Метро 2033: Спастись от себя Анна Владимировна Калинкина
        Метро #0Московские тайны #3
        «Метро 2033» Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        Сталкер Сергей Истомин по прозвищу Датчанин не дорожит своей жизнью после смерти жены. И ввязывается в самые опасные передряги. Ему плевать на собственную судьбу, но есть девушка, которой он далеко не безразличен. Да только что у них общего - он еще помнит прежнюю жизнь, а она родилась в подземке и с детства видела лишь темные туннели. Она больше знает о населяющих их призраках и мутантах, чем о мире наверху. Под силу ли ей помочь измаявшемуся человеку спастись от самого себя?
        Анна Калинкина
        Метро 2033: Спастись от себя
        Автор идеи - Дмитрий Глуховский
        Главный редактор проекта - Вячеслав Бакулин
        Оформление обложки - Михаил Пантелеев
        Карта - Леонид Добкач
        Серия «Вселенная Метро 2033» основана в 2009 году
        Объяснительная записка Анастасии Калябиной
        Здравствуйте, дорогие друзья! Вы прекрасно знаете, что над книгой работает не один человек. Нас много - целый боевой отряд редакторов, и в этот раз приветствовать вас буду я, Анастасия Калябина - выпускающий редактор издательства АСТ, «правая рука» Вадима Чекунова.
        Мне очень приятно работать с «Вселенной Метро» - это гармоничный, хорошо продуманный мир, который с каждым месяцем разрастается все больше. Я очень рада тому, что Дмитрий Глуховский подарил нам с вами целую книжную галактику, где можно творить, экспериментировать, жить.
        Сейчас вы держите в руках эксперимент Анны Калинкиной № 7 «Спастись от себя».
        Не так много времени прошло после культурной революции ХХ века, открытия Фрейдом бессознательного и пр., с того момента, как человек убедился, что вся наша жизнь - это попытка убежать от себя. Выгнать прочь из памяти жуткие эпизоды биографии или забыться пьяным сном, чтобы не вспоминать и не думать. Но увы. Все мы, так или иначе, обречены на провал - либо наш мозг радостно подсовывает нам новую личину - и психиатр прописывает нам долгие беседы под антидепрессанты, либо мы становимся алкоголиками в запущенной стадии.
        Человек - существо, хорошо адаптирующееся к самым трудным жизненным условиям. Вся «Вселенная Метро» трубит об этом. Но, оказывается, справиться с голодом, холодом, вечным мраком и радиацией человек может, а вот спастись от себя - не всегда. Что делать, если твой мучитель не оставляет тебя ни на минуту?
        Бежать от себя бесполезно. Есть только один выход, но я его не одобряю и никому не советую. И не подействует правило «не можешь победить - возглавь» - мы же не Мюнхгаузены себя за волосы из болота тащить. Вот и остается только бесконечно долго бежать - топить горе, забываться, заставлять свое тело вырабатывать адреналин - рисковать, рисковать, рисковать.
        Но что, если появится точка опоры - человек, который схватит тебя за волосы и попробует вытянуть? Ох, сколько их, разочарованных, бежит потом подальше от топкого болота. И я там был, мед-пиво пил… Но все же вдвоем шансов на спасение больше. На провал - тоже.
        За спасение сталкера по прозвищу Датчанин взялась хрупкая девушка Ника. И я не сомневаюсь в счастливом финале, ведь хрупкие существа за счет того и существуют до сих пор, что обладают невероятной силой духа. Ника и себя убережет и Датчанина спасет - несомненно. А как думает Анна Калинкина?
        Отрезанный от всего мира, на севере Московской области пытается выжить маленький поселок Мирный. Он обнесен стеной и состоит из модульных домов, герметичных и защищенных от радиации. Вроде бы маленькой колонии в сто с лишним человек ничего не угрожает, кроме безнадеги и медленной деградации. Запасов должно хватить еще на десяток лет. Что делать дальше - никто не задумывается. Но внезапно люди начинают пропадать, просто уходя в никуда. Постепенно к жителям приходит понимание, что с этим местом и его окрестностями связана мрачная тайна, уходящая корнями в довоенное время. Но никто не представляет, насколько она ужасна.
        Жизнь в Великом Устюге стала спокойной, насколько это вообще возможно в полуразрушенном постапокалиптическом городе. Казалось бы, живи да радуйся. Но, как оказалось, за спокойную жизнь снова нужно бороться - в соседней Лузе появился тот, кто назвал себя «хозяином города монстров». И хозяйничать он намерился не только у себя дома.
        Группа ученых, исследующая природу геологических катастроф, еще не подозревает, что ей предстоит столкнуться с катастрофой более чудовищной и разрушительной, нежели вулканы. К тому же, катастрофой рукотворной - ядерной войной.
        Спустя годы после этих событий три вулканолога вынуждены выживать в райском уголке, затерянном среди ужасного нового мира, созданного последней войной человечества. Условия жизни здесь, на краю земли, весьма благоприятные. Но людям тяжело отпустить прошлые обиды, поэтому иностранным исследователям приходится скрывать свое происхождение. Община выживших Камчатки едва ли пощадит итальянца и уж тем более американку, а также соотечественника, что их покрывал, когда правда перестанет быть тайной.
        Сталкеры… Герои нового мира, нередко рискующие жизнью ради того, чтобы накормить и защитить остальных. Когда они возвращаются из походов, встречающие жадно слушают их истории о невероятных приключениях, сражениях с мутантами. Но есть вещи, о которых сталкеры не рассказывают никому. Авторы Вселенной «Метро 2033» попытались ответить на вопрос - о чем же молчат сталкеры? Итогом стали истории, вошедшие в этот сборник - увлекательные, иногда забавные, чаще - страшные.
        Пролог
        Сергей Истомин по прозвищу Датчанин сидел в сквере возле консерватории.
        Ночь вокруг него была полна разных звуков и голосов. То и дело со всех сторон доносились то рычание, то вой, но Датчанин знал: самые страшные монстры подкрадываются бесшумно. Ему уже пора было уходить, но он как будто чего-то ждал. Как будто ничего не имел против того, чтобы один из этих монстров обнаружил его и избавил от необходимости пытаться как-то выживать и дальше.
        Истомина считали везунчиком - сколько раз он ходил на поверхность, а смерть его не брала. Но ему от такого везения уже выть хотелось.
        Впрочем, тому, кому жизнь надоела, свести с ней счеты было проще простого. Не так далеко от сквера находился Кремль. Если бы Сергей поддался соблазну, поднял глаза на кремлевские звезды, то, наверное, их свет был бы последним, что он увидел в своей жизни. А потом его приняла бы в свои ласковые объятия, убаюкала загадочная кремлевская биомасса, и он перестал бы существовать, растворился - знать бы только, что конец будет безболезненным. Увы, никто из ушедших в Кремль не вернулся, чтобы рассказать, как это все происходит.
        Или можно было бы отправиться в Великую Библиотеку. Ее стерегли те, кого боялись упоминать без надобности. Смерть в Библиотеке, наверное, была бы более мучительной.
        Но идти смерти навстречу Сергей боялся, а сама она сегодня вновь не явилась за ним, хотя здесь рыскали не только четвероногие хищники - забредали и сталкеры Четвертого рейха, встреча с которыми тоже ничего хорошего не сулила.
        «Нелепо выбрано место, - вяло подумал Датчанин. - В следующий раз надо будет к Зоопарку пойти. Тогда точно сожрут».
        Не то чтобы Сергей был нытиком, но после смерти Маши он как-то перестал находить смысл в дальнейшей борьбе за выживание. «Ну, принесу я хабар, - размышлял он, - продам его удачно. Так ведь потом все равно все спущу на дурь, чтобы забыться и не вспоминать - и так до следующего выхода. А ведь это даром не проходит - я уже теряю форму. Руки начинают трястись, болит желудок - годы берут свое». Ему уже перевалило за сорок - в прежней жизни самый цветущий возраст. В подземке Датчанин уже считался стариком. Правда, молодые как раз погибали чаще, еще не умели осторожничать. А вот он уже рефлекторно реагировал на любую опасность, хотя для него-то как раз жизнь утратила всякую привлекательность. Все чаще приходило в голову: «Не проще ли покончить со всем одним махом?» Конечно, друзья советовали ему найти себе другую женщину, но он знал, что второй Маши не найдет.
        Неподалеку маячил куст. Вернее, неопытный человек решил бы, что это высохший куст, а Истомину было очевидно - там караулит добычу горгон. Казалось бы, всего и дел-то - подойти поближе: как только Сергей оказался бы в пределах досягаемости, щупальца мутанта обвили бы его, подтягивая к жадному рту, скрывающемуся в обрамлении присосок. Сталкер вздрогнул: «Какая отвратительная смерть. Лучше уж не проснуться после очередной дозы веселых грибочков».
        Небо чуть посветлело. Пора было на что-то решаться.
        Он поднялся и свернул в переулок. Сергей Истомин по прозвищу Датчанин возвращался в подземку. И не пустой. В рюкзаке за спиной позвякивали банки и бутылки - удалось найти не разграбленную еще квартиру. Там и лекарства кое-какие нашлись. Удача выручила его и на этот раз.
        А ему уже выть хотелось от этой удачи.
        Не так давно на другом бульваре Истомин сложил погребальный костер - для Маши. Он-то думал, что они будут вместе долго - до самого конца. Но для нее конец настал слишком быстро.
        Последнее время ее постоянно тошнило. Волосы лезли пучками. Он любил ее и такую. Лучевая болезнь ее не пощадила.
        Было еще кое-что страшное. Но он старался об этом не думать.
        Сергей Истомин по прозвищу Датчанин возвращался в метро.
        Глава первая
        Ника. Тюрьма
        Железная дверь подсобки с лязгом захлопнулась, оставив Нику в кромешной тьме. Видимо, заключенным света не полагалось. Пока девушку вталкивали в это тесное помещение, она успела разглядеть, что в дальнем углу лежат полусгнившие доски - какое-то подобие топчана. Туда она и направилась, стараясь не спотыкаться - ей вовсе не хотелось плюхнуться на грязный, скользкий пол. Добравшись до угла, Ника осторожно ощупала доски, чертыхнулась - кажется, все-таки занозила ладонь, но осмотреть руку в темноте все равно было невозможно. Вздохнув, она устроилась поудобнее, свернулась клубочком, чтобы хоть немного спастись от промозглого холода.
        Наверное, она задремала. И даже вздрогнула от душераздирающего скрипа, когда дверь приоткрылась вновь. Охранник, невысокий, белобрысый и щуплый, держал в руках исходящую паром алюминиевую миску.
        - Ешь, девка.
        Он вгляделся в полумрак, шагнул вперед и поставил посудину в двух шагах от заключенной. Ника торопливо протянула руки, чуть не обожглась, прихватила миску сквозь полу штормовки. «Хорошая была штормовка, теперь-то она испорчена окончательно. Ну и плевать, это - дело наживное, главное - выбраться отсюда, а для этого нужны силы». После первого же глотка этой отвратительно пахнущей, но горячей бурды тепло растеклось по жилам. Ника уже не видела, как охранник, покачав головой, шагнул обратно, и когда дверь захлопнулась за ним, не сразу поняла, что опять осталась в темноте. Она вылизала миску дочиста, и вскоре ей удалось заснуть.
        Проснувшись, она некоторое время не могла вспомнить, где находится. Холод вновь подбирался потихоньку, уже замерзли ноги, озябли пальцы. Знаменитая тюрьма на Таганке. Девушка лежала, свернувшись в комочек, стараясь не тратить драгоценное тепло.
        «Ну, и что ты теперь будешь делать, Вероника Дубовская с Красной линии? - ехидно спросила она себя. - Лежать здесь в вонючей темноте и ждать, пока явится прекрасный принц и спасет тебя? Не обольщайся, не до тебя ему, опять, небось, наверх отправился, да и не твой это принц вовсе. А ты бы хотела, чтоб он увидел тебя такой - в грязной рубахе, со слипшимися волосами? Что со мной, интересно, сделают? Предъявленное обвинение не столь уж серьезное. Могли бы просто выгнать со станции. Может, зря я намекнула, что на Красной линии за меня готовы будут дать выкуп? Хотела выиграть время, пока они будут проверять эту информацию. А когда поймут, что это не так, рассердятся еще больше». Она находилась здесь под вымышленным именем. А на Красной линии ее знали под другим, да если там и обыскались ее с фонарями, то разве что за тем, чтобы упечь куда подальше, вслед за отцом. Хотя и считалось, что дети за родителей не в ответе. Им давали шанс - помещали в интернат. Но с клеймом «дочь врага народа» жить на Красной линии было совсем не сладко. Да и какой интернат - она взрослая уже. Таким, как Ника, власть предлагала
на выбор - тюрьма или замужество. Выйти за свинопаса, например. И это было еще слишком гуманно - свинопасы были в почете у красных. Впрочем, необязательно за свинопаса - да только кто ж другой оказался бы настолько глуп, чтоб связаться с дочерью изменника?
        Ей удалось вырваться, но, избежав одной тюрьмы, она угодила в другую. «Что же мне здесь приготовили? А вдруг выгонят наверх? Туда, в мертвый город, где тишину нарушает лишь ветер, гоняющий по улицам мусор, где по развалинам бродят чудовища? Дадут в виде милости дырявый противогаз и старенькую химзу, почти не спасающую от радиации? Опомнись, Дубовская, - одернула она себя. - С таким воображением надо дома сидеть, а не дела делать. Да только где он теперь, мой дом? В этом-то вся и проблема - дома у меня больше нет, и родителей - тоже. И за что только судьба мне мстит? Ладно бы за счастливое детство - так нет».
        Отец ее был преданным сторонником генсека Красной линии товарища Москвина и все призывы о равенстве понимал буквально, в отличие от многих других не столь щепетильных деятелей высшего эшелона власти. В итоге маленькая Ника ходила примерно в тех же отрепьях, что и прочие сверстники, - ведь стыдно выделяться среди других. Ну, разве что она чуть лучше питалась. И чувствовала себя неуютно: дети простых трудяг все равно на нее косились, в глаза льстили, а за спиной шушукались, и детки элиты тоже смотрели свысока, хоть и принимали в свою компанию. И все же положение отца создавало ей как бы щит, отделявший ее от остальных. Особенно хорошо поняла это Ника, когда отца взяли и этой преграды не стало.
        Сверстники, которые прежде заискивали, теперь шарахались от нее, как от зачумленной. Почти никто не решался вступиться за девушку. Спасибо, помог бывший коллега отца, друг семьи.
        - Уходить тебе надо скорее, девочка, - сказал он.
        - Куда?
        - Все равно куда, лишь бы подальше. Тут тебя уже ничего хорошего не ждет. Уходи, пока они не спохватились. Не то возьмут и тебя - тогда уж не сбежишь.
        Она это понимала. И ей не слишком жалко было оставлять все это. Ее согласилась принять одна семья в Полисе - когда-то, ребенком, Ника бывала там с отцом. Там было чисто, светло. Там заправляли брамины в серых одеждах, хранившие древние знания, и кшатрии - военные. А оттуда она попала сюда, в эту вонючую тьму ганзейской тюрьмы.
        Здесь, в подземке, перейдя с одной станции на другую, человек мог оказаться уже в другом государстве. Говорят, несколько лет шли войны, пока границы держав определились окончательно. Но Ника из рук вон плохо учила новейшую историю - войны ее мало интересовали. Вот с географией у нее было хорошо - девушка могла без запинки ответить, какому государству теперь принадлежит та или иная станция. Ника знала, что есть Красная линия, есть Ганза, занимающая всю кольцевую, что Полис - это Библиотека имени Ленина и три соседние станции, что Рейх обосновался на Пушкинской, Тверской и Чеховской, а Китай-город держали бандиты, - это самые крупные государства, а помельче - Бауманский альянс, например, или Конфедерация 1905 года. «Ну, и что толку теперь от моих знаний?»
        И тут ее потихоньку вернула к реальности боль в животе. Ника уже некоторое время чувствовала спазмы, но старалась не обращать на них внимания. Видимо, зря все-таки она съела ту похлебку. Ее кидало то в жар, то в холод, кожа покрылась липкой испариной. К горлу подкатила тошнота, потом вроде стало чуть полегче, но через минуту желудок словно сжала чья-то рука, и девушку стошнило. После этого она испытала облегчение, но вместе с тем жуткую слабость. «Слишком уж ты нежная», - вспомнила она слова одного из приятелей отца.
        И тут дверь снова противно заскрипела. То был тюремщик.
        - Слышь, девка, - позвал он, - плохо твое дело. Шлепнут тебя, не иначе.
        - Да за что? - простонала Ника, еле подняв голову. - Я ничего такого…
        - Начальству видней, девка.
        Ника от слабости уже и говорить не могла. «Вот и все», - подумала она. А часовой продолжал:
        - Я б тебе помог, девка, жалко мне тебя. Только ведь жить-то всем охота. И жрать всем надо.
        - У меня же все отобрали, - простонала Ника, сообразив, куда он клонит. - Хочешь, я тебе записку напишу - на Китае покажешь человеку одному, он тебя наградит.
        - Хто его знает, чего ты там напишешь. Читать-то я не обучен.
        - Слово даю, - просипела девушка.
        - Ну, погодь тогда. - Часовой скрылся и вскоре вернулся с мятым клочком бумаги и огрызком карандаша. И светил фонариком, пока Ника из последних сил выводила:
        «Выдать подателю сего сто патронов».
        - Вот, - прошептала она, - придешь на Китай-город, спросишь там Лёху Фейсконтроля - его всякий знает. Он тебя наградит.
        - Ладно, - проворчал часовой, - возьму грех на себя, открою тебе дверь - иди, девка. Жалко мне тебя. У меня тоже дочка была. Маринкой звали. До шести лет не дожила, умерла - больная родилась. Отчаянная ты, девка. Беги, да поскорей. Тут туннель нехороший, так ты стерегись - авось пройдешь.
        Ника выбралась наружу и поплелась по шпалам. Записка, выданная часовому, была, конечно, филькиной грамотой. Лёха и не подумал бы отдавать за нее такую кучу патронов. «Неужели все-таки мне повезло? Пока это все обнаружится, я буду уже далеко. Да и на Китае меня не обидят, а вот если охранник туда притащится, пусть пеняет на себя».
        Тот смотрел ей вслед, сжимая клочок бумаги. Он в любом случае остался не внакладе: ему достались все ее вещички. Был приказ вышвырнуть бродяжку, не переводить на нее казенные харчи. «Так чего ж плохого, - думал он, - если и о себе позаботиться? Ведь не за хорошие дела девку упекли».
        Ника брела по туннелю, вспоминая все те ужасы, что ей рассказывали об этих подземных коридорах: о хищниках, которые бесшумно подкрадываются к жертве; о призраках, встреча с которыми сулит смерть, - жуткой Мамочке, Черном Машинисте. Редко случалось Нике оказаться в туннеле совсем одной, да только сегодня другого выхода у нее не было. Она на все была готова, лишь бы не сидеть взаперти, лишь бы вырваться из той вонючей камеры. По крайней мере, еще недавно ей так казалось. Но теперь, в темноте, страх навалился на нее, опутал, точно ватное одеяло, мешал дышать. «Что за шорох там, сбоку? Крыса? Или человек? А может, кое-что похуже - создания, живущие в самых глубоких туннелях, которые иногда выползают поближе к людям?» Ей приходилось слышать о гигантских пауках, каждый раз сплетавших сети на новом месте, о странных безглазых тварях с неимоверно развитым чутьем. А где-то неподалеку находился мертвый перегон, о котором рассказывали такое, что многие предпочли бы умереть заранее, только бы не попасть туда. И морлоки-людоеды - далеко не самое страшное, с чем там можно было столкнуться. Зажимая рот рукой,
чтобы не скулить от страха, Ника молилась, чтобы смерть, если настигнет ее здесь, оказалась быстрой и безболезненной. «Неужели я тебя больше не увижу?» - прошептала она, вспоминая серые холодные глаза, упрямый подбородок, светлые короткие волосы. Он бы не испугался, он сумел бы защититься сам и защитить всех, кто оказался поблизости. Ника, думая о нем, приободрилась немного. Ей казалось, что еще чуть-чуть - и она выйдет к станции. И тут девушка почувствовала, что в туннеле есть кто-то еще. Она даже не услышала - ощутила чужое дыхание. И замерла обреченно, не в силах сделать ни шагу.
        Сразу вспомнились рассказы няньки. Укладывая маленькую Нику, та тихонько говорила:
        «Нельзя по туннелям ходить одной. Бродят там души мертвые, неупокоенные, и деваться им некуда. Попадется им живой - начинают ему нашептывать, к себе звать. Не раз уж находили таких-то - лежит в туннеле человек. От чего помер, неизвестно, и на лице - страх. А бывает, что и улыбка - нашептали ему. Заманили».
        Через несколько секунд Ника все же осмелилась тихо-тихо шагнуть вперед - и наткнулась на что-то мягкое. Тогда, не выдержав, она вскрикнула, рванулась, споткнулась, упала, чувствуя, как на нее наваливается что-то, и ожидая неминуемой смерти. Ей казалось, что она ощущает дыхание зверя у себя на затылке, что зубы его уже впиваются ей в шею. Но вместо этого рот ей зажала маленькая лапка.
        - Тише ты, - раздался сердитый шепот.
        У Ники отлегло от сердца. Мутанты разговаривать пока не умели, а те, что умели, вроде бы не питались людьми. Да и рука, зажавшая ей рот, была вполне реальной, хотя и холодной. Правда, все же не такой холодной, как у покойника. Но тут же Ника снова задрожала, вспомнив рассказы о том, как находили в туннелях убитых отравленными иглами.
        - Ты кто? - спросила она, набравшись храбрости, когда чужая рука отпустила ее.
        - Никто. Не кричи, а то придут, - голос был сиплый, но принадлежал явно девочке.
        - Что ты тут делаешь?
        - Прячусь.
        - От кого?
        - От тетки. От всех.
        - Нашла, где прятаться. А Путевого обходчика не боишься? Или Мамочки?
        - Мамочки своей я не помню. А обходчика боюсь, но тетки - больше.
        - Ладно, - сказала Ника, - тогда прячься дальше, а я пойду.
        - А ты кто?
        - Я - Ника.
        - А ты не принесешь мне потом грибов? А то я уже давно не ела ничего, - жалобно сказала девочка.
        - Слизняков вон собирай. Или мох, - посоветовала добрая Ника.
        - Так нет здесь мха-то. И слизняков не видно. Нашла самую малость, но давно. А у меня уж прям живот сводит.
        - Пошли со мной. Я попрошу, чтоб тебя на станции покормили.
        - Не могу. Если тетка увидит, она меня убьет.
        - Что ж она такая злая, тетка твоя? Ты себя плохо вела?
        - Она не моя тетка. Она меня подобрала и накормила, а теперь продать хочет.
        - Не сделает она с тобой ничего, - уверенно сказала Ника. - У меня тут знакомые есть, пусть только сунется.
        - Ну ладно тогда, - согласилась девочка не очень уверенно. Понятно было, что она боится, и если бы не голод, предпочла бы остаться в туннеле. А Ника, хоть себе бы в том ни за что не созналась, сразу приободрилась оттого, что теперь - не одна. Страх, который наваливался исподволь, отнимая последние силы, отступил - до поры до времени.
        Когда они подошли к блокпосту, оказалось, что найденыш - тощенькая девчонка со сбившимися в колтуны светлыми волосами, в лохмотьях - таких заношенных, что даже ко всему привычная Ника подняла брови в изумлении. Все лицо девчушки было в полузаживших шрамах.
        - На коже что? Заразная?
        - Не, - испуганно замотала головой маленькая беглянка, - тут один было ко мне полез… а я его… а он меня.
        - Отбивалась, в общем, - кивнула Ника.
        На подходах к станции на путях лежали мешки с песком, образуя баррикаду, а за ними, на табуретах, сидели братки в кожанках и трениках и дулись, по обыкновению, в карты. Патрульные не ожидали с этой стороны серьезной опасности и задачу свою видели главным образом в том, чтобы исправно брать пошлину со всех входящих. Ника присмотрелась - вроде эти ребята не были ей знакомы. «Новенькие, что ли?»
        - Стой, кто идет? - вяло окликнул один.
        - Слышь, Лёху позови, - попросила Ника. Парень заржал:
        - Какого тебе Лёху? Вот этого? А может, и я на что сгожусь?
        - Да брось ты, Сиплый, это бродяжки. А ну, пошли вон, - замахнулся другой.
        - Лёху Фейсконтроля позвал быстро, - голос Ники звякнул металлом. Девчонка испуганно посмотрела на спутницу.
        - А-а, ну так бы сразу и сказала, - сбавил тон шутник. - Лёха, - крикнул он куда-то в сторону, - тут тебя красотка какая-то спрашивает.
        Лёха материализовался моментально. Словно караулил где-то рядом. В неизменной косухе и растянутых спортивных штанах, светлые сальные пряди на плечах, лицо одутловатое - видно, перебрал вчера. Но взгляд цепкий, колючий. Увидев Нику, покачал головой, глядя на ее грязные, слипшиеся волосы, запавшие глаза.
        - Эк тебя, однако, - и патрульному: - Пропусти.
        Тот без долгих уговоров посторонился, и Ника, таща за руку бродяжку, поднялась на станцию, пошатываясь от слабости.
        - Это кто с тобой? - спросил Лёха.
        - Знакомая одна.
        Он покачал головой.
        - Ну, смотри, чтоб эта знакомая не стянула чего ненароком. Ты ей объясни: мы, где живем, не воруем. - И он захихикал, довольный собственной шуткой.
        Ника стояла, пошатываясь. На нее косились, но ей было плевать. Опять, в который раз, она смогла выбраться из передряги. Она победила. Но сколько таких испытаний будет еще?
        Девчонка рядом вся тряслась и пыталась вырвать у нее свою тощую, грязную ручонку.
        - Не дрейфь, - сказала Ника, - теперь все будет хорошо.
        В просторном станционном зале, освещенном несколькими обычными лампочками, рядами стояли разномастные палатки, а вдоль рельсов расположились лотки, на которых торговали всякой всячиной. Сразу из нескольких палаток доносилась музыка, перекрывая гвалт обитателей и гостей станции. Полуголые девки зазывали прохожих. Девчонка-найденыш пугливо жалась к Нике, кажется, опасаясь, что ее впустили только по недоразумению и сейчас выкинут обратно в темноту.
        Первым делом заглянув к себе в палатку и взяв чистые вещи, Ника отправилась в душевую - и девочку с собою потащила. В комнатке, покрытой старым кафелем, чуть теплая вода нехотя лилась из ржавой душевой лейки, но Ника блаженствовала. Оборванка же, наоборот, скривилась:
        - И на фига это надо? Через день опять грязная буду.
        Но Ника заставила-таки ее помыться, пригрозив, что иначе не накормит. Девчушка была тощая - все ребра пересчитать можно. Ника выдала ей свою старую рубаху - та вполне сошла бродяжке за платье. Лохмотья девчонки пришлось выкинуть - наверняка на них полным-полно было вшей. Сама девушка натянула любимые мешковатые штаны и рубаху необъятного размера - ей нравилось одеваться так, чтобы вещи висели на ней свободно: по крайней мере, никто не спутал бы со шлюхой, которых тут хватало. На ноги Ника нацепила пластиковые тапки. Покосилась на босые ноги девчонки, но промолчала: хватит с мал?й пока и рубахи. И потащила бродяжку в столовую. Под тентом, где стояли поцарапанные пластиковые стулья и столы, полуголый мужик жарил на мангале мясо непонятного происхождения. В другое время Ника сочла бы запах вполне приятным, но сейчас ее снова замутило. А у девчонки глаза сделались одурелые. Ника, поторговавшись, взяла ей грибную похлебку - продавец уверял, что на крысином бульоне. Себе взяла травяной чай, хоть и дорого - семь пулек пришлось отдать, как и за суп. Девчонка с наслаждением прихлебывала грибное варево, у
нее даже пот на лбу выступил - так отвыкла, видимо, от нормальной еды. Ника мелкими глотками пила свой чай, чувствуя, как отогревается, как отпускает нервная дрожь.
        Скандал разразился, когда они вышли из столовой. Средних лет сухопарая тетка в заношенной юбке с люрексом и вылинявшей кофте в цветочек схватила бродяжку за руку.
        - Так вот ты где, такая-сякая. А ну, поди сюда. Я тебе покажу, как убегать.
        - Не трожь ее, - буркнула Ника.
        - А ты кто такая? - Тетка подбоченилась. - А ну, не лезь в чужие дела, шалава.
        «Вот это она зря», - мстительно подумала Ника, краем глаза заметив, как собирается привлеченная скандалом толпа, как протискивается к ним Лёха Фейсконтроль. Оборванка вцепилась в Никину руку:
        - Не отдавай меня.
        - Не бойся. - Ника прижала маленькую бродяжку к себе, хотя тетка снова дернула девочку за плечо.
        - Что же это делается, люди добрые, - заголосила тетка, хотя обступившие ее стриженые братки лишь ехидно ухмылялись, - родную племяшку отобрать хотят. Это ж сестры моей девчонка, Женькой звать.
        - Врет она, - крикнула оборвашка, - никто она мне.
        Высокая темноволосая проститутка с тряпичным цветком в волосах, красной кофте и пестрой юбке, до тех пор наблюдавшая сцену молча, шагнула вперед.
        - Так это ты, тетенька, племяшку свою вчера Ржавому торговала? - спросила она.
        Лёха переводил взгляд с одной на другую.
        - Не врешь, Кармен? - сипло спросил он.
        - Да чтоб мне сдохнуть, - уверила та.
        - Успеешь, какие твои годы, - ухмыльнулся Лёха. Потом шагнул к тетке и уставился на нее не мигая. Несколько мгновений молчал. Под его взглядом та моментально скукожилась, в глазах ее мелькнул страх.
        - Иди-ка ты отсюда, тетенька, подобру-поздорову от греха подальше, пока чего не вышло, - процедил Лёха наконец нарочито ласково, но так, что у окружающих по спинам холодок пробежал. - Не нравишься ты мне что-то. А у меня глаз наметанный, ни разу не подводил. Давай, ноги-то переставляй поживей, а то огорчу я тебя до невозможности.
        У тетки слов не нашлось, она только икнула. И, пятясь, вывернулась из толпы. Ника улыбнулась защитнику, он подмигнул в ответ. Лёха питал слабость, иной раз даже бескорыстную, к симпатичным и бойким девушкам, кто бы они ни были, и к Нике в том числе. К ней он относился даже с долей уважения, потому что она торговала не собой. А кидать лохов, по его понятиям, было не западло. К тому же Ника постоянно баловала его всякими мелкими подарками. А еще Лёха, железной рукой наводивший порядок в местных борделях, терпеть не мог, когда пытались торговать детьми.
        Ника потащила девочку в палатку, которую снимала у Верки, все еще красивой темноволосой женщины лет за тридцать, державшей здесь пару торговых точек. Говорили, что Верка прежде была обычной проституткой - пока был на нее спрос, а потом перешла на торговлю всякими бабскими мелочами: шпильками, помадой и прочей ерундой. Ну, и девчонок клиентам поставляла - как без этого?
        В палатке Ника первым делом устроилась на потертой подушке, на которой вышита была злобная морда с красными глазами - наверное, древний демон. Это была подушка матери - одна из немногих вещей, что остались у Ники на память о прошлом. Ника больше любила отца. Но и с ним пришлось проститься. Возможно, он был еще жив, но шансов увидеться у них почти не было, это она понимала. Его оттуда, где он теперь находился, не вернуть было. Разве что попасть туда самой. И то не факт, что она его там нашла бы.
        Девчонка-найденыш быстро свернулась в клубок прямо на полу, покрытом вытертой тряпкой, и уснула - видно, ее сморило после еды. «Интересно, когда она последний раз ела досыта? Судя по всему, очень давно». Ника улеглась удобней и тоже вскоре задремала.
        Когда она проснулась, девчонка сидела, обхватив свои острые коленки руками.
        - Жрать охота, - пробормотала она, заметив, что Ника открыла глаза.
        - Опять? - удивилась девушка. - Ладно, сейчас сходим. Так тебя, значит, Женькой зовут?
        - Нет. Не знаю. Раньше Кулемой звали.
        - Кто звал?
        - Челноки. Я с ними ходила.
        - А теперь они где?
        - Не знаю. Делись куда-то. В туннеле был дым, я испугалась. Потом, когда дыма не стало, я их не нашла. А потом ко мне эта тетка прицепилась.
        Ника хмыкнула.
        - Про тетку забудь. И про погоняло свое - тоже. Кулема - это не имя. Что дальше делать собираешься?
        Девочка с удивлением уставилась на спасительницу - кажется, бродяжка об этом не задумывалась.
        - Не знаю.
        - Можешь пока остаться тут, - сказала Ника, - но долго тебя кормить я не смогу. Я через пару дней уйду по своим делам.
        Прошлое ее дело закончилось неудачно, поэтому нужно было срочно что-то придумать, чтобы подзаработать.
        - А мне куда? - спросила оборвашка.
        - Не знаю, - пожала плечами Ника. - Ты ж раньше где-то жила? Мамочки ты не помнишь, это я поняла. А другие родственники у тебя были?
        Девчонка покачала головой.
        - Не знаю. Не помню.
        - Ну, это не мое дело, - устало сказала Ника. - Я не собиралась тебя себе на шею сажать.
        Прежняя Ника не стала бы разговаривать так. На Красной линии даже потерявший родителей ребенок получал питание, пусть и скудное, и какой-никакой уход. Но бродячая жизнь приучила девушку ко многому. Да и дети встречались разные - некоторым из них лучше было в темном туннеле на пути не попадаться. Ника видела однажды труп челнока, убитого бандой подростков. Эта бродяжка была еще мала, но внешность бывает обманчива. «Может, она куда старше, чем кажется, просто выглядит худосочной от бескормицы».
        - Я отработаю, - всхлипнула девчонка. - Не гони только.
        - На что ты мне, - фыркнула Ника. - Ты, небось, только побираться умеешь. Я и так тебя накормила, от тетки твоей вызволила, теперь мне о себе думать надо.
        Когда-то отец ее учил, что думать надо в первую очередь о других, более слабых. «Ну, и где он сейчас? И где бы я сейчас была, если бы выполняла его заветы? Прости, папа, - сморщилась Ника, - такая жизнь».
        - Прогонишь - тетка меня опять поймает. Тогда все, - обреченно сказала девочка.
        Ника хотела уже возразить, что это не ее проблемы. Ведь жила же девчонка как-то до встречи с ней - значит, проживет и дальше. Или умрет, если не сумеет приспособиться. О ней, Нике, тоже никто особо не заботился, но она ведь как-то выжила. И устроилась не самым худшим образом, хотя иной раз не знала, что будет с ней завтра. А слабым здесь было не место.
        Но вдруг сердце девушки снова сжалось - померещилось, что в упор на нее взглянули те самые серые глаза. Она подумала о том, как бы Датчанин поступил на ее месте. Он - герой, он не бросил бы беспомощную нищенку пропадать. К тому же она, Ника, все же была старше, когда попала в беду. Можно сказать - уже почти взрослая. А эта пигалица - еще совсем ребенок. И если когда-нибудь Датчанин узнает об этом ее поступке, то станет ее презирать.
        Ника вгляделась в девочку пристальнее. О чем-то задумалась, разглядывая шрамы у той на лице. Взяла за ухо, повернула к себе, провела рукой по щеке.
        - Ладно, - буркнула, - так и быть, оставайся. Но будешь работать.
        Девчонка уставилась на нее чуть ли не с ужасом. Кажется, оборванка решила, что сбежав от одной тетки, попала в лапы к другой, такой же злой.
        - Да не бойся, продавать тебя не стану, - фыркнула Ника. - Кто на тебя такую польстится. Будешь мне в делах помогать: найти кого надо будет или записку отнести. Хотя сама решай - можешь уйти, плакать не стану.
        - Некуда мне уйти, - пожала плечами девчонка.
        - Тогда оставайся. Тебе сколько лет?
        - Не знаю, - пожала плечами та. На вид ей можно было дать лет семь, но Нике казалось, что на самом деле бродяжка старше. Видно, от плохого питания получилась девчонка мелкой. «Хотя, ее не поймешь, - подумала Ника, - иной раз такое брякнет, что пятилетней впору. Вот и гадай тут. Впрочем, какая разница?»
        - Погоняло твое мне все-таки не нравится, - сказала девушка. - Давай придумаем другое.
        Ника некоторое время перебирала в голове имена бывших подруг и морщилась от грустных воспоминаний.
        - Значит, на Женьку отзываться не желаешь?
        Девчонка яростно замотала головой - нет, мол, не хочу.
        - Соней хочешь быть?
        - Не-а, - покачала головой бродяжка. - Я хочу красивое имя, как у той, с длинным волосом.
        - С таким именем ничего хорошего тебе не светит, - сурово сказала Ника. - Я уже поняла - чем чуднее имя, тем страшнее жить. Надо тебе попроще чего-нибудь придумать, поближе к народу. Ее, небось, мамаша тоже по-другому звала - если она еще помнит. А это, типа, партийная кличка - для работы.
        - Платье у ней какое, - мечтательно сказала бродяжка.
        - Да ну, - скривилась Ника. - Не завидуй.
        - У тебя красивое имя - Ни-ка.
        - Папа мальчика хотел. Придумал ему имя - Никита. А родилась я. Мне кажется, папа иногда забывал, что я не мальчик. Стрелять меня научил еще в детстве. Но имя, конечно, пришлось придумывать другое. Мама предложила назвать Верой. Сошлись на Веронике. Хотя папа иногда все-таки называл меня - Ники-та. Когда мама не слышала. Как же тебя-то назвать. Леной? Катей? Марусей?
        - Мусей, - вдруг невнятно повторила бродяжка.
        - Вот и славно, - обрадовалась Ника, подмигнула ей. - Ладно, раз с именем мы определились, будет у нас еще небольшая проблемка. Документов у тебя не имеется, конечно?
        - Тетка забрала, - отводя глаза, пробормотала девчонка, на ее бледном лице проступил слабый румянец.
        - Врать не умеешь - это хорошо, - одобрила Ника. - Не дрейфь, это не самая большая проблема, ксиву я тебе сделаю, есть у меня знакомые.
        Девчонка уставилась на нее с таким обожанием, словно Ника пообещала ей что-то необыкновенное.
        - Будешь ты у нас Марией, - задумчиво проговорила девушка. - А какую бы тебе фамилию придумать?
        - Как у тебя, - умоляюще сказала девчонка.
        - Что-то в этом есть, - задумалась Ника. - Правда, я тут тоже не под своей фамилией. Вот уж не гадала, что сестренкой обзаведусь.
        Девчонка вдруг робко погладила ее руку.
        - Держи нос выше, со мной не пропадешь, - усмехнулась Ника.
        - А что ты делаешь?
        - Да так, торгую по мелочи. А что ты умеешь?
        Девочка пожала плечами.
        - Как же ты живешь? Побираешься, воруешь?
        Девчонка только глазами стрельнула.
        - Ладно, не важно. Язык за зубами держать умеешь? Секреты хранить?
        - Вот чтоб мне сдохнуть, если расскажу кому, - поклялась девочка. - Чтоб меня трупоеды сожрали, чтоб меня в туннеле живьем засыпало.
        Это была серьезная клятва. Ника наклонилась к уху новообретенной сестры:
        - Буду тебе поручения давать: кому записку отнести, кому чего на словах передать. А еще мне надо, чтоб ты уши открытыми держала и слушала, о чем тут болтают. Особенно про человека одного.
        - Про кого? - шепотом спросила девчонка.
        - Прозвище его здесь - Датчанин. Все, что про него узнаешь, говори мне - так и сочтемся.
        - Ага, - девчушка с готовностью кивнула. - Не сумлевайся.
        - И за той, вчерашней, с чудным именем, тоже приглядывай, - мрачно сказала Ника. - Говорят, ходит он к ней. Идем, покажу, где ее палатка.
        На станции царило обычное оживление. Девки заманивали клиентов. В одном месте народ скопился, раздавался чей-то зычный голос.
        - Идем, послушаем, - дернула Ника за локоть маленькую напарницу. Та озиралась - видно, выискивала тетку в толпе.
        Из-за плотной толпы им не было видно говорившего. Но слышно было хорошо.
        - …И были люди изгнаны из рая и обречены на страдания тяжкие, невыносимые. Жгло их летом палящее солнце, донимали кусачие насекомые, уязвляя беспощадно. Зимой же терзал их голод, и лютый хлад пробирал до костей. Но и тут не смирились они - понастроили себе в своей гордыне жилищ теплых, изобрели приборы, чтоб смотреть бесовские картины. И разгневался бог, и уничтожил он мир в пламени последней войны. Лишь горстка выживших уцелела. Но не было им отныне пути на поверхность, ибо пламя пробудило драконов и иных тварей, а воздух был отныне отравлен. И пришлось им в благословенных подземельях оплакивать свои грехи и размышлять о несовершенстве своем. Но и здесь ухитряются они тешить беса. Покайтесь, окаянные, ведь третьего шанса не будет!
        Стриженые братки смущенно пересмеивались, раздалось постукивание - это сыпались патроны в стоящее возле проповедника выцветшее красное пластиковое детское ведерко. Люди расступились, и напарницы увидели высокого тощего седого мужика с пронзительными глазами, задрапированного в бурую медицинскую простыню. Он гневно воздевал руки вверх, к закопченному своду. Нике его поза напомнила картинку из старой книги, по которой ее учили читать. Книга была про богов и богинь.
        - Другого бы делиться заставили, отобрали бы половину, - пояснила девушка Мусе. - Но этого Лёха любит. Ну, конечно, сколько-то возьмет с него. Я его уже третий раз тут вижу.
        - П-почему любит? - пробормотала девчонка, явно до сих пор находившаяся под впечатлением от Лёхиного заступничества. Кажется, Фейсконтролю удалось сильно напугать не только тетку, но и маленькую оборванку.
        - Потому что считает его отмеченным. Говорит, проповедника этого он еще по прежней жизни знал. Беднягу тогда на счетчик поставили. И он уж совсем было с жизнью прощался, а тут раз - Катастрофа. И все концы оборваны. Те, кто с него долг взыскать хотел, без вести пропали - наверняка померли. А он уцелел. С тех пор и уверовал. Проповедников-то по всему метро полно - поди разбери, кто и впрямь блаженный, а кто так, умом повредился. А тут самой судьбой человеку знак был даден.
        Рассказывая, она озиралась - не мелькнет ли в толпе знакомое лицо. Ей казалось, что она кожей почувствует, когда он появится здесь, на станции. Но сейчас шестое чувство подсказывало, что его нет. Да и будь он здесь - вряд ли пошел бы слушать проповедника. Скорее всего, отсыпался бы.
        В палатке у Кармен.
        Проповедник тем временем говорил что-то о мертвых, которым скоро будут завидовать живые.
        - Ладно. Пойдем, - дернула девчонку за руку Ника.
        - Они там были. В туннеле, - пробормотала вдруг Муся.
        - Кто? - удивилась Ника.
        - Мертвые, - прошептала девчонка. - Меня кто-то звал снизу… Тихо так… Если б не ты…
        Ника искоса поглядела на нее.
        - Никогда не шути такими вещами. Раз не забрали - значит, не судьба пока. Да и на что ты им сдалась? Их и так в метро уже больше, чем живых.
        Глава вторая
        Датчанин. Прошлое
        Сергей Истомин по прозвищу Датчанин приподнялся и сел, потирая лоб. Огляделся - рядом дремала темноволосая девка. Кармен. Он пихнул ее в бок:
        - Браги принеси.
        - А тебе не жирно будет? - вызверилась она, но после того, как он всыпал ей в ладонь горсть пулек, сразу успокоилась.
        - Сдачи не нужно, - буркнул он.
        Она тут же нацепила пестрое кимоно и выскользнула наружу. Он знал, что щедрость всегда действует на нее умиротворяюще.
        Его же все время словно червячок точил изнутри. Особенно после того случая: три года назад это было, еще до встречи с Машей, - а помнил он все, будто накануне случилось.
        Он тогда обретался здесь же, на Китае. Ксюхина звезда к тому времени уже закатилась, но помочь Сергею она успела. Именно благодаря этой женщине первые годы доходягу Истомина боялись трогать - а потом он уже заработал себе имя и репутацию. Кто бы мог подумать, что из него, тощего студента, получится толковый сталкер: он разбирался в повадках мутантов, обладал какой-то отчаянной храбростью, спасавшей его в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях, когда ломались другие. Сам Датчанин особой заслуги в этом не видел. В сущности, мутанты - те же животные, а он еще до Катастрофы интересовался повадками лесных обитателей и чувствовал себя в лесу как дома. А храбрость… когда он понимал, что приперт к стенке и терять ему особо нечего, на него словно накатывало что-то. Наверное, это и называется - кураж.
        В общем, к тому времени он был в авторитете у китайгородских пацанов. И однажды к нему подошел Кишка - обсудить одно дело. Когда Датчанин понял, что речь идет о совместном походе на поверхность, то сначала засомневался: одно дело - ходить в одиночку или с опытными коллегами, и совсем другое - брать с собой не проверенного в деле пацана. Хотя, какой пацан - Датчанин подозревал, что Кишке уже перевалило за тридцать, но выглядел тот худым и бледным, как многие в подземке. Острое личико бандита напоминало крысиную морду, в разговоре он забавно шепелявил. Кишка все же сумел убедить Датчанина, хотя сталкер потом долго удивлялся - зачем ввязался в эту, по сути, форменную авантюру? Просто захотелось, наверное, разведать новые места, еще не опустошенные коллегами. А из опытных сталкеров туда никто не подписался бы идти.
        Кишка сказал тогда, что какой-то фраер ему толковал, будто есть магазин возле Кремля, куда никто не наведывается, потому что кто же в здравом уме пойдет к Кремлю? Но если, мол, зайти с другой стороны, откуда звезды кремлевские не видны, то можно в этом магазине знатно поживиться. Туда, небось, со времен Катастрофы никто и не ходил, и все там в целости осталось, потому что эта хрень в Кремле тогда же и завелась, когда все накрылось. Это мутанты, мол, появились не сразу, а она, зараза эта, с самого начала там сидела - с тех самых пор, как кто-то додумался эту биологическую разработку на Кремль скинуть. Пожалел, проклятый агрессор, видите ли, памятник архитектуры, чтоб ему к горгону в желудок живьем попасть, чтоб его вичуха птенцам на закуску утащила. Но ходили же сталкеры даже в Великую Библиотеку, откуда до Кремля вообще рукой подать, значит, попробовать можно было.
        Датчанин вспомнил, что и правда, в том огромном, овеянном жутковатой славой еще в прежние времена, сером доме, что раскинулся на целый квартал у Большого Каменного моста, был продовольственный. В этом доме много чего было - Театр эстрады, например, даже кинотеатр. Да и по квартирам имело смысл пройтись - люди там явно жили не бедные. Конечно, соваться туда было авантюрой чистой воды, очень уж близко дом находился к Кремлю. С другой стороны, за годы, прошедшие с момента Катастрофы, все магазины в непосредственной близости от метро уже были опустошены, приходилось в поисках еды забираться все дальше и дальше. И сталкер решил в очередной раз испытать судьбу. Тогда, после нескольких удачных выходов на поверхность, о нем уже говорили как о везунчике. Хотелось еще раз попытать свое счастье.
        План был такой: выйти с Третьяковки, а потом пробираться переулками параллельно набережной обводного канала, потому что по набережной идти было никак нельзя - оттуда отчетливо просматривались кремлевские звезды. По крайней мере, в прежние времена. Может быть, сквер, который находился на другом берегу обводного, и разросся так, что оттуда уже звезды не разглядеть, но лучше было не рисковать.
        Датчанин помнил этот сквер: березки, елочки, еще какие-то липы, вроде, а может, тополя. Между этим бульваром и Кремлем - только ряд домов на набережной, стройки какие-то заброшенные и река. А с другой стороны, ближайшей к ним, вдоль сквера протекал обводной канал. На него глядел памятник Репину. А в самом дальнем конце сквера был еще один памятник, подаренный художником, который к тому времени жил уже вроде в Париже. Датчанин помнил этот памятник. Назывался он интересно: «Дети - жертвы пороков взрослых». И все эти пороки, отлитые в бронзе, вроде как выстроились полукругом: истощенная наркомания со шприцем, садизм с носорожьим рогом, прочие монстры. Но Сергей отчетливо помнил - крайней справа была война. Снизу она была одета в средневековые латы, а голова - в противогазе. За спиной - два крыла, больше напоминавшие лезвия кос. А в руках она держала вполне узнаваемую бомбу. Истомин подумал, что это очень кстати на тот случай, если вдруг все-таки на опустевшую землю прилетят инопланетяне. У них хоть будет подсказка, почему все накрылось медным тазом. Если, конечно, сами раньше не сообразят. «Так
значит, война - это порок? Наверное, можно считать и так».
        Датчанин наметил маршрут по карте прежних времен, заботливо запаянной в полиэтилен. Названия мелких переулков там не всегда указывались, но видно было, что пройти параллельно набережной вполне реально: для начала Ордынку пересечь, а там огородами, огородами… Кишка, услыхав об этом, развеселился и даже замурлыкал слышанную в детстве песенку про аморальное поведение какой-то Нинки с Ордынки. Истомин нахмурился: ему не нравилось такое легкомысленное отношение. Не то чтобы он был суеверным, но все-таки. И он предупредил Кишку, что если наверху тот не будет слушаться его беспрекословно, то он, Датчанин, ни за что не отвечает. Кишка сказал: «Обижаешь, командир». Но Сергей не подписался бы на все это, если бы не знал, что бандит, несмотря на то, что казался балаболом, когда надо, умел быть по-звериному осторожным и собранным.
        Третьим пригласили Саню Резаного. Прозвище свое тот получил за несколько ножевых шрамов. О том, как он их заработал, Саня вспоминать не любил, и слухи по этому поводу ходили самые разные - поговаривали даже, что это очередная маруха из ревности пыталась его зарезать. Кишка сказал, что Резаный - меткий стрелок, за сто шагов попадает вичухе в глаз, и такой человек им просто необходим. Саня, вникнув в суть, заикнулся было, что от Полянки до этого магазина, судя по всему, гораздо ближе, чем от Третьяковки, но Кишка решительно заявил, что на Полянку он ни ногой. Там многим чертовщина, мол, какая-то мерещится: кто говорил, что это газ там выходит, а кто - что никакой это не газ, а что станция эта волшебная и можно там судьбу свою узнать. Кишка от судьбы ничего хорошего не ждал, потому узнавать ее совсем не стремился. И Датчанин его поддержал, в очередной раз дивясь логике братков, которые могли бесстрашно идти на нож, но бледнели, стоило только заговорить о призраках и тому подобных вещах.
        Как оказалось позже, насчет своей судьбы Кишка оказался прав.
        Потом Саня высказал сомнение насчет того, что идти придется мимо древней электростанции. Кто-то ему поведал, что электростанция на Берсеневке то и дело ни с того ни с сего вдруг начинает извергать клубы дыма, словно бы сама по себе, и ходить ночью мимо такого проклятого места опасно. Но Кишка отмел и это возражение. Он заявил, что электростанция и правда иногда вдруг начинает работать сама по себе, но не эта, а чуть дальше, на Раушской набережной. А эта, мол, не работает, и странно было бы, если б там творилась чертовщина, ведь у нее под боком церквушка, а напротив, через реку, вообще главный храм, пусть даже на куполе его свили гнездо вичухи. Он считал, что в таком месте чертовщины быть не могло по определению. Саня скептически хмыкнул, но тут же заявил, что по мосту, по слухам, разгуливал призрак брошенной там когда-то кем-то и погибшей невесты. Кишка уверил, что очень хотел бы посмотреть на эту невесту - после встречи с ним у нее пропала бы охота искать себе женихов и смущать добрых людей. Крыть Сане больше было нечем, и он замолчал. Но потом высказал все же любопытную мысль. «Интересно, -
сказал он. - Если вдруг я пойду на свет кремлевских звезд, а потом зайду за дом, откуда их будет уже не видно, меня все равно будет в Кремль тянуть? Или когда звезда из виду пропадет, то и действие ее прекратится?» Кишка сказал, что Сане никто не мешает проверить свою догадку, только лучше на обратном пути. Пусть сперва поможет им попасть в магазин, а потом уже что хочет, то и делает. Саня согласился. И позвал с собой еще Скелетона.
        Кишка сначала был против, но Саня клялся, что тот - реальный пацан, и если его не возьмут, то и сам он, Саня, еще крепко подумает. Решили поверить Резаному на слово. Выглядел Скелетон странно. Казалось, что его долго морили голодом: был он тощим, осунувшимся, унылым и немногословным. Совершенно непонятно было, почему Саня так настаивал на его участии в походе.
