У судьбы две руки Наталья Дмитриевна Калинина
        Когда-то очень давно прекрасная Элизабет полюбила знатного сеньора Диего де ла Торре и заплатила за это чувство собственной жизнью. Уже в наши дни рыжеволосую Алину, скрывающуюся от жизненных разочарований в тихом горном поселке, посещают видения, связанные с жизнью Элизабет. Постепенно девушка понимает, что прошлое странным образом связано с настоящим, а поселок, где она поселилась, хранит свою страшную тайну и вовсе не такой мирный, как кажется с первого взгляда. Алину ждут тяжелые испытания, потери и… неожиданные приобретения. Ведь у судьбы - две руки, дающая и отнимающая.
        Наталья Калинина
        У судьбы две руки
        1
        Капельки росы блестели в уголках паутины, подобно крошечным алмазам. Если бы не они, заметить тончайшую сеть, натянутую между нейлоновыми веревками, оказалось бы непросто. Впрочем, за месяц, что Алина жила в доме, у нее вошло в привычку, прежде чем развешивать белье, внимательно осматривать углы сушилки. Одним концом толстой трубы приспособление, похожее на выгнутый остов зонта, врастало в бетонный куб, от другого укропным венчиком расходились «спицы». И там, у основания «венчика», в дерматиновой обмотке прятался от утреннего солнца паучок.
        - Опять вы за свое, Василий Степанович! - мягко пожурила его Алина, снимая сухой веткой идеально вытканную паутину. Не так давно паучок неосторожно показался из своего убежища, и Алина переселила его на жасминовый куст. Вынужденным переездом паук оскорбился, не прошло и дня, как он вернулся в свое старое жилище и с тех пор «троллил» девушку тем, что за ночь успевал оплести сетями все стороны сушилки. Алина терпеливо снимала палкой «художества» Василия Степановича, а на следующее утро на месте каждой снятой паутинки получала две новые.
        - Красота! - выдохнула с улыбкой Алина и замерла с влажным полотенцем в руках. С этой площадки на верхней «террасе» каменистого сада открывался картинный вид на море. Его цвет менялся от бледно-серого до почти черного в дождливые дни, а в ясные - от голубого до насыщенного синего. Сегодня море сливалось с чистым небом в единое полотно, однородность которого нарушали лишь белые завитки облаков да солнечные отблески на водной глади. Алина без спешки развешивала белье, подставляя под поцелуи апрельского солнца побледневшие за зиму веснушки и позволяя шаловливому ветерку играть с растрепавшимися локонами. Она расправила на веревке белую простыню, и ветер тут же надул ту словно парус.
        - Вышли бы вы наружу, Василий Степанович, погода такая хорошая! Не трону я вас, - пообещала Алина, беря в руки пустой таз. Паучок то ли ее не услышал, то ли проигнорировал. Зато на забор вспрыгнул серый в темную полоску кот и, повернувшись спиной к морю, принялся вылизывать лапу.
        - Жорик, а твой хозяин где? - спросила Алина, только сейчас она поняла, что еще не видела соседа. Обычно старик Кириллов поднимался ни свет ни заря. В любой день, хоть дождливый и ветреный, с его двора доносились шарканье метлы, стук топора, сухой треск раскалываемых полешек и другие уютные шумы, сопровождающие домашние хлопоты. Старику Кириллову стукнуло уже под восемьдесят, но энергии у него было как у молодого. Ежедневно после домашней работы сосед выпивал чашку сладкого чая, а затем совершал двухчасовой променад - к морю и обратно в гору. Перед прогулкой он обязательно заглядывал к Алине и спрашивал, не нужно ли той купить хлеба, потому что единственная булочная находилась под горой. Но сегодня старик Кириллов впервые за то время, что Алина его знала, не вышел утром во двор. Не раздавалось из-за забора привычного насвистывания и шороха метлы. Тишина, нарушаемая лишь легким шелестом листвы, с учетом этих обстоятельств из умиротворяющей сделалась тревожной. Алина торопливо отнесла таз, сунула в карман куртки кошелек с ключами и вышла на улицу.
        Она отворила калитку и пересекла соседский двор, отметив валяющиеся на земле возле пня, на котором сосед обычно рубил дрова, топор и целое полено. Чтобы старик, так бережно относящийся к своему имуществу, да бросил инструмент? Алина подняла топор и аккуратно положила его на пень. То, что дверь в дом оказалась приоткрытой, но за нею также царила тишина, встревожило девушку еще больше.
        - Петр Евсеевич! - громко позвала она в проем.
        - Алиночка, ты? - раздался приглушенный голос соседа, оборвавшийся неожиданным оханьем. - Заходи, милая.
        Старика Алина нашла в небольшой гостиной, в которую вел короткий коридор. Кириллов сидел на диване, завалившись набок, и тер рукой поясницу.
        - Напасть какая приключилась. Вот, представь себе, - проворчал вместо приветствия он, - замахнулся топором, а тут спину раз - и прострелило. Кое-как доковылял до дивана, а вот с него теперь - никуда.
        - Вызвать врача? - предложила Алина, вздохнув про себя с облегчением. Радикулит - это, конечно, напасть та еще, но она боялась другой беды, куда худшей. Сосед хоть и хвалится тем, что сердце у него - как мотор, но возраст все же коварно берет свое.
        - Да ну брось ты, - отозвался Кириллов. - Придумала - врач! Из-за такой ерунды. Настойка у меня на травах и перце, ею и разотрусь. Да в платок из собачьей шерсти, который еще моя Варенька вязала, укутаюсь. А завтра как огурчик буду!
        - Где ваша настойка? - спросила Алина.
        - Вон в том шкафу.
        - Давайте я вас разотру, - предложила гостья, отыскав обычную водочную бутылку с темным содержимым в ней.
        - Ты мне просто на ладонь полей, я сам дотянусь. Лучше поищи в одежном шкафу платок. На верхней полке он.
        Алина помогла старику повязать на поясницу платок и сесть поудобней, а затем приготовила чашку чая и намазала, как любил Петр Евсеевич, ломоть вчерашнего хлеба медом. Придвинув к дивану журнальный столик, она постелила на него чистую скатерть и принесла завтрак.
        - Эх, хлеб уже подсох, - вздохнул старик.
        - Я сейчас пойду в поселок, куплю вам свежего, - откликнулась Алина. - Может, еще что вам надо? Лекарства?
        - Лекарства у меня все, Алиночка, мед, чай да работа. Не надо ничего аптечного. Все у меня есть. Только хлеба, будь добра. И это… Я там топор бросил. Убери его, голубушка, на место. В сарае есть ящик для инструментов, ты знаешь. Неуважительно бросать топор на улице.
        - Сделаю, Петр Евсеевич, - отрапортовала Алина и пообещала вскоре вернуться.
        Дорога с горки будто сама ложилась под ноги. Девушка бежала по ней легко, едва ли не вприпрыжку. То, что сосед прихворнул, огорчало, но все же не портило яркого, как день, настроения. Морская картина стояла перед глазами, словно гигантское полотно, до тех пор, пока Алина не свернула налево. Теперь солнце било не в глаза, а целовало горячими поцелуями разрумяненную щеку.
        Алина поздоровалась с жителем углового дома, хоть и не знала имени этого мужчины с бородой и вечно взъерошенными русыми волосами. Нередко девушка видела его на террасе за мольбертом. Но сегодня мужчина, одетый в темно-синий халат и с кофейной чашкой в руке, просто задумчиво любовался видом.
        Возле третьего в переулке дома Алина заметила карету «Скорой помощи» и невольно замедлила шаг. Опять. Раз-два в неделю девушка стабильно видела возле этого одноэтажного домика, прячущегося за выкрашенным в солнечно-желтый цвет забором, машину, от которой веяло бедой. Кто живет в этом доме? Одинокий старик вроде соседа Кириллова, который страдает повышенным давлением или сахарным диабетом и не может самостоятельно дойти до врача? Алина поймала себя на том, что опять старается прошмыгнуть мимо «Скорой» торопливо и незаметно, испытывая угрызения совести, будто это она повинна в болезни хозяина домика с солнечным забором. Не в болезни повинна, а в том, что не оказывает помощь, хотя могла бы… Девушка на секунду зажмурилась и задержала дыхание, как перед прыжком в воду, силясь отогнать непрошеные мысли, что и старику Кириллову она могла бы помочь куда быстрее, чем травяная настойка.
        Нет, она поклялась себе, что больше не возьмет в руки кисть. Алина пробежала переулок, который не любила еще и по другой причине - из-за углового пустующего дома, выставленного на продажу. Вернее, не из-за самого дома, дом выглядел вполне ухоженным, а из-за странного и отчего-то пугающего ее сооружения в виде мачты. Когда-то давно кто-то выкрасил старый столб, на котором еще сохранился колоколообразный «абажур» с крупной лампочкой-грушей, в пожарный цвет, обрезал провода и приделал к верхней части «мачты» деревянную «корзину». С последней свешивалась веревочная лестница с деревянными перекладинами. Алине даже страшно было представить, что кто-то взбирался на такую верхотуру, хотя вид на море из дозорной «корзины» наверняка открывался захватывающий. «Мачту», похоже, никогда не реставрировали, потому что краска со временем облезла, ее куски повисли на досках «корзины» и на столбе крупной чешуей, под которой язвами обнажилось потемневшее дерево. Веревки лестницы обтрепались, сгнившие и переломленные перекладины щерились острыми обломками, которые не обтесали ни ветра, ни дожди. Сооружение казалось
Алине таким пугающим, как застрявшая между рифами грот-мачта затонувшего корабля. Разве что не хватало водорослей и облепивших дерево ракушек. На «мачту» было страшно смотреть, но тем не менее она притягивала взгляд. И каждый раз, проходя мимо этого дома, Алина боролась с двумя противоположными желаниями - зажмуриться и поскорей проскочить неприятный участок пути и, наоборот, приблизиться и рассмотреть сооружение до деталей в смелой надежде, что, может, оно перестанет казаться ей таким отталкивающим.
        Она с облегчением выдохнула, когда наконец-то вышла на центральную дорогу, ведущую к небольшой прибрежной зоне с магазином и тесным кафе. Этот маленький поселок в Краснодарском крае, льющийся, словно ручеек, с горы к морю, был малолюдным, туристы сюда не заглядывали. Может, потому, что на карте его не отметили даже ничтожной точкой. Всего в двадцати километрах отсюда, в городе, куда и съезжались в сезон отдыхающие, жизнь бурлила. Здесь же царило затишье. Может, со стороны выглядело странным, почему молодая женщина двадцати пяти лет выбрала для проживания излишне спокойный поселок, когда могла бы поселиться в местном центре культуры и развлечений. Но Алина устала от мегаполиса и сознательно искала уединения.
        В магазине никого, кроме худой, будто высохшей, продавщицы не оказалось. Алина с улыбкой поздоровалась со скучающей за прилавком женщиной и выбрала для соседа еще горячий, прямо из печи, багет, а для себя - буханку серого хлеба и пару плюшек к чаю. Когда девушка, расплатившись за покупку, повернула к двери, вдруг услышала за спиной предостерегающий шепот продавщицы:
        - Сегодня - полнолуние.
        - Простите? - оглянулась Алина. Продавщица смотрела на нее со смесью странной жалости и сочувствия.
        - Полнолуние, говорю, - повторила та и подняла брови.
        - Да… - растерялась девушка, не понимая, на что намекает женщина.
        - Двери хорошо закрывайте. И окна, - вздохнула продавщица и повернулась к вошедшему в булочную новому покупателю - молодому мужчине. Алина поспешила выйти на насыщенную морской свежестью улицу.
        Отщипнув от своей буханки кусочек, она положила кисловатую ароматную корочку в рот и медленно прожевала. Соблазн прогуляться вдоль моря, любуясь на плещущиеся у каменистого берега волны, был велик, но девушка помнила о прихворнувшем соседе, который не столько ожидал свежего хлеба, сколько, может, помощи. Поэтому Алина, не задерживаясь, повернула к ведущей в гору дороге. Она уже почти пересекла прибрежную часть поселка, когда ощутила внезапный озноб и ломоту в костях, какие бывают при заболевании гриппом. Но надежда на то, что ее всего лишь сразил вирус, растворилась в тошнотворном головокружении. Алина еще успела бросить взгляд на ближайшую лавочку, но добраться до нее уже не смогла.
        …Она умирала. Оранжевые всполохи жадно облизывали сухие ветви, подползая к босым ногам и наполняя нестерпимым жаром все тело, заставляя его извиваться в тщетных попытках отсрочить мучительную смерть. Растрепавшиеся волосы облепили взмокшее лицо и прикрыли обнажившуюся из разорванной робы грудь. Она кричала - не от боли и страха, а от вопиющей несправедливости, хоть и понимала, что взывать к разуму ополоумевшей толпы бесполезно. Еще вчера к ним приходили со своими бедами горожане, а сегодня те же люди с лицами, распаленными жаром от костра, с улюлюканьем наблюдали за ее гибелью. Ее крики только раззадоривали заполнившую площадь толпу, но не вызывали ни малейшего сочувствия. «Ведьма! Гори, ведьма!» - выкрикнул кто-то в безумном экстазе, и толпа подхватила вопль. «Ведьма! Ведьма! Сгинь, ведьма!» И она сгинет - на потеху предавшим ее горожанам, привязанная цепями к столбу и заключенная в огненное кольцо. В тот момент, когда пламя обожгло ее ноги, а в волосах затрещали искры, она сквозь пелену дыма и слез увидела того человека, который и погубил ее. Он стоял в первом ряду и в отличие от толпы не
выкрикивал проклятия. Черная маска скрывала половину его лица, открывая только бородку и сжатые в тонкую линию губы. Он следил за ее казнью, не отводил взгляда, глаза его холодно блестели в прорезях маски, и в их изумрудной зелени отражались огненные всполохи. Этот полный ледяного спокойствия взгляд причинил ей боль куда более сильную, чем огонь. Она подавила рвущийся наружу новый крик и, собрав остатки сил, плюнула в сторону мужчины в маске, сопроводив сухой плевок проклятием…
        Алину привело в чувство прохладное прикосновение к лицу. Девушка открыла глаза и увидела склонившегося над ней мужчину. Оказывается, она лежала прямо на земле, а незнакомец стоял перед ней на коленях. Он хмурился, и в его светло-карих глазах плескалось беспокойство. Когда мужчина заметил, что девушка пришла в себя, он отдернул от ее щеки руку. Алина внезапно пожалела об этом, потому что прохлада его ладони приносила ей успокаивающее облегчение. Пожалела и удивилась, потому что ей никогда не нравились чужие прикосновения к лицу.
        - Как вы себя чувствуете? - спросил мужчина. Голос у него оказался приятным. Алина пошевелилась, проверяя, цела ли, а затем осторожно села. Затылок ныл, видимо, ушибся при падении. Но в целом, если не считать этого и легкой слабости, она была в порядке.
        - Хорошо, - ответила она незнакомцу. Он перевел дух и улыбнулся, отчего его симпатичное лицо сделалось еще привлекательней.
        - Я шел следом и увидел, что вы внезапно покачнулись. Я бросился к вам, но не успел. Вы упали и потеряли сознание. Вызывать вам врача?
        - Нет-нет, не стоит! - горячо запротестовала Алина, но машинально коснулась затылка, проверяя, не разбила ли голову при падении. Нехорошо как вышло… Упасть прямо на улице!
        Мужчина будто вздохнул с облегчением. Но продолжал настаивать:
        - Вы ударились. Нужно, чтобы вас осмотрел врач. К тому же вы отчего-то потеряли сознание. От солнечного удара или…
        - Я не позавтракала. - Алина сморщила нос. - На диете, понимаете. Кажется, перестаралась с голодовкой.
        - Куда вам еще на диете сидеть! - возмутился ее спаситель. - Стройная до прозрачности! О боги, вас, наоборот, откармливать нужно! Простите, не хотел вас обидеть…
        - Не обидели, сделали комплимент, - рассмеялась Алина, надеясь на то, что ее смех прозвучит непринужденно. Мужчина подал ей руку, помогая встать. А когда она поднялась на ноги, задержал ее ладонь в своей.
        - Может, вас проводить? - спросил он, окинув ее коротким, но оценивающим взглядом.
        - Спасибо, но я себя хорошо чувствую, - повторила Алина, улыбкой смягчая отказ.
        - Пригласил бы вас в кафе, раз вы не завтракали. Но вы же и от завтрака откажетесь? - без всякой надежды спросил он.
        - Сегодня откажусь. Тороплюсь. Но в другой день - почему бы и нет?
        - Завтра? На этом месте, в десять утра.
        - Хорошо, - кивнула Алина. Особых планов у нее не было. Так почему бы и не позавтракать в обществе любезного и симпатичного незнакомца.
        - Тогда до завтра! - обрадовался он.
        Алина кивнула и торопливо извинилась:
        - Простите, мне в самом деле пора. Спасибо вам за беспокойство и помощь!
        Она сбежала от него, наверное, излишне торопливо. И когда уже отошла на приличное расстояние, спохватилась, что так и не спросила имени своего спасителя. Это «знакомство» без имен странным образом подняло ей настроение. И пусть Алина по-прежнему чувствовала сильную слабость, вместо того чтобы бороться, как случалось раньше, с тревогой, вызванной видением, она улыбалась.
        Старик Кириллов хлеб принял с благодарностью, но от чая, который девушка предложила ему приготовить, отказался. Более того, вежливо, но твердо дал Алине понять, что хочет остаться в одиночестве. Хотя обычно ее обществу бывал рад. Девушка не обиделась - мало ли какие у старика могут быть на то причины? Может, он хочет отдохнуть. Но когда она уже выходила из комнаты, сосед окликнул ее:
        - Алиночка, не забудь сегодня закрыть хорошо все двери и окна.
        Она оглянулась и удивленно спросила:
        - Почему?
        - Буря будет, - буркнул Кириллов недовольно, чем вызвал у Алины воспоминания месячной давности. Она только приехала в поселок и занималась разбором коробок, когда к ней постучался сосед. «Закройте этой ночью все окна. Буря будет», - сказал старик, прежде чем успел представиться. И буря действительно тогда случилась. За окном завывал ветер, о стекла бились ветви и царапали с пугающим скрежетом жестяной подоконник, собаки в ту ночь скулили и выли так, что сердце леденело от ужаса. Если ожидается похожая буря, неудивительно, что местные жители торопятся предупредить об этом новую жительницу. Только вот связано ли ожидаемое ненастье с полнолунием, о котором упомянула продавщица?
        - И это, шторы поплотней задерни, не высовывайся, - добавил старик и отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Алине ничего не оставалось, как покинуть его дом.

* * *
        Машину пришлось оставить у подножия мыса и подниматься по узкой тропе пешком. И хоть гора была пологой, это восхождение каждый раз давалось Герману нелегко, а сегодня и вовсе показалось мучительным. Нога еще с утра давала о себе знать ноющей болью, а к ночи разболелась так, что и по дому ходить сложно. Что уж говорить о таком восхождении! Но отменить поездку Герман не мог. И теперь поднимался, стиснув зубы и сильнее, чем обычно, налегая на трость. Ее наконечник глубоко врезался в не просохшую после недавних дождей землю, оставляя вмятины-пятаки, затвердевшие слепки которых еще долго будут напоминать о нем. Герман старался не думать о том, что ему еще предстоит подъем по винтовой лестнице маяка, и, чтобы отвлечь себя от мрачных мыслей, обратил все внимание в слух. В обманчиво-вкрадчивом шепоте моря он различал басовитые ноты поднимающегося из глубин гнева. А может, просто так казалось из-за надвигающейся ночи. Какое отношение имеет море к тому, что вот-вот случится? Никакого.
        Дойдя до смотровой площадки, Герман остановился, но не для того, чтобы дать ноге отдохнуть, а, как обычно, полюбоваться видом. В этой части мыс нависал над морем, небольшой пляж, который так любили туристы в сезон, становился невидим, и поэтому легко можно было вообразить себя на носу гигантского лайнера. Герман не раз наблюдал, как люди, подойдя к перилам, огораживающим край площадки, раскидывали в стороны руки, словно в культовой сцене «Титаника». В такие моменты он невольно усмехался и обещал себе как-нибудь закачать на телефон саундтрэк из фильма, чтобы затем над кем-нибудь подшутить. Вид морской глади, сливающейся вдали с небом, обычно наполнял его умиротворением, но в этот вечер ни шорох плещущихся у каменного пьедестала волн, ни червонно-золотой диск солнца, краем уже окунувшийся в темные воды, ни зефирные облака не вызвали в душе покоя. Герман оббил о край перил налипшую на кончик трости грязь и продолжил путь.
        Захар словно почувствовал приближение гостя и, покинув свой «капитанский мостик» - маячную комнату, вышел навстречу. Герман с облегчением вздохнул: можно будет переговорить снаружи и избежать подъема по винтовой лесенке. Он махнул зажатым в свободной руке пакетом, приветствуя пожилого мужчину. На фоне каменной громады маяка смотритель казался игрушечной фигуркой.
        - Ну, здравствуй, здравствуй, - заулыбался в седые усы Захар и раскинул руки, желая обнять гостя.
        - Ты будто знал, что я приеду.
        - Ну а как иначе?
        Они крепко обнялись, и Герман, как случалось всегда, на короткий момент ощутил желанный покой. Когда старик разжал руки и отступил на шаг, Герман протянул хозяину маяка пакет с гостинцами - шоколадными конфетами, чаем, пряниками и коробкой с зефиром. Захар очень любил сладкое.
        - Балуешь меня, - проворчал, не скрывая довольства, смотритель. - Идем? Чайник поставлю.
        - Может, здесь поговорим?
        - Торопишься? Или…
        - Или, - усмехнулся Герман. - Не пытай уж подъемом. Хотя бы сегодня.
        - В маяке изначально лифт задумывался, но что-то не сложилось, - пробормотал, словно оправдываясь, старик. - Ну, пойдем тогда в нашу говорильню.
        «Говорильней» Захар называл небольшое бетонное строение за маяком без окон и проемом без двери, предназначенное для каких-то хозяйственных нужд. Смотритель как-то принес туда пару старых стульев и журнальный столик, на который водрузил керосиновую лампу. И безликое кубоподобное сооружение превратилось в своеобразную беседку.
        Они прошли к сооружению по узкой дорожке, которую аккуратный Захар всегда содержал в чистоте и порядке. Высокому Герману пришлось пригнуться, когда он следом за хозяином входил в помещение, чтобы не задеть макушкой низкую притолоку.
        - Может, принесу-таки нам чаю? - предложил смотритель.
        - Нет, Захар, я тороплюсь. Хочу вернуться до темноты. Сегодня полнолуние.
        - Мог бы остаться у меня, - проворчал старик.
        - Не сегодня, - категорично отказался гость и без перехода произнес: - Я видел сегодня ее. Эту девчонку. Новенькую.
        Старик тяжело вздохнул, словно на его плечи разом обрушился груз всех прожитых лет. А затем привстал и нагнулся через стол к гостю:
        - Герман, оставь эту затею. Ты ничего не поправишь.
        - Ты не понимаешь…
        - Хорошо понимаю! - перебил его Захар.
        - И все же…
        - Герман, лучше уезжай отсюда! - В голосе смотрителя послышался металл, но гость и не думал сдаваться.
        - Нет, - отрезал он.
        - Упрямец! По-хорошему, надо бы и девочку предупредить.
        - И не вздумай!
        Захар надолго замолчал, словно что-то обдумывая. Его взгляд блуждал по потемневшей от сырости стене напротив него.
        - Тебе пора, Герман. Уже темнеет, - наконец вымолвил смотритель. - Спасибо за гостинец. И заезжай, когда… будешь в другом настроении.
        - Когда в другом настроении будешь ты, - усмехнулся гость. И, хромая, направился к выходу.
        - Береги себя. Особенно этой ночью, - напутствовал старик. Герман лишь вскинул кулак и молча вышел.
        2
        Буря той ночью разыгралась нешуточная. Забравшись под одеяло и оставив ночник включенным, Алина слушала завывания ветра и треск обламывающихся под ураганными порывами сучьев. Ее переполнял не столько страх, сколько беспокойство - не сорвет ли ветром черепицу, не сломается ли растущее перед домом лимонное деревце. Стекла в окнах были надежно защищены ставнями, но ветер стучал в них с таким гневом, что те дрожали под его силой. Вдали ревело раненым зверем море, и его рык пробивался сквозь закрытые окна. Кажется, в прошлое полнолуние буря по накалу страстей уступала сегодняшней.
        Уснуть в таком шуме было невозможно, поэтому Алина пробовала читать. Но постоянно отвлекалась от сюжета на происходящее за окном. В какой-то момент поняв, что чтением себя не увлечет, она отложила книгу и отправилась на кухню за чаем.
        Когда Алина пересекала прихожую, между завываниями ветра вдруг различила легкие шаги, словно некто топтался за входной дверью. Девушка испуганно замерла, прислушиваясь, - на самом ли деле кто-то находится на пороге ее дома или это всего лишь шум непогоды? Какое-то время она не слышала ничего, кроме ветра и стонов деревьев. Но когда вновь направилась к кухне, за дверью кто-то вполне различимо вздохнул. Алина похолодела. Калитку она заперла, но перелезть через ту не составляло труда. Хорошо, что дверь в доме надежная, а на окнах ставни. Алина постаралась успокоить себя тем, что она в безопасности, но в этот момент в дверь раздался деликатный стук. Тук-тук-тук - три раза, а затем последовала пауза, словно тот, кто находился снаружи, прислушивался. Затем стук повторился. Алина едва подавила желание погасить свет и посмотреть в глазок. Остановило ее лишь то, что тогда тот, кто стучался к ней, понял бы, что его услышали. Девушка на цыпочках прокралась на кухню и затаилась там, прислушиваясь, не повторится ли шум.
        Не повторился. Но тот, кто находился за дверью, будто услышал, что она переместилась из прихожей, и постучал теперь в ставню кухонного окна. Алина непроизвольно вжалась спиной в стену. Стук не повторился, но раздалось царапанье по наружному подоконнику, словно кто-то водил по нему чем-то острым и металлическим.
        - Уходите! - выкрикнула Алина, поняв, что скрываться бесполезно. - Я сейчас вызову полицию!
        За окном снова громко вздохнули. И в этот момент в доме погас свет. Следом завыла соседская собака, и ее горестный плач повторили другие.
        - О, боже, - простонала девушка. - Пусть это поскорее закончится! Пусть поскорее наступит утро!
        Страшная какофония из стонов ветра, воя собак и скрежетания по подоконнику, сопровождаемого вкрадчивым постукиванием по ставням, парализовала ее. Удерживаемая на месте страхом, Алина испуганно вжималась в стену, вместо того чтобы отправиться в спальню за оставленным на тумбочке мобильным и позвонить… Кому? Соседу Кириллову? Правильней было бы в полицию. Алина собрала остатки решимости и в потемках, стараясь не наткнуться на мебель, проскользнула в комнату. К счастью, мобильный удалось найти быстро. Только вот связи не оказалось. Алина трижды набрала нужный номер, но соединения так и не произошло. Наверное, из-за бури случилась авария не только на электростанции. Был велик соблазн забраться под одеяло и свернуться под ним калачиком со святой верой, как в детстве, что это спасет ее от монстров. Но она уже не ребенок и не сможет успокоиться, зная, что кто-то расхаживает под окнами ее дома. Алине ничего не оставалось, как вернуться на кухню и, имитируя телефонный разговор, громко, стараясь, чтобы голос не дрожал от страха, произнести в темноту:
        - Алло, полиция? Приезжайте срочно! Кто-то пытается вломиться в мой дом!
        Она подождала немного, прислушиваясь к тому, что творится за окном, а затем еще громче добавила:
        - Да-да, адрес! Весенняя, двадцать восемь! Приезжайте скорее!
        Алина замолчала, надеясь, что тот, кто скребся в ее окно, услышал «телефонный разговор» и теперь уйдет. И точно, снаружи раздался еще один тяжелый вздох, и шум утих. Алина вернулась в спальню, но лежала без сна еще долго. Только тогда, когда на рассвете внезапно замер ветер и умолкли собаки, она смогла успокоиться и наконец-то уснуть.
        Проснулась она позже обычного, рывком села на кровати и схватила с тумбочки телефон. Проспала, но не катастрофично, на часах было только половина десятого. Страх развеялся в сером свете пасмурного дня, оставив после себя лишь неприятный осадок. Алина распахнула окно. О том, что ночью бушевала буря, напоминали разве что несколько валявшихся на дорожке обломанных веточек да опрокинутый набок пустой цветочный горшок. День просыпался лениво и неохотно, марал серым небо и наполнял свинцовой густотой море. Тишина ватным туманом окутывала поселок, не раздавалось ни побрехиваний собак, ни шарканья соседской метлы. Видимо, старик Кириллов все еще хворает. Алина решила заглянуть к нему после завтрака. Но, подумав о завтраке, внезапно вспомнила о приглашении мужчины, который вчера ей помог. Она в панике заметалась по спальне, на ходу застилая одеялом расхристанную постель и выхватывая из шкафа первое подвернувшееся. За пять минут Алина успела умыться, почистить зубы, переодеться в джинсы и кофточку и расчесать достающие ей до поясницы волосы цвета темной меди. Еще пять ушло на то, чтобы замаскировать следы
бессонной ночи и придать лицу свежий вид с помощью консилера и румян. Из дома Алина вышла за десять минут до назначенной встречи. Сегодня ей как никогда хотелось чьего-нибудь общества после напугавшей ее ночи. Ей хотелось поговорить о случившемся хоть с кем-то, поделиться пережитым страхом, чтобы окончательно избавиться от него. Пусть даже с малознакомым мужчиной. Пусть даже с продавщицей в местной лавке. Хоть с кем-то.
        По дороге ей никто не встретился. Дома слепо щурились закрытыми ставнями, из-за которых не раздавалось ни звука. Даже псы попрятались по конурам и не приветствовали проходящую мимо их дворов Алину ленивым тявканьем. Поселок и без того был тих и малочислен, но сегодня он словно вымер.
        На условленном месте никто ее не ждал. И почему-то Алина не удивилась этому. Видимо, опустевшие улицы ее уже предупредили. Однако то, что незнакомец не пришел, неприятно ее задело. Алина подождала для приличия с четверть часа, а потом отправилась дальше в тайной надежде, что прибрежная часть поселка встретит ее жизнью.
        Напрасно. Закрытыми оказались даже единственное кафе и магазин. Алина почувствовала себя так, словно она проснулась в одиночестве на огромном корабле посреди моря. Куда все подевались? Почему все закрыто? Может, сегодня какой-то праздник, о котором она не знает?
        Девушка не стала возвращаться домой. Предчувствуя, что небольшая набережная так же безлюдна, как и поселок, она отправилась вдоль дороги на поиски остановки. Сосед говорил, что до туристического города в двадцати километрах отсюда можно доехать на идущих из крупного центра автобусах. Искать долго не пришлось: остановка располагалась в пяти минутах ходьбы и пряталась в изгибе дороги у подножия поросшей лесом горы. Судя по всему, остановкой пользовались нечасто, потому что представляла она собой лишь проржавевший остов с сорванной наполовину крышей, под которой находились две оставшиеся от лавочки бетонные опоры. Ни расписания, ни карты маршрута тут не наблюдалось, поэтому Алина решила, что подождет не больше получаса и вернется домой.
        Ей повезло. Фырчащий и кашляющий дымом старый автобус вынырнул из-за поворота уже минут через пять. Алина проворно вскинула руку, и автобус, немного проехав вперед, остановился. С шумом распахнулась передняя дверь, Алина поднялась в салон. Водитель назвал стоимость проезда и, отрывая билет, заметил:
        - Эта остановка недействующая, девушка. Я затормозил, но другой бы проехал мимо. Могли бы здесь и заночевать.
        - А где действующая? - спросила Алина, схватившись за поручень, потому что автобус тронулся с места.
        - Ближайшая - в пяти километрах отсюда. Других остановок на этом участке нет.
        - А как же местные жители до города добираются? - удивилась Алина.
        - О каких местных вы говорите, девушка?
        - Из Гористого.
        - Они уже давно не ездят в город.
        - Водитель, останови у «Стройматериалов»! - раздалось из салона. Алина оглянулась и увидела тяжело пробирающуюся по проходу тучную женщину.
        - У «Стройматериалов», значит, у «Стройматериалов», - кивнул водитель, теряя к Алине интерес. Полная пассажирка добралась до кабины и поставила на пол большую хозяйственную сумку, перегородившую проход. Алина бочком протиснулась мимо женщины, тут же завязавшей разговор о погоде с водителем, и опустилась на свободное сиденье. Она решила, что спросит у соседа Кириллова, как жители ездят в город за крупными покупками или, например, в кино. Может, у большинства появились свои машины и поэтому отпала необходимость в рейсовом автобусе?
        Алина вышла на одну остановку раньше конечной, возле городского рынка. За этот месяц, что она прожила в Гористом, она ни разу не выезжала за его пределы, потому что все необходимое - продукты и бытовую химию - покупала в местечковом магазинчике. Она успела привыкнуть к размеренной жизни маленького поселка, поэтому шум и многолюдность города, сохранявшиеся даже в нетуристический сезон, в первый момент ее оглушили. Но, с другой стороны, после пугающей ночи и зловещей безлюдности, воцарившейся в Гористом, стали необходимым антидотом.
        Алина неторопливо позавтракала чаем и горячими сладкими блинчиками в кафе возле рынка, а затем, не раздумывая, вошла в гостеприимно распахнутые ворота и отправилась бродить в толпе среди прилавков. Она внимательно, словно придирчивая хозяйка, рассматривала выложенные на каменных прилавках овощи и фрукты, но ничего не покупала. Может, и накупила бы и упругих баклажанов, чтобы приготовить их с орехами, и краснобоких перцев, и румяных яблок, но останавливала перспектива непростой дороги с тяжелой ношей. Аромат, витавший над прилавками со специями и солениями, разбудил аппетит, поэтому девушка прошла этот ряд как можно скорей, но не удержалась и купила у торговки сухофруктами пакетик с ореховой смесью. Это помогло ей не поддаться искушению в ряду остро пахнущих сыров не купить копченых «косичек» и рулетиков так любимого ею козьего сыра. Рынок соблазнял своими дарами, как опытная портовая женщина аппетитными прелестями - моряков, и Алина лишь порадовалась тому, что не взяла с собой много денег.
        Вещевые ряды она прошла быстро: разложенные и развешанные шедевры местных и китайских дизайнеров ее не прельщали. Но возле прилавка с бусинами, нитками и прочей мелочовкой для рукоделий замедлила шаг.
        - Возьмите бисер. Ни у кого такого не найдете. Из Турции вожу! - принялась нахваливать свой товар пышнотелая торговка. - Или вот мулине, у меня все цвета есть! Здесь не все выложено, вы скажите, какие цвета нужны! Или вам камушки интересны? Из них такие бусы собрать можно, что все подружки позавидуют!
        Но Алину не интересовали ни бусины, названные торговкой камушками, ни бисер, ни нитки для вышивания, она уже держала в руке деревянную заготовку матрешки - белесую, шероховатую на ощупь, с темными прожилками. Не очень качественная заготовка. Отшкурить бы дерево до состояния нежной кожи, «познакомиться» с будущей «матрешкой», лаская пальцами отшлифованную поверхность и представляя себе будущий образ - румяное или, наоборот, бледное личико, разрез и цвет глаз, кровавую капельку миниатюрного рта. А может, представить на месте матрешки кого-то знакомого, того же соседа Кириллова, увидеть в белесом пятне его лицо, сделать кисточкой первые прикосновения, а потом вообразить себе боль старика так ясно, как свою, отдать ей собственное тело на растерзание, прочувствовать ее до малейшего нюанса. Разделить на тона, определить ее цвета, перенести на палитру. Обмакнуть в боль кисточку и нанести ее на матрешкину спину. И так, мазок за мазком, избавить старика от недомогания.
        А потом бросить матрешку в огонь и сжечь вместе с раскрашенным деревом чужую боль.
        Алина так ясно ощутила весь процесс, что почувствовала в собственной спине ломоту, а заготовка в ее ладони неожиданно отозвалась теплом.
        - Девушка, брать будете? - поторопила торговка, хмуря нарисованные черным карандашом брови.
        «Да», - воскликнула про себя в порыве Алина.
        - Нет, - ответила она с запозданием вслух, с неохотой положила матрешку на прилавок и развернулась, чтобы уйти.
        - Сама не знает, чего хочет, - проворчала громко продавщица, но девушка не отреагировала.
        Когда она выходила из ряда, по спине неожиданно прошелся озноб, так, словно кто-то буравил ее взглядом. Алина подумала, что это недовольная торговка продолжает глядеть ей вслед, но, когда обернулась, увидела темноволосого мужчину. Незнакомец вовсе не смутился, когда Алина встретилась с ним взглядом, напротив, дал понять, что рад тому, что его заметили. Он усмехнулся и даже поднял приветственно ладонь, словно Алина была его старой знакомой. Она же, напротив, поспешно отвернулась и прибавила шагу.
        На выходе из базара ее вниманием завладел небольшой киоск, обвешанный выцветшими на солнце плакатами с предложениями экскурсий. И хоть Алина изначально не планировала задерживаться в городе, она подошла к киоску и принялась изучать предложения. Туристический сезон еще не наступил, поэтому выбор экскурсий был небольшой, из имеющихся Алину привлекли лишь две - на маяк и к дольменам. Но когда она поинтересовалась у молодой девушки расписанием, выяснилось, что поездки на маяк нет ни сегодня, ни завтра, а вот к дольменам можно отправиться уже через час. Алина вытащила деньги, оставив себе лишь на обратный билет, и расплатилась.
        - Хороший выбор! - услышала она, когда с билетом и цветным буклетиком в руке отходила от киоска. Мужчина, чье внимание она привлекла на рынке, остановился в трех шагах от нее. Его усмешка и прищур сбивали с толку - на самом ли деле он одобряет ее выбор или иронизирует?
        - Спасибо, - на всякий случай ответила Алина.
        - На маяк и я могу вас свозить, - продолжил мужчина. - И провести экскурсию куда интересней, чем гид. Есть у меня там знакомства.
        - С чего вы решили, что я хочу с вами на маяк? - удивилась наглости незнакомца Алина. Самоуверенные и напористые мужчины ее отталкивали. А этот, похоже, относился именно к этому типу. Мужчина хоть и обладал привлекательной внешностью, чертам его лица недоставало мягкости: слишком резко была очерчена нижняя челюсть, слишком плоскими казались кривившиеся в усмешке губы, а ноздри прямого тонкого носа - излишне хищно вырезанными. И прищур глаз, цвет которых Алина не смогла сразу определить, тоже не показался ей добрым. Одет мужчина был стильно - в темные брюки, черное полупальто классического кроя и начищенные до блеска туфли. В одной руке он держал щегольскую тросточку с посеребренным набалдашником. Видимо, как решила Алина, носил мужчина трость из желания подчеркнуть свою стильность. Самоуверенный «денди» местного разлива - совсем не тот тип, который мог бы ей понравиться.
        Алина ожидала, что в ответ на выпад мужчина вступит с нею в навязчивый диалог, пытаясь завоевать ее расположение, но незнакомец вдруг подошел к киоску и наклонился к окошечку.
        - Билет на дольмены, будьте любезны, - проговорил он почтительно-вежливо и без ожидаемых Алиной «барышня», «красавица» и тому подобных обращений, которые уверенные в своей неотразимости мужчины адресуют женскому полу. Он говорил так, словно просил билет не на экскурсию, а в ложу Большого театра.
        - Спасибо, - так же вежливо поблагодарил он кассира, когда девушка протянула ему буклет. И, не удостоив Алину больше ни словом, сильно хромая, удалился.

* * *
        Ради девчонки пришлось тащиться на экскурсию, хоть он назубок знал те сказки, какими потчуют местные гиды туристов, изображать глубокий интерес к теме и стараться сохранить серьезное лицо при виде одной из экскурсанток, «заряжающей» возле дольменов накупленные на рынке гипсовые амулеты. Герман был готов поспорить на деньги, что эта дама с большим удовольствием «подзарядилась» бы сама внутри дольмена, как некоторые полоумные фанатики, если бы могла протиснуть в узкое оконце свои далеко не маленькие габариты. Заметив, с какой завистью экскурсантка скользнула взглядом по тощей девчонке, ради которой он поперся в гору, Герман мысленно к денежной ставке добавил свою драгоценную трость, ставя на то, что «амулеты» дама «заговаривает» на похудение. Судя по их количеству, даме угрожала бы анорексия, если бы только волшебная сила дольменов не была так сильно преувеличена.
        Остальные экскурсанты тоже развлекались как могли. Молодая пара, хихикая и толкаясь, в те моменты, когда гид отворачивалась, просовывали в дыру то наручные часы (чтобы проверить, пойдут ли стрелки быстрее), то мобильный телефон (будет ли действовать как прежде?), то пластиковую бутылку с водой (зарядить, никак иначе). Спутник дамы с амулетами вообразил себя фотографом и снимал каждый дольмен раз по двадцать из позиций, которым бы и йог позавидовал. И только одна девчонка, словно школьница-отличница, слушала гида внимательно и даже пару раз задала вопросы. Будь у нее с собой блокнот, она бы наверняка принялась конспектировать.
        На него девушка делано не обращала внимания. Только дважды Герман поймал ее взгляд. В первый раз - злорадный, когда в начале пути он неудачно вступил в жидкую грязь и измазал ботинок. И во второй раз на крутом подъеме в гору, когда отстал от всех. Девчонка оглянулась, и в ее взгляде Герман вдруг увидел беспокойство и сочувствие. Впрочем, может, ему показалось, потому что девушка тут же отвернулась и продолжила свой путь так легко, словно ежедневно совершала подобные восхождения.
        Что сказать, путь ему и в самом деле давался непросто. Всю экскурсию Герман в душе клял и девчонку, невольно устроившую ему такой «экстрим», и собственную необдуманность, и неподходящие для таких походов одежду и обувь. И ладно бы на девицу приятно было смотреть, а то ведь редкостное страшилище. Маленькая и тощая, как неоформившийся подросток, а лицо - все в густой россыпи ржаных веснушек, будто она загорала с дуршлагом на лице. За такой пятнистостью и черт не разглядеть. Только волосы, пожалуй, у нее красивые - густые, темно-медные, крутыми волнами спускающиеся до самой поясницы. Впрочем, рыжие девушки Герману тоже никогда не нравились. Когда он впервые ее увидел, не смог сдержать разочарованного вздоха. Впрочем, тут же и напомнил себе, что девчонку он не в жены брать собирается, и то, что она страшненькая, даже лучше. С сердечными привязанностями морока только.
        Но, хромая в гору следом за всеми, Герман опять пожалел о том, что девица такая неказистая. Будь у нее хоть пятая точка поаппетитней, глядишь, шагал бы он в этой малочисленной цепочке не последним, а третьим - сразу за гидом и рыжей. И куда бодрее бы шагал, с улыбкой, а не с кислой миной, вызывая ненавистные ему сочувственные взгляды.
        Когда, спустя два часа, они наконец-то спустились к подножию горы, Герман едва подавил порыв немедленно отправиться к крошечной стоянке, на которой припарковал машину, и уехать. Вместо этого он нагнал оставшуюся в одиночестве девчонку.
        - Давайте подвезу вас!
        Она уставилась на него с таким негодованием, будто он предложил ей что-то непристойное, а затем решительно ответила:
        - Спасибо, нет. Я живу рядом.
        - Рядом - это в двадцати километрах, в поселке, в который общественный транспорт не ходит? - усмехнулся Герман. - Впрочем, я заметил, как вы резво шагали в гору, так что не сомневаюсь, что и двадцать километров для вас - пустяки.
        - Откуда вы знаете, где я живу? Вы что, за мной следили? - Девица сверкнула глазами, которые, как и волосы, тоже у нее оказались красивыми - светло-ореховыми, почти янтарными, с темной радужкой и обрамленные неожиданно черными для ее масти ресницами.
        - Не следил, видел на остановке, когда проезжал мимо. Согласитесь, запомнить вас довольно просто.
        Она выдохнула, словно его придуманное объяснение ее успокоило.
        - Решайте, уговаривать я не буду. Мои добрые порывы исчезают так же мгновенно, как и возникают. Если вы желаете шагать по шоссе двадцать километров, вперед!
        Герман сделал вид, что собирается уйти.
        - Погодите! - спохватилась девица, как он на то и надеялся. - Говорите, общественный транспорт не ходит? А как же?.. Хорошо! Я согласна.
        Он не помог ей подняться в высокий - под его, но никак не под ее рост - джип. Лимит рыцарских поступков у него сильно ограничен. Рыжая залезла сама и завозилась, устраиваясь на пассажирском сиденье рядом с ним. По ее суетливым движениям и опущенному взгляду несложно было догадаться, что в его обществе она чувствует себя крайне неловко. Герман подождал, когда пассажирка пристегнется, и только после этого завел двигатель.
        Долгое время они ехали молча. Тишина в машине нисколько не напрягала Германа, а вот девицу, похоже, изрядно. Она вздыхала, пялилась в окно с деланым интересом, шевелила губами, читая про себя совершенно ненужные ей названия на указателях. И в итоге сдалась первой:
        - Как вас зовут?
        - Герман.
        - Необычное имя.
        - Пушкина не читали? - усмехнулся он, и девица моментально залилась густой краской, почти скрывшей ее веснушки.
        - Читала, конечно.
        Она снова отвернулась к окну, и Герман даже немного ее пожалел.
        - А вас как зовут?
        - Алина.
        - Тоже нечасто встречающееся имя.
        - Так звали мамину школьную подругу, - со значением произнесла девица, словно Герман должен был знать, о какой подруге идет речь. А затем сменила тему: - А что, до Гористого транспорт редко ходит? Мне водитель сказал, что остановка там уже не действует.
        - Не ходит.
        - А как же местные жители? Они в город не ездят? А если им что-то надо? На тот же рынок? - зачастила, осмелев, вопросами пассажирка.
        Герман помолчал, обдумывая ответ, а затем выдал первое, что ему показалось подходящим:
        - Те, кому надо, пользуются собственным транспортом. И подвозят соседей. Вот и весь секрет.
        - Я так и подумала, - кивнула рыжая и повернулась к Герману вполоборота: - Я заметила, вы сильно хромаете…
        Ну вот, начинается. Он стиснул зубы и свернул с шоссе на одноколейную дорогу, ведущую к поселку.
        - Что у вас с ногой? - продолжала допытываться рыжая.
        - Ничего такого, что могло бы заслужить внимания. Вашего.
        - Простите, я не хотела вас обидеть, - на этот раз краска залила не только ее щеки, но и шею, и маленькие уши, за которые девушка убрала волосы.
        - Меня не так легко обидеть. Но развивать эту тему мне бы не хотелось.
        - Хорошо.
        - Я высажу вас на въезде. Дальше доберетесь без приключений?
        - Да-да, конечно, - закивала девица и вновь засуетилась. - Сколько я вам должна?
        В ее руке, покрытой, как и лицо, веснушками, оказался кошелек. Герман усмехнулся и мотнул головой:
        - Оставьте деньги при себе.
        - И все же?
        - Если так настаиваете, приглашу вас пообедать.
        - Но…
        - Да не смущайтесь же так! Ваше лицо уже полыхает ярче волос. Обедать я собираюсь не вами, а с вами. И это будет вовсе не свидание, не надейтесь. Завтра в час я подъеду к старой остановке. Договорились?
        Девица пробормотала что-то невразумительное. И хоть определенного ответа так и не дала, Герман почти не сомневался в том, что она придет. Но на всякий случай решил подстраховаться и, когда рыжая повернулась, чтобы закрыть дверь, бросил:
        - Однажды жители поселка, в котором вы живете, куда-то ушли. Все до единого. Через какое-то время они вернулись, но не все. И никто так и не знает, что там случилось. Всего доброго вам, Алина! Завтра в час на остановке.
        Герман подарил ей самую приятную улыбку, на какую был способен. И когда она, ошеломленная, закрыла дверь, тронулся с места.
        Он мечтал только об одном - добраться поскорей к себе, не обедая, броситься на кровать и провести остаток дня без движения. Но, видимо, в этот день он вел себя чрезвычайно плохо. Либо, наоборот, лимит везения оказался исчерпан, потому что, когда он остановил машину во дворе, раздался звонок от Захара.
        - Герман? - голос старика звучал приглушенно, словно тревога погасила в нем все звонкие ноты. - Герман, приезжай срочно!
        - Что случилось, Захар? - обеспокоился мужчина, быстро перекладывая телефон из правой руки в левую и вновь заводя двигатель.
        - Приезжай. Увидишь.
        - Через десять минут, Захар! Еду!
        Герман еще не успел произнести до конца последнюю фразу, а смотритель уже отключил вызов.
        3
        Поднимаясь в гору, Алина с радостью подмечала незаметные на первый взгляд признаки возвращающейся в поселок жизни. То трепетавшее на веревке в одном из дворов свежевыстиранное белье. То сидевшего на заборе полосатого кота. То еле слышное урчание мотора, доносившееся из-за приотворенной двери гаража. Поселок словно просыпался после долгого сна, неспешно открывал ставни-веки, позевывал с шумом, выдыхая через печные трубы дымок-пар, поскрипывал ворчливо, как старик, калитками и подмигивал отражающимися от блестящих поверхностей солнечными бликами. Мужчина с бородой вновь выставил на террасу мольберт и монотонно наносил на холст мазки. Спокойствие и радость, утраченные во время короткой поездки с Германом, вернулись с прогулкой по поселку. К дому Алина подошла, забыв о неприятном осадке, вызванном неприветливостью и колючестью подвезшего ее мужчины. Из соседского двора доносился знакомый стук топора и щелканье раскалываемых под ним полешек. Алина с улыбкой толкнула калитку и крикнула:
        - Петр Евсеевич!
        Старик Кириллов, услышав ее голос, отложил топор и приветственно махнул рукой.
        - Как вы себя чувствуете? Не рано ли для вашей спины колоть дрова?
        - Не рано, девочка. Без дела спина совсем заржавеет. Чувствую я себя прекрасно, спасибо. Растирка помогла.
        - Похоже, это не настойка, а волшебный эликсир! - восхитилась Алина.
        - Так и есть. Чай будешь со мной пить?
        - Нет, спасибо, Петр Евсеевич. В другой раз.
        Усталость навалилась на нее внезапно, растеклась свинцом по телу, сделав его тяжелым и неповоротливым. То ли причина была в горном воздухе, которым она вдоволь надышалась на экскурсии, то ли ее утомила дорога, а может, энергетика возле загадочных дольменов оказалась тяжелой для нее, но Алина неожиданно ощутила упадок сил.
        - Я устала, ездила в город, ходила на рынок, была на экскурсии. Да и ночь выдалась непростой. Никак не могла уснуть. Кстати, кто-то ко мне стучался! Я хотела позвонить в полицию, но не было соединения.
        Старик Кириллов посмотрела на Алину водянистыми, в красных прожилках глазами так внимательно, словно сомневался в ее словах, а затем качнул головой:
        - Наш поселок - безопасный. Буря была сильной, да, но не думаю, что кто-то мог тебя побеспокоить. Чужих у нас нет. А все местные пережидали непогоду в своих домах. По радио предупредили о буре, а мы знаем, какие они тут бывают. Скорей всего в окно стучала ветка.
        - Возможно, - согласилась Алина, не пожелав спорить со стариком.
