Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Иртенина Наталья : " Уставшее Время " - читать онлайн

Сохранить .
Уставшее время Наталья Иртенина
        #
        Наталья Иртенина
        Уставшее время
        Памяти 1990-х посвящается

1
        Ранним летним утром, когда все вокруг казалось пасмурным из-за серо-дымчатого неба, еще не приголубленного солнцем, по одной из городских улиц брел серый ослик. Очевидно, его одолевали грустные мысли - об этом говорили уныло склоненная голова с торчащими вперед ушами, неторопливый шаг, редкие, задумчивые помахивания хвостом и грустные взгляды, которые ослик бросал по сторонам, даже и не думая увидеть там что-нибудь обнадеживающее.
        На другом конце той же улицы шел человек. Он был художник, работал оформителем в местном театрике, и звали его Митя. Род его деятельности подразумевал частые ночные бдения, творческие кризисы и размышления о вечном, когда совпадали по времени первые два пункта.
        Эта ночь была как раз из таких. Правда, вышеперечисленные обстоятельства не мешали Мите внимательно оглядывать городские виды, в которых наверняка могло скрываться вдохновение. Его заинтересовал огромный рекламный щит, вознесшийся в высоту на толстых подпорках. Это была социальная пропаганда. Рядом с исполинским ликом губернатора красовался слоган: «Третье тысячелетие - время мира, добра, согласия». Но удивительным было не это странное утверждение, а то, что главе области было придано поразительное сходство с Христом-Спасителем. Рекламный щит доходчиво разъяснял гражданам, что губернатор считает своим долгом обеспечить следующее тысячелетие миром и любовью и сделает для этого все возможное. Даже позволит себя распять, если нужно.
        Несколько минут Митя стоял с задранной головой, а затем его внимание привлек громкий журчащий звук. Под одним из столбов, держащих щит, он увидел самого настоящего осла, который безмятежно облегчался. Около тумбы со столбом уже натекла порядочная лужа, а процесс все никак не кончался. Животное было некрупное - от холки до копыт не больше метра, и откуда в нем взялся столь большой запас жизненных сил, было непонятно. Да и вообще, откуда в городе явно беспризорный осел? Никакой упряжи, никаких ремней. Сбежал из зоопарка? Пока Митя размышлял, надо ли проявить инициативу и отвести беглеца в милицию или же просто сделать вид, что ничего необычного в гуляющем по городу осле нет, журчание прекратилось. Животное, свесив голову набок, оглядывало его хитрющим взглядом маленького хулигана, который знает, что его действия ненаказуемы и даже поощряемы. Рассмотрев Митю хорошенько, ослик вдруг мотнул головой в сторону рекламной подпорки и снова уставил на него плутоватые глаза. Митя расценил этот жест как приглашение присоединиться к поливке асфальта вокруг щита.
        В этот момент он понял, до чего несправедливы люди к ослам, издревле считающимся эмблемой глупости и безмозглости. Никак нельзя было ожидать от этого создания столь чудовищно циничного поступка, каким являлось осквернение городской святыни и приглашение случайного свидетеля к пособничеству. Уже один только этот факт мог свидетельствовать о наличии у осла недюжинного ума и аналитических способностей, необходимых для совершения подобных действий.
        Митя подошел к ослу поближе, провел рукой по его шерстистой спине и сказал укоризненно:
        -Фу, как не стыдно. О чем ты только думал, дуралей? Здесь все-таки люди ходят. Что же мне с тобой делать? Может, скажешь?
        Вместо ответа ослик двинулся вперед по улице, еще раз мотнув головой и махнув на прощанье хвостом. Тихий и неспешный перестук копыт был заглушен проехавшей мимо машиной. Чуть помедлив, Митя направился вслед за беспризорником, уверенный в том, что правил дорожного движения тот, конечно, не знает и может попасть в неприятную историю.
        Но далеко идти не пришлось. Пролетевшая мимо минутой раньше легковая машина вернулась на заднем ходу и резко затормозила возле пешеходов. Из нее поспешно вылез кавказец. Одет он был в черную фрачную пару с галстуком-бабочкой. С громким восторженным воплем кавказец шлепнулся перед ослом на колени, обнял его морду и, всхлипывая, уткнулся лбом в загривок животного. Несколько секунд длилась немая сцена, потом Митя услышал, как в ухо ослу полились нежно-укоризненные слова. Он не понимал языка, но в общем смысл был ясен: ослик удрал именно от этого сумасшедшего. Еще бы: мало кто из нормальных людей, а уж тем более беззащитных осликов способен долго выдерживать подобный эмоциональный террор. Митя успел сообразить, что сейчас этот террор с ураганной силой обрушится и на него самого и лучше бы поскорее унести отсюда ноги. Но было поздно. Кавказец вскочил и бросился ему на шею с криком и сильным кавказским акцентом:
        -Дарагой ты мой челавек! Па гроб жизни! Нэ прэдставляешь, что ты для меня сделал. Как мне тебя благадарить, скажи, дарагой? Ты вернул мне мою жизнь, солнце снова светит для меня, когда я патирял уже и надежду. Сандро, свет маего сэрдца. - Он снова кинулся обнимать ослика, задумчиво изучавшего трещину в асфальте. - Как нам с тобой благадарить нашего спасителя? Мальчик мой, как я рад тебя снова видеть, зачем ты ушел от меня - разве не знаешь ты, что я умру без тебя, да? Ненаглядный мой, дай я тебя расцелую!
        Облобызавшись со счастливо отыскавшейся потерей, кавказец вдруг побежал к машине. Открыв багажник, вытащил большой клетчатый чемодан и несколько мгновений постоял, решаясь на что-то. Затем, устранив все сомнения словами «А! Для друга ничего не жалко!», подошел с чемоданом к Мите и уронил багаж у его ног:
        -Вот! Это тебе, дарагой! От меня подарок. Очень ценный! От Абрамки мне достался. От души дарю - ты меня от смерти спас, век нэ забуду!
        Растерявшись от неожиданного демарша, Митя начал что-то бормотать, отказываясь от незаслуженного и обременительного подарка. Но кавказец был неумолим. В его глазах чемодан обладал большой ценностью и, наверное, был очень дорог ему как светлое напоминание о каком-то Абрамке, и Митя своим отказом наносил ему страшное оскорбление.
        -Бери, дарагой! Нэ пажалеешь. Нэ вазмешь - сильно меня абидишь. Бери, друг! - Кавказец силой всунул чемодан в его руку. Мите не оставалось ничего другого, как схватить подарок, чтобы не уронить себе на ноги - чемодан весил прилично. Растерявшись еще больше (что там может быть?), Митя остолбенело смотрел, как кавказец надевает на шею ослу ремень, прицепляет к нему поводок и садится за руль своего авто. На прощанье он махнул рукой и снабдил Митю дополнительными сведениями о чемодане:
        -Я тебе честно скажу, генацвале дарагой! Мнэ он уже нэ нужен. Уезжаю. Далеко уезжаю. А тебе пригодится. - Машина медленно тронулась вперед. Ослик уныло поплелся вместе с ней. - Прощай, друг, буду вспоминать тебя всю жизнь. Да будут благословенны тысячу раз твои дни, твой дом, твои дети и дети твоих детей!
        Машина отъехала уже на порядочное расстояние, когда до Мити донеслось:
        -Там деньги! Много денег! Багатым станешь…
        Улица мало-помалу заполнялась шумом городского дня: его первые ласточки были железными и разноцветными - они неслись куда-то вдаль, деловито шурша и громыхая по дороге колесами.
        С подарком в руке Митя повернулся и зашагал домой, размышляя о превратностях судьбы и о сюрпризах, которые находишь буквально на дороге…
        Через полчаса перед ним вырос немного обветшалый шестиэтажный жилой дом грязно-серого окраса с выщербленными стенами. Окружал его со всех сторон высокий дощатый забор, густо разрисованный всяческими картинками и надписями, словно магическими охранными рунами.
        Дом несколько лет назад был предназначен то ли для сноса, то ли для ремонта с последующей коммерческой арендой. Здание заранее обнесли строительным забором - для ясности. Пробовавшие сопротивляться квартиранты, увидев забор, выросший за одну ночь, быстро смекнули, на чьей стороне сила. И согласились на переселение во временные бараки (стояли на окраине города со времен культа личности). Большинство из них коротало время там до сих пор в ожидании обещанных жилищных благ. Но что-то тогда сломалось в административной машине, и по неизвестным причинам о доме забыли. Те, кто не успел выехать, настороженно выжидали несколько месяцев и вздохнули с облегчением, когда не осталось сомнений: угроза миновала, дому - быть, недремлющее око властей зареклось смотреть в его сторону.
        Забор же сносить никто не собирался. Ограждение жильцов устраивало, служа защитой от их же собственных страхов. Ведь в пустующем доме запросто могло завестись все, что угодно: привидения, тайны Удольфского замка, бомжи, беженцы из благословенных краев, криминальные личности, барабашки и полтергейст. Ворота в заборе с самого начала стояли запертыми на амбарный замок. Сметливые жильцы не долго думая вынули из забора несколько досок и с тех пор ходили в мир через этот пролом.
        Митя поднялся на лифте на пятый этаж и нашарив рукой за дверным косяком ключи, отпер дверь. Это был его дом.
        Поставив на кухне чайник, он вернулся в комнату и не торопясь разобрался с замками чемодана. Откинул верхнюю часть и… перевел дух.
        Чемодан был плотно набит бумагой. Аккуратные стопки лежали, тесно прижимаясь друг к дружке, и совсем не были похожи на то, что он ожидал увидеть. После прощальных слов кавказца о деньгах и богатстве Митя представлял себе внутренность чемодана, выложенную тугими банковскими пачками. О каком богатстве шла речь? Немного поколебавшись, Митя приступил к осмотру.
        На вид это были документы, и у него возникло ощущение, что он копается в чьем-то архиве: здесь было много папок, помеченных шифрами, туго набитых огромных конвертов, но большая часть бумаг была просто скреплена в подшивки. Он наугад вытащил одну из папок, раскрыл и полистал. Первое, что бросалось в глаза, - часто встречавшееся имя. Оно было знакомо Мите. И не только ему - всему городу и даже области; а может быть, оно было известно и в столице. Он держал в руках документы, касавшиеся одной из местных административно-финансовых фигур. Это были сведения о заграничных банковских счетах, контракты на экспорт-импорт, лицензии, описи недвижимости, показавшиеся Мите реестром наследных владений британской короны, расписки, векселя, доверенности и еще много других, неидентифицированных им бумаг
        - большей частью в копиях. От обилия и многозначности чисел, которыми определялись наличные и безналичные суммы в рублях и в валюте, у него зарябило в глазах. Он заглянул в самый низ стопки бумаг и вытянул оттуда небольшой конверт. Неосторожно открыв его, он выпустил на волю разноцветную стайку, широким веером разлетевшуюся по комнате. В конверте были фотографии. Митя подхватил с пола несколько штук и остолбенел, потом похолодел, а затем всерьез задумался. Фотографии демонстрировали изощренные сцены из интимной жизни вышеупомянутой публичной фигуры, совершающей ритуальные действия, которые можно было бы красиво назвать тесным сплочением и единением двух сословно-кастовых групп. Обе эти группы имели статус публичных, но недостаточно ассоциировались в народе друг с другом на этой почве. Виды, запечатленные на фотографиях, откровенно венчали этот ассоциативный ряд. Митя сложил фотографии в конверт и закрыл папку. Затем перебрал еще несколько личных досье - во всех было почти одно и то же.
        Чемодан содержал оружие психологического воздействия на весь городской и областной олимп вплоть до губернатора. Было от чего прийти в легкое замешательство и беспокойство за судьбу родного города. Тем паче свою собственную.
        -Вот так и становятся либо миллионерами, либо трупами, - сказал Митя и снова упаковал грязное богатство в чемодан.
        Хотя, конечно, одно другому не мешает - миллионер так же легко может перейти в трупное состояние, как и простой смертный. И шансы сделать это досрочно у них примерно равны: до простого смертного проще добраться, но у небожителей и рыцарей темного капитала больше возможностей перейти кому-нибудь дорогу…
        За время его бдения над зловещим чемоданом солнце поднялось уже высоко, и Митя вспомнил, что собирался сегодня за город на этюды. Он засунул чемодан в старый комод, решив повременить с вердиктом относительно его дальнейшей судьбы. Кто знает, как сложатся обстоятельства… Торопиться не стоит - на помойке, в своей родной стихии, саквояж всегда успеет оказаться.
        После завтрака он принялся за сборы, экипировался попривольнее - обрезанные до колен джинсы, безрукавка, сандалии и красная бейсболка с огромным козырьком. Вид тинейджера-переростка был обеспечен; рюкзак за плечами и этюдник под мышкой дополняли зрелище, делая Митю похожим на тинейджера-переростка, подавшегося в бойскауты.
        На часах было без чего-то восемь. Митя спустился во двор и направился к дыре.
        -Мое почтение, Митрич, - раздалось у него за спиной. - Куда путь держим?
        Это был Матвей - сосед по этажу. Нынешнюю ночь он провел, скорее всего, под одним из этих кустарничков, немного оживлявших дворовый пейзаж.
        -Здравствуй, Матвей. Не жестко спалось?
        Он был чрезвычайно помятым, обсыпанным земляной трухой, всклокоченным и не до конца протрезвевшим.
        -А-а, - отмахнулся Матвей. - Переб-брал я вчера здорово, - он натужно икнул и затравленно огляделся по сторонам. - Мой двор - м-моя крепость, а? Так куда путь держим, друг Митя?
        -За город. Поупражняться решил. - Митя кивнул на этюдник.
        -Д-дело, - ответил Матвей. - Апартаменты доверяешь?
        -Когда протрезвеешь. Ключи на месте. И не забудь принять ароматическую ванну.
        -Обижаешь, начальник. Телевизер - он трезвость и чистоту любит, разве ж мы не понимаем.
        Матвей был горьким пьяницей - из тех, что в обилии рождает земля русская. Жена давно от него сбежала, жил он один, на работе не числился и пробавлялся неизвестно чем. Но несмотря на столь суровый образ жизни, душу Матвей имел по-детски наивную и честную. Первое из этих свойств привело его однажды в Митину квартиру, а второе позволяло бестрепетно доверить ему тайну ключей за дверным косяком.
        Как-то раз Матвей пришел к Мите с нижайшей просьбой. Из его путаных и застенчивых объяснений выходило, что Митя может стать спасителем его заблудшей и погрязшей души, которая пропадает без облагораживающих культурных влияний. Спасение, по словам Матвея, заключалось в допущении его к источнику облагораживающих влияний - проще говоря, к телевизору. В обмен на это Матвей пожелал предоставить свои услуги по растиранию красок и позированию.
        -Готов даже в обнаженном виде, - самоотверженно выкатив глаза, предложил он.
        Просьба была неординарной. Неизвестно, где он вычитал про растирание красок - наверное, в каком-нибудь историческом романе, и как ему в голову пришла жуткая идея насчет позирования, но Митю это позабавило. Он позволил Матвею смотреть в свое отсутствие телевизор. За хозяйство ничуть не беспокоился, только строго наказал трезветь перед сеансами.