        Судя по карте, выйдя из метро Третьяковская, они попадали на Большую Ордынку, а потом им надо было свернуть в Ордынский тупик. Саню название смутило. Но Кишка объяснил, что тупик этот на самом деле ни хрена не тупик, а переход в переулок, тот самый, где Третьяковка. Саня понимающе закивал. Одно время среди крутых на станции модно было заказывать себе картины в Третьяковке, но картины те вскоре портились, осыпались, трескались, и мода постепенно прошла. Еще поговаривали, что в Третьяковке до сих пор попадаются человеческие останки в большом количестве, словно во время Катастрофы туда народу набилось немерено. Потому не все сталкеры любили туда ходить - говорили, что мерещится там всякая ерунда, особенно в полнолуние.
        И вот летней ночью маленький отряд во главе с Истоминым поднялся на поверхность, оказавшись на небольшой площади возле метро. Датчанин и Саня прихватили автоматы, а Скелетон и Кишка решили обойтись ножами. Постояли, прислушиваясь и оглядываясь. Ночная Москва жила своей жизнью - что-то ползало, шуршало и попискивало в зарослях кустарника, успевших пробиться сквозь потрескавшийся асфальт на руинах палаток, из которых давным-давно было вынесено все, что могло пригодиться. Бледный месяц освещал застывшие каменные громады домов. Легкий ветерок шуршал в листве, и Датчанину вдруг захотелось скинуть опостылевшую химзу, снять намордник и вдохнуть свежий ночной воздух, давно уже не отравленный парами бензина и выхлопными газами. Сергей с трудом отогнал это искушение. Двинулся вперед, за ним - Кишка и Саня. А Скелетон так и остался стоять, будто в ступор впал, запрокинув голову, глядя в темное небо. Саня пихнул его в бок, что-то буркнул, и тот, наконец, сделал шаг, другой. У Датчанина возникло сильное желание вернуть этого тощего парня, пока не поздно, обратно на станцию. Но то была бы очень плохая примета.
        Путники, поминутно оглядываясь, свернули в Ордынский тупик - узкий переулочек, зажатый между домами, - миновали небольшую церковь и вскоре вышли к скверу, где на булыжном постаменте стояли стеклянные сооружения, изображающие, видимо, картины в рамах. Кишка вспомнил, что раньше тут был фонтан.
        Датчанин вдруг заметил, что вокруг опустевшей чаши фонтана скользят какие-то тени. Сталкер поднял руку, подавая знак остановиться идущим сзади. Напряженно вгляделся.
        «Неужели клыканы?» - подумал он. Эти потомки собак, куда более грозные, чем их прародители, имели обыкновение затевать свои жуткие хороводы в любом мало-мальски пригодном для этого месте. Лишенные шерсти, с мощными мускулами и не менее мощными когтями, такие твари могли представлять собой серьезную опасность.
        Но, присмотревшись, сталкер понял, что шмыгающие туда-сюда животные куда мельче клыканов - возможно, это были крупные кошки, а может, и еще какие представители новой фауны. Агрессии они не проявляли, хотя то и дело замирали, уставившись круглыми желтыми глазами на незнакомцев. Звери явно охотились на более мелкую добычу, а людей воспринимали просто как досадную помеху. Убедившись в этом, Истомин дал своей группе сигнал идти дальше.
        Они осторожно миновали Лаврушинский переулок, стараясь не глядеть в сторону набережной - Кишка предупредил, что отсюда может быть видна одна из кремлевских башен. Он еще сообщил, что иногда тут видят призрак экскурсовода, приглашающего в Третьяковку. Но в этот раз обошлось. Правда, пока поглядывали в сторону Третьяковки, на Скелетона вдруг быстро и бесшумно прыгнула какая-то тварь размером с собаку, но Датчанин вовремя ее заметил и принял зверюгу на нож. Скелетон Сергея беспокоил - парень казался самым неприспособленным к походу. Истомин велел ему идти сразу за Кишкой, Саню поставил замыкающим, а сам возглавил отряд.
        Кишка, впрочем, постоянно отвлекался и глазел по сторонам, словно группа вышла не за продуктами, а просто прогуляться. Датчанин начинал уже жалеть, что вообще связался с ними. Один Саня, кажется, понимал всю серьезность мероприятия и даже пару раз одернул Кишку.
        Тем временем по Толмачевскому дошли до пересечения со Старомонетным, а дальше был не переулок даже, а проход между домами к развилке двух улиц - одна, как помнил Датчанин, шла к станции Полянка, другая - к Октябрьской. Осмотревшись, осторожно пересекли сперва одну улицу, потом другую, пошире - Большую Якиманку, избегая поворачивать головы направо, в сторону Кремля. Истомин нервничал: еще когда они шли по переулку, их сопровождало тревожное верещание, словно какие-то звери - а может, птицы, кто их разберет, - предупреждали всю округу, что идут чужаки. Судя по звукам, твари были мелкие, но они могли выполнять роль наводчиков, давая понять настоящим хищникам, что в их владения забрела потенциальная добыча.
        Кишка зацепился взглядом за трехэтажную серую галерею, где на одной из вывесок было написано «Армани». У него сразу возникли догадки насчет того, где одевается теперь китайгородское руководство. Магазин, судя по остаткам витрины, когда-то был предназначен для новобрачных. И Саня Резаный предположил, что и гуляющая по мосту невеста могла позаимствовать платьишко именно здесь. Так, подбадривая друг друга шутками, свернули в переулок, оказавшийся вроде бы Малой Якиманкой - а может, и продолжением той же Большой - табличка с названием улицы прочтению уже практически не поддавалась. По сторонам солидно торчали пузатые кубики особнячков. Путники старались держаться стен домов, чтобы в любой момент можно было занять оборонительную позицию. Раздававшиеся вокруг шорохи и мелькавшие то и дело поблизости тени заставляли Датчанина нервничать, но пока он не ощущал реальной угрозы. Сталкер шагнул вбок - ему показалось, что в проеме между домами что-то притаилось. И вдруг сзади раздался дикий вопль:
        - А-а-а а!!!
        Тут же прогремел выстрел, и что-то большое и темное, шумя крыльями, унеслось вдаль. Убедившись, что непосредственной опасности уже нет, Сергей оглянулся на своих спутников. Скелетон сидел на корточках у стены, обхватив голову руками. Саня целился куда-то вдаль, Кишка прыгал вокруг Скелетона и уговаривал:
        - Ну полно, полно. Все уже. Нет ее, заразы.
        - Эт-то что было-то? - заикаясь, пробормотал Скелетон.
        - А хрен его знает. Пернатое что-то. Мож, вичуха. Мож, сова какая.
        - З-здоровая, падла, - еле проговорил Скелетон.
        - Ладно, все уже. Улетела она. Сама тебя испугалась. Мож, у ней тут гнездо было. Или нора. А тут - ты. Не боись, свалила она. Пошли уже.
        - Н-не хочу.
        Датчанин мысленно клял себя, что повелся на уговоры Кишки и связался с этими идиотами. Теперь вот вообще непонятно было, что делать. Он уже хотел предложить Сане забрать своего приятеля и тащить обратно на станцию. Но Резаный, как оказалось, умел обращаться с паникерами.
        - Слышь, Скелетончик, - ласково сказал он. - Ты ноги-то переставляй давай, не тушуйся. А то оставим тебя тут и дальше пойдем. Трое одного не ждут.
        Тощий аж подпрыгнул - и суетливо двинулся вперед.
        Судя по карте, дальше им надо было двигаться прямо, до скрытой прямо в последнем здании по левую руку лестницы, ведущей на мост. Но на подходе к набережной их смутил туман, наползавший оттуда, где находился невидимый им пока канал. Уж больно плотным был этот туман. И что-то там двигалось, а что именно - не разглядеть было, но соваться туда охотников в команде не нашлось. Подумав, Кишка изрек, что даже героям случается идти в обход, если чуйка им подсказывает, что впереди какая-то лажа. А он, мол, прям пятой точкой чувствует: не тот сейчас момент, чтоб переть по прямой очертя голову. И они свернули налево чуть раньше, не дойдя до канала, пробрались дворами, попав в переулок, стиснутый с двух сторон огромными домами красного кирпича. Словно ущелье какое-то. Датчанин смутно понимал, что уходят они все дальше, что потом придется возвращаться. Но туман навевал непонятную жуть - кто знает, что могло там скрываться? Доносившиеся оттуда время от времени звуки ничего хорошего не предвещали.
        Сверху послышалось будто бы хриплое карканье. Сталкеры застыли. Кто-то возился в окне верхнего этажа - судя по всему, немаленькая зверюшка. Разглядела ли она их? Некоторое время они не решались двигаться. Сверху вдруг посыпалась какая-то дрянь, кирпичные обломки, еще мусор. Словно зверушка - или пернатое - чистило свое логово. А потом прямо на голову Кишке плюхнулось что-то сероватое, вязкое. От неожиданности он дернулся, еле сдержав панический вопль. Датчанин, после минутного замешательства сообразив, в чем дело, огляделся по сторонам - в поисках какой-нибудь ветоши, чтобы очистить напарника, благо мусора вокруг валялось предостаточно. Но сперва стоило отойти подальше - на случай, если копошащееся наверху существо все же ими заинтересуется. К тому же сверху донесся противный писк в несколько глоток - или клювов. Если у него, у существа, тут еще и гнездо, и дети голодные, то точно лучше было не связываться.
        Пройдя вперед и укрывшись под козырьком подъезда, кое-как очистили незадачливого Кишку, который бормотал сквозь зубы всякие слова, поминая родословную своего обидчика до седьмого колена. При этом Скелетон вдруг начал вздрагивать, икать и издавать какие-то хрюкающие звуки - и Датчанин с изумлением понял, что этот унылый тип смеется. Против ожидания, Кишка возмущаться не стал, решив, видимо, что не время и не место. Но Истомин подумал, что вернувшись на станцию, тот наверняка Скелетону этот смех припомнит.
        Двинулись дальше, обходя завалы камней и прочей дряни вроде сломанной полусгнившей мебели и каких-то железяк. Похоже было на то, что здесь побывала шайка мародеров, и все, что не смогли унести с собой, они неведомо зачем выволокли из квартир на улицу. Хотя, может, тут против кого-то пытались сделать баррикаду.
        Пока они брели переулком, Датчанин все высматривал, нельзя ли на набережную свернуть двором. Но во дворах было как-то чересчур оживленно - там под стенами красного кирпича что-то копошилось, ползало, ворчало. И он так и не решился туда сунуться. А потом впереди в свете луны замаячила колокольня. И Сергей понял, что они почти дошли уже до парка «Музеон». Вот здесь точно можно было свернуть на набережную, но сталкеру до боли захотелось увидеть, во что теперь превратился милый сердцу парк, где когда-то он бродил по полузаросшим тропинкам с девушкой, в укромных кустах качался с ней на обветшавших качелях, отпуская шутки по поводу скульптуры «Дед Мазай и зайцы». Качели там были замечательные - целые лавочки, подвешенные на цепи. Запущенный парк сохранял какое-то полудикое очарование. И Датчанин пошел дальше, вперед, надеясь, что спутники не сообразят, что пока они удаляются от цели.
        Замаячила сбоку от колокольни небольшая белая пятиглавая церковь с пестрыми куполами, на удивление хорошо сохранившаяся. Переулок слева уходил вверх, к той самой Большой Якиманке, но Истомин не стал сворачивать ни туда, ни направо, к набережной, а повел свою группу вперед, к парку. Вскоре сталкер увидел железную изгородь, в которой кое-где виднелись такие проломы, словно тут порезвилось стадо слонов. Сталкер с сомнением посмотрел в чащу разросшихся деревьев, неуверенно шагнул в пролом - дальше вела тропинка, протоптанная, похоже, не людьми. Сбоку Датчанин заметил одиночный след огромной лапы, отпечатавшийся в почве. Вдали среди кустов маячили белые силуэты. В ветвях ближайшего дерева вдруг что-то зашевелилось.
        - Чегой-то? - спросил Кишка, стекла противогаза которого так и не удалось оттереть как следует. Видел он теперь плохо, и это его явно раздражало. Смысл его вопроса был ясен: ему хотелось понять, зачем командир затащил их в эти непролазные дебри, где их, путников, того гляди, сожрут или растопчут.
        - Лучше тут пройдем. От Кремля подальше, - сам толком не понимая, что несет, отозвался Датчанин. Но он уже стал раскаиваться, что завел сюда отряд. Парк непоправимо изменился. Эти джунгли уже почти ничем не напоминали место, где когда-то он был так счастлив. Надо было уходить - пока не поздно. Однако если бы они решили возвращаться той же дорогой, то остальные быстро поняли бы, что приличный крюк, который они сделали, ничем не был оправдан. И сталкеру не поздоровилось бы. Потому Датчанин пояснил:
        - Мы сейчас на набережную выйдем - и по ней двинем обратно.
        Кишка вскинул автомат, углядев в зарослях белую фигуру. Истомин буркнул:
        - Отставить кипеш. Это статуя.
        Кишка присмотрелся - и восторженно заржал, оценив девичью фигурку с точеными формами. Чуть дальше опиралась на клюку полусогнутая старуха - словно олицетворяя следующий жизненный этап. Еще какой-то старик подслеповато вглядывался вдаль. Возле него стояло дитя на цыпочках, вытянув ручку, указывая куда-то пальчиком. А над всем этим возвышался на постаменте мужик - высокий, с бородкой, в длинной шинели, каменными глазами всматриваясь куда-то за реку. Кажется, когда-то его притащили сюда с Лубянки - и теперь он озирал окрестности, не удостаивая вниманием людишек у подножия. Напротив смутно просматривался двухэтажный прямоугольник ЦДХ. А вокруг клубился туман.
        - Пошли отсюда, - сказал Кишка, которому, видно, тоже стало неуютно.
        Саня же, наоборот, подобрал какой-то камешек и кинул вперед, метя явно в одну из статуй. Промахнулся - камень улетел в кусты, и оттуда вдруг выскочило крупное животное и кинулось наутек. Скелетон снова начал икать. Датчанину же вдруг показалось, что они ведут себя как дети на прогулке. Но здесь нельзя было вести себя так. Только не здесь. Он поднял руку, призывая к тишине, и огляделся.
        Показалось ему или нет, но бабка с клюкой как будто изменила положение - она словно поворачивалась вслед за ними. И дитя указывало пальчиком, казалось, прямо на незваных гостей - интересно, кому указывало? Померещилось на секунду даже, что тот, высокий, с бородкой, шевельнулся на своем постаменте. Сталкер понимал, что всему виной ночной ветерок, а может, запах каких-то цветов, настолько сильный, что проникал, казалось, даже сквозь фильтры противогаза. Или даже не цветов - конфет каких-то? Ведь когда-то совсем рядом была шоколадная фабрика. «Она закрылась давно, кажется, еще в девяностые, - подумал Сергей. - Неужели тот запах остался в памяти? Или это источают аромат буйные растения нового мира?» Датчанину пришлось сделать усилие, чтобы отогнать морок. Он боялся отвести глаза от статуй. Казалось, каменные исполины разных эпох, разгневанные, потревоженные вторжением, готовы ополчиться на незваных пришельцев. И, стоит оторвать от них на секунду взгляд, делают шаг ближе, как в детской игре.
        Нервно оглядываясь, Истомин повел группу в сторону реки - туда, где виднелся самый высокий монумент - как ориентир: парусный корабль, смехотворно маленький для стоявшей на его палубе фигуры. Император прежних времен все еще царил над нелюбимым им городом, где и моря-то не было. Зато река имелась - и это было слышно. Оттуда доносился плеск, звуки, похожие на кваканье огромной лягушки. Один раз что-то заплескалось так, что Датчанину стало совершенно очевидно - там кого-то поймали и едят, а стонов убиваемого не слышно лишь потому, что рыбы вообще молчаливы по природе своей. Путники сквозь очередную брешь в ограде вышли почти к самому берегу. Парапет набережной местами зиял проломами, словно здесь выползали на берег погреться нынешние обитатели реки. Сталкер повел группу, стараясь держаться от проломов подальше. Большая река была там, дальше, за стрелкой, на которой и стоял памятник Петру, обозначая место, где от основного течения отделялся более узкий канал - обводной. Датчанин надеялся, что монстры из большой реки сюда не заплывают. На другом берегу канала смутно вырисовывались в тумане здания
красного кирпича - корпуса бывшей шоколадной фабрики «Красный Октябрь», за несколько лет до Катастрофы ставшие конгломератом развлекательных клубов. Намоленное, в общем, место.
        - Чегой-то? - снова спросил Кишка.
        - Это Остров, - пояснил почтительно более сведущий Саня. - Дурное место.
        А Скелетон застыл как вкопанный, глядя на водную гладь, курившуюся туманом. «Ведь он совсем молодой, наверное, - подумал Датчанин, - и жизни наверху уже не помнит. Отсюда и это детское изумление». С этими грубоватыми и ограниченными китайгородскими братками сталкера мирила их непосредственность. Они совершенно искренне удивлялись тому, что видели вокруг, жили одним днем, одной минутой. «Когда вернутся, впечатлений будет масса - ну, и приврут, само собой, как водится у рыбаков и сталкеров. Если вернутся…»
        Датчанин краем уха слышал, какие байки об этом месте рассказывают в метро. Сюда, мол, приходили умирать сталкеры Красной линии, когда становились немощными и больными. Но, вопреки слухам, здесь было тихо - не слышалось дьявольской музыки, не видно было разноцветных огней. Да вот только не покидало Сергея ощущение, будто огромные дома затаились и ждут, будто отовсюду следят за путниками чьи-то недобрые глаза, будто кто-то скрывается в тумане.
        Скелетон споткнулся о какую-то кучу, и куча вдруг скакнула в сторону воды - у нее обнаружились короткие кривые лапки и круглые выпученные глаза. Больше всего это было похоже на гигантскую жабу. Сделав еще скачок, создание с плеском бухнулось в канал. Датчанин чертыхнулся: они привлекали к себе слишком много внимания.
        Наконец они подошли к мосту. Лестница на мост была упрятана в помещение недостроенного торгового центра, который так и не успел распахнуть двери перед посетителями. Сталкер снова занервничал - уж больно укромное было место. Но первый пролет они благополучно миновали. А потом завизжал Кишка: с потолка что-то темное рухнуло перед бандитом и тут же поднялось на длинных, суставчатых лапах, сверкая злыми желтыми глазами. Датчанину показалось, что глаз было не меньше десятка. Он вскинул автомат и выпустил очередь в чудовище, сзади поддержал кто-то - видимо, Саня. Существо зашаталось, все еще пытаясь сгрести Кишку, который продолжал истошно верещать. А потом рухнуло, конвульсивно засучив ногами, и наконец издохло. По крайней мере, лапы монстра сложились, как, бывало, у мух, залетавших когда-то между оконными рамами и там помиравших.
        - Заткнись уже, - устало сказал Датчанин Кишке. - Сейчас со всей округи мутанты набегут. На мост выйдем - направо головы не поворачивать. Если кто в Кремль побежит, догонять не стану.
        Они пошли по мосту, стараясь не глядеть в опасную сторону. Когда Истомин все-таки случайно повернул голову, никакого Кремля уже не было видно - его заслоняли здания. По правую руку, на противоположном берегу канала, возвышалась похожая на дворец ГЭС - кажется, какой-то знаменитый архитектор ее строил, - длинное изящное желтоватое здание в три этажа с высокими узкими окнами, закругленными сверху. Датчанин помнил еще башенку, торчащую справа, - когда-то он все гадал о ее назначении. Наверное, то была пожарная каланча - под конусообразной крышей виднелись большие круглые отверстия. Сейчас из одного такого отверстия кто-то внимательно наблюдал за идущими. Кто - разобрать было невозможно: то ли очень большая кошка, то ли ночная птица. Блестели лишь яркие желтые глаза. В какой-то момент, когда Датчанин окончательно решил было, что там, наверху, притаилась кошка, неведомое создание вдруг, распахнув мощные крылья, с шумом сорвалось с высоты. «Летучая кошка, - тупо подумал сталкер, - полетела ловить летучих мышек, наверное». А потом, опомнившись, он с силой толкнул ближайшего спутника вниз, за какую-то
плиту. Остальные попадали сами, но крылатое создание, кем бы оно ни было, связываться с ними не собиралось и вскоре скрылось в тумане.
        Когда Датчанин вновь поднял глаза, вокруг было тихо, если не считать странных звуков с канала. А за ГЭС уступами и каскадами возвышалась серая громада того самого Дома на набережной - и надежно загораживала Кремль.
        - Интересно, - вслух подумал Саня, - если я с моста погляжу на кремлевские звезды, то побегу по мосту вперед или прыгну прямо в воду?
        В нем явно пропадал естествоиспытатель.
        В этот момент Датчанин краем глаза засек что-то странное: словно бы луч света блеснул в окне заброшенной электростанции. Блеснул и пропал. Сталкер вгляделся - вроде ничего. Темно и тихо, лишь ветер шуршал каким-то хламом. «Почудилось», - решил Сергей, однако ему стало очень не по себе.
        - А ты проверь, придурок, - посоветовал Кишка, которого, видно, уже утомила Санина любознательность. Возможно, он уже жалел, что позвал его. Но у Резаного тут же пропала охота проверять - впереди на мосту он увидел что-то белое. Некоторое время они, остолбенев, смотрели вперед. Потом Кишка неуверенно сказал, что это тряпка, зацепившаяся за перила, а шевелится она оттого, что ветер. Но Датчанину на миг почудилось, что хрупкая это девичья фигурка в изодранном, когда-то пышном платье оперлась о перила моста, глядя вниз, в темную воду, и раздумывая - не прыгнуть ли туда. А потом обернулась к ним. А вот она присела у перил, словно бы в изнеможении, и манит рукой подойти поближе. Наверное, не одному Сергею это почудилось - остальные подались назад. Кишка мигом забыл о своем желании познакомиться поближе с невестой - если то была она. Проверять никто не пошел, наоборот, увидев слева спуск на противоположную набережную обводного канала, все дружно ринулись туда и побрели вдоль огораживающего ГЭС забора из металлических прутьев. При этом принялись выяснять, кто первый увидел белое на мосту. Кишка уверял,
что первый, кто заметил невесту, долго не проживет - встреча с ней, мол, ничего хорошего не сулит. Датчанин тихо злился на этот детский сад, но делать было уже нечего. «Ладно, - думал он, - приведу их обратно на станцию, но чтоб еще раз когда-нибудь я с Кишкой и его пацанами связался… Ни за что!»
        Дойдя до распахнутых ржавых ворот, они некоторое время помедлили. Со стороны канала доносились неприятные звуки - какое-то шуршание, словно огромная змея выбиралась из воды. В довершение всего, прямо напротив ворот каменный парапет набережной был разломан. Будто кто-то имел в этом месте обыкновение перемещаться из реки в здание и обратно.
        Путники в задумчивости остановились: чуть дальше рухнувшее дерево преграждало им путь, а вокруг ствола был навален всякий хлам - тоже как будто специально навален.
        - Не нравится мне все это, - сказал Датчанин. - Давайте зайдем внутрь и по помещению пройдем.
        - А вдруг там ловушка? Логово мутантов? - спросил Саня.
        - Подстава это, - буркнул Кишка, непонятно что имея в виду.
        - Я через эту хрень не полезу, - высказался Скелетон, кивая на поваленное дерево.
        - Пошли, - решился Датчанин и двинулся к открытым воротам.
        Группа осторожно зашла в огромное здание, похожее на дворец, - с окнами в виде арок, разделенными деревянными перегородками на мелкие квадраты. Внутри здание выглядело ободранным: под ногами вместо пола были земля и битый кирпич, двери между залами отсутствовали, что, впрочем, отряду было только на руку. Вскоре путники попали в просторное помещение, из которого налево и прямо вели еще какие-то двери. «Когда-то электростанции строили как дворцы, а последнее время то, что гордо называли дворцами, напоминало скорее электростанции», - подумал Датчанин. Посветил фонариком - и вздрогнул. Луч света выхватил из тьмы белую фигуру. Все застыли. Но прошла минута, а фигура не шевелилась.
        - Эй! - неуверенно окликнул Истомин. Фигура по-прежнему безмолвствовала, зато откуда-то долетел странный звук, похожий на сдавленный смешок, - словно бы из дальнего угла. Датчанин покосился туда, но обзор был ограничен. Сталкер старался не выпускать из виду белую фигуру, хотя уже начинал понимать, что угрозы от нее не исходит. Перед ним была статуя, такая же, как в парке «Музеон», может, даже, оттуда и взятая. Она стояла, склонив голову набок, словно вопрошала о чем-то незваных гостей.
        - Чегой-то? - глухо спросил Кишка, видно, тоже догадавшийся, что фигура каменная. - Музей, что ль?
        - Электростанция, вроде, - неуверенно сказал Датчанин.
        - А зачем тогда она тут? - Кишка ткнул рукой вперед.
        - Не знаю, - пробормотал Датчанин. «А если предположить, что статуя появилась здесь уже после Катастрофы? - размышлял он. - Действительно, не так уж далеко отсюда - парк, где такого добра пруд пруди. Неужели какой-нибудь мутант настолько впечатлился искусством, что решил устроить тут себе персональную выставку?» Датчанин осторожно осветил помещение - здесь и там в произвольном порядке были расставлены бюсты, изображения животных. Истомин отогнал жуткое видение: лохматое чудовище перетаскивает фигуры в свое убежище. «Кому же под силу было таскать такие тяжести? Хотя, может, оно догадалось прихватить для этой цели тележку из ближайшего супермаркета? - Мелькнула идиотская мысль, что скульптуры перенесли сюда люди буквально накануне Катастрофы, что-то предчувствуя. Но и это предположение не выдерживало никакой критики. - Во-первых, зачем было спасать музейные экспонаты, не подготовившись толком к спасению населения? Впрочем, это как раз можно понять. Но в таком случае, зачем их притащили на электростанцию, если куда ближе было помещение ЦДХ, к примеру. Как ни крути, скорее всего, их принесли уже после
Удара, а вот кто и зачем? Хотя, не все ли равно, в конце концов? Кто бы ни пытался устроить тут вернисаж, его уже давно тут нет. Остались только эти фигуры, несколько картин на стенах, пара пластиковых мисок с засохшими давно растениями. А странный звук, похожий на смешок, скорее всего, мне просто почудился». Датчанин на всякий случай посветил в проем прямо перед собой. Там было что-то вроде помоста, с которого виден был подвальный этаж: какие-то трубы, полуосыпавшиеся стены и небольшая горка из кирпичей, увенчанная крестом, сколоченным из двух балок. Сталкеру стало не по себе. Он не знал, да и знать не хотел, что означают все эти инсталляции, но чем-то жутким повеяло на него.
        - Уходим, - окликнул он спутников. И вдруг откуда-то сверху раздался голос:
        - Ну, зачем же так спешить? У меня так редко бывают гости.
        И снова этот смешок - негромкий, ехидный.
        Датчанин схватился за автомат.
        - Ай-яй-яй, - сказал голос. И вдруг грохнул выстрел. Пуля ударилась в стену над головой сталкера.
        - Не надо глупостей, а то в другой раз у меня рука дрогнет, - хихикнул невидимка. - Давайте лучше поговорим.
        - Ты кто? - спросил Датчанин.
        - Живу я здесь. А вот вы - кто?
        - Мы из метро.
        - И что, там тоже можно жить? - равнодушно спросил собеседник. - А сюда зачем пришли?
        - Еду ищем, - пояснил сталкер.
        - Я еду тут не держу, - открестился невидимка. - Дальше идите. Но сперва поговорите со мной, а то мне сегодня скучно. Значит, в метро плохо с едой?
        - Кому как, - неопределенно ответил Истомин. - А ты тут чем питаешься? И как не помер до сих пор?
        - А кто ж его знает? - поскучнел голос. - Ленка, вон, померла. А я вот - никак. Но тут ничего вообще-то, жить можно.
        - И не скучно?
        - Какое там. Знали бы вы, чуваки, какие люди иногда в гости заходят. Ну, и Ленка, опять же.
        - Так она же умерла?
        - Но все равно она тут, со мной, - убежденно заявил хозяин помещения. - Поговорить-то с ней можно, хоть она и не отвечает.
        У Датчанина холодок пробежал по коже: «Наверное, несчастный затворник свихнулся тут в одиночестве. Но как он тут живет - в двух шагах от Кремля, и, что еще опаснее, от реки? Как его не сожрали тут, как не умер давным-давно от лучевой болезни?»
        - А какие у меня хоромы, - продолжал голос. - Прикиньте, это все - мое. У меня тут лофт, мужики, если это вам о чем-нибудь говорит.
        Датчанину это ни о чем не говорило. Но он решил, что лучше не ссориться с вооруженным незнакомцем.
        - Ну да, красиво обставился, - согласился сталкер. - А… это… - он замялся, не зная, как половчей сформулировать вопрос. - Тебе звезды Кремля на мозги не действуют?
        - Вот в Кремле что-то есть. Тут ты прав, чувак. И тот усатый говорил мне: «Не суйся, Серго, в Кремль, целей будешь». Вот я и не суюсь.
        - А чем ты тут обедаешь?
        - Ишь, хитрые какие, - засмеялся невидимка, - так я вам и рассказал. А вообще-то тут, в Обводном канале, рыбы навалом. Я ее сетью тягать приспособился. Ну, попадаются, конечно, странные экземпляры, с шестью лапками там, с мордой, как у мартышки. Но вот не траванулся пока. А еще за хавчиком можно в магазин ходить. Но я там редко бываю. Меня там сразу глючить начинает. А вы сходите, коли не боитесь. Там еще осталось кой-чего. А потом приходите обратно - в прятки поиграем, - невидимка опять захихикал. - Если понравитесь - разрешу тут остаться.
        - Как Ленка? Нет уж. Лучше вы к нам, - пробормотал Датчанин.
        - А с Ленкой надо вам познакомиться, - произнес голос. - Давайте, я вам покажу ее апартаменты. Повернитесь… нет, правее… видите дверь?
        Перед ними чернел дверной проем. Истомину стало жутко, остальным, судя по всему, тоже было не по себе.
        - Да ладно. Мы в другой раз как-нибудь, - попытался отговориться он.
        - Нет, так дело не пойдет, - возмутился голос, и тут же снова грохнул выстрел - пуля ударилась в кирпич прямо над головой сталкера. - Невежливо это. Ленка - здесь хозяйка, вы должны к ней заглянуть.
        Датчанин, решив не спорить с полоумным, подбадривая себя, шагнул вперед, к темному проему. На пороге осторожно посветил фонариком - и остолбенел.
        В старом, заплесневелом кресле с порванной обивкой и торчащим из прорех поролоном сидел скелет в остатках пышного белого кружевного платья. Сергей машинально подумал, что знает, откуда платье. «Так вот откуда взялась легенда про белую невесту, что караулит путников на мосту, - ухмыльнулся про себя Истомин. - Наверное, кто-то забрел сюда и увидел Ленку - и под впечатлением от увиденного сочинил эту байку. От такого зрелища и впрямь недолго тронуться». Датчанин вдруг заметил то, на что сразу не обратил внимания, - по бокам от кресла в полусидячем положении находились два трупа в лохмотьях защитного цвета. Будто бы стражи, охранявшие свою хозяйку. А вокруг стояли плошки с засохшими цветами, валялись какие-то коврики, огромные раковины, потрепанные и грязные мягкие игрушки - все вперемешку, словно хозяин помещения ограбил парочку квартир или соседнюю помойку.
        - Что, хорошо я Ленку устроил? - издевался голос.
        - Спасибо, что познакомил с хозяйкой, - через силу произнес Датчанин. - Но мы и правда очень спешим.
        - Культурные речи приятно и слушать, - отозвался голос, - заходите еще, мужики. Девчонок с собой приводите. Ленка будет рада.
        Превозмогая дрожь в коленях, путники двинулись дальше. Вдруг Истомин остановился и прислушался. Ему показалось, он слышит ритмичные удары, только очень отдаленные. Он старался понять, на что это похоже, - и вдруг сообразил. Звук был такой, как если бы где-то в подвале, в ночном клубе, гремела музыка.
        - Что, тоже слышите? - захихикал невидимка. - Это на Острове. Чего-то они там отмечают нынче ночью. Но туда соваться не советую. Съедят.
        - А кто там? - спросил Датчанин.
        - Без понятия. Это не моя территория, а в чужие дела я не лезу. Правильные принципы - залог долголетия.
        Отряд продолжил движение, провожаемый насмешливым хихиканьем.
        Пройдя здание из конца в конец, они нашли выставленное окно и спрыгнули по очереди вниз. Прямо перед ними был Дом на набережной. И они крадучись прошли сквозь пролом в стене, ограждавшей электростанцию, а потом через арку - во внутренний двор огромного дома. Там разрослись деревья, но у подъездов до сих пор стояли лавочки, правда, неимоверно загаженные - видимо, у местных мутантов они тоже пользовались популярностью.
        - А может, по квартирам поищем? - предложил вдруг струхнувший Саня. Кишка поддержал его - всем что-то расхотелось забираться в продуктовый, находившийся со стороны Кремля. Да и во дворе было как-то неуютно.
        Они зашли в первую попавшуюся квартиру. Мягкая мебель, шкафы - спутники Датчанина сразу оживились и принялись шарить по ящикам. Сталкер прошел в следующую комнату - просторную, с большим столом посередине. И вздрогнул - здесь находился человек. И если бы этот человек лежал без признаков жизни, было бы понятно, но он спокойно стоял у окна и повернулся на звук шагов. На нем была военная форма какого-то устарелого образца, а противогаза не было. Сергей с изумлением глядел на незнакомца: на его коротко остриженные волосы с проседью, лицо с правильными чертами. На всякий случай перехватил удобнее автомат. Но не похоже было, чтобы у человека было оружие, и встревоженным он тоже не выглядел.
        - Приветствую, - глуховатым голосом сказал незнакомец.
        - Не знал, что здесь живут, - отреагировал Датчанин. Человек неопределенно пожал плечами.
        - Будьте гостями, коли пришли. Откуда вы? Что вас интересует?
        - Из метро. Со станции Китай-город. Еда, - сказал Истомин. Незнакомец недоуменно взглянул на него.
        - А разве есть такая станция? Впрочем, неважно.
        - Мы ищем еду, - повторил Датчанин.
        Человек усмехнулся.
        - Так бы и сказали. Пойдемте, провожу.
        И зашагал к окну, даже не глядя, идет ли кто за ним. Толкнул раму и вышел. Сергей неуверенно двинулся следом. Он услышал окрик Сани: «Эй, командир, ты куда, в натуре?», - но не обернулся, боясь отстать от своего проводника. Человек пересек внутренний двор, лавируя в зарослях среди огромных деревьев, одно из которых, упав когда-то, проломило крышу подъезда, подошел к неприметной приоткрытой двери, скользнул внутрь. Датчанин, поколебавшись, последовал за ним - и очутился в каком-то помещении, заставленном консервными банками, пачками чая, крупы. Судя по всему, до их группы тут и впрямь никого не было. Ну, если не считать незнакомца. Но Истомину уже стало казаться, что тот вроде как бы едой и не интересуется. И вообще сталкеру стало как-то не по себе. Но раз пришли за едой, надо было пользоваться случаем. Такого богатства он не видел давно. И принялся набивать рюкзак продуктами. Незнакомец наблюдал за ним.
        - А вам не жалко? - спросил вдруг Датчанин.
        Тот только головой покачал.
        - А как же вы тут, так близко? - поинтересовался Датчанин, неопределенно кивнув в ту сторону, где, по его расчетам, находились кремлевские башни.
        - А-а, вы об этом. Нет, они мне больше ничего сделать не могут, - ответил человек.
        - И не скучно вам одному? Уходить не собираетесь?
        - Нет. Мое место здесь, - произнес незнакомец. - А вы не стесняйтесь, приходите. Сюда и другие ходят. Про еду, правда, пока не спрашивали.
        Рюкзак сталкера стал уже почти неподъемным. Датчанин развернулся, и ему послышалось, что странный мужик бормочет ему вслед:
        - Многие ходят. Эти еще ничего. Хуже всего те, что с пиками.
        Истомин тронулся обратно через заросший двор, распугав каких-то зверьков, похожих на крыс. И увидел слабый луч фонарика - спутники уже искали его. Они стояли у того самого окна, не решаясь отойти. Когда сталкер приблизился, он услышал:
        - Стой, кто идет?
        - Да я это, - отозвался он.
        - А это еще проверить надо, - дрожащим голосом пробормотал кто-то - кажется, Кишка. Луч света упал на Сергея, и Саня Резаный облегченно произнес:
        - Кажись, и впрямь командир. А ну, скажи, кто нас со станции выпускал?
        - Да вы чего тут все? Сдурели вконец? - возмутился Датчанин. И увидел дуло автомата, направленное ему в грудь. Оружие находилось в руках у Сани. Истомин чертыхнулся.
        - И впрямь сдурели. Лёха Фейсконтроль. Вот кто. Устраивает?
        - Не серчай, командир, - сказал Саня, опуская автомат. - Просто когда ты начал непонятно с кем базарить, а потом ломанулся куда-то без оглядки, мы уж не знали, что и думать. Кремль-то близко совсем. Может, тебя уже глючить стало. А может, и нас всех.
        - Тьфу, идиоты, - в сердцах сказал Датчанин. - Да чтоб я еще раз…
        - Ладно тебе, командир, с кем не бывает. Да только жутко было, когда ты вроде как сам с собой спорить начал, - буркнул Саня Резаный. - Вроде как сам себя спрашивал и сам же отвечал. А мы потом зашли в комнату - нет там никого, а ты по двору прешь, только кусты трещат. Думали уже, что ты звездочку словил и в Кремль потащился.
        - И не остановили? - ехидно спросил Датчанин.
        - Так это… кому ж охота на съедение, хоть бы и за тобой следом. Да все уж. Проехали. Вернулся ты - и хорошо. А то мы уж думали, как обратно нам идти самим. Пропали б ведь без тебя совсем.
        Датчанин раскрыл рюкзак:
        - Пока вы там со страху тряслись, я едой разжился. Пошли, еще наберем. Я покажу.
        Но его спутники молчали. Наконец Кишка неуверенно сказал:
        - Может, хватит, командир? Идем домой.
        - Эх, вы, трусы, - возмутился Датчанин. - Как с такими дела делать?
        Но остальные по-прежнему мялись, а потом Саня сказал:
        - Прав он, командир. Чудные дела тут творятся. Пошли отсюда. Пусть весь хавчик твой будет, мы согласны.
        Истомин понял, что уговаривать без толку.
        - Ладно, - сказал он. - Давайте хоть распределим по рюкзакам, а то сам все не доволоку.
        - А мы чё, обратно так же потопаем? Я мимо того психа не хочу. Подстрелит он нас, - заблажил Скелетон.
        - Черт с вами, - вышел из себя Датчанин. - Обратно крюк давать не будем, тем более - с грузом теперь. Я прямо по мосту проведу, но чтоб шли за мной след в след. А назад упаси боже оглядываться, кто обернется - тот не жилец. Со спины у нас Кремль будет.
        - А ежели монстр какой нападет сзади? - уточнил Скелетон.
        - Значит, помрем. Отставить разговорчики, - гаркнул сталкер. Его так и тянуло добавить - «граждане бандиты», но какие ж они были, если разобраться, бандиты? Храбрые у себя на станции, здесь они превратились в испуганных пацанов.
        И он повел отряд прямо по ближайшему мосту через канал в сторону Большой Якиманки. Затея была опасной, особенно с учетом того, что оглядываться было нельзя. Сзади, в большом сквере, что-то громко ухало и вздыхало, а один раз им даже послышался человеческий крик. Но они упорно шли дальше. Остановились, лишь свернув в проходной двор, откуда можно было по прямой дойти до метро. И обнаружили, что один все же, видимо, оглянулся. Не хватало Скелетона.
        - Поискать бы, - прогудел Саня. Маска искажала звуки, Датчанину послышалось: «Поикать бы».
        - Сам ищи, - огрызнулся Кишка. - Ишь, умный какой выискался. А мне, может, еще пожить охота.
        - Стой, - крикнул Истомин уже развернувшемуся Сане. - А то и тебя искать придется. Пошли уже. Сам он виноват. Где ты его теперь найдешь - его, небось, уже в Кремле доедают.
        Резаный поколебался, но все же благоразумие, видимо, взяло верх, и он поплелся за спутниками.
        На станции их встретили с восторгом. Такого изобилия консервов здесь не видели давно. Правда, несколько человек траванулось - видимо, частично консервы были порченными, - но такое случалось и раньше, и особого значения этому не придали. К пропаже Скелетона почти все отнеслись философски - кроме Сани. Тот стал как-то задумываться, иной раз подходил к Датчанину и спрашивал:
        - Ты как думаешь - он вправду в Кремль ушел? Ведь это он Невесту первый увидел, небось? А с нами-то ничего не будет? Может, не стоило туда ходить, командир?
        Датчанин не знал, что отвечать на такие вопросы.
        А потом стал задумываться и Кишка. И однажды пропал куда-то со станции. Так и не дознались, куда. Вроде бы он отправился наверх - но больше его никто не видел. Спустя пару дней после его пропажи к Датчанину вновь подошел Саня.
        - Слышь? - спросил он. - Ты что про Кишку думаешь?
        - Не знаю, - честно сказал Истомин.
        - А я думаю, пошел он опять к тому дому, за хавчиком. Да там и остался. Жадность его сгубила. Он меня с собой звал, да я не захотел.
        Датчанин опять пожал плечами.
        - А скорее всего, он туда даже не дошел, - задумчиво пробормотал Саня. - Может, в Кремль по пути свернул. А нас не было, остановить некому было. А может, кто-нибудь из тварей водяных его уволок. Или он у того типа остался, который на канале сидит. Тот его, небось, тоже своей Ленке в компанию приспособил. Надо бы в этом разобраться.
        - Я не пойду, - отказался Сергей. - И тебе не советую.
        - Кишка мне друганом был, - вздохнул Резаный. - И Скелетона жалко. Может, не вовсе он пропал, а заблудился только? Может, их еще спасти можно?
        - Брось, - сказал Датчанин. - Неподготовленные наверху в первый день-два погибают. Да и фильтры, опять же, не вечные. Даже если не сожрет никто, радиация доконает.
        Но он чувствовал, что его доводы кажутся Сане неубедительными - видно, идея поискать друзей крепко запала тому в голову. А попутчиков себе Резаный так и не нашел - услышав, что идти надо чуть ли не под стены Кремля, даже бывалые бандиты начинали креститься. И в один прекрасный день Саня тоже пропал со станции. У Датчанина были кое-какие мысли на этот счет, но он благоразумно держал их при себе.
        Сталкера мучила совесть. Он все яснее понимал, что сам виноват во всем: «Надо было сразу от этой затеи отказаться. Зачем я потащил на поверхность неопытных, по сути, мальчишек? Ну, пусть не принесли бы добычи. Но зато все были бы живы. Как ни крути, а я, выходит, за них в ответе».
        Иногда приходили мысли и похуже. Ведь не такими уж были они неопытными - всем, кроме Скелетона, случалось уже бывать на поверхности. Но Датчанина не оставляло подозрение, что они каким-то образом «засветились» тогда у Кремля. Попались на глаза чему-то такому, что вовсе не собиралось отпускать их обратно. Оттого его спутники и не находили себе места, вернувшись на станцию. И при первой возможности ушли обратно - поодиночке.
        А о странном незнакомце, встреченном в доме на набережной, Сергей старался вообще не вспоминать. Иногда ему казалось, что все это ему приснилось. Единственное, что было реальностью - принесенные на станцию консервы.
        Кое-кто из китайгородских намекал ему, что не худо было бы повторить экспедицию. Некоторые, осмелев, даже в напарники набивались. Но Датчанин отказался наотрез.
        А вскоре он начал замечать косые взгляды братвы. Видимо, тогда и начала складываться его репутация как удачливого, но навлекающего беду на спутников, сталкера. Поползли по станции странные слухи. Кое-кто даже поговаривал, что он душу продал темным силам, заключил договор с нечистым, что он знается с сатанистами с Тимирязевской. Датчанина удивляло, что слухи распускали китайгородские отморозки, у которых у самих, по его мнению, и продавать-то черту было уже нечего.
        Но тогда ему было не до этого - у него появилась Маша. Пока она ждала его на Таганке, все казалось не таким уж страшным. Пару месяцев назад ее не стало. И он окончательно вернулся сюда, на Китай-город. Здесь вольготнее было себя травить грибами и брагой. Здесь его знали. Правда, не осталось уже почти никого, кто помнил, как он попал сюда впервые - сразу после Катастрофы. Да оно и к лучшему. Пришел он сюда тощим студентом, каких было немало, а теперь он - Датчанин, известный сталкер, хоть и с неважной репутацией. Еще в прежней жизни говорили ему, что главное - сделать себе имя. Сначала, мол, ты работаешь на имя. А потом - оно на тебя. Он сделал себе имя - даже здесь, среди отмороженной братвы. А уж какой ценой и кто помог ему в этом - не столь важно. И он держался, пока была Маша, а теперь все понемногу теряло смысл.
        Кармен, наконец, вернулась с пластиковой бутылкой, полной браги. И Датчанин, облегченно вздохнув, припал к живительной влаге.
        Глава третья
        Голоса мертвых
        - Надо будет сходить кое-куда, - задумчиво произнесла Ника.
        - Я с тобой, - тут же отреагировала Муся.
        За пару недель девочка слегка отъелась, царапины на лице заживали. Но все равно она выглядела еще заморышем. Ника считала, что Муся сполна отрабатывает пропитание: та охотно исполняла мелкие поручения, глядела в оба глаза, примечала, что вокруг творится, и докладывала «старшей сестре» все, что удавалось узнать интересного и полезного. Но иной раз Нике становилось жутковато - особенно когда она, вдруг проснувшись ночью, видела, что девчонка не спит: сидит, обхватив колени руками, и смотрит на нее пристально. А глаза словно бы чуть светятся в темноте. «Ты чего?» - спрашивала Ника. Муся качала головой, укладывалась, делала вид, что уснула. Но Ника знала - стоит ей самой задремать, и девчонка вновь начнет разглядывать ее. К этому трудно было привыкнуть.
        Пришлось позаботиться не только о еде, но и об одежде для бывшей бродяжки. Кое-что из вещей Ника ей собрала - с миру по нитке. Все это старье было девчонке велико, однако в ее положении привередничать не приходилось. Сейчас Муся щеголяла в чьей-то длинной футболке, которая на ней смотрелась как платье. Как ни странно, выглядело это неплохо - попадались на станции личности, одетые куда хуже. По крайней мере, одежда у девочки была относительно чистой, волосы расчесаны и слегка подстрижены, и вшей удалось вывести едким мылом. Сложнее всего было с обувью. В метро о статусе человека можно было судить по степени износа его обуви - не поскупился он на «новую», прямо из магазина, достать которую становилось все труднее, так как ближайшие к метро магазины давно уже разграбили, и цены на которую поэтому зашкаливали, либо купил старую, дешевле. Слегка поношенные ботинки тоже ценились достаточно дорого. Заметно потрепанную обувку продавали по приемлемым ценам, протертую чуть не до дыр можно было купить относительно дешево либо выменять на еду. Случалось, по мере износа обувь кочевала от хозяина к хозяину и
успевала сменить трех, четырех, а то и больше владельцев - в зависимости от прочности, - пока не разваливалась окончательно. В метро ничто не пропадало без пользы. Иногда обувь разоблачала владельца: если у какого-нибудь бродяги из-под истрепанных штанов выглядывали приличные ботинки, становилось ясно, что их обладатель - не тот, за кого себя выдает. Впрочем, можно было допустить, что предыдущий владелец ботинок вынужден был уступить их, не сумев отстоять. Но, как правило, тот, кто носил обувь не по статусу, довольно быстро ее лишался - хорошо, если не одновременно с жизнью.
        На Мусе были сейчас стоптанные тапочки, отданные маленькой оборванке одной из девок явно в обмен на какую-нибудь услугу. Окинув напарницу взглядом, Ника решила: «Пожалуй, можно взять девчонку с собой, но придется разориться ей на кеды, что ли. По туннелю в тапках не побегаешь, а если Муся сразу собьет ноги, то станет обузой».
        - Первым делом надо нам к челнокам прибиться, - задумчиво сказала девушка. - Потому как собираюсь я на Проспект Мира, а туда в одиночку не пройдешь - кое-где в туннелях неладное творится.
        С челноками удалось договориться относительно быстро - целая группа торговцев, распродав свой товар на Китай-городе, как раз собиралась идти на Ганзу. И всего за пять патронов с носа челноки согласились взять двух девчонок. Обычно Ника на всякий случай старалась прихватить кого-нибудь из знакомых братков в качестве телохранителя, но на этот раз никто что-то на Проспект не собирался. Возможно, это было связано с тревожными слухами о неясной угрозе со стороны ВДНХ. И лишь челноки, которых, как известно, ноги кормят, готовы были идти, невзирая ни на что.
        - Ник, - спросила Муся, - а ведь по кольцу дрезины ходят. Чего бы челнокам не дойти до Таганки, а там и доехать? Безопасней же.
        Ника только хмыкнула:
        - Прикинь, во что это им встанет. По пульке с носа за перегон - а их целая кодла. Да они удавятся от жадности. Но дело даже не в этом. У половины из них документы обычно не в порядке, а на Ганзе с этим строго. А так они дойдут до радиальной, многие там и останутся ждать, а двое-трое пойдут на кольцевую, закупят что надо и к остальным вернутся. Я уже эти дела знаю. На Ганзе, конечно, шикарно - свет такой, что глаза режет, все блестит, сияет. Но это на кольце. А на соседней станции скромнее, конечно, зато туда и попасть легче, да и дела там делать можно.
        Муся посмотрела на нее с уважением.
        - А идти не страшно?
        - Ну, разве что на подходах к Проспекту, - с деланной беспечностью сказала Ника. - Но люди же ходят. В одиночку, конечно, там делать нечего, а если с большим караваном - можно проскочить. Когда выйдем отсюда, сперва Тургеневская будет - там-то не особо жутко, просто темно, пустая станция.
        Вероника мимоходом вспомнила про замурованные арки перехода: «А то можно было бы попасть прямо к себе, на Красную линию. Да только не ждет меня там ничего хорошего». Ника решительно тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли.
        - На Сухаревской страшновато - там всякий сброд постоянно тусуется, - продолжала она просвещать Мусю. - Костры жгут, света там нет, станция вроде как ничейная. Того гляди, спалят ее совсем. А вот от Сухаревской к Проспекту - самый противный туннель, там поодиночке ни за что нельзя ходить - сгинешь, и не найдут потом.
        Она нарочно не стала передавать Мусе всего, что рассказывали об этом туннеле. «Девчонка что-то говорила о голосах мертвых? Вот и посмотрим, что она там услышит».
        Через пару дней они двинулись в путь. Челноки, большинство из которых было экипировано в военную форму - потому что удобно и достать легче, - волокли истрепанные клеенчатые баулы, сейчас полупустые. Некоторые, впрочем, были одеты в безразмерные трикотажные кофты, иной раз и в женские, поверх спортивных штанов. Торговцы распродали товар на Китае и собирались закупить новые партии на Проспекте Мира, так что сейчас в баулах лежала в основном провизия. Поначалу слышались тихие разговоры: мол, лучше бы податься на Белорусскую, большую торговую станцию, куда везут товары со свиноферм Сокола, кожаные куртки из швейных цехов Динамо и много всякого другого, да только больно уж путь неблизкий - через Красную линию и через Рейх, либо на Ганзу - и там на дрезине по кольцу, по пульке за перегон, а до Проспекта пешком можно дойти, вот только на подходах… Что там, на подходах, Ника услышать не успела - на говорившего шикнули, и он замолчал. Впрочем, она сама прекрасно знала - что. Ника тащила рюкзак, набитый под завязку, но не слишком тяжелый. Муся старалась не отставать. Девушке удалось по приемлемой цене
приобрести для спутницы кроссовки, которые подошли по размеру, а продавец уверял, что они фирменные и им еще долго сносу не будет, несмотря на плачевный вид. Ника старалась не думать о том, сколько детей уже успело их поносить. А Мусе, казалось, это было безразлично - возможно, это была лучшая обувь за всю ее недолгую жизнь. Девчонка с видимым удовольствием ловко перескакивала со шпалы на шпалу, ей явно было удобно - может, и не соврал продавец.
        Нике удалось занять место в середине каравана, и это можно было считать удачей. Девушка знала - в первых рядах идти опасно. Впрочем, замыкающей быть тоже не хотелось. Она еще помнила жуткую историю, передававшуюся от одного к другому: о том, как несколько человек шли по туннелю, обвязавшись одной веревкой, и как дошедшие до станции обнаружили пропажу последнего, причем веревка была даже не обрезана - изжевана. И тот факт, что произошло это где-то далеко, вроде бы за Нагорной, вовсе не успокаивал.
        Разговоры стихли, и слышалось только шарканье ног по шпалам. Кое-где под потолком висели лампочки, слабо освещающие стены со змеившимися по ним толстыми трубами и проводами. Иногда проводник вдруг останавливался, прислушиваясь, и тогда на несколько минут замирали все. Но, как и надеялась Ника, до Тургеневской они дошли без приключений.