        Она попрощалась с соседом и отправилась к себе. Одно из окон было закрыто ставнями, и Алина еще издали увидела на ярко-синей краске темные полосы. Девушка торопливым шагом приблизилась и коснулась пальцами одной из пяти полос, процарапанных настолько глубоко, что поврежденной оказалась не только краска, но и поверхность дерева. Борозды были кривыми, широкими и располагались на таком расстоянии, словно их оставили растопыренные пальцы. Алина приложила руку к полосам и убедилась, что ее ладошка лишь не намного меньше ладони неизвестного вредителя. Девушка невольно содрогнулась. Как бы сосед Кириллов ни сомневался в том, что к ней в дом мог кто-то ломиться, вот наглядное тому доказательство. Но какими же острыми и крепкими должны быть ногти у того человека, чтобы повредить не только слой краски, но и дерево! Пожалуй, такой крепостью обладают лишь звериные когти. Но следы явно оставлены человеческой рукой, а не лапой! Только вот что выглядит более пугающим - ночной визит неведомого зверя или одичавшего человека, Алина не могла бы сказать. Ее пугало все. Она торопливо скрылась в своем домике-крепости и
распахнула все ставни, пуская в помещение солнечный свет. Но не успела она включить чайник, как услышала звонок. Старик Кириллов обычно выдавал одну длинную трель. Сейчас же кто-то позвонил коротко и дважды. Алина вышла во двор и увидела за калиткой вчерашнего мужчину, имя которого она так и не успела спросить.
        - Привет! - поздоровался гость немного смущенно.
        - Как вы меня нашли? - спросила девушка и тут же усмехнулась нелепости своего вопроса. В таком маленьком поселке все друг друга знают. Найти недавно поселившегося человека, который к тому же обладает приметной, как у нее, внешностью, не так уж сложно.
        - Это было нелегко, - притворно вздохнул мужчина. - В нашем большом городе половина населения - красивые рыжие девушки. Я проделал долгий путь и вот наконец…
        Они оба рассмеялись, и неловкость, которая возникла в первый момент, треснула, как тонкий ледок.
        - Пришел просить прощение за то, что не явился к завтраку. Увы, возникли непредвиденные обстоятельства. Дико, дико извиняюсь! - С этими словами молодой человек достал из-за спины конфетную коробку и протянул ее через калитку оторопевшей Алине.
        - Евгений, ты уже знаком с моей соседкой? - раздался зычный голос соседа, который, отложив топор, наблюдал за ними поверх своего забора.
        - Выпала такая честь! - галантно ответил Евгений. - Здравствуйте, Петр Евсеевич!
        - И тебе здоровья. - Пожилой мужчина подошел к забору, разделяющему два участка. - Смотри, Женя, мою соседку не обижай! Она девушка очень хорошая, мы с ней дружим, и я за нее - горой.
        - Ну что вы, Петр Евсеевич! - делано обиделся гость. - Наша общая знакомая еще подумает, что у меня плохая репутация. Разве это так?
        - Не так, - улыбнулся старик и кивнул девушке. - Алиночка, можешь смело приглашать этого юношу на чай, за его репутацию я ручаюсь! Лучше уж с молодым и интересным человеком чаю выпей, чем со мной - скучным стариком.
        - Ну зачем же вы так о себе, Петр Евсеевич? - улыбнулась Алина и открыла калитку. - Может, вы к нам присоединитесь? Проходите оба, сейчас поставлю чайник.
        - Да нет уж, Алиночка. Зачем я вам там сдался? - засмеялся в усы старик. - С тобой мы как-нибудь в другой раз покалякаем. Евгений, а ты смотри, девушку сильно не утомляй, она после долгой экскурсии, уставшая.
        - Ой! Так, может, в другой раз? - спохватился парень.
        Но Алина сделала приглашающий жест и, когда Евгений вошел, аккуратно прикрыла за ним калитку.
        Она сама себе удивлялась - той легкости, с какой принимала гостя, той непринужденности, с какой начала с ним разговор, и той радости, которая плескалась теплой волной в груди, пока заваривался чай. Ей казалось, что предательство любимого человека и его проступок оставили на ее сердце черную отметину и она еще долго не сможет чувствовать себя в обществе мужчины так просто и естественно.
        - Так, значит, ты на экскурсию к дольменам ездила? - полюбопытствовал Евгений, когда Алина принялась разливать по чашкам густо заваренный чай. Они сразу же перешли на «ты», словно были знакомы давно.
        - Мне стало тревожно: улицы будто вымерли, ни одного человека, и я уехала в город.
        - Сегодня воскресенье, - сказал, наморщив лоб, Евгений. - Наш поселок живет по старым правилам: в воскресенье все закрывается, и люди отдыхают. Это только мне пришлось ехать на работу.
        Причину, почему он не пришел к назначенному месту утром, гость открыл Алине сразу: Евгений трудился ветеринаром в городской клинике, и его вызвали оперировать проглотившую острый предмет собаку. То, что мужчина работает в городе, опровергло встревожившие Алину слова водителя автобуса о том, что жители не выезжают из своего поселения.
        - Жаль, что не я свозил тебя на экскурсию. Но ничего, еще, надеюсь, покажу интересные места. Если захочешь.
        Алина с улыбкой кивнула. Захочет. Она силилась отогнать от себя неприятную мысль, что симпатия к Евгению возникла так быстро не только потому, что он такой приятный и симпатичный, но еще и потому, что похож на Сашу - внешне, голосом и даже мимикой. Странную штуку играет с ней это сходство: и напоминает о предательстве, но в то же время будто его стирает. Словно ей дан второй шанс прожить несложившиеся отношения по-другому, так, как она мечтала.
        - Что-то не так? - встревожился мужчина, заметив, как Алина нахмурилась.
        - Нет-нет, все так! Просто… Да, я с удовольствием куда-нибудь с тобой съезжу. Что тут еще можно посмотреть?
        - Красивые бухты, к примеру. Маяк.
        Маяк. Он тоже предлагает поездку на маяк. Что ж, с Евгением она бы съездила, его общество ей было куда приятней, чем компания язвительного и самовлюбленного Германа.
        - Кстати, знаешь, что с этими дольменами тут не так давно был связан скандал? - спросил Евгений, беря из коробки конфету. - Экскурсовод об этом не упомянул?
        - Нет.
        - Понятно. Скандал на самом деле вышел некрасивый. Дольмены - это наше достояние, историческая ценность, гордость. А не так давно объявился некий то ли историк, то ли археолог, а по мне, так самозванец, и заявил, что дольмены наши - фальшивые.
        - Как это? - удивилась Алина.
        - Ну, будто им не более шести сотен лет, и созданы они обычными людьми. Какие-то исследования пытался провести, дабы доказать свою версию. И начал раскопки. Жителям даже пришлось выйти на акции протеста.
        - Нет, ничего такого не слышала, - покачала головой девушка. - Правда, кто-то на экскурсии упомянул, что жители нашего поселка однажды куда-то ушли на несколько дней, но никто не знает, куда и зачем. Это правда?
        Легкая тень набежала на лицо мужчины, на мгновение погасила обаятельную улыбку, и Алина успела пожалеть о своем опрометчивом вопросе. Но Евгений тут же вновь улыбнулся:
        - Правда! Как я уже сказал, мы протестовали против раскопок, поэтому не только проводили митинги, но и поднимались в горы - охранять нашу ценность, дольмены. Разбили палатки и провели в лесу несколько суток.
        - Надо же… И как, добились своего?
        - Не совсем, - вздохнул Евгений. - Раскопки все же начались. Правда, доказать тому псевдоархеологу ничего не удалось.
        - И слава богу! - выдохнула Алина, ощутив неприязнь к неизвестному ей выскочке. За те два часа, что она провела на экскурсии, девушка успела прочувствовать особую атмосферу, царившую возле дольменов. Нет, она, конечно, не «подзаряжалась» возле них, как одна из туристок, до такого фанатизма не успела дойти. Но была у этих каменных «домиков» некая таинственная аура, которая пленила Алину. Нельзя было не восхититься тем, что этим нехитрым на первый взгляд каменным сооружениям уже несколько тысяч лет, что созданы они были, возможно, давно вымершей цивилизацией. А загадка их устойчивости вопреки всем оползням и селевым потокам и вызывающие мурашки предположения о предназначении дольменов - то ли древние склепы, то ли «жилища» духов - только добавляли всему мистичности. Алине захотелось расспросить Евгения подробней о том, что знал о дольменах он (экскурсия экскурсией, но местным жителям наверняка известно больше), но мужчина вдруг с сожалением вздохнул и поднялся с места.
        - Мне пора, Алина. Ночью заступаю на дежурство. В нашей клинике на ночь остается врач. Сегодня моя очередь. Зато завтра вечером я свободен. Если пожелаешь, можем вместе поужинать. Я тебя приглашаю.
        Алина кивнула, соглашаясь, и лишь потом вспомнила, что ее уже пригласили на обед. И хоть обедать с Германом ей категорически не хотелось, но она чувствовала себя немного обязанной за то, что он ее подвез. К тому же хотелось узнать то, о чем не договорил этот тип при прощании.

* * *
        - Они никогда не уходили так далеко. Тем более не спускались сюда, - сказал взволнованно Захар, пока Герман внимательно осматривал серые полосы, оставленные на белой стене маяка.
        - Думаешь, это они?
        - Хотелось бы думать, что нет. Но кто еще мог оставить эти царапины?
        - Мало ли… - обронил Герман, выпрямляясь.
        Захар лишь хмыкнул, затем достал из одного из многочисленных карманов жилета смятую пачку и закурил. Сигарета дрожала в его непослушных пальцах, и Герман, заметив это, нахмурился. Ему не доводилось раньше видеть Захара таким взволнованным. Старый смотритель, просоленный и задубленный морскими ветрами, всегда казался ему невозмутимым и крепким, как скала.
        - За тебя мне тревожно, вот что, - ответил на его мысли Захар. - Я-то чего уж - старик, мне все равно. А вот ты еще мальчишка.
        - Не такой уж и мальчишка, - проворчал Герман, отряхивая брюки. - Возраст Христа.
        - Вот это меня тоже волнует, - невпопад добавил старик и затянулся так сильно, что закашлялся.
        - Не курил бы ты столько, Захар, - упрекнул его Герман, когда смотритель, откашлявшись, вытер покрасневшие от набежавших слез глаза.
        - Всю жизнь курю, едва ли не с малолетства. И чего уж, сейчас, под закат жизни, лишать себя одной из немногих радостей? Жизнь мне это все равно не продлит. Да и не хочу жить больше отведенного. Ты не уводи меня в другую степь, парень! Я тебя позвал не нотации мне читать.
        - А чего ты от меня ждешь, Захар? Происхождение этих царапин спорное.
        - А вот что ты на это мне скажешь? - сказал старик и поманил мужчину за собой. - Иди вон глянь, какие тут еще «художества» оставили. Боюсь, не мне, а тебе они адресованы.
        Герман отправился за смотрителем, обогнул часть башни и остановился возле западной части маяка.
        - Гляди вон чего понаписали, - проворчал Захар, кивая на стену.
        Герман перевел взгляд и, заметив надпись, вздрогнул. Внутри будто что-то оборвалось. Он ожидал увидеть что угодно - новые царапины или какую-нибудь похабщину, намалеванную хулиганами (он все еще надеялся, что царапины были оставлены хулиганами), но никак не выведенную темно-бурым печатную букву «Д» с пиковым знаком рядом.
        «Герман, значит? Ну что ж, Герман, я не Лизавета Ивановна, а пиковая дама. Не боишься, что погублю?» - всплыла в памяти фраза, произнесенная с легкой усмешкой, от которой сердце тогда едва не выпрыгнуло из груди. Сколько лет-то прошло? Тринадцать? А будто все было вчера. Потом эта остр?та про пиковую даму обратилась интимной деталью в их с Викой отношениях. Оставляя помадой на зеркале ему записки, она вместо подписи рисовала этот знак. Давно это уже было - ее написанные помадой признания, подшучивания над его именем. А вроде и недавно. Отношения ушли, шутки еще дотянули до того момента, когда для них не осталось повода. А пиковый знак так и остался, оказывается, отпечатком в его сердце. Любовью ли оставленный, обещанием - не в этом суть.
        - Герман? - тихо позвал Захар, возвращая его в настоящее.
        - М-м?
        - Ты понимаешь, что это значит?
        - И понимаю, Захар, и не понимаю. - Герман поскреб уголок буквы ногтем, ожидая соскрести помаду, но символ оказался нанесен чем-то другим.
        - Кровью, гад, нарисовал, - снова угадал его мысли старик и кивнул куда-то в сторону. - Вон, голубь растерзанный.
        - Это не может быть Вика, - глухо ответил Герман не столько на слова старика, сколько своим закипающим болью мыслям. - Не может быть она.
        - И тем не менее… Ты знаешь, что с нею стало.
        - Не знаю, лишь предполагаю. Захар, черт тебя подери, это может быть кто угодно! Местные хулиганы.
        - Надеюсь, что так.
        - Еще что-то есть или сюрпризы на сегодня закончились? - отрывисто произнес Герман, глядя в сторону, чтобы не встречаться с пронизывающим, как вечерний ветер, взглядом старика.
        - Сюрпризы на сегодня закончились, - вздохнул Захар. - Пойдем, чаем напою. Замерз? Похолодало.
        - Я к холодам, как и к жаре, привычен, - отмахнулся мужчина. - Но пойдем. Хоть лезть на твою колокольню у меня особого желания нет. Находился уже сегодня по горам.
        - Можем посидеть в говорильне.
        - Да ладно уж, пойдем. Подумаешь, одним подъемом больше, - усмехнулся Герман и первым направился к входу.
        - Чего это тебя в горы понесло?
        - Это не меня, а девчонку. На дольмены ей охота было поглядеть. А я полез следом. Плюс завязал с ней знакомство. Минус - не особо она нашему знакомству и рада.
        - А если узнает, ради чего к ней такой интерес, так и вовсе разгневается, - проворчал Захар, поднимаясь за гостем по винтовой лестнице. - Бросил бы ты это дело, Герман. Видишь, какая каша заварилась? А заварится еще гуще. Оно тебе надо?
        - Надо, раз до сих пор тут торчу. А теперь, после того что ты мне показал, только убедился в этом.
        - Царапины могли оставить хулиганы. Сам же сказал.
        Герман промолчал, упорно продолжая покорять лестницу. И, лишь дойдя до нужного пролета, остановился.
        - Завтра я встречаюсь с этой девушкой. Алиной.
        - Не переупрямишь тебя, - сердито буркнул Захар, проходя мимо гостя к жилому помещению. - По-хорошему, предупредить бы ее надо.
        - Еще рано, Захар.
        - Не веди себя как мальчишка! Тебе Вики мало?
        - Вика, похоже, о чем-то знала еще с самого начала. И что? Помогло ли это ей? Напротив.
        Захар длинно и тяжело вздохнул. После чего оглянулся на гостя, небрежно привалившегося плечом к дверному косяку:
        - Привези ее ко мне познакомиться.
        - Не завтра.
        - Какая она хоть из себя?
        - Девчонка. Лет двадцати. Или двадцати с небольшим. Рыжая, как огонь.
        - Час от часу не легче. Двадцать! Не знаю, как тебя вразумить.
        - Лучше не ворчи, а помоги.
        Захар посмотрел на него долгим взглядом, который Герман выдержал, а затем отвернулся.
        - Узнай о ней все, что можешь. А там видно станет.
        4
        Ее звали Исабель Гарсия, но отец, в память о матери, которой так нравилось чужеземное имя, звал ее Элизабет. Была она дочкой почитаемого в городе и за его пределами человека - аптекаря Гильермо Гарсия. Недавно ей исполнилось шестнадцать, и была она так хороша собой, что слава о ее красоте едва не опережала известность ее отца-аптекаря. Отец говорил, что красоту Элизабет унаследовала от своей бедной матери, отдавшей жизнь ради рождения малютки. Нередко случалось, что отец, обернувшись на голос дочери или сам окликавший ее, занятую хозяйством, ошибочно называл Элизабет именем покойной супруги. А потом спохватывался и, глядя увлажнившимися глазами на дочь, с гордостью и затаенной болью выдыхал, что она невероятно похожа на свою мать: тот же гибкий стан и изящные белые руки, те же крупные и темные, как ночь, глаза, черные волосы и яркий, словно кровавая рана, маленький рот. Только вот характером и пытливостью ума дочь пошла не в свою кроткую молчаливую мать, а в отца. Упрет руки в бока, топнет ножкой, нахмурится и сделает по-своему. Да и страсть испытывала она не к домоводству, а к отцовскому делу.
Впрочем, Гильермо в этом сам ей потакал: позволял любимой дочери с малолетства присутствовать в святая святых - лаборатории. Верша волшебство, он занимал маленькую Эли рассказами о процессах перегонки и прочих, а потом стал доверять мелкую работу - то попросит растолочь в ступе травы, то отмерить воду для капель. И так уж стало, что аптечная утварь занимала Элизабет куда больше домашней, да и учеником она, к гордости и одновременно беспокойству отца, оказалась более способным, чем остальные. Гильермо ворчал, что не к лицу молодой сеньорите разбираться в составах, отварах и ядах. Но, однако же, сам и поощрял пытливость дочери, гордился ее умом едва ли не больше, чем красотой. И не спешил отдавать дочь замуж, хоть и сватались к ней.
        В тот вечер, когда раздался деликатный стук в дверь, Элизабет собирала на стол ужин, ожидая прихода отца от больного. Поздние визиты в их дом были не редкостью, горожане зачастую будили отца и ночью. Вот и в тот вечер к ним пожаловала служанка сеньоры Марии за анисовыми каплями для своей госпожи. Элизабет наполнила флакончик и приняла за него несколько монет. Но когда служанка, рассыпавшись в благодарностях, ушла, из темноты вдруг вышагнул высокий мужчина.
        - Тише, сеньорита, - поторопился успокоить он вскрикнувшую от испуга девушку. - Я не причиню вам вреда. Мне нужен сеньор Гильермо Гарсия.
        - Это мой отец, - ответила Элизабет, с облегчением переведя дух. Всего лишь один из нуждающихся в помощи горожан, не разбойник и грабитель. - Но его нет дома.
        - Я проделал долгий путь, - сказал незнакомец. - Жаль уходить ни с чем.
        - Отец находится у больного. Но должен вернуться скоро. Вы могли бы его подождать, - предложила она и пригласила мужчину войти.
        К удивлению Элизабет, привыкшей к тому, что состоятельные горожане отправляли к аптекарю по своим надобностям слуг, гость оказался не простолюдином. Одет он был как знатный господин, в черный бархатный костюм с золотой вышивкой. К его поясу с левой стороны была пристегнута шпага, к правой - цепочкой крепился кинжал. Голову гостя украшал баррет, а в руке мужчина держал перчатки. Был он молод, но не юнец, и весьма привлекателен собой. Элизабет, которая никогда не робела в обществе молодых господ, неожиданно ощутила смущение, когда мужчина окинул ее быстрым, но внимательным взглядом, а затем, словно увиденное ему понравилось, чуть улыбнулся - то ли ей, то ли своим мыслям. Поняв, что неловкая пауза затянулась, девушка спохватилась и предложила гостю присесть в удобное кресло и утолить жажду прохладным вином. Мужчина вновь улыбнулся, чем вызвал новый приступ смятения, но в это время раздался скрип приоткрывшейся двери.
        - Отец! - бросилась к вошедшему в помещение Гильермо Элизабет - излишне порывисто, будто к спасителю. И тут же устыдилась своей импульсивности. Аптекарь одарил дочь ласковым и чуть укоризненным взглядом и перевел его на гостя.
        - Доброй ночи, сеньор Гарсия, - глубоким голосом с чуть вибрирующими интонациями поприветствовал аптекаря гость. - Прошу прощения за поздний визит, но дело не терпит отлагательств.
        Он сделал деликатную паузу, которую Гильермо расценил верно.
        - Элизабет, дорогая, принеси нам вина и сыра.
        Обычно, когда отец деликатно отсылал ее, Элизабет не обижалась. Но на этот раз ее желание узнать, кто этот молодой господин и с каким делом к ним пожаловал, оказалось таким сильным, что она испытала досаду. Однако перечить отцу не стала и отправилась за вином и сыром.
        Когда она вошла с угощением, отец и гость разом замолчали, и этот резко оборванный при ее появлении разговор одновременно обидел Элизабет и еще больше разжег ее любопытство. Но она сдержанно, как полагается хорошей хозяйке, кивнула, поставила тарелку, сняла с подноса чаши и разлила по ним прохладное вино. А затем так же молча удалилась, но, уходя, украдкой оглянулась на гостя. И неожиданно встретила его взгляд. Элизабет вышла, аккуратно притворив за собой дверь, и, только поднявшись к себе, поняла, что улыбается.
        Как ушел гость, она не услышала, хоть прислушивалась к тому, что происходит внизу. Отец сам поднялся к Элизабет и спросил, готов ли ужин. Девушка надеялась, что за ужином речь зайдет о таинственном госте, она узнает его имя и цель визита. Но отец был молчалив, как никогда, и чем-то заметно встревожен. Однако, когда Элизабет спросила о причине его беспокойства, он рассеянно улыбнулся и ответил, что думает о больном, которого навещал.
        Мысли о таинственном незнакомце занимали Элизабет все последующие дни. Ее задумчивость и не присущая ей рассеянность не остались незаметными, девушка не раз ловила на себе встревоженный взгляд Гильермо, но, когда она вопросительно вскидывала брови, тот, будто желая избежать ее расспросов, поспешно отворачивался. Однажды ранним утром отца позвали к занедужившей молодой супруге булочника. Торопливо собираясь, Гильермо угрюмо молчал и, уже уходя, пробормотал себе под нос, что должен был отнести сверток в таверну «Три кота». У Элизабет, случайно услышавшей тихое бормотание отца, сердце застучало так громко, что она уже не услышала адресованных ей слов. И когда отец ушел, бросилась разыскивать таинственный сверток. Вон он, спрятанный за большой склянкой, с пометкой о том, что за зелье приняты три монеты.
        Город, просыпающийся в лучах восходящего солнца, казался в то раннее утро Элизабет прекрасным, как никогда. Даже узкие, будто каналы, каменные улочки, в которых и днем, и ночью господствовал сумрак, выглядели светлыми и широкими, словно стены домов внезапно расступились. Солнечные блики отражались от серого камня, вызывая у Элизабет улыбку. Узкие улицы ручейками сливались к круглой, как озерцо, площади, над которой возвышался, уходя острыми куполами в поднебесье, собор Девы Марии. Элизабет торопливо перекрестилась, а затем подала монету покрытому язвами нищему, расположившемуся на нижней ступени лестницы.
        Таверна находилась в противоположном конце города. Элизабет никогда не бывала внутри и, когда вошла в помещение, пожалела о своем опрометчивом поступке. За длинными деревянными столами, несмотря на столь ранний час, уже сидели с огромными кружками постояльцы. Едва Элизабет перешагнула каменный порог, к ней тут же со всех сторон устремились взгляды - оценивающие, бесцеремонные, раздевающие. Она вспыхнула и, будто икону, прижала к себе сверток. Один из постояльцев, угрожающей внешности, с налитыми кровью глазами и косматой бородой, отпустил в ее адрес сальную шуточку, вызвавшую громкий хохот сидевшего рядом с ним соседа. На счастье испуганной Элизабет, к ней вышла хозяйка - грузная немолодая Тереза, и грубым мужским голосом спросила, что посетительнице надо. Когда Элизабет объяснила причину визита, Тереза молча махнула ей рукой, приглашая следовать за собой, и проводила к узкой лестнице с выщербленными ступенями. Поднимаясь за хозяйкой, девушка слышала громкое уханье собственного сердца. Но не страх перед грубыми мужланами был уже тому причиной. От мысли, что она сейчас с глазу на глаз встретится с
таинственным незнакомцем, ноги слабели и дрожали. Элизабет споткнулась и едва успела ухватиться за перила, чтобы не упасть. Но Тереза даже не оглянулась на нее. «Я отдам сверток. Лишь отдам сверток и уйду», - твердила мысленно, будто успокоительную молитву, девушка. Но волнение с каждой преодоленной ступенью становилось лишь сильнее.
        Незнакомец, будто зная о визите девушки, вышел из своих комнат и поджидал ее на верхней площадке лестницы. Он не казался удивленным.
        - Сеньорита, вы сегодня еще прекрасней, - произнес он вместо приветствия своим глубоким голосом, заставившим сердце Элизабет заколотиться еще быстрее. Он был хорош собой, удивительно хорош - с причесанными по моде черными волосами, с аккуратно подстриженной бородкой, так идущей к его чеканному профилю, и необыкновенно яркими зелеными глазами. Он улыбнулся Элизабет так открыто и радостно, будто и не было для него большего счастья, чем ее визит. И она от избытка чувств совершенно позабыла, зачем сюда пришла…
        Алина вынырнула из сна так внезапно, будто разбуженная резким звоном будильника. В не закрытое ставнями окно заглядывала любопытная луна, отражалась в полированной створке шкафа и разливала серебряное озеро света по деревянным половицам. Алина села на кровати, подтянув к груди колени и обхватив их руками. Сердце колотилось так быстро, как во сне, щеки лихорадил румянец. Сон показался ей настолько реальным, что Алина не сразу сообразила, где она и как очутилась в этой комнате, когда еще вот только что находилась на верхней площадке лестницы в темной таверне.
        Сны, в которых Алина видела себя темноволосой девушкой из другой эпохи, виделись ей с детства, но имя той красавицы она узнала совсем недавно. Сызмальства она видела этот старинный город с узкими улицами, оправленными в серый камень угрюмых домов, и круглой площадью с высоким собором. Иногда ей снилось таинственное помещение с полками, на которых стояли бутыли, бутылки и горшочки, и виделась маленькая черноволосая девочка, завороженно глядевшая то на поднимающийся от котла цветной пар, то на бурлившую по изогнутым трубкам жидкость. Алина взрослела, и вместе с ней «взрослела» та незнакомка из ее снов, превращаясь из неуклюжей девочки в юную красавицу. Потом эти сны вдруг прекратились, и Алина решила, что они ушли вместе с детством. Она закончила университет - не медицинский, хоть под влиянием тех снов ей была интересна фармакология. Но затем судьба привела ее на работу в компанию, имеющую отношение к производству медикаментов.
        Старые сны вернулись к ней уже здесь, вскоре после того, как Алина поселилась в этом поселке с видом на море. Только теперь она могла увидеть историю о повзрослевшей дочери аптекаря не только во сне, но и в любое время суток, внезапно отключившись во время какого-либо занятия. В первый раз это произошло во время чтения книги. Алина подняла взгляд от страницы и вдруг увидела перед собой не выкрашенную в белый цвет стену, а полку со склянками. Сморгнула, и все исчезло. Тот случай ее не напугал. Напугал второй, когда Алина готовила обед, повернулась взять нарезанную на доске морковь, а, очнувшись, обнаружила себя уже сидевшей на полу, привалившейся спиной к дверце шкафчика. На огне бурлила вода для супа, морковь с опрокинутой доски рассыпалась по полу оранжевыми кубиками, а сама Алина в первый момент не могла сообразить, что делает в этом чужом помещении, когда она вот только что подавала отцу растолченные в ступке травы. Тогда она и узнала имя девушки из снов - Элизабет Гарсия.
        Подобное случилось с ней еще раз, дома. Но вот совсем недавно она упала на улице на глазах у Евгения. Темноволосый красивый незнакомец в ее снах-видениях до тех пор не фигурировал. Но с его появлением видения приобрели атмосферу тревожности. От мужчины веяло опасностью. Но в то же время к нему тянуло. Алина поймала себя на том, что ей хочется увидеть его снова. Она закрыла глаза, надеясь, что сон с незнакомцем и Элизабет вернется, но спать расхотелось совершенно. Тогда девушка накинула поверх пижамы куртку и вышла на террасу. Море сливалось с небом в черный занавес, в верхнем углу которого огромный круг луны с чуть надкушенным боком, как софит, освещал часть поселка. Многочисленные черепичные крыши домиков казались подернутой рябью водной гладью. Алина замерла, любуясь красотой поселка и совершенно не замечая прохладного ветра. Может, она простояла так, убаюканная тишиной и покоем, еще бы долго с риском подхватить простуду, если бы ее внимание не привлекло движение. Кто-то пробрался во двор пустующего дома на соседней улице и рискнул взобраться по прогнившим и кое-где обломанным ступеням на самую
верхушку «мачты». В первый момент Алине подумалось, что этот смелый романтик любуется с высоты ночным морем. Но вот неизвестный смельчак развернулся в сторону ее дома, и в руках у него девушка заметила предмет, похожий на подзорную трубу. Озноб прошелся по спине холодным ветром, Алина содрогнулась и поспешила скрыться в доме, не забыв проверить, хорошо ли заперла за собой дверь.
        Идти к старой остановке желания не было. Но в этом случае Герман мог пожаловать в гости сам. Видеть его у себя дома Алине совсем не хотелось. Поэтому она решила расставить все точки над «i» и дать Герману понять, что продолжать знакомство с ним не собирается.
        Алина еще издали заметила припаркованный у остановки джип. Сам хозяин внедорожника поджидал ее снаружи, небрежно привалившись к боку машины. Девушка замедлила шаг, чтобы немного восстановить сбившееся от быстрой ходьбы дыхание, и крепче сжала пальцами ремешок висевшей на плече сумочки, как непроизвольно делала в моменты волнения.
        - Привет, - без улыбки поздоровался мужчина и бросил взгляд на наручные часы, намекая на ее опоздание. Алина не стала извиняться, просто подчеркнуто вежливо поздоровалась, исподволь оглядывая мужчину. Сегодня Герман был одет в обычные черные джинсы и накинутую поверх зеленого поло ветровку. Обут он тоже оказался в более подобающую для походов обувь - грубые ботинки на рифленой подошве. Трость мужчина, похоже, оставил в машине.
        - Я уж думал, вы не придете, - заметил Герман, но без упрека, напротив, с некоторым облегчением. Сегодня он был серьезен и более мрачен, чем накануне.
        - Я тоже думала, что не приду, - не стала скрывать она.
        - Передумали в последний момент, - понимающе улыбнулся он и, обойдя машину, распахнул дверь со стороны пассажирского сиденья.
        - Прошу. Не будем терять время.
        - Вы не сказали, куда собираетесь меня везти, - невольно запаниковала Алина. По дороге она успела сочинить монолог, который был хоть и коротким, но пресекал все возможности для продолжения знакомства. Только все заготовленные слова вдруг вылетели из головы. Была ли тому причиной излишняя мрачность Германа или улыбка, которая на мгновение осветила его лицо, словно солнечный луч - пасмурное небо, и тем самым смягчила черты, сделав их неожиданно привлекательными? Или дело в пронизывающем, будто ледяной ветер, взгляде зеленых глаз? А может, в том небрежном жесте, которым мужчина откинул со лба отросшие черные волосы.
        - Везу обедать. Сказал же еще вчера, - лаконично ответил Герман. - Алина, я не собираюсь вас ни похищать, ни покушаться на вашу честь, ни делать еще какие страшные вещи, какие вы успели себе нафантазировать. Мы просто едем обедать. И разговаривать.
        - О чем?
        - О погоде, - усмехнулся он и на этот раз помог девушке взобраться на сиденье. - Не забудьте пристегнуться. Дорога ожидается неровная.
        Алина кивнула и завозилась с ремнем безопасности. Поездка неожиданно стала ее интриговать. Что этому мужчине требуется? Сегодня он ведет себя с нею подчеркнуто вежливо, хотя от него и веет холодком. Впрочем, этот холод скорее успокаивал: похоже, Герман и правда не испытывал к ней интереса как к женщине. И это тоже интриговало.
        - Вы из Москвы? - спросила Алина, когда джип тронулся с места. - Номера у машины столичные.
        Мужчина то ли кивнул, то ли, напротив, качнул головой, не давая прямого ответа. Алина громко вздохнула и отвернулась к окну.
        Джип вскоре свернул с шоссе на одноколейную, размытую недавними дождями дорогу. Насколько поняла Алина, этот путь вел в горы. Она бросила встревоженный взгляд на водителя.
        - Я знаю один ресторан, в котором подают невероятно вкусные хачапури и свежайшую форель. Но находится он в небольшой горной деревушке, - пояснил Герман, правильно истолковав ее беспокойство. - Несмотря на непростую дорогу к нему, этот ресторан известен. В туристический сезон туда записываются заранее. Я знаком с хозяином, он нас уже ждет. Так что ваше счастье, что вы в последний момент передумали и решили явиться. Иначе бы сыскали обиду этого уважаемого человека на всю оставшуюся жизнь.
        - Я не обещала вам, что приду, - резко ответила Алина, задетая его словами. - Так что обижаться, если что, этому уважаемому человеку надо бы на вас. Вернее, на вашу самоуверенность.
        Герман, не отрывая взгляда от дороги, улыбнулся и промолчал. Алина же, сердито нахмурившись, вновь отвернулась к окну. Внедорожник тем временем въехал на горный серпантин. Герман сбросил скорость, но все равно у Алины перехватило дыхание от видящейся ей опасности. Дорога была такой узкой, что разъехаться со встречной машиной широкому джипу оказалось бы затруднительно. С одной стороны нависали скалистые стены с редкой порослью, с другой дорогу от пропасти отгораживал ненадежный низкий заборчик. Зрелище с серпантина, без сомнения, открывалось впечатляющее: вдали плескалось темное море, внизу расстилался зеленый ковер горных лесов. Казалось, что джип не едет по узкой дороге, а парит над пропастью. У Алины только от одного ощущения «летящей» машины перехватило дыхание и закружилась голова. Она поспешно отвернулась от окна и уставилась на путь перед собой. Это тоже помогло мало, потому что повороты были крутые, а скалистые ребра, которые огибала дорога, полностью загораживали обзор. Девушка замерла в ожидании, что вот-вот из-за очередного поворота на них вылетит встречная машина, они не смогут
разминуться, и тогда их джип действительно полетит в пропасть.
        - Что-то вы совсем притихли, - голос Германа в этой напряженной тишине прозвучал так громко и неожиданно, что Алина вздрогнула. - Не хотел напугать вас еще больше, - усмехнулся мужчина.
        - Я не боюсь.
        - Ну конечно. Не боитесь. На вашем белом, как мел, лице веснушки выстроились в надпись «Спасите!» и сигналят за три километра.
        - Не смешно.
        Герман развернулся к ней с улыбкой. Но при этом его зеленые, как неспелый крыжовник, глаза оставались серьезными:
        - Серпантин скоро закончится.
        - Смотрите лучше на дорогу! - в панике воскликнула Алина.
        - Если бы вы взяли такси, то, уверяю, напугались бы больше. Местные водители по этим дорогам несутся, как горные козлы, совершенно не смотрят на дорогу, болтают с пассажирами и при этом жестикулируют. Обеими руками.
        - Спасибо за предупреждение. Такси я точно брать не собираюсь.
        - Когда вы попробуете форель и хачапури, то измените свое решение.
        - Вот уж не знаю, какую цель вы преследуете: поразить меня какой-то неведомо вкусной рыбой или, напротив, поиздеваться и показать, какой вы крутой и бесстрашный? Неужели нельзя было поесть форели, раз вам ее так захотелось, где-нибудь в другом месте?
        - Такой - нет. Исключено. А цель перед собой я поставил совершенно другую.
        - Какую?
        - Ну вот, раз вы снова задаете вопросы, значит, перестали про себя молиться Ангелу-хранителю.
        - Я не молилась!
        - А зря, - засмеялся Герман. - Здесь нередко разбиваются. В позапрошлом году, говорят, целый автобус с туристами рухн…
        - Прекратите!
        - Это вы прекратите так трястись. Машину раскачиваете. Все, вон за тем поворотом серпантин заканчивается.
        На счастье Алины, горная дорога действительно оборвалась небольшой поляной, за которой виднелось поселение. Они пересекли деревеньку, в которой из живых существ им встретились лишь гуси, кот и привязанный к забору полусонный ослик. А затем выехали на широкий луг с сочно-зеленой, словно подкрашенной акварелью травой. Герман поставил машину под деревянный навес, неподалеку от которого лениво щипали траву козы, и заглушил двигатель.
        - Ну и где ваш ресторан? - закрутила головой Алина.
        - До него еще дойти надо.
        Девушка хмыкнула и вылезла наружу. Хорошо, что для встречи она не стала наряжаться и оделась в джинсы, джемпер и куртку. Замечательно бы она смотрелась на лугу посреди коз в платье и туфлях на каблуках, если бы нарядилась как для обеда в ресторане. Пожалуй, и на встречу с Евгением не стоит расфуфыриваться. На всякий случай.
        - Пойдемте, - позвал Герман и направился через луг. Алина с опаской покосилась на подошедших слишком близко к машине коз и, не мешкая, бросилась догонять мужчину. Шел тот настолько быстро, насколько позволяла его хромота, сунув обе руки в карманы куртки и сосредоточенно глядя себе под ноги, словно на какое-то время забыл о приглашенной им девушке. Алина молча зашагала рядом, стараясь не выдать своего беспокойства тем, что ничего похожего на ресторан поблизости не наблюдалось.
        - Ресторан за лугом, - сказал Герман, словно прочитал ее мысли, и Алина с облегчением выдохнула. Но, как оказалось, расслабилась она слишком рано, потому что луг внезапно оборвался пропастью, по дну которой бурлила горная река.
        - Нам на ту сторону, - сказал Герман и указал рукой на перекинутый над пропастью веревочный мост. Алина в ужасе уставилась на потертые веревки, которые соединяли узкие дощечки, затем перевела взгляд на острые грани камней, выступавшие из бурых вод, и решительно замотала головой.
        - Нет. Я не пойду. Наслаждайтесь сами вкусом вашей незабываемой форели. Я… не голодна.
        С этими словами она развернулась, чтобы уйти, но крепкие пальцы вдруг сомкнулись на ее запястье.
        - Не глупите, Алина. Мы проделали такой путь не ради того, чтобы вы в последний момент передумали.
        - Вы издеваетесь?! Вы бы еще предложили на тарзанке на ту сторону перелететь!
        - Я уже понял, что храбростью вы не отличаетесь. Хотя вчера у меня сложилось о вас иное впечатление. Спуски и подъемы вас отнюдь не пугали, и скакали вы по узким тропкам не хуже горной козочки.
        - Вчера под ногами у меня была твердая почва, а не эти гнилые дощечки и потертые веревки!
        - Плохого вы мнения о мосте. По нему, да будет вам известно, большая компания туристов пройти может. Идемте! Нас уже ждут.
        С этими словами, не давая ей возможности возразить, Герман ступил на раскачивающийся мост и сделал несколько шагов вперед. Несмотря на хромоту, равновесие он удерживал прекрасно и даже не держался за низко натянутую веревку, заменяющую перила.
        - Идите же сюда, - нетерпеливо позвал он, поворачиваясь к замершей в нерешительности девушке, и требовательно протянул ей руку. Решившись, Алина вложила ладонь в его и ступила на раскачивающийся мост.
        - Вот и умница! - похвалил Герман и снова улыбнулся. Солнечные блики скользнули по его темным волосам, коснулись, будто ладонью, щеки и заплескались смешинками в зеленых глазах. Если бы не пропасть под ногами, может, Алина бы признала, что этот мужчина все же очень привлекателен - когда не язвит, не хмурится, а улыбается. Но мост раскачивался так, что она еле сдержала испуганное восклицание и зажмурилась изо всех сил.
        - Не открывайте глаза. Держитесь за меня и идите следом, - тихо сказал Герман и легонько потянул ее за собой за руку.
        - Если мы убьемся, я не знаю, что с вами сделаю! - прошипела Алина. - Черт вас побери!
        - Не призывайте черта, пока я вас веду. В целях вашей же безопасности.
        - Скоро еще?
        - Мы прошли полтора метра. Осталось девяносто восемь с половиной.
        - Чертваспобери, чертваспобери! Вас и вашу форель! Чтоб вам…
        - Девяносто семь метров, Алина. Девяносто семь - это уже ничто! Вы так храбро прошли целых три метра.
        - Молчите уж!
        - Я вас подбадриваю! Вы умница, преодолели еще полметра.
        - Вы что, специально раскачиваете мост?!
        - И не думал. Кстати, вид отсюда открывается шикарный! Жаль, что с закрытыми глазами вы ничего не видите.
        - Ай, отстаньте!
        Казалось, прошла целая вечность до того момента, когда под ногами Алина почувствовала не хлипкие дощечки, а твердую землю. В тот же момент, как они сошли с моста, Герман выпустил ее руку из своей.
        - Ну вот, добрались!
        Алина открыла глаза и увидела кривившую губы мужчины усмешку, за которую она тут же его возненавидела. Без сомнений, он выбрал такой маршрут, чтобы посмеяться над ней!
        - Только не говорите, что ресторан закрыт. Иначе я скину вас в пропасть.
        - Я вам еще пригожусь - перевести обратно. Или желаете тут остаться?
        - Герман, послушайте! - негодование придало ей решительности. - Это первый и последний раз, когда мы с вами вместе обедаем. Мы вообще больше не увидимся, поняли?
        - Ой, не зарекайтесь, - ухмыльнулся он и оглянулся на радостный оклик. Алина только сейчас заметила за спиной мужчины небольшую полянку, на которой под голыми деревьями располагались столы и лавки. Может, летом, когда деревья покрываются листвой и создают естественный купол, здесь и красиво, но не сейчас. Ради этой забегаловки они подвергали свои жизни опасности?! Если Герману нравится рисковать - бог с ним. Но она не готова обменять свою жизнь на возможность съесть хачапури.
        А Герман уже вовсю смеялся и болтал с грузным невысоким мужчиной с пышными усами и лысой, будто коленка, головой. Поверх одежды на том был повязан темный фартук с масляными пятнами, и Алина сделала вывод, что перед ней или сам хозяин «ресторана», или повар. А может, и тот и другой. Герман, посмеиваясь, что-то рассказывал, и его собеседник, косясь на Алину, закатывался здоровым басовитым хохотом. К своему негодованию, Алина поняла, что смеются они над нею - над тем, как она перебиралась через мост, и покраснела. Если бы не этот чертов мост (кстати, Герман успел упомянуть, что мост так и называется - Чертов. Видимо, не одна Алина чертыхалась на нем), то она бы развернулась и ушла. Но страх пересилил гордость, и Алине ничего не оставалось, как сверлить ненавидящим взглядом своего спутника и ждать, когда отхохочется мужчина в фартуке.
        - Ай, девочка моя! Садись сюда, моя хорошая, - засуетился тот, вытирая руки о передник. - Сейчас Давид принесет тебе покушать. Я сегодня угощаю, Гера, хачапури. Дорогой ты мне гость. И девушка твоя хороша. Настоящая красавица! Береги ее и приводи еще. Хачапури, конечно? И форель! Только выловили. Веришь? Пойдем, покажу. Нет, лучше садись напротив своей девушки, а Давид принесет вам покушать. Моя Гала уже готовит. Как услышала, что вы идете, так и встала к плите. Слышишь, как шипит масло?
        Непрерывно болтая и сопровождая свою речь темпераментной жестикуляцией, Давид усадил дорогих, как он заявил, гостей за один из столов рядом с деревянным домиком, из окошка которого доносились пробуждающие аппетит ароматы. Не успела Алина и глазом моргнуть, как на столе появилась бумажная скатерть, а на ней - столовые приборы.
        - Домашнее вино. Самое лучшее! - Давид уже разливал по двум стаканам гранатового цвета жидкость.
        - Я за рулем, Давид, - отказался Герман, чем вызвал у мужчины шумное негодование.
        - Ай, мое вино не пьяное, Гера! Что ты такое говоришь! Разве я тебе враг - поить пьяным вином? Это же чистый нектар, попробуй! Хотя бы попробуй!
        Герман, к ужасу Алины, поднес стакан к губам и сделал хороший глоток, а затем зажмурился от удовольствия.
        - Вот! Говорю же, нектар! И ты, девочка, пей! Пей немедленно. И до дна!
        Она хотела вежливо отказаться и тем самым вызвать обиду хозяина ресторана, но, поймав насмешливый взгляд Германа, успевшего «просчитать» ее реакцию, схватила стакан и махнула половину.
        - Ай, хорошо! Умница! Ну как, нектар, да?
        Алина кивнула - нектар, нектар. Вино и правда оказалось сладким, ароматным и мягким. Она снова поднесла стакан к губам.
        - Осторожно, вино обманчивое, - шепнул ей Герман, когда Давид отошел на зов женского голоса из домика. - Пьется легко, голову оставляет ясной, но ноги потом заплетаются. А нам еще, как вы помните, через мост обратно идти. Впрочем, если вино придаст вам храбрости, то вперед!
        Алина только сверкнула на него глазами, но глоточек сделала уже осторожный.
        А потом принесли угощение, и она забыла о своей неприязни к мужчине и пережитом страхе, потому что форель и правда была такой нежной, что таяла на языке. А сочные хачапури с ярким желтком в лунке оказались божественно вкусными. Алина ела с таким аппетитом, которого не испытывала уже давно, и даже не стыдилась за него перед Германом. А ему, похоже, ее аппетит очень нравился, потому что он, бросая на нее короткие взгляды, улыбался. Мешали ли ей его взгляды? Только поначалу, а потом то ли вкусная еда сделала свое дело, то ли заструившееся от вина тепло по телу, но Алина расслабилась. Ей даже стало приятно то, что Герман на нее поглядывает. И она даже опять нашла его красивым. Хоть и совершенно не в ее вкусе.
        - Вижу, вы довольно прожорливая, - ухмыльнулся он, когда на ее тарелке от двух рыбин остались только косточки. - Ваша комплекция обманывает.
        - Прожорливая, ну и что? - не смутилась Алина, картинно обмакнула кусочек хачапури в желток и отправила в рот. - Хотите сказать, что меня сложно прокормить? Так я обедать с вами больше не собираюсь. Расслабьтесь.
        Герман только усмехнулся. Но при этом подвинул к ней тарелку с остатками хачапури.
        - Ешьте, ешьте. Я вас не останавливаю. Если честно, мне нравятся девушки с аппетитом.
        - Если вы не замолчите, то аппетит мне отобьете.
        - Увы, Алина. Молчать не собираюсь. Я же привез вас сюда не только пообедать, но и поговорить.
        - Ну, раз так хотите, давайте. Говорите, - вздохнула Алина и отодвинула опустевшую тарелку. Наелась она так, что дышать было трудно, не то что разговаривать. Но сама виновата - накинулась на еду с такой жадностью, словно до этого сидела на долгой изнурительной диете. А Герман вновь стал серьезным и мрачным. Но, прежде чем начать разговор, он попросил хозяина принести им чай.
        - Скажите, дом, в котором вы живете, снимаете или купили? - без обиняков спросил Герман, когда Давид отошел от их столика.
        - Снимаю, - ответила Алина, подавив желание возмутиться, что это вообще-то ее личное дело. Но, с другой стороны, может, Германа интересует недвижимость в их поселке и ради этого он ее и позвал? Что ж, тогда разговор будет вполне безобидным.
        - И как долго вы планируете в нем прожить? - продолжил расспросы Герман.
        - А вы что, собираетесь этот дом снять?
        - Нет. Отнюдь. - Мужчина снова усмехнулся, словно знал что-то такое, что его забавило, но делиться этим с Алиной не собирался. - Меня интересует, как вы нашли его.
        - По объявлению, - пожала плечами Алина. - Захотелось на какой-то период уехать из столицы. Сменить, так сказать, обстановку. Я вошла на сайт и наткнулась на это объявление. Меня все устраивало - место, цена.
        - Вы не ответили, на какой срок сняли домик?
        - До осени. Пока. А там видно будет.
        - А там видно будет, - пробормотал Герман тихо.
        - В смысле? - не поняла Алина.
        - Ничего. Я вам, Алина, работу хочу предложить. Непыльную и хорошо оплачиваемую. Понедельно.
        - Но я не ищу работу! Я неплохо зарабатывала в столице и могу позволить себе долгий отдых.
        - Замечательно, Алина, - кивнул Герман и нагнулся к ней через столик. - Вы и дальше можете продолжать отдыхать. Работа, как я уже сказал, непыльная. Раз в неделю обедать со мной…
        - Здесь?! И каждую неделю переходить через этот Чертов мост?!
        - Нет, что вы, - усмехнулся мужчина, откидываясь на спинку лавки. - Выберем ресторан в городе, в который вам удобно добираться. Предлагаю даже подвозить вас в него. Мы станем встречаться с вами раз в неделю, я буду угощать вас обедом или ужином и платить зарплату. А вы - рассказывать мне, что за эту неделю произошло в вашем поселке. Вот и вся работа, Алина.
        - Погодите… - насторожилась она. Но в это время с большим чайником на подносе подошел Давид, и пришлось отвлечься на недолгий разговор с ним. Алина заверила радушного хозяина, что все было очень вкусно и что она еще сюда вернется. Но когда Давид отошел от их стола, улыбка сошла с ее лица.
        - Герман, почему вы сами не приедете в поселок и не посмотрите, как там и что? Вас интересует недвижимость?
        - Не совсем, - уклончиво ответил мужчина. - Меня интересует жизнь поселка. Вернее, его жители. Что они делают, куда ходят.
        - Вы предлагаете мне шпионить за ними?!
        - Не шпионить, наблюдать.
        - За людьми, которые так хорошо меня приняли? С которыми я даже подружилась?
        - И много у вас там друзей? - спросил Герман с непонятной ей усмешкой.
        - Ну не так чтобы много…
        - Еще бы! Вы бы очень удивились, узнав, что на самом деле там жителей гораздо меньше, чем вы себе представляете.
        - Что вы имеете в виду?
        - А вы понаблюдайте и сами сделайте выводы, - вкрадчиво ответил мужчина, вновь наклоняясь к ней через столик.
        - Как я могу принять ваше предложение, если я совсем не знаю ни вас, ни причины вашего интереса?
        - Алина, когда вы проходили собеседование в компанию, в которой работали, вы много знали о человеке, который вас принимал? - парировал мужчина.
        - Это совсем другое! И потом, справки о будущем месте работы я все же наводила.
        - Хорошо, - сдался Герман. - Что вы хотите обо мне знать? В пределах разумного, конечно.
        - Вы лично мне неинтересны, уж простите. А вот зачем вам следить за моими… друзьями - это бы хотелось узнать. Кстати, вы уже во второй раз бросаете загадочные комментарии о жителях. Вчера намекнули на то, что однажды они куда-то ушли и пропадали несколько дней. Так вот, все объяснилось очень просто.
        - И что же вам рассказали?
        - Кажется, сейчас моя очередь задавать вопросы, - напомнила Алина. - А ваша - отвечать. Если желаете, чтобы я согласилась на вашу, так сказать, работу.
        - Зачем следить - узнаете со временем. Если будете наблюдательной. Вот вам подсказка - приглядитесь, так ли уж поселок населен, как вам кажется, - Герман сделал акцент на последнем слове. - Давайте следующий вопрос.
        - Хорошо, во сколько же вы оцениваете мою работу шпионкой? - усмехнулась Алина, откидывая с лица прядь волос.
        - На заколки вам хватит.
        - Не слишком уж получается у вас давать ответы. Ладно, прекратим это. Форель и правда была изумительной.
        - Рад, что вам понравилось. Скажем так, это намек на то, что и впредь готов кормить вас так же вкусно, как сегодня.
        - Но если к вашим ресторанам придется сплавляться на байдарках, ехать на осликах по горным тропам или добираться с альпинистским снаряжением - увольте.
        Герман неожиданно расхохотался - искренне, легкомысленно, без намека на издевку.
        - Браво, Алина! А знаете, вы начинаете мне нравиться. Как человек. Как женщина вы совершенно не в моем вкусе.
        - Ценю вашу честность. Могу вас обрадовать взаимностью. Как мужчина вы мне неинтересны. Да и как директор по персоналу вы тоже так себе.
        - Позвоните мне и скажите, что надумали, - с этими словами Герман протянул ей визитную карточку, на которой ничего, кроме напечатанного черным шрифтом имени и телефона не значилось. - Подумайте хорошенько. И даже если не примете мое предложение, не торопитесь выкидывать визитку. Может статься, что я окажусь единственным человеком, который будет в силах вам помочь.