2
        Автобус быстро довез его до окраины города. Дальше он пошел пешком, по проселочным дорогам, через пригорки и перелески - в места, необжитые сельским хозяйством, но облюбованные в незапамятные времена археологами и искателями кладов. Когда-то здешние полустепные края славились щедрыми урожаями древностей, почти каждое лето пополнявших собрания музеев и любительских коллекций. Лет сорок назад здесь начали систематические раскопки на месте древнего городища, заложили шахты и траншеи, а встречавшиеся часто холмики и возвышенности перекопали в надежде найти языческие погребения. Но в последнее десятилетие археологическое движение в здешних местах затихло. Покой древних времен тревожили разве что энтузиасты-одиночки, с лопатами и металлоискателями в руках бродящие по окрестным лесостепям.
        Митя бодро шел вперед, думая в скором времени выйти на ровное, безлесное пространство, возвышавшееся над городом и дававшее хорошую перспективу. По пути встретилась небольшая, бедная деревенька в два десятка кривых избушек. Дорога пересекала деревню ровно по центру, но проходя по ней, Митя не встретил ни одной живой души. Только в самом конце улицы ему на голову свалился петух, с громким криком вылетевший из-за высокого, заросшего боярышником забора. Вцепившись лапами в его бейсболку, петух собрался исполнить серенаду. Но Митя стащил птицу с головы. Серенада вышла скомканной и хриплой. А вслед за ней из-за забора послышались громкие и не совсем трезвые голоса.
        -Не-ет, ты, Иван, мне скажи как на духу, как эт-та твоя машина времени устроена. Я должен или не должен знать, на какие такие нужды науки пошел обчественный трактор? Ты что это, собрался на этом раздолбае въезжать в наше светлое будущее, а, Иван? Перпетум мебели изобрести хочешь?
        -Да не перпетум, Клим, экая у тебя голова непонятная. Синхро-транс-мобилизатор по-научному. А по простому выходит это так: сейчас ты здесь, а через минуту - в другом месте и времени. Хоть в прошлом, хоть в будущем.
        -А зачем, ну скажи мне, зачем мне в это прошлое, если я там уже есть. То исть был. Жил то исть. Меня там двое будет, что ли так по-твоему?
        -Ну, это… это как сказать, Клим… - задумчиво пробасил второй голос и замолк, а когда вновь заговорил, Митя уже не разбирал слов. Дорога шла дальше, и он вместе с ней.
        Разговор мужиков, вообще довольно обычный для деревенских жителей, его не удивил, но затронул патриотические струнки Митиной души: какова же должна быть непреодолимая тяга русского мужика к просвещению и чудесам науки, чтобы в разгар сенокосной страды он, забывая обо всем на свете, с головой окунался в волшебный мир глобальных научных проблем и эпохальных вопросов! И не просто окунался, но и при помощи незатейливых подсобных материалов решал эти общечеловеческие задачи. Поистине, неистощима сила русского духа.
        На этом месте Митины размышления о силе русского духа были прерваны необычным событием. Отойдя на сотню метров от деревни, он заметил идущего навстречу человека. Еще издали его фигура показалась Мите странно-знакомой. Он приготовился узнать в человеке какого-нибудь приятеля, собрата по цеху - в руке тот нес точно такую же плоскую сумку с этюдником. Но что-то Митю насторожило. Через пару секунд он сообразил, что человек этот одет в точности как он сам: оборванные, вытертые джинсы, с косым воротом безрукавка и ярко-красный козырек бейсболки над глазами. А за плечами болтается копия его рюкзака. Лица его он не мог разглядеть из-за низко опущенного козырька, но когда между ними осталось не больше трех метров, странный человек вдруг поднял голову и устало посмотрел на Митю.
        Он был похож на него как зеркальное отражение, как точная копия! И в его взгляде Митя прочел то же самое узнавание себя и удивление от встречи, хотя и не столь сильное, как его собственное. Он был ошарашен и с отвисшей челюстью смотрел вслед двойнику, продолжая при этом двигаться вперед. Через некоторое время он сполна ощутил все неудобства такого способа передвижения. Споткнувшись о здоровый камень на дороге, он распластался в пыли и песке, а этюдник накрыл его сверху. Из этого положения ему удалось увидеть реакцию двойника. Тот не спеша обернулся на грохот и чертыханье, мгновение отрешенно наблюдал за его действиями, потом отправился своей дорогой. Вытряхнув из одежды пыль и подобрав поклажу, Митя двинулся вперед и скоро сошел с дороги на неширокую тропинку, забиравшуюся вверх по травяному склону.
        Однако чего только не привидится в пыльном мареве жаркого летнего утра! День еще как следует не начался, а по дорогам уже кочуют миражи, до жути похожие на реальность кошмарных снов. В том, что это был мираж, Митя ни капли не сомневался. Местные старожилы, если их поприжать хорошенько, могут и не то еще рассказать. Здешние края вообще чрезвычайно богаты фольклорными обработками свидетельских показаний о живых покойниках, давно захороненных в родной земле, о призраках, проходящих сквозь стены, о звуках, раздающихся в воздухе на пустом месте - конском ржанье, гиканье, лязге железа или разбойничьем посвисте, о целых толпах привидений в древних одеждах, появляющихся то тут, то там. Такие уж тут места - то ли свет здесь как-то по-другому отражается, то ли плотность воздуха не такая, как везде, а может быть, прошлое тут намного агрессивнее, чем в других краях, и время от времени вклинивается своим отсветом или отзвуком в настоящее.
        Вскоре Митя достиг огромной равнины, окаймленной вдалеке неширокими перелесками и редкими невысокими холмами. Кое-где из травы поднимались необъятные дубы. Один из них стоял недалеко от начинавшегося пологого спуска. Там, внизу, в двух или трех километрах к югу тянулись городские окраины. Достав этюдник, Митя установил его поблизости от дуба и погрузился в привычное сомнамбулическое состояние творца вселенной.
        Когда солнце начало склоняться к закату, у него было несколько незавершенных этюдов, которые он собирался закончить в мастерской.
        Упаковавшись, Митя отправился немного побродить по вечерней, медленно выцветающей равнине. Было около половины восьмого. Высокая трава мягко шуршала под набегами резвящегося ветра. Эта равнина была вдоль и поперек изучена археологами после того, как местный мальчишка откопал здесь древнерусский меч, порядком проржавевший, и несколько наконечников стрел. Была даже выдвинута гипотеза, что когда-то здесь произошло большое сражение русичей с кочевниками. Гипотеза в скором времени подтвердилась множеством находок. Археологи ушли с поля тяжелонагруженные древним вооружением, фрагментами доспехов и конской упряжи. Каждый метр здесь был учтен, перерыт, осмотрен и прощупан. Но с тех пор прошло много времени. Ямы, рытвины и холмики накопанной земли сровнялись, поросли густой травой, и поле больше не напоминало местность, где поселилась колония гигантских кротов-монстров.
        Набродившись по траве, Митя улегся на спину и стал следить за облаками и птицами, с такого расстояния казавшимися мухами или толстыми неповоротливыми шмелями. Хотелось спать - прошлой ночью не сомкнул глаз, - и несколько минут он боролся с соблазном остаться в мягкой травяной постели на ночь. Поднимаясь с земли, он вдруг заметил в траве что-то блеснувшее на мгновение и тут же затаившееся. Он пошарил рукой и вытащил на свет божий странную вещь: идеально ровную геометрическую фигуру из матового, непрозрачного стекла, как ему показалось сначала. Это была плоская, высотой около сантиметра трехгранная призма с длиной грани чуть больше спички. На ощупь призма была холодной и абсолютно гладкой, с чуть округленными краями и углами. Очистив треугольник от налипшей сухой земли и отполировав об одежду, Митя внимательно осмотрел его. Стало ясно, что это не стекло, а камень. В жизни он не видел ничего подобного. В руке камень начал вдруг из матового становиться прозрачным; как будто белесая дымка внутри него таяла на солнечном свету, оставляя гладь камня безукоризненно чистой. Митя поднял его к солнцу и был
зачарован необычайно яркой, искрящейся игрой света внутри камня.
        Ему подумалось, что камень не является произведением человеческих рук и потерять его здесь никто не мог. Так что нет ничего удивительного в том, что этот очень красивый камень, приятно холодящий ладонь, не попал в археологические реестры в качестве какого-нибудь древнего талисмана-оберега. Он наверняка вышел из недр мира
        - из подземной ювелирной мастерской, где идеальной огранке подвергаются застывшие слезы земли.
        Митя любовался камнем, его безупречными формами, игрой света, чистотой и прозрачностью. И вдруг заметил, что эта чистота начинает неуловимо нарушаться. Сначала это было просто чувство беспокойства, окрепшее, когда он увидел, как в самом центре камня появилась едва заметная крохотная точка. Через минуту точка выросла до размеров макового зернышка - Митя не мог отвести от нее глаз. А росинка все росла и увеличивалась, пока не стала казаться черным манящим зрачком. Митина тревожность исчезла без следа, тихая умиротворенность наполнила его, заставив забыть обо всех печалях и унеся куда-то вдаль на мягких укачивающих волнах.
        Когда волны прибили его к берегу и он очнулся, то обнаружил, что все еще сидит на том же месте и так же неотрывно смотрит вглубь камня. От инородного объекта, внезапно выросшего в камне на его глазах, не осталось и следа. Но что-то все же произошло. Митя чувствовал, что просидел на земле, глядя в камень, целую вечность. Спина не просто затекла, а задеревенела, шея не поворачивалась, ноги тоже потеряли чувствительность. Спал он, что ли, сидя? С трудом разогнув спину, Митя осторожно повалился в траву и несколько минут лежал с закрытыми глазами, ощущая утомление во всем теле. Но долго лежать ему не дала вспыхнувшая в голове догадка. Он резко сел и огляделся. Солнце висело в небе не там, где он его оставил до погружения в нирвану. Оно было на востоке, а не на западе, закат сменился восходом, вечер - утром! Митя посмотрел на часы - половина девятого. Камень он нашел около восьми. По часам все сходится. Но солнце!..
        Он встал и направился к вещам, лежавшим неподалеку, крепко сжимая в руке холодный, нисколько не вобравший в себя Митиного тепла камень. Наверное, он действительно спал, погруженный этой маленькой штукой в крепкий, беспробудный сон без сновидений. Проспал весь вечер и всю ночь, в буквальном смысле не разгибая спины. Неудивительно, что после этого он чувствовал себя так, словно несколько месяцев пролежал без движения в гипсовых доспехах.
        Завтрашнее утро как две капли воды было похожее на вчерашнее. Мите даже показалось, что он узнал неподвижно висящее в небе облако, очертаниями напоминающее кленовый лист. Точно такой белый лист он приметил, когда сошел с автобуса на краю города. Он помахал облаку как старому знакомому и только потом сообразил, что такого просто не может быть - облака, как и отпечатки пальцев, не повторяются. Просто он основательно устал и не мешало бы наконец отправиться домой.
        Он подобрал вещи, спрятал камень поглубже в карман и двинулся вниз по тропинке. Шагая, Митя размышлял о том, какой странной гипнотической силой обладает его находка. Он засунул руку в карман и нежно погладил камень пальцем. Такой маленький, хрупкий на вид и такой сильный! Сейчас же в голову пришла мысль о том, что камень - идеальное средство для отвода глаз противнику. Надо только сунуть ему в руки эту игрушку и попросить посмотреть в нее - только и всего. Дальше делай со своим врагом все, что хочешь: сопротивления не последует. Но как только эта мысль сформулировалась, стала очевидна ее абсурдность. Митя понял, что делать того, о чем он подумал, не следует ни в коем случае. И что самое интересное, он понял: запрет исходит от самого камня. А это доказывало, что камень обладает не только гипнотическими, но и телепатическими свойствами. Это уже вообще ни в какие ворота не лезло. Поэтому Митя перестал думать о камне. Что-то ему подсказывало, что тот сам напомнит о себе, когда придет время.
        Спустившись, он вышел на дорогу. Вдали уже виднелась знакомая деревенька. Было жарко, Митя устало передвигал ноги, мечтая о холодной ванне и завтраке в постели. Невысокое солнце слепило глаза, пришлось низко надвинуть на лицо козырек. Когда в зоне видимости появились чьи-то голые до колен ноги в сандалиях, он поднял голову, чтобы посмотреть на их владельца. То, что он увидел, было очень похоже на острый приступ deja vu: вчерашний мираж снова предстал перед ним во всей красе. Только на этот раз не Митя, а двойник раскрыл рот от изумления, так что Митя даже подивился его запоздалой реакции. А через четверть минуты он услышал приглушенный пылью грохот и чертыханье. Обернувшись, он увидел престранную картину: мираж растянулся на дороге, споткнувшись о здоровый булыжник, а сверху на нем лежал этюдник. Митя понаблюдал за его неуклюжими действиями, раздумывая, стоит ли подойти, но решив, что предложение помощи будет лишним, двинулся дальше.
        Деревня встретила его вчерашним петухом, важно разгуливающим поперек дороги под аккомпанемент громких, не совсем трезвых голосов.
        -Ты, Клим, ненаучно рассуждаешь. Зачем тебе в это прошлое! Да мало ль зачем. Ну хоть твоей Нюрки хахалю заезжему рыло начистить вовремя, чтоб неповадно было жен чужих отбояривать. А не успел ты ему физию причесать - ищи теперь ветра в поле и Нюрку свою там же. Но это я для примеру говорю. Машина времени не для таких глупостей. Тут, Клим, научный интерес, понимаешь…
        -А ты, Иван, не зарывайся слишком. Я тебе не дозволяю Нюрку мою глупостью обзывать, слышь, Иван! А самовар этому гаду я еще начищу. Уговорил ты меня! Спишу трактор на научно-общественные нужды. Дай я тебя расцелую, душа Иван!..
        Из-за забора послышалось звонкое троекратное чмоканье.
        -Ну… ты, Клим… уж того… совсем не того… отстань, Клим!
        Без сомнения, идея путешествий во времени оказалась настолько животрепещущей и отвечающей деревенским нуждам, что нешуточно раззадорила и воодушевила мужиков, демонстрировавших полное пренебрежение к течению времени и смене дней и ночей. Диалог «за и против» продолжался, его завершения ничто не предвещало, и время не имело никакого значения, коль скоро оно будет укрощено и поставлено на службу человечеству.
        По выбеленному солнцем двору слонялся без дела Сережа-дурачок - слабоумный парень лет пятнадцати, живший на первом этаже с матерью, Аделаидой Ивановной, дамой исполинских габаритов, оправдывавшей постулат о том, что хорошей бабы должно быть много.
        -Дядя Митя! - закричал Сережа и галопом подбежал поближе. Десяток лет разницы в возрасте и пожалуйста - ты уже дядя! - Дядя Митя! Ты не видел мой сачок для бабочек? - он с надеждой посмотрел на Митю.
        -Не видел.
        Сережа сразу погрустнел и засопел, но через секунду принялся посвящать Митю в дворовые дела. У него в запасе всегда имелись сведения обо всех жильцах дома, и он делился ими с каждым встречным.
        -Матвей сегодня ночью опять спал в кустах, а недавно пошел домой. Дядя Егор сказал, скоро опять будет демон… срация… - Слово далось Сереже с трудом. - Он делает новые плакаты, а старые милиция поломала в прошлый раз. К Илюшке опять пришла та… краси-и-вая! - мечтательно протянул он и спохватился: - Забыл самое главное. Эдик сегодня будет автомобиль покупать! Ой, а ты же куда-то поехал сегодня. Вот эта штука для рисования? - Он осторожно потрогал сумку с этюдником. - Почему так быстро вернулся?
        -Ты ошибаешься, я уехал вчера, - сказал Митя, открывая дверь в подъезд. - Извини, мне надо идти.
        -Мне тоже надо, - кивнул Сережа и сообщил, сделав страшные глаза: - Я устраиваю тараканьи бега! Не говори никому!
        Дома Митя с наслаждением принял душ, ополовинил холодильник и, наконец, блаженно растянулся на кушетке. Заснул почти моментально. И во сне ему привиделся кошмар. Ему снились гримасничающие тараканы, толпами и по одиночке, потом он стал одним из них, самым забитым и ничтожным. Он должен был бежать с ними наперегонки, не имея никаких шансов на победу. Раздался рев толпы на трибунах, и он рванулся вперед. Но здесь картинка внезапно поменялась, все исчезло, остался только он сам, куда-то и зачем-то бегущий. И вдруг он понял, зачем бежит: за ним летел клетчатый чемодан, хищно клацающий замками. Митя припустил изо всех сил, но чемодан все равно его догнал, злорадно опустился ему на голову и раздавил как маленькую козявку.
        Погибнув, Митя проснулся и долго лежал неподвижно. На часах было послеобеденное время. Стряхнув оцепенение и опять поплескавшись в ванной, Митя немного побродил по квартире. Потом, сам не зная зачем, достал злосчастный чемодан и снова начал разбирать его содержимое.
        Зарывшись с головой в ворох изобличительной бумаги, он не услышал, как открылась квартирная дверь и в комнате появился еще кто-то. Знакомый голос вывел его из исследовательского транса.
        -О! А я думал, тебя долго не будет. А ты вдруг вернулся, - посреди комнаты стоял Матвей, недоуменно озиравший раскиданные по полу пачки бумаг.
        Митя вдруг занервничал и стал быстро засовывать все в чемодан.
        -Здравствуй, Матвей. Тебя не учили в детстве стучаться в чужую дверь? - Застигнутый врасплох он был хмур и неприветлив.
        -Так ты ж уехал. На эти, как их… этюды? И вроде бы здоровались мы сегодня. - В его голосе сквозило явное непонимание происходящего.
        -Ты пьян? Это было вчера.
        -Ей-богу, как с тобой расстался - ни капли. Трезв как стеклышко. - Матвей с достоинством подобрался и принял гордый, уязвленный вид.
        -Извини. - Митя наконец убрал чемодан с глаз долой и немного подобрел. - Почему ты сказал, что мы сегодня уже виделись? Я только утром вернулся.
        Матвей выкатил глаза.
        -Вернулся? Утром? Н-не понял. Было сказано - могу прийти, когда буду трезвым. Я пришел. По субботам показывают «Русскую одиссею». А тут ты. Я не знал… Ну, я пойду, тогда? - Матвей грустно-вопросительно смотрел на Митю.
        -Постой. Ты сказал, по субботам? Но сегодня воскресенье.
        -Никак нет, - твердо сказал Матвей. - Суббота, восемнадцатое.
        -Да нет же, воскресенье, девятнадцатое, - настаивал Митя.
        -Митрий, - в голосе Матвея послышались торжественные нотки, - я проводил тебя несколько часов назад. Это было в субботу, даю тебе в этом клятву Гиппократа. - Он ударил себя кулаком в грудь.
        -Ладно, уговорил. - Спор с Матвеем всегда оказывался тяжким делом. - Но сейчас тебе правда лучше уйти, что-то мне нехорошо, голова раскалывается.
        -Понимаю. Сочувствую, - тяжело вздохнул Матвей. - Что, старые дела покою не дают?
        - Он многозначительно посмотрел на ящик комода, куда Митя убрал чемодан.
        -Да какие там дела, - уклончиво отмахнулся Митя. - Барахло, никак не соберусь сжечь.
        -Зачем жечь! - воодушевился Матвей. - Можно во вторсырье сдать. Там деньги дают. Давай я отнесу, - предложил он.
        Такой вариант Мите в голову не приходил. Секунду поколебавшись, он отказался от такого исхода событий.
        -Нет, сам разберусь. Сожгу или…ну, в общем, ты, Матвей, иди, а?
        -Понимаем, как не понять. - Матвей задумчиво, с отрешенностью во взгляде почесал в затылке, глубоко сопереживая судьбе ценной вторсырьевой бумаги, и пошел к выходу. - Ну, будь здоров, хозяин. Если что - заходи.
        -Непременно, - пообещал Митя и спохватился: - Погоди, а как ты вошел? Ключи-то у меня.
        Матвей виновато замялся.
        -Ты, Митя, не сердись. Только твою дверь и ногтем открыть можно. - Взглянул исподлобья, повернулся и ушел.
        Странный получился разговор. Какая-то заноза осталась после него. А ведь Сережа-дурачок тоже говорил, что Митя уехал сегодня, и спросил, почему он вдруг вернулся.
        С беспокойством (не сошел ли он с ума?!) Митя снял телефонную трубку и набрал номер справочной.
        -Здрасьте, девушка, скажите, какой сегодня день недели?
        -Уже и в календарь лень посмотреть? - с недовольством ответили ему.
        -А я и числа не знаю, - сознался Митя. - Календарь здесь бессилен.
        Голос в трубке озвучил глубокое женское разочарование в жизни:
        -Все вы, мужики, одинаковые. Пьянь да дрянь. - И потеплел немного: - Суббота сегодня. Восемнадцатое.
        Митя повесил трубку.
        Он совершенно отчетливо помнил, что в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня находился в пятидесяти минутах ходьбы от города, пережевывал бутерброд с колбасой, запивая его чаем из термоса, и разглядывал далекие холмы на горизонте. Сейчас, тоже в субботу, восемнадцатого, в пять часов дня он находится у себя дома, остолбенело глядит в окно и пытается сообразить, в какой же именно момент он раздвоился и почему теперь живет за двоих - сначала за себя, потом за… тоже себя. Но ведь это происходит одновременно, в один день, как же он может оперировать этими категориями последовательности - «сначала» и «потом»?
        А тот мираж на дороге в действительности не был миражом…
        В диком возбуждении Митя напялил ботинки, захлопнул дверь и ссыпался по лестнице вниз на улицу.

3
        Улочка была не то чтобы малолюдна, а как-то совсем пустынна. Кроме Мити на ней никого не было - да еще какой-то особенной, негородской тишины. И вдруг это ч у дное безмолвие оказалось нарушено непонятным глухим гулом. Казалось, он шел отовсюду, земля под ногами сотрясалась от грохота. Митя остановился, пытаясь определить источник и природу странного звука, а когда понял, что он идет сзади и быстро приближается, резко обернулся. Но было поздно. Прямо на него несся стремительный, словно смерч судьбы, табун взбесившихся лошадей. За одну секунду дикие мустанги преодолели два десятка метров и накрыли Митю своими исполинскими торсами.
        Не выдержав вихревого натиска, он упал, сбитый с ног могучей силой. Он оказался на земле, в самом центре этого бурного, несущегося вскачь потока. Митя почти оглох от гулкого топота копыт и только остолбенело смотрел, как на него опускаются мощные, крепкие ноги первобытных степных кочевников. Но скоро он понял, что несмотря на свое плачевное положение, непонятно почему все еще жив. Табун, накрывший его, не причинял ему никакого вреда. Копыта, способные, наверное, убить и слона, не оставляли на его теле ни следа. Он даже не чувствовал их безусловно смертельных ударов, хотя земля под ним явственно сотрясалась. Зрелище было не для слабых нервов. Мите казалось, что конца этому бурлящему потоку не будет, но подняться с земли или хотя бы отползти в сторону он не решался. Он оказался в плену этого нескончаемого бега, окружившего его плотным призрачным кольцом.
        Прошла целая вечность, прежде чем он снова оказался на городской улице, а не в центре бесноватого табуна лошадей. Еще не веря в свое счастливое избавление, он с сомнением принялся ощупывать себя, пытаясь сообразить, почему его не убили эти свирепые мустанги.
        -Боже, вы целы! - услышал он вдруг. - Что это было? Я думал, от вас мокрого места не останется!
        К нему подбежал человек в шляпе пирожком и с портфелем и, схватив в охапку, принялся поднимать с асфальта. Митя вежливо отстранил его и поднялся сам.
        -Это безумие. Дикие лошади! Надо звонить в милицию, поднимать военных. Как они вас не растоптали? Что же такое творится?…
        Митя знаком остановил его причитания, указав пальцем в том направлении, куда ускакал табун. Улица тянулась вперед еще далеко, но там ничего уже не было, бешеный поток исчез так же внезапно, как и появился, пропал и гул от ударов копыт. Асфальт больше не сотрясался от яростного топота. Человек с портфелем замер, открыв рот и широко распахнув изумленные глаза. Митя же заметил еще кое-что. Точнее, кое-кого: это был молодой парень, почти подросток, одетый в черное. Он стоял на углу двухэтажного дома неподалеку от них и, сложив руки на груди, в почти ритуальной позе смотрел куда-то вперед.
        -Не знаю, что это было, - глухо сказал Митя, - но зато я знаю теперь, как выглядит собственная смерть.
        Он коротко пожал руку своему неудавшемуся спасителю, все еще не пришедшему в себя, и зашагал прочь. Сам он уже полностью оправился от кошмара, только немного дрожали руки и в голове раздавался дребезжащий гул. Он быстро свернул за ближайший угол, испытывая только одно желание - уйти подальше с этой улицы. Очевидно, она пролегала на месте древнего степного кочевья диких табунов. Иначе объяснить произошедшее он был не в состоянии. Призраки отживших времен не меняют своих обычаев и не сворачивают с привычных путей…
        Проходя мимо дома, где видел черного парня, Митя поискал его глазами, но не нашел
        - тот испарился без следа так же, как табун лошадей.
        Через полчаса, уняв противную дрожь в руках, он обнаружил, что находится уже в городском парке. Перед ним горела яркая зовущая вывеска, украшавшая вход в маленький одноэтажный домик: «Комната смеха».
        Митя решил, что не мешает немного расслабиться, и вошел внутрь. За дверью сидел смотритель, собиравший плату за вход. Седой старик казался ненатурально древним, хотя Митя не смог определить, что именно в нем наводило на мысль о ветхозаветности. Возможно, этому мешала детская панамка на голове старика.
        Он заплатил за вход и прошел дальше - в маленькое помещение с большими зеркалами.
        Там было несколько человек, увлеченно рассматривающих свои кривые отражения.
        Митя тоже принялся разглядывать себя в зеркалах. Его голова то оказывалась посажена на высокие ходули ног, то вытягивалась почти до самого пола, в третьем зеркале он увидел гримасу, какой мог бы позавидовать Квазимодо, в четвертом голова отъехала куда-то в сторону на тоненькой ниточке шеи. Следующее зеркало встретило его видом изможденного живого скелета в обносках. Еще одно превратило его в шарообразное существо, напоминавшее бочку с крошечной головой вместо затычки.
        Мите внезапно захотелось переколотить эти глумливые стекла. Почему они смеются над ним, как над забавным насекомым?
        И вдруг он наткнулся на необычное, даже удивительное зрелище. Он стоял между двумя противоположными зеркалами, отражавшимися друг в друге бессчетное число раз. И в этом коридоре перед ним выстроилась цепочка его двойников, через одного повернутых к нему спиной. Чем большее число отраженных зеркал отделяло его от собственных копий, тем большему искажению подвергались эти дубликаы. Митя повернул голову назад и в другом зеркале увидел тот же бесконечный коридор, только там двойники через одного смотрели на него из-за спины.
        Безусловно, в этом зрелище было нечто мистическое, из зеркального коридора неясно сквозило туманной, почти экзистенциальной тайной. Все эти двойники были заперты каждый в своей зеркальной клетке, все стояли лицом к одному своему соседу и задом к другому, и в этой композиционной очередности был отблеск сумеречной трагедии их иллюзорного бытия.
        -Да-да, все мы заперты в коридоре бесконечности. Что поделаешь!
        Вздрогнув, Митя обернулся - около входа стоял старик-смотритель. Он угадал его мысли - и Мите почудилось в этом что-то потустороннее, с примесью шарлатанского ясновидения.
        -Эта комната наводит на размышления. А вы, молодой человек, полагаю, любите вечные проблемы решать, а? - Старик хитро прищурился.
        -От вас, кажется, ничего не скроешь, - признался Митя.
        Он оглянулся: в комнате никого, кроме них, уже не было. Старик внимательно оглядывал его из-под своей дурацкой панамки и выглядел при этом древним анахронизмом и реликтом.
        Внезапно старик подошел ближе и протянул руку:
        -Думаю, нам надо познакомиться. Зовите меня Фаддей Фаддеич.
        -Митя, - вяло ответил Митя и сунул в ответ ладонь.
        -Так вы говорите, Митя, - сказал старик, - что видите там, - он показал на зеркало, - себя, разложенного на бесконечные ежесекундные «я»?
        Митя снова вздрогнул. Ничего этого он не говорил. Но думал.
        -Последовательность этих «я» и есть ваша жизнь, - продолжал Фаддей Фаддеич. - А эти комнаты в зеркальном коридоре - секунды, дни, годы. Ваше время. Впереди - будущее, сзади - прошлое. А между ними - настоящее, там, где вы сейчас находитесь.
        Митя молчал, не понимая, к чему эта лекция.
        -Так я вот о чем говорю: если вы сейчас отойдете в сторону, чтобы не отражаться в этом коридоре, что там останется?
        -Коридор останется.
        -Ну а если коридор останется - то чье это время, чье прошлое и будущее? - Старик назидательно поднял палец. - Это будет Время само по себе. Его бесконечность. Помните, как в мифологии - вначале был вечный, безграничный хаос. Из хаоса возникло время - упорядоченный космос. Время выстроило свой бесконечный коридор, и этот коридор стал космосом, вне которого ничего нет.
        Мите вдруг стало жаль этого слегка тронувшегося умом старика, живущего в каком-то одному ему ведомом иллюзорном мире. С другой стороны, разве это не счастье - иметь целый собственный мир, в котором можно спрятаться от нелепостей общего для всех человеческого мира, похожего на гигантскую коммунальную квартиру?
        -Кронос - великий бог, равных ему по силе почти нет, - хвастливо заявил вдруг старик.
        -Почти? - переспросил Митя.
        -Да, почти. Он не властен над смертью и тем, что после нее. Смерть - граница его компетенции.
        -Вы верите в жизнь после смерти? - на всякий случай спросил Митя.
        -Я верю только в то, что знаю. А знаю я побольше вас. Мне, например, известно, что само Время, к несчастью, смертно. Но, разумеется, существуют силы, несогласные с такой постановкой вопроса. Я, со своей стороны, приложу все усилия к сохранению статус кво.
        Эк его понесло, думал Митя. Вслух же вежливо сказал:
        -Простите?
        -Не за что мне вас пока прощать, - проворковал Фаддей Фаддеич. - Если только вы не собираетесь стать убийцей Времени.
        -А вы собираетесь стать его ангелом-хранителем?
        -Чем угодно, только не ангелом, - недовольно поморщился старик. - Вы, я вижу, настроены скептически. Это понятно. Я бы на вашем месте тоже отбивался всеми конечностями как нормальный просвещенный материалист. Хотя, по секрету говоря, - старик шпионски понизил голос, - материализм сам себя-то не оправдывает, не говоря уже об оправдании более тонких материй… Гм… кажется, я скаламбурил. - Он вдруг весело хихикнул и тут же помрачнел, застыв в позе мыслителя: взгляд вперен в пол, одна рука держит подбородок, другая - ее за локоть. - А нехудо бы знать, куда запропастились камушки, - проговорил он словно в рассеянии.
        Митя совершенно явственно увидел, как в глазах у него засветился желтый огонек.
        -Что за камушки? - спросил Митя. А про себя подумал: «Эге!».
        -Камушки… - задумчивым эхом отозвался Фаддей Фаддеич и потер подбородок. - Знаете, как это бывает: жизнь в игле, игла в яйце, яйцо в ларце… В Камнях заключена жизнь этого мира. Точнее, его время, сила времени. Когда-то они были известны на земле. Считались драгоценнее золота и алмазов. Их называли Звездными Камнями. По легенде, они упали с неба на землю, когда над ней пролетала расколовшаяся звезда. Их три. Они похожи на маленькие треугольные звезды. Три угла обозначали бессмертие, могущество, мудрость. Кто знает, одаривали они всем этим своих хозяев или это тоже легенда? Но одно известно точно - два из них когда-то хранились в Иерусалимском храме. Шестиконечная Звезда Давида, несомненно, связана с этими камнями. Позднейшая судьба их покрыта мраком. Меньше известна история третьего. Концы ее обрываются где-то в России. Третий камень принадлежал княжеской династии. Но Рюриковичи расплодились, а камень был один. Тот, к кому он попадал в руки, хранил его пуще живота своего, и часто - в тайне от сородичей. Так что проследить путь камня абсолютно невозможно. Следы его исчезают веке в двенадцатом… Если
все три камня соберутся вместе…
        -Что будет?
        -Ничего не будет, - отрубил старик. - Я вынужден откланяться - ко мне пришли. Дела не ждут, вы уж извините.
        Как он мог определить, что кто-то к нему пожаловал, осталось для Мити тайной - сам он ничего не слышал. Старик, оставив его, вернулся через минуту с двумя гостями. По виду один был большой босс, второй - не то секретарь, не то телохранитель. Его босс был тощ, суетлив и имел нездоровый цвет надменно-почтительного лица - в зависимости от обстоятельств в нем, очевидно, активизировались то те, то другие мышцы, позволявшие его обладателю быть очень разносторонним человеком. Перед стариком он явственно пресмыкался. Но в сторону Мити не счел нужным направить взор и спешно проследовал за хозяином в самый дальний угол комнаты. Там, к удивлению Мити, обнаружилась дверь, замаскированная зеркалом, ведущая в другое помещение.
        Некоторое время Митя гадал, какие могут быть дела у смотрителя аттракциона с воспарившим в высотах мерзавцем и какой властью обладает старик над этим пресмыкающимся павлином. И вдруг из-за зеркальной двери донесся визгливый и недовольный крик Фаддей Фаддеича.
        -Как это не можете найти! Для чего у вас голова?! Мне нужны эти бумаги! Я не собираюсь выслушивать идиотские жалобы. Если так дальше пойдет, я буду вынужден принять меры в отношении вас… Да, вас! Лично. Мне не нужны кретины. Даю срок неделю, и чтобы через неделю архив был у меня.
        Митя придвинулся ближе к двери.
        Тощий господинчик отвечал обиженным голосом в таких же истеричных тонах:
        -Фаддей Фаддеич, я делаю все, что в моих силах! Бумаги пропали вместе с Джигитом. Мои люди работают без отдыха. Но он как сквозь землю провалился! И на что вам вообще это старье? Легче собрать новые материалы. Мы это быстро устроим. Вы же знаете, Старый Перец в последний год сильно отстал от жизни. Почти не у дел был.
        -Вы идиот!!! - еще сильнее взъярился Фаддей. - Можете засунуть себе в задницу ваши новые и старые материалы. Меня не интересуют ваши грязные подштанники. Мне нужна одна - слышите - одна маленькая, плюгавенькая папка из архива Переца. Старый Абрам был умнее и хитрее всех вас, вместе взятых. Он один мог заменить мне легион таких болванов, как вы, если бы только захотел. Перец занимался разысканиями древностей. Вы когда-нибудь слышали о краеуголном камне?… А о двух краеугольных камнях, ставших реликвиями храма? Ну так мотайте на свой хилый ум, остолоп: мне нужна одна-единственная папка, в которой Старый Перец хранил документы, касаемые храма и его святынь. О, почему я узнал об этом так поздно!.. Все остальное можете использовать по прямому назначению в сортире. Если по прошествии недели папки не будет у меня, можете заказывать себе красивый гроб.
        Как только старик закончил гневную речь, из-за двери послышался глухой шум. Дверь-зеркало распахнулась, и оттуда опрометью выбежал секретарь-телохранитель. Он пронесся к выходу, и Митя осторожно заглянул в открытую дверь. Там на полу корчился в судорогах тощий господин. Изо рта у него хлопьями шла пена, а глаза были выпучены, как у вытащенной из воды рыбы. Над эпилептиком с брезгливым выражением лица склонился старик. Вернулся секретарь, бегавший за помощью. За ним шел человек с квадратным непроницаемым лицом. Предстоял вынос тела, и Митя предпочел избавить себя от траурного зрелища.
        На асфальтовой дорожке около домика стояла темно-синяя «Ауди». Ее хозяина уже спускали с крыльца. Опытные хранители тела вставили ему в зубы короткую палку и несли осторожно, как музейную ценность. Митя отправился прочь от этого странного места, где безвредные на вид старички помыкают сильными мира сего и доводят их до приступов эпилепсии. В голове у него стояло эхо визгливого крика старика. Митя был уверен, что тот обладает гипнотическими способностями и может легко внушать чувство сильного страха и ужаса.
        Он был рад, что ушел оттуда. Старик был совсем не тем, за кого себя выдавал. Было в нем что-то… необъяснимое. Будто нереальное. И, несмотря на панамку, - мефистофельское. Митя догадался, что старику нужен камень, который лежал у него, Мити, дома в потайном закоулке старого комода. Если верить словам инфернального старика, это тот самый камень, который принадлежал когда-то княжему дому Рюрика, а потом мирно почивал восемь веков в Мати-Сырой Земле. Он не дался в руки археологам, значит, ждал кого-то определенного, и не Митя им теперь владел, а камень владел Митей…
        Тут он вспомнил, что находка лежит вовсе не дома в тайнике, а в кармане брюк. Митя достал камень и стал смотреть в его прозрачную глубину. Он увидел маленькую точку в центре треугольника, быстро растущую и заглатывающую его целиком. Подчинившись ее безграничной власти, Митя снова уплыл в безмятежное море забвения.
        Но море не хотело его принимать. Его волны с легким шорохом настойчиво гнали его назад, и он не мог им сопротивляться. Скоро он понял, что никакого моря вокруг нет, а певучие волны лишь привиделись ему в грациозном обмане грез. Только нежный шорох был настоящим. Это шелестела на вечернем равнинном ветру высокая, густая трава, окружавшая его со всех сторон. Он сидел на зеленом бархатистом ковре недалеко от дуба, под которым лежали его вещи - рюкзак и сумка с этюдником. В руке он держал камень и пристально смотрел в него.
        Митя встряхнулся, сбрасывая набежавший сон, и осмотрелся вокруг. Солнце спускалось к горизонту, тени удлинялись, равнина медленно вечерела и выцветала. На часах была половина девятого, но ему казалось, что он очень долго и крепко спал - целую вечность, и ему снился удивительный сон, в котором он прожил этот день во второй раз, и совсем по-другому.
        Он поднялся с земли, спрятал камень поглубже в карман, подхватил вещи и отправился в обратную дорогу.
        Около дома его встретил отдающий вандализмом сюрприз. Аккуратной пешеходной дыры в заборе больше не существовало. Вместо нее неприветливо ощерилась огромная брешь, в которой легко могли разминуться два броневика. Выломанные доски лежали в стороне. Навстречу Мите вылетел Сережа с восторженным воплем аборигена прерий. Возбужденно размахивая руками, он ввел его в курс дела. Оказалось, пролом в заборе - работа Эдика, темной личности с третьего этажа, занимавшейся бизнесом. Сегодня Эдик переполошил весь дом, приехав на новой машине (Мите показалось, что он уже слышал сегодня об этом). Его сопровождали два огромных пацана со страшными лицами (выражение Сережи). Они-то и управились с забором за пару минут, в запале отхватив от него лишние метры. Потом Эдик заперся с ними дома, а шокированной общественности, шатавшейся по двору, выставил полящика водки на обмыв.
        Все это Сережа радостно вывалил перед Митей и, вцепившись в него мертвой хваткой, потянул к застолью. Сбоку дома горел костер. Заправлял всем Матвей. Рядом с ним на куске бревна сидел Егор Пантелеймоныч, худосочный, но жилистый пенсионер с беспокойным характером. Мирная жизнь на заслуженном отдыхе была для него сущим мучением, поэтому он подался в оппозиционеры. Вступил в Партию недовольства режимом (ПНР - в народе недовольных партийцев называли пионерами) и даже занял какой-то мелкоответственный партийный пост.
        Напротив Пантелеймоныча сидели два юных создания: Илья, студент девятнадцати лет, обитавший на шестом этаже с больной матерью, и девушка, изящно расположившаяся на куртке ухажера. Митя знал ее имя - Анна. Иногда встречая ее, он каждый раз поражался тому, с какой легкостью красота находит дорогу в убогие места, вроде их пропащего двора, и одаряет собой увечные души этих мест.
        -Просим к нашему шалашу, - закричал изрядно хмельной Матвей. - Будешь почетным гостем на именинах сердца. Фужер гостю!
        Мите вручили полный стакан. Он свалил в стороне свою туристическую поклажу и подчинился этикету. Выпив за долгую жизнь Эдиковой машины, подыскал местечко на траве и приготовился влиться душой в теплую компанию мирно вечеряющих соседей.
        Пахло печеной картошкой и огурцами. Матвей выкопал из углей несколько картофелин и, обжигаясь, перебросил Мите. Пантелеймоныч отломил для него полбатона хлеба и достал из пакета несколько пузатых, пупырчатых огурцов.
        -Как твоя голова? - спросил Матвей.
        -Голова? - удивился Митя. - В порядке. Почему тебя интересует моя голова?
        -Вот те на! - сказал Матвей. - Выставляет меня из квартиры из-за своей больной головы, не дает смотреть «Русскую одиссею», а сам опять исчезает до ночи со своими живописными аксельбантами!
        Митя слушал изумленно. Он был потрясен способностью Матвея проникать в чужие сны и принимать их на свой счет. Или ему тоже снилось что-то подобное? А может, это был не сон и он в самом деле раздвоился? И где тогда искать отпочковавшуюся половину, в каких краях она теперь бродит? Но, с другой стороны, эта половина никуда от него не сбегала - он поочередно был ими обеими.
        -Это абсурд, - сказал он, тряхнув головой. - Я отказываюсь обсуждать эту тему с человеком, не отличающим аксессуаров от аксельбантов. Налей мне еще.
        -Ты прав. Водка - лучшее лекарство от абсурда. - Матвей нежно провел рукой по коробке с водкой и достал новую бутылку. - Пантелеймоныч, а ты чего засушенным богомолом сидишь, подставляй посуду, партийные дела завтра на свежую голову будешь решать.
        -Хм! На свежую… - пробурчал Пантелеймоныч и с показной неохотой подставил стакан.
        - Эх, молодежь! Чего обмываем, хоть знаете?
        -Пантелеймоныч, не надо политики, ум-моляю, только не сегодня. Лучше смотри на небо и любуйся звездами.
        -Это я всегда успею. Ты мне лучше скажи, уважаешь ты нынешнюю власть или нет?
        -Я тебя уважаю в данный, чисто конкретный момент, и властями ты меня не запугивай. Я сам себе власть. Они, - Матвей ткнул пальцем вверх, - мне не указ.
        -Чего мне тебя запугивать - они тебя уже тыщу раз и без меня на кол насадили. У тебя и без меня глазенапы выпучены на весь белый свет. То-то заливаешь их, чтоб совсем не выскочили.
        -Ну, это ты брось, Пантелеймоныч, свою антиалкогольную пропаганду. В приличном обществе находишься. У нас такие разговоры не приняты. Уж лучше валяй, говори, чем тебе тачка Эдика не по нраву. Она тоже - происки режима?
        -А ты как думал? - прищурился Пантелеймоныч, оппозиционно воодушевляясь. - Ты анархист, Мотька, много чего в толк не возьмешь. Если это каждый, кто захочет, всякий сосунок и засранец будут на своей личной тачке разъезжать - знаешь, что со страной будет?
        -Социалистический капитализм будет, - мрачно ответил Матвей и добавил: - Загнивающий.
        -Во-во. Понимаешь ситуацию, значит, только прикидываешься. Если я сяду на колеса, ты сядешь… хоть это и сомнительно, всякая кухарка сядет за штурвал - где тогда у нас будет голова, а где ноги? Кто страной править будет, если все начнут разъезжать на драндулетах и торчать в пробках? - .Пантелеймоныч поднялся с бревна.
        - Ну, ребятки, заканчивайте тут без меня. А мне на покой пора.
        -Плюнь ты на эту политику, Пантелеймоныч, - пьяно крикнул ему вслед Матвей, успевший перебраться куда-то в темноту. Видимо, уже устроился на ночлег. - Не для нас с тобой она существует. Значит - что? Правильно - ее вообще не существует. И потом…
        Что хотел сказать Матвей потом, осталось тайной - водка победила слабое сопротивление аполитичного человека…
        Сумерки давно уже сгустились в темную звездную ночь, тихо и нежно стрекотали сверчки. Пламя вяло шевелило оранжевыми язычками, устало клонившимися к земле. Скоро Митя остался один на один с угасающим костром. Матвея нужно было искать в радиусе двадцати метров - позволить ему ночевать второй раз подряд на остывающей земле было бы бесчеловечно. Митя отнес свои вещи наверх и вернулся, прихватив из дома фонарь. По пути встретив одиноко возвращавшегося Илью, попросил помочь затащить в лифт бесчувственного соседа. Матвей отыскался быстро благодаря негромкому храпу. Илья загасил костер, и вдвоем они понесли полутруп к дому. По пути Митя поделился с напарником соображениями по поводу:
        -Я тут подумал: странно меняются у людей представления о бесчеловечности и приличиях. Тысячу лет назад ночь под открытым небом была в порядке вещей. На это просто не обращали внимания - где пришлось, там и заночевал. Ничего особенного и шокирующего. То ли дело сейчас: спроси у любого, как он относится к тому, кто проводит ночи на голой городской траве. То есть его даже спрашивать не надо. По физиономии и так все ясно будет. А мы с тобой? Тащим этого пьяницу в дом из опасений за его драгоценное здоровье. Оставить его там было бы негуманно, совесть бы мучила всю ночь.
        -Ну, тысячу лет назад на кол сажали из соображений гуманности. Ты вообще не с того конца берешь тему. Меняются не представления о бесчеловечности, а человек. Был он дремуче-вонючим кентавром с представлениями о гуманности как о милости изувера-завоевателя, а стал…
        -Старой, ревматической вьючной лошадью, прибранной и ароматизированной, с представлениями о гуманности как о праве на отдельное пятикомнатное стойло с видаком, микроволновкой, компьютером, круглым счетом в банке и семейным дантистом.
        -Ну хоть бы и так, - хмыкнул Илья.
        -Ты преувеличиваешь способность людей меняться в лучшую сторону.
        -Осторожно… держи, а то голову прищемит.
        Последняя фраза относилась к предмету транспортировки, с трудом засунутому в лифт. Затем Матвей был выгружен, втащен в квартиру и положен на продавленный матрас в углу.
        Митя тоже пошел спать.

