Сохранить .
Три капитана Александр Зорич
        Сергей Челяев
        Звездопроходцы #1
«Три капитана» - первый том нового цикла «Звездопроходцы», повествующего об одной таинственно пропавшей межзвездной экспедиции и о маленькой группе энтузиастов, втянувшихся в распутывание ее непростой истории, которая началась в 2144 году на орбите Луны.
        Два фотонных звездолета - каждый стоимостью в годовой ВВП Франции - отправились в полет. Официально «Восход» и «Звезда» - так назывались корабли - не существовали. На экипажи кораблей была возложена ответственная, секретная миссия: контакт с внеземным разумом в системе звезды Вольф 359.
        Шестнадцать лет корабли пожирали пространство, шестнадцать лет экипажи лежали в гибернации. Но вот наконец триллионы километров остались позади и багровый свет звезды Вольф 359 залил обзорные экраны…
        Что случилось дальше - никто в большом мире не узнал. Отчеты государственной комиссии, расследовавшей исчезновение кораблей и их экипажей, были скупы и туманны.
        Но за 7 лет до начала войны с Конкордией расследование возобновилось…
        Александр Зорич,
        Сергей Челяев
        Три капитана
        Полувековой истории полета Человека в Космос посвящается - с верой в будущие великие свершения
        Он родился капитаном, хотел быть им и стал им.
        Александр Грин
        Пролог
        Шел 2614 год.
        Степан Марков побил свой собственный абсолютный рекорд по длительности затяжного прыжка с парашютом в кислородной атмосфере.
        Неонилла Лунгина - троекратный чемпион России по подводному спорту - пропала без вести на Европе, в Рубиновом Лабиринте.
        Сотрудники Тритонской обсерватории имени А.А. Белопольского повторно замерили элементы движения интерстелларного тела ИСТ-2613-97 и повторно не смогли договориться между собой: следует ли считать траекторию ИСТ-2613-97 полностью естественной и невозмущенной или же тело имеет некоторое малое ускорение, которое невозможно объяснить воздействием внешних сил?
        И за рубежом…
        Военно-космические силы Европейской Директории получили на вооружение новый линкор
«Эльзас», десантный авианосец «Швабия» и авианесущий рейдер «Евгений Савойский».
        Индийский авианосец «Рудра» пропал без вести при совершении Х-перехода.
        Южноамериканская Директория приняла закон о запрете найма иностранных граждан в военизированную охрану частных и государственных предприятий…

…А я, Константин Сергеевич Бекетов, репортер «Русского аргумента», чертыхаясь и негодуя, взошел на борт космического корабля «Волопас».
        Глава 1

«Волопас»
        Апрель, 2614 год
        Пассажирский звездолет «Волопас»
        Район планеты-гиганта Эмерсон, система звезды Барнарда
        Х-переход.
        Мой организм отреагировал мгновенно: толчок, словно тебя резко разбудили, соловость и, как следствие, потеря координации - вот мои самые характерные симптомы выхода из Х-матрицы. Понятно, что в таких случаях каждый чувствует себя не в своей тарелке, но я - даже не в кастрюле.
        Вот поэтому никогда не бывать мне пилотом стремительного флуггера, штурмовика например, как мой младший брат Володька…
        Что вы сказали? Флуггер не входит в Х-матрицу? Верно! Но авианосец, на котором флуггеры доставляются к месту боя - очень даже входит!
        Так что не бывать мне ни пилотом штурмовика, ни капитаном боевого звездолета, ни, на худой конец - шкипером этой вот грузопассажирской посудины, только что содрогнувшейся всем трехсотметровым телом, точь-в-точь как ваш покорный слуга.
        Индивидуальная непереносимость эффекта Х-матрицы второй степени без возможности корректировки, или просто Х-фобия - это не ерунда, это медицинский диагноз, чертово украшение личного дела. Довольно редкий дефект.
        Слава Богу, что природа не снабдила меня первой степенью, превратив здорового мужика в 0,005 % статистики вечно прикованных к одной-единственной планете. Потому что «единица», товарищи, гарантирует летальный исход после прыжка с вероятностью одна вторая…
        Крохотная фотокарточка выскользнула из толстой потрепанной книги и грациозно спланировала лепестком забытого, высохшего цветка. Миловидная блондинка грустно улыбнулась мне со стереоскопической картинки, но в ее глазах я успел отчетливо разглядеть легкую растерянность.
        Она явно недоумевала: как оказалась здесь? Почему угодила в общество желтых страниц, чертежей АМ-звездолетов, первых люксогеновых движков и звездных карт, обрамленных далекими созвездиями, в мелкой россыпи икринок орбитальных баз и космопортов?
        Я, кстати, тоже изрядно удивился. Меньше всего я ожидал увидеть ее фото в недрах капитального труда «От „Молнии“ до „Урала“. Первый век межзвездных сообщений». И тут она!
        Нелли.
        Казалось бы, с этим долгим и трудным романом уже покончено раз и навсегда. А вот поди ж ты!
        - Ты права. Тебе и вправду здесь нечего делать, Нелли, - пробормотал я. - Слишком холодно, слишком пусто. Слишком одиноко для любви…
        Я вгляделся в ее черты, в овал лица… Пшеничные кудряшки, чуть вздернутый курносый носик, придававший ей невероятный, прямо-таки запредельный шарм. Тот, что заставлял огромное количество мужчин как внутри, так и по обе стороны от рукава Ориона непременно оглядываться ей вслед.
        - Прощай.
        Быстро, чтобы не передумать, я порвал фото на узкие полоски. При этом мое сердце, как ни странно, не разбилось вдребезги. Лишь горький ком подкатил к горлу и начал нерешительно покачиваться где-то возле самой трахеи, точно решая, задушить ли меня сейчас или дать еще помучиться.
        Наивный! Любую память можно вытравить временем, как кислотой, а от сердечных переживаний и мук одиночества у меня давно уже есть верное средство - работа. Чего-чего, а ее нехватки человек моей профессии не будет испытывать еще, по крайней мере, две тысячи лет.
        Прислушиваясь к мерному гудению систем охлаждения, оперативно приводящих в чувство двигатели судна после завершения Х-перехода, я пристально глядел на обрывки своей прошлой жизни. Это было единственное фото Нелли, оставшееся мне на память, но странно: я сейчас почти не испытывал сожаления.
        Всю жизнь, сколько себя помню, я отличался полнейшим равнодушием к вещам, в особенности дорогим или престижным. У меня никогда не было «личного музея» кроме фотоархива, а самым модным визорам с голографией и пространственной акустикой я предпочитал экранчик моего неразлучного планшета, видавшего виды и похлеще криовулканов Эфиальта или катакомб первых апологетов зороастризма на Вэртрагне.
        Самые парадные мои одеяния - новенькие голубые джинсы производства тверской фабрики «Орбита» с нашивкой «Труд» на заднем кармане и свежевыстиранная футболка с девизом спецкоров всех времен и народов: «ОСТОРОЖНО! ЖУРНАЛИСТ В РАБОТЕ!»
        Таких футболок у меня наберется с десяток, а в правоте этого предостережения я не раз убеждался на собственной шкуре, получив к своим неполным сорока годам пяток вполне приличных профессиональных шрамов. И по счастью, все больше на филейных частях тела - те почему-то всегда в ответе за авантюры горячих голов, которых в репортерском корпусе не меньше, чем в славном осназе.
        И еще, конечно, брелок.
        Допотопное ПЗУ - постоянное запоминающее устройство - на полупроводниковой технологии, так называемая «флэшка», подаренная мне директором Музея Российской Почты в благодарность за ударный репортаж об их юбилее, который в то воскресенье из-за новостного безрыбья чудом вылез в первые строки инфолент ведущих агентств ОН.
        Директор, милейший толстячок с зеркальной лысиной, божился, что это ПЗУ когда-то принадлежало самому Алексею Смагину - легендарному государственному курьеру 70-х годов двадцать второго века - и потому непременно принесет мне счастье, если постоянно таскать его с собой.
        К обещанию музейного мэтра я отнесся скептически, но флэшку взял. Не мог не взять. Ее бывший владелец, лучший курьер российской спецпочты, был в числе тех семидесяти шести пассажиров, которые трагически погибли на «Медузе».
        История с «Медузой» была темная, до конца так и не проясненная даже спустя пять веков. Когда я к своему глубочайшему изумлению обнаружил на ПЗУ Смагина исправные файлы, то битых двое суток с жаром изучал их, поминутно сверяясь с данными крупнейших открытых библиотек.
        Чудак человек! Что ты надеялся там найти?! Уж конечно все файлы этого удивительного субъекта сразу удалила бы госбезопасность, представляй они хоть какую-то ценность! А не госбезопасность - так цензура.
        При мысли о цензуре я непроизвольно скрипнул зубами. Этот скрежет зубовный третий год кряду вызывает у меня всё, связанное с майором Овсянниковым - спецом из Второго управления Генштаба ВКС по прозвищу Цензуро-Цербер. Майор зарубил мне уже добрый десяток термоядерных материалов, настоящих гвоздей на первую полосу любого сетевого таблоида, готового оплачивать мои статьи звонким терро пословно…
        Дзинь!
        К действительности меня вернул мягкий голос стюарда, извещавшего о расписании очередных стыковок и посадок «Волопаса». Пассажирский космопорт города Громов на Ружене, конечная цель моего маршрута, стоял далеко за серединой списка, и я, машинально сжав в кулаке последний осколок былой любви, в очередной раз чертыхнулся по адресу начальства, не соизволившего забронировать мне отдельную каюту.
        Долговато кантоваться до этого Громова получалось…
        Вообще-то Ружена - спутница газового гиганта Эмерсон, обращающегося вокруг звезды Барнарда - расположена совсем близко от Земли, и двух парсеков не наберется.
        Х-переход на такие расстояния занимает несчастных три минуты абсолютного галактического времени. Но маневры, друзья мои, маневры…
        Взлетели мы из космопорта Русское Взморье, что на Тавеуни, архипелаг Фиджи.
        Взлетели довольно резво, но, едва вышли на орбиту, пришлось терять треть суток, принимая на борт еще несколько пассажиров. Мой наметанный глаз сразу определил монтажников-пустотников. О, это могучие демиурги, работающие на строительстве орбитальных заводов! Судя по подчеркнуто культурному обхождению и особой мягкости выговора, все они были харьковчанами.
        Затем мы еще битых пять часов ползли до Луны, чтобы там подобрать целых двух пассажиров из купольных городов - Селенополя и Марсопорта. Ровно по одному лицу на город!
        И только после этого наш сонный «Волопас» вошел в дельта-коридор, разогнался и, словно бы нехотя, донырнул Х-переходом до окрестностей Эмерсона.
        Именно по орбите вокруг Эмерсона кружилась моя вожделенная Ружена. Да только вышли мы из Х-матрицы не на низкой орбите планеты (это было бы либо чудом, либо преступной ошибкой астрогации), а примерно за 150 тысяч кэмэ от нее. Что, конечно, многовато даже с учетом всех погрешностей технологии и мироздания (которые дают разброс вокруг плановой точки выхода из Х-матрицы порядка 50 тысяч кэмэ). В нашем случае, насколько я понимаю, такой снос плановой точки выхода объяснялся прохождением огромной кометы (одной из многочисленных в тех краях), расшвыривающей опасные обломки ядра на миллионы километров окрест.

150 тысяч кэмэ это полпути от Земли до Луны, между прочим.
        Но если гравитационная лоция системы Земля-Луна позволяла «Волопасу» преодолеть вдвое большее расстояние за 5 часов, то в системе Эмерсон-Ружена нам предстояло с планетой сближаться еще битых шестнадцать часов. Затем еще часа полтора гасить скорость, выходить на геосинхронную орбиту… Там стыковаться с научной станцией, кого-то высаживать, что-то выгружать… Потом менять орбиту… Переходить на опорную… Там снова с чем-то зачем-то стыковаться…
        Зато всё это, как сулили рекламные ролики - с потрясающими видами на Эмерсон! Незабываемый облик которого навсегда останется в вашей памяти как одно из самых впечатляющих космических зрелищ!
        Ох, товарищи, давно меня не впечатляют ваши впечатляющие зрелища…
        Три десятка строк - и почти двое суток ворочаться в жесткой плацкарте «Волопаса»! Да я за них по капле выпью всю кровь из Германа Сулимова, моего шеф-редактора!
        Это ведь он придумал для меня такую изощренную командировку! И не просто так придумал, а, разумеется, в отместку за «Семь министров-клоунов» - мой скандальный репортаж двухнедельной давности. Каковой репортаж наш портал «Русский аргумент» сдуру вывесил раньше всех прочих агентств аж на два часа.
        Речь тогда шла об очередной конференции по вопросам демаркации сфер влияния в Тремезианском поясе, куда семерка представителей высшей власти Конкордии едва не опоздала из-за астероидного дождя - такова была их официально-смехотворная версия.
        И когда они всё же заявились, мы быстренько сварганили репортерскую стойку прямо в
«передвижке», и я, красуясь перед объективом в пиджаке с галстуком на фоне лучезарной карты Конкордии, радостно возвестил всем ближайшим рукавам Галактики, что верховные заотары все-таки прилетели! И теперь вместе со своими коллегами из России и Южной Америки обсуждают статус систем Львиный Зев, Иштар, Моргенштерн, Зосма, отчего всем нам скоро будет абсолютное экономическое благоденствие и полное мирное сотворчество. Аминь!
        А теперь: внимание, тест!
        Вы когда-нибудь пробовали в жуткой спешке, на пятнадцатом дубле из-за внезапно возникших техпогрешностей абсолютно со всем, что имеется в мобильной студии (которую наш брат-репортер любовно величает «газенвагеном» - и не даром!), без запинок и с жутко деловым видом произнести: «Семь верховных заотаров Великой Конкордии, иными словами - семь министров-клонов»?
        Я вот не просто выговорил, я даже уложился в хронометраж. И мы опять утерли нос целой стае наших коллег-новостников.
        За исключением одной мелкой детальки.
        Малюсенькой такой.
        А, вы уже потираете руки и кричите «Знаем-знаем»?
        Что вы знаете?
        Что верховные заотары ни в коем случае не клоны? Что клонами могут быть только представители двух низших каст конкордианского общества? А заотары это как раз высшая каста?
        Ну-ну.
        Друзья мои, вообще-то наш портал называется «Русский аргумент». И во всем, что касается круга тем, определяемых «двойкой» - Вторым управлением Генштаба - редакционная политика наша вполне демократична. Мы можем и разговорное словечко ввернуть, и идиоматику. Чтобы аргумент наш русский сделать подоходчивей.
        А уж слово «клон» давно и прочно с одобрения «двойки» вошло в лексикон нашего портала как синоним понятия «конкордианец». Это касается восьмидесяти процентов населения Объединенных Наций, и чем мы хуже?
        Но в это самое слово - «клонов» - из моих уст в репортаж почему-то вкралась случайная, почти незаметная буковка «у». Которая при троекратном прослушивании аудиозаписи становилась, оказывается, просто громоподобной и с этой секунды уже нагло лезла в уши.

«Семь конкордианских министров-клоунов…»
        Суши весла.
        За два часа я из матерого спецкора стал посмешищем всех ближайших звездных систем, докуда только успели дотянуться длинные руки наших сетевых коммуникаций. Разумеется, мы быстро подчистили фонемы, вырезав злополучную букву, но было поздно
        - куча агентств уже забрала материал.
        И хотя некоторые мои коллеги многозначительно подмигивали мне и тайком жали руку, от жуткого дипломатического скандала нас уберегло лишь чудо. И расторопность шеф-редактора Германа Сулимова, успевшего дослать вето на мой репортаж по всем возможным каналам, включая один Особо Важный, буквально за миг до того как, о чем я уже никогда не узнаю.
        Зато теперь я благополучно отфутболен в систему звезды Барнарда - тащусь на ржавой коммерческой звездолетине кропать репортаж о праздновании дня открытия Ружены, первой экстрасолярной землеподобной планеты.
        Что неясно? Первой. Экстрасолярной. Землеподобной.

«Землеподобной» тут принципиально важное уточнение. Потому что какие-то планеты у ближайших к Солнцу звезд были открыты МАКами - межзвездными автоматическими кораблями - и за десять, и даже за двадцать лет до Ружены. Но были те планеты совершенно непригодными для жизни человека.
        Как утверждала моя информ-сопроводиловка, в далеком 2164 году в систему Барнарда прилетел «Васко да Гама» - Х-звездолет первого поколения. Вот он-то и открыл Ружену.
        Далее цитирую сопроводиловку:

«Ружена - спутник газового гиганта Эмерсон. Имеет пригодную для дыхания атмосферу и выгодную силу тяжести (0,72 земной). Климатический режим на экваторе эквивалентен району Владивостока на Земле.
        Несмотря на то, что Ружена стала первой землеподобной планетой, открытой с начала эры межзвездных перелетов, длительное время от ее полномасштабной колонизации воздерживались. Неприятный красный свет звезды Барнарда и зловещее фиолетовое свечение Эмерсона превращали планету в место, психологически весьма некомфортное для поселенцев. А мощное корпускулярное излучение газового гиганта, проникающее через слабое магнитное поле Ружены, делало пребывание человека на поверхности планеты слишком опасным.
        Однако в 2220 г. на Ружене были обнаружены близкие к поверхности залежи исключительно чистых руд ряда ценных металлов. Одновременно с этим был найден способ ускорить вращение жидкого железного ядра планеты, что обещало усилить ее магнитное поле.
        Работы по ускорению вращения ядра планеты были выполнены Государственным Арсеналом
„Геострой“ при помощи чистых термоядерных бомб гигатонного класса в течение
2224-2236 гг.
        В 2237 г. на планете были основаны 3 металлургических комбината. В 2240 г. население города Громова превысило 50 тыс. человек.
        К крупнейшим предприятиям Ружены по состоянию на 2610 г. относятся Авиакосмические верфи Родионовых и металлургический комбинат „Громовсталь“.»
        Конец цитаты.
        Ну и вот, стало быть, у нас теперь открытию Ружены 450 лет. А заодно и День Космонавтики.
        Так что 12 апреля я должен быть на Площади Ветров кровь из носу и ею же, фигурально говоря, строчить юбилейный репортаж на тридцать злосчастных строк.
        Потому что даже крови сердца у меня уже не осталось. Она, похоже, давно вся вытекла оттуда, из моего пламенного мотора, вдребезги разбитого курносым носиком и пшеничными кудряшками.
        Вдобавок, словно желая финально высмеять влюбленного неудачника, Нелли, едва порвав со мной, тут же приняла предложение одного педагога-лингвиста из Московского Государственного университета. По иронии судьбы когда-то я даже брал у него интервью, и этот желчный тип, профессор Ярослав Юрьевич Вармин, без конца поправлял меня за неправильные ударения и журналистский жаргон, который «в наших академических стенах просто возмутителен, голубчик»!
        Вот пусть теперь этот голубчик и учит ее жизни! А у меня отныне - сплошной День Космонавтики. Вечный праздник души, клянусь оранжевым инжиром с Махаона! Если бы еще не Х-переход…
        - Вам плохо? Может, помочь?
        Я мрачно покосился на соседний ряд пассажирских кабин. Ширина прохода между рядами здесь была совсем невелика из-за усиленного вертикального набора корпуса и двух вентиляционных шахт.
        - С чего вы взяли? Я в полном порядке.
        - Уверены?
        На меня внимательно смотрел коротко стриженый человек средних лет, загорелое и обветренное лицо которого выдавало в нем либо спортсмена-моряка, либо бывалого путешественника. А острые, худые скулы и маленький тонкий нос в сочетании с характерным акцентом не оставляли сомнений: скандинав или прибалт.
        - У вас крупные капли пота на лбу, а кондиционирование в салоне вполне приличное. К тому же вы пять минут назад сильно побледнели, после чего трижды машинально оглянулись по сторонам. Очевидно, в поисках вот этого?
        Он указал на кнопку утилизатора, глубоко утопленную в подлокотник кресла-кровати - вечного спутника командировочных, мелких снабженцев и опальных репортеров. В утилизаторе всегда есть запас гигиенических пакетов для слабых желудков.
        Я обнаружил, что по-прежнему сжимаю в кулаке обрывки злополучного фото. Сунул руку в отверстие и разжал пальцы. Щелчок, тихое жужжание утиль-камеры, и вот я уже абсолютно свободен от прошлого.
        - Вы весьма наблюдательны. - Заметил я. - Ваше имя часом не Шерлок?
        - Меня звать Петер Ильич, и фамилия моя не Холмс, а Сазонов. Что же касается наблюдательности, тут вы угадали. Наблюдение - суть моей профессии.
        Мой собеседник с легким полупоклоном протянул мне визитку. Карточка была старомодная, на натуральном картоне с типографским тиснением настоящей высокой печатью.
        - Сазонов Пэ И, - прочел я. - Старший инспектор Управления по надзору и сохранению исторических, культовых и мемориальных памятников архитектуры. Ого! Так вы получается - архимилиционер?
        - Скорее, архивариус. Но - бродячий, - усмехнулся Сазонов глубоко врезавшимися уголками губ, всё так же пристально изучая меня. - Вас ведь тоже ноги кормят, Константин Сергеевич?
        - Я вас боюсь, - весело откликнулся я, чувствуя как в крови уже закипает привычный и такой знакомый каждому репортеру азарт свежей добычи - человека, факта, зацепки. Вот ведь дал Бог профессию: никак нельзя просто так, приватно, поболтать с интересным человеком! - Мое имя вы тоже прочли по каплям пота на лбу?
        - Всё гораздо проще, - пожал тот плечами. - Мы с вами, Константин Сергеевич, похоже, в одно и то же место направляемся, хотя и по разным ведомственным линиям. Нынче в Громове мемориал открывают - значит кому-то об этом надобно писать. Я ведь, признаться, ваши статьи иной раз почитываю, когда время позволяет. А в одном репортаже на журналиста Бекетова и воочию довелось поглядеть.
        Он слегка наклонился ко мне и заговорщически подмигнул.
        - Дикцию, между прочим, исправить можно.
        Я не обиделся - нашему брату-репортеру это по должности не положено. И, может, именно потому что лицо мое не омрачила тень негативных эмоций, Петер Ильич одобрительно крякнул и ловко извлек из внутреннего кармана кожаного пиджака плоскую фляжку.
        - Всегда вожу с собой в дороге. Знатный ликер, «Старый Таллин». Развязывает любой язык, одновременно проясняя мозг.
        - На работе употребляете?
        - Что вы! - Петер Ильич сделал страшные глаза и тотчас огляделся в притворном испуге. - Исключительно в медицинских целях. У меня, знаете ли, после Х-перехода всегда уши закладывает. А «Таллин» помогает.
        Мне нравился этот человек и я уже предвкушал в нем интересного собеседника.
        - А вы вон какие мудреные книжки читаете, вместо детективов-то…
        Сазонов кивнул на пухлый том «Первого века межзвездных сообщений».
        - Журналист должен выезжать на задание информационно подготовленным, хотя бы в самых общих чертах, - нудным сулимовским тоном пробубнил я. - А эта книга, между прочим, развлекает покруче Эдуарда Святозарова.
        - Насчет Святозарова не сомневаюсь, - согласно кивнул инспектор, будучи явно не поклонником этого бодрого сочинителя космодетективов.
        При этом на его лице вдруг появилось странное выражение: казалось, надзиратель за историческими мемориалами напряженно вслушивается внутрь собственной головы, не шевельнется ли сейчас в его мозгу какая-нибудь неожиданная мысль, не звякнет ли там тайный колокольчик.
        При этом его руки, как бы живя отдельно от тела, уже проворно вынули пару крохотных керамических стопочек, упаковку влажных гигиенических салфеток и даже блюдечко с тонко нарезанными дольками лимона. И когда он только все успел?
        - Да вы тут вздремнули давеча и сразу принялись бормотать что-то. Нечленораздельно, - поспешно пояснил Сазонов, видя мои округлившиеся глаза. - Вот я и решил: сосудики расширить для вас сейчас как нельзя лучше.
        Жестом фокусника он водрузил на откидной столик своей каютки пластиковый поднос и пригласил меня.
        В отличие от моего позорища сазоновская обитель была оснащена раздвижным пологом, способным надежно укрыть двух собеседников от посторонних глаз. Мы пригубили ликера за знакомство, и маслянистый ромово-апельсиновый букет «Таллина» вмиг заставил меня забыть о потустороннем ознобе Х-матрицы.
        По организму разлилось приятное тепло, а Сазонов ловко подкладывал мне дольки лимона, вдобавок еще и посыпанные каким-то мудреным коричневым сахаром.
        - Хотите взглянуть на обелиск еще до открытия? - Предложил он, рассеянно перелистывая мой томик «Первого века».
        - Было бы здорово, - осторожно сказал я. - А пропустят?
        - Со мной непременно, - пообещал Сазонов. - Когда мы прилетим на место, там будет уже ночь. Меня в космопорту поджидает лимузин, на нем и слетаем до Площади Ветров. Должен же я провести первичную инспекцию!

«А у меня будет время осмотреться, придумать все подводки и нарыть какой-нибудь интересный ход для сюжета», - возрадовался я.
        Сазонов, меж тем, вновь наполнил стопки и деловито произнес:
        - Ну а теперь признавайтесь, Константин Сергеевич. Небось, надеетесь его поймать? Неужто собственноручно?
        - Кого… поймать? - Не понял я.
        - Ай-яй-яй, а это уже нечестно, сударь, - покачал головой инспектор. - Я раскрыл вам все карты, беру вас с собой на ночную экскурсию в эпицентр, так сказать, главных событий, а вы притворяетесь, что знать ничего не знаете. Признайтесь, небось уже накопали чего? Не удивлюсь, если у вас, газетчиков, есть осведомитель из местных, который уже видел его в Громове и потому знает наверняка: он придет!
        - Кто «он»? - Воззрился я на инспектора в полнейшем недоумении.
        С минуту Петер Ильич смотрел на меня, как на сумасшедшего. После чего вздохнул, точно окончательно разочаровался во мне.
        - Как кто? Да Герострат же! Ге-ро-страт… Это ведь ваш брат-журналист так его окрестил, а, Константин Сергеевич?
        Почти минуту я пребывал в ошеломлении, переваривая только что сказанное инспектором. И лишь спустя долгую, бесконечную паузу понял: да ведь это фортуна только что улыбнулась мне белозубой улыбкой кинозвезды!
        Потому что переменчивая репортерская судьба в лице Германа Сулимова, быть может, сама того не желая, только что подсунула мне поистине королевский подарок.
        Герострат.
        Невероятно… Адский термояд!
        О таинственном Герострате в журналистском корпусе ходили цветастые легенды, одна другой хлеще. Этот неизвестный злоумышленник страдал редкостной, причудливой фобией.
        Герострат всеми фибрами своей души ненавидел даты. А также прочую хронологию, цифры которой обычно запечатлены в мраморе, камне и металле объектов, составляющих главный интерес ведомства Сазонова. И уничтожал их любыми способами: от несмываемой краски и кислоты до корундовых резцов и автодолота.
        - На счету Герострата, если брать наиболее крупные и значимые объекты, четыре памятника, два обелиска и один мемориал, - бесстрастно произнес инспектор. - Ход его мыслей в принципе понятен, логика поступков - предсказуема и, тем не менее, уже два года его никто не может поймать.
        При этих словах Петера Ильича мои брови самопроизвольно поползли вверх.
        Ход мыслей Герострата понятен? Логика предсказуема? Ну-ну… Вообще-то, как я это понимал, никто в целом свете не мог объяснить причин столь экзотического вандализма!
        - Все… м-м-м… оскверненные Геростратом памятники посвящены космосу. А если еще точнее - эпохе начального освоения экстрасолярных пространств, - пояснил Сазонов.
        - Можно сказать, Константин Сергеевич, вы с этим злоумышленником - в некотором смысле родственные души. Во всяком случае, интересы у вас весьма схожи.
        И он вдругорядь кивнул на том «Первого века межзвездных сообщений».
        Шутка, признаться, мне совсем не понравилась. Я холодно, насколько позволяли несколько стопок ликера в моем нутре, глянул на своего попутчика.
        - Что вы хотите этим сказать?
        - Ну-ну, не кипятитесь, - мягко улыбнулся инспектор. - Речь идет всего лишь об увлечениях. А сие вовсе не преступно, верно? Я ведь тоже читал когда-то эту книгу…
        Он странно посмотрел на меня и продолжил после короткой паузы.
        - Но, судя по тому как вы всю дорогу увлеченно штудируете приблизительно вторую четверть «Первого века», вас, Константин Сергеевич, интересует в межзвездных сообщениях нечто конкретное? Особенное? - Уточнил инспектор.
        Я смотрел на него во все глаза, позабыв о ликере. А Сазонов, похоже, и не ждал от меня ответа. Он словно читал в моей душе.
        А та уже давно пребывала в смятении, едва только я раскрыл эту потрепанную книгу в выцветшей обложке. Книга сразу распахнулась ровно там, куда указал инспектор - словно у кого-то до меня «Первый век» долго лежал раскрытым именно в этом месте. Как будто неизвестный мне человек постоянно читал эти страницы, силясь понять прочитанное, но всякий раз терпел фиаско.
        И теперь это же происходило со мной.
        Камнем преткновения в моем ленивом командировочном чтении неожиданно стала крохотная глава о пилотируемых фотонных звездолетах XXII века.
        Почему?
        В принципе я и прежде знал, что до «Магеллана» - первого в истории Земли полноценного Х-звездолета, способного преодолевать межзвездные расстояния за считаные часы и отправленного в полет в 2161 году - в развитых странах долгое время строили различные крупные корабли на термояде и фотонных двигателях.
        Мой старый приятель и коллега Мишка Верховский еще давным-давно забабахал в
«Космическом вестнике» серию статей об истории первых звездопроходцев.
        Свои опусы Мишка писал в спешке, как водится в таких случаях левой ногой, в теме был откровенно слаб, так что нужен был хотя бы один стилистический «перчик». Поэтому статью о фотонных кораблях Верховский озаглавил провокационно: «Как суррогаты покоряли Вселенную».
        Как ни странно, малоприятное словцо оказалось точным. Тяжелые корабли долюксогеновой эры имели право называться «межзвездными» с огромной натяжкой. В сущности, это были не звездолеты, а суррогаты звездолетов.
        Лучшие из них могли преодолеть от силы шестнадцать световых лет (в смысле: восемь до звезды и восемь - обратно до Солнца). Затрачивая только на полет в один конец, до ближайших звезд, лет десять-пятнадцать!
        И ведь строились! При том, что, как утверждали авторы «Первого века», для любой экономики того времени такие расходы были на грани переносимости - хоть для России, хоть для Европы, хоть для Китая.
        А Североамериканские Штаты? Учите историю! Худо-бедно поучаствовав в марсианской гонке и что-то такое изобразив в направлении Юпитера, они ко времени звездолетов-суррогатов уже лет семьдесят как накрылись медным тазом.
        Все-таки тяга к космосу в нас сидит, наверное, еще с первобытных костров под звездным небом. Иначе чем еще объяснить, что ради того, чтобы кое-как дотащиться на последних тоннах топлива до одной из ближайших к Солнцу звезд затрачивались огромные деньги и привлекались гигантские ресурсы? А ведь «Первый век» свидетельствовал, что фотонные звездолеты строили и отправляли к ближайшим звездам в автоматическом режиме регулярно раз в полтора-два года!
        Увы, половина всех автоматических звездолетов в скором времени после выхода из Солнечной системы канула в небытие и связь с ними оборвалась навеки. Но самые удачливые смогли достигнуть нескольких звездных систем и передать на Землю информацию, представлявшую огромное научное значение. Так что с 2115 до 2142 года фотонники-автоматы медленно и трудолюбиво продвигали земную науку.
        - Это всё хорошо и расчудесно, но в них нет никакого человеческого измерения, - так, помнится, заявил я на памятной летучке по случаю выхода первых статей Верховского, имея в виду эти МАКи - межзвездные автоматические корабли.
        Я, между прочим, и сейчас так думаю. Уходящие в черное ледяное безмолвие стальные колоссы, набитые под завязку топливом и антиматерией, в которых не оставалось места человеку, потому что никто не в состоянии был обеспечить десять лет сносной жизни космонавта на борту корабля…
        В этом есть мрачное величие, согласен. Но человека - человека нет!
        Выходом могла бы стать гибернация - многолетний управляемый сверхглубокий сон или, если угодно, обратимая клиническая смерть космонавта. В таком состоянии человек почти совсем не потребляет кислорода и жидкостей, не нуждается в твердой пище, не грустит по дому, не сходит с ума от многолетнего заточения в замкнутом пространстве.
        Но вот незадача: в деле управляемой и безопасной гибернации вида Homo Sapiens земная наука за весь XXI век серьезных успехов не достигла. Многочисленные эксперименты велись, добровольцы с обреченными лицами ложились в капсулы, газ людей усыплял, сложнейшая аппаратура проводила замену всех жидкостей в организме на специальные криопротекторы, и…
        И - неудачи, неудачи, неудачи. Летальные исходы, инвалидности, полная потеря памяти, частичная потеря памяти, шизофрения, имбецилия…
        А потом вдруг, ближе к середине двадцать второго века - всё меняется! И - извольте! За пределы Солнечной системы отправляется пилотируемый межзвездный космический корабль «Юрий Гагарин». На борту - восемь космонавтов. И космонавты эти основную часть полета проводят в гибернации.
        Здорово… Вот только как, как они уложили их в гибернацию на семь долгих лет? Как?
        Это при том, что в наши дни, в двадцать седьмом веке, любое, самое поверхностное обозрение состояния дел в космической медицине содержит всем известный приговор:
«Длительная гибернация человека на практике не применяется.»
        Первым дуновением ветерка жгучей тайны - стимула всякого истинного репортера - стал для меня небольшой абзац в «Первом веке межзвездных сообщений»: «В то же время в 2130-2140-х гг. получил интенсивное развитие ряд направлений земной науки, на первый взгляд с космонавтикой не связанных. Подлинные прорывы были достигнуты в таких областях как имплантатология, технология клонирования органов, генная инженерия и некоторых других сферах биологической науки и медицинской техники».
        - Ничего себе! - Громко фыркнул я от негодования.
        Авторы книги как бы намекали, что в результате этих «подлинных прорывов» тогдашняя российская наука получила возможность в ходе поэтапных модифицирований организма космонавта, члена экипажа звездолета-фотонника, получать настоящего сверхчеловека! Superhomo cosmonauticus, которого уже можно было уложить в длительную гибернацию, аккурат до какой-нибудь там Альфы Центавра.
        Я на минутку отложил книгу и живо представил, как открываются дымные шлюзы, расходятся створки бронированных дверей, внутрь звездолета врываются веселые гамма-лучи звезды по имени Инопланетное Солнце, и мужественный голос электронного старпома рявкает на весь гибернационный зал:
        - Доброе утро, сынок! Пора вставать! Не ровен час проспишь всю Альфу с Центаврой. Умываться, чистить зубы и шагом марш - осваивать неизведанные миры!
        А из камеры пружинисто выпрыгивает прямо на фиолетовый грунт неизведанного мира эдакий двухметровый молодец с огромными бицепсами.
        Для встречи с неизведанным молодец вооружен белозубой улыбкой, перепонками между пальцами и дыхательным гребнем на загривке - к черту жабры, если уж фантазировать, так до конца!

«Между прочим, - немедленно подсказал мне услужливый интеллект репортера Ивана Нахрапова (мой знаменитый сетевой псевдоним), - многие амфибии успешно сочетают в себе признаки обоих полов, будучи гермафродитами, что в долгом полете к звездам безусловно может оказаться очень даже…»

«Стоп! - мысленно рявкнул я, поспешно затыкая рот Ивану Нахрапову. - В этой связи меня гораздо больше интересует тот знаменательный факт, что некоторые виды земноводных могут вполне обратимо впадать в анабиоз на месяцы и даже годы!»
        Но как бы там ни было, в 2142 году история звездолетов-суррогатов, если верить
«Первому веку», заложила крутой вираж. В течение нескольких лет к трем разным звездам были отправлены пилотируемые корабли.
        Этим звездолетам дали имена первых советских космонавтов: «Юрий Гагарин», «Герман Титов» и «Алексей Леонов».
        А где же «Андриян Николаев»?

«Николаеву» не повезло: при испытаниях деформировался модернизированный фокусировщик фотонного потока и корабль погиб еще до выхода на плановые параметры мощности.
        Поэтому третьим пилотируемым кораблем, отправленным в межзвездный рейс, оказался
«Алексей Леонов».
        А после него… А после него появились Х-звездолеты, использующие люксоген. И любой межзвездный перелет теперь занимал меньше суток…
        Правда, это в теории, которая стала практикой только к началу XXIII века.
        Фактически люксогеновые двигатели у первого поколения Х-звездолетов были весьма примитивными. В ряде случаев исключались дальние прыжки, а порой возникали довольно жесткие ограничения на частоту Х-переходов. Так что подчас перелет до какой-нибудь Проксимы Центавра выливался в пять последовательных Х-переходов, разделенных днями и даже неделями. Которые уходили на профилактику и, зачастую, на текущий ремонт Х-двигателя.
        Но всё равно! Недели - не годы.
        Таким образом, история пилотируемых межзвездных кораблей, использующих антиматерию в качестве основного источника энергии и перемещающихся в обычном пространстве с релятивистскими скоростями, оказалась очень, очень короткой.
        Настолько короткой, что большинство людей сегодня уверено, что первый межзвездный перелет совершил люксогеновый Х-звездолет «Магеллан». И что первая землеподобная планета открыта Х-звездолетом «Васко да Гама», собратом «Магеллана».
        Обо всём этом мы всласть наговорились с Сазоновым, обнаружившим на удивление неплохое знакомство с материалом. Шутка ли - повстречать единомышленника, бывшего, как и ты, в теме!
        Пока я смаковал очередную стопку сладко-тягучего «Таллина», Сазонов задумчиво перелистывал мою книгу с кошачьей полуулыбкой в уголках рта.
        Затем отчего-то нахмурился, быстро пролистнул весь томик.
        Затем еще и еще.
        И, наконец, сделал совсем уж странное: перевернул книгу и требовательно потряс ее, точно надеясь вытряхнуть оттуда нечто, мне неизвестное.
        Признаться, я вновь напрягся. Не хватало еще, чтобы оттуда выпорхнуло очередное мое любовное фото!
        Не по нраву мне, когда столь бесцеремонно обыскивают мои вещи…
        - Извините ради Бога, - обезоруживающе улыбнулся Сазонов. - Но в вашем экземпляре, Константин Сергеевич, не хватает одной страницы.
        - Вот как?
        Я выдернул из рук инспектора книгу и недоверчиво пробежал глазами номера страниц.
        Невероятно, но факт!
        За 241-й страницей сразу следовала 244-я. Причем книга была уже настолько старая, что какие-либо следы изъятия листа мудрено было обнаружить не только с первого, но и с десятого взгляда. Как же их нашел инспектор?!
        - Насколько я помню, там должна быть одна маленькая, но весьма любопытная информация. По счастью, в моем планшете полно всякой всячины. Сейчас всё восстановим, - пообещал Сазонов и приглашающим жестом указал на очередную стопку ликера. - Помните, на чем мы с вами остановились?
        Еще бы не помнить! Именно об этом я думал уже битых двенадцать часов полета. А вовсе не о ликерах, представьте себе!
        Глава 2
        Пять звездолетов
        Апрель, 2614 год
        Пассажирский звездолет «Волопас»
        Район планеты-гиганта Эмерсон, система звезды Барнарда
        Чем больше я размышлял о фотонных звездолетах, тем сильнее интриговали меня судьбы кораблей, и члены их экипажей вставали перед глазами как живые.
        Первый пилотируемый звездолет «Юрий Гагарин» долетел до звезды Лаланд 21185, что в восьми световых годах от Земли. После чего экипаж штатно высадился при помощи ракетоплана на одну из планет - непригодную для жизни и совершенно не землеподобную, но тогда выбирать не приходилось.
        Воображение рисовало мне героические сцены борьбы с местными стихиями, главным образом с вулканами и жгучими ветрами, а также смертельно опасные исследования ядовитых водоемов. И, конечно, представил я себе строительство модульного городка, который «гагаринцы», разумеется, окрестили Звездным. Строительство, которое потребовало от космонавтов нечеловеческого напряжения всех сил.
        Увы, лишь двое самых крепких и выносливых космонавтов дожили до появления на орбите планеты Лаланд 21185b Х-звездолета «Григорий Шелихов», который и эвакуировал их на Землю.
        По-вашему, у этой истории счастливый конец?
        Второй фотонный звездолет отправился по маршруту гораздо короче «Гагарина» - на четыре световых года от Земли, к ставшей еще у старинных писателей-фантастов притчей во языцех звезде Альфа Центавра. Но летел «Титов» медленно из-за - цитирую официальную версию - «потери мощности маршевых, вызванной тем, что плотность межзвездного водорода на маршруте следования корабля оказалась аномально низкой».
        В итоге «титовцев» в 2166 году в расчетной точке пространства догнал всё тот же Х-звездолет «Григорий Шелихов», дабы снять его с маршрута.
        Догнать-то догнал, но из-за релятивистской скорости «Титова» состыковаться с ним не смог, а его бортовой компьютер (так тогда еще кое-где называли парсеры) выполнять команды «Шелихова» почему-то наотрез отказался.
        Вся эта история показалась мне какой-то мутной, едва ли не детективной. Словно рассказчик сам всю подоплеку знает, но нарочно не договаривает.
        Или чего-то боится.
        Я поделился своим недоумением относительно судьбы «Титова» с Сазоновым (для инспектора по охране памятников, пусть и старшего, он был удивительно подкован в истории освоения экстрасолярных миров). Выслушав меня и покивав, Петер Ильич подкинул мне еще один любопытный факт.
        - Конечно, из печального обстоятельства, что «Титов» достиг системы Альфы Центавра только в 2171 году - уже после того, как она была обследована экипажами Х-звездолетов - может получиться весьма интересная история для вашего брата-писателя. Представьте картину: торжественная встреча только что вышедших из глубокой гибернации космонавтов «Титова» экипажем X-звездолета, уже давно прилетевшего в их целевую систему! Отель на Эвересте! Чистой воды трагикомедия… Но на вашем месте, Константин Сергеевич, я бы при случае поинтересовался подробностями истории третьего звездолета. Он ведь, кажется, летел к звезде Барнарда? Туда же, куда сейчас направляемся и мы! Что скажете?
        Я пожал плечами. А что сказать?
        Признаться, судьба «Алексея Леонова», третьего межзвездного корабля, пропавшего без вести за четыре световых года от Солнца, занимала меня менее остальных. Уже потому, что его судьба была покрыта мраком.

«Первый век межзвездных сообщений» лишь бесстрастно констатировал, что на восьмой год полета Земля перестала получать от «Леонова» радиопакеты. Ни регулярных трансляций контрольно-измерительной аппаратуры, ни отчетов дежурной вахты. Корабль канул в бездну. Высланные впоследствии по его расчетному курсу Х-звездолеты не нашли ничего. Не обнаружился «Леонов» и в системе звезды Барнарда.
        Вот тебе и весь сказ.
        Сазонов, наконец, отыскал нужный файл, и пришло время включить мой планшет.
        Признаться, бумагу я люблю больше пластика и очень рад, что псевдореволюция электронных носителей печатной информации, которую в далеком XXI веке затеяли производители карманных ридеров (устройств для чтения книг в электронном виде), ушла куда-то вдаль своим, параллельным путем. А параллельные пути, как известно, не пересекаются, и поэтому в моем багаже всегда соседствуют диктофон, планшет и бумажный блокнот с карандашом.
        У инспектора и вправду оказался электронный текст книги «От „Молнии“ до „Урала“». Мне, правда, показалось, что для этого Сазонов связывался с одним из информаториев Ружены, благо мы были уже на подлете. Ведь не может поиск в памяти планшета занимать почти пять минут!
        И вот в этом электронном тексте Сазонова вырванная страница была на месте!..
        Едва я вчитался в первые строки, как почувствовал, что волосы осторожно шевельнулись у меня на макушке.
        Сомнений быть не могло! Я встал на путь к большой сенсации!..

…Или к крупным неприятностям, которые зачастую шагают бок о бок с любым настоящим журналистским открытием…
«Также есть непроверенные данные, - писал коллектив авторов „Первого века“, - что в середине 2140-х годов Солнечную систему покинули еще 2 фотонных корабля -
„Восход“ и „Звезда“. Они якобы направлялись к звезде Вольф 359.»
        Ого!
        И ниже, черным по белому:

«Если всё же придерживаться гипотезы о реальном существовании „Восхода“ и
„Звезды“, то и в этом случае нельзя достоверно утверждать, были эти корабли пилотируемыми или автоматическими.
        В любом случае достигнутые ими результаты не были принципиально важными, и официальным открывателем находящейся в окрестностях звезды Вольф 359 землеподобной планеты Беллона считается Х-звездолет „Афанасий Никитин“, посетивший эту систему в
2165 году».
        Далее следовали общие рассуждения о том, насколько маловероятной представляется посылка сразу двух фантастически дорогих звездолетов к одной и той же звезде. На основании чего коллектив авторов делал вывод, что перед нами - одна из многочисленных легенд, которыми так богата наша великая космическая история.
        И всё. Конец главы.
        Я же думал вот о чем.
        Если бы кораблям были даны имена кого-то из золотой десятки советских космонавтов (то есть если бы была поддержана традиция первых трех пилотируемых экспедиций), я бы охотно поверил в «легенду». В «исторический анекдот». В «забавный казус»…
        Но «Восход» и «Звезда»…
        Сколько в нашей истории судьбоносных программ и проектов носили эти имена? Сколько
«восходов» и «звезд» отправилось в космос?
        В балласте. С массогабаритными макетами. С подопытными животными. С космонавтами. С ядерными реактивными двигателями. С лазерными пушками. С телескопами. С атомными бомбами. С «орбитальными ломами». С полезной нагрузкой, которая секретна по сей день, спустя пять веков…
        Сколько?
        Двадцать? Пятьдесят? Сто?
        Вот то-то и оно.
        Если утверждается, что в космос отправлены «Восход» и «Звезда» - можете быть уверены: это не легенда и не исторический анекдот.
        У товарищей из высшего эшелона государственного управления другие слова для легенд и исторических анекдотов. А восходы и звезды - это святое.
        Ну да ладно…
        Я вопросительно взглянул на Сазонова.
        - Неужели из-за этих абзацев про «Звезду» и «Восход» понадобилось изымать две страницы из всего тиража сборника?
        И видя непонимание в глазах инспектора - вот ведь плут! - прибавил с нажимом:
        - Я же не слепой, Петер Ильич, и прекрасно вижу, вырваны ли страницы или исчезли из сборника в постпечати. И я, конечно, догадываюсь, чья это была инициатива.
        В моей памяти тут же всплыла непроницаемая физиономия майора Овсянникова, педанта и крючкотвора.
        - А вот откуда у вас бесцензурный вариант книги, изданной почти полвека назад? Знаете чего мне стоило раздобыть ее всего на недельку даже сегодня?
        Разумеется, я блефовал. «Первый век» мне достала за два часа по своим таинственным офисным каналам очаровательная Аглая, всесильная наперсница Сулимова, которую у меня никогда язык не повернется назвать «секретаршей». Но даже она не сумела добыть аутентичный экземпляр, без цензурных изъятий…
        - Вы недооцениваете наше ведомство, - мягко улыбнулся Сазонов. - Мы ведь, по сути, охраняем память как часть общечеловеческой истории. Только воплощенную в граните или металле. И кому как не нам знать топографию самых укромных ее уголков. Если имеем дело с войной, мы надолго поселяемся в архивы. С культурой - рыщем в запасниках музеев, роем носом костюмерные театров и частные коллекции.
        - А если речь идет о космосе…
        - Романтики вроде вас задирают голову и смотрят ввысь. А мы…
        Он развел руками.
        - Мы обычно озираемся по сторонам.
        - Вот как?
        - Именно так, Константин Сергеевич. История космоса начинается на Земле, - ответил Сазонов без тени улыбки.
        Глава 3
        Ружена
        Апрель, 2614 год
        Город Громов
        Планета Ружена, спутник планеты-гиганта Эмерсон, система звезды Барнарда
        На Ружену мы прибыли вечером.

«ДОБРО ПОЖАЛО*АТЬ В ЦАРСТ*О *ЕЧНОЙ *ЕСНЫ!» - тускло светилось на транспаранте, аляповато стилизованном под сполохи полярного сияния, местной достопримечательности.
        На погасшую букву «В» в космопорту Громова, похоже, давно не обращала внимания ни одна живая душа, включая администраторов сервисных служб. Нехорошее предчувствие кольнуло меня. Если тебя в фойе встречает покосившаяся вешалка, можно вообразить, каким будет сам театр!
        Зато инспектор Петер Сазонов оказался человеком слова. И четверти часа не прошло, как я уже блаженно откинулся в одном из шести кресел наземно-воздушного лимузина.
        Конструктивно лимузин (Сазонов небрежно называл его «подушкой») был небольшим, но весьма комфортабельным КЛАПом - квазилевитирующей аэроплатформой.
        Штука это редкая, на Земле не встречается.
        Транспортные системы, основанные на КЛАПах, рентабельны только в купольных или подземных городах на планетах с пониженной силой тяжести. Поэтому из относительно известных широкой публике мест КЛАПы можно увидеть только в лунном Селенополе да в марсианском Новороссийске-на-Дарье.
        Некоторые называют КЛАПы экранопланами, другие - «мобилями на воздушной подушке». (Откуда и взялся, насколько я понимаю, жаргонизм «подушка».) Но содержательно это не обычный мобиль на воздушной подушке и, вообще, не аппарат с чисто аэродинамическими принципами поддержания.
        КЛАП это КЛАП. Точно так же как флуггер это флуггер.
        Если быть точным, КЛАП сочетает функциональность мобиля, вертолета, трамвая и кабинки подвесной канатной дороги, имея при этом силуэт треугольного экраноплана.
        Как это? Чего это?
        А вот чего. «Подушка» (ну пусть будет «подушка», раз уж Сазонов настаивает) может перемещаться над открытыми пространствами, нагнетая под днище воздух компресорами и, стало быть, задействуя аэродинамические принципы поддержания. В то же время, у
«подушки» есть небольшие выдвигающиеся колеса: по бортам, в носу, в корме, под днищем и даже на крыше. Благодаря этому она может встроиться в поток, идущий по любой городской рельсовой транспортной системе - в том числе и по вертикальной.
        Наконец - и вот здесь уже нам служат воистину высокие технологии - «подушка» умеет выстреливать сверхлегкие, но невероятно прочные тросы, которые надежно захватываются специальными каретками на перекрытиях городских куполов и ярусов. Благодаря согласованной работе лебедок лифтового могущества, воздушных потоков компрессоров и перемещениям кареток, «подушка» может, например, перепрыгнуть очередь на светофоре или массивное здание торгового центра.
        Какой в том прок? А вот какой: «подушка» ведет себя в сложной, многоярусной городской среде контекстно.
        Ее парсер, зная введенный вами пункт назначения и обмениваясь данными с городской диспетчерской системой, непрерывно анализирует дорожную ситуацию. На основании всестороннего анализа парсер либо сам устанавливает оптимальный маршрут движения, либо предлагает водителю выбирать из двух-трех-четырех вариантов, которые наглядно высвечиваются и на экране, и на лобовом стекле.
        Таким образом, в пределах работы городской диспетчерской системы полностью исключается возможность какого-либо лихачества на этом массивном, но очень динамичном транспортном средстве. Вы и захотите врезаться на скорости двести километров в час в тридцатый этаж жилого дома - не сможете.
        Итак, нас ждала Площадь Ветров.
        Лимузин вел сам Сазонов. Он сразу отказался и от автопилота, и от услуг служебного водителя, мужчины столь представительного вида, что я тут же мысленно повысил должность старшего инспектора в табели о рангах этого странного Управления по надзору и сохранению до комполка, к примеру, штурмовиков, на которых тащит службу мой брат Володька.
        А в гражданском - уж никак не ниже замдиректора завода. Потому что только большие начальники, всегда норовящие наставить в своих документах бездну лишних запятых, любят под настроение порулить во всем - от элементарной грамматики русского языка до служебного транспорта элитных моделей.
        К тому же наметанным глазом репортера я давно приметил под импозантным пиджаком Сазонова краешек рыжего кожаного ремешка, уходящего подмышку. То, что так крепится кобура для вполне приличного калибра, я четко уяснил еще в пору занятий в спортзале с милиционерами, где мне поставили пару неплохих ударов и заодно научили правильно дышать при беге на пересеченной местности.
        Инспектор тем временем плавно вырулил со стоянки, набитой под завязку мобилями (похоже, все они были арендованы приезжими на завтрашнее 450-летие Ружены). После чего «подушка» игривой серебристой рыбой прыгнула прямо на эстакаду с рельсами и помчалась к центру города Громова.
        Площадь Ветров… Это название напомнило мне о моих любимых Фиджи.
        Там, на столичных пляжах, где я валялся вяленой каракатицей еще три дня назад, нет-нет да и налетит с юго-востока упругий пассат, неся желанную свежесть. Но теперь тропический коктейль из солнца, воздуха, воды и моих лучших друзей в виде пива с жареными морскими червями-палоло и отзывчивыми студентками из Академии курортного сервиса остался в шести световых годах позади по рукаву Ориона.
        А вокруг меня простиралась ночная столица Царства Ечной Есны…

«Подушка» задорно рявкнула и спрыгнула с монорельса.
        Мы на полном ходу влетели в трехмерный виртуальный баннер металлургического комбината «Громовсталь», патриарха индустрии Ружены. Цунами огнедышащей лавы с шипением и треском обрушилось из-под сводов широченной арки на нашу красавицу.
        А через сто метров к нам метнулась неоновая рекламная ракетка, стилизованная под химические аппараты зари космонавтики. Она пустила мне прямо в нос сверкающий выхлоп дюз с добрым напутствием: «Авиакосмические верфи Родионовых - без терний к звездам!»
        Пока я ошеломленно отфыркивался - эффект присутствия был потрясающим! - Сазонов уже отдал новую директиву бортовому парсеру.

«Подушка» выстрелила вверх три троса. Они были захвачены каретками на перекрытиях прозрачного купола и в течение нескольких секунд нас плавно, но властно влекли к звездам жужжащие лебедки.
        Да, мы вознеслись выше самых высоких домов, прямо под небо, забитое яркими звездами и фиолетовым ломтем Эмерсона. Выше нас был только городской защитный купол, но о нем на борту «подушки» как-то особенно легко забывалось.
        Вот это я вам скажу: картина!
        Звезда Барнарда, прима здешних небес, не балует руженцев яркими лучами, скорее напоминая красноватый светильник-ночник. Поэтому приезжий вполне может спутать местный день с ночью под сенью призрачно-фиолетового «лунного» сияния, мощно исходящего от Эмерсона. Светлые ночи Ружены безумно красивы, но требуют крепких нервов от таких как я - вовсе не привыкших к синюшному оттенку собственных рук или ног.
        К сожалению, я не увидел тем вечером знаменитого «полярного» сияния. Я потому пользуюсь кавычками, что на Ружене никакое оно не полярное. Красочной картиной корпускулярного излучения гиганта Эмерсона и его пертурбаций в верхних слоях атмосферы планеты-спутника можно любоваться на Ружене почти везде, даже во влажных лесах ее тропических широт.
        Но всё это, право, ерунда перед величественной картиной уходящей грозы, что до сих пор ворочалась исполинским раненым зверем вдали, под сводами чернильных небес.
        - Похоже, сегодня был первый аккорд, - предположил Сазонов, видя, как я зачарованным взором провожаю хвост особенно длинной молнии, тающей в тяжелых пластах туч. - Сейчас местное лето, а значит жди на днях повторения покруче. А если задержитесь на пару дней, возможно, вам повезет увидеть и настоящую космическую грозу.
        И это вовсе не было фигурой речи!
        Дело в том, что хотя на Ружене нередки и собственные грозы, и грозы те весьма живописны, совершенно непередаваемую картину являют собой высотные стратосферные молнии на ночной стороне Эмерсона. Там, над бескрайними океанами водородно-аммиачных туч бушуют чудовищные грозы, которые можно свободно наблюдать с Ружены.
        Ветвистые алые, синие, зеленые деревья высотой в тысячи и даже десятки тысяч километров вырастают над облачным океаном Эмерсона. Непрерывная череда гигантских вспышек подчас заполняет половину всего диска планеты-гиганта!
        Особенно эффектно это, само собой, смотрится с ночной стороны Ружены, и я обещал себе после открытия мемориала непременно найти благовидный предлог для начальства, чтобы задержаться здесь хотя бы часов на пятьдесят.
        Как и ожидалось, площадь была готова к празднеству даже на случай внезапной грозы в самый разгар церемонии. Я сразу приметил два необъятных армейских грузовика - аккумуляторную станцию с мощными прожекторами и самоходную платформу, уставленную батареями ракет пиротехники. Чувствовалось, завтрашней ночью тут планировали повеселиться вовсю.
        Меж тем Сазонов уверенно прошествовал к мемориалу - задрапированной брезентом высокой стеле. В руке инспектор сжимал компактный чемоданчик, чем-то напомнивший мне полевую лабораторию геодезиста.
        Небрежно кивнув охраннику, Сазонов ловко откинул край тяжелого полога и вошел внутрь. Меня он с собой не пригласил, да я и не претендовал.
        Там, у постамента, была его работа, моя же де-факто начиналась только утром. А выезд на рекогносцировку репортеру только на руку - я уже сделал несколько симпатичных снимков зачехленной стелы на фоне восхитительной панорамы ночного Громова.
        В мемориале Сазонов пробыл недолго. Мне показалось, что под пологом блеснули несколько вспышек.
        Я нашел это странным: чего ради фотографировать стелу под брезентом, да еще и посреди ночи, когда утром можно будет подетально зафиксировать весь мемориал? Но виду я не подал, тем более что на лице инспектора читалось спокойное удовлетворение честно проделанной работой.
        - Тэкс-тэкс-тэкс… - пробормотал он, рассеянно глядя на далекие домны
«Громовстали», над которыми еще играли грозные всполохи уходящих зарниц. И вопросительно посмотрел на меня, точно забыл на миг, кого привез с собой сюда, на Площадь Ветров, в ночь перед праздничной феерией.
        - Тэкс-тэкс… - повторил он, явно ожидая от меня какой-то реакции.
        - Ну… как там?! - На всякий случай выпалил я.
        - В лучшем виде, - заверил инспектор. - Исключительно благоприятный ход событий, м-да.
        Я окинул взглядом площадь.
        В самом деле, даже опытный диверсант вряд ли мог пробраться сюда незамеченным. Над моей головой нервно подрагивал купол искусственного освещения. К тому же воздух в любой момент могли разрезать лучи мощных прожекторов, простреливающих всё пространство предстоящей церемонии вдоль и поперек.
        Профессиональное чутье подсказывало мне также, что по периметру площади таится отнюдь не одно всевидящее око милицейской медиакамеры.
        В довершение, живописным свидетельством тому, что местные службы безопасности не дремлют, над цветущей сиренью в сквере чернела спаренная автоматическая пушка, одним своим видом предупреждая: руженцы любят и ценят свою историю, которую готовы защитить от любых посягательств!
        - Я бы посоветовал утром расположиться во-он там, - указал инспектор на защищенный тентом узкий мысок рекреации для важных гостей по правую сторону от мемориала. - Оттуда открывается отличный обзор на памятник и публику.
        - Хотите сказать, если Герострат явится, оттуда его будет легче заметить? - Осклабился я.
        - Насчет легче - не скажу, - пожал плечами Петер Ильич. - А что явится - не сомневаюсь.
        Но не успел я и рта раскрыть, как он деловито осведомился.
        - Вы, кстати, где планировали остановиться? Поехали, я вас устрою получше любой гостиницы. После такого перелета сам Бог велел хорошенько выспаться. А утром доставлю сюда и пропуск организую прямиком к важным товарищам.
        Внутренне я, конечно, восхитился такому крутому виражу, который Сазонов с легкостью заложил в нашем разговоре. По всему видать, в подробности насчет Герострата вдаваться он не собирался.
        Делать нечего - я поплелся к «подушке», меча громы и молнии в узкую спину инспектора. Так уж устроен человек: дай ему всего и сразу, а на сухом информационном пайке только кошки родятся.
        Глава 4
        Надежин. Первый Протокол
        Февраль, 2144 г.
        Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 «Звезда»
        Район Луны, Солнечная система
        День-2
        Начинаю отработку Первого Протокола.
        Я - Петр Алексеевич Надежин, КК, командир корабля и, заодно, согласно расписанию стартовой полетной вахты - ИОКК, исполняющий обязанности командира корабля. (Какое совпадение, подумать только!)
        С началом полета я должен лично проверить все важнейшие агрегаты вверенной мне
«Звезды». На полный обход и осмотр корабля Первый Протокол дает мне 20 дней.
        Что ж, вперед!
        Оставляю управление кораблем на второго пилота.
        При помощи инженера-двигателиста надеваю легкий скафандр (пожалуй, самая утомительная из списка формальностей Первого Протокола!).
        Направляюсь в Осевой Коридор.
        Невесомость…
        Сажусь в скоростной лифт, еду вперед.
        Проезжаю носовой реакторный отсек, второй щит, первый щит…
        Носовой отсек управления…
        Наконец, вот он: отсек агрегатов «Харибды» - ловушки межзвездного газа.
        Я на месте.