        - В чем?
        - Переправиться через Чертов мост, - подмигнул он и поднялся.
        Обратная дорога далась Алине легче. Может, дело было в том, что неожиданно ушла злость на Германа, хоть симпатии к нему так и не возникло. А может, вино хозяина ресторана придало ей храбрости. Но через мост она перешла самостоятельно. И серпантин перенесла тоже стойко. Герман высадил девушку на старой остановке, но, прежде чем уехать, предупредил:
        - Алина, о нашем разговоре никто не должен знать, тем более ваши… друзья. Договорились? Также мне не хотелось бы, чтобы кто-то из поселка видел нас вместе.
        - Что же вы такое натворили, Герман? - усмехнулась она. - В чем провинились перед жителями?
        - Ни в чем. Я лично - ни в чем, - ответил он и отсалютовал ей на прощание.
        5
        Хорошо было вновь провести спокойный вечер дома. Последние дни выдались у Германа насыщенными не только событиями, но и непростыми походами. Приняв душ, переодевшись в домашнюю футболку и пижамные брюки, он расположился с ноутбуком в глубоком кресле. Рядом на журнальном столике стояла тарелка с бутербродами и открытая бутылка с ледяной минералкой. Правую ногу, пульсирующую болью, мужчина обложил холодными компрессами и с удобством пристроил на соседнем стуле. Таблетки пить не хотелось: они не столько снимали боль, сколько притупляли сознание. А терять возможность ясно мыслить ему было нельзя, особенно сейчас.
        В какой уже раз он перечитывал сообщения в попытках домыслить недостающее и попытаться спрогнозировать верные ходы. Беспокойство Захара было понятно Герману. Если бы не данное обещание, собрал бы он вещи и вернулся в столицу - туда, где протекала его настоящая жизнь и где он чувствовал себя гораздо лучше.
        Герман как раз заканчивал пролистывать фотографии, сделанные Викой, когда услышал шум за дверью, словно кто-то тихонько скребся. Он оторвал взгляд от монитора и прислушался. Нет, ему не показалось: в дверь снова поскреблись. Мужчина аккуратно снял ноутбук с колен, поставил его рядом с креслом на пол, затем бесшумно подошел к двери. Тот, кто стоял на лестничной площадке, затих, словно почувствовал его присутствие. Герман глянул в дверной глазок, но на площадке царила темнота: лампочку, которую он лично вкрутил три дня назад, снова вывернули. Мужчина немного подождал, вслушиваясь в напряженную тишину, почти уверенный в том, что кто-то за дверью так же, затаившись, прислушивается. В шкафчике для ключей хранился маленький фонарик. Герман тихо взял его, затем одним движением повернул ключ в замке и резко распахнул дверь. Яркий свет от фонарика ножом рассек темноту, но в узком фокусе луча никого не оказалось. Мужчина направил луч света вправо - на лестницу, а затем влево - к соседней двери, но опять никого не увидел. Однако темнота будто дышала, тем самым выдавая присутствие того, кого Герман не видел,
но кто, он в этом не сомневался, прекрасно видел его самого - взъерошенного, босого, в пижамных брюках с закатанной до колена правой штаниной. Герман еще раз обвел лучом площадку, а затем вернулся в квартиру. Но не закрыл за собой дверь, а сходил за табуреткой и новой лампочкой. Его не пугали те, кто прятался во тьме, но зачем давать им преимущество, когда можно выиграть раунд таким простым способом. Когда свет от ввернутой лампочки ярко осветил площадку, Герман, словно его и правда кто-то мог видеть, развернулся к двери с победной ухмылкой. Но усмешка тут же сошла с губ, когда он увидел нарисованный чем-то черным на стене возле двери знак пик.

* * *
        Машина Евгения оказалась маленькой и старой, мотор ее урчал подозрительно громко и периодически срывался на тракторное тарахтение. Но, однако же, в ней было странно уютно, в отличие от хищного и чужого, как и его хозяин, джипа Германа. Может, потому, что огромный джип совсем не подходил под невысокий рост Алины, а размеры видавшего вида «Фольксвагена Гольф» ей как раз подходили. Но все же главная причина крылась в компании. Герману Алина не доверяла. Он отчего-то ей врал, рассказывая небылицы о жителях поселка, которые потом либо не подтверждались, либо им находилось разумное объяснение. К тому же рядом с Германом она не ощущала себя в безопасности, будто ожидала от него какого-то подвоха. С Евгением же Алина чувствовала себя расслабленной и раскрепощенной.
        Ей нравилось ехать с ним рядом, периодически бросать взгляды в окно на подергивающиеся сизыми сумерками пейзажи, но чаще - на профиль мужчины, слушать шутки Евгения и беззаботно смеяться. Она не задавалась вопросом, куда они едут, во сколько она вернется домой и чего ждать от этого так легко завязавшегося знакомства. Ей просто было хорошо и радостно, как после бокала шампанского. И от этой пенящейся, щекочущей в груди радости Алина чувствовала себя счастливой.
        Когда они проезжали через центральную площадь города, Евгений показал ей вывеску, на которой большими буквами было написано «Матроскин».
        - В этой ветеринарной клинике я и работаю.
        Он припарковал машину на стоянке, и дальше они пошли по утопающему в свете неоновых вывесок городу уже пешком. Ночной ветер, насыщенный морской свежестью, заставлял ежиться от прохлады, и в какой-то момент Евгений с молчаливого согласия Алины приобнял девушку. На мгновение ей показалось, что она провалилась в прошлое - в похожий на этот ветреный вечер, когда она, влюбленная, смущенная и молчаливая, шла рядом с Сашей. Тогда она тоже замерзла, и Саша снял свою куртку, оставшись в одной белой рубашке, и накинул Алине на плечи. Обнять ее в тот вечер он так и не осмелился. А она, помнится, все беспокоилась о том, чтобы он не простыл.
        - Что-то ты притихла, - тихо напомнил о себе Евгений, возвращая ее в настоящее.
        - Так…
        - Что-то вспомнила? - угадал он. Но Алина отрицательно качнула головой. Говорить с Евгением о своем прошлом она, несмотря на возникшую между ними симпатию, не хотела. По крайней мере сегодня.
        - Или проголодалась? - засмеялся мужчина, и она ухватилась за его вопрос, как за удобный поручень.
        - Да. Немного.
        - Вон ресторан, - кивнул Евгений на встретившееся им на пути заведение с освещенными окнами и высоким крыльцом.
        Они поднялись по ступеням, вошли в небольшой коридор с красной дорожкой и приглушенным светом. Ресторан был пафосным, с претензией на роскошь - с тяжелыми портьерами, картинами неизвестного художника на стенах полупустого зала и огромными зеркалами в позолоченных рамах. Официанты, облаченные в костюмы, разносили немногочисленным гостям аппетитные на вид блюда и разливали по бокалам вина и шампанское.
        - Здравствуйте!
        К ним вышла молодая женщина в деловом костюме и на высоких каблуках и приветливо улыбнулась:
        - Вы ужинать? Я провожу вас за свободный столик.
        - Эм… - произнес вдруг Евгений и бросил на свою спутницу виноватый взгляд. - Мы зайдем к вам позже.
        С этими словами мужчина взял Алину за руку и поспешно вывел ее на улицу.
        - Прости, - произнес он уже там убитым голосом, не в силах от неловкости и смущения поднять на девушку глаза. - Боюсь, это заведение мне не по карману. Понимаешь…
        Евгений нервно сглотнул и наконец-то посмотрел на Алину.
        - Понимаю, - поспешно проговорила она, желая поскорей покончить с этой неловкой ситуацией, от которой настроение все же испортилось. И дело было не в том, что Евгений оказался стеснен в средствах, а в унижении, которое он пережил. Алина хотела было сказать, что готова сама расплатиться за свой ужин, но вовремя спохватилась, что такой ответ унизит мужчину еще больше.
        - Ничего страшного! Этот ресторан не показался мне уютным. Не люблю такую… помпезность, - нарочито бодро ответила она и улыбнулась. - Перекусим в другом месте. Хотя, знаешь, я не особо голодна.
        - Нет-нет, что ты! Я тебя приглашаю. Но… в другое место. Прости. Бывает. У меня мать болеет. Она живет в Петербурге. Я только недавно перевел почти всю зарплату ей на лекарства. И на билет себе отложил.
        - Ой! Не знала, - смутилась теперь уже Алина. Что-то в таких случаях полагается говорить, выказать сочувствие и тактичную заинтересованность, но у нее обычно не находилось слов, которые бы не показались ей самой банальными. - Надеюсь, ничего страшного… Давай просто погуляем, без ужина! Или перекусим, но я сама за себя расплачусь.
        - Нет, я тебя пригласил и оплачу наш ужин сам. Но не в таком дорогом заведении, - решительно произнес Евгений и оглянулся на ресторан. На какое-то мимолетное мгновение его приятное и симпатичное лицо исказила гримаса, которую можно было принять за злость и даже ненависть, но Алина решила, что это вспышка неоновой вывески придала его лицу такое пугающее выражение.
        Они нашли приятное кафе, в котором их обоих все устроило: и антураж (отделанные деревянными панелями стены и камин), и качество блюд, и демократичные цены. Во время ужина настроение, подпорченное неловкой ситуацией, вернулось к обоим. Евгений снова сыпал шутками, а затем, когда после холодных закусок подали горячее, принялся рассказывать о себе. Оказывается, он тоже был неместным, родился и вырос в Северной столице, закончил факультет ветеринарной медицины в Санкт-Петербурге, а потом уехал в отпуск на юг и… остался. Влюбился, как признался, в теплый климат, море и размеренный образ жизни. И все было хорошо, только вот его маме год назад поставили страшный диагноз. С тех пор Евгений мотался в свой родной город раз в два месяца, по возможности подрабатывал, а с каждой зарплаты отправлял деньги на лекарства, оставляя себе лишь на жизнь и билет. Отец из их семьи ушел, когда Женя заканчивал первый класс, поэтому вся ответственность за маму лежала только на нем. Но врачи изначально давали хорошие прогнозы, и в итоге болезнь, похоже, удалось загнать в ремиссию.
        - Так что не все так грустно, - с улыбкой закончил мужчина. - Мама уже чувствует себя неплохо - раз опять завела песню о том, как ей хочется понянчить внуков.
        Он посмотрел на Алину будто с намеком, отчего она смутилась. И так как девушка промолчала, Евгений, глядя ей в глаза, проговорил:
        - Алина, мне кажется, что ты - именно та девушка, которая излечит меня от одиночества. Ведь излечишь же, правда?
        Слово «излечишь», произнесенное им дважды, будто заклинание, резануло по сердцу подзабытой болью. Словно с поджившей раны содрали корочку. Пальцы непроизвольно скомкали тканую салфетку.
        - Прости… Мне нужно выйти, - пробормотала она Евгению, с лица которого сползла улыбка. Не дожидаясь ответа, Алина поспешно встала и вышла.
        В уборной она заметила, что все так же цепко сжимает в кулаке салфетку. Неловко сунув ее в карман, Алина намочила ладони и приложила их к пылающим щекам. «Лечить - твое предназначение. Это твой дар, Алиночка», - вспомнились ей слова бабушки, которые она услышала много лет назад. Может, это и к лучшему, что бабушка ушла из этого мира раньше, чем узнала, как распорядилась ее единственная внучка этим даром.
        - Ничего ты обо мне не знаешь, Женя, - тихо пробормотала Алина своему отражению. - А если бы узнал, наверняка не стал бы строить надежд на отношения со мной.
        Она вытерла лицо салфеткой, сунула влажную ткань в карман и вышла из туалета, но не вернулась в зал, а тихо прошмыгнула на крытую веранду. Там, под ласками ночного ветерка, прохладными поцелуями покрывшего ее щеки, затылок и плечи, боль, поднявшаяся в душе смерчем, постепенно стала утихать. Но Алина решила задержаться еще ненадолго. Потом она как-то объяснит Евгению свой «побег» и извинится.
        …Ее первые воспоминания о «даре», как называла бабушка эти способности, относились к пятилетнему возрасту. Хотя бабушка потом и уверяла, что изначально знала, что Алина - ребенок особенный.
        Мама девочки сильно мучилась мигренями, так, что вынуждена была брать больничный и целые сутки отлеживаться в тишине в комнате с задернутыми шторами. Алина всегда грустила в такие дни, когда мама скрывалась в своей спальне. И хоть девочке разрешалось навещать больную при условии, что она не станет шуметь, все равно это не спасало от тревоги и печали. Алина тихонько проходила в комнату, останавливалась на пороге, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку, а затем на цыпочках прокрадывалась к двуспальной кровати, на одной из половинок которой лежала с компрессом на лбу мама. Алина забиралась на кровать и тихонько сворачивалась калачиком у нее под боком. Мама, не поворачиваясь и не открывая в потемках глаз, протягивала руку и обнимала дочь. Так они и лежали вместе, не перекидываясь ни словом, долго-долго.
        Однажды, когда маме было особенно плохо, Алина приложила ладошку к ее лбу и горячо подумала, что хотела бы забрать мамину боль себе. Ее желание оказалось таким сильным, цельным и живым, будто просила девочка не только мысленно, но и каждой клеточкой тела. И в ответ на мольбу она вдруг почувствовала, как через ладошку втягивает в себя что-то темное, жирное и дурно пахнущее. Алина едва не поперхнулась этой «мазутной» субстанцией, которая наполнила ее до краев и тошнотой заплескалась у горла. Но мама открыла глаза и осторожно выдохнула:
        - Ой, кажется, отпускает.
        Алина не успела обрадоваться, потому что ее вдруг вырвало прямо на кровать чем-то темным, а после этого навалилась такая слабость, что папе пришлось отнести ее на руках в детскую и уложить спать раньше времени. В ту ночь девочка промучилась с жаром и сверлящей болью в висках. К утру отпустило, но мама все равно вызвала «неотложку». Врач осмотрел Алину и не нашел даже малейших признаков болезни. Списали все на то, что девочка чем-то отравилась.
        После Алина еще несколько раз подобным образом снимала маме приступы мигрени. Это оказалось неожиданно легко: нужно было только сильно-сильно желать помочь и представить боль в виде чего-то темного, которое через ее пальчики переходит от мамы к ней. Только вот потом ей становилось так же плохо, как и в первый раз.
        - Ничего не понимаю, - услышала Алина в одну из таких ночей. Мама громким шепотом жаловалась бабушке, которая в тот вечер задержалась у них в гостях. - У меня мигрень теперь проходит очень быстро. И часа не держится. А дочка наоборот, стала болеть.
        - А что тут непонятного, - ответила сердитым шепотом бабушка. - Алина твою боль себе забирает.
        Девочка, услышав это, приподнялась на локте и навострила ушки.
        - Но зачем? Как? - невольно повысила голос мама. - Этого не может быть!
        - Почему же не может? - спокойно ответила бабушка. - Моя мать так и делала. К ней даже из соседних деревень приходили. Она не только боль снимала, но и лечила. Поводит руками по больному месту, и страдальцу полегчает. А ее саму потом чем-то черным выворачивало. Выбегала во двор, к выгребной яме и… А затем она какие-то травы себе заваривала, пила их и в бане отпаривалась. Мать говорила, что от чужой болезни нужно тут же избавляться, нельзя ее держать в себе долго. Иначе рискуешь сама заболеть и умереть.
        - Так это же Алина может себе навредить! - всполошилась мама. - Уже вредит!
        - Она еще маленькая, не знает, как справиться.
        - Вот поэтому! Надо ей запретить. И вообще… Это какие-то предрассудки, деревенщина! Не верю! - воскликнула, противореча сама себе, мама.
        - Как запретишь, Валя? - усмехнулась бабушка. - И как это не веришь, если она тебя от мигрени избавила, а ни один врач не смог? Это дар у нее, Валя. От моей матери передался. И что хошь тут делай, не запретишь. Против природы не попрешь. Надо только помочь Алиночке научиться избавляться от пакости, что берет на себя. Иначе и впрямь себе навредить может.
        - Как?! Как? Чтобы каждый раз ее вот так тошнило? Она же потом целые сутки без сил лежит! Мне-то не знать, каково это… Но я взрослый человек, а она ребенок! Что делать?
        - Без паники, Валя, - уверенным голосом заявила бабушка, и Алина невольно улыбнулась. Бабушка у нее была такая - наведет порядок, все расставит по местам, всех успокоит и найдет решение.
        Но прошло еще немало времени, прежде чем Алина смогла найти свой способ справляться с той болью, что брала на себя. Она уже ходила в школу, была умницей и отличницей. Но больше всех предметов любила рисование. Учительница Лариса Васильевна девочку выделяла, говоря, что у нее способности к рисованию.
        - Алина в рисунки душу вкладывает, - как-то заявила Лариса Васильевна при всем классе. Девочка не совсем поняла, что имела в виду учительница, но сказанное запомнилось. Потом, перед сном, Алина вертела и так и эдак ту не совсем понятную фразу, такую красивую и что-то обещающую, и вдруг ее осенило. Вложить душу - может, это как брать себе чужую боль, только наоборот? Рисование всегда вызывало у Алины радость, которую она старалась передавать и рисункам. Поэтому картинки у нее выходили яркие, красивые и достоверные. А что, если поступить, как с радостью, с болью? Рисунок, конечно, получится совсем не добрый. Но попробовать стоит. В тот день, когда бабушке прихватило спину, Алина подошла к ней с альбомом и карандашами.
        - Алиночка, да я сама справлюсь! Ты заболеешь, а тебе завтра в школу.
        - Ба, я хочу нарисовать болезнь! - уверенно ответила девочка и разложила альбом с карандашами на табуретке рядом с кроватью.
        Бумага отказывалась принимать боль, она сминалась и рвалась под резкими штрихами. А грифели карандашей, словно сговорившись, ломались. Алина сердилась, но все равно упрямо продолжала черкать другим карандашом, пока бабушка торопливо чинила поломанные. Боль и дурнота наполнили Алину, казалось, до краев, девочка еще сильнее нажимала на карандаш и рвала бумагу. Наконец она сдалась, рванула в туалет и склонилась над унитазом. В школу наутро Алина все же пошла, но бледная и слабая. Потом она пробовала экспериментировать с акварелью. Но результат оказывался не лучше. Бумага отказывалась впитывать вместе с краской боль, размокала под кисточкой и расползалась.
        - Я же душу в это вкладываю, - жаловалась сама себе перед сном Алина, чуть не плача от отчаяния. Она чувствовала, что любимое занятие способно ей помочь, но вот как - не понимала.
        Однажды Алина зашла в класс по рисованию раньше времени и застала учительницу за интересным занятием - раскрашиванием матрешки. Девочка тихонечко поздоровалась, но не прошла за парту, а остановилась около учительского стола, завороженно наблюдая за тем, как Лариса Васильевна тонюсенькой кисточкой наносит на гладко отшлифованное дерево краску. Не просто наносит, а будто на нитку нанизывает крошечные капельки-бисеринки, из которых на матрешкином боку появлялся причудливый узор.
        - Я тоже так хочу… уметь, - выдохнула девочка. Лариса Васильевна подняла на нее свои добрые карие глаза, но в этот момент в класс с шумом ворвались Алинины одноклассники, и девочка молча отправилась на свое место. После урока учительница окликнула Алину и тихонько шепнула, чтобы она пришла к ней в класс на большой перемене.
        - Ты, главное, не торопись. Вначале «познакомься» с заготовкой, подержи ее в ладонях. И глаза закрой, почувствуй не только руками, но и сердцем. Пусть матрешка тебе сама покажется, - напутствовала Лариса Васильевна в то время, когда девочка с закрытыми глазами вертела в пальчиках шероховатую болванку и пыталась представить себе матрешкино лицо.
        - Но даже когда ты ее себе представишь, тоже еще не все! Дерево нужно отшлифовать. Выбрать краску и нанести предварительно покрытие. Сегодня мы с тобой только изучаем дерево. Завтра я покажу, как нужно шлифовать его и расскажу про краски. Потом посмотрим узоры.
        Так и повелось, что Алина на больших переменах приходила в кабинет Ларисы Васильевны и училась раскрашивать матрешек. Не все поначалу получалось: и отшлифовать так, чтобы дерево становилось нежным, как кожа, а не занозистым, и краску нанести не грубыми ляпками, а аккуратными бисеринками. Но постепенно Алина овладела этим ремеслом, раскрашивать деревянных куколок и матрешек ей понравилось куда больше, чем просто рисовать. К тому же она нашла то, что так искала, - способ использовать свой дар избавлять от боли и самой при этом не страдать. Всю боль Алина с тех пор отдавала матрешкам.
        Ее лечебный дар развивался. Став чуть постарше, девочка научилась не только снимать простую боль, но и излечивать от несложных болезней вроде простуды, расстройства желудка и отита. Ей было нетрудно избавить кого-то от недомоганий, она сама служила лишь «проводником», а болезнь «забирали» матрешки, которые бабушка затем сжигала на пустыре. О даре Алины знал лишь очень узкий круг, ограниченный семьей и несколькими близкими друзьями родителей. Мама, опасаясь того, что дочь может навредить себе, не афишировала ее способности. Бабушка одобряла такую секретность, но по другой причине: не хотела шумихи вокруг девочки, которая еще даже в подростковый возраст не вступила.
        Однажды к ним вечером забежала мамина подруга, тетя Света, и пожаловалась на покалывание в груди.
        - Уже неделю не проходит. Поначалу всполошилась, думала, сердце, но корвалол не снял, - рассказывала тетя Света за чаем при Алине. - Думаю, нерв застудила. У меня на работе из форточки сильно тянет. Может, Алиночка мне поможет? Не просила бы, но невмоготу уж, обезболивающее не помогает. Измучилась, особенно по ночам. Выспаться хочется.
        Мама не могла отказать близкой подруге, и Алина сходила в комнату за деревянной заготовкой, кисточками и краской. Какой будет «по цвету» боль тети Светы, девочка еще не знала, но от предвкушения любимой работы в кончиках пальцев появилось знакомое покалывание, а внутри - радостное возбуждение. «Лечить» Алине очень нравилось. А еще больше нравилось то, что ее лечение помогало.
        Но с тетей Светой внезапно все оказалось по-другому. Когда Алина приложила ладошку к груди женщины, она почувствовала не боль, а «увидела» плотный темный сгусток. Поначалу он показался Алине бестелесным, как дым, но затем обрел плотную текстуру и, словно хищное существо, раскинул в стороны щупальца. Алина невольно отшатнулась, а затем, спохватившись, пробормотала:
        - Тетя Света, у вас там… комочек.
        - Где? - не поняла гостья. - Какой комочек? Это нерв воспалился?
        - Не нерв, - мотнула головой девочка, почему-то наполняясь уверенностью в том, что говорит верно. - Комочек. Вы о нем не знаете. Его не видно. Он и болит.
        - Светка, - внезапно встревожилась мама Алины, которая тоже находилась там. - Ты врачу давно показывалась?
        Тетя Света пробормотала что-то невразумительное, а мама метнула на дочь быстрый взгляд и ласково, но решительно, попросила:
        - Дочка, подожди нас в комнате.
        - Но у тети Светы болит…
        - Да-да, знаю. Потом, потом ей поможешь, хорошо? Дай мы немного поговорим.
        Мама настояла на том, чтобы тетя Света срочно обратилась к врачу и сделала необходимые исследования. Диагноз подтвердился: у маминой подруги был рак, но еще в той стадии, когда необходимое лечение могло дать хорошие результаты. И пока тетя Света проходила терапию и облучение, Алина помогала ей, как могла, - снимала тошноту, вызванную приемом «химии», и боли.
        - Святая у тебя дочка, - приговаривала в каждый визит тетя Света и щедро засыпала девочку гостинцами. - Если бы не она…
        Алина поступила в вуз, удивив родных тем, что не выбрала ни художественную академию, ни медицинскую. Но после окончания по прихоти судьбы попала в компанию, имеющую отношению к производству медикаментов. Руководила отделом приятная и доброжелательная Вера Сергеевна, работать под началом которой Алине нравилось. Девушка зарекомендовала себя с лучшей стороны и довольно стремительно начала восхождение по карьерной лестнице. Зарплата у нее была хорошая, жила она в квартире, доставшейся ей от бабушки по папиной линии, расходовала средства с умом, поэтому могла позволить откладывать некую сумму на машину и путешествия.
        Но однажды в их компанию пришел новый сотрудник, Александр Долинин, которого определили в соседний отдел под руководство молодой и амбициозной начальницы Таисии. Алина и Александр виделись ежедневно, но все их общение сводилось к рабочим вопросам. Может, Алина бы и дальше не замечала в новом сотруднике симпатичного и обаятельного парня, которого, оказывается, уже успели обсудить все местные кумушки, если бы не замечание ее непосредственной начальницы:
        - Алекс зачастил в нашу комнату.
        Замечено это было между делом, в то время, когда Алина обсуждала с Верой Сергеевной какой-то вопрос, поэтому девушка пропустила показавшуюся ей неважной реплику мимо ушей. И только когда начальница, усмехнувшись, добавила, что Александр зачастил к ним из-за Алины, удивленно замолчала.
        - Ну что ты застыла? Не замечаешь, как он с тебя глаз не сводит? О-о, девочка, заработалась ты. Сколько тебе лет? Двадцать четыре? Такая молодая, а в голове - одна работа.
        Вера Сергеевна поднялась с места и, обогнув стол, остановилась напротив Алины:
        - То, что ты так предана работе, - это хорошо, даже очень. Но замыкаться только на ней - не дело. Ты ведь ни с кем не встречаешься? А Саша вроде неплохой парень.
        - Да с чего вы взяли, Вера Сергеевна? - наконец-то пришла в себя Алина. Щеки ее заполыхали ярче волос, и она смущенно приложила к лицу ладони.
        - Что взяла? Что Саша - неплохой парень?
        - Да нет! Что он… Из-за меня к нам ходит.
        - Да просто! - усмехнулась Вера Сергеевна. - Те вопросы, с которыми он прибегает, можно и по телефону решить. Или по почте электронной. Не лень же ему поднимать свою пятую точку и каждый раз бежать из одного конца коридора в другой, чтобы узнать, не пришел ли на его имя факс! Как-то непродуктивно, не находишь?
        Вера Сергеевна очень любила слова «продуктивно» и «непродуктивно». И Алина, услышав знакомое словечко, расслабилась и улыбнулась.
        - В отделе у нас ты одна такая молодая и незамужняя, так что вывод сам напрашивается. Не ради же меня или Елены Петровны с Марией Федоровной он к нам бегает!
        Словно подтверждая слова начальницы, послышался деликатный стук, и в кабинет вошел Александр.
        - О, легок на помине! - невинным голоском пропела Вера Сергеевна, тогда как Алина, отворачиваясь, спрятала улыбку.
        - Вы обо мне говорили? - спросил внезапно дрогнувшим голосом парень и метнул на девушку быстрый взгляд.
        - О тебе! Факс, о котором ты уже трижды прибегал узнать, наконец-то пришел.
        Иронию в голосе начальницы услышала только Алина.
        С того дня она стала присматриваться к Саше не просто как к коллеге, а как к мужчине. И внезапно обнаружила, что он на самом деле очень симпатичный, улыбка у него красивая, а в карих глазах, когда Саша улыбается, появляются золотистые искорки. Еще она обратила внимание на то, что у него густые волнистые волосы каштанового оттенка, в которые хочется запустить ладонь и убедиться, что на ощупь они такие же мягкие, как на вид. А легкая картавость, которая поначалу казалась смешной, неожиданно сделалась милой. В один из дней Алина вместо привычного делового костюма облачилась в непривычное платье, которое надевала лишь однажды на мамин день рождения, волосы уложила по-другому, а на губы нанесла помаду на оттенок ярче. Может, в тот день, нарядившись не столько для себя, сколько для Саши, девушка поняла, что он значит для нее куда больше, чем она осмеливалась признаться себе. В тот же день Саша отважился пригласить Алину после работы в кафе.
        За развитием их романа следили сотрудницы не только их отдела, но и соседнего. И если Алину такое положение вещей смущало, то Саша, напротив, не скрывал своих чувств. На рабочем столе девушки то и дело появлялись букеты цветов и коробки со сладостями. Заходя к ним в комнату по рабочим вопросам, Саша, уже не таясь, улыбался и отвешивал комплименты Алине. На все ее замечания тет-а-тет, что ей не нравится такое открытое выражение симпатии в офисе, он только отшучивался, крепко обнимал ее и шептал на ухо, что любит. Любит! И в его объятиях все ее тревоги таяли.
        В офисе шептались, что Саша скоро сделает предложение Алине. А кто-то даже намекал девушке, что хотел бы быть приглашенным на свадьбу. Она краснела и неловко отшучивалась, но уже с нетерпением ожидала предложения. Ведь не зря же Саша, лелея ее ладошку в своей, внимательно рассматривал ее пальчики, словно примеряясь к их размеру. Но однажды Алина, случайно глянув в окно, увидела, как Саша уходит с работы раньше времени. Она не встревожилась и тогда, когда увидела его торопливо усаживающимся в машину его начальницы, решив, что Саша с Таисией поехали на переговоры. Ее вера в крепость их чувств была настолько искренней, что даже на следующий день, когда Саша торопливо пробежал мимо Алины, бросив на ходу неловкое приветствие, девушка не заподозрила плохого. «Таисия, паучиха, прибрала-таки Сашку к рукам», - услышала уже спустя какое-то время Алина разговор между сотрудницами и наконец-то все поняла. Поняла, почему Саша в последнее время будто избегал ее, перестал заглядывать к ним в комнату и уже не дожидался на крыльце после окончания работы. Осознала, что он стал задерживаться в офисе вовсе не из-за
работы и ездить на машине с начальницей вовсе не на переговоры. Разгадала смысл той тонкой улыбки, больше похожей на ухмылку, которой Таисия провожала Алину при встрече. И догадалась, отчего разом смолкали коллеги при ее появлении в комнате. Все поняла, не поняла только одного - почему?
        - Гнилой мальчишка, не мужик, - прямо, как обычно, отрезала Вера Сергеевна, когда Алина, не удержавшись, задала мучивший ее все те дни вопрос начальнице.
        - Почему?
        - Карьеру через бабу делает, - презрительно поджала губы женщина. - Чем его Таиска привлекла? Возможностью карьерного роста, вот чем.
        Алина, может, и принялась бы оправдывать Сашу, которого все еще любила, если бы не вышедший в тот же день приказ о его повышении. А следом за этим по офису поползли слухи о беременности Таисии.
        В тот день, когда о положении молодой начальницы заговорили в открытую, Алина после работы не поехала домой, а еще долго бродила по городу, дневная суета которого растворялась в сумерках. Она невольно выбрала тот маршрут, которым они гуляли с Сашей на первом свидании, только шла она по этим улочкам не вспоминая, а прощаясь. С Сашей. С надеждами на их общее счастье. Со своей наивной верой. И со своей так и не зажившей любовью, скорее, не прощаясь с нею, а смиряясь, как с хронической болячкой.
        Вернулась она домой затемно - успокоенная и уставшая. Но едва Алина увидела ссутуленную фигуру сидевшего на лавочке у подъезда мужчины, как сердце сделало предательский кульбит, сводя на нет таким трудом достигнутое душевное равновесие. Девушка невольно замедлила шаг, а затем наоборот, прибавила, стараясь без задержки проскочить мимо поджидавшего ее Саши.
        - Алина, - окликнул он ее, поднимаясь навстречу. Его вдруг сильно шатнуло, и Алина в изумлении затормозила. Саша пьян? Она никогда не видела его в таком состоянии и не думала, что он может злоупотреблять алкоголем. Саша тем временем остановился перед ней, загородив проход к подъезду. И после затянувшейся паузы его вдруг прорвало: горячим шепотом он просил у нее прощения, молил понять его и раскаивался в ошибке. Алина слушала молча, но, когда Саша попытался неловко встать перед ней на колени, аккуратно обогнула его, словно опасное препятствие. Саша не стал ее задерживать. Когда Алина уже набирала код замка, он крикнул с отчаянием ей в спину:
        - Она беременная! Если бы не это! Я же тебя люблю!
        Алина аккуратно прикрыла за собой дверь, хоть ей хотелось шарахнуть ею изо всех сил, а затем побежала по лестнице на свой этаж - быстро, спотыкаясь и задыхаясь, словно опасаясь погони. «Если бы не это… Если бы она не была беременной», - стучало в висках вместе с кровью, сводя с ума. Дома Алина швырнула сумочку прямо на пол и, не снимая верхней одежды, направилась в комнату, достала из ящика стола заготовку и краски. С секунду она еще поколебалась, а затем обмакнула кисточку в красную краску.
        В тот раз она рисовала не боль, а смерть. Избавляла не от болезни, а призывала гибель, кладя неаккуратно, размашисто и уродливо мазок за мазком. Втыкала кисточку в матрешкин живот с такой ненавистью, будто вонзала нож, расплющивая ворс и оставляя на дереве похожие на кровавые раны ляпки. Затем исступленно черкала черным, изображая пустоту, и остановилась лишь тогда, когда вся матрешка в несколько слоев покрылась черными и красными кляксами. Алина посмотрела на свои испачканные красным, будто кровью, руки, а затем зарыдала. Опомнившись, она бросилась оттирать еще не высохшую краску - вначале салфетками, затем растворителем, но оттереть дерево до девственной белизны ей так и не удалось.
        Уснула Алина уже под утро, забывшись черным, без образов и мыслей, сном. А днем в офис прилетело известие о том, что у Сашиной начальницы ночью случился выкидыш. Таисию срочно отвезли в больницу, где и прооперировали. Офисные кумушки вздыхали и сочувствовали. Алина в тот день отпросилась с работы, поехала к больнице, в которую увезли Таисию, и просидела на лавочке в больничном сквере до ночи. Проступок выжег ее, оставив вместо былых чувств пожарище.
        В тот день, когда побледневшая, исхудавшая после болезни Таисия вернулась в офис, Алина написала заявление об уходе. Никто не стал задерживать девушку, словно о ее преступлении было известно всем.
        Она долго не могла прийти в себя. Не начинала поисков новой работы, но и находиться дома тоже было невыносимо. Матрешки, краски и кисточки Алина вынесла на помойку еще раньше, поклявшись себе больше не «лечить» и не просто рисовать. Та черная сила, которая, оказывается, соседствовала в ней со светлой, не только приводила ее в ужас, но и вызывала ненависть к самой себе. Выбрав уединение и вступив на путь самоистязания, Алина медленно, но верно приближалась к гибели. И кто знал, как бы все повернулось, если бы не попавшееся на глаза объявление о сдаче дома у моря…
        - Замерзнешь и простынешь, - услышала она за спиной тихий голос Евгения. Алина не удивилась, а даже обрадовалась, словно ожидала, что он придет и спасет ее от одиночества и удручающих воспоминаний. Евгений легонько коснулся ее плеч, но тут же отдернул ладони, будто обжегшись.
        - Прости.
        Алина оглянулась и встретилась с мужчиной взглядом.
        - Я опять облажался, - удрученно пробормотал он. - Слишком поторопился. Я не хочу на тебя давить. Просто ты… мне слишком нравишься.
        - Тш-ш, - перебила его Алина, прикладывая палец к своим губам.
        - Да, я опять не то говорю. Какая неловкость! Только все порчу сегодня. Будет ли у меня еще возможность реабилитироваться?
        - Будет, - улыбнулась Алина, потому что он так смешно всплеснул руками, выражая отчаяние. - Только давай сейчас вернемся домой. Слишком поздно.
        - Да, конечно, - ухватился за предложение, спасающее его от окончательного падения, Евгений.
        Они вернулись в зал. Мужчина расплатился, а затем проводил Алину к машине.
        В какой-то момент, когда они прощались возле ее дома, Евгений вдруг шагнул к ней и взял ее лицо в ладони. Сердце Алины учащенно забилось в ожидании поцелуя, но в то же время она чуть отступила назад.
        - Спокойной ночи, - прошептал мужчина. И неохотно выпустил ее заалевшее лицо из ладоней.
        Он ушел. И только возле машины оглянулся и коротко махнул Алине рукой. Она слабо улыбнулась, не зная, разглядит ли он в потемках ее улыбку. Взревел двигатель, и Алина, провожая взглядом маленький «Фольксваген», тихо вздохнула - то ли с облегчением, то ли с сожалением.
        6
        Решение поехать в Гористый было спонтанным и потому рискованным. Двигал Германом вовсе не страх, а понимание того, что процесс запущен и назад хода нет. Чувства, похожие на те, что испытывал сейчас, он переживал в юности на американских горках - в тот момент, когда техник запускал аттракцион и поезд медленно начинал движение. Это уже потом захватывало дух, и мысли в противовес несущемуся поезду замедляли течение, а в «мертвой петле» и вовсе останавливались. Но в те первые секунды, когда гусеница из кабинок неторопливо вползала на первый подъем, чтобы потом ухнуть с высоты и на бешеной скорости пронестись по всем спускам и подъемам, сердце отбивало ритм не хуже каблуков танцовщицы фламенко, кровь пульсировала в висках, а в животе ворочался и бурчал разбуженный адреналином неведомый зверь.
        Герман ждал этого момента - когда неведомый «техник» запустит аттракцион, когда ему дадут понять, что игра началась. Но когда это случилось, неожиданно оказалось, что к адреналиновому возбуждению примешиваются сомнения. Может, он просто повзрослел, сменил безбашенность на ответственность, как джинсы с майками - на деловые костюмы. А может, просто понимал, что в отличие от аттракциона здесь еще можно сделать ход назад. Просто рассказать девчонке все, что он знает, и настоять на том, чтобы она уехала.
        Только вряд ли это что-то изменит в игре, на место рыжей найдут кого-то другого.
        Герман не собирался сегодня встречаться с девицей, лишь желал разведать обстановку. Машину он думал спрятать в укромном месте и пройтись пешком, выбирая темные улицы и стараясь не выдать себя. Сложность заключалась в том, что его походка слишком уж приметна. Трость придется оставить, хоть без нее он чувствовал себя безоружным, и стараться идти ровно, бесшумно и по возможности легко.
        Но когда Герман доехал до места, где от шоссе ответвлялась ведущая в поселок дорога, он заметил спускающуюся с горы машину - старую, неказистую, в которой на пассажирском сиденье рядом с водителем сидела Алина. Герман успел проехать дальше по шоссе, чтобы не вызвать у находящихся в машине подозрений, но затем торопливо развернулся и отправился вслед за стареньким «Фольксвагеном». То, что некто отважился на такой нехарактерный для жителей поступок и повез девушку в город, лишь подтверждало, что ситуация начинает стремительно развиваться. И ему снова подумалось о том, что знак у его двери оставила Вика - как предупреждение, чтобы он не дремал. Значит ли это, что она на его стороне? И что в ней осталось что-то от прежней Вики?
        Герман оставил джип на той же стоянке, где и хозяин «Фольксвагена», и на безопасном расстоянии отправился за парой. То, что происходило, его не удивляло. Предсказуемый ход. Но пусть уж все их ходы окажутся такими предсказуемыми.
        Пара подошла к известному в городе ресторану, но внутри не задержалась. Герман наблюдал за разговором издали, не слыша слов, но догадываясь, о чем могла идти речь. Молодой мужчина сконфуженно поводил плечами, перетаптывался с ноги на ногу и что-то, потупив взор, объяснял девушке. Она же, напротив, горячо его в чем-то убеждала. Не составило особого труда понять, что парень признался Алине в своей финансовой несостоятельности, а она благородно пыталась убедить его в незначительности для нее такого конфуза. Герман невольно усмехнулся, но не злорадствуя неловкой ситуации, в которую попал ухажер девушки, а разгадав истинную причину его поступка. Он бывал в этом ресторане, помнил его интерьер и еще раньше догадался, что жители поселка не покидают своего уединенного места именно во избежание таких ситуаций, в какую едва не попал этот парень. Зеркала - вот чего они все избегали. Почему - Герман и сам хотел бы это знать.
        Как и следовало ожидать, пара выбрала неприметный бар, который понравился не столько Алине, сколько ее поклоннику, но вовсе не из-за демократичных цен. Герман вернулся в машину. Ждать, удивительно, пришлось недолго. Когда маленький «Фольксваген» выехал со стоянки, Герман незаметно отправился следом. Он убедился, что Алину повезли в Гористый, припарковал джип в укромном месте и дальше отправился пешком.
        Поселок, казалось, был погружен в мирный сон. Но это впечатление, как и все тут, обманчиво. Герман повел плечами, словно от прохлады, но на самом деле избавляясь от наваждения, которое уже дурманило голову и усыпляло бдительность. Наверное, если бы этот поселок описывался в научно-фантастическом романе, все бы потом объяснилось отравленным какой-нибудь «химией» воздухом. А может, и нет. Он не читал научную фантастику, любил исторические и приключенческие книги. И толстые учебники по экономике и бухгалтерскому учету, как когда-то смеялась Вика.
        Чем выше он поднимался по неосвещенной улице, тем больше тишина, не нарушаемая ни собачьим воем, ни шелестом листвы, выглядела настораживающей. Казалось, жители не уснули, а притаились в засаде, наблюдая в щели неплотно прикрытых ставень за одиноким чужаком. В связи с чем у них появилась эта странная любовь к ставням и закрытым наглухо окнам? Кого боятся жители Гористого, особенно в полнолуние? Ведь когда-то тут все было по-другому. Герману еще помнились распахнутые настежь окна, густой воздух, насыщенный свежестью и фруктово-цветочным ароматом, сочившийся медом в спальни, узоры из лунного света на половицах и искреннее радушие соседей, всегда готовых прийти на помощь или угостить чем-нибудь вкусным из своего сада. Этот знакомый и одновременно уже чужой путь, которым он когда-то ходил не таясь, будил воспоминания, паутину которых оказалось стряхнуть куда сложнее, чем сонное наваждение.
        Тринадцать лет назад
        - …Гера, гля! - восторженно воскликнул институтский друг Степан, первым заметивший на доске в институтском холле новый листок. Объявление, в котором студентов, начиная с третьего курса, приглашали во время летних каникул на раскопки, в их вузе сухих экономических и финансовых наук казалось неожиданным и экзотичным, как влетевшая в окно яркоперая африканская птица. От обычного листка с напечатанным на компьютере текстом вдруг дохнуло зноем и терпким запахом мускуса. Даже ветер, который вместе со стайкой первокурсниц ворвался в холл через распахнувшуюся дверь, принес не дождливую прохладу, а пыльный жар пустынных суховеев. Родители обещали Герману, что, если он сдаст сессию с хорошими отметками, его отправят на каникулы в Европу. Но в тот момент, когда он увидел тот листок с малоинформативным (по всем вопросам предлагалось обращаться в деканат), но таким многообещающим текстом, Европа с ее средневековыми замками, мрачностью узких улиц и каменными мостами вдруг утратила свою привлекательность.
        - Пойдем, - решительно сказал Степан.
        - Куда? - опешил Герман, еще не зная, что в тот момент решалась его судьба.
        - Как куда? В деканат! Пока очередь не набежала. Думаешь, мы одни желающие будем?
        Их записали без проблем: заместительница декана, которая курировала их поток, выдвинула условие, что на раскопки возьмут лишь тех, кто сдаст сессию без задолженностей. Герман шел твердым хорошистом, Степан клятвенно заверил, что подтянет все «хвосты». Отец желание сына поменять цивилизованный отдых в Европе на археологические раскопки в российской глубинке воспринял с энтузиазмом. В отличие от матери, которая всполошилась и нарисовала себе всякие ужасы, которые могли бы поджидать ее единственного сына в полевых условиях - от смерти от дизентерии до гибели от укуса какой-нибудь ползучей твари.
        - Брось, Яна. Ничего с ним не случится. Напротив, наш домашний мальчик наконец-то повзрослеет, - снисходительно усмехнулся отец, чем не успокоил мать, а встревожил еще больше. Однако она вынуждена была в итоге сдаться.
        Герман еле дождался августа, а за месяцы сессии, помимо билетов к экзаменам, изучал материалы, связанные и с тем краем, куда ему предстояло ехать, и с раскопками. Он даже увлекся древней историей и зачастую перед сном рисовал в воображении момент триумфа, когда раскопает под слоями земли и песка нечто ошеломляющее, что еще никому до него не удавалось обнаружить. Но на деле все оказалось куда прозаичнее. Работа, на которую набрали студентов-добровольцев из разных вузов, напоминала Герману копание в большой песочнице: монотонные манипуляции совочками и ножичками и бесконечные ведра земли, которую ссыпали в кучи, воздвигая гигантские куличи. Вставали в семь, быстро завтракали и в восемь уже приступали к раскопкам. Работали с перерывами каждый час на десять минут до полудня, затем был получасовой обед и снова, уже до вечера, работа. О том, чтобы откопать нечто грандиозное, как Герман мечтал, пришлось забыть уже на второй день раскопок. Чаще всего попадались бусины и бисерины, немного реже - черепки и обломки костей. Но Герман, несмотря на разочарование первого дня, увлекся. Этому способствовали и
особая атмосфера полевой романтики, и компания (работали споро, слаженно, с шутками и интересными дискуссиями), и внезапно обрушившееся на него осознание близости к древней культуре. Но главной причиной всему была, конечно, Вика.
        Ее увидел он на второй день своего приезда. Вика находилась на раскопках, как потом стало ему известно, уже второй месяц. И опять, как и то судьбоносное объявление, заметил ее первым Степан, и снова друг ткнул Германа в бок локтем с привычной фразой: «Гера, гля!» А Герман уже и сам увидел группку парней и девчонок, окруживших рослую загорелую девушку с короткой стрижкой. Незнакомка что-то говорила, одновременно указывая рукой то на участок, на котором накануне работали Герман со Степаном, то на выросшую за минувший день земляную насыпь. Герман невольно замедлил шаг, словно желая продлить момент, когда еще можно наблюдать за девушкой незамеченным. Это не была любовь с первого взгляда, но что-то внутри сделало кульбит в тот миг, когда девушка неожиданно оглянулась и, сощурив черные глаза, посмотрела на Германа.
        - Опаздываете, молодые люди! - произнесла она грудным голосом. - Проспите важные открытия!
        Герман демонстративно вскинул левую руку, взглянул на воображаемые часы, и, принимая вызов, провозгласил:
        - Семь часов пятьдесят девять минут восемнадцать секунд. Еще сорок две секунды до начала великих открытий. Вопросы есть?
        Она усмехнулась, показав идеально ровные белые зубы, и убрала упавшую на лоб выгоревшую на солнце до светло-каштанового оттенка прядь. Невинный жест вдруг вызвал у Германа неясное смятение и ощущение, что все выходит из-под контроля, что теперь не он будет хозяином своим мыслям и поступкам, а эта загорелая брюнетка с короткой стрижкой и цыганскими глазами.
        - Надеюсь, молодой человек, вы и в работе такой же дотошный.
        - Я не только в работе дотошный, - ляпнул он, не подумав, чем вызвал короткий смешок у следивших за их перепалкой напарников. Девушка снова усмехнулась и слегка качнула головой, словно умиляясь его нелепым попыткам острить.
        - Как тебя зовут? - внезапно перешла она на «ты».
        - Герман, - ухмыльнулся он, ожидая привычных уже ему комментариев по поводу своего имени.
        - Ну что ж, Герман, смотри, я не Лизавета Ивановна, а пиковая дама. Не боишься, что погублю?
        - От вашей руки и смерть будет желанной, - пафосно провозгласил он, предвкушая кокетство девушки или хотя бы ее смех. Но она уже потеряла к нему интерес. Не глядя на Германа, незнакомка махнула, подала знак к началу работы и первой направилась к участку.
        В тот день они еще несколько раз пересеклись. Брюнетка не обращала на Германа никакого внимания, зато притягивала его взгляд - куда бы ни шла, что бы ни делала. К обеду Герман уже знал, что ее зовут Викой, что она - выпускница археологического вуза, что раскопки для нее - родная стихия, и здесь она негласно выполняет роль наставницы и начальницы над студентами-новичками. Оттого что она совершенно не смотрела в его сторону, Герман злился. Он видел Вику разговаривающей с бородатыми археологами, которые выполняли не черновую, как студенты, работу, а исследовательскую. И, конечно, замечал, как просто она держится с такими профи, и особенно то, как на равных общаются с ней археологи, и это отчего-то сильно задевало Германа. Ему хотелось поразить Вику каким-то поступком, важным открытием или остроумным замечанием, но, как назло, в тот день ему не попадались даже пуговицы. А голова словно была наполнена пустой породой, в которой не нашлось ни проблеска золотых мыслей. Никогда еще Герман не чувствовал себя таким ничтожным, тупым и неинтересным. Далась же ему эта пава! Ведь совершенно же не в его вкусе:
крупная, коротко стриженная, грубоватая. Но был вынужден признать, что именно то, что она так не похожа на всех его предыдущих пассий, и скрывалась одна из причин его интереса к ней. Еще в Вике чувствовалась особая энергетика - неистощимая, мощная, стихийная. И в каждом жесте - вытирала ли она лоб, поправляла ли бандану, пожимала ли по-мужски руку бородатым археологам, завязывала ли на грубом ботинке шнурок - сквозила сексуальность, но не жеманная, наигранная, как у гламурных клубных девиц, а естественная, первородная, магнетическая. К концу дня Герман был измучен так сильно, словно эта девушка лишь своим присутствием обессилила его, зол и голоден.
        Когда он, поужинав, но не утолив голода, природа которого была совсем иной, возвращался в свою палатку, кто-то неожиданно схватил его за руку. Герман оглянулся, и сердце его учащенно забилось. Пальцы Вики сжали его запястье с такой силой, словно желая сломать его, но при этом она, глядя ему в глаза, улыбалась.
        - Ну что, Герман, помиловать тебя или погубить? - спросила девушка низким голосом, в котором неожиданно послышались нотки волнения. Ее полная и высокая грудь под футболкой защитного цвета вздымалась часто, как после бега.
        - Погуби, - усмехнулся он как можно безразличней, хоть его ответное волнение выдала внезапная хрипотца в голосе. Кожа запястья под ее пальцами горела и будто плавилась. Сердце билось о грудную клетку, словно пойманная в клетку дикая птица. От усталости и злости не осталось и следа. Только голод, острый, животный, резал ножом живот. Темно-вишневые губы Вики дрогнули, словно она собиралась что-то сказать, но девушка лишь рывком притянула Германа к себе и впилась ему в губы жадным поцелуем. В ту ночь в крошечной комнатке двухэтажного здания, в котором жили профессиональные археологи и начальство, на раскачанной кровати, стонавшей под их разгоряченными телами, они связали себя бессловесными клятвами.
        - Ты слишком красив, Герман, - сказала Вика уже позже, часто дыша и глядя не на него, а в дощатый потолок. - И знаешь об этом, - добавила она с неожиданной горечью, будто это могло послужить непреодолимой преградой. - Мне никогда такие, как ты, не нравились.
        - Ну а мне - такие, как ты, - засмеялся он и, быстро повернувшись, навис над нею, лаская взглядом ее смуглую грудь и чувствуя, как в нем поднимается новой волной не растраченная до конца сила.
        - И что же мы, двое таких разных, делаем вместе? - засмеялась она в ответ и, чуть поддавшись вперед, слегка коснулась кончиком языка его губ.
        - Уж точно не философские разговоры ведем, - ухмыльнулся он, опускаясь на нее.
        Днем они оба делали вид, что едва знакомы, хоть об их отношениях догадывались все. А ночами Вика вновь щедро делилась с Германом своей неистощимой энергией, не опустошая его, а, наоборот, наполняя.
