай Боже! Один такой - года стоит! Он как бы случайно, как бы невзначай взглянул на настенные часы. Конечно, Ведаков блефует. Зависть гложет дурака. У него бабу увели, идею украли, да еще поставили подручным к тому же вору. Есть от чего взбеситься, хрен с ним. Но надо же, придумать про бомбу… Как школьник… Глупо. Смешно. Не проходит. Телевидение он, видишь ли, пригласил! Да если бы он связался с телевидением, здесь бы давно рыскали собаки, надрессированные на взрывчатку…
        Он потянулся и встал.
        Показать взрыв в прямом эфире…
        Недурной эффект… Но ведь такого быть не может…
        Он с хрустом выгнул спину. А если телевизионщики все-таки решатся? А если Ведаков действительно задумал что-то такое? В конце концов, у него своя голова на плечах и он здорово обозлен. Такие люди способны на многое, можно судить по Калинину…
        Главред чувствовал растерянность.
        Чушь! Какой из Ведакова террорист? Он в самом лучшем случае мелкий саботажник, трепун, алкаш. Его раньше надо было попереть с работы. Надоел! Прекрасно знает, что если объявить сейчас эвакуацию здания, то работы уже никакой не будет… Может, он сам сговорился с Калининым…
        Взгляд на часы.
        Без двух минут девять.
        Нервно зевая, подошел к окну.
        В переулке напротив молчаливо стояли три легковых автомобиля и небольшой синий фургон. Фары у машин включены. TV. Декельбаум похолодел. Операторы спешно и деловито выгружали из фургона аппаратуру.
        39
        КАЛИНИН
        20,52. Пятница
        «…дамы и господа…»
        Картинка уже выскочила на экран.
        «…кульминационный момент… мгновения озарения…»
        Калинин прекрасно знал, что миллионы зрителей затаили дыхание.
        «…первый трэш-реалист мира Виктор Шивцов создает новую композицию… Просьба к материалу… - Он обвел мобильником бледные лица заложников. - Просьба к материалу - отойти к стене… Ровнее, спокойнее… Вот так, отлично! Есть добровольцы? Кто хочет войти в историю мирового искусства?… Нет добровольцев? - Кивок Шивцову: - Какой косный материал…»
        Бледное женское лицо.
        «…Ксюша? Пойди сюда!»
        «Отстань, ублюдок! Отстань!»
        Ксюша в отчаянии спрятала голову в ладони.
        «…вечная сопротивление материала художнику… - Калинин весело обернулся к Шивцову. - А в самом деле, что, Витя, ты сделал бы, начни мрамор начал крошиться в твоих руках?»
        «Выбросил бы!»
        «Ну, так в чем дело? Время уходит».
        Шивцов медленно вытащил пистолет из-за пояса.
        Только теперь, Ксюша поднялась. Груди ее расслабленно обвисли.
        В этом было что-то почти непристойное, но заложники не отворачивались, не отводили глаз. Они смертельно боялись. Стволом пистолета направив Ксюшу к мраморному бортику, Шивцов кивнул перепуганному мужчине в шортах и в серой, в пятнах крови, рубашке навыпуск. («Юрий Александрович Болховитинов… Тридцать один год… Искусствовед…»). Коричневая от загара бритая голова искусствоведа глянцевито блеснула. Он попытался отступить за худенькую девушку («Алина Федоровна Расстегай… Девятнадцать лет… Студентка…»), блузка и коротенькая юбка которой после купания в бассейне превратились почти в бикини, но Шивцов строго остановил искусствоведа:
        «Не суетись… А ты… И ты… - указал он на Ксюшу и на студентку. - Обе быстро в бассейн… Вытащите мумии, пока они совсем не размокли. А ты… - снова указал он на искусствоведа, - будешь рассаживать вытащенные мумии на бортике… Чтобы было видно, что они вылезли отдохнуть…»
        И обернулся к Калинину:
        «Хочу толстую…»
        «В каком смысле?»
        Дулом пистолетом Шивцов указал на рыхлую толстуху, обеими руками поддерживающую влажные необъятные груди.
        Калинин изумился:
        «Ее?»
        «Ну да».
        «Считай, она твоя!»
        «…дамы и господа, - заторопился он. - Перед вами мир открытых желаний… Никаких запретов! Свободу паукам подсознания! Пусть они разбегутся по всему свету, сблизят всех нас…»
        «…ты возьмешь толстуху, - улыбнулся он, повернувшись к Шивцову. - Трэш-реалист не подвластен никаким запретам. Но потерпи до полуночи. Пусть самые высокие акты свершатся в темных рамках концептуализма. Вместе с ночью приходит свобода. Дамы страждут… Мы все покажем в ночном эфире… Сегодня ночью никто не уснет…» - пообещал он.
        «Я пристрелить ее хочу…»
        Калинин озадаченно ухмыльнулся:
        «Эту толстуху? Почему?»
        «Противная…»
        «Разве это повод?»
        «А почему нет? Надоело!»
        «Ты мастер концепции, а не повода… - теперь Калинин опять снимал заложников с вытянутой руки. Бледные лица смотрели на него как из другого мира. Им еще позволяли смотреть на вход в ад и на его привратника. - Ты великий художник, Витя. Ты имеешь право на любые капризы. Но даже пьяный Модильяни не бил сиенский мрамор только потому, что ему не нравились кремовые прожилки. Противная? Да черт с ней! Истинная концепция - убивать тех, без кого жить невмоготу».
        Крупно - губы Калинина.
        «…ведь убивают все любимых, пусть слышат все о том…»
        Крупно - обессмысленные непониманием полуприкрытые глаза заложников.
        «…один убьет жестоким взглядом, другой - обманным сном… трусливый - лживым поцелуем, а тот, кто смел, - мечом…»
        «Это кто же так убивает?»
        «Отелло, например».
        «Так он же негр!»
        «Мавр, Витя, мавр!»
        «Какая разница? Все равно черный!»
        «Осторожней со словами, Витя. Слова, как открытые двери, в которые может войти ликтор и взять вас… Соблюдай политкорректность, иначе мы растеряем всю темную аудиторию».
        «Зато приумножим белую! К черту чернокожих! Белый человек не станет резать бабу от большой любви к ней?»
        «А Кармен? А Манон Леско? Леди Макбет?»
        «Да шлюхи они! И никто их не убивал. Их просто наказали».
        Калинин удовлетворенно кивнул. Шивцов определенно входил в концепт.
        «Подойди ко мне!»
        Толстуха затрясла головой.
        «Не заставляй меня повторять».
        Толстуха в отчаянии оглянулась.
        Калинин и Шивцов безжалостно разглядывали ее.
        Опираясь руками о влажный пол, потом о стены, толстуха все-таки неловко поднялась и, нелепая, тяжелая, вся оплывшая, перевалянная в пыли, запятнанная кровавыми кляксами и разводами, постанывая, переваливаясь с бедра на бедро, приблизилась к бортику.
        «Прыгай в бассейн!»
        «Но я же только оттуда!»
        «А вы особой команды ждете?»
        Ксюша и худенькая девушка ухнули в раствор.
        «Осторожней, а то господин фон Хагенс подаст на вас в суд за порчу своей собственности…»
        Калинин улыбался.
        Он чувствовал, что ему удается все.
        «Тащите обе мумии на бортик… - Перебегая с места на место, он ловил в кадр разволнованную возней поверхность бассейна, тяжелые мумии, покачивающиеся, как бесформенные, побитые прибоем бревна. - Я сказал - обе! Слух заложило? Вытаскивайте на бортик… Вот так… Усаживайте!»
        И приказал, растягивая губы в улыбке:
        «А теперь одеть их. Безнравственно выставлять таких тварей голыми!!
        Студентка Расстегай заплакала:
        «Во что нам их одевать?»
        «Берите с любого любую одежду. Что понравится, то и одевайте. На эту натяните штаны и футболку… А на ту мумию… - Калинин обрадовался. - А на ту… Эй, снимай свое платьице, - приказал он дрожащей толстухе. - Все равно оно тебе не по размеру».
        «Мне его совсем снимать?»
        «А как же иначе?» - удивился Калинин.
        Шивцов с усмешкой наблюдал за суетой. Головная боль отпустила.
        «Как тебя зовут?»
        «Венера…»
        «Как?»
        «Венера…»
        «Так тебя родители назвали?»
        «Ну да».
        «Они греки, что ли?»
        «Нет, учителя средней школы».
        «А по отцу ты кто будешь?»
        «Марсовна…»
        «Во, блин! А дед у тебя тоже учитель?»
        «Да».
        «А фамилия?»
        «Моя?»
        «Ну не деда же».
        «Денежкина…»
        «Ну вот, Витя, - обрадовался Калинин. - Ты же видишь, какой редкостный материал… А ты хотел ее застрелить?»
        «Меня? Застрелить?» - вдруг дошло до толстухи.
        «Тебя, тебя, именно застрелить, - радовался Калинин. Страх заложников его возбуждал. - Именно тебя. Гордись. Твое рыхлое противное тело видят сейчас миллионы телезрителей».
        «И муж видит?» - потрясенно прошептала Денежкина.
        «Конечно. Он напрягся. Он, наверное, принял вес. Тоже гордится».
        «Он меня убьет», - безнадежно сказала Венера, пытаясь прикрыть огромные груди ладонями.
        «У тебя есть шанс не дожить до этого».
        «Что вы такое говорите? Как это не дожить?»
        «Не все произведения искусства проходят проверку временем».
        «Нет, погодите, погодите… - быстро и страстно зашептала толстуха. - Это что же получается?… Это я умру, что ли?»
        «…ничья судьба не выбита на камне».
        «Но я не хочу!»
        40
        ПЕТУНИН
        20,53. Пятница
        - Товарищ капитан!
        - Что там у тебя?
        - Снова пошла картинка.
        - Как разрешение?
        - Высокое.
        - Ну давай…
        Он помолчал, но не выдержал:
        - Давай, Жора, давай. Лови пулю.
        Капитан Петунин и Жора Арутюнян разместились в штабной машине возле стойки с телемониторами. Подполковник уехал. На правом мониторе прокручивалась запись, перехваченная с мобильника Калинина, на другом мелькали кадры европейской программы «Мир сегодня».
        - Вы позволите? - заглянул в машину Цеменко.
        - А, экстрасенс…
        Петунин указал на откидное сиденье.
        Цеменко сразу весь подался к монитору.
        «…концепт в действии…»
        Калинин на экране широко улыбался.
        «…трэш-реалист Шивцов впервые предлагает зрителям перформанс с поэтическим названием…»
        Широкая улыбка.
        Объектив находит лицо Шицова.
        «…назад, в будущее…»
        - Он очень завелся, - покачал головой Цеменко.
        - Вы о Шивцове?
        - Да нет. Я о журналисте.
        - Больной, глаза так и посверкивают.
        «…назад, к воспоминаниям…»
        «…поправка принимается…»
        На экране Щивцов. Он хмуро кивает.
        «…итак… Назад, к воспоминаниям… Ты готов?»
        «Не спрашивай лишнего…» - Шивцов медленно повел пистолетом перед объективом.
        «…но сперва вопросы… Сперва мы ответим на вопросы, их много… - Калинин торжествовал. Все шло так, как ему хотелось. - Олег Сурцев из Комсомольска-на-Амуре спрашивает: всех ли ты убьешь, Витя? - Сделав паузу, Калинин назидательно и строго поднял палец: - О чем это вы там, господин комсомольский обыватель Олег Сурцев? Художник не убивает. Художник творит! Обсудите это в кругу друзей, если вы интересуетесь не только футболом. Следующий… Фарид Хайрутдинов… Сорок шесть лет… Он спрашивает, Витя, не хочешь ли ты примкнуть к истинным патриотам Татарии? Они готовы ввести тебя в Совет. И еще он интересуется, чем ты займешься, когда выйдешь из этого подвала?»
        «Пусть катится!»
        «Вы слышали, Фарид Хайрутдинов?»
        Калинин весело, но невежливо помахал рукой.
        «Некто Зиновий Верецкий из Ужгорода. Не могу сказать про него - господин, потому что Зиновий всего лишь бухгалтер. Он и по основному образованию бухгалтер, и по нынешней профессии. Да, видимо, и по образу мышления. Так вот, Витя, коренной бухгалтер Зиновий Верецкий из Ужгорода интересуется тем, какой смысл ты вкладываешь в название своей композиции?»
        «…кто-то должен ответить…»
        «Что ты сказал? Повтори в камеру»
        «Пусть катится!»
        Шивцов устало потер виски.
        Калинин мгновенно перевел объектив на заложников.
        Перемазанные темной кровью, мокрые, оборванные, разного роста, разной комплекции, они выстроились вдоль темной стены в тени кривых разлохмаченных мумий, как несчастливая футбольная команда после разгромного матча смерти. Красивые груди Ксюши и огромные груди толстухи не облагораживали ужасный общий фон. Жидкий блеск бассейна наводил на мысль о грязных свальных водоемах, в которых утопленников больше, чем рыб.
        «…трэш-реализм в действии…»
        Калинин видел, что глаза Шивцова снова мутнеют.
        «…Вопрос господина Петрухин из Клина. Господин Петрухин нетерпеливый человек. Он уже сейчас желает знать, чем все это кончится…»
        «Пусть катится!»
        «Это начало отсчета?»
        Калинин вдруг заговорил иначе - жестко и коротко.
        «…если так, то всем приготовиться… Ассистировать Виктору Шивцову в первом акте будет…»
        «Так ведь муж увидит!»
        «Молодец, Венера Марсовна! Я еще не успел назвать имя, а ты уже вызвалась! - он вскинул над собой руку: - Приветствуем, друзья, Джоконду треш-реализма!»
        В кадре появилась толстуха.
        Теперь на ней были только трусики.
        Черно-красные потеки делали толстуху еще безобразней.