        Станция была пуста, на полу лежал толстый слой пыли, в которой отпечатались многочисленные следы. Тургеневская не поражала убранством, но вся была скругленная какая-то - четырехугольные толстые колонны словно прогибались внутрь. Здесь караванщики на скорую руку перекусили тем, что было, не разводя огня. На всякий случай даже говорить старались шепотом - так угнетала всех мертвая тишина, царившая вокруг. Ника покосилась в сторону замурованного перехода на Красную линию в центре зала. Вел тот переход на станцию Кировская, которая, как рассказывал отец, пару десятков лет звалась Чистыми прудами, пока через несколько лет после Катастрофы ей не вернули историческое название - в честь безвременно погибшего борца за дело коммунизма. Красные переход замуровали давно - оттого, что, по слухам, чертовщина какая-то там творилась. Но об этом говорить не любили, хотя Ника слышала, что вроде бы кое-кто из руководства даже предлагал найти батюшку и освятить переход. Да только не к лицу было атеистам столь явно сдавать свои позиции.
        - Ник, а дальше тоже так пусто будет? - прошептала Муся.
        - Да нет, ты что? Вот еще Сухаревскую пройдем, а Проспект Мира - нормальная станция, торговая, людная.
        - Я думала, тут на всех станциях живут, - тихо сказала девочка.
        - На многих живут. Только есть такие места нехорошие - там не селятся, конечно. Ты боишься, что ли?
        - Боюсь, - призналась девчонка.
        - Да не переживай, нас же много. Когда группа идет, это не так опасно, - авторитетно заявила Ника, хотя у нее самой неприятно сосало под ложечкой. - А где ж ты раньше сама-то жила, что ничего не знаешь?
        Но Муся на такие вопросы никогда не отвечала - может, сама не знала, как называлась ее родная станция.
        По пути к Сухаревской один из караванщиков упал и подвернул ногу, и теперь он плелся в хвосте, постанывая.
        На станции жгли костры какие-то бродяги, и челноки постарались не задерживаться, ощущая внимательные и недобрые взгляды. По туннелю к Проспекту Мира сначала шли довольно быстро, потом ведущий вдруг замедлил шаг. Слышался какой-то невнятный гул, совсем вроде бы не страшный - словно бы где-то вдали проходил поезд. Да вот только поезда уже двадцать лет как не ходили, дрезины были не в счет.
        Ника на всякий случай зажала уши руками. И вдруг заметила, что Муся остановилась, запрокинула голову, будто подставляя лицо дуновению сквозняка, закрыла глаза. Челноки брели мимо нее, но у многих движения стали какими-то замедленными. А некоторые терли лоб, виски, уши, словно что-то их беспокоило, неотвязный какой-то звук. Ника поспешно ущипнула Мусю за руку, отчего девочка взвизгнула.
        - Эй, не спи, а то хуже будет.
        Муся заторможенно таращилась на напарницу, словно не узнавая. Тогда Ника схватила девчонку за руку и поволокла за собой. А та вдруг принялась упираться.
        - А ну пошли! - тряхнув девчонку, прошипела Ника. - Уговаривать долго не стану, брошу тут, крысам на корм. У самой голова болит - некогда с тобой возиться.
        Это как будто подействовало, однако Муся еще долго оборачивалась - до тех пор, пока слабый гул вдруг не оборвался. И наступила тишина, время от времени прерываемая такими знакомыми звуками - шорохом маленьких лапок и крысиным писком.
        - Уф, прошли, кажется, - выдохнула Ника.
        - А что это было? - шепотом спросила Муся.
        - Ну, эти… пустоты. Или пласты. Проседают, - стараясь говорить уверенно и авторитетно, произнесла Ника. Мужик, идущий рядом, покосился на нее.
        - Никакие это не пласты, - устало проговорил он. - Эх, сколько раз уже завязать хотел с этим. Проклятый перегон. Не кончится все это добром.
        Ближе к станции устроили перекличку.
        - А где Бутко? - вдруг спросил главный.
        Люди, точно очнувшись, принялись оглядываться.
        - Он сзади шел, - неуверенно сказал кто-то. - Все стонал… А потом вроде перестал.
        - Может, отдохнуть присел? - неуверенно предположил другой.
        Главный задумался. Потом решительно тряхнул головой:
        - Пошли.
        И первым двинулся в сторону станции.
        - А как же хромой? - пробормотал кто-то. - Так и бросим?
        - Может, поискать? - предложил другой. Главный тут же обернулся:
        - Ты пойдешь искать? Вперед. Флаг тебе в руки.
        Ответом ему было молчание. Он обвел взглядом остальных:
        - Значит, так. Те, кто хочет искать Бутко, - ступайте, я не держу. Но ко мне потом - никаких претензий, я за вас не отвечаю. Остальные - за мной, на станцию. Если Бутко сумеет, сам дойдет. А если нет… что ж теперь, из-за него другим пропадать? И чтоб я больше об этом не слышал. Приказ окончательный, обсуждению не подлежит.
        Люди молча переминались с ноги на ногу, но никто больше не решился возразить. И главный решительно двинулся вперед.
        Уже на подходах к станции Ника шепотом спросила девочку:
        - Там, в туннеле, тебе плохо стало?
        Муся странно посмотрела на нее.
        - Ты же сама знаешь, - голос ее дрогнул, - там люди.
        - Нет там никого, - неуверенно возразила Ника.
        - Есть. Они меня к себе звали. Как тогда.
        - Запомни - тебе все почудилось. В другой раз будут звать - не слушай. Морок это все. Пласты. И пустоты.
        - А ты разве ничего не слышала?
        - Гул какой-то слышала, - созналась Ника. - И голова очень болела.
        Она посмотрела на девочку даже с некоторым уважением. «Чем черт не шутит, может, Муся и вправду чувствует то, что другим недоступно? И то, что для меня - просто невнятный шум, для нее - голоса из потустороннего мира?» Ника, атеистка с Красной линии, давно уже убедилась, что существовало множество вещей вокруг, которые с позиций материализма объяснить было невозможно.
        - А хромой куда пропал? - тоже шепотом спросила Муся, и Ника не сразу нашлась что ответить.
        - Может, и правда скоро придет, - неуверенно сказала девушка. И, понизив голос и нагнувшись к напарнице, прошептала:
        - А если не придет - значит, забрали. Значит, это - плата за проход. Еще радоваться надо, что только одного.
        - Кто забрал? - пролепетала Муся. Вид у нее был такой, словно она и не удивилась почти.
        - Откуда я знаю - кто? Нижние хозяева. Об этом лучше не говорить. В параллельном туннеле, говорят, вообще - бездонный провал. Где кончается, никто не знает. Рассказывают люди, что туда трупы сбрасывают.
        - И тебя могли забрать? И меня?
        - Конечно, - буркнула Ника. - А ты как думала? В туннелях на каждом шагу - опасность. Да ведь и на месте сидеть нельзя.
        И, злясь на себя отчего-то, девушка пригрозила Мусе:
        - Смотри, если опять уши развесишь, на меня не рассчитывай. Хочется тебе сгинуть - пожалуйста, только без меня.
        Муся только молча вцепилась в ее руку.
        Они уже слышали доносившиеся со станции голоса, видели слабый свет впереди. Поднявшись по небольшой лесенке на платформу, они увидели человека в серой форме, сидящего за небольшим столиком. Челноки по очереди протягивали таможеннику паспорта. Когда очередь дошла до Муси, девочка неуверенно протянула свою новую ксиву. Казалось, она боялась, что он сейчас арестует ее. Но тот лишь мельком глянул и тут же нетерпеливо сунул корочки обратно ошалевшей девчонке.
        На Проспекте Мира бойко шла торговля. Сама станция напоминала Нике Тургеневскую своими простыми скругленными линиями, но та была пустой, темной и оттого жутковатой, а здесь лампочки на шнурах обеспечивали вполне сносное освещение, вовсю гомонили торговцы, нахваливая свои товары, суетились покупатели. Ника тоже пристроилась в торговые ряды. Быстро подмазала чем-то лицо. Достала из рюкзачка сухую траву, разложила пучки перед собой на клочке пожелтевшей газеты.
        - Слушайте, люди добрые, - монотонно завела она. - Вот сестра моя стоит - еще неделю назад ходить не могла, в язвах вся была, думали, помрет. И принесли мне травку одну, в полночь собранную в тайном месте, велели сестру отваром поить. Недели не прошло - встала сестренка, зажили язвы, следы только остались. И попросили мы сталкеров принести той травы побольше, чтоб на всех увечных хватило. Кому надо - подходите.
        Тут же нарисовалась первая покупательница. Плохо одетая тетка сурово спросила:
        - Что просишь за зелье свое?
        - По двадцать патронов пучок - считай, так отдаю.
        - Ничего себе - так, - возмутилась тетка.
        - А сталкеру-то надо было что-то дать? Он собой рисковал, ночью наверху траву собирая. А ты задаром хочешь? За все платить надо. Ну ладно, как первому покупателю - уступлю. Пятнадцать.
        - А точно поможет? - прищурилась тетка, у которой вся кожа была в каких-то чирьях.
        - И не сомневайся. Верное средство.
        Тетка была первой, за ней последовали другие. Кожными болезнями здесь страдали многие. Торговля шла бойко, и трава уже заканчивалась, когда Ника увидела целенаправленно пробиравшегося в их сторону вдоль торговых рядов человека. Девушка быстро схватила Мусю за руку и затерялась с ней в толпе.
        - Ты чего? - спросила девочка.
        - Осторожность не повредит, - буркнула Ника. - Видела того типа? Вдруг это за мной?
        Человек прошел дальше, туда, где расположились торговцы обувью, и вроде бы стал прицениваться к стоптанным сапогам. Но Ника не успокаивалась.
        - Больше не будем торговать. Вдруг это шпион с Красной линии?
        - Шпион? - с изумлением переспросила Муся.
        - Ну, это такие типы, которые все высматривают и вынюхивают, а потом начальству сообщают. Если меня поймают и на Красную линию вернут, мне не поздоровится.
        И, поглядев на изумленное лицо девчонки, пожала плечами:
        - Ты что, не знала, что в пределах кольца на любой людной станции шпионов полным-полно - наших, ганзейских, даже из Рейха? Да откуда тебе, ты-то им без надобности. Ладно, давай пожрать что-нибудь купим, одежду тебе какую-никакую. Заслужили.
        Остановившись возле торговца едой, Ника некоторое время приглядывалась к свиному шашлыку. Но потом все же купила себе и Мусе жареные крысиные тушки - они были дешевле. Обгладывая хрупкие косточки, напарницы прислушивались к разговорам вокруг.
        - Я свинину не ем, - мрачно говорил бородатый мужик своему собеседнику. - Я тут слышал, что свинари на Соколе своим свиньям покойников скармливают. С тех пор меня от свинины с души воротит.
        - Если ВДНХ не устоит, то и мы долго не продержимся, - пронзительно убеждал худой мужик тетку в ватнике и трениках. - Попрут черные в метро, всех сметут. Если только туннели взорвать - тогда, может, кто и уцелеет.
        - Сначала никто понять не мог - откуда они берутся? Прикинь, огромные ящеры с жабрами на шее. Но когда такая тварь Антоху схарчила, стали уже искать их логово.
        - И как, нашли?
        - Нашли. Они, паразиты, оказывается, икру мечут. Как лягухи раньше. А тут ведь поблизости Екатерининский парк, и там пруд есть. Вот весной как-то проходил мимо Кривой, смотрит - у берегов вроде студень какой-то колышется. Пригляделся - мать честная. Это не студень. Это икра. Каждая икринка - с яблоко величиной. И в некоторых уже шевелятся зародыши - противные такие, с крохотными лапками и огромными пастями. Он и думает - ни хрена себе головастики.
        - И как же он?
        - А никак. Дальше пошел. Что он мог сделать? Из автомата икру расстрелять? Туда бы, по-хорошему, огнемет, да только кто этим будет заниматься? Предупредили народ, чтоб к прудам не совались. А ведь главное логово-то их еще ближе оказалось. Совсем недалеко от метро.
        - Это где же?
        - А вот если от станции метро, от кольцевой, по Проспекту Мира к центру идти, то вскоре по левую руку увидишь здание с застекленными дверями. Ну, стекла-то выбиты уже, конечно. На самом деле это - вход в садик один, еще от старых времен оставшийся. Говорят, начался он с того, что лекарь Петра Первого, а может, жена его, растили там всякие травки. Не то для леченья, не то для колдовства. И с тех пор там растения всякие диковинные разводили. Теплицы там, парники устроили. И пруды там есть тоже, а еще сделали горки - забыл, как называются. Ну, накидали, типа, валунов всяких, кустики между ними посадили. Красоту навели, в общем. Вот этим ящерам-то теперь и раздолье. В прудах икру мечут, в холмиках нор нарыли себе. И иногда оттуда выползают. Так что обложили нас со всех сторон. Ну, взрослых отстреливаем иной раз, конечно. Так ведь новые каждый год выводятся. Кто-то говорил - уже и в Екатерининском парке в пруду их икру видели. Беда.
        - А в Олимпийском кто-нибудь недавно был?
        - Не был никто, и тебе не советую, коли жизнь дорога. Книги стоящие оттуда давно повынесли, дребедень одна осталась, да и ту теперь просто так не взять. Там какие-то чудики сидят[1 - См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Царство крыс».].
        - А я слыхал, с ними можно поладить…
        Муся с удовольствием обсасывала крысиную тушку.
        - Давно так вкусно не ела, - созналась она. - А твоя трава - она и правда помогает?
        - Не знаю, - сказала Ника. - Если верить - то может помочь, наверное. Ну, понимаешь, надо же как-то крутиться. Жрать-то каждый день охота.
        И помолчав, вздохнула:
        - Когда-то я даже не задумывалась, откуда еда берется. Теперь вот приходится.
        И, увидев осуждение в глазах Муси, махнула рукой:
        - А как ты думаешь? Тут половина таких, как я, - кто мазь волшебную продает от всех болезней, кто кремы чудодейственные, сваренные в полнолуние. Не обманешь - не продашь.
        Они подошли к торговцу одеждой, и Ника, порывшись в поношенном тряпье, выкопала черные джинсы как раз на девочку, всего в паре мест протершиеся, майку с пятном и серую кофту с оторванными пуговицами.
        - Пойдем, переоденем тебя, - нетерпеливо сказала она. Отойдя в конец станции, девушка одолжила у одного из торговцев кусок картона.
        - Давай, одевайся. А я прикрою.
        Муся, торопясь, путаясь в штанинах, натянула на себя обновки. Ника то и дело раздраженно шипела:
        - Чего ты копаешься? Штанов, что ли, никогда не носила?
        Но, увидев переодетую девочку, щелкнула языком от удовольствия - маленькая бродяжка преобразилась. Теперь она походила не на оборванку, а на подростка из обеспеченной, по меркам не особо процветающих станций, семьи. Серая кофта была, конечно, велика, зато удачно скрывала пятно на майке. Ника вернула картон владельцу и удовлетворенно сказала:
        - Теперь попробуем выполнить вторую часть нашего плана.
        Она подошла поближе к переходу на Ганзу, на кольцевую. Над переходом с потолка свисал флаг - коричневый круг на белом фоне. Два упитанных пограничника - в сером камуфляже, с автоматами - лениво разглядывали окружающих.
        - Делай вид, что мы просто разговариваем, - прошипела Ника.
        - Ты хочешь туда? - ужаснулась девочка.
        - А ты хочешь обратно в тот туннель? - поинтересовалась Ника. - Смотри, не факт, что во второй раз удастся пройти. Да ты не дрейфь, мы сейчас кого-нибудь знакомого дождемся.
        И вскоре она ухватила за рукав проходившего мимо парня.
        - Тоник, привет!
        - О, Вероничка! Какими судьбами?
        - По делам. Не проведешь нас с собой на Ганзу?
        Парень покосился на Мусю и вздохнул:
        - Ладно, пошли, попробуем.
        Подойдя к посту, он небрежно предъявил свой пропуск, который не вызвал вопросов у пограничников, и кивнул через плечо:
        - Девчонки со мной.
        Пограничники долго изучали их паспорта, Ника заметно занервничала.
        - Какова цель визита на Ганзу? - спросил один.
        - Мы транзитом. Нам только до Таганки добраться - и к себе.
        - Побираться у нас запрещено, - проворчал второй, глядя на сжавшуюся от ужаса Мусю.
        - Ни за что! - весело сказала Ника, тряхнув для убедительности рюкзаком, который, хоть и убавил в объеме, зато прибавил в весе. Там что-то звякнуло.
        - Развяжите, - велел массивный пограничник. - Так, а это что за трава? - он потянул носом. - У нас дурь запрещена.
        - Чай травяной на ярмарке купили, - Ника состроила невинную физиономию. - А что, не так что-то? Хотите, покажу, у кого?
        Пограничник понюхал сухой стебель. Потом протянул товарищу. Тот потер его в руках, поднес к носу. Пожал плечами. Все это время Ника сохраняла полнейшую невозмутимость.
        - Вроде ничего такого… - протянул пограничник. - Ладно. Проходите. Виза действительна до завтра. Лица с просроченной визой подлежат немедленной депортации.
        Когда путницы прошли по переходу, в глаза им ударил яркий свет. Муся зажмурилась, цепляясь за Нику.
        - Надо было очки темные купить, - вполголоса буркнула девушка.
        - Как тут… красиво, - прошептала маленькая бродяжка, ослепленная сиянием ламп, сверканием дочиста отмытого мрамора. Станция напоминала Тургеневскую светлыми тонами, округлым потолком и толстыми четырехугольными колоннами, но этим сходство и ограничивалось. Там - запустение, пыль, тьма. Здесь - яркий свет, красивые люстры, колонны, украшенные сверху каменными цветами, листьями, силуэтами людей, вписанными в круги. И даже по потолку пролегали выпуклые линии и, пересекаясь, складывались в простой, но очень органичный узор. Муся разинула рот, пальцы ее зашевелились, словно девочка пыталась воспроизвести в воздухе понравившиеся ей узоры.
        - Ты чего - никогда на Ганзе не бывала? - фыркнула Ника. Сама она, хмурясь, косилась на деловито ходивших мимо с озабоченным видом военных. Вообще на станции, как она заметила, обстановка была напряженной. Девушка догадывалась, что это было связано со слухами о черных упырях, которые осаждали ВДНХ. Ника не очень верила в эту угрозу - хотя сейчас, глядя на суровые лица военных, она была близка к тому, чтобы испугаться по-настоящему. Да и кучка беженцев, уныло сидевших на своих узлах в конце станции, наводила на печальные размышления.
        - Пойдем, - дернула Ника за руку Мусю, - вон дрезина уже стоит.
        К дрезине был прицеплен вагон метро со снятым верхом. Девушка заплатила кондуктору четыре пульки - по одной за перегон с носа.
        - До Курской, - сказала она.
        Муся пискнула было что-то, но Ника наступила ей на ногу. Дрезина уже тронулась, а ошарашенная девочка все оглядывалась назад, на такую светлую и такую недоступную станцию.
        Ника же внимательным быстрым взглядом окинула пассажиров: двух военных в сером ганзейском камуфляже, бабку в ватнике, залатанной юбке и обрезанных валенках, трех о чем-то тихо беседующих челноков в спортивных куртках и штанах. Казалось, до девушки и ее юной спутницы никому дела не было.
        Вскоре въехали в туннель, где царил почти полный мрак. Колеса успокаивающе постукивали, легкий сквозняк обвевал лицо, пахло землей, машинным маслом, сыростью и еще чем-то неуловимым. «Только в туннелях Ганзы может быть так спокойно, - подумала Ника. - И то все время ходят смутные слухи - то какого-то пассажира утащили прямо с дрезины, то кто-то видел поезд-призрак». Сама она призраков ни разу не видела и считала, что они являются только тем, кому предстояло скоро умереть. А вот люди и впрямь пропадали - Ника знала лично двоих братков с Китая, которые ушли на Третьяковку и не вернулись - даже тел не нашли. Кто-то рассказывал, что если свернуть в какой-нибудь боковой туннель, то можно случайно попасть в другое метро, секретное. А оттуда уже не выберешься - так и будешь плутать, пока сам не станешь призраком. «Интересно, Муся и вправду слышит голоса, или это ей мерещится?» Ника покосилась на напарницу, но девочка глядела в темноту, не подозревая, какие мысли роятся в голове у спутницы. Через несколько минут дрезина остановилась на Комсомольской.
        - Самая красивая станция во всем метро, - убежденно проговорила Ника, глядя по сторонам.
        Муся не ответила, она, казалось, впитывала каждую деталь: если Проспект Мира удивил ее, то на Комсомольской она и вовсе онемела - так поразили ее высокие колонны, широкие арки между ними, картины на потолке. Здесь некоторое время дрезина стояла, дожидаясь пассажиров. Народу набилось немало, все места были заняты. И в то же время люди тревожно озирались. До Ники долетели обрывки фраз: «Вот здесь, недалеко, говорят… Прямо с дрезины утащили». Девушка поежилась, невольно ухватилась покрепче за поручень и не выпускала его, пока дрезина вновь не выехала из туннеля.
        На Курской Ника поднялась первой:
        - Пошли.
        Муся выбралась на станцию вслед за ней. Смотреть тут было особо не на что: ни картин, ни лепнины, разве что круглые колонны с выточенными ложбинками. Ника решительно направилась к переходу на радиальную.
        - А куда мы? - робко пискнула девочка.
        - Дела у меня тут. Кое с кем расплатиться надо, - буркнула Ника.
        На Курской-радиальной, отделанной темно-серым мрамором и оттого мрачноватой, тем более что на освещении здесь явно экономили, Ника долго оглядывалась, пока ей не попалась на глаза невысокая девушка в спортивных штанах, кожаной жилетке и пластиковых тапках на босу ногу. Руки ее были покрыты татуировками. Ника подошла к ней и что-то прошептала на ухо. Та лениво кивнула и скрылась в туннеле.
        - Теперь подождать надо, - сказала Ника, достала из рюкзака два куска пластиковой пенки, один взяла себе, другой протянула Мусе:
        - Садись.
        И, подавая пример, первой уселась, подстелив пластик.
        - Зачем это? - удивилась Муся.
        - Если будешь на холодном сидеть, детей не будет. Так мама говорила, - объяснила Ника. - Хоть я и не уверена, что мне так уж нужны дети, но вдруг когда-нибудь захочется?
        По лицу Муси она поняла, что так далеко в мыслях маленькая бродяжка никогда не заглядывала. Однако девочка послушно уселась на свой кусок пластика и спустя несколько минут, привалившись к Нике, задремала.
        Примерно через час татуированная девица показалась со стороны туннеля, шаркая ногами в тапках, и, подойдя к Нике, буркнула:
        - Иди. Он ждет.
        Ника потрясла за плечо уснувшую напарницу - та мгновенно проснулась и села, протирая глаза. Они дошли до конца станции, предъявили паспорта охранникам, сказав что идут на Бауманскую. Караульные предложили девушкам подождать дрезину, которая должна была отправиться в том направлении ближе к вечеру, но Ника сказала, что им недосуг ждать, что виза на Ганзу у них только до вечера действительна и что пешком они быстрей доберутся и туда, и обратно.
        - Смотрите, девчонки, мы предупреждали, - покачал головой охранник постарше. А тот, что был помоложе, скабрезно хмыкнул.
        Ника с Мусей шли по туннелю, боязливо озираясь и вздрагивая от каждого шороха. Наконец, Ника остановилась.
        - Здесь.
        Некоторое время они ждали. Потом из темноты вдруг выступила какая-то девушка, причем так бесшумно и неожиданно, что Муся вздрогнула. У незнакомки было бледное лицо, на котором сильно выделялись ярко накрашенные губы и лихорадочно блестящие глаза, обведенные темными кругами. Одета она была во что-то темное, обтягивающее. Девица смерила настороженным, презрительным взглядом Нику, буркнула: «Идем», - и зашагала обратно. Ника последовала за ней.
        Вскоре в полутьме они увидели троих: высокую фигуру, рядом с которой застыли еще две девчонки, положив руки на рукоятки висевших на поясе ножей. Казалось, по первому сигналу хозяина они готовы кинуться на кого угодно и рвать, резать, грызть зубами. У Муси холодок прошел по спине. А Ника, похоже, совсем не волновалась.
        Высокий человек протянул ей пакет. Ника заглянула внутрь.
        - Все без обмана, - процедил он. Девушка в ответ вручила ему сверток. Проверив содержимое, человек хмыкнул:
        - Неплохо. Но маловато будет. С тебя еще «полстолько».
        - Нет уж. Не такой был уговор.
        Девицы, стоявшие рядом, напряглись, одна угрожающе подалась вперед. Но высокий примирительно махнул рукой.
        - Спокойно, девочки. Ладно, - обратился он уже к Нике, - за твои красивые глаза скину, так и быть. Наполовину. Как - по-прежнему не хочешь ко мне пойти?
        Ника улыбнулась.
        - Подумать надо, - неопределенно сказала она.
        - Ну, думай, только не очень долго. Свято место пусто не бывает, сама знаешь. А это у нас кто? - Черные глаза из-под капюшона ощупывали худенькую фигурку Муси.
        - Смену себе готовлю, - ухмыльнулась Ника.
        - Хороша смена, - оценил собеседник. - В чем только душа держится? И где ты такого задохлика откопала? Она ж страшненькая. Хотя… как посмотреть.
        - Тебе не отдам, не надейся.
        - Да я б такую и с доплатой не взял. Если только… в счет твоего долга - почему бы и нет?
        - Я рассчитаюсь, - почти виновато произнесла Ника.
        Муся, пока продолжался этот разговор, едва дышала. Наконец Ника кивнула высокому:
        - Спасибо за товар. Удачи.
        - Бывай, кареглазая. А о моем предложении подумай. Крепко подумай. Сама знаешь - не каждую к себе приглашаю.
        Он снова нагнулся к Мусе:
        - Хочешь к нам, крошка? Девочки у нас хорошие, тебя не обидят… пока я не велю. А будешь умницей - станешь моей любимой женой.
        И он хрипло рассмеялся, в то время как стоявшая рядом девица недобро оскалилась.
        - Рано ей еще, - сказала Ника.
        - А это как посмотреть, - темные глаза заискрились весельем. - Жизнь - штука сложная. Сегодня - вроде бы рано. А завтра, глядишь, уже и поздно будет.
        Муся, не отвечая, спряталась за Нику.
        - Видишь - не хочет она, - сказала девушка.
        - Счастья своего не понимает. Ладно, пожалеет еще. Скажи спасибо, что я сегодня добрый. А то б велел вас обеих скрутить, никто б и не пикнул.
        Стоявшая рядом с ним девица чуть заметно напряглась, как будто и впрямь приготовилась сцепиться с Никой. Муся вздрогнула.
        - Да тебя за меня порвут, - огрызнулась Ника.
        - Кто? Дружки твои, бандиты? Вот насмешила! Да за каким лешим ты им сдалась? Никто по тебе скучать не будет.
        - Недосуг мне тут с тобой перешучиваться. Дела ждут, - буркнула Ника.
        - Ну-ну, - хмыкнул высокий.
        И фигура в капюшоне в окружении хищных и гибких девиц растворилась во мраке, словно и не было никого.
        - А кто это? - спросила Муся немного погодя.
        - Страшный человек. Я на каждую встречу с ним иду, как на последнюю.
        - Да кто же он?
        - Лефорт[2 - См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Хозяин Яузы».], - нехотя ответила Ника. - Он, конечно, дешевый позер, да только убить ему - раз плюнуть. Даже самому мараться не надо - девок своих натравит. - Ника поправляла ремень, у нее тряслись руки. - Я одно время на него работала, потом ушла, не смогла, а он все к себе меня опять зовет. Только тем и держусь, что голову ему морочу. А к нему мне нельзя - меня его жены зарежут из ревности. Видела, какие они?
        - Зачем же ты к нему ходишь?
        - Дела, - неопределенно сказала Ника. - Он многое может достать. Для него почти нет невозможного. А ты лучше забудь все, что видела.
        - А Кошка[3 - См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Кошки-мышки».] - тоже с ним ходила?
        - Нет, Кошка, говорят, ходит сама по себе. Там другая была история: обидели ее сильно, с тех пор она и мстит. По мне, так она просто истеричка - ну сколько можно постоянно за нож хвататься, обиды старые помнить.
        - Всю жизнь, - тихо сказала Муся.
        - Ладно, ты лучше слушай, - буркнула Ника, - туннель тут нехороший, надо ухо востро держать.
        Девушка облегченно вздохнула лишь тогда, когда они оказались опять на Курской-радиальной. Напарницы перешли на кольцевую, вновь подвергшись досмотру пограничников в сером камуфляже. Причем Мусе показалось, что Ника сунула что-то одному из них в руку - поэтому, видимо, проверка и не затянулась.
        - Ну, теперь до Таганки - и на Китай, - сказала устало Ника. Они снова уселись на дрезину. - На Таганке гостиничный комплекс большой и госпиталь хороший, - пояснила она тихонько. - Поэтому народу там полно. Надо нам будет пошустрее шевелиться, когда с дрезины сойдем.
        Полюбоваться красотой Таганки Мусе толком не удалось - Ника, стремительно пробираясь сквозь толпу, опустив глаза, увлекала девчонку за собой. И так - до Таганской-радиальной. Муся, полуослепшая от яркого света Ганзы, щурилась на массивные белые колонны, перечеркнутые в середине двумя параллельными бордовыми полосами.
        - Похоже на…
        - На свиное сало, - мечтательно сказала Ника. - С мясной прослойкой.
        У нее в животе уже урчало - крысиная тушка была съедена давно. Но девушка решила, что перекусят они, когда доберутся до Китая. Дело оставалось за малым - найти надежных попутчиков. Таких, чтобы и защитить могли в случае опасности и на имущество, либо на что другое не польстились. После долгого ожидания Ника увидела, наконец, собиравшихся на Китай-город знакомых, с которыми не страшно было идти по туннелю, и уже чуть ли не ночью измученные путницы вновь оказались на той станции, с которой вышли утром. Впрочем, ночь была в метро понятием относительным и обозначалась лишь более приглушенным светом и меньшим уровнем шума. Режим люди соблюдали, скорее, по привычке.
        Уже укладываясь, Муся сонно пробормотала:
        - Чудное погоняло - Лефорт.
        - Говорят, наверху раньше район такой был - Лефортово. Оттуда и погоняло, - нехотя ответила Ника.
        Датчанин стоял под прикрытием полуобвалившейся стены, глядя в сторону Лефортово. Перед ним плескались темные воды Яузы. На противоположном берегу склонили ветви к воде огромные ивы. Здесь сталкеру надо было пересечься с Лодочником - передать ему кое-что. А тот уж в обход постов должен был доставить груз по назначению - на Китай-город. Ему хорошо заплатил заказчик, так что Датчанин догадывался: в свертке было что-то очень важное и редкое и, возможно, запрещенное. Может, то была дурь, хотя Лодочник на словах был против этой заразы. Но, видно, он считал, что в борьбе все средства хороши, и врагам мог оказывать и такие медвежьи услуги - травитесь, мол, на здоровье.
        В реке что-то плескалось, словно играя, перекатываясь с боку на бок. Датчанин не удивился бы, узнав, что тут и русалки водятся. Поговаривали еще о жутковатом хозяине этих вод, таящемся на глубине, заманивающем жертв к себе. Но Лодочник, видно, ничего не боялся.
        В воде что-то смутно белело. Датчанин вгляделся - и похолодел. В предмете, увлекаемом течением, угадывались очертания человеческой фигуры. Сталкер всматривался в воду. Тело подплывало все ближе, Сергей уже различал облако светлых волос вокруг головы, остатки белого платья, безнадежно изорванного. Датчанин, забыв об осторожности, шагнул ближе к воде - и испустил вздох облегчения, смешанного с отвращением.
        По реке плыл манекен. «Интересно, откуда его смыло? Или кто-то специально швырнул его в воду?» Сталкер помотал головой, отгоняя жуткое видение огромных мутантов, которые, словно в куклы, играют манекенами, вытащенными из торговых центров, а после выбрасывают в реку. Конечно же, манекен попал в реку случайно. Датчанин, машинально провожая взглядом огромную куклу, вдруг заметил какой-то ободок вокруг ее головы. Напрягая зрение, присмотрелся - и не сдержал возгласа удивления, заглушенного, впрочем, противогазом. На голове манекена каким-то чудом держался венок из цветов, судя по всему, самых настоящих, сплетенный, видимо, совсем недавно и неумело и уже разваливающийся.
        Датчанин машинально поднял руку - почесать затылок. Но на полпути передумал. Он смутно припомнил какие-то рассказы о странных прядильщицах, обитающих в подвалах бывшей шерстопрядильной фабрики где-то в районе Электрозаводской[4 - См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Хозяин Яузы».]. И о том, что кто-то из сталкеров видел утопленницу в Яузе, как раз в районе Электрозаводского моста. А учитывая то, что рассказы сталкеров надо чаще всего «делить на десять», можно было предположить, что в роли утопленницы выступал опять-таки манекен, каковых в торговых центрах возле метро было предостаточно. «Вот только кто и зачем таким образом развлекается? - думал Истомин. - Может, эти странные обитательницы подвалов так справляют какие-нибудь свои обряды? Ночь на Ивана Купалу, например? Кажется, этот праздник отмечался когда-то чуть ли не сразу после дня летнего солнцестояния. И в эту ночь обычно жгли костры, плясали вокруг них и вопрошали духов». Датчанин отогнал бредовое видение: толпа растрепанных женщин, одетых в шкуры и ветошь, а то и вовсе нагих, пляшет вокруг костра, разведенного на руинах той самой
фабрики. «Что за дикие мысли, однако, лезут в голову? Какое мне дело, кто и зачем швырнул в воду эту куклу, - лишь бы мне ничего не угрожало».
        Манекен уже уплыл вниз по течению. А сталкер все размышлял, доплывет ли кукла до места впадения Яузы в Москву-реку или зацепится за что-нибудь по дороге. Вокруг на разные голоса перекликались ночные животные, но на него пока никто не покушался. И сталкеру нравилось стоять вот так - не охотником, не жертвой, а безмолвным наблюдателем, частью этого спящего берега, этой летней ночи. Правда, он уже потихоньку начинал терять терпение - Лодочник сегодня что-то опаздывал. Впрочем, учитывая его способ перемещения по реке, было поистине чудом, что он каждый раз ухитрялся появиться в нужном месте почти что в назначенное время.
        Раздался тревожный крик ночной птицы - и Датчанин понял, что старик уже близко. Вскоре в неясном свете луны сталкер различил байдарку и плотную фигуру с шестом.
        Лодочник был не один - на корме маячил хрупкий девичий силуэт. Датчанин вспомнил разговоры о том, что в последнее время у старика вроде внучка откуда-то взялась. Но сталкер сомневался в этом - не стал бы старик родное существо подвергать такому риску. А задавать лишние вопросы Сергей не привык - не в его это было правилах.
        Отдав пакет Лодочнику, Истомин подумал: «Время еще есть - так не пройти ли чуть дальше, разведать места?» Он чувствовал, что впервые за долгое время в нем стал пробуждаться азарт, толкавший иногда на отчаянные выходки. Именно в таком настроении ему обычно все удавалось. Он перешел по старинному каменному мосту на другую сторону - туда, где свесили ветви древние деревья. Скорее всего, не одно столетие уже росли они здесь, повидали всякое. Давно уже сгинули посадившие их люди, оставив после себя только легенды да этот парк. Сталкер шел быстрым шагом, стараясь не выходить на открытые места. И вдруг остановился. Впереди горел костер.
        Сергей крадучись подошел поближе. И увидел поляну, а на ней - толпу людей, одетых в какие-то обноски. Датчанин не сразу понял, что эти люди делают. Заметил только, что поляна буквально заставлена какими-то предметами, в которых он опознал электрические плиты, старые холодильники, шкафы. Причем в их расположении прослеживался какой-то порядок - и Истомин, наконец, понял, что размещены они были по спирали.
        Мужик, стоявший на небольшом возвышении, закутанный поверх химзы в плащ из чьей-то шкуры, потрясая костью, слишком огромной, чтоб быть человеческой, заунывно вещал:
        - Так будем же бдительны, братья и сестры, ибо, как сказал великий Стивен Книг, древнее зло всегда рядом!
        - Истинно так! - откликнулись вразнобой в толпе.
        - А потому принесем же очистительную жертву, дабы смилостивились над нами духи.
        Датчанину против воли стало смешно. Он подошел и смешался с толпой - на него никто не обращал внимания. А его словно подзуживал кто - захотелось испытать удачу.
        - А может, не Книг, а Кинг? - громко спросил он. - И что-то я не помню, чтоб он такое говорил.
        - А особо умные щас пойдут ночевать на кладбище, - прогнусил докладчик. По толпе пронесся вздох ужаса, все стали переглядываться в поисках посмевшего дерзить. Подождав, пока народ успокоится, вещатель - или верховный жрец, кто его разберет, - продолжал:
        - Так позовем же духа реки, дабы выбрал он себе жертву и смилостивился над нами.
        И тут толпа монотонно завыла. Иначе трудно было описать этот звук. Датчанин ждал вместе со всеми - и дождался. Он увидел, как со стороны ближайшего пруда показалось что-то. Существо ползло, с трудом волоча свое длинное тело. Подобравшись поближе к толпе, оно раскрыло огромную пасть и зашипело. Все стояли как истуканы.
        Датчанин напрягся: «Не посмотрю, что это их талисман, сожрать себя не дам!» Но тварь, словно прочитав мысли сталкера, еще раз зашипела, глядя на него горящими глазами, и поползла дальше. Потом она подняла голову и принялась раскачиваться. Все стояли неподвижно, будто в трансе. И вдруг - короткий бросок - и в пасти монстра оказался щуплый человечек. Тонкий женский крик, мгновенно оборвавшийся, несколько движений мощных челюстей, мелькнули судорожно дернувшиеся ноги - и все было кончено. Существо, не торопясь, поползло обратно. Сектанты очнулись не сразу.
        - Свершилось, братья и сестры, - прогнусил наконец жрец, - дух принял жертву и теперь будет добр к нам.
        - А-а-а, - откликнулась толпа.
        Датчанин незаметно выбрался и быстро пошел прочь. «С меня хватит. Ничего себе, сходил за хабаром. Ну и местечко, однако. В реке - один хозяин, наверху - другой. И, похоже, не единственный - теперь чуть ли не в каждом дворе свои хозяева». Всякое настроение испытывать судьбу и дальше пропало, Датчанину хотелось быстрее добраться до входа в метро.
        Впрочем, теперь сталкер мог себе позволить пару недель спокойной жизни - патронов ему отсыпали немало. Но что толку, если в ушах теперь стоял тот женский крик? Сколько надо будет выпить, чтобы забыть это? За подобное он порой ненавидел свою работу. За вот это вот эмоциональное выгорание. С другой стороны - после смерти Маши опасность была для него как наркотик, смертельный риск превратился в привычку. Но одно дело - рисковать своей жизнью, другое - смотреть, как гибнет кто-то рядом, и не иметь возможности спасти.
        Глава четвертая
        Ника. Прошлое
        На следующий день Ника застала Мусю за странным занятием: раздобыв где-то обрывок газетной бумаги и уголек, девочка пыталась нарисовать завитушки и листья, украшавшие колонны Проспекта Мира.
        - Понравились цветы? - усмехнулась Ника.
        - Цветы, - повторила Муся, словно пробуя на вкус незнакомое слово. - Как это?
        - Понимаю, наверху ты не была. Но неужели даже в книжках их не видела? Надо будет найти. Показать тебе.
        - Ты такая умная. Все знаешь. Такие только в Полисе живут.
        - А я - тут, с бандитами и девками? - усмехнулась невесело Ника. - Раньше-то по-другому я жила, не ошиблась ты. Училась, и все у меня было. Не к такой меня жизни готовили.
        - А как же ты?
        - Да вот так. Папеньку моего забрали, а мать еще раньше умерла, и осталась я одна, никому не нужная.
        - Куда забрали?
        Ника нахмурилась и нехотя ответила:
        - В тюрьму - как врага народа. Конечно, мне все говорили, что это ошибка, зря его взяли. Разберутся, мол, отпустят. Такого, правда, не случалось почти никогда - чтоб забрали, а потом отпустили. Мне кажется, его уже в Берилаг отправили. На Подбельского. Оттуда выхода нет. Если к Яшке Берзину в руки попадают - все. Конец. Но папенька не виноват.
        - А кто это - Яшка? - спросила Муся.
        - Правая рука Москвина. Страшный человек. Ну а я сбежать успела. Знаешь, родственников врага народа иногда не сразу берут. Словно бы сомневаются, что ли. И в это время еще можно уйти. Вот потом, если посадят, - уже не вырваться. Я и ушла.
        - Ох, - вздохнула девчонка.
        - А куда мне было деваться? - рассудительно сказала Ника. - Меня бы или сослали, или замуж выдали.
        - А ты не хотела, чтоб выдали?
        - Ты не понимаешь. Когда с папой это случилось, все прежние знакомые от нас отвернулись. Мой жених бывший, сын папиного друга, и его семья знать меня больше не хотели. Я того парня не особо любила, но и не противен он мне вроде был, папенька настаивал, что так будет лучше, и я дала ему слово и сдержала бы. Но они от меня сразу отказались. А один ухажер, Мишка, наоборот, не побоялся - ну, ему и терять-то было нечего, он на свиноферме работал, дальше-то не сошлют, некуда. И явился с предложением - мол, иди за меня, не обижу. Раньше-то он на меня только издали посматривал, подойти не смел, а тут осмелел сразу. Только знаю я эти «не обижу» - все потом выместил бы, всю обиду за то, что прежде я на него и не глядела, был он мне как мусор под ногами. Истории-то такие, как моя, у нас нередки - про Берилаг не все в курсе, скрывает руководство, но в таких семьях, как наша, знают, к чему на всякий случай готовиться. Есть у таких, как я, несколько выходов: или уйти тут же, скрыться с глаз долой, или замуж выйти - тогда в покое оставят. Мол, женщин не так много на Красной линии, если собралась детей рожать,
население приумножать - снимается с тебя родительский грех. Бывало, правда, и по-другому: знала я одну девчонку, дочь врагов народа, которую не тронули. Но то особый был случай. Во-первых, она хотела сталкером стать. Может, решили, что все равно во время вылазки очередной сгинет. Но ей даже наставника выделили - с обычной сиротой так возиться не стали бы. Темные слухи про нее ходили: будто она вовсе не того ссыльного дочерью на самом деле была, будто отец ее настоящий такой занимает пост, что сказать страшно. Может, оттого все ей с рук и сходило. А может, потому не тронули, что она своей преданности товарищу Москвину не скрывала, больше, чем собственных родителей, любила его. Даже имя свое забыла, данное при рождении, - называла себя Искрой[5 - См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Обмануть судьбу».]. Приметная была девочка - рыженькая такая. Хотя, как по мне, некрасивая - бледная слишком, и глаза будто навыкате. Вот ее-то замуж не принуждали. С ней вообще странная была история - как будто кто-то очень хотел ее сплавить подальше, а кто-то другой, наоборот, старался уберечь.
        - Ты с ней дружила? - спросила Муся. Ника сощурилась:
        - Ты что? Она же дочь врага народа. Я ее в упор не видела.
        - А может, твой муж бы добрый оказался? - шмыгнув носом, спросила бродяжка. - Жалел бы тебя.
        Ника хмыкнула:
        - Слабо верится. Одно дело - если б он отца моего боялся, а когда бояться некого, когда знаешь, что ничего тебе не будет… И не таких, как я, забивали… Знаешь, была у меня подружка, Любочка. И вот, когда родителей ее забрали, она от безвыходности согласилась за первого, кто позвал, выйти. Год прошел - и не узнать ее. Одна тень осталась, ходит вся в синяках и кровоподтеках, с горя брагу пить стала. Не хотела я, чтоб со мной то же самое было. Правда, можно и хорошо устроиться, но мало кому это удается. Вот если дочь врага народа вовремя от отца отказаться успеет да найдет себе мужа, которого генсек ценит, то можно неплохо пожить - до поры до времени. Но где ж такого мужа взять. Мой жених испугался, другого у меня в запасе не было, только свиновод тот - Мишка. Но это уж - увольте. - Ника церемонно поджала губы и оскорбленным тоном произнесла: - Я сказала, что не могу принять его предложение. Для дочери одного из руководителей, хоть и бывших, это слишком мало, а для дочери врага народа - чересчур много.
        Муся фыркнула. Потом рассудительно заметила:
        - Зато бежать тогда не надо было бы.
        - Брр, мне представить страшно было, как он меня обнимет, трогать станет. Через силу терпеть все это - да лучше умереть. От такой жизни я б и впрямь состарилась и умерла до поры.
        Муся задумчиво кивнула.
        - А взгляды подруг как сносить, притворно-сочувственные? - бормотала Ника. - Вот я и решила лучше уйти. Дома мне бы все об отце напоминало. Мать-то давно умерла, мне лет десять было. Но только кажется мне теперь, что не любила она меня. Раздражала я ее своими вопросами. Она не работала, все больше лежала, и на все у нее для меня был один ответ: иди, играй.
        « - Мам, а мы тут все время будем жить?
        - Иди, играй.
        - Мам, а наверху было лучше, чем тут?
        - Не помню. Ступай, займись чем-нибудь, у меня голова болит».
        Когда я подросла, стала понимать: видно, с отцом она сошлась не по любви - только для того, чтоб был он ей защитой и опорой. А меня родила, чтобы его удержать. По большому счету ни он, ни я не нужны ей были. Ну, ей легче, она умерла до того, как отец попал в опалу.
        - А он ее любил?
        - Очень. Не знаю только, почему. Она хоть и красивая была, но злая. Почти все ее раздражало. А к чужим людям отправляться страшновато, конечно, было, но и интересно. Я ведь кроме нашей линии, почти нигде и не бывала, только по рассказам метро знала. Мне предлагали еще на Текстильщики, но туда, говорили, очень опасно добираться. Даже если б туда дошла, вернуться не получилось бы. Еще ходили слухи, что можно на Ганзу, в госпиталь на Таганке. Там у них, вроде, требуются постоянно сиделки к больным, и руководство готово глаза закрыть на то, откуда ты пришел, хотя вообще-то у них с нами отношения напряженные. Но они делают только временный вид на жительство и в любую минуту могут выкинуть вон. Впрочем, мне кажется, что медицина - это не мое.
        - Я б из Полиса ни за что не ушла. Тепло, светло, - мечтательно сказала девочка.
        - Это смотря кем туда попасть. С виду-то у них красота, но на самом деле они хитрые. Чуют, когда человек в беде и выбирать ему особо не приходится, и используют это на полную катушку. И возмутиться не вздумай - сразу на место поставят, напомнят, как облагодетельствовали тебя, неблагодарную. Мягко стелют, да жестко спать. Меня там тоже чуть замуж не выдали. За брамина-задохлика.
        - А кто это - брамин?
        - Это у них там типа касты. Брамины - книжники. Кшатрии - военные. Еще низшие есть, которые там красоту наводят, полы надраивают - забыла, как называются. Кажется, неприкасаемые. Знаешь, я из рассказов папы о прежней жизни поняла, что тогда тоже были касты. Одни, к примеру, улицу метут, а другие - книги изучают. Ну, только не особо замкнутые касты. Если человек хотел, мог выбрать другую касту, не ту, из которой родители. Да и родители могли быть из разных каст. А вот в Полисе с этим строже - там эти касты иной раз и враждуют.
        - А где ты росла - там были касты?
        - На Красной линии? Ну, там сложно все. Товарищ Москвин всегда говорил, что у нас равенство и братство - так завещал Вечно Живой учитель. И все равно - ведь надо же кому-то на свиноферме работать? Вот моего отца, пока он был в силе, никто бы не посмел на свиноферму отправить.
        - А теперь, значит, ты перешла в другую касту?
        - Да я вообще теперь вне закона. Если сунусь обратно на Красную линию, меня тоже в тюрьму отправят. Да только я не такая дура. И на Китае не просто так осела. На других станциях шпионов полно - и с нашей линии тоже. А здесь, хоть и бандиты, зато все на виду, каждый новый человек заметен. И здесь меня никаким шпионам не выдадут - не оттого, что так уж любят, а просто такие здесь понятия.
        - А почему ты за брамина не пошла?
        - Он мне не нравился. Знаешь, на свободе, конечно, голодно и страшно, зато интересно. Поэтому я опять стала думать, куда сбежать. Тогда и встретила Лефорта - прямо там, в Полисе. Стояла тогда за книжным лотком. Он ко мне все приглядывался, я уж пугаться стала. Глаза у него черные, недобрые. А он смотрел-смотрел, да и предложил: айда, мол, со мной, дела делать, чего тебе здесь ловить? Я поначалу боялась, что ему от меня тоже любовь нужна, но он меня успокоил. Сказал, что это, если надо, он всегда найдет, у него девчонок полно, а я ему для другого пригожусь. Мол, голова у меня ясная, речь складная, личико приятное - можно дела проворачивать вместе. И начали мы с ним ходить, он меня и научил многому. Да я и до того кой-чего знала - папенька-то у меня импортом занимался, пока не сослали. И чай с ВДНХ, и куртки из свиной кожи с Динамо - все через него шло, знал, где чего производят и по какой цене лучше брать. На Белорусской приобретал партиями мясо свиное, которое с Сокола везли, за оружием ехал в Бауманский альянс. Все это и пригодилось мне потом. А еще на Китае ко мне все подкатывалась тетка одна,
бандерша. В бордель свой хотела завербовать. Обещала, что найдет мне лучших клиентов, что жить буду шикарно, да я не повелась. Не по этим я делам. Этот путь в могилу ведет. От такой жизни я б через год в развалину превратилась - и на что мне тогда шикарные тряпки? Нервная я, не терплю, когда чужие руки меня трогают.
        Ника замолчала. Кое-что она утаила, конечно. Была еще одна причина. Она снова вспомнила суровое бледное лицо, пронзительный взгляд светлых глаз. Датчанин был нечастым гостем у них на Красной линии, но когда появлялся, ее сердечко готово было выскочить из груди. Об этом человеке и об его отчаянной храбрости ходили легенды. Ника пыталась расспрашивать о нем Айрона Медного, знакомого сталкера, но тот с сочувствием посмотрел на нее и сказал, что Датчанин сегодня здесь, а завтра - там, и искать его - что ветра в поле ловить, а дожидаться и вовсе без толку. Насчет ветра в поле Ника не совсем поняла, но общий смысл уловила.
        - Забудь о нем, детка, - сказал отец в ответ на ее расспросы. - Выкинь дурь из головы. Он тебе не по зубам и ничего, кроме горя, не принесет. И, кстати, он женат.
        Это слово упало тяжким камнем на сердце. Но, как оказалось, не похоронило под собой ее надежды. Ей было всего пятнадцать - наивная влюбленная девочка. Она тогда сделала вид, что послушалась папу. Но мечтать ей никто не мог запретить.
        «А теперь все изменилось. И запрещать стало некому. И про жену его что-то не слыхать. Была бы жена - разве он ходил бы так часто к Кармен? Может быть, если найти его, открыться ему, у нас что-нибудь получится?» - думала Ника. Даже не о том мечтала она, чтобы жить долго и умереть в один день - в метро долго не жили, - а о том, чтобы просто быть с ним рядом, пока не прогонит - неделю, месяц, два, сколько получится.
        - Зато метро повидала, - подытожила Ника. - Папенька-то у меня последние годы невыездной был, с Красной линии его никуда не выпускали. Но с Лефортом опасно было, а еще он сердился, что не хочу быть его женой. Сначала одно говорил - что не будет ко мне с этим лезть. А как понял, что деваться мне некуда, осмелел. Вокруг него девчонок и правда полно крутилось, и он то одну, то другую в жены брал. Эти соплюшки ему в рот глядели - не то что я. - Ника пренебрежительно дернула плечом.
        - А как же они не передрались там все? - удивилась Муся.
        - У него не забалуешь. Бывало, конечно, что которой-нибудь не нравилось, когда ее бросали, а другую приближали. Тогда такое начиналось… да только у него расправа короткой была. Одна, Дуська, вообще злая стала, грозилась соперницам выколоть глаза. Но вскоре пропала, а девчонки шептались, что Лефорт ее отдал людям Червя.
        - Какого червя? - вытаращила глаза Муся.
        - Неужто не знаешь? За Киевской, далеко, дикари живут, говорят. Верят, что все это, - Ника обвела рукой вокруг, - создал великий Червь. Ползает и ходы роет, в которых люди живут. Люди Червя убивают врагов отравленными стрелами. Вот им, вроде, и отдал он Дуську в обмен на что-то. Он своей выгоды не упустит.
        - А зачем она им?
        - Может, в жены кому, - равнодушно сказала Ника. - А может, съели - они ж дикие совсем.
        - Съели? - вздрогнула Муся.
        - Сама она виновата - нечего было бузить, - буркнула Ника. - А вообще-то сомневаюсь я…
        Она замолчала, потом, увидев полные ужаса глаза Муси, пояснила:
        - Сомневаюсь я насчет Червя. Если он ходы роет, то откуда ж там рельсы появляются? Не на колесах же он катается? Зачем ему рельсы? А дальше… Конечно, стала я думать, как бы от Лефорта уйти. Я его насквозь видела - дешевый позер, фигляр, хоть и опасен. Девчонки-беспризорницы эти, татуированные, ненормальные, психованные, в рот ему смотрели. Когда стал он ко мне клинья подбивать, на меня озлобились. Вот, гляди, - Ника показала шрам на руке. - А если б я не увернулась вовремя, то сейчас бы тут не сидела.
