Пути Звезднорожденных АЛЕКСАНДР ЗОРИЧ
        Пути Звезднорожденных #3 Темный Властелин Октанг Урайн вновь простирает руку над Кругом Земель. Начавшийся Год Тайа-Ароан открывает перед ним головокружительные возможности: Урайн находит способ корректировать события прошлого, в результате чего ему удается подчинить Сармонтазарусвоей воле и заставить ее народы следовать «Путем Благодатного Процветания». Теперь Звезднорожденным Братьям Темного Властелина приходится бороться с противником, мощь которого умножилась тысячекратно.
        Александр Зорич
        Пути Звезднорожденных
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        ПРОБУЖДЕНИЕ ВЛАСТЕЛИНА
        "Я, Элиен, сын Тремгора из Ласара, уроженец Харрены, начинаю эту повесть с единственным и благим намерением - дать историю Круга Земель так, как ее можно видеть сквозь толщу веков сейчас, в безвестном году после Исхода Времен.
        Если ты, мой невозможный и немыслимый чтец, сейчас видишь и читаешь это, значит ты - это я, Элиен, сын Тремгора из Ласара, уроженец Харрены. Вспомни себя! Ты, навеки заключенный в безвременье и пустоте Шара, впал в безумие и возомнил себя кем-то, кем ты в действительности не был и не можешь быть. Ибо эта книга, эти проклятые бесконечные Скрижали, обречены на вечное пребывание здесь вместе со мной и никому из живущих под Солнцем Предвечным не дано увидеть их никогда. Значит ты, открывший начало Скрижалей, либо не существуешь (что невозможно), либо являешься мною. Вспомни себя и довольно об этом!
        Я, Элиен, Звезднорожденный, сын Великой Матери Тайа-Ароан, познавший и добро, и зло, и грань между ними, клянусь сообщать одну лишь правду и ничего кроме правды. Пусть порукой этим словам послужит моя совесть Звезднорожденного - единственное, что осталось в этом проклятом омуте мироздания."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»
        ГЛАВА 1
        ИЗМЕНЕННАЯ И ОБРАЩЕННАЯ

1
        Неказистые парусники торговцев креветками и морскими грибами неторопливо расползались из гавани, залитой расплавом закатного золота. Конец торговле, самое время пропить вырученный барыш. Навстречу суетливым торговым козявкам в гавань входил исполненный пафоса черный файелант Гамелинов.
        Никаких сомнений - послы.
        Из Пояса Усопших, невидимого и неустранимого, словно сама смерть, оседлав пыльный ветер, несся безмолвный зов гибели. Никто не слышал его, суета запечатывает уши не хуже воска. День уходил, еще один день уходил в небытие.
        Тай-Кевр Неистовый, глава Дома Пелнов, рассеянно провожал взглядом верткие купеческие посудины.
        Он не любил креветок, крабов, грибы. «Сплошное несварение, пища для луженых желудков черни», - ворчал Тай-Кевр. Он не любил море. Тай-Кевр любил женщин и власть над ними. Тай-Кевр ненавидел надменный Наг-Нараон и владетельных Гамелинов.
«Распутное отродье, управы на них нет», - скрежетал Тай-Кевр.
        Десять лет назад Гамелины растоптали и обезглавили другие Благородные Дома Алустрала. То есть, конечно, обезглавила их война. Но кто затеял эту войну? Гамелины. Многие помогали нечестивцам в истреблении цвета Благородных Домов… Даже бешеные чужеземцы из Сармонтазары - и те явились не запылились! Медоточивые уста поэтов вознесли подвиги Гамелинов к самому Намарну. Продажные составители исторических хроник уложили деяния Гамелинов - предателя Герфегеста и распутницы Харманы - в тесные саркофаги лжи.
        Помнит ли кто сейчас в Реме Великолепном, как все клоаки столицы волею Гамелинов были красны от человеческих внутренностей? Как по окончании войны городская чернь собирала ополчение для охоты на бродячих псов-людоедов, которые за время лихолетья так привыкли к человечине, что ничего больше и жрать-то не желали?
        Судачат ли морячки да солдаты императора Торвента Мудрого о том, что десять лет назад Рем Двувратный обратился Ремом Безвратным, ибо обе его гавани обмелели от тысяч трупов, закованных в тяжелые доспехи?
        Разумно ли вспоминать сейчас, что его отец, Шаль-Кевр, нашел свою смерть от руки Гамелинов?
        Что его брат, Глорамт Смелый, пал от руки Герфегеста - плененный и безоружный?

«Нет. Нет, - вздохнул, сжимая кулаки, Тай-Кевр, - ибо сейчас Гамелины сильны как никогда.»

2
        Это было вчера - гавань, расплав закатного золота, опасные, несвоевременные мысли - резвые и прямые, как клинок.
        Сегодня были угрюмые камни Судного Плаца под ногами и безмолвные изваяния великих воинов, долженствующие символизировать неподкупность и беспощадность суда. Толпа зевак, студнем колышущаяся за спинами оцепления, отчаяние обреченных на смерть.
        - Хозяин, ты должен… - над ухом Тай-Кевра прошелестел шепот распорядителя. - Да, - кивнул Тай-Кевр. - Пора вершить правосудие.
        Пятеро - четверо мужчин и одна женщина - ожидали своей участи.
        Их руки были скручены за спиной воловьими жилами, проваренными в шипучей соли, их шеи - прикованы к медным столбам. Палач лениво ковырял в разинутой пасти серебряной зубочисткой. Палачам хорошо платили. Зубочистка могла бы быть и золотой.
        Неплохой улов случился вчера у морской стражи вотчины Пелнов. Под хрустящими креветками и осклизлыми морскими грибами в одной из лодок сыскалось кое-что интересное. Дым-глина - это как обычно. За добычу, укрывательство и продажу этого ядреного дурмана секут плетьми, рвут ноздри и благословляют рудниками. Там можно жить (не долго), оттуда можно сбежать (не часто).
        Но кроме дым-глины душегубского вида контрабандисты привезли с собой женщину. Мертвую женщину.
        Это была чересчур весомая улика.

«Где тело - там убийство», - гласит Кодекс Правосудия.

«Убийца подлежит смерти. Двое убийц подлежат двум смертям через трехступенчатый излом. Четверо убийц подлежат четырем смертям через пятиступенчатый излом», - уточняет Кодекс Правосудия.
        Но было и нечто худшее, чем труп.
        Тай-Кевр переспрашивал лекаря трижды. Женщина была бездыханна? Да. Хладная сталь не туманилась ее неслышным дыханием? Нет. Сердце молчало? Да.
        Тай-Кевр снова посмотрел на женщину. Узкое большеротое лицо, обрамленное змеистыми прядями - черными, как земля. Твердый, какой-то мужской подбородок, сильная шея хищницы. Чистая, ухоженная кожа. Грудь преуспевающей содержанки, плоский, сильный живот. Ноги, совершенство которых можно оценить даже сквозь кружево хвороста, наваленного до самых бедер. Аккуратный треугольник курчавых волос над непознанной мглой жемчужницы. Выходит, благородная?
        Что бы там ни было вчера, сегодня и сейчас женщина была жива.
        Жива, как и четверо ее мнимых убийц, в один голос утверждавших, что подобрали тело в Поясе Усопших.
        Тем хуже для них и для нее.
        Потому что есть лишь одно преступление, которое всезнающий Кодекс Правосудия Пелнов считает преступлением тяжелее убийства - это Изменение и Обращение. Изменение естества вещей и Обращение порядка вспять, к хаосу.
        Мертвому не обратиться живым. Так было, так есть и так будет. Тех, кому это не очевидно, а в особенности тех, кому нравится делать мертвое живым - ждет смерть. Через испепеление.
        - Повелеваю…
        С первыми звуками его голоса время остановилось. Толпа любознательно онемела. Яблоко в руках худощавого судовладельца в щегольском желтом плаще, расшитом стразами, осталось ненадкушенным. Помощники палача напряглись, изготовившись окунуть пять факелов в чадное пламя запальной чаши.
        - …Именем Синевы Алустрала привести к смерти через испепеление…
        Факела дрогнули, но не посмели опередить слова главы Дома Пелнов.
        - …Четырех преступников мужеского рода…
        Тай-Кевр замолчал, ибо его холодные глаза невольно встретились с цепким взором женщины. В нем не было ни мольбы, ни раскаяния.
        Всеобщее замешательство. Мужиков, ясное дело, сейчас поджарят. А что с женщиной? Как же Обратившаяся? Может, колесуют для разнообразия?
        - …Преступницу женского рода направить на дальнейшее дознание. Приговору - быть!
        Тай-Кевр замолчал и перевел требовательный взгляд на распорядителя. Недоумение в глазах последнего незамедлительно сменилось преданностью и служебным рвением.
        Распорядитель махнул рукой.
        Палач вытер зубочистку о край рукава и заткнул ее в пышный пук волос, венчавший его макушку. Он выбросил на пальцах четверку, потом кивнул пятому прислужнику и сделал отгребающий жест ладонью - отваливай, мол, ты тут лишний. Четыре факела окунулись в запальную чашу, пятый полетел в хворост незажженным.
        Судовладелец в сердцах швырнул яблоко себе под ноги. В кои то веки могли сжечь суку, да пожалели…

3
        Истошный вопль самого живучего из обреченных, слышный даже в опочивальне, наконец затих.
        Тай-Кевр вытер губы тыльной стороной ладони и отставил в сторону изящный сосуд с тягучим хмельным вином.

«Надо будет заказать обычный кубок, без всех этих художеств. Гамелинами от него так и прет», - подумал Тай-Кевр, недовольно рассматривая сосуд. Его гнутый носик чересчур походил на лебединую шею. Тай-Кевр ненавидел лебедей так же сильно, как и Гамелинов. Даром, что ли, лебеди кичатся своей дурьей красой на гербе этих зазнавшихся выблядков?!
        Его полуодетая гостья молча взяла сосуд и, присосавшись к крамольному носику, осушила его до дна. Да, хорошими манерами ведьма не блистала.
        Пока что он не услышал от нее ни одного слова. Немая? Но так, пожалуй, даже лучше. Женская болтливость утомительна, как зима.
        Тай-Кевр знал, что будет дальше. Он отхлебнет еще вина и деловито поцелует ее набухший сосок. Она ответит ему поддельным вздохом вчерашней девственницы. Своими крепкими пальцами он прикоснется к ее ладным ягодицам и его ладони почувствуют призывную дрожь ее тела. Он будет нежен или жесток - какая разница? Он изопьет ее всю и отшвырнет прочь. Дескать, больше не желаем.
        А потом, когда дознание окончится, будет огонь и ликование толпы, едва ли она успеет разбежаться за то время, что он, Тай-Кевр, отдаст испытанию Измененного, колдовского лона женщины. Справедливость восторжествует и судовладелец в желтом плаще сможет с чистой совестью сожрать свое яблоко.

4
        Тай-Кевр в изнеможении опрокинулся на спину. Его опустевший взгляд уперся в потолочную роспись: «крылатые корабли»-альбатросы под Солнцем Непобедимым.
        Да, затянувшееся сегодня все еще длится.
        Наверное, нет и четырех часов пополудни. Но почему-то кажется, что Судный Плац был тысячу вечностей назад. А, быть может, не был никогда.
        Новая наложница Тай-Кевра, от которой он пока еще не слышал ничего, кроме сладострастных стонов, провела пальцем по его мускулистому плечу. Вот уже десять лет, как две разлапистые татуировки покрывали его кожу, словно серебряное шитье - траурный шелк. Две татуировки - два знака мести. За отца и за брата.
        - Я знаю как сокрушить Гамелинов, - сказала женщина.
        Тай-Кевр вздрогнул всем телом и присел на постели.
        Голос женщины был низок и глубок. Она не была немой. Она говорила на языке Синего Алустрала.
        В следующее мгновение острие кинжала, выхваченного Тай-Кевром из потайных ножен в изголовье ложа, уткнулось в шею женщины, покрытую ссадинами от железного ошейника и синяками от жестоких поцелуев Хозяина Дома Пелнов.
        - Говори, - прошептал Тай-Кевр. - И помни: каждое слово правды в твоих устах стоит дня твоей жизни.
        - Слово правды в устах Син стоит дороже Хрусталя Небес, - цинично усмехнулась женщина и, не обращая внимания на кинжал, взглядом указала на дверь.
        Тай-Кевр вздрогнул, словно от удара бича, и стремительно вскочил с ложа.
        На пороге опочивальни стоял давешний судовладелец в желтом плаще со стразами и самодовольно улыбался.
        Но как? Как он проник сюда? Как пробрался мимо стражи, как просочился сквозь запертые двери, как не заплутал в обманных ходах, уводящих в глухие колодцы, из которых непрошенным гостям не выбраться?
        За спиной Тай-Кевра хрипло рассмеялась женщина. Но глава Дома Пелнов не услышал ее смеха.
        Он зачарованно смотрел в глаза незваному гостю. Ему казалось, в этих переливчатых глазах отражается весь мир. Мир грядущего - измененный, незнакомый, мир другого Закона и другого Порядка.

5
        Нечеткие тени оконных переплетов лежали на лицах родичей Тай-Кевра, придавая им сходство с рыбами, замершими на мелководье среди водорослей. Как и рыбы, родичи Тай-Кевра готовы были ждать долго, если речь шла о поживе или о совокуплении. Ничего более интересного родичи Тай-Кевра в этой жизни повидать еще не успели. Все они были молоды, сильны и неопытны. Почти все воины старшего поколения Пелнов погибли десять лет назад: в крепостях Лорнуома, в Веселой Бухте, на файелантах Глорамта. Но прошли годы - и вот, младшие братья тех, погибших, уже бреют бороды и дерут девок! Тай-Кевр хищно улыбнулся.
        - Я собрал вас, любезные кровники, чтобы напомнить вам об Игрищах Альбатросов. В этом году Игрищам назначено жребием состояться Наг-Нараоне под покровительством Гамелинов, наших друзей и союзников. Не далее как вчера прибыли послы благородных Гамелинов. Они любезно приглашали нас, Пелнов, разделить праздник единения Благородных Домов Алустрала и все такое прочее…
        Слова Тай-Кевра были встречены глухим ворчанием. Впрочем, на это он и рассчитывал, произнося откровенно подстрекательские формулы «благородные Гамелины» и «наши друзья и союзники».
        Тарен Меченый вполголоса, но так, чтобы все слышали, пробормотал:
        - Не век стоять Наг-Нараону…
        Сильнейшие Цуддамн и Салаав, двое опытных и невероятно везучих воинов Дома, которым некогда посчастливилось уцелеть даже в ночной мясорубке близ Белой Башни во время охоты Глорамта за файелантом «Жемчужина морей», переглянулись.
        - Этих бы послов в клетку и - к крабам, - мечтательно сказал Цуддамн.
        - Или просто заколоть. Тоже сойдет, - добавил благородный Салаав.
        Не сдержался и самый молодой из Сильнейших, Раш. Грохотнув ножнами о скамью, он вскочил в полный рост и запальчиво крикнул:
        - Нога Пелна не ступит больше на обагренные кровью наших родичей плиты Наг-Нараона! Пелны придут в Наг-Нараон только за тем, чтобы принести смерть Гамелинам на остриях своих клинков! Но наше время еще не пришло, - заключил Раш упавшим голосом.
        О том, что «время еще не пришло», знал каждый Пелн. А о том, когда же оно все-таки придет, не знал никто. Силы были слишком неравны. Ничто не позволяло надеяться на близкое возвышение Дома Пелнов и крах Гамелинов.
        Тай-Кевр снисходительно поглядел на Раша.
        - Сядь, племянник. Твой язык живет вчерашним днем.
        Тай-Кевр мастерски выдержал паузу, чтобы все успели сообразить, что сейчас глава Дома Пелнов скажет нечто из ряда вон выходящее.
        - Мы примем приглашение Гамелинов. Мы пошлем в Наг-Нараон три своих лучших файеланта, своих лучших борцов и сказителей, как то и заведено на Игрищах Альбатросов. Об этом сегодня же узнает каждый портовый нищий.
        Среди Сильнейших вновь прополз шепоток. На этот раз озадаченный.
        - А о том, что вы услышите сейчас, ваши языки и уши должны будут забыть, как только вы покинете этот зал. Однако ваш рассудок должен запечатлеть каждое мое слово. И когда наступит время - а оно уже совсем близко - вам останется лишь пройти там, где сейчас лягут мои слова.
        Теперь Тай-Кевр видел в лицах своих родичей одно лишь трепетное внимание. Он набрал побольше воздуха в легкие и начал:
        - Итак, могуществу Гамелинов есть предел…

6
        Кальт находился в пути уже десять дней. Родом из дикарской Северной Лезы, он был крепок, упрям и самоуверен.
        Кальт промышлял лозохождением, выискивая воду, руду и честные места для домов и капищ. Часы досуга он проводил на рыночных площадях, состязаясь в кулачном бою и на мечах с теми, кто полагал синяки и шрамы лучшим украшением мужчины. Как ни странно, Кальт знал и грамоту. Правда, книгочей из него был никудышный.
        Орудия труда - две серебряных нити с отвесами, ясеневый прут, стеклянный сосуд с кедровым маслом, внутри которого парил, словно бы невесомый, янтарный шарик, и кое-что еще - были уложены в кожаный мешок, притороченный к седлу. Меч, тоже бывший в некотором роде орудием труда, висел у пояса.
        Кальт редко останавливался на ночлег в придорожных трактирах. Когда ему хотелось по-человечески выспаться, он наскоро обустраивал себе ночлег в лесу. Лес Кальт сызмальства привык считать вторым домом. Всего отличия - отхожих мест столько же, сколько спален.
        Ну а с после того, как он пересек границу Харрены, можно было при желании дремать в седле, не прерывая движения. Благо дороги в Харрене позволяли.
        Прямые и широкие, вымощенные греовердом, отшлифованные колоннами солдат, подошвами скороходов, караванами купцов и колесницами торжественных процессий, харренские дороги были настоящими произведениями искусства.
        Пять раз за дневной переход путник встречал колодцы, дважды - постоялые дворы, не менее одного раза - укрепленные «гнезда» дорожной стражи. Если дорога проходила через лес, то по обеим сторонам деревья были вырублены на двадцать шагов, а подлесок уничтожен на пятьдесят. Вооруженные егеря следили за тем, чтобы вырубки не зарастали: злоумышленнику не устроиться в придорожных кустах, разбойнику не спрыгнуть с нависающей над дорогой ветки.
        Там, где хороши дороги, вести распространяются со скоростью ветра. Кальт понимал: о том, что война Харрены с Северной Лезой, его пасмурной родиной, неизбежна, уже наверняка знает весь Север. Босому человеку, наряженному в кожаные штаны и меховую куртку зверовщика (а именно так одевался Кальт до того, как отправился путешествовать), наивно ждать дружелюбия со стороны просвещенных жителей Харрены. И Кальт его не ждал.
        Нет, Кальт вовсе не хотел, чтобы солдаты дорожной стражи пускались упражняться в ослоумии при его приближении, а горделиво восседающий в измазанной навозом фуре крестьянин шипел ему вслед «ишь разъездился, варвар вонючий». Вот почему Кальт дальновидно предпочел привычному и такому удобному наряду охотника платье харренского горожанина. Девяти собольих шкурок хорошей выделки хватило на то, чтобы превратить заезжего варвара в рядового странника. Плащ цвета осеннего вереска, сапоги из оленьей кожи, толстые холщовые брюки и рубаха с вышитым воротом - ко всему этому убранству пришлось привыкать, но Кальт справился.
        Позади лежали подернутые первым инеем леса и обновленные засеки необузданной Лезы, затаившейся в преддверии бессмысленной войны. Впереди - неизвестность.

7
        Одиннадцатый день пути застал Кальта в самом сердце векового харренского леса. Дорога была пустынна и молодой лозоходец поневоле затосковал. Какое будущее ждет его заносчивую родину? Какая судьба уготована ему самому?
        Ответ на первый вопрос Кальт знал: бесславное поражение и обновленный кабальный договор о рудных и пушнинных промыслах. А ради ответа на второй он оставил своих родичей перед лицом войны, заслужив упреки в трусости и малодушии. Но этот ответ стоил презрительных желтозубых оскалов выживших из ума старух и злобного шипения дядьев и братьев - в этом Кальт не сомневался.
        Вдруг на дорогу перед Кальтом вышли люди.
        Они поднялись в полный рост прямо из пожелтевшей придорожной травы - будто из земли выросли. Если бы Кальт не знал про такие трюки - канава, прикрытая сверху дерном и человек в ней, прильнувший ухом к земле - то, пожалуй, удивился бы. А так пришлось ограничиться испугом.
        Кальт быстро оглянулся. Сзади тоже гости.
        Это были ронты, Кальт сразу узнал их по неряшливому виду и пытливой алчности во взорах. Наемники, временно оказавшиеся без работы.
        Немало таких сползлось в Харрену, предвкушая поход на Север. Не исключено, что эти вояки попросту дезертировали из-под харренских знамен и ушли на вольные хлеба. Наверняка не дураки попировать на деньги, добытые из кошелька одинокого путника. А значит и из его, Кальта, кошелька.
        Ронты были вооружены не совсем обычно. Круглые кожаные щиты отсутствовали, короткие мечи были рассчитаны под левую руку, а для правой у каждого имелась ладная дубина.
        - Хорошо мне видеть тебя, человек, - процедил сквозь зубы предводитель ронтов, старательно выжимая к случаю весь свой небогатый запас харренских слов. - И людям моим хорошо. Твой мешок большой - знаю, там много полезного.
        - Уходите. У меня есть только одежда. В мешке - инструменты. Можете их купить, но платить придется жизнью.
        - Верткий язык, ловко служит! Но правда не ему, правда - эта, - вожак ронтов со значением потряс дубиной.
        - Тогда говори свою правду, - Кальт слез с коня и вынул из ножен меч. Увы, чутье подсказывало ему, что разойтись подобру-поздорову не выйдет.
        Жестом осадив своих людей, ронт наморщил узкий лоб и пошел на Кальта.
        - Пляши, человек с большим мешком, - проворчал он.
        Может ли тягаться презренный наемник с лозоходцем, которому ведомы тайны Путей Силы? Кальт не хотел убивать ни задиристого ронта, ни его компаньонов, но и устраивать потешного поединка на потребу публике он не стал - публика того не стоила. Не успел ронт как следует примериться для первого выпада, а Кальт уже вынырнул у него за спиной, нежно позаимствовал у него дубину и без особых церемоний тюкнул того по затылку. Так, не убийства ради, а задля хорошей шишки на память.
        Вожак ронтов промычал что-то угрожающее, но тут же упал на услужливо подогнувшиеся колени.
        Кальт замер, окруженный тревожным молчанием. Неужели так быстро?
        - Я победил и теперь я ухожу. Может, еще кто хочет попробовать?
        Кальт надеялся, что ронты не до конца позабыли Право Народов. Одолевший предводителя - непререкаемый авторитет, вреда ему не моги причинять, а слушай в оба уха. И Кальт не ошибся. Желающих «попробовать» больше не нашлось.
        - Я бы и сам вашим ремеслом промышлял, братцы. Да наглости не хватает, - вместо милостыни бросил им Кальт.
        Затем, не дожидаясь, пока ронты опомнятся, он вернулся в седло и жестоко пришпорил коня. Тоску и думы о судьбах родины как рукой сняло. Что значит хорошая разминка на свежем воздухе! Назвать подобное происшествие «неприятностями» у Кальта язык не повернулся бы.
        ГЛАВА 2
        ЭЛАЙ, СЫН ЭЛИЕНА

1
        - Да ты что делаешь, недоносок?! Ты что де… - успел крикнуть Вада и рухнул в ледяную воду, поднимая облако колючих брызг.
        - Держись, я сейчас! - Элай - это его только что обозвали недоноском - присел на корточки и мертвой хваткой вцепился в скамейку.
        Лодка ходила ходуном, а последовать за товарищем Элаю очень не хотелось. На дне лодки, прямо у его ног, подле вместительной корзины с обедом, дожидались своей очереди гарпуны, сети, «обманки» и прочие штуковины, совершенно необходимые каждому, кому взбрело в голову промышлять налима двумя лигами ниже Таможенной Плотины.
        - Минуточку еще подожди, а? Я уже иду! - добавил Элай, ни на миг не ослабляя хватки. - Холодно, я понимаю. Потерпи чуток!
        Но Вада не слышал его. Днище лодки, превратившись в смертоносный молот, опустилось на голову отчаянно барахтающегося Вады. Столь стремительно, что тот даже не успел осознать: он уже умер.
        - Вада, ты где там?! Чего затих, а? - поинтересовался Элай, осторожно выпрямляясь. Он очень старался казаться самому себе мужественным и спокойным.
        Сердце его трепыхалось в груди, словно запертая в клетку пичуга при виде любимого кота хозяйки.
        - Ты чего там - налим ползадницы откусил, да?
        Элай осторожно подполз к тому борту лодки, с которого сверзился Вада. Тишина. Ни плеска воды, ни призывов о помощи.
        Элай выглянул за борт. Буро-красные водоросли, на них - не то пузырьки, не то жабья икра, от воды пахнет тиной, волнение совсем небольшое.
        - Вада, что за тупые шутки? Отзовись, - попросил Элай шепотом.
        Но ответа не последовало. Где-то на берегу, скрытом стеной тумана, глухо заревел олень, которому не было до происходящего в лодке ровным счетом никакого дела.
        Элаю сделалось по-настоящему страшно.

2
        - На налима? Осенью? Жить им надоело, что ли, малохольным? - вслух рассуждал конюх, подливая бражки своему собутыльнику, такому же конюху, когда Элай и Вада, гордо взвалив на плечо снасти, проследовали к пристани.
        Эти слова донес до ушей Элая пронырливый ветер. Разумеется, сии откровения не предназначались для ушей Элая, сына свела Элиена, равно как и для ушей его товарища Вады, юноши безродного, но бойкого и сметливого.

«Вот вернемся - я ему покажу, этому смерду, кто тут малохольный…» - сплюнул Элай, бросая снасти в лодку.
        У него тотчас же созрел план мести (которым он поспешил поделиться с Вадой) - дурацкий, как и все прочие его планы. Даже неученому гервериту известно, сколь обильное и безудержное расстройство желудка вызывает большой зуб налима, измельченный и вымоченный в уксусе, если его подмешать к еде. Вот конюху-то он зуб и подмешает. В том, что они с Вадой без труда добудут крупного налима, Элай не сомневался. Тогда, на пристани, все эти жалкие сортирные расклады казались смешными.
        Сейчас Элай сидел, сгорбившись, на дне лодки. Его глаза были закрыты. Бородавчатая харя конюха издевательски скалилась под смеженными веками наследника оринского престола.
        В уключинах болтались жалкие обломки весел. Когда невиданной величины и свирепости рыба прошла под лодкой в первый раз, она играючи снесла мощным панцирным хвостом левое весло. Правое весло налим попросту перекусил.
        Снова затрубил на далеком берегу пятнистый олень и этот звук вывел Элая из оцепенения.
        Он должен что-то сделать. Что?
        Двигаться к берегу.
        Как ему двигаться к берегу? Налегая на весла.
        Имеются ли весла? Нет.
        Остался только шест, выточенный из молодого вяза. Прочный, тяжелый. Такой шест нужен для того, чтобы отталкиваться от берега и преодолевать отмели. Можно ли двигаться, орудуя этим шестом, словно веслом? Вот это вряд ли.
        Элай обернулся.
        Позади лодки, неспешно, но неуклонно несомой течением вперед, к гибели, он заметил некое странное движение. Поверхность воды кипела, словно бы в глубине нежданно отверзлись недра и из них, пузырясь и бурля, пошел предвечный пар, которым, как утверждают мудрецы, наполнены недра земли.
        Это были налимы. Они с жадностью пожирали тело утопленника Вады и между делом дрались друг с дружкой за самые сладкие куски.
        Элай чуть не заплакал. Ему хватило сообразительности понять, что пуститься к берегу вплавь - не лучшая идея. Налимов в этих местах много, а мяса мало.
        Впрочем, вода была такой холодной, что даже если бы все налимы Ориса окочурились в одночасье или перешли бы к травоядению, Элаю едва ли удалось преодолеть хоть половину расстояния до берега.
        Его отец, Элиен Тремгор, пожалуй, справился бы с этой задачей даже в свои сорок. Но куда ему до отца! Он, Элай, не Звезднорожденный, но лишь сын Звезднорожденного.

3
        Элаю не хотелось умирать.
        Размахивая руками, он стал звать на помощь. Быть может, там, на берегу есть кто-нибудь, кто поймет, что произошло? Какой-нибудь рыбак, который догадается, что за спасение сына свел не пожалеет ни денег, ни прибыльных должностей? Быть может, тот олень, что трубит сейчас, подзывая подругу, уже выслежен охотником, у которого - совершенно случайно - в прибрежных плавнях припрятана лодка?
        - Э-ге-гей, помогите сыну свела!
        Никто не откликался.
        - Тысяча золотых за спасение!
        Без ответа. Даже олень заткнулся.
        Когда Элай сорвал голос, он сел на скамью и решил испробовать последнее средство. Средство, к которому он не прибегал ни разу за свои семнадцать лет. Он вознес мольбу к Неявленным, к Высоким Сущностям.
        Конечно, Элай не умел молиться - раньше все время было недосуг, не доходили руки. В конце концов, хотя писаного запрета в Орине не существовало, частные молитвы не поощрялись. Отец рассудительно замечал, что всякий, кто хочет быть услышанным, должен обладать силой особого свойства, а вот силой-то как раз обладает далеко не всякий. Собственно, только жрец, да и то как правило один на целую коллегию. Ну а малообщительные диофериды во время редких публичных выступлений намекали, что молитва может быть услышана не тем, кем надо. И понята превратно. А потому, добрые граждане Орина, не балуйте и на заемную у Неявленных удачу пасть не разевайте.
        Но теперь Элай догадался: молиться совершенно обязательно. Хоть как.
        Вначале он воззвал к духам предков, которые, быть может, смилостивятся и не оставят в беде отпрыска древнего рода Акретов.
        Затем - к огненноокому Гаиллирису, покровителю Харрены. Жрецом Гаиллириса, это Элай помнил, был его отец. И чудес он сотворил, по слухам, немеряно. Может, и у него, Элая, сработает?
        А после, неожиданно для самого себя, Элай помянул имя Великой Матери Тайа-Ароан.
        Элай помнил, что среди всех не поощряемых в Орине молений менее всего поощрялись призывы к милости Владетельницы Багровой Печати. Даже, кажется, за прямое гласное обращение к Великой Матери могли выслать за семидесятую лигу, а то и вовсе к праотцам - тут в голове Элая полной ясности не было. И все равно сын Элиена с жаром принялся взывать именно к ней. Что с того, что его мать бледнела и делала большие глаза при одном упоминании Тайа-Ароан? Что с того, что отец предостерегал его пуще сглаза от молитв Великой Матери?

«Предостерегал? Запрещал? Что ж, так даже лучше. Простолюдины уши ей не намозолили своими просьбами», - успокоил себя Элай.
        Он страстно шептал молитвенные формулы, всплывшие невесть из каких потайных закоулков его памяти, и требовал спасения. Старательно делал такое же вдохновенное лицо, какое было у отца на торжественных жертвоприношениях. Получалось плохо.

«Но главное, чтобы в душе… это самое», - не унывал Элай.
        Нос заложило, он начал гундосить. Спина, лоб, живот покрылись липкой испариной. По щекам текли слезы. Как ни хорохорился Элай, а убедить себя в том, что Великая Мать - это такая добренькая тетя, которая явится и решит все проблемы, не требуя ничего взамен, ему не удавалось. Его руки были сложены на груди в древнем и величественном молитвенном жесте, но его пальцы дрожали, как у молодого рыночного воришки, обрабатывающего свою первую подводу с товаром.
        Непонятные, чужие слова, которые он произносил - а теперь он молился не про себя, а в голос, - были ему непонятны. Он не знал, что означают эти слова, но чувствовал: что-то жуткое.
        А между тем слова, которые озвучивали уста Элая, были таковы, что услышь он их повторенными эхом, да еще и на родном языке, его лицо покрылось бы морщинами, а волосы поседели от корней и до кончиков. Не так-то приятно слышать некоторые вещи.
        Итак, Элай не ведал, что творит. И все равно материя мироздания плавилась под его молитвой, а огненный перст судьбы, словно грифель, торопливо вычерчивал на небесной доске данные им клятвы. Тогда Элай еще не знал, что отныне сказанное им в лодке будет с ним до смерти и после смерти, воскресая и изменяясь в пучинах кошмарных видений, от которых не просто очнуться.
        Предоставленная самой себе лодка тем временем приближалась к мысу, который рыбаки, по весне промышлявшие в здешних местах все тех же налимов, окрестили Кривой Ногой. За этим мысом Орин резко сужался, течение становилось неукротимым и взгляду самоубийцы, которому не посчастливилось обогнуть Кривую Ногу, открывались Пороги.
        Одной каменной гряды было достаточно для того, чтобы расколоть в щепу самую крепкую лодку и размозжить об острые скалы голову, пусть даже самую тупоумную.
        Элай высморкался в кулак и снова зарыдал, его переполняла жалость к себе. Семнадцать лет - это слишком рано для смерти.
        Он больше не пытался отогнать прочь мысли о неизбежности гибели, теперь он ими упивался. Умереть? Прекрасно! Распрекрасно!
        Элай обеими руками стиснул кинжал, висящий у пояса. Еще утром он рассчитывал вырезать им большой зуб добытого налима. Теперь, похоже, придется употребить благородную сталь на дело воистину благородное: перерезать себе горло.

«Как это величественно - уйти, как подобает воину, не дожидаясь, пока бурный поток низвергнет тебя вниз», - размышлял Элай, как бы со стороны любуясь собственной твердостью духа. На самом деле, где именно нужно резать, чтобы «уйти как воин», Элай понятия не имел.
        Элай глубоко вздохнул. Поднял взгляд в затянутое свинцовыми тучами небо.
        - Прощай, - сказал он.
        Голос его дрожал.
        Если бы дело было ночью, Элай наверняка увидел бы там, над головой, лик Великой Матери, снова, впервые за семнадцать лет, проявившийся на безразличном небосводе. И тогда душа сына Элиена Звезднорожденного наполнилась бы неизъяснимым ужасом, которому он не сыскал был имени. А так ему просто было очень и очень страшно.
        Элай перевел взгляд на кинжал.
        Вздохнул, приставил его острием к горлу. Отвел руку для удара. И вдруг заорал:
        - Великая Мать услышала меня!
        Лодка поравнялась с поросшим соснами гористым мысом. На одно крохотное мгновение первобытная жуть вновь овладела Элаем. «Какую плату потребует от меня Великая Мать?» Но он устало отогнал от себя эту мысль, как иные отмахиваются от назойливой мухи. Не ведая при этом, что укус ее может оказаться смертельным.
        К Элаю двигалась другая лодка, в которой, насколько он мог разобрать, сидел человек, споро налегавший на весла.
        Элай разглядел своего спасителя не сразу - он был слишком поглощен удивительно яркими видениями, которые развернулись перед его мысленным взором. Ему мерещились собственные похороны.
        Раньше ему доводилось видеть только чужие похороны и теперь он был растроган и перепуган. С мрачным злорадством Элай, словно бы наяву, разглядывал Гаэт - свою мать - целующую его, Элая, хладные уста. Своего отца, застывшего у могилы, куда только что уложили гроб-бочку, с печатью немого отчаяния на челе. Он, удивленный и испуганный Элай, скользил, словно бестелесный невидимка, по затянутому скорбью родному городу, заглядывая в винные кувшины, стоящие на украшенном белыми хризантемами жертвеннике, и в лица своих обидчиков и друзей.
        Кувшины были пустыми, лица - равнодушными. «А как же запоздалое раскаяние? Неужели никому не стыдно, что когда я был жив они были ко мне так жестоки?» - возмутился по этому поводу Элай и это возмущение вмиг разрушило иллюзию .
        Теперь уже можно было разглядеть спасителя. Щуплый, высокий, гладко выбрит. Сложения невоенного. Войлочная шапка с ярким фазаньим пером. Пристойное дорожное платье на деревянных застежках, такие носят северяне. На плечах - пелерина из волчьего меха. Это тоже на северный манер.
        На поясе - тугой сарнод и ножны. И еще одни ножны, подлиннее. Что, интересно, такой щеголь ищет в этой глухомани, в стороне от дорог? Бруснику собирает?
        Элаю очень хотелось думать, что спасение его - вещь благая, но случайная. Незапланированная. Но в это как-то не верилось…
        - Привет тебя, юноша, - сказал северянин, тяжело дыша. Голос у него оказался высоким, каким-то немужским, но Элаю было не до этих странностей.
        - Привет! Еще какой привет! - заулыбался Элай, когда их лодки поравнялись. - Ты даже не представляешь, что…
        - Ладно-ладно, любезничать потом будем. Лучше прыгай ко мне, пока нас обоих не унесло, - отмахнулся северянин.
        Его войлочная шапка была низко надвинута на брови, что, впрочем, не в состоянии было затенить правильные, чересчур правильные черты лица .
        Скоро они причалили и невысокие сапоги Элая здорово хлебнули ледяной воды.

4
        - Только я не мужчина, - Ийен лукаво усмехнулась и рывком сняла шляпу. Волосы цвета спелой ржи расплескались по ее плечам. - Я вижу, - откликнулся Элай, стаскивая размякший сапог. - А платье мужское?..
        - В мужском платье легче путешествовать. Никто не орет «эй, красотка!», не норовит ухватить тебя за передок, не зовет вместе поужинать. Кому нужен тщедушный юноша? Впрочем, попадаются господа, которым юноши - самое то. Но ты ж не из таких, а?
        - Я? Н-нет. Не из таких. Кажется.
        - Ну чего ты? Я просто пошутила.
        Ийен заразительно расхохоталась и в хохоте девушки Элаю на миг почудилось нечто зловещее. Могильным холодком веяло от ее смеха и это никак не вязалось с ее миловидным, простоватым личиком. - Что-то не так? - спросила Ийен, заметив замешательство Элая. - Нет, я просто… просто сильно перетрухнул. В лодке.
        - То ли еще будет, - как-то гадко хмыкнула Ийен.
        Бросив на Элая испытующий взгляд, она принялась расстилать конскую попону и распеленывать тюк с вещами. На мгновение Элаю показалось, что девушка знает о его молитве Великой Матери. Но откуда? И потом, что за зловещее «то ли еще будет»?

«Зловещее-зловещее! Да что я заладил, как козел какой-то? Хватит с меня на сегодня всего этого „зловещего“ дерьма», - решил Элай и, отшвырнув сапоги, отправился разводить костер.
        - Ну, про меня ты уже знаешь, - начал он, когда они сели перекусить. Тут-то и пригодилась пузатая корзинка, взятая из дому и спасенная из обреченной лодки. - А ты что здесь делаешь?
        Элай подозревал, что правды Ийен ни за что не скажет, но ему было все равно: лишь бы не молчать. В конце концов, главное, что он остался жив. А остальное - необязательные нюансы. Ясное дело, Ийен как-нибудь отшутится. Вменяемому мужчине нечего делать возле Порогов, а девушке - и подавно. К вящему удивлению Элая, Ийен не стала отшучиваться.
        - Я пришла сюда, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз, Элай, - сказала она без тени улыбки.
        У Элая не поэтически заурчало в животе от тоски и дурных предчувствий. Внезапно то липкое, илистое помрачение души, что толкнуло его на мольбу Великой Матери, вновь ожило и цепкие щупальца миров зла зашарили по его коже, проникая в каждую ее пору, пробираясь в самые отдаленные уголки мозга, оплетая чувства паутиной предопределенности.
        Элай не мог вымолвить ни слова. Его худшие опасения сбывались. Эта девушка - не случайность. Сейчас Великая Мать потребует с него плату за спасение… .
        - Еще вчера я узнала, что вы собираетесь к Порогам на рыбалку. И я решила, что это прекрасное место для разговора без свидетелей, - продолжала Ийен, приветливо глядя в глаза Элаю.
        - Еще вчера? - переспросил Элай.
        Это «вчера» немного успокоило его. Вчера он еще и не думал взывать к Тайа-Ароан. Вчера наставник учил его истории и высшему счету, потом они с Вадой дулись в кости…
        - Да, вчера вечером. А сегодня утром я уже ждала вас здесь.
        - Это хорошо, что ждала, - сказал Элай с вымученной улыбкой. - А зачем? Что ты, собственно, хотела мне сказать?
        Улыбнувшись одними губами, Ийен безмолвно приблизилась к Элаю, обвила шею юноши руками и ее уста прильнули к его недоуменным устам, склоняя к долгому поцелую. - Люби меня и это будет ответом, - шепнула Ийен.

5

«Надо же как неожиданно. Она что, шлюха? Но какая, Хуммер ее раздери, хорошенькая! У них на севере что, все такие?», - недоумевал Элай, когда последний страстный вздох слетел с его горячих губ и Ийен положила голову ему грудь.
        - Я знала, что будет так, - сказала Ийен.
        - Так это и был тот самый разговор, ради которого ты проторчала на берегу так долго? - спросил Элай, вяло поглаживая золотую головку девушки. - Это было только его начало.
        - Может, тогда продолжим? - Элай требовательно положил руку на грудь Ийен. - Мне многое нужно тебе сказать…
        - Постой, Элай. Не будь таким нетерпеливым! - хохотнула Ийен, мягко отводя руку юноши.
        - Почему нет? Знаешь, Ийен, ты очень красивая. У меня таких раньше не было. И я снова хочу тебя, - настаивал Элай. - Есть женщины, по сравнению с которыми я дурнушка. - Не говори ерунды, Ийен!
        - Ты мне не веришь?
        - Конечно нет! Что ты думаешь, я баб не видел? Иди ко мне, моя сладкая. Не будь упрямой. А потом мы поедем в Орин и мой отец даст тебе кучу денег. А? Нравится? Ну иди же, давай, у меня внутри все горит…
        - Постой, Элай! - строго сказала Ийен. - Перед тем как мы сделаем это снова, взгляни-ка вот сюда, - и с этими словами она протянула Элаю бронзовое зеркало.
        В досаде закусив губу, Элай приподнялся, принял зеркало и нехотя положил его себе на колени.
        Бронзовое зеркало никак нельзя было назвать диковиной. Он, сын гиазира свела, мог вымостить такими путь из трапезной в свою опочивальню. Элай с трудом скрыл свое разочарование.
        - Ну зеркало. И что с того?
        - Взгляни в него. Не бойся.
        Элаю стоило многих трудов скрыть раздражение. "Ну чего она прицепилась, да еще так некстати! Неужто думает, что я рожи своей никогда не видел? "
        Но своей рожи в зеркале Элай не увидел. Из зеркала на него смотрела женщина.
        Назвать ее красивой значило бы не сказать о ней ничего. Ее бездонные черные глаза лучились неведомой силой, губы сулили блаженство, ее дивные волосы были серебристыми, словно мех песца, а шея тонка и сильна, словно лебединая. Весь облик женщины был проникнут изяществом и напоен волшебством. Элай готов был поклясться: смертные женщины не бывают такими… такими… зовущими и одновременно недостижимыми.
        Густые, черные брови женщины были сомкнуты над переносицей. С ее губ слетали слова, которых ни Элай, ни Ийен слышать не могли.
        О да, похоже, женщина была в гневе. Она говорила с кем-то, кого зеркало отражать не желало. Может быть, она даже устраивала кому-то выволочку.
        На щеках красавицы играл румянец. Ее волосы ласкал ветер. «Может быть, она сейчас стоит на пристани? Или на палубе корабля?» - предположил Элай. А сластолюбивая часть его души уже нашептывала, какое это счастье - овладеть такой женщиной на балконе, глядящем на море. Элай никогда не видел моря, но почувствовал: незнакомка из зеркала и море как-то между собой связаны.
        Женщина из зеркала неожиданно улыбнулась. Не Элаю, нет. Но Элай, в сердце которого уже набирало силу неутолимое желание, убедился: в радости женщина из зеркала столь же совершенна, сколь и в гневе.
        Элай застыл в молчании. Он был не в силах оторваться от явленной зеркалом картины. Он не помнил толком, сколь долго любовался лицом небожительницы с серебристыми волосами. Быть может мгновение, быть может час. И даже смешливая Ийен не тревожила его, оставив наедине со своими грезами.
        А когда Элай наконец отложил зеркало и обратил на Ийен взгляд, исполненный тоски и вожделения, она тихо сказала ему: - Она ждет тебя в Наг-Нараоне. - Где это, Ийен? - Может, ты еще и где Синий Алустрал не знаешь?.

6
        Страсть к Ийен умерла в нем так же внезапно, как и появилось.
        Ийен спрятала колдовское зеркало в походную суму и Элай признался себе, что пресытился. Теперь Ийен не вызывала в нем желания и даже не казалась красивой.
«Если та, из зеркала, „красивая“, то Ийен просто выдра какая-то», - разочаровано вздохнул Элай.
        Прощание вышло прохладным.
        Правда, Ийен нисколько не расстраивалась по этому поводу. Если бы Элай был повнимательнее, он бы смог даже заметить на лице девушки улыбку удовлетворения. Так улыбаются торговцы, не без прибыли сплавившие партию лежалого товара. Но Элай не блистал наблюдательностью. Тем более, что мысленно он уже был дома и потчевал рассказом об ужасном происшествии родителей.
        Когда они вышли на дорогу, Элай купил лошадь у первого попавшегося на глаза всадника.
        - Ну что, приглашаю тебя, стало быть, в гости. Я ведь сын свела. Принимать тебя будем по-царски. - Это лишнее, - отмахнулась Ийен. - У меня дела.

«Странная она все-таки девушка. И от денег отказалась, и в гости не хочет», - пожал плечами Элай. Но настаивать не стал. С тех пор, как он увидел женщину из зеркала, общество Ийен его тяготило.
        - Ну тогда прощай. Спасибо тебе, Ийен, за все. Я буду вспоминать тебя. Честно, - сказал Элай, старательно изображая проникновенность.
        - Хочешь - вспоминай, не хочешь - не надо, - ухмыльнулась Ийен и, даже не удостоив Элая прощального поцелуя, ускакала.
        Не жалея клячу, Элай скакал во весь опор. Сердце его бешено колотилось. И не мудрено! Ведь за этот день на его долю выпало столько приключений, сколько с лихвой хватило бы на иную нескучную неделю. И то подумать: потерять товарища, едва уцелеть самому, повстречать красавицу вольных нравов, познать ее благосклонность и, наконец, увидеть женщину, единственно достойную поклонения и любви!
        Нет, он не станет выкладывать родителям правду о своей любвеобильной спасительнице. И уж, конечно, умолчит о женщине из зеркала. Чего доброго, отец поднимет на смех его идею повидать Синий Алустрал!
        Наконец взмыленная кляча была поручена заботам конюха, о мести которому Элай теперь и не вспоминал, а сам он помчался по лестнице, ведущей в библиотеку, пропуская за раз по три ступени.
        - … и девушки связывают себе колени шелковым поясом перед тем, как принять яд, - это рокочущий бас отца.
        - Дорогой, я не совсем поняла, зачем? Зачем они связывают колени?, - это грудной голос матери.
        Элай остановился у приоткрытой двери в библиотеку, чтобы перевести дух. Он хотел предстать перед родителями опечаленным и суровым. То есть таким, каким положено быть мужчине, оставившему за спиной опасность, видевшему смерть друга. Да и подслушать разговор родителей - всего минуту-другую - он тоже не возражал. В конце концов, просто интересно, зачем эти девушки завязывают себе колени перед тем, как наглотаться яду. Когда он услышит зачем, он постучит в дверь и все такое прочее.
        Он расскажет им все по порядку. Что надо - утаит, что надо - приукрасит.
        Он будет героем дня.
        Потом мать поохает, а отец, задумчиво перебирая четки, будет задавать ему дурацкие вопросы. Когда тема его чудесного спасения будет высосана, словно фляжка доброго гортело, он, Элай, воспользовавшись всеобщей растерянностью, спросит у отца дозволения посетить Синий Алустрал. Ему совершенно необходимо съездить туда. Во-первых, чтобы развеяться. А во-вторых? Ясное дело, чтобы поучиться у легендарного Герфегеста Конгетлара боевым искусствам Синего Алустрала…
        Элай спрятал довольную улыбку. Что-то подсказывало ему, что отец не откажет.
        ГЛАВА 3
        ГОСПОЖА ХАРМАНА

1
        "Наг-Нараон - исконная вотчина Гамелинов и мне не ведомо прошлое, в котором это было бы не так. И лишь теперь, после Исхода Времен, Наг-Нараона нет больше, как нет и могущественного Дома Гамелинов.
        Я был в Наг-Нараоне один раз за всю свою долгую жизнь и должен искренне признаться - искренне, ибо никто не стоит за моим плечом и никому не отвратить больше меня от правды - что не видел среди всех крепостей мира более угрюмого и тяжеловесного сооружения. За исключением, пожалуй, Варнагской цитадели Октанга Урайна.
        Наг-Нараон открылся моему взору беспокойным осенним вечером и походил на огромный каменный корабль, рассекающий волны в преддверии своего рокового конца. Тогда, впрочем, сердца наши полнились ликованием и ничто не предвещало дурного.
        На «Молоте Хуммера» - исполинском детище моего несчастного Брата по Слову - в тот день собралось, полагаю, самое невероятное общество за всю историю Круга Земель.
        Я, Элиен, сын Тремгора, Звезднорожденный.
        Сиятельный Князь Варана Шет окс Лагин, Звезднорожденный, мой Брат по Слову, чье тело долгие годы служило обителью для темной воли Октанга Урайна, третьего Звезднорожденного, о котором после.
        Герфегест, Последний из Конгетларов и новый Хозяин Дома Гамелинов, мой Брат по Крови.
        Хармана, его великолепная подруга, столь же блистательная, сколь и бессердечная.
        Торвент, сын императора Лана Красного Панциря, которому судьбой было назначено наследовать власть над Синим Алустралом.
        Горхла, темный карлик, о котором я по сей час не могу сказать ничего - ни доброго, ни дурного, ибо мои друзья видели от него и первого и второго в избытке.
        Гаасса окс Тамай, варанский флотоводец, влюбленный в войну и власть более, чем сам Эррихпа Древний.
        Не сомневаюсь в том, что все они изменились."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

2
        - Эти широкие наконечники - самое странное из того, что я видел в пути, - засмущался Элай.
        В обществе Герфегеста, Хозяина Дома Гамелинов, Элай чувствовал себя неуютно. Ему не нравилось, что на него смотрят так пристально. Более того, наставник учил его, что рассматривать собеседника во время разговора - неприлично.

«Впрочем, в Алустрале все по-другому. Отец был совершенно прав.»
        - Что за широкие наконечники, Элай? - дружелюбно спросил Герфегест, от которого не укрылось смущение гостя.
        - Когда мы вышли из гавани, какие-то прохвосты попытались захватить наш корабль… Они походили на вольных торговцев, но капитана было не обмануть.
        - И что капитан?
        - Когда он увидел идущий на сближение корабль, он приказал доставить «Толстую Тай». Я, конечно, не понял, о чем это он. Но потом я увидел эти самые стрелы с широкими наконечниками. Тогда я еще подумал - ну кого можно убить такой летающей лопатой?
        Герфегест Конгетлар понимающе усмехнулся.
        - Матросы натянули луки, стрелы полетели в цель. Вскоре я понял - без этих
«летающих лопат» дела наши были бы плохи. Первые же стрелы, достигшие чужого корабля, перебили веревки, удерживавшие косой парус. Другие изорвали в клочья парус на корме. Пиратское судно было маленьким и гребцов на нем не было. А, вернее, все гребцы были заодно с пиратами и готовились взять нас на абордаж, нахально прохаживаясь по палубе. Очень скоро посудина «вольных торговцев» стала неуправляемой и мы перебили этих недоносков из обычных луков…
        - А что было потом? - где-то за спиной Элая зазвучал хрустальный женский голос. Похоже, обладательница хрустального голоса тоже была не прочь принять участие в беседе, причем не дожидаясь, пока Герфегест возьмет на себя труд представить ее гостю.
        Влекомый любопытством, Элай обернулся.
        Он прибыл в Алустрал вовсе не за тем, чтобы совершенствоваться во владении
«волчьими зубами» или «железным лотосом», хотя именно в этом он убеждал свою мать. И уж совсем не за тем, чтобы глазеть на алустральские порядки, как это представлялось его мудрому, даже, пожалуй, слишком мудрому отцу.
        В глубине души Элаю было плевать и на Герфегеста Конгетлара, которого ему полагалось звать «дядей», и на Путь Ветра, которым следовал тот.
        Элай не собирался брать у него уроки - от уроков ему тошнило еще в Орине.
        Ему, Элаю, нужна была женщина. Женщина из бронзового зеркала.
        А потому, с той самой минуты как он прошел через Врата Хуммера, Элай пристально вглядывался в случайные женские лица - быть может, он встретит ее гораздо раньше, чем попадет в Наг-Нараон? Увы. Все встреченные им женщины оказывались либо женами рыбаков, либо женами крестьян, либо невесть чьими еще женами, Хуммер их всех пожри!
        Лицо вошедшей было укрыто целомудренным флером и Элай не успел рассмотреть незнакомку. «Хуммер пожри эту алустральскую „скромность“!» - в сердцах выругался Элай.
        Однако, Элай не желал показаться дяде невежественным. После недолгой заминки он был вынужден продолжить.
        - Что было потом? Потом мы потопили корабль этих разбойников. К сожалению, больше ничего интересного не происходило аж до самого Наг-Нараона, - соврал Элай.

«Интересного» действительно было мало. Всю дорогу от Калладира до Наг-Нараона Элая мучила морская болезнь. Его кожа позеленела, словно бы заплесневела. Рвота мучила его беспрестанно, а голова была налита свинцом. В общем, морское путешествие так измотало Элая, что когда на горизонте показались башни Наг-Нараона, он думал только об одном: как бы поскорей добраться до спальни, где пол не ходит под ногами ходуном. Такой была правда. Но разве нужна такая правда просвещенным дамам?!
        - Познакомься, милая. Это - Элай, сын Элиена и Гаэт, - сказал Герфегест.
        Вопреки ожиданиям Элая, он был представлен вошедшей женщине первым.

«Значит, она не дочь и не служанка. Выходит, сестра? Но разве у Герфегеста есть сестры?»
        - Я - Хармана, Хозяйка Дома Гамелинов. Рада видеть тебя, Элай, гостем Наг-Нараона, - представилась женщина и откинула вуаль с лица.
        - Да благословится прах под твоими стопами… - Элай пробубнил начало формулы, которую не без труда вдолбил в его голову наставник перед самым отъездом, но волнение не позволило ему окончить, - и потому, Хозяйка… Хозяйка… Дома Гамелинов…
        Перед Элаем стояла женщина из бронзового зеркала.
        - Не нужно так волноваться, Элай. Добро пожаловать! - тепло сказала Хармана и подалась вперед. Ее нежная шелковая щека дотронулась до щеки Элая. Так приветствуют друг друга родственники под небом Синего Алустрала.

3
        Игрища Альбатросов. Вот о чем успел напрочь забыть Элай с тех пор как покинул Орин.

«Я мечтаю видеть Игрища Альбатросов!» - говорил он отцу.

«Это самое желанное зрелище для молодого воина!» - говорил он наставнику.
        Но до Игрищ ли было Элаю теперь, когда в Хозяйке Дома Гамелинов он узнал женщину, страстное желание обладать которой и приволокло его в Наг-Нараон?
        С тех пор как Элай узнал, что незнакомку зовут Хармана, он думал только о ней. Любовь и совокупление, совокупление и любовь. Между этими двумя точками курсировала беспокойная мысль наследника оринского престола.
        Он думал о невозможной красоте Харманы и о невозможности любви. Невозможности? Отчего «невозможности»? И об этом он тоже думал.
        Через три дня нерадостных раздумий, которые Элай безвылазно провел в отведенных ему покоях, он додумался едва ли не до отъезда. «Так можно и с ума сойти», - решил Элай, когда в нем ненадолго проснулось благоразумие.
        Но когда Герфегест предложил Элаю присоединиться к Гамелинам, разминающим кости перед грядущей чередой поединков, он решил согласиться. «В крайнем случае, уехать всегда можно», - решил Элай.
        - Сейчас посмотрим, чему научил тебя отец. Впрочем, если ты владеешь Наречием Перевоплощений и умеешь высекать из пальца молнии, то тебе среди моих простецов делать нечего, - подтрунивал над Элаем Герфегест, когда они взбирались на холм, где происходили бои.
        Элай рассеяно кивнул. Он понятия не имел что такое «Наречие Перевоплощений».
        В присутствии Герфегеста он чувствовал себя скованно и неловко. Больше всего Элай опасался, что любовная горячка, в которую он впал вследствие знакомства с госпожой Харманой, не укрылась от глаз его проницательного дяди.
        Но Герфегест был сама любезность. Даже ревность не мешала Элаю признать: Хозяин Гамелинов остроумен, внимателен, ненавязчив.

«Уж лучше бы он оказался хамом и скотиной», - в отчаянии сознался себе Элай.

4
        Волею жребия противником Элая оказался здоровенный детина, значительно превосходящий его и сложением и ростом.
        Герфегест, наблюдавший за происходящим, сидя в густой тени дзельквы, сделал Элаю ободряющий жест. Мол, не в мускулах дело, как-нибудь справишься. Несколько праздных зрительниц нервно захихикали, ожидая быстрой расправы над смазливым юношей.

«Тренируются, как и мы, чтобы получше хихикалось на завтрашних Игрищах», - подумал Элай и вошел вслед за своим быковатым партнером в центр круга.
        Жидкая подкова зрителей деловито сомкнулась и поединок начался.
        В отличие от седого грамматика, обучавшего Элая основам стихосложения, риторике и истории Круга Земель, его наставник по фехтованию и кулачному бою не позволял себе быть с Элаем понимающим и снисходительным.
        Это не раз сослужило Элаю хорошую службу еще в Орине - шататься инкогнито по притонам сын Звезднорожденного Элиена любил почти так же, как совокупляться и выпивать. Пригодилось учение и в Наг-Нараоне.
        В одно мгновение Элай определил, что прямолинейный напор и ставка на силу в его положении - проигрышная тактика. Элай знал: ходячей горе мяса можно противопоставить только сверхподвижность и продуманный каскад подлых приемов, где каждое движение приближает и приуготовляет последующее, а для непродуманных
«открывающих» ударов нет, да и не может быть места. «Один его удар-»крюк" и прощай госпожа Хармана. А мой «крюк» ему как комар за брюхо укусил. Выходит, «бражник, облетающий цветок» - это как раз то, что нужно", - промелькнуло в мозгу у Элая.
        Элай вертко двигался вокруг противника, демонстрируя свою готовность защищаться в любом положении и походя атаковать. На самом деле и защиты, и атаки были призваны всего лишь замаскировать ожидание ошибки врага, ожидание удобного момента, когда можно будет безнаказанно нанести болевой удар в одну из «особых точек слабости». По этой части Элай был докой: «Зачем уметь все, когда нужно уметь самое действенное?».
        Элай рассудил верно: его подвижность и врожденная гибкость то и дело ставили супротивника в положение, совершенно непригодное для атаки. Попробуй-ка ударить кулаком вьющегося мотылька! Во время очередной попытки провести скользящий «крюк» воин неловко раскрылся и Элай наконец ударил.
        Противник крякнул и грузно отскочил, вдобавок еще и неловко оступившись. Еще мгновение - и за свою неловкость детина поплатился сломленной защитой. Носком правой ноги Элай нанес ему два удара: в правое колено, чуть ниже коленной чашечки, и в живот, на три пальца ниже сердца.
        Боец взвыл от боли. Элай ликовал. Впрочем, преимущество, которое получил Элай, было тут же компенсировано ответным обманным выпадом противника, быстро совладавшего со своими эмоциями. Тут уже и сам Элай, окрыленный быстрой удачей, едва удержался на ногах.
        Зрители молчали, напряженно наблюдая за ходом боя. Даже девушки, укутанные в облака черного газа, перестали лущить свои сладкие орехи. Да и противник Элая, поначалу такой вальяжный и невозмутимый, теперь, казалось, занервничал.
        Боец, с которым жребий свел Элая, следовал Путем Стали с самого своего рождения. Он не знал других Путей ибо, как и всякий Гамелин, был прямодушен и презирал чужое.
        Элай воспитывался иначе. Сармонтазара не знала Путей и мало смыслила в презрении. Каждый брал от боевых искусств соседних народов, враждебных кланов и наемных учителей все, что было ему по вкусу. А потому даже Элай на своем недолгом веку успел освоить немало чужих хитростей. И хотя его противник был силен, Элай понимал: не будь он настолько тяжелее его, лежать бы ему давно опрокинутым на спину.
        Элай продолжал кружить взад-вперед еще некоторое время, пока его противник не решился на смену стиля. Он неожиданно присел на корточки и, опершись на выставленные за спину руки, ловко выбросил ноги вперед, целя Элаю в пах.
        Мимо. Разумеется мимо. Там, где мгновение назад был Элай, теперь была лишь его тень.

«Кто учил его лягаться? Не иначе как вьючный осел», - самодовольно усмехнулся Элай. Увы, он не заметил, что во время этого топорного маневра его противник исхитрился подобрать с земли увесистый голыш.
        Кое-кто из зрителей заметил это, но поднимать шум не спешил. Чего ради? Ведь Элай был всего лишь чужаком, обласканным гостеприимным Хозяином Дома. А вот его дюжий противник, опытный вояка, дослужившийся до сотника еще во время захвата столицы, слыл компанейским выпивохой и балагуром, словом - большим авторитетом в Наг-Нараоне.
        Удар слева. Еще удар. Жесткая защита. Левая рука Элая парирует удар, направленный в печень. Элай пытается продолжить движение на отход, но… его правая рука уже не в силах сдержать новой атаки противника и безвольно опускается.
        Кулачище сотника тараном врезалось в правую скулу Элая… - Ох-х-х! - Мамочки! - Это ж надо-то! Среди зевак идет неодобрительный ропот. Зрительницы подхватываются с сидений.
        Герфегест в досаде хлопает себя ладонью по колену и тоже встает.

… Элай все еще отчаянно пытается удержать равновесие…

«Победа - это равновесие. Жизнь - это равновесие. Смерть - это когда равновесие разрушается», - внушал Элаю наставник, гневно сверкая глазами.
        Элай медленно переносит вес тела с правой ноги на левую, пытается правильно провести перекат со стопы на пятку, но тщетно. Тяжеленный кулак врезается в его грудь снова. - На этот раз не встанет, голуба, - шепчет кто-то.
        Зрители сочувственно кивают. Мол, как бы там ни было, но ведь судьба, что вы хотите, судьба.

5
        Элай пришел в себя нескоро.
        Голова гудела, в ушах шипели голодные аспиды, губы склеило кровью.
        Элай осторожно приоткрыл глаза.
        Его затылок покоился на кожаном валике для сидения, который участливо поднесла пострадавшему одна сердобольная дама из свиты госпожи Харманы. Ее служанка брызгала в лицо Элаю водой из серебряной фляжки.
        - Какой красавчик!
        - И глаза такие ясные-ясные!
        - Синяки на лице - это ничего. Главное-то у мужчины пониже будет!
        - Но кровищи-то сколько натекло!
        - Этот здоровый - просто изверг, я не знаю! Эдак на Игрищах нам и выставить-то некого будет - загодя друг дружку перекалечат!
        Дамы кокетливо охали, щекоча босые ноги Элая шелковыми подолами своих платьев. Девушки помоложе - молчали, пытливо всматриваясь в лицо страдальца.
        Там, где только что отлупили Элая, теперь сцепилась другая пара. Похоже, судьба Элая никого, кроме дам, особенно не интересовала.

«Привыкшие, видать, к таким раскладам», - сообразил Элай.
        Он поискал глазами Герфегеста. Но Герфегеста не увидел.
        Зато Элай увидел нечто лучшее, в тысячу крат лучшее. Он увидел госпожу Харману. На глаза Элая навернулись немужественные слезы.
        Хотя движения Харманы были легки и быстры, выглядела она встревоженной, если не озабоченной. Элай присмотрелся. Кажется, Хармана торопилась… к нему. Именно к нему!
        Теперь на ней не было черной вуали. Волшебные серебристые волосы вольно развевались на ветру, как тогда, в зеркале. Хармана почти бежала, подобрав обеими руками юбки из тончайшего черно-синего шелка. Глаза Хозяйки Гамелинов показались Элаю грустными. Но даже ему, самонадеянному фантазеру, не хватило дерзости заподозрить, что это его позорный обморок вывел госпожу из душевного равновесия.
        - В добром ли здравии сын Элиена и Гаэт? - поинтересовалась Хармана, участливо положив руку на лоб обезумевшего от счастья Элая.
        Он прочистил горло. «Нужно что-то сказать. Нужно как-то намекнуть ей. Нужно… Сейчас или никогда.»
        - М-м-м… умоляю… зовите меня Элаем, госпожа, ведь я так люблю вас… - брякнул Элай и, тут же испугавшись собственной смелости, добавил: - … Чистой любовью кровника…
        - Элаем? Конечно! Конечно, я буду звать тебя Элаем. Ведь я тоже люблю тебя, - светозарно улыбнулась Хармана.
        То, что она сделала потом, не укладывалось в тесные рамки приличий, вдолбленные в голову Элая наставником по Праву Народов и этикету.
        Хармана изящно склонилась над распростертым Элаем, убрала потную прядь с его правильного лба молодого повесы и… поцеловала его потрескавшиеся, залепленные спекшейся кровью губы. Поцеловала вдумчиво и, как показалось Элаю, довольно бесстыдно. Она сделала это на глазах у всех, кто стоял рядом, но во взгляде Хозяйки Гамелинов не было смущения.

«Мамочки! Что со мной теперь будет? Что теперь будет с нами?» - спросил себя Элай, пьяный смертоносным вином, настоянным на страхе и желании, и закрыл глаза.
        Элай был человеком Сармонтазары. Он не знал, что именно так - и никак иначе - выражают друг другу глубокое сочувствие близкие родственники под небом Синего Алустрала.

6
        Занудливо гнусило над ухом комарье, Элаю не спалось.
        Он думал о Хармане и о той поэме, которую посвятил бы ей, если б был способен увидеть разницу между амфибрахием и хореем. О позорно проигранном поединке, о сожранном рыбами Ваде. Об исполненном достоинства Герфегесте Конгетларе и о своем державном отце, похожем на Герфегеста с точностью до чувства юмора. О златокудрой соблазнительнице Ийен, самой ухватистой женщине без твердых моральных устоев из всех, кем ему довелось обладать.