        Месяц пронесся быстро, как перелетная птица. Возвращались они в столицу порознь: Герману нужно было на занятия в университет, Вика задержалась на раскопках из-за какого-то незавершенного дела. Но через неделю они вновь встретились. Вика училась в аспирантуре, он - на четвертом курсе своего экономического вуза. Дважды она уезжала в экспедиции - без него, и Герман в ее отсутствие с ума сходил. Не из-за ревности, а потому, что неожиданно оказалось, что Вика для него - не просто подруга, партнерша, любовница. За это время она успела стать для него такой же необходимой, как вода и воздух, в ее отсутствие он задыхался и умирал от жажды. А она задыхалась в столице. Когда Вика вернулась из последней поездки, Герман прямо на вокзале у вагона, с подножки которого она ловко спрыгнула, сделал ей предложение.
        - Какой ты смешной, - ответила Вика, улыбаясь. А он обиделся.
        - Со мной тяжело жить, Герман, - сказала она уже другим тоном, серьезным. - Я для семейной жизни плохо приспособлена. Готовить умею только на костре и лишь кашу с тушенкой.
        - Пусть будет каша с тушенкой. - Он был согласен на что угодно. А она вновь улыбнулась, но отчего-то грустно.
        - Поженимся, Герман, - проговорила Вика после долгой паузы, глядя не на него, а в набрякшие дождевые тучи. - Через год. Когда закончишь свой умный вуз.
        Поехать летом на Черное море была, конечно, идея Вики. Она изначально собиралась жить на диких пляжах в палатке и готовить на костре, но Герман не разделил ее энтузиазма и предложил альтернативу: снять в нетуристическом месте жилье и на дикие пляжи ездить уже оттуда. Вика согласилась, и он сам нашел подходящий им поселок и небольшой дом в нем. Хозяйка давно проживала в столице, ключи молодежи отдала под залог и сказала, что свяжется с их будущим соседом, чтобы тот рассказал постояльцам все нюансы. Старик Кириллов оказался внимателен и добр к ним: не только помог подключить воду, но и показал поселок, представил жителям, посоветовал интересные места, которые Вика включила в заранее составленный маршрут поездок. В тот их первый совместный приезд на Черное море они и познакомились со смотрителем маяка Захаром. Знакомство со стариком завязала Вика, но в итоге вышло, что с ним сблизился больше Герман. Сейчас, после стольких лет тесного общения, Герман считал Захара скорее близким родственником.
        В ту поездку двенадцать лет назад случилось еще нечто, изначально показавшееся неприятной мелочью, слегка омрачившей отдых, но впоследствии превратившееся для него в проблему. Вика, как Герман уже успел убедиться, не была сторонницей пассивного отдыха, ее не привлекали спецпредложения «все включено». Она избегала туристических мест и выстраивала собственные маршруты. Надо сказать, интересные, хоть и не всегда удобные и безопасные. Готовилась она к ним тщательно, но никого, поначалу даже Германа, не допускала к планированию. Сама изучала материалы, сама прорисовывала на карте маршрут, сама составляла список необходимого. В первое время Герман думал, что Вика ему не доверяет. И уже потом понял, что для нее готовить походы было не менее увлекательно, чем в них ходить, в подготовке она была такой же одиночкой-интровертом, как писатель за работой. Вот и в ту их первую поездку на Черное море Вика уже на второй день отдыха потащила Германа в горы. Про дольмены, которые располагались над Гористым, она прочитала заранее все, что можно, и устроила Герману экскурсию, которой мог бы позавидовать и
профессиональный гид. Они посетили не только сами дольмены, но и располагающееся неподалеку кладбище с могилой, которой было уже более пятисот лет. От нее не осталось ничего, кроме обточенных ветрами каменных обломков, которые когда-то были плитой. Когда они вернулись к дольменам, чтобы выйти к тропе, Герману на спуске под ботинок попался небольшой камешек. «Проклятие!» - выругался он, оступившись. Но вскоре и забыл о том происшествии. Они почти весь день проходили по горам, к вечеру спустились в маленькую бухту и искупались в прозрачно-чистом море. До этого все было хорошо. Боль в ноге, поначалу еле ощутимую, Герман почувствовал уже по дороге домой. Но легкий дискомфорт в лодыжке постепенно трансформировался в боль, так что вернулся в поселок Герман уже прихрамывая. К утру нога разболелась так, что встревоженная Вика вызвала такси и отвезла молодого человека в травмпункт. Ни рентген, ни осмотр ничего не выявили, и травматолог решил, что во время похода Герман просто потянул связки. Ногу ему туго перебинтовали и прописали покой. Те два дня, что он провел с Викой, не выходя из дома, были, пожалуй,
одними из самых счастливых в его жизни. А на третий он, наплевав на прописанный покой, кое-как доковылял до пляжа, что располагался под горой за шоссе. И, растянувшись на прогретой солнцем гальке, с берега наблюдал за купающейся в море Викой. Она заплывала так далеко за оранжевые буйки, что ее выступающая над водой голова с повязанной на волосах яркой банданой казалась крошечной точкой. Герман волновался, всматриваясь в эту точку с тревогой и одновременно восхищением. В какой-то момент она исчезла из поля его зрения, и парень, чертыхаясь про себя на Вику и одновременно прося высшие силы о том, чтобы с ней ничего не случилось, привстал, готовый броситься в воду и плыть к буйкам на поиски. Но вот над водой вновь замаячила красная точка, и он с облегчением опустился на гальку. Девушка возвращалась, плывя быстро и четко, как профессиональная пловчиха. Герман даже засмеялся своей недавней тревоге: ну что с Викой, такой сильной и спортивной, может случиться? И все же от мысли, что он мог бы потерять ее, в груди похолодело, а кожа покрылась мурашками, как при ознобе. Пожилая женщина, оказавшаяся в то время
на пляже, остановилась с ним рядом и, решив, что он поранил ногу о камни, посочувствовала. А когда Герман сказал, что всего лишь потянул связки, ответила, что в таком случае море, наоборот, ему поможет. Женщина ушла, а он, ободренный ее словами, вошел в воду и поплыл навстречу Вике. Они встретились на приличном расстоянии от береговой линии и сразу же, не без риска уйти под воду, обнялись, словно после долгой разлуки. У вишневых губ Вики был горьковатый привкус морской соли, но они казались Герману слаще меда. Герман и Вика вернулись домой уже тогда, когда раскаленное докрасна солнце коснулось водной глади и расплавилось червонной дорожкой по темной воде. Герман обратил внимание, что нога после морской воды не болит, как прежде. Права оказалась неизвестная женщина. И хоть боль, утихшая в тот вечер, затем снова вернулась и осталась с ним на все эти годы, действенным средством от нее стали холодные компрессы из воды с морской солью. Ни один из врачей, к кому Герман обращался впоследствии, так и не смог поставить точного диагноза и прописать верное лечение. Эта загадочная болезнь, глодавшая его ногу от
лодыжки до колена, мучила его по сей день. На какие-то периоды боль затихала, будто затаивалась, а затем возвращалась с новой силой.
        С Викой они поженились, когда Герман окончил университет. И развелись год спустя. Свой развод отметили на Черном море, остановившись в том же домике, который снимали прежде. Отношения между ними установились странные - бывшие муж-жена, любовники «на сезон» и друзья, которые видятся редко и созваниваются нечасто. Что-то между ними умерло, что-то родилось новое, а что-то так и осталось тлеть тихим огоньком. Потом на какой-то период они, казалось, забыли друг о друге. Герман полностью сосредоточился на развитии своей аудиторской компании. Вика же вышла замуж - не за собрата-археолога, как можно было предположить, а за недотепу-художника, непризнанного гения. Тот художник, так непохожий на Германа, вскружил Вике голову до такой степени, что она надолго посадила его себе на шею, нянчилась с его непризнанной гениальностью, как с младенцем, и никого не желала слушать. Собственно говоря, настоящий разрыв между Германом и Викой и случился после его доброго совета перестать содержать и лелеять взрослого детину, который ни гвоздя дома не желает забить, ни устроиться на приносящую хоть какой-то доход работу.
Вика фыркнула в ответ, что Герман просто ревнует, и перестала отвечать на его звонки. Ну а он после третьего неотвеченного вызова прекратил ей звонить. Не обиделся, не ревновал. Но задело то, что Вика отвезла летом своего художника в их домик на Черном море, который еще был наполнен тенями их былых счастливых отношений.
        Иногда она ему снилась. Если бы не эти сны, в которых они то занимались любовью, то просто, как старые друзья, болтали, Герман и не думал бы о Вике. Те сны выбивали его из колеи на добрую часть утра. К обеду их следы развеивались сигаретным дымом, и Герман забывал о бывшей жене до следующего подобного сновидения. В отличие от нее он не женился. Но не потому, что продолжал хранить ей верность - глупость какая! Просто после нее ни одна девушка, с которой он встречался, не казалась ему такой настоящей, как Вика.
        Потом, спустя время, она позвонила ему сама, извинилась и предложила встретиться. Герман неожиданно согласился: не столько хотелось увидеть ее, сколько понять для себя, что страсть между ними и правда улеглась, стихла, словно буря, на смену которой пришел долгожданный штиль ровных приятельских отношений. Только вечер закончился совсем не так, как они оба ожидали… Потом они просто созванивались - вежливо поздравляли друг друга с праздниками и, не задав друг другу вопросов, прощались.
        Почти год назад Вика позвонила ему и попросила встретиться. Они увиделись в кафе, в котором неоднократно обедали вместе. По взволнованному виду Вики Герман предположил, что она сообщит ему о новом замужестве. Но она выложила перед ним тонкую картонную папку и, мельком оглянувшись на соседний столик, словно опасаясь, что их могут подслушать, горячо зашептала о бесценном, на ее взгляд, открытии.
        - Это не просто большие деньги, Герман! Это огромные деньги, если все будет так, как я предполагаю.
        Деньги его не особо интересовали, своих средств у него было достаточно для безбедной жизни. Да и Вику, насколько Герман знал, привлекала в вещах не их материальная цена, а происхождение и история. Не успел он сыронизировать на эту тему, как Вика уже поправилась:
        - Это будет бомба, Герман! Если я не ошибаюсь. А я почти уверена в том, что не ошибаюсь. И представь себе, что это всегда было рядом! Рядом, Герман! Мы же были там, у этих дольменов! И даже не подозревали! Впрочем, я что-то чувствовала. У меня на такие находки чутье. Вот не зря мне эти документы в руки попали!
        Вика вновь принялась с энтузиазмом рассказывать ему о предстоящей поездке. А потом, оборвав себя на полуслове, замолчала.
        - Поехали со мной, Герман, - сказала она после долгой паузы. - Поехали?
        Вика ждала ответа, глядя ему в глаза без своей полуулыбки, серьезно, так, словно в тот момент решалось что-то важное в ее жизни. Будто от того, поедет ли Герман с ней или нет, зависит многое. Первым его порывом было, как в юности, кивнуть - без слов, которые всегда в такие моменты казались лишними. Но вместо этого он покачал головой:
        - Нет, Вика. Не могу.
        Он, чувствуя себя так мерзопакостно, как никогда в жизни, забормотал что-то в оправдание - про рабочую загруженность, про намечающийся аудит крупных компаний и прочие такие веские причины, подоплека у которых имелась лишь одна: возврата к их прежним отношениям нет и не будет. Вика кивала, принимая его оправдания, но так же, как и он, понимая истинную их суть.
        - Хорошо, - согласилась она. По ее нервной улыбке, вздернувшей уголки рта, и по мелькнувшей в глазах тени грусти Герман понял, что это согласие стоило ей невероятных усилий.
        - Позвони, как приедешь на место. И вообще, не пропадай, - проговорил он, еще не зная, насколько пророческими окажутся его слова.
        - О’кей, - пообещала в своей манере Вика. И в самом деле дозвонилась ему уже с маяка, от Захара.
        Она звонила по вечерам и первым делом задавала ему крайне важный для нее вопрос. Герман подробно рассказывал, сам не смея спросить то, что мучило его почти со дня ее отъезда. Но такой деликатный и важный разговор ему не хотелось затевать по телефону. Вика, видимо, на это и рассчитывала. Затем она кратко излагала, как движется ее дело, как обивала пороги, чтобы получить разрешение на начало раскопок. Потом рассказывала про поиск спонсоров, оборудования и добровольцев. Затем поведала про проблемы с местным населением, которое воспротивилось началу раскопок. Но, со слов Вики, и это ей удалось уладить.
        Однако следующий ее звонок встревожил Германа не на шутку. Вика позвонила ему ночью и прерывающимся шепотом проговорила, что «все идет не так, совсем не так». Когда он спросил, что она имеет в виду, связь прервалась. Вика не ответила и тогда, когда он перезвонил. Только утром она прислала ему сообщение на почту, которое он с тех пор перечитал, наверное, сотню раз. «Пообещай мне, Герман. Пообещай», - заканчивалось оно такими словами. И он пообещал. Только Вика об этом уже не узнала. Герман не был уверен в том, что она успела прочитать его полный тревоги и вопросов ответ.
        …Чтобы добраться до домика, в котором когда-то останавливались они с Викой, а сейчас предположительно жила Алина, оставалось пересечь улицу. Герман невольно замедлил шаг и украдкой оглянулся, ожидая слежки. Задумавшись, он расслабился и потерял бдительность, тогда как тишина сгустилась, словно остывший кисель. Все в этом поселке сейчас было застывшим и ненастоящим, как фанерные декорации. Только вот недруги, которые могут в любой момент выйти из темноты, являлись реальными. Герман снова повел плечами, стряхивая морок, и, заметив знакомый дом, прибавил шагу. Хотелось бы знать, как Алина нашла этот дом, кто ей его сдал. Его настоящая хозяйка, со слов ее соседки, уехала какое-то время назад из Москвы в Гористый, но до сих пор не вернулась.
        Мужчина уже переходил дорогу, когда слева от него внезапно вспыхнул яркий свет и раздался рев двигателя. Германа ждали, не следили, как он предположил, а поджидали у дома Алины. Герман еще успел узнать в несущемся на него фургоне карету «Скорой помощи», а затем сильный удар выбил его из реальности.
        7
        Ветер той ночью поднялся нешуточный. Элизабет зябко куталась в мужской плащ, но влажный холод, ползущий с реки, пробирал до позвонков. Она встревоженно вглядывалась в темноту, откуда должна была появиться карета, и с каждым проведенным в одиночестве мгновением все глубже погружалась в отчаяние. Этой ночью все шло не так. Ей с трудом удалось скрыться из дома: отец простыл, мучился кашлем и долго не мог уснуть. Элизабет задержалась, ухаживая за ним: приносила горячее вино с медом и гвоздикой, подкидывала в очаг дров, клала отцу в ноги обернутый в тряпье подогретый камень. Тревога за больного смешивалась с боязнью опоздать, и нервозность дочери не могла скрыться от глаз старого Гильермо. Когда Элизабет забирала у него опустевшую чашу, он спросил, почему девушка так встревожена. Неужто из-за его кашля? Так это пустяки, бывалое дело. Элизабет выдавила улыбку и бросила мимолетный взгляд на окно, за которым сгущалась темнота - в другие ночи ее желанная сообщница, но в эту обернувшаяся предательницей. Колокола собора еще не пробили полночь, но скоро на притихший город обрушатся с небес тягучие,
резонирующие от каменных стен звуки, и чуть позже к городскому мосту подъедет черная карета. Станут ли дожидаться Элизабет или, не увидев ее на условленном месте, уедут без нее? Элизабет уже почти две недели не видела Диего - загадочного, немногословного, сдержанного на людях, но пылкого и страстного наедине. Она истосковалась за это время по его горячим рукам, по жадным поцелуям, по ласковым словам, которые он нашептывал, касаясь ее уха невесомым дыханием. Прошло три месяца с того дня, когда таинственный незнакомец появился в аптеке. И чуть меньше с их второй встречи, когда Элизабет отнесла в таверну сверток. Она до сих пор не знала, что было в нем, но это уже не казалось ей любопытным. Что может быть интереснее и важнее любви, которая вспыхнула искрой и разгорелась пожаром? Элизабет была невинна и целомудренна до той встречи в таверне, но, повстречав Диего де ла Торре, позволила ему сорвать ее цветок. Для кого, как не для него она росла и расцветала?
        В те вечера, когда Элизабет получала условный знак, она сказывалась уставшей и уходила спать пораньше. Тщательно закрыв дверь и выждав для надежности, когда уснет отец, девушка переодевалась в мужскую одежду, спускалась тихонечко в кухню и вылезала наружу через узкое окно, которое выходило не на улицу, а на сточную канаву. А затем торопливо покидала город. В полночь к мосту, перекинутому через узкую реку, подъезжала черная карета. Закутанный в темные одежды безмолвный кучер отворял Элизабет дверцу, а затем вез девушку лесными дорогами к горе, верхушку которой венчал каменный замок.
        …Отец наконец-то уснул - крепко, похрапывая во сне, успокоенный ласковыми словами и вином. О, если бы он знал, что в то время, когда он видит в счастливых снах покойную жену, его дочь, его падший ангел, со сладостными стонами отдается зеленоглазому дьяволу, похитившему не только ее сердце, но и душу! На мгновение Элизабет овладело раскаяние, она уже собралась остаться с больным отцом, но в это время раздался глубокий вибрирующий гул. Девушка испуганно оглянулась на темное окно, боясь, что полночный звон разбудит отца, но тот спал безмятежно. Времени на переодевание не было. Она лишь торопливо набросила мужской плащ и выбежала на улицу. Элизабет пробежала через городскую площадь мимо дремлющих на ступенях собора бродяг, мимо выкрикивающих непристойности ей вслед пьянчуг. Успеть бы, успеть! Она прибежала на мост и в первое мгновение испытала облегчение, не увидев отъезжающей кареты. Но затем испугалась: а вдруг та уже уехала? Нет, наверное, Диего отдал слуге распоряжение не покидать моста без Элизабет. И она осталась ждать.
        Она простояла у реки с час, вглядываясь то в тонувший в темноте конец моста, то в черную поверхность воды, гадая по серебряным узорам лунного света об исходе ночи. Когда тишину вновь разорвал колокольный звон, девушка решила вернуться в город. В тот час выстужающего ожидания она успела поверить в то, что Диего де ла Торре больше не желает ее видеть. И ее горе было так велико, что она с трудом сдерживала слезы.
        Вдруг в затихающем эхе гула она различила долгожданный цокот копыт. Молчаливый кучер открыл дверцу кареты, и Элизабет, опустившись на подушки сиденья, расплакалась - только уже от облегчения и счастья. Какой долгой казалась дорога в ту ночь! И как немилостивы были боги, когда карета вместо парадного входа, возле которого Элизабет успела заметить чужой экипаж с незнакомым гербом, остановилась у черного. Ее встретил не сам молодой хозяин замка, а его ворчливая экономка. Старая женщина проводила гостью в выхоложенную ветрами и сыростью темную комнату и велела ждать. От обиды и унижения Элизабет едва вновь не расплакалась. Она пожалуется на неприветливость экономки ее хозяину! Диего никогда бы не позволил, чтобы его дорогая гостья мерзла в темной, непрогретой комнате. А может, его и нет в замке? Но Элизабет тут же вспомнила о стоявшем у парадного подъезда экипаже и, дабы скрасить ожидание, принялась гадать, кому он мог принадлежать.
        Ожидание затянулось, казалось, на часы. Может, Диего не доложили о ее приезде? Подобное предположение показалось Элизабет правдивым, и она решила отправиться на поиски хозяина замка самостоятельно.
        Элизабет не знала расположения комнат. До этой ночи она бывала лишь в парадном зале и просторной спальне хозяина. Но переплетение коридоров напоминало паутину узких улиц ее города, и девушка немного приободрилась. Разве не приходилось ей уже не раз, таясь, пробираться ночным городом, пугливо оглядываясь и вжимаясь в стены от каждого услышанного шороха? Сейчас она в замке, населенном людьми, окруженном толстой стеной и рвом. Кто посмеет ее тут обидеть? Разве что потревоженные привидения бывших владельцев. Элизабет издала нервный смешок и продолжила свой путь. Несколько раз она сбивалась с дороги, запутавшись в хитроумных пересечениях коридоров, дважды попадала в комнаты для прислуги, но, к счастью или, наоборот, несчастью, никого там не находила. Ее отвага испарилась, как дождевые капли под палящим солнцем, и Элизабет едва не овладела паника: ей стало казаться, что замок абсолютно безлюден и будет она блуждать по его коридорам вечность. Что станет с ее несчастным родителем? Элизабет вновь пожалела о том, что покинула болеющего отца. Не лучше ли ей позвать на помощь и вернуться скорее домой? Но
когда она собралась уже закричать о помощи, увидела в конце коридора тусклое пятно света. Элизабет устремилась к приоткрытой двери и обрадовалась, услышав голос любимого. Она едва не вбежала в зал, но вовремя заметила, что Диего не один.
        Молодая дама, одетая в темное платье с высоким воротником, восседала в кресле с прямой спинкой, будто королева на троне, а хозяин замка сидел у ее ног на расшитой бархатной подушке. Заглядывая гостье в глаза, Диего что-то торопливо и тихо ей говорил. Дама слушала, капризно кривя рот и лениво обмахиваясь расшитым драгоценными камнями веером. Была она будто чем-то недовольна, и Диего вдруг в порыве схватил ее затянутую в перчатку руку и пылко припал к ней губами. Боль, острее кинжала на его поясе, полоснула бедную Элизабет по сердцу. Но она не нашла в себе сил развернуться и уйти, продолжая рассматривать незнакомку. Несмотря на капризно оттопыренную губу и выдающийся вперед нос, дама была красива и утонченна. И, без сомнения, знатных кровей. Кто она? Может, невеста Диего? Или даже его супруга? Вернулась из путешествия и заподозрила мужа в измене? Уничтоженная страшной догадкой, Элизабет попятилась, чтобы броситься прочь из замка. Но в это время дама заговорила:
        - Ее кровь смоет твой грех и послужит мне утешением. А сердце разбудит Владыку.
        С этими словами незнакомка поднялась со своего трона и громко закричала:
        - Принеси мне ее сердце!
        Алина рывком села на кровати и приложила ладонь к тяжело вздымающейся, словно после бега, груди. Распирающие ее ужас и полынная горечь ревности казались такими настоящими, что Алина не выдержала и разрыдалась. И только когда вместе со слезами ушла часть боли, опомнилась и торопливо вытерла рукавом пижамы мокрое лицо. Что это она, в самом деле, ведь это всего лишь сон, даже не внезапно возникшее посреди дня видение!
        Но эти грезы оказались настолько частыми и яркими, что в какой-то мере стали вытеснять реальность. Может, эти персонажи и в самом деле когда-то существовали - в другой эпохе, в другой стране? Слишком уж живыми они виделись Алине, слишком уж связанными были между собой эти короткие истории. Жаль, в поселке нет Интернета, как и после последней бури мобильной связи. Алина уже привыкла обходиться и без телефона, и без Интернета. Но сейчас последний ей бы пригодился.
        Она решила, что утром отправится в город, найдет кафе с Интернетом и проведет собственное расследование. Чтобы не забыть детали, Алина достала тетрадь и принялась подробно записывать сон. Она описала город таким, каким видела его, мост с низкими каменными перилами, на котором ожидала неприметную карету. Жаль, что она не увидела герба на экипаже знатной дамы. Забавно оказалось бы обнаружить, что такой существовал в реальности. Ей хотелось узнать как можно больше о той незнакомке, о Диего де ла Торре и, конечно, о Элизабет Гарсия, дочери аптекаря.
        Алина так воодушевилась предстоящими поисками, что не заметила, как просидела в кровати до утра, скрупулезно записывая детали всех увиденных после ее приезда в Гористый видений. И только когда молочная дымка рассвета медленно стала просачиваться сквозь наполовину прикрытое шторой окно, отложила тетрадь и ручку. После того как девушка записала историю со всеми подробностями, желание спать вернулось. Может, удастся увидеть продолжение истории? Но когда Алина уже стала задремывать, думая об Элизабет и Диего, ее разбудил настойчивый стук в окно. Девушка приподнялась на локте и заметила, что за стеклом кто-то маячит. Первым ее порывом было задернуть штору и затаиться, как в ту ночь, когда случилась буря. Стук повторился, и затем кто-то приблизил лицо к стеклу, желая разглядеть обстановку в комнате. Прячься не прячься, а ее заметят. Похоже, так и случилось, потому что тот, кто находился за окном, замахал руками, отчаянно пытаясь привлечь к себе ее внимание. Алина поднялась и осторожно приблизилась к окну. На улице находилась девушка или молодая женщина, которая, увидев Алину, сложила руки перед грудью,
будто в мольбе. Похоже, что-то стряслось. Алина взялась за ручку, собираясь открыть окно. И в этот момент увидела, что у девушки за окном полностью белые, словно покрытые бельмами, глаза.

* * *
        Герман открыл глаза и в первый момент ничего не увидел, завернутый в темноту, как в кокон. Только позже, когда несвойственная ему паника, вызванная внезапной слепотой, тошнотой подкатила к горлу, он различил далеко над собой покачивающиеся серебристые точки с длинными, как у комет, хвостами. Ему пришлось сощуриться, а затем, наоборот, широко раскрыть глаза, чтобы звезды наконец перестали расплываться и двигаться. Похоже, внезапные проблемы со зрением - последствия сильного удара. Огрели ли его дополнительно, чтобы вырубить понадежнее, или оказалось достаточно столкновения с машиной? Герман пошевелил конечностями, проверяя, не сломаны ли. Затем коснулся рассеченного над бровью лба и осторожно промокнул заливающую глаз кровь рукавом куртки. После этого постарался сесть: вначале перекатиться на бок, затем подтянуть к груди колени, опереться ладонью о землю, оказавшуюся сырой и вязкой. Судя по всему, он отлетел после удара на обочину. Но как бы там ни было, валяться и дальше на дороге, пусть и с краю, было не просто опасно, а смертельно опасно. Герману удалось сесть, но звезды вновь закачались и
расплылись кометными хвостами, а ребра с левой стороны отозвались резкой болью. Похоже, приложился он здорово не только головой, но и боком. Герман вытянул ноги, и те неожиданно уперлись в препятствие. Препятствие было вокруг на расстоянии вытянутой руки - сухое, жесткое, царапающее ладони острыми каменными гранями. Стиснув зубы от боли, Герман кое-как поднялся на ноги и тут же оперся на стену, чтобы не упасть. Когда приступ внезапного головокружения отступил, мужчина тщательно, насколько мог, исследовал место. Открытие его не обрадовало: судя по всему, его скинули в узкую и глубокую яму. То ли они приняли его за мертвого и не стали заморачиваться, то ли собирались вернуться и добить свою жертву. Засыпать землей, к примеру. Уповать на то, что жители смилостивятся и отпустят его, было слишком наивно. Кричать тоже, наоборот, нужно затаиться, прикинуться мертвым и тем самым немного продлить себе жизнь. Позвонить кому-нибудь и рассказать, что с ним случилось, оказалось невозможным: прежде чем столкнуть в яму, у него забрали телефон, бумажник и ключи. Герман еще раз ощупал стены, проверяя, можно ли
взобраться по ним. Но те были отвесными, каменистыми. Чудо, что, упав, он не сильно разбился. Спасло его то, что дно ямы было земляным, раскисшим от дождей, а не каменистым.
        Приступ дурноты, куда более сильный, чем раньше, согнул пополам и вывернул наизнанку. Когда Герману стало немного легче, он сел, привалившись спиной к стене ямы и прикрыл глаза. От кислоты горло горело огнем, желудок скручивало в узел, а язык стал шершавым, будто наждачная бумага, и, казалось, царапал нёбо. Герман многое бы отдал за глоток простой воды, пусть несвежей, из лужи, тухлой. К жажде добавился и сильный холод. Герман застегнул «молнию» на куртке, спрятал шею в ворот, руки - в рукава. Но все равно трясло так, будто его поместили в морозильную камеру.
        Сколько он так еще просидел - неизвестно. Часов у Германа не было. А звезды, исчеркав черноту кометными хвостами, казалось, застыли на небе навечно. В какой-то момент, обессиленный жаждой, болью и холодом, Герман пожалел о том, что очнулся и вообще остался жив, раз участь его решена. Но тут же и оборвал себя. Не поддаваться отчаянию! Раз выжил, значит, нужно действовать.
        Герман поднялся на ноги и вновь обследовал стены. Вдруг удастся выковырять обломок камня, которым можно процарапать ступеньки. О том, что глубина ямы больше трех метров и ноги с трудом его держат, он старался не думать. Главное, не бездействовать. Иначе легко впасть в отчаяние.
        Мужчина сумел раздобыть кусочек камня - слишком маленький для того, чтобы тот мог принести ощутимую пользу, но даже этот обломок придал ему уверенности. Однако после долгих попыток процарапать в каменной тверди хоть малейшее углубление Герман вынужден был отступиться. Скоро рассветет. И когда за ним придут, его мучения оборвутся скоро и бесславно. А может, и не придут, так и оставят его умирать долго и мучительно. Герман еле удержался от того, чтобы не заорать во все горло и не воззвать к милосердию жителей, чтобы те оборвали его мучения немедленно.
        «Сдаешься? Уже?! А как же обещание? - напомнил он мысленно себе, но почему-то голосом Вики. - Слабак!»
        Ему захотелось увидеть ее - хотя бы раз. Напоследок. Захотелось так невыносимо, что в его воображении она возникла так реально, будто на самом деле явилась к нему. Герман зажмурился, а когда открыл глаза, видение не исчезло. Вика стояла над ним на фоне еще темного неба и неодобрительно качала головой, а затем присела на край, свесив босые ноги в яму.
        - Вика?
        Она глядела на него белыми, без зрачков, глазами, которые словно светились в темноте. Этот образ одновременно и завораживал, и вызывал жуть. Герман поежился от скользнувшего ему за пазуху вороватой ладонью холода, и опять хрипло спросил:
        - Вика? Ты?
        Она чуть склонила голову вбок, как обычно делала. А затем медленно кивнула.
        - Что с тобой стало? - прошептал он. - Ты жива или?..
        Он не договорил. В призраков Герман не верил, потому что никогда их не видел. Но сейчас…
        - Помоги мне, Вика. Ради данного тебе обещания, - попросил Герман. Она поднялась на ноги и вдруг исчезла - ушла ли, растворилась ли в сумерках, он не понял. Мужчина прикрыл глаза и вновь провалился в забытье.
        Привел его в чувство голос, звавший его по имени откуда-то сверху. Он с трудом поднял веки: левый глаз опять заливала липкая кровь. Похоже, прошло довольно много времени, потому что небо посветлело, серебро звезд расплавилось в червонном золоте восходящего солнца. И в этом еще туманном свете Герман уже без труда смог разглядеть не только лицо заглядывающей в яму девушки, но и россыпь веснушек на нем.
        - Герман, вы? - испуганно переспросила Алина.
        Он нашел в себе силы поднять кулак и чуть качнуть им.
        - Как вы там оказались?!
        - Шел пьяный из бара и свалился.
        Оказывается, у него есть силы на дешевый юмор. Значит, жить будет.
        - Из какого бара? - не поняла девушка. - Вы что… И правда пьяны?
        - А вы поверили? Упал, Алина. Просто упал. А может, мне в этом помогли.
        - Кто?!
        - Сейчас не важно. Важно - выбраться отсюда, и как можно скорее.
        То, что его обнаружили, - уже хорошо. То, что это не местные, - просто отлично. Но что может сделать эта субтильная девица? И если их застукают вместе, тогда уж точно не останется шансов на спасение. Ни у него. Ни у нее. Хватит и того, что он все испортил.
        - Надо позвать на помощь!
        - Не вздумайте! - вырвалось у Германа. - Напротив, ведите себя тихо, не привлекайте внимания.
        - Но…
        - Алина, послушайте, я вам все объясню. Но позже. Сейчас постарайтесь как можно тише и незаметнее вернуться домой, открыть старый сарай, что за домом, и поискать в нем что-то, что помогло бы мне отсюда выбраться. Помнится, там на стене висел моток толстой веревки.
        - Вы что, были в доме, в котором я живу? - изумилась она.
        Герман, прикрыв глаза, медленно выдохнул. Не время задавать вопросы! Как она это не поймет?
        - Алина, принесите веревку, и все. А если вам по пути встретится кто-нибудь из жителей, хоть душка-сосед или ваш обаятельный кавалер, придумайте что-нибудь правдоподобное, но ни в коем случае не говорите им, что идете спасать человека. И упаси вас боже попросить их помочь! Если не желаете мне смерти. Да и себе тоже.
        - Что вы такое говорите?!
        - Алина! - рявкнул он, потеряв терпение. - Идите и делайте, что вам велели. Все вопросы потом!
        Она наконец-то ушла, и Герман, привалившись спиной к стене, закрыл глаза. Голова кружилась, от боли тошнило до такой степени, что его снова бы вырвало, если бы было чем. На то, что девица ему сможет помочь, надежды мало.
        Алина отсутствовала так долго, что Герман уже подумал, будто она решила не возвращаться. Или что ей встретился кто-нибудь из жителей. И все же она пришла - в то время, когда звезды над головой окончательно растворились в порозовевшем небе.
        - Герман? - позвала Алина приглушенным шепотом. Не успел он отреагировать, как она уже бросила в яму внушительный моток. Веревка размоталась, один ее конец повис, болтаясь у него перед лицом. Другой Алина крепко зажала в руках. От сюрреализма ситуации Герман, несмотря на боль, расхохотался.
        - Вы что, собираетесь тащить меня из ямы? - проговорил он сквозь смех. - Удержите веревку? Скорее свалитесь сюда ко мне.
        Ее щеки заалели, как небо, и Алина, отворачиваясь, сердито буркнула:
        - Нет. К дереву ее привяжу.
        Она кивнула на ближайшее к яме деревце, тонкое и слабое, но которое в отличие от ее худых рук могло бы выдержать вес взрослого человека.
        - Надеюсь, не на бантик веревку завяжете?
        - Хватит издеваться! А то оставлю вас тут. Сами выбирайтесь как хотите.
        - Ладно, ладно. Что мне еще остается в этой ситуации - только иронизировать.
        - Раз иронизируете, значит, с вами все в порядке. Готово! - отчиталась Алина, закончив возиться с веревкой. Теперь свободный ее конец болтался над головой Германа. Дотянуться до него мужчина смог, но вот для того, чтобы ухватиться покрепче руками, - над этим пришлось потрудиться. Алина с беспокойством следила за его попытками. Если бы не проклятые головокружение и слабость, взобраться вверх по веревке, упираясь ногами в каменную стену, оказалось бы не так уж сложно. А так он дважды едва не сорвался. Один раз, когда соскользнула со стены больная нога и Герман, повиснув на веревке, чуть не выпустил ее из рук. Второй - когда почти выбрался из ямы. Тогда предательски затрещало тонкое деревце, но Алина моментально плюхнулась на землю, придавливая своим маловесным телом веревку. Последний метр дался особо тяжело, но невероятными усилиями Герману удалось выбраться. Он распластался на земле, широко раскинув руки, в одной из которых все еще продолжал сжимать веревку. И только когда более-менее отдышался, откатился от края ямы подальше.
        - Встать сможете? - Алина присела над ним и несмело коснулась ладонью рукава его куртки.
        - Попытаюсь. А вы смотайте веревку. Нельзя ничего оставлять.
        Она, не задавая на этот раз вопросов, выполнила указание и подставила ему свое плечо, когда заметила, как его качнуло.
        - Я грязный. И вонючий, - предупредил Герман.
        - Перестаньте, - досадливо отмахнулась девушка и медленно повела его прочь от ямы.
        Он и не ожидал, что путь дастся ему так тяжело. Едва перебирая ногами и с трудом превозмогая головокружение, он дошел с Алиной до дома. К счастью, никто им не встретился. Герман был благодарен девушке не столько за спасение, сколько за то, что по дороге она держала все вопросы при себе.
        Алина молча открыла дверь и кивком пригласила его войти. Герман переступил порог и глубоко, насколько позволяли ушибленные ребра, вдохнул домашний воздух. На какое-то мгновение ему показалось, что в коридоре разлит пряный аромат Викиных духов, смешанный с ароматом его собственного одеколона, которым Герман пользовался в студенчестве. Память, поддавшись наваждению, окунула его в прошлое, и Герман почти кожей почувствовал присутствие Вики. Вот сейчас она выйдет из комнаты, с легким шелестом откинув «штору» из деревянных пластинок, постоит напротив молча, а затем либо тихо рассмеется, либо заключит его в объятия. А может, все сразу. Но вместо Вики его окликнула Алина:
        - Герман? Вам нехорошо?
        - Как вам сказать, - не стал скрывать он. - Попить бы не мешало.
        Алина торопливо метнулась на кухню, а он аккуратно присел на краешек трельяжа, отметив про себя, что мебель в коридоре все та же.
        - Вам нужен врач? - спросила девушка, протягивая ему стакан с водой.
        - Нет.
        - Но у вас такой бледный вид! И голова разбита!
        - Не нужно врача, Алина, - тихо, но твердо повторил он. - А еще лучше погасите свет.
        - Почему?
        - Чтобы не привлекать внимания.
        Она бросила на него быстрый взгляд, однако послушалась. Раннее утро уже сдернуло покрывало темноты с предметов, но четкость линий еще растушевывал сумрак.
        - Можно у вас умыться? - спросил Герман.
        - Конечно. Даже, если желаете, можете принять душ, - великодушно предложила Алина и смутилась. - Я имела в виду…
        - Я знаю, что вы имели в виду, - усмехнулся он. - Достаточно просто умыться. Душ приму уже дома.
        Он взял у нее чистое полотенце и прошел в ванную. Все было, как и в те времена - та же душевая со знакомым сколом на уголке поддона, светлый шкафчик, крючок для полотенца в виде дельфина. Только у Алины кремы и предметы гигиены были расставлены аккуратно на полочке, тогда как Вика разбрасывала везде тюбики с отвинченными крышками, ватные диски и палочки.
        Герман смыл с лица засохшую кровь, но неосторожно задел рану, и она вновь закровоточила. Пришлось оторвать от рулона туалетной бумаги клочок и прижать его ко лбу.
        - Герман? Вы в порядке? - позвала из-за закрытой двери Алина, обеспокоившись тем, что он долго не выходит. Герман открыл дверь, и девушка, мигом оценив обстановку, вздохнула:
        - Вижу, что не очень.
        Она открыла шкафчик и достала из него маленькую аптечку.
        - Здесь, в ванной, свет-то включить можно? - спросила Алина с легкой иронией, которой плохо маскировала тревогу.
        - Включайте, - вяло согласился он, присаживаясь на опущенную крышку унитаза.
        Девушка ловко и быстро обработала ему рану перекисью и закрыла ее повязкой из марли и пластыря.
        - Вас избили?
        - Нет. Сбили машиной. А затем столкнули в яму.
        - Кто?! И зачем?! Раз так, нужно заявить в полицию! Вы заметили машину, ее номер?
        - Заметил, еще бы не заметить! «Скорая» из поселка. Караулила рядом с вашим домом.
        - Этого не может быть! Зачем «Скорой» вас калечить?! И караулить?.. Нет, Герман, вы что-то путаете…
        Ну вот, так он и думал. Не верит. А сил спорить и что-то объяснять ей у него, как назло, нет. Да и времени - тоже. Им нужно уходить - быстро и незаметно. Но быстро не получилось, потому что едва Герман встал на ноги, как его качнуло так, что он едва не упал. Благо, успел опереться рукой о стену. Да и Алина вовремя его поддержала.
        - Вам нужно к врачу, - повторила она, провожая его в гостиную и помогая присесть на диван.
        - Алина, послушайте, я расскажу вам все, что знаю, только не здесь и не сейчас. Нам нужно уходить. Если, конечно, вам ваша жизнь дорога. Эти ваши новые друзья - не такие уж душки, как вы считаете. Берите с собой самое необходимое - документы, деньги, воду и теплую куртку, - и идемте. Немедленно! Иначе потом будет поздно.
        - А вы идти сможете? Вас же качает, как моряка-новобранца в шторм! Или мне придется тащить вас на себе?
        Хороший вопрос. Далеко ли они так уйдут? Ирония в голосе Алины была ему понятна. Как и то, что никуда она с ним не пойдет.
        - Дайте мне ваш телефон. Позвоню старому другу. Он меня… нас заберет.
        - Попытайтесь, - с этими словами Алина протянула ему мобильный. - Но вряд ли это у вас выйдет. Связи нет уже несколько дней.
        Вот черт!
        - Ложитесь на диван и пока отдыхайте. Чуть позже я обращусь к соседу или одному знакомому и попрошу вызвать врача. Или найти такси, чтобы отвезти вас в город. Связи нет в поселке, но за его пределами она есть.
        - Да как же вы не поймете, что нельзя ни к кому из них обращаться за помощью! - воскликнул Герман, привставая. - Говорю же вам, кто-то из ваших знакомых меня и сбил!
        - Зачем им это? Зачем им вас калечить?
        - Калечить - незачем! А вот убить… - Он красноречиво недоговорил. Девица глядела на него во все глаза, но видно было, что верит ему мало.
        - Что же вы такое натворили, Герман, чтобы, допустим, кому-то захотелось вас убить?
        - Ничего! Поверьте, ничего! Только слишком много узнал о ваших друзьях того, чего знать не следовало. Вот и все.
        - И что же такое вы о них узнали? - спросила она, но не столько с любопытством, сколько с недоверием.
        - Это секта! - выпалил он первое, что пришло ему в голову. - Секта. В которой практикуются жертвоприношения. Они заманили мою хорошую знакомую. И что с ней потом стало - неизвестно. Она пропала. Поэтому я здесь. Чтобы ее найти.
        - Не очень местные похожи на сектантов, - пробормотала Алина, но уже с сомнениями.
        - А что ж вы думаете, они должны рядиться в белые хламиды, распевать свои гимны у вас в садочке и засып?ть вам порог проповедническими брошюрами? Эти поклоняются каким-то своим божкам. Кстати, как вы нашли этот дом?
        - По объявлению в Интернете.
        - И кто вам его сдал?
        - Хозяин, - пожала плечами девушка.
        - Хозяин?
        - Да. А что?
        - Опишите мне его. Расскажите все, как было. Вы позвонили по объявлению, и вам ответил мужчина?
        - Да. Василий Андреевич Петров. Приятный мужчина лет пятидесяти, как потом выяснилось. Он живет в этом же поселке, но тремя улицами ниже.
        - Ага, - оживился Герман, забыв о головокружении. - Он сдал вам дом уже на месте?
        - Да. Я заплатила ему за три месяца вперед.
        - Наличкой?
        - Наличкой. Подписала договор и получила ключи. Василий Андреевич показал мне дом, познакомил с соседом и немного рассказал, как тут все действует.
        - У вас остался ваш экземпляр договора?
        - Конечно!
        - Можете показать?
        Алина поднялась, подошла к серванту, в котором, как Герман уже заметил, за витриной хранился все тот же чешский чайный сервиз на шесть персон - с синими птицами на белом фоне и золотой каемкой по краю чашек и блюдец, и достала прозрачный файл с вложенными в него листками. Герман пробежал взглядом напечатанное, отметив про себя, что договор этот - типичный. А затем вернул его Алине.
        - Мне бы хотелось снять с него копию.
        - Зачем? - удивилась она.
        - Хотя бы на тот случай, если вы пропадете, вас хватятся и станут искать, - недобро усмехнулся Герман. - Как доказательство того, что вы жили здесь. Да будет вам известно, что настоящей хозяйкой этого дома всегда была Светлана Сергеевна Тихомирова. Еще до недавнего времени она проживала в Москве, а потом куда-то исчезла. Ее соседка считает, что Светлана Сергеевна уехала в Гористый - готовить дом к сезону.
        - Откуда вам все это известно? - с обескураженным видом спросила девушка.
        - Отчасти из разговора с соседкой хозяйки. Отчасти потому, что мы с Викой не один год снимали этот дом у Тихомировой. Она отдавала нам ключи в Москве.
        - С Викой?
        - Да, с Викой, - отрезал Герман и, смягчая свою резкость, пояснил: - Вика - моя подруга. Ну и бывшая жена.
        - Это… она пропала? - Во взгляде светло-ореховых, почти янтарных глаз девицы появилось ненужное сочувствие.
        - Да. Она. Кстати, вы мне так и не сказали, что делали у ямы в такой час и в пижаме, - спросил Герман, меняя тему. - Ведь вряд ли просто так вышли прогуляться?
        - Конечно, нет, - фыркнула Алина. Но ее прервал звонок в дверь.
        - Это они. Ваши соседи, - вздохнул Герман, с трудом вставая с дивана. - Откройте им, но ни в коем случае не выдавайте меня, что бы они ни говорили.
        - Но Герман… - всполошилась Алина и испуганно оглянулась на окно, будто в него могли за ними подглядывать.
        - Откройте! Только обо мне - ни слова. Вы меня вообще не знаете! Когда они уйдут, я вам все расскажу. Подыграйте им! Сделайте вид, что только проснулись. Где можно пока спрятаться?
        - Ну… В ванной, к примеру.
        - Ненадежно. Вдруг кому-то из ваших гостей приспичит помыть руки? На кухне тоже не стоит.
        - Тогда в моей спальне, - вспыхнула Алина, опять смутившись. - По коридору вторая дверь налево.
        - Я помню, - кивнул Герман и, придерживаясь за стену, отправился восвояси. Но в дверях спальни оглянулся и поторопил нерешительно замершую в коридоре девушку:
        - Идите, Алина, откройте им. Они вам сейчас ничего не сделают. Скорей всего узнали, что я как-то выбрался из ямы, и пришли проверить, не прячусь ли я у вас. Вот и все.
        Отчаянно надеясь на то, что она справится с задачей, что ее не выдадут разрумяненные щеки и растерянный вид, он зашел в комнату и поискал взглядом, где можно спрятаться. Лезть в шкаф, как в популярных анекдотах про любовников и внезапно вернувшихся из командировки мужей казалось не только пошлым, но и неумным. К тому же ему необходимо было слышать разговор Алины с «гостями». Поэтому Герман просто присел на край тумбочки и обратился во слух.
        Он не ошибся в своих предположениях, кто и зачем пришел в столь ранний час, когда рассвет еще робко заглядывает в окна и визиты если и совершаются, то только по неотлагательной причине. «Гостей» оказалось двое. Одного Герман узнал по голосу - старик Кириллов. А второй известен ему не был, но, судя по ответам Алины, она хорошо его знала. Скорей всего это он возил ее в ресторан.
        - Да, вот такие нехорошие дела, Алиночка, приключились, - удрученно бубнил старик Кириллов. - Пришли тебя предупредить. Обеспокоились, ты же ведь одна живешь. Молодая красивая девушка, мало ли!
        - Спасибо, Петр Евсеевич, я буду настороже. Как, говорите, его зовут?
        - Откуда ж мне знать? Но слышал, что приехал он к нам аж из столицы.
        - Говорят, за ним уже не одно ограбление числится! - вмешался другой мужчина.
        И Герман не сдержал усмешки. Похоже, его пытаются вырядить в налетчики на дома. Опять предсказуемый ход. Ну что ж, пусть и дальше все идет так ожидаемо - ему это только на руку.
        - Говорят, с виду он очень приличный и даже входит в доверие к одиноким дамам. А потом - раз. И грабит.
        - И даже может надругаться! - вставил свои пять копеек Кириллов.
        Герман хмыкнул. Не только грабитель, но еще и насильник! Что там пойдет дальше - убийства и каннибализм? Для пущей острастки.
        - Какой ужас! - послышалось восклицание Алины. Молодец, девочка, испугалась натурально. Даже Герман ей бы поверил. - Я сейчас закрою все ставни! Это же страх какой! И что, говорите, он в наш поселок приехал?!
        - Не уверен, - ответил Кириллов. - Вон Жене знакомый, который в полиции работает, предупреждение прислал. Вроде как в наших краях его засекли. А куда он подался, где прячется - у нас или еще где - пока неизвестно. Вот это и страшно.
        - Да уж… Я же теперь спать не буду! И из дому выходить страшно, и оставаться - тоже! Что мне делать?
        - Я тебя защищу, - вновь послышался голос молодого. Герман скривился: выискался защитник! Бежать от такого надо. И немедленно.
        - У меня сегодня выходной, - продолжал мужчина. - Хочешь, свожу тебя на пляж? Погуляем, пообедаем. Покажу тебе наши достопримечательности.
        - Вот-вот, Алиночка! Лучше прогуляйся с Женей. С ним тебе страшно не будет!
        - Я заеду за тобой через час, если ты уже не собираешься больше спать.
        - Да какое тут - спать! Хорошо, через час буду тебя ждать.
        - Вот и лады! - воскликнул Кириллов. - А пока затаись и никому не открывай. Женька тебе три раза позвонит. Да, Жень?
        - Конечно!
        - Ну, мы пойдем?
        - Да, Петр Евсеевич, сейчас. Алина, можешь дать попить? Ночь получилась тяжелой. Проводил тебя, и меня тут же вызвали на работу.
        - Опять оперировать больную собаку? - поинтересовалась встревоженно Алина. Герман смекнул, что парень представился ей ветеринаром.
        - Нет. Подменял коллегу. К счастью, на несколько часов. Но и эти часы выдались непростыми.
        - Так, может, тебе кофе или чаю?
        - Нет-нет, просто воды! И можно я руки сполосну? А то…
        - Да, конечно! В ванной.
        Герман невольно усмехнулся и похвалил себя за предусмотрительность. Вряд ли этот милый ветеринар так уж изнывал от жажды: простая уловка, чтобы проверить, не прячется ли кто у Алины в ванной или на кухне. Только бы еще не попросился отдохнуть в спальне на мягких подушках, а то у него, видите ли, ночка выдалась тяжелая… Вряд ли настолько, как у Германа. А девочка молодец: подыграла, даже чай-кофе предложила, будто и не прятала в своих будуарах «особо опасного преступника».
        Хозяйка и гости еще тихо переговорили в коридоре - о чем именно, Герман не услышал, хоть и напрягал слух. А потом наконец-то хлопнула входная дверь, и следом за этим в спальню вошла Алина. Она присела на краешек кровати и, рассматривая Германа, чуть склонила голову набок, словно выискивала в его лице какие-то особые приметы.
        - Значит, грабитель и насильник? - наконец-то спросила она с легкой усмешкой.
        - Хуже. Еще и убийца. Невинных дев, котиков и младенцев.
        - Герман, скажите честно, вы обманули моих знакомых? Заняли у них крупную сумму денег или как-то их «нагрели»?
        - Клянусь, что уже сказал правду. Подробности - по дороге. Алина, у нас час, есть всего лишь час на то, чтобы уйти подобру-поздорову. Если вам, конечно, дорога ваша конопатая шкура.
        Про конопатую шкуру, конечно, он зря: девица сразу нахмурилась, и ее янтарные глаза стали темными и непрозрачными. Но, честно говоря, ему уже надоело ее уговаривать. Время ограничено. И сложность не в том, что в час они могут не уложиться, а в том, что наверняка за домом ведется наблюдение, и Германа, загадочно исчезнувшего из ямы, ищут. К тому же утро уже сдернуло маскирующий покров темноты с сонных улиц и злорадно заухмылялось неуместно ярким солнцем, и потому придется приложить немалые усилия и помолиться всем богам, чтобы выбраться из этого треклятого поселка. Да и силы у Германа ограничены, а боль терзает не только разбитую голову, но и стискивает ребра, мешая свободно дышать. Что уж говорить о ноге.
        - Черт с вами, - сдался он вконец и поднялся. - Оставайтесь, а я пойду. Надеюсь, вы не сговорились с этими и дадите мне спокойно уйти?
        Резкое движение отозвалось в ребрах острой болью, заставив Германа усомниться в их целости. Он хоть и стиснул зубы, но сквозь них все равно прорвался невольный стон.
        - Куда вы в таком виде? Вы и десяти метров не пройдете, - озвучила Алина вслух его мрачные прогнозы.