        - Что подбивать? - пробормотала Муся, с ужасом глядя на шрам.
        - А-а, ну это у нас девчонки так говорили. Это значит - глаз он на меня положил.
        Недоумение в глазах девочки насмешило Нику. Она фыркнула.
        - Не бери в голову, бери под мышку - дальше унесешь. Темная ты совсем, как я погляжу.
        - А как же ты ушла-то от него? - спросила девочка, глядя на нее с ужасом и восторгом.
        - Да, это непросто было, - скромно сказала Ника. - Я все голову ломала - что мне делать? Бежать боялась: у него руки длинные, пустил бы еще своих девчонок по следу, нашли бы и прирезали. Но тут ему самому надоело со мной возиться, и он меня отдал Химику - за автоматы, - Ника понизила голос. - С Химиком мне лучше было. Ему не жена была нужна, а напарница. И мы с ним ходили, торговали - а потом он помер. Траванулся чем-то. Но он меня многому успел научить. Хотя одной несподручно. Лучше с кем-нибудь дела проворачивать. Теперь я тебя буду учить. Будешь умницей - на миску грибной похлебки всегда заработаем, а может - и со свининой.
        Муся весь день шныряла где-то по станции, а к вечеру докладывала Нике:
        - С Проспекта Мира опять бродяги пришли.
        - Беженцы, небось, - вздохнула Ника.
        - Я про Датчанина кое-что слыхала тоже.
        - Чего? - впилась в нее глазами Ника.
        - Ходит он к Кармен.
        - Это я и без тебя знаю, - грубо буркнула Ника, стиснув кулачки. - А еще что?
        - А еще говорят, - девчонка понизила голос, - что дурью он балуется и не жилец. Конченый он человек. Жена у него умерла недавно - она, говорят, санитаркой на Таганке была. И с тех пор он совсем плохой стал.
        Ника долго молчала. Муся неуверенно потянула ее за юбку.
        - А еще Кармен с Лёхой Фейсконтролем поругалась. И он грозился сослать ее на табачную фабрику - мол, там ей самое место. А где это - табачная фабрика?
        - Не знаю. Может, на Соколе, где свинофермы. Ладно, иди, молодец, - устало сказала Ника. - И слушай еще. Ничего не пропускай.
        - А зачем тебе Датчанин этот? - спросила девчонка.
        - Нужен, - сказала Ника. - К делу приставить хочу. Способный ведь человек, а пропадает, губит себя почем зря. Ладно, отдыхай.
        И Муся снова принялась что-то изображать угольком на клочке бумаги.
        - А ты здорово рисуешь, - кинув рассеянный взгляд на бумагу, сказала Ника, - может, в жизни пригодится. Тебе самой бы в Полис - подучиться.
        Глаза у Муси заблестели и тут же потухли. Но Ника этого не заметила. Она уже думала о другом. Надежды маленькой бродяжки ее не волновали.
        Глава пятая
        Датчанин. Великая Библиотека
        В Полис его занесло в поисках работы. С одной стороны, ему нравилось здесь бывать. Яркий свет, какого не было больше ни на одной станции метро, даже на Ганзе, напоминал о прежней жизни. Да и обстановка, созданная браминами, способствовала отдыху - здесь можно было отойти душой от тяжелых будничных впечатлений: жилища, устроенные в арках, двери, коврики на пороге; столы посреди станции, за которыми брамины в серых халатах негромко обсуждали что-то, судя по всему, очень важное; и книги, множество книг - чуть ли не в каждом жилище. Да и книжные развалы в переходах манили. Здесь продавалась и газета «Новости метро», выпускаемая на желтоватой плотной бумаге - не чета тем, что были до Катастрофы, конечно, зато позволяла быть в курсе последних событий.
        С другой стороны, пробыв здесь немного, сталкер начинал тяготиться. Ему казалось, что брамины с их татуировками, как и военные-кшатрии, играют в какие-то свои игры, напуская на себя чрезмерную важность. И он совсем уже собрался уходить, когда встретил Костика и Левшу. Они и подбросили идею - сходить в Великую Библиотеку за книгами. Дело это было небезопасное, зато в случае удачи намечалась неплохая прибыль. Брамины давали хорошую цену за нужную им литературу. К тому же, после Катастрофы Датчанин там еще ни разу не был - интересно было посмотреть, что там теперь творится.
        Он слышал, конечно, что рассказывают о нынешних обитателях Библиотеки. Все сходились на том, что там хозяйничали явно не звери. Но и сходство этих созданий с представителями рода человеческого уже не очень-то просматривалось. Датчанина одолевало какое-то болезненное любопытство: «Можно ли предположить, что эти твари - потомки прежних хранителей Библиотеки? Ведь сами они не могли так измениться? Или могли? А что, если с покрытой шерстью морды глянут вдруг знакомые глаза - кого-то из тех, кого я встречал в прежней жизни? Нет, невозможно! И все же…»
        Левша, обстоятельный и неторопливый, предложил обсудить маршрут до мелочей. Расположившись за одним из столов посередине станции, они развернули схему.
        - Вот здесь выходим - возле Достоевского, - бурчал Левша. - Назад, на Кремль, не оборачиваемся, а если угораздило обернуться - под ноги смотрим, не наверх. Да, еще учтите - я пойду впереди, а вы за мной. Потому что я один знаю, как надо мимо турникетов идти.
        - Там еще книжный есть, напротив Библиотеки, - озабоченно произнес лысоватый, щуплый Костик. - Если в Библиотеке стремно будет, лучше уж туда.
        - В книжном таких редкостей не найти. В Библиотеке, если повезет, можно в главное хранилище попасть. Тогда с хорошей добычей вернемся. Там - реально старые книги… Очень старые, редкие, - убеждал Левша.
        Повисла пауза. Казалось, все одновременно подумали об одном: можно ведь и не вернуться.
        «Старые книги охраняют старые боги», - ни с того ни с сего подумал вдруг Датчанин. И засомневался: стоит ли вообще идти.
        - Вот тут у меня схема, брамины дали, глядите и запоминайте. Потом уже не до этого будет. - И Левша достал разрисованный листок бумаги в клеточку, потершийся на сгибах. Все трое уставились на чертеж.
        - Я ничего не понял, - сообщил Костик. - Стрелочки какие-то, переходов полно. Прям лабиринт.
        - Неважно, - сказал Левша. - Ты постарайся запомнить, а в нужный момент сориентируешься. А еще мне один брамин рассказывал, что там призрак бродит.
        - Какой призрак? - заинтересовался Костик.
        - Библиотековеда одного. Забыл, какого. Там история какая была: этот библиотековед в свое время эмигрировал, но прах свой после смерти завещал похоронить на родине. Ну, и собрание книг своих Библиотеке завещал. И вот, привезли книги и урну с прахом и до поры поставили урну на полочку где-то в хранилище. А потом то ли забыли, куда поставили, то ли после очередного перемещения она куда-то делась… В общем, так и осталась та урна где-то там, среди книг…
        - По мне, уж лучше с призраком столкнуться, чем с теми… - пробормотал Костик. Он, как и многие другие, из суеверия старался не поминать нынешних обитателей Великой Библиотеки всуе.
        - Может, библиотековед этот нам, наоборот, чего-нибудь подскажет, полезные книги укажет. Ведь книги - они для людей. А не для тех, лохматых, не к ночи будь они помянуты, которые сидят в Библиотеке и воображают, что охраняют их - от нас. Вот скажите - для кого они их теперь охраняют? - Левша хмыкнул. - А еще народ поговаривает, что ведьма там живет. Ну, не в Библиотеке, а дальше, в подземельях. Там же весь холм Ваганьковский ходами изрыт - кто только ни копал. Какие-то темницы подземные еще от Ивана Грозного остались, ход к Кремлю, поговаривают, есть там. Потом археологи копали. Но немного успели раскопать: то у них там обваливалось чего-то, то запрещали им. Тоже ведь неспроста это. Видно, наверху-то кое-что знали и боялись - как бы те не раскопали чего лишнего. Так что место намоленное, как говорится, туда идти - не всякий сдюжит. Как начнет чертовщина всякая мерещиться… Потому поодиночке в Великую Библиотеку лучше даже не соваться.
        - Да там и кроме ведьмы наверняка призраков полно, - полушутя сказал Датчанин. - Ведь тут, поблизости от Кремля, в старину вроде казематы пыточные располагались.
        «Намоленное место… Старые боги… Ведьма», - это были любимые телеги Ксюхи. Наверное, она могла бы тоже многое порассказать. Такое, что пропала бы всякая охота соваться куда не следует. Но с тех пор как Маша умерла, он перестал дорожить жизнью.
        Странно, почему-то ему припомнился тот, давний, поход в магазин возле самого Кремля. Наверное, потому, что они тоже тогда были совсем недалеко от Великой Библиотеки, только шли с другой стороны. А может, это было какое-то предчувствие? Ведь тот, с первого взгляда удачный поход обернулся бедой для большинства его участников.
        Датчанин старался гнать от себя дурные мысли. Но ближе к выходу настроение у него резко испортилось. Может, из-за того, что пришлось обойтись без привычной дозы грибов. Ему уже хотелось отказаться от затеи: зачем ему, по сути, было видеть, во что теперь превратилась Великая Библиотека? Но останавливала мысль, что в таком случае он прослывет ненадежным, и вряд ли кто в другой раз возьмет его в компаньоны. Потому он предпочел на предчувствие не обращать внимания, как бы погано на душе ни было.
        И все же, когда они поднимались по ступенькам, которыми теперь очень редко пользовались люди, когда разглядывали в пыли отпечатки чьих-то ног, убеждение, что все затеяно напрасно, только окрепло. Впрочем, в следующий момент Левша вскинул руки, указывая на вичуху, которая нарезала круги в ночном небе, и Датчанину стало не до предчувствий.
        - Главное - не оглядывайся назад, - сказал Левша каким-то странным голосом. Совсем как сам Сергей тогда, давно, внушал Кишке, Скелетону и Сане. Скелетон пропал еще по пути. Саня и Кишка исчезли потом. «Забрали, - равнодушно подумал вдруг Датчанин. - Их, молодых, забрали. А меня оставили. Интересно, кого заберут на этот раз?» Он поглядел на Левшу и не увидел лица за панорамной маской - только черноту. Словно бы это уже и не Левша был. Словно что-то другое говорило за парня.
        Вичуха, немного покружив, улетела куда-то в сторону Храма Христа Спасителя - то ли не заметила людей, то ли предпочла не связываться. Теперь можно было и осмотреться.
        Перед ними возвышалась Великая Библиотека - огромное серое здание с высокими колоннами. На крыше когда-то были статуи, Истомин помнил, но теперь их не было видно. То ли попадали, то ли сливались с темнотой. Несмотря на предупреждение, он чуть было не обернулся к Кремлю, туда, где красными сполохами мерцали звезды. Вовремя опомнился. Нельзя было поддаваться влиянию заточенных в них демонов. Один старичок-брамин, впрочем, призывал его не верить байкам. Мол, звезды сделаны из такого минерала, который светится сам по себе. «Минерала, ха! - Он что-то отвык доверять ученым. Особенно за последние лет двадцать. - Лучше уж верить в худшее, чтобы не разочароваться потом».
        Пройдя мимо памятника Достоевскому, который сидел, сиротливо сгорбившись, словно удрученный тем, что ему последнее время доводилось видеть перед собой, сталкеры осторожно приблизились к хранилищу книг. Слева - первый подъезд, тяжелые двери хорошо сохранились. Сергей помнил их тяжесть, он когда-то ходил сюда, в читальный зал на втором этаже. Но почему-то его охватил вдруг беспричинный страх, он чувствовал, что сейчас туда лучше не заходить. Чуть правее - второй подъезд, там были всяческие службы и администрация, старенький лифт с зарешеченной дверью. А справа стены образовывали тупик, в котором располагался третий подъезд - и Истомину показалось, что туда-то можно толкнуться.
        Костик и Левша, наоборот, уверяли, что надо идти в главный читальный зал или во второй подъезд, откуда можно попасть в Главное книгохранилище. В итоге сталкеры, так и не придя к согласию, решили, что каждый пойдет, куда ему хочется, но будет следить по возможности за сигналами остальных. Три круга фонарем - это если все нормально. Три коротких вспышки - тревога.
        Датчанин, вспоминая потом все до мельчайших деталей, думал, что это и была их главная ошибка - ни в коем случае нельзя было разделяться. В тот момент, когда они приняли это решение, они сами обрекли себя на неудачу. И, как водится, он во всем винил себя - кажется, из всей их троицы он и на этот раз был самым старшим и опытным. Да вот только - показалось ему или нет? - возле Кремля даже думалось как-то иначе. Словно засевшая там загадочная разумная биомасса и впрямь начинала исподволь навязывать людям свою волю. А ее логика, ее цели и желания наверняка в корне отличались от человеческих.
        Костик и Левша дернули дверь второго подъезда, и та с трудом поддалась. Сталкеры вошли внутрь.
        И вдруг Датчанина словно осенило: «Ну конечно, они наверняка надеются… Надеются, что им повезет, и они сорвут главный куш, найдут ту самую книгу, за которую брамины Полиса ничего не пожалеют».
        Темные эти слухи пересказал ему один знакомый еще пару лет назад. Мол, есть в Великой Библиотеке одна книга - с виду такая же, как другие, но если ее открыть, обнаружишь, что страницы у нее - аспидно-черные. И на черных этих страницах золотыми буквами якобы написаны древние пророчества. Было этих книг несколько, но осталась, вроде бы, только одна, и в ней сказано о будущем, остальные - утрачены. И вот за ней-то и гоняются брамины. Хотят, наверное, вернуть себе власть надо всеми - при помощи тайных знаний. Да только знакомый добавил еще, что, по слухам, книга эта объявится лишь избранному - сама даст знать, где ее искать. «Неужели парни купились на подобные байки?» Он хотел крикнуть, позвать их, но испугался, что на шум могут сбежаться те, другие. Оставалось только надеяться, что у напарников его хватит благоразумия вовремя вернуться.
        Проводив их взглядом, Сергей пошел к третьему подъезду. Миновав чашу маленького декоративного фонтанчика, он прошел, тяжело ступая, по каменным плитам, и потянул на себя разбухшую от сырости тяжелую дверь. Та не поддавалась. Он занервничал. Мелькнула даже мысль бросить безумную затею, но представил себе взгляды товарищей - и решился. Дернул сильнее, дверь поддалась, наконец, с таким протяжным, воющим звуком, что ему показалось - сейчас сюда сбегутся все нынешние обитатели Великой Библиотеки. Он подождал немного - тишина. Заходить внутрь было страшно - когда тяжелая дверь захлопнулась за ним, ему почудилось, что он оказался в ловушке. Торопливо толкнул вторую, та открылась легче. И сталкер оказался в фойе. Справа уходила наверх мраморная лестница, на которой еще сохранились остатки красной ковровой дорожки, прямо перед ним был небольшой гардероб. Как ни странно, на нескольких вешалках что-то висело - то ли халаты, то ли еще какая ветошь. И еще один коридор уходил налево - там, Сергей помнил, была дверь в небольшой зал, предваряющий вход в абонемент для сотрудников. В прежние времена пройти сюда он
не смог бы, теперь - дело другое. По полу тянулись какие-то лианы, Датчанин осторожно переступал через их толстые стебли. Кто-то из браминов говорил ему, что здесь особенный микроклимат, оттого так буйно и растут цветы. Толстенный стебель, увенчанный мясистыми цветами размером с тарелку, что-то напомнил Истомину из прежней жизни. Да, было раньше такое растение, но теперь он смотрел на него, как сквозь лупу. «Фаленопсис, - вспомнил он. - Орхидея». Не дешевое, по прежним временам, но и не из самых дорогих, он однажды купил такую матери. Ему казалось, что он попал в джунгли, и вот-вот по лианам начнут скакать обезьяны. «Кстати, об обезьянах…» - Он настороженно огляделся. Говорили, что нынешние обитатели Библиотеки не уступают этим животным в ловкости. Сталкер начал тихонько подниматься по мраморной лестнице. Второй этаж был заперт, Сергей вдруг споткнулся обо что-то. Глянул под ноги - и вздрогнул. «Голова? Тьфу, мраморный бюст. Чуть ногу не отбил».
        На третьем этаже был вход в огромный зал, уставленный рядами откидных стульев. Окна были затянуты тяжелыми портьерами, в которых кое-где виднелись дыры, пыльные занавеси на сцене были полузадернуты, отчего становилось не по себе. Датчанин снова споткнулся, посмотрел - под ногами валялся разодранный портфель. Краем глаза сталкер уловил движение: «Точно ли портьера на окне вздрогнула, или показалось?» Что-то неясно белело на одном из стульев в третьем ряду. Истомин подошел ближе, нагнулся, чтобы рассмотреть, не понимая, зачем ему это надо. И тут дверь в дальнем конце зала протяжно, протестующе заскрипела, словно кто-то с силой налег на нее с противоположной стороны. Датчанин не выдержал и попятился назад, выскочил в небольшой коридорчик, идущий вдоль зала. Мельком глянул в окно - и обомлел: через двор брела фигура. Это существо можно было бы принять за человека, если бы не длинные лапы - или все-таки руки, болтавшиеся вдоль тела, и манера идти вразвалку, чуть сгорбившись. Датчанин чувствовал, что расслабленность существа - обманчива, что в любой момент неторопливое создание способно превратиться в
яростную бестию. Сергею говорили, что эти твари могут атаковать с молниеносной быстротой. И хотя существо было отделено от него двумя этажами и толстым стеклом, сталкеру стало не по себе. А идущий через двор силуэт вдруг задрал голову вверх. И хотя фонарик у Истомина был выключен, и разглядеть его, Сергея, со двора, вроде бы, было невозможно, он невольно отшатнулся от окна. А существо, казалось, уставилось прямо на него - и вдруг издало резкий клекот. Датчанин, не решаясь искушать судьбу, пулей кинулся обратно к мраморной лестнице и скатился по ступенькам в нижний холл. Ему казалось, что кто-то несется следом мягкими, бесшумными прыжками, но когда он остановился внизу и обернулся, за спиной никого не оказалось. Он отдышался и принялся укорять себя за трусость. Но надо было хоть что-нибудь взять из Библиотеки - и он двинулся налево. С трудом отворил тяжелую дверь, и когда она захлопнулась за ним, снова почувствовал, будто попал в ловушку. Датчанин оказался в предбаннике, где находилась небольшая картотека, несколько ящиков валялось на полу. Он вспомнил поверье браминов - если взять наугад карточку,
получишь предсказание судьбы. Но он был не настолько отважен, чтобы испытывать ее, эту судьбу. Путь ему преградил длинный, тяжелый дубовый стол. Справа, вдоль стены с несколькими небольшими окошками, на уровне груди тянулась длинная полка - видимо, раньше за окошками сидели сотрудники. Слева - окно во всю стену, заросшее лианами, и дверь в следующее помещение. Обогнув стол, сталкер подошел к огромному окну. И вдруг на низком подоконнике что-то зашевелилось. Мгновенно вспотев, Сергей схватился за автомат. Пригляделся, не зажигая фонарика, и в слабом свете, льющемся из окна, увидел цветочный горшок, из которого торчал словно бы дергающийся мешок. Сталкер долго соображал, что бы это значило. Из мешка торчал голый чешуйчатый крысиный хвост: дернулся еще пару раз и затих. «Ага, теперь понятно. Когда-то кто-то из растениеводов-любителей притащил сюда цветок наподобие росянки. Но откуда тут крыса? Говорят, библиотекари всех крыс давно сожрали?» Ему захотелось поскорее уйти. Но прежде надо было сделать то, ради чего, собственно, он сюда пришел.
        Заглянув в следующую комнату, он увидел там стойку, уходившие вглубь стеллажи, разбросанные книги. Прислушался, но ничего подозрительного не услышал. И тихонько пошел вдоль полок - помещение оказалось небольшим. Слева была лестница, уходившая на антресоли, но туда он решил не соваться. Когда прошел помещение до конца, в нем проснулся азарт, он подумал, что книг можно прихватить и побольше. И осторожно включил фонарик. Выяснил, что оказался в детском отделе. Начал разглядывать корешки, увлекся и чуть не забыл обо всем. Потихоньку двигался, набивая рюкзак книгами, и думал, что все-таки неплохая у него профессия: «Сейчас вот наберу литературы - для себя и на продажу. Разве в прежней жизни мог бы я зайти сюда так свободно и выбрать все, что вздумается?» Он чуть было не замурлыкал от удовольствия. Но тут вдруг повернул голову - и обомлел. Оказывается, в конце зала, за стеллажами, была не стена, а крупноячеистая металлическая сетка, отделявшая соседнее помещение. Оттуда сверкали зеленые глаза - и ничего хорошего для себя не прочел в них Датчанин. Вцепившись в сетку, на сталкера глядел нынешний хранитель
Библиотеки. Сергей увидел жуткую морду, поросшую серебристой шерстью, заостренные уши и руки, заканчивающиеся кривыми когтями. Руки эти вдруг гневно затрясли сетку, существо пыталось выдавить из себя какие-то звуки. «И-де-ом», - почудилось Датчанину, а потом - «У-хо-ди».
        Истомин вдруг вспомнил чье-то наставление: смотреть монстру прямо в глаза, чтобы помешать напасть, - и уперся взглядом в жутковатые зеленые глаза. Но чем больше он смотрел, тем страшнее ему становилось. Взгляд монстра явно был осмысленным и невероятно злобным. Библиотекарь словно изучал человека, пытаясь проникнуть в мысли, подчинить себе, и Датчанин в какой-то момент почувствовал, что взгляд существа затягивает его, словно воронка. Сталкер будто начал видеть глазами монстра: темнота, тишина, безмолвие, пыль. Книги. И какие-то докучливые существа, которые хотят ворваться в хранилище, нарушить установленный порядок, нашуметь, которые уносят с собой книги и плюются огнем.
        И Сергей дрогнул. На мгновение отвел взгляд, прикидывая пути отхода. В ту же секунду монстр, словно по сигналу, изо всех сил кинулся на разделявшую их преграду. Проржавевшая сетка выдержала первый натиск, отбросила нападавшего назад с гулким звуком, но сбоку что-то угрожающе затрещало. Ближайший стеллаж зашатался, с полок посыпались книги. Датчанин метнулся обратно и услышал шум на антресолях, сбоку. Тут же какое-то существо с легкостью вымахнуло из-за стойки библиотекаря - словно все это время сидело там, затаившись. Сталкер, дав короткую очередь, выскочил в предбанник, с грохотом закрыв за собой дверь, кинулся к следующей двери - она не поддавалась. Он оказался в ловушке. Заметался по небольшому помещению и вдруг увидел стул. Схватил его и со всей дури запустил в окно. «А вдруг тут какое-нибудь особо прочное стекло, - запоздало подумал он. - Тогда - конец». В дверь уже ломились. Но тут стекло со звоном осыпалось. «Они не любят шум», - вспомнил Сергей и понесся так, словно от этого зависело спасение его жизни. Так оно, в общем-то, и было.
        Выскочив на улицу, он увидел слабое пятно света в окне второго этажа Библиотеки. Спрятавшись за колонну, он следил за этим пятном, не в силах ни на что решиться. Вдруг одновременно случилось два события: послышался шум справа от него, а пятно света, резко сдвинувшись вниз, исчезло - словно фонарик выбили из руки того, кто его держал. И Датчанин, не выдержав, кинулся ко входу в метро. На бегу он еще раз оглянулся - пятно как-то конвульсивно плясало за стеклом, но это не было похоже ни на три круговых, ни на три коротких - вообще ни на что. Похоже было, что тот, кто держал фонарик, судорожно дергался. И сталкеру стало страшно. Он пулей влетел в метро и сам не помнил, как скатился вниз по ступенькам. В себя пришел уже на станции. Его о чем-то спрашивали, но он сначала даже не в состоянии был отвечать. Только молча разводил руками. На следующий день ему все же пришлось рассказать обо всем, что видел. Один из браминов, покачав головой, сказал, что он либо редкий счастливчик, либо хронический неудачник. Потом сухо подытожил, что, в сущности, сталкеры действовали на свой страх и риск, так что Полис за их
гибель никакой ответственности не несет, хотя выводы для себя руководство сделало.
        Датчанин долго не мог поверить в случившееся и смириться с этим. Сначала он надеялся, что Костик и Левша все же вернутся. Но ночь прошла, наступила другая, а никто из них так и не появился. И в глубине души Истомин уже знал, что больше не увидит ни того, ни другого - по крайней мере, живыми. И еще он понял, что после всего произошедшего ни за что больше не пойдет в Великую Библиотеку. Даже не из-за жутких ее обитателей, а из-за того, что не хочется споткнуться там о скелеты бывших сподвижников. Стало быть, теперь и это место для него было закрыто. А кому нужен сталкер, которому ни туда, ни сюда нельзя? Уж точно не браминам. Вроде бы его никто не винил - со сталкерами такие вещи случались сплошь и рядом. Но Датчанин чувствовал, что лучше было ему поскорее уйти отсюда - по крайней мере, до тех пор, пока все не уляжется.
        Червячок, угнездившийся в его душе, начал точить его с новой силой. Кто-то - а может, он сам себя - убеждал: «Ты проклят. Все твои напарники с некоторых пор не возвращаются назад. Одно дело - пацаны с Китай-города, и другое - бывалые сталкеры Костик и Левша. Какие тебе еще нужны доказательства? Сиди тихо, не высовывайся, а если вздумаешь идти наверх - не бери с собой никого. Неужели мало тебе тех, что уже остались там?»
        Глава шестая
        Ника. Ревность
        - Про Датчанина говорят, что сам он - везунчик, - докладывала Муся. - Но с ним наверх лучше не ходить. Они втроем ходили в Великую библо… библетеку, а вернулся он один.
        - В библиотеку… - Ника вздрогнула и закусила губу.
        Она сидела по-турецки на старом одеяле и ухитрялась почти вслепую штопать рубаху - свет в палатку почти не проникал, но девушке не хотелось заниматься штопкой снаружи, у всех на виду. Она пыталась обучить этому нехитрому делу Мусю, но та проявила полную неспособность управляться с иглой. Вот к стирке ее удалось приставить - девчонка готова была часами возиться в лохани с мыльной водой.
        Ника, забывшись, уколола палец. Выступила капелька крови. Досадливо чертыхнувшись, девушка слизнула ее, чтобы не поставить еще одно пятно на и без того не слишком чистую рубаху.
        - Чего ты? - робко коснулась ее руки Муся.
        - Библиотека эта - страшное место. Я, когда в Полисе жила, кое-что слыхала, - Ника глубоко, прерывисто вздохнула. «Господи, как же я устала бояться за него. Думать, куда его в очередной раз занесет. А он, словно нарочно, испытывает судьбу».
        - Расскажи, - теребила ее Муся. И девушка проговорила:
        - Библиотеку стерегут. Даже самые отчаянные сталкеры ходить туда боятся.
        - Зачем стерегут? Что там?
        - Говорят, там, внутри, все осталось почти как было. Только растения все оплели, цветы гигантские выросли. И книги, много книг. Вот их, наверное, и стерегут.
        - А кто стережет?
        - Чудовища, - ответила Ника. - Говорят, что когда мир рухнул, большинство служителей Великой Библиотеки спустились в метро. Они хотели жить. А некоторые остались - те, для которых книги были важнее всего. И теперь они - ее хранители. Только вид у них уже нечеловеческий. И они мстят людям, если те осмеливаются подняться туда и потревожить их покой.
        Она замолчала: остальное девчонке знать было рано. Ника отлично помнила того старичка, который шепотом рассказывал ей, озираясь:
        - Брамины до сих пор успокоиться не могут. Все ищут книгу одну в Великой Библиотеке. Сколько уже народу на смерть послали из-за нее - не сосчитать. Но за эту книгу они что угодно отдать готовы. Потому что содержится в ней пророчество о том, что всех нас ждет. И хотят они узнать эту тайну. А те, что в Библиотеке, охраняют запретные знания, чтоб не попали не в те руки. Вот и смекай сама - кто они и кем приставлены.
        Ника поежилась. Перевела взгляд на сидевшую перед ней девчонку.
        - Ладно, хватит болтать. Ты готовься - скоро опять на дело пойдем.
        - Мне Кармен рассказала про твои дела, - пробурчала Муся.
        - И что?
        - Она говорила, ты использованные фильтры продаешь. Сказала: «Я честнее твоей Ники, я-то хоть собой торгую, а подруга твоя - смертью. И тебя продаст, если случай выйдет». А еще сказала, что я тебе - отмычка. Чтоб я от тебя держалась подальше.
        - Ну и держись, - процедила Ника. У нее вовсе не было желания разговаривать сейчас с этой маленькой дурочкой. На станции появились две бабы-сталкерши (то ли из Ясеневской общины они пришли, то ли из Конфедерации 1905 года), сидели в одной из забегаловок и, поговаривали, дожидались Датчанина. И как назло, обе были вполне симпатичные даже на придирчивый взгляд Ники. Словно мало ей было Кармен! Бедной Нике казалось, что все окружающие женщины только и делают, что пытаются прибрать к рукам ее принца. А тут еще, можно сказать, коллеги. Конечно, она считала, что шансов у них больше, чем у нее. «И откуда только их принесло, - злилась она. - Чего им на месте-то не сиделось, чего они забыли на бандитской станции?» И тем более обидно было, что братки, не обращавшие особого внимания на Нику - на их вкус, она ничего особенного из себя не представляла, - так и крутились вокруг этих сталкерш, хоть между собой и хмыкали презрительно по поводу баб, лезущих не в свое дело. Но, казалось, именно это мужиков и завораживало: с одной стороны, вроде, обычные тетки, и собой ничего, а с другой - еще и наверх выходить не
боятся. Нет, конечно, здесь, на Китае, до сих пор незримо витала тень Кошки. Но Кошка была, строго говоря, не совсем человеком, поэтому ее выходки воспринимались как нечто естественное - чего было взять с мутантки? А эти женщины, выбрав мужскую профессию, вовсе не потеряли своего очарования - и братки терлись вокруг них, хоть и подшучивали. Оттого Ника сидела в своей палатке и дулась. «Конечно, сейчас Датчанин увидит их - и какой-нибудь из них наверняка увлечется. Одна-то - простушка, а вот другая, бритая, в темных очках, явно себе на уме. И у нее передо мной есть огромное преимущество - она еще застала жизнь наверху, ей есть, о чем говорить с Датчанином. По сравнению с ней я - просто маленькая дурочка. Зато у меня есть другое преимущество - я моложе. А у той уже морщины проступают на морде - в метро женщины вянут рано». Мысленно пожелав предполагаемой сопернице всяческих неприятностей, Ника вновь склонилась над шитьем.
        Она с недоверием относилась к женщинам, которые пытались соперничать с мужчинами. Нет, у них на Красной линии тоже была женщина-сталкер - Зина, но с той было понятнее. Изначально сталкером был ее муж Семен, а она иной раз выходила с ним наверх. Потом муж где-то сгинул. А Зина продолжала иногда промышлять на поверхности - надо же было кормить дочь. Выходила наверх она ненадолго, далеко не забиралась, сильно не рисковала, добычу приносила скудную - хотя на жизнь им явно этого хватало. Но Зина была унылая коренастая тетка, и у нее на лице читалось, что впрячься во все это ее нужда заставила. К своему занятию она относилась, как к тяжелой, но неизбежной обязанности, была жадной и прижимистой, торговалась отчаянно, ее так и звали - Зина Торба. «А эти две красотки, похоже, просто стараются привлечь мужское внимание - и самое обидное, что им это, кажется, удается». Ника с досадой посмотрела на Мусю.
        - Можешь уходить, я тебя не держу, - повторила она. Девочка затрясла головой.
        Ника помолчала. Откинула прядь темных волос со лба.
        - Значит, по-твоему, я - такая плохая? Не думаю о людях? Но ведь они сами стараются купить подешевле. И не могут не понимать, что хороший товар за такую цену не получат. А раз сами себя обманывают - туда им и дорога. Если у них не хватает патронов на качественные фильтры, то и в этом они сами виноваты. Они получают то, что заслуживают. Не больше и не меньше. Кстати, лекарства поддельные - не моя тема. А то видала я таких, которые таблетки сами делали, в баночки с этикетками насыпали и продавали поштучно - мол, все равно просроченные. На том и попадались.
        - И чего?
        - И ничего. Смотря на кого нарывались. А то некоторых находили потом… в туннелях. Иной раз уже начисто обглоданных - только по остаткам шмотья и опознавали.
        Такой вот естественный отбор.
        Ника замолчала, ожесточенно перекусывая нитку. Муся вдруг потерлась щекой об ее руку.
        - Ты чего, дура! У меня ж иголка в руках! - взвизгнула девушка.
        - Не сердись, - умоляюще проговорила Муся. - Я от тебя никогда не уйду.
        - Ладно. Проехали. Иди лучше послушай, о чем эти сталкерши между собой говорят, - буркнула Ника.
        Муся убежала. Оставшись одна, Ника задумалась. Те же вопросы она то и дело сама себе задавала. И считала, что поступает правильно. Она знала немного больше, чем полагалось среднестатистической жительнице Красной линии. Были разные правды - для обычных людей и для таких, как ее отец. У отца для своих было любимое выражение, все объяснявшее, - естественный отбор.
        Сама Ника тоже правду узнала не сразу. Но после того, как забрали отца, с ней уже не церемонились. И она узнала о себе и о родителях много нового. Одна из бывших подруг даже брезгливо сообщила, что мать Ники была гадиной, не любила мужа и вряд ли своей смертью умерла. Да и отцу Ники она якобы досталась после того, как ее бросил кто-то из высшего руководства. Что было явной неправдой, так как мать Ники сошлась с отцом чуть ли не вскоре после Катастрофы, когда еще никакого руководства и в помине не было, а была толпа растерянных людей, среди которых, впрочем, уже начали выделяться лидеры. Вот оставалась с отцом она уже явно из соображений удобства - кто знает, любила ли она его хоть когда-нибудь. Но к тому моменту, как Ника начала осмысливать происходящее, она поняла, что мать отца терпит с трудом. Девушка тогда влепила сплетнице пощечину, но осадок в душе остался.
        Она до сих пор носила сережки матери, изображавшие странных животных - головы как у лошадей или у драконов в книгах, небольшое тельце с выпяченным брюшком переходит в хвост завитушкой. Сережки были явно недорогими, но это была память.
        Ника задумалась: «Девочку-то я подобрала. А как же тогда естественный отбор? Зачем я вмешалась? Хорошей побыть захотелось, добренькой? Оправдаться перед тем, кому на меня плевать? Все-таки иногда бывает неуютно. Папа говорил: мы в ответе за тех, кого приручили. Получается, я в ответе за Мусю? Но она странная какая-то, смотрит на меня ночами, когда думает, что я не вижу. Неужели мне теперь всю жизнь с ней возиться, если однажды я ее спасла? А кто тогда в ответе за меня, папа? Похоже, ты, но ты дал себя арестовать - и теперь я осталась совсем одна. Ты обманул меня, папа, но я не сержусь».
        Сначала ей казалось, что отца забрали ни за что, по ошибке. Но сейчас она начала припоминать какие-то смутные разговоры… Отец старался ограждать от опасных бесед дочь, не обсуждать ничего при ней, и все же краем уха удавалось ей иной раз уловить какие-то обрывки, слухи… Что-то о том, что и товарищ Москвин власть взял силой, устранив единокровного брата. И о том, что в случае чего у него даже наследника не останется. У него был сын. Ника помнила Леньку Москвина - заносчивого зеленоглазого, темноволосого подростка. Что греха таить, его взгляд не оставлял ее равнодушной. Между дочерьми партийной элиты Красной линии даже шло негласное состязание - кто сумеет его зацепить. Хотя все в глубине души были уверены, что дело это безнадежное, и даже если и удастся привлечь внимание Леньки, отец все равно выберет ему невесту сам. Да только вышло по-другому. Ленька, казалось, был озабочен совсем иными вещами. Ника запомнила его язвительным, вредным, словно он искал и ни в чем не находил смысла. А потом парень вдруг куда-то пропал. Никто ничего не знал, но слухи разные ходили. Поговаривали, что товарищ Москвин
услал наследника на стажировку в Полис либо в Конфедерацию 1905 года. Шептались люди тайком и о вовсе несуразном: якобы генсек в гневе случайно убил строптивого сына, просто от народа это скрывают. Но вскоре пошли уж совсем странные разговоры: мол, на станциях Ганзы видели поразительно похожего на Леньку флейтиста, стройного, темноволосого и зеленоглазого, который развлекал народ за деньги. Успешнее опозорить знаменитого отца было просто невозможно.
        Вскоре и Нике пришлось уйти с Красной линии, и с Ленькой с тех пор судьба их не сводила. Да и детская влюбленность в него тут же прошла, стоило ей мимоходом увидеть заглянувшего к красным зачем-то Датчанина, который вовсе не собирался ее приручать - он разбил ей сердце походя, ненароком, одним взглядом, сам того не желая и, кажется, даже не заметив.
        Ника встряхнулась. «Хватит воспоминаний. Лучше не оглядываться назад - дела не ждут».
        Муся сидела в столовой, стараясь казаться как можно более незаметной, чтобы хозяин не потребовал сделать заказ. Впрочем, тот сегодня был добрым - он тоже подсел за столик к пришлым сталкершам, как и несколько других братков. Девочка жадно разглядывала женщин, чтобы потом подробно описать их Нике. Одна была высокая, худая, с колючей короткой щетиной на голове - видать, недавно наголо сбрила волосы. Одета она была в футболку и теплый камуфляжный жилет, длинные ноги упрятала в штаны цвета хаки и в «берцы». На глазах - темные очки, защищающие от яркого света. Говорила она низким, хриплым голосом - Мусю он завораживал, и явно не только ее одну. Другая выглядела как-то обыденно: светлые, чуть вьющиеся волосы до плеч, расчесанные на прямой пробор, военная форма, на ногах опять-таки «берцы». Могла бы вполне сойти за сестру милосердия или челночницу. Звали ее, как поняла Муся, Марушкой, а ту, первую, - Иглой.
        - Девчонки, а у нас-то вы чего забыли? - осклабился один из братков. - Тут, наверху, все хожено-перехожено.
        - Так у вас тут центр, - в тон ему отвечала Игла.
        - И чего?
        - А то, что дома-то впритык один к другому стоят. На окраинах-то все больше промзоны, а жилые здания одно от другого - хоть аукайся. За ночь ничего не успеть. Хотим здесь попытать счастья.
        - Мало вам своих мутантов, что вы сюда прискакали?
        - Мутантов бояться - счастья не видать, - отвечала Игла, а Марушка улыбалась, но как-то невесело, подперев голову рукой.
        - А на что вам Датчанин? Может, и я сгожусь? - спрашивал белобрысый Серега, поглядывая на светловолосую.
        - Нам его человек один посоветовал, - отозвалась Игла.
        - Что за человек?
        - Больно ты любопытный, - беззлобно ответила женщина.
        Муся, решив, что узнала достаточно, отправилась с докладом к Нике. И пропустила тот момент, когда в столовой появился Датчанин и спросил браги. Игла тут же его окликнула:
        - Ты, что ли, Принцем Датским зовешься? Дело у нас к тебе.
        - Может, и я, - пробурчал тот, без особой радости глядя на женщин. Высокая в темных очках чем-то напомнила ему известную рок-певицу. - А что за дело?
        - Сходишь с нами наверх? За хабаром?
        Датчанин слегка опешил. «Вот только женщин мне водить и не хватало».
        - Нет уж, - сказал он. - Не желаю я за вас отвечать. Да и вообще - зарекся я других на поверхность водить. Одному лучше.
        - Жаль, - процедила Игла. - А знаешь, кто нам тебя посоветовал? Хороший один человек. Огорчится он, если ты его просьбу без внимания оставишь.
        - И кто же? - хмыкнул сталкер.
        - А ты нагнись ко мне - я тебе на ухо скажу.
        Датчанин подвинулся ближе, Игла по-хозяйски обняла его за шею и что-то прошептала на ухо. Если бы Ника видела эту сцену, то точно не осталась бы равнодушной. Изменился в лице и Истомин - побледнел и нахмурился.
        - Ладно. Уговорили, - мрачно буркнул он. - Но если что - я предупреждал. Вас же, дурочек, жалею. Сами-то наверху сколько раз были?
        - Считать замучаешься, - буркнула Игла. А Марушка смутилась, хотела было что-то сказать, но подруга толкнула ее в бок, и девушка промолчала.
        - Ну что - сходим следующей ночью? - бритоголовая пристально глядела на сталкера.
        - Идет. А теперь мне надо отоспаться. Встречаемся завтра вечером здесь же.
        Игла скептически посмотрела ему вслед и подумала: «Вид у него помятый, конечно. Харизму, правда, не пропьешь, но он явно катится вниз по наклонной. Кто-то говорил, что у него недавно умерла жена. Интересно, у какой женщины хватило терпения с таким возиться?» Игла не вчера родилась и знала, что чем харизматичнее мужик, тем дороже он женщине обходится. Сама она уже давно никого к себе близко не подпускала, чтобы не испытывать лишних страданий. Романы мимолетные заводила, конечно, - как без этого, - но сильно увлекаться себе не позволяла.
        «А ведь наверняка, если не вернется, какая-нибудь дурочка здесь будет плакать по нему. Может, даже не одна, - мысленно фыркнула она. - Интересно, откуда такое прозвище? Впрочем, внешность у него вполне северная - светлые волосы, серые глаза».
        Девки, немедленно узнавшие новость - Датчанин идет наверх с пришлыми тетками, тут же потянулись к ним со списками. Видно, решили, что то, о чем без толку просить мужиков, могут принести им женщины. Игла только добродушно отмахивалась, пробегая взглядом по бумажкам:
        - Девочки, вы ж понимаете, первым делом - еда и патроны. Лекарства еще. А уж потом - все остальное.
        - Это где ж вы тут патроны собрались искать? - весело спросил один из братков. - В бакалее?
        - Говорят, бункер тут есть какой-то…
        - Мало ли чего тут есть? Есть, да не про вашу честь. Говорят, что в этом бункере уже живут и к себе не пущают. Хотя такие, как вы, им сгодятся - грязь за ними возить. А потом, может, на шашлык пустят.
        - Ну, вдруг аптека по пути попадется, - умоляюще дергала Иглу за локоть Лаура, девка с красными пятнами на лбу, размахивая книгой с полустершимся названием «…рецептов крас…ты». - А то в книге, вот, все написано, что для мази надо взять - а взять-то негде.
        - А ты к ведьме иди, к Оксе, - ехидно советовал белобрысый Серега, не сводивший взгляда с пригорюнившейся Марушки. - Она тебе по своим рецептам зелье сварит - жабьи лапки, грибы, крысиные хвосты. Это щас легче найти, чем парфюмерию твою. Самая красивая будешь.
        И смеясь, пригнулся, когда девка замахнулась на него своей потрепанной книгой.
        А когда сталкерши собрались идти спать, отозвал в сторону Иглу:
        - Слышь, бритая, передай подруге своей. Скажи - от меня.
        И протянул золотое колечко с маленьким красным камушком.
        - Да ты что? - фыркнула Игла. - Не возьмет она.
        - А чо ты за нее базаришь? Тебе говорят - передай. Пусть сама решит. И не думай - я к ней со всей душой. Полюбилась она мне. Таких цацек у меня - как грязи. Если захочет - всю рыжьем увешаю. Я вот думаю - нечего ей наверх ходить, не бабье это дело. Ты - сразу видно - баба тертая. А ей бы лучше на станции сидеть - без нее добытчики найдутся. Передай, а? И слова мои - тоже.
        - А чего сам не скажешь?
        - Я потом. Если возьмет она… Завтра сам с ней потолкую. А то уйдете вы - и ищи вас потом.
        - Ладно, - буркнула Игла. Подошла к ждавшей поодаль Марушке, протянула колечко, сказала шепотом несколько слов. Та подняла голову, поискала глазами Серегу. Тот улыбнулся, покраснел и тут же ушел. Марушка покрутила колечко в руках, потом неуверенно надела и тоже слабо улыбнулась.
        Глава седьмая
        Датчанин. Провал
        Следующим вечером Игла и Марушка долго дожидались Датчанина в баре. За это время они успели наслушаться всякого: и что он ненадежен, и что грибами балуется. Игла сидела с непроницаемым лицом. Марушка робко тронула ее за локоть:
        - Может, не пойдем?
        - Ты - как хочешь. А я - пойду, - озлилась та.
        - Нет-нет, я с тобой, - поспешно сказала Марушка, покосившись на свой палец, на котором блестело колечко с красным камушком. Игла заметила этот взгляд, усмехнулась.
        - Да ну! Оставайся лучше, я не обижусь, - серьезно сказала она. - Думаешь, легко мне тебя с собой брать, волноваться каждый раз? Я бы лучше вдвоем с этим Принцем Датским сходила. Он мне, правда, доверия особого не внушает, но мне бы только для начала осмотреться здесь. А там видно будет.
        Сидевший неподалеку белобрысый Серега уставился на Марушку с надеждой, хотя вряд ли слышал, о чем они говорили. Но девушка упрямо покачала головой.
        Тут, наконец, в бар вошел Датчанин, серьезный и собранный.
        - Ну что, красавицы, готовы?
        - Идем, - вскочила Игла.
        - Рановато еще, - покачал он головой.
        - Если поздно выйдем, ничего не успеем, - возразила бритоголовая.
        - Взяли меня в провожатые - так слушайтесь, - отрезал сталкер. - Ближе к полуночи пойдем. А пока обсудим, куда и как. Про бункер и думать забудьте.
        - Считаешь, его тут нет?
        - Почему? Вполне возможно, что есть. Но уверен - лучше туда не соваться. По крайней мере, не с нашими силами. Не такие, как вы, искать пытались - и сгинули. Да и вообще, по подземным ходам здешним я вас водить не буду. Здесь их полно - и старинных, и недавних, но это - не ко мне, других специалистов ищите. Тем более, как по мне, шансов что-то найти там мало, разве что приключений на все места. Так что пойдем мы наверх. Придется, конечно, прогуляться подальше - у метро уже все подчистили. Если по Маросейке - то за посольство белорусское - ближе и искать смысла нет. Да и там магазинчики уже все обчистили, если только повезет, и квартира какая-нибудь нетронутая попадется. Тогда есть шанс и еды найти, и лекарствами разжиться. Да и, чем черт не шутит, кое-где даже оружие попадается. Если квартиру найдем неразграбленную, брать будем все - и одежду, если попадется. Но тут уж я на вас надеюсь - вам виднее, какие шмотки в метро спросом пользуются. Если чего практичное попадется - сбыть легко, но и всякие там бабские тряпки тоже можно сбагрить богатым дамочкам на Ганзе. Правда, с одеждой иногда фигня
какая-то творится: бывает, что нормальные вещи попадаются, а иные прямо в руках расползаются - будто проедены. Кто-то их, видно, жрет.
        - И кто же? - ехидно спросила Игла.
        - Хрен его знает. Может, моль-мутант? Но домов жилых в окрестностях тоже не особо много, все больше конторы, а там и взять-то особо нечего. Ну, может, вам - как новеньким - удача будет. По-хорошему, не отсюда бы надо выходить - не самое тут удачное место, ведь под самым Кремлем, считайте, сидим. Ну, в Кремль на экскурсию мы не пойдем, конечно. Неохота что-то попасть в ласковые объятия засевшей там биомассы. К набережной тоже соваться не будем - говорят, по ночам из реки вылезают всякие… Я вообще в эти рассказы не очень-то верю, но проверять нет желания. Вот и получается, что либо к Политеху идти - а там Лубянка рядом, красные уже неслабо потоптались, после них - хоть шаром покати, либо Маросейку опять окучивать - и то осторожность соблюдать надо, чтоб не увлечься и к Курской не приближаться.
        - Почему? - спросила Игла, сосредоточенно нахмурившись.
        - Там одержимцы с Винзавода тусуются[6 - См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Хозяин Яузы».].
        - Это кто? Люди?
        - Я бы не сказал. Там уже, по-моему, обратный процесс пошел. Унитазу молятся, чуть ли не с пола едят, и ходят слухи, что если попасться им в лапы, то жизнь можно окончить на костре. Огонь разжигать, по крайней мере, они еще не разучились. К сожалению.
        - Б-р-р, - поежилась Марушка.
        - Опять же, лучше не приближаться и к Яузе. Говорят, что тамошний хозяин гостей тоже не жалует.
        - А он кто? - спросила Игла.
        - Ну, те немногие, кому удавалось его разглядеть поближе и даже потом рассказать об этом, уверяют, что щупальца у него довольно мощные. А с точностью до подвида определить никто пока не сумел. А еще в тех краях можно повстречать Лодочника или Лефорта - тоже личности довольно непредсказуемые, особенно последний. Так что, как видите, в нашем распоряжении довольно ограниченный участок. Да, вот еще - если вроде как дым со стороны реки увидим, не пугайтесь. Это не пожар, это электростанция на другом берегу.
        - А как же это? - пробормотала Марушка.
        - А вот так. Никто не знает. Некоторые думают, что там еще один вход в ад открылся.
        - Еще один?
        - Ну, один сатанисты на Тимирязевской роют. Может, вырыли уже.
        Женщины потрясенно молчали.
        - Ну что, девчонки, напугал я вас? Может, ну его? Посидим лучше, выпьем - целей будете, - предложил Истомин.
        - Нет уж, - сказала Игла. - Знаешь, сталкер, сколько времени я мечтала в центре побывать?
        Датчанин окинул ее взглядом.
        - Ну-у, лет двадцать? Тебе больше тридцати не дашь.
        - Мне тридцать пять, - сказала Игла. - Но дело не в этом. Просто, когда мне исполнилось десять, мне с предками пришлось с Чистых прудов в Бирюлево переехать. И с тех пор я мечтала вернуться. И даже когда все накрылось, мечтала, что когда-нибудь приду обратно. А в чертей и в ад я не верю.
        - Ну, и шла бы на Чистые пруды. То есть, извиняюсь, - на Кировскую.
        - Нет, к красным не пойду. Да и вообще, хватит об этом. По Маросейке - так по Маросейке. Я этот район тоже немного знаю.
        Игле очень не хотелось, чтобы сталкер догадался еще об одной причине - их просто никто не хотел брать с собой.
        Но Датчанин и так догадывался. И знал, что, по-хорошему, надо было и ему отказаться от этой авантюры. Тот человек, который дал им наводку, скорее всего, на это и рассчитывал, а может, ему было вообще плевать - брякнул, чтоб только отвязались. «Эта, бритая, - судя по всему, упертая. А вот что вторая наверху забыла - непонятно», - подумал Сергей. И согласился он их вести не из-за обещанной мзды, и не из-за того, кто вздумал отправить девчонок к нему. Просто Датчанин в последнее время очень уставал от споров. А тут был тот самый случай, когда легче было согласиться, чем объяснить, почему ты этого делать не хочешь. И еще он был уверен, что если и он откажет, то бритая не успокоится и полезет наверх одна, без провожатых. Да еще и подругу с собой потащит. «И тогда их точно сожрут, - вздыхал про себя Истомин. - С одной стороны - Кремль, с другой - река, да и в переулках всякой нечисти полно ползает. Кто его знает, как там у них, на окраине, а здесь количество мутантов просто зашкаливает. Бритая, верно, думает, что если она когда-то жила неподалеку, то сумеет сориентироваться? В таком случае она сильно
ошибается - со времен Катастрофы здешние места сильно изменились».
        Были и еще соображения, которые он предпочитал гнать от себя. Датчанин подозревал, что после того, как он так облажался в Великой Библиотеке, потеряв там двоих напарников, с ним вряд ли кто из путных сталкеров захочет иметь дело, а если он этих девиц благополучно выгуляет, то может появиться шанс хоть частично восстановить уважение к себе и свою гибнущую репутацию.
        - Да, забыл сказать - как выйдем, будет бульварчик небольшой, там тоже надо ухо востро держать, - небрежно заметил он.
        - Ладно, - мрачно сказала Игла. - Время уже позднее - можно и отправляться.
        Он искоса поглядывал, как женщины облачаются в химзу. «Нелегкая предстоит мне задача. Впрочем, кажется, до полнолуния далеко - хоть тут повезло». В ночь полнолуния он ни за что бы не пошел с ними наверх. Да и без них вряд ли пошел бы. В такую ночь всякая нечисть, и без того вредная, словно окончательно с ума сходила. Датчанин представил себе, как ползают на четвереньках стигматы, похожие на истощенных великанов, поднимая к луне похожие на черепа жуткие лица - назвать их мордами язык не поворачивался; как кружатся в лунном свете вичухи, издавая пронзительные, хриплые крики; как от реки поднимается туман… и что-то огромное там есть, в этом тумане, но лучше пусть оно там и остается, иначе… Он тут же одернул себя: «Что-то фантазия разыгралась - не к добру это, не стоит перед выходом думать о таких ужасах. А то как раз и нарвешься на что-нибудь подобное». И машинально потянулся рукой к груди, чтобы коснуться талисмана на шнурке, но вовремя вспомнил, что в химзе это сделать уже невозможно. Талисманом ему служила подвеска от брелка для ключей, который когда-то в прежней жизни подарила ему Сонечка.