        Она смотрела в объектив в полном отчаянии. Боялась не только Шивцова и журналиста, но и своего никому неведомого мужа. По круглым, подрагивающим от волнения щекам катились слезы, тучные складки на животе и на бедрах колыхались. На мраморном бортике бассейна чуть правее толстухи расположилась странная группа: беззубая, полуразложившаяся мумия с отвалившейся левой рукой наваливалась на плечо Ксюши, а с другой стороны висел на ней труп светловолосого неудачника («Святослав Львович Жуков… Двадцать шесть лет… Безработный…»). Тело его поддерживала в сидячем положении худенькая студентка Расстегай. Она же цеплялась за мумию, посаженную рядом с ней.
        «…закат…»
        Калинин снимал.
        Все видели, как Шивцов выхватил пистолет.
        Выстрел… Еще один… Ствол дергался… Казалось, Шивцов палит прямо в телезрителей, но разлетелась на куски зеленоватая голова мумии. Она попросту разлетелась, как переспелый гранат. Обрывки плоти летели в бассейн, на Ксюшу, на студентку.
        - Есть пуля?
        Арутюнян покачал головой.
        - Что, не поймал? Ракурс неудачный?
        - Не получилось на первый раз… Не совмещается…
        - Но ведь мы видели, как голова мумии разлетелась на куски.
        - Ну и что? Ее могли подготовить заранее, товарищ капитан? Щепотка тротила и проводок от батарейки.
        «…мумия убита! - торжествовал на экране Калинин. - Вы видели? Она умерла еще раз. Трэш-реалист Виктор Шивцов убил мертвое существо. Но следующая на очереди не мумия. Следующей идет очаровательная Ксюша. Ты готова?»
        Он помахал рукой замершей Ксюше.
        «…двадцать пять лет, разведена, детей нет, издательский работник… Прошедшей ночью Ксюша была моей. Мы этого не скрываем… А сегодня она была девушкой совсем другого человека… - На экране мелькнуло безумное лицо охранника. - Любовь и смерть схожи. Они схожи стоном и умиранием. Ксюша умеет умирать… Пока только в любви, но это много значит…»
        Он вздрогнул.
        Ударил второй выстрел.
        Еще одна мумия повалилась в бассейн.
        Студентка и Ксюша прижались к трупу, как к брату.
        Он не мог их защитить, все равно они прижались к нему.
        - Товарищ капитан!
        В машину заглянул боец в камуфляже.
        - Вас там какой-то батюшка спрашивает.
        - Давай его сюда! Живо! А ты, Жора, звони Калинину!
        На плоском экране они видели, как Калинин вынул из кармана еще один мобильник.
        «А, капитан, - помахал он рукой. - Есть какие-то новости? Или вы просто обеспокоены?»
        - Мы нашли того, кто вам нужен.
        «Не может быть! - Калинин торжествующе обернулся к Шивцову. - Витя, ты не поверишь! Они уговорили Христа!»
        - Не Христа, а человека, находящегося с ним в постоянном контакте, - поправил капитан Калинина.
        «Это кого ты там имеешь в виду?»
        «Сейчас поймешь… Принимай… Он на связи…»
        «Здравствуйте, сын мой…»
        Калинин изумленно замер.
        Он слышал только голос. А если бы увидел самого священника, наверное, обозлился бы. Не старше тридцати лет, тщедушный. Жидкая русая бороденка. На груди тяжелый медный крест.
        Капитан прикрыл микрофон ладонью:
        - Вы из Патриархии?
        - Нет, - простодушно улыбнулся священник. - Я тут из церкви Всех Святых. Это рядом, на Куличках.
        - Твою мать!
        Священник опустил глаза.
        - Я услышал, - постно сообщил он, - что кто-то захватил невинных людей, и подумал, что смогу помочь.
        - Это чем же?
        - Милость Божья невыразима.
        - Но мы ждем представителя Патриархии.
        - В Патриархии люди занятые, у них много дел, - священник опять опустил глаза. - А я здесь.
        - И хотите поговорить с преступниками?
        - Не с преступниками, нет… С заблудшими душами… - Священник осторожно принял телефонную трубку. - Не судите о ближних так поспешно…
        - Я сужу по трупам, - резко возразил капитан. - Двоих там уже убили.
        - Троих, - негромко подсказал экстрасенс.
        - Может, даже троих.
        Священник посмотрел на экран.
        - Их там двое. Один с оружием. С кем надо говорить?
        - Тот, который с оружием, это главный затейник, - объяснил Петунин. - А человек, который ведет съемку, журналист. Думаю, вести разговор будет в основном он.
        Ответил действительно Калинин.
        «Отец Егорий? Какой еще Егорий? - удивился он. - Настоятель храма Всех Святых? На Куличках? Что за хрень?»
        «Да, на Куличках, - смиренно объяснил священник. - Это тут совсем рядом».
        «А мы просили тебя придти?»
        «Я сердцем услышал. Господь указывает».
        «Наверное, ты ошибся, придурок. Мы ждали Христа».
        «Сын Божий в наших сердцах, его звать не надо, он всегда в наших сердцах, - и вдруг смиренно, но строго потребовал: - Передайте трубку Виктору Алексеевичу».
        Помедлив, Калинин протянул трубку Шивцову.
        Капитан с невольным уважением посмотрел на священника.
        А тот внимательно, даже с горечью какой-то изучал Шивцова, хмуро перекидывающего пистолет из руки в руку. Эх, с тоской подумал Петунин, мне бы сейчас в галерее одного профессионала. Всего одного! Сейчас, когда Шивцов расслабился, когда журналюга явно потерял бдительность…
        - Здравствуйте, Виктор Алексеевич, - негромко, но с каким-то странным напором, скрытым, но отчетливо при этом чувствующимся, произнес священник. - К сожалению, не могу сказать вам «Бог в помощь», поскольку дело ваше не богоугодное.
        «Это кто там вещает?»
        - Отец Егорий это. Настоятель храма Всех Святых.
        «И чего ты вылез сюда?»
        - Услышал я…
        «Можешь короче?»
        - Услышал я, что ищешь ты слова Божья…
        «Мне Христос нужен, а не настоятель из Куличек».
        - Ты еще не понял, что ищешь Бога, сын мой. Но он ведет тебя.
        «Я хочу, чтобы он сам явился сюда».
        - Неужто ты так глуп?
        Вопреки самым дурным предчувствиям капитана Петунина, ожидавшего немедленного взрыва после таких слов, Шивцов остался спокоен. Похоже, его даже заинтересовал разговор.
        «Это почему же я глуп?»
        - Да потому, что ждешь некоего явления… В гордыне своей чуда ждешь… А Господь он в наших сердцах… Он в душе каждого, он с нами, когда мы даже не подозреваем этого…
        «Слышал я вашу братию, умеют языками молоть».
        - Не нужно всех слушать, одного слушай.
        «Зачем пришел?»
        - Спросить хочу…
        «О чем?»
        - Зачем тебе Сын Божий?
        Капитан Петунин увидел… нет, наверное показалось… а может и не показалось, потому что Калинин вдруг отвел объектив от трэш-реалиста…
        Почему он отвел объектив?
        Какая-то нерешительность в голосе.
        Что-то там не связывалось в голове Шивцова.
        «…Сын Божий, - вновь раздался голос Калинина, - интересует трэш-реалиста всего лишь как самый мощный и долговременный концепт, когда-либо созданный людьми…»
        - А ты не перепутал, сын мой?
        «О чем ты там?»
        - Кто это там кого создал?
        «Вопрос не принципиальный!»
        - А ты дай высказаться Виктору Алексеевичу, сын мой. Это он, а не ты хотел обратиться к Господу.
        «Хватит! В семинариях вас хорошо натаскивают на бессмысленные вопросы и ответы», - Калинин, кажется, злился.
        - Виктор Алексеевич, - настаивал отец Егорий. Вежливо, но настаивал. - Вы слышите меня?
        «Ну и что?»
        - Вы искали встречи с Господом или этот человек, который говорит от вашего имени?»
        «Он от своего говорит».
        В кадре вновь появилось хмурое лицо Шивцова.
        - Лучше будет, если вы сами будете говорить.
        «О чем говорить-то? Сдался ты мне? Чего пристал?»
        - Вы религиозный человек, Виктор Алексеевич?
        «Не знаю… Не думал… Возможно…»
        - И к какой же религии склоняется ваше сердце?
        «Откуда мне знать? Может, к христианству».
        - Вы чувствуете это?
        «Не знаю».
        - В России много конфессий…
        «Слушай ты, - опять вмешался Калинин. Он уже не скрывал раздражения. - Не морочь нам головы! Передай трубку капитану».
        - А ты не мешай нам, - вежливо, но строго ответил священник. - Виктор Алексеевич ищет Бога. Сердце его готово открыться свету. Ты кто, чтобы мешать ему?
        «Никого я не ищу, - хмуро произнес Шивцов. Глаза у него были мутные, больные. - Я хочу, чтобы Христос заглянул к нам».
        - Не заглянет Он.
        «Это почему?»
        - Потому что ты совершаешь богопротивное дело.
        «А твой Господь? Он такой чистенький? Он не убивает?»
        - Ты обвиняешь Господа, сын мой?
        Кто-то должен ответить…
        - Повтори.
        «Хватит! - оборвал Калинин. Он был взбешен. Он чувствовал какую-то опасность. - Господь, о котором ты говоришь, любит кровь. Он ее обожает. Он проливает реки крови. Он никому не помог и не собирается помогать. Это не входит в его планы. Миллионы людей ежесекундно проклинают его имя».
        - Ты журналист, я ведь не ошибаюсь?
        «Я известный журналист. Мое имя знают многие».
        - Тогда приведи свидетельства.
        «Какие свидетельства? Чему?»
        - Своим словам, обвиняющим Господа.
        «А ты не знаешь, не видишь? - обрадовался Калинин. - Нищета, болезни, насилие? Разве этим исправишь человека?»
        - Ты считаешь, виноват во всем этом Господь?
        «Все в руце Божьей. Кажется, так вы говорите?»
        «И несчастных, убитых вами в галерее, вы перекладываете на Господа?»
        «А как иначе? Разве зло на земле творится не по его воле?»
        «Но курок нажимаете вы. Это ведь так?»
        «Но он допускает это!»
        - Виктор Алексеевич…
        «Чего тебе еще?» - откликнулся Шивцов.
        - Вы тоже думаете, что Бог - это мудрый старец, щелкающий по клавиатуре компьютера?
        «А хрен его знает».
        - В двадцать первом столетии от Рождества Христова приходится объяснять темным людям прописные истины, - смиренно заговорил отец Егорий. - И все потому, что у русской православной церкви беда та же, что у русских политиков. Служители Божьи разучились говорить на понятном всем языке. Послушайте меня, Виктор Алексеевич. Наберитесь душевных сил. Господь создал нас по образу и подобию своему, но это не значит, что Господь выглядит, как дряхлый алкаш на пятые сутки запоя. Или как торговец с мятыми долларами в руках. В первый миг рождения Господь в каждого вдыхает искру Божью. А уж что мы с нею сделаем, Виктор Алексеевич, раздуем жаркий душевный огонь или затопим его дерьмом, зависит от нас самих…»
        Он не договорил. Калинин перебил священника.
        «…с трэш-реалистом Виктором Шивцовым в прямом эфире беседовал о свободе выбора настоятель церкви Всех Святых отец Егорий. Кажется, он утомлен, но мы покажем ему несостоятельность его отживших теорий…»
        Священник разочарованно опустил глаза.
        - Вы пытались, - сказал ему капитан. - Это уже хорошо.
        «Эй, капитан! - послышался в динамике голос Шивцова. - Вы где там прячетесь?»
        - Хотите что-то предложить?
        «Скоро начнет темнеть. Не предложить хочу, а предупреждаю. Если отрубите свет, взорву здание.
        - Да будет вам свет.
        «И еще… Калинин, покажи им этих…»
        На экране высветились усталые безнадежные лица.
        «Вы поняли?»
        «Что именно?»
        «Вы не оставили им выбора, капитан».
        - Что ты хочешь сказать этим?
        «Только то, что мумий у меня почти не осталось».
        Вскинув руку, Шивцов трижды выстрелил в труп, посаженный между Ксюшей и худенькой студенткой. Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Труп опрокинулся в бассейн, подняв фонтан брызг.
        «Сидеть!»
        Кто-то застонал.
        «Вытащить тело из бассейна!»
        Размазывая слезы и кровь по бледному лицу, студентка первой спрыгнула в темные разводы кровавого раствор. Худенькие лопатки были хорошо видны, когда она наклонилась, омытая темным раствором.
        - Прости, Господи… Ибо не ведают, что творят…
        - Ведают, ведают! Все они ведают, отец Егорий, - зло пробормотал Петунин. - Шли бы вы отсюда!
        - Товарищ капитан!
        - Ну, что там у тебя, Жора?
        Арутюнян безжалостно колотил по клавишам:
        - Есть пуля! Смотрите! Внимательнее смотрите!
        Петунин уставился на экран. На плоской поверхности застыла цветная картинка: вскинутая рука Шивцова… дернувшийся ствол пистолета… сжатый клуб пороховых газов…
        - Ну что?
        - Сейчас, товарищ капитан!
        Арутюнян двинул изображение, медленно увеличивая его.
        - Вот… Видите?… - повел он курсором.
        И капитан ясно увидел вылетающую из ствола пулю.
        Снимок-фокус. Такое увидишь только в научно-популярных жуналов.
        - О, черт!
        - Вот именно!
        - Патроны у него холостые…
        На остановленной картинке ясно было видно, как пуля входит в лоб обвисшего на плече Ксюши трупа…
        Удар.
        Летящие осколки.
        - Такое не смонтируешь…
        - Но это еще не убийство, - робко подал голос экстрасенс. - Это не настоящее убийство. Этот человек был уже мертв, когда в него стреляли.
        - Но в галерею он забрел не с кладбища.
        41
        КАЛИНИН
        20.54. Пятница
        «Когда намалюют картину последнего утра земли…»
        Калинин подмигнул Шивцову. Он не скрывал торжества.
        «…дамы и господа! Пришла пора искусства, в котором живут умирают по настоящему…»
        Объектив скользнул к бассейну.
        На мокром бортике сидели Ксюша и худенькая студентка.