        - А придется, - пробурчал он. - Если меня застанут здесь, не поздоровится не только мне, но и вам. Так что в ваших же интересах либо последовать за мной, либо дать уйти мне одному. Но потом не жалуйтесь на то, что остались. Я вас предупредил.
        - Я с вами, - наконец-то решилась Алина. И, перехватив вопросительный взгляд Германа, пояснила: - Надо же вас кому-то довести. Один вы не дойдете. Кстати, далеко?
        - До маяка.
        - Но это…
        - Да, далеко. У меня возле шоссе осталась машина. Но ваши друзья отняли у меня ключи, права, наличку и телефон. Так что придется топать пешком. И обходными путями, потому что той дорогой, которая ведет к автомобилю, воспользоваться вряд ли можно. Там наверняка уже расставили караулы.
        - Тогда как вы собираетесь покинуть поселок? - удивилась Алина, похоже, уже сомневаясь в правильности своего решения.
        - Вылезем через окно во второй спальне. За домом есть маленький проход к хозяйственному блоку, насколько мне помнится, а за ним - стена, за которой - засаженный кустарником пустырь и лес. Конечно, ваши знакомые могут и там караулить. Но не думаю. Они прочесывают поселок - все пустующие дома, которых тут сейчас много. Помните, я говорил вам, чтобы вы обратили внимание на то, так ли уж поселок населен? Вот то, что в нем мало жителей, сейчас и сыграет нам на руку. Возьмите с собой только самое необходимое, что может поместиться в вашу сумочку. И… есть у вас что-нибудь обезболивающее?
        Алина кивнула, но с места не сдвинулась. Нахмурившись, словно думая о чем-то неприятном или решая дилемму, она потеребила край домашней кофты, а затем вскинула на мужчину глаза.
        - Герман, разрешите мне кое-что сделать. Только без вопросов. Думаю, я смогу вам немного помочь и без таблеток.
        - В смысле?
        - Я умею снимать боль.
        - Вы что, экстрасенс или кто там еще? - опешил он от такого поворота.
        - Я просила не спрашивать, - ответила она ему его же словами, но при этом губы ее дрогнули, и усмешка вышла горькой и жалкой. - Мне нужно будет к вам прикоснуться.
        Ее смущение оказалось таким забавным, что он невольно улыбнулся:
        - Если, конечно, ваши прикосновения окажутся в рамках приличия. Валяйте! Я не ядовитый.
        Она промолчала, но густой румянец полностью поглотил ее веснушки. Как ни странно, это показалось Герману неожиданно милым. А сама девица - вполне даже симпатичной.
        Но все равно не в его вкусе.
        - Садитесь поудобнее, откиньтесь на спинку кровати. И просто закройте глаза. Сосредоточьтесь на том, что и где у вас болит. Так мне будет легче почувствовать.
        - Ну, я могу это и словами сказать. Если так окажется быстрее. Надеюсь, наш «сеанс» не затянется надолго?
        - Нет.
        - Валяйте, - вновь повторил он и прикрыл, как она просила, глаза. Глупость, конечно. Им сматываться нужно. Дорога каждая минута. Но отчего-то, не особо веря в «целительные способности» Алины (вообще не веря никому, даже докторам), он ее послушался. Девушка помедлила, а потом легонько коснулась прохладной ладонью его лба. Прикосновение это оказалось приятным. Но затем боль запульсировала под ее ладонью с новой силой. Герман поморщился, невольно стиснул зубы, и Алина поспешно убрала руку. Легче не стало. Напротив, без ее прикосновения он ощутил странную потерю. Но девушка уже коснулась через одежду его груди, помедлила, словно прислушиваясь к своим ощущения, а затем тяжело вздохнула.
        - Похоже, ребро сломано. Вот здесь.
        - Вы что, рентген? - Герман открыл глаза и удивленно уставился на нее. Она покачала головой, призывая его замолчать, и закусила губу.
        - Сейчас станет больно, а потом - легче. Но это временное облегчение. За раз я вас вряд ли вылечу. - Голос ее вдруг зазвучал так уверенно, словно происходящее было для нее не просто нормальным, но и привычным. Ее уверенность невольно передалась и ему, погасила готовое вот-вот сорваться с губ скептическое замечание. Герман прикрыл глаза и растворился в умиротворении и покое, которые неожиданно принесли ему ее прикосновения. Он чувствовал их даже через одежду. От ладоней Алины исходили особые то ли тепло, то ли, наоборот, прохлада, он не мог определить, что именно. Но это ощущение одновременно и остужало боль, и согревало тело изнутри, как хороший коньяк. И как бы ему ни хотелось сохранить сознание ясным, он, убаюканный этими ощущениями, стал задремывать. Герман даже не почувствовал, как Алина легонько прошлась ладонями по его больной ноге. Разбудил его ее оклик:
        - Герман?
        Он вздрогнул, пробуждаясь от дремы, и, открыв глаза, заморгал. Алина сидела на краешке кровати рядом с ним и с тревогой всматривалась в его лицо. Она была так бледна, что ее лицо казалось меловой маской с россыпью черных «мушек». Волосы надо лбом у корней были мокрыми, видимо, Алина намочила их, умываясь. Она уже успела переодеться из пижамы в джемпер и джинсы, и Герман, заметив это, испуганно подскочил на месте:
        - Я уснул?! Почему вы не разбудили меня? Мы же не…
        - Все хорошо, Герман, - перебила его Алина. - И десяти минут не прошло. Как вы себя чувствуете?
        Как он себя чувствует? Странно. В непривычной тишине. Так, будто из шумного заводского цеха внезапно попал в безмолвный лес. Он не сразу понял, что причина этого нового ощущения - исчезнувшая боль, с которой он уже свыкся, как с постоянным фоном. Даже нога «молчала».
        А вот девушке в отличие от него было худо: лицо ее стало не только пугающе белым, но и покрылось испариной. Алина дрожащей рукой стерла со лба бисеринки пота и облизала пересохшие губы.
        - Я себя чувствую хорошо, просто замечательно, - торопливо произнес Герман. - А вот вы, похоже, не очень.
        - Это пройдет, - тихо ответила она и встала. - Нам нужно, как вы говорите, идти.
        - Похоже, это теперь мне придется нести вас.
        - Не надейтесь. Я приду в себя быстро, когда съем шоколада и выйду на воздух. А вот ваши травмы пока так и остались с вами. Я вас не вылечила. Только немного ослабила боль.
        - Как вам это удалось?
        - Долгая история, - довольно резко ответила она и покинула комнату.
        Когда Герман вышел в коридор, Алина уже стояла в куртке. В одной руке девушка держала распечатанную шоколадку, от которой, не обращая внимания на мужчину, откусила сразу большой кусок. Она взяла сумку, и они тихо, стараясь не производить шума, вышли наружу и обогнули дом.
        Забор, за которым располагался пустырь, был не то чтобы высоким, но перелезть через него оказалось непросто. Герману пришлось вначале подсадить Алину, и когда он удостоверился, что она благополучно приземлилась по ту сторону, поискал сам, что можно использовать в качестве приступки. Когда он наконец-то спрыгнул на землю, поврежденное ребро напомнило о себе пронзившей грудь болью. Он от неожиданности хватанул воздух ртом, но затем выдохнул осторожно и медленно.
        - Как выдастся возможность, сразу же обратитесь к врачу, - тихо напомнила Алина, помогая ему подняться.
        - Угу.
        - Куда нам теперь?
        - К лесу, - неопределенно махнул он рукой. - Вон через те кустарники. И пригнитесь на всякий случай.
        - Мне кажется, вы все же преувеличиваете.
        - Преувеличиваю, - усмехнулся Герман. Ему не нравилось то, что сейчас они, перебравшись через забор, находились на пригорке и были видны как на ладони. Он оглянулся на поселок и заметил какое-то движение во дворе одного из домов.
        - Вот, полюбуйтесь.
        Он дернул девушку за рукав и указал на возвышающуюся над крышами «мачту», по стволу которой кто-то взбирался на самую верхушку.
        Алина, проследив за его жестом, испуганно вскрикнула и тут же поднесла ладонь ко рту:
        - Он же свалится! Там все ступени сгнили!
        - А вы присмотритесь и увидите, что ступени ему не нужны.
        Кто-то и правда лез по столбу как кошка, быстро и ловко переставляя попеременно все четыре конечности. В этом зрелище было что-то одновременно и пугающее, и завораживающее, и Герман, пожалуй, понаблюдал бы за неизвестным «акробатом» подольше, если бы не риск оказаться замеченным.
        - Как он это делает? И зачем туда полез?
        - Нас высматривать - вот зачем. Пойдемте, Алина.
        Она что-то проговорила в ответ, но он уже схватил ее за руку и потащил за собой. Разговоры они будут вести потом, в безопасном месте.
        - Пригнитесь, - приказал Герман. Так, перебежками, укрываясь за кустами и не расцепляя рук, они добрались наконец-то до покрывающего гору леса. Только вот, похоже, он переоценил и легкость пути, и их силы. Гора круто уходила вверх, и низкие деревца, и колючие кустарники, покрывающие ее, образовывали непролазную чащу. Даже если они смогут как-то пробраться в лес, то взбираться дальше без специального обмундирования сложно.
        - Нам точно надо туда? - скептически осведомилась Алина.
        Не верит. До сих пор не верит. Даже после того как увидела нечеловеческим способом карабкающегося на опасную высоту жителя поселка. Впрочем, понять ее можно: он до сих пор ничего не объяснил толком и остается для нее незнакомым мужчиной, тогда как с жителями у нее завязалась дружба.
        - Нам надо в безопасное место, - процедил Герман сквозь зубы и невольно потер грудь. Придется двигаться вдоль горы по открытой местности. Рано или поздно их заметят, но ничего другого не остается.
        8
        Герман шел так быстро, что Алина едва за ним поспевала. Он не оглядывался, а она его не окликала, но раздражение на него, а еще больше - на себя за то, что позволила втянуть себя в сомнительную авантюру, возрастало с каждым шагом, с каждой кочкой, о которую она спотыкалась, с каждой рытвиной. Герман, похоже, забыл о ней - настолько, что, когда пришлось спускаться в какой-то ров, перегородивший им дорогу, он не только не подал ей руки, чтобы помочь, но даже не оглянулся. Алина выбралась из рва самостоятельно и едва удержалась от того, чтобы не крикнуть в спину Герману что-нибудь злое. Обидело ее не столько отсутствие у него хороших манер, сколько его вероломство: она ведь не только вытащила его из ямы, не только оказала помощь, но и нарушила данное себе обещание и сняла ему боль. А он сейчас вел себя так, будто ее не существовало! Знала бы, оставила как есть. И пусть хромал бы сам, куда задумал!
        - Герман! - не выдержала она, когда на их пути появился широкий ручей. - Неплохо, если бы вы помогли мне перебраться, а? Хотя бы в качестве небольшой благодарности за то, что я как бы вытащила вас из ямы. Уж молчу о том, что зачем-то облегчила вам боль. Видимо, не стоило этого делать, раз вы теперь так резво скачете!
        - Алина, не время для обид, - отрезал мужчина. Но остановился, поджидая ее. И, когда она, запыхавшись, приблизилась к нему, уже мягче добавил: - Я вас не бросил. Но задаю темп и выбираю нам дорогу. Мы торопимся.
        - Вот именно! Поэтому неплохо бы помочь мне перебираться через ямы, ручьи и что вы там еще нам выбрали!
        - Я видел, что вы справляетесь без моей помощи. Не думал, что для вас так важно, чтобы на каждой кочке вам галантно подавали руку.
        - Очень хорошо, Герман! Без вашей помощи я, по-вашему, могу и обойтись. Но напомню, что без моей вы бы вряд ли так бодро прыгали! И что на эту полосу препятствий я подписалась только из желания помочь вам дойти.
        Он вдруг тихо засмеялся:
        - Хорошо, Алина. Признаю, веду себя непорядочно. Но я спасаю наши шкуры.
        - Да-да, помню. В первую очередь - свою. А потом уже и мою - конопатую.
        - Извините. Не хотел вас обижать, но тогда вы меня тоже рассердили.
        Алина вздохнула, а затем, сбавив обороты, кивнула на ручей и спросила уже другим тоном:
        - Перебраться поможете?
        - Конечно, - с этими словами он протянул ей руку и осторожно перевел по скользким камням на другую сторону.
        - Может, немного сбавим темп? - предложила она, когда они уже рядом зашагали по уходящей в гору вытоптанной тропе. - За нами никто не гонится. Да и вы опять захромали.
        Похоже, ее помощи хватило ненадолго. Когда дело дошло до ноги Германа, у Алины уже почти не осталось сил, в глазах темнело, и она вынуждена была прерваться из опасений потерять сознание. Матрешек под рукой не оказалось, действовать приходилось быстро, поэтому она, как в детстве, взяла чужую боль на себя. Она сделала все, что смогла, и даже больше - не только временно сняла боль, но и сумела сделать диагностику: «увидела», что у него сломано ребро, а хромота осталась после серьезной травмы.
        - Хромаю я уже давно. Так что это не новость, - ответил Герман, но все же, послушав ее, замедлил шаг.
        - Где вы так сломали ногу? - не сдержала любопытства Алина.
        - Я не ломал ее никогда.
        - Но как же… - опешила Алина. Она четко «увидела», что у Германа были раздроблены обе кости голени, и ужаснулась и сложности травмы, и той боли, какую когда-то пришлось мужчине перенести. - А я подумала…
        - Перелом ноги вы увидели так же, как и перелом ребра? - усмехнулся он, как показалось Алине, с недоверием.
        - Сделайте потом рентген грудной клетки и сами убедитесь, - буркнула она.
        - Не обижайтесь! Просто… невероятно то, что вы сделали. Где вы этому научились?
        - Нигде. Родилась с этой способностью.
        - Значит, вы давно это практикуете?
        - С детства. Но уже не практикую.
        - Почему?
        Она снова шумно вздохнула и мотнула головой, прогоняя неприятные воспоминания:
        - Мне бы не хотелось это обсуждать. Главное, что я вам помогла, и скажите за это «спасибо».
        - Спасибо.
        Алина кивнула, принимая благодарность, и отвернулась. Она устала, чувствовала себя опустошенной и желала лишь оказаться в своей постели и проспать до полудня, восстанавливая потраченные на Германа силы. Но зачем-то тащилась за ним, с каждым шагом все больше не понимая, зачем согласилась его сопровождать. Надо было помочь ему и остаться. Дошел бы сам. На крайний случай одолжила бы ему денег на такси. Потом позвонила бы Жене и перенесла их встречу на вечер. Впрочем, дозвониться она бы все равно не смогла: телефон Евгения не работал в поселке так же, как и ее.
        - Похоже, вы уже жалеете о том, что пошли со мной, - безошибочно угадал ее настроение Герман.
        - Скорее не понимаю - зачем? Вы мне так ничего и не объяснили. Мы прошли уже черт знает сколько. Куда идем - я вообще без понятия.
        - На маяк. Я уже сказал.
        - Почему мы не выйдем на дорогу и не поймаем машину?
        - К дороге мы и идем. Но ловить машину будем как можно дальше от поселка. Кстати, я совсем без денег. Платить придется вам.
        - Это я уже поняла.
        - Долг я вам верну.
        - Лучше уж объясните наконец-то все! Как обещали.
        - Хорошо. Только вначале скажите, как оказались у ямы. Ваши друзья так не вовремя прервали наш разговор.
        - Одна женщина привела меня к яме. Молодая.
        Алина помедлила, не зная, как описать Герману то странное происшествие, которое и себе не могла объяснить. Ей вновь вспомнился тот момент, когда она увидела за окном неожиданную «гостью», как сильно испугалась, заметив, что у незнакомки - белые глаза. И как потом вдруг пришло чувство, что странная женщина ничего плохого ей не сделает, напротив, ей нужно помочь. Это Алина и рассказала Герману - про пугающие глаза и про то, что, несмотря на это, открыла женщине и бесстрашно последовала за ней в темноту.
        - Безответственно поступили, - качнул головой Герман.
        - Если бы я не поступила безответственно, вы бы до сих пор сидели в яме, - сварливо отозвалась Алина. Сейчас, услышав себя будто со стороны, она и сама не могла понять, что ее заставило утратить чувство осторожности и последовать за молчаливой незнакомкой с пугающими глазами. Она действовала будто под гипнозом. А может, так и случилось?
        - Она меня словно загипнотизировала, - добавила Алина в свое оправдание, потому что Герман продолжал молча что-то обдумывать.
        - Как эта женщина выглядела? - наконец спросил он. - Про белые глаза я уже услышал. Опишите ее внешность.
        - Сложно, - призналась Алина, только сейчас поняв, что ничего ей, кроме неестественных глаз незнакомки, не запомнилось. - Кажется, коротко стриженная. А может, просто волосы у нее были убраны. Герман, не знаю! Она пришла, заставила меня выйти…
        - Стоп! Она так и оставалась снаружи?
        - Да.
        Он снова замолчал, что-то обдумывая. А потом тихо, будто лишь себе, проговорил:
        - Призрак бы появился в комнате.
        - Что?
        - Ничего. Так, мысли вслух.
        - Рассказывайте, зачем вы вытащили меня из дома? - потребовала Алина, теряя терпение.
        - У меня пропала одна знакомая, - начал Герман после недолгой паузы.
        - Вика?
        - Да, она. Подруга и бывшая жена. Она - археолог.
        - Так это она?.. - воскликнула Алина, припоминая то, что ей рассказывал Женя.
        - Что - она? - недовольно переспросил Герман.
        - Ничего, - смутилась Алина. - Так. Мне рассказали про одного археолога, который начал нелегальные раскопки. Я просто думала, что археолог - мужчина.
        - Женщина. И раскопки не были нелегальными. Вы слушать собираетесь или так и станете перебивать?
        - Буду слушать. Извините.
        Поросшая кустарником полоса вдоль горы оборвалась спуском, под которым внизу змеилась лента шоссе. Алина с облегчением вздохнула и взялась за протянутую ей руку Германа. Спуск был крутым, под ногами то и дело осыпались камешки. Алина заметила, как мужчина пару раз поморщился, видимо, больная нога давала о себе знать, но при этом шел он твердо и уверенно, еще и поддерживая ее.
        - Мы познакомились тринадцать лет назад, - продолжил Герман, когда они наконец-то оказались на ровной поверхности. - И потом не раз приезжали сюда на отдых. Останавливались в Гористом в том доме, который сейчас занимаете вы. Вика, как я уже сказал, археолог. Ее всегда интересовали загадки, неизведанные маршруты и прочее. Все, что можно в этой округе, мы с ней обошли-изучили еще в те времена, когда были вместе. Потом, когда мы расстались, Вика продолжала приезжать сюда, но уже не со мной. Долгий период мы не виделись, а потом наши отношения возобновились.
        Мужчина сделал паузу, и из его недоговоренности Алина сделала вывод, что возобновились их романтические отношения. На какой-то момент ей даже стало жаль Германа. Потерять любимую и не знать о ее судьбе - это большое горе. Но не успела она произнести что-либо в утешение, как мужчина уже продолжил:
        - Примерно год назад Вика приехала ко мне с новой блестящей идеей. Вы, Алина, недавно ходили на экскурсию по дольменам. Но гид рассказала не о всех. Есть группа дольменов, которая не входит в ту экскурсию, и располагается она в горах над Гористым. Почему не водят экскурсантов туда? С одной стороны - ехать не очень удобно. С другой… Вот за это «другое» и зацепилась Вика. Ее привлекают все «дикие» места, особенно те, куда не ездят туристы. Как только она узнала об этих дольменах, сразу же отправилась к ним. И меня повела. А потом постаралась найти все, что о них известно. И знаете, их возраст слишком сильно отличается от прочих, находящихся в этой местности. Слишком сильно - этак на тысячу лет.
        - Ого! - воскликнула, пораженная, Алина.
        - Да, вот именно. Возраст дольменов над Гористым где-то порядка пяти-шести сотен лет.
        - Это значит… Значит, что их сотворила не какая-то неизвестная цивилизация, как предполагается, а создали вполне себе обычные люди, которые жили тут в то время?
        - Умница! - похвалил Герман. - Видите, вывод сделать легко. И Вика решила, что эти дольмены не показывают туристам, потому что они ненастоящие.
        - Фальшивые, - кивнула Алина.
        - Ну, если хотите, называйте их так. Искусственные, я бы сказал.
        - Но зачем нужно было делать эти искусственные дольмены?
        - Вика тоже задалась этим вопросом. И нашла-таки карту их расположения. Оказалось, что они располагаются не хаотично, а создают некий рисунок. Я потом его вам покажу. Он напоминает пентаграмму, но без верхушки.
        - Ого! Дело рук сатанистов?
        - Не совсем. Но вы близки к догадке. Расположение этих фальшивых дольменов действительно повторяет схему расположения алтарей в некоторых местах поклонения темным силам. Только, как я упомянул, не хватает завершающего «пентаграмму» луча. Вика предположила, что эти дольмены либо разрушены, либо засыпаны землей, либо их и вовсе недостроили. И решила проверить свою версию.
        - Значит, ваша подруга искала эти недостающие дольмены?
        - Честно говоря, не только, - ответил после некоторой заминки Герман. - Она надеялась найти и предметы служения, к примеру, жертвенную чашу или нож, что могло бы представлять не только историческую, но и материальную ценность. Если уж быть до конца честным, Вика рассчитывала хорошо заработать на этих раскопках. Возможно, не совсем чисто.
        - Вот как? - тихо проговорила Алина, не одобряя намерений подруги Германа. Похоже, понятна теперь неприязнь, возникшая у жителей Гористого и к самому Герману.
        - Я рассказываю вам все, как есть, откровенно, - довольно резко ответил мужчина, безошибочно угадав настроение Алины. - Я не одобрял намерений Вики. Но и препятствовать ей не мог. Она - большая и самостоятельная девочка.
        - Но, однако же, эта самостоятельность завела ее в какую-то нехорошую историю. Вы вместе приехали?
        - Нет. Когда-то я сопровождал ее в некоторых поездках, хоть далеко не во всех. Вика очень хотела, чтобы я поехал на этот раз с ней. А я отказался. У меня уже другая жизнь. Вся эта «полевая романтика», как оказалось, не для меня, она была хороша в юности, а сейчас… А сейчас у меня своя аудиторская компания, довольно известная, работы - выше крыши. Я люблю комфорт, а не ночевки в палатках. Мы с Викой расстались друзьями. Но, думается, этой поездкой она надеялась реанимировать наши былые отношения.
        - Так вы сказали, что возобновили их! - невольно вырвалось у Алины.
        - Разве? - удивился Герман. - Нет. Возобновилось наше общение. Дружба. После некоторого перерыва. И только. В общем, Вика уехала одна, провернула большую работу, чтобы добиться разрешения на раскопки, нашла добровольцев, и процесс пошел.
        - Но местные жители были против раскопок! - припомнила Алина то, что ей рассказывал Женя.
        - Да, что-то такое было. Вика не сообщила подробности. Для нее было главным то, что, несмотря на протесты местных жителей, разрешение было получено, и работа двигалась.
        - Ей удалось найти то, что она искала? Недостающие дольмены или ценности?
        - И да, и нет. Что-то Вика обнаружила, но что именно - сказать мне не успела. Она лишь упомянула, что ситуация вышла из-под контроля. Мне показалось, что она была напугана. Связь оборвалась. Я тут же перезвонил ей, но телефон Вики оказался вне зоны действия. За два дня я так и не смог с ней связаться. Уже позже я обнаружил письмо, отправленное с неизвестной мне почты. Там Вика кратко рассказала, что возникли проблемы с местными жителями. В первый момент я решил, что они просто мешали раскопкам. А потом - что они что-то сделали с Викой. И так как она больше не отвечала, я отправился сюда. Вот уже два месяца разыскиваю ее, но пока безуспешно.
        - А вы заявили в полицию?
        - Это было первым, что сделал.
        - А ее родные? Почему сюда приехали вы?
        - У Вики, кроме престарелой тетки, из родни никого нет. Ее воспитывала с юности тетя. Так получилось, что Викины родители ушли слишком рано.
        - Вот как, - удрученно пробормотала Алина, размышляя над тем, куда могла исчезнуть молодая женщина. - Она остановилась в том доме, где сейчас живу я?
        - М-м. Нет. Сами понимаете, возник конфликт с жителями, и Вика предпочла жить в другом месте. Сняла квартиру. Ее сейчас занимаю я.
        - Вы считаете, что с нею что-то сделали жители Гористого? Старик Кириллов? Женя? - Упомянув своего нового знакомого, Алина слегка смутилась. Но Герман или не заметил ее румянца, или тактично не заострил на нем внимания.
        - С жителями что-то случилось. Они… не такие, какими были, какими я их знал.
        - А я не заметила в их поведении ничего странного!
        - Это потому что не наблюдали. Впрочем, вам они усиленно демонстрировали радушие и внимание. Так что вряд ли вы заметили что-то странное.
        - И что же мне должно было показаться таким?
        - Хотя бы то, что улицы такие тихие. Дома вроде и обжитые, а вот где все люди? Когда-то на улицах было намного больше народа. В поселке то и дело проводились праздники с танцами и ужинами под открытым небом.
        - Но сейчас не лето!
        - Да, отчасти вы правы, - вздохнул Герман. - Но у жителей появилась странная боязнь открытых окон. Раньше очень редко закрывали их ставнями. Только разве что в полдень, летом, в самую жару, чтобы сохранить в домах прохладу. А так обычно окна стояли нараспашку.
        - Но сейчас не лето! - напомнила опять Алина. - А ставнями жители закрывают окна в бурю!
        - Возможно. Но еще они избегают зеркал. Вика написала мне эту фразу в том последнем письме, но я не обратил на нее поначалу внимания.
        - Ну, это уже из какой-то другой области, - недоверчиво рассмеялась Алина. - Еще скажите, что они вампиры и поэтому не отражаются в зеркалах.
        - Вампиры, не вампиры, но… Погодите! - Герман вдруг оборвал себя на полуслове и предостерегающе поднял руку. - Нет, показалось. Думал, машина едет. Алина, наберите номер, какой я вам скажу. Думаю, тут уже есть связь.
        Она послушно достала телефон, который бросила в сумочку в последний момент, и разблокировала экран.
        - Ой… Говорит, что нет симки, - растерянно пробормотала она.
        - Дайте сюда, - попросил, нахмурившись, Герман. Алина послушно протянула ему свой смартфон, мужчина повертел его в руках, а затем снял заднюю крышку. - Ну да, без симки мы вряд ли дозвонимся куда нужно.
        - Я ее не вытаскивала!
        - А давно вы проверяли телефон?
        - В последний раз при вас! Когда вы попросили меня сделать звонок. Тогда симка была на месте, но отсутствовала связь.
        Алина забрала у Германа мобильный и растерянно повертела его в руках, не столько напуганная происшествием, сколько обескураженная.
        - Понятно, - хмыкнул мужчина. - Ваши друзья постарались. Пока вы подавали водичку, один из них избавил ваш телефон от сим-карты.
        - Но зачем?!
        - Вопрос риторический. Деньги и паспорт вы взяли с собой?
        - Карточка, кошелек и паспорт лежали в сумке, - отозвалась Алина.
        - А перед уходом из дома вы проверили, они по-прежнему там?
        - Нет. Я ничего не вытаскивала и…
        - Проверьте, - вздохнул Герман, словно уже знал ответ.
        Алина покопалась в сумочке и не обнаружила ничего из перечисленного, только свою косметичку, маленькую бутылочку воды, которую положила перед уходом, и упаковку одноразовых платков.
        - Но… - паника, овладевавшая ею еще мгновение назад, сменилась негодованием. - Это не могли сделать они! Я знаю соседа. И Женю тоже! Он ветеринар, работает в «Матроскине», спасает животных. Он не мог!
        - До чего вы же еще юны и наивны, Алина, - пробормотал Герман, но без насмешки, так, что у нее не возникло желания ему возразить. От чувства вины за свой промах и разочарования в тех, от кого она никак не ожидала подвоха, ей даже захотелось плакать. Герман безошибочно угадал настроение девушки. И вместо того, чтобы попенять за то, что она подвела их, легонько коснулся ее плеча и примирительно проговорил:
        - Не смертельно.
        - Я им доверяла! И что теперь мы будем делать? Как доберемся без денег до маяка? Идти еще очень далеко. А у вас нога болит.
        - Вытащенный кошелек - это мелочь по сравнению с тем, что они собирались меня убить. Зато вы спасли мне жизнь. И даже полечили. - Герман улыбнулся вдруг так открыто и заразительно, что Алина невольно улыбнулась в ответ, и опять, как в их вторую встречу, невольно подумала, что его лицо, когда резкость черт смягчает солнечная улыбка, красиво. И даже очень. А еще у него зеленые глаза, почти такие же яркие, как у приснившегося мужчины из прошлого. Это неожиданно вызвало волнение - такое неуместное в сложившейся ситуации.
        - Давайте уж перейдем на «ты», - предложил Герман. - Раз такие дела.
        Алина молча кивнула, почему-то в первый момент отнеся его последнюю фразу к своему воспоминанию о сне. И тут же мысленно одернула себя, возвращая в реальность.
        - Кажется, теперь точно едет машина, - сказал мужчина, и из-за поворота действительно показался автомобиль.
        - У нас нет денег, - напомнила Алина, но Герман уже вскинул руку, голосуя.
        - Ничего страшного. Постараюсь договориться.
        Машина, оказавшаяся синим «Рено», затормозила рядом с ними. Герман наклонился к приоткрывшемуся окну и что-то негромко заговорил водителю. Не желая мешать переговорам, Алина отошла в сторонку. Ее почти не интересовало то, как ее спутник сумеет договориться с водителем: народ здесь радушный, вполне возможно, что хозяин автомобиля войдет в их положение. Но разговор с Германом, хоть поначалу и казавшийся занимательным, что-то будто разрушил - то ли ее мирок, в покой которого она успела поверить, то ли саму веру в людей, с таким трудом возрождаемую. Лучше бы Алина потеряла кошелек и паспорт, или бы даже заблуждалась, думая, что потеряла, но не подозревала в пропаже Женю и старика Кириллова!
        Погрузившись в горькие, как полынь, мысли, Алина не сразу услышала шум другой машины. Очнулась она только тогда, когда автомобиль, ехавший по противоположной стороне шоссе, резко затормозил и сдал назад. При виде старенького «Фольксвагена» сердце от неожиданности екнуло, а затем заколотилось сильнее. Герман по-прежнему был занят переговорами с водителем «Рено», Алина подскочила к мужчине и дернула сзади за куртку.
        - Герман!
        - Погоди, Алина…
        - Там! - выкрикнула она, указывая в сторону остановившейся машины, из которой уже вышел Евгений.
        - Вот же черт! Садись скорее! - Герман распахнул заднюю дверь автомобиля и практически втолкнул девушку в салон. А затем, торопливо усаживаясь рядом с водителем, скомандовал:
        - Брат, вдвойне заплачу! Рви немедленно!
        - Алина! - окликнул ее Евгений, уже почти поравнявшись с их машиной. Но в этот момент водитель «Рено» нажал на газ. Оглянувшись, Алина увидела, что Женя успел отскочить в сторону так резво, что едва не упал. Но затем бросился бегом к своей машине и, развернув ту через две сплошные линии, пустился в погоню.
        - Бывший женишок моей девушки, - прокомментировал ситуацию Герман. - Пренеприятный тип! Ревнивый и руки распускает. До сих пор ей покоя не дает. Всюду нас выслеживает. Если догонит, будет драка.
        - Не догонит, - снисходительно усмехнулся водитель. - У меня машина новая и хорошая. А у него - развалюха. Вон, гляди, уже хорошо оторвались.
        Алина оглянулась и убедилась в том, что «Фольксваген» исчез из поля зрения.
        - Как же вас, девушка, угораздило связаться с таким неподходящим типом? - сочувственно поцокал языком водитель.
        - Так уж вышло, - отговорилась она. Сердце колотилось так сильно и громко, что Алина едва расслышала собственный голос.
        - Ты, брат, не сбавляй скорость, мало ли, - попросил Герман, заметив, что машина уже не несется по дороге, как поначалу.
        - Скоро пост, если тормознут, будет хуже, - пояснил мужчина. - Вот когда проскочим, тогда можно.
        Но не успели они доехать до поста, как с боковой неприметной дорожки прямо им наперерез выехал старый «Фольксваген». Водитель резко вывернул руль и чудом избежал столкновения.
        - Вот же гад! В объезд нас взял!
        Нецензурно выругавшись, он прибавил скорость. Алина мельком оглянулась и заметила, что «Фольксваген» сидит у них на хвосте так близко, что можно было разглядеть лицо Евгения - с плотно сжатыми в напряжении губами и потемневшими до черноты глазами. Несмотря на ветхость, «Фольксваген» не отставал.
        - У поста притормози! - скомандовал вдруг Герман. Алина решила, что он решил заявить блюстителям порядка о погоне. Но, когда впереди показался пост и водитель «Рено» свернул к нему, «Фольксваген» вдруг развернулся и помчался уже в противоположную сторону. Судя по тому, как довольно усмехнулся Герман, на то он и рассчитывал.
        - Так чо, тормозить тут?
        - Проезжай мимо. Только если тебя они сами остановят, - ответил Герман.
        - Понял, - кивнул водитель.
        Они благополучно миновали пост. Хозяин машины о чем-то заговорил с Германом, но Алине, наоборот, стало еще тревожней. Как ей быть? Сопроводит она Германа до маяка, а дальше что? Денег у нее нет, связи - тоже, все вещи остались в доме. Женя и старик Кириллов, которым она доверяла, вытащили у нее документы. Германа она едва знает и, если уж быть честной с самой собой, не так уж ему и верит. Насколько правдива та история, что он ей рассказал? Зачем так настаивал, чтобы она с ним ушла? Вдруг он замыслил что-то нехорошее, а ее просто взял в заложницы? И вдруг Женя преследовал их потому, что спешил ей на выручку?
        Герман словно понял, о чем она думает, потому что оглянулся и сказал:
        - Все будет хорошо. Не бойся.
        - Я не боюсь.
        - Так уж тебе и поверил, - усмехнулся он.
        - Вон он, красавец! - вклинился в их разговор водитель. Алина вздрогнула, решив, что мужчина имеет в виду появившегося опять Евгения. Но водитель кивнул куда-то вперед. Девушка глянула, куда он указывал, и заметила возвышающуюся на утесе башню маяка.
        - Дальше вам придется пешком.
        - Да, знаю, брат. Спасибо тебе! Я слово сдержу, заплачу. Дай свой телефон, - попросил Герман. Хозяин машины возразил против оплаты, но Герман настоял. И когда водитель нацарапал на клочке бумаге несколько цифр, спрятал записку в карман куртки.
        Алина вышла следом за Германом на каменистую тропу, которая вела к крутой лестнице. Где-то поблизости, за утесом, ревело море. Шум разбивающихся о скалу волн не успокаивал, а подпитывал беспокойство. Может, стоило попросить водителя отвезти ее обратно в Гористый? Герман, словно разгадав сомнения девушки, взял Алину за руку.
        - Пойдем. Обещанная экскурсия на маяк. Смотрителя зовут Захар. И это один из самых замечательных людей, каких я знаю.
        Алина кивнула и так, не выдергивая руки из ладони Германа, отправилась следом за ним.
        9
        Захар принял их без лишних вопросов, провел в свою комнату и ушел ставить чайник. Девушка несмело обвела помещение взглядом, а затем потупилась, словно желая избежать разговоров. Герман ее понимал: ситуация для нее выглядела не только странной, но и пугающей. А может, Алина просто сильно устала и расстроена из-за вероломства знакомых ей людей. Здесь Герман тоже ее понимал. Ему до сих пор было сложно принять то, что сосед Кириллов, которому он доверял почти так же, как Захару, стал другим. И не верил он в это сам до тех пор, пока однажды случайно не увидел отражение старика в зеркале своей машины.
        - Замерзла? - спросил Герман, заметив, что Алина зябко повела плечами. Она неопределенно качнула головой, на мгновение вскинула на него глаза, цвет которых в сумраке потемнел до оттенка жженого сахара, и вновь отвела взгляд.
        - Сейчас Захар горячий чай сделает. И еще попросим для тебя одеяло.
        - А одеяло с кровати сдерните! - разрешил смотритель, входя в комнату с сахарницей в одной руке и чашками в другой.
        - Спасибо, но я уже согрелась, - вежливо ответила девушка. - Мне бы хотелось вернуться домой.
        - Правильное решение! - кивнул Захар, и Герман понял, что имеет он в виду настоящий дом девушки, а не временный.
        - Вы могли бы вызвать мне такси? У меня нет денег, но я вам все отдам. Найду как, - попросила она Захара.
        - Алина, - вмешался Герман, хоть к нему она и не обращалась. - Тебе пока нельзя туда возвращаться.
        - Но я выполнила свое обещание - довела вас! - воскликнула она, упорно не желая переходить с ним на «ты».
        - Тебя, - поправил он устало. - Не «вас». Мы же договорились.
        Она сердито дернула плечом.
        - Тебе нельзя возвращаться, - повторил Герман. - Эти люди не настроены доброжелательно. Сейчас уж точно. Более того, скажу, что ты в большей опасности, чем я.
        - Почему?
        Он протяжно вздохнул и честно ответил:
        - Не знаю. Но в последнем письме, которое Вика успела мне отправить, говорилось, что с появлением девушки в поселке случится что-то плохое. Вика употребила слово «апокалипсис».
        - Апокалипсис в рамках небольшого городка или что помасштабнее? - усмехнулась недоверчиво Алина.
        Герман в поисках поддержки оглянулся на смотрителя:
        - Захар, дай, пожалуйста, твой мобильный и телефонный справочник.
        Смотритель без лишних вопросов принес телефон и потрепанный толстый талмуд. Герман быстро нашел нужную страницу, после чего протянул Алине трубку и показал пальцем на номер.
        - Вот, ветклиника «Матроскин». Звони и спрашивай своего ветеринара. Скажи, что твоя любимая собачка заболела.
        Алина послушно набрала номер, но с таким растерянным лицом, что Герману на какое-то мгновение стало ее жаль. Похоже, дело тут было не только в том, что всего за несколько часов разрушился ее райский мир, но и в том, что она испытывала симпатию к этому «милому ветеринару» и, может быть, даже строила надежды на отношения с ним.
        - Алло? - произнесла Алина дрожащим голосом. Герман вскинул брови и взглядом подбодрил ее. Девушка кратко рассказала, как он и посоветовал, про «заболевшую» собаку и попросила к телефону Евгения.
        - Как не работает? - растерянно переспросила она.
        Герман удовлетворенно улыбнулся и шепнул:
        - Опиши его внешность. Вдруг он другим именем тебе назвался?
        Алина сделала и это, после чего выслушала ответ с побледневшим лицом и протянула телефон Захару.
        - Говорят, такой там не работает, - с несчастным видом пробормотала она.
        - Ну, теперь веришь, что я не вожу тебя за нос?
        - Но зачем ему было меня обманывать?
        - Алина, прошу вас, послушайте Германа, - поспешно вмешался Захар, видя, что девушка едва не плачет. - Задержитесь хотя бы на день. В целях вашей же безопасности. А там видно будет.
        - Один день, Алина. Один лишь день, - поддержал смотрителя Герман. - Дай мне это время кое с чем разобраться, не опасаясь за тебя. Хорошо?
        - Я не взяла с собой ничего… Даже зубной щетки.
        - Я тебе куплю все, что надо, - твердо заявил Герман. - Вот прямо сейчас поеду к себе и…
        - На твоем месте, сокол, я бы так не хорохорился, - осадил его Захар, критическим взглядом осматривая и налепленную на лоб повязку, и его бледное лицо с выступившей на лбу испариной. - Тебе, похоже, к врачу надо. Кто тебя так уделал?
        - Они.
        - Н-да. Пей чай, Герман. И рассказывай.
        Он закончил свой рассказ под осуждающий и одновременно тревожный взгляд Захара. Алина, слава богу, не вмешивалась, сидела тихо, как мышка, и помаленьку тянула из огромной кружки свой чай.
        - Наломал ты дров, парень, - вздохнул, подводя итог, Захар. - Поторопился и поплатился за это.
        - Да, знаю, - раздраженно бросил Герман. Дурнота возвращалась, как и боль, хотелось лечь и забыться долгим сном. Но разлеживаться ему было нельзя. Нужно действовать и приводить в боевую готовность все резервы. Эти не отступят.
        - Усложнилось все как!
        - Не подливай масла в огонь, Захар. Знаю, что нужно выручать машину и совершать теперь кучу отнимающих время дел, без которых можно было обойтись. Но, главное, Алину я привез.
        - По-хорошему, вам надо немедленно уезжать в столицу.
        - У нее нет паспорта, билет на самолет не купишь. Отправлять ее на автобусах с пересадками опасно. А отвезти на машине я ее теперь тоже не могу без прав. Да и нужны мы еще тут.
        - А вот это брось! - повысил голос Захар. - Нужны вы тут… Не нужны! Без вас справимся! Хватит того, что с одной уже случилось неизвестно что.
        - Я ее видел - Вику. И Алина тоже, - тихо перебил смотрителя Герман.
        - Ты об этом не сказал.
        - Да, не сказал. Я принял ее за призрака. А Алине она показалась вполне материальной. Только с глазами белыми и… будто не от мира сего. Что, если Вика жива, но не в себе? И ослепла? Ее нужно разыскать, Захар! Я ради этого здесь и нахожусь! О ней так долго не было вестей, и вот наконец…
        - Ты до сих пор ее любишь? - спросил смотритель так, словно совершенно забыл о находящейся в этой же комнате посторонней девушке.
        - Я кое-что пообещал, Захар. Пообещал ее найти. Потому что есть кое-кто, кто очень ждет ее возвращения.
        - У Вики осталась только престарелая тетка, - с сомнениями проговорил пожилой мужчина. - Или она вновь вышла замуж? Тогда почему ты, а не муж ее разыскивает?
        - Как долго Вика здесь не появлялась до своих раскопок? - прямо спросил Герман.
        - Ну… лет пять или шесть назад. А что?
        - Вот именно. И я ее не видел почти такой же срок. Лишь созванивались. Поздравляли друг друга с Новым годом и днями рождения. Но не виделись. Только перед ее отъездом. И еще один раз года два или три назад, но тогда я не смог с ней поговорить.
        …«Герман, пообещай мне кое-что, - сказала Вика по телефону накануне своего отъезда. - Присмотри за моей теткой пока меня нет, она уже очень пожилая. И… - Она вдруг замялась, словно в ту небольшую паузу принимала важное для себя решение. - И еще за одним человеком. Навести мою тетку, она тебе расскажет. Помнишь, где она живет?» Он помнил. Хоть их с Викой история закончилась, в памяти многое, связанное с ней, осталось несводимыми татуировками. «Зачем тебе эта поездка, Вика?» - не удержался Герман от вопроса, хоть уже и задавал его. «Деньги. Она обещает мне хорошую выручку». - «Я дам тебе денег, если ты в них так нуждаешься», - предложил он. «Столько не дашь, Герман. Да я и не возьму». - «Что случилось, Вика? На что тебе нужны большие деньги? Ты здорова? Может…» - Она засмеялась в трубку. «Я абсолютно здорова! Но хочу купить дом у моря, столица меня душит. Я не могу здесь, что-то постоянно меня гонит из этого города. Я люблю ветер, море, простор, а не смог, толпу, суету. Я хочу туда, где много солнца, фрукты круглый год и где бы я чувствовала себя спокойно и в безопасности». - «Я куплю тебе этот дом,
если ты так хочешь», - вырвалось у него, потому что в тот момент в словах Вики просквозила какая-то обреченность, как у узника, услышавшего приговор ему о пожизненном заключении. Да, он ее понимал: столица всегда была для нее камерой, в которой она, несмотря на толпу, чувствовала себя одинокой. «Герман, я справлюсь. Просто присмотри за тетей Лидой в мое отсутствие, и все».
        Вика улетела, но по приезде позвонила ему и напомнила о тетке. Герман пообещал, что навестит ту в конце недели. Пожилая женщина всегда относилась к нему хорошо. Вот и в тот визит встретила его радушно. Герман как раз выгружал под шумные оханья тети Лиды на кухонный стол гостинцы, когда в дверь бочком протиснулась девочка лет четырех и с любопытством уставилась на гостя огромными черными глазами. «А ты кто?» - опешил Герман и удивленно оглянулся на внезапно замершую тетю Лиду. «Я - Марьяна», - серьезно, без улыбки ответила девочка. «А я Герман», - сказал он, приседая перед малышкой на корточки. Она продолжала сверлить его без стеснения взглядом черных глаз, а Герман в тот момент машинально подумал, что девочку зовут так, как звали мать Вики. «Марьяна… Красивое у тебя имя!» Девочка важно кивнула: «Мама сказала, что так звали мою бабушку». А затем без всякого перехода со свойственной детям прямотой спросила: «А ты мой папа?» - «Марьяша, пойдем я тебе мультик включу! Про Машу и медведя. Хочешь?» - засуетилась тетя Лида и увела девочку из кухни. А Герман, чувствуя, что рассыпается на части, бессильно
сел на табурет. В памяти всплыл тот эпизод, когда они с Викой были в последний раз вместе. Случилось это лет пять назад или около того, Вика еще была замужем, но ее брак уже трещал по швам, и развод сулил оказаться сложным. Они встретились в тот вечер, чтобы поговорить об адвокате, которого Герман хотел ей порекомендовать. Потом вместе поужинали, выпили вина и, поддавшись воскресшим под влиянием алкоголя воспоминаниям, поехали к Герману. Утром они проснулись будто чужими людьми - излишне вежливыми друг с другом. Возможно, в глубине души оба жалели о том, что поддались спонтанной страсти. Только ни слова о случившемся между ними не было произнесено ни в то неловкое утро, ни позже.
        «Если бы я был отцом девочки, Вика мне обязательно бы сказала», - колотилось в голове в то время, когда тетка, суетливыми разговорами желая заполнить тяжелую паузу, наливала Герману чай и открывала привезенную им же коробку конфет. Но потом мужчина вспомнил, как однажды, года два спустя после той ночи, Вика неожиданно приехала к нему на работу. А он куда-то торопился и не смог поговорить с ней. Она пропала еще года на два, не считая их редких и коротких созвонов по праздникам. И появилась уже незадолго до своей поездки. Могла ли она скрыть от бывшего мужа его отцовство? Из гордости, из боязни оказаться с дочерью ненужными ему в его такой занятой жизни, из-за своей непоколебимой позиции «сильной женщины», привыкшей всего добиваться своим трудом и ни от кого не зависеть? Выходит, что могла. «Вика уехала на эти свои развалины, чтобы привезти денег. Она дом задумала купить, - прорезался в его неспокойные мысли голос тети Лиды. - У Марьяшки проблемы с бронхами, она здесь задыхается и постоянно болеет. Поэтому Вика хочет увезти ее к морю». - «Я предложил ей денег на дом». - «Будто ты Вику не знаешь!» -
сердито буркнула тетка и махнула рукой. «Ладно, поезжай уж! Спасибо за гостинцы. Нам с Марьяшкой надолго хватит». - «Я приеду снова. Что девочке нужно?» - спросил Герман. «Мать ей нужна», - отрезала тетка и отвернулась, показывая, что время визита истекло.
        - У Вики осталась дочь, которая очень ждет возвращения мамы, - сказал Герман после долгой паузы.
        - Твоя дочь? - прямо спросил Захар.
        Герман неопределенно качнул головой и честно ответил:
        - Не знаю. Мы об этом не говорили. Как-то не вышло. А потом Вика пропала.
        - Н-да, - задумчиво произнес Захар, затем встал из-за стола и заходил по комнате. - Что делать собираешься?
        - Сейчас - звонить в банк, блокировать вытащенную у меня карту. Алине это тоже нужно сделать. Потом вызванивать хозяйку и признаваться в том, что потерял ключи…
        - Я не об этом, - поморщился Захар. - А о Вике и ее девочке. Что делать будешь, если Вика не найдется? Или если с ней случилось непоправимое?
        - Рано еще об этом говорить, Захар.
        Дабы прекратить щекотливую тему, Герман повернулся к тихо прислушивающейся к их разговору Алине и спросил у нее, что нужно купить.
        Весь день прошел в хлопотах, которые он сам себе устроил походом в Гористый. В первую очередь Герман связался с хозяйкой квартиры и выпросил у нее дубликат ключей, пообещав без задержек сменить замок. Визит в квартиру принес неприятный сюрприз: Герман понял, что тут уже побывали. В воздухе витала едва уловимая вонь, словно на жаре забыли кусок мяса, мелкие предметы оказались сдвинутыми с места, а со стола пропал дорожный ноутбук. Выругавшись сквозь зубы, Герман, однако, решил этим и ограничиться и не заявлять о пропаже компьютера. Тот был уже не новым, ничего важного, помимо фотографий, присланных ему Викой, там не находилось. А их Герман сохранил в хорошо запароленной почте. Но главное, что его паспорт, «резервная» кредитка и запасной комплект ключей от джипа так и лежали в укромном месте. После того как в одной из поездок он потерял ключи от машины и восстановление принесло много временных и денежных затрат, он взял за правило в дальние и долгие поездки брать с собой дубликат и оставлять его в гостиничном сейфе вместе с паспортом и второй банковской карточкой. Вот и пригодилось! Как в воду
глядел. В квартире сейфа не было, но Герман нашел, где надежно спрятать ключи, паспорт и карточку.
        Он принял душ, переоделся в чистую одежду и запасную куртку. Затем в ближайшем павильоне сотовой связи купил недорогой планшет, два смартфона и оформил новые номера. Вернувшись домой, через Интернет нашел необходимые номера банков и телефонных компаний, заблокировал свою утраченную кредитку и старый мобильный номер. А затем позвонил Захару и оставил номера для Алины, чтобы она сделала то же самое.
        Голова кружилась, от любого неосторожного движения боль пронзала поврежденное ребро, и в итоге Герман был вынужден признать, что без визита к врачу не обойтись. Но вначале он решил завершить неотложные дела. По Интернету Герман разыскал слесаря и попросил срочно сменить в квартире замок. После чего позвонил доставившему их на маяк водителю, чтобы вернуть тому деньги за поездку.
        Этот же водитель и подвез его до оставленного у подножия горы джипа. Слава богу, с автомобилем ничего не сделали: не угнали и не разворотили. После кражи ноутбука Герман уже и не чаял застать свою машину в целости и сохранности. Наконец он съездил в травмпункт, сделал рентген (одно ребро, как говорила Алина, действительно оказалось сломанным), а потом поехал в полицию подавать заявление об утерянном водительском удостоверении.
        Пока немолодой полицейский с уставшим одутловатым лицом оформлял документы, Герман от скуки рассматривал серые стены с выцветшими постерами социальной рекламы. Похоже, были эти плакаты еще советских времен.
        - Оформление дубликата может растянуться на неопределенное время, - вернул его в реальность голос полицейского. - Я сделал, что мог, но гарантировать ничего не стану. Поищите удостоверение в тех местах, где вы сегодня бывали.
        - Поищу, - усмехнулся Герман. - Но мой путь оказался длинным.
        - Когда и где вы видели свое удостоверение в последний раз?
        - Когда выходил из машины возле остановки у Гористого. Покупал в местном магазине воды.
        - М-м, - протянул полицейский. - Гористый. Остановку уже давно убрали, все равно ею никто не пользуется. Магазин еще под вопросом. После несчастья в поселке почти никого и не осталось.
        - Так и неизвестно, что там случилось? - ввернул вопрос Герман. Полицейский поднял на него взгляд покрасневших глаз и посмотрел так, что Герман пожалел о своем вопросе. Не ответит, не станет инспектор с первым встречным делиться информацией. Да и не в его компетенции тот случай: не дорожная полиция им занималась. Но, однако, помолчав, полицейский буркнул:
        - Неизвестно. Случай очень странный.