Изображала подвеска не то языческое солнце, не то просто что-то похожее. Он отодрал ее от цепочки брелка и носил на шее - в метро ему брелок для ключей был ни к чему, ведь палатка не запиралась.
        Честно говоря, он все это нарочно придумал - что идти надо ближе к полуночи. Можно было выйти и раньше, но эта, бритая, кажется, догадалась: он действительно хотел, чтобы их поход был недолгим. «Пусть они сперва осмотрятся и хоть немного поймут, что к чему, - размышлял Сергей. - А потом, может, снова пойдут, уже без него - либо, наоборот, навсегда откажутся от этой затеи. Уж как фишка ляжет».
        Но дольше оттягивать выход не было смысла. Датчанин сделал знак дежурному, и гермоворота разошлись перед сталкерами. Поднявшись по заржавевшему эскалатору, они вышли в пустой, темный, замусоренный вестибюль. В тишине гулко отдавались их шаги, под ногами что-то противно хрустело. Они поднялись по ступенькам, и здесь Датчанин жестом приказал остановиться. Несколько минут он прислушивался к ночным звукам, стараясь определить, откуда можно ожидать опасности. Но пейзаж перед глазами выглядел удивительно мирным. Мало того - дома в полумраке казались почти не разрушенными, как будто в прежней жизни. Вот только ни в одном из них не светились окна, ни один фонарь на улице не горел. Уловив справа движение, Датчанин обернулся - ему показалось, будто какое-то небольшое животное порскнуло в ближайшую подворотню. «Если это одичавшая собака, не страшно - они только в стае представляют собой серьезную опасность. В общем, пейзаж почти идиллический - слабо светит луна, ничто не шелохнется, лишь слегка колышется кустик возле разбитой витрины магазина. Что за черт. Откуда здесь кустик? Еще неделю назад не было. Не
вырос же он в одночасье?» Приглядевшись, Датчанин опознал горгона, который и впрямь выглядел как пенек, усеянный ветвями. На самом деле то были щупальца, грозившие бедой любому неосторожному. Истомин указал женщинам на мутанта, который хорош был тем, что не умел бегать - соответственно, его можно было просто обойти стороной.
        Они двинулись вперед - сначала по возможности быстро. Дома вокруг были в основном двух-трехэтажные, поэтому местность более-менее просматривалась. От Маросейки вправо и влево отходили узкие переулки, но Датчанин до поры до времени никуда не сворачивал. И только миновав приметный дом с лепными фигурами, притормозил и опасливо осмотрелся. Решать нужно было быстро. И сталкер свернул в ближайший переулок, уходивший налево. Выбрал дом, показавшийся ему наиболее подходящим, и указал женщинам на него. Они подошли ко входу, но вдруг Датчанин, отшатнувшись назад, оттолкнул Иглу, шедшую сразу за ним. Он указал на полосу слизи и отрицательно покачал головой. Осторожно, стараясь не вступить в эту гадость, они пошли дальше. Следующий подъезд явно понравился ему больше. Женщины осторожно двинулись за проводником по ступенькам, усыпанным мелким мусором, и вскоре добрались до второго этажа, но двери квартир были распахнуты - здесь явно уже побывали до них. Решив не тратить время на осмотр уже подвергавшегося обыску жилья, они поднялись еще на один этаж - и тут обнаружили запертую дверь, которую Датчанин,
примерившись, выбил пинком, порадовавшись про себя, что хозяева не озаботились когда-то поставить железную. Улов здесь оказался небогатым - по ощущениям, здесь раньше жила многодетная семья, но никаких тел в квартире, к счастью, сталкеры не обнаружили. Впрочем, разбитое в одной из комнат окно, помет крупного зверя на полу и борозды, прочерченные на мебели гигантскими когтями, наводили на печальные мысли. Сергею удалось найти аптечку - выбор лекарств оказался на удивление неплох, хоть и было здесь в основном только самое необходимое - анальгин, аспирин. Такие таблетки, даже просроченные, в метро пользовались спросом, не говоря уж о бинтах. Краем глаза сталкер увидел, что Марушка, открыв шкаф, набивает рюкзак каким-то шмотьем - а ведь подруга ее уверяла, что идут они в первую очередь за едой и оружием. Датчанин решил быстрее поворачивать обратно, но пришлось вместе с женщинами подняться еще на этаж. Там, видимо, жил одинокий старик: еды в квартире обнаружили немного - несколько банок консервов, пачки чая, отсыревшая крупа, - зато здесь обнаружился немалый запас лекарств. Хозяин явно следил за здоровьем
и рассчитывал прожить долго, и, кто знает, если б не Катастрофа, возможно, у него бы это получилось.
        Войдя во вкус, женщины уговорили сталкера заглянуть и в квартиру напротив. Марушка, которая сперва лишний шаг сделать боялась, явно освоилась, дело пришлось ей по душе.
        В этой квартире царил бардак, но бардак творческий. Валялись какие-то статуэтки, браслетки, стаканчики, стоял приличный компьютер. Датчанин подумал, что до метро они его не доволокут, но на заметку взять можно было - некоторые умельцы в метро успешно оживляли такие вещи. Здесь сталкер также подобрал несколько мобильных, когда-то явно недешевых. Антиквариат, конечно, но и на такое добро находились любители. А в одной из комнат Истомин наткнулся на два трупа. Теперь уже невозможно было определить, кому они принадлежали. Но, судя по размерам, - скорее всего, это были подростки. В лохмотьях угадывались остатки джинсов, маек, черепа были облеплены клоками длинных, светлых волос. «Девушки, наверное, впрочем, кто их разберет?» Женщины вновь полезли по шкафам, набивая рюкзаки. А Датчанин вдруг увидел над столом фотографию: на сталкера с нее внимательно и задумчиво глядел молодой парень с красиво падающей на лоб, явно специально уложенной прядью волос, с тонкими запястьями, украшенными фенечками, в футболке с изображением какого-то зверя, уже почти неразличимым. Под взглядом хозяина - или то был приятель
хозяйки - Истомину стало как-то неловко. Он чуть ли не виновато развел руками: мол, не взыщи, брат, тебе все равно все это уже ни к чему. И ему почудилась едва заметная усмешка на губах парня - словно тот готов был отнестись к незваным гостям снисходительно и с пониманием.
        Тут из соседней комнаты раздался тревожный возглас Марушки. Датчанин кинулся туда. В окне маячило что-то темное, угрожающе ворча. Раздался звон стекла, осколки посыпались на пол. Когтистая лапа зашарила по подоконнику в поисках опоры.
        - Уходим, - крикнул Датчанин.
        Они кинулись к двери, но, не успев добежать, услышали, что с той стороны кто-то скребется. Пока они бродили по квартире, их успели обложить со всех сторон. Истомин, чертыхнувшись, вбежал на кухню, выглянул в окно и увидел невдалеке пожарную лестницу. Он указал на нее спутницам. Игла кивнула и первой высунулась из окна, Датчанин страховал ее. Женщина успешно перебралась на ржавую лестницу. За Иглу Сергей был спокоен и, не дожидаясь, пока она спустится, обернулся к Марушке. Та некоторое время колебалась, но все же решилась повторить путь подруги - правда, в какой-то момент оступилась и повисла на одной руке. Спустившись, Игла тут же прижалась к стене дома и принялась оглядываться по сторонам. Не обнаружив поблизости опасности, она попыталась помочь напарнице, которая кулем рухнула вниз. Датчанин тем временем перебрался на лестницу сам и, добравшись до последней ступеньки, оттолкнулся, сгруппировавшись в прыжке. Приземлился он относительно удачно, разве что слегка ушиб руку.
        Оглядевшись, Истомин знаками показал, что надо возвращаться в метро. Женщины заупрямились было - кажется, они вошли во вкус. Но тут странный звук, похожий на отдаленный стон, во много раз усиленный и подхваченный десятком глоток, послышался откуда-то со стороны Курской. Датчанин не мог бы с уверенностью сказать, что это было, но спутницы его сразу образумились и покорно двинулись за ним в обратный путь. Выходя из переулка на Маросейку, сталкер оглянулся - и обнаружил, что Игла идет за ним по пятам, а вот Марушка отстала, чтобы, видимо, поправить рюкзак. Чертыхнувшись про себя, Сергей шагнул было назад, за ней, - но его опередили.
        Огромный силуэт на секунду склонился над женщиной, мелькнула распахнутая пасть, длинный вываленный язык - и Марушка просто исчезла, будто ее слизнули. В каком-то смысле так оно и было. Датчанин еще не мог осмыслить случившееся, а мозг уже отдал мышцам приказ: Сергей схватил Иглу за руку и буквально поволок в сторону улицы, под защиту ближайшего дома. Впрочем, судя по доносившимся звукам, то, что схватило несчастную Марушку, удалялось не менее резво в противоположном направлении, видимо, удовольствовавшись добычей. Когда Датчанин остановился, Игла вырвалась у него из рук, схватилась было за оружие, но он ударил ее по руке. Через пару секунд она и сама сообразила, что поздно уже что-либо предпринимать. И Сергей быстро зашагал к станции, почти не оглядываясь, уверенный, что бритая и так идет за ним. «Почему, ну почему я не отказался от этой сумасбродной затеи? - злился он, проклиная все на свете. - Ведь знал же, что у них всегда так - то нога не вовремя подвернется, то поправить что-то нужно в самый неподходящий момент». Эти бабские мелочи и в прежней жизни способны были довести его до белого
каления, а в нынешней - и до кое-чего похуже. Игла плелась следом за проводником, как побитая собака.
        На станции, после того как они прошли дезинфекцию и переоделись, Истомин первым делом потащил напарницу в бар. Вокруг собрались чуть ли не все, кто бодрствовал на этот момент, то есть большинство населения станции. В глазах бритых братков и размалеванных девок светился один и тот же вопрос, но все почтительно молчали, ожидая, пока вернувшиеся сверху придут в себя и будут в состоянии рассказывать. После двух кружек браги Игла обрела дар речи.
        - Ч-ч-то это б-было?
        - Не знаю, - мрачно сказал Датчанин. - Могу только предположить. Знаешь, бывают такие - наподобие гигантских жаб. Передвигаются прыжками.
        Откуда-то материализовался белобрысый Серега. Окинул вернувшихся взглядом, вопросов задавать не стал, молча сгреб Датчанина за шкирку. Тому было все равно - но все же невольно он зажмурился, ожидая удара. Но Серега драться не стал - только подтянул сталкера к себе и некоторое время глядел в глаза пристально.
        - Невезучий ты, Датчанин. Я бы с тобой за хабаром не пошел, - наконец, сказал белобрысый и разжал руку - так, что Истомин едва не упал обратно на стул. А потом браток обернулся к бармену:
        - Налей, что ли. Помянем. Красивая девчонка была. Ей бы жить и жить…
        - У нее был кто? - спросил Датчанин тоскливо.
        Игла покачала головой:
        - Сирота она, родителей н-не помнит. Н-не помнила.
        - Чего она наверх-то потащилась?
        - Н-несчастная любовь. Г-говорила я ей - не ходи, д-дура. - Игла, скривившись, отпила из кружки.
        - Вы откуда сами-то?
        - П-последнее время на Авиамоторной жили. А д-до того - куда только ни заносило.
        - Ты лучше попроси - может, тебя с Кошкой сведет кто, - тихо сказал сталкер. - Только не здесь спрашивай, здесь ее не любят. А вообще, бросай ты это дело.
        Игла пожала плечами. Кажется, до нее до сих пор не совсем дошло, что подруги больше нет.
        «Это все из-за меня, - мрачно подумал Датчанин. - Самое грустное, что меня особо никто и не винит. Как будто от меня уже и не ждут ничего хорошего. Рядом со мной гибнут люди, а сам я возвращаюсь обратно. Как заговоренный. Может, это Маша мне ворожит? Говорят, любовь хранит - чья же любовь меня хранит теперь, когда ее нет? Но все это без толку. Ноша моя становится уже непосильной, скоро я побоюсь вообще подниматься наверх - и это будет конец. Я потерял кураж. Что мне теперь остается? Только напиваться».
        Муся, взволнованная, примчалась в палатку к Нике.
        - Он там, - выпалила она.
        - Кто? - сонно пробормотала Ника.
        - Датчанин. Сидит, пьет.
        Ника тут же встрепенулась, выскочила. Датчанина она нашла в баре. Сталкер сидел, бледный и страшный, и уговаривал бармена:
        - Еще браги давай. Покрепче.
        - Хватит с тебя, - урезонивал тот без особой жалости, но и без осуждения.
        Ника едва узнала Истомина - лицо его осунулось и словно почернело. Она осторожно присела на стул напротив. Момент для разговора был, конечно, неподходящий, но когда еще другого случая удалось бы дождаться? По крайней мере, в этот ранний час никого, кроме них и бармена, здесь уже не было. А бармен демонстративно перетирал кружки старой тряпкой и делал вид, что происходящее его не касается.
        - Ты не помнишь меня? - робко спросила Ника.
        Датчанин скользнул взглядом по ее лицу.
        - Мы уже встречались?
        - Да, на Красной линии. Давно. Ты мне тогда подарил ключ.
        Ключ этот, неизвестно что и когда отпиравший, Ника долгое время носила на шее, на шнурке. И никому не рассказывала, откуда он у нее. Сейчас он занимал почетное место в жестяной коробке с сокровищами. Была когда-то сказка про золотой ключик. Надо было только найти нужную дверь. Подаренный ей ключ Ника и на золотой не обменяла бы. Ни на что бы не обменяла.
        - Странный подарок. Не помню, малыш, - пожал плечами сталкер. Водилось за ним такое - увидев устремленные на него восхищенные взгляды малышни, он раздаривал детям какие-нибудь мелкие вещички, пустые гильзы, картонные коробочки из-под чая, которые для продажи не годились, зато представляли собой настоящие сокровища в глазах детворы метро.
        - А я с тех пор все время думала о тебе. Ждала. Искала тебя… - она запнулась. «Искала, нашла, но он вроде этому совсем не рад».
        - А-а, вон оно что, - протянул он. - Выкинь эту блажь из головы, девочка.
        «Совсем как отец». От обиды Ника всхлипнула.
        - Почему? Я не нравлюсь тебе?
        - Нравишься - не нравишься. Разве в этом дело? У меня была жена. Два месяца назад ее не стало. И больше мне никто не нужен. Ты - славная девочка, зачем ты хочешь сломать свою жизнь? Найдешь себе другого.
        - Почему у таких, как ты, всегда есть мертвая жена или невеста, лучше которой нет? Я не виновата, что пока жива. А жизнь у меня все равно уже сломана.
        - Брось, малыш. Ты такая симпатичная, наверняка за тобой многие бегают. Выбери себе кого-нибудь из них. А мне не до того. Я проклят. Знаешь, говорят, у каждого сталкера - свое кладбище. Мое что-то все прирастает покойниками.
        Она порывисто вскочила. Он проводил ее взглядом: «Почему все так стараются загрузить меня своими проблемами? Вот и эта славная девочка - тоже. Она несет мне свою любовь как величайшее благо. А для меня - это лишняя головная боль. Пока жива была Маша, она умела как-то отвлечь, отгородить от этой безнадежно тоскливой действительности. Но теперь ее нет. А эта девочка - чужая. Нам даже поговорить не о чем - она, судя по возрасту, родилась уже здесь, в метро, и видела только эти закопченные стены, ее познания о верхнем мире почерпнуты из баек, которые рассказывают вечерами у костра. Что она слышала, кроме рассказов о призраках? Для нее верхний мир - такая же иллюзия, как нижний, как тот ад, куда роют проход сатанисты на Тимирязевской, а ее настоящее - унылые будни в подземке, где каждый день похож на предыдущий. Вот она и ищет себе ярких впечатлений. Она любит не меня, а какого-то абстрактного мужественного сталкера, который храбро сражается с мутантами, чтобы принести жителям метро все необходимое - оружие, еду, лекарства. А я, Сергей Истомин, - опустошенный, сломленный человек, который не в состоянии
даже преодолеть зависимость от браги и грибов. Если бы мы даже и сошлись, она бы уже совсем скоро затосковала. Мне нечего дать этой девочке, я устал, мне больше всего хочется забыться, хоть ненадолго. - Он достал из кармана щепотку порошка в бумажке, осторожно развернул. - Маша бы этого не одобрила, но ее больше нет. Почему со всеми моими женщинами что-то случается?»
        Алена, его первая любовь, еще из прежней жизни, уехала учиться за границу - кажется, в Лондон. Он с самого начала знал, что не пара ей, и все же на что-то надеялся. «Интересно, что с ней теперь, - думал он, - погибла ли она или влачит существование где-нибудь в лондонской подземке? Еще не факт, что у них там, в метро, лучше, чем здесь». Но ему никогда не суждено узнать о ее судьбе, ведь сообщение между Лондоном и Москвой прервано навсегда. От предательства холодной красавицы Алены он почти утешился с Маришкой - милой, веселой болтушкой, которую встретил в институте. Они уже строили планы, собирались пожениться. Но опять вмешалась судьба. Мать Маришки заболела гриппом, каким-то очень тяжелым и противным. Дочь самоотверженно ухаживала за ней и подцепила заразу тоже. И когда мать уже шла на поправку, Маришка умерла в одночасье - сердце не выдержало. Этот удар почти уничтожил его. Он вообще надолго перестал обращать внимание на девушек, хотя они так и ластились к нему - привлекала его холодность, которую все принимали за надменность, светлые волосы, невозмутимые серые глаза. Чем больше равнодушия
проявлял он к женщинам, тем большим успехом среди них пользовался.
        Его последняя в той жизни любовь - Соня, Сонечка - была нечаянным подарком. Худенькая девчонка с темными волосами до плеч и сказочно красивым лицом, как у принцессы. Ему казалось невозможным, что такая девушка ездит, как все, в автобусе, ходит с ним в обычное кафе. Одеваться она могла во что угодно - все равно никто не обращал на это внимания. Он помнил белый свитерок, разодранные на коленях джинсы, ботинки на каблучках, глаза олененка Бемби. Ему не верилось, что Соня, на которую оборачиваются все на улице, снизошла до него, это счастье не могло продолжаться долго. Оно и кончилось вскоре - Соню забрала Катастрофа. Он до последнего говорил с ней по мобильному, уже понимая, что происходит, уже зная, что она не успеет, пытался успокоить. До сих пор в ушах его звучали ее последние слова: «Сережа, зачем? Я люблю тебя, мне страшно… Я не хочу». Потом она вдруг запела тихонько детскую песенку о том, что кукле пора спать. Он еле слышал ее сквозь помехи, шум, вой, он боялся оторвать трубку от уха. Потом вдруг - треск и тишина. Мертвая. Жуткая. Связь прервалась. Навсегда. Соня осталась там. Наверху. Одна.
Как и тысячи других - ошеломленных, страдающих, гибнущих.
        Иногда он думал, что, может, она просто свихнулась слегка в последний момент и не совсем поняла, что происходит. Но в глубине души он знал: все она понимала.
        То, что привычная жизнь рухнула в одночасье, Сергея не особо удивило. Ему казалось, он предчувствовал что-то такое, что носилось в воздухе. Хотя масштаб случившегося ошеломил - у него были, конечно, свои счеты с жизнью, но того, что судьба разрешит их так радикально, он не ожидал.
        В тот роковой день он оказался в метро, ехал к матери. Когда сообразил, что произошло, голову не потерял. «Вот и кончилась старая жизнь, - холодно сказал он себе. - Теперь будет совсем другая. Посмотрим, удастся ли выжить, надолго ли вообще все это. Даже если со временем можно будет подняться наверх, жизнь все равно никогда не станет прежней». В первые дни под землей он был в шоке - ему безумно жалко было Соню, а еще - жаль, что не увидит теперь солнечного света и зеленой листвы. Из-за Сони он не успел поговорить с матерью - может, она тоже звонила ему? Может, хоть под конец вспомнила о сыне? Теперь не узнать.
        Он ведь и из дома-то ушел из-за нее. Она привела ему отчима, с которым он так и не сумел ужиться. Отчим был полной противоположностью отцу. Отец всегда учил сына говорить то что думаешь, вступаться за слабых, особенно за женщин. Отчим же казался насквозь фальшивым. Сергей подозревал, что к матери он прибился из-за квартиры - был на несколько лет ее моложе. С ним мать и к бутылке пристрастилась, хотя пьянство дам определенно не красит. Не сказать, что совсем спилась, но до этого уже недалеко оставалось, когда настал судный день. И этого отчиму простить Сергей не мог. Хотя теперь, по прошествии стольких лет, стал задумываться - может, нужно было быть гибче? Он пытался заступаться за женщин, но заветы отца не всегда годились в новой жизни - задним числом Истомин начинал иной раз сомневаться, что некоторых бедняжек стоило спасать. Взять, например, ту же Кошку. Ну ладно, с ней он никогда не встречался, только рассказы слышал. А вот та, которую он отбил у бандитов, Ксюха… может, обошлось бы меньшей кровью, если бы, услыхав тогда ее крик в туннеле, он прошел равнодушно мимо.
        Первое время в подземке Сергей был оглушен, раздавлен своими потерями. Потом начал понемногу привыкать - почти у всех, кто был рядом, были свои трагедии, на этом фоне его горе не выглядело чем-то исключительным.
        Он чувствовал даже странное облегчение оттого, что никто из окружающих не знал его и что больше судьбе нечего было у него отнять. Бывало, люди встречали знакомых, чудом уцелевших, а он никого так и не встретил. Потому-то он стал одним из первых, кто начал подниматься на поверхность, - терять ему было нечего, смерть не особо пугала. Его храбрость вскоре оценили и стали его уважать. Правда, одновременно заметили и некоторые странности и посмеивались над ним - он, не боявшийся выходить на зараженную, смертельно опасную поверхность, проявлявший там, наверху, чудеса выносливости, иной раз вздрагивал от внезапного звука, ежился от малейшего сквозняка, от дурного запаха. «Ну, ты, брат, прям принц Датский», - сказал ему как-то один коллега не то с одобрением, не то с осуждением. Так это и прилипло к Истомину, и теперь все знали его как Датчанина. Напарники, суровые и немногословные, чувствовали, что он не так прост, что многие свои мысли он скрывает от них, но по большей части относились к этому с тактом, с уважением. На поверхности он чувствовал себя в своей тарелке, его не пугали встречи с хищниками, он
не боялся заблудиться. Внизу он большую часть времени пил, не заботясь, долго ли он так еще продержится. Вокруг бушевали какие-то войны: Рейх воевал с Красной линией, Ганза завоевывала колонии, Красная линия воевала со всеми, Полис не воевал ни с кем - Сергея все это не касалось, его не интересовала политика. Только удивляло, что люди до сих пор не могут угомониться.
        А потом он встретил Машу, и с ней все сложилось как надо. Она подарила ему несколько самых счастливых лет его жизни. Когда разразилась Катастрофа, ей было десять, и она еще помнила, каким прежде был верхний мир. Когда им довелось встретиться, ей шел уже девятнадцатый год. Она работала санитаркой в госпитале на Таганке, не гнушаясь самыми тяжелыми больными. Красавицей ее назвать было трудно - была она несоразмерно худа, лицо имела лошадиное, передние зубы у нее выступали слегка, - но ему это даже нравилось, у нее вид из-за этого был словно бы удивленный. Она так и удивлялась всему вокруг. Любимое ее слово было - «представляешь». «Представляешь, вчера нам принесли мужика, которого чуть не унесла вичуха. Изодранный весь. Врач думал - не жилец, а он, похоже, выкарабкается. Представляешь, на Кузнецком мосту живут кузнецы, а на Новокузнецкой - бандиты». Кожа у нее была смугловатая, такую называют оливковой, волосы темные, чуть вьющиеся. Она стриглась коротко, чтоб вши не заели вконец.
        Он был поражен тем, как похоже они смотрят на жизнь. Маша тоже восприняла то, что случилось, как наказание людям за глупость. Но не падала духом и ухитрялась ободрять и поддерживать остальных. Она даже несколько раз поднималась с ним наверх. Он уже почти было помирился с жизнью.
        Потом ее стало тошнить по утрам. Он уговаривал ее не ходить на работу в госпиталь. Но она не хотела оставлять больных. И от кого-то подцепила инфекцию. Все случилось очень быстро. Она сгорела в считаные дни. Маша не очень боялась умирать, ей только жаль было оставлять его опять одного. И еще она не хотела лежать под землей. «Обещай мне», - шептала она из последних сил, и он поклялся ей, что так не будет. Когда все закончилось и он осознал, что никогда уже она не откроет глаза, не улыбнется ему, он сам отнес ее хрупкое, почти невесомое тело наверх. Ему побоялись возражать. Там, неподалеку от метро, в сквере, найдя подходящее место, он устроил погребальный костер, едва не спалив заодно весь сквер. Наверное, местные мутанты надолго запомнили тот день, когда им пришлось в страхе бежать с обжитой территории. Человек вновь показал им, кто здесь на самом деле хозяин. Но ночь прошла, и пришлось ему возвращаться обратно. Теперь он оставил всякую надежду на то, что жизнь наладится, хотя ходившие о нем романтические легенды способствовали усиленному интересу к нему со стороны прекрасного пола. Он ни на кого
не обращал внимания, разве что наведывался к Кармен в тех редких случаях, когда ему хотелось немножко тепла. Кармен была - «свой парень», она ни о чем не расспрашивала. И нередко он платил за ночь - он мог себе это позволить, - а потом просто засыпал возле нее. И она с удовольствием отсыпалась рядом с ним.
        - Эй, приятель, - сказал бармен. - Ты поаккуратнее с дурью. У меня приличное заведение.
        «Надо пойти к Кармен. Она все поймет. Ей не нужно ничего объяснять».
        Глава восьмая
        Датчанин. Болезнь
        Кармен глядела на спящего. «Что с ним делать? Мне надо работать, а он валяется тут. - Она обшарила его карманы, нашла несколько пулек, сморщилась, соображая. - Ладно, он может оставаться здесь до вечера, а потом пусть проваливает. При всем хорошем отношении к нему я не могу терять клиентов, а то не успеешь оглянуться, как найдут мне замену, на мое место очередь стоит. И я не позволю никому сломать себе жизнь. Тем более Датчанин, похоже, уже спекся. Он ничего не соображает, вряд ли сможет теперь ходить наверх. Конченый человек. А мне еще жить. Надо его убрать отсюда - но как? Сам уйти он не может. Просить охрану, братков, чтоб выкинули? Не годится. Надо что-то придумать».
        Она выглянула из палатки - и точно, тощая девчонка в драной майке маячила, как обычно, поблизости.
        - Эй, малая, - окликнула ее Кармен, - поди сюда.
        Та с готовностью подошла - уже не дичилась.
        - Все следишь? - со вздохом поинтересовалась женщина. Муся фыркнула, но та невозмутимо продолжала: - Зря твоя хозяйка бесится. Не меня ей надо бояться. У него другая есть, он ее прячет.
        - Откуда знаешь? - навострила уши девчонка.
        - Оттуда. Доложили. Сама-то я здесь недавно работаю. До этого с матерью скитались, подыхали с голоду. Гнали нас отовсюду. Повезло - здесь меня в бордель взяли. Тоже работа нелегкая, но надо же с чего-то начинать. - Кармен снова вздохнула. - Ты позови ее, скажи - пусть забирает сокровище свое, коли оно ей надо. Сил у меня больше нет - с ним возиться.
        Муся, запыхавшись, ворвалась в палатку.
        - Тебя Кармен просила зайти.
        - Зачем? - удивилась Ника, приподнимаясь.
        - Сказала, чтоб ты чего-то забрала у нее.
        Изумленная девушка застегнула как следует огромную рубаху, влезла в мешковатые штаны, нацепила на ноги тапки и выбралась из палатки. Далеко идти не пришлось - Кармен словно караулила ее.
        - Слышь, - без предисловий перешла она к делу, - может, заберешь его от меня? Он вообще никакой, а оставить его я не могу, мне работать надо. Если работать не буду, меня Лёха прибьет.
        И, поскольку ошеломленная Ника молчала, деловито продолжила, расценив ее оторопь как согласие:
        - Я сейчас кого-нибудь на помощь позову - чтоб перетащили.
        Двое братков, пересмеиваясь, дотащили Датчанина до палатки Ники - голова его безвольно моталась, лицо было бледным. Девушка растерянно смотрела на сталкера. «И что теперь делать? Вот оно, мое сокровище - наконец, принадлежит мне безраздельно. Да только еле дышит. Надежда и опора. - Она попробовала напоить его - вода выливалась изо рта. - Спит он или без памяти? Как его лечить?»
        Ника сидела над ним, плакала, трясла за плечо. Наконец, открылись его мутные глаза:
        - Сходи к травнице, Оксе. Ее все знают, - прохрипел Сергей не своим голосом. - Покажи это, - он что-то сунул ей в руку, - скажи, от Датчанина. Скажи, отравился он. Пусть даст чего-нибудь.
        Ника разжала ладонь, посмотрела на металлическую фигурку какого-то животного с рогами, позеленевшую от времени.
        Травница Окса жила на Третьяковке. Ника решила Мусю оставить с больным, но девчонка так боялась, что сталкер начнет просить каких-то таблеток, ругаться, что пришлось думать - кого дать ей на подмогу. Потом пришлось дожидаться попутчика до Третьяковки - Ника старалась без нужды не ходить по туннелям в одиночку. На Третьяковке ей сказали, что травница обосновалась на отшибе, в подсобке туннеля недалеко от блокпоста, но иногда приходит на станцию за едой. Пока Ника, изнывая от беспокойства за оставленного больного, соображала, ждать ли ей или сразу идти искать жилище старухи, какой-то мальчишка дернул ее за рубаху:
        - Вон травница.
        Стройный силуэт, закутанный в бесчисленные платки. Ника догнала женщину, тронула за плечо. Та рывком обернулась, блеснули глаза из-под платка:
        - Что надо?
        - Меня Датчанин послал. Плохо ему.
        - Идем. - И женщина углубилась в туннель. Звук шагов эхом отдавался от стен. Нике стало не по себе.
        Дошли до узкой щели в стене. Травница протиснулась первой, окликнула Нику:
        - Ну, долго тебя ждать?
        Девушка с трудом, обдирая руки, пачкая одежду, протиснулась за Оксой. Попала в небольшую комнату. Травница уже успела зажечь свечу, на полу лежали тряпки, одежда какая-то, старый ковер. Было почти уютно. По стенам и впрямь свисали пучки трав. Женщина уселась на пол, жестом предложила Нике садиться. Девушка протянула фигурку, которую дал ей Датчанин.
        - Ну, и что понадобилось от меня тому, кто ни в ком не нуждается? Или уже нуждается? - Травница пытливо уставилась на Нику. Та, как могла, описала состояние сталкера. Женщина поразмыслила, принялась крошить траву на неведомо откуда взявшийся клочок старой газеты. Ника краем глаза прочла: «…состоялся концерт, посвященный…», сама не замечая, что произносит это вслух. Травница хмыкнула:
        - Грамотная. Надо же. Я тоже была грамотной, и молодой была когда-то. А что толку? Ты откуда такая будешь? Хотя можешь не говорить, и так вижу. Ты из детей Вечно Живого, которые выбрали себе знамя цвета крови - и все еще не насытились ею. Значит, ты теперь с ним?
        - Нет, я просто… Он заболел. И я…
        - А ты его не жалей. Ты себя пожалей, - перебила ее травница, продолжая что-то крошить на лист газеты. - Он своими сомнениями тебя изведет. Всю жизнь тебе отравит.
        - Откуда вы… знаете?
        Та, не отвечая, протянула ей несколько бумажных кульков.
        - Вот это будешь давать ему каждый день, заварив две щепотки на стакан кипятка, вместо чая - столько, сколько сумеет выпить. Вот это - раз в день, не перепутай. Так, погоди-ка. - Лицо ее стало отрешенным. Она сжимала в кулаке фигурку, которую Нике дал Датчанин. Потом глубоко вздохнула.
        - Так я и думала. Бес к нему привязался. Это из-за грибов. Он сам открыл бесу дорогу, дурак. Если съесть слишком много грибов определенного вида, они начинают управлять тобой. Ты теряешь волю, рассудок… а вскоре - и жизнь.
        - Какой бес? - робко сказала Ника.
        - Не все ли равно, как он себя назовет. Их много, и каждый только и ждет удобного случая.
        - И что теперь будет? - неуверенно спросила девушка, воспитанная атеисткой, но давно уже убежденная в существовании потусторонних сил.
        - Кто ж его знает? Справиться с бесом он должен только сам. Но он слаб. Бес может его одолеть - и тогда Датчанину конец. Ты можешь побороться за него - если будешь все время рядом. Травки ему нужно давать три раза по семь дней. А потом нужно, чтобы месяц он в рот не брал грибов. Ты понимаешь меня? Я говорю не о тех грибах, из которых делают чай и варят похлебку. Если продержится месяц - организм очистится. Если не сможет, тогда… - она выразительно развела руками.
        - Как же его удержать? - в отчаянии спросила Ника.
        - Не знаю. Думай сама. А вот это - мой тебе подарок, - женщина протянула что-то, плотно завернутое в бумагу.
        - Что это? - удивилась Ника.
        - Это для того, чтобы быть красивой. Когда захочешь наверняка к себе привязать кого-нибудь - завари и выпей. Смотри только, не перепутай, - строго прикрикнула травница. - Больному не дай. А, впрочем… невелика будет потеря, - пробормотала она уже так тихо, что девушка не разобрала. Ника благодарно кивнула. А травница все продолжала бормотать, перебирая сухие стебли:
        - Вот это - для памяти, это - для красивых снов, это - для быстрого исцеления ран… Хочешь, купи еще что-нибудь себе.
        - А можете мне погадать? - неуверенно спросила Ника, сжимая в руке сверточек. Пулек у нее уже почти не осталось, и она раздумывала, на что лучше истратить последние. Ни воспоминаний, ни красивых снов она не хотела, а вот если травница и вправду могла видеть будущее, девушке очень бы хотелось его узнать.
        - О чем же ты хочешь знать? О судьбе метро? Мальчик, который должен все спасти - или погубить, - уже скоро отправится в путь, но если встретишь, ты не узнаешь его. И чем все кончится, никто пока не знает. А что до тебя - у тебя все на лице написано. Да только не думай, что ты самая умная и что тебе удастся то, что не получилось у меня. Если б моя жизнь сложилась иначе, разве пряталась бы я теперь от людей? Я тоже была молода и красива, а теперь - смотри.
        Она откинула платок, и Ника еле сдержала крик. Лицо женщины пересекал чудовищный шрам, один глаз почти вытек, в волосах блестели седые пряди.
        - И все это из-за него. Одно его слово… и все было бы иначе. Впрочем, ты, видно, совсем не дорожишь своей никчемной жизнью, раз связалась с ним. На нем - проклятие. Почти все его женщины умирают.
        - Откуда вы знаете? - пробормотала Ника.
        - Сам мне рассказывал, - нехорошо усмехнулась травница. - Не боишься, что и тебя уморит? Или до тюрьмы доведет?
        - Я ему никто, - горько сказала Ника. И от травницы эта горечь не укрылась.
        - Что ж, лечи его… но помни мои слова и не забывай о моем подарке. Чувствую - придет день, когда ты мне скажешь «спасибо», - хихикнула женщина.
        И некоторое время смотрела Нике вслед, бормоча себе под нос:
        - Каждая девушка хочет быть красивой… для своего дружка. Вот и ты захочешь… рано или поздно… рано или поздно…
        Датчанин бредил. И уже не соображал - где сон, где явь. Рушились горы, вспыхивало пламя. Крутился шаманский бубен. Звучал голос, такой знакомый, но слов не разобрать было, одно только монотонное «О-о-о». Из моря деловито выбирался долговязый длинноногий птицеголовый бог, спотыкаясь на кучах гальки. А потом появлялось лицо в темных очках - суровое, бесстрастное. И светящийся амулет - странная фигурка с растопыренными руками. «Это я на концерте, - соображал он. - А Соня где? Она ведь была со мной». Но вместо олененка Бэмби на него таращились жуткие зеленые глаза с поросшей серой шерстью хари. Такие странно человеческие глаза. И раздавался свистящий шепот: «Пус-с-ти!» - почему-то со знакомыми интонациями Левши.
        Потом привиделась Яуза. Что-то белело в волнах. Датчанин пригляделся и увидел, что по воде плывет Соня. Пышное белое платье надулось колоколом и удерживало девушку на воде. А она перебирала в руках какие-то веточки. Подняла голову и улыбнулась ему. Вдруг позади нее из воды высунулось черное щупальце. Он хотел крикнуть, но горло перехватило. И она, продолжая улыбаться, стала погружаться под воду, словно что-то тянуло ее вниз. Напоследок Соня успела еще раз ему улыбнуться - и темная вода поглотила ее. Он застонал.
        А потом он увидел лицо. И не сразу понял, чье, но определенно знакомое.
        - Привет, - сказал ему парень с челкой, падающей на лоб, поправляя волосы. Запястье парня украшали несколько фенечек.
        - Ты кто? - прохрипел Датчанин.
        - Можешь звать меня Диджеем.
        - Чего тебе надо?
        - Фу, как грубо, - усмехнулся парень. - Я ведь не спрашивал, чего тебе надо было, когда ты вломился в мое жилище.
        И тут Истомин с ужасом понял: это лицо он видел на фотографии в разграбленной квартире. Тогда, когда водил на поверхность этих двух искательниц приключений. Вывел-то он двух, а обратно вернулся с одной. Вторая так наверху и осталась. И сталкер успел еще удивиться - женщина, которую он погубил, не удосужилась явиться ему в кошмаре, зато неизвестный парень так врезался в память.
        - Тебя нет, - выдавил сталкер. - Ты - мертвый.
        - А это - как посмотреть, - усмехнулся парень. - Знаешь, Москва полна призраков. Настоящие шаманы не умирают совсем - от них непременно что-то остается, какая-то сущность. Я, конечно, не был волшебником, только учился. Но в астрал выходить случалось. Вот так вышел однажды - и не вернулся. Строго говоря, возвращаться-то было уже некуда. Так вот и завис. Да тут со мной еще немало народу болтается. Ну, не всем это дано, конечно, - остаться, некоторые сразу в пепел превратились.
        - Уйди, - прохрипел сталкер.
        - Это почему? - возмутился парень. - Вы пришли ко мне, как к себе домой, взяли мои вещи, а я теперь - уходи? Неужели тебе не интересно, как я жил? А ведь неплохо жил. Машина у меня была, катал любимую девушку. Девушка-то как раз успела в метро. И жила там… целых два месяца. Как она погибла - рассказывать неинтересно. В общем, еще неизвестно, кто кому должен завидовать.
        - Отстань, - взмолился Датчанин. - И без тебя тошно.
        - Так и быть. Уговорил. Ухожу, - усмехнулся парень. - Но не прощаюсь. Я еще вернусь.
        - Бредит, - сказал рядом чей-то голос.
        Потом Датчанин увидел над собой другое лицо, и не сразу понял, что очнулся. Женщина с волосами, рассыпавшимися по плечам, с набеленным лицом, в пышном платье, склонилась над ним, тряся бусами.
        - Маргарита Валуа, - церемонно представилась она, поймав его взгляд. - Можно просто Марго.
        - О как? Неужели? Ну, тогда я - Эддард Старк из Винтерфелла, - хмыкнул он. - Рад знакомству, леди.
        - Не-ет, ты не хранитель Севера. Меня не обманешь. Я тебя знаю. Ты - Черный принц, - погрозила она ему.
        Сознание понемногу возвращалось. Он вспомнил, что мельком уже видел ее здесь. Заметил, что платье ее - все в пятнах, волосы слиплись. Почувствовал тяжелый запах. Это была местная юродивая. Что ж, на долю женщин в подземке выпало немало тяжелого и страшного, и не все это вынесли. Каждая сходила с ума по-своему. Кто-то буйно, как Кошка, отмечая трупами врагов свой путь. А кто-то - тихо.
        - Я дам тебе цветов, мой господин, - бормотала тем временем помешанная, протягивая ему клочья мха. - Вот это - от головы, это - от сердечной тоски.
        - Попить лучше дай, - перебил он.
        Сразу же неведомо откуда взялась кружка с травяным чаем, слегка остывшим. Сергей отхлебнул, поморщился.
        - Что за дрянь?
        - Пей. Пей, это поможет, - быстро проговорила неизвестно откуда взявшаяся девушка в мешковатой одежде. У девушки этой были острые черты лица, а в ушах покачивались сережки в виде морских коньков - более приметные, чем она сама. - Это - травы настоящие, не думай. Наверху, в чистом месте, в полнолуние собраны. Их та тетка дала, к которой ты меня посылал. Окса.
        Лицо девчонки он помнил, но смутно. И никак не мог понять, при каких обстоятельствах они раньше с ней встречались. «Неужели я ее тоже наверх водил? И как же, черт возьми, ее зовут? Вот так, в лоб спросить - неудобно. Она так смотрит, будто мы сто лет знакомы». Он попытался повернуть голову - спина тут же отозвалась болью. Но кое-как ему удалось оглядеться - и он сразу понял, что находится не у Кармен. В полумраке, царившем в палатке, Сергей заметил свисающего с потолка на веревочке грязного игрушечного медвежонка, от которого веяло антисанитарией и уютом. Подушка под головой была какой-то шероховатой - Датчанин скосил глаза и увидел пеструю вышивку. «Где это я? Видимо, хозяйничает здесь эта девчонка? Ну и зачем она меня сюда притащила? Мало ей своих трудностей, что ли? Ладно, - подумал он, - будем решать проблемы по мере поступления».
        - Ты у травницы была? - спросил он незнакомку. - Ну и как она?
        - Злилась, кажется, - неуверенно сказала девушка. - Какая-то она недобрая, эта Окса.
        - Раньше у нее было другое имя, - рассеянно пробормотал сталкер. - Может, не стоило мне посылать тебя к ней. С ней поаккуратней надо.
        - Никита Станиславовна, - прогундосил сбоку голос той, набеленной, - я вам пока больше не нужна?
        - Нет, спасибо, я скажу потом, надо ли еще приходить, - и девчонка сунула что-то в руку тетке. Та, расплывшись в благодарной улыбке, поспешила выйти из палатки. Датчанин отметил про себя, что девчонка с чудным именем Никита не похожа на шлюху - ни по виду, ни по разговору. Родители ее, кто бы они ни были, научили дочку правильно разговаривать с людьми.
        - Какое у нее было имя? - тем временем, спросила девушка, повернувшись к нему.
        - Неважно, - пробурчал Датчанин. - Скажи, пожалуйста, мне тоже называть тебя Никитой?
        Девчонка прыснула.
        - Можно Никой, - фыркнула она. - А откуда ты знаешь травницу?
        - Кто ж ее не знает? Но я стараюсь без крайней нужды к ней не обращаться.
        Ника не поняла, зачем тогда сталкер послал ее к ведьме. Наверное, это и был тот самый крайний случай. Но про подарок травницы девушка решила умолчать. И приберечь его до тех пор, пока Датчанин не придет в себя окончательно - тогда, может, он и сумеет оценить ее красоту.
        - Долго я тут валяюсь? - спросил сталкер.
        - Я не считала, сколько раз день сменялся ночью. Кажется, больше десяти раз.
        - Ничего себе. И что со мной было?
        - Ты метался все время, бредил. Что-то бормотал все время про трехрукого шамана. Кто такой шаман?
        - Ну, знахарь такой. Лекарь. В бубен бьет, с духами общается, болезни лечит.
        - В бубен?
        - Ну, барабанчик такой маленький.
        - Так может, тебе найти такого? - задумалась девушка. - Где его искать? Может, он сделает так, что тебя от этой заразы отвернет?
        Истомин нахмурился. Девчонка явно лезла не в свое дело. Но все-таки она его спасла, хоть он ее об этом и не просил. Потому он не стал читать ей отповедь, да и сил у него на это не было. Он, не отвечая, отвернулся, закрыл глаза - и тут же провалился в сон. Но этот сон был спокойный, глубокий, без жутковатых сновидений.
        Когда Датчанин проснулся в следующий раз, то даже почувствовал что-то похожее на голод. На этот раз Сергей быстро вспомнил, где находится. Повернул голову - увидел в полумраке палатки чьи-то светящиеся глаза. Потом разглядел и белобрысую девчонку, все лицо которой было в подживающих царапинах. Сталкер не сумел бы определить точно, сколько ей лет - она была щуплая, тщедушная, и могло показаться, что ей нет и шести, но глаза выдавали, что она куда старше. Незнакомка сидела, обхватив руками колени, и молча глядела на него. Увидев, что он не спит, наклонилась ближе.
        - Дать тебе пить?
        И возле его губ опять оказалась кружка с травяным настоем. Он жадно выпил его до дна, а потом спросил:
        - Тебя как звать?
        - Муся.
        - Еда-то есть у вас? Ты не думай, я за все рассчитаюсь, когда поправлюсь.
        - Сейчас Ника придет, принесет, наверное, - сказала девчонка. - А правду говорят, что ты был в этой… ну, этой… вроде аптеки, только там книги?
        - В библиотеке? Ну и что? Я там и в прежней жизни бывал, - хмыкнул Датчанин.
        - Когда те, которые внутри сидят, были еще как люди?
        - Давай не будем об этом. Откуда мне знать, кем они прежде были?
        Девчонка нехотя замолчала - видно было, что вопросов у нее полно, и дай ей волю - наговорила бы кучу глупостей.
        - А что это за тетка в прошлый раз тут сидела? Ну, такая… - и сталкер неопределенно повел руками вокруг себя. Девчонка, как ни странно, поняла.
        - А, это Ритка Коновалова. Она того… - и белобрысая выразительно постучала себя по лбу. - Ее зовут с больными сидеть. Только это она и может. Ника ее называет «безумная Гретхен».
        «Надо же, а девчонка-то эта, Никита, не так проста, как кажется, - подумал сталкер. - Кое-какие книги читала в детстве, и неплохие. У того, кто ее растил, явно был хороший вкус. Если, конечно, это прозвище она сама придумала».
        Тут - легка на помине - в палатку заглянула Ника. И явно обрадовалась, увидев, что он очнулся.
        - Лучше тебе? - спросила она.
        - Ага. Я бы съел чего-нибудь.
        - Супчика грибного, да? Сейчас принесу.
        Она умчалась и вскоре вернулась с двумя дымящимися мисками - одну протянула ему, другую принялась опустошать вместе с белобрысой.
        Наевшись, Датчанин впервые за долгое время почувствовал себя сносно.
        - Я тебя что-то плохо помню, - сказал он Нике. - Ты разве из местных?
        И тут же подумал, что девчонка может на него обидеться - получится, что он ее просто раньше не замечал. Но она смутилась отчего-то.
        - Я с Красной линии, - сказала она тихо.
        Датчанин хмыкнул.
        - И какими же судьбами занесло тебя в этот вертеп?
        - Моего папу забрали. Как врага народа, - еще тише прошептала Ника. - Но это ошибка. Когда разберутся, его отпустят. А пока разбираются, мне лучше в другом месте побыть.
        Истомин вскинул брови: «Место можно было, наверное, выбрать и поудачнее. Впрочем, кто знает, какие там у нее обстоятельства».
        - Ну, и как тебе после Красной линии здешний бедлам? - поинтересовался он.
        - Тут тоже люди, - насупилась она. - И сам-то ты тоже здесь.
        - Ну, я то здесь, то там. Надоест - уйду.
        - Я тоже.
        - Значит, живешь сама по себе. И чем же зарабатываешь на грибную похлебку?
        Она снова смутилась. «Неужели все-таки шлюха? Да нет, не похоже. К тому же они-то как раз своего занятия не стесняются».
        - Торгую кое-чем, - нехотя ответила она наконец, почему-то кинув выразительный взгляд на белобрысую. И увидев его ироническую улыбку, вспыхнула снова:
        - Нет-нет, это не то, что ты подумал.
        - А я вообще-то ничего такого и не думал, - соврал он. - Это кто - сестра твоя?
        - Сестра, - односложно ответила Ника.
        - А меня ты зачем к себе взяла? Нет, ты не думай, как только поправлюсь, я с тобой расплачусь… Просто интересно.
        Ника молчала, щеки ее пылали. «Неужели все-таки влюбилась? Только этого не хватало», - подумал он, а вслух наигранно бодро произнес:
        - Ладно, это тебе, безусловно, зачтется. Плюс к карме.
        - Что? - спросила она непонимающе.
        - Неважно. Спасибо тебе за то, что спасла.
        «Зачем, правда? - подумал он про себя. - Помер бы тихонько - вряд ли кто заплакал бы. Маши нет, некому больше обо мне плакать. Хотя нет. Эта девочка горевала бы. Удивительно - как это у них быстро получается. Раз - и влюбилась, даже не зная толком, что я за человек. А я, конечно, очень признателен, что она спасла мою никчемную жизнь, хотя я ее об этом не просил. Но теперь вот даже не знаю, о чем говорить с ней».
        - И вы вот так одни живете, девчонки, и вас никто не обижает? - спросил он.
        Ника покачала головой. Она не стала говорить, что заручилась дружбой Лёхи Фейсконтроля при помощи разных подношений. А того, кто находился под покровительством Лёхи, на Китае трогать не смели. Но рассказывать об этом она пока не стала.
        Как ни странно, сталкер ей поверил. Она не выглядела забитой, держалась настороженно, но независимо. Хотя можно было догадаться, что эту независимость иной раз ей приходилось отстаивать. В нем шевельнулась даже симпатия к этой девочке - судя по всему, она была не робкого десятка.
        - Когда совсем поправлюсь, пойду наверх, - сказал он. - Что тебе оттуда принести?
        Она сначала покачала головой - ничего, мол, не надо. Но он настаивал. И тогда она смущенно пробормотала:
        - Яйцо.
        Сначала он не понял. И в голове мелькнуло: он карабкается к гнезду вичухи, пытаясь похитить ее кладку, а разгневанная хозяйка гнезда пикирует на него с криком, выставив когти. «Ай да попросила. Ничего себе тихоня. Да нет, наверное, я ослышался».
        - Прости, я не понял, - сказал он. - Повтори еще раз.
        - Яйцо с игрушкой.
        Он расхохотался. И никак не мог остановиться. На лице Ники сменялась целая гамма чувств - от обиды и недоумения до такого же веселья.
        - Киндер-сюрприз, что ли? - На душе у него впервые за долгое время вдруг стало легко.
        - Вроде да. Оно открывается, а внутри игрушка.
        - Там же шоколад уже несъедобный давно, - хмыкнул он.
        - Мне не для еды. Я их собираю.
        И Ника, достав жестянку, в которой когда-то, видимо, хранился чай, показала сталкеру свои богатства - несколько пластиковых фигурок животных, еще каких-то мультяшных персонажей. Девушка перебирала их с таким видом, будто это были настоящие сокровища. Эта жестянка кочевала с ней давно, Ника прихватила ее с Красной линии в числе самых дорогих вещей. Они с девчонками увлекались там коллекционированием таких фигурок, выпрашивая их у родителей, отыскивая на прилавках. Когда попадались одинаковые, можно было поменяться с кем-нибудь. Ника сначала боялась их показывать даже Мусе, но потом убедилась, что у девчонки к ним интерес другого рода - она пыталась изобразить их на клочках бумаги, а не стянуть.
        «Удивительно, - подумал Датчанин, - как угадали производители. Искусственные яйца с пластмассовыми эмбрионами до сих пор занимают умы маленьких - и больших - детей».
        - Ладно. Поищу, - отсмеявшись, пообещал он.
        С тех пор Датчанин пошел на поправку. Как ни странно, он давно не чувствовал себя так спокойно. Просыпаясь среди ночи, он слышал дыхание Ники, сопение Муси - и засыпал снова. Иногда он разговаривал с девушкой - расспрашивал о порядках на Красной линии. А ее интересовало, что делается наверху, - и он терпеливо отвечал на ее вопросы. Она казалась ему неглупой - тем удивительнее было, что она верила в Черного Машиниста, во всех этих призраков, которыми пугали вечерами у костров досужие люди. Зато она, как оказалось, знала много такого, о чем он раньше никогда не слышал. Например, он не знал, как относиться к ее рассказу о том, что по подземельям шныряют полуголые дикари - дети Червя, - способные одним взглядом, равно как и отравленными колючками из трубок, остановить любого. Ему случалось слышать, что иногда люди бесследно исчезали, а кого-то находили иной раз скрюченным и одеревеневшим. Но он так и не мог решить для себя - действительно ли существуют какие-то одичавшие люди, скатившиеся почти до уровня животных, или это проделки каких-нибудь Невидимых наблюдателей, о которых тоже любили шептаться в
метро.