«Харибда» - воронка в носовой оконечности корабля, которая обращена раструбом вперед по ходу движения. Воронка эта имеет внушительные параметры: диаметр пятьдесят пять метров, многослойная облицовка из иттрий-иридиевых чешуек, десятки километров кабелей… Да вдобавок, поскольку «Харибда» собирает водород не механически, а создавая мощное магнитное поле, раскрывая прямо по курсу «Звезды» этакую невидимую ловчую сетку площадью в десятки километров, то в рабочем положении по периметру вокруг нее выдвигаются стометровые телескопические штыри - эмиттеры поля.
        Помимо них, «Харибда» располагает четырьмя излучателями, призванными ионизировать водород по курсу звездолета с тем, чтобы его атомы взаимодействовали с магнитным полем, захватывались им.
        Вот всё это хозяйство я и должен проверить.
        Занимаю рабочее место оператора. Срываю пломбы. Снимаю предохранительные панели, установленные еще приемочной госкомиссией (тоже, кстати, в моем присутствии).
        Теперь передо мной - органы ручного управления и все необходимые индикаторы. И хотя «Харибда» прекрасно управляется дистанционно, из ходовой рубки, по Первому Протоколу я должен проверять всё на месте, с пультов ручного управления.
        Так сделано для всех критически важных подсистем корабля.
        Итак, включаю…

…Через пять часов я опорожнил в своем скафандре все три термоса: с водой, с кофе и апельсиновым соком, но все еще возился с проверкой «Харибды».
        И вот пожалуйста! В первый же день - поломка: неполный выход в рабочее положение одного из телескопических эмиттеров электромагнитного поля.
        А ведь мы перед самым отлетом узнали, что поломка именно трех таких эмиттеров послужила причиной медленного набора скорости «Германом Титовым» - кораблем, в целом аналогичным нашему!
        Недобрый знак…
        Но предаваться унынию некогда. Запротоколировал поломку, вызвал инженеров, пусть чинят.
        День-3
        Для полноты картины следует упомянуть, что к раструбу «Харибды» и первому щиту пристыкованы через специальные переходники три кольцевых разгонных блока системы
«Тор» - огромные бублики, под завязку заполненные топливом и оснащенные хитроумными приемниками лазерного луча, вблизи от каковых приемников смонтированы двигатели.
        Но «Торы» не считаются агрегатами корабля «Звезда». Это - очень мощные буксиры, которые будут введены в действие только за орбитой Марса и которые, один за другим, мы сбросим по мере выработки топлива.
        Соответственно, Первый Протокол не требует от меня проверки «Торов». Проверять их я буду уже по Второму Протоколу.
        А пока что мне предстоит тестирование носовых защитных экранов, в просторечье - щитов.
        У «Звезды» два экрана. Каждый в плане - восьмиугольник поперечником 340 метров. То есть выглядит он как купол самого обычного зонтика о восьми спицах. По сути им и является: зонтом, защищающим весь корабль и, в том числе, наши жилые отсеки, от космических частиц. Пока нет мощной протонной вспышки на Солнце это малосущественно, но когда звездолет достигнет расчетной скорости 180000 км/с щиты станут жизненно необходимой частью конструкции корабля.
        При взгляде со стороны экран кажется обманчиво простым, но на самом деле это почти столь же сложный агрегат как реактор.
        Внутри экранов по мириадам тонких капилляров течет специальная жидкость. Она выполняет две функции: теплоносителя (чтобы экраны не перегрелись и не разрушились из-за тепловых деформаций) и дополнительной радиационной защиты (жидкость эффективно поглощает элементарные частицы высоких энергий).
        Жидкость называется спекуляр.
        За циркуляцию спекуляра отвечает автономная насосная система.
        Проверка экранов сводится к тому, что я должен вручную прогнать по всем режимам каждый из шестнадцати насосов.
        Гоняю…
        Гоняю…
        Гоняю…
        День-4
        Проверка НГВД - носовой группы вспомогательных двигателей.
        За защитными экранами в носовой части корабля расположен термоядерный реактор № 1
        - ТЯР-1. И аварийный, законсервированный (хочется верить - навсегда) ториевый атомный реактор № 1 - ТАР-1.
        Оба этих реактора, как и все другие реакторы корабля, проверяются по Второму Протоколу. Мне с ними пока что делать ничего не нужно.
        Но - но! - термоядерный реактор обеспечивает тягу восьми носовых маневрово-ориентационных двигателей. Двигателей этих восемь, а общее число дюз у них - 28.
        И каждой дюзой я должен пыхнуть односекундным импульсом в четырех режимах. Соблюдая всякий раз целую китайскую церемонию, чтобы их величества датчики могли адекватно оценить состояние дюз и прочих узлов.
        Что ж, на мой вкус это хотя бы веселее, чем монотонная возня с насосами спекуляра.
        День-5
        Проверка жилых модулей.
        На «Звезде» мы, космонавты, располагаем двумя разными комплексами апартаментов.
        Помимо них имеются еще три обитаемых отсека, каждый из которых рассчитан таким образом, что в нем весь экипаж может прожить месяц. Фактически это аварийные убежища, но мы предпочитаем их так не называть по психологическим причинам. Так или иначе, в этих обитаемых отсеках не создается искусственная тяжесть. Так что самое главное - это именно два основных жилых модуля.
        Оба модуля закреплены на штангах-центрифугах для создания искусственной тяжести. Ближе к носу расположен жилой модуль со спортзалом, за ним - жилой модуль с оранжереей. Над оранжереей - огромный купол из бронестекла в частом переплете. Штанги с модулями имеют противовесы в виде сравнительно компактных складов, где находятся емкости с водой и ряд других тяжелых, плотных грузов.
        Всё это хозяйство вращается в плоскости, перпендикулярной главной оси корабля.
        Соответственно, проверяю:
        - двигатели, приводящие штанги-центрифуги во вращение;
        - подшипники и систему смазки подшипников;
        - СЖО - систему жизнеобеспечения;
        - вентиляторы, кондиционеры, канализацию;
        - пожарную сигнализацию;
        - водоснабжение, дренаж, освещение оранжереи.
        Между прочим, огрехов и недочетов в работе всего этого хозяйства обнаруживаю массу. Мелкого текущего ремонта недели на полторы.
        День-6
        Осмотр главного грузового отсека.
        Это отдельная вселенная, заполненная, к счастью, на 85 % совершенно одинаковыми транспортными контейнерами, которые отличаются только номерами и маркировкой. Остальные 15 % - штучные и негабаритные грузы вроде вертолета, вездехода, миниатюрной подводной лодки, исследовательских межпланетных станций «Феникс» и тому подобного.
        В мои задачи входит только проверка креплений. Поскольку все контейнеры крепятся однообразно, много времени на них не тратится.
        Здесь мы с «Восходом» сильно отличаемся. У «Восхода» всё наоборот: 15 % - типовые контейнеры, 85 % - техника, которая почти вся штучная, уникальная, негабаритная.
        Моему коллеге Панкратову, командиру «Восхода», придется сегодня нелегко…
        День-7
        Ракетопланы. Они же катера. Они же воздушно-космическая транспортная система (ВКТС) проекта «Барк-2».
        Ракетопланов на борту «Звезды» два. И на «Восходе» два.
        Каждый представляет из себя могучий воздушно-космический самолет с газофазным ядерным двигателем.
        Каждый ракетоплан имеет транспортный отсек (в котором могут разместиться вездеход, четырехместный вертолет, пара-тройка багги), пассажирский отсек (20 кресел) и отсек отдыха (6 коек, камбуз, два туалета, душ).
        Таким образом, весь экипаж «Звезды» при необходимости может покинуть корабль на одном ракетоплане. А их - два. Имеем, стало быть, двухкратное резервирование по основным средствам спасения.
        Вплоть до орбиты Сатурна ракетоплан действительно может служить отличной спасательной шлюпкой, поскольку даже при полной загрузке его автономности хватит на месяц. За месяц ракетоплан либо самостоятельно достигнет одной из орбитальных станций, либо его найдут и подберут корабли обеспечения экспедиции.
        А вот за орбитой Сатурна мы приобретем такую скорость, что тяги ракетоплана уже не хватит, чтобы вернуться на какую-либо эллиптическую орбиту вокруг Солнца.
        Соответственно, за Сатурном ракетопланы уже не смогут выполнять функции спасательных средств и на долгие годы превратятся в бесполезный балласт. И только после того как наши корабли сбросят скорость и приблизятся к точке нашего назначения в системе Вольф 359, эти гордые белые птицы с ядерным сердцем сослужат нам, хочется верить, добрую службу.
        Три года в начале своей карьеры я отлетал в системе спутников Юпитера на «Корвете»
        - предшественнике «Барка-2».
        Так что садился я в кресло первого пилота ракетоплана с особым чувством…
        Пока что этот день - лучший. Получил огромное удовольствие от общения с этими великолепными машинами. И, между прочим, работают они как часы, без малейших нареканий.
        День-8
        Радиаторы главной системы охлаждения корабля.
        Система скучная, но исключительно громоздкая и невероятно важная.
        Трачу на них три дня.
        День-11
        Проверка ЦГВД - центральной группы вспомогательных двигателей.
        Одну дюзу придется заменить.
        Что-то многовато поломок для нескольких дней…
        День-12
        Еще радиаторы.
        Вожусь, стало быть, ближайшие три дня со второй группой радиаторов.
        День-15
        Топливные баки.
        Та же песня, что и с радиаторами: скучно, но невероятно ответственно.
        А уж объемы…
        Так что: еще три дня.
        День-18
        Маршевый двигатель. Он же, традиционно, ГЭУ - главная энергетическая установка.
        Что в ГЭУ главное? Думаете, зеркало-отражатель маршевого фотонного двигателя? Та огромная штука в корме корабля, которая отражает продукты взрывной аннигиляции и отбрасывает их назад, формируя реактивную тягу?
        Зеркало - это очень важно, да.
        И все-таки главное - это инжекторы потоков материи и антиматерии. Которые с точностью, фантастической даже по меркам самых прогрессивных технологий нашего века, совмещают в крошечном объеме пространства порции субатомного топлива.
        Думаете, инжекторов два? Один для материи (электронов), а другой для антиматерии (позитронов)?
        Нет. Их двенадцать. Каждый инжектор имеет только один стационарный режим работы, но у разных пар агрегатов этой группы мощность разная. Таким образом, включая разные пары инжекторов в разных сочетаниях, можно варьировать фотонную тягу в весьма широких пределах.
        И вот инжекторы проверять - не перепроверять…
        Ну а кроме того, наша ГЭУ имеет так называемый Закрытый Режим работы.
        Что это такое - знают на корабле лишь трое.
        Закрытый Режим напрямую связан с целью нашей экспедиции, с Кричащим Крестом в системе Вольф 359.
        Проверка Закрытого Режима назначена на День-21, когда корабль будет проходить мимо заранее подготовленного мишенного поля…
        В целом же, Первый Протокол чересчур оптимистично оценил цикл послестартовых проверок в 20 дней. Потому что сейчас уже День-18, а с полной прогонкой всех подсистем маршевых возни еще на неделю, не меньше.
        Благо, мы никуда не торопимся: до Сатурна путь неблизкий.
        Глава 5
        Герострат
        Апрель, 2614 год
        Город Громов
        Планета Ружена, спутник планеты-гиганта Эмерсон, система звезды Барнарда
        Все-таки в чем не откажешь моему шеф-редактору, так это в остро заточенной, прямо-таки дьявольской интуиции. Скандал поджидал меня на Площади Ветров отменный, на девять баллов по шкале Рихтера.
        Не успели отзвучать фанфары, как огромная площадь зашумела, загудела, в небо взметнулись сотни бумажных голубей и стилизованных звездолетиков.
        Мэр Громова, вылитый огненноглазый бородатый бандит из индийского синема, подал величественный знак и зааплодировал первым, пока брезент тяжело сползал к подножию стелы. Я тут же окрестил его Кошмар-Сингхом, не подозревая, что форменный административный кошмар, по крайней мере, для мэра, поджидал впереди.
        Едва брезентовые одежды пали с пьедестала, как площадь разразилась громом оваций, достойным римских амфитеатров.
        Но уже в следующую минуту аплодисменты увяли - лишь несколько жидких хлопков прошелестели в наступившей тишине. И только Кошмар-Сингх судорожно глотал воздух, вцепившись в бархатный подлокотник и опасно балансируя на ватных ногах.
        Мне даже показалось, что я слышу, как булькает воздух в его горле, побагровевшем как сырое мясо над белоснежным воротником рубахи. И лишь после этого я обратил взор на злосчастный монумент.
        Композиция была отменна, в меру помпезна и выдержана в стиле «раннего экстрасолярного ампира», как давно уже окрестили острословы-газетчики скульптуру ближайших звездных колоний, гордых своим статусом первых во Вселенной аналогов Земли.
        Стела была выполнена в виде стилизованной хвостатой кометы с ядром, точь-в-точь копировавшим носовую часть Х-звездолета «Васко да Гама». Именно этот знаменитый корабль открыл в далеком 2164 году Ружену, и не случайно в основании колонны был помещен барельеф «деда Арсения» - Арсения Ивановича Львова, командира «Васко да Гама», известного сегодня каждому первоклашке.
        За его плечами толпились каменные профили старших офицеров корабля - всех поголовно Героев России или кавалеров ордена Почетного Легиона. Над головой контр-адмирала Львова красовались одетые камнем каллиграфические буквы мемориального текста:
        СЛАВА РУЖЕНЕ - ПЕРВОЙ ЗЕМЛЕ ВНЕЗЕМЕЛЬЯ!
        А внизу буквами помельче было выложено:

«Открыта в 2164 году».
        Признаться, текст был недурен даже на мой репортерский вкус. Однако красоту этой метафоры в районе третьего слова сейчас размашисто перечеркивала светящаяся черта.
        Над перечеркнутым словом «ПЕРВОЙ» кто-то вывел «ВТОРОЙ». Всего одно слово, а сколько нового смысла!
        Я лихорадочно огляделся.
        Инспектор Сазонов сидел по другую сторону площади, там, где возвышались огороженные пуленепробиваемым стеклом места для приглашенного начальства и дипломатов. Мне не удалось привлечь его внимания: Сазонов, привстав, медленно обводил взглядом передние ряды гостей, цепко фиксируя какие-то одному ему понятные детали и ориентиры. И я невольно последовал примеру инспектора, постепенно осознавая логику его поведения.
        Перечеркнувшая памятную надпись световая черта и злополучное слово появились на монументе не сразу. Лишь спустя секунд двадцать вспыхнули они на стеле.
        Значит, либо кто-то спроецировал надпись прямо с площади, что вызывало у меня большие сомнения из-за технических сложностей, либо заранее нанес крамольное слово на поверхность камня и сейчас просто активировал его. Точно включил пультом дистанционного управления.
        Я окинул взором толпу, гудящую потревоженным ульем. А потом еще раз - и повнимательней.
        Первые ряды зрителей ощетинились медиакамерами, изредка слепяще мигали вспышки. А мои коллеги, репортеры-новостники, те так просто осатанели, норовя пробиться ближе к монументу, сквозь оцепление милиции, в мгновение ока окружившей стелу.
        Мне на ум сразу пришли вспышки света под брезентом минувшей ночью. Значит, Сазонов предвидел нечто подобное…
        Да что там «предвидел»! Скорее всего, инспектор обнаружил нанесенную на него корректуру Герострата, о чем красноречиво свидетельствовал его чемоданчик, набитый анализаторами на все случаи мемориального вандализма под завязку.
        Выходит, он специально оставил проделки Герострата в целости и сохранности, рассчитывая поймать наутро ничего не подозревающего злоумышленника с поличным?
        Инспектор тем временем проворно сновал меж гостей в первых рядах публики, цепко оглядывая зевак. Неподалеку от него толпу деловито бороздили еще несколько человек, по расчетливым и экономным траекториям движения которых я тут же определил подчиненных Сазонова. А злополучное слово по-прежнему светилось на стеле, дурашливо лишая целую планету статуса первой среди равных, а всю торжественную церемонию тем самым автоматически превращая в забавный фарс.
        - Господи, да поставьте же перед нею экран! - Плачущим голосом взмолился какой-то высокопоставленный чиновник, вытирая потную от волнения лысину.
        Думаю, многим зрителям тоже казалось странным, что это эффективное средство не использовали еще в первую минуту инцидента. Ведь существуют же на такой вот случай экраны синтезированной реальности!
        Но власть инспектора Сазонова, очевидно, была такова, что экранов не было и в помине, и нахальное слово продолжало торчать на стеле, точно неприличное ругательство на заборе. А Герострат явно и на этот раз ускользнул от всемогущего Управления по надзору и сохранению исторических, культовых и мемориальных памятников архитектуры.
        Через пять минут злополучное слово задрожало и угасло: перед мемориалом наконец-то включили экран СИР - синтезированной реальности.
        Тут же вновь ожили микрофоны, зазвучали торжественные речи и здравицы, но в интонациях начальственных ораторов явственно прослеживались раздражение и легкая оторопь. Оркестр Военно-Космических Сил уже дважды сыграл бравурные марши, а в момент церемониального перерезания красной ленточки едва не оглушил достопочтенного Кошмар-Сингха и всю его свиту громогласными фанфарами.
        К тому времени Сазонов куда-то исчез…
        Я же, поглазев с четверть часа и сделав нужное количество снимков для репортажа на сто строк, - все-таки скандал галактического значения! - решил прогуляться к автомату с прохладительными напитками, стараясь не терять из виду стоянку, где был припаркован инспекторский КЛАП, он же «подушка».
        После всех треволнений глоток натурального яблочного сока - то, что доктор прописал!
        По соседству за ротанговым столиком сидела с высоким стаканом лимонада миловидная девушка из ГАН (Грозненского Агентства Новостей), логотип которых на приятной округлости ее джинсового комбинезона я сумел разглядеть лишь с третьего раза. Равно как и марку длиннофокусной медиакамеры («Киев-500»), которой она периодически фиксировала всё происходящее вокруг мемориала.
        Репортерша повернулась вполоборота ко мне, и я невольно залюбовался ее вздернутым носиком и коротко подстриженными каштановыми волосами, дерзким каре под огромным козырьком стильного кожаного кепона.
        Кепка делала ее немного похожей на Нильса Хольгерсона из знаменитой сказки про путешествие с жареными гусями. А меня - навязчивым зевакой с повадками курортного лиса-ловеласа.
        К счастью, моя футболка и на этот раз возымела должный эффект. Репортерша покосилась на Грозного Журналиста в Работе и шутливо козырнула, морща носик, я же милостиво сделал ручкой: все в эфире, коллега, занимайтесь! А потом отвернулся, лениво отыскивая взглядом инспектора, дур-р-рак!
        Этих несчастных десяти секунд ей хватило с лихвой.
        В тот миг, когда до меня, наконец, дошло, ротанговый столик был уже пуст. Стакан недопитого лимонада возвышался над ним как памятник моему ротозейству, а симпатичное джинсовое пятнышко уже вписалось в палитру гостей всех мастей, грозя исчезнуть навеки.
        А я все еще сидел с разинутым ртом и до меня медленно доходило то, что должно было стать ясным еще с первого взгляда на эту «журналисточку»…
        Знаете, чем отличается истинный профи-новостник от всяких там надутых аналитиков? Он всегда покидает информационное поле боя первым.
        Ему некогда разглядывать подробности, ему не до составления пространных победных реляций. Профи-новостник - марафонец, который должен пробежать дистанцию «на первую полосу - с колес».
        Понаблюдайте за этими людьми, и увидите как новостники, точно муравьи сахарную голову, в мгновение ока облепляют любой источник интересной информации… А вот они уже бегут во все лопатки, дабы успеть переслать информационный массив! Коммуникационные возможности у всех репортеров сегодня примерно одинаковые, но особенности Х-связи чреваты для нашего брата неприятными сюрпризами.
        Дело в том, что ничего подобного непрерывной интерактивной связи, которой опутана любая колонизированная планета и ее орбитальные окрестности, в межзвездных масштабах не существует. Межзвездная связь - дискретна и, как бы это выразиться, не интерактивна. Это обусловлено тем, что в каждом акте связи точно так же как и в каждом межзвездном перелете задействуется люксоген.
        Чтобы, например, попасть с Ружены на Землю, любая единица информации (заметка, видеоролик, картинка) должна быть вначале агрегирована в пакет пересылки на станции Х-связи. Затем эта станция, которая на Ружене, совершает собственно очередной сеанс Х-связи, в ходе которого используется некоторое количество люксогена и огромный пакет радиоволн выстреливается на Землю через Х-матрицу.
        Где-нибудь в районе геостационарной орбиты Земли радиоволны вырываются из Х-матрицы на свободу, попадают в приемник спутника-ретранслятора, переадресовываются соответствующей станции Х-связи, а она уже распределяет полученные единицы информации по указанным адресам.
        Так вот: не знаю как там у военных, но в гражданской Х-связи на второстепенных планетах вроде Ружены дорогущий люксоген экономят вовсю. Поэтому интервалы между двумя отправками инфопакетов могут быть очень даже внушительными: пятнадцать минут, полчаса, час.
        Вот почему всех настоящих репортеров с площади давно как ветром сдуло! Все хотели поспеть к ближайшему сеансу Х-связи!
        Так почему же медлила наша, с позволения сказать, новостница?!
        Я осёл. Животное с длинными ушами. Мог бы и быстрее сообразить.
        К этому добавить нечего.
        Я мчался следом за джинсовым пятнышком, моля всех духов массовых информаций не упустить едва улыбнувшуюся мне Большую Журналистскую Удачу.
        И, надо сказать, они активно помогали мне! Ведь довели все-таки до автостоянки, где Герострат - в том, что я гонюсь именно за ним, я уже почти не сомневался! - проворно нырнул внутрь приземистого, почти квадратного внедорожника цвета «желтый песок».

«Ничего себе моделька! - Присвистнул я, мобилизовав все свои знания в области королей внеземного бездорожья. - Не иначе знаменитая „Калина“!»
        А что такое «Калина»?

«Калина» - это полный привод. Это виртуально восьмиступенчатая коробка передач. Это высокая скорость в экономичном режиме. Это управляемая разобщенная подвеска с тремя степенями свободы, которая позволяет всем колесам «Калины» постоянно контактировать с опорной поверхностью на самых невероятных колдобинах.
        Поэтому догнать ее будет проблематично даже КЛАПу. Спидометр у «Калины», на минуточку, размечен до 260 км/ч!
        Но попробовать все-таки стоило…
        Я лихорадочно огляделся.
        О счастье! Всего лишь в полусотне метров от внедорожника очаровательной преступницы на парковке застыла «подушка» инспектора Сазонова.
        Я метнулся к лимузину и с облегчением обнаружил, что водительская дверь открыта, а органы управления не блокированы.
        И не удивительно. Угонять ведомственный транспорт, да еще здесь, на Ружене - дело не то что безнадежное, а просто-таки смехотворное. Автопилот тут же отправит владельцу сигнал о несанкционированном запуске двигателя вместе с фотографией угонщика, и хозяин немедля импульсом дистанционки заглушит движок, одновременно вызывая транспортную милицию.
        Но в Сазонове я почему-то был уверен: не последний же он кретин, в самом деле, чтобы решить, будто я намереваюсь угнать его лимузин в своекорыстных целях!
        Оставалось лишь вспомнить, умею ли я водить такие штуки.
        Оказалось - умею. Сработала зрительная память, которая у меня всегда на высоте.
        Я в два счета запустил двигатель, осторожно выполз с парковки и, выбрав из четырех вариантов маршрута, предложенных парсером, тот, который был наглядно подсвечен красной стрелкой ВВЕРХ, лихо взмыл свечой метров на десять. Чуть пониже облака, чуть повыше пешехода.
        В подтверждение моих ожиданий, на экране пульта управления тут же появилось нахмуренное лицо инспектора. Сазонов буквально гипнотизировал меня взглядом.

«Он ждет ответов!» - подсказала мне репортерская интуиция, и я сбивчиво, ежесекундно отвлекаясь на улепетывающий внедорожник, обрисовал ситуацию.
        Надо отдать должное моему необычному знакомцу: чтобы полностью врубиться и принять разумное решение, Сазонову понадобилось меньше минуты.
        Главный аргумент насчет обычаев новостников он счел вполне толковым. Инспектор милостиво кивнул, и я отдал от себя рукоять управления, тем самым намекая парсеру, что теперь принят первый из четырех контекстно предложенных вариантов движения - ВПЕРЕД!
        Через минуту я уже мчался над крышами, вычисляя на лету один из трех переулков, куда мог юркнуть желтый стальной жук повышенной проходимости.
        Мне бы взлететь повыше! Технические возможности «подушки», уверен, позволили бы. Но вот только парсер больше не предлагал никакого ВВЕРХ, так что при всем своем желании подняться еще хоть на сантиметр я не мог.
        Времени было в обрез. И я решился - проинтуичил - дать парсеру директиву ВЛЕВО ВНИЗ.
        Машина заложила великолепный вираж и еле вписалась в ближайший перекресток, выбив из дорожного покрытия сноп искр.
        Что же, мне повезло. Герострата я заметил сразу же.
        Занятно: в тот миг я был абсолютно уверен, что в машине ряженый. Уж слишком по-мужски вела себя могучая «Калина» на дороге! Успела оторваться от меня на полтора квартала!
        Как нельзя кстати подвернулась попутная линия монорельсовой транспортной системы.
        Парсер лимузина сразу же предложил вариант: перескочить на нее.
        Я немедленно согласился.
        Тут-то и проявились все преимущества КЛАПа! Мы шустро вышли на скорость сто сорок. И без каких-либо проблем вскоре сократили расстояние до песочно-желтой «Калины» до жалких семидесяти метров.
        Увы… Не успев воспарить к розовым небесам Ружены, настроение мое стало стремительно оседать как пена над пивной кружкой в жаркий день. Парсер недвусмысленно указывал направление, в котором Герострат мчался во все лошадиные силы своего внедорожника: Старые Верфи.
        Старые Верфи!
        Гигантская промзона не самых лучших времен Громова! Тогда планету колонизировали через «не могу», «Геострой» еще не развернулся, корректирующее терраформирование проведено не было. Но планета по формальным признакам попадала в класс
«земплеподобных» (особенно хорош был климат, это тебе не Марс, конечно), то был первый серьезный проект экстрасолярной колонизации и, всуперечь радиационным бомбардировкам с Эмерсона, тысячи русских людей цеплялись за Ружену, как их пращуры - за безжизненные плацдармы под станицей Клетской на Дону. Те самые плацдармы, с которых пошли окружать немцев под Сталинградом наши танковые полчища…
        Город вгрызался в глину, в сланцы, в гранит. Кварталы уходили под землю. Над ними вздымались уродливые колпаки из свинцового стекла. И тут же, бок о бок с жилыми кварталами, вырастая из них и продолжая их, марсианами-миллиардерами братьями Родионовыми был построен первый экстрасолярный авиакосмический завод.
        Этот завод, как и весь тогдашний город Громов, рос и расширялся вглубь планеты.
        Пятьдесят лет понадобилось, чтобы дальнейшая урбанизация Ружены была направлена в более традиционное для человека русло. Пятьдесят лет разрастались подземные заводы.
        В 2220 году геологи нашли на Ружене богатейшие залежи руд длинного ряда тяжелых металлов. По составу - исключительной чистоты. Одновременно физики придумали как ускорить вращение жидкого железного ядра планеты, что обещало усилить интенсивность ее магнитного поля, накрыв планету невидимым зонтиком от испускаемых Эмерсоном смертоносных корпускул. Ну а спецы «Геостроя» смогли преобразовать смелые фантазии физиков в тысячи километров шахт и гигатонны строительных термоядерных зарядов.
        Потому-то все мы сегодня сидели на церемонии открытия памятника без свинцовых шлемов и иридиевых скафандров.
        Но думал я сейчас о другом.
        О том, что, благодаря тем давним терракоррекциям, предприятие, более известное в наши дни как АВР (далеко не все помнят, что эти буквы раскрываются в
«Авиакосмические верфи Родионовых»), теперь вольготно раскинулось на тысячах гектаров к востоку от Громова.
        А их первый производственный комплекс, более известный как Старые Верфи, давно уже не используется по прямому назначению. Какая-то часть подземелий обвалилась, затоплена и заброшена. Где-то размещаются склады. Где-то обустроены законсервированные бомбоубежища. Где-то живут разные чудаки и эксцентрики, ищущие уединения - благо недвижимость на территории Старых Верфей как раз по карману непризнанным гениям, художникам и поэтам.
        И именно на Старых Верфях, я знаю даже где конкретно - на стапеле № 22 - шесть лет назад бесследно пропал мой коллега и однокашник по отделению журналистики Леха Кирсон.
        Итак, желтый внедорожник промчался по пологому бетонному спуску, уводящему в подземелья Старых Верфей.
        Герострат, само собой, срисовал меня, скорость на поворотах больше не сбрасывал, и я открыто мчался за ним по пятам.
        Внезапно парсер моего КЛАПа выдал паническое сообщение: «Утрачен контакт с городской диспетчерской системой!»
        И сразу вслед за ним: «Устойчивое распознавание местности в режиме реального времени невозможно!»
        В общем, электронная киса спеклась и, за неимением вариантов, полностью отдала управление мне.
        Правда, при этом парсер заглушил все маршевые вентиляторы, так что лимузин из квазилевитирующей аэродинамической платформы превратился в скучноездящий колесодинамический мобиль. И качества его как мобиля были серыми точно половая жизнь североамериканца.
        Но, к счастью, на Старых Верфях было очень тесно. Так что Герострат толком не мог реализовать преимуществ своей «Калины».
        И, йо-хо-хо, гонки начались!
        Груженые фуры и складские погрузчики шарахались от меня, как слоны от мыши-переростка.
        Три первых линии подземных кварталов занимали продовольственные хранилища, где вовсю кипела жизнь.
        Дальше размещались мастерские монорельса.
        За ними - всевозможные гаражи.
        Еще дальше шли частные ангары малопонятной авиакосмической техники. (Зная логику наших военфлотских спецов по рассказам брата-штурмовика Володьки, могу вообразить, что эти «частные ангары» маскировали на самом деле очень даже государственные шахтные пусковые установки зенитных ракет стратегической системы ПКО Ружены. Но это лишь мое произвольное предположение.)
        А в самом сердце Старых Верфей, по соседству с Первым Стапелем, располагались планетарные склады НЗ - неотъемлемый атрибут всякой колонизованной планеты, будь она хоть первой, хоть тысяча первой. И были они, как полагается складам НЗ, режимным военным объектом. С четырехметровыми заборами, древней как сама война спиралью Бруно поверху, КПП, вышками, прожекторами и всем таким прочим.
        Не доезжая квартала до КПП и вышек с пулеметами, «Калина» вполне ожидаемо отвернула вправо.
        Отвернула столь резко, что даже внедорожник со всей его интеллектуальнейшей подвеской вошел в занос и, - дзинь! хрясь! - стукнувшись о гряду ржавых контейнеров, лишился заднего бампера.
        Занятно, что парсер, хотя и отдал мне управление, продолжал в меру своих возможностей следить за дорожной обстановкой. Поэтому, чтобы избежать столкновения с летящим нам прямо в лобовое бампером, он соизволил подать тягу на маршевые вентиляторы. Благодаря чему мы подпрыгнули к поросшему разводьями синего грибка бетонному потолку яруса и пропустили бампер под брюхом.
        Справа показался исполинский Первый Стапель.
        К моему огромному удивлению, на нем стоял какой-то внушительный звездолет. По-моему, это был скоростной колонизационный транспорт, однотипный с «Уралом». А может быть даже и сам «Урал»! (Да-да, тот самый «Урал», который упомянут в названии книги «Первый век межзвездных сообщений» наряду с «Молнией» - рабочим прототипом МАКа.)
        Само собой, звездолет был брошен, как и сам Первый Стапель. Кто знает, почему он остался здесь, а не был разобран на металл…
        Потом мы влетели в, скажем так, жилые кварталы. Те самые, где художники и поэты.
        Я, честно говоря, не охарактеризовал бы физиономии жмущихся к стенам субъектов как принадлежащие типичным людям искусства… Но, готов допустить, я просто слишком быстро ехал и не успел разглядеть их получше!
        Мы мчались всё дальше и дальше. Я порядком намучился, кружа полутемными проездами среди бетонных кубов, стальных лестниц и неживописных дворов, в каждом из которых было минимум два дополнительных выезда, чем Герострат постоянно пользовался.
        Однажды, как в сновидении, над нами проплыло прозрачное дно огромного бассейна, наполненного зеленоватой водой. Это был знак, что мы едем по крыше бункера старого радиационного укрытия - их поначалу размещали именно под бассейнами, которые наполнялись специальным защитным раствором солей.
        Кстати, бассейны эти можно было использовать и традиционно, то есть плавать в них. Последнее сообщение от Лехи Кирсона как раз и было о том, что он собрался после работы окунуться в один такой бассейн, размять косточки после изнурительных съемок не помню уж чего. Вот и окунулся!
        Я опасливо глянул вверх и втянул голову в плечи. А ну, как там, на дне этих зеленых вод, до сих пор покоится тело несчастного Лехи?
        Чушь, конечно, собачья… Но я за всей этой потусторонней романтикой умудрился окончательно упустить из виду внедорожник. Где же наш беглец, скрывающийся под маской очаровательной девушки?
        Справа тянулась ветка монорельса, которая далеко в перспективе пропадала за забором какого-то неказистого предприятия.
        Опоры монорельса тоже были обнесены забором-решеткой и сунуться туда, вроде бы, было некуда. Прерывалась решетка только через сто метров.
        Слева - в широком, небрежно зацементированном дренажном канале недобро чернела стоялая вода.
        Значит - вперед, только вперед, до перекрестка!
        Осторожно высунув нос своего лимузина из-за бетонной отливки в основании опоры монорельса, я внимательно огляделся.
        Никого…
        Но тут взревел двигатель, и…

…Я крепко зажмурился!
        А вы попробуйте не зажмуриться, когда вам прямо в глаза ударят мощные фары внедорожника!
        С оптическим барахлом у «Калины» полный порядок. Тут тебе и система кругового обзора, собирающая картинку с четырех камер в одну 360-градусную панораму, и система слежения за разметкой и мертвыми зонами, плюс дополнительные адаптивные фары, которые хлестнули меня двойным световым пучком такой силы, что я возмущенно заорал.
        Ну а парсер моего лимузина, стремясь избежать столкновения, заорал на свой лад - четырьмя вентиляторами маршевых!

«Подушка» рванулась вверх и тут же стукнулась о какую-то коммуникацию монорельса, заключенную в пару необхватных стальных труб!
        Мы разошлись в сантиметрах. Передний бампер «Калины» чуть не смял мой лимузин в лепешку.
        Пролетев по инерции вперед, внедорожник готов был уже свалиться в дренажную канаву, но в метре от нее резко затормозил и споро развернулся. Благо все четыре его колеса при необходимости умели выворачиваться как угодно, хоть поперек корпуса!
        Совершить аналогичный маневр КЛАПом нам с парсером удалось далеко не так быстро. Хотя бы потому, что электронная киса то и дело отбирала у меня управление, нервно реагируя на угрозу столкновений с различными предметами.
        Герострат же готовился атаковать вдругорядь. Злоумышленник и не подумал избавиться от маскирующего женского обличья, только кепон лихо заломил на затылок. И тут меня уже окончательно взяло сомнение: а вдруг и впрямь - девица?
        В следующую секунду «Калина» взревела мотором, как вдруг…
        Всё стихло!

«Калина» замерла.
        Симпатичная мордашка Герострата изобразила крайнее неудовольствие. Она передернула рычаги.
        Но «Калина» больше не подавала признаков жизни, если не считать уже рассеянного, ближнего света фар.
        А спустя несколько мгновений к этой световой гамме добавился еще один крохотный, но очень важный штришок. Не зря, ой не зря я вчера по дороге на ночлег подробно расспросил Сазонова о некоторых специфических особенностях устройства его воздушного судна! А товарищ Сазонов, в ответ на мои вопросы, с гордостью показал мне пару нужных кнопок…
        Штришком этим была красная светоточка лазерного прицела, подрагивающая ровно в центре аккуратного чистого лобика злоумышленницы в режиме автонаведения.
        Как я и предполагал, «Калина» была арендована в одной из местных контор по прокату автомобилей. Вычислить за полчаса нашей бешеной гонки такое достаточно редкое авто и его конюшню - уравнение с некоторым количеством неизвестных; однако, вполне решаемое. По крайней мере, для Сазонова.
        В возможностях инспектора я не сомневался, и он свою задачу выполнил: радиосигнал дежурного только что на моих глазах заглушил движок внедорожника.
        Теперь дело оставалось за мной. В армии я служил, любимый электрошокер всегда при мне в любой командировке, а за спиной присутствовала мощная огневая поддержка в виде пулемета, выдвинувшегося из кормового крыла моего лимузина.
        Я выпрыгнул из КЛАПа вполне молодцом - все-таки передо мной девушка и притом весьма симпатичная.
        Рука же сама нащупала в кармане рукоять элетрошокера - просто так, на всякий пожарный. А сердце меж тем готово было предательски выпрыгнуть из груди.
        Еще бы, знаменитый на всю Галактику осквернитель государственных памятников, таинственный Герострат, теперь был в моих руках. Вот это я понимаю - рубрика
«Корреспондент меняет профессию»!
        Поэтому когда она стянула с головы кепку, у меня не было ни капли разочарования. Конечно, никакой это не переодетый мужчина, ну так и что?! В конце концов, почему бы легендарному Герострату и не быть очаровательной девицей?
        Я лишь одного не понимал: что за странный вандализм? Чего ради она исправляет надписи на мемориалах, посвященных истории космонавтики? В конце концов, кому какое дело, какая по счету «Земля» за пределами Солнечной системы эта их Ружена - первая, вторая или сто двадцать вторая?
        Она же сунула руку в нагрудный карман комбинезона - я инстинктивно напрягся - и вынула носовой платок такой ослепительной белизны, что его явление показалось мне в сумраке бетонной пещеры вспышкой магния.
        Затем аккуратно промакнула губы движением, не лишенным изящества.
        Задумчиво оглядела меня с ног до головы. Точно прикидывала мои боевые качества на случай схватки…
        И неожиданно улыбнулась.
        - Вы правы. Никому нет до этого дела. В целом свете. - Она дерзко тряхнула головой, отбросив непокорную челку. - Никому кроме меня.
        - Кто вы?
        Вопрос глупее, конечно, трудно было сейчас придумать.
        - Тайна.
        Я только фыркнул - ох уж мне эти секреты Полишинеля!
        - Надежина Анна, - вздохнула она.
        Теперь я поморщился. Терпеть не могу, когда представляются, начиная с фамилии.
        Ты же все-таки Герострат, гроза звездных мемориалов, а не канцелярская крыса! Даром, что ли, такая видная девица!
        - С такой фамилией мое имя уже не имеет никакого значения. Остается одно - Тайна.
        Вот тебе раз! Она что, читает мысли?
        - Иногда. Всё дело…
        Тут беглянка глянула на меня так, что я похолодел.
        - Всё дело - в «Звезде».
        Глава 6

«Звезда» и «Восход»
        Апрель, 2614 год
        Город Громов
        Планета Ружена, спутник планеты-гиганта Эмерсон, система звезды Барнарда
        Если бы кто-нибудь сказал мне накануне прилета в Громов, что я уже на следующий день буду встречать местный закат в романтическом обществе преступницы галактического масштаба, я бы покрутил пальцем у виска.
        И, тем не менее, это было так. Судите сами: одного лишь магического слова «Звезда» мне хватило, чтобы похерить все договоренности с Сазоновым и пропасть для всего мира обитаемых планет.
        К тому времени мне уже дважды кинул в сетевую почту вопросительный маячок Герман Сулимов. Мой шеф жаждал получить восемь традиционных строк о давно простывшей церемонии на Площади Ветров.
        Не говоря уже о Сазонове, собиравшемся в первые два часа поднять на ноги, кажется, всю транспортную милицию Громова. Моя чересчур поспешная радиодепеша о пленении зловещего Герострата возбудила Петера Ильича чрезвычайно. Он тут же выразил готовность примчаться в любую точку планеты в сопровождении целого взвода или хотя бы с охапкой наручников.
        В ту минуту, сдержанно принимая его поздравления, я уже жалел о том, что поторопился выйти на связь. Поэтому от души поблагодарил ретивого инспектора, но от немедленной встречи вежливо уклонился.
        - Возникли кое-какие… нюансы. И мне необходимо их прояснить в личной беседе с госпожой Надежиной, - пояснил я.
        - Костя, не дурите. Она весьма опасна, - предупредила меня трубка моего старенького и оттого особенно любимого телефона.
        - Я всегда вооружен, - героическим тоном пробасил я, - но суть не в этом. Кажется, госпожа Надежина обладает некими сведениями, которые, полагаю, весьма заинтересуют мое информагентство. Поэтому в настоящий момент я как раз беру у нее… интервью. Я же все-таки не какой-нибудь там новостник, а спецкор. Аналитик!
        Это ему уже совсем не понравилось, в особенности последнее слово. Инспектор призадумался, и наконец холодно процедил:
        - Сообщите хотя бы, где находитесь. И держите ее под прицелом всего, что у вас есть… Костя, слышите?
        Динамик моего телефона достаточно громкий. Анна иронически хмыкнула.
        Где находились мы с моей беглянкой, я совершенно не представлял. Я же не гид-экстремал, экскурсий по задворкам руженской столицы не вожу!
        То же самое, насчет гида, я и намекнул Сазонову. После чего вероломно прервал связь и с величайшим интересом уставился на Анну.
        Диваны в ее берлоге, затерянной среди квартала художников и поэтов, были чертовски комфортными, и я чувствовал себя вполне полноценным бароном. Если не считать того, что я был перед этой странной особой как на ладони, чуть ли не голеньким.
        Признаюсь, несколько раз в жизни мне снились сны, в которых я абсолютно без штанов, босиком пробирался к своему дому через весь город.
        Говорят, такой сон посещает исключительно натуры тонкие, ранимые, подверженные утонченным душевным переживаниям. Но хотя в том сне я испытывал почти животный ужас от абсолютного эффекта правдоподобности - даже кожа покрывалась от утреннего холода пупырышками, - сейчас гусиная кожа проступила поверх моего «Я» абсолютно реально.
        Шутка ли, разговаривать с человеком, который читает твои мысли?
        - За четыре года неустанных поисков мне удалось добыть отдельные снимки и куцые фрагменты раскадровки, - негромко продолжила она. - Их сделали операторы госкомиссии. Вот тут, надо думать, была спешка. Члены комиссии примчались на Беллону из Москвы, точно вороны на мертвечину… Да, собственно, так оно и было. На Беллоне нашлись одни трупы. Девять человек, которые к тому времени уже давно насквозь промерзли.
        Я скорчил постную мину, изображая участие, и тупо смотрел, как на планшете ползут равнодушные цифры счетчика хронометража. Хотя вряд ли стоило притворяться: перед долгими веками забвения бессильна сама история, чего уж говорить о простой, дежурной вежливости?
        - Послушайте, - вздохнул я, - почему вы открылись мне, незнакомому человеку? Зачем все это рассказываете, Анна?
        - Тайна!
        - Ой, да перестаньте уже!
        Тон у меня, наверное, был точь-в-точь как у следователя. Я сам себе был противен, но нужно было разобраться во всем, а значит, хвататься за единственную зацепку.
        - Все очень просто, - пожала она узкими, покатыми плечиками. - У вас в голове, Костя, на дальнем уровне подсознания постоянно крутится слово «Звезда». И еще некоторые слова и образы, которые мне, представьте, очень даже знакомы.
        - А что крутится на переднем? - Не выдержав, огрызнулся я. Терпеть не могу, когда женщина задает тон, а ее еще при этом приходится интервьюировать.
        - Там очень странное, - вздохнула она. - Вы постоянно мысленно твердите одну и ту же фразу.
        - Какую?
        - Всего два слова, - ответила она, глядя на меня теперь уже с откровенным любопытством. - «Вперед, капитан!»
        В мое десятое лето детства нас, пятерых закадычных приятелей по нашему родному жилкомплексу, девятым валом окатило увлечение романами Дюма.
        Мы играли в мушкетеров яростно, страстно, самозабвенно фехтуя рейками с соседней стройплощадки и назначая друг другу дуэли в самых потаенных уголках тенистого городского парка имени Покорителей Космоса. Роли были распределены и закреплены окончательно и бесповоротно в самый первый день нашей «дюманиады».
        Я с самого начала претендовал на Атоса. И, чтобы быть достойным его имени, благородно предложил товарищам выбирать первыми.
        К моему огромному изумлению и разочарованию эту жертву никто не оценил. Вся четверка основных мушкетеров, включая жовиального Портоса, доставшегося худенькому и болезненному Артурчику, была мгновенно расхватана.
        - Забито, - деловито констатировал Генка, первым застолбивший за собой д'Артаньяна, после чего вся четверка с любопытством уставилась на меня.
        Нужно было срочно сохранить лицо, и я, с минуту поразмыслив, выбрал себе роль де Тревиля.
        Так я сразу стал капитаном королевских мушкетеров! Получил должность, до которой коварному Генке было еще пилить и пилить, карабкаясь по служебной лестнице из самых нижних чинов! И все четверо тотчас угодили в мое подчинение!
        С тех пор за мной во дворе прочно закрепилась кличка Капитан. И, уже будучи взрослым, попадая впросак или садясь всем корпусом на жизненную мель, я всегда мысленно цедил сквозь зубы: «Давай, капитан! За тобой мушкетеры!»
        Когда-то я рассказал об этом Нелли. Сдуру.
        - Вот видишь, - притворно пригрозила она пальчиком, - оказывается, ты всегда в душе был карьеристом. Ума не приложу, и чего ты прозябаешь в этом вашем «Русском аргументе»?!
        Ответ на этот вопрос оказался на удивление простым. Нелли в моей жизни уже нет, во всяком случае, я очень хочу себя в этом уверить. А «Аргумент» есть. Видимо, он оказался живучее любви.
        Как и мой жгучий интерес к этой девушке из внедорожника - разумеется, чисто профессиональный. Потому что в следующую минуту она меня буквально огорошила, когда ровным, даже нарочито заученным тоном произнесла:
        - «Если всё же придерживаться гипотезы о реальном существовании „Восхода“ и
„Звезды“, то и в этом случае нельзя достоверно утверждать, были эти корабли пилотируемыми или автоматическими. В любом случае достигнутые ими результаты не были принципиально важными, и официальным открывателем находящейся в окрестностях звезды Вольф 359 землеподобной планеты Беллона считается Х-звездолет „Афанасий Никитин“, посетивший эту систему в 2165 году».
        А потом храбро подошла ко мне, кивнула на мой оттопыренный карман - оказывается, этот шокер не такой уж и миниатюрный! - и вдруг заговорила с жаром, скороговоркой, почти задыхаясь:
        - Вы, вот вы, Костя, и впрямь верите во всю эту чушь? Давайте представим себе на мгновение, что корабли были автоматическими. Но и тогда стоило бы написать о них в официальных справочниках! Ведь про каждый МАК - включая утраченные на перелете - написаны толстенные монографии! А тут два звездолета зачем-то летят к никому не нужной звезде Вольф 359 и - чего уж там! - долетают, раз уж, как я теперь знаю, несколько членов экипажа «Восхода» на Беллоне все-таки нашлись. Но, черт возьми,
«достигнутые ими результаты», видите ли, «не принципиально важны»! Какие?! Какие результаты, Костя? О чем нам лгут? О чем молчат?!.. Так вы верите в эту чушь? - повторила Тайна.
        Всякий, кто говорит мне подобные фразы, допускает существенную промашку. В силу своей профессии я просто обязан верить во всякую чушь, которая даже обычному обывателю покажется бредом сумасшедшего. Но помимо профессии у меня есть и собственная сумасшедшинка.
        Затравкой моего сумасшествия стала Анна Надежина. Крохотная гранула будущего кристалла угодила в насыщенный раствор моего воспаленного честолюбием эго. Раствор этот был подготовлен моими прежними репортерскими безумствами вроде информационного обеспечения миссии чоругов в Гонолулу или попытки организации репортажа из бездны Тянь-Цзи-Бо, Подземной Страны, откуда не возвращаются.
        И я окончательно свихнулся. В отличие от Анны Надежиной, у которой на каждый случай жизни был всегда готов подробный и тщательно, до мелочей выработанный план действий.
        Родившись в семье пилота-звездолетчика и заведующей одной из секций архива документов, рукописей и записок, не имеющих практического научного значения для Музея Главдальразведки, маленькая Аня рано поняла: почти всё, что скрывает папа о его, конечно же, безумно интересной работе пилота звездолета, можно легко узнать у мамы.
        Отец месяцами пропадал на службе, и Аня целыми днями паслась в музее, обычно пустовавшем в пору летних каникул. Кому же придет в голову бродить по музеям, когда все самое интересное происходит вокруг тебя и, прежде всего, над головой? Там, где крупицами соли поблескивают в черном небе мириады звезд, далеких и близких одновременно.
        Немудрено, что в скором времени она выучила описания большинства экспонатов открытого доступа наизусть и все чаще спускалась в святая святых музея - архивные подвалы.
        Там она помогала маме разбирать кипы запыленных бумажных фолиантов из отчетов и справок, протирать на полках батареи инфоносителей самых причудливых размеров и форм, от микродисков до блоков памяти радиоуправляемых зондов и самых настоящих бортовых самописцев - «черных ящиков».
        Многие из них были искорежены, корпуса иных были опалены и оплавлены.
        Аня, протирая льняными тряпочками «черные ящики», всякий раз с тревогой думала об отце. На его огромном стальном звездолете ведь тоже должен быть такой же, пусть и во много раз больший. А если - меньший? Вот как этот или тот, что еще ждет своей очереди на льняную тряпочку!
        В тот миг, когда двенадцатилетняя Аня Надежина впервые поняла, что иногда, спонтанно может прочесть мысли матери, а заодно и некоторых других людей, ей стало очень трудно жить на свете.
        Она теперь узнавала несметное количество всякой ерунды, неизменно поражаясь, о каких же несусветных глупостях подчас думают люди вместо того, чтобы мечтать о космосе, далеких планетах, обитаемых мирах.
        Как, к примеру, ее родители. Именно от матери Аня впервые «услышала» мысль, вернее, даже не мысль - так, крохотный обрывочек размышлений о далеком предке их отца, капитане-космопроходце Петре Надежине.
        Но это была такая странная, необычная мысль, что Аня, никогда прежде не слыхавшая об их героическом предке, решила непременно отыскать в музее о славном капитане всё, что только возможно. Благо архивы с материалами о ранних космических исследованиях занимали без малого треть музейных хранилищ.
        Это была удивительная и странная игра, которая неожиданно оказалась самой увлекательной из всех игр на свете. Увлеченно рыться в просторных книгохранилищах, методично сканировать информационные массивы в поисках одной-единственной фамилии
        - и всякий раз терпеть неудачу.
        У кого-то в таких случаях опускаются руки, у Анны же только разгорался аппетит. Отсутствие результатов подстегивало ее рано развившийся инстинкт охотницы.
        Маме было официально заявлено, что Аня ищет информацию о своих великих предках для итоговой самостоятельной работы по истории, за которую дочь надеется получить в конце года твердую «пятерку». Впрочем, мать уже давно об этом догадывалась, видя как девочка без устали роется в пыльных архивах или часами просиживает у монитора огромного музейного парсера «Каталог».
        Разумеется, Галина Борисовна помогла дочери собрать весьма приличное досье по их фамильной линии вплоть до девятого колена - дальше ствол генеалогического дерева раздваивался и пускал отдельные побеги, во многом далекие от основного, станового хребта рода Надежиных и их ближайших родственников - Дмитриевых. Гординых, Моряковых и Яновских.
        Галина Борисовна сама рассказала что знала об отцовских родителях, знатной строительной династии, построивших не один город на далеких планетах, на ВТОНах - Внеземных Территориях Объединенных Наций.
        И теперь Аня знала, что на этих самых ВТОНах верой и правдой служат людям жилые дома, заводские корпуса и магазины, возведенные папиными родителями - и на Кларе, и на Екатерине, и на Грозном. А больше всего - в Громове, столице близкой (по галактическим меркам) Ружены.
        Галина Борисовна в душе догадывалась, что столь неожиданный и острый интерес, вдруг вспыхнувший в душе дочери, был всего лишь проекцией грусти по отцу, слишком редко бывавшем дома. Анна росла и всё сильнее нуждалась в нем, его присутствии в доме, возможности поведать ему свои первые девичьи секреты, потому что дочь у Надежиных, как это нередко бывает в семьях военных, была абсолютно «папина», и с годами тянулась к отцу всё сильнее.
        Но в собранных матерью справках и биографических анкетах не было того Надежина, которого искала Аня. И однажды настал момент, когда загадочная история двух пропавших звездолетов, о которых кроме мамы, кажется, вообще никто не знал в целом свете, полностью захватила девочку, овладев всеми ее мыслями. Как волна, которая во время шторма на красноморском курорте Эль-Кусейр когда-то захлестнула девочку с головой и потащила за собой прямо в открытое море.
        К тому времени она придумала себе новое, секретное имя - Тайна. Тайна Надежина звучало вполне интригующе, вот только было обидно до слез, что этим секретом ни с кем нельзя поделиться.
        Школьные учителя истории и астрономии при упоминании имени звездного капитана Надежина лишь пожимали плечами, а на вопросы о звездолетах «Восход» и «Звезда» разве что не крутили пальцем у виска. Потому что в большинстве своем были взрослыми и воспитанными людьми, спокойно воспринимающими россказни тихой, задумчивой девочки с зелеными глазами, на дне которых слабыми огоньками мелькали отсветы мечтательной и романтичной души.
        И тогда Тайна - теперь она иначе себя уже не звала - решилась спросить у матери напрямую. Хотя момент, возможно, был выбран неудачно - Галина Борисовна со стоическим видом битый час раскладывала на широченном столе электронные карточки, высыпанные из трех длинных узких ящиков с литерами первых букв алфавита.
        - Мам! Почему я никогда ничего не слышала от вас с папой о нашем предке, капитане Петре Надежине? Он ведь летал на «Звезде», правда?
        И поскольку мать все еще смотрела на нее тусклым, ничего не выражающим взглядом, видимо, погруженная мыслями в свою текущую работу, Тайна в нетерпении, страшно волнуясь, добавила:
        - Ведь этот капитан, он по правде тоже мой дедушка, так? Только совсем уж пра-пра-пра-пра…
        Тут Тайна запнулась, не зная в точности, сколько этих самых «пра-пра-пра» в действительности должно отделять ее от капитана Надежина.
        Галина Борисовна ничего не ответила.
        Пару минут она молча смотрела на дочь поверх очков - изящных, в тонкой золотой оправе, предмете воздыханий Тайны, ради которого она готова была даже привить себе близорукость, а еще лучше - дальнозоркость, чтобы удобнее было смотреть по ночам на звездное небо. И лишь потом мать резко встала из-за стола.
        Она быстро прошла мимо ошеломленной дочери из кабинета в вестибюль архивного отдела и резко свернула в узкий коридорчик, ведущий к служебному выходу. Рванула дверь, за которой лежал крохотный дворик, излюбленное место перекура молодых архивариусов с погонами мичманов на широченных, налитых силой плечах. И задохнулась яростным октябрьским ветром.
        В тот год ветры дули весь октябрь напролет, непривычно холодные, даже морозные. Но сейчас Галина Борисовна не чувствовала их студеных дуновений, не замечала ледяного воздушного скраба, покалывающего колючками ее усталое лицо с глазами, порядком воспаленными от двухдневной классификации и срочной сборки уставного архива для Главдальразведки. Минуту назад ее собственная дочь, милая и взбалмошная Анька, спросила ее о том, кого никогда не было на свете.
        Во всяком случае, так считали ее управление, непосредственный шеф и даже родной муж.
        Петра Надежина и его корабля «Звезда» не существовало! Это была химера, миф, пустые бредни редких космоэзотериков-любителей из московского якобы исторического общества «Факт», с которыми уже давно следует провести воспитательно-разъяснительную работу о недопущении впредь распространения всяческих измышлений, не подтвержденных ни свидетельски, ни документально, ни тем паче аудиовизуальными материалами…
        Ситуация была одновременно и проста, и чрезвычайна до невероятности.
        Ее дочь, самая обычная девчонка, хотя уже и не по годам серьезная, ее Анька нигде в целом мире не могла узнать или услышать ровным счетом ничего о капитане Петре Надежине.
        Разве что от Смагиных или, упаси Боже, Сазоновых.
        Но из ныне здравствующих потомков того Смагина ей был известен разве что Федор, совсем еще молодой, но уже удачливый предприниматель, кажется, делающий себе карьеру на каких-то услугах связи. Но она была уверена, что Федор ну никак с Анькой не пересекался…. «А о семье Сазоновых я и думать не хочу, - поджала губы Галина Борисовна. - Вот их для меня точно не существует и впредь существовать не может!»
        И всё же инструкция требовала в таких нештатных случаях немедленно поставить в известность Первый отдел Второго управления Генштаба ВКС.
        Капитана Овсянникова Галина Борисовна Надежина недолюбливала за излишнюю въедливость и педантичность. Однако искренне уважала его преданность делу и высочайший профессионализм. Именно капитан был яростным сторонником введения предварительной фильтрации материалов во всех видах СМИ, за что пишущая братия немедля окрестила его Цензуро-Цербером. Овсянников об этом своем прозвище знал и по слухам сдержанно им гордился.
        Но Галине Борисовне было сейчас не до служебных обязанностей и должностных инструкций. Единственный человек, от которого Аня могла услышать о капитане
«Звезды», была она сама, Галина Борисовна Надежина, начальник 3-й секции Архива документов, рукописей и записок, не имеющих практического научного значения Музея Главдальразведки.
        И тоже капитан, хотя последнему обстоятельству она была обязана, конечно же, случайным совпадением.
        Но один капитан никогда не говорил своей дочери о другом капитане. И старался даже не думать в ее присутствии о нем. Но, видимо, получалось плохо.
        Капитан Надежина закрыла глаза. Перед ее мысленным взором пронеслись образы один страшнее другого.
        Младенец с двумя параллельными разрезами в области миндалин, слишком похожими на недоразвитые жаберные щели, чтобы это было случайностью.
        Жизнерадостный мальчик лет шести с живыми блестящими глазами и руками, от кончиков пальцев до локтей покрытыми блестящей бородавчатой кожей, которую не лечит даже лазерная терапия, и которая совсем не похожа на обычный ихтиоз, пусть и в крайней фазе развития.
        И, наконец, совсем уж непонятное существо со скелетом, согнутым в дугу, маленькими глазками над огромным, складчатым ртом, и четырьмя подагрически искривленными конечностями, увенчанными твердыми кожистыми перепонками, за которыми не видно пальцев…
        Это Сазоновы. Временной промежуток - тридцать шесть лет, почти полвека. Полвека удивления, растерянности, страха, и в итоге - глухой ненависти и отчаяния.
        Потому что были и другие. Совсем уже другие, образы которых сейчас наотрез отказывалось возрождать милостивое воображение.
        И Надежины.
        Разные. Странные. Необъяснимые. Без внешних уродств и атавизмов, всех этих бородавок, перепонок, волчьих пастей и иных, еще более причудливых капризов морфологии. Морфологии невесть какой природы, ставшей бичом и проклятием рода Сазоновых.
        У Надежиных всё это было внутри. Проявлялось внешне лишь необычными умственными способностями, подчас запредельной парадоксальностью мышления, умением предчувствовать еще не сбывшееся и влиять на окружающих, с легкостью подчиняя их своей воле. Возникало со вполне определенной периодичностью, проследить которую не составило бы труда любому третьекурснику факультета генетики.
        Вот только саму суть процесса и его законы пока не мог диагностировать или прогнозировать ни один специалист самого высокого уровня из всех, кто когда-либо курировал род Надежиных.
        Источник, очаг наследственной аномалии смогли определить довольно быстро, но это было всё, на что способна наука Сферы Великорасы - и трехвековой давности, когда были достигнуты первые успехи, и сегодняшнего дня, когда эти успехи так и остались последней надеждой для потомков двух забытых экипажей.
        Сейчас Галина Борисовна понимала, что ее дочери вовсе не обязательно было ловить обрывки материнских фраз и разгадывать полунамеки, случайно оброненные в разговорах матери с отцом. Аня умела слышать невысказанное. И от осознания того, насколько ее собственное невысказанное было глубоко сокрыто под спудом рассудка и давнего табу, вдобавок наложенного и ее железным характером на всё, связанное с именем капитана «Звезды» Петра Надежина, Галине Борисовне стало и страшно, и легко одновременно.
        Отныне ей не нужно было таиться от дочери - это уже не имело смысла.
        Она постояла еще с минуту на крыльце, с благодарностью подставляя колючему ветру лицо и думая о предстоящем разговоре с дочерью. Начиналась новая жизнь для них обеих, и оттого, станут ли мать и дочь в ней союзницами, зависело будущее их семьи.

* * *
        Она рассказала мне многое. Подозреваю, львиную долю того, что знала сама. А о чем умолчала, мне оставалось лишь догадываться.
        Я заблаговременно вывел «подушку» из лабиринта цехов, складов и стапелей Старых Верфей, тщательно запарковал ее в неприметном дворике малопосещаемого вида и включил маячок для Сазонова.
        Я не сомневался, что инспектор пулей примчится сюда за четверть часа, но к тому времени мы с Тайной будем уже далеко.
        Я не оговорился. Тайна - именно так она себя называла.
        А что? Мне понравилось. Стильно, с легким налетом эдакого провинциального романтизма, и вдобавок звучит совершенно по-русски. И почему раньше отцы не догадывались называть таким именем дочерей?
        Следующим пунктом плана Тайны после «вправления мозгов аборигенам», как она охарактеризовала свою хулиганскую акцию в мемориале на Площади Ветров, было как можно скорее отправиться на… Беллону!
        Идея эта - совершенно безумная, если вдуматься - мне, как репортеру, такой уж безумной не показалась… Но я вообще не был до конца уверен в реальности существования этих злополучных звездолетов, «Звезды» и «Восхода»! И у меня не имелось никаких доказательств зимовки членов экипажа «Восхода» именно на Беллоне!
        Зато они были у Тайны.
        Мы углубились по аллее в один из тенистых городских парков, которых в Громове сейчас, кажется, больше, чем универсальных магазинов.
        В одной из беседок мы остановились. Я уселся и погрузился в чтение планшета.
        Оно было содержательным: пока Тайна сооружала бутерброды (всё необходимое она захватила с собой в корзинке для пикников), я успел трижды разинуть рот от удивления. А потом и вовсе завис, нахмурив брови как рассерженный китайский божок
        - маска моего наивысшего интереса, которую я надеваю в последнее время крайне редко.
        Суть того, что я прочел, была такова.
        Когда в систему Вольф 359 в 2165 году прилетел Х-звездолет «Афанасий Никитин», именно он обнаружил на орбите планеты Беллона фотонный звездолет «Восход».
        Корабль был пуст, на сигналы отзывалась лишь аварийная система, никого из членов экипажа на борту не оказалось. Второй корабль, «Звезда», исчез бесследно.
        В скором времени на Беллоне было найдено зимовье космонавтов.
        Увы, все космонавты оказались мертвы. Всего нашли тела девяти человек. По сведениям же Тайны на «Восходе» летели полтора десятка человек, а на «Звезде» - вообще двадцать четыре.
        - Понимаешь, Костя, - с жаром объясняла Тайна, покуда я штудировал отчет, - эти корабли были совершенно одинаковы, но имели разную полезную нагрузку. «Звезда» несла больше людей, биоматериалов и расходки к системам жизнеобеспечения, а
«Восход» - преимущественно технику и стройматериалы. Вездеходы, вертолеты, зонды и блоки для сборки наземной базы.
        Получалось, что бесследно исчезли шесть человек с борта «Восхода» и экипаж
«Звезды» в полном составе. Интересно бы знать: куда?
        - Как я понимаю, - деловито осведомился я, - официально эти два корабля, «Восход» и «Звезда», вообще никуда не летали?
        - Я тебе потом расскажу, что при этом власти врали семьям космонавтов, - хихикнула Тайна. - Весьма изобретательно…
        Я лишь деловито кивнул, вернувшись к чтению выводов госкомиссии по расследованию катастрофы «Восхода». Куцые и внутренне противоречивые, они были опубликованы только спустя 40 лет после того, как обнаружили брошенный «Восход». То есть - в
2205 году.
        Помимо кратких итогов работы госкомиссии там еще имелись сведения, полученные с Х-звездолета «Афанасий Никитин», поскольку гриф секретности с этой истории отчасти уже сняли. А вот, кстати, и о самом…
        И вдруг экран планшета резко погас.
        Спустя мгновение Тайна уже опустила свой походный планшет в широкий кармашек джинсового комбинезона.
        - Эй-эй, ты что это творишь?! - Озадаченно крикнул я, с трудом возвращаясь в реальность.
        Тайна в мгновение ока помрачнела.
        - Там дальше - не твоего ума дело, - отрезала она. И, видя мое изумление, милостиво прибавила:
        - Пока не твоего.
        Поартачимся?
        - Я в такие игры не играю, дорогуша. Или всё, или адью.
        - Полетишь на Беллону, тогда всё узнаешь, - пожала она плечиками. - Только при этом условии. Выбирай, капитан.
        И уставилась на меня наглыми зелеными глазищами.
        Что я мог ответить? Коготок увяз - пропадай весь халкозавр!

* * *
        Репортер на тропе войны - это вам не какой-то там жалкий «журналист в работе»! В такие минуты я засовываю подальше свои амбиции, с легкостью прощаю информационному донору мелкое хамство, барскую критику моей профессии и даже дурной запах изо рта
        - что, согласитесь, почти синонимы! - и неустанно надуваюсь, накачиваюсь информацией как майский жук самомнением - перед броском в небо.
        А неба впереди предвиделось немало и преимущественно в виде космического вакуума. До Беллоны было рукой подать, но вот дела - ни один из нормальных, цивилизованных видов транспорта туда в ближайшее время не собирался. По крайней мере - с Ружены. Что и понятно, ведь Беллона - ЗАВТОН.
        - Ничего-ничего, прорвемся, - процедила Тайна, деловито набирая номер за номером.
        Увы, как-то у нее общение не складывалось…
        После одного такого неудачного звонка, видимо, выслушав в ответ что-то совсем уж нелицеприятное, Тайна пару минут мрачно сопела в трубку. Думаю, про себя проговаривала адекватный ответ какому-то хаму на том конце линии. Я предложил позвонить по последнему номеру в ее списке - ведь она сейчас звонит по какой-то системе, верно?
        - Ага, - кивнула она. - По системе Станиславского.
        - Не верю, - с готовностью поддакнул я. - Но в крайних точках всегда что-то есть. Какая-то магия.
        - Ладно, маг, - нехотя согласилась она.
        Видно было, что Тайна привыкла всегда и во всем действовать самостоятельно, а тут вдруг рядом появился соратник-мужчина, который к тому же еще и тянет желтое одеяло лидера на себя!
        Мысль об одеяле показалась мне привлекательной. Если я и не большой поклонник зеленых кошачьих глаз, предпочитая всё больше банально голубые или, в крайнем случае, серые, то фигурка у Тайны что надо - точеная…
        Это было ошибкой.
        В реальность меня тут же возвратил весьма болезненный пинок изящным женским мокасином модели «первая скво в вигваме», угодивший точнехонько в основание моей лодыжки. А мог получить и в вигвам, между прочим! Вот черт, я и забыл, что эта маленькая зеленоглазая кошка…
        - А-а-а-а!
        Очередной контакт с модельной обувью. Ведь умеют же делать, сапожники!
        - Ты что, сдурела?
        - Сам ты… котяра, - усмехнулась она. - Я ему о деле, а он…
        Но сакраментальное «все вы, мужики, одинаковые» так и не вырвалось из ее уст. Зато много чего готово было вырваться из моих.
        Ситуацию спас коммуникатор: его экранчик ожил и настойчиво запиликал нечто военное, требуя соединения с каким-то абонентом. Тайна метнула на меня грозный взгляд и ответила:
        - Да?
        Она слушала минуты три, часто кивая, и по мере разговора с неизвестным собеседником ее лицо постепенно смягчалось. Закончив разговор, она и вовсе просияла.
        - Есть! Оказия до Беллоны - через восемь часов.
        После чего смерила меня с ног до головы взглядом откровенно оценивающим, вот только по каким-то неизвестным мне критериям.
        Я сразу насторожился, а Тайна ткнула пальчиком в мою предостерегающую футболку и безапелляционно произнесла:
        - Но учти: тебе придется на пару часов стать гляциологом. А конкретнее - палеогляциологом. Ты, надеюсь, знаешь, что это такое?
        Глава 7
        Надежин. Подсолнухи теряют лепестки
        Март, 2144 г.
        Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 «Звезда»
        Луна - Юпитер, Солнечная система
        День-31
        До старта я четырежды побывал на лунной орбите по делам «Звезды». Именно там полтора года шла интенсивная сборка обоих кораблей - моего и панкратовского
«Восхода», и параллельно - их комплектование.
        Оттуда же, с орбиты Луны, и стартовали в итоге оба наших космопоезда. Иначе и не назовешь эти конгломераты из разгонных блоков, ступеней, буксиров «Тор»… Да в некоторых ракурсах за всеми «вагонами» и самих-то звездолетов не разглядеть!
        С орбиты Луны корабли уводили посредством огромных, но достаточно архаичных ускорителей на химическом топливе.
        Они придали «Звезде» и «Восходу» импульс, достаточный для того, чтобы корабли набрали скорость 29 км/с - внушительную с точки зрения околоземной космонавтики начала прошлого века, но, конечно, весьма скромную даже для выхода за границы Солнечной системы.
        Отработанные ускорители мы сбросили и космопоезда наши сразу заметно похудели на четыре «вагона» каждый.
        Затем на «Торах» раскрылись километровые лепестки солнечных парусов и наши корабли с носового ракурса стали похожи на огромные подсолнухи.
        Как только звездолеты удалились от Луны на гарантированно безопасное расстояние, мы с Панкратовым, командиром «Восхода», в первый же день полета произвели включение маршевых двигателей.
        Эти включения стали первой серьезной проверкой фотонной тяги в реальной полетной обстановке. В случае возникновения каких-либо серьезных неполадок всю нашу экспедицию легко было прервать, свернуть с минимальными потерями ресурсов, а сами звездолеты возвратить на лунную орбиту. Благо пресловутая ТН - точка невозврата - ждала нас еще далеко.
        Но всё прошло гладко. Маршевые отработали в штатном режиме, и мы пошли по Солнечной с весьма приличной скоростью, оставляя за кормой сто два километра пустоты каждую секунду.
        В начале вторых суток полета запустился Первый Протокол и я занялся личной проверкой всех систем звездолета.