4
        Вечером следующего дня он отправился в парк, намереваясь кое-что проверить.
        Домик кривых зеркал вырос перед ним так же неожиданно, как и вчера. Просто густая зелень раздалась в стороны и открыла маленькую полянку рядом с пешеходной дорожкой. Уже начинало смеркаться, и парковые аттракционы не работали. Но в домике горело единственное окошко. Митя подобрался поближе и осторожно заглянул в него. За столом сидел старик в младенческой панамке и читал какой-то фолиант. Митя несколько секунд наблюдал за ним, потом отпрянул от окна и быстро пошел прочь.
        Его раздвоение не было сном. Старик, похожий на Мефистофеля, действительно существовал. Что из этого следует, Митя не знал. Почему-то было страшно об этом думать.
        Из парка он отправился пешком по городу в расчете на то, что долгий путь вдруг да озарится какой-нибудь блестящей мыслью по поводу. Но конструктивные идеи не появлялись. А потом ему стало не до них.
        На противоположной стороне широкого Пролетарского проспекта он увидел Матвея в окружении пролетариата. Пролетариат имел изрядно агрессивный и недовольный вид. С привычкой Матвея ходить в народ и растравлять народную душу смутьянскими разговорами Митя был знаком и потому заранее не ждал ничего хорошего.
        Он решительно изменил направление и отправился вызволять соседа из пределов грозового атмосферного фронта. Матвей в состоянии легкого подпития и в окружении внимающего ему народа имел дурное обыкновение перегибать палку и испытывать на прочность взрывоопасное терпение публики. Изображая из себя хитрющего Сократа, он доводил своих легковерных и невоздержанных слушателей до белой горячки, за что и был нередко побиваем - крепко и от всего сердца. Но побои его ничему не учили. Он продолжал делать вылазки в народ и будить в нем зверя своими рассуждениями на актуальные политические и экономические темы. При том что сам был абсолютно индифферентным индивидуумом.
        Сейчас ситуация была вдвойне опасной, потому что Матвей выбрал в качестве благодарной аудитории взбунтовавшихся рабочих Металлургического комбината, рядом с которым и происходило дело. Выйти на тропу войны рабочих комбината вынудило их новое руководство. Бывший директор комбината продал контрольный пакет акций местному авторитету, больше известному в криминальных кругах и милицейских анналах под именем Соловья-разбойника или просто Соловья. После чего бывший директор исчез бесследно.
        Новое руководство резво принялось управлять комбинатом. Тотчас же прекратилась выдача зарплаты рабочим; для тех, кто пробовал отстаивать права человека, учредили сокращение штатов с изустной отправкой в ООН. А чтобы рабочие не волновались, в счет зарплаты им выдавали цветные лоскутки, на которых значилось, что это ценная бумага и она гарантирует владельцу дивиденды в ближайшем будущем. Но будущее это никак не наступало, рабочие начинали беспокоиться, а через полгода коллекционирования лоскутков и вовсе взбунтовались. Объявили забастовку и голодовку, повыгоняли надсмотрщиков из Службы безопасности комбината, появившейся там вместе со сменой начальства. Затем, чтобы не допустить вражье племя на территорию остановленного предприятия, окружили его баррикадами, палатками, пикетами и заградотрядами, по ночам жгли костры, днем митинговали и демонстрировали воинственность. Словом, вокруг комбината разгоралась полумирная, полувоенная гражданская битва. Рабочие были настроены решительно и агрессивно, но не знали, что им теперь делать в этой ситуации, когда противник затаился и чего-то выжидает. Власти
безмолвствовали, мафия бездействовала, голодующий и бунтующий народ привыкал к бивачной жизни и потихоньку зверел от безделья и свободы.
        Честя на разные лады Матвееву дурость, Митя подошел к группе мужиков. Все они выглядели одинаково: рабочие штаны, загорелые торсы чуть прикрыты маечками, оранжевые каски на головах - как отличительный знак восставших. В историю комбината эти события наверняка войдут под названием «Бунта морковных касок» или
«Восстания огненных шлемов».
        Безрассудный Матвей прямо на глазах рушил все надежды восставшего рабочего класса на лучшее будущее. А надежда - последнее достояние нищего и ограбленного. Отнимать и ее - значит рыть себе могилу.
        Речь, разумеется, шла о политике и, судя по хмурым лицам мужиков, шла уже давно. Митя поспел как раз к кульминации.
        -Вот от таких, как ты, пустобрехов, все беды в России, - злобно бросил Матвею длинный худой мужик с обильными татуировками на груди и руках. - Привыкли сидеть, сложа руки на брюхе, и ничего вам больше не надо.
        -Верно, Петруха, - поддержали его сзади. - Накласть ему по шее, провокатору этому, чтоб душу не травил.
        Собрание волновалось, раздавались возмущенные выкрики и ругательства. Митя сделал попытку под шум увести Матвея, но тот вошел в раж и только отмахнулся.
        -Да вы разуйте глаза. Много вы здесь высидели? Вы чего хотите от властей получить
        - развитой капитализм? Или готовый коммунизм? Вы что ж, не понимаете, что в России живете - а для нее это один хрен, все равно ни черта в ней не будет уже. Выкачают из нее все полезные ископаемые до крошки и оставят подыхать под забором международной арены. Вы же первыми и поляжете.
        -Ты, сволочь, на Россию не наезжай, - мрачно вступился за родину крепыш в полосатой майке и с багрово-загорелым каменным лицом. - За это по морде сильно бьют. Мы Россию за уши из дерьма вытащим. Понял, мозгляк?
        -Не, - Матвей не желал успокаиваться, - это не дерьмо. Это знаешь чего? Это такая особая зона. Экспериментальная. Здесь проверяют человечество на живучесть и прочность.
        -Это хто же его проверяет тут? - раздался глумливый голос. - Алигархи твои, что ль?
        -Зачем олигархи. Это так, шелупонь, песок со дна, когда воду баламутят. А кто баламутит, я, мужики, не знаю, честно вам говорю. Но сердцем чую, - Матвей ударил себя кулаком в грудь, - что кто-то очень сильный баламутит, а не само оно так получается. Щас у нас, мужики, то же делается, что и после семнадцатого года. Передел власти, общая свихнутость, бешеные порядки и самое главное - гражданская война…
        -Тю! Еще не хватало.
        -…и вы, мужики, в ней вовсю участвуете. Прям как тогда - баррикады, пикеты, пароли. Чем не война? Только вялая маленечко. А это знаете почему?
        -Ну? - поощрили Матвея.
        -Истощается энергия в народе. Не тот уже народ стал. Не богатыри. Вот глядите - Романовы сколько лет Российскую империю держали? Триста! Эсесесер сколько прожил? Семьдесят! Соотношение, значит, один к четырем, примерно. Если в России чего-то снова образуется, крепкое чего-нибудь после нынешнего баламучения - протянет оно еле-еле два десятка. Понятно? И так далее. Нету уже у России силушки, выпили из нее всю кровушку. А знаете, почему эти годы баламученья безвременьем называются?
        -Ну?
        -А потому что время тогда скукоживается. Болеет как будто. Худосочным становится. Волчком крутится, как этот… неврастеник. До гражданской войны, допустим, часы в Российской империи тикали с одной скоростью, а после, в эсесесере - с другой, учетверенной, спешить стали.
        -Чего? Время-то? У тебя, умник, с мозгами все в порядке? Как это время может с разной скоростью тикать? - наседал на Матвея крепыш.
        -Это ты, как я гляжу, умником прослыть хочешь. Вспомни детство золотое, когда подрасти сильно хотелось. Тогда до вечера день был - целый год, а год - как вечность. И сравни с тем, что у тебя счас имеется. День как час, год как неделя. И со страной то же самое. Что раньше было тремя веками, щас уложится в двадцатку годов, а потом и вовсе в один день. И однажды проснешься ты под мышкой у жены и поймешь, что время у нас совсем ё…лось. Вышло в расход, значит.
        -А чо будет? - толпа ржала над Матвеевыми философствованиями.
        -Чего будет? - переспросил Матвей с усмешкой. - А ничего не будет. Абзац будет и вам, и нам, и женовым теплым подмышкам. В лучшем случае - Царствие небесное.
        -А в худшем? - дружно спросила толпа.
        -А в худшем будете вечно лизать сковородки в аду, - отрезал Матвей.
        -А ты кто такой, - встрепенулся вдруг длинный мужик с татуировками, - чтоб нас сковородками стращать? - Он раздвинул толпу и угрожающе пошел на Матвея. - Кто ты такой, я спрашиваю, что рабочего человека на сковородки отправляешь? Я тебя, сука, сейчас самого сковородки лизать отправлю. - Переходя на срывающийся крик, татуированный человек продолжал наступать на Матвея. - Да я тебя…
        Толпа загалдела, раззадоренная уязвленным мужичишкой. На Матвея посыпалась нецензурщина, назревало мордобитие.
        -Врежь ему, Петруха, чтоб на всю жизнь запомнил тяжелую руку народа.
        -Вдарь по соплам.
        Не раздумывая больше, Митя бросился в гущу толпы, наседавшую на Матвея (тот уже принимал первые удары и оплеухи), растолкал груду потных тел, внедрился в самый центр событий и что есть мочи закричал, пытаясь перекрыть голосом буйный гвалт:
        -Господа! Прошу внимания. Прекратите избиение. Вы что, не видите, это сумасшедший, у него справка есть, он на учете в психдиспансере состоит. Да прекратите же! Связались с сумасшедшим, да еще и руки распускают!
        Толпа немного раздалась в стороны, но до мира было еще далеко. Требовались более сильные аргументы.
        -Я его лечащий врач. У пациента шизоидная амнезия правого полушария мозжечка, осложненная синдромом депрессивной абстиненции. - Митя нес дикую околесицу, сам мало что в ней понимая, но очень надеясь, что к незнакомой терминологии будет проявлено уважение.
        Напрасно он на это рассчитывал.
        Эффект оказался прямо противоположным. Сзади, над ухом вдруг раздался обиженный голос:
        -А ты не умничай! - И сразу вслед за этим он почувствовал оглушительный взрыв в голове.
        Перед глазами сверкнула яркая молния и тут же рассыпалась множеством искр. Медленно, точно во сне, Митя обернулся, чтобы понять причину взрыва. Ею оказался прыщавый юнец, с дебильной улыбкой и детским изумлением на лице рассматривающий оранжевую каску.
        -Гляди-ка! Треснула. Во падла! - восхищенно сказал он и сунул расколовшуюся каску Мите под нос.
        И тут на Митю сошло откровение.
        Ему внезапно открылся истинный смысл слова «ошеломить». Оно брало начало от древнерусского «шелом» - шлем. Теперь он знал, что в Древней Руси боевые шлемы использовались не только для обережения головы в битве, и не только для вычерпывания ими Дона, как в «Слове о полку Игореве». Было у них и еще одно назначение - служить оружием ближнего боя. Предки дрались не только мечами, но и шеломами, которые предназначались исключительно для битья по голове (соответственно незащищенной - шеломы были в руках у противников). Позже ошеломление вошло и в фольклор, но следы его здесь неявны и туманны. Например, поговорки «Закидать шапками» и «Прийти к шапочному разбору» явственно указывают именно на это забытое боевое искусство славян.
        Все это историко-филологическое рассуждение пронеслось в Митиной пострадавшей голове не более чем за секунду. И это было последнее, что он отчетливо осознавал. А затем он вообще перестал существовать.