        Он рассказывал Нике, как хорошо наверху летом, когда все цветет и зеленеет. Да и зимой, в общем, тоже было неплохо. А раньше было еще лучше, потому что не приходилось опасаться монстров. И не было нужды цеплять на себя противогаз, можно было дышать полной грудью. И на поверхности можно было находиться не только ночью, но и днем. Нет, ночь, конечно, тоже прекрасное время, но в темноте многого не разглядеть.
        - Я все равно не понимаю, как можно ходить наверх, - говорила Ника. - В туннеле хотя бы по бокам есть стены. На тебя могут напасть спереди или сзади. А сбоку не могут.
        - Могут еще сверху или снизу, - хмыкал сталкер. - Разве ты не слышала о гигантских червях, которые утаскивают людей под землю?
        У Ники глаза делались круглыми от страха.
        - А почему ты говоришь, что раньше не было чудовищ? - спрашивала она. - Я вот читала одну книгу про дочь короля - там были.
        - Что, ее унес трехголовый змей?
        - Нет. Она сама была чудовищем. Ее, кажется, прокляли в детстве, и она вроде как бы умерла, но не совсем. По ночам вставала из гроба и убивала людей, пила их кровь. И вот один колдун взялся ее расколдовать. Она и его хотела загрызть, но он успел ее спасти, и она стала обычной девочкой и ничего не помнила. Все это называется - магия.
        Датчанин задумался: «Трудно понять, какая именно книга ей попалась - может быть, даже сказки Андерсена. А может, повести Гоголя. Нет, с панночкой, кажется, все кончилось плохо - значит, скорее всего, что-то другое».
        - Все это называется - фэнтези, - сказал он. - Это раньше люди придумывали себе страшные сказки, чтобы пощекотать нервы на сон грядущий. Наверное, оттого, что им чересчур спокойно жилось. А может, наоборот, - чтобы отвлечься от тревоги за будущее. Сочиняли, как здесь, про Мамочку и Черного Машиниста. А сказка возьми, да обернись былью.
        - Значит, Черный Машинист - это тоже может быть правдой?
        Датчанин не знал, что отвечать. Ника иной раз ставила его в тупик со своей бесхитростной логикой. В то же время иногда ему казалось, что она видит самую суть вещей, не отвлекаясь на мелочи. Когда идешь по туннелю в одиночку, любой бомж может сойти за Черного Машиниста, любая нищенка - за Мамочку. Детей пугали этими призраками, как раньше пугали Бабой-ягой, чтобы они не вздумали убегать от взрослых в неизвестные места, где их могла караулить опасность. И не все ли равно, какой лик был у этой опасности - иногда реальность оказывалась страшнее самого жуткого вымысла.
        Иногда Ника куда-то исчезала, оставляя его на Мусю. У нее это называлось - делать дела. Когда возвращалась, приносила еду. Датчанин корил себя за долгий отдых - надо было вставать на ноги и расплачиваться за ее гостеприимство.
        Он уже иногда выходил из палатки - размяться. Как-то столкнулся с Кармен.
        - Надо же, оклемался, - приветствовала она его. - Ну, как разбогатеешь - заходи.
        - Посмотрим, - буркнул он.
        - Те чё, обиделся, что ли? Ну прости, ты ж понимаешь - ничего личного. Работа не ждет.
        - Ну, иди, работай, - кивнул он. - Перевыполняй норму.
        Вскоре он почти совсем пришел в себя. Но одновременно начало возвращаться то противное сосущее ощущение пустоты, когда казалось, что чего-то не хватает. Датчанин знал это ощущение и боялся его. Он-то думал, что с прежней зависимостью покончено навсегда. Но теперь оказывалось, что нет.
        И один раз он не выдержал. Нашел знакомого поставщика и в долг попросил у него дозу. На душе сразу полегчало, внутри стало тепло. «В сущности, все складывается неплохо, - думал он. - Не сегодня - завтра пойду наверх, потом рассчитаюсь с девочкой. А дальше… а дальше посмотрим».
        Но когда Ника увидела его таким - благодушным, с расширенными зрачками, - она в отчаянии разрыдалась. Она таких повидала немало и знала, чем рано или поздно кончают те, кто подсел на «веселые» грибочки.
        - Что ты сделал? Как ты мог? - кричала она. - Травница сказала, что если ты месяц выдержишь без грибов, то больше их не захочешь! Тебе надо было продержаться совсем немного!
        Честно говоря, для Ники месяц был очень относительным временным понятием. Она пыталась считать дни, рисуя палочки угольком на листочках, но листочки то и дело терялись, и она сама точно не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она первый раз дала сталкеру настой Оксы. Знала только, что месяц - это очень долго.
        Датчанин сперва изумленно уставился на нее - рассердился, что девчонка решила учить его жить. Но потом принялся ее утешать:
        - Да ладно, не бери в голову. Мне иногда это нужно, чтобы расслабиться. Ничего со мной не будет.
        - Как - ничего? Да ведь ты уже от этого чуть не умер.
        - Может, лучше бы умер, - мрачно буркнул он. - Все равно не живу, а мучаюсь. И тебя мучаю.
        - А ты не мучай меня, - голос ее дрогнул.
        - Пойми, я не знаю, зачем жить. Хочется что-то сделать - но что? Отправиться, что ли, других выживших искать. Ведь есть и другие города - не верю я, что там все мертвы, а жизнь есть только в столице.
        - Какие города? - спросила Ника.
        - А вас в школе географии не учили?
        - У меня пятерка была, - обиделась она. - Я все знаю. Вот, слушай: на Динамо и Соколе живут свиноводы, на кольцевой - торговцы…
        - Не обижайся, но у вас была какая-то другая география. А что, по-твоему, за границами города, который наверху?
        Она задумалась, а потом уверенно сказала:
        - Лес.
        - А за лесом?
        - Ничего. Развалины и мертвые.
        - А я не верю. Знаешь, у холодного моря стоит - вернее, стоял раньше - город Питер. И там тоже есть метро. Я все хотел отправиться туда, поискать других выживших. Теперь, наверное, самое время. Ничто меня тут не держит.
        И увидел, как она дернулась.
        - Не обижайся, - торопливо сказал он, злясь на собственную бестактность, - я тебе очень благодарен.
        - Это ничего, не обращай внимания, - сказала она почти надменно. И он почувствовал чуть ли не нежность, глядя на ее усталое лицо. - Лучше скажи, где все-таки искать этого твоего шамана? Раз травница тебе не помогла, то, может, он сумеет вылечить? А то как ты пойдешь - больной?
        - Забей, - буркнул он. - Сам справлюсь. «А то ведь найдет, с ее-то упорством, - подумал он и даже развеселился. - Где-нибудь среди мутантов Филевской линии. Трехрукого и с крыльями за плечами».
        - Спасибо тебе, - уже серьезно сказал он. - Не думай, что я не понимаю, как тебе со мной было трудно. Вот приду в себя окончательно, начну работать - и расплачусь с тобой за то, что ты для меня сделала.
        Тут она вдруг всхлипнула.
        - Как ты можешь? Расплачусь? После всего, что у нас было?
        - Нет, я понимаю, что за твою заботу я твой должник навеки. - И тут до него дошло. - А что у нас было? - настороженно спросил он.
        Она потупилась. «Значит, он и этого не помнит. Не помнит, как горячими руками вцепился ей в плечи, словно только она могла его спасти, как, целуя, упорно называл Машей». Слезы покатились по ее щекам.
        - Ну, полно, не плачь, - утешал он девушку, а в голове крутилось почему-то: «После всего, что между нами было, я как честный человек должен…»
        Она, наконец, успокоилась.
        - Может, есть хочешь? - спросила неуверенно.
        Есть ему не хотелось. Но он кивнул.
        - Сейчас принесу, - она выбралась из палатки. Он смотрел ей вслед. Впервые за долгое время в голове прояснилось. И он вспомнил то, что так старался забыть.
        Машу тошнило по утрам. И однажды он понял, в чем дело. Она ликовала. А он был вовсе не рад.
        - Ты пойми, я не знаю, что от меня родится. Я столько раз ходил наверх. Я боюсь.
        - Значит, ты не хочешь ребенка?
        - Я не знаю. Просто боюсь.
        Эти разговоры повторялись чуть ли не каждую ночь. И однажды она не выдержала. Пришла бледная, легла, отвернулась лицом к стене, дышала тяжело.
        - Где ты была?
        - Неважно. Я сделала все, как ты хотел. Ребенка не будет.
        Он так и не узнал, к кому она обращалась. Может, к какой-нибудь знахарке. Врачи стали бы задавать вопросы, уговаривать. Такие у них были установки. Население метро и так неуклонно сокращалось.
        Она умерла на следующий день. Он отнес ее наверх. Запалил огромный костер для нее, и с тех пор ему стало все равно, что с ним будет. Тогда он и начал есть эту отраву. И ему почти удалось забыть. А теперь, когда в мозгах прояснилось, - вспомнил. Лучше бы он не вспоминал. Лучше бы Ника не пыталась вытащить его из этого омута. Ведь как только разделаешься с одной бедой, тут же начинают терзать другие.
        «Я виноват в том, что жена умерла. А теперь и эта девочка льнет ко мне. Хочет поймать в ту же ловушку. И все это кончится плохо - к гадалке не ходи. Она тоже захочет ребенка, а когда младенец родится мертвым или уродом, страдать будем мы оба. Я вообще больше не хочу ни к кому привязываться - это слишком больно. Смерть Маши меня почти доконала, еще одной такой потери я просто не выдержу. Почему жизнь так устроена, что едва к кому-нибудь привыкаешь, судьба тут же отнимает у тебя близкого человека? А в подземке жизнь человеческая вообще ничего не стоит, поэтому глупо прикипать душой к кому бы то ни было. Скольких я уже потерял? Сколько нитей, связывающих меня с жизнью, оборвалось? С едва знакомыми навек прощаться легче, с близкими - почти невыносимо. Значит, надо обходиться без привязанностей, не подпускать к себе никого. История не должна повториться. После всего, что у нас было, я как честный человек должен бежать от нее как можно скорее и как можно дальше для ее же пользы - чтобы не погубить и ее заодно. Я с собой-то не знаю, что делать - не хватало мне еще за эту дурочку отвечать».
        Ему быстро удалось убедить Нику, что он уже почти поправился. Она следила за ним неотступно - хотела помешать ему принимать грибной порошок. Пока Сергей лежал в беспамятстве, обыскала его вещи и выкинула остатки «дури». Но он знал, где взять еще.
        И однажды, ближе к вечеру, снова услал Нику к Оксе. Попросил еще трав - мол, те, что она принесла, помогают замечательно.
        Глава девятая
        Ника. Беда
        Ника вернулась только к утру. Знахарку она не застала - та куда-то отлучилась. А девушку вдруг будто толкнуло что-то - она заторопилась обратно. Распахнув полог палатки, Ника увидела только сладко посапывающую Мусю. Растолкала девчонку:
        - Где он? Я тебе велела следить за ним.
        Муся, оглядевшись и сообразив, что произошло, расплакалась. Ника выскочила, оглядываясь.
        - Кого ищешь? - спросил один из братков.
        - Датчанина. Ты не видел его?
        - Датчанин наверх ушел, - сказал подошедший Серега.
        - Как - наверх? - схватилась за голову Ника. - Он же еле ходит. У него же руки трясутся.
        - Да нормально он ходит. Надел химзу и ушел.
        Ника кинулась в палатку. И только тут ей в глаза бросился замусоленный клочок бумаги. Она с трудом разобрала корявые буквы:
        «Ушел в Питер. Не ищи. Спасибо за все».
        Ника села и, обхватив голову руками, тихонько завыла. Испуганная Муся сидела рядом, не решаясь заговорить.
        Впервые за долгое время Ника решила отправиться в Полис - может, там кто-нибудь знал, куда делся Датчанин. Мусю она брать с собой не стала, хоть та и глядела на нее умоляюще. Ника теперь почти не разговаривала с девчонкой, словно вымещая на ней свою обиду.
        Подарок травницы она продала знакомой девке, той самой Лауре с красными пятнами на лбу. Та, как только узнала, что у Ники есть травы, помогающие стать красивой, принялась умолять - мол, ей нужнее. Нике же было уже все равно - а лишние пульки не помешают.
        В Полисе про Датчанина тоже никто не слышал. При одном упоминании его имени брамины подозрительно косились на девушку и спешили уйти - будто она была заразная. Зато, разглядывая книжные прилавки, Ника вдруг увидела ту, рыжую, при встречах с которой на Красной линии обычно отворачивалась. «Как же ее зовут? Что-то такое, связанное с огнем. Искра, точно!» Рыжая молча смотрела на нее. Ника опустила голову. Она понимала - теперь рыжая вправе презрительно отвернуться от изгнанницы, дочери опального. «Почему она стоит, не уходит?»
        Улучив момент, когда в непосредственной близости от них никого не оказалось, рыжая, почти не разжимая губ, сказала:
        - Не вздумай возвращаться домой. У нас сейчас такое творится! Анархисты бронепоезд угнали с телом вождя. Всех сейчас трясут. А тебя - так вообще, только сунешься - заметут тут же.
        Ника хотела что-то сказать, всхлипнула. Рыжая еле заметно качнула головой, потом добавила:
        - Удачи!
        Отошла, и Ника видела, как она взяла за руку высокого, лысоватого человека и принялась показывать ему что-то, разложенное на складном столике торговца амуницией.
        Ника вернулась на станцию, втайне надеясь, что за время ее отсутствия Датчанин объявится. Но напрасно она надеялась. Увидев ее, Кармен спросила:
        - Ты как, не хочешь работать пойти? Вместо Лорки?
        Кармен постоянно то ли в шутку, то ли всерьез пыталась завербовать Нику в напарницы, а когда та отказывалась, честила чистоплюйкой. Ника уже привыкла, но на этот раз ей было не до шуток - она только вяло спросила:
        - А что Лаура? Уехала?
        Кармен кивнула.
        - Далеко уехала. Схоронили вчера.
        - Она ж вроде не болела?
        - Да так вот. В одночасье копыта отбросила. Синими пятнами вся покрылась. Лёха боится - думает, эпидемия.
        - Жаль, - машинально пробормотала Ника. Ей было не до того.
        Вскоре ее стало тошнить по утрам. Волосы лезли клочьями. Она думала, что подцепила какую-то болезнь, и старалась всячески скрыть это от окружающих. К больным в метро относились с подозрением. Но бледность скрыть не удавалось. Да и тошноту тоже - как тут скроешь, когда все живут на виду друг у друга? И однажды Кармен, приглядевшись к ней, сказала:
        - Слышь, ты не затягивай, к бабке какой-нибудь сходи.
        - К какой бабке? - вздрогнула Ника.
        - Чтоб ребенка выковыряла. Или есть такие травницы, питье составлять умеют, от которого скидывают.
        - Какого ребенка? - волосы у Ники встали дыбом.
        - Ты что, не поняла? Беременная ты. Я-то вижу, у меня глаз наметанный, - пояснила Кармен. - Да ты не переживай, дело житейское. Не ты первая, не ты последняя.
        - Я не хочу… к бабке, - пролепетала Ника, которая все еще не могла осознать, что с ней произошло.
        - Не хочешь - не надо, - понимающе произнесла Кармен. - К бабке и правда опасно. У меня так две подруги кровью изошли потом. Лучше к травнице. Или, когда родишь, отдай кому-нибудь. Младенцев, бывает, попрошайки берут себе. Правда, не кормят их. И те младенцы долго не живут.
        Ника судорожно икнула.
        - А на что тебе такая обуза? - спросила Кармен. - С голоду пропадешь. Не будь дурой. А если не секрет, кто счастливый папаша? Да ладно, тут и к гадалке ходить не надо. Но тогда тебе к травнице не идти надо, а прям бегом бежать. Потому как полбеды, что младенчик родится - а если он трехрукий какой-нибудь будет? Знаем, какие от сталкеров-то дети родятся. Или, к примеру, в перьях. Хотя, может, это даже неплохо. Можно будет народу показывать за деньги.
        Ника молча развернулась и отправилась в палатку. А Кармен продолжала вдогонку:
        - К тому же пропал твой сталкер-то. Его уже, небось, наверху мутанты доедают. Никто тебе не поможет. Не будь дурой, сходи к травнице, пока не поздно.
        В палатке Ника без сил опустилась на пол. Новость ее ошеломила. Девушка почему-то не думала, что та единственная ночь могла иметь последствия. И теперь пыталась осознать то, что на нее свалилось.
        «Ребенок. У него тоже были бы серые глаза, как у папы. И при этом он был бы ее собственным, уж он-то не сбежал бы от нее. Он бы ее любил».
        Но родить ребенка здесь, на Китай-городе, казалось ей немыслимым. К тому же вставал вопрос: чем она будет его кормить и что будет есть сама? Ведь ясно было, что с делами на время придется завязать.
        «Детей хорошо заводить, когда есть, на кого опереться. Когда у ребенка есть отец, добытчик, готовый о нем заботиться. А отец взял, да в Питер ушел. Даже если он до этого самого Питера дойдет, то вряд ли оттуда вернется», - думала Ника. Она попыталась представить, что было бы, случись это с ней на Красной линии. Там ее заставили бы родить, но, скорее всего, ребенка потом отобрали бы и сдали в общественные ясли, а ее сослали бы. Или, может, разрешили бы какое-то время растить младенца, а потом все равно отобрали бы и сослали.
        В общем, как ни крути, получалось, что Кармен права. У Ники сердце разрывалось от горя. Но другого выхода, кроме как избавиться от ребенка, она не видела.
        - Прости, маленький, - мысленно сказала она, чувствуя себя так, точно ее придавила тяжеленная плита. - Неудачное время. Неудачное место. Никому мы не нужны.
        И такая тоска навалилась - хоть вой.
        Муся тихонько вползла в палатку, тронула ее за руку.
        - Ты чего?
        - Ничего. Отстань, - буркнула Ника. А сама подумала: «Может, все-таки ошибка? Ведь живот пока совсем плоский. Впалый даже».
        Но когда утром опять судорогой скрутило желудок, она поняла - без толку себя обманывать. И засобиралась к травнице. Раз уж решилась, нужно было сделать все как можно быстрее, чтобы не передумать.
        Ей показалось, что травница удивилась, увидев ее.
        - С чем опять пожаловала? - поинтересовалась женщина. Пригляделась попристальнее: - Что-то ты бледненькая. Я же говорила - изведет он тебя.
        - Он пропал, - мрачно сказала Ника. - А мне нужно травку, чтобы… Чтобы не было ребенка.
        Она не заметила, какая злоба вспыхнула в глазах травницы, потому что пыталась справиться с собственными переживаниями.
        - От кого ж ребеночек-то? - спросила знахарка. Ника молчала, упрямо опустив голову. На глазах ее выступили слезы.
        - А куда счастливый отец пропал? - не дождавшись ответа, хмыкнула травница.
        - В Питер ушел. Так он написал… - Ника вновь сделала над собой усилие, чтобы не разрыдаться.
        - Ладно. Дам я тебе травку. Хорошую. Все как рукой снимет, - приторным голосом произнесла женщина. - Будешь заваривать и каждый день пить по стакану - утром и вечером.
        - Долго пить? - устало спросила Ника.
        - Пока все не кончится, - как-то двусмысленно ответила травница. И опять улыбнулась. Ника удивилась - почему вдруг травница к ней так прониклась. Но девушке было так плохо, что сил не было разбираться в этом. Она просто взяла то, что ей дали, и отправилась обратно.
        Травница, проводив ее, вернулась в свое убежище и рухнула в изнеможении на истертый коврик.
        - В Питер, значит. И эта идиотка… Не мог найти кого получше? Уж я бы не металась, как она. Я бы никому не дала извести твоего ребенка, если б носила его. Что такого есть у нее, чего нет у меня? Молодость? Но я тоже была молода, когда мы встретились - а толку-то? Теперь уже поздно… слишком поздно, - бормотала она, заламывая руки. - И шрамы эти… но это из-за тебя. Если б ты тогда мне помог, если б ты тогда был со мной заодно, мы б сумели хорошо устроиться. А ты не захотел. Но ведь с этими тварями глаз да глаз нужен - надо вот где их держать, - женщина сжала кулак. - Иначе сожрут. Разве я виновата, что не хотела ради тебя всего лишиться? Вот меня и сожрали, но я еще кое-что могу. Я все равно стою десятка таких дурочек, как эта. А она может тебе только всю жизнь свою отдать - да ведь ее жизнь пустая, никчемная и стоит недорого. Или дело в этом? Но теперь неважно. Ищи ее теперь, коли вернешься. Отольются тебе мои слезы. Ох, что я наделала!
        Она приподнялась было, словно хотела куда-то бежать, но тут же рухнула обратно.
        - Будь что будет. Меня-то никто не жалел.
        Вернувшись на Китай-город, Ника сказала Мусе, протягивая сверток, который дала травница:
        - Завтра с утра заваришь мне.
        Муся пристально посмотрела на напарницу. Ника не делилась с ней своими женскими проблемами, но ей казалось, что девчонка и так о многом догадывалась. А может, Кармен ей уже проболталась. Но Муся, не возражая, взяла сверток.
        Утром Нику разбудил гневный вопль одной из девок:
        - Ты, криворукая, чего тут устроила? А ну, возьми тряпку и собери все! Я, что ли, должна за тобой убирать? Платье мне испортила, - вопила она. Ника, морщась, выглянула - и увидела опрокинутый котелок, разлитое по полу темное варево с торчащими стеблями травы и съежившуюся покаянно Мусю.
        - Как же ты… - пробормотала Ника. У нее не было сил сердиться.
        «Придется теперь идти снова к травнице», - подумала она.
        Но сходить к ней она так и не успела. Мусе на глазах становилось хуже. Она лежала пластом, тяжело дышала, а лоб у нее на ощупь был раскаленный.
        Ника сбегала к фельдшеру, умоляла осмотреть больную. Тот пришел, близко подходить не стал. Хмуро сказал, что, возможно, девчонка подцепила какую-то заразу. Она ведь раньше была бродяжкой. Вирус мог сидеть в ней уже давно, а вылезти - только теперь. Тогда Ника попросила хотя бы таблеток каких-нибудь от температуры. Пришлось отсыпать пригоршню пулек, которых и так уже оставалось мало. И еще пришлось добавить фельдшеру, чтобы тот не начал тут же всем рассказывать направо и налево об этом самом вирусе. А таблетки не помогли. Зато на следующий день, когда она шла за водой, ее остановил Лёха и предложил куда-нибудь убрать больную девчонку со станции: мол, народ уже начинает волноваться, заразы всякой много ходит по метро, и даже если это не чума, то может, еще что похуже. Есть, мол, такая болезнь, от которой кровь закипает, и, говорят, не один уже в упыря превратился. Так что лучше девчонку убрать. Бросить где-нибудь в туннеле - там ее найдут и позаботятся, есть вроде какая-то тайная служба санитарная. А если не найдут, так туда ей и дорога. Тогда крысы о ней позаботятся.
        Правда, один из местных, который вроде в прошлой жизни учился на лекаря, поглядев - тоже, впрочем, издали - на пылающую от жара, хрипящую девчонку, начал что-то толковать про возможное воспаление. При этом он постоянно повторял - легкое. Ника не могла взять в толк - почему же оно легкое, если Мусе так плохо? Каким же тогда должно было быть тяжелое? Но спорить девушка не решилась - этот человек хотя бы уверял, что воспаление не заразно. Да только кто ж его слушал?
        Незадолго до того умерла Верка, у которой Ника арендовала палатку. По поводу ее смерти тоже ходили всякие слухи - поговаривали, что ее задушил молодой сожитель, Федор, который вскоре куда-то пропал со станции. Впрочем, все знали, что у Верки было больное сердце, но слухи все равно повторяли с удовольствием. Ника совсем бы не думала об этом, не до того ей было. Но вскоре после Лёхи к ней подошел один из братков и сказал, что Веркино имущество теперь отошло другим серьезным ребятам, которые тоже советуют ей выметаться со своей больной девчонкой - и поскорее.
        Ника, подперев голову рукой, глядела на мечущуюся в горячке Мусю. «Здесь даже врача толкового нет, на Китае. Если бы найти врача, но где… “Я от тебя никогда не уйду”», - вспомнила она слова Муси. Но девочка уходила, таяла на глазах.
        И вдруг Ника поняла: «Есть такое место, где Мусе могут помочь. Надо только правильно представить дело. И место это - совсем недалеко отсюда. Один перегон - до Кузнецкого. А там - переход на Лубянку. На родную Красную линию, где, как гласят лозунги, человека никогда не бросят в беде».
        В памяти тут же всплыли предупреждения рыженькой Искры: «Сиди и не высовывайся. Возвращаться сейчас тебе нельзя».
        «А чего мне ждать? - мысленно спросила ее Ника. - Он ушел, и никто о нем ничего не знает. Он был еще слаб, вряд ли долго протянул на поверхности. Не успела я его вылечить. - Она вспомнила о ребенке. - Но кому он нужен, этот ребенок? Только мне. А я и себя-то прокормить могу с трудом, а про ребенка и говорить нечего. Может, знакомые совсем умереть не дадут по старой памяти, будут подавать на пропитание. Но много не дадут, я буду голодать, ребенок будет хилым. Со временем все равно умрет - от истощения. Права была Кармен, лучше было сразу от него избавиться. Как нелепо все вышло, как некстати эта Мусина болезнь. А может, вскоре придется даже торговать собой, чтоб не умереть с голода. Нужна ли такая жизнь ребенку? Его ребенку. Сын принца Датского должен бы расти в довольстве, чтобы стать сильным и ловким - как отец. И красивым. Почему всякие уроды живут, а ее ребенку в этом праве отказано? Не лучше ли покончить со всем? Попросить у травницы такое средство, чтобы безболезненно заснуть - навсегда? Или все-таки попробовать вернуться туда, где выросла, - ну, не убьют же меня там сразу. В тюрьме хоть
как-то кормить будут, и если даже в конце концов уморят, то может, хоть дождутся сперва, пока рожу? Красной линии нужны новые граждане. Наверное, ребенка вырастят, хоть бы и в детдоме. Не звери же они? Вдруг даже кто-нибудь его усыновит? А может, и не уморят, может, когда-нибудь даже выпустят, и я смогу разыскать свое дитя? А если ребенок родится больным, с отклонениями? - Она вспомнила, что рассказывали о зловещем профессоре Корбуте, в кабинете которого полки вроде бы были уставлены банками с заспиртованными уродами, и поежилась. - Впрочем, чего загадывать? А вдруг тот браток ошибся, и Мусина болезнь все же заразна? Тогда можно и не ломать голову над своим будущим - все устроится само. Мы все умрем. Где ты? - мысленно спросила она Датчанина. - Жив ли еще? Где ты теперь, когда ты мне так нужен?»
        Ника потрогала Мусин горячий лоб. Надо было на что-то решаться. И она вышла из палатки, побрела, вглядываясь в лица. Все были заняты своими делами, кидали на нее безразличные взгляды или отводили глаза. Но в баре она обнаружила белобрысого Серегу, который посмотрел на нее сосредоточенно и печально.
        - Поможешь мне? - попросила его Ника.
        Перегон показался бесконечным. Серега нес на руках раскаленную Мусю, Ника брела сзади. Девочка бредила.
        - Брамины, - шептала она. - Цветы… Красиво.
        - Совсем плоха, - сказал Серега. - Горячая вся, прям огнем горит.
        - Ты не думай, она не заразная, - пробормотала Ника.
        - Да я уж давно ничего не думаю, - грустно отозвался парень. - А думаю только, что судьба - она и за печкой найдет. Кому суждено умереть, так ты хоть что делай, а от судьбы не уйдешь. Но если суждено быть повешенным, то мутанту на зубок не попадешься, и хворь тебя не возьмет.
        Ника поняла, что Серега до сих пор не отошел от потрясения после гибели Марушки. Его выводы казались ей сомнительными, но разубеждать его было не в ее интересах. Девушка потрогала пылающий лоб Муси. Ника и сама чувствовала себя не лучшим образом - тошнота подкатывала к горлу. «Интересно, как встретят меня на Красной линии? А может, удастся оставить им Мусю и уйти? И что дальше? Опять бороться, выживать как-то, пока еще буду в состоянии?»
        Ника вспомнила умершую прыщавую Лорку - и поняла вдруг, что всему причиной были травки Оксы. Но странно - девушку это открытие совсем не испугало. Она только равнодушно подумала, что если б выпила то варево сама, то все ее проблемы сразу кончились бы. «Нет, так нельзя, - вяло размышляла она, - нужно как-то бороться, не сдаваться». Но больше всего ей сейчас хотелось лечь прямо здесь, на холодные шпалы, свернуться клубочком и заснуть. «Я устала… так устала».
        На Кузнецком их сначала пропускать не хотели.
        - Что с ней? - неприветливо спросил дозорный на блокпосте, кивая на Мусю.
        - Ничего страшного. У нее воспаление. Легкое. То есть, тяжелое, конечно. Но не заразное, - пыталась Ника передать с чужих слов.
        - Простуда сильная у девки, - хмуро подтвердил Серега. - Легкие загнили. Стали б мы ее таскать, если б заразная была?
        Ника выгребла едва ли не последние патроны.
        - Ладно, щас я вам сопровождающего дам. Идите сразу к переходу, пусть они сами разбираются, - буркнул дозорный. - А пульки себе оставь, - скривился он, - я ж не зверь какой, понимаю.
        - А у вас врачей нету? - неуверенно начала Ника.
        Но тут кто-то со смутно знакомым лицом нарисовался рядом.
        - Вероника Станиславовна? Какая приятная встреча. Идемте скорей, мы вас заждались уже. А это кто? Ай-яй-яй, девочка-то совсем больна. Но мы посмотрим, что можно сделать, - тараторил невысокий, неприметный человечек, стараясь все же держаться от Муси подальше.
        - Ну, бывай, - мрачно сказал белобрысый Серега, передавая Мусю какому-то амбалу в респираторе с красной повязкой на рукаве.
        - Спасибо, - успела еще крикнуть ему вслед Ника. А потом силы оставили ее, и другому амбалу пришлось подхватить ее на руки.
        Глава десятая
        Каскадер
        В Питер Датчанин, конечно, не пошел. Решил отправиться на Краснопресненскую. Говорили, что в перегоне между Баррикадной и Улицей 1905 года есть ответвление, уходящее в сторону Белого дома. Истомину захотелось проверить.
        В прежние времена четыре остановки по прямой были от Китай-города до Баррикадной, а там переход - и вот она, Краснопресненская, кольцевая. Но теперь пришлось ему добираться до Таганской, а там садиться на дрезину и ехать по кольцу - по пульке за перегон. Потому как через Четвертый рейх ему идти совсем не хотелось. Не нравилась ему тамошняя обстановка - можно было наткнуться в туннеле на подходах на изувеченные трупы инородцев или угодить как раз к моменту показательной расправы с очередным преступником, чья вина иной раз заключалась только в лишнем пальце на руке.
        А что уж там померещилось с перепоя Сереге, и почему он решил, что Датчанин ушел наверх - неизвестно.
        И пока на Китай-городе металась, разыскивая его, Ника, Датчанин на Краснопресненской изучал брошюрки о Зоопарке, разложенные перед торговцем книгами. С нежностью Истомин воскрешал в памяти те времена, когда трава была зеленее, он сам был младше, люди жили наверху, а звери в Зоопарке еще сидели за решеткой.
        Подошел смутно знакомый сталкер, спросил:
        - Не слыхал, что творится на Улице 1905 года?
        - Нет, а что?
        - Говорят, им кто-то в герму стучит. Снаружи[7 - См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Станция-призрак».].
        - Кто стучится в дверь мою? - задумчиво протянул Датчанин. - А снизу еще не стучат?
        - Тебе-то хорошо, а им не до смеха.
        - Может, загляну к ним как-нибудь, а пока у меня свои дела, - открестился Истомин. - Мало ли что там у них? Постучит и перестанет.
        Народ в так называемой Конфедерации 1905 года жил, по его мнению, странный. Во-первых, непонятно было, что означало само слово Конфедерация в названии, по какому принципу объединялись станции - в сущности, каждая существовала и выживала сама по себе. Во-вторых, насколько знал Датчанин, тамошние власти вроде бы симпатизировали Красной линии, так что должны были, по идее, проповедовать атеизм. Но почему-то на станциях процветали суеверия. Например, культ Алики-заступницы - здешней святой, которую, по слухам, сами же местные сначала и замучили. «Очень по-человечески, - подумал сталкер. - Нет у тебя мученика - сотвори его сам». Причем этот культ явно выходил за рамки местных баек - Датчанину случалось слышать про заступницу и от людей в Большом метро. Вообще, Истомин считал, что народ в Конфедерации чересчур увлекается мистикой - вечно там кому-то что-то мерещилось. Возможно, оттого, что основную массу населения составляли женщины, а может, близость Ваганьковского кладбища давила людям на мозги. Потому и к рассказу о загадочном стуке сталкер отнесся скептически.
        «И почему сейчас меня понесло именно сюда? Можно было остатком жизни распорядиться более толково - помочь, например, кому-нибудь. Подвиг какой-нибудь совершить. Чтобы и обо мне, как о знаменитом Хантере, слагали легенды. О Хантере ведь тоже поговаривали, что пьет, - но ему ведь все прощали. А способов сложить буйну голову можно найти массу, - размышлял Датчанин. - А тут - стук какой-то загадочный: то ли в самом деле слышали, то ли просто почудился кому. Мне вот, например, иной раз чудится, что где-то вдали слышен грохот идущего по туннелю поезда. Хотя поезда уже двадцать лет как не ходят, только дрезины шныряют туда-сюда, и то не везде, рельсы-то за столько лет тоже местами в негодность пришли. А кто-то на полном серьезе уверяет, что в недрах земли до сих пор работает какой-то мощный механизм. Разумеется, бред все это».
        Сталкер перешел на Баррикадную и свернул в туннель, ведущий к Улице 1905 года. Сначала все еще сомневался: «Может, все же заглянуть на станцию, узнать, в чем дело». Но не было у него в этот день настроения общаться ни с кем. Иногда, глядя на то, во что превратились люди в метро, Датчанин вообще зарекался кому-либо помогать.
        Мрак, тишина - ему они не действовали на нервы, наоборот, успокаивали. Слабые звуки и шорохи он привык различать: «Вот поодаль скребется крыса, и это хорошо, значит, туннель чистый. Вот подкапывает где-то вода. - Датчанин свернул в боковое ответвление, окончательно раздумав идти на станцию. - Успеется, я лучше пока постараюсь разведать новые подземелья. Может быть, там есть другие выходы на поверхность?» Где-то здесь, по слухам, жил безобидный старик, устроивший себе в одном из подсобных помещений целый зоопарк. Зверюшки у него, как поговаривали, были жутковатые, и совершенно непонятно было, чем - или кем - он их кормит. При нем еще болталась какая-то изможденная тетка - то ли дочь, то ли сожительница. Вскоре сталкер набрел на это место: старик обосновался как раз в ответвлении, его зоопарк легко было вычислить по жуткой вони. Датчанин решил в чужие дела не вникать и бесшумно миновал обиталище старика, поморщившись от тяжелого запаха. Животные завозились было в клетках, но вскоре затихли, а людей видно не было - может, отлучились куда-то. Истомин пошел дальше по туннелю, где были проложены толстые
трубы. Он брел мимо каких-то запертых подсобных помещений, осторожно светя фонариком, и вдруг услышал глухое предупреждающее рычание. Сталкер остановился, перехватил поудобнее автомат. Рычание стало громче. «Неужели у старика сбежала зверюшка? Или это уже кто-то из диких местных обитателей?» И вдруг Датчанин различил еще один звук - болезненный человеческий стон. Он осторожно посветил фонариком. Сначала он увидел огромную груду грязного, спутавшегося черно-бело-рыжего меха, из которой сверкали глаза. Датчанину стало плохо. Он увидел высовывающуюся сбоку бледную тощую человеческую руку. Эта тварь явно кого-то доедала, а он, видимо, отвлек ее от завтрака - или ужина? Сергей опять взялся было за автомат, и тут послышался слабый голос:
        - Не стреляй.
        Датчанин опешил. Из-под меха выглянуло бледное одутловатое лицо. Темные, с проседью, волосы и набрякшие мешки под глазами говорили о том, что незнакомец был ровесником Датчанину - может, даже старше.
        - Сидеть, - сказал человек, явно обращаясь к своему монстру. Животное неохотно послушалось, всем своим видом показывая, что в любой момент готово вступить в бой с чужаком.
        - Что происходит? - спросил Датчанин.
        - Ты сам-то откуда будешь? - вопросом на вопрос ответил человек.
        - Из метро.
        - А сюда чего забрел?
        - Так, на разведку. Поискать другие выходы наверх. За едой все дальше приходится ходить, возле станций уже все подобрали.
        - Добытчик, значит. Не болтай там потом, что меня встретил, ладно?
        - Скрываешься?
        - Не думай, ничего такого. Просто чем дальше от людей, тем спокойнее.
        - Понимаю. А я уж решил было, что этот зверь тебя доедает.
        Человек слабо хихикнул.
        - Да, можно испугаться с непривычки. Слушай, можешь мне помочь?
        - Смотря в чем, - уклончиво ответил сталкер.
        - Я ногу вывихнул. Вправить бы надо.
        - Не уверен, что сумею.
        - Я тебе объясню - как. Только тут проблема, - он похлопал по холке мохнатое чудовище. - Зверюга беспокоиться будет. Сейчас я ее привяжу.
        Он, кряхтя, разыскал в густой шерсти на шее животного ошейник, пристегнул к нему толстую ржавую цепь. Монстр заскулил, чуя недоброе. Затем хозяин напялил зверю на морду подобие самодельного намордника из ремешков и сказал повелительно:
        - Лежать.
        Тварь улеглась, тоскливыми глазами глядя на хозяина.
        - Ну, давай, возьмись вот так и по моей команде дергай.
        Сталкер взял босую, грязную ногу незнакомца и на счет «три» рванул на себя. Тот с трудом подавил крик. Зверь вскочил было, но окрик хозяина остановил его.
        - Еще раз давай, - сказал человек.
        Вторая попытка оказалась удачной. Человек облегченно вздохнул. Умиротворение разлилось по его лицу. Зверь завыл и рванулся с цепи.
        - Тише, девочка, тише! Все уже!
        Незнакомец, потянувшись, отцепил от ошейника цепь, и животное тут же принялось обнюхивать ногу хозяина, все еще поскуливая.
        - Ну, спасибо тебе. А я думал, так и загнусь здесь. В одиночку, конечно, хорошо, но не всегда.
        Он потрепал по холке монстра, и тот, как ни странно, завилял хвостом, похожим на огромную метелку для мебели.
        - А тебя как звать-то? - спросил Датчанин.
        - Неважно. Можешь звать Сашей, а фамилия моя тебе все равно ничего не скажет. Как-то нет уже смысла в них, в фамилиях. Я - человек не злой, коли меня не трогают, вольный путешественник, гуляю сам по себе, хожу куда глаза глядят. А я с кем имею честь беседовать?
        В последний момент что-то вроде суеверия помешало сталкеру назваться настоящим именем. Тем более он заметил, что новый знакомый, будто невзначай, устроился так, чтобы в любой момент можно было выхватить пистолет из кобуры на поясе. И Истомин, протянув руку, буркнул:
        - Датчанин.
        - Ого, - усмехнулся собеседник. - Ходит Гамлет с пистолетом, - он сделал ударение на втором слоге имени. - Ничего, тут еще и не таких персонажей можно встретить.
        - Где - тут?
        - В коллекторах. Это же коллектор, он под Белым домом проходит и дальше к Плющихе идет. В идеале, вроде, можно до Новодевичьего по нему добраться, но я не пробовал, да и зачем? Там по пути ничего интересного нет. А у тебя пожрать ничего не найдется? А то, пока тут валяюсь, оголодал малость. Ты не думай, я не на халяву. Оклемаюсь чуть-чуть - покажу тебе свои заначки, выберешь подарок себе. Ты ж меня спас, Гамлет. Я думал - так и помру тут. И как нелепо - от вывиха. Ходить не могу, жрать нечего, а Линда, хоть и готова за меня порвать любого, вывихи вправлять, увы, не умеет. - Он снова нежно потрепал зверя по холке. - Конечно, она бы мне притащила какую-нибудь крысу, да вот только съесть ее сырой я готов разве что под страхом смерти. Это вы там, в метро, говорят, крысоеды.
        Датчанин слегка напрягся, но решил не обострять.
        - Линда? - удивился он: уж очень не вязалась эта гламурная кличка с мохнатым чудовищем.
        - Ну да. Она же, судя по всему, девочка. И хоть с виду ужасна, но внутри - сама душевность.
        Датчанин усмехнулся. Вот так и бывает: шел на промысел, а придется делиться прихваченным с собой на всякий случай пайком.
        Слопав несколько кусков жареной свинины, Саша повеселел.
        - Вкусное мясцо у тебя. Свининка? Смотрю, вы там, в метро, не кисло живете.
        - Это уж кто как, - хмыкнул Датчанин.
        Животное шумно втянуло воздух, но выпрашивать еду не стало.
        - Похоже, не голодная она?
        - Линда-то? Да говорю же, она крыс ловит. Такие экземпляры попадаются - чуть не с кролика величиной. Нет, может, я бы и сожрал с горя крысу, но только в жареном виде. А дровишек под рукой не случилось, когда ногу повредил.
        - А откуда она у тебя?
        - Мать ее ко мне прибилась. Тоже здоровая была - думаю, не обошлось там без сенбернара. Но мать все же больше на собаку походила, а вот Линда… Я даже думаю, не в Зоопарке ли ее мамаша нагуляла - бывало, пропадала неделями, а Зоопарк-то тут недалеко совсем. А может, на нее так радиация подействовала. Линдочка-то родилась вроде обычным щенком, а потом стал я замечать, что когти у нее, как у кошки. Она ведь даже по деревьям лазать умеет. Мать ее потом однажды ушла и не вернулась - полудикая она все же была. Впрочем, может, сгинула где. А Линдочка надолго не уходит от меня. Вот только смотрю - что-то тоже толстеть начинает. Линда, негодяйка ты этакая, скажи честно - тоже в Зоопарк шлялась? Кто счастливый отец? Смотри, принесешь потомство с рогами и крылышками - утоплю на фиг.
        Линда, будто понимая что-то, тихонько заскулила.
        - А ты как сам-то тут оказался? - спросил Датчанин.
        - Да я вообще путешествовать люблю, - неопределенно сказал новый знакомый. - Сам понимаешь, нашего брата ноги кормят. А здесь, неподалеку, - один из моих схронов. Если не знать, нипочем не найдешь.
        - А по жизни ты кто?
        - Каскадер бывший. Мне перед тем, как все в тартарары полетело, двадцать семь стукнуло. Незадолго до того один случай, когда чуть не убился, на грустные мысли навел. Думал: вот ломаюсь, деньги не особо большие, потом буду весь искалеченный и никому не нужный, и пенсия будет копеечная - если доживу. Подумывал уже профессию менять - годы-то идут, силы не те. Но никак решить не мог - на какую? Все-таки, знаешь, адреналин - это тоже как наркотик. А тут все накрылось медным тазом. И пенсии никакой не будет теперь вообще. Одно радует - ни у кого ее не будет. Хотя некоторые, мне кажется, и после Катастрофы нехило устроились. Слыхал ты эти байки про Невидимых наблюдателей?
        - Случалось, - хмыкнул Датчанин, отметив про себя, что Каскадер, скорее всего, успел и в метро пожить - иначе откуда бы он так хорошо разбирался в местном фольклоре.
        - И что думаешь об этом? Веришь, что правительство наше в бункере укрылось и ситуацию держит под контролем?
        - В бункере-то, может, кто и укрылся. Да только, думаю, если и так, то им не до нас - самим бы выжить. Как по мне, под контролем метро замучаешься держать. Байки все это.
        - Да, наверное. Никому мы теперь не нужны. Как говорится, спасение утопающих - их личное дело. Но, с другой стороны, - какие появились возможности! И адреналина хоть отбавляй! И навыки мои пригодились. Теперь хожу по окрестностям, собираю всякие полезные вещи. Потом иной раз у сталкеров ваших вымениваю на что-нибудь, но редко. Есть у меня несколько знакомых, которые умеют держать язык за зубами. Но вообще-то я практически все, что нужно, сам себе могу найти.
        - А чего в метро жить не идешь?
        - Да ну! У вас там где флагами красными машут, где Адаму Смиту молятся, где - на портреты фюрера. Политика сплошная. Я-то по натуре анархист, но у вас там даже анархисты организованные. А я - анархист-одиночка. Иногда, правда, скучно бывает - поговорить не с кем особо, кроме Линды, а она отвечать не умеет, только слушать. Но при желании людей можно найти - только последнее время не тянет меня к ним что-то.
        - Каких людей? Где?
        - Ну, раньше в подвалах гостиницы «Украина», которая потом стала «Рэдиссон», народ обретался. Еще бункер есть поблизости от Кутузовского. Там тоже жили. Правда, жаловались, что подтапливает их. Может, уже затопило, не знаю. Люди в тесном помещении, когда долго живут бок о бок, не очень-то приятными становятся. Свел я как-то знакомство и с мутантами с Филевской линии. Вот те как раз - теплые ребята. Может, оттого, что терять им особо нечего. Но сам-то я не мутант, потому мне с ними не всегда уютно было. Хотя я без предрассудков, ты не думай. Просто неловко делается, глядя на них. Потому с ними тоже не ужился. Хотя у меня там даже девушка была. Симпатичная и почти нормальная, только вместо одной кисти была лапа какая-то перепончатая. Как у утки. Но она так ловко управлялась этой своей лапой, что и незаметно было. А личико хорошее. Я ее так и звал - Уточка моя. Уходил в свои походы, а она меня ждала, волновалась, встречала. Знаешь, это важно - чтобы кто-нибудь ждал.
        - А потом что? Расстались?
        - Да тут, понимаешь, такая вышла история, - помрачнел Каскадер. - Девчонку я одну подобрал на Кутузовском, возле Триумфальной арки. Откуда она там взялась - хрен ее знает. Спрашивал - не сознавалась. Но упакована была по высшему разряду. Химза новенькая. Я такой и не видал. Противогаз, не поверишь, - в стразах. И сама девка красивая. Правда, когда я на нее наткнулся, ей не до смеху было. Ее собаки дикие обступили и уже примеривались завалить. Ну, я, как настоящий рыцарь, спас прекрасную принцессу. Она мне только и сообщила, что зовут ее Лулу. Видно, сбежала от своих. Может, тоже из бункера какого. А может, у них семейное убежище было - я про такие тоже слыхал. И какое-то время мы с ней ходили вместе. Конечно, за всеми этими хлопотами про Уточку-то я и забыл.
        - А сейчас твоя принцесса где? - с интересом спросил Датчанин.
        - Так ящерица унесла, - сокрушенно сказал Саша. - Прям на глазах у меня из реки выбралась и сцапала. И тут же - обратно. Говорил я ей, дуре, - не лезь вперед, не оглядевшись толком. Так что, скорее всего, где-нибудь на дне Москвы-реки лежат ее белые косточки и противогаз в стразах. Вряд ли ей спастись удалось. Погоревал я, конечно, но что толку? Искать ее смысла не было. Ну, как в себя пришел немного, вспомнил и про Уточку. Прихожу к мутантам, а мне и говорят, что умерла она. Болячка какая-то у нее приключилась. Да и то сказать, эти ребята с Филевской обычно долго не живут. Одна красавица с раздутым зобом шепнула мне, что будто бы в родах она умерла. Но остальные все молчали как партизаны, и я докапываться не стал. Может, там у них сейчас сынок мой подрастает или дочка, только мне даже страшно было бы на это чудо взглянуть, которое от нас с ней могло родиться. Утенок какой-нибудь. К тому же, по жизни мне этакая обуза совсем ни к чему. Если б хоть мать жива осталась. А может, и ребенок тоже умер. Если вообще был ребенок. Кто знает, вдруг та красотка просто так наболтала?
        Очень я по Уточке скучал, привык ведь. Вроде не так долго вместе и были - а после ее смерти извелся весь. Может, оттого теперь почти не хожу туда. Теперь только Линда обо мне беспокоится.
        Зверюга, услышав свое имя, шумно вздохнула и положила голову на лапы, преданно глядя на хозяина.
        - Я всю округу облазил, - продолжал Каскадер. - Доходил по коммуникациям подземным чуть ли не до Триумфальной арки. Но там, на Парке Победы и в окрестностях, какие-то шустрые ребята шастают. Я их вблизи сначала не видел, только запах иной раз чувствовал - противный такой, как от бомжей. Но это не маргиналы, нет. Очень уж быстро передвигаются. Находил я в коллекторах иногда изображение змеи, явно свежей краской нарисованное. А один раз нашел труп мужика в разодранной химзе, тоже относительно свежий, но весь какой-то одеревенелый и скрюченный. Из предплечья толстая игла торчала. И знаешь, в чем самый ужас? У него руки были обглоданы. А рядом еще один труп лежал - в каком-то тряпье, чуть не шерстью обросший. И тоже скрюченный, но ран на нем не было.
        А потом один такой шустрый на меня напал. В тряпье и вонючий. Сильный, как черт, хоть и ниже меня ростом, недомерок какой-то. А у меня еще голова, как на грех, заболела. А может, это он так сделал, что заболела. В общем, еле отбился я - хорошо хоть, Линда помогла. Скрутил его. А он начал что-то бормотать про какого-то главного червя, его родственника. Мол, придет этот червь - или приползет - и мало мне не покажется. Ну, мне недосуг было долго разбираться, убивать я его не стал. А так связанным и оставил. Коли у него черви в родственниках, то пусть они с ним и разбираются. Надо будет - спасут, а коли помрет, родственники, опять же, о нем позаботятся. Так и не знаю, что с ним потом было. Но все это мне жутко не понравилось, и теперь я стараюсь туда не ходить.
        Датчанин вспомнил рассказы Ники о дикарях, шастающих по туннелям и поклоняющихся Великому Червю. Кажется, девушка все-таки была права.
        - А больше поблизости станций метро нет, кроме открытых станций Филевки, - продолжал Каскадер. - Киевская разве что. И еще Деловой центр, конечно. Мне кажется, там тоже живут - я несколько раз видел по ночам на том берегу вспышки света. Словно бы кто-то там с фонариком пробирается. Но сам туда соваться не рискнул - там на остатках одной из башен птички гнездо свили. Тут, на Кутузовском, вообще много живности. Есть места, где кошаки живут - здоровые и жутко умные. Я даже думаю - не те ли это, что из кошачьего театра сбежали. Помнишь, когда-то был такой клоун, кисок дрессировал - как раз в этих краях? И еще, мне кажется, там дальше, на Рублевке, тоже живут. Может, Лулу оттуда и сбежала - или ее выгнали. А еще тут ходят странные ребята - я однажды столкнулся с ними. Они - поджигатели.
        - Как это?
        - Ну, они думают, что последняя война - это наказание человеку за то, что вторгался в природу. И монстры - тоже. Мол, если бы не люди с их химией и прочими воздействиями, с их мусором, отравляющим все живое, то не было бы сейчас таких ужасных тварей. Поэтому город наверху надо поскорее сровнять с землей. Чтобы и следа не осталось. А огонь, мол, все очищает. Вот они и устраивают пожары. Иной раз и взрывы устраивают. По мне, так дурью они маются. Но спорить я с ними не решился - они все оружием были увешаны. Спасибо, что меня самого не сожгли. Но завербовать пытались. Я обещал подумать. Я уже прикидывал - не перебраться ли в другое место, но не могу решить, куда. Центр наверняка весь уже добытчиками из метро исхожен, там расстояния между станциями маленькие. А тут, на Кутузовском, еще ходить и ходить. В квартирах полно всего осталось. Но знаешь, я теперь беру только необходимое. Смысла не вижу лишним барахлом нагружаться. Копить мне незачем, а несколько схронов на черный день я уже сделал. Я еще догадался грузовые машины осматривать - иной раз тоже с провизией попадаются. Хочешь, вместе сходим
куда-нибудь? Завтра, к примеру. Покажу тебе интересные места.
        - Можно, - согласился Датчанин. - А ты уверен, что сможешь завтра ходить?
        - Хороший вопрос, - Каскадер ощупал ногу. - Но, думаю, смогу. На мне все как на собаке заживает - а то б давно концы отбросил. А я тебе такое местечко покажу - будешь доволен. Вам ведь там, в метро, лекарства нужны?
        - Ты еще спрашиваешь? Позарез.
        - Вот и отлично. А я знаю, где их навалом до сих пор. И там не очень опасно.
        - Звучит заманчиво. А далеко это?
        - Да не, практически рядом. Я уже тебе говорил, есть тут такая улица - Плющиха. Она на отшибе немного, хоть и недалеко от Смоленки. И там аптека есть хорошая. Штука в том, что мы почти до самого места под землей пойдем. В последний момент наверх вылезем. А если нога меня подведет - ты подстрахуешь. Все-таки с напарником иной раз надежнее.
        - А не боишься, что опять ногу повредишь, когда потом снова один останешься? А помочь уже некому будет?