«Личной» - это, конечно, некоторое упрощение картины, потому что мне в тех или иных формах помогали все действительные члены экипажа. Только «пассажиры», то есть разнообразные ученые, включенные в состав Четвертой Межзвездной подчас из весьма странных соображений, были заняты своими делами по собственным индивидуальным программам.
        Двадцать шесть дней заняла полная проверка корабля и оперативное устранение выявленных неисправностей.
        Затем всем был предоставлен трехдневный отдых.
        И вот сегодня, на тридцать первые сутки полета, подошло время проверочного погружения экипажа в гибернацию.
        Всех, кроме меня и еще трех космонавтов - первого пилота и двух инженеров - КБТ (криобиотехник) Васильев уложил в гибернационные капсулы и погрузил в искусственный сон.
        Васильев тоже ляжет в гибернацию через два дня. (Эти два дня ему потребуются на проверку всех гиберкапсул и обстоятельное изучение состояния организмов его подопечных.)
        Ребятам предстоит пролежать в этой жутковатой спячке вплоть до того дня, когда мы достигнем окрестностей Сатурна. То есть примерно сто дней.
        Именно там, за Сатурном, лежит точка невозврата.
        За три дня до прохождения точки невозврата весь экипаж будет выведен из тестовой гибернации и подвергнут всестороннему обследованию.
        Дальше, за Сатурном, Солнечная система слабо обжита и представляет собой, по выражению астрофизика Багрия, космическую целину. Плотность распределения каких бы то ни было объектов там, на целине, уже на порядок меньше, и наша «Звезда» вместе с «Восходом» должны будут ускориться пятикратно, достигнув скоростей порядка тысячи километров в секунду.
        Но самое знаменательное: после Сатурна мы могли в дальнейшем рассчитывать уже только на самих себя…
        Я вдруг начал отчаянно беспокоиться за свою Аленку, потому что уже дважды видел странные, совершенно одинаковые полусны-полуявь, сулившие грозы в будущем… А для опытного, бывалого космонавта подобные переживания - непозволительная роскошь, полное безобразие.
        День-36
        Наконец-то девятнадцать человек под чутким присмотром Васильева заняли свои места в гиберкапсулах!
        Когда все «заснули комой праведников» - как шутит первый пилот, - я почувствовал просто-таки невероятное облегчение.
        День-37
        Несмотря на то, что тесты фотонных двигателей прошли штатно, тратить бесценную антиматерию в больших количествах обоим звездолетам пока еще рано. А вот воспользоваться различными дармовыми, сторонними источниками энергии, специально для нас предназначенными - это в самый раз!
        Для начала мы пустили в дело очередные «вагоны» нашего «космопоезда».
        Твердотопливные ускорители свое отработали еще на старте с лунной орбиты и были давно сброшены. Но помимо них с каждым из наших звездолетов состыкована пара ракетопланов. Они нужны прежде всего для разведки планет и для высадки на их поверхность в системе нашего назначения, но также вполне могут поработать и дополнительными источниками тяги.
        Двигатели этих птичек - ядерные газофазные. В сокращении образуют довольно-таки труднопроизносимую аббревиатуру ГФЯРД.
        Каждый такой двигатель изначально оснащен изрядными запасами рабочего тела и ядерного топлива. Резерв топлива такой, что в случае серьезной аварии мы все можем покинуть борт звездолета и, погрузившись на ракетопланы, долететь до ближайшей орбитальной станции. Разумеется, такая возможность сохраняется только до орбиты Сатурна. Но это тоже неплохо!
        Также наши корабли располагают специальными полевыми фабриками, которые позволят нам за год-полтора наработать дополнительные объемы топлива для ракетопланов уже в месте назначения - то есть в звездной системе Вольф 359. Само собой, при условии, что там действительно есть планета с атмосферой или хотя бы со льдом на поверхности. Или, в самом худшем случае, с какими-либо минеральными ресурсами, содержащими водород или гелий в связанном виде.
        Также и «Харибда», расположенная в носовой части корабля, в процессе межзвездного полета должна собирать немало водорода. Расчеты обещают, что если 90 процентов этого водорода мы будем использовать в качестве рабочего тела в маршевом двигателе, остатки газа никто не мешает накапливать про запас и постепенно перерабатывать в топливо для наших ракетопланов.
        Таким образом, мы можем себе позволить истратить некоторое количество рабочего тела прямо сейчас.
        Включаем ядерные двигатели ракетопланов и - вуаля! - они вполне уверенно толкают
«Звезду» вперед, тоже внося свой вклад в экономию драгоценной антиматерии.
        День-38
        Мы уже удалились от Солнца настолько, что эффективность солнечных парусов заметно упала. Оптимизация веса велит их безжалостно выбросить.

…Что ж, сработали пиропатроны и с наших подсолнухов облетели все лепестки…
        День-40
        Главный наш козырь - многоразовый буксир «Тор», который все на борту, включая старшего инженера Изюмцева, ласково величают «бубликом».
        Причина такого названия до неприличия проста: торообразная форма этой огромной конструкции.

«Тор» пристыкован к носовой части звездолета. При этом нос корабля проходит как раз через центр исполинского «бублика», а «дырка от бублика» закрыта нашим носовым щитом и торчащим вперед газозаборником «Харибды».
        Замечательная вещь эти «Торы»! При мысли о них меня всякий раз охватывает восхищение нашей русской инженерной мыслью.
        Каждый буксир оснащен восемью плазменными двигателями с внешней лазерной накачкой. На борту буксира оборудованы специальные приемники излучения, которые облучаются лазерными пушками огромных размеров, заранее размещенными вдоль разгонной траектории наших кораблей в пределах обжитой части Солнечной системы - в основном между орбитами Марса и Юпитера, на подходящих астероидах.
        Работают эти лазеры с филигранной точностью. Их лучистая энергия переходит в тепловую энергию движения частиц рабочего тела и превращается в плазму, которая, вылетая из дюз буксира, в итоге толкает весь корабль вперед.
        С учетом того, что масса таких источников лучистой энергии исчисляется многими тысячами тонн, я испытываю невероятное облегчение от того, что лазеры находятся за бортом наших «космопоездов». Масса такого масштаба могла бы понизить общую эффективность энергетики моей «Звезды», и без того весьма громоздкой, буквально в разы!
        День-41
        Разумеется, в нашем арсенале имеются и менее эффектные инструменты, рассчитанные на то, чтобы получить лишние дармовые километры скорости и, таким образом, сэкономить пару-другую килограммов антиматерии.
        Для этого мы с «Восходом» совершим гравитационные маневры, используя притяжение Юпитера, а затем и Сатурна.
        Целый день сегодня с пилотом и инженерами посвящаем именно этому вопросу: перепроверке всех расчетов и всех элементов траектории, связанных с юпитерианским гравитационным маневром.
        Как показали уточненные параметры, мы немного, на сорок три минуты, опережаем график (имелись флуктуации плотности солнечного ветра и потому паруса «Тора» ускорили нас несколько эффективнее, чем ожидалось). Соответственно, чтобы пройти мимо Юпитера по расчетной траектории мы должны будем очень осторожно оттормозить.
        Но поскольку это можно сделать как минимум двумя разными группами дюз, возникли разногласия.
        В итоге решили, что начальству виднее.
        Изложили свои соображения ЦУПу и Генеральному Конструктору Леониду Владимировичу Басистову, ждем ответа…
        Глава 8
        К Беллоне
        Апрель, 2614 год
        Звездолет «Михаил Гросвальд»
        Планета Ружена - Планета Беллона
        Согласно пояснениям Тайны, планета Беллона, куда мою спутницу неудержимо влекла интригующая история ее фамилии, а меня - бес авантюризма, представляла из себя консервы «Песок в собственном льду».
        Ну то есть Беллона это и в самом деле «теплый Марс», ясно? Теплый… Но - Марс.
        Забавно, кстати, что после терраформирования Марса этот термин, родившийся в теоретической астрономии экстрасолярных планет еще в начале XXI века, потерял всякий смысл. Теперь-то на Марсе и в самом деле тепло! Ну то есть как тепло? В районе горы Олимп - примерно как в Питере. Зимы на Марсе, конечно, по-прежнему холодные, но летом без пальто ходить можно.
        А вот на Беллоне - холодно.
        Доминирующие ландшафты: снежные поля, ледяные равнины, плоскогорья, холодные песчаные пустыни.
        Над всем этим вечно дуют пронизывающие до костей студеные ветры.
        Но все-таки, друзья мои, у Беллоны есть приемлемая кислородная атмосфера. Там можно дышать. Также планета находится достаточно близко к центральному светилу - красному карлику Вольф 359 - чтобы температура на экваторе никогда не падала ниже минус 15. А еще на Беллоне есть нормальные водяные океаны. Ну и сила тяжести весьма близка к земной.
        А вот это всё - принципиально важные обстоятельства. Решающие обстоятельства.
        Потому и не удивительно, что Беллона - ЗАВТОН. Закрытая Внеземная Территория Объединенных Наций. Планета-заповедник, если угодно.
        Планета, которую Россия застолбила за собой «на вырост». И которая в будущем может покрыться сетью городков, шахт и заводов.
        Это официально.
        А неофициально - и это уже куда интереснее! - год назад Беллона была передана в ведение Государственного Арсенала «Геострой». Которому разрешили использовать планету как полигон для отработки новейших технологий терраформирования.
        Это мне разъяснил широкоплечий краснорожий бородач-гляциолог, в компании которого мы стартовали с крохотного космодромчика на территории Старых Верфей. Серега Федотов, начальник группы исследователей беллонского шельфа, именно на сегодня выбил звездолет «Михаил Гросвальд» из научной флотилии РАН, чтобы закинуть своей группе кое-что из оборудования и продовольствия.
        Понятно, что помимо шести центнеров еды «Гросвальд» тащил еще как минимум шестьсот тонн каких-то невнятных контейнеров, но именно апельсины и буженина более всего занимали внимание моего визави.
        - Потому что в этой Снежети только консервы, мясоовощные концентраты да лимоны! Нормальной еды для здорового мужика днем с огнем не сыскать! - Громогласно пояснял он, силясь перекричать гудение двигателей на старте. - А мы же все-таки не сибирские плотогоны, на пеммикане мозги много не сварят!
        Свой звездолетик Серега величал не иначе как «паровоз». В гляциологию был влюблен по уши. Говорить мог о ней часами - так что мне не пришлось и трех раз раскрыть рот.
        Уже в первый миг знакомства Федотов страшно обрадовался, что я - не просто его коллега, но еще и с приставкой «палео-».
        - Это ж просто здорово, термоядерно! - заорал он и так жахнул меня по плечу своей лопатообразной лапищей, что я едва не присел. - Ведь это ваш брат-палеогляциолог накопал еще полтыщи лет назад такого, что главные светочи тут же выдвинули Концепцию!
        - Концепцию? - Рискнул спросить я.
        - Ну да! Это ж вы открыли, - рокотал он, - что древние оледенения на Земле распространялись не только на сушу, но и на области глубоких полярных бассейнов. А уж континентальные-то шельфы - сто пудов! Аккурат в канун двадцать первого столетия по вашим, други, наработкам и с помощью дедуктивного метода познания мира была создана модель Панарктического ледникового покрова! Кр-р-расота! И теперь одна только наша мариногляциология чего стоит!
        - Да ладно, - смущенно пожал я плечами, чувствуя, как в голове потревоженным ульем гудит и ворочается сонмище неведомых мне терминов и понятий. - Впрочем, передавайте ей привет.
        Он на мгновение запнулся и посмотрел на меня тяжким взором.
        - Кому передавать?
        - Ну, этой вашей… Марине, - пролепетал я, с ужасом чувствуя, что ляпнул чего-то лишнего, и вот сейчас меня разоблачат.
        - Петровне что ли? Бухгалтерше из третьего отряда? - Нахмурив кустистые брови, уточнил бородач.
        - Ей! - Радостно заорал я, благо двигатели тут же взяли какую-то новую, нестерпимо сочную ноту, и продолжение разговора наконец-то стало невозможным по техническим причинам.
        Федотов только рукой махнул: чего там, прилетишь сам и выскажешь почтение этой своей Марине.
        Потом Федотов с удвоенной энергией принялся знакомить меня с последними тенденциями в области изменения рельефа нивально-гляциальных систем Беллоны как основных составляющих тамошней гляциосферы. Под аккомпанемент его здорового рокота и ровное гудение топливных насосов РАНовского звездолета я быстро задремал.
        Тайна к тому времени уже перестала царапать меня уничтожающими взглядами исподлобья. Ей тоже было о чем подумать: кажется, последний звонок пришел к ней от того, кого она никак не ожидала услышать. И тем паче - получить поддержку. Поэтому я сквозь дрему видел, как изредка ее тонкие соболиные бровки удивленно приподнимались и подолгу оставались в этом привлекательном положении.
        Расстояние между Руженой и Беллоной небольшое - 20 световых лет. Поэтому сам по себе Х-переход - пустяки, всего-то несколько минут. Но любой путь из одного мегаполиса в другой, как гласит древний кодекс водителя, состоит из двух неравных частей.
        Первая - езда непосредственно по скоростной трассе, а вторая - углубление в пункт назначения по запутанным улицам и улочкам внутри города.
        Так и нам. Федотову предстояло еще на орбите Ружены принять какие-то дополнительные контейнеры с оборудованием и, судя по тому, что для этого был избран удаленный звездный пакгауз, бородатый гляциолог не слишком-то стремился афишировать их содержимое. А я догадывался какое, судя по красному, прямо-таки багровому цвету Серегиной рожи и тяжелому, массивному носу, испещренному густой сетью алых прожилок. Впрочем, это могло быть не приметой хроника-алкоголика, а лишь следствием сурового климата ледяной планеты.
        И когда мы только научимся думать о людях лучше, чем они есть на самом деле, а не наоборот?
        Так или иначе, впереди нас ждали Беллона и человек по имени Николай Шадрин. Судя по всему, феноменальная личность, способная добыть для нас на пустынной заснеженной планете хороший вертолет и, как подсказывали мне тревожные предчувствия, - не только его.
        Глава 9
        ЗАВТОН Беллона, последний приют
        Апрель, 2614 год
        Афанасьевский кряж
        Планета Беллона, система Вольф 359
        Чего я точно не ожидал, так это нападения с земли.
        Хотя какая тут земля! Сплошные снега, спрессованные свинцовыми ветрами, от которых не спасает даже крем-маска, в считаные секунды застывающая на лице веселенькой розовой личиной и делающая вас похожим на манекен. Тюбик с кремом я заблаговременно вынул из кармана стеганого полушубка и уже собрался аккуратно выдавить его на мягкую губку, как внизу, под днищем вертолета, разверзся ад.
        Пологий, ничем не примечательный белый бархан взорвался фонтаном снега, и из него стремительно выпрыгнуло нечто, показавшееся мне поначалу просто большим сугробом. Сугроб, однако, был настроен весьма агрессивно: две бесформенных лапы взметнулись высоко вверх, норовя уцепиться за вертолетные лыжи.
        - Костец тебя подери! - Донеслось из пилотской кабины.
        Шадрин, по совместительству еще и пилот вертолета В-19, добытого на полдня всеми правдами и неправдами исключительно благодаря шарму Тайны, заставил винтокрылую машину резко вильнуть вправо и вверх, но опоздал.
        Снежное чудовище повисло на правой посадочной лыже и тяжело качнуло всем своим бесформенным телом. Вертолет вздрогнул, накренился, затем кое-как выровнялся и завис над снеговой равниной.
        Натужно урчали моторы.
        Шадрин деловито манипулировал рукоятями и переключателями приборной панели.
        Монстр же висел под нами, не издавая ни звука. Теперь я уже мог разглядеть среди косматых завитков снежно-белой шерсти горящие глаза, кожаную нашлепку серого носа, из ноздрей которого вырывался пар напряженного дыхания, и окруженные прядями белесых волос когти!
        Правда обычный полярный умка, даже возрожденный в последние три столетия легендарный арктодус, даром что был и остается крупнейшим наземным хищником метрополии, вдвое уступил бы размерами снежному монстру Беллоны, чьи решительные повадки заставили нас с Тайной порядком струхнуть.
        А Шадрин, мужик спокойный и основательный, расчетливо бросал винтокрылую машину из стороны в сторону, пытаясь избавиться от снежной зверюги. Будь моя воля, на всех моделях вертолетов устанавливал бы пулеметную турель под днищем на случай встречи с такими вот мохнатыми гимнастами, грузными и неповоротливыми лишь с виду.
        - Их так пули не берут, - невозмутимо бросил, даже не повернув головы, Шадрин. - Надо бить в нос или глаза, там у них «треугольник смерти»… Держитесь-ка!
        Он заложил крутой вираж, завалив машину набок. Точно птица стала на крыло. Поэтому я заорал уже запоздало, когда лохматые грязно-белые лапищи взметнулись над правым иллюминатором, прямо перед моим носом.
        Мне даже показалось, что я слышу скрежет когтей хлада, - так зовут этого хищника снежных равнин Беллоны.
        Но Шадрин-то, Шадрин!
        Доверив дело автопилоту, он бросил органы управления машиной и молнией метнулся в пассажирскую кабину. В его руке что-то блестело, отливая синевой.
        Я едва успел сообразить, что это устрашающего вида острога, выполненная из какого-то авиакосмического сплава, вероятнее всего титанира.
        Шадрин распахнул иллюминатор - в кабину ворвались колючие снежинки и ревущий воздух.
        И, когда тело нашего непрошеного «пассажира» по инерции шло раскачкой вверх, пилот хладнокровно всадил острогу в глаз хлада.
        Какая твердость руки требовалась! Какой расчет! Какая взрывная сила мышц!
        После чего Шадрин, не теряя ни мгновения и даже не оглянувшись на нас, чтобы насладиться произведенным эффектом, вернулся в пилотскую кабину.
        Мы с Тайной видеть гибели хлада не могли, мы лишь вжимались в пассажирские сиденья, до судорог вцепившись в подлокотники…
        Вертолет в последний раз тряхнуло. После чего он взмыл вверх, и мы, прильнув к застуженным стеклам иллюминаторов, увидели на снегу распростертую тушу. Она почти сливалась с окружающей ее снежной равниной. Лишь брюхо отливало грязноватой желтизной, а морду забрызгало кровью, показавшейся мне черной как капли смолы.
        Едва приметной тонкой спицей торчала из черепа поверженного гиганта титанировая острога…
        Шадрин сел неподалеку и, наказав нам не высовывать нос из машины, соскочил на снег.
        Он пристально оглядел равнину, задерживая взгляд на каждом, самом незначительном с виду бугорке, после чего направился к хладу. Спустя пару минут мы увидели, как он призывно машет рукавицей.
        Вблизи беллонский снежный монстр выглядел такой же бесформенной косматой массой. Я на минуту представил, каково было тут, на ледяных просторах, экипажу «Восхода» устраивать экстренную зимовку. По спине пробежал холодок, даром что полушубок здорово защищал от морозного ветра, лениво катившего снеговые волны на северо-восток.
        - Хлады очень любопытны, да и коварства этим бестиям не занимать, - Шадрин пнул неподвижную тушу носком мехового пилотского унта. - Думаю, они пришли к зимовью твоего деда, Анна, уже в первую ночь на Беллоне.
        Шадрин - настоящий уникум по части генеалогии. Для него в прошлом существуют только отцы и деды. Никаких «пра-» он не признает. Принципиально.
        - Моего деда здесь никогда не было, - тихо сказала Тайна. - Я тебе это уже писала.
        - Ну, значит, были другие деды, - с олимпийским спокойствием заключил Николай. - Такие же, как твой.
        - Люди - не хлады, Николай, - покачала головой девушка. - Они все разные. Большинство хорошие, но случаются и не очень…
        Я видел, как она ожесточенно сжала кулачки в меховых рукавицах.
        - Если бы не они, все остались бы живы, - прошептала она. - И мне не пришлось бы лететь к тебе, Николай.
        - Я бы, пожалуй, как-нибудь пережил, - усмехнулся Шадрин.
        - А я бы - нет, - ответила Тайна. И я впервые не сумел понять смысла ее слов.
        Прежде чем отправиться дальше, Шадрин пригласил нас обратно на борт вертолета и разлил из огромного термоса в не менее огромные чашки дымящуюся, ароматную красную жидкость. Оказалось - компот из кизила и боярышника с медом.
        Также мы с Тайной получили по внушительному бутерброду со свежайшей бужениной.
        - Огромное вам спасибо, Коля! - Горячо поблагодарил я. Перед лицом лютой беллонской стужи и компот, и бутерброд были как нельзя кстати.
        - Это Сереге спасибо, понавез с Ружены деликатесов, - сказал Шадрин. - И, кстати, вам. Потому что вы летели с ним и вам, получается, принадлежит доля в грузе… По старинному морскому праву.
        Мы с Тайной улыбнулись.
        Внезапно где-то в стороне от нашего овеваемого поземкой вертолета с приглушенным гулом прошла пара тяжелых летательных аппаратов.
        Вглядевшись в белесую мглу, я рассмотрел продолговатые темные туши. Тоже вертолеты, но не в пример нашему В-19 - огромные. Знаю, что в Конкордии подобные летающие бронтозавры именуются «Ченда», а вот как у нас - к стыду своему, запамятовал.
        - Это? Это «Перуны», - не глядя в иллюминатор, прокомментировал Шадрин.
        - Чьи?
        - Геостроевские. Тут всё геостроевское. Даже если вывеска абстрактная вроде какого-нибудь НИИ Экологии Глубокого Космоса…
        - Так «Геострой» это же терраформирование, верно?
        - Ну да. А что по-вашему, терраформирование это только гигатонные бомбы и тераджоульные лазеры?
        - На большее мне фантазии не хватает.
        - Лазеры тут на орбите тоже есть. Один особо монструозный как раз испытывать собираются. А «Перуны» в обеспечение этих испытаний поставлены. Они сейчас полконтинента сейсмическими датчиками засевают. А еще, - и тут Шадрин со значением посмотрел на Тайну, - «Перуны» ведут спин-резонансное сканирование. Чтобы иметь полную картину водяных слоев. Когда лазер с орбиты шарахнет, в грунтовых водах гидроудар пойдет. И очень интересно некоторым товарищам - мне вот, например, - посчитать какая доля грунтовых вод в заданном квадрате будет в итоге выброшена на поверхность…
        - Так мы же можем их данные спин-резонансного сканирования… - начала Тайна, сообразив, к чему клонит Шадрин.
        - Вот именно, - многозначительно поднял палец наш гид.

* * *
        Наш с Тайной прилет на Беллону был разведкой боем. Но для каждого - своей.
        Что до меня, то я первым делом связался с шефом. При всех его дуростях мужик он башковитый и наваристую тему чует за версту.
        К моему удивлению, Сулимов кое-что знал об истории этой древней экспедиции
«Звезды» с «Восходом». Он сразу задал пару уточняющих вопросов, весьма точно предугадав наши предстоящие действия.
        В итоге шеф выписал мне недельные командировочные до Беллоны и обратно, затребовав оттуда пару корреспонденций на полсотни строк каждая и в обязательном порядке - аудиовизуалку с достопримечательностями местной фауны, каким-нибудь там хладом, будь он неладен.
        В пароксизме энтузиазма и эйфории от предстоящего увлекательного вояжа с очаровательной девушкой я обещал ему целый десяток хладов. К самой Тайне в отрыве от ее амплуа космического Герострата Сулимов, как ни странно, не проявил особого интереса. Зато мелькнувшая в ходе нашего краткого обмена сообщениями фамилия инспектора Сазонова почему-то вызвала у шефа поистине жгучий интерес.
        Мне даже показалось, что он не прочь знать об инспекторе всё возможное - от покроя одежды до алкогольных предпочтений. И теперь я чесал в затылке, впервые видя столь явный интерес плешивой легенды нашей репортерской профессии не к межзвездному преступнику и даже не к его жертве, а всего лишь - к преследователю.
        Тайна же истово верила, что именно планета Беллона - ключ к разгадке исчезновения экспедиции двух звездолетов и последовавшего за тем глухого забвения, больше смахивающего на анафему. Ведь один звездолет так и не был найден, как не нашли тела самого Петра Надежина и большинства других членов экспедиции.
        Исчезли, испарились, оставив лишь мерзлые тела своих товарищей - немых свидетелей неведомой нам трагедии.

«Фотонные звездолеты „Восход“ и „Звезда“ достигли окрестностей звезды Вольф 359 в
2161 г. - том самом году, когда свой первый экспериментальный полет совершил Х-звездолет „Магеллан“» - эту фразу из отчета госкомиссии я буквально заучил наизусть.
        Дальнейшего маршрута «Звезды» никто не знал.
        Когда сюда, в систему Вольф 359, в 2165 году добрался наконец Х-звездолет
«Афанасий Никитин», именно он обнаружил на орбите Беллоны «Восход». Пустой и заброшенный, тот показался «никитинцам» летающей могилой, которую покинули даже сами покойники.
        - Я должна знать, что было в его «черных ящиках», - как молитву постоянно твердила Тайна.
        Я в свою очередь предполагал, что могли уцелеть и какие-нибудь вахтенные журналы, личные дневники космонавтов, погибших в ходе долгой зимовки.
        Но ведь, по логике вещей, «черные ящики» с борта «Восхода» были сняты и изучены
«никитинцами», да? Или кем? А заодно дневники всех тех, кто был найден мертвыми на зимовье?
        А где, кстати, располагалось само зимовье роковой девятки космонавтов с «Восхода»?
        Я огляделся.
        Вокруг простиралась бескрайняя белая целина, лишь к западу тянулась гряда заснеженных холмов.
        - Вон там.
        Шадрин указал на приметный холм со, скажем так, наиболее угловатой геометрией.
        Что ж, холм вполне подходил на роль исполинского надгробного камня, и я уже представил себе его фото в качестве иллюстрации к огромному заголовку будущей публикации в «Русском аргументе»:
        ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ СМЕЛЬЧАКОВ
        А ниже жирной прописью:
        Какие тайны первых звездопроходцев до сих пор скрывают ледяные пустыни Беллоны?
        - Туда не сядешь - рельеф больно ломаный, - сухо пояснил Николай, блокируя все мои последующие предложения.
        Оставалось брести пешком, благо было недалеко даже с учетом непрестанно дующего ветра. Шадрин выдал нам с Тайной по автоматической винтовке с приемистым магазином, и я сразу почувствовал себя увереннее, едва лишь пальцы легли на массивное, ладное цевье.
        Строго говоря, кодекс профессии исстари запрещает журналисту иметь при себе оружие во время работы. Но кто же меня здесь увидит, кроме разве что хлада?
        При мысли о снежном монстре я покрепче сжал винтовку, и мы побрели к холмам. Побрели, поминутно увязая в глубоком, спрессованном ветром снегу.
        Добрались без приключений, разве что я пару раз буквально задохнулся, случайно
«зевнув» порыв ледяной поземки. Тайна вообще держалась молодцом. Она уверенно поднялась на гребень следом за Николаем, и ее глаза возбужденно заблестели.
        - Именно так я всё это себе и представляла! Удобней места для зимовья не найти. Сверху прекрасный обзор на случай нападения местной фауны. А внизу можно нарыть ходов и галерей. Воображаю, как они тогда истосковались по свежему воздуху…
        Свежего воздуха тут было хоть отбавляй. Равно как и глубоких сугробов, в один из которых я едва не ухнул, что называется, по шейку.
        Шадрин сноровисто перехватил мою руку и выдернул меня (ох и сильный же он был!) на островок твердого наста, отутюженный жестокими ледяными вихрями. Как сам беллонец отыскивал их, для меня так и осталось загадкой.
        - Там глубоко, - предупредил он. - Большая часть сооружений «восходовцев» давно ушла в снежную толщу. Наверху остались лишь надстройки жилых модулей. Думаю, метров через десять до них можно докопаться. Но это ежели повезет, и в каверну не угодишь. А тогда - тогда костец. Тут на Елани есть каверны как колодцы, ровно бездонное болото. Будет тебя засасывать два часа кряду, и все равно до дна не доживешь, задохнешься.
        Еланью Николай уже не в первый раз назвал свою планету. «Вот уж поистине точное сравнение!» - восхитился я. С одной стороны, это и впрямь голая, открытая всем ветрам равнина; с другой же - чистая плешь, чертова лысина еланская, как земные сибиряки с незапамятных времен зовут трясины и топи.
        - И там больше ничего… прямо ничегошеньки не осталось? - Обернулась к проводнику Тайна. В глазах ее сквозило разочарование, и только на самом дне этих глубоких зеленых омутов теплились искорки надежды.
        - За четыре-то века? - Хмыкнул Шадрин. - Осталось, как же. Да там и пенобетон давно уже в порошок рассыпался, в снег смерзся. Цела только кое-какая арматура, может куски алюминиевой обшивки модулей… У нас тут позапрошлой зимой мой кум, Федька Круглов, хладов промышлял. Так оступился чуток и провалился в каверну. Повезло еще, что только на десяток метров. Покуда мы прилетели выручать, едва кровью не истек - распорол ногу арматурным стержнем, когда в снег уходил.
        - А на этих ваших хладов тут и впрямь охотятся? - Во мне вмиг проснулся журналистский зуд. Для статьи нужно будет отписать кой-чего поострей, из местной зубастой экзотики.
        - Парка, что на вас, аккурат на хладском меху слажена, - легонько ткнул меня в грудь кулаком Николай и весело осклабился.
        - А на тебе, Митраша? - Улыбнулась Тайна, и у меня вдруг что-то заныло в душе больным зубом. Митраша - это, помните, такой герой прозы Пришвина? Тайна еще ни разу не называла меня так - мягко, уважительно, ласково.
        - Да почитай то же самое, только помельче, - махнул рукой Шадрин. - Есть тут у нас одна зверушка… Порой случается ее добыть. Мех у нее легкий да теплый - из подшерстка берется.
        Он внимательно глянул на мою спутницу и задумчиво произнес:
        - А ты, Тайна свет Александровна, видать, здешним подшерстком-то сыта не будешь?
        - Не буду, Николай, - кивнула Тайна. - Просто очень хотелось глянуть, откуда начинается вся эта… история. Как знать? Может, больше побывать и не доведется…
        И, глядя на меня, пояснила:
        - Мы с тобой, Костя, сейчас вроде как на подшерстке стоим. А искать нужно глубже. Шерсть шерстить, уж прости за тавтологию…
        У Шадрина запищал вызов рации и он, вполголоса пояснив нам «О, это кстати из
„Геостроя“», отошел в сторону поговорить.
        Само место навевало размышления на вполне определенные темы, и я поделился своими мыслями с Тайной.
        - Вот еще совершенно непонятная для меня вещь, - сказал я. - Допустим, в 2165 году здесь нашли тела космонавтов с «Восхода». Допустим, они промерзли насквозь. В любом случае, с ними должны были работать врачи, прозекторы. По результатам вскрытия и других исследовательских процедур должны быть написаны отчеты. В частности, однозначно указана причина смерти. Для каждого из девяти космонавтов. Причины смерти указаны?
        - Да, - ответила Тайна. - Переохлаждение.
        Я едва не поперхнулся глупым смешком, хотел выкрикнуть ей в лицо «Ты шутишь, что ли?!»
        Но по голосу Тайны было слышно, что она совершенно не шутит, а точно и кратко отвечает на заданный ей вопрос.
        - У всех девяти? - Уточнил я. - Одна и та же причина? Переохлаждение?
        - Да. Не спрашивай меня, что я по этому поводу думаю. Потому что я, как и ты, думаю, что это какое-то издевательство.
        - Конечно издевательство! - С жаром поддержал я. - Цинизм высшей пробы! Не приходится сомневаться, что истинную причину смерти космонавтов решили засекретить, как и другие скользкие моменты…
        И вдруг меня как громом поразило. Я замер с приоткрытым ртом, даром что легкие тут же обожгло беллонской стужей.
        А потом сказал изменившимся голосом:
        - …Хотя нет. Госкомиссии с таким не шутят. И даже секретчики с таким не шутят. Всё, что они хотели скрыть, они просто не стали писать либо изъяли из того варианта отчета, которым ты располагаешь. Но менять текст вот конкретно таким образом они бы не стали. Если там написано «переохлаждение» - значит это все-таки правда. Или, скажем так: это единственная разумная с их точки зрения интерпретация, которую они смогли дать тому, что увидели при вскрытии мертвых космонавтов.
        Тайна не спешила со мной соглашаться:
        - Но как? Как они могли переохладиться? Да притом все? Ты знаешь, что такое модульный городок? Да самый убогий модульный городок, «Звездный», который построили «гагаринцы» в системе Лаланд по бытовым стандартам какого-нибудь XX века был комфортной усадьбой! А кое в чем и по сегодняшним стандартам! Там же четыре разных, независимых друг от друга варианта отопления! Два «гагаринца» - Осипов и Маркелов - потому и дожили до явления Х-звездолета, что у них там было всё! А ведь они находились на антропофобной планете! А на Беллоне есть воздух, чистая вода, съедобные лишайники, рыба, грызуны в конце концов! И, повторяю, четыре разных отопительных контура! Как в таких условиях девять человек смогли замерзнуть насмерть?
        - Вот и я думаю: как?.. - И, помедлив, я добавил:
        - Видимо, сами они, по воле случая, замерзнуть никак не могли… Значит это стало следствием чьего-то решения, чьей-то воли… Коллективное самоубийство?
        - Фууу, - Тайна поморщилась.
        - Согласен - «фу». Но если не самоубийство, то… убийство?
        Тайна помолчала, внимательно вглядываясь в мое лицо.
        - Кто убийца? - наконец спросила она. - И как насчет орудия убийства?
        - Поскольку никаких вменяемых версий у меня нет, то следует предположить, что убийцей стало неизвестное науке существо.
        - Здешнее?
        - Вряд ли.
        - Инопланетянин?
        Я замялся. «Инопланетянин»! Звучало дико…
        - Что «инопланетянин»? - Спросил Шадрин, подходя к нам.
        - А, ерунда, - отмахнулась Тайна. - Как там в «Геострое»? Добро дают?
        - Добро-то дают, коли к ним с добром, - ухмыльнулся Шадрин. - Я уж с ними и так, и эдак, но даром что у меня там свояк работает - упорный у них там народец. Ищущий, костец их забери.
        - И обрящущий, не беспокойся, - уверенно произнесла Тайна, щурясь от колкого ледяного ветра. - Деньги на сканер я привезла.
        Я присвистнул - и откуда у этой девахи деньги на СР-сканер?
        Идея Тайны осуществить глубокое сканирование всей местности, прилегающей к району зимовья погибших «восходовцев» в радиусе пары сотен километров мне была понятна и казалась вполне разумной. Ведь в двадцать втором веке госкомиссия, не располагающая СР-сканерами (их тогда еще не изобрели), не нашла тут ничего, что пролило бы хоть квант света на жизнь зимовщиков и уж подавно - на судьбу экипажа
«Звезды».
        Все находки, включая мертвые тела космонавтов, лишь констатировали состояние ситуации на текущий, конкретный момент 2165 года, были ее мгновенным слепком. Я уже и новый заголовок придумал, похлеще прежнего:
        ЗИМОВЬЕ НА БЕЛЛОНЕ - ГИПСОВАЯ МАСКА ПРОПАВШЕЙ ЭКСПЕДИЦИИ
        По тем редким, обрывочным фразам и угрюмому виду Тайны, который она напускала на себя всякий раз, едва речь заходила о дневниках Бенцианова и Долгова (они сохранились в крошечных фрагментах; и, увы, эти фрагментики являли собой наиболее полные источники информации по зимовке), я давно догадался, что они выставляли ее далекого предка, командира «Звезды» Петра Алексеевича Надежина, далеко не в лучшем свете. Если только не свидетельствовали прямо: в трагическом исходе всей экспедиции виноват именно Надежин.
        Меня же на этом витке нашего с Тайной расследования бесило другое. После завершения работы госкомиссии в 2170 году гриф секретности с этой истории вроде бы сняли. И будто бы даже опубликовали результаты плюс тщательно отмеренную выжимку данных, полученных Х-звездолетом «Афанасий Никитин»…
        Ну и где же они, все эти публикации?!
        В лучшем случае сведения на уровне «Первого века межзвездных сообщений», уже прочно занявшего место под моей крохотной командировочной подушкой с набивкой из гречневой шелухи. Такая же шелуха, по сути, или полуправда.
        А вот СР-сканирование вокруг зимовья сулило нам возможность обнаружить какие-то новые материальные останки Четвертой Межзвездной Экспедиции, которые тогдашняя госкомиссия попросту не нашла под снежными заносами.
        Как я и подозревал, всеми СР-сканерами на Беллоне оперировал «Геострой».
        Да, «Геострой» - государственная контора с крайне амбициозными целями. И что-либо сдать в аренду частному лицу - скажем, вертолет с СР-сканером - она официально не может. Однако, Шадрин, представляя на Беллоне Российскую Академию Наук, вполне мог заказать «Геострою» те или иные платные информационные услуги. А проще говоря: данные СР-сканирования с борта тех самых «Перунов», которых мы видели в окрестностях зимовья.
        Спин-резонансный сканер… О, друзья мои, это самый настоящий волшебный кристалл, способный просвечивать ледяные поля и снежные холмы Беллоны насквозь!
        СР-сканер - громоздкое и тяжелое устройство, которое чаще всего монтируют в транспортных отсеках больших флуггеров. Однако годятся и самые крупные из вертолетов, грузоподъемность которых позволяет взять не только сам сканер, но и весьма мощную ВСУ - вспомогательную силовую установку - для его питания.

«Перун» - тяжелый вертолет со сканером на борту - как нельзя лучше подходил и для поиска различных полезных ископаемых, и для картографирования геологических горизонтов. Когда-то я летал на подобном с геологами и кибернетиками, обслуживающими СР-сканер «Донец-200», над Якутией.
        Геологи рассказывали, что в режиме тщательного сканирования «Донец» способен обнаруживать даже небольшие, около метра длиной, объекты. При мне они засекли в мерзлотном грунте под Нюрбой древнюю «кочергу» - остаток рудной жилы на глубине в семьдесят шесть метров. А так, в принципе, СР-сканер «Донец» вполне сносно видит в глубину на три сотни метров.
        (У огромных военфлотских СР-сканеров характеристики куда более внушительные, но цена у них вообще запредельная, да и условия эксплуатации своеобразные; они потребляют такую прорву энергии, какую можно получить только на борту огромной
«Андромеды», а лучше - полноценного звездолета.)
        Беллона вообще мне здорово напомнила Якутию. Если в России криолитозона - многолетняя мерзлота - охватывает порядка 11 млн. кв. км, что превышает половину всей территории страны, то из них три миллиона с хвостиком приходятся на Якутию, занимая ее полностью. На Беллоне, ясное дело, то же самое.
        Так что, будь моя воля, звали бы сейчас этот, с позволения сказать, «теплый Марс» Якутией-2, Астро-Нюрбой или Новым Тойбохоем. Самое место для обитания Superhomo cosmonauticus!..
        Это меня и озадачивало. Получалось, что максимально адаптированные к низким температурам и другим вызовам внешней среды космонавты не выдержали пусть и суровой, но вполне штатной зимовки на планете, где сегодня трое сыновей Николая Шадрина без шапок и рукавиц гоняют по двору, на снегу футбольный мяч?
        Нет, никак не укладывалось это в голове! Отчего и рождались дикие гипотезы вроде той, которой я поделился с Тайной.
        Не останавливаясь на достигнутом, высказал я свои сомнения и Шадрину.
        - Давнее дело, - отмахнулся наш проводник. - И темное к тому ж.
        Больше он не прибавил ни слова, а я решил до поры до времени его больше не расспрашивать. Тайна с самого начала предупредила: у Николая кто-то из предков погиб тут, в числе «восходовцев».
        Так что угодил я в клуб! Клуб потомков Superhomo. Одна из каковых Superhomo мои мысли читает как открытую книгу, другой снежных чудовищ бьет с борта вертолета острогой…
        А мы? Ничем мы не блещем, максимум - голой задницей, да и то в перспективе, если я не сумею устоять перед Тайниным обаянием и сдуру начну финансировать ее безумные идеи. Если, конечно, завтрашнее СР-сканирование даст какие-то осязаемые результаты…
        На борт «Перуна» нас, само собой, пригласить не удосужились, да в том и не было нужды.
        За свой гонорар, полученный, заметим, по официальному каналу - Шадрин внес деньги Тайны в кассу «Геостроя» - расчет СР-сканера обязался предоставить нам подробнейшие распечатки результатов в виде многостраничной топографической карты с таблицами машинной расшифровки. Отдельным приложением обещали выдать трехмерные модели объектов из числа наиболее перспективных по ориентировке Тайны.
        Теперь оставалось одно - ждать.

* * *
        Весь следующий день мы провели в томительном безделье.
        Тайна с рассеянным видом разбирала свой архив, из которого и мне выделила малую толику файлов, для общего развития.
        Они включали в себя промежуточные отчеты госкомиссии за 2168-2169 годы с пространными выкладками и весьма туманными выводами.
        Теперь я своими глазами смог увидеть вердикт «Переохлаждение», вынесенный прозекторами.
        В целом же, за всей этой печальной бухгалтерией отчетливо просматривалось стремление неизвестных мне чиновников как можно скорее завершить расследование, чтобы впоследствии успешно предать его забвению.
        Периодически Тайна связывалась с «Перуном». Вертолет вел поиск и, судя по бесстрастному выражению лица моей спутницы, пока без особых сюрпризов. Зато меня судьба порадовала пусть и маленьким, но открытием из разряда неожиданных.
        В числе погибших на зимовье космонавтов я обнаружил знакомую фамилию. Филипп Смагин, инженер систем жизнеобеспечения «Восхода».
        Я и прежде неоднократно прочитывал ее в протоколе осмотра зимовья. Но как-то не обращал внимания, взгляд не цеплялся. А тут меня вдруг осенило: да это же однофамилец того самого Алексея Смагина, знаменитого фельдъкурьера, личную флэшку которого я всегда хранил как реликвию эпохи Раннего Освоения!
        Тайну мое открытие не то что не удивило - она посмотрела на меня как на идиота.
        - Чудак человек, а разве ты не знаешь, что Смагины и Шадрины - родня? Николай показывал мне их родовое древо аж с девятнадцатого века. Раньше просто документов не сохранилось, одни фамильные предания. Между прочим…
        Тайна понизила голос, что на ее языке означало: внимание, сведения особой важности!
        - Тот самый Алексей Смагин, из двадцать второго века, был первым рыцарем моего ордена, - без тени улыбки прошептала она. - Ордена «Звезды» и «Восхода».
        И, видя, что меня подмывает выдать к этому романтическому бреду экзальтированной девицы иронический комментарий, поспешно добавила:
        - Теперь и тебе придется доказывать право на место в нашем клубе. Рядом с такими как Смагины и Шадрины.
        От такого нахальства у меня натурально глаза полезли на лоб. Она что, всерьез считает, что я…
        Выплеснуть свои эмоции я, по счастью, не успел.
        Громко и требовательно пискнул зуммер коммуникатора. Тайна обожала всё ретро, и сигнал армейской рации представлялся ей наиболее эстетичным.
        А я нет, я люблю мелодии. Давно уже сыт по горло экстренными вызовами и авральными предписаниями вроде «собраться в тридцать минут, через час быть на космодроме, командировочные дошлем следом».
        Она же получала желанный адреналин, похоже, лишь от стрессов и мощных биений жизни. Вот и теперь, пока моя спутница выслушивала рапорт с «Перуна», ее щеки лихорадочно пылали, а глаза блестели как у какого-нибудь морфиниста из старинного романа.
        Тайна некоторое время слушала, затем очень быстро кивнула несколько раз подряд, точно механический дятел, и, выключив связь, обернулась ко мне.
        - Нашли!
        Было заметно, что Тайне больше всего на свете хотелось сейчас напустить на себя серьезный вид. Но глаза, сияющие зеленые глазищи маленькой кошки, впервые отправившейся на вылазку за мышью циклопических размеров, выдавали ее с головой.
        Ну, дева! Не хватало еще только щенячьих восторгов и скачек по лужайке!
        - Что именно? - Солидно осведомился я (а в душе уже кувыркались чертенята азарта! .
        Тайна словно остановилась на полупрыжке… И вдруг поникла.
        - Пока в точности неизвестно, - пролепетала она, глядя на меня с робостью. - Но на глубине семи метров, по их словам, отчетливо различим объект, металлический. Дельтавидный… четырехметровой длины… около двух в поперечнике…
        Она подняла на меня растерянные, уже почти испуганные глаза.
        - Костя… но это же значит… А?
        - Значит зонд. Беспилотный зонд. А ты что надеялась найти? «Звезду» в полной комплектации? Ракетоплан? Моли Бога, Тайна, чтобы эта железка оказалось зондом. Потому что там…
        Тут и я позволил себе капельку романтики. Всласть помечтать - что может быть лучше для здоровья?
        - Там, на борту зонда, может быть всё. Всё, о чем только способна мечтать такая сексапильная девица как ты.
        - Ах ты…
        Я вовремя пригнулся. Меховой унт, некстати оказавшийся на полу прихожей под ее маленькой ручкой, с гудением пронесся над моей макушкой в направлении двери…

…И врезался прямо в красную от ветрового беллонского загара физиономию Шадрина, как раз в ту минуту решившего заглянуть к нам в избу-гостиницу за новостями.
        Надо же - никакой реакции, а еще дикий сын природы!
        Глава 10
        Надежин. Точка невозврата
        Июнь, 2144 г.
        Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 «Звезда»
        Район Сатурна, Солнечная система
        День-139
        Мы уверенно приближаемся к орбите Гипериона - маленького естественного спутника, что кружится на расстоянии полутора миллионов километров от препоясанного кольцами газового гиганта по имени Сатурн.
        Когда-то здесь летали только автоматические межпланетные станции размером с автомобиль, а теперь обретается орбитальный монстр «Прометей IV». Одного только научного персонала на станции человек сорок, а уж так называемого технического, то есть военных всех мастей - не счесть!
        Всё главное начнется послезавтра. Послезавтра День-141 - дата выхода основной части экипажа из тестовой гибернации…
        Ну а сегодня можно раскупорить бутылочку шампанского и перечесть «Женитьбу Фигаро»…
        Хе-хе, какая еще женитьба, какого Фигаро? А вот бутылочку, пожалуй, можно.
        Ну… за Сатурн!
        День-140
        Когда готовились к полету, у медиков ЦУПа - о конечно! - нашлись хитроумнейшие соображения касаемо того, что я должен лечь в тестовую гибернацию вместе с большинством других членов экипажа. Но я решительно настоял, что именно мне, капитану «Звезды», необходимо войти в состав первой полетной вахты.
        (Не следует путать первую полетную вахту со стартовой! Первая вахта открывается после того как заканчивается стартовая! На стартовой вахте бодрствует весь экипаж корабля, а вот на первую остаются только четыре человека.)
        Нет, я хотел в первую вахту вовсе не потому, что намеревался улыбаться в телекамеру, подобно моим предшественникам с «Гагарина» и других пилотируемых звездолетов. Экспедиция наша секретна. Официально «Звезда» и «Восход» вообще не существуют, так что какой-либо социально полезной нагрузкой наш отлет не отягощен.
        Но мысль о том, что отрезок маршрута от Марса до Сатурна «Звезда» пойдет без своего капитана, была для меня нестерпима. Вот поэтому-то я поставил одним из условий своего предстоящего командования кораблем обязательное бодрствование в первую вахту. Благо тогда еще условия ставить было возможно.
        Меня в моем решении поддержал и Васильев, КБТ (криобиотехник).
        КБТ - важнейший член экипажа фотонного звездолета. А вовсе не я, как бы мне ни хотелось обратного.
        Именно КБТ отвечает за гибернацию. За то, чтобы каждый член экипажа разместился в своем гробу хрустальном со всем возможным комфортом. Чтобы уход в физиологическое запределье, в управляемую летаргию, прошел не как-нибудь, а за-ме-ча-тель-но. И, главное, чтобы потом, спустя сотни и тысячи дней, все мы раскрыли глаза и наши легкие, расправляясь, сделали первый вдох. Не судорожный, не свистящий! А самый нормальный, обычный вдох.
        Вспоминаю нашу первую встречу…
        Васильев был для меня человеком совсем новым, в деле непроверенным. Я с ним обстоятельно побеседовал. Нашел, что мне весьма импонирует его позиция сугубого прагматика, в чем-то даже педанта. Именно таким я и хотел видеть своего криобиотехника - трезвым, расчетливым, хладнокровным, умеющим всегда встать над эмоциями.
        На первой встрече с экипажем «Звезды» Роберт - так зовут Васильева - сказал:
        - Обеспечивать жизнедеятельность двух десятков человек в течение восьми тысяч суток на борту такого большого космического корабля как «Звезда» современная техника, в принципе, может. Но рисков слишком много. Поэтому основную часть времени каждый из нас пролежит в гибернации. Как на пути туда, так и на пути назад.
        Он окинул внимательным взором всех космонавтов.
        - Вы ведь, надеюсь, собираетесь еще и возвратиться, нет?
        Ответом ему было всеобщее оживление в кают-компании, имитировавшей соответствующий отсек «Звезды», и усмешки космонавтов, людей в большинстве своем бывалых и тертых.
        - А как же принцип наноаквариума? - Осведомился лингвист Щедриков. - Ведь вроде бы научились запускать на борту кораблей все вещества по замкнутому циклу регенерации? Особенно сейчас, когда бортовые реакторы могут обеспечивать всё это энергией в течение десятилетий?
        Щедриков задал свой вопрос совершенно спокойно, без вызова и подначки. Еще один кирпичик в стену моей уверенности, что психологический климат в экипаже будет умеренно континентальным.
        И все же я с удовлетворением отметил, что вопрос задал человек, не входящий в первый десяток списка личного состава, человек, относящийся к «пассажирам». Ведь в первом десятке значатся люди, без которых корабль не переживет даже минимальных поломок.
        Вопрос был все-таки из области любительщины, и Васильев ответил в присущей ему манере: по существу.
        - К сожалению, Георгий Владимирович, - (уже к первой встрече Васильев знал всех членов экипажа «Звезды» по имени-отчеству), - полная рециркуляция кислорода и жидкостей вкупе с нашими плантациями, оранжереями и белковыми синтезаторами - это всё вместе достаточно капризная штука. Никто не даст полной гарантии, что система не разладится и мы сможем прожить на «Звезде» безбедно полтора десятка лет. А потом еще столько же в ходе возвращения. Поэтому, не вдаваясь в детали, скажу главное. Реалистический инженерный расчет сделан таким образом, чтобы наш экипаж, в случае чего, смог некоторое время поддерживать работоспособность при условии полного выхода из строя СЖО. Вне зависимости от состояния оранжерей, белковых синтезаторов и водоочистителей мы сможем питаться, упрощенно говоря, тушенкой, шоколадом, витаминами и питьевой водой из резервных баков. В действительности же наш рацион составлен из ста семидесяти различных наименований. И вот такого рода рацион рассчитан на 600 полетных дней. И еще на 600 дней пребывания в целевой системе.
        - А если возникнет необходимость пробыть в целевой системе, скажем, 700 суток? - Спросил кто-то из дальнего угла кают-компании.
        - Если возникнет такая необходимость… - Васильев сделал паузу.
        Лицо криотехника было бесстрастным и строгим, как у Пекарева, преподавателя математики в академии, которого я запомнил на всю жизнь благодаря его упорному, прямо-таки маниакальному пристрастию вызывать к доске кадетов исключительно на букву «Н».
        - …Если возникнет такая необходимость, - повторил он, - то на обратном пути одно из двух. Либо оранжерея нас все-таки прокормит, либо придется совсем не вылазить из гибернации… Сократить вахты до трех человек, до двух… Так что будем дружить, - подытожил Васильев и неожиданно подмигнул аудитории.
        На сей раз ответом ему было всеобщее молчание.
        Впрочем, Васильев и не нуждался в комментариях. А сразу по окончании встречи он представил мне список предложений по первой полетной вахте. В списке бодрствующих значился и я.

«Что ж, кажется, сработаемся», - подумал я тогда.