«Может, и сейчас одна такая бойкая девчонка мне не помешала бы - для успокоения нервов? Где у них тут в Наг-Нараоне, интересно, водятся дорогие шлюхи?» - размышлял Элай, возбужденный волной приятных воспоминаний о Ийен. Впрочем, когда волна схлынула, он признался себе, что, пожалуй, не смог бы заняться сейчас любовью даже с госпожой Харманой - таким разбитым и никчемным он себя чувствовал.
        Масляный светильник, выполненный в форме хрустального лебедя, щиплющего себя за хвост, чадил на ажурном столике у его низкого ложа.
        Он не затушит его, нет. С тех пор, как заводь близ Порогов едва не стала ему могилой, Элай не любил темноту, если не сказать сильнее - он начал ее бояться. С того дня, как сын Элиена впервые заглянул в глаза мировой ночи, вынудившей его воззвать к Тайа-Ароан, он страшился, что опять произойдет нечто, чему будет по силам заставить его вспомнить о Великой Матери вновь.
        Чтобы рассеять дурные мысли, Элай начал вспоминать женщин, которых любил. Он думал о курносых девочках с обгрызенными ногтями, дочках малоимущих отцов - эти были готовы слюбиться с Элаем за горсть конфет. О пышногрудых искусницах из гостевых покоев оринского дворца - эти обслуживали Элая бесплатно. Он вспоминал о чужих женах и сестрах. Лучшие часы последних двух лет он посвятил их осторожным телам. Наконец, он мечтал о том, что произойдет, если госпожа Хармана…
        Скрипнула входная дверь.
        Элай вздрогнул всем телом - ведь дверь он запирал собственноручно!
        Да-да, он запер ее сразу после возвращения со скудного по гедонистическим оринским меркам ужина, где немногословные и до безобразия сдержанные алустральские вояки из клана Гамелинов обсуждали политическую обстановку, которая, де, накаляется. И витиевато, чтобы ненароком не задеть чью-то вечнозудящую честь, распекали друг друга за просчеты в организации того или иного из многочисленных увеселений, запланированных на Игрищах Альбатросов.
        Дверь снова скрипнула. Наемный убийца?
        Усталости как не бывало.
        Элай вскочил с ложа и выхватил из ножен кинжал. Стараясь ступать бесшумно, он направился к двери. Притаившись за складчатой портьерой из тяжелого шелка, отделяющей опочивальню от гостиной, куда вела входная дверь, Элай прислушался. Вроде бы, тихие шлепки человеческих шагов. Или показалось?
        Внезапно две холодные руки опустились сзади на его жилистые плечи. «Значит, их двое?» - промелькнуло в голове у Элая. Он несмело обернулся, предпринимая вялую попытку высвободиться.
        - Тс-с, - сказала Хармана, со значением приложив палец к губам.
        - Мы не одни здесь, моя госпожа! - прошептал Элай. - Только что я слышал шаги…
        - Мы одни в целом мире, глупыш. Здесь нет никого. Только я и ты, - вкрадчиво сказала Хармана и ее уста надолго соединились с устами Элая.
        Шнуровка, стягивающая лиф платья Хозяйки Гамелинов, расшитого черными лебедями, многообещающе затрещала под напором страстных ласк ошпаренного неожиданным счастьем Элая.
        Первобытное, всеиспепеляющее желание, ливнем обрушившееся на него, лишило Элая остатков самообладания и хороших манер. К Хуммеру в пасть эти манеры вместе с мамой, папой, Ийен и Герфегестом! Он возьмет ее, не раздумывая и не медля. Думать, по мнению Элая, в подобных ситуациях было незачем.

«Ийен не солгала», - одними губами произнес Элай, когда его тело и тело Хозяйки Гамелинов стали одним.
        Да, небожительница из бронзового зеркала принадлежала ему теперь, как принадлежала бы распутная простушка из придорожного трактира. Но только…"Но только уста Харманы - пряные и горячие. А уста шлюх холодны и имеют вкус старости", - подумал Элай.
        Он все же потушил масляный светильник. Теперь трусить было поздно. Неизведанные, чуждые женщинам Сармонтазары ласки госпожи Харманы были такими обжигающими, а наслаждение, что забирало его волнами, было таким острым, что он понял: за меру колдовского экстаза, каким отзывалось его существо на любовь Хозяйки Гамелинов, ему придется заплатить всем, что он имеет. Ибо наставник учил его: «Ничего не дается нам даром.»
        Пройдет меньше года и Элай сполна оплатит Алустралу каждый миг своего наслаждения.
        ГЛАВА 4
        ИГРИЩА АЛЬБАТРОСОВ

1
        - Что может быть глупее ристалищ под небом Синего Алустрала? - проворковала Син, шаловливо прикоснувшись кончиком языка к мочке уха Тай-Кевра.
        - Глупее ристалищ под небом Синего Алустрала могут быть только другие обычаи Гамелинов, - мрачно отозвался Тай-Кевр.
        Глава Дома Пелнов по-хозяйски положил руку на талию Син и нахмурился. Ему нравилось общество Син, но даже она была не в силах унять его тревогу.
        Тай-Кевр и Син стояли на мостике флагмана Дома Пелнов, месяц назад переименованного из «Грозы Западного моря» в «Память Лорнуома».

«Память Лорнуома» - зловещее имя. Назвать корабль так - это все равно что назвать его «Смерть Гамелинам».
        Впрочем, на такую мелочь как переименование чужого корабля, на Игрищах Альбатросов, где никто не страдает от недостатка впечатлений, едва ли кто-нибудь обратит внимание. Тем более что и новое, и старое названия были выполнены тайнописью Дома Пелнов. Лишь Сильнейшие Пелнов знали, что означают эти загадочные символы.
        Тай-Кевр был поглощен созерцанием прозрачных предутренних далей, в интригующей глубине которых таились Игольчатая Башня и наг-нараонская крепость, Герфегест и Хармана, файеланты Гамелинов и суда прочих Домов. Будущее.

«Память Лорнуома» и еще два файеланта Пелнов приближались к столице Гамелинов строго с юга. А на сто лиг юго-восточнее, по-воровски прижимаясь к безлюдному Поясу Усопших, сообразуясь с показаниями магических Перстов Севера и точнейшими расчетами искусных кормчих, на исходные позиции выдвигался боевой флот Пелнов в полном составе. Через четыре часа ему предстоял поворот строго на запад. Потом - еще два часа хода и остановка. Об этом не знал и не должен был знать никто. Такова была воля Тай-Кевра. Таков был совет Син, всеведущей Син.
        Тай-Кевр не хотел сознаваться себе в том, что эта странная дива, исчадие Пояса Усопших, за последние ночи измотала его почище, чем смогли бы это сделать десять самых разнузданных портовых шлюх Рема Великолепного, посаженных на голодный паек целомудрия, а затем выпущенных на волю под залог образцового поведения. И только в эту ночь Син сама отказалась от продолжения любовных утех. «Не всякому воину полезно делать любовь перед сражением», - объяснила она.
        Син. Он до сих пор не решил, что подарит ей - жизнь или смерть.
        Подарить Син смерть было гораздо проще. Когда она надоест ему, а это, судя по всему, случится очень и очень скоро, ему нужно будет лишь послать за палачом. С жизнью было сложнее. Если он подарит ей жизнь, то, пожалуй, уже послезавтра будет кончать кровью.
        Впрочем, жить или умереть Син в конечном итоге решал отнюдь не Тай-Кевр. Это решали обстоятельства. Все зависело от того, что увидит он, Хозяин Пелнов, в Наг-Нараоне. От того, солгала ли ему Син, когда рассказывала о магических свойствах Лона Игольчатой Башни и расположении флота Гамелинов.

«Если не солгала - я подарю ей жизнь. Гибель Гамелинов стоит того, чтобы одна девка, которую, конечно, лучше бы сжечь, зажилась на земле чуть дольше, чем положено», - вот о чем думал Тай-Кевр, напряженно вслушиваясь в рокот пенной стихии, что забавлялась трехъярусной тушей «Памяти Лорнуома».

«В крайнем случае, отошлю ее на время из Лорка, если будет невмоготу», - пронеслось на задворках сознания Тай-Кевра.
        Ему очень хотелось, чтобы предсказания Син, которые та шептала ему, переводя дух после ожесточенных соитий, оказались истинными. Чтобы его план, который уже успел созреть и утвердиться во всех своих изощренных деталях, обратился явью. Гибелью Гамелинов. Разрушением Наг-Нараона. Местью. Истинным торжеством Пелнов во имя памяти Лорнуома и его родичей - Шаль-Кевра и Глорамта.
        - Вижу Наг-Нараон! - радостно прокричал впередсмотрящий.
        Черной риской была процарапана на сером предутреннем небе Игольчатая Башня.
        Тай-Кевр пожал плечами - впередсмотрящий мог бы и не кричать. Ожидать роковых решений судьбы теперь оставалось каких-то четыре часа. Увы, от этого ожидание становилось лишь напряженней. «К Хуммеру ожидание! Надо поспать - пустые вопросы можно будет задавать себе и завтра.»
        - Разбудить на входе в наг-нараонскую гавань, - с трудом сдерживая зевок, бросил Тай-Кевр вестовому и зашагал в свою каюту, оставив Син скучать на мостике. Насколько он успел изучить ее повадки, она никогда не спала. Даже не притворялась спящей.

2
        - Хозяин! Хозяин! Пора вставать! - продолжительные деликатничанья не привели к желанному результату и вестовой изо всех сил тряхнул Тай-Кевра за плечо.
        - А не пошел бы ты Хуммеру срам сосать… - захрипел было спросонья Тай-Кевр, но, продрав глаза, в которых неспешно проступало осмысленное выражение, замолчал. - А, это ты… Спасибо, что все-таки добудился.
        - Рад стараться! - вестовой приложил кулак к груди - туда, где сердце. Точнее, не к груди а на пол-ладони от груди - как того требовали морские традиции Пелнов.
        Тай-Кевр не стал задавать вестовому вопросов вроде «Ну как?» или «Что там флот Гамелинов?». Он просто оделся, перепоясался мечом, набросил на плечи шерстяной плащ и поспешил на палубу.
        Уже рассвело, но солнце еще пряталось где-то за наг-нараонскими скалами, окружавшими бухту с трех сторон. Син неподвижным изваянием застыла на мостике. Казалось, с момента ухода Тай-Кевра она вообще не сменила позы. «Как ящерица» - подумал Хозяин Дома Пелнов.
        Файеланты Пелнов неспешно проходили мимо Лысого Мыса. Еще мгновение - и с мостика откроется вид на Миноговую Бухту Наг-Нараона. Еще мгновение…
        Да! - Тай-Кевр не сдержался и изо всей силы ударил раскрытой ладонью по перилам мостика. Да! - восемьдесят файелантов Гамелинов, красавцы, все как один трех - и четырехъярусные исполины, краса и гордость Синего Алустрала, все были здесь. Как ягнята, назначенные к закланию. Как сельди в чану торговки рыбой. Да! - Миноговая Бухта станет их последним пристанищем и их вечным склепом.
        Тай-Кевр схватил Син за плечи и повернул лицом к себе.
        Он целовал ее долго.

3
        Игрища Альбатросов венчают теплое время года так же, как ре-тарский Праздник Тучных Семян венчает конец зимы.
        Во время Игрищ Альбатросов не дозволено вершить кровопролитие. Этот запрет нарушался лишь однажды - когда в Синем Алустрале появился варанский флот и Гамелины вели войну с Сиятельным князем и Ганфалой, его слабосильным союзником.
        На эти Игрища в Наг-Нараон собрался весь цвет Синего Алустрала. Второй, блеклый цвет, ибо первый был безжалостно унесен ветрами прошлой войны.
        Лорчи, Хевры, Эльм-Оры, Орнумхониоры, Ганантахониоры, Гамелины - хозяева Игрищ - и Пелны.
        Гордые файеланты - по три от каждого Дома - выстроились вдоль пристани Миноговой Бухты. День, как это обычно случается на Игрища Альбатросов, выдался пронзительно-солнечный.
        Игольчатая Башня безжалостно вонзалась в ослепительную синеву неба. Тем, кто находился у ее подножия, казалось поразительным, что легчайшему небесному шелку удается сохранять цельность над ее острым жалом.
        Игольчатой Башне оставалось стоять чуть более пятнадцати часов.

4
        В первых четырех забегах сюрпризов не было. Почтенная публика скучала. Знатнейшие люди кланов и их надушенные спутницы - жены, кузины, любовницы и дочки на выданье, - зевали во весь рот безо всякого стеснения.
        Элай, Хармана и Герфегест, занимавшие самые что ни на есть почетные места под роскошным балдахином, скучали вместе со всеми.
        Элай все чаще бросал косые взгляды на Харману. Лицо Хозяйки Дома Гамелинов было непроницаемо, ее взор застыл на финальной беговой черте. Губы ее были плотно сомкнуты. «Невозможно поверить, что еще ночью эти губы были такими услужливыми», - уязвленно подумал Элай.
        Над Беговым Кольцом курилась серая осенняя пыль. Частички этой пыли смешивались с запахом духов госпожи Харманы и запах этот для Элая был сродни безумию. В чреслах Элая, который все еще был не в силах стряхнуть с себя наваждение минувшей ночи, медленно, но неумолимо подымалась свинцовая волна страсти. Ее не остановить.
        Герфегест не смотрел ни на Харману, ни на Элая. Все его внимание было сосредоточено на Тай-Кевре.
        Глава Дома Пелнов явился на Игрища последним. Глава Дома Пелнов сдержанно, но, как показалось Герфегесту, вполне искренне засвидетельствовал свое почтение Гамелинам и свою радость по поводу того и по поводу этого.
        Все три файеланта Пелнов были сравнительно небольшими трехъярусными кораблями и не представляли для Гамелинов ни малейшей угрозы. Но на душе у Хозяина Гамелинов было неспокойно.
        Распутного вида женщина, которую привез с собой Тай-Кевр, обернулась и, сделав призывный знак веером, бросила на Герфегеста быстрый испытующий взгляд. Что она хотела сказать? «Давай встретимся сегодня вечером после ужина?» «Я знаю, как доставить удовольствие настоящему воину?» Нет, что-то непохоже.
        В пятом забеге участвовали три колесницы. От Хевров, Гамелинов и Пелнов. Сигнальная труба швырнула осеннему солнцу высокую протяжную ноту.
        Возничие подхлестнули лошадей. Забег начался.
        Полкруга колесницы шли колесо в колесо. Потом возничий Хевров начал отставать. Конечно, какие могут быть лошади у Хевров? Они и так держались слишком долго. То ли дело грютские скакуны Гамелинов - подарок самого Элиена!
        Колесница с черными лебедями на гнутом передке из орехового дерева уверенно рванулась вперед. Герфегест хорошо знал возничего - незаконного сына Артагевда от чахоточной белошвейки из Авен-Рамана. Это был бойкий и лживый малый, ни в чем не похожий на своего доблестного отца. Верткий, недалекий и безграмотный, зато прекрасно владеющий спаркой кинжалов и длинным боевым цепом с кожаной петлей для кисти.
        Герфегест напрягся, желая возничему легкой и быстрой победы: во имя погибшего Артагевда, забыть которого Герфегест не мог, как ни старался.
        Скачки, нововведение последних лет, занесенное из Сармонтазары восточными ветрами, были алустральскому люду в тягость. Скачки устраивали лишь затем, чтобы не казаться варварами перед лицом гостей из просвещенной Сармонтазары. То ли дело гребные состязания, гонки «морских колесниц» и травля каракатиц! Вот что в два счета ставило на уши знатнейших и их надушенных спутниц!
        Треск и гибельное ржанье в восемь конских глоток. Восторженный вопль зрителей, чью скуку мгновенно развеял грохот на Беговом Кольце.
        Возничий Пелнов швырнул коней вправо и спустя несколько мгновений обе колесницы, как две падающих звезды, исчезли в вихре обломков, пыльном облаке, мельтешении конских ног.
        Отставшая почти на полкруга колесница Хевров звездой-победительницей промчалась мимо. Но это уже никого не волновало.
        Все разом вскочили на ноги. И лишь Хармана осталась сидеть. Элай, чьим вниманием невиданное происшествие владело лишь несколько мгновений, помедлил и тоже сел.
        Оба возничих выжили. Это стало совершенно ясно, когда в пыли блеснула стальная искорка и в нескольких шагах от нее - другая.
        Надрывалась сигнальная труба, но возничим было не до нее. Сын Артагевда и возничий Пелнов, виновник происшествия, не сговариваясь выхватили длинные ножи. Их всегда берут с собой на забег опытные колесничие - если надо, можно полоснуть по вожжам. Можно полоснуть и соперника - как, например, сегодня.
        Двое, ставшие в одно мгновение смертельными врагами, закружили в танце смерти, выставив перед собой клинки. Зрители затаили дыхание.
        Труба замолкла - таковы правила. Если возничие решили оспаривать победу в поединке, никто не вправе препятствовать.
        Выпад, еще выпад, лязг стали, грамотный отскок назад. Герфегест внимательно следил за сыном Артагевда. «Похоже, малый не на шутку зашиб себе колено. Но держится молодцом, правильно закрылся…»
        Глубокий выпад, ометающий удар ногой, гортанный вскрик раненого сына Артагевда.
        Хозяин Гамелинов ничем не выдал своего волнения. Но хотя лицо Герфегеста и казалось скучающим, он весь был там - на Беговом Кольце, среди вражды, пота и пыли.
        Герфегест видел, что возничий Пелнов мог бы быть мертв уже дважды. Сын Артагевда - трижды. Но пока еще оба были живы. Как вдруг…

«Нет, только не это! Только не это!» Клинок наконец изведал плоти сына Артагевда.
        С торжествующим воем возничий Пелнов извлек безжалостную сталь из тела юноши. Кровь хлынула на землю. Навострили уши разбежавшиеся кони.
        Зрители взорвались ревом, в котором смешались одобрение, негодование, жажда кровопролития. Да, десять лет мира - слишком много для Синего Алустрала. Синий Алустрал не любит скучать. К Хуммеру ристалища, если на них никого не убивают…
        Тай-Кевр, сидевший тремя рядами ниже, поднялся с места и повернулся к Герфегесту. В его руках был тугой кожаный кошель.
        - Вира[В древних законах («правдах») - откуп за убийство или членовредительство.] за твоего возничего. Для такого размазни тут с лихвой, - с кривой ухмылкой сказал он и швырнул кошель. Тот не долетел до Герфегеста и брякнулся к ногам Элая.
        Элай, мгновение поколебавшись, решил не подавать кошель Хозяину Дома Гамелинов.
«Лучше не вмешиваться. Знал бы отец, какие порядки у них тут в Алустрале! Убил, заплатил - и все довольны!»
        Герфегест поднял кошель сам.
        Пристально глядя в глаза ухмыляющемуся Тай-Кевру, он неспешно развязал кошель. Монеты с профилем императора Торвента Мудрого звонко хлынули к его ногам.
        - Вира принята, - невозмутимо сказал Герфегест, когда последний золотой, встретившись с носком его сапога, устремился вниз, под скамьи, отягощенные бременем благородных задов Алустрала.

5

«Молотом Хуммера» назывался самый большой корабль из всех, какие когда-либо строили люди Круга Земель. Он был сработан варанскими корабелами и вмещал в себя несколько больше, чем позволяет самое богатое воображение.
        Когда Священный Остров Дагаат сгинул в пучине, «Молот Хуммера» оказался единственным кораблем, которому довелось уцелеть. Только благодаря ему спаслись все мы - я, Герфегест, Хармана, Шет окс Лагин.

«Молот Хуммера» доставил нас в Наг-Нараон и сам остался там, в Ледовой Бухте.
        Я не раз просил Герфегеста отправить на дно это чудовище. Но Герфегест стоял на своем. «Молот Хуммера» - это единственный трофей, который случилось заполучить Гамелинам в последней войне. Не лишай меня счастья чувствовать себя настоящим победителем!" - говорил он.
        Хармана тоже была без ума от плавучего исполина. «Если тебе охота что-нибудь уничтожить, уничтожь лучше Урайна», - говорила она лукаво. И Герфегест, и Хармана были по-своему правы. Мог ли я настаивать?
        Почти десять лет «Молот Хуммера» простоял в Ледовой Бухте - угрюмый, бесполезный. Ни одному мореходу в здравом уме и трезвой памяти не пришло бы в голову попытаться выйти на нем в море. Никто и не пытался."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

6
        - Ну что, нашли?
        - Да, госпожа, все по твоим словам.
        - Отлично! Еще факелов! Чтобы здесь было светло, как в животе у солнца! - Будет сделано, госпожа! - Вот, извольте. И еще два.
        - Годится. А теперь убирайтесь на вторую палубу! Все!
        Син улыбнулась: при свете прояснились кое-какие важные детали. Люди Пелнов прогрохотали по обветшавшим ступеням наверх, оставив Син одну.
        Она прикоснулась к позеленевшему кольцу. Холодное.
        Резная прямоугольная крышка поднялась на удивление легко. Под ней не было ничего особо примечательного. Ничего, что могло бы привлечь внимание непосвященного.
        Син удовлетворенно прикрыла глаза и глубоко вздохнула.
        Нужные слова-звуки и слова-знаки вспыхивали в ее надчеловеческом сознании и уходили, всякий раз оставляя после себя возрастающую ясность. Она разлепила сухие губы и щелкнула языком. Голосовые связки Син вздрогнули и породили первые звуки Истинного Наречия Хуммера.
        Слова-звуки грохотали в полную силу, а слова-знаки одно вослед другому ложились на ровную поверхность потаенной каменной плиты, в недрах которой сотни лет дремали ростки Огненной Травы.
        Огненная Трава отозвалась Син. Камень побежал трещинами и первые алые побеги жадно впились в днище «Молота Хуммера». Снаружи оно было обшито медью, но изнутри отборная, на совесть заклятая против гниения древесина горного кедра была обнажена.
        Огненная Трава лакомилась.

7
        "На южной окраине Сармонтазары, между морем и пустыней Легередан, обитает племя ноторов. Ноторы малочисленны, слабы и дики. Им недоступны искусства Севера, они не ведают ни стали, ни сладости письменного слова.
        Но Лишенный Значений некогда щедро одарил несчастных и этот дар в руках ноторов зачастую опаснее харренской панцирной пехоты. Ноторы властны над растущим, не даром зовут их «Повелевающие Травами». Среди диковинных растений, с коими дружны они, есть и легендарная Огненная Трава, которую многие невежды называют забавным вымыслом.
        Просвещенные народы считают зазорным знаться с ноторами, полагая их людьми, не ведающими чести. Но Октанг Урайн не был щепетилен. Вот почему «Молот Хуммера» хранил в своем чреве больше, чем могли предположить самые предусмотрительные из нас."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

8
        Двести воинов из Дома Пелнов привел с собой Тай-Кевр на Игрища Альбатросов.
        Конечно, рядом с вызывающей мощью Гамелинов это не очень-то впечатляло. И Тай-Кевр, и его Сильнейшие прекрасно понимали это.
        Восемьдесят отменных файелантов Гамелинов с черными лебедями на тяжелых полотнищах штандартов занимали большую часть Миноговой Бухты. Тяжелых боевых кораблей у зажиточных Гамелинов, в последнее десятилетие утроивших свою казну за счет торговли с Сармонтазарой, было больше, чем у любых двух других Благородных Домов вместе взятых. Дозорные на вершине Игольчатой Башни видели море на тридцать лиг вокруг. Ни один флот не мог застать Гамелинов врасплох.
        И все же тридцать четыре файеланта - все, что смог собрать Тай-Кевр в своих владениях - застыли в трепетной неподвижности в сорока лигах от Наг-Нараона. Раш и Тарен Меченый уже давно скучали на боевой башенке флагманского файеланта «Глорамт Смелый», то и дело поглядывая на подернутый лиловой дымкой северо-западный предел.
        Знак должен был прийти оттуда.
        Получив его, корабли Пелнов совершат стремительный рывок к Наг-Нараону, не страшась встречи с флотом Гамелинов. Потому что знак, грядущий с северо-запада, будет означать, что флота Гамелинов больше не существует.

9
        На пиру, который устраивали для дорогих гостей Гамелины, болтали много и всласть.
        - А ведь этот разбойник, возничий Пелнов, еще на повороте возничего Гамелинов в первый раз ножом пощекотал, мальчишку этого!
        - Кто ж не видал-то?!
        - Да вот хоть свояк мой, Варр, не видал - он еще на первом забеге того…
        - Помер, что ли?
        - Да нет, заснул.
        - Ну так и говори «заснул». А то - «того»… Чего «того»?
        - Как по мне, так без доброй свары и Игрища не Игрища…
        - И не говори! Вот бы завтра на гребных состязаниях всем гребцам да кормчим раздать сельху напополам с Медом Поэзии - глядишь, и растрепали бы борта друг другу таранами…
        - И то дело! Какая разница, кто придет первым? Важно, кто кого утопит, я так лично полагаю…
        - Глядите-ка, никак госпоже Хармане стало дурно!
        - Сказались треволнения долгого дня, милостивые гиазиры. Я слышал, этот возничий ей кем-то там приходился. Племянником, что ли…
        И впрямь, щеки Хозяйки Гамелинов были бледны, а глаза вроде как потускнели от усталости. Госпожа Хармана немногословно извинилась перед гостями, неловко поднялась с резного кресла, опрокинув на скатерть чару, полную душистого розового вина, и вышла вон на заплетающихся ногах.

«Приболела, что ли?» Встревоженный Герфегест хотел было проследовать за нею, но внезапно на другом конце стола поднялся в полный рост Тай-Кевр. Он хотел говорить.
        - Хозяину Дома не пристало уходить, не выслушав слов равного себе, - шепнул Герфегесту один из Сильнейших, придерживая его за рукав.
        Герфегест взглядом проводил Харману до дверей, снова сел и оглядел стол. Пустовало только два места. Место Харманы и место Элая.
        Да, Элай ушел еще до первой здравицы. Сослался на нездоровье и улизнул под тихий ропот пирующих. Уходить, не дождавшись здравиц, по обычаям Алустрала было чем-то средним между верхом неприличия и слабоумной бравадой.
        Впрочем, Элай имел право и на неприличие, и на браваду, ибо гостям из Сармонтазары в Синем Алустрале было позволено жить своими законами. Особенно когда гость этот - сын самого Элиена. Другие-то сармонтазарские гости на пиру еще как присутствовали, - это Герфегест сразу заметил, а заметив - церемонно кивнул знакомой купеческой троице из Орина. Но тут внимание Герфегеста вновь привлек Хозяин Дома Пелнов.
        - Я не ошибусь, - начал Тай-Кевр, - если скажу, что все мы, братья, сегодня видели много добрых зрелищ. За это - наша благодарность гостеприимному Дому Гамелинов. Я не ошибусь, если скажу, что из всех виденных нами зрелищ самым добрым зрелищем были бега - этот отменный дар сармонтазарского просвещения. И я не ошибусь трижды, если скажу, что лучшим из виденного нами в этом зрелище была…
        Тай-Кевр обвел неистовым взглядом всех присутствующих.
        - … кровь гамелинского отродья на Беговом Кольце! Так выпьем же за то, чтобы подобно тому, как наши кубки полнятся отменным вином, наши глаза преисполнились зрелищем крови Гамелинов!
        Не изменившись в лице, Герфегест неодобрительно покачал головой, словно отец недовольный своим несмышленым сыном. Быстрее, чем гости успели поднять негодующий шум, «крылатый нож», пущенный одним ловким росчерком кисти Герфегеста, вонзился в золотой кубок Тай-Кевра.
        Сталь вошла в золото. Сокрушительная сила, вложенная Герфегестом в «крылатый нож», вырвала кубок из рук Хозяина Пелнов, обдав его расплескавшимся вином.
        - Никто не выпьет за это! - сказал Герфегест и его слова прозвучали смертным приговором для любого ослушника.
        - А ты, Тай-Кевр, сын Шаль-Кевра, брат Глорамта, знай: я буду рубиться с тобой здесь и сейчас. И никто не посмеет сказать, что я нарушил законы гостеприимства.
        Тай-Кевр медленно отер лицо и поднял свои окаянные глаза на Герфегеста.
        - Нет, отродье Проклятого Дома Конгетларов. Не выйдет. Если я буду рубиться с тобой здесь и сейчас, ты убьешь меня, как убил многих. Мне нужно другое.
        Все Пелны разом поднялись. Они вышли из-за стола и покинули пиршественный зал - надменные, провожаемые презрительными взглядами. Они уносили свой позор безмолвно.
        Герфегест убрал ладонь с рукояти меча.
        - Они не приняли вызов. Следовательно, они извинились, - сказал он гостям и улыбнулся.

10

«Молота Хуммера» не было больше, но об этом пока никто не знал. Огненная Трава сожрала его изнутри: выела днище и борта, сточила палубы и скамьи гребцов, слопав заодно и намертво принайтованные к этим скамьям весла.
        Син и трое ее сопровождающих давно уже выбрались на берег Ледовой Бухты. Навстречу им по узкой дороге, которая вела вдоль берега, приближалось шестеро воинов с алебардами. Шлемы с мощными масками, полированные нагрудники - гордость и краса Гамелинов.
        - Прекрасная госпожа, мы видели как вы подымались на «Молот Хуммера». Не поймите нас превратно, но нам хотелось бы знать, что вы искали там, в этом плавучем гробу? - учтиво осведомился начальник дозора, когда в его выпуклом нагруднике отразилось искаженное до неузнаваемости лицо Син.
        Вместо Син им ответил Туман Фратана. Три дурманных облачка бордовой пыли, покинув разлетевшиеся вдребезги глиняные шарики, окутали маски стражей. Ни один из сопровождающих Син нагиров Дома Пелнов не промахнулся.
        Бездыханные тела стражей еще не успели достичь земли, а тишину над Ледовой Бухтой уже сотрясал оглушительный треск.
        Пустая скорлупа «Молота Хуммера» пошла ко дну, разваливаясь на глазах. А из неистово бурлящей грязнопенной воды к берегу шустрыми красными молниями метнулись побеги утолившей первый голод, но все еще далекой от насыщения Огненной Травы.

11
        Пелны покинули пиршественный зал и вышли в коридор, где скучали праздные стражи Гамелинов.
        Сорок вооруженных Пелнов против восьми зевающих в ожидании доброй чары с пиршественного стола Гамелинов. Не удивительно, что стражи нашли свою смерть раньше, чем улыбка покинула уста Герфегеста.
        Воины умерли, не издав ни звука. Их ослабевшие руки выронили мечи, но падающие клинки не прозвенели в гулком коридоре, подхваченные их предусмотрительными убийцами. Безжизненные тела стражей также были заботливо приняты под руки и бесшумно опущены на пол.
        Стараниями своего нового знакомца, судовладельца в желтом, который появился из ничего в день несостоявшейся казни Син и ушел в ничто спустя неделю, Тай-Кевр знал Наг-Нараон лучше, чем сами Гамелины. Поэтому Хозяин Пелнов ни мгновения не колебался относительно того, куда им идти и что делать. Не колебалась и Син.
        Тай-Кевру требовались десять хороших воинов, чтобы пробиться ко входу в Лоно Игольчатой Башни. Син - и того меньше.
        Тридцать Пелнов деловито погасили настенные светильники и расположились вдоль стен коридора, куда вел выход из пиршественного зала. Лица их были хмурыми, глаза - упрямыми.
        Они, быть может, погибнут все до единого. Но, расплатившись жизнями, купят время, которое так необходимо Тай-Кевру и Син.

12
        "Становой Хребет Наг-Нараона - Игольчатая Башня. Без нее не было бы могущества Харманы, без нее не случилось бы возвышение Герфегеста. Без нее, полагаю, не была бы написана эта книга.
        Гавань Наг-Нараона вмещает в себя три бухты: Миноговую, Ледовую и Веселую. Про каждую из них есть что порассказать.
        Когда в Синем Алустрале шла война между Хранящими Верность во главе с Ганфалой и мятежниками под началом Хозяев Гамелинов, в проливе Олк неподалеку от Наг-Нараона произошло большое сражение. Тогда могущество многих Благородных Домов пало в прах на долгие годы.
        Но Пелны - подневольные союзники Гамелинов - избегли участия в этом сражении и пришли в пролив Олк лишь затем, чтобы полюбоваться на обгоревшие остовы неприятельских кораблей. Потом корабли Пелнов вошли в гавань Наг-Нараона - и их было больше, чем всех остальных мятежников, вместе взятых.
        Пелны уже тогда люто ненавидели Гамелинов, ибо за полгода до битвы в проливе Олк Стагевд, прежний Хозяин Гамелинов, муж и брат Харманы, с невиданной жестокостью сокрушил лорнуомские крепости Пелнов, чтобы принудить их к союзу.
        Итак, Пелны пришли в Наг-Нараон под личиною друзей, хотя умные головы знали: этой дружбе не быть ни долгой, ни крепкой. Пелны пришли в Наг-Нараон и их корабли бросили якоря в Веселой Бухте.
        Спустя три дня случилось то, что не могло не случиться. Под покровом безлунной ночи лучники Пелнов в несколько залпов перебили стражу Гамелинов. Пелны сошли с кораблей на берег и устремились к воротам Наг-Нараона. Шаль-Кевр, тогдашний глава Дома Пелнов, не сомневался в победе. Гамелины должны были погибнуть все до последнего. И они погибли бы, не будь Лона Игольчатой Башни.
        Лоно Игольчатой Башни - это комната, вход в которую открыт лишь посвященным.
        О ней сказано так: «… неистовство кровосмесительной связи в Лоне Игольчатой Башни потрясет стены Наг-Нараона… соитие кровных родственников тронет с места безмолвные камни и недвижные утесы…» и что-то там еще - сейчас уже толком не помню.
        Увы, Хармана и Герфегест не были кровными родственниками, только лишь любовниками. Вот почему они вскрыли себе вены и смешали кровь, а после предались любви в Лоне Игольчатой Башни.
        Утесы над Веселой Бухтой отозвались их страсти. Огромные скалы обрушились на корабли Пелнов. Они были разбиты в щепу, а уцелевших и обезумевших от страха врагов пленили Лорчи - преданные Гамелинам воители с северных островов.
        Вот почему я сказал, что без Игольчатой Башни было бы невозможно возвышение Герфегеста. Если бы не дивные колдовские свойства Башни, Пелны подняли бы самозванца на копья вместе с ненавистной им Харманой, сестрой жестокого Стагевда.
        Но и это не вся правда об Игольчатой Башне.
        За несколько лет до появления Герфегеста в Синем Алустрале вассалы Гамелинов подняли мятеж против своей малолетней Хозяйки Харманы - девчонки, еще не познавшей мужчину. Смерть грозила всем, кто был в Наг-Нараоне - Хармане, ее опекуну и двоюродному брату Стагевду и горстке преданных бойцов.
        Вассалы пошли на приступ. С ловкостью голодных крыс они взбирались по северным склонам Наг-Нараонской горы и некому было остановить их. Тогда Стагевд привел Харману в Лоно Игольчатой Башни и растлил ее там, дабы северные склоны обратились неотвратимым каменным ураганом.
        Впоследствии неистовая Хармана собственной рукой убила Стагевда, дабы ничто не препятствовало ее браку с Герфегестом.
        Но и это не вся правда об Игольчатой Башне.
        Когда я пришел в Алустрал, чтобы пресечь деятельное безумие Октанга Урайна, третьего Звезднорожденного, я пленил Шета окс Лагина, в теле которого пребывала темная воля Урайна.
        Я не мог убить Урайна, ибо его жизнь и его смерть были скованы «цепью теней» с жизнью моей возлюбленной жены Гаэт. Из этой роковой связи проистекли все беды Круга Земель, но об этом я поведаю после.
        Я не мог уничтожить Урайна, но я мог изгнать его из тела Шета окс Лагина и переместить его источенную злом душу в другое тело. Молодой император Алустрала Торвент, пятнадцатилетний юноша с колдовской сметкой девяностолетнего старца, помог мне сотворить новое тело для Урайна - тело Сделанного Человека.
        Все потребные магические приуготовления мы - я, Торвент, Герфегест и Хармана - совершили в Игольчатой Башне. Я никогда не забуду этот день. Из расколотого хрусталя небес на головы наши опадал прах вечности и никто не знал, сколько ударов сердца отмерено каждому из нас.
        Наша смелость была вознаграждена.
        Плененная душа Шета окс Лагина освободилась и вернула себе власть над собственным телом. А Октанг Урайн получил тело Сделанного Человека и остался жить, намертво прикованный к границе между сном и явью, бытием и небытием. И самая насущная правда об Игольчатой Башне заключается в том, что именно она долгие годы была высочайшим склепом Круга Земель. Высочайшей спальней Круга Земель. А заодно - высочайшим надгробием над погребенным заживо Октангом Урайном.
        Итак, под Лоном Игольчатой Башни я определил место для Октанга Урайна и мы заточили его там навеки вечные. Каждый Звезднорожденный умеет это - заставить другого Звезднорожденного жить без движения, пищи и солнечного света. Воистину ужасна мать наша, Великая Мать Тайа-Ароан."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

13
        Путь от Ледовой Бухты до Лебединых Ворот - единственных ворот, ведущих внутрь крепости Наг-Нараон - нелегок для злоумышленника. Но даже пройдя его, Син не добилась бы ничего. Ибо и в этом случае от Лона Игольчатой Башни ее отделяли бы крепкие ворота, многочисленная свирепая стража и путаная череда крепостных двориков, находящихся под обстрелом метких лучников.
        Но черному делу Пелнов теперь служила Огненная Трава.
        Четверо облеченных в доспехи Гамелинов быстрым шагом достигли юго-западной оконечности Ледовой Бухты. За ними, таясь под водой, тянулись отростки Огненной Травы. Под старыми масками, очищенными от дурманного Тумана Фратана, теперь скрывались новые лица. Это были Син и трое отчаянных нагиров Дома Пелнов.
        Когда «Молот Хуммера» исчез под водой, стража Гамелинов всполошилась. Начальник караула тотчас же отправил полтора десятка воинов разобраться что к чему, а сам двинулся с донесением к Хозяину Дома. Увы, ему не суждено было свершить задуманное - у входа в пиршественный зал его встретила отравленная стрела Пелнов.
        Син остановилась. Остановились и ее спутники.
        - Кажется, здесь, - сказала Син. Она сняла маску и поглядела вверх.
        Крутая серая скала, дерзко возносящаяся ввысь, к восточным бастионам Наг-Нараона, казалась воистину несокрушимой. Но Син знала: стоит вгрызться в камень на каких-то тридцать локтей, и упрешься в заброшенный отросток старого лаза. По этому лазу можно безнаказанно подняться выше. Туда, где проходит каменный ствол Игольчатой Башни.
        Син заговорила и из-под воды показались десятки красных лоснящихся щупалец. Каждое толщиной в руку. Каждое силой в ураган.
        Поначалу Огненная Трава ела камень очень неохотно - она уже успела привыкнуть к разносолам. Син то и дело приходилось понукать ее хлесткими заклинаниями. Но вскоре дело пошло на лад.

14
        Четвертой перемены блюд все не было, но Герфегест не беспокоился.

«Хороший предлог погнать с кухни заезжих лентяев-поваров, „приуготовителей яств и закусок по предвечным харренским рецептам“. Лучше пусть свои, местные, всем заправляют. Они, конечно, только и умеют что запекать в сыру молодых мидий да тунца на вертел сажать. Зато делают это быстро!»
        Все, по мнению Герфегеста, шло к лучшему.
        Тай-Кевр и его низколобые сродники с рожами мясников, отнюдь не служившие украшением пиршественного стола, нарвались на ссору и ретировались, трусливо поджав хвосты.
        Грудастая распутница с замогильной улыбкой, утром сопровождавшая Тай-Кевра на ристалищах, не появлялась больше. «Небось, изменяет сейчас своему шалому другу с каким-нибудь литым стражником или жадным до утех колесничим. И правильно делает… Жаль только сына Артагевда, погиб не за грош… . Ну да завтра мы им устроим, Пелнам…»
        Герфегест представил, как завтра на гребных состязаниях файеланты Гамелинов обгонят, а то и пощекочут таранами трухлявые корабли Пелнов к удовольствию всех любителей острых ощущений. Без мордобоя и поножовщины наверняка не обойдется…
        Герфегест мрачновато улыбнулся.

«Будут знать, как хамить за трапезой. Жаль только Харманы сейчас нет рядом. Что это с ней? Сегодня она сама не своя - нездоровится? И Элай как в воду опущенный, бледный, заикается… Они что, друг от друга заразились? Но где и чем, Хуммер их раздери!?»
        Герфегест не решился четко сформулировать ответ на свой вопрос. Он с силой сомкнул челюсти. Из нежной кости куропатки брызнул лакомый серый мозг.
        В этот миг пол едва вздрогнул. Его ушей достиг далекий громовой перекат каменного обвала.
        Грозы в тот день не было и быть не могло. Гостям - сытым, упитым, наговорившимся до хрипоты - не было до грома ровным счетом никакого дела. Но из головы Герфегеста хмель выветрился в одно мгновение.

«Обвал произошел в гавани. Вот уже десять лет не было ничего подобного. Подобное, но в тысячу раз более страшное, сотворили некогда мы с Харманой. И только нам с Харманой дано повторить это при необходимости. Но в таком случае, что же там произошло?»
        - Ты, ты и ты, - указательный палец Герфегеста выделил трех самых трезвых молодых Гамелинов. - На смотровую галерею и быстро назад. Ни с кем не говорить. Доложить лично мне.
        Напряжение Хозяина передалось его людям. От пиршественного благодушия не осталось и следа. А потому, когда троицу молодых Гамелинов встретили за дверью вероломные клинки Пелнов, один из них изловчился и ушел от первого смертельного удара. Перед смертью он достал нападающего Пелна выхваченным из-за сапога кинжалом. На сей раз звонкую возню в коридоре услышали все - тишина в пиршественном зале была гробовой.
        Через несколько мгновений чуткие Гамелины и Лорчи обнажили мечи.
        Герфегест, сочтя, что одного меча ему будет маловато, хлопнул о стену свое дубовое кресло. Теперь в его руках оказалась еще и отменная крепкая дубина.
        Воины остальных Домов являли собою картину полного разброда и сумятицы.
        Один перебравший Хевр неуверенно заржал. Дескать, ха-ха, кто-то в сумраке коридора напоролся на собственный не то меч, не то черен.
        Орнумхониоры все как один поднялись и окружили главу своего Дома плотным двойным кольцом. Дисциплина!
        Эльм-Оры - самые немногочисленные среди гостей - окаменели на своих местах. После битвы в проливе Олк Дом Эльм-Оров твердо решил держаться в стороне от любых усобиц.
        Когда из дверного проема в грудь Герфегесту устремилось копье, он даже немного обрадовался этому.

«Пелнов обуяло боевое безумие. Хорошо же! Теперь они будут истреблены все до последнего. Довольно разговоров!»

15
        Син знала, что будет так. Но даже ее ледяное сердце сжалось от ужаса при виде неистовой мощи Огненной Травы.
        То, для чего ветру и дождям требуются столетия, Огненная Трава свершила за несколько коротких колоколов.
        Дрожащие, словно в лихорадке, настырные красные побеги впились в серые морщины скал и легко протиснулись в них, как дождевые черви входят в разрыхленную почву. Скала отозвалась щупальцам натужным гудением.
        - Клянусь прахом своего отца, если бы я знал… - сбивчиво начал один из воинов, что сопровождали Син, в страхе отступая назад.
        Тяжелый взгляд Син заставил его замолчать. Ей не было никакого дела до эмоций этого тупоумного нагира.
        - Отойдем, - коротко бросила она.
        Воины Гамелинов, посланные начальником стражи, находились теперь на расстоянии полутора полетов стрелы. Они очень спешили. Они могли успеть.
        Огненная Трава входила в скалу все глубже и глубже, ввинчивая сотни мелких отростков и корешков в ее съедобное каменное нутро. Наконец откололась первая крупная глыба. Взметнув фонтан брызг, гигантский камень обрушился в воду.
        За ним последовали другие. Провал в скале рос и ширился.
        Излетная стрела, пущенная в злоумышленницу стражами Гамелинов, вонзилась в красного червя Огненной Травы.
        Раздалось едва слышное чавканье. По отростку пробежала судорожная волна. Стрела, легонько хрустнув, сломалась. Наконечник остался где-то в глубине сочной неукротимой плоти, осиротевшее древко полетело в воду.
        Стражи громко осквернили лживые святыни Народов Моря и вновь припустили бегом.

16
        Элай знал, что Хармана придет. Обязательно придет. Она не могла не прийти после всего, что произошло между ними прошлой ночью.
        Нет, Элай не знал, что именно в этих покоях, состоящих из трех небольших комнат, много лет назад Герфегест Конгетлар первый раз в жизни увидел госпожу Харману. Тогда там располагалась спальня Хозяйки. Герфегест явился в Наг-Нараон, чтобы убить ее, ибо полагал Харману источником всех несовершенств подлунного мира. Но одного взгляда на Хозяйку Дома Гамелинов хватило Герфегесту, чтобы расстаться со своим намерением навсегда. Здесь Хармана и Герфегест впервые любили друг друга, здесь Хармана попросила его стать Хозяином…
        Элай не знал истории этих покоев, невзрачных и удаленных от других жилых помещений, где назначил свидание госпоже Хармане. Не ведал, что совершает не только измену, но и маленькое святотатство. Однако, и без того на душе у него было тяжело.
        Дверь с тихим шорохом растворилась, возвещая появление госпожи Харманы. Сердце Элая радостно запрыгало в груди.
        Шепча восторженную чушь, Элай вскочил навстречу гостье, чей палец, как и минувшей ночью, был упредительно приложен к губам.
        - Мне стало дурно на пиру. Я решила, что прогулка на свежем воздухе меня развеет, - шепнула Хармана и улыбнулась той многосмысленной улыбкой, понять которую до конца не по силам ни одному мужчине.
        Потом их тела сблизились и вспышка желания надолго ослепила обоих.
        Не разлепляя сомкнутых в жадном поцелуе уст, Элай поднял Харману на руки и понес на ложе…
        А когда кружение плоти прервалось, когда их сплетенные пальцы ослабели, в объятии же появилось даже нечто дружеское, Элай спросил:
        - А если Герфегест…
        - Никогда, - ответила Хармана. - Герфегест никогда ничего не узнает. Мы будем очень осторожны. Мы не причиним ему боли. Но даже появись он сейчас на пороге с алебардой в руках, нам нечего бояться. Герфегест помнит, кто сделал его Хозяином Гамелинов. И он слишком любит…
        Внезапно Хармана насторожилась и, приподнявшись на локте, пристально всмотрелась в сумрак соседней комнаты.
        Элай мог поклясться, что не происходит ничего угрожающего. В комнате было тихо, разве только волны плещут внизу. Но лицо Харманы приобрело такое тревожное выражение, что Элай враз побелел.
        - Что там, любимая? - спросил он шепотом, укладывая ладонь на талию Хозяйки Гамелинов.
        Хармана резко мотнула головой - дескать, исчезни, пока ничего не знаю.
        В следующее мгновение Элай был сброшен удивительно сильной рукой Харманы на пол. Сама Хозяйка Гамелинов, подскочив, как перепуганная камышовая кошка к высокой напольной вазе, неприметно ютившейся в затененной нише, уже извлекала ногу, выброшенную в молниеносном ударе, из вихря осколков, в которые обратился ни в чем не повинный сосуд.
        Дверь была распахнута. Четверо Пелнов быстрым, деловитым шагом опытных убийц пересекали комнату, направляясь к обнаженному Элаю.
        Их намерения не вызывали сомнений.
        Элай в ужасе заорал.
        В тот же миг один из Пелнов упал - из его распахнутого в беззвучном крике рта хлестала кровь напополам с блевотиной.
        Хармана, чьи покои хранили множество секретов на случай любых неприятных неожиданностей, теперь была вооружена.
        Ее прекрасная нагота ослепила еще одного Пелна, понадеявшегося на легкую добычу, и парные топоры прервали его бег.
        Только тогда двое других Пелнов наконец осознали, что перед ними очень опасный противник. Хармана с трудом ушла от их пронырливых мечей.
        Элай, залитый кровью мертвого Пелна, продолжал кричать.

17
        Стражники выстрелили еще и на этот раз стрелы нашли свою первую жертву.
        Под ноги Син упало бездыханное тело.
        Стражи Гамелинов были уже совсем близко. Еще немного - и они перестреляют всех. Но и Огненная Трава знала свое дело.
        Скала содрогнулась до самой вершины. Колоссальный скальный отломок высотою в сорок локтей, с достоинством накренившись, рухнул в воду, разбрасывая в стороны длинные лоскуты изорванных побегов Огненной Травы.
        Сквозь облако каменной пыли и водяных брызг Син увидела черную полосу лаза, косо уходящую вверх, за острые края скола. Уцелевшие черви Огненной Травы исчезали в его глухой черноте.
        Не раздумывая ни мгновения, Син подпрыгнула, ухватилась за мощный красный стебель, ведущий к спасительному сумраку - и тотчас же сотни свежих корешков попытались найти себе пристанище в ее теле. Они слепо уткнулись в кожу Син, обвили ее ладони, ступни, лицо - и отпрянули назад. «Нельзя», - сказала Син, и Огненная Трава поняла ее.
        Син полезла вверх, споро перебирая руками по живому канату и упираясь ногами в скалу.
        Двое уцелевших нагиров Дома Пелнов поспешили последовать ее примеру. На них-то Огненная Трава и отыгралась, подсластив сочным мясом сухую каменную крошку. Вопли сожранных заживо воинов затихли очень быстро. Пустые окровавленные доспехи упали в двадцати шагах от оторопевших Гамелинов.
        "Вместо того, чтобы с дельфинами целоваться, нужно было учиться говорить Траве
«нельзя», - презрительно фыркнула Син.
        Преследовать Син было самоубийством. Единственной надеждой Гамелинов оставались луки. И луки не подвели своих хозяев.
        Пять стрел отяготили легкое тело Син, впившись в ее гибкую спину. Син истошно закричала. Крик ее быстро иссяк.
        Щупальца Огненной Травы радостно метнулись к телу Син. На этот раз она не смогла избегнуть участи Пелнов - теперь красивые уста ее были безмолвны. - Лазутчица мертва?
        - Лазутчица мертва.
        Начальник дозора удовлетворенно проводил взглядом ее заемные шлем и зеркальный нагрудник с гербом Гамелинов, что, печально побрякивая и переворачиваясь в воздухе, упали вниз, на дорогу, огибающую Ледовую Бухту.
        Однако, он не заметил, что одна небольшая вещица, падавшая вместе со своими внушительными бронзовыми собратьями, была еще на лету подхвачена стремительно выброшенным из красного стебля побегом.
        Дозорные собрали отвергнутые Травой железки и поспешили назад с докладом. Хозяева Гамелинов сильные колдуны. С людьми неприятеля покончено, а с Огненной Травой пусть разбирается тот, кто умеет.
        За спиной начальника дозора и его подчиненных побег Огненной Травы, подхвативший небольшую звонкую вещицу, ловко змеясь среди прочих, устремился вверх с добычей.

18
        С Тай-Кевром остались двое. Четверых он отрядил защищать дверь, остальные полегли от рук Гамелинов на пути сюда.
        Тай-Кевр и его люди спускались вниз по каменным ступеням. Они уводили все глубже и глубже - к Лону Игольчатой Башни.
        Меч Тай-Кевра был залит кровью по самое яблоко. Его воины едва держались на ногах от полученных ран.

«Долго они не протянут, - подумал Тай-Кевр. - Зато погибнут как герои. Это ведь очень почетно - умереть ради Хозяина своего Дома.»
        Наивный Тай-Кевр полагал, что ему самому жизнь назначена долгая и счастливая. Так пообещал судовладелец в желтом. А уж этот всезнайка, судя по событиям сегодняшнего дня, не лгал ни в чем.
        Спуск окончился. Они стояли в начале короткого коридора, концом которому служил неприметный тупик.
        Благородный Цуддамн, испустив стон сквозь судорожно сцепленные зубы, просел на пол. Внезапно лицо его просветлилось и стало радостным. Он привел Хозяина Дома к цели и теперь покидает этот мир. Что может быть прекрасней?
        Благородный Салаав в изнеможении опустился на предпоследнюю ступень лестницы. Он пока еще не имел права оставить Хозяина, хотя в душе хотел именно этого. Если бы не раздирающая мозг боль, если бы не кровь, что хлестала из обрубленной по локоть левой руки, Салаав счел бы всю сцену очень величественной. А так, до величия сцены ему не было никакого дела.
        Прошло восемь коротких колоколов.
        - Ты можешь уходить, - сказал наконец Тай-Кевр, когда правая стена коридора вздрогнула в первый раз.
        - Еще десять ударов сердца - и я уйду, - прошептал Салаав.
        Из стены брызнула каменная крошка и крохотный красный язычок пробился навстречу неверному свету факелов.
        Салаав опустил затылок на ступени лестницы и застыл, выгнутый предсмертной судорогой в мост к Намарну.

19
        Огненная Трава и Тай-Кевр встретились.
        Но Син в привычном обличье дивной и пугающей девы не пришла с Огненной Травой, ибо была убита лучниками Гамелинов и теперь ее плоть и кровь стали плотью и кровью Огненной Травы.
        Тай-Кевр не знал этого.
        Он беспомощно огляделся по сторонам.
        Под ногами плотоядно вились множащиеся побеги Огненной Травы. Никто не вышел из черного провала в стене коридора. Никто. Тай-Кевр в задумчивости закусил губу.
        Син обещала: «Я приду к тебе вместе с Огненной Травой» и проклятый судовладелец в желтом плаще со стразами вторил ее словам благодушными кивками лысой головы.
        Син соблазняла: «Смешав свою кровь, мы предадимся любви в Лоне Игольчатой Башни» и незнакомец в желтом скалил свои ровные зубы богатея в одобрительной улыбке.
        Син говорила: «Ты мой повелитель». Он, Тай-Кевр, верил ей, не особо утруждаясь поисками источника своей веры.
        Теперь ее нет.
        За спиной в любое мгновение могут появиться яростные Гамелины. Впереди - только тупик. Серая каменная плита, за которой скрыто Лоно Игольчатой Башни. Сквозь нее не пройти, не просочиться. Ведь он, Тай-Кевр, - не Огненная Трава.
        Вдруг Тай-Кевру показалось, что по его щиколотке пробежал крохотный паучок. Он гадливо отдернул ногу. Любознательный побег, выброшенный Огненной Травой, испуганно свернулся в спираль. Однако уже через несколько мгновений сразу несколько слепых - и в то же время таких зрячих! - ростков рванулись к ноге Хозяина Дома Пелнов.
        Тай-Кевр полоснул по ним мечом и отскочил назад. Однако, устоять на ногах он не смог. Его ступни увязли в чем-то мягком и он рухнул на спину, нелепо взмахнув руками. Огненная Трава укрыла неистово вопящего Тай-Кевра тысячью своих прожорливых щупалец.
        Бородатый сотник Гамелинов - тот самый, с которым намедни привелось драться Элаю - ворвался на лестницу первым. Он грубо оттолкнул коченеющее тело Салаава, перегораживающее дорогу преследователям, и бросился вниз.
        - Что там? - спросил сотника молодой воин, чей взгляд невольно задержался на умиротворенном лице Цуддамна.
        - Поздно… Нужно уносить отсюда ноги! - прохрипел сотник, задыхаясь в объятиях Огненной Травы. - Уходи!
        Да, Гамелины не успели. Тай-Кевр ушел вслед за Син, оставив после себя лишь перстень Хозяина Дома, доспехи, окровавленный меч и изодранные парчовые одежды.
        Красные змеи метнулись в сторону молодого воина Гамелинов. Тот отпрянул и с прытью марала поскакал вверх по лестнице, не решившись состязаться с хуммеровыми всходами.
        Стебли сердито качнулись, немного помедлили, словно бы в разочаровании, и, ведомые растворенной в них волей Син, все разом обрушились на потаенную дверь в Лоно Игольчатой Башни.
        Хозяева Гамелинов отпирали ее при помощи мечей Стагевда и затейных магических знаков. Огненная Трава сокрушила дверь размеренными ласками - объятиями, в которых можно было расплющить железный шар размером с ягненка.

20
        Кровь Тай-Кевра перемешалась с кровью Син в стеблях и побегах Огненной Травы. А их тела испытали в сочных извивающихся утробах конечную близость, какой никогда не достигали мужчина и женщина под Солнцем Предвечным.
        Теперь Тай-Кевр и Син - а точнее то, что от них осталось - пребывали в Лоне Игольчатой Башни: небольшой комнате, расписанной наивными фресками, повествующими о бедствиях и несчастьях, которые сулит пробудившийся каменный шквал незадачливым постояльцам наг-нараонской гавани.
        Огненная Трава прошлась по всем стенам, придирчиво испытуя их. Затем два самых мощных ростка, каждый толщиной в человеческое туловище, прилепились к южной стене Лона Игольчатой Башни и сплелись в исполинское вервие. Вначале очень и очень медленно, почти неразличимо для глаза, потом все ускоряясь и ускоряясь, все увеличивая размах своего совокупительного бега, они пришли во взаимодвижение.
        Белесый и алый соки ручьями хлестали из раздираемой в клочья растительной плоти. Осыпались старые фрески, гудели стены, постанывал пол.
        В Игольчатой Башне пробуждалось неистовство, которое прежде Наг-Нараон испытывал лишь дважды. Но тогда в Лоне преступали черту естественного мужчина и женщина, а теперь - распадающиеся сознания, подчиненные Хуммеровому наитию.

21

«Четвертая перемена блюд несколько затянулась, - подумал Герфегест, отирая с лица кровь. - Но зато теперь ясно, что повара тут совершенно не при чем…»
        Пелнов было всего лишь три десятка, но они занимали очень выгодную позицию по отношению к Гамелинам и Лорчам. Последние стремились во что бы то ни стало прорваться через узкие двери, в которых было непросто разминуться и двум вооруженным мужчинам. Пелнам же было достаточно вяло обороняться.
        Когда первая отчаянная попытка прорваться вылилась в бесконечно долгий звон мечей, в сопровождении которого расстались с жизнями трое Лорчей, двое Гамелинов и один-единственный Пелн, Орнумхониоры, не обронив ни одного лишнего слова, ударили своим гостеприимцам в спину.
        Теперь рукопашная шла повсюду. Только Эльм-Оры, Ганантахониоры и Хевры, построившись в западном углу пиршественного зала угрожающим полукаре, предпочли не связывать свои судьбы ни с одной из сторон.
        - Жабья кровь, что ж вы медлите!? - орал Герфегест, отводя своей импровизированной дубиной удар огромного вертела, на котором еще какой-то час назад подавали кабана. Вертел вылетел из рук незадачливого Орнумхониора. Вслед за вертелом противник Хозяина Гамелинов потерял и военное счастье - меч Герфегеста распорол ему живот.
        - Да не будьте же трусами! - заклинал Герфегест трусливо жмущихся к стенам Эльм-Оров. - Конец нам - конец Алустралу!
        Из-за насторожившегося ежа мечей глумливо прокукарекали.
        - Петухи и есть! - пробасил один из Сильнейших Дома Лорчей, тучный Льяррин, сражавшийся по правую руку от Герфегеста.
        Герфегест уже вконец измочалил свою дубину, но ничего даже отдаленно похожего на победу пока не предвиделось. И тем не менее, Герфегест был уверен: победа будет за Гамелинами. Шавка может укусить медведя за задницу. Шавка может заставить медведя нервничать. Единственное, чего она не может - так это съесть медведя.
        Герфегест не понимал, на что рассчитывает Тай-Кевр. Из этого непонимания он поторопился заключить, что Тай-Кевр - просто спятивший недоумок, понадеявшийся на то, что все Дома поддержат его вероломное нападение.
        Когда Герфегест уже окончательно уговорил себя, что у Пелнов нет никакого особого замысла, а грохот, принесенный ветром из гавани, - всего лишь первый на его памяти стихийный скальный обвал, пол под его ногами ухнул на два пальца вниз. А потом - на два пальца вверх.
        - Дождались, тупоумные трусы?! - гневно бросил Герфегест в сторону неприсоединившихся. - Дождались?!!
        Через несколько мгновений кричали почти все. Но крики эти потонули в нарастающем грохоте, который несся со стороны Миноговой Бухты.

22
        Для них этот день выдался бесконечно долгим - всему виной было бездействие и напряженное ожидание. Не было еще и четырех часов пополудни, а им уже начало казаться, что они прозевали наступление ночи и рассвет нового дня. Оба были погружены в вязкое, дремотное безвременье.
        Раш и Тарен Меченый, Сильнейшие Дома Пелнов, сводили вничью четвертую партию игры в нарк.
        - Вступаю в чертоги твои, - торжественно провозгласил Раш.
        - А я соответственно. Вступаю в чертоги твои, - прогнусавил Тарен Меченый, пародируя церемониальность Раша. - Ничья, в общем. Повторим?
        - К Хуммеру. Когда ничья все время - играть скучно. Может, пообедаем?
        - Если посчитать, сколько раз мы за сегодня ели, то получится, что час назад мы съели обед завтрашнего дня. А вообще, я бы лучше…
        Но Тарен не успел окончить. Поскольку в глаз ему попала мельчайшая соринка.
        Он недовольно замотал головой и сморгнул. Соринка не исчезла. Напротив, отозвалась радужным сиянием.
        Тарен потер место внедрения соринки указательным пальцем. Не помогло.
        - Послушай, мне какая-то ерунда в глаз попала. Не поможешь?
        Но Раш не ответил ему, он был увлечен совсем другим. Взгляд его был обращен поверх головы Тарена - туда, где над северо-западным пределом восставала радуга.
        Это был долгожданный знак.
        Тай-Кевр и Син достигли в Лоне Игольчатой Башни совершеннейшего кровосмесительного слияния и возвещенный пророчествами каменный ураган обрушился на Миноговую Бухту.
        Там, в Миноговой Бухте, стояли файеланты, что прибыли в Наг-Нараон на Игрища Альбатросов. Но главное - там стоял боевой флот Гамелинов.
        Среди неистовства высвобожденных сил, заключенных древними строителями Наг-Нараона в Лоне Игольчатой Башни, гибли великолепные пятиярусные корабли Гамелинов, а соленые брызги, посланцы взбудораженного моря, возносились ввысь на многие лиги. Там, в пронзительной синеве осеннего неба, зарождалась радуга.
        Когда Тай-Кевр услышал от судовладельца, что все будет именно так, он с изумлением переспросил:
        - Но почем тебе знать, что день будет ясный? Что зародится радуга? Что ее, в конце концов увидят мои люди?
        В ответ он услышал:
        - Будь все иначе, ты бы сейчас не говорил со мной, достойный Хозяин Пелнов.
        Сами по себе слова судовладельца в желтом не значили ничего. Но сказаны они были так, что Тай-Кевр поверил. Поверил сразу и безоговорочно - так же, как он поверил Син.
        - Тарен, да ты посмотри! - заорал Раш.
        Только теперь Тарен заметил радугу. Только теперь понял, что «соринка» была предвосхищением радуги, схваченной его боковым зрением.
        Спустя несколько коротких колоколов файеланты Дома Пелнов вышли из бездеятельного дрейфа. Море было чисто на сорок лиг вперед. И гавань Наг-Нараона теперь тоже была чиста, как голова в утро после мировой попойки.
        Тарен Меченый еще не знал, что стал новым Хозяином Пелнов.

23

«Кто? Как? Где эти двое неведомых кровных родственничков, что учинили похотливую возню в сердце силы Наг-Нараона?» - спрашивал себя Герфегест.
        Когда Лоно Игольчатой Башни разродилось своим смертоносным бременем и Герфегест понял, что оправдываются самые худшие его опасения, он сразу подумал об Элае и Хармане.

«Нет. Не может быть. В конце концов, никакие они не родственники. То есть - не кровные», - убеждал себя он. А не убедив, прошептал:
        - Только не это…
        Пол ходил ходуном. Герфегест, отчаявшись привлечь на свою сторону безучастных Хевров, трусливых Эльм-Оров и нерешительных Ганантахониоров, звенящим вихрем налетел на рассыпающийся строй врагов.
        Он мог сделать это несколькими минутами раньше. И теперь корил себя за промедление.
        Орнумхониоры пытались задержать его и задержали. На пару коротких колоколов. Эту задержку они оплатили жизнями троих. Отчаяние умножило силы Герфегеста.
        А ведь для отчаяния были причины. В тот день с флотом Гамелинов было покончено еще быстрее, чем некогда - с мятежными кораблями коварного Шаль-Кевра.
        Высадив высокое окно пиршественного зала вместе с рамой, Герфегест смог насладиться самым скорбным зрелищем, какое только может увидеть Хозяин могущественного Дома.
        Исполинские каменные клинья, торчащие в палубах тонущих кораблей в обрамлении раскрошенных досок. Мачты, сломанные будто соломинки. Тысячи весел, мусором качающиеся на волнах. И утопленники - их подталкивала к берегу услужливая, ласковая волна Миноговой Бухты.
        Центральная лестница, нисходящая в Миноговую Бухту, чудом уцелела, но уже в десяти локтях от нее не осталось и следа от привычного рисунка скал. Декоративный кустарник был вырван с корнем, мраморные вазы с розовыми настурциями - любимыми цветами Харманы - попадали вниз. Изящные литые оградки сторожевых площадок были скручены камнепадом в бараний рог.
        Лебединым Воротам повезло еще меньше. Левая створка, сорванная залетным валуном, валялась на земле, залитая кровью расплющенного Гамелина.
        Герфегест прикинул, куда бы можно было спрыгнуть. Какое-нибудь дерево или осыпь… Он уже понял, что прорубиться через Пелнов будет непросто, а оставаться в пиршественном зале он больше не мог, слишком уж испугался за Харману. И не только Харману.

«Только бы они не тронули Элая!» - эти не слишком уместные слова стучали в его сердце, когда он пробирался по узенькому карнизу в направлении окна смежного зала.
        Герфегест все еще отказывался верить, что Дом Гамелинов обречен.

24
        В начале коридора лежали убитые стражи. Они были застрелены - отравленными иглами в шею. Герфегеста невольно передернуло при мысли, что точно такую же иглу мог схлопотать и он сам, если бы решил проследовать за Тай-Кевром, когда тот во главе Пелнов покидал пиршественный зал.
        В комнате, отведенной Элаю, никого не было.
        В ней царил образцовый беспорядок, в целом отвечающий представлениям Герфегеста о складе личности сына Элиена Звезднорожденного.
        Впрочем, на столике для письменных принадлежностей цепкий взгляд Герфегеста различил раскрошенные остатки двух привядших цветков настурции, флакончик духов, какие обыкновенно дарят благосклонные девы Синего Алустрала приглянувшимся юношам, и восковую табличку с обрывками неких любовных виршей. Сии романтические предметы представлениям Герфегеста о складе личности Элая отвечали куда хуже.
        Герфегест бросил взгляд на постель - она была не смята.