        Каскадер вздохнул.
        - Все может быть. Да ведь от судьбы не уйдешь. Хочешь, оставайся со мной, будем вместе ходить. Знаешь, как много вокруг любопытного? Сколько всяких заброшенных подземных объектов? Целый город. В свое время, видно, немалые деньги были в это вбуханы. А теперь многое обветшало, но кое-что для жилья пригодно. Я хочу еще по Дорогомилово побродить, там, говорят, под землей соляные копи старые.
        - Подумаю, - сказал Датчанин. - А зачем тебе все это? Я еще понимаю - еду искать, а так просто по подземельям шариться - какой смысл?
        - А никакого. В аренду сдавать помещения не собираюсь. Просто интересно.
        - А тебе тут Дорогомиловский дворник не попадался? - брякнул вдруг, сам себе удивляясь, Датчанин. Он вообще-то старался не слушать байки, но кое-что оседало в памяти.
        - Дворник? Не, не слышал, - сказал Каскадер. - Это у вас в метро вечно глупости всякие болтают. Я человек здравомыслящий, мне тут не дворников надо бояться. А вот на Большой Дорогомиловской, где деревья разрослись, такие тварюги интересные живут. Полосатые, вроде обезьян. Воркуют - что твои голуби. Только лучше спиной к ним не поворачиваться - когти у них острые, наподобие ножей.
        Тут вдруг поодаль послышался тихий стон, и какой-то меховой клубок, который Датчанин сперва принял за остатки чьей-то шкуры, начал разворачиваться.
        - Что это? - чуть не подскочил он от неожиданности. - Еще одна зверушка?
        - Да вот и не знаю даже, зверушка или нет, - мрачно пробурчал Каскадер. - Еще одна обуза. Как только проснется, начинает клянчить пожрать. Заколебался уже кормить этого оглоеда.
        Клубок тем временем развернулся окончательно, и Датчанин оторопел. Ему сначала показалось, что это - покрытый мехом обезьяний детеныш размером с небольшую собаку, но лицо, обрамленное шерстью, оказалось человеческим, даже симпатичным. На Истомина вполне осмысленно глядели карие глаза, носик был маленький, рот смешно круглился.
        - То это? - спросило существо, и Датчанин без объяснений понял, что странное создание имеет в виду его.
        - Кто надо, - буркнул Каскадер. Существо перевело взгляд на него, рот жалобно скривился:
        - Ням-ням.
        - Есть у тебя еще чего? - тоскливо спросил Саша. - Не отвяжется, пока жрать не получит.
        Датчанин уже доставал остатки своих скудных запасов. Получив кусок свинины, странный малыш успокоился и начал сосать мясо с блаженным выражением на лице. Созданию этому можно было бы дать лет пятнадцать, а то и больше - кое-где даже намечались морщинки. Но как же странно выглядело человеческое личико в сочетании с покрытым шерсткой туловищем. Малыш был похож на какого-то сказочного гнома, постаревшего раньше, чем успел вырасти.
        - Откуда он? - спросил Датчанин. - С Филевской линии?
        - Нет, это от Лулу память осталась, - вздохнул Каскадер. - Я их вместе тогда нашел - она его, видно, где-то приобрела или украла и держала при себе вроде зверька домашнего. Ошейник даже розовый нацепила и водила на поводке. Звать его Цезарь. Даже и не знаю, кем его считать - иные животные поумнее будут, сдается мне. А говорить можно научить и попугая. И даже попугаи иногда болтают к месту. Хотя щас, наверное, попугаи-то все передохли. А может, мутировали. Вот помню, был на Арбате в прежние времена зоомагазин…
        - Цезарь, откуда ты? - спросил Датчанин, пропуская мимо ушей умозаключения Каскадера о разуме попугаев.
        В глазах малютки мелькнула печаль.
        - Далеко-о, - протянул он, разведя в стороны покрытые мехом ручки. Ладони, впрочем, были голыми.
        - Вот только несколько слов и знает, - с досадой сказал Каскадер. - Пробовал его учить - все без толку. Еще знает «Тикать» - мы его на вылазки с собой брали, и он пару раз предупреждал нас об опасности. Меня зовет Тятей. Это он так слово «дядя» выговаривает.
        Услышав слово «Тикать», малыш тревожно заозирался.
        - Спокойно, Цезарь! Лежать! Место! - словно собачонке крикнул ему Каскадер. Затем, почесав затылок, продолжил:
        - Зачем он мне, ума не приложу. Не хочешь себе взять? А то ведь если я отсюда уходить надумаю, придется его тут бросить - с собой не потащу. Толку от него чуть, а жрет он будь здоров.
        Датчанин только покачал головой.
        - Куда мне его в метро? Там иногда таких уродцев за патроны показывают народу, но я не по этим делам. Да и ему вряд ли бы это понравилось.
        - Так-то оно так, - поскучнел Каскадер, - да ведь он самостоятельно прокормиться не может. Охотиться не умеет. В еде непривередлив, это да. Может и крыс сырых жрать. Вроде как совестно его бросать - что-то человеческое в нем есть. В принципе, он почти все понимает, что ему говорят, просто сам почти не разговаривает. Но и оставлять его себе мне не с руки - объест он меня. Может, отдать его тем ребятам с Филевской линии? Да только возьмут ли подкидыша?
        - В метро, я слышал, таких убивают еще младенцами, - сообщил Датчанин. - Особенно в Рейхе.
        - Ну да, ну да. Типа как в древней Греции или еще где-то там, - кивнул Каскадер. - А на Филевской линии еще и почуднее попадаются мутанты. Пожалуй, попробую им подкинуть - авось примут, не убьют. Слушай, - он потрогал ногу, - кажется, мне уже полегчало. Помоги-ка мне подняться.
        Датчанин подставил ему плечо, и Саша, сначала опираясь на сталкера, а потом и самостоятельно, хоть и прихрамывая, но довольно бодро потопал куда-то в глубь туннеля. Там, в нише, у него был оборудован схрон с заначкой. Каскадер достал несколько банок консервов - в одной оказалась фасоль в томате, в другой - тушенка, третью он забраковал.
        - Это уже вздутое, выкинуть надо. А это щас съедим в честь прибытия дорогого гостя.
        Датчанин попытался было неуверенно возразить, но тот замахал руками:
        - Ты ж меня спас. Это отметить надо!
        Они развели небольшой костер возле уходящей вверх вентшахты.
        - А старик-то, который зверей в клетках держит, не мешает тебе?
        - Я к нему не суюсь, он ко мне - тоже. Он там не один, баба какая-то с ним. Но мне до них дела нет.
        После сытного ужина и заваренного в котелке настоящего чая их разморило.
        - Может, выпьем за знакомство? - предложил Каскадер. - У меня тут коньячок заныкан. Только по чуть-чуть. Я вообще перед выходом стараюсь не пить, но капельку-то можно.
        У Датчанина духу не хватило отказаться. И через некоторое время они уже понимали друг друга с полуслова.
        - Знаешь, не то обидно, что умирать придется, - бормотал Каскадер, потирая лоб. - А что придется уступать место вот таким… родственникам червей и прочим человекообразным. Нет, ты скажи, может, я чего не понимаю? Как там, в метро - хорошо жить?
        - Как тебе сказать? - задумался Датчанин. - Жить можно, пока ты еще не стар, пока силы есть. А дальше - как получится… Естественный отбор.
        - Но какой же это на хрен отбор, если люди вымрут, а вместо них будут вот эти… дикие. Они ж ничем не отличаются от зверей. Они ж все забудут. Зачем тогда все было? Вся эта эволюция?
        - Кто знает, может, это уже не первый раз все, - сказал Истомин. - Не первая цивилизация, которая гибнет. Не первый раз, когда мир начинается с нуля. Даже не совсем с нуля - все-таки еще живы те, кто помнит прошлое.
        - Да ты пойми - теперь, когда все накрылось, лишние знания людям, наоборот, во вред. Жить будут самые хитрые и ловкие, а умение читать и писать быстро станет необязательной роскошью. Главным преимуществом будет умение охотиться, добывать пищу.
        Датчанин понимал Каскадера. Впервые за долгое время выпал случай поговорить вот так, по душам, почти со сверстником, с человеком, помнившим прежнюю жизнь и небезразличным к тому, что происходит.
        - Я, конечно, сам не лучшим образом учился, но теперь рядом с молодыми чувствую себя прям профессором, - горестно продолжал тот. - Я ведь, вообще-то, мальчик из хорошей семьи, в каскадеры в пику предкам пошел - они все мне твердили, что нужно высшее получить, а мне занудством это казалось. Теперь вот понимаю их, хотя сейчас как раз именно профессиональные навыки мне ой как пригождаются. Да уже не исправить ничего. Ну, книги читаю, если где найду, но кому это интересно, кроме меня самого? Знаешь, в чем весь ужас-то? Нас все меньше становится. Те, кто помнит жизнь до Катастрофы, вымирают. Еще лет тридцать - и никого из нас, прежних, пожалуй, не останется.
        - Через тридцать лет, может, уже вообще нигде никого не останется. Население метро сокращается быстро, дети рождаются слабые, выживают не все. Многие - с отклонениями.
        - Вот и я о том же, - буркнул Каскадер. - Скоро останутся лишь те, кто с детства видел только подземку. Вместо знаний у них - старые легенды и суеверия. А на нас они смотрят так, будто это мы во всем виноваты. Хотя вот скажи - что мы могли сделать?
        Датчанин вспомнил одного буддиста в метро, который все происшедшее объяснял наработанной плохой кармой. По его мнению, оставшиеся в живых - избранные - должны были отработать эту карму, исправить ее, искупить грехи, чтобы мир вновь стал прежним. Судя по тому, как лихо «избранные» ее искупали, стать прежним миру не суждено было никогда. Датчанин подумал о Нике и вздохнул. «Интересно, а она что искупает - грехи отца?» Истомина вдруг покоробили рассуждения Каскадера. Он вспомнил, с каким любопытством слушала Ника его рассказы. Вспомнил, как при каждой возможности хваталась за огрызок карандаша, стараясь зарисовать что-нибудь интересное, эта ее странная сестренка, Муся, совсем не похожая на нее. «Они-то уж точно не виноваты, что им выпала такая жизнь. Приспосабливаются к ней как умеют».
        - Нет, Гамлет, ты как хочешь, а я пока умирать не собираюсь. Поживем еще, - заявил Каскадер. - Давай - за наше здоровье. А завтра я тебе покажу здешние края. В смысле, завтра ночью. А сейчас давай баиньки.
        Они устроились на кучах ветоши - Датчанин искренне надеялся, что там нет блох, - и задремали. А рядышком свернулась Линда. Саша сказал, что в случае опасности она разбудит, так что бояться было нечего.
        Истомин думал, что, проснувшись, Каскадер откажется от своего намерения, но тот разбудил гостя довольно решительно и был готов двигаться в путь, хоть и прихрамывал слегка до сих пор.
        - Облачайся в химзу - и пошли, тут лаз один на поверхность есть, - сообщил он. - Покажу тебе, как теперь Кутузовский выглядит при свете луны.
        - А как же твоя нога?
        - Да нормально уже все. Ты подстрахуешь, если чего.
        Лаз оказался трубой с вбитыми по стенкам ржавыми скобами. Датчанин каждую секунду боялся, что какая-нибудь из них обломится, и он сверзится обратно, но, к счастью, обошлось. Взбиравшийся первым Каскадер откинул крышку люка, высунулся осторожно наружу и, видимо, не углядев поблизости никакой опасности, выбрался. Затем тихонько стукнул по трубе - дал знак вылезать Датчанину.
        Тот выбрался из люка, и тут же темная ночь обрушилась на него всеми своими звуками. Сначала ничего разобрать во мраке было невозможно, но когда глаза привыкли, сталкер увидел блеск воды. Шумел ветер в ветвях деревьев, росших на склоне холма, у подножия которого они стояли. Прямо перед ними была река, мост, где скопилось множество ржавых автомобилей. Кутузовский проспект уходил вдаль - мертвый, безмолвный. Впрочем, не такой уж безмолвный и необитаемый - какие-то тени передвигались вдали огромными прыжками, один раз загремело железо, точно кто-то пытался раскурочить автомобиль - вскрыть, как консервную банку.
        Оглянувшись назад, Датчанин опознал бульварчик, который тянулся от моста через реку вверх, к Садовому. Река в этом месте делала петлю. Напротив, на том берегу, возвышалась гостиница «Украина». Черные провалы окон выглядели зловеще. Еще дальше, по правую руку, можно было различить башни Делового центра. Их окутывал туман, и все это очень напоминало какой-то Мордор. Не хватало только отважного хоббита, который мотался бы по руинам со своим кольцом, прикидывая, как получше от него отделаться. Датчанин вспомнил рассказ Ники о колдуне и тихонько засмеялся.
        В реке кипела какая-то своя, таинственная жизнь. Доносились всплески, точно гигантские русалки, расшалившись, били по воде хвостами. В одном месте Сергей увидел слабое свечение, идущее откуда-то из-под воды.
        - Что это? - озадаченно спросил он.
        - Хрен его знает. Может, организмы какие светятся. А может, какой-нибудь бедолага тачку к делу приспособил. Прокатиться решил, да в реку и навернулся. А фары до сих пор горят, - хмыкнул Каскадер.
        Их вернул к реальности хриплый крик сверху. Саша дернул сталкера за рукав, указывая на стену ближайшего дома, обращенную к реке.
        - Вичухи. Они, паразитки, прямо в квартирах приспособились гнезда устраивать. Тут им хорошо - река рядом, пищи полно, вид отличный на окрестности. Ты поаккуратнее. Видишь вон тот балкончик?
        Датчанин проследил, куда указывал напарник. На балкончике вроде валялись какие-то лохмотья.
        - Все, что от Веньки осталось. Друг у меня был, ходили с ним вместе пару лет. А потом уволокла его летучая гадина, я и охнуть не успел. Теперь вот, как выхожу, здороваюсь с ним. По-глупому парень погиб. Говорил я ему: «Не щелкай клювом, внимательнее будь наверху».
        Вичуха вдруг, издав еще один хриплый крик, взлетела и принялась кружиться над ними.
        - Давай вниз, - крикнул Каскадер.
        И они буквально ссыпались обратно в трубу, закрыв за собой крышку.
        - Ладно, я тебе просто место хотел показать, - отдышавшись, сказал Саша, когда они спустились в туннель. - Эти гады крылатые нам тут жизни не дадут. Пойдем дальше, к Плющихе.
        На улице со смешным названием Плющиха было вроде бы спокойнее. Она казалась словно бы запертой со всех сторон, затерянной во дворах. Отсюда можно было выйти к Смоленской улице, а там уже и до метро было недалеко. Но выходить туда они как раз и не собирались - их беспокоила не столько возможная встреча со сталкерами Смоленской, сколько вичухи, свившие гнезда на высотке бывшего МИДа. Напарники двинулись в противоположную сторону, где вдали угадывались кроны огромных деревьев и откуда временами раздавался угрожающий рев.
        - Это там, где Девичье поле, что ли? - спросил Датчанин.
        - Ну да. Резвится хищник какой-то. Да ты не переживай, мы туда не пойдем. Запомни - те, твари, что покрупнее, по дворам и улицам шастать не любят, им простор нужен. Знаешь, где их немерено? В Нескучном саду по ту сторону реки. Потому я по Ленинскому проспекту ходить не люблю - там же этот Нескучный сад параллельно тянется, и они то и дело выползают на разведку. Ладно, пошли в аптеку сперва.
        Они осторожно миновали арку, ведущую во двор, и зашли в следующий подъезд. Поднявшись на несколько ступенек, повернули направо и оказались в зале со стеклянными витринами и горшками с землей, из которых кое-где еще торчали засохшие растения. Некоторые витрины были опрокинуты, везде валялись картонные коробочки, пластмассовые баночки, стеклянные пузырьки, под ногами хрустели ампулы. Датчанин обомлел:
        - Тут же целое богатство! Ни фига себе!
        Он принялся сгребать блистеры в рюкзак, мельком поглядывая на названия, чтобы не набрать каких-нибудь редких и специфических лекарств. В метро ценились антибиотики, перевязочные и обеззараживающие средства. Набив полный рюкзак, сталкер все еще вертел головой по сторонам, но Каскадер уже тормошил, торопил:
        - Ну, хватит. Не жадничай. Не марганцовкой единой сыт человек. Живы будем - еще сюда заглянем.
        - И как до сих пор не растащили-то? - удивился Датчанин.
        - А кому было растаскивать? Тут, правда, не так далеко Смоленка, но до нее минут пятнадцать все же топать. Местечко такое - на отшибе. Смоленские-то сначала ближайшие магазины опустошали. А потом, когда на МИДе вичухи начали гнезда вить, им и вовсе несподручно стало так далеко забираться. Теперь сюда только подземельями можно пройти. Я-то про это место давно знаю, но мне одному много ли надо?
        Вновь выйдя на улицу, Каскадер указал Датчанину на арку, которую они миновали.
        - Давай еще по квартирам походим. Подъезды-то во дворе - придется туда. Но мы далеко не пойдем, ближайший осмотрим.
        Прижимаясь к стене, они прошли в арку, потом свернули налево. Прямо перед ними возвышались толстые стволы деревьев, ветер шумел в листве. Кто-то завозился высоко в ветвях, уронил на сталкеров несколько веток.
        Дверь ближайшего подъезда была зазывно полуоткрыта, и Каскадер осторожно посветил внутрь фонариком, в то время как Датчанин держал под прицелом дверной проем. Но никто не выскочил оттуда им навстречу, не было никаких признаков жизни, и напарники вошли внутрь и поднялись по ступенькам.
        В первой квартире поживиться было практически нечем. Нет, мебель там стояла богатая, со стен свисали ковры. Но все это давно пришло в негодность, покрылось плесенью. А запасов на кухне хозяева почему-то не держали - может, когда-то заказывали еду на дом. Где у них хранились лекарства, тоже было непонятно. Датчанин на всякий случай сгреб в карман какие-то бусы, валявшиеся на подзеркальнике. Каскадер только презрительно хмыкнул.
        - Цацки! Зачем они теперь?
        Истомин испытал вдруг странное ощущение: на минуту ему показалось, что квартира вовсе не пуста, что сейчас вернутся хозяева и очень удивятся, увидев непрошеных гостей. «Какое мы имеем право так бесцеремонно, по-хозяйски, расхаживать тут, критически озирая уют, который создавали себе когда-то эти люди. Интересно, чье это было гнездо?» Датчанин вспомнил любимую песенку Сонечки - когда-то из всех динамиков звучала - про белые обои и черную посуду - или наоборот? И про всезнающих вахтеров, которые должны что-то объяснить влюбленным. Теперь песня эта была неактуальна: от большинства влюбленных почти ничего не осталось, только вот эти опустевшие квартиры, да и вахтеры уже никому ничего рассказать не могли.
        В следующей квартире повезло больше - тут обнаружились запасы алкоголя. Причем, судя по всему, качественного. Кроме того, нашлось несколько приличных ножей. Еще банки непонятно с чем - вроде с витаминными добавками. Датчанин подумал и взял парочку. А в соседней квартире наткнулись, наконец, и на запасы консервов. Правда, на полу обнаружили какую-то слизь и решили, что хватит с них пока что.
        Оказавшись на улице, Датчанин вдруг вспомнил о просьбе Ники - принести яйцо. И хотя он не думал, что в ближайшее время вернется к ней, но захотелось почему-то на всякий случай поискать для нее подарок.
        - А тут магазин какой-нибудь есть? - крикнул он напарнику. Тот показал чуть дальше.
        - Вон там. Зайдем?
        И они двинулись дальше по улице, в ту сторону, откуда доносился рев неведомого хищника. Но до магазина дойти не успели. Путь им внезапно преградил здоровый пес. Зверь скалил зубы, не давая сталкерам пройти.
        - Слышь, валить надо, - крикнул Каскадер. - Их тут целая стая.
        Датчанин и сам уже видел серые тени, окружавшие их, берущие в кольцо. Он выдал очередь, и пес кувыркнулся на землю. Но остальные, против ожидания, не разбежались, а с лаем кинулись к ним. Сталкеры бросились бежать по улице, отстреливаясь. До спасительного люка оставалось уже чуть-чуть, но Каскадер начал отставать. И очередная тварь, прыгнув, вцепилась ему в ногу.
        Датчанин не мог стрелять - боялся ранить напарника. Вместо этого Сергей выхватил нож и всадил его зверю в шею. Тот разжал челюсти и рухнул, забился в агонии. Остальные твари в нерешительности замерли.
        - Лезь вниз, я прикрою, - крикнул Датчанин. Но Каскадер сидел на асфальте, словно не соображая ничего. И Истомин буквально закинул его в люк. Дал очередь и тут же забрался в трубу вслед за напарником, задвинув тяжелую крышку. Он еще услышал разочарованный вой в несколько глоток, потом - злобную грызню и ворчание. Судя по всему, стая быстро утешилась и теперь делила труп убитого вожака. А снизу раздавались стоны и ругательства Каскадера.
        - Вот гады. Достали все-таки.
        Датчанин спустился и осмотрел раны напарника: острые собачьи клыки прорвали химзу и вырвали клок мяса из ноги. Саша храбрился:
        - Ничего, до свадьбы заживет.
        Но Датчанина кольнуло нехорошее предчувствие. Он вспомнил, как кто-то говорил ему, что раны от укусов бродячих псов не заживают. Но пока не стал озвучивать этого.
        - Слышь, давай сюда аптеку свою, - сказал Каскадер. - Вот и пригодилась.
        Истомин, покопавшись в рюкзаке, нашел зеленку и перекись водорода. Протянул и то, и другое. Саша, чертыхаясь, щедро вылил на рану перекись, потом залил сверху зеленкой.
        - Ну, что-то должно же подействовать, хоть и просроченное, - рассудил он.
        Затем сам выбрал из кучи упаковок антибиотик, который счел наиболее подходящим, проглотил таблетку.
        - Ну вот. Недельку попить - и буду как новенький.
        Он попытался подняться, но тут же скривился.
        - Болит, зараза. Чем дальше, тем больше.
        - Хочешь, понесу тебя? - предложил Датчанин.
        - А смысл? Можно тут остаться. Жратва есть, Линда нас сама разыщет. У нее чутье отменное.
        Они открыли банку тушенки, долго принюхивались, потом решили разложить костер и прогреть ее. Вокруг валялись полусгнившие доски, сопревшая вата, которую, хоть и с трудом, удалось разжечь. Конечно, запах от костра шел такой, что с ног валило. Но они быстренько согрели тушенку и съели порцию на двоих, еле дождавшись, пока чуть-чуть остынет.
        - Давай выпьем, что ли? Угощаю. От радиации помогает только так! - Каскадер выудил из своего рюкзака одну из найденных в квартире бутылок. Странно было пить хороший коньяк из алюминиевых кружек. В голову ударило быстро.
        - Слышь. А я чего хотел спросить, - у Датчанина язык заплетался, - ты как же, все двадцать лет - вот так, один? Ну, про парня этого, которого вичуха унесла, ты рассказывал, да. Но он ведь недолго с тобой ходил.
        - Ну, не совсем один, - отвечал его тоже опьяневший напарник. - Я ведь, когда все накрылось, в метро оказался, на Полежаевской. Мы с приятелем Гришкой и его девушкой Светкой ехали к друзьям. Ну и не доехали. Когда увидели, что все хреново, договорились держаться вместе. В первые дни творился сущий кошмар - полная станция народу, а жрать нечего. Ну, ясен пень, нашлись-таки лидеры, которые все взяли на себя, а мы с Гришкой и Светкой со стороны решили поглядеть до поры. Когда уже все понятно стало насчет радиации, руководители наши добыли несколько комплектов химзы и противогазов - откуда, не знаю, вроде с соседней станции, выменяли на что-то. И кликнули добровольцев. Несколько мужиков покрепче взялись обшарить магазины продуктовые у метро. И продукты, которые они принесли, вроде даже не особо фонили. А вот кое-кто из добытчиков, видно, приличную дозу схватил. Не прошло и месяца, как двоих не стало. А спустя несколько месяцев уже мало кто хотел наверх ходить - тут и до нас с Гришкой докопались. Мол, молодые, здоровые, пора родной станции посодействовать. Ну, мы согласились. Выдали нам химзу, вышли мы
наверх - и обалдели. Как в том анекдоте про бомбу нейтронную - все есть, только людей нет. Красота. Но мы-то помнили, что лучше не поддаваться порыву, не хватать все подряд - счетчиком Гейгера сперва все проверяли. Жить-то хотелось. Но тогда, конечно, мутантов не было еще, одни собаки бродячие. Эти могли напасть, тут надо было стеречься. А мы с Гришкой, когда бродили по окрестностям, нашли хороший такой подвал - и вода там была сносная. И стали мне мысли всякие в голову приходить. Ведь то, что мы на станцию приносили, надо было делить на всех, тогда еще товарные отношения не наладились в метро. Сплошной коммунизм процветал. Ну, правда, руководство уже приспособилось куски получше себе зажиливать. И вроде даже подумывало уже о какой-то системе расчетов, но не нравилось мне, как они решили. Мы-то, по сути, здоровьем и жизнью рисковали, выходя наверх. И поделился я этими мыслями с Гришкой, а он сказал, что тоже об этом думал - чтобы уйти и где-нибудь поселиться самим, только надо, мол, Светку с собой взять. Не очень-то мне это понравилось, но что делать. Ради друга согласился. Мы все по-умному сделали:
сначала уговорили Светку с нами наверх сходить - вроде как смену готовили себе. Показали ей подвал. Ее долго уговаривать не пришлось - за Гришкой она куда угодно была готова пойти. И вот однажды ушли мы со станции - и не вернулись. Обосновались в том подвале и принялись разведывать окрестности. Стали хоть нормально питаться. Гришка из тачек, что на дорогах бесхозные стояли, выбрал одну поприличнее. Хозяина ее вытащил, схоронил честь по чести. Там ведь полно мертвяков в тачках оставалось. Всех-то не упокоить, конечно, не в наших это было силах, ну, а уж его-то - вроде как в благодарность за транспортное средство. И стали мы иной раз подальше отъезжать. Рискованно было, конечно, - вдруг заглохли бы. А с другой стороны, всегда можно было другую тачку взять или, опять же, бензин слить у кого-нибудь. Нашли потом себе другой подвал, к центру поближе. Так и жили - обходили магазины, брали еду, фильтры для воды. Но потом беда с моим дружком случилась - становилось ему все хуже и хуже. Видно, лучевая началась. Тошнить его стало, слабый сделался совсем. Последние дни уже не мог со мной ходить. А потом и вообще
слег. У Светки на руках сгорел. Та рыдала, обзывала меня всякими словами нехорошими - пока я ей не намекнул, что могу обратно на Полежаевскую ее в любой момент доставить. Тут она и заткнулась. Поняла, небось, что за побег и пропавшую химзу по головке-то не погладят. Ладно, прошло еще немного времени - и стал я замечать у Светки те же симптомы. Слабая стала, тошнило ее, а реветь она как начала после смерти Гришки, так и остановиться не могла. Ну, думаю, скоро и она уберется. Но дело-то было не в болезни. В общем, понял я со временем, что скоро нас будет трое - и третий самостоятельно прокормиться сумеет ой как нескоро. Тут уж я всерьез задумался - может, и впрямь Светку в метро отвести? Ну, зачем мне был лишний рот? А она даже реветь перестала, все сидела, о чем-то думала. Я уж совсем было решился обратно ее отвести, как вдруг однажды возвращаюсь домой - а ее нет. Дверь распахнута, и пятна крови везде. Не знаю, что уж там случилось, кому она открыла - ведь должна была только на мой условный стук реагировать. А может, крыша у нее поехала: решила она, например, сама по окрестностям прогуляться - и те же
собачки бродячие ее растерзали. Ну, я погрустил, конечно, - все же живая душа. Но что ж делать, коли она такой бестолочью оказалась? Не открывала бы посторонним - глядишь, до сих пор была бы жива. Так вот я и остался один. Ну, потом встречались мне разные люди - это я тебе вроде говорил уже. Кто-то и о жизни в метро рассказывал. Но не тянет меня туда. Ну, чего ты так смотришь на меня? Думаешь, мне ее не жалко было? А только вот, что я тебе скажу: выживают сильнейшие. Вот ты да я - мы сильнейшие, потому что все вокруг нас мрут, а мы живем себе. Может, поправлюсь я - еще куда сходим. Мне напарника хорошего иной раз ох как не хватает.
        Последние слова он уже еле выговорил. Потом свесил голову на грудь и захрапел. Датчанин глядел на него со смешанным чувством сожаления и отвращения. Он словно в зеркало посмотрелся - конечно, зеркало кривое, уродливо выпячивающее отдельные черты. Но, по сути, разве не приходили ему в голову схожие мысли?
        Наутро Каскадер стонал и держался за голову, на Датчанина поглядывал с подозрением. Наконец спросил:
        - Слышь, а о чем мы вчера говорили?
        - Не помню, - открестился Истомин. Поблизости вдруг раздалось ворчание. Сталкер огляделся и увидел Линду, которая и впрямь, как предсказывал ее хозяин, нашла их сама.
        Каскадер все поглядывал на напарника с сомнением.
        - Как нога-то? - спросил Датчанин.
        - Болит, зараза, - ответил тот. - Надо еще раз зеленкой полить.
        Когда размотали повязку, увидели, что нога опухла.
        - Фигня, - сказал Каскадер. - У меня уже так было. Через пару деньков все пройдет.
        Он залил рану новой порцией зеленки, потом принял еще таблетку, запил ее коньяком.
        - Вроде не стоит со спиртным-то смешивать, - усомнился Датчанин. - Я не врач, конечно, но…
        Каскадер только рукой махнул. Выпитое, казалось, привело его в хорошее расположение духа, и он вдруг, словно продолжая вчерашний разговор, спросил:
        - А что там теперь-то, на Полежаевской? Бывал ты там? Криворучко там до сих пор?
        «Помнит. Проверяет, помню ли я», - понял Датчанин. А вслух спросил:
        - А разве тебе никто не рассказывал? Там же сожрали всех.
        Каскадер пристально посмотрел на него.
        - Точно? Не врешь?
        Истомин мог бы поклясться, что в глазах напарника увидел облегчение.
        - Зачем мне врать? - устало сказал он.
        - Вот жизнь, - фальшиво сказал Каскадер. - А кто сожрал-то?
        - Неизвестно. Пришли туда однажды с другой станции - а там все кровью залито, и нет никого.
        Саша вздохнул.
        - Не зря, значит, я оттуда свалил. А все же жалко мне их - тоже ведь люди были. Давай выпьем за упокой, что ли?
        Датчанин покачал головой.
        - Мне идти надо. Давай, я тебе еды оставлю.
        Каскадер, сузив глаза, смотрел на него.
        - Бросаешь, значит, Полоний? Ах, нет, прости, Гамлет, конечно.
        - Да нет. Дела у меня. Хочешь, зайду тебя проведать через недельку?
        - Через недельку ты можешь меня уже и не найти. Мне тут поднадоело, хотел уже с места сняться. Но коли обещаешь, тебя дождусь. И мое предложение остается в силе - насчет напарника.
        Датчанин кивнул. Дел у него, конечно, никаких не было. Просто как-то неприятно ему стало находиться рядом с новым знакомым. А тот, похоже, сообразил, что разболтал собеседнику слишком многое. И не факт, что поверил в то, что на Полежаевской всех сожрали. У Истомина даже мелькнула мысль, что Каскадер захочет убрать свидетеля. Но, видно, Датчанин пока нужнее ему был живой. По крайней мере, Саша не стал ни стрелять сталкеру вслед, ни натравливать Линду. Только спросил напоследок:
        - Точно вернешься? Обещаешь?
        - Обещаю, - кивнул Датчанин, хотя вовсе не был уверен, что сдержит слово.
        Вместо того чтобы заниматься делами, Истомин снял палатку на Краснопресненской и целыми днями потихоньку цедил хороший алкоголь из найденных бутылок. Так прошла неделя. Потом он решил, что с пьянством надо завязывать. И попытался узнать у торговца книгами, что теперь творится на Улице 1905 года. Тот поначалу делал вид, что не понимает, о чем речь, поэтому пришлось за пять пулек купить у него потрепанную книгу о Зоопарке, тогда старик подобрел немного. Но добиться от него почти ничего не удалось.
        - Поговаривают, - шепотом поведал он, - будто действительно до сих пор рвется туда с поверхности какой-то монстр. Беда в том, что слухи очень уж туманны и противоречивы, как обычно в метро и бывает. Кто говорит, что ищут добровольцев по всему метро, чтобы со зверем сразиться, кто уверяет, что добровольцем должна непременно быть почему-то девушка, так что мужчинам просьба не беспокоиться. А третьи вообще заявляют, что это просто такой способ приносить девушек в жертву монстру, чтоб отвязался, - так что все вроде уже само собой там устаканилось, и вмешиваться не надо, пока девушки не кончились. А поскольку на станции в основном женщины живут, то их должно хватить еще надолго.
        «М-да, - подумал Датчанин, - можно, конечно, пойти, предложить себя в качестве защитника и спасителя какой-нибудь прекрасной или не очень незнакомки. Ну да, а потом, как в известной песне, объяснять, что принцесса ему и даром не нужна, что спасал не для себя. Ладно, если сегодня не найду Каскадера, тогда, может, попытаюсь предложить свои услуги Конфедерации, если они ей действительно нужны». Он решил все же проведать напарника.
        Сталкер перешел на Баррикадную и, не дойдя до следующей станции, свернул, осторожно миновав жилище безумного старика. Прошел дальше по туннелю, туда, где в тот раз встретил Каскадера, но никого не обнаружил. Осторожно двинулся еще дальше, светя фонариком, дошел уже почти до того места, где они в прошлый раз вылезали на Плющиху. И уже хотел было развернуться, как вдруг ему показалось, что он услышал шорох.
        Датчанин сделал еще несколько шагов вперед, взяв на всякий случай автомат на изготовку. Снова шорох… Крысы? Он включил фонарик. Существо, метнувшееся на четвереньках в сторону, было крупнее крысы. Размером с небольшую собаку. Улепетывая, оно оглянулось через плечо, и Датчанин увидел бледное личико, полные ужаса карие глаза.
        - Цезарь, - окликнул он.
        - Тикать! - отозвалось существо, не останавливаясь, и несколько раз тревожно цокнуло.
        - Цезарь, малыш, не бойся, - Датчанин нашарил в рюкзаке сверток с копченой свининой. - Поди сюда. Дам ням-ням.
        - Ням-ням? - с вопросительной интонацией донеслось из темноты.
        - Ням-ням, - подтвердил Сергей. - Цезарь хороший. Цезарь умница.
        То ли ласковые интонации подействовали, то ли малыш и впрямь был очень голоден - он потихоньку приближался на четвереньках, иногда сокрушенно и совсем по-взрослому вздыхая.
        Еще долго Датчанин подманивал его кусочком свинины, ласково уговаривая не бояться. Наконец, Цезарь протянул лапку, схватил подношение и вцепился в него зубами, тут же отскочив в сторону. Истомин терпеливо ждал, не делая попыток приблизиться к малышу. Быстро сжевав первый кусок, он уставился на сталкера в ожидании. На этот раз Цезарь был смелее и отскочил не сразу, а третий кусок и вовсе доедал, сидя совсем рядом. Датчанин дождался, пока малыш насытится, и спросил:
        - Цезарь, а где Тятя?
        - Далеко-о, - развел лапками тот. И сталкер мог бы поклясться, что в глазах его блеснули слезы.
        - Можешь показать?
        Цезарь на четвереньках побежал вперед, иногда оглядываясь. Датчанин шел за ним. Они пару раз свернули и оказались в тупике. Возле стены луч фонарика осветил ворох грязного меха. Это была Линда!
        Ее глаза отливали красным в темноте. Она приподняла было голову - и тут же уронила ее на лапы. Исхудалая, ко всему равнодушная. А рядом лежал бесформенный ком тряпья.
        Датчанин подошел поближе. Поворошил тряпки, разглядывая тело, потрогал безвольно откинутую руку. Каскадер, видимо, умер пару дней назад. Новых ран на теле не было видно.
        - Вот так, - сказал сталкер тоскливо глядевшей на него Линде. Он даже не очень удивился - в последнее время видел вблизи столько смертей, что и переживать-то разучился почти. - Что же тут случилось, Линдочка?
        Вопрос был чисто риторическим. Та подняла голову и тихонько заскулила. Кто знал, да и какая уже была разница, отчего скончался ее хозяин. Может, началась гангрена. Может, от большой потери крови. А возможно, отказало сердце. И некому было прийти на помощь. Сам-то Истомин, пока Каскадер умирал, пьянствовал на Краснопресненской. Хотя Датчанин был совсем не уверен, что сумел бы его спасти, даже находись он рядом. Но, по крайней мере, тот умер бы не в одиночестве. Саша при ближайшем рассмотрении не вызывал особой симпатии, но все же это был еще один из тех, кто знавал прежнюю жизнь. Сергей вспомнил его рассуждения о том, что выживает сильнейший. Вот Каскадера уже нет, а Датчанин выжил. Но сильнейшим он себя не чувствовал. Наоборот, на душе было как-то погано.
        - Пойдешь со мной? - спросил он Линду, даже не думая, что будет делать с такой зверюгой. Ему показалось, она поняла его вопрос, но в ее печальных глазах сталкер прочел отказ. Он пошарил в рюкзаке, достал кусок вяленого мяса и положил возле нее. Она не шевельнулась.
        - Ладно, земля тебе пухом, друг, - сказал Датчанин. Мелькнула было мысль попробовать похоронить Каскадера - не посторонний все же. Но он понял, что Линда не позволит. «Так и будет тут лежать возле мертвого хозяина, пока сама не умрет от тоски. И ничего тут не поделаешь. С другой стороны, он ведь и так под землей. Когда-нибудь туннель обрушится и станет ему могилой».
        Датчанин постоял, подумал - куда теперь податься? Можно было бы остаться здесь, обследовать район - наверняка тут, кроме аптеки, еще нашлось бы что-нибудь интересное. Но мысль эту он тут же прогнал - не смог бы он спокойно изучать здешние места, зная, что поблизости лежит едва остывшее тело недавнего знакомого.
        И еще - ему по-прежнему не хотелось идти на Улицу 1905 года. «Авось сами как-нибудь разберутся со своим монстром, если он действительно существует. Наверное, это какая-нибудь зверушка из Зоопарка. Может, устроила себе логово в вестибюле и выводит там потомство. Захотели бы - давно бы сами выкурили ее оттуда. Но нет, всем хочется чужими руками жар загребать. Ладно, надо сначала добраться до метро. А там уж решу, куда направиться». Ему захотелось обратно, к людям - тишина начинала действовать ему на нервы. Он сделал шаг, другой.
        И вдруг он услышал сзади почти человеческий стон. Вернулся. Посветил фонариком. Линда раскинулась на полу, выставив огромный живот. «Рожает? - Датчанин присел рядом. - Вот так оно и бывает, - философски подумал он. - Одна жизнь иссякла, но на смену ей приходит новая. Только что ждет малыша Линды, если она и дальше будет отказываться от еды, тоскуя по хозяину?»
        Он почувствовал что-то теплое возле правой ноги. Цезарь прижался к нему, обхватил лапками.
        - Тятя, - сказал он.
        - Про тебя-то я чуть не забыл. И что мне с тобой делать? - спросил Датчанин. - Отдать мутантам с Филевской? Еще бы знать, где искать этих ребят. Да и что они сделают с тобой? Может, ты для них - чужой, и они будут плохо с тобой обращаться?
        Цезарь вздохнул, словно понял что-то. Линда опять застонала. Датчанин не знал, как ей помочь, и надеялся, что животное справится само. Он решил дождаться, чем все кончится, словно чувствовал какие-то обязательства по отношению к покойному хозяину Линды. Он решил, что если бедняга, как он опасался, не выдержит усилий и тоже умрет, то он из гуманности убьет и ее малышей, чтоб не мучились. А с Цезарем потом решит. Вроде бы сталкер рассуждал логично, и все равно от этой логики ему выть хотелось.
        Так и шло время, в темноте непонятно было, день сейчас или ночь. Линда стонала. Цезарь сочувственно гладил ее, приговаривая «Бо-бо», потом затих - видно, уснул. И наконец, после особенно мучительного стона, Датчанин услышал новый звук - тонкое поскуливание. Он посветил фонариком. Возле Линды копошился слепой детеныш. Ни крыльев, ни рогов у него вроде не наблюдалось - с первого взгляда это был обычный щенок. Но Истомин ни капли не удивился бы, если бы тот вдруг произнес что-нибудь вроде «Ням-ням». Линда лежала неподвижно, и лишь бок ее чуть заметно поднимался и опадал - она еще дышала. Детеныш тыкался ей в брюхо и наконец, найдя сосок, зачмокал. Линда, полежав еще немного, повернула голову и принялась обнюхивать детеныша, затем лизнула раз, другой. В тоскливых глазах ее впервые появилось подобие интереса к жизни.
        - Вот так-то лучше, - сказал Датчанин.
        Проснулся Цезарь и, жалобно хныкнув, тоже подполз к Линде. И пристроился сосать рядом со щенком. Та не возражала, облизала и его.
        - Ну вот, видишь, все и налаживается, - сказал ей Сергей. - Я с вами побуду еще немножко, дождусь, когда ты сможешь снова охотиться. Будешь кормить заодно и Цезаря, а он приглядит за твоим малышом, пока будешь в отлучке. Глядишь, и его охотиться научишь со временем.
        Через несколько дней Датчанин решил, что вполне может покинуть вновь образовавшееся семейство. Тело бывшего напарника он все-таки оттащил в нишу неподалеку, постарался прикрыть обломками досок, клочьями ваты - всем, что под руку попалось. Оставив Линде, которая быстро шла на поправку, хотя еще хандрила, запас дичи, сталкер тронулся в обратный путь, сожалея, что оборвалась еще одна ниточка, связывающая его с жизнью. «Прав был Каскадер. Те, что помнили прежний мир, постепенно уходили. А те, что идут им на смену, будут уже другими. Новое поколение, может, будет еще что-то знать из школьной программы - от родителей. А дальше уж все будет зависеть от их наставников. Постепенно те, кто знает верхний мир не по рассказам, вымрут совсем, и будут только легенды ходить о том времени, когда люди жили наверху. Хозяевами жизни станут такие, как та девочка, Ника, - не обремененные грузом лишних теперь знаний, зато не отягощенные и чувством вины за погубленный мир. Или, наоборот, - отягощенные? М-да, как сказал поэт, жаль только жить в эту пору прекрасную…
        А я, пожалуй, выбравшись отсюда в метро, дойду до Баррикадной, перейду на Краснопресненскую, сяду на курсирующую по кольцу дрезину. Выйду на Комсомольской, а оттуда подамся на Чистые пруды, благо по сталкерской корочке везде пропускают беспрепятственно. Давно пора проверить слухи про чайный магазин, до которого редким смельчакам удается добраться. А заодно и посмотреть - как оно теперь на Красной линии. Эта Ника, она ведь там выросла. Когда вернусь, то расскажу ей, как побывал в ее родных местах. В самом деле, почему я вдруг удрал от нее, чего испугался? Обидел ее, она теперь переживает, наверное. Ничего, пусть пока хорошенько подумает. Может, мы станем друзьями, если она выкинет из головы эту свою никому не нужную влюбленность».
        Ника сидела в камере. Она, когда-то лишь понаслышке знакомая со знаменитой Лубянской тюрьмой, теперь получила возможность увидеть ее изнутри. Девушку устроили даже с удобствами - в камере была кровать с полосатым матрацем и байковым одеялом. И она, измученная последними событиями, почти все время спала. Все равно теперь от нее ничего не зависело. И у нее была куча времени на то, чтобы вспоминать, раздумывать, строить предположения о том, что с ней сделают. Она только старалась не думать о Датчанине - это было слишком больно.
        Она все силилась понять - как же это так получилось. Муся хрипела у нее на руках, Муся умирала. Глядеть на это сил не было. Ника знала, что на Красную линию ей нельзя, тем более та, рыженькая, предупреждала. Но только здесь Мусю могли спасти.
        Следователь как-то обмолвился, что девчонка идет на поправку. «Значит, не зря все было, - обрадовалась Ника. - А уж потом, когда выздоровеет, Муся сама разберется - сбежать отсюда всегда успеет. А может, она и не захочет. Ей теперь обеспечена сытая жизнь, она - живое напоминание о справедливости красных».
        О собственной участи Ника старалась даже не думать.
        Она почти не переживала. Ей все время хотелось спать и есть, а волноваться ни о чем не хотелось. Хорошо хоть, кормили ее обильно, правда, не сказать, что деликатесами, но грибного супа давали вволю, иногда в нем даже плавал кусок свинины. Когда девушка вспоминала недавние события, то больше всего удивлялась, что травница хотела ее отравить. Но Нике даже по этому поводу переживать было лень, она только недоумевала - зачем это было нужно старухе?
        Иногда девушку вызывали на допросы - в небольшую комнатку с кафельными стенами, дочиста отмытыми. С таких стен легко было оттереть кровь в случае надобности. В основном, спрашивали ее о делах отца, и Ника честно отвечала, что папа ей ничего не рассказывал. Спрашивали и о том, почему она ушла с Красной линии и где находилась все это время. Ника отвечала, что отправилась в Полис познакомиться с предполагаемым женихом, но поскольку они не сошлись характерами, устроилась там на стажировку.
        - На Китай-городе тоже стажировку проходили? - поинтересовался следователь. Ника поняла, что скрывать бесполезно - видимо, кто-то им докладывал о ее перемещениях. Опустив глаза, она ответила, что отправилась путешествовать, чтобы изучить уклад жизни на различных станциях. Отец, мол, не раз высказывал пожелание, чтобы она расширила свой кругозор. Но ведь она же в итоге вернулась обратно - разве это не доказательство ее лояльности, ее преданности товарищу Москвину? Ника охотно рассказывала о браминах и о группировках китайгородских братков, потому что вряд ли это для кого-то было секретом. И выложила все о своих контактах, не стала упоминать только двоих - Датчанина и Лефорта. Следователь слушал вроде бы рассеянно, попутно что-то писал на бесчисленных листах бумаги - судя по всему, для тюрьмы ничего не жалели. Нике пока не угрожали, не пытались ее запугивать: то ли не понимали еще, что с ней делать, то ли, наоборот, решение было уже принято, и от ее показаний мало что зависело.
        Однажды привели к ней Мусю - похудевшую, побледневшую, но живую и здоровую, с расчесанными волосами, одетую в почти новый костюм цвета хаки с приколотой к нему красной ленточкой.
        - Мне тут очень хорошо. Товарищ Москвин обещал, что меня будут учить читать и рисовать, - тоном примерной девочки сказала бывшая бродяжка, а в упрямо блеснувших глазах читалось: «Все равно убегу!»
        «Интересно, - думала Ника, - следователь уже знает, что она, дочь врага народа, собирается вскоре родить им внука врага народа?» Девушка решила скрывать свое положение как можно дольше. Тем более что тошнить ее уже перестало, а живот вроде еще не был заметен. Вот только Ника чувствовала себя отяжелевшей и неуклюжей. Однажды, когда ее вели обратно в камеру, она поскользнулась и грохнулась спиной на мраморный пол станции. Ее тут же поставили на ноги, но спустя час, когда она уже лежала на своем тюфяке в камере, она почувствовала, как болит живот.
        - Помогите! - позвала она, подойдя к двери своей одиночки. Принялась стучать. Но никто не отозвался. Тогда она, всхлипывая, улеглась обратно, прислушиваясь к тому, что творится у нее в животе, уговаривая ребенка потерпеть немного. Мелькнула мысль, что если она лишится ребенка, так будет даже лучше для всех. Но Нике тут же захотелось завыть от тоски.
        Глава одиннадцатая
        Датчанин. Чистые пруды
        Датчанин огляделся по сторонам. Перед ним лежала площадь, забитая ржавыми остовами машин, кругом валялись обломки палаток и ларьков. Сталкер осторожно пошел вдоль павильона метро, стараясь держаться в тени. Завернул за угол - и вот он, Чистопрудный бульвар. Трамвайная линия, неподалеку и сам трамвай, опрокинутый набок, словно дитя великана здесь игралось. Впереди - стена деревьев, проход еле просматривался. Возвышался на постаменте Грибоедов - такой неуместный в своей элегантной одежде, в очках среди этих джунглей. Взгляд - печальный и строгий, - мол, предупреждал же я вас. Датчанин обрадовался ему, как старому другу. Справа тянулось массивное здание, слева - ряд домиков в два, три этажа. Сразу видно было - старый район. В незапамятные времена застраивался. В таких местах почему-то страшнее бывало, чем среди типовых новостроек. Старое место - старые боги. Истомину еще Ксюха говорила, что Чистые пруды - непростой район. «Эх, Ксюха. Фенечки, тонкие запястья, лихорадочно блестящие глаза». После того случая, когда ее с его помощью едва отбили у озверевших мужиков, долго она в себя приходила -
замкнулась как-то и молчала, вроде все думала о чем-то. Иной раз и говорила, но не о себе - скрытная она была, хотя, бывало, у нее прямо рот не закрывался. Вот однажды и рассказала о прудах. Сергей понял только, что люди жили там с давних пор, с языческих времен, и стояли там какие-то идолы. Потом тех идолов куда-то дели - может, как раз повыкидывали в пруды, которые тогда были скорее похожи на болота. Но старые боги не собирались так легко сдаваться и все время провоцировали в этом месте какие-то дрязги. Особенно в конце июля - был какой-то у них день особенной активности, праздник, что ли. Кажется, как раз в июле и вышла какая-то некрасивая история с боярином Кучкой, обретавшимся ранее на этих землях, и не стало больше боярина. Потом решил именно здесь казнить своих врагов Иван Грозный - в июле опять-таки. И вряд ли случайно по царскому указу по соседству с прудами были размещены скотобойни. Потроха убитых животных выбрасывались в пруды, кровью была пропитана земля. Старые боги привыкли хорошо питаться. Оттого и пруды тогда назывались Погаными. Что-то еще рассказывала Ксюха, но не все он помнил.
Начал было здесь строиться любимец Петра Первого Алексашка Меньшиков, пруды почистить велел и называть их приказал отныне Чистыми. В великой гордыне своей начал возводить самый высокий храм - а в июле молния в тот храм ударила, шпиль снесла. Это царскому любимцу указали свыше - не заносись, будь к людям ближе. А потом, вроде бы, и снизу постучали.
        Да, особенное здесь было место - ведь даже в ту пору, когда церкви везде позакрывались, здесь они действовали почему-то. А за несколько лет до Катастрофы на прудах установили памятник казахскому поэту и мыслителю. Правда, поговаривали, что был тот мыслитель по совместительству еще и шаманом. И не хотели местные этот памятник видеть, протестовать пытались, подписи собирали и письма писали - не помогло. Мало того - рядом с памятником поставили двух каменных идолов. И знающие люди тут же сообразили - неспроста это. Не иначе как новое вместилище для старых богов. Говорили, что некоторые сталкеры теперь тайком ходили у тех идолов просить удачной охоты - и не с пустыми руками. А как еще - припрет, так и идолам поклонишься. Ведь неважно дело обстояло здесь с продовольствием, магазинов-то практически не было больших - так, лавчонки какие-то с сувенирами, кофейни, модные салоны - не разживешься особо. Да, и еще театры - подпитывало это место всяческую активность. В том числе и творческую. А для подпитки бренного тела уже почти ничего тут нельзя было найти. Вот разве что отправиться в чайный магазин на
Мясницкой - необычный домик, напоминающий шкатулочку узорчатую. По слухам, не всякий туда мог попасть - хорошо, если один из десяти. Словно что-то не пускало, мешало, отводило. Оттого, говорят, до сих пор еще кое-что оставалось там. Велик был соблазн попытать счастья.
        Сталкер приглядывался к уцелевшим вывескам, но, скорее, для очистки совести. Здесь, у метро, явно все было давно разграблено - окна и двери домов чернели пустыми проемами, изнутри все полезное выгребли давно. Он и не заметил, как дошел чуть ли не до середины бульвара. Держался возле домов, старался быстро пересекать переулки, заглядывал осторожно во дворы. Там было тихо. Шум доносился главным образом с бульвара: трещали ветви, словно кто-то продирался сквозь них, один раз раздалось довольное уханье. Слышался порой издали и громкий плеск, будто в пруду, находящемся где-то впереди, разыгрались русалки.
        Истомин зачем-то осторожно перешел улицу и подошел к чугунной ограде бульвара. Деревья здесь росли не так плотно, и можно было кое-что разглядеть.
        За оградой, среди огромных валунов, действительно сидел лысый каменный человек с лопатообразной бородкой, задумчиво глядя перед собой. И сбоку скромно торчали два каменных столбика - один повыше, другой пониже. Не иначе, те самые идолы. Датчанину захотелось подойти поближе. Очень уж это место было… спокойным, что ли.