* * *
        Первая вахта «Звезды», открывшаяся в День-36 после того как большинство членов экипажа легло в тестовую гибернацию, включала меня, первого пилота, инженера-двигателиста Каплана и старшего инженера Изюмцева.
        В ведении Каплана находились все двигатели корабля, но в первую очередь, конечно, ГЭУ, то есть субсветовой фотонный движок. Ну а в ведении Изюмцева находилось вообще всё, включая и ГЭУ тоже!
        С Эдиком Изюмцевым у меня были три совместных межпланетных полета и один спецрейс, назначение и цели которого раскрыть по сей день не имею права. Во всех этих полетах Эд проявил себя суперпрофессионалом и опытным эксплуатационщиком космической техники, знающим до последнего винтика любой корабль и способным держать ответ за каждый его агрегат.
        Но Изюмцев был не просто хорошим эксплуатационщиком. Был он настоящим подвижником, неукротимым покорителем космоса. В самые критические минуты Эд показывал себя настоящим мужиком, верным товарищем и одновременно - авторитетом для всех, не слабее даже моего собственного, командирского. Поэтому когда я узнал, что старшим инженером на «Звезду» поставлен Изюмцев, на душе сразу потеплело. Я твердо знал: случись что, и он первым встанет во главе борьбы за живучесть «Звезды», а если потребуется, то и за спасение экипажа.
        А еще у него был Пятый Ключ.
        Что такое ключи на звездолете? Это то, без чего не работают органы управления и не запускаются двигатели.
        Если у вас нет ключей - вам в ходовой рубке делать нечего.
        Когда я впервые увидел их, еще будучи зеленым кадетом, я поначалу толком даже не понял, что передо мной. Две пластиковых карты и два ключа. Все вместе прошиты общим стальным тросиком.
        Конечно, не очень-то похожи они на привычные каждому железки, открывающие механические дверные замки, но вполне себе ключи - с самым традиционным геометрическим рельефом бородок.
        - Ключи вставляются соответственно в гнезда, - пояснял наш преподаватель астрогации по фамилии Слепаков, которого мы прозвали Соответственным. - В другие гнезда соответственно вставляются пластиковые карты. С магнитных лент и чипов карт производится считывание кодов и тогда система управления разблокируется. Самым, как говорится, соответственным образом.
        Для себя я, кадет Петр Надежин, тогда уяснил раз и навсегда: разных там фокусов и валидаций по глазным хрусталикам и отпечаткам пальцев на серьезной космической технике нет. Вся эта оптическая угадайка - для научно-фантастических романов и их читателей. Соответственно!
        Еще я понял, что в этой сфере всякий индивидуальный момент - тоже от лукавого.
        Все ключи одинаковые и таковыми должны быть. На пластиковых картах, конечно, записана необходимая информация о владельце, но это в основном для ведения автоматических протоколов.
        Ключи же физически всегда абсолютно одинаковы, как един и уровень доступа у всех, кто ими владеет.
        Владельцев ключей на любом крупном корабле пятеро.
        Четыре комплекта распределены между мной, моим заместителем и двумя пилотами. А вот пресловутый Пятый Ключ - у старшего инженера.
        Вашего покорного слугу кадета Надежина поначалу остро интересовало, почему командир звездолета, его заместитель и пилоты носят ключи всегда при себе, причем согласно Уставу - непременно на груди. А вот «старшой маслопуп» наоборот - хранит ключ исключительно в сейфе, что вмонтирован в стену его личной каюты, которую он не вправе делить ни с кем.
        В перерыве между двумя парами лекций, помнится, я поймал в коридоре Соответственного и напрямую спросил его, в чем смысл разницы в ношении ключей, и почему для главного инженера сделано такое знаменательное исключение.
        Профессор Слепаков некоторое время разглядывал меня, точно силясь проникнуть в суть моего вопроса. После чего изрек:
        - Видите ли, кадет, в чем дело. Старший инженер - не хозяин ключа, а всего лишь его хранитель. Имеет право его достать и применить исключительно в случае, если по какой-либо причине будут утрачены все остальные комплекты ключей. Все четыре соответственно.
        - А по какой именно причине? - Настаивал я. И в эту минуту вдруг увидел тонкую белую полоску глубокого шрама, змеившуюся над ухом Слепакова и терявшуюся на затылке под седым пухом старческих волос.
        Прежде я того шрама никогда не замечал, да и кто из нас, кадетов, по совести сказать, приглядывался к чудаковатому старому сухарю?
        А тут я вдруг разом вспомнил, где учусь, и кто нам преподает науки и специальности, и как много у нас учебных материалов с грифами «Для служебного пользования» и «Секретно».
        - Таковых причин немало, кадет, - бесстрастно произнес Слепаков. - Воздействие сверхнизких и высоких температур, химический ожог, удушье, отравление, проникающее ранение, компрессионная травма… Много есть вещей, не совместимых ни с жизнью владельца ключа, ни с сохранностью самого ключа.
        Он замялся, и я подумал, что сейчас он непременно прибавит свое излюбленное словечко.
        Но Слепаков лишь коротко кивнул мне на прощание и засеменил по коридору на очередную лекцию такой же странноватой как и он сам, слегка подпрыгивающей, птичьей походкой.
        А я смотрел ему вслед и видел, что одна нога Слепакова заметно короче другой и при этом еще и слегка вывертывается при ходьбе в сторону. Точно ее когда-то выдернули из сустава, а обратно на прежнее место вставить почему-то не захотели. Или просто не смогли.
        День-141
        Первым из гибернации вышел КБТ Васильев (точнее, его вывел из гибернации компьютер, заставив капсулу выполнить соответствующие действия). Вслед за чем приступил к выводу из тестовой гибернации основной части экипажа.
        Процедура это многоступенчатая, требующая соблюдения очень точного временного графика (который индивидуален для каждого космонавта), но благодаря полной автоматизации процессов - вполне посильная даже для лаборанта.
        Другое дело, что в отличие от лаборанта Васильев умел проводить гибернацию в обе стороны и вручную. И если бы у чьей-то гиберкапсулы что-то сломалось, Васильев мог бы спасти ситуацию личным вмешательством.
        На тот же случай, если бы сломалась гиберкапсула самого Васильева, каждый третий член экипажа получил минимально достаточную подготовку… Но даже думать о таком обороте дел было страшно.
        В общем, КБТ начал выдавать мне пробужденных космонавтов одного за другим, со средним темпом одна тушка в двадцать минут.
        И очень хорошо. Потому что люди нужны были позарез!
        Уже подходило время запуска «Тора-3» - самого небольшого по диаметру, внутреннего буксира. Но хотя он и имел наименьший поперечник «дырки от бублика», толщина его кольцевой трубы была наибольшей и потому он обладал весьма внушительными запасами рабочего тела.
        Было отрадно сознавать, что здесь, в окрестностях Сатурна, мы всё еще не одиноки.
        Станции «Прометей I» и «Прометей III» уже прогревали лазеры, а к охоте на
«бублик», который будет сброшен нами после выработки рабочего тела, приготовилась маленькая флотилия вспомогательных кораблей.
        Глупо разбрасываться громадными буксирами, когда их вполне возможно использовать повторно.
        Кроме того, мы с Панкратовым получили от передовой бригады ЦУПа, развернувшейся на борту «Прометея IV», контрольный радиозапрос. ЦУП настойчиво интересовался, всё ли у нас в порядке. В случае необходимости вспомогательные корабли были готовы оказать нашим звездолетам любую помощь вплоть до полной эвакуации экипажей.
        Я снова остро ощутил, что мы - на пороге неизвестного будущего, вблизи от точки невозврата. И былые тревоги, которые я тщательно норовил скрыть от подчиненных, ожили в моем сердце с новой силой.
        Между тем члены экипажа один за другим возвращались в строй.
        Кратко переговорив со мной и поделившись впечатлениями от долгого криосна, каждый изучал ситуацию в сфере своих служебных обязанностей.
        Им предстояли еще хроно- и гравиакклиматизация, но все члены экипажа, бывшие к полудню по корабельному времени уже в строю, предпочли переносить все свои физиологические лишения, что называется, на ногах.
        Васильев в принципе не возражал, и я предоставил ребятам приходить в себя каждому по собственному усмотрению. Шестнадцати часов, как предупредил меня криобиотехник, будет вполне достаточно, чтобы вышедший из гиберкапсулы почувствовал себя более-менее полноценным человеком, а самое главное - членом экипажа.
        Реабилитация проходила на удивление быстро и без видимых проблем.
        Поэтому когда Роберт связался со мной по личному каналу и попросил прийти в
«спальню», как мы называли отсек с гиберкапсулами, у меня его просьба поначалу вызвала легкое недоумение. Не дело, когда КБТ вызывает командира корабля, да к тому же столь приватно…
        Но в «спальне» меня ожидало то, что… что, увы, снимало все вопросы.
        Васильев не стал вдаваться в пространные объяснения и просто провел меня туда, где морозно серебрились крышки двух нераскрытых капсул.
        Все остальные кроме четырех в последнем ряду, пока еще законсервированных для меня и трех других человек первой полетной вахты, были раскрыты и белели своим пористым нутром.
        - Это последние? - Осведомился я, все еще не понимая, что происходит.
        - Номер семь и номер четырнадцать, - уточнил Васильев. И добавил:
        - Пробуждение последних пяти космонавтов мною активировалось практически одновременно в порядке эксперимента. С разницей лишь в две-три минуты. И, тем не менее, двое из них всё еще там.
        Мне не нужно было справляться со схемой-памяткой. Расположение капсул экипажа
«Звезды» я знал как свои пять пальцев.
        Номером семь был Борис Багрий, астрофизик, «пассажир». Отличие этого специалиста от штатного космонавта-астронома «Звезды» в том, что астрофизик не способен в одиночку привести корабль домой. То есть, если потребуется, наш «обер-звездочет» Вершинин сможет выполнить функции штурмана-астрогатора и даже пилота. Астрофизик - нет, не сможет.
        Зато Боря Багрий лучше всех разбирается в фотометрии, спектральном анализе, радиоастрономии и прочих премудростях физики космоса. И не просто «разбирается», а умеет чинить любую из астрофизических установок, которых на «Звезде» не меньше дюжины.
        А в капсуле номер четырнадцать лежал химик Хассо Лаас. Тоже «пассажир», что характерно.
        Помимо того, что он являлся высококлассным знатоком целого букета естественных наук (а не только химии), этот улыбчивый человек был еще и вторым дублером инженера СЖО, что при назначении вахтовых смен расширяло пространство для маневра.
        И, тем не менее, они оставались все еще там, в гиберпространстве, как шутливо выражался как раз Лаас.
        Я ожидал разъяснений криотехника, но вместо этого Роберт жестом пригласил меня к седьмой капсуле.
        - Все анализы и результаты посткриогенного тестирования организма в норме, - сообщил он. - Визуально состояние астрофизика Багрия также соответствует всем нормам вполне здорового, полного сил человека. Однако он до сих пор не только не проснулся, но даже не сменил фазы дыхания. Так что на сегодня Борис Багрий - наша проблема номер один. Но есть и другая.
        После чего Васильев решительно проследовал во второй ряд капсул, к Лаасу.
        - Однако… - пробормотал я.
        В полутьме, царившей под стеклопластиковой панелью, я отчетливо разглядел лишь очертания тела. Голову химика и верхнюю часть туловища вплоть до солнечного сплетения закрывала широкая полоса раздвижной панели, способной скрыть человека полностью.
        - Вот это и есть Хассо Лаас. Наша проблема номер два, - негромко произнес Васильев.
        - Почему он закрыт? - Сухо спросил я.
        - Помимо меня сюда имеет доступ еще ряд людей, - пояснил криобиотехник.
        - Членов экипажа, - поправил я его.
        - Членов экипажа, - согласно кивнул Васильев. - Помимо вас, Петр Алексеевич, это ваш зам, первый пилот, старший инженер и еще вдобавок врач Виноградов. Кажется, его основной профиль - дантист?
        - Юрий Всеволодович - специалист широкого профиля. И по своему служебному положению имеет свободный доступ во все отсеки и помещения корабля, где находятся люди, его потенциальные пациенты, - отрезал я.
        Не хватало еще, чтобы члены экипажа обсуждали Устав Экспедиции, а заодно и профессиональную компетенцию друг друга!
        - Понимаю, Петр Алексеевич. Но кого он станет лечить здесь, в гиберзале? Багрия? Или, упаси Боже, Лааса?
        - Кажется, у вас порядком взвинчены нервы. Что случилось, Роберт Юрьевич? И что с Лаасом?
        - Извините, - пробормотал криотехник. - Вам это обязательно нужно увидеть. Просто я пока прикрыл… от посторонних глаз…
        И явно чувствуя, что опять встал на скользкий путь обсуждения Устава, Васильев нашарил на боковине капсулы нужную кнопку, после чего панель медленно поехала вниз, к ногам погруженного в ледяной сон химика.
        Помнится, я еще машинально отметил, что Роберт почему-то не воспользовался инфракрасным пультом управления, что было бы гораздо удобней. Но в следующую секунду мне было уже не до дистанционных удобств.
        Стекло гиберкапсулы сделано почти прозрачным, лишь с легким матовым эффектом, который не мог скрыть странной метаморфозы, произошедшей со спящим химиком. Глаза Лааса заплыли как от конъюнктивита, превратившись в узкие щелочки, точно прорезанные острым ножом в коже бесстрастного, неподвижного лица. Невесть по какой причине кожа эта приобрела отчетливый грязно-оливковый оттенок и вдобавок стала рыхлой и землистой, отчего лицо спящего походило на карнавальную маску из пористой резины.
        Конечно, это не было дефектом оптики. Я едва не прокусил губу, смотря в эти узкие щели, за которыми не видно было и намека на разум. И вместе с тем меня не покидало странное ощущение, что химик Лаас сейчас жив, в полном сознании и, возможно, даже слышит и видит нас.
        Хотя почему - странное? Разве все мои сны последних дней - естественны и нормальны, в особенности для командира звездолета, который уже вряд ли возвратится на Землю? А я по-прежнему все клял и клял себя за непростительную ошибку, минутную слабость, о последствиях которой мне, наверное, уже не суждено узнать никогда…
        - Думаю, это последствия генной адаптации экипажа к долгосрочному криосну, - ровным, бесстрастным тоном произнес Васильев, избавляя меня тем самым от необходимости задавать дурацкие, но неизбежные вопросы. - Судя по состоянию кожного покрова, конкретно программы «Амфибия». У Лааса все основные внешние признаки этого процесса начали активно проявляться лишь в последние восемь часов.
        Вот тут я воззрился на криотехника с откровенным недоверием.
        Получается, что эта стремительная, прямо-таки взрывная мутация была вызвана не чем иным как процедурами вывода химика из криосна?! А организм Лааса почему-то активно воспротивился этому выводу…
        И я в очередной раз с удовлетворением отметил, что решение об обязательном пробуждении всего экипажа после тестового сна было правильным. Услуги врача Виноградова понадобятся нам очень скоро.
        Оставалось лишь кратко обсудить с Робертом некоторые детали предварительного осмотра Лааса. Хотя и без осмотра было ясно: побочные эффекты программы «Амфибия» уже дали о себе знать. И, возможно, не только в нашем экипаже.
        Глава 11
        Файлы надежды
        Апрель, 2614 год
        Афанасьевский кряж
        Планета Беллона, система Вольф 359
        Это и впрямь оказался зонд. Старый, ржавый, дышащий тайной.
        Такие аппараты во множестве входили в арсенал первых звездолетов и использовались как радиоуправляемые разведчики с неплохой автономностью. Они были способны обращаться по орбите сутками, лететь в атмосфере долгими часами, а при необходимости приводняться или приземляться на поверхность исследуемых планет.
        Они проводили множество замеров, таращились в неизведанное любопытными телекамерами, заваливая материнский корабль петабайтами данных. Многие зонды уже никогда не возвращались на борт, а продолжали исследования в автономном режиме, время от времени принимая свежую информацию от центрального корабельного
«Олимпика», который рассчитывал для них оптимальную программу исследований.
        На трехмерной модели нашего зонда были отчетливо видны не только гофрированные ударом тугоплавкие листы обшивки, но также смятые аэродинамические поверхности и обломки панелей солнечных батарей. Размеры последних указывали на большой по тем временам ресурс автономности зонда, а значит - на способность удаляться от корабля на внушительные расстояния. Особенно в космосе, конечно.
        Трудно сказать с какой высоты зонд сверзился тогда, в двадцать втором веке, и на какую глубину он ушел в грунт при ударе. Но сейчас над ним было семь метров льда и булыжников.
        Точка падения зонда находилась в восьми километрах от зимовья. Близко! Случайность, или?..
        Чтобы извлечь зонд из криолитового грунта, мог понадобиться не только мощный экскаватор, но и автоледоруб. Доставить их воздухом в район отметки 326 Афанасьевского кряжа, как значилось место зимовки на местной карте, значило вымаливать у «геостроевцев» транспортный «Перун», а то и летающий кран «Голиаф».
        Поэтому Николай предложил связаться с военными, благо те на Беллоне все-таки имелись, хотя и в умеренных количествах. А где военные, пусть даже и в самых умеренных количествах, там инженерной техники - валом.
        Что касается политеса и средств материального стимулирования, тут снова сработали РАНовские навыки Шадрина. К слову, наем техники обошелся нам всего лишь в треть суммы, выложенной за данные СР-сканирования с борта «Перуна». А поскольку в этот раз выпал мой черед становиться спонсором дня, экономии финансов было отдано большинство голосов нашего маленького, но дружного штаба оперативных действий.
        Следующим утром, по первопутку белой целины, мы, сидя в кабине снегового грейдера МАЗ-78, отправились втроем к месту зимовки экипажа «Восхода».
        Следом деловито гудел огромный ГЭК «Ботур» - гусеничный экскаваторный комплекс с тремя алмазными бурами. Сопровождали наш караван юркие аэросани. Они проворно носились вдоль двух идущих целиной тяжеловесов, точно непоседливый щенок, которого впервые взяли с собой в лес на настоящую, взрослую охоту.
        Старший группы, капитан Нечаев, отлично знал местность, поэтому спустя три с половиной часа мы уже добрались до цели.
        Разумеется, ничто вокруг не говорило, что четыре с лишним века назад здесь упала с неба железяка, напичканная под завязку всевозможной аппаратурой.
        - Если на борту «Восхода» госкомиссия все аккуратно подмела, то здесь у нас еще есть шанс получить хоть какие-то свежие данные, - сказала Тайна.
        - Ну и какие, например? - Меланхолично спросил Шадрин.
        - Например о причинах гибели космонавтов-зимовщиков, - ответил я.
        - Я имею в виду нечто большее, - твердо заявила Тайна. - Я верю, «Звезда» могла хоть раз да попасть в поле видимости зонда! И, значит, у нас есть шанс получить ее самые поздние по времени изображения. Возможно, прослушать запись каких-то радиопереговоров. Хочу верить, что это прольет свет на загадку исчезновения
«Звезды».
        Сказанное Тайной представилось мне в тот миг абсурдом. Но дальнейшее развитие событий показало, что Тайна была совершенно права. Правда, не всё было так просто, как на словах…
        Земляные, а точнее снего-ледяные работы уже шли полным ходом.
        Свое дело капитан Нечаев знал отменно, однако для начала выслушал доводы Шадрина, после чего сдержанно кивнул. Дело в том, что вчерашним вечером мы с Тайной переслали ему данные, полученные с «Перуна», и нечаевский геодезист подробнейшим образом проштудировал их.
        - Старший лейтенант Фомин участвовал в разработке оловянных месторождений материкового шельфа в восточном полушарии Беллоны, - кратко охарактеризовал своего офицера капитан. И по тому, с каким уважением глянул на застенчивого долговязого геодезиста Шадрин, мы с Тайной поняли: это вполне исчерпывающая характеристика матерого профессионала.
        Определив по карте минимальный треугольник ошибок, военные пустили в ход экскаватор. Трудились алмазные буры, острые зубья массивного ковша с лязгом кромсали ледяные глыбы, выворачивали стылые валуны, и вокруг вершин треугольника быстро росли груды смерзшегося серого грунта.
        Я, конечно, не ожидал, что зонд предстанет перед нами в виде эффектного серебристого наконечника стрелы, горделиво выглядывающего из ледового монолита как топаз из горной породы. Но что его так расплющит, не мог и предположить…
        - Как Бог черепаху, костец ее побери, - тихо выругался Шадрин, наблюдая за тем, как экскаватор вынимает зонд, почти разорванный пополам.
        Но удача и на сей раз нам улыбнулась. Имя удачи было - новейшие технологии.
        Информация хранилась в файлах компьютера зонда (компьютер назывался «Квант») и в стальной ракушке его «черного ящика».
        Сила удара при падении беспилотника и последующей компрессии со стороны сместившихся пластов криолитовых грунтов была такова, что содержимое металлического корпуса частично выдавило в стороны, точно крем из пирожного-трубочки. Однако бронированная ракушка бортового самописца уцелела полностью, а месиво, в которое превратился «Квант» зонда, Нечаев пообещал передать знакомым спецам. По словам капитана, они способны были отжать каждый сохранившийся фрагмент информации из любой уцелевшей крупинки носителя.
        Тайна откровенно усомнилась, я же Нечаеву верил.
        Когда-то в оптической лаборатории одного из ведомственных НИИ Военно-Космических Сил Российской Директории мне довелось наблюдать такой фокус. Тщательно упаковав в пластиковый пакет брусок парсерной памяти, лысеющий лаборант в капитанских погонах на моих глазах нещадно расколотил его молотком. После чего развернул - я только горестно охнул! - и предложил выбрать оттуда любую из крупинок, тускло блестевших на дне пакета. Сейчас останки блока памяти больше смахивали на крупнозернистый кварцевый песок.
        Разумеется, я выбрал гранулу помельче.
        Потом, затаив дыхание, я наблюдал на экране монитора, как специальный сканер производил лазерную «автономизацию» этой крупицы информации.
        - Еще в античную эпоху полевые хирурги почти таким же манером, с помощью раскаленного ножа, заваривали обрывки сосудов и мягких тканей на месте ампутации ноги или руки, - комментировал лаборант свою работу. Поскольку я совершенно не помню, что он там говорил дальше, нижеследующий текст спишите, пожалуйста, на мою репортерскую фантазию:
        - …Так и мы получаем автономный фрагмент общей информационной картины памяти, своеобразный кварк. Заваривая его лазером, мы, по сути, уничтожаем все остатки его разорванных связей с соседними информационными блоками. И на выходе получаем оптимизированный кварк памяти, способный не только функционировать автономно, но и вступать в массивы хранения данных как целостная и независимая минисистема, отдельный модуль общей цепи. Именно разорванные связи, незакрытые ссылки, обращения к внешним элементам прежде мешали каждой из таких информационных гранул функционировать автономно. Сканер же заваривает все информационные ранки и коммуникативные хвосты…
        А вот эту фразу лаборанта я прошу считать исторически достоверной, мои дорогие друзья:
        - Вот полюбуйтесь! - сказал он наконец.
        На экране монитора появился новый объект, обозначив себя как внешний жесткий диск.
        - Только еще разве что автозапуск не произвел… - пробормотал я, недоверчиво глядя на то как в открытом окошке «возрожденца» один за другим стремительно возникают файлы, еще десять минут, казалось бы, безнадежно утраченные.
        Не верить собственным глазам я не мог. Ведь это я сам полчаса назад сбросил по предложению лаборанта в парсерную память пухлую папку, оставшуюся от моей стародавней командировки. Заметки, отчеты, фото, сканы выписок из документов… А теперь я один за другим открывал кусочки звуковых файлов с обрывками интервью, которые начинались и заканчивались на полуслове, куски своих фотографий, наброски информашек…
        Приблизительно по этому методу предстояло сохранять и классифицировать то богатство, что ждало нас сотни лет в промерзшей земле Беллоны.
        Мерно гудел двигатель грейдера, благо возвращались мы уже по расчищенной дороге.
        Пригревшаяся в просторной кабине Тайна часто поглядывала в зеркало заднего вида на бодро ползущий за нами ГЭК. «Ботур» вообще не нуждался в дорогах, судя по тому широкому следу-каньону, который он без видимого усилия оставлял в плотных, слежавшихся сугробах.
        Накануне мы втроем живо обсуждали, кому отдать на экспертизу то, что может оказаться на борту зонда. Я, понятное дело, больше склонялся к военным, благо личный опыт подсказывал: техническая сторона у них всегда на высоте, эти не утеряют ни крупинки информации. Моя спутница, однако, отнеслась к такой идее скептически.
        - Нельзя все яйца держать в одной корзине, - категорически заявила Тайна. - Кроме того, военные - сторона заинтересованная. Если только они обнаружат в мозгах зонда хоть файлик, прямо или косвенно бросающий тень на их ведомство, - а я почему-то уверена, что таковые найдутся! - пиши пропало. По закону все предметы государственной собственности, обнаруженные в космическом пространстве, почве или водной среде, автоматически являются государственной же собственностью. Так что этот зондик у нас изымут в три секунды, и - адью!
        Она звонко присвистнула, а я ухмыльнулся так криво, как умею только в предвидении назревающего конфликта с государственными органами. Что поделаешь, она права, и, ежели что, против закона не попрешь. Литая проза!
        Один лишь Николай предпочел отмолчаться, пробубнив напоследок, что-де утро вечера мудренее. И мы разошлись спать по своим комнатам, так и не решив как поступать в случае чего.
        Теперь Шадрин все так же помалкивал, смежив веки и мерно покачивая головой в такт ходу грейдера. Похоже, он целиком и полностью положился на авось и теперь смиренно ждал, что будет дальше.
        Только мы подъехали к КПП армейской базы, как мои наихудшие предчувствия стали сбываться с пугающей быстротой. Ворота еще не успели до конца отъехать по массивной рельсе, а мы уже увидели представительную делегацию, встречавшую нас непонятно зачем.
        Возглавлял ее командир части, тучный полковник с разлапистыми как еловые ветви пшеничными усами, которые у него беспрестанно шевелились, словно жили своей, обособленной жизнью. За его спиной теснилась свита старших офицеров, все в зимней парадной форме и серебрящихся инеем фуражках с дозволенными здешним артикулом меховыми наушниками.
        Со стороны делегация напоминала странную компанию любителей военно-ролевых игр. Вероятно потому, что современные военные ассоциируются с несокрушимыми доспехами пилотских «Гранитов» и осназовских штурмовых экзоскелетов. В то время как вид обычного штаба обычной части в парадной форме сразу же отсылает на шестьсот-семьсот лет в прошлое.
        И еще я почему-то сразу вспомнил о Сазонове. Этот охотник за осквернителями памятников вполне мог примчаться за Тайной на Беллону и, вполне вероятно, уже с ордером на арест.
        Нечаев в мгновение ока вырос перед полковником и принялся быстро рапортовать. Его слов мы, сидящие в кабине, разумеется, расслышать не могли.
        Мы выбрались из грейдера, над мотором которого густо шел пар, и направились к высокому начальству засвидетельствовать почтение и в то же время твердо заявить права на нашу находку. Однако усатый франт-полковник повел себя весьма странно.
        На нас с Николаем он не обратил ни грамма внимания, но тут же со сладкой улыбкой попытался ухватить Тайну за лапку, одновременно склонившись перед ней в полупоклоне. То ли хотел молодцевато кивнуть, то ли запечатлеть учтивый поцелуй на ее теплой варежке, расшитой легкомысленными цветочками.
        Лапку Тайна мгновенно отдернула. Однако тут же двулично нацепила на мордашку улыбку еще сахарнее полковничьей и вопросительно повела бровью.
        - Добро пожаловать, Анна Александровна, в Пятый Отдельный инженерно-строительный полк войск связи, - нимало не смутясь, пропел усач. - Знаем, знаем, наслышаны, так сказать… Не желаете ли проследовать в расположение?
        Я кисло поморщился от полковничьей лексики, но более всего меня озадачило, что усач о чем-то таком уже «наслышан» про Тайну до такой степени, что даже решил организовать ей торжественный прием.
        Тайна же держалась молодцом. И виду не подав, она кратко представила нас офицерам, вслед за чем царственно оперлась на широкую как лопата полковничью длань в лайковой, не по погоде, перчатке. После чего боярыня Надежина грациозно отправилась в это самое «расположение», не преминув подмигнуть мне украдкой с самым нахальным видом.
        Вот фифа!
        Я оглянулся на Николая за поддержкой, но того и след простыл. Оставалось лишь пристроиться в хвост офицерской делегации (в авангард меня почему-то не пригласили).
        Разгадка всей этой удивительной сцены последовала очень скоро.
        Едва лишь Тайна с полковником и свитой поднялись на высокое штабное крыльцо - кажется, эта девица уже любезничала с бравым усачом напропалую! - как кто-то внезапно ухватил меня за рукав. Вот оно, военное коварство!
        Я резко обернулся и опешил.
        Передо мной стоял улыбающийся, краснорожий от морозца Шадрин. А рядом - удивительного, прямо таки невероятного вида товарищ, какого я и представить себе не мог на студеных беллонских просторах.
        Невысокий и стройный, в безукоризненном черном пальто, не по-беллонски тонком, что называется, на рыбьем меху, и в черных сверкающих ботинках на узкой подошве. В довершение ко всей своей удивительной геометрии он еще и улыбнулся мне так тонко и проницательно, что я мгновенно понял: вот и главный здешний церемониймейстер, а полковник и свита - всего лишь статисты, действующие лица на сцене этого лощеного щеголя-режиссера.
        - Весьма наслышан о вас, Константин Сергеевич, - приятным, чуть бархатистым голосом сообщил щеголь. Что-то было у него с лицом, какая-то легкая, неуловимая неправильность, с первого взгляда необъяснимая. - Регулярно слежу за вашими обзорами в «Русском аргументе» и должен заметить: инцидент на открытии мемориала в Громове вы расписали столь лаконично, но красочно, что я при чтении испытал подлинный эффект присутствия.
        Та-а-а-к… Наш «Аргумент» он назвал правильно, стало быть, вхож в определенные сферы, близкие к СМИ. И вдобавок не просто успел прочесть мою корреспонденцию, а еще и выделил ее среди десятка последних публикаций минувших двух недель. Кто же он такой?!
        - Да ты, Костян, не тушуйся, - по-свойски огрев меня по спине, хохотнул Шадрин. - Ты не гляди, что он эдаким франтом вырядился. Это ж мой старинный приятель и сродственник, Федяка.
        - Федор Андреевич Смагин, - учтиво отрекомендовался господин.
        Я явственно почувствовал, как в нагрудном кармане рубашки сама собой шевельнулась старинная флэшка - мой неизменный талисман. А может, это ёкнуло мое сердце при виде потомка человека-легенды российской спецпочты?
        Представляться в ответ не имело смысла. Этот тип явно знал обо мне больше, чем того заслуживала моя скромная персона. И я лишь коротко кивнул.
        - Здешнее командование оказало нам честь и взяло на себя весь объем организационных работ по расшифровке данных с зонда. Поэтому я и прибыл сюда, - пояснил он, демонстрируя хорошее знание ситуации. - Вы приготовили деньги?
        Я снова кивнул. Кажется, у нас появился посредник, деловой партнер?
        - Советую пока что припрятать их подальше, - мягко улыбнулся он. - Полковник уверен, что мы работаем в рамках госпрограммы, стало быть, готов оказывать госпоже Надежиной сотоварищи всяческое содействие.
        - А вы сотоварищ? - Осведомился я, коль скоро Смагин уже дважды сказал «мы».
        - Скорее, соратник, - ответил он. И я впервые услышал в этом слове отчетливую составляющую «ратник».
        Тем временем мы уже подошли к длинному трейлеру, на белоснежных бортах которого красовались изящные эмблемы в виде почтового конверта с крылышками под надписью
«РОС'СВЯЗЬ».
        Ее грамматика меня малость озадачила, но я тут же переключил свое внимание на саму машину. В трейлер был впряжен небольшой тягач, приземистый и смонтированный на необычно широком гусеничном шасси. В общем, перед нами стоял двухзвенный гусеничный транспортер для условий снежной целины.
        - Добро пожаловать в мои апартаменты, - шутливым жестом Федор пригласил нас в салон трейлера.
        А тягачик-то армейский, смекнул я. И недаром он белой окраски - на Беллоне это самый актуальный защитный цвет… Армейский характер и покрой не спутаешь ни с чем, и машины тут не исключение, от здоровенных кунгов до личных офицерских мобилей - у тех даже тюнинг всегда стандартно-казенный и слегка преувеличенный, точно тулья фуражки.
        Не скрою, Федор вызывал у меня искреннее восхищение. Это ж как надо было обаять здешнее армейское начальство, всегда несговорчивое, когда речь идет о гражданских нуждах!
        Интересно знать, не виной ли тому загадочное слово «Рос'связь», да еще с апострофом? При всей его простоте и стандартности во всей директории нет службы с таким дословно названием, мне это доподлинно известно. Львиную долю почтовых отправлений еще во времена оны взяла на себя ГС - Государственная Связь, плюс КОСМОСВЯЗЬ и ИНТЕРСВЯЗЬ.
        Но едва я вошел в трейлер, как мой прежде ленивый интерес тут же сменило жгучее любопытство пополам с завистью. Это случилось, едва я шагнул в коридорчик, напоминавший купейный вагон поезда дальнего следования, и мельком заглянул в одну из открытых дверей.
        Там была оборудована вроде как типография - судя по мощному сканеру и нескольким приборам из области печатно-множительной техники, среди которых я распознал лишь многослойный принтер. Зато в правом углу на металлической станине, привинченной к полу, закрепленный толстыми болтами и обложенный мягкими стегаными подушками безопасности на случай падения при транспортировке возвышался парсер, о котором я прежде лишь читал в исторических мемуарах да еще в документах Тайны.
        Это был «Олимпик», знаменитый полетный суперкомпьютер. Из числа тех, что использовались на «Звезде» с «Восходом» в качестве главных вычислительных машин. На то время это была наиболее мощная из российских кибернетических разработок.
        Впрочем, если быть точным, в трейлере Смагина стояло лишь одно ядро «Олимпика». А вот на «Звезде» таких должно было быть в общей сложности не менее шестидесяти четырех. По крайней мере, если мне память не изменяет, именно столько «Олимпиков» имел на борту «Алексей Леонов».
        Но, в любом случае, передо мной был замечательный древний парсер, вполне работоспособный!
        - Специально захватил, для аутентичности, - улыбнулся Смагин. - Это ведь, кажется, ваш брат журналист некогда придумал термин «война форматов»?
        И тут я решился. Видать, сам черт, вечный искуситель репортерского племени, дернул меня не скажу за что.
        - Все форматы того периода вполне прочитываются, Федор. У меня есть тому подтверждение.
        Я протянул ему на ладони флэшку.
        На его месте я, наверное, ее схватил бы, сграбастал сразу. Шутка ли, такой раритет от предка многовековой давности, да еще и работает!
        Но Смагин-младший - как-то у меня сразу закрепилось для него это поименование - внимательно оглядел крохотную плашку-брелок, уютно устроившуюся на моей ладони, и…
        - Это его брелок, я знаю.
        После чего вынул из внутреннего кармана в точности такой же. Один к одному!
        Уверен, Смагина-младшего позабавила моя изумленная физиономия.
        - В свое время наша семья заказала несколько дубликатов этой флэшки. Некоторые раздарили родным, отдали в ведомственные музеи… Все-таки это то немногое, что уцелело из его вещей, благо корпус из литерной стали, - напомнил он. - Особо жаропрочной, какая тогда шла на корпуса «черных ящиков».
        К чему это он про металл? Ведь мне было доподлинно известно, что эту или какую другую флэшку Алексей не брал с собой на «Медузу»…
        Мы немного помолчали, очевидно, каждый о своем.
        - На самом деле не стоило беспокоиться, - наконец пробормотал я, просто чтобы как-то скрасить паузу. - Там не так много информации, и она вся легко прочитывается на любом современном планшете.
        - Да нет, не вся, - вздохнул Смагин-младший. - Есть пара папок, в которых, по всей видимости, было какое-то содержимое. Но они не открываются хоть ты тресни. Их можно только удалить, но как-то рука не поднимается.
        Он смущенно улыбнулся.
        Тем временем сидящий во мне искуситель рода журналистского и не думал униматься.
        - Не знаю, о чем вы, Федор, - пожал я плечами. - Лично у меня с флэшки всё открылось.
        - Всё? А как насчет папок под атрибутом «скрытые»? - Вежливо уточнил он.
        - У меня всегда включена опция просмотра скрытых файлов, - не сдавался я.
        Он несколько секунд молча смотрел на меня, после чего, по-прежнему не говоря ни слова, включил «Олимпик» и вставил в него свою флэшку.

«Три с половиной секунды», - машинально отметил я про себя время загрузки оперативной системы.
        М-да, пора основательно чистить мой планшет! Хотя древняя флэшка грузилась у него, как и у меня, почти полминуты. Ага-а-а…
        - Вот они, эти папки, - Федор ткнул в экран, где появилась до боли знакомая мне картина.
        Когда-то я излазил весь этот носитель вдоль и поперек в надежде найти там хоть какой эксклюзивчик. Как-никак, флэшка самого Смагина! Человека, которому Россия доверяла если и не все, то, во всяком случае, немалую толику самых сокровенных своих секретов.
        Но, разумеется, ничего экстраординарного я не обнаружил, за исключением кучи отчетов, рапортов, служебных записок и маршрутов следования, которые уже сотни лет ни для кого не представляли интереса.
        И сейчас я видел те же папки и файлы, которые не раз листал по ночам, обуреваемый извечным профессиональным любопытством. За исключением одной немаловажной детали: все папки на моей флэшке свободно и беспрепятственно открывались.
        И эти две папки я помнил отчетливо.
        - Там, в первой, лежат дневниковые записи с отпускными впечатлениями о двух неделях, проведенных на Фиджи. С техническими предложениями по благоустройству пляжей и усовершенствованию дренажа в пору тропических дождей, - произнес я точно по шпаргалке, чуть прикрыв глаза - так у меня память лучше работает. - Именно благодаря записям уважаемого Алексея Петровича я в свое время приобщился к тамошнему деликатесу - жареным морским червям-палоло. С икрой, между прочим.
        Смагин-младший не обернулся, но спина его напряглась - это было заметно даже под безупречного покроя пиджаком.
        - А вторая папка - сборная. Там лежала куча файлов, чьи названия начинались одинаково. Забавно так: «Всяко разно, что не безобразно».
        Всё так же, не оборачиваясь, он закинул за плечо тонкую, цепкую на вид руку, и я вложил в его ладонь свой экземпляр флэшки Алексея Смагина.
        Она открывалась немного дольше федоровской. И эти несчастные десять секунд были для меня красноречивей всяких слов.
        Разумеется, обе папки в итоге открылись без особых проблем. Смагин-младший проглядел каждую и лишь потом, словно вспомнив обо мне, жестом предложил присесть.
        Впрочем, я и так давно уже развалился в мягком низком кресле на колесиках. Частые командировки приучили меня заботиться о собственном комфорте самому, не дожидаясь особых приглашений.
        Что до Шадрина, то совершенно забытый нами беллонец сейчас увлеченно скрежетал чем-то металлическим в дальнем конце трейлера.
        Оттуда раздавалось его увлеченное кряхтенье, а также, время от времени, восхищенное: «А, костец тебя подери!».
        - Десять секунд, - пробормотал я.
        - Вы тоже заметили? - Кивнул он, глядя с огромным интересом вовсе не на экран со структурой носителя, а почему-то на меня:
        - И что же это был за процесс, по-вашему?
        Тут воцарилась уже более продолжительная пауза, в течение которой каждый из нас собственными усилиями переваривал новую информацию.
        Я упорно пытался вспомнить имя-отчество директора Музея Российской Почты, того энергичного толстяка с зеркальной лысиной. Федор же рассеянно перелистывал файлы, устремив на экран монитора невидящий взгляд, и напряженно размышлял о чем-то своем.
        Впрочем, думали мы с ним сейчас одинаково.
        - Всё копирование нам произвел директор МРП, мы лишь предоставили аутентичные носители. Специально заказывали их в мастерской Центрального Архива, где полным-полно всякого древнего электронного барахла… В итоге сделали ноль в ноль, на глаз не отличишь.
        - Ага! Очевидно при первичном копировании с оригинала эти две папки со скрытым атрибутом не сдублировались…
        - А потом для тиражирования по ошибке был избран дефектный носитель, так?
        - Вопрос номер один, Федор: почему при копировании система не выдала предупреждение о неполной перекачке содержимого на флэшку-приемник?
        - Вопрос номер два, Константин: что за процесс, скрыто протекающий при загрузке носителя, и как он связан с этими двумя несчастными папками?
        - Думаю, непосредственно и впрямую.
        - Согласен.
        - Костец его побери!
        - Именно!
        В пылу новых открытий мы и не заметили, что Шадрин давно вернулся к нам из недр местного филиала кузницы на гусеницах, и теперь взирал на нас свысока, прислонившись к округлому стальному косяку могутным аборигеновым плечом. А схватывал Николай всё с полуслова, на лету.
        - Вот смотрю я на вас, други, и понять того не могу, зачем привязались вы к этой цацке. Такая древность, поди, на каждом сотом кластере сбоить имеет самое полное право - из уважения к сединам-то.
        - Не в кластерах дело, - возразил Федор. - Вот тут дневниковые записи Алексея Петровича говорят о пребывании его аж на Фиджи, в период…
        Он быстро, одними губами прошептал дату. Затем на мгновение прикрыл глаза, что-то вспоминая, и удовлетворенно кивнул.
        - А между тем доподлинно известно, что Алексей Смагин в это время не был и не мог быть в Столице. И уж тем паче в отпуске.
        Федор задумчиво выбил на столе костяшками тонких, сухих пальцев барабанную дробь.
        - Интриговать не стану, не в моих привычках. Во-первых, в то время острова Фиджи еще не были конгломератной столицей Объединенных Наций. Столица еще только рождалась в умах российских политиков…
        - Ну, это и без тебя понятно, - невежливо перебил его Николай. Так, как это имеет право лишь близкий друг, принятый тобой безоговорочно.
        - Согласен, - кивнул хозяин трейлера. - Но только ты - Шадрин, а я - Смагин. И хорошо знаю биографию своего знаменитого предка. Как видишь, и сам иду по его стопам.
        Шадрин нахмурился и обиженно засопел, Федор же нимало не смутился. В наступившую тишину он теперь бросал слова тяжело, веско, и каждое из них казалось мне кирпичом, убедительным и прочным, в стену моей только еще нарождавшейся веры.
        - Трагедия «Медузы» стала последним, но не единственным из испытаний, выпавших на долю Алексея Петровича. Время, упомянутое в этом дневнике…
        Он кивнул на экран.
        - …Это дата взрыва на лунных рудниках горнодобывающего концерна «Гефест». Именно тогда, в ходе пожара спасая почтовую документацию особой важности, фельдъегерь первого ранга Смагин потерял руку. Ему ампутировали левую кисть.
        Я глядел на Смагина-младшего во все глаза. Этих подробностей жизни прославленного курьера я прежде не знал.
        - Любого другого с такой ответственной службы уволили бы в двадцать четыре часа, - вдруг прозвучало за нашими спинами.
        Это вернулась Тайна - с мороза, раскрасневшаяся, с блестящими глазами. В ее руках уютно устроился букетик свежих оранжевых тюльпанов. Гм… Что ж, усачу-полковнику во вкусе не откажешь!
        - …Но Алексей Петрович был лучшим, и потому остался в штате.
        - Последние шесть лет жизни он возил почту в спецконтейнере, прикованном к протезу стальной цепочкой, - сказал Федор. - С ним и погиб.
        - Как же уцелела флэшка? - Тихо спросил Шадрин. - Ведь «Медузу» так и не нашли, даже обломков.
        - Когда разбирали его личный архив, - пояснил Смагин-младший. - Алексей, разумеется, не возил такое с собой.
        - Уже тогда она была анахронизмом, - задумчиво сказала Тайна, осторожно погладив флэшку после того, как Федор перенес все ее содержимое в свой «Олимпик».
        - Рукописи не горят, - сардонически резюмировал я. - Но что мы в итоге имеем? Ошибку в дате и откровенное вранье про Фиджи? Может, он просто перепутал числа? Но зачем было писать про острова?
        - Алексей Смагин был не такой человек, чтобы писать в личных файлах всякую недостоверную чушь, - покачал головой Федор. - И если он написал откровенную неправду, это мог быть только некий сигнал. Например, для своих, для тех, кто в курсе. Эдакий маячок: «Внимание, как вы думаете, чего это я?»
        - И чего это он? - Спросил Шадрин.
        - Думаю, нам с Костей сегодня предстоит занимательный вечерок, - усмехнулся Смагин-младший. - Ведь ты лучший эксперт по этим файлам, нет?
        На «ты» он перешел легко и изящно. Но я не был уверен, что мы извлечем хоть что-то существенное из злополучной флэшки, даже проведя над ней бессонную ночь. Меня в ту минуту гораздо сильнее волновали данные расшифровки инфоносителей с найденного зонда.
        Именно его я считал ключом к разгадке первой серии космического детектива под названием «Два звездолета».
        Впрочем, как и все остальные.
        Время впоследствии показало, что мы ошибались. В вечной мерзлоте Беллоны покоился лишь замок, хотя и довольно-таки хитроумный. А ключ к нему лежал, как это часто бывает, совсем рядом.
        Глава 12
        Слова и коды
        Апрель, 2614 год
        Гарнизон Пятого отдельного инженерно-строительного полка войск связи
        Планета Беллона, система Вольф 359
        Над извлечением информации с зонда мы провели двое суток, и еще пять дней ушло на предварительную расшифровку.
        Не знаю как для других, а для меня это был настоящий момент истины, только растянутый на неделю напряженного поиска кусочков разрозненных файлов, склеивания их воедино и тщательнейшего изучения.
        В те дни я чувствовал себя ныряльщиком, впервые отважившимся нырнуть на прежде недосягаемую глубину…
        На сто пятьдесят метров?.. На двести?..
        Предстоящей глубины погружения из нас четверых не знал никто.

* * *
        Итак, чего же мы добились от зонда?
        Он принадлежал «Восходу».
        Он был последний раз запущен с борта звездолета 10 апреля 2161 года. И разбился о Беллону 14 апреля 2161 года. (До этого, в течение предшествующих 260 суток, зонд запускался еще 9 раз - живучая оказалась птичка.)
        Львиная доля всех данных оптического канала была утрачена безвозвратно.
        Радиолокационного, радиометрического, инфракрасного - тоже.
        В буфере радиоканала (зонд можно было использовать как ретранслятор - это, как я понимаю, одна из базовых возможностей всех подобных зондов) сохранилось некоторое количество реплик.
        Но прослушивание радиообмена нескольких членов экипажа, хотя и имело отличный от нуля мемориальный смысл, сенсации нам не подарило.
        Еще у зонда сыскался отдельный процессорный блок для ведения боевых действий (а вот это сенсация!). Потому что у зонда - представьте себе - имелся отсек, который можно было использовать для размещения дополнительного научного оборудования, но можно было - и для подвески ракет класса «космос-космос».
        Правда, у нашего найденыша подобный отсек был пуст, но пристрастный осмотр крепежных узлов, предпринятый Шадриным, позволял судить, что, судя по сорванным пломбам и удаленной полимерной консервирующей смазке, как минимум один раз на зонд ракеты подвешивались (ну сенсация же!!!).
        У боевого процессорного блока имелась своя долговременная память, вполне сохранная. То есть можно было предположить, что все операции с оружейным отсеком и его содержимым, а равно все эволюции, выполненные зондом в загадочных боевых целях (с кем воевали-то?), были туда записаны.
        Но вот она, незадача: содержимое памяти было зашифровано так, что ни смагинский
«Олимпик», ни прочая его хитроумная аппаратура код расколоть не смогли.
        Наконец, оставался собственно «черный ящик», то есть особо прочный бортовой самописец, ведущий протокол полетных эволюций зонда.
        Из самописца Смагин, корпея по шестнадцать часов в день, доставал всё новые цифры. Тысячи, тысячи цифр.
        Высоты, курсовые углы, пеленги, скорости, скорости, орбиты, орбиты, орбиты, траектории, траектории, траектории, траектории…
        В центре Смагинского трейлера вращалась громадная модель-голограмма Беллоны.
        На нее были наброшены обе координатные сетки - современная и та, которой, судя по содержимому мозгов зонда, пользовалась Четвертая Межзвездная Экспедиция.
        Также на голограмме Беллоны было указано место, где находилось зимовье погибших
«восходовцев», место обнаружения нашего зонда и еще три десятка точек не вполне ясного для меня смысла.
        Модель Беллоны была опоясана кольцом орбиты «Восхода». Поскольку абсолютно точно установить из отчета госкомиссии все данные о местоположении «Восхода» возможности не представлялось (тоже вот моментик: отчет госкомиссии, а такая «мелочь» как характеристики орбиты безлюдного звездолета, обнаруженного в 2165 году «Афанасием Никитиным» - не-е-ет, это лишнее, да кому они нужны), Смагин то и дело протягивал руку и переставлял «Восход» с орбиты на орбиту, примеряя его так и этак.
        Затем к орбите «Восхода» добавился пучок вероятных маршрутов последнего полета зонда.
        По мере дешифровки новых данных «черного ящика» пучок становился всё плотнее, плотнее…
        Пока в один прекрасный миг мы не увидели весьма протяженную петлю, выброшенную от
«Восхода» куда-то прочь, вдаль от Беллоны.
        Чтобы эта траекторная петля поместилась в трейлере, Смагину пришлось прихлопнуть масштаб модели на полтора порядка и Беллона превратилась в мячик для игры в пинг-понг.
        В общем, траектория зонда уходила в космическую пустоту где-то на полтора миллиона километров. Потом как-то некрасиво ломалась и уже под другим углом еще некоторое время продолжала уходить вдаль, а затем снова ломалась, перехлестывалась петлей и возвращалась к Беллоне.
        Половину 14 апреля зонд потратил на то, чтобы сбросить скорость тройным суборбитальным маневром с торможениями в стратосфере планеты. Аппарат намотал в итоге четыре витка орбиты, вошел в атмосферу, снизился, сбросил скорость и… жестко приземлился в восьми километрах от зимовья космонавтов на Афанасьевском кряже.
        Разбился, попросту говоря.
        С пустым отсеком для вспомогательных приборов и вооружения.
        С пустым отсеком…
        Потерял управление?
        Или он выполнил свою последнюю миссию, доставил нечто (выбросил или выпустил это нечто с заданной высоты), а потом уже упал, поскольку стал не нужен?
        Что бы вы по поводу всего этого подумали на нашем месте?

* * *
        - Не знаю что и думать, - вздохнула Тайна.
        - И я, - согласился я.
        Мы топтались на морозном воздухе, глядя вдаль, на север.
        Вытащивший нас на мороз Шадрин стоял в нескольких шагах от нас и говорил по рации со своим родственником в «Геострое».
        - Лично у меня такое ощущение, что зонд доставил из космоса на планету какую-то посылку… Но какую? Вот бы расшифровать память оружейного процессора!
        - Вопрос еще: где он эту посылку взял? Что за петля такая в его траектории странная?
        - Н-да-а…
        Шадрин закончил разговор и, радостный, подбежал к нам.
        - Всё как я сказал! Ничего не отменилось! Сейчас жахнет! Быстро надевайте очки!
        Шадрин обещал показать нам работу терраформирующего орбитального лазера мощностью в пять тераджоулей.
        Собственно, распоряжением по Пятому Отдельному инженерно-строительному полку войск связи всем нам уже несколько минут надлежало находиться в укрытиях, но Шадрин заверил нас, что «главное не хлюздить» и «очки всё фильтранут, а ударную волну ветер погасит».
        - Как обычно, волну гасит ветер, - пробормотала Тайна. И я во второй раз не понял смысла ее слов.
        Мы натянули на глаза СИР-очки.
        Они полностью исключали контакт световых фотонов из окружающей среды с сетчаткой глаза. Приняв картинку извне, СИР-очки на лету обрабатывали ее и показывали глазу только то, что он мог вынести безболезненно.
        Но, надо сказать, даже в СИР-очках зрелище было не для слабонервных.
        Луч лазера огненной рапирой резанул по линии горизонта под неожиданно острым углом
        - лазер работал по средним широтам Беллоны, находясь на орбите, близкой к плоскости экватора.
        Лазер с изумительной быстротой передал атмосфере и поверхности планеты энергию десятка термоядерных бомб.
        Полнеба запылали.
        Взорвались, мгновенно превращаясь в плазму, мегатонны льдов, грунтов, базальтов.
        Потом пришел сейсмический удар - балла этак на три.
        Потом, наконец, добежала и сравнительно медленная воздушная ударная волна - та самая, которую якобы должен был погасить сильный южный ветер.
        Может он что-то там и погасил, но, если бы не защита четырехметрового капитального забора части, я думаю, полетели бы мы все кувырком, как кегли.
        Лазер шарахнул еще раз.
        И еще…
        Я вспомнил наконец о своих прямых обязанностях и схватился за медиакамеру…
        А минуты через три нас накрыло грозовое облако - тугое и черное, как пакля. В нем глухо ворочались грозовые разряды, а потом на землю хлынули радиоактивные осадки…
        Шучу. Никакой радиации, конечно же.
        На землю хлынул дождь. Теплый майский дождь!
        На Беллоне, над заснеженной тундрой… Представляете?
        И вот под этими теплыми струями дождя появился Смагин.
        Абсолютно счастливый.
        Смагин сказал:
        - Ракетоплан, друзья мои. Зонд летал на ракетоплан.
        - Чего?! - Закричал я, показывая на ухо, не слышу мол (в самом деле, от всего этого терраформационного разгула было шумновато).
        - Ракетоплан! - Выкрикнул Смагин. - Я нашел ракетоплан! Он здесь, в системе, на астроцентрической орбите!

* * *
        Итак, стало окончательно ясно, что наше предприятие способно было вызвать пристальный интерес весьма могущественных ведомств, шутки с которыми традиционно плохи.
        К тому же требовались огромные деньги, техническое оборудование, разного рода дефицитный транспорт, а значит - надежные связи в самых разных конторах…
        Помимо винтокрылого, снегокопательного, мерзлото-бурительного и сухопутно-вездеходного нам теперь был до зарезу нужен еще и космический корабль.
        Потому что данные расшифровки эволюций «восходовского» зонда по мнению Смагина свидетельствовали о невероятном: где-то здесь, в системе Вольф 359, на одной из астроцентрических орбит, более-менее близких к орбите Беллоны, болтается ракетоплан! Он же - катер.
        Огромный воздушно-космический самолет 2140 года выпуска!
        Исполинская по тем временам куча денег, воплощенная в сталь, титан, алюминий, которая в силу своей конструкции, по меткому изречению кого-то из журналистов той эпохи, способна не только вылетать в космос как в трубу, но и регулярно оттуда возвращаться.
        С одним лишь «но». Сведения зонда пока что не дали даже намека на принадлежность ракетоплана.
        То, что зонд «восходовский», было бы естественным следствием всего предыдущего хода событий: верный пес не должен отходить далеко от хозяина, последним и единственным реальным следом которого оставалось зимовье на Беллоне.
        Кроме того, мы отлично знали, что именно звездолет капитана Панкратова тащил на себе большинство технических средств, и зонд мог принадлежать ему с большей вероятностью, чем «Звезде». А вот катер?
        Тайна, конечно, мечтала, чтобы ракетоплан оказался летающей лабораторией со
«Звезды». Мы же с Шадриным как сугубые реалисты больше склонялись к «Восходу».
        И, похоже, только Смагин-младший был озабочен реальной проблемой: а как же его, собственно, отыскать, товарищи авантюристы?
        Потому что «на одной из астроцентрических орбит вблизи орбиты Беллоны» это, может, достаточно точный адрес для глобальной системы ПКО Земли. В том смысле, что ее средства космического поиска настолько совершенны, что способны отыскать по подобному общему целеуказанию объект размером с планетолет в любой точке Солнечной системы… ну или по крайней мере в пределах орбиты Земли.
        Но обычный одиночный телескоп, или гражданский навигационный радар обнаружить такую крошечную штучку на таком удалении не смогут. Только по чистой случайности. И даже то обстоятельство, что орбита Беллоны имеет диаметр значительно меньший, чем орбита Земли, ситуацию не спасало.
        Мы оказались в дикой ситуации: мы верили в то, что над нашими головами в черной бездне есть материальный свидетель Четвертой Межзвездной куда более весомый, чем найденный нами зонд, и в то же время не располагали техническими средствами для его поиска.
        Пришлось продолжать ковыряться в цифрах зонда, надеясь, что удастся выудить еще что-то и тем сузить круг поиска.
        Одна радость: у военных мы чувствовали себя как у Христа за пазухой.
        Павел Степанович Гусев, полковник-усач, оказался милейшим человеком, неистощимым на любезности в отношении Тайны, а значит и нас троих.
        Покуда прекрасная половина нашей банды в сопровождении командира части совершала романтические объезды окрестностей на уютном вездеходе «Тайга», словно нарочно спроектированном для приема и обхаживания высокого начальства или прекрасного пола, мы лишь изредка выбирались из трейлера, совершенно очумевшие от мелькания цифр, букв, символов и графиков, дабы подышать свежим беллонским воздухом.
        Сила тяжести на Беллоне поменьше земной, хотя и не критично, так что мирового рекорда по прыжкам в длину не поставишь. Разве что в ширину, если ненароком нарвешься на бродячего хлада-шатуна, что порой забредают чуть ли не к воротам. Да и атмосфера с вполне приемлемым химсоставом, только вот парциальное давление кислорода здесь порядка 110 миллиметров ртутного столба, что, грубо скажем, отвечает середине склона земного Эльбруса.
        Разные люди переносят это обстоятельство по-разному (некоторые вовсе не замечают), но у всякого работающего на Беллоне по правилам техники безопасности все-таки имеется кислородная маска.
        Масками наилучшего образца нас снабдил милостивец Гусев. А еще меховыми унтами и стегаными армейскими рукавицами, которые мы тут же окрестили «перчатками смерти» - они пугающе напоминали раздутую ладонь утопленника, хотя и отменно согревали руки.
        Однако скоро я раскусил истинную подоплеку отеческой заботы усача о нашей маленькой экспедиции, и Тайна уже показалась мне лишь поводом, если хотите, приятной вкусовой добавкой.
        Агентство «РОССВЯЗЬ», оказывается, существовало в реальности. Однако характер его отправлений, главным образом, курьерских, был настолько эксклюзивен и высокопоставлен, что давно уже ввел эту организацию в ранг наиболее престижных, а значит, закрытых для простых смертных. Один из отделов ГАБ, характер работы которого был связан непосредственно с охраной первых лиц государства, курировал
«РОССВЯЗЬ» напрямую.
        Федор Смагин не имел прямого отношения к «РОССВЯЗИ». Зато он происходил родом из украинского городка Гайворон, где протекает крохотная и мелкая речка Рось - та самая, откуда якобы и повели свой род наши предки-россы, если верить древним летописям. Поэтому свое маленькое почтовое агентство Смагин-младший зарегистрировал под названием «РОСЬСВЯЗЬ», что законом не возбранялось. А дальше уже было дело техники.
        Правила грамматики когда-то позволяли употреблять в качестве смягчения как соответствующий знак, так и верхнюю запятую - апостроф. Крохотная эта завитушка де-юре является самостоятельным знаком, фактически же девяносто клиентов из ста воспринимали ее в лучшем случае как элемент декора.
        Поэтому кем бы ни были по статистике предыдущие девять клиентов, десятым у Федора Смагина всегда была армия. Она неизменно оказывала радушный прием человеку, на визитке которого твердо значилось: «РОС'СВЯЗЬ». К тому же апостроф в названии фирмы нашего изобретательного Остапа Бендера из Гайворона из года в год становился всё мельче, всё тоньше и всё прозрачней, став в итоге и вовсе почти неразличимым.
        Я в первый же день знакомства, разумеется, предпринял попытку побеседовать с ним на эти и другие щекотливые темы соблюдения авторских прав. Однако Смагин-младший отшутился, сказав, что он - на самом деле тайный резидент всесильной «РОССВЯЗИ», а апостроф служит его надежной маскировкой.
        Я хорошо запомнил эти слова Федора. Будущее показало, что в каждой шутке всегда лишь доля шутки.
        Трейлер Смагина-младшего был набит самой разнообразной аппаратурой под завязку, в том числе - и портативным оптико-электронным комплексом космического слежения.
        Смагин шутливо называл его «школьным телескопом».
        Понятное дело, что «настоящий телескоп» - какой-нибудь этакий монстр метров осьмнадцати - в гусеничном вагончике с раздвижной крышей поместиться не мог.
        Так что, нравилось нам или нет, мы должны были довольствоваться малым. Благо, и малое обладало впечатляющими характеристиками, так что ближайшие окрестности Беллоны наш удивительный компаньон просканировал безотлагательно. То есть сразу после того как расшифровка данных с зонда намекнула на присутствие в системе Вольф
359 винтажного ракетоплана.
        Не получив результатов, Федор спешно отправил запрос в пункт диспетчерской радиосвязи центрального космопорта Беллоны, где у вездесущего и всезнающего Шадрина имелся «старинный знакомец Гриша».
        Вдвоем с Николаем они уговорили знакомца пошарить по космическим окрестностям на предмет обнаружения любого мало-мальски крупного объекта, хотя бы и смахивающего на скопление мусора. В конце концов, ракетоплан после четырех веков болтания на орбите мог давно уже превратиться черт знает во что.
        Гриша их выслушал, надо полагать, сдержанно ругнулся и потребовал немедленно конкретизировать цель поисков.
        - Иголку, говорит, в стоге сена найти еще сможем, - сокрушенно прокомментировал нам с Тайной результаты переговоров Николай, - а вот корешок женьшеня в земле - извини-подвинься. Потому как не знает, где копать. Земля-то велика!
        - Для женьшеня у китайских промысловиков ходя-ходя, между прочим, знаки имеются. Приметы разные, - заметил я.
        - А для цвета золотого папоротника? - С мрачным видом спросила Тайна, не обращаясь ни к кому конкретно.
        - Заговоры, - пожал плечами я. - Колдовские формулы, магические гримуары и ведовские заклинания.
        В этот миг я почувствовал на себе пристальный взгляд. Это Смагин-младший уставился на меня так, точно дырку глазами хотел во мне прожечь. И так неуютно мне стало под его взглядом, что я непроизвольно передернул плечами и зябко поежился.
        - Ну конечно, - медленно проговорил Федор. - Я должен был сразу догадаться.
        После чего резко повернулся и рысью помчался в отсек к своему любимому «Олимпику».
        Нам оставалось лишь ошеломленно переглянуться и отправиться за ним.
        - Вот здесь, - Смагин-младший ткнул пальцем в экран монитора. - А я-то всё ломал голову, почему не детям, не внукам, наконец…
        Перед нами был развернут древовидный каталог флэшки знаменитого курьера. Курсор в виде крохотного пылающего факела указывал на папку, озаглавленную не без претензии: «МОИМ ПРАВНУКАМ».
        Федор быстро пролистал ее содержимое (главным образом, личные наблюдения и путевые заметки), после чего открыл единственную вложенную папку и кликнул текстовый файл
«Без названия».
        Я его помнил смутно: не то детский стишок, не то рифмованное указание к какой-нибудь ролевой игре. Хотя и сомневался, что Алексей Смагин имел об этом виде молодежных развлечений даже отдаленное представление.
        Если ищешь путь звезды, зная час восхода -
        Солнца луч отпустишь ты, дав ему свободу.
        Если ищешь след друзей, что шагнули в пламень -
        Всё найдешь среди людей, чьи сердца как камень.
        Из удачи и беды жизнь узор завяжет -
        От восхода до звезды солнце путь укажет.
        - Ого, - озадаченно протянул Шадрин, - так он еще и стишками баловался, Федяка?
        - Насколько мне известно, у него было много разных увлечений, - Смагин-младший слегка нажал на последнем слове. - Костя не даст соврать, там еще немало разных стихов его собственного сочинения…
        Я промычал что-то невнятное, чувствуя, что краска вот-вот зальет меня по уши.
        Папку с названием «Стихоплетные эскизы» на флэшке я, конечно, видел, но, честно сказать, пролистал весьма небрежно, через страницу. Ну не поклонник я доморощенных поэтов! А пожилых людей, каждого в свой срок, буквально через одного тянет слагать неуклюжие вирши на злобу дня или, не приведи Господь - с оглядкой на пережитое.
        - Ты думаешь, «от восхода до звезды» - это от «Восхода» до «Звезды»? - спросила Тайна.
        Умела она каким-то непостижимым образом любое слово интонационно выделить так, что оно сразу приобретало особенный, знаменательный смысл. А когда речь шла о Наших Звездолетах - пожалуй, что и сакральный.
        Лишь Смагин-младший был, наверное, единственным человеком в целом свете, мысли которого оставались сокрыты от Тайны. Или же она просто не понимала логики мышления этого вежливого, неизменно корректного господина. Поэтому и уточнила:
        - Ты сейчас только догадался, да?
        - Нет, - покачал головой Федор, - ключевое слово тут - «правнукам».
        Мы переглянулись.
        В самом деле, ведь должно быть ясно и без слов: коль скоро знаменитый фельдъкурьер адресовал нечто не детям и даже не внукам, значит, существовавший на тот момент уровень чего-то там не позволял реализовать это «нечто» на протяжении следующих минимум двух поколений.
        - Солнце упоминается дважды… - меланхолично протянул Федор. - Если хотя бы на минуточку предположить, что Алексей Петрович знал о «Восходе» и «Звезде» что-то, известное лишь узкому кругу посвященных, но не имел возможности - технической ли, физической - воспользоваться этим знанием, он вполне мог сохранить эту информацию для потомков. В надежде на возросший уровень технического прогресса…
        - Или что совесть у чиновников когда-нибудь проснется, - мстительно процедила сквозь зубки Тайна.
        Я скептически фыркнул - а что еще оставалось?
        И тут вдруг меня осенило.
        - А что если здесь зашифрован какой-то код? Радиосигнала, например?
        - Цепочка знаков или кодовое слово? - Задумчиво произнес Федор. - Что ж, вполне вероятно. Но тогда оно не может быть каким-то совсем уж секретным. Соответствующие радиокоды для связи с таким летательным аппаратом как ракетоплан должны были содержаться исключительно в специальных артикулах. Иначе, скажем, во время околоземных испытательных полетов любой радиолюбитель смог бы вычислить катер, настроиться на его волну и, имея буйну головушку, даже попытаться подобрать к нему команды управления. Представляете, какая там должна была существовать защита от дурака?
        - Да нам главное - найти его! - выпалила Тайна.
        Глаза ее блестели, она вмиг разрумянилась, словно только-только пришла с морозца, и я невольно залюбовался девушкой. Ничего не попишешь: сейчас она была чудо как хороша!
        И где были мои глаза все эти беспокойные дни? Решительно не представляю!
        - Но ведь для радиосвязи с нашим ракетопланом должны были существовать и запасные варианты, на самый пожарный случай, а? - предположил Смагин-младший.
        - Должны, - кивнул я, нарочито не замечая явного скепсиса на лице нашего почтового магната. - Мне один знакомый историк науки рассказывал, что во времена самых первых персональных электронно-вычислительных машин - это в девятнадцатом… нет, в двадцатом веке было - в некоторых конторах для прикола висели на стене обычные бухгалтерские счеты. И записка: «Применять в случае аварии».
        - Смешно, - кисло заметил Смагин-младший. - Вы хотите сказать, что у моего предка была универсальная отмычка, ключ от всех замков?
        - Скорее, воровская «фомка», - хохотнул бородач Шадрин.
        - Или ручная граната, - задумчиво пробормотал я. - Например, для экстренной и безусловной ликвидации объекта, потерявшего управление и ставшего опасностью для Земли… Все-таки, стометровая дурища с газофазным ядерным двигателем это, знаете ли, тот еще подарок.
        В моих словах был резон. Все трое молча покивали.
        Первым, как и следовало ожидать, заговорил Федор:
        - Тогда попрошу гипотезы. Разумеется, они должны базироваться именно на этих… на этом…
        - Зарифмованных строках! - Как отличница тут же пришла ему на помощь Тайна. - Но, по-моему, тут и думать нечего. Если рассуждать логически…
        Она слегка наморщила лобик.
        - «Если ищешь путь звезды, зная час восхода - солнца луч отпустишь ты, дав ему свободу», - протараторила Тайна, обнаруживая отменную память. - Понимаете? Надо просто отпустить луч! А что такое «луч»? Ну, направленный поток электромагнитного излучения. То есть что? Ну скажем радиосигнал… А, значит, кодовое слово… «солнце»!
        Она обвела нас горящим взглядом. И повторила - раздельно, спокойно:
        - Кодируем слово «солнце» всеми способами, о которых имеем представление. Также оставляем его и некодированным. Просто запишем, каждый своим голосом. Разошлем пакет этих «солнц» в каждую угловую секунду… ну хотя бы минуту… орбиты Беллоны. Как можно более мощным импульсом.
        - И что? - спросил Николай.
        - Ракетоплан пробудится ото сна и откликнется… Пошлет ответный сигнал… Вот увидите! Я чувствую.
        Чувствам Тайны можно было доверять, но лишь когда они касались существ из плоти и крови. А вот можно ли чувствовать и, главное, предсказывать реакцию древнего парсера, спящего где-то в миллионах километров от нас на борту бесхозного ракетоплана - в этом я сильно сомневался.
        - Я бы все же посоветовался с Гришкой, - вздохнул Николай. - Уж он-то должен знать всякие радиопремудрости, язви его костец!
        - Чем меньше людей будут вовлечены в наше дело и знать его ключевые подробности, тем нам спокойнее, - возразил Смагин-младший. - Оператору дальней космической связи достаточно иметь запись шифрограммы и точные параметры радиосигнала.
        - А вот у меня другая версия! - Неожиданно для самого себя выпалил я. - «Солнцем» для всякого спутника, будь то флуггер, ракетоплан, посадочный планер, зонд, должен быть как раз корабль-матка. В нашем случае это один из звездолетов, так? А кто отслеживает и рьяно выполняет каждую команду нашего небесного светила?
        - Земля? - Кинула пробный шар Тайна.
        - У тебя забавные понятия об астрономии. И физических законах, - заметил я, снисходительно улыбнувшись.
        Она в ответ лишь показала язык.
        На том мы и разошлись - передохнуть, привести себя в порядок, а главным образом переварить новую информацию. Лишь я задержался на минутку и набросал Федору список слов, могущих оказаться, по моему мнению, кодами.
        Вот этот список: «Подсолнух», «Солнце», «Беллона», «Вольф», «Вольф 359», «Восход»,
«Звезда», «Земля», «Терра».
        Кто знает, какое из них открывает пещеру Али-Бабы? И открывает ли хоть одно?..
        Судьба-злодейка между тем решила подстегнуть наши планы крапивой обстоятельств. Вечером Федор срочно собрал нас в крохотной кают-компании трейлера.
        - Тут добрые люди намекнули, - проговорил наш новый друг. - На Аннушку отправлена ориентировка. Ее, оказывается, разыскивают… эээ… компетентные органы. И кто бы мог подумать?
        - «В связи с противоправными действиями, совершенными в отношении целого ряда мемориальных объектов культурно-исторического назначения, граничащими с хулиганством и откровенным вандализмом…» - нараспев прочел Шадрин текст на мониторе и озадаченно поскреб в затылке. - «Граничащими с хулиганством» - это как понимать?
        - Пятнадцать суток, надо полагать, - саркастически произнес я, косясь на Тайну, уже нацепившую на мордочку отважную гримаску «Сам черт мне не брат!». - Меня вот больше интересует, бывает ли вандализм неоткровенным, так сказать.
        - Надо рвать когти отсюда, - покачал головой Николай. - Если только Гусев уже не утроил караулы…
        - Ну это как раз вряд ли. Скорее, полковник Гусев будет весьма опечален нашим отъездом, - замогильным тоном провещал я. - Наша Тайна его так обаяла, что полковник, пожалуй, даже отрядит за нами погоню. Но вовсе не из-за этой ориентировки, Федор. У него, похоже, на Тайну совсем иные виды. Усатый р-р-ревнивец…
        - Дурак ты, - пожала она плечиками. - С полковником как раз особых проблем нет.
        Я испытал предательский приступ легкой злости вкупе с огромным раздражением.
        Это еще что такое?! Уж не втрескался ли ты в нее, парень?!
        - И нечего кивать тут!
        Взгляд Тайны был строг и суров. Ни дать, ни взять - Орлеанская Дева перед решающим сражением!
        Не знаю что бы я ей ответил, благо раздражение все еще росло во мне как опара на экспресс-дрожжах, но тут очень вовремя запищал шадринский коммуникатор.
        Николай быстро пробежал глазами текстовое сообщение, после чего внезапно издал странный, булькающий звук, точно поперхнулся, заново прочел информацию и передал коммуникатор Смагину.
        Вид у Шадрина был при этом точно он передавал не персональный наладонник, а все сокровища земные в одном флаконе. Ну или смертельно опасный яд, один миллиграмм которого разрывает лошадь на части.
        - Гришаня… Нашел-таки!.. - и он восхищенно матюгнулся в недра своей необъятной бородищи.
        Смагин в свою очередь тоже прочитал сообщение и удовлетворенно вздохнул:
        - Ну вот, кажется, и всё. Точнее, всё только начинается.
        И потянулся к пульту связи - вызнать подробности.
        Кажется, мы с Тайной едва не вырвали у него аппаратик вместе с руками. Во всяком случае, несколько секунд еще тянули коммуникатор друг у друга, торопливо пожирая глазами сообщение оператора дальней космической связи, а по совместительству давнего знакомца нашего бравого Николая.
        Но даже когда мы прочли текст, смысл этого сообщения не сразу дошел до меня.
        Тайна оказалась проворнее. В мгновение ока нежные руки обвились вокруг моей шеи, а теплые и мягкие губы запечатлели на моей плохо выбритой щеке оглушительный - и отнюдь не сестринский, да-да! - поцелуй.
        Последнее обстоятельство окончательно выбило меня из колеи. Я лишь обалдело хлопал ресницами, физически чувствуя как щека пылает огнем и даже багровеет, наверное.
        А Тайна, еще больше разрумянившаяся, возбужденная, красивая как чертовка, приплясывала вокруг меня и радостно орала:
        - Ракетоплан! Ракетоплан! Е-е-е-сть!
        Когда страсти малость улеглись, мы тут же расставили все аспекты нашей ситуации по новым, вновь образовавшимся полочкам.
        Оказалось, что нас едва не подвело стремление всегда и во всем открывать велосипед. Боюсь, именно я был носителем этого сомнительного качества. Однако как раз мне в итоге и довелось стать невольным первооткрывателем нашего ракетоплана.
        Всего-то и надо было, что проверить кодовые таблицы трех авиакосмических ведомств, пусть и более чем четырехвековой давности, с учетом маячка, предложенного мной - группы слов, могущих стать ответом на «загадку Алексея Смагина»!
        И ведь я знал о существовании этих таблиц, отлично знал, дубина стоеросовая!
        Еще на заре моей журналистской деятельности, во время университетской практики в локальной информсети на флагмане тихоокеанской рыбоконсервной флотилии «Финвал» аналогичным образом искали пропавший зонд «Касатик». Так мореманы-рыболовы ласково кличут КАС-5 - поисковые аппараты средних и мелких косяков сельди и наваги.
        Все радиовызовы зонд упорно игнорировал, и множественные попытки докричаться до него на протяжении полутора десятка сеансов успеха тоже не принесли. Тогда было решено отправить сверхмощный стандартизованный запрос, как выразился радист, «на внешний контур».
        Уточнять что это значит мне было неудобно, но, похоже, запрос с кодом активировал аварийный передатчик зонда.
        Потому что уже спустя четверть часа диспетчер принял от «Касатика» первый робкий SOS. Вот тогда я впервые увидел воочию несколько пухлых томов радиотаблиц.
        Так вот этот неведомый мне Гришаня поступил подобным образом. Он поднял архивы кодовых таблиц за несколько последних веков - оптимистичное начало, не правда ли?
        - и отсек от этой криптоглыбы все лишнее.
        Профильтровав затем сухой остаток и распределив его по ведомствам, потенциально имевшим отношение к астрогации в двадцать втором веке, Григорий составил грандиозный радиозапрос.
        Разбив его на цепочки кодовых слов, он невозмутимо принялся бомбардировать множество точек орбиты Беллоны этой чудовищной абракадаброй.
        Не знаю, учитывал ли он наши рекомендации особым образом, отправив точечно самые перспективные с нашей точки зрения варианты, или попросту вывалил массированный запрос весь скопом, дабы как можно плотнее охватить и прозондировать пространство этим своеобразным радиохомутом. Но спустя совершенно штатное время, как выразился явно подсевший на эту казенную терминологию Смагин-младший, из некоторого не самого отдаленного сектора орбиты вполне обыденно и логично откликнулся некий объект искусственного происхождения.
        - И я даже не скажу «неожиданно», - подмигнул нам Федор, озвучивая подробности своей телефонной беседы с оператором дальней космической связи. - Григорий Иваныч сформировал запрос так, что первыми шли кодовые слова из наших с вами фантазий.
        Он тонко усмехнулся.
        - В итоге сыграло то, что предложил Константин… С чем его и поздравляю категорически.
        После чего Смагин-младший выдержал шекспировскую паузу и коротко бросил:
        - Подсолнух.
        Я обвел всех торжествующим взглядом.
        Но в эти минуты я вдруг ощутил ледяной холодок, пробежавший по спине столь явственно, что, кажется, даже шевельнулись волоски вдоль моего многострадального хребта. Не слишком ли мы заигрались в тайны прошлого?
        Одно дело искать пропавшие звездолеты, роясь в многовековых архивах и бомбардируя космос радиоимпульсами, до конца, впрочем, не веря, что на твой зов могут откликнуться.
        И совсем другое: ступить на палубу старинного ракетоплана, где нас может поджидать все что угодно, от неведомого внеземного вируса до смертельной радиации.
        Но что самое неприятное: у меня из головы не шла мысль о генетических метаморфозах, которым, весьма вероятно, были подвергнуты члены экипажей перед полетом. Воображение рисовало мне уродливых существ, полулюдей-полуамфибий, одичавших, безумных, скрывающихся и по сей день в отсеках ракетоплана и выживших только благодаря своей обновленной природе, темной и загадочной…
        И это был лишь первый, верхний уровень моих опасений, разумеется, глупых и беспочвенных, точно наивные детские страхи.
        Настоящий ужас ожидал меня совсем в ином обличии - и неважно, гнездился ли он на висящем в черной бездне ракетоплане, или ракетоплан был лишь началом пути. Первой ступенью к холодному и запредельному Неведомому, после встречи с которым мне уже не суждено будет повернуть назад…
        Расставание прошло кратко и сухо, по-деловому. Несколько прочувствованных слов на прощание, приглашение непременно заезжать «если что», а также букетик из многозначительных взглядов и хрупких, ломких хризантем - не иначе как из теплицы хозблока.
        В ответ Гусев удостоился от Тайны невинного поцелуйчика в пышные пшеничные усы, и мы поскорее распрощались.
        Едва вдали утихло мерное гудение двухзвенного вездехода с гордыми эмблемами
«РОС'СВЯЗЬ», который резво утюжил широкими армированными гусеницами снежную целину, полковник вернулся в свой кабинет и приказал в течение получаса его не беспокоить.
        Некоторое время он стоял у окна, задумчиво глядя в утреннее марево, мертвенно разливавшееся в холодном небе.
        Над территорией части неслось из репродуктора:
        …Хорошо, когда с тобой товарищи,
        Всю вселенную проехать и пройти.
        Звёзды встретятся с Землёю расцветающей,
        На Беллоне будут яблони цвести!
        Я со звёздами сдружился дальними!
        Не волнуйся обо мне и не грусти.
        Покидая нашу Землю, обещали мы:
        На Беллоне будут яблони цвести!
        Гусев сверился с часами и вызвал с настольного селектора один из каналов спецсвязи.
        Этим каналом Павел Степанович Гусев пользовался крайне редко, поскольку тот был зарезервирован за одним из его гражданских контактов, навязанных полковнику Глобальным Агентством Безопасности с ведома его начальства - Восьмого Управления Генштаба ВКС.
        Над этим меридианом Беллоны еще только занималось утро, но Гусев не имел ни малейшего представления, где сейчас может находиться его абонент, и какое там время суток. Поэтому он философски воспринял трехминутную задержку, благо вызов был принят - в противном случае робот-информатор давно бы уже прогнусил, что абонент в данный момент недоступен.
        - Абонент? В данный момент! В данный момент - абонент… - пробормотал полковник, не сводя глаз с девичьего лица на фото в электронной рамке, что уже многие годы безучастно улыбалось ему и лишь ему одному.
        Качество звука на этом участке спецсвязи всегда было отменным, и теперь Гусев вспомнил, как много лет назад непроизвольно вздрогнул, впервые воспользовавшись этим каналом. У него тогда было стойкое ощущение, что его далекий собеседник стоит сейчас напротив, в каком-нибудь метре, лицом к лицу с ним.
        - Сазонов здесь, - наконец ожил динамик крохотного наушника. - Внимательно слушаю вас, Павел Степанович.
        Гусев с минуту стоял, молча покусывая кончик уса. Он морщился и хмурился, но не от того, что не мог подобрать нужных слов, а потому что ему не хотелось сейчас их говорить этому человеку. В этом с ним была полностью солидарна юная девушка в электронной рамке, а уж у нее-то в этом кабинете всегда было преимущественное право голоса.
        Но выбора у Гусева не было. И он, деликатно крякнув в сторону, негромко, доверительно произнес:
        - Они ушли. Цель их маршрута с большой степенью вероятности - станция метеорологического слежения «Циклон-8». Второй вариант - база ВКС, но туда их вряд ли пустят.
        - Почему? - Уточнил голос, звучавший и впрямь словно в полуметре от Гусева.
        - Ограниченные контакты с гражданскими организациями, - ответил полковник. - Это мы тут, по сути, сельхозтехника, все дороги в округе на нас возложены. Окажись климат на Беллоне помягче, еще бы и урожаи собирали, и рыбу ловили…
        - Будем считать, в последние дни у нас тоже случился неплохой улов.
        Его собеседник сделал еле уловимый нажим на «нас», но тем самым лишь вызвал у полковника кислую улыбку.
        - Я немедленно направлю рапорт о вашем активном содействии, - заверил Сазонов. - Будьте здоровы, Павел Степанович.
        - И вам не хворать, - прошептал Гусев под аккомпанемент монотонного сигнала завершенного вызова.
        Настроение было ни к чёрту. Полковника не покидало ощущение, что он совершил предательство, пусть и строго предписанное уставной субординацией. Он бережно коснулся пальцами края фоторамки, и изображение прояснилось, черты девичьего лица словно всплыли из глубины. Гусев вздрогнул и машинально провел ладонью по лбу, вытирая мгновенно выступившие холодные капельки.
        Изображение на фото оставалось неизменным, это всего лишь были фокусы памяти. Его памяти и его, полковника Гусева, судьбы.
        - Непохожи… Они совсем непохожи, - прошептал он, обернувшись к окну.
        Где-то там, за белесым маревом мерно гудел вездеход с трейлером, уверенно удаляясь от инженерной части полковника Гусева.
        Уходил, оставляя ему лишь фото стройной девушки с косой цвета воронова крыла, равнодушно улыбавшейся отцу уже много лет. Девушки, совсем непохожей на ту, которую сейчас увозил вездеход всё дальше, и дальше, и дальше…
        Глава 13
        Отрываясь от земли
        Апрель, 2614 год
        Грузовой катер «Спектр»
        Планета Беллона - ОКС «Дромадер», система звезды Вольф 359
        Когда в музейных запасниках уже не хватает места для всё новых свидетелей «времен очаковских и покоренья Крыма», как говаривал желчный классик-дипломат, их сгружают на склады Министерства Культуры. Там они и доживают свой век - тихо, мирно и не засоряя почвы.
        Когда же Земля, а тем паче активно развивающиеся новые космические фактории решительно отказываются от устаревших образчиков транспорта, вооружений и иной техники, место им уготовано одно - ЗАВТОНы-«консервы» вроде Беллоны. Эдакий технический дом престарелых.
        Когда стало ясно, что нам предстоит лететь в космос, мы первым делом изучили доступный нам транспорт.
        По сути нужен был только перекладной - на орбите нас уже поджидала зафрахтованная Федором ОКС «Дромадер», космическая станция геологического управления.
        Я никогда не видел такой маленькой станции. Фактически это были, по-моему, два состыкованных вместе списанных орбитальных мусорщика, к которым добавили жилой и хозяйственный модули, стыковочный дебаркадер, топливохранилище и станцию Х-связи.
        Название «Дромадер» как нельзя лучше подходило к этой летающей перевалочной базе вахтовиков астро- и геологоразведки, откуда вновь прибывших специалистов разбирали ведомственные катера. Однако в случае необходимости «Дромадер» (точнее, его часть в виде отстыковавшегося судна-мусорщика - она классифицировалась как СОМ, спасательно-оперативный модуль, и, само собой, была окрещена «Сомом») мог доставить пассажиров до орбиты назначения любой степени удаленности и своим ходом.
        Согласно полученным данным об орбите ракетоплана Четвертой Межзвездной, мы имели шансы долететь до него на «Соме» за 16 часов.
        Нам, прямо скажем, крепко повезло: до ракетоплана не было и тридцати градусов орбитальной дуги. А ведь могло оказаться и сто восемьдесят! Причем в этом случае ракетоплан находился бы с Беллоной в противостоянии, будучи затенен от нас центральным светилом. Соответственно, он не принял бы наш инициирующий радиоимпульс и, стало быть, не ответил бы на него!
        Итак, 16 часов лету…
        Ерунда!
        Главное - не пожалеть топлива на начальный разгон, а там сама физика до ракетоплана доведет, дружно полагали мы, одновременно чувствуя, как головы начинают бешено кружиться при одной лишь мысли о столь близком соседстве с первым форпостом нашей такой таинственной и столь глубоко законспирированной мечты.
        Конечно, вариант «Сома» был привлекателен не самим фактом того, что на нем можно было до ракетоплана долететь. Как следует порывшись в ангарах «Геостроя» (ох, какие станции госарсенала величественно плыли по орбите Беллоны, я еще расскажу о них!), мы в итоге нашли бы какой-нибудь флуггер или планетолет, которые в считаные часы домчали бы нас до цели.
        Но можно было ли признать флуггер или планетолет оптимальными средствами достижения наших целей?
        Ведь вопрос был в том, как на ракетоплан высаживаться!
        Простой, думаете, вопрос?
        - Стыковочные шлюзы нашего найденыша могут попросту не работать, - сказал Смагин.
        - Или не совпадать «папами» и «мамами» с современными шлюзами, - добавил Шадрин.
        - Да плюс карантинные требования, - протянула Тайна.
        - И радиационная опасность, - пригорюнился Смагин.
        - А еще он может вращаться вокруг своей оси так, что к шлюзу будет вообще не подступиться, - нагнал дополнительной жути Шадрин.
        - Тут, короче, нужна коробка с нормальной док-камерой.
        - Ого!
        - Ага.
        - …Док-камера вообще-то есть на любом мусорщике.
        - Да ну?
        - Ну да. Мусорщик - он же как китовая акула. Распахивает пасть и гребет в нее с орбиты всё подряд.
        - Тоже мне док-камера.
        - А на всех мусорщиках, начиная со второй половины прошлого века, это и есть док-камера. В одном из режимов. У них у всех вторая профессия - орбитальное судно-спасатель.
        В общем, вариант с «Сомом» вселял в нас сдержанный оптимизм, однако до него и до ОКС вообще нужно было еще добраться.
        Всё, чем мы располагали в качестве извозчика до орбиты - одна из многочисленных модификаций «Спектра», популярного грузового катера страшно сказать какого года производства.
        Конкретно это воздушно-космическое судно сорокадвухметровой длины было предназначено для доставки на линии «поверхность-орбита» разнообразных грузов, требующих особо деликатного обращения. Для чего грузовой отсек машины был выполнен в виде амортизированной капсулы.
        Лично мне из этой категории грузов, например, известны выращенные в условиях невесомости исполинские кристаллы редкоземельных металлов - я о них некогда писал популярную статейку в «Химическое обозрение».
        Однако, судя по терпкому кислому запаху, крепко въевшемуся в грузовой отсек, наш
«Спектр» прежде возил исключительно органику. Причем категорически не подлежащую длительному хранению.
        Мы переглянулись и - спасибо полковнику Гусеву! - дружно натянули кислородные маски.
        Но даже теперь по фрагментарным выражениям наших физиономий можно было понять, что уточнение подробностей природы этих самых грузов нас уж точно не интересует. Иногда, знаете ли, блаженное неведение - залог спокойного сна и устойчивой работы желудка!
        Так или иначе, наша версия «Спектра» теоретически предназначалась и для перевозки пассажиров, значащихся в сопроводиловке под восхитительным грифом «в том числе». Специально для этого «числа» в мерзко благоухающем грузовом отсеке были установлены жесткие сиденья в один ряд, друг за другом, по одному борту.
        - Путешествие обещает быть приятным, - изрек Смагин-младший с философической отчужденностью в голосе.
        - Лишь бы недолгим, - с надеждой заметил я.
        А Тайна лишь скептически фыркнула и осторожно переступила меховыми сапожками по дюралевому полу, приклепанному к стрингерам самыми настоящими заклепками. О напольных - и настенных! - покрытиях в аппаратах этого семейства, видимо, не могло быть и речи.
        - Ничего, ребя, все будет чики-пики, - преувеличенно бодрым тоном провозгласил Шадрин.
        Ему-то хорошо: по условиям нашей авантюры Николай должен был оставаться на Беллоне.
        Что ждало нас на орбите, на станции? Сие оставалось тайной, покрытой мраком. Но Шадрин божился, что всего три месяца назад «Дромадер» принимал на борт партию космоэкологов, «костец их подери». И «всё прошло чики-пики».
        Что это за подозрительное «всё», и почему столь любимый Николаем и, по-видимому, всемогущий дух Костец должен при случае непременно «подрать» космоэкологов после их визита на «Дромадер», Шадрин умолчал.
        Наш предстоящий вояж на «Дромадер» меня не беспокоил.
        В моем послужном репортерском списке были деяния и похлеще, с коэффициентом безрассудства «полтора». Например, репортаж с залетевшего из безумного вселенского далёка астероида ИСТ-2610-102, в заблудшей каменной душе которого наши ученые
«обнаружили нейтронным анализатором воду, каковой факт дает осторожные основания предполагать, что…»
        Ради того, чтобы оптимистично почирикать в прямом эфире аккурат с обожженной поверхности этого огромного булыжника, напоминающей железную окалину, я проторчал битых шесть суток на дне морском - в подводной лаборатории, что в пяти километрах от Айвазовки. Там на двадцатиметровой глубине для чайников вроде меня спецы воссоздали миниполигон имитации условий высадки на тот злосчастный астероид.
        Не в пример Марсу и совсем уж одомашненной Луне на астероиде практически нет гравитации, поэтому я как сомнамбула три дня бродил по стальным коридорам, учась пользоваться замысловатыми якорными системами, волоча на себе мотки тросов и кабельных соединений.
        По-моему, там я сдал на «отлично» экзамен по удержанию равновесия и прочей шутовской эквилибристике на поверхности астероида, передвижение - на
«удовлетворительно», и едва не схлопотал «неуд» по методике сбора опытных образцов.
        Всех-то дел, что предложил строгой комиссии наполнить хрустальный бокал, то бишь мою армейскую полевую фляжку, тамошней водицей, буде она окажется на ИСТ-2610-102
        - и после соответствующих здравиц вкупе с экспресс-химанализом пригубить ее за будущее неорганической химии в ее астероидной области задач.
        Разумеется, я не собирался пить эту гадость, но сымитировать-то было можно ради прямого эфира! Благо и фляжка у меня не прозрачная, а вовсе даже в защитном чехле.
        Так или иначе, я едва не загремел из группы за озорство и почти провалил редакционное задание, из-за которого нам пришлось почти с кровопролитием выгрызать информационный конкурс у других новостных порталов за право оказаться на ИСТ-2610-102.
        А уж за это наш вампир-редактор Сулимов съел бы меня с костями и запил из моей фляжки, не поморщившись.
        В итоге всё прошло нормально. Вот только в кромешной тьме я ничего на астероиде толком не разглядел, кроме объектива автоматической камеры, следившей за каждым моим движением и глядевшей мне прямо в рот.
        Репортаж вышел и даже имел относительный успех, хотя до моего последующего героического эссе «Как я швартовался к небесному телу» его популярности было далеко - эссе целых четыре дня, три часа и девятнадцать минут болталось в списке сетевых бестселлеров на самой поверхности, как лотос в проруби.
        Да, я тщеславен, и что же?
        Не секрет, что ни я, ни Тайна с Федором, как простые земные обыватели, не имели никакого практического опыта путешествий по древним заброшенным космическим объектам искусственного происхождения.
        Даже сама необходимость высадиться на орбиталку с этого развалюшного «Спектра» ставила меня в тупик, не говоря уже о выходе на рандеву с ракетопланом и последующем проникновении к нему на борт. Стоило лишь представить, что я вхожу в док-камеру, где затаился только что пойманный космический зверь, что впереди у меня - пугающая неизвестность четырехвековой выдержки, как меня охватывала дрожь. И не только душевная.
        Нам просто до зарезу требовался проводник, эдакий брутальный космический траппер, умеющий одновременно и ручки крутить, и кнопки нажимать, да еще и метко стрелять в любую агрессивную окружающую среду, прежде чем ты успеешь сказать «ой!».
        Конечно же, модное слово «траппер» я употребляю в переносном смысле, друзья мои! Я не имею в виду настоящих трапперов Тремезианского пояса - этих всесторонне сомнительных субъектов, промышляющих ксенобраконьерством и недобрыми делишками похлеще.
        Так что Шадрин нам нашел и в качестве наемного Вергилия-проводника по кругам космического ада предъявил будто бы траппера.
        Вергилия звали Александр Бирман. Работал он по контракту на «Геострой» в службе охраны и сопровождения грузов. «Дромадер» и «Сом» он знал как свои пять пальцев. А местами - четыре, что дополнительно упрощало задачу. На левой руке Бирмана отсутствовал мизинец, и это зловещее обстоятельство немедленно подернуло все обращенные на охранника взоры Тайны эдаким романтическим флёром, как зеркальце - испариной последнего дыхания умирающего.
        Мы же с Федором предпочли романтике инструктаж. В устах этого молчаливого, крепко сбитого мужика инструктаж больше напоминал алгоритм сборки стиральной мегамашины размером с Сатурн для оказания услуг населению в угрожающих масштабах.
        - А главное, вам нужно запомнить правило номер один. Все остальные уже из него логически проистекают, - монотонным и бесцветным голосом подытожил свою лекцию Александр. - Первым всегда и везде иду я, Бирман. Остальные - за мной. Кстати, на случай продолжительной невесомости все имеют опыт адаптации?
        Мы дружно кивнули.
        Впрочем, я сильно подозревал, что Тайна кивнула больше за компанию.
        Одно дело - короткие сеансы невесомости на борту пассажирского флуггера, знакомые, наверное, каждому мальчишке Великорасы. И совсем другое - часами болтаться без верха и низа, с тревогой прислушиваясь к собственному желудку и кишкам, внезапно ставшим явственно ощутимыми внутри тебя точно полиэтиленовые пакеты с молоком, норовящие периодически шевелиться и перекатываться в твоей утробе, так что просто дух захватывает.
        Где эта симпатичная девица с глазами-изумрудами могла успеть набраться такого опыта в свои неполных не-пойми-сколько-лет?
        Проводнику, похоже, только того и надо было.
        - Тогда двадцать два часа на сборы и подготовку, затем стартуем. Не брать с собой огнестрельного оружия, а также колюще-режущих предметов и ароматических веществ.
        Вся наша троица дружно поморщилась. После шапочного знакомства с салоном «Спектра» хотелось захватить с собой, по меньшей мере, пару литров какого-нибудь стандартного армейского одеколона для масштабной дезинфекции и последующей аэрации всех отсеков. А ведь мы еще не знали, какой атмосферкой встретит нас орбитальная станция, этот проходной космический двор.
        Наши кислородные маски Бирман одобрил и даже дал пару разумных советов по методике дыхания в них. Я попробовал дышать, как велел проводник, и тут же ощутил себя йогом-стажером: такой же остроты, наверное, они испытывают радость после первых пяти миллиметров левитации.
        Такие люди как Саша Бирман бесплатно здоровьем не рискуют, вот и пришлось мне раскошелиться на четверо суток вперед.
        Два часа ушло на знакомство и инструктаж, а на следующие сутки нас уже ждал салон
«Спектра», не к столу будь помянут.
        А пока - отдых, перекус, обмен мнениями и сеанс адаптации на тренажере, имитирующем пребывание на «Дромадере» и полет на «Соме».
        Сеанс был непременным условием фрахта «Сома», и я с затаенным страхом ожидал от него каких-нибудь сюрпризов вроде вестибулярных тестов.
        Мне вовсе не улыбалось заранее метать харч, кормить Ихтиандра и совершать прочие действия с экзотическими названиями, суть которых одна - тошнить, рвать и блевать. За кругленькую сумму из моего собственного кармана, между прочим!
        Но всё обошлось.