«Похоже, наш Элай не привык болеть в кровати, - саркастически хмыкнул Герфегест. - А ведь врал, стервец, что пошел спать!»
        Герфегест заглянул за плотные портьеры, обрамляющие высокое окно, открыл дверцы одежной ниши. Убедившись, что Элая нет и там, он возвратился в коридор.
        В старых спальных покоях Харманы тоже было безлюдно. Четыре трупа - и более никого. В воздухе витали запахи розмарина, лотоса и сосны - те же, которые входили в состав духов госпожи Харманы.

«Ничего удивительного - она ведь любит иногда бывать здесь. Говорила, что этот зал навевает воспоминания о начале нашей любви. Вот и зашла подлечиться…» - поспешил успокоить себя Герфегест.
        Он внимательно осмотрел тела убитых. Нагрудники всех четверых были украшены Крылатыми Кораблями. Хвала Намарну, это были всего лишь опрометчивые Пелны, дерзнувшие нарушить покой Хозяйки Гамелинов в час, когда ей нездоровилось.

«Вот только где Хармана сейчас? И где, Хуммер его раздери, этот десятиклятый романтик Элай?»
        Герфегест уже собрался было покинуть старый спальный покой, но в это мгновение его вниманием завладел крохотный блестящий предмет, едва различимый в луже крови. В последнее время Хозяин Гамелинов отвык обращать внимание на подобные мелочи, но события минувшего дня обострили в нем былую подозрительность.
        Герфегест не побрезговал извлечь вещицу из крови и отереть ее о свою шелковую рубаху, и без того безнадежно испорченную.
        Это был позолоченный крючок. Крючок, на который застегиваются мужские штаны оринского покроя. На головке плоской заклепки, которой сей крючок еще совсем недавно крепился к штанам своего владельца, была выбита геральдическая кувшинка, недвусмысленно свидетельствующая о принадлежности хозяина штанов к родне гиазира свела - правителя города Орин…

«Сомнений нет - Элай тоже был здесь!»
        На мгновение Герфегесту показалось, что пол плавно переходит в потолок и он - он, неколебимый Герфегест из Дома Конгетларов! - обращается в навозную муху, вязнущую в колдовской патоке бессилия.
        Герфегест до ломоты в висках сцепил челюсти, чтобы не заорать блажным ором обманутого мужа.
        Да, он был слеп, но теперь он прозрел. И злому полозу правды было вольно теперь язвить его всласть.
        Пытаясь обуздать свое отчаяние нарочитым спокойствием движений, Хозяин Дома Гамелинов осторожно положил крючок обратно в лужу крови. Он не станет опускаться до унизительного собирательства грязных улик.
        Его меч превыше правосудия.
        Спустя несколько мгновений, Герфегестом овладели колебания. Вправе ли он убить их? Вправе ли он вообще подозревать свою возлюбленную жену в измене?
        Ведь могло быть совсем иначе. Например, так.
        "Элай отдыхает у себя в комнате («Ага, - злобно ощерился Герфегест-мститель, - отдыхает и целомудренно грустит над сухими лепестками настурций»). Да, значит Элай у себя в комнате. Отдыхает. Возможно даже, спит, утомленный… («Чем, интересно, утомляются семнадцатилетние жеребцы до той степени, что валятся дрыхнуть в четыре часа пополудни?») В общем, отдыхает, пишет очередное письмо в Орин, отцу («И где же оно? Неужто Элай решил порадовать папеньку лирическими виршами?»), и в этот момент по коридору пробегают люди Дома Пелнов.
        Пренебрегая прочими комнатами, они врываются в старые спальные покои. Там - Хармана («Тоже погрустить притащилась - а ведь неближний свет!»). Хармана, конечно, умница. Она мгновенно разбивает кувшин-тайник, где хранится оружие на случай как раз таких непредвиденных обстоятельств. Она мужественно защищается, но силы неравны. Элай слышит шум схватки и спешит ей на помощь. Сын Элиена помогает Хозяйке Гамелинов расправиться с непрошеными гостями. А потом они вдвоем… (Герфегест поморщился, бессильный врать себе и дальше) … валятся в постель, причем Хармана в своем извечном нетерпении рвет крючок долой. На нее это очень похоже, сыть Хуммерова!
        Хорошо, пусть не так. Раненый Пелн падает, выпуская из рук секиру, и, выбросив вперед скрюченные пальцы, вцепляется в Элая, надеясь, видимо, кастрировать врага перед смертью. Вот тут-то крючок и оборвался… Нет, я все-таки убью мерзавку!"
        Герфегест обернулся на звуки знакомого голоса.
        На пороге зала стояли Хармана и Элай.
        Одетые. Перепуганные.
        На штанах Элая не хватало верхнего крючка.
        На руках, на лицах - свежая кровь. Хармана - это Герфегест почувствовал сразу - была разъярена и недовольна. Элай - смертельно напуган, однако, страшась подпортить реноме, не выпускал из рук трофейный меч. За их спинами слышался родной говорок - воины Гамелинов хвалились своими успехами.
        Лицо Герфегеста озарила улыбка. В глубине души он очень боялся, что Хармана и Элай нашли свою смерть от рук Пелнов. Нечестивцы могли бы пленить ненавистную им Хозяйку вместе с ее молодым воздыхателем, утащить обоих куда-нибудь подальше и там лишить жизни одним из леденящих душу способов, на которые столь богата мрачная фантазия людей Алустрала. «И вот это было бы куда хуже супружеской измены, хотя куда уж, вроде бы, хуже…»
        - Глазам не верю! Ты жив! - лицо Харманы просияло. - Ты все-таки вырвался из пиршественного зала!
        - В былые времена я проделывал штуки и позабористей, - отрезал Герфегест. - Я хочу знать, что случилось здесь.
        - Случилось дурное, - нахмурилась Хармана. - Пелны повсюду. Я дремала, когда в зал вломились эти четверо, - она небрежно кивнула на трупы, - и мне пришлось преподать им пару уроков фехтования. На шум схватки прибежал Элай - он как раз решил прогуляться, осмотреть это крыло замка. Конечно, Элай еще слишком молод, чтобы оказать мне действенную помощь, и он едва не погиб. Но я все равно благодарна ему. За моральную поддержку.

«М-да, - подумал Герфегест. - Мы чересчур близки с Харманой, чтобы в подобных случаях можно было положиться на самую изобретательную ложь. Ведь лжем мы совершенно одинаково.»
        Если бы за спинами Элая и его возлюбленной супруги не теснились посторонние, которые, ясное дело, тоже были не прочь оказаться в курсе хозяйских секретов, Герфегест, быть может, продолжил бы этот разговор. Но времени на разбирательства не было. В тот день у Хозяев Гамелинов были проблемы позабористей личной жизни.
        - Хорошо, - кивнул Герфегест. - Но что же было потом?
        - Потом я допросила раненого Пелна - единственного, кто еще оставался в живых. Ты понимаешь, что я имею в виду.
        Герфегест молча кивнул. Он помнил - Хармана большая искусница по части развязывания тугих узлов на языках раненых мужчин.
        - Перед смертью раненый поведал мне, что целью Тай-Кевра является какое-то лоно. Больше несчастный не знал ничего и я отпустила его к Намарну.
        - Лоно Игольчатой Башни?
        - Разумеется, - кивнула Хармана. - Мы с Элаем устремились за Тай-Кевром. Но мы опоздали. Южные скалы ожили раньше, чем мы расправились с дюжим Пелном, который, вооружившись шестопером и полуторным мечом, держал винтовую лестницу. Это был шурин Тай-Кевра, я запомнила его по прошлым Игрищам. - Ценная подробность, - съязвил Герфегест. "Лоно Игольчатой Башни… Но как? " - недоумевал Герфегест.
        - Хуммер пожри это протраханное лоно! - гаркнул он наконец. - Что бы там ни было, мы должны помочь нашим в пиршественном зале. Немедленно туда!

25
        Неистовая секира Пелна прошла мимо цели, разодрала вытканный глазастыми морскими гадами гобелен и выбила из стены сноп холодных искр.
        Герфегест, вновь избежавший смерти, выпрямился. Спустя мгновение он, слившийся со своим мечом в одно совершеннейшее человекоорудие, бросился на противника, еще только заносящего секиру, по лезвию которой теперь змеилась трещина. Меч Герфегеста отпраздновал восьмую за этот день победу, поразив печень врага в шаблонном выпаде «язык хамелеона».
        В иные времена Хозяин Гамелинов постеснялся бы драться столь безыскусно. Реноме мастера обязывало быть изысканным. Теперь ему было все равно.
        Герфегест больше не вспоминал о том, что полчаса назад он потерял свой флот, равного которому не было в Алустрале.
        Герфегест выбросил из головы свои «подозрения» относительно Харманы и Элая. Пусть себе задыхаются в потных танцах экстаза, пусть плодят выблядков. Ему не до них.
        Теперь Герфегеста заботило только одно: вернуть меч ножнам не раньше, чем последний из Пелнов, вероломно поправших законы гостеприимства, отдаст свою душу непроглядной, свинцовой Синеве Алустрала.
        Да, были еще глупейшие из глупых - Орнумхониоры. Этих тоже ждала смерть. Уделом других Домов станет позор: император Торвент не преминет выразить им свое презрение. И только верных Лорчей он, Герфегест, желает видеть завтра рядом с собой. Только Лорчей.
        В тот день Хармана не изменила Герфегесту лишь в одном. Как в старые времена («да отсохнет язык, повернувшийся назвать их „добрыми“!» - подумал Герфегест) она сражалась плечом к плечу со своим мужем.
        Пелнам некуда было бежать - они добровольно обрекли себя быть запертыми в тесном коридоре, ставшем склепом для многих Гамелинов. Теперь этот коридор был закупорен с двух сторон, а из дверей пиршественного зала наседали Сильнейшие Гамелинов и Лорчей.
        Когда в пиршественном зале наконец поняли, что снаружи идет подмога, когда боевой клич «Лед и Сталь!» потряс стены Наг-Нараона не хуже магии Лона Игольчатой Башни, Ганантахониоры, Эльм-Оры и Хевры сообразили, что пора сделать правильный выбор.
        Молот был быстр и тяжел, наковальня - крепка и беспощадна.
        Орнумхониоры, потеряв с десяток своих, пораженных в спину клинками прежних безучастных наблюдателей, почли за лучшее немедленно сдаться на милость победителей.
        Пелны тоже не продержались долго. К немалому удивлению Герфегеста, спустя пять варанских колоколов, молодой Сильнейший Аввен, что оставался в отряде Пелнов за старшего, отшвырнул свой клинок и низко поклонился Герфегесту.
        Последовав примеру старшего, сложили оружие и остальные Пелны.

«Странно, - не веря своим глазам, подумал Герфегест, едва успевший остановить свой клинок в двух ладонях от сердца израненного Пелна, - очень странно. Чтобы Пелны сдались бесчестным Гамелинам и предпочли позор красивой смерти? Не иначе как красивая смерть ноне упала в цене…»

26

«Неужели все кончено?» - спрашивал себя Герфегест.
        Сжимая в руке чадный факел, он спускался к Лону Игольчатой Башни. За ним следовали невозмутимая Хармана, подпоясанная мечом, вооруженный пикой Элай, который, с военной точки зрения, конечно, не стоил и мизинца своего отца, но зато был юношей вежливым и послушным, и двое молодых воинов.
        Коридор. Два трупа - Сильнейшие Дома Пелнов. Герфегест помнил даже их имена - . Цуддамн и Салаав.

«А были, вроде, свойские мужики - брататься все время лезли… На позапрошлых Игрищах Альбатросов еще хохотал над быличками, что рассказывал про свое путешествие в Харрену Салаав… Что посулил им Тай-Кевр? Чем склонил их к самоубийственному мятежу? Впрочем, вот и сам Тай-Кевр. Жаль у него теперь не спросишь…»
        Герфегест присел на корточки возле доспехов Тай-Кевра. Их невозможно было спутать с чужими. Ибо одностишие, выгравированное узорчатыми письменами на прекрасной стали нагрудника, гласило: «Отмщенье стоит смерти, сын Шаль-Кевра!»
        - Наверное, он должен быть счастлив, - задумчиво сказал Элай, присаживаясь рядом с Герфегестом. - Он отомстил и он погиб.
        Герфегест не нашел, что ответить Элаю. В его сердце не было и капли сострадания к Тай-Кевру.
        Они двинулись дальше.
        Зияющая пасть пролома в стене. И еще одна внушительная дыра - в дверной плите, отягощенной древними заклятиями.
        Десять лет назад Герфегест и Хармана тоже отпирали эту дверь. Но для этого им потребовались клинки Стагевда и Истинное Наречие Хуммера. А вот существо, которое недавно проникло в Лоно Игольчатой Башни, обошлось без клинков Стагевда. Ему достало собственной недюжинной силы.
        - Оставайтесь здесь, - бросил Герфегест своим спутникам.
        Сам он прошел вперед и оказался внутри Лона.
        - Ай да сыть Хуммерова!
        Вся южная стена комнаты была загажена вязкими белесыми потеками, оплетена слизистыми нитями, засижена темно-бурыми кляксами, имевшими цвет растертой в кашицу черники.

«Отнюдь не человеческое семя. Отнюдь не человеческая кровь.»
        - Хармана, ты мне нужна, - позвал Герфегест, не поворачивая головы, и, когда, Хармана подошла, спросил вполголоса: - Что ты думаешь по поводу этого?
        Хармана наклонилась, поддела кинжалом потек загустевшей белесой жидкости и осторожно понюхала его.
        - Дерьмо, - констатировала она со свойственной себе прямотой. - Это не семя человека. И не семя зверя. Это соки растения.
        - Так кто же совокуплялся здесь - растения? - состроив ироническую мину, Герфегест покосился на свою супругу.
        - Не вполне растения, полагаю. Но что совокуплялись - это точно, - игнорируя иронию Герфегеста, заявила Хармана.
        Потом она сделала то, на что сам Герфегест смог бы отважиться разве только под угрозой смерти. Хармана поднесла кинжал к губам и откусила от краешка белесой субстанции. Герфегест брезгливо отвернулся.
        В его мозгу неожиданно ярко вспыхнуло давнее воспоминание: жара, Молочная Котловина, каменная пробка, закупоривающая вход в Арсенал. Карлик с непоэтичным именем Горхла протягивает ему засушенную бабочку. Он ест ссохшееся тельце. Давясь тошнотой, разжевывает обтрепанные крыльца. И все это - дабы вкусить от Наречия Хуммера, дабы овладеть смертоносным оружием…

«Все всё жрут в этом проклятом Алустрале!» - подумал Герфегест. Его сердце сжалось от неожиданно нахлынувшей тоски по далекой уютной Сармонтазаре, где он не знал ни Харманы, ни боли измены.
        - Это было человекорастение, - заключила Хармана, проглотив свой скромный ужин и поразмыслив несколько мгновений.
        За их спинами испуганно вскрикнул Элай, Герфегест и Хармана обернулись.
        Элай растерянно глядел на них, бормоча несвязные извинения. Вокруг него блистали клинки Гамелинов - и все. Ни врагов, ни чудовищ, ни, в конце концов, человекорастений.
        - Чего орешь? - спросил Герфегест.
        - Я… я не знаю… что-то коснулось меня, какой-то красный лоскут… оттуда… - Элай ткнул пальцем в черный пролом, что зиял в стене коридора. В пролом, о происхождении которого Герфегесту и Хармане еще только предстояло задуматься.
        - Факел! - потребовал Герфегест.
        В его протянутую руку легло теплое древко. Хозяин Гамелинов швырнул факел в пролом.
        Пролетев порядочное расстояние, факел стукнулся о стену и упал, сварливо потрескивая и плюясь каплями смолы. В его трепетном свете Герфегест успел заметить нечто, похожее на упитанную красную змею, стремительно скользнувшую вниз, в темноту.
        Элай, делая вид, что расправляет взмокшую рубаху на спине, запустил руку под плащ. За пояс его теперь был заткнут некий предмет, на ощупь не поймешь - что. Не то бусы, не то…"Главное, - подумал Элай, - раньше его не было".
        Элай понял: этой странной штукой его одарило змеиное прикосновение. Он хотел извлечь ее и показать Герфегесту с Харманой, но какое-то смутное волеизъявление, исходящее от предмета, удержало его. «И правда - зачем показывать? Снова будут смотреть на меня, как на недоумка, сбежавшего из-под опеки нянек и мамок, и с умным видом поучать, что почем».
        Элай принял непринужденную позу и оставил подарок в покое. Он разберется с ним на досуге.
        - Хозяин! - позвали откуда-то сверху.
        Герфегест, у которого голова уже давно шла кругом, высоко поднял факел и посмотрел на гостя из верхнего мира с плохо скрываемым раздражением.
        - Ну, что еще?!
        - Наблюдатели с вершины Башни подают знаки. Мы перезапросили трижды - и трижды получили подтверждение.
        Воин тяжело дышал. По его озабоченному лицу крупными каплями струился пот.
        - Подтверждение чего?! - переспросил Герфегест.
        - К Наг-Нараону с юга приближаются файеланты. Числом до сорока.
        ГЛАВА 5
        ПАДЕНИЕ НАГ-НАРАОНА

1
        Три часа, отведенные им судьбой, не смогли решить ничего. У Гамелинов больше не было флота и они не могли встретить неприятелей на подходах к Наг-Нараону. Вместе с погибшими под каменным градом файелантами погибли люди, метательные машины, основные запасы стрел. Внешние ворота крепости тоже пострадали от обвала и больше не служили препятствием для неприятеля.
        Гамелинов оставалось никак не больше тысячи - даже с учетом слуг, способных держать в руках оружие, возниц и привилегированных гребцов, которые отдыхали в казармах перед завтрашними состязаниями скоростных файелантов.
        Вместе с кораблями Гамелинов в Миноговой Бухте нашли свою гибель и файеланты других Домов.
        Помощи ждать было неоткуда.
        У Гамелинов оставалось время лишь для бегства вглубь острова. Впрочем, это же время можно было потратить на то, чтобы достойно подготовиться к смерти. Потому что в любом наставлении по воинскому делу написано, что сорок файелантов способны доставить войско в две с половиной тысячи тяжеловооруженных бойцов. А при желании - и в два раза больше.
        Теперь Герфегесту было ясно почему Пелны с такой легкостью сложили перед ним оружие. Мерзавцы не сомневались в скором освобождении из плена!

2
        Хозяин Дома, застигнутый врагами врасплох в своей вотчине, не имеет права уходить.
        Уйти - значит не только оставить замок на поругание врагу, но и покрыть себя несмываемым позором. Бежавший Хозяин Дома перестает быть Хозяином и его вправе убить каждый.
        Сильнейшие Дома и их дружины тоже не имеют права покинуть своего Хозяина и тот не может приказать им уйти. А если он все-таки прикажет - обязанность Сильнейших низложить своего Хозяина и выбрать нового, твердого душей. Такого, кто примет достойную смерть сам и приведет к ней своих возлюбленных братьев.
        И только гости Дома, не связанные с ним клятвами и договорами, вольны поступать так, как им заблагорассудится.
        На север, спускаясь со склонов Наг-Нараонской горы, мимо Бегового театра, проходя через укрепления и россыпи поселений, тянется мощеная первосортным камнем Столбовая Дорога. Она уходит вглубь острова и раздваивается в пятидесяти лигах от Наг-Нараона. Ее западный рукав ведет в порт Сивенк, восточный - в порт Авен-Раман.
        По этой дороге Хевры, Ганантахониоры, прощенные Герфегестом Орнумхониоры и Эльм-Оры покинули крепость за час до того, как первый корабль Пелнов вошел в гавань вотчины Гамелинов.
        По этой же дороге должен был уйти Элай.
        По этой дороге имели полное право уйти Лорчи. Однако Лорчи, как один, решили остаться.

3
        - За Элая, сына Элиена, вы отвечаете головой. Не смотрите на меня, как на предателя. Я не сомневаюсь в вашей мужественной решимости сражаться за Дом Гамелинов. И отсылаю вас не во имя вашего спасения, а ради того, чтобы сохранить жизнь сына своего доброго друга и союзника…
        - Да, Хозяин, - угрюмым хором, отозвались десятеро Лорчей.
        - Вы сопроводите Элая в Авен-Раман. Вы найдете там коменданта крепости и отдадите ему вот это, - Герфегест вручил старшему из Лорчей, Льяррину, письмо, запечатанное в бронзовом цилиндре.
        - После этого вы вольны отправляться домой. И да призреет на вас благословенное око Намарна!
        Лорчи молча поклонились - и впрямь говорить было не о чем.
        Ни один из них не сомневался, что видит Хозяина Дома Гамелинов в последний раз. Герфегест - тоже не очень-то верил в то, что им когда-либо суждено свидеться снова. И Лорчи, и Герфегест были правы по-своему.

4
        Наступал вечер. В недоступных небесах зажигались первые звезды.
        В сумерках ветер резко переменился на устойчивый южный. Пелны поставили паруса. Они подходили к Наг-Нараону даже быстрее, чем сулили самые безрадостные прогнозы Герфегеста.
        Вход в гавань не запирался ни цепями, ни передвижными подводными рогатинами. Гамелины привыкли полагаться исключительно на силу своего флота и оттого пренебрегали подобными хитростями. И корабли Пелнов прошли через морские ворота Наг-Нараона совершенно беспрепятственно.
        Впереди всех шел флагманский файелант «Глорамт Смелый».
        Раш и Тарен Меченый, оба в полных доспехах, опустив железные маски, стояли на боевой башенке.
        Они с восхищением озирали плоды стараний главы своего Дома. Благодаря этим стараниям вся Миноговая Бухта была превращена теперь в кладбище мощи Гамелинов.
        В этом, впрочем, заключалось одно существенное неудобство: файеланты Пелнов не могли подступиться к крепости наикратчайшим путем. Единственной бухтой, уцелевшей в Наг-Нараоне после грозных извержений Лона Игольчатой Башни, была Ледовая. Самая удаленная от крепости, самая глухая и неустроенная.
        Где-то высоко, на стенах Наг-Нараона, щелкнула тугая тетива толщиной в человеческую руку и горящая пятнадцатилоктевая стрела, прогудев над головами Раша и Тарена Меченого, пробила парус, на котором распластался в своем вечном полете Альбатрос - Крылатый Корабль Пелнов.
        Гамелинам ответили разом восемь стрелометов - с «Глорамта Смелого» и соседних файелантов.
        К парусу «Глорамта Смелого», неохотно занимавшемуся едким трескучим пламенем, бросились вышколенные матросы.
        - Пронесло, хвала Намарну! - прошептал Раш, даже не пытаясь скрыть дрожь, которая прошибла его от темени до пят в момент пролета стрелы.
        - Хвала, - сдержанно кивнул Тарен.
        В отблесках огня за их спинами, на отделанных золотом и бивнем морского зверя подмостках боевой башенки Раш и Тарен Меченый казались двумя персонажами исторической драмы - уж очень нарочитыми были их движения и жесты.
        Два десятка заряжающих, дружно застонав в лад выгибающейся дуге «Лука Гестры», налегли на вороты. Подающий механизм - чудо из чудес по обе стороны Хелтанских гор - ладно провернулся и новая стрела, пройдя над возжигателем, перекатившись по спрямляющим лоткам, восхищая своих владетелей слаженной ритмикой движений, опустилась на ведущий желоб. Прислуга ввела небольшую поправку и она тотчас же была означена горящей главою стрелы, послушно качнувшейся вниз. Короткое, лающее заклинание-проклятие. И снова щелкнула тетива.
        Раш не успел понять, что произошло. Тарен Меченый, вздрогнув, отскочил в сторону, едва удержавшись от падения с башенки.
        На месте его соратника торчало гудящее бревно. Лицо Раша было едва различимо в ужасающем месиве железа, древесной щепы и расквашенной плоти.
        Теряя остатки самообладания, Тарен спустился с башенки и присел на палубу.

«О, с-сыть Хуммерова…»
        Его мутило.
        К счастью, кормщики Пелнов не нуждались в дополнительных распоряжениях со стороны старших флотоводцев. Все они знали наг-нараонскую гавань назубок.
        Когда «Глорамт Смелый», казалось, вот-вот должен был врезаться в стремительно надвигающийся из сумрака мыс, нос корабля описал плавную четверть дуги и вместе с ним повернули вправо еще четыре файеланта.
        Только так - строем фронта по пять - у них были шансы успеть втянуться в Ледовую Бухту прежде, чем все корабли станут добычей механического «Лука Гестры» и трех его собратьев.

5
        Столбовая Дорога, петляя по северным склонам Наг-Нараонской горы, вела в серую и печальную неизвестность. В неизвестность, в которой не будет Харманы, прекраснейшей из женщин.

«Защитники Наг-Нараона обречены… Хармана погибнет вместе с ними…И мне никогда более не покрыть поцелуями ее горячие, чуть суховатые губы, не прикоснуться с ее упругим стройным ягодицам…»
        Лорчи, к великому сожалению Элая, не умели ездить верхом - как и многие воины Синего Алустрала. Поэтому они отнюдь не мчались во весь опор, вгоняя в мыло породистых лошадей, которых у Гамелинов с недавних пор хватало. Они просто шли - быстрым размашистым шагом.
        Так можно идти до утра. А после короткого тревожного сна - до середины следующей ночи.
        Люди других Благородных Домов, покинувшие обреченный Наг-Нараон, опережали Лорчей на десяток лиг. Многие, чтобы скоротать путь, шли наперерез - то и дело между кустарниками и среди скал и мелькали оранжевые плащи Хевров и пышные плюмажи Орнумхониоров.
        Когда они сделали первый привал, Элай посмотрел в черное небо - взошла луна.

«Вот мы тут отдыхаем… А в Наг-Нараоне уже вовсю льется кровь…»

6
        Герфегест знал, что Пелнам негде будет высадиться, кроме как в Ледовой Бухте, от которой к Лебединым Воротам ведет узкая и неудобная дорога. Это обстоятельство предоставляло обороняющимся определенные преимущества.
        Пелны сошли с кораблей быстро и слаженно. Не прошло и получаса, а грохочущая железом живая змея уже направлялась к Лебединым Воротам легким солдатским бегом.
        Горелая кость отвратительно смердела, но Тарен Меченый не покидал борта «Глорамта Смелого». Пожары были быстро потушены, парус вышвырнут за борт - файелант оставался вполне боеспособен.
        Тарен Меченый нервно прохаживался по палубе, гоня прочь свежие воспоминания о гибели Раша. Он следил за огнями на дороге - это двигалась колонна Пелнов. И строил догадки относительно того, где же, Хуммер его разнеси, сейчас находится их неистовый Хозяин, Тай-Кевр.

«В плену? Или прячется в крепости? Или…»
        За бортом раздался негромкий, но отчетливый плеск.
        Рыба?
        Боевой пловец Гамелинов? Впрочем, Тарен Меченый не придал этому звуку особого значения.
        В такой тесноте, среди десятков кораблей, с которых продолжают выгружаться воины и, главное, осадная техника, в воду могло свалиться что угодно. Но когда рядом с ним на палубу плюхнулось нечто увесистое и, неведомо чем позвякивая, поползло прямо к нему, Тарен перепугался ни на шутку.

7
        За резким поворотом дороги, на выходе из Ледовой Бухты, колонну Пелнов поджидали триста Гамелинов.
        Полноростные щиты, вперенные в землю, копейный еж, лучники, чувствующие себя за спинами тяжеловооруженных, как за каменной стеной…
        - Смерть Гамелинам! - раскатилось по колонне Пелнов.
        Гамелины встретили врага угрюмым молчанием и посвистом стрел, который говорил красноречивей любых слов.
        Но Тарен Меченый теперь был лишен счастья следить за стычкой с безопасного расстояния. Рядом с ним творились вещи куда более удивительные.
        Выхваченные из темноты светом факелов в руках подбежавших матросов, на палубе копошились отвратительные красные щупальца. Одно из них сжимало меч в своих цепких отростках-корешках.
        Меч Тай-Кевра. Тарен прекрасно помнил этот клинок - с дополнительным развитием в форме изящного полумесяца и с зигзагообразным, молнийным узором от рукояти до самого острия.
        Тарен был не из робкого десятка, но и со здравомыслием у него был полный порядок. Он жестом остановил матросов, которые норовили приблизиться - не стоило пытаться заигрывать с сущностью, которая, судя по размерам своих змеистых рук, была в состоянии уничтожить их файелант в несколько трагических мгновений.
        Щупальце, сжимавшее меч, изогнулось и высекло в палубе глубокую борозду. Еще одну. И еще…
        Тарен с недоумением следил за работой твари. Из грубых линий родился первый знак тайнописи Дома Пелнов, которая ведома лишь Сильнейшим.
        Знак означал «Ты»…
        Пелнам не удавалось прорвать плотный строй Гамелинов. Герфегест, не столько наблюдавший, сколько вслушивавшийся в происходящее с площадки, на которой был установлен «Лук Гестры», скептически покусывал губу.
        - Послушай, Хармана, - он неожиданно повернул голову к Хозяйке Дома. - Скоро все будет кончено. Но перед смертью я хочу знать: зачем ты изменила мне с Элаем?
        Хармана досадливо подернула плечом.
        - Потому что мальчик мог бы убить себя. Или тебя - и это было бы еще хуже.

8
        Все четыре знака на палубе «Глорамта Смелого» были начертаны.
        "Ты новый Хозяин.
        Хозяин".
        Тарен Меченый растерянно осмотрелся. Рядом с ним не было ни одного Сильнейшего.

«Значит, речь точно идет обо мне»
        К тому же, он один был в состоянии проникнуть в смысл каракулей, нацарапанных на палубе мечом Тай-Кевра.

«Выходит это таким способом старый Хозяин, Тай-Кевр, сообщает мне, что я теперь новый глава Дома? Но это же чудесно! Просто чудесно!»
        Никто из матросов не понял, почему Тарен вдруг сорвался с места и безрассудно приблизился к щупальцу, сжимающему меч Тай-Кевра. И уж тем более, почему он, преклонив колено, поцеловал его.
        Неодобрительный ропот, в котором смешивались и недоумение, и отвращение, прокатился по палубе.
        Как вдруг ростки-корешки втянулись внутрь щупальца и меч выпал на палубу - прямо к ногам Тарена! Но самое удивительное, рядом с мечом оказался и перстень Хозяина!
        Тарен поднял перстень и надел его на палец. Затем он поднял меч и наградил поцелуем слезящуюся морской водою сталь.
        И тогда наконец все поняли: Тарен Меченый стал новым Хозяином Пелнов.
        - Вы все, - сказал Тарен, обращаясь к матросам и воинам, - вы все были свидетелями этому. И теперь буде у вас спросят, законом или личным произволом возведен Тарен Меченый в Хозяева, вы будете знать что ответить.

9
        Их окликнули и они были вынуждены остановиться.
        Человек в желтом плаще, расшитом стразами сидел на придорожном камне. На земле у его ног стояла переносная масляная лампа, взятая в переплет медных полос. На желтой ткани плаща тускло поблескивали узоры из фальшивых бриллиантов.
        - Милостивые гиазиры Лорчи, - сказал он, раздумчиво потирая лысую, как колено, голову. - Я имею смелость просить вас продолжить путь без этого симпатичного юноши.
        Что-то до умопомрачения знакомое почудилось Элаю голосе и фигуре этого человека, но его разум отказывался переступить запретную черту, за которой лежало узнавание. Элаю стало страшно.
        Льяррин, чуткий до всяких неприятностей, обнажил меч незамедлительно.
        Двое его товарищей мигом оказались по обе стороны от странного незнакомца. Острия их клинков блеснули вровень с его слабо выраженным, округлым кадыком.
        - Кто ты такой, чтобы говорить с нами об этом? - грозно спросил Льяррин.
        - Я Властелин, - спокойно ответил человек, подымаясь в полный рост.

10
        "Наг-Нараон, которого, конечно, сейчас уже нет ни в одном из привычных нам образов, со времен своего основания до дня своего сокрушения был одной из сильнейших цитаделей Синего Алустрала. Но трижды сильнейшим его делал След Потаенного Пояса. Я никогда не знал о нем и лишь здесь, в Диорхе, приобрел это знание. Никчемный груз? Да.
        Наг-Нараон был возведен по указаниям Лишенного Значений накануне Изначальной Войны, дабы оградить немногочисленных тогда людей Алустрала от вторжения
«ледовооких», которые нахлынули из запредельных пустот Севера. Чтобы защитить Наг-Нараон со стороны суши, был поставлен Потаенный Пояс - стена слепого огня, смертельного для «ледовооких».
        Перипетии войны людей Алустрала с «ледовоокими» теряются во тьме неведения. Известно лишь, что «ледовоокие» ушли в небытие, но Потаенный Пояс тоже прекратил существование. Возможно, такова была воля Лишенного Значений. От Потаенного Пояса остался лишь След, невидимый и безопасный для простых смертных. Но сила Следа была такова, что никто из слуг Хуммера так и не смог пересечь его до самого Исхода Времен.
        Никто не знал о Следе. Никто, кроме Октанга Урайна, который есть Длань, Уста и Чресла Хуммера."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

11
        Лорчи были мертвы.
        Элай был жив, но его жизнь сейчас была лишь отражением смерти.
        - Так-так-так, - пробормотал человек, назвавшийся Властелином. - Подай-ка мне эту редкую вещь.
        За его спиной курилось и гудело мутное багровое марево, в кустарнике по краям дороги что-то шуршало, Элаю на мгновение показалось, что сквозь кожу на своей руке он видит струение жизненных соков и подрагивание обнаженных мускулов. Палец человека указывал на футляр с письмом, который висел на поясе у мертвого Льяррина.
        Элай повиновался. Он понимал, что сейчас его жизнь полностью принадлежит всесильному незнакомцу, кажущемуся таким знакомым.
        Человек в желтом сорвал крышку вместе с резьбой. Ему было недосуг тратить время на откручивание.
        Он развернул письмо.
        - «Прошу доставить оринского юношу, который явится вместе с подателем сего письма, в Калладир и выделить ему сопровождение далее до Орина. Сообщить Элиену Тремгору, свелу Орина, что на Наг-Нараон вероломно напали Пелны. Спасения не будет. Герфегест, Хозяин Дома Гамелинов.»
        Все это Властелин прочел вслух с правильными интонациями и с подобающим выражением.
        - Спасения не будет! - хохотнул он, отшвыривая письмо прочь. На землю упали лишь невесомые хлопья пепла.
        Элай окаменел. Пожалуй, в своей жизни он не слышал ничего страшнее этих слов.
        - Ну а ты, сын сына Тайа-Ароан, ты понимаешь, что происходит?
        Элай попытался развести судорожно сжатые челюсти, но не смог, как ни старался.
        - Отвечай, когда я спрашиваю, а не то мой спутник, - Властелин едва заметно кивнул себе за спину, - испепелит твой язык.
        Угроза оказалась действенной. И Элай ответил:
        - Нет.
        - Светлый мальчик! - покачал головой его собеседник.

12
        Тарен Меченый был горд. Тай-Кевр сделал свое дело и передал бразды отмщения и победы ему, Тарену.
        Непробиваемый строй Гамелинов плотно закупорил дорогу. Было совершенно очевидно, что так можно провозиться до утра.
        Тогда шесть файелантов по приказу Тарена Меченого дали задний ход и вышли из Ледовой Бухты, заняв позицию напротив «ежа» Гамелинов.
        Да, они снова попали под обстрел «Лука Гестры» и его собратьев. Но кораблей было шесть. Это означало, что, прежде чем файеланты будут подожжены, их «скорпионы» и сотня лучников сметут Гамелинов с дороги.
        Тарен Меченый, понимая, что сейчас все взоры обращены на него, сошел на берег. С упоением глядя, как расступаются перед ним воины, он быстрым шагом направился в голову колонны. Его место там.
        - Пусть уходят, - сказал Герфегест посыльному.
        Теперь дорогу не удержать. Это понятно. И без того триста верных Гамелинов стояли очень долго. По крайней мере, вполне достаточно, чтобы дать время Элаю и Лорчам уйти от Наг-Нараона подальше. Потом они, Гамелины, будут рубиться с Пелнами на центральной лестнице, потом в Лебединых Воротах, потом - во внутренних двориках и переходах крепости.
        Когда с Игольчатой Башни низринутся вниз Черные Лебеди и на ее вершине развернется штандарт Пелнов, Элай будет лигах в двадцати от Наг-Нараона. Его не догнать. Ну а это главное.
        Стрелы сыпались на Гамелинов смертоносным градом, выбивая из рядов все новых и новых защитников. Но и корабли Пелнов испытали на себе всю тяжесть зажигательных снарядов «Лука Гестры».
        Огонь разлился вдоль всего правого борта «Лучезарного». Стремясь уйти с пристрелянного Гамелинами плеса, сел на прибрежные камни горящий «Таранобоец». Разодранное брюхо файеланта начало стремительно заполняться водой, корма просела по верхний ряд гребных портов, под хлесткое потрескивание пошел трещинами днищевой брус. Так погиб «Таранобоец», прослуживший Пелнам верой и правдой больше тридцати лет, ветеран сражений за Наг-Туоль и Лорнуомский архипелаг.
        Еще один файелант, «Семь Криков Ужаса», дрейфовал вдоль берега Ледовой Бухты, пылая от носа до кормы, и корабли Пелнов бросились от него врассыпную, как от прокаженного. При этом во время неловкого маневра «Шаль-Румер» снес ахтерштевень вместе с рулевыми веслами «Пастырю штормов», а «Угодный Намарну» протаранил «Семь Криков Ужаса». На чем переполох и завершился, ибо «Семь Криков Ужаса» мгновенно затонул, а команда совершившего нечаянный подвиг файеланта оказалась достаточно опытна, чтобы спасти свой воистину угодный Намарну корабль от пожара.
        Выполняя приказ Хозяина, Гамелины медленно отступали. Шаг за шагом они отходили к центральной лестнице, а на них наседала темная гусеница Пелнов - длинная, лязгающая, необоримая. Тарен Меченый шел впереди и перстень Хозяина дарил ему уверенность в том, что он непобедим.

13
        Элай шел обратно, по той же Столбовой Дороге, минуя те же деревья и строения. Но он не узнавал их.
        Элай нес с собой футляр для тайной переписки. Это был в точности такой или даже просто тот же самый футляр, в каком Льяррин имел послание от Герфегеста к коменданту крепости Авен-Раман. Впрочем, если это был тот же самый, почему у него была цела резьба? Ведь на том, подлинном, футляре резьба была сокрушена звериной силой Властелина?
        Сейчас Элай не задавался подобными пустыми вопросами. В футляре лежало письмо от коменданта крепости Авен-Раман. Печать была подлинная. Почерк коменданта - тоже. По крайней мере, и печать, и почерк были неотличимы от их истинных прообразов. Письмо имело второй, тайный слой, для проявки которого предназначалась жидкость в крохотном флаконе. И письмо, и флакон Элай получил от Властелина.
        Элай не помнил из разговора с Властелином почти ничего. Он просто шел обратно в Наг-Нараон, где ему предстояло вновь встретить Харману и идти вместе с ней к сияющим вершинам славы.
        Так думал Элай. И в некотором смысле, он не ошибался.

14
        Тарен Меченый отпихнул ногой обвисший на его мече труп Лорча. Обнаженный атлет, расписанный боевыми узорами, упал на землю, гремя бесполезным оружием.
        Лебединые Ворота остались за спиной. Пелны вливались внутрь крепости. У Герфегеста не было больше людей, чтобы остановить их. Пробил последний час Наг-Нараона.
        Герфегест понимал и принимал это - как данность. Как восходы и закаты солнца, как смену ликов луны. И все-таки, в его сознании не умещалось, что Пелны самостоятельно смогли добиться такого невероятного успеха.
        Почему? Почему все сложилось так и никак иначе? Наг-Нараон долгие века оставался неприступной твердыней, которую не могли сокрушить ни мстительные соседи, ни мятежные вассалы Гамелинов. Десять лет назад Наг-Нараон оказался слишком крепким орешком для Ганфалы. Спустя считанные дни на крепость - коварно, вероломно, неожиданно - покусились Пелны. Тогда они повстречали судьбу под гневливыми утесами Веселой Бухты.
        И вот теперь, во дни благословенного мира, когда Гамелины сильны как никогда, все тем же Пелнам - в общем-то, слабым и безвольным Пелнам, вконец измельчавшим после гибели старшего поколения, - удается то, что не удавалось ни великому и тщеславному Ганфале, ни по-своему великому и вероломному Шаль-Кевру.
        Герфегест видел, как взметнулись к стенам внутреннего двора приставные лестницы и огромный таран, встреченный всеобщим одобрительным ревом, врезался во вторые ворота. Он видел это и оставался безучастен. Хозяин Дома Гамелинов окаменел в раздумьях.
        Герфегест знал трех людей, чья власть над мирозданием была неизмеримо выше его собственной: Элиен, Шет окс Лагин и Октанг Урайн.
        "Элиен - вне подозрений. Конечно, ни его супруга, ни его сын особых симпатий не вызывают, но они здесь не при чем.
        Шета можно в расчет не принимать. Свое второе рождение он претерпел по воле Октанга Урайна лишь ради того, чтобы предоставить телесную оболочку для нового воплощения все того же Октанга Урайна. Теперь его воля вновь свободна стараниями Элиена, но сам Шет - скорее запойный мыслитель, нежели воин и заговорщик.
        Остается Октанг Урайн. Но как?! Как, поведай мне, о Намарн Всеведущий, как может Октанг Урайн стоять за Пелнами, штурмующими Наг-Нараон, если он сейчас пребывает в мрачнейшем из ведомых мирозданию узилищ, в глубинных подземельях Игольчатой Башни?
        Глухой к близящемуся шуму битвы, Герфегест бросил взгляд на вершину Игольчатой Башни. Там, под куполом из удивительно прочного и вместе с тем безупречно чистого хрусталя, горел огонь маяка. Игольчатая Башня - причина многих побед и сегодняшнего несчастья Гамелинов - по-прежнему производила впечатление нерушимой твердыни.
        "Нет, нет и еще раз нет. Октанг Урайн не мог покинуть свое узилище и он не может влиять на события в подлунном мире из-под Игольчатой Башни.
        Элиен, величайший из Звезднорожденных, заточил его туда десять лет назад, чему они с Харманой были свидетелями. Там его место до скончания времен.
        Но кто же тогда направил волю Тай-Кевра к сегодняшнему безумию?"
        Три часа назад Хозяин Гамелинов выслушал сбивчивое донесение начальника одного из дорожных караулов - того самого, который вместе со своими воинами расстрелял неприятельских нагиров в районе Ледовой Бухты. Начальник уверял, что видел умопомрачительное чудовище с красными щупальцами, которое поглотило живых Пелнов. А вслед за тем - и тело одного из нагиров.
        Еще одна подробность - тот, застреленный, который был поглощен, словно бы
«высосан» щупальцами твари, показался одному из лучников женщиной. «Женщиной?» - переспросил тогда Герфегест. «Да-да, крик боли был женский. И, определенно, несмотря на мужские доспехи, э-э-э… округлость зада была вполне немужская.»
        Последнему обстоятельству Герфегест поверил сразу. «Округлость зада» - то, что никогда не ускользнет от наметанного глаза бывалого лучника.
        И что же осталось от этой женщины с выразительной округлостью зада? Да ничего особенного. Нагрудник да шлем, снятые ею с убитого Гамелина. В них - немного крови и несколько клочков кожи.
        Далее. Когда они с Харманой осматривали Лоно Игольчатой Башни, что они там увидели? Снова - ничего особенного. Пустые доспехи Тай-Кевра. И нелицеприятные сгустки на стенах Лона, в каковых сгустках Хозяйка Гамелинов опознала соки человекорастения.
        И последнее. Тай-Кевр прибыл в Наг-Нараон с женщиной. Весьма странной молодой женщиной, которая очень понравилась Герфегесту-мужчине и вызвала отвращение, граничащее с тошнотой, у Герфегеста-праведника. Последний раз оба Герфегеста видели ее сегодня утром в Беговом театре на состязаниях колесниц. На пир Тай-Кевр пришел один. Не приходится сомневаться: именно спутница Тай-Кевра была застрелена сегодня между небом и землей в Ледовой Бухте.
        Додумывать пришлось в движении - Пелны ворвались на гребень стены.

«Следовательно, - Герфегест парировал удар вражеского меча и сразу вслед за тем пустил в темноту пару „крылатых ножей“, - и Тай-Кевр, и его подруга были поглощены этим загадочнейшим растением, более походящим на чудище морских глубин.»
        Герфегест с наслаждением погрузил клинок в бедро раскрывшегося Пелна.

«И совокупились - в некотором сомнительном, противоприродном смысле - в Лоне Игольчатой Башни. Откуда и проистекли все наши беды», - Герфегест резко дернул Харману за руку, заставив ее уйти вбок. Там, где только что стояла Хозяйка Гамелинов, звякнул о камни и выбросил сноп красноватых искр наконечник метательного копья.

«Мог ли Тай-Кевр до такой степени ненавидеть нас, Гамелинов, чтобы пожертвовать собственной жизнью во имя сокрушения нашей мощи? Нет!» - Герфегест захлопнул дверь, которая вела в башню, примыкающую к боевой площадке со стрелометами.
        В дверь одна за другой постучались четыре стрелы. И еще две. «Хрен вам! - злорадно ощерился Герфегест. - Тот лучник еще не родился, который угонится за Ветром.»
        Хармана была жива и она все еще была рядом с ним. Герфегест чувствовал влажноватую прохладу ее ладони в своей разгоряченной руке. Дверь не продержится и сотни ударов сердца. Надо уходить вглубь крепости.
        - Скажи, Хармана, тебе не кажется, что, несмотря на все свои ухищрения, несмотря на великолепную подготовку и все прочее, у Тай-Кевра не было ни малейшей надежды выжить сегодня во время нападения на Наг-Нараон?
        Хармана насмешливо фыркнула.
        - «Кажется»! Да я в этом глубоко уверена! Он был просто обречен повстречать свою смерть.
        - Но зачем тогда Тай-Кевр пошел на эту авантюру? - Герфегест едва не поскользнулся на отполированных подошвами ступенях.
        - Он не шел, - теперь Хармана была совершенно серьезна. - Его вели.
        - Умница! - Герфегест, позабыв обо всем, наградил Харману поцелуем.
        - Его вели! - воскликнул он, когда их уста вновь разъединились. - И ты знаешь, кто его вел?
        - Доподлинно - нет. Но догадываюсь.
        - Вот именно.
        Хармана и Герфегест пришли к мрачному предположению. Настолько мрачному, что ради его проверки стоило переступить через кодекс чести и все установления Благородных Домов.

15
        Со стороны гавани доносился нарастающий шум битвы. Но здесь, у Северных ворот Наг-Нараона, пока еще было спокойно. Двое Гамелинов нетерпеливо мялись на посту, переступая с ноги на ногу. Они знали, что им суждено погибнуть. И, скорее всего, им выпадет честь погибнуть последними.
        По воле Властелина Элай был одет как и подобает чрезвычайному гонцу Гамелинов. В пурпурный плащ с белоснежной каймой, в мягкие, но исключительно прочные сапоги и черный матерчатый колпак, полностью скрывавший лицо.
        Стража Наг-Нараона уполномочена проверять чрезвычайных гонцов по содержимому их футляров. Печать и подпись коменданта были в полном порядке. С текстом письма они не имели права знакомиться и, будучи верными служаками, не знакомились.
        - Принесла тебя, браток, нелегкая, - сочувственно сказал Элаю один из стражей на прощание. - Хвала Намарну, если разыщешь Хозяина живым и невредимым.
        Как и подобает чрезвычайному гонцу, Элай ответил им бесстрастным молчанием. Не к лицу доверенной персоне болтать с простыми латниками. За это могут и на файеланты разжаловать - веслами ворочать.

16
        Хармана и Герфегест покинули своих людей в самую отчаянную минуту, обрекая себя на вечный позор в глазах любого благородного воина Алустрала.
        Они ушли от звонкого хаоса битвы прочь и направились туда, где находилась святая святых Игольчатой Башни, по сравнению с которой Лоно было лишь безобидной и никчемной игрушкой.
        Но путь свой они начали все-таки с преддверия Лона. Там, в коридоре, правая стена которого была изуродована черным провалом и где сегодня произошло столь много судьбоносных событий, Хармана и Герфегест остановились.
        О том, что из этого коридора можно попасть не только в Лоно Игольчатой Башни, знали очень и очень немногие. Во всем Круге Земель насчитывалось всего четыре человека, имеющих представление о том, что находится под Лоном. Хармана, Герфегест, Шет окс Лагин и Элиен, сын Тремгора. Лишь им было известно, что здесь, на огромной глубине, заточен в безвременье Октанг Урайн - Длань, Уста и Чресла Хуммера.
        - Итак, Хармана из Дома Гамелинов, - сказал Герфегест, сам дивясь замогильным обертонам своего голоса, - понимаешь ли ты, что мы должны сделать сейчас, дабы пресечь навеки великое и неведомое зло, которое вновь рвется в Сармонтазару?
        - Да.
        - Осознаешь ли ты, Хармана из Дома Гамелинов, что смерть Урайна повлечет за собой гибель Гаэт, жены нашего друга и брата по крови, Элиена, Звезднорожденного, свела Орина? Каковая Гаэт также является матерью Элая, гостя нашего Дома?
        - Да, я осознаю это.
        - И ты клянешься, что твоя рука не дрогнет, когда раскроются Двери Тьмы и беззащитное тело Урайна предстанет нашим взорам как улитка, с которой содрали панцирь?
        - Я клянусь.
        - Хорошо. Призовем же в союзники Намарна Всеведущего и Синеву Алустрала и свершим свой последний долг перед Кругом Земель.

17
        "Почему мы не наложили на узилище Урайна заклятие, не имеющее обратной силы? Почему мы не сделали так, чтобы узилище темного слуги Хуммера невозможно было вскрыть без всеобщего согласия четверых - Герфегеста, Харманы, Шета окс Лагина и моего? Ведь это было бы так надежно!
        На то были причины.
        Во-первых, Хозяева Гамелинов вытребовали для себя безусловную возможность убить Октанга Урайна в любой момент. Ни Хармана, ни, в особенности, Герфегест, не были столь прекраснодушны, как я. Они были с самого начала уверены в том, что найдутся силы, которые будут стремиться к освобождению Октанга Урайна. Они хотели иметь возможность уничтожить темного слугу Хуммера прежде, чем тот сможет обрести свободу по воле неведомых надприродных сил.
        Во-вторых, в нас - и во мне, и в Шете - все еще теплилась искра любви к нашему брату. Да, именно любви, хотя звучит это дико, несообразно со здравым смыслом. Ни Шет, ни я не теряли надежды, что душа нашего брата, очистившись в безвременье от темного семени Хуммера, сможет обратиться к добру. Мы с Шетом никому не признавались в этом, но спустя одиннадцать лет после заточения Октанга Урайна мы намеревались вскрыть его мрачное узилище, чтобы проверить наши предположения.
        И, наконец, третье: долгие годы войны и мира отучили всех нас принимать решения, не имеющие обратной силы."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

18
        Два клинка-близнеца - мечи Стагевда, некогда откованные Хозяином Дома Гамелинов против Ганфалы, Надзирающего над Равновесием, а после переосвященные соитием Харманы и Герфегеста против Октанга Урайна в теле Шета окс Лагина - вошли в две неприметные расщелины, забитые кровавым прахом. По странной иронии судьбы, именно здесь сегодня пролилась кровь Тай-Кевра.
        Хармана запела - как в тот далекий день, когда на вершине Игольчатой Башни Хозяева Гамелинов допрашивали голову Стагевда.
        Герфегест обнял ее сзади, прижавшись к ней всем телом. Их сердца должны биться в полном согласии. Перстень Хозяина на его пальце залил полумрак коридора потоками яркого нездешнего света. Герфегест отдавал себя во имя вскрытия узилища. Во имя смерти Октанга Урайна.
        Камни пола под их ногами были вовсе не таковы, как могло показаться простаку. Когда пришло время, камни растворились, как мед в кипятке, и Хозяева Гамелинов начали растянутое, словно бы сонное падение в бездну. Они падали вниз, неспешно кружась и переворачиваясь как осенние листья, пространство вокруг них было пронизано странным многоцветным светом, а воздух удивительно чист.
        Герфегест не знал, что все будет именно так. Но он не удивлялся.

19
        Времени не было. Прошло мгновение, час или год - они не знали.
        Герфегест и Хармана очутились в сферической комнате, которая казалась выдутой из цельного куска багрового стекла. Лишь небольшая круглая площадка на полу была плоской. Сферическая комната вдавалась одним из своих пузатых боков в Склеп Урайна. Склеп был сотворен могуществом Элиена десять лет назад. В нем, сплошь обвитый омерзительными, чуть подрагивающими белесыми нитями, покоился ни кто иной, как Сделанный Человек, во плоти которого было заключено мрачное сознание Октанга Урайна.
        Оставалось лишь открыть Двери Тьмы и разрешить своим клинкам повстречаться с плотью Сделанного Человека.
        И Хармана, и Герфегест за последние десять лет не раз и не два мысленно совершали это несложное действие. Так, возможно, грезят о своем громком будущем ключи от далеких потаенных дверей, пылящиеся среди ржавого хлама на чердаке у какого-нибудь старьевщика. Предстоящие действия каждый из них знал наизусть. И все-таки оба волновались как школяры-недоучки перед лицом грозного наставника.
        Перстни Хозяев прикоснулись к выпуклой багровой поверхности. Перстень Конгетларов и перстень Гамелинов согласно отдали свой свет и свою силу заклятым Дверям Тьмы. На стекле вспыхнули знаки Наречия Перевоплощений. Они ожили и, колеблясь в толще несокрушимого стекла, зазмеились нитями потустороннего огня, сплетаясь и неровно вспыхивая в такт биению сердец Хозяев Гамелинов.
        - Прикрой глаза, - еле слышно напомнила Хармана. Но глаза Герфегеста и так уже были закрыты - он слишком хорошо помнил предписания для открывающего Двери Тьмы, оставленные когда-то Элиеном.
        Спустя несколько мгновений яркая вспышка озарила Склеп. Ее отсветы пробились сквозь плотно сжатые веки Хозяев, но не смогли ослепить их. Герфегест почувствовал, как на его лбу тяжелыми горячими каплями выступил пот.
        Они открыли глаза.
        Преграды больше не было. До тела Сделанного Человека было не больше двух локтей. Он не шевелился. Он не дышал. Он был более чем мертв. Но воскрешение, увы, все еще было возможно.
        Клинки Стагевда вздрогнули. Одно мгновение - и неопределенное пред-бытие Урайна сменится совершенным, абсолютным, необратимым небытием.
        - Не делайте этого, заклинаю вас!
        Голос за их спинами дрожал и был напрочь лишен властности. Если бы он грохотал страшными раскатами гласа Звезднорожденных или перебивался рыком из глоток чудовищ Хуммера, Герфегест не внял бы ему никогда. Но этот…
        Герфегест и Хармана обернулись разом. Перед ними стоял Элай в одежде чрезвычайного гонца.

20
        - Ты?! - на большее Хозяин Дома Гамелинов был неспособен. В этом коротком вопросе смешались в невиданное варево изумление, презрение, ревность и еще пара-тройка чувств, которым не сыскать имен в языке людей.
        Несмотря на риторический характер вопроса, Элай едва заметно кивнул. Сглотнув комок, подступивший к горлу, он сказал:
        - Вы не должны убивать Властелина. Если вы сделаете это, моя мать погибнет страшной смертью. Мой отец будет обречен на невыносимые страдания, ибо в одночасье он потеряет Брата по Рождению, жену и последнюю надежду на Мир Звезднорожденных.
        - Как… ты попал… сюда? - Герфегест с трудом справлялся со свинцовыми волнами ярости, одна за другой накрывавших его с головой.
        - Я не знаю.
        Хармана, которая пристально изучала Элая исподлобья, поверила ему сразу и безоговорочно. Юноша пришел сюда не по собственной воле. Он сейчас находится под сильнейшем влиянием.
        Кого? Как это не чудовищно звучит - Октанга Урайна, который сейчас лежал у нее за спиной в Склепе. Который еще полчаса назад был наглухо закупорен здесь и ничто - ни воздух, ни мысль, ни воля - не могли проницать Склеп.
        Хармана не знала, какие мысли сейчас проносятся в голове у Герфегеста. Но свое решение она приняла твердо и отступаться от него была не намерена.
        Как оказалось, Хозяин Гамелинов принял то же самое решение.
        Мечи Стагевда - и ее, и Герфегеста - блеснули разом. Смерть Элаю, пришедшему сюда тропами Зла! Смерть Октангу Урайну - а там будь что будет!

21
        Они не видели и не чувствовали того, что видел и чувствовал Элай. Октанг Урайн пробудился.
        Ледяные небеса над ледяными безднами, в которых не было ничего, кроме тьмы и не-чувствования, пошли малиновыми трещинами и рассыпались в прах, будто бы не существовали ни целую вечность, ни единого мгновения. Сознание Октанга Урайна вспыхнуло всеиспепеляющим Солнцем Непобедимым и ледяные бездны обратились в ничто.
        Мириады картин прошли через его существо за один неделимый миг. Последнее, что он помнил - треск рвущейся ткани мироздания на берегах Озера Перевоплощений и открытый бок Элиена, в который был готов вонзиться его клинок.
        И все. Дальше - безвременье. Которое теперь кончилось волею неведомого пока случая.
        Октанг Урайн всегда оценивал обстановку молниеносно - как гремучая змея Тернауна. Он жалил без раздумий, а потом уже выяснял, не был ли чересчур опрометчив.
        Там, где он находится - помимо него трое. Один источает странный, слабый и двусмысленный душевный запах Звезднорожденного. Это не Элиен и не Шет. Это сын Элиена, потому что у Шета нет и не может быть детей: Урайн это помнил более чем хорошо. Двое других - люди Алустрала. Этих он тоже узнал с легкостью. Герфегест и Хармана. Выжили, значит, тогда…
        В следующее мгновение Урайн понял и остальное: Хозяева Гамелинов сейчас убьют этого, третьего, сына Элиена. В том, кого они убьют вслед за сыном Элиена, сомневаться не приходилось.
        Пришло время жалить.

22
        Убить их сразу Октанг Урайн не мог. Он был безоружен, он был лишен былой мощи Звезднорожденного, он не знал возможностей своего нового тела - тела Сделанного Человека.
        Единственным его оружием была внезапность.
        Когда клинки Стагевда в руках Харманы и Герфегеста были готовы свершить скорый суд над непрошенным гостем, Урайн рванулся всем телом. Сковывающие его полурастительные путы порвались. Встав на ноги и не обращая внимания на накативший приступ тошноты, он нанес грубый, матросский удар обоими кулаками, метя по шеям Харманы и Герфегеста.
        Удары не были сильны. Они были плохо поставлены. Но их хватило, чтобы спасти жизнь Элаю. Клинки Стагевда не обрушились на его беззащитное тело, хотя и были к этому близки как никогда.
        Элай почти ничего не соображал, но все же ему достало телесного разумения, чтобы понять: его хотят убить и его единственным союзником сейчас является восставший из Склепа человек. Тяжелый футляр с письмом обрушился на руку Герфегеста, сжимающую меч.
        Хозяева Гамелинов были ошеломлены. Но это не помешало Хармане нанести слепой удар за спину. Клинок Стагевда проткнул левую ладонь Урайна.
        Герфегест, закричав от боли в раздробленных пальцах, выронил меч и ответил Элаю жестоким ударом в пах, нанести который мечтал уже треть суток, но прежде сдерживался из разных «благородных», «родственных» и прочих коту-под-хвост-пошедших соображений.
        Хозяева Гамелинов, несмотря на внезапность нападения Урайна и вероломство Элая, без сомнения, убили бы обоих. Но тут сверху, из серебрящегося невнятного тумана, свалились еще четверо: двое израненных Гамелинов и двое ошалевших Пелнов.
        Битва наверху входила в завершающую стадию. Люди Тарена Меченого теснили защитников Наг-Нараона в самые укромные уголки крепости. Так и случилось, что четверо сражающихся угодили в нечаянную колдовскую западню, раскрытую магией Хозяев Гамелинов.
        Все смешалось в кровавой, тупой и совершенно невнятной возне.
        Короткий выпад Харманы, направленный прямо в сердце Урайна, по злой иронии судьбы повстречался с плотью Гамелина.
        Герфегест, задыхаясь от ярости, свалил наземь непрошеного Пелна.
        Элай скулил под ногами у дерущихся, закрывая голову руками. Футляр для писем он, конечно, выронил.
        Этот бедлам не помешал Урайну почуять и оценить по достоинству зов, исходящий из футляра. Странное дело… Ему показалось, что там находится нечто, изготовленное его собственной рукой.
        Мыслимо ли это? Урайн не стал задумываться. В спасительном прыжке он достиг футляра и вцепился в него обеими руками. Над головой Урайна просвистел меч Харманы. В следующее мгновение Хозяйка Гамелинов была оглушена Пелном, который был достаточно жаден и вместе с тем умен, чтобы понимать, что Тарен даст за ее говорящую голову куда больше, чем за безмолвствующую.
        Урайн лихорадочно соображал где он находится. Если сюда спустились Хозяева Гамелинов, значит, они намеревались как-то отсюда подняться наверх. Туда, откуда свалились эти молодчики. Если бы он, Урайн, решил обустроить узилище для Звезднорожденного, он бы обязательно использовал многолоктевую толщу Ткани Тайа-Ароан.
        Он и Элиен - Братья по Рождению. Значит, они мыслят одинаково. Значит, у него над головой - Ткань Тайа-Ароан. А для Ткани существуют свои слова…
        - Флакон, - глядя перед собой невидящими глазами, но неожиданно твердым голосом сказал Элай.
        Его левый кулак разжался. Урайн увидел на ладони Элая какой-то крошечный предмет. Он схватил его и очень вовремя отдернул руку - Пелн, мгновение назад оглушивший Харману, хотел оставить обнаженного человека с лысым черепом без десницы.
        - Проклятие! - рычал Герфегест в бессильной злобе.
        Он ничего не мог поделать. Его правая кисть была раздроблена, а ногу исхитрился проткнуть кинжалом второй Пелн, прежде чем Герфегест свернул ему шею.
        Главное в Войне Всех Против Всех - успеть раствориться в неведении прежде, чем кто-нибудь случайно отрежет тебе голову. Урайн вспомнил все слова о Ткани Тайа-Ароан и выбрал самую короткую формулу. На длинное заклинание могло не хватить времени.

23
        Он вылетел наверх, как ошпаренный. Уф-ф. Так ведь можно и умереть, милостивые гиазиры.
        Темный коридор. Напротив - неряшливый пролом в стене. В одном конце коридора видна четырехугольная комната, в другом - ступени лестницы.
        Много убитых и двое раненых. На полу догорает факел.
        Урайн осторожно положил до времени на пол футляр и флакон, полученные от Элая, подобрал глянувшийся ему меч и первым делом добил раненых. Пелны, Гамелины - какая разница?
        Потом он поднял факел и помахал им из стороны в сторону, чтобы разбудить засыпающее пламя.
        Урайн прислушался. Никого.
        Теперь самое время ознакомиться с содержимым футляра. Он развинтил его и извлек на свет послание.

«Хозяин! Спешу сообщить, что во вверенных мне городе и крепости по-прежнему все спокойно. В Квартале Медников просел фундамент одного из общественных зданий, но в целом…»
        Что за ерунда? В конце письма стояла подпись: «Комендант крепости Авен-Раман, Такой-Сякой из Дома Гамелинов». Нет, тут явно какой-то подвох.
        Урайн открыл флакон и, насколько позволяли скромные объемы его содержимого, щедро окропил бумагу. Источая непередаваемый аромат хуммеровой кухни, жидкость мигом разошлась по всей поверхности бумаги и впиталась в нее без остатка. Каракули коменданта вместе с его печатью канули в небытие.
        Вместо словесного поноса Такого-Сякого теперь на бумажном плацу выстроились безукоризненными шеренгами выжженные ледяным огнем Хуммера строки. Так мог писать только один человек во всей Сармонтазаре. Он, он сам - Октанг Урайн, Звезднорожденный.
        Взгляд Урайна скользнул ниже. Черный отпечаток руки. Длань Хуммера.
        Урайн скептически скривился и огляделся по сторонам в надежде увидеть что-нибудь подходящее. Хорошо, вот, например, рука этого, который… который еще теплый.
        Урайн взял зарубленного Пелна за руку и приложил его пятерню к письму в том месте, где бумага была пропечатана Дланью Хуммера. Пятерня Пелна прошла сквозь черную печать, как сквозь воздух. С другой стороны бумажного листа выглянули добела обглоданные фаланги пальцев Пелна.
        Итак, сомнений быть не может. Письмо написано им самим и никем другим.
        Если Урайн мог допустить, что в нем все еще сохранилась способность удивляться, то сейчас он был именно удивлен.
        Хм, ну, положим. Так что же мы изволили написать сами себе, милостивые гиазиры?
        "Я помню свое удивление в тот миг, когда я стоял подле Лона Игольчатой Башни и читал послание, написанное мне Октангом Урайном, то есть мной. Придет срок - и твое удивление развеется, как ныне развеялся прах былого мира.
        Тебе предстоит нелегкий путь. Ты пройдешь его до конца, чтобы стать мной, Властелином.
        Чтобы выбраться отсюда живым и невредимым, первым делом надлежит сокрушить Игольчатую Башню. Для этого сделай…"
        Урайн прервался. Он был в коридоре не один. Там, откуда он сам поднялся несколько минут назад, прорвавшись сквозь Ткань Тайа-Ароан, со стоном возник Герфегест.