5
        Мите снилось Русское поле. Оно было темно-зеленым и безокраинным, с редкими всхолмленностями, полого переходящими в низины. Пламенеющее солнце медленно поднималось над полем, окатывая его тревожным светом и пробуждая великие силы. Митя видел, как две могучие рати готовятся к битве: конники седлают лошадей, лучники проверяют крепость тетивы, ратники оголяют мечи - а на противоположной стороне багрово бликуют вражеские сабли.
        Но вот оба воинства двинулись на сближение, полетели первые стрелы, падали первые убитые. Широкая равнина заполнилась гулом, звоном, ржаньем, лязганьем, громом битвы. Она продолжалась все утро и весь день. Поле густо покрылось телами поверженных людей и лошадей, но в живых оставались еще многие - они продолжали биться с врагом не на живот, а на смерть и умирали гордые и непобежденные, защищая свою землю и города от кочевой опасности.
        Митя видел двух всадников, сошедшихся среди великой сечи. Оба - и русич, и степняк
        - горели яростью, каждый готов был брать противника голыми руками. Русич был силен и тверд, степняк ловче и хитрее. Неуловимым движением сабли ему удалось вырвать меч из руки противника. Тот издал яростный клич и сорвал с головы шлем с острым навершием. Это был красивый шлем. Серебряные чеканные накладки блестели в свете заходящего солнца, а спереди он был украшен вставленным в металл бесцветным камнем треугольной огранки, сиявшим чистыми, серебрящимися отсветами. Вздернув коня на дыбы, русич с размаху ударил противника шлемом, надетым на руку. Кочевник взвыл от боли, но крик его захлебнулся и перешел в хрипенье. Длинное навершие шлема вошло ему глубоко в глаз. Для русича эта схватка тоже стала последней: налетевший на него сбоку враг опустил на незащищенную голову свою стальную молнию.
        Мите не удалось узнать, что стало со шлемом и обагренным кровью камнем. Место поединка было захвачено новой волной сражающихся. Скорее всего, шлем был смят копытами, а камень затерялся в траве.
        Снова пришла тьма.
        А когда во тьме опять забрезжил свет, Митя стал не только видеть, но и ощущать. Он чувствовал свое тело и испытывал тупую, ноющую боль в затылке. Рукой он попытался нащупать и определить источник боли, но наткнулся лишь на шершавую ткань, которой была обмотана голова. Он понял, что находится в больнице. В палате, кроме его кровати, стояли еще четыре. На трех из них лежали по-разному перебинтованные и загипсованные тела, четвертая была смята, но пуста. Одно из тел поблизости читало газету. У Мити назревал десяток вопросов относительно текущего положения дел.
        -Который час? - первым делом спросил он.
        -Ба! - из-за газеты высунулась нечесаная голова и весело осмотрела его. - Наконец-то ты очухался. Поздравляю! Сутки пролежал в полной отключке.
        -Сутки? - переспросил Митя огорошенно. - Ничего не понимаю. Меня же просто огрели по башке. Каской. А я сутки?…
        -Хорошо, наверно, огрели. Но тебе повезло. Доктора говорили - черепушка цела, только сильный ушиб и скальп рассечен был. Швы наложили, теперь самое малое неделю будешь здесь отдыхать. Так что давай знакомиться. Я - Николай. Руки подать не могу
        - сам видишь: на привязи, - он чуть приподнял загипсованную и подтянутую к груди руку, чтобы было лучше видно.
        -Митя, - представился Митя. - А вы… ты из-за руки здесь лежишь?
        -Да рука-то что! - жизнерадостно ответил Николай. - У меня еще четыре ребра хряснули.
        -Как это тебя угораздило?
        -Так антресолька ж на меня свалилась. Собирал я дома стенку - хорошая стенка, пять шкафов. Каркас собрал, антресолины наверх закинул - ну так, для примерки, а вниз спускался, под ногу деревяшка встала, едрена вошь. А теперь представь себе картину: нога подворачивается, я падаю, хватаюсь рукой за шкаф, шкаф накреняется, антресолька съезжает и готовится уже на меня лететь, я падаю окончательно, закрываю кумпол руками. Так она, зараза, мне на брюхо свалилась, ребра переломала. Вот такая история. Бытовая травма!
        -Хорошая история, - сказал Митя, раздумывая, к какому разряду отнести собственную историю. Уличная драка? Несчастный случай при спасении ближнего? Или он - жертва политических и социальных разногласий? Трудный вопрос.
        Николай продолжал вводить его в курс дел. Юноша на дальней койке, Антон, попал сюда из-за несчастной любви. Его невеста ушла к другому, а брошенный Антон почел наилучшим выходом из ситуации окно четвертого этажа. Выйдя в окно, он однако не умер, как хотел, а всего лишь переломал себе почти все, что можно переломать. Загипсован он был полностью, в контакт не вступал, а досуг коротал в унылом созерцании отваливающейся с потолка штукатурки.
        Рядом с Антоном лежал дряхлый старец с вывихами в тазобедренных суставах. Был он тих и смирен и в разговоры вступал редко. О пятом обитателе палаты Николай не успел проинформировать. Тот пришел сам, прервав ознакомительную лекцию трудоемким процессом прохождения через дверь палаты на костылях. Перед собой он нес свою гипсовую ногу, выставленную вперед, а шея его была упакована в жесткий корсет, не позволявший двигать головой независимо от туловища.
        -Знакомьтесь!
        -Арнольд, - отрекомендовался обладатель костылей.
        -Митя.
        -Ну, кто выиграл? - весело спросил Николай.
        -Я.
        Николай повернулся ко Мите и лихо подмигнул.
        -У них тут с одним мужиком чемпионат по шахматам. Каждый день друг к дружке в гости шастают. А какой уже счет, Арно?
        -Семь - три. Я веду. - Арнольд отвечал с неохотой, за которой проглядывала плохо скрываемое удовлетворение.
        -Умища - вагон. - Николай снова повернулся к Мите. - А знаешь почему? - Он понизил голос: - По-настоящему его зовут Арон, а не Арнольд. Понял?
        -Вы что, в мой паспорт заглядывали, господин сыщик? - тут же взорвался Арнольд, который все прекрасно слышал.
        -Да не дергайся так, Арни. Вон у тебя книжка на тумбочке лежит. Там внутри написано: «Дорогому Арону от тети Симы». Если уж стесняешься своей национальности
        - не делай таких промахов.
        -Вы пошлый антисемит. Я не желаю с вами разговаривать. - Арнольд улегся на кровать и вперил глаза в потолок, взяв пример с соседнего юноши, страдающего от любви.
        -Не, я по преимуществу сионист. Пассивный, разумеется. Мыслю так: Россия отдельно, евреи отдельно, для того вам и придуман Израиль. Окучивайте свой садик и не зарьтесь на чужую фазенду.
        -Примитивный остряк-шовинист.
        -А вот чего я не понимаю в натуре, так это еврея с чувством национальной ущербности. Это какая-то хреновина. Как это еврей может стесняться, что он еврей, если весь мир под вами прогнулся? Так расплодились и размножились, как и сам Иегова не чаял. А все почему? Слишком вы приземленный народ. Жизнь как свое хозяйство понимаете. Все-то у вас идет в дело - каждая ненужная тряпка, каждый ржавый гвоздь. Бережливые! Нет у вас широты души. Не любите вы птицу-тройку нашу, вывалиться из нее боитесь, потому и рветесь в ямщики, чтоб вожжи притянуть. Тише едешь, здоровее будешь - вот вся ваша национальная идея. И какая у русских - чем триста лет падалью питаться, лучше один раз в жизни свежатины отведать - а там хоть потоп!
        -Вот-вот, кровопийцы…
        Рассудив, что отныне ему суждена навечно роль миротворца поневоле, за что и приходится страдать, Митя попытался сменить тему разговора.
        -Господа! Ваши взаимные претензии так же неинтересны, как нытье ипохондрика по поводу здоровья. Лучше просветите меня насчет символики Звезды Давида.
        -Запросто, - отозвался Арнольд. - Шесть концов означают шесть дней творения, центральный шестиугольник внутри - священную субботу. Когда-то Звезда была талисманом битвы, считалось, она приносит победу и дарует силу в бою. Кроме того, она была символом мудрости. Ею обозначали философский камень алхимиков. Да! Еще Звезда - символ рождения. Поэтому, - Арнольд торжественно повысил голос, сел на постели и повернулся в сторону Николая, - пока она является нашим национальным символом, еврейский народ бессмертен, сколько бы его ни травили разные юдофобы.
        -На здоровье, - зевнул Николай и лениво отвернулся к стене. - А я спать хочу.
        Разговор оборвался. Митя тоже ощущал вялость и сонливость. Отвратительно чувствующая себя голова требовала последовать примеру соседа. Это было нетрудно.
        Поплыли бесконечно тягучие больничные дни, сдобренные перманентным запахом подгоревшей каши. От докторов Митя узнал, что кроме безвредного удара каской, от которого лишь выскочила большая шишка, он получил более серьезную травму, приложившись головой при падении о бордюр тротуара. Чувствовал себя Митя сносно, и проводить большую часть суток в лежачем положении было невыносимо. Один раз пришел навестить Матвей - «принес повинную голову», терзаясь и жалобно вздыхая. Мите пришлось соблюсти ритуал отпущения грехов.
        После очередного визита супруги Николай принялся оделять всех дарами садоогорода.
        -Антошка, яблоко будешь?
        Антон совершенно неожиданно для всех подал отрешенный голос:
        -О Господи! Да отстаньте вы от меня с вашими яблоками! Не хочу я.
        -Страдает, - прокомментировал Николай. - А чего ты хочешь, Антон?
        -Я хочу научиться ничего не хотеть. Пожалуйста, отвяжитесь от меня.
        -Коля, не мешай человеку впадать в нирвану, - сказал Арнольд. - Он хочет перестать страдать и сделаться свободным, не видишь что ли?
        -Да какая там нирвана! - махнул рукой Николай. - Выйдет отсюда - снова за девками бегать начнет. Время все вылечит.
        -Это смотря какое время, - прокряхтел вдруг старик. Прямо-таки чудеса происходили у всех на глазах: оба немых заговорили одновременно. - Малое время, может, кого и лечит, а большое - всех калечит.
        -Это как?
        -А вот доживешь до моих годов, - ответил старик, - поймешь тогда как - когда в спине ломота, жевать нечем, холод в конечностях, памяти нет. И ко всему - кости вываливаются из суставов. Время… это ж резина, сначала тянется, потом кэ-эк даст по башке. Так-то, сынки. - И дедушка снова надолго замолчал.
        Как оказалось, это был последний Митин день в клинике, но узнал он об этом только следующим утром. Очень ранним.
        Разбудила его хлопнувшая дверь палаты. У входа стояли два человека, похожих на орангутангов, наряженных в одежду, и осматривали кровати. Изображая спящего, Митя оставил для обзора узкую щелочку между веками. Вид у орангутангов был недобрый: бессмысленные выражения лиц, равнодушные взгляды и позы живых роботов. Мите в этот момент подумалось, что наибольший страх у нормального обывателя должны вызывать не садистские улыбочки, а такие вот бессмысленные, животные физиономии дегенератов, тупо исполняющих веления инстинктов и приказы вышестоящих каннибалов. А это лишний раз доказывает, что человек произошел не от обезьяны (чего ему тогда бояться сородичей?) - и лишь порой отдельные особи по каким-то причинам мутируют в человекообразных обезьян.
        Два великолепных образчика этой мутации предстали перед Митей во всей красе. Намерения их не вызывали никаких сомнений, Митя только затруднялся определить, к кому именно будут применены карательные санкции.
        Долго гадать не пришлось. Один из орангутангов, закончив осмотр палаты, указал на него пальцем:
        -Вот этот. С обмотанным черепом.
        Они дружно двинулись в сторону Мити, и он понял, что больше притворяться спящей красавицей не имеет смысла - все равно разбудят. Скинув с себя простыню, он сел на кровати и спросил незваных гостей:
        -Чем обязан, господа?
        -Ты нам по гроб жизни будешь обязан, говнюк, если живым останешься.
        -Я надеюсь, вы, господа, отдаете себе отчет, что находитесь в казенном учреждении и ваши действия…
        -Гляди, - заржал один из них, - он уже в штаны наклал. А мы еще даже не приступили к нашим действиям.
        -Заткни пасть, - приказал ему второй, видимо, старшой. - А тебе, задохлик, наоборот, пасть придется раскрыть. И если мы останемся довольны твоим чириканьем, будешь считать, что заново родился. А не захочешь быть пай-мальчиком, я из тебя кишки вытяну и на ножки твоей постели намотаю. Уловил? - голос его был угрожающе-ласков.
        -Уловил, - ответил Митя.
        -Ну, если уловил, выкладывай - куда дел архив.
        -Какой архив? - не понял Митя.
        -Обыкновенный. Бумажный. Или тебе нужно память вправлять?
        -Ребят, ей-богу не понимаю, о чем речь. Я не занимаюсь архивами, я же не архивариус, я художник.
        Меня с кем-то спутали, это очевидно, лихорадочно думал Митя. Объясняй теперь, что я не верблюд. А лишние слова на них действуют как красная тряпка на быка. Сейчас в ход пойдут чугунные кулаки.
        -Художником щас буду я, - заговорил младший по званию. - Я тебя, засранца, щас так распишу под хохлому… Андрюх, дай его мне. Он у меня живо заговорит.
        -Уймись. Не видишь, у мальчика головка бо-бо, он не понимает, куда вляпался. Сейчас он хорошенько обдумает свои шансы и все нам расскажет, да, хороший мой?
        Ласковый тон действовал на нервы гораздо сильнее, чем грубые угрозы. И наверное, Митя все бы ему выложил, если б было, что выкладывать. Но он не имел представления, чего от него добиваются.
        -Ну так где ты держишь архив Старого Перца?
        Митя вздрогнул и невольно выпучил на бандита глаза. Жуткое дело! С чего им вдруг взбрело в их тупые головы, что этот распроклятый архив, о котором он узнал при очень странных обстоятельствах и совершенно случайно, находится у него?
        -А почему вы думаете, что он у меня? - осторожно спросил Митя.
        -А ты маньку-то не строй из себя, - снова встрял второй громила. - Джигит не сдох, пока все нам не выложил. А скоро и ты за ним вдогонку полетишь, дерьмо сушеное.
        Еще и Джигита приплели. Митя приготовился играть ва-банк:
        -Ребята, у меня после ранения голова плохо работает. Вы у меня дома не поищите? Может, он там лежит, я просто сейчас не могу вспомнить.
        -Голову мы тебе починим, - пообещал громила, сунув Мите под нос волосатый и татуированный кулак. - А за идиотов нас не надо держать - дома у тебя его нет, мы уже поискали без твоего разрешения.
        Митя обреченно закрыл глаза и попытался представить себе, что спит и эти две человекообразины с их безмозглыми угрозами ему только снятся. Но громилы категорически не желали становиться сновидением и готовились перейти к активным действиям.
        -Ну, я вижу, вежливого обращения клиент не ценит. А жаль. Придется для начала сильно попортить его витрину. Приступай, Витенька.
        Старшой отошел в сторону, уступая арену младшему.
        -Эй, господа-товарищи, - услышал Митя голос Николая, - здесь вам не бойня. Чего в самом деле привязались к парню. У него же это… как ее… ретроградная амнезия. Не помнит он ни хрена. Имейте совесть в конце концов!
        Только сейчас Митя заметил, что никто в палате уже не спит. С беспокойным любопытством на лицах соседи наблюдали за увлекательным развитием его отношений с бандитами. Даже Антон плюнул на свою нирвану и вытягивал шею, чтобы лучше видеть происходящее.
        -Становись в очередь, чудак, - ответил Витенька Николаю и, примериваясь, занес над Митей кулак.
        Но едва Митя приготовился нырнуть мимо громилы под соседнюю кровать, как раздался мелодичный звонок. Отбойный молоток Витеньки остался висеть в воздухе, сам Витенька оглянулся на старшого - старшой снимал с пояса телефон. Он долго и молча слушал надрывный голос звонившего. Слов Митя разобрать не мог, но по истеричным интонациям догадался, что дела у того, кто звонил, идут совсем не по плану, а как раз наоборот. Когда телефонная исповедь закончилась, старшой выстроил замысловатое ругательство, повесил трубку на ремень и сказал Витеньке:
        -Шмаль на Луже. Наши буксуют. Кисляй велел всем туда копытить.
        -А этот? - спросил Витенька голосом капризного дитяти, у которого отбирают лакомство.
        -Никуда не денется. Давай без базара, там наших гасят. А ты, партизан, - обратился старшой к Мите, - используй досуг для освежения памяти. Мы еще вернемся.
        Они затопали к выходу, и Митя вздохнул облегченно. Когда они сюда вернутся, его здесь уже не будет. Конечно, они его найдут и в любом другом месте, но больница была наименее безопасным из всех возможных. Митя чувствовал себя здесь голым и беззащитным пред этими двумя мясниками. Больничная пижама, тапочки и постельный режим не придавали уверенности.
        -Чего будешь делать? - поинтересовался Николай.
        -Драпать.
        -А чего они вообще от тебя хотели? - спросил Арнольд. - И с каких это пор вышибалы интересуются архивным делопроизводством?
        -С тех пор, как окочурился Старый Перец.
        -А кто он такой?
        -Почем я знаю!
        -А что за архив? Он правда у тебя?
        -Какого дьявола! - взорвался Митя. - Знать не знаю никаких архивов, мало мне этих уродов, так еще вы допрос устраиваете!
        -Ну и правильно, - сказал Николай. - Если ввязался в темное дело, стой до последнего. Не сдавайся, Митька, слышь? Этим отморозкам только дай палец - не то что с рукой оторвут, всего целиком сожрут, не подавятся. И нам ничего не говори - мало ли что.
        -Все, я пошел, - не выдержал Митя. - Не поминайте лихом, мужики.
        Он вышел за дверь и двинулся к лестнице - палата находилась на третьем этаже. За окнами только рассвело, поэтому на свой дикий внешний вид он решил не обращать внимания - как-нибудь доберется в тапочках до дома по пустынным улицам. Митя свернул на лестничный отсек и хотел уже спускаться, как вдруг снизу раздались голоса. Это были они - и поднимались наверх! Митя помчался обратно, влетел в палату и двинулся к окну. Других лестниц в клинике не было, а около окна проходила водосточная труба. Он снял тапочки и сбросил их на землю. Потом взобрался на подоконник и попрощался с немного ошарашенными соседями: «Если сорвусь - прошу считать меня геройски погибшим».
        Труба была сухая и пыльная, руки скользили и не за что было держаться. Митя лишь крепче обнял трубу, как не обнимают и любимую, и быстро съехал вниз. Что после этого представляла собой его пижама, трудно было описать словами. Нацепив на ноги тапочки, он зашлепал к выходу с территории больницы. Попутно пытался сообразить, почему эта обувь, в которой удобно ходить по дому, делает передвижение по улице почти невозможным, нестерпимым и унизительным.