* * *
        От полуторачасового полета на пилотируемом грузовике у меня не осталось никаких особенных впечатлений. Большую часть времени мы просидели молча, уныло поглядывая в затылки друг другу и буквально считая минуты.
        Тряска была терпимая, как на армейском полноприводном вездеходе, который примерно одинаково трясет и на грунтовом бездорожье, и на бетонной трассе.
        Перегрузка прихватила мой вестибулярный аппарат лишь единожды, когда Бирман заложил чересчур крутой (по моим понятиям) вираж, поудобнее пристраиваясь к
«Дромадеру». Зато орбиталка имела вид весьма представительный, а местами даже величественный, и я с удовольствием сделал несколько снимков прямо через иллюминатор - репортажная съемка, однако!
        Более крупный корабль-мусорщик, который был положен в основу орбитальной станции, оказался довольно большим сооружением. Это не столь удивительно, если вспомнить, что СОР - суда обслуживания орбиты, как официально именуются мусорщики - в числе прочих обязанностей должны уничтожать малые метеориты и другие опасные предметы, например болты и потерянные гаечные ключи. Для подобных целей у них имеются не только дальнобойные ионные и лазерные пушки, но и поисково-прицельные комплексы с весьма высокими характеристиками. Всё это диктует вполне серьезные габаритные требования к СОРам.
        Три палубы, цилиндрическая рубка, батарея лазерных пушек (так и не понял - боеготовая или законсервированная), огромные люки транспортных терминалов вдоль бортов - всё это было сработано просто и надежно, без изысков.
        А чуть в стороне обманчиво-недвижно висела над черной бездной временно отстыкованная от «Дромадера» колоссальная платформа топливозаправочного терминала, внутри которой, насколько мне известно, обычно размещается еще и завод по производству различных топливных смесей и элементов. Как дейтерий-тритиевых, так и гидролеумных.
        Бирман - один из старослужащих госарсенала, на станцию мотается в среднем от четырех до шести раз год, знает все ее три палубы досконально. Поэтому его неизменно включают в состав технической комиссии, которая раз в два года дотошно инспектирует орбиталку, проверяет на соответствие всем нормативам. Возит комиссию тоже Бирман, так что со станцией стыкуется всего за четверть часа, а мог бы, наверное, и быстрее.
        Переход на ОКС прошел без сучка и задоринки - тубус «Спектра» вошел в стыковочный модуль как нога бывалого пехотинца в разношенный сапог.
        Три минуты в кессонной камере мне также показались формальностью - перепад давлений между «Спектром» и «Дромадером» был чисто символическим.
        Бирман проверил, насколько замковые механизмы стыковочного модуля застопорили и надежно зафиксировали все сорок два метра «Спектра». А потом неожиданно обрадовал:
        - Часов через восемь будем на месте.
        Это прозвучало как гром среди ясного космоса: Бирман говорил негромко, почти неслышно, но, как это случается в подобных ситуациях, всякая волна смысла очень скоро находила свой берег.
        Через восемь часов! Так быстро! Вот это да! А мы-то думали, через шестнадцать!
        Расклад был прост.
        В течение часа «Сом» основательно заправлялся.
        Затем набирал скорость и сходил с беллоноцентрической орбиты.
        Еще два часа двигался по переходной траектории, разгоняясь.
        Еще три часа тормозился.
        И, наконец, последний час сближался, выравнивался и всячески прилаживался к ракетоплану.
        - Правильно ли я понимаю, что наше пребывание на искомом объекте будет ограничено по времени? - Спросил Федор.
        - Часов девять я вам, полагаю, смогу дать, - пожал плечами Бирман. - Больше не получится. Топлива мы, гоняясь за ракетопланом, сожжем вагон, и, чтобы не улететь от Беллоны совсем уж к диким кабанам, надо будет возвращаться.
        Мы с Федором переглянулись. Тайна же переводила озадаченный взгляд с Бирмана на нас со Смагиным и, судя по всему, мало что понимала в ситуации.
        - А если нам не хватит ваших девяти часов? - Язвительно поинтересовалась Тайна, исподлобья глядя на нашего ангела-хранителя.
        - Пожалуйста, - слегка шевельнул широкими плечами Бирман. - Если на искомом объекте…
        - Объекте, угу!
        Всё время нашей совместной работы Бирман упорно именовал ракетоплан не иначе как
«искомым объектом», даже в этом соблюдая вежливую, но постоянную дистанцию между собой и своими клиентами. Мол, это всё ваши дела, моя же работа - довезти вас туда и обратно в целости и сохранности, а подробности мне ни к чему.
        - Так вот, - продолжил траппер, и ухом не поведя, - если ваша высадка пройдет благополучно, и выяснится, что на борту объекта можно поддерживать вашу жизнедеятельность достаточно долгий срок, вы сможете на нем остаться. Работайте, ищите, зачем прилетели, готовьте объект к транспортировке… Я же тем временем вернусь на «Дромадер» - по правилам, нельзя оставлять станцию без «Сома» на срок, превышающий двадцать четыре часа.
        - Ну и если описанный вами расклад возникнет, то когда нам вас ожидать? - Уточнил Смагин. И, помедлив, твердо добавил:
        - На ракетоплане.
        - А почему бы, кстати, вам не вернуться к «Дромадеру» с ракетопланом на борту? - Тайна задала наконец тот самый вопрос, который вертелся и у меня на языке.
        - Есть еще пара дел, - сухо ответил Бирман. - Ваш… м-м-м… объект весьма тяжел, и я сожгу прорву лишнего топлива в ходе орбитальных эволюций. Или вам некуда девать семьдесят тысяч терро?
        Тайна возмущенно фыркнула, но промолчала.
        - Кроме того, у меня ведь начальство, - вздохнул траппер. - Ему может не понравиться эта ситуация: «Сом» летает с каким-то сомнительным, несертифицированным и незарегистрированным объектом на борту. Начальство начнет задавать никому не нужные вопросы…
        Он испытующе посмотрел на Смагина.
        - Вам ведь не нужны лишние вопросы, верно?
        Это походило уже на откровенный шантаж, но выдержка у Федора была железная. Он холодно кивнул, и траппер-делец развел руками.
        - Думаю, стандартных суток плюс-минус два часа мне хватит, чтобы вернуться за вами. Впрочем, я со своей стороны вовсе не вижу смысла вам долго задерживаться на этом… м-м-м… объекте.
        По-человечески я Бирмана понимал.
        Ни строгие служебные инструкции, ни здравый смысл не позволяли трапперу держать в док-камере «Сома» ракетоплан неизвестного происхождения. Док, конечно, герметизирован, изолирован и всячески дополнительно защищен от вредоносных излучений и любой другой заразы, которой космический мусор вполне может поднабраться, летая неизвестно где миллионами лет… Но все-таки правила есть правила.
        Что ж, в любом случае мы не стояли на месте, а двигались!
        Все наши мысли сейчас занимала предстоящая встреча с вожделенным ракетопланом. Поэтому предложения Бирмана были приняты, и каждый из нас троих отправился немного передохнуть, пока «Сом» не будет заправлен - благо отдельных кают на пустующем
«Дромадере» хватало.
        Я лично решил умыться, оправиться и хорошенько прогуляться по орбитальной станции. Прогулка по «Дромадеру» уже сама по себе сулила мне при должной ловкости подачи материала занимательный репортаж на полторы сотни строк. А значит первое, пусть и скромное пополнение моего счета, изрядно похудевшего из-за всей этой авантюры с поисками катера. А каким новостным и информационным Клондайком может оказаться высадка на сам ракетоплан, представляете?
        И я отправился в душ, предвкушая темные отсеки и погасшие экраны терминалов, затянутые романтической паутиной четырехвековой давности. А себя представляя эдаким космическим графом Монте-Кристо и от души надеясь, что ракетоплан окажется моим островом сокровищ, а вовсе не замком Иф.
        Когда наша троица немного передохнула и привела себя в порядок после путешествия в пахучем «Спектре», Бирман представил нам, как он выразился, «коменданта
„Дромадера“». Хотя фактически перед нами был скорее сторож, завхоз и инженер-эксплуатационщик в одном лице.
        Оказывается, всё время, покуда мы стыковались, высаживались на борт орбиталки и выслушивали ценные указания Бирмана, за нами внимательно следил и контролировал каждый наш шаг на борту станции этот самый «комендант».
        Он же и дежурил в одиночку на «Дромадере», покуда Бирман решал на Беллоне важные и неотложные дела. Подозреваю, впрочем, что все они заключались в ленивом ожидании грузов на сопровождение, листании глянцевых журналов и просмотре спортивных телетрансляций.
        Впрочем, по части лени и иных проявлений праздного образа орбитальной жизни этот инженер с чудным именем артиста-куплетиста мог бы дать Бирману убедительную фору.
        - Минералов Аркадий Борисович, - представился он скучным, тусклым голосом, в котором отчетливо слышались зевающие нотки. - Приятно познакомиться, весьма рад, располагайтесь как дома.
        - Да собственно уже расположились, - хмуро глядя на нечесаную шевелюру Минералова, сказал Смагин.
        - Вот как? - Равнодушно пробормотал Минералов. Комплекцией и темпераментом он здорово смахивал на сонного тюленя, весьма упитанного к тому же. - В таком случае что пожелаете? Водка, коньяк, поговорить?
        - Желаем экскурсию по всем палубам, - весело потребовала Тайна. - Ваш шеф Бирман пообещал, что вы нас проведете тут по всем закоулкам, где только можно. И нельзя - тоже.
        Она обворожительно улыбнулась этому апатичному лохматому увальню.
        Со стороны нашей очаровательной компаньонши это было наглое вранье. Особенно насчет «всех закоулков».
        Но в этой паре Бирман был бесспорным альфа-самцом, носителем непререкаемого авторитета. Поэтому Минералов обреченно вздохнул и поплелся вслед за Тайной, которая уже бодро шагала по направлению к лифту.
        Девушка весело щебетала, без конца переспрашивала, уточняла, и я понял: эта экскурсия будет стоить рыхлому Минералову немалой толики соков и жизненных сил.
        Мы обменялись с Федором понимающими взглядами и бодро зашагали следом. В конце концов, не каждый день доводится бывать на ведомственной орбитальной станции!
        Экскурсия по «Дромадеру», даже с учетом общей вялости Минералова, прошла плодотворно и вполне информативно, насколько вообще можно выжать интересного материала для читателей «Русского аргумента» из нескольких научных модулей, кают-компании, мастерской, центрального поста управления, дейнекс-камеры и краснеющих кое-где люков аварийных шлюзовых камер.
        Б-р-р, покидать станцию через эти кротовые норы я бы не захотел ни за какие коврижки! И о том что могло бы заставить меня это сделать в случае какого-нибудь рокового ЧП, думать вовсе не хотелось.
        Из хитрого и подчас загадочного для меня разномастного оборудования, которое на станции было размещено очень компактно и эргономично, мне запомнились огромные медиакамеры, которые были вмонтированы в борта станции на этаких подвижных гиростабилизированных турелях.
        Поскольку орбиталка принадлежала геологам, они разместили тут всё необходимое для спектрографирования - комплексной съемки планеты из космоса во всех возможных областях спектра, вплоть до радиодиапазона.
        - Можно даже залегающие породы разглядеть, и не надо никаких СР-сканеров. Только чтоб неглубоко, - пояснил Минералов, и я лишь теперь понял, насколько он со своей фамилией органичен в этой епархии Вулкана и Персефоны. - Жаль, тут урожая не посадить… А когда я в Солнечной работал, мы очень четко отслеживали из космоса рост злаков. Ведь у пшеницы, ржи и ячменя свой особенный спектр отражения. И он постоянно меняется, пока колосок вырастает.
        - Я так понял - пока не посадить? - уточнил я. - Ведь планета будет терраформирована в самом ближайшем будущем?
        - Ну вообще-то, - сказал Минералов, - из того факта, что Беллону назначили полигоном для терраформирующих технологий, еще не следует, что ее и в самом деле когда-либо терраформируют.
        Теперь я смотрел на Минералова уже с гораздо большим интересом. При всей его вялости и апатичности не стоило забывать, что перед нами настоящий профессионал, которому в отсутствие Бирмана доверяли целую орбитальную станцию.
        И ничего, летает ведь! Или тут они выражаются как мореманы - «ходит»?
        - Некогда такие штуки как у вас очень своевременно отследили древесную лихорадку в лесах бассейна Ориноко, - произнес доселе молчавший Смагин. - Ведь спектр меняется и у больных растений, верно?
        - Точно так, - согласился Минералов. - Так вы тоже геолог?
        - Газетчик, - покачал головой Смагин, упорно не замечая моих изумленно взметнувшихся бровей.
        - Ну-ну, - равнодушно сказал Минералов. - Кстати, - обратился он ко мне, - к вопросу о терраформировании. Тут недавно тераджоульный лазер HOPAL испытывали…
        - Мы видели, - ввернула Тайна.
        - …Так вот, - продолжил Минералов, проигнорировав ее замечание, - если хотите, можете поглядеть чего они там наворотили. Вы-то, - теперь он наконец соизволил повернуться к Тайне, - глядели небось в бинокль, с поверхности планеты. То есть, считайте, ничего вы не видели. Великие вещи, как сказал классик, видятся лишь с орбитального удаления.
        Мы, конечно, охотно согласились.
        Минералов задал программу обзора для трех камер, свел их данные в объемное изображение и выдал на громадный голоскопический монитор, развернушийся во всю ширь отсека.
        Мы ахнули.
        Мы будто бы превратились в кондоров, парящих над облаками. Эффект присутствия был потрясающим.
        Где-то у нас в ногах проплыл и утонул под палубой маленький квадратик - база Пятого инженерно-строительного полка.
        Сто километров унылой снежной равнины Минералов смахнул туда же, под палубу, одним движением пальца.
        В просвете облаков показались знакомые очертания Афанасьевского кряжа. А вот и она, отметка 326, зимовье роковой девятки с «Восхода»…
        - Погодите, вы дали какую-то постобработку? - спросил Смагин.
        - Нет, - ответил Минералов.
        - В таком случае не понимаю: где снег?
        - Я же обещал показать вам как работают терраформирующие технологии… Внимание: выключаю облака…
        Хлоп! - облачный покров исчез полностью. Вот это уже была постобработка.
        И мы… снова ахнули!
        Там, куда несколько дней назад бил из космоса сверхмощный лазер, теперь чернело… озеро!
        Напоминающее очертаниями наш земной Байкал, такое же узкое и длинное, озеро тесно прижималось к Афанасьевскому кряжу. Не верилось, что вот еще совсем недавно где-то там лежал в снегу бездыханный хлад, убитый Шадриным, а теперь - дымящаяся водная толща…
        - А почему оно не замерзает? - спросил я.
        - С вертолетов распылили специальный химикат, - пояснил Минералов. - Там сейчас на поверхности воды такая хитрая слоистая пленочка… Дает термоизоляцию что надо… Вот такие наши экспериментальные технологии, - заключил Минералов с какой-то двусмысленной интонацией. - А теперь пора.
        Наш экскурсовод выключил голоскоп, развернулся и плавно двинулся в сторону помещений, как он выразился ранее, культурно-бытового назначения.
        Мы все нехотя потащились за ним. Не знаю у кого как, а у меня в голове было не протолпиться от мыслей, нахлынувших после этой удивительной демонстрации…
        Для культурного и вполне себе бытового времяпровождения на «Дромадере» имелись миникинотеатр, звуковая аппаратура достаточно высокого уровня и библиотека. А также толстая мишень для игры в стрелки с портретом какого-то солидного дядьки в костюме и галстуке - очевидно, изображение местного всеобщего любимца из числа руководящих работников.
        В плотный край мишени были вшиты крючки. Похоже, многострадального дядьку таскали в качестве мишени для стрелометания по всем обитаемым отсекам станции.
        Еще на ОКС была оборудована спортивная комната: турник, брусья, шведская стенка, тренажер для верхней и нижней тяги, станок со штангой, римская скамья.
        Также имелись и какие-то специфично космические спортивные тренажеры - некоторые столь устрашающего вида, что сделали бы честь любому уважающему традиции пыточному кабинету из мрачного прошлого.
        - Тут у нас дейнекс-камера есть, - сказал Минералов. И продолжил лишь после непропорционально длинной паузы (потерял мысль, а потом нашел?):
        - Дейнекс-камера, да. Но она то сломается, то в ней дейнекс кончится. Потому неделями приходится жить в невесомости. Вот для того и тренажеры.
        Мы покивали. Не знаю что на нас нашло, но мы с какой-то избыточной дотошностью продолжили знакомство с инвентарем спорткомнаты.
        Были там разномастные мячи из кожи и резины. А также шахматы, шашки, домино и еще зачем-то бинокли. А для совсем уж эстетов - шесть колод игральных карт.
        Колоды были заправлены в специальные держатели, чтобы карты не разлетались в условиях невесомости.
        Держатели были магнитные и одинаково успешно фиксировали как толстые колоды, так и тонкие пластиковые карты. Вид у них был вполне засаленный, как того и требует этикет азартных игр.
        Одну карточную колоду я зачем-то прихватил с собой. После чего отправился в свою каюту и задремал в ожидании торжественного момента.
        Глава 14
        Ракетоплан
        Апрель, 2614 год
        Спасательно-оперативный модуль «Сом»
        Окрестности Беллоны, система Вольф 359
        Первые полчаса полета на спасательно-оперативном модуле были феерически прекрасны.
        Мы плавно отошли от «Дромадера».
        Аккуратно сориентировались в пространстве.
        Принялись неспешно поднимать орбиту.
        Как я понял позднее, Бирман в те минуты находился в поле зрения диспетчеров больших терраформирующих станций, которые висели на геостационаре, и не хотел нарушать ни одного параграфа пространных правил гражданского космического судовождения.
        А потом показались сами станции.
        Точнее, одна из них - тот самый тераджоульный лазер с названием из латинской аббревиатуры, работу которого мы видели на Беллоне.
        О, вот это было зрелище!
        Больше всего станция напоминала ежа. Правда, геометрически безупречного и сияющего, как новогодняя елка.
        Но только вот каждая игла ежа имела длину в семь километров и представляла собой отдельный тракт прогона квантов накачки.
        Все тракты сходились к «брюшку» ежа, где в фокусе было помещено некое жутко секретное центральное тело, которое в конце концов под воздействием поступивших потоков энергии и превращалось целиком в плазму, испускающую собственно рабочий луч, уходивший к цели.
        Все остальные элементы конструкции, которых было немерено и описание коих заняло бы ни один десяток страниц, предназначались для того, чтобы питать квантовые тракты энергией, ориентировать станцию в пространстве и отводить грандиозные избытки тепла.
        - Никогда не понимал, - сказал Смагин, - почему бы не поставить подобные станции на службу ПКО.
        - Неэффективно во всех смыслах, - ответил Бирман. - Скорострельность - низкая, себестоимость выстрела - гигантская, но главное - совершенно исключено оперативное наведение.
        - А против астероидов? - Не сдавался Смагин. - У них-то траектория предсказуемая!
        Бирман покачал головой.
        - И против астероидов тоже малоэффективно. Во-первых, у многих из них не настолько предсказуемая траектория, насколько принято думать. А во-вторых - с ними, вы же знаете, могут нормально справляться средства общего назначения. Ракеты ПКО или главный калибр линкоров. Лишь бы головы были термоядерными.

* * *
        А вот уход «Сома» с беллоноцентрической орбиты и погоня за ракетопланом оказались куда более утомительным занятием, чем я полагал.
        Бирман перестал стесняться диспетчеров - и понеслось!
        Судно-мусорщик, оказывается, имело динамику, близкую к боевому кораблю - ох, недаром многие из них в военное время подлежат мобилизации в качестве тральщиков! А сроки, в которые трапперу хотелось вписаться во что бы то ни стало, да и сама навигационная задача диктовали Бирману весьма жесткую манеру пилотирования.
        Так что к тому моменту, когда наш ракетоплан наконец показался на мониторах СИС - судовой информационной системы - мы уже накушались перегрузок по горло; как положительных, так и отрицательных.
        Пока то да сё, пока синхронизировали траектории, все мы имели возможность вдоволь насладиться зрелищем нашей добычи.
        Ракетоплан… внушал.
        Обрамленная серебристым силуэтом контражура темная масса, напоминающая хищную птицу, неподвижно висела слева по курсу от «Сома», лишь изредка покачивая крыльями, будто и впрямь поймав поток восходящего воздуха…
        Что? Чего это он качал крыльями?
        Ну хорошо, хорошо…
        Ни о каком воздухе, разумеется, не могло быть и речи, но я как репортер имею право на художественный вымысел и на образность - двоюродную тетку таланта.
        К ракетоплану приблизились два зонда, выпущенных Бирманом. Он изучал состояние стыковочных узлов старинного катера на тот случай, если почему-то не удастся принять его в док-камеру. Ну и вообще - осматривался, принюхивался…
        Разумеется, всё происходящее сейчас между нашим судном и ракетопланом вызывало мой самый живой интерес.
        - Ну, как идет процесс? Как тормозим? - Солидно поинтересовался я, глядя в спину траппера, не сводившего глаз с мониторов, на которых жили собственной жизнью столбики цифр и пучки графиков. Налицо была тенденция к замедлению процессов и уменьшению величин контрольных цифр - я от природы наблюдательный!
        Траппер на секунду обернулся ко мне и смерил меня взором с головы до ног. После чего процедил сквозь зубы, недобро сфокусировав при этом взгляд на кончике моего носа:
        - Нормально тормозим. Еще вопросы будут?
        Он вновь повернулся к экрану, а я, слегка пристыженный, вынужден был смолкнуть.
        Но очень скоро в роли назойливой мухи меня сменила любопытная Тайна, а от нее так просто не отбрыкаешься.
        И траппер отрывочно, капля по капле, но все же начал объяснять нам некоторые свои действия.
        Разумеется, объяснял он лишь то, что сам считал нужным. Но и эти жалкие толики сложнейшей науки прецизионного маневрирования в открытом космосе я понимал даже не через раз - через десять!
        Судя по репликам Бирмана, он попытался наладить общение с мозгами ракетоплана. Но ЦПК - центральный полетный компьютер (то есть парсер) - пришельца из прошлого всё так же молчал, как и прежде, не подавая признаков жизни.
        Работала только автономная аварийная система - та самая, которая откликнулась на наше кодовое слово. Она и сейчас на него исправно откликалась - Бирман пару раз проверил.
        Но и только.
        Что ж, пора было действовать.
        Торможение мы почувствовали легким перегрузом на уровне поджилок и нутра, подобно тому как диафрагма в моей груди всегда реагирует на слишком уж мощные басовые звуки. А вот прецессии, которая зачастую выливается в малоприятную болтанку, не было и в помине: ориентация «Сома» поддерживалась и контролировалась мощными силовыми гироскопами - основой основ системы стабилизации космических кораблей.
        С нами незримо присутствовал также Минералов - по телеметрии разумеется, с борта
«Дромадера». Он помогал Бирману, и притом крепко помогал!
        Наблюдая за обоими спецами, я пришел к выводу, что, несмотря на четкую субординацию в паре «ведущий-ведомый», Бирман с Минераловым исполняли различные функции. Первый был управленцем с самыми широкими полномочиями, координатором и главным исполнителем в одном лице. Во всяком случае было ясно: на борту ракетоплана мы не сможем сделать и шага иначе как вслед за Бирманом.
        Минералов же служил прежде всего расчетчиком, определяя все параметры орбиты корабля и пересылая необходимые данные с парсера на парсер.
        В ту минуту Минералов как раз закончил расчет движения и Бирман дал несколько мощных импульсов, необходимых «Сому» для непосредственного сближения с ракетопланом.
        - Нашему Минералову цены нет, - хохотнул траппер. - В особенности когда он рассчитывает возможные схемы наших с ним действий при различных нештатных ситуациях. Это не схемы - роман Дюма в трех томах! Вам было бы интересно глянуть,
        - кивнул он Федору.
        Я мстительно зыркнул на Смагина-младшего. Будешь в следующий раз присваивать себе чужие профессии, дорогуша! Небось и элементарную информашку на полтора десятка строк не осилишь - употеешь кувыркаться, как говорит один мой знакомый, дед Антип на прииске Ахтырка Магаданской области.
        - Надеюсь, с вами нам никаких нештатных ситуаций ожидать не приходится? - Фальшивым голосом защебетала Тайна. - Что тут может случиться, на «Соме»?
        И она легонько пристукнула сапогом гермокостюма о палубу.
        В тот же миг в недрах «Сома» что-то гулко и тяжело завозилось. Затем послышался отдаленный лязг, напоминающий глухое ворчание зверя, предупреждающего незваного пришельца: только попробуй переступить порог моего дома!
        Тайна против воли вздрогнула всем телом, да и мы с Федором озадаченно переглянулись.
        - Случиться может всякое, - пожал плечами Бирман. Невидимый Минералов что-то сказал ему в наушники, и траппер согласно кивнул. - Например, непопадание вашего э-э-э… объекта внутрь дока. А?
        Он внимательно посмотрел на смешавшуюся Тайну, выдерживая томительную иезуитскую паузу.
        - Но вам не о чем беспокоиться. На этот случай у «Дромадера» всегда есть стыковочный модуль-метаморф. Это именно он сейчас активировался. Всегда полезно держать «морфа» в боевой готовности.
        Вслед за тем Бирман продемонстрировал нам на схеме стыковочного модуля где эффективнее установить стяжки стыка, и даже любезно показал, как при помощи метаморфа производится очистка атмосферы внутри аварийного космического аппарата и нагнетание в него дополнительных объемов воздуха.
        У всех нас троих, понятное дело, вертелся на языке вопрос о противорадиационной защите, но траппер заверил нас, что соответствующие меры будут приняты, если только в них выявится необходимость.
        В мерном гуле систем охлаждения поначалу нелегко было расслышать интенсивность нашего сближения с ракетопланом.
        Но очень скоро тон гудения изменился, и по палубе пробежали волны легких вибраций.
        Восемь створок герметичных ворот док-камеры, присобравшись гармошками, разошлись вверх, вниз, в стороны.

«Сом» распахнул свой двухсотметровый зев.
        Нечто тонкое, суставчатое, паучье выдвигалось из «Сома» навстречу катеру и медленно приближалось к нему, нащупывая лазерными дальномерами оптимальные точки контакта.
        Страховочные щупы.
        Как хотите, но сейчас я испытывал настоящее возбуждение, только что ноздри не раздувались. То был даже не охотничий азарт, а истовое волнение самца, какого-нибудь изюбря, неудержимо стремящегося к самке-оленухе.
        Не берусь судить, что чувствовали в эти минуты мои друзья. Их тела были вдавлены в ложементы, а лица, казалось, полностью утонули в причудливой вязи светотеней рабочего освещения - мерцающего, дышащего, живого.
        Наконец детекторы зафиксировали касание.
        Мы радостно переглянулись, глаза наши заблестели.
        Страхуемый щупами, которые податливо складывались под напором неостановимого движения, в зев «Сома» вползал ракетоплан. Он входил в док-камеру криво и с креном, но щупы, оказавшиеся вдруг невероятно сильными, уверенно развернули его как надо, приведя строительные плоскости наших аппаратов в строгое согласование.
        Я, конечно, ожидал сильного толчка, подобного тому, что случается при автоматической сцепке старинных железнодорожных вагонов, в одном из которых мне пришлось поездить по музеефицированному БАМу во время рекламно-подписной кампании на наш «Русский аргумент».
        Но, как оказалось, я недооценил специфику приема космических аппаратов в док-камеру «Сома», а равно и массу покоя нашей добычи.
        Можно сказать, что ракетоплан… Да чего уж там слова подбирать!.. Он врезался! Прямиком в нас!
        Мама миа!
        Несмотря на вполне представительные размеры и стати «Сома», ощущение было таким, будто толпа космических викингов ахнула в мягкое подбрюшье нашего судна массивным тараном.
        Это произошло на нижней палубе «Сома» - но удар был столь силен, что мне пришлось призвать на выручку всё свое самообладание, чтобы не помчаться туда тотчас же, очертя голову. (Полундра! Бороться за живучесть!)
        Бирман, экономивший дейнекс всё время нашего полета, теперь наконец включил силовой эмулятор, и на борту «Сома» воцарились приятные ноль пять «же».
        Тайна заметно нервничала: закусив пухлую губку, она кошкой вцепилась в подлокотники кресла.
        Федор же невесть когда уже успел добраться до лифта и теперь внимательно следил за ползущим индикатором этажа, точнее палубы.
        Я, двигаясь по возможности спокойным шагом, присоединился к нему.
        Спустя полминуты Бирман по внутрикорабельной трансляции позволил нам проследовать вниз.
        Пока мы ехали, Бирман расконсервировал туннель для перехода в док-камеру.
        Автоматика скрупулезно проверила герметичность закрывшихся ворот, а также надежность крепления свежепойманного ракетоплана на магнитных и вакуум-замках стапелей.
        Клапаны баланса давления на переходных люках туннеля - для «абордажной команды», как мы сами назвали свою троицу - ждали только команды Бирмана.
        Минералов, работая по телеметрии, тем временем уточнял новые коэффициенты для бортовых устройств ориентации и стабилизации, поскольку парсер «Сома» определял состоявшееся изменение балансировки всего судна как существенное, а табличными данными для пойманного ракетоплана не располагал по причине его невероятной архаичности.
        Увиденное нами сквозь массивные бронестекла смотровых окошек на нижней палубе впечатляло, если не сказать больше - вызывало оторопь.
        То, что обшивка ракетоплана, некогда покрытая специальным светоотражающим напылением, глянцевая, блестящая, бесповоротно потускнела, было видно еще на мониторах слежения.
        Но в док-камере ракетоплан выглядел вообще как нечто… неземное.
        По его тусклой поверхности змеились разводья трудноуловимых оттенков серого и фиолетового. Стекла пилотской кабины и иллюминаторов пассажирского отсека помутнели почти по всей площади, лишь кое-где виднелись небольшие островки первозданной прозрачности. Все надписи, включая главную - название ракетоплана - полностью исчезли.
        - Вот что делают космическая пыль и корпускулярная бомбардировка, - сказал Смагин.
        Из ракетоплана как-то неловко, вбок торчал выдвижной тубус стыковочного узла. Более всего он напоминал бронированную гармошку, из «мехов» которой отходили два эластичных на вид раструба диаметром метра полтора каждый.
        Бирман выдал по ВКТ главную практическую информацию:
        - Внимание! Детекторы не показали сколько-нибудь заметных радиационных загрязнений обшивки. Также не обнаружены токсичные вещества и микроорганизмы. В то же время, оба моих назначенных ранее рандеву отложены. Это означает, что я могу произвести возвращение в район Беллоны по энергетически оптимальной траектории, то есть без перерасхода топлива. А следовательно, у меня не будет необходимости выбрасывать ракетоплан за борт «Сома» в ближайшие сутки.
        Всё вместе это значило: теперь мы гарантированно не окажемся одни в пустом ракетоплане. Что, конечно, меня несказанно радовало. Да и не одного меня.
        Перспектива провести долгие часы, досконально исследуя содержимое посланца из прошлого, но пребывая все-таки на борту «Сома», казалась мне неизмеримо привлекательней, нежели чувствовать себя микробом на песчинке, о которой в большом мире хорошо если знают три человека.
        Ко всему прочему это означало, что мы будем исследовать ракетоплан при искусственной тяжести, создаваемой дейнекс-камерой «Сома», а не в условиях невесомости. И это тоже было чудо как хорошо!
        Впереди нас ожидали очередной инструктаж, Бирман, защитные скафандры «Астрон», а самое главное - сводка состояния отсеков ракетоплана по девяноста шести параметрам. Над ней уже работали трудолюбивые зонды-тестеры, внедрявшиеся один за другим во чрево катера.
        На мой вопрос, как это выглядит со стороны, дабы в будущем посвятить читателей
«Русского аргумента» хотя бы в пару тонкостей процесса, Минералов пробурчал что-то невнятное, исключительно себе под нос.
        Бирман сначала пожал плечами, мол, это же элементарно. Однако сжалился и пояснил с присущей ему откровенностью, граничащей с цинизмом.
        - Вы ведь, если не ошибаюсь, уроженец Земли? Утопленника в какой-нибудь крупной реке не доводилось видеть?
        Я кивнул. Есть такой опыт, даже дважды. Журналисты с чем только не сталкиваются за свою жизнь, а репортерство - лучшая профессиональная закалка и хорошее лекарство от брезгливости.
        - Ну вот, коли там водится такая рыба, под названием стерлядь, - произнес он менторским тоном, - то она весьма охоча до гниющего мясца. И собирается стерлядей на утопленничка видимо-невидимо. Так что иной раз, когда забагришь недельного бедолагу на берег, глядь, а из него повсюду одни хвосты торчат стерляжьи. И извиваются, шельмы…
        Последнюю фразу Бирман произнес почти ласково. Любит, видать, зверушек.
        - Вот и зонды-тестеры сейчас в вашем… объекте… что твои стерлядки. Одни хвосты торчат, антенны с проводами. И шевелятся так же, бестии, потому что всё дальше уходят вглубь отсеков. Ничего, скоро телекартинка пойдет, тогда и разглядите, что там да как. Пока одно могу сказать: фон есть, но относительно терпимый. Даже вполне… А что скажет Минералов?
        - Осталось тридцать восемь тестов. Думаю, через полчаса будет готова полная сводка по ситуации на ракетоплане.
        - Тогда ждем, - в голосе Бирмана мне послышалось тщательно скрываемое нетерпение.
        - Если Минералов сказал «полчаса», так тому и быть. Он у нас по части тестов ба-а-альшой дока!
        Глава 15
        Надежин. Ловцы комет
        Январь, 2145 г.
        Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 «Звезда»
        Периферия Солнечной системы, Облако Оорта
        Огненный столб ударил в жерло «Харибды», точно намереваясь испепелить всю ее жаропрочную начинку и проникнуть в самое сердце корабля.
        Через десять секунд еще одна мощная плазменная струя с невероятным проворством устремилась к звездолету.
        А затем - третья, четвертая…
        Эти потоки огненной материи были дарами огромной автоматической станции АСОП-12 -
«ловца комет».

«Харибда», умница, трудилась вовсю. Она принимала тысячи килограммов газообразного вещества, состоящего преимущественно из атомарного водорода, углерода и кислорода, охлаждала до приемлемых температур и отправляла на бортовую фабрику топлива.
        При этом моя «Звезда», чтобы подставить «Харибду» точно под огненный плевок с борта «ловца комет», двигалась сейчас лагом - бортом по направлению движения. Да еще и подрабатывала почти непрерывно вспомогательными двигателями, чтобы доразворачиваться вслед за постепенно отстающим «ловцом комет».
        Хотя полет столь странным манером в безвоздушном пространстве, где нет сопротивления среды, и не сопряжен с принципиальными сложностями (мы могли бы развернуться хоть на сто восемьдесят градусов, выставив выключенный фотонный двигатель прямо по курсу), задача прецизионного ориентирования нашего длинного звездолета с «Харибдой» на макушке с точностью до малых долей угловой секунды была весьма нетривиальной. Естественно, трудились над ней в первую очередь бортовые компьютеры, но и от полного расчета ходовой рубки (я, два пилота, штурман) требовалась предельная концентрация.
        Всего «ловцов комет» было семь - автоматических титановых монстров, снабженных на всякий случай и функциями дистанционного управления. При необходимости оператор с борта любого из наших звездолетов мог орудовать ими с легкостью демиурга. Будто передвигал шахматные фигуры на огромном пространстве этого обманчиво пустого сектора космоса, в трех световых месяцах от Солнца.

«Звезда» и «Восход» шли сейчас внутри колоссального Облака Оорта, по более чем условной границе между его внутренним диском и внешней сферической мантией, где наличествовал заметный скачок плотности распределения кометного вещества.
        Оортово Облако представляло достаточно серьезную опасность для нашей экспедиции. Только внешняя его сфера таила несколько триллионов кометных ядер, из них добрых пять сотен миллиардов - весьма внушительных размеров. Расстояния между ними были впечатляющими, миллионы километров, но при нашей скорости они не казались такими уж большими.
        Адекватно оценить подобные масштабы и насыщение этого космического бульона ледяными пельменями человеческий разум просто не в состоянии.
        Впрочем, кому бульон с пельменями, а кому и что поизысканней.
        - Необозримый шейкер, набитый колотым льдом, - сказал однажды о кометном облаке Гена - капитан «Восхода» Панкратов, - когда мы с ним, пилотами и штурманами в десятый раз изучали лоции предстоящего маршрута.
        Фраза тут же пошла в народ. Во всяком случае, в экипаже «Звезды» это дикое, первобытное облако обломков отныне стали в шутку называть не иначе как «коктейлем Оорта-Панкратова».
        Что ж, если это и впрямь коктейль, то мы, земляне, со своими звездолетами тогда - крохотные лилипуты, разумные песчинки, дерзающие пригубить его тонкими соломинками-«ловцами», дабы лишний раз подзаправиться рабочим телом.

«Ловец» с номером 12 тем временем в который уже раз отстрелялся по «Звезде» и теперь готовил плазмогенератор к последней перекачке рабочего тела.
        Дождавшись его последнего выстрела, «Звезда» отвернется от него и переориентируется на два десятка градусов, подставляя свою «Харибду» следующей станции, АСОП-10, в ожидании череды новых плазменных выстрелов…
        Главная особенность работы автоматических станций обеспечения пролета объяснялась тем, что наши звездолеты за орбитой Сатурна приобрели весьма приличную скорость.
«Ловцы комет» выжать столь же впечатляющие скорости не могли.
        То есть они, конечно, тоже имели фотонные двигатели и в преддверии встречи разогнались изрядно. Но всё же выровнять скорость с нами полностью они были не в состоянии. Поэтому и не была возможна классическая передача вещества с борта
«ловцов комет» на наши корабли - посредством стыковки и прокладки временного трубопровода, например.
        Действия АСОПов были весьма экзотичны и выглядели следующим образом.
        Они заранее заняли позиции по маршруту нашего движения, растянувшись редкой цепью.
        Затем один за другим «ловцы комет», точно истребители, выходили на перехват
«Звезды» и «Восхода».
        И в строго назначенный момент, получив сигнал синхронизации от наших бортовых
«Олимпиков», приводили в действие свои громадные пушки-плазмогенераторы. А вот уже эти плазмогенераторы придавали материи рабочего тела дополнительную скорость, которой хватало, чтобы догнать наши корабли и быть сцапанной нашими «Харибдами».
        Но каждый АСОП отнюдь не был тупым самонаводящимся автоматом, эдакой космической пушкой. Нет, по совокупности конструктивных элементов АСОП представлял собой вполне полноправный автоматический корабль звездолетного класса - хотя и не предназначенный для реальных межзвездных перелетов, но способный проводить целые годы за орбитами плутоидов, в Облаке Оорта. При этом АСОП был оснащен средствами поиска и утилизации кометных ядер, а также двумя весьма технологичными пушками-плазмогенераторами.
        Земле каждый такой «ловец» обходится в кругленькую сумму, сопоставимую со стоимостью моей «Звезды».
        А стоимость та была воистину космической!
        Ради постройки фотонного корабля Германии или Франции пришлось бы как бешеным крутить все шкивы своей экономики и в итоге отдать… весь годовой ВВП! А это, напомню, все без исключения товары и услуги, которые произвели бы у себя за год заядлые любители пива или лягушачьих ножек во всех отраслях для потребления, экспорта и накопления. Да притом еще и по рыночной стоимости! И не забыть сюда подгрести все иностранные инвестиции. Вынь всё это да положь, если хочешь фотонник!
        У меня от такой экономики порой волосы шевелятся на голове, но зато и чувство гордости переполняет за Россию. Кто бы мог представить в той же Европе еще каких-то сто лет назад, что мы будем летать в космос на кораблях стоимостью в годовое благосостояние Германии!
        В Облаке Оорта, в непосредственной близости от двух наших звездолетов, сейчас работали семь ловцов комет. Семь наших топливных ангелов-хранителей, выдвинутых за орбиты плутоидов заблаговременно и уже которую неделю ожидавших нас здесь, на дальних закраинах Солнечной системы, чтобы защитить, накормить и передать последний привет с Земли.
        Долгие недели до сегодняшнего дня тут шли яростные, ожесточенные бои. «Ловцы» запасали нам пищу и обеспечивали беспрепятственный проход, фигурально выражаясь, в заоблачные дали.
        В Центре Подготовки я вызубрил назубок особо заинтересовавший меня параграф инструкции «Основные задачи автоматической станции обеспечения пролета (АСОП)»:

«АСОП призвана гарантировать, что межзвездный космический корабль (МКК) по достижении границ Облака Оорта не встретит на траектории согласно полетзадания непредвиденных препятствий в виде кометы, кометного ядра, астероида или иного небесного тела.
        АСОП должна путем демонтажа добытых кометных ядер и других небесных тел и их фрагментов оперативно наработать дополнительное рабочее тело для космического корабля взамен истраченного им. После чего своими средствами транспортировать топливные, газовые, минеральные, водные ресурсы на приемник(и) МКК в зависимости от его конструкции».
        Транспортировать - красивое слово, мирное такое. На деле же оно означало: бить в мою «Звезду» сверхскоростными плазменными струями. А я, будь добр, сумей расторопно подставить под эти смертоносные столпы огня раструб «Харибды»!
        Конечно, решить эту задачу было невозможно без «Олимпиков», которые ежесекундно высчитывали все необходимые импульсы для ориентирования наших кораблей в пространстве.
        И уж принципиально невозможно было бы получать рабочее тело с борта «ловцов» в случае отклонения от графика встреч с АСОПами. Стоит, например, «Звезде» изменить скорость на какие-то несчастные метры в секунду - и почти наверняка всё рабочее тело с борта оставшихся «ловцов» будет потеряно.
        Почему? Потому что решение задач встречи с «ловцами» и расчет углов разворота корабля для точного приема в «Харибду» (а не мимо нее, что смерти подобно) тысячекилограммового заряда плазмы настолько сложно в математическом отношении, что в реальном времени с ним может не справиться и «Олимпик»!

«Олимпики» имеют в памяти некоторые предрасчитанные шаблоны - которые опираются на заранее составленный график движения - и только в пределах этих шаблонов могут управлять нашими кораблями при заборе рабочего тела от АСОПов.
        А за их пределами - извините. Если вы сумасшедший - ну попробуйте крутить
«Звездой» туда-сюда самостоятельно, на ручном управлении.
        - Нет плазмы, - доложил второй пилот.
        - Что? - переспросил я, сбрасывая с себя оковы задумчивости.
        - АСОП-12 не выдал последнюю порцию рабочего тела.
        - Причины?
        - Опрашиваем телеметрию, - подал голос первый пилот.
        - В любом случае момент упущен, - проворчал штурман, он же астрогатор. - Через пятнадцать секунд начинается маневр на согласование с АСОП-10.
        Плохо… Очень плохо! Кто знает по какой причине на борту «ловца комет» случилась осечка с выдачей рабочего тела? Кто знает, сбой какой именно подсистемы привел к этому?
        А если мы имеем дело с чем-то вроде «отложенного выстрела» в артиллерии? Вдруг плазма не пошла сейчас, но пойдет через тридцать секунд? Когда мы уже отвернемся от «ловца комет», разворачиваясь на следующее рандеву, и подставим под плазму беззащитный борт?!
        О таком не хотелось и думать…
        А решение требовалось принимать незамедлительно! Оставаться ли в автоматическом режиме, предоставив «Олимпику» разворачивать нас на АСОП-10 согласно графику, или взять управление на себя и первым делом увести корабль с линии возможного плазменного выстрела с борта АСОП-12?
        О моем решении не преминул осведомиться Панкратов, вызвав меня по комбинированному радио-лазерному каналу связи. (Основные функции координатора «ловцов» сейчас были возложены на «Восход», потому что принимали плазму мы; до этого всё было наоборот:
«Восход» заправлялся, а мы контролировали «ловцов» в готовности перевести любого из них на ручное телеуправление.)
        - Проблему вижу, - сказал Панкратов. - Ручная команда на выдачу плазмы тоже не прошла. И команды на маневр не проходят.
        - Плохо, но и черт с ним.
        - Доложите свое решение. Готовы вести прием плазмы от АСОП-10?
        - Да, мы готовы, Геннадий Андреевич, - ответил я. И, не удержавшись, браво гаркнул:
        - Вызываем огонь на себя!
        - Ш-ш-шутник, - немного заикаясь в минуты апофеоза своей персональной ответственности, отозвался Панкратов и прервал связь.
        Что ж…
        Такая наша работа.
        Забываем про АСОП-12 и ждем, когда «Олимпик» развернет нас на правого «ловца», АСОП-10.
        АСОП-10 выдал порцию плазмы. Мы ее благополучно приняли (я удовлетворенно отметил, что тем самым общая масса благоприобретенной материи составила семьдесят одну тонну). А я какой-то периферийной частью сознания в который уже раз недоумевал, как это Панкратов сумел в свое время утаить от въедливой и педантичной медкомиссии эти свои странные заикания. Тем более что прежде, до Центра Подготовки, за ним этого греха вроде бы не водилось…
        Я вновь предался воспоминаниям - совсем некстати.
        Просто вспомнил древний мультик, который смотрел еще в пору детского увлечения космосом. Тогда я, восьмилетний пацан, глотал, что называется, не жуя, всё, связанное с устройством космических кораблей, полетными технологиями, и любил, чтоб из ракетных дюз непременно вырывались хвосты пламени похлеще кометных шлейфов.
        Тогда у меня был любимый мультфильм, в котором двое ребят вместе со старым учителем-профессором храбро путешествовали по разным галактикам на специальном космическом дирижабле. И это их экзотическое сооружение для межзвездных сообщений подобно каравеллам и галеотам украшала фигура - только не морской девы, а самого настоящего робота, вооруженного мечом и щитом, что мне, разумеется, нравилось больше всяких там деревянных наяд.
        Как только ребята попадали в опасный поток астероидов, робот принимался очень ловко отбивать смертельно опасные для дирижабля удары щитом. А когда этот железный вратарь однажды сплоховал и зевнул удар, неунывающие ребята вручную зашили проволокой прореху в огромном баллоне и как ни в чем не бывало отправились дальше, к новым звездам.
        И хотя в нашем случае роль такого робота с успехом играли носовые щиты, я бы не отказался, если бы на «Звезде» стояли плазменные пушки уровня тех, которыми оснащены «ловцы»…
        Чёр-р-р-рт!
        Плазменный выстрел АСОП-12 прогремел бы как гром среди ясного неба, если бы вокруг
«Звезды» имелось хоть какое-то подобие неба - чтобы было, где зародиться и распространяться звуковой волне.
        Исторгнутая «ловцом» плазма застала «Звезду» врасплох. Ведь мы уже сориентировали корабль на АСОП-10! Теперь и «Харибда», и размещенные за ней щиты были отвернуты прочь!
        Пока я как в замедленной съемке мучительно разевал рот, чтобы отдать первую из аварийных команд, огненный столб уже перерубил мой звездолет по правой стыковочной ферме для ракетоплана.

«Звезда» задрожала всем огромным корпусом, каждым модулем, отсеком и переборкой, страшно и безнадежно.
        Звездолет, казалось, застыл, точно раненый зверь, в последний раз вздрогнул и… начал разваливаться на части!
        Всё случилось так стремительно, что я даже не успел подумать в эти последние мгновения своей жизни ровным счетом ни о чем.
        А ведь классики литературы в своих умных книжках нередко писали, что, де, самое быстрое на свете есть мысль.
        Линия разлома прошла через мое тело ледяной сверкающей плоскостью, развалив меня на мириады кусочков - быстро, бескровно, деловито. Я последовательно утратил власть над каждым из них, уже в который раз лишившись своей плоти, но всё же не утратив разума.
        Но странное дело: это последнее обстоятельство ничуть не радовало меня.
        Напротив, в глубине души, помня о том, как всё это уже происходило со мной, и не один раз, я сейчас мечтал сжаться маленьким теплым комочком, стать пушистым грызуном и навеки смириться со своей новой участью. А век твой, к счастью, не так уж и долог, если ты - суслик. Пусть даже и замаскированный под сверхчеловека.

* * *
        А потом всё встало на свои места. Рывком.
        Картина катастрофы растаяла и будничные голоса радиопереговоров вкупе с уютно тлеющими светлячками индикаторов возвратили меня в реальность.
        Реальность вполне штатную, безо всяких катаклизмов и ЧП. Реальность привычной, по-домашнему комфортной рабочей обстановки на звездолете.
        Минуту назад я настолько отчетливо представил себе картину разрушения «Звезды», что усомнился: а не грежу ли я сейчас? Не умираю ли я сейчас?
        Я слышал о секретах психики, способной в кратчайшее время, иной раз чуть ли не за доли секунды, прокрутить перед твоими глазами внушительный отрезок жизни.
        Мне и самому не раз доводилось увидеть, как я его называю, «утренний архивированный сон», где в жестких рамках полутора-двух часов мирового времени я становился полноправным участником множества событий, которые в реальности тянулись бы днями, а может и неделями.
        Но этот, конкретно этот сон с отложенным выстрелом плазмы с борта АСОП-12 в последнее время снился мне уже трижды!
        Вот в чем загвоздка! А впервые я увидел эту ужасающую в своей реалистичности картину, еще когда лежал в первой, тестовой гибернации между точкой невозврата в окрестностях Сатурна и Облаком Оорта.
        В ней так же, как сейчас, моя «Звезда» деловито принимала в объятия своей
«Харибды» рабочее тело от этого же «ловца комет».
        После того как АСОП-12 не смогла выплюнуть последнюю порцию материи, «Звезда» повернулась вокруг своего центра масс на двадцать градусов, готовясь принимать рабочее тело от следующего «ловца», АСОП-10.
        И вдруг «двенадцатый» оживал вновь и все-таки выстреливал несколько тонн раскаленной плазмы прямо в мою «Звезду». В итоге звездолет разваливался на куски, и все члены экипажа неминуемо погибали.
        Последнее, что было в этом кошмаре - до боли стиснутые, побелевшие губы моей жены, невесть каким образом оказавшейся тут же, рядом, и ее огромные, округлившиеся до размеров двух сияющих галактик глаза.
        В каждом кошмарном видении, как учат нас военные психологи, последняя картинка - зачастую ключ к пониманию всего морока.
        И сейчас я думал, что все эти сны, злые сюрпризы подсознания, на самом деле - всего лишь моя реакция, пусть и извращенная, на то чувство вины перед женой, которое всё сильнее одолевало меня с каждым днем полета.
        И из-за того, что я уже не мог ничего изменить или исправить, мое отчаяние лишь множилось стократно.
        Я в думах раз за разом возвращался в ту жаркую и хмельную майскую ночь. Мою последнюю ночь с Аленкой.