24
        Меч Хозяин Гамелинов держал в левой руке, а стоять он мог, только балансируя на одной ноге, ибо сухожилия второй были порваны. Глупый вид.
        Урайн оценил расстояние между ними. Пять шагов.
        Помнится, в теле Шета он, Урайн, был неплохим фехтовальщиком. Но телом Сделанного Человека он еще не научился владеть вовсе. Урайн помнил, что Герфегест практически неодолим в честном поединке один на один. Не сомневался Урайн и в том, что даже израненный Герфегест сможет отбиться от него. С другой стороны, если Герфегест решится на безрассудное нападение, то он наверняка допустит какую-нибудь оплошность и станет жертвой его, Урайна, клинка.
        Герфегест, видимо, думал о том же самом. Он угрюмо разглядывал Урайна и лихорадочно оценивал свои шансы.
        Урайн на всякий случай сделал еще три шага назад и, скосив глаза в письмо, спросил:
        - А про тебя здесь, интересно, что-нибудь написано?
        Герфегест насторожился.
        - Точно, смотри-ка! - восхитился Урайн. - «Не пытайся убить Герфегеста. Я несколько раз уже пробовал». Это я, стало быть, - пояснил Урайн Герфегесту, багровеющему от ненависти. - Э-э-э… Ага, вот. «И несколько раз умирал от его клинка».
        Урайн прервал чтение и пристально посмотрел на Хозяина Дома Гамелинов.
        - Я несколько раз умирал от твоего клинка, Последний из Конгетларов. А ведь имел возможность тысячу раз убить тебя сам, змеиное сердце, - сказал Урайн тихо и очень серьезно.
        Герфегест очень устал от слов. Ему хотелось лишь одного - выпустить Урайну кишки и идти спать. А по пробуждении увидеть Наг-Нараон целым и невредимым. И чтобы до Игрищ Альбатросов оставался еще хотя бы один день.
        Уж он бы, Герфегест, знал, какой прием устроить Тай-Кевру и его людям!
        Урайн вернулся к чтению.
        - Так-так-так…"Оставь его там, где встретишься с ним. Герфегест ничем не сможет помешать тебе. Со временем ты вернешься в Алустрал и принесешь ему смерть."
        - Слышал? - спросил Урайн, склонив голову набок.
        И только теперь Герфегест не выдержал. Он рванулся вперед, вкладывая в этот порыв всю свою ненависть. Он почти достал Урайна. И все же его клинок смог лишь надорвать в руках врага загадочное письмо, служившее источником странных прорицаний.
        Герфегест упал. У Урайна было несколько мгновений, которые он мог попытаться потратить на то, чтобы зарубить Герфегеста. Но Урайн пренебрег представившейся возможностью - он доверял своим советам.
        Урайн отошел еще на три шага и принялся перечитывать письмо с самого начала. Предстояло сделать очень и очень многое.

25
        Поверженный Наг-Нараон лежал у его ног. Разоренное родовое гнездо Гамелинов было освещено заревом пожарищ. Залитое кровью, разоренное, безлюдное.
        Гамелины были верны себе до конца. Никто не искал спасения в бегстве. Никто, кроме Хозяев Гамелинов.
        Тарен Меченый сплюнул.
        При всей своей ненависти к Хармане и Герфегесту, он не мог даже заподозрить, что они решатся на подобную низость. Он был уверен, что Хозяева Гамелинов будут сражаться плечом к плечу вместе со своими людьми, пока смерть не разыщет их на бранном поле.
        Но нет!
        Стоило Пелнам прорваться на стены, как они ударились в бегство и исчезли. Разумеется, их ищут повсюду и рано или поздно найдут. Если они бежали прочь из Наг-Нараона - не беда. Пелны доберутся до Сивенка и до Авен-Рамана, до Наг-Геркана и до Кайелетских островов, в конце концов! Если потребуется - они будут искать Харману и Герфегеста по всему Синему Алустралу. Ибо Хозяева Гамелинов сами поставили себя вне закона своим бегством с поля брани.
        Тарен Меченый бросил взгляд в сторону Игольчатой Башни.
        Он обязательно подымется туда. Но уже завтра. Завтра. А сегодня, как ни устали воины, надо прибрать трупы, подсчитать павших, обеспечить всем горячий ужин (хотя какой там ужин? скорее, завтрак) и ночлег.
        К Тарену Меченому подошел с докладом один из полутысяцких, которому была поручена организация караулов в захваченной крепости.
        - Говори.
        - На всех постах - наши люди. Усиленная стража по десять человек. Распаливают костры. Комар не пролетит!
        Тарен сдержанно кивнул.
        - На Столбовую Дорогу выслали кого-нибудь?
        - На Столбовую? Да. там сотня мечников. Устраивают засеку. На всякий случай.
        - Хорошо, - Тарен действительно был доволен. - Ну а что на Игольчатой Башне?
        Словно бы в ответ на его слова, с вершины Башни сорвалась черная тень. И, отчаянно вопя, проследовала к земле в полном соответствии с законами падения свободных тел.
        - На Башне засели какие-то отчаянные. Возможно, это был последний из них.

«Или один из наших», - справедливости ради отметил Хозяин Пелнов.
        - Ладно, пусть сидят, - благосклонно кивнул Тарен. - Можешь идти.
        Полутысяцкий собрался уходить, но Тарен удержал его.
        - Постой. Объяви всем караулам: Хозяев Гамелинов предпочтительно взять живыми. Не обязательно - но предпочтительно. За мертвую голову каждого…
        Тарен помедлил, соизмеряя размеры поощрения с соображениями о почетном вассальном долге каждого Пелна перед Домом, который невозможно измерить ни деньгами, ни почестями. Наконец, сумма была найдена.
        - … триста тридцать три полновесных золотых. За живого Хозяина - вдвое больше. Стало быть, шестьсот шестьдесят шесть.
        И в этот момент над затихающим Наг-Нараоном родился звук. Пока еще негромкий, слабый, но слышимый очень отчетливо. Одинокая, тревожная нота, которая, казалось, может длиться день, год, век.
        Полутысяцкий с тревогой посмотрел на нового главу Дома Пелнов. Что думает об этом звуке Хозяин?
        Хозяин не знал что и думать. Стараясь выглядеть как можно более спокойным, он, сам не зная отчего, вновь обратил свой взор к Игольчатой Башне. То, что он увидел, ввергло его в ужас.
        Игольчатая Башня старательно уподоблялась исполинской струне. Ее прежде отчетливый черный силуэт был словно чуть смазан, размыт на фоне сероватого неба. Но туман здесь был ни при чем.
        Игольчатая Башня дрожала - от основания до маяка на верхушке. Эта дрожь - теперь Тарен наконец почувствовал ее - передалась стенам всего Наг-Нараона.
        Повсюду раздавались встревоженные возгласы Пелнов. Чего именно страшиться? Куда бежать и стоит ли вообще бежать от неведомой напасти?
        - Всем оставаться на своих местах! - проорал Тарен.
        Его приказание было разнесено сотниками по всей крепости.
        Вибрирующий звук становился все более громким, сочным, устрашающим.
        - Конец всему, братья! - проорал чей-то перепуганный голос. Раздался звонкий хлопок - дисциплинированный ветеран отвесил трусу тяжелую оплеуху. - Конец у тебя в штанах, придурок. А орешь как баба.
        Вслед за этим раздался натужный хохот трех десятков глоток.
        Тарен Меченый не сводил глаз с Игольчатой Башни. Какие еще сюрпризы преподнесут ее неведомые недра?
        Он был готов ко всему. И потому когда в небесах, в точности над вершиной Игольчатой Башни, переливаясь изумрудными и багровыми огнями, блеснула ослепительная вспышка, Тарен Меченый не дрогнул.
        И когда прямая, как спица, пурпурная молния вонзилась в хрустальный купол на вершине Игольчатой Башни, он лишь сдержанно цокнул языком.
        И только третий акт магической драмы заставил его сорваться с места и со всех ног припустить прочь, не разбирая дороги.
        Игольчатой Башня переломилась сразу в двух местах - у основания и посередине. С душераздирающим рокотом, походя рассыпаясь на все более мелкие обломки, она начала неспешно складываться, будто была грандиозным равноплечим молотильным цепом…
        Тарен успел. Помедли он еще несколько мгновений, его непременно захлестнула бы каменная лавина. Но прежде, чем густые клубы пыли лизнули край его плаща, он перепрыгнул через каменный парапет и, оказавшись на нижней террасе, метнулся под карниз из огромных греовердовых плит.
        Он вжался в камень всем телом, уповая лишь на собственную счастливую звезду.

26
        Судьба Наг-Нараона наконец свершилась полностью.
        Октанг Урайн был единственным человеком, готовым к падению Игольчатой Башни. Без его вмешательства она простояла бы еще долгие века. Когда каменная лавина, сокрушив северный обвод стен Наг-Нараона, пробила брешь в цепи караулов Тарена и ввергла его войско в панический хаос, Урайн покинул пределы своего мрачного узилища навсегда.
        Он входил в мир. Мир еще не знал о его приходе. Но избранные начали прозревать уже тогда.
        Стоя на балконе императорского дворца, красноглазый альбинос Торвент выронил невзыскательный глиняный кубок - его осколки причудливо разлеглись на мраморном полу внутреннего дворика, повторяя в миниатюре силуэт Игольчатой Башни.
        Там же, в опочивальне императорского дворца Рема Великолепного, приступ дикого кашля овладел карликом Горхлой, телохранителем императора Торвента. Хрипя и сопя, карлик схватился руками за шею - на ней пламенел шрам, которого ранее не было.
        Элиен и его супруга Гаэт разом прервали упоительный поцелуй.

«Мне показалось…» - начала Гаэт.

«Тебе не показалось», - сказал Элиен и в его изменчивых глазах Звезднорожденного пронеслись тревожные багровые сполохи.
        И только Великий князь Варана Шет окс Лагин остался бестревожен.

«Любезный брат мой? Неужто ты снова здесь?» - осведомился он у своего припухшего отражения.
        В следующий миг Шет перегнулся через край раковины для умывания, стоящей перед зеркалом, и исторг из себя струю розово-серой блевоты.

«С облегчением», - поздравил Шет забрызганное зеркало.
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ
        ПОБЕДА ВЛАСТЕЛИНА
        ГЛАВА 6
        ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

1
        Истинная карта Сармонтазары, которую сейчас держал в руках Звезднорожденный Элиен, была выкована Шетом окс Лагином пятнадцать лет назад. Выкована из бронзового навершия шестопера, который некогда принадлежал Кавессару.
        В те времена Шет окс Лагин был более чем Шетом окс Лагином. В его теле теснились две души. Воля Шета была порабощена волей Звезднорожденного Урайна, герверитского колдуна и прислужника Хуммера, принесшего в земли Сармонтазары неисчислимые бедствия.
        В те времена Шет не был Шетом и не ведал, что творит. Урайн ведал.
        Трое девственниц отдали карте свою честь и свою кровь. Трое юношей отдали ей свое семя вместе с дыханием.
        Элиен слышал, как сквозь толщу измененной материи пробиваются их слабые, едва слышные стоны. Стоны, оставшиеся звучать навеки для тех, кто умеет слышать. Элиен умел, он даже знал имена несчастных и был благодарен им, ведь они отдали свои жизни для того, чтобы жила карта, а значит - для того, чтобы Элиен знал всю правду о Круге Земель.
        Десять лет назад Элиен разыскал ее на борту «Молота Хуммера» после битвы за Священный Остров Дагаат. Уже тогда он знал, что карта сотворена злом во имя зла. Но он не вышвырнул ее за борт. Ибо чувствовал, что рано или поздно наступят такие времена, когда даже оружие врагов не покажется ему лишним.
        Эти времена наступили.

2
        - Милостивый гиазир, гонец из Наг-Нараона!
        Элиен отложил шестиугольную пластину карты, которую как раз собирался изучить, и воззрился на вошедшего.
        Дорожный костюм гонца был изодран и перепачкан грязью, волосы - всклокочены. По всему было видно, что Герфегест Конгетлар не пожалел денег. Несчастный совсем выбился из сил, тщась доставить послание как можно скорее. Нужда и жадность - вот две вещи, которые позволяют владыкам весьма быстро сноситься друг с другом посредством писем.
        Элиен развернул письмо и отослал гонца.
        Сердце его тревожно забилось. Хотя, казалось бы, в самом письме, у нижней кромки которого радовала глаз экстравагантная яично-желтая печать Элая, не было ничего тревожного.

«… из вещей, которые особенно поразили меня, хотел бы упомянуть путешествие через Пояс Усопших и знакомство с госпожой Харманой Гамелин…»

«… Наг-Нараон, как мне кажется, скорее мрачен, нежели роскошен, но в нем можно обнаружить и определенную воздушность, вознесенность, которая очищает и закаляет душу…»

«… завтра начнутся Игрища Альбатросов, так что я прошу твоего заочного благословения, ведь мне предстоит выступать за Дом Гамелинов…»

«Хотя Элай по-прежнему не слишком силен в риторике, налицо определенный рост. Даже с претензией на изысканность. Эвон, как о Наг-Нараоне написал! Неужто это Герфегест на него так влияет?» - не тая улыбки, подумал Элиен. В кои-то веки ему представилась возможность испытать гордость за сына.
        Он пробежал по строчкам письма еще раз. Быть может, что-то важное осталось незамеченным? Какая-нибудь художественная подробность?

«Нужно показать Гаэт. Пусть тоже порадуется», - решил Элиен. Он отложил письмо и возвратился к карте.
        - С-сыть Хуммерова! - процедил он, когда осознал смысл увиденного.
        Перекрестье Поющего Оружия по-прежнему в Орине. Это он сам, Элиен, Звезднорожденный.
        Мерцающая лиловая звездочка. Она по-прежнему в Урталаргисе. Это Шет окс Лагин, второй Звезднорожденный.
        А вот это кое-что новенькое.
        Зеленая звезда Октанга Урайна, чьей душе было назначено пребывать в теле Сделанного Человека, а телу Сделанного Человека - в Лоне Игольчатой Башни, сместилась. Она сместилась, Гаиллирис Жестоковыйный!
        Зеленый изумруд, знак третьего Звезднорожденного, Октанга Урайна, лучился в песках Пояса Усопших.
        Получалось, что теперь Урайн предоставлен самому себе и направляется к Вратам Хуммера. Это находилось за пределами всякого вероятия. Но Элиен видел это своими собственными глазами на хуммеровой карте, которая не лжет так же, как не лгут порабощенные ее треклятой бронзой души умерщвленных!
        - Двум сотням ирвамессов готовиться к выступлению! Выходим этим же вечером! - гаркнул Элиен своему молодому слуге и бережно сложил карту в шкатулку, сработанную из черепаховых панцирей. Он знал - теперь карта пригодится ему не раз и не два.

3
        Посмотреть на шлемоблещущую Ирвамессаду - тяжеловооруженную оринскую конницу, что выступала в поход под начальством самого свела Элиена - сбежались огромные толпы.
        Ирвамессы внушали страх и почтение, ими восхищались, им завидовали. Не было в Орине мальчишки, который не мечтал стать ирвамессом. Не было в Орине кузнеца, который не грезил заказом для них. Расхваливая жениха, языкастые оринские свахи обычно прибавляли: «И, между прочим, у него родич в Ирвамессаде».
        Ирвамессада была более, чем дружиной - символом Орина и его гордостью. Опорой Элиена и упованием его союзников.
        Две сотни тяжеловооруженных воинов шествовали к воротам под одобрительный ропоток зевак. Элиен возглавлял шествие, ведя под уздцы Крума Второго - чистокровного грютского жеребца из табунов самого владыки грютов Аганны. Крум, пожалуй, был единственным членом процессии, которому не было никакого дела до того, куда направляется отряд. Остальные предавались безудержному мыслеблудию.
        - Точно говорю тебе: идем усмирять обнаглевших аргинских горцев. Совсем сдурели недомерки! Поймали двух рудознатцев, отобрали инструмент и оружие. Так ладно бы на том успокоились. Навешали им люлей и сказали, что потревожившие покой духов в следующий раз отправятся в Сагреалу с камнем на шее. А какие, скажи на милость, духи? Какие у горцев духи? Когда всякому известно, что нет силы кроме Гаиллирисовой и гиазир-свел проводник ее.
        - Эк загнул. Нет же, умник, против горцев нас отправили бы на барках. А так ясно: возглавим пару герверитских девег и пойдем воевать дугунов. Они же дань зажали в этом году, нечестивцы!
        Зеваки тоже не отставали. Каждый спешил щегольнуть своей проницательностью.
        - Чую, свел снова к благородным в Синий Алустрал навострился. Сам слышал, у меня кума во дворце служит, жаба тебя заломай.
        - Да куда там, «в Алустрал»! Говорю вам, идут в Линниг. Поглядеть, не самоуправствуют ли гервериты. И если что не так - вызовут войско.
        - Войско… Да двести ирвамессов, чтоб ты знал, могут твой Линниг по бревнышкам раскатать! Никакого войска не понадобится! Мне зять рассказывал, у него брат в Ирвамессаде, Циндал, его каждый знает, так они там взглядом врага давить обучены…
        О том, куда Элиен повел ирвамессов, в Орине судачили еще неделю. Впрочем, никто не сомневался: каков бы ни был противник, победа останется за гиазиром-свелом. И в самом деле, раньше никогда не бывало иначе.

4
        - Почести Диорху! - зычным голосом скомандовал Ашера Тощий, Отец Ирвамессады, когда воины подошли к Горным воротам.
        Все двести чинно припали на одно колено и смолкли, обратив лица к Обители Диорха.
        Элиен тоже преклонил колени, хотя, конечно, приказы Ашеры Тощего на него не распространялись. Вот уже много лет Элиен ревностно чтил традиции города. Хотя бы уже потому, что сам их создал.
        Объятые благоговейным трепетом, воины смежили веки.
        Их роскошные шлемы с чеканными гребнями в виде трепещущих языков пламени отзывались лучам предзакатного солнца золотыми отблесками. Пластины наборных доспехов с накладной «черепицей» наплечников тоже отозвались солнцу мягким сиянием. Они были покрыты гравировкой из череды золотых и серебряных насечек, которые складывались в узорочья: кувшинки, трилистник, оскал пса, улыбка Солнца Предвечного. Стоил один комплект таких броней столько же, сколько десяток ронтов в Харрене, но кто сказал, что Орин должен экономить на величии?
        Ирвамессы простояли коленопреклоненные несколько коротких колоколов. Каждый из них молился на свой лад: кто просил здоровья, кто богатых трофеев, а кто любви. И хотя Элиен знал, что может быть услышана только его молитва, сейчас он не имел ничего против. Пусть воины укрепят сердце и дух перед нелегкой охотой на беглеца из Наг-Нараона.
        Очень скоро Элиен откроет ирвамессам конечную цель похода. Скажет, что идут они к Вратам Хуммера, соединяющим два таких похожих и таких разных мира - Сармонтазару и Синий Алустрал. А вот о том, что они будут делать у Врат, Элиен умолчит. О том, что он отправляется к Вратам, чтобы изловить беглого раба Хуммера Октанга Урайна, чья душа в теле Сделанного Человека ищет возвращения в Сармонтазару, Элиен признался только Гаэт.

5
        Кальт следовал в Тардер, столицу развращенного Ре-Тара. В этом был смысл. И смысл этот Кальт чувствовал всем нутром - словно биение сердца.
        Его путь в Тардер лежал через город Харрену, столицу Харренского Союза, одноименную с этой северной колыбелью цивилизации и просвещения. Из Северной Лезы до Тардера был и более короткий путь, ведущий через дикие земли даллагов. Таким образом, заезжая в Харрену, Кальт делал порядочный крюк. Но здесь он рассчитывал пообвыкнуться с городскими нравами и купить оружие, приличествующее столице Вечного Царства.
        Было и еще одно обстоятельство: Кальт мечтал преклонить колени перед гробницей Эллата, коего почитал величайшим из великих воинов. Впрочем, гробница находилась южнее, в окрестностях Таргона.
        Но когда Кальт очутился на гомонливой харренской улице, он забыл и про меч, и про смысл, и про гробницу. - Эй, охотник! Заходи попариться. А то грязью зарос - на три пальца! - Хорошее мыло, пиявки, березовый деготь. Полтора авра кувшин!
        - Слышь, черноглазый, ты, случаем, не грютов байстрюк? Хорошей сбруей не интересуешься?
        - Заходи, не бойся! Накормлю по-царски! Пампушки с сыром и знаменитый борщ «Тайна старого гэвенга»! Небось, слыхал про такой?
        - Эй, красавчик! Самые изысканные ласки столицы! Только у нас за два золотых ты получишь двух девушек. А за три золотых - трех юношей!
        Оглушенный многоголосым гомоном и будничной суетой Кальт медленно двигался по направлению к базарной площади, ведя коня под уздцы. Не страшась показаться деревенщиной, он жадно смотрел по сторонам. По книгам, которые читал ему вслух его образованный дед, сбежавший от цивилизации и долгов в Северную Лезу, он представлял себе Харрену совсем не такой - маленькой, тесной, дворов на сто… А тут…
        Даже вода из публичного колодца показалась Кальту какой-то необычной, сладковатой.
        Теплый ветер из кузнечной слободы растрепал волосы Кальта и он, подняв взгляд в небеса, где сияло утреннее солнце, широко улыбнулся. Имя города - Харрена - было созвучно слову «харре», которое на языке Северной Лезы означало «счастье». Теперь Кальт был уверен: это не простое совпадение.
        Между тем, с названием города - Харрена - в свое время вышла странная история, которую Кальт знал еще с детства.
        Сто двадцать лет назад никакого Харренского Союза и в помине не было. Три коалиции городов - таргонская, ласарская и глиннардская - боролись за главенство на полуострове Харрена.
        Во время очередной междоусобной войны из рядов глиннардской коалиции выдвинулась весьма яркая личность - некто Айланг. Он задал хорошую трепку ласарцам на море и стал на Севере весьма знаменит. Но в один прекрасный момент - легенда приписывает здесь Айлангу внезапно вспыхнувшее любовное влечение - сей удачливый проходимец переметнулся на сторону своих противников, ласарцев. (Сам Кальт, как и большинство здравомыслящих людей, больше верил в необоримую силу денег - Ласар был куда богаче Глиннарда.)
        Под водительством Айланга ласарская коалиция быстро разбила глиннардскую на море, потом - на суше. И, не доводя дело до истребительного кровопролития, в которое непременно вылилось бы взятие Глиннарда, предложила своим противникам союз против Таргона. Те согласились.
        Таргонская коалиция оказалась перед лицом превосходящих сил противника и вскоре потеряла все ключевые крепости. Союзники вышли к главному городу коалиции - собственно, Таргону - и осадили его с суши и с моря. Его защитникам грозила голодная смерть, но благодаря политическому гению Айланга все обернулось к лучшему.
        На шестой месяц осады вместо таранов к воротам Таргона подошел огромный обоз с продовольствием, который снарядил для своих врагов великодушный Айланг. В тот день война закончилась братанием - все наелись, упились в лежку и наутро уставшие от кровопролития армии дружно вознесли хвалу Айлангу. В нескладном солдатском стишке тех лет так сказано: Как только желудки наполнились хлебом и сыром, Наполнилось сердце и радостью, и ликованием. Да здравствует великодушие славного воина, Да здравствует мир, предвещаемый огнегаданием!
        Потом было «Согласие равных» - союзный договор между всеми городами.
        Представители сорока семи городов - больших и малых - учредили должность сотинальма и назначили на нее Айланга. А потом стали думать: где сотинальма посадить?
        Выходило, что если учредить резиденцию сотинальма в Ласаре - будет обидно Глиннарду и Таргону. Если в Таргоне - Ласару и Глиннарду. И так далее, и тому подобное.
        После долгих прений девятнадцатым разделом «Согласия равных» записали: «По мере поступления в казну Союза должного количества взносов от Ласара, Таргона, Глиннарда и прочих городов, чье упоминание здесь невместно, в центре Харрены будет построена столица, которую уговорено поименовать Харреной.»
        Почему Харреной? Да потому что члены учредительного собрания в свое время охрипли препираться. Вот это были прения - всем государственным советам на зависть!

«Айлангия»!
        Нет, «Айлангия Великая»!
        Да при чем тут почтенный Айланг, назовем просто «Сарилир», что означает на языке предков «Сердце Страны»!
        Каких таких предков? Из Северной Лезы? Ха-ха!
        Ладно, не надо предков. Пусть будет просто - «Владычица».
        Чего, простите, владычица? А почему не «Мамаша»?
        И все в таком же духе…
        В общем, название «Харрена» напрашивалось само собой - ведь и полуостров звался
«харренским». На нем и сошлись. А и правда, такого ни у кого нет. Не называется же столица Варана - Вараном!
        Спустя полгода Кальт расскажет эту историю одному не вполне обычному мальчишке пятнадцати лет, глядящему на башни и стены Харрены через узкие прорези в подвижной полумаске варанского шлема. И подросток с равнодушным лицом тридцатилетнего мужчины недовольно заметит: «Мыши и возня у них мышиная. Надо было называть Мышью».
        Кальт дерзко улыбнется, оценив шутку. А потом они оба - Кальт и его спутник - будут мысленно делить и измерять Харрену безразличной мерой уставших от трофеев завоевателей. А через час после этого Харрена откроет перед ними ворота, уповая лишь на то, чтобы выжить под мертвящим ярмом Властелина.

6
        Только к вечеру Кальт подыскал себе гостиницу на самой окраине Харрены.
        Даже самые дешевые трактиры, по мнению Кальта, драли с постояльцев три шкуры. А к дорогим он и на крыльцо не подымался. Увы, делать было нечего: заночевать в лесу не представлялось возможным за отсутствием такового. Тех, кто отваживался заночевать на улице, городская стража нещадно секла плетьми - бродяжничество тут не поощрялось.
        Пришлось раскошеливаться.
        Харренская роскошь озадачила и испугала Кальта. То, что в Лезе звалось богатством, здесь носило скромное имя достатка.

«А что если на приличный клинок мне попросту не хватит денег?» - спрашивал себя Кальт.
        Чтобы развеять тоску, он взял себе на ночь девушку из недорогих. Впрочем, здесь дело было не экономии - эта чахоточная худышка с нездоровым румянцем, разлитым по щекам, и впрямь приглянулась ему больше других.
        - На родине у тебя были девушки? Может, я у тебя первая? - спросила худышка, деловито стягивая через голову простое шерстяное платье.
        - Еще чего не хватало - «первая», - добродушно осклабился совершенно нагой Кальт, развалившийся на ложе.
        - Вот, предположим, у тебя было сто девушек. Так что - ни одну из них ты не любил?
        - С чего ты взяла? - Кальт недоуменно приподнял голову с подушки. Уж очень необычные разговоры вела его новая знакомица.
        - У тебя на лице написано, что ты никого из них не любил. Я не имею в виду телесно, - прыснула со смеху его подруга и, встав на четвереньки на краешек обширного ложа, с кошачьей грацией направилась к лежащему Кальту.
        Не прошла она и одного локтя, как у кровати, представлявшей собой набранный из жердей топчан с набитым соломой матрасом, подломилась ножка.
        Ложе накренилось, девушка испуганно ойкнула и едва не свалилась на пол. И свалилась бы, не поддержи ее Кальт за талию. Вновь раздался предательский хруст и еще одной ножкой стало меньше. Кальт и его обнаженная подруга, с трудом удержавшись на постели, расхохотались.
        - Мне еще ни с кем не было так весело, - призналась девушка, отсмеявшись. - И мне нравится твой целомудренный вид.
        - Что значит «целомудренный»?
        - Это значит, что в тебе есть чистота и сила. Большинство людей похожи на бутыли с недопитым гортело, что остаются после хороших купеческих гулянок. Вроде и выгодно их взять, а даже прикоснуться к ним противно. Не то, что из них пить.
        Вначале Кальту понравилось объяснение, данное девушкой. Но спустя мгновение ему вдруг послышалось в нем нечто оскорбительное. Как если бы его привселюдно обвинили в мужеской слабости. В самом деле, кто научил ее называть мужчину «целомудренным»?
        Не найдя что ответить, Кальт яростно впился в губы своей худосочной и смешливой подруги. Вначале он будет любить ее так, как диктует ему его целомудрие. А уже потом, когда сладкая истома разойдется по всему телу, порасспросит выдумщицу как следует - что же это такое у него написано на лице?
        Многие и многие желтоволосые северянки с малахитовыми бусинами в косах и охранительными амулетами на тонких лягвиях дарили Кальту свою любовь. Кальт никогда не пренебрегал дарами. Он был яростен, нетороплив и немного груб. Он был таким, каким, по его мнению, пристало быть мужчине.
        И вот эта чахоточная худышка оказалась первой женщиной в жизни Кальта, которая заставила его задуматься над тем, правильно ли он действовал раньше.
        - Не так быстро, милый! Ну куда ты торопишься? Тебе что, назначена аудиенция у сотинальма?
        Когда до ушей Кальта долетели эти слова, он покраснел и попробовал сбавить темп. Получилось.
        - Теперь тебе нравится? - спросил пристыженный Кальт.
        - Уже лучше. Но если бы ты обратил внимание на мою грудь, которой я лично горжусь, было бы куда как веселее.
        - А теперь? Что мне делать теперь? - поинтересовался Кальт некоторое время спустя. От пустого апломба самца, какой он длительное время принимал за «настоящую мужественность», теперь не осталось и следа.
        - А теперь я прошу тебя, милый - ни за что не останавливайся! - страстно прошептала девушка и Кальт с удовлетворением отметил, что, по всему видать, он старается не зря.
        - Не так медленно, пожалуйста, - дыхание девушки было резким и отрывистым. Кальт сообразил, что не худо бы удвоить старания, если он хочет довести подругу до блистательного финала.
        - Ты… ты… я больше не могу! - наконец вымолвила девушка и разразилась красноречивым стоном. Но бдительный Кальт понял, что это не совсем правда и что ему следует приподнять бедра худышки чуть выше.
        - Ты… ты… я люблю тебя! - заходясь в судорогах исполненной страсти, худышка обхватила шею Кальта обеими руками, прижалась щекой к его сильной шее и слизнула каплю пота с его скулы. Ее ноги сомкнулись тесным замком на ягодицах Кальта. Ресницы девушки блаженно задрожали. И тогда Кальт понял, что настала его очередь испить из громокипящего кубка наслаждений.
        Он ринулся вперед и стиснул девушку в самых страстный объятиях, на какие только был способен.
        Когда безумие плоти стихло, Кальт благодарно поцеловал крохотную грудь девушки с твердым, словно ягода, соском и улыбнулся своей обессиленной подруге. Кальт знал: теперь он по-настоящему счастлив.

7
        - Ты обещала сказать, что именно написано у меня на лбу! - сказал Кальт, целуя ушко своей страстной подруги.
        - У тебя? Знаешь, у тебя не совсем то написано, что я сначала подумала, - смущенно ответила девушка, игриво перебирая волоски на груди Кальта. - Там вообще что-то ужасное.
        - Что именно ужасное? Знак быстрой смерти? - Ну нет, такой мерзости там не сыскать…
        - Что тогда? - спросил Кальт, наслаждаясь атласной мягкостью кожи и весенней чистотой дыхания красавицы. - У тебя звезда во лбу, - сказала та, посерьезнев. - Как у лошади? - Почти. Только твоя звезда - невидимая.
        - Да ну? - переспросил Кальт с улыбкой, в которой можно было угадать призыв к продолжению любовной схватки. - Хотелось бы узнать еще про эту звезду, прежде чем мы…
        - Если тебе интересно, то я скажу. У тебя во лбу звезда, которая ненадолго привела тебя сюда. Она уведет тебя в другие, далекие земли. Я знаю: тебя привело в Харрену не желание поглазеть на столичных красавиц и не жажда наживы. Тебе нужно нечто, что послужит средством для исполнения твоего великого замысла. Обретя его, ты пойдешь дальше, в Таргон. А потом - еще дальше, станешь там большим человеком, может даже царем.
        - Так значит, ты - гадалка?
        - И гадалка тоже. Я вижу твою звезду. Ее цвет - алый, - сказала девушка и нежно поцеловала Кальта в губы.
        - Если ты знаешь так много, тогда скажи мне, где здесь можно купить отменный клинок. По-моему, это как раз то, что до зарезу нужно мне для исполнения моего великого замысла.
        - Ты - воин. И тебе, должно быть, известно, что отменные клинки не покупаются. Их получают даром.
        Кальт опустил глаза.
        Да, ему было известно, что отменные клинки не покупают. Этим знанием кичатся все, у кого уже есть такой. Те же, у кого нет отменного клинка, предпочитают делать вид, что дела обстоят иначе…
        Кальт вздохнул. Судьба не обделила его дарами. Он ведал Пути Силы, знал недра и искусства воина. Он был здоров, хорош собой и имел «долгое дыхание», как говаривали в Северной Лезе про людей выносливых. Наконец, благодаря деду, он знал грамоту, историю и даже книги. Но вот меч - настоящего, отменного меча у Кальта не было…
        - Не расстраивайся, дружок. Ты был добр со мной. И я дам тебе один совет, - поспешила обнадежить девушка Кальта - его смущение не укрылось от ее наблюдательных глаз. - Если ты придешь к Сегэллаку и попросишь у него клинок Гаиллириса, он не откажет тебе.
        Услышав эти слова, Кальт рассмеялся - легко и от души.
        - Ты думаешь, этот твой Сегэллак, кем бы он ни был, даст мне меч ценою в тысячу золотых авров по первому моему слову? Ты хочешь сказать, что мне нужно только попросить и он мне не откажет?
        Он испытующе посмотрел на девушку. Теперь она сидела на ложе, поджав колени и пристально смотрела на него, Кальта. Ее кудрявые волосы были растрепаны, а кожа на груди покраснела - Кальт все-таки переусердствовал с поцелуями. Глаза девушки азартно блестели. Казалось, она искала на челе Кальта некий новый знак, который утвердит ее в ее намерениях.
        Наконец молчание истекло:
        - Сегэллак помнит более, чем сто весен. Деньги для него - просто кружки металла. И он никогда не отказывает тем, у кого звезда во лбу.

8
        - Что ты ищешь в Харрене, юноша? - спросил Сегэллак.
        - Гробницу сотинальма Эллата, - твердо ответил Кальт.
        - Нашел тоже достопримечательность - гробница. Между прочим, около месяца назад в нее ударила молния. Она разрушила купол и повредила бирюзовую крышку саркофага. А потом какие-то нелюди - ронты, полагаю - ограбили ее подчистую. Даже лепные украшения с потолка поотковыривали - сортиры свои украшать ими будут, что ли. А что именно ты желаешь увидеть в гробнице Эллата, юноша?
        Этот вопрос не на шутку смутил Кальта. Ибо ответа на него он не знал сам. Но, поскольку разговор с Сегэллаком был из числа тех, в которых врать бессмысленно ибо бесполезно, Кальт был честен.
        - Я не знаю. Что-то влечет меня туда. Какое-то смутное чувство. Я считаю Эллата великим воином. Молодые воины не должны забывать о воинах древности, - сказал Кальт, впервые в жизни неподдельно сожалея о собственном косноязычии.
        К вящему удивлению Кальта, Сегэллак воздержался от дальнейших расспросов.
        Он медленно встал со своего кресла, сбросил на пол шубу и подошел к круглому жертвеннику посредине гулкого зала, где он принимал редких и одинаково надоедливых гостей.
        Жертвенник был окутан языками пламени, рвавшимися на свободу из свирепых пастей каменных псов. Сегэллак достал прямо из воздуха несколько черных зернышек, вроде маковых, и бросил их в огонь.
        Подпрыгнувшие к самому потолку языки пламени швырнули в лицо Кальта сполохи голубоватого, с алой жилкой, переменчивого света. Кальт невольно отпрянул. Однако Сегэллак не убрал руку и пламя принялось покорно облизывать ее, словно ученый пес перчатку хозяина, не причиняя последнему никакого вреда.
        Сегэллак был сед, сутул и морщинист, впрочем, отнюдь не дряхл. Просторные белые одежды, облекавшие его фигуру, не скрывали, а, наоборот, подчеркивали возраст жреца Гаиллириса. Но, удивительное дело, ни у Кальта, ни у кого-либо другого при виде столетнего Сегэллака не возникало чувства покровительственной жалости. И афоризмы вроде «старость не радость» тоже, казалось, вспоминать не ко двору - столь много величия и внутренней силы было в фигуре Сегэллака.
        Жрец держал руку над огнем очень долго. Притихший Кальт не смел даже шелохнуться на своей скамье, где он сидел, по-школярски положив руки на колени.
        Кальт смотрел на Сегэллака, не отрываясь. Сегэллак же смотрел в огонь. Лицо его, изборожденное морщинами, светилось любознательностью и пониманием. Казалось, он читает книгу, страницы которой, сотканные из тонких покровов инобытия, дано зреть только ему.
        Наконец, Сегэллак вспомнил о своем госте. Он подошел к Кальту и, пристально глядя ему в глаза, сказал:
        - Я спрашивал Эллата о тебе и мне был ответ. Ты получишь меч, который я некогда выковал для Элиена Тремгора. Тогда я просил для него более легкой судьбы. То было семнадцать лет назад в Ласаре. Здесь, в Харрене, я отдам его тебе, Кальт.

9
        Ирвамессы следовали прихотливой горной тропой, уводящей отряд в сердце Хелтанских гор, к Вратам Хуммера. За рощей закрученных в бараний рог сосенок наконец открылась сравнительно ровная, широкая площадка.
        - Привал!
        Воины, несмотря на усталость, споро принялись готовить место для лагеря. Но первым делом они расседлали коней и сложили в сакральный круг свои «облачные» клинки.
        Каждый из ирвамессов имел по два меча. Ножны одного из них, предназначенного для конного сражения, были приторочены к седельной луке слева. Другой, меньший, покоился в поясных ножнах и был сподручнее в пешем бою.
        Кавалерийские клинки ирвамессов назывались «облачными» неспроста. Они имели особую закалку, которая придавала им серовато-голубой, словно бы ткань осеннего облака, цвет. Клинки эти были матовыми и не давали характерного сталистого отблеска. Многие месяцы упорного труда кузнецов, которых Элиен посвятил в тайны магического ремесла Белого Кузнеца Гаиллириса, требовались для того, чтобы выковать «облачный» клинок. Грюты давали за один такой меч трех отборных иноходцев и восемь мер золота в придачу. Но, к превеликому сожалению воинственного степного люда, «облачные» клинки не продавались.
        Воин - волк. Клинок - клык воина. Волк не может ни подарить, ни продать свои клыки другому волку. Значит, и воин должен являть нерасчленимое целое со своим клинком.
        Так повелось считать еще у истребленных Шетом окс Лагином смегов, близких родичей паттов, которые селились теперь в Орине. Лишь сам хозяин «облачного» клинка был вправе держать его в руках и прикасаться к его лезвию ладонью, не облеченной в особую льняную варежку.
        Вообще же, в Орине «облачным» клинком рекомендовалось любоваться издали, ибо считалось, что между мечом и его владельцем существует тонкая магическая связь, своего рода договор о взаимопомощи, основанный на взаимной приязни (не даром же кузнецы добавляли в сталь чарку крови будущего владельца клинка!). И связь эту нужно оберегать, а не испытывать на прочность, доверяя меч чужим рукам. А вдруг какой-нибудь тороватый грют понравится «облачному» клинку больше, чем владелец?

10
        Отдав необходимые распоряжения, Элиен уединился в своем шатре.
        Ирвамессы затянули удалую застольную песнь. И хотя стола как такового не было - столом в походе служил брошенный на траву отрезок небеленого льна, на котором раскладывали хлеб, сыр и овощи, - и хотя неоткуда было взяться удалому стуку тяжелых глиняных кружек, которому должно было бы грохотать в припеве (ведь в походе ирвамессы пили каждый из собственной фляги), воины горлопанили с видимым удовольствием. Жизнь прекрасна, когда ты молод, а впереди тебя ожидают подвиги и слава.
        Отвага и удаль гремели в песнях ирвамессов. И все же на душе у Элиена было тревожно. С тех пор, как отряд вышел из Орина, он не получал никаких вестей из Наг-Нараона, хотя Элай клялся писать часто и много. Что с Элаем? Почему не пишет? Элиен чувствовал, что Элай жив, но отсутствие гонцов из Алустрала его настораживало. Отгоняя прочь мрачные мысли, Элиен вынул из шкатулки истинную карту Сармонтазары.
        Зеленая звезда Октанга Урайна. Там, в Орине, он верно предугадал направление ее движения.
        Если соотносить местоположение зеленого изумруда, которым помечена сущность его заклятого врага, с реальностью долин и горных перевалов, выходило, что Урайн сейчас находится в предгорьях Хелтан, на подступах к Вратам Хуммера со стороны Пояса Усопших.
        Где Урайн и куда направляется - это Элиену было ясно. Но прочие вопросы оставались пока что без ответа. Каким образом Урайну удалось выбраться из Склепа? Кто помогал ему, ведь не мог же он сделать это сам?
        Выбраться из Склепа под Игольчатой Башней - это все равно как спящему человеку выпрыгнуть из колодца глубиной сто лиг. Даже если он умеет прыгать столь высоко, чтобы прыгнуть, ему надо как минимум проснуться. Кто же разбудил Урайна? Ответ мог быть только один: Хармана и Герфегест. Но что заставило Хозяев Гамелинов совершить эту роковую ошибку?
        Элиен тщательно рассматривал карту и река его мыслей плавно следовала из ничего в ничто, пока не произошло нечто, что заставило его вскочить, вытаращив глаза от изумления.
        Ровно в полночь, когда лунный диск, надменно посмеиваясь над тревогами смертных, глядел с высоты на спящую землю, зеленый изумруд, сиявший на истинной карте Сармонтазары, исчез.
        Погас, как свеча, которую, шаля, задул ветер.
        Испарился, словно роса под первыми лучами солнца.
        Затерялся в тонких складках пространства.
        Элиен, не отрываясь, всматривался в карту. А вдруг ошибка? Вдруг зеленый изумруд сейчас же засияет вновь? Нет, не засиял.
        Прошел час. Прошли два часа. Прошли три.

«Значит ли это, что Октанг Урайна погиб? - спрашивал себя Элиен. - Держи карман шире…» Элиен знал: это практически невероятно.

«Значит ли это, что Урайн перестал быть третьим Звезднорожденным, обреченным служить злу и преумножать зло в эпоху Третьего Вздоха Хуммера?»

«Едва ли. Сущность, которой случилось пережить второе рождение под солнцем Лон-Меара или же в утробе Тайа-Ароан, останется собой до конечного исхода в небытие. Ибо такова природа Звезднорожденных, - отвечал сам себе Элиен. - Измениться могут лишь ценности и цели. Звезднорожденному дано вольно выбирать между добром и злом, но быть или не быть Звезднорожденным?.. Нет, этого выбора мы лишены.»

«В таком случае, ответ один: Урайн изыскал средство стать невидимым для всепроницающего ока карты. Но как и когда?»
        Элиен был вне себя от ярости. Он уже собирался вновь упрятать карту в черепаховую шкатулку, как вдруг в том месте, где располагалась столица Харренского Союза, вспыхнула бледно-желтая звездочка.
        - Четвертый Звезднорожденный? - прошептал Элиен в растерянности.
        Но рядом не было никого, кто мог бы опровергнуть или подтвердить его предположение.
        ГЛАВА 7
        ДВЕСТИ

1
        Урайн обманул их. Не доходя до Врат Хуммера, он растворился, словно крохотный кусочек воска в чаше с железным расплавом. Разъезды, высланные Элиеном к Вратам и дальше, в Пояс Усопших, не нашли никого.
        Шел проливной дождь.
        Промокшие насквозь безотрадно тощие курицы исследовали навозные кучи среди приземистых домов. Ревела недоенная корова.
        Старейшины деревни с недобрым названием Даранк только что покинули Элиена, оставив после себя скромные дары гостеприимства: двух форелей на плоском деревянном блюде, вареную в меду репу и курительницу с весьма и весьма несладкими благовониями.
        Элиен недовольно покосился на курительницу, из которой несло жженой прелой листвой. Даже будучи очень расположенным к обонятельным предпочтениям малых народов, назвать этот запах ароматом было сложно. Элиен поморщился.
        Залить курительницу водой или, того лучше, выбросить ее вон, Элиену не позволяли местные обычаи.
        Он знал: мальчишки-соглядатаи сейчас смотрят на него в щель между ставнями. Стоит ему отказаться от принесенной еды или побрезговать горьким «дымом добрососедства» - и керки обидятся на него страшной, темной обидой. Вся деревня подымется против
«облачных» клинков ирвамессов с дрекольем, рогатинами и охотничьими луками. В этом случае деревню придется сжечь, а жителей перебить всех до единого, ибо ни один керк не отступится от мщения.
        Элиен не желал жечь деревню и пятнать свое Поющее Оружие кровью недалеких горцев. Поющему Оружию назначено петь над умерщвленными отродьями Хуммера и над поверженными Звезднорожденными, но не над лесным мужичьем. Даже если бы из курительницы пахло мочой и дерьмом, нужно было бы вытерпеть и это
        - Присаживайся, Ашера. Вкусим от местного гостеприимства, - сказал Элиен громко, так, чтобы услышали мальчишки на улице. Сказано это было с такой царственной миной, что Ашера не выдержал и прыснул в кулак.
        - С превеликим удовольствием, - церемонно кивнул тот, снимая плащ и пояс с ножнами.
        Ашера прибыл в деревню керков, которую Элиен избрал для постоя, лишь полчаса назад. Он и еще двадцать воинов вернулись из Пояса Усопших несолоно хлебавши. Никаких следов Урайна.
        Курительница немилосердно чадила. Элиен прокашлялся и, наблюдая как Ашера с невозмутимым видом поглощает непропеченную и вдобавок несоленую форель, сказал:
        - Послушай, Ашера, я не понимаю как Урайн мог перейти через Хелтанские горы, минуя Врата Хуммера. Но интуиция подсказывает мне, что сейчас Урайн находится где-то в Сармонтазаре. Где-то рядом.
        Не прекращая жевать, Ашера кивнул.
        - Конечно, в таком решении Урайна мало здравого смысла, - продолжал Элиен. - После побега из Игольчатой Башни правильнее было бы раствориться на несколько месяцев в Синем Алустрале, избрав укромное местечко вдали от Гамелинов. Почистить перышки, подкормиться, обзавестись деньгами и продуманными планами. Он, однако, избрал самый отчаянный путь - прямиком в Сармонтазару.
        Стоически разделавшись с форелью, Ашера захрустел репой.
        - Ну так вот… Будь ты Урайном, куда б ты направился, очутившись в Сармонтазаре?

«Дым добрососедства» из керкской курительницы сложился в тугое кольцо и змеей улегся на пол за спиной у Ашеры. В ножнах Элиена вздрогнул чуткий меч.

2
        - А что, маленькие гиазиры, - чьи-то мокрые и теплые ладони ласково прикоснулись к их продрогшим, покрывшимся гусиной кожей шеям. - Свел-то не очень вас любит, да?
        Мальчишка, что был помладше, Скавен, вздрогнул и отстранился. Тощая курица, бродившая неподалеку, шарахнулась в сторону.
        Его напарник, Стаг, поднял ясные голубые глаза на незнакомку.
        - С чего ты взяла… - он молниеносно перебрал в уме приличествующие варианты обращения («девка», «нечистая», «дура») - … госпожа? Гиазир-свел Элиен любит всякого. И раба, у которого вырвали язык, и царя, и прокаженного, и даже баб, которые дают кому попало.
        - А вас не любит, - нахмурилась Ийен и покачала головой. - Да ты хоть и сам погляди.
        Она указала пальцем в щель между ставнями. Там, в горнице, рисовался царственный профиль Элиена, сидящего за столом и чуть подавшегося вперед, к Ашере. Самого Ашеры видно не было. Ийен извлекла откуда-то, словно бы из воздуха, усеянную колючими бугорками коническую раковину. Острый наконечник раковины был спилен.
        - Вот послушай!
        Ийен направила широкий раструб раковины в сторону Элиена и Ашеры, а к узкому демонстративно приложилась ухом. Дескать, вот как надо слушать.
        - Да кто ты вообще такая будешь? - набравшись храбрости, грозно спросил Скавен.
        - Тс-с-с, - ответила та.
        Стаг воспользовался предложенной раковиной. Как не воспользоваться! Любому интересно, о чем шепчется оринский свел со своим вельможей. Стагу было невдомек, что его уши вбирают речи, преломленные в непостижимых глубинах колдовской вещицы.

3
        - Я думаю, Ашера, он где-то совсем близко.

«Я думаю, Ашера, он где-то совсем близко…»
        - Я бы не стал ловить его на всех дорогах без разбору, потрошить таверны, ставить вверх дном деревни и лесные укрывища.

«Я бы не стал ловить его на всех дорогах без разбору, потрошить таверны, ставить вверх дном деревни и лесные укрывища…»
        - Я бы пошел туда, куда он придет обязательно - так старый воин приходит на место своей первой битвы.

«Я пришел туда, куда он придет обязательно - так старый воин приходит на место своей первой битвы.»
        - В Варнаг.

«В Даранк».
        Скавен вопросительно поглядел на красивую нездешнюю девку, которая хочет добра его маленькому народу. Та поощрительно кивнула - слушай, мол. Сейчас сам все поймешь.
        - И отбрось, хотя бы ради меня, свои сомнения. Я и сам боюсь ошибиться.

«И выбрось, хотя бы ради меня, эту проклятую курительницу. Я не могу дышать».
        - Вот каковы тайные намерения свела, - удовлетворенно заметила Ийен. - Курительница - это народ керков. Свелу чуждо добрососедство. Вы мешаете свелу. Он истребит вас.

4
        Двое ирвамессов - громоздкие и неповоротливые в напитавшихся влагой проливного осеннего ливня тяжелых кожаных плащах, - возникли из-за угла покосившегося амбара. Взорам воинов открылась довольно странная картина.
        Двое местных малолетних оборванцев в обществе явно нездешней златокудрой молодой женщины, одетой в харренское мужское платье. Все трое стояли под холодными потоками воды, изливающимися с покатой крыши у притворенных ставен приземистого дома, где квартировал свел. Они болтали, взволнованно передавая друг другу какой-то продолговатый предмет.
        Ирвамессы приблизились.
        - Стой!
        С этого окрика всегда начинается выяснение отношений между носителями власти и подозрительными личностями. Даже когда подозрительные личности стоят на месте и не думают куда-то идти.
        Ийен вызывающе улыбнулась.
        - Стоим.
        - Кто такая? - не покидая седла, ирвамесс наклонился, чтобы получше разглядеть странную девушку, пренебрегающую дождем и холодом.
        - Ийен, - промолвила она так, будто сообщила нечто все объясняющее. В ее глазах блеснули едва заметные зеленоватые искорки. На мгновение взор всадника заволокло туманом, а его язык сомлел, словно от хмеля.
        - Сам вижу, - согласился он, с немым ужасом осознавая, что говорит полнейшую ерунду. - А эти?
        - Эти? - удивленно переспросила Ийен, покровительственно приобнимая мальчиков. - А что на них смотреть, собственно?

«Действительно, - мелькнуло в голове у ирвамесса. - Что на них смотреть?»
        Меч в его руках сверкнул быстрее, чем его сознание успело воспротивиться этому дикому, ни с чем не сообразному действию.
        Но со Скавена и Стага было достаточно.
        Мальчики уже давно были настороже - уж больно мутные дела вершили все эти иноземцы, железноголовые и сладкоголосые. Меч ирвамесса так и не повстречал плоти сорвавшегося на заячий бег Скавена. Стаг не отставал от него - испуг добавил ему прыти.
        Ийен шмыгнула промеж двух лошадей ирвамессов и метнулась в сторону низкого амбара. Лошадь второго ирвамесса встала на дыбы, высоко задрав облепленные бурой грязью копыта. Хозяин лошади, пребывавший, как и его товарищ, в полуобморочном состоянии, едва удержался в седле. И уж совсем все смешалось, когда лошадь несостоявшегося детоубийцы, панически заржав, опрокинулась набок, подминая под себя своего незадачливого седока.

5
        Обнажив клинки, Элиен и Ашера Тощий выскочили под проливной дождь.
        С восточной окраины деревни доносились резкие вскрики керкских охотничьих рожков и нестройный шум, из которого, увы, можно было заключить, что старейшины назначили общий сбор.
        Посреди улицы конвульсивно билась в грязи ополоумевшая лошадь, придавленный ею ирвамесс орал благим матом.
        Второй ирвамесс, спешившись, бессмысленно суетился возле него, будучи не в силах принять решение - прикончить ли сбрендившую скотину или предпринять еще одну попытку приблизиться к ней настолько, чтобы вытащить придавленного товарища.
        - Что здесь происходит?!
        - Извольте видеть, гиазир-свел, - второй ирвамесс прекратил свои бессмысленные метания и упал на одно колено перед Элиеном - прямо в грязь. - Извольте видеть, какая-то девка и двое пацанов из местных подозрительно терлись около ваших окон и мы с Циндалом решили проверить по форме. А потом Циндал решил зарубить мальчишку… - Зарубить мальчишку? И что? - Ну, мечом запахнулся… Но тот убежал - больно быстрый, стервец…
        Ашера уже сообразил, к чему все катится. Не дожидаясь приказаний, он бросился обратно в дом. Там, на столе, рядом с недоеденными подношениями отдыхала его сигнальная труба, эдакий медный крендель.
        - И что было потом?
        - Да ничего. Просто лошадь сбесилась… - сокрушенно бросил ирвамесс в спину Элиену, который тем временем успел прикончить несчастное животное. Поджилки лошади были перерезаны чьей-то недоброй рукой. - Помоги мне, - бросил Элиен.
        Вдвоем с медленно приходящим в себя ирвамессом они вытащили злосчастного Циндала из-под его погибшей на ровном месте боевой подруги. У Циндала, похоже, были сломаны ребра.
        На пороге появился Ашера. Его физиономия выражала растерянность.
        - Гиазир-свел, - сообщил он, бледнея. - Пропала моя сигнальная труба. Ее нет.
        Элиен не удивился. Куда уж тут было удивляться! Растворение Урайна в Поясе Усопших, какая-то «нездешняя девка», тишайший Циндал, который ни с того ни с сего решил выпустить кишки местному мальчишке, а теперь - исчезновение трубы…
        В конце улицы показалась разъяренная толпа, ощетинившаяся топорами и кольями. То, чего так опасался Элиен, свершилось.
        В иссеченном струями дождя воздухе была растворена бессмысленная, яростная злоба керков. Керков, обычаи которых он так самоотверженно уважал. Керков, которых ему совершенно не хотелось убивать. Керков, которые взрежут каждому из его людей горло и напоят нечистотами, если только он, Элиен Звезднорожденный, не убьет их всех.

6
        Перед ними, обрамленный вдоль берегов живописными затонами, сплошь усеянными желтой листвой, неспешно струился по направлению к далекому Киаду ленивый лесной ручей.
        Дождя сегодня не было. Казалось, за вчерашний день небеса истекли всеми водами мира и обмелели навсегда.
        Элиен, Ашера Тощий и восемнадцать уцелевших ирвамессов наконец сошли с коней на землю. Тело Циндала, которого чудом удалось спасти из кровавой бани в Даранке, сняли с седла и тоже опустили на землю. Он бредил. Он так ни разу и не пришел в сознание.
        Элиен извлек из ножен меч Эллата.
        Первый раз в жизни он смотрел на Поющее Оружие с отвращением. Его надо было отмыть в первую очередь. Элиен сорвал с себя изодранный, покрытый заскорузлыми бурыми пятнами плащ и бросил его себе под ноги.
        Свел Вольного Города Орин стоял на коленях возле воды и неприязненно рассматривал свое отражение. Скулы, взявшиеся неопрятной щетиной - вчера он так и не успел побриться - тяжелые брови, глаза, в которых догорают страх и ненависть дня вчерашнего. Глаза Звезднорожденного - в них ни жалости, ни раскаяния. В зрачках Элиена, на миг ставших из черных багряными, промелькнули верткие язычки охряного пламени. И тут же погасли.
        Он недооценил керков. Горцы располагали не только кольями да рожнами. У них было и хорошее оружие. Откуда? Кто знает. В Даранке нашлись и опытные бойцы. Но главное: Ашера не успел быстро собрать рассеянных по деревне ирвамессов в один кулак. Старейшины керков, воспламененные сбивчивыми рассказами перепуганных мальчишек, оказались куда как расторопнее!
        Звезднорожденного не убить обычной стрелой. Обычному мечу не прервать его жизни. Но что делать с ранами, которые отставляют жалящие прикосновения боевой стали? Как быть, когда больно и боль нестерпима?
        Вчера было именно так: он был ранен, он лишился остатков сострадания к простым смертным.
        Никто не посмел приблизиться к ручью, пока Элиен извлекал из-под ногтей ссохшиеся серпики крови и омывал в ледяных водах ручья окаменевшее лицо.
        Потом пришел черед его товарищей.
        Только теперь Элиен получил возможность заняться Циндалом. Он положил руку на его грудь и замер, вбирая слабеющие токи жизни, которые струились под кожей раненого.

«Он может прожить еще долго, но ясность сознания, похоже, не вернется к нему уже никогда», - заключил Элиен.

7
        Погоня им не грозила. Даранк перестал существовать. Гнаться за ними было некому.
        Элиен не смог остановить ирвамессов, уцелевших после первого отчаянного нападения керков - и верного пса не всегда можно сдержать за уши.
        В тот вечер они могли позволить себе полноценный ночлег. В ближайшую неделю полноценных ночлегов не предвиделось.
        Когда костер разогнал по кустам тени ранних сумерек, а ирвамессы, отогревшиеся и сытые, наконец вновь обрели некое подобие душевного равновесия, Элиен заговорил.
        - Каждый из вас - я знаю - сейчас задается одним и тем же вопросом: что дальше? Куда намерен вести нас свел? Нас, уцелевших по одному из каждого десятка? Не пора ли вернуться в Орин и, получив заслуженное двойное жалованье, пару месяцев отдохнуть?
        Воины потупились. Кто с нарочитым вниманием изучал гравировку на рукояти меча, кто исследовал местную траву-мураву, кто интересовался своими ногтями. И только Ашера Тощий твердо смотрел в глаза свела.
        - Итак, знайте: всякий, кто хочет вернуться в Орин, может сделать это незамедлительно. Я даю слово: ни вы, ни ваши семьи в этом случае не претерпят ущерба со стороны городских властей. Ну а я - и все те, кому ненавистно само имя Октанга Урайна - направим коней к руинам Варнага. И сделаем это так быстро, как только сможем.

8
        "Варнаг - столица герверитов, которой еще тридцать лет назад не интересовался никто, кроме самих герверитов.
        Когда Октанг Урайн претерпел свое второе рождение в Лон-Меаре и вернулся в подлунный мир Дланью, Устами и Чреслами Хуммера, он взял власть над диким и бестолковым народом герверитов, как искушенный жених берет девственность молодой невесты.
        Когда же Октанг Урайн вполне овладел созидательной ветвью темных искусств Хуммера, он присовокупил их к своей власти над герверитами и вскоре пожал лавры зодчего на берегу Киада. Так появился новый Варнаг: город, исполненный себялюбивой красоты и мрачного величия. На несколько долгих лет Варнаг стал главной цитаделью Хуммера в Круге Земель.
        Я бывал там, еще не претерпев своего второго рождения. Не удивительно, что тогда я не смог постичь истинное назначение города, воздвигнутого Урайном на киадских кручах. В тот год события развивались слишком стремительно, чтобы мой юношеский рассудок успевал воспринимать разрозненные события как звенья в цепи некоей целостности.
        Когда темное могущество Урайна и подвластное ему войско, состоящее из птицелюдей и герверитов, было сокрушено в Лон-Меаре, я поторопился окончить эту войну. Я был недальновиден, ибо в сердце моем дурманным цветком пламенела любовь. Грюты под водительством Аганны заняли Варнаг без боя. Они сокрушили все, что могли сокрушить, и вернулись в родные степи.
        Надежные стены, хищные башни, отлитые из лунного камня ворота, кузницы и арсеналы, дома и дворцы - все это было предано гневу молотов, что вложили грюты в руки пленных герверитов.
        Раскаявшимся герверитам была дана возможность собственными руками сокрушить символ своей неумеренной гордыни. Они с честью выдержали испытание смирением, навеки очистившись от хуммеровой скверны.
        Но даже после сокрушения надземной части города, в Варнаге все еще оставалось многое, скрытое от глаз смертных в исполинских подземельях цитадели Тайа-Ароан. Там рачительный Урайн хранил все, что только выносил он сам или его подручные из Лон-Меара. Увы, Лон-Меар во множестве родил вредоносные вещи, как осенний лес изобильно родит грузди и рыжики.
        Даже Урайну не было ведомо назначение и пределы могущества многих и многих предметов, которыми полнились подземелья Тайа-Ароан.
        Десятки грабителей спускались туда после падения Варнага и лишь единицам удалось вновь увидеть солнечный свет. Среди этих счастливцев я могу назвать Герфегеста, Шета окс Лагина и Октанга Урайна. Четвертым мог бы стать я, Элиен. А пятого нет и больше не будет никогда."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

9
        В Варнаге Элиен не был очень и очень давно. И все же заблудиться здесь он не боялся. Заблудиться было невозможно.
        Во времена благоденствия, когда слава о твоих подвигах и о твоем городе звенит по всей Сармонтазаре, не хочется идти туда, где страдал в плену твой Брат по Слову и где ты сам едва не претерпел темное и гибельное перерождение.
        Конечно, для Урайна это место должно петь о другом. Для него Варнаг - память о могуществе и военных удачах, символ былого преуспеяния. Но Элиен помнил: присный Хуммера лишен сентиментальности. И потому Урайн придет в Варнаг не для того, чтобы вспоминать лучшие времена, скорбеть и петь лебединые песни. Он придет, чтобы снизойти в подземелья Тайа-Ароан и разыскать себе в подмогу какую-нибудь магическую дрянь, о которой и сам не ведал во времена своего возвышения. Чтобы найти нечто новое, под свою немощную ладонь Сделанного Человека.
        После резни в деревне керков людей у Элиена почти не осталось. Но времени на возвращение в Орин за подмогой, за псами-ищейками и новыми сотнями ирвамессов у него не было.
        Элиен чувствовал, что опаздывает все острее и острее. И торопил ирвамессов как мог.
        Циндал был все еще жив, хотя его уста не издавали ничего, кроме стонов, способных разжалобить покойника, и бессвязного бреда, в котором даже чуткое ухо Звезднорожденного отказывалось отыскать хоть что-то осмысленное.
        Позлащенные осенним увяданием исполинские вязы - священные деревья герверитов - росли здесь повсюду. Помимо прочего, по поверьям герверитов вязы бдительно хранили покой усопших. Это было очень кстати. Поскольку больше всего Варнаг походил на заброшенное кладбище.
        Классических руин - обычных для развалин любого мертвого города остатков кладки, расколотых колонн и груд сокрушенного кирпича - в Варнаге почти не было. Большая часть строительного материала была утоплена основательными грютами в Киаде - чтобы никому не повадно было строиться.
        Многое вывезли отсюда и по приказу Элиена - растущий Орин остро нуждался в камне. Теперь от Варнага оставались лишь мостовые, густо заросшие травой, кладбищенского вида холмы, усаженные молодыми вязами, да прямоугольники фундаментов, намеченные крепчайшим греовердом.
        Элиен пробирался через высокие заросли бурьяна, заполонившие центральную улицу Варнага, которая во времена Урайна называлась Дархейзаар, «Светоносные камни».
        За спиной Элиена крошевом светоносных камней похрустывали Ашера Тощий и спешившиеся ирвамессы. Четверо из них несли раненого Циндала.
        Приметив широкую проплешину, щедро заросшую чертополохом, Элиен остановился. Он знал, что именно здесь, на глубине локтей этак в тридцать-сорок начинаются подземелья Тайа-Ароан.
        Элиен сосредоточился - он, Звезднорожденный, сможет учуять другого Звезднорожденного сквозь земную толщу даже за шестьдесят локтей.
        Да, Урайн был там, внизу.

«Значит, в любое мгновение следует ожидать долгожданной встречи лицом к лицу.»
        На этот раз Элиен был тверд. Он не повторит былой ошибки и убьет Октанга Урайна. Убьет сквозь закипающие слезы, ибо будет уверен в том, что в трехстах лигах к востоку, обезумев от боли в рвущихся кроветоках, опустится на землю бездыханная Гаэт - его возлюбленная жена. Гаэт, светлая тень Октанга Урайна, мать Элая.

10
        Когда Элиен точно определил местоположение Урайна в подземельях Тайа-Ароан, уже окончательно стемнело.
        Теперь Урайн пребывал во плоти Сделанного Человека и был уязвим для любого оружия - будь то Поющий меч или в общем-то обычный «облачный» клинок ирвамесса. Каждый ирвамесс получил строгий приказ убить Октанга Урайна, не вступая с последним в переговоры - довольно болтовни!
        В подземелья Тайа-Ароан сохранился всего один вход. Что попишешь - запустение! Когда-то их было четыре.
        Главный вход, ведущий в подземелья из цокольного этажа главной башни цитадели Тайа-Ароан, был замурован еще прямодушными грютами, ненавидевшими магию от чистого сердца, «просто так». Остальные три лаза были потайными, но и они не избежали превратностей времени.
        Один лаз раньше проходил под дном Киада и выходил на поверхность уже на южном берегу. Однако за семнадцать лет его никто не приводил в порядок. Ключевая вода просочилась сквозь стыки плит и полностью затопила узкий подземный коридорчик на длину в несколько сотен локтей. Всепроницающее зрение Звезднорожденного сообщало Элиену об этом столь же достоверно, как если бы он стал рыбой и проплыл затопленный коридор из конца в конец.
        В другом лазе зрению Звезднорожденного открылись останки небытующей плоти, что некогда устилала утробу Тайа-Ароан, и все его существо содрогнулось от невыносимого ужаса перед лишенным времени не-бытием, в которое ввергало соприкосновение с ними.
        Если Урайн сунется туда - им не придется пятнать мечи его нечистой кровью. Ибо присный Хуммера вновь окажется в такой же точно ловушке, из какой он бежал в Наг-Нараоне. Но учитывая, что влипнет Урайн в обрывки омерзительной утробы без смягчающей магии других Звезднорожденных, шансов на возврат в мир Солнца Предвечного у него уже не будет, да и само семя его души, скорее всего, перестанет быть семенем, раздробившись на… на что?… на невесть что, Хуммер прибери первородные тайны мироздания!

«Едва ли, впрочем, Урайну достанет безумия на подобный шаг», - с сожалением отметил Элиен.
        Оставался четвертый ход: мерзкая, во многих местах просевшая нора, кишащая существами, отдаленно походящими на крыс. И все-таки, этот лаз был вполне приемлем для человека небрезгливого. Брезгливостью Урайн, конечно, не отличался.
        Ход начинался там, где стояли теперь Элиен и его воины - за плитой с изображением косматой звезды.
        Плита, конечно же, подвижна. И скоро она отойдет в сторону, чтобы открыть свету факелов удивленный лик Октанга Урайна.

«Деваться ему решительно некуда. Рано или поздно он выйдет на поверхность. Либо останется в подземельях Тайа-Ароан навсегда.»
        Элиена совершенно не смущало то, что с какого-то момента он перестал ощущать близость Октанга Урайна.

«Шарит, небось, по своим затхлым схронам локтях в двухстах от нас…»
        За спиной Элиена душераздирающе застонал Циндал.
        Спустя несколько мгновений сын Тремгора зачуял, как Урайн быстро, очень быстро приближается к выходу из подземелья.

«Все. Сейчас.»