6
        До дома было минут сорок ходьбы. Митя на всякий случай выбирал узкие, скромные улочки и задворки. Но, очевидно, рок не собирался оставлять его сегодня в покое. Выйдя на небольшую площадь, к которой сбоку прижался сквер с фонтаном и памятником, он услышал позади автоматные очереди. Вскоре к ним присоединился пулеметный дождь.
        Митя в свете последних событий воспринял стрельбу на свой счет и ускорил шаг. Однако дело начинало принимать серьезный оборот. Заработала артиллерия. Митя различал пушечные и танковые выстрелы и далекие ракетные залпы. Отбросив мысль о том, что все это организовано ради него, он короткими перебежками добрался до сквера и попытался укрыться.
        Было непонятно, с какой стороны приближается фронт, но по прикидкам, площади в самом ближайшем времени предстояло стать ареной войны. Он не ошибся. Едва успев залечь под прикрытием скамейки, Митя увидел стрелявших. Это были солдаты в немецко-фашистской форме, в характерных касках и с укороченными автоматами. Они бежали через площадь, отстреливаясь и крича по-немецки.
        Внезапно совсем рядом раздался женский визг. Оглянувшись, Митя увидел женщину - вполне современно, даже профессионально одетую и накрашенную. От ужаса она стояла неподвижно, широко открытыми глазами глядя на немецких солдат и выползающий с соседней улицы советский танк. Митя выскочил из укрытия, подбежал к девице и, дернув ее за руку, потащил к лавке. Она перестала визжать и послушно улеглась рядом на траве за скамейкой. Профессиональный инстинкт сработал четко.
        За танком на площадь выходили солдаты в советской форме. Они стреляли вслед немецкой пехоте и шли прямо, не прячась от пуль и не ища прикрытий.
        -Это чо такое? Кино что ли, паразиты, снимают? - заговорила девица. - Так ведь предупреждать же надо. Козлы отмороженные.
        -Это не кино, - ответил Митя. - Это война, самая настоящая.
        -Да ты чо, мужик, какая война? Сначала фрицы какие-то перли, теперь эти - краснозвездные. Эта война давно уже похерена.
        -Значит, она воскресла. Вон, видишь, - Митя показал рукой, - того парня?
        Это опять был юнец в черном, как и в тот раз, когда Митя повстречался с диким степным табуном. Он стоял недалеко от притормозившего танка и смотрел в пустоту.
        -Ну вижу.
        -И не догадываешься, кто это?
        -Да на кой ляд мне догадываться, что за сопляк там под пули лезет? Идиот какой-то. - Девица достала из сумочки пудреницу и расположилась поудобнее.
        -Вот и я тоже не имею представления, кто это, - признался Митя со вздохом.
        Остановившийся танк медленно ворочал башней. Раздался оглушительный выстрел и звон стекла - вылетали стекла из домов на площади. Это был единственный ущерб, причиненный городу короткой вспышкой давно утихнувшей войны. Сразу за танковым выстрелом все прекратилось - и стрельба, и гул невидимой артиллерии, и крики солдат. Война померкла и растворилась в воздухе. Вместе с ней бесследно исчез и черный юноша, окончив сеанс связи с космосом.
        -Можно вылезать, - сказал Митя девице, все еще пудрившей нос.
        Она оторвалась от зеркальца и огляделась по сторонам почти безумными глазами. Потом перевела взгляд на Митю и прыснула со смеха.
        -А ты не из их компании? Раненный военнопленный? Давай, беги, догоняй своих козлов киношных. И скажи этим засранцам недоделанным, чтоб в следующий раз пер…ли где-нибудь в другом месте. Здесь приличный район, а я из-за этих идиотов колготки порвала. Кто мне за них заплатит?
        -Бог подаст, - ответил Митя, усаживаясь на скамейку, чтобы перевести дух.
        Дома на площади, видимо, были нежилыми, поэтому переполоха вылетевшие стекла не вызвали. Где-то рядом недолго завывали тоскливые милицейские сирены, но площадь по-прежнему оставалась пустынной и молчаливой. Единственное живое и понятное существо, встреченное им здесь, - проститутка - и та давно исчезла. Митя был один и ему совсем не хотелось уходить отсюда - от рассветной тишины и легкого шуршания фонтана.
        Он чувствовал себя здесь в абсолютной безопасности - а кто знает, что могло ждать дома? Наверняка туда уже отправили парочку амбалов пострашней, и он сам себя доставит к ним на блюдечке с голубой каемочкой. Эта мрачная перспектива повергла его в состояние отрешенной печали, и в голове зазвучал траурный марш. Сначала тихий и приглушенный, потом все громче. С опозданием Митя догадался, что марш звучит не в его голове, а где-то на соседних улицах и быстро приближается.
        Траурная процессия медленно выплывала на площадь с самой дальней от сквера улицы. Впереди шествия полз грузовичок, за ним двигался на плечах большой гроб. За гробом шел оркестр и несли пышные траурные венки.
        Даже когда площадь заполнилась людьми в траурных одеждах, с улицы еще выплывали остатки шествия. Грузовик остановился в центре, около него установили на табуретах гроб с покойником. Было похоже, что здесь будет происходить церемония прощания с усопшим, и это показалось Мите странным. Похороны в полшестого утра и городская площадь в качестве места гражданской панихиды не могли не вызывать удивления. Митина скамейка находилась далеко от грузовика, ставшего трибуной, и различать он мог только интонации в голосах выступавших. Подойти же ближе не решался из-за своего беспризорного вида.
        Увлеченный наблюдением, он не заметил, как на скамье появился кто-то еще.
        -А все-таки прав был покойник, не находите?
        Митя резко повернул голову и увидел человека в темном костюме, шляпе, с короткой бородкой и изящной резной тростью в руках.
        -Мне кажется, - сказал Митя. - я не был знаком с покойным. И не могу сказать, был ли он вообще в чем-то прав. Я даже не знаю, кого хоронят.
        -О! Я ведь говорил совсем не об этом. Но если вас так интересует: в том гробу лежит отец местной демократии. Некто Дубянский, местный лидер Демократической партии. Вы разве не слышали - об этом громком деле последние три дня только и кричат.
        -Что вы говорите! - вяло удивился Митя. - А что с ним случилось?
        -Злодейская пуля, - флегматично ответил собеседник. - Или, если пользоваться современной терминологией, - заказное убийство. Весьма банально. И главное - нестерпимо скучно. Я, собственно говоря, о том и спрашивал.
        Митя прислушался к ораторствующему на грузовике коротенькому человеку. Политический окрас речи не вызывал сомнений - до Мити долетали устрашающие конструкции вроде «жесткая консолидация демократических сил», «прогрессивно мыслящее человечество против коричневой заразы» и «воинствующий гуманизм на страже общественных идеалов». Поежившись, Митя обратился к собеседнику:
        -Так в чем же был прав покойник?
        -Я, видите ли, имел в виду совсем не этого демократического покойника. Я говорил вот о нем. - Он указал рукой на памятник в нескольких метрах от скамейки, посреди газона.
        Это был постамент с бюстом Гоголя, насмешливо и одновременно тоскливо смотревшего на площадь.
        -О Гоголе? - переспросил Митя.
        -Разумеется. «Скучно на этом свете, господа!» - вот в чем он был прав… Да-а, - протянул незнакомец. - Все мы вышли из шинели Гоголя… Кто из подкладки, кто из кармана, а кто из рукава.
        Он встал и сказал:
        -К сожалению, мне пора. Труба зовет. - И кивнул в сторону гроба.
        Митя вдруг подумал, что у этого человека, безусловно, есть нечто общее с Фаддей Фаддеичем. Может быть, эта манера смотреть на мир так, будто у них в кармане все его сокровища, которыми они готовы поделиться на оговоренных условиях?
        Речи закончились, толпа пришла в движение. Музыканты снова грянули траурный марш.
        Когда площадь опустела, Митя отправился своей дорогой.
        Дверь квартиры, как он и ожидал, была лишь прикрыта, а замок безнадежно искорежен. С замирающим сердцем Митя вошел внутрь.
        Непрошеных гостей, к счастью, не было, лишь царил беспорядок чуть больше обычного. Комод и книжный шкаф выпотрошены до основания, кушетка стояла не на ножках, а на боку. В кухне тоже все было перерыто. И тут Митю прошиб холодный пот.
        Он кинулся в комнату, припал к комоду и засунул руку в потайную щель. Камень был на месте. Митя с облегчением извлек его и тут же решил никогда больше с ним не расставаться.
        Затем он выкинул в мусорное ведро пижаму и принялся наводить порядок. Через полчаса ударный труд был прерван звонком в дверь. Кто-то постеснялся зайти в открытую дверь.
        Это был Илья. Он изумленно рассматривал выломанный замок.
        -Привет. Я видел из окна, как ты вернулся. Ты сбежал из больницы, а ключ остался там, я правильно понимаю ситуацию?
        -В общих чертах, - согласился Митя. - Заходи. Понимаешь, - начал он объяснять посреди разора в комнате, - после недели продавливания постели появляется дикая жажда деятельности. Вот и решил перетряхнуть тут все. Отделить хлам от плевел. Руки так и чешутся. - В доказательство Митя потер ладони друг о дружку и с остервенением принялся за разборку вываленных из комода вещей.
        -А-а, - сказал Илья.
        -Ну, выкладывай, какие новости.
        -Да какие новости. Мать просила тебя позвать. Ты ей зачем-то понадобился.
        -Ладно, приду. Как она?
        -Плохо… - Илья нахмурился и поменял тему: - Слушай, хотел тебя спросить. Ты об этих парнях во втором подъезде что-нибудь знаешь?
        С недавнего времени поговаривали, будто во втором подъезде (выселенном подчистую) по ночам справляют шабаши сектанты. Но доказательствами никто не располагал. Было решено в милицию не обращаться, чтобы не привлекать к дому излишнего внимания и не будить лиха, пока оно тихо беспамятствует на верхах власти.
        -Кроме слухов, ничего. Но по-моему, эти сказки Адель сочиняет со страху. Очень она бомжей боится, вот и малюет им рога с копытами.
        -Да нет, - поморщился Илья, - она здесь ни при чем. Там действительно кто-то обживает верхние этажи. Я на крыше как-то раз видел двоих ночью. Они не говорили, а просто стояли. Я хотел к ним подойти, но они как увидели меня, сразу шарахнулись на чердак. Конспирация у них там, что ли, или еще чего, не знаю. Какая-нибудь криминальная подпольщина. Или неформалы.
        -А чего ты от них хочешь? - Митя почесал в затылке и наткнулся на тонзуру со шрамом. От бинта он избавился, когда пришел домой. Заметив в куче тряпья красный козырек, водрузил бейсболку на голову.
        -Ничего не хочу, - пожал плечами Илья. - Но как-то это все… стремно. Я туда потом сунулся. Просто так, посмотреть. До пятого этажа поднялся - так чуть обратно не полетел. Как привидение вырос передо мной…
        -Кто? - не выдержал Митя. - Упырь с пятачком?
        -Не, парень. Моложе меня, наверное, весь в черном и смотрит… как будто насквозь дырку буравит. И молчит. И дальше не пускает. Ну я объясняю: я не вредный, просто хочу познакомиться. Он молчит, а потом к нему второй подошел. Я и второму тоже самое вешаю, а сам думаю - глухонемые они что ли, ни бельмеса не понимают. И вообще, какие-то странные. Почти одинаковые, в черных каких-то тряпках, на театральный реквизит похоже. Физиономии только разные. И глаза ненормальные. Как будто не на тебя смотрят, а сквозь тебя. Я плюнул да и пошел обратно. Психи какие-то. Может, все-таки ментам сообщить? Вдруг это сборище маньяков?
        -Или штаб гуманоидов, - с серьезным видом добавил Митя. Он не стал рассказывать, что уже встречался с двумя из этих «психов-инопланетян». - Оставь их в покое. Почему-то мне кажется, что от милиции у них найдется какое-нибудь сильнодействующее средство.
        -Ну ладно. Тогда я пошел. Так ты зайдешь к матери? - грустно спросил Илья. - Ей, наверно, уже недолго осталось.
        Митя кивнул.
        -Пошли.
        А на лестнице он вдруг вспомнил утренние похороны. Наверное, потому, что Илья часто говорил, что собирается вступить в ДРП и начать политическую карьеру.
        -А все-таки странное время выбрали для похорон. Ты был там?
        -Где? Какие похороны?
        -Ну, Дубянского же хоронили утром. Ты не знал?
        -Дубянского? - Илья выкатил глаза и стал как вкопанный.
        -Его, - ответил Митя растерянно. - А ты что, не знал, что его убили?
        -Когда? - спросил Илья ошарашенно.
        -Я вообще-то тоже не знал, мне на похоронах один человек рассказал. Я туда случайно попал, когда из больницы шел домой. Он сказал, три дня назад, и шуму было порядочно. Странно, что ты не в курсе.
        -А ты ничего не путаешь? - Илья смотрел на Митю пристально и непонимающе. - Дубянский вчера улетел в Европу. Никто его не убивал три дня назад. Может, этот твой человек пошутил?
        -Может, и пошутил, - промямлил Митя. - Только не похоже было, что это шутка. И митинг там был нешуточный. Вся площадь народом была забита.
        -В шесть часов утра? - уточнил Илья. - Ты пришел в шесть с чем-то, я видел.
        -Ну да, я поэтому и удивился, почему так рано и… - Митя осекся, потому что до него дошла абсурдность диалога.
        Илья, видимо, подумал о том же и, выразительно посмотрев на Митину бейсболку, молча зашагал наверх. Митя поплелся за ним.
        Илья впустил его в квартиру.
        -Мам! Ты не спишь? Я привел Митю.
        Любовь Андреевна лежала на кровати. Она сильно исхудала и как будто уменьшилась в размерах. Посеревшее лицо было почти безжизненным.
        -День добрый, Любовь Андреевна, - сказал Митя.
        Ее серые, истончившиеся губы чуть растянулись в улыбке.
        -Митя! Я рада, что ты пришел. Подойди поближе. Дай руку.
        Когда-то Любовь Андреевна и Митина бабушка были большими подругами, несмотря на разницу в возрасте.
        -Как вы себя чувствуете, Любовь Андреевна? - спросил Митя.
        -Да я ничего, потихонечку, - ответила она слабым голосом. - Главное - ты. Я видела тебя, Митя… Тебе суждено что-то… необычное. Ах, если бы ты знал, Митя, какой это был чудесный сон. - Ее голос слабел, речь становилась невнятной и путаной, глаза устало закрылись.
        -Мама, тебе нельзя много говорить, - вмешался Илья.
        -Ничего, сынок. - Любовь Андреевна открыла глаза. - Кто-то говорил со мной, там… но я плохо запомнила. Ах, боже мой… Я должна тебе сказать, Митя… что же я должна… От тебя ждут ответа, за тобой придут… скоро, ты только жди. Ты должен прийти к ним. Они ищут тебя… - Она задыхалась, глаза горели, и вокруг них ярче проступили синие круги.
        Ее рука вдруг разжалась и бессильно упала вниз с кровати.
        -Мама! - позвал Илья.
        Но она не ответила.
        -Идем, она заснула, - сказал Илья.
        Они вышли в коридор.
        -Бредить начала, - мрачно произнес Илья.
        -Одним бредом больше, одним меньше, - ответил Митя. - Все вокруг бредят, разве ты не замечаешь?
        Илья истолковал это по-своему. Посмотрев на Митю внимательно и с сочувствием, он вздохнул:
        -Да-а, замечаю.
        Митя спустился к себе. Это не бред, его мать говорила вполне здраво, он был уверен в этом. И то, что он не понимал ее слов, ничего не значило.

«Жди, за тобой придут!» Хорошенькая перспектива. Звучит как дымно-пепельный отголосок тысяча девятьсот тридцать какого-то года. Романтика постреволюционного империализма: ночь, «черный ворон», глухой стук в дверь, путешествие в никуда.
        Это утро засыпало его ворохом загадок. Похороны отца местной демократии - ну, это, допустим, можно еще как-то отклассифицировать, если бы там был… Митя хлопнул себя по лбу. Конечно же, там был кто-то из них! А не заметил он его потому, что мудрено найти в траурной толпе парня в черной одежде.
        Молодые люди в черном со взглядом не от мира сего начинали обретать реальные очертания и их сфера интересов вырисовывалась вполне конкретно. Они что-то делали со временем. А что если тоже нагрянуть к ним в гости и спросить, как они проделывают эти штуки?
        Разумеется, они ничего не расскажут, подумал Митя.
        Он вновь принялся за уборку. Чудеса чудесами, но на очереди стояли и другие тайны мадридского двора, имеющие гораздо более реальные очертания. Отбойные кулаки Витеньки не шли у Мити из головы, а ведь это самое простое оружие из их арсенала. Потом пойдут в ход раскаленные утюги, а там и до пули в лоб недалеко. «Как же вбить в их безмозглые ослиные головы, что нет у меня никакого архива?» - решал он. Ослиные головы… хм… пожалуй, не стоит оскорблять уважаемых животных этим сравнением. Вот совсем недавно, например, он познакомился с одним вполне разумным ослом…
        От стремительной догадки у Мити чуть не подкосились ноги. Он медленно сосчитал до десяти, а потом захохотал. Может, у него действительно что-то стало с головой после падения? Это же надо было так глупо забыть о любвеобильном кавказце, одарившим его изобличительным чемоданом!
        Как только Митя вспомнил о чемодане, он заметил и его исчезновение. А ведь Витенька чуть не клялся, что они обыскали весь дом и не нашли нужного. Быть может, за чемоданом гоняются не только они? Но ведь уже вырисовывалась стройная цепочка: владелец кривых зеркал - тощий эпилептик - рядовые орангутанги. Кто еще мог сюда затесаться?
        Вдруг его осенило. Матвей. Вот кто зарился на чемодан, желая отправить его во вторсырье! Рассыпая на бегу проклятия, Митя вылетел на лестничную площадку и затарабанил в соседнюю дверь.
        -Открывай, несчастный!!
        Последние удары кулаков обрушились в пустоту. Дверь распахнулась, и из-за нее выглянул испуганный и взъерошенный Матвей.
        -Ты чего?
        Митя схватил его за тесемки жеваной майки и начал трясти:
        -Где? Куда дел? Быстро говори, я за себя не ручаюсь, честное слово, лучше по-хорошему скажи - это ты его взял?
        -Да кого? Объясни толком!
        -Чемодан!!! - заорал Митя. - С бумагами.
        -А-а. Так это… я его… ты ж сам сказал, что его сжечь надо… - Матвей смущенно и виновато моргал.
        -Ну! - подстегнул его Митя.
        -В макулатуру сдал, - выдохнул Матвей и зажмурился, как перед прыжком в воду с вышки. - Я думал, оно тебе не нужно, старье это. Деньги я отдам, чесслово, и чемодан тоже. - Он испуганно лепетал, делая слабые попытки вырваться или вылезти из майки.
        -Адрес! - орал Митя.
        -Чего адрес? - глупо спросил подследственный.
        -Макулатуры! - в тон ему ответил Митя.
        -Циолковского, семнадцать, - отрапортовал Матвей и, отпущенный на свободу, прокричал Мите вслед: - Там напротив бакалея и пивной ларек.
        Митя помчался на улицу Циолковского.
        Чуть отдышавшись возле пункта приема вторсырья, чтобы его не приняли за укушенного бешеной собакой, он вошел внутрь.
        -Девушка, здрасьте. У меня караул.
        -Слушаю вас.
        -К вам случайно попали мои личные бумаги, а они мне позарез нужны. Может, вспомните, вам приносили большой клетчатый чемодан…
        -Да, помню. Но помочь ничем не могу. Вчера машина все забрала. Не повезло вам - у нас отгрузка два раза в месяц…
        -Черт! А куда вы отправляете макулатуру? Может, успею догнать?
        -На комбинат, в Алешино. Только вряд ли это вам поможет, - она с сомнением покачала головой. - Там тонны бумаги.
        Митя в умопомрачении побежал на вокзал.
        Но по дороге почувствовал, что выдыхается, охладевает и трезвеет, хотя не пил ни капли. Когда процесс охлаждения достиг критического уровня, Митя упал на первую попавшуюся скамейку и опять расхохотался, напугав шедшую мимо старушку. Чем он занимается?! Гоняется, словно угорелый, за смердящими бумажками, в которых прописана вся подноготная обожаемых властей местного масштаба. И для чего?! Чтобы вручить их Витеньке с Андрюхой, получить благодарность с занесением в личное дело?
        Архив будет превращен в мокрую, серую бумажную массу. До папки с историческими изысканиями Старого Перца уже никто не доберется. Перестав смеяться, Митя рассудил, что это, быть может, к лучшему.
        Беззаботно насвистывая, Митя пошел по улице. Почему-то он был уверен, что на этом все неприятности закончатся. Вывод был поспешным. На затормозившую у обочины машину он не обратил внимания. Но его вынудили сделать это под нажимом грубой физической силы. Ему выкручивали руки и толкали к машине. Митя оказался зажат между двумя дюжими парнями на заднем сиденье, рядом с шофером сидел еще один. К его удивлению, там не было ни Андрюхи, ни Витеньки, и он понял, что попал в руки более серьезных людей. Чем это грозило, он не мог представить, поэтому сидел тихо.
        После пяти минут гробового молчания заговорил тот, что сидел справа.
        -Ну и как ты собираешься дальше жить?
        Видимо, вопрос был обращен все-таки к Мите, потому что, как он предполагал, собственные проблемы выбора жизненного пути похитители должны были решить давным-давно раз и навсегда.
        -Да я бы и сам не против уяснить это для себя, - вздохнул Митя.
        -Понима-ает, - протянул тот, что был спереди, не оборачиваясь.
        -И чей сыр слопал, надеюсь, ты тоже понимаешь, - сказал первый. - Объяснять не надо?
        -Не надо, - грустно ответил Митя. - Лишние объяснения - лишние слезы.
        -Грамотный! - похвалил второй.
        -Так какие выводы у тебя в мозгах созревают по этому поводу? - спросил первый, все так же глядя куда-то в сторону.
        -По поводу чего, уточните, пожалуйста, - попросил Митя на всякий случай.
        -Ну ты артист, - усмехнулся его сосед слева.
        -По поводу волшебно исчезнувшего архива Перца. Знакомо имя?
        -К сожалению, да, - ответил Митя. - Но вы, господа, опоздали. Архива больше не существует. Я и сам только полчаса назад об этом узнал. Так что прощения просим.
        -А ты наглей, да меру знай, - повернулся к нему передний. - Мы с тобой не в игрушки играем, если ты еще не уяснил. И не рассчитывай на милости природы, ты свое сполна получишь…
        -Что с архивом? - перебил его первый.
        -Сдан в макулатуру, - твердо сказал Митя. - По ошибке. И не мной. Я не знал об этом.
        Реакции, которую ожидал Митя, не последовало. Все трое (не считая водителя) оставались невозмутимы - то ли не осмыслили его слов, то ли не поверили. Скорей всего, второе.
        -Ладно. Учтем макулатуру, - непонятно сказал первый. - Ты такой смелый от глупости или на крышу свою рассчитываешь?

«Понятно, - подумал Митя, - они меня не сильно трогают, потому что не знают, кто за мной стоит». А поскольку за ним никто не стоит, он не станет разуверять их. Пусть остаются в блаженном неведении относительно его значительности.
        -На крышу рассчитываю, - сознался Митя.
        -Нет, ты все-таки глуп, - вздохнул первый. - Не знаю даже, хорошо это или плохо. Пяти тысяч тебе хватит?
        Прихлопнув отвисшую было челюсть, Митя спросил:
        -Пяти тысяч чего?
        -Вечнозеленых, - лениво ответил передний. - Он не только глуп, он еще и фишку не рубит. Тебе чего, деревянные, что ли, нужны? Патриот х…
        -Ребят, я ж вам объясняю, нет у меня архива, улетел он на бумажную фабрику. Там из него приличную бумагу гнать будут.
        -Пять кусков для тебя, значит, неприличная бумага, - задумчиво произнес первый. - Пятнадцать приличнее будет?
        Кажется, у них слишком сильно развито метафорическое мышление, подумал Митя. Кто бы объяснил, что на их языке означают «макулатура» и «бумажная фабрика»? Разговор принимал какое-то безнадежное направление и избавления Митя уже не чаял. Оставалось только одно - вежливо поддерживать беседу, стараясь не гневить этих троих, набивая себе цену.
        -Да я бы вам сам с радостью пятнадцать отдал, только бы не слышать больше об этом вонючем архиве.
        -Зарываешься, - укоризненно посмотрел на него передний и покачал головой.
        -Такая уж у меня трудная судьба, - ответил Митя. - Меня таким мама родила.
        -А мама не говорила тебе, что у всякого козла есть своя цена? - спросил сосед слева.
        -Увы, эту тайну моя мама унесла с собой в могилу, едва я родился.
        -Так сколько наш сиротка стоит? - лениво поинтересовался первый. Очевидно, он был здесь главным и только он мог ограничивать или подстегивать Митины аппетиты.
        -Сиротка не может продать то, чего у него нет, - ответил Митя.
        -Нет - так достанешь, - уверенно сказал главный. - Все расходы оплачиваются, если ты еще не въехал. О том и базар. Нам не весь архив нужен, а только одна маленькая папочка. Твою крышу она не заинтересует, там разное ученое барахло, ему красная цена - полтинник отечественный. Даю тебе за этот полтинник двадцать пять кусков - это последняя цена. На экстренные расходы добавим под честное слово.
        -Господа, вы меня не поняли. Я же вам русским языком объясняю - и архив, и папочка находятся вне пределов любой досягаемости. В конце концов, я не Воланд, чтобы из воздуха рукописи доставать.
        -А он не только тупой, - брезгливо сказал передний, - но и жадный. - Он вдруг достал пистолет и быстро приставил его к Митиному лбу. - А жадных я не люблю. Я люблю их отстреливать. Гоша, - он повернулся к водителю, - гони куда-нибудь за город, лучше в Бор. Зачем поганить любимый город падалью, я правильно говорю? - спросил он Митю.
        Тот молчал, стиснув зубы и не зная, что еще сделать или сказать.
        -Эй, ты никак уже обо…ся? - Идиот с пистолетом шумно принюхался, театрально морщась и двигая головой по сторонам. - Не слышу ответа. - Он с силой ударил Митю по лбу стволом пистолета.
        Голова резко откинулась назад, а рука у бедра непроизвольно сжалась в кулак. Дальнейшее происходило уже без его сознательного участия. Он почувствовал какой-то предмет, лежащий в кармане брюк. Автоматически сунул туда руку и крепко сжал каменный треугольник. Наверное, у него что-то происходило в этот момент с лицом. Он увидел, как с физиономии переднего умника сползло наглое выражение и появились нечаянный испуг и детская растерянность. С боков сразу же отлипли амбалы и тоже стали боязливо глазеть на него.
        А потом Митя заговорил. Да так, что и сам себя испугался, не узнавая своего голоса и не понимая смысла слов.
        -Приходит день всему что смертно гибелью грозя в стремнине тока время скачет и ярость гнева обрушится на малых предавших дух темно и свет не видно смерть придет страх наступает свет прольется гибнет и бунтует и клокочет страшно им молят спасенья мир устал притих увечен взлететь не может тяжесть тянет вниз альфа и омега танец волн ветров и птиц легко на сердце от музыки сфер слушайте музыку революций конца эволюций огонь бессилен вода времен иссякнет…
        Раздался хриплый крик:
        -Тормози!
        Взвизгнув, машина остановилась.
        -Выкидывай его, а то дымиться начнет! Шиза невдолбенная, пускай Лихоманец с ним сам разбирается.
        Митю вытолкнули на обочину дороги. Хлопнули двери, и машина с похитителями мгновенно умчалась. Минуты две он лежал неподвижно в пыльной придорожной траве. Голова раскалывалась на части от страшной боли в висках и затылке. Потом, медленно поднявшись с земли, Митя перешел через дорогу и стал ловить попутку до города.

7
        В окно светило яркое солнце, мешая смотреть телевизор. Оно остервенело бликовало на экране, да еще начались какие-то помаргивания и подмигивания. Экран то тускнел, то вновь разгорался. Через пять минут телевизор погас окончательно. Ругнувшись, Матвей подошел к выключателю и щелкнул. Электричества не было. Поразмыслив с минуту, Матвей решил не уходить. Может быть, свет выключили ненадолго, и он еще успеет досмотреть фильм. Он поудобнее устроился в кресле и не заметил, как заснул.
        Когда проснулся, увидел за окнами голубые сумерки, а перед собой двух незнакомых подростков в одинаковых темных одеждах, держащих его на прицеле неподвижных, немигающих глаз.
        -Вы кто такие? - Матвей спросонья был подозрителен и неприветлив - ситуация к тому располагала. - Как сюда попали? Это неприкосновенная собственность, частные владения…
        -Мы пришли за тобой, - прервали его. - Пойдем.
        Матвей открыл было рот, чтобы сказать, что никуда не пойдет. Но в этот миг говоривший с ним юнец протянул вперед руку. Матвей медленно поднялся и произнес:
        -Я готов.
        Все трое, не торопясь, покинули квартиру.
        Во дворе Митя нагнал Анну. С большим полиэтиленовым пакетом в руке она шла к дому. На ней было короткое платье без рукавов. Каштановые волосы собраны в немного беспорядочный водопад.
        Митя предложил помощь и отобрал у нее тяжелый пакет. В последнее время она появлялась здесь часто - стала почти сиделкой для матери Ильи, который где-то подрабатывал.
        Шагая рядом, Митя думал о том, отчего это женское совершенство встречается так редко и случайно, и к тому же предназначено другому. Хотя, разумеется, никто его ни к чему не предназначал. Совершенство не нуждается в оправдании какими-то целями и назначениями. Оно само по себе есть оправданная цель, а то, что оно находит возможность одарить собой кого-либо - не более чем случайность. Собственно говоря, сила красоты состоит именно в ее абсолютной случайности и мимолетности. И если по-хорошему вдуматься в сущность этой силы, то все вздохи о редкости красоты покажутся вялотекущей истерией старой девы. А вздохи, за которыми следуют практические выводы в виде растиражированного совершенства, прямо переходят в разряд преступных действий. Мите было до слез жалко Джоконду, наштампованную на майках. Потерянное создание, она вела жалкую жизнь субретки, основательно потрепанной известно каким образом…
        Сипло гудя и подрагивая спустился лифт. Лампочка в кабине подмигивала, собираясь перегореть. Но когда она вдруг совсем погасла, а лифт, дернувшись в последний раз, остановился на полпути, Митя понял, что лампа и не думала перегорать. Просто в доме опять отключился свет, как бывало не раз и не два, а очень часто.
        -Ой! - сказала Анна. - Застряли!
        -Только без паники, - ответил Митя твердым и бодрым голосом. - Свет у нас обычно вырубают максимум на несколько часов. Так что жить будем.
        Они оказались в кромешной темноте, зависнув где-то между этажами. В их распоряжении был квадратный метр лифта и много свободного времени. Ситуация складывалась очень интересная. Для очистки совести и демонстрации своей благонадежности Митя попытался вручную открыть двери. Потерпел фиаско, вытер пот со лба и констатировал:
        -Наглухо засели. Можно располагаться поудобнее. Надеюсь, вы не страдаете клаустрофобией?
        -Через час мы здесь будем умирать от духоты и жары.
        -Ничего, прорвемся, - ненатурально радостным голосом сказал Митя. - Воздух поступает, хоть и немного. Только бы с голоду не умереть.
        -Может, покричим?
        -Маловероятно, что кто-то услышит. Да вы не волнуйтесь. Я не кровожаден и даже могу быть интересен. Если хотите, конечно.
        -Я не за себя волнуюсь. Там Любовь Андреевна одна осталась. Илья придет не скоро. А если мы здесь до утра просидим?
        -Все в руце Божьей, - лицемерно сказал Митя. - Ну, чем прикажете вас развлекать? Анекдотами?
        -Избавьте, - поморщилась она.
        -Отлично. Давай на «ты»? Знаешь, о чем я подумал? Вот представь - на земле произошла глобальная катастрофа, человечество вымерло, остались мы вдвоем. Мы забыли свое прошлое и нам кажется, что мы и не жили совсем вот до этого момента. Нас только двое на всем свете. Как Адам и Ева в райском саду. Заманчиво?
        -На первых людях всегда лежит слишком большая ответственность.
        -По-моему, эту ответственность нагружают на них постфактум их потомки. Первые люди абсолютно свободны, в том числе от всяческих предрассудков. Они должны быть по-настоящему счастливы в своем раю.
        -Если бы этот лифт был райским садом, я предпочла бы изгнание из рая.
        -Забавно, - сказал Митя. - А если серьезно?
        -Если серьезно, я выбрала бы то, что имею сейчас.
        -Значит, лифт, - уточнил Митя…
        -Ну уж нет. Я выбрала бы то же, что Ева. И мой Адам сделал бы то же самое. - В ритме ее дыхания появилось нечто интересное.
        -Ты думаешь? - спросил Митя и замолчал, размышляя. - Черт, жарко, - выдохнул он затем и расстегнул рубашку.
        Лифт наполнился долгой тишиной. Молчание было полно смыслами, и от этого у Мити начинала кружиться голова. Она была так близко, совсем рядом, он мог до нее дотронуться. Но в замкнутом пространстве любой жест, любая мысль, любая эмоция рикошетом отскакивают от стен, приобретая накал безумия…
        Время осталось снаружи, а в лифте из ничего родилась вечность. Бесконечность спустя Анна прошептала:
        -Ну и жара!
        Мите показалось, что он еще на шаг приблизился к границе безумства. Сам он давно избавился от рубашки и вытирал ею пот с лица.
        -А знаешь, эта игра - в Адама и Еву… Мы могли бы продолжить ее. - В ее тихом голосе Митя уловил неуверенность.
        Вдруг он почувствовал, как она дотронулась до его руки. В один миг он оказался по ту сторону границы - она перевела его через черту, и не было больше препятствий. Митя накрыл ее руку своей, поднес к губам и поцеловал в ладонь.
        -Нас только двое, - сказала она. - Мы могли бы сотворить целый мир…
        Митя целовал ее. Как и полагалось Адаму, помнившему о рае, - неторопливо и нежно.
        -Моя Ева, я люблю тебя, - тихо говорил он. - Не бойся, я держу… Так хорошо?
        -Да. Только не торопись… В этом и в самом деле что-то есть, - шептала она. - Первобытное.
        Она негромко застонала, голова ее упала на плечо Мити.
        -Теперь ты настоящая Ева.
        -После грехопадения…
        В их раю по-прежнему царила темнота, и повисшее молчание все так же было наполнено немыми смыслами - но совсем другими. Ева молчала о чем-то в своем углу, Митя безмолвствовал в своем.
        -Ты жалеешь?
        -Я хотела этого, - ответила она после паузы. - Ты, наверное, презираешь теперь меня?
        -Разве Адам может презирать свою Еву?
        -Мой Адам, скорей всего, еще не вернулся домой, - вздохнула печально Анна. - Я должна тебе сказать. Все, что здесь произошло с нами - просто случайность. Не знаю, что на меня нашло.
        -Не надо ничего объяснять, - остановил ее Митя. - Конечно, это случайность. А случайности не нуждаются в оправданиях.
        И вдруг зажглась лампочка.
        -Да будет свет! - возликовала Анна и посмотрела на часы. - Девять часов. Если это вечер того же дня, в чем я совсем не уверена, то мы здесь пробыли три с половиной часа. Неплохо, да?
        -Чудовищное везение, - ответил Митя, натягивая рубашку.
        На пятом этаже, выходя, он обернулся в дверях:
        -Да здравствует мир?
        -Сотворенный первыми людьми, - засмеялась она и нажала кнопку шестого этажа.
        В квартире горел свет и надрывно орал включенный телевизор. Но Матвея не было. Лениво отреагировав на это легким ругательством, Митя отправился в ванную приводить себя в порядок.