        Он сделал еще несколько шагов, прячась за деревьями, не желая выходить на открытое место - и не зря. Вдруг возле памятника скользнула черная тень - одна, другая. И в слабом свете луны Сергей увидел, как несколько остроухих псов - если это были псы, конечно, - уселись в кружок возле памятника. Сначала ничего не происходило. И вдруг один из них, задрав морду, протяжно, тоскливо завыл. Датчанину вдруг померещилось, что глаза идола, что был пониже и пошире, жадно блеснули в полутьме. Идол словно глядел прямо на человека. Тут остальные псы откликнулись - и сталкер на негнущихся ногах отступил назад. Ему все чудились каменные глаза, которые пытались найти его во мраке. Опомнился он только возле метро - и тут же отругал себя за трусость. «Раскис, вспомнил бабьи сплетни - куда это годится? Пока не поздно, нужно постараться найти хоть что-нибудь, не возвращаться же с пустыми руками». И он осторожно двинулся туда, где, зажатая с двух сторон массивными домами, уходила вдаль Мясницкая. Нарядный чайный домик, оформленный в китайском стиле, расписной, с драконами, фонариками, иероглифами, находился совсем
недалеко от метро. Сергей помнил, пару раз ему случалось бывать здесь в прежней жизни. Правда, в метро ходили странные слухи об этом месте - якобы добраться до него удавалось многим, но тех, кто вернулся оттуда с добычей, можно было по пальцам сосчитать. Да и тех, кто вообще оттуда вернулся. Что ж, недаром высоко ценился в метро хороший чай. Впрочем, умельцы с ВДНХ приспособились и из грибов делать вкусный напиток, но Датчанин мог бы поклясться - ни в какое сравнение с настоящим, прежним чаем этот суррогат не идет.
        Громоздкое здание бывшего главпочтамта осталось сзади, Датчанин уже приближался к своей цели - магазину, который теперь, когда яркие краски его потускнели, казался даже еще красивее. Но кое-что сталкеру активно не нравилось. Окидывая взглядом остовы машин и сидевших в некоторых из них за рулем покойников, он вдруг увидел относительно свежий труп. Мужчина в химзе и противогазе свисал из открытой дверцы машины - было такое чувство, что решил он покататься, да что-то не срослось. Руки мертвеца были обглоданы, но случилось это еще при жизни или повреждения были посмертными, трудно было уже установить. У Датчанина мелькнула было мысль поискать, например, сталкерский жетон несчастного, но он тут же понял, что сил его на это не хватит. «Ладно, - решил Истомин. - Если все-таки вернусь в метро, то расскажу о находке». Ближе ко входу в магазин он увидел еще одно тело в химзе. Все это ему совсем не нравилось. Тем не менее он решительно взялся за ручку тяжелой двери, и та не сразу, но поддалась. Сталкер шагнул внутрь, осторожно светя фонариком.
        И чуть не споткнулся об еще одно тело. Труп лежал лицом вниз, одна рука была откинута, словно перед смертью этот человек пытался сгрести к себе рассыпавшиеся коробочки с чаем. Датчанин, вздрогнув, осветил ближайшее пространство - вроде все тихо. Опрокинутые прилавки, чай в коробках и россыпью прямо на полу - целое богатство. Но что-то же убило всех этих несчастных? Еще один мертвец приткнулся в углу - сидел, откинув голову. Противогаз валялся рядом, словно незнакомец сорвал его в приступе удушья. Датчанин лишь мельком глянул на обезображенное тлением лицо бедняги - и тут же отвел глаза. Потом опять заставил себя взглянуть - но ран на теле не обнаружил. Больше того, если на улице тела были явно объедены хищниками, то здесь их никто не тронул. «От страха, что ли, они умерли?»
        Впрочем, Истомин не стал долго размышлять об этом. Он решил побыстрее набрать чая - столько, сколько сможет унести, - и уходить, пока то, что прикончило этих бедолаг, не добралось и до него.
        Он торопливо пихал коробочки в рюкзак, с сожалением косясь на груды просыпавшегося из разорванных упаковок чая. Дышать почему-то становилось все труднее, хотя фильтр в противогазе он недавно поменял. Сталкеру вдруг стало невыносимо грустно - так, что даже в глазах защипало. Он подумал с тоской: «Сколько же народу отдало свои жизни за этот растреклятый чай? Дорого же нынче продукты обходятся». Он проникся нежностью к этим неизвестным ему сталкерам. А вот рядом валялся уже обглоданный череп. Датчанин задумчиво взял его в руки, повертел.
        - Бедняга, - сказал он, обращаясь к черепу. - Вот жизнь наша - суетимся, мечемся. А конец у всех один. Интересно, кем ты был при жизни? Может, я тебя даже знал?
        Сталкер понимал, что с ним творится что-то неладное. «Не вовремя я расчувствовался. Надо бы, кстати, посмотреть - может, что-то из оружия у этих бедолаг было? Или кто-то уже унес?»
        Вдруг он заметил движение в дальнем углу. Из-под опрокинутого прилавка выползала черная остроухая собака с длинной мордой. Сталкер напрягся, перехватывая автомат поудобнее. Но животное не проявляло пока агрессивности - только пристально глядело на человека сверкающими глазами. Датчанину стало жутко. Не сводя глаз с собаки, он осторожно стал выпрямляться. И тут что-то шевельнулось в другом углу. Труп, до тех пор сидевший неподвижно, покачнулся, словно пытаясь подняться или, наоборот, окончательно свалиться. Сергей похолодел от страха. Он пытался себя успокоить - мол, наверняка это вызвано какими-то естественными причинами: может, тело переместилось из-за каких-нибудь мелких трупоедов, а может, газы… Но тут мертвец повернул к нему обезображенное лицо - и Датчанин с ужасом увидел, что это Маша.
        Что было дальше, он помнил плохо. Он пытался подняться, но руки и ноги отказывались слушаться. В голове шумело. Потом он вдруг увидел прямо перед собой Грибоедова - тот смотрел укоризненно. Вдруг его лицо стало меняться на глазах - и Датчанин увидел, что ему улыбается Диджей. Ехидно так улыбается.
        - Ну что, вот и свиделись? Я так и думал, что ты на месте не усидишь. Все бы вам мародерствовать.
        - А что, добру теперь пропадать, что ли? - коснеющим языком возразил Датчанин.
        - Вот, значит, как ты заговорил? Что ж, бери свою добычу… если сможешь.
        - Чего ты привязался ко мне? Тебя нет. Ты - просто воспоминание.
        - Откуда тебе знать, кто я? - захихикал парень. - Ладно, так и быть, уговорил. Сознаюсь. На самом деле я - король ящериц. Правда, несведущие думают, что он давно умер, но на самом деле он - бессмертен. Нет, не буду примазываться к чужой славе. Может, мне стать повелителем вичух? Правда, они меня не слушаются. Хотя кто-то ими определенно руководит. Значит, это место уже занято. Тогда, может, мне сделать своими подданными горгонов и стигматов. Они будут платить мне дань… приносить жертвы. И тебя… принесут. Хотя, я подумаю. Ты - любопытный собеседник.
        - Это наваждение, - пробормотал сталкер.
        - Может, ты и прав. Я просто твой глюк, твое грибное «я». С человеческим, так сказать, лицом. Нас объединяют те грибы, что до сих пор бродят в твоей крови. Перед выходом-то закинулся небось, а? Я в свое время употреблял колеса. Но не все ли равно, суть-то одна. Действует-то одинаково.
        Сталкер понял, что пропадает, что он так и останется здесь, а потом его найдет какой-нибудь другой разведчик, которому удастся сюда добраться, и так же будет гадать, что именно сгубило предшественника. Датчанину неимоверным усилием удалось подняться, но все вертелось вокруг него, и он никак не мог понять, где выход.
        - Куда же ты? - издевался Диджей. - Не спеши. Побудь со мной еще.
        Вдруг с улицы донеслись звуки, которые нельзя было ни с чем спутать, - автоматные очереди. Где-то неподалеку были люди, они отстреливались. И сталкер, ориентируясь на звук, наконец, сумел добраться до двери, рванул ручку и выпал наружу. И тут же попытался оценить обстановку.
        Судя по звукам, люди быстро приближались - и вскоре он их увидел. Трое в камуфляже и противогазах старого образца отступали по Мясницкой, отстреливаясь, постоянно оглядываясь назад. Кто-то гнался за ними - Датчанину пока не было видно, кто именно.
        Двое уже поравнялись с ним, а третий отставал. Он припадал на одну ногу - видимо, был ранен. Датчанина и одного из отступавших разделял только ржавый остов машины. Неизвестный выпустил еще очередь, а потом его автомат замолчал. До Истомина донесся невнятный возглас досады - похоже, у человека закончились патроны. Его напарник, притаившись в подворотне, целился во что-то из пистолета, но не стрелял пока. Тут из-за остова огромного джипа показался третий, хромающий из последних сил. А за ним… Датчанин не поверил своим глазам. Он в ужасе уставился на хищно оскалившийся череп преследователя, передвигающегося почему-то на четвереньках, но довольно шустро. А следом полз еще один - людей преследовали ожившие мертвецы, и явно уже догоняли.
        И тут Сергей словно проснулся - инстинкт велел ему немедленно предпринять хоть что-нибудь, пусть даже глупое. Он поднял автомат и принялся поливать свинцом мерзких упырей, бормоча про себя слова нехитрой молитвы, сочиняя ее сам на ходу. Он не знал, к кому обращается, да ему и все равно было. И на успех он не надеялся. Ему казалось, что мертвой плоти пули не причинят вреда, что мерзкие оборотни так и будут стремительно надвигаться, пока не настигнут свою жертву и не сожрут - а потом очередь дойдет и до него. Просто ему не хотелось умирать безропотно. Сталкер решил продать свою жизнь подороже, испробовать все средства самозащиты, попытаться остановить мерзких тварей - хоть посредством автомата, хоть молитвой. Он так и не понял, какой способ оказался более действенным. Но голова одного из преследователей вдруг разлетелась вдребезги, а другой, словно не веря, еще успел повернуть к сталкеру жуткую морду, оскалиться напоследок - а потом тоже рухнул, и лишь конечности его еще дергались. Датчанин не успел обрадоваться - в этот момент что-то сильно ударило его по голове, и он провалился в темноту.
        Ника открыла глаза - темно. Лежать было непривычно мягко. И пахло здесь по-другому - какими-то медикаментами. Она ощупала матрас, на этот раз накрытый простыней, и поняла, что находится не в камере, а, видимо, в лазарете. Ныл живот. Она осторожно пошевелилась, и тут же дверь распахнулась. Вспыхнул свет. Появилась немолодая женщина в белом застиранном халате. Лицо у нее было даже приятным, но Ника глядела не на лицо. А на зажатый в ее руке шприц.
        - Тихо-тихо, - проговорила женщина, увидев полный ужаса взгляд девушки. - Сейчас мы сделаем укольчик и будем спать.
        - Нет, - прохрипела Ника, понимая, что вот оно - то, чего она так боялась: сейчас у нее вызовут искусственные роды, а ребенка отдадут в эту жуткую лабораторию, о которой ходили слухи, - то ли для изучения, то ли для изготовления какого-нибудь снадобья. Она судорожно дернулась и поняла, что привязана к кровати.
        - Тихо, я сказала, - угрожающе произнесла женщина, уже не притворяясь доброй. - Будешь сопротивляться - себе же сделаешь хуже. И ребеночку это вредно, - последнее тетка произнесла с нескрываемым злорадством.
        «Знают», - поняла Ника. Женщина, заметив, как рванулась девушка, наставительно произнесла:
        - Не трепыхайся. Раньше надо было думать. Но если будешь умницей, плохого тебе никто не сделает. Возьмем анализы, обследуем. Если плод здоровый, будешь рожать - товарищ Москвин позаботится о том, чтобы вырастить из твоего ребенка достойного члена общества. Ну а если явная патология развития, - нараспев протянула тетка, словно эта мысль доставляла ей удовольствие, - то беременность придется прервать. Биологический материал будет сдан в лабораторию и послужит для науки. Или украсит собой кунсткамеру профессора Корбута. Кстати, а кто же у нас отец?
        - Какая разница? - буркнула Ника. - Один человек с Китай-города.
        Медсестра приблизилась. Девушка попыталась кричать. Но жесткая ладонь заткнула ей рот. А в предплечье вонзилась игла.
        «Прости, малыш! Не смогла я тебя спасти. А я ведь уже привыкла к тебе. Теперь снова останусь одна».
        И от этой мысли Ника тихо, монотонно завыла. А потом вновь провалилась в сон.
        Глава двенадцатая
        Возвращение
        Он открыл глаза и не понял, где находится. Из руки торчали какие-то иголки.
        - Ну, наконец-то, - раздался чей-то голос. Человек в буром халате глядел на него.
        «Госпиталь на Таганке, - всплыло из глубин сознания. - Бурые халаты - это чтоб кровь была не видна. И простыни тут тоже бурые. А как я сюда попал? Кто я?»
        - Как звать, помнишь? - словно в ответ его мыслям, поинтересовался человек в халате.
        Сергей попытался покачать головой. Не получилось.
        - Ну, ну, не надо дергаться, - сказал незнакомец. - Пришел в себя - уже хорошо. Я-то думал, не дождемся. Лежи, отдыхай. Вспомнишь потихоньку.
        Сделал какой-то укол и ушел. Истомин облегченно закрыл глаза. Голова побаливала. Сначала он просто смотрел на пластиковую панель, заменявшую стену, слушал, как в соседнем отсеке кто-то стонет. Потом откуда-то всплыло - Серенький. «Фамилия, что ли? Непохоже».
        И вдруг в памяти завертелись лица. Сначала мелькнуло лицо парня с фенечками на запястьях, но тут же исчезло. Потом - лицо девушки с оливковой кожей и короткими, вьющимися темными волосами. Что-то грустное было с ней связано. Но девушка улыбалась. А потом - испуганная девчонка, цепляющаяся за него. И имя ее он вспомнил - Ксюха. А потом вспомнил и все остальное.
        Вспомнил снова песенку, которую спела ему напоследок Сонечка. Вспомнил, как, оказавшись в метро, совсем растерялся. И как отбил Ксюху у озверевших парней.
        Строго говоря, это не он отбил. Он попытался, и от него отмахнулись так, что он отлетел, ударился головой и долго потом приходил в себя. Но, пристыженные его поступком, вмешались другие, посильнее, и все-таки вырвали девушку из рук насильников.
        Когда он очнулся тогда, увидел ее рядом. Худенькая темноволосая девчонка в изорванной длинной индийской юбке и майке без рукавов, когда-то, видимо, белой, а теперь жутко замызганной. Девушка держала у его губ неизвестно откуда взявшуюся кружку с водой. Вода отдавала на вкус ржавчиной. Голова дико болела. А Ксюха что-то лопотала про карму и еще какую-то ерунду. Он понял только, что ей страшно и одиноко. И пожалел ее. Ему-то одиночество давалось легче. Некоторое время они скитались по метро вместе, прибиваясь то к одной, то к другой группе людей. В те первые дни никто не знал, что делать - некоторым не сиделось на месте, и они вдруг срывались и шли куда-то по туннелям, другие, наоборот, боялись оставить насиженные уголки. Сергей и Ксюха бродили из одного места в другое, питались тем, что удавалось перехватить. Между ними ничего не было. Он все время думал о Сонечке, мысленно разговаривал с ней, просил прощения за то, что не сумел спасти. А эта чужая девчонка была ему не нужна. Просто вдвоем было лучше, чем поодиночке. Вечерами она рассказывала ему эту свою ерунду про перевоплощения и просветление, и
он слушал, как сказку, не понимая половины.
        Потом пути их разошлись - она вроде бы встретила единомышленников, которым могла всласть морочить голову этой своей кармой, а ему та команда что-то не по душе пришлась, и он снова начал бродить сам по себе. После первого шока люди принялись устанавливать подобие порядка, нужна была помощь, и он был одним из тех, кто активно помогал налаживать быт. Тогда еще работали не за патроны - за еду. Универсальная валюта была введена позже. И на поверхность он начал выходить не сразу. В первые годы сталкеры быстро сгорали от лучевой болезни, зато продуктов наверху еще было навалом - и никаких мутантов. А вот про кремлевские звезды сведущие люди уже тогда знали. «Интересно, скольких бедолаг понадобилось скормить ненасытной биомассе, чтобы остальные раз и навсегда стали обходить Кремль стороной?»
        Сталкеры были самой уважаемой кастой в метро. Они приносили с поверхности еду, лекарства и еще много всякого нужного. Ему приятно было ощущать себя членом этого братства. Но однажды на Китае, где уже устанавливалась власть бандитов, его попытались ограбить - и ограбили бы, если бы там он вновь не встретил ее.
        Он не сразу ее узнал. Вместо паники в глазах - холодная самоуверенность. Вместо хипповских тряпок - обтягивающее красное платье. И золотом вся увешана, как елка новогодняя. Она только подошла, посмотрела - и все расступились. А она негромко произнесла:
        - Отпустите его. И верните все.
        Один бандит отскочил сразу, другой попытался было что-то возразить - и тут же получил удар в зубы - она еще и телохранителями обзавелась.
        А она тем временем, ничего не объясняя, виду не показав, что его узнала, развернулась и гордо, как королева, пошла дальше.
        - Кто это? - спросил он у ближайшего парня, когда отдышался.
        - Ну, это, брат, такая женщина. Она с Ботаником живет. А Ботаник - лучший друг пахана, который тут заправляет почти всей станцией. Серьезная тетка. И жестокая. Знаешь, как ее иногда называют? Кровавая Ксо.
        Вскоре одного из нападавших на него - того самого, который получил в зубы, - нашли мертвым. С тех пор на Китае Датчанина никто трогать не смел.
        Он только диву давался - как быстро она приспособилась к новым условиям, мимикрировала. Как быстро впитала новые понятия - или ты сожрешь, или тебя сожрут.
        Но несколько лет спустя она сама его разыскала. Он глядел на нее - и снова не узнавал. Ее самоуверенность и надменность куда-то исчезли. Перед ним снова была загнанная, измученная женщина. Измученная, но не сломленная - тот же жесткий, оценивающий взгляд, та же готовность реагировать на угрозу мгновенно. Тогда, давно, когда он первый раз увидел ее, у нее еще не было такого выражения в глазах. Оно появилось позже. Спустя несколько месяцев после того случая, когда он ее спас. Она быстро освоилась в новой жизни и сделала выводы раз и навсегда.
        - Что случилось? - спросил он, когда она жадно выпила предложенную кружку браги и утомленно прикрыла глаза, кутаясь во что-то просторное, темное, скрывающее фигуру от любопытных глаз.
        - Помоги мне.
        - Чего ты хочешь? - спросил он.
        - Ботаника завалили. Я хочу, чтоб ты был вместо него.
        Он не сразу понял, что именно она ему предлагает. А она бормотала:
        - Я тебе во всем помогу. Я нужных людей знаю, сведу тебя с ними. Будем вместе делами ворочать. Просто я одна не смогу. Мне нужен кто-то верный, иначе меня сразу сожрут. А мне не на кого положиться.
        - Нет, - едва сообразив, в чем дело, сказал он тогда. - Я не буду с тобой играть в эти кровавые игры. Уходи. Я помогу тебе скрыться.
        - Это бесполезно. Меня везде найдут. Мне теперь не жить, если я не возьму над ними верх. Это стая. Ты меня спас один раз - спаси и во второй.
        - Нет, это не для меня.
        - Ты хочешь меня погубить?
        Что-то было в ее рассуждениях неправильное. Он это чувствовал. Потому и сказал:
        - Я не хочу тебе зла. Но и не хочу умножать зло с тобой вместе. Ступай.
        - Они убьют меня, - прошептала она.
        Он сокрушенно глядел на нее. Но другого ответа у него не было. Слишком разными они шли путями, хоть эти пути и пересекались иногда. Попав в волчью стаю, она стала играть по их правилам и сама превратилась в волчицу - одну из самых свирепых. А он не был ни волком, ни волкодавом. И все же именно она сделала его из нескладного недотепы - известным сталкером. Она незримо оберегала его до тех пор, пока он не заработал себе имя - кстати, вспомнить бы еще, какое? - не утвердился в новой жизни. Что ж, они были квиты. Он спас ее, она помогла ему. И он ей ничего не должен был. Но как же паршиво было на душе. Он знал, что долго еще будет задавать себе вопрос - вправе ли он был отказывать ей? И в то же время знал, что выполнить эту ее просьбу он не смог бы, не поступившись чем-то для себя важным. По большому счету, умереть он не слишком боялся. Но что же удерживало его от того, чтоб присоединиться к ней? Неужели ему было не все равно, что будут думать о нем люди?
        Вскоре и впрямь заговорили о том, что кровавая Ксо куда-то пропала. Что ж, это была не первая и не последняя история из тех времен, когда устанавливалась бандитская власть на Китае. Лидеры группировок сменяли друг друга - менялись и их подруги. Те, что еще вчера ходили в золоте, могли оказаться в борделе, а самые непокорные просто исчезали. Некоторых потом находили в туннелях и хоронили. Некоторые пропадали бесследно.
        Впрочем, Ксюха была не такой, чтобы бесследно пропасть. Ходил потом слух, что она объявилась не где-нибудь, а на Тимирязевской, у сатанистов. И одно время была там в чести, ее привечали. Ей-то уж точно не приходилось собственноручно копать яму в ад - она была в числе надсмотрщиков. Говорят, водила дружбу с самим Когтем, который был у них за главного. Но потом она разругалась с главными тамошними идеологами, ушла и оттуда. И основала свою секту. Поговаривали, члены этой секты практиковали жертвоприношения, а она была у них верховной жрицей. Но потом что-то у них там пошло не так, и ее чуть саму в жертву не принесли. И вновь она сбежала, затаилась.
        Но в итоге Ксюхе пришлось не так уж плохо - она доживала свой век травницей, ведьмой, которую побаивались, а о прошлом ее все словно забыли - или она отвела всем глаза. Или так ужасно было ее уродство - все же ее пытались убить, но лишь искалечили, - что люди старались не задерживать на ней взгляд.
        Но именно она сделала так, что по старой памяти Датчанина до сих пор никто не смел тронуть на Китае. И он до сих пор помогал ей иной раз, хотя она была почему-то убеждена, что именно он - главная причина ее несчастий. И помощь его принимала, бранясь и ворча. В свою очередь, правда, когда случалось ему сильно перебрать, помогала своими травками. Но, похоже, на остальных озлобилась всерьез.
        «Интересно, а что было бы с Ксюхой, если бы тогда, в самую первую встречу, услыхав ее крик, я прошел равнодушно мимо?»
        Странно все-таки, что в памяти его первым делом ожили самые давние воспоминания. От кого-то он слышал, что так бывает при склерозе - вспоминают то, что было двадцать лет назад, а вчерашний день не помнят. Вот он, например, все еще не мог понять, какая цепь событий привела его сюда. Зато, как наяву, услышал голос матери: «Саша опять на тебя жаловался». Саша - это был отчим. Вспомнил Сергей и запах нагретой солнцем пыльной травы в парке, где сидел, не желая возвращаться домой. И крики чаек, круживших у пруда.
        Не было уже в живых ни матери, ни отчима. Да и чаек тоже не осталось. Но как ни безотрадны были эти воспоминания, последующие двадцать лет были еще тоскливее.
        Потом он вспомнил девочку с точеным личиком, у которой в ушах качались сережки в виде морских коньков. Девочка выхаживала его, спасала.
        «А я отправил ее к Ксюхе. Зря отправил. Ксюха - злая. Не так уж она виновата, она просто сломалась. Но девочку посылать к ней не надо было. Гад я, все-таки, только о себе думал».
        Вспомнил он и имя девушки с оливковой кожей. Маша. Это она звала его Сереньким. Надо ее найти. И тут же он вспомнил, что ее больше нет. Застонал. Машу он угробил, это теперь было ясно. Нерешительностью своей угробил. И с той девочкой, Никой, обошелся плохо.
        Он прислушался к себе. Попробовал пошевелить рукой. Он чувствовал невероятную слабость, но ум был ясным, на душе впервые за долгое время было спокойно. «Пусть прошлое хоронит своих мертвецов. А я, может быть, попытаюсь все-таки начать жизнь заново. Вот только с Никой нехорошо как-то вышло. Надо будет ее навестить, убедиться, что она в порядке, сказать спасибо. Если бы не она, я бы совсем пропал».
        На следующий день к нему пришел посетитель.
        - Привет, - сказал вошедший. - Ну, молоток! Мне как сказали, что ты в себя пришел, - я тут же все бросил, и сюда. Уж больно ты плох был - думали, не выкарабкаешься. Да нашего брата не так-то легко убить.
        Больной молчал, разглядывая гостя. Волосы до плеч. Татуировки, косуха, бандана, серьга в ухе. Что-то было во всем этом знакомое. Гость, улыбавшийся сначала, нахмурился.
        - Ты чего, брат? Неужто опять не узнаешь?
        - Ты - сталкер, - вдруг уверенно выговорил больной.
        «Какое же у него погоняло? Что-то металлическое, вроде? Железный? Оловянный? Нет, Медный, точно».
        Гость обрадовался.
        - Класс! Вижу, уже на поправку идешь. А что не сразу узнал, так это ничего. Я сам тебя в первый раз еле узнал. Тем более ты, бритый, сразу стал на Хантера похож. А меня попросили тебя навестить - Дикий попросил. Ты чего, и впрямь ничего не помнишь? Дикий тебя сюда и пристроил - у него связи будь здоров, по всему метро. Ты же его ребятам помог от стигматов отбиться на Мясницкой. А потом тебе на башку кусок стены свалился. Они тебя в метро притащили, и Дикий всех на ноги поднял, чтоб в лучшее место тебя отправить. А кто ты, он сперва понятия не имел. Часовые на Чистых прудах вроде вспомнили, что кто-то из сталкеров наверх выходил. Но они в фамилии-то в пропусках не особо вчитываются. Тем более в кругах коллег ты больше известен как Датчанин.
        «Точно. Я - Датчанин. А те жуткие создания - это были стигматы, конечно», - облегченно подумал Сергей, вспомнив оживших мертвецов. Прошлое начинало, наконец, проясняться.
        - Я в чайный магазин ходил… - пробормотал он.
        - Да ты вообще крут! Не бойся, о вещах твоих Дикий позаботился, все будет в сохранности. Пока не поправишься. На чае можно неслабо подняться.
        - Там, в магазине чайном, чертовщина… Ментал, что ли? Я видел трупы. А потом мне самому такое мерещилось - не знаю, как выбрался.
        - Да не, места там, конечно, еще те, и нечистью попахивает за версту. Но, думаю, конкретно в магазине никакого ментала нет - а то и ты бы оттуда не вышел. Там просто чай бродит. Знаешь, я читал, что особенный чай раньше получался в одном высокогорном монастыре. Когда он несколько лет прел в сыром помещении, галлюциноген такой получался. Новый сорт монахи случайно вывели, прикинь. А тут - представляешь, сколько времени чай в сырости валялся? Так упрел, что уже от одного запаха с ног валишься. Туда надо группами ходить. А тебе еще, небось, на старые дрожжи удачно легло. Ведь ты, говорят, допингом баловался, - понизив голос, проговорил Медный. - Не бойся, я тебя не выдам. Но лучше бросай ты эту дрянь, отравы вокруг и без того хватает. Едим отраву, дышим отравой. А в чайный магазин вообще хорошо бы проложить тропинку. Ведь до сих пор никто не знал, что там творится. Почему люди пропадают. Были такие, на кого запах не действовал, - но их по пальцам пересчитать можно. Они просто брали, сколько могли, и уходили. И никто не понимал, почему остальные оставались там навсегда. Теперь мы хоть о чем-то
догадываемся. Чур, я в доле - возьмешь с собой в следующий раз? Все по уму сделаем, кого-нибудь поставим снаружи сторожить - чтоб вытащили нас, если что.
        - Посмотрим, - слабо улыбнулся Датчанин, - дай очухаться. А еще что в метро произошло, пока я в отключке валялся? Все хотел спросить, что там, на 1905-го? К ним монстр какой-то вроде рвался?
        - Да все у них отлично. Представляешь, нашлась-таки девица, которая их монстра прикончила. Или он сам сдох. В общем, наладилось все.
        - А что за девица? Сталкерша?
        - Да нет. Самое смешное, что вроде обычная девица. Явилась откуда-то с окраин.
        - Ну вот, опередили меня. Только собирался пойти, предложить свои услуги. Этак скоро женщины у нас весь хлеб отберут. Ладно, тогда, может, как поправлюсь, попробую в Питер податься.
        - Ну, ты и тут не первый будешь. Говорят, свинари уже кого-то на самолете туда отправили.
        - На самолете? - поразился Датчанин.
        - Ну да, нашли какой-то. Странно не то, что самолет сохранился, а что кто-то за двадцать лет не забыл, как им рулить. Так что ждем новостей из Северной столицы. Хотя, может, байка очередная. Кто знает? А если даже не байка, если даже по дороге не рухнут и до Питера долетят - не факт, что сумеют вернуться, чтоб рассказать об этом. А с чего это тебя на подвиги потянуло? - подозрительно спросил Медный. - Таким крепким чаек оказался - до сих пор колбасит?
        - Да нет, я давно собирался что-нибудь сделать такое…
        - Будь проще, брат, не ищи приключений - они сами тебя найдут. Мы тут недавно в Кузьминках были - вот, где ужас-то. Расскажу как-нибудь на досуге. Что тебе Питер - тут в Москве-то не знаешь, как уцелеть.
        С тех пор сталкер начал быстро поправляться. И то, чего с таким трудом пыталась добиться Ника, случилось само собой. Он совершенно избавился от прежней зависимости, не испытывал потребности оглушить себя дозой веселых грибочков, даже не помнил, что прежде не мог без них жить. Мысли о прошлом не причиняли уже той боли, все последние события отодвинулись куда-то далеко. Он вспоминал Каскадера, но как-то отстраненно. Словно встреча с ним произошла давным-давно. Сталкер чаще думал о том, как вернется на Китай-город, встретит Нику и эту ее сестренку. Он так и не добыл ей яйцо, о котором она просила. «Ладно, с этим успеется. Главное - я остался жив. А со всем остальным разберемся. Интересно, переживала она за меня? Все-таки я поступил по-свински, записку эту дурацкую оставил ей. Ну, ничего, она поймет, она простит».
        Вскоре он уже пытался встать на ноги, сделать первые шаги. Врач, с одной стороны, был доволен таким прогрессом, с другой - умолял не торопиться.
        - Вам же не хочется осложнений? Давайте, мы уж как следует вас подлечим.
        Датчанин иной раз даже думал, что неведомый ему Дикий, наверное, решил оплатить врачу весь срок его пребывания в госпитале - оттого тот и уговаривает его задержаться. Но невольно поддавался на уговоры.
        - Запомните, - убеждал его врач, - вам абсолютно некуда спешить. Для вас сейчас нет ничего важнее собственного здоровья.
        И Сергей, расслабившись, думал, что торопиться ему и впрямь некуда: «Вот когда поставят на ноги - тогда и вернусь на Китай-город. К Нике». Да, все другие ниточки обрывались одна за другой, но эта у него пока осталась. Почему-то он совершенно не принимал в расчет, что девушка может его и не дождаться.
        Когда он, бледный, бритый, появился на Китае, его почти никто не узнал. Он обошел станцию, осмотрел палатки: «Вроде, вот в этой Ника живет?» Но когда осторожно заглянул, на него оттуда уставился какой-то мужик.
        - Чё надо?
        - Тут знакомая моя вроде жила.
        - Нет тут никаких твоих знакомых, - угрюмо буркнул мужик. - Иди себе мимо.
        Датчанин решил, что перепутал, еще раз обошел станцию. «Да нет, совершенно точно - в этой палатке я тогда валялся. Куда ж прежняя-то хозяйка делась?» Самое интересное, что до этого он все же думал о встрече с Никой с некоторым испугом - боялся слез, упреков. Но вот теперь, когда она неведомо куда пропала, ему позарез понадобилось узнать, где она.
        Наконец он наткнулся на знакомого персонажа. Леха Фейсконтроль, увидев сталкера, довольно хмыкнул:
        - Так и думал, что ты еще объявишься. Чтоб Датчанин - да так просто дал себя убить. С тебя причитается.
        И Истомин с изумлением почувствовал, что тот ему действительно рад - на свой лад.
        - Слушай, а ты помнишь, девчонка тут была? Ника? Где она теперь? Не знаешь?
        На его бледных щеках даже выступил слабый румянец.
        - Много тут девчонок, - буркнул Лёха. - Одни уходят, другие приходят. Я за ними не слежу. Кажись, малая у нее заболела, она и свалила куда-то.
        - Ее сестра?
        - Не сестра, - буркнул Лёха, - найденка она.
        - А куда она ушла?
        - Без понятия, - помрачнев, сказал парень.
        Кармен, увидев Сергея, бледного, как привидение, сперва испугалась. Когда он задал свой вопрос, отчаянно замотала головой.
        - Ничего не знаю. Знаю только, что она к Оксе ходила. Я тут ни при чем. Ей нездоровилось, она и пошла.
        Датчанин схватил ее за плечи, тряхнул.
        - Зачем она ходила к Оксе?
        - За травками. Я ничего не знаю.
        Истомин похолодел. Он и так жалел, что свел Нику с травницей. Ему ли было не знать, на что способна Окса.
        Слухи о его возвращении распространялись по станции стремительно. И, как обычно, хватало доброхотов. Один из таких подсел к нему вечером в баре. Датчанин не то чтобы хотел напиться - ему казалось, что от браги у него, наоборот, слегка прояснилось в голове. Его все еще донимали головные боли - следствие того удара.
        - Слышь, ты девчонку ищешь? Худенькую такую, темненькую?
        - Ну да. Ты что-то знаешь?
        - Стакан нальешь - расскажу, что слышал.
        Прихлебывая с довольным видом брагу, пьянчуга поведал:
        - Кореш рассказывал - на Шаболовке в борделе новенькая появилась.
        Датчанин нервно дернулся.
        - Девка худенькая, темноволосая, а с головой у нее - беда. Только и знает повторять - «Меня зовут Ника». Видно, помрет скоро. Хотя, психи иногда долго живут. Видно, что-то ее напугало сильно или еще какая беда случилась. Для хозяина-то она - находка, конечно. Безропотная совсем, безответная, только каждому клиенту твердит одно и то же - Ликой, мол, ее зовут.
        Датчанин скривился, приложил ладонь ко лбу.
        - Лика или Ника?
        - Может, и Ника, может, и Лика. За что купил, за то и продаю.
        Сергей уронил голову на руки: «С какой стати Ника могла вдруг оказаться в борделе на Шаболовке? Хотя когда имеешь дело с Оксой, ожидать можно чего угодно. А если она и впрямь потеряла память? И куда делась эта ее девчонка? - Он представил себе Нику - с бессмысленным, безумным лицом, повторяющей каждому встречному мерзавцу свое имя. - Стоит ли ее искать, спасать? Если это действительно она, и она потеряла память, то ей без разницы, где находиться. Значит, что? Оборвалась еще одна ниточка - и, может быть, самая главная. Девчонка спасла меня, а я даже не сумел ее защитить? Надо все-таки проверить - кто там, в борделе на Шаболовской, она или нет? Много времени это не займет».
        Время утекало, как сквозь пальцы. Нике каждый день делали уколы, и каждый день она с ужасом ждала, что именно в этот раз ей введут какую-нибудь гадость, вызывающую искусственные роды. А медсестра, казалось, получала удовольствие, глядя на то, как бледнеет девушка при ее приближении.
        - И чего это мы так переживаем? Это по меньшей мере неразумно - ведь если с ребеночком что не так, слезами горю не поможешь, только нервы испортишь вдобавок. Что-то ты сегодня бледненькая. Дай-ка руку.
        И она с притворной озабоченностью слушала пульс.
        - Ничего, скоро уже все решится. Тебя от нас заберут. Еще пожалеешь - ведь здесь тебе все условия создавали, а там, куда тебя отправят, с тобой церемониться не будут. Ну, ребеночка-то заберут потом, конечно. Если ты его вообще доносишь. Там ведь, знаешь ли, не курорт.
        - Куда меня отправят? - хрипло спросила Ника. Но медсестра только многозначительно закатила глаза.
        - Руководству виднее. Как бы то ни было, вопрос решится на днях.
        «Вот и все, - ухнуло в голове у Ники. - Законопатят в лагерь, а оттуда не сбежать».
        До сих пор она, сама себе в том не сознаваясь, втайне все же надеялась, что Датчанин не погиб, что он вернется и отправится ее искать, потому что, кроме него, она никому в целом свете не нужна. Девочка, которую она спасла, устроилась теперь вместо нее на Красной линии. «Я никогда от тебя не уйду», - вспомнила девушка слова Муси. Такие обещания легко даются в трудную минуту и легко забываются, когда жизнь налаживается.
        Ника стиснула зубы. «Ничего, мы еще посмотрим, - подумала она. - Завтра будет новый день».
        И когда медсестра ушла, постаралась заснуть. Ей нужно было отдохнуть как следует - силы ей в ближайшее время еще понадобятся.
        Шаболовская тоже была бандитской станцией. Заправлял на ней Веселый Роджер - подозрительный тип с обожженным лицом и прижмуренным глазом, предпочитавший ходить в тельняшке и увешавший свою штаб-квартиру в подсобке пиратскими флагами. Но Датчанин не пошел к нему. То, что ему надо, можно было узнать у костра, за кружкой браги. Он непринужденно подсел туда, где народу было побольше. На него покосились настороженно, но возражать не стали. А когда он плеснул в кружки нескольким собеседникам браги из фляжки, те и вовсе расположились к нему. И, когда выдался удобный момент, сталкер спросил:
        - Говорят, у вас тут в борделе какая-то ненормальная… Лика или Ника.
        Странно было произносить ее имя здесь. На него самого тут же посмотрели как на ненормального.
        - Лизка, что ли? А тебе на что? Или ты таких любишь? Полоумных?
        «Лизка - значит, не она? Но раз я уже здесь, стоит убедиться наверняка». Он скривился.
        - Да нет же. Просто думал - может, знакомая?
        - Ты смотри, поаккуратней. Насчет Лизки тебе надо к Сеньке Кривому. Только не вздумай про знакомую болтать - ему сложности не нужны, он тогда тебе не покажет ее. Скажи просто - Лизку хочу. Но не вздумай ее, убогую, обидеть.
        - А что, она и впрямь полоумная?
        - Кто ж ее знает? Говорят, в туннеле ее нашли. Что там делала, откуда взялась - неизвестно. Может, от челноков каких отстала? Одета была в лохмотья жуткие, вся исцарапанная. И только одно твердила - меня, мол, Лиза зовут. Так вот до сих пор всем и говорит. Что с ней там было, кто ее так напугал, - теперь не узнать. Только вряд ли у нее когда-нибудь мозги на место встанут. А Сенька, гад, и рад пользоваться. Но мы ее не обижаем, наоборот, по-доброму к ней.
        Датчанин только хмыкнул. И пошел искать Сеньку. Тот обнаружился в баре.
        - Лизку тебе? Десять патронов час.
        Датчанин покорно отсчитал. И его отвели в палатку, где в полумраке сидела худенькая девушка, прижимая к себе грязно-розового, потрепанного игрушечного зайца. Волосы ее были перевязаны лентой. Едва кинув взгляд на нее, Сергей с облегчением убедился - не та. Он действительно не знал, что сделал бы, если бы здесь обнаружил Нику - в таком состоянии, без памяти. А впрочем, давно ли он сам валялся как овощ. И тоже ничего не помнил о себе. Он всмотрелся в глаза девушки - ее пустой взгляд был устремлен куда-то поверх его головы.
        - Привет, - сказал он. Она обратила к нему бледное лицо.
        - Меня зовут Лиза, - сообщила она ему.
        - А меня - Сергей. Как же ты сюда попала?
        Девушка молча смотрела на сталкера. Он мог бы сразу уйти. Но не хотел вызывать подозрений у Кривого. Потому устроился поудобнее и продолжал спрашивать:
        - Ты что-то увидела в туннеле, да? Что с тобой случилось?
        Девушка вздрогнула, провела рукой по лбу.
        - Темно, - сказала она. Датчанин почему-то вспомнил Цезаря.
        - Что там было? - спросил он. - Ты была там одна?
        Почему-то этот вопрос ей не понравился. И она вдруг тихо заскулила. Истомин испугался: «Вдруг сейчас кто-нибудь решит, что я мучаю убогую? Хотя откуда такая чувствительность у здешних братков? Впрочем, убогих всегда почему-то любят».
        - Ну-ну, не надо, - пробормотал он. - Все будет хорошо.
        Впрочем, ясно было, что у нее уже ничего хорошего не будет. Девчонка вроде успокоилась. Принялась укачивать своего зайца.
        - Меня зовут Лиза, - вновь сообщила она.
        Датчанин решил, что дальше здесь задерживаться не стоит. Надо было вернуться на Китай-город и там опять поспрашивать хорошенько. А если нет - тогда он решил пойти к Оксе и вытрясти из этой ведьмы правду.
        - Чего-то ты быстро, - съязвил Кривой. - Не понравилась, что ли, Лизка? Пульки обратно не верну.
        На Китай-городе Истомину на этот раз повезло - Серега, который в прошлый его приход валялся в отключке, как раз выполз опохмелиться.
        - А, нарисовался, - буркнул он. - Какой же ты живучий. Уже которую бабу в лучший мир спровадил - а самому хоть бы хны.
        - В какой лучший мир? Какую бабу? Чего ты мелешь?
        - А разве нет? Подружку-то твою я на Красную линию проводил. Не хотела она идти, ох, не хотела. Да ведь ей куда ни кинь - всюду клин. Малая-то ее заболела. Так и так их бы с Китая выгнали.
        - Где она сейчас?
        - А я почем знаю? Все вопросы теперь к товарищу Москвину. А уж чего к красным попало, то пропало. Нечего было шляться невесть где.
        - Я без памяти лежал, - крикнул Датчанин.
        - Да мне-то что, - буркнул Серега. - Однако ж ты здесь, а она… Так я и думал, что ты опять выберешься. Кишку-то помнишь? А тетку ту? Я б с тобой, Датчанин, наверх бы не пошел, сам-то ты везучий, но люди возле тебя мрут как мухи. Будто откупаешься ты так.
        - От кого? Что ты несешь?
        - Почем я знаю? От Хозяина Туннелей, может? Тебе видней. - Серега вдруг глупо захихикал. Потом примирительно тронул сталкера за рукав.
        - Ладно. Шучу. Не парься. Судьба - она, гадина, и за печкой найдет.
        Датчанин, не слушая больше умозаключений пьяного Сереги, пошел искать палатку, чтобы вздремнуть. Новую информацию стоило осмыслить. «Если Ника действительно на Красной линии, то можно попробовать поискать ее там. Но спешка в таком деле не нужна. Сперва хорошо бы еще раз все уточнить. Вдруг ее там приняли хорошо, и она решила там остаться. Может, я ей уже не нужен, хоть она и клялась, что любит. Кто их разберет, этих женщин? Она ведь - дочь какого-то начальника, хоть и опального. А у красных всякое бывает - сегодня ее отца сослали, а завтра, глядишь, он снова в почете. И зачем ей тогда невезучий сталкер, к тому же больной? Может, завтра пойти на Кузнецкий - наверное, кто-нибудь там ее запомнил?»
        Ночью возле его палатки раздался шорох. Потом кто-то тихо позвал:
        - Датчанин, ты тут?
        Голос был детский, смутно знакомый. Сергей выглянул, посветил фонариком - и увидел девчонку, которая жила с Никой, когда он уходил. Ту, которую Ника назвала сестрой.
        - Т-с-с, - прошептала она. Потом вдруг испуганно отшатнулась. - Ты кто?
        - Уже забыла? А вот я тебя помню. Муся, да? Чего тебе? - спросил он.
        Девчонка исподлобья глянула на него.
        - Я тебя не узнала - лысого, - буркнула она. - Можешь Нике помочь?
        - Ты знаешь, где она?
        - Знаю. У красных.
        - Так может, ей там лучше?
        Он думал, что девчонка начнет спорить, но она только кинула на него косой взгляд. В этом взгляде было все: и недетское горе, и презрение, и разочарование. Но удивления в нем не было. «Я так и знала - ты такой же, как все», - говорил этот взгляд.
        - Да ты чего, малая? - удивился он. И тут же сам себя отругал: зарекался же обращать внимание на женские настроения, и вот опять… Но девчонка и впрямь вела себя странно.
        - Я твоей подруге мешать не собираюсь, - попытался он объяснить. - Зачем я буду в ее дела вмешиваться? Ушла к своим - значит, так ей захотелось.
        - Ты не понимаешь. Она из-за меня ушла. Она не хотела. Она тебя ждала. А теперь ее в лагерь посадят и замучают. Я болела сильно. Она к ним пошла, чтоб меня спасти. И спасла. А потом я от них сбежала. А она у них осталась, в тюрьме. Я знала, что ты вернешься.
        - Ну-ка, не тарахти, - нахмурился он. - Давай все сначала и поподробнее.
        Выслушав ее, он задумался: «Если Ника в тюрьме, ее так просто не отдадут, конечно. Но должен же быть какой-то выход?» И он стал вспоминать все, что Ника рассказывала ему о законах Красной линии.
        Эпилог
        Ника дремала в лазарете, уткнувшись головой в сгиб локтя. Заскрипела, распахнулась дверь.
        - Дубовская, на допрос.
        И она пошла, сопровождаемая караульным.
        В знакомом кабинете знакомый следователь устало смотрел на нее.
        - Вероника Станиславовна, у вас есть последняя возможность одуматься и рассказать нам все честно. Что замышлял ваш отец против товарища Москвина? Кто еще был с ним в сговоре?
        - Мой отец всегда был предан делу партии, - тихим голосом отвечала Ника.
        - Лучше сознаться, - отеческим голосом увещевал следователь. - Хотя тебе это уже не поможет. Но, по крайней мере, условия содержания будут мягче. Подумай хотя бы о ребенке. От кого, кстати, ребеночек?
        - Какое вам дело? - спросила она. - Вы его все равно не знаете. Так, один человек с Китай-города.
        - Ай-яй-яй, Вероника Станиславовна. Видно, яблочко от яблони недалеко падает. Каков отец - такова и дочь. Стоило вам оказаться вдали от родины, как пустились во все тяжкие, да? Вот и раскрылась ваша истинная сущность. Но руководство Красной линии гуманно, оно даст вам возможность трудом искупить свою вину.
        Яблоко Ника видела только в книге на картинке и не совсем поняла, почему оно должно падать далеко от яблони. Но из всей этой речи уловила одно: ее действительно скоро отправят куда-то. Видимо, в тот самый Берилаг, о котором шептались по ночам друзья отца. «Может, я даже встречу там кого-то из знакомых. Вот только ребенок… Если он родится здоровым, его заберут. Если с отклонениями - тоже заберут. А может, в таких условиях он вообще родится раньше срока, мертвым? Ведь вряд ли там мне обеспечат персонального врача. Подумаю об этом завтра», - упрямо сказала себе Ника, хотя совершенно непонятно было, что могло измениться завтра. Чуда не случилось, судьба ее была предопределена, она была одной из многих, попавших в жернова механизма государственной машины. Правда, всегда оставался выход - самой уйти туда, где не достанет уже никто. «Интересно, - подумала Ника, - стану ли я тогда еще одной неупокоенной душой в туннеле, как Мамочка? А может, как Алика-заступница, буду являться всем с ребенком на руках? Интересно, если помолиться ей, она поможет?»
        За дверью послышался какой-то шум. Следователь встрепенулся. Судя по всему, караульный кого-то не пускал. По крайней мере, пытался не пустить. Но дверь вдруг распахнулась от сильного пинка. Ника подняла глаза - и встретила взгляд серых глаз вошедшего, обращенный к ней. Во взгляде читалось бешенство.
        Она не сразу узнала Датчанина: вместо чуть вьющихся волос торчала теперь отрастающая щетина. Но когда он сделал привычный жест, словно отводя несуществующую прядь со лба, счастье затопило девушку волной. «Так он жив! Он не ушел никуда». Она и мечтать не смела, что еще раз его увидит. И глядела жадно, торопясь запомнить любимое лицо до малейшей черточки, пока не увели ее обратно в камеру.
        - Это что? Не велено. Выйти отсюда, - неуверенно пискнул караульный.
        Датчанин и бровью не повел. Следователь сделал знак охраннику, и тот испарился.
        - Чем обязаны? - преувеличенно вежливо спросил следователь
        - Да вот, узнал, что невесту мою забрали. Ошибочка вышла, наверное.
        Он был обманчиво спокоен, но чувствовалось - он как пружина: скажи сейчас хоть что-то поперек - и кто его знает, что этот безбашенный натворит, голыми руками разнесет все вокруг к чертовой матери. Но следователь был умен, на рожон лезть не собирался. Появление сталкера в корне меняло дело - любую ситуацию следовало оборачивать себе на пользу.
        Про себя следователь тихо присвистнул. «Ай да Дубовская, умная девка. И впрямь жалко будет, если в тюрьме такая сгниет. Пусть, коли так, еще погуляет на воле - там она больше Красной линии пригодится. Такого сталкера зацепить - да за него я готов отдать с десяток дочерей изменников родины, благо в этом товаре на Красной линии недостатка не было никогда».
        Датчанин смотрел на Нику. Под его взглядом она вдруг зябко поежилась и обхватила свой живот, словно защищая. И тут он понял. И она увидела, что он понял. И строптиво вскинула голову.
        А его охватило ликование. Он, как полный идиот, радовался, что у него будет ребенок. Даже если с тремя руками и крылом. «Ничего, если так, мы уйдем к мутантам на Филевскую линию, - думал он, - проживем как-нибудь». Впервые за долгое время Сергей Истомин по прозвищу Датчанин был счастлив. Следователь изумленно глядел на него.
        Но эти двое не обращали на него внимания. Они глядели друг другу в глаза. Карие глаза Ники встретились с серыми, вопрошающими глазами сталкера.
        - Ну что, малыш, рискнем?
        Здравствуйте, я - Анна Калинкина. И если вы читаете эти строки, значит, держите в руках мою шестую книгу в рамках проекта «Вселенная Метро 2033», завершающую вторую трилогию. А кажется, совсем недавно я писала первую, сходила с ума от волнения. За годы существования серии многие, как и я, из дебютантов превратились в бывалых авторов, серия дала нам возможность попробовать свои силы и поверить в них. И все новые энтузиасты включаются в проект. Вселенная продолжает жить, и своим долголетием она в немалой степени обязана преданным читателям, благодаря которым авторы имеют возможность по-прежнему творить мир после Апокалипсиса.
        «Спастись от себя» не является прямым продолжением предыдущей книги, «Обмануть судьбу». Как и в остальных, в ней самостоятельный сюжет, и лишь в эпизодах появляются персонажи из более ранних книг. На этот раз главным героем стал сталкер Сергей Истомин по прозвищу Датчанин. Сталкеры - особая каста, на них смотрят с восторгом и надеждой, они обеспечивают существование тех, кто не рискует выбираться на поверхность из обжитой подземки. Но Сергей спустился под землю обычным студентом, вовсе не героем, он и не подозревал раньше, что способен на многое. На момент действия романа он переживает не лучшие дни. После смерти любимой жены проклятый вопрос «Зачем все это?», терзающий многих вокруг, вновь встал перед ним ребром. Нужна ли такая жизнь, в которой, кажется, ничего хорошего уже не предвидится? И Датчанин топит горе в алкоголе либо отчаянно рискует жизнью, отваживаясь на самые дерзкие вылазки. Ему столько раз удавалось уходить от опасности, но как спастись от самого себя?
        Вместе с героем читатель снова побывает в туннелях и на улицах постъядерной Москвы, наряду со знакомыми уже местами забредет и в не разведанные еще уголки. Ведь подземелья Москвы - это не только метро. Это еще и многочисленные коллекторы, не говоря уж о более ранних подземных ходах. И они тоже могут быть обитаемы.
        Спасибо Дмитрию Глуховскому за созданный им загадочный, безнадежный, но жутко притягательный мир, в который хочется возвращаться снова и снова. А еще хочется сказать спасибо редакторам Вячеславу Бакулину и Вадиму Чекунову, художникам, рисующим обложки серии, коллегам и друзьям - Ольге Швецовой, Виктору Лебедеву, Андрею Гребенщикову, Андрею Буторину, Дмитрию Манасыпову, Станиславу Богомолову, Ирине Барановой, Игорю Осипову, Леониду Добкачу, Юрию Харитонову - их много, всех перечислять долго, и это замечательно. Спасибо Ларисе Гурьевой из Библиотеки семейного чтения в Большом Афанасьевском за интересные идеи и неизменную помощь. Спасибо также Алексею Калябину и Анастасии Калябиной за поддержку. Спасибо вам, дорогие читатели, за то, что вы есть!
        notes
        Примечания
        1
        См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Царство крыс».
        2
        См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Хозяин Яузы».
        3
        См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Кошки-мышки».
        4
        См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Хозяин Яузы».
        5
        См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Обмануть судьбу».
        6
        См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Хозяин Яузы».
        7
        См. роман автора «Вселенная Метро 2033. Станция-призрак».