Велосипед судьбы Павел Иевлев
Хранители Мультиверсума #12
Вторая часть минитрилогии "Цыганка Вася, механик с волантера «Доброволец»"
Книга в сеттинге серии «Хранители Мультиверсума», показывающая события с другой точки зрения.
Пока кто-то летит над Дорогой, спасая Мультиверсум, те, кто по ней едут, просто пытаются выжить.
Действие романа происходит параллельно книгам «Небо на дорогой» и «Последний выбор», но он является самостоятельным произведением. Чтение основной линии серии не обязательно.
Велосипед судьбы
Глава 1. Что нам делать с пьяным матросом
- Это плохой провод, - терпеливо объясняет Василиса. - Точнее, не то чтобы совсем плохой, но мне не подходит.
- Эй, девочк, не говори такой слова! - возмутился продавец, чернявый толстячок в большой, делающей его похожим на диковинный гриб, кепке. - Это лючий провод на рынок, слово тебе говорю!
- Какой он лучший? Это обычный бытовой установочный ПБПП! А я уже три раза сказала, что мне нужен ВББШв! Мне его по шпангоутам тянуть! Ваш пэбэ там перетрётся и закоротит нам всю проводку!
- Девочк, что ты понимаешь в провод? Я много лет продаваю электрический всякий штука! - продавец машет руками, показывая увешанную бухтами кабелей и связками сетевых шнуров, заваленную россыпями розеток, выключателей и плафонов лавку. - Я всё знаю за провод! Это провод привезли из один очень тайный срез, там такой наук был! Такой техник! Вах! Потом все умерли, конечно, но провод остался. Самый лучший провод, мамой клянус!
Но Василиса его не слушала.
- Вон с той катушки покажите ближе.
Продавец всплёскивает руками, разводит руками, заламывает руки и всячески выражает возмущённое непонимание.
- Девочк, этот провод - совсем не провод! Он не для электричество розетка! Он…
- Я вижу, это коаксиальный РГ. Я знаю, что он не силовой, разумеется. Но силового у вас нет, а коаксиал мне нужен для подключения внешней антенны…
- Вай, девочк, зачем плохо говоришь про мой товар? - решив, что руки выражают его эмоции недостаточно наглядно, продавец переключился на мимику лица.
Закатил глаза - выкатил глаза. Зажмурился - заморгал. Раскрыл рот - закрыл. Василиса подумала, что он сейчас похож на пойманную рыбу и, не удержавшись, хихикнула.
- Этот молодёжь совсем никакой уважение не иметь! - пожаловался продавец в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. - Зачем говоришь сильный провод нет? Вот сильный провод! Совсем сильный! Вах какой сильный, смотри!
Он принялся тыкать Ваське в нос огрызком кабеля.
- Он просто толстый, - терпеливо ответила она, - из-за того, что изоляция резиновая. А жилы тройка, алюминий. Мне такой не нужен. РГ покажете, или мне в другую лавку идти?
- Не надо другой лавка, - вздохнул продавец, - смотри свой эргэ, девочка-электрик.
- Я механик, - рассеянно ответила Василиса, пробуя кабель на изгиб и разглядывая оплётку экрана. - С волантера. Младший.
- Я уже боюсь увидеть вашего старшего, вах!
- Правильно боитесь. Он бы вам уже много всего сказал. Какой диаметр центральной жилы тут?
- Вай, ты такая умная, сама смотри! - обиделся лавочник.
- Ладно… - Василиса достала из сумки на поясе штангенциркуль. - Да, этот подходит. Мне тридцать метров. Почём будет?
- Сорок!
- За всё?
- За метр!
- Вы пошутили сейчас, да?
- Какой шутка! Ты покупать пришла или над продавец издеваться?
- Понятно. Ладно, я пошла.
- Эй, ты мой время потратила и совсем ничего не купила! У моего народа это обида и оскорбление!
- А у моего народа обида и оскорбление так цену заламывать!
- А какой твой народ, вредный девочк?
- Я цыганка. Цыганка Вася из табора Малкицадака! - Василиса откинула прядь волос, показывая тонкую золотую серьгу с чёрной каменной бусиной. - И если я пожалуюсь дяде Малки…
- Вай, зачем жалобы? Зачем Малки! Я уважаю Малки, все уважают Малки! Я тебе этот провод совсем даром отдам! По тридцать пять!
- Я ухожу!
- Шютка, слюшай, шютка! По тридцать. Это хороший цена!
- Не смешно. Пойду посмотрю, может, кто другой смешнее пошутит.
- Вай, ну зачем так? По двадцать пять тебе достаточно весело, младший цыганка с волантера?
- Я младший механик. А цыганка я потому, что меня торжественно приняли. За помощь табору. И двадцать пять всё ещё не смешно.
- За какие грехи Дорога наказала меня таким покупателем? Двадцать три, или называй своя цена!
- Восемь за метр, - быстро сказала Васька.
- Вах, какая трагедия! - всплеснул руками продавец. - Такая маленькая и уже сумасшедшая! Кто твои родители, почему они не заперли тебя в мягкий комната, чтобы ты не бродила по рынку и не пугала честных торговцев? Девятнадцать!
- Мой папа - капитан волантера и военно-морской офицер! Девять!
- Наверное, он слишком долго был в плавании и не воспитал тебя подобающим образом! Семнадцать, и учти, что ты уже оставила моих детей голодными!
- Судя по вашему возрасту, вашим детям давно пора зарабатывать самим! Девять с половиной!
- Я, конечно, имел в виду внуков, которых ты хочешь оставить без сладкого. А они его заслужили, клянусь! Слава Искупителю, они не такие противные как ты, девочка! Пятнадцать, и это крайняя цена!
- Я противная? Это вы ещё моего брата не видели! Десять!
- Великое Мироздание! У тебя и брат есть? Теперь я понимаю, почему Мультиверсум гибнет - два таких монстра в одной семье! Четырнадцать, и это уже грабёж!
- У меня есть даже кот. И мама. Но всё равно десять.
- Вай, девочк, десять уже было! Ты должна сказать «одиннадцать», мы торгуемся!
- А я не дам больше десяти. Вот триста за всё, - она выложила на стойку стопку лёгких белых монет. - И мы оба знаем, что это гораздо больше, чем вы заплатили сборщикам.
- Девочк, слюшай, кто так торгуется? И ты совсем не учитываешь накладные расходы! Ты думаешь, содержать этот лавка совсем ничего не стоит? Да я пойду по Мультиверсуму с протянутой рукой, если меня будет так обирать каждый ребёнок!
- Я не ребёнок, мне почти шестнадцать.
- Давай свои триста, - буркнул продавец. - Ишь, шестнадцать ей. Сопля этакая.
- Кстати, - раздался голос за Васькиной спиной. - По местным законам в шестнадцать наступает совершеннолетие. Ты знала?
Василиса обернулась. Худой чернявый парень в круглых чёрных очках с металлическими боковушками, немного похожих на винтажные сварочные, держит за руль пыльный велосипед и улыбается.
- Нет, - ответила она, - не знала. Я тут совсем недавно.
- Я Данька, Даниил.
- Василиса. И если этот лавочник будет вот так отмерять тридцать метров, то я не поленюсь перемерить!
- Очень глазастый девочк! - пожаловался продавец. - И такой вредный! Ладно, вот тебе ещё метр сверху! Довольна, разорительница моей торговли?
- Спасибо, было приятно иметь с вами дело, - Васька подхватила с прилавка массивный моток кабеля.
- Вешай на руль, - сказал парень. - Помогу отвезти.
- Спасибо. Тут недалеко …
- Слушай, ваш волантер видно из любой точки города! Он же над площадью висит!
- Ой, точно, - рассмеялась Василиса, - я и не подумала. Вот я балда!
- Ты так классно с ним торговалась! Я прям заслушался, - сказал Данька, ведя велосипед рядом.
- Это я у цыган нахваталась, пока с табором кочевали. Вот кто действительно умеет, а я так…
- А ты правда цыганка?
- Honoris causa1.
- Ого, ты знаешь латынь?
- Ого, ты понял, что я сказала?
Они посмотрели друг на друга и заржали хором.
1 Honoris causa (лат.) - почётная степень, полученная «за заслуги».
- Меня приняли в табор. Это ничего не значит, на самом деле, - объяснила девочка. - Просто жест благодарности за… Неважно, за что. Но мне нравится представляться «Цыганка Вася». Люди смешно реагируют.
- Просят погадать?
- Иногда, - фыркнула Василиса. - Чаще проверяют кошелёк.
- А ты что?
- Смотрю мудрым взглядом и говорю: «Судьба твоя покрыта туманом неизвестности, тебя ждут великие испытания и большая любовь! Позолоти ручку, яхонтовый!» Меня тётя Симза научила.
- И как, золотят?
- Не знаю, я пока всего один раз попробовала. Но мужик почему-то вырвал руку и убежал. Может, у меня взгляд недостаточно мудрый?
- А покажи!
Василиса надула щёки, выпучила и слегка скосила к носу глаза.
- Как по мне - премудрейший! - заявил парень. - Я бы позолотил.
- Может, мне однажды повезёт. Вот, пришли.
***
На краю площади висит над землёй волантер. Огромный, отливающий тёмным металлом дирижабль с каплевидным твёрдым баллоном, крестовидным оперением руля и двумя мотогондолами на выносных штангах.
- Даже не верится, что вижу настоящий волантер, - сказал Даниил. - О них куча легенд ходит. «В древние времена, когда над Дорогой парили волантеры…»
- Я ни одной легенды не слышала, - призналась Василиса. - Хотя я на нём младший механик. Ну и капитанская дочка заодно.
- Капитанская дочка? - рассмеялся Данька. - Это очень смешно.
- Почему?
- Когда по морям ходили парусники, то «капитанской дочкой» называли плётку-девятихвостку, которой наказывали провинившихся матросов. «Капитанская дочь тебя уложит в постель» - матросский фольклор.
- Ничего себе! Я не знала. Мой отец служил в военном флоте, но на подводной лодке. Парусов у них не было, плёток, я надеюсь, тоже.
- И песню не слышала?
- Какую?
Данька поставил велосипед на подножку, упёр руки в бока и запел, слегка приплясывая на манер ирландской джиги:
What will we do with a drunken sailor,What will we do with a drunken sailor,What will we do with a drunken sailor,Early in the morning?
- Что нам делать с пьяным матросом? - перевела Васька.
- Ну да. Представь себе - парусник несколько месяцев в рейсе. Приходит в порт, матросов отпускают на берег… Куда они идут?
- Куда?
- В кабак, разумеется. Ну, ещё в… Неважно.
- Я поняла. И что?
- И вот, надо отправляться дальше. Поднимать якорь, ставить паруса, всё такое. А матросов под утро принесли на борт пьяными в стельку, они лежат на палубе вообще никакие. И что с ними делать?
- И что же?
- Ну, песня длинная, там много разных предложений выдвигается. Побрить живот ржавой бритвой, например
- Shave his belly with a rusty razor,Shave his belly with a rusty razor,Shave his belly with a rusty razor,Early in the morning? - пропел он на тот же разухабистый мотив.
- Зачем? - удивилась Василиса.
- Понятия не имею. Там много странного - посадить его в шпигаты с трубкой: «Put him in the scuppers with a hawse pipe on him». Или связать его бегущим канатом: «Truss him up with a runnin’ bowline», что вообще не очень логично, потому что как он работать тогда будет? А вот ещё: «Stick on ‘is back a mustard plaster».
- Поставить горчичники?
- Ага. Представь, какая жестокость! Но я про этот куплет:
Put him in bed with the captain’s daughter.Put him in bed with the captain’s daughter.Put him in bed with the captain’s daughter.Early in the morning?
- Да уж, - покачала головой Василиса, - какие бездны смыслов открылись мне внезапно. Не знаю, как на это реагировать. Я ведь всё равно капитанская дочь, ничего не поделаешь.
- Я тебя не обидел случайно? - спросил Данька.
- Да вроде бы нет… - сказала, подумав, Василиса. - А пытался?
- Что ты! С какой стати вдруг?
- Знаешь, - сказала Васька серьёзно, - я тебя лучше сразу предупрежу. Если тебе покажется, что я странная - то знай, тебе не кажется. Я странная.
- И в чём это выражается?
- Видишь ли, когда мне было двенадцать, мы с семьёй попали в одно удивительное место2. В общем, там было неплохо, мне даже нравилось. Много техники, моторов, станков, инструмента всякого. Люди интересные. Но ни одного ребенка, кроме меня и брата. Так что я просто не умею общаться. Не понимаю намеков, культурных контекстов и когда говорят одно, а имеют в виду другое. Так что если ты мне подаёшь какие-то неявные сигналы, на которые я должна отреагировать как нормальная девочка, то лучше не надо. Я ненормальная девочка. Так вышло.
2 Эта история описывается в книге «Локальная метрика».
- Вот теперь уже я не знаю, как реагировать, - озадачился парень.
- У меня уже были из-за этого проблемы, - вздохнула Василиса, - поэтому решила предупреждать сразу.
- Неожиданно, - сказал задумчиво Даниил. - Попробую не подавать неявных сигналов.
- Спасибо.
- Спрошу прямо - у тебя какие планы на вечер?
- Растянуть силовую проводку по каютам, развести селекторную связь между ходовой рубкой и машинным отделением, установить кронштейн внешней подвески для прожекторов, промерить установочные места под антенну РЛС…
- Стоп-стоп, я понял. Ты очень-очень занята…
- А ты как думал! Но я могу пересмотреть своё расписание ради чего-нибудь важного, или интересного, или прикольного.
- Правда? Тогда я осторожно, стараясь не подавать неявных сигналов, приглашаю тебя в гости.
- К себе?
- Нет, тут я живу в общежитии, где режим и скукотища. Только ночую, и то редко. Сегодня я собирался пойти к друзьям, и мне кажется, что тебе будет там интересно. Они забавная пара.
- Прости, но я уточню. Ты приглашаешь меня пойти с тобой в гости к неким людям. В качестве кого?
- Не понял.
- Вот пришли мы, допустим. И ты такой: «Привет! А вот и я! А это - Василиса! Она…» Она что?
- «Привет, а вот и я! Наливайте чай, несите пряники! А это Василиса - странная девочка, которую я увидел сегодня на рынке! Мне понравилось, как лихо она торгуется с Багратом, я решил познакомиться и пригласить её к вам! Это ничего не значит сейчас, но может быть, мы однажды подружимся!» Как тебе такой совершенно явный сигнал?
- Пожалуй, - задумчиво сказала Василиса, - мне нравится эта формулировка. Прости, если мои закидоны тебя напрягли.
- Ничего страшного. Я собирался в пять по местному, но, если ты ещё будешь занята…
- Нет, не буду. Надо как-то специально наряжаться? Вечернее платье?
- У тебя есть вечернее платье?
- Я похожа на человека, у которого оно есть?
- Честно говоря, не очень. Ты больше похожа на человека, у которого есть потёртый, замасленный и драный, но любимый комбинезон.
- Ты прав. Он классный и очень удобный. С наколенниками. Я из него немного выросла, но выкидывать жалко.
- Значит, я в тебе не ошибся. Буду тут в пять!
Данька запрыгнул на велосипед и помчался вдаль по улице. Василиса посмотрела ему вслед секунд пятнадцать, потом решила, что хватит, вздохнула, закинула на плечо бухту кабеля, и затопала тяжёлыми ботинками вверх по трапу.
- Интересно, а мне пошло бы вечернее платье? - спросила она вслух.
Мироздание привычно уклонилось от ответа.
***
- Ты правда решила пойти в этом? - спросил Данька. - Я думал, ты шутишь.
Василиса вышла на трап в комбинезоне, имеющим явные признаки того, что в нём упорно ползли в трюме между шпангоутов, зажав в зубах конец провода, который, кстати, оставил следы на физиономии. В одной руке у неё кусачки, в другой - упаковка крепёжных стяжек.
- Нет, конечно. Я всё-таки не настолько странная. Просто заработалась, а потом увидела на камере, что ты уже приехал. Я как раз камеру настраиваю, а то из рубки обзор только вперёд. Решила выйти и сказать, что я переоденусь и буду готова. Поднимешься на борт?
- А можно? Капитан не будет против?
- Можно, я думаю. Тем более, что на борту никого, я тут старшая по званию.
- Круто. Я никогда не видел волантер внутри. Да что там - никто не видел!
- Тогда пошли, - махнула рукой девочка.
Они прошли по коридору мимо дверей кают.
- Вот здесь я живу, - сказала Васька. - Внутрь не приглашаю, потому что у меня жуткий бардак. А вот кают-компания. Подождёшь меня тут?
- А если кто-то придёт?
- Скажешь, что мой гость. Они не кусаются. Впрочем, вряд ли кто-то придёт, у нашего штурмана дети родились, сразу трое. Куча хлопот, все ему помогают. Ты предпочитаешь вежливо или быстро?
- В смысле?
- Вежливо предложить тебе чаю, быстро - пойти переодеться.
- Тогда быстро. Чаем нас и так напоят.
- Отлично, жди здесь.
Василиса исчезла в коридоре, оставив парня разглядывать интерьеры.
Вернулась одетая в рубашку и джинсы, со слегка влажными после душа волосами.
- А ты быстро, - удивился Данька. - Я думал, будешь час красоту наводить.
- А надо было наводить?
- Нет, ты и так симпатичная.
- Да, мне говорили, - кивнула Василиса, - хотя я себе не очень нравлюсь. Нос, щёки, веснушки…
- Веснушки - это здорово!
- Когда они не у тебя на носу. Я бы своими охотно поделилась. Пойдём?
- Пошли. У вас тут красиво!
- Слишком пафосно, на мой взгляд, - сказала Василиса, спускаясь по трапу, - вся эта бронза… Мы думаем, это был прогулочный вип-лайнер, поэтому трюм крошечный, а каюты огромные. Лучше бы наоборот. В моей можно в футбол играть.
- Какая ты практичная!
- Ох, я опять веду себя не как нормальная девочка? Мне тетя Симза в таборе постоянно выговаривала, что если я не исправлюсь, то мама не сможет меня выдать замуж! Потому что девочки так себя не ведут. Но я что-то не очень хочу замуж. Не сейчас, уж точно. Кстати, я тебя весь день проклинала, надеюсь, тебе икалось.
- За что? - удивился Данька.
- Песня твоя дурацкая привязалась насмерть. Ползаю в трюме, протягиваю сигнальный кабель от камеры, и пою, как дура:
Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Этим ранним утром?Может, увлечь его соцопросом,Чтоб озадачить внезапным вопросом,И засосать его пылесосом,Этим ранним утром?
- Отличные слова! Сама придумала?
- Ага. Я английский не очень хорошо знаю, а песня никак не отлипает, пришлось на ходу выдумывать:
Может, закрыть его шлюзовой дверью,И просверлить ему голову дрелью,Чтоб оснастить пулемётной турелью,Этим ранним утром?
- Вот такие глупости у меня в голове, - вздохнула Васька.
- Мне нравится! - заявил Даниил. - Надо обязательно Сеньке спеть. Он будет в восторге.
- Кому?
- Ах да, я же забыл сказать! Мы идём в гости к Сене и Ирке. Они пара, живут вместе. Сенька любит петь всякую ерунду под гитару, ему твоя песня точно понравится.
- Вдвоём живут? А сколько им лет?
- Ирка моя ровесница, ей семнадцать. А Сеня - не знаю точно. Но старше. Здесь совершеннолетие с шестнадцати, из-за корректоров.
- Ты сказал «корректоров»?
- Ну да. Блин, всё время забываю, что ты тут недавно. Да не напрягайся, Сеня с Иркой забавные. Вот, мы уже пришли.
***
Красивый старый дом викторианского стиля, тяжёлые дубовые двери ведут на широкую сумрачную лестницу. Второй этаж, дверь налево, поворотный звонок издаёт мелодичный бронзовый «бряк-бряк».
- О, привет, Данька, - высокий, худой, какой-то дёрганный, с нервным узким лицом парень.
- Здорово, Сень. А это…
- Девчонка с дерижопеля по прозвищу «Василь Иваныч». Я в курсе.
- Меня так только папа зовёт, - недовольно сказала Васька, - юмор у него флотский. А ты откуда знаешь?
- С главмехом вашим общался насчёт одного устройства. Да проходите вы, что встали? У меня чайник как раз на подходе…
В квартире всё узкое и высокое - потолки метра четыре, но в коридоре можно коснуться обеих стен одновременно. В гостиной старые скрипучие кресла, низкий столик, камин с остывшим пеплом внутри, деревянная обшивка каменных стен, вычурные бра и бархатные шторы на стрельчатом мозаичном окне от пола до потолка.
- Какая странная архитектура! - сказала Василиса.
- Да пофиг, - отмахнулся Сеня. - Это ж не наше, это Ирке Школа выделила, когда она наотрез отказалась в общежитии жить. Тут, в Центре, до черта пустого жилья, можно было выбрать что-нибудь менее готичное, но ей нравится, а мне всё равно. Я и не в таких местах жил.
Он снял с небольшого горящего примуса медный начищенный чайник и внезапно заорал в глубину квартиры:
- Ирка! Выползай из норы! У нас гости!
Где-то зловеще скрипнула дверь, из тёмного коридора послышались лёгкие шаги.
Ирка оказалась девушкой, выглядящей моложе своих семнадцати, - хрупкой, тонкокостной, почти прозрачной. Футболка на несколько размеров больше с мрачным принтом и мешковатые бесформенные штаны только усиливают это впечатление. На лицо свисает радикально чёрная чёлка с одной красной прядью, глаза закрыты беспросветно чёрными очками с боковинками - точно такими же, как у Даниила, - губы подведены тёмной помадой, в крыле тонкого прямого носа колечко пирсинга.
В руке у девушки кисть, худые руки испачканы краской.
- Привет, народ! - сказала она, глядя между ними. Очки не позволяют понять, куда направлен взгляд. - Подождите пару минут, ладно? Мне надо несколько мазков ляпнуть, а то краски сохнут. Заодно зацените очередную мазню, скажете, какая я бездарность. А то Сенька всё время врёт, что ему нравится.
Она развернулась и исчезла в сумраке коридора. Где-то там проскрипела и гулко хлопнула дверь.
- Явление Ирки народу! - засмеялся Данька. - Не пугайся, Вась, она всегда такая.
- И вовсе я не вру, - буркнул обиженно Сеня. - Она клёво рисует. Я ни хрена в этом не понимаю, но мне нравится. Шизовато, конечно, ну так и жизнь у нас… Чаю кому?
Чай налили всем. Сенька принёс откуда-то блюдо с пирожками.
- Если вы, барышня, рассчитывали на ужин, то извиняйте, - сказал он Василисе. - Мы с Иркой живём как птички божии - поклюём, что попадётся, и дальше летим. Хозяюшка из неё никакая, да и я по другим делам. Хорошо, что кондитерская рядом.
- А можно не на «вы»? - спросила Васька. - Мне как-то неловко.
- Просто фигура речи, - отмахнулся парень. - Не бери в голову. Обращение «барышня» требует куртуазии. Так-то я гопник невоспитанный, детдомовский, просто притворяюсь. Это Ирка у нас из мажоров.
- Передо мной не надо, я не аристократка, - улыбнулась Василиса. - Просто младший механик с волантера. Могу только завидовать чужим талантам, сама и котика не нарисую.
- Зато песни сочиняет! - заявил Данька. - Сень, у тебя гитара далеко?
- Сейчас принесу.
Он встал и удалился в коридор, тут же растворившись среди мрачных теней этого готического особняка.
- Ну зачем ты? - укоризненно сказала Василиса Даньке. - Это просто плохо рифмованная чушь. Мне стыдно будет.
- Поверь мне, всё будет отлично. Я серьёзно, вот увидишь.
Сеня принёс потертую гитару вида скорее стройотрядовского, чем академического. На такой надо лабать в пьяном угаре три аккорда в ми-миноре у костра, но он пробежался по струнам затейливым перебором не без изящества. Подтянул колок, пробежался ещё раз и вопросительно посмотрел на Даньку.
- На мелодию Drunken sailor, но чуть в другом ритме. Давай, Вась, напой.
Девочка закатила глаза, вздохнула, и, преодолев смущение, негромко запела: «Что нам делать с пьяным матросом…»
Сеня моментально подхватил мелодию, узнаваемую, но и отличающуюся от оригинальной из-за чуть другого размера текста:
Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Этим ранним утром?Может, назначить его альбатросом,И запустить в небеса с перекосом,Чтобы обрызгать поля хлорофосом,Этим ранним утром?
- Ну, круто же? - сказал Данька в проигрыше и подхватил приятным, чуть хрипловатым голосом:
Может, отправить его в подземелье,И накормить там его карамелью,Чтобы избавить его от похмелья,Этим ранним утром?
- А тема, - согласился Сеня и запел сам:
Может, прочесть ему мемуары,Дав по башке чехлом от гитары,Чтобы ему долго снились кошмары,Этим ранним утром?
- Может, скрестить его с эскимосом? - послышалось от двери звонким, почти детским голосом. Оказывается, Ирка уже вернулась и с интересом наблюдала за происходящим.
Или украсить мощным засосом? - продолжила Василиса.
И закопать его под откосом! - подхватил Сеня.
Этим ранним утром! - спели все хором.
- А вы тут без меня вовсю развлекаетесь, да? - спросила Ирка. - Ну и чёрт с вами. Я зато докрасила очередное епическое полотно. Будете смотреть?
- Конечно будем, Ир, - сказал Данька. - Кстати, это Василиса.
- Привет, Василиса. Ты откуда взялась, такая нормальная?
- С волантера. А я нормальная?
- На фоне нашей компании? Ещё какая. Приятно посмотреть. Девочка-припевочка.
- Быть механиком на волантере теперь норма? Шататься по Мультиверсуму с цыганами - девочковая припевочность?
Василисе отчего-то стало обидно, хотя, если честно, ненормальной она себя вовсе не считала. Может быть, слегка странной, но не более.
- Не обижайся, - примирительно сказала Ирка, - дело не в тебе. Дело в нас. Пойдём, ты поймёшь.
***
Небольшая, но очень светлая комната с окном во всю стену. На столе, стульях, кожаном диване и просто на полу валяются кисти, давленые тюбики с краской и из-под краски, рамки, скомканные наброски и карандашные скетчи, измазанные красками тряпки, пустые чашки и тарелки, просто какой-то мусор. Но всё это теряется на фоне стоящих вдоль стен картин.
Посмотрев на них, Василиса вдруг поняла, что имела в виду Ирина, говоря про ненормальность. Картины были, пожалуй, красивые, техникой рисунка автор владеет, но… Девочка долго ходила и рассматривала их, одну за другой, пытаясь понять, что же не так. Внезапно осознала, что в комнате тишина и все смотрят на неё.
- Что-то случилось, Вась? - спросил Данька.
- Почему ты так решил?
- Ты уже минут десять стоишь, смотришь и молчишь.
- Правда? Не заметила. Пыталась рассмотреть… Не знаю что. Как будто картины нарисованы не на двухмерном холсте, а на чём-то, имеющем объём, и, если заглянуть за верхний слой краски, то там можно увидеть то, что отражается на поверхности. Как будто картина - проекция того, что под ней. Или за ней. А может, и внутри неё. Глупость сказала, да?
- Вот! - торжествующе сказала Ирка. - Обычная девчонка разглядела, а вы?
- Ты что, без очков рисовала? - спросил её Данька.
- Именно! А ты не понял?
Парень снял свои тёмные закрытые окуляры. Под ними оказались невообразимо синие, пронзительно-кобальтовые глаза.
- Да, действительно… - он пристально разглядывал стоящую на мольберте, блестящую свежей краской картину. - Ирка, ты талант. Не знаю только, хорошо ли это.
- А разве талант может быть не хорошим? - спросила Василиса.
- Он может быть небезопасным. Для его носителя.
- Дань, хватит меня опекать! Ты больше не мой куратор! Я самостоятельный корректор! - сердито сказала Ирка.
- Ир, не сердись, - примирительно сказал Даниил. - Но если так пристально смотреть в бездну, то она посмотрит в ответ. А если при этом пытаться рисовать её портреты…
- То что?
- Не знаю. Но меня это немножко пугает. А тебя нет?
- Чуть-чуть, - призналась девушка. - Но оно того стоит.
- Простите, - сказала Василиса, - вы же все корректоры, да?
- Данька и Ирка - да, - сказал Сеня. - А я так, за этой тощей девицей присматриваю. Чтобы её ветром не унесло.
- Сам-то не больно толстый… - огрызнулась Ирка. - А что, ты не любишь корректоров?
- Мне однажды сказали: «Ни в коем случае не связывайся с синеглазыми!» А я, кажется, связалась!
- И кто тебе такое сказал? - спросил Сеня.
- Одна женщина, курьер. Она и сама…
- Аннушка! - хором сказали Данька и Ирка.
- Вы её знаете?
- Я знаю, - сказал Данька. - Она вообще легенда Школы. Единственный корректор, ушедший в свободное плавание. Громко, со скандалом и руганью, по идеологическим соображениям.
- Насчет скандала охотно верю, - сказала Василиса. - Она такая. А что за соображения?
- Ты вообще насколько в курсе насчет корректоров?
- Ни насколько.
- Тогда это слишком длинный разговор для вечера. Пойдёмте лучше пить чай и песни петь!
- Так что же нам делать с пьяным матросом? - спросил Сеня, взявшись за гитару.
Может, покрасить его купоросом,И прикрутить болтами к колёсамЧтоб не болтал языком, как опоссум,Этим ранним утром?
***
- Тебе понравилось? - спросил Данька, прощаясь с Василисой у трапа.
- Пожалуй, да, - ответила она. - Хотя у меня осталось много вопросов.
- Тогда ты не будешь против, если я случайно встречу тебя завтра?
- Совершенно случайно? - засмеялась Василиса.
- Абсолютно!
- Тогда не против. Встречай.
Глава 2. В очках и на велосипеде
- А что за мальчик ошивается у нашего трапа, делая вид, что никого не ждёт, дочь? - спросил за завтраком Василисин папа, Иван.
- В очках и на велосипеде?
- О, так ты в курсе?
- Догадалась. У меня не так уж много знакомых.
- Симпатичный? - заинтересовалась мама.
- Не знаю, дорогая, я не присматривался, - пожал плечами отец.
- Вась?
- Я пока не решила, мам. Вот позавтракаю - и уточню этот вопрос.
- Хорошо, что у тебя появляются друзья, - вздохнула мама. - Всё-таки в твоём возрасте должно быть что-то, кроме железок.
- Он просто знакомый.
- Но он тебе нравится?
- Мам! Я вчера его в первый раз увидела! Парень как парень.
- Значит, нравится.
- Ну, может быть, немножко. Он интересный. Спасибо, было очень вкусно. Я на рынок, поищу силовой кабель.
- На рынок? - спросил папа.
- Именно. И не надо так на меня смотреть! Кабель сам себя не купит!
***
- Знаешь, тебе нужен велосипед, - сказал Данька. - Тут с ним очень удобно. Всё слишком близко для машины, но далековато для пеших прогулок. Особенно с мотком провода.
- Пока что моток едет на твоём велосипеде, - заметила Василиса.
- Но если бы у тебя был велосипед, то мы могли бы покататься вместе. И я показал бы тебе что-нибудь интересное.
- Мне пока всё интересно. Я почти ничего не видела. Но наш главмех куда-то умотал с нашим штурманом, и там, кажется, встрял в какие-то неприятности1. Я думаю, всё обойдется, он дядька умный, но пока переоборудование волантера на мне и папе.
1 Эта история описана в книге «Последний выбор».
- И у тебя не найдётся даже пары часов?
- У меня же нет велосипеда, - вздохнула Василиса. - Хотя я вообще-то люблю кататься.
- Давай зайдём в одно место? Это практически по дороге.
Они свернули в проулок и вскоре вышли к небольшому магазину, красноречиво украшенному велосипедами - целыми и частями. Один, небольшой, висит над дверью вместо вывески, другой, навороченный и современный, стоит в витрине, ещё два, изящных, винтажных, с дамской низкой рамой, превращены в украшения - в передних корзинах и на багажниках расставлены цветочные горшки. Вьющиеся растения оплели рамы, превратив их в затейливые кашпо.
- Ты довольно настойчив, - сказала Василиса.
- Это плохо?
- Не знаю пока. Но я очень не люблю, когда на меня давят.
- Прости, ни в коем случае не хотел давить. Просто… Ну, в общем, если я слишком тороплюсь, то причина в том, что я корректор. У нас чертовски странная жизнь.
- А куда именно ты торопишься? В данном случае.
- Показать тебе что-нибудь интересное!
- Этот ответ кажется мне уклончивым и не вполне искренним. Кроме того, ты так и не рассказал ничего о корректорах.
- Я расскажу, честно! Но велосипед тебе в любом случае пригодится, давай зайдём?
В лавке велосипеды стоят рядами, висят на стенах и закреплены на вертикальных держателях посередине.
- Ого, сколько их! - удивилась Василиса.
- У меня, девушка, самый большой выбор в Центре! - продавец оказался сухоньким старичком, одетым старообразно и немного странно. В короткие штаны с гетрами и высокими ботинками, твидовый пиджак с жилетом и клетчатое кепи. К такому наряду пошёл бы велосипед «пенни/шиллинг», тот, который с огромным передним колесом и маленьким задним. И парочка таких заботливо выставлены в центре зала. Но в лавке полно современных моделей, с амортизаторами, составными рамами и развесистыми переключателями передач.
- Мне везут велосипеды из всех срезов, ни в одном из миров вы не найдёте такого разнообразия! У меня есть велосипед для любого! Хотите небрежно фланировать по городу, демонстрируя вашу красоту? Вот дамские круизеры, с удобным сиденьем и низкой рамой, неспешные, но элегантные. Они отлично походят даже тем, кто предпочитает пышные юбки.
Васька фыркнула от идеи «демонстрировать красоту».
- Нужна рабочая машинка? - тут же переключился продавец. - Вот, обратите внимание - трициклы с кузовом. Грузи и вези! Есть попроще, с приводом на одно колесо, а вот эти, посмотрите, с дифференциалом на задней оси. Они гораздо устойчивей на ходу, хотя и немного дороже. Их делали в одном интересном срезе, но больше, увы, не делают, потому что некому.
- Ну уж нет, на таком не покататься, а груз проще машиной привезти, - не вдохновилась Василиса.
- Может быть, вам для спорта? Велосипед отлично влияет на осанку и формирует линию бедра! Вот то, что нужно, - карбоновая рама, тридцать две передачи, весит как пушинка, мчится как пуля!
- Михал Юрич, - тихо сказал Данька. - Покажите дорожные.
- Даниил, вы просто не романтик! - расстроился продавец. - Девушкам надо, чтобы красиво! А нам - чтобы на них любоваться. Велосипед - это больше, чем средство передвижения! Это эстетика! Это радость! Представьте вашу девушку на этом идеальном байке - тонкая рама, изящные колеса, обтягивающие велосипедные шорты…
- Не надо представлять меня в велосипедных шортах, пожалуйста, - попросила Василиса. - Меня вполне устраивают обычные. И действительно, покажите дорожные модели. А эта гоночная, её тонкие колёса на здешней брусчатке превратятся в зубчатые шестерёнки.
- Молодёжь стала удручающе практична, - вздохнул продавец. - А как же безумства?
- Моя жизнь кажется вам недостаточно безумной, Михал Юрич? - тихо спросил Данька.
- Убедил, - сказал тот после паузы. - Пойдёмте смотреть дорожные.
Велосипед своей мечты Василиса увидела сразу и рассуждений продавца больше не слушала. Синий, с простой крепкой рамой, без излишеств вроде двойного подвеса или модных амортизаторов, зато сидение широкое, мягкое и подрессоренное, а не модная узкая жёрдочка, на которой непонятно чем и сидеть. Прямой руль, дисковые тормоза, передач не слишком много, зато механизм надёжный.
Решительно выдернула из стойки, прокатила по полу взад-вперёд, пощёлкала манетками переключалок, попробовала тормоз, прокрутила, подняв заднее колесо, педаль.
- Девушка разбирается, - сказал Даньке продавец.
- Да, я сам бы его выбрал, - согласился тот.
- Сколько такой стоит? - спросила Василиса и тут же осеклась, осознав, что денег-то у неё и нет.
- Зависит от платежного средства, девушка. Это Центр, здесь сходятся пути всех караванов и поэтому сложная система денежных эквивалентов.
- Я заплачу, Михал Юрич, - сказал Данька.
- Ни в коем случае, - сказала Васька сердито. - Пешком похожу, это тоже полезно. Для линии бедра. Хотя… У меня есть топливные купоны Терминала. Мне ими остаток зарплаты выплатили.
- И много их у вас? - неожиданно заинтересовался продавец.
- Вот, - девушка достала из поясной сумки пачку тонких пластиковых карточек размером с визитку. На них логотип и цифровой код, но никакого очевидного номинала. Василиса сначала забыла поинтересоваться, чего они стоят, просто сунула в кармашек, а потом забыла выложить.
- Да вы состоятельная особа! - продавец провёл над каждой карточкой ручным сканером. - Терминал имеет перед вами обязательства в размере нескольких десятков тонн топлива.
- Вы принимаете такие?
- Конечно. Эти купоны очень ценятся караванщиками, я расплачусь ими за следующую поставку.
- И сколько нужно за этот велосипед?
Продавец отделил от стопки одну карточку и подвинул остальное к Василисе.
- Этого более чем достаточно, я дам вам сдачу в оборотных монетах Центра. Поздравляю с удачной покупкой. Нужно что-то ещё? Инструменты, запчасти, смазки?
- Инструмента и смазок у меня полно, я же механик. А вот запасную цепь, пару камер, трос привода в оболочке, комплект тормозных колодок…
- Понятно, сейчас всё упакую. Вы очень разумная и предусмотрительная девушка!
- Спасибо, мне это уже говорили.
***
- Ты обиделась? - спросил Данька, пока Василиса регулировала сиденье.
- Я расстроилась. Мне не нравится, когда решают за меня. Даже родители. Но они хотя бы формально имеют на это право, которым, к слову, никогда не злоупотребляют. Я думала о тебе лучше, поэтому слегка разочарована.
- Прости, я совсем не хотел тебя обидеть. Наоборот, хотел сделать подарок. Понимаешь, я же корректор. У меня куда больше денег, чем мне нужно. Они мне, собственно, вообще не нужны, у меня есть всё нужное, а если понадобится что-то, мне достаточно попросить у Школы. Поэтому это был бы совершенно ни к чему не обязывающий тебя жест. Но я не подумал, что ты можешь отнестись к этому иначе. Не сердись на меня! У меня тоже не очень большой опыт общения не по работе.
- Подарок - это, например, цветы. Но не велосипед. Это разные вещи.
- Ты любишь цветы?
- А что, если я механик, то должна любить только болты эм-восемь на тридцать два?
- Блин, я опять тебя обидел, да? Да что ж такое…
- Ладно, будем считать, что просто не твой день. Но велосипед мне нравится, так что купить его было, пожалуй, неплохой идеей. Кроме того, я узнала, что у меня, оказывается, есть деньги. А теперь я поеду домой. То есть, на волантер, потому что обычного дома у нас нет. Там километр проводов надо протащить, а в подпалубном пространстве узко, папа там застрянет, как тот пьяный матрос.
Что нам делать с пьяным матросом, что нам делать с пьяным матросом? - тихо запела она, затягивая крепление подседельной трубки.
Может, простить его, ради бога,
И не судить его слишком строго,
Он ничего не хотел сделать злого,
Этим ранним утром? - подхватил Данька.
- Не подлизывайся. Я всё равно сержусь. Правда, больше на себя.
- Давай чуть-чуть прокатимся? Я не задержу тебя надолго!
- Зачем?
- Ну вот смотри. До волантера три квартала, пара минут. Ты закопаешься в своих проводах, потом вылезешь - а уже вечер, темно. А как же испытать новый велосипед? Неужели совсем не хочется?