8
        Исчезновение Матвея Митя обнаружил только через несколько дней. Ничего загадочного поначалу он в этом не находил. Пропажа соседа была столь же внезапной и характерной для хитрой и пьяной Матвеевой физиономии, как и его неожиданное появление в Митиной квартире год назад с нелепым прошением.
        Однако остальные жильцы подъезда начали высказывать разнообразные расплывчатые и жутковатые предположения. Все они сводились к тому, что Матвея похитили. При этом никто не мог внятно и доказательно объяснить свою уверенность в этом.
        Митя интуитивно пришел к выводу, что все дело в Камне. Сопоставив услышанное от хозяина кривых зеркал и слова умирающей матери Ильи, он понял, что Матвея
«похитили» вместо него самого. «В Камнях заключены жизнь и время этого мира». -
«Если все три Камня соберутся вместе…» - «За тобой придут. Жди».
        Вот и пришли. Но кто пришел? Те же, кто охотился за архивом Старого Перца?
        Решение идти к Фаддей Фаддеичу Мефистофельскому далось Мите нелегко. Но с ним был Звездный камень, и это придавало уверенности. Камень был его оберегом.
        Митя был готов ко всему, и все-таки, едва он вошел в домик смеха, ему пришлось испытать нечто, похожее на удар по голове тяжелым и пыльным мешком. Сцена рисовалась душераздирающая: за ним захлопывается дверь, старик в панамке держит в протянутой руке пухлую пачку долларов, которая немедленно переходит к человеку, от одного взгляда на которого у Мити темнеет в глазах. Это был один из тех двух больничных орангутангов, а именно Андрюха - старшой. Рядом с ним стоял еще один, это был не Витенька, но с точно таким же невменяемым выражением неизящного лица. Моментально спрятав деньги в карман, Андрюха вцепился в Митю недоверчивым взглядом оплошавшего киллера. Впрочем, никаких злостных обещаний на будущее этот взгляд не содержал.
        -А, Митя! - заулыбался Фаддей Фаддеич. - Проходите, я сейчас, только гостей провожу.
        Не подав вида, что его чрезвычайно заинтересовал этот симбиоз, Митя вошел в комнату смеха, обернувшись на пороге. Андрюха уже не смотрел на него, а шептался у выхода со стариком. Чуть поодаль его товарищ с интересом рассматривал голые стены.
        От старика не ускользнуло Митино секундное остолбенение при виде его гостей. И разумеется, ему должны быть известны причины этого удивления с примесью постыдного страха. Но еще большее удивление у Мити вызвал этот прямой контакт верхов и низов. Фаддей Фаддеич, несмотря на свой эксцентризм, такой утонченный и непреклонный, аристократ в овечьей шкуре - и снисходит до сделок с подонками, рядовыми громилами. Неужели всепобеждающий демократизм проник и туда - и криминальный мир, издревле славившийся авторитаризмом, начал гуманизироваться под давлением политических реформаций? Неужели и впрямь наступает время всеобщей любви и согласия, как то было обещано губернатором во образе Христа на достопамятном рекламном щите? Спаси, Господи, от такой любви!
        Вкрадчивые слова старика, раздавшиеся внезапно за спиной у Мити, прозвучали словно гром небесный:
        -Так, так, выкладывайте, что за дела у вас с этими гавриками?
        -У меня? - вздрогнул Митя. - У меня никаких дел с этими бандитами нет.
        -Откуда же вам известно, что они бандиты? - поймал его на слове старик.
        -По глазам видно, - отговорился Митя. - И по форме черепа. Знаете, в антропологии есть такое направление, основанное Чезаре Ломброзо, в сфере криминалистики и уголовного права…
        -Было, - перебил его старик.
        -Что?
        -Не есть, а было, дорогой Митя. Ныне это направление благополучно похерено как необоснованное.
        -Не совсем, - возразил Митя. - Мешает обилие эмпирических доказательств. С двумя из этих аргументов вы только что распростились. Разве я не прав? - И Митя выложил свою, импровизированную версию, бесконечно далекую от истины, но годную в качестве самозащиты, ибо она выставляла его полным идиотом: - Бедные кривые зеркала! Они тоже подвергаются рэкету! Это просто немыслимо! Эти подонки уже облагают данью казенные учреждения, совсем обнаглели!
        По лицу старика Митя видел, что версия произвела на него впечатление. Он явно затруднялся с ответом.
        -Да-да, - пробормотал Фаддей Фаддеич. - Вы правы. Просто житья от них не стало… А вас, значит, заинтересовало то, о чем мы говорили в прошлый раз. Я в вас не ошибся, вы подаете большие надежды.
        -Надежды на что? - уточнил Митя.
        -Конечно, на лучшее. Знаете присловье «Все будет хорошо»? Мы делаем так, чтобы все было хорошо, преотлично и лучше-не-бывает. Этот мир нуждается в счастье, и наша цель - дать ему это вожделенное счастье.
        -А кто это - мы? - спросил Митя.
        -Мы - это те, кто принимает живейшее участие в судьбах этого мира. Мы не обнародуем себя, но о нас все знают. Это про нас сказано, что мы «часть той силы, что вечно совершает благо».
        -Из любви к искусству? - иронично предположил Митя.
        -Из любви к простым смертным, - торжественно заявил Фаддей Фаддеич. - Мы даем им все, к чему они в простоте своей стремятся. Посмотрите, сколько уже достигнуто, какой прогресс! Тотальная демократия, радикальный гуманизм, права человека и потребителя, свободное общество, стирание культурных границ, - перечисляя достижения, он загибал пальцы на руке, - уничтожение предрассудков, свободная мораль, просвещение масс, права сексменьшинств, безграничный технический прогресс, бесконечный комфорт, промышленно организуемый досуг, расширение сознания, короче,
        - старик перевел дух, - все для блага человека. Теперь понимаете, кто такие мы?
        Митя перебрал в голове простейшие варианты: жидомасоны, тамплиеры, инопланетяне-опекуны и тому подобное. Ни на одном не остановился. А может, все-таки у старичка под панамкой рога? Душу в обмен на вечную молодость и неразменное счастье…
        -А сколько вас? - спросил Митя.
        -Очень хотелось бы сказать, что имя нам - легион, - задумчиво произнес старик. - Но это не так. Здесь нас не так уж много. Поэтому приходится опираться на добровольцев. Мы только контролируем и направляем. Используя вашу терминологию, менеджмент - наша профессиональная специализация. Исторический, политический и культурный менеджмент.
        -Как же вы осуществляете свой менеджмент? Мне почему-то кажется, что городской парк для этого не слишком подходящее место.
        -О, скептицизм молодости! - рассмеялся старик. - Идемте, я покажу вам то, что сразит ваш скепсис наповал.
        Он взял Митю за руку и подвел к одному из зеркал в глубине комнаты. Оно ничем не отличалось от других кривых зеркал, но старик велел смотреть в него внимательно. Некоторое время Митя видел только себя и старика рядом. Они были похожи на две раскрашенные склянки песочных часов, в которых песок сыпался не через одну перетяжку, а через несколько. Но вскоре зрелище стало меркнуть, а поверхность зеркала - мутнеть. Затем отражения исчезли совсем, покрывшись серой дымкой, из которой начали проступать совсем другие очертания.
        -Что это? - шепотом спросил Митя.
        -Сейчас увидим, что делается во вражеском стане, - тоже шепотом ответил старик и велел: - Смотрите глубже, дышите ровно и молчите.
        Вскоре дымка пропала, и Митя увидел пустое помещение. Старые обои на стенах, истертый паркет на полу, два нешироких окна. Послышался голос, затем появились люди. Первым в комнату вошел человек в черном одеянии, похожем на кадетскую униформу восемнадцатого века. На вид ему было чуть за двадцать, на точеном лице отпечаталось выражение невозмутимости и отрешенности. За ним появились еще несколько черных, похожих на почетный караул.
        Фаддей Фаддеич почти беззвучно прошептал, кивнув:
        -Главарь этой банды недоумков. Они только с виду кажутся молокососами. Но они способны на все. За ними - сила.
        Лицо старика перекосилось от злости.
        Предводитель сделал знак рукой, и один из «почетных стражей» подал ему какой-то предмет. Но в этот момент с предводителем что-то случилось. Он застыл, а затем голова его повернулась в сторону зрителей из зазеркалья. Митя встретился с ним взглядом. Ему показалось, что тот вздрогнул и впился в него глазами. Потом предводитель шагнул вперед и провел рукой по воздуху. Картинка сгинула - остались только два кривых отражения, Мити и старика.
        -Видали? - брезгливо спросил старик.
        -Кто они? - Митя не мог прийти в себя от изумления. - Как вы это делаете?
        -Шакалы. - В глазах Фаддей Фаддеича заплескалось желтое пламя. - Они хотят лишить нас добычи. Но этот мир принадлежит нам! Мы столько вложили в него!
        Митя почти осязал, как в старике бурно клокочет тайный, темный вулкан. В эту минуту он стал страшен и непостижим, как закамуфлированное в человеческий облик Нечто, неумело соблюдающее свою конспирацию.
        -Что касается вашего второго вопроса… Ничего сложного в этом нет, но боюсь, вы не поймете принципа, который невозможен для этого мира. Он совсем из другой… сферы…
        Митя молчал. В самом деле, что он мог понять в игрушках существ, не принадлежащих его миру?
        Между тем старик, хищно вытянув шею, вдруг спросил:
        -Так где, вы говорите, встречались с моими ребятками?
        -В больнице, - неожиданно для себя брякнул Митя. - Им был нужен архив, но у меня его уже не было.
        -И вы не заглядывали в этот архив? - Фаддей Фаддеич продолжал допрос, медленно и четко выговаривая каждое слово.
        -Я смотрел его, - против воли отвечал Митя. Старик поймал его и держал крепко - у Мити не было сил сопротивляться инфернальному воздействию. Из него тянули нужные ответы, как рыбак тянет невод из моря.
        -Так что вам известно о Камнях? Где они? Отвечайте! Я жду.
        -Я не… не видел той папки, - с трудом выдохнул Митя.
        Он говорил правду, не оставляя попыток вырваться из сетей. Правда была неполной, и старик понимал это. Митя видел по желтому огоньку в глазах, что Фаддей Фаддеич собирается выпотрошить его здесь и сейчас, как заправский чучельник. В ожидании следующего вопроса Митя с отстраненным интересом смотрел, как его рука медленно подбирается к карману, где лежал Камень. Успеет - не успеет, равнодушно гадал он, парализованный чужой волей.
        -Не упорствуйте, юноша. Это бессмысленно. Я повторяю свой вопрос: где Камни? Что вам о них известно?
        Не успела. Митя открыл рот, чтобы выложить все, что знал. Но так и остался стоять с разинутым ртом, глядя в зеркало. Кроме него и старика там появился третий. Это был один из черных мальчиков. Митя оглянулся назад, чтобы увидеть оригинал отражения. Но позади никого не было. Оригинал смотрел на него из кривого зеркала, нисколько не подвергаясь искажению. Старик заметил его позже, проследив за беспокойным взглядом Мити. Но его реакция оказалась совсем другой. Моментально взъярившись, точно раздразненный лев в клетке (глаза мечут молнии, из пасти течет слюна, когти скребут об пол, хвост плеткой хлещет по бокам), он издал бешеный рык:
        -Прочь!!! - и взмахнул рукой.
        Раздался звон бьющегося стекла. Зеркало рассыпалось на мелкие осколки, густо устелившие пол. В самом центре осколочного ковра лежал большой камень - обычный булыжник, брошенный разъяренным стариком.
        Митя, увидев, что его спаситель исчез, побежал прочь.
        Этой ночью он долго не мог уснуть, а утром узнал, что проспал все на свете. Необычайные события вершились под крышей дома в ночную пору. Обо всей этой небывальщине поведала Мите с утра пораньше Аделаида Ивановна, изрядно всхлипывая и утирая набежавшую слезу. Митя встретил ее на лестнице первого этажа и, не сумев проскользнуть между перилами и пантагрюэльскими телесами, был вынужден, как джентльмен, пропустить даму вперед. К телесам был плотно припаян внушительный пластмассовый таз с горой выстиранного белья, которое Аделаида Ивановна несла на просушку во двор.
        -С утречком вас, Аделаида Иванна! Как поживаете?
        -Ох, батюшки! Да как я могу поживать? Жива, и слава те, Господи. А ты что развеселый? Не слышал, чего ночью было? Матвей-то, а! Бедолага сердешный, - запричитала она, качая головой и открывая своим обширным тылом дверь подъезда.
        -Матвей объявился? Где он?
        -Так ведь помер Матвей! Как есть помер. Зарезали душегубы для опытов. Нашли его ночью. Как понаехали, окружили весь дом и давай подъезд тот обшаривать с фонарями. И тихо, тихо, а все равно как слоны топотали. Я к окну - а там! Матерь Божья, сколько ж их там с моргалками милицейскими! Штук десять машин.
        Митя шмякнулся на лавку у подъезда, слушая дальнейшие излияния в оцепенелом трансе. Веревки для белья были натянуты метрах в двадцати от скамьи, но его информаторше не понадобилось усиливать громкость голоса - он звучал, будто труба иерихонская.
        -Вот ведь напасть поселилась в доме! Говорила же я - так не слушал никто. Давно надо было сектантов этих в милицию отправить. Там бы с ними живо разобрались. А теперь что - спугнули их только, ни одного не поймали. Я ж как проснулась, фортку открыла, потом и вовсе на улицу побежала, это, значит, когда они Матвея вынесли. Так они меня и в свидетели запрягли, битый час допрашивали. Ох!
        Ясности в таком рассказе было чуть больше, чем при солнечном затмении. Лишь через четверть часа у Мити сложилась целостная картина ночных событий. Очень странная и мрачная картина.
        Около четырех утра двор дома заполнился милицейскими машинами. Они подъехали тихо, дом был взят в кольцо, не проскочила бы и мышь. Внимание милиции было направлено на второй, нежилой подъезд дома, однако прочесыванию подвергся и первый. Что происходило во втором, Аделаида Ивановна точно не знала, но позже услышала, как главный милицейский чин отчитывался перед неким плюгавым старичком, который как будто был главнее.
        -Что за старичок? - не утерпел Митя.
        -Ну, обыкновенный, только злобный очень, под окном у меня все шлендрал туда-сюда. Одет так смешно, в каком-то чепчике. Как те доложили ему, что никого не нашли, он аж скривился, ровно лимон откусил. Да как завизжит, что твоя порося. Ругался как-то затейливо. А тот милицейский ему и объясняет - я-то у окошка все слышала, да они так громко кричали, всю округу небось переполошили, собаки разгавкались, мой Сережка под кровать с перепугу полез. Ну вот, значит, говорит он ему…
        Получалось, что милиция видела черных обитателей дома, но взять ни одного не сумела. Те как сквозь землю провалились, быстро и бесшумно. Только в одной из квартир на верхнем этаже обнаружили вещественное доказательство преступной деятельности. На полу в квартире лежал труп. Способ убийства не был выяснен, тело спустили вниз, его и опознала Аделаида Ивановна. Труп отправили в морг, женщину замели в свидетели, в квартире Матвея провели обыск. Что искали - неизвестно, нашли или нет - неведомо.
        -Только ясно было по морде старикашечки, - добавила Аделаида Ивановна, - кукиш с маслом нашли. Молодчики! - она громко фыркнула от возмущения, затем всхлипнула и залилась слезами, утирая глаза мокрой, только что повешенной простыней. - Ох, жалко Матвея…
        За время рассказа бельевые веревки покрылись исподним, штанами, юбками, простынями и полотенцами, Аделаида Ивановна то и дело ныряла в мокрые кущи, исчезая из поля зрения. Видны были только стволообразные ноги, обутые в бесформенные тапочки. Отстраненно наблюдая за передвижениями этих ног, Митя предавался размышлениям о тщете земного. Фаддей Фаддеич, без сомнения руководивший операцией по захвату, вынудил черных к бегству. Может, они еще вернутся? Тот, что был в кривом зеркале, ясно дал понять Мите, что он им нужен. Как он это сделал, Митя не знал, но там, перед зеркалом, он почувствовал, что между ними протянулась ниточка и завязался узелок. Он нужен им - однако вопрос заключался в том, нужны ли они ему.
        Митя продолжал решать соломоновы вопросы, когда из-за бельевых занавесей послышалось грозное:
        -Я вот тебе, бесстыжая рожа!
        Раздался смачный и мокрый шлеп, а вслед за ним пронзительно завыла сирена, похожая на визг Аделаиды Ивановны. Вскочив, Митя бросился к ней - из побуждений, не имеющих ничего общего с желанием спасать оглушительную сирену. Мощный напор децибелов на барабанные перепонки следовало немедленно прекратить. Но добежав до места покушения на сирену, Митя, как и несчастная женщина, превратился в соляной столб. Причиной оглушительных страстей, вырывавшихся из могучей груди Аделаиды Ивановны, был Матвей собственной персоной, радостный и даже посвежевший за ту неделю, что считался пропавшим.
        -А труп не такой уж и мертвый, - сказал Митя, когда к нему вернулся дар речи.
        Вряд ли его слова были услышаны. Шумовой фон, создаваемый Аделаидой Ивановной, препятствовал распространению любых других звуков. Тогда за дело взялся Матвей. Отобрав у парализованной бабы мокрую простыню, он одной рукой обхватил ее за шею, другой перекрыл источник шума с помощью тряпки.
        Сигнализация отключилась, Аделаида Ивановна обрела свободу движений и немедленно перекрестилась несколько раз, бормоча невнятное, а затем наложила большой крест на Матвея. Он продолжал все так же радостно ухмыляться.
        -Матвей, ты? - спросил Митя на всякий случай.
        -А то кто? - бодро ответил воскресший из мертвых. - Ну и дела! Стоит на пару дней отлучиться, тебя уже узнавать перестают. Ну смотри сам - я ей бока как обычно пощупал - вдруг похудела, думаю, без меня скучаючи, - а она меня тряпьем по морде хрясь! Ты чего, Адель, визг-то подняла? Я на черта, что ль, стал похож?
        -Дак убили ж тебя, Матвеюшка! Сама видела, вот этими глазами, - жалобно оправдывалась Аделаида Ивановна.
        -Бабьи дурости! - Матвей сразу посуровел. - Живой я. На, пощупай.
        Аделаида Ивановна робко приблизилась к Матвею и осторожно дотронулась до него.
        -Ох! Как же это так? - Она поочередно смотрела то на Митю, то на Матвея, растерянно хлопая глазами.
        -Ну, тогда объясни общественности, где ты пропадал, - потребовал Митя. - И заметь
        - не пару дней, а больше недели. При том, что ночью милиция нашла твой бездыханный труп.
        -Где пропадал? - нахмурясь, переспросил Матвей. - Да там и пропадал, где все пропадают. А сколько дней, не знаю, потому как там нет календаря, и солнца не видно. А трупом я был временно, и на добровольной, кажется, основе. - Он поморщился и мрачно добавил: - Сказки детям лучше слушать на ночь, что-то сказочнику хреново-хреново, он идет домой спатиньки.
        Его радостное оживление вдруг превратилось в согбенную усталость, взгляд потускнел, лицо посерело. Не сказав больше ни слова, Матвей неспешным шагом лунатика направился к двери подъезда.