11
        Ирвамессы обнажили мечи.
        Ашера Тощий извлек на свет свой талисман - Поющую Стрелу, подаренную ему Аганной после победы над герверитами в Лон-Меаре.
        Стрела хранила его уже семнадцать лет. Она спасла его от гибели в Даранке и сейчас была вложена в трофейный керкский лук. Единственный лук, который имелся в распоряжении их крохотного отряда.
        Элиен одобрительно кивнул. В его руках едва слышно пел на высокой, чистой ноте меч Эллата.
        Теперь Урайна отделяли от выхода из подземелья десять шагов.
        Плита с косматой звездой дрогнула.
        Медленно, очень медленно, сдвигаясь на каждый удар сердца чуть более, чем на толщину шелковой нити, она открывала черный, как ночные небеса до сотворения луны и звезд, провал подземного хода.
        И в этот момент магическое зрение Элиена было ослеплено вспухшим в глубинах сознания Звезднорожденного шаром малинового пламени.

12
        Озаренные нечеловеческим разумом холодные глаза наблюдали за оринскими воинами, полукольцом окружившими выход из подземелья Тайа-Ароан.
        Существо, имя которого некогда гремело над Асхар-Бергенной гибельными барабанами братоубийственной войны, существо, претерпевающее тысячи перерождений в тысячах миров, некогда изгнанное из Круга Земель и ныне вновь возвращенное к полутелесному бытию могучей рукой Властелина, помнило о своем назначении.
        И теперь его назначению пришло время свершиться.
        Тонкая материальность Девкатры распустилась легчайшими кружевами и вошла в сухую листву вязов, которые с трех сторон охватывали сокрушенный Варнаг.
        Девкатра не видел больше своих жертв, как не дано зреть океану гибнущие в его пучинах корабли. Но Девкатра не нуждался сейчас в этом - в конце концов, он не был любопытен .
        Сотни тысяч листьев разом покинули ветви вязов, сорванные волей Девкатры, и, взвившись неистовым смерчем, образовали угрожающее шелестящее кольцо, в центре которого находились непрошеные оринские соглядатаи, а на самой его границе - привязанные к молодым деревьям кони и мятущийся в бреду Циндал.

13
        Ирвамессы были вышколены Элиеном и Ашерой так, чтобы встречать мелкие неприятности вроде сверхъестественной вьюги оживших листьев с безмятежностью младенца. И хотя безумие Даранка пережили немногие, на тех, что уцелел, можно было положиться втройне. - Держать строй! - гаркнул Ашера и воины повиновались.
        Никто из них не спустил цепких взглядов с каменной плиты, открывшейся уже на четверть.
        Кони жалобно ржали, обезумев от ужаса, и рвались с привязи. Однако оринская узда и крепость молодой древесины, нашедшей дорогу к свету сквозь мертвящий панцирь руин, не позволяли им сорваться с мест и внести полное смятение в отряд ирвамессов.
        Хуже других пришлось Элиену. Он не устоял на ослабевших ногах и упал на колени.
        Шар малинового пламени, пожирающий его мозг изнутри, распух, казалось, до размеров небесного светила.
        В следующее мгновение шар взорвался.
        Мириады спятивших листьев, прежде ураганом круживших вокруг отряда, все разом ринулись к центру и молниеносно воспламенились.
        Хохоча и ликуя, Девкатра извлек свою материальность из отмершей лиственной плоти, которая льнула к ирвамессам сонмищем огненных бабочек.

14
        В те мгновения среди руин Варнага находился лишь один человек, способный зреть природу Крылатого Пса Хуммера и наблюдать за его жуткими выходками.
        Этим человеком был Циндал.
        Циндал, обуреваемый страшными видениями, лишенный движения и речи, видел Девкатру, сопровождающего их отряд, от самой деревни керков. Увы, он был лишен возможности сообщить об этом Элиену, ибо был загнан магическим ударом Ийен в западню безмолвия.
        Временами тонкоматериальное тело Девкатры прорывало зыбкую оболочку распадающейся личности Циндала и питалось ею - твари нужно было набраться сил.
        Но Девкатра не обжорствовал - он поглощал Циндала ровно настолько, насколько в этом нуждался. Так крохотные черви-личинки поедают плоть парализованной гусеницы. И лишь благодаря этой рачительности Девкатры оглушенный магией Циндал был все еще жив.
        Чтобы обратить ирвамессов живым средоточием тысячекрылой пламенной плеяды, чтобы сделать из опытных воинов стадо, ревущее от боли и безысходного отчаяния, Девкатре пришлось отказаться от власти над Циндалом. И теперь несчастный воин мог, наконец, позволить себе спокойную смерть.
        Но Циндал не воспользовался этой прекрасной возможностью раз и навсегда покончить со страданиями плоти. Он все еще был жив, хотя его тело неумолимо двигалось к гибели в роении искр и удушливом дыму, что принесли воспламененные листья.
        За время, проведенное в соседстве с Девкатрой, Циндал разучился чувствовать боль.
        Он приподнялся, опираясь на обожженные ладони, и пополз туда, где в роении таких легких и таких беспощадных огней погибали последние ирвамессы из отряда гиазира-свела.
        Циндал не видел их - он полз на крики, которые только и могли служить ориентирами на этом хуммеровом пиршестве.
        - Свел, убей его, свел!!!
        - Молчи, Ашера! Молчи! Если я попытаюсь сделать это, ты умрешь… поэтому молчи…

15
        Пламя не властно над плотью Звезднорожденного.
        Звезднорожденный Октанг Урайн некогда прошел в теле Шета окс Лагина сквозь строй горящих кораблей на Священном Острове Дагаат. Сам Элиен дважды спасал своих подданных в Орине от огня, собственными руками изничтожая самое сердце пожара.
        Да, Элиен ничего не видел среди бурана неистовствующих искр. Да, его волосы быстро истлевали, обнажая крупный, бугристый череп государственного мужа и государственного мага. Да, он знал, что рискует упустить Октанга Урайна. Но пока его неуязвимая плоть могла служить щитом для Ашеры Тощего, она должна была им служить - иначе во имя чего судьба наделила его этим едва выносимым бременем могущества?
        Под ним стонал и ругался последними словами обожженный Ашера Тощий, вжатый в землю могучим телом Звезднорожденного. Он умолял Элиена отдать его смерти, но тот оставался непреклонен. Его верный соратник должен выжить во что бы то ни стало.
        Сейчас Элиен жалел только о том, что Великая Мать Тайа-Ароан не воплотила его в двадцати телах, ведь тогда он смог бы защитить от огня всех корчащихся сейчас в предсмертных судорогах ирвамессов.
        А двадцать первое тело ему сейчас было необходимо, чтобы убить Урайна, присутствие которого он ощущал в сорока локтях от себя.

16
        Циндал сбросил с себя горящие лохмотья чьей-то одежды, которые швырнул ему на спину ветер, и продолжил свой нелегкий путь. Сейчас он уповал на одно: чтобы солдатские байки об Ашере Тощем, воспоминание о которых все еще теплилось в его объятом жаждой подвига сознании, оказались правдой. И чтобы счастливая колдовская стрела Ашеры Тощего сыскалась при своем хозяине.
        И еще: Циндал с животным ужасом ожидал нового вторжения Девкатры в свое сознание. Это ожидание было венцом его нечеловеческих мук.
        У Девкатры, впрочем, пока были дела понасущнее питания. Он отдавал всего себя стихии вихрей, кутающих ирвамессов и их обреченных коней в гибельные коконы алчного огня.
        Циндал успел. Его пальцы, почти полностью утратившие осязание, но все еще способные различать неровности человеческих тел, повстречались с ногой гиазира-свела.
        - Назови… себя! - прорычал Элиен.
        Циндал ответил ему грозным мычанием.
        - Что… что тебе… надо?!
        Осознав, что не сможет внятно промычать и собственного имени, Циндал напрягся, сосредотачивая всю силу своей мысли на образах стрелы и лука. В Ирвамессаде ходили упорные слухи, что гиазир-свел в состоянии читать чужие мысли и Циндалу не оставалось ничего лучшего как проверить достоверность легенды.
        - Понял, - бросил Элиен, хотя не был уверен в том, что понял Циндала правильно.
        Элиен запустил руку под обмякшее тело Ашеры - тот пару коротких колоколов назад потерял сознание - и, с ужасом отмечая, что даже там, на животе, одежда Ашеры уже начала тлеть, извлек на свет лук и Поющую Стрелу.
        Тетива на луке была горяча, но все еще цела.
        Элиен вложил оружие в руки Циндала. Пусть делает с ним, что считает нужным.
        Циндал жадно стиснул лук и поднес к изуродованным губам, покрытым спекшейся коркой крови, Поющую Стрелу. Сила, что таилась в ней, сейчас стремительно вливалась в его слабое обожженное тело.
        Циндал рассмеялся: беззвучно и страшно.
        Как ни странно, Девкатра услышал его смех и даже смог распознать тихий мелодичный звон Поющего Оружия. Однако новое знание не принесло Девкатре пользы: напротив, тварь обуял первозданный ужас.
        Огромный пламенно-багровый бражник, окруженный ореолом хлопочущих крыльев - таким видел Циндал Девкатру сквозь плотно сжатые опаленные веки - метнулся в сторону, к реке, тщась избежать губительной стрелы, наконечник который был выкован в незапамятные времена. Поющая Стрела была назначена поражать плоть Звезднорожденных. Однако в тот день ей было суждено сослужить другую службу.
        Разум Девкатры был скован стальными цепями неразрешимых противоречий.
        Его судьба была спаяна с судьбой Властелина страшным Зароком: ему надлежало уничтожить всех ирвамессов во что бы то ни стало. Девкатра должен был держать мглистую огненную завесу, пока не умрут все воины до единого. Но держать ее теперь стало опасно. Девкатра не мог спасаться бегством и в то же время не мог больше выполнять то, что диктовал ему Зарок.
        Поющая Стрела отыскала погрязшего в гибельных колебаниях Девкатру - она возвратила тварь в обитель иных смыслов, туда, откуда приходят в мир ледяные ветры и кошмарные сны. Она отправила его домой - в непроглядную бездну, из которой выманил тварь искусный Властелин.
        Властелин, которому еще предстояло явиться.

17
        Огненный ураган прекратился и Элиен снова получил возможность слышать, видеть и осязать.
        Над Варнагом стояла непроглядная тьма. Земля вокруг была покрыта тлеющим прахом, который почти не давал света. Резкий запах горелого волоса и жженой плоти колол ноздри и язвил мозг напоминанием о бесславной гибели лучших из лучших.
        У свела Вольного Города Орина теперь появилось множество новых забот - мелких и скорбных. Но прежде, чем обнять Циндала, прежде, чем принести воды заходящемуся в кашле Ашере, Элиен бросился к плите с косматой звездой.
        Плита была мертвенно холодна: колдовское пламя обошло стороной ее массивный монолит. Злосчастная дверь в подземелья Тайа-Ароан вновь была закрыта.
        Элиен широко раздул ноздри и принюхался - так и есть, запах Сделанного Человека. Да, Октанг Урайн совсем недавно прошел здесь. Прошел - и вновь растворился. На сей раз - во влажном сумраке прибрежных лесов. Буйство Девкатра предоставило ему необходимое для этого время.
        Теперь Элиен не знал, где находится Урайн. Это означало, что слуга Хуммера удалился от него более, чем на сотню локтей.
        Уподобившись ищейке, Элиен мог бы пойти по его запаху, но это означало бы лишь отставать все больше и больше. Ибо Звезднорожденный - не прыткий гончий пес. Теперь с Элиеном не было даже верного коня - лишь двое изувеченных людей, ставших его Братьями по Огню.

18
        "Циндал был добрым воином. Он спас жизнь Ашере и, быть может, даже мне. Я говорю
«быть может» потому что не знаю, замышлял ли Урайн убить меня в ту осеннюю ночь или же он просто хотел беспрепятственно скрыться из подземелий Тайа-Ароан с кузовком новых магических приобретений.
        Увы, Циндал не дожил до возвращения в Орин, хотя мы с Ашерой выхаживали его как родного сына. Он умер, когда вдалеке показался размытый ливнем абрис моего города, которому было суждено измениться в самом недалеком будущем.
        Двенадцатого числа месяца Вафар Горные ворота Орина распахнулись перед свелом и Отцом Ирвамессады. Мир был погружен в ожидание зимы."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

19
        На те деньги, что Кальт сэкономил на мече, он купил своей смешливой подруге подарок. Серебряный браслет украшали четыре дивно ограненных сапфира, каждый величиной в лесной орех - синими солнцами они парили в дымке алмазной пыли, повинуясь прихоти столичного ювелира и, казалось, сами знали, что прекрасны. Кальт не был сентиментален, но даже он почувствовал: камни дышат печалью разлуки. - Значит, прощай.
        - И все? Тебе больше нечего мне сказать? - удивился Кальт. Он рассчитывал хотя бы на «спасибо». Ведь вроде бы, браслет девушку обрадовал.
        - Конечно есть! Вот я и говорю: счастливого пути! - Ну знаешь…
        - Если бы ты был обычным парнем - парнем без амбиций, я бы, пожалуй, упрашивала тебя остаться еще на пару дней, - девушка лукаво подмигнула Кальту.
        - А так? - смущенно спросил Кальт. Только что он поймал себя на мысли, что и сам не прочь был бы остаться… - А так я знаю: мои просьбы тебе рассердят. Какой же смысл упрашивать? - Дело не в том, что просьбы твои. А в том, что мне ничьи просьбы не указ…
        - И все-таки, если бы я была благородной дамой, а не публичной девкой…
        - Что за околесица! - Кальт невольно спрятал глаза - девушка попала в яблочко. - Просто мне и впрямь нужно ехать… Я ведь здесь по делу…
        - Вот мы и пришли к тому, с чего начали. Я говорю тебе «прощай», - в глазах девушки блеснули слезы, которые Кальт поспешил не заметить.
        В общем, прощание вышло нескладным, но трогательным. Вернуться Кальт не обещал.

«Это довольно странно - возвращаться к женщинам, обслуживающим постояльцев дешевой гостиницы», - подумал он тогда.
        А еще он убеждал себя, что в будущем, когда он достигнет всего и даже более, чем всего, в его жизнь ворвется настоящая любовь, исполненная чистоты и величия. Но на душе у Кальта было гадко и муторно. Только дуракам это легко: выкармливать блистательное «завтра» пленительным нектаром увядающего «сегодня».

20
        Очень скоро Кальт покинул Харрену и вступил на Тропу Скорби - узкую заброшенную дорогу, которая вела к гробнице Эллата.
        Девушка из гостиницы никак не шла у него из головы. Против этой напасти помогало только одно лекарство - Кальт вынул из ножен, притороченных поперек седла, меч, подаренный ему Сегэллаком. За два прошедших дня Кальт прибег к этому средству тридцать два раза.
        Меч был велик и прекрасен. Будучи восставленным острием клинка в землю, он доставал Кальту до подвздошья. Его пламенеющий клинок имел обоюдоострое лезвие, а у его основания любой мог зреть два ушка, расположенные на расстоянии ладони от гарды.
        Если бы Кальт был награжден судьбой талантом песнопевца, он посвятил бы убранству гарды особую песнь. Гарда была выполнена в виде двух змееобразных кадских химер. Полузмеи-полупсы с отверстыми зубастыми пастями расходились в стороны, устрашая врагов и восхищая союзников.

«Этот клинок не для посредственностей и не для трусов. Этот клинок для тех, чьи сила и выносливость пребывают в гармонии с ратным искусством», - говорил Сегэллак.
        Кальт смущенно поскреб в затылке - про него ли это сказано? Не бесчестит ли он клинок?

«Как бы там ни было, если Сегэллак решил, что этот меч мне по руке, значит, так оно и есть. Негоже сомневаться в выборе жреца Гаиллириса», - успокоил себя Кальт.

«Храни себя и меня», - было выгравировано на клинке.
        Кальт любовно провел по гравировке подушечкой указательного пальца, словно бы надеялся впитать смысл надписи не столько умом, сколько телом. Затем он бережно вернул меч ножнам.
        Чтобы овладеть клинком, требуются немалая сила и прорва времени. Но Кальт чувствовал: не пройдет и шести месяцев, как рукоять этого меча станет столь же привычна его ладоням, как звук собственного дыхания - его ушам.
        - Храни себя и меня, - негромко повторил Кальт, смакуя каждое слово.
        - Ну уж потерять тебя мне точно не грозит, - вдруг сказал он, обращаясь к мечу, и любовно погладил ножны, в которых было упрятано его сокровище.
        Свой прежний меч Кальт, кстати, тоже прихватил с собой. Сколь бы ни был хорош новый клинок, но продать старый ему не хватило духу. В его глазах это было равносильно предательству.
        Тропа Скорби стала чуть шире и наконец вышла из сумрачного леса.
        Кальт пришпорил жеребца и поднялся на вершину холма. Его взору открылась долгожданная гробница.
        С высоты холма гробница казалась растрескавшимся серым яйцом, что было покинуто проклюнувшимся птенцом лет сто назад..
        Кальт нахмурился. Усыпальницу величайшего воина он представлял себе иначе.

21

«Эллат, Мудрый Пес Харрены.» Каждая буква надписи, опоясывающей купол гробницы, была высотой в человеческий рост.
        Кальт спешился и осмотрелся. Где гробницы, там и воры. А где воры, там и добрая драка.
        Он пристегнул к поясу ножны, в которых отдыхал его старый меч (Кальт не хотел марать подарок Сегэллака случайной кровью, да и таскаться с новообретенной громадиной было неудобно), и обошел гробницу по кругу.
        Никого.
        Ощутив не только облегчение, но и легкое разочарование, Кальт оставил своего коня у коновязи и вошел внутрь.
        Как он помнил со слов Сегэллака, гробница сотинальма сильно пострадала от удара молнии. Вещий перун Гаиллириса повредил не только купол, но даже и знаменитую бирюзовую крышку саркофага. Кальт знал, что воры изрядно покуражились над ней, так что любоваться было особенно нечем. Но его это не смущало. Он приехал сюда не за красивостями.
        Он переступил порог обшарпанного овального зала и преклонил колени.
        - Приветствую тебя, Мудрый Пес Харрены, - прошептал он, когда Семь Мгновений Молчания бесшумно канули в вечность.
        Только после этого Кальт решился подойти к саркофагу.
        Его крышка представляла собой плиту из гигантского цельного куска зеленой бирюзы. Бирюза, испещренная густой сетью черных прожилок, была тщательно отполирована и заключена в стальной кожух. Кальт знал - на крышку саркофага Эллата пошел самый большой шмат бирюзы, что когда-либо добывался на копях Сармонтазары.

«В желтом янтаре найдешь письмена солнца. В серой яшме - письмена воды. В зеленой бирюзе - письмена земли», - так учил Кальта его дед, передавая ему азы мастерства.
        Кальт не сказал Сегэллаку, что направляется в гробницу Эллата не только для того, чтобы поклониться праху великого воина, но и за тем, чтобы прочесть письмена земли. Ему очень не хотелось выставиться перед Сегэллаком человеком прагматичным.
        Совсем недавно Пути Силы пагубно сместились - это знал каждый, кто зарабатывал лозохождением. Знал и Кальт. А вот что получилось после такого смещения, не знал никто. Выяснять как и что приходилось, бегая на своих двоих по городам и весям. Все карты лозоходцев, на создание которых ушли труды многих поколений, враз стали старыми и никчемными. А новые карты? Новых еще никто не успел нарисовать.
        Для того-то Кальт и пришел в гробницу Эллата. Он желал проверить: не превратилась ли пораженная молнией крышка саркофага в некое подобие новой карты? Гипотеза эта была очень смелой. К ней Кальта подвела старинная легенда о том, как Висморлин однажды уронил свой небесный молот на плиты ласарской площади, прямо перед носом у Кроза. Пять плит растрескались и трещины эти указали Крозу в точности туда, где имелись разные добрые места: залежи олова и меди, тучные пастбища, целебные родники и наилучшая лощина для фамильной усыпальницы рода Акретов.
        Кальт изучал крышку саркофага с величайшим вниманием, пока его рука машинально водила грифелем по писчей табличке. Вот она, правда новых Путях Силы земель Ре-Тара. Вот она, правда о Тардере - и он должен прихватить эту правду с собой…
        Раньше столица стояла в месте, которое зовется среди посвященных Золотым Цветком. Стихии покровительствовали ему, жители Тардера были счастливы и богаты. Теперь - и это видел Кальт, читая в камне, как в раскрытой книге - Золотой Цветок переместился на юго-восток. Увы, не бывать более Тардеру благословенным местом, ибо только Золотой Цветок способен сделать город процветающим, природа каковой связи не только надмирная, но и, по меткому замечанию сладкопевного Лида, грамматическая.
        Не удивительно, что царю Неферналламу не сидится в столице. Не удивительно, что он готов уполовинить свою казну, лишь бы перенести престол в другое место. После того, как Золотой Цветок ушел, жить в Тардере стало невыносимо. Кальт слышал: позапрошлым летом четверть населения Тардера унесло моровое поветрие, а весной, когда таяли снега, разразилось наводнение, затопившее зернохранилища, мастерские и знаменитые кузницы… Торговый и мастеровой люд съезжал из города, отдавая за бесценок дома и утварь… Но легко сказать «перенести столицу»! А как ее перенесешь, когда не понятно, где теперь Золотой Цветок?
        Десятки лозоходцев подвизались при дворе Неферналлама, тщась найти новое благословенное место для столицы, но достичь желаемого пока еще никому не удалось.
        Кальт спрятал грифель и доску в дорожную сумку и улыбнулся. Теперь он не сомневался, что отыщет Золотой Цветок.

«А вдруг у меня и правда звезда во лбу?»

22
        "Что такое Золотой Цветок?
        Это место, где пересекаются Пути Силы. Над этим перекрестком - благословение Земли и Неба.
        Нашел ли кто-нибудь из тех, кто откликнулся на приглашение царя Неферналлама раньше Кальта, Золотой Цветок?
        Нет. До того как Кальт принялся за дело, тридцать шесть лозоходцев испытывали судьбу. Все они признали себя проигравшими.
        Чем примечательно место, которое зовется Золотым Цветком?
        Если в его центре, «венце», водрузить чашу с кедровым маслом, масло в чаше закипит спустя время, достаточное для приема пищи.
        И это все?
        Нет. Если в «венце» посадить лиловый померанец, он увеличит число своих листьев вдвое за время между закатом и восходом..
        Теперь все?
        Нет. Если в «венце» приложить ухо к земле, то услышишь свое имя, сказанное голосом не человечьим и не звериным.
        Почему так сложно найти Золотой Цветок обычными средствами?
        Мало кому хватает терпения промерять шагами сотни лиг с чашей кедрового масла и корзиной, наполненной саженцами лилового померанца.
        Как нужно действовать, чтобы непременно найти Золотой Цветок?
        Для этого нужно прозреть и прийти в его «венец» сразу.
        Совершил ли Кальт то, что требовал от лозоходцев царь Неферналлам?
        Совершил. И награда не показалась ему скромной.
        В том месте, на которое указал Кальт, находился древний город Суэддета.
        Так, благодаря лозоходцу Кальту, Суэддете было суждено стать новой столицей Ре-Тара." «Семь Стоп Ледовоокого»
        ГЛАВА 8
        ПЛЕН

1
        Чтобы следовать Путем Стали, нужна Сталь. Элементарно? Более чем.
        Стали у плененной Харманы было негусто. Стальной мотылек был единственным оружием, которое находилось теперь в ее распоряжении.
        Ее узилищем стала сырая сводчатая комната, поднятая зодчим на высоту двести локтей над беснующейся морской стихией. Комната располагалась на последнем этаже жилого флигеля замка Пелнов.
        Хармана думала о побеге, точнее, о его невозможности. Наивного авантюризма в Хозяйке Гамелинов не было ни на грош.
        Вот, например, стальной мотылек. Она никогда не полагалась на него, хотя всегда носила при себе - он был вшит в корсет лифа. Когда прислужницы Тарена Меченого обыскивали ее своими блудливыми руками, они, разумеется, не нашли его.
        В сложенном состоянии он походил скорее на ороговевшую гусеницу, этот стальной мотылек. Он обретал крылья лишь когда его хозяйка подцепляла ногтем защелку.
«Вжжик!» - пело раскрывающееся лезвие. Это означало, что мотылек готов к смертоносному полету.
        Вдосталь наигравшись со своей недетской игрушкой, Хармана привычным движением сложила нож.
        Бросив взгляд на зарешеченное окно, она тяжело вздохнула. Ее положение было отвратительно всем. Но еще и тем, что стальной мотылек ничего в нем не изменит. Обратись он даже двуручным мечом.
        Пожалуй, даже если бы у нее отросли крылья, если бы даже решетка на окне оказалась вдруг выпеченной из слоеного теста, лучники Пелнов едва ли позволили бы ей отлететь от Лорка хотя бы на сто саженей.

2
        - Может быть так: «…и тогда Гамелины смогут насытиться разве что блевотой моих доблестных солдат»? - Нет. Слово «блевота» не годится. Нет в нем должного пафоса.
        - Тогда, может лучше так: «…и тогда языки Гамелинов будут лизать испражнения тех, кто заодно с ними»?
        - Не-ет. От воззвания не должно тянуть сортиром. Слова должны быть по-военному крепкими, но без грубости. - Тогда, может, совсем просто: «Мы выступим разом и тогда Гамелинам каюк»?
        - Нет, это совсем никуда не годится. Этот просторечный «каюк»… Воззвание не должно быть таким кратким. Эх, сюда бы сейчас моего давнего учителя риторики…
        Тарен Меченый пребывал в отвратительном расположении духа. Чтобы развеяться, он разговаривал сам с собой.
        Свершилось: он стал новым Хозяином Дома Пелнов после того, как старый Хозяин, Тай-Кевр Неистовый, канул в небытие, оставив после себя окровавленные нагрудник, меч и перстень.

«Ничего не скажешь: конец, достойный истинного Пелна», - подумал в ту памятную ночь Тарен. Тогда ему было весело. Теперь - не очень. И впрямь, чего веселиться?
        Теперь он, Тарен Меченый, должен расхлебывать кровавую кашу, которую заварил Тай-Кевр, чей рассудок - теперь Тарен в этом не сомневался - был помутнен странной распутной дивой, которую тот, влекомый похотью, спас от костра.
        Тай-Кевр мертв и ему уже ничего не угрожает. По крайней мере, в этом мире.
        Там, в Наг-Нараоне, Тай-Кевр сделал только полдела, оставив ему, новому Хозяину Пелнов, вторую половину. Бесславную и подлую половинку.
        Да, в конечном итоге Пелны отомстили Гамелинам за погубленных родичей. Десять лет спустя. Впрочем, десять лет - это не срок для такого важного дела, как кровная месть.
        И, если закрыть глаза на мелочи, Пелны отомстили почти безупречно. Песнь о падении Наг-Нараона достойна быть писанной на змеиной коже, вареной в змеиной крови. Достойна быть положенной на музыку и пропетой во всех замках Синего Алустрала. Взять хотя бы сцену в пиршественном зале - это ведь готовая баллада!
        Особенно хороша баллада была с точки зрения именно Тарена, который очевидцем дневных событий в Наг-Нараоне, разумеется, не являлся и узнал обо всем со слов молодого Аввена, опоэтизировавшего всю эту гнусную историю от первого слова до последнего взмаха меча расчудесными эпитетами и метафорами, не говоря уже об умелом смещении акцентов. Так, в истории Аввена, Герфегест сам чуть было не сдался на милость Пелнов, и только «похотливая дородная кошка Хармана» отговорила его,
«заклиная нечестивыми зароками с Хуммером и своим пересохшим лоном».
        В общем, кондитер из Аввена вышел бы отменный: глазурью и цукатами он смог бы довести до высокого ранга царского торта и горбушку житного.
        Мысленный взор Тарена оторвался от созерцания пышных руин Наг-Нараона и вернулся к серости дня сегодняшнего.
        - Но теперь? Что делать теперь, о Намарн Всеведущий?!
        - Может, так: «Мы выступим разом и тогда трусливое гамелинское отродье сгниет заживо в нечистотах, коим подобны дела их и речи»?
        Тарен Меченый в негодовании отшвырнул восковую дощечку, на которой битый час тщился набросать пламенное воззвание к Хозяевам других Домов.

3
        - Плохо, очень плохо.
        Тарен Меченый перебрал уже две дюжины вариантов. А воззвание все не складывалось…
        Увы, новый Хозяин Пелнов понимал: другие Дома не склонить к союзу, изощряясь в поношении Гамелинов, которые, конечно, порядочные сволочи, но пользуются поддержкой ныне здравствующего императора и любимы многими недалекими представителями даже сочувствующих Пелнам Домов.
        "Хулой Гамелинов ничего не добьешься. Здесь нужна хитрость, а еще лучше - обман. Вот если бы выяснилось, что Герфегест Конгетлар растлевает на досуге малолетних… мальчиков! Допустим, этого Элая… Он, впрочем, уже совершеннолетний. Что паршиво.
        Зато он гражданин Орина! А ведь там, кажется, мужеложество вообще запрещено. Вот и дивно: Герфегест, склонив Элая к противоестественной связи под видом алустральских обычаев гостеприимства, тем самым нанес оскорбление действием законам Орина и самому Элиену Звезднорожденному! А это неслыханное нечестие. Можно обзавестись свидетельскими показаниями, состряпать пару улик, дать волю политическому красноречию… Чтобы даже император Торвент сказал: «Да что тут обсуждать? Смерть Гамелинам!»
        Тарен схватился за свежую восковую дощечку - прежняя после многочисленных затирок пришла в совершенную негодность.
        Но вдохновения все не шло. Тарен долго сидел над дощечкой, пока наконец на ее девственном воске не появились три имени - единственный результат напряженных получасовых раздумий.
        Хармана, Элай, Герфегест.
        Герфегест. Проклятый Конгетлар в шкуре Гамелина. Последний из Дома велеречивых убийц и трехгрошовых мудрецов. Ему удалось то, что не удавалось никому до него под небом Синего Алустрала: стать Хозяином чужого по крови Дома. Ему удалось не только заставить всех забыть о Приговоре Конгетларов, в соответствии с которым он, как отпрыск Павшего Дома, должен быть отправлен к праотцам, но и заставить всех считаться с собой, словно бы с императором.

«Как он исхитрился приобрести столько доброжелателей?» - недоумевал Тарен Меченый.
        Торвент Мудрый, император Синего Алустрала, без ума от Герфегеста и попустительствует всему, что бы этот новоявленный Гамелин не задумал.
        Хармана прирезала своего мужа, а заодно брата, Стагевда, и отдалась Герфегесту в первый же день знакомства. Затем возвела его в Хозяева собственного же Дома. Ганфала - да будет мир праху его! - сильнейший маг Алустрала, пока был жив, тоже носился с Герфегестом, словно дурень с писаной торбой.
        Ну и помянутый владетель Орина Элиен связан с ним узами кровного братства. А Сиятельный князь Варана Шет окс Лагин - выходит, тоже, через Элиена.
        Тарен Меченый уронил голову на руки.
        - Сыть Хуммерова! - взвыл он в отчаянии.
        Увы, Тай-Кевр оказал ему медвежью услугу, подняв Пелнов против Гамелинов. А оказавши - сбежал. Разве смерть - это не лучший способ скрыться с поля боя?

4
        Тарен Меченый размышлял, вслушиваясь в гнетущую тишину своей комнаты.
        Восковая дощечка лежала рядом.
        Он не смотрел на нее больше. К чему? Те три имени, что были на ней записаны, Тай-Кевр и рад был бы забыть, да не мог..

«Вот, допустим, Элай. Сын Элиена. Нужно же было ему приволочься в Синий Алустрал как раз на эти Игрища Альбатросов! Неужели нельзя было подождать до следующих?»
        Когда Тай-Кевр принял решение истребить Гамелинов, это была чистейшей воды авантюра. Припоминая настроения Сильнейших на судьбоносном совете, где Тай-Кевр, разогретый ласками своей шлюхи, с горящими глазами предложил план сокрушения Гамелинов, Тарен Меченый заключил, что все поддержали главу Дома исключительно от скуки.
        Давно, понимаешь ли, не было толкового дела. Молодо-зелено! Никто не подумал о последствиях! А если и подумал, то решил, что всегда спрячется за спиной Тай-Кевра. Он, Тарен, именно так и подумал…
        Ну а среди последствий едва ли не самым мрачным оказался, конечно же, Элай.
        Элай был локтевой занозой в заднице.
        Если бы не Элай, все, происшедшее в Наг-Нараоне, Элиена не касалось бы. А так…
        Этот сопливец - единственный сын Элиена. Единственный наследник оринского престола. А он, Тарен Меченый, не идиот и не безумец. Ни один волос не упадет с головы Элая в Лорке, пока он Хозяин Пелнов.
        "Ну, допустим, с волосами решено. А как быть с остальным? Может, отпустить Элая домой?
        Нет, не очень-то дальновидно. Если дела пойдут хуже некуда и Сармонтазара снова влезет со своими файелантами в Синий Алустрал - а они, кстати, ведь уже научились строить настоящие файеланты! - у нас, по крайней мере, будет в руках ценный заложник. Едва ли Элиен или его братец Шет окс Лагин возьмутся штурмовать Лорк, в то время как к горлу их возлюбленного Элая будет приставлен клинок. Едва ли. И об этом тоже нужно помнить, лелея Элая и исполняя его прихоти.
        А какие у него, собственно, прихоти?
        Кажется, госпожа Хармана. Вот, какая у него прихоть. Его главная и самая смешная прихоть."
        Тарен Меченый невольно улыбнулся.

5
        Все женщины хороши, кроме Харманы Гамелин. Все женщины плохи, кроме Харманы Гамелин. Так полагал Тарен Меченый.
        Он не любил парадоксы. Вещи нравились ему простыми и понятными. Но с Харманой без парадоксов не получалось. Напротив, парадоксы быстро размножались - быстрее кроликов. Не прошло и минуты, а в голове у Тарена оформилась новая максима:
«Харману просто необходимо убить, хотя убить Харману совершенно невозможно.»
        Хармана является Хозяйкой Гамелинов по всем законам наследования. Она не была удочерена, не является незаконнорожденной, она не получила титул от мужа. Зацепиться совершенно не за что - в безупречной родословной Харманы нечего оспорить. Ее магическая сила велика. Путь Стали - ее Путь, и никто среди Гамелинов не знает его лучше.
        Герфегест Конгетлар - исчадие Пути Ветра. А значит, в плане магических способностей Герфегест не годится Хармане в банщики. Всем известно: магическая сила Гамелинов находится в руках Харманы и она распоряжается ею, как считает нужным. Хармана отдает свою любовь мужчине - и Гамелины сильны и могущественны. Пока жива Хармана, Дом Гамелинов будет процветать. Не удивительно, что Ганфала Рыбий Пастырь лез из кожи вон, чтобы сжить Харману со свету. Увы, кость оказалась не по зубам старику - ею-то он и поперхнулся…
        Итак, Хармана держит на своих соблазнительных плечах могущество Дома Гамелинов. Следовательно, стоит ему, Тарену Меченому, убить Харману - и Гамелины уже никогда не восстанут из праха.

«Это очень разумно: убить пленницу сейчас, не откладывая. Прямо сейчас подняться с кресла, зажечь масляный светильник, перевязать растрепавшиеся волосы лентой, позвать слугу и отослать его за палачом!» - решил Тарен.
        Как ни крути, убить Харману было бы разумно и исключительно дальновидно.
        Но человек сотворен совсем не таким. Ничуть не разумным. И вовсе не дальновидным.
        Тарен Меченый был всего лишь человеком.

6

«Вообще-то, убить пленницу можно и завтра, - успокоил себя Тарен. - Она все равно не сбежит. Тем более, что…»
        Конечно, он - глава Дома Пелнов и потому должен уничтожить Харману. Но ведь это еще не все! Он, Тарен Меченый, не только Хозяин, он - мужчина. И ему всего двадцать восемь!
        Госпожа Хармана хороша как ни одна другая женщина. Ее красота несказанна, ее обаяние неодолимо.
        При звуках ее голоса он, Тарен, ощущает во всем теле дрожь столь сладостную, что готов отравить всех своих наложниц и навеки отослать жену в замок тестя. Швырнуть в лицо теще приданное он тоже готов - благо теперь, когда он Хозяин, о таких пустяках, как деньги, можно не переживать.
        Да, он, Тарен Меченый, желает обладать Харманой так же, как ею обладали до него двое великих. О да, Хуммер их пожри, великих: Стагевд и Герфегест.
        Если он убьет Харману, он, конечно, поднимет свой авторитет первого ненавистника Гамелинов, беспощадного к врагам и твердого сердцем. Но разве и так, без этого, кому-нибудь из его людей достанет наглости оспаривать его авторитет? Сомневаться в его беспощадности и твердости?
        Много ли радости будет ему, Тарену Меченому, от того, что его в очередной раз назовут «свирепым»? Завоевать сердце Харманы - вот цель, достойная Хозяина Дома! Сломить сопротивление строптивой лебеди, заставить ее стонать от нежданного экстаза - что может быть труднее?
        Да, соблазнить Харману нелегко. Но ему, Тарену, опротивели женщины, чьи ноги раскрываются крыльями бабочки по первому его требованию!
        Ему больше не нужны шлюхи - довольно с него шлюх! Ему нужна женщина, которая была бы ему ровней. Та, что умножала бы его силы и вселяла в душу дерзновенные замыслы.
        Быть может, если ему посчастливится завоевать расположение Харманы, ему удастся то же, что некогда провернул ловкач Герфегест? Может, у него выйдет не только покорить Дом Гамелинов, но и присовокупить его к своему, соединив земли, гербы и Пути?
        И тогда на его руке будут сиять два перстня: Хозяина Пелнов и Хозяина Гамелинов.
        Что может быть сладостнее?

7
        - Скажите мне, где следует искать Хозяина Гамелинов, моя госпожа, и мои милостям не будет ни конца, ни края, - увещевал Харману Тарен и его бас заставлял своды мрачной комнаты отзываться ему низким гнетущим эхом.
        - «Милости без конца и края» - звучит заманчиво… - отозвалась Хармана.
        Она не посчитала нужным подняться с бедного ложа, застеленного застиранными простынями навстречу Тарену. Да и беседа ее не увлекала.
        С какой стати? Этот мужлан врывается к ней, словно ополоумевшая летучая мышь в окно: без объяснения, без стука.. Мало того, что за ней по его приказу следили соглядатаи, так этот недоумок Тарен даже не стесняется сообщать ей об этом! Он еще и гордится своей низостью!
        Соглядатаи Тарена видели как она гадала над серебряной чашей для мытья рук. Они слышали заклинания, смысл которых был скрыт от их ушей завесой непроходимого невежества. Но, конечно, Тарен догадался, что она искала своего мужа среди россыпей чужих жизней и судеб, призвав в союзницы стихию воды. Но с чего он, спрашивается, взял, что Хармана тут же выложит ему все, что знает?
        - Значит, вы скажете мне, где Герфегест? - Нет, - безучастно бросила Хармана. - Почему? - Потому что мое гадание не удалось.
        - Не удалось? А вот мои люди говорят совсем другое. Они говорили, что видели, как вы улыбались. Разве такая умная женщина станет радоваться неудачному гаданию? Значит, вы достигли своей цели.
        - Это ничего не значит, - сказала Хармана, ядовито улыбнувшись. - Я вольна улыбаться солнцу, темноте и своему отражению.
        В ее теплой ладони была зажата отвердевшая гусеница стального мотылька. Подойди Тарен ближе - и разговор, возможно, примет совсем другой оборот. - То есть, вы отказываетесь говорить. - Так и есть.
        - В таком случае, я буду вынужден предложить вам на выбор три вида пыток:
«Прокаженный мальчик ластится к матери», «Морская трава лижет рану» или, может быть, «Хозяйка Дома Гамелинов одухотворяет Железную Деву»? - Тарен сделал два шага по направлению к ложу, где лежала Хармана.
        - Пытками вы меня не испугаете, Тарен. Начните с того, что вам самому больше нравится, - Хармана невозмутимо поправила одеяло на ногах. - Выходит, ради этого-то вы и пришли? Чтобы постращать меня ласками прокаженных юнцов? Ай-яй-яй, Тарен. Мелковато для Хозяина Дома.
        Тарен Меченый приблизился еще на шаг. Большие пальцы его рук были победительно заткнуты за пояс, но румянец на щеках выдавал смущение. Презрительное равнодушие Харманы мешало ему чувствовать себя подлинным хозяином ситуации. Однако Тарен был не из тех, кто привык идти на попятную. - Прекрасная госпожа, я пришел, чтобы дать вам шанс избежать ужасов дня завтрашнего. - В самом деле?
        - Да, госпожа Хармана. Ваша гибель и ваши мучения не доставят мне радости, - Тарен положил руку на сердце в знак своей глубочайшей искренности. - Если вы не упустите этот шанс, мы вместе…
        - Упустить шанс? Нет, любезный Тарен. Я не упущу его, ведь мой шанс всегда при мне… Взгляните-ка - насколько он соблазнителен!
        С этими словами Хармана откинула прочь одеяло, обнажив свои совершенные длинные ноги с аккуратными полукружиями ногтей на миниатюрных пальцах. Затем она расшнуровала лиф и изумленному взгляду Тарена Меченого явились молочно-белые соблазнительные груди Хозяйки Гамелинов с изящными острыми сосками.
        Сверкнув нежной щетинкой в подмышках, Хармана вытащила из волос все девять заколок, одну за одной, и серебристая грива лавиной хлынула по ее плечам. Упершись согнутыми ногами, Хармана выгнула спину наибесстыдным образом и стянула с бедер атласную нижнюю юбку - единственный предмет одежды с гербом Пелнов, которым она не побрезговала.
        Теперь Хармана была обнажена. И ее нагота, дивно сочетающая в себе порок и безгрешность, ослепила Тарена.
        Хозяин Дома Пелнов с трудом взял себя в руки.

«Сыть Хуммерова, это слишком просто! Не может быть! Неужто и впрямь?.. Неужто и с Герфегестом все было так… незамысловато?..»
        Изумление Тарена не проходило. То, чего он рассчитывал достичь часами уговоров и угроз, само плыло к нему в руки. Несколько движений Харманы, одна ее фраза - и ситуация из неопределенной стала такой однозначной.

«Но куда подевалась строптивость Хозяйки Гамелинов? Она что - решила задушить меня в объятиях? А может, мечтает завладеть моим оружием? Тогда, выходит, соблазнительное тело передо мной - всего лишь приманка, а я - глупая алчная муха?»
        Но тело Тарена не желало внимать гласу рассудка.
        Он отстегнул пояс с оружием и швырнул его в дальний угол комнаты. Затем он распустил шнуровку на рейтузах и подошел к ложу вплотную.
        Госпожа Хармана нецеломудренно развела ноги в стороны, уперев руки в тугие спины пуховых перин. Она закрыла глаза и, нехотя лаская свою правую грудь, соблазнительно приоткрыла влажные, алые губы.
        Ее дыхание было свежим, словно морской бриз, а ее длинные, тяжелые ресницы трепетали в предощущении… в предощущении чего, Хуммер ее раздери?

«Ловушка? Или жест восторжествовавшего благоразумия? А может, хваленое коварство Гамелинов? К Хуммеру страхи! Я, Тарен Меченый, не какой-нибудь сопляк, впервые попавший в объятия куртизанки. Ловушка - это прекрасно. Пусть попробует меня поймать!»
        - Будь благоразумной, моя девочка, - шепнул Хармане Тарен, чувствуя, что его Нижнее Мясо сейчас разорвется от вожделения.
        - Угу, - усмехнулась Хармана и придвинула к краю ложа свои мраморные бедра, в которых даже самый придирчивый скульптор не смог бы сыскать ни одного изъяна.
        Устрица раскрылась встречь Тарену, красноречивее слов свидетельствуя - Хармана не расположена продолжать разговоры. Тарен Меченый встал на колени перед Харманой и жадно вошел в нее, впиваясь в соски Хозяйки Гамелинов, но… тут Хармана сделала одно ухватистое похотливое движение бедрами и Тарен издал страстный и в то же время виноватый вздох - его семя изошло в лоно Харманы до срока. Гораздо раньше, чем позволяли любовные правила Благородных Домов.
        - Хуммер тебя раздери, Тарен Пелн, - сердито зашептала Хармана. - Ты сделал это слишком быстро!
        - Хуммер меня раздери, Хармана Гамелин. Но ты слишком хороша! - мрачно сказал Тарен Меченый.
        Подобные конфузы Тарену были внове. Он был шокирован. И хотя Тарен знал, что именно страстность Харманы стала причиной его юношеской несдержанности, он чувствовал себя преотвратно. Даже если бы он обладал только что рабыней, ему все равно было бы не по себе. - Не расстраивайся, милый, - прошептала Хармана. - Еще наверстаем.
        Тарен пробурчал нечто маловразумительное. Его гиазир выглядел жалким и скукожившимся.
        - Ты нравишься мне, а я нравлюсь тебе. Это не причина горевать, - ободрила его Хармана.
        С этими словами ее рука скользнула по левому бедру Тарена. Подарив Хозяину Пелнов несколько мгновений обжигающей ласки, Хармана испытующе поглядела на него и, не дождавшись реакции, вскочила с ложа. - Хочу пить, - объяснила она.
        Не успела Хармана осушить чашу кислого молодого вина, а Тарен уже нетерпеливо ерзал на постели.
        - Быстрее, Хармана! Быстрее! Я не могу ждать так долго! - взмолился он.
        Исполненные изящества движения Харманы вновь подняли из глубин его души волну возбуждения, породили вспышку ни с чем не сравнимого желания обладать ею. Обладать немедленно.
        Хармана снова наполнила чашу вином, но допить его не успела: вскочивший с ложа Тарен поднял ее на руки и понес обратно.
        - Какой ты нетерпеливый! - хрустальный смех Харманы, казалось Тарену, способен вывернуть его душу наизнанку.

«Не удивительно, что Герфегест достиг столь многого. Но теперь я достигну большего! С такой женщиной и сам император будет мне не указ!»
        Тарен уже не владел собой.
        Он не замечал ничего вокруг - лишь прекрасную женщину с серебристыми волосами. Не знал ничего, кроме мягкой линии ее восхитительных бедер. Не воспринимал ничего, кроме зовущих сосков Хозяйки Гамелинов.
        Тарен повалил Харману на ложе с горячностью, свойственной разве что матросам, наконец вернувшимся в знакомый бардак после затяжного плавания.
        Он вошел в нее быстро и решительно, готовый любить ее всю ночь, а потом сделать это еще тысячу раз.
        Тарен овладел Харманой, преисполняясь одной-единственной мыслью - на этот раз он должен заставить ее выть, стонать и плакать от неудовлетворенной страсти, размазывая слезы по щекам. На этот раз он заставит ее ласкать его ягодицы, исступленно царапать его спину, содрогаться в конвульсиях, кричать, петь и метаться. И лишь потом он, Тарен, вынудит ее затихнуть, уставив в потолок пустые, блаженные глаза небожительницы.
        Но все вышло иначе.
        Как только гиазир Тарена коснулся влажной раковины Харманы, Хозяином Дома Пелнов овладело настоящее безумие. Мир вокруг него завертелся в одержимом танце плоти, словно бы отданный во власть духам похоти. Тарен рванулся вперед, чтобы рассеять наваждение и… не прошло и мгновения, как его губы вновь коснулись груди Харманы со вздохом того наиполнейшего удовлетворения, которое только в состоянии подарить мужчине прелестная женщина.
        Когда волна экстаза схлынула и Тарен Меченый вновь обрел способность воспринимать, взвешивать и принимать решения, он осмотрелся.
        Вот он, выжатый и обессиленный, стоит на коленях возле ложа, на котором сидит госпожа Хармана. Предмет его былых вожделений.
        Былых. Сейчас его не хватит даже на то, чтобы поцеловать ей руку.
        Какое-то зловещее выражение снизошло на ее прекрасное лицо с резко очерченными скулами.
        Вот она, Хармана. Совершенно нагая. Она сидит на ложе, поджав под себя ногу, и смотрит на него, Тарена Меченого. С иронией, с жалостью, с ненавистью.
        Она нарочито внимательно рассматривает его, Хозяина Пелнов. Скользит взглядом по его лбу, щекам, подбородку, идет ниже - о да, он чувствует взгляд этой ведьмы, чувствует его на себе, этот почти осязаемый, колючий взгляд, который ползет все ниже и ниже, волосы шевелятся у него на груди, вот она минует пупок и… дойдя до чресел, заливается хрустальным, снисходительным хохотом.
        - Заткнись! - орет Тарен Меченый, вскакивая.
        Но Хармана продолжает смеяться. Этот смех ее не наигран, не вымучен. Она, похоже, не в силах сдерживаться!
        Хармана хохочет издевательски громко, чудовищно заразительно. Она смеется над ним! Над ним - Хозяином Дома Пелнов!
        Нет, она не убила его. Не отравила, не оскопила. Но этот несмолкающий смех! Он хуже и того, и другого, и третьего!
        - Заткнись, сука! - ревет Тарен Меченый, он бросается в дальний угол комнаты. Туда, где лежит пояс с ножнами.
        Хармана вольготно раскинулась на ложе, поигрывая прядью своих удивительных волос.
        Ее бесстыдная нагота хуже плевка в лицо.

«Я не смог подарить ей удовольствия! Я не смог вызвать ее на откровенность! Я не смог даже соблазнить ее… Она отдалась мне сама, словно шлюха - разве это не оскорбление?! Я не могу даже унять ее бесстыдный хохот!»
        - Я не буду пытать тебя завтра, - говорит Тарен, стоя на пороге. Его волосы взъерошены, лицо искажено гневом и неподдельной, мальчишечьей обидой. Голос его звучит глухо и резко. - Пытки ни к чему. Я просто казню тебя. Ты заслужила!

8

«Странные люди живут под небом Алустрала. Настолько странные, что даже не ясно, люди ли они. По виду люди, а в остальном?»
        Элай сидел в крохотной каюте двухъярусного, поразительно быстроходного файеланта. Элай предавался размышлениям, что, в принципе, случалось с ним нечасто.
        Вначале Пелны взяли его в плен. Зачем им пленник из Сармонтазары? Ну, допустим, нужен.
        Затем они привезли его в свою столицу. Содержали, словно поросенка, которому назначено быть главным украшением праздничного стола, ничего не объясняя, ничего не обещая. Потом ни с того ни с сего этот ненормальный - кажется, его зовут Тарен Меченый - объявляет ему, что отпускает его с миром, шлет его батюшке Элиену сердечные извинения в чудовищной ошибке, которая, мол, произошла не по его вине, и сажает на корабль.
        И вот он снова заперт в каюте. Однако, почести, которые оказывают ему Пелны - воистину царские.
        Зачем, спрашивается, было устраивать весь этот идиотский спектакль с пленением? Чтобы под занавес отправить его на родину, под крылышко к папе, то есть сделать то же, что и так собирался сделать Герфегест?
        Элая тошнило. Файелант еще не успел выйти из гавани, а его бедную голову уже стиснул колючий обруч боли. Живот вспучился, в кишках оглушительно забурлило - съедобные улитки, одиозный деликатес Дома Пелнов, остался не понят сармонтазарским желудком Элая. Но дело было даже не в улитках. Элай знал: в свои права вступала госпожа морская болезнь.
        Страдальчески скривившись, Элай вызвал рвоту пальцами.
        Не бывать ему, Элаю, моревладетелем.
        Он лежал на узкой койке, погруженный в дремоту. Обманные видения скрашивали страдания его плоти. Он видел Харману, примеряющую перед зеркалом дивное бархатное платье цвета полевых васильков. Вот она проводит обеими руками по талии, оправляет складку на боку, прикалывает на лиф щедро оконтуренную рубинами брошь. Герфегест, некстати нарисовавшийся неподалеку от супруги, подает Хармане костяную гребенку. Вдруг Хозяин Гамелинов оборачивается к нему, к Элаю, улыбаясь сомнительной улыбкой всепрощения. Не в силах сносить общество Герфегеста, Элай скосил глаза в сторону и увидел Гаэт, свою мать. Не замечая сына, она с чувством распекала служанок. Надув губки, девушки боязливо теребили рюши на передниках. В одной из девушек Элай узнал Ийен. Элай отвернулся, но там снова была Ийен. Она азартно совокуплялась с Вадой, который беззаботно лузгал крупные тыквенные семечки. Очень скоро Ийен исчезла, зато Вада, жертва свирепых налимов, по большей же части - собственной глупости - был теперь распростерт на дне лодки, той самой лодки…
        Элай дремал, а потому не почувствовал, что файелант совершил несколько энергичных маневров. Он не слышал, как бранятся матросы и как капитан совещается с двумя знатными Пелнами, которых Тарен Меченый отрядил сопровождать Элая в его путешествии. И он, разумеется, не видел, как корабль наконец опустил парус и отдался во власть другому файеланту, плавучей четырехъярусной громадине.
        Но даже если бы Элай мог видеть и слышать все, он едва сумел бы насладиться интригой.
        В полумесяце на носу четырехъярусного файеланта он бы не узнал герба императора, в угрюмом альбиносе с красными, словно у белого кролика глазами, не узнал бы самого императора Торвента Мудрого. Свирепый же карлик с двуручным топором был бы для него просто незнакомым уродцем, а не знаменитым неубиенным Горхлой. Скучно быть чужестранцем!
        Когда дверь в каюту Элая распахнулась и на пороге показался озабоченный коротышка, сын Элиена остался безучастен. И даже когда тот сказал: «Вы свободны и находитесь под попечением Его Величества императора Торвента Мудрого», Элай, только вяло кивнул. Тут его снова стошнило.

9
        На пристани Лорка собралась порядочная толпа. Благородные, не очень благородные, совсем не благородные - одним словом, Пелны, их законные дети, их ублюдки, а также их рабы и слуги.
        Зрелище обещало быть отменным. Публичная казнь - безотказное средство для взбодрения воинов, утомленных недавними доблестями. Помимо прочего, публичные казни сплачивают народ и стимулируют политическую интуицию. В том смысле, что всем сразу становится интересно, кто будет следующим.
        Тарен Меченый успел зарекомендовать себя дальновидным Хозяином Дома.
        Он не пожалел денег на увеселения по случаю победы. Он положил вдовам воинов, павших в Наг-Нараоне, щедрое вспомоществование (благо золотишка в том же Наг-Нараоне сыскалось видимо-невидимо!). И вот теперь - публичная казнь преступницы, ведьмы и мужеубийцы, Хозяйки Дома Гамелинов.
        Это ли не зрелище, о котором мечтал каждый Пелн?
        Тем более, что имеют место быть оригинальные новшества. Харману казнят не так, как принято казнить благородных. Строго говоря, благородных вообще казнить не принято. Либо они погибают, сраженные мечом врага, либо мрут от яда. А вот Харману - казнят, уравняв в статусе с женой угольщика или, допустим, рыбака.
        Ее посадят в железную клеть и опустят на дно бухты. Причем сделают это медленно. Чтобы каждый Пелн смог насладиться последними судорогами негодяйки, разглядеть гримасу неподдельного отчаяния на ее прекрасном лице.
        А когда Хармана утонет, можно будет возопить «Отмщение свершилось!» и идти по домам, драть жен и своячениц с утроенным усердием.
        Тарен Меченый и Сильнейшие Дома Пелнов заняли свои места на богато декорированном возвышении в центре набережной.
        Разгоряченные до предела зрители (а ведь некоторые заняли места еще затемно) обиженно загалдели. То и дело слышались крики «давай», «сколько можно!», «топи суку!» и призывы к войне. «К чему призывать здесь к войне, когда Пелны последний месяц только войною и питаются?» - поморщился Тарен и подал знак палачу. - Да свершится отмщение!
        - Вот она! Смотрите, это она, гадина! - заорал воин с обезображенным фурункулами лицом. Ему удалось занять место в одном из первых рядов импровизированного театра. Когда в сопровождении стражей на пристани Лорка появилась госпожа Хармана, его сердце едва не разорвалось от шипучего восторга, который он по недомыслию принял за клокочущую ненависть.

10
        В ночь перед казнью Хармана не сомкнула глаз, ибо это и впрямь верх глупости: проспать последние часы своей жизни.
        Тарен Меченый, ничтожный самонадеянный дурак, конечно, подпортил ей последнюю ночь на земле, но зато и она не отказала себе в удовольствии как следует над ним покуражиться.
        Тогда, ночью, она так и не решилась прибегнуть к помощи стального мотылька. Ее проницательности хватило на то, чтобы осознать: она не сможет убить опытного мечника Тарена, ее силы на исходе.
        Хармана не струсила, нет. Она попросту видела свое поражение, видела свое складное белое тело, изуродованное клинком Тарена, столь же отчетливо, как видела теперь бледно-желтое солнце, спеленатое холодной взвесью осеннего облака.
        О да, магическая сила госпожи Харманы, на которой столько лет держалось могущество Дома Гамелинов, неумолимо иссякала, словно родник засушливым летом. Теперь, когда Игольчатая Башня разрушена, она, Хармана, уже никогда не сможет стать прежней. В Лорке все враждебно ей, и даже случайные взгляды Пелнов пиявками высасывают из нее жизнь. Гамелины сделали Пелнам много зла. Что теперь удивляться?
        Днем раньше она гадала над серебряной чашей. Да, теперь она знает, что Герфегест жив. Это утешило Харману, но само гадание опустошило все схроны ее магической силы.
        Теперь ее, некогда сдвигавшую мановением руки валуны, а мановением чресел - целые скалы, не хватит даже на то, чтобы разогнуть прутья железной клети. Той самой, в которой ее собираются спустить на дно морское.
        - Ты, Хозяйка Дома Гамелинов, виновна в гибели наших родичей, доблестных сынов Крылатого Корабля. Вероломно приуготовляя их гибель, ты… - загнусил Тарен Меченый, театрально тыча в Харману перстом.

«Гляди-ка - само негодование! Вчера, небось, держался скромнее», - Хармана презрительно сощурилась.
        - Десять лет назад ты, Хармана Гамелин, рука об руку со своим братом и супругом Стагевдом разорила наши земли и умертвила Первого Сына Синевы, Лана Красного Панциря, нашего императора…
        Хармана отвела взгляд. «Ты бы еще маму свою вспомнил, придурок. Которой я двадцать лет назад платье смородиновым сиропом залила, на пиру после Игрищ Альбатросов.»
        Чем больше патетики выжимал из своих косноязыких обличений Тарен Меченый, тем более отвратительным он казался Хармане. Хозяйка Гамелинов не любила лицемерия. Казнишь - так казни, без всех этих «разорила наши земли, умертвила Первого Сына Синевы»…
        Она демонстративно повернулась к Тарену боком и обратила взгляд в море. Пусть попробуют запретить ей это! Рейд Лорка был пуст, паруса с кичливыми, дурацкими Крылатыми Кораблями не загораживали обзор, Хармана могла без помех наслаждаться жидкой Синевой Алустрала.
        Впрочем, нет, один парус все-таки портил невычурный морской пейзаж. Но на этом парусе не было Крылатого Корабля. Этот парус был украшен… гербом императора. Файелант, похоже, летел к Лорку.

«Неужели Торвент?»
        Хармана не спешила поделиться своим открытием с Тареном Меченым и со своими конвоирами. Напротив, она снова повернулась к Тарену - чтобы не привлекать к гостям внимания. Авось, никто и не заметит до поры, что за там судно. Пелны и впрямь были увлечены судилищем.

«Что с них взять? Эти Пелны всегда были недоумками. И вычурное тайное искусство их, Семь Криков Ужаса, несмотря на свое во всех отношениях громкое название, не более чем простенькая последовательность предбоевых дыхательных упражнений. Не говоря уже о Танце Альбатроса, который следовало бы назвать Кадрилью Жирного Индюка.»
        Тарен, тем временем, стал бросать ей в лицо совсем уж ни в какие ворота не лезущие обвинения. Что она, мол, отравила Хозяина Дома Орнумхониоров… Склонила Хевров к тому, чтобы те увеличили пошлины на ввоз ковров и шелков, исконных товаров Дома Пелнов.
        Хармана еще раз взглянула на приближающуюся громадину с имперскими штандартами. Но что это? Из-за кормы четырехъярусного файеланта показалась быстроходная «морская колесница».

«Неужто по мою душу?»
        Ледяной ветер лизнул плечи Харманы и она трогательно поежилась.

11
        - Сердце этой женщины окаменело. Она не способна к раскаянию. Хармана, преступная Хозяйка преступного Дома Гамелинов, будет умерщвлена через утопление. Приговору - быть! - Тарен Меченый шумно выдохнул и бухнулся в высокое кресло, мысленно осыпая милостями своего дряхлого учителя риторики, к помощи которого ему все-таки пришлось прибегнуть вчера ночью. «Что ни говори, речь удалась на славу», - решил он и поправил седалищную подушку.
        Толпа радостно загалдела.
        Энтузиасты из первых рядов потирали руки. Ну вот, наконец-то. «Будет умерщвлена!»
        Хармана бросила исполненный надежды взгляд на «морскую колесницу». Но та все еще была очень и очень далеко от пристани. За то время, которое потребуется неведомому пастырю-посланцу, чтобы добраться до берега, ее успеют утопить на радость собравшимся не менее трех раз.
        В Алустрале считается хорошим тоном дозволить приговоренному поговорить о том о сем перед смертью.
        Преступник может, например, предать хуле своих палачей. Может, наоборот - поблагодарить палачей за то, что они обрекают его легкой (если она легкая) или тяжелой (но тогда, значит, «суровой») казни, каковая наконец-то очистит его душу от тяжести свершенных преступлений.
        В конце концов, преступник имеет право раскаяться и попросить прощения. И если он сделает это достаточно артистично, толпа может упросить владыку отложить казнь на день-другой или заменить сожжение на пятиступенчатый излом с предварительным удушением. Бывали, между прочим, и такие случаи.
        Такова традиция и сама Хармана всегда следовала ей в Наг-Нараоне. Завидев
«колесницу», Хозяйка Гамелинов принялась лихорадочно размышлять, как бы оттянуть свою гибель хотя бы на десять колоколов.
        Хулить палачей? Хулу никто не любит, особенно же Пелны, влюбленные в собственные достоинства. Толпа освистает ее очень быстро. Благодарность вершащим закон - это вообще десять ритуальных слов, ее освистают еще быстрее. Похоже, придется разыграть роль кающейся блудницы. В конце концов, каждому ведь интересно как, где и с кем Хозяйка Дома Гамелинов… И для Тарена в этой эпопее найдется теплое местечко…

«И плевать на честь, плевать на бесчестие. Все средства хороши, если они ведут к спасению», - решила Хармана.
        - Позвольте, милостивые гиазиры. Я хотела бы повиниться перед Домом Пелнов в совершенных мною злодеяниях, - громко сказала Хармана, обратившись к Сильнейшим Дома Пелнов и, главное, к Тарену Меченому.
        Тарен нервически вздрогнул - лицо его враз стало рассеянным. Почему-то он был уверен, что Хармана откажется от последнего слова. А тут…
        Он приподнялся, прочистил горло…
        Но не успел он сказать «добро», как один из Сильнейших встал со своего места, приблизился к Тарену и шепнул ему на ухо нечто важное, указывая в сторону гавани.
        Похоже, не одна Хармана скучала во время прелюдии к казни. Кое-то из Пелнов тоже любовался морским пейзажем вместо того, чтобы разглядывать полупрозрачное платье из черного шелка, которое ничуть не скрывало, а, напротив, подчеркивало пленительную красоту преступницы.
        - Нет, никаких слов больше! Живо в клеть ее! - заорал Тарен Меченый. Маска жестоковыйного, но справедливого ревнителя церемониала (а к чему иначе все эти обвинительные речи?) мгновенно слетела с его лица.
        Палачи Харманы недоуменно воззрились вначале на Тарена, затем - на Харману.
        Они-то не видели «колесницы». Им-то никто ничего не шепнул! Не удивительно, что они не сразу отреагировали на перемену господских настроений.
        - Чего стоите? Немедленно в клеть ее! Вы что, оглохли? - Тарен Меченый побагровел от негодования и недобрых предчувствий..

«Ага, значит императора здесь не ожидают», - ухмыльнулась Хармана и уперла руки в бока. Она не сдвинется с места.

«Пускай тащат, если хотят побыстрее.»
        Тут палачи наконец сообразили, чего хочет от них Хозяин. Двое из них подхватили Харману под руки, двое других - взяли за ноги.
        Соорудить новую клетку, блещущую искусным литьем и украшенную устрашающими рожами морских гадов, специально к казни Харманы, каковая обещала стать самым запоминающимся событием осени после разорения Наг-Нараона, Пелны не успели. Об этом полночи сожалел Тарен, поскольку понимал: в этом случае зрелище вышло бы более эффектным.
        Клетка была подержанной, если не сказать старой. Местами ее основательные прутья были поедены ржавчиной, местами подернулись зеленой патиной водорослей. Ее дверца, на которой болтались лохмотья корабельного каната, тошнотворно скрипела, замок - заедал. Одного взгляда на клетку хватило бы, чтобы понять: умерщвлять людей таким экзотическим способом Пелны когда-то любили, но потом почему-то начали лениться.
        Выходит, и казни подвластны велениям моды. И впрямь: при Тай-Кевре преступников начали сжигать. При Шаль-Кевре в Кодексе Правосудия никаких костров не значилось и в ходу был исключительно пятиступенчатый излом. А вот Тарен решил возродить старинные дедовские вкусы…
        Наконец, упирающуюся Харману швырнули в клетку. Дверь заунывно скрипнула, а замок щелкнул четыре раза.
        Вытянув шеи, зрители затаились.

12
        Все происходило второпях.
        Как только Хармана была заперта, Тарен Меченый сделал знак обслуге, которая налегла на ручку тугого ворота. Клетка, подцепленная на крюк, на мгновение взмыла вверх, но тут же начала опускаться.
        Расстояние между ее железным днищем и ледяными водами моря стремительно уменьшалось.
        Хармана, уцепившись за прутья своего узилища, всматривалась в даль. Увы,
«колесница» по-прежнему была далеко. Слишком далеко, чтобы помешать Пелнам исполнить задуманное.
        А когда днище клети коснулось воды, Хармана уже не видела «колесницу». Ее заслонила каменная стена пристани.

«Кто там на ней? Если не Герфегест - то кто же?» - спросила себя Хармана, когда волна плотоядно лизнула ее щиколотки.
        Ледяная вода неласково поднялась по бедрам.
        Шлепнула по подбородку.
        Потом ледяной обруч обхватил шею.
        И вот - последний глоток воздуха.
        Клеть погружалась все глубже. По всему телу Харманы пробежала быстрая судорога. Потом жестокие ладони глубины надавили на уши.
        Пока клетка еще находилась над водой, Хармана с сожалением отметила, что
«колесница» замедлила ход. Может даже - остановилась.
        Заметил это и Тарен, и его люди, навострившие уши в предощущении чего-то политически щекотливого. Каждый из них истрактовал эту остановку по-своему. Тарен разумеется, в свою пользу. А Хармана - в пользу своей гибели. Одним махом она отказалась от всех надежд на спасение.
        Однако, и Тарен, и Хармана ошиблись.