- Хочется, - вздохнула она. - Но не с мотком же кабеля на руле.
- Давай закинем его на волантер, прокатимся и вернёмся. Это будет быстро, клянусь!
- Ты помнишь, что сегодня не твой день?
- Я верю в то, что всё можно исправить!
- Или ещё больше испортить… - скептически ответила Василиса. - Ладно, давай прокатимся. Действительно, надо же испытать новый велик.
***
Велик оказался хорош. Катился легко, охотно набирал скорость от лёгкого касания педалей, прекрасно управлялся и тормозил, и даже почти не тряс на брусчатке. Василисе так понравилось ехать, что она успокоилась и перестала сердиться на Даньку. В конце концов, она и сама довольно неловкая в отношениях.
До волантера добрались мигом. Васька взбежала по трапу, кинула бухту кабеля на пол гондолы, крикнула в коридор: «Я скоро буду, не теряйте!», - и спустилась обратно.
- Куда поедем? - спросила она.
- Держись за мной!
Они поехали по прямой широкой улице, вполне заслуживающей названия проспекта. Василиса отметила про себя, что машин тут совсем немного, а те, что есть, в основном грузовые. Маленькие такие грузовички, ближе к большому пикапу, которые развозят продукты по лавкам и магазинчикам. Видимо, личные машины тут действительно не нужны, не такой уж большой город. А вот велосипедистов хватает. В основном прогулочного стиля - небыстрых и неспортивно одетых, катящихся неторопливо и беседующих друг с другом.
Вскоре город кончился - внезапно, без пригородов, как обрезанный. Дома, дома, дома - раз, и дорога идет среди полей.
- Куда мы едем? - спросила Василиса.
Данька притормозил, поравнявшись с ней, протянул руку, коснувшись её локтя, и мир моргнул. Вокруг встала сумрачная туманная перспектива Дороги - странного межпространства, сквозного пути, проходящего нигде и везде одновременно.
- Зачем? - спросила Васька, в очередной раз удивившись, как глухо и странно звучат тут голоса.
- Нам сюда! - Данька показал на проявившийся боковой съезд.
Над ними зажглось яркое солнце, под колёса покатилась трава. Васька нажала на тормоз и встала, слегка проскользив задним колесом по влажной зелени.
- Смотри, какие цветы! - сказал Даниил, обведя вокруг широким жестом руки.
Цветы действительно были замечательные. Огромные, размером с два кулака соцветия поразительно сочных оттенков. Синие, лиловые, багровые, пурпурные и оранжевые, они росли неровно разбросанными островками посреди поля невысокой травы, раскинувшегося до горизонта. Как будто их высыпали пригоршнями разноцветного бисера на зелёное одеяло.
- Красиво, да? - спросил парень. - Ты же любишь цветы?
- Это красиво, - мрачно вздохнула Василиса. - И я люблю цветы. Но пожалуйста, немедленно отведи меня обратно.
- Что-то не так?
- Всё не так.
- Я не понимаю, правда… Я хотел сделать тебе приятное!
- Послушай, Дань. Я думаю, ты, правда, хотел как лучше. Но ты так ничего и не понял. Ты снова решил за меня. Ты не спросил, хочу ли я оказаться в другом мире, в полной зависимости от спутника, без которого мне не выбраться. В мир, который, я уверена, погиб, и в котором мне не выжить. Фактически, я сейчас твоя заложница. Почему ты думаешь, что это должно быть приятно?
- Я не…
- Да, ты ничего такого не имел в виду. Надеюсь. Но ты снова распорядился мной. Из самых лучших, разумеется, соображений, - отмахнулась она от раскрывшего рот для возражений парня. - Но это неважно. Потому что я не шмурзик, которого можно взять на колени и погладить. Мне не надо делать хорошо без моего согласия. Теперь ты отвезёшь меня назад, или оставишь на этом чёртовом кладбище?
- Отвезу, - мрачно сказал Данька, - держись рядом…
***
- Поругались? - проницательно спросила мама за ужином.
- Так заметно?
- У тебя очень выразительное лицо.
- Не то чтобы поругались… Просто неправильно всё как-то.
- Хочешь рассказать?
- Нет, наверное. Не хочу.
- Знаешь, Вась, люди только с виду живут в общем мире. На самом деле - каждый в своём, и пересекаются они только частично. Поэтому чаще всего окружающие ведут себя не так, как мы ожидаем, потому что видят не то же самое, что видим мы. Даже если они рядом.
- И что с этим делать?
- Учитывать.
- Ну спасибо, мам! Это очень мне помогло! - фыркнула недовольно Василиса.
- Иногда то, что воспринимается как обида, является просто непониманием.
- Можно подумать, это что-то меняет!
- Иногда меняет. Иногда - нет. Это не тот опыт, который можно передать, придётся наступить на все грабли самой.
- Отличное материнское напутствие. Но я лучше не пойду туда, где эти грабли валяются.
- Поспорим?
- Нет! Ни за что! Я в каюту. Наслаждаться заниженной самооценкой, обвинять во всём себя и размышлять о своей невдалости. Лучше бы провода весь день тянула, там хотя бы схема есть…
В каюте Васька завалилась на кровать, которую так и не заправила с утра. Прямо в одежде, разве что ноги в ботинках свесила. Уставилась в потолок и задумалась, что очень глупо, что к людям нет схем. Все отношения - как провода наугад соединять.
Она тут же представила себе два толстых жгута, в каждом по два десятка разноцветных проводов, ни один не промаркирован, а цвета не совпадают. А ей надо соединить их так, чтобы все сигналы прошли. И даже тестера нет. Она так глубоко задумалась над этой задачей, что задремала, и проснулась только когда на стене хрюкнул свежеустановленный селектор.
- Механик, ответь рубке.
- Механик на месте, пап.
- Василь Иваныч, к тебе гости.
- Пусть проваливает. Не хочу его видеть.
- Вась, я целиком за, - ответил удивлённо капитан. - Но это не он, а она. Какая-то девчонка пришла.
- Пусть проходит.
- Вау, а я думала у меня в комнате бардак! - сказала Ирка, с интересом оглядевшись.
- Мне не стыдно. Я подросток, - мрачно ответила Василиса. - Мне положено жить в мусорке, ругаться с родителями и предаваться меланхолии. Но с моими родителями не особо поругаешься, на меланхолию нет времени, остаётся только не убирать в комнате.
- А что не так с родителями? - заинтересовалась Ирка.
- Они слишком понимающие. Мне не на кого орать: «Отстаньте, вы ничего не понимаете!» Потому что они всё понимают.
- Но это же хорошо?
- С одной стороны да, с другой - некого обвинить в своих проблемах. Это страшно снижает самооценку.
- А мои родители меня бросили, когда я стала корректором. Сдали Конторе и забыли. Ну, или не забыли, не проверяла. Не хочу знать.
- Тоже паршиво, - загрустила Василиса, - жизнь - говно…
- Я к тебе, собственно, по двум вопросам. Первый - прости дурака Даньку.
- Это он тебя прислал?
- Нет. Он просто пожаловался. Хотел подружиться и всё испортил. А я решила, что надо тебе кое-что объяснить, потому что он, разумеется, не догадался.
- Не вижу, что тут объяснять, - буркнула Васька. - Глупо это всё.
- Не то слово. Я как узнала, куда он тебя вытащил, романтик хренов, чуть стулом его не треснула. Это ж надо было додуматься!
- Это ты про срез с цветами?
- Ну. Знаешь, что это за цветы? Хотя откуда тебе знать… А мы его историю проходили в Школе. Там с экологией была беда - чуть не до пустыни довели мир. Потом спохватились и начали озеленять, но перестарались. Вывели растение, которое выживает в любой почве, устойчиво к химии и погоде, распространяется спорами и растёт как ненормальное, за несколько дней. Оказалось, что споры разносятся ветром, попадают в дыхательные пути и прорастают прямо там. И так быстро, что человека уже не спасти, он становится питательной средой. Правда, цветы красивые. Каждый цветочный куст там - это чей-то труп. Вот офигеть Данька романтик, да?
- Не то слово. Это что, я теперь стану кустиком?
- Нет, там давно уже безопасно. После коллапсов миры почти всегда самообезвреживаются. Как будто фактор коллапса выполнил предназначение, очистил срез от людей - и отключился.
- Так себе идея была.
- Согласна. Я его не оправдываю, если что. Данька так-то умный парень, но иной раз дурак-дураком. Это вообще с парнями бывает, поверь умудрённой годами семнадцатилетней мне. Я о другом хотела сказать. Он корректор, как и я. Опытный, один из лучших. Был моим куратором в Школе. А корректор - это тот, кто берёт на себя ответственность. Когда срез валится в коллапс, туда отправляют корректора. Иногда нам удаётся найти и вытащить того, кто стал точкой фокуса, тогда срез может из коллапса выйти. Так вытащили меня. Иногда - не удается, тогда срез гибнет. Ответственность всегда на корректоре. В Школе нас учат с этим жить, а не выть от экзистенциальной тоски, но это сильно плющит башку.
- Могу себе представить, - впечатлилась Василиса.
- Не, не можешь. Никто не может. В общем, решать за других - в этом весь корректор. Иногда решать, жить им или умереть.
- Я поняла, что ты хочешь сказать. Данька такой не потому, что он такой, а потому что корректор. Так?
- Ну, ты упрощаешь, но…
- А мне, прости, какая разница, почему именно он такой? Меня не надо спасать. За меня не надо принимать решения. Меня надо просто спросить, хочу ли я этого. Если это слишком сложно для корректора - то к черту корректоров! Пусть займутся теми, кому их помощь нужна.
- Не сердись!
- Нет, я буду сердиться!
- Ладно, сердись. Это твоё право и не мое дело. Я тоже корректор, и вам не судья. У меня ещё один вопрос есть.
- Какой?
- Можно, я тебя нарисую?
- Э… Что?
- Нарисую, - терпеливо повторила Ирка. - На холсте. Красками. Или на картоне. Пастелью. Я пока не решила, как лучше.
- Портрет?
- Нет, блин, пейзаж!
- Хоть не натюрморт… А зачем?
- Затем, что я художник, и мне так захотелось. А какие ещё нужны причины?
- А что, никого покрасивее не нашлось?
- Красота в глазах смотрящего, - Ирка подняла на лоб чёрные очки и уставилась на Ваську пронзительно синими гляделками. - В буквальном, блин, смысле. Я не смогу тебе объяснить, как вижу мир. Как вижу тебя. Но я хочу это нарисовать. Тебе жалко, что ли?
- Нет, мне не жалко… Наверное. Мне странно. Меня никто никогда не рисовал.
- Это не больно. Просто посиди десять минут, не ёрзая! Я накидаю скетч.
Ирка достала из сумки блокнот и карандаш.
Набросок занял куда больше десяти минут. Василиса устала, у неё затекла спина от неподвижности, она отсидела ногу и захотела в туалет. Она бы соскучилась, если бы не синие глаза, от каждого взгляда которых как будто мурашки пробегают по позвоночнику. Очки Ирина так и не надела.
- Знаешь, кажется, я начинаю верить в эти жуткие сказки, - пожаловалась Васька. - Когда художник, рисуя портрет, ворует душу.
- Муа-ха-ха! - зловеще сказала Ирка, убирая блокнот. - Теперь ты в моей власти, смертная!
- Вот не смешно. Покажи, что получилось.
- Ни за что! Я не показываю черновики. Нарисую - тогда покажу.
- Вредина.
***
Наутро команда волантера приняла решение о перебазировании.
- Мы торчим тут как прыщ на… Ну, допустим, лбу, - сказал капитан, покосившись на дочь. - Мы уже потеряли главмеха, надеюсь, временно. Не хотелось бы потерять кого-нибудь ещё.
- И куда мы можем его переставить? - спросила мама.
- В изнанку Центра. Туда, где дом нашего штурмана.
- Я что-то пропустила? - удивилась Василиса.
- Да, дочь, пока ты сначала дружилась, а потом раздруживалась с мальчиками, произошли всякие разные события.
- Бе-бе-бе, - уныло откомментировала Васька. - Не поняла этих множественных чисел. Мальчик был всего один. Да и тот уже весь вышел. И что у нас за новости?
- Артёму, нашему уже несколько дней как многодетному штурману, выделили жилплощадь. Целый большой дом. Он расположен в хитрой локали - как будто на изнанке города. Туда можно попасть через дверь отсюда, но окна уже выходят в другой мир, где тоже город, но там, вроде бы, никто не живет. Странное местечко. В общем, местные власти не разорились на жилплощади, но нам это только в плюс - туда не может попасть никто посторонний. Дом стоял необитаемым кучу времени, требуется уборка и ремонт, но, если перегнать на ту сторону наш волантер, то нас никто не достанет.
- А как мы туда попадем?
- Я проложу маршрут, - сказал Артём, штурман волантера.
Василисе он нравится - странноватый, но очень добрый дядька, обладающий редким талантом внимательно слушать. Бывший инженер, бывший писатель, потом учитель в Коммуне, ставший во время военного кризиса одним из боевых операторов Мультиверсума2. Они тогда числились чуть ли не смертниками, но он выжил. Именно он нашёл волантер и вытащил их семью из Коммуны, хотя на вид ровно ничего героического в нём нет.
2 Эта история описана в книге «Те, кто жив».
Он сидит за столом в кают-компании вместе с приёмной дочерью (как будто своих трёх детей ему мало) - беловолосой Настей. У неё настолько светлые волосы, что кажутся совершенно седыми, и у неё синие глаза под чёрными очками. Ещё один потенциальный корректор, несчастный подкидыш Мультиверсума, эмпатка и менталистка, которая в свои четырнадцать лет едва не угробила целый мир3.
3 Эта история описана в книге «Небо над дорогой».
- Возражений нет? - спросил капитан. - Никаких незаконченных срочных дел?
И посмотрел на Василису.
- Нет, тащкапитан! - она отдала честь, приложив руку к пилотке. - Никаких!
- Тогда готовимся к выходу.
***
Дом Василисе понравился - старинный, немного вычурный, большой и красивый. Она тут же выбрала себе комнату в мансарде, полукруглую, с выдающимся в запущенный сад стеклянными эркером окна. Выбрала, на три секунды опередив влетевшую за ней Настю.
- Чур…
- Уже моя! - перебила Васька.
- Ну… - расстроилась беловолосая девочка. - Эх…
- По-моему, комната напротив точно такая же.
- Нет, это только так кажется. Если в очках смотреть. А если без, то есть разница.
- Уступить тебе?
- Ты не обязана, прости что я так налетела. У меня тут вообще права птичьи, я приёмная… - лицо её стало печальным и задумчивым.
- Ой, вот не надо, - нахмурилась Василиса. - Это манипуляция. И не очень удачная. Я не поведусь. Но если тебе важно, я могу перейти в комнату напротив. Потому что я не вижу разницы.
- Прости, ты права. У меня много всего сразу случилось и крышу срывает. Ты тут ни при чём вообще.
- Я знаю, я тебе сочувствую, но и ты меня пойми. В моей жизни образовался внезапный избыток синеглазок, и всем им от меня что-то надо.
- Давай просто начнём заново? У нас не было случая познакомиться, и мы как-то неудачно начали. Я Настя, приёмная дочь Артема, будущий корректор. Я, как и ты, жила в Коммуне, но в интернате. Наверное, поэтому мы не встречались. А теперь живу здесь. Надеюсь, мы подружимся, потому что мне тут слегка одиноко.
- Я Василиса, дочь капитана волантера. Меня предупреждали не связываться с синеглазыми, но я, кажется, только и делаю, что связываюсь. Так что вполне может быть, что мы и подружимся. В конце концов, наши комнаты рядом. Я, уж так и быть, уступлю тебе эту. Но при одном условии.
- Каком?
- Ты расскажешь мне, что ты такого тут видишь, чего не вижу я.
- Я не смогу это описать.
- Ну вот, - расстроилась Василиса. - И ты такая же…
- Но я могу попробовать тебе показать. Я эмпатка, могу немного транслировать. По большей части эмоции, но иногда и образы. Хочешь?
- Наверное, да. Мне интересно.
- Сядь. Дай мне руки.
Девочки уселись друг напротив друга в кресла, взялись за руки и наклонились навстречу, соприкоснувшись головами.
- Мне надо что-то делать? - спросила Васька.
- Просто подумай обо мне.
- Что?
- Что угодно, неважно. Можешь подумать, какая я вредина, отжимаю комнату.
- Ладно, - развеселилась Василиса и тихонько запела:
Что нам делать с вредной Настюхой,Что нам делать с вредной Настюхой,Что нам делать с вредной Настюхой,Этим ранним утром?
Может, назвать ее мелкой соплюхой,И накормить её скользкой лягухой,Чтоб она стала противной свинухой,Этим ранним утром?
- Какая прелесть! - засмеялась Настя. - Я тоже хочу!
Что же нам делать со злой Василисой,Что же нам делать со злой Василисой,Что же нам делать со злой Василисой,Этим ранним утром?
Может, назвать ее милой кисой,И накормить её драной крысой,Чтобы она навсегда стала лысой,Этим ранним утром?
- Тьфу на тебя, - отмахнулась со смехом Васька, и тут её накрыло.
Она вдруг увидела, что стены комнаты - вовсе не стены, а грани какого-то уходящего в бесконечность фрактала, который причудливо пророс в этом городе, который и сам куда больше, чем набор пустых домов. И Настя вовсе не девочка с белыми волосами, а причудливый клинок яростной боли, замысловато оплетённый тонкими нитями надежды. И эта почти прозрачная, редкая и непрочная оплётка единственное, что не дает ей прорезать остриём себя мироздание и провалиться в него, оставив незарастающую прореху. Причём одной из этих нитей оказалась Василиса, что не мешало ей одновременно быть стальной струной, натянутой между медными колками, подключёнными к генератору Ван де Граафа, подозрительно похожему на огромный волантер. По струне бегут вспышки восторга, разочарования, тревоги, радости, мамы, папы, брата и даже маленькая искорка кота, она вибрирует на звонкой чистой ноте и выглядит как металлический лазерный луч, хотя лазерные лучи не бывают металлическими.
А ещё она поняла, чем отличаются одинаковые комнаты, но ни за что не нашла бы слов, чтобы это описать.
А потом всё прекратилось. Она снова сидит и держит за руки девочку, которая вся белая боль и разноцветная надежда и думает, что теперь не сможет это развидеть. Они одновременно подняли головы и синие глаза встретились с зелёными.
- Ох, - только и сказала Василиса.
Но подумала сразу много всего. И что Настя ей уже не чужой человек, потому что она видела её так, как видела. И что если бы все люди могли бы видеть друг друга так, то мир бы очень изменился. И что видеть мир таким всегда - мозги закипят, и что корректоры не зря такие странные.
- И ты всё время это видишь? - спросила она, отдышавшись.
- Нет, но чем дальше, тем чаще. Очки помогают, иначе с ума сойти можно. Я почти сошла. Или не почти. Меня чудом спасли, в последний момент.
- Комната твоя.
- Спасибо.
- Не за что. Это было офигеть как круто.
***
Потом все занялись обустройством старого дома - отмывали почти непрозрачные окна, вытирали пыль, вытряхивали ковры и гардины. Вернулся главмех волантера Зелёный, и закипела работа - ставили электрический насос вместо ручного и электрический водогрей вместо старого, на дровах. Растягивали новую проводку вместо пожароопасной, в осыпающейся от времени изоляции, оставшейся от прежних хозяев. Василиса три раза моталась на рынок за всякой электрической мелочью, до хрипоты наторговалась с Багратом, который при виде её уже чуть ли не под прилавок прятался, и ловила себя на том, что невольно оглядывается на велосипедистов. Но Даньку в городе не встретила.
Даньку она повстречала на следующее утро на кухне, куда спустилась неумытая, растрёпанная, в позорной детской пижаме с медвежатами.
- Ты что тут…
- Ой, вы знакомы? - удивилась Настя. - Это мой куратор, от Школы.
- Да блин! - расстроилась Василиса.
Не от того, что Данька сидит у них на кухне, а оттого, что пижама и тапочки - вовсе не тот наряд, в котором она хотела бы ему показаться.
- Опять что-то не так? - спросил парень. - Отличная пижама, тебе идёт.
Василиса молча развернулась и пошлепала тапками по лестнице вверх. Для начала - умыться и переодеться. А там видно будет. Уйдет же он в конце концов?
Когда желание завтрака пересилило чувство неловкости, Даниил нашёлся в гостиной. Он непринуждённо болтал со штурманом Артёмом, с которым оказался знаком, и вообще так хорошо вписывался в интерьер, как будто его нарисовал дизайнер прямо вместе с креслом, обоями и развесистыми светильниками.
- Привет, - буркнула Василиса, чувствуя себе несколько более уверенно в штанах и рубашке.
- Привет! Не убегай, нам надо поговорить.
- Я не убегаю. Я дома и иду завтракать. И кому надо? Мне лично нет.
- Приятного аппетита. Мне надо. Но я очень надеюсь, что у тебя найдётся несколько минут, чтобы меня выслушать.
- Я подумаю над этим, - гордо заявила Василиса и ушла на кухню, где мама как раз достала из духовки пирожки.
- Неплохой вроде паренёк, - сказала та нейтрально.
- Мам. Не начинай.
- И не думала. Ты большая девочка, сама разберёшься. Но я же могу высказать своё мнение?
- Мам, ты его в первый раз видишь. Откуда у тебя мнение?
- Это небольшая и сомнительная привилегия возраста. Если тебе много лет, то ты видела много людей. Накоплен статистический материал для сравнения. Это не значит, что я не ошибаюсь. Но этот мальчик производит неплохое впечатление. Неглупый и искренний.
- Посмотрим, - буркнула Василиса.
Глава 3. Два разных моря
- В первую очередь я прошу прощения, - сказал Даниил. - Я поступил плохо, я всё сделал неправильно, я дурак.
- Хорошее начало, - одобрительно кивнула Василиса.
- Ты очень на меня злишься?
- На тебя - нет. Немножко на себя, что повелась. А ты просто такой, как есть.
- Я не такой, как есть! То есть, конечно, такой, но не такой… Ой.
- Запутался?
- Да. Я хотел сказать, что у тебя создалось обо мне неверное впечатление из-за того, что я поспешил, ничего не объяснил и проявил неделикатность.
- Ничего страшного, именно такое впечатление у меня и создалось. Как о неделикатном и торопливом нелюбителе объяснений. Не вижу, что тут неверного.
- Васька, тебе говорили, что ты редкостная язва?
- Это сейчас была деликатность? Или объяснение?
- Это был комплимент. Ты мне нравишься, я хочу с тобой общаться. Вот, сказал прямо. Деликатно объяснил.
- Осталось понять, хочу ли этого я.
- А ты хочешь?
- Не знаю. Вчера утром хотела. Вчера вечером - нет. Сегодня - не уверена.
- В таком случае позволь мне поступить так, как следовало с самого начала. Пригласить тебя на прогулку к морю. Море находится в одном пустынном срезе, там сейчас лето, тепло, отличная вода и шикарный пляж. Просто искупаться. Там очень здорово. Я клянусь, что доставлю тебя обратно в любой момент по первому твоему слову и впредь ни за что не буду решать что-нибудь за тебя.
- Правда?
- Честное корректорское, век Дороги не видать!
- Мне очень хочется тебе поверить, - вздохнула Васька. - Наверное, тётя Симза правильно говорила, что я наивная.
- Ты наивная? Баграт сейчас лопнул бы от обиды! Он-то всем рассказывает про самую ушлую девчонку на рынке!
- Ладно, уговорил. Пойду отпрошусь у мамы и возьму купальник.
- Спасибо!
***
- Вась, ты уверена, что оно того стоит? - спросила мама.
- Ты же только что говорила, что Данька тебе нравится.
- Я не думаю, что он захочет тебя обидеть. Но Мультиверсум опасное место.
- Мам, я пересекла с полсотни срезов, меня преследовали военные, меня взяли на работу роботы, меня похитили рейдеры, меня везла под обстрелом безумная женщина верхом на бочке бензина. Я знаю, что Мультиверсум - опасное место.
- Ты считаешь, эта речь должна была меня успокоить? - удивилась мама.
- Она права, Свет, - сказал папа. Оказывается, он незаметно вошёл на кухню и всё слышал.
- В чём права, Иван?
- Мультиверсум - это теперь наша жизнь. Мы экипаж волантера, мы живём в доме на изнанке Центра, мы покупаем товары у Людей Дороги, мы скоро снимемся с якоря и отправимся в дальний поход. Надо привыкать к тому, что наши дети вырастут гражданами Мультиверсума.
- Ей всего пятнадцать!
- Василиса - умная и самостоятельная девочка, которая в свои пятнадцать видела и пережила больше, чем большинство взрослых за всю свою жизнь.
- Спасибо, пап!
- Это не делает её взрослой, - недовольно проворчала мама, но было видно, что она сдаётся.
- Мам, я буду очень осторожна, клянусь!
- Ну разумеется. Я прямо верю в это!
- Мам, посмотри на это с другой стороны. Я отпрашиваюсь всего лишь на велосипедную прогулку на пляж. Абсолютно житейская ситуация! А что маршрут пройдёт чуть-чуть необычным путем - тут папа прав, надо привыкать к Мультиверсуму!
- Ладно, езжай, что поделаешь. Однажды приходится смириться с тем, что дети вырастают.
- Один момент, - остановил направившуюся в лестнице дочь папа. - Хочу сказать тебе важную вещь.
- Да, конечно, пап.
- Не путай «мы тебе доверяем» с «нам всё равно». Мы будем за тебя переживать, какой бы ты ни была взрослой и умной. Всегда будем. Помни об этом, принимая собственные решения. Ты имеешь на них право, просто помни.
- Да, пап. Я вас очень люблю, - Василиса обняла родителей, прижалась к ним, как в детстве, и подумала, что хорошо быть просто дочкой, а не каким-нибудь там корректором, хотя синие глаза - это, конечно, красиво.
***
- Действительно, отличный пляж, - сказала Василиса.
- Я же говорил!
Море шикарное - прозрачное, тихое, тёплое. Берег покрыт тонким белым песком, плещется на мелководье небольшая волна, дальше обрыв в тёмную глубину.
- Отвернись, я переоденусь.
Надев купальник, Васька с разбегу плюхнулась в воду.
- Какой кайф! - сказала она плывущему рядом Даньке. - Мне очень не хватало моря. Мы, пока жили в Коммуне, выезжали два раза в год на две недели. Тоже пустой срез, там пансионат небольшой остался, его восстановили для отпусков сотрудников закрытой зоны. Но там пляж галечный и вода не такая прозрачная. И вообще скукотища. Мама загорала, папа ловил рыбу, а я только за братом присматривала. Но всё равно, море - это здорово!
- Я часто тут бываю. Тут хорошо и никого нет. Купайся сколько влезет. Говорят, что раньше, во времена волантеров, Дорога была открыта всем. Не нужны караваны и глойти, любой мог отправиться, куда хотел. Представляешь, живёшь ты где-нибудь на севере, пасёшь тюленей, или чем там люди занимаются. А вечером сел на велик - и к морю, купаться! И плевать, что это в другом мире…
- Не уверена, что тюленей надо пасти, - засмеялась Василиса, зависая в теплой воде. - Но идея мне нравится. Когда перед каждым открыт Мультиверсум, всякий может найти идеальное место для себя.
- Да, - серьёзно сказал Данька. - Я вот нашёл.
- Здесь?
- Нет, что ты. На море прикольно, но это просто пляж. Он быстро надоедает, потому что тут всегда одно и то же. А бесконечно купаться устают, наверное, даже дельфины.
- Не знаю, - Василиса погрузилась в воду по уши и зафыркала, как дельфин. - Я ещё не скоро устану, наверное. А что у тебя за место?
- Я устроил себе домик в одном красивом срезе. Наткнулся на него случайно и прямо как по башке шарахнуло: «Я хочу жить тут!» Там ничего такого особенного, на самом деле. Просто это моё место. Не знаю, почему.
- Покажешь?
- Ты серьёзно? Это в другом срезе.
- Да, я хочу посмотреть, если можно.
- Заметь, это ты предложила!
- А ты, можно подумать, совсем такого не ожидал, разжигая мое любопытство!
- Может быть, чуть-чуть, - сказал Данька. - Я никогда его никому не показывал.
- Ты, небось, всем девушкам это говоришь! - хмыкнула Васька, одеваясь.
- Нет, - ответил он, - у меня хреново получаются отношения. Ну да ты заметила.
- Это точно! - Васька засунула мокрый купальник в сумку и закрепила её на багажнике.
Данька просто натянул шорты поверх мокрых плавок.
- Поэтому я ещё раз спрашиваю, - ты действительно хочешь прокатиться со мной туда? Это недалеко, но несколько переходов сделаем.
- Да. Но только ненадолго, ладно? А то родители будут волноваться.
- Не успеют. Сейчас, когда мораториум сломан1, у моего среза отрицательный временной лаг к Центру.
1 История мораториумов и их влияния на Мультиверсум рассказывается в книге «Последний выбор».
- Что это значит?
- Пока там проходит час, в Центре - минут десять. Точнее сказать не могу, надо приборами мерить.
- Удобно!
- Ещё бы! Я туда ухожу, когда надо хорошенько выспаться или о чём-нибудь подумать.
Они сели на велосипеды, набрали скорость по влажному песку вдоль линии прибоя, Данька коснулся её локтя, и мир моргнул.
- Слушай, а почему велосипед? - спросила Василиса, когда они вкатились на высокий холм в срезе, состоящем, кажется, из одних возвышенностей. - Уф, давай передохнём.
Дорога ныряла вниз, поднималась вверх, и она, не выдержав, слезла с велосипеда, застонав от боли в ногах. Отвыкла, давно не каталась. А вот Данька как будто совсем не устал.
- А почему нет? С машинами столько хлопот! А я не курьер, которому нужна скорость, и не торговец, которому груз везти.
- Хотя бы электровел бы завёл себе. Чтобы в горку сам ехал. Если в него акк засунуть, то катись куда угодно!
- Это не очень хорошая идея. Акк - большая ценность, захотят отнять. А обычный велосипед никому не нужен. Он ничего не стоит, его можно бросить без сожалений, а в следующем срезе найти новый. До велосипедов везде додумались.
- Ладно, - вздохнула Васька, - продолжу формировать линию бедра, как тот продавец говорил.
- Потерпи, уже недалеко.
***
- Какое странное место! - сказала Василиса задумчиво.
Они вынырнули с Дороги на крутой просёлок, стекающий серпантином с гор к морю. Не к тёплому, зелёному и прозрачному, а к серому, неприветливому и холодному.
- Тебе не нравится?
- Пока не знаю. Для начала тут холодно.
- Тут всегда холодно. Погнали вниз, пока я к седлу не примёрз!
- А вот не надо было в мокрых шортах ехать! Погнали!
Они помчались вниз по гладкой, но извилистой дороге, выписывая колёсами петли серпантина. Холодный ветер свистел в ушах и выдувал из глаз слёзы, но это было весело. Разогнались так, что к концу спуска Василиса уже вовсю пользовалась тормозами, чтобы не улететь в кусты.
Внизу нашёлся небольшой деревянный дом, стоящий на сваях над линией прибоя.
- Завернись пока в плед, я сейчас разведу огонь, - сказал Данька замёрзшей девочке.
- Переоденься в сухое сначала! - ответила она недовольно. - Ну точно, как мой брат. Вы, мальчишки, все балбесы.
- Ладно, ладно, сейчас, не бухти! На вот тебе кофта, надень, - он кинул на диван серое флисовое худи.
Оказалось великовато, но уютно. Василиса завозилась, укрываясь пледом. От одежды пахло Данькой, и это было странно. Дома она часто таскала папины рубашки и свитера - просто так, ей нравилось ощущение. Как будто папа вокруг - его одеколон, его запах, его тепло. В Данькиной кофте было похоже, но иначе. Сложно объяснить, но опыт определённо волнующий.
Парень вернулся в спортивных штанах и шерстяной рубашке.
- Тут очень ровный климат, - сказал он, растапливая небольшую чугунную печку со стеклянной дверцей. - От плюс пяти до плюс десяти обычно. Правда, когда ветер с моря, то прилично прохватывает. И волну нагоняет такую, что дом трясётся.
- И тебе это нравится?
- Ага! Я могу часами валяться у печки, читать книжку и слушать, как волны бьют в берег. Мне нигде не бывает так уютно, как тут. А тебе совсем не нравится?
- Я ещё не решила, - Василиса с интересом оглядывалась.
Небольшая комната с ничем не отделанными дощатыми стенами. Простые застеклённые окна с одинарными рамами, диван, на который с ногами забралась она, кресло, в котором устроился Данька. Вдоль стен - книжные полки, явно самодельные, из нестроганых грубо обрезанных досок. На них много книг, самых разных. Многие корешки потерты и запачканы, некоторые выглядят слегка обгоревшими. Васька подумала, что Данька их явно не в магазине брал. А если и в магазине, то продавцов там уже много лет не было.
- У тебя удивительно чисто.
- Правда? Не задумывался.
- Я думала, все мальчишки - свинохрюшки, как мой брат, который, если его предоставить самому себе, ведет счастливую жизнь опоссума в мусорке.
- А девчонки - нет?
- Конечно, нет! У девчонок в комнатах всегда абсолютная чистота и идеальный порядок! По крайней мере, так говорит моя мама.
- И у тебя?
- А я - исключение. Поэтому ответного визита в мою комнату не будет. Мама называет её «Васькин хлевуар».
- Смешно.
- Обхохочешься. Ты книг по пустым срезам натырил?
- Да, в основном наугад. Открою посередине, прочитаю пару фраз, если чем-то зацепило - кидаю в сумку.
- И они все на русском?
- Ну да. Я немножко английский знаю, и альтери2, ещё пару языков, но читать предпочитаю по-русски.
2 Язык среза Альтерион. О нём написано в книге «Дело молодых».
- Слушай, а почему везде говорят по-русски?
- Далеко не везде, что ты. Просто ты общалась в основном с людьми дороги. Почти все, кто связан с Мультиверсумом, знают русский, точнее, как они его называют, «язык Коммуны3». Так повелось, что он стал языком сборщиков, контрабандистов и караванщиков. Но действительно, срезов с русским или похожими на него языками, довольно много. Я не знаю точно почему. Легенды утверждают, что на нём говорили Основатели. Но легенды - это легенды.
3 История т. н. «Коммуны» раскрыта в книге «Те, кто жив».
- А кто такие Основатели?
- А чёрт их знает, - улыбнулся Данька. - Нечто вроде демиургов, наверное. Говорят, в начале времён они проложили ту самую Дорогу, вокруг которой потом возник Мультиверсум. Это просто древние сказания, причём даже неизвестно чьи.
- А корректоры?
Парень замолчал и задумался.
- Ты удивишься, но я не знаю. С одной стороны - я корректор. Ирка - корректор. Твоя подружка Настя станет однажды корректором. С другой - никто толком не знает, что мы такое. Известно, как мы появляемся, но неизвестно, зачем и почему.
- И как же это происходит?
- Практически каждый срез - то есть, отдельный мир, входящий в Мультиверсум, - однажды приходит на грань коллапса. Почему? Неизвестно. Есть разные гипотезы. Самая популярная - коллапсы имеют антропогенную природу, то есть их вызывает деятельность людей. С ней согласны почти все исследователи. Но какая именно? Иногда в срезе черте-что - мировая война, геноцид, тоталитарный ужас, голод, мор и все такое, а коллапса нет. А иногда вроде все благополучно, а потом за две недели раз - и никого. Но начавшийся коллапс не всегда приговор срезу. Тебе интересно?
- Да, очень, - кивнула Василиса, - рассказывай, пожалуйста.
- Так вот, когда коллапс уже близок или только-только начался, какой-то ребёнок или подросток вдруг смотрит на себя в зеркало - а глаза у него стали синие.
Данька поднял очки и посмотрел на Василису.
- Почему именно он - неизвестно. У всех нас одно общее - большая личная беда. Как говорят в Школе: «Мироздание любит несчастных детей». Или наоборот, не любит, как посмотреть. Будущий корректор всегда доведён до полного отчаяния. Но почему именно он? В любом мире полно отчаявшихся детей, а синие глаза получает кто-то один. Вряд ли самый несчастный - когда мои глаза посинели, вокруг было полно ребят, которым ничуть не лучше. Но с этого момента он становится фокусом коллапса. Вокруг него начинает закручиваться воронка событий, ведущих к гибели среза. Он становится триггером негативных вероятностей. Что бы он ни делал - всё становится только хуже.
- Какой кошмар!
- Да, веселья мало. Но в этот момент и его и срез можно спасти - если ребенка убрать из этого мира, то коллапс с высокой вероятностью рассосётся сам собой. Но никто не понимает, что происходит. С началом коллапса срез как бы капсулируется, туда становится трудно попасть обычными путями и гораздо труднее из него выйти. Когда коллапс состоялся, мир раскрывается снова, но там уже никого, или почти никого, нет. Иногда выживают достаточно большие группы людей, но человечества как организованного социального феномена в срезе не остаётся. Что при этом происходит с фокусом коллапса - неизвестно. Об этом просто некому рассказать. Предполагаю, он погибает вместе со своим миром.
- Но ты же не погиб?
- Мне повезло. Меня вытащила в последний момент Аннушка. Она к тому времени уже разругалась со Школой и просто болталась по Мультиверсуму, придумывая себе занятия. В мой срез попала случайно, но, будучи обученным корректором, не смогла пройти мимо. Нашла точку фокуса - меня - и вывезла. Деликатностью она никогда не отличалась, поэтому ничего не объяснила, привезла в Центр, выкинула на пороге школы едва живого и умчалась, пока никто не спохватился. Что всё это значит, мне объяснили уже потом.
- Как странно, - сказала задумчиво Василиса. - Я случайно встречаю случайных людей, а они оказываются между собой связаны…
- Это не странно, - отозвался Даниил. - Мультиверсум - псевдослучайная структура. Как любой фрактал, развёрнутый из одной точки первособытия, он имеет множество неочевидных внутренних связей. Вокруг нас куда меньше случайного, чем кажется. А может быть, и вовсе нет. Если смотреть без очков, то я вижу часть этих структур. Для меня они выглядят, как просвечивающий сквозь мир чертёж. К сожалению, слишком сложный, чтобы я мог воспринять его целиком. Но ты в нём определенно присутствуешь!
- Не знаю, рада ли я этому.
- А нас никогда не спрашивают. Я тоже не испытывал ни малейшего желания становиться корректором, даже пытался несколько раз удрать из Школы. Меня никто не пытался поймать и вернуть, это не принято. Но я возвращался сам, каждый раз думая, что ненадолго. Вот только отведу очередного синеглазого малолетку, брошу на пороге и смоюсь… Ведь я его встретил совершенно случайно! А потом я понял, что ничего случайного в этом нет. Это именно то, для чего меня выбрал Мультиверсум, и, как бы я ни дёргался, окажусь не в том месте не в то время и встряну в очередную историю. Так не лучше ли действовать с открытыми глазами? Даже если на них очки. Но я верю в то, что однажды это закончится. И тогда я вернусь в этот дом на холодном берегу холодного моря, растоплю печку, возьму с полки книжку и останусь тут жить.
- Один?
- Как получится. Это только мечта. До сих пор, кажется, ни один корректор в отставку не вышел.
- И что с ними стало?
- А как ты думаешь?
- Можно я не буду об этом думать?
- Конечно. Это вовсе не твоя проблема. Но я хочу тебе кое-что показать, пойдём.
Даниил встал и протянул Ваське руку. Она взялась за его кисть и поднялась с дивана, удивившись, какая у него крепкая и сильная рука. Они вышли на небольшой, нависающий над морем балкон.
- Смотри.
Василиса окинула взглядом бухту, освещённую закатным солнцем. Оно опустилось ниже уровня висящих над берегом туч и подсвечивало их снизу переливами сизого багрянца, превратив море в подобие мрачного зеркала, в котором как будто отражаются тлеющие угли небесного камина.