* * *
        Горькая, болезненная мысль о том, что, навестив жену в наш самый последний раз, я, быть может, совершил чудовищную и непростительную ошибку, теперь всё чаще возвращалась ко мне уже привычным холодком сердца.
        Мы оба понимали, что это, скорее всего, наша последняя встреча. Только она отчаянно пыталась играть роль наивной дурехи, а я, обнимая и целуя ее, старался не думать больше ни о чем. И тогда, в ту короткую ночь, у меня это неплохо получилось.
        Сейчас, на борту «Звезды», я размышлял об опасности, которая может грозить Аленке, и только ей, если наша последняя с ней ночь не останется без последствий. Я придумал для себя такую казенную, со всех сторон обтекаемую формулировку «ночь без последствий» и страшился выходить, пусть и только в мыслях, за ее пределы.
        Я юлил, постоянно отвлекался на сторонние размышления вместо того, чтобы сказать себе: «Отдаешь ли ты отчет, Петр свет Алексеич, насколько глубоко способны были изменить тебя, твою человеческую природу все те пункты программы генно-соматического модифицирования „Амфибия“, которым ты добровольно отдал себя ради того, чтобы полететь к звездам?»
        Конечно, я мог ответить себе: «Да, отдаю. Потому что иначе я бы давно уже умер в гибернации. Обычный, не модифицированный человек ее выдержать не способен.»
        Это аксиома, подтвержденная пятнадцатилетними неустанными поисками и экспериментами наших гибернологов и физиологов. А до этих пятнадцати были еще десять, и двадцать, и тридцать лет других исследований.
        Но я не мог самому себе ответить что станет с Аленкой, если у нее родится ребенок, и этот ребенок окажется не от человека. Так я мысленно называл себя уже всё чаще, словно приучал свой разум к этой, в сущности, простой и логичной мысли. Но я-то ладно, а вот к мысли об Аленке и ее будущем я привыкнуть совсем не мог.
        Просто мое сознание наотрез отказывалось это принимать за следующую аксиому и, как выяснилось теперь, эта внутренняя борьба продолжалась во мне даже в состоянии гибернации.
        А ведь в идеале состояние гибернированного космонавта должно соответствовать процессу долгоожидания в глубокой дремоте, пограничной с крепким сном, в ходе которого человек не ощущает себя ни физически, ни духовно.
        Роберт говорил, что в ходе экспериментов генетики более всего опасались именно
«синдрома суслика»: у зверька, способного впасть в спячку на шесть месяцев, во время сна отчего-то исчезает почти полностью чутье. Поэтому в момент весеннего пробуждения суслик испытывает сильнейший стресс: первое время он совершенно не может понять, кто он и где находится. То есть обалдевает начисто!
        Это запало мне в голову. И когда я впервые очнулся посреди гибернации и с ужасом почувствовал, что не могу пошевелить ни одной частью тела, то думал, что очень скоро элементарно сойду с ума, не в силах позвать на помощь. Я думал, что даже просто лежать в гиберкапсуле и предаваться воспоминаниям за неимением лучших занятий окажется выше моих сил.
        Нет, уж лучше спать беспробудно, а наутро - если можно так выразиться, когда наступит Большое Утро - уже не помнить ни о себе, ни об Аленке, ни о том, что может с ней случиться, и наверняка уже случилось.
        Такие мысли были постыдным малодушием, я знаю. Но я не мог перекинуть мостик от малодушия к великодушию, потому что это почему-то - разные континенты моей души.
        Мне не было известно, сколько дней или недель прошло с момента моей очередной отключки. Это невозможно ни рассчитать, ни предвидеть на следующий раз. А всё время, оставшееся помимо неподвижного бодрствования в плену ледяного тела, я пребывал в полном ауте.
        На всем протяжении первой вахты я, сам не знаю зачем, несколько раз посещал гибернационный зал. И там подолгу стоял у капсул, вглядываясь в неподвижные, словно окаменевшие навеки, лица своих товарищей.
        Иногда я пытался вообразить что может сниться людям в таком состоянии. Иногда просто молчал даже внутренне, с каждым днем всё сильнее ощущая пустоту в душе и долгое, раскатистое эхо от каких-то, мне пока что и самому неясных мыслей, копошившихся под черепом настойчиво, почти физически ощутимо, точно клубки дождевых червей-выползков.
        Теперь же я думал, видели ли они меня - пилоты, инженеры, ученые - так же, как я видел их сквозь прозрачный пластик козырька. Для меня они выглядели как нависающие над моей капсулой огромные темные массы, рыхлые и ноздреватые. Словно передовые отряды свинцового грозового фронта, прогибающего собственной тяжестью небесный свод и гнущего столпы облаков.
        Мои коллеги, бодрствующие на этой очередной вахте, почему-то всегда молчали. И спустя некоторое время исчезали, истаивая дымными облачками буквально на моих закрытых глазах. Открыть их мне мешала холодная и колкая пленка, давившая на веки, словно тонкие пластинки льда.
        Порой мне казалось, что это не лед, а монеты, медные пятаки, и значит я уже давно умер; причем случилось это еще в древние времена людской дикости. Но при этом я испытывал и другие, совершенно новые и непривычные ощущения, для описания которых у меня никогда не найдется подходящих слов.
        Одно могу утверждать с уверенностью: с какого-то никак не определимого мною момента я вновь стал ощущать себя, свое «Я», почти полностью, за исключением разве что физических ощущений тела. Его я не чувствовал совершенно, управлять им не мог, даже просто шевельнуть пальцем у меня не получалось. Но при этом картинки прошлого были поразительно реальны, и в них я мог совершить любое действие, самое прихотливое телодвижение, притом что был не в силах раскрыть рта, чтобы элементарно позвать на помощь врача или Васильева.
        И сейчас я вновь и вновь мысленно возвращался в то утро 19 мая, когда мы с Панкратовым сидели за деревянным шахматным столиком друг напротив друга во дворе медкорпуса и решали, а точнее, решались.
        В нас кипело безрассудство. Оно пылало яростным огнем, лишая разума и воли, и лишь свежий ветерок кое-как обдувал виски, даря иллюзию хоть какой-то здравости.
        Двумя часами ранее мы узнали, что с восьми утра завтрашнего дня на всей территории Центра Подготовки вводится спецрежим № 2. Вводится досрочно, по каким-то неизвестным ни мне, ни Панкратычу высшим соображениям.
        Это означало, что свиданий с близкими и родными у нас больше не будет. По всей видимости - уже никогда. Потому что возвратиться из нашей экспедиции мог мечтать лишь круглый идиот.
        Идея самоволки была его. Вдобавок сегодня вечером обстоятельства складывались так, что у нас двоих оставался, наверное, последний шанс навестить жен, детей; в конце концов, просто выйти за эти опостылевшие ворота и побродить немного по весеннему городу, насквозь пропахшему клейкой тополиной листвой.
        Май дурманил нам головы… конечно, то был всего лишь сладкий весенний морок, обычное безумие крови, и мы это прекрасно понимали. Но почему никто в целом свете не хотел понять и нас, молодых и здоровых мужчин?
        - Сегодня на третий пропускной вечером заступает Шурик Емельянов. Ну, этот твой, Великий, - веско выложил свой главный аргумент Панкратов. - Старик, учти, это такой шанс, которого больше не жди. Не мне тебе объяснять, что такое спецрежим
№ 2. На каждом КПП будет день-деньской торчать по особисту, а с этими не договоришься. Скорее из отряда вылетишь как пробка.
        Он оттянул крючковатым пальцем щеку и издал громкий шампанский хлопок. Вот гусар!
        Ни одни стены не бывают полностью глухими, ни одна тюрьма не обходится без выходов, а в нашем ЦП - Центре Подготовки - где мы безвыходно торчали уже четвертый месяц, можно было отыскать лишь одну реальную прореху. Это контрольно-пропускной пункт № 3, выходивший к старой заброшенной узкоколейке и пустырям, поросшим замечательно глухим бурьяном.
        Сегодня там как раз дежурил Шура Емельянов, отличный парень, старлей войск химзащиты, сидевший в своем лабораторном комплексе на какой-то хитрой и редкой должности, которую никто кроме него не был способен отправлять как полагается. Даже запомнить ее точное название не могли дальше четвертого слова.
        Поэтому Емельянова за глаза все здешнее офицерство величало просто «младший специалист». А мне так называть Шурика всегда претило. Специалист - он и на Орионе специалист, и младшим быть не может по определению. Поэтому я звал его, как он того заслуживал - Александр Великий.
        Он жутко смущался, краснел, тут же начинал яростно протирать толстенные очки какой-то специальной бархоткой, которую вечно терял по карманам. И сразу превращался в того самого Шурика, - рассеянного нескладеху, даром что светлая голова - каким его знал весь наш Центр и сдержанно любил.
        Так было и в тот день, 19-го мая, когда я вытащил его из постели, где Великий кемарил перед суточным дежурством, и без обиняков выложил ему как на духу весь наш план самохода.
        План был прост. В общежитии (строгий устав Центра запрещал именовать нашу обычную казарму повышенной комфортности для офицерского состава любыми другими словами) нас прикроют в случае чего Каплан с Изюмцевым. Эти друзья не разлей вода в силу своих профессий отличаются ясным умом и оперативной сообразительностью, так что, случись проверка или другой аврал, всегда найдут как соврать поубедительней. Поэтому за тылы можно было особо не беспокоиться.
        Оставался Саша.
        Согласно коварной идее Панкратова он должен был первым делом беспрепятственно пропустить нас через КПП, что уже, согласитесь, неплохо. После чего зайти на сервер службы охраны, аккуратно взломать свой сектор камер наблюдения и заменить фрагмент нашего побега мимо вертушки на аналогичный, только минутой ранее - картинка-то статичная!
        Затем осторожно выйти, замести на сервере все следы своего пребывания, но сохранить за собой пароль-коридорчик для видео. Должны же мы утром обратно проникнуть в Центр, так чтобы ни одна штабная собака не разнюхала!
        - Мы вернемся в шесть утра, и у тебя будет целый час, чтобы заменить видео еще раз, - с жаром убеждал его Панкратов.
        Я молча стоял в сторонке и, хотя всем своим видом демонстрировал безоговорочную поддержку товарища, на душе у меня скребли кошки. Так неохота было подводить Сашку, случись что.
        - Никакого «случись что» нет и быть не должно! Ка-те-го-ри-чес-ки! - Генка решительно рубил воздух. - Камеры фиксируют звук, я знаю. Поэтому ровно в шесть утра ты просто откроешь дверь, вроде как проветрить помещение, и мы будем уже стоять на пороге - немы как рыбы и на цыпочках. Так юркнем мимо вертушки - никакая камера не успеет зафиксировать! Просто подстрахуешь и всё. Шу-у-урик! Ну честное капитанское!
        - Конечно, - хриплым и оттого не слишком убедительным голосом подтвердил я. - Не просто юркнем, а эта… Порскнем, вот!
        Для пущей убедительности я показал Саше, лавируя рукой, как мы просочимся мимо него завтра поутру. Однако получилась не юркая уклейка, а какая-то вихляющая плотва, тяжелая и неповоротливая. А все из-за упражнений на брусьях! Так недолго и кисть потянуть, и тогда ближайший трехдневный план подготовки к полетам коту под хвост.
        - Ну, если порскнете, тогда ладно, - подумав, кивнул наконец Саша, и я вновь ощутил холодный прилив раскаяния.
        Надо будет Генке строго-настрого велеть, чтобы не опаздывал. Это мне с нашей Циолковской полчаса пешедралом за глаза хватит. Панкратычу же сначала через весь пустой город переться, а они с Надькой недавно расписались. Почитай, совсем еще молодожены, так что сразу и не расстанешься.
        Тут мои мысли приобрели совсем иной оборот. Мысленно я видел перед собой одну лишь мою Аленушку, и только где-то глубоко, на самом донце сознания, я без конца напоминал себе, что нужно будет поставить пару будильников, а лучше три. Мы хоть уже и не молодожены, но двух может не хватить, в этом я сейчас почему-то был абсолютно уверен.
        Когда нас с Генкой утвердили в качестве главных кандидатов на должности командиров
«Звезды» и «Восхода», Панкратыч в первое же увольнение потащил свою Надежду сначала венчаться, а потом в загс.
        Из-за этого впоследствии у него возникло немало проблем, главным образом из-за того, что пришлось подписывать кучу бумаг, что супруга не будет иметь претензий «в случае чего». Само собой, все эти документы были составлены строгим канцелярским языком, подробно и досконально, покруче контракта военного найма, и комар носа не подточит. Но суть их как раз и сводилась к этому зловещему «случаю чего».
        Все кандидаты в экспедицию давно уже сдали подробнейшие подписки и исчерпывающие обязательства, хотя втайне каждый из нас надеялся когда-нибудь вернуться на Землю живым и здоровым.
        Гена с Надей расписались, а я передумал, хотя поначалу мы с Панкратычем дружно решили идти в загс вместе. В итоге всё же заявились туда, только мы с Аленкой - их свидетелями. И все равно особого веселья не получилось, как и шумного застолья. Предстоящий отлет тяжело довлел над всем земным в наших судьбах, и уже наутро мы должны были возвратиться из увольнения в ЦП.
        Наверное, именно тогда, в загсе, и пробежала между мной и Панкратычем первая черная кошка недопонимания. И как-то незаметно он перестал быть для меня и Панкратычем, и даже просто Генкой.
        Панкратов - и точка. Лишь иногда, для разнообразия служебного словаря - Геннадий Андреевич.
        А нам еще было лететь вместе. Или, точнее, лететь борт о борт, постоянно имея друг друга в виду, непосредственно и визуально…
        Саша Емельянов для порядку помялся, повздыхал немного, но очень скоро его оборона пала под натиском двух решительных и напористых гусаров, твердо решивших встретить сегодняшний вечер в уже изрядно подзабытом семейном кругу. Он много чего понимал в жизни, этот Саша, Александр Великий.
        И сейчас, вновь и вновь прокручивая в своей памяти ту давнюю сцену, я мысленно кусал губы. Но это было только внутри моего «я», где-то очень глубоко, потому что тело, включая челюсти и прочие органы, мне уже давно не подчинялось.
        Я и сейчас помнил то состояние жуткой паники, прямо-таки животного ужаса, когда очнулся посреди криосна, не имея никакого представления о времени и окружающем меня пространстве. Это очень странно, страшно и нелепо - видеть себя словно со стороны, находясь при этом сугубо внутри.
        Так глубоко внутри, что оттуда до поверхности толстого, непроницаемого льда, именуемого моим телом, погруженным в гибернацию, не доходила ни одна из мысленных команд, которые первое время в страхе пакетами посылал мой мозг, тщетно надеясь достучаться хотя бы до одной частицы своего тела и получить над нею управление и власть.
        Тогда я снова вспомнил свои кошмарные сны, приходившие ко мне уже на «Звезде». В них я был лягушкой, точнее, серой бородавчатой жабой, заключенной внутри массивного камня. Казалось, я существовал в нем уже долгие годы, погруженный в странный, вязкий анабиоз, из которого выходил только изредка и лишь для того, чтобы вновь и вновь удивиться своему отчаянному положению.
        Это было безумие, темный морок, и сейчас он возвратился и поймал меня окончательно. Умом я понимал, что просто лежу в криосне и буду лежать так, пока на
«Звезде» длится вторая полетная вахта. Порою снова впадал в забытье, а когда возвращался, не мог даже приблизительно представить, сколько прошло дней, часов или минут с момента моей последней отключки.
        Я не ощущал телесных неудобств, я вообще не испытывал никаких физических чувств, со мной пребывали лишь мысли и воспоминания. И еще надежда, что когда-то, к концу этой вахты, всё закончится. А тогда я спрошу каждого, пришлось ли ему испытать нечто подобное тому, что сейчас происходило со мной.
        Или всё же промолчу.
        Об этом тоже следовало крепко подумать.
        Но одно я знал твердо: следующую вахту я вновь буду на капитанском мостике, как все на «Звезде» уважительно величали ходовую рубку. И все последующие, сколько бы их ни оставалось на моем веку.
        Одна лишь мысль о возможности повторения этого кошмара приводила меня сейчас в оторопь. Решение было принято. Никто и ничто не заставит меня отступиться.
        Наутро мы встретились с Панкратовым в заранее условленном месте. Глубокая балка так густо и удачно поросла ивняком, часто перемежаясь кустами роскошной, благоухающей с ночи черемухи, что лучшего места затаиться в «секрете» для двух нашкодивших капитанов фотонных звездолетов в округе было не сыскать. В течение нескольких минут до времени «Ч» мы обменивались впечатлениями о минувшей ночи, опуская, разумеется, интимные подробности.
        Наконец стрелка моего любимого хронометра замерла в двух минутах до шести - время решительного броска от нашей черемуховой балки до высокой стальной лестницы и тяжелой металлической двери КПП-3.
        - Ну, пора, - шепнул Панкратов.
        - Вот именно, - неожиданно откуда-то сверху, с самого бруствера оврага раздался чей-то негромкий, но вполне командирский голос. И тут же на нас с Генкой навалились солдаты.
        Сопротивляться было бесполезно, хотя Генка дрался как лев и поначалу расшвырял трех нападавших. Я же умудрился вывернуться из солдатских рук и рванулся, ужом ввинтился вверх, почти добравшись до края оврага - туда, где меня ждала свобода. Даже лягнул кого-то каблуком, угодив во что-то твердое и пружинистое.
        А потом меня ухватили за обе ноги и попросту стянули вниз, как сосиску. Снова навалились кучей, умело заломили руки, заткнули рот.
        Я с трудом повернул голову, хрипя и отплевываясь в еще мокрый от росы дёрн, и сразу увидел Панкратова, лежавшего в таком же беспомощном положении. Вдобавок его правый глаз был подбит и теперь стремительно заплывал. А наверху уже деловито фырчала мотором дежурная машина, готовясь принять нас с Панкратовым в свои гостеприимные недра.
        Однако в итоге всё обернулось совсем не так, как подсказывали мои наихудшие предчувствия.
        Допрашивал нас майор-особист, которого я прежде видел на территории Центра от силы пару раз. Ему отвели в личное распоряжение отдельный белый флигель в самом дальнем углу территории. Большую часть флигеля занимал вполне уютный кабинет, отделанный темными деревянными панелями.
        - Мореный дуб. Вот и нас тут сейчас будут морить, - шепнул мне украдкой Панкратов перед тем, как нас разделили и по очереди стали приводить к майору. Генка был первым.
        Ждать пришлось изрядно. За это время я и сам почти уподобился этому мореному дубу
        - хуже нет ожидания смерти, в особенности когда сам же и протупил как дубина стоеросовая.
        Они проговорили минут сорок, и это с одной стороны внушало мне надежду, с каждой секундой все крепче. Уж если бы собрались выгнать взашей, на эту процедуру с лихвой хватило бы и четверти часа. С другой стороны, давно объявили подъем, кандидаты в полетные экипажи двумя стройными колоннами уже отправились на пробежку вокруг стадиона в спортгородке, и близились восемь утра - час общего построения и развода.
        Наконец вызвали и меня. Панкратова после окончания головомойной беседы с особистом вывели через другую дверь, и теперь я терялся в догадках относительно исхода их общения.
        Майор Воронин оказался спокойным, вдумчивым человеком с меланхоличным взглядом и привычкой изредка прищуривать глаза, точно страдал прогрессирующей близорукостью. Меня он расспрашивал на удивление мало и всякий раз после моего ответа согласно кивал маленькой головой с аккуратным пробором.
        Видимо, всё интересовавшее его особист уже вызнал у Панкратова, от меня же требовались только подтверждения или мелкие детали. Притом я немало удивился тому загадочному обстоятельству, что майор был посвящен, кажется, во все подробности и детали нашей предполетной подготовки, включая даже давние медицинские эксперименты, связанные с генным тестированием, которые мы прошли еще в первый месяц и уже благополучно забыли о них.
        Итог душеспасительной беседы был удивителен и, признаться, поверг меня буквально в смятение. Майор взял с меня твердое обещание впредь не покидать территории Центра без письменного распоряжения моего начальства или его, майора Воронина, личного предписания.
        Обещать это теперь было легче легкого: попробуй побегать в самоход, когда ввели второй спецрежим, который даже бытовые служащие Центра из числа вольноопределяющихся иначе как драконовским не называли.
        Потом я подписал пару бумаг, которые Воронин важно назвал «опросный лист», и был отпущен восвояси. И вовремя - из корпусов общежитий, поправляя на ходу обмундирование, на утреннее построение уже выходили офицеры.
        Панкратов терпеливо ожидал меня у фонтанчика возле бывшей курилки - спецрежим № 2 с сегодняшнего дня отменял на корню всякое курение в присутственных, санитарных и даже «особо отведенных для этого» местах.
        Мы накоротке обменялись впечатлениями и, весело расхохотавшись, бодро зашагали на развод. В душе с каждой минутой крепла уверенность, что этот странный, чудаковатый майор, скорее всего, не заложит нас начальству, и весь инцидент мирно канет в Лету без всяких видимых последствий.
        Однако нас ожидало горькое разочарование.
        Воронин, кажется, и вправду не сообщил о нас начальству. Полковник Бедров, командир нашего отряда предподготовки, лишь недовольно покосился в мою сторону, когда я занял место в строю одним из последних. Панкратов же успел перекинуться парой слов со своим подполканом и, поймав мой взгляд, украдкой показал кулак с поднятым большим пальцем, мол, все в порядке, старик, никто не в курсе нашего с тобой тайного ночного самохода.
        Однако спустя десять минут, в перечне сводок и распоряжений, был оглашен приказ о переводе старшего лейтенанта Емельянова на новое место службы. И я округлившимися от изумления глазами смотрел, как наш Шурик выходит из строя, уже с «тревожным» чемоданчиком в руках. Как он идет с опущенными плечами, медленной, чуть запинающейся и совсем не армейской походкой, и потом заворачивает к первому КПП.
        Туда, где обычно за воротами всегда стояла дежурная машина в ожидании только лишь заверенного начальством служебного предписания, чтобы увезти тебя отсюда, из закрытого от всех посторонних лиц Центра, навсегда. Потому что каждый кандидат, от боевого офицера до последнего курсанта из числа гражданских специалистов, твердо знал: единожды покинув наш Центр, никто сюда еще не вернулся.
        Я видел, как Панкратов тоже неотрывно смотрел вслед Емельянову. Но когда я попытался поймать его взгляд, Генка всякий раз отводил глаза.
        Потом был день, а с ним опять занятия, техучеба, тренажеры, спортивные упражнения в зале и много чего еще. Спецрежим принес с собой и новые ужесточения в тренировочном и дисциплинарном графике, так что у нас с Панкратовым не оставалось ни минутки свободного времени, чтобы перекинуться хоть парой слов о несчастном Шурике.
        А ночью мне впервые приснился странный, подозрительно похожий на реальность сон. И, проснувшись затемно, точно от резкого толчка, я пожалел, что этого не случилось раньше.
        В реальности, подобной той, что существовала в моем сне, мне не хотелось бы очутиться ни за какие коврижки. До подъема было еще далеко, но я так и провалялся в постели, не сомкнув глаз. А во сне, том самом, глаза мои были плотно закрыты.

* * *
        Мне и сейчас нелегко было их открыть. Там, снаружи, за непроницаемыми стенами моих воспаленных век шел нормальный, рабочий процесс.
        Огромный космический корабль, вверенный мне вместе с судьбами его экипажа, сейчас резво разворачивался к «десятке». Та уже была готова выстрелить в «Харибду» моего звездолета первой порцией рабочего тела из переработанного кометного ядра.
        А прошлое всё еще таилось во тьме, в замкнутом пространстве перед моими закрытыми глазами, безмолвным укором глядя на меня.
        Я вздохнул, отбросил забрало скафандра (нарушил инструкцию!), тщательно вытер платком лицо и покосился на АСОП-12.
        Тот равнодушно стыл на экране поодаль от нас - огромная титановая черепаха, совсем не похожая на мою стройную, вытянутую «Звезду» - и, как положено бездушной махине, не испытывал ровным счетом ни капли вины по поводу своего несостоявшегося плазменного залпа.
        Интересно, а что сейчас думает об этом его оператор на борту «Восхода»?
        Впрочем, мой вопрос был чисто риторическим…
        Я никак не мог оторвать взор от «двенадцатого». Проштрафившийся «ловец» точно гипнотизировал меня. В равнодушии неподвижного корабля, этого огромного летающего завода, мне вдруг почудилось что-то осмысленное.
        Осмысленное и тревожное.
        Будто «ловец» порывался что-то мне сказать. О чем-то предупредить.
        Казалось бы, ну что такого экстраординарного? У этого АСОПа произошел чисто механический сбой, он не сумел выстрелить последнюю порцию материи.
        Такая ситуация возможна, и на этот случай существует определенный регламент.
        К тому же оператор уже дал «Звезде» отбой по «двенадцатому», переключившись на подготовку отстрела плазмы своим следующим подопечным.
        Долгую минуту, шесть десятков земных секунд, я пялился на «двенадцатого», как последний идиот пытаясь прочесть в рельефах его тяжеловесных конструкций суть тревожного послания, которое только что почудилось моему вконец разболтанному воображению.
        А потом…
        - Экипаж, внимание, говорит капитан! - Я сказал «капитан» вместо уставного
«командир корабля» потому что очень спешил и экономил каждое слово. - Беру управление на себя.
        Еще только начав фразу, я решительно активировал ручной режим управления.
        Ко мне из соседних ложементов метнулись встревоженные взгляды двух пилотов.
        Но несмотря на них, несмотря на протесты «Олимпика», отреагировавшего на столь резкое лишение его полномочий серией тревожных сигналов, я остался непреклонен.

«Звезда» уже завершала разворот, нацелившись хищным зевом своей вечно голодной
«Харибды» на АСОП-10.
        Успеть я мог совсем немногое: в ручном режиме дал один-единственный импульс на кормовые дюзы второй группы вспомогательных двигателей «Звезды».
        Этого оказалось вполне достаточно, чтобы мы со скоростью сорок метров в секунду начали двигаться к «десятому», смещаясь поперек нашего основного направления поступательного движения (ведь, напомню, мы по-прежнему продолжали полет лагом).
        Вообще-то ситуация, когда командир корабля неожиданно теряет рассудок, находясь в ходовой рубке, да еще и сосредоточив в руках все бразды правления звездолетом, хоть и не имеет прецедентов, но вполне обстоятельно проанализирована в приложениях к Уставу Экспедиции.
        В таких случаях центральный полетный компьютер мгновенно анализирует содержание и возможные последствия команд, исходящих от неадекватного кормчего. После чего ЦПК, как правило, не составляет труда блокировать их и застопорить все опасные процессы, запущенные без его ведома этим жалким существом из плоти и крови, да к тому же еще и со столь хрупкой психикой.
        То, что компьютер сразу не блокировал мои действия, объяснялось лишь тем, что я дал команду всего лишь одной группе двигателей, да и то - вспомогательных.
        Но я был уверен: очень скоро он разберется в ситуации, и тогда…
        Впрочем, «Олимпик» хотя бы помалкивал.
        Но вот люди!
        - Петр, что там у тебя? - тревожно спросил по рации Панкратов. - Меня ЦПК предупреждает, что «Звезда» переведена в режим ручного управления командиром корабля. Объяснись.
        - Товарищ командир, прокомментируйте ваши действия, - сухо попросил первый пилот, вторя Панкратову.
        - Петр Алексеевич, вы чего это? - озаботился штурман.
        О да, я их всех понимаю!
        Всё происходящее выглядело так, что я свихнулся и решил протаранить «десятку», благо до «ловца комет» АСОП-10 оставалось по навигационным понятиям всего ничего…
        Теперь, когда я сделал всё, от меня зависящее, я мог перевести взгляд на экраны бокового обзора.
        Туда, в засеянную Млечным Путем черноту, на «двенадцатого».
        Холодная испарина вновь выступила на моем лбу. «Ловец» всё так же неподвижно, безжизненно висел поодаль.
        В конце концов, сон - это всего лишь сон… Доверять надо электронике и автоматике, а не чувственному бреду, данному нам в смутных ощущениях.

«Эта чертова мистика скоро окончательно сведет меня с ума», - с горечью подумал я.
        А в следующую секунду экран озарился ослепительной вспышкой.
        Плазма!

«Ловец»!
        Прямо в нас…
        АСОП-12 все-таки выстрелил. Силясь, пусть и с запозданием, честно возвратить нам последнюю порцию заботливо запасенной материи.
        Мой кошмар сбылся.
        Но… Но теперь, сместившись немного в сторону, совсем немного, километра на два под действием выданного двигателями по моей воле импульса, «Звезда» сошла с директрисы огня.
        Конечно, запись потом подробно, в деталях и ракурсах покажет нам все нюансы, но я уже и так знал самое главное: несколько тонн раскаленной плазмы только что прошли за кормой «Звезды». Возможно даже, в считаных метрах. Где-то аккурат за зеркалом-отражателем маршевого фотонного двигателя!
        Жив!
        Я вздохнул, точней, попытался выдохнуть из себя всё безумие последних минут.
        И только теперь я заметил, как стало тихо.
        Никто не спрашивал меня ни о чем. Не требовал отчета. Не взывал к моему благоразумию.
        На «Звезде» воцарилась кромешная, прямо-таки космическая тишина.
        - Главное, что не мертвая, - сказал я вслух.
        - Ну ты дал… - выдавил из себя Панкратов.
        - Всегда пожалуйста, - хмыкнул я, возвращая «Олимпику» его управленческие функции. Для дальнейших операций по забору рабочего тела от «десятого» всем нам понадобится его железное, поистине олимпийское спокойствие.
        А я сейчас мечтал об одном: хорошенько умыться, соскоблить с каждого мускула на лице напряжение и тревогу.
        Как жаль, что изгнать их из глубин души мне пока что было не под силу…
        Глава 16
        Кикимора
        Апрель, 2614 год
        Спасательно-оперативный модуль «Сом»
        Окрестности Беллоны, система Вольф 359
        Мертвые тела я увидел почти сразу, когда перешагнул высокий порог четвертого отсека по правому борту, более всего походившего на кладовку с холодильным отделением. Уверен, что даже видавший виды Бирман с первого взгляда не распознал бы что предстало перед нами. Но я был один и мог осветить помещение единственным мощным фонарем.
        А потом всё прочее, увиденное на ракетоплане прежде, тотчас ушло из головы, отступило на задний план и затаилось там в скорбном ожидании.
        Будто я находился на «Соме», а потом р-р-раз - и по мановению руки переместился на катер. Хотя легкость действия и чересчур явное непротивление обстоятельств все-таки должны были вызвать у меня хотя бы легкий холодок подозрения: что-то здесь не то, слишком уж гладко, совсем уж масляно мы проникли внутрь ракетоплана.
        А начиналось… Начиналось всё просто прекрасно.

* * *
        Я еще ни разу не бывал в док-камерах космических кораблей. Тем более в таких специфических, через которые прошли миллионы тонн космического мусора, отработанных одноразовых ускорителей, сброшенных топливных баков, отстреленных теплозащитных экранов…
        И вот побывал.
        Весьма нестандартным образом - в миниатюрном четырехместном гусеничном боте, забронированном свинцовыми плитами по самое не могу.
        По словам Бирмана, привычно подтягивающего винты водительского кресла, бот был создан специально для таких ситуаций: когда требовалось осмотреть подобранный в док-камеру опасный космический объект или провести спасательные работы на радиоактивном аппарате.
        Минералов тем временем переслал шефу по телеметрии обобщенную сводку данных, поступивших от автоматов-«стерлядей».
        - Проект «Барк-2», - сухо сказал Бирман, внимательно изучая на экране силуэт ракетоплана, постепенно заполнявшийся разноцветными квадратиками, фигурками, условными значками. - Первый опытный образец полетел в 2135 году, первое использование - 2138 год, грузопассажирские перевозки в системе спутников Юпитера. После ряда доработок и адаптаций введен в состав Третьей Межзвездной как штатная воздушно-космическая транспортная система… Как видим, в состав Четвертой Межзвездной тоже…
        Док-камера сейчас играла роль карантина, пока Минералов с Бирманом доуточняли степень радиационной и биологической опасности. Ракетоплан определенно фонил, хотя и в достаточно терпимых пределах. А вот что касается вирусов и бактерий, разобраться с ними было сложнее.
        Обшивка ракетоплана уже была омыта дезинфицирующим составом из специальных форсунок, но наши партнеры не хотели рисковать, и потому мы оставались в герметичном боте. А там видно будет.
        - На эти катера ставили газофазные ядерные двигатели, - продолжал траппер. - Запасы рабочего тела и топлива для катеров экспедиция могла частично восполнить, организовав небольшое ядерное производство вокруг штатных реакторов модульного городка… Во всяком случае, так считали разработчики!
        Даже хилая полоса пропускания динамика не укрыла от нас презрительный смешок. По всему видать, наш Вергилий весьма скептически относился к такого рода технологиям четырехвековой давности.
        - Что за топливо? - Уточнил Смагин.
        - Америций, газофазные топливные элементы. Ну, это на реакторе, и плюс ксенон основным рабочим телом. Хотя может пользовать и водород, и гелий.
        Не могу сказать, что такие разговоры добавили мне оптимизма. По всему видать, движок ракетоплана в плане радиоактивности - довольно-таки «грязный» агрегат. А ну как если там все переборки заляпаны долгоживущими изотопами?
        - Ну что, готовы?
        Бирман ловко втиснулся на водительское место, и легкая стесненность мигом превратилась в порядочную тесноту. Мы ведь уже давно облачились в казенные
«Астроны» - вакуум-скафандры гражданской модели с усиленной радиационной защитой.
        - Тогда - с Богом! Минералов, я тебе сейчас передал полное телеуправление «Сомом», а значит - ты его прямой наместник, учти, - хохотнул траппер. - Вверяю в твои руки жизни и здоровье этих трех любознательных товарищей, а заодно и свою собственную. Ты слышишь, наместник?
        - Не наместник. Только дублер, - лениво отозвался динамик. - Ни пуха!
        Наше дружное ответное рявканье «К черту!» заглушил пронзительный свист. Это за нами герметизировался люк туннеля.
        Наш бот, медленно ползущий по док-камере, миновал щиты с датчиками электрораспределительной системы.
        Мерно пульсировал синюшным, покойницким светом крохотный дисплей последнего на нашем пути терминала ручного управления воротами дока.
        Еще через десять метров, на специальной ферме, были закреплены несколько гермокостюмов и баллоны наподобие акваланговых.
        - Эликсир жизни, - пояснил Бирман, перехватив мой взгляд. - Газовая смесь кислорода с азотом. Там давления - выше крыши. Последний оплот жизнеобеспечения, если что.
        Он дурашливо выпучил глаза, выкатил из орбит так, будто невидимая сила распирала его изнутри. И подмигнул Тайне.
        Та зябко поежилась, хотя в «Астроне» было жарковато.
        Мы неспешно объехали ракетоплан по периметру, рассматривая его со всех сторон.
        Нам с Тайной не терпелось попасть внутрь, но Бирман настоял на выполнении стандартной процедуры.
        Процедуры чего именно и каким стандартам она отвечает - траппер не уточнил.
        В итоге Бирман подогнал наш гусеничный бот к корме катера и остановился ровно под срезом маршевых дюз.
        - Внешним осмотром удовлетворен, - сказал он. - Постановляю. Первое: из бота без моего приказа не выходим. Второе: на катер проникаем вместе с ботом. Третье: никаких вопросов!

«Вместе с ботом? Как он себе это представляет?!» - промолчал я.
        Бирман был ловкач и умница, ничего не скажешь.
        Приняв дистанционное управление зондами на себя, он провел двух механических
«стерлядей» к сервоприводам кормовой аппарели катера. Сервоприводы эти, что и не удивительно, пребывали в полной сохранности.
        Затем траппер вышел из бота, дошел до электрощита, размотал два кабеля питания.
        Он передал концы кабелей своим зондам, а потом, вернувшись к дистанционному управлению, заставил их подключить внешнее питание к сервоприводам.
        И в итоге электромоторы ожили!
        С легким хрустом аппарель опустилась прямо перед носом нашего бота. Разве что транспарант «Добро пожаловать» не зажегся!
        - Я впечатлена, - сказала Тайна.
        За аппарелью находились еще одни герметичные ворота, и вот уже их сервоприводы оживать не захотели.
        Выяснилось, однако, что у нашего бота достаточно силенок, чтобы промять створки и, издавая душераздирающий скрежет, втиснуться в образовавшийся зазор.
        Можно было констатировать, что в ракетоплан мы заползли без особых проблем, как депрессивный жук в покинутый муравейник.
        Итак, мы находились в сорокаметровом грузовом отсеке.
        Вокруг царила непроглядная темень, хоть глаз выколи.
        Но мне показалось, что вдали на мгновение мигнул красный огонек.
        Было приятно думать, что бот поприветствовала «аварийка» - единственный наш здешний союзник, открывшая-таки нам параметры орбиты ракетоплана.
        Сразу при въезде в грузовой отсек луч поискового прожектора уперся в… план эвакуации личного состава воздушно-космического катера «Казарка»!
        Сохранилась нижняя часть с ФИО командира корабля и ответственного за выполнение плана в случае возникновения нештатной ситуации.
        Из функций ответственного, некоего Горошко Игоря Дмитриевича, мы узнали название катера. А принадлежал он кораблю «Восход», которым командовал Панкратов Геннадий Андреевич.
        - А вы вроде сказали «Барк», - подал голос Смагин.
        - «Барк-2» это название проекта ракетоплана. А конкретно этот борт они, как видите, называли «Казаркой». Это такая дикая утка.
        - Да я знаю, - отмахнулся Смагин.
        Я украдкой глянул на Тайну. Даже в полутьме кабины, за забралом скафандра было видно, как она расстроена.
        Еще бы!
        С той минуты, как мы засекли ракетоплан, Тайна спала и видела, что он должен оказаться с борта «Звезды». И, значит, просто обязан содержать вещи, так или иначе связанные с ее далеким предком, Петром Надежиным. И вот такое разочарование уже в первую минуту!
        Я осторожно протянул руку, тем самым слегка вдавив Федора затылком в жесткую обшивку потолка тесного бота, и взял ладонь девушки в свою лапищу. Левые рукавицы скафандров были оборудованы развесистой гроздью датчиков универсального анализатора и потому отчасти напоминали «перчатки смерти» имени полковника Гусева.
        - Ладно, чего там, - пробормотала она.
        И хотя радионаушник пропускал практически одни лишь средние частоты, в диапазоне которых в основном и лежит человеческая речь, я отчетливо услышал в голосе Тайны и обиду, и горькое разочарование.
        - В сущности, это мало что меняет, - подал голос прежде молчавший Федор. - Где побывал «Восход», туда же летала и «Звезда».
        Это было стратегической ошибкой.
        Тайна зло покосилась на Смагина и принялась о чем-то подробно расспрашивать Бирмана. Причем избрала для этого почему-то аварийный режим закрытой связи, который используется в крайних и особо неприятных случаях.
        Например, когда один из членов экипажа неожиданно рехнулся и выказал явную агрессию в отношении остальных.
        А что, такое случается?
        Увы, да.
        Нечто подобное, как мне под строжайшим секретом рассказал мой шеф Герман Сулимов, да и то лишь через три года после инцидента, произошло по окончании миссии чоругов в Гонолулу, где я тащил на себе всю группу информационного обеспечения нашего органа.
        Когда чоруги взлетели, один из земных дипломатов неожиданно вытащил оружие. Потом захватил заложника, положил всех остальных мордами в гальюн, а экипажу продиктовал такие координаты нового полетзадания, что пришлось экстренно стыковать к звездолету осназ. Хорошо еще, что те летели следом, сопровождая все транспорты миссии на быстрых и юрких флуггерах.
        О чем поговорили Тайна с Бирманом, мы так и не узнали. Да и прошло всего минуты полторы. Бот, до того по-жучиному медленно и осторожно пробиравшийся по грузовому отсеку, неожиданно притормозил, нервно дернулся всем корпусом и застыл.
        Та-а-к, кажется наша примадонна в сердцах успела надерзить трапперу?
        Но причина остановки была гораздо прозаичней. Бирман обернулся к нам и объявил:
        - Вы, может, и не заметили, но мы сейчас находимся почти посередине этой вашей штуки. Метеоцентр сообщает: средняя температура по объекту сравнима с беллонской, радиационный фон в пределах нормы. Не шибко смертельно, в общем. Жить можно.
        - А выжить? - Хмыкнул я.
        - Время покажет, - пожал плечами траппер.
        Я репортер, а значит не стесняюсь утомлять людей вопросами.
        - Послушайте, а как это понимать, что «температура сравнима с беллонской»? В смысле, минус тридцать? А почему не минус двести семьдесят по Цельсию, то есть вблизи абсолютного нуля по Кельвину? Катер же кружится в космосе уже несколько веков! Вам не кажется это странным?
        - Не кажется, - ответил Бирман коротко и, не вдаваясь в объяснения, покинул бот. - Да, забыл сказать. Можете выходить.
        Теперь очередь была за нами.
        Выход для пассажиров в ботах оборудован как в каком-то старинном романе о быте и нравах Москвы еще докосмической эры - только через переднюю дверь. А точнее люк. И я был первым.
        Тут всякий уважающий себя репортер просто обязан дать в материале вводную - так сказать, ситуация глазами непосредственного участника событий. Овального идиота, как правило!
        Если кому-то кажется, что он может вот так просто, с легкостью сходящего на твердую землю респектабельного пассажира океанского лайнера, ступить прямо в недра древнего ракетоплана - пусть попробует, а я посмотрю.
        Лично мне понадобилось дважды глубоко вдохнуть и попытаться выдохнуть свой страх, чтобы унять бешено колотившееся сердце.
        - Ну, что? Давай, капитан, вперед?
        Это Тайна поддержала меня в самый важный миг.
        Я благодарно улыбнулся ей, и Федор тоже сказал что-то ободряющее, но только беззвучно, одними губами.
        Я кивнул ему и решительно шагнул из люка.
        То было странное ощущение. Оно исподволь овладевало тобой и вовсе не спешило отпускать.
        Казалось, ты находишься в месте, которого нет и не может быть на свете. Все мои прежние мысли, как сговорившись, тут же бросились наутек, едва я вышел из бота.
        Первым делом я принялся озираться по сторонам, в то время как меня уже теснили вылезавшие следом Федор с Тайной. А я, едва ступив на «Казарку», точно прирос к палубе, и мне почему-то совсем не хотелось двигаться дальше.
        Вдобавок забарахлила связь, и я видел лишь беззвучно шевелящиеся губы своих товарищей за прозрачными забралами шлемов.
        Какая-то неуместная апатия овладела мной. Хотелось сесть, отдышаться, перекурить в конце концов…
        Конечно, то была реакция возбужденного организма, запоздалый бумеранг стресса.
        И всё же на борту «Казарки» было очень депрессивно, как в доме с привидениями. Это чувствовал не только я один.
        - Как-то душно здесь, - прошептала Тайна так тихо, что я ее еле расслышал. - У меня прабабушка Оксана в таких случаях говорила: будто кикимора завелась…
        Федор в ответ опять пожевал губами, но так и не издал ни звука.
        - Что? - Чуть не выкрикнул я, чувствуя как нервы начинают стремительно растягиваться, точно нити жевательной резинки. - Что-о-о?!
        - По-моему, у нас связи нет, - вдруг ясно и отчетливо произнес Смагин. У меня на контрасте аж в ухе засвербило.
        - Моя вина. Забыл переключить кое-что на коммутаторе, - глухо пояснил Бирман. - Сейчас нормально? Прошу доклад от каждого.
        - Нормально, - сказал Смагин.
        - Вроде бы, - это была Тайна.
        - Теперь да, - доложился я.
        - Ну, пошли, что ли?
        Только теперь я заметил у Бирмана на поясе кобуру пистолета, а за плечом - карабин. Кажется, автоматический. И когда, спрашивается, он успел вооружиться?
        Нашлемные лампы давали достаточно яркое освещение на пять-шесть метров по вектору движения, и рассеянный свет - на добрую дюжину.
        Несмотря на то, что климат-контроль дока стремился к поддержанию строжайшего влажностного режима (проще говоря, сушил воздух как мог), на палубе ракетоплана призрачно серебрилась изморозь. То ли мы занесли некоторое количество контрабандной влаги вместе с ботом, то ли (и скорее всего) всё объяснялось почтенным возрастом нашего «Сома» - на таких посудинах вечно барахлят вспомогательные системы.
        Почему-то в ту минуту мне не пришло в голову, что изморози этой может быть уже четыреста пятьдесят лет…
        Осторожно шагая следом за нашим проводником, я мало-помалу вновь проникался охотничьим азартом исследователя и мысленно катал на губах, пробуя на вкус, запев для будущего репортажа:

«Здесь навеки поселились четыре с половиной века лютой космической стужи. Даже сквозь скафандры мы постоянно чувствовали, как кожу щиплет мороз и остро покалывает радиацией.»
        Остро покалывает, ага! Господи, и почему я зарабатываю себе на хлеб насущный таким вот щелкоперством? Отчего я не обычный трудяга, не простой предприниматель как Федор?!
        Никаких особенных сюрпризов нам поначалу не встретилось.
        Просто остро ощущались холод и космическое одиночество огромной железной коробки с дюзами и крыльями, одиноко плывущей в межпланетной пустоте. Как майн-ридовский Всадник без головы, сам по себе, по воле не волн, но элементарной физики.
        Зато техники нашлось предостаточно.
        За полчаса мы обнаружили последовательно:
        - двухместный легкий автожир (гибрид самолета и вертолета), в целости и сохранности, хоть сейчас заправляй и в путь;
        - два открытых и негерметичных, а попросту говоря, чисто каркасных автомобиля-багги на четырех человек каждый;
        - и, напоследок: тяжелый, герметичный гусеничный вездеход, основательный и солидный.
        - Большой, - уважительно сказал я.
        - Большой-то большой, а по нормативам возьмет на борт тех же четырех человек. А в перегруз, думаю, не больше семерых, - с ходу оценил его Бирман.
        Пилотскую кабину мы пока решили оставить на сладкое.
        Бегло осмотрев транспортный парк, мы заглянули в жилой отсек. Несколько поднятых к стенам и по-походному принайтованных коек свидетельствовали о том, что «Казарка» вплоть до катастрофы использовалась исключительно как разъездной катер, но отнюдь не как автономный космический корабль. Она моталась туда-сюда, совершала рейсы от
«Восхода» к Беллоне, что-то выгружала, что-то возвращала на звездолет, в итоге вот отвезла космонавтов на зимовку…
        Но для чего нужна была эта зимовка, что случилось с людьми на Беллоне, и куда в итоге делись оставшиеся «восходовцы» заодно со «Звездой» - мы пока терялись в догадках.

«Эх, очутиться бы сейчас году эдак в 2165, - фантазировал я, рассеянно оглядывая спартанскую космическую мебель ракетоплана. - Ведь нашел же тогда Х-звездолет
„Афанасий Никитин“ фотонный „Восход“! Пусть и брошенный, без космонавтов…»
        Да разве сейчас можно хотя бы представить, какие несметные информационные сокровища могли содержаться на его борту?!
        И где всё это теперь? Легло под спуд, погрязло в бездонных хранилищах под грифом
«Секретно» и в конечном итоге списано в утиль?
        Да под пластами такого делопроизводства можно Юпитер похоронить, завалить доверху выписками и формулярами!
        Увлеченный своими инвективами в адрес бюрократии, я чуть ли не скрежетал зубами и, кажется, что-то озлобленно бормотал, вовсе не замечая озадаченных взглядов, которые теперь всё чаще бросали в мою сторону Тайна с Федором.
        Бирман же вообще предпочитал держаться в стороне и не принимал никакого участия в нашем пока еще поверхностном осмотре внутренностей катера. По коридорам, лестницам и прочим лазам он по-прежнему шел первым, внутри же отсеков предоставлял нам полную свободу действий.
        Всерьез Бирмана заинтересовал, кажется, только вездеход, и он даже задержался на несколько минут в его кабине, внимательно изучая управление и электрооборудование.
        К тому времени мы уже вполне освоились и ходили по катеру гораздо уверенней, нежели в первые минуты высадки.
        Но вот какой-то иррациональный фактор среды там все-таки присутствовал, даже не знаю как его назвать…
        По моему наблюдению, самочувствие у меня слегка улучшалось, когда мы удалялись от реакторного отсека ракетоплана, словно там-то и обреталась пресловутая кикимора. На самом деле причина, скорее всего, заключалась именно в газофазных ядерных двигателях.
        Ядерные реакции - дело тонкое. И если мы уже научились управлять ими более-менее направленно, то до полного выявления всех возможных побочных воздействий субатомных процессов нам по-прежнему как до Большого Магелланова Облака.

«У меня, наверное, просто аллергия на древние ядерные реакции, - мысленно поздравил я себя и усмехнулся. - Как на Х-матрицу.»
        Что ж, тогда вперед, Капитан, нас ждут великие дела! Тем более что капитанов, исключая четырехпалого траппера, у нас целых три.
        Я - капитан-репортер, Федор - капитан-предприниматель, ну а Тайна - сестра-капитанша, и этим все сказано.
        Ну разве что с ма-а-аленькой такой оговоркой: в роли сугубо сестры эта симпатичная, обаятельная и гиперэнергичная девица меня почему-то мало интересовала. А вот в некоторых других ролях - гораздо больше. Может быть, у меня аллергия еще и на сестер?
        Однако мое хорошее настроение очень скоро улетучилось…
        Мы осматривали подсобные помещения.
        Дошли до четвертого отсека по правому борту, запиравшегося стальной дверью на гидравлический замок.
        Я покачал тугую, поминутно заедающую рукоять. Дверь плавно сдвинулась.
        Я вошел, предварительно осветив помещение.
        Из-за поднявшейся в воздух пыли свет фонаря здесь был обманчив и даже призрачен, поэтому я не сразу разглядел то, что находилось внутри…
        Еще с первых минут высадки на ракетоплан и я, и Тайна с Федором сразу обратили внимание, насколько хорошо сохранились здесь самые разные предметы. Ничто на
«Казарке» пока не сломалось от первого прикосновения и не рассыпалось прахом в наших руках. Может быть, оттого, что всё, способное сгнить или истлеть, давно уже разложилось, рассохлось и в конечном итоге превратилось в пыль.
        Но четвертый отсек показал, что мы ошибались…

…Они лежали рядом: три мертвеца, облаченные в одинаковые скафандры (те имели странный зеленоватый оттенок… какой-то налет, что ли?), более подходящие для выхода в открытый космос, нежели для постоянного пребывания в замкнутой, стабильной и, должно быть, вполне комфортной среде искусственного климата.
        Я не из породы криминальных репортеров. Не люблю всматриваться в лица покойников и, тем паче, светить в их мертвые глаза фонариком. Но мне показалось, что они полностью мумифицировались. Во всяком случае, разложение совсем не разрушило лиц, казавшихся вырезанными из старой желтой кости.
        Бирман внимательно оглядел каждого космонавта с ног до головы, покачал головой и отошел в сторонку, всем своим видом говоря: эти трое - мертвее не бывает, так что это уже ваша епархия, ребята. Сами решайте что с ними делать.
        - Судя по косвенным данным из отчета госкомиссии, экипаж «Восхода» изначально состоял из пятнадцати человек, - сказал Смагин. - Девятерых нашли на Беллоне. Трое перед нами. Коль скоро «Восход» был оставлен на орбите, что вполне логично, и впоследствии найден без обоих катеров, налицо дефицит ракетоплана и еще трех тел. Если только…
        Смагин замолчал. Естественно, он хотел сказать «Если только эти трое не лежат где-то по соседству.»
        - Но когда во время зимовки там стряслась какая-то беда, они почему-то «Казаркой» пренебрегли, - нахмурилась Тайна. - Ведь не веришь же ты, что эти трое, - она покосилась на неподвижные тела, - сбежали на ракетоплане и бросили остальных на произвол судьбы?
        - Ты права, - кивнул Смагин. - С другой стороны представь ситуацию, когда…
        Они принялись наперебой выдвигать гипотезы одна другой фантастичнее, нисколько не обращая внимания на Бирмана и постоянно слушавшего всех нас по телеметрии Минералова.
        Мне же казалось, что причины трагедии на зимовке так с ходу не отыскать, коль скоро ее не сумела найти авторитетная госкомиссия. А в комиссии уж конечно такие спецы беллонские снега носом рыли, что мы им не чета…

* * *
        Вдруг я вновь ощутил слабость - на сей раз такой силы, что голова закружилась, завелась с полуоборота, и меня повело.
        Надо было выбираться из этого склепа, потому что если на миру смерть и красна, то недомогать я предпочитаю в одиночестве. Праздные зеваки вкупе с сердобольными помощниками в таких ситуациях не милы мне категорически.
        Как ни странно, на этот раз слабость и не думала проходить.
        И раньше уже ясно было, что эпицентр проблем находится в хвосте ракетоплана, внутри двигательного или реакторного отсеков. Куда, к слову сказать, Бирман запретил нам заходить категорически.
        Но я вдруг понял, что либо я сейчас, немедленно предстану лицом к лицу с проблемой, либо мне придет карачун.
        И я словно лунатик побрел в корму, тяжело покачиваясь.
        На массивной двери сохранились запретительные надписи, но я смело открыл ее, повернув два тяжелых штурвала.
        За этой дверью и непосредственно перед реакторным отсеком располагался еще один, уже который по счету закуток.
        Тревожно щелкнул встроенный в «Астрон» счетчик Гейгера, но я полностью проигнорировал его.
        Помещение представляло собой бытовку со шкафами для скафандров рациационной защиты, вешалкой для переодевания, душем и умывальником. Повсюду лежал тонкий серый налет, консистенцией напоминавший мягкую пыль, и я подумал, что, наверное, вот так выглядит само Время в своей физической ипостаси.
        А когда глянул в ее дальний конец, я заодно понял, как выглядят и привидения тоже. Оказалось, точь-в-точь как я!
        Увидеть себя самого на борту древнего ракетоплана, веками болтавшегося по орбите далекой планеты - стопроцентно гарантированный шок.
        Я и был шокирован.
        Над грудой какой-то морщинистой серой рухляди, невесть как сохранившейся, чудом не сгнившей за четыре с лишним столетия, висело… мое лицо.
        Висело и даже, можно сказать, пламенело.
        Глава 17
        Некто
        Апрель, 2614 год
        Спасательно-оперативный модуль «Сом»
        Окрестности Беллоны, система Вольф 359
        Когда прошла первая оторопь и ко мне вернулась способность трезво мыслить, я решил, что передо мной, наверное, некое подобие зеркала.
        Да! В самом деле! Почему бы и не висеть выпуклому светящемуся зеркалу в подсобке реакторного отсека ракетоплана? Всё для вящего уюта и пущего удобства смотрителя пламенных сердец крылатой машины!
        Хотя, конечно, это странное зеркало обладало подозрительной самостоятельностью, а равно почти ницшеанской волей и свободой выбора. Потому что секунду назад оно по собственному усмотрению обрамило мое отражение веселеньким золотым ободком. Так что теперь изумленная физиономия вашего покорного слуги помимо гермошлема была окружена еще и неким подобием сияющего нимба.
        Мама миа!
        Впрочем, до святости мне как от Беллоны до Луны. И зеркало, видимо, само понимая это, прямо на глазах медленно трансформировалось. Сияющий нимб угас, и вместо него мое отражение теперь предстало в светло-голубом, будто бы ледяном обрамлении. И лед этот тускло поблескивал светящимися точками-хроматофорами.
        Да-да, именно хроматофорами. Экран, на который я уставился как центральноафриканский варан на новые ворота, был стопроцентно органическим.
        Оказалось, нужно было просто хорошо осветить и его, и кожаную рухлядь, служившую экрану своеобразным пьедесталом, чтобы безошибочно определить: передо мной… существо!
        Без башки и плеч, но зато с действующим зеркальным визором на верхушке тела. И слава Богу, что оно при этом еще и дохлое! Потому что с такими-то размерами существо могло представлять серьезную опасность!
        Не сводя глаз с экрана, я бесстрашно приблизился вплотную и осторожно протянул - нет, не руку, разумеется, я же не круглый идиот! - а тонкий щуп из перчатки с манипулятором на конце, способным своими стальными пальцами и динозавру нос прищемить, и пыльцу отряхнуть с нежного цветка персика.
        Протянул, пощупал - и озадаченно крякнул.
        То, что выглядело как фосфоресцирующий экран, на самом деле представляло собой перепонку между растопыренными пальцами невероятно развитой конечности! Структура пальцев каковой конечности здорово напоминала крыло земной летучей мыши.
        - Эге, - хмыкнул я, - уж не родственник ли ты древнего бандита-сенатора Бэтмена, защитника североамериканской плутократии?
        Увы, в тот знаменательный миг я не мог и представить, насколько ирония моя была близка к парадоксальной истине!
        Острее сфокусировав фонарь, я внимательно рассматривал складки мантии-перепонки, стараясь, впрочем, лишний раз не касаться длиннющих тонких пальцев.
        Да-да! Именно пальцы проницали широченную мантию почти так же, как это присуще нашим летучим мышам, всем этим крыланам и подковоносам: сверхдлинные кости и между ними тонкая кожистая перепонка.
        Только больно уж здоровенная она была, коль скоро заменяла этому беллонскому бескрылану-мутанту его башку! Да при этом еще непостижимым образом отражала мою физиономию, хотя и в странном свете, а тем паче - обрамлении!
        - Хорош ангелочек, - иронически фыркнул кто-то в моем ухе.
        Я от неожиданности едва не подскочил до подволока.
        Сукин сын Минералов!
        Я забыл, что он всю дорогу нагло подсматривает за нами.
        - Ты всё видишь? - Тем не менее уточнил я, чтобы хоть как-то прийти в себя.
        - Яко днем, - заверил он через семь секунд, которые требовались радиоволнам, чтобы смотаться до «Дромадера» и вернуться обратно. - У тебя в шлеме камера, и я уже давно подобрал нужные светофильтры. Видеозапись тоже ведется - на всякий случай, чтобы родственники потом претензий не предъявляли.
        - И что ты об этом думаешь? - Буркнул я. - В смысле - о такой вот животине?

…Семь секунд…
        - Животина занятная, - ответил Минералов. - Я уже передал картинку всем остальным. Сейчас они подойдут к тебе, и вы сможете всласть подискутировать.
        - А у тебя, значит, никаких мыслей? Это ж, небось, какая-то ваша беллонская тварь, а? Или у нее другая прописка?

…Семь секунд (до чего же длинные!)…
        - Пока что у нее единственная прописка - ваш ракетоплан, - сказал Минералов. - На Беллоне таких существ сроду не бывало… Хотя мысль у меня имеется… Но для начала ответь мне на один вопрос. Вы говорите, этому катеру четыре века? И всё это время он болтается тут, на орбите Вольфа 359?
        - Четыре с половиной, если точнее, - кивнул я.
        - Тогда почему во-он та штуковина у этого мертвого существа светилась?
        Я уж было собрался раскрыть рот, чтобы популярно объяснить ему особенности своей профессии и работы, из которых вытекает, что в мои должностные обязанности вовсе не входит умение разбираться в физиологии дохлых инопланетных крыланов-мутантов… Но тут же захлопнул пасть, да так что аж зубы клацнули.
        Я вдруг отчетливо понял возможную причину столь внезапно охватившей меня в последний час слабости и внезапного упадка сил, что со мною бывает крайне редко. Хотя ощущения магнитозависимого от солнечных бурь человека мне в общем и целом известны.
        А что если эта штука может питаться каким-то из моих физических полей?!

«Экран», или что там он есть на самом деле, долгие годы пребывал в состоянии глухой спячки. Но вот он в кои-то веки учуял возмущения на борту катера.
        Какие? Да хоть бы вот в электрических потенциалах возмущения!
        После чего немедленно принялся нагло выкачивать дистанционно всю энергию. Причем выбрал из четырех возможных энергосущностей самую разумную, по-мужски симпатичную и вдобавок обладающую тончайшей душевной организацией.
        Получается, что с неделимостью этого бескрылана я малость поторопился. По всем статьям пред моими очами и объективом камеры Минералова сейчас предстал симбионт.
        Существо, основная часть организма которого давно умерла… Зато вторая, меньшая, прицепившаяся к его телу мосластой коленчатой ходулей, знай себе собирает энергию отовсюду, докуда способна дотянуться!
        А коли не дотянется - не ровен час спрыгнет и поскачет за мной на этой своей ходуле высасывать последние капли репортерской кровушки, чтобы потом спроецировать на свой экран-опахало новый телешедевр «Репортер в сухом остатке»!
        Смейся, читатель!
        Смейся…
        А мне в тот миг вдруг стало не до смеха. Я на всякий случай отошел от «экрана» подальше и поделился своими опасениями с Минераловым.
        - Не ходуля. Мезопода, - лениво поправил он.
        - Чего-о?!

…Семь секунд…
        - Среднюю или центральную конечность этого существа предлагаю именовать
«мезоподой», - терпеливо пояснил Минералов.
        - Я всякие мудреные слова, конечно, люблю. В рамках профессии, - осторожно заметил я. - Но учти: если это просто коварный розыгрыш, и «мезопода» на вашем беллонском арго означает какое-нибудь непотребство в особо крупных размерах…

…Семь секунд…
        - Никакого непотребства. «Мезопода» дословно значит «средняя нога». Хотя функционально то, что ты видишь перед собой - скорее все-таки «нижняя рука». - Тон Минералова был само равнодушие. - Но «мезопода» звучит красивее, согласен?
        Мне было, если честно, всё равно.
        Но вот то, что Минералов смог проанализировать изображение и установить, что передо мной не два существа, а одно, меня успокоило.
        - Вот и отлично. А сейчас, пожалуйста, подойди к нему поближе и давай его осмотрим повнимательнее.
        Ростом существо было под два метра, но за счет худобы казалось еще выше.
        Я специально употребил здесь понятие «рост» вместо «длины» - по всем статям монстр явно был прямоходящим. Да-да, именно монстр, потому что иначе и не назвать мосластого трехногого урода с почти человеческим всем, что пониже живота и, как известно, придумано самим сатаной, но совершенно негуманоидными особенностями тела выше пояса.
        Да-да, ног у него было три.
        Две боковых выглядели сравнительно стандартными ногами, а вот третья, так сказать, задняя, имела обратный изгиб колена. Как у кузнечика.
        На этом фоне то, что висело у монстра меж ног, несмотря на внушительные размеры и замысловатые нюансы вроде подкожных колец, следовало понимать вполне традиционно. Как это принято иметь нашему брату-млекопитающему.
        Однако там, где у меня висит живот, и с этим, наверное, уже ничего не поделать, существо было оснащено костным образованием, туго обтянутым серой кожей. Более всего оно напоминало сращенный с мертвой плотью монстра и прикрытый складчатым кожистым клапаном старинный автомобильный руль. Из-под этого клапана и выходила единственная средняя конечность существа - «мезопода» как назвал ее Минералов.
        Торс - крепкий и округлый, что нередко встречается и у земных высших приматов. Руки - тоже по-обезьяньи длинные.
        Каждая ладонь имела по шесть пальцев в несколько узловатых фаланг. Считай, суммарно три очка форы нашему четырехпалому трапперу. А что, неплохой партнер для Бирмана: вдвоем они нахапали бы втрое больше клиентуры и выгодных подрядов.
        Ткани существа выглядели странно. Прежде ничего подобного не видел.
        Его мышцы, кожа и даже перепонки мезоподы были густо насыщены выступающими сосудиками, более всего смахивающими на жилки проводов. И я почему-то решил, что это имплантаты, причем скорее всего - электропроводящие.
        Его ткани, предположил я, должны хорошо запасать электричество, а при необходимости выдавать его любыми порциями. Если же долго копят, то выброс может быть спонтанным. Иначе чем еще объяснить, что мантия существа учуяла мое тепло, дистанционно высосала из меня толику энергии для подкачки и засветила экран, видимо, просто избавляясь от излишков, нежелательных к аккумуляции?!
        Из-за обилия этих прозрачных жилок, многие из которых вдобавок отливали рыбьим серебром, некоторые участки тела и в особенности конечности существа визуально очень походили на лед. Обычный водяной лед.
        К этому стоит добавить еще биохимию целых россыпей люминофорных клеток, временами тускло вспыхивающих по всей поверхности этого невероятного тела разноцветными пятнами, но главным образом группировавшихся на груди и ходильных конечностях существа.
        В целом получался уже целый сонм наук и все они были заключены в моей поразительной находке, как в сосуде тускло мерцающих секретов.
        Представляете, какую ценность он мог представлять для тогдашней земной ксенобиологии?
        А для нынешней?
        Гигантскую!
        Как заядлый любитель пофантазировать, я тут же быстро прикинул в уме варианты возможного развития событий, разыгравшихся вокруг «Казарки» четыре с лишним столетия назад…

* * *
        Оставшись на зимовку, экипаж «Восхода» встречает на Беллоне существо, представшее передо мною во всей своей отталкивающей красе.
        Или аккуратнее сказать: не встречают, а находят. Поскольку не факт, что существо было живо.
        Сочтя его весьма ценным промежуточным результатом всей экспедиции, земляне сажают (или грузят) существо на ракетоплан. В сопровождение выделяют трех человек. Их задача: транспортировать монстра в одном из двух возможных направлений.
        Первое: на «Восход» или следующую с ним параллельным курсом «Звезду».
        Второе: наудачу, докуда смогут долететь. Это, само собой, только в том случае, если они принимают, что Четвертая Межзвездная потерпела фиаско. (Почему? Это еще предстоит выяснить, но в качестве рабочей гипотезы я тогда принял эпидемию неизвестной болезни.)
        Ну а куда можно долететь на ракетоплане?
        Не до Солнечной же системы?
        В принципе, можно и до Солнечной, поскольку ракетоплан смог бы набрать скорость порядка сотни километров в секунду. Этого более чем достаточно для того, чтобы покинуть систему Вольф 359 и полететь куда-то в направлении Солнца. Приблизительно. С точностью до миллиардов, если не триллионов километров.
        Причем летел бы он какие-то несчетные тысячи лет.
        То есть глупость, конечно…
        А что не глупость?
        Выход на стационарную астроцентрическую орбиту вокруг Вольф 359. То есть именно туда, где мы ракетоплан и нашли…
        Ну хорошо. То есть они, как бы это сказать, законсервировали самый ценный по их мнению результат экспедиции в самом надежном месте - на астроцентрической орбите? Так, что ли?
        После чего все три космонавта умерли, да?..
        А что мы можем сказать относительно того, нашли наши космонавты в 2161 году существо мертвым или живым?
        Ничего определенного.
        А что мы можем сказать относительно происхождения существа? Откуда оно?
        Труднее всего допустить возможность тайного существования на Беллоне расы крупных однорукокрылов - этот вариант названия для двухметровой мосластой образины показался мне наименее благозвучным, а потому наиболее удачным.
        Следовательно, существо так же забрело сюда, как и земляне, из какого-то другого обжитого мира Галактики…
        Возможно, если оно и впрямь разумно, существо прилетело сюда сознательно, на своем звездолете? Причем его корабль потерпел крушение на Беллоне? И его история развивалась параллельно с эпопеей космонавтов «Восхода»? В таком случае получается, что Беллона - место исторической встречи двух цивилизаций, доселе и не подозревавших о существовании друг друга!
        Исторической встречи.
        Хорошо бы, если б мирной встречи.
        Меня вдруг начали снедать сомнения насчет того, что земляне в этой паре - сторона доминирующая или хотя бы равноправная.
        Почему, собственно, мы должны полагать, что перед нами тело мирного ученого или пилота космического научно-исследовательского аппарата?
        А если это кровожадный боец внеземного элитного осназа? Каковой осназ высадился на Беллоне в 2161 году, порешил всю экспедицию, а напоследок завладел их ракетопланом?
        Чем не версия?
        У меня тут же возникло естественное желание оказаться от однорукокрыла как можно дальше - как минимум на борту «Дромадера». А еще лучше на каком-нибудь
«Гросвальде», летящем домой, на Землю.
        Но, конечно, удрать не получилось. Даже просто заступить за высокий комингс люка реакторного отсека - и то не вышло.
        Рядом со мной неслышно опустилась на колени Тайна. С бесцеремонностью опытного врача-уролога она без всякого видимого страха перед инопланетянином запустила руку глубоко в складки кожи существа. Туда, откуда как раз и росла эта его уродская рука-клешня с экраном-опахалом.
        Я в панике обернулся, ожидая поддержки или хотя бы мужской солидарности. А если меня сейчас ненароком вырвет, да прямо в полость скафандра?
        Федор стоял за моей спиной. Нахмурившись, он медленно переводил взгляд с существа на Тайну. Бирман же, верный своим принципам, так и вовсе застыл у порога в позе статуи Активного Нейтралитета.
        А потом кое-что произошло.
        Видимо, Тайна нашла какую-то точку, некий мускульный рычаг, управляющий этим сложнейшим механизмом под названием «мезопода». И мускул тот рефлекторно сократился, отодвинул мезоподу с мантией в сторону, точно шторку.
        Под кожистой мантией обнаружилось много чего такого, что моим разумом сразу и не объять.
        Под мантией мезоподы скрывалось продолжение тела существа: голова.
        Именно! Голова, которой с самого начала не хватало.
        И какой же отвратительной она показалась с первого взгляда!