        Ксюша, обняв, держала за плечи рыхлую мумию, не давая упасть.
        Теперь это был всадник, которого стащили с коня. Это он красовался на красочном рекламном плакате при входе в галерею. Теперь одна нога отвалилась, стояла у бортика, как нелепый протез, левая рука висела только на сухожилии. Проваленные глаза свирепо смотрели в потолок, в безмолвном крике раздвинулись синие губы. Студентка, дрожа, обнимала окровавленную голову наваленного на ее колени светловолосого.
        Кто-то должен ответить…
        Шивцов повернулся к толстухе:
        «Ко мне… Ползком… Сказано, ползком!»
        Шивцов сказал это негромко. Он не помог своему голосу ни жестом, ни интонацией, но толстуха, так же тихонько взвыв, сразу упала на влажный пол. Она не помнила о своей некрасивой наготе, как не помнила о своей наготе Ксюша. В галерее «У Фабиана Григорьевича» не было больше мужчин и женщин. Варево отравленных страхом душ, перепуганных, униженных.
        «По-пластунски…»
        Толстуха ползла, повизгивая.
        Если это видел ее муж, то толстуха, наверное, повизгивала не зря.
        «К ноге… Ближе… Еще ближе, Венера… - Шивцов не спускал глаз с толстухи. - Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все…»
        «Но я-то что? - причитала толстуха. - Я то что?»
        «Держи!»
        В воздух взлетел тюбик.
        Толстуха с ужасом поймала его.
        Всего лишь тюбик суперклея, какой можно купить в любом универмаге.
        «Зачем? Зачем это?»
        Неизвестно, какие ужасные мысли пришли толстухе в голову, но она судорожно сжала толстые круглые колени.
        Шивцов усмехнулся.
        Без злости и без сочувствия.
        И снова вытащил из-за пояса пистолет.
        «Нас видят?»
        Калинин кивнул.
        Он не скрывал торжества.
        Налаженная им программа работала!
        «Слушай меня внимательно… Будем исправлять то, что напартачил этот немец… - Стволом пистолета Шивцов указал толстухе на ближайшую мумию. Выглядела мумия ужасно - побитая, потому что падала несколько раз, разваливающаяся. - Вечно нам приходится убирать за немцами»
        «А что надо убирать?» - шмыгнула носом толстуха.
        Шивцов ухмыльнулся. Мутные глаза казались пьяными.
        «Зачем клей?» - подняла руку с тюбиком Венера. - Нужно что-то приклеить?»
        «Угадала… Правильно…»
        Шивцов даже похвалил толстуху:
        «Ты хороший, ты думающий материал».
        «А я не умру?»
        «Не знаю».
        «Не говорите так…»
        «Не умирает только мертвое».
        «Пожалуйста, не говорите так…»
        «Если вернуть мумии ее прежний образ, что мы получим?»
        «Что мы получим? - с ужасом пыталась угадать Венера. - Может быть, человека?»
        «Ты опять почти угадала».
        «Почему почти?»
        «Потому что мы получим бессмертного человека! Такого трудно убить. Ты же вдела, - Шивцов указал на тело светловолосого, - я стрелял в него в упор. Но убить его нельзя».
        «Так он же мертвец!»
        Шивцов медленно оглядел толстуху.
        «Забудь о нем. Для начала разберемся с живыми. - Он поднял руку, указывая на худенькую дрожащую студентку. - Как тебя там зовут?»
        «Где там?»
        «В твоем мире».
        «А мы разве не в моем мире?»
        «Разве ты всегда убаюкиваешь мертвецов?»
        «Я студентка… Вы про имя, да? Алина я…»
        «Хорошее имя…»
        Шевцов встал и подошел к бортику бассейна.
        В двух шагах от дрожащей девушки он остановился и рукояткой вперед протянул ей нож, вытащенный из сумки.
        «Не урони».
        «Зачем он мне?»
        «Ты поймешь…» - Шивцов потер виски.
        Похоже, он никого не видел. Ни девушку, ни толстуху, ни Калинина, ни Ксюшу, ни замеревших заложников.
        «Поняла, что надо делать?»
        Девушка с ужасом посмотрела на нож.
        «Нет… Я не понимаю…»
        «Включи воображение».
        «Я правда не понимаю…»
        «Ты ведь студентка?»
        «Да».
        «А вдруг тебя сейчас видит твой руководитель? Что он подумает, услышав такое признание?»
        «Не знаю».
        «Тогда слушай».
        Шивцов уставился на девушку.
        «Что? Что? - чуть не кричала она. - Что мне делать?»
        «Ничего особенного… Любой разберется… Ты заберешь у этого мертвеца то, что ему больше не нужно и отдаешь взятое Венере… Она сообразительнее тебя… Она будет превращать мумию в бессмертного человека…»
        Он вдруг усмехнулся:
        «Задача ясна»
        «Нет…»
        «Разве я сказал непонятного?»
        «Не знаю… Я ничего не поняла…»
        «Хорошо, - с какой-то ужасной терпеливостью покачал головой Шивцов. - Что у тебя в руках?»
        «Нож…»
        «Что обычно делают ножом?»
        «Режут».
        «Уже хорошо».
        Он снова потер виски:
        «Покойник у тебя в наличии?»
        «Да… Вот он…»
        «Ну и действуй!»
        Девушка посмотрела на мертвеца, безвольно развалившегося на ее коленях и разрыдалась. Нож упал на пол.
        «Работай, дура… - весело подсказал Калинин. - Не дразни гусей…»
        «Он прав, - хмуро подтвердил Шивцов все с тою же ужасной терпеливостью. - Начинай».
        И повернулся к толстухе:
        «Венера, ты готова?»
        «Да… Готова…»
        «Ты не против, если эта мумия снова станет человеком?»
        «Бессмертным?»
        «Ну да».
        «Нет, не против».
        «Ты настаиваешь на этом?»
        «Ага…» - всхлипнула толстуха.
        «Тогда подскажи своей партнерше, что нужно делать».
        «Да режь, наконец, - взвизгнула толстуха. Она смотрела на студентку с такой ненавистью, что та молча заплакала. - Это же мертвец, отхвати ему что-нибудь»
        «Что, что отхватить?»
        «Да что захочешь!»
        «Кто-то должен ответить…»
        «Ну, палец… Или ухо! Чего тянешь?»
        «Кто-то обязательно ответит за все…»
        Студентка с ужасом оттянула мертвецу ухо.
        «Нет… Я не могу…»
        «Правда не можешь?» - спросил Шивцов.
        «Не могу…» - студентка, плача, подняла глаза на Шивцова.
        «Ладно, - сказал он. - Отдай нож кому-нибудь другому. Только учти, что следующей после этой мумии будешь ты. Когда Венере не хватит ушей и носов, она воспользуемся твоими. Она разделает тебя вживую…»
        Закрыв глаза, студентка в ужасе полоснула по уху светловолосого.
        Толстуха взвизгнула, когда кровавый обрывок плоти шлепнулся у ее ног.
        «Зачем?… Зачем? Вдруг видит муж?…»
        «Работай!»
        Венера схватила отрезанное ухо двумя пальцами. Окровавленная плоть выскользнула, но Венера вновь подхватило ухо. Обильно полив суперклеем, она прилепила его к зеленоватой, будто пошедшей плесенью голове мумии. Прилепила криво и слишком высоко, будто мумия собралась прослушивать небо.
        Студентка отхватила второе ухо.
        И Венера снова поймала его, прилепив с другой стороны.
        Не успел еще суперклей схватиться, а к ногам толстухи упал отрезанный нос.
        Наблюдая за происходящим, Калинин едва не подвывал от холодного восторга. Можно представить себе, как сладострастно пялятся на экраны телевизоров миллионы зрителей. Я поймал их! Я заставил их смотреть! Такого реалити-шоу еще нигде не показывали!
        «…назад, к воспоминаниям…»
        Пусть вспомнят. Пусть поймут.
        Пусть перенесут все новости мира на потом!
        Нет ничего важней трэш-реализма! Только бьющее искусство! Только невиданный взлет духа! Еще сегодня утром большинство жителей планеты считали себя примерными скучными людьми. Еще сегодня утром они считали себя венцом творения, вершиной сущего, пусть же убедятся, что все они - всего только материал, всего лишь материал для великого художника. Дай им волю, они бы все здесь сейчас расхватали на сувениры. Куски мумий, отрезанные носы и уши. Они бы пластид унесли с входной двери. Рыбу глушить… Так всегда… Рыба дохнет, любителям отрывает руки… все течет… В результате мы получаем будущее таким, каким его лепят тучная Венера Денежкина и худенькая трогательная студентка с ножом в дрожащих руках…
        Мобильники в карманах Калинина вибрировали.
        Но Калинин не торопился. К черту! Он ловил в кадр Ксюшу.
        Прекрасные окровавленные груди. Измазанная темными потеками шея.
        Калинин не смотрел на Шивцова. С Витькой все ясно. Он тоже материал. Пусть не обманывается. Конечно, имя его запомнят, но только потому что с него что-то началось… Что-то выстраданное им, Александром Калининым…
        Новая эстетика.
        Самый лютый враг художника - это он сам.
        Самый лютый враг искусства - посредственность.
        Все лепят себя из чужих носов и ушей. Все лепят друг друга из чужих мыслей и взглядов. Все убеждены, что материал искусства - это не они. И Виктор Шивцов, и глупый отец Егорий, и тупой капитан Петунин - все посредственности. Все нули, как толпа за окнами. И бойцы «Антитеррора», и дурак главред, и сотрудники иностранных посольств - уже завтра они будут льстиво и подобострастно искать мой взгляд, выпрашивать автографы…
        Когда намалюют картину последнего утра земли…
        И критик последний погибнет, и краски поблекнут в пыли…
        Мастер и материал - взаимопроникаемы, взаимозаменяемы.
        Эра Нового искусства, Новой эстетики. Тогда… Он забыл несколько слов. Может, тысячелетье… Отдохнем без забот… Опять забыл. Это ничего. Только мигни - подскажут. В свою мастерскую Хозяин призовет… Ага, вот оно! И тот, кто трудился, тот будет, на стуле воссев золотом, холсты многомильные мазать летящей кометы хвостом…
        Вот единственно приемлемый масштаб для гения!
        Писать картины хвостом кометы, строить композиции из бесчисленных муравьев суетливой человеческой цивилизации!
        Мастер!
        Новый Мастер!
        Не какой-то Шивцов, а истинный Мастер!
        Он Павла, Петра, Магдалины напишет достойный портрет…
        И каждый сеанс будет длиться по триста, четыреста лет…
        Вот истинные масштабы гения!
        Его, Александра Калинина, показывает Париж.
        Его сейчас показывают Нью-Йорк, Лондон, Токио, Пекин, Банкгог, Мехико, Сеул.
        Великие столицы мира с трепетом вслушиваются в лающие крики взволнованных переводчиков. Весь мир одновременно купается в волнах самого массового, самого притягательного искусства.
        Такого еще не было.
        Сам Мастер нелицеприятно оценит итоги труда, никто ради денег иль славы стараться не будет тогда…
        Это не преувеличение.
        Надо только воспользоваться реалиями.
        Где-нибудь в Киншасе на него, на великого Александра Калинина, смотрят черные с ужасом и благоговением. Где-нибудь в Дублине или в Берлине на него сейчас смотрят белые, ловят каждое слово.
        Ведь каждый, за счастье работать с планеты отдельной своей…
        Напишет все Вещи, как видит… для Господа Сущих Вещей…
        Только так.
        Новая эстетика.
        Новое откровение.
        Калинин засмеялся, глядя на Ксюшу.
        Мелкая сучка. Ничего святого. Спит с кем попало, обнимается с мумиями, купается в фальшивой крови, отдается какому-то жалкому охраннику, даже не испытывая оргазма. Ради чего? Ради своей мелкой ничтожной жизни? Кому она нужна? Всего лишь подручный материал… Как та толстуха… Как те бледные тени у стены… Как девчонка с ножом, кромсающая покойника.
        Калинин чувствовал: он победил.
        Пекин, Стамбул, Калькутта, Куала-Лумпур…
        Экраны заняты его изображением. Шивцов не в счет. Шивцов не виден на этом фоне. Он всего только оселок, на котором я оттачиваю нож, погружающийся в живое тело самого изысканного материала. Любой непредвзятый человек понимает, что центр мира - это я, Александр Калинин. И это настоящая игра! Это не сказочки про нежного человека.
        В кармане вибрировал мобильник.
        Ага… Капитан Петунин… Калинин чувствовал настоящее торжество.
        «Что, капитан? Припекло? Хотите предложить самолет и вылет в любое место?»
        «Закрывай свою шарагу, муфлон недоделанный!»
        «Хочешь, чтобы я прибавил обороты?»
        «Все! Никаких оборотов!»
        «Не зарывайся, капитан, у нас тут много материала!»
        «Забудь! Тебя выкинули из эфира».
        Калинин засмеялся.
        «Ты что, новости не смотришь? Сдай своего приятеля и выходи сам. Будешь отвечать по закону».
        «Катись! Не мешай работать!»
        «А перед кем работать? - обидно рассмеялся капитан. - Тебя выкинули из эфира»
        «Нечего больше сказать? Ищешь зацепку, - Калинин откровенно рассмеялся. - Ничего лучшего не придумал?»
        «У тебя же полно мобильников. Наверняка есть с выходом на спутниковое телевидение. Проверь, даю тебе ровно минуту».
        Калинин выхватил из кармана нужный мобильник.
        Он не верил капитану. Для капитана годятся все уловки, ничего оригинального он придумать не может. Нажал на кнопку. Выхода на спутниковое телевидение не было. Мерзкий холодок тронул спину. Выкинули из эфира? А как же эти жалкие заложники? Взорвать?
        «Выкинули, выкинули!»
        «Кто выкинул?»
        «А твой приятель и выкинул».
        «Какой еще приятель?»
        «Андрей Ведаков. Помнишь такого?»
        Калинин вытащил еще один телефон. Есть!
        На дисплее завертелась картинка спутниковой антенны - пошло подключение.