- Как красиво! - восхитилась она. - Я, кажется, понимаю, что ты нашёл в этом месте. Здесь так… Величественно, пожалуй. Там, где мы купались, тоже красиво, но там попсовая, потребительская красота. Красота для людей, как в рекламе турфирмы. А здесь все само по себе, можно только смотреть. Не море для купания, а просто море. Огромное, суровое и красивое не для нас. Просто красивое.
- Ты офигенно всё понимаешь! Спасибо. Я немного боялся показать тебе это место. Вдруг ты бы пожала плечами и сказала: «Ну и что ты в нём нашёл?» Но ты поняла.
- Наверное, корректору нужно именно такое. Нечеловеческое и прекрасное. Огромное и спокойное. Не для людей, которые однажды всё испортят.
Они стояли, касаясь плечами у деревянного ограждения балкона и смотрели на садящееся солнце. А потом как-то одновременно повернулись друг к другу и соприкоснулись губами.
Василиса никогда раньше не целовалась. Данька тоже не казался опытным. Но это было… Очень волнующе.
- Посмотри туда, - шепнул он, когда у них кончилось дыхание и они остановились.
- Куда?
- Вон, на тот мыс, видишь?
- Похожий на полощущего что-то в воде енота?
- Точно! Так его и назову - Мыс Енота! Смотри на его край. Сейчас должен появиться…
Из-за чернеющего на фоне гаснущего в море заката мыса показался силуэт корабля. С острым, наклоненным вперёд носом, скошенной назад ходовой рубкой, просвечивающими панорамными стёклами пассажирского салона. Остальное на таком расстоянии не разобрать.
- Похоже на большую яхту. Здесь есть люди?
- В том-то и дело, что нет! Я бы почувствовал. Но каждый вечер, в один и тот же час, бухту пересекает корабль.
- Наверное, автоматический беспилотник. Людей, которых он перевозил, давно нет, но он продолжает наматывать свой бессмысленный маршрут…
- Может быть. Я не знаю.
- Ты никогда не пытался выяснить?
- Я решил, что у этого места должна быть своя тайна. Однажды, когда мы окончательно спасём Мультиверсум, и всё закончится, я притащу сюда надувную лодку с мотором, подкараулю этого «Летучего Голландца» и возьму на абордаж! А до тех пор пусть остаётся таинственным силуэтом на горизонте.
- Я понимаю. Хотя я бы, наверное, не выдержала. Я очень любопытная!
- Ты очень классная, - сказал Данька, и они снова поцеловались.
В голове у Василисы при этом было пусто, звонко, горячо и лопались маленькие цветные фейерверки. А потом Данька отстранился, скривился и сказал:
- Ой, как же не вовремя! - он щёлкнул по широкому браслету на руке, там откинулся крохотный экранчик. - Меня вызывает Школа.
- Что-то случилось?
- Пока не знаю. Это надёжный, но очень медленный способ связи. Придётся подождать подробностей. Как раз успеем собраться.
- Нам пора ехать?
- Скорее всего, да. Никто не будет отправлять сообщение по струнам дорожного фрактала, чтобы просто сказать «привет». Хочешь чаю?
- Нет. Скорее наоборот.
- В смысле? Ах, да. Туалет за той дверью.
Глава 4. Интеллектуальный гандикап
Когда Василиса вернулась в комнату, Данька уже стоял одетый в штаны и куртку, запихивая какие-то вещи в небольшой рюкзачок. Лицо его было мрачным и недовольным.
- Послушай, - сказал он, - ситуация сложилась крайне неудачным образом.
- Что такое?
- Один из разведчиков… На самом деле он контрабандист, просто сотрудничает со Школой, но это неважно. В общем, один из срезов начал коллапсировать. Он еле успел ноги унести. Похоже, всё развивается очень быстро.
- Тебе надо туда?
- В этом суть работы корректора. Я отправляюсь туда, где начинается коллапс, нахожу того, кто стал точкой фокуса, вытаскиваю его, доставляю в Школу, сгружаю на пороге, сдаю под расписку. Там из него готовят следующего корректора, потому что подобное тянется к подобному, и один корректор всегда другого найдёт. Вот такая дурацкая система, но ничего лучше пока не придумали.
- Но работает же?
- Довольно паршиво, - признался Данька. - Когда-то корректоров были сотни, потом десятки, сейчас нас двадцать три. И с каждым годом это число уменьшается.
- Странно. Математически должна быть прогрессия - ведь каждый корректор наверняка спасает больше одного кандидата, а значит, это экспонента.
- Раньше так и было. Но с некоторых пор корректоры начали пропадать. Уходят на Дорогу - и всё, ни слуху ни духу. Исчезают бесследно. Мультиверсум - опасное место. Поэтому мне очень не хочется просить тебя о том, о чём я сейчас попрошу.
- И что же это?
- Тебе же понравилось тут?
- Ну, в общем, да. Хотя, если бы я выбирала своё место в Мультиверсуме, оно было бы другим. Не знаю, каким именно. Может быть, однажды увижу и пойму, что это оно.
- И всё же - как ты отнесёшься к мысли подождать меня здесь?
- Зачем?
- Видишь ли, тот срез, где коллапс, всего в двух дорожных перегонах отсюда. Но если ехать через Центр, то получается минимум десять. Пара суток, не меньше, уйдёт, а коллапс, судя по всему, быстрый. И ведь я же знаю этот мир! Ничего не предвещало! Очень мирные люди в целом. Прогрессивные такие. Боюсь, что не успею, если придётся делать крюк. А тебе не придётся долго ждать! Здесь же временной лаг к Центру, твои родители даже не успеют разволноваться. Я буквально туда и обратно! Тут есть всякая еда, в основном консервы, конечно, но много. И вода. И чай. И дров я натаскал. Посидишь, почитаешь книжки, а?
- Дань.
- Поспишь на диване, бельё есть чистое в шкафу…
- Данька.
- Да, - вдохнул парень. - Я знаю. Я обещал и клялся доставить домой по первому слову. Что же делать, поехали. Но я не мог не попробовать.
- Дань, послушай меня. Я понимаю, что такое «форсмажор». И я не поставлю под угрозу население целого мира из-за того, что мои родители будут волноваться. Но я не хочу оставаться здесь. Я не корректор, не глойти, не проводник, не репер-оператор. Я не смогу покинуть этот срез, если с тобой что-то случится, и ты не вернёшься. Я не хочу до конца дней своих сидеть тут и смотреть на закат, гадая, что там за корабль.
- И что ты предлагаешь?
- Я поеду с тобой. Корректору же не обязательно действовать в одиночку?
- Нет, конечно. Сеня всегда таскается с Иркой. Как силовая поддержка. Он хоть и тощий, но дерётся здорово!
- Вот видишь, значит, ты можешь взять меня с собой.
- Но это же опасно! В предколлапсных срезах чего только ни творится! Трэш, угар и безумие. А если мне на этот раз не повезёт?
- Рассуждая логически, - ответила Василиса, - если тебе не повезёт, то я в любом случае обречена. И лучше я погибну сразу, чем умру тут с голоду, зная, что меня никто не найдёт. А если ты отвезёшь меня в Центр, то погибнут люди, и я буду виновата. Я так не могу.
- Чёрт, - сказал Данька с чувством. - Чёрт, чёрт, чёрт. Как же всё криво складывается! Дурацкий Мультиверсум меня за что-то не любит. Ладно, поищу тебе тёплую одежду, там сейчас зима.
***
Одежду пришлось сложить в сумки, потому что первый перегон по тёплому летнему миру, где дорога пронзает асфальтовой стрелой густой тенистый лес. Ехали быстро, но всё равно заняло часа три, и Василиса очень устала. Болели ноги - «формируется линия бедра», вспомнила она продавца велосипедов.
- Одевайся, - предложил Данька, когда они остановились. - Пора переходить, а там холодно.
Василиса натянула на себя кофту, тёплую куртку и шапку, а парень - свитер и ветровку.
- Только одна зимняя куртка, - ответил он на её вопросительный взгляд. - Но не переживай, там что-нибудь раздобудем. У меня есть местные деньги. Я вообще там часто бывал, от моего дома недалеко - по меркам Дороги, конечно. Жратва у них классная, особенно кондитерка. Если ещё не совсем плохо, я тебя угощу.
***
Когда вынырнули с Дороги, Василиса чуть не навернулась с велосипеда - колеса заскользили по неровному льду. Пришлось спешиться и вести велосипеды руками.
- Это уже совсем плохо или ещё нет? - спросила она, оглядываясь.
Они оказались на улице большого современного города - широкая проезжая часть, отделённые от неё ограждением тротуары, светофоры, фонари, витрины, реклама, высокие дома со стеклянными фасадами. Но снег явно давно не убирали, только вдоль домов узкие тропинки, протоптанные людьми. Витрины магазинов закрыты листами фанеры, некоторые из них взломаны и разбиты. Растоптанные упаковки товаров поверх битого стекла говорят о торопливом грабеже. Снежный покров на дороге не потревожен машинами, только посередине широкий след чего-то большого и гусеничного. Машины, припаркованные у тротуаров, засыпаны снегом, во многих раскрыты двери или выбиты стёкла, некоторые явно горели. Рекламные панели выключены, светофоры не горят, окна домов темны, несмотря на вечерние сумерки. Прохожих мало и передвигаются они с опаской, оглядываясь и прижимаясь к стенам.
- Не знаю, - озадаченно проговорил Даниил, - раньше так не было. У меня тут есть знакомые, пойдём спросим, что творится.
Он уверенно нырнул в подворотню и повёл Василису по тропке, петляющей между завалами из полных мусорных мешков. От них, несмотря на холод, чудовищно воняло. Вывернули на узкую улочку, не без труда перетаскивая велосипеды через наметённый сугроб, прошли под аркой автомобильной эстакады. Там, загородившись от ветра полотнищем грязной ткани, кучковались вокруг бочки с горящим мусором какие-то люди в драных обносках. Они посмотрели на ребят крайне недружелюбно, но ничего не предприняли.
- С велосипедами мы выглядим довольно глупо, - заметила Василиса.
- Ага, все думают, что мы их спёрли. Ничего, уже почти пришли.
Свернули в очередной переулок, снова пробираясь в завалах смердящих мешков, прошли немного вперёд…
- Вот, это кафе, - сказал Данька с облегчением. - Ура, открыто.
Кафе совсем маленькое, на пять столиков, но в нём тепло. Необычайно притягательно пахнет кофе и булочками. Освещено оно переносными аккумуляторными фонарями, потолочные светильники не горят. В углу сидит с чашками пожилая пара, остальные места свободны.
- Данья, добрый друг! Я рада тебя видеть! - поприветствовала его женщина за стойкой. - И ты опьять с велосипедом! На улице зьима!
Василиса отметила, что женщина красива - статная, белокурая, с голубыми глазами и открытым приятным лицом. Она говорит по-русски, это явно родной язык, но произносит слова распевно, смягчая согласные.
- Привет, Лорена! Здорово, что вы не закрылись. Мы оставим у вас велосипеды, ладно? Ты права - оказалось, что не сезон.
- Ты такой смешной, Данья! Конечно, не сезон! Это же зима! У тебя всегда такой вид, как будто ты вышел на улицу случайно, не зная, что там! Я вижу, ты, наконец, нашёл себе подружку! Как зовут твою девочку?
Василиса задумалась, достаточно ли двух поцелуев для того, чтобы считаться «его девочкой», но так и не решила. Может быть, достаточно, а может быть, стоит закрепить ещё парочкой.
- Это Василиса.
- Васьильиса? Какое странное имя. Но красивое. И девочка красивая.
- Спасибо, Лорена, - вежливо ответила Васька.
- И говорит так же смешно, как ты. Садитесь, дьети. Будьете кофье? Есть немного выпечки, но она не очень свежая, потому что электричества для духовки нет уже сутки.
- Будем очень благодарны, - сказал Данька, - мы здорово проголодались.
Василиса согласно закивала. Из-за переходов между мирами она никак не могла подсчитать, когда в последний раз ела, но это точно было давно.
- Любой столик, - кивнула женщина. - У нас всё равно почти нет посетителей.
- Что у вас творится? - спросил Данька, когда женщина принесла две чашки кофе с молоком и тарелку слегка зачерствевших круассанов.
- То же что и у всех, Данья, то же самое! Бизнес стал совсем никакой! Кому нужно кафе, когда люди боятся выйти на улицу? А вчера отключили электричество. Кофье я варю на спиртовке, но мы не можем печь булочки! Впрочем, заплатить за них тоже никто не может, потому что не работают карточки. Я уже не знаю, есть ли ещё банки, в которых эти деньги лежат? Может быть, мы скоро будем менять муку на дрова?
- У меня есть наличка, Лорена, я заплачу.
- Ты такой смешной, Данья! Не надо платить. Не думаю, что деньги ещё чего-то стоят. Но я рада видеть тебя в эти дни. Тем более, с красивой девочкой. Это значит, что жизнь всё-таки продолжается.
- Когда это началось?
- Сложно сказать, - озадачилась женщина, - всё случилось так быстро…
- После закона о компенсациях! - внезапно сказал сидящий за соседним столиком пожилой мужчина. - С этой гадости все пошло!
- Нет, дорогой, - поправила его спутница, дама с короткой седой причёской и строгим лицом учительницы, - это уже следствия. Я думаю, началось с политики равнопредставленности. Или даже раньше, с принципа интеллектуальной дискриминированности…
- Да чёрта с два! - из подсобки вышел широкоплечий бородатый дядька в кожаной жилетке и клетчатой рубахе с закатанными рукавами, открывающими накачанные и татуированные руки.
- Ну вот, - засмеялась Лорена, - папа услышал. Теперь они будут спорить о политике, пока не поругаются. Он активист «голубой гвардии». Только не говорите никому, теперь за это могут арестовать.
- А что такое «голубая гвардия»? - спросила Василиса.
- Ты что, девочка, десять лет просидела в лесу?
- Ой, - Васька сообразила, что ляпнула лишнего.
- Впрочем, вы сейчас всё услышите сами! Хотите вы того или нет…
- Чёрта с два! - решительно повторил бородатый. - Всё из-за того, что нас не послушали! Мы говорили, что темноглазых надо загнать в стойло!
- «Темноглазые» - это оскорбительный термин времён неравенства, - сказал пожилой с соседнего столика.
- Чёрта с два! Не вижу ничего оскорбительного в биологических фактах! Какого цвета у них глаза, ну скажите, какого?
- Это называется «высокая пигментация радужки». Или «меланиновое преимущество»…
- Вот из-за таких, как вы, - презрительно перебил отец Лорены, - мы и оказались в такой жопе! Вы даже слово «тёмный» сказать боитесь! Вас загнали в гетто, а вы бормочете про свою «равнопредставленность». Это просто биология. Их место - в шахтах и на плантациях, как было всегда! Потому что они тупые!
- Не «тупые», - терпеливо сказал пожилой, - а «носители эмоционального интеллекта».
- Эмоционального! Ха! «Эмоциональный интеллект» это этот, как его… Ну, как сухая вода или тёплый лёд?
- Оксиморон? - подсказала Василиса.
- Да, спасибо, девочка. Это слово! Ваш «эмоциональный интеллект» - это когда тупые не умеют себя вести. Поэтому они могу только орать, думая, что поют, трястись, думая, что танцуют, и ни хрена не делать, думая, что им все должны. Потому что их предки работали в шахтах и на плантациях.
- И это было несправедливо! - упрямо твердил пожилой.
- Чёрта с два! Это было необходимо! Потому что они больше ни на что не способны! Мадам Уни, вы всю жизнь работали в школе, скажите, что случилось, когда появились смешанные классы? Когда к нашим детям напихали детей черноглазых?
- Дисциплина стала очень плохая. Все стали плохо учиться. Дети с высокопигментированной радужкой срывали уроки, не учились сами и мешали остальным. Их успеваемость была очень низкой.
- Они не виноваты в этом! - возразил её спутник. - Это следствие дискриминации предков и их биологических особенностей.
- Так они всё-таки есть, эти «биологические особенности»? - торжествующе сказал папа Лорены. - Они не такие, как мы!
- Об этом не принято говорить, но да. У них не только более высокая концентрация меланина, но и ряд других отличий в биохимии. Врачи знают, что мы по-разному реагируем на некоторые препараты, другой набор аллергий, есть небольшие отличия в переносимости некоторых видов пищи. И так далее. Но я вас заверяю, Штефан, мы, несомненно, один биологический вид. Они такие же люди, как мы.
- А почему же почти все бандиты - черноглазые? Почти все наркоманы - черноглазые?
- У них немного другой гормональный баланс. Люди с меланиновым преимуществом отличаются меньшей усидчивостью и более высокой агрессивностью. Зато они более склонны к творчеству, чем мы. Почти вся музыка, кроме классической, создана черноглазыми, танцевальные шоу, кинематограф… Они показывают высокие результаты в спорте…
- Да-да, они орут песни, пляшут и пинают мячик. Просто идеальные граждане! А ещё они ходят с оружием и курят травку.
- Ношение оружия и употребление лёгких наркотиков признано их культурной особенностью в рамках закона о компенсациях. У них есть на это право. Кстати, об образовании - в последнее время медицинские институты стали выпускать врачей с меланиновым преимуществом.
- И вы пошли бы лечиться к такому врачу, Анджей? Вот честно?
- Ну, я не слежу за их академической успеваемостью… - уклончиво сказал седой.
- Потому что её отменили, Анджей! Чтобы черноглазые могли получать дипломы, в институтах запретили экзамены! А чтобы они могли туда поступить, экзамены отменили в школах! Теперь, чтобы стать врачом или инженером, достаточно посетить нужное количество лекций, на которых они просто курят травку и ржут! Мы оба знаем, что черноглазый врач - это просто укурок, который получил право выписывать рецепты на наркоту!
- Отмена оценочной системы как дискриминирующей носителей эмоционального интеллекта отрицательно сказалась на образовательном уровне выпускников, - нейтрально заметила мадам Уни.
- Это было необходимо! - упрямился седой Анджей. - Невозможно продолжать политику дискриминации по признаку содержания меланина. Их предки веками работали на наших…
- А потомки этих предков вообще не работают! Черноглазые либо сидят на пособиях и курят бесплатную травку, либо входят по квотам в управляющий менеджмент компаний, где могут позволить себе наркоту подороже. Выгляните на улицу, Анджей! Вам нравится, до чего они довели наш город?
- Вообще-то, Штефан, - мягко сказал седой, - сегодняшний кризис спровоцирован именно вами. Разве не «голубая гвардия» потребовала «новый общественный договор»?
- Только «мирное крыло», - раздражённо ответил отец Лорены, - соплежуи интеллигентские. Мы, настоящие гвардейцы, сразу сказали, что будет только хуже.
- Вот видите, - улыбнулась присевшая за столик к ребятам Лорена, - и так каждый раз. Спорят, спорят…
- А что за «новый общественный договор»? - поинтересовался Данька.
- Вот, посмотрите, до чего вы довели нашу молодёжь, мадам Уни! - сказал сердито Штефан. - Они вообще не знают, в каком мире живут!
- Мальчик, разве можно настолько не интересоваться тем, что происходит вокруг? - спросил Анджей.
- Мы… долго отсутствовали, - уклончиво ответил парень.
- «Новый общественный договор», молодой человек, - сказала назидательно Уни, - это попытка разрешить накопившиеся противоречия в обществе путём законодательной реформы. Его суть в том, что исторические претензии людей с меланиновым преимуществом обоснованы, и они имеют право на компенсации…
- Слюнтяи и пораженцы! - буркнул Штефан. - Это истерические, а не «исторические» претензии!
Мадам Уни покосилась на него неодобрительно.
- Люди с высокой пигментацией радужки, - продолжила она ровным учительским тоном, - получали право на пожизненное пособие, равное полуторному прожиточному минимуму. С ежегодной индексацией на уровень инфляции. Однако взамен отменялись все нефинансовые преференции: управленческие и культурные квоты, интеллектуальный гандикап…
- Что это? - не сдержалась Василиса.
Мадам Уни строго посмотрела на неё и выдержала укоризненную паузу, но всё же ответила.
- Носители эмоционального интеллекта, как известно всем, кто не прогуливает школу, - она буквально пронзила Василису учительским взглядом, - не оцениваются по балльной системе и не сдают экзаменов, потому что низкие оценки по естественным и точным предметам являются меланиновой дискриминацией. Однако они получают аттестаты общего образца, на основании которых могут поступить в высшие учебные заведения, где с некоторых пор действует аналогичное правило. Это и есть «принцип интеллектуального гандикапа». Сторонники «Нового общественного договора» предлагали его отменить, вернувшись к политике равных, но не преимущественных возможностей. Они оправдывали это необходимостью объективных оценок квалификации в критически важных областях знания - медицине, инженерии, юриспруденции и так далее. Парламент склонялся к принятию закона. Кто скажет, почему?
Мадам Уни задала вопрос с такой интонацией, что Анджей поднял руку, как школьник. Видимо, рефлекторно. Уни разрешительно кивнула.
- Потому что альтернативой становилось снижение уровня жизни для всех. Из-за политики квотирования руководящих должностей и интеллектуального гандикапа у голубоглазой молодёжи резко снизилась мотивация к учёбе и труду, что начало сказываться на экономических показателях.
- Спасибо, Анджей. Что было дальше? Штефан?
- Эти черноглазые уроды устроили бунт! Жгли машины, били витрины, разнесли к чертям полгорода, обнесли кучу магазинов, а что не разграбили, то засрали…
- Совершенно верно, - мадам Уни поморщилась от формулировок, но кивнула. - Противники принятия закона вывели на улицы представителей маргинальных низов. Они заявили, что технический прогресс - изобретение голубоглазых угнетателей, нужный только для унижения людей с меланиновым преимуществом. И что они прекрасно обойдутся без него.
- Лишь бы нам нагадить! - снова вклинился Штефан.
- На самом деле, - сказала мадам Уни, - уличный протест был организован новыми бизнес-элитами черноглазых. Депутаты получали множество личных угроз, парламент во время голосования окружила толпа протестантов - закон не приняли.
- Ха! Если бы только это! Нет, Уни, расскажи детям, чего они потребовали!
- Сторонники политики квотирования выдвинули встречный законопроект, - продолжила свою лекцию учительница. - Они предложили ограничить образовательные программы тем уровнем, который комфортен для восприятия меланиновым большинством, потому что преподавание точных наук создаёт предпосылки для интеллектуальной дискриминации. Также они потребовали законодательного закрепления «меланинового приоритета», который утверждал, что любую должность в любой области голубоглазый претендент может получить только в том случае, если на неё нет кандидата с высокой пигментацией радужки. Проект выглядел настолько одиозным и разрушительным для общества, что его даже не собирались всерьёз рассматривать, однако его сторонники снова вывели людей на улицы. Они окружили парламент и заявили, что не выпустят депутатов, пока те не примут закон…
- Закон о голубоглазом рабстве! - возмущённо сказал Штефан.
- Это ваша Спасительница так говорит? - иронично спросил Анджей.
- А вот её ты лучше не касайся! - набычился отец Лорены. - Не твоё это дело.
- Ну конечно, не моё! Ведь меня совсем не коснулись результаты всеобщей забастовки, которую придумала эта девочка! - он обвёл рукой вокруг, видимо имя в виду отключённый свет, неубранный мусор, нерасчищенный снег и прочие признаки неблагополучия.
- И правильно придумала! - сказал Штефан. - Пусть попробуют, каково жить без нас!
- Знаешь, что, Штефан?
- Что, Анджей?
- Им это нравится! Они громят магазины, грабят голубоглазых и прекрасно обходятся без электричества, потому что в темноте это делать проще. От вашей забастовки страдаем в первую очередь мы сами.
- Посмотрим, как они запоют без отопления!
- Это следующая гениальная идея вашей Спасительницы? А я тебе скажу, как они запоют. Они ворвутся в наши квартиры, вынесут из них мебель, разведут из неё костры в бочках и будут плясать вокруг них, покуривая травку. Да, петь они при этом тоже будут. Они всегда поют, когда курят.
- Тебе не понять, Анджей. Она отмечена Искупителем.
- Штефан, у неё просто синие глаза.
- А, что с тобой говорить… - отмахнулся отец Лорены.
Василиса видела, что Данька очень внимательно слушает разговор, а значит, про синие глаза не пропустил.
- А как можно увидеть Спасительницу? - спросил он.
- Никак, - решительно сказал Штефан. - Черноглазые ублюдки разыскивают её повсюду. Эти дикари считают, что она ведьма.
- А вы, считающие её Спасительницей, конечно, образец просвещённости, - хмыкнул Анджей. - Эта девочка - просто носитель редкой хроматической мутации радужки. Вон, видишь, у девочки глаза скорее зелёные, чем голубые? - он указал на Василису. - Так случается.
- Ты её не видел, Анджей. Не стоял рядом. Не чувствовал, как вокруг неё меняется мир. Она избрана, и я это знаю.
В этот момент дверь кафе распахнулась от грубого пинка, и внутрь ввалились пять человек. «Так вот какие они, «черноглазые», - подумала Василиса.
Кроме тёмных (скорее, густо-карих) глаз, вошедшие отличаются смуглой кожей и чёрными волосами. В остальном - обычные лица. А вот выражение этих лиц Василисе не понравилось. Эти люди явно пришли не с добром.
- Так, немочь бледноглазая, - сказал вошедший первым, - быстренько выкладывайте всё из карманов на стол. Для вас пришло время выплаты компенсаций. Если поспешите, мы, может быть, не сожжём это заведение. Но это не точно!
Остальные засмеялись - неприятным, подвывающим смехом, как гиены в пустыне. Глаза их блестели, руки суетливо подёргивались.
- Они под веществами, - тихо сказала Лорена. - Лучше отдайте им деньги.
- Чёрта с два! - громко заявил её отец. - Проваливайте, черноглазое отребье, пока я не засунул ваши тупые бошки в ваши смуглые жопы!
Он пошёл им навстречу, демонстративно сжав кулаки.
- О, что я слышу! - засмеялся их лидер. - Злой язык дискриминации! Да ты, наверное, из «голубой гвардии»? И где же твоя Спасительница? Спасёт ли она тебя?
- Сам справлюсь, - сказал Штефан и врезал ему с правой.
Хотя нападавших было пятеро, в узком проходе они только мешали друг другу. Быстро сбив с ног двоих самых активных, Штефан легко обратил в бегство остальных. Этих двух он просто, раскрыв дверь, выкинул на снег.
- И не возвращайтесь, черноглазики! - сказал он им и вернулся обратно.
Анджей поаплодировал ему:
- Прямо герой!
- Папа был боксёром, - сказала ребятам Лорена. - Но зря он, на самом деле.
Зазвенело разбитое стекло, в окно влетела и покатилась по полу дымящаяся бутылка. Штефан, чертыхаясь, залил её фитиль из чайника, но вторая разбилась о стену и потекла по ней жидким огнём.
- Лорена, огнетушитель! - закричал он. - Ах вы, гады, ну я вам сейчас…
Он быстрым решительным шагом пошёл к двери, но с улицы раздались выстрелы. Стеклянная дверь осыпалась на пол водопадом осколков. Штефан вдруг остановился, как будто наткнулся на что-то, и, покачнувшись, упал лицом вниз.
- Папа, папа! - закричала Лорена, кинулась к нему, упала на колени и попыталась перевернуть. Мужчина был слишком тяжёл для неё, Василиса с Данькой кинулась помогать.
В дверь ворвался один из тех, кого Штефан нокаутировал. В его руке был большой никелированный пистолет, который он держал самым дурацким образом - завалив набок.
- Получите, бледноглазки! - завопил он и начал палить во все стороны.
Попасть в кого-то таким образом можно было только случайно, и он не попал. Анджей и Уни тут же полезли под столик, огонь перекинулся на ковёр и занавески, помещение быстро затягивало дымом.
- Папа, папа, вставай, что ты… - твердила Лорена, но, когда они перевернули Штефана, Василиса сразу поняла, что он уже не встанет.
По нелепой случайности, пуля, пущенная наверняка наугад и не прицельно, человеком, который даже не умеет толком обращаться с оружием, попала ему точно в сердце.
- Он умер, Лорена, - сказал Данька. - Мне очень жаль.
- Не может быть… Не может быть! Так не должно быть!
- Всем выходить с поднятыми руками! Полиция! - раздался усиленный мегафоном голос снаружи.
Дым подсветился красными и синими всполохами мигалки. Стрелявший тут же кинул на пол пистолет, поднял руки и выскочил на улицу, громко крича:
- Это не я! Это они! Я свой, офицеры! Я темноглазый брат! Это они начали стрелять!
- Надо уходить, - сказал Данька.
- А как же Лорена? - спросила Василиса.
- Мы ей ничем не поможем.
- Никому не двигаться! - закричал ворвавшийся в дверь человек в форме.
Он явно принадлежит к фенотипу темноглазых, лицо злое и сосредоточенное, в руках оружие. За ним вошли ещё двое - мужчина и женщина, тоже смуглые.
- Он убил его, - сказала Василиса.
- Заткнись! - рявкнул на неё полицейский.
- Застрелил. Вон его пистолет, - сказал Данька и показал рукой в угол.
То ли этот жест показался полицейским угрожающим, то ли им просто не хотелось слышать то, что говорили ребята, - темноглазая женщина вскинула шокер, раздался негромкий хлопок, и в тело Даньки впились иглы на тонких проводках. Щёлкнул разряд, парень дёрнулся и упал на пол, прямо в лужу крови Штефана.
- Следующий выстрел - на поражение! - предупредил полицейский, обводя помещение пистолетом. - Я не шучу! Не двигаться! Молчать!
Все замерли и замолчали, только неудержимо плакала над телом отца Лорена.
Глава 5. Носители эмоционального интеллекта
- Имя, фамилия, номер айди, - равнодушно спросил офицер.
- Меня зовут Василиса Ивановна Рокотова, а айди у меня нет. Я… Туристка. Туристка, да.
- И этот тоже турист? - ухмыльнулся полицейский, кивнув на лежащего в углу камеры бесчувственного Даньку.
- Это Данька, то есть Даниил. А фамилии я не знаю, и айди у него, наверное, тоже нет.
- Ага, путешествуешь с ним, значит, не зная фамилии. Очень убедительно, очень. И имена прям такие обычные. Ничего получше не придумала?
- Это правда!
- А как же! Верю-верю! - заржал он. - Вы, бледноглазки, вечно считаете, что умнее всех. Но знаешь, что? Мне плевать. Все вы просто бледные уроды с раздутым самомнением. На плантации у вас будет время, чтобы придумать имена получше. Хотя звать вас будут «Эй, урод!»
Он развернулся и пошёл по коридору, насвистывая. И Васькин растерянный вопрос: «Какой плантации»? - повис в воздухе.
- Плантации травки, - пояснил мужчина из соседней камеры.
Их разделяют только решётки. Кирпичная задняя стена, украшенная железным унитазом и рукомойником, три решётчатых стенки, в передней дверь, тоже из решётки. Закрытая, разумеется. Из-за этой прозрачности Василиса никак не решается воспользоваться унитазом, хотя необходимость этого трагически нарастает.
- Шокером? - показал на Даньку разговорчивый сосед.
- Да, - подтвердила девочка.
- Парень щуплый, может и полсуток проваляться. Они теперь всегда долбят на полной мощности, озверели совсем. Глушат и гребут, не разбираясь, всех подряд. Я Бен.
Сосед на вид лет сорока, плотный, мускулистый, слегка небритый. Блондин с голубыми глазами, как и все в камерах вокруг. А вот полицейские - как один смуглые.
- Василиса.
- Да я слышал. Не то чтобы я на стороне полисов, но ты, и правда, могла бы придумать что-нибудь убедительнее. Впрочем, твоё дело. Ты про плантации спрашивала? Так вот, если за вами ничего тяжёлого не висит, то вас утром выведут на суд, быстренько выпишут годик или два - как у судьи настроение будет, а то может, и три, - и на плантарь, травку растить. Сейчас зима, так что для начала в теплицу, а весной уже на грунт переведут.
- Но мы же ничего не сделали! Я так и скажу на суде!
- Смешная ты. На суде говорит судья! «Нарушение общественного порядка, статья восемь, дробь двадцать два, часть третья, два года исправительных работ, следующий бледноглазый придурок!» - процитировал сосед со знанием дела. - Полторы минуты на каждого, а то на обед опоздает.
- А судья тоже, ну…
- Черноглазый? Здесь, знаешь ли, уже можно говорить свободно. Привилегия тех, кто на дне. Да, конечно, он из этих. Нормальные юристы в такой грязи не копаются.
- И полицейские все…
- Ты что, не разглядела? - хмыкнул он. - А кто, по-твоему, должен улицы топтать? Раньше сержантский состав был из наших, но, когда темноглазых начали повсюду целовать в их смуглые задницы, любой чернолупый воришка орал на суде, что при аресте его отдискриминировали по самые гланды, и все верили ему на слово. Наших полицейских лишали званий и пенсий, выкидывали из рядов… Остальные просто уволились. Одна радость, темноглазые такие раздолбаи, что и в тюрьме у них бардак. Даже не обыскали, прикинь? Хочешь курнуть? У меня есть косячок.
- Нет, я не курю. Я думала, травку курят только…
- Чернопырые? Ну, так-то да, но всякие хреновые привычки быстро расходятся. Ещё скажи, что вы, молодёжь, не слушаете этот чернопырский «бум-бум-бум», который они считают музыкой…
Василиса неопределённо пожала плечами, но сосед не ждал ответа. Ему явно было скучно и хотелось поболтать.
- Ты сильно не переживай, - сказал он, - подумаешь, на плантарь закатают. Хреново, конечно, что ты красивая, могут быть проблемы. Ну, понимаешь, какого рода. А так, сколько бы нам ни дали, готов спорить, что мы и полгода не просидим.
- Почему? - Василиса поправила голову Даньки на своих коленях.
Он всё ещё без сознания, бледный, но дышит ровно. Она периодически вытирает ему пот со лба, но он не чувствует.
- Потому что, девочка, оно дольше не простоит!
- Что?
- Да всё! С тех пор, как черноглазых насовали везде по квоте, вся жизнь пошла по смуглой линии. Я вот, знаешь, где работал, пока не замели?
- Где?
- На энергостанции, инженером по безопасности. Следил, чтобы реактор не пошёл в разнос и не спалил к хренам всё километров на полтысячи. А что было потом?
- Что?
- Привели черноглазого и сказали: «Бен, это твой напарник! Потому что у нас на станции квоты не выдержаны». А тот заходит в машинный зал, зенки свои чёрные выпучивает, и говорит: «А это чо ваще, блин? Покажите мне столовку и где отлить, а покурю я прямо здесь».
- И что вы сделали?
- Утёрся и дальше работал. А куда деваться? Зарплату, правда, подрезали, потому что зарплатный фонд один на всех, а черноглазым по квоте нельзя платить меньше, чем нам, даже если они рубильник от мобильника не отличают. Так и пошло - я работаю, а он сидит, курит и музыку слушает. И не поручишь ему ничего - во-первых, он ни черта делать не хочет, а во-вторых - не дай бог что-нибудь не то нажмёт. Это же реактор, не хрен свинячий.
- Обидно, наверное.
- Да не то слово. Если б он ещё молчал, то можно было бы держать за мебель, но ведь ему скучно было. И начал он до меня докапываться. Вот, мол, вы, голубоглазые, считаете, что мы тупые. Но, если мы тупые, то почему я тут сижу, а ты вкалываешь? Потому, говорю, и вкалываю, что ты тупой. Если тебя отсюда убрать, только воздух чище станет, а если меня - то вместо станции будет кратер отсюда и до горизонта.
- А он что? - Василисе было не очень интересно, но спать на твёрдой узкой лавке неудобно, голова Даньки отдавила бедро, и очень хочется писать. Но ещё не настолько сильно, чтобы усесться на унитаз у всех на виду. Болтовня соседа хоть как-то отвлекала.
- А он пошёл в комитет по правам чернолупых, их на каждом предприятии сделали. Кучка дармоедов, которые только и искали, до чего докопаться. При этом зарплаты у всех больше моей. Пошёл и заявил, что я его оскорбляю по меланиновому признаку, а ещё препятствую выполнению служебных обязанностей. Меня, натурально, вызвали. Захожу в кабинет, а там три наглых хари. Двоих я знаю - один раньше сортиры мыл, да и то паршиво. Второй вахтером был при шлагбауме - этот поумнее, научился нажимать кнопку «Поднять». А теперь сидят в костюмах, важные. Хотя всё равно укуренные, видно же. А третья не знаю, откуда взялась, - баба толстая. Может, бывшая буфетчица, а может, из профсоюза прислали. «Правда, - спрашивают, - вы вашему коллеге работать не даёте?» «Да он, - отвечаю, - вроде как и не рвётся. До обеда курит, после обеда спит. В этом я ему никак не препятствую». «А вот он пишет, что вы на прошлой неделе не разрешили ему увеличить выходную мощность, что не позволило перевыполнить план по выработке и получить премию». «Ого, говорю, он что, писать умеет? Это я его, выходит, недооценил. Прошу прощения. А насчёт того
случая, так это ж реактор, а не трамвай. У него режим. И если мощность поднять, то охлаждение может не вытащить, а линия всё равно на пределе, и больше в неё не просунешь, хоть тресни». «То есть, - говорит толстая смуглянка, - вы признаёте, что отстранили коллегу от управления, несмотря на ясно выраженное желание?» «Ну дык, я его постоянно по рукам бью и говорю: «Ничего, блин, не трогай тут!» «Это потому, что он представитель меланинового большинства?» «Нет, это потому, что он тупой. Но если хотите, я позволю ему рулить. Только дайте мне время, часа четыре». «Зачем?» - спрашивает этот колобок. «Чтобы покинуть зону поражения. Хотя бы километров на триста отъеду, тогда ладно, сажайте его за инженерный пульт…»
- А они что? - спросила Василиса устало.
- Оштрафовали на половину оклада. Но на том, чтобы пустить его к рубильнику, больше не настаивали. А вот теперь прикинь, я тут, а он-то, поди, там. И этакая фигня на всех производствах. Энергетика, химическая промышленность, военные заводы… Да что там, канализация - и та без ума не работает.
- А за что вас…
- Посадили-то? А за что всех. «Нарушение общественного порядка, статья восемь дробь двадцать два, часть третья». «Голубоглазая статья», по ней только нас сажают.
- И что там?
- Препятствование реализации естественных прав меланинового большинства. Не дал чернолупому себя ограбить, выдал ему вместо кошелька в лоб - «препятствование». Он же не просто так тебя грабит, а потому что жертва дискриминации.
- Я?
- Да нет, он. А ты виновата, что твои предки угнетали его предков, поэтому он вырос тупорылым укурком, и вынужден тебя грабить, раз больше ничего не умеет.
- Так вас за это посадили?
- Не совсем. Меня за забастовку. Но статья та же. Потому что если мы отказываемся работать, то препятствуем реализации прав меланинового большинства на непонижение уровня жизни.
- Не поняла, - призналась Василиса.
- Когда Спасительница призвала к забастовке, мы с ребятами на станции перетёрли, прикинули штангель к носу и решили: «А ведь и верно. Вертись оно всё турбиной». И заглушили генераторы, кроме аварийной линии, которая обвязку реактора питает. Вывели мощностя на минимумы, чтоб только сам себя грел, и сели на попу ровно. Вокруг бегают, орут, руками машут: «Мы вас всех уволим!» А мы сидим, чай пьём, с печеньками. Потому что если нас уволить, то кто реактор обратно запустит? Это вам не костёр из краденой мебели в бочке запалить. Потом стали по одному вызывать к начальству, предлагать плюшки всякие, чтобы, значит, прекратил бастовать, перешёл на их сторону. Но никто не повёлся, потому что мы заранее договорились. Мол, если кто скрысятничает, то мы ему не дадим запустить станцию. Её с одного поста не стартанёшь, это дело коллективное.