        - Еще бы! О нем, конечно, все местные газеты написали и телевидение на место выезжало?
        - Да. Но пошумели и затихли. Года два уже прошло, не меньше.
        - Два? - удивился Герман. Он думал, что гораздо меньше. Захар рассказал ему то, о чем умолчала Вика в своих сообщениях: что часть жителей поселка вышла на акцию протеста против раскопок, а затем их безжизненные тела нашли в той зоне, где находились фальшивые дольмены. Немногочисленное население Гористого составляют те, кто по каким-то причинам не ушел со всеми. Вика рассказывала о митингах, но происходили они меньше года назад.
        - Да, где-то так, года два прошло, - повторил полицейский. - Недавно, правда, одна столичная девчонка приезжала, пыталась тут что-то разнюхать.
        - А разве акции протеста происходили не во время приезда этой девушки? - уточнил Герман.
        - Да, что-то такое организовали. Несколько человек вышло с транспарантами к зданию администрации. Но не столько против раскопок протестовали, сколько требовали не тревожить место, где погибли раньше люди.
        Герман мысленно присвистнул. Не сходилось то, что ему было известно, с тем, что сейчас рассказал полицейский.
        - Пошумели денек да перестали. Девчонка, говорят, сама пропала. Искали, но пока безрезультатно. Впрочем, тут у нас в последнее время много чего происходит, людей не хватает на все эти расследования. Жена моя даже говорит, будто нас проклял кто. Но я в эти сказки не верю.
        С этими словами полицейский привстал со стула и протянул через стол Герману копию его заявления и квитанцию.
        - В общем, вы еще раз посмотрите хорошенько свое удостоверение. Вдруг найдется.
        Задавать вопросы больше не было смысла, и Герману ничего не оставалось, как уйти.
        На обратном пути он остановился возле круглосуточного магазина с товарами на все случаи жизни и купил для Алины шампунь, зубную щетку, смену белья и теплую пижаму. А для себя - путеводитель по местным достопримечательностям и кипу газет за разные даты. Подъезжая к стоянке у маяка, он уже в какой раз подумал о том, почему жители при наличии стольких пустующих домов сдали Алине именно этот, в котором останавливались они с Викой. То ли ожидают заселения новых жильцов в другие, то ли… возвращения старых?

* * *
        Город прятался за высокой стеной со смотровыми башнями, упирающимися зубцами в небо. День был праздничный, поэтому по каменному мосту муравьиной цепочкой семенили добропорядочные сеньоры в сопровождении своих супругов, детей и служанок, ковыляли нищие и бежали вприпрыжку уличные мальчишки. Людской поток вливался в ворота, распахнутые во всю ширь так, чтобы через них без помех могли пройти запряженные в повозки мулы, конные всадники и кареты, а далее разделялся на два ручейка. Кто-то предпочитал короткий путь по верхней узкой улице, а кто-то добирался понизу широкой, но длинной. Элизабет никогда не бывала раньше в этом городе, но он походил на тот, в котором она жила. Только мост был перекинут не через реку, как при въезде в ее город, а выстроен меж двух гор над пропастью, на дне которой клубился туман.
        Дорога была не столько длинной, сколько утомительной. Кляча, которая тащила повозку, казалось, еле переставляла копыта, колеса скрипели на несмазанной оси, над прелым сеном витал затхлый дух. Но Элизабет радовалась выдавшейся оказии. Если бы жена шорника не пожелала посетить праздник и не уговорила на это своего супруга, Элизабет вряд ли удалось бы попасть в город. Только вот на сердце было тяжело оттого, что ей пришлось опять обмануть несчастного отца. Элизабет сказала, что желает купить лент, булавок и сладостей на рынке, который наверняка станет украшением праздника, и скрыла истинную причину этой поездки.
        Какофония из музыки, людского гама и лошадиного ржания волнами выплескивалась к городским воротам и растекалась по мосту, приветствуя вновь прибывающих и заманивая их развлечениями. Раз в год, по специальному разрешению короля, проводились подобные празднества. Как-то Элизабет попала на этот праздник с отцом. Но лишь однажды, потому что пожилой Гильермо после смерти жены не любил развлечений. Элизабет было лет двенадцать, и из того путешествия она запомнила наводненную нарядной толпой площадь, танцующие пары, спектакль уличных актеров, повозки, с которых предлагали репу, лук и гороховые стручки. Помнила разносчиков сладостей, бочонки с медом и вином, выстроившиеся за крепостной стеной вдоль подъезда к церкви, разряженную в пестрые одежды торговку лентами и остроносого худосочного торговца тонким кружевом, который с гнусавым акцентом зазывал покупателей.
        Но сегодня ей не нужно было на площадь, где людское многоголосье перекрывало звон колоколов. У нее имелось в запасе мало времени. Раннее солнце золотило желтовато-серый камень домов, проливало свет на сбитые ступени, круто уводящие в поднебесье, и Элизабет, дрожавшая не столько от холода, сколько от волнения, понемногу стала согреваться. Дважды она останавливалась, чтобы спросить дорогу, и дважды ей ответили, указывая направление. Известность сеньора Хоакина Круса простиралась за пределы крепостной стены, разносилась эхом по гористой местности, отголоски которого долетали до дальних городов. И все же, несмотря на это, Элизабет узнала о нем недавно от одного из каменщиков городской гильдии.
        …На гербе, вышитом на плаще Диего, на пурпурном фоне зеленел виноград, чьи лозы оплетали каменную башню. Но в самом уголке герба, там, где должно было сиять над башней солнце, оказался начертан таинственный знак, похожий на пентаграмму, но с вогнутым в середку верхним лучом. Элизабет не задавалась вопросом, что мог бы этот знак означать и какое отношение он имел к роду Диего. И так бы и не спросила, если бы не разглядела этот же символ на карете таинственной незнакомки, которую недавно встретила в своем городе. Богато украшенная карета, запряженная шестеркой прекрасных лошадей, в один из дней промчалась по узкой улице и замерла на площади у ступеней к собору. Элизабет в то время шла к воскресной службе и, как прочие горожане, остановилась из любопытства. Из кареты при помощи слуги вышла знатная дама в платье с такой широкой юбкой, что едва сумела боком протиснуться в дверь, и, касаясь подолом старых ступеней, принялась неторопливо подниматься. По толпе прокатился гулкий шепот, но взгляд Элизабет был прикован к натянутой, как струна, спине дамы: в этой незнакомке она узнала ночную гостью Диего.
Увидев ее вновь, уже в своем городе и так близко, Элизабет вернулась мыслями в ту ночь. И сердце, уговоренное, но неизлеченное, обожгло перцовой ревностью. Тогда Диего догнал Элизабет и успокоил ее словами о том, что дама эта - его дальняя родственница, путешествующая по стране. Но лучшим эликсиром против яда ревности стали нежные ласки и горячие поцелуи Диего. Однако дама не уехала и даже нанесла визит в город. Тогда Элизабет и увидела на карете герб - скрещенные шпаги и диковинного зверя с телом льва, но петушиной головой. А в углу, как и на гербе Диего, только большего размера, красовался таинственный символ. Элизабет до смерти захотелось узнать, что он означает. В один из дней, возвращаясь с утренней мессы, она в очередной раз заметила высеченные на камнях фундамента собора метки, на которые раньше не обращала должного внимания. Теми значками, от стрелок до пентаграмм, причудливых зигзагов, крестов и мистических символов, помечали каменщики свою работу: единичные мастера или целые артели, выступающие под узнаваемыми фамилиями. Эти метки означали не только имя каменщика и отвечали за качество его
работы, но и помогали при расчете. Тот символ, который Элизабет увидела на гербе Диего и его родственницы, был похож на высеченные на камнях фундамента. Тогда Элизабет и вспомнила о немолодом Игнасио - каменщике, который нередко приходил в их аптеку то за перечной водой, то за мазью на змеином яде. Девушка дождалась удобного момента и в один из дней, когда совершала расчет с Игнасио за заказанную мазь, спросила о таинственном знаке. К ее огорчению, каменщик не смог ответить, но рассказал о старом Хоакине из соседнего города, мастере над всеми мастерами гильдии каменщиков, который знал все о всевозможных символах - кому они принадлежали и какую репутацию имели их обладатели.
        Дом, в котором проживал старый Хоакин, располагался в конце тупиковой улочки, куда солнечный свет заглядывал лишь из редкой милости. Строение было темным и таким узким, что, казалось, его втиснули меж двух домов из желания залатать возникшую щербину. На мгновение девушкой овладела нерешительность: примет ли ее старик или прогонит сразу же с крепкими, как камень, ругательствами? Она едва не повернула назад, но вспомнила о том, какой сложный и долгий путь ей удалось проделать. Элизабет взялась за дверное кольцо и постучала. Ответа долго не было, и когда девушка уже отчаялась его услышать, за дверью раздались шаркающие шаги. Элизабет пришлось долго через дверь объяснять старику, кто она и чего хочет. И только когда она посулила за разговор две монеты, хозяин наконец-то ей открыл. Это был маленький сгорбленный старик с длинными, как у обезьяны, руками и вздернутым носом, которым он по-мышиному водил, словно принюхивался. Монеты он потребовал вперед и, когда девушка расплатилась, пропустил ее в дом. Из крошечной темной прихожей вверх круто шла узкая лестница, но старик не торопился приглашать гостью в
свои хоромы. Он долго ее рассматривал, сверля в потемках красноватыми глазами с набрякшими веками, словно ожидая от нее покаяний. А потом наконец-то пригласил подняться.
        На лестнице сильно пахло нечистотами, сыростью и чем-то протухшим. Элизабет еле сдержалась от того, чтобы не прислонить к носу платочек, подавляя приступ тошноты. Хоакин ввел ее в темную крошечную комнатушку почти без мебели, в которую свет пробивался через единственное оконце в потолке, и суетливо засеменил по помещению. Элизабет ожидала, удивляясь про себя тому, что такой известный господин прозябает в нищете. Возможно, он промотал свое состояние к старости. Или же перед нею был настоящий скряга: вон как засверкали жадностью его глаза при виде монет!
        - Я лишь однажды встречал этот знак, - наконец-то нарушил молчание старик. - При строительстве церкви Святой Эулалии. Среди каменщиков, известных мне, работал один чужестранец. Имя его уже не скажу и откуда взялся - тоже. Камни он высекал сам и сам же их укладывал. Его работа толком не отличалась от работы остальных. А символ он оставил тот, о котором ты спрашиваешь. Пожалуй, следует спросить с тебя еще монету. Я много тебе рассказал.
        Старик пожевал губами и требовательно протянул к Элизабет руку с распухшими суставами. Она не стала спорить и безоговорочно отдала третью монету.
        Прохожие объяснили ей, что церковь Святой Эулалии находится у старых городских ворот, которыми давно никто не пользуется. Элизабет долго кружила по лабиринту узких улиц, пока одна из них наконец-то не вывела ее к искомому месту. Церковь Святой Эулалии в сравнении с величественной мощью собора в родном городе Элизабет показалась крошечной и бедной. Лишенная мало-мальских украшений каменная башня с круглым окном у самого свода и единственным колоколом не вызывала восхищения, но, видимо, суровая простота фасада и должна была олицетворять смирение и скромность. Элизабет обошла башню, рассматривая кладку фундамента, и действительно обнаружила на нескольких крупных камнях нижнего ряда нужный символ. Только вот приблизиться к разгадке она сумела ненамного. Кем был тот таинственный каменщик? И имел ли он отношение к семьям Диего и загадочной незнакомки?
        Она вздрогнула, когда тишину разорвал резкий удар колокола. Осталось совсем немного времени, как раз на то, чтобы дойти до городских ворот. Но сквозь затихающий гул раздался цокот копыт, и на площади остановилась скромная карета без герба. Элизабет вовремя шагнула в тень, чтобы не попасться на глаза одетой в черное даме. Лицо той скрывала густая вуаль, но девушка сердцем, а не глазами, узнала в женщине ночную гостью Диего. Дама скользнула черной тенью в церковь и исчезла в ее прохладном сумраке. Элизабет выждала немного, а затем решительно отворила тяжелую дверь. Сердце ее колотилось так громко, что, казалось, его слышит не только она. Девушка прошла вдоль ряда скамей и остановилась неподалеку от скромно убранного алтаря. В церкви она находилась в одиночестве. Ни дамы, ни священника тут не было. Куда пропала таинственная незнакомка? К кому она пришла и зачем? Рискуя быть обнаруженной, Элизабет обошла помещение еще раз, а затем вышла наружу.
        Карета исчезла, из чего Элизабет сделала вывод, что дама либо незаметно вышла через другой выход и уехала, либо решила задержаться в тайном помещении надолго. Испытывая разочарование оттого, что загадок лишь прибавилось, Элизабет развернулась, чтобы уйти. Семья шорника не станет ее дожидаться, если она опоздает. Но сзади вдруг послышались торопливые шаги. Девушка оглянулась и увидела одетого в лохмотья бродягу. Испугавшись того, что тот собирается ее ограбить, она громко вскрикнула. Но бродяга приложил палец к своим губам, призывая к тишине, и быстро, пока Элизабет не опомнилась, заговорил:
        - Тебя интересует эта сеньора. Я знаю, куда она ходит и зачем. Дашь десять монет, покажу.
        - У меня с собой только две.
        - Давай сейчас. - Бродяга протянул грязную, покрытую струпьями руку. - Остальное принесешь потом. Никому ни слова. В ту ночь, когда на небе появится красная луна, буду ждать тебя у старых ворот.
        - Ты меня ограбишь и убьешь, - засомневалась Элизабет.
        - Не меня тебе стоит бояться, - осклабил в улыбке гнилые зубы бродяга. - А дамы этой. Но только я могу показать тебе то, что желаешь узнать. - Он окинул взглядом платье Элизабет и добавил: - Надень мужской костюм и приходи, когда взойдет красная луна.
        С этими словами бродяга ушел, подкидывая на ладони полученные монеты. А Элизабет еще долго стояла, глядя ему вслед, понимая, что расплатилась сейчас не за тайну, а за собственную безопасность. Опомнилась она тогда, когда раздался новый гул колокола и, подобрав юбки, бросилась бегом к воротам.
        Прошло еще немало дней и ночей до той, когда на небе наконец-то показалась красная луна. Элизабет обдумала план побега и приготовила мужской костюм. Может, если бы в это время Диего дал ей тайный знак и пригласил на свидание, она бы раздумала отправляться на такую опасную авантюру. Но от сеньора де ла Торре не было ни весточки. Элизабет страдала и, чтобы не утонуть в пучине отчаяния, обдумывала побег. Она рисковала - и прежде всего своей жизнью. Поэтому, ночь за ночью глядя в узкое окно на белую луну, Элизабет ожидала, что та окрасится в кровавые тона. Она боялась и в то же время желала этого. Тайна дамы в черном казалась ей напрямую связанной с Диего и его молчанием. Элизабет отдала ему почти все: свою честь, свое сердце, свои мысли. Она была его, и без него ее жизнь теряла ценность. Иногда в мучительное ожидание врывались отрезвляющими ветрами сомнения: как переживет отец гибель дочери, если она не вернется? В такие дни Элизабет была особо нежна со старым Гильером и обещала себе не думать о Диего, даме и тайне, их связывающей. Но наступали сумерки, и она снова выглядывала в окно.
        В ту ночь, когда луна пролила на город кровавый свет, Элизабет переоделась в мужское платье, заткнула за пояс остро заточенный кинжал и бесшумно выскользнула из дома. В кошельке позвякивали монеты: пятью из них она обещала расплатиться с мальчишкой-конюхом с постоялого двора за то, чтобы тот раздобыл ей на эту ночь коня, а остальные предназначались бродяге.
        Кровь забурлила в венах, когда Элизабет вскочила верхом на резвого скакуна. Ветер ударил в лицо, не остановив ее, а, наоборот, подстегнув. Взлетели полы плаща, мальчишка, едва не попав под копыта, махнул ей кулаком с зажатыми в нем монетами, чей-то неразборчивый выкрик заставил Элизабет пришпорить коня и понестись быстрее птицы к городскому мосту. Скорее, скорее, успеть, успеть! Показалось ли ей или нет, что к мосту навстречу ей направлялась черная карета? Элизабет не стала притормаживать. Она не получала знака от Диего, зачем ему высылать экипаж? И хоть сердце заколотилось до боли сильно, а разум уговаривал ее повернуть назад, она, словно сам дьявол подстегивал ее коня и нашептывал в уши, неслась вперед - к старым воротам чужого города.
        Бродяга ждал ее на условленном месте. И, получив свою плату, повел Элизабет за собой, но не в город, а прочь от него. К своим собратьям-бродягам? К разбойникам в логово? Луна спряталась за тучей, и Элизабет, лишившись ее поддержки, впервые за весь путь испугалась.
        - Здесь. Дальше пойдешь сама.
        В руках бродяги вдруг оказался зажженный факел, которым он указал на расщелину меж двух скал.
        - Иди вперед, никуда не сворачивай.
        С этими словами он передал девушке факел.
        - Ты смеешься надо мной, бродяга? - вознегодовала Элизабет.
        - Это единственный путь. Другой тебе закрыт, если дорожишь жизнью.
        С этими словами он, подкинув на ладони монеты, рассмеялся и растворился во мраке, будто его и не было.
        Конь тревожно заржал, когда Элизабет привязывала его к единственному кривому дереву у скалы.
        - Тише ты, тише.
        Сердце ухало так, что, казалось, его слышала кровавая луна, вновь выглянувшая из-за тучи. Элизабет помолилась про себя и шагнула в расщелину. Впереди оказалась сквозная пещера, которую девушка пересекла не без опаски, то и дело ожидая нападения или другой ловушки. Но, похоже, она находилась в одиночестве, если не считать летучих мышей, потревоженных светом факела. Элизабет вскрикнула от испуга, когда мыши, хлопая черными крыльями, взметнулись темным облаком и вновь осели на стенах и низком потолке, но продолжила свой путь. Как хорошо, что она оделась в мужской костюм! В платье с широкими юбками оказалось бы невозможным пройти такой узкой тропой, а туфли тотчас бы размякли в скользкой глине, на которой то и дело оскальзывали сапоги.
        Казалось, она шла вечность по тропе, которая то выводила ее в новые пещеры, то опять сужалась, как рукав. Один раз дорога раздвоилась, и Элизабет, свернув направо, чуть не скатилась по круто уходящему вниз склону. В тусклом свете блеснули слюдой воды подземного озера. Девушка в ужасе отступила и поскорей вернулась к развилке. Вторая дорога тянулась ровно, но потолок оказался так низок, что девушке пришлось согнуться, а затем и вовсе присесть на корточки. Но вот тропа оборвалась несомкнутыми «челюстями» из росших навстречу друг другу сверху и снизу каменных глыб. В широкой щели между ними Элизабет увидела свет. Она загасила факел и подползла на животе к просвету. Внизу находилась большая круглая пещера, в центре которой были расставлены в форме уже знакомого ей знака высеченные из камня алтари. Те, что образовывали наружные лучи звезды, украшали драгоценные камни, блюда с яствами и кувшины с вином. Тот, что находился в середине, был пуст. Не успела Элизабет подивиться увиденной картине, как пещера наполнилась людьми. Все они были в масках - звериных, с перьями, рогами и шишковатыми наростами.
Пришедшие расположились вокруг алтарей, оставив свободным проход к центральному. Воздух наполнился стройным гудением, и песня без слов зазвучала из дюжины сомкнутых ртов. Это казалось бы красиво, если бы не было так пугающе. Но Элизабет, зачарованная пением, уже не могла заставить себя оторваться от зрелища. На фоне странной песни зазвучал красивый женский голос, который не пел, а монотонно произносил непонятные слова. Затем появилась его обладательница. Она величественно прошествовала к оставленному ей месту во главе человеческого кольца и встала, сверкая в желтом свете молочной белизной обнаженной кожи. И хоть лицо ее было скрыто маской, а голову венчала причудливая корона, Элизабет узнала главную жрицу. Со смесью любопытства, брезгливости и вновь затопившей сердце ревности разглядывала она незнакомку, так бесстыдно обнажившуюся перед толпой, и с горечью понимала, что она была Диего любовницей. Где он сам, под какой маской скрывается? Элизабет переводила взгляд с одного человека на другого. Но сердце молчало, даря надежду, что Диего здесь нет.
        - Услышь, Владыка, голоса слуг твоих! - вскричала незнакомка, поднимая высоко над головой темный прямоугольный предмет, похожий на книгу. Толпа расступилась, давая ей проход к центральному алтарю. Элизабет упустила тот момент, когда люди скинули свои одежды, оставив только маски. Под выкрики своей предводительницы они пировали, пили вино из кувшинов, пели, исполняли танцы и, к ужасу Элизабет, совокуплялись прямо на алтарях среди даров. Элизабет бы сбежала в ужасе, но что-то будто удерживало ее на месте, заставляя смотреть этот отвратительный и пугающий спектакль. Ее обоняния коснулся запах серы и паленой шерсти. По полу пещеры заклубился черный дым, отбрасывая на стены чудовищные тени. Дама в центре, упав на колени и потрясая в воздухе «книгой», билась то ли в экстазе, то ли в припадке безумия.
        - Да прольется кровь грешницы! - возопила она.
        - Грешницы, грешницы! - подхватила толпа. - Кровь грешницы!
        - Возьми, Владыка, от слуг твоих в дар ее сердце!
        - От слуг! В дар сердце! - вторила толпа, совокупляясь уже с сошедшими со стен тенями. Элизабет похолодела, поняв, что срединный алтарь предназначался для ритуального убийства. Она попятилась, не желая стать свидетельницей кровопролития. И вдруг уперлась во что-то. Девушка оглянулась и сдавленно вскрикнула, увидев за спиной мужчину с факелом в руке.
        - Ты здесь, - произнес он так, словно не удивился, обнаружив Элизабет. Мужчина был одет, но лицо его закрывала черная маска, в прорезях которой блестели изумрудной зеленью знакомые глаза.
        Алина проснулась и в первый момент не сразу поняла, где очутилась. Комнату, погруженную в полумрак, наполняли тени, на стенах плясали отблески света, но это была не сырая холодная пещера. Ушло еще несколько мгновений на то, чтобы осознать, что она вовсе не Элизабет Гарсия, находится в комнате смотрителя на маяке, и жизни ее ничто не угрожает. Она всего лишь задремала в кресле, когда читала одолженную Захаром книгу. Вот этот томик лежит у нее на коленях, раскрытый на начальных страницах. Только Алина уже не помнила, на чем она остановилась. Сон сразил ее так внезапно, был таким глубоким и наполненным столь яркими видениями, что напрочь вытеснил сюжет английского детектива. Алина отложила книгу, встала и подошла к окну. Казалось, что его завесили черным покрывалом с нашитыми на него серебряными монетами. Темное море сливалось с таким же темным небом, создавая эффект единого полотна. Только звезды да надкусанный диск луны нарушали эту абсолютную черноту. И еще расплывались вдали золотыми полосами огни дрейфующих кораблей. Девушка на мгновение представила, что находится не в башне маяка, а несется в
космическом корабле к неизвестным галактикам. Ей стало одновременно и радостно, и жутко от чувства абсолютного одиночества и затерянности в безграничном пространстве. Подобное ощущение она пережила несколько мгновений назад, когда во сне, будучи Элизабет, скакала на резвом скакуне сквозь ночь в кровавом свете красной луны.
        Алина оглянулась на звук приоткрывшейся двери, решив, что это вернулся Герман. Но в комнату вошел Захар. Пожилой мужчина улыбнулся ей так ласково, что, казалось, улыбка отразилась не только в его выцветших глазах, но и в каждой морщинке загорелого лица. С Захаром Алина нашла общий язык, хоть в первые моменты и робела в его обществе. Но смотритель вопреки суровому виду и прокуренному голосу, оказался внимательным, радушным и заботливым. Он развлекал Алину рассказами о буднях на маяке, припоминал истории из своего прошлого, когда он был помощником капитана и ходил в море на торговом судне. Показывал ей маяк и рассказывал о его устройстве. В настоящее время уже не было необходимости в постоянном присутствии смотрителя в маячной комнате, как в те времена, когда лампы зажигали вручную. Всем управляла и за всем следила автоматическая система в одном из технических зданий у основания башни. Но для Захара маяк уже давно стал не просто работой, но и родным домом. В одной из крошечных комнат на цокольном этаже, которые когда-то являлись кладовыми для имущества, оборудования и запасов масла для ламп,
находились кровать, кресло и журнальный столик. В другой, которая служила кухней, имелись пара стульев, небольшой шкаф для продуктовых запасов, стол, а на нем - электрическая плитка. От цокольного этажа в полой башне спиралью закручивалась крутая лестница, которая упиралась в пол маячной комнаты. Обстановка внутри той показалась Алине спартанской: стол, оборудование, похожее на счетчики, неудобный стул и пара схем на стене. Смотритель рассказал девушке, что старые инструкции строго предписывали не иметь никаких удобств в маячной комнате: ни дивана, ни кресла, дабы не было искушения прикорнуть во время вахты. Захар сводил гостью и в фонарный отсек, куда они поднялись из маячной комнаты по вертикальному трапу и выбрались через люк. Алина обошла кругом стеклянный цилиндр, внутри которого помещался осветительный аппарат, в это время суток еще не зажженный, полюбовалась с высоты безграничным морем и искренне поблагодарила Захара за экскурсию.
        Она помогла пожилому мужчине приготовить обед: почистила свежую рыбу и картошку. Обед был скромным, но одновременно очень вкусным: отваренная картошка, политая душистым маслом, и обжаренная с двух сторон рыба. Последнюю Захар приобрел этим утром у возвращавшихся с уловом рыбаков. На сладкое был ароматный крепкий чай, зефир и баранки с маком.
        Когда стало темнеть, Алина ушла в отведенную ей комнату, а Захар вновь поднялся в маячную - нести вахту. Алина, хоть Захар и не заговорил об этом, поняла, что эти ночные вахты нужны не столько маяку, чье действие давно подчинено автоматике, а самому смотрителю, чтобы чувствовать себя нужным и не одиноким.
        - Заскучала? - спросил Захар, войдя в комнату.
        - Нет. Уснула, - засмеялась Алина.
        - Такая книжка скучная оказалась? - пошутил смотритель, и когда девушка мотнула головой, произнес: - Скоро ужинать будем. Герман позвонил и сказал, что уже близко.
        - Помочь вам с ужином?
        - Не стоит. Герман везет все готовое, купил по дороге. Это он, конечно, зря. Что уж, я бы вас не накормил? - проворчал Захар. - Суп рыбный у меня получается такой, что ни в одном ресторане не найдешь. Но разве его переспоришь - мальчишку!
        - Вы давно с ним знакомы?
        - Да уж больше десяти лет. Студентом еще приезжал. А сейчас вон какой стал важной птицей. Но хорошо, не забывает меня, старика. Звонит даже чаще, чем родной сын.
        - У вас есть сын? - полюбопытствовала Алина.
        - Есть. В море ходит, - с гордостью ответил смотритель. - Своя семья у него уже. Жена и дочка. Когда возвращается домой из плавания, приезжает на маяк и внучку мне привозит. Егоза еще та! Деда да деда. А вот с женой бывшей я почти не вижусь. Как разошлись двадцать лет назад, так и все. Ну да ладно.
        Захар пожевал губами, глядя в звездно-черное окно, а затем нарочито весело произнес:
        - Ну что, пройдусь перед ужином, проверю, все ли в порядке. Ты читай пока. Я тебя позову.
        - Вы не могли бы дать мне ручку и листок бумаги? - попросила Алина, понимая, что сейчас сюжет книги ее нисколько не увлечет.
        - Письмо писать? - улыбнулся Захар.
        - Нет. Веду дневник, записываю впечатления. А день сегодня оказался насыщенным.
        Старик вышел и вскоре вернулся с кипой бумаги и двумя ручками. Алина поблагодарила и, когда Захар вышел, принялась торопливо записывать свой сон. Как жаль, что тетрадь осталась в доме! Первым делом девушка зарисовала знак, который увидела, затем постаралась передать в деталях гербы. И уж потом записала сам сон, не забывая подробно описывать детали одежды и обстановки.
        За этим занятием и застал ее Герман.
        - Роман пишешь? - усмехнулся он, кивая на исписанные листы, которые Алина при его появлении сдвинула в сторону.
        - Почти, - не стала увиливать она. - Исторический. По мотивам снов.
        - Вот как! Интересно. - Мужчина бросил мельком взгляд на ее записи, а затем, спросив позволения, взял один листок в руки.
        - Что это? - нахмурился он, рассматривая нарисованные ею символ и гербы.
        - Приснилось. Когда я задремала.
        - Забавно. Звезда с вогнутым внутрь верхним лучом. Расскажешь, что за сон такой видела?
        - Это просто сон, он не имеет никакого значения, - заартачилась Алина, но Герман недоверчиво качнул головой и усмехнулся:
        - После того как я убедился в твоих сверхспособностях, уже готов поверить и в твои вещие сны.
        - Этот знак мне всего лишь приснился под впечатлением твоего рассказа.
        - Может быть. Но про то, что верхний луч загнут - я тебе не говорил.
        - А так было на самом деле? В том знаке, который отыскала Вика?
        - Да, - ответил после некоторой заминки Герман. - Только тот символ отыскала не она, а я.
        - Ты про это умолчал.
        - Не было времени посвящать тебя во все подробности, - пожал он плечами. - Пошли ужинать, потом поговорим. Я тебе, кстати, купил все, что ты просила. И еще кое-что для твоего удобства.
        - Спасибо, - поблагодарила Алина. Для ее удобства лучше бы, конечно, вернуться к себе домой.
        - Если тебе что-то еще надо, скажи, - предложил Герман. Она задержала на нем взгляд. Выглядел он не лучшим образом, хоть теперь на нем и были чистые джинсы и джемпер. Но неестественная бледность, усталый вид и неуклюжесть в движениях красноречиво указывали на то, что чувствует мужчина себя плохо.
        - Ты был у врача? - обеспокоенно спросила Алина.
        - Был.
        - И?
        - Сотрясение, пара ушибов и сломанное ребро. Ты оказалась права, - невесело усмехнулся Герман. - Но, главное, жить буду. Пошли ужинать. Есть не хочется, но надо.
        Идя следом, Алина отметила, что его хромота стала еще явней. Мужчина не жаловался, но каждый шаг давался ему с трудом.
        - Герман, - окликнула Алина его уже в дверях. И, когда он оглянулся, быстро, боясь передумать, попросила: - Купи мне деревянные заготовки матрешек. Их на рынках продают среди материалов для рукоделий. И еще краски. Для росписи по дереву.
        Он задержал на ней взгляд. В тусклом свете его глаза казались темными и непрозрачными, но Алина уже знала, что на солнце они светлеют до изумрудного оттенка и становятся такими же яркими, как у мужчины из ее сна. Она ожидала, что Герман удивится и задаст ей вопросы. Или усмехнется, по своему обыкновению. Или отпустит какую-нибудь колкую реплику. Но он вдруг просто улыбнулся и ответил:
        - Хорошо.
        10
        Ужин прошел почти в полной тишине. Захар только спросил, решил ли Герман свои проблемы, и он ответил коротко, без подробностей. Оказавшись на маяке, будто в крепости, Герман наконец-то расслабился и только сейчас осознал, насколько устал. Даже подносить ко рту вилку было тяжело. Жевал он без аппетита, заставляя себя проглатывать салат и жаркое, и только лишь потому, что за весь день перекусил бутербродом, а силы откуда-то черпать надо. Зато девчонка наворачивала еду за обе щеки. Герман, наблюдая за ней украдкой, не сдержал легкой улыбки. Ему нравилось, когда женщина ест с аппетитом, а не флегматично пережевывает одинокий салатный листок. У Алины, несмотря на ее обманчиво хрупкую комплекцию, был здоровый и заразительный аппетит, который она, похоже, не теряла ни при каких обстоятельствах.
        - Что? - заметила она его взгляд, но не смутилась, напротив, поддела на вилку кусочек мяса и обмакнула его в подливу.
        - Говорил же тебе, чтоб не зарекалась. Видишь, и ужинать со мной пришлось.
        - Ну, я предупредила, что прожорливая, - пожала Алина плечами. Герман только усмехнулся. Иногда она раздражала его до крайности, иногда, как сейчас, вызывала неуместное умиление. А после того как внезапно обнаружила талант если не лечить, то снимать боль, начала интриговать. Ее внезапная просьба купить ей матрешек обескуражила. Но, кто знает, может, она так расслабляется в стрессе.
        - Ешь, Алина, ешь! Когда девушка хорошо ест - это счастье. Мода на диеты - нездоровая. Не одобряю я их, - вмешался Захар, который тоже, как и Герман, уважал аппетит у женщин. - А вот ты, дружочек, что-то совсем не ешь.
        - Не хочется, Захар.
        - Тебе силы нужны для поправки. Что в первую очередь для выздоровления нужно? Хорошая еда и здоровый сон. Вот после ужина и отправляйся спать.
        - Я к себе поеду, Захар.
        - А вот это брось! - возмутился смотритель. - Сегодня ты никуда не поедешь! На ногах еле держишься. Еще не хватало, чтобы за рулем уснул и в аварию попал. Приключений тебе мало? Я тебе запрещаю, слышишь, мальчишка?
        - Места у тебя мало, - вяло возразил Герман. Одна только мысль о том, что нужно преодолеть долгий спуск, чтобы попасть к машине, вызывала болевой спазм. Но стеснять Захара не хотелось.
        - Найдется. Остаешься, и все тут, - отрезал смотритель таким тоном, что возражать Герман больше не посмел.
        И хоть от усталости подкашивались ноги и слипались глаза, он прошел в комнату Захара, в которой на эту ночь разместилась Алина, и вновь спросил девушку о ее видениях. Она с удивительной точностью воспроизвела знак, который в реале не видела. Впрочем, в последнее время Герману пришлось столкнуться со множеством странностей. Поневоле перестанешь изумляться.
        Заметно было, что Алина колеблется, словно взвешивая, что ему можно рассказать, а что лучше скрыть. Рассказывать кому-то свои сны - все равно что делиться интимными секретами. Герман ее не торопил. Пусть сама решит. Отправит его спать - он послушает и уйдет. Но Алина в итоге рассказала ему целую историю про некую Элизабет Гарсия.
        - И вот это все тебе приснилось? - удивился Герман, сны которого обычно были обрывочными, несвязанными и к моменту пробуждения полностью выветривались из памяти, оставляя лишь смутные ощущения - приятные или не очень, в зависимости от характера образов.
        - Да, приснилось, - ощетинилась девушка, различив в его тоне недоверие. Похоже, уже жалеет о своей откровенности. И листочек смяла и в карман сунула, будто боялась, что Герман прочитает что-то еще.
        - Да погоди ты сердиться! Просто я с таким не встречался, чтобы сны не только сюжетными были, но еще и с продолжением. Словно сериал.
        - Я тоже не встречалась, - смягчилась Алина. - Но вот, однако же…
        - Говоришь, они тебе тут стали сниться?
        - Не только сниться. Я дважды, если не трижды, отключалась, будто внезапно засыпала, и видела эту историю. Один раз - на улице.
        Она покраснела, словно чего-то застыдилась. Может, отключилась, как сказала, на улице и попала в смешную ситуацию?
        - Но сама эта девушка мне снилась с детства. Только тогда она была, как и я, еще девочкой. Она словно взрослела вместе со мной.
        - Ты и правда уникальный человек, Алина, - искренне восхитился Герман. - Мало того что умеешь лечить, так еще…
        - У меня прабабка тоже умела. Она же, говорили, и сны разгадывала.
        - А ты не пробовала узнать больше об этой девушке, как ее, Элизабет?
        - Элизабет, но ее настоящее имя - Исабель.
        - Мне кажется, неспроста она тебе так навязчиво видится.
        - Пока не пробовала искать, но собиралась. Потому и записала все. Только тетрадь в доме осталась. Мне Интернет нужен. Утром хотела пойти в кафе или другое заведение с wi-fi, но планы изменились.
        - Я же купил тебе телефон! Тариф с Интернетом. Можем посмотреть вместе.
        - Тебе отдыхать нужно, - вздохнула Алина, словно давая ему вежливо понять, что он и так уже перешел все личные границы.
        - Хорошо, - не стал Герман спорить. - Оставлю тебя. Если понадоблюсь, буду на кухне. Захар туда раскладушку поставил.
        Он ушел к себе, но сон, несмотря на усталость, не шел. И дело вовсе не в том, что на продавленной раскладушке неудобно было лежать, болела грудь и привычно ныла нога. После такого бесконечного и изматывающего дня, после прошлой бессонной ночи, проведенной в яме, он бы, казалось, уснул и на голых камнях. Если бы голову не наполняли камни-мысли.
        Сейчас, слушая рев ветра и шум разбивающихся о камни волн, Герман думал о том, что все это время потратил впустую, потому что неверно выбрал стратегию. Он ждал. Ждал, что что-то произойдет. Что Вика объявится сама. Или что ее найдут. Он искал, но пассивно: наблюдал, ездил в те места, где бывала она (квартира, дольмены, здание администрации), присматривался к жителям Гористого, но тоже на расстоянии. Звонил в полицию, интересуясь, как продвигаются поиски. А нужно было действовать с другого края, с изнанки. Думать, копать, искать причины. Вика многое от него скрыла. К примеру, так и не сказала, что именно собиралась тут искать. Вряд ли она приехала сюда и затеяла такую бучу ради одного ритуального ножа или чаши. Может, промолчала потому, что он не прошел «испытание»? Только сейчас Герману стало ясно, что Вика, приглашая его с собой, не надеялась на возобновление между ними отношений, а проверяла, можно ли ему рассказать больше. Почему он не заострил внимания на том, что ей кто-то за что-то посулил большие деньги? Потом Герман, конечно, обзванивал ее знакомых археологов и всех причастных к раскопкам.
Но ни один из друзей Вики не знал, за чем конкретно она поехала. Один общий знакомый, правда, сказал, что Вика разыскивала через него некоего профессора. Но, как назло, профессор тот уехал в долгую поездку за границу, и до настоящего момента с ним так и не удалось связаться. Все это не успокаивало Германа, а лишь убеждало его в том, что Вика собиралась отыскать некий очень ценный предмет, но так, чтобы об этом знало как можно меньше людей. И продать его.
        Герман почти был уверен в том, что исчезновение Вики как-то связано с населением Гористого. И хоть из полицейских сводок следовало, что никто из жителей не видел ее с тех пор, как начались раскопки, Герман в этом сомневался. Опрашивал жителей молоденький полицейский. После, когда Герман разговаривал с парнем, тот признался ему, что детали своего визита в поселок отчего-то помнит смутно. Но в том, что жители не видели Вику накануне ее исчезновения, не сомневался. А вот Герман сомневался.
        Чтобы отыскать Вику, нужно понять, что случилось с жителями Гористого. Не с теми, кто погиб, а с теми, кто остался. Неправильно он тратил время! Вот что значит - верить только в то, чему можно дать логичное объяснение. Даже то, что он увидел истинное лицо старика Кириллова в зеркале, не особо его переубедило. Что уж возмущаться тем, что Алина ему не поверила.
        Как ни странно, но именно Алина с ее даром, который Герман при всем своем скептицизме не мог отрицать, так как убедился на собственной шкуре в его действенности, помогла ему увидеть то, на что он закрывал глаза. Забавно, но в чем-то «пророчество» Вики сбылось: появилась Алина, и все действительно пришло в движение. Может, ее функция в этой запутанной истории сводится к роли «маяка», указывающего верное направление? И все же она удивила его своими снами. Он ей точно не рассказывал о том, что он недавно отыскал в Интернете рисунок звезды с вогнутым лучом, который встречался в местах поклонения темным силам. Какова вероятность того, что приснившаяся Алине история могла случиться когда-то на самом деле? Может, сны - это просто завуалированные ответы? Ведь именно рассказ Алины и натолкнул его на мысль о некоем ценном предмете, который могла искать Вика. Что это могло бы быть, так похожее на книгу?
        Герман сел на раскладушке, зажег свет и положил рядом с собой кипу купленных по дороге газет. Сны снами, но неплохо бы проверить слова инспектора дорожной полиции. Связаны ли раскопки с тем, что случилось с жителями Гористого и всякими несчастными случаями в округе? Или он просто пытается подвести все под один знаменатель?
        Шуршание страниц странно успокаивало, хоть информация отнюдь не выглядела мирной. Герман внимательно проглядел сводки происшествий и убедился в правоте полицейского: за последние время здесь случилось немало неприятных и даже трагичных происшествий. То мост обвалился. То оползень сошел на шоссе. То автобус перевернулся. То вспыхивали пожары. То случаи массового отравления, то эпидемия загадочного вируса. И это не считая различных бытовых инцидентов, ДТП и несчастных случаев на производствах. И все это за короткий период.
        Герман включил планшет и поискал сводки местных новостей двухгодичной давности. И, конечно, такую трагедию, как загадочная гибель жителей целого поселка, не могли не упомянуть. Что там случилось - до сих пор никто не знал. Но в качестве одной из главных версий гибели жителей Гористого рассматривалось отравление газом. Герман поискал похожие новости, но ничего другого, чтобы могло дополнить уже прочитанное, не нашел.
        Мужчина решил спросить газеты у Захара, зная, что тот любит их читать. Возможно, у него сохранились старые.
        Подъем в маячную комнату, где смотритель нес ночную вахту, на этот раз Герману, взволнованному открытиями, показался не таким уж трудным. Он просто не считал, как обычно, ступени (сто сорок шесть), ожидая, когда они закончатся. И даже не передыхал на площадках. Пожалуй, этот подъем за все время его посещений маяка оказался рекордным по времени. Только вот Захара в комнате не оказалось. Может, что-то случилось с фонарем? Герман, не колеблясь, поднялся по трапу и зажмурился от ярко ударившего ему в глаза света. Смотреть на фонарь не было возможности. Ослепленный, Герман ухватился одной рукой за перила, а другой прикрыл глаза на манер козырька.
        - Захар?! - позвал он, пытаясь перекричать шум ветра и рев моря. Опять разыгрывалась буря. Если бы глаза так не слепил свет, можно было бы увидеть, как внизу разбиваются о скалистый берег пенистые волны, разлетаются снежной пургой брызги, отдельные из которых, может, долетают до подножия маяка.
        - Захар?!
        Того не было и тут. Куда же Захар ушел? Обычно он бдит до утра, хоть с работой смотрителя теперь и справляется автоматика. Но старик любит сидеть ночи напролет, глядя на ночное море и думая свои, только ему известные думы. Уходит, когда свет маяка гаснет в рассветной заре, и несколько часов отдыхает.
        Герман услышал шорох за спиной и оглянулся, ожидая увидеть Захара. Но вместо смотрителя в фонарную поднялся юнец лет двадцати с изъеденным язвами лицом.
        - А ты кто? - в первый момент Герман лишь удивился. Но тут юнец поднял на него глаза - мутные, словно в них клубился густой туман, и осклабил в неприятной усмешке обкусанные губы. Ветер подхватил гнилостный запах и швырнул его в лицо Герману. Юнец протянул к нему руку - высохшую и почерневшую, как ветка сгнившего дерева, и мужчина невольно отпрянул:
        - Ах ты ж тварь!
        Без всякого сожаления он сгреб существо и с силой толкнул его в люк. Раздался грохот скатывающегося по лестнице тела, но на бетонный пол оно свалилось с глухим стуком, словно мешок с мукой. Настолько быстро, насколько мог, Герман спустился в маячную комнату. Когда подошвы его ботинок коснулись пола, рядом с лестницей зашевелилась сброшенная им тварь. Неуклюже, будто управляя не своим телом, юнец подтянул к груди ноги, взмахнул руками, желая найти в воздухе опору, а затем завозил ладонями по бетону, пытаясь сесть. Герман не стал дожидаться, когда существо окончательно придет в себя, и бросился к ведущему вниз серпантину. На первой же площадке он нос к носу столкнулся с худой женщиной. Та, увидев его, заулыбалась и раскинула руки, будто для объятия, загораживая ему узкий проход. И если с юнцом сомнений не возникло, то, увидев перед собой не просто представительницу слабого пола, а еще и настоящую владелицу дома, именно с ней на протяжении многих лет имели дело они с Викой, Герман на мгновение забыл, что она - одна из них. И за это промедление тут же поплатился. Женщина с кошачьим шипением бросилась
на него и, вцепившись ногтями ему в лицо, едва не разворотила щеку от виска до подбородка. Герман обхватил худое, словно высохшее тело, и попытался оторвать его от себя. Но не тут-то и было. Женщина уже успела схватить его за шею и с неприсущей ее тощим рукам силой сжать ему горло. От нее смердило, как от тухлого мяса. Чувствуя, что задыхается, Герман сделал рывок и перегнулся через перила так, что женщина повисла над пустотой. В первое мгновение она лишь крепче сжала его за шею. У Германа потемнело в глазах. Но неожиданно хватка ослабла. Мужчина воспользовался моментом и расцепил руки твари, а затем с силой толкнул ее. Женщина упала с коротким криком, но после удара о нижнюю площадку, который наверняка стоил бы нормальному человеку жизни, встала на четвереньки. Из плеча у нее торчал обломок кости, из разбитого виска сочилась кровь, окрашивая выбеленные волосы в темно-красный цвет. Но, похоже, боли женщина не чувствовала. Задрав вверх лицо, она, глядя на Германа снизу вверх, плотоядно облизала губы. Его замутило. Натыкаясь на стены, глухо кашляя и растирая горло, он, рискуя оступиться, побежал по
лестнице вниз. Женщина тем временем уже поднялась и зашипела, как попавшая на раскаленную сковороду вода. Пробегая мимо нее, Герман с силой толкнул тварь, впечатав ее в перила. В нос ему вновь ударила вонь. Женщина протянула костлявую руку, но на этот раз растопыренные пальцы лишь мазнули в воздухе. А затем она вдруг потеряла к нему интерес и, вскарабкавшись на перила, поползла по ним наверх. Платье задралось, обнажив худосочный зад, но это ее не волновало.
        - Мерзость какая, - выругался Герман, перепрыгивая через ступени и боясь не того, что больная нога неожиданно подогнется, а того, что твари добрались до Алины. Где Захар? Услышал шум и спустился? Что с ним сделали эти двое? И двое ли их?
        Увидев закрытую дверь в комнату к Алине и, не услышав за нею тревожного шума, Герман с облегчением выдохнул. Не церемонясь, он ворвался в помещение. В свете звезд, с любопытством заглядывающих в узкое окно, он увидел, что Алина спит, уютно свернувшись калачиком и по-детски спрятав обе ладони под щекой. Будить ее было жаль, но ничего другого не оставалось.
        - Алина, просыпайся! Немедленно! - выкрикнул он и метнулся к себе за курткой, во внутреннем кармане которой лежали ключи от машины. Девушка, надо отдать ей должное, за это время не просто проснулась, но и успела обуться. Будто в армии служила и сборы за считаные секунды ей были не в новинку.
        - За нами пришли! - выкрикнул Герман, хватая девушку за руку и таща за собой к выходу.
        Больше, чем за скорые сборы, он был благодарен ей за то, что она не стала задавать вопросов. Молодец! Познает школу выживания на ходу. Если бы еще и куртку сообразила накинуть, то и вовсе получила бы «отлично».
        Выйти они не успели. Герман был готов к тому, что «этих» окажется гораздо больше, но не ожидал, что сюда их притащится добрая дюжина.
        - А, что б вам! - выругался он, едва не столкнувшись в дверях с тощим мужиком. И, крепко держа Алину за запястье, побежал с ней обратно, на ходу соображая, как можно выбраться из башни маяка. Сражаться одному против дюжины «ходячих мертвяков», которым ничто, похоже, не помеха, он не собирался: силы свои Герман оценивал адекватно. Взбираться наверх к лампе и забаррикадироваться там - этот вариант показался не самым худшим, но вот насколько он выполним? Чем баррикадироваться? Да и наверху их поджидают двое. Прыгать через окно в море - это только в кино выходит красиво и не травматично. В жизни же они с Алиной некрасиво размажутся о скалы. Похоже, все-таки единственный приемлемый вариант - бежать к фонарю, держать до последнего оборону и в итоге принять неравный бой.
        - Герман, на кухню! - вдруг прокричала, задыхаясь от бега, Алина. Сверху по лестнице уже раздавались им навстречу шаги. Снизу от двери - тоже.
        Он, как и она, не стал задавать неуместных вопросов, а просто послушался. Они в одной лодке, грести им вместе - в море, на скалы ли, на жизнь или на погибель.
        Алина первой ворвалась в крошечное помещение и бросилась сразу к шкафу.
        - Помоги!
        Без лишних слов мужчина помог ей сдвинуть с места дряхлый шкаф, оказавшийся неожиданно тяжелым, и забаррикадировать им дверь, в которую уже раздавались сильные удары.
        - Сюда, - бросилась Алина к тому месту, где до этого находился шкаф. Герман успел разглядеть, что внизу небольшой участок стены был не кирпичным, а фанерным.
        - Здесь подвальное окно. Захар днем сказал. Вход в подпол - из другого отсека, но он заставлен. Из подвала есть выход.
        - Понял, - кивнул Герман и с силой ударил здоровой ногой в фанерную заплатку. Старое дерево треснуло от первого же удара, явив за собой темную дыру. Герман уже руками расширил ее и первым сунулся в лаз.
        - Там может быть высоко! - забеспокоилась Алина.
        - Высоко - с фонарного отсека в море прыгать, - отрезал он. Девчонка боится высоты, это он не забыл. Удивительно, но не вовремя возникшее воспоминание о ее воплях на Чертовом мосту вызвало у него мимолетную улыбку. Но следом в дверь раздался новый удар, и Герман, не раздумывая, прыгнул.
        Ему повезло: высота была не критичной, под ногами оказался не битый кирпич или стекла, а какой-то мягкий мусор - старые прогнившие веревки или высохшие водоросли. Но все же удар о пол отозвался такой острой болью в груди, что мужчина не сдержал приглушенного стона.
        - С тобой все в порядке? - раздался сверху испуганный голос девушки.
        - Да. Прыгай! Я тебя ловлю!
        Алина колебалась, теряя драгоценные секунды.
        - Прыгай! Немедленно! - рявкнул Герман. И она, коротко вскрикнув, прыгнула.
        Нога все же подвела - подогнулась в тот момент, когда он поймал девушку. Герман не удержал равновесия и упал, успев, однако, сгруппироваться так, чтобы не треснуться затылком о пол. Алина повалилась на него сверху. Ее пушистые, пахнущие жасмином волосы, накрыли его лицо.
        - Прости, - смущенно пискнула она и тут же вскочила на ноги.
        - Давай, вперед! - буркнул Герман, поднимаясь следом. - Эти нас не оставят.
        Он шел впереди в полной темноте, к которой глаза никак не желали привыкать. Одну руку Герман выставил вперед, чтобы не наткнуться на неожиданное препятствие. Другой крепко сжимал ладонь девушки. Ему хотелось бы идти быстрее, но из опасений провалиться в невидимую во тьме яму или споткнуться о препятствие приходилось пробираться непростительно медленно. То и дело ему казалось, что за ними уже идут. Герман замирал, прислушиваясь. Но, оказывалось, что за шум погони он принимал шорох их собственных шагов. Герман жалел об оставленном на маяке телефоне, который сейчас мог бы послужить им фонариком. Но радовался тому, что не вынул из кармана куртки ключи от машины и кредитку. Куртку он надел на Алину, потому что девушка так и выскочила в пижаме, которую он же ей и купил. Но наказал беречь ключи. Похоже, она вняла его словам с послушанием отличницы, потому что то и дело раздавалось тихое позвякивание. Алина проверяла, не выронила ли из кармана связку. Путь оказался длинным и извилистым. Был ли он прорублен сквозь скалу, шла ли его часть под морем - Герман не знал. Он вообще не знал об этом тайном пути,
который Захар показал Алине, но о котором не рассказывал раньше ему. Со слов девушки, смотритель утром провел ей экскурсию по маяку и показал этот ход, сопроводив все коротким рассказом о том, что через него когда-то переправляли контрабанду, а в военные годы - продовольствие. Только кого снабжали тем продовольствием - жители ли моряков или наоборот, - Алина так и не смогла толком объяснить. Из чего Герман сделал вывод, что Захар историю ей рассказал тоже путано. Вероятно, старик чувствовал, что на маяк могут прийти. Тревога за смотрителя и чувство вины за то, что он даже не попытался его найти, давили на сердце тяжелым камнем. Захар бы, конечно, наказал ему в первую очередь спасать молодую девушку, что Герман и сделал. Но легче от этого все равно не становилось.