        «…здание „Газеты“ значительно повреждено. Точное число жертв устанавливается. Не исключено, что счет пойдет на сотни. Работа пожарных машин затруднена беспорядочным паркингом…»
        О, черт!
        Ведаков!
        Ничтожество!
        На дисплее появилась новая дикторша.
        Дымящиеся руины… «…вы смотрите экстренный выпуск новостей телеканала Кей-Эй-Эй… К настоящему моменту из-под обломков извлечены трупы тридцати человек… Раненых доставляют в ближайшие клиники…»
        Калинин судорожно переключал каналы.
        «…здание издательского комплекса разрушено. Предположительно взрыв произошел в редакции „Газеты“. Пожарные пытаются отстоять западное крыло…»
        Его, Калинина?
        Выкинули из эфира?
        В конце концов, что такой взрыв какого-то издательского центра?
        «…съемочная группа, случайно оказавшаяся рядом…»
        Знаем мы, как случайно оказываются рядом эти съемочные группы!
        «…по некоторым сведениям к взрыву причастен журналист Андрей Ведаков. Уже установлено, что он занимался перекупкой оружия, снабжая им своего приятеля, который и захватил художественную галерею „У Фабиана Григорьевича“. Власти Москвы серьезно указывают…»
        Ведаков.
        Сволочь мелкая!
        Оказывается, он тоже имел дело с Шивцовым.
        «Виктор! - заорал Калинин, оборачиваясь к Шивцову. - Устрой этим скотам закат!»
        42
        КАЛИНИН
        21,02. Пятница
        «Не трясись».
        «Устрой им закат, Виктор!»
        «Не трогай оружие! - оттолкнул Калинина Шивцов. - С ума спрыгнул?»
        «Нас из эфира выкинули! Доходит? Нас никто не видит, мы не в кадре, мы на прицеле. Если мы не предупредим действия спецназовцев, они сейчас ворвутся сюда! Останови их!»
        «Как?»
        «Пристрели эту парочку!»
        Шивцов молча протянул Калинину пистолет.
        Второй ствол он направил на Венеру. Толстуха в отчаянии закрыла лицо окровавленными руками.
        «Затвор…»
        «Что затвор?»
        «Затвор передерни!»
        «Какого черта? Я не буду стрелять!»
        «Хочешь на мне в рай въехать?»
        «Ксюха!»
        Ксюша обернулась.
        Наверное, поняла, что делается что-то не по сценарию.
        Медленно поднялась. Лицо бледное, неживое. Сделала шаг. Еще один.
        Волосы некрасиво слиплись, но она даже не пыталась откинуть их за плечо.
        Схватив Ксюшу за локоть, Калинин развернул ее, плотно прижался к ее спине и насильно всунул в руку пистолет.
        «Жми!»
        Ксюша вырывала руку.
        Ствол пистолета судорожно плясал.
        С толстухи на студентку, безвольно закрывшую глаза. Со студентки на взвизгивавшую, пытающуюся отползти толстуху.
        «Жми на курок, сучка!»
        Калинин вцепился зубами в мочку Ксюшиного уха.
        «Неееееет!»
        Грохнул выстрел.
        Венера страшно закричала.
        Толстым окровавленным животом она упала на бортик бассейна.
        Одновременно с пистолетным выстрелом дрогнули стены. Мощный взрыв потряс темный зал, сшибая еще стоявшие мумии. С потолка посыпалась побелка, мелкая крошка. В трех шагах левее бассейна взлетела вырванная лебедкой бетонная плита перекрытия, в образовавшийся проем, как крупные черные муравьи, посыпались бойцы «Антитеррора». Короткоствольные автоматы, круглые шлемы, поблескивающие защитные очки, закрывающие пол-лица…
        «На пол!»
        Заложники не понимали, что происходит.
        «Всем на пол!»
        Заложники не понимали, что команды обращены к ним. Они не понимали, кто эти черные муравьи, сыплющиеся в галерею.
        Шивцов схватился за простреленное плечо.
        Еще одна пуля ударила его в грудь, опрокинула на спину.
        Одной рукой он успел дотянуться до раскрытой до сумки. Сознание двоилось. Он терял сознание и снова приходил в себя. С трудом вытащил начиненную болтами и гвоздями банку, надавил на вставленный в брикет пластида детонатор и, приподнявшись на локте, швырнул бомбу в бассейн.
        «Всем на пол!»
        Бомба рванула прежде, чем бросившиеся к бассейну бойцы успели накрыть ее металлопластиковой полусферой. Взрывная волна отшвырнула бойцов легко, как тряпочные куклы. Под потолок взметнулся кроваво-черный фонтан. С миллионами брызг летели в дымном пространстве болты, гвозди, шурупы.
        Шивцов приподнялся.
        Он стрелял не глядя. Ему было все равно, куда стрелять.
        Просто голове было легче, когда стучали выстрелы, когда руку встряхивала отдача. При каждом выстреле боль уходила. На долю секунды, но и это было хорошо. Шивцов пытался найти взглядом Калинина.
        «Сашка! Ты где?»
        Но ответа не было.
        Часть вторая
        СПЯТИВШАЯ КРАСАВИЦА
        1
        Аэропорт Рейкьявика
        Пять лет спустя
        В аэропортах всегда полно папарацци. Толпятся у входа в VIP-зал, обвешанные фотоаппаратами, будто стервятники, дожидающиеся, когда раненая жертва испустит последний вздох. Даже если это аэропорт северного, очень спокойного и добродушного Рейкьявика. В перемещениях людей с фотоаппаратами на первый взгляд не просматривается никакой логики. Но они точно знают, чего ждут и мгновенно реагируют на тончайшие невидимые сигналы, улавливая их каким-то глубинным неясным чувством, как собака ловит поднятым ухом высокочастотный свист браконьерского свистка. Неожиданные перемещения папарацци вызывают недоумение у стороннего наблюдателя. То они слоняются из стороны в сторону как бы совершенно бесцельно, будто не понимают, что вообще делают в аэропорту, то дружной стаей бросаются на совершенно неприметного человека.
        На этот раз сигналом послужило торопливое появление в застекленном проходе сразу нескольких съемочных групп, вооруженных переносными кинокамерами и микронами. Операторы, жуя свою бесконечную жвачку, привычно подбирали бленды для объективов, смазливые журналистки поправляли наманикюренными пальчиками прически, подмазывали помадой губы.
        Нервное возбуждение нарастало.
        И вдруг взорвалось, как самодельная бомба, брошенная в толпу террористом-смертником.
        - Вон он!
        - Где? Где!
        - Под указателем выхода!
        - Идет! Идет!
        - Пропустите меня!
        - Пропустите же, черт вас!..
        В узком проходе, выгороженном турникетами со встроенными металлоискателями и индикаторами взрывчатых веществ самых разных типов (новинка, всего месяц назад появившаяся в тихом рейкьявикском аэропорту) появился невысокий человек в накинутом на широкие спортивные плечи черном кожаном плаще.
        Он шел быстро, уверенно.
        Широкополая кожаная шляпа надвинута на глаза.
        Рядом плыла длинноногая блондинка с холеным глупым лицом, знакомым всем и каждому по обложкам модных журналов. Слева впереди и чуть сзади - два стремительных, похожих друг на друга секьюрити в удобных костюмах, в темных очках, с серебристыми шариками переговорников в ушах.
        Вежливый офицер у турникета, выставив руку, остановил журналистов.
        - Господин Калинин! - над головами взметнулось множество микрофонов. - Господин Калинин! Несколько слов!
        Человек в кожаном плаще замедлил шаг.
        Блондинка в светлом плащике (компания SNR, колени обнажены) умоляюще сложила руки на груди. Человек в шляпе усмехнулся, надвинул шляпу еще ниже, но остановился.
        - Пять минут!
        Он поднял над головой растопыренную пятерню.
        Секьюрити деловито и заученно заняли привычные позиции.
        Полицейские, помедлив, освободили дорогу журналистам. Вспыхнул свет, засверкали вспышки фотоаппаратов.
        - Господин Калинин! - первой подняла микрофон сотрудница компании SNR. - Чем вы занимались в Исландии?
        - Размышлял.
        - Почему именно в Исландии?
        - Суровая природа располагает. Мне понравилась ваша страна.
        - Я американка, - ослепительно улыбнулась блондинка.
        - Это жаль, - отрезал Калинин.
        - О чем вы размышляли в краю суровой природы, господин Калинин? - выкрикнул журналист компании RKN, длинный, бритый, ухмыляющийся нагло. - Как вам спалось? Как вам вообще спится? Вас не мучает совесть?
        - Никогда.
        - Это врожденное свойство?
        - Думаю, благоприобретенное!
        - Господин Калинин, - блеснула очками длинноногая брюнетка из SNN, - как вы сегодня оцениваете то, что произошло пять лет назад в центре Москвы в картинной галерее «У Фабиана Григорьевича»?
        - Как первую удачную акцию трэш-реализма.
        - Повторись ситуация, вы действовали бы так же?
        - Настоящий художник не повторяет ситуации, он заново создает их.
        - Вы бы и сейчас пустили в ход оружие?
        - Художник пользуется тем инструментом, который позволяет ему высказаться наиболее эффективно.
        - Господин Калинин, это вы готовили запись единственного публичного выступления Виктора Шивцова.
        - Да, материалы отбирал я.
        - Насколько ваша запись отличается от того, что происходило в художественной галерее «У Фабиана Григорьевича» на самом деле?
        - Ровно настолько, насколько студийная запись отличается от живого концертного выступления. Она, может быть, лучше сведена и звучит чище, но, конечно, не передает полностью живой творческой атмосферы зала, в котором рождается искусство.
        - Вы настаиваете на слове искусство?
        - Разумеется.
        - Трэш-реализм это искусство?
        - Прежде всего.
        - Но в некоторых странах, господин Калинин, вы объявлены в розыск. Несколько радикальных религиозных группировок, не только восточных, объявили вас врагом человечества. Некоторые частные лица, входящие в список весьма состоятельных людей планеты, объявили награду за вашу голову.
        - Что ж, выдайте меня этим лицам, - ухмыльнулся Калинин, оглядываясь на секьюрити.
        - Вы привыкли жить в подполье, постоянно скрываясь?
        - К этому не привыкают, - Калинин ниже надвинул шляпу. - Любой художник рискует стать отверженным в силу косности и непонимания общества, в котором ему приходится жить. Вспомните историю Салмана Рушди. «Сатанинские стихи», кстати, до сих пор не изданы ни в Исландии, ни в России.
        - Давно вы в Исландии?
        - Без комментариев.
        - Откуда вы прилетели в Исландию?
        - Без комментариев.
        - Куда вы летите?
        - Без комментариев.
        - Каким образом пять лет назад вам удалось живым покинуть художественную галерею «У Фабиана Григорьевича»?
        - Без комментариев.
        - Это правда, что в организации вашего побега из России замешаны некоторые депутаты?
        - Без комментариев.
        Калинин демонстративно посмотрел на часы.
        Не в меру любопытного журналиста тотчас оттеснили.
        - Случайно ли то, что из многих людей, находившихся в художественной галерее «У Фабиана Григорьевича», только вы и ваша подруга Ксения Малышева остались живы после трагического штурма, предпринятого «Антитеррором»?
        - Случай выбирает достойнейших.
        - Когда вы последний раз виделись с Ксенией Малышевой?
        - Дайте припомнить… Давно… Очень давно… - Калинин потер переносицу. - К сожалению, судьба Ксении Малышевой сложилась трагически. Она погибла от ножа маньяка-обывателя, ударившего ее ножом в Копенгагенском Национальном музее искусств, прямо перед картиной…
        Он опять потер переносицу:
        - Черт, все время забываю эту картину!
        - «Алиса»! - выкрикнул кто-то. - Одна из лучших работ Амедео Модильяни. Нежные сиреневые тона. Невинное выражение. Девочка, еще не деформированная никаким концептом!
        - Да… «Алиса»…
        - Господин Калинин, как был связан с вашей акцией взрыв издательского комплекса «Газетты»?
        - Поднимите официальные отчеты.
        - Но вы тесно сотрудничали с «Газеттой»…
        - Так же, как с полусотней других популярных изданий. - Калинин улыбнулся. - Насколько я помню, обвиняемым по делу проходил главный редактор «Газетты», некий человек под ничего не говорящим именем Декельбаум. Поднимите отчеты, в чем-то я сейчас могу ошибиться. Кажется, суд признал Декельбаума виновным и приговорил к приличному тюремному сроку. Возможно, взявшись за ум, он напишет в тюрьме книгу воспоминаний. В тюрьме время тянется медленно.
        Вместо обозначенных пяти минут импровизированная пресс-конференция длилась уже почти двадцать. Секьюрити помрачнели, крутили головами, не подпуская к Калинину самых нетерпеливых журналистов. Но сам Калинин оживился. Он давно не появлялся перед публикой. А самолет… Самолет без него не улетит…
        - Господин Калинин! - протиснулась вперед смуглая девушка, похожая на испанку. - Вас считают общепризнанным классиком трэш-реализма…
        Калинин настороженно, но понимающе кивнул.
        - Заранее прошу меня простить…
        - Спрашивайте.
        - Состоялись бы вы как художник, не окажись рядом с вами Виктора Шивцова?
        - Это не Виктор Шивцов, это я оказался рядом с Виктором Шивцовым, - быстрый взгляд из-под шляпы. - Чувствуете разницу? - Калинин рукой изобразил в воздухе замысловатую петлю. - Для Виктора Шивцова материалом для его творческой акции являлись мумии, выставленные немцем фон Хагенсом, ну, понятно, и посетители галереи. А для меня материалом стал сам Виктор Шивцов. Чувствуете разницу? - снова нетерпеливый жест. - Это я водил руками Виктора Шивцова. Это я развивал концепт. К тому же, Виктору Шивцову не повезло, его убили во время штурма. Но опять же, почему?…
        Журналисты насторожились.