- Так и не запустили?
- А ты видишь, чтобы лампы горели? Значит, не запустили. Город в блэкауте.
Коридор освещается только двумя батарейными фонарями на стенах.
- И вас всех забрали в тюрьму?
- Нет, только меня.
- Почему?
- А мой якобынапарник решил, что достаточно на мной наблюдал и запомнил последовательность включения. И возжелал запустить реактор сам. Ничего, мол, сложного, он сто раз видел. Но даже если бы он ничего не перепутал, что вряд ли, то с минимумов котёл разогреть - совсем другая последовательность, чем с рабочей температуры на турбину мощность дать. Я ему сразу сказал: «Ты сейчас при полузаглушённом реакторе резервный ток отдашь в систему. И турбины не разгонишь, и насосы охлаждения встанут. Активная зона пойдёт в разнос, и дальше только аварийный сброс замедлителей, после чего дешевле новый реактор построить, чем этот оживить». Но он решил, что я вру, чтобы его напугать. Пришлось дать ему по башке и заблокировать пульт. Вот, теперь на плантарь поеду, травку поливать из леечки. Кстати, покурить не хочешь?
- Нет, вы спрашивали уже. И что дальше будет?
- А хрен его знает. Пульт-то разблокируют в конце концов - директорским ключом всё открыть можно. И даже станцию, наверное, запустят. Среди черноглазых не все по квоте, есть и нормальные инженеры. Но я тебе не зря говорю - и полугода не просидим, как всё навернётся. Не у нас, так у химиков. Не у химиков, так у металлургов. Да хоть, вон, у водоканальщиков - и то мало не покажется. Встанут насосы, и утонет город в говне.
- Вы говорили, Спасительница призвала к забастовке. А вы её сами видели?
- Видел однажды.
- А расскажите, пожалуйста!
- Ну, когда всё только затевалось, пришли к нам агитаторы из «голубой гвардии». У нас и так большинство за них, потому что достал этот тупизм неимоверно. Так что агитировать нас не надо было, и так понимаем. Но насчёт забастовки народ сомневался сильно. Всё же мы энергостанция, не свиноферма какая. Мы встанем - за нами много чего встанет. Поэтому коллектив ответственный, привыкли не только за себя думать. Сразу спросили: «Мы, конечно, за новый общественный договор, против квотирования и «интеллектуального гандикапа», потому что это, как ни крути, жопа. Но это жопа дальняя. А если из энергосистемы выпадет наша генерация, то это будет жопа здесь и сейчас, потому что такую дыру и закрыть-то нечем. Пойдут веерные отключения, блэкауты, и по населению это прокатится, не разбирая цвета глаз. То есть, мы не против борьбы за права, но не стоит ли её начать с калибра помельче, чем станция на полторы тыщи нетто-мегаватт?» В общем, не убедили нас тогда.
- А потом? - спросила Василиса.
- А потом как-то пришёл мой товарищ перед самым концом смены, да и говорит: «Есть предложение сходить после работы в одно место. Там пива нальют и за политику расскажут. Обещают, что пиво на халяву, а за политику интересно». Ради политики я бы не пошёл, конечно, но на пиво повёлся. И не я один. А что не попить пивка-то вечером пятницы, раз угощают? Приходим мы, значится, в большой бар, а там народу - битком. И все наши - и со станции, и от смежников инженера, и от сетевиков технари. Вся городская энергетика. Пива всем налили, как обещали, даром. А вместо музыкантов на сцене всякие говорильщики выступали, от «голубой гвардии». Но их не так чтобы внимательно слушали, больше на пиво налегали да между собой трепались. А потом раз - и стихло всё. Тишина, как в склепе. А на сцене девочка стоит. Совсем мелкая, лет десять-двенадцать, ребёнок ещё. Волосы белые, сама худенькая, хоть хватай и в столовку тащи, откармливать. А глаза - синие-синие, каких не бывает вообще. Аж сердце прихватило от её глаз. И вроде ничего такого необычного она не сказала, сто раз мы всё это слышали - и про будущее наше, и про
детей, и про семьи, и про то, что ничего хорошего нас не ждёт, если жопы не поднимем и не сделаем что-то. Но такими словами и так, что я лично думал, что от стыда сейчас помру. Что я, здоровый мужик, сижу тут и пиво глыкаю, пока вот такой ребёнок за меня правды ищет. Такое от неё исходило ощущение, что не передать. Я раньше слышал, что она Искупителем отмеченная, но мало ли что говорят. А тут увидел и понял - так и есть. Есть за ней сила и судьба. И кто её увидел - тот уже прежним не будет. Так что назавтра мы уже собрались и решили бастовать. А теперь я тут.
- Не жалеете?
- Ни минуты не пожалел. С тех пор, как Спасительницу увидел, ни разу не усомнился. Курнуть не хочешь? Ах, да, я же спрашивал…
- Не хочу. А вы не могли бы…
- Что?
- Ну, отвернуться ненадолго. А то я сейчас описаюсь…
***
Когда Василиса, багровая от смущения (сосед отвернулся, но журчание показалось ей оглушительным, как горный водопад) вернулась на лавку и снова положила Данькину голову на колени, он застонал и зашевелился.
- Парень твой? - спросил Бен.
- Ну, да, наверное, - ответила Васька неуверенно. - Скорее, друг.
- Начинает отходить. Сейчас ему хреново будет, готовься. Свинство это - такого мальца шокером, у него и массы-то на полмужика. Но что с этих взять? Они, поди, и не знают, что мощность регулируется.
- Вы их ненавидите?
- Я? Да что ты, нет, конечно! - сосед даже засмеялся от неожиданности. - Они, в целом, нормальные ребята. Пока не началась эта хрень, у меня полно приятелей было среди черноглазых. У нас квартал смешанный, дружно жили. Играли в футбол, пиво пили, на шашлыки собирались, музыку слушали. Музыканты они отличные, пляшут задорно, и вообще душевный народ. Экспрессии многовато, но к этому привыкаешь. Понимаешь, девочка, я двумя руками за равенство. Я даже жениться хотел на дочери соседа, черноглазой. Она классная девчонка.
- А что же не женились?
- Из-за отца её. Он всем живые изгороди подстригал, клумбы разводил, цветочки сажал-полол. Качели починить или ворота поправить - всё к нему. И ему это нравилось, и все соседи его уважали, и никто отродясь не думал, что он хуже других, потому что не врач или не пилот. На своём месте был человек. Денег, правда, не так чтобы много получал, но на жизнь хватало. Жена, детей двое, домик небольшой, но свой. Мы с ним пиво пили каждую неделю, болтали, футбол по телеку смотрели. В футболе, кстати, вообще одни черноглазые, и денег они там зашибают столько, что мне и не снилось. А потом раз, и он мне такой: «Ты, Бен, голубоглазый угнетатель!» «Хренассе, говорю, чем же это я тебя угнёл?» «Вот! - отвечает он, - ты даже признать этого не можешь, настолько эта твоя угнетательность глубоко в тебе сидит! Вы все, голубоглазые, такие. Угнетатели и потомки угнетателей. Только и мечтаете загнать нас обратно на плантации». «Стоп, говорю, на плантациях автоматика всё делает, на кой хрен вы там нужны? И в шахтах давно робокомплексы хреначат, и улицы скоро будут автопылесосы убирать. Зачем вас куда-то загонять?» «Это,
говорит, и есть ваш угнетательский заговор. Оставить нас без работы, заменить роботами, которые вам прислуживают». «Так ты определись, сосед, - мы вас хотим на плантации загнать или без работы оставить?» А он разозлился только, сказал, что я такой же как все, и вместо того, чтобы покаяться, его оскорбил. Пиво допивать не стал и дверью хлопнул.
- Больше не общались? - спросила Васька.
- Нет. И дочка его на меня обиделась. Он вообще со всеми голубоглазыми в нашем районе рассорился, газоны угнетателям стричь перестал. А у черноглазых такого и в заводе нет - нанимать кого-то. Они или сами стригут, или, что чаще, вовсе не стригут. Так и живут в бурьянах, им плевать. Поэтому денег у него не стало, и они съехали.
- Грустная история.
- Ты пойми, сегрегация - хреновая вещь, но вся эта нынешняя политика квот - лекарство, которое хуже болезни. Она же и самим черноглазым не нужна. Тот долбодятел, которого мне на станции напарником поставили, - он что, счастливее стал? Ну да, зарплата большая, но он же и сам прекрасно понимал, что не инженер, а просто в жопе затычка. И что все вокруг относятся к нему, как к затычке в жопе. Не зря он за мной следил и запоминал, что как - очень ему хотелось быть хоть чуть-чуть при деле. Но для этого мало запомнить, какой тумблер чего включает. Надо физику знать, теорию тепловых машин, кучу всякой хрени, на которую я десять лет учился и ещё пять стажировался. Поэтому он бесился и на меня быдлил - понимал, что не на своём месте.
- И всё равно… - сказала Васька. - Ставя себя на место черноглазых, я бы чувствовала себя человеком второго сорта. И мне было бы обидно.
- Блин, а почему я не чувствую себя человеком второго сорта потому, что мне никогда не стать профессиональным футболистом?
- Не знаю, - призналась девочка. - Но мне кажется, не черноглазые в этом виноваты. Всё куда сложнее.
- Жизнь всегда сложнее, чем кажется, - философски признал сосед.
***
Данька сморщил лицо, зашевелился, попытался сесть, но уронил голову обратно на Васькины коленки.
- Ты либо отодвинься от него подальше, либо веди его к сральнику, - посоветовал сосед. Постшокерный эффект. Блевать будет дальше, чем видит.
Василиса едва успела подтащить еле перебирающего ногами парня к унитазу, как прогноз Бена оправдался. Его пришлось поддерживать, чтобы он не упал туда головой, так был слаб.
- Ох… как мне паршиво, - сказал он, закончив и с трудом вернувшись на лавку. - Попить нет?
- Вода в кране, на вкус она не очень, но я не отравилась. Я бы принесла тебе, но не во что налить.
- Тогда потерплю. Мне пока лучше не вставать, голова кружится как на каруселях.
- Это от шокера всегда так, пацан, - сказал Бен. - Может, и пару дней потом таращить, если большую дозу словил. Я по молодости был не дурак подраться, особенно в барах, так что успел огрести полицейского электричества. Нет, за те случаи я не в претензии, не подумайте - по делу прилетало. Не то что сейчас.
- Где мы, Вась?
- В тюрьме. Сейчас ночь. Утром нас отведут в суд и отправят на плантации. Это Бен говорит, он, вроде, разбирается.
- Уж будьте уверены, - кивнул сосед.
- Надо уходить, Дань.
- Я не могу, - признался парень. - У меня в голове как будто блендером мозги взболтало. Я пешком-то идти вряд ли смогу, не то что на Дорогу выйти.
- Это плохо.
- Да не переживайте вы так, молодёжь! - оптимистично сказал Бен. - Я же говорю - долго этот бардак не продлится. Либо наши победят, либо развалится всё к чертям, и принудительные работы не будут самой большой нашей проблемой. Думаю, месяца три, много четыре…
- Дня, - сказал Данька.
- Чего?
- Три-четыре дня. Затем коллапс.
- Коллапс чего? - удивлённо спросил сосед.
- Всего. Что-то надвигается… Я его почти вижу… - парень сдвинул на лоб очки.
- Хрена себе, - сказал Бен. - Ты… Ой, как хреново.
- Что хреново? - спросила осторожно Василиса.
- Нельзя вам на суд. Это патрульные раздолбаи нас не обыскали и очки не сняли, им наплевать на всё. А там, как только его глаза увидят, так вам и конец. Вы же как-то связаны со Спасительницей, да?
- Связаны, - кивнул Данька. - Ещё как связаны. Нам очень срочно надо к ней. Иначе будет большая беда.
- Дело сложное, - с сомнением сказал Бен, - но я знаю кое-каких людей… Правда, они там, а мы тут.
- А если бы мы могли выйти? Эта стена наружная? - Василиса постучала по стене камеры. - За ней улица?
- Девочка, ты же видишь - на ней унитаз и рукомойник. Если бы она была наружная, то трубы перемерзали бы.
- Ах да, что-то я плохо соображаю. Тяжёлый день.
- Наружная - вон та, торцевая. За ней переулок, там помойка. Впрочем, сейчас везде помойка, потому что мусор никто не вывозит уже неделю.
- Представьте, что у меня есть средство выйти из камеры и проделать дырку в стене…
- Тебя не обыскали, - удивился Данька, - оставили УИн?
- Черноглазые - те ещё раздолбаи, даже в полиции, - заметил Бен. - Кстати, парень, не хочешь травки? У меня есть косячок…
- Нет, - отказался Данька, - и так в голове чёрт те что творится.
- Как хочешь. Если представить, что мы оказались за той стеной, то есть недурные шансы затеряться в городе. У полиции полно работы и не хватает кадров, потому что все наши уволились.
- Вы нам поможете?
- Если ты совершишь чудо и стены отверзнутся? Да я на вас молиться буду, чёрт меня дери!
- Вась, - сказал Данька, - я не смогу быстро идти. Я как пьяный после шока.
- Что нам делать с пьяным матросом? - тихо запела Васька. - Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Этим ранним утром?Может, отправить его плавать брассом,И напоить газированным квасом,Чтобы он смог разговаривать басом,Этим ранним утром?
- Такого тощего пацана я могу тащить весь день и не запыхаться, - усмехнулся Бен. - Так что, если у вас есть какое-то синеглазое колдунство, чтобы отсюда выйти, самое время его показать. Пока не заступила бодрая утренняя смена вместо полусонной и укуренной ночной.
Василиса вытащила из-под куртки УИн и, стараясь держать его так, чтобы никто не мог рассмотреть, одним движением перерезала засов замка. Выйдя в коридор, повторила это действие с камерой соседа.
- Блин, нет слов, - сказал он. - Я ваш с потрохами. Ребята, вы дали мне надежду. Если вы такое можете, то на что же способна Спасительница?
Он подхватил Даньку и без усилия закинул его на плечо.
- Если укачает и потянет блевать - не стесняйся, - сказал он радушно, - куртку всё равно выбрасывать.
Василиса подошла к торцевой стене коридора и, отрегулировав луч на максимальную длину прорезала в ней прямоугольный контур.
- Можете толкнуть?
- Говно вопрос, - сказал Бен и пнул кирпичи ногой. Кусок стены рухнул наружу, мягко упав в скопление мусорных мешков.
- Обалдеть, - прокомментировал он. - реально обалдеть. Эй, народ! Кто хочет прогуляться по ночному холодку?
В камерах зашевелились арестованные.
- Да кто ж откажется! - ответил кто-то. - Тем более что вы тут сквозняк устроили.
- Выпусти их, - сказал Бен Василисе. - Чем больше разбежится, тем сильнее будут заняты полицейские.
Девочка пробежалась по коридору, срезая засовы с замков, и вернулась к дырке в стене. Арестанты недоверчиво толкали двери, осторожно выходили из камер и растерянно оглядывались.
- Пора валить, - сказал их бывший сосед по камере, а теперь проводник. - Полиса не будут тупить вечно.
Глава 6. Если убить убийцу, убийц меньше не станет
- Во что город превратили, смотреть противно! - бухтел на ходу Бен, перебираясь через завалы мусорных мешков. - Хорошо зима, летом бы уже чума какая-нибудь началась, наверное. Может, и сейчас начнётся - вон, крысы уже шныряют. Всю жизнь живу в городе и ни одной крысы не видел, а сейчас уже боятся детей на улицу выпускать, чтобы не покусали. Всё как-то быстро рушится, может, и прав твой паренёк, действительно, не месяцы остались, а дни.
Он встряхнул висящего на плече Даньку, и того бурно стошнило.
- Про… Простите… - выдавил он.
- Ничего, ничего, после шокера всегда полощет. Вестибулярку он вырубает качественно. А грязнее ни я, ни улица уже не станем. Почему-то, как только начинается политика, тут же весь город в говне. Как будто нельзя протестовать и убирать мусор одновременно.
Место, в которое их привёл (и частично принёс) Бен, оказалось каким-то подозрительным клубом в подвале жилого дома, куда надо было заходить со двора и спускаться по замусоренной лестнице. Зато охранник на входе никак не отреагировал на человека в заблёванной куртке с подростком на плече и девочкой. Молча кивнул и открыл дверь, как так и надо.
Внутри оказалось темно, накурено и тихо. Василиса вспомнила, что время к утру, и подумала, что даже самый ночной из ночных клубов вряд ли заполен посетителями, но оказалось, что в зале сидят люди, и довольно много.
- Лучше не вешай, а сразу выкинь, - сказал Бен, отдавая куртку гардеробщику.
Тот принял её, осторожно взяв за воротник.
Даньку сгрузили на стул и попросили подошедшую официантку «принести пацану чаю».
- В постшоковом отходняке надо побольше пить и поменьше двигаться, - пояснил Бен. - Есть ему тоже пока не надо, сблюёт. А тебя покормить?
- Если можно. Я давно не ела.
- Кухня закрыта, - сказала официантка, - но могу принести сэндвичи.
- Буду благодарна.
- Что это за место? - спросила Василиса.
- Не то, куда стоит ходить приличной девушке, - засмеялся Бен. - Но здесь безопасно. Я один из совладельцев. У меня была приличная зарплата и не было семьи, поэтому скинулись с парой коллег и инвестировали в клуб. Вечером тут музыка и немного выпивки, с полуночи… Ну, всякие мужские развлечения. Ничего криминального, но не респектабельно. Люди не хвастаются этим, как походом в оперу. Но сюда они ходят гораздо чаще.
- Спасительница, - с трудом сказал Данька. Его ещё заметно мутило. - Где она?
- Понятия не имею. Её же прячут. Какой смысл в конспирации, если каждый будет знать? Посидите здесь, я поговорю кое с кем.
Бен ободряюще потрепал парня по плечу и удалился в неприметную дверь сбоку от стойки. Официантка принесла чайник и две чашки, а также тарелку бутербродов.
- Ты не слишком молода для этого места? - тихо спросила она Василису.
- Я даже не знаю, что это за место, - призналась девочка.
- То есть, ты не на работу пришла устраиваться?
- Нет, что вы. У меня есть работа. Я механик.
- Вот и держись её, - кивнула официантка. - Ты бы видела, сколько глупых девчонок решали, что тут зарабатывать легче. Но это хреновая карьера.
Васька разлила по чашкам чай и откусила от сэндвича. Он оказался холодным и невкусным, но глупо жаловаться на качество еды после побега по помойкам от полиции. Данька осторожно взял чашку, рука его затряслась, и он поставил её обратно.
- Помочь?
- Как? - улыбнулся он. - Будешь поить меня как младенца из бутылочки? Я справлюсь.
Он несколько раз глубоко вдохнул, сосредоточился, и медленно донёс чашку до рта. Почти не расплескал.
- Вот видишь. Понемногу проходит.
- Молодец.
- Спасибо тебе.
- Не за что. Без тебя я отсюда не выберусь.
- Всё равно спасибо. Думаю, скоро я приду в себя достаточно, чтобы выйти на Дорогу. Но я всё же попросил бы тебя…
- Дать тебе спасти этот мир?
- Да.
- Конечно. А как ты собираешься решать проблему черноглазых и голубоглазых? Мне кажется, что черноглазые не плохие, просто все очень запутались…
- Вась.
- Что?
- Я никак не собираюсь её решать. Ты не поняла - я не кризисный менеджер, не политик и не революционер. Я не решаю проблемы. Хотя бы потому, что быстрые решения не работают, а на те, которые работают, уходят годы. Я корректор. Я изымаю фокус коллапса, чтобы у людей появилось время. Это их мир, кому, как не им, разбираться? Может быть, их решение не будет оптимальным или не понравится нам, но это уже будет не наше дело. Наше - моё - дело - устранить космологический фактор, Спасительницу. Политические, экономические и социальные меня не касаются.
- А если они, например, решат убить всех черноглазых? Это всё равно не наше дело?
- Да. Люди постоянно убивают друг друга. Очень грустно, но это естественный ход вещей. Даже самый кровавый геноцид не вызывает коллапса среза, и после него остаются хотя бы те, кто его устроил.
- Мне это не нравится.
- Мультиверсум не должен кому-то нравиться. Он вообще никому ничего не должен. Я дам этому миру шанс. Может быть, они воспользуются им для плохого решения, может быть - для хорошего. Но если не предотвратить коллапс, решать будет некому. Бен прав - уже завтра может начаться эпидемия из-за того, что на улицах по пояс мусора, а водоочистные сооружения некому обслуживать. Или взорвётся реактор энергостанции, за пульт которого встанут недостаточно компетентные инженеры. Да что угодно может случиться. Но фокусом коллапса является один человек. Его надо забрать отсюда, потому что он погубит мир и погибнет сам.
- Я поняла тебя. Мне это по-прежнему очень не нравится, но я поняла.
- Работа корректора стала выглядеть менее романтично? - грустно улыбнулся Данька.
- Или я стала менее романтичной. Немножко.
- Я слышал, это называется «взрослеть».
***
- Как ты себя чувствуешь? - деловито спросил Даньку вернувшийся Бен.
- Мне получше. Немного тошнит, голова кружится.
- Идти сможешь? Если я принесу тебя на плече, эффект будет не тот. На тебя хотят посмотреть серьёзные люди с серьёзными интересами, хотелось бы избежать впечатления, что я тебя на помойке нашёл.
- Я справлюсь, - твёрдо сказал Данька.
Он встал, опираясь на стол, покачнулся, помотал головой, утвердился на ногах.
- Пошли!
«Серьёзных людей» оказалось двое. Они ждали Даньку в кабинете в административной части клуба. Пока шли по коридору, парень опирался на плечо Василисы, но перед дверью отпустил его, выпрямился и решительно шагнул внутрь.
Мужчина и женщина возраста «сильно за сорок». Он - хорошо и дорого одетый, в официальном костюме с жилеткой и галстуком. Седые волосы уложены в идеальную причёску, бородка клинышком. Она - в причудливом наряде со множеством украшений, волосы выкрашены клиньями разных цветов, как у подростка, растрёпаны и торчат в разные стороны. Яркий макияж с блёстками смотрится как сценический - как будто на него надо смотреть издали. Вблизи поражает чрезмерностью. На худой морщинистой шее множество амулетов, десятки разномастных браслетов на руках.
«Она похожа на глойти какого-нибудь табора, - подумала Василиса. - Только глаза не такие. Злые и трезвые».
- Итак, молодой человек, вы ищете встречи со Спасительницей, - сказал мужчина. - С чего вы взяли, что непременно должны её увидеть.
- Вот с чего, - Данька поднял на лоб очки.
- Хм… Выглядит интересно, - кивнул тот. - Амелия! Что скажете?
Женщина встала, подошла к Даньке и уставилась ему в глаза. Он встретил её взгляд спокойно, хотя Васька видела, что ему все ещё тяжело держаться на ногах.
Амелия сделала несколько странных жестов руками, браслеты звякнули. Обошла парня и сделала несколько не менее странных жестов у его затылка. Данька поморщился.
- Моя сила и моё видение показывают… - начала она, но Даниил её перебил:
- Нет у вас никакой силы и никакого видения. Вы просто машете руками.
- Да как он смеет! - женщина отскочила как ошпаренная. - Да я…
- Бен, вы не могли бы нас оставить? - сказал мужчина. - И девочку заберите.
- Я никуда не уйду, - сказала Василиса.
- Она никуда не уйдёт, - подтвердил Данька.
Бен вздохнул, посмотрел на ребят с сожалением, но всё же вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
- Может, у него линзы! Или он операцию сделал! Да мало ли у кого могут быть глаза синие! - возмущалась женщина. - Я потомственная ведунья!
- Замолчи, Амелия, - бросил раздражённо мужчина.
Она замолкла и недовольно уселась на место, прожигая Даньку злым взглядом.
- Ну что же, - сказал мужчина, - допустим, ты действительно ей чем-то сродни. И что? Почему мы должны принимать тебя во внимание?
- Вы уже приняли меня во внимание, - уверенно ответил парень. - Ведь вы здесь. Вы не выглядите человеком, который может проигнорировать непонятную фигуру на доске. Вдруг это тайный ферзь?
- Откуда вы знаете, что я шахматист?
- Не в карты же вам играть.
- Умный мальчик.
- Он оскорбил меня, Роланд! - обиделась женщина. - Сказал, что я самозванка!
- Мы оба знаем, что он прав, Амелия.
- Но Спасительница признала меня…
- Я её попросил. Нужен человек, который вещает от её лица, потому что она ребёнок. Я попросил, она тебя публично благословила, теперь ты тоже почти Избранная Искупителем. Сойдёшь за знамя сопротивления, если что.
- То есть, ты тоже считаешь, что я мошенница? - в голосе женщины слышатся надрыв и слёзы, но глаза сухие, а взгляд жёсткий.
- Я знаю, что ты мошенница, - отмахнулся Роланд. - Мне плевать, я бизнесмен и работаю с тем, что есть. Главное, что остальные тебе верят.
- Итак, - обратился он к Даньке, - ты правильно понял, что я не могу тебя проигнорировать. Хотя бы потому, что тебя может не проигнорировать кто-нибудь другой, а нам совершенно ни к чему альтернативный центр силы.
Парень молча кивнул. Мужчина сделал паузу, видимо ожидая комментариев, но, не дождавшись, продолжил сам:
- Однако, раз ты такой умный мальчик, я хотел бы услышать твою версию: почему мне не следует устранить эту новую подозрительную фигуру на доске, пока она не сломала мне всю партию?
- Потому, что ваша позиция, которая вам сейчас кажется беспроигрышной, ведёт не к мату соперника, а к перевороту доски.
- С чего вы это взяли, юноша?
- Не имеет значения, какой вы гроссмейстер, если фигуры расставлены на столе рулетки.
- Красивый образ, - кивнул мужчина, - но этого мало для того, чтобы отказываться от игры. Слишком много в неё вложено.
- Я не предлагаю вам отказываться. Наоборот, я дам вам единственный шанс её продолжить.
- Утомительно разговаривать аллегориями, не находите? Может быть, перейдём к конкретике?
- Тогда я, с вашего разрешения присяду. У нас был тяжёлый день, - Данька сделал шаг к креслу, и Василисе пришлось поддержать его под локоть, чтобы он не упал. Парень почти рухнул в кресло, лицо его покрылось бисеринками пота, но голос остался твёрдым.
- Рискну предположить, что вы представитель бизнес-кругов, которым не нравится политика равнопредставленности, квотирование и прочие явления, негативно влияющие на рыночную ситуацию.
- Допустим. Продолжайте.
- Также предположу, что вас заботит не расовая справедливость, а изменение структуры рынка. Вытеснение старого, промышленного и сельскохозяйственного капитала, которым исторически владеют голубоглазые, в пользу бизнесменов из числа черноглазых, заработавших свои деньги на кино, музыке и спорте.
- У вас удивительно здравое видение для такого молодого человека. У них теперь много денег, но мы не допустим их к рычагам управления экономикой.
- И, не сумев вытеснить их экономически, вы обратились к политическим силам. Ведь политиков можно просто купить.
- Какой разумный юноша! Не ищете работу? У нас есть интересные вакансии с большими перспективами.
- Нет, спасибо. Думаю, что идея всеобщей забастовки также принадлежит не десятилетней девочке. Вы решили поднять ставки, верно?
- Время играет не в нашу пользу, - кивнул Роланд, - Сейчас новые нормы вызывают всеобщее возмущение, но дайте срок - и люди привыкнут. Люди ко всему привыкают.
- Думаю, что очевидные перегибы в требованиях черноглазых тоже появились не сами собой. Все эти кадровые квоты, интеллектуальные гандикапы, образовательные преференции и прочее. То, что вызывает возмущение в обществе. Политика «обратного расизма». Скорее всего, это ваша инициатива. Ведь радикалов в чужом лагере тоже можно использовать в своих интересах.
- Вы меня просто поражаете своей осведомлённостью! Кто вам это сказал?
- Я просто предположил. События всегда развиваются по схожим схемам. Наверняка среди лидеров черноглазых есть умеренные. Готовые к компромиссам, игре вдолгую, выстраиванию равновесных отношений и справедливой общественной модели. Но есть и свои отморозки, которые хотят всего и сразу. Достаточно поддержать вторых против первых, чтобы требования оказались невыполнимыми, и конфликт перешёл в силовое противостояние. И тогда организовавшие забастовку становятся не безответственными эгоистами, обрушившими экономику и инфраструктуру города из-за расовых предрассудков, а отважными борцами с черноглазым беспределом. Согласитесь, логичная гипотеза?
- Что он говорит, Роланд? Это правда так? - спросила удивлённо женщина.
- Заткнись, Амелия. Итак, молодой человек, вы привлекли моё внимание, поздравляю. Того, что вы тут только что наговорили, уже достаточно для того, чтобы вы не вышли из этого кабинета. Мало ли кто ещё услышит ваши гипотезы? Но, раз вы так умны, у вас наверняка есть встречное предложение.
- Разумеется, есть.
- И чьи интересы вы представляете? Кто решил выйти на меня таким оригинальным способом? Чего они хотят? Прекращения забастовки? Это будет дорого стоить…
- Нет. За мной не стоит ни одной известной вам силы или группы влияния. И я не попрошу вас изменить планы. Продолжайте забастовку, боритесь за рынок промышленного капитала, устраивайте чужими руками провокации и беспорядки. Это полностью ваше дело.
- Так чего же вы хотите?
- Мне нужна девочка. Спасительница.
- Мне она тоже нужна. У неё потрясающая харизма, люди идут за ней куда угодно и делают всё, что она скажет.
- А она скажет то, что скажете ей вы?
- Ей десять лет, - пожал плечами Роланд. - Она хорошая девочка, но ей рано смотреть на мир так же цинично, как смотрите вы.
- Я вас понимаю, - кивнул Даниил, - вы используете её, это само собой. Таких, как она, обязательно кто-то использует. Но вы, простите за очередную аллегорию, забиваете гвозди гранатой.
- «Таких, как она»? То есть, это не уникальное явление?
- Я сижу перед вами.
- Ах да, действительно. Вы такой же, как она?
- Был таким же. Но мне дали шанс вырасти и поумнеть. Я хочу дать такой же шанс ей.
- Она милая девочка, но вы, я уверен, понимаете, что её интересы для меня не главное.
- В ваших интересах перестать забивать гвозди гранатой. Передать её со всей возможной осторожностью тому, кто умеет обращаться со взрывчаткой, и взять в руки какой-нибудь более подходящий для ваших задач инструмент. Потому что, когда она взорвётся, то уничтожит не только вас, но и всё вокруг. Уверен, что вы справитесь и без её уникальной харизмы. Вон, Амелию возьмите. Она очень убедительно машет руками.
- Мелкий гадёныш, - отреагировала женщина.
- Вы же не могли не подстраховаться, верно? - не обращая на неё внимания, продолжил Данька. - Девочка слишком непредсказуемый фактор. Не поручусь на сто процентов, но и не удивлюсь, если у вас уже есть белокурая десятилетка, которая прямо сейчас привыкает к синим контактным линзам.
- Роланд? - вскинулась Амелия. - Так вот зачем ты…
- Заткнись, - грубо оборвал её мужчина.
- Знаешь, парень, - обратился он к Даниилу, - говоришь ты очень складно. Но что у меня есть, кроме твоих слов?
- Ваша бизнес-интуиция. Которая сейчас кричит вам, что ваши инвестиции под угрозой. Если бы у вас её не было, вы бы не были тем, кто вы есть.
- Мальчик, ты меня уже пугаешь. Спасительница далеко не так умна и проницательна.
- Именно поэтому бояться надо не меня, а её. Она не понимает, что делает, и не контролирует это. А вы, думая, что держите её под контролем, сильно ошибаетесь.
- Слова, слова… Но знаешь что, парень? Я почему-то тебе верю!
***
К большому облегчению Василисы им не пришлось больше скакать по сугробам и помойкам. Роланд оказался любителем комфорта и безопасности, у выхода их ждал бронированный автомобиль на полугусеничном шасси и сопровождающая его машина охраны.
Кортеж двинулся по улицам города, которые по мере их продвижения к центру становились более широкими и менее замусоренными. Миновав перегородившие проезд полицейские броневики, которые услужливо отъехали, освобождая дорогу, они оказались в районе, который, казалось, происходящие события ничуть не затронули. Здесь горят фонари и витрины, магазины открыты и не разграблены, вычищен снег и нет мусора. Улицы патрулируют полицейские, причём все они голубоглазые. Черноглазых на улице вообще не видно, даже снег метут светлокожие блондины.
- Я вижу, социальные катаклизмы вас не сильно затронули, - отметил Данька, глядя в окно машины.
- Преимущество больших денег, - пожал плечами Роланд. - Но свежих устриц не доставляют уже три дня, да и с фруктами начались перебои.
- Какая трагедия! - не сдержалась и съязвила Василиса.
- Я знаю, как это звучит, - равнодушно ответил он. - Но в данной ситуации я игрок, а не фигура, поэтому пребывать над доской - моя привилегия.
Ваське многое хотелось сказать про людей, которые присваивают себе право распоряжаться чужими судьбами, как пешками, но она прекрасно понимала, что это бесполезно. Если бы Роланд руководствовался в своих действиях этикой, то сейчас они разговаривали бы с кем-нибудь другим.
Машина вкатилась в подземный гараж большого особняка. Наверх их поднял роскошный лифт. Зеркала в нём неприятно напомнили Василисе, что отсутствие сна, нормальной еды и умывания отражается на внешности не лучшим образом. А ещё что пребывание в тюрьме и блуждание по помойкам не идёт на пользу одежде. Особенно если её не менять пару дней. О запахе она старалась не думать. На фоне стерильной роскоши кабинета, куда их с почтением (в сторону Роланда и Амелии) и некоторым недоумением (в их сторону) проводил дворецкий, ребята выглядели не очень уместно. Впрочем, чтобы уместно выглядеть в таком интерьере, надо долго тренироваться, а ещё лучше - сразу в нём родиться.
- Я смотрю, Спасительница, для вождя народного движения, неплохо устроилась, - демонстративно огляделся Данька.
- Вожди редко придерживаются образа жизни ведомых ими масс, - ответил Роланд, - но в данном случае настоял я. Её активно разыскивают, а в любом подполье полно стукачей. Мой особняк - не то место, где станут искать Спасительницу. Я провожу вас к ней.
- Время пришло, дядя Роланд? Мы начинаем? - встретила их синеглазая девочка.
В комнате, полной книг и игрушек, сидит на стуле ребёнок. Игрушки производят впечатление случайной выборки - как будто кто-то сказал кому-то: «Пойди в детский магазин и купи игрушек», - и тот просто сгрёб содержимое пары полок не разбираясь. А девочка чудно хороша. Василиса ей аж залюбовалась - тонкие совершенные черты, светло-золотистые волосы и, конечно, огромные синие глаза.
- Какая красавица! - сказала Васька, но девочка не обратила на неё никакого внимания. Она смотрела только на Роланда.
- С тобой хотят поговорить, - сказал тот мягко, но настойчиво.
- Зачем? Сколько можно разговаривать? Мы теряем время!
Василиса поняла, что, несмотря на красоту, от девочки исходит какое-то некомфортное ощущение - тревоги, напряжённого ожидания, нетерпения и сдерживаемой злости.
- Послушай… - продолжил Роланд.
- Не хочу слушать! Я устала слушать! Я всё время тебя слушаю, и ничего не происходит! - девочка вскочила со стула, топнула ногой, лицо её сделалось злым и отчаянным.
Но хуже того - от неё буквально шибануло эмоциями. «Очень мощная эмпатка», - догадалась Василиса. Приёмная дочь штурмана, Настя, тоже иногда, не сдержавшись, транслировала свои эмоции на широкой волне, но всё же не так сильно. Роланд побледнел и отшатнулся, Амелия тихо пискнула и выскочила из комнаты как ошпаренная, и только Данька смотрел на девочку совершенно спокойно.
- У нас нет времени! - закричала та изо всех сил. - Время кончается, кончается, я чувствую! Мы должны действовать!
- Не ори, - сказал Данька. - Не поможет.
Девочка моментально замолчала и уставилась на него. Парень поднял на лоб очки и встретился с ней взглядом.
- Одри, милая, я вас оставлю… - с облегчением, вытирая со лба холодный пот, заявил Роланд. - Что-то ты сегодня очень активна, у меня чуть сердце не встало.
- Я понял, - обратился он к Даньке, - о чём ты говорил. Ну, про забивание гвоздей гранатой.
И мужчина вышел из комнаты, осторожно притворив за собой дверь.
- Ты кто? - спросила девочка. - Почему ты… такой?
- Я такой же, как ты. И я пришёл за тобой.
- Зачем?
- Чтобы увести тебя туда, где тебе место. Где все такие, как мы. Где тебе будет хорошо.
- Я никуда не пойду, - решительно замотала головой девочка.
- Почему?
- Надо делать революцию! Надо спасать мир! Я Спасительница, и я должна всех спасти! Мы победим плохих черноглазых, все будут счастливы, и я наконец-то смогу умереть.
- Какое… странное желание.
- Я просто хочу снова увидеть маму с папой, - вздохнула девочка. - Они ждут меня там, куда люди попадают после смерти. Они обещали дождаться, я их очень просила. Но им, наверное, тяжело ждать долго, ведь им было так больно, когда они умирали. Мама всё время кричала, а папа говорил, чтобы я не боялась, но я всё равно боялась. Он просил меня не умирать с ними, говорил, что они обязательно меня дождутся, но я всё равно боюсь, что пока они ждут, им больно. Я должна быстренько всех спасти и идти к ним. А этот вредный Роланд всё время затягивает. Накупил мне кучу тупых игрушек, как будто я ребёнок.
- Да, игрушки такие, словно тебе три годика, - согласилась Василиса.
- А ты кто? - переключилась на неё девочка. - Ты не такая, как мы.
- Да, я обыкновенная.
- Ты похожа на струну под током, ты знаешь?
- Да, мне говорили.
- А, ну хорошо. А то люди обычно не знают.
- А вот эта кукла классная, - сказала Васька. - Совсем не такая, как остальные.
Кукла, единственная из всех игрушек, лежит так, что девочка может дотянуться до неё рукой.
- Это моя собственная. Мне её мама сделала. Она делала куклы, пока была живая. Надеюсь, там, куда люди попадают после смерти, у неё снова есть руки. Потому что её куклы были самыми лучшими на свете. Остальные у меня отняли, но эту я спасла. Я тогда ещё не была Спасительницей, а то бы всех спасла. И маму с папой. А теперь я Спасительница, но их уже не спасти, и кукол уже не спасти, их сожгли с нашим домом. Но я спасу других. И тогда уйду к маме и папе.
- Я думаю, мы можем найти другой способ всех спасти, - мягко сказал Данька. - Пойдём с нами.
- Куда?
- Из этого мира в другой.
- Нет, - девочка зажмурилась и упрямо замотала головой. - Ни за что.
- Но почему?
- Потому что если я умру там, то не встречусь с родителями! Это же очевидно!
- А если не умрёшь?
- То тем более не встречусь. Ты что, глупый?
Даниил растерянно поглядел на Василису. Кажется, жёсткие переговоры с авторитарным бизнесменом Роландом дались ему легче, чем общение с десятилетним ребёнком.
- А куклу ты с собой возьмёшь? - спросила Василиса.
- С собой?
- Если ты умрёшь, то встретишься с мамой и папой. А кукла? Останется тут совсем одна?
Девочка насупилась, а потом неуверенно сказала:
- А кукла не может умереть?
- Нет, - покачала головой Василиса. - Это только для живых людей.
- Ты думаешь, ей будет без меня грустно?
- Думаю, очень. Так же, как тебе без мамы. Ведь если бы мама могла, она бы ни за что тебя не оставила, верно?
- Конечно.