        - Ой! - вдруг вскрикнула Алина и сильно дернула его за руку. А затем неожиданно прижалась к нему инстинктивно. Герман даже через накинутую на девушку куртку и свой свитер смог почувствовать, как часто колотится ее сердце.
        - Кажется, я на крысу наступила! - голос Алины звенел от ужаса.
        Герман рассердился: нашла, чего пугаться! Их могли бы растерзать «крысы» куда опасней.
        - Пусть покоится с миром, - меланхолично отозвался он.
        - Нет, я ее не раздавила! Она убежала.
        - Тогда пусть идет себе с миром.
        - Герман! Я серьезно!
        - И я тоже, - отрезал он.
        - Я боюсь крыс!
        - Не думаю, что она бросилась нам вдогонку.
        - Но их тут может быть куча!
        - Алина, - теряя терпение, произнес Герман. - Либо мы идем дальше, либо ты, раз тебя пугают крысы, возвращаешься на маяк. Одна. Я с твоими фобиями возиться не собираюсь.
        - Ты так и не сказал, кто за нами пришел и почему, - буркнула она после некоторой паузы, в которую, видимо, переваривала его угрозу. - Выдернул меня из постели и куда-то потащил!
        - Прости, надо было усадить тебя за стол, заварить чай, достать бубликов и неторопливо рассказать, что за нами пришли нехорошие люди и хотят нас убить. А они бы пока подождали за дверью.
        - Это не может быть правдой!
        - Етить твою налево! Это хобби у меня такое! Лежать в ямах, бегать по горам на рассвете и лазать по подземельям среди крыс ночью! Живу потому, что скучно! Жизнь аудитора пресна и лишена изюминки.
        - Герман…
        - Что, Алина?! Выдумываю я сказки и пр…
        - Герман, там вода!
        - Где?!
        - Впереди, - тихо произнесла Алина. Он наконец-то прислушался. Впереди и правда шумело так, словно за следующим поворотом их поджидал небольшой водопад. Герман коснулся стены и ощутил под ладонью стекающую по осклизлому камню влагу. Вот тебе и ответ на вопрос, проходит ли туннель под морем.
        - Плавать умеешь? - быстро спросил он.
        - Умею. Немного.
        - Снимай куртку. Она тебе только будет мешать.
        Только бы туннель не оказался полностью заполнен водой. Только бы оставалось место для воздуха. Только бы…
        Алина протянула ему куртку - на этот раз без слов. Видимо, понимала всю серьезность ситуации. Герман стянул с себя свитер, проверил, задернута ли на кармане, в котором хранились ключи, «молния» (впрочем, до ключей ли уж тут?), свернул куртку и завязал ее в свитер, как в мешок.
        - Держись за мой пояс, - скомандовал он.
        Алина послушно вцепилась ему сзади в ремень. Он поднял над головой узел как можно выше, выставил вперед вторую руку и двинулся маленькими шагами. Шум воды с каждым шагом становился все сильнее, а проход - сужался. В какой-то момент потолок оказался так низко, что Герман неосторожно чиркнул по нему затылком. К счастью, не больно, но отрезвляюще.
        - Пригнись, - скомандовал он Алине, хоть она и была достаточно ниже его ростом. Вода под ногами блестела черным мазутом, ступать на осклизлые камни становилось все опасней. Герман перед каждым шагом внимательно ощупывал ногой дно, боясь неожиданного обрыва. Уровень воды уже доходил ему до щиколоток. От холода ногу сводило так, что каждый шаг казался Герману последним. Вода прибывала стремительно. Несколько шагов, и вот они уже бредут почти по бедра в воде. А света в конце этого бесконечного туннеля все нет. Наоборот, проход сузился настолько, что идти, согнутым в три погибели, приходилось уже не только ему, но и невысокой Алине.
        - Потерпи, еще немного, - сказал Герман, ободряя неизвестно кого - ее или себя. Она тихо вздохнула, но, слава богу, не причитала, не визжала и не жаловалась. А пол под ногами резко стал уходить вниз, тогда как уровень воды, наоборот, поднимался. Вот, похоже, они и дошли до того места, где пройти станет невозможно.
        - Здесь только плыть, Алина.
        Она не ответила, без слов понимая ситуацию.
        Плохо стало не тогда, когда от ледяной воды судорогой сводило конечности, а когда Герман понял, что вода заполнила собой весь туннель, практически не оставив просвета. Как далеко еще выход? Знал ли Захар о том, что туннель затоплен? Вряд ли, иначе бы не послал их на верную, казалось бы, гибель. А может, знал, как и то, что затопленный участок может оказаться коротким?
        - Набери воздуху и ныряй. Только так, Алина. Держись за мою ногу или штанину. Но не теряйся. Только не теряйся! Если не хватает воздуха, всплывай и дыши у потолка. Там еще остается маленькая прослойка.
        Она шумно вдохнула и нырнула раньше его. Герман выпростал одну руку, стараясь держать узел с курткой под самым потолком, не особо уже надеясь на то, что ему удастся сохранить сухим содержимое ее кармана. Впрочем, плевать на куртку, на ключи. Главное, выбраться бы им из этой передряги. Живыми.
        Те несколько секунд, что они плыли под водой, показались ему вечностью. Дважды обоим потребовалось выныривать, чтобы набрать воздуха. Один раз это удалось, хоть воздушная прослойка и оставалась небольшой. А во второй раз уже нет. Герман уткнулся затылком в потолок и, поняв, что вода заполнила весь туннель, отчаянно заработал уже обеими руками, пробираясь вперед. Алина держала его за ногу. Но в какой-то момент Герман почувствовал, что ее хватка слабеет. Вот черт! Не хватало еще потерять ее тут! И самому потеряться. Он развернулся, успел ухватить Алину за руку и подтянуть девушку к себе. Судя по тому, что она безвольно подчинилась, дело было совсем плохо.
        Грудь распирало, но боль странным образом отрезвляла. Может, если бы не она, он бы уже давно обессилел, потерял сознание и утонул. Именно боль и держала его на плаву. Но и его силы истощились. Собрав их остатки, Герман сделал рывок, понимая, что он - последний. И неожиданно вынырнул на поверхность. Над головой больше не было давящего потолка, и стен тоже не оказалось. Напротив, вверху расстилалось небо, а вместо стен туннеля над ними нависали скалы. Счастье, что оборвался туннель не в открытом море, где бушевали волны, а в маленькой спокойной бухте.
        Герман не помнил, как выбрался на камни, как вытащил Алину. Все потом вспоминалось ему обрывочно: как он переворачивал девушку, оказывал какую-то помощь, действуя скорее на инстинктах, как матерился сквозь зубы, а может, молился богу или сулил дьяволу душу. И как восклицал от радости, когда у Алины из горла фонтаном хлынула вода, когда она закашлялась, а потом наконец-то очнулась. Он не помнил, как стаскивал с нее промокшую насквозь одежду и закутывал девушку в свою непромокаемую куртку, выдержавшую купание в море, но зато запомнил, как целовал - жадно, горячо, кусая ей губы. И как она отвечала ему не менее страстно, как тихо стонала и вжималась в него своим замерзшим телом, словно получить от него тепло казалось для нее жизненно необходимым. Он первый остановился, опомнился, что они окажутся в безопасности лишь в его машине, подальше от маяка. К счастью, подземный проход, хоть и петлял, но в итоге вывел их к месту недалеко от утеса, на котором высился маяк. И, стало быть, близко от машины. Похоже, в ту ночь они обставили самого дьявола на добрых несколько шагов, потому что ключи не только не
потерялись, но и не вымокли. Герману удалось открыть машину и завести ее. Усадив девушку рядом с собой, он первым делом включил печку и только после этого тронулся с места.
        - Маяк, - заметила Алина слабым голосом. Герман оглянулся и увидел, что тот погас. Мелкая шушера немелко набедокурила. Добраться бы до ближайшего телефона и сообщить об этом. Но как можно дальше отсюда.
        Он гнал в сторону города, понимая, что каплям затеряться проще в океане, чем в ручейке. Им бы только переждать эту ночь, перевести дух, выспаться и набраться сил. А дальше станет ясно, что делать. Впрочем, одно ему уже было понятно: первым делом надо отправить Алину домой, откуда она приехала. На перекладных, на неудобных автобусах, с пересадками или еще как, но подальше отсюда. Она свою роль выполнила: указала ему верное направление. Пора отправить ее в безопасное место. После перенесенных приключений она, похоже, возражать не станет.
        Алина сидела, отвернувшись к окну и притихнув, как мышка. Может, задремала, может, молчала от усталости и шока. Может, беззвучно плакала. Герман бросил на нее пару взглядов, но решил не тревожить. Лучше уж пусть молчит, чем задает вопросы, на которые у него и ответов пока нет. Он сбросил скорость на въезде в город, попетлял по залитым неоновым светом улицам в поисках гостиницы и, увидев одну, остановился. Но предварительно наведался к банкомату у входа и убедился, что карта, побывавшая в соленой воде, размагнитилась. Он все же вошел в холл гостиницы, чтобы сказать администратору о потухшем маяке и попросить сообщить об этом куда следует, а затем вернулся в машину.
        - Засада, - тихо сказал он Алине. Она повернула голову и посмотрела на него. В ее глазах мелькнул испуг. Неудачное выражение он выбрал, неудачное! Герман тут же устыдился и поспешил объяснить:
        - Искупалась моя карточка. Деньги снять не могу. Но не беда, есть второй вариант, хоть он мне и не кажется безопасным.
        Хорошо, что накануне он снял в банкомате сколько-то денег и спрятал в квартире.
        - Переночуем у меня, - сказал Герман, разворачивая машину к шоссе и старательно не глядя на Алину из опасения протестов с ее стороны. Нет у него сил на споры с ней и на заверения, что он везет ее к себе не потому, чтобы продолжить начатое в бухте, а лишь потому, что им нужно отдохнуть. Хотя целовать ее ему понравилось, и, пожалуй, он бы еще разочек спас ее, чтобы затем сорвать с ее губ спонтанный, но такой страстный поцелуй.
        Алина, к его облегчению, спорить не стала. То ли совсем обессилела, то ли понимала, что других вариантов нет. Он покосился на нее - на ее нежный профиль с чуть курносым носом, скользнул взглядом по белой коже с ржаными веснушками, темно-медному завитку, упавшему ей на лицо. Растрепанная, промокшая, закутанная в его широкую куртку, она казалась младше своего возраста и выглядела совсем уж девчонкой. Впрочем, она и была девчонкой - иногда дерзкой, иногда наивной, иногда раздражающей, иногда, наоборот, интригующей.
        - Что? - Алина поймала его взгляд, но будто и не удивилась.
        - Совсем замерзла? - спросил Герман совсем не то, что хотел. А хотел он расспросить ее о многом. О том, откуда она вообще взялась? Как жила раньше? Почему оказалась тут - одна и не в сезон? Любит ли кого? Или любила? Мечтает ли о чем? Любит ли просыпаться рано? Или, наоборот, предпочитает не встречать день на рассвете, а провожать его после полуночи. Но ничего из этого он не спросил, потому что понимал, что утром купит ей билет, и она уедет домой.
        - Немного, - ответила Алина.
        - Сейчас приедем, и отогреешься.
        - Что там произошло, Герман? На маяке? С чего все началось?
        Он рассказал со всеми подробностями - и про женщину, кошкой карабкавшуюся по перилам вверх, и про упавшего с высоты без членовредительства парня.
        - Это какие-то твари. Твари в человеческом обличье. Но не люди, - закончил Герман. Алина молчала. То ли не поверила, то ли испугалась, то ли обдумывала следующий вопрос. Герман убавил температуру, потому что в машине стало душно, как в духовке, а от внутреннего озноба, вызванного пережитым, обогреватель спасти не мог.
        - Думаешь, они все пришли из Гористого?
        - Не знаю. Я думал, что в Гористом жителей осталось намного меньше, чем сегодня явилось.
        - Осталось после чего?
        - После трагического случая. Тебе, видимо, не рассказывали. Но два года назад жители ушли к дольменам…
        - Ты об этом говорил.
        - Да, но не упомянул, что их потом нашли мертвыми.
        - Всех?!
        - Наверное, не всех, раз кто-то еще есть в поселке. К тому же кто-то выходил на акции протеста против раскопок, когда Вика их затеяла.
        Алина потрясенно замолчала. А затем после долгой паузы ответила:
        - Поселок не казался мне безлюдным. Там была жизнь! Во дворах вывешивалось для просушки белье. Бродили коты. Открывались окна. Кого-то я встречала постоянно. Кого-то не видела никогда, но дома не выглядели брошенными.
        - Я думал, что местные просто создают видимость жизни. Ну, допустим, развешивают белье. И открывают во всех домах окна. Но теперь в этом сомневаюсь. Может, их там на самом деле стало гораздо больше, чем было два месяца назад.
        - Что ты хочешь этим сказать? - насторожилась Алина.
        - Что они возвращаются в свои дома.
        - Но они же умерли! - воскликнула она.
        - Вот именно.
        - Не пугай меня так, - после заминки пробормотала Алина.
        - Лучше уж тебя напугаю я, чем они.
        Она снова замолчала. Отвернулась к окну, делая вид, что рассматривает укрытые темнотой пейзажи. Наверное, ей было очень страшно, но она не желала это показывать.
        - Герман?
        - М-м?
        - Тебе не кажется, что между моим последним сном и сегодняшним происшествием есть какая-то параллель? У меня ощущение, будто я дважды побывала в одном сне, только во второй раз «увидела» его с конца.
        - Не понимаю.
        - Во сне я, вернее, Элизабет, через туннель пришла в пещеру и увидела оргию. В реальности вышло наоборот: вначале «оргия» - нашествие этих тварей, потом - туннель.
        - Связь между происходящим и твоими видениями наверняка есть, - согласился Герман.
        - Конечно, сны - это просто сны, - поспешно добавила Алина. - Но что, если какая-то часть в них - правда?
        - Я тоже об этом думал. Как раз перед тем, как столкнулся с этими тварями.
        - Узнать бы, существовала ли когда-то на самом деле эта Элизабет!
        - Может, и жила себе, да. Но главным мне кажется не это. Что за предмет она увидела у жрицы? Если бы ты могла рассмотреть его хорошо!
        - Герман, это был просто сон, - напомнила Алина. - Во сне все возможно. И черные демоны, которые по стенам ползали, и оргия, и…
        - Оказывается, ползающие по стенам существа встречаются не только в снах. Ты сама видела недавно, как некто взбирался по мачте без страха и нечеловечески ловко. Ну а мне сегодня и другие чудеса акробатики продемонстрировали. Меня интересует этот предмет, Алина! Думаю, что он важен в этой истории. Жрица в твоем сне его поднесла к центральному алтарю. Вика что-то искала. Что-то конкретное, о чем мне предпочла не говорить. Ей посулили большие деньги, но не за раскопки «недостающего» дольмена. А именно за этот предмет.
        - Из моего сна? Но существовал ли он на самом деле?
        - Все может быть.
        - Это можно было бы узнать, если бы нам было известно значение символа. Ты сказал, что нашел его?
        - Да, но лишь упоминание о нем как об одном из символов, имеющих отношение к владыке загробного царства, повелителю мертвых и демону истребления - засухи, мора, чумы и прочих несчастий.
        - И прочих несчастий, - задумчиво повторила Алина.
        - Я просмотрел местные газеты за последнее время. Тут и правда черт знает что происходит. Сплошные ДТП, несчастные случаи и всякие мелкие катастрофы. Инспектор дорожной полиции сказал мне, что раньше все было совсем спокойно.
        - Маяк погашен. Это чревато уже не мелкими катастрофами! - воскликнула Алина.
        - Я попросил администратора гостиницы сообщить об этом, - отрывисто произнес Герман. - Как и о том, что смотритель пропал. Надеюсь, меры будут приняты безотлагательно.
        - Мне жаль… Надеюсь, с Захаром все в порядке.
        - Он крепкий и сильный, несмотря на возраст. Но их было много.
        - Герман, мне кажется, я знаю, чего боятся жители Гористого, - после недолгой паузы произнесла Алина и развернулась к нему вполоборота. - Те, которые остались, кого я знаю: сосед Кириллов, продавец в магазине, художник с соседней улицы, Женя. Они боятся возвращения мертвых. Часть жителей, те, кого я встречала, обычные, живые. Другие…
        Она красноречиво замолчала, ожидая от Германа реакции. Но какой? Что он ее успокоит, посмеявшись над нелепостью предположения про возвращающихся мертвецов? Так ему вовсе не до смеха. Или ждет, что он согласится? Герман неопределенно качнул головой и туманно ответил:
        - Может быть.
        О том, что он увидел старика Кириллова в зеркале совсем не «обычным», говорить уже не стал. Зачем? Завтра утром Алина все равно уедет. Но что-то в ее реплике его насторожило, вызвало смутную ассоциацию. Только вот что именно - уловить он так и не смог.
        - Приехали, - с облегчением выдохнул Герман, въезжая во двор пятиэтажки, в которой снимал квартиру.
        Дома он сразу выдал Алине большое банное полотенце, свою чистую пижаму и отправил принимать горячий душ. Пока она мылась и отогревалась, он, несмотря на усталость и боль, спустился в круглосуточный магазин и купил бутылку коньяка - в качестве согревающего лекарства от простуды. Алина вышла из ванной, когда Герман уже заваривал чай. Мужчина оглянулся на нее и не смог сдержать улыбки. Пижама была настолько велика девушке, что одна футболка уже могла послужить ей ночной рубашкой. Но Алина разумно сделала выбор в пользу тепла, поэтому надела и брюки. Те пришлось подвернуть несколько раз, и все равно штанины волочились по полу.
        - Я похожа на беспризорника, - проворчала она, поддерживая обеими руками брюки, дабы те позорно не свалились.
        - Иди сюда, - поманил ее Герман. И несмотря на изумленные протесты Алины, оттянул верх ее штанов и завязал резинку узелком.
        - Спасибо, - поблагодарила Алина. И озорно улыбнулась.
        - Не за что. А теперь - лекарство, - с этими словами Герман протянул девушке стакан, в который на треть был налит коньяк. - Залпом и без разговоров. Лимона нет. Забыл купить. Чай нальешь себе сама. Вон там - кровать для тебя и чистое белье. А я иду в душ.
        Когда он вышел из ванной, на ходу вытирая полотенцем волосы, Алина уже забралась в постель и при виде мужчины смущенно натянула одеяло до самого подбородка. Герман бы усмехнулся и отпустил какую-нибудь ироничную реплику, но от усталости и боли даже язык не ворочался. Хотелось упасть прямо тут, на полу.
        - Я лягу на диване, - коротко бросил он и, с трудом наступая на ногу, которая разболелась до красных кругов перед глазами, дотащился до своего спального места.
        - Герман? - окликнула его встревоженно Алина.
        - М-м? Чего тебе? - не совсем вежливо буркнул он.
        - Тебе плохо, - в ее реплике не было вопроса. Зачем спрашивать, если и так все понятно.
        - Пройдет.
        Диван был такой же неудобный, как раскладушка. А может, даже хуже. Герман неуклюже повернулся и чуть не взвыл, когда одна из пружин уперлась ему в больное ребро. Уснуть не удастся, это точно. Если только он не вырубится.
        - Иди в кровать. Я - на диван, - скомандовала решительно Алина. - Не та ситуация, чтобы в джентльменов играть.
        - Не могу. Встать уже не могу, - слабо усмехнулся он.
        Алина завозилась, путаясь в пижаме и одеяле, а затем подошла к нему.
        - Давай помогу. Не уснешь же ведь.
        - Если мне поможешь, то не уснешь уже ты. - Он помнил, какой бледной и измученной выглядела она после того, как сняла ему боль в первый раз.
        - Я так устала, что усну без проблем. Закрой глаза и молчи.
        Он послушался. Странно было подчиняться этой мелкой рыжей, которая то боялась крыс и высоты, то раздражала вопросами, то язвила. Но когда в ее голосе появлялись такие уверенные командные нотки, он странным образом ее слушался. Герман закрыл глаза, и Алина, не медля, положила прохладные ладони ему на лоб.
        Ощущения в этот раз были не из приятных. Когда девушка коснулась сквозь пижамные брюки его ноги, Герману показалось, что из его тела на живую вынимают крупные осколки. Он стиснул зубы и невольно дернулся.
        - Не шевелись, - голос девушки звучал тихо и устало. - Неужели так больно?
        - М-м.
        - Странная болезнь. Говоришь, не травмировался. А я «вижу» раздробленные кости. Вот здесь, здесь и здесь. Раны и переломы. Будто что-то раздавило тебе ногу.
        Герман приподнялся и подтянул штанину, обнажая голень.
        - Сама смотри - ничего нет, никаких следов и шрамов. Ни от заживших ран, ни от операций. Клянусь, даже в детстве ничего себе не ломал. Как-то миновало. Хоть по деревьям и заборам лазал и падал с них. Врачи тоже удивляются.
        - И давно у тебя так?
        - Больше десяти лет. Как сюда в первый раз приехал, так и началось. Впервые у тех самых дольменов и почувствовал. С каждым годом обострялось. Как ни странно, хуже становилось здесь. А в последние дни - дальше некуда. Будто мне проклятие какое-то. Только за какие грехи - не знаю.
        - Странно, не находишь? У тебя тут начались эти боли. У меня - видения. Как-то мы оба с этим местом связаны.
        - С этими проклятыми дольменами, хочешь сказать, - выдавил он сквозь стиснутые зубы.
        - Тш-ш, не разговаривай. Иначе ничего не смогу сделать, - попросила Алина. - Мне и так тяжело. Раньше я переносила боль и болезни на матрешек. А сейчас беру себе. Приятного мало.
        - Откуда ты такая взялась? - пробормотал Герман, вновь откидываясь на диванную подушку и закрывая глаза.
        Он и не заметил, как уснул. Просто в какой-то момент усталость взяла свое, и Герман отключился, провалился, будто в пропасть, в сон без видений. Но, не проспав полностью ночи, проснулся - отдохнувший и бодрый. Тело непривычно ответило тишиной, и Герман понял, что источник наполнявших его сил крылся в отсутствии боли. А еще в том, что Алина лежала рядом, уютно свернувшись у него под боком, словно теплый рыжий котенок. Видимо, избавив его от боли, она сама обессилела настолько, что уже не смогла вернуться в постель. В первое мгновение, обнаружив девушку рядом с собой, Герман испугался: вдруг ей стало плохо? Но ее тихое дыхание было ровным и умиротворяющим, как у глубоко спящего человека. Герман чуть подвинулся, давая ей больше места, но Алина не пошевелилась. А он же, напротив, приподнялся на локте, чтобы лучше ее рассмотреть. Свет уличных фонарей высвечивал комнату, разбавляя сумрак до полупрозрачности. И белая кожа Алины, казалось, светилась. Это слишком интимно - разглядывать спящего человека, все равно что подглядывать за его снами. Алина, если бы сейчас проснулась, наверняка бы рассердилась.
Герман улыбнулся, представив себе, как она нахмурила бы брови и сощурила свои удивительные глаза, которые в сумерках стали бы темными и непрозрачными.
        А она довольно милая. Даже красивая. Только кто-то с первого взгляда понимает ее красоту, плененный яркими волосами, с которыми так контрастирует белоснежная кожа. А кто-то, как он, не сразу различает ее за густой россыпью веснушек. Но сейчас, когда лунный свет заретушировал веснушки и, наоборот, высветлил кожу, Алина виделась Герману не просто красивой, а прекрасной. Даже ее веснушки ему нравились.
        Девушка пошевелилась и поежилась во сне, словно замерзла. Герман обнял ее и прижал к себе. Алина придвинулась к нему и благодарно вздохнула. От ее волос тонко пахло жасмином, и этот запах неожиданно показался ему знакомым. Будто Герман когда-то уже обонял его - именно такой и исходящий от женских волос и кожи. Очень давно, может быть, не в этой жизни. Этот аромат пробудил одновременно и нежность, и отчаяние, и отчего-то чувство вины. Этими ассоциациями повеяло, словно ветерком, из далекого прошлого, и как Герман ни пытался вспомнить, с чем или кем они связаны, так и не смог. Поддавшись наваждению, он поцеловал Алину в висок, а затем зарылся лицом в ее волосы.
        Разбудил ли он ее случайно, или она сама проснулась - это потом уже не казалось важным. А важным было то, что Алина не ушла, не рассердилась, не прервала его ласки, а ответила на них и даже перехватила у него инициативу, когда первая коснулась его губ поцелуем.
        Наверное, так и должно было случиться. Наверное, они и должны были встретиться, словно после долгой разлуки, узнать ту нежность, которую они, кажется, словно уже дарили когда-то друг другу, вспомнить забытые клятвы. Наверное, так уже было - молчаливые признания, засвидетельствованные заглянувшей в окно луной и запечатанные горячими поцелуями, жасминовый аромат, пробуждающий смутные воспоминания, соскучившиеся по телам друг друга руки, немые вопросы и ответы во взглядах. Все это будто уже было - в первый и одновременно в тысячный раз.
        Алина на этот раз уснула первой, а Герман еще долго лежал без сна, тихонько перебирая пальцами ее волосы и целуя девушку в висок, когда ему казалось, что она видит тревожные сны. Ему уже не хотелось, чтобы она уезжала утром. Хотелось, чтобы осталась с ним. Навсегда.
        11
        Сны в ту ночь были неприятные и веющие бедой. Алина вновь увидела Элизабет, но на этот раз видения оказались хаотичными, обрывочными и тревожными.
        Она видела, как, будучи Элизабет, бежит по городским улицам, прижимая к груди завернутый в тряпку тяжелый предмет, очертаниями напоминающий книгу. Только это была не книга. Девушка чувствовала через ткань холод металла и рельефную чеканку. Предмет был тяжелым, и она крепко прижимала его к себе из боязни выронить. Элизабет задыхалась от бега и то и дело оглядывалась, словно опасаясь погони. Но беда поджидала впереди в виде перегородивших ей путь городских стражников и священника, который вскинул руку в повелительном жесте. Когда Элизабет оглянулась, увидела, что сзади ей тоже отрезали путь. Она заметалась в ловушке, сжатая с двух сторон каменными стенами домов. В отчаянии стучала в наглухо запертые двери, кричала и молила, но никто ей не открывал. Стражники, подбадриваемые выкриками священника, неторопливо приближались с обеих сторон, зная, что она никуда не сможет деться, и наслаждаясь ее агонией. Когда девушку схватили, она закричала. Но с ее уст сорвались не проклятия и мольбы, а сожаления, адресованные бедному отцу.
        Словно со стороны, вне тела Элизабет, Алина увидела другую сцену - погром в знакомой аптеке. Закованные в латы стражники под причитания растрепанного и босого отца рубили и крошили флаконы, прилавки и полки. А за этим со стороны наблюдали не только жители, но и священнослужители. Она это не видела, но поняла, что ее отца затем казнили, выдвинув нелепые обвинения в колдовстве, манипуляциях с ядами и пособничестве в убийстве нерожденного младенца. Горе пополам с негодованием захлестнуло ее: отец никогда не продавал яды и тем более не помогал кому-то освободиться от нежелательного бремени! Но затем Элизабет увидела, как относит приготовленный отцом таинственный сверток в таверну, чтобы встретиться с взволновавшим ее незнакомцем. И поняла, что в свертке находилось снадобье для любовницы Диего, пожелавшей избавиться от плода их греха.
        Затем Алина вновь увидела мир глазами Элизабет. Измученная пытками, обессиленная и израненная, она, однако, не позволила себя сломать и так и не призналась в выдвинутых ей обвинениях в сговоре с дьяволом. Когда Элизабет, босую, растрепанную, истерзанную пытками, вели к месту казни, она остановилась перед собравшимися на городской площади горожанами и выкрикнула слова о том, что лишь пыталась спасти город и его жителей! Облегчило ли ей это сердце, отягощенное виной за смерть отца, разбитое предательством любимого и неверием горожан? Немного. Но гораздо больше утешения ей принесли проклятия в адрес того, кто ее предал и кого она любила. Не жить ему долго. Умрет он так же в муках, с ее именем на устах.
        Проснулась Алина от аромата кофе и жареных гренок. Германа рядом не оказалось. Она села на диване и потянулась. Несмотря на тревожные сны, девушка была счастлива. Ее тело еще помнило ласки Германа, на коже остался его запах, а губы пылали от его поцелуев.
        Услышав шаги, Алина поспешно натянула на себя одеяло и тут же услышала смех.
        - После того, что между нами было, ты продолжаешь стесняться?
        - А что между нами было? - невинно спросила она.
        - Ну как… - задумчиво произнес Герман, присаживаясь на краешек дивана у нее в ногах. - Дай-ка подумать. Твои вопли на Чертовом мосту, которым я был свидетелем, - это раз. Моя позорная ночевка в яме, которой свидетельницей была ты, - два. Поездка автостопом на рассвете на маяк, что уже романтично - три. Побег от крыс по подземным туннелям… Тебе мало? На фоне всего этого ночные шалости - это уже даже не «а что между нами было?», а почти семейные отношения.
        - Рада, что ты в хорошем настроении! - засмеялась Алина. - Похоже, тебя ничто не беспокоит в плане здоровья.
        Уже во второй раз она смогла обойтись без матрешек. Откуда-то пришло ощущение, что она поступает верно, беря боль другого человека на себя, а не перенося ее на бездушный материал. И, как ни странно, ей не было так плохо, как раньше. Словно боль, попадая в ее тело, растворялась. Единственное, что Алина чувствовала после этих «сеансов», - усталость и упадок сил.
        - Хорошо у тебя получается… лечить, - усмехнулся Герман. - Но одно меня все же беспокоит - голод. Только не обольщайся тем, что я якобы умею готовить. Кофе, яичница и гренки у меня получаются. Остальное - нет.
        - Для завтрака большего и не нужно!
        - Если я умею готовить завтраки, а ты - обеды, то мы друг друга нашли. Ужинать можно и в ресторанах.
        - Можно, - согласилась, подыгрывая ему Алина. - Только если они находятся в приличных местах, а не в космосе, на верхушке айсберга или в кратере вулкана. Я уже поняла, что жизнь аудиторов скучная, поэтому они ищут себе экстремальные развлечения.
        - Обещаю, что на этом экстрим закончится. Я больше за цивилизованный отдых, - улыбнулся многообещающе Герман, а затем хлопнул в ладоши. - Завтрак остынет! Холодные гренки - уже не гренки. Я тут тебе купил кое-что, пока ты спала. Закутанная в волосы ты очень красивая, но, думаю, теплее будет в одежде.
        С этими словами мужчина положил рядом на кровать пакет.
        - Обувь взамен промокших кроссовок и кое-какая одежда. На поиски поприличней не было времени, взял то, что продавалось на местном базаре. Потом обновим тебе гардероб в хорошем магазине.
        - Спасибо! - обрадовалась Алина. Ей было все равно, где куплены джинсы, главное, чтобы это были женские джинсы, а не мужская пижама, в которой она тонула.
        Одежда, как и обувь, оказалась впору. Герман угадал с размером. На ее вопрос он ухмыльнулся:
        - Ночью успел сделать замеры.
        За завтраком он сказал, что, пока Алина спала, не только купил ей одежду, но и выяснил, как обстоят дела на маяке. К счастью, неполадки были замечены даже раньше, чем о них сообщил Герман. И смотрителя нашли: Захар, оглушенный ударом по голове, лежал за «говорильней». С его слов, на маяк проникли хулиганы, он, как мог, защищал вход, до тех пор пока его не оглушили.
        - Надо его навестить! - воскликнула Алина. Хорошо, что ночное происшествие не привело к катастрофам. Но за Захара она волновалась.
        - Обязательно, - кивнул Герман.
        Ей было хорошо с ним. Даже очень хорошо, словно они были знакомы всю жизнь. И даже странно думать, что всего несколько дней назад они вызывали друг у друга неприязнь. Ей хотелось, чтобы эти моменты - совместный завтрак, красноречивые переглядывания и молчаливые улыбки - длились как можно дольше. Но Герман все испортил, вдруг сказав:
        - Тебе нужно уехать.
        Это прозвучало так неожиданно и так неуместно в солнечном спокойном утре, которое они заслужили после пережитых «приключений», что Алина не сразу нашла, что ответить.
        - Почему? - спросила она после долгой паузы.
        - Тебе опасно здесь находиться. Я куплю тебе билет на автобус и…
        - Я никуда не поеду! - решительно перебила Алина.
        - Тебе опасно здесь находиться, - с нажимом повторил Герман.
        - Я уеду с тобой.
        - Алина, есть кое-какие дела, которые надо завершить мне одному.
        Найти Вику, выяснить, его ли дочь та девочка, о которой он рассказывал смотрителю… Солнечное утро вдруг будто выцвело, стало черно-белым и тусклым. Алина отвернулась к окну и тихо произнесла:
        - Понятно. Я тебе буду мешать.
        - Не в этом дело! Я не могу снова подвергать тебя опасности.
        - Я могу оказаться полезной. Как ты успел в этом уже убедиться.
        Что это с ней, она навязывается - это так на нее не похоже. Куда подевалась гордость? Забыв обо всем, Алина готова была его упрашивать. Но упрашивать не пришлось, потому что Герман вдруг улыбнулся и сказал:
        - Черт с тобой, оставайся! Будешь под моим присмотром, и мне спокойней.
        И в его зеленых глазах, она это увидела, промелькнула радость.
        Утро они провели за решением головоломок. Герман опять купил два телефона взамен оставленных на маяке, и недорогой планшет.
        - Это уже входит у нас в плохую привычку - терять телефоны, ноутбуки и прочую полезную технику, - проворчал он, подключая к Интернету планшет.
        - А также банковские карточки и документы, - поддержала его Алина. - А еще одежду!
        - Терять одежду - это приятно, - ввернул он. - Если только не в холодной пещере в ледяной воде.
        - Кстати, о пещерах. Начнем поиски сведений о мифической Элизабет? Я помню детали одежды. Слишком мало фактов, но хоть что-то.
        - Не займет много времени, - согласился Герман. - Хотя уже и так понятно, что речь идет о средневековой Европе. Остается конкретизировать страну и период Средневековья - раннее, позднее?
        - Имена будто испанские.
        - Значит, круг сужается.
        Работа шла слаженно. Алина зарисовывала на листочке детали костюмов и давала пояснения. Герман вбивал искомое в поисковик и, найдя ту или иную картинку, показывал ее девушке.
        - Возможно, конец пятнадцатого - начало шестнадцатого века, - заявил Герман. - Пик экономического подъема, объединение крупнейших королевств Испании благодаря браку Исабель Кастильской и инфанта Фернандо Арагонского, который в историю вошел под именем испанского короля Фердинанда. Спустя девять лет после их брака была утверждена знаменитая испанская инквизиция во главе с Томасом де Торквемадой. Правда, направлена она была в первую очередь против евреев и мусульман, принявших христианство, а не против «ведьм».
        - Но обвинить в «ереси» можно было довольно легко кого угодно, - вставила Алина. - Что, возможно, и случилось с Элизабет. Думаю, что оговорили ее за то, что она выкрала этот предмет - тяжелый, металлический, с чеканкой.
        «И даже понимаю, кто оговорил», - добавила она про себя, но вслух произносить не стала.
        - Что мы, Алина, имеем? - подвел итог Герман, рассматривая листочек с записями. - А имеем мы совпадение во времени. Действие в твоих снах происходило пятьсот-шестьсот лет назад. У наших дольменов - такой же возраст. Выстроены они в том же порядке, как и алтари в твоем сне. Это дает нам возможность думать и о том, что в твоих снах есть правда. И о том, что дольмены над Гористым - не дольмены, а замаскированные алтари. Ты точно у них не была?
        - Нет. Я была на экскурсии по другим дольменам. Вместе с тобой.
        - Тогда ты просто экстрасенс какой-то. Не только лечить умеешь, но и… Блин! - Герман вдруг оборвал себя на полуслове, а затем выхватил у Алины ручку и торопливо начертил звезду без верхнего луча.
        - Вика полагала, что недостающий дольмен-алтарь скрывается здесь. - Он ткнул в место, где недоставало луча. А затем поставил точку в середине звезды. - А он - вот тут! Вика ошибочно начала раскопки не в середине, а там, где должен был завершаться луч! Я приезжал туда. И там нет никаких дольменов. Она ничего не нашла там.
        - И какое это имеет значение, где Вика начала раскопки?
        - Не знаю, - признался Герман. - Пока не знаю. Но думаю, что важное. Надо поехать к тем дольменам. Мне требуется еще раз все увидеть.
        - Поехали прямо сейчас! Зачем терять время?
        - Погоди, именно, чтобы не терять время, я позвоню нескольким людям. Знакомым Вики. Никто из них не знал, что она искала. Меня удивляло то, что она никого из коллег не посвятила в свои планы. Не говоря уж о том, что не взяла в компанию и предпочла добровольцев искать на месте. Правда, она разыскивала какого-то человека, профессора, выйти на него мне не удалось. Но сейчас я знаю, о чем надо спрашивать. Не о том, что искала Вика. Я попрошу знающих людей… разгадать твои сны!
        Герман сделал несколько звонков. Кому-то он рассказывал о таинственном знаке, кому-то задавал вопросы по позднему Средневековью и конкретно по Испании этого периода, кого-то просил поискать, существовали ли увиденные Алиной гербы и кому они принадлежали. Кому-то обещал заплатить за консультации, кому-то предлагал ответную консультацию, но по бухгалтерским вопросам. Когда Герман закончил, время уже перевалило за полдень.
        - Ну все, часть дела завершена. Заедем к Захару, а потом - к дольменам.
        Алина кивнула. И в это время у Германа зазвонил телефон.
        - Первый ответ, - обрадовался он. - Быстро!
        Из разговора Алина поняла, что Герману перезвонили, чтобы дать чей-то телефон.
        - Погоди, запишу номер! - сказал он кому-то и поискал на столе ручку. Одной рукой удерживая телефон у уха, другой Герман выдвинул ящик, но дернул его излишне сильно, и тот вылетел из гнезда. Содержимое высыпалось на пол, мужчина тихо чертыхнулся. Алина бросилась отыскивать среди высыпавшейся канцелярии ручку и вдруг застыла на месте, увидев на полу свой пропавший кошелек. Тот самый, который вместе с паспортом у нее украли, со слов Германа, Женя со стариком Кирилловым.
        Герман, обнаружив ручку, записывал на листке то, что ему диктовали, и не заметил, что Алина поднялась во весь рост, сжимая в руке кошелек. Их две реальности будто сместились: он еще продолжал с опозданием на пару секунд проживать свою, находясь в счастливом неведении о надвигающейся буре, а она уже попала под грозовую тучу.
        - Откуда у тебя мой кошелек? - прямо спросила Алина, когда Герман, закончив разговор, с улыбкой повернулся к ней.
        - Какой кошелек?
        - Вот этот! Тот, который якобы у меня украли соседи из Гористого!
        - Понятия не имею, - спокойно ответил мужчина и потянулся к кошельку. Но Алина поспешно отдернула руку.
        - Здесь все мои деньги наличкой, банковская карточка и… симка! - объявила она дрожавшим от негодования голосом после быстрой ревизии кошелька. - Остается спросить тебя, куда ты девал паспорт?
        - Я не понимаю…
        - Зато я понимаю!
        С этими словами Алина присела над кучей высыпавшихся из ящика вещей, приподняла какой-то блокнот и под ним обнаружила свой паспорт. Она поднялась, торжествующе держа его в руке. А когда Герман шагнул к ней навстречу, отступила.
        - Ты мне врал! А я тебе верила. Наговаривал на жителей, сыпал загадками и заливал мне о какой-то мифической опасности! Зачем?
        - Я не заливал тебе! Опасность на самом деле существует!
        - А где доказательства? Видимые, Герман? А не только твои слова? Пока я вот вижу у тебя мой украденный паспорт, кошелек и симку! А остальное - все твои слова! О том, что жители какие-то не такие, о том, что они за нами гонятся, о том, что хотят убить нас, о том, что Вика писала тебе о каком-то надвигающемся апокалипсисе, о том, что на маяке что-то произошло! Я ничего этого не увидела! Жители всегда были ко мне добры. Письма от Вики я не читала и уже не уверена, было ли оно на самом деле! На маяке увидела лишь толпу людей, которые стояли у дверей. И которые даже не спустились за нами в туннель. Все! А у тебя я нахожу мой кошелек и паспорт!
        - Когда бы я все это мог у тебя вытащить?!
        - Когда я ушла переодеваться!
        - Но как я мог это сделать, если спал после лечения?! Забыла? И зачем мне твой паспорт и деньги?
        - Вот и мне интересно!
        - Это какой-то абсурд, - нервно усмехнулся Герман и провел рукой по волосам.
        - Ты что-то тут ищешь. Не только свою Вику. И я тебе зачем-то нужна. По своей наивности я тебе дала уже достаточно наводок.
        - Верно сказала - ты излишне наивна! Паспорт мне могли подбросить! Ко мне влезли!
        - Опять с твоих же слов! Герман, я наивна, но не полная дура! И ненавижу, когда мне врут! Человек перестает для меня существовать, если попался на лжи!
        - А у тебя будто встроенный детектор, ты всегда безошибочно понимаешь, когда тебе соврали, а когда сказали правду! - ядовито заметил Герман. Его зеленые глаза потемнели, губы, и без того тонкие, сжались в линию. Было заметно, что он с трудом сдерживает гнев. Обстановка накалялась, но ее вовремя разрядил звонок мобильного. Герман, сверкнув на Алину глазами, схватил телефон. А она, воспользовавшись паузой, тихо вышла из квартиры.
        На улице Алина остановилась. Куда теперь? Хорошо, что нашелся ее паспорт и деньги, значит, теперь она может двигаться, куда пожелает. Плохо, очень плохо, что это произошло именно так. И двигаться никуда не хочется. Ноги не слушаются и дрожат, в глазах закипают слезы. Алина бессильно опустилась на лавочку, чтобы успокоиться и немного прийти в себя. И в этот момент ее кто-то окликнул по имени. Она повернула голову на зов и, к своему удивлению, увидела Евгения, направляющегося к ней быстрым шагом.
        - Алина! Наконец-то я тебя нашел!
        Она невольно отшатнулась, когда мужчина опустился рядом с нею на лавочку. Это не могло укрыться от его внимания. Но, однако, Евгений сделал вид, что неприветливость Алины его не задела.
        - Ты в порядке? Он тебе ничего плохого не сделал? - зачастил мужчина вопросами, не скрывая тревоги. Не нужно было и спрашивать, кого Евгений имел в виду под обезличенным «он». Алина неопределенно качнула головой и наконец-то подняла на него глаза:
        - Что ты тут делаешь?
        - Тебя искал! Не мог же я тебя оставить, когда тебя похитили!
        - Меня не похитили. Я сама ушла.
        - Да-да, конечно… - Евгений задумчиво пощипал подбородок пальцами, а затем, упорно не желая называть имени Германа, вновь спросил:
        - Он тебя обидел?
        - Как сказать… - сердито дернула Алина плечом и резко смахнула набежавшие на глаза слезы.
        - Пойдем, отвезу тебя домой, - сочувственно предложил Евгений и протянул девушке руку. Она не вложила ладонь в его, но встала и отправилась следом.
        - Скажи, тебе можно доверять или ты тоже обманываешь? - в отчаянии спросила она, когда они подошли к припаркованному неподалеку от дома неказистому «Фольксвагену».
        - Что?
        - Ты мне тоже врал?
        Мужчина медленно качнул головой, а затем, после паузы, ответил:
        - Я тебе не врал. И не собираюсь.
        - И все же ты меня тоже обманул! - воскликнула Алина.
        - Разве? Когда? - удивился Евгений, вскинув брови и наморщив лоб, совсем, как когда-то в ее прошлом Саша. Удивительно, старые воспоминания не кольнули привычной болью. Что та застаревшая боль по сравнению с новой, острой?
        - Ты сказал, что работаешь в «Матроскине», тогда как тебя там не знают!
        - Кто это не знает? - Женя бросил на Алину возмущенный взгляд, а затем решительно распахнул дверь машины:
        - Поедем в город! Заедем в клинику, убедишься.
        Всю дорогу до клиники они молчали. Евгений припарковал машину возле «Матроскина», открыл Алине дверь и галантно подал руку, а затем, поддерживая девушку под локоток, проводил в помещение. В светлом холле с евроремонтом за стойкой регистрации сидела молодая девушка в медицинской форме и с бейджиком, на котором значились ее имя и должность. При появлении посетителей она подняла глаза и посмотрела на вошедших вопросительно-вежливо. Приняв, видимо, за привычных клиентов. Но Евгений, приблизившись к стойке, мельком окинул девушку взглядом, а затем жизнерадостно поздоровался:
        - Светочка, здравствуй!
        В ее глазах мелькнуло удивление. Но затем она, словно взяв себя в руки, приветливо заулыбалась.
        - Вот, Света, заехал показать моей подруге свое место работы. А то ей кто-то ответил, что доктор Жарков Евгений Иванович тут не работает.
        - Как так не работает? - бесстрастно проговорила Светлана, не спуская с Евгения взгляда. - Вы же у нас, Евгений Иванович, любимый доктор!
        - Вот, видишь, - засмеялся, обращаясь уже к Алине, Евгений. А затем вновь повернулся к ресепсионистке: - Как себя чувствует Джонатан, которого я недавно оперировал в ночную смену? Не звонили сегодня хозяева?
        - Нет, - покачала головой Светлана. - Звонили вчера. Сказали, что поправляется. Я записала Джонатана на контрольный осмотр.
        - Умница! Ну, до встречи! Мы с Алиной пойдем. До вечера я не появлюсь.
        Светлана заулыбалась им на прощание, но от Алины не скрылся ее любопытный взгляд, которым она скользнула по ней, приняв, видимо, за девушку любимого доктора.
        Они вышли на улицу, и уже в машине Евгений с веселыми искорками в светло-карих глазах развернулся к Алине:
        - Ну? Все в порядке?
        Она кивнула, не в силах даже улыбнуться. Слишком много разочарований за последние два дня. Слишком далеко она зашла в своей вере. И, положа руку на сердце, отдала бы многое за то, чтобы это не Герман оказался вруном.
        - Понимаю, что ты, должно быть, сейчас чувствуешь, - сочувственно произнес Женя, выезжая на шоссе. - Тебя ведь увлек этот мужчина?
        Алина не ответила. Почему Герман, а не Евгений? Ведь Женя же ей нравился изначально. Как так случилось, что Герман, который с первого взгляда вызывал у нее неприязнь и чувство тревоги, так быстро подчинил ее себе? Почему она не послушалась своей интуиции?
        - Он не тот, за кого себя выдает, - сказал Евгений, словно прочитав ее мысли. - Прости. Но мне нужно тебе все рассказать. Дальше ты уже сама решишь.
        Алина опять промолчала, но заслонилась от Евгения растрепавшимися волосами.
        - Два года назад в нашем поселке случилось несчастье, - начал мужчина, хоть девушка так и не ответила. - Ничто, как говорится, не предвещало… Был запланирован праздник. В нашем Гористом устраивали много праздников, по любому поводу! Если погода позволяла, вытаскивали на улицу столы и общими усилиями их накрывали. Проводили конкурсы, розыгрыши призов, лотереи, танцы. В общем, мы жили весело и счастливо. В тот день тоже должен был состояться праздник. Только устроить его решили не в поселке, а подняться в горы, к дольменам. Тем самым, которые потом назвали фальшивыми. Пошли почти все, за исключением нескольких жителей, которые по той или иной причине не смогли. К примеру, у меня в тот вечер было дежурство в клинике. Петр Евсеевич потянул спину. У кого-то оказались другие причины. А остальные ушли. Включая юношей и стариков. Слава богу, в поселке не было малых детей.
        Евгений помолчал, глядя на раскатывающуюся впереди дорогу, а затем продолжил:
        - Что там случилось - до сих пор не выяснено. Их всех потом нашли мертвыми. Говорили об отравлении газом. Как знать? Может быть.
        - Сочувствую, - тихо произнесла Алина.
        Евгений бросил на нее короткий взгляд и вновь переключил внимание на дорогу:
        - Но кто-то считает, что жители потревожили спящих в том месте духов. Ты знаешь легенду? В тех дольменах дремлют духи, которые охраняют покой мертвых и одновременно не дают им попасть в мир живых. Недаром кладбище еще в старые времена расположили именно там.
        - Не знала, что рядом с дольменами находится кладбище, - невольно поежилась Алина.
        - Да, так. Впрочем, зачем тебе это надо было знать? Пугаться только, - заметил Евгений и продолжил: - Прошел почти год, и вот в наших краях объявляется молодая пара из Москвы.
        - Пара? - удивилась Алина.
        - Да, пара. Мужчина и женщина, которые приехали вместе. Мы, те, кто остался, хорошо знали этих людей. Вернее, так думали, что хорошо. Они с юности приезжали в Гористый летом на отдых. Снимали дом, в котором ты остановилась. Девушку звали Вика, а мужчину, ее супруга, - Германом.
        - Но… - вконец растерялась Алина. - Он мне сказал, что Вика приехала одна! И что они уже давно не супруги!
        - Это он тебе так сказал, - с нажимом на слове «он» произнес Евгений. - Но прибыли они вместе. И как супружеская пара. Вика - археолог. А Герман - аудитор в какой-то московской компании. Вроде как эта компания даже его. Раньше они приезжали лишь как гости, туристы. А в этот раз с целью, которая нам категорически не понравилась. Вика узнала какую-то историю про наши дольмены, якобы те - ненастоящие. И дабы доказать это, задумала раскопки. Но на самом деле она подозревала, что в этих местах закопаны ценные вещи. Вика отыскала какие-то упоминания о том, что пять или шесть сотен лет назад у наших берегов останавливался корабль из Европы, на борту которого находилась некая ценность. Вика сопоставила какие-то детали, что-то себе додумала и решила, будто этот предмет спрятан под одним из дольменов.
        Алина невольно вцепилась пальцами в кресло. То, что рассказывал Евгений, в какой-то мере перекликалось с ее снами. И с тем, что они пытались отыскать с Германом.
        - Что это был за предмет, знаешь? - выпалила она.
        Евгений помолчал, а затем кивнул:
        - Да. Пластина из драгметаллов или, правильнее сказать, печать, которую использовали в Средние века в ритуальных служениях. Темная вещь с темной историей, но представляющая очень большую ценность. Вика об этом, конечно, не говорила, желание произвести раскопки вуалировала причинами, которые казались убедительными. Только мы воспротивились. Это место для нас и раньше было святым, а уж после того, как там погибли люди, тревожить их покой казалось кощунственным. Нас поддержали некоторые жители соседних поселков. Мы вместе вышли к зданию администрации с просьбой запретить раскопки. Но толку - ноль. Скорее всего Вика и ее муж дали взятку. Раскопки начались. Но вскоре женщина пропала. Так говорят. На самом деле никуда она не исчезла, а свихнулась. Наказали ее духи за то, что потревожила их покой! Ходит теперь, блаженная. Иногда в нашем поселке появляется.