        - Да потому, что Виктор Шивцов не мог, не умел принять этого мира. Мира ваших вопросов, ваших усмешек. Помните записи, показанные в свое время по всем каналам? Что бормотал во время акции Виктор Шивцов? Что занимало его даже в последние минуты? Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Это была всего лишь его ошибка, а вы бездарно повторяете ее из года в год. За происходящее в этом мире отвечаем только мы сами! Только мы, никто больше! В отличие от Виктора Шивцова, я сразу знал это и не испугался ответственности.
        - Но вопросы остаются, - возникла перед Калининым черненькая японская журналистка. - Виктор Шивцов и вы…
        - Только я! - поднял палец Калинин. - Давайте говорить обо мне!
        - Да, конечно, только вы, - ядовито улыбнулась японка. - Что все-таки вы хотели сказать миру своей акцией?
        - А вы не поняли?
        - Я хотела бы услышать ваш ответ.
        - Ну да. Японские острова далеко, - нагло ухмыльнулся Калинин. - Ответы доходят до вас в последнюю очередь. Прошло пять лет со времени событий в галерее «У Фабиана Григорьевича», а Япония все еще ничего не поняла. Как ничего она не поняла в итогах второй мировой войны, иначе бы давно заключила мир с Россией. Как пример приведу следующее. Средневековые алхимики не отличались гибкостью мышления. Один такой, вызвав дьявола, затруднился ответить на главный вопрос: а что, собственно, ему, алхимику, от вызванного дьявола нужно? В конце концов, он нашелся: что хотел сказать Аристотель своей «Энтелехией»? Помните такое? Ну так вот. Сегодняшние формальные деятели искусств похожи на алхимиков. Писатели, поэты, художники, музыканты, деятели балета - их время давно кончилось! Они - живые трупы. Они всего лишь экспонаты фон Хагенса. На пьедестале сегодня только тот, кто творит прямо на глазах миллиардной аудитории! Тот, кто делает мастерской весь мир! Новая эстетика! Ее создают те, кто вместо кисти берет в руки бомбу с зажженным фитилем!
        - Вы про террористов? - удивился бритый представитель RKN.
        - Я про искусство, - усмехнулся Калинин. - Когда речь идет о Новой Эстетике, оценивать следует не материал, а мессидж, посылаемый художником в массы. Сообщение! Доходит? Вы смотрели запись первой трэш-акции?
        - «Христос, приди к Фабиану»? Вы эту запись имеете в виду?
        - Вот именно. И советую просмотреть ее еще раз. И внимательней.
        - Журнал «Современное искусство», Нью-Йорк, - перед Калининым возникла тоненькая брюнетка с блестящими, будто лаком покрытыми, волосами. - Господин Калинин, как вы относитесь к своим многочисленным последователям? Вас не пугает то, что трэш-реализм становится самым вызывающим направлением в современном искусстве? Практически месяца не проходит без какой-либо акции новоявленных гениев.
        - О ком именно вы говорите?
        - Прежде всего, о Гуго Ван Шенкере. И о Николае Соколове тоже. И об Игнасио Морсеторо, о Франце Ганте, о Хосе Дельгадо, Федоре Слоникове, Марате Гайни, Владимире Ильине. Да несть им числа, - помахала журналистка тонкой рукой. - А еще есть такие, как ваш соотечественник, скрывающийся под псевдонимом Дупель…
        - Ах, эти…
        Калинин пренебрежительно усмехнулся.
        - Они не последователи. Они только эпигоны. Ни у одного нет собственных оригинальных идей. Они способны лишь повторять. Их новации - повторения. Николай Соколов захватил заложников в Цветаевском музее, не смешно ли? Застрелил троих, перемазал кровью слепки с античных скульптур. Вы только вдумайтесь! Этот профан был уверен, что в Цветаевском музее выставлены оригиналы! А Федор Слоников в Краснодаре загнал в картинную галерею пьяное быдло из ближайшего шалмана и устроил оргию под классическими полотнами. А Франц Гант, насколько я знаю, в основном только болтает о своей якобы давно запланированной акции в Британском музее. Сомневаюсь, что он когда-либо приступит к делу. Дельгадо, Гайни и Шенкер были схвачены спецслужбами при попытках осуществления акций. Нет смысла говорить о каком либо их вкладе в мировое искусство. Владимир Ильин, в отличие от всех перечисленных, тщательно продумывает свои акции, но ограничивается их компьютерным воспроизведением. Да, у него получается красиво! Профанов это впечатляет, ничего не скажешь. Но это все равно, что сравнивать постеры из популярных журналов с
оригинальными полотнами великих мастеров. Дупель, пожалуй, единственный, кто движется в правильном направлении. Он целенаправленно уничтожает работы скульптора Церетели. К сожалению, моему инициативному соотечественнику катастрофически не хватает художественного воображения. Работы его привлекают внимание в основном потому, что с завидной регулярностью попадают в выпуски новостей. Букмекерские конторы принимают ставки на то, какой памятник Дупель подорвет следующим, но, черт побери! - Калинин выпрямился и секьюрити прикрыли его сразу с двух сторон. - Глядя на работу истинного трэш-реалиста зритель должен чувствовать дрожь в коленках, по его спине должны бегать ледяные мурашки, а голову сверлить одна-единственная мысль: неужели такое может случиться со мной? Доходит?
        - Ваши ближайшие планы, господин Калинин?
        - На сорокалетие, которое уже не за горами, хочу слетать в Америку. Нет, я не боюсь полиции, - Калинин ухмыльнулся. - Огромная страна, осторожные люди. Я люблю работать, чувствуя опасность. Чудесная сцена для масштабных акций. Возьму машину в прокате, и куда она стоит носом, туда и поеду. Ровно в двенадцать ночи остановлюсь и устрою пикник. Для себя и для всех, кто окажется в тот момент рядом. Будет под рукой ресторанчик - взорву ресторанчик, окажется под боком бензоколонка - взорву ее. Американцы обожают фейерверки. А если очень захочется, сожгу хранилище нефти. Пусть янки увидят над собой небо Ирака. Такое полезно напоминать.
        Он отыскал в толпе высокую американку:
        - В каком городе вы живете?
        Американка не ответила.
        Вперед выдвинулся коренастый швед:
        - Куда вы все-таки направляетесь?
        - Без комментариев.
        - Может, в Чили? В Венесуэлу? В Китай?
        - В Китай? - удивился Калинин. - А что они там едят?
        - Червей, жуков.
        - Терпеть не могу китайцев.
        - Как вы относитесь к Сикстинской мадонне?
        - Если у женщины есть время и молоко, почему ей не покормить ребенка?
        - Господин Калинин, вы много путешествуете. Вынуждены много путешествовать. - В голосе шведа прозвучало злорадство. - Вам нельзя долго оставаться на одном месте, иначе вас выследят. Частные самолеты, личная охрана, масса предосторожностей, разработка запутанных маршрутов. Наверное, это дорогое удовольствие. Кто вас финансирует?
        - Без комментариев.
        - Кому принадлежит частный самолет, ожидающий вас на взлетной полосе?
        - Без комментариев.
        - Когда мы услышим о новой вашей акции?
        Ответ угадывался, но Калинин ответил:
        - Скоро.
        2
        Северная Атлантика
        Через 14 минут после взлета из аэропорта Рейкьявика
        Лететь в частном самолете - удовольствие.
        В салоне никого, кроме сопровождающих тебя лиц.
        И сервис не из самых худших. Кресел немного. Столики расставлены разумно. Можно вытянуть ноги, можно положить их на столик.
        Калинин так и сделал.
        Рядом подтянутый секьюрити.
        Напротив - второй. И длинноногая дура.
        Телохранители крепкие тренированные парни. А спутницу Калинин не выбирал, даже забыл ее имя - ее выписали для него по каталогу, для антуража. Как породистую болонку. При этом даже не поинтересовались, блондинку он хотел видеть рядом с собой или брюнетку. А он, между прочим, всегда не любил дур. Даже тех, у которых ноги растут от самой шеи.
        - Господин Калинин!
        Он медленно приоткрыл глаза.
        В самолете настроение, вызванное импровизированной пресс-конференцией, несколько рассеялось. Можно сколько угодно тешить себя иллюзией свободы, но на самом деле им управляли. Он это знал лучше других. С самого начала. С той далекой душной июньской пятницы пять лет назад, когда за бутылкой… нет, за второй бутылкой очень даже недурной водки в Москве он выложил приятелю из компании RTS вызывающую концепцию Новой эстетики.
        Американец удивился:
        «Неужели такое возможно?»
        «Мысленно вы допускаете это!»
        «Одно дело - беседа в баре, другое - строгие реалии».
        Хлоп - стопку водки! В таких беседах это необходимо.
        «В сущности, Джордж, строгие реалии такая же придумка, как виртуальный мир».
        «Новая эстетика… Вы умеете увлечь… Но, строго говоря, это все противозаконно!»
        «Ну да, с точки зрения праведного американца, - засмеялся Калинин. - Не обижайтесь, Джордж, но вы типичный обыватель. Вы и не можете быть другим. Вы все там за океаном обыватели».
        «Это позволяет нам во все времена чувствовать себя уверенно».
        «Зато лишает многих удовольствий. Вон вы даже икру не едите, боитесь холестерина».
        Еще по стопке водки.
        «Вы уже год в России, Джордж, а все еще не едите икру. Это смешно. В России можно все. Даже есть икру. Покупать ее на черном рынке и поедать ложками. Понимаете? Законы в России - для дураков. Общественным мнением в России руководят те, кто дорвался до денег. Впрочем, популярное имя, Джордж, тоже способно принести дивиденды. Тут, чем плотнее толпа, тем эффективнее. Где-нибудь в Бийске, может, и не пройдет, но в Москве - точно прокатит. Главное в этом деле правильно развернуть TV и прессу».
        «Хотите доказать это?»
        «Если найдутся средства».
        Новая эстетика. Средства нашлись.
        Много зеленых. Понятно, не из кармана Джорджа. И где еще ставить эксперименты, как не в России, которая уже испытала все?
        - Господин Калинин…
        Он протер глаза и уставился на стюардессу.
        Редкостная по стройности. Глаза зеленые, что твои блюдца. Губы такие, что хочется впиться в них.
        - Вам повторить?
        Стюардесса взглядом указала на пустой бокал.
        - Пожалуй… Неси сюда всю бутылку.
        Калинин обернулся к секьюрити:
        - Пьешь коньяк, парень?
        - Служба… - сжал губы секьюрити.
        - Оставь! В воздухе можешь отдыхать.
        - Тогда виски, - парень все схватывал налету.
        Стюардесса умело расставила на столике бутылки, бокалы, серебряное ведерко со льдом. Улыбнулась.
        - Как тебя зовут?
        - Марта.
        Калинин нетерпеливо помахал рукой заказной фотомодели:
        - Пересядь на соседний ряд. Живо.
        Блондинка растопырил глазища:
        - Май Гад!
        - Не утомляй меня.
        Изумленно улыбнувшись, фотомодель пересела.
        - Иди ко мне, Марта…
        Калинин облизнул пересохшие губы.
        - А ты, - кивнул он секьюрити, - пересядь к своему приятелю.
        Телохранитель молча выполнил команду Калинина и, не ожидая дальнейших распоряжений, свернул пробку с «Джонни Уолкера».
        - Садись, Марта! Садись сюда.
        Калинин похлопал рукой по кожаному креслу.
        - Господин Калинин, - улыбнулась стюардесса, - я всего только выполняю служебные обязанности.
        - Вот и выполняй!
        - Но…
        - Хочешь вылететь с работы?
        - Не хочу, господин Калинин!
        - Наверное, не просто попасть на такую линию?
        - Нужны хорошие рекомендации, господин Калинин.
        - Я дам вам самую плохую.
        - Вы шутите?
        - Нисколько.
        Он снова похлопал по креслу:
        - Вот сюда… Здесь удобно…
        Стюардесса улыбнулась. Край голубой форменной юбки взметнулся выше колена. Огромные голубые глаза поверх коньячного фужера.
        - Коньяк…
        Благодарная, обаятельная улыбка.
        Калинин откинулся на спинку кресла. Его начало отпускать.
        К черту хозяев! Что с того, что ему указывают, когда и что нужно делать? Что с того, что и сейчас он летит в какое-то не названное ему место? Работать? Прятаться? Новая глухая нора или наоборот открытая сцена? Все делается ради него! Все делается ради его непререкаемой славы. Он - гений! У хозяев деньги, у него идеи. Так было всегда. Так что, отношения были и остаются взаимовыгодными. Пресс-конференция в аэропорту Рейкьявика, конечно, была не случайной? Намекнуть… Подогреть интерес…
        - Господин Калинин…
        Марта смущенно покраснела.
        - Алекс, - энергично кивнул Калинин. - Просто Алекс.
        И ободряюще положил руку на голую коленку стюардессы.
        - Да, Алекс… Да… Я ваша давняя поклонница… - Марта зарделась и опустила взгляд в бокал с коньяком. - Я столько раз смотрела ваш диск «Христос, приди к Фабиану!» Вы мой герой. Для меня ваша акция не закончена…
        Калинин плеснул коньяку и снова положил руку на ногу стюардессы.
        - Разве я могла представить? - восторженные глаза, пунцовые щеки. - В одном самолете, Алекс…
        - Даже в соседних креслах…
        Свободной рукой Калинин плеснул коньяку в бокал Марты.
        - Господин Калинин…
        - Алекс!
        - Да… Алекс…
        Марта пригубила из бокала. И, будто не веря себе, изумленно уставилась на Калинина.
        - Мне так повезло!
        - Я тоже так считаю.
        - Можно ли мне спросить? У меня тысяча вопросов.
        - Ты же не журналистка, - засмеялся Калинин. - Спрашивай.
        - Та ваша подруга… Ксения Малышева…
        - Почему ты о ней вспомнила?
        Пылающие губы. Красная икра на пластике белого пшеничного хлеба.
        - Ксения Малышева была женщина… «У Фабиана Григорьевича» ей, наверное, было трудно…
        - Мне было не легче.
        Коньяк. Устрица извлечена из раковины.