* * *
        Если на время отбросить в сторону чудесные оптические свойства мантии, - этот жирный ученый кот Минералов квалифицировал их совокупность как
«высокотехнологичный наноэкран динамического морфинга, являющийся по своей природе не имплантатом, но сугубо биологическим органом, обладающим притом определенной автономией от остального организма» - получалось, что служит мезопода своему хозяину в первую очередь для… теплорегуляции тела!
        - Видите, как в эту свою мезоподу он сумел закутать всю верхнюю часть торса?! - с жаром поясняла Тайна, только что не приплясывая вокруг ксеноорганизма. - Он так грелся, понимаете?! А ведь мог и наоборот: обмахиваться этой самой мезоподой в жару, точь-в-точь как светская дама веером!
        Она скорчила жеманную гримаску и лениво обмахнула шею воображаемым опахальцем.
        - К тому же готова биться об заклад, что свою лепту вносили эти вот частые кровеносные сосуды. Или что там у них вместо крови - какая-то другая жидкость? Добавьте к ним выводы наружу потовых желез, и мы получаем очень даже эффективный аппарат для интенсивной передачи тепла из организма во внешнюю среду. Костя, ты собачку изобразить можешь, как она дышит, высунув язык?
        Вместо языка я изобразил интенсивное верчение указательного пальца моей перчатки возле виска.
        Между тем голова рукокрыла повергала всякого, даже мельком взглянувшего на нее, в благоговейный трепет пополам с отвращением. Какая фактура, какой богатый материал!
        Вместе с шеей голова существа производила впечатление очень подвижной. Наверное, могла крутиться как у полярной совы, хоть за спину заглядывай. Впрочем, и без вращения головы три больших глаза давали их обладателю возможность кругового обзора на добрых триста градусов.
        Средний глаз существа, сразу притягивающий к себе все взоры, располагался точнехонько по центру лба. Два других были раздвинуты подальше, к маленьким закругленным ушам.
        Романтик скажет: трехглазый Шива или постигающий своим третьим глазом поднебесные откровения адепт гималайских культов. Реалист же подумает: да ладно, ничего особенного, обычный трехглазый лемур-переросток.
        Зато слегка курносый нос инопланетянина в виде крупной кожаной нашлепки причудливой формы стопроцентно играл на мою версию летучей мыши-мутанта. В памяти тут же всплыла из недр школьного учебника зоологии отвратная морда подковоноса - сей летучий мышак, злобный и уродливый, как раз весьма соответствовал моменту.
        Разве что всесильная смерть разгладила отталкивающие черты монстра и наложила на его морду маску вселенского покоя - именно так я напишу в репортаже о высадке на
«Казарку».
        Уши мышиные, рот - тоже небольшой, вполне под стать насекомоядному существу. Подбородок скошен почти начисто, видать, за ненадобностью.
        Это обстоятельство вновь навело меня на нехорошие предположения относительно образа жизни нашего рукокрыла и, в особенности, его способа питания. Для полноты картины не хватало лишь вампирьих клыков и какого-нибудь раздвоенного по-змеиному языка.
        Ведь не случайно трое космонавтов с «Восхода» уложены в кладовке-морозильнике ракетоплана аккуратно, рядком! Точно заранее заготовленные продукты быстрого приготовления. Как в детской песенке: те двое - на второе, а третий на компот.
        - Ну, положим, вампиризм - лишь твои личные домыслы, - наставительным тоном заметила Тайна. - Полагаю, эти короли стояли на более высокой ступени общественной организации, нежели банальная стая кровососов.
        - Как ты их назвала? - Нахмурился Смагин. - Кроли? В смысле, кролики?
        - Короли!
        - Почему?
        - Потому! - Недоуменно пожала плечами девушка. - Это же и так ясно, с такой-то штукой…
        И она кивнула на деталь анатомии рукокрыла, описание которой я собирался приберечь для подписчиков «Русского аргумента» на роскошный и изысканный десерт.
        Голову существа, которую прежде скрывала от меня перепонка мезоподы, венчала корона. Или по крайней мере нечто очень похожее на этот знак власти и могущества средневековых земных владык. Ее составляли несколько острых зубцов-выростов из ороговевшей ткани высотой от шести сантиметров до пятнадцати.
        - Ну, короли так короли, - кивнул я. - Судя по половым причиндалам этой образины - уж точно не королевы.
        - Сравнительный анализатор видов, - неожиданно встрял в дискуссию Минералов, - предполагает назначение «короны» этого существа неоднозначным и вызывающим бесспорный научно-исследовательский интерес.
        - Кудряво сказано, - одобрил я, - а проще нельзя ли?
        - Можно, - согласился наш координатор спустя семь секунд. - С большой степенью вероятности эта «корона» - хитроумно реализованный комплекс органов, предназначенных для фиксации физических полей окружающих живых существ. А также и ультразвуковой локации, как у земных летучих мышей или китообразных.
        - Нечто подобное я и предполагал, - сказал Смагин. - Налицо весьма развитое, высокоорганизованное и потому опасное для землянина существо. Судите сами. Все органы чувств доведены до совершенства. Слух и зрение, надо думать, острейшие. Наконец, мозг его представляется весьма крупным по сравнению с хомо сапиенсом…
        - Мне он тоже не нравится, - согласился я. - Какой-то дьявольский генетический коктейль из летучей мыши-вампира и лемура, да еще с короной на голове. Плюс еще мезопода эта… А уж что у него в свое время было на уме, я не знаю и, честно говоря, даже знать не хочу.
        Я помолчал немного и с достоинством, предоставляя своим мудрым словам улечься на благодатную почву. После чего изрек саму суть проблемы под названием «королевский вампиро-лемур»:
        - Признаться, меня гораздо больше интересует что это существо делало на ракетоплане, принадлежащем планете Земля и государству Россия. Ась?
        - Насчет сегодняшнего дня сказать не берусь, - неожиданно заговорил доселе молчавший Бирман. - Но вот некоторые его действия на борту ракетоплана можно реконструировать с довольно большой степенью надежности.
        Мы как по команде развернулись на сто восемьдесят градусов и воззрились на траппера так, как если бы вместо Бирмана вдруг неожиданно заговорил сам рукокрыл.
        - Достаточно одного взгляда на экипаж, чтобы понять: не сами они так улеглись, чтобы помирать. Уж больно ладно лежат, рядышком. Кто-то их уложил, верно?
        - Это мог сделать последний оставшийся в живых космонавт, - сказал Федор, хотя по его тону было ясно, что он и сам не слишком-то верит в эту версию.
        - Мог, - согласился траппер. - Тогда почему он оставил это существо в таком состоянии?
        Бирман кивнул на инопланетянина. В самом деле, более всего напоминал он пьяного забулдыгу, которого сморил хмель по дороге домой, и тот за неимением лучшего притулился к забору в ближайшей подворотне.
        - Оно может оказаться слишком ценным…
        Бирман сделал многозначительную паузу.
        - …Слишком ценным, чтобы оставлять его вот так… в беспорядке.
        Я посмотрел на траппера с уважением. Пожалуй, слово «беспорядок» было ключевым во всей этой абсурдной ситуации: три мумии космонавтов-землян в компании мертвого монстра.
        Я, часом, ничего не упустил?
        В беспорядке находился не только ракетоплан «Казарка». В беспорядке были мысли каждого из нас. Мы ведь не просто стояли на пороге величайшего открытия в области ксеноконтактов, мы вляпались в него уже по самые уши.
        До находки «короля», как его с ходу окрестила Тайна, ни она, ни мы с Федором и минуты в мыслях не держали, что экспедиция «Звезды» и «Восхода» могла вступить в контакт с инопланетной цивилизацией.
        И вот, пожалуйте: не просто контакт, а нечто гораздо более существенное. Реальное тело реального инопланетянина!
        И никакое это не экзотическое животное с Беллоны, тут я Минералову доверял на все сто.
        Да и проверить столь скучную гипотезу легче легкого. Достаточно связаться с Николаем, а уж лучше Шадрина тамошнюю живность вряд ли кто знает. Что-то прежде он ни о каких беллонских монстрах с биовизором на клешне нам не рассказывал!
        А еще с нашей находкой нужно было что-то делать.
        Значит, к проблеме поиска пропавших звездолетов прибавилась еще одна, гораздо более существенная. Нам предстояло вместе с погибшими космонавтами транспортировать неизвестное науке существо инопланетного происхождения.
        Цивилизация, к которой принадлежал этот «король», Объединенным Нациям абсолютно неизвестна, если только эти в высшей степени занятные сведения не раскопала в свое время госкомиссия, расследовавшая трагедию на Беллоне. В любом случае, даже если раскопала, то не предала огласке.
        Поскольку список всех официально обнаруженных и существующих на сегодняшний день (а не ставших достоянием ксеноархеологии) внеземных разумных рас, владеющих космическими технологиями, состоит всего-то из десяти-двенадцати позиций. И даже мне, неспециалисту в вопросе, совершенно точно известно, что двухметровых верзил с мезоподой в этом списке нет.
        Ну а вот, скажем, если все-таки госкомиссия чего-то раскопала… Какие они там, в конце концов, нашли основания к тому, чтобы скрыть факт встречи с разумными инопланетянами в 2161 году, отодвинув желанный первый контакт аж до 2295 года, когда мы, как знает каждый, столкнулись с чоругами?
        Хм… При мысли о том, что же это могут быть за основания, волосы мои сами собой начинали шевелиться.
        Я вдруг уже вторично понял, что чувствую себя очень неуютно рядом с этим существом. Но уже совсем по другим причинам.
        Я его боялся. Боялся так, как не боялся еще ничего в своей жизни. И был уверен: мои товарищи испытывают сходные чувства. Потому что Федор предостерегающе поднял руку, призывая ко всеобщему вниманию.
        - Кажется, мы основательно вляпались. Вы, надеюсь, не забыли, какой статус присвоен планете Беллона?
        Он быстро мотнул головой, так что любому другому, не знающему характера этого корректного и выдержанного молодого господина, могло показаться, что это жест раздражения или досады.
        - Планете Беллона системы звезды Вольф 359 присвоен особый юридический статус ЗАВТОН, - скучным голосом изрек наконец я.
        - Огромное спасибо, - без тени яда в голосе поблагодарил Смагин и тут же уточнил.
        - А в каком году конкретно, не подскажете?
        Тут я вынужден был капитулировать.
        - Не знаю, - сказал я.
        Не знала и Тайна.
        - В 2170, - ответил сквозь миллион километров Минералов.
        - Ну что же. Нечто подобное я и предполагал, - кивнул Федор. - Надеюсь, эту дату комментировать никому не надо?
        Я вперил очи в палубу и тупо молчал, слушая лишь как в голове с ржавым визгом и скрежетом медленно проворачиваются колесики и подшипники, шарики да ролики.
        Я чувствовал на себе пристальный взгляд, но даже не поднял головы. И так было ясно: это Тайна в очередной раз прочла мои мысли.
        Но сейчас в них были сплошные вопросы. Вопросы и еще стылый, промозглый холодок предчувствия беды…
        Кстати, интересно, пахнет ли от этого «короля» разложением или хотя бы тленом? Не знаю отчего, но мне это почему-то вдруг показалось очень важным.
        Глава 18
        Кричащий Крест
        Апрель, 2614 год
        Спасательно-оперативный модуль «Сом»
        Окрестности Беллоны, система Вольф 359
        В тот же вечер - хотя понятие вечера на космическом корабле достаточно условно - мы устроили по горячим следам всех наших находок настоящее производственное совещание.
        Тайна постоянно выдвигала предложения, одно безумней другого. Между прочим, совершенно забывая при этом, что уже объявлена в розыск.
        - Есть еще одна новость, которую мне прежде не хотелось вам сообщать, - первым делом сказал Федор, едва мы, обеззараженные и проветренные, расположились со всем возможным комфортом в кают-компании «Сома». - Уже четвертый сеанс подряд Николай не выходит на связь. И я почему-то связываю это прискорбное обстоятельство с нашей тайной. В смысле, Тайной.
        Он подмигнул девушке, но та в ответ лишь фыркнула, вложив в этот звук всё свое презрение к «жандармам и сатрапам», как она в последнее время именовала инспектора Сазонова и прочих правительственных сыщиков, претендующих на ее геростратову душу.
        - Когда мы предъявим миру нашего «короля», все мои шалости будут квалифицрованы адекватно! Их объявят именно тем, чем они и являлись: борьбой за справедливость в истории приоритетов российских космических открытий! - выпалила она.
        - Не сомневаюсь, так оно и будет, - заверил я. Но получилось слишком бодро, а значит - фальшиво.
        - Как бы там ни было, на Беллоне нас может ожидать горячий прием, - дабы прекратить обмен пустыми любезностями, подытожил Федор. - Я переговорил с Бирманом по поводу действия нашего контракта, и он подтвердил наши права на «Сом» в течение ближайших дней в рамках условий найма. Поэтому есть предложение. Мы передадим погибших космонавтов и… «короля»… да, пусть будет «король»…
        В ту минуту Тайна даже покраснела от удовольствия. Добиться смагинского одобрения даже просто на уровне голого термина, по всему видать, дорогого стоило.
        - …Передадим нашей администрации на Беллоне. Но, - продолжал Федор, - совершить это мы всё равно сможем лишь после того как наш «Сом» достигнет «Дромадера» и состыкуется с ним. А у «Сома», - Федор округлил глаза и сделал нарочито простое лицо, чтобы каждый из нас понял: сейчас будет предложена какая-то особенная иезуитская хитрость, - представьте себе, ведь может и кое-что сломаться. Такое, из-за чего наше возвращение на «Дромадер» затянется на сутки… другие-третьи… Понимаете?
        - Да, - коротко сказала Тайна.
        - Как не понять. Чего только не ломается на этих старых мусорщиках, - покивал я.
        - Отлично, - сказал Федор. - Пока же предлагаю их всех оставить на ракетоплане. И космонавтов, и «короля». И вообще по возможности оставить там всё как есть… Всё - за исключением инфоносителей. Их необходимо изъять, скопировать, после чего изучить самым скрупулезным образом. На забор данных и общую их систематизацию я бы положил двадцать четыре часа, считая с близящейся полуночи. Следующие двое суток - анализ. Есть еще идеи?
        - Весь архив скопированной информации надо бы закинуть на какой-нибудь неприметный, весьма удаленный носитель, - предложил я. - О существовании которого известно лишь ограниченному кругу лиц.
        - Я думала об этом, - сказала Тайна. - Если только наш Николай, не дай Бог, угодил в ощип, или даже просто пока зафигурировал, надо действовать в длинный объезд его каналов - они, скорее всего, уже под надзором…
        - И? - Вопрос Смагина прозвучал скорее риторически.
        - У меня есть такой адресок на Беллоне. Один странный человечек, с острым носом и таким же умом.
        - Хм… Он не из Экипажа? У него нет Родственников? - Уточнил Федор.
        - Ни в коем случае, - заверила Тайна. - Заядлый астрофизик, узкий спец, но гений в своем роде. Абсолютно безумный человек во всем и особенно в быту и обиходе. Зато когда речь заходит об этой его астрофизике - просто маршал Жуков какой-то! Всех оппонентов рвет и крушит на своем пути. Светило!
        Обеими руками она изобразила воображаемый венчик сияния над головой. Симпатичный жест и, на мой мужской вкус, для дамы очень даже привлекательный.
        - В свое время я оказала ему одну услугу. Надеюсь, у него хорошая память. А ежели испортилась, я напомню, - нехорошим голосом подытожила Тайна.
        - Отлично, - кивнул Федор. - Тогда давайте распределим обязанности. Информация ждет и грозит простыть.
        На себя наш капитан-предприниматель возложил, как и следовало ожидать, наиболее сложные, громоздкие и заковыристые работы. А именно: запуск всех компьютеров
«Казарки». В случае же отказов - изъятие всех информационных носителей и вообще любых устройств, способных предоставить хоть какие-то сведения об экспедиции и ее участниках, включая мертвого пришельца. Ну или, выражаясь осторожнее, мертвое внеземное существо.
        Я как журналист, привыкший компоновать и систематизировать большие потоки информации, готовя обзоры и дайджесты еще в пору былых дежурств по нашему новостному порталу, вызвался заняться поиском нужных нам зерен, отделением плевел и пустого информационного шлака. Но к моему удивлению на этот же сектор работ претендовала и Тайна.
        - Костя, - мягко сказал Федор. - Ты, конечно, профи, и умеешь работать с текстами как никто другой. Но у нашей Тайны есть к этому особенная склонность. Многолетняя.
        - Просто я с самого детства роюсь по архивам и музейным запасникам в поисках любых сведений о «Звезде», - улыбнулась девушка. - А теперь, получается, и по «Восходу». У меня глаз так навострился, что мгновенно выхватывает нужное слово из целой страницы.
        Хорошая у нее все-таки улыбка.
        Теплая…
        Милая…
        Светлая…
        В общем, возложили на меня непосредственный сбор файлов и первую, самую грубую их фильтрацию. И стал я фильтром, грубым и первичным. А всё остальное мы договорились решить в рабочем порядке, по ходу дела.
        Оставалось оборудовать место для работы.
        Тайна в два счета договорилась с Бирманом насчет помещения и недостающей техники, и мы за три часа переоборудовали добрую половину кают-компании под оперативный штаб.
        К тому времени в дальнем углу Федора уже дожидались первые компьютеры из числа наименее громоздких, доставленные Бирманом с борта ракетоплана на забавном прицепе, имеющем форму почти идеальной сферы, водруженной на колесную платформу.
        - Это что, дом будущего? - Полюбопытствовал я, наблюдая за тем, как открывается трехметровый шар цвета голубого майского неба. При желании в нем вполне могли поместиться и некоторое время довольно сносно жизнедеятельствовать человека три стройного телосложения. Но только - некоторое.
        - Это гробница прошлого, - в ответ мрачно буркнул траппер и ловко откинул крышку, оказавшуюся на удивление легкой. - Доставать будете сами, я уже и так все руки отмотал, пока такелажил на этой вашей ракетопланке. Там, кстати, вас еще центральный полетный дожидается. Небось, тяжеленный, как голова наутро после попойки. Его уж вы сами как-нибудь.
        Замечание насчет «тяжеленного» я поначалу принял было за шутку - ведь Бирман несколько раз отключал гравитацию на борту «Сома». Но потом вспомнил, что законы инерции невесомость не отменяет…
        Внутри гробницы прошлого и вправду покоились заслуженные трупы: восемь бортовых компьютеров «Казарки», в одном из которых я узнал «Олимпик» - брат того, который видел у Смагина.
        Федор тоже признал старого курилку. Он ласково погладил корпус и улыбнулся:
        - Ну, теперь дело пойдет. Мы из него всё выудим. Я, брат Костя, на «Олимпике» каждую микросхему знаю…
        И он скорее потащил старого железного знакомца на приборный стол, где «Олимпика» уже дожидался его далекий потомок - парсер «Алдан».
        Работа спорилась, и это радовало. Большинство инфоносителей Смагину удалось завести, что называется, с пол-оборота.
        Он сам тщательно копировал всю информацию, скрупулезно проверял и перепроверял, памятуя историю с флэшкой своего знаменитого предка, после чего отправлял мне по корабельной сети, и я начинал рыться в этих огромных массивах, выискивая, вытаскивая, собирая и фильтруя.
        А затем пересылал всю золотоносную породу, где оставался хотя бы шанс, что вот-вот блеснет вожделенная крупинка драгоценного песка, на третий парсер в дальний конец нашего импровизированного машинного зала, где священнодействовала Тайна.
        В массивных наушниках с полной изоляцией от внешнего мира она часами пялилась на экран сквозь какие-то диковинные огромные очки, которых я прежде на ней никогда не видел.
        - Ты похожа на пчелу, - заметил я, просто чтобы поддержать разговор.
        Не скрою, мне было приятно ее общество, особенно когда она не давала воли своему характеру, взрывному и импульсивному, точно темперамент канделианской носорожихи.
        - Рабочую или трутня? - Осведомилась она, не сводя глаз с экрана, через который, я уже знал, бодро тянулась нескончаемая лента текстов и графики.
        Эх, вот если бы она так же внимательно смотрела на меня, ну хотя бы изредка!
        - Ка-ра-леву! - нараспев произнес я и добился таки, что она прыснула в кулачок. Значит, услышала.
        - Ну уж нет. Хватит с нас и одного «ка-ра-ля», - заявила она, явно смягчившись. После чего прибавила вполне доверительно. - Знаешь, Костик, если честно, я его здорово побаиваюсь. Ну, того, который в реакторном отсеке. Мне почему-то кажется, что в один прекрасный момент, когда я отвернусь, он вдруг встанет за моей спиной. Нависнет и ка-а-ак…
        Она показала обеими руками, как ее душит кто-то, стоящий позади.
        От этого движения ее грудь тут же приподнялась и задорно уставилась на меня остро выпирающими приятными конусами, как если бы была самостоятельной и действовала по собственному усмотрению, не слушая хозяйку.
        Черт, чер-р-рт, с этим инопланетянином мы все тут просто с ума сойдем!
        А между тем, рядом такая симпатичная, умная, и самое главное - вполне расположенная ко мне девушка.
        Я же вынужден день-деньской пялиться в монитор, чахнуть над каждым файлом как Кащей над своим златом-серебром и даже отвлечься на секунду не могу. Потому что мой язык сам собой вдруг принялся нанизывать слова на шампурчики фраз, причем слова, произносить которые у меня и в мыслях не было!
        - А все-таки здорово ты придумала ему имечко. Вот уж точно - король, - заявил мой язык, заставив меня прислушиваться к бреду, который нес мой собственный рот. - Знаешь, в моей профессии порой очень важно найти единственно правильное, точное слово. Интересно, а как его называли те, которые… которые… эээ… сейчас в холодильной камере? Космонавты, в общем.
        - Думаю, скоро мы это узнаем, - предположила она, поправляя прическу.
        И в этом движении тоже было море обаяния и бездна грации.

«Так птицы по утрам отряхиваются от росы» - немедленно возникла в моем воспаленном мозгу эта дурацкая банальщина и крепко застряла там, наотрез отказываясь уходить.
        - Уверена, мы обязательно найдем какие-то материалы, связанные с «королем», - кивнула она. - Если же он был говорящий, то непременно должен был наговорить им, наверное, такого…
        Она продемонстрировала, как ее красивая головка с аккуратной стрижкой идет кругом от свалившегося прямо с небес Сияющего Откровения Истины вперемешку с Величайшими тайнами и загадками Вселенной, часть третья - так называлась книжка, которой я зачитывался до умопомрачения на протяжении всего пятого класса.
        Именно тогда я твердо решил стать звездным пилотом и водить по космической целине огромный рейдер Главдальразведки, никак не меньше. Теперь годы прошли, все возможные перспективы позорно упущены, а детские мечты сбылись исключительно по принципу «от противного»…
        - Что же до названия, то можешь мне не верить, но я его вовсе не придумывала.
        - В смысле? - Промычал я, с трудом возвращаясь к реальности из соблазнительной виртуальности любовных планов и прогнозов.
        - Тут какая-то странная штука, Костя.
        Тайна наморщила носик, словно собиралась чихнуть, но передумала. Тогда я еще не знал, что эта гримаска означает у нее крайнее недовольство собой.
        - Это слово - «король» - как будто само в моей голове возникло. Точно всплыло со дна. А раньше тоже там было, только где-то жутко глубоко и придавлено чем-то. Мистика какая-то…
        Она всплеснула руками и засмеялась.
        Я вежливо поддержал, и так мы пополняли организмы витаминами с полминуты. После чего наша очаровательная Капитанша вздохнула и жестом указала на экран своего компьютера - мол, ничего не поделаешь, поехали дальше фильтровать-просеивать. Но напоследок вдруг попросила:
        - Кость, а Кость? Пообещай, пожалуйста, что никогда не отпустишь меня одну туда… на «Казарку», ладно? Если честно, я всерьез побаиваюсь этого, в короне.
        Голосок у нее сейчас был нарочито жалобный, а губки она состроила таким бантиком, что просто ах.
        И какой же Костян не мечтает хотя бы раз в жизни стать благородным сэром Константэном-рыцарем? Конечно, согласился.
        У монитора я еще пару минут прокручивал в голове все приятные впечатления от нашего маленького тет-а-тета. А потом работа вновь захлестнула меня с головой, и стало совсем не до сантиментов.

* * *
        Весь материал, который нам удалось собрать на «Казарке» в единый информационный массив, мы стали называть «Архив В». Очевидно, в тайной надежде со временем создать и «Архив З». А с учетом появления во всей этой захватывающей, хотя и чрезвычайно мутной истории, еще и инопланетного существа, которое я теперь называл не иначе как «голым королем», количество наших архивов обещало увеличиться в непредсказуемой прогрессии.
        Работать же с «Архивом В» было одно удовольствие.
        - Всё датировано и адаптировано, - задумчиво изрек Федор, едва лишь просмотрел первую пару десятков файлов из каталогов открытого доступа с твердотельных хранителей информации ЦПК «Казарки».
        Главный «полётник» ракетоплана мы подключили к питанию сразу по окончании основательной биологической и химической чистки. Эту длительную и скрупулезную процедуру томившаяся от ожидания Тайна в сердцах обозвала «дебеллоизацией».
        Надо сказать, из всех троих Капитанов Мечты, как виделось мне огромным заголовком в одном из моих ближайших лучезарных репортажей-сенсаций о результатах нашего невероятного расследования, лишь Тайна пылала поистине религиозным фанатизмом в отношении «архивов „Казарки“».
        Она была готова любую секунду безо всяких там чисток и даже без скафандра ринуться в горнило всех секретов и загадок ракетоплана.
        - И сгореть там как птица-феникс, - мрачно предположил я.
        - А пеплом развеяться по всей «Казарке», - поддакнул Смагин.
        В ответ наша амазонка лишь проворчала что-то под нос. Но я мог побиться об заклад, что таких страшных угроз и проклятий нам с Федором на своем безмятежном веку еще не доводилось загружать в карму.
        Так продолжалось до полудня следующих суток.
        Рассортировав очередной терабайт расшифровок радиопереговоров, плюс зачем-то затесавшиеся к ним вводные по штурманскому делу в кучу папок ветвистого каталога
«Архива В», я перекинул еще один куцый текстовый файл в папку, лежавшую особняком
        - «Временное».
        К тому времени там находились несколько файлов, в основном маленькие, в несколько строк. Сведя их воедино, я открыл документ, быстро пробежал глазами…
        И почувствовал, как во мне, откуда-то из самой глубины души, медленно поднимается горячая, душная волна.
        - Костик, ты чего? Тебе плохо?
        Тайна тревожно смотрела на меня из своего уголка, почти полностью скрытая монитором. Ее стильные очки сейчас сползли на носик и глаза девушки блестели от волнения.
        - Не-а… - пробормотал я, возвращаясь к реальности. Бросил напоследок еще один косой взгляд - как контрольный выстрел! - на заполнявшие экран строки и рассеянно пробарабанил пальцами на столешнице короткую дробь. - А что, други и сестры? Не всё у нас плохо, а?
        - Всё у нас неплохо, - довольно хохотнул за массивным блоком главного «полетника» Федор.
        Это была наша общая прибаутка, просто для эмоциональной разрядки. И заодно чтобы разбудить товарища, уснувшего за монитором.
        - Всё плохо не у нас, - кивнула Тайна и строго посмотрела из-под нахмуренных тонких бровок. - Ты нарыл чего-то? Ну так колись, Константинище!
        - Ага, - кивнул я. - Ловите файлик, высылаю. Только предупреждаю: крепче держитесь за стулья. Просекаете?
        - Просека-аем… - противными голосами нестройно загундели оба.
        И тут же кинулись чуть ли не наперегонки, каждый за своим планшетом, вскрывать мою посылочку.
        Файл состоял из отрывков и выписок, которые я принялся собирать сразу после того, как прочел первую:

«…сравнительно с „Восходом“, в экипаж фотонного звездолета „Звезда“ введены дополнительные специалисты: пилот-оператор, геолог, историк, лингвист, физик-ядерщик, радиофизик, кибернетик, химик и генетик…

…Обоснование для ввода штатной единицы № 21 „радиофизик“: исследование неизвестного радиообъекта предположительно искусственного происхождения „Кричащий Крест“, расположенного в системе звезды Вольф 359.
        Дополнительное обоснование: наличие второй, инженерной специальности, ремонт устройств связи широкого профиля и проч.»
        Далее я поместил фрагменты какого-то обзора. «Памятки участника экспедиции», что ли?

«МКК-4 „Восход“ и МКК-5 „Звезда“ представляют собой наиболее совершенные, скоростные и крупные фотонные звездолеты, когда-либо построенные в России и на Земле.

„Восход“ и „Звезда“ сведены в Четвертую Межзвездную Экспедицию.
        С соблюдением мер секретности экспедиция отправлена к наиболее интересному радиообъекту из всех, когда-либо обнаруженных земной наукой: Кричащему Кресту, который находится на удалении порядка 8 световых лет от Солнца…»

«Кричащий Крест - условное название крупного и очень контрастного радиообъекта, который был впервые обнаружен в 2139 году. После необходимых вычислений его отнесли к системе звезды Вольф 359, расположенной на удалении 8 световых лет от Земли, а также приписали ему предположительно искусственное происхождение».
        Этот фрагмент показался мне более поздним, поскольку производил впечатление написанного человеком, весьма скептически относящимся и к самому объекту, и к его параметрам, как то: месторасположение и возможное происхождение.

«Фотонные звездолеты „Восход“ и „Звезда“ достигли окрестностей звезды Вольф 359 в
2161 г.»
        Прочтя эту уже известную мне информацию, я довольно потер руки. Вот и прямое подтверждение сведений о полете «Восхода» со «Звездой», приведенных в «Первом веке межзвездных сообщений»!
        Я обвел друзей самодовольным взглядом, исполненным триумфа.
        - Ну, как? Впечатляет?
        Вместо ответа Тайна поманила пальчиком к своему монитору, но почему-то вовсе не меня, а Федора. Они вдвоем быстро проглядели файл и обменялись негромкими репликами. После чего Смагин прочертил в воздухе пальцем какой-то знак и поочередно наметил в нем невидимые точки. Они опять пошептались о чем-то и вновь углубились в чтение.
        Глядя на них, я почувствовал себя цирковым иллюзионистом, чей престиж зевнул весь зал, так как в эту минуту все зрители дружно задрали голову под самый купол, где софиты только что осветили полностью обнаженную эквилибристку.
        - Эй-эй, я так не играю, - возмущенно заявил я. - Где положенная мне порция аплодисментов, где ликование народа, я вас спрашиваю?
        - Иди уж лучше сам в народ, Шерлок Бекетов, - насмешливо хихикнула Тайна. - Или ты больше предпочитаешь фамилию Полишинелев?
        Дважды упрашивать меня не пришлось. На ее мониторе висел все тот же файл, мой да не мой - я понял это по совершенно отличному от моего форматированию. Кроме того, фрагменты были скомпонованы в иной последовательности. А главное - там имелось продолжение!
        - Читай, горе мое, - в глазах Тайны весело светились и поигрывали озорные искорки.
        И я прочел:

«…Название радиообъекта „Кричащий Крест“ связано с тем, что на Земле средствами радиоастрономии были зафиксированы в общей сложности девять идентичных между собой источников радиосигналов, расположенных в виде креста правильной симметричной формы:

* * *

* * *

* * * * *

* * *

* * *
        Радиоисточник обладает внушительными параметрами, что и позволило разрешить его строение более детально.
        Каждая перекладина креста имеет длину, равную почти 60 (шестидесяти) астрономическим единицам, то есть сопоставима с диаметром Солнечной системы. Иными словами, если Солнце принять за центральный радиоисточник, то все четыре крайних источника Кричащего Креста окажутся от него примерно на удалении перигелия орбиты планеты Плутон. Четыре промежуточных источника радиосигнала, в свою очередь, окажутся в районе, лежащем между орбитами планет Уран и Нептун. Таким образом, радиообъект Кричащий Крест имеет грандиозные масштабы.
        Правильная геометрическая форма расположения радиоисточников в сочетании с впечатляющими размерами объекта дает веские основания считать Кричащий Крест образованием искусственного происхождения.»
        - Ну как? - Лукаво подмигнула Тайна.
        - Термоядерно… - только и выдохнул я. - Но откуда ты это взяла? Где раскопала?!
        - Думаешь, один ты мышей ловишь? - Усмехнулась она. - Но это еще не всё, Костик. Теперь приготовься к настоящему сюрпризу. Как ты там говорил: крепче держитесь за стулья? В таком случае советую еще и пристегнуть ремни безопасности. А теперь слушайте оба.
        Это был звуковой файл, точнее, его обрывок.
        Голос неизвестного нам члена экипажа «Восхода» звучал ясно и отчетливо, с легким эхом металлического оттенка. Скорее всего, сказывалась естественная реверберация помещения, так называемый «холл».
        Еще пару раз в запись вкрадывалось тихое монотонное гудение, очевидно, включался какой-то прибор. Но все было хорошо различимо: и каждое слово, и спокойное, размеренное дыхание говорившего в промежутках между фразами - то, на что мы никогда не обращаем внимания, слушая, к примеру, какой-нибудь вокал, но тут же принимается настойчиво лезть в уши, стоит лишь единожды обратить на него внимание.

« - …Планеты! Добавьте сюда еще остатки газопылевого протопланетного диска, да-да, добавьте. Вокруг нашего родного Солнца такого образования нет. У нас всё вещество протопланетного диска либо собралось в известные нам твердые объекты, понимая под таковыми и объекты Облака Оорта, либо безвозвратно кануло в межзвездную среду. Так что, даже находясь по галактическим меркам в непосредственной близости от звезды Вольф 359, в ста астрономических единицах, мы часть ее окрестностей не можем увидеть принципиально. Вот ведь незадача! Протопланетный диск, имеющий в данном случае форму сплюснутого бублика, обращен к нам почти идеально точно своей главной плоскостью. Толщина непрозрачного бублика составляет порядка 25 тысяч километров. То есть получается, что обзор в направлении строго на центр звезды нам застилают огромные скопления пыли. И хоть ты кол на голове теши! Или сооружай пылесос вселенского масштаба… Это я, разумеется, шучу. У нас всех нервы напряжены, у некоторых, по-моему, даже перенапряжены. Но не стоит из этого делать трагедию, ведь каждую планету системы мы все-таки видим! Это благодаря тому, что
плоскости их обращения и плоскость протопланетного диска развернуты друг относительно друга на величины от девяти с половиной до девятнадцати с небольшим градусов… Таким образом, протопланетный диск воспрещает наблюдение этих планет лишь считаные часы или дни.»
        - Далее график звуковой волны прерывается и исчезает на две с половиной минуты, - пояснила Тайна, в то время как мы послушно внимали тишине в динамиках планшета. - И, наконец, вот она, заключительная часть записи.
        Ползунок воспроизведения дополз до очередного волнового возмущения на горизонтальной оси, и динамики вновь ожили.
        - Приходится признать очевидное: все наши попытки хоть что-то разглядеть в точках, которые составляли Кричащий Крест, и даже в достаточно широких окрестностях этих точек, результатов нам не принесли. Так сказать, нет креста - нет проблемы, как ни горько это осознавать сейчас, когда с начала экспедиции прошло уже столько лет.
        Я видел, как на этих словах неизвестного нам человека Тайна побледнела и принялась нервно покусывать губу.

« - Ваши попытки что-либо засечь в известном радиодиапазоне принесли хоть какой-то результат?»
        Я тут же навострил уши. Задавал вопрос уже кто-то другой: голос ниже, звучней, в нем чувствовалась скрытая, сдержанная сила - полнокровный такой мужик. И нотки эдакие командирские, по всему видать, соответствующий тон наработан уже давно.

« - К сожалению, до сих пор ничего существенного. Мы проверили несколько подозрительных цепочек, но они оказались банальными помехами, по всей видимости, вполне естественного происхождения».
        - А Земля по-прежнему молчит?
        - Земля-то как раз не молчит. Но, сами понимаете, последние поступившие оттуда данные по обсуждаемой теме - почти восьмилетней давности. Из чего путем несложных арифметических подсчетов заключаем: Кричащий Крест замолчал еще пятнадцать лет назад. Вскоре после того, как наша экспедиция покинула орбиту Луны. А коль скоро мы его не обнаружили, и он не проявляет себя, как это было поначалу, вывод напрашивается неутешительный.
        - Хорошо. Позвольте выводы сделать мне самому. Вас же благодарю, и давайте пока что поступим вот как. Для начала прове…
        На этом запись предательски оборвалась. Продолжения у нее не было. Во всяком случае, пока никто не нашел. Но мы еще пару минут хранили восхищенное молчание, зачарованно уставившись на безмолвные динамики.
        - М-да… На самом, можно сказать, интересном месте, - проговорил Федор, с сожалением разглядывая на экране тупик звуковой волны. Она обрывалась резко, словно кто-то внезапно прекратил запись на полуслове, застигнутый врасплох.
        - Что ж, теперь, полагаю, для нас окончательно определилась магистральная тема поиска, - солидно начал я. - Загадочный Кричащий Крест плюс всё подряд, так или иначе связанное с этим радиообъектом. По всему видать, за этим Крестом и были снаряжены звездолеты. Дорогое удовольствие в пересчете на те технологии, если честно.
        - Исключительно дорогое удовольствие, - кивнул Федор. - Но давайте продолжим. Признаться, я тоже кой-чего нарыл, пока копировались диски.
        - И я, - заметила Тайна. - Кое-чего кое о чем.
        Я смотрел на них с возрастающим недоумением. Получалось, что вовсе никакой я не герой дня, а так, обычный рутинер, копающийся в паутине старых инфоблоков.
        - Тогда предлагаю соревнование! - Выпалил я, нимало не думая о последствиях. Просто взял и ухнул в омут. - Ровно через сутки суммируем всю полезную информацию о Кричащем Кресте и моделируем общую картину экспедиции. И тогда посмотрим, кто нарыл глубже.
        - И чей нос лучше!
        Тайна шутовски отдала мне честь, приложив два сложенных пальца к кончику носа. Это уже был открытый вызов, но я не подал виду, даже зубами не скрипнул. Посмотрим, чья возьмет.
        - Только одно дополнение, - попросил Смагин. - Информация - не об одном лишь Кричащем Кресте, лады?
        - Конечно.
        Значит, он нарыл еще нечто новенькое, на что и намекал. И меня вдруг неодолимо потянуло за планшет: работать, работать!
        Все-таки соревнование - великая вещь, тем более, когда главный приз уже выигран. Я не сомневался, что, открыв для большой науки инопланетного «короля», мы себе уже обеспечили как минимум Госпремию.
        Трое первооткрывателей нового разума во Вселенной, способного отражать окружающую действительность даже спустя века после своей физической смерти при помощи мезоподы - каково звучит, а?
        Мурлыча под нос всякие легкомысленные мотивчики, я отправился на свое рабочее место - за планшет с тремя мониторами.
        Интуиция настойчиво шептала мне, что там непременно найдется нечто интересное!
        Глава 19
        Реконструкция
        Апрель, 2614 год
        Спасательно-оперативный модуль «Сом»
        Окрестности Беллоны, система Вольф 359
        Некий высокий чин из одного малоафишируемого ведомства в порыве бахвальства как-то заявил мне, что квалифицированный шпион способен на основе содержимого мусорной корзины планшета из любой канцелярии любого министерства сваять тридцатистраничный отчет об экономическом и социальном положении государства.
        Мы, конечно, не шпионы, но поэтапная реконструкция событий экспедиции «Звезды» и
«Восхода» в районе звезды Вольф 359, сработанная всего лишь за двое суток напряженной работы, думаю, сделала бы честь любому из героев Святозарова - короля российских космодетективов.
        Итак, что же мы узнали?
        К середине 2160 года «Звезда» с «Восходом» покрыли грандиозное, не укладывающееся в голове расстояние в 67 триллионов километров и вполне благополучно приближались к цели.
        До звезды Вольф 359 оставалось пятьдесят миллиардов километров и примерно две с половиной сотни суток лёта (это из-за постоянного торможения; на крейсерской скорости, конечно, 50 миллиардов кэмэ звездолеты прошли бы значительно шустрее), когда команды были выведены из гибернации в полном составе. В том числе пробудился и весь научно-исследовательский персонал.
        Чем они занимались?
        Выражаясь сухим языком отчета: интенсивными инструментальными исследованиями звезды Вольф 359 и ее окрестностей.
        А по-русски?
        Радиолокацией. Замерами корпускулярных потоков. Гравиметрией. Болометрией.
        Прослушиванием эфира во всех мыслимых радиодиапазонах.
        Спектрометрией. Магнитометрией.
        Астрономическими наблюдениями в оптическом спектре.
        Астрономическими наблюдениями в инфракрасном спектре.
        Астрономическими наблюдениями в ультрафиолетовом спектре.
        А все-таки по-русски?
        Ну конечно же поисками Кричащего Креста! Хоть каких-то намеков на объекты искусственного происхождения, входящие в Кричащий Крест! Ну и, заодно, поисками естественных спутников Вольф 359, то есть, проще говоря, планет.
        А еще?
        А еще - ремонтом, ремонтом, ремонтом…
        За пятнадцать лет оба корабля успели изрядно обветшать. Хотя и находились они под непрестанным надзором дежурных полетных вахт, которые осуществляли текущую починку самых разных поломок (в критических случаях к работам привлекали одного-двух спецов, временно выводимых ради этого из гибернации), но все-таки нехватка рабочих рук сказывалась самым фатальным образом.
        Так, например, «Восход» подошел к окрестностям Вольф 359 с, цитирую, «износом первого щита на 32 % и окончательным выходом из строя двух спекуляр-насосов, что, в свою очередь, влекло за собой ускоренный прогар еще 15 % площади щита», а также
«остановленным по причине аварийного состояния вторым жилым модулем».
        Поломки эти, как я понял, еще не были чем-то в прямом смысле слова смертельным, но и систему охлаждения щита, и искусственную тяжесть в жилом модуле капитан Панкратов, само собой, хотел восстановить.
        Поэтому большинство пробужденных космонавтов были брошены именно на этот фронт работ.
        Так что вскоре насосы заработали. Кто бы сомневался…
        Но и «интенсивные инструментальные исследования» дали свои плоды.
        Звездолетами были открыты три новых небесных тела. Три планеты.
        Одна из них, ближайшая к светилу, разумеется, и была нашей студеной Беллоной.
        Причем Беллона, как установили довольно быстро (благо такие вещи астрофизикам видны издалека), имела атмосферу с достаточно высоким содержанием кислорода, да вдобавок еще и находилась в зоне обитаемости! То есть на оптимальном удалении от центрального светила системы. Не настолько далеко, чтобы вся ее атмосфера сжижилась и смерзлась (как частенько бывает на невезучих планетах), но и не настолько близко, чтобы вся жидкость на ее поверхности, испарившись, перешла в газообразное состояние и сформировала толстую, непроглядную, «войлочную» атмосферу (как это произошло с нашей родной Венерой).
        Если быть точным, средний радиус орбиты Беллоны составлял 1,2 миллиона километров.
        Поразительно мало по меркам Солнечной системы! Ведь у нас даже Меркурий, ближайшая к Солнцу планета, держится от светила на почтительном удалении и никогда не приближается к нему меньше чем на 46 миллионов километров! И притом на поверхности Меркурия так жарко, что там серебрятся озера жидкого олова! Куда уж сохраниться воде в жидком состоянии!
        А вот Беллона, получается, находится к своему красному солнцу в 38 раз ближе, и ничего - остается в «зоне обитаемости»! А всё потому, что светимость Вольфа 359 в тысячи раз ниже, чем у Солнца; вот и зона обитаемости в сотни раз уже солнечной.
        Вот за такие парадоксы я в отрочестве и любил физику космоса, потому и мечтал стать капитаном Главдальразведки…
        Ну а нахождение небесного тела в зоне обитаемости - это всегда повышенные шансы разжиться водичкой в жидком состоянии.
        Поэтому астрономы, в первую очередь, рекомендовали командованию экспедиции прозондировать именно свежеоткрытую Беллону. (Кстати, название ей тогда еще не присвоили, она проходила в документах экспедиции того периода под безликим шифром
«Вольф 359-a».) Для каковых целей было решено использовать и все мощности корабельных обсерваторий, и зонды «Феникс»…
        А я тут же припомнил знаменательные слова одного случайного знакомца по моему единственному в жизни среднеазиатскому вояжу, туркменского аксакала Ахмеда, который в двадцать седьмом веке по-прежнему расхаживает по своим родным пескам, облаченный в засаленную меховую шапку, широкие шаровары и толстый стеганый халат. А в карманах халата отлично соседствуют планшет и кресало для розжига костра из верблюжьего навоза-кизяка - по ночам в жарких пустыням зверски холодно.
        - На Востоке говорят: вода - это жизнь, джигит Костя. Пей больше воды, Костя, и всегда будешь живой.
        Кстати, именно после той редакционной поездки у меня появилась привычка всегда держать в холодильнике лишний баллон минералки. А вот прихлебывать в жару обжигающе горячий чай я, увы, так и не выучился, хотя перепробовал все варианты: от зеленого копченого до парагвайского мате.
        Что ж, воду на Беллоне увидели еще издалека, средствами корабельных обсерваторий.
        Спектральный анализ убедительно свидетельствовал: на вновь открытой планете в атмосфере присутствуют водяные пары. Стало быть, там и на поверхности определенно может быть вода, а значит, будем жить, ура! Это ли не радость ученого, не эйфория исследователя?
        Ну а чтобы поскорее посмотреть на Беллону вблизи, были высланы зонды «Феникс». Две штуки. Один - «Восходом», другой - «Звездой».
        А что такое «Фениксы»? О, поскольку они использовались и предшествующими межзвездными экспедициями, «Первый век» повествовал о них достаточно пространно.
        Эти зонды (кашалоты в сравнении с той искореженной малюткой, которую мы извлекли из вечной мерзлоты в районе Афанасьевского кряжа) относились к классу БМС - больших межпланетных станций. Подобно транспортно-пассажирским ракетопланам, они располагали собственными газофазными ядерными двигателями, но были беспилотными и не предназначались для многоразового входа в атмосферу планет.
        В лучшем случае, если удовлетворялся ряд условий по гравитации и плотности атмосферы, БМС могла, используя тепловой щит, парашютную систему и тормозные двигатели, один раз шмякнуться на поверхность планеты, ведя при этом непрерывную трансляцию данных.
        В этом плане БМС стояли близко к межпланетным станциям еще первых десятилетий исследования космоса - «Лунам», «Марсам», «Венерам», «Маринерам», «Кассини». Хотя и были они, конечно, куда более совершенны во многих отношениях.
        Так вот, две БМС «Феникс» были выпущены прямиком к Беллоне.
        Одна станция должна была пройти от планеты на расстоянии в пятьсот километров, передав детальные снимки и информацию от различных датчиков.
        Другой предстояло на огромной скорости врезаться в атмосферу планеты и сгореть в ней. Но зато передаваемые станцией в последние минуты данные обещали идти с высот до двадцати километров. В частности, ожидались заметно более детальные фотографии, чем от первого «Феникса».
        Я какое-то время скрипел мозгами, не мог понять - зачем вперед себя высылать ценные «Фениксы», да притом так быстро гробить оба: один пролетит мимо Беллоны и унесется в галактические дали, потому что из-за слишком большой скорости не сможет стать искусственным спутником планеты, а другой сгорит к чертовой бабушке?
        Но смысл имелся.
        Смысл был в том, что «Фениксы» обещали заметно - суток на сто тридцать - опередить звездолеты в гонках к Беллоне.
        Потому что звездолеты, согласно плану, в итоге как раз тормозились до мизерной скорости порядка семи километров в секунду - чтобы оказаться на орбите Беллоны. А вот от «Фениксов» этого не требовалось!
        Зато полученная от них по телеметрии информация могла оказать кардинальное влияние на дальнейшие планы экспедиции. (Да чего уж там! Уверен, что все космонавты не теряли надежды встретить в системе Вольф 359 инопланетный разум и каждый в глубине души ждал, что на фотографии, переданной с борта «Феникса», будет улыбаться им зеленый человечек с букетом зеленых роз.)
        В общем, «Фениксы» полетели. Вроде бы искать на Беллоне воду, а на самом деле - зеленых человечков.
        Кстати, тут я завязал себе памятный узелок на будущее - посмотреть.
        Дело в том, что с момента отлета этой экспедиции ее участникам уже не поступало никаких сведений об актуальном состоянии прикладной экстрасолярной планетографии.
        А ведь в те же годы в соседних звездных системах Млечного Пути их коллеги, бессловесные и рукотворные, вписывали в эту самую планетографию страницу за страницей.
        Если мне память не изменяет, где-то в 2145 году или около того, очень близко ко времени отправки «Восхода» и «Звезды», посланный к ближайшей нам тройной звезде Альфа Центавра беспилотный МАК обнаружил планету, почти полностью покрытую океаном.
        И в этом Великом Океане автомат умудрился отыскать живых и даже многоклеточных обитателей!
        Вот только планета-океан оказалась вовсе не землеподобной, условия существования - никак не пригодными для землянина, а существа - ну совершенно безмозглыми!

«То есть, - эту мысль надо как следует скрыть от Тайны… Вперед, капитан! - хотя и возникает соблазн приписать приоритет открытия первой экстрасолярной планеты с большими запасами воды в жидком состоянии Четвертой Межзвездной, фактически это не так. МАК, прилетевший к Альфа Центавра, Панкратова с Надежиным опередил.»
        Так или иначе, Беллона надежды оправдала. Хотя и была она холоднее, чем хотелось бы.
        Ну а две другие планеты в окрестностях звезды Вольф 359 оказались, увы, совершенно унылыми объектами без атмосферы и прочих интересностей.
        Они неспешно плыли в пространстве за пределами зоны обитаемости и представляли собой крупные сферические булыжники, на шкале размеров находясь где-то в промежутке между Меркурием и Марсом. Одну из планет в итоге назвали Паллором, а другую - Павором, так что даже в именах эти каменные болваны далеко друг от друга не ушли.
        Тайна заинтересовалась происхождением названий, и тут уже я был во всеоружии: так распустил хвост, что сам диву давался.
        Доброй памяти Любовь Алексеевна Савельева, преподавательница университетского курса античной литературы, одарила нас твердыми знаниями по своей дисциплине! Недаром же ее коронкой на экзамене был вопрос «Какой фразой начинается „Илиада“, и какой - „Одиссея“?» Для особо же продвинутых студиозусов вроде меня: «А какими заканчиваются?»
        Что до скучных безжизненных планет, то их окрестили в честь сопровождавших бога войны Марса божеств-спутников Паллора и Павора, чьи имена означают соответственно
«Бледность» и «Ужас». Их даже изображали на монетах: Павора - перепуганным человеком с бороденкой клочками и волосами дыбом, а Паллора - почему-то в детской одежде, шалуна эдакого, тоже изрядно напуганным и с волосами как ветки плакучей ивы.
        - А кто же такие тогда Фобос с Деймосом? - Недоверчиво спросила Тайна.
        - Те же самые боги, только греческого засола, - объяснил я. - Просто Павор - он как бы бог состояния, качество в чистом виде, а дружок - его внешнее проявление. Уразумела?
        - Угу, - кивнула Тайна. - Костя, ты умный - это что-то!
        - А то! - самодовольно ухмыльнулся я и попытался сорвать звонкий поцелуйчик, в награду за высшее образование.
        Но был вознагражден только шлепком по губам, не менее звучным… Хорошо еще, если губа не распухнет! А Смагин присовокупил к этому акту насилия скупой, исполненный достоинства аплодисмент.
        - Эх вы, двоечники, - пристыдил я обоих. - Кстати, Беллона тоже спутница бога Марса, потому они так планету в итоге и назвали, за ее марсоподобие. Дочь она или сестра Марсу Юпитерычу - точно уже не помню, но однозначно тоже богиня войны. Ведь
«Беллона» происходит от латинского слова «беллум», что и есть «война».
        После такого исчерпывающего объяснения я с достоинством вернулся за свой стол, к структурной блок-схеме событий экспедиции, которую мы сейчас сообща, на троих, шаг за шагом разворачивали на смагинском широченном мониторе.
        - А я эту сладкую парочку, Паллора с Павором, тогда назвала бы Пара Беллум, - мечтательно произнесла Тайна. - По крайней мере, уж точно не забудешь. Это ведь, кажется, карабин такой был?
        - Почти, только очень маленький, - как всегда без тени улыбки ответил Федор.
        - Так что заруби себе на носу, Костик: не один ты такой у нас эрудит, ясно? - Посоветовала она с видом полного превосходства и в технике, и в живой силе.
        Порой Тайне одного взгляда было достаточно, чтобы разжечь в моем сердце огонь чего-то такого древнего и заповедного, что называть его банальным половым влечением было бы чудовищной неточностью.
        - Ну уж если заговорили о вооружениях, могу представить, какие чувства испытывали во время полета к Вольфу 359 некоторые члены экипажа, - сказал Федор. - Коль скоро целью экспедиции был контакт как наиболее желаемый итог встречи с этим загадочным Крестом, естественно, что звездолеты должны были выйти на него во всеоружии. Если судить по найденным схемам комплектации и загрузки кораблей, они вполне были способны постоять за себя.
        Я помнил эти схемы. Как, впрочем, и лишенные консервирующей полимерной смазки узлы ракетных подвесок на том зонде, что мы вытащили из вечной мерзлоты.
        Конечно «Восход» и «Звезда» не были боевыми кораблями в прямом смысле слова.
        Однако многоцелевой пилотируемый ракетоплан проекта «Барк-2» (на каждом звездолете имелась пара таких, напомню) вполне мог использоваться в качестве тяжелой боевой машины, поскольку располагал для этого всеми необходимыми средствами обнаружения и сопровождения целей. Правда, на нем не было ни пушек, ни ракет, но - но! - в космосе «Барк-2» мог нести на внешней подвеске до восьми зондов-беспилотников. А вот уже зонды могли получить и пушки, и ракеты, заскладированные до поры до времени среди прочих грузов в огромных транспортных отсеках звездолета.
        - И вот представьте, какое горькое разочарование должны испытывать в первую очередь те члены экипажа, для которых ожидаемый контакт - суть их профессии. По штатному расписанию это в первую очередь лингвист, скорее всего историк и уж точно кибернетик. А пилот-оператор? Он вообще человек сугубо военный, а каждый профессиональный милитарист спит и видит, как бы повоевать, где поискать удобный случай… А может, имеет смысл слегка подстегнуть ход событий? Если есть пистолетики, как удержаться от соблазна хоть пару раз пальнуть в Черное Небо?
        Что ж, Федор был прав в своих предположениях, и, на мой взгляд, довольно точно моделировал психологическую ситуацию на обоих звездолетах в условиях отсутствия цели.
        Как там говорил бывалый космоволк Вранов, неубиваемый герой боевиков плодовитого Святозарова? «Замечательнейшая это вещь - беспилотник двойного назначения, я вам скажу! Когда он с научным подвесным контейнером - это птичка исследовательская, для ученых. А вот с ракетной подвеской - очень даже боевая, аккурат для нашего брата, колонизатора звездных земель!»
        Последнюю фразу, насчет колонизатора, я даже как-то использовал в статье про старинную марсианскую экспедицию, одну из первых и потому благополучно проваленную.
        Но вернемся в 2160 год.
        Оба звездолета уже давно начали медленное торможение. Каждый очередной миллиард километров «Восход» и «Звезда» проходили медленней предыдущего. До Вольфа 359 было еще далеко, а вожделенные радиоисточники более так себя и не обнаружили.
        Я был бы, наверное, просто подавлен такой ситуацией, поскольку депрессия и меланхолия - мои главные эмоциональные бичи, основательно предаться флагеллации коими я собираюсь, однажды выйдя-таки на пенсию.
        - А ты представь себя на борту «Звезды», - предложила Тайна. - Вот тебе вводная. С момента пробуждения прошло сто дней, а вы, в смысле экипаж звездолета, уже почти разуверились, что вам вообще суждено доползти хотя бы до внутренней границы тамошнего древнего, протопланетного диска…
        - Погоди «до внутренней», - прервал ее я. - А как они вообще газопылевой диск прошли? Ведь там задачка еще та! При их скоростях пылинки обретают могущество артиллерийских снарядов. И хотя щиты у кораблей есть, но они ведь не от пылинок, а от молекул и элементарных частиц. Корабли разве не прошли над пылевым диском? Кто понял?
        Я был уверен, что на мой вопрос ответит Смагин и не ошибся.
        - Ты, Константин, не учитываешь того факта, что звездолеты всё время сбрасывали скорость.
        - Ну и что?
        - А то, что в требуемых им масштабах гашение скорости могло быть осуществлено только маршевым фотонным двигателем. Тут маневровым движочкам, питаемым реакторами ТЯР-1 и ТЯР-2, не хватит ни мощности, ни ресурса. Соответственно, перед началом торможения они развернули звездолеты на сто восемьдесят градусов и летели фотонными двигателями вперед.
        - Неужели ты хочешь сказать, что они прожигали газопылевой диск перед собой фотонным излучением маршевых?
        - Именно так. Я даже раскопал пару фотографий того, как это выглядело. Феерия!
        Я с трудом переборол соблазн отвлечься на эти фотографии, но Тайна нетерпеливо покусывала губу.
        - Извини, что перебили, - сказал я ей. - Ты что-то говорила.
        - Да я к тому, что летели они долго. А делать-то особо нечего! Депрессуха еще та. Что делать помимо своих штатных обязанностей, чем себя занять?
        Я пожал плечами. Говорить, что в первую очередь я бы немедленно предался своему излюбленному занятию в таких случаях - активной зевоте с постепенным усилением амплитуды разведения челюстей, было как-то несолидно. Поэтому пришлось сказать вторую правду, которая в моем случае - тоже самая что ни на есть истинная.
        - Пожалуй, я начал бы активно интересоваться слабым полом, - честно заявил я, нагло глядя прямо в зеленые Тайнины глазищи. - Ведь были там на борту женщины, верно?
        На этот час мы еще не обнаружили поименных списков экипажей звездолетов, только - перечни должностей согласно штатному расписанию.
        Но женщины должны быть в каждом межзвездном полете, в этом я свято убежден. Иначе звездолет превратится в казарму.
        А кроме того, ведь существовал еще и космический гандбол!
        Этот вид спорта пользовался на обоих звездолетах просто сумасшедшей популярностью, особенно в период пересменки. (Так прозаично мы с Тайной и Смагиным, не сговариваясь, стали называть период от пробуждения одной смены до отправки в гиберкапсулы следующей.)
        В гандбол увлеченно играли и на «Восходе», и на «Звезде». Жалко лишь, что по понятным причинам в этих импровизированных чемпионатах не было возможности проводить выездные матчи между двумя экипажами.
        Иначе у нас появился бы шанс заглянуть внутрь «Звезды». А если бы повезло, может быть даже и увидеть воочию самого Петра Алексеевича Надежина, командира корабля, из-за которого и началась наша великая авантюра.
        Несколько минут мы с замиранием сердца смотрели видео, где незнакомые лично, но теперь такие близкие нам люди кувыркались в невесомости в погоне за мячом.
        Матч проходил в специально оборудованном спортивном зале, где имелись электромагнитные эмуляторы гравитации. Каждый игрок был оплетен системой ремней с магнитными модулями.
        Конечно, игроки большей частью свободно парили по всему объему помещения. Но благодаря технологической «сбруе» они имели возможность использовать для различных хитрых эволюций электромагнитное поле. Космические гандболисты носились в воздухе по весьма замысловатым траекториям, крутясь в изящных пируэтах и выполняя фигуры, сделавшие бы честь любому спортивному авиапилотажу.
        - Смотрите, а защитники-то, защитники! - Со смехом тыкала пальчиком в экран Тайна.
        - Прямо приклеились к потолку, а вон тот, низенький крепыш, натурально на стене сидит, в самом углу…
        - Точно! Но пасаран! - Неожиданно выкрикнул Федор и потряс крепко сжатыми кулаками, когда защита ловко зацепила нападавшего (впрочем, судя по реакции судьи, это было против правил).
        Но какие могут быть правила в невесомости?! Ведь ты ежесекундно уже одним своим существованием в подвешенном состоянии нарушаешь все возможные правила, которые только существуют в мире землян!
        Мы с Тайной даже переглянулись украдкой и укоризненно покачали головами: прежде за Смагиным такого азарта не наблюдалось. А что если он - тайный игроман или даже бывший спортсмен?
        - Интересно было бы с ними вместе сыграть, - вздохнула Тайна. - Но сколько уже веков человечество мечтает о машине времени, а до сих пор так ничего и не изобрели…
        - Ладно, хватит о спорте, - подытожил Федор. - У нас схема простывает, разве не видите?
        - В принципе, к этому участку схемы остается добавить немногое, - пожал я плечами.
        - Но это как раз и есть самое главное, что произошло с нашими кораблями с момента старта, - настаивал Федор.
        - Ой, тогда можно я? - Затрясла поднятой рукой как заправская ученица-отличница наша очаровательная капитанша.
        - Конечно! - Громогласно рявкнули мы с Федором.
        - Ну так, - мечтательно задрала подбородок Тайна. - Летят они, значит, летят… И вот в один прекрасный корабельный полдень…
        - Строго по московскому времени! - Всё же вставил я свои пять стилистических копеек.
        - Угу. Так вот, в один прекрасный день, когда на корабле - полдень…
        - Из противолежащей области протопланетного диска!.. - Не стерпел Федор.
        - Из его мутных пучин!.. - Тут же подхватил я.
        - Класс! - Тайна даже облизнулась, так что мелькнул остренький кончик ее опасного язычка.
        - Выплывает расписная… - медленно проговорил Смагин, точно учитель, решивший во что бы то ни стало вытянуть самую нерадивую школьницу класса на тройку с минусом.
        - Четвертая планета! - радостно заорала Тайна и в восторге от получившегося финала звонко захлопала в ладоши.
        Мы небрежно присовокупили к ее успеху свои жидкие хлопки.
        - Примерно так, но наверняка погромче аплодировали Четвертой Планете оба экипажа,
        - убежденно произнес Федор. - А сначала, думаю, была немая сцена.
        - Угу, - подтвердил я, будто и впрямь был очевидцем этого знаменательного события.
        - Астроном отрывается от окуляра своей длиннющей и абсолютно объективной трубы, после чего торжественно провозглашает: «Я пригласил вас, товарищи космонавты, чтобы сообщить вам преприятнейшее известие. К нам летит еще одна, неизвестная, планета.»
        - А пилот-оператор, хищно потирая руки, бежит стремглав совершать последний техосмотр своим боевым птичкам и докручивать последние винты на ракетных подвесках, - предположил Смагин. - Новая планета - это же здорово! Может, ему еще и пострелять доведется.
        - Все вы мужчины - просто атавистические хищники, - безапелляционно произнесла Тайна. - Ага, а вот и еще один, самый хищный из всех на этом корабле…
        Мы все обернулись.
        Глава 20
        Надежин. Только вперед
        Апрель, 2145 г.
        Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 «Звезда»
        Район планеты Павор, система звезды Вольф 359
        День Д: Мы увидели Вольф 359-d
        Лаас сидел в кресле спиной к двери и смотрел какой-то старый фильм. В наушниках.
        На экране Земля очень-очень медленно врезалась в огромную планету.
        - «Меланхолия», - резкие металлические звуки, которые издавал речевой синтезатор Хассо Лааса, всякий раз заставляли меня вздрогнуть. Но главное: он же в наушниках! Он не мог слышать, как я вошел!
        - Был такой европейский режиссер в начале двадцать первого века, Ларс фон Триер, - продолжал Хассо, не оборачиваясь. - Он снял фильм о том, как Земля намерена врезаться в планету под названием Меланхолия.
        - Но, конечно же, герою это лишь снится? - Предположил я. - Или не снится, но европейцы просят русских одолжить им Царь-Бомбу, оставшуюся на складе после
«холодной войны», строят огромную ракету, герой летит и взрывает Меланхолию, обломки которой проносятся мимо Земли?
        Лаас крутнулся в кресле.
        - Нет, - коротко ответил он.
        На меня смотрели два круглых черных стекла вместо глаз и хромированная металлическая личина, похожая на хоккейную.
        Я уже давно привык к тому, что химику приходится носить изготовленную специально для него железную маску. Ее сделали еще тогда, в первый год полета.
        Успел привыкнуть не думать о том, что под ней. Пусть этим занимаются врач и генетик.
        Но к своеобразной манере Хассо Лааса вести беседу привыкнуть было нелегко.
        - Неужели у фильма нет счастливого конца?
        - Нет. Мне кажется, не будет его и у нашей экспедиции. Меланхолия владеет нами. Мы тонем в ней, как тонет наша планета, - химик, не оборачиваясь, ткнул указательным пальцем в экран, где нестерпимо медленно Земля въезжала в синее брюхо планеты-убийцы.
        Я нахмурился.
        - Вы сгущаете краски.
        - Ничуть. Вы же знаете результаты обработки информации от «Фениксов». На первой планете нет разумной жизни. По крайней мере, там точно нет технологической цивилизации, которая могла бы создать радиоизлучающие объекты такой мощности, какие составляли Кричащий Крест. И весь экипаж уже это знает. А ведь каждый… каждый из нас, пошел на жертвы… и на эти жертвы в том числе, - Хассо постучал пальцем по своей маске, - только потому, что верил: мы встретим других. Других, таких же как мы.
        - От первой планеты нас все еще отделяют миллиарды километров. Я не понимаю, как можно столь категорически отвергать присутствие там цивилизации.
        - Петр, вы умный человек, всё вы прекрасно понимаете. А нет - так перечитайте мой отчет! Цивилизация, которая имеет развитую индустрию, обязательно выбрасывает в атмосферу ряд веществ, которые мы, химики-ксенологи, называем «маркерами разума». В атмосфере первой планеты станция «Феникс» не обнаружила ни одного такого маркера. Это также прекрасно согласуется с тысячами фотографий, переданных станциями. Нет городов. Нет автострад. В океанах нет кораблей. В небесах нет реактивных самолетов с их характерными горячими следами в инфракрасном спектре. А на ночной стороне планеты нет светящейся паутины освещенных дорог.
        Пессимизм химика вконец меня измотал. И я, чего уж там, рассердился не на шутку.
        - Товарищ Лаас, - сказал я официальным тоном. - Я понимаю, что вам, как и всем нам, тяжело далась наша шестнадцатилетняя экспедиция. И готов согласиться, что вам она далась куда сложнее, чем остальным… исключая, возможно, Багрия… Но даже ваша… кхм, болезнь… не дает вам права!..
        Честно говоря, я не знал, как продолжить. И чувствовал себя довольно глупо. Тем более, что моя гневная речь звучала перед бесстрастной маской и двумя черными, непроницаемыми для сторонних взоров стеклами.
        К счастью, у меня на поясе тренькнула трубка интеркома.
        - Надежин слушает.
        - Товарищ командир, это Вершинин.
        То, что это Федор Вершинин, наш штатный корабельный космонавт-астроном (не путать с астрофизиком), мне сообщил интерком надписью на дисплее. Но, уж не знаю почему, все мы при пользовании внутрикорабельной личной связью всегда предпочитали в начале разговора называть себя.
        - Да, Федор.
        - У меня для вас экстренное сообщение.
        - Слушаю.
        - Я прошу вас как можно скорее зайти ко мне в обсерваторию. Я бы хотел говорить с вами лично.
        Голос у Вершинина был настолько странным - смесь настороженности, почти испуга, с какой-то затаенной эмоцией (радостью?) - что я не отважился перечить.
        - Хорошо, Федор. Буду у тебя через двадцать минут. Отбой.
        Только теперь, собравшись покинуть каюту химика, я вспомнил, зачем вообще к нему заходил. Продолжать свою гневную филиппику мне расхотелось, я сказал просто:
        - Да, Хассо… Я сегодня сварил свой фирменный борщ. Вот, занес вам. И отдельно креветки, как вы любите.
        Я сделал пару шагов по каюте и поставил два пластиковых бачка, плотно закрытых крышками, на столик каюты.
        - Спасибо, Петр Алексеевич. - Химик не называл меня «Алексеевичем» уже несколько лет! - Такая трогательная забота.
        Речевой синтезатор Хассо не выражал никаких эмоций.