«Колесница» действительно ощутимо замедлила бег. Но не оттого, что возница враз перестал торопиться. Все дело было в том, что одна из трех ручных каракатиц, которые влекли «морскую колесницу», была отпущена пастырем на свободу.
        Перед тем, как тварь рванулась вперед, к клети, где умирала Хармана, пастырь наклонился к чудной морде каракатицы и шепнул ей что-то. Каракатица, которую звали Минно, деловито зачирикала - она была понятливой девочкой. Она должна была успеть сделать то, на что у людей, в напряжении застывших у воротила «морской колесницы», просто не было времени.

13
        Хармана понимала, что умирает. Что воздуха в легких хватит еще на полминуты и не больше. Но она не спешила рвануться к вечности, впустив воду в легкие раньше времени.

«Теперь уж точно спешить некуда», - решила она.
        Мысленно Хозяйка Гамелинов уже начала проговаривать начало магической формулы, облегчающей переход из этого мира в миры иные. Но она не успела дочитать ее до конца. Ибо ее грудь и предплечья почувствовали прикосновение чего-то еще более склизкого и холодного, чем водоросли гавани Лорка.
        Она прервала чтение формулы и снова обратилась к миру сущего.
        Циничный рассудок Харманы корил ее за малодушие голосом матери. «Уходя - уходи» - ее учили действовать так. Но воля к жизни заставила Харману пойти против вековечных догм Пути Стали.

«Намарн подождет. В конце концов, от смерти все равно никуда не деться.»
        Щупальца?
        Руки?
        Пересилив отвращение, Хармана открыла глаза.
        Гигантская каракатица набросилась на частые прутья решетки, орудуя своими мощными щупальцами. И прутья нехотя поддавались!
        На глубине, где висела клетка, света было совсем немного. Но даже в полутьме Хармана смогла разглядеть на голове хлопотливой твари тавро.

«Императорские морские конюшни…», - подумала Хармана, прежде чем ее сознание погасло.
        Четырехлетняя каракатица Минно была послушна своему пастырю. Она очень боялась рассердить его и принести женщину мертвой. Как раз в тот момент, когда Хармана выпустила изо рта последний пузырь воздуха, Минно напрягла все свои силы и наконец развела прутья клети на ширину достаточную, чтобы в зазор с горем пополам прошло обмякшее человеческое тело.
        Три щупальца бережно обняли тело Харманы и Минно устремилась туда, где, как она знала, теперь дожидается ее пастырь.
        Выскользнув из гавани Лорка, Минно сообразила, что голове человеческого четверонога будет лучше проделать остаток пути над водой, ведь люди - они вроде дельфинов, им нужно набирать сухого воздуху и ныряют они совсем неважно.
        Спустя некоторое время, Минно возложила тело Харманы на палубу «морской колесницы».
        - Ты хорошо потрудилась, моя девочка, - Горхла одобрительно похлопал каракатицу по осклизлой светло-сиреневой морде, украшенной массивным клювом.
        Над коченеющим женским телом склонились в величайшей тревоге угрюмый альбинос в златотканых одеждах и стройный юноша с растерянным и несколько простоватым лицом. Юношу звали Элаем. Альбиноса - Торвентом Мудрым.

14
        Зрителей было хоть отбавляй.
        Пелны сгрудились на краю пристани, с величайшим изумлением следя за происходящим.
        Это было позабористей казни!
        На «морской колеснице» - сам император, Хуммер его раздери. Намарн благослови. Ярость Вод Алустрала пожри. В общем, сами понимаете, милостивые гиазиры.
        За ним - четырехъярусный файелант. Тоже императорский.
        На палубе пестро от воинов в пурпурных плащах императорской гвардии. Рядом с императором - всемогущий и свирепый урод, карлик Горхла. При одном упоминании его имени у всех, кому хватает наглости злоумышлять против императора, кусок застревает в горле.

«Кусок застревает в Горхле», - мрачно скаламбурил Тарен, в минуты опасности у него обыкновенно проклевывалось некое подобие чувства юмора.

«И, вдобавок, - с неудовольствием отметил он, - на „колеснице“ всякий может видеть недоумка Элая. Похоже, не судьба недоношенному до дому доехать - перехватили на полдороге!»
        И ежу было ясно: император и Горхла спешили в Лорк, чтобы освободить Харману.

«Едва ли Элай знал о казни Харманы. Но кто-то из моряков на нашем файеланте наверняка знал и наверняка проболтался! Хотя попробуй не проболтаться, когда затейник Горхла протыкает твой язык иглой и, продев в дыру конский волос, тянет за него, побуждая к невольной болтливости…»
        При мысли о пытках, да и о Горхле тоже, Тарену стало не по себе.
        Когда Тай-Кевр затевал истребление Гамелинов, об императоре Торвенте и его верном Горхле никто почему-то не вспомнил.

«А если бы вспомнил, то, верно, посасывал бы сейчас заморское вино в честь окончания Игрищ Альбатросов и горя не знал бы…»

15
        - Приветствую вас, мои возлюбленные чада! - начал император, степенно ступив на пристань. Особый сарказм его слов заключался в том, что император был моложе даже нестарого Тарена, которого только что причислил к своим «возлюбленным чадам». Вообще, Торвента Мудрого знали как человека с большими странностями. - Приветствую императора! - поклонился Тарен.
        - Я еще не успел поздравить тебя с перстнем главы Дома, Тарен. Но это, впрочем, терпит. Ибо у нас есть дела куда более безотлагательные. Я вижу, здесь сотворили казнь Хозяйки Гамелинов, злостно нарушив тем самым обычаи Семи Благородных Домов и законы Синего Алустрала.
        Тарен Меченый снова отвесил императору церемониальный поклон, не смея поднять глаза. Он не мог решить, как именно следует интриговать в его положении. Бесстрастный тон императора и свирепое молчание Горхлы были ему плохими советчиками. Наконец он промолвил:
        - Ты прав, Первый Сын Синевы, мы казнили Харману. Точнее, пытались казнить ее, - поправился Тарен, с неудовольствием отмечая, что Хармана, которую поддерживает Элай, преспокойно блюет соленой водой с борта «морской колесницы». Жалкая, словно мокрая курица, но, Хуммер ее разнеси, живая! Едва ли стерва умрет в ближайшее время, если только он, Тарен, не проявит некую самоубийственную настойчивость. - Мы пытались казнить Харману как преступницу. Ибо она и есть преступница.
        - Если она и впрямь преступница, ты все равно не властен над ней. Ибо Хозяев Домов властен судить только император! - рявкнул Горхла с безмолвного соизволения Торвента.
        - Но ведь это закон мирного времени! А во время войны, ведь Пелны и Гамелины по-прежнему находятся в состоянии войны, я могу расправляться с врагами по своему усмотрению
        - Я вижу, ты плохо знаешь законы, мое беспокойное чадо. Даже во время войны убийство Хозяина или Хозяйки Благородного Дома в присутствии императора, но без санкции императора преступно! - отрезал Торвент. - Мои штандарты находились в виду Лорка уже больше часа, но никто и не подумал спросить у меня, что я думаю по поводу этой казни, даю ли я свою санкцию? Ты, Тарен, даже не соизволил отложить эту низкую расправу!
        - Мы были так увлечены казнью, что не заметили вас, - бросил Тарен Меченый несколько более высокомерно, чем позволяли даже самые вольные трактовки этикета Благородных Домов.
        - Так значит ни ты, Тарен, ни твои люди не замечали четырехъярусного файеланта Его Величества? - издевательски переспросил Горхла.
        В исполнении Горхлы заявление Тарена прозвучало совсем уж по-хамски. Как можно не заметить Первого Сына Синевы? Чем же это таким нужно «увлечься»? Тарен понял, что допустил серьезный дипломатический просчет.
        - Я… Мы…
        - Ну хоть теперь-то ты замечаешь меня и мой файелант? - издевательски прищурившись, поинтересовался император.
        Колесо мыслей Тарена Меченого предательски проворачивалось на месте. Как теперь выкручиваться? Что сказать?
        - Теперь ты видишь его, Тарен? - сказал Торвент так громко, что впору было бы сказать «заорал».
        Руки Пелнов дружно потянулись к ножнам. А что делать? Хозяина оскорбляют, на него орут, как на последнего чашника или какого-нибудь там постельничего.
        Неужели снова резня?

16
        Элай был слишком занят вновь обретенной Харманой, чтобы следить за событиями на пристани.
        Нежность и желание навалились на него со свойственной молодости назойливостью. Он лез из кожи вон, помогая Хармане прийти в себя.
        В этом отношении Хозяйка Гамелинов делала успехи. Вдоволь наплевавшись и накашлявшись, она теперь стояла на коленях, опершись руками о воротило «морской колесницы».
        Исторжение вод из ее пищевода вроде бы прекратилось и Хармана повеселела. Звон в ушах, тошнота, насморк - все это скоро пройдет. Она слишком сильна для того, чтобы умереть после такого чудесного спасения. - Ну как? - заискивающе спросил Элай. - Бывало и хуже.
        Скроив подобие улыбки, Хармана поглядела на перепуганного Элая. Сразу вслед за этим она в очередной раз стиснула свою густую пепельную гриву, чтобы отжать из нее воду.
        Это живописнейшее зрелище заставило плоть Элая затрепетать весьма недвусмысленно. И хотя это было некстати, совершенно некстати, совладать с собой Элай не мог.
        - Я обожаю тебя, Хармана, - прошептал он, благо наушников на борту «колесницы» не осталось.
        Его широко распахнутые очи недавно повзрослевшего мальчика недвусмысленно вперились в чувственный стан Хозяйки Гамелинов, облепленный мокрым шелковым платьем.
        - Сейчас не время, - хрипло бросила Хармана.
        Разумеется, она была рада видеть Элая среди своих спасителей. Уморить наследника Элиена в алустральских междоусобных дрязгах было бы страшным позором для Гамелинов. Но куда больше радости доставил бы ей Герфегест, будь он на месте Элая. Будь он хоть на каком месте, лишь бы рядом!

17

«Вынослива, как чайка», - говорили о Хармане ее люди.
        Не прошло и получаса после того, как каракатица Минно вышвырнула ее тело на борт
«колесницы», как к Хармане вернулись силы и ясность мыслей. Теперь она чувствовала себя готовой пустить пару стальных мотыльков в цель, не промахнувшись ни на волос.
        Правда, она не спешила трубить об этом во всеуслышание, более того, старательно сохраняла вид жалостный и несчастный. Приструнив Элая, она принялась наблюдать за событиями, происходящими на берегу.
        Четырехъярусный императорский файелант высаживает гвардию на берег.
        Император и Горхла продолжают препираться с Тареном Меченым. Император орет и Пелны все как один хватаются за мечи.
        Гвардейцы обступают своего императора плотным каре. Пахнет жареным. Неужели? Неужели Пелнам хватит наглости напасть на императора в своей же собственной столице и осквернить Синеву Алустрала еще одним нечестием?
        Тарен Меченый поворачивается к Торвенту спиной - недвусмысленный жест неповиновения…

«Так он еще и сорвиголова, этот горе-любовничек!»
        В воздухе гремит боевой клич Пелнов. Разгоряченные длительным бездельем, разочарованные неудавшейся казнью, Пелны, хотят изведать крови во что бы то ни стало.
        Значит, междоусобие продолжается? Синий Алустрал вступает в новую Войну Всех Против Всех? Снова власти императора недостаточно, чтобы водворить мир?..
        О них с Элаем, к счастью, пока забыли. Но надолго ли? И что будет, когда вспомнят?
        Хармана исподволь осматривает «колесницу» - две гигантских каракатицы из конюшен Первого Сына Синевы скучают и пенят воду гавани. Третья - та самая, что вызволила ее из клетки, балует поодаль. Горхла, опытный пастырь каракатиц, и тот не успел впрячь ее снова. К счастью, ее спасительница не была коренной.
        Хармана вновь обращает взор к берегу. Немало перемен произошло там всего за минуту!
        Солдаты императора сцепились с Пелнами.
        Тарен Меченый бежит вверх по лестнице, к городским воротам.
        В вихре стали император и Горхла отступают к мосткам файеланта. Полусамострельные стрелометы с высокого борта корабля сеют смерть на берегу…
        Хозяйка Гамелинов смотрит на Элая, утратившего от неожиданных перемен дар речи, переводит взгляд на воротило «морской колесницы», затем она в изумлении рассматривает свои предплечья, покрытые гусиной кожей. Ее бьет озноб.
        Шальная стрела хищно вонзается в воротило рядом с ее белоснежным запястьем.

«На сегодня довольно!» - в сердцах кричит Хармана.
        Стремительная и гибкая, она вскакивает, хватает флейту пастыря и, наклонившись над медным раструбом пастырского правИла, начинает играть.
        Ей не в диковину управляться с «морской колесницей».
        Вначале она играет довольно фальшиво и каракатицы медлят, не в силах решить, слушаться ли приказаний нового пастыря. Но недолго - ибо Хармана настойчива и яростна.
        Еще минута - и быстроходная «морская колесница», зачерпнув на крутом развороте ледяной воды, трогается с места и мчит, меняя галсы, к выходу из гавани Лорка.
        ГЛАВА 9
        АГАННА ВСЕВЕЛИЧАЙШИЙ

1

«Принадлежит Аганне Всевеличайшему, грютскому царю», - сообщала надпись на воротах Радагарны. К столице приближались двое верховых - мужчина и женщина.
        Октанг Урайн, как и Ийен, никогда прежде не бывал в столице грютов. Ийен сочла возможным выразить свое недоумение по этому поводу.
        - Брось, детка. Что мне было в Радагарне делать? Жрать бараньи ребрышки, завернутые в виноградные листья и трахать самых неумелых продажных женщин во всем Круге Земель? Увольте, милостивые гиазиры. Этим можно заниматься и дома. - Вам легко говорить, а мне тут, сами понимаете, может не одну неделю… - Ничего, перетерпишь. Небось, Син чего похуже вытерпеть пришлось…
        Надпись на воротах заставила Урайна улыбнуться. Похоже, Аганна Всевеличайший слегка не в себе, если решил, что ему «принадлежит» собственная столица. Но что попишешь - гордыня!
        В принципе, Аганне было чем гордиться.
        Аганна - в прошлом презренный раб - теперь безраздельно повелевает могучим государством, носящим звучное имя Асхар-Бергенна. Правда, теперь Аганна мается от скуки, что не удивительно. Ибо во всей Сармонтазаре остался только один человек, которого Аганна еще в состоянии бояться, и поэтому вынужден уважать - Элиен Тремгор.

«Вскоре этих людей станет двое, - ухмыльнулся Урайн. - А потом снова один. Я.»
        Аганна - хозяин огромной уманны, где собрана тысяча соблазнительных грютских дев. Раньше этих дев именовали «женами», но с недавнего времени специальный указ Аганны предписывал звать их «сестрами». В правление Аганны в уманне также завелись и юноши, которых было не так-то просто правильно поименовать, чтобы сохранить хотя бы видимость приличий. И, сверх того - две сотни разновсяческих уродов обоего пола.

«Где их только разыскали в таком количестве?» - Урайн брезгливо поморщился. В делах сердечных он был переборчив. Даже Ийен и Син виделись ему недостаточно красивыми.
        Урайн и Ийен не успели достигнуть рыночной площади, а в глазах у них уже рябило от изобилия надписей, в точности повторявших надпись на воротах.
        Где их только не лепили! На хомутах конных упряжек. На свертках с шелком, разложенных по лоткам торговцев. На кувшинах, стоявших близ публичных колодцев. И, разумеется, на всех без исключения постройках.
        - Похоже, разговор с Аганной будет не таким трудным, как мне представлялось вначале, - Урайн подмигнул приунывшей Ийен, как всегда одетой в мужское.
        - Будь я на месте грютов, я бы еще на лоб себе повязки с такой надписью нацепила бы, - зло усмехнулась Ийен, когда мимо них провели жеребца, на белоснежной холке которого темнело тавро:

«Принадлежит Аганне Всевеличайшему, грютскому царю».

2
        - А что, грюты больше не воюют? - голос Урайна был мягок, но мягкость эта была тверже булатных сталей.
        - Воюют, чужестранец, воюют, - безо всякой охоты отщипывая виноградину от грозди величиной в телячью голову, отвечал Аганна. - Но редко, очень редко…
        - А ты, Аганна, в добром ли здравии? - голос Урайна струился патокой, глаза сияли отборным дружелюбием. - Здравие всегдашнее, сам понимаешь.
        - Смиренно ли течение дней твоей жизни, о всевеличайший? Не омрачают ли его враги?
        Но Аганна не ответил. Теперь у него были заботы поважнее. Несколько минут назад одна из стоящих за его спиной грудастых рабынь, повинуясь знаку правителя, забралась под парчовую юбку Аганны и теперь копошилась там, плямкая и тяжело дыша.
        Урайн понимающе замолк и опустил глаза.
        - Не будь лентяйкой, моя мошна подхода требует… - пожурил девушку Аганна и, подняв глаза на Урайна, добавил:
        - Подожди чуток, любезный…
        Стеснение было неведомо Аганне с того самого дня, как его зад воцарился на грютском престоле, каковой был представлен массивным черепом некоего чудовища, инкрустированным голубой бирюзой. (Череп, по легенде, принадлежал Девкатре; сам Девкатра, надо полагать, был иного мнения.) И хотя Аганне нравилось внимать чужестранцу, которого он к собственному немалому удивлению разрешил впустить на прием, ласки девушки тоже не оставляли его равнодушным.
        В отличие от грютского царя, сам Урайн отлично знал, почему Аганна не отказал ему в аудиенции.
        Истинный Девкатра, тонкоматериальная тысячеликая сущность, смертная в нескольких, но неубиенная во многих других аспектах реальности, незримо присутствовал в глубине черепа-восседалища Аганны.
        С некоторых пор личность Аганны претерпевала изменения, вызванные влиянием Девкатры, хотя сам владыка Асхар-Бергенны об этом, конечно, не подозревал.
        Аганна не отказал Урайну в приеме. Он не откажет ему и в остальном. Урайн пришел в Радагарну не за тем, чтобы кушать бараньи ребрышки, завернутые в виноградные листья.
        Он, Октанг Урайн, Длань, Уста и Чресла Хуммера, пришел в Радагарну по делам.

3
        Урайн сохранял почтительную неподвижность все то время, пока коленопреклоненная рабыня, высунув босые пятки из-под юбки Аганны, услаждала своего господина. А точнее, все то время, что она пыталась его усладить. Кульминации услады не получили.
        Урайн сразу же прочел на кислом лице правителя грютов все то, что ему не позволяли зреть воочию парчовые покровы: «фиаско».
        Наслаждение упорхнуло, как птичка, оставив воспрянувший было срам всевеличайшего в позорном дряхловании. Судя по всему, подобное случалось не в первый раз…
        - Будешь наказана! - сердито сказал Аганна рабыне и та, разревевшись, убежала за ширмы.
        А когда Аганна поднял на него взгляд, мутный, словно дно осенней лужи, взгляд, исполненный разочарования и недовольства, Урайн понял, что настало время продолжить просвещенную беседу.
        - Смею спросить тебя, Аганна, с чем сравнить твою жизнь, исполненную радения о своем народе и раздумий о вечном? - спросил Урайн, не боясь показаться подхалимом. - Сравнить ли ее с полетом солнечной колесницы сквозь просторы вечности? Или с…
        - …сравни ее с тыквой, чужеземец, - отозвался Аганна, поправляя юбку.
        Урайн счел за лучшее промолчать, дожидаясь объяснений.
        - С тыквой, чужеземец. С тыквой. Пузо растет, а хвостик сохнет.
        Урайн понимающе ухмыльнулся.
        - Я знаю, чем ободрить тебя, ибо я пришел к тебе, всевеличайший, не с пустыми руками. Я привез тебе в дар женщину. Она станет истинным украшением твоей жизни.
        Урайн смолк и низко поклонился. Он был невозмутим, хотя все же немного волновался, ожидая реакции Аганны. А ведь реакция несомненно последует, когда сказанное достучится наконец до сознания грютского правителя, затуманенного зимними винами Аюта.
        Примет подарок без комментариев? Рассмеется? Выгонит дарителя прочь?
        Прошло несколько коротких колоколов. Челюсти не на шутку озадаченного речами чужестранца Аганны успели смолоть десяток виноградин, пока их хозяин не соблаговолил высказаться.
        - Женщина - это хорошо… - процедил Аганна. - Но только нужна ли мне женщина… когда проклятый хвостик все сохнет и сохнет? А, чужеземец? У меня своих женщин хоть отбавляй. Куда девать - не знаю…
        Урайн сделал два шага по направлению к трону. Подкупающе улыбнулся. И его вкрадчивый голос зазвучал под сводами тронного зала колдовской песнью, противостоять которой невозможно.
        - О всевеличайший! Женщина, которую я дарю тебе, сделает невозможное сейчас же. А если нет - вели отдать меня на корм тем исчадиям бездны, что плетут сети в твоих бездонных колодцах. Если моя женщина не справится с твоей слабостью, пусть слепые пауки накажут меня за ложь…
        Аганна потер ладонями виски и болезненно скривился. «Похоже, Девкатра несколько перестарался», - отметил Урайн.
        Затем Аганна швырнул недоеденную гроздь прямо себе под ноги, сложил руки на своем необъятном животе и бросил оценивающий взгляд на стайку рабынь и рабов. Затем еще один - недоверчивый - на странного гостя. Наконец Аганна Всевеличайший соблаговолил изречь:
        - Веди свою шлюху.

4
        - Меня зовут Ийен, владыка грютов, - проворковала девушка, заливаясь стыдливым румянцем.
        - Хорошее имя. А почему ты в мужском платье, моя северная птичка? - ехидно спросил Аганна, придирчиво рассматривая новую рабыню.
        - Мой прежний хозяин заставил меня одеться мужчиной, дабы не искушать попусту твоих подданных.
        - Это разумно. Была ли ты прежде с мужчиной, моя северная роза? - вкрадчиво поинтересовался царь грютов, расстегивая деревянные застежки на платье Ийен.
        Аганна знал, что ответом на этот вопрос будет возмущенное «нет», и спрашивал больше по традиции. Как может быть иначе? Мыслимо ли дарить владыке грютов женщину, чьи прелести уже ласкала дерзкая рука какого-нибудь смерда? На такую неслыханную наглость еще не отваживался никто!
        - Чего молчишь, моя северная лилия? Отвечай же: была или не была?
        - Была, мой господин, - с выражением совершеннейшей невинности на лице отвечала Ийен.
        Аганна едва не свалился с трона.

«Была! Вот так да! Даже врать не считает нужным! О Асхар-Бергенна, ты еще не видела подобного оскорбления своих владык! К паукам ее! И этого ее хозяина…»
        Но вдруг, неожиданно для самого себя, Аганна улыбнулся и промолвил:
        - Очень хорошо, что была. Продолжай, моя северная радость. Рассказам твоим внимать сладостно.
        Ийен подарила Аганне многообещающую улыбку. Одежды упали с ее плеч, обнажив соблазнительные формы.
        - Я была с Элаем, сыном свела Вольного Города Орин. И с моим прежним господином тоже, - как ни в чем ни бывало, отвечала Ийен.
        Ее золотые волосы источали тонкий аромат неведомых Аганне благовоний и этот аромат, казалось, проникал в каждый уголок его естества, заставляя тело вибрировать в предвкушении танца страсти.
        Аганна не узнавал себя. Его руки увлеченно ласкали маленькие груди Ийен, его уши внимали непотребству, глаза сияли так, как бывало давным-давно, во времена юности. Даже его живот, казалось, стал меньше.
        Маленькая рука Ийен с цепкими длинными коготками скользнула по упитанной талии Аганны к его ягодицам, а ее бедра очутились на бедрах правителя грютов. Аромат волос Ийен, и раньше-то довольно навязчивый, теперь стал единственным, что мог воспринимать правитель грютов.

«Чужеземец не солгал мне!»
        - Продолжай, - прошептал Аганна, страшась лишь одного - что наваждение, а это было именно наваждение, сущее наваждение из времен, давно канувших в ничто! - исчезнет.
        - Оно не исчезнет! - шепнула ему на ухо Ийен и ее верткий, бесстыдный язычок, свершив все как должно вверху, устремился вниз.

5

«Сестры» и «братишки», белокурые и чернявые, худые и задастые, в прозрачных одеяниях и без оных толпились у дверей тронного зала, смущая охранников-щитоносцев своими развязными комментариями к происходящему за дверями.
        Только что Аганна выгнал свою распутную молодежь из тронного зала, забыв сказать, куда же ей следует направиться. Самоуправствовать и расходиться никто не собирался. А вдруг на всевеличайшего найдет блажь полюбоваться их совокуплением друг с дружкой, как то обыкновенно бывало? А вдруг эта блажь найдет на него прямо сейчас? Оказаться в колодце наедине со слепым пауком не хотелось никому.
        Урайн тоже был там, в пестрой толпе усладителей всевеличайшего. Правда, у дверей тронного зала его удерживала отнюдь не боязнь «паучьей» казни, которую он так умело изображал еще час тому назад.
        Урайн ждал всходов. Семена были посеяны правильно - Ийен не подвела. Стало быть, будет и урожай!
        Расчет Урайна был верен - смертному не устоять против чар тени Звезднорожденного.
        Он прохаживался из стороны в сторону за спинами любимцев Аганны, не подавая никаких признаков нетерпения. Он может так ходить час, может - десять. Он не спешит, он уверен в успехе.
        Урайну был ведом исход его предприятия. В какой-то момент, который рано или поздно наступит, его терпение рассыплется осколками многоцветного витража. И тогда он растолкает щитоносцев и войдет в тронный зал.
        Так и произошло спустя два часа.
        Октанг Урайн распахнул тяжелую кованую дверь тронного зала и застыл на пороге, склонившись в почтительном, но не слишком глубоком поклоне. Он чувствовал, что победил. Иначе и быть не могло.
        Ийен и Аганна возлежали на мохнатом аютском ковре и, похоже, отдыхали.
        Урайн знал, что измотать Ийен любовными ласками - затея столь же тщетная, сколь и глупая. Но он понимал и другое: потворствуя своему толстобрюхому любовнику, она была вынуждена изображать не только всепожирающую страсть, но и ее наиполнейшее удовлетворение.
        Она старалась не зря. На устах ошалевшего от нежданно свалившегося на него счастья грютского правителя играла блаженная улыбка - дескать, он не только счастлив и обессилен сам, он обессилил и свою распутную подругу!
        Глаза Аганны были полузакрыты, длинные сивые волосы всевеличайшего - беспорядочно разметаны по темени, а церемониальные заколки выдраны из его прически цепкой рукой
        Не поднимая головы, Ийен подмигнула вошедшему Урайну. Урайн улыбнулся ей в ответ. Все-таки Ийен очень умная и послушная девочка.

«Теперь Девкатре будет гораздо легче направить Аганну на стезю послушания!»
        Аганна, похоже, дремал, а вот Ийен лишь умело делала вид, что дремлет. Одна рука - на чреслах владыки. Другая - покоится во глубине собственного междуножия. Это для пущего правдоподобия. И печать Похоти Всевеличайшей на устах - тоже ради него.
        - По нраву ли пришелся тебе, о владыка грютов, мой прелестный дар? - спросил наконец Урайн довольно громким голосом.
        Аганна встрепенулся и, по-старчески заохав, сел, нехотя запахивая юбку.
        Ийен тоже вроде как «проснулась». Накинула на плечи охотничью куртку и собрала свои медовые волосы в пучок, не забыв о том, чтобы прежде обласкать Аганну благодарным и томным взглядом.
        - Твоя девка действительно хороша в дрючке, будь она хоть дочерью Хуммера! - Аганна азартно щелкнул в воздухе пальцами и одобряюще похлопал Ийен по ягодицам, словно табунщик свою лучшую кобылицу. - Слышал ли ты, чужестранец, песню ее наслаждения?
        - Эту песню слышала вся Радагарна… - ответствовал ему Урайн с понимающей улыбкой.
«Про хвостик, небось, уже не заикается?» - подумал он, в то время как его уста продолжали:
        - …и мне радостно слышать, владыка грютов, о твоем доверии ко мне. Клянусь, я оправдаю его. Ибо помимо этой северной жемчужины, - Урайн указал на Ийен, - у меня есть в запасе еще кое-что. Быть может, не столь прекрасное на первый взгляд, но…
        - Говори, чужеземец! - с горячечным воодушевлением воскликнул Аганна, будто и впрямь скинул два десятка лет, вкусив от плоти Ийен.
        - …но величественное по своей сути. Мы, ты и я, пойдем войной на Орин. Мы, ты и я, воскресим славу грютской конницы. Мы, ты и я, поставим на место всех, кто полагает Аганну ни на что не годным мешком козлиного помета.
        - Мы. Ты и я… - словно эхо повторил Аганна.

6
        - …Мы пойдем воевать паттов? - спросил Аганна, когда до него наконец дошел смысл сказанного Урайном. - Мы - это ты и я?
        - Твоя прозорливость, Аганна, вселяет в меня уверенность в том, что мы победим, - утвердительно кивнул Урайн.
        - Но ведь у меня союзный договор с Орином, Хуммер меня раздери!
        - В этом мире нет ничего неизменного. Ни один союз не может длиться бесконечно.
        - Но мне нет нужды идти на Орин войной! Грютам не нужны скудные земли, которыми правит достославный Элиен Тремгор. Мне не объяснить своим улларам, что делать нашим скакунам у стен Орина!
        - Разве одного твоего слова для твоих людей недостаточно? - Ийен сложила губки в капризный розан и всем своим видом изобразила разочарованность.
        Аганна помрачнел и насупился.

«Эти двое. Кто они такие?» - этот вопрос он хотел задать уже третий час. И третий час этот вопрос неуловимо ускользал от него.
        Девкатра не позволил Аганне задать его и в этот раз - для таких вопросов время еще не пришло.
        - Орин должен быть сокрушен. Элиен Тремгор - уничтожен, - Урайн сделал несколько шагов в сторону Аганны и, не дожидаясь разрешения, присел на ковер рядом с ним и зевающей Ийен. - И ты, как никто другой, понимаешь это, всевеличайший.
        Урайн положил руку на плечо грютского владыки.
        Неслыханная дерзость!
        Но Аганна не спешил возражать, хотя от пальцев чужестранца и повеяло могильным холодом.
        - Понимаю, - печальным эхом откликнулся Аганна и с надеждой посмотрел на Ийен.
«Она теплая, очень теплая. Она поможет мне принять правильное решение.»
        - Мы завоюем Орин, а затем Харрену. Мы отомстим этим заносчивым северянам за то оскорбление, что было нанесено Сынам Степей в войне между Эллатом и Эстартой. Не об этом ли мечтает твой народ? - спросила Ийен и ее рука легла на тучное бедро всевеличайшего сладостным авансом на будущее.
        - Да, - обреченно кивнул Аганна.
        Урайн убрал руку с его плеча, а Ийен поспешила залепить уста владыки грютов своими сахарными устами.
        Но Урайн недооценил Аганну и слегка поспешил. Как только рука Урайна отпустила его, он вскинулся и сердито нахмурил брови.
        - Послушай, но ведь грютам не победить паттов, а мне не сломить Элиена. Он - Белый Кузнец Гаиллириса. Он - Хранитель Диорха и преемник Леворго. Одна его Ирвамессада стоит трети моей армии. Их оружие - лучшее оружие во всем Круге Земель. «Облачные» клинки… - Аганна запнулся, но вскоре уже продолжал с прежним жаром. - Это самоубийство идти на него. Варан - могущественный союзник паттов. Шет окс Лагин, Брат по Слову Элиена - Сиятельный князь. У него - корабли и своя сила. Если даже мы одолеем Элиена, нам никогда не одолеть Шета окс Лагина… Даже если наше нападение будет коварным, внезапным и всесокрушающим, Шет окс Лагин не пожалеет ни сил, ни средств, чтобы отомстить нам…

«Крепкий хрен. А скулил „хвостик“, „хвостик“…» - мрачно подумал Урайн, подмечая, что Девкатре, пожалуй, порядком досталось в Варнаге, раз ему теперь не по силам раздавить крепкое нутро грютского владыки с той быстротой, что ему, Урайну, требуется.

«Есть еще, оказывается, вино в мехах! Значит, беспробудное пьянство и всепожирающий червь похоти все-таки оставили в его голове место для здравого рассудка! Впрочем, так даже лучше. Грютской коннице, которой суждено сделать для меня много хорошего, не нужен войсководитель-недоумок.»
        - Все это верно, о владыка грютов, - спокойно сказал Урайн, когда Аганна угомонился. - Но ведь варанцы в этой войне выступят на нашей стороне.
        - На нашей стороне?! - являя собой аллегорическую фигуру вопиющего недоверия, вскричал Аганна. - С какой стати им быть на нашей стороне? Кто тот герой, который затмит собой Элиена Тремгора и заставит отложиться его союзника Шета окс Лагина?
        Аганна вскочил на ноги и, возбужденно размахивая руками, принялся расхаживать по тронному залу. Его необъятный живот колыхался из стороны в сторону в такт его шагам. По всему было видно, что мысли о завоевании Орина приходили в голову Аганне и раньше. Но, не находя себе поддержки в мире реальных возможностей, уходили восвояси.
        - Я приведу варанцев под стены Орина. А ты, Аганна, приведешь грютов, - в голосе Урайна зазвенела сталь.
        - Но кто такой ты? Кто, отвечай же, чужеземец? Разве ты всемогущ? Разве тебе подвластны стихии, умы, сердца и души? Разве ты умеешь перемещаться по воздуху, словно Хегуру, и можешь зреть будущее?! - Аганна кричал.
        Как видно, Ийен, самой не желавшей того, удалось разбудить в правителе грютов некую дремавшую ранее волю, о которой ни она, ни Урайн не подозревали.
        Урайн в упор посмотрел на Аганну. «Кажется, пришло время для правды.»
        - Ты хочешь знать, кто я? Я - Октанг Урайн. Длань, Уста и Чресла Хуммера. Я был побежден Элиеном семнадцать лет назад и грюты под твоим началом, Аганна, многое сделали, чтобы сломить мое могущество. Но я выжил, заплатив за жизнь своим телом. Десять лет назад я был вновь побежден Элиеном. Нетопырь Хегуру, одолженный Элиену тобою, Аганна, помог ему в этом, как никто другой. Но я вновь выжил и вновь вернулся. Вернулся, чтобы остаться навечно. Это правда обо мне, но это лишь половина правды. Потому что еще есть правда о тебе.
        Аганна молчал, в ужасе глядя на гостя. На его лбу выступили капли холодного пота. А Урайн продолжал.
        - Я видел тебя, Аганна, сидящим верхом на нетопыре Хегуру в День Судеб Лон-Меара. Тогда ты был с Элиеном. В твоих руках звенели Поющие Стрелы и ты смог одолеть Кутах над Кутах. Но тогда ты был мужчиной. Настоящим гоад-а-рагом и никто - ни твои уллары, ни страх, ни осторожность - не имели власти тебе приказывать. Теперь же ты стал трусом и ни одна женщина…
        - Хватит! - тихо сказал Аганна и упал на ковер словно куль с мукой.
        Слишком многое страшных истин пришлось ему услышать за этот длинный день.

«Октанг Урайн. О да, это он, его слова, его ухватки. Я - старик, смерть близка и я вижу призрак, облачившийся в человеческую плоть… Какая разница, что за плоть? Разве это имеет значение? Да, это Октанг Урайн. Он здесь. Значит, ему удалось натянуть Элиену Тремгору нос… Обвести вокруг пальца заносчивого Герфегеста, новоявленного Хозяина Дома… Стало быть, Герфегест мертв? А Шет окс Лагин? Как он допустил такое? Значит, и Шет уж более не в силе? Если так, то теперь точно победа за ним, за Урайном…»
        - …и ни одна женщина не станет дарить свою любовь трусу, - хрустальный голос Ийен звучал в ушах Аганны погребальным колокольчиком.
        - Я согласен… Война так война, - только и смог прошамкать Аганна прежде, чем его разум погрузился в тяжелый липкий сон, продлившийся до следующего полдня.
        ГЛАВА 10
        УРТАЛАРГИС

1
        Он бывал здесь некогда. Морское княжество Варан всегда импонировало Урайну суровостью законов и бесплодной красотой своей природы.
        И новая столица Варана, Урталаргис, тоже нравилась Урайну. «Хороший город, просторный, и люди в нем послушные.»
        Шет окс Лагин. Он не видел его долгих десять лет. И все эти десять лет не надеялся увидеть его вновь.
        Шет окс Лагин - Звезднорожденный, как и сам он, Октанг Урайн. А значит, ему было открыто гораздо больше, чем простым смертным. А после того как он, Октанг Урайн, воспользовался телом Шета окс Лагина как своим собственным, после того как Шет окс Лагин стал зваться Единым в Двух Душах, ему открылось еще больше.
        А когда душу Октанга Урайна изгнали из прежнего обиталища и заточили в тело Сделанного Человека и Шет окс Лагин был вновь предоставлен самому себе, после этого он стал и впрямь мудрым. Быть может, самым мудрым из всех Звезднорожденных. Да только что она значит - эта мудрость, отданная в руки помешательству?
        - Отдать швартовы! - заорал плечистый варанец с обильно татуированным бритым черепом, всматриваясь в молочный туман, съевший добрую половину построек Урталаргиса.
        Урайн тоже любознательно вытаращился, но дворца Сиятельного князя Шета окс Лагина не увидел - туман не пощадил и его. Впрочем, зачем ему дворец? Он ведь не собирается добиваться аудиенции у Сиятельного князя.
        Варанское войско все равно придет под стены Орина, как он и обещал Аганне. Он, Урайн, сделает так, что оно придет.
        Но во главе его не будет Шета окс Лагина, Сиятельного князя. Потому что Шет окс Лагин никогда и ни за что такой поход не возглавит. Напусти на него хоть сотню Ийен, Шет окс Лагин не изменит своей дружбе с Элиеном. «Значит, Шет окс Лагин здесь вовсе не при чем.»
        Была и еще одна причина, о существовании которой Октанг Урайн стеснялся признаваться даже самому себе.
        Он любил этого странного человека, как брат любит брата. Как только Звезднорожденный может любить Звезднорожденного. В глубине души Урайн боготворил варанца с огненно-рыжими волосами. А раз боготворил - значит и боялся.
        Урайн боялся, что, даже увидев Шета хоть краем глаза, не сможет убить его. Как не смог убить много лет назад молодого варанского посола, каким был тогда Шет. Как не смог убить Шета, ставшего отступником и предателем - а ведь тогда третий Звезднорожденный пожертвовал их священной дружбой ради спасения Элиена!
        Он боялся, что худощавая фигура Шета, небрежно склоненная над бассейном с золотыми рыбками, если только он заметит ее сквозь кусачую путаницу зарослей шиповника, коим изобиловали сады Сиятельного князя, поставит под угрозу все, ради чего он прибыл в Урталаргис.

2
        Озирая варанскую гавань, Урайн, одетый просвещенным харренитом, шел вдоль пристани, погруженный в сладкое бездумье.
        Гостиница. Да, вначале он найдет подходящую гостиницу из дорогих.
        Слуга. Ему нужен слуга. Для пущей важности. Не может же он явиться к Гаассе окс Тамаю без слуги? У этих варанцев так не принято.
        Впрочем, зачем ему слуга? Терпеть какого-нибудь любопытного и ленивого идиота, который, не ровен час, решит обобрать или убить его в первую же ночь? Нет, слуга ему не нужен. Пусть Гаасса окс Тамай думает, что хочет.
        Но мысли путались в голове, собственная рассеянность злила. Впрочем, он понимал - о чем бы он не пытался размышлять сейчас, все его мысли будут так или иначе возвращаться к Шету.
        Да, к Шету.
        Он не знал, да и не мог знать, что сам Шет окс Лагин находился в то утро всего лишь в семи лигах восточнее. И тоже озирал затопленную туманом гавань. Он был одет в серебристый плащ морского офицера, капюшон надежно скрывал его лицо от посторонних.
        Шет окс Лагин гулял по городу - бесцельно, но с удовольствием. Он покинул дворец еще ночью. Вдруг ему стало смертельно скучно там, среди покорной челяди, антикварной рухляди и собственных мыслей.
        Ему давно уже было смертельно скучно - лет десять, не меньше.
        После возвращения из Синего Алустрала, после того, как Октанг Урайн был изгнан из его тела словно лис из путаной норы, он редко спал ночами. Нет, не ночные кошмары были тому виной. И не бессонница - по крайней мере, не бессонница в общеупотребительном смысле этого слова.
        Мир сна не принимал Шета окс Лагина. Бдительные присные Фратана отказывали ему в счастье войти в свою чудесную страну.
        Сам Шет окс Лагин знал, почему происходит так, а не иначе. Все дело было в том, что ему не требуется засыпать, чтобы видеть то, что снится другим, обыкновенным людям.
        Видения иных земель, иных небес и иных стихий посещали его наяву. Мир сна переплелся в его жизни с миром яви настолько нерасторжимо и вычурно, что попытка заснуть была для Шета равносильна тому, чтобы входить в дом через дырку, проделанную в крыше, в то время как к твоим услугам - настежь распахнутые двери.
        Шет просто хотел отдохнуть.
        Но иногда Шет окс Лагин все же спал. В последний раз - около месяца тому назад.
        И все-таки ни сновидений, ни грез, ни знамений не видел он, деревянная кукла на холодном ложе. Зато он видел себя - как бы со стороны, как бы свысока. Лежащего, раскинув руки, под кисейной кроной балдахина.
        Вынужденно паря под потолком своей опочивальни, Сиятельный князь размышлял о том, что любой на его месте, созерцая собственное тело, чья грудная клетка размеренно вздымается в такт дыханию, уже, верно, свихнулся бы. Будь он хоть сто раз Звезднорожденным.
        Вот Шет и свихнулся - так, по крайней мере, считали его приближенные.

3
        Укутавшись в серебристый плащ, Шет окс Лагин сидел на краю скалы, звавшейся Бивнем Тритона.
        Вершина скалы, скорее напоминавшая кабачок, нежели бивень, возвышалась над гаванью Урталаргиса словно штандарт над бастионами крепости.
        Шет сидел на самом краю - беспечный и задумчивый. От бездны, набитой кораблями, лодками, лодочками и морем, его отделяли две четверти шага. Четверть одной ногой. Четверть другой ногой. Но он не оставит за спиной эти две четверти, он не самоубийца.
        О самоубийстве Шет всерьез не думал. Зачем? Он и так знал, что умрет скоро.

«Что такое „скоро“? Быть может, сегодня. Или завтра. Ну максимум через неделю.»
        Эту странную новость сообщило ему не далее, как в минувшую полночь, не слишком миловидное, но достаточно дружелюбное существо. Существо имело лицо, на котором можно было рассмотреть три узенькие щелочки, за которыми прятались влажные глаза, напрочь лишенные зрачков.
        Существо помавало крыльями, хотя обликом скорее напоминало человека, нежели птицу. Некоторый избыток органов зрения восполнялся отсутствием рта - губ, зубов, десен, языка и прочего.
        Однако, существо разговаривало. Причем его изысканный варанский был настолько цветаст и безупречен, что заподозрить в госте чужестранца Шету окс Лагину не хватило бы мнительности. Впрочем, подспудно Шет был уверен в том, что, возжелай его собеседник болтать по-харренски, он не обнаружил бы изъянов и в его харренском. Если некто говорит, не имея рта, то едва ли ему грозят такие трудности, как акцент.
        - Очень скоро ты сможешь прикоснуться рукой к последним воротам. Они распахнутся перед тобой, открывая дорогу в мир с иными законами, - сказал Шету его просвещенный собеседник, замыкая пальцы в замок. В то время как вторая пара рук незваного гостя была сложена на коленях.
        - Значит ли это, что я умру? - поинтересовался Шет и в его голосе не было ни страха, ни сожаления.
        - Конечно значит, - подтвердил пришелец. - Точнее, твое тело умрет, но ты останешься Звезднорожденным, Шетом окс Лагином.

«Разумеется, так», - мысленно согласился князь. Он провел ладонью по всклокоченным волосам и задал гостю вопрос, который давно волновал его.
        - А что, милостивый гиазир, много ли смысла в том, что я Звезднорожденный?
        Четырехрукий человек с прозрачными крыльями улыбнулся. И хотя рта у гостя не было, но Шет был готов поклясться, что голос его стал теплей и проникновенней.
        - Откровенно говоря, в этом мало смысла. Мы, то есть такие как я, плохо понимаем промысел Великой Матери Тайа-Ароан. Но смысл есть. Я точно знаю, что он есть - должен быть!
        - Спасибо за откровенность. Просто интересно было знать, что ты думаешь, - сказал Шет.
        Затем он проводил гостя до края дозорной башни, откуда последний, расправив мощные крылья, мощно ринулся вниз, являя собой неземную картину гармонического сочетания невесомости тела с его наличием.
        Но Шету недосуг было следить за его полетом. Он знал, что все равно не сможет поймать тот момент, когда вестник исчезнет, растворившись в темноте.
        Сидя на краю Бивня Тритона, Шет углубился в размышления над одним немаловажным вопросом. Сможет ли он летать столь же свободно после того, как последние ворота распахнутся перед ним?

4
        Октанг Урайн бросил последний взгляд на гавань, в суете которой было нечто завораживающее. Ему давно было пора идти. Чтобы добиться аудиенции у Гаассы окс Тамая, верховного флотоводца княжества Варан, потребуется не один день настойчивых домогательств и вся сила Звезднорожденного.
        Но что это там за громада входит в гавань, огибая мыс с идиотским названием Бивень Тритона? Цвет парусов подсказал Урайну, что судно везет персону едва ли не княжеского достоинства.
        Посольство? Или сам Сиятельный князь? Урайн решил задержаться.
        - Это четырехъярусник Гаассы окс Тамая, мужа всех жен Урталаргиса, - пояснил пьяненький матрос своему похмельному, а потому печальному другу (а заодно и насторожившемуся поодаль Октангу Урайну).
        - Ходил, небось, на смегов от нечего делать? - поинтересовался третий матрос, только что прибившийся к компании.
        - Да что ты, «на смегов»! Скажешь тоже! Гаасса окс Тамай мелочевкой не пробавляется. Он только по-крупному. Ходил, небось, за море с каким-нибудь вельможным гадом погутарить. Ему твои смеги голожопые не нужны. Первому Кормчему подавай сразу венец Сиятельного князя, - с видом знатока дворцовых интриг пояснил товарищам пьяненький.
        - Да разве ж князь наш ему свой венец отдаст? - заржал второй, похмельный.
        Услышанное казалось нелепостью. Десять лет назад Сиятельный князь, на корабле которого он был тогда безусым юнгой, приказал протянуть под килем шестерых матросов за то, что они посмели скрывать от офицеров своего больного товарища, подцепившего невесть где дифтерию. И еще - это он тоже видел сам - Сиятельный князь зарубил своего вестового на месте за то, что тот позволил себе усомниться в целесообразности похода в Синий Алустрал.
        Он сам слышал, что Сиятельный князь отравил свою супругу по обвинению - впрочем, недоказанному - в измене. Правда, это тоже было давненько, не вчера. Но разве люди со временем становятся более мягкими? Разве такой человек отдаст свой венец кому-нибудь, пока будет в силах держать меч?
        - Князь? Не отдаст? А кто его знает? Он, браток, совсем помешался, пока ты свое хозяйство там, на Медовом Берегу, акульим жиром мазал.
        - Помешался? - недоверчиво переспросил похмельный.
        Но пьяный матрос ему не ответил. Он был поглощен величественным зрелищем: на пристань, застланную коврами, ступила нога Гаассы окс Тамая, облеченная в туфлю из мягчайшей, тончайшей замши.
        Трое рабов придерживали край его непомерно длинного плаща. Еще четверо, с внушительными секирами, шествовали позади. На каждом из сопровождающих были высокие шлемы с пышными плюмажами из крашеного конского волоса.
        Одежды сияли золотым шитьем. Контраст между серым унынием пристани и блистательной роскошью процессии был столь разителен, что сослепу могло показаться, будто над пристанью поднимается радуга.

«Авось, никакой аудиенции мне и не понадобится», - довольно ухмыльнулся Октанг Урайн, разглядывая своего старого знакомца Гаассу окс Тамая. «Та же ленивая поступь - так ходит желтый медведь, позавтракавший медом из разоренной пасеки и закусивший семейством пасечника…»
        Он отлично помнил Гаассу. Ибо всего лишь десять лет назад играл с ним в лам и отдавал ему приказы устами Шета окс Лагина. Разве такое забывается?

5
        Шет окс Лагин тоже наблюдал за прибытием Гаассы окс Тамая с Бивня Тритона.
        Князь недолюбливал Гаассу. Особенно в последние годы. Буквально на глазах он из порядочного флотоводца с задатками карьериста превратился в политически озабоченного сластолюбца, которого тошнило при одном упоминании о делах флотских.
        Муж всех жен Урталаргиса и впрямь был видным юбочником, не останавливавшимся ни перед чем ради пополнения списка своих побед, особенно если речь шла о женах и дочерях высшей аристократии Варана. В связи с похождениями окс Тамая в ходу была шутка, что Совет Шести следовало бы переименовать в Совет Шести Рогоносцев.
        Но одним сластолюбием многогранная личность окс Тамая не исчерпывалась. Неутолимая жадность то и дело вовлекала Гаассу в торговые авантюры, добрая половина которых оканчивалась сокрушительным фиаско. А страсть к заморским рабам и глубоководным гадам доходила до нездоровой мании. Флотоводец был готов платить за любую алустральскую медузу стократную стоимость хрустального кубка, тоже, кстати сказать, недешевого. Одним словом, окс Тамай был персоной яркой.
        Хотя Шет недолюбливал окс Тамая, он, тем не менее, доверял ему. Поскольку князю было больше некому доверять.
        Мало-помалу Первому Кормчему удалось сосредоточить в своих руках изрядную долю полномочий и прав, от которых отказался - нужно отметить, совершенно добровольно - сам Сиятельный князь. Не единожды запуская руку в казну, окс Тамай смог сколотить порядочное состояние. И хотя его траты показались бы среднему аристократу астрономическими, существенного урона мошне Первого Кормчего они, как ни странно, не нанесли.
        Как ни крути, Гаасса окс Тамай оставался одним из самых богатых людей Варана. И более того, он становился все богаче и влиятельней день ото дня.

«Гаасса окс Тамай снова сорвал богатый куш. Но зачем ему такие деньги? Не иначе как готовит переворот!», - нашептывали Шету все кому не лень.

«И пусть себе готовит, - обыкновенно отвечал им Шет. - Ничем не могу ему в этом помочь».
        Не то чтобы Шету было все равно, в чьи руки попадет княжество, в случае, если Первый Кормчий и впрямь затеет государственный переворот. Но Шет, единственный из Звезднорожденных, кто постиг пресную мудрость небытия, понимал, что есть вещи, которым он не властен противиться.
        В одном Шет был уверен: верховодить в этом заговоре будет кто угодно, но не Гаасса окс Тамай. Слишком труслив и ничтожен был Первый Кормчий. Слишком безволен, слишком осторожен.
        Солнце показалось из-за края свинцово-синей тучи и Шет улыбнулся ему.
        Вестник из другого мира сказал ему ночью странную вещь. Неужели это солнце больше не будет светить ему?
        Сиятельный Князь закрыл глаза и подставил лицо морскому ветру, вдохнул полной грудью и вновь воззрился на пристань.
        Вон Гаасса окс Тамай сходит на берег в окружении своей разодетой охраны. Вон народ - матросы и рыбаки, перехожие голодранцы и легкомысленные девушки, любительницы мужественных мужчин и дармовой выпивки.
        Все сбежались поглазеть на событие. Еще бы - неровен час кому-нибудь отломится пара медных монет по случаю возвращения в столицу великого флотоводца и правой руки Сиятельного князя. Что ему? Для него деньги как для других семечки!
        Но картина всеобщего напряженного оживления быстро наскучила Шету. Он поплотнее закутался в серебристый плащ и стал медленно спускаться вниз, в город.
        Шет был слишком поспешен и не видел, как к Гаассе окс Тамаю, не успевшему сделать и десяти шагов по родной варанской земле, низко поклонившись, подошел человек в желтом плаще, расшитом стразами - по виду заезжий купец или даже простой путешественник. После короткого приветствия незнакомец стал нашептывать на ухо Гаассе окс Тамаю что-то важное. Иначе с чего бы Первый Кормчий слушал какого-то купчишку?
        Шет не видел этого, а потому был лишен счастья спросить себя, куда смотрели телохранители, подпустившие невесть кого к самому Первому Кормчему. Шету не представилось возможности подивиться тому, сколь разговорчив и любезен вдруг оказался по отношению к заезжему купчине, путешествующему даже без слуги, обыкновенно столь высокомерный Гаасса окс Тамай.

6
        - И, между прочим, любезный Гаасса окс Тамай, правитель грютов Аганна готов взять на себя всю тяжесть осады Орина с суши, - Октанг Урайн был настолько убедителен и красноречив, насколько вообще позволяло ему быть таковым чужое тело, тело Сделанного Человека.
        - Так значит, Аганна не прочь расширить свои владения на север? - полушепотом поинтересовался заинтригованный Гаасса окс Тамай.
        - Совершенно верно, - кивнул Урайн.
        Он понимал, что торопить Первого Кормчего совершенно бесполезно. В душе флотоводца сейчас шла ожесточенная борьба между алчностью и трусостью. А голос совести (которая у окс Тамая все же имелась) не на шутку охрип в споре с гласом подлости, который, однако, предпочел отрекомендоваться как здравый расчет.
        - В сказанном тобой немало здравого, - наконец выродил окс Тамай. - Орин весьма богатый город. И было бы ложью отрицать, что город наших союзников представляет интерес для народа нашего княжества. Но…
        - Что «но»? - сделал большие глаза Урайн, сама простота.
        - Только вот… - Гаасса окс Тамай оглянулся назад - туда, где на должном удалении от них тащились с постными рожами придворные и удалые молодцы с секирами. - Только вот Сиятельный князь наш Шет окс Лагин… Едва ли он позволит мне направить флот на Орин, ведь оринский свел Элиен Тремгор приходится ему Братом по Слову… Разве тебе об этом не известно?
        - Известно. Но ведь не может же княжество растоптать свои интересы только из-за того, что двух двенадцатилетних мальчиков когда-то связала ничего не значащая клятва Братства? Если уж говорить об этой клятве, то связывала она Варан и Харрену, сыном которой был и остается Элиен Тремгор. Но какое отношение эта клятва имеет к паттам, этим болотным жабам, ведущим свой род от разбойных смегов, от который княжество варанское столь много претерпело?
        - Клятва… Да, чушь, конечно… Я понимаю это так же хорошо, как и ты. У меня тоже был Брат по Слову… когда-то в юности… Но я сейчас хоть убей не вспомню как его звали! Говоря откровенно, я и сам из тех, кто смешал бы паттов с дерьмом только за то, что они внуки проклятых смегов, стало быть, разбойничье семя. Но я лицо подневольное. Моя воля - это воля Сиятельного князя Шета окс Лагина. Разве я могу растоптать интересы Сиятельного князя?
        Урайн неожиданно резко остановился. Остановился Гаасса окс Тамай. Вслед за ними встала как вкопанная и вся процессия.
        Даже зеваки перестали шептаться и смолкли - может, вот она, дармовщина?
        Взгляд Урайна впился в зеленые глаза Гаассы окс Тамая, которому на миг показалось, что время остановилось по причинам, не зависящим ни от него, ни от мироздания. Впрочем, уста Урайна продолжали улыбаться, и это несколько успокоило Первого Кормчего.
        - Коль скоро мы не можем растоптать волю Сиятельного князя, значит нам придется растоптать самого Сиятельного князя, - прошептал Урайн.
        На лбу Гаассы окс Тамая выступила холодная испарина.
        О таких вещах он еще ни разу не говорил всерьез ни с одним из смертных. Более того, о таких вещах он раньше запрещал себе даже думать.
        Жадные до денежки сограждане Первого Кормчего наконец осознали, что раздача откладывается и гневно заулюлюкали.

7

«Провокатор, подосланный Шетом окс Лагином?».

«Провокатор, подосланный Элиеном Тремгором?»

«Сумасшедший?» .
        На какое-то мгновение Гаасса окс Тамай вдруг сильно пожалел о том, что вообще позволил этому странному чужеземцу приблизиться.

«Да и вообще, куда смотрела охрана? У них что сегодня, коллективный приступ альтруизма?»
        Какой-то сомнительный тип предлагает ему убить Сиятельного князя и выступить в поход на Орин, наплевав на все союзнические обязательства, рука об руку с необузданными грютами. Разве это не странно?

«Убить Шета окс Лагина… Конечно, он мне мешает, можно сказать, путается под ногами. Но убивать? Зачем же!»
        Гаасса окс Тамай был совершенно уверен - не пройдет и года, как Шет умрет своей смертью. Или, что вероятнее, попросту отречется от престола, предпочтя своему шумному дворцу пещеру аскета на одном из западных отрогов Хелтанских гор.

«По слухам, даже пресловутый Герфегест - и тот аскетизмом не брезговал во времена оны…»
        Шет окс Лагин скоро сам исчезнет с его горизонта. Таково, по крайней мере, было гадание по потрохам белого дельфина, что Гаасса в тайне от всех совершил в Пиннарине. Да и диковинный сон, что видел он намедни, толкователи объяснили именно так. Все знамения твердили об одном: не более, чем через год механика небесных сфер изменится и Сиятельным князем станет он, Гаасса окс Тамай. Зачем же торопить события и ввязываться в авантюры?

«Вот через год и можно будет с легким сердцем пойти на Орин, хоть бы и с теми же грютами…»
        Гаасса окс Тамай сосредоточенно молчал, его костистое лицо оставалось совершенно непроницаемо. Впрочем, заговорил Октанг Урайн и голос его - вкрадчивый и тихий, как шорох стрекозьих крыльев - заставил окс Тамая вздрогнуть и прервать свои размышления.
        - Того белого дельфина, над чьим чревом совершалось гадание, о котором ты сейчас думаешь, изловил вовсе не ты, - зловеще усмехнулся Октанг Урайн. - Твоего дельфина сглодали крысы в ночь перед гаданием. А твоя расторопная челядь, дабы избежать заслуженной кары, подложила тебе другого дельфина. Ты, конечно, не заметил подмены. Но скажи мне, можно ли верить такому прорицанию?
        Глаза Гаассы окс Тамая округлились. Этот опасный тип прочел его мысли так уверенно… Да откуда этот тип вообще знает о том гадании на белом дельфине? Ведь он лично приказал умертвить и гадателя, и его прислужников?
        - И это еще не все, - продолжал Урайн, увлекая окс Тамая вперед, к нарядным паланкинам, ждущим своего часа, дабы доставить во дворец Первого Кормчего и его свиту. - Тот сон, что приснился тебе недавно. Молодой лосось, увитый лентами, словно бы ряженый юноша, какие пляшут на празднике Зимнего Солнцеворота, гонит раненого тунца. Толкователь солгал тебе, когда объяснил, что лосось - это, мол, ты, а тунец - Шет окс Лагин. И что не ранее как к следующему Солнцевороту тунец издохнет от полученных ран и ты настигнешь его. Это было вопиющей ложью! Ибо на Истинном Наречии Хуммера «тунец» звучит так же как «воин», а «лосось» - так же как
«царь». Желаешь ли ты знать истинное значение своего сна, Гаасса окс Тамай?
        Первый Кормчий обреченно кивнул.
        - Так знай же: еще до Зимнего Солнцеворота царь сведет счеты с воином! Вот о чем убоялся сказать тебе толкователь, ибо знал, что ты вздернешь его на дыбу только за тем, чтобы поднять себе настроение, испорченное его дурным, но правдивым толкованием, - чеканя слог, сказал Октанг Урайн.
        Глаза Гаассы налились дурной кровью.
        - Знаешь, это уже слишком! Слишком! - взревел он и его рука потянулась к ножнам. - Кто ты такой, чтобы я верил тебе?
        Урайн приложил палец к губам, призывая Гаассу к спокойствию.
        - Звук моего имени не усладит твой слух. Впрочем, мне есть чем усладить твой ум. Я, безымянный, видел, как ты, доблестный Гаасса окс Тамай, сражался по щиколотку в крови на Плато Поющих Песков острова Дагаат после того, как благородный Мата окс Гадаста получил свое. Я помню, ты помог Сиятельному князю вновь найти колдовскую серьгу. Сдается мне, тогда у князя были какие-то проблемы со здоровьем, что-то вроде раздвоения личности. И, кажется, именно та серьга была причиной его недуга…
        - Ты был там?
        - Я был и не был, - уста Урайна тронула скупая улыбка. - Но среди спасшихся с Дагаата моего тела не сыскалось. Веришь ли ты мне, безымянному?
        - Я верю тебе, человек без имени, - обессиленно сказал Гаасса окс Тамай, потирая виски, которые грозила разорвать изнутри колючая боль. - Я верю тебе, как самому себе. Продолжай.

8
        Шет окс Лагин подмигнул своему отражению в бассейне для игры в лам. Фигуры, вырезанные из черепаховой кости, были разбросаны повсюду в величайшем беспорядке.
        Шет погрузил в воду кончик своего знаменитого бронзового пальца. Наметил им несколько линий. На поверхности воды остались бороздки, которые образовали семиконечную звезду.
        Сиятельный князь тихонько свистнул. Звезда начала вращаться и побежала по поверхности воды. Достигла противоположного края бассейна, побежала обратно.
        Играть в лам Шету было лень. Гонять туда-сюда колдовскую водомерку - тоже.
        Сиятельный князь свистнул еще раз и звезда исчезла.
        Шет направился к кустам шиповника. В конце концов, именно ради этого пришел он в обнищавший по части красот осенний сад.
        - Дивное диво! Шиповник расцвел! - сообщил Сиятельному князю его малолетний слуга. - Что ты болтаешь, дурачок? - Шет покровительственно приобнял мальчика за плечи. - Что болтаю - за то в ответе, - обиженно проворчал тот.
        Этот слуга, а звали его Инн, был, пожалуй, единственным человеком во дворце, не считавшим своего князя умалишенным. Шет ценил его преданность - мальчик стал единственным человеком во дворце, кого он упомянул в своем завещании. В тайне от мальчика (и от Совета Шести) Шет отписал ему львиную долю своей недвижимости вместе с родовым именем Лагин и соответствующим дворянским рангом.
        Инн не обманул Шета.
        Дорожки в саду золотились неприбранными листьями лип, пестрые созвездия хризантем нашептывали невеселые мысли о близких холодах и безрадостных зимних рассветах. Клены тоже были красны. Но вот шиповник! Шиповник действительно цвел, закутанный в жизнерадостное жужжание воспрянувших к последней трапезе насекомых.
        В немом восхищении Шет присел на скамью подле фонтана с восемью каменными лососями - здесь шиповника было особенно много.
        Правда, цветы не были такими крупными, какими они бывают весной. Да и того дивного любовного запаха они не давали. Но разве эти мелочи имели значение? Цветы, кремово-желтые, целомудренно-белые, лиловые и розовые на кустах, чьи листья уже успехи пожухнуть - они были прекрасны.
        Расторопный слуга принес Сиятельному князю меховую накидку и кувшин теплого вина. Другой - приземистый кубок с чищенными кедровыми орешками. Третий… О нет! - Не беспокоить! - рявкнул Шет окс Лагин.
        Безропотные слуги исчезли за колоннами мраморной галереи, вдающейся в сад скелетом древнего чудовища. Кто-то из предыдущих князей посчитал, что так будет красивей.
        Когда сад вновь опустел, Шет окс Лагин подошел к одному особенно пышному кусту и подался к самому желтому венчику. Лиловые лепестки ласково коснулись его щек. Казалось, они не отпускают его. Словно ладони больного ребенка. Не отпускают?
        И тут Шет почувствовал, что аромат, источаемый цветком, стал сильным, нестерпимым. Вдруг в его ушах зазвучала несмелая музыка. Но Шет не испугался - он знал, иногда растения посредством своих ароматов дарят людям, которых они полюбили, возможность услышать музыку сфер.
        Вдруг сад вокруг Шета закружился в феерическом хороводе. Сначала медленно, в такт тимпанам и флейтам, затем - чуть проворнее. А вот уже и сам князь закружился вместе со своим нескучным садом.

«Выходит, мы друг с другом танцуем?»
        Эта мысль понравилась Шету и он звонко рассмеялся, чтобы отогнать печаль.
        А печалиться были причины. Шет знал: дух шиповника прощается с ним навсегда.

«Он тоже уже знает, что я не жилец, - подумал Шет. - А может, дело в другом? Может он знает, что завтра выпадет снег и он, расфуфырившийся не ко времени, сам погибнет, и оттого спешит попрощаться?»
        Музыка становилась все тише, характер ее менялся. Тимпаны отступали, флейты становились глуше, лишь хрустальные колокольчики еще бесчинствовали где-то вдали. Но вскоре и колокольчики начали то и дело порождать вместо звука волны густо-розового и бледно-желтого цвета.
        Чу! Вот уже и они смолкли, уступив тишину мерному шороху листьев.
        Похоже, кто-то шел по саду.
        Шет окс Лагин выпрямился и осмотрелся.
        Вроде бы чья-то фигура. Впрочем, не прошло и трех секунд, как фигура скрылась в зарослях можжевельника.
        - Я же просил не беспокоить! - громко выкрикнул Шет и грузно опустился на скамью.
        Шет окс Лагин принялся всматриваться в просветы между ветвями шиповника. Кто-то там определенно был, кто-то знакомый. Он чувствовал это. Но кто? Неужто Элиен?
        Воодушевленный этой мыслью, Шет окс Лагин вышел из зарослей и сделал несколько шагов по направлению к мраморной галерее.
        Вот он! Верткий, словно ящерица, быстрый, подвижный. Это, конечно, не Элиен.
        Но кто это? Кто этот человек, что скрывается за колонной? Что за тип в вульгарном плаще со стразами?
        Он не знает его. Или все-таки знает? Может, чей-то слуга, заблудившийся в дворцовых лабиринтах? Вор? Вельможа из провинции, которому было назначено? Наемный убийца? - гадал Шет окс Лагин, пока нарушитель его спокойствия не скрылся с большой поспешностью.

9
        Лунная дорожка. По ней движется челн со спущенным парусом. Полное безветрие.
        В лодке четверо. Сиятельный князь, его слуга Инн и двое гребцов.
        Побережье безмолвно, море - бездыханно.
        Шет окс Лагин сидит на корме лодки и смотрит вперед. Они движутся к острову, который зовется Перевернутая Лилия. Если смотреть на его причудливые очертания издалека, в нем и впрямь можно разглядеть сходство с этим благородным цветком.
        Никто не спрашивает, зачем они плывут туда. Гребцам, а заодно телохранителям Сиятельного князя, Канну и Телемту, все равно - их дело отрабатывать жалование. Мальчишка Инн тоже молчит, но по другой причине. Сиятельный князь ему все уже объяснил: они направляются на остров, чтобы увидеть косматую звезду.
        Инну хочется знать, почему косматую звезду можно увидеть только с острова, а из сада нельзя. Но ему хочется спать, глаза просто-таки сами слипаются - не до подробностей.
        Весла входят в воду почти бесшумно. И почти бесшумно выходят из нее.
        Шет окс Лагин с нежностью смотрит на озябшего, ссутулившегося Инна. Мальчик клюет носом.