        - Мне было нелегче, - повторил Калинин. - Она всего лишь играла, а я создавал концепцию. Понимаешь, Марта, в чем тут сложность? Я работал с материалом. А он бывает упрямым.
        Коньяк.
        Улыбка.
        - Меня вела интуиция, я работал на пределе напряжения, а Ксюша всего лишь выполняла приказы. Я искал детали, вел основную линию, а ей надо было только подыгрывать. Тысячи разрозненных деталей. Все надо было угадать и выстроить в некоей совершенной системе. И это все я извлекал отсюда…
        Калинин самодовольно ткнул в свой висок:
        - Доходит?
        - Но Ксения…
        - Что с тобой, Марта? У тебя заело пластинку?
        - Но Ксения женщина. Она оказалась среди заложников.
        - Хочешь сказать, что она оказалась в груде другого непросеянного материала.
        - Ей угрожали оружием… Ее изнасиловали…
        - Ксюшу?
        Растерянная улыбка.
        - Она сама кого хочешь изнасилует!
        - Алекс, я не понимаю… Конечно, говорят разное, но…
        - Ксюша - артистка. Прекрасная артистка. Не всегда попадала в тон, но в таланте не отказать. Правда, ленива… Всегда была ленивой. Как… Как… - Калинин пощелкал пальцами, отыскивая нужное сравнение. - Как ленивец!
        Хохотнул.
        - Алекс!
        - Да, Марта?
        - Вы хотите сказать, что Ксюша…
        - Неужели только сейчас дошло? Об этом молчат, но у кого есть голова на плечах, тот сам додумается. Конечно, Ксюша была подготовлена.
        - То есть она сыграла все это?
        - Конечно. Я только подталкивал ее.
        - А изнасилование в кровавом бассейне?
        - Разве эта часть акции не возбуждает тебя?
        - О, Алекс! Значит, сценарий у вас был готов заранее?
        - А ты как думала?
        Коньяк…
        Устрица…
        Еще коньяк…
        - А Виктор Шивцов?
        - Почему ты опять о нем?
        - Да потому, что это вы мне рассказываете.
        - Мы тут не одни, - ухмыльнулся Калинин. - Здесь мои доблестные бодигарды и эта заказная овца.
        - Все равно расскажите…
        - О ком?
        - О Викторе Шивцове?
        - Почему тебя интересует только материал.
        - Разве Виктор Шивцов не принимал участия в разработке сценария?
        - Виктор Шивцов? - Калинин иронически усмехнулся. - Не смеши меня. Думаю, Виктор так и не понял, в какую историю он попал.
        Калинин глянул в иллюминатор.
        Какие белые, какие снежные облака…
        Куда-то они плывут… Почему их так много?…
        - Думаю, что он и ушел в счастливом неведении…
        Калинин откинулся в кресле. Заканчивать мысль не стал.
        Достаточно того, подумал, что Марта влюблено смотрит на его четкий профиль.
        Вот так… Чуть повернуть голову… Выверенный ракурс… Наверное, Марта считает, что он задумался о новых шедеврах… Почему нет? Он ведь делится с нею сокровенным. Так она думает… Он усмехнулся. Марту сейчас, наверное, заливает теплая волна. Она ведь не может представить глаза Шивцова. Она ведь никогда не видел глаз этого тупого быка…
        Он отчетливо вспомнил тесную запущенную квартирку Шивцова, объедки на грязных тарелках, пустые бутылки, раздавленные окурки в банке из-под фасоли, разводы дешевого красного вина на стенках грязных фужеров. А ведь начали в тот вечер вполне цивильно - в баре. Первую бутылку взял Андрей Ведаков, болтун, мать его. Где рождается новое искусство? Тоже мне вопрос… Как рождается новое искусство? Ладно, черт с ним, с этим Ведаковым. Они тогда вовремя перебрались к Шивцову. Где рождается новое искусство? Под дешевыми репродукциями, которыми Шивцов густо оклеил стены своего туалета?
        Но хорошо, что тогда они остались наедине.
        «Лови шанс, Витька! - Он вталкивал идеи в тупую голову Шивцова. - Ты же не хочешь помереть в этой дыре? Будешь и дальше выпрашивать подачки? Хватит лакать дешевую водку! - а сам подливал в стакан Шивцова. - Хочешь, чтобы тебя девушки узнавали в метро?»
        «Я много чего хочу».
        «Ну так действуй. У тебя есть оружие!»
        «Отвянь. Я свое отстрелял. Для меня ствол это не просто ствол, Сашка. Это удобная рукоять… Это вкусный запах пороховых газов… Я люблю оружие…»
        Шивцов даже потянул носом.
        «Вот и вдохни любимый запах, - вел свое Калинин. - Пойди с утра в эту галерею. Они там опупели совсем. „У Фабиана Григорьевича“ трупы выставлены на всеобщее обозрение. Привезли их из Германии, но на самом деле трупы закуплены в Сибири и в Казахстане. Это достоверная информация. Ты только вдумайся, блин! Какой-то немец возит наших покойников по всему миру!»
        «Пусть хоть так попутешествуют».
        «Ты тоже опупел, Витька».
        «Кому они мешают?»
        «Да нам с тобой мешают! Ты что, не чувствуешь? - Калинин взорвался. Повторил с нажимом: - У тебя есть, что взять в руки. Пойди утром в галерею, попугай засранцев, пусть немец задумается. Пару выстрелов в потолок, они там все обделаются. Даже трупы».
        «Меня же посадят!»
        «Ошибаешься. У меня все схвачено, Витя… Давай еще по одной… У меня все продумано, у меня везде верные люди. Речь идет о Новой эстетике. Пора менять затхлую жизнь, ты же не хочешь гнить на свалке. Попугай этих засранцев. В этом нет состава преступления. Мы же патриоты. Мы сунем носом в дерьмо тех, кто не понимает, что «Купчиха» Кустодиева и голый прогнивший труп - вовсе не одно и то же. Ты болеешь за отечественное искусство? Ну вот, видишь! Надо гнать немцев! До самого Берлина! Ну заберут тебя на сутки, что тут такого? Это только добавит тебе популярности. Ты из КПЗ выйдешь героем. Если даже там тебе по морде дадут, все пойдет в зачет. Люди увидят, наконец, что можно активно и осмысленно сопротивляться гнилым ветрам с запада. Или ты правда хочешь помереть в этой своей грязной дыре?»
        Калинин пренебрежительно сплюнул:
        «Думай, Витя!»
        «А подстрелят невзначай?»
        «Кто? Там охранник тупой».
        «Вот по тупости и подстрелит».
        «А ты ему под дых. Войди и сразу дай ему под дых, чтобы не задумывался. Держи инициативу в руках. На окружающих это произведет самое благотворное впечатление. Ты вспомни Достоевского, Витя. Там студент даже старушку не пожалел…»
        «А как мучился потом…»
        «Он - материал. Он обязан мучится. А ты в галерее будешь не жалким литературным персонажем, а автором. Создателем неслыханных концепций! Ты сам будешь определять степень таланта попавшего в твои руки материала. Ну где ты слыхал, чтобы художника сажали за оригинальность?»
        «А тот американец… Ну, помнишь?… Он подрисовал усы Джоконде».
        «Ну и что? Стал знаменитым. Заработал на успехе».
        «Думаешь, мы тоже заработаем?»
        «Не думаю. Уверен».
        «Нет…»
        «Да почему?»
        «Не смогу я один».
        «Я тоже подтянусь в галерею, Витя».
        Вот так оно было. А эти долбаны пытаются теперь превозносить Виктора Шивцова, как первого трэш-реалиста.
        - Алекс…
        - Да, Марта?
        - О чем вы задумались?
        - Кое-что вспомнил…
        - Расскажите, Алекс!
        - Помнишь, сколько человек участвовало в той моей акции?
        - Человек тридцать, да? Это же была импровизация.
        - Импровизация? - от полноты чувств Калинин хлопнул в ладоши. - Тоже мне, импровизация, черт побери! Импровизаторы томятся в тюрьмах. Где, скажи, все эти ваши Гайни и Шенкеры?
        - В тюрьмах.
        - Вот видишь…
        Глоток коньяка.
        Пряная сочная устрица.
        - Спроси у них, - Калинин кивнул на своих секьюрити. - Они профессионалы, они должны знать. Спроси у них, можно ли захватить охраняемую художественную галерею в центре огромного города без какой-либо предварительной подготовки?
        Секьюрити насторожились:
        - В принципе, можно.
        - А выйти из галереи живым?
        - Если началась кутерьма, это уже проблематично.
        Бравые бодигарды аккуратно расплескали по бокалам остатки виски.
        - Эй! - Калинин хлопнул в ладоши. - Ты! Именно ты! - ткнул он в сторону обиженной фотомодели. - Сгоняй на кухню, у мужиков выпивка закончилась.
        - Нет, Алекс, этим должна заниматься я.
        - Сиди, Марта!
        Марта улыбнулась.
        Не вставая, ткнула кнопку над головой.
        Из подсобного помещения появилась вторая стюардесса.
        Черненькая. В смысле, негритянка. Невысокая. Похожа на Кандализу Райс.
        Еще бутылку «Уолкера»? Нет проблем. Секьюрити не стали отказываться. Что, собственно, может случиться? Пить они умеют, а самолет частный, чужих людей на борту нет. А на земле их встретит свежая группа. Разве что самолет свалится в океан… Ну так за это отвечают пилоты…
        Калинин погладил Марту по тугому бедру:
        - Помнишь, что принес в галерею Виктор Шивцов? Помнишь, какой инструмент он использовал? Правильно! Пару стволов, обрез и несколько брикетов пластида. Один при штурме сработал на входной двери, остальные взорвались в бассейне. Эй, парни! До вас-то доходит? - Калинин напряженно уставился на телохранителей. - Шивцова набил жестяную банку гвоздями, гайками и шурупами. Она и рванула в бассейне. Там глубина больше метра. Ну? - уставился он на телохранителей. - Мог взрыв в бассейне положить всех заложников?
        - Не должен был, - покачал головой один из секьюрити.
        Второй добавил, нахмурившись и выпятив нижнюю губу:
        - Таким взрывом всех не положишь…
        - О том и речь…
        Калинин перевел взгляд на замершую стюардессу:
        - Давай, лапушка, шевели мозгами. Они у тебя есть, я чувствую. Если не пластид, то что могло рвануть в галерее?
        - Май Гад! - стюардесса картинно схватилось за сердце.
        - Ага! Ты догадываешься, - обрадовался Калинин. - Правильно, Марта! Можешь не говорить, я сам скажу. Ти-5! Восемь аккуратных зарядов, заложенных в разных местах! Восемь ничтожных щепоток. Что-то вроде пыли, на нее и внимания не обратишь. Слыхали про такую взрывчатку?
        - Ти-5? - телохранители переглянулись.
        - Слыхали, спрашиваю?
        - Русская сказка.
        - В каком смысле?
        - Ну как красная ртуть. Как атомная бомба в крошечном чемоданчике.
        - А вот вам хрен! - показал Калинин кукиш. - Вот вам хрен, а не русская сказка. Самая что ни на есть реальная разработка отечественного, я имею в виду, российского ВПК.
        - Ти-5?
        - Восемь зарядов?
        Секьюрити недоверчиво уставились на Калинина:
        - Кто их там устанавливал? Неужели вы?
        - О нет. Я только определял точки.
        - А устанавливали профессионалы?
        - Разумеется.
        - Но кто решился на такое?
        - Я! Все решения принимал я! - Калинин ткнул себя пальцем в грудь. - Никакой не Шивцов, доходит? Он болтался при мне, выполняя указания. А те, кто устанавливал заряды, они даже не знали, что делают. Им заплатили, они сделали работу. Вот и все. Поэтому… - Калинин положил тонкую руку стюардессы на свое бедро. - Поэтому не стоит говорить о какой-то импровизации… Только точный расчет, Марта. Исход любой акции, в том числе и художественной, решает точный расчет. В ситуации, когда задействовано много ничего не знающих об акции людей, ни в чем нельзя быть уверенным. Так что вместо какой-то там дурацкой импровизации я держал в кармане пульт, приводящий в действие восемь зарядов.
        - О, Алекс!
        - Признаюсь, это было нелегко.
        - О, Алекс! - рука стюардессы гладила его бедро.
        - Но вы же находились в зале с заложниками, - уставился на Калинина один из секьюрити. Что-то в его глазах не понравилось Калинину. Может, некая тень недоверия. - Если в галерее действительно рванула Ти-5, как вы уцелели? Там же все выгорело на три метра под землю.
        - К тому моменту меня в галерее не было.
        Коньяк…
        Устрица…
        Калинин ухмыльнулся:
        - Когда начался штурм и Шивцов швырнул свою самоделку в бассейн, я с Ксюшей был уже в служебном коридоре. В этот момент сработала заряды Ти-5. Сгорели все заложники, и все бойцы «Антитеррора». Это видели сотни миллионов телезрителей. В галерее действительно насквозь прожгло бетонные перекрытия. Можете при случае пересмотреть этот эпизод. Он включен в число представленных на моем диске бонусов. Восьмой заряд, совсем малой мощности, сработал в заложенной кирпичом двери в конце служебного коридора, ведущей на задний, как считалось, непроходной двор. В общем шуме этот взрыв никем не был услышан. А на дворе нас ждали.
        - Кто вас там ждал, Алекс?
        Калинин погрозил Марте пальцем:
        - Неважно. Я ведь с тобой.
        3
        Северная Атлантика
        Через 1 час 12 минут после взлета из аэропорта Рейкьявика
        - Что?
        Калинин проснулся.
        - Все еще летим?
        Язык сухой, непослушный.
        - Летим, Алекс. Пора проснуться.
        Кто это ответил ему? Черт! Перед глазами все плывет.
        Болезненно морщась, Калинин пальцами осторожно потер виски.
        - Улыбнитесь, Алекс!
        Он с трудом сфокусировал взгляд.
        В двух шагах от него, в проходе между креслами, чуть подавшись вперед, стояла прелестная стюардесса… Точеная красавица с задорным носиком, совсем не англо-саксонским… Марта… Ну да, Марта… Так ее звали… В тонкой руке миниатюрная видеокамера с вращающимся видоискателем. Отличная машинка. У него в галерее пять лет назад такой не было.