- Но ты с родителями обязательно встретишься там, куда попадают после смерти, а кукла так не может. Она останется одна навсегда. Её выкинут на помойку, её обгрызут крысы, она подурнеет и станет некрасивой, никто никогда не расчешет ей волосы…
- Хватит, - сказала девочка, - а то я заплачу. А мне нельзя.
- Почему нельзя?
- Если я начну плакать по кукле, то буду плакать и по маме с папой, и тогда уже не смогу остановиться. Буду плакать, и плакать, и плакать пока не превращусь в солёную лужицу. И тогда точно никого не спасу. С тех пор, как родители умерли, я ни разу не плакала!
- Ты молодец, - сказала Василиса. - Но это очень больно - не плакать, когда хочется.
- Мне всё больно, поэтому я так спешу. Вот спасу всех и сразу умру. Тогда обниму маму - и ка-а-ак заплачу! Я буду рыдать, мама меня успокаивать, а папа топтаться рядом - он никогда не знал, что делать, если я плачу. Очень переживал всегда. Такой смешной…
Девочка шмыгнула носом, но сразу взяла в себя в руки. Только глаза предательски заблестели.
- А как ты собираешься всех спасти, Одри? - спросил Данька.
- А, это просто. Надо всем голубоглазым собраться и убить всех черноглазых.
- И кто тебе подсказал такой способ? - Василиса покосилась на дверь.
- Так дядя Роланд говорит, - девочка вздохнула и прижала к себе куклу. - Тогда они больше никому не смогут сделать больно.
- Всех убить? - уточнил Данька.
- Конечно. Чтобы их не было.
Даниил снова растерянно посмотрел на Василису. Девочка огляделась и увидела на стене большой телевизор.
- Как это включается? - спросила она Одри.
- Пульт на кровати. Я иногда мультики смотрю.
Васька подхватила пульт и начала переключать каналы. Их оказалось очень много, десятки, это было непривычно. По большей части на них показывали новости - какие-то люди били витрины, куда-то бежали, чего-то тащили, что-то поджигали. Дикторы вещали с тревожными лицами, но звука не было.
- Вот, смотри, - Василиса нашла то, на что надеялась - детский канал.
На экране сидели кружком дети, лет семи-восьми, в середине девочка постарше показывала им какую-то сложную игрушку. Все они были черноглазыми.
- Видишь? - спросила Васька.
- Дурацкий конструктор этот? Да, его реклама по всем детским каналам…
- Нет, детей видишь?
- Конечно, вижу, я не слепая!
- Ты хочешь, чтобы они умерли? Вот, смотри, эта девочка, - Васька ткнула пальцем в умилительную щекастую девчонку в ярком комбинезоне. Смотри, ты хочешь, чтобы она сейчас умерла? Допустим ты можешь, коснувшись экрана, её убить. Ты сделаешь это? Ну давай, подойди!
Одри неуверенно подошла. Девочке на экране как раз вручили какую-то часть конструктора, от чего она пришла в восторг и захохотала так, что в её карих глазах заблестели слёзки. Камера взяла её крупно, показывая счастливого ребёнка в апофеозе радости.
- Ну, давай, убей её!
- А я правда так могу?
- А почему нет? Ты пробовала?
- Нет, никогда.
- Так попробуй! Смотри, как она хохочет! Коснись экрана, и она упадёт мёртвой, потечёт кровь, остальные дети завизжат в ужасе, а она будет лежать, глядя чёрными глазами в камеру. Мёртвыми чёрными глазами. Ну, давай же!
- Нет! - Одри сделала шаг назад и для верности спрятала руки за спину. - Я не хочу, чтобы она умерла.
- А кого ты выберешь? Вот, например, мальчик, посмотри…
- Никого, никого, не надо, выключи, выключи, пожалуйста! Вдруг они умрут от того, что я на них смотрю!
- Но ты же только что сказала, что всех черноглазых надо убить, - сказала Васька, выключая телевизор. - Они черноглазые. Что не так?
- Не детей. Не надо детей. Только взрослых.
- Тогда давай ты выберешь того ребёнка, который, вернувшись домой, увидит, что его родители мёртвые, - Василиса снова нажала кнопку на пульте, на экране беззвучно засмеялись дети. - Кто из них обнаружит залитые кровью тела родителей в спальне? Кому ты пожелаешь такой судьбы?
- Никому, прекрати, не мучай меня! Я никому не пожелаю своей судьбы! Я знаю, как это больно! Так нельзя!
Васька снова выключила телевизор и села на кровать, взяв стоявшую Одри за руки.
- Если убить убийцу, убийц меньше не станет. Потому что убийцей станет тот, кто его убил.
- Я не знаю. Я не хочу убивать. Я не хочу жить. Я ничего не хочу. Я хочу к маме и папе. Убейте меня не больно, пожалуйста. Чтобы я не заплакала. Мне нельзя плакать.
Глава 7. Тайная наследница империи
Их велосипеды доставили по приказу Роланда прямо в особняк.
- Вы сделали всё, как я просил? - переживал Данька.
- Да, молодой человек. Мой посланник передал ваши извинения за отсутствие на прощании со Штефаном, оплатил кремацию по высшему разряду и купил самый дорогой венок, который нашёлся в том нищебродском крематории. Это всё?
- Да, мы вас покидаем и забираем девочку.
- У вас получится её уговорить? Она довольно… упрямая особа.
- Мы очень постараемся, - ответила Василиса.
Одри больше не хотела убивать. Но жить она не хотела тоже.
- Во мне сегодня что-то сломалось, - сказала она.
- Оно сломалось раньше, - ответила Васька. - Сегодня ты это наконец почувствовала.
- Вы правду говорите, что если я тут останусь, то все умрут?
- Правду.
- Меня так часто обманывали… Я всем для чего-то нужна, мне все говорят неправду. Я хочу вам верить, но у меня плохо получается.
- Давай поступим так, - очень серьёзно сказал Данька. - Ты пойдёшь с нами, и я покажу то, что тебя убедит.
- А если оно меня не убедит?
- Мы вернём тебя назад.
- Честно?
- Да. Это будет очень глупо и опасно, но я клянусь, что сделаю, если ты так решишь.
- Мне кажется, ты говоришь правду, - неохотно признала Одри, просвечивая Даньку синими прожекторами глаз. - Ладно, покажи мне то, что хотел. Но я не умею ездить на велосипеде. У родителей вечно не хватало денег, чтобы мне его купить…
- Я повезу тебя сам, на раме. Ты лёгкая.
Двор особняка достаточно просторный, чтобы устраивать там кольцевые велогонки, не то что просто прокатиться.
- Надеюсь, я принял верное решение, отпуская вас… - сказал с сомнением Роланд. - Идея ехать по городу зимой на велосипедах кажется мне довольно дурацкой.
- Буквально через несколько секунд вы поймёте, что мы знаем, что делаем. И если увиденное вас убедит, то вы, возможно, примете во внимание и мой совет.
- Какой?
- Заканчивайте ваше противостояние. Этот мир слишком близок к системной катастрофе. Даже не самый выгодный компромисс лучше.
- Я, уж простите, как-нибудь сам разберусь. Но обещаю подумать над вашими словами.
- Большего я и не прошу. Вась, ты готова? Держись рядом. Поехали!
Данька подсадил Одри, усевшуюся на раму боком, покатил к воротам ограды особняка, но, набрав скорость, коснулся локтя едущей рядом Василисы - и они оказались в странном туманном ничто, называемым Дорогой.
- Как тут красиво! - восхищённо закричала Одри. - Никогда не видела такой красоты! Как будто я внутри самого дорогого и сложного на свете конструктора!
Василиса огляделась - они по-прежнему едут в тумане, где видно только десяток метров дороги вперёд и назад и смутно просматриваются тёмные обочины. Данька, заметив её недоумение, пояснил:
- Мы можем видеть структуры Мультиверсума. Отсюда, с изнанки Мироздания, они особенно хорошо видны. Внимание, сворачиваем и выходим, держись рядом.
Василиса увидела, как на обочине обозначился съезд, они свернули, мир моргнул, зажглось солнце.
- Лето! - сказала удивлённо Одри. - Тут лето. Как это может быть?
- Мы в другом мире. Я же тебе говорил. За тем холмом - море. Ты когда-нибудь видела море?
- Нет, что ты! Отдыхать на море - это для богатеньких. Мы только на городской пляж ходили, но там мусор и вода плохо пахнет.
- Тогда ты просто обязана его увидеть! Пойдём.
***
Решительная Одри моментально разделась и без малейшего смущения плюхнулась в тёплую воду голышом. Василиса подумала, что у них, может быть, так принято. В конце концов, она совсем ребёнок. Сама она порадовалась тому, что её купальник так и остался в закреплённой на багажнике сумке. Он, кажется, даже до сих пор чуть-чуть влажный, хотя намок совсем в другом море совсем другого мира.
Они с Данькой синхронно отвернулись, переодеваясь, и тоже плюхнулись в прибой на мелководье.
- Я об этом мечтала, спасибо, - серьёзно сказала Одри. - Теперь и умирать не так жалко. Скажу маме и папе, что в настоящем море купалась! Пусть завидуют! Как вы думаете, там море есть?
- Где? - растерялась Василиса.
- Ну, там, куда люди после смерти попадают? Я бы хотела, чтоб было. Оно даже лучше, чем я о нём думала. Такое огромное и такое ласковое!
- Я не знаю, куда люди попадают после смерти, - сказал Данька. - Никто не знает. Ведь никто не вернулся, чтобы рассказать.
- Наверное, там так хорошо, что никто не хочет возвращаться. Или сразу про всё забывают. Это было бы правильно - зачем им помнить про то, что они умерли? Но мои родители меня ждут и помнят. Они обещали. Как вы думаете, если я умру тут, а не дома, то мы встретимся?
- Я думаю, если такое место есть, то оно одно на всех. Ведь люди везде одни и те же, - ответила Василиса.
- А вы думаете, что такого места нет? Мне мама говорила, что многие люди не верят, что после смерти что-то есть. Но я знаю, что есть. Потому что не может быть, чтобы не было - как я тогда родителей увижу?
- Я думаю, что нет, - тихо сказал Данька. - Я бы не хотел, чтобы после смерти всё продолжилось. Должно быть место, где ставится точка, и слово «Конец», иначе ни в чём нет смысла.
- А думаю, что есть, - возразила Василиса. - Я не хочу, чтобы конец. И не хочу, чтобы близкие уходили навсегда. Я знаю, что Мирозданию плевать на мои желания, но если можно выбрать для себя посмертие, то пусть там что-то будет. Пусть там будут мама с папой, Лёшка, даже кот пусть будет. Ну и все хорошие люди, ты, например. А если это не так, то я всё равно не узнаю.
- Ты права, наверное, - сказал Данька. - А я просто очень устал от всего. Иногда мне кажется, что мне лет тыща, просто я всё забыл. Забыть - забыл, а усталость осталась. Не мог же я за семнадцать лет так устать жить?
- Дань, - осторожно спросила Василиса, воспользовавшись тем, что Одри отбежала поплюхаться достаточно далеко, чтобы их не слышать. - А что, у всех будущих корректоров всё так плохо в жизни сложилось? Ну, как у Одри?
- У всех, - кивнул он. - Мироздание отчего-то любит несчастных детей. Фокусом коллапса ребенок становится в момент боли и отчаяния, но почему именно он? Неизвестно. Может, нужна предрасположенность. А может, просто так.
- У тебя было так же плохо, как у неё?
- Нет, Вась. У меня было хуже.
- Эй, русалка белобрысая! - крикнул он Одри, вставая. - Вылезай! Пора ехать дальше!
***
- Что здесь случилось? - испуганно спросила Одри.
Они катятся на велосипедах между застывших на шоссе рядов машин. Четыре ряда в одну сторону, четыре - в ту же самую, хотя и через разделитель. Видимо, всем очень нужно было туда и никому - обратно. Восемь рядов стоящих бампер в бампер автомобилей. Они уже успели сильно запылиться, но ещё не успели проржаветь: колёса сохраняют форму, стёкла прозрачны. «Год, не больше, - прикинула Василиса. - Если аккумулятор зарядить, заведутся». Но люди, оставшиеся внутри салонов, не будут их заводить. Они выглядят так, как будто это мумии, вынутые из египетских пирамид и смеху ради засунутые в современные костюмы.
- Его звали Питер, - сообщил Данька, ссаживая девочку с рамы и ставя на асфальт.
- Кого?
- Мальчика с синими глазами, катализатора коллапса. Он не был похож на тебя, Одри. Он был старше, ему исполнилось шестнадцать. Он вырос в очень богатой семье, владеющей половиной промышленности страны, и с детства ни в чём не знал отказа. Он учился в лучшей частной школе, занимался спортом - выездкой. У него была своя лошадь, очень красивая, её звали Беллой. Его любили родители. Он был счастливым ребенком. А потом вдруг всё сломалось - его отца застрелил какой-то безумец. Отец занимался производством оружия. Его многие ненавидели, считая, что он наживается на войнах. Отчасти они были правы, но на войнах всегда кто-то наживается, а Питер своего отца очень любил. Мать, красивая, но очень нервная женщина, не выдержала стресса, тяжело заболела и практически сошла с ума, став бледной тенью самой себя. Мальчик стал владельцем огромного и очень конфликтного бизнеса. Им пытались манипулировать недобросовестные опекуны и попечительский совет, на него давили, но он держался. Питер, несмотря на безоблачное детство богатого наследника, оказался очень упорным и волевым парнем. Он продолжал дело отца, он
профинансировал частное расследование его убийства, потому что подозревал, что это был не случайный сумасшедший. Детективы нашли ниточки, ведущие от стрелка к деловым партнёрам отца, осталось только найти доказательства, но они почувствовали опасность и решили его напугать.
Питер, как и полагается юноше шестнадцати лет, был влюблён. Совершеннейший мезальянс - ему очень нравилась дочь конюха, которая ухаживала за лошадьми в клубе верховой езды. Прелестная добрая девушка, в неё трудно было не влюбиться.
- Красивая? - спросила Одри. - Ты её видел?
- Нет, но я видел её фото у Питера. Красивая, на Василису немного похожа.
Одри внимательно посмотрела на Ваську, как бы оценивая, достаточно ли она хороша, чтобы в неё влюбился какой-нибудь юный миллионер. Кивнула, видимо, оценив положительно. Василиса покраснела.
- Она не знала, что Питер в неё влюблён, он никогда не показывал ей свои чувства.
- Почему?
- Потому, что он миллионер, а она дочь кучера. Это поставило бы её в ужасно неловкое положение. Все говорили бы, что он её купил.
- Какая глупость! - возмутилась Одри.
- Увы, так бывает. Общество часто устроено не самым лучшим образом. Что бы сказали у вас, если бы голубоглазый полюбил черноглазую и женился на ней?
- Некоторые говорили бы плохо, ты прав.
- Вот видишь. В общем, он так ей и не признался, но нашлись люди, которые догадались о его чувствах. Это несложно заметить со стороны. Девушку похитили и выставили ему требования.
- Какие?
- О больших деньгах и очень серьёзных уступках, подробности не так важны, да я их и не знаю. С деньгами он бы расстался, их всегда можно заработать ещё, но пришлось бы отказаться от того, на что положил жизнь его отец - отдать ключевые патенты и разработки, причём людям, которые могли ими воспользоваться не лучшим образом. Компания его отца занималась производством оружия и была близка к научному прорыву. Питер тянул время, надеясь на то, что его детективы найдут девушку, и они нашли. Но опоздали. Она… Очень нехорошо погибла. Когда детективы доставили Питеру подробный отчёт с фотографиями, он не выдержал. Вряд ли он был самым несчастным подростком этого мира, но чувство вины за то, что случилось с девушкой, не перенёс. Он стал фокусом коллапса, глаза его посинели.
Одри слушает с горящими глазами, как будто Данька рассказывает сказку. Они неторопливо идут по шоссе, ведя велосипеды руками, и девочка так увлеклась, что не смотрит на страшное содержимое застывших в вечной пробке машин. А вот Ваське очень не по себе, ведь это совсем не сказка, а события, которые в конце концов, убили всех этих людей.
- Что было дальше? - требует продолжения Одри.
- Когда я сюда добрался, всё ещё можно было спасти. Новое оружие было готово и испытано, результаты ужаснули даже его создателей, но несколько опытных образцов - это не массовое производство. Да и производство не означает немедленного применения. Люди постоянно придумывают всякие ужасные способы убить друг друга, но это не всегда приводит к концу мира. Мальчика с синими глазами можно было забрать, и кризис с высокой вероятностью рассосался бы.
- Но ты его не забрал? Почему?
- Питер отказался уйти со мной.
- Он тебе не поверил? Ты не смог его убедить?
- Хуже. Он поверил, но решил, что мир должен погибнуть.
- Но почему! - возмутилась Одри.
- Питер сказал, что мир, который так поступил с теми, кого он любил, не достоин жить. Думаю, на самом деле считал он себя виноватым в смерти девушки. Настолько виноватым, что не смог перенести вины. Где-то в глубине души ему казалось, что уничтожение мира сотрёт его вину, потому что сотрёт вообще всё. Как будто отменит случившееся.
- Как глупо!
- Да, люди не всегда мыслят рационально. Особенно когда им очень больно.
- Я знаю. Я поняла, зачем ты мне это рассказываешь. Я не такая маленькая и глупенькая, как ты думаешь. И что было дальше?
- Не знаю, Одри. Он заставил меня уйти. Сказал, что иначе убьёт меня. У него была возможность это сделать. А когда я вернулся, здесь уже было так. Может быть, сработало новое оружие. А может быть, какое-то другое оружие, которое использовали, чтобы не дать использовать то самое. Спросить уже было не у кого.
- Питер тоже погиб?
- Наверняка. Никто не знает, что происходит в момент коллапса с носителем его фокуса, потому что об этом некому рассказать. Но никто не видел пережившего коллапс синеглазого.
- Надеюсь, он теперь со своими родителями и девушкой. Я думаю, она его простила, ведь он не хотел, чтобы с ней такое случилось. Простила, он рассказал, как её любит, и теперь они вместе катаются на лошадях там, где никому нет дела до того, что он был миллионером, а она дочерью конюха.
- Давай будем думать так, Одри, - вздохнул Данька. - Мне нравится такое окончание истории, а то уж очень она печальная. Поехали?
- Обратно на море?
- Нет, нам в другую сторону.
- Ну-у-у…
- Но мы можем заехать по пути на другое море, хочешь?
- Хочу!
***
«Другое море» оказалось не таким теплым, погода хмурится, по воде бежит рябь, ветерок довольно свежий. Берега тут зашиты в гранит, к воде спустились по лестнице.
- Странно, я думала набережные только в городах бывают - удивилась Василиса.
- Чего только не случается в Мультиверсуме, - пожал плечами Данька. - Может, тут прогулочный теплоход, например, приставал, туристов привозил. А дальше они садились на автобус и катили к местным достопримечательностям. Вот, смотри - тумбы. Когда сюда подходил пароходик, на палубу выбегали матросы и крепили за них причальные концы.
- Пьяные матросы? - развеселилась Василиса.
- В драбадан! - поддержал её Данька.
Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Этим ранним утром?
- запели они хором.
Может быть, нам обмотать его тросом,Дать по башке железным подносом,Чтобы он стал просветлённым даосом,Этим ранним утром?
Одри, несмотря на прохладу, разделась и, радостно взвизгнув, плюхнулась в воду.
- Вода тёплая! - объявила она, отфыркиваясь. - Снаружи холоднее!
- Не перекупайся, простынешь с непривычки, - заволновалась Василиса. Девочка совсем чуть-чуть старше брата, Лёшки. Сработал рефлекс «старшей сестры».
- Я ни одного моря не пропущу! - заявила Одри. - Даже если там льдины будут плавать! Море - это самое главное! Если бы было можно, я бы на море поселилась.
- Можно, - улыбнулся Данька, - я вот поселился.
- Это правильно, - сказала девочка и нырнула.
- Хоть что-то хорошее мы для неё сделали, - вздохнула Васька. - Мне её так жалко. Бедный ребенок.
Одри стремительно вынырнула, и тут же вылезла на гранит набережной, обняла себя худыми руками и задрожала.
- Замёрзла? - Василиса кинулась вытирать голую девочку полотенцем. - Я же говорила!
- Я не замерзла. Я испугалась. Там на дне корабль лежит, а на нём скелетов целая куча. Бр-р-р. Тут тоже все умерли, да?
- Скорее всего, - подтвердил Данька.
- А почему? Ты тоже кого-то не уговорил?
- Нет, я тут никогда раньше не был. Я не могу успеть везде.
- Ты что, один… Как это называется?
- Это называется «корректор». Нет, я не один, но нас мало. Слишком мало для Мультиверсума. Куча миров погибает из-за того, что мы туда не успели. Вот, может быть, ты поможешь.
- Я? А что я?
- Ты можешь стать корректором и спасти не один мир, а много. Ты же хотела быть Спасительницей? Это единственный способ для таких, как мы.
- И что для этого надо?
- У нас есть специальная школа. Она так и называется «Школа корректоров». Там учатся дети с синими глазами.
- Наверное, это здорово, - сказала задумчиво Одри. - Хотя в моей школе мне не очень нравилось. То есть, сначала нравилось, а потом туда набрали черноглазых, они всё время хулиганили и меня обижали.
- У нас никто никого не обижает, уж это точно, - успокоил её Данька. - У нас отличная школа.
- А ты там будешь?
- Буду появляться, когда не спасаю очередной мир.
- Ух, это прозвучало круто! Получается, что ты настоящий герой?
- Я просто корректор. Накупалась? Поехали дальше?
- Знаешь, - серьёзно сказала Одри, - я поняла, что ты мне хочешь показать. Миры, где ты не справился, где тебя не послушались, и всё кончилось плохо. Чтобы я тебя послушалась, и всё не кончилось плохо у нас. Ведь ты обещал меня вернуть, если я потребую, так?
- Да, примерно так.
- Я не дурочка. И на скелеты я уже насмотрелась. Я не буду проситься назад. Лучше покажи мне мир, где у тебя получилось. Любой. А то мне начинает казаться, что ваш Мультиверсум - просто огромное кладбище.
- Договорились, - улыбнулся Данька. - Одевайся.
***
- Как-то здесь… Обыкновенно, - сказала разочарованно Одри.
Городская улица, едут машины, идут люди, работают магазины. Никто не обращает внимания на двух подростков и ребёнка, сидящего на раме велосипеда.
- А ты чего ожидала?
- Ну… не знаю. Чего-то.
- Ты просто не знаешь, насколько редкой стала в Мультиверсуме вот такая «обыкновенность». Хочешь мороженого?
- Хочу! А что это?
- Сладкая холодная еда. У вас разве нет?
- Может, у богатых есть. Мне-то почём знать? Моя мама делала кукол, мой папа водил грузовик - пока в водители не набрали черноглазых. Тогда он остался без работы. В продуктовых наборах для бедных никакого «мороженого» не было.
- Тогда тебе точно стоит попробовать.
Они зашли в небольшое кафе и сели за столик у окна. Велосипеды поставили в специальную стойку у входа.
- Их не украдут? - с опаской спросила Одри.
- Здесь? - рассмеялся Данька. - Ну что ты! Его Величество Степан Четвёртый не одобряет воровства. А чего не одобряет Его Величество - того и быть не может.
- Тут есть король? - удивилась Васька.
- Бери выше - император!
- И его зовут Степан?
- Его зовут «Ваше Императорское Величество». Но по имени он Степан Степаныч, почему нет?
- Мне казалось, что императоров должны звать как-нибудь более пафосно. Ну, там, Октавиан Август или Карл Великий.
- О, Степан Степаныч вполне велик, не сомневайся. Метр девяносто восемь, насколько я помню. И в плечах как четыре меня. Мастер гиревого спорта.
- Да ты, я вижу, поклонник монархии? - засмеялась Василиса.
- Одной конкретной династии, - отмахнулся Данька. - Так получилось.
Девушка-официантка, она же, видимо, владелица кафе, принесла меню и, отойдя за стойку, принялась сверлить их взглядом. Васька подумала, что они действительно выглядят подозрительно - встрёпанные, чумазые, в запылённой мятой одежде. А вдруг сопрут сахарницу и сбегут? Ах да. Император же не одобряет.
- Тебе какого мороженого? - спросил Данька у Одри.
- А какое бывает?
- Всякое. Тут есть клубничное, ванильное, шоколадное, банановое… Знаешь, что? Закажу тебе ассорти.
- Это как?
- Это когда каждого по чуть-чуть. Сок будешь?
- Буду. Только не спрашивай какой! Любой буду!
- Договорились. А ты что будешь, Вась?
- Мне чай. И пирожное. У тебя есть местные деньги? Нам хватит?
- Хорошо, что напомнила, сейчас посмотрю, сколько…
- Не надо денег, - оказывается, официантка тихо подошла и стоит рядом. - Но если вы распишетесь на меню, я вставлю его в рамочку и повешу на стену. Простите, если моя просьба показалась вам чрезмерной наглостью, принц.
- Ну что вы… - Данька посмотрел на нагрудный бейдж. - …Анджела. Ничуть. Но вам придётся дать мне ручку.
- Принц? - спросила Одри завороженно. - Настоящий?
- Нет. Приёмный. Без права наследования. Просто почётный титул.
Официантка принесла ручку и, кажется, перестала дышать, пока Данька выводил крупными буквами поперёк перечисления кондитерки: «Прекрасной Анджеле и её замечательному кафе, с благодарностью за завтрак - принц Даниил».
- Я сейчас распл?чусь! - сказала официантка и действительно шмыгнула носом. - Считайте, что у вас и ваших гостей пожизненный абонемент. Что вам подать?
- Мороженое-ассорти, стакан мангового сока, чай на двоих, вот это пирожное, и мне кусок яблочного штруделя.
- Сию минуту! - Анджела унеслась на кухню.
- Простите, не думал, что меня узнают, - сказал Данька. - Я тут давно не был.
- А как становятся принцами? - спросила Одри.
- В общем случае - надо родиться у короля и королевы. Но это не про меня.
- А как ты стал принцем?
- Спас принцессу. Это давняя история, я думал, все забыли уже.
- Кино же вышло! - сказала официантка, принесшая большую чашу, полную разноцветных шариков мороженого. - Ваше ассорти, юная леди!
Она поставила посудину перед Одри и указала рукой в окно:
- Вы разве не заметили?
На стене дома напротив огромный рекламный экран, на котором крутится ролик:
«Смотрите в кинотеатрах! Новейший блокбастер «Судьба принцессы Ольги»! Драматическая история великой любви и низкого коварства, благородства и предательства! Великолепные спецэффекты! В главных ролях - сами герои! Потрясающая достоверность внешности, восстановленной по подлинным видеозаписям времён Большого Кризиса!»
Надписи сменились видеонарезкой - видимо, из самого фильма. Рыжая, как огонь, синеглазая красавица смотрит в такие же синие глаза Даниила, их губы сближаются… И кадр сменяется какой-то перестрелкой, где Данька, в неизменных тёмных очках, палит, закусив губу, из огромного револьвера. Потом что-то взрывается, куда-то мчатся какие-то машины, широкоплечий накачанный бородач в тонкой короне на высоком лбу протягивает руки вслед уходящей в закат рыжеволосой фигурке, потом он же, уже в каком-то официальном наряде, прижимает к необъятной груди Даньку, вручает ему какие-то регалии… И снова бегущий текст: «Смотрите в кинотеатрах!»
- Боже, какой кошмар, - с чувством сказал Даниил.
- А у вас правда была такая любовь, - замирающим голосом спросила Анджела, - с принцессой Ольгой? И у вас…
- О господи! - воскликнула она, уставившись на Одри. - Её глаза! Как я сразу не догадалась! Это же ваша дочь! Дочь принцессы Ольги! Божемой, божемой, божемой, все просто умрут, когда я это расскажу! Да я цены подниму в десять раз - и всё равно очередь будет отсюда и до кольцевой дороги! У меня в кафе была дочь принца Даниила и принцессы Ольги!
- Анджела! - укоризненно сказал Данька.
- Да киношники мне… Да я… Да все… Божечки, божечки, я сейчас умру!
- Никакая я ему не дочь, - недовольно сказала Одри, но её никто не услышал.
- Анджела! - сказал парень громче. - Послушайте меня!
- О нет! - девушка испуганно прижала руки к груди. - Только не запрещайте мне! Я не посмею ослушаться запрета принца, но я же лопну, если никому не расскажу! Взорвусь и разлечусь на кучу маленьких Анджелок! Это слишком жестоко, принц Даниил, вы не можете так со мной поступить!
- Анджела, - вздохнул он. - Пять минут помолчать вы сможете? Не взорвётесь?
- Пять минут? Очень постараюсь!
- Скажите мне, когда был Большой Кризис?
- Три года назад. Как раз в честь трёхлетия сделали фильм.
- Сколько, по-вашему, этой девочке?
- Ну, лет восемь?
- Десять! Мне десять! - сердито сказала Одри.
- И вас ничего не настораживает в этих цифрах?
- А что? Ах да… Действительно, она не может быть вашей дочерью…
- Мне было четырнадцать, киношники сделали меня взрослее. Ольге было семнадцать. Не было между нами никакой «истории великой любви». Никаких взрывов и погонь тоже не было. И если бы я попытался выстрелить из такого револьвера, - Данька показал на экран, где как раз повторялся этот кадр, - то переломал бы себе руки. У него же отдача, как у гаубицы. Анджела, это просто кино! Они синтезировали мою внешность по записям с камер наблюдения, но это не я, и настоящая история была совсем не такая драматичная.
- Как скажете, принц Даниил, - вздохнула Анджела. - Кино значит кино. Сейчас принесу вам чай и пирог.
Но Василисе показалось, что Данькина речь её не переубедила.
- Очень вкусное мороженое, - сказала Одри. - А где здесь туалет?
- Я думаю, что за дверью с надписью «Туалет», - показала пальцем Васька.
- Ой, не заметила. Скоро вернусь, - девочка слезла с высокого стула и направилась к заветной двери.
- Так ты тут народный герой? - спросила Василиса. - Про тебя кино снимают? А памятник тебе на главной площади стоит?
- Ох, надеюсь, что нет! Там, вообще-то, конная статуя Степана Первого Основателя всегда стояла. С саблей.
- А может теперь там ты? Тебе пойдут конь и сабля, мне кажется…
- Вась, не надо глумиться. Мне и так крайне неловко. Понятия не имею, почему Император допустил на экраны эту чушь… - он махнул рукой в сторону окна. - Ты только не подумай, что я притащил вас сюда специально, чтобы вот так нарисоваться. Я был уверен, что меня все благополучно забыли за три года. Да и забыли бы, если б не кино… И у меня правда ничего не было с Ольгой! Клянусь! Она была на три года старше и настоящая принцесса, а я просто мелкий самоуверенный не по годам корректор. Да и обстоятельства не располагали к романтике - выжили мы буквально чудом.
- Я хочу услышать эту историю! - заявила Василиса.
- А что услышала я! - Одри вернулась из туалета, хихикая. - Там отличная слышимость с кухни, а на кухне телефон.
- И что?
- Анджела кому-то рассказывает, что ты тут инкогнито с дочерью принцессы Ольги, которая стала старше благодаря твоему колдовству. И вы прибыли, чтобы официально сделать её - то есть меня - принцессой. И что Анджела готова кому-то это рассказать за какие-то там деньги. Кажется, очень большие, потому что они торгуются. Кстати, а что полагается принцессам? Может, мне согласиться?
- Принцессам тут полагается пятнадцать лет непрерывной дрессировки, а потом династический брак с кем укажут. Ольгу не пришлось долго уговаривать.
- Ладно, тогда я, пожалуй, не буду претендовать на престол.
- Император Степан будет очень тебе благодарен. Ну что, поели? Поехали отсюда, пока на экраны не вышел фильм «Одри, тайная наследница».
- Уверена, он соберёт в прокате миллионы! - засмеялась Василиса.
Когда они вышли из кафе, рядом с визгом тормозов остановились три огромных чёрных микроавтобуса.
- Принц Даниил! - сказал выскочивший из переднего человек в строгом костюме. - Вас желает видеть Император!
Глава 8. Его Величество Степан
Император оказался одновременно похож и не похож на себя из рекламы кино. Наверное, использовать его лицо в фильме киношники постеснялись, а может, это запрещено каким-нибудь законом. Но он действительно огромный широкоплечий бородач с выпирающей из-под одежды мускулатурой. Васька ожидала увидеть его на троне и в мантии, но Степан Четвёртый встретил их, сидя в обычном кресле в библиотеке, одетый в летнюю рубашку и спортивные штаны. И даже без короны. Более того, он был в тапочках! В самых обычных мягких шлёпанцах, у Василисы в таких папа дома ходит.
- Даниил! - сказал он строго. - Неужели ты, правда, хотел уехать, не увидевшись с семьёй?
- Ваше Императорское…
- Просто Степан! Никакого величествования, когда мы не на официальном приёме. Мы же договаривались! Я всё же твой отец!
- Приёмный.
- Приёмный, - согласился император. - Тем серьёзнее я к этому отношусь. Это не случайная игра судьбы, а осознанное решение. Ты что, не уважаешь решение своего монарха? Это не верноподданно, Даниил!
- Степан Степаныч… - скривился Данька.
- Да шучу я, что ты так напрягся! Отрубить тебе голову за неуважение к императорскому дому было бы политически неверно. Тем более, что ты теперь популярная кинозвезда.
- Как раз хотел спросить…
- Почему я разрешил? Потому что у людей короткая память. Некоторые стали забывать, во что обошёлся государству Большой Кризис. Настроения общества переменчивы. Нужно закрепить правильную точку зрения на события, а кинематограф - важнейшее из искусств, если надо что-то донести до сознания масс. Кстати, мы собираемся поставить тебе памятник, ты не против?
- Степан Степаныч!
- Шучу!
- Слава богу…
- Шучу не про памятник, а про «ты не против». Я догадываюсь, что против, ты скромный мальчик. Но памятник мы тебе поставим.
- На коне и с саблей? - спросила Одри.
- Нет, на велосипеде и без сабли, прелестное дитя. Будем придерживаться исторической правды, где это возможно. Судя по глазам, ты как моя дочь? Око урагана?
- Мы называем это «фокус коллапса», - сказал Данька.
- «Око» звучит лучше. Сценаристы придумали, я утвердил. Кстати, уже пошли слухи, что эта девочка моя внучка.
- Люди, если им очень хочется, могут игнорировать даже арифметику.
- Я понимаю. Да и не похожа она на Ольгу ничуть. Но это слишком романтическая история - возвращение юной принцессы к деду-императору. Очень трогательно. Может, её превентивно… Как это будет? «Увнучить»? Иван?
Человек в костюме, который их привёз, выскочил откуда-то как чёрт из табакерки.
- Ваше Величество?
- Пусть аналитики просчитают общественные тренды на случай, если мы введём это дитя в семью. Как тебя зовут, ребёнок? Кто твои родители?
- Меня зовут Одри. Мои родители убиты.
- Сирота, значит. Это медийно. Сиротки всегда в тренде, особенно такие милые. А ты кто, девочка? - обратился он к Василисе.
- Просто спутница.
- Вот так просто? Никакой романтической истории?
- Никакой.
- Правильно, так всем и говори. У принца Даниила уже есть романтическая линия в сюжете, не будем усложнять. Дань, как там моя дочь? Давно виделись?
- С неделю назад. Всё с ней хорошо, прекрасно выглядит.
- Не сомневаюсь. Она, в конце концов, принцесса. Жаль, редко заезжает в гости. Ох уж эти взрослые дети…
- Это небезопасно. Для вашего мира она может снова стать источником проблем.
- Да знаю, знаю. Я изучил вопрос. Жаль, что раньше не знал о Мультиверсуме. Кстати, я распорядился сделать у нас межсрезовый рынок. Ты не мог бы попиарить его у караванщиков? Пусть знают, что мы рады свободной торговле, а особенно - налогам с неё. После Большого Кризиса пришлось казнить кучу заговорщиков, а это плохо сказывается на налогооблагаемой базе.
- Степан Степаныч!
- Да, да, я знаю, дети, вы корректоры и спасаете Мультиверсум. Но раз уж всё равно шляетесь, может, пораздаёте заодно наши флаеры? Иван, распорядись, чтобы напечатали.
- Уже, Ваше Императорское Величество!
- Какой предусмотрительный у меня помощник! Положите сразу в велосипедные сумки, а то принц Даниил их забудет. Он всегда так делает.
- Степан Степаныч!
- Ничего, от тебя не убудет. Позаботишься немного об экономических интересах мира, которым правит твоя семья. Кстати, о семье. С делами мы, вроде, закончили. Не хочешь попозировать для своего памятника?
- Нет!
- Так я и думал. Тогда пойдём, тебя хотят видеть императрица и дети.
***
От императрицы Софьи у Василисы осталось куда более сильное впечатление, чем от простецкого, на её взгляд, императора. Высокая, очень красивая рыжеволосая женщина в длинном шикарном платье выглядела по-настоящему величественно. Никаких тренировочных штанов и шлёпанцев - идеальная прическа, идеальный макияж, идеальный маникюр, идеальное всё. И корона на роскошных волосах. Васька почувствовала себя на её фоне очень плебейски. Как прокравшаяся в тронный зал кухарка.
Две принцессы - одна Васькина ровесница, лет пятнадцати, вторая помладше, возраста Одри - выглядели матери под стать. Настоящие принцессинские принцессы, как в кино - прически, платья, спокойные лица, сложенные на коленях руки. А вот принц, наоборот, сорвался с места и кинулся им навстречу бегом.
- Данька! - завопил он. - Данька приехал!
Ему лет семь или восемь, и он явно пошёл в отца - крепкий такой спортивный пацан, лобастый и широкоплечий.
- Привет, Серёжка, соскучился?
- Данька! Я про тебя кино видел, представляешь! Ты там тако-о-ой круто-о-ой! Я и не знал, что у меня такой крутой брат! Я, когда вырасту, тоже хочу стать корректором!
- Не стоит, Серёг, цена тебе не понравится.
Но мальчик его не слушал.
- Как ты там заговорщиков, из револьвера! Бац! Бац! А у вас правда с Олькой все эти глупости были? Обнимашки-целовашки?
- Неправда. И про револьвер неправда. Не было у меня никакого револьвера. У меня вообще нет оружия. Оружие корректора - голова.
- Я так и думал, Олька - задавака и слишком старая. А револьвер крутой! Но папа говорит, что мне нельзя настоящий револьвер, потому что я ещё маленький. Скажи ему!
- Потренируйся сначала с игрушечным.
- Ну и ладно, - ничуть не расстроился юный принц. - Ты надолго приехал? Останешься? Поиграешь со мной?
- Извини, Серёж, спешу. Надо, вон, её доставить, - Данька показал на Одри, и мальчик переключился на неё.
- Привет! Я принц Сергей, наследник трона. А ты кто?
- А я Одри. Возможно, твоя потенциальная племянница.
- Это как? - озадачился Серёга.
- Девочка шутит, - сказал, проходя мимо, император Степан. - Аналитики сказали, что медийный эффект сомнителен, так что принимать её в семью нет смысла. Надеюсь, дочери однажды обеспечат меня внуками естественным, так сказать, путём. Как там, Дань, Ольга не изменила своего решения? У нас для неё есть несколько достойных партий. Отличная родословная и неплохие капиталы, что даже важнее в текущей ситуации. Ей уже двадцать, давно пора замуж. Монархия сама себя не укрепит. Что скажешь?
- Простите, Степан Степаныч, но придворный этикет воспрещает мне передавать слова вашей дочери буквально. Оставлю вашему воображению, в какие отверстия монаршего тела она предлагала поместить ваших кандидатов.
- Вот упрямая девчонка! - рассмеялся император. - Так и думал, что в вашей Школе корректоров её дурному научат. То ли дело наш пансион для благородных девиц! Ничего, у меня две дочери подрастают.
Василисе показалось, что принцессы не выглядят очень довольными своей будущей участью, но они не позволили себе проявить никаких чувств.