9
        Вечером состоялось собрание на лоне природы. Темой было удивительное воскрешение Матвея. Местом - травяной клочок земли у торца дома, там же, где обмывали Эдикову машину. На старом пепелище запалили новый костер, горючее выставил Митя, закуску организовал Пантелеймоныч из урожая собственных грядок, имевшихся где-то за городом. Присутствовали четверо - герой дня, Митя, Пантелеймоныч и Сережа, слушавший с вытаращенными глазами и открытым ртом. Матвей негромко рассказывал о своих приключениях:
        -…Привели они меня, значит, к своему главному. Он меня очами обшаривает и молчит, ну я тоже молчу, чего мне говорить-то? А сам думаю, ну ни хрена ж себе заморочка, к каким-то спецам попал, и на черта я им дался. А он закончил меня глазами шмонать и говорит, что зла мне не сделают, наоборот, значит, я им нужен для каких-то делов важнющих. Или навроде того. Ну, я стою, слушаю, вникаю. И вижу, что этому главному не шибко нравлюсь. Будто сомневается во мне. Ну, мне, понятное дело, обидно, что же я, рылом не вышел, не гожусь для важных дел? А я, может, с детство мечтал космонавтом стать и погибнуть геройски. Вот я и говорю ему: на все согласен. Ведите куда надо. Сейчас же. А он говорит - идти никуда не надо. И дают мне стакан, пей, говорят. Я-то думал, это мне для храбрости поднесли, а там вода оказалась. Ну, выпил я. Стою, молчу, и они стоят, молчат, на меня глядят. А дальше как ножом отрезало. Пропали они все куда-то. И вдруг мне так легко стало, будто в воздушный шарик превратился, подпрыгну, думаю, и полечу. Только лететь было некуда. Хрен знает где оказался. В кишке какой-то длинной. В какую
сторону идти, не знаю, свет там какой-то странный, на свет даже не похож. Не темно и не светло, а так, туман, в общем. И только я собрался пойти в одну сторону, трех шагов не сделал, как меня обратно швырнуло, чуть кумполом не приложился об стену. Попробовал еще раз - и опять швырнуло. Ну ладно, думаю, пойду в другую сторону. Иду, значит, иду, а кишка эта все никак не кончается. А потом и свет даже кончился, туман этот то есть пропал, темнота наступила, хоть глаз коли. Ни хрена не видно, но иду дальше - а чего еще делать? Потом какие-то фонари красные попадаться стали. Чудные - на факелы похожие, только электрические. А потом и вовсе странности начались. Кишка эта в коридор превратилась. Со светом и с дверями. И страх на меня напал такой, что хоть маму зови. Боюсь я двери эти открывать. И ни единой души нигде. Только с потолка паутина свешивается, и паучки на меня глазеют, где махонькие такие, а где и волкодавы целые. Что за напасть такая, думаю, а у самого поджилки трясутся не знамо с чего. Не знаю, мужики, сколько я там плутал, может, день, а может, год. У вас-то тут неделя прошла, а там… э-эх, -
Матвей залпом опрокинул в себя стакан водки и занюхал помидориной. - Год иду, два иду, пить-есть не хочется, ноги не болят. Но в конце меня, мужики, достало, хожденье это. Плюнул на все да и рванул со злости дверь. А там! Мать честная!..
        -Ну? Что там? - выдохнули как один Митя и Пантелеймоныч.
        -Я сперва чуть со смеху не покатился, мужики. Ну, едрена вошь, думаю, нагнали на меня страху. Вы, мужики, не поверите. Я в жизни таких здоровущих кинозалов не видел. С аэродром размером, наверно, будет, а может, и больше, да нет, наверняка больше - с какой-нибудь Байконурский полигон. А экран уж и не знаю, каких размеров, далеко он был, а видно все - как у себя дома телевизор смотришь. И весь этот аэродром креслами уставлен. И зрителей там - чертова прорва, я даже считать не стал, чтоб башка не лопнула. И пустых мест еще полным-полно.
        -Ну а чего показывали-то? - спросил Пантелеймоныч.
        -Да вот тут-то и есть главный фикус. Присмотрелся я к этому кину - садится пока не стал, стоя глядел - ну чистый фильм ужасов, мужики. Американские ужастики - дерьмо по сравнению с этим. Там… как это… ну как это называется, когда будто сам во всем участвуешь?
        -Эффект присутствия? Виртуальная реальность? - предположил Митя.
        -Во, точно. Как взаправду тебя самого на экране в котлах варят и на сковородах жарят.
        -Это чего, про чертей, что ли, ужастик? - спросил Пантелеймоныч. - Про геену огненную?
        -Про нее, - кивнул Матвей. - Кого-то там на огне коптили живьем, как свиней на вертеле, кого-то за язык подвешивали на крючьях, с кого-то шкуру сдирали - освежевывали, в общем. Какие-то вурдалаки охренительные на клочья раздирали грешников, а те потом заново срастались. В общем, насмотрелся я этого дерьма порядочно. Наслушался воплей и скрежета этого… зубовного, и стонов всяких и проклятий, и просьб о пощаде. Ну и дела, думаю. А все сидят, смотрят, никто не уходит, хоть и тоже орут, вопят со страху, требуют, значит, прекратить пытки. И торчат на своих местах как приклеенные.
        -А черти? - робко спросил испуганный Сережа.
        -Бесы только на экране прыгали, - ответил Матвей. - В зале я их не видел. Да и без них натерпелся страху. А кроме страха еще такая тоска зеленая душу взяла, думаю, всю вечность здесь коротать придется, глядючи на это дерьмо киношное…
        -Телевизионное дерьмо лучше? - не выдержал Митя.
        -Не, - ответил Матвей, - не в том дело. Режиссура там на уровне, экстра-класс. Сценарий, конечно, говенный, да я не про то.
        -А про что? - встрял торопливый Митрич.
        -Плохо там, мужики. На душе паскудно, как и здесь вот не бывает. Не знаю, как это сказать. Скука смертная там, а еще эти черти ржут, как жеребцы необъезженные. Веселятся, значит, смолой горящей обкатывая человечинку. Я потом по другим залам пошарил - там за каждой дверью такое кино, только сюжеты всякие разные. Ну, думаю, куда же это меня занесло, неужто отрава была в стакане том. А если я помер, почему меня тоже не сажают в кресла эти? В общем, мозги мне лихо закрутило…
        -А дальше что было? - подгонял Матвея Пантелеймоныч, разливая по стаканам.
        -А дальше, - вздохнул тяжело Матвей, - был еще один ужастик. Нашенского уже производства. Посредь коридора вдруг как кольнуло что-то вот тут, - Матвей ткнул пальцем в грудь, - потом все кувырком пошло, не помню ни черта, темно совсем стало. А когда очухался - мама родная! Я голый лежу на каком-то столе под фонарем, а надо мной морда чья-то торчит лупоглазая. На брюхе у амбала - кожаный фартук, в пятерне - разделочный нож, а рядом - еще один стол, и на нем вспоротый от верху до низу труп, весь в крови. И еще один амбал над ним орудует. Я с перепугу заорал. Этот-то, мой, успел-таки меня ножом разметить - вот тут как раз, где кольнуло. Ну и он тоже со страху железку свою выронил и сразу заикаться стал. Короче, в морге я очухался, а этот мясник вскрытие собирался делать. Послал я их куда подальше с ихними экспертизами, вытребовал свою одежу и пошел домой. Они еще хотели, чтоб я остался для составления протокола об оживлении трупа. Дескать, с них спросят за вверенное имущество. Это я у них как имущество значился. Да я не стал слушать, чего они там еще лопотали. Ушел и все. Не имеют права резать живых
людей. Такие дела, мужики, - заключил Матвей.
        -Приснилось тебе все это, Мотька, - уверенно подвел итог Пантелеймоныч, жуя маринованный гриб. - Накачали тебя какой-то дурью, вот и поплыл по преисподне.
        -Ой! - икнул Сережа со страху. - А зачем им нужно было, дядя Егор?
        -А шут их знает. Правильно ментовка их шукала. Нечего под боком у честного народа спиритизм разводить.
        -Спирт разводить? - ахнул Сережа.
        Пантелеймоныч сипло хохотнул:
        -Слышь, Матвей, они тебя в качестве эксперта загребли, чтоб ты их научил, как спирт разводить.
        -Погулял бы ты, старик, в этих коридорах, - неохотно отозвался Матвей, - тоже заделался бы экспертом по спирту. Я, по-твоему, похож на козла, который не может реальности от глюк отличить?
        -А по-твоему, преисподняя на самом деле есть? - осклабился Пантелеймоныч.
        -Беспременно, - уверенно ответил Матвей.
        -М-да? - с сомнением промычал Пантелеймоныч. - Тогда чего от козла открещиваешься?
        -Ты мне, Егор Пантелеймоныч, - начал Матвей серьезным тоном, - своих привычек не приписывай. Нету у меня такого обычая с козлами родниться.
        -Это ты, молокосос, кого козлами называешь? - захлебнулся от возмущения Пантелеймоныч.
        -Натурально, тех, кто в реальности не рубит, - спокойно ответил Матвей. - Я тех бесов реальней, чем тебя видел. Нутром чуял.
        -Знаем мы твое нутро, - проворчал Пантелеймоныч, - спичку поднеси - вспыхнет, оттого и снится огонь бесовский.
        -Виртуальный, - уточнил Митя и подытожил: - Гуманизация и дегуманизация в одном флаконе. Реальность теряет остроту и рельефность. Се ля ви, господа. Кого из знакомых встретил там? - спросил он затем, очищая печеную картофелину.
        -Из знакомых… - повторил эхом Матвей и замолчал, задумавшись. - Темно там было. Не очень-то разглядишь. Но я видел… - фраза повисла в воздухе.
        Митя взглянул на Матвея - тот смотрел куда-то поверх головы Пантелеймоныча, сидевшего напротив. Но там, куда вперился его взгляд, ничего не было, кроме темноты. Митя наблюдал за ним и видел, как на лице его медленно проступает панический ужас.
        -Ты чего, Матвей? - насторожился Пантелеймоныч.
        -Что ты там видел, Матвей! - окликал его Сережа.
        И вдруг Матвей закричал. Громко, ровно, без выражения. Кошмарный и жуткий вопль. Сережа, подскочив на месте и выронив помидор, в испуге бросился наутек. Пантелеймоныч смотрел растерянно. Митя лихорадочно соображал, что делать.
        -Пантелеймоныч, давай! - крикнул он, прыгнув к Матвею. Зашел к нему за спину и одной рукой обхватил за шею. - Берись за ноги.
        Вдвоем они уложили орущего Матвея на траву, и Митя накрыл его голову своей курткой. Крик прекратился. Матвей лежал прямо, без движения. Митя осторожно приподнял куртку. На него смотрела восковая маска, перекошенная ужасом. Взгляд был пуст. Матвей не видел ни Мити, ни всего остального.
        -Может, медицину вызвать? - почесал в затылке Пантелеймоныч.
        -Успеется, - ответил Митя. - Давай в дом его.
        Матвей впал в оцепенение, тело почти одеревенело - руки и ноги не сгибались в суставах, на шее вздулись жилы. В таком виде он был доставлен к подъезду, где навстречу выбежала перепуганная Аделаида Ивановна. За ней, как за скалой, прятался Сережа.
        -Что с ним? - заохала женщина. - Что ж они с ним содеяли, ироды? Никак, падучая?
        -Не говорите глупостей, Аделаида Иванна, - резко оборвал Митя ее причитания.
        -Иди, иди, мать, домой, - поддержал его Пантелеймоныч.
        Они занесли Матвея в его квартиру, опустили застывшее тело на смятую постель. Он был без сознания, а может быть, спал. Глаза были закрыты, дыхание ровное, гримаса сползла с лица. Митя и Пантелеймоныч решили не беспокоить медицину и оставить Матвея в покое.
        -Загребут в психушку, - сказал Пантелеймоныч.
        -А мы своих не выдаем, - ответил Митя.
        -И то! - согласился Пантелеймоныч и пошел на лестницу. - Пойду костер затопчу.
        Митя отправился к себе.
        Этой ночью он решился идти к ним .
        Засады не было, как он ожидал. У него была готова легенда для заговаривания зубов милиции, если таковая обнаружится, но отговорки не понадобились. Он без помех добрался пешком до пятого этажа. И даже не очень удивился, когда увидел на лестничной площадке того, к кому шел. Это был предводитель, которого Митя видел в зеркале.
        -Мы ждали тебя, - сказал он.
        -Я знаю, - ответил Митя. - Но вы торопили события. Вместо меня вы взяли другого.
        Они поднялись на последний этаж и вошли в одну из дверей. У входа стояли два человека в черном. Совсем мальчишки. Их лица ничего не выражали.
        -Это наша ошибка, - ответил предводитель. - Я не знал о тебе ничего, пока не увидел в Окне Зазеркалья.
        -Мне нужно знать, кто вы, - колеблясь, сказал Митя.
        -Если хочешь, можешь считать нас высшим разумом. - По его усмешке Митя понял, что это шутка. - Мы не принадлежим этому миру. Мы не из смертного рода.
        -Э… Добро пожаловать, - вежливо произнес Митя, немного сбитый с толку. - Вам нужен экскурсовод по нашему миру? Но я не…
        -Нет, - перебили его. - Мы здесь, чтобы наблюдать агонию времени вашего мира.
        -Чтобы… чего? А зачем?… Почему?… - Митя вконец растерялся. Ему еще ни разу в жизни не приходилось общаться с представителями неопознанных цивилизаций. Тем более говорящих жуткие вещи.
        -Ваш мир слишком быстро состарился. Вы думаете, он еще молод и полон сил. Это ошибка. Он умирает. Ваше время слишком быстро одряхлело - раньше срока. Вы обессилили его. Оно больно и уже не может длить вашу жизнь. Оно творит хаос - пока еще локальный. Но только пока.
        -Я не понимаю… Время… умирает? Это невозможно. Как?
        -Очень просто. Время - поток энергии, последовательно претворяющий возможное в реальное. И сейчас этот поток истощился. Ваше существование подходит к концу. У вас были взлеты и падения. Но только взлететь вы больше не сможете. Вы падаете, давно и глубоко. Вы - дряхлые старцы. Вы исчерпали себя. Вам не к чему больше стремиться, кроме комфорта. Существование было даровано вам, чтобы претворять его в смысл. Наивозможно высокий смысл. Уже несколько веков вы претворяете его в бессмысленность. Вам больше нечем оправдывать вашу жизнь, кроме удовольствий. Ваше время умирает от груза бессмысленности, взваленного на него теми, кто утратил знание Начала.
        -Что же будет? - беспокойно спросил Митя.
        -Этот мир перестанет существовать, - последовал невозмутимый ответ. - Многие исчезнут. Немногие, сохранившие чистоту и знание, будут взяты.
        -Куда взяты? - упавшим голосом произнес Митя.
        -Туда, где приготовлены для них обители, - туманно изрек его собеседник.
        Митя чувствовал себя совсем пришибленно.
        -А… нельзя… избежать… вот этого? Как-нибудь? Может… можно что-то сделать? - и отчего-то робко, виновато улыбнулся.
        -Конечно, сделать что-нибудь было бы адекватно. Твой знакомый… тот, от которого тебя пришлось спасать… порождение антимира… не знаю, почему оно считает нас убийцами вашего времени. Мы отнюдь не стремимся покончить с этим миром. Он важен для нас. Но вы сами убили его, с помощью тех самых сущностей из антиреальности… Сделать же можно только одно.
        Митя воспрянул.
        -Что?
        -Замкнуть Время в кольцо. Соединить начало и конец. Начать все заново. Нужен Третий Ключ, отпирающий и запирающий врата Времени.
        -Это вы про камень? Хотите забрать его? - Митя полез в карман, но был остановлен жестом:
        -Он принадлежит тебе. Пока. Хранитель Ключа должен сделать свой выбор.
        -Э… я должен согласиться быть принесенным в жертву? - кисло поинтересовался Митя.
        - Чтобы замкнуть… это… кольцо?
        -На роль агнца ты вряд ли подходишь. Но от твоего решения зависит, быть ли второй молодости вашего мира. Только человек может сделать выбор. Вам предлагают шанс. Может быть, вы не захотите его принять?
        Митя не колеблясь заявил от имени всего человечества:
        -Захотим. Замыкайте ваше кольцо Времени.
        -Это не все. Ты принимаешь решение и берешь на себя ответственность за новый мир.
        -Да? А что это означает?
        -То, что ты станешь первым человеком нового мира. Прародителем. Тебе придется начинать все заново. Вспоминать забытое. В этом тебе помогут. Кроме того, у тебя не будет ничего из того, чем вы располагаете сейчас. Ни городов, ни машин, ни электричества, ни врачей, ни магазинов. Только память о том, что было.
        Митя немного увял.
        -Ну… это вы… это жестоко. Бесчеловечно, - взволновался Митя. - Как же я там буду жить? А вдруг у меня заболят зубы? Вы понимаете, что я могу умереть от элементарного флюса? Тогда весь этот новый прекрасный мир накроется медным тазом.
        -Создавший мир знает нужды своих созданий. Но решать тебе.
        Митя закусил губу.
        -Стоп. Как это я один стану прародителем? Я не умею рожать.
        -Мы уладим эту проблему.
        -На мисс мира я не претендую, - быстро сказал Митя, - но учтите: мне нравятся шатенки. Размер груди третий. Желательно русскую.
        -Надо ли это расценивать как согласие?
        -Э… подождите… нет, я еще не решил. Мне нужно время. Я должен подумать. Слишком это все… неконгруэнтно.
        -Хорошо. Возвращайся и думай.
        Митя постоял немного молча, сделал шаг к двери, потом обратно.
        -Э… еще один вопрос… Что это было… с Матвеем?
        -Каждому свое. - Митин собеседник изобразил пожатие плечами. - Это было… лечение.
        -А-а, - протянул Митя растерянно. - Ну… я тогда пойду, пожалуй?
        -Мы будем ждать твоего решения…
        -Отлично, - произнес Митя ненатурально бодрым тоном. - Приятно было побеседовать. До новых встреч, амиго.
        На улице первое, что бросилось в глаза, - Матвей, озабоченно расхаживающий по дворовой пыли, уткнувшись в землю, руки в карманах, живой и здоровый.
        -Здорово, доходяга. Ожил? Перепугал вчера всех чуть не до судорог.
        -Я? Когда? - удивился Матвей.
        -Ночью. У костра. Не помнишь, как орал?
        -Не помню, - пасмурно ответил Матвей. - Я тебя искал. А ты, выходит, туда ходил,
        - он кивнул в сторону двери, из которой вышел Митя. - Ну и чего там?
        -Все то же.
        -А зачем ходил?
        -Выяснял отношения.
        -А-а, - протянул Матвей и тут же потерял интерес к теме. - У тебя вроде была машинка печатная…
        -Была. Рухлядь старая, но работала. А что?
        -Да вот, - замялся Матвей. - Хотел одолжить. Если она тебе не нужна.
        -А тебе-то зачем понадобилась?
        -Ну, понимаешь, какое дело… Трактат хочу написать, - выпалил Матвей. - Философический.
        -Трактат? Ты? - Митя даже отчего-то испугался. - А на какую тему, если не секрет?
        -Не секрет, - серьезно ответил Матвей. - Рассуждение о началах загробного мира с преимущественным описанием обстоятельств нижнего, сиречь адского, мира и выведением доказательств бытия оного. Это я заглавие такое составил. Ну как, дашь машинку?
        -Вопросов больше не имею, - сказал Митя. - Пошли. У меня еще полпачки бумаги есть. Забирай все.
        -Гран мерси, - ответил Матвей с важностью литературного мэтра.
        Митя достал с нижней полки книжного шкафа машинку, сдул с чехла толстый слой пыли и торжественно вручил Матвею, словно переходящий почетный вымпел.
        -Ты хоть печатать умеешь?
        -Обижаешь, начальник. Нехитрое ремесло. Находишь нужную букву и жмешь. Так?
        -Примерно, - ответил Митя.