        Калинин усмехнулся.
        Вяло усмехнулся. Сил не было.
        Совсем сдурела девка. Не хватало еще, чтобы в Сети засветились снимки похмельного трэш-реалиста.
        - Улыбнитесь, Алекс!
        Какая, к черту, улыбка!
        Он медленно повел глазами.
        Бравые секьюрити спят. Руки неудобно заведены за спинки кресел. Кажется, связаны. Хорошая работа. Рты заклеены скотчем. Из накладных карманов фирменных пиджаков торчат обрывки проводов, наверное, подключены к хитроумным гаджетам. На глазах стильные темные очки, не очень-то поймешь - видят парни что-нибудь или находятся в полном в отрубе?
        Ага, вот и Кандализа Райс.
        Камера черной стюардессы работает на общие планы.
        Девчонки кое-что умеют. Ценю. Впрочем, глупую фотомодель они могли и не раздевать. Когда руки связаны и рот залеплен скотчем (зачем, кстати? звуковой фон, как правило, усиливает впечатление), на самой чудесной, на самой нежной, на самой бархатной коже проступают некрасивые пятна, самые прелестные глазки приобретают овечье выражение.
        Да, могли бы не раздевать.
        И вообще, неплохо бы сейчас помочиться.
        - Что, Алекс? Что? У вас проблемы?
        - Мне надо встать, а то я потеку.
        - А вы сосредоточьтесь.
        Сладчайшая улыбка.
        Камеры работают бесшумно.
        - Алекс! - это опять Марта. Голос восторженный, как у школьницы. - Мне так повезло!
        - А ты не очень увлекаешься, девочка?
        - Называй меня тоже девочкой, - ревниво улыбнулась Кандализа Райс.
        - Ты нехорошая девочка. Я тебя не люблю.
        - Так нехорошо говорить.
        - Почему?
        - Потому что у меня есть шокер.
        Черная стюардесса ревниво улыбнулась:
        - Таким шокером можно тигра гонять по клетке. Стрелять в самолете ни к чему, правда? А шокер удобен. От его разряда даже знаменитый трэш-реалист начинает испражняться самопроизвольно.
        - Неужели ты проверяла?
        - Нам дали гарантию.
        - Кто же вас нанял?
        Марта погрозила красивым пальчиком:
        - Зачем такие вопросы? Мы помним ваши уроки, Алекс.
        Калинин вздохнул. Шторка иллюминатора поднята, внизу облака.
        Бесконечная белая пустыня. Уткнуться бы лицом в настоящий снег.
        Сугробы, как на Алтае или в Сибири. Калинин, не глядя, плеснул в фужер коньяка, выпил залпом. Работа стюардесс ему не мешала. Если он не связан, не выведен из строя, значит, их программа работает и на него. Значит, он включен в какую-то новую программу. Он стоит так много, что шокером его можно только пугать. В ход шокер не пустят. Даже Кандализа Райс в ход шокер не пустит. К тому же, у трэш-реалиста принцип один: принимать мир таким, каков он есть. Чтобы при первой возможности опрокинуть уже сложившееся преставление. Чтобы каждый остро, как можно острее, почувствовал прелесть тех минут, которые до того никак им ценились… Ладно… Они девчонки… У них нет опыта… Они, конечно, считают, что я сбит с толку… Дуры…
        Он почувствовал злость.
        - Марта!
        - Да, Алекс.
        - Ваша работа что-нибудь значит?
        - Конечно, Алекс. Мы ведем отработку эталонов.
        Он выпил еще глоток. В голове уже не шумело.
        Он даже придал взгляду некоторую заинтересованность.
        - Что с чем вы сравниваете?
        - О, это так интересно!
        Марта действительно была в восторге.
        - Виктор Шивцов работал с косным материалом. Вы сами так говорили. А вы, Алекс, работали с самим Виктором Шивцовым - это другой порядок! Поздравьте нас, мы работаем с Александром Калининым!
        - Поздравляю.
        - Мы гордимся своей работой.
        - А пилоты? Они гордятся вами?
        - Им запрещено выходить в салон.
        - Но они выполняют наши просьбы?
        - Конечно.
        - Добровольно?
        - Какая разница, Алекс?
        - Если вдуматься, разницу можно найти даже двумя совершенно одинаковыми дурами.
        - Это надо запомнить.
        Марта счастливо улыбнулась.
        - Мы пишем каждое ваше слово, Алекс. Каждый жест. Каждое движение. Если вы обмочитесь, Алекс, это увидят миллионы телезрителей. Миллиарды ваших поклонников это увидят! И увидят разницу… - она покраснела. - И может поймут, что первым трэш-реалистом все-таки был Виктор Шивцов.
        - Он работал по моим указаниям.
        - А вы помните, Алекс, что он повторял время от времени?
        - Конечно, помню, - Калинин медленно допил коньяк. Стало еще легче. В конечном счете он плевал на девчонок и на самолет. На такой высоте у всех равное положение, форы ни у кого нет, этого они не учли, такие милые сучки. На такой высоте ни у кого не может быть преимущества. - Кто-то должен ответить… Кто-то обязательно ответит за все… Ты ведь об этом, Марта? Виктор Шивцов часто повторял эти слова. Но никаких идей у него не было.
        - Алекс!
        - Что, девочка?
        - Разве ты не понял?
        - Ну что еще там? Не тяни.
        - Это и была идея первого трэш-реалиста!
        - Марта, ты начинаешь меня злить. Первым трэш-реалистом был и остаюсь я.
        - Разве можно быть в чем-то уверенным, Алекс? Вы сами говорили об этом. Нашу жизнь убивает безответственность журналистов… - Она подмигнула и покраснела. - Нашу жизнь ломает жадность политиков, тайком вкладывающих деньги в акции трэш-реалистов… - Щеки Марты горели. - Именно это хотел подчеркнуть Виктор Шивцов своими никем не понятыми словами. Мы, - она оглянулась на Кандализу Райс, - ученицы Виктора Шивцова, Алекс. Конечно, мы многому научились и у вас, но великих делает непосредственность, а вы слишком умны для этого.
        Марта еще сильней покраснела:
        - Простите, но вы дерьмо.
        - Зато самой высокой пробы.
        - Как это? - удивилась Марта.
        - Безответственность журналистов… Жадность политиков…
        Калинин закурил и презрительно поморщился:
        - А глупость обывательниц?
        Выпустил дым:
        - Почему вы не вспомнили о глупости обывательниц, Марта? Вы ведь пока всего лишь неопытные ученицы…
        Он криво ухмыльнулся и плеснул коньяка в бокал:
        - А мир изначально был создан из дерьма, это вы должны знать. У вас красивые груди, ничего не скажешь. У вас бедра высшего класса. И губы, и руки. Вы обе идеально сложены, но точно так же набиты дерьмом, как я, как наши пилоты, как эта овца, с которой вы стащили одежду. Все в мире - дерьмо, вот почему так приятно создавать из него золото…
        Он выпустил нежный клуб дыма:
        - В отличие от вас, я умею создавать из дерьма золото. Я не алхимик, но я этому научился. А Виктор Шивцов, которым ты, Марта, меня уже достала, ушел из этого мира, ничего не изменив в нем. Это я научился превращать стоны в золото. Я даже такое дерьмо, как вы, могу превратить в сверкающие самоцветы.
        - Вы говорите о нас?
        - А чем вы отличаетесь от других дилетантов?
        - Да хотя бы тем, Алекс, - улыбнулась черная стюардесса, - что это мы можем гонять вас шокером по салону.
        - Послушай, девочка, - Калинин выпил и посмотрел на черную стюардессу. - Ты мне кое-кого напоминаешь, но я хочу знать твое настоящее имя.
        - Зачем?
        - Мне так хочется.
        - Слышишь, Марта, ему хочется.
        - Ну так назови ему свое настоящее имя.
        - Пожалуйста. - Она улыбнулась. - Гленда.
        - Дерьмовое имя. Я так и знал.
        Калинин с отвращением сплюнул:
        - Я сразу понял, что вы любительницы.
        - И зря вы так подумали, Алекс. Мы кое-что умеем. Может немного, но умеем. Мы решили восстановить истину и мы ее восстановим. Наверное в будущем наши имена будут писать в учебниках где-нибудь в сносках и самым мелким шрифтом, но из этих сносок можно будет узнать, что именно Марта и Гленда вернули миру славу первого трэш-реалиста. Вы можете гордиться нами, Алекс.
        - Но ты подумай, Марта, - негромко засмеялся Калинин. От коньяка его тянуло в сон, но мочевой пузырь все сильней давал о себе знать. - Кого сейчас может интересовать застреленный пять лет назад мелкий террорист? Про него давно забыли. Помнят идею, помнят концепт, внесенный в мир мною. Именно мною. Идея акции, Марта, должна захватывать миллионы! Вот с чего начинается трэш-реализм. С миллионов! Запомните это.
        Калинин вскинул руки над головой.
        - Нашли чем пугать трэш-реалиста… Шокером… Да чем гаже я здесь обделаюсь, тем большее вызову восхищение. Подумайте, дуры, - расслабленно откинулся он на спинку кресла. - Много ли людей летает частными самолетами? А бьются эти самолеты постоянно. Кого это может зацепить? Не рыдаете же вы над информацией о жертвах дорожных происшествий. Ну продадите вы пленку с записью того, как расправились с первым трэш-реалистом, подчеркиваю, с первым. С самым первым! Ну, покажете вы меня в ужасе и в дерьме. И что? Кусочек записи покажут в новостях, а потом вас найдут и порвут на клочья мои истинные последователи. А обо мне… - Он ухмыльнулся. - Обо мне снимут несметное количество самых невероятных фильмов. Потому что я легенда. Я - апокриф. Все работает на мой имидж. Ваша акция канонизирует меня. Никто не станет менять историю ради вашего маленького успеха. Вы начали с ошибки. Вы неверно выбрали место акции. Свихнувшийся террорист в центре мегаполиса - это одно, а спятившая красавица в частном самолете, это я о тебе, Марта, - совсем другое. В галерее «У Фабиана Григорьевича» мог оказаться любой человек. Доходит
до тебя? Шел человек мимо галереи и забежал. Может, в туалет, может, поглазеть на трупы. Из любого района, из любой области, черт побери, мог оказаться этот человек. И, опять же, любой там мог схватить пулю от снайпера или от террориста. А вы…
        Калинин глянул в иллюминатор.
        - Ну сама подумай, Марта, кому интересна история о пропавшем с экранов локаторов маленьком частном самолете? Если я исчезну… вместе с вами… помнить будут меня… Первый трэш-реалист исчезает в небе! В этом что-то есть… Но думать надо, думать! - заорал он. - Из-за того, что мы летим так далеко от мировых столиц, отсутствует внешнее напряжение…
        Он засмеялся:
        - Кто проводит меня в туалет?
        Марта молча кивнула. Отступила на шаг.
        - От тебя несет потом, пора переодеться, Марта.
        Пошатываясь Калинин прошел в хвост самолета.
        Секьюрити его нисколько не занимали, но смотреть на фотомодель было противно. Голое мясо. Раздетое, скрученное. Холеное, но безмозглое. А бравые секьюрити в крепкой отключке. Их опоили. Чем? Какая разница? Опасность нас ждет везде. Марта и Кандализа… или как там ее? Гленда… Ну да, Гленда… Они опоили ребят. С них станется, что у них и пилоты под кайфом… Как всегда, надеяться надо только на самого себя и на этих дур. Да, на них. Именно на них. Чужая глупость - самый удобный инструмент. Любительницы.
        Он встал над унитазом.
        - Не закрывайте дверь, Алекс.
        Работающая камера… Девчонкам везет…
        В галерее я снимал мобильником. Специально подготовленным, но все же мобильником. А по поводу безопасности… Да где нынче безопасно? Существуют ли безопасные уголки?
        - То, что ты сейчас делаешь…
        Калинин обернулся и демонстративно, в камеру, затянул молнию на брюках.
        - То, что ты сейчас делаешь, Марта… это работа не художника, тем более, не трэш-реалиста… Это ремесло папарацци. Низменное скучное ремесло. На то, как я мочусь с восторгом будут смотреть сетевые недоноски с атрофированными мозгами, но отнюдь не ценители искусства.
        - А что бы вы сделали?
        - Что бы я сделал? - он хмыкнул.
        Ага, хмыкнул он, кажется, они уже на крючке.
        Я не сомневался, что так получится, хмыкнул он про себя. Я вам покажу, что бы я сделал на вашем месте. В конце концов, эта запись может мне пригодится. В резерве всегда следует держать что-то неожиданное.
        - Что бы я сделал?
        Он тяжело опустился в кресло.
        В голове мутилось. Надо бросать пить.
        Телохранители в отключке, голая овца сопит в беспамятстве.
        - Кто, кроме нас, находится в самолете?
        - Только два пилота. Они ничего не знают, но они работают на нас.
        - И вас двое. Да? Слишком много исполнителей. Для художника любое дробление смертельно.
        - Пилотов мы уберем.
        - Все равно вас две штуки здесь.
        - На что вы намекаете, Алекс?
        Стюардессы ревниво переглянулись.
        - Отлично понимаете на что я намекаю, - ухмыльнулся Калинин. - Сперва вы убираете пилотов, так? Разумеется, на земле. Или вы умеете сажать самолет? Ага, наверное, умеете. Хорошо. Но потом вы сыграете друг против друга. И кто выиграет?
        Стюардессы переглянулись:
        - Не надейтесь, что это будете вы, Алекс.
        - Чем вы опоили моих телохранителей?
        - А как нам выгоднее отвечать?
        - Правдиво.
        - А почему правдиво?
        - Правду легче подавать.
        - А она останется при этом правдой?
        - Вряд ли. Но в этом вся прелесть. Вы что, действительно дуры?
        - Не ругайтесь, Алекс. Зачем вы при нас ругаетесь?
        - Чтобы вы лучше запомнили происходящее.