* * *
        На борту «Звезды» расположены три обсерватории.
        Каждая оснащена первоклассным оборудованием, и уж конечно оптическими телескопами.
        Сейчас, когда «Звезда» регулярно включала маршевый двигатель, используя его для торможения, огромный фотонный отражатель заслонял обзор прямо по курсу для двух основных обсерваторий.
        Поэтому, когда мы хотели поглядеть строго вперед, мы проводили весьма своеобразную процедуру.
        Мы останавливали вращение второго жилого модуля.
        После этого в нашу третью, малую обсерваторию, прилепленную сбоку от оранжереи, переходили один-два космонавта.
        Затем механизированная раздвижная штанга, сложенная по-походному вчетверо, приходила в движение, раскладывалась и выносила малую обсерваторию на двести метров прочь от жилого модуля.
        Благодаря этому обсерватория выходила за габарит отражателя фотонного двигателя и делалось возможным наблюдение строго по курсу корабля.
        Возможно, ради удовлетворения одних только прихотей астрономов инженеры не стали бы так усложнять конструкцию звездолета. Но возможность глядеть прямо по курсу при движении отражателем вперед не только при помощи сравнительно легких камер и радаров, расположенных на законцовках хвостовой группы радиаторов, но и посредством мощной астрономической оптики имеет огромное значение для безопасности навигации.
        Но усложнение не могло быть бесконечным и, конечно же, комфортабельность пользования малой обсерваторией пострадала первой.
        Штанга, на которой крепится обсерватория, не настолько толстая, чтобы внутри нее мог разместиться лифт. Поэтому лифт в итоге смонтировали не внутри, а… снаружи.
        Да-да, каретка легкого лифта, представляющего собой тесную герметичную капсулу с парой иллюминаторов, ездит туда-сюда по штанге вдоль направляющих тросов.
        И если вы почему-то хотите присоединиться к наблюдателям, засевшим в малой обсерватории, уже приведенной в рабочее положение, вам приходится проехать двести метров по космосу.
        Да, в герметичной капсуле.
        Но все-таки - по космосу.
        Мне, впрочем, нравилось. Ну да я космонавт от Бога, давно уже привык признавать этот факт без ложной скромности.
        А теперь представьте себе: выйти из каюты Хассо Лааса; дойти до центрального холла первого модуля; сесть в лифт; доехать до Осевого Коридора; сесть в скоростной лифт; доехать до крепления второго модуля; сесть в лифт; доехать до центрального холла второго модуля; надеть полный скафандр; сесть в легкий лифт; доехать до малой обсерватории.
        Сколько получается?
        Двадцать две минуты - при всей моей квалификации, ловкости, отработанности движений.
        Когда я наконец вплыл в обсерваторию, где меня поджидал Вершинин, первым, что сказал мне астроном, было:
        - Ну сколько можно вас ждать, Петр Алексеевич!
        Он едва не плакал.
        - Я же сказал: двадцать минут.
        - Да я вас уже час жду!
        - Двадцать две минуты.
        Вершинин посмотрел на часы с таким изумлением, будто видел их первый раз в жизни.
        - Хм… Да… Вы правы… Извините.
        - Забыли. Выкладывай, зачем звал. И учти: если оно того не стоит…
        - Обнаружен d-компонент! - Выпалил астроном. После чего уставился на меня с видом:
«Ну же! Ну! Падай в обморок!»
        - Федор, конкретнее, - сухо сказал я. - Компонент чего?
        - Системы! Я обнаружил четвертую планету!
        Тут только до меня дошло, что эти его «компоненты» - профессиональный жаргон астрономов. Первую планету они обозначили Вольф 359-a, вторую - Вольф 359-b, третью - Вольф 359-c.
        Стало быть, обнаружен Вольф 359-d?
        Примечательно - в холодном высшем смысле. Но, учитывая, что вторая и третья планеты оказались скучными, невероятно холодными копиями нашего Плутона, отчего следует испытывать какой-либо особенный энтузиазм в связи с открытием еще одного каменного, безжизненного мира?
        - И всё? - Спросил я. - Это всё?
        Тут астроном наконец сообразил, что мы с ним сейчас явно не на одной волне.
        - Петр Алексеевич, по порядку. Четвертая планета определенно крупнее третьей и второй. И у нее внушительное альбедо, что нехарактерно для каменных небесных тел без атмосферы. Раньше мы ее не видели, потому что шли через толщу протопланетного облака-диска. А четвертая планета, по всей вероятности, обращается как раз в плоскости облака, а не как остальные планеты системы.
        - Федор, это всё прекрасно. Особенно альбедо. Но скажи главное: она же, эта твоя планета, не находится в зоне обитаемости, как первая, как a-компонент, верно? Иначе вы, ученые, ее бы уже давно открыли? Хотя бы по гравитационным возмущениям орбиты a-компонента?
        Я, по мнению Федора, наконец проявил достаточно заинтересованности, и астроном заметно повеселел.
        - С зоной обитаемости не всё так просто, Петр Алексеевич! Да, сейчас d-компонент находится от центрального светила дальше, чем с-компонент, третья планета. Но даже если судить по первой серии наблюдений, планета движется не по эллиптической орбите с малым эксцентриситетом, как вторая и третья планеты системы. Напротив, у нее, судя по всему, огромный эксцентриситет. Больше, чем, например, у Плутона! Планета явно зайдет внутрь орбиты с-компонента, а затем и b-компонента! И, только не смейтесь, в конце концов ее орбита пройдет и через зону обитаемости.
        - Это уже не планета, а комета какая-то. Ты уверен, что открытое тело достаточно массивно для того, чтобы его можно было считать планетой?
        - Мы сейчас слишком далеко, да и оборудование в этой обсерватории неважнец. О массе и размерах объекта пока что судить с уверенностью не берусь. Могу лишь говорить о том, что d-компонент слишком ярок для кометы на таком удалении от столь слабого светила как Вольф 359. Впрочем, на таком удалении и от Солнца ядро кометы тоже оставалось бы еще очень холодным, без формирования сколько-нибудь заметной комы.
        Я наконец сел и жестом пригласил присесть Федора.
        - Хорошо, положим, планета… - задумчиво сказал я. - Ну и что? Отчего тогда у нее такое уж, как ты говоришь, внушительное альбедо? Лед?
        - Лед, - бодро закивал Федор. - Но, возможно, и просто океаны. А еще, возможно, атмосфера. Облачность. Как на Венере. Но не совсем. Не такая горячая.
        - Ну-ну, - поощрил его я.
        - Представьте себе, - взялся позитивно фантазировать Федор, - что перицентр орбиты планеты столь близок к звезде, что там она получает очень много тепла. Ну как Венера или даже Меркурий. А потом улетает к черту на кулички, к своему далекому апоцентру, постепенно охлаждаясь. Но представьте себе также, что и количество влаги в атмосфере, и гидроресурсы планеты столь внушительны, что ее тепловая инерция препятствует полному промерзанию мирового океана насквозь. А может быть даже и замерзанию его поверхности. То есть это мир толстой облачности, мир влаги. Но не обязательно - мир вечных льдов, как первая планета системы! Понимаете? Она ныряет в зону обитаемости, причем ныряет так глубоко, что обжигается о центральное светило! И тепла от этого ожога ей хватает, чтобы не промерзнуть насквозь в своем путешествии на край звездной системы!
        - Ну да, да, - покивал я, - фантазировать ты горазд. Это всё?
        - Пока всё… Нет, погодите! Перед тем как связаться с вами я запрограммировал обсерваторию на цикл автономных наблюдений и заказал «Олимпику» дать собственные интерпретации оптического потока данных. Дело в том, что хотя мы пока не можем разрешать диск планеты оптически, ничто не мешает нам путем компьютерного сопоставления тысяч снимков планеты…
        - Знаю-знаю. Дальше.
        - Да вот, собственно, где-то через минуту машина будет готова выдать фоторобот нашего подозреваемого. И даже несколько.
        Я не очень люблю все эти компьютерные экстраполяции, поскольку слишком хорошо знаю им цену. Мне по нраву четкие, большие, красивые снимки в оптическом диапазоне.
        Но, чтобы не обижать Вершинина, я согласился подождать «фоторобот».
        Из принтера одна за другой полезли распечатки. Вершинин взял все четыре, разложил их под зажимами на столе, чтобы не летали (невесомость!). И, явно не ради внешнего эффекта, совершенно нефигурально обалдел.
        - Ух ты… Вот это организм, Петр Алексеевич!
        - Ну комментируй, комментируй.
        - Поглядите-ка. На всех четырех интерпретациях нет обычного, классического сферического тела. То есть нет, скажем так, «просто планеты».
        Это я видел и сам. Но хотел, чтобы профессионал как-то прояснил картинки, описал их собственными словами.
        - На первой распечатке - тесная двойная планета. Мы никогда не наблюдали ничего подобного, но, теоретически, это считается возможным. На второй видим тоже случай странной симметрии, когда вокруг планеты ходят две пары крупных соорбитальных спутников. Такие системы небесных тел нами тоже ни разу не были открыты. Но, если так на глазок судить, мне кажется, что приливные силы такие спутники разрушат. По крайней мере, при тех взаимных пропорциях, какие нарисовал «Олимпик».
        - А что, «Олимпик» не мог сам скорректировать свои фантазии с учетом приливных сил?
        - Я не просил его пока что этого делать. Меня интересовала любая вольная интерпретация поступающих данных. То есть серии из тысячи фотографий, содержащих нескольких пикселей различной интенсивности, если выражаться формально и строго… Но вернемся к нашим баранам. На третьей картинке видим планету с непривычном массивным кольцом. Вроде как у Сатурна. И, наконец, на четвертой нечто совсем уж неприличное: планета с двумя кольцами, плоскости которых развернуты друг относительно друга на шестьдесят градусов.
        - Почему неприличное? - Не понял я.
        - Потому что подобная конфигурация уж точно невозможна. Все кольца могут быть только вложенными и находиться в одной плоскости.
        - Уверен?
        - Уверен… Впрочем… Послушайте, Петр Алексеевич! - глаза Вершинина вспыхнули страстным огнем познания. - Такая конфигурация не может сложиться естественным путем. Но если ее создали искусственно…
        Вершинин поглядел на меня со значением. Понятное дело, намекал, что там, на d-компоненте, живет цивилизация посерьезнее земной, которая занимается астроинженерией и вот в числе прочих проделок выстроила она вокруг своей планеты два кольца.
        Я постарался как мог остудить пыл астронома.
        - Федор, но это же всего лишь картинка, нарисованная компьютером. Там наверняка нет никаких колец!
        - Но что-то там есть, Петр Алексеевич. Что-то очень необычное. Я чую!
        - Либо просто имеем дело с какой-то систематической наблюдательной погрешностью. Или с поломкой оборудования. Если «Олимпик» по двум пикселям четверную планету нарисует с восемью кольцами - тоже будем верить?
        - Аргумент насчет оборудования принимается, - неожиданно трезво сказал Вершинин. - В таком случае прошу временно развернуть корабль на пятнадцать градусов относительно центра масс с тем, чтобы привести d-компонент под более мощные телескопы главной обсерватории.
        Я поморщился. Легко сказать «временно развернуть»! Есть же график торможения и связанных с ним включений маршевых двигателей…
        Но в глубине души я с Вершининым уже согласился: и впрямь, из пелены газопылевого диска проступило что-то очень, очень необычное… Ради которого можно было и график торможения пересчитать.
        - А еще туда надо послать хотя бы один «Феникс», - добавил Вершинин.
        - Пошлем, - без колебаний согласился я.

* * *
        День Д+15
        - Товарищи, говорит командир корабля Петр Надежин. Пятнадцать дней назад наш астроном Федор Вершинин вблизи от внутренней кромки газопылевого диска обнаружил небесное тело, которое он проинтерпретировал как четвертую планету системы Вольф
359. Он назвал это тело «d-компонентом» и сообщил о своем открытии мне конфиденциально. Поскольку мы не нашли следов Кричащего Креста и поскольку наши зонды не обнаружили на первой планете признаков разумной жизни, все мы, каждый по-своему, тяжело переживаем эти неудачи. Мы с Федором не хотели раньше времени дарить вам, нашим верным соратникам, необоснованных надежд. Мы решили всё тщательно перепроверить и набрать внушительный массив наблюдений d-компонента. Сегодня, по истечении двух недель, мы делимся с вами всей собранной информацией без каких-либо искажений и купюр. Предоставляю слово астроному Федору Вершинину.
        - Товарищи, здравствуйте. Я хочу сразу подчеркнуть, что нас и сегодня еще отделяют от так называемого d-компонента почти два миллиарда километров, то есть расстояние более чем внушительное. Соответственно, те факты, которые касаются поверхности планеты, ее атмосферы, облачного покрова и структуры окружающих ее колец я не готов назвать конечными, не подлежащими коррекции. Однако всё то, что касается траектории движения так называемого d-компонента, было проверено мною пятикратно и не подлежит ни малейшему сомнению.
        В конце фразы голос Вершинина предательски задрожал и астроном сделал паузу, чтобы выпить апельсинового соку и перевести дух. Затем продолжил.
        - Начну с общей информации. Обнаруженное нами тело действительно оказалось планетой. Планетой типа «сверхземля». Для тех, кто недостаточно четко владеет астрономической терминологией напомню, что термин «сверхземля» применяется к любой планете земного типа в том случае, если она хотя бы на один-два процента превосходит Землю по массе, размерам, ускорению свободного падения на поверхности. Наша находка, насколько мы можем видеть, превосходит Землю по диаметру на шесть с половиной процентов. Что же касается ее массы и, соответственно, ускорения свободного падения мы пока не можем судить об этих величинах со всей уверенностью. На поверхности так называемого d-компонента есть вода - по крайней мере, водяной лед. Также имеется сравнительно тонкая атмосфера. Однако я позволил себе сделать предположение, что часть атмосферы лежит прямо на поверхности планеты в замерзшем, жидком и, возможно, даже кристаллическом виде…
        Вершинин снова выпил соку.
        - …Почему я так думаю? Потому что планета - и это самое главное - не принадлежит системе звезды Вольф 359, а прилетела откуда-то издалека, из неведомых нам галактических просторов. Потому я и говорю о ней «так называемый d-компонент». Поскольку в действительности она никакой не компонент, а, так сказать, планета, которая гуляет сама по себе. Или, как говорят астрономы, планета-сирота. Она движется с интерстелларной скоростью. Но самое главное, товарищи: я смоделировал дальнейшую траекторию планеты-сироты. И получил, что примерно через сто двадцать суток она врежется в звезду Вольф 359. Да, именно так. Мы открыли прилетевшую из глубокого космоса суперземлю, окруженную тремя загадочными ледяными кольцами предположительно искусственного происхождения, и вынуждены будем смириться с тем, что она погибнет при столкновении со звездой Вольф 359 на наших глазах.

* * *
        День Д+16
        Вычислительная навигационная задача: Достичь небесное тело «d-компонент» за 60 суток на МКК-5 «Звезда» и перейти на низкую опорную орбиту вокруг этого тела.
        Решение ЦПК: При соблюдении норм полетной безопасности решить задачу невозможно.
        Вычислительная навигационная задача: Достичь небесное тело «d-компонент» за 90 суток на МКК-5 «Звезда» и перейти на низкую опорную орбиту вокруг этого тела.
        Решение ЦПК: При соблюдении норм полетной безопасности решить задачу невозможно.
        Вычислительная навигационная задача: Достичь небесное тело «d-компонент» за 90 суток на МКК-4 «Восход» и перейти на низкую опорную орбиту вокруг этого тела.
        Решение ЦПК: При соблюдении норм полетной безопасности решить задачу невозможно.
        Вычислительная навигационная задача: Определить условия достижимости небесного тела «d-компонент» за 60 суток на МКК-5 «Звезда» и перехода на низкую опорную орбиту вокруг этого тела.
        Решение ЦПК: Масса корабля должна быть уменьшена на 9 %. Для этого должны быть демонтированы оба носовых щита, газозаборник «Харибды», шесть пластин первой группы радиаторов, сброшены оба катера проекта «Барк-2».
        Вычислительная навигационная задача: Определить условия достижимости небесного тела «d-компонент» за 90 суток на МКК-5 «Звезда» и перехода на низкую опорную орбиту вокруг этого тела.
        Решение ЦПК: Масса корабля должна быть уменьшена на 3 %. Для этого должен быть демонтирован первый носовой щит.
        Вычислительная навигационная задача: Определить условия достижимости небесного тела «d-компонент» за 90 суток на МКК-5 «Звезда» и перехода на низкую опорную орбиту вокруг этого тела без соблюдения норм полетной безопасности.
        Решение ЦПК: Корабль должен набрать скорость 390 км/с и, соответственно, сбросить эту скорость с перегрузками 6g и более. Подобные ускорения потребуют работы ГЭУ в критическом режиме, что с вероятностью более 40 % повлечет за собой деформацию или частичное расплавление зеркала-отражателя.

* * *
        День Д+17
        - Добрый день, Геннадий.
        - Добрый день, Петр.
        - Вы там у себя, конечно, уже обсудили доклад Вершинина. Насчет d-компонента.
        - Конечно.
        - Я прогнал на «Олимпике» различные варианты. Если «Звезда» сбросит носовой щит, она успеет перехватить d-компонент за 30 суток до падения последнего на Вольф 359. У нас будет как минимум две недели на исследования.
        - Но без одного щита, ты же знаешь, риск на обратном пути будет огромный.
        - Я не верю в обратный путь, Геннадий.
        - Не имеешь права не верить, Петр.
        - Генка! Пойми! Это же фиаско! Фиаско! Мы летели шестнадцать лет! Мы верили во встречу с настоящими инопланетянами! С настоящими! Но их здесь нет! И следа! Никого! Ничего! И вдруг - подарок! От самого Бога! Неожиданный! Невероятный! Планета-сирота! С тремя кольцами! Каких не бывает! Не может быть! Ты понимаешь, что возможно только одно объяснение этим кольцам?! Только одно?!!
        - Ну и какое объяснение?
        - Они искусственные! Их построили! Инопланетяне! Зеленые человечки!
        - Петя, это всего лишь гипотеза. Даже кольца - гипотеза. В телескопы еще ничего толком не видно. Кольца рисуют наши компьютеры, а компьютеры запрограммированы людьми. Надо посылать «Фениксы» точно так же, как мы посылали их к первой планете. Посылать, смотреть вблизи, делать выводы.
        - Мы уже послали один «Феникс». Но до того дня, когда он подойдет к планете-сироте близко, пройдет прорва времени! А мы будем по-прежнему лететь к первой планете! И если потом «Феникс» покажет кольца или что-то поинтереснее, на основании чего мы решим перехватить d-компонент, ему останется до падения на Вольф 359 всего лишь неделя. Решим погнаться - и тогда точно угробим корабли. Любое наше решение уже не будет значить ничего. Решаться надо сегодня, сейчас.
        - Петя, ну вот допустим ты сегодня взял и полетел. Как-то выбросил носовой щит, палишь драгоценную антиматерию… Но даже если ты перехватишь d-компонент, даже если у планеты действительно есть три искусственных кольца - где гарантия, что будет контакт? Тебе рассказать сценарии, при которых неизвестная нам внеземная цивилизация отжила свое десятки тысяч лет назад? Сотни? Миллионы? Она отжила, а неизвестные нам машины неизвестно зачем поддерживают эти кольца вокруг планеты в сносном состоянии. Зачем-то. И ты начинаешь биться над этими загадками, ломать себе голову, сходить с ума. А планета падает на звезду. Она всё ближе и ближе. А ответов нет. И вот планета уже вся в огне. Она уходит в месиво раскаленного гелия. А ответов ты не получил. И никогда не получишь. Никогда.
        Панкратов замолчал.
        Молчал и я. Наконец решился.
        - Гена, есть одна идея. Подойдя вплотную, на траекторию планеты можно повлиять. Если всё сработает, то, согласно моей оценке, она пройдет мимо звезды на расстоянии трети миллиона километров. Это близко, но и звезда тусклая. Уже на расстоянии в семьсот тысяч километров планета будет в безопасности. Начнет удаляться от Вольфа 359. Цейтнота больше не будет. И мы сможем ее нормально поизучать.
        - Как? Как ты намерен влиять на ее траекторию?
        - Закрытый Режим ГЭУ.
        - Закрытый Режим ГЭУ предназначен для использования в крайних ситуациях для самообороны от агрессивных действий внеземного разума. Какое отношение он имеет к траектории d-компонента?
        - На обычную планету класса «суперземля» повлиять было бы едва ли возможно. Но у этой есть кольца. Всё дело в них. Можно ударить фотонным двигателем, переведенным в Закрытый Режим, по одному из тех двух колец, которые расположены вне экваториальной плоскости планеты. В предположении, что кольца действительно состоят в основном из водяного льда и структурно близки к известным нам кольцам Сатурна, можно рассчитывать на то, что кольцо не просто разорвется, но начнет разрушаться в секторе порядка тридцати градусов…
        - Понятно, можешь не продолжать… Центр масс всей системы «d-компонент» сместится, возникнет момент, всё это дело действительно поведет в сторону… Что ж, неплохо… Неплохо. Светлая у тебя голова. Позволишь просчитать самому вместе с моими спецами?
        - Да пожалуйста, считайте.

* * *
        День Д+18
        - Добрый день, Петр.
        - Привет, Гена.
        - Мы построили несколько моделей d-компонента и посчитали его поведение в зависимости от различных воздействий на его кольца.
        - Мы тоже.
        - У нас получилось, что нет возможности пренебречь нестационарностью, обусловленной непредсказуемым разрушением колец, которое будет происходить под воздействием солнечного ветра Вольфа 359 и его же лучистой энергии.
        - У нас получилось то же самое.
        - Проще говоря, сейчас нет возможности предсказать, как на самом деле пройдет планета относительно диска звезды. Возможно попадание в центр диска, со смещением от центра, в край, и, наконец, прохождение на некотором расстоянии от края. Разброс оценок возможного расстояния расхождения тоже велик: от одного сантиметра до ста тысяч километров.
        - Верно. Но наши расчеты показали также, что в каждых двух случаях из пяти мы будем иметь возможность сместить траекторию движения d-компонента на величину более двухсот тысяч километров, что даст возможность спасти планету. По крайней мере, не вся ее атмосфера будет потеряна, скажем так.
        - Но в трех случаях из пяти планета теряется безвозвратно. То есть шансы меньше половины.
        - Да.
        - «Звезда» выбрасывает один щит. Сжигает много топлива. Потом сжигает еще больше антиматерии, разрушая одно из колец планеты. Всё это происходит в безусловном порядке, Петр. А взамен призрачный шанс, что планета - обваренная, обожженная, избитая сильнейшими радиационными потоками - все-таки не упадет на Вольф 359. А приливные эффекты? А, в конце концов, магнитные воздействия на железное ядро планеты? Где гарантия, что ее не разорвет на куски? Мы ведь к моделированию этих эффектов пока даже не приступали!
        - Сам знаешь, что никакое «моделирование» не поможет. Достаточного объема точных входных данных о геологии и тектонике планеты нет сейчас, не получим мы его и за несколько недель исследований… Да, я согласен, что шансы спасти d-компонент не столь велики, как мне бы хотелось… Но, Генка, мы хотя бы посмотрим на нее вблизи! Высадимся! Увидим тех, кто построил эти кольца!..
        - …Либо высадимся и не увидим никого.
        - Хорошо. Я понял тебя. Ты - против.
        - Да. Я - против. Я с-считаю, - у Панкратова снова обозначилось заикание, - что мы должны выслать к d-компоненту все три «Феникса», которые у нас остались. Но оба н-наших звездолета следует оставить на прежнем курсе. Мы сближаемся с первой планетой, переходим на орбиту, приступаем к исследованиям. А исследования d-компонента проведем «Фениксами» и инструментально, с б-борта звездолетов. Благо в конце концов планета пройдет мимо нас сравнительно близко, в трех миллионах километров.

* * *
        День Д+19
        - Петр Алексеевич, разрешите?
        На пороге моей каюты стоял КБТ Васильев.
        - Входите, Роберт.
        - Багрий просыпается.
        Васильев сказал это спокойно, буднично. Я, погруженный в свои невеселые думы, не сразу понял смысл его слов.
        - Багрий?
        - Да.
        Астрофизик Борис Багрий, как и химик Хассо Лаас, в первый же год полета стал жертвой генетических модификаций по программе «Амфибия». Удивительно, что у этих двоих проблемы проявились в первой же тестовой гибернации, в то время как все остальные члены экипажа перенесли многочисленные погружения в управляемый криосон без особых проблем, по крайней мере без выраженных внешних симптомов.
        Конкретно Багрий, в отличие от Лааса, тоже не демонстрировал изменений кожных покровов. Но он ни в какую не хотел просыпаться!
        Он не вышел из тестовой гибернации. Не выказал вообще никаких признаков пробуждения!
        Когда через год я решился и попросил Васильева предпринять в отношении Багрия какие-либо форсированные действия, снова ничего не получилось. Астрофизик - безмятежный и величественный, как каменный рельеф египетского фараона на крышке гробницы - лежал в своей криокапсуле. Тело его не выказывало никаких поползновений к тому, что ему хочется покинуть ее.
        В общем, начиная с третьего года - когда я начал привыкать к тому, что Хассо Лаасу придется носить маску по меньшей мере ближайшие тридцать лет - я уже внутренне смирился с тем, что Багрия придется переписать из членов экипажа в категорию балластного груза.
        И вдруг - нате!
        Я глубоко вздохнул.
        - Ну раз просыпается, - ответил я Васильеву, - тогда будите. И как разбудите - позовите, пожалуйста, меня.

* * *
        По словам Васильева, Багрий в ответ на вопрос «Как спалось?» как ни в чем не бывало бодро ответил «Отлично, спасибо! Я так понимаю, Сатурн на носовом клюзе?»
        Когда же Васильев плавно подвел Багрия к мысли, что на «носовом клюзе» у нас уже не Сатурн, а звезда Вольф 359, астрофизик не выказал особого разочарования.
        В общем, Багрий, вопреки всем моим худшим ожиданиям, был вроде как в норме.
        Но, в любом случае, хотя он и не заговорил после пробуждения на мертвых языках Евразии или там на птичьем наречии неведомых инопланетян, его пробуждение произвело на меня огромное впечатление.
        - Здравствуйте, Борис, рад видеть вас в добром здравии, - сказал я ему.
        - Здравствуйте, Петр Алексеевич.
        - Борис, вам, возможно, покажется странным мое предложение…
        Краем глаза я отметил, как удивленно взметнулись брови присутствующих при нашем разговоре ответственных спецов - криобиотехника, генетика и врача.
        - …Но я предлагаю вам, как единственному астрофизику на нашем корабле, немедленно присоединиться к закрытому консилиуму узких специалистов. Если вы не чувствуете в себе достаточных сил - можете смело отказаться.
        - Я… я чувствую себя вполне. Так что можете мною смело располагать, Петр Алексеевич, - Борис широко улыбнулся.
        - Но, товарищи… - начал было генетик, однако я прервал его решительным жестом:
        - Извините, Юрий Олегович, я заберу у вас Бориса. На часик. Обещаю, через шестьдесят одну минуту вы получите его в свое полное распоряжение.
        Криобиотехник Васильев вопросительно глядел на генетика, врач - на Васильева.
        Этот трибунал святейшего научного обвинения, конечно же, хотел подвергнуть мозг и ткани Багрия тысяче изощреннейших пыток - пусть и безболезненных.
        И я их очень даже понимал. Но мне, лично мне, Багрий нужен был сейчас как великолепный астрофизик с развитой интуицией.
        Наконец Васильев коротко кивнул.
        Еще бы. Попробовал бы он спорить со мной в открытую!

* * *
        Астроном Вершинин, астрофизик Багрий, главный инженер Изюмцев и я - вот и весь консилиум.
        Мы начали с того, что я попросил Вершинина рассказать Багрию об открытой нами планете-сироте.
        Багрий с первых же слов астронома весь просто-таки засветился от удовольствия.
        Еще бы! Лично для него загадочный космический объект с макрообразованиями предположительно искусственного происхождения (кольцами) был даже соблазнительнее, чем сами зеленые человечки. (Точно так же, для нашего радиофизика больший интерес представлял сам Кричащий Крест, нежели цивилизация, его породившая; и как же я ему, бедолаге, сочувствовал: мы прилетели, а радиообъекта давно нет!)
        Ну а когда Вершинин закончил словами «Увы, вся эта красота через сто одиннадцать дней свалится на Вольф 359» - на Багрие буквально лица не было. Казалось, радость ушла не из сердца этого человека, нет - радость ушла из Вселенной.
        - Да как же это так, а? Как же так? - Бормотал Багрий. - Точно? Ошибки в расчетах нет?
        - Проверял несколько раз, - пожал плечами Вершинин. - Увы, никак не проходит d-компонент зону уверенного гравитационного захвата Вольфом 359. Но и на стационарную орбиту не становится. Значит - свалится. На звезду. Есть кое-какие нюансы выбора траектории, но - и только.
        Что же касается нашего старшего инженера, Эдуарда Изюмцева, он лишь сосредоточенно слушал и помалкивал. Инженер, определенно, не мог взять в толк зачем вообще его пригласили, но, будучи опытным космическим волком, не торопил события.
        - Но мы еще не закончили, Борис, - сказал я астрофизику. - Теперь, уважаемый Федор, я попрошу вас огласить результаты наших расчетов погони за d-компонентом.
        Вершинин посвятил Багрия в суть вопроса, которая кратко сводилась к тому, что, сбросив носовой щит, «Звезда» сможет догнать планету за 88 суток (таков был уточненный результат расчетов с учетом того, что мы с d-компонентом последние дни сближались - пусть и неспешно, но, так сказать, автоматически; ведь он летел к звезде Вольф 359 и мы двигались по сути к ней же, с точностью до полутора миллионов километров, что по космическим меркам - совсем немного).
        - Так чего же мы ждем?! - Едва дослушав, вскричал Багрий. - Полетели!
        Хотите верьте, хотите нет, но именно это я хотел услышать и именно ради этого я астрофизика позвал.
        Меня не интересовали его умозаключения. Не интересовала аналитика. Мне был важен его, лично его, моментальный, интуитивный отзыв на полученную информацию.
        Я улыбнулся.
        - Спасибо, Борис. Вы свободны. Вы, Федор, тоже можете идти…
        Когда же дверь моей каюты за ними затворилась, я обратился к Изюмцеву.
        - Эд, от тебя требуется ответ на вопрос: можно ли демонтировать и сбросить щит в приемлемые сроки? Интересует ответ для двух ситуаций: корабль в инерционном полете и корабль движется с ускорением в пределах одного «же».
        - А тебя, Петя, не интересует мое мнение вообще, в целом, относительно твоей авантюры - погони за этой вашей космической сиротой?
        - Извини, Эд, не интересует. Без обид.
        - Иными словами, ты склоняешься к тому, чтобы наплевать на мнение всех несогласных и помчаться в погоню за d-компонентом?
        - Склоняюсь. Но окончательное решение пока не принято.
        Глава 21
        Ледяной король
        Апрель, 2614 год
        Спасательно-оперативный модуль «Сом»
        Окрестности Беллоны, система Вольф 359
        На пороге нашего операционного зала застыл в дверном проеме, небрежно привалившись к комингсу, Бирман.
        Он с достоинством поклонился.
        - Благодарю за комплимент, госпожа Надежина. Прошу извинить, что без стука, но у меня вопрос. Сегодня никто из вас случайно не посещал реакторный отсек ракетоплана?
        Лишний раз оказаться в одном помещении со зловещим мертвецом инопланетного происхождения - весьма сомнительное удовольствие. Поэтому мы дружно избегали посещать район реакторного отсека «Казарки». И, стало быть, знаками показали Бирману, что нет, воздерживались.
        - А что, собственно, случилось? - Осведомился Федор.
        Траппер пожал плечами.
        - Вообще-то ничего особенного. Если помните, уходя, я прикрыл тело вашего «короля» большим куском пластика. А сегодня, час назад, я заглянул в отсек и обнаружил пластик лежащим на полу.
        - Вот как? - Неспешно выговорил Смагин. - А «король»?
        - Всё в той же позе, торчит у стенки как пришпиленный. Что ему сделается, дохляку резиновому, - ответил траппер.
        Следует признать, что кожистые покровы «короля», особенно в районе живота и мезоподы, и впрямь походили на резину или искусственный каучук.
        - Тогда, полагаю, имеет смысл сходить и глянуть на него, - предложил Федор.
        И в ту же секунду у него в планшете тоненько, стеклянно звякнуло. Это Минералов переслал радиограмму с Беллоны.

* * *
        - Вот тебе, бабушка, и Юрьев дедушка, - пробормотал Федор, ознакомившись с радиограммой.
        Это была первая и пока единственная весточка с Большого Снега, как Бирман иногда называл Беллону. И был то запрос на имя Смагина.
        Точнее, не запрос, а приказ. Нам угрожали, и притом уже открыто.
        - «По возвращении на планету Беллона обязаны незамедлительно явиться…», «в случае обнаружения поименованной гражданки Надежиной А.А. немедленно задержать и…» Да тут сплошные предписания! Хм… Помните, как там у фельдъкурьера? - Задумчиво проговорила Тайна после того, как прочла текст радиограммы. - «Если ищешь след друзей, что шагнули в пламень - всё найдешь среди людей, чьи сердца как камень». А они уже тут как тут. Что ж, видимо пришло время лично познакомиться с людьми, у которых каменные сердца. Положим, о Сазонове я представление имею. А вот кто второй, чья подпись ниже?
        - Курамшин Эф Эн, замначальника планетарной комендатуры ГАБ Беллоны, - пояснил Федор. - Я видел его как-то на дне рождения у общих знакомых. Меня представила хозяйка, и этот Курамшин тут же, без обиняков, сказал мне, что правомерность деятельности моей фирмы вызывает у него ряд вопросов. Я ответил: интересует - спрашивайте. Но он весь дальнейший разговор свел в шутку, сказав, что его интерес пока чисто спортивный.
        - А при чем здесь Сазонов, почему он подписывает такие радиограммы? - Осведомился я. - Это ж чистая судебная повестка, разве что слегка завуалированная. Помню, мне однажды тоже похожую присылали, в «Русский аргумент». «Господин такой-то, вызываетесь на судебное заседание в качестве обвиняемого». И подпись: прокуратура, советник юстиции какого-то там разряда. Я еще подумал тогда: «Ну и советник! Разряд есть, а про то, что в суде сначала бывают только истец и ответчик - это он, видимо, в университете не проходил». Шеф тогда созвонился с этим прокурором и пригрозил, что опубликует повестку в новостной ленте с соответствующим комментарием. В итоге всё замяли, но неприятный осадок, сами понимаете, остался.
        - Очевидно, ведомство твоего знакомца Сазонова возбудило иск в отношении Тайны за осквернение памятников и мемориалов, - ответил Федор. - А Курамшин - почему-то исполнитель и одновременно лицо заинтересованное. Судя по тому, что он точно знает, на какой орбите мы сейчас находимся.
        - Почему «почему-то»? - Не сумел скрыть раздражения я. - Да наверняка этот Курамшин и изъял дело Тайны из милицейских анналов! Нужную формулировку придумать дело плёвое. Нацепил гриф «секретно» - и птичка твоя. Так что теперь Тайниными художествами, всей этой ее наскальной живописью, будет заниматься госбезопасность. Как видите, уже занимается. А Николая, небось, уже арестовали.
        - Не может этого быть, - прошептала Тайна, едва не глотая слезы. - Николай ни в чем не виноват и за меня не ответчик!
        - Ну-ну, - скептически сказал я. - У этих организаций методика как у рыболовного сейнера: сначала всех неводом выгрести, а уж потом, на плавучей базе, сортировать на крупную рыбу и на мелочь пузатую. И ни одна рыбка не пропадет! В случае чего - на консервы. Это я своими глазами видел, в свое время у рыбарей практику проходил.
        - В принципе согласен, - сказал Федор. - Поэтому мне, честно говоря, не слишком-то охота встречаться с товарищем Курамшиным.
        - А я в свою очередь не слишком-то уверен, что мне удастся убедить товарища Сазонова. Хоть в чем-нибудь, - твердо сказал я.
        - Слушайте, а давайте угоним «Сом»? - С надеждой спросила Тайна, совсем забыв, что поодаль стоит Бирман. - Мне совсем не хочется отдавать «Казарку» этим… Чьи сердца как камень.
        - Поздно, сударыня, - без тени иронии ответил Бирман. - Извините, господа искатели, что вмешиваюсь, но на мой счет тоже предписание имеется. Почти одновременно с вашим пришло. Фамилии там, правда, другие в подписях, но ведомство одно. А ему перечить даже из уважения к таким замечательным клиентам как вы - себе дороже, сами понимаете.
        - Ну, уж коли вы в курсе наших дел, может, поделитесь заодно и своими новостями? - Предложил Федор.
        - Охотно, тем более что новостей мало, и секрета из них при всем желании не смастерить, - пожал плечами траппер. - В самом ближайшем времени мне следует привести «Сом» к «Дромадеру». После чего ожидать прибытия специального ревизора, который произведет осмотр всех отсеков станции. По результатам осмотра он примет решение о целесообразности отправки станции в окрестности нашей крепости, принадлежащей ВКС, и последующей ее стыковки с крепостью. От себя к этому добавлю лишь немногое.
        Бирман сделал паузу.
        - Полагаю, прибытие ревизора на «Дромадер» - вопрос одного-двух дней, поскольку эта фирма никогда не теряет времени по пустякам. Разумеется, утаить от него ваши… эээ… находки я не смогу. Да и не вижу для себя в том резона, честно говоря.
        - Спасибо за честность. Дальше, - сердито перебила его Тайна.
        - Дальше - чистой воды предположения, - ответил Бирман. - Думаю, ревизор прекрасно знает, что ему следует здесь искать. И кого - тоже.
        Они обменялись с девушкой холодными, вежливыми взглядами.
        - По этой причине с ним будет группа… эээ… сопровождения. Специалисты, - слегка понизил голос Бирман. - И никаких иллюзий я бы на вашем месте не питал. Потому что группа сопровождения ревизоров такого рода, как правило, состоит из бойцов осназа ГАБ.
        - За информацию огромное спасибо, - кивнул Федор. - Вы совершенно не обязаны были нас в нее посвящать. А сейчас, если вы не против, мы бы хотели остаться втроем. Необходимо кое о чем посоветоваться.
        Он нарочито медленно отстегнул от воротника микрофон внутренней связи, выключил его и убрал в карман.
        - Разумеется, - кивнул траппер, не двигаясь, однако, с места. Как там в «Гамлете»: он ждет вопроса?
        - Вы хотели что-то еще сказать? - Холодно произнес наш капитан-предприниматель.
        - Напомнить, - в тон ему сухо ответил Бирман. И указал оттопыренным большим пальцем за свое плечо. - Ваш инопланетянин. Пластик на полу. Непорядок.
        - Очень хорошо! Очень! - Как всегда в самый неподходящий момент взорвалась Тайна.
        - Видимо, для того, чтобы уединиться и спокойно поговорить, нам всем троим придется запереться на «Казарке»!.. Пойдем, ребята, не будем мешать тут некоторым. Заодно и с «королем» попрощаемся - чует мое сердце, недолго нам еще осталось его лицезреть.
        - Верное решение, - кивнул Бирман. - Но, к сожалению, оставить вас одних на ракетоплане не имею права. По условиям нашего договора я несу ответственность за вас на территории станции, а за ее пределами - читай, в открытом космосе или на борту иных летательных аппаратов, принадлежащих нашей компании или мне лично - ответственность в квадрате. Мне придется вас сопроводить и на ракетоплан. А потом уединяйтесь где и сколько пожелаете - «Сом» в вашем полном распоряжении. В пределах обитаемых отсеков, разумеется.
        Чтобы хоть как-то остудить изрядно накалившуюся обстановку, мы втроем и впрямь решили отправиться на «Казарку».
        Надобность в боте уже отпала, химия и фон на ракетоплане оставались в норме, и мы не надели даже скафандров, разве что прихватили на всякий случай дыхательные маски да перчатки.
        Бирман, верный своему слову и букве договора, следовал за нами на почтительном отдалении.
        Ко мне же отчего-то привязалась как назойливая муха совершенно сторонняя, не имеющая к теперешней ситуации отношения мысль. Она не давала мне покоя и оттого на душе тяжелым грозовым облаком зарождалась смутная тревога.
        Вот Беллона, рассуждал я на ходу - мир без постоянных поселений землян, во многом изолированный. Планета на консервации. Таким как Беллона обычно присваивается статус ВТОН - Внеземная Территория Объединенных Наций.
        В то же время любой мальчишка, обитатель Сферы Великорасы, вам скажет, что по сути это означает колонию. Я бывал на ВТОНах неоднократно: Екатерина, Грозный, та же Ружена. Туда в свое время массово завезли колонистов, и они там вовсю строят себе новую жизнь в новом мире.
        На Беллону же колонистов никогда не завозили и в помине. Туда даже регулярных рейсовых звездолетов нет. Причина проста как день: Беллона - одна из планет главного стратегического резерва Объединенных Наций. Великорасе жизненно необходимо всегда иметь под рукой такие землеподобные планеты, причем полностью свободные. И чем ближе к Солнечной системе, тем лучше.
        На тот экстренный случай, если человечеству вдруг придется однажды покидать Землю.
        Или его кто-то вынудит сделать это.
        От своих размышлений я очнулся, перешагнув порог реакторного отсека. Там всё оставалось по-прежнему, разве что лист пластика, которым в свое время траппер прикрыл бездыханное тело «короля», сполз на пол.
        Бирман предпочел остаться у входа, поэтому Федор сам укрыл мертвого инопланетянина со всей осторожностью.
        Тайну сразу чем-то здорово заинтересовал умывальник, и она остановилась подле кранов. Воды в системе не было и в помине, но девушка упрямо накручивала металлический вентиль с отрешенным видом Орлеанской Девы в ожидании аутодафе.
        - По-моему, он просто сам собою развернулся, - указал я на пластик.
        Смагин кивнул, подошел к Тайне, обнял за плечи и что-то прошептал ей на ухо.
        Бирман по-прежнему молча стоял, по обыкновению привалившись к переборке.
        Пауза была столь тягостной и натянутой, что у меня зазвенело в ушах. Кому-то нужно было срочно разрядить обстановку. А то электрические искры скоро поскачут по одежде как блохи. Ну, у кого из нас язык без костей? В ком самолюбия ни на грош?
        Разумеется, это он.
        В смысле, я.
        - Какая-то и вправду дурацкая ситуация складывается, - проворчал я, удивляясь неверности и хрипотце собственного голоса. - Так с ходу и не поймешь, что нам всем сейчас лучше - молчать или говорить.
        - Говорить!
        - Ты прав, Федор, - кивнул я. - Может, тогда и тему подкинешь поуместней, на злобу дня, так сказать?
        - Не сказать! Неправильно. Говорить!
        - В смысле? - Не понял я. - Чего говорить? Ты о чем?
        Боковым зрением я по давней привычке фиксировал Бирмана. Траппер за всё время нашего пребывания в реакторном отсеке так и не проронил ни звука. Лишь в уголке рта застряла кривая, презрительная усмешка.
        Смагин обернулся.
        - Ты что, Костик, рехнулся? Сам с собой начал разговаривать?
        Я не успел ему ответить.
        Тот же голос, что и пару секунд назад, негромкий и шелестящий, снова повторил свое, очевидно, излюбленное слово:
        - Говорить!
        Но это сказал не Смагин.
        И, разумеется, не Бирман.
        И даже не Минералов с борта «Дромадера», не говоря уже о Тайне.
        Голос исходил откуда-то снизу и сбоку. Там, в сторонке от бездыханного тела инопланетного существа, горой были навалены пустые коробки и пластиковые контейнеры.
        Я шагнул в сторону этой свалки тары, но в ту же минуту кто-то, скользнув мимо, задел меня, при этом сильно ударив в плечо, так что я буквально отлетел, врезавшись в Смагина. Вот это да!
        Даже не представлял себе, что обычный с виду человек может двигаться так быстро!
        Бирман - это он первым бросился к свалке коробов на голос - пружинисто покачиваясь на корточках, уже торопливо разбрасывал в стороны пластиковые коробки, какие-то грязные тряпки и лоскуты.
        - Извини, парень, - не поворачивая головы, проворчал траппер. - По контракту вы всегда должны располагаться строго за моей спиной.
        Потом он выпрямился, и мы увидели в руке Бирмана маленькую плоскую коробочку, отливающую металлом. А спустя мгновение оттуда раздался всё тот же голос:
        - Говорить…
        - Это еще что за чертовщина?
        Я озадаченно рассматривал говорящий коробок.
        Траппер лишь пожал плечами.
        - По-моему я знаю, что это, - прошептала Тайна. После чего медленно обернулась к
«королю».
        И пронзительно взвизгнула.
        Центральный глаз инопланетянина был открыт и смотрел на нас, не мигая.
        Мне показалось, его губы слегка дрогнули. И в ту же секунду звуковой коробок ожил вновь:
        - Я говорить… Один из вас… Скорее…
        В любом коллективе, хотя бы даже сплошь состоящем из психопатов, неврастеников, а по совместительству - обоюдных заклятых врагов - всегда найдется хотя бы одно существо, способное сохранять хладнокровие даже в такой развеселой компашке. У нас таким существом, без сомнения, был капитан-предприниматель.
        - Понимаю, - кивнул он, и дальше уже кивал после каждой фразы. - Ты хочешь говорить?
        - Говорить, - последовал ответ, и мне показалось, что я расслышал даже в этом металлическом голосе из коробки нотки облегчения. - Один из… вас.
        К моей вящей радости, всё это время «король» не двигался с места. Только серые губы шевелились, с каждым словом всё заметней, будто они медленно, постепенно оттаивали от невообразимого пятивекового сна.
        - Ты говоришь посредством этого прибора? Это переводчик?
        - Живой… Внутри… Расти, - последовал ответ. - Один из вас… говорить.
        - Мы уже говорим, всё хорошо, - Федор продемонстрировал «королю» раскрытую ладонь, что у всех народов Земли испокон веков символизировало добрые намерения.
        - Нет… ты не понимать, - возразил переводчик. Существо вдруг с силой втянуло в себя воздух, точно пришло время ему насытить кислородом легкие. - Один из вас… или не ты… Я пока не знать…
        - Понимаю, - медленно кивнул Смагин. - Кто может с тобой говорить?
        - Проверять… - ответил переводчик. - Проверять - знать.
        Это уже был явный логический ряд, и мы в замешательстве переглянулись.
        Существо было безусловно разумным, но до каких пределов простиралась способность его разума к мышлению и общению никто из нас, понятное дело, не знал.
        - Я понял, - вдругорядь кивнул Федор. - Как можно проверять?
        - Жидкая жизнь… давать. Смотреть… проверять, - тут же откликнулся переводчик.
        Вот те раз! Что он имеет в виду, интересно?
        Федор между тем решился на первый контакт. Он протянул переводчик и положил его прямо в пальцы скрюченной руки «короля».
        В тот же миг «король» сделал неуловимое движение, невероятное в своей скорости, даже Бирман бы позавидовал - и цепко ухватил Федора за руку.
        - Не бояться, - быстро проскрипела коробочка. - Проверять. Только проверять.
        Думаю, не я один проклял в ту минуту свою небрежность и легкомыслие при беглом осмотре тела инопланетянина.
        Нас всех оправдывало лишь то, что никому и в голову не могло прийти, что это существо способно очнуться после сна длиною в четыреста пятьдесят лет!
        Шесть пальцев короля мы еще, слава Богу, заметили. А вот коготь необычной конструкции, с тонким, игольчатым окончанием, которым был оснащен шестой палец или, условно говоря, второй мизинец на левой руке, все мы дружно проморгали.
        В мгновение ока тонкий коготь вонзился в ладонь Смагина, с легкостью проколов защитную перчатку.
        Капитан-предприниматель даже не шевельнулся, лишь глаза Федора на миг расширились.
        Но это была реакция не просто на укол - по всей видимости, коготь инопланетянина был полым, снабженным внутренним канальцем. Потому что «король», всё еще удерживая руку Федора, другой воспроизвел его же недавний жест - продемонстрировал раскрытую ладонь.
        Ну и отвратительная же у него была лапа! Особенно эти длинные пальцы, чья сухая и сморщенная кожа, покрытая сероватым налетом, напоминала подагрические руки глубоких стариков.
        Впрочем, чему удивляться? По части возраста «король» мог дать сто очков вперед любому земному ветерану геронтологии.
        Наконец инопланетянин выпустил руку Смагина.
        С полминуты он сидел, закрыв глаза, в то время как по перепонке его мезоподы то и дело пробегали светящиеся точки.
        Затем глаза «короля» раскрылись, и он важно изрек:
        - Интересно… Говорить не сейчас… Потом… сейчас другой.
        Скрюченный, узловатый палец пружинно распрямился и указал на Тайну. Честно говоря, я был уверен, что девушка заартачится и ни за какие коврижки не позволит взять у себя кровь - ведь именно эту процедуру «король» и проделал только что с Федором!
        Но она смело подошла и протянула руку.
        Несколько секунд инопланетянин смотрел на нее. Глаза «короля» при этом то сужались, то расширялись, становясь в итоге почти идеально круглыми. После чего существо медленно, явно копируя движение землянина, покачало головой.
        Вот это уже было совсем интересно! Я готов ручаться, что за все время общения с неожиданно ожившим инопланетянином ни один из нас не сделал этого отрицающего движения головой.

«Король» явно сымитировал то, что осталось у него из прошлого опыта общения с людьми. А это стопроцентно работало на версию, что «король» попал на «Казарку» живым и здоровым, и какое-то время активно общался с членами экипажа. Поэтому и запомнил их наиболее характерные жесты, прекрасно понял их смысл и только что воспроизвел один такой жест перед нами.
        - Не хочу говорить… пусть уходить, - произнес его переводчик.
        Девушка тут же вспыхнула, щеки Тайны залил гневный румянец. Но «король» уже указывал на меня своим чертовым когтем.
        - С ним говорить… он лучше.
        - Чего это я лучше? Совсем даже невкусный, - проворчал я, обреченно шагая к трехногой и трехрукой образине на заклание.
        Признаться, я ожидал, что следующий выбор «короля» падет скорее на Бирмана. И чего ради, спрашивается, мы вообще должны проливать тут свою кровь?! Потакая прихотям мерзкого копченого пришельца?
        - Не прихотям… Я объяснить… много позже, - откликнулся переводчик, и я поспешно прикусил язык.
        Быстрый укол, легкое жжение и вслед за тем - необычное ощущение, словно с капелькой крови ушла и частичка меня, всей моей сущности. Но она, эта частичка, в то же время продолжала существовать в новых условиях, двигаться и даже передавать мне, своему хозяину, какую-то смутную информацию о себе и ее новой жизни.
        В отличие от Тайны, которую «король» почему-то вообще наотрез отказался протестировать, мою «жидкую жизнь» он переваривал гораздо дольше, нежели кровь Федора.
        Очередь теперь уж точно была за Бирманом, и мне было с чисто спортивной точки зрения интересно, подчинится ли тот желаниям инопланетянина. Или коса «короля» в этот раз напорется на булыжник трапперской души, которая для нас троих по-прежнему оставалась глухими потемками?
        Однако «король» почему-то удовольствовался именно моей кровью, вампир копченый! Едва открыв глаза, он тут же снова ткнул в меня когтистым мизинцем.
        Одновременно перепонка его мезоподы озарилась сиянием бесчисленных светящихся клеток. Более всего они походили на пиксели цифрового экрана… Да они и были по сути пикселями! На мезоподе вдруг сложилось изображение какого-то человека!
        Это был неизвестный мне мужчина, и, значит, идея о том, что «экран» мезоподы только отражает окружающие предметы, рассыпалась в прах.
        - Я знать тебя, - без обиняков заявил «король».
        Теперь, когда прибор-переводчик оказался в его руке, цифровой голос уже впрямую ассоциировался с инопланетянином, и с его губами установился синхрон. Зато налицо был полный асинхрон со мной!
        - Очень хорошо, - кивнул я. - А вот я тебя как раз не знать! И прежде никогда не видеть, между прочим. Мы с тобой… как сказать… из разных времен.
        - Ты не понимать, - трехрукий монстр вновь покачал головой.
        Нет, это просто восхитительно!
        - Мне найти командор. Командор Панкуратов. Ты знать. Искать-находить. Быстро!
        Вот это новость! Положительно, этот фрукт с каждой минутой делает успехи в риторике.
        - Никак невозможно, - в свою очередь и я затряс головой, чувствуя как она постепенно наливается свинцовой тяжестью. - Панкратов погиб. Понимаешь? Он не может с тобой говорить. Ни сейчас, ни после.
        - Не понимать, - констатировал анализатор. - Объяснять.
        - Чего ж тут неясного, - вздохнул я. - Командор Панкратов, выражаясь по-твоему, давно умирать. И мне его уже никогда не видать.
        - Умирать?
        - Да.
        Если быть точным, мы не располагали достоверными данными о судьбе Панкратова. Тело его не нашли среди зимовщиков на Беллоне, не обнаружили его и мы на борту
«Казарки». Отчет госкомиссии числил командира «Восхода» пропавшим без вести.
        Но что мне оставалось? Я же не мог всё это разъяснить «королю»?!
        Металлической голос взял длинную и недоуменную паузу, словно для его хозяина идея о том, что люди смертны, оказалась Большой Новостью на первую полосу. А с капитаном «Восхода» они, кажется, в свое время успели подружиться…
        - Хорошо, - ответил «король». - Командор Панкуратов умирать. Я понимать. Но ты ведь жить? - С восхитительной логикой уточнил он. И при этом почти идеально выстроил фразу, шельмец трехрукий!
        - А при чем здесь я? Я не командир, не капитан и даже не космонавт. Да и жить спокойно, если подумать, мне осталось всего ничего - пока не вернемся на орбитальную станцию. А это максимум два-три дня. Там нас уже поджидают добры молодцы - лихие осназовцы. А уж тебя там ждут - как соловьи лета!
        Я сейчас намеренно не беспокоился насчет чересчур сложной для переводчика образности и всяких там фразеологизмов.
        В конце концов, я ведь уже разговаривал исключительно с самим собой. Кажется, это и называется - сетовать на жизнь.
        На сей раз пауза оказалась еще длиннее. Но когда я совсем уж было собрался хорошенько проинтервьюировать инопланетянина, благо вопросов у меня к нему накопилось - жизни не хватит, «король» громко и отчетливо произнес:
        - Пусть ждать. Я Биль-лёну знать. Больше там - не бывать. Не хотеть. Никогда.
        - Ну, это ты, брат, загнул, - нехорошо усмехнулся за моей спиной Бирман. - Полетишь как миленький. А не пожелаешь - возьмут под руки и спровадят туда как почетного инопланетного гостя.

«Король» повернул голову и удостоил траппера холодным, исполненным высокомерия взглядом.
        - Ничто и никто не заставить меня… вернуться на Биль-лёну. Я оттуда бежать. Очень давно. Ваши сородичи меня везти. Болеть и умирать. Только я выжить. Теперь Биль-лёна - нет!
        - А ты думал, нам туда шибко хочется? - Криво усмехнулся Федор. - Нам о стольком нужно тебя расспросить, так многое узнать. А нам велят отдать тебя. И, вероятнее всего, навсегда.
        Инопланетянин выслушал нашего друга с большим интересом.
        Потом некоторое время, привычно смежив веки, он размышлял, отчего светящиеся точки на его мезоподе часто мерцали, а порой вспыхивали тревожным красным светом.
        А затем он кивнул, правда, очень неуклюже, едва не царапнув меня по лицу своей короной.
        Судя по тому, что он явно копировал движения своих покойных товарищей по несчастью, «король» был настроен к нам доброжелательно, порой даже пытаясь и жестикулировать по-земному.
        - Отдать меня? Кто так хотеть?
        - Ну, - замялся я, подыскивая слова подипломатичней. - Это люди на государственной службе. Они сильнее нас и лучше вооружены. Мы не можем им противостоять в открытую. Потому что они нам не враги, а люди воюют только с врагами.
        - Вы не мочь воевать?
        Скептический взгляд «короля» вновь обратился почему-то на меня, словно на могущественного демиурга, доселе коварно скрывавшего свою безграничную мощь.
        - Они нам не враги, - повторил я, теперь уже с гораздо меньшей уверенностью в сказанном. - Мы не можем воевать со своими соплеменниками.
        - Я тоже не мочь воевать с твоими сопле… менниками, - важно сказал инопланетянин.
        - Я дать слово. Твердое обещание.
        А вот это уже новость на первую полосу! И мне интересно в ней всё: почему, зачем, когда и при каких обстоятельствах он принес землянам эту клятву?
        - Теперь это уже не имеет никакого значения, - угрюмо произнесла Тайна.
        - Всё иметь значение. Всё сущее иметь свое значение. Для всех сущих, - возразил
«король». - Я быть закладник… нет, не так. Командор Панкуратов сказать мне: ты - сиятельный заложник. Так правильно сказать. Я быть заложник у вас, землян.
        - Зачем? Чей заложник? - Удивился я. Федор же при этих словах инопланетянина заметно помрачнел.
        - Отчизны Королей - так командор Панкуратов называть мой мир, - с достоинством ответил инопланетянин.
        И вдруг встал - тяжело, покачиваясь на нетвердых ногах, но все-таки встал, во весь свой двухметровый рост.

«У него, наверное, на ногах все мышцы атрофировались, за четыре-то века, да с гаком», - некстати пискнуло в моей голове.
        - Вы не мочь воевать с соплеменниками. Они это знать. И пользоваться. Я…

«Король» легонько тряхнул мезоподой, и по мантии-перепонке тут же пробежал рой холодных серебристо-синих огоньков.
        - …тоже не мочь воевать с ними. Я - заложник Отчизны на Земле. Вы понимать?
        Кажется, мы все при этих словах синхронно кивнули. Даже скептик Бирман.
        - Но разве ваши соплеменники это знать?
        На последнем слове «король» заметно понизил голос, но мы внимали ему как завороженные. До меня только сейчас начал доходить смысл сказанного инопланетянином. Но я все еще упорно не понимал, к чему он клонит.
        - Тогда вы передать соплеменникам, что больше не лететь на Биль-лёну. Я, командор второго ранга Объединенных Флотов Отчизны, первый капитан великого флагмана
«Звезднорожденная Ута Ю», сейчас брать вас всех в закладники. М-м-м-м…
        Он вдруг резко потряс головой, отчего зубцы его «короны» разлетелись в стороны как причудливые петушиные гребни.
        - Опять не так сказать. Заложники! А первым брать - его.
        И он уже знакомым нам диктаторским жестом ткнул пальцем в сторону Бирмана.
        - Подчиняюсь грубой силе, так и запишите, - усмехнулся Бирман и шутливо приподнял руки, будто сдаваясь.
        - Ты скорее передать соплеменникам оставлять этот корабль в покое, - велел
«король». - Иначе вся Биль-лёна узнать, как я быть плохой. Сказать вам по секрету…

«Король» снова доверительно понизил голос.
        - …я и сам до конца этого не знать! Ха!
        Он неожиданно подмигнул нам - точь-в-точь как заправский землянин, разве что трехрукий, трехглазый, да еще с окостеневшим петушиным гребнем на голове.
        И тут мы услышали сдавленные всхлипы. А вслед за ними целое море разных звуков.
        Это смеялся Бирман. Он всхлипывал, хрюкал, ржал и повизгивал - всё это суммарно было, оказывается, откровенным и по-детски непринужденным смехом траппера.
        Признаюсь, это показалось мне пострашнее всех возможных бед и несчастий, которые наш «король» готов был посулить Земле, и в первую очередь - ее владению в системе Вольф 359, планете Беллона, если бы она пожелала получить хотя бы единственный волосок с наших бедовых и непутевых голов.
        Ни я, ни Федор с Тайной не видели в словах «короля» повода для смеха.
        Хотя в том, что наше дальнейшее расследование тайны трех капитанов - теперь к Петру Надежину и «командору Панкуратову» прибавился еще и командир какой-то там
«Звезднорожденной Ута Ю» - уже в ближайшие дни обещает стать веселеньким, я ни капли не сомневался.
        Оставалось лишь гадать, что известно Объединенным Нациям об Отчизне Королей, как назвал свою родину наш инопланетянин, явно используя земную терминологию.
        Да и известно ли хоть что-то?!
        А мне - ломать голову, почему из всей нашей троицы «король» выбрал для переговоров именно меня. Если предположить невероятное, и он обладает феноменальным физиологическим аппаратом, позволяющим прослеживать чужую генетическую наследственность на несколько столетий с помощью одной лишь капельки крови, то по всем статьям «король» должен был избрать посредником для переговоров с нами именно Тайну.
        Но потомок капитана «Звезды» Петра Надежина не только не вызвал у инопланетянина интерес - это было явное отторжение, открытая неприязнь! С какой стати проявлять столь сильные чувства к совершенно незнакомому тебе человеку?
        Нет, ребята, это не только не по-людски, но и не по-королевски!
        Первый капитан инопланетного флагмана явно был знаком с предком Тайны Надежиной. И судя по его реакции, знакомство это было очень неприятным, если не сказать - трагичным.
        От всех этих загадок у меня уже кругом шла голова. Я тихо опустился на невысокий компактный сундучок-контейнер, открывшийся на всеобщее обозрение после того, как Бирман в поисках переводчика разбросал все скрывавшие его прежде коробки и пеналы.
        Закрыл глаза, обхватил голову руками, сжав виски и уши, чтобы хоть какое-то время больше ничего не видеть и не слышать.
        Наши поиски увенчались такими успехами, о которых мы не смели и мечтать. Зонд, ракетоплан, погибшие космонавты и вот теперь - еще и живой инопланетянин!
        Похоже, судьба решила отплатить за удачу сторицей, и впереди нашу троицу ожидают и впрямь веселенькие времена. Еще на «Дромадере» я был не в силах представить, что с нами случится через два дня, а теперь, на борту «Казарки», трудно было ручаться и за ближайший час.
        От столь беспокойных мыслей я заерзал на своем импровизированном стуле, устраиваясь поудобней. И тут же почувствовал всею своей железной задницей, на которой я способен высидеть двадцать два часа кряду, набивая очередной материал, какую-то легкую вибрацию. А вслед за тем - поднимающееся со дна контейнера слабое, внутреннее тепло.
        Внутри определенно что-то было. И, по-моему, живое.
        КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
        Список аббревиатур
        АСОП - автоматическая станция обеспечения пролета
        БМС - большая межпланетная станция
        ВКС - Военно-Космические Силы
        ВКТ - внутрикорабельная трансляция
        ВКТС - воздушно-космическая транспортная система (ракетоплан, планетолет)
        ВТОН - внеземная территория Объединенных Наций
        ГАБ - Глобальное Агентство Безопасности
        ГФЯРД - газофазный ядерный реактивный двигатель
        ГЭУ - главная энергетическая установка
        ЗАВТОН - закрытая внеземная территория Объединенных Наций
        ИОКК - исполняющий обязанности командира корабля
        КБТ - криобиотехник
        КК - командир корабля
        КЛАП - квазилевитирующая аэроплатформа
        МАК - межзвездный автоматический корабль
        МКК - межзвездный космический корабль (пилотируемый)
        НГВД - носовая группа вспомогательных двигателей
        ОКС, ОС - орбитальная космическая станция
        ОН - Объединенные Нации
        ПЗУ - постоянное запоминающее устройство
        ПКО - противокосмическая оборона.
        СЖО - система жизнеобеспечения
        СИР - синтезированная реальность
        СОМ - спасательно-оперативный модуль
        СР-сканер - спин-резонансный сканер
        ТАР - ториевый атомный реактор
        ТЯР - термоядерный реактор
        ЦГВД - центральная группа вспомогательных двигателей
        ЦПК - центральный полетный компьютер
        Состав проекта Вселенная «Завтра война» на 2012 год
        Трилогия «Завтра война»

1. Завтра война

2. Без пощады

3. Время - московское!
        Цикл «На корабле»

1. На корабле утро

1. На корабле полдень
        Цикл «Пилот»

1. Пилот мечты

2. Пилот вне закона

3. Пилот особого назначения

4. Пилот на войне
        Цикл «Муромчанка»

1. Пилот-девица
        Цикл «Звездопроходцы»

1. Три капитана

2. Звездопроходцы
        Сборники повестей и рассказов

1. Повести о космосе
        Путешествуйте по вселенным литературы, истории и космических приключений вместе с Александром Зоричем
        - Официальный сайт писателя. О книгах и сценариях: оперативно, подробно, увлекательно.
        - Официальный книжный магазин Александра Зорича. Все книги мастера в популярных электронных форматах. Абсолютная оперативность: заплатил, скачал, читай.
        - Вселенная «Завтра война».
        Всё о самом популярном отечественном военно-фантастическом проекте и космических флотах XXVII века. Книги, иллюстрации, энциклопедия.
        - X Legio. Военно-исторический портал Античности и Средних Веков.
        Допороховая артиллерия. Боевые корабли. Осадная техника.
        Армии. Оружие. Экипировка. Сражения.
        Александр Зорич создал этот сайт в 1999 году и с тех пор X Legio остается одним из лучших исторических ресурсов интернета.
        - Музей Средневековья. История. Культура. Тайны.
        Новый проект Александра Зорича, открытый в 2012 году, отправит вас во времена рыцарей, королей, крестовых походов.
        Сотни статей, тысячи иллюстраций.
        - Официальный блог Александра Зорича.
        - Официальный блог Вселенной «Завтра война».

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к