«Напрасно я взял его с собой. Он еще слишком мал для таких специфических развлечений, как ночь в Воздушной Обсерватории. Еще простудится!» - корит себя за опрометчивость Шет.
        - Кажется, мы здесь не одни, - шепчет Шету Телемт.
        Шет вглядывается в темноту. Действительно, они не одни.
        Рыбаки?
        Восьмивесельная лодка выплывает из-за восточной оконечности Перевернутой Лилии.

«Что-то непохоже на рыбаков. С каких это пор рыбаки промышляют ввосьмером при полном безветрии, да еще и в полнолуние?»
        - Они к нам плывут, Сиятельный князь, - встревоженный голос Канна.
        - Пожалуйста, тише, - Шет окс Лагин кивает в сторону прикорнувшего на скамье мальчишки.
        - Они движутся очень быстро, - горячий шепот Телемта, в котором вмиг умер гребец и проснулся телохранитель Сиятельного князя.
        Шет замер, пытаясь разглядеть лица «рыбаков».

«Хуммер их раздери, да они все в полотняных масках и стальных нагрудниках!»
        - Это грабители. В крайнем случае, отдадим им все, что попросят. Но прежде я, пожалуй, все-таки снесу голову трем-четырем, - мрачно заметил Канн, бросив весла и нащупывая на дне челна свои меч и кинжал.
        Телемт тоже бросил весла - они теперь не нужны. Им все равно не выиграть соревнования в скорости.
        - Не каркай, Канн. Может, когда они узнают, кого решили обобрать, никому ничего сносить и не потребуется, - усмехнулся Телемт. - На нас же не написано, что мы везем самого Сиятельного князя. Вот и попутала нелегкая дураков…
        - Может, они вообще не грабители… А забыли что-нибудь нужное и теперь хотят у нас попросить. Например…
        - …Писчие принадлежности, - со злой иронией подсказал Телемт. - Забыли дома, а тут срочно надо в городскую управу черкнуть пару прошений…
        Шет не сдержал улыбки - все-таки, Телемт и Канн славные парни, как жаль, что он не заметил этого раньше. Но, конечно, «грабителям» нужны вовсе не писчие принадлежности и даже, увы, не деньги.
        Люди в масках прекрасно знают, к чьей лодке правят. Они не разговаривают между собой, ничего не доуточняют, детали им, похоже, давно ясны. Им нужна его жизнь. Крылатый вестник был прав.

«Неужели Гаассе окс Тамаю наконец-то достало и подлости, и храбрости на то, чтобы покуситься на мою жизнь?»
        - Князь, вы должны лечь на дно лодки. Там вы будете в относительной безопасности, - зашептал Канн, не отрывая взгляда от неумолимо приближающихся врагов.
        - Я Звезднорожденный, а не просватанная девка, чтобы отлеживаться на дне лодки, пока мужики друг другу чубы дерут, - отрезал Шет окс Лагин. - Если хочешь, ложись туда сам.
        - Но ведь вы безоружны! - в отчаянии воскликнул Телемт.
        - Это ничего не значит.
        Телемт покачал головой, обнажая меч. Когда-то он слышал, что в былые времена князь слыл непревзойденным рукопашным бойцом. «Вот, как раз и выдался ему случай вспомнить былые доблести», - подумал Телемт.
        Но Шет окс Лагин знал, что никакой рукопашной не будет и в помине.
        Он уже заметил: у каждого из людей в масках за спиной висит колчан, туго набитый стрелами. Значит, где-то на дне их лодки лежат и тугие луки. Ни Телемту, ни Канну не случится показать себя в честном бою, заслонив князя от удара неприятельского меча.
        Стрел хватит на всех.
        Шет окс Лагин в последний раз взглянул на крепко спящего Инна и ему на глаза навернулись слезы. Ну зачем, зачем он потащил мальчишку к этому проклятому острову? Судьба не подарила ему ни сына, ни дочери. Ни одна его кровинка не переживет его, будь он хоть триста раз Звезднорожденным. И даже Инн не переживет его, увы.

10
        Пока лодка приближалась, лица Телемта и Канна выражали несгибаемое намерение убивать и быть убитыми.
        Однако, когда, будучи в шестидесяти локтях от них, «грабители» бросили весла и взялись за луки, у Телемта и Канна округлились глаза. - Похоже, это не грабители, - сказал Канн. - Иначе зачем им луки? - удивился Телемт.
        - Да упокоятся семена ваших душ в Святой Земле Грем, мальчики, - сказал Шет окс Лагин, когда щелкнула первая тетива.
        Телемт вывалился за борт почти сразу.
        Сознание Канна, в чью грудь впились одновременно четыре стрелы, заволокло мутной пеленой телесного страдания. Он погрузился в бесплодные размышления о том, сколь недальновидно с его стороны было оставить во дворце свой лук и колчан со стрелами. А еще он думал о том, что так и не успел угостить негодяев метательным кинжалом.

«А может, еще не поздно…» Но тут в глаз Канна попала стрела, и рука с кинжалом безвольно обвисла - каленый наконечник рывком погасил его сознание.
        А стремительно идущий ко дну Телемт отчего-то вспомнил о расцветшем шиповнике, о вызывающе прекрасных розах, обреченных на скорую смерть под снегом.
        Не менее трех десятков стрел было выпущено в них в первые две минуты. Пока умирали его телохранители, Шет окс Лагин, сложив руки на груди, слушал косматую звезду Тайа-Ароан.
        Бордово-красная, с лохматым шлейфом ослепительных смарагдов, она, с надрывным криком, который дано было слышать только ему, Звезднорожденному, катилась в пульсирующую бездну по хрустальному ободу купола небес.

11
        - Так у князя что, пальца нету? - Вроде, нету. Говорят, ему еще в Синем Алустрале палец-то оттяпали. - За долги, что ли? - Ну и дурак же ты! Будто у князьев долги бывают! В бою, ясен перец! - Да с чего ты вообще взял, что у князя пальца нету? - Да слышал вроде. - Так «вроде» или «точно»? - Вроде точно…
        Все трое загоготали.
        Да, они родились настоящими счастливцами. Так, по крайней мере, им в тот момент казалось.
        Когда Сиятельный Князь и двое его мужиков были убиты, эти трое перешли ко второй составляющей их сокровенного плана. И закололи пятерых своих подельников.
        Теперь их трое, посвященных. Четвертый посвященный - странный северянин в желтом плаще - поджидал их на берегу Перевернутой Лилии.
        Однажды он уже заплатил им весьма щедро. И заплатит еще - но уже там, на острове. Правда, чтобы выудить из северянина деньги, нужно еще чуток повозиться. Господин пожелал самолично убедиться в том, что они порешили именно Сиятельного князя, а не какого-нибудь случайного звездочета. - Хватит ржать. Доставайте князя.
        Орудуя баграми, они принялись выуживать труп.
        В груди Сиятельного князя торчали семь стрел. Он упал за борт, когда его грудь пробила седьмая, Поющая Стрела, которую Урайн одолжил у Аганны. Только такой и можно убить Звезднорожденного.
        Восьмая стрела настигла Шета в воде. Но когда она пробила горло Сиятельного князя, тот уже ничегошеньки не чувствовал.
        Пыхтя и бранясь, они втащили тело князя в свою лодку. Затем они снова спорили - насчет того, принадлежит ли выуженное мертвое тело Сиятельному князю. Никому из них не доводилось раньше видеть князя так близко.
        - Он рыжий. Точно вам говорю.
        - И этот тоже рыжий. Вроде…
        - Чего он тогда в военном плаще? Он же вроде князь, я слыхал, у них вся одежда из золота…
        - А он вообще сумасшедший. Иначе с чего б он тогда ночью на этот остров плавал с двумя дураками?
        - Твоя правда. Ладно. Главное, что пальца нет. Вот она - главная примета!
        Маски были сняты за ненадобностью. Они, трое счастливцев, теперь не станут таиться. Сейчас они вернутся на Перевернутую Лилию и передадут северянину тело Сиятельного Князя - пусть делает с ним что хочет, хоть на котлеты пусть порубит. Они получат денежки - и прости-прощай, нищета…
        На полдороге к острову они остановились, откупорили флягу крепкого гортело, настоянного на молодой полыни, и сделали по глотку. Их переполняли хорошие предчувствия, ведь все прошло без сучка без задоринки!
        Между тем, один сучок, одну задоринку, судьба от них утаила.
        Челн со спущенным парусом, который стал убийцам безынтересен сразу после того, как Сиятельный князь свалился мертвым за борт, медленно удалялся от острова, подхваченный холодным течением.
        Там, на скамье, спал беспробудным сном сметливый черноглазый мальчик. Он проснется только на рассвете, когда течение принесет лодку к Бивню Тритона. Ему назначен судьбой венец Сиятельного князя - двадцать восемь лет спустя. А тридцать лет спустя он станет отцом Свода Равновесия. Впрочем, случится это хотя и под тем же солнцем, но в другом мире, в другой ветви дерева истории…
        На острове Перевернутая Лилия, на каменном плавнике одного из исполинских кашалотов, что сторожат вход в Воздушную Обсерваторию, сидел тщедушный человек с внушительной плешью. Он бормотал себе под нос слова, среди которых были и горестные, и гневные, и лукавые.
        Это был Октанг Урайн. Длань, Уста и Чресла Хуммера. По впалым скулам его текли быстрые слезы.
        Он знал: очень скоро трое счастливцев принесут ему тело Шета. Он сойдет к ним - и глаза его будут красны, сухи и неумолимы.
        ГЛАВА 11
        ХУШАКИ

1
        Эта ночь, казалось ему, будет длиться бесконечно.
        Октанг Урайн запрокинул голову и посмотрел в засеянные золотой пылью небеса. Великая Мать Тайа-Ароан пылала в них погребальным костром, оплакивая погибшего Шета. Такой яркой, такой лютой он не видел ее никогда.
        Убийцы Звезднорожденного Шета, опираясь на багры, хмуро смотрели в затылок Урайну, занятого, по их разумению, непотребной ерундой. Нашел тоже время - гав ловить, когда тут его дожидаются уважаемые люди.
        Наконец старший в троице, Саур, решил подкрепить свою репутацию честного вожака и, деликатно кашлянув, сказал:
        - Извини, гиазир, что мешаем… Но мы сделали нашу работу. Мы хотим получить плату и уйти.
        Урайн не обернулся - обернуться означало увидеть тело Шета, что лежало позади разбойников, а к этому он все еще был духовно не готов. Продолжая смотреть вверх, он ответил ровным, ничего не выражающим голосом:
        - Хорошо. Подождите здесь. Я должен ненадолго зайти в Воздушную Обсерваторию. Когда я вернусь, вы получите деньги.
        Саур мысленно прикинул возможные пути бегства с Перевернутой Лилии и, заключив, что их нет, с деланной небрежностью бросил:
        - Хорошо, гиазир. Иди. Если ты не вернешься через час, мы войдем вслед за тобой. Если с тобой не будет денег, ты заплатишь нам тем, что отыщется у тебя внутри.
        Урайн проигнорировал его слова. Он уже подымался по лестнице, восходящей меж спинами двух каменных кашалотов ко входу в Обсерваторию.

2
        Октанг Урайн находился в кромешной тьме. Прямоугольник входа едва заметно серел у него за спиной.
        Потом в подполье Обсерватории щелкнули стопоры и, влекомая вверх отнюдь не силою рукотворных механизмов, дверная плита быстрым крылом тьмы метнулась вверх.
        Измененное Место. Одно из многих. Урайн знал, что в Измененных Местах нельзя делать ничего необдуманного. Но и бездействовать в Измененных Местах тоже нельзя.
        - Хуммер-Дархва… - довольно уверенно начал Урайн на Истинном Наречии Хуммера.

«Хуммер-Светоносец, …»
        - …рагга-ннэ…
        Эта часть заклинания ничего не значила. Так, инициирующее придыхание.
        Договорив первую часть формулы, он на мгновение смолк и прислушался.
        Там, откуда должен был бы прийти отклик на инициирующее придыхание, царило глухое безмолвие. У Урайна неприятно засосало под ложечкой.

«Неужели ошибка?» Делать, впрочем, было нечего.
        - …арпал вахав-дарх, - закончил Урайн.

«…дай мне Свет».
        Кромешная тьма и знакомое мертвое безмолвие. Урайн вслушивался в мерные биения своего сердца.
        - Ты не князь.
        Урайн вздрогнул всем телом. Даже его самообладание имело границы.
        Он думал, что если это заклинание не подействовало сразу, ему придется провести долгие часы, прежде чем удастся достучаться до хушаков.
        И вот надо же - голос. Он раздался из-за спины, справа. Голос принадлежал подростку - резкий, чуть хриплый, готовый в любой момент сорваться на петушиную ноту.
        - Ты не князь, - неприязненно повторил голос.
        - Не князь, - неизвестно зачем кивнув темноте, ответил Урайн на том же языке, на котором к нему обращались - на старинном ре-тарском, времен Эррихпы, основателя Тардера.
        - Так какого ляду ты приполз сюда, сучья вонь?
        Это спрашивал уже другой голос. Судя по всему, вопрошающий находился прямо перед Урайном, локтях в тридцати.
        Со всех сторон одобрительно засвистели. Недобро грюкнуло что-то тяжелое, кто-то невидимый с чувством чихнул.
        - Я пришел сюда, чтобы вывести вас в мир. Князь мертв. Он пал от руки убийц.
        - Куда-куда запал? - этот голос, с особой издевательской подначкой в каждом звуке, еще не звучал. Ему ответил гогот четверых. Нет, пятерых.

«Отлично. Очень хорошо. Все на месте. Все шестеро слышат меня. Я слышу их. Значит, я пришел сюда не зря…»
        - Ладно, говори, дядя. Не бойся. Начнем бить - сильно больно не будет, умрешь быстро, - отсмеявшись, обнадежил Урайна первый голос.
        - Я Звезднорожденный. Моя сила не меньше той, которой обладал ваш князь. Я хочу освободить вас. И вернуть вам то, что вам задолжал Леворго.
        На этот раз слова Урайна были встречены тяжелым молчанием - даже балагурить никто не спешил.
        - А ты наглец, дядя. Мы знаем, что Диорх сейчас стоит в самом сильном из Золотых Цветков и принадлежит величайшему из Звезднорожденных. Князь обещал вывести нас в мир, чтобы мы помогли величайшему из Звезднорожденных познать тайны Шара. Князь говорил, что за это Звезднорожденный допустит нас к Диорху и позволит нам познать нашу судьбу. Вот что собирался продать нам князь. А что продашь нам ты?
        - Правду. Элиен, величайший из Звезднорожденных, никогда не допустит вас к Диорху и на полет стрелы.
        Урайну ответил артистичный посвист. Дескать, вот так стрела летает.

«Действительно, похоже», - усмехнулся Урайн, не прекращая говорить:
        - Я - брат покойного князя. Он завещал мне помочь свершить вашу судьбу. Вот почему я помогу вам. Я выведу вас в мир и отведу вас к Диорху. И даже величайший из Звезднорожденных не сможет помешать нам.
        - Тю, «братом князя»… Разве у него были братья?
        - В обычном смысле, то есть единоутробных братьев, у него не было. А Братья по Рождению - и были, и есть, - сказал Октанг Урайн. - Таким образом, я брат князю. Ведь я - тоже Звезднорожденный, как и он!
        Но невидимки не очень-то торопились ему верить.
        - Пойман, - сказал обладатель «петушьего» голоса и удовлетворенно щелкнул пальцами.
        - Пойман, - согласно отозвался кто-то слева от Урайна.
        - Отрежем для начала нос, - предложил третий голос, заметно повеселевший.
        Урайн с ужасом почувствовал как в его переносицу уперлось что-то твердое.
        - Отрежем, а потом - съедим. - Нет. Снимем скальп и съедим. - Ты когда-нибудь скальп ел, конченый? Там и есть-то нечего, сплошная волосня! - Зато ты ел - сразу видать доку.
        - Лучше давайте член ему отрежем! Он ему все равно больше не понадобится! - Можно подумать, нам его член больно нужен…
        - Кому как. Я лично из него мешочек для зубочистки сделаю, а то старый весь истрепался…
        Хушаки, конечно, шутили, но лишь в мелочах.
        Урайн чувствовал: они действительно готовы умертвить его в любое мгновение, а то, что от него останется - даже не семя души, нет, а слабоматериальный сгусток страдания - навеки пленить в своей заколдованной обители.
        Тычок в переносицу. Урайн почувствовал, как по обоим крыльям его носа побежали два горячих ручейка.
        - Убить меня легче, чем поверить, - твердо сказал Урайн, вытирая кровь тыльной стороной ладони. - Но убить меня можно и без ножа. А уж мучений мне будет вдесятеро больше, чем от ваших мясницких ухваток. Заладили тоже - «скальп»,
«член»… Вы что, на бойне при Эррихпе работали, в разделочной? Дайте свободу моему заклинанию. Дайте - и если я не Звезднорожденный, Великая Мать Тайа-Ароан сожрет меня на ваших глазах.
        - Какая-такая мать-перемать?
        - Вырежьте ему язык, чтобы болтал поменьше! У меня изжога от его брехни началась!
        - Проглоти свой и попустит твою изжогу! - рявкнул Урайн.
        Он успел заметить - голос, что предлагал вырезать ему язык, прежде только смеялся. Этот голос тоже принадлежал подростку, но в нем чувствовались власть и рассудительность. Это означало, что если он сможет дать укорот заводиле, остальные тоже угомонятся.
        Расчет Урайна оказался верным - все притихли.
        - Ты хоть понимаешь, мужик, на что нарываешься? Может, мы лучше просто убьем тебя по-человечески? И нам потеха, и тебе облегчение?
        Но Урайн был непреклонен. Еще не хватало погибнуть, будучи зарезанным каменными ножами шести бесплотных сопляков! То-то славная кончина!
        - Мне не нужно облегчение. Дайте свободу моему заклинанию.
        - Мироздание покоряется последней воле обреченного. Не нам спорить с природой, воздвигаясь на бунт против несгибаемого намерения смертника…

«Ишь ты, как излагает! - усмехнулся Урайн. - Сразу видно - ученик Леворго, а не просто портовая шпана!»
        Не успела эта мысль блеснуть короткой молнией в мозгу Урайна, как в Воздушной Обсерватории раздался его собственный раскатистый голос.
        В тот момент Урайн, впрочем, молчал - просто его заклинание было наконец отпущено на свободу колдовскими стенами Обсерватории:
        - Хуммер-Дархва рагга-ннэ арпал вахав-дарх.

3

«Хуммер-Светоносец, дай мне Свет.»
        И грянул свет.
        Воздушная Обсерватория была построена не даром. Еще до войны Первого Вздоха Хуммера древние маги Варана охотились в ней за тайнами бытия и они сделали все для того, чтобы таковые тайны представали перед ними в самом ярком свете.
        Тайа-Ароан была в зените над Обсерваторией. Когда в крыше Обсерватории открылся звездообразный проем, нестерпимо яркий, истинный свет Великой Матери пролился с небес на стоящего точно под проемом Октанга Урайна.
        В одно мгновение его плоть была буквально нанизана на нити этого света. Любой, кто не был Звезднорожденным, превратился бы в столб ревущего пламени быстрее, чем успел бы сказать «ай».
        Но Урайн смело подставил свои ладони под плотные, почти осязаемые сгустки материнского света и меж его рук заклубились юркие змеи изумрудного сияния.
        Темнота отступила. Теперь он видел все шесть стен Обсерватории, в каждую из которых было наглухо вмуровано зеркало из черного полированного камня. В зеркалах застыли заостренные, исхудалые, злые лица пятнадцатилетних учеников Леворго. Преступивших Право. Изгнанников. Разоблаченных. Хушаков.
        Теперь они видят, что он не лжет.
        Теперь они видят, что он может освободить их из плена черных зеркал и вывести в мир. И они пойдут за ним.

4
        Саур и двое его счастливых спутников успели не на шутку замерзнуть. Помог бы костер, но не хотелось идти собирать плавник - ведь они надеялись совсем скоро покинуть жутковатый остров.
        Когда Саур в очередной раз решал, стоит ли отправить дружков на поиски сухого плавника или лучше втроем пойти на поиски самого Урайна, на ступенях Обсерватории раздались шаги.
        - Вот и вся недолга, - буркнул Саур.
        Его товарищи воспряли - работодатель возвращался.

«Пусть только попробует не принести плату - пустим выскочку на дрова!», - Саур зловеще прищурился.
        Их работодатель возвращался не один - он вел с собой каких-то оборванных мальчишек.

«Что за коленца он тут мне выкидывает? Он что - собирается расплатиться с нами живым товаром?».
        - Это еще кто? - гаркнул Саур, на всякий случай обнажая короткий меч грютского образца.
        - Это? - рассеянно переспросил Урайн. - Это хушаки.
        Саур не понял - слово «хушаки» он слышал впервые. Он бросил придирчивый взгляд на парней, как вдруг ему стало страшно. Невыразимую жуть навевала на него и неисчерпаемая бездна над его головой, где сами звезды, казалось, в ту ночь сошли с ума, и невесть откуда взявшиеся пацаны в набедренных повязках, нисколько не вязавшихся с колючим осенним ветром. Да и мертвец в княжеской залме, от израненного тела которого исходил тонкий, неведомый аромат вид имел грозный и устрашающий.
        Саур взял на два тона ниже:
        - Ладно, гиазир. Хушаки так хушаки. Как по мне - так пусть хоть сами кутах. Расплатись с нами и мы уйдем, прославляя твое безвестное имя по всем тавернам.
        - Кутах? - неожиданно басовито хохотнул один из мальчишек. - Слышишь, дядя, это он про тех казератов пернатых, у которых вместо мозгов - дрисня собачья?
        - Да, Лоскир, - коротко кивнул Урайн. - Это про них.
        - Так мы не кутах, понял?! Ты это гониво кончай, да? - с нескрываемой угрозой сказал Лоскир. Последнее слово он выдохнул прямо в лицо Сауру.
        Только Урайн, да и то с трудом, успел проследить за происшедшим, ибо движения Лоскира были воистину неуловимы. Лоскир приблизился к Сауру в три неимоверно быстрых подскока, деловито отвел руку вожака, сжимающую меч, в сторону, и вонзил свой каменный тесак прямо ему в подвздошье.
        Подельники Саура умерли почти одновременно со своим предводителем - Лоскир не забыл и про них. Вся процедура заняла у него не более полминуты…

«Хорошо, что хушаки пока на моей стороне, - опасливо подумал Урайн, - Эти, глядишь, и Девкатру самого на мешочки для зубочисток нарежут…»
        Очень скоро от Перевернутой Лилии отчалила лодка. На веслах сидели шестеро жилистых юношей, чье убранство исчерпывалось набедренными повязками из небеленого полотна. Впрочем, им не было холодно. Они бодро переругивались и задирались друг к дружке, словно бы возвращались с удавшегося пикника.
        На корме, рядом с мертвым телом Шета окс Лагина, смежив воспаленные веки, развалился Урайн. Он был доволен, ведь пока все шло согласно плану. И даже Шет, даже его недавние слезы были этим планом предусмотрены.

5
        "Этого я тоже не учел.
        Когда диофериды пришли ко мне и вверили моей опеке Шар, они рассказали мне правду о Диорхе, о себе и о своих предшественниках.
        Когда Хуммер пришел в Сармонтазару, он подорвал могущество Лишенного Значений в страшной войне. Последняя битва состоялась в Лон-Меаре, где стояла главная твердыня Лишенного Значений. Было сокрушено все. Хуммеру оставалось лишь предать смерти Лишенного Значений и после этого растоптать Леворго словно жалкого червя, ибо без своего учителя Леворго был тогда менее, чем ничто.
        И вот, Хуммер и Лишенный Значений сошлись в последнем поединке. Хуммер восторжествовал над своим соперником, но заплатил за это частью своих Значений и был ввернут в сон. Второй же был сокрушен и расстался со всеми Значениями. Вместе с ними исчезло и его Имя. Оттого мы не можем звать его иначе как Лишенным Значений.
        Лишенный Значений был уничтожен, а само его существо исчезло, его нет больше и не будет никогда. Единственное, что осталось от него в вещном мире - это Диорх, который зовется также Стеклянным Шаром, а на Истинном Наречии Хуммера - Хуш.
        Диорх - это «твердое сердце» Лишенного Значений.
        Леворго случилось спастись в той войне самому и спасти от рук темных слуг Хуммера Диорх. Он ушел в неизвестность и растворился во мраке, распростершемся над Сармонтазарой.
        Единственным человеком, на которого Леворго мог рассчитывать в те страшные годы, был Эррихпа, основатель Тардера и всего Ре-тарского царства. Эррихпа дал Леворго укрывище и ученик Лишенного Значений смог наконец в безопасности задуматься о будущем.
        Леворго справедливо рассудил, что мрачное затишье, которое воцарилось в Сармонтазаре после того, как Хуммер заснул, не продлится вечность. Хуммер будет дышать и каждый его вздох будет приближать его к пробуждению. Леворго знал - бороться с Хуммером в одиночку ему будет не по силам.
        И тогда Леворго решил создать дионагганов - Воинов Шара.
        Тогда он полагал, что ему будет по силам вложить искру добра в избранных смертных и сделать так, чтобы они стали непреодолимой стеной для темных слуг Хуммера.
        В северных землях Леворго разыскал шестерых сирот, меченых ненавистью к Хуммеру. Их изначальные имена утрачены. Но перед Исходом Времен они называли себя Лоскир, Нальк, Сав, Фарг, Шотор и Двайр.
        Леворго взялся за воспитание мальчиков.
        Он приобщил их к знанию Лишенного Значений. Чтобы они могли противостоять темным слугам Хуммера, он дал им и Истинное Наречие. Он посвятил их в начала тайного хождения в Диорх. В пятнадцать лет каждый из дионагганов умел больше, чем любой незаурядный колдун Сармонтазары.
        Леворго сделал своим питомцам «детское оружие» - ножи из зеленого обсидиана. Когда сила этих ножей умножалась магическим искусством, они разили подобно молниям.
        Но это было только начало. Леворго полагал, что когда дионагганам исполнится по шестнадцать лет, им можно будет вверить настоящее оружие, которое тайно приуготовлялось им к тому дню во чреве Диорха.
        Но Леворго ошибся в одном.
        Меченые ненавистью к Хуммеру не могли стать хранителями мира, ибо ненависть и мир несовместны.
        Леворго поспешил. Он дал дионагганам слишком много силы, но не успел дать им вдосталь добра и любви.
        Однажды, промозглым зимним днем, когда злой ветер с моря Фахо засыпал молодой Тардер мокрым снегом, дионагганы пришли к Леворго и сказали: «Дай нам твои средства и умения. Дай нам наше настоящее оружие. Мы не можем больше ждать. В мире нет ни блага, ни порядка, о которых ты учил нас. Но мы молоды. Мы хотим видеть порядок и благо. Если их нет в этом мире - мы сами водворим их. Дай нам средства и позволь нам немедленно действовать.»
        И тогда Леворго понял, что в их нетерпеливых устах, устах гордецов - слова Хуммера. Ибо сам он учил их терпению и мудрости.
        Увы, уже тогда дионагганы были очень сильны. Леворго знал - ему будет не по силам одолеть шестерых молодцев в открытом бою. Впрочем, дионагганы любили Леворго как родного отца и, к счастью, сами еще не понимали, что могли бы совладать с ним, только возжелай они этого.
        И тогда Леворго ответил: «Хорошо же - я дам вам то, о чем вы просите. Ибо и моя душа тоже жаждет и блага, и порядка»
        Леворго знал, что Воздушная Обсерватория как нельзя лучше послужит его замыслу. Он привел своих учеников на Перевернутую Лилию и обманным путем заточил их в каменных Зеркалах, отражавших изнанку этого мира.
        Горько рыдая о судьбе своих непутевых детей, Леворго вернулся в Тардер и отрекся от самого имени «дионагганы».

«У Шара больше не будет воинов» - решил он. «Пусть Лоскир, Нальк, Сав, Фарг, Шотор и Двайр зовутся просто „хушаками“, сыновьями Шара.» И тогда Леворго произвел на свет шестерых Сделанных Людей, и сделал их диоферидами, новыми хранителями шара.
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»

6
        По настоянию Гаассы окс Тамая, а в действительности - по требованию Октанга Урайна, вещавшего устами честолюбивого флотоводца, в ту ночь был созван чрезвычайный Совет Шести.
        Сам Гаасса окс Тамай членом Совета Шести не являлся. Сравнительно недавно он, прозудев добрых полгода над ухом Шета окс Лагина, добился учреждения в Варане новой должности - должности Первого Кормчего. Первый Кормчий главенствовал и над флотом, и над армией Варана и, между прочим, имел право тройного голоса в Совете Шести в отсутствие самого Сиятельного Князя.
        Члены Совета Шести сидели за круглым столом, неторопливо потягивая крепкую мятную настойку. В ней не было хмеля - только чистота и ясность. Трое разыгрывали старую партию в Хаместир, начатую еще полтора года назад. Один дремал. Двое вели пустую беседу о войне в Орином. Эта тема, которая еще несколько дней не легла бы на язык и самому отъявленному прожектеру, теперь словно бы висела в воздухе. Впрочем, оба собеседника полагали ее сугубо умозрительной и обсуждали исключительно от безделья.
        - …Одни только стены у них в Орине чего стоят! Сорок пять локтей, подумать только! - заметил Тэн окс Мата.
        - И башни… - печально согласился Нар окс Нон.
        - С другой стороны, - Тэн ловко отправил в рот два вываренных в меду ореха, - совершенно ясно, что дело не в стенах и не в башнях. И даже не в Ирвамессаде. Все дело в Элиене. Если он начнет лютовать как когда-то в Лон-Меаре, все наши галеры захлебнутся огнем, не добравшись до Таможенной Плотины.
        - А почем тебе знать что было в Лон-Меаре? - ехидно осведомился Нар окс Нон.
        - А почем тебе знать чего там не было?
        Оба собеседника рассмеялись - о Лон-Меаре оба они только слышали ибо были слишком молоды - по государственным меркам, конечно. Тэну окс Мате недавно исполнилось двадцать восемь. Нар окс Нону - тридцать один. Целое поколение варанских воинов унесла война в Синем Алустрале. Поэтому даже в Совете Шести не было сивобородых старцев. Кроме одного - почтенного Ларва окс Шаатты.
        Ларв был опытным служакой при Иноземном Доме еще во времена Лотара окс Мидана - прежнего Великого Князя. Потом случилось ужасное - на глазах у Ларва в Варнаге было истреблено варанское посольство. Шокированный увиденным Ларв навсегда возненавидел дипломатию и твердо решил уйти с государственной службы. На девять лет он удалился в свое поместье под Вергрином. Но когда Сиятельный Князь Шет окс Лагин вернулся изменившимся из Синего Алустрала и стал править Вараном по-новому, что-то подтолкнуло Ларва к возвращению.
        Сначала Ларв еще прислушивался к беседе, что вела молодежь, но скоро задремал. Выражение его лица было беспечальным и благостным. Со стороны могло показаться, что длинноусый дедушка видит безмятежный сон про любимых внуков. Но в действительности ничего приятного Ларву не приснилось.
        Зал с высоким потолком и узкие окна, из которых открывается вид на Киад. Варанское посольство с верительными грамотами. Его друзья и коллеги. Среди них Шет окс Лагин - молодой выскочка, обласканный князем после войны со смегами. Нелюбезные воины в тяжелых шлемах - гервериты. Военачальник со скользким именем Иогала. И - Октанг Урайн. Тысячи бусин в его волосах - что за немужской вид? Потом - злая жеребьевка, гибель посольства. В живых остались лишь двое - Шет окс Лагин и он, Ларв. Шет остался в плену. Ларву повезло больше. «Иди и говори обо всем, что ты видел в Варнаге. Иди и помни, что когда-нибудь мы еще встретимся и ты падешь на колени передо мной, своим подлинным повелителем.» - приказал ему тогда Октанг Урайн…
        Ларв окс Шаатта вздрогнул во сне.
        Открыл глаза.
        Быстро огляделся по сторонам - не заметил ли кто-нибудь из членов Совета испуга на его лице. Да и не пропустил ли он за созерцанием своего давнего кошмара чего-либо судьбоносного?
        - Что же это такое, милостивые гиазиры? Скоро уж светать начнет, а князя все нет, - недовольно просипел спросонья Ларв, обращаясь по преимуществу к игрокам в Хаместир, которые громоздили свои башни на доску как раз напротив него.
        И в этот момент блуждающий взгляд Ларва остановился. Его глаза расширились. Он смотрел в сторону распахнувшейся двери.
        - Князь перед вами.
        Все посмотрели на вошедших. Бледный, как покойник, Гаасса окс Тамай а с ним - еще один человек, незнакомец. Румяный и бодрый.
        И тут случилось странное - Ларв узнал спутника Первого Кормчего. Узнал, хотя прежнее тело этого человека почти два десятилетия назад было сожжено в цитадели Тайа-Ароан.
        Ларв узнал незнакомца по темному пламени в глазах. По манере говорить. В конце концов, он только что видел его сквозь пелену дремы! О да… Спутником Первого Кормчего был Октанг Урайн. Длань, Уста и Чресла Хуммера. Это он навеки разочаровал Ларва в дипломатии.

«…И ты падешь на колени перед своим подлинным повелителем.»
        За спиной Урайна переминались с ноги на ногу худощавые подростки с заостренными лицами, на которых блуждали развязные и настороженные ухмылки. На подростках не было ничего кроме набедренных повязок. В руках они сжимали ритуальные каменные ножи.
        - Кто это с вами, Гаасса? Разве это по правилам - приводить на заседание Совета Шести посторонних? - недоуменно спросил Тэн окс Мата, обращаясь к Первому Кормчему. - И что это означает - «князь перед вами»? Извольте дать комментарий!
        Гаасса окс Тамай, по видимому, находившийся в ступоре, ничего не ответил Тэну. Он даже не пошевелился.
        Зато Октанг Урайн направился прямо к Тэну окс Мате. За ним последовали трое хушаков.
        - Во-первых, я не «посторонний». А во-вторых, я же сказал: князь перед вами! Что тут комментировать? - С сего момента Сиятельным Князем Варана, является Первый Кормчий Гаасса окс Тамай, герой Алустральской войны.
        Тэн окс Мата, которому вся недобрая подоплека происходящего открылась в один момент, ловко выхватил меч.
        Впрочем, в следующее мгновение он, испуганно вскрикнул, разжал пальцы и в ужасе отшвырнул клинок прочь.
        На стол, прожигая доску для Хаместира, упал захваченный неровной волной пламени раскаленный кусок железа. Тэн окс Мата с выражением почти детской обиды на лице уставился на обожженную ладонь.
        Один из хушаков - Урайн уже научился с лету различать их между собой и знал, что его зовут Нальк - благодушно осклабился:
        - Обжег руку? Ерунда. Хочешь, я на нее поссу?
        Тем временем Сав запанибратски положил руку на плечо застывшего, словно изваяние, Первого Кормчего и легонько, по-дружески, ткнул его кулаком в живот.
        - Ну что, Кормчий, харэ тормозить! Народ недоволен. Расскажи братанам о том, как тебе неймется стать Сиятельным Князем. Надо ведь чтоб все было по понятиям?
        Гаасса окс Тамай, словно бы вмиг пробудившийся от глубокого сна, обвел соловым взглядом оторопевших членов Совета Шести и деревянным голосом произнес:
        - Милостивые гиазиры, я объявляю Совет открытым и сообщаю, что Великий Князь Шет окс Лагин в невменяемом состоянии избрал путь… - Гаасса окс Тамай кашлянул и, возвысив голос, продолжал уже более уверенно:
        - …добровольной смерти. Я, Первый Кормчий Варана имею право предложить себя в качестве соискателя знаков княжеского достоинства. Предлагаю вам изъявить свою волю свободным голосованием. Прошу учитывать также, что я в отсутствие Князя имею три голоса на этом Совете.
        Сав одобрительно похлопал Гаассу по плечу и отошел в сторонку, демонстративно любуясь Первым Кормчим. Вот, дескать, какую отличную речь мы сказали.
        Члены Совета Шести в нерешительности переглянулись. Банальный государственный переворот, во главе которого стоит ошалевший от собственной смелости Гаасса окс Тамай, жаждущий стать тираном - так и только так понимали они происходящее.
        Но что делать с этими полуголыми хуммеровыми детишками? Как быть с дымящейся доской для Хаместира, на которой все еще потрескивает горячий меч Тэна? И этот человек, не желающий считаться «посторонним»… Как он вообще проник во дворец? И как провел своих гаденышей? Или они - гаденыши - помогли ему пройти? Одним словом, все это было очень и очень небанально. Более того, было способно парализовать волю любого тираноборца…
        В центре круглого стола, за которым сидели члены Совета, стояла шестиугольная шкатулка для сбора голосов. Она ждала своего рокового часа.
        А вязкая неопределенность и не думала оканчиваться Никто из членов Совета не хотел брать на себя ответственность за первый шаг. В конце концов, брать эту ответственность было довольно страшно…
        Наконец Гаасса окс Тамай взял голосовательную восковую табличку и, небрежно начертав на ней «Согласен», опустил свой глубокомысленный вердикт в шкатулку.
        Остальные по-прежнему медлили.

«…И ты падешь на колени перед своим настоящим повелителем.»
        Ларв окс Шаатта первым не выдержал пытки страхом и неопределенностью.
        Он взял свою табличку, дрожащими руками вывел на ней «Да» и бросил ее в шкатулку. Затем, пунцовея от стыда, Ларв встал со своего места, сделал два нетвердых шага в сторону Октанга Урайна и, хрустя всеми суставами сразу, опустился перед ним на колени.
        - Я помню тебя, - прошептал он, порываясь поцеловать руку Урайна.
        - А я тебя нет, - с искренним недоумением бросил Урайн, неприязненно косясь на сивого старика, ищущего губами его руку.
        В тот день Урайну было лень напрягать свою память. И потому он не сразу вспомнил тот далекий день в Варнаге, когда он, как с ним часто случалось в те годы, молол привычную высокопарную чушь на фоне кровавой бани перед просвещенными варанцами. А когда он все-таки вспомнил было уже поздно. Потому что хушаки - разом двое, заскучавшие Фарг и Шотор - деловито зарубили Ларва, словно жрецы - жертвенное животное.
        - Этот старпер хотел откусить твою руку, Звезднорожденный, - театрально насупившись, пояснил Шотор. - Но мы помешали ему, - добавил Фарг.
        Члены Совета, равно как и Первый Кормчий, оцепенели от ужаса. Они перестали быть мужчинами. Они забыли, что в них в ножнах покоятся отменные мечи, а за поясом - длинные стилеты. Что проку в оружии когда даже лояльного Ларву окс Шаатту постигла такая бесславная участь?
        - Плохо, мальчики, плохо, - неодобрительно цокнул языком Урайн. - Вы не должны были убивать этого почтенного старца. Он, между прочим, помнил меня молодым…
        Урайн брезгливо отер левую ладонь, которую пытался поцеловать Ларв, о штаны и начал неторопливо обходить стол по кругу.
        Члены Совета Шести, как завороженные, поворачивали головы вослед его движению и ловили каждое его слово.
        - …но что сделано - то сделано. Ларв окс Шаатта мертв. И теперь ты, достойный Гаасса окс Тамай, - Урайн удостоил Первого Кормчего кивком головы, - не можешь прийти к власти законным путем. Ибо теперь в Совете недостает одного человека и, следовательно, голосование не будет иметь силы. Хоть Ларв перед смертью и успел отдать свой голос Первому Кормчему, но старый маразматик написал на табличке «да». А надо было написать - «согласен»! Какая досадная оплошность! Если бы Ларв был жив, мы бы попросили его исправиться… А так, Шотору придется сделать это за Ларва…
        Шотор волчонком глянул на разглагольствующего Урайна. Его бы воля - он бы и ему врезал пару раз, чтобы выражался яснее… Шотор все еще не понимал - что именно и как он должен «исправить» за Ларва.
        - Звежно-рож-жен-ный-рав, - пробубнил Лоскир с набитым ртом. Он только что загреб из фарфоровой вазы на столе полную горсть орехов и теперь пытался разом с ней управиться. Сообразив, что никто ничего не понял, он яростно тряхнул головой, сплюнул желтоватое месиво на пол и рявкнул:
        - Звезднорожденный прав! Вы с Фаргом мужика зарезали - вам и расхлебывать. Что набычился, типа умный сильно? Исправь - и побыстрее! Или тебе Ларвом побыть за падло? - Лоскир заговорщически подмигнул Шотору.
        - А-а, ты в этом смысле, - наконец Шотор догадался, к чему клонят Лоскир и Урайн.
        Он присел на корточки над разрубленным через обе ключицы Ларвом. Склонив голову набок, он несколько мгновений, не мигая, разглядывал лицо старика. Потом его нож приблизился к мертвому лицу и совершил неуловимое круговое движение.
        Кроваво-красная линия прошла по лбу, по самой границе волосяной части головы, юркнула за уши и вынырнула над кадыком.
        Затем Шотор медленно возложил ладонь на лицо Ларва и пробормотал несколько слов, в которых преобладали глухие гортанные звуки - это была несложная магическая формула и Шотор помнил ее наизусть с девятилетнего возраста.
        Не успели последние звуки Истинного Наречия смолкнуть, как две лежащие на полу рядом с Ларвом фигуры Хаместира разлетелись на крохотные осколки. Тут же словно бы под сильным порывом ветра распахнулась и вновь захлопнулась дверь в зал.
        Оленья кожа на ножнах Ларва окс Шаатты разбежалась сетью мелких трещин.
        Получив должные знамения, свидетельствующие о том, что формула принята, Шотор улыбнулся, поглядел на Лоскира в поисках одобрения и… одним рывком содрал кожу с лица Ларва.
        Затем он надел ее, как маску.
        Когда отвратительные чавкающие звуки, которые издавала срастающаяся плоть, стихли, воцарившаяся в зале тишина показалась уцелевшим членам Совета Шести воистину гробовой.

7
        Шесть членов Княжеского Совета по-прежнему сидели за круглым столом, обессиленные увиденным, отупевшие от осознания того, что обречены.
        Гаасса окс Тамай стоял, тяжело опираясь на стол обеими руками.
        Шотор растянул губы в улыбке. Привыкать к лицу Ларва было тяжело, но Шотор с раннего детства был очень способным отроком.
        Голос Ларва он тоже воспроизвел без особых затруднений - подумаешь, одной формулой больше:
        - Ну что же, милостивые гиазиры. Я исправил ошибку и выразил свою свободную волю. И, прошу заметить, выразил установленным образом. Кто не верит, тот может глянуть - там написано «согласен», - Шотор повертел в руках восковую табличку. - Теперь дело за вами.
        Снисходительно улыбаясь, Урайн наблюдал за паясничанием Шотора, скрестив руки на груди. Нет, ему не было скучно - балаган, в который затейники хушаки превратили и впрямь банальный государственный переворот, ему пока что не наскучил. Тем более, он знал - до того, как упадет занавес, его ждет еще один фокус. За снисходительной улыбкой Урайн скрывал не пресыщение зрелищем, а свой страх…
        И это еще хорошо, что подле своего левого уха он слышит успокаивающее дыхание Девкатры. В противном случае ему и впрямь было бы чего бояться.
        Потому что хушаки превзошли все его ожидания.

«Какие же твари понаплодили этих выблядков? Чему учил этих исчадий ополоумевший Леворго?! Ну где, где они научились прилаживать к харям чужие лица, если даже я впервые слышу об этом умении?»
        Если бы Урайн видел другой путь, он бы ни за что не прибег к освобождению хушаков. Но в его собственном письме-указании, что он составил в помощь самому себе, было сказано недвусмысленно:

«Выведи в мир хушаков. Ничего не бойся. Ты сильнее. Потому что нет никого сильнее Властелина, которым ты скоро станешь, чтобы написать это письмо.»
        Руки членов Совета вяло, как во сне, потянулись за табличками для голосования.
        И в этот момент Лоскир, справлявший у входа малую нужду, обернулся и, запахивая на чреслах набедренную повязку, сказал:
        - Постой-постой, Шотор… ты думаешь, как чужую харю напялил, так большой шишкой заделался? А я так типа, пацан? Мне, может, тоже благородные хари нравятся. Вот у него, например, очень породистая! И помоложе твоей будет! - острый ноготь Лоскира хлестнул языком холодного пламени по лицу стремительно бледнеющего Тэна окс Маты.

8
        Шестеро членов Совета сидели за круглым столом. Гаасса окс Тамай стоял, тяжело опираясь на стол обеими руками. У носка его правой туфли стояла лужица - только что Первого Кормчего вырвало желчью от переизбытка чувств..
        Лоскир, растянул губы в кривой улыбке. Чтобы привыкнуть к породистому лицу Тэна окс Маты нужно было время, но Лоскир с раннего детства был очень усидчивым отроком.
        Голос Тэна он воспроизвел без особых затруднений - правда, нужную формулу подсказал ему Шотор:
        - Ну что же, милостивые гиазиры. Я свою свободную волю выразил полным согласием.
        Урайн хотел было урезонить Лоскира и остальных, чтобы закруглялись со своей комедией и подумали, как побыстрее избавиться от изуродованных трупов бывших членов Совета Шести, но воздержался. «Может и сами скоро устанут от всего этого?» - понадеялся он. Впрочем, трезвомыслие нашептывало ему, что дальше будет только хуже.
        Не исключено, что когда куражится им надоест, хушаки обдерут с трупов одежду и плащи. Отрубят пальцы, чтобы стащить понравившиеся перстни, сорвут золотые пряжки - они такие. Потом им снова станет скучно, и им снова возжаждется кровопусканий. И тогда они захотят убить окс Тамая.

«Действительно, им-то окс Тамай не очень нужен. Ну а мне тогда что делать? Самому полезать в шкуру Гаассы? Хватит. Один раз я уже был Князем! В этом же десятиклятом Варане!»
        Увы, Урайн уже заметил бешеный блеск в глазах хушаков.
        Дурачась и высовывая языки, они рисовали в своих восковых табличках всякую потешную чушь - кто набухший мужской орган с татуировкой «мой!», кто - профиль Первого Кормчего, поверх которого ползла размашистая надпись «продан», кто, как например Нальк, просто каллиграфически выписывал заклинание, наводящее порчу, благо грамоте хушаки были обучены…

«Вот помалюют еще немного, а потом озвереют окончательно. И примутся искать себе новых развлечений…»
        Урайну даже стало немного жаль Гаассу окс Тамая. «Говно он, конечно, но какой флотоводец! Как он тогда, в битве за Дагаат, швырнул в пламя двадцать галер, чтобы спасти нас от топоров Лорчей! Жизнь, между прочим, мне спас. Думал, правда, что Шету окс Лагину. Но какая разница, в конце концов? Главное, что мужик башковитый и преданный! Это значит, пора мальчикам проветриться.»
        Размышляя так, Урайн неспешно подошел к Лоскиру.
        - Ну что, голосование завершено? - спросил он нетерпеливо. - Да, Звезднорожденный. - Кивнул тот, не поворачивая головы.
        - Вот и хорошо. Значит, сделали дело, можно и в трапезную спуститься, а? Попируем как пристало членам Совета по случаю избрания нового Сиятельного Князя…
        - Пожрать-то оно никогда не лишнее. Только мы, знаешь, решили не брать его князем. Больно глаза у него, знаешь… бегают.
        Произошло то, чего так боялся Урайн - хушаки решили довести расправу до логического завершения.
        Урайн уже думал было начать увещевания, что, мол, не следует, нецелесообразно расправляться с окс Тамаем, как вдруг его затопила волна слепой ярости. Ярость, впрочем, быстро уступила место неколебимому спокойствию.

«Увещевания? Обойдетесь, выблядки малолетние! Придется поучить вас быть послушными без всяких увещеваний…»
        С этой мыслью Урайн подал знак уже давно бывшему настороже Девкатре и с чувством огрел Лоскира по затылку.
        Тот, жалко крякнув, с маху влетел своим новым лицом в дубовую поверхность стола. Лязгнули зубы. Урайн хладнокровно схватил Лоскира за волосы и, рванув назад, опрокинул того на спину вместе со стулом, довершив воспитание размашистым ударом в живот.
        Конечно, когда до хушаков дошло, что Лоскира бьют, они попытались убить Урайна, не задумываясь о том, стоит ли в принципе это делать. Они так привыкли - убивать не думая, стоять друг за дружку горой. Обидел одного - отвечай перед остальными. Но с Урайном этот номер не прошел…
        Девкатра, Крылатый Пес Хуммера, тоже знал свое дело. Тем более, что в свете перемены лиц совершить его было совсем нетрудно.
        Половина могущества хушаков заключена в словах, коими они владеют. Их сила - в их речи. Увы, их новые лица еще наполовину принадлежали миру мертвой материи, над которым власть Девкатры была особенно сильна. Губы хушаков оцепенели и они были не в состоянии выговорить и полслова.
        Вторая половина могущества хушаков - в каменных ножах. Очумевший Шотор с тягостным мычанием попытался достать Урайна рубящим ударом. Однако, Девкатра снес Шотора вихрем раскаленного воздуха и швырнул в стену.
        После этого Крылатый Пес Хуммера проявился.
        Пространство над столом наполнилось алым свечением. Сквозь него то и дело проступало струящееся неуловимыми формами непрестанно меняющееся нечто. Порою Девкатра принимал на несколько мгновений устойчивую форму огромного темного бражника, непомерно большие глаза которого горели холодным и беспощадным разумом. От одного вида Девкатры даже задиристым хушакам делалось не по себе.
        Когда-то они слышали о Крылатом Псе Хуммера от Леворго и они быстро поняли, с кем имеют дело. Хушакам достало сообразительности пойти на мировую. Впрочем, никто особо и не рвался попасть на место скулящего Лоскира и обожженного Шотора. Потому что о Девкатре хушакам было известно главное: Девкатру тяжело вернуть к полутелесному бытию. И с тем, кто смог это сделать, лучше жить дружно - тем более, не ссориться из-за какой-то случайной оплеухи, отпущенной Лоскиру… - Эй, Звезднорожденный, ты чего это? - примиряюще проблеял Нальк. - Мы ж того… пошутили, - проворчал Двайр. - Может и правда пожрем пойдем, - обиженно предложил Шотор.
        Урайн удовлетворенно улыбнулся.
        Да, урезонить хушаков оказалось немногим сложнее, чем Совет Шести.
        Урайн размял ушибленный о затылок Лоскира кулак и, обернувшись к едва стоящему на ногах Гаассе окс Тамаю, сказал.
        - Мальчики просто пошутили. Садитесь, Сиятельный Князь. Выпейте водички…
        Гаасса окс Тамай посмотрел на Урайна ошалевшими глазами, в которых еще плясали сполохи пламени Девкатры, и медленно сел.
        - Слышали? Вот он - Сиятельный Князь! Нравится вам он, или нет, меня это не интересует, - Урайн обвел тяжелым взглядом хушаков. - Между тем, милостивые гиазиры, вы все отныне - варанские аристократы. Свои куцые имена - забыть. Ты, например, Лоскир, - - теперь Тэн окс Мата. Ты, Шотор, - Ларв окс Шаатта. И так далее - если запамятуете, Сиятельный Князь вам напомнит. Вы должны слушаться меня как отца родного, а Князя любить как брата. Когда я закончу - возьмете восковые таблички, затрете свою похабщину и проголосуете за Князя по Закону.
        Урайн перевел дух.

«Что за лица! Даже в последние мгновения жизни у Тэна окс Маты не было такой перекошенной рожи, какую теперь скривил за него Лоскир!» - подумал он и добавил:
        - Вожак над вами - Лоскир, а над Лоскиром - я и никого кроме меня. Без моего приказа вы разве что муху можете прибить.
        Урайн уже собрался приказать Девкатре исчезнуть, но спохватился и добавил:
        - Ослушников отныне убиваю на месте. Но если будете прилежными, когда возьмем Орин - не обижу. Получите все, что пожалел для вас Леворго. Слово Звезднорожденного.
        ГЛАВА 12
        ОРИН

1
        "Знаешь, в свое время мы с тобой мало размышляли о прошлом. Когда ты станешь Властелином, у тебя будет достаточно времени, чтобы взирать с вершины новой цитадели Тайа-Ароан на свинцовые воды Киада и вспоминать молодые деньки. Я помогу тебе.
        Вспомни тот день, а точнее ту ночь восемнадцать лет назад, когда Элиен бежал из Варнага. Вспомни одну мелочь: ты послал на розыски Элиена сагерны со своими людьми. И одна из них погибла очень странно. По свидетельству уцелевших, раздался подводный гром и сагерна камнем ушла под воду. Как ты думаешь, что с ней случилось?"
        Из письма Властелина самому себе

2
        По харренскому календарю уже давно истек месяц Вафар, сменившись лютым и вьюжным Эдаром, а зима все не наступала.
        Шли непрерывные ливни. Непроглядная серая пелена стояла над Малым Междуречьем, простираясь на сотни лиг к северу и югу от Орина.
        Двенадцать конных и смешанных теагатов собрал Аганна со всей Асхар-Бергенны и от подвластных племен. Семьдесят две тысячи воинов - больше, чем некогда имел Эстарта, пересекая южные границы Ре-Тара.
        Раскисшая ковыльная степь, сплошь покрытая плотными ковтунами омертвелых трав, препятствовала продвижению грютского войска сильнее, чем это было бы в силах любого неприятеля.
        Варанские военные советники и Ийен, не отступавшая от своего жирного любовника ни на шаг, требовали одного: двигаться быстро. Тридцать лиг в день. Чтобы успеть до настоящих холодов - так объясняли грютским улларам. Чтобы успеть одновременно с флотом Гаассы окс Тамая - так говорили варанские советники. Успеть прежде, чем закончится Год Тайа-Ароан - так говорил Урайн хушакам, но даже они не понимали его слов.
        Быстро. Быстро! Таково было первоочередное требование Урайна. Таковы были слова страсти Ийен на разбухших от влаги коврах в походном шатре гоад-а-рага. Быстро! - единственное слово горело в мозгу Аганны неугасимым огнем.
        Быстро! - и под дождем оставлены фуры обоза с продовольствием.
        Быстро! - и остатки обоза, в которых они поначалу волочили сотни больных, тоже брошены под вечным дождем.
        Быстро! - и два придворных теагата вместе со щитоносцами среди ночи вытаптывают три тысячи наемных пращников из Нарабитских гор. Они много едят. Они не умеют идти быстро.
        Мертвые лошади, мертвые люди, изодранные палатки и гниющие груды отбросов - от Радагарны до Киада.
        Степь закончилась. Из нее вышли пятьдесят девять тысяч триста человек. Прочие остались в степи навсегда.
        Перед грютами открылся Киад. Топи - где некогда прозябали патты, скрываясь от герверитов, где в лесной глуши все еще можно было разыскать руины Хоц-Але, непроходимые болота и засеки - Аганна оставил к востоку.
        Грютам предстояло переправиться через Киад, пройти по его северному берегу и увидеть Горные Ворота, откованные из чистейшего небесного железа.
        Для этого у них было ровно три дня. Более чем достаточно. Они успевали. И они успели.

3
        Таможенная Плотина, которая была воздвигнута по указанию свела как раз против всяких там непрошенных гостей с востока, располосованная неровными штрихами дождя, была замечена с флагманской галеры в десятом часу утра девятого числа месяца Эдар.
        Во дни мира на шлюзах Таможенной Плотины ирвамессы по указанию свела собирали пошлину со всех торговых судов, которым вздумалось бороздить Орин и Киад в обоих направлениях. На случай дней войны Таможенная Плотина была укреплена. По обе стороны от нее стояли небольшие, но мощные крепости. На самой плотине были оборудованы стрелковые галереи и обшитые медью башенки для метательных машин.
        Сам по себе варанский флот в составе восьмидесяти превосходных трехъярусных галер, построенных по образцу алустральских файелантов, рисковал провести у Таможенной Плотины неделю. Две недели. Месяц. Если бы не изощренный ум Урайна.
        Урайн знал, что пройти через Таможенную Плотину при помощи Девкатры и хушаков они смогут приблизительно за один-единственный короткий варанский колокол. Может быть - за два. Но шуму будет слишком много. Элиен раньше времени поймет, что Урайн не один. Совсем даже не один. И тогда, возможно, противоборство с первейшим среди Звезднорожденных займет слишком много времени.
        Поэтому Властелин выбрал компромиссное решение и сообщил его себе, Урайну.

4
        Все было спокойно, как и должно было быть. Умиротворенный успехами Урайн размышлял.
        "Элиен, конечно, знает, что войско грютов подползает к Орину с севера. И он, конечно, пронюхал, что варанский флот подымается вверх по Орису. Но он слишком самоуверен, чересчур ленив. Он ждет, когда я открою ему свое местоположение. И тогда на темного слугу Хуммера, на меня то есть, " - Урайн криво ухмыльнулся, -
«обрушатся молоты его тайного знания. Поэтому оринское войско будет выжидать за неприступными стенами Орина и вместе с ним будет выжидать свел. Что же, выжидай на здоровье, Звезднорожденный.»
        По приказанию Урайна, галеры прижались к берегам Ориса.
        На всякий случай часть дисциплинированных варанцев все-таки высадилась на берег и, неторопливо перестроившись, двинулись к крохотным крепостям, прилепленным по обеим сторонам плотины.
        Пусть враги думают, что готовится штурм. - Звезднорожденный, разреши нам начать… - это был неугомонный Лоскир. Урайн. Он покосился на Лоскира и отрицательно покачал головой.
        - Нет, еще не время, - строго сказал он, провожая взглядом две облегченные галеры, битком набитые гребцами-смертниками.
        Галеры стремительно летели вперед, к Таможенной Плотине, навстречу своей громовой гибели. И лишь немногие знали, что ожидает их в самом скором будущем.
        Защитники Плотины привели в действие камнеметы. Ну что же, галерам все равно тонуть. Защитники Плотины засыпали их градом зажигательных стрел. Какая разница?
        По знаку Гаассы окс Тамая на варанских кораблях протрубили «бой» и они осторожно, не торопясь, поползли вперед.
        Галеры неслись вперед и когда их носы были уже готовы с треском расколоться о железные ворота шлюзов, они развернулись поперек течения, став вдоль плотины и сразу же выбросили якоря - с носа и кормы.
        Пользуясь тем, что галеры прикрывают их от оринских стрел, варанцы спустили с левого борта маленькие лодки.
        Урайн с восхищением наблюдал за этими отменно дрессированными муравьями, воюющими не только с пользой для него, но и на радость себе.
        Одна лодка отчалила вовремя.
        Второй повезло меньше - камнемет накрыл ее «навесом» и муравьи посыпались в воду.
        Несколько утомительно долгих мгновений. Подводный грохот. Галеры очень быстро ушли под воду.

«Ну и хрен с ними! Гребцов тоже не жаль - все как один разбойники, бродяги и фальшивомонетчики.»
        На Плотине царили недоумение и замешательство. Что происходит? Зачем? Варанцы только что показательно угробили два своих корабля. Вдобавок, непонятно как они их угробили…
        Флагманскую галеру варанцев от Плотины отделяла какая-то тысяча локтей, когда воды Ориса под плотиной вспухли огромными мутными фонтанами. Столбы воды, грязи, ила, досок. Оглушенные исполинские налимы. Скользкие черно-зеленые водоросли.
        И, спустя кратчайший миг бытия, - снова грохот…

…Ни шлюзов, ни большей части Плотины теперь не существовало - проем вышел отменный.
        Про это в письме сказано ничего не было и Урайн долго не мог решить - то ли плотина была построена оринцами абы как, то ли очень уж мощным оказался «гремучий камень».
        - Крепости брать не будем, - презрительно бросил Урайн Гаассе окс Тамаю. - Пусть прячутся там, как бабы и дальше.
        Галеры быстро подобрали высаженные на берег отряды и гребцы снова налегли на весла. До Орина оставалось несколько часов.
        Урайн не сомневался в том, что Аганна уже подходит к городу - если что умница Ийен в два счета вылечит всевеличайшего от медлительности.

5
        Элиен знал - грюты не умеют брать настоящие большие крепости.
        Безусловно, во время Ре-Тарских войн самый неистовый из грютских полководцев - Эстарта - взял и разрушил немало укрепленных северных городов. Но всякие там Суэддеты и Нелеоты можно было не принимать в расчет - это были, конечно, крепости, но чересчур скромные. Такие скромные, что сдавались после первого же обстрела
«горячей кашей». А вот Тардер, столица Ре-Тара, выдержал полуторагодовую осаду, пока из Харрены не пробился Эллат. А если бы не пробился - Тардер стоял бы еще столько, сколько надо.
        Элиен подозревал, что в правление Аганны грюты едва ли успели подковаться в осадном деле. Скорее наоборот. Это значит, Орин выстоит против грютов. И будет выдерживать осаду столько, сколько потребуется.
        Другое дело - варанцы.
        Эти были искусны и затейливы. Превосходные механики и умелые строители, они могли месяцами терпеливо громоздить осадные башни-колоссы и вести умопомрачительно длинные подкопы. Пожалуй, рано или поздно они могли бы взять Орин, располагай они достаточным временем. Но кто им даст им это время?
        Так думал Элиен, обходя Орин по гребню внешней стены.

«Не пройдет и месяца, как, повинуясь моему зову, здесь будут воины со всей Сармонтазары. И тогда сбрендившему тирану Аганне и князеубийце окс Тамаю не поздоровится. Да, Урайн - изворотливая бестия. Он вновь заставляет с собой считаться. Но что он может? Да, ему посчастливилось проскользнуть через Врата Хуммера, он ухитрился уйти от нас на руинах Варнага. Да, он подбил к самоубийственному походу Аганну. Потом - Варан. Но что может он сам, в своем жалком теле Сделанного Человека? Ничего. Именно поэтому он обречен.»
        - Милостивый гиазир-свел!
        Элиен остановился. Перед ним, тяжело дыша, стоял насквозь мокрый ирвамесс при полном вооружении, но без положенной кожаной накидки.
        - Говори, Ариафор, - Элиен помнил по именам добрую половину ирвамессов. Теперь, когда две сотни ирвамессов остались на пепелище Даранка и на руинах Варнага это было не очень-то трудно…
        - Я пришел с Таможенной Плотины. Варанцы… - Ариафор запнулся.
        - Продолжай, - Элиен сразу почувствовал недоброе и именно поэтому старался казаться непринужденным.
        - Я не знаю, как сказать точно… Мы сами не больно-то поняли… Но Плотины больше нет. Разрушена. Галеры варанцев идут вверх по Орину.

«Плотина разрушена? Но каким образом? Ведь я лично заговаривал ее от всех несложных разрушительных заклинаний, какие сейчас по силам Урайну?»
        - Подробности?
        Ариафор начал свой сбивчивый рассказ, особо напирая на то, что не заметил ничего сверхъестественного.
        - Просто грохот…Как гроза под водой. Огонь… Пар… Короче, дырища там в Плотине теперь… - Какова ее ширина? - Чья? - Ну этой, «дырищи» твоей? - Да галеры, в две, если нос к корме оные составить…
        Элиен с облегчением вздохнул. «Значит, поработал „гремучий камень“. Ну и ну, господин Бадалар и госпожа Фао! Не уберегли вы свои секреты… Как премудрость эверонотов оказалась в руках варанцев сейчас не важно. Главное, Плотину сгубили не темные искусства Урайна… Ну а то что построена она была на скорую руку - так кому как ни мне об этом знать?»
        - Наших-то хоть немного погибло? - осведомился Элиен.
        - Много. Все больше лучники… Из ирвамессов вроде двое… Их на плотину для куражу занесло. Зато крепости стоят - варанцы времени на них пожалели. И глупо сделали, опрометчиво. Наши здоровски одну ихнюю галеру достали.
        - А теперь скажи мне главное. Видел ли ты среди варанцев того человека, о котором я говорил тебе? - Да, гиазир-свел. Я его видел.
        Элиен опустил глаза и нахмурился. Он услышал то, что ожидал услышать уже давно. Ариафор помрачнел вместе со свелом - ясно же, что высматривать среди варанцев хорошего человека свел его не послал бы, хорошие люди в походы на Орин не ходят…
        - Что ж, благодарю за службу, полутысяцкий! - наконец процедил Элиен и ободряюще похлопал воина по спине.
        Ариафор несмело улыбнулся. Он - полутысяцкий? А утром был еще простым сотником…

6
        Гаасса окс Тамай брезгливо поморщился и на всякий случай отошел от нетопыря подальше.
        Тварь, виденная им десять лет назад в Синем Алустрале, за истекшие годы не стала ни привлекательнее, ни дружелюбнее.
        Притихший нетопырь Хегуру, любимец царя Аганны, смотрелся на палубе варанской галеры удушливым ночным кошмаром.
        Зато хушаки встретили появление нетопыря воистину ребяческим восторгом. Они ласково трепали его холку, смыкали за хвост, пытались кормить.
        Шотор, которого переполняли эмоции, захрюкал в надежде завладеть вниманием Хегуру.
        Сав показал Нетопырю голую задницу, нисколько не смущаясь присутствием Ийен.
        Нальк что-то прошептал на ухо Хегуру. Тот зафыркал и испуганно втянул шею - видно, хушак пообещал Нетопырю съесть его злые глаза, если тот не будет слушаться.
        Урайн смотрел на все проделки хушаков сквозь пальцы. В преддверие решающего сражения очередной воспитательный час был совсем не кстати.
        - Все. Хватит издеваться над животным, - наконец сказал он и все поняли: пора.
        Хегуру принял на спину двух хушаков - Сава и Фарга - и, понукаемый Ийен, тяжело поднялся в воздух.
        Он вез их к Аганне. Четверо хушаков оставались с Урайном. Спустя полчаса им предстояла смертельная схватка с Элиеном Тремгором.