        - Значит, Алекс, вы хотите нам помочь?
        - Если вы убедите меня.
        - А разве вам не страшно?
        - А что должно меня страшить?
        Стюардессы переглянулись.
        Потом Марта коротко произнесла:
        - Смерть.
        Он засмеялся
        Он вспомнил, где уже слышал такое.
        Ну да, однажды в Москве… Писательский клуб, выступление якута-поэта… Поэта спросили: «Кто ваш босс?» Тогда и последовал ответ: «Смерть!»
        - Марта, тебе, часом, не доводилось читать стихов Августа М.?
        - А кто это? - удивилась стюардесса.
        - Последний якутский гений.
        - Что значит якутский?
        - Страна такая.
        - А-а-а…
        - Но пишет этот поэт на французском?
        - Почему? Вы сами говорите, что он живет далеко от Франции.
        - Потому что любит Париж. Потому что не любит Якутию. Что в этом непонятного? А еще потому, что символом мирового искусства он считает лепру.
        Калинин поднял бокал, поболтал остатки коньяка.
        - Лепра… Проказа… Слышали про такую болезнь?
        Стюардессы переглянулись.
        - Мы вас не понимаем, Алекс.
        - Ну вот. А взялись мною руководить. Лепра - это смерть. Она всех уравнивает. Перед нею все равны. Белый и черный, католик и мусульманин, мужчина и женщина. Лепра не выбирает, она поражает всех. Она вездесуща, она смертельна, она стремительна, как… как трэш-реализм… - нашелся Калинин. - И она всем понятна… Тоже как трэш-реализм. Доходит?
        - Это якут так рассуждал?
        - Это я так рассуждаю.
        Он протянул руку:
        - Дайте мне помаду!
        Стюардессы изумленно переглянулись.
        Гленда осторожно протянула Калинину тюбик.
        Калинин сорвал колпачок с тюбика. Алая? Подойдет!
        Перегнувшись через столик несколькими быстрыми движениями нарисовал на лбу ближайшего секьюрити перекрестие прицела. И тот же рисунок нанес на лоб второго телохранителя.
        - Снимай, Марта!
        Стюардесса подняла камеру.
        - С этой секунды, Марта, снимай все, что творится в тесном пространстве нашего самолета. Хватит болтать. Займемся искусством. Эта запись пойдет в эфир под мерное чтение стихов Августа М.
        - На французском?
        - На якутском, Марта!
        - Но он же пишет на французском!
        - Но начинал с якутского. Надо ценить архаику. Гленда, попроси второго пилота войти в Интернет. Пусть найдет аудиофайлы с авторским исполнением стихов последнего якутского гения.
        Кто-то должен ответить…
        Кто-то обязательно ответит за все…
        Калинин схватился за голову… Какая невыносимая боль…
        Облака под крылом меняли цвет. Нежная белизна изнутри наливалась багровым светом, пульсировала, как венозная кровь.
        - Куда мы летим?
        Никто не ответил.
        Вспышки невидимых молний отражались на черном небе. Кровавые пульсирующие облака под необыкновенно черным куполом небес. Первичный, еще только нарождающийся мир.
        - Куда мы летим?
        - А разве не ты вычислял маршрут?
        Калинин обернулся и увидел Августа М.
        Черные длинные волосы. Не похоже, чтобы их часто мыли.
        Последний якутский гений нервно кусал ногти. «Оледенение душ… Я думал, ты что-то значишь… Эпоха ужаса… Неужели девчонки смогли провести тебя?… Мертвые языки ледников спускаются к столицам… Души, распахнутые как северное сияние…»
        Калинину вдруг стало ясно: за бортом самолета, входящего в зону турбулентности, плывут не облака, вспыхивают не зарницы. Нет, нет, там северное сияние. Последний якутский гений прав: за бортом полощутся на мировом ледяном сквозняке полотнища северного сияния - зеленые, красные, фиолетовые…
        «Вымораживать страсти…»
        - Ты снова про лепру?
        Август М. кивнул.
        Длинное белое лицо запорошено инеем.
        - Кто твой босс?
        - Смерть.
        Калинин засмеялся:
        - Как ты попал в самолет?
        - Я всегда там, где появляется лепра.
        - Но тебя же нет… Ты игра моего подсознания…
        Теперь рассмеялся якут. Снежная маска на его лице осталась неподвижной, но он рассмеялся.
        Кто-то должен ответить…
        Кто-то обязательно ответит за все…
        - Снимай, Марта! Снимай его! Смотри, как он закусил губы!
        - Не кричи, - голос негритянки ударил Калинина по ушам, как тяжелые ладони спецназовца.
        - А, это ты!
        - Ты знаешь меня?
        - Ты Гленда.
        Негритянка рассмеялась.
        Грохот каменной лавины обрушился на Калинина.
        - Я - лепра!
        - Нет, ты Гленда!
        Калинин наклонился к недопитой бутылке.
        - Вы быстро учитесь… Горжусь…
        Плеснул в стакан.
        Выпил, зачерпнул ложкой икру.
        Она показалась ему черной, как кровавые потеки на лбах бравых секьюрити. В них все-таки стреляли.
        - О, черт!
        - Как вы, Алекс?
        - Кажется, нормально…
        Он оглянулся:
        - Где якут?
        - Какой якут, Алекс?
        - Певец лепры… Август М.
        Гленда посмотрела на Марту:
        - Мы не переборщили с дозировкой?
        - На вид он может выдержать и побольше.
        - Но он не в себе. Он бредит. Ты же видишь, Марта.
        - Заткнись… - сказал Калинин. Хотел крикнуть, но крика не получилось, голос сорвался, голос ему не повиновался. - Когда-то Ван Гог отрезал себе ухо… А Виктор Шивцов наоборот приказал приклеить трупу лишнее ухо… Что больше бьет по нервам? Чувствуете концепцию? Вы - дуры. Вы даже не чувствуете, что вами управляет дух лепры… О, черт, как разламывается голова… Опустите щиток на иллюминаторе… Совсем закройте иллюминатор… Искусство как лепра… Как вам такой подход? Шевелите мозгами! Выявить гносеологические корни духовной проказы двадцать первого века? Вы сможете?
        - Алекс!
        - Вам ведь понравились стихи?
        - Какие стихи, Алекс?
        - Якутские…
        Тяжелая пощечина привела его в чувство.
        - Сосредоточьтесь, Алекс, - Гленда бросила на столик перед Калининым листок бумаги.
        - Что это?
        - Бумага. Достань ручку.
        - Ручку? Зачем? Я не хочу ничего писать.
        - Тем не менее, Алекс, вы сейчас напишете заявление.
        Какое смешное слово. Заявление? Он рассмеялся, прикрывая ладонью рот, потому что боялся - его смех вышибет двери и стекла иллюминаторов. На самом деле его с трудом расслышала даже Марта, стоявшая в трех шагах.
        - Пишите.
        Непослушные пальцы сжали ручку.
        - Я не могу… Лучше наговорить в камеру…
        - Нет. Мы хотим получить ваш автограф, Алекс.
        - Диктуйте…
        Он чувствовал, как самолет стремительно срывается вниз.
        Сердце трепетало. Что встретит крылатую машину там, в кровавом облаке? Как высоко взметнется фонтан крови.
        - Диктуйте… Да, слышу… «Я… Александр Ф. Калинин…»
        - Правильно, Алекс. Повторяйте за мной. «Я, Александр Ф. Калинин… Я подтверждаю…» Не торопитесь, у вас получится. «Я подтверждаю, что все, связанное с Виктором Шивцовым…»
        Калинин поднял голову.
        Бодигарды его цинично развалились в креслах.
        Кровавые дырки во лбах. Как черные звезды. Как работаешь, так и умираешь. Калинин без всякого интереса взглянул на откинувшуюся в беспамятстве фотомодель.
        - Зачем вы ее раздели?
        - Как приходишь в мир, так и уходишь…
        Непонятно, Марта это сказала или Гленда?
        Или якутский гений, вновь материализовавшийся вперед Калининым?
        За иллюминатором (шторку так и не опустили) вспыхивали и дробились звездчатые огни. Казалось, самолет горит. Казалось, за ним рассеиваются трассирующие следы каких-то горящих обломков.
        - Lucy in the sky with diamonds…
        - Фак ю, - нежно произнесла Марта. - Пишите, Алекс!
        Он кивнул. Ему было все равно, что писать. Ему хотелось смеяться. Самолет, как детские салазки, стремительно несся вниз - на багровую вспыхивающую долину, к кровавым влажным холмам.
        - Фак ю…
        - Не надо это писать, Алекс!
        - «…все, связанное с Виктором Шивцовым обговорено мною в беседах с двумя обаятельными сучками…»
        - Прекратите, Алекс! Я не диктовала вам этого!
        - Что, Марта? - спросил он медленно. - Ты предлагаешь другой вариант?
        За спиной раздался негромкий смешок. Калинин с трудом обернулся. Конечно, Август М. Черные волосы, снежная маска… «Оледенение душ… Заснеженные языки ледников… Глаз последнего охотника… Мегаполис карликов, тонущий в ледяной мировой поземке…»
        - Пишите, Алекс.
        Он пытался, но пальцы не повиновались.
        Слова терялись, таяли на языке. Лепра поражает тело, искусство поражает душу. Ничего особенного. Мировое искусство - это всего лишь ранняя реакция человечества на ужас проказы. Чем дурен такой концепт? Гленда… И ты, Марта… Сколько тоски и страха, да?… Попытка создать хоть какой-то миф, хотя бы закуклиться в собственных представлениях…
        Калинин засмеялся:
        - Кто твой босс?
        Он знал ответ.
        Но спросил.
        Хотел, чтобы слова якута услышали Гленда и Марта, его боевые подруги по цеху искусств.
        Кто-то должен ответить…
        Кто-то обязательно ответит за все…
        - Что вы там шепчите?
        Калинин тяжело поднял голову.
        Секьюрити сдержанно улыбались.
        Они уснули. Это их злило. Один лениво потягивал виски из стакана, другой влажной салфеткой стирал со лба алую губную помаду. Для таких парней они выпили в общем немного. Глупая фотомодель лукаво погрозила Калинину красивым пальчиком. Ничего на ней не заголено, никакого кляпа, скотча, веревок, только обтягивающее, идущее ей платье. В янтарном мундштуке дымит турецкая сигарета. И черная Гленда, улыбаясь, вышла из рубки пилотов.
        - Алекс…
        - Да?
        - Запейте это водой…
        Гленда положила на столик круглую сиреневую таблетку.
        - Это поможет мне?
        - А вы попробуйте.
        Он проглотил таблетку и обильно запил коньяком.
        Он ожидал секундной хотя бы паузы. Организму ведь надо перестроиться. Слишком сложен и мощен был алкогольный удар, снять последствия сразу трудно. Но неожиданная ослепительная свобода затопила его. С непомерной, с какой-то убийственной радостью он снова увидел за бортом белые облака. Пуржистые виртуальные снега. По таким сугробам не побегаешь. Но попробовать можно. Почему нет? Такая славная компания. Справиться можно с чем угодно, если ты точно угадал реакцию зрителей. Если миллионные аудитории тебя понимают, свободно можно бегать по облакам.
        - Марта!
        - Я слушаю, Алекс.
        - Вы готовы?
        - Конечно.
        Он посмотрел в иллюминатор:
        - Это она и есть?
        - Да, Алекс? Вы узнали?
        - Еще бы… Такая красавица…
        Ровная синева. Необозримая гладь, никаких волн.
        Самолет пронизал облака и шел теперь низко над сияющей поверхностью океана.
        Милях в десяти к югу лежал остров - в пальмах, с широкими сиреневыми пляжами, справа по борту разворачивалась белая яхта. «Вейвпирсинг». Название просматривалось четко. Знаменитое корыто. Сто семьдесят один метр от носа до кормы. Три прогулочные палубы. Четыре машины по 8200 лошадиных сил каждый. Говорят, самая дорогая яхта мира, в которой разве что клозеты не золотые. Для избранной публики. Для самой избранной публики. Интересно, сколько эти любители искусства заплатили за удовольствие встретиться с трэш-реалистом? Они там окружены телохранителями, электронными сторожами, тройным контролем. Они нетерпеливо ждут его, чтобы начать свою охоту. У них разработан собственный концепт.
        Никаких случайностей.
        Калинин рассмеялся. Он справится.
        Искусство нельзя убить. Марта и Гленда милые девушки.
        Я покажу этим разжиревшим господам на борту, что можно сделать с такими вот милыми девушками, как жестоко можно распять роскошную фотомодель на роскошном ложе, придуманном самыми изысканными дизайнерами, и как неустойчивы перед лепрой искусства мускулистые тела самых умелых, самых обученных секьюрити.
        Пусть любуются.
        На них уже упала тень.
        Яхта еще серебрится под лучами солнца, но на самом деле она в тени.
        Пусть ужаснутся. Зажравшуюся, пресытившуюся толпу можно поразить только так. Тем более, что они сами хотят этого, потому что охрана и самая точная электроника закрывают их почти непробиваемым щитом.
        Калинин подмигнул Марте.
        Он чувствовал колоссальные силы.
        - Алекс, Пора перейти в посадочный модуль!
        Ну да. Он уже все вспомнил. По заранее намеченному плану посадочный модуль с мастером трэш-реализма и сопровождающими его лицами должен был опуститься на поверхность океана в ста метрах от сверкающей яхты. Это вам не появление похмельного Шивцова с потертой сумкой в руках. Это вам не сумеречная дыра «У Фабиана Григорьевича». Ослепительное солнце и океан. Чудовищные просторы, лучшая электронная охрана и цвет мирового бизнеса. Они интересуются новым искусством. Они сами впустили его в мир.
        Калинин проглотил еще одну таблетку и встал.
        Искусство это работа. Истинное искусство - это всегда работа.
        Где она там, чудесная яхта, уже пораженная инеем лепры? Он закрыл уши руками. Он не хотел расслабляться, вспоминая какого-то там Шивцова.
        Кто-то должен ответить…
        Кто-то обязательно ответит за все…