        - Но Герман сказал… - начала Алина и оборвала себя на полуслове.
        - У Германа - большие проблемы в его компании. И это стало известно. Он - банкрот и наделал кучу долгов. Эта пластина ему нужна позарез, чтобы поправить финансовые дела. Он уже и покупателей нашел. Потому и остался здесь. И жену сумасшедшую пасет, и вынюхивает - печать ищет. Думает, что мы ее забрали и спрятали.
        - А это так?
        - Нет, конечно! - возмущенно фыркнул Евгений. - Мы присутствовали на раскопках. Дежурили там. Заподозрили, что эти двое задумали нечестную игру. Пасли их. Если бы они что-то нашли, нам бы стало известно. Да и в таком случае Герман бы уже давно свинтил в столицу. Может, даже без своей потерявшей рассудок женушки. Понятное дело, после такой истории он стал нежелательным «гостем» в Гористом. И поскольку уже не мог без привлечения внимания разгуливать по нашим улицам, искал кого-то, кто бы мог шпионить за нами.
        - Меня, - прошептала девушка.
        - На его удочку попались бы многие, Алина, - произнес Евгений. - Герман умеет быть обаятельным, когда хочет, и пустить пыль в глаза. К тому же красивый. Такие типы нравятся женщинам.
        - Он даже собирался мне платить.
        - Вот видишь!
        - Ты говоришь, что Герман стал у вас нежелательным гостем. Это правда, что вы его сбили и сбросили в яму? - прямо спросила девушка.
        - У нас и без этого проблем хватает, Алина. Да, мне бы, к примеру, хотелось заехать ему хорошенько в глаз, но это только желание. Герман сам свалился в темноте в яму. Петр Евсеевич услышал какой-то шум, но когда, пришел к яме, никого там не увидел. Отправился за мной, потому что все это казалось ему подозрительным. И мы нашли документы Германа - его права.
        - И после этого вы с Петром Евсеевичем пришли ко мне…
        - Да. Боялись, что Герман прячется у тебя.
        - Он у меня и прятался. Это я помогла ему выбраться и оказала помощь.
        - Это мы уже поняли. Позже, - улыбнулся Евгений. - Я отправился за вами, потому что боялся за тебя. Все же ты мне… далеко не безразлична.
        Он заметно смутился на последней фразе, но затем уже бодро добавил:
        - Впрочем, ты об этом и сама знаешь. Мне кажется, Герман задумал шантаж - вернуть тебя в обмен на печать.
        - Тогда, если ты так за меня волновался, почему развернулся на посту и прекратил преследование?
        - У меня техосмотр просрочен, - признался Женя и кивнул на наклейку на лобовом стекле. - Если бы меня остановили, возникли бы проблемы. Я предпочел в тот момент отступить, но твои поиски не прекратил.
        Машина свернула с шоссе на знакомую дорожку и, фырча, принялась подниматься в гору. Минут через пять Евгений уже припарковал «Фольсксваген» у дома Алины.
        - Вот и приехали.
        - Женя… Я хочу уехать. Домой. Надеюсь, ты поймешь и не станешь задавать вопросов.
        Он посмотрел на нее долгим и несчастным взглядом, а затем кивнул.
        - Я соберу вещи. Поможешь вызвать такси?
        - Я тебя сам отвезу. Сколько времени тебе нужно на сборы?
        - Полчаса.
        - К Кириллову зайдешь попрощаться? Он за тебя очень переживал.
        Алина вздохнула, понимая, что прощание со стариком отсрочит ее отъезд. Но все же кивнула.
        - Через полчаса зайду за тобой, - коротко ответил Евгений и оставил ее одну.
        Тридцати минут оказалось слишком много - много для того, чтобы быть все это время чем-то занятой и не думать о том, что ей рассказал Женя, не вспоминать, какими ласковыми, нежными и любящими могут быть лгуны и предатели. Алина собрала вещи за четверть часа и оставшееся время провела в коридоре, сидя на чемодане и безучастно глядя на отражающуюся в зеркале закрытую дверь. Слишком символично - закрытая дверь. Что-то слишком много в ее жизни стало таких дверей.
        Когда раздался звонок, она даже обрадовалась. Калитка оставалась открытой, поэтому Евгений сразу пришел в дом.
        - Ничего не забыла? - спросил он, бросив взгляд на собранный чемодан.
        - Свои мечты, - невесело усмехнулась девушка.
        - Не смертельно, Алина.
        - Да, ты прав. Не смертельно.
        - Своим отъездом ты разбиваешь мне сердце.
        - Прости, - несколько сухо ответила она, не желая развивать тему.
        Евгений вздохнул и наклонился, чтобы взяться за ручку чемодана. И в этот момент его профиль отразился в зеркале.
        Алина увидела, как с лица мужчины будто сползает кожа, а под ней обнажается не белая кость, а что-то черное, шевелящееся, пульсирующее. Кожа исчезла, и вместо черепа Алина увидела принимающий форму человеческой головы черный дым. Он клубился, то рассеивался, то вновь собирался в сгусток, поэтому черты искажались, рябили, терялись. Но все же Алине удалось разглядеть «профиль» с острым подбородком и длинным носом, пустую глазницу и небольшой нарост на голове в виде рога. Девушка в шоке перевела взгляд на Евгения и увидела, что у него нормальное человеческое лицо, симпатичное и привлекательное. Перевела взгляд в зеркало - там оказался страшный дымный профиль.
        - Ну что, налюбовалась? - услышала она и в ужасе отпрянула от протянутых к ней рук мужчины. Его отражение в зеркале простирало к ней темные руки с костлявыми пальцами и загнутыми вниз когтями.
        - Поехали, - просипел вдруг Евгений. - Все готово. Тебя давно ждут.
        Она хотела закричать, но не успела. Темнота упала на нее сверху, как плотный пыльный мешок.

* * *
        Разговор оказался долгим, и Алина за это время ушла. Герман выскочил на улицу, но было уже поздно: девушки не оказалось ни во дворе, ни в окрестностях. Он еще поспрашивал встречных прохожих, не видел ли кто одетую в свитер и джинсы рыжеволосую девушку, но никто ничего об Алине не знал. Тогда Герман завел машину и ринулся на вокзал. Он обежал кассы, зал ожидания и перрон, но нигде Алины не было. Герман изучил расписание подходящих автобусов и убедился, что ближайший до крупного центра отходит лишь вечером.
        Тогда он съездил в Гористый и долго звонил в калитку, а затем просто перемахнул через нее и обошел дом кругом, заглядывая в окна. Судя по всему, Алины не оказалось и там.
        Оставался железнодорожный вокзал, и Герман потратил еще час на то, чтобы доехать туда, изучить расписание и увидеть, что поезд на столицу ушел четверть часа назад, а следующий будет опять же вечером.
        Если Алина и уехала, то тем поездом. Герман в отчаянии стукнул кулаком по бедру, а затем повернул машину в сторону маяка. По дороге ему пришлось остановиться и ответить на телефонный звонок. Звонил некий Степан Васильевич, профессор. Герман, мысли которого были заняты Алиной, не сразу сообразил, кто ему звонит. Профессор? Но затем догадался, что это был тот человек, с которым Вика встречалась незадолго до отъезда и с которым сам Герман безуспешно пытался связаться. Как выяснилось из короткого представления, именно Степан Васильевич дал Вике подробную консультацию. С его слов, Вика привезла отсканированные с ветхих оригиналов документы. Это были разрозненные сводки, записи, рисованные от руки символы и схемы. В первую очередь женщину интересовал знак в виде звезды со срезанным верхним лучом. Этот символ, как и обычная пентаграмма, мог иметь множество значений - и необязательно негативных, о чем Степан Васильевич рассказал Вике и привел ей несколько толкований. Но из всех женщину заинтересовало лишь то, в котором знак в числе других символизировал владыку темного царства. Вика спросила Степана
Васильевича про печати, используемые в ритуалах для вызова демонов.
        - Не так просто оказалось отыскать рисунок печати с искомым символом, - признался профессор Герману. - Я подключил к поискам коллег. Тема показалась интересной, мы искали ритуалы, что Вику тоже интересовало. Я предположил, что луч вовсе не срезан, а вогнут, и такое его положение символизирует переход из тьмы в свет и наоборот. Представьте себе, Герман, луч как две прикрытые створки, «вогнутые» внутрь. А теперь начните их «приоткрывать». В какой-то момент они окажутся плотно закрытыми, а затем, открываясь, на мгновение образуют уже верхний луч. Представляете?
        - Да.
        - Так вот, мы искали и сам ритуал. Это было непросто, но нам удалось обнаружить среди архивных документов, относящихся к концу пятнадцатого века, запись допроса некой девушки, испанки, обвиненной в служении темным силам. Девушка не признала за собой вину, но поведала о ритуале, свидетельницей которого стала. Схематично, а Вике я и нарисовал схему, он мог выглядеть так: начертанная звезда с четырьмя прямыми лучами и вогнутым верхним. В центре, там, где находится «верхушка» вогнутого луча, устанавливался центральный алтарь. На нем приносилась жертва, кровь которой проливалась на печать. И затем печать перемещали из центра наружу, символизируя тем самым открывающиеся ворота и призывая Владыку. Представляете все себе, Герман, этот воображаемый луч? Образуемый проход?
        - Очень даже хорошо, - ответил мужчина, вспоминая рассказ Алины. - Могу даже развить тему. Представим себе, что звезда не чертится, а образуют ее каменные алтари. Или другие каменные сооружения, их камуфлирующие. Как, к примеру, дольмены. Слуги демона сопровождают ритуал песнопениями, может, танцами. Всем руководит жрец или жрица. Печать находится на центральном алтаре, на котором затем совершается жертвоприношение. Все опять же сопровождается ритуальными песнопениями, танцами и так далее. Затем печать выносится, как вы сказали, вверх. Жрец с нею образуют верхушку «луча», а слуги, допустим, выстраиваются так, чтобы создать сам луч или, как вы сказали, проход. И Владыка, которому они поклонялись, выходит из центра, то есть тьмы, в свет. Так?
        - Да-да, - поддакнул профессор. - Вы все очень образно представили!
        - Значит, таким образом можно вызвать демона разрушения, мора, голода и прочих несчастий? - спросил Герман, вспоминая о найденных им в газетах упоминаниях о различных происшествиях.
        - Демона и мелких бесов - шкодливую шушеру.
        - А может ли эта шкодливая шушера, как вы выразились, влиять на людей посредством гипноза? Внушать что-то? - спросил он, вспоминая и слова Алины, и рассказ молодого полицейского, который опрашивал жителей Гористого.
        - Не думаю. Силенок все же для этого недостаточно. Так, обморочить ненадолго, застлать глаза - возможно. А на большее вряд ли способны. Потому что в противном случае все было бы куда серьезнее. Не нужно было бы выбирать жертву, ею бы стал кто угодно. Да и навнушать могли бы людям страшные вещи. Начался бы полный хаос!
        - Понятно, - вздохнул с видимым облегчением Герман.
        - Но, конечно, молодой человек, вы отдаете себе отчет в том, что это всего лишь мифология. Фольклор.
        - Да-да, конечно, - пробормотал Герман, думая о том, что Вика, похоже, и отправилась разыскивать эту «фольклорную» печать. Впрочем, сейчас он уже готов был поменять свое мнение. Он видел, где Вика начала раскопки, и это место не являлось центром. То, что Вика не знала о «вогнутом» луче и центральном алтаре, где могла бы храниться печать, опровергли слова профессора. По всему выходило, что она не только знала о луче и печати, но и о самом ритуале. Получается, ее интересовал уже даже не ритуальный предмет, а сам процесс? Тогда кто нашел печать?
        - Скажите, Степан Васильевич, если бы такая печать оказалась найдена, она бы представляла очень большую ценность?
        - Ну-у, молодой человек! Еще спрашиваете! И ценность ее заключалась бы не только в драгоценном металле, но и в возрасте. Записям, в которых упоминается печать, добрых пятьсот лет. А самой печати наверняка намного больше!
        - Спасибо, - от всего сердца поблагодарил профессора Герман. - Вы мне очень помогли.
        Когда он заканчивал разговор, телефон известил о пришедшем электронном письме. Герман торопливо открыл почту в надежде, что ему сбросили ответ на его запрос по гербам. Но следом раздался новый звонок.
        - Получил? - спросил старый знакомый, приятель Вики.
        - Как раз собирался смотреть.
        - Интересная история раскопалась. Даже не думал, что так быстро смогу все найти. Герб оказался ниточкой из клубка.
        - Значит, эти гербы на самом деле существовали? Ты что-то о них нашел?
        - О первом - достаточно. Герб с виноградной лозой и башней принадлежал довольно знатной феодальной семье де ла Торре. Четырехконечная звезда присоединилась к гербу при Диего де ла Торре.
        Герман невольно присвистнул. Откуда это могла знать Алина? Неужели ее сны оказались вещими? Удивительная девушка!
        - Диего де ла Торре меня и интересует. Удалось что-то найти?
        - Год его рождения неизвестен, смерти - приблизительно девяностые годы пятнадцатого столетия. Умер де ла Торре довольно молодым. Несчастный случай на охоте: некто выстрелил по недоразумению в его коня. Тяжеловесное животное завалилось на бок и придавило хозяина, размозжив тому ногу. Де ла Торре, несмотря на все потуги врачевателей, умер вскоре от сепсиса.
        Сердце Германа неожиданно пропустило удар. И странной ему самому казалась его реакция, но эта история, будто виноградная лоза, вплелась в его мысли.
        - Возможно, о де ла Торре не сохранилось бы записей, как о множестве его современников, если бы не одна история. Диего де ла Торре оказался напрямую причастен к судебному процессу над одной девушкой, Исабель Гарсия, с которой у него были отношения. Девушку обвиняли в колдовстве, связи с Сатаной, и доказательством тому был найденный у нее ритуальный предмет. С другой стороны, обвиняемая отрицала свою причастность к ритуалам и клялась, что выкрала объект, чтобы спасти город от бед. Исабель Гарсия призывала в свидетели своего любовника, но де ла Торре не подтвердил ее слов. И девушку казнили. А предмет, как следует из записей, пропал. Вскоре после этого и произошел несчастный случай на охоте. Умирая, де ла Торре в горячке говорил о проклятии, якобы насланном на него казненной.
        - Вот как, - пробормотал Герман и невольно перенес вес тела с вновь заболевшей ноги на здоровую. - А что по второму гербу?
        - Его я не нашел. Но вот что интересно. Петух и лев вместе в древней мифологии являлись символами бога преисподней, ужаса и истребления. У него много имен. Но чаще всего он предстает как владыка подземного царства, повелевающий мертвыми, насылающий ужас, развязывающий несправедливые войны и насылающий чуму и другой мор.
        - Вот как, - пробормотал Герман. Многое сходилось.
        - Еще кое-что интересное, - продолжил собеседник. - Я поискал документы по узкому временному отрезку. И нашел упоминания о том, что примерно в то время, когда казнили Исабель Гарсия, к кораблю, который отплывал из Испании на восток, ночью пришел Луис Гранде, известный мошенник и вор. Он передал находящейся на борту даме некий тяжелый предмет, очертаниями напоминающий книгу. И хоть дама путешествовала инкогнито, имя ее стало известно - Летисия Флорес. Корабль останавливался где-то на территории современного Краснодарского края. И предположительно дама сошла на берег именно там. Я нашел, что с тем местом, где ты сейчас находишься, связана легенда о дольменах, в которых дремлют демоны-разрушители и одновременно стражники мира мертвых. По преданию, привела их за собой дама. Дольменам тем около пяти сотен лет, поэтому есть все основания подозревать причастность той дамы к их созданию.
        - То есть их построила Летисия Флорес? - уточнил Герман.
        - Не лично, наверняка кого-то нанимала. Оттуда и сохранилась эта история: кто-то, участвующий в строительстве, сказал другому, тот - третьему. Ну ты понимаешь.
        Герман быстро сопоставил услышанное и от профессора, и от знакомого и пришел к выводу, что эта Летисия Флорес могла быть жрицей. С ее подачи выстроили алтари, замаскированные под дольмены, для служения ее Владыке. Возможно, она собиралась совершить жертвоприношение и выпустить в свет своего господина. Только Германа смущало то, что в дольменах-алтарях дремали духи. Как она их привела за собой?
        - Что стало с той Летисией, знаешь? - спросил он знакомого.
        - Нет. Слишком много времени прошло. Это просто легенда.
        - Спасибо, ты и так много всего отыскал! - искренне поблагодарил Герман. - И за такой короткий срок.
        - Ну, не все я раскопал сегодня. Про ценность, привезенную из Европы, чьи следы теряются предположительно в тех местах, где вы с Викой любили отдыхать, я передавал информацию Вике еще раньше. Она присылала ко мне друга за документами.
        - Кого присылала? - встревожился Герман. - Как его зовут?
        - Да уже не помню. Она мне позвонила накануне и сказала, что лично приехать не может и потому пришлет человека.
        - Как он выглядел?
        - Мужик лет тридцати пяти, с бородой, волосы светлые, носил их завязанными в хвост. Лицо такое… иконописное.
        - Вот черт! - выругался Герман, и ему сразу вспомнилось то, что зацепило в рассказе Алины - художник! - Когда это было? Когда он к тебе приходил?
        - Да давно уже. Больше года назад точно. Даже два. Не помню, Герман! Посмотри вложение, я прикрепил и те сканы, что Вике передал, и описание семейного герба де ла Торре.
        - Спасибо! - поблагодарил Герман, считая, что самое важное уже узнал. - С меня причитается!
        Он развернул машину и рванул в Гористый.
        Казалось, в поселке ничего не изменилось за то короткое время, что прошло с его полуденного визита сюда: с виду Гористый оставался таким же тихим и безлюдным. И только когда Герман остановил машину неподалеку от дома, который снимала Алина, и вышел на улицу, он уловил первое изменение. Гористый смердел, словно где-то рядом оказалась помойка с гниющими отбросами. Похожее зловоние, только куда слабее, исходило от тварей на маяке. Эта вонь давала понять, что поселок только с виду безлюден.
        Но никто не спешил показываться ему на глаза. Может, за ним следили тайно или, как в прошлый раз, поджидали? Герман оглянулся по сторонам, когда переходил дорогу возле дома, но машин не было. Однако калитка на этот раз оказалась распахнута, и мужчина, переборов желание броситься тут же к дому, замедлил шаг и снова огляделся. Опять никого. Где же они - те, кто пришел в поселок сейчас, словно по команде, кто выдавал свое невидимое присутствие тошнотворным запахом? Он пересек небольшой двор и вошел в приоткрытую дверь.
        - Алина? - позвал Герман, надеясь, что девушка окажется дома. Никто не отозвался. Мужчина беспрепятственно обошел все комнаты, отметив с горечью, что вещей Алины тут не осталось. Значит, она заезжала сюда, пока он метался между вокзалами, собрала чемодан и уехала. И все же он чувствовал, что что-то не так.
        Он вышел из дома и, подняв голову, заметил движение на «мачте». Кто-то быстро спускался по столбу.
        - Вот и первый, - тихо пробормотал Герман и покрепче сжал в руке рукоятку трости. Глупость, конечно, приезжать в поселок, вооружившись лишь ею. Но если жители уже мертвы, поможет ли против них оружие? И от тех, которые не мертвы, - чем можно обороняться? Герман еще не мог дать этому объяснение, но интуитивно понимал, что с жителями Гористого случилось нехорошее. Одни - умерли, а затем будто восстали. Другие… О других, возможно, ему и пыталась сказать Вика. К другим могли относиться старик Кириллов, ветеринар, продавец в магазине, художник. И, возможно, сама Вика.
        Герман отвлекся лишь на мгновение, следя за тем, куда скрылось спустившееся со столба существо. Но и этого времени оказалось достаточно для того, чтобы некто спрыгнул на него сверху и повалил на землю. На Германа дохнуло вонью тухлого мяса, и рядом со своим лицом он увидел оскаленную рожу. Существо проворно вцепилось ему в шею костлявыми пальцами, но мужчина ожидал этого и опередил тварь на доли секунды. Резко подавшись вперед, он свалил существо с себя на землю. И когда то ослабило хватку, не без труда, но освободился. Герман проворно вскочил на ноги, невольно охнув от пронзившей голень боли, и огрел пытавшееся встать существо тростью. Тяжелый набалдашник пришелся на полуголый череп, проломив с неприятным хрустом лобную кость. Нечисть рухнула на землю, и Герман быстро, как мог, покинул двор ставшего негостеприимным дома.
        А из других дворов уже стекалась к нему, покачиваясь и переваливаясь, другая нежить. Осклабленные улыбки-оскалы, облысевшие черепа, ввалившиеся глаза или вовсе опустевшие глазницы - такая «армия» достойна была стать украшением фильма про зомби. Те, которые проникли на маяк, выглядели куда… свежее.
        Он успел добежать до машины и заскочить внутрь в тот момент, когда покрытая струпьями рука уже дернула его за куртку. Герман заблокировал двери и завел двигатель. И только потом понял, что находится в автомобиле не один. Он резко повернулся и увидел на пассажирском сиденье Вику.
        - Ты?
        Герман замешкался от неожиданности, и машину успела окружить нечисть.
        Вика кивнула и подняла на него белые глаза. А затем растянула губы в незнакомой ему усмешке.
        12
        Помещение наполняла абсолютная тишина, а на каменистом полу пещеры рекой разливалось что-то темное. Элизабет покрепче ухватила дрожащими руками факел, но все равно тени, падающие от подрагивающего пламени на стены, затеяли свой дьявольский танец. Так было в тот раз, когда она впервые пришла сюда. Только сейчас тишина отчего-то кричала о беде.
        Их было меньше дюжины - бездыханных и обескровленных тел. Обнаженных и с перерезанными горлами. Они лежали, составляя собой недостающий луч, в верхнюю точку которого сомкнулись вытянутые руки двух несчастных. Элизабет с трудом сдержалась, чтобы не закричать от ужаса. Она пришла сюда тайно, под покровом ночи, чтобы унести сулившую несчастья печать, но опоздала. Что-то случилось здесь совсем недавно, страшное и непоправимое.
        Кровь заливала пол, вызывая страх и отвращение, но на центральном алтаре лежал нужный предмет. Оставили его умышленно или забыли, спасаясь бегством после страшного преступления? Элизабет взяла зловещую печать и ощутила исходящее от той неожиданное тепло. Пластина словно нагрелась на солнце или являлась живой. Элизабет готова была поклясться, что под пальцами она ощутила трепетание. Девушка едва не выпустила тяжелую печать и поспешила крепко прижать ее к себе. Когда Элизабет возвращалась к выходу, под ногу ей что-то попалось. Она наклонилась и обнаружила оброненный кем-то кинжал. Элизабет положила факел рядом с собой и протянула к рукояти дрожавшую руку. И в это мгновение услышала над собой полный гнева голос:
        - Ты?!
        Она вскочила на ноги, толкнула головой в живот не ожидавшего нападения человека и бросилась бежать - в темноте, оскальзываясь, едва не падая, прижимая к себе похищенную печать. Прочь, прочь от места, где случилось массовое убийство. Прочь, прочь, от любимого ею человека, который, возможно, и стал убийцей. Пусть в прошлый раз он не только дал ей уйти, но и отвез домой, она чувствовала исходящую от него опасность.
        Элизабет бежала по улицам, оглядываясь в ожидании погони, но беда караулила впереди в виде стражников. Вероятно, Диего, опередив ее, вернулся в город. И поднял тревогу…
        Дальше сон будто оборвался и продолжился уже не от имени Элизабет, а неожиданно Диего. Алина увидела все будто его глазами.
        …От ярких всполохов огня становилось нестерпимо жарко, дым ел глаза, вызывая ненужные слезы. Нет, он не плачет. Это просто дым. Его не разжалобят ни крики казненной, ни ее взгляд, который он стойко выдержал. Умирает не та девушка, которую он любил, а убийца, дьяволица. Это не Элизабет мечется на костре, а ищет выхода злобная бестия.
        У него не было сомнений в том, что Летисия поняла, кто укрыл Элизабет и спас ее от смерти. В ту ночь, когда Летисия затеяла свое страшное дело - не простое служение, а ритуал, - Диего должен был привезти ей Элизабет. Кровь юной грешницы, не девственницы, но и не опытной распутницы, сорвала бы печать и выпустила в их мир Владыку. Летисия, проклятая дьяволица, жрица, служившая тьме, ездила по миру со своей бесовской свитой, сеяла мор и несчастья. Их целое общество, помеченное звездой без верхнего луча. Не сразу понял Диего, кто она и кому служит. Ее утонченная красота, искусство в любви, которому опытная обольстительница позавидовала бы - и он пал к ее ногам рабом. Ей этого и было нужно - нового раба. Нового прислужника на ее дьявольских оргиях. Он был там, он видел все, он исполнял бесовские ритуалы, брал женщин и пил вино. Он вошел в их общество настолько, что велел нанести на свой герб их проклятый знак. Ему сулили больше власти, больше земель. Отказался бы он, когда его тщеславие тешили не только речами, ласками, но и подарками? Давно шли споры с соседями за землю - за равнину меж гор, на
которой виноград рос особо ароматным и сладким, и вина из него получались как нектар. Тяжба тянулась со времен отца Диего. А с появлением Летисии равнина неожиданно и легко отошла к де ла Торре: скончался от скоротечной хвори глава соседской семьи, а его вдова оказалась куда сговорчивей. Только позже Диего понял, откуда взялась та загадочная хворь у соседа. И что за подарок нужно платить.
        - А соблазнишь ли ты деву юную и чистую? - спросила однажды Летисия. И велела купить у аптекаря яд - не для себя, а для нерожденного младенца.
        Элизабет была не только чиста и невинна, но и красива. Так красива, что, хоть разум и отвергал это чувство, сердце открылось ему. Она согрешила с ним, и Диего знал, что следующим потребует от него дьяволица. Однажды Летисия намекнула ему, что та печать, с которой она не расстается, не просто «дверь» в этот мир для ее господина, но и «карета», которая возит ее свиту по миру. А может, и ее саму, из века в век. И Диего задумал уничтожить печать. Только как? Как? Ночами ломал он голову над этим, искал в свитках и книгах ответы. И однажды нашел выход: огонь. Но в тот день, когда он отыскал ответ, Летисия потребовала привезти ей Элизабет. Их оргии проходили в церкви, построенной на том месте, где когда-то пролилась кровь. Одним из строителей той церкви был один из них, он и сделал тайный проход в зал, образованный пещерами.
        Диего задумал спрятать девушку, не дать ее убить. Но то ли она не получила его тайного знака, то ли случилось что другое, но на мосту Элизабет не оказалось. Она сама пришла в логово греха и смерти. Он увез ее, но Элизабет вернулась в пещеру, как Диего ни просил ее не совершать необдуманный поступок.
        Летисия тоже поняла, что это он дал Элизабет скрыться, и поторопилась свершить свое дьявольское дело. Когда Диего увидел распростертые на полу пещеры тела и Элизабет с ножом в руках, он в первый момент ужаснулся тому, что убийства совершила она, ослепленная страхом и ненавистью. Но разве может юная и хрупкая дева убить стольких, если только она не одержима демонами? Словно в подтверждение его страшной догадки, за спиной Элизабет мелькнула знакомая тень. А затем девушка бросилась бежать, унося печать с собой.
        Он даже не усомнился в том, что Летисия завладела телом Элизабет и пыталась скрыться, унося в печати выпущенных из тел бесов. Это она выкрикивала проклятия в его адрес, когда огонь пожирал ее дьвольскую сущность. Диего сумел убедить себя, что это не Элизабет умирает в муках, а проклятая служительница тьмы. Он спас город от бед и разрушений… И лишь потом узнал, что Летисия скрылась на корабле и увезла с собой печать.
        Она пришла в себя от холода и боли. Девушка лежала на чем-то жестком и ледяном, а когда, попытавшись встать, дернула ногой, в лодыжку врезалась грубая веревка. Алина едва сдержала стон, не желая выдать того, что очнулась. До обоняния донесся запах каких-то благовоний, а до слуха - шелест листвы и тихих шагов. Похоже, она лежит на чем-то каменном. Даже не открывая глаз и ни разу не успев побывать в том месте, Алина догадалась, что ее привезли к «фальшивым» дольменам. И о том, что с нею собираются сотворить, предположить тоже несложно. Глупость совершила она, глупость, за которую и поплатится жизнью. Бесы не только бывают обаятельные, но и бесстыдно лгут.
        Шаги, отдаляясь, утихли, и Алина приоткрыла глаза. Взгляд уперся в темнеющее небо, на котором робко зажигались первые звезды. Вокруг шуршал лес, нашептывая колыбельные. Место это безлюдное, ждать чьей-то помощи - безрассудно. Остается рассчитывать на себя и надеяться, что, помимо Евгения, других тут нет.
        Но вскоре она поняла, что надежды не оправдались: послышался шум, тихий хор голосов и шорох шагов. Алина зажмурилась вновь, но кто-то сильно похлопал ее по щеке.
        - Очнись, красавица!
        Она нехотя открыла глаза и увидела лицо Евгения. А рядом с ним - лица Кириллова, художника, продавщицы из магазина, бармена и еще кого-то, кого она не знала.
        - Вот мы все и в сборе. Почти все, - провозгласил Евгений, видимо, будучи в этой компании главным. - Можем начинать!
        И вокруг Алины завертелся безумный хоровод.
        Это уже все было - песни без слов и танцы вокруг алтарей, на одном из которых, центральном - плоском и вросшем в землю, она и лежала. Безумные взгляды и страшные ухмылки. Запах серы и тлена. Что бы сделала Элизабет, окажись она на месте Алины? Смогла бы спасти себя на этот раз? Все повторяется по чьей-то прихоти, может, ради того, чтобы завершить прерванное пять с половиной веков назад дело…
        Нет, она совсем не героиня, как Элизабет. Ей страшно и хочется в первую очередь не спасти мир от абстрактной беды, а спасти себя. Как холодно! И как больно врезаются веревки в тело. Алина пробовала перевернуться на бок и скатиться с алтаря, но в камне было сделано углубление, и все ее попытки пошевелиться заканчивались провалом. Она, конечно, пыталась освободиться - дергала связанными ногами, но по-прежнему безрезультатно.
        «Они больные, просто больные!» - подумалось ей, когда старик Кириллов принялся совершать совсем уж неприличные телодвижения. В другой ситуации это вызвало бы смех, но сейчас - только отвращение. «Больные!» - воскликнула вновь Алина. И вдруг ее осенило. Шанс, конечно, минимальный. Но она и так приговорена.
        Что ж, врать и соблазнять умеют не только бесы.
        - Женя, - тихо позвала она. - Женя…
        Он наклонился над ней, ухмыляясь:
        - Поцелуй меня. Пожалуйста. На прощание.

* * *
        - Вот мы снова с тобой и встретились, Диего, - произнесла Вика незнакомым голосом и коснулась его руки. Нечисть царапалась в дверь, стучала в окна, скалила зубы. Гнилостная вонь просачивалась даже сквозь закрытые окна. Но Вике, казалось, было на это наплевать.
        - Я не Диего.
        - Ну а я - не Вика.
        - И кто же ты? - спросил Герман и включил дворники, чтобы согнать залезшего на капот тощего мужика, скребущегося отросшими когтями в лобовое стекло. Когти у нечисти были острые и крепкие, но со стеклом все же не справлялись.
        - Кто я? - усмехнулась женщина. - У меня было много имен. Но ты знал меня под именем Летисии.
        Сердце Германа пропустило удар. Но ему удалось выдержать лицо и даже не показать удивления.
        - Никогда я тебя не знал, - ровным голосом сообщил он. - Кто ты? Что ты сделала с Викой?
        - Ты бы не о Вике беспокоился, а о той рыжей девчонке, которая, кажется, тебе в какой-то мере стала дорога, - ухмыльнулась «Вика».
        - Где она?! Что вы с ней сделали?! - как бы ему ни хотелось сохранять спокойствие, но при упоминании об Алине он потерял самообладание. Когда она вдруг стала его слабостью? Когда?
        - Пока ничего. Успокойся. Но собираемся сделать то, чему ты когда-то помешал. Я должна была сразу понять, что ты предашь. Что ты влюбился в ту девчонку и не приведешь ее ко мне.
        - С ума сошла?! Что ты несешь?
        Герман завел двигатель и резко стартанул с места. Нечисть, окружавшая машину, с визгом отпрыгнула, но затем продолжила преследование.
        - Где Алина? - спросил он вновь, потому что «Вика» молчала, с ухмылкой рассматривая его белыми глазами. Куда вести машину, куда ехать? Похоже, спрашивать не стоит, потому что он и так знает.
        - Догадался, - словно прочитала она его мысли. - Можешь не торопиться, время еще есть. Твою девочку сейчас готовят. Красивая она. И кровь у нее горячая. Кровь грешницы.
        Последняя фраза вызвало у Германа смутное воспоминание, от которого остался лишь едва уловимый след. Связано оно было не с рассказами Алины, а с чем-то пережитым им лично.
        - Что Алина вам сделала?! В чем она провинилась перед вами? - ему уже не удавалось сдерживать гнев. Машину Герман вел агрессивно, нервно, что ему было совершенно несвойственно.
        - Перед нами - ни в чем. Она нам просто подошла. Не так уж чиста и невинна твоя девочка. Убила она нерожденного ребенка. Не своего, чужого. Ну совсем как Элизабет, когда вложила в твои руки сверток с ядом.
        Герман проглотил готовые сорваться с языка вопросы. Похоже, «Вика», называющая себя Летисией, и так все расскажет. А он пока будет ехать к дольменам как можно скорее.
        - Если будешь нестись на такой скорости, тебя остановят. И тогда ты уж точно не попадешь туда, куда так торопишься. Потому что у тебя нет прав! - верно заметила пассажирка. Но затем она махнула рукой, в которой оказался зажат знакомый бумажник: - Впрочем, к дольменам попасть нужно не только тебе, но и мне. Поэтому забирай свои документы.
        - Что тебе нужно у дольменов? - спросил он, хоть и сам уже догадывался. Вот оно, время ритуала, настало, будто все проклято!
        - Отвезти вот это, - с этими словами пассажирка вытащила откуда-то сбоку прямоугольную пластину размером с книгу. - Если решишь выкинуть какую глупость, пожалеешь. Предупреждаю.
        - Значит, ты все же отыскала печать.
        - А я ее и не теряла! Я все это время дожидалась в ней нужного момента. Дожидалась тебя. Ее. Пятьсот с лишком лет. Без вас все получилось бы не так интересно. Это карма, как принято говорить сейчас. Незавершенное дело, неразрубленный узел. Все возвращается, мой милый, чтобы разрешиться. Все. Только вы смертны, а я - нет. Нам не всегда нужны тела. Я привезла моих слуг в этой печати сюда. Я выпустила их и заперла в ложных дольменах - до поры до времени. Они оберегали мой покой. А я, находясь в печати, как до этого мои слуги, стерегла дверь, через которую, когда настанет час, придет Владыка. Один мой помощник - немой и верный, которого я нашла среди строителей, помог мне выбраться из тела Летисии, спрятал печать под главным алтарем и засыпал землей. Я посулила ему всякие милости и сдержала свое слово. Тот человек разбогател. Правда, прожил совсем недолго. Эта печать рано или поздно приманила бы сюда тебя. И ее, твою Элизабет. Обходными путями, но приманила бы. Она сейчас пуста. Она сейчас - лишь дверь, через которую войдет Владыка. Кровь соблазненной тобой невинной девы откроет ему путь.
        - Тебя выпустила Вика? - лучше задавать ей вопросы, на которые ей хочется отвечать. Тянуть время и думать, как спасти Алину. Машина въехала на горный серпантин и понеслась по осыпающемуся под колесами грунту.
        - Нет, - засмеялась пассажирка. - Меня выпустили мои слуги. Только они могли это сделать. А разбудила их кровь. Так было задумано. Слуг должна разбудить кровь, а они могут вызволить меня - в нужный час. Этот недотепа - художник, бывший муж твоей Вики, алчный и никчемный, втайне от женушки приехал сюда два года назад. Услышал звон, да не знал, где он. Раскопал печать, но, вот незадача, поранился. Его кровь и подняла моих слуг. Все шло по моему плану. Кто-то из жителей этого поселка узнал, что художник собрался к алтарям. И люди двинулись на защиту своих камней. Легенду они знали, да неточно. Боялись, что художник растревожит духов, а те - мертвых. Так, впрочем, почти и случилось. Художник вытащил печать и поранился в тот момент, когда жители окружили его и алтари. Ну что ж… Мои вырвавшиеся наружу слуги были голодными. За пять сотен лет не так проголодаешься! А потом они выбрали себе понравившиеся тела. В том числе и тело художника.
        Герман молча стиснул зубы. Значит, Вика так до конца и не рассталась со своим бывшим мужем. И вот каких дел тот натворил.
        - Вы их убили? Тех, чьи тела выбрали? Вика мертва? - спросил он, глядя перед собой на дорогу. Они поднялись уже на самую макушку горы. Казалось, выйди из машины, протяни руку - и коснешься облаков. Не к месту Герману подумалось, что Алина боится и высоты, и горных дорог.
        - Мертва? Я разве мертва? - Женщина подняла руку и внимательно ее осмотрела, а затем провела ладонью по своей щеке. - Нам мертвые тела не нужны. Красивое тело и лицо. Мне нравится.
        У Германа потеплело на душе. Значит, есть надежда на то, что Вика еще жива.
        - Художник ли заманил потом свою бывшую жену сюда, или она сама приехала - не в этом суть. Тогда меня и выпустили, когда «жители» якобы ходили возмущаться против раскопок к дольменам.
        - Они же к администрации ходили!
        Пассажирка засмеялась:
        - С плакатами к администрации выходили не-жители. А мои приспешники пришли туда, куда нужно - к дольменам-алтарям, и выпустили меня. Я выбрала себе тело твоей Вики. А потом выпустила мертвых. Они не беспокоили нас, охраняли вместо меня печать, спрятанную в одном из дольменов. Но иногда, в полнолуние, спускались в поселок и пытались попасть в свои дома… А потом возвращались. Но в последние дни я дала им волю.
        - Значит, ты ждала, когда появимся мы с Алиной? Зачем вы так долго тянули, почему не совершили все сразу? Зачем ты спасла меня, когда твои слуги столкнули меня в яму?
        - Смерть - слишком низкая плата за предательство, мой дорогой Диего. Тебя не собирались убивать. Это была… уловка. Чтобы вновь вас соединить. Чтобы ты вновь крепко привязался к той девчонке. Чтобы тебе было больно, очень больно видеть ее гибель. Больнее, чем тогда. Просто смерть - слишком низкая плата за предательство. Сначала умрет она, и ты будешь это видеть. А потом уже ты.
        За последним поворотом показалась знакомая поляна. Джип резко затормозил возле нее, и Герман выскочил из машины первым. Но женщина, не мешкая, бросилась за ним следом.

* * *
        Евгений наклонился к Алине с поцелуем. Его губы похотливо усмехнулись, и девушку затошнило от гадливости. Это просто болезнь. Только болезнь! У нее хорошо получалось снимать боль и лечить. Пусть и не сразу, не за один раз. Но сейчас надо собрать все силы и сделать это. Думать о том, что это только болезнь! У нее получится. Она же смогла снимать боль Германа без матрешек! Она сумеет. Надо лишь сосредоточиться.
        Удерживать Евгения все то время, которое требуется, чтобы «нащупать» «болезнь». Нет, это не простуда, не мигрень, не боль от застарелой травмы, это куда хуже и серьезней. Это черное нечто, что пожирает изнутри молодого мужчину. Не думать о том, что ее целует нелюбимый. Не думать о том, что в теле его живет бесовская сущность. Это - просто болезнь. Взять ее на себя, как боль. Избавить до конца. Задержать в себе и не потерять сознание от слабости.
        - Что ты делаешь? - прошептал Евгений, когда почувствовал неладное. Алина, как могла, подалась ему навстречу, пытаясь всеми силами не прервать поцелуй. Только так она сможет освободить его от проклятия.
        Алину удивило в первый момент то, что вместо слабости почувствовала силу. Только вот добрая ли она? Никто из остальных, увлеченных плясками и неприличным «флиртом», не заподозрил ничего дурного до тех пор, пока бесчувственное тело Евгения не свалилось рядом с алтарем.
        И все же Алина переоценила свои силы и поняла это тогда, когда художник и старик Кириллов, прервав свой пошлый танец с тощей продавщицей, бросились к ней. Справится ли она с ними двумя сразу?
        Старик Кириллов сам неосторожно коснулся ее руки, не зная, что Алина стала сильнее. И девушке удалось крепко вцепиться в его запястье. Ее ногти впились в дряблую кожу, выпустили капельки крови. Старик закричал, но она удержала его руку. И удерживала до тех пор, пока и его тело не упало рядом с алтарем. Алина стала сильнее настолько, что смогла не выпустить старика даже тогда, когда художник пытался оттащить его прочь. Пусть эта сила недобрая, Алина, рискуя быть сожженной ею изнутри, позволила ей наполнить себя. Пусть, раз эта сила ей помогает.
        - А я восхищена тобой! - услышала девушка голос. Знакомая женщина с белыми глазами вознесла над ней нож и резко опустила его.

* * *
        Увидев Алину живой, Герман испытал невероятную радость и облегчение. Он успел понять то, что она делает, и бросился ей на помощь. Но сразу три твари вцепились в него и оттащили, давая дорогу своей жрице.
        - А я восхищена тобой! - сказала Вика-Летисия. В ее руке неожиданно оказался нож, который она занесла над девушкой, а затем резко опустила. Герман закричал - так громко, что его наверняка услышали все звери в лесу. Вместе с ножом, казалось, упало небо. Алина бы погибла от намеченного ей в сердце удара, если бы нож внезапно не отвел очнувшийся за мгновение до этого парень. Ветеринар? Клинок лишь, судя по вскрику Алины, оцарапал ей шею.
        - Держите его, держите! - завопила жрица своим слугам. Художник бросился ей на помощь, а остальные так и продолжали удерживать Германа. Издали он видел, как дергается Алина, пытаясь освободиться от пут, как из пореза на ее шее сочится кровь, под которую жрица немедленно подставила свою пластину. Как борется с художником «ветеринар». И как Алина, изловчившись, ухватила жрицу за оба запястья.

* * *
        Алина слабела, хоть порез и не должен был оказаться глубоким. Но силы уходили - ее собственные и те, которые ей дали забранные у Жени и Кириллова сущности. Она слабела, и ее борьба уже больше походила на агонию. Что толку, если она слабее жрицы? Если, несмотря на то что она «освободила» Женю и старика Кириллова, их все равно - меньшинство. Но в тот момент, когда Алина почти позволила отчаянию завладеть ею, она увидела Германа. Горячая радость вновь придала ей уверенности. Собравшись из последних сил, Алина изловчилась и схватила нависшую над ней женщину за оба запястья.
        Болезнь. Это только болезнь.
        Черная сущность, занимающая тело этой женщины, оказалась настолько сильна, что Алина не могла с ней справиться. Даже если удастся ее вытащить, как удержать стихию? Женщина ухмыльнулась, зная, что она гораздо сильнее своих слуг. И так же, как Алина, понимая, что, даже если девушке и удастся вытащить сущность, та спалит ее изнутри. Безвыходное положение. А умирать так не хочется!
        - Печать! - закричал вдруг Герман. - Матрешка!
        И тогда она поняла. Он вспомнил про матрешек и подсказал верное решение. Нужно вытащить и переправить в печать черную сущность.
        Сущность - это болезнь. Печать - это матрешка. А сама Алина - лишь проводник. И вытекающая из пореза в печать кровь теперь лишь будет ей помогать.
        Она откроет путь, но обратный. А потом постарается запечатать, чтобы бесы не вырвались снова.

* * *
        Алина умница. Она все поняла. Оставалось надеяться, что у нее хватит сил и способностей. Герман увидел, что Летисия начала слабеть, хоть и продолжала извиваться, пытаясь освободиться из рук Алины. «Ветеринар» победил художника, отправив того на землю умелым нокаутом. И бросился к Герману на подмогу. А с земли в это время, кряхтя и отряхиваясь, поднимался старик Кириллов. Они справятся, обязательно справятся!
        Лишь бы Алина хоть немного продержалась. Лишь бы удержала жрицу.
        С помощью пришедшего на помощь парня Герману удалось вырваться. Твари накинулись на «ветеринара», но Герман уже бросился к Алине и схватил жрицу.
        - Я ее удерживаю! Ты молодец! Ты справишься! - закричал он.
        - Заткнись, Герман, - устало пробормотала Алина, и он тихо рассмеялся. Она в своем репертуаре. Тишина, да, девушка каждый раз просила его замолчать.
        А тело Вики наконец-то ослабло в его руках. Герман аккуратно уложил молодую женщину на землю. Ножом разрезал веревки на руках Алины, помог ей сесть и зажал ладонью порез на шее.
        - Потом, Герман. Потом. Не все еще.
        В том, что Алина права, Герман убедился, когда сзади напал очнувшийся художник.
        Справиться с художником, несмотря на его тщедушное телосложение, оказалось непросто. Но помог старик Кириллов, который понял, что от него требуется.
        - Вишь, какая пакость! - бормотал старик, помогая Герману удерживать извивающегося мужчину в то время, когда Алина избавляла от сущности и его.
        Оставшиеся трое - худющая продавщица, нескладный бармен и еще один мужчина - уже повалили на землю Евгения и сидели на нем верхом. Парень возился под ними, но выбраться у него не получалось.
        - Герман, давай! Не медли! - крикнула Алина, управившись и с художником.
        Мужчина освободил ее от остатков пут и помог подняться. Девушку шатало, и она тут же села на землю.
        - Сейчас. Посиди, я помогу тебе.
        Герман бросился к дерущимся и оттащил женщину.
        С барменом и оставшимся мужчиной совместными усилиями оказалось справиться легче.
        - Печать нужно закрыть. Срочно. Запечатай огнем, - пробормотала Алина и потеряла сознание. Герман приобнял ее и осторожно уложил на землю, положив голову девушки себе на колени. Старая тяжелая печать с рельефной чеканкой валялась рядом - опасная и зловещая.
        Огонь? Где взять огонь? Герман не курил. У него не было ни спичек, ни зажигалки. Да и сомнительно, что пластину можно легко расплавить в костре.
        Рядом медленно приходили в себя освобожденные от демонов люди. Дольше всех оставалась без сознания Вика. Но и сущность в себе она носила куда серьезней, чем другие. Старик Кириллов о чем-то переговаривался с Евгением, другой пожилой мужчина озадаченно почесывал затылок и оглядывался, не понимая, где и почему находится.
        Герман баюкал Алину и тихонько перебирал ее огненно-рыжие волосы.
        Имела ли она в виду обычный огонь? Вряд ли. Мужчина посмотрел на усыпанное веснушками лицо девушки и с нежностью улыбнулся. А затем аккуратно отстранил Алину от себя и взял в руки опасную пластину.
        Костер, что разожгла в его сердце эта рыжая, те искры, которые возникли между ними, то выжигающее душу отчаяние, когда он понял, что Алина уехала, - вот какой огонь сможет запечатать эту пластину. Добро против зла. Любовь против тьмы. Герман держал пластину в ладонях и, чувствуя, как разогревается металл, убеждался в том, что все понял правильно. Пластина раскалялась, словно брошенная в костер, и удерживать ее в руках становилось все сложнее. Он стиснул зубы и попытался сосредоточиться на воспоминаниях о минувшей ночи, запахе жасмина, мягких податливых губах, целовавших его жадно и ненасытно. В какой-то момент мужчина не смог сдержать стона и закрыл глаза, чтобы не видеть свои обожженные руки.
        - Герман! - испуганно ахнул рядом кто-то. Вика. Он узнал ее по голосу.
        - Молчи, - выдавил он. - Пожалуйста, молчи. И не мешай.
        Адова пытка. Адовы муки. Вот цена за предательство, совершенное в прошлом. Тогда он не спас любимую, тогда он предал ее огню. Пора искупить предательство похожими муками.
        Когда все закончилось, Герман не понял. Просто почувствовал, что кто-то отобрал у него пластину, а затем аккуратно взял его за запястье и тихо выругался.
        - Мне кажется, я больше не смогу тебя лечить. Ни тебя. Ни кого-либо, - сказала Алина, глядя на его руки, обожженные до волдырей. И заплакала.
        - Бог с этим! Твой дар ты потратила правильно.
        - Я наказана. За то, что… Я ведь сделала…
        - Тш-ш, - прошептал Герман. - Мне неважно, что ты сделала. Главное, мы встретились.
        Эпилог
        Они возвращались в столицу на его машине, но за рулем была Вика. Рядом с ней сидел ее недотепа-художник, который часть дороги причитал по поводу испорченной и утраченной пластины. Вика беззлобно огрызалась и просила бывшего мужа помолчать. Герману было понятно ее раздражение, но отчего-то он больше не держал зла на художника. Хотя и его союз с Викой не одобрял. Но пусть как хотят, похоже, им хорошо вместе. Тем более, как призналась Вика, именно художник является отцом Марьяны.
        Перед отъездом жители поселка - те немногие, которые остались и которых они спасли, устроили прощальный ужин. Герман видел тоскливые и полные безнадежной любви взгляды, которые Евгений бросал на Алину. Но девушка в тот вечер их не замечала. Местные, особенно старик Кириллов и Евгений, просили у них прощения. Но зла ни Герман, ни Алина на них не держали. Все закончилось хорошо. И хорошо, и будет. Старик Кириллов сказал, что после отъезда гостей они возьмутся восстанавливать поселок, отремонтируют остановку и напишут заявление в администрацию о возобновлении транспортного снабжения. А потом сделают все возможное, чтобы в Гористый вернулась прежняя жизнь. Мертвые отправились в свои могилы, и их покой больше ничто и никто не потревожит. Почерневшая пластина займет свое место в местном музее. А к дольменам, может быть, станут водить экскурсии и рассказывать туристам занимательные легенды. Что ж, раз жители так решили, значит, так и будет.
        Герман сидел на заднем сиденье, обнимая забинтованной рукой прижавшуюся к нему Алину. Девушка дремала и чему-то улыбалась во сне. А он, глядя на нее и, иногда ради забавы тихонько сдувая с ее лба огненную прядь волос, думал о том, что все странным образом повторяется. Наверное, с целью исправить ошибки и дать им второй шанс? Они начнут с чистого листа. Даже боль в ноге отступила и больше не возвращалась. Будто спало «проклятие». А может, так и было - потому, что Герман сделал то, что не совершил тогда, - спас Алину. А руки заживут. И хоть Алина и сетовала до сих пор, что утратила свой дар и не в силах ему помочь, это не главное. Главное то, что она с ним. Он смотрел на ее безмятежное лицо и пытался угадать по нему, что же ей снится.

* * *
        Сквозь пелену дыма, которая скрыла лицо Диего, Элизабет вдруг увидела странную картину. Будто она не умерла, а осталась жить, но уже не в отвернувшемся от нее городе, а в другом. В том месте девушки носили бесстыдно короткие платья и открыто рядились в мужские панталоны. Там люди разговаривали на непонятном ей языке, по широким улицам проносились на высокой скорости повозки без лошадей, а лестницы сами увозили людей под землю. Элизабет не было страшно, хоть город, казалось, и населили демоны, заставляющие людей оголяться, нестись куда-то в безрассудной спешке и поклоняться маленьким печатям в руках или у уха. Она не умерла, и рядом с ней находился ее Диего. И пусть их звали теперь по-другому, а в волосах ее будто полыхал огонь (не метка ли это инквизиторского костра?), и ездили они, как и многие, в дьявольской самоходной повозке, не это главное. Главное, что они были живы. И вместе.