10
        Отцу местной демократии все же не удалось избежать судьбы. Наутро все газеты пестрели заголовками, сообщавшими об убийстве лидера местного отделения ДРП Дубянского.
        Но Мите было уже все равно.
        Он вернулся в свой мир, как ему было велено. Увядающий мир, медленно, но верно уходящий в зимнюю ночь, в небытие, в могилу. Подобно Матвею, Митя обрел свое сумеречное состояние, в котором пытался найти сладость тоски. Умирающее время ждало его ответа и потихоньку подталкивало в спину.
        Возле него опять затормозила иномарка. Вышедший из нее элегантно оформленный молодой человек перегородил дорогу и вежливо продемонстрировал свою осведомленность:
        -Дмитрий Александрович?
        -Я, - ответил Митя.
        -Прошу извинить. Меня послали за вами с приглашением. Вас ждут.
        Митя понял, что отказаться ему не дадут.
        -Кому я понадобился на этот раз?
        -Вы не будете разочарованы, - туманно ответил молодой человек.
        Митя направился к машине и сел на заднее сиденье. Рядом с ним возвышался еще один изящно упакованный посланник в темных очках и с мрачным выражением лица.
        Машина ехала за город. Через несколько километров после городской черты они свернули с шоссе на проселок, затем на лесную дорожку, гладко расчищенную и утрамбованную. Вскоре показалась двухэтажная цитадель, сложенная из камня нежно-зеленой окраски. Венчалась цитадель шиферной темно-красной крышей затейливой формы. Терем-теремок совсем не сказочных масштабов. Машина подъехала к железным воротам в высоком бетонном заборе. Ворота бесшумно раздвинулись в стороны.
        Митин почетный эскорт вышел из машины - мрачный кабальеро отозвал двух охранников в темно-синей форме в сторону, видимо, для инструктажа - несколько раз он кивнул в сторону Мити, а те двое сосредоточенно внимали ему. Первый посланец, не обращая внимания на церберов, повел гостя к дому. Они вошли в просторный холл, где их встретил еще один охранник и, видимо, по совместительству дворецкий. Он был абсолютно лыс, усат, высок ростом, изрядно плечист и имел безобразный шрам на скуле. Митин сопровождающий шепнул тому что-то на ухо, он кивнул и жестом пригласил гостя следовать за ним. Аура этого места заставляла предположить, что он ко всему прочему немой и наверняка предан хозяину, как верный пес.
        Он повел Митю по лабиринту коридоров этого мрачноватого псевдоготического замка. Красные портьеры почти полностью скрывали стены, чередуясь с большими зеркалами в позолоченных массивных рамах. По обеим сторонам зеркал крепились настенные канделябры. Свечи были ненастоящими - электрические подделки. В одном из коридоров Митя увидел на стенах охотничьи трофеи: оскаленную морду медведя, безразличную ухмылку лося с ветвистыми рогами, кабаньи клыки под настороженным взглядом маленьких злобных глаз, волчью ощеренную пасть. Собрание это производило сильное впечатление, и поневоле Митя замедлил шаг, чем вызвал неудовольствие проводника. Немой дворецкий сделал знак поторопиться.
        Наконец, путешествие по замку завершилось. Лысый мажордом подвел Митю к массивным дверям и, знаком велев ждать, скрылся за ними. Все это начинало нервировать Митю. Кто хозяин дома? Что ему надо? Митя подошел к высокому, в два пролета, окну, обрамленному тяжелыми шторами цвета бордо, и принялся разглядывать ландшафт, прилизанный профессиональным садовником. Через некоторое время дверь позади него распахнулась. Он повернулся, ожидая увидеть лысого дворецкого. Но вместо него оттуда вышел человек, которого Митя, несомненно, видел когда-то раньше, только не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Тощая фигура, бледно-желтый цвет подвижного лица… Человек подошел к висевшему напротив окна зеркалу и стал поправлять жидкие волосы быстрыми, нервными движениями. В зеркале он увидел Митю, но не обернулся. А когда он начал придавать своей растревоженной физиономии надменно-властное выражение, Митя вспомнил. Это был тот тощий хлюст, свалившийся в припадке эпилепсии в гостях у Фаддей Фаддеича. Митя чуть было не поинтересовался у него учтивости ради здоровьем, но тут дверь вновь распахнулась, и его
наконец пригласили.
        За дверью оказалась просторная, светлая оранжерея. Под стеклянным сводчатым колпаком росли образчики нездешней флоры. Центральная дорожка, укрытая ковром, обрамлялась ползучими стеблями, большими листьями разных очертаний. Зеленые заросли пестрели пятнами пахучих цветов самых дивных окрасов. За этим буйством красок Митя не сразу разглядел хозяина оранжереи. Тот сидел в глубоком кресле черной кожи, в закутке, утопленном в зеленых джунглях. Рядом стоял столик, напротив - еще одно кресло. Как только Митин взгляд сфокусировался на человеке в кресле, тот сделал приглашающий жест.
        -Что же вы не проходите, Дмитрий Александрович? Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
        Ему было лет сорок. Гладко выбритое лицо, легкие мешки под глазами, искусно маскируемые, волосы уложены феном.
        Митя сел в кресло.
        -Кофе, коньяк, бренди, виски? Сигары? - Хозяин указал на раскрытую коробку, полную толстых, длинных сигар.
        -Кофе.
        Через две секунды дверь оранжереи отворилась и вошла девушка, одетая горничной - розовое короткое платье, белый кружевной передник, волосы гладко зачесаны в тугой узел.
        -Катюша, кофе мне и гостю.
        -Хорошо, Вальдемар Петрович, - ответила она, и Митя подумал, что сейчас она сделает книксен.
        Но книксена не последовало, и Митя потерял интерес к горничной.
        -Однако, ближе к телу, как говорят в Одессе или не помню где, - продолжил Вальдемар Петрович. - Вы, думаю, уже догадались о цели вашего визита сюда, так что…
        -Ни в малейшей степени, - перебил его Митя.
        -Ну что ж, тогда начнем, как говорится, с начала. Некоторое время назад к вам по ошибке попали документы довольно интимного свойства…
        И этот туда же, кисло подумал Митя. В этот момент появилась горничная с подносом и, расставив на столике чашки, сахарницу и дымящийся кофейник, тут же исчезла.
        -Так вот… - сказал Вальдемар Петрович, берясь за чашку.
        -Прошу прощения, а вам не кажется, что эта тема уже изрядно устарела?
        -Ну что вы, такие темы не стареют. Так вот. Не соблаговолите ли поделиться со мной сведениями о нынешнем местонахождении этих документов? И заметьте - я ни в коем случае не собираюсь вас запугивать и терроризировать. Как вы заметили, атмосфера здесь весьма комфортная и располагает к откровениям. Разумеется, я наслышан о развесистой лапше, которую вы навешивали на уши тем безмозглым идиотам. Мне неизвестно, для каких целей вы предназначаете эти бумаги. Но предупреждаю вас, вы влезли не в свою игру. Вы творческий человек, к чему вам вся эта наша грязь, что вы с ней хотите делать? Заняться разоблачениями? Бросьте! Вам никто этого не позволит. Мы дадим вам денег. Сколько скажете. Деньги тут не главное.
        -А что главное? - наивно полюбопытствовал Митя.
        -То же, что и всегда. Власть. Желательно неограниченная и еще желательней - скрытая, тайная, подземная. Что, по-вашему, такое настоящая власть? Не-ет, вы не знаете этого, откуда вам знать. Настоящая власть - не там, не наверху. Наверху сидят только деревянные болванчики, всенародно избранные и всенародно же поротые. Это они - лицо власти. А мозг власти - это мы, те, кто держит болванчиков за ниточки и дергает их ручки и ножки. Мы невидимы, но истинная власть всегда невидима, она прячется в подполье, в темноте, в…
        -В склепах, - подсказал Митя.
        -Ваша ирония бессильна, и вы это знаете. - Вальдемар Петрович раскурил сигару, распространив вокруг себя ароматно-дымные фантомы. - Я тут, знаете ли, недавно Достоевского перечитывал. «Преступление и наказание». В школе читал - никакого впечатления! А тут! Как пелена с глаз упала. Ведь все, все этот каторжник сказал. Больше ничего и не нужно. Очень жизненная вещь. Рекомендую, если забыли.
        -Я помню, - ответил Митя.
        -Тем лучше для вас. Это наглядная демонстрация того, что случается с тем, кто замешивается в чужую игру. Как раз наш с вами случай.
        -Разве? - озадачился Митя.
        -Ну как же! Я вам сейчас процитирую. На память. Это когда Раскольников со Свидригайловым разговаривают. - Он сложил перед лицом руки домиком и устремил взгляд в далекое далеко своей памяти. - Ага, вот: «Нам все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность». Как вам это нравится? Мне - чрезвычайно! Особенно про пауков. Очень реалистично. Пауки по темным углам сидят, паутину плетут… Это ведь я о них говорил, что они - мозг власти. Они, мы то есть, те самые вечные невидимые кукольники, тайные и…
        -И ненасытные.
        -Конечно, всему есть своя цена. Паучья жизнь дорого обходится - и мухам, и самим паучкам. Пауки жрут друг друга и закусывают случайными мухами. Такими как вы, к примеру.
        -Вы забываете о комариках.
        -Комариках?
        -«Муху-Цокотуху» в детстве не читали? - спросил Митя. - Рекомендую. Наглядная демонстрация того, что обычно случается с пауками.
        Вальдемар Петрович рассмеялся:
        -А комарики ваши давно уже перешли на спецпаек. У паучков столоваться привыкли, их теперь и за уши не оттянешь, если у комаров есть уши. А на неподдающихся у нас и другие ошейники найдутся. Так что бросьте вы эту чепуху. По-настоящему есть только пауки и мухи. И каждый должен сидеть на своем месте и заниматься своим делом. Жрать пауков могут только пауки, мухе такое лакомство не по желудку. А иначе что получается: муха решает прознать, кто она на самом деле - тварь дрожащая или право имеет, и идет крушить паука топором. Что из этого вышло, всем известно. Да ничего хорошего! Я не о старушке сейчас говорю, старушонка в самом деле пустое место, куда ей до настоящих пауков. Так - паучишко махонький, глазками зыркает по сторонам, муху-дрозофилу кушает по воскресным дням. Я о честном Раскольникове речь веду. Вот ведь где муха зарыта! Переступив черту, отделяющую мух от пауков, он не только не начал права иметь, а и те, что были у него номинально, потерял. Тварь дрожащая есть тварь дрожащая, и ни грамма больше. Так я к чему это все говорю. Вам, уважаемый, негоже лезть в паучьи наши дела. Предоставьте нам
самим разбираться друг с другом. Верните документы, добром прошу, вам они ни к чему, а нам пригодятся. Ведь не хотите же вы и впрямь лишиться своего единственного права.
        -Права на жизнь? - уточнил Митя.
        -А я не угрожаю, заметьте. Я веду дело по-хорошему. Ну так как?
        -А так, - вздохнул Митя. - Мне нечего добавить к тому, что я уже говорил вашим людям. Ваших документов у меня нет. Были и сплыли.
        -И куда же они сплыли, позвольте узнать?
        -В областной бумагоперерабатывающий комбинат. Я говорил это раньше, говорю и сейчас, потому что это правда.
        Вальдемар Петрович не подал виду, что разочарован его ответом. Только сложил руки домиком и затарабанил пальцами друг о дружку:
        -Как же сия нелепая оплошность могла приключиться?
        -Без моего участия. Архив попался на глаза одному любителю макулатуры. Тот сделал на ваше сокровище стойку и, когда я поправлял здоровье в клинике, спер чемодан с бумагами. - Митя со вкусом смаковал подробности душераздирающей истории. - Поверьте, по выходе из больницы, с незалеченной дыркой в голове, я сделал все возможное, чтобы вернуть архив. Но увы. - Митя лицемерно развел руками. - В том, что это правда, могу поклясться на чем хотите, вплоть до Уголовного кодекса Российской Федерации.
        -Ну что ж, - сказал Вальдемар Петрович после минуты молчания. - Знаете, я вам верю. Так что надобность в Уголовном кодексе отпадает. - Он резким движением поднялся с кресла. - Не смею больше задерживать.
        Митя тоже поднялся, и Вальдемар Петрович проводил его к дверям оранжереи. Там уже стоял лысый мажордом в ожидании указаний от хозяина. Указания не замедлили последовать. Вальдемар Петрович, стоя позади Мити, сделал рукой знак своему цепному псу. Митя на мгновение залюбовался зеркальным видом, уводившим оранжерею вдаль, и с замиранием сердца увидел этот зловещий знак. Вальдемар Петрович сжал руку в кулак и опустил большой палец вниз. Лысый коротко кивнул и открыл перед Митей дверь.
        -Да, кстати, Дмитрий Александрович. Чуть не забыл. Привет вам от нашего общего знакомого, Фаддей Фаддеича. Так и сказал, представьте себе, передавай, говорит, привет Мите от меня, а то ведь забыл уж, наверное, старика. Молодежь, она такая - шустрая.
        -Отчего же, - сказал Митя, пытаясь совладать с нервной дрожью. - Прекрасно помню. И кстати! Тоже чуть не забыл. Эта ваша вечность с пауками… что-то она мне напомнила… ах, да. - Митя театральным жестом хлопнул себя по лбу. - Тут у нас новоиспеченный Дант объявился. Представьте себе, тоже побывал в преисподней и тоже вернулся обратно. Так вот - именно там он и видел этих ваших пауков.
        -Прелесть какая! - отреагировал с милейшей улыбкой Вальдемар Петрович. - Все там будем, что уж там.
        Обмен любезностями закончился, и Митя двинулся навстречу своей смерти, имея проводником лысого цербера. На крыльце дома он был сдан с рук на руки, как драгоценная посылка, и оказался во владении того хмурого здоровяка, сидевшего рядом с ним в машине по пути сюда. Здоровяк, крепко держа Митю за локоть, подвел его к машине с намерением усадить в нее. Митя оказал слабую попытку сопротивления:
        -Спасибо, я, пожалуй, сам доберусь до города. Не стоит тратить на меня бензин, - и улыбнулся приветливым голливудским оскалом.
        -Нам не жалко, - последовал краткий ответ, и Митя был насильно усажен в машину.
        Здоровяк разместился рядом. Разумеется, никакая подмога ему не требовалась - в его глазах Митя выглядел хлипким червяком, на пять минут работы, не более того. Ворота раздвинулись, и водитель вывел машину в перелесок. Как только автомобиль вырулил на шоссе и свернул в обратную от города сторону, палач вытащил пистолет с глушителем и ткнул им в Митю:
        -Сиди тихо.
        Ствол уперся ему в бок чуть повыше кармана куртки, где лежал Камень. Митя вспомнил о нем и мысленно чертыхнулся, соображая, как добраться до Камня. Правая рука была зажата между стволом и спинкой сиденья, и он рискнул попробовать левой. Ничего глупее придумать, конечно, было нельзя. Как только он запустил пальцы в карман, маневр был пресечен:
        -На место! Руки по швам! - негромко, но убедительно. Чужая рука бесцеремонно заползла в его карман.
        -Это талисман, - забормотал Митя, покрывшись холодным потом. - Пожалуйста, отдайте.
        Что происходило дальше, он запомнил очень смутно. В памяти остались только отрывки, похожие на стоп-кадры и фрагменты замедленной киносъемки. Сначала раздался внезапный вопль. Потом что-то ярко сверкнуло, и Камень выпал из руки громилы. Митя увидел его растопыренную пятерню - на ладони чуть ли не дымился выжженный отпечаток треугольной формы.
        -А-а-а, с-сука!
        Водитель обернулся на вопль и, позабыв о дороге, с ужасом смотрел на своего подельника. Машину тряхнуло, дорога ушла куда-то вбок и вверх, и на пути вырос корявый древесный ствол необъятной толщины. Митя ощутил резкую встряску, звон и грохот в ушах и затемнение в глазах.
        Когда просветлело, в метре от себя он узрел дерево и смятый в лепешку капот. Лобового стекла не было, на руле лежал окровавленный водитель, обсыпанный, словно конфетти, осколками. Громила сидел неподвижно, с вытаращенными глазами. Опомнившись первым, Митя вырвал у него пистолет, нашарил на полу Камень и попытался вылезти из машины. Но дверцу заклинило, а его усилия привели в чувство бандита. Он зашевелился и хрипло закричал:
        -Андрон! Ты где? Не молчи, твою мать!
        Дверца наконец поддалась, и Митя вылез наружу.
        -Стой, сука! - раздалось сзади, и вслед за ним из машины выполз безоружный палач.
        Движения его были неуверенными, он растерянно оглядывался по сторонам, и Митя понял, что он не видит его.
        -Андро-он! - исступленно звал громила водителя и, нащупав переднюю дверцу машины, стал рвать ее на себя.
        Он не видел ни Митю, ни бесчувственного водителя, ни машины. Он был слеп. Камень выжег ему глаза так же, как спалил кожу на руке. Отбросив в сторону пистолет, Митя вскарабкался по откосу на дорогу и, не оглядываясь, направился в сторону города…
        Он знал, что теперь стал их личным врагом. Из разряда пассивной ненужности - как лишний свидетель - в одночасье переместился на уровень выше, попав в категорию ненужности активной - как объект мести, - легко устраняемой при горячем желании. А после нечаянного катаклизма, в котором пострадали двое из них, это желание станет очень горячим. Они будут п и сать кипятком, пока не доберутся до него.
        На следующий день недалеко от дома на одной из узких улочек, почти лишенной тротуаров, он услышал позади набиравший силу рев мотора. Он инстинктивно обернулся на звук, когда уже поздно было что-либо делать. В полутора метрах от себя он увидел затемненное лобовое стекло. Машина мчалась прямо на него, и Митя не успевал ни отскочить на дорогу, ни вжаться в стену. Но в ту же секунду что-то случилось. Оглушительно взвизгнули тормоза, машину повело в сторону. Она проехала поперек дороги еще полтора десятка метров и на большой скорости сочеталась незаконным браком со стеной противоположного дома. Через несколько мгновений желто-пламенный взрыв довершил дело.
        Митя поспешил унести ноги. Если найдутся очевидцы этого происшествия, в милицейских протоколах дело будет оформлено так, будто водитель не справился с управлением. В сущности, так оно и было. Но только Митя знал причину этого. Знал, что до той поворотной доли секунды водитель прекрасно контролировал ситуацию. Они исправно приводили свой приговор в исполнение. А Митя получал редкую возможность быть сторонним наблюдателем на собственной смертной казни и любоваться всеми подробностями. Это становилось забавным.

11
        Матвей выстукивал соло на пишущей машинке так, будто всю жизнь только этим и занимался. Он даже пить бросил, потерял интерес ко всему окружающему и с головой ушел в свои философические штудии «начал загробного мира». Митя иногда захаживал к нему, но Матвей стал неразговорчив и почти не обращал на него внимания.
        Однажды Митя не утерпел и сунул нос в стопку отпечатанных листов, пока Матвей на кухне гремел чайником. Полистав, где-то на третьей странице прочитал: «Страх - человечья страсть, а на страсти делаются ставки. Страх положен в основу индустрии, страх движет капиталами. Доказанная геенна угрожает уподобиться наукам. Наука - грех гордыни жалкого разума. Она объясняет тайну и обращает ее в достояние индустрии. Адология, сиречь наука об аде, буде таковая образуется, станет источником капиталов от: путеводителей по геенне, пособий по выживанию в адских условиях, просветительских книг исподней тематики, продажи билетов в оба конца, организации экскурсий, сдачи оговоренных мест будущего жительства в вечное пользование покупателя (зал, ряд, место) с возможными семейными скидками…»
        Митя положил стопку на место, покачал головой и по-тихому ушел к себе.
        Вечером того же дня взлетела на воздух его постель, начиненная взрывчаткой.
        Подыскивая в книжном шкафу чтиво на сон грядущий, Митя швырнул выбранный томик на кушетку. А ведь дедушка предупреждал неоднократно, что запанибратские отношения с книгами до добра не доводят.
        Постель с грохотом окуталась клубом огня и дыма.
        Взрыв был несильным, но впечатляющим. Осмыслив ситуацию, Митя кинулся к комоду, рывком выдернул оттуда одеяло и набросил на пылающую постель. Затем еще одно. Когда одеяла закончились, принялся сбивать прорывающийся огонь старым тряпьем. Заключительным аккордом стала большая кастрюля с водой.
        Переведя дух, Митя отошел в сторону, чтобы полюбоваться плачевным зрелищем, которое являла теперь постель.
        Интересно, грустно думал он, сколько времени и неудачных попыток им понадобится, чтобы прийти к правильным выводам?
        Потом, плюнув в сердцах, оделся и пошел на улицу. Его выживали из собственного дома.
        Он был полон наимрачнейших дум и самых туманных предчувствий. А главное - не знал, что делать. Шагал наугад, не разбирая дороги и не узнавая ночных улиц. Этот город вдруг стал совсем чужим и незнакомым.
        Забыв о доме, Митя бродил по улицам уже больше часа и, как древний степняк-кочевник, искал ночлега под открытым небом, расшитым бисером холодных звезд. Вдали показались костры, вокруг них сидели и стояли люди. На головах у многих из них были шлемы, красновато поблескивающие в переменчивом свете пламени. Диким степным духом веяло от этого фантастического зрелища. Не хватало только тихого ржанья стреноженных в поле коней и звуков заунывных и тягучих степных песен. Завороженный этой картиной Митя приближался к кострам со смутным волнением в душе.
        Он подходил к недоброй памяти Металлургическому комбинату, все еще бастующему и ждущему милостей от природы. Митя слышал, что голодовку рабочие прервали, чтобы набраться сил для дальнейшей борьбы за свое будущее, но территорию комбината сторожили денно и нощно, не соглашаясь ни на какие половинчатые уступки. Им нужно было все и сразу. Но поскольку все сразу можно получить только революцией, было непонятно, почему пролетариат продолжает держаться пассивной стратегии.
        Памятуя, чем кончилась прошлая его встреча с рабочим классом, с очень шаткой надеждой на то, что ему дадут погреться у огня, Митя приближался к мятежным кострам.
        -Стой! - услышал он оклик из темноты. - Кто такой?
        Из тени вышли два человека и перегородили ему дорогу.
        -Прохожий, - ответил Митя миролюбиво. - Хотел попроситься к огню, а то ночь холодная.
        -Прохо-ожий! - присвистнул один из них, помоложе. - Знаем мы таких прохожих. Вынюхиваешь, сука?
        Он подошел к Мите вплотную и с вызовом стал смотреть ему в глаза, ожидая провоцирующего сопротивления. Но Митя был невозмутим и не собирался напрашиваться на мордобитие.
        -Я просто гуляю, - объяснял он. - Увидел костры, захотел погреться.
        -Нечего тут посторонним шататься, - хмуро сказал второй патрульный, степенный мужик лет пятидесяти. - Иди отсюда, парень.
        -Не-ет, Михалыч, - запротестовал молодой. - Пусть с ним сначала разберутся.
        Он выхватил из кармана нож, щелкнул лезвием и ткнул им в Митю.
        -А ну иди вперед. Там решим, кто ты такой. И без глупостей, а то продырявлю. Я человек горячий, меня раздражать нельзя. Понял?
        -Еще бы не понять, - ответил Митя, шагая под конвоем к площади перед зданием комбината.
        В последнее время он как-то отвык от нормальных человеколюбивых аргументов и направленное на себя оружие приучался воспринимать как универсальное доказательство всего, что нуждается в доказательствах.
        Его отвели к ближайшему костру, вокруг которого сидело человек пять. Произошел обмен информацией, потом его тщательно обыскали.
        -Э, мужики! А я его знаю. - К Мите подошел один из рабочих, совершенно ему незнакомый.
        Внимательно оглядев Митю, он сказал:
        -Это ж тебя тогда Мишаня каской по башке двинул.
        -Было дело, - согласился Митя, невольно потянув руку к затылку.
        -Ну! Здорово ты тогда хряснулся. Мы уж думали, помер невзначай. И чего тебя опять сюда понесло? - Не дождавшись ответа, рабочий повернулся к товарищам: - Свой это. А ты, Кирюха, - он обратился к Митиному конвоиру, - чем на людей кидаться, мозгами лучше шевели.
        -Да ладно, чего там, - примирительно заговорил Кирюха, - у него ж на морде не написано. Пошли, Михалыч. А ты, брат, не обижайся, - сказал он Мите. - Нынче жисть такая. Не ты, так тебя.
        Митю усадили, хлопнули по плечам и вручили сто грамм, как будто тот памятный удар каской был полноценной инициацией. Благодаря ей эти недоверчивые пролетарии признали его «своим». Удивительное свойство русского человека - сдруживаться через мордобитие.
        Беседа за костром, прерванная разбирательством, потекла дальше. О чем может вести разговор русский человек в состоянии бунта? Разумеется, о политике.
        -Пора, мужики, подымать Россию на дыбы. А то после царя Петра скукожилась она чего-то совсем.
        -На дыбе-то она и так уж висит. Куда еще подымать? Чтоб совсем с…лась, родная?
        -Сталина бы сюда! Он бы им устроил антикризисную программу.
        -Ага, Сталина сюда, а тебя туда. На лесоповале свою программу отрабатывать будешь, умник хренов. Ты думаешь что - при Сталине меньше сволочи наверху сидело?
        -Жиды точно сидели…
        -Дерьмократов надо убирать. Они нас под Америку кладут, как шлюху базарную.
        -Вот я и говорю - подымать надо Россию.
        -Против армии все равно не попрешь.
        -У меня сын в армии! Он чего - в родного отца шмалять будет?
        -Прикажут - будет за милую душу. И еще орден за это получит.
        -Да я тебя… да за такие слова…
        -А ну, тихо! Да сядь ты, Колян, не мельтеши. Рубаху на груди тут все рвать красиво умеют. Слушайте лучше.
        -Чего? Чего слушать?
        -Цыц! - Говоривший поднял указательный палец вверх, напряженно вслушиваясь. - Гул какой-то.
        С полминуты все оставались неподвижны.
        -Сюда идет.
        -Что за хрен?
        -На трактор похоже. Только он там не один.
        Гул приближался, возрастая и превращаясь в мерное, однотонное лязганье. Рабочие на площади проявляли беспокойство, у костров никто уже не сидел - люди тревожно переговаривались, переходя от группы к группе, и настороженно вглядывались вдаль, откуда шло будоражащее нервы громыхание. Наконец прозвучал придушенный вопль:
        -Ё! Танки!
        По толпе рабочих пробежало взволнованное:
        -Танки! Танки идут!.. Ну все, спасайся кто может…
        На проспекте перед площадью показались головные танки колонны. Их широкие гусеницы негромко шелестели по асфальт. Вскоре всем стало ясно, что танки посланы не на расстрел бастующего пролетариата. Они шли мимо, и им не было дела до испуганной толпы рабочих. Над башенками машин возвышались головы танкистов в шлемах - их лица были невозмутимы и торжественны. А на броне корпусов виднелись красные пятиконечные звезды, обведенные ярко светящейся каймой.
        -Звезды, мужики! Это ж наши! - возликовал кто-то в толпе.
        -Наши! Наши! - эхом прокатились по воздуху удивленно-радостные возгласы.
        -На Москву?!
        -Ура защитникам родины!!!
        Площадь огласилась нестройным «Урра!», вырвавшимся из нескольких десятков глоток.
        И никто из толпы не замечал или не хотел замечать того, что видел Митя. По проспекту шла колонна советских танков Т-34 - лучших танков Великой Отечественной, давным-давно снятых с вооружения. Митя не стал оглядываться по сторонам в поисках мальчишки в черной одежде. Он был тут, и Митя знал это.
        Ночь он провел, глядя в огонь костра и временами задремывая. Торжественное шествие танков наделало много шума среди рабочих, и до утра они возбужденно обсуждали это событие.
        Проснувшись часов в восемь в одной из палаток, совершенно не помня, как в ней оказался, Митя ушел с мятежной территории.
        В городе уже начинались мирные волнения. От этого дня всеобщей российской стачки ожидали многого и готовились к нему задолго. Чем все это закончится, трудно было даже представить. Но скорей всего, размышлял Митя, ничем не закончится. Мирно будут драть глотки, может быть, для разнообразия подерутся немного с милицией. А завершится забава традиционным русским утренним похмельем на чужом пиру жизни.
        На подступах к дому Мите встретилась первая колонна демонстрантов. Пестрой лентой они шли по центру широкой и пустой улицы. Над головами колыхались плакаты, транспаранты с лозунгами, флаги, портреты. Колонна шла молча, только слышны были глухие шаги. Митя двигался по тротуару, разглядывая демонстрантов и их хмуро-весомые выражения лиц, пока чуть не упал, споткнувшись обо что-то.
        На асфальте, прислонясь к стене здания, сидел без движения человек. Казалось, он спал, но на стене у головы расплылось красное пятно. Митя осторожно пощупал шейный пульс. Человек был мертв и уже много времени, потому что кровь на затылке успела запечься. Митя обернулся в сторону улицы, заполненной шествием демонстрантов. Они ничего не видели. Конечно, ведь они не глядели по сторонам. Они смотрят только вперед. Но у них нет будущего. Этот мир скоро умрет. Уже умирает. И он слишком стар, чтобы замечать свою смерть.
        Митя оставил труп в прежнем одиночестве и направился к дому, к подъезду, где никто не жил. Он знал: его ждут.
        И плевать, что там не будет телевизоров, стоматологов, шампуня от перхоти и прав потребителя. Плевать.
        Зато будет настоящая мужская работа.
        Вместо мерзейших паукообразных и иных насекомых - молодость мира.
        И иные чудеса.

12

…запомнилось только, как в ушах свистел настоящий вихрь, а перед глазами будто кружилась серебряная новогодняя канитель.
        Он поднялся из травы и подошел к обрыву. Внизу был лес, бесконечный и, наверное, непроходимый. Города больше не существовало.
        Митя внезапно озяб. Он оглянулся вокруг и увидел неподалеку спящую в траве девушку. Подошел к ней и сел рядом. Это была Анна.
        Она проснулась и посмотрела на него. Потянулась, сказала:
        -Мне приснился сон… - Ее глаза расширились. Она резко села. Повертела головой по сторонам.
        -Да, - подтвердил Митя. - Мы одни в целом мире.
        -Просто замечательно. - Она снова упала на траву, глядя в небо. - Всегда мечтала оказаться на необитаемом острове.
        Потом посмотрела на него испытующе.
        -Ты же не думаешь, что все это правда?
        Митя ощутил тревогу и задумался. В ушах шумел дремучий ветер первозданного мира.
        -Не знаю.
        И вдруг его осенило.
        -Здесь что-то не так. Кто-то, наверное, ошибся. Это должна быть новая земля. Так мне сказали. Но мне почему-то кажется, что вместе с нами в этот новый мир проникла старость. Ветхость прежнего мира. Мы принесли ее в себе. Контрабандой. Как в сказке Льюиса. В только что сотворенный мир проникло зло…
        Совершенно неожиданно он почувствовал, что кто-то стоит позади. Анна, повернув голову, смотрела мимо него пристально и спокойно, но с каждым мигом в ее глазах все ярче разгорался отблеск чьего-то присутствия.
        Митя медлил обернуться. Ему было страшно встретиться глазами с тем, кто стоял там. Он ощущал себя Адамом, которого ищет Бог, чтобы спросить, зачем он прячется.
        И тут Митя понял окончательно.
        Никакой ошибки.
        Для мира не изменилось ничего. Для него - изменилось все. И только это было правдой.

«Господи», - подумал он, оборачиваясь.

1999, 2006г.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к