- Видишь, дорогая, наш приёмный сын Даниил нанёс нам сыновний визит, - обратился император к супруге, - ты рада?
- Я безмерно счастлива приветствовать принца Даниила во дворце, который является и его домом, - сказала императрица с бесстрастно-любезным лицом.
- Я также польщён оказанным мне тёплым приёмом, моя уважаемая приёмная матушка, - с неглубоким поклоном ответил Данька. - Вы неизменно прекрасно выглядите и радуете подданных своей безупречной красотой.
- Что, уел он тебя, дорогая? - засмеялся император. - Вон, шпарит по протоколу. Умный парнишка, не зря я его в семью ввёл. Особенно в кино хорошо вышел.
- Упомянутая кинокартина представляется мне образцом дурновкусия и чрезмерного популизма, дорогой супруг.
- Знаю, Соня, что тебе не понравилось. Но народ любит простые зрелища. Кстати, лично я фильмом доволен. Как показывает медиааналитика, он весьма способствует популяризации правящего дома. Число позитивных отзывов о монархии существенно выросло, а это именно то, чего мы добивались.
- Разумеется, дорогой супруг. Вы, как всегда, проявили свойственную вам предусмотрительность и умение прогнозировать. Надеюсь, они больше не подведут вас, как три года назад…
Василиса подумала, что отношения в императорской семье, кажется, не такие идеальные, какими выглядят.
- Очень приятно было повидать мою августейшую семью, - вежливо сказал Данька. - Рад, что у вас всё благополучно. Однако важные дела призывают нас в дорогу. Можем мы уже откланяться и покинуть дворец, который, разумеется, является и моим домом?
- Нет, - ответил император. - Я жду вас на торжественном обеде в вашу честь. Там будет телевидение и пресса, это великолепный инфоповод. Думаю, сборы с проката фильма увеличатся минимум на тридцать процентов.
- Ну вот, - расстроилась Одри, - королевский обед, а я налопалась мороженого и не голодная.
- Ничего, - утешил её принц Сергей, - это же торжественный обед. Его подадут часа в три. Успеешь проголодаться!
- Дорогой супруг, - сказала императрица, - этих детей надо подготовить. Сейчас они производят впечатление случайно найденных в мусоре.
- Ты права, - заволновался император, - это окажет негативный медиаффект и спровоцирует скептическое комментирование. Эй, Иван!
Помощник моментально оказался рядом.
- Ваше Императорское?
- Проследи, чтобы они получили всё необходимое.
- Непременно, Ваше Императорское! Будут в лучшем виде!
- Только не перестарайтесь с глянцем! - строго сказала императрица. - Они должны выглядеть достойно статуса приёмного принца и его спутников, но, в то же время, не походить на кукол с витрины.
- Да-да, - махнул рукой император, - слушай Соню, у неё отличное чутьё на картинку. Принц Даниил вернулся из героического - и, несомненно, успешного - похода. Он спасал Мультиверсум и, разумеется, снова спас. Потому допустима лёгкая небрежность в одежде, намёк на перенесённые трудности, некоторая брутальность образа. Его спутницы… Впрочем, персонажей второго плана оставим на усмотрение стилистов. И не забудьте принести мне на утверждение пресс-релиз! Действуйте!
***
- Какой симпотный мальчуган! - сказал жеманный стилист, обходя Даньку по кругу. - Но кто тебе сделал эту ужасную укладку?
- Море и ветер, - буркнул смущённый парень.
- Море и ветер! Как это верно! Так и назовем твой новый стиль. Нам нужно что-то передающее дух свободы, этот ветер в волосах! Но, конечно, аккуратное. Аккуратное, но дерзкое… Джинсы? Нет, слишком просто, это плебейство… Кожа! Кожа и шёлк! Несите одежду из набора номер семь! Но что же нам делать с твоими волосами? Что с ними делать?
- Что нам делать с принцем Данилой, - тихо запела Васька.
- Меня зовут Даниил, с двумя «и», - отозвался недовольный Данька.
- Плевать, с двумя в размер не ложится.
Что нам делать с принцем Данилой,Что нам делать с принцем Данилой,Что нам делать с принцем Данилой,Эти ранним утром?
- Взять нарядить его гадким страшилой?.. - Василиса сделала паузу, подбирая рифму.
- Или сказать ему, что он милый? - подхватила, хихикая, Одри.
- Что ты, для этого он слишком хилый!
Этим ранним утром!
- Хватит дразниться, девочки! Совсем паренька засмущали! - сказала помощница стилиста, девушка в ярком платье с причудливым макияжем на лице, чем-то похожая на тропическую птичку. - Пойдёмте, надо вами заняться. И никаких возражений! Воля Императора!
Василису и Одри отправили в душ, оттуда - в настоящую гримёрку с зеркалами и лампами, где их посадили в кресла, откинули головы на подголовники, и по их лицам забегали кисточки.
- Ой, щекотно! - взвизгивала Одри.
- Терпи, девочка! - строгая женщина-гримёр почти неуловимыми движениями кисти наносила какие-то тона и тени.
- У тебя хорошая кожа, - сказала она Василисе, - вот что значит молодость. Но ты совсем за ней не ухаживаешь, а зря. Вот эта обветренность на скулах, соль и солнце на лбу - через десять лет ты вспомнишь о них, но будет поздно. Но кто думает об этом во… Сколько там тебе?
- Почти шестнадцать.
- В пятнадцать лет кажется, что тридцать никогда не наступит. Но кожа тебе этого не простит!
- А можно, - сказала Васька смущаясь, - что-то сделать с веснушками?
- Девочка, ты сейчас глупость сказала. Веснушки - это твоё очарование, твой шарм и оригинальность. Даже не думай их прятать! Конечно, я могу заштукатурить, но ты много потеряешь. Поверь опытной женщине, веснушки - это красиво! Парни млеют от девичьих веснушек, они придают красоте естественность. Береги их! А теперь перейдём к губам…
В зеркале на Василису смотрит похожая на неё, но слишком красивая девушка. Лёгкий, почти незаметный, но очень тщательный макияж сделал её чуть взрослее, как будто обозначив, какой она будет через несколько лет. Подчеркнул зелень глаз, улыбчивую форму губ, ямочки на щеках. А веснушки вредная гримёрша как будто специально выделила! Но, пожалуй, это её действительно не портило.
«Какая симпатичная», - подумала Васька, как про постороннего человека. Ей сложно было проассоциировать себя с отражением в зеркале. Может быть, потому что её нарядили в очень красивое платье, с открытой спиной и юбкой чуть выше колен? Василиса почти никогда не носила платьев, в них неудобно ползать под машинами и возиться с железками. Её образ - «чумазая девчонка в замасленном комбинезоне» - внезапно дал трещину. Было немного странно, но, когда её вывели в комнату, где ждал Данька, она поняла, что дело того стоило.
- Ух ты! - не сдержался парень. - Шикарно выглядишь!
- Ты тоже… Неплохо, - ответила она.
Даньку нарядили в облегающие кожаные штаны, высокие ботинки на сложных застёжках, белую шёлковую рубашку с отложным воротником и тёмный кожаный жилет с заклёпками. Теперь он походил на романтического аристократа, ушедшего в пираты.
- Шпаги не хватает, - прокомментировала Одри.
Из неё сделали такую девочку-куколку, что хотелось поставить за стекло и любоваться. И без того от природы светлые волосы и белую кожу как будто дополнительно высветлили, выделив синеву больших глаз, а золотистое платье в кружевах придавало ей оттенок нереальности. Прекрасный сон, а не ребёнок.
- Пора, пора, - засуетился распорядитель, - Его Императорское Величество изволят выйти из покоев. Вам следует занять свои места.
***
Большой стол поставлен буквой Т - верхняя перекладина короткая, нижняя - очень длинная. Детей отвели к верхней и усадили близко к центру. Рядом, судя по роскоши кресел, должна расположиться августейшая семья.
- Учить вас некогда, поэтому приборами, назначение которых не знаете точно, лучше не пользуйтесь, - инструктировали их из-за плеча. - А то обозреватели про вас всяких глупостей понапишут. Помните, что вас снимает телевидение. Старайтесь не ронять еду, не чавкать, не вытирать руки об одежду, или как там у вас принято. Это императорский приём!
- Пошёл к чёрту, - сказал распорядителю Данька. - А то я сейчас воткну вилку в глаз. У нас так принято.
Одри хихикнула, распорядитель испарился.
Василиса с ужасом смотрела на столовый прибор: одних вилок лежало штук пять, и все разные. Ей казалось, что все гости - длинная часть стола заполнена мужчинами в костюмах и дамами в платьях - пялятся на неё. Ждут, пока она воспользуется для рыбы фруктовым ножом, или что там входит в этот набор инструментов. Ждут, чтобы начать показывать пальцами и хихикать.
«Лучше я вообще ничего есть не буду!» - думала она в панике.
А вот Одри просто протянула руку, оторвала несколько ягод от кисти винограда и кинула их в рот.
- Сладкий, - сказала она, чавкая, и вытерла руки о сложенную замысловатой фигурой салфетку.
- Вообще-то, эту штуку кладут на колени, - сказал ей Данька, - но ты не стесняйся.
- Начинать есть раньше Императора - дурной тон! - зашипели сзади.
- Которая вилка тут для глаз?
Распорядитель заткнулся.
- Властелин земель и территорий, гарант и миротворец, покровитель искусств и держатель законов, и прочая, и прочая! - раздался громкий голос от дверей. - Его Императорское Величество Степан Четвертый!
Разумеется, никаких тапочек и тренировочных штанов. Но и мантии с горностаями, и царственных атрибутов, которые ожидала Василиса, ранее видевшая монархов только на иллюстрациях к сказкам, тоже не было. Строгий костюм с жилеткой и галстуком в тон, золотой обруч короны. Императрица в длинном платье с блестящей вышивкой выглядит куда шикарнее.
Все встали, Васька дёрнула за руку недогадливую Одри. Августейшее семейство неторопливо проследовало на свои места. Первым сел Император, затем его жена, а потом, дружно, все остальные. Замешкавшуюся Одри снова дёрнула Васька.
- Дорогие поданные, - сказал император негромко, но акустика зала усилила его голос. - Этот небольшой приём мы устраиваем в честь принца Даниила, спасителя нашей дочери и всего государства. Его заслуги известны каждому, кто видел знаменитый фильм, а кто не видел, моя вам императорская рекомендация - посмотрите обязательно. Империя должна знать своих героев. Принц Даниил не упокоился на лаврах, он продолжает спасать Мультиверсум, поэтому мы видим его куда реже, чем нам хотелось бы. Думаю, в ближайшее время на экраны выйдет сериал о его приключениях, и позвольте заверить - пока принц на страже, Империя в безопасности!
Император поднял бокал, все зааплодировали. По залу катались камеры на колёсных штативах, снимая происходящее. Две или три постоянно торчали напротив их мест, и Васька никак не могла решиться что-нибудь съесть, хотя ужасно проголодалась. А вот Одри, ничуть не смущаясь, нагребла рыбного салата, накидала мясной нарезки и принялась лопать, явно не задумываясь, какой вилкой это положено делать. Одна из камер чуть ли не в тарелку к ней залезла, вытянув длинный хоботок объектива. Одри сделала вид, что сейчас кинет в неё салатом, используя ложку как катапульту, и камера убралась.
Далее тосты произносил распорядитель - за Империю, за Императора, за здравие августейшей семьи, за наследника принца Сергея… Василисе под каждый тост наливали в бокал сока, она делала несколько глотков и ставила обратно, надеясь, что это не является каким-нибудь жутким нарушением этикета.
- Вась, - сказал, не выдержав, Данька, - ну что ты сидишь, как будто шкворень проглотила! Поешь уже.
- Я стесняюсь, - прошипела Васька уголком рта. - На меня все смотрят.
- Нет, они пялятся на меня, потому что про меня кино сняли, и на Одри, потому что прошёл слух, что она императорская внучка. На тебя всем плевать, ешь спокойно.
- Точно?
- Точно. Ты думаешь, что они начнут показывать пальцами и смеяться, если ты возьмёшь не ту вилку?
- Ну, не так буквально…
- Вась, это придворные. Если ты станцуешь голой на столе, у них даже глаз не дёрнется. Кроме того, мы сегодня отсюда уедем, и ты никогда больше этих людей не увидишь. Тебе не все равно, что они о тебе думают?
- Наверное, ты прав. Но я, пожалуй, не буду танцевать голой на столе. Я не очень хорошо танцую.
Васька вздохнула и решительно потянулась к блюду с пирогом, который гипнотизировала последние полчаса.
***
- Уф, как я налопалась! - сказала довольно Одри, откинувшись на спинку стула. - В жизни не ела столько вкусного сразу! А чего все на меня так пялятся?
- Не обращай внимания, дитя, - сказал ей император. - Ты выше условностей. Да, если тебя будут спрашивать, а не дочь ли ты принцессы Ольги - а они обязательно будут, - не говори ни да, ни нет. Молчи и загадочно улыбайся. Сможешь?
- Запросто!
- Умничка, я в тебе не сомневался. Сохраним интригу до выхода сериала.
Когда официальная часть закончилась, гости разбрелись по залу, а люди с камерами буквально накинулись на Даньку и Одри. Издали Васька не слышала, о чём их спрашивали, но видела, что Даниил держится ровно, отвечает терпеливо и с достоинством, а Одри, кажется, глумится и хихикает. Развлекается, как может. Когда она отвлекается от мыслей о погибших родителях, то видно, что это весьма позитивный ребёнок. Был раньше.
«Вряд ли она когда-нибудь сможет забыть случившееся, - думала Василиса. - Теперь эта рана с ней на всю жизнь».
Девочка надеялась, что до неё никому дела не будет, но всё же какая-то ушлая корреспондентка, отчаявшись протолкаться к главным героям дня, решила, что лучше что-то, чем ничего.
- Скажите, кем вы приходитесь принцу Даниилу? - решительно спросила она сходу.
- Никем. Просто случайная спутница.
- О, так вы сторонница свободных отношений?
Василисе сразу захотелось корреспондентку чем-нибудь стукнуть, но она сдержалась.
- А вы, простите, кто? - спросила она.
- Элоиза Пятнатая, редакторка сетевой журналки «Имперская вестница». Каков принц в постели? Вы не боитесь ревности принцессы Ольги?
- Вы о чём? Ах… - Васька сообразила, о чём речь, и сначала покраснела от смущения, а потом побледнела от злости.
- У меня с принцем Даниилом никаких отношений нет!
- Ну да, ну да. Вы просто путешествуете вместе, - крайне скептическим тоном ответила журналистка.
- Именно.
- Вижу, вам есть что скрывать, это интересно!
- Нечего. И это НЕ интересно!
- Ну да, ну да. Скажите, вы тоже принцесса из другого мира?
- Я из другого мира, но я не принцесса. Я механик.
- Механик? - корреспондентка скептически окинула взглядом причёску, платье, макияж и свежий маникюр, вынужденно короткий, но очень аккуратный.
- Я механик с волантера. Младший механик. Я не всегда так одеваюсь.
- Какой восхитительный мезальянс! Принц - и механка… Или механичка?
- Механик. Это слово не имеет женского рода.
- Любое слово обязано иметь женский род! Странно, что вы этого не понимаете!
- Меня устраивает быть механиком.
- Вы недооценивает роль гендера в профессии!
- Я, уж простите, - рассердилась Василиса, - гайки руками кручу. А не гендером. А если вы от меня не отстанете с вашими дурацкими вопросами, я вам камеру разобью. О голову. Я гостья императора, мне простят.
- Ухожу-ухожу, - скривилась Элоиза Пятнатая и устремилась в сторону, торопливо наговаривая в микрофон: «Дикая механичка, тайная любовница принца Даниила, была лаконична, но экспрессивна! Эксклюзивное интервью нашему изданию от самой таинственной гостьи Императора!»
«Сегодня мы уедем, и я больше никогда не увижу этих людей!» - напомнила себе Василиса. От этой мысли стало немного легче.
***
- Вы точно хотите ехать на этом? - Его Императорское Величество, снова в трениках и тапках, недоуменно рассматривает велосипеды. - Может, вам автомобиль казённый выделить? Или мотоцикл? С коляской?
- Не надо ничего, Степан Степанович, - устало отвечает Данька. - Поверьте мне, на велосипедах удобнее. Линейная скорость не так важна. Вот разве что раму чем-нибудь обмотать…
- А то у меня уже синяк на попе! - заявила непосредственная Одри.
- Ваше Величество, - тут же нарисовался помощник, - есть детские сиденья для велосипедов. Распорядиться?
- Да, пусть доставят бегом. Даниил, вот в этой сумке - флаеры…
- Понял, - мрачно сказал парень.
- Я понимаю, что ты их можешь выкинуть, как только покинешь наш мир, но я тебя прошу…
- Я прослежу, - сказала Василиса. Ей стало неловко, что их уговаривает целый Император. - У меня много знакомых среди караванщиков, я им раздам. И на рынке в Центре выложу.
- Ах, какая хорошая девочка! - обрадовался Император. Кстати, мы сняли с тебя три-дэ модель для видео, ты тоже будешь в сериале. Сценарий ещё не готов, так что не знаю, в какой роли. На тайную любовницу ты, извини, не тянешь, не тот типаж.
- Слава богу! - обрадовалась Васька.
- Может быть, безнадёжно влюблённая спутница? Или комическая героиня, милая, но бестолковая? Впрочем, сценаристам виднее.
«Мы сейчас уедем. Я больше их не увижу», - напомнила себе Василиса и нашла силы улыбнуться.
Глава 9. Пять дней коллапса. Дни 1-3.
- Думаю, нам нужен привал, - сказал Данька Василисе на очередном перегоне. - Мне очень жаль, но я вымотался так, что это становится просто опасным. Только что чуть не потерял тебя на выходе.
- А что бы со мной стало, если бы ты ушёл, а я осталась на Дороге? - спросила Василиса.
- Ты бы умерла. Дорога - жадное место, выпивающее жизнь у тех, кто не защищён.
- Ну, блин, спасибо. Я рада, что ты всё-таки нашёл время мне это сказать!
- Эта информация что-то для тебя изменила?
- Да! Теперь я буду каждый раз трястись от ужаса!
- Поэтому я и не говорил. Ты снова на меня обиделась?
- Я ещё не решила. Я обдумаю этот вопрос. Утром. Сейчас я слишком уставшая. Что у нас на ужин?
- Щедрые дары Императорского Дома. Думаю, они просто собрали объедки с праздничного стола. Его Величество весьма практичен. Предлагаю съехать вон туда, на берег, там какие-то строения.
- Море? - оживилась усталая Одри.
Девочка так вымоталась, что ухитрялась задрёмывать прямо на ходу, благо, полученное от щедрот Императора детское сидение на раму оказалось удобным, хотя и бывшим в употреблении.
- Кажется, озеро. Но большое.
На ржавом указателе написано «Lake Olark, 0.2 mile», дорога под горку.
- Похоже на станцию проката лодок, - сказал Данька. - Но это не помешает нам тут переночевать.
- Мои родители меня, наверное, уже мысленно похоронили и оплакали, - мрачно сказала Васька. - Отпустили дочь на пляж прокатиться…
- Вали всё на меня, - сказал Данька, сгружая сумки с багажника.
- Да уж не сомневайся. Когда ты в следующий раз появишься у нас с предложением «Отпустите вашу дочку со мной погулять», капитан поступит с тобой, как с пьяным матросом.
Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Что нам делать с пьяным матросом,Этим ранним утром? - пела она, собирая на берегу сухие ветки для костра.Может, проклясть его за коварство,И накормить его горьким лекарством,Чтобы завязывал он с этим хамством,Этим ранним утром?
В домике проката лодок нашлись раскладные парусиновые шезлонги, и ребята расположились вокруг костра с комфортом.
- Одри, - сказал Данька, - пришло время определиться.
- Я поняла, - вздохнула девочка. - У меня последняя просьба.
- Какая?
- Расскажи, как ты стал синеглазым.
- Я не хочу, - замотал головой парень.
- Почему?
- Это худшие воспоминания моей жизни. Мне очень неприятно это вспоминать. Моя роль в случившемся была, мягко говоря, не героической. Если бы я мог, я бы всё забыл, но, к сожалению, это невозможно. Никто из нас не забывает. Так что, прости, Одри, эта боль будет с тобой всегда.
- Это будет нечестно, - сказала девочка, - ведь ты про меня знаешь.
- Дань, - поддержала её Василиса, - иногда стоит рассказать о том, что делает тебе больно. Станет легче.
- Очень сильно сомневаюсь, - мрачно ответил Даниил. - Я просто испорчу всем настроение. Ещё сильнее, чем уже.
- Мы потерпим.
- Мне кажется, это будет правильно, - добавила Одри.
- Кажется ей… Ладно, сами напросились. Если вам потом приснятся кошмары, я, чур, не виноват.
Он налил чай из котелка в сувенирную кружку «Olark Lake» - на ней изображён узнаваемый силуэт окружающих озеро гор, - откинулся в шезлонге, снял тёмные очки, прикрыл синие глаза и начал свой рассказ.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
- Данька, ты вернулся! - сестра увидела его из окна своей комнаты и выбежала встречать на подъездную дорожку. - Ты уже всех победил?
- Привет, Катюха, - мальчик обнял десятилетнюю сестрёнку. - Я бы обязательно всех победил, но олимпиаду отменили. Поэтому я так рано вернулся.
- Конечно, ты бы всех победил! - вера сестры в него абсолютна. - Ведь ты самый умный. Все мальчишки - дураки, а ты - нет!
- Мама, я дома! - закричал он, затаскивая чемодан в прихожую.
- Я на кухне, Дань! Не могу тебя обнять, руки в муке. Разбери чемодан, не бросай так. Грязные вещи в стирку, чистые - в шкаф.
- Мам, там всё чистое! Я его не открывал! Мы приехали в гостиницу, но даже номера не успели получить. Организаторы собрали нас в холле и сразу сказали, что, пока мы были в поезде, в столице ввели локдаун и олимпиаду отменили.
- Только математическую или для всех? - уточнила мама.
- Для всех, конечно. Они там с ума сошли с этим вирусом! Все только о нём и говорят. Магазины закрыли, метро закрыли, все в масках и перчатках, на нас смотрели, как на ненормальных.
- Обидно, Дань, - мама вышла из кухни, вытирая руки полотенцем, и обняла сына. - Районный, городской, областной уровни - и вот так пролететь мимо финала. Ты столько готовился! Что сказали? Совсем отменили или просто перенесли?
- Ничего, мам. Они сами не знают. То ли отложат до окончания локдауна, то ли вообще в этом году не проведут, если он затянется до лета. Тогда вручат промежуточные награды, а в следующем году всё заново проходить. Ждите, говорят, мы всем сообщим.
- Ну ничего, Дань, не расстраивайся. Тебе всего двенадцать, у тебя этих олимпиад ещё будет… Я пирог поставила в духовку, обед через два часа. Дотерпишь или бутерброд сделать?
- Дотерплю, мам. Сгоняю пока к ребятам, ладно?
- Только к обеду не опаздывай, следи за временем.
- Опоздать к пирогу? - засмеялся Данька. - Да ни за что!
- Чемодан! - закричала ему вслед мама.
- Потом, мам! После обеда разберу!
Мальчик выкатил из сарая велосипед, но был решительно остановлен сестрой.
- А я?
- А ты в куклы играй!
- Ну Даньчик, ну братик!
- Кать, это не для мелких!
- Ну пожалуйста-пожалуйста! Ну Данечка!
- Катька, меня из-за тебя уже дразнят «кормящей матерью»! Все пацаны как пацаны, один я с сестрой везде таскаюсь! И не смей называть меня «Данечкой»!
- Данюшенька! Даниильчик!
- И так тоже не смей!
- Возьми с собой - тогда не буду!
- Врёшь. Ты так в прошлый раз говорила. И в позапрошлый, и в поза-поза-прошлый.
- Я сейчас заплачу! - зловещим голосом сказала Катя. - Громко!
- Ну и что? Плачь сколько хочешь.
- И буду плакать, пока ты не вернёшься! Вот тут сяду на землю и буду рыдать!
- Врёшь, - сказал Данька неуверенно.
- Ещё как буду! Вот, уже начинаю!
Девочка сморщила нос и задрожала губками.
- Сейчас зареву!
В глазах заблестели слёзки.
- И всем скажу, что это из-за тебя! Потому что ты злой брат! И совсем меня не любишь!
Она шмыгнула носом. Дважды.
- Катька, ты ужасная прилипала, ты знаешь?
- Спасибо, спасибо братик! Ты самый лучший! Обожаю тебя! Вырасту большая - выйду за тебя замуж!
- К счастью, сёстрам нельзя жениться с братьями. Так что однажды я от тебя всё-таки избавлюсь.
***
- Ты когда научишься на велосипеде ездить? - ворчал мальчик по дороге. - Достало тебя на раме возить! Ты уже большая!
- Я один раз пробовала и упала.
- Так попробуй ещё раз!
- Я боюсь!
- Я тебя подержу!
- Я всё равно боюсь!
- Ехать со мной на раме ты не боишься?
- Это другое!
- Почему девчонки такие вредины?
- Потому что мальчишки дураки! Кроме тебя. Ты хороший, взял меня с собой.
- Не подлизывайся. Это в последний раз! Завтра же начнёшь учиться ездить сама!
- Обязательно, Данечка!
- Катя! Ты обещала!
- Я? Не помню такого!
Место сбора - заросшая беседка на окраине парка. Она оказалась в спорной зоне - администрация парка считала, что сооружение на городской территории, а город - что на парковой. Поэтому траву и кусты там не стригли ни те, ни другие, и беседка стала похожа на заброшенный город в джунглях. По крайней мере, с точки зрения мальчишек. Здесь собираются «нормальные пацаны» - ребята пятого-седьмого классов. Школа в городе одна, городок маленький, дружат друг с другом тоже не все, поэтому обычно это от пяти до десяти человек. Сегодня - шестеро, не считая Даньки.
- Опять ты её притащил! - возмутился Андрей. - Это место не для девчонок!
- Это не девчонка, а моя сестра.
- Она девчонка!
- Отстань.
- Скажите ему! Мы же договаривались!
- Отстань от него, Андрюха, - сказал Серёга, негласный лидер компании, - у Даньки сестра норм. Не ябеда, как моя. Пусть сидит.
- Вот! - гордо шепнула Катька, ткнув Даниила в бок острым локотком. - Я норм!
- Как там столица? - спросил важно Серёга. - Стоит?
- Да хрень какая-то, - отмахнулся Данька. - Ничего толком не видел. Только в окно автобуса. С вокзала привезли в гостиницу, оттуда обратно на вокзал и в поезд. Туда-сюда скатался и всё.
- Мой папка говорит, что эпидемию выдумали эти, как их… Забыл кто, - сказал Олег.
- И зачем? - лениво спросил Данька.
- Чтобы заставить всех ходить в масках, как клоуны.
- А это зачем?
- Чтобы все стали послушные и делали что скажут! А на самом деле это просто обычный грипп.
- Ну да, - сказал Андрей, - твой папа же здорово разбирается в вирусах. Все сантехники в них разбираются…
- Да пошёл ты, - обиделся Олег, - сам-то ты дофига знаешь. Вон, пусть Данька скажет. Он у нас ботан, на олимпиады ездит.
- За ботана сейчас отхватишь! - пригрозил Данька строго.
- Не обращай на него внимания, - сказал Серёга. - Правда, Дань, чего в столице говорят про эпидемию?
- Да фигню всякую, Серёг. Бла-бла, мойте руки, перед и зад. «Кто натянет маску на нос, того грипп укусит в анус».
Ребята заржали.
- Что такое «анус»? - спросила Катя.
- Попа.
- Хи-хи-хи.
- А если серьёзно, то там все неслабо так напряглись. Магазины закрыты, на улицах никого. Как будто война.
- А мой дедушка сказал, что мы все умрём, - заявил Коля. Он самый младший в компании, из пятого класса и ростом мелкий, никто его не воспринимает всерьёз. - Потому что этот, как его… Апоколибрис.
- Твой дедушка это каждый год говорит, - напомнил Серёга. - То у него астероид, то вулкан, то потепление, то похолодание…
У Даньки на запястье завибрировали часы.
- Мы поедем, - сказал он, - я обещал к обеду быть. Завтра в школе встретимся.
***
На обед пришёл со службы папа. Повесил полицейскую фуражку в прихожей, помыл руки и уселся за стол прямо в форме. На недовольную мамину гримасу ответил:
- Мало времени сегодня. Мэр весь на нервах, чуть ли не режим ЧС вводить собирается. Привет, сынок. Тебе повезло, кстати.
- Чегой-та?
- Ты последний, кто приехал из столицы. Мы закрываем город. Все поезда, которые ещё не отменили, будут проходить без остановки.
- Дорогой, ты серьёзно? - удивилась мама.
- А ты телевизор включи.
- За обедом? Ты же всегда…
- Ничего, разок можно.
Мама взяла с холодильника пульт и ткнула им в сторону маленького кухонного телевизора.
- …Ураганный рост заболеваемости! Менингеальный парагрипп Rubula-17, вспышка которого была впервые зафиксирована две недели назад, практически парализовал медицинскую систему столицы. Больницы перегружены. Сегодня вышло распоряжение Минздрава передать под изоляторы все медицинские стационары города, включая родильные дома и хосписы. Катастрофическая нехватка медицинского персонала привела к отмене отпусков и выходных для врачей любого профиля. Военные медики разворачивают временные госпитали. Воздушное сообщение со столицей приостановлено, на дорогах выставляются карантинные кордоны. Локализация вспышки, по заверениям властей, - дело нескольких дней. Данные о смертности официально не раскрываются, но наши корреспонденты отметили, что возле крупных медицинских центров установлены многочисленные автомобильные рефрижераторы…
- Фу, не хочу смотреть эти гадости. Не под пирог, - сказала мама и выключила телевизор.
- Говорят, это у военных утечка, - сказал папа. - Боевой штамм. Но это, конечно, брехня.
- Почему? - спросил Данька.
- Потому что если бы утечка и была, то никто бы об этом не узнал. Потому что секретность. А журналистам лишь бы заголовки погромче. Они и про прошлогодний грипп так писали. А он пришёл и ушёл. Думаю, и с нынешним будет то же самое. Но мэр очень серьёзно настроен, так что работы у меня на ближайшие дни прибавилось. Будем карантинную службу организовывать.
- Вы? Полиция? - спросила мама.
- А кто? Пожарные? Медикам и в больнице дел хватит.
- Ты думаешь, всё-таки завезут к нам эту «рубулу»?
- Думаю, да. Это ж вирус, от него вокзал не закроешь…
- Так, дети! - сказала мама. - Поели? Идите к школе готовиться, завтра понедельник. Даня, помоги сестре с математикой, она жаловалась, что что-то там не понимает.
- Ну мам!
- Без разговоров! Мне некогда! Чтобы к ужину все уроки были сделаны!
***
ДЕНЬ ВТОРОЙ
- Зря вчера уроки делали, - сообщил Данька Катьке, вешая трубку. - В школе карантин до конца учебного года. Каникулы настали на две недели раньше.
- Ура! - заскакала сестра. - Каникулы!
- Это они правильно, - сказал, собираясь на работу, отец. - Действительно, две недели ничего не решают, а по телевизору сказали, что дети - главные переносчики. Вирус к ним легче цепляется. Так что сидите лучше дома.
- И даже не думай удрать без меня! - предупредила проницательная Катька.
- Ты что, не слышала? Папа сказал сидеть дома. Особенно всяким соплюшкам.
- Но ты собрался в беседку, да?
- Это моё дело, я старше.
- А я маме расскажу.
- Ябеда.
- Вовсе не ябеда. Возьми меня с собой, тогда не расскажу. Иначе ты будешь виноват, что сделал сестру ябедой.
- И шантажистка.
- И не шажистка никакая, а ты ругаешься.
- Катька!
- Ну Данечка, ну братик, ну хороший, я же так тебя люблю!
- Вредина. И подлиза.
- Спасибо! Уиии! Каникулы!
***
- Вот вы все радуетесь, - мрачно сказал Серёга, - а у меня из-за этих каникул трояк в году по химии будет. Я собирался пару за самостоятельную исправить, но не успел.
- Подумаешь, трояк у него! - заржал Олег. - Мне вообще по математике незачёт светил, но теперь тройку натянут, никуда не денутся. А то на пересдачу бы заехал на лето.
- Твоим плевать, а мне весь мозг склюют за тройку.
- Зато каникулы! - сказал Олег и оглушительно чихнул.
- Ты бы хоть рот прикрывал, - недовольно сказал Андрей, вытирая щёку. - А вдруг у тебя эта, как его… Рубула. И мы все помрём теперь.
- Да нет никакой «рубулы», это власти выдумывают. А я вчера в речке перекупался.
- Ну, не знаю, - с сомнением покачал головой Андрей, - по телеку прям вообще жутики показывают. Не может же быть, что всё врут.
- Да обычный грипп, - отмахнулся Олег. - Как в прошлом году.
- Отец говорит, - сказал Данька, - город закрывают. Карантин будет не только в школе.
- Вот чёрт, - расстроился мелкий чернявый Петька, - а мы с родителями на море хотели ехать… Может, это ненадолго? Откроют?
- Может, и ненадолго… Ну, что, в настолку?
- Да, давайте уже пройдём эту кампанию! А то застряли в подземелье…
В беседке, под стук кубиков по картону, зашипели воображаемые фаерболы, шарахнули защитные касты магов, загремели мечи воинов, заскрипели луки эльфов…
***
- Вот опять ты налажала! - сердился на обратном пути Данька. - Зачем ты на огра полезла?
- И вовсе не налажала! - оправдывалась Катька. - Он сам на меня выскочил!
- Ты хилер! Твоя задача в бою - меня поддерживать! Надо было кастовать защиту, а не атаку! У тебя же дамаг никакой!
- Я думала, ему хватит! Могло же критануть, ведь могло же?
- Твоим «лучом света» только мух бить! Ты хилер!
- Это несправедливо! Я тоже хочу сражаться!
- Сражаться каждый дурак может! А ты единственная на всю пати лечилка! Это важнее!
- Честно?
- Конечно! Твой персонаж - самый ценный.
- Спасибо!
- А ты, бестолочь, его убила с дури ума об какого-то паршивого огра! Оставила пати без хила!
- Ничего, ты же паладин, воскресишь на следующем ходу!
- Если захочу тратить ману на такую мелкую вредину!
- Эй! - забеспокоилась Катя. - Ты так не шути! Если не воскресишь, я плакать буду! Долго! Всегда!
- Устанешь.
- А вот и нет!
- А вот и да! Жидкость кончится - и всё.
- А я чаю выпью - и снова заплачу! Нет, ну, правда, братик, так нечестно! Воскресишь же? Ну воскреси!
- При одном условии! - сказал Данька, снимая сестру с рамы. - После обеда мы берём в сарае твой велик, и я учу тебя ездить!
***
- Продуло меня, что ли, где-то? - ворчал за обедом папа. - Голова болит и насморк.
- Может, аллергия? - спросила мама, наливая ему борщ. - Сейчас май, много чего цветёт.
- Может, и аллергия. Сейчас бы рюмочку принять, но работы сегодня ещё много. Слишком близко мы к столице, а оттуда многие хотят свалить. Приходится объяснять людям про карантин, но никто не хочет слушать. Каждый думает, что именно его это не касается. Скандалят, пишут жалобы, требуют впустить в город. Я их понимаю - у многих тут родственники, а в столице чёрт те что. Но не пускаем, потому что тут либо всех, либо никого. Некоторые со вчера сидят в машинах на кордоне, лишь бы назад не возвращаться. Очень напуганы, многие с детьми.
- Бедные люди!
- Сегодня вместе с пожарными начнём разворачивать временный карантинный лагерь. Уже завезли туалеты, военные обещали дать палатки. Если продолжат прибывать, то придётся отдать под них пансионат в пригороде. Вроде бы писали, что инкубационный период небольшой, так что незаболевших будем потихоньку пропускать. Пока думаем - неделю держать в карантине. Включи телевизор, пожалуйста.
- За обедом?
- Знаю, знаю. Но что делать - другого времени у меня нет.
Мама нажала кнопку на пульте.
-…Чрезвычайное положение! Вводится комендантский час. Оставайтесь дома, избегайте выходить на улицу без веской причины. Если вы заболели, сообщите об этом в медицинские службы по телефону, вас поставят в очередь на госпитализацию. Принимайте рекомендованные препараты - обезболивающие и противовирусные, витамины, обильно пейте воду. Торговые точки, кроме продуктовых и аптек, предприятия общественного питания, образовательные учреждения и предприятия сферы развлечений закрыты до особого распоряжения властей. Государственные и муниципальные органы работают в ограниченном режиме.
- Какой кошмар! - сказала мама. - Надеюсь, у нас до такого не дойдёт.
- Для этого и нужен карантин, - ответил папа. - А ты ещё уговаривала меня переехать в столицу. И где теперь твои театры с музеями?
- Это не аргумент, - сердито сказала мама. - Эпидемия закончится, а провинциальность останется с нашими детьми на всю жизнь.
- Не вижу в ней ничего плохого…
Данька вздохнул - этот спор продолжался уже не первый год. Лично его жизнь в маленьком городке полностью устраивает. А в музей можно и на каникулах съездить - ночь в поезде, и все музеи твои.
В телевизоре закончилось официальное обращение и пошли новости.
- Вирусологи сообщают, что идёт работа над созданием вакцины. Она затруднена тем, что вирус быстро мутирует. Новый штамм, выявленный на днях, демонстрирует уникально высокую контагиозность и короткий инкубационный период. От заражения до проявления первых симптомов проходит иногда менее суток, также более выражены менингеальные симптомы - головная боль, расстройства восприятия. На сегодня каких-либо сроков появления вакцины не названо! - тревожным тоном вещал корреспондент. - Также нет официальных данных по смертности. Однако посмотрите на этот автомобиль за моей спиной!
Камера сделала наезд, приближая изображение. Сквозь фигурную кованую ограду стала видна внутренняя парковка больницы.
- Рефрижераторы мы уже показывали, но обратите внимание на фургон! Судя по характерной трубе над кузовом, это так называемый «инесератор» - передвижной аппарат для сжигания биологических отходов. Его ещё называют «мобильный крематорий». Видимо, рефрижераторов уже не хватает. Такие автомобили замечены возле всех крупных госпитальных центров столицы. А теперь послушаем, что говорят по этому поводу простые люди!
Дальше пошла нарезка интервью.
- Мой муж в госпитале уже третий день, а мне ничего не говорят! Дозвониться невозможно, линия перегружена, в регистратуре отказываются давать справки! - со слезами на глазах жалуется в камеру пожилая женщина. - Я даже не знаю, жив ли он!
- У нас вся семья болеет! - рассказывает девочка чуть старше Даньки, стоящая возле магазина. - И мама, и папа, и бабушка! Только я могу за продуктами выйти, они лежат, им совсем плохо! Таблетки не помогают, а врач не приходит! Мы ещё позавчера записались, но нам отвечают только: «Ждите своей очереди»!
- Это биологическое оружие! - вещает какой-то дед. - На нас напали, и я не понимаю, почему мы до сих пор не объявили войну!
- Власти скрывают! - кричит в камеру экзальтированная женщина. - Тысячи трупов! Тысячи! Бульдозеры! Братские могилы! В моргах мёртвых ставят стоймя, потому что класть уже некуда!
- Выключи этот бред, - сказал папа. - И без сумасшедших всё достаточно плохо. Торговля загибается, производство встало, перевозки остановлены, про туризм я уже и не говорю. Даже если эпидемия прекратится завтра, мы будем год расхлёбывать последствия.
- Но она не прекратится? - спросил Данька.
- Очень сомневаюсь.
***
Катька отлично рулила и крутила педали - но только пока Данька бежал рядом, придерживая велосипед за багажник. Стоило отпустить - поджимала ноги, вцеплялась в руль, начинала визжать и, кажется, даже зажмуривалась.