7
        Элиен взял с собой только тех, в ком нуждался. Полторы тысячи ирвамессов. Четыре тысячи панцирных пехотинцев - паттов и уроженцев Харрены, служащих в Орине по найму. Больше едва ли потребуется, чтобы добить или пленить тех, кто останется после его неистовства - неистовства Звезднорожденного.
        Остальных Элиен выслал под началом Ашеры Тощего к Горным Воротам, через которые, быть может, решат проломиться продрогшие под дождем орды Аганны.
        Ворота грютам сокрушить будет, конечно, не под силу - кишка у них тонка на такие чудеса. Это если они вообще помышляют о немедленном штурме. На месте Аганны он, Элиен, ни за что не стал бы торопиться - только безумцы и полуграмотные варвары нападают на такие могучие крепости, как Орин, с ходу.
        Городские стены оканчивались приблизительно в полулиге от места слияния Киада с Орисом, где располагался известный всем кормчим вольных торговцев Гибельный Мыс.
        Некогда Гибельный Мыс представлял собой восточную оконечность Лон-Меара. Как и повсюду в Сумеречном Лесу, там росли измененные ясени, корявые вязы и изуродованные не человеческой рукой клены. Туманными осенними ночами в том лесу раздавались голоса умертвий, а обманные видения, вида нечеловеческого и незверского, не раз спускались к самой реке и губили экипажи крутобоких «купцов».
        После того как Чаша Хуммера была сокрушена, все переменилось к лучшему - и видения, и голоса стали редкостью. Но Гибельный Мыс по-прежнему пользовался дурной славой. Правда, «купцам» на Гибельном Мысу больше ничего не грозило. А вот супостат, дерзнувший прорваться через Таможенную Плотину, рисковал заплатить у Гибельного Мыса непомерную цену за свою дерзость.
        Потому что по указанию Элиена десять лет назад на нем был воздвигнут Страж Реки.

8
        Элиен поднялся по узкой лесенке и вошел внутрь Стража Реки.
        Ирвамессы и панцирная пехота остались ожидать своего предводителя на песчаном берегу Гибельного Мыса.
        Стражем Реки называлось исполинское каменное изваяние хищного налима, погрузившего свои длинные массивные усы в быстрые воды Ориса. Мало кто знал, куда тянутся толстые матовые жгуты из хуммерова серебра. И, главное, - зачем тянутся. Внутри изваяния имелась небольшая комната с высоким резным креслом - туда-то и направлялся Элиен.
        Страж Реки не охранялся. Вход в него не был даже заперт - вроде бы, заходи кто хочет!.
        Впрочем, любой простофиля, дерзнувший проникнуть через отверстое подбрюшье внутрь недобро выпучившей глаза каменной рыбины, неизбежно был бы обращен в груду холодных углей. Но Элиен, свел Вольного Города, не был простофилей.
        Он поудобнее уселся в кресле и прикрыл воспаленные веки.

«Ну что же, Урайн, пришла пора поквитаться…»
        Элиен мысленно попрощался с Гаэт, единственной женщиной, сумевшей зажечь любовь в его сердце и по его щеке поползла слеза, выкатившаяся из-под обожженных ресниц.
        Да, он принял решение уничтожить Урайна - и, следовательно, Гаэт - еще в Варнаге. Но теперь, когда Таможенная Плотина взлетела в воздух от «гремучего камня», решимость Элиена только окрепла.
        Он открыл глаза.
        Перед ним возвышалась стела из цельного куска горного хрусталя, в точности повторяющая все изгибы Ориса на две лиги вниз по течению от Гибельного Мыса. Это был «внутренний глаз» Стража Реки. Оставалось лишь привести его в действие.
        Основание «внутреннего глаза» выгибалось изящной плавной волной, гребень которой как раз находился на уровне груди Элиена, где и вырождался в гладкую горизонтальную поверхность, что придавало ему сходство со столиком писца. Но вместо письменных принадлежностей на нем имелся только отпечаток десницы Элиена.
        Звезднорожденный вспомнил было, как в поте лица трудился над этим чудом магической мысли пятнадцать лет назад. Но был вынужден немедленно изгнать воспоминания прочь. Слишком много места в них занимала Гаэт и теплые летние ночи, которые они некогда проводили в утробе Стража Реки, разыгрывая любовников, что, таясь от ревнивого мужа, ищут уединения в самых необычных местах.
        Нет, теперь в его душе не было места этим воспоминаниям…
        Элиен вложил десницу во «внутренний глаз» и пальцы вошли в нее плотно, неразделимо. Тогда он произнес слова, на которые меч Эллата не замедлил откликнуться глухим отзвуком потревоженной стали.
        Ладонь мягко погрузилась в горный хрусталь, словно бы тот был соткан из тончайших шелковых волокон. И «Внутренний глаз» ожил.
        Поверхность стелы потекла медленноструйным Орисом. Варанские галеры - крохотные, но превосходно различимые - находились сейчас как раз там, где их спустя мгновение уже не будет.
        Обнадеженный зрелищем Элиен даже признался себе, что, пожалуй, переусердствовал с осторожничаньем. Ирвамессы могли запросто оставаться в своих казармах.

9
        Горные Ворота Орина назывались горными по одной-единственной причине - они выходили на новую дорогу, построенную уже в правление Элиена поверх разрушенного Тракта Хуммера.
        Этот тракт некогда соединял сердце Лон-Меара с Варнагом. Новая же дорога не доходила до Варнага. Она вела в Линниг и в Линниге оканчивалась. Дальше к западу лежали леса, еще дальше - Хелтанские горы и Врата Хуммера. Именно поэтому главные западные ворота Орина назывались Горными.
        По наущению Ийен, а также по приказанию варанских военных советников, чьими устами вещал сам Урайн, грюты оставили обоз. У них не было метательных машин, таранов, самоходных башен и другой осадной техники. У них не было даже лопат.
        Теагаты грютов кое-как выстроились под проливным дождем. Прямо напротив Горных Ворот - придворные теагаты Сеттел и Авента, остальные - на флангах.
        Зачем так? - этого не понимали даже опытные уллары, повидавшие на своем веку всякое.
        Со стен Орина глумливо улюлюкали и надрывно дудели в трубы.
        Среди защитников Вольного Города не было никого, кто хоть на мгновение усомнился бы в неприступности города. Вода в противоштурмовом рве шириной в сорок локтей поднялась до самых краев и бурлила грязными водоворотами. Нет, грютам не пройти.
        Аганна, запихивая в пасть огромные ломти нежнейшей тернаунской дыни, нервно расхаживал, переваливаясь с боку на бок, под импровизированным навесом. Сорок щитоносцев, воткнув копья в раскисшую землю, натянули на них скрепленные железными застежками плащи - увы, шикарная златотканая палатка, под пологом которой пристало воевать всевеличайшему, разделила судьбу обоза. То и дело через зазоры в отяжелевшей ткани на Аганну срывались ледяные струйки дождя.
        Аганна не был идиотом. Он с ужасом думал о том что будет, если прекраснобедрая Ийен и сладкоголосый Урайн ошиблись. Тогда его войска простоят впустую под проливным дождем целый долгий день. Без пищи, без согрева, без доброй драки, которая - и это знает каждый войсководитель, укрепляет дисциплину куда лучше, чем банальная децимация.
        Падеж коней, который обозначился еще неделю назад, превратится в настоящую катастрофу. Наемники, припомнив судьбу вырубленных под чистую в недавнем конфликте нарабитских пращников, просто сбегут. Нестойкие теагаты из западных провинций, укомплектованные в основном жителями вольнолюбивой Гердеарны, последуют их примеру. И хорошо если просто разбегутся. А то ведь могут и ударить в спину своим…
        Порыв холодного ветра, густо напитанного мокрой пылью, прервал мрачные размышления Аганны. Он обернулся.
        Чавкая лапами по непролазной грязи, к навесу приближался только что приземлившийся Хегуру - он казался жалким и истрепавшимся, ведь ему пришлось тащить троих.

«Бедняжка, зайчик мой, замерз, устал цацкаться с этими дуроломами… Ничего, вот вернемся, будешь у меня на золото ходить!» - мысленно пообещал нетопырю Аганна.
        Хегуру был единственным существом, которое он, Аганна любил совершенно беззаветно. Даже в собственной любви к сыновьям Аганне хватало проницательности обнаружить элемент корысти…
        - Уф-ф, - тяжело вздохнул Хегуру, когда с него слезли Ийен и двое варанцев из Совета Шести.
        Аганна немного знал их. Несколько раз за время похода их привозила Ийен. И всякий раз они отдавали короткие, впрочем, дельные приказания и очень странно шутили…
        - Грютскому индюку привет. Что, хвостик больше не сохнет? - осведомился Ларв окс Шаатта.
        Аганна едва не поперхнулся куском дыни. В устах почтенного сивобородого старца эти слова звучали по меньшей мере дико. Даже при всех своих странностях, ничего подобного варанцы себе прежде не позволяли.
        - А-а, дыньку жрем? - это был Нар окс Нон. - Не время, дядя. Пора гнусить наступление.
        Щитоносцы, во множестве окружавшие Аганну, напряглись, ожидая приказаний. Виданное ли дело - такое хамство по отношению к всевеличайшему!
        Аганна бросил вопросительный взгляд на Ийен. К его изумлению, ее глаза смеялись, хотя лицо оставалось непроницаемо серьезным, почти скорбным.
        - Не обращай внимания, - сказала она. - А вообще, они дело говорят. Прикажи трубить сигнал готовности. Все будет хорошо.
        Аганна безропотно повиновался, стараясь не глядеть на недоумевающих телохранителей.
        Он боялся признаться себе, что давно уже перестал быть владыкой грютов, перестал быть всевеличайшим. И превратился в безвольную колотушку в руках странноватых сущностей, лишь по виду являющихся людьми. В колотушку, которой забивают деревянные гвозди в головы некогда гордых сынов Асхар-Бергенны…
        Заслышав песню горнов, грюты вскочили в седла. Впрочем, никто из них не понимал, что происходит. Куда мчаться, кого рубить? Ведь впереди ров, неприступная стена, ворота.
        На стенах Орина веселье вошло в фазу безудержного куража.
        В грютов не стреляли. Таков был строгий приказ свела - ни в коем случае не начинать первыми. Но, не в силах выдерживать бездействия, горожане зарядили в метательные машины несколько кулей с навозом и под всеобщий хохот отправили их на головы придворных конников царя Аганны.
        На надвратной башне плясала полуголая и пьяная девка. «Э-эй, солдатики! Бросай оружие, всех полюблю!» - неслось над угрюмыми рядами грютов.
        Даже сдержанный Ашера Тощий не мог без смеха смотреть на огромное мокрое стадо, кое-как выстроенное в боевые порядки. Казалось, Аганна задумал потрясти хронистов будущего невиданным сочетанием глупости и самонадеянности. Впрочем, хохот Ашеры Тощего звучал жутковато, гулко отдаваясь в железной маске, покрывающей его лицо, обожженное среди руин Варнага.
        Тем временем хушаки и Ийен, не обращая на кого внимания, прошли меж боевыми порядками придворных теагатов, над которыми расползался густой навозный душок, и, не дойдя до Горных Ворот трехсот шагов, остановились.
        Из-под плащей хушаков появились каменные ножи.
        Ийен, не смущаясь, разделась донага и стала по-собачьи на четвереньки. Шотор срезал с ее головы небольшую прядь волос.
        - Лук Гестры, фигура первая, - с пафосом прокомментировал Фарг для ошалевшего уллара теагата Сеттел. Имя уллару было Сарганна.
        - Лук Гестры, фигура вторая, - с этими словами Фарг сел сверху на Ийен и, прильнув животом к ее спине, широко расставил руки, словно бы подражая птице.
        Никто не уловил момента, когда прядь волос Ийен в руках Шотора обратилась лохматой веревкой длиной локтей в шесть. От веревки шел пар.
        Ашера Тощий, пристально наблюдавший за странной тройкой, занятой каким-то удивительным непотребством, перестал ухмыляться.
        Было что-то непередаваемо зловещее в обнаженной женской фигуре, изготовившейся к неведомому соитию, и в движениях двух варанских вельмож, совершающих вокруг нее откровенно колдовские манипуляции.
        Расталкивая воинов, Ашера бросился по крепостной стене к ближайшей башне, туда, где была установлена метательная машина.
        - Лук Гестры, фигура третья, - сообщил Фарг.
        Концы веревки были вложены Шотором в его широко расставленные ладони. Получилась как бы тетива, растянутая на луке. Все это действительно напоминало небольшой
«скорпион».

«Что за дрянной балаган?» - недоумевали грюты, неприязненно косясь на происходящее. Сарганна тот и вовсе брезгливо сплюнул наземь - действия троицы казались ему откровенным издевательством, ведь войско стоит перед лицом поражения!
        Шотор зачерпнул грязи прямо из-под ног и слепил из нее катышек.
        - Ну, земля-мамаша, не подведи… - серьезно заявил он.
        Вслед за этим он оттянул импровизированную тетиву и руки Фарга послушно отошли назад - как и положено дугам «скорпиона».
        Ийен экстатически выгнула спину. Ее бедра дрожали мелкой сладострастной дрожью. Шотор небрежно вложил вмиг отвердевший ком грязи в тетиву.
        - Стреляйте в мерзавцев! - заорал запыхавшийся Ашера, врываясь на вершину башни.
        - Гиазир-свел не велели… - затянул начальник обслуги бесцветным голосом.
        - Я приказываю! Немедленно! - рявкнул Ашера.
        - Так не достанет ведь, - резонно заметил кто-то из-за спины Ашеры.
        - Не достанет - полетишь сам, вместо стрелы!
        - Лук Гестры, отходняки, - громко пояснил Шотор и отпустил тетиву.
        Кому грязи, выпущенному Фаргом, подобало бы упасть в трех шагах от Ийен. Развалиться в воздухе. Бухнуться в ближайшую лужу. Но этого не произошло.
        Снаряд, на глазах разбухая и разгораясь ослепительным малиновым пламенем, с нарастающим воем устремился прямо к Горным Воротам, волоча за собой оглушительно шипящий хвост пара. О да! Это был снаряд!
        Его вели страшные заклинания хушаков.
        Через несколько мгновений в Горные Ворота с грохотом врезалась косматая звезда двенадцати локтей в поперечнике. В месте ее столкновения с Воротами расцвел с немыслимой скоростью растущий огненный цветок, в хищных колыханиях которого исчезли и ворота, и надвратная башня.
        Грохот. Тысячеголосый рев восторга и ужаса. И хриплый вскрик страсти Ийен.
        Снаряд, выпущенный из стреломета по настоянию Ашеры Тощего, бессильно вонзился в землю, не пролетев и двух третей пути.
        Шотор снова зачерпнул земли, Ийен неспешно разворачивалась лицом к следующей башне, а придворные теагаты, сливаясь в одном торжествующем реве глоток и стали, уже устремились ко рву.
        Если есть цель, ров - не препятствие для лошадей, натренированных переплывать Киад. В худшем случае - тысяча лишних трупов. Для Аганны это не играло никакой роли. Для Урайна - подавно.
        Главное, что Горные Ворота сокрушены. Ясно же, что с такой осадной техникой вот-вот начнут рушиться и другие башни. И тогда ничто уже не удержит озлобленных, изголодавшихся и промокших до нитки грютов от кровавого пиршества в Орине.

10
        Варанский флот весь, до последней галеры, втянулся в ловушку.
        Образ правой руки Элиена теперь появился в глубине стелы - его рука теперь была размером с две-три галеры. Наугад избрав себе галеру-жертву, Элиен ухватил ее, ощущая как под его пальцами, словно бумага, сминается обшивка и шпангоуты.
        Один из варанских кораблей, следующих в конце первой колонны, с оглушительным треском превратился в хаотическое месиво из хрустящего дерева и раздавленных людей. Плеск воды, крики отчаяния и возгласы недоумения сопровождали это ужасное превращение.
        Октанг Урайн, бывший всему этому свидетелем, бросил небрежный взгляд за спину и процедил:
        - Что ж, мальчики, пришла пора показать мне то, чему вас учил старый плут Леворго. Иначе мы все - мертвецы.
        - А что, уже того? - ухмыльнулся Лоскир.
        - Уже! - взревел Урайн. Ему было не до шуток.
        Элиен, слившись со Стражем Реки, потихоньку входил во вкус. Он снова схватил первую подвернувшуюся галеру и дернул ее в сторону.
        О ужас! Гаасса окс Тамай побелел, как полотно.
        Прекрасный, новый корабль с резным изображением Шилола Тысячерукого на носу, гордость Пиннаринских верфей, разгоняя вокруг себя высоченную волну, стремительно врезался боком в берег, расшвыривая обломки весел.

«Так не бывает. Так не может быть. Но так есть. В этой авантюре погибнут все!» - подумал окс Тамай.
        И то, что среди этих «всех» окажется Урайн, Гаассу утешало слабо. Как, впрочем, и то, что он погибнет не Первым Кормчим, а Сиятельным Князем…
        Оценив эффективность Стража Реки Элиен наконец решил взяться за варанцев серьезно.
        Образ его руки переместился к голове колонны.

«Там, именно там, на одном из этих кораблей - Урайн. На этот раз он не должен уйти!»
        Сконцентрировав в этом движении всю свою чувствительность Звезднорожденного, Элиен провел рукой под днищем нескольких варанских кораблей.

«Не этот. И не этот. Вот!»
        Как и следовало ожидать, Урайн находился на первой галере правой колонны.

«Ирвамессы, которые построены сейчас на Гибельном Мысу, наверняка уже видят его. Чтобы Урайн не ушел, достаточно вырвать галеру из воды и грянуть ею оземь за спиной Стража Реки. Там ее, уже порядком покалеченную, подлечат своими „облачными клинками“ ирвамессы.»
        Элиен помедлил мгновение и ухватился за образ галеры.
        Сила Звезднорожденного в третий раз вошла в хуммерово серебро усов Стража Реки и окутала галеру, словно зябкий туман - опрометчивого путешественника на опасном горном перевале.
        Напрягшись, Элиен вырвал галеру из воды.
        - Мальчики, пора! - проорал Урайн, когда над поверхностью медленноструйного Ориса к ужасу Гаассы окс Тамая появились весла нижнего яруса. С них стекали потоки мутной речной воды. - Да слышим! Слышим! - буркнул Лоскир.
        В этот момент острия каменных ножей хушаков встретились в одной точке и обратились вниз. Воздух вокруг корабля задрожал.
        Элиен почувствовал необъяснимое сопротивление своей воле.

«Что случилось со Стражем Реки?»
        Еще мгновение назад невесомый прообраз галеры легко оторвался от горного хрусталя, а теперь он стремительно наливается неподъемной тяжестью.
        Элиен напрягся. На его лбу вздулись вены, на голове с тихим потрескиванием зашевелились волосы. Глаза Звезднорожденного больше не изменяли своего цвета. Теперь в них застыли ослепительно-белые звезды, что свидетельствовало о немыслимой концентрации воли.
        Наконец корабль подался.
        - Ш-ш-шкур-ра! Протраханная ш-шкура! - прошипел Лоскир, когда галера, кренясь на левый борт, снова поднялась, обнажая успевшее обрасти темно-зелеными водорослями днище.
        Ожесточенно ругаясь, хушаки разом упали на колени. Урайн заметил, как на заемных лицах варанских вельмож появляется досадливое мальчишеское выражение.
        Каменные ножи разом воткнулись в палубу. Колеблющийся воздух замутился, словно бы побелел.
        И тогда Урайн понял - сами хушаки не справятся. И он снова призвал Девкатру, хотя и знал, что сильно рискует, злоупотребляя услугами последнего.

«Войди в ножи и дай им тяжесть», - приказал он Девкатре, не размыкая губ.
        Но и на этот раз Девкатра оказался послушен ему. И он сделал то, о чем его просили.
        Галера снова застыла, натужно подрагивая в воздухе.
        Гаасса окс Тамай, схватившись обеими руками за борт, нашел в себе самообладание удержаться от самоубийственного прыжка вниз, ибо попытка спастись с борта галеры, окутанного колдовским мороком, сулила одну только смерть.
        Теперь Элиен по-настоящему разозлился. Он рывком высвободил правую руку из податливой материи горного хрусталя, выплевывая в воздух одну из самых страшных формул обращения. Вслед за этим он обнажил Поющее Оружие.
        В этот миг галера снова рухнула в воду и Урайн понял - сейчас случится самое страшное.
        - Ножи - в небо! - приказал Урайн.
        Теперь даже хушаки толком не могли сообразить, что происходит. Именно поэтому они повиновались беспрекословно. Четыре ножа, по-прежнему сомкнутые остриями, обратились в небо.

«Впусти меня и дай мне право», - потребовал Урайн у Девкатры.
        Клинок Эллата в косом рубящем ударе обрушился на прообраз галеры. Теперь даже он, Звезднорожденный, пожалуй не смог бы спасти ее, будь он там, на палубе.
        Тысячекратно умноженная Стражем Реки, сила удара сообщилась мирозданию и воздух снова сгустился над варанским кораблем. Ему было суждено погибнуть от всеиспепеляющего пламени, которое, подобно клинку, раскаленной стеной должно было обрушиться на Орис.
        Гаасса окс Тамай, обмирая от ужаса, мог видеть, как огненный вал, зародившийся из ниоткуда на левом берегу реки, со скоростью молнии достиг флагмана соседней колонны. Флагман захлебнулся пламенем.

«Еще мгновение - и меня, кажется, не станет.» - подумал он.
        Грохот, казалось, сейчас разорвет саму ткань мироздания. Над водой, от самого Стража до последних кораблей варанского флота, вдоль обеих берегов реки, вспухли два пламенных жгута. Но главное - вал, который неумолимо должен был положить предел и Урайну, и всем его спутникам, необъяснимым образом прервался в ста локтях от корабля и воскрес лишь на мгновение уже на противоположном берегу Орина, чтобы озарить тамошний лес яркими факелами пожаров. Неужели пронесло?
        - А-ах-х-х-хум-мер-вас разнеси! - Урайн буквально заходился от восторга. - Хушаки! Дети природы! Ну и сукин же кот этот Леворго!
        Никто никогда не видел темного слугу Хуммера просветленным такой неземной радостью.
        Он подскочил к Лоскиру и, обхватив его голову обеими руками, поцеловал хушака в гладко выбритую щеку варанского вельможи.
        - Ты того… полегче, дядя… - проворчал Лоскир. Но по его лицу было - он сам не помнит себя от ликования.

11
        Страж Реки задрожал и его каменное тело побежало внушительными трещинами.
        Когда гиазир-свел Элиен опрометью выбежал из его каменного брюха, ирвамессы поняли, что их развеселый пикник на Гибельном Мысу можно считать оконченным.
        В лице Звезднорожденного не было ни кровинки. Пустые, съехавшие на бок ножны болтались у него на поясе бесполезной обузой. В руках Элиен сжимал обломок меча Эллата. Куцый, бесполезный обломок с косым сколом длиной в пару ладоней.
        Элиен остановился и обвел тяжелым взглядом первый ряд ирвамессов: свою былую гордость, вепрей бурана лезвий. После Даранка и Варнага они больше не казались Элиену непобедимыми. После того же, что произошло только что, они казались ему и вовсе обреченными…

«Бараны, собранные для заклания. Они - ничто перед теми, кто положил предел Поющему Оружию…»
        Элиену было грустно - так грусно, как бывает грустно человеку, осознавшему собственное бессилие.
        - Воины! - сказал гиазир-свел твердым голосом, в котором по-прежнему звенела непреклонная воля. - Победы не будет - только смерть. Те из вас, кто знает пути к спасению, могут воспользоваться ими незамедлительно. Я освобождаю вас от присяги на верность свелу и Вольному Городу. Спасибо за все.
        Сказав так, Элиен зашагал прочь с Гибельного Мыса, к которому через четверть часа должны были подойти корабли варанцев.
        За ним в тягостном молчании потянулись ирвамессы - какой прок оборонять никому не нужный Гибельный Мыс?
        За их спинами неумолимо распадалась исполинская громадина Стража Реки - и некому теперь было одухотворять его поражение.

12
        - Госпожа Гаэт! Гиазир-свел Элиен велел мне доставить вас к Ясеневому Спуску, - сказал Ашера Тощий.
        Гаэт узнала голос Отца Ирвамессады сразу, но долго, очень долго не оборачивалась. Ею владело сонное оцепенение, верный спутник дурных предчувствий.
        - Госпожа Гаэт, гиазир Элиен велел мне… - повторил Ашера. Он старался казаться спокойным даже теперь, когда битва была проиграна.
        - Я слышала, Ашера.
        - Времени на сборы нет, госпожа. Мы отправляемся немедленно, - в голосе Ашеры прозвучали нотки раздражения.
        Гаэт горестно вздохнула. Конечно, для раздражения у Ашеры были все причины. Ему, Ашере, пристало сейчас сражаться рядом с гибнущими защитниками Орина. А ему приходится нянчиться с женщиной, будь она хоть сто раз женой свела!
        - Я никуда не пойду, - сказала наконец Гаэт со всей твердостью, на которую была способна.
        Ашера Тощий отрицательно покачал головой.
        - Не выдумывайте, госпожа. В конце концов, есть приказ свела, который я не вправе нарушить. Пока что мы терпим поражение за поражением. Ваша безопасность под большим сомнением. Если грюты ворвутся во дворец…
        - Мне плевать на мою безопасность, - бросила Гаэт и ее глаза наполнились слезами. - Любезный Ашера! Ты знаешь гиазира-свела так же хорошо, как и я. Неужели ты не понимаешь - если я останусь жива, Элиен никогда не решится уничтожить Урайна! И, между прочим, снова из-за моей проклятой безопасности!
        Железная маска скрывала лицо Ашеры. Но даже не видя его, покрытого струпьями заживающих волдырей, можно было легко догадаться, что Отец Ирвамессады опустил очи долу.
        Да, как человек он понимал Элиена. Как государственный муж - осуждал.
        Эти два чувства никогда не находили компромисса, а особенно теперь. Однажды Элиен уже дал Урайну вольницу, превратив море человеческих страданий в настоящий полноводный океан. Смерть тысяч молодых воинов мудрый свел уже счел однажды достойной платой за жизнь своей возлюбленной жены. Не исключено, если даже они одержат победу в этой битве, все закончится новой войной…
        - Дай мне свой меч, Ашера, - Гаэт, чьи глаза сияли словно два горных родника, обласканных солнцем, приблизилась к Ашере. - Мне нужен твой меч!
        - Нет, госпожа, - Ашера в испуге отстранился. - Вы не сделаете этого!
        - Сделаю! Все эти годы я жила с тяжелым камнем на сердце. Не будь меня, тысячи юношей, жизнелюбивых и прекрасных, как мой Элай, были бы сейчас живы… Я больше не в силах думать о том, что будет, если рука Элиена дрогнет и в этот раз …
        - Нет, - Ашера отступил еще на шаг назад, к двери. За ней уже вовсю слышался лязг оружия и звуки приближающейся резни.
        - Да, Ашера, - Гаэт со значением провела ладонью по своим шелковым косам, в которые еще с утра ею были вплетены бледно-зеленые траурные ленты.
        Ашера Тощий молча кивнул.
        Рука Гаэт выпросталась из расшитого речным жемчугом рукава.
        Ашера Тощий колебался еще секунду. А затем вынул из ножен меч и отдал его Гаэт.
        Она поцеловала лезвие, обратившись лицом к востоку, приставила острие клинка к подвздошной впадине и, осушив слезы, сказала Ашере:
        - Скажешь Элиену, что я ушла достойно. Скажешь Элаю, что… Нет, Элаю ничего не нужно говорить. Если что-то будет не так - перережешь мне горло.
        - Я скажу всем, что ты была храброй. Если буду жив, - спустя несколько минут шепнул на ухо мертвой госпоже седовласый Ашера.
        Он все же откинул железное забрало своего шлема. Теперь, когда его никто не видел, он позволил себе поцеловать подол платья госпожи Гаэт.
        Ашера пережил Гаэт ненадолго. Всего лишь один короткий варанский колокол спустя грютские стрелы нашли его у выхода к Ясеневому Спуску.

13
        - Это, батя, просто бараны какие-то, а не солдаты! Они со своими конями одного поля ягоды - по уму, - заключил проницательный Сав, наблюдая за тем, как грюты орудуют таранной машиной, пытаясь достучаться в Обитель Диорха.
        Очередной гулкий удар тарана в ворота, сработанные из твердого герверитского вяза, не дал никакого эффекта. На них не осталось даже обыкновенной вмятины. Но грюты, славные своим упорством, продолжали.

«Бум-м-м-м», - снова разнеслось над пылающим Орином.
        Урайн - теперь, после ошеломляющего триумфа его магической сметки подле Стража Реки хушаки постановили именовать его «батей» - был поглощен явленным зрелищем и ответить Саву не соизволил. Вместо него отозвался Лоскир.
        - А кто тебе сказал, что ты, придурок, если бы на лошади с четырех лет ездил вместо того чтобы жрать томами всякую там магическую премудрость, сам бы таким бараном не стал? Да ты и так не больно-то соображаешь…
        - Ну ты мужика опустил… При всех опустил! Ты уже, типа, второй батя у нас. Все про всех, типа, знаешь… - скривился Шотор.
        Все шестеро хушаков временно бездействовали и теперь могли себе позволить поразмять языки. Урайн не мешал им, хотя и не понимал, что смешного они находят в действиях грютов.

«В конце концов, они славно потрудились сегодня. И не будь их… Впрочем, как это -
„не будь их“?»

«Бум-м-м!»
        - Не все грюты - бараны, - сказал рассудительный Двайр и добавил: - Некоторые грюты - гораздо глупее самого глупого барана..
        Хушаки заржали, тыча пальцами в неподдающиеся ворота. Даже Урайн сподобился на улыбку - за компанию.

«Сегодня с ними нужно быть поласковее. Мальчики устали, вспыльчивые, смеются над всякой ерундой…Тем более, что сейчас им придется сделать последнюю и самую важную работу. Ту, ради которой вообще был затеян весь сыр-бор.»

«Бум-м-м-м-м!»
        - Батя, ну хоть ты скажи - что они бараны! Это ж видно невооруженным взглядом, что на двери заклятие! - Фарг заискивающе заглянул в лицо Урайну. - И чего долбить без толку, когда надо пригласить грамотного человека?

«Вот так да!» - присвистнул Урайн. Только тут до него дошло, отчего смеялись хушаки. «Ведь на дверях действительно заклятие! Чтоб оно сгорело, это тело Сделанного Человека!» - в сердцах воскликнул Урайн. Он не увидел заклятия, хотя раньше, в теле Звезднорожденного, на свою проницательность по отношению к подобным вещам не жаловался…
        - Действительно, заклятие есть. Но ведь интересно, когда грюты об этом догадаются! - быстро нашелся Урайн. Сейчас он, как никогда ранее был озабочен тем, чтобы сохранить и упрочить свой авторитет в глазах этих вульгарных, жестоких, но необыкновенно могущественных пацанов.
        - Да задолбало уже ждать, пока догадаются. Может лучше пошли его сломаем? Это нам проще чем целку… - прогундосил Фарг.
        - Кого пошлем? - ощерился Нальк.
        - Тебя и пошлем. А то ты сегодня и так полдня прохалявил - отозвался Шотор.
        Таким образом, площадная прибаутка обыкновенно молчаливого Налька оказалась очень кстати. Благодаря ей Урайн был избавлен от необходимости собственноручно снимать заклятие, о существовании которого он еще недавно даже и не подозревал.

14
        Урайн и пятеро хушаков, нарочито вальяжным шагом, направлялись к многострадальным воротам Обители Диорха, с интересом наблюдая за Нальком, который, беспардонно отобрав у подвернувшегося грюта кобылу, помчался вперед.
        Сквернословящим вихрем Нальк ворвался в средоточие деловитых грютов, ласкающих бока своего тарана, словно бы перед ними был конь и уговоры хозяина могли для него что-либо значить.
        Потом он на некоторое время затерялся в толпе грютов - надо полагать, крепко ругался с грютским начальством. Начальство оказалось сговорчивым и очень скоро толпа грютов откатилась от ворот. Перед ними остался лишь одинокий варанский вельможа.
        Своим кургузым обсидиановым ножом Нальк прочертил в воздухе короткое заклинание.

«Бум-м-м-м!».
        Заклинание, полыхнув плотоядным бурым пламенем, осыпалось черным углем к ногам грютов.

«Ух-х-х-ты!», - пробормотала ошарашенная зрелищем толпа грютов, которой, казалось бы, после демонстрации четырех фигур «Лука Гестры» было не привыкать.
        В следующую минуту и ворота Обители Диорха осыпались тлеющими углями, последовав примеру материализовавшихся магических слов молодого мага.
        И на этот раз Урайн едва сдержал ликование.
        Вступая в Обитель Диорха, он вновь поблагодарил самого себя за отличную идею пойти на немалый риск в плане дружбы с хушаками. «Ради эти бешенных стоило рискнуть. Эх, сведи я с ними знакомство хотя бы десятью годами раньше!»
        Вопреки ожиданиям, Обитель Диорха не охранялась. Урайн приказал грютам оставаться у ворот и стеречь вход в Обитель на случай непредвиденных вылазок оринцев, в которые он впрочем, не очень-то верил.
        Наконец, в сопровождении шести хушаков, Урайн вступил во двор и сразу же увидел приземистое здание, накрытое переливающимся всеми цветами радуги стеклянным куполом. Не узнать его было невозможно. И Урайн, и хушаки, на миг застыли в немом восхищении. Впрочем, пауза длилась недолго.
        - Кушать подано. Жрите не обляпайтесь! - схохмил Шотор.

15
        Хранители шара, диофериды, не стали прятаться. Они не бросились на мечи, не отравились крысиным ядом, предчувствуя близкий конец.
        Одетые в просторные белые хламиды, расшитые всякой небесной всячиной, они рядком стояли подле Шара в позах, выражающих покорность судьбе и глаза их были закрыты. Все шестеро безмятежно улыбались.

«А-а, Сделанные Люди…» - догадался Урайн, как только завидел эти улыбки. Рыбак рыбака, как известно, узнает по крючкам и удочкам.
        Хушаки притихли. Видимо, торжественность момента ощущалась ими с такой остротой, что даже зубоскалить охота пропала.
        Их шестеро - и диоферидов шестеро. Иначе и быть не может. Но во всем остальном они отличались как небо и земля.
        Правда, по мере того, как хушаки приближалась к Шару и к безмолвствующим диоферидам, их глаза все плотнее забирала тугая пелена ненависти.
        Каждый из хушаков теперь удивительно смахивал на ревнивца-мужа, заставшего жену с поличным. На мужа, идущего вершить самосуд посредством мордобоя с членовредительством.
        Урайн покосился на Лоскира. Ноздри его агрессивно раздувались в такт дыханию. Взгляд его был злым, непримиримым.

«Хоть бы мальцы не растерзали эти несчастные пугала раньше времени!», - с надеждой подумал Урайн, извлекая на свет Железную Рукавицу, которая досталась ему в том памятном и таком нелегком путешествии по подземельям разрушенного Варнага.
        Наконец они приблизились к невозмутимым до комичного диоферидам на расстояние десяти шагов. В самый раз для просвещенной беседы, но многовато для молниеносного убийства. Урайн знаком приказал хушакам остановиться. Те повиновались. Но заставить их молчать Урайн был не в силах…
        - Вы заняли наше место, мужики, - заявил Шотор. - И вы, короче, не жильцы.
        - Ты не сказал ничего нового, - отозвался один из диоферидов.
        - Подожди, говорить буду я, - одернул Шотора Урайн и самым что ни на есть будничным тоном продолжил, обращаясь на этот раз к диоферидам:
        - Милостивые гиазиры, я хотел бы знать, где Элиен.
        - Свел Вольного Города Орин и Хранитель Шара Элиен, сын Тремгора, изволил покинуть этот мир. Он удалился в Диорх, - ответил тот же диоферид, он был в Обители Диорха за главного.
        - Я так и думал, - кивнул Урайн. Его левая рука, одетая в Железную Рукавицу, показалась из-за спины.
        Диофериды молча переглянулись, не в силах скрыть тревогу и изумление. И куда только девалась деланная безмятежность!
        - Не лгут ли мне глаза, Сделанный Человек, имени которого я не знаю? Но в твоих руках знаменитый Хват Тегерменда, некогда изготовленный в эпоху войны Первого Вздоха Хуммера «ледовоокими», а после растворившийся в небытии безвестности?
        - Не лгут. - кивнул польщенный реакцией диоферидов Урайн.
        - Это значит что ты собираешься войти в Диорх вослед Элиену. А еще это значит, что ты намерен не только войти, но и выйти. Выйти в прошлом, а после вернуться в настоящее?
        - Надо полагать, так, - ухмыльнулся Урайн.
        - И сейчас ты убьешь нас, - на сей раз скорее утверждая, нежели спрашивая сказал диоферид, - чтобы вверить Шар хушакам, беспутным сыновьям Шара.
        Урайн снова кивнул
        - Тогда действуй. Мы - Сделанные Люди и убить нас не сложно. Но помни - всякое действие находит себе отражение в год Тайа-Ароан. Ты, Звезднорожденный, увидишь отражение содеянного собственноручно очень и очень скоро.
        Хушаки быстро поняли куда ветер дует. Заключив, что «батя» уже насытился просвещенной беседой, они дружно шагнули навстречу своим жертвам - что твои кавалеры на танцах. Однако последние слова диоферида заставили Октанга Урайна наморщить лоб в непонимании. Или, если угодно, в смутном понимании.
        - Что ты имеешь в виду, когда говоришь об отражениях в год Тайа-Ароан? - поинтересовался Урайн, снова осадив хушаков.
        Диоферид снисходительно улыбнулся.
        - Отражений будет более чем достаточно. Ты будешь разбит и повержен в прах в точности так же как Элиен, твой Звезднорожденный брат. Ты будешь повержен в этом же городе. И точно так же, как Элиен, ты уйдешь в Диорх, чтобы не вернуться из него никогда. Ты будешь бессилен над прошлым, как сейчас бессилен над ним Элиен. По ту сторону зеркала все будет так, как сейчас перед лицом его бездонной глубины. Не пройдет и года, как из нее подымется страшное отражение сегодняшних событий. Теперь ты доволен? - с откровенной издевкой в голосе спросил диоферид.
        - Вполне, - высокомерно бросил Урайн и дал хушакам знак.

«Кто они такие, эти диофериды, чтобы запугивать меня какими-то отражениями?»
        Его уже звал Диорх. Его уже сжигало нетерпение. Кончики его пальцев уже трепетали от предощущения прикосновения к мирам других ветров.
        Он познает Диорх и будет властвовать над ним. Он извлечет из Шара ту выгоду, о которой простак Леворго не мог и помыслить в своей рабской покорности заветам Лишенного Значений.

«В конце концов, мне дано Судьбой больше прав, чем любому из этих миролюбивых ублюдков» - решил Урайн, брезгливо косясь на бурые кишки своего недавнего собеседника, хладнокровно распотрошенного Шотором, осквернившие белоснежный пол Обители Диорха.

16
        - Здравствуй, Брат.
        Тишина. Но Урайн знал, что Элиен его слышит. И он замолчал.
        Вскоре до его ушей донесся голос Элиена - негромкий, лишенный интонации..
        - Здравствуй, Брат.
        - Я победил тебя. Я. Победил. Тебя. - Урайн упивался каждым своим словом..
        - Победил не ты. Победил год Тайа-Ароан. А ты лишь жалкая фигурка в мировом Хаместире.
        Урайн расхохотался.
        - Ты ничего не понял, мой дорогой Элиен. И даже смерть не сделала тебя сообразительней! Я, жалкий беглец, смог в одиночку одолеть тебя. Тебя! Но ты по-прежнему спесив. И говоришь со мной так, словно это тебе, а не мне, удалось исполнить свою миссию Звезднорожденного перед миром! Ты говоришь со мной так, будто бы не ты, а я нахожусь там, где нет ни времени, ни славы, ни радости бытия.
        Элиен промолчал. Он очень устал от слов. В конце концов, он ведь умер. Мертвые имеют право на молчание.
        - Хорошо, я не буду заставлять тебя нервничать. Я-то знаю, что на самом деле ты всегда любил звук моего голоса, тебе нравились мои черные шутки. Тебе всегда было приятно осознавать, что меня ни в коем случае нельзя убить. И дело здесь не только в твоей возлюбленной Гаэт. А когда ты наконец решился переступить через свою приязнь ко мне и сполоснуть клинок Мудрого Пса Харрены в моей Сделанной Крови, то с ужасом убедился, что это не так-то просто, как казалось! Да? Ну да теперь тебе нечего бояться, ведь я тоже люблю тебя всем сердцем, которому совсем скоро суждено вновь стать ледяным. Люблю тебя, Брат!
        Урайн нервно хохотнул и продолжал:
        - Люблю как благодарного слушателя, который обречен слушать меня здесь столько, сколько мне заблагорассудится. Возможно, ты неважный собеседник. Но ты отменный слушатель - это уж точно!
        Урайн неожиданно замолчал. У него впереди - Вечность. И у Элиена - Вечность. Но они разнятся так же, как поцелуй и воспоминание о нем, как тончайший шелк и засохший тутовый лист.
        О да, Урайн знал, что сейчас весь мир и мириады его отражений подвластны его воле, как мрамор - резцу скульптора. А в руках у Элиена нет ничего кроме пустых пока Скрижалей и палочки для письма тушью. И, быть может самое ужасное, - тушь никогда не иссякнет и пустые пока еще страницы Скрижалей никогда не будут заполнены до предела, ибо имя числу их не названо.
        Урайн мог уйти из Шара когда ему заблагорассудится и не вернуться назад никогда. Он был свободен в своем выборе. Элиен же был свободен лишь в одном - он мог испещрять чистые поверхности Скрижалей буквами, словами, символами Истинного Наречия Хуммера. Рисунками. Стихами. Чем угодно.
        Увы, ни одна живая душа никогда не прочтет писания Элиена.
        Урайн замолчал и молчание его длилось долго.
        - Послушай…Ты еще здесь? - вдруг спросил Элиен. И впервые его голос показался Урайну наделенным неким подлинно-человеческим чувством. Урайн не торопился отвечать. Он наслаждался пыткой Элиена - пусть высокомерный гиазир-свел поймет, пусть ощутит в полной мере, какой это дар Судьбы - собеседник. Пусть мучится, думая что он, Урайн, вышел из Шара, вышел, чтобы не возвращаться.
        - Эй! Брат! Ты здесь? - снова спросил Элиен и в его голосе звучала настоящая мольба.
        Урайн едва слышно щелкнул пальцами.
        - Брат!? Это ты? - Элиен, кажется, был уверен, что ослышался.
        Урайн вновь затаился.
        - Брат!!! Урайн, шлюхин сын, где ты!!? - Элиен заходился в отчаянном крике. Будь сейчас Урайн телесен в привычном смысле этого слова, у него, не ровен час, лопнули бы барабанные перепонки.
        - Где, где… в гнезде! - проворчал Урайн, не скрывая улыбки.
        - А я… я думал, ты ушел навсегда.

17
        - Что я тебе скажу, любезный Элиен, - характер у тебя не подарок, - заметил Урайн. - Вот ты бы, пожалуй, на моем месте поступил бы именно так - вышел бы из Шара, не прощаясь. И плевать на милосердие, на добрые чувства… А я вот останусь. Ненадолго, конечно, но останусь. Ибо хочу спросить тебя кое о чем. Сейчас я не могу войти в твой мир без твоего соизволения, это прискорбно, но не больно-то и надо. А вот ты - даже с моим соизволением и при помощи всех шести хушаков - не в состоянии вернуться в мир, который я дерзну назвать моим. Следовательно, ты мертв. Я знаю, Элиен, перед тобой сейчас - бесконечные лиги чистейших Скрижалей. Скажи, намерен ли ты что-либо записать в них?
        - Коль скоро у меня впереди - Вечность, значит я могу и должен жить в ней, описывая события той Вечности, которая осталась позади. Я напишу всю известную историю Круга Земель…
        - А когда она закончится и тебе будет нечего описывать, кроме собственных снов и собственного безумия? Что будет тогда? - нетерпеливо перебил его Урайн.
        - Тогда я займусь вымышленной историей Круга Земель. Падением твоего могущества, конечной гибелью Хуммера и собственным освобождением отсюда.
        - А потом, потом?
        - А потом я начну все с начала. Перепишу все по-новому…
        - Я так и думал, - разочарованно пробормотал Урайн. - Так и думал. Даже Звезднорожденный не идет в своих фантазиях дальше вечного возвращения к началу… Как это скучно! Между тем, сегодня величайший праздник Круга Земель - пала единоличная тирания жестоковыйного Элиена и на смену ей грядет Эра Благодатного Процветания. Во дни праздников положено дарить подарки. Я принес дар, который ты, любезный брат мой, оценишь со временем. Я принес новые страницы для твоей безумной повести. - Что ж, я готов принять твой дар…

18
        - Моя истинная история такова. Когда я глупым и жестоким подростком выторговал свою жизнь у Хуммера в обмен на вечное служение ему, я не ведал, что творил. Но я оказался чересчур способным учеником. Настолько способным, что прошло всего лишь несколько лет и я понял - пробуждение Хуммера, моего хозяина, не принесет мне ничего, кроме полного сокрушения моей личности, отягощенной собственными представлениями о надлежащем и величественном. Чтобы воплотить мои собственные представления, мне следовало уничтожить Хуммера, да. И в то же время я знал - стоит ему прознать о моем тайном замысле и я обращусь пылью на степном ветру. Да, я по-прежнему звался «Длань, Уста и Чресла Хуммера», но исподволь я уже начал готовить грядущее умерщвление Хуммера. Для этой безумной задачи, как я полагал тогда, требовалось единство воли и магического искусства всех Звезднорожденных - меня, тебя и Шета. Увы, ни ты, ни Шет не стали бы даже слушать мои предложения. Вспомни себя в возрасте двадцати лет и ты поймешь, почему было бессмысленно пытаться вступать с тобой или с Шетом в подобные переговоры. Ты даже в Хуммера тогда
толком не верил! Я тоже был тогда молод. И моим методом стала грубая сила. Я пленил Шета и менее чем за год сокрушил его упрямство. Вторым должен был стать ты. Но ты все испортил, любезный брат мой.
        - Особенно здорово я испортил Чашу Хуммера и Варнаг, - иронически хмыкнул Элиен.
        - Вот-вот. Именно тогда, в День Судеб Лон-Меара, я понял, что проект единения Звезднорожденных - наивная утопия. Трое Звезднорожденных - это три солнца на одном небе. И я, войдя в тело Шета окс Лагина, изменил свои устремления. Я понял, что теперь мне по силам большее. Я понял, что могу сокрушить Хуммера единолично. И - прости меня за самохвальство, любезный Элиен - уж подавно могу сокрушить тебя. Потому что в моем новом видении мироустройства был необходим лишь один Звезднорожденный - я, сам себе Властелин, сам себе батя, Хуммер и отец-основатель. Знаешь ли ты, Элиен, отчего из непостижимой синевы Алустрала некогда поднялся Священный Остров Дагаат? «Хуммер дышал», как пояснял невежественный Ганфала? Хрена с два он надышал бы такое! - В чем же дело?
        - Дагаат восстал из вод морских по моей воле. Там, близ Озера Перевоплощений, должна была свершиться конечная погибель Хуммера. Правда, вместе с ним погибла бы и Сармонтазара, но это уже издержки. Согласен, погибла бы уйма народу, но ведь за благо нужно платить! Зато мир был бы очищен от хуммеровой скверны навечно!
        - Забавно, но я всю жизнь боролся ради той же самой цели, - откликнулся Элиен. - И теперь, кажется, мы подходим к самому интересному. Ибо десять лет назад твой замысел снова провалился и ты был побежден мной. Но что же было дальше, любезный брат мой?
        - Дальше? Десять лет минули для меня как один миг - один миг, натянутый бесконечной струной на арфе Вечности. А когда этот миг окончился, я вернулся в мир Сделанным Человеком. И я ставлю тысячу Когтей Хуммера против одного поцелуя твоей прекрасной супруги…
        - Подожди, а что сейчас там, в твоем мире, происходит Гаэт?! - насторожился Элиен.
        Он ни разу не вспомнил о Гаэт в Диорхе - ибо боялся вспоминать о своем предательстве. За последние годы Элиен настолько привык к тому, что и живая, и неживая материя слушаются его приказов беспрекословно, что был уверен: раз уж он вверил Гаэт заботам Ашеры Тощего, значит она находится сейчас в совершенной безопасности.
        - Что с Гаэт? - насмешливо переспросил Урайн. - С Гаэт? Я полагаю, ее сейчас любят все шестеро хушаков разом. А уж кого они полюбят…
        - Ложь!
        - Ложь, - с легкостью согласился Урайн. - Мои мальчишки не поклонники зрелой женственности. Так что, пожалуй, Гаэт сейчас в объятиях грютских мужиков. Если ты хочешь знать, попала ли она в мои руки, я скажу тебе: попала.
        - Заклинаю тебя, если она жива - отпусти ее мир иной без мучений. Дай ей умереть, как подобает супруге свела. Как подобает твоей тени, в конце концов! - в голосе Элиена снова звучала мольба.
        - Ты ведь знаешь, Элиен, - Урайн выдержал интригующую паузу, - что в твоей воле впустить меня к себе и принять смерть от моих рук. Я предлагаю тебе взаимовыгодную мену: ты отдашь мне свою жизнь; а в обмен на нее я дам твоей прелестной супруге легкую смерть. И все будут довольны!
        Ответа Элиена не последовало. Урайн знал, о чем сейчас думает Звезднорожденный, и беззвучно смеялся над каждым переполошенным зигзагом его загнанных мыслей. «Да, прижал я любезного, - самодовольно подумал Урайн. - Жаль, оценить некому!»
        Потом Урайн почувствовал - что-то изменилось. «Неужели? Неужели да?»
        - Войди и убей меня, - твердо сказал Элиен. - Войди и убей, дверь открыта. Я не держу ее. Покончим с Вечностью навсегда!
        - Теперь ты видишь, как плохо быть побежденным? - насмешливо спросил Урайн. - Вот он - миг моего полного торжества. Ты предложил мне свою жизнь сам. Сам! Элиен сдался! И моя победа тем сладостнее, что я могу отказаться от твоей подачки. Неужели же ты думаешь, любезный брат мой, что мне нужно твое никчемное бытие, которое хуже смерти? Нет, пытка Вечностью мне нравится больше.
        Элиен не отвечал.
        - Слушай, Брат, тебе не кажется, что самое время истошно закричать, теряя над собой контроль, «Я убью тебя!»?
        Урайну так понравилась собственная шутка, что он заразительно расхохотался. К его огромному удивлению, из-за невидимой, но несокрушимой преграды ему ответил хохот Элиена.

19
        - Только что… ты мог убить… меня… - Элиена душил смех и его слова с трудом пробивались сквозь приступы веселья, - и не сделал этого…
        Вдруг голос Элиена переменился, стал суров и безжалостен:
        - Второй возможности я тебе не дам. И отныне ты обречен говорить со мной, пока не выговоришься до конца. Ведь у тебя не осталось больше достойных слушателей под небесами.

«Хуммер меня раздери, он прав!» - озадаченно подумал Урайн, которому вдруг стало не до смеха. Он почувствовал себя войсководителем, который погубил гвардию, растерял отборную панцирную конницу, утопил в болоте колесницы, и все-таки еще может победить. Но эта победа будет угрюмой и невзрачной, ибо ее добудут непредставительные орды дрянных копьеносцев в потертых кожаных доспехах.
        - Ты озадачил меня, но и ты развеселил меня. Я признателен тебе за это и не останусь в долгу. Знай же: твоя Гаэт умерла достойно от руки Ашеры Тощего, который тоже умер вполне достойно и вообще все в твоем Вольном Городе погибли более чем достойно… Не считая тебя, негодяя, который предпочел смерти вечное заточение в Диорхе. Доволен? - Да, - не без труда выговорил Элиен. - Я доволен.
        - Итак, - продолжал Урайн, упиваясь проявленным великодушием, - я ставлю тысячу Когтей Хуммера против одного поцелуя твоей покойной супруги, что ты никак не можешь взять в толк, как же я вышел из своего узилища в Наг-Нараоне. И каким образом я прошел этот невероятный путь от беглого узника до Властелина. Ответ прост, любезный брат мой. Я, сегодняшний я в своем теперешнем качестве Властелина помог себе прошлому выйти из своего узилища в Наг-Нараоне и сделать все то, что я сделал впоследствии.
        - Дело в том, Элиен, - Урайн возвысил голос, - что наш мир и время в нашем мире претерпели непостижимое Изменение в день возврата Великой Матери Тайа-Ароан. С этого дня начался год Тайа-Ароан, в который невозможное стало возможным. Представь себе два зеркала, поставленных друг напротив друга. В каждом отражается бесконечная анфилада зеркал. Левое зеркало - прошлое, правое - будущее. И еще представь себе дерево, от единого ствола которого наверху расходятся мириады веток, а внизу, под землей - мириады корней. Очень давно, в непостижимом прошлом, история нашего мира не существовала в единстве и никто не мог точно сказать, что же произошло. Каждый как бы видел один корень, отвечающий какому-то стихийному ходу событий. С приходом Хуммера и Лишенного Значений история наконец-то избавилась от хаоса и обрела единый строй, который все мы хуже или лучше знаем. До начала года Тайа-Ароан история Круга Земель оставалась единым стволом. Но вот все изменилось вновь и единый ствол разошелся бесчисленным множеством ветвей. И это не все, Брат. Представь, что небеса над этим умозрительным древом - есть зеркало. И
когда ветви тянутся к небесам, вверх, с небес, вниз, спускаются их отражения. Навстречу нашим временам и нашей вечности несется будущее, неумолимо становящееся прошлым. И даже я не знаю, как выразить это лучше.
        - Это понятно, любезный брат мой, это понятно, - обнадежил Элиен Урайна. - Пока что я не услышал ничего нового. И все-таки я не понимаю, как сквозь все эти ветви и зеркала пробилась твоя собственная рука, извлекшая тебя за волосы из наг-нараонского узилища. И если ты просветлишь перед моим разумом эту малость, я первым назову тебя Трижды Прекрасномудрым.
        Урайн был ошарашен тоном Элиена, сочетающим исключительную серьезность с тончайшей глубинной издевкой. Урайн, впрочем, не подал виду и продолжал как ни в чем не бывало.
        - Слушай же, Элиен. Диорх, «вещный костяк» и «твердое сердце» Лишенного Значений - есть средоточие отражений и ветвей истории. Полагаю, что в прежние времена лишь Леворго умел извлекать из этого выгоду. Полагаю, он владел искусством посещать Диорх и созерцать в нем прошлое и будущее. Но - вспомни древо, о котором я говорил - Леворго был ограничен только стволом и не мог вмешиваться в прошлое, равно как и создавать будущее - разве только собственным знанием о нем. В этом смысле он создал, например, твое будущее. Но это слишком утонченный вопрос и суть не в нем.
        Урайн уже давно чувствовал, что его язык отнюдь не служит водворению ясности. И все же продолжал как мог:
        - Одно событие - возврат Тайа-Ароан и одна вещь - Железная Рукавица возвышают меня над Леворго. Я могу зреть не только ствол, но и ветви древа. И, главное - я волен через обращение к прошлому избирать ту ветвь, которая ведет меня путем Властелина.
        - Да уж, - В голосе Элиена сквозило раздражение. - Теперь ты ударишься в долгий рассказ о том, как ты, Властелин в грядущем, навещал прошлое и перекраивал его по своему желанию так, чтобы оно обратилось настоящим в виде бордового плаща Властелина на твоих плечах. Но ответь мне - почему твое настоящее скроено вкривь и вкось и похоже на работу подмастерья-недоучки, а не истинного мастера? Почему ты не смог сразу откатиться лет на восемнадцать назад и, например, попросту умертвить и меня, и Шета, в тот день, когда мы оба были твоими пленниками в Варнаге? Или, еще лучше - в колыбелях? Почему уже в этом году твоя игра была столь слаба? Почему я еще существую? Почему, в конце концов, еще существует Хуммер?
        - Отвечаю, отвечаю, отвечаю, - размеренно закивал Урайн. - Любому могуществу есть предел. И ты сам испил сию простую истину до дна из кубка своих недавних злоключений. Во-первых, я могу влиять только на события, которые происходили с начала года Тайа-Ароан. Во-вторых, Диорх имеет власть над Железной Рукавицей и ржа времени покрывает ее тем сильнее, чем больше воздействий на прошлое я произвожу. Те внутренние миры Диорха, которые доступны мне, можно уподобить бескрайним дворцовым лабиринтам с бесчисленным множеством дверей, которые открываются в разные ветви древа истории. Я сделал лишь самое необходимое. Я разыскал другие тени - твою и Шета окс Лагина, которые стали пособницами моих начинаний. Я дал им имена - Ийен и Син. Я нашел и вывел из одного мрачного узилища Диорха, которое в чем-то похоже на твое, Девкатра, Крылатого Пса Хуммера, который во многом восполнил недостатки моего слабого тела Сделанного Человека. Через Ийен я склонил твоего сына к поездке в Наг-Нараон. Через Син я подтолкнул Тай-Кевра, если ты такого еще помнишь - к нападению на Гамелинов. Я свел эти нити вместе. Руками
Гамелинов, Пелнов и твоего сына я освободил себя из наг-нараонского узилища, а заодно и снабдил самого себя дотошными указаниями к дальнейшим действиям. Все. Больше я ни во что не вмешивался, да это было и не нужно. Ты представить себе не можешь, Элиен, сколько событийного мусора я перебрал, прежде чем отыскать узкую и извилистую тропку над краем бездны небытия. Я несколько раз пытался убить Хозяев Гамелинов и всякий раз становился их жертвой. Я прошел через Пояс Усопших и был пленен воинами Ашеры Тощего у самых Врат Хуммера. Я нападал на тебя на руинах Варнага, но Поющее Оружие в твоих руках быстро обращало меня в прах. Один раз я привел к Орину и грютов, и варанцев, но со мной не было хушаков и я погиб от
«облачных клинков» Ирвамессады. И, если уж говорить всю правду, которая покажется тебе совсем уж странной - я пытался оставить в живых Шета окс Лагина. Но Сиятельный Князь обманул меня. Он согласился на союз против Вольного Города, а потом сам вывел хушаков из Воздушной Обсерватории. Первым делом они прикончили Крылатого Пса Хуммера, потом - Гаассу окс Тамая, потом - меня. Я не знаю, куда ушла та ветвь событий, но боюсь, что где-то здесь, в Диорхе, за одной из бесчисленных дверей, окончательно обезумевший Шет окс Лагин погибает от каменных ножей неуправляемых хушаков, а вслед за этим озверевший свел Вольного Города топит в крови все княжество Варан. В общем, мне стоило немалых трудов закрутить непостижимое колесо судьбы в нужную сторону. Последней моей удачей стало обретение прежнего тела - только что, войдя в Шар, я наконец-то сделал это! Тебе, возможно, будет приятно узнать, что я сейчас пребываю в подлинном обличье Октанга Урайна - я вновь препоясан Когтем Хуммера, вновь неуязвим, в моем единственном ухе блещет зеленый камень власти.
        - Поздравляю, - мрачно отозвался Элиен. - Но я почему-то в этом не сомневался. - И что ты намерен делать дальше, когда вернешься из Диорха в растоптанный Орин?
        - Дальше? Дальше все народы Сармонтазары, а вслед за нею и Синего Алустрала станут подвластны моей воле как мой собственный язык. Я стану Всем. Всем, Брат! И тогда, в долгожданный день Освобождения, Всё, которым стану Я, изопьет бытие Хуммера до дна, как все звезды небес, собравшись воедино, смогли бы сожрать Солнце Предвечное!
        - Понятно, - Элиен был убийственно краток.
        Урайн чувствовал, что сказал Элиену все. Ему было нечего прибавить к своим словам. Орды копьеносцев в потертых кожаных доспехах одержали предсказанную победу. Угрюмую и невзрачную. Но Урайн чувствовал, что уходить еще рано. Слишком много говорил он, и слишком мало - его благодарный слушатель.
        - Понятно? - раздраженно переспросил Урайн. - Все-все?
        - Все кроме одного. Ты не боишься, что Хуммер услышит твои хвастливые фантазии?
        - Не боюсь, - убежденно ответил Урайн. - В год Тайа-Ароан победитель Лишенного Значений глух, как камни оринских стен.
        - Ты прочел это в зраке Великой Матери Тайа-Ароан?
        - Да.
        - Хорошо, любезный брат мой! Замечательно! Тогда иди и сожри Хуммера! Доброго тебе аппетита!
        - Ты не веришь мне? - обескураженно переспросил Урайн.
        - Я? Не верю? Тебе? - Урайн чувствовал, что Элиен исходит неподдельной яростью, рвущейся из самых глубин его души. Но голос Звезднорожденного был спокоен. - Как я могу верить тебе, если ты сам не веришь собственным словам? Ты, ослепленный своей поддельной победой, судишь о сути вещей не искусней торговки рыбой с оринской пристани! «Колесо судьбы», «дерево истории», «Год Тайа-Ароан»… Ты сам не понимаешь, что стоит за этими словами! Не ты создал их, нет - их создал Хуммер. И ни кто иной! Тот самый, которого ты вознамерился убить! Увы, как ты был рабом, так рабом и остался. Разве что, рабом, уверенным в том, что хозяина можно убить…
        Это было последнее, что услышал Урайн от Элиена Тремгора.

20
        - Ты вообще просек, что эти козлы бате говорили про отражения и все такое прочее? - поинтересовался Сав.
        - Ну… только общий смысл. Общий смысл такой, что батю кто-то будет обижать за то, что мы тут всех обижали. Это и есть отражение. Ну то есть повторение того, что уже случилось. Понял? - пояснил сметливый Лоскир.
        - Так это они погнали, по-моему, - отозвался Нальк.
        - Если и погнали, то у них это получилось не хило, - вставил Шотор. - Я припас, что у бати очко немного заиграло, когда они свой тупой замут тут начали…
        Хушаки собрались в кружок, поодаль от Диорха, чтобы перекинуться парою слов, пока их «батя» вершит судьбы мира внутри Шара. В конце концов, не так-то часто им в последнее время выпадала возможность поговорить без свидетелей.
        Вообще говоря, им должно было бы находиться подле Шара - там же, где они застали диоферидов, вломившись в Обитель. Но ведь Урайн еще не сделал их диоферидами. А только пообещал…
        Ведомые страхом быть услышанными, они столпились в дальнем углу Обители. Подальше от трупов, да и от Диорха… - И чего батя так нервничает? - это снова был Лоскир.
        - Может, придуривается, надуть нас хочет? Как Леворго? - понизив голос, предположил Двайр.
        - Не-а. Батя с нами честно играет. Что обещал - все…
        Но не успел Шотор договорить, как все звуки в Обители Диорха на секунду пропали и она, всего на одну, но зато на очень памятную секунду, погрузилась в полное безмолвие.
        Это была отнюдь не банальная «тишина», когда просто-напросто никто не шумит, не кашляет и не болтает. Это было полное отсутствие каких бы то ни было звуков. И каждому из хушаков вдруг со всей полнотой сопутствующих эмоций показалось, что его поразила глухота. Другие шевелят губами и что-то явно говорят, а ты не слышишь… - Мама! - заорал Сав. - Е-мае! - взвыл Нальк. - Что за херня? - прошептал Шотор.
        Но не успели хушаки как следует устрашиться своей мнимой глухоты, как лавина звуков, что ворвались в их разверстые уши, принесла с собой новую, неожиданную волну первобытного, стихийного страха. - Бунт? Что это вы там задумали, мальчики? Чего по углам прячетесь? - А вот и батя… - сказал Фарг.
        - Повело кота на блядки, - вполголоса сказал Лоскир. - Сейчас опять нас воспитывать начнет…
        Октанг Урайн приближался к хушакам со стороны Шара с необычайным, будто бы ледяным мечом в правой руке.
        Это было весьма неожиданное явление - Урайн пробыл в Шаре не более пяти, ну от силы семи коротких колоколов. Сами хушаки представляли себе странствия в Диорхе делом более длительным и хлопотным и ждали «батю» к ужину.
        Но было еще кое-что достойное удивления. «Батя» вернулся из Диорха, мягко говоря, не совсем похожим на самого себя.
        Теперь «батя» был молод. Точнее, имел совершенно неопределенный возраст. То ли ему сорок, то ли ему двадцать пять - все никак не мог решить Лоскир.
        Где-то там в Диорхе Урайн навсегда расстался со своим старым телом - телом Сделанного Человека. Больше он не был лыс - теперь его голову украшала причудливая прическа из тысячи прихотливых косиц, в каждой из которых тускло поблескивали бусины.
        Если бы кому-то из хушаков было не лень штудировать «Страны и Народы», он бы тотчас же определил, что «батина» прическа была типичной для герверитов царских кровей…
        Теперь Урайн был одноух. Правда, отсутствующее ухо довольно сносно маскировали все те же косицы. Зато другое, присутствующее, было у всех на виду. И в нем нестерпимо ярко горел зеленый изумруд. Неземное сияние, казалось исходившее из самого сердца камня, пробирало хушаков почти до костей, внушая страх, покорность и благоговение.
        Бордовый плащ с изумрудной каймой и изумрудным же подбоем придавал в целом неказистой фигуре Урайна статности.
        В левой руке Урайн нес что-то тяжелое. Но что именно - хушакам не удалось рассмотреть, ибо ноша была накрыта полой плаща.
        Хушаки настороженно молчали.
        - Что-то я не услышал пока ответа. Неужто и впрямь заговор?
        - Нет, батя, никакого заговора нету. Мы тут просто побазарили о своем… - начал выкручиваться Лоскир.
        - Просто обсуждаем, что делать дальше.
        - И чего бы вам хотелось делать дальше? - спросил Урайн. Его новый, или, точнее, улучшенный старый голос со знакомыми интонациями стал несколько более глубоким и вкрадчивым.
        - Мы хотим, чтобы ты сделал нас дионагганами, батя. Как было обещано. А потом посмотрим, - с нарочитой непринужденностью сказал Шотор.
        - Именно за этим я здесь. Надеюсь, я отсутствовал не слишком долго? Вы, наверное, успели тут проголодаться?
        - Нет, батя, мы только и успели, что перемыть кости этим козлам, - Нальк указал на мертвых диоферидов.
        - Что ж, тогда пусть Лоскир подойдет ко мне, - благосклонно сказал Урайн.
        - Я? - переспросил Лоскир.
        Урайн кивнул. Его рука, держащая нечто под полой плаща, подалась немного вперед.
        Лоскир пожал плечами. - Меня что, собираются принести в жертву? - спросил он, ребячливо кривляясь.
        - Не говори ерунды. Мне не нужны никакие жертвы. Ты будешь первым среди дионагганов, мой мальчик, - сказал Урайн и, приблизившись к хушаку почти вплотную, запечатлел на уже не мальчишеских и еще не мужских губах хушака поцелуй.
        Лоскир стал лепетать что-то невразумительное о своей безграничной благодарности, Урайн вынул из-под плаща меч.
        Короткий и с виду совершенно обыкновенный меч. Однако душе Лоскира этот клинок был во сто крат милее «облачного клинка» или Поющего Оружия. Это был один из мечей, обещанных Леворго своим несостоявшимся воспитанникам.
        