- Что ты творишь? - сердился он. - У тебя же получается!
- Я боюсь! Я упаду!
- Да не упадёшь ты! Ты уже держишь равновесие!
- Упаду! И разобьюсь насмерть! И буду плакать!
- Если насмерть, - буркнул Данька, - то плакать буду уже я. Давай, садись, попробуем ещё раз.
На этот раз он схитрил - бежал рядом, но велосипед не придерживал. Катька, не замечая этого, уверенно катилась по дорожке.
- Вот видишь! Отлично получается!
- Только не отпускай меня!
- Да я тебя вообще не держу, уже давно! Ты сама едешь!
Катька покосилась назад, увидела, что брат действительно не придерживает велосипед, и тут же навернулась.
- Кровь течёт, - сказала она скорее удивлённо, чем испуганно.
- О, чёрт, - заметался Данька, - коленку ссадила. Потерпи, сейчас подорожник приложу.
- Ты меня бросил.
- Перестань, ерундовая ссадина.
- Я на тебя надеялась, а ты меня бросил!
- Просто отпустил. Тебе надо учиться ехать самой.
- Бросил! Мой брат меня бросил, я упала, и у меня течёт кровь!
- Кать, не драматизируй.
- Я страшно разочарована, - заявила девочка. - Моя жизнь никогда не будет прежней.
Она улеглась на спину прямо в траву, сложила руки на груди и закрыла глаза.
- Кать, надо меньше смотреть сериалов. Ты просто разбила коленку. Кровь уже остановилась.
- Что коленка? Твоё предательство разбило мне сердце! Смогу ли я доверять тебе, как раньше? Смогу ли жить с такой душевной раной?
- Катя, прекрати.
- Ах, нет, жизнь без любви не имеет смысла! - девочка заломила руки драматическим жестом.
- Какой любви?
- Любви моего брата! Который бросил меня, свою сестру. И теперь я валяюсь тут, в грязи, как сломанная, никому не нужная кукла…
- Ты не валяешься… То есть, валяешься, конечно, но просто потому, что тебе захотелось поваляться!
- Ты меня не любишь!
- Люблю.
- Нет, не любишь! Ты хотел, чтобы я упала и умерла! Ты хотел от меня избавиться!
- Кать, хватит придуриваться. Это уже не смешно. Я обижусь.
- На меня нельзя обижаться, я девочка. - сказала сестра, садясь. - Ты меня правда любишь?
- Правда.
- Честно-честно?
- Клянусь.
- Воскресишь персонажа?
- Воскрешу, попрошайка. Ты ради этого такой спектакль закатила?
- Нет, - сказала Катя очень серьёзно. - Просто никогда меня не бросай. Никогда-никогда, слышишь?
- Не буду, - буркнул Данька. - Куда от тебя денешься…
Девочка встала, отклеила с ранки лист подорожника, осмотрела ссадину, и решительно подняла с земли велосипед.
- Не держи меня больше. Я сама.
- Уверена?
- В этом жестоком мире нужно быть сильной независимой женщиной! - процитировала она какой-то из сериалов, которые так любит смотреть вечерами мама, и над которыми смеётся папа.
***
Домой вернулись совсем вечером, уже начало темнеть.
- Мама! - завопила с порога Катька. - Я научилась кататься на велике! Я еду сама и не падаю! Я могу ехать быстро! Медленно, правда, пока не могу, он вихляется.
- Кать, не кричи, у папы голова болит. Ты молодец. Идите ужинать, я картошки нажарила.
Пока ели, Данька услышал, как мама говорит по телефону:
- Да, температура. Нет, небольшая, тридцать семь и шесть. Да, кашель, насморк и головная боль. Очень сильная. Да, давала обезболивающее. Нет, не помогает. Что значит: «Поставили в очередь?» Когда будет врач? Почему не знаете?
- Папа заболел? - спросил он тихо, выйдя в коридор, чтобы Катька не слышала.
- Да, сынок, пришёл с работы и лёг. Так что не шумите, пожалуйста. Представляешь, говорят, что не могут сразу прислать врача, слишком много вызовов! Если до утра не станет легче, позвоню дяде Паше.
***
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Утром папе лучше не стало. Стало хуже. Он лежал в комнате с зашторенными окнами и выглядел не очень.
- Не спал всю ночь, - говорила измученная мама дяде Паше, двоюродному папиному брату. - Голова так сильно болит, что не уснуть. Есть ничего не может, тошнит. Встать не может, всё кружится…
- Подожди здесь, Арина, я его осмотрю.
Дядя Паша - врач, работает в больнице. Они с папой не только родственники, но и дружат - ездят вместе на рыбалку. На праздники часто приходят в гости семьёй - у дяди Паши жена Дарья и дочка Анечка, совсем маленькая, четыре года.
Мама готовит завтрак, бормочет телевизор:
- …Карантинные ограничения вызвали протесты в столице. Многие демонстранты утверждают, что ограничения неэффективны. Владельцы заведений общественного питания и развлекательных центров требуют разрешить им работать…
- Мы должны кормить семьи! Выплачивать кредиты и аренду! - горячится на экране хорошо одетый молодой человек с плакатом «Вы убиваете наш бизнес!» в руках.
- Власти города требуют от собравшихся разойтись, утверждая, что они нарушают режим карантина и способствуют распространению инфекции. Даём слово специалисту. Скажите, карантин действительно не работает?
- Его эффективность сильно переоценена, - сообщает некто в очках и белом халате, - на сегодняшний день контагиозность вируса такова, что заражённость популяции близка к ста процентам. Попытка снизить таким образом нагрузку на систему здравоохранения также провалилась. Больницы переполнены, медики заражаются сами, нехватка персонала чудовищная. Новый штамм проявил себя как крайне вирулентный, тяжёлое течение преобладает…
- А что за слухи о «бешенстве рубулы»?
- Как менингеальная инфекция вирус поражает в первую очередь головной мозг, угнетая часть функций центральной нервной системы. Из-за этого, а также из-за болевого синдрома, поведение больных иногда выглядит неадекватным, но я вас уверяю, что…
Хлопнула дверь - из комнаты отца вышел дядя Паша. Мама выключила телевизор и кинулась ему навстречу.
- Как он, Паш? Это… Оно?
- Да, Арин, это рубула. Характерные менингеальные признаки - верхний симптом Брудзинского, симптом Кёрнинга. Температура, тошнота, расстройства сознания.
- Боже…
- Не пугайся, это ещё не приговор. Я сейчас позвоню и вызову машину из больницы. У нас переполнено, но я что-нибудь придумаю.
- Он умрёт? - спросила мама очень тихо, но Данька услышал.
- Вовсе не обязательно. Не все умирают.
- А сколько? На самом деле, Паш?
- Много. И мы практически ничем не можем им помочь, только облегчить страдания сильными обезболивающими.
- Так может, оставить его дома?
- Не стоит, Арин. К вечеру ему станет хуже. Уже сейчас сознание спутано, он плохо понимает, где находится и что происходит, а потом начнутся… Расстройства поведения.
- Пресловутое бешенство? Это не слухи?
- Да. Это, к сожалению, реальность. Все вирусные менингиты влияют на психику, но этот в первую очередь нарушает процессы торможения в ЦНС. Больные теряют адекватность, ведут себя агрессивно, могут быть опасны для окружающих, а у вас дети. Ему будет лучше в больнице, под присмотром, поверь мне.
- Я не знаю, что мне делать…
- Ждать и надеяться. Как и всем нам.
***
- С папой же всё будет хорошо? - пытала Даньку сестра. - Он скоро выздоровеет?
- Да, - твёрдо отвечал он, глядя вслед отъезжающей больничной машине, - обязательно выздоровеет.
- Поедем в беседку?
- Только если ты сама на своём велике, - решил Даниил, подумав, что маме сейчас лучше побыть одной.
- Ха, да я теперь вообще с него не слезу! Погнали!
***
- Паладин Данн-Иил воскрешает хилера Катриону! - торжественно заявил Сергей. - Ход!
Собрались не все. Олег и ещё двое ребят заболели, у Андрея свалились с «рубулой» родители, и он остался за ними ухаживать, потому что в больницу их не брали - нет мест. Некоторые из мальчишек сопливились и чихали, никто уже по этому поводу не шутил, хотя сами они бодрились.
Сначала игра не шла, все думали о другом, но потом втянулись, разыгрались и под конец бились уже очень азартно, ругаясь и споря над правилами, бросая кубики, подсчитывая очки урона и остаток маны.
- Отхиливаю пала! - кричала Катька. - Руби их, братик!
- Хилер Катриона восстанавливает здоровье паладина Данн-Иила на тридцать процентов!
- Почему всего на тридцать?
- Так кубик лёг.
- А-а-а! Ещё хил!
- Твой ход кончился, не кричи! И так голова разболелась… - недовольно отвечал Серёга. - Паладин Данн-Иил получает урон отравлением и пропускает следующий ход, потому что его прохватил жестокий понос!
- А-а-а! Держись, братик, на следующем ходу я тебя отхилю!
Обратно возвращались неторопливо, ведя велосипеды за рули.
- И кто теперь слил, кто? - горячилась Катька. - Скажи!
- Я слил, - спокойно отвечал Данька, - не рассчитал, бывает. Забыл, что под дебафом от отравления, а мой хилер меня не вылечил.
- Так кубик лёг! - подскочила от негодования Катька. - Я хилила-хилила, а выше двойки не выпадало!
- Я же говорю - бывает. Игровой момент.
- А мне обидно!
- Ничего страшного, Кать, не последняя кампания. Отыграемся.
- Ладно, - смягчилась девочка, - ты бился, как настоящий паладин. Прикрывал товарищей, не жалея себя. Я решила, что тобой горжусь. Только, чур, не зазнаваться!
- Ладно, не буду.
***
- Мам, что на ужин? - закричала Катька с порога.
- Найдите что-нибудь в холодильнике… - ответила мама.
Данька не сразу понял, что она сидит с выключенным светом в кресле у телефона.
- И не шумите, голова болит…
- Мам? - забеспокоилась Катя. - Ты заболела?
- Ничего страшного, просто перенервничала из-за папы.
- Как он?
- Очень болен. Ему стало хуже. Но так и должно быть, он перенесёт кризис и начнёт выздоравливать.
- А, ну, прекрасно, - сказала Катька. - Передай, ему, что мы его любим. Чур, сосиска мне! Я её первая увидела!
- Ешь, - отмахнулся Данька. - Что говорит дядя Паша, мам? Когда папу выпишут?
- Дядя Паша сам заболел, - вздохнула мама. - Теперь он не врач, а пациент. Папа в отделении интенсивной терапии.
- Звучит не очень хорошо.
- Да, Дань, это значит, что ему совсем плохо.
- Но с ним же всё будет нормально? В конце концов?
- Конечно, будет, - подтвердила мама, но Данька видел, что она сама себе не верит.
- Я мультики смотреть! - сообщила Катька после ужина. - Посмотришь со мной?
- Я что, маленький?
- Ну пожалуйста, пожалуйста, братик!
- Восьмичасовой выпуск мультиков дурацкий, для малышей.
- Не смотри. Можешь зажмуриться и заткнуть уши. Просто посиди со мной, тебе что, трудно?
- Не трудно, - вздохнул Данька.
Когда Катька чем-то напугана или расстроена, она всегда впивается в него клещом и не отпускает ни на шаг. Наверное, ей так спокойнее. Вот и сейчас она не столько смотрела мультики - действительно, совсем малышовые, кукольные, - а словно пыталась приклеиться к брату. Влезла на колени с ногами, обняла, прижалась всем телом. Залезла бы внутрь, если б смогла. Она так с детства - папа всё время на работе, мама по хозяйству, а брата можно доставать бесконечно. Раньше он злился и отталкивал её, она обижалась, плакала, но не отставала. Потом вырос и привык. Пусть липнет, если ей так легче.
Мультики давно кончились, но она не желала слезать с коленей.
- Ты мне отсидела ноги, Кать! И я в туалет хочу.
- Только вернись сразу, ладно?
- Ладно, только книжку прихвачу.
- И чаю мне сделай! С бутером.
- А ты не обнаглела, сестрица? - рассмеялся Данька.
- Пожалуйста! Ты же будешь проходить мимо кухни! Что тебе стоит? Идёшь туда - ставишь чайник, идёшь обратно - наливаешь чай! А бутер вообще дело минутное.
- Тогда сама его сделай!
- Я боюсь! Нож острый! Я ка-а-ак порежусь! И ка-а-ак заплачу! Разве ты сможешь спокойно читать, зная, что на кухне рыдает твоя сестра? Раненая, истекающая кровью, без бутерброда?
- Катька, ты ужасная манипуляторша!
- Я не знаю, что это, но согласна быть манипульшей за бутерброд. С чаем!
- Ладно, принесу.
- Спасибо, братик, ты самый лучший! Только бутерброд обязательно с помидорчиком, хорошо?
- Будет с помидорчиком, - вздохнул Данька, выходя в коридор.
- И с маянезиком! - донеслось ему вслед.
Включив на кухне свет, он вздрогнул - оказывается, мама так и сидела в темноте в углу.
- Мам, у тебя всё в порядке?
- В больнице перестал отвечать телефон, - сказала она. - Всё время занято.
- Наверное, туда сейчас все звонят, не пробиться.
- Наверное.
- Ляг отдохни, мам. Что ты тут сидишь без света?
- От света голова сильнее болит. Я жду, вдруг позвонят из больницы. И скажут… Что-нибудь.
- Мам, я услышу, если телефон зазвонит. Иди полежи, ты бледная совсем.
- Ладно, Дань, ты прав. Пойду лягу, - мама с усилием поднялась из кресла.
- Принести тебе чаю? Я буду сейчас Катьке делать.
- Не надо, меня что-то подташнивает. От нервов, наверное. Пойду, попробую уснуть. Разбуди меня, если позвонят из больницы, ладно?
- Обязательно, мам.
- И Катерину спать уложи, посмотри, чтобы она зубы почистила на ночь.
- Да, мам.
- Ты отличный сын, я люблю тебя.
- И я тебя, мам.
Глава 9. Пять дней коллапса. Дни 4-5
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Проснувшись, Данька понял, что в доме непривычно тихо. Обычно в это время работает телевизор, собирается на работу папа, готовит ему завтрак мама - всё это за дверями и стенами, негромко, но создаёт фон. Фон домашнего благополучия. Сейчас тишина, и это нехорошая тишина. Тревожная.
Протопали по коридору босые пятки, скрипнула дверь.
- Ты проснулся? - заглянула Катька. - Ага, проснулся. Доброе утро. Подвинься.
Она прыгнула на кровать и ввинтилась под одеяло.
- У тебя ноги леденючие! - сказал Данька недовольно.
- А вот сейчас об тебя согрею!
- Прекрати, жабёха! - мальчик завертелся, уклоняясь от холодных пяток.
- Мама ещё спит, - пожаловалась сестра. - Первый раз в жизни встала раньше. С ней всё в порядке?
- Не знаю, Кать. Не уверен.
- Ты сваришь мне кашу? И чай? С молоком?
- Конечно. Но сначала ты умоешься и оденешься. Завтракать в пижаме - барство. И зубы не забудь почистить.
- Ты зануда.
- А ты вредина.
- Занудой быть хуже.
- Умываться иди.
Катька со вздохом вылезла из-под одеяла и пошлёпала босыми ногами в ванную.
- И тапки надень! Простудишься!
Сестра скорчила рожу и показала язык.
***
- У мамы каша вкуснее.
- Я знаю. Ешь.
- Она с комочками!
- Комочки безвредные.
- Но противные!
- Не ешь комочки, ешь кашу.
- Они попадаются!
- Выплёвывай.
- Плеваться - некультурно!
- Тогда не ешь. Ходи голодная.
- Когда мама встанет?
- Не знаю. Не буди её. Пусть отдохнёт.
Накормив сестру, Данька подошёл к родительской спальне, постоял немного, решился и тихо поскрёбся в дверь. Послушал - тихо. Осторожно повернул ручку, толкнул - не заперто.
Сначала подумал, что мама спит, но она повернула голову на подушке. Лицо её в полумраке плотно зашторенных окон казалось белее простыни. Глаза ввалились, губы - бесцветная тонкая нитка, на лбу испарина.
- Как ты, мам?
- Плохо, Дань. Почти не спала. Голова очень болит.
- Что-то сделать для тебя? Чаю? Поесть? Я кашу сварил. Правда, она немного с комочками вышла, но Катька всё-таки съела, хотя и капризила.
- Помешивать надо, пока варится. Нет, я не хочу есть, а вода у меня есть. Вызови лучше врача. Номер в книжке, рядом с телефоном, на букву «М», «медицина». Видимо, это то самое.
- То же, что у папы?
- Да. Очень похоже. Может, в больнице с ним встретимся.
- Мам, это же я виноват? Да?
- Почему, Дань?
- Я последний, кто приехал из столицы. Это я привёз заразу в город. Из-за меня заболел папа, и друзья, и их родители, и ты…
- Глупости, Дань. Даже если и ты - твоей вины в этом нет. Кроме того, всё равно кто-нибудь завёз бы. Папа, вон, на кордоне общался с беженцами, мог и там подхватить. Я думаю, в конце концов все переболеют, очень гадкая зараза.
- Прости меня, мам.
- Не за что, Дань. Позаботься о сестре, пока нас с папой не выпишут, ладно? И кашу помешивай, пока варится. Постоянно.
- Конечно.
В регистратуре поликлиники никто не брал трубку. В «скорой» было занято, в больнице механический голос ответил: «Линия повреждена».
- Что с мамой? - переживала Катька.
- Заболела, Катюх.
- Как папа?
- Да, как папа.
- Её заберут в больницу? А как же мы?
- Придётся тебе меня слушаться.
- Это будет просто кошмар! Ты ужасный зануда.
- Потерпишь. Придётся мне съездить в поликлинику, там трубку не берут. Надо вызвать врача на дом. Пусть он посмотрит маму и напишет направление в больницу.
- Я с тобой!
- Может, лучше с мамой посидишь? Вдруг ей что-то понадобится?
- Нет! Я с тобой! Мне тут стало как-то неуютно. И страшно…
- Трусиха.
- Не всем же быть паладинами? Я хилер, моё место - за твоей спиной!
- На моей шее твоё место… - проворчал Данька. - Ладно, поехали.
- Мам, дозвониться никуда не могу, мы с Катькой на великах в поликлинику сгоняем, ладно?
Мама только слабо кивнула в ответ, даже глаза не открыла.
***
На дверях поликлиники приклеен листок. На нём от руки написано: «Приём граждан временно прекращён. По вопросам госпитализации обращайтесь в первую городскую больницу».
- Заболели все врачи, детки! - сказала сидящая рядом на лавочке старушка в пёстром платочке. - Пришла я сегодня - дверь закрывают. Спрашиваю: «А когда ж теперь на приём приходить? У меня на сегодня запись была…» А мне в ответ: «Не знаем, бабуля, принимать больше некому. Все врачи в больнице - кто лечит, кто сам лечится, а кто и отмучился уже». Сижу вот теперь.
- А что же сидите тогда? - спросила Катя.
- А куда мне идти? И дети, и внуки - все заболели. Вчера ещё их в больницу свезли. Подружки мои на лавочку уже второй день не выходят - то ли болеют, то ли уже нет. Петровне стучалась вчера вечером в дверь - не открывает и телефон не берёт. Думаю, померла, кошёлка старая. Звонила в полицию, чтобы дверь ломали - так сказали, что не до мёртвых старух им. У них, мол, пришлые из карантина разбежались. Не захотели в лесу помирать. А как по мне - никакой разницы. Я, может, тут и помру, на лавочке. Хоть заметят да закопают. Всё лучше, чем в квартире сгнить.
- Фу, какие вы ужасы говорите! - поморщилась Катька.
- Поехали, Кать, - сказал Данька. - Давай до больницы доберёмся.
По дороге заскочили в беседку. Там сидит один Серёга.
- А где все?
- Кто где. Андрей и Олег в больнице. Петька дома лежит - у него родителей вчера увезли, а ночью сам свалился. Говорит, никуда дозвониться не может, чтобы врача вызвать.
- Я тоже не смог, - подтвердил Данька. - Пришлось ехать. Поликлиника закрыта оказалась, теперь в больницу попробуем. Скажу им насчёт Петьки.
- Ага, скажи. У меня маму увезли - и ни слуху ни духу. Ничего не отвечают - ни как чувствует, ни когда выпишут. А папа дома, но…
- Заболел?
- Заболел он ещё вчера, но в больницу не поехал, не захотел меня одного оставить. Решил, что само пройдёт. А под утро я просыпаюсь, он стоит над моей кроватью, и руки ко мне тянет, и глаза такие, что я чуть не обоссался. Красные, выпученные и какие-то бессмысленные… Спрашиваю: «Пап, ты что?» А он молчит, подвывает только - тихо так, но очень страшно. Горячий, как утюг, весь в поту и трясётся. В общем, я сюда смылся, а он так и бродит по дому. Боюсь возвращаться теперь. И не знаю, чего боюсь больше - что он умер, или что он живой. А теперь у меня и у самого голова разболелась.
- Так в больницу иди!
- Не хочу, Дань. Туда за три дня больше половины города свезли, и ни один не вернулся. Столько народу туда не влезает, даже если слоями в коридорах укладывать. Где они все?
- Я как-то не думал об этом, - озадачился Данька. - А ведь действительно, не слышал, чтобы кого-то выписали, всех только кладут.
- Вряд ли там хорошо, ребзя, - сказал Серёга. - Я лучше тут пока посижу. А когда башка разболится так, что терять будет нечего, - пойду домой, посмотрю, как там папа.
- Удачи тебе, Серёг.
- И вам. Берегите себя.
***
- Дань, мне очень страшно, - заныла Катя, - давай туда не пойдём?
У ворот больницы стоят солдаты в костюмах химзащиты, в противогазах и с автоматами. Периодически они открывают ворота и пропускают внутрь машины. Среди них есть и фургончики скорой помощи, но их мало. В основном - закрытые грузовые. Что можно привозить в больницу в таком количестве?
- Я подойду спрошу, Кать. Не будут же они в меня стрелять? Подожди здесь, если боишься.
- Нет, я лучше с тобой!
- Отец? - переспросил солдат. - Вчера утром?
Голос его из-под противогаза звучит глухо и равнодушно.
- У вас ещё кто-то есть, детишки?
- Мама есть.
- Тогда вам повезло, вы ещё не совсем сироты.
- Я не понял…
- Что тут понимать, - ответил солдат. - Больше вы вашего отца не увидите. А если всё же увидите - бегите от него со всех ног.
- Что происходит, дяденька солдат? - дрожащим голосом спросила Катя.
- Иди отсюда, девочка. Нет у вас больше папы. Иди, расскажи это маме. Соболезную вашей утрате и все такое.
- Дань, что они говорят такое? Наша мама болеет! Мы хотели, чтобы её взяли в больницу!
- Давайте адрес, - сказал солдат. - Я запишу. Рано или поздно кто-то заедет.
- Нет-нет, спасибо! - ответил Данька. - Сестра маленькая, всё перепутала. У мамы просто… Живот болит. Наверное, съела чего-нибудь.
- Да-да, - подхватила Катька, - кашу. С комочками. Мы пойдём, дяденьки солдаты…
- Как хотите, - равнодушно сказал военный. - Хотя… Знаешь что, пацан? Если твоя мама начнёт себя странно вести, лучше бы вам держаться от неё подальше.
- Что вы имеете в виду?
- Рубула-психоз же это называется, да? - спросил он у товарища.
- Разглашение секретных сведений это называется, - ответил тот сердито. - И распространение панических слухов среди гражданского населения. На гауптвахту захотел?
- Да наплевать. Если нас на гауптвахту, то кто будет разгружать? Офицеры? Не смешите мои кирзачи. В общем, от рубулы либо сразу помирают, либо сначала с ума сходят. То ли от боли и бессонницы, то ли вирус что-то в башке выедает. Потом они всё равно помирают, но до того могут много всякого натворить.
- А если выздоравливают, то потом нормальные? - спросил Данька.
- Выздоравливают? - хохотнул солдат. - О чём ты, мальчик?
***
- Дань, они правду сказали? - спросила Катя, когда они отошли подальше. - Ну, про папу?
- Не знаю, Кать.
- Папа умер, да?
- Не знаю. Давай думать, что не умер. Ведь не может же быть, чтобы все умирали? Так не бывает. Даже в Средние Века, когда чума была, и то выживали некоторые. Хотя тогда вообще медицины никакой не было. Папа сильный, он выживет.
- Ты мне сейчас правду говоришь, братик? - Катька смотрит на него снизу вверх, глаза полны слёз, по щекам мокрые дорожки.
- Я надеюсь, что так будет, Кать. А что нам ещё остаётся?
- А ты? Ты меня не бросишь? Ты не умрёшь? Никогда-никогда?
- Не брошу, Кать. Ни за что. Давай прокатимся вокруг, посмотрим, что там творится.
Забор вокруг больницы и раньше был высоким и прочным, украшенным декоративными, но вполне настоящими железными пиками. Теперь его дополнительно укрепили, усилив поверху спиралью колючей проволоки - почему-то изнутри. Те места, где ограда была не кирпичной, а из прутьев, её зашили листами толстой шиферной плиты, некрасиво закрепив их болтовыми стяжками за арматуру. Из-за этого заглянуть на территорию не получалось.
С обратной стороны, где вторые ворота, въезд тоже охраняли солдаты - они выпускали грузовики, которые запускали через первые. Теперь Данька разглядел, что и за рулём в них военные в противогазах.
Щель в заборе всё же нашлась. Небрежно закреплённый лист плоского шифера сполз, открыв просвет толщиной в руку. Сквозь него виден задний двор, и там идёт неспешная работа. Солдаты в ОЗК по двое выносят на улицу и складывают вдоль стены длинные чёрные пластиковые мешки. Видно, что мешки тяжёлые, солдаты устало бросают их на землю и возвращаются обратно в здание. На парковке ряд празднично-белых фургонов. Часть из них - автомобильные рефрижераторы без тягачей, а часть - небольшие грузовики с трубами над большими будками. «Инесераторы» - вспомнил Данька. Так их называли по телевизору. Полевые крематории для сжигания биологических отходов. Над трубами колеблется раскалённый воздух.
- Что там, что там? - Катька не достаёт до щели в заборе.
- Ничего интересного. Пойдём отсюда.
- Папу не видел?
- Надеюсь, нет. Давай лучше к маме вернёмся. Обещали быстро, а уже полдня прокатались.
***
- Я боюсь заходить, Дань, - сказала Катя, стоя у крыльца. - А вдруг там с мамой… Что-нибудь?
- Всё равно надо выяснить. Подожди меня снаружи, если хочешь.
- Только ты быстро, ладно? Посмотри, что с мамой всё нормально, и сразу выйди. Я тут посижу.
С мамой не нормально. Мама лежит в кровати, бледная, несмотря на температуру, и почти не реагирует на возвращение сына.
- Мам, поликлиника закрыта, с больницей тоже как-то нехорошо. Наверное, тебе лучше дома пока побыть.
- Да… - прошептала мама так тихо, что Данька её еле услышал.
Он потрогал её лоб - сухой и невозможно горячий. Кажется, что у людей не может быть такой температуры. «Как утюг», - вспомнились слова Серёги.
- Мам, ты температуру мерила? Принести тебе градусник?
- Не… Надо…
- Может таблеток выпить каких-нибудь?
- Не… Помогают…
- Тебе очень плохо, да?
- Да… Очень… Тяжело говорить… Всё путается в голове…
- Держись, пожалуйста, мам. Ты нам нужна.
- А-а-а! Спасите! Даня! Помоги! - сиреной завопила на улице Катька.
- Сейчас, мам, посмотрю, что там случилось.
Катя залезла по обрешётке для вьюнка на крышу беседки и визжит оттуда. Не потому, что высоко, а потому что за ней пытается влезть какой-то толстый мужик. Лёгкие деревянные планки, выдержавшие девочку, под его весом ломаются, и он топчет упавшие на землю мамины цветы.
- Прекратите сейчас же! - закричал на него Данька.
Мужчина остановился, обернулся и мальчик поразился бессмысленности его лица. Бледного, перекошенного и совершенно безумного.
- Что вы делаете? Это наша беседка! Отстаньте от сестры!
Тот секунду постоял, слегка раскачиваясь, а потом оставил попытки влезть на беседку и пошёл к Даньке.
Вблизи поразили его глаза - выпученные, с покрытыми алыми пятнами кровоизлияний белками и зрачками разного размера. Один сжался в точку, второй расширился до предела.
Данька отпрыгнул за дверь и закрыл её за собой. Мужчина толкнулся раз, другой - и побрёл обратно к беседке. Катька снова завизжала.
Мальчик вышел и закричал: «Эй, я тут, я тут!» Странный дядька снова повернулся к нему и встал, заколебавшись.
- А ну, иди сюда, толстый! - закричал ему Данька. - Что привязался к девчонке? Иди, разберёмся как мужчина с мужчиной!
Мужик побрёл в его строну, но мальчик не стал прятаться, а пошёл, отступая спиной назад, вдоль стены.
- Кать, я его уведу, а ты бегом в дом, поняла?
- Да, Дань!
- Дверь запри и никого не впускай! Я в окно влезу!
- Поняла!
Уведя мужчину за угол, Данька махнул рукой Катьке и ускорился. Оторваться было несложно - тот шёл медленно и, кажется, плохо видел - зацепился ногой за садовый шланг и повалился, как мешок. Встал, постоял, покачиваясь, и побрёл дальше - но Данька уже запрыгнул на перила заднего крыльца, с них перелез на крышу веранды, а с неё - в окно своей комнаты. Потеряв его, странный мужик принялся бесцельно бродить по участку, как будто не понимая, где он и зачем.
- Я так испугалась! - сказала Катя. - У него невозможно жуткие глаза. И сам он жуткий. И пахнет от него так, как будто он обкакался. А ты настоящий паладин! Ты меня спас!
- Наверное, это и есть рубула-психоз, про который говорили солдаты. Мне кажется, он вообще ничего не понимает.
- Он хотел меня съесть!
- Вряд ли съесть. Но лучше держаться от таких подальше. По-моему, он опасен.
- Он так и не уходит! - в окно видно, что мужик продолжает таскаться туда-сюда по саду, спотыкаясь об кусты и бордюры дорожек. - Все клумбы затоптал! Мама сажала-сажала…
- Эй, противный страшный дядька! - заорала она в окно. - Уходи отсюда!
Тот услышал, закрутил головой, пытаясь понять, откуда звук, а потом внезапно побежал по дорожке к дому.
- Ой… - испугалась Катька. - Кажется, зря я…
Мужчина с разбегу грянулся в заднюю дверь, аж дом затрясся. Ударился с такой силой, что отлетел и покатился с крыльца, пятная ступеньки кровью из разбитого носа. Но это его не остановило - вскочил и кинулся снова.
- Он же дверь сломает! - закричала сестра.
На этот раз мужчина споткнулся на ступеньках и, падая, ударился в дверь головой.
- Он умер? - спросила Катька, глядя сверху на лежащего на крыльце человека. - Вон, кровь течёт…
- Не знаю, - ответил Данька. - И проверять что-то не хочется. О, вон, зашевелился…
Мужчина встал. Лицо его разбито, из ссадины на лбу обильно течёт кровь, но его это, кажется, совсем не смущает. Зато он, вроде, забыл, что хотел вломиться в дом - пошёл, спотыкаясь, вдоль стены, свернул за угол.
Дети перебежали в Катькину комнату, чтобы посмотреть, что он будет делать дальше - её окна выходят на другую сторону.
- Смотри, к калитке пошёл, - зашептала сестра. - Может, уйдёт?
Но мужик остановился у забора - то ли забыв, как открывается калитка, то ли пытаясь вспомнить, зачем сюда зашёл.
- Смотри, машина, - сказал Данька. - Я только сейчас сообразил, что с утра ни одной не видел.
По дорожке катится фургон - похожий на те, что заезжали на территорию больницы. Увидев его, мужчина неожиданно возбудился, задёргал калитку и, не с первого раза её открыв, выбежал на проезжую часть. Автомобиль остановился, с пассажирского места неспешно вылез солдат в химзащите и противогазе. Он подождал пока бегущий приблизится, поднял автомат, спокойно прицелился и выстрелил. Громко хлопнуло, мужчина упал. Это произошло быстро и как-то обыденно, без драмы, так что дети даже не сразу осознали случившееся.
- Он его убил! - поражённо сказала Катька. - Просто взял и убил! Как так и надо!
- И даже не предупредил! Не сказал: «Стой, стрелять буду»! - удивился Данька. - Даже часовой должен сначала спрашивать, потом давать предупредительный, и только потом стрелять на поражение!
Из кабины грузовика вылез второй солдат, и, обойдя машину, раскрыл задние двери фургона. Из окна детям не было видно, что там. Вдвоём военные взяли убитого - один за плечи, другой за ноги, - и понесли к машине. Поднатужившись, закинули тяжёлое тело вовнутрь и закрыли. Один из них вернулся за руль, а второй подошёл к калитке. Прятаться было поздно, он явно заметил детей в окне.
- Привет, - сказал он, откинув капюшон и сняв противогаз.
Под ним оказалось совершенно обычное лицо - курносое, тронутое веснушками, совсем не злое. Оно покрыто потом, короткие волосы мокрые - видимо, в противогазе жарко. Солдат с удовольствием подставил физиономию лёгкому майскому ветерку и даже улыбнулся. Как будто он и не убил только что человека, хладнокровно и без предупреждения застрелив его.
- Здравствуйте, - осторожно сказал Данька.
- Вы одни там? Больных нет?
- Одни, - соврал мальчик, - родителей в больницу забрали вчера.
- Еда есть у вас?
- Есть ещё. Вас покормить?
- Нет, что ты, - рассмеялся солдат, - нас кормят. Я к тому, что из дома без нужды не выходите. Пока есть продукты - ешьте их. Да и магазины закрыты. И в дом никого не пускайте. Особенно таких…
Он неопределённо махнул рукой в сторону улицы, имея в виду, видимо, застреленного.
- А почему вы его убили? - спросила Катька.
- Прости, девочка, это, конечно, не то, на что стоит смотреть детям. Но иначе он бы сам кого-нибудь убил. Они ничего не соображают и очень агрессивные. Рубула-психоз. Видели, глаза какие? Это от внутричерепного давления. Врачи говорят, мозг разрушен воспалением.
- И их нельзя вылечить?
- Лекарство так и не придумали. Да и некому лечить - медиков почти не осталось. Так что ещё раз извините, что вам пришлось на это смотреть, но по-другому никак. В общем, сидите дома. Я запишу, что тут есть живые. Завтра заеду проверить, как вы. Может, продуктов подброшу. У нас есть запас гуманитарки для населения, да вот только населения почти не осталось…
- Это везде так, или только у нас? - спросил Данька.
- Везде, пацан. Везде…
Солдат вздохнул, с видимой неохотой натянул противогаз, накинул капюшон ОЗК и пошёл к машине. Вскоре грузовик уехал вдоль по улице и скрылся за поворотом.
***
На обед Данька разогрел позавчерашний суп - мама наварила большую кастрюлю и оставила в холодильнике. На этом запас готовой еды закончился, дальше придётся готовить. Но есть крупы, картошка, консервы, замороженные овощи и курица - на несколько дней хватит.
Мама лежала и ни на что не реагировала, хотя, кажется, была в сознании. Она лишь слабо пожала Данькину руку, когда он взялся за её сухую горячую кисть. Температура оставалась высокой, но что с этим делать, мальчик не знал.
Катька к маме в комнату заходить отказывается:
- Не хочу видеть её такой. Мне страшно, что она умрёт, а я это увижу. Пусть лучше без меня.
- Может, и не умрёт, что ты сразу.
- Прости, я просто не могу.
Включил телевизор, надеясь, что там скажут что-то полезное. Например, что учёные изобрели лекарство и уже сегодня начнут его раздавать всем желающим. Одна таблетка - и человек здоров!
Работает только один канал. Усталый диктор зачитывает по бумажке какую-то официальную ерунду: «…Чрезвычайное положение. Комитет национального спасения… Особые полномочия… Подчиняйтесь распоряжениям военных…» Что делать, если твоя мама горячая как утюг и ни на что не реагирует, он не сказал, и Данька выключил телевизор.
Пошёл в комнату к Катьке, застал её рыдающей. Сел рядом, обнял, прижал к себе. Когда она не то чтобы успокоилась, скорее, устала плакать, - взял первую попавшуюся книжку и стал читать вслух. Оказалась какая-то детская сказка про принцесс и драконов, глупая и слащавая, мама читала её сестре, когда той было года три. Но Катька все равно сказала: «Читай. Я хочу», - и он читал.
В городе периодически раздавались одиночные хлопки выстрелов, и девочка каждый раз вздрагивала всем телом, прижимаясь к брату. Ему очень хотелось сказать: «Успокойся, всё будет хорошо!», но он уже понял, что не будет. Потому что лоб у сестры горячий, она шмыгает носом и морщится от головной боли.
Ближе к вечеру, когда стало темнеть, Катька забылась тревожным сном. Во сне металась, вскрикивала, обильно потела, но не просыпалась. Данька пытался себя убедить, что это хороший признак, что сестра, может быть, перенесёт болезнь в какой-нибудь лёгкой форме. Если, конечно, у неё есть «лёгкая форма». Снова и снова напоминал себе, что не бывает болезней, от которых умирали бы все заболевшие. Во всяком случае, не было до сих пор. Поэтому всегда есть шанс, и не надо отчаиваться, а надо, например, пойти и попробовать сварить кашу без комочков. Вдруг Катька проснётся и захочет есть? Но он никак не мог себя заставить уйти на кухню, а продолжал сидеть на подоконнике и смотреть на улицу. Окна в домах этим вечером не зажигались, но фонари ещё горят, освещая дорогу.
Под фонарём стоит, слегка покачиваясь, высокий мужчина. Судя по нарушенной координации движений и общей бесцельности поведения - больной с рубула-психозом. Или просто очень пьяный. Данька подумал, что сейчас, наверное, многие выжившие пьют, чтобы приглушить ужас происходящего. Если бы он был взрослым, то тоже, может быть, выпил бы. У папы в кабинете есть коньяк.
Потом он увидел, как по улице бежит подросток. Бежит трусцой, мотая опущенной головой, равномерно, прямо, посередине проезжей части, без какой-либо видимой цели. Судя по возрасту, Данька должен бы его знать, они приблизительно ровесники, но лицо опущено вниз и завешено взлохмаченными волосами, а походка странная, узнать не получается.
Стоящий у фонаря заметил бегущего и двинулся наперерез. Подросток не обращал на него никакого внимания, кажется, просто не видел. Мужчина подскочил, сбил его с ног и, придавив коленом к асфальту, начал избивать кулаками. С чудовищной жестокостью, изо всех сил - глухие удары были отчётливо слышны в вечерней тишине. Мальчик не кричал и не просил пощады, а впился ему ногтями в лицо и тянулся, пытаясь укусить. Данька заметался, не зная, что делать, потом кинулся в папин кабинет и, выдвинув верхний ящик стола, вытащил из-под бумаг ключ от оружейного сейфа. Папа никогда его особо не прятал, надеясь больше на благоразумие детей.
В сейфе служебный пистолет - когда папу забирали в больницу, он его, естественно, оставил. Там же запасной магазин и коробка с патронами. Данька умеет обращаться с оружием, папа водил его по субботам в полицейский тир. Среди полицейских это традиция - все, у кого мальчики, водят их в тир, а некоторые водят и девочек. Катька ещё мала, но, если бы всё шло как шло, то через пару лет папа взял бы в тир и её. Увы, всё пошло совсем не так.
Когда Данька вернулся к окну, всё уже закончилось. На улице лежит мёртвый мальчик, рядом сидит мужчина с изодранным в клочья лицом. Кажется, он лишился одного глаза. Мальчик теперь лежит лицом вверх, и его можно было бы узнать, не будь он так избит. Даньке кажется, что это Серёга, но он не уверен. Далеко и освещение тусклое.
Он прицелился в мужчину, но так и не смог заставить себя выстрелить, ведь тот уже ни на кого не нападает. Оказалось, что выстрелить в живого человека, даже безумного убийцу, не так-то просто. Да и расстояние великовато, куда больше, чем в тире, где он палил по ростовым мишеням. Данька убедил себя, что не попадёт, только привлечёт к себе внимание, поэтому лучше вообще не стрелять.
Мужчина, посидев, встал и куда-то убрёл. Данька начинал задрёмывать, прямо сидя на подоконнике, но вскидывался на каждый шорох. То Катька начинала ёрзать и стонать, обливаясь потом, то на улице раздавались неуверенные шаркающие шаги - на смену ушедшему периодически появлялись новые «рубулопсихопаты», бредущие по улице без всякой цели и смысла. Увидев лежащего на дороге мальчика, они кидались к нему, но, убедившись, что он мёртв, разочарованно уходили. Данька ничего не предпринимал, только выключил ночник, чтобы свет в окне не привлекал их внимания.
Ближе к полуночи он проголодался, и, решив, что поспать этой ночью не получится, решил сделать себе чай с бутербродом. Хлеба и колбасы осталось совсем чуть-чуть, но он поделил этот остаток пополам - вдруг Катьке утром станет получше, и она поест? Возился в темноте, не включая электричество. Кухня подсвечивается только рассеянным светом уличных фонарей, из-за этого всё кажется не совсем реальным.
Съел бутерброд, допил чай, поставил чашку в мойку - но потом подумал и вымыл её сразу, хотя раньше мама никак не могла его заставить не бросать грязную посуду. В этот момент сверху из спальни завопила Катька. Закричала, как раненый зайчонок, - однажды услышав такой крик, Данька больше никогда не ездил с папой и его полицейскими друзьями на охоту. Он взлетел по лестнице, распахнул дверь и увидел, как возле постели сестры поднимается с колен мама. В руках её папин охотничий нож, глаза красны, выпучены и безумны.
Данька не запомнил, как стрелял. Знал, что выстрелил, но не помнил этого. Он помнил, что когда сидел на краю кровати, зажимая руками рану на груди Катьки, под ногами лежало тело. Но он не думал о нём в тот момент. Он плакал, поливая сестру слезами, прижимал к её груди скомканную ночнушку, из-под которой всё текла и текла кровь, и старался расслышать, что шепчет бледнеющими губами девочка.
- Ты же не бросишь меня, братик? Воскресишь своего хила, паладин?
Они кивал, плакал и не мог ответить. Так и рыдал молча, пока сердце под его ладонями не перестало биться.
В ванной, где он попытался смыть с рук кровь сестры и матери, нет окон, и пришлось включить свет. С забрызганного красным лица в зеркале смотрели нечеловечески синие глаза.
***
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Кажется, до утра он просто сидел в кресле, тупо глядя в стену. Может быть, отключался и засыпал, а может, и нет. На рассвете услышал заполошную перестрелку - со стороны больницы кто-то лупил очередями в несколько автоматов. Это продолжалось довольно долго, но потом стрельба постепенно затихла.
Данька поднялся в спальню сестры - сам не зная зачем. Может быть, убедиться, что случившееся - не ночной кошмар. Сначала он хотел уложить маму рядом с Катькой, но понял, что не сможет, и вместо этого положил девочку на пол, чтобы они были вместе. Смерть сделала их некрасивыми и жалкими, и он удивился себе, что не плачет. Внутри была гулкая пустота.
Забрав из сейфа все патроны, положил их в школьный рюкзак и вышел на улицу с пистолетом в руках. Хотел поехать на велосипеде, но потом решил, что стрелять будет неудобно и пошёл пешком. Первым застрелил бродящего вдоль забора рубулопсиха - кажется, это был сосед, живущий двумя домами далее. Прицелился, выстрелил в грудь - и ничего не почувствовал. Совсем. Сосед сполз по забору на землю и затих. Подошёл к мёртвому подростку и убедился, что это действительно Серёга. Факт провалился в его сознание без всплеска эмоций.
По дороге к больнице Данька застрелил шесть или семь человек. Насчёт одного уверенности не было - он завалился за ограду и, возможно, остался жив. Проверять не стал. Трое из них кидались на него сами, четверо - просто брели куда-то. Были ли они все безумны? Данька не разбирался. Видел - и стрелял. Почти всех удавалось свалить с первого выстрела, девятимиллиметровый пистолет работает надёжно. Психи давали подойти близко, похоже, что они плохо видят вдаль, и мальчик не промахивался.
Зачем он идёт в больницу, Данька не задумывался. Может быть, для того, чтобы увидеть отца мёртвым. Найти его тело и убедиться, что жить действительно больше незачем.
Возле ворот лежат мёртвые солдаты. Противогазы с них сорваны, лица разбиты, вокруг трупы людей в больничных пижамах. Автоматы валяются здесь же, но Данька решил их не брать, потому что не умеет пользоваться. Отец учил его стрелять только из пистолета.
По территории бродят люди. Иногда они кидаются друг на друга и дерутся, но чаще нет. Некоторые из них в военной форме - видимо, противогазы и защитные костюмы не сильно помогли. Отца среди них видно не было.
Данька залез на высокий забор, пристроил рядом рюкзак, и начал стрелять, тщательно целясь и экономя патроны. Сначала психи дёргались, не понимая, откуда выстрелы, но потом сообразили. На забор залезть им не удавалось, потому что они мешали друг другу, а мальчик стрелял почти в упор, но потом пришлось отступить - набитые магазины кончились, а снарядить новые не было времени.
Спрыгнул с забора наружу и убежал.
Боялся, что беседке будет кто-то из ребят, но нет - стрелять в одноклассников не пришлось. Данька сидел, запихивая короткие толстые патроны в магазины, посматривал на брошенную коробку с игрой и старательно ничего не думал. Потому что любая попытка подумать тут же натыкалась на тела матери и сестры, оставшиеся в спальне. Матери, которую он застрелил, и сестры, которую не спас. Хреновый из него вышел по итогу паладин.
Решив, что патронов мало, сходил в полицейский участок. Он часто бывал у отца на работе и знал, где искать ключи от оружейки. По дороге застрелил троих. Ещё одного, дядю Диму, отцовского приятеля, застрелил прямо в его кабинете. У того был свой пистолет, но он не пытался им воспользоваться. Набрал магазинов, чтобы не возиться с перезарядкой, набил их патронами.
Вернулся к больнице. Психи снова разбрелись по территории, но, к счастью, прибежали на выстрелы, так что гоняться за ними не пришлось. Сначала Данька механически считал убитых, потом бросил. Ещё ночью он думал, что не сможет выстрелить в человека, а потом выстрелил в мать. Теперь думал только о том, чтобы патронов хватило, уж больно их тут много.
Внутри больницы Данька чуть не погиб - выскочивший из подсобки псих схватил его за рубашку и ударил по голове. К счастью, мальчик не выронил пистолет и успел выстрелить. Удар рассёк скулу, по лицу течёт кровь, но не сильно. Боль его даже обрадовала - без неё чего-то не хватало. Теперь он двигался осторожнее, стараясь не подходить близко к углам, из-за которых его могли бы внезапно схватить. Открывал двери - и сразу отпрыгивал. Внутри живых людей было немного, больше мёртвых. Они лежали на кроватях и каталках, накрытые простынями с головой. Те, кто ещё бродит, - в основном из персонала, в халатах. Пациентов среди них не видно. Данька поднимал простыни, смотрел на мёртвые лица. Многие оказались знакомы - городок маленький. Вот продавец из магазина на углу, добрый дядька, всегда угощавший Катьку конфетами (не думать, не думать про сестру!). Вот учительница географии, вредная придирчивая тётка. Вот отец Олега, не веривший в эпидемию. На детские тела Данька не смотрел, определяя их по размеру, поэтому кто именно из его одноклассников накрыт простынями, осталось неизвестным.
Пройдя по этажам, застрелил пятерых и увидел бессчётное количество мёртвых лиц, знакомых и незнакомых. Отца среди них не было, пришлось спускаться в подвал. Там мёртвые тела лежат просто вповалку в коридорах, остро пахнет химией и тленом. Застрелил ещё троих, перезарядился. Чуть не застрелил четвёртого, но тот подал голос:
- Погоди, пацан, не стреляй.
Мужчина с бледным измученным лицом, в халате поверх военной формы, сидит в углу, прислонившись спиной к стене. И халат, и мундир в крови, на голове подсохшая рана, лицо расцарапано.
- Что ты тут делаешь?
- Папу ищу, - сказал Данька равнодушно.
Наличие живого нормального человека сейчас казалось ему досадной помехой, отвлекающей от дела. Застрелить его как-то неловко, а разговаривать… О чём?
- Когда его привезли?
- Позавчера, - ответил мальчик, поразившись, что прошло всего два дня.
Казалось, что этот ужас длится годы.
- Тогда их ещё лечить пытались, - усмехнулся разбитыми губами военный врач, или кто он там. - Про рубула-психоз не сразу поняли.
- А потом?
- Потом пришёл приказ вводить нембутал. При первых признаках психоза. Это вроде снотворного, только в таких дозах от него не просыпаются.
- Вы их просто убивали?
- Да, пацан. Мы их просто убивали. Но потом их стало слишком много, а нас слишком мало, и они начали убивать нас. Говённая история, да?
- Да, - кивнул Данька. - Говённая.
- Твой отец либо в морге - позавчера тел ещё было немного, и их складывали в холодильники, - либо его сожгли. Но лучше бы тебе его не искать, а то нарвёшься, как я. У тебя ещё кто-то остался?
- Нет.
- Хреново. Но не хреновее, чем всем. Я, вот, например, скоро сдохну.
- Мне всё равно, простите.
- Прекрасно тебя понимаю, пацан. Мне, ты удивишься, тоже. Такие уж настали странные времена. Удачи в поисках.
- Счастливо сдохнуть, - вежливо ответил Данька и ушёл.
***
Отца он так и не нашёл. Просто отчаялся, увидев, как завален телами морг. Понял, что не в его силах докопаться до холодильников.
Пошёл обратно в город, расстреляв по дороге два магазина. Психи стали какие-то вялые, не кидаются, а просто бредут навстречу. Некоторые сидят на земле, мотая головой и тихо подвывая. Глаза у них выкачены и налиты кровью, похоже, что они уже ничего не видят. Но Данька всё равно стреляет. Зачем им жить? Незачем. Идёт по улице и стреляет. В людей. И ничего не чувствует при этом, кроме смутного желания приставить пистолет к своей голове. Но ещё не сейчас. Может быть, позже.
Пока дошёл до дома, понял, что стрелять уже не нужно. Психи явно умирают сами. Что бы ни делал с их мозгом вирус, этот процесс подходит к естественному концу. Они лежат и только слабо подёргиваются, а некоторые уже умерли или вот-вот умрут. Но Данька всё равно стреляет. Не из гуманизма. Не для того, чтобы избавить от мучений - просто так. Идёт по улице и стреляет в лежащих людей. Одежда, руки и лицо забрызганы красным, весь мир вокруг пропах порохом и кровью.
В этот момент к нему подъезжает автомобиль. Звук мотора кажется настолько неуместным, что Данька даже не сразу признаёт его реальность.
- Так, пацан, - слышит он злой женский голос, - что за херню ты тут творишь?
За рулём совершенно разбойничьего вида пикапа худая резкая девушка в чёрных очках на резинке. Посмотрев на Даньку, подняла их на лоб, открыв такие же синие, как у него, глаза.
- Значит, это ты.
- Да, - кивает мальчик, - это я во всём виноват.
- Ага, есть такая фигня. Ты точка фокуса. Не то чтобы мне есть до этого дело, я давно уже не корректор, но для всех будет лучше, если я тебя отсюда заберу. Раз уж заехала.
- Там мама и сестра, - зачем-то говорит он, показывая на дом.
- Надо полагать, они умерли.
- Мама убила сестру, я убил маму.
- Вот ведь говна какая. И что, их надо хоронить?
- Не знаю. Наверное.
- Ты как относишься к кремации?
- Моего отца, наверное, сожгли. Но я не знаю точно.
- Этот дом?
- Да.
- Дерево и фанера. Хреново тут у вас строят, но оно и к лучшему. Подай канистру из кузова…
Когда дом запылал, завывая пламенем в лопнувших окнах, девушка сказала:
- Ну что, есть ещё здесь дела? Или уже можно ехать?
- Езжай, - сказал Данька равнодушно.
- Не, пацан, раз уж я извела канистру бензина, я тебя отсюда всё-таки заберу. Может, тут ещё не совсем жопа, кто-то да выживет.
- Я не хочу.
- Да я тебя, в общем, и не спрашиваю. О, кстати, глянь, какая штука!
Данька обернулся, чтобы посмотреть, куда показывает девушка, в голове вспыхнуло солнце, а мир погас.
***
- Очнулся, пистолетчик?
Ревёт мотор, летит под колёса дорога.
- Извини, уговаривать было недосуг! - девушка с трудом перекрикивает шум двигателя. - Если твой шпалер тебе дорог как память - то он в кузове валяется. Потом заберёшь.
- Это папин.
- Ну, значит, я угадала. Меня Аннушка, кстати, зовут. И в другой раз не тычь в меня пушкой, а то опять по башке получишь.
- Даниил. Данька.
- Вот что, Даниил, ты мне никто, я тебе тоже никто, в ваш срез меня занесло случайно.
- В наш что?
- О чёрт. Ты же совсем тугой. Ну ничего, это, к счастью, не моя забота. Потерпи пару часов, и мы избавимся друг от друга…
***
- Аннушка мне так ничего и не объяснила тогда, - закончил Данька. - Привезла в Центр, вытряхнула на пороге Школы и отбыла восвояси. Пистолет, впрочем, вернула, но я никогда больше не брал в руки оружия. Настрелялся.
- Ты потом не пробовал вернуться домой? - спросила Василиса.
- Зачем?
- Узнать, что стало с вашим миром.
- Нет. Я старался забыть о том, что со мной случилось, хотя в Школе нас учат, что это неправильно. Надо справляться и всё такое.
- Бедный, - сказала Одри.
- Все мы бедные. Давайте спать ложиться. С утра в дорогу.
Глава 10. Струна под током
- Нет, мне не нравится, - не одобрила Одри Данькину берлогу. - Когда я буду искать себе дом, то выберу море потеплее.
- Каждому своё, - не стал он спорить. - Мы заскочили на минутку по дороге, вещи бросить. Может быть, потом твоё мнение изменится.
- С чего бы?
- Мы меняемся. Тебе сейчас не нравится то, что нравилось в пять лет, верно?
- Ну, ты сказал! В пять я была маленькая.
- А в десять, значит, большая? Останешься такой на всю жизнь?
- Нет, наверное.
- Тогда откуда тебе знать, что будет нравиться той Одри?
- Но это же всё равно буду я, да?
- И да, и нет. Что-то в ней будет от тебя сегодняшней, и даже, наверное, многое. Но, к счастью, далеко не всё.
- Почему это «к счастью»? Я такая плохая?
- Сейчас в тебе слишком высокая концентрация боли. Надеюсь, с возрастом её разбавит новый опыт.
- В тебе как-то не очень разбавился, - скептически сказала Одри, разглядывая Даньку странным взглядом синих глаз. - Если Василиса - как струна под током, то ты - как огонь сварочной горелки. У папы была в гараже. Он мне запрещал на неё смотреть, чтобы глазки не заболели, но я подглядывала. Вот и ты такой - маленький, но очень горячий язычок гудящего пламени. С краю синий, внутри оранжевый. Кажется, ты сам в нём и сгораешь постепенно.
- Не надо воспринимать всё так буквально. То, что мы видим как корректоры, это не совсем реальность. Скорее, отражение её в нашем сознании. Человеческий мозг не может вместить четырёхмерность Мультиверсума и подбирает образы из того, что нам знакомо. Струна, горелка, всякое такое. Это называется «проекциями многомерных фракталов», но в Школе тебе лучше объяснят.
- А мне обязательно в эту Школу?
- Конечно. Тебе надо учиться жить с тем, что ты есть. Всем нам приходится, иначе мы можем сойти с ума. Точнее, нет, не так. Мы уже сошли с ума, когда стали фокусом коллапса, а теперь надо учиться делать вид, что мы нормальные.
- Ты шутишь, да?
- Немножко. Ты поймёшь.
- Дань, - внезапно сказала Одри странным голосом. - Хочешь, я буду твоей сестрой? Я вижу, что ты до сих пор плачешь внутри.
- Ты хочешь, чтобы мне не было больно?
- Да. И ещё я всегда хотела, чтобы у меня был старший брат.
- Прости, наша боль - навсегда. От неё наши глаза такие синие. Но если подёргать тебя за косички будет некому - обращайся. Я всегда где-то рядом.
- Договорились, - не приняла шутливый тон девочка.
- Тогда поехали. Василисины родители давно ждут меня, чтобы убить.
- За что? - удивилась Одри.
- За похищение дочери.
***
- Васька! - всплеснула руками мама. - Если это было просто «скататься на пляж окунуться», то страшно представить, чем обернётся поездка в магазин за молоком!
- Мама, прости, оно как-то само получилось…
- Вась, иногда мне кажется, что проще тебя прибить и родить новую девочку! Дешевле для нервов! Тебя в туалет страшно отпустить! Вернёшься через месяц верхом на боевом слоне и расскажешь, что случайно выиграла мировую войну. А я потом этого слона корми!
- Это я виноват, простите… - сказал Данька. - Обещал её вернуть вовремя, а потом…
- Это я виновата, на самом деле, - сказала Одри. - Они меня спасали.
- От кого же они тебя спасали, ребёнок?
- От смерти. Я бы умерла, если б не они.
- О боже… Почему вы не могли просто загуляться и заночевать у приятелей, как все нормальные дети?
- Потому что мы не нормальные дети, мам!
- Сейчас ты предложишь мне «посмотреть на это с другой стороны», да, дочь?
- Конечно. Посмотри на это с другой стороны, мам! Вот, глянь, какая девочка! - Васька взяла Одри за плечи и покрутила её туда-сюда, демонстрируя маме.
- Её было бы неплохо умыть и расчесать, а также переодеть во что-то, в чём не спали на земле у костра. Но да, девочка симпатичная. И что?
- Главное не то, что она симпатичная, а что она есть! А её могло бы не быть! Стоит такая девочка пары дней опоздания?
- Я даже не знаю… - сказала мама с сомнением.
- Обычно, чтобы получить такого ребёнка, требуется девять месяцев и ещё десять лет! Я считаю, пара дней - отличный дисконт!
- Васька, ну что ты несёшь? - схватилась за голову мама. - Только не говори мне, что это твоя дочь! Со всеми этими чудесами я готова поверить уже во что угодно, даже во внезапную внучку. Мало ли - разные миры, разные временные потоки…
- Вот ещё! - фыркнула Одри. - Я даже в королевские внучки не пошла! Хотя меня так уговаривали, так уговаривали…
- Это она сочиняет, мам. Вовсе её не уговаривали! - возмутилась Василиса.
- Но почти взяли же!
- Почти не считается!
- Считается! Тебе-то вовсе не предлагали!
- Даниил, - страдающим голосом сказала мама, - вы выглядите тут самым вменяемым. Скажите, пожалуйста, что это не Васькина дочь.
- Одри сирота. Её родителей убили.
- О боже, бедная девочка! - тут же переключилась мама. - Надо же её как-то устроить!
- Школа примет её и позаботится.
- Ах, да, синие глаза. Ещё один несчастный ребёнок, которым будут затыкать дыры в Мироздании! Не могу сказать, что я этому рада.
- Школа - лучшее место, для таких, как мы, поверьте. И не ругайте Василису, пожалуйста, она очень ответственная и…
- Васька? Ответственная? - рассмеялась мама. - О да, как стая енотов, забравшихся в кладовку… Они тоже думают, что наводят порядок.
- Мама!
- Что «мама»? Мне ещё предстоит всё это объяснять папе!
- Значит, ты на меня больше не сердишься?
- Я тебя пятнадцать лет знаю, Вась. Привыкла. Иди уже переоденься во что-то менее грязное. Я там, к слову, у тебя в комнате прибралась…
- Мама! Я же просила! Я теперь ничего не найду!
- Ты исчезла на несколько дней. Это моя месть. Ничего, загадишь заново, это несложно.
- Ну и ладно, - смирилась Василиса. - Но мы сначала Одри отведём, ладно?
- Давайте я вас покормлю тогда, что ли. Не знаю, как сложится твоя судьба дальше, девочка, - мама, вздохнув, пригладила Одри растрёпанные золотистые волосы, - но хотя бы это я могу для тебя сделать. Хочешь пирог с яблоками?
- Обожаю пироги с яблоками!
- Идите мыть руки.
***
На пороге Школы Одри обняла Ваську и сказала:
- Извини, что тебе за меня влетело.
- Ха! Да это разве «влетело»? Мама вовсе даже и не рассердилась на самом деле, просто вид делала. А главное - она сама теперь поговорит с папой, значит, и он не будет сильно ругаться.
- Они на тебя часто ругаются?
- Бывает, - вздохнула Васька. - Я постоянно влипаю во всякую ерунду, что есть, то есть. Они беспокоятся, а потом меня ругают, за то, что я балда бесчувственная. А я не бесчувственная, просто почему-то так получается…
- Можно я буду иногда приходить к тебе в гости? У вас отличный яблочный пирог.
- Это ты ещё клубничный не пробовала! В общем, заходи в любой момент, конечно. Я буду рада, да и мама всегда с удовольствием тебя покормит. Не знаю, есть ли тут пироги…
- В Школе хорошая столовая, - сказал Данька, - но таких вкусных пирогов там, конечно, нет. Сейчас тебя поселят в общежитие, проведут первое собеседование, назначат куратора…
- Это будешь ты? - спросила Одри с надеждой.
- Вряд ли. У меня уже есть подопечная, Настя. Но ты спроси, может, сделают исключение. В любом случае, ты всегда можешь ко мне прийти - просто поболтать или спросить о чём-нибудь. Когда я в Центре, то здесь же, в общежитии, то есть буквально рядом. В общем, к вечеру освободишься и сможешь идти куда захочешь. Я за тобой зайду, покажу город. В Школе свободный режим, только на занятия не опаздывай. Особенно в начале, там будет много интересного. Всё, вон идёт Алиса Львовна, замдиректора, она тобой займётся. Ничего не бойся, никто тебя не обидит, всё будет хорошо.
По коридору приближается, приветливо улыбаясь, невысокая полная женщина. Лицо у неё такое доброе и хорошее, что Василисе аж самой захотелось немножко поучиться в Школе. Но уж больно цена за синие глаза высока.
- Ты читал «Гарри Поттера»? - спросила она Даньку.
- Представь, да. Цыгане привозят популярные книги, Центр их выкупает для библиотеки.
- Коммуна тоже, так что и я читала. Школа похожа на Хогвартс?
- Ничуть. Я бы не хотел учиться в Хогвартсе, там гнило и тухло. Все друг друга ненавидят - ученики учителей, учителя учеников, ученики друг друга… Сплошные заговоры, интриги и зубрёжка. Магия дурацкая, «крибле-крабле-бумс», а главное - непонятно, что они собираются ей делать. Как мне показалось - ничего. Только презирать маглов и друг дружку подсиживать.
- В Школе не так?
- Совсем не так. Ты пойми, те, кто туда попадают, уже пережили в своей жизни худшее. Их ничем не напугать, ни к чему не принудить. При этом они хрупкие, как тонкое стекло, и каждый из них очень важен. Любой неловкий шаг, любая попытка насилия, любая обида - и может быть что угодно. Когда Аннушка меня сюда привезла, у меня даже пистолет не забрали! Представь себе - я так и проходил с заряженным пистолетом весь первый день. Даже на медосмотре из рук не выпускал! И никто мне и слова не сказал.
- Ничего себе!
- Ага, смешно вспомнить.
- Как-то не очень смешно.
- На самом деле, тогда мне смешно не было. Знаешь, самое паршивое - когда начинает отпускать. У меня это началось на третий день: я вдруг осознал всё, что со мной случилось. До этого я просто не думал, а тут меня накрыло. С убийственной ясностью всего, что я натворил, с пониманием, что это правда, что это никак не исправишь и что мне теперь с этим жить. Хорошо, что в Школе работают опытные люди, и они этого, разумеется, ждали. А то я, может быть, застрелился бы из папиного пистолета. Одри ещё предстоит пережить этот кризис. Но она справится. Она сильная девчонка.
- Ещё бы, - кивнула Васька. - Я в неё верю.
- Ладно, мне пора отчёт писать, а тебя ждут родители. Извинись перед ними за меня ещё раз. Втянул тебя…
- Втянул и втянул. Я не жалею.
- Правда?
- Это было… Не знаю, какое слово подобрать. Пожалуй, «правильно». Ни в какой момент нельзя было поступить иначе. Все выборы были сделаны верно, а вышло уже как вышло. Понимаешь?
- Ещё как понимаю.
- Ну да, ещё бы тебе не понимать. Но мне, правда, пора, а то родители решат, что меня опять унесло вдоль по Мультиверсуму, плюнут и заведут себе новую дочку, поспокойнее.
***
Василиса слегка опасалась встречи с отцом. Хотя бывший военный моряк за все пятнадцать лет ни разу даже по попе дочь не шлёпнул, он умеет так выразить своё недовольство словами, что лучше бы, право, выдрал ремнём. Стыдно бывало, что хоть вон беги. Но на этот раз Иван только сказал укоризненно:
- И в кого ты такая шилопопая, Вась?
- И это меня спрашивает капитан единственного в Мультиверсуме волантера? - не удержалась от ехидства Василиса.
Папа в ответ только головой покачал.
- Прости, пап. Я представляю, как вы волновались, не зная, где я, что со мной и жива ли я вообще…
- Знали, Вась. Спасибо Малки, точнее, его подарку.
- Подарку?
- Серьга. Это не простая серёжка, а маркер. Мы знали, что ты жива, и с тобой более-менее все в порядке. Мама гнала нас тебя искать, но я решил, что раз ты не в беде, то тебя отвлекло что-то важное. Это было не самое простое решение, но я доверяю тебе, Вась. Ты бы не заставила нас волноваться из-за какого-нибудь пустяка.
- Спасибо, пап! - у Василисы защипало в глазах, и она обняла отца, пряча лицо на его груди. - Ты себе не представляешь, как для меня важно было это услышать.
- Не злоупотребляй этим, дочка. Мы всё равно очень волнуемся.
***
Вечером, аккурат к ужину, заявились Данька и Одри.
- Я просто показал ей дорогу, - сказал парень, извиняясь, - вас не так просто найти.
- Заходи, Дань, мы не против. Будете ужинать?
- Не откажемся, - деловито сказала Одри. - У меня растущий организм, мне сказали.
- Пойдём, - засмеялась мама, - дадим ему корм для роста.
После ужина, Данька спросил:
- Мне прямо неловко это говорить, но можно я снова похищу ненадолго вашу дочь? Клянусь, мы не покинем Центр! Просто у Ирки сегодня день рождения.
- Что же ты не предупредил! - возмутилась Васька. - У меня же нет подарка!
- Ира категорически запретила дарить ей подарки. Не любит она этого.
- Цветы купите, - сказал папа. - Здесь же есть цветочные магазины? Заскочите по дороге. Денег дать, Вась?
- Нет, у меня, кажется, есть. На цветы точно хватит.
- Только, пожалуйста, - вздохнула мама, - купите их в магазине, а не отправляйтесь по Дороге за тридевять миров, чтобы спереть их с какой-нибудь императорской клумбы. Да-да, Васька мне немного рассказала о ваших приключениях.
- Только честная покупка! - заверил Данька. - Никакого криминала. Отведём Одри в общежитие и заскочим.
В маленьком цветочном магазине на углу скучает продавец. Сидит на стуле в плаще с капюшоном, лица не разглядеть.
- Кому? Девушке? Сколько ей? Восемнадцать исполнилось? Что любит?
- Слушать музыку, носить чёрное, рисовать, - задумчиво сказал Данька. - Может, вы нам просто продадите готовый букет?
- Готовые букеты дарят тёщам на именины, вручают начальницам на юбилеи и приносят на похороны надоевших коллег.
- Ого, как сурово! - удивилась Васька.
- А ты как думала! Флористика - это искусство! Итак, на чём мы остановились?
Вышли из магазина через полчаса, задумчиво рассматривая образец искусства флористики.
- Я бы назвала его «взрыв торта на клумбе», - сказала Васька.
- В недрах свалки мятого целлофана, - уточнил диагноз Данька.
- Почему мы позволили всучить нам это?
- Не знаю. Гипноз какой-то.
- Мы, правда, собираемся это дарить?
- А что ещё можно с ним делать?
- Пугать лошадей, например. Думаю, этим букетом можно остановить таранный удар рыцарской конницы или разогнать монгольский тумен.
- Здесь нет лошадей, насколько я знаю. Ладно, в конце концов, Ира - художница и корректор. То есть, вдвойне сумасшедшая. Вдруг ей понравится? Безумцы непредсказуемы.
- По крайней мере, мы будем оригинальны, - вздохнула Василиса.
***
Дверь сначала долго не открывали, потом кто-то щёлкнул замком и скрылся в темноте коридора.
- Последний шанс избавиться от этого флористического безобразия, - сказала Василиса. - Можно оставить на площадке, а потом не признаваться, что он наш.
- Нет уж. Мы в ответе за то, что нам всучили. Примем свой позор с достоинством и смирением.
Гости разместились в комнате с камином. Их немного - человек пять. Все в тёмных очках, отчего собрание похоже на выездной слёт сварщиков.
- С днём рождения, - сказал Данька, всунув Ирке в руки букет. - Всего, как говорится, и побольше.
Девушка с подозрением покрутила образец искусства флористики, осторожно заглянула внутрь.
- Дань, кто свил это гнездо? И почему ты принёс его мне? Я не хочу высиживать птенцов такого неаккуратного существа…
- Это авангардный букет, созданный специально для тебя, - призналась Василиса. - Возможно, в нём есть какая-то скрытая от нас гармония. Поздравляю с совершеннолетием. По правилам моего родного мира, ты…
- Вась, я из того же среза. Ты не знала?
- Нет, мне никто не сказал.
- Неважно. Спасибо за поздравление. И за… э… букет. Раз вы настаиваете, что это он. Оттуда точно никто не вылупится?
- Выброси, если сомневаешься, - отмахнулся Данька. - Мы хотели как лучше, но ты же меня знаешь…
- Нет уж. Я нарисую с него натюрморт и подарю тебе. На твои восемнадцать.
- Это будет жестоко, но справедливо, - признал Данька.
- Пойдёмте. Сейчас Сеня петь будет.
***
- А вот и амбассадор модного безумия, - представил Василису Сеня. - Именно эта девочка заразила наше сообщество проклятой песенкой, которую поют теперь все. Особенно те, кому вовсе бы рот разевать не стоило.
- Извините, я не специально, - смутилась Васька.
- Это негласный девиз корректоров, - засмеялась чернокожая девушка лет двадцати, с резко контрастной седой шевелюрой, образующей вокруг головы белый шар мелкокурчавых волос. - Я Абигейл, будем знакомы.
- Василиса. Я не корректор.
- Я вижу. Не комплексуй, мы не гордимся этим. Быть корректором - не привилегия.
- Итак, песня! - Сеня подтянул к себе гитару. - Морская иркопоздравительная.
Как нам поздравить прекрасную Ирку,Как нам поздравить прекрасную Ирку,Как нам поздравить прекрасную Ирку,Этим ранним утром?Может, схватить её нежно за шкирку,И запустить по паркету впритирку,Чтоб прокрутить в Мультиверсуме дырку,Этим ранним утром?
- Следующий! - Сеня ткнул пальцем в паренька с крашеными в синий цвет волосами. - Но предупреждаю, на «Ирку» больше рифмы нет!
Пусть её жизненный путь будет гладким,Пусть угощение будет сладким,Чтобы в конце разгадать все загадки,Этим ранним утром!
- Рифма не идеальная, но принимается! - кивнул Сеня. - Следующий!
Корректоры явно подготовились - каждый пропевал свой куплет в меру вокальных возможностей, не всегда попадая в ритм, но уверенно. Пока очередь дошла до Василисы, она тоже успела сочинить кое-что:
Хотя мы с Иркой мало знакомы,Я б ей всегда подстелила соломы,Чтобы её миновали обломы,Этим ранним утром!
- Спасибо, ребята, было очень трогательно, - сказала Ирина, - вы меня прям засмущали. Кстати, Василиса, я как раз сегодня закончила твой портрет. Пойдёмте все смотреть? Дань, прихвати заодно ваш куст. Для гостиной этот артобъект немного слишком авангардный.
Васька ожидала от портрета… Сама на знала чего. Однако он оказался вполне узнаваемым, даже несмотря на то, что девушка на нём заметно старше, строже и красивее. И всё же было там в нём нечто, намекающее на струну под током. Почти неуловимый второй слой, скрытый смысл, непонятный намёк.
- Заметила? - спросила Ирка, глядя, как Василиса разглядывает картину под разными углами, пытаясь уловить это, спрятанное.
- Заметила, - кивнула Васька, - но сама не понимаю, что.
- Круто, Ирина, ты реально талантище, - сказала скуластая низкорослая девушка с чёрными гладкими волосами, сняв очки. - Это даже немного пугает.
Её синие глаза оказались узкими и раскосыми, странно смотревшимися на круглом плоском лице.
- Я могу тебе показать, хочешь? - спросила она Василису.
- Ты эмпатка?
- Да. У нас это часто бывает.
- Я знаю. Я не против.
Круглолицая взяла её за руку. Мир вокруг вспыхнул красками, и раздвинулся в объёме, как будто стены стали полупрозрачными декорациями, за которыми проступили механизмы, приводящие их в почти незаметное движение, непонятно откуда и куда. Может быть, из прошлого в будущее. Стоящие вдоль стен картины обрели глубину, и как будто превратились в окна, ведущие в некое специфическое безумие. То, что Василиса видела на них обычным зрением, теперь кажется только случайным налётом пыли на стекле. Сами рисунки сделаны там, внутри, на неевклидовых плоскостях метареальности. И её портрет - это не только лицо, которое у неё может быть однажды будет, но и струна под током, которая неким странным образом и есть настоящая она.
- Очень круто, Ир, - сказала Василиса. - Спасибо. Потрясающий портрет.
- Нет, - сказала Ирка, глядя в сторону, - потрясающе не это. Вот что действительно потрясающе…
Василиса увидела, куда она смотрит - в углу, на столике для натюрмортов, стоит короткий фонтан огня и смыслов, немного похожий на вечно взрывающийся, но никогда не взорвущийся фейерверк трансцендентности, а также на поток искр из-под режущего мироздание диска инфернальной болгарки разума. Скуластая девушка отпустила её ладонь, и все погасло.
Корректоры, сияя синими глазами, столпились у столика и смотрят на их дурацкий букет. Смотрят молча, только вздыхая иногда от избытка чувств.
- Иногда рядом с ними чувствуешь себя тараканом на стене, - сказал подошедший Сеня. - Ты знаешь, что тараканы не воспринимают третье измерение? Для них весь мир - плоскость, а люди - тени на ней.
- Да? - удивилась Василиса. - Не слышала.
- Но чаще чувствуешь себя санитаром в дурдоме. Так что не завидуй синим глазам.
- И не думала. Я знаю, как их получают.
- Данька, - с чувством сказала Ирина, - прости. Я и представить не могла, какой это потрясающий шедевр. Что ж ты сразу не сказал, что надо очки снять?
- Веришь - сам не знал, - признался Даниил мрачно. - Какое-то наваждение просто с этим букетом.
- Где вы его взяли?
- Купили по дороге в маленьком магазинчике.
- А нет ли желания прогуляться, ребята? - спросил внезапно Сеня. - Очень хочу посмотреть, кто же моей девушке такие подарки делает. Да ещё чужими руками… А потом вернёмся и чаю попьём. С тортом.
***
Магазинчика на углу не оказалось.
- Он точно был здесь? - мрачно спросил Сеня, разглядывая тёмный фасад старинного здания, где, очевидно, нет и никогда не было никаких торговых точек.
Стена выглядит суровой и нерушимой, как крепостная, и официальность архитектуры делает нелепым даже предположение о том, что тут могло быть нечто столь легкомысленное, как торговля цветочками.
- Абсолютно точно, Сень, - уверенно ответил Данька. - Но вот что странно - я отлично знаю город, но у меня ничего даже не дрогнуло при виде этого магазина. Хотя сейчас я отчётливо понимаю, что его тут никогда не было.
- С вами сыграл шутку кто-то из могущественных, - сказала чернокожая Абигейл. - Тебя Ир, лично почтил своим поздравлением некий демиург.
- Я бы ему по его демиурговой репе могущественно настучал бы, - буркнул Сеня. - Ненавижу это всё.
- Что именно? - удивилась Васька.
- Я люблю Ирку, - ответил он тихо. - Но моя любимая девчонка - корректор, и однажды я останусь, а она пойдёт дальше. Туда, куда синие глаза глядят. Я стараюсь об этом не думать, жить сегодня, радоваться каждому проведённому рядом с ней дню. Но вот такие моменты напоминают, что есть силы, для которых она - равная, а я - чёртов плоский таракан на двумерной стене. Таракан, влюблённый в тень, отбрасываемую на стену существом, у которого на одно измерение больше.
- Мне не кажется, что она считает тебя тараканом, Сень.
- Она-то нет… Знаешь, девочка, Данька - отличный парень. Давно его знаю, он по всем понятиям правильный пацан и вообще мой кореш. Но вот что я тебе скажу - не вздумай в него всерьёз втрескаться. Не повторяй мою ошибку. Не связывайся с синеглазыми. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Василиса не нашлась, что на это ответить, но Сеня и не ждал ответа. Он подхватил Ирку под локоть, обнял, чмокнул в щёчку, что-то весело пошутил, повлёк всех за собой и увёл, в конце концов, пить чай. С тортом.
***
- Как ты думаешь, - спросила Василиса Даньку, когда веселье закончилось, и он провожал её домой. - Сеня с Иркой счастливы?
- Не знаю, Вась, - ответил он. - Я не очень-то разбираюсь в счастье. Они оба - каждый со своей паршивой историей. Их союз - как два одноногих, составившие вместе двуногого. Удачно совпавшие душевными травмами, вцепившиеся друг в друга, чтобы не падать и как-то идти. Соединившихся своими потерями, как два фигурных куска паззла вырезами.
- Не окажется ли, что они, хотя и совпали вырезами, но сами по себе фрагменты от разных паззлов?
- Может быть, и так. Но это, мне кажется, лучше, чем ничего. Даже если их отношения однажды развалятся, сейчас они у них есть. Это даёт им силы жить.
Василиса и Данька остановились на мостике через широкий канал. К ночи стало прохладно, от воды поднимается подсвеченный фонарями и потому цветной и красивый туман.
- Я хотел сказать тебе, Вась, - начал Данька.
- Что?
- Завтра я ухожу на Дорогу.
- Опять у какого-то несчастного ребёнка посинели глаза?
- Да. Может, однажды это закончится, но явно не сейчас.
- Надолго?
- Как получится. Разве угадаешь?
- Но ты вернёшься?
- Очень постараюсь. Я ещё так много интересного тебе не показал!
- Буду ждать. Я ещё так много интересного не видела! Но мы тоже отбываем на днях - волантер починили, нас ждут опасности и приключения. Так что мне пора, наверное. Надо беречь нервы родителей, они им явно ещё пригодятся.
- Вась… Можно тебя обнять?
- И даже поцеловать можно. Если не боишься целовать струну под током.
- Я отлично заземлён! - рассмеялся Данька. - Во мне много Мультиверсума.
И они поцеловались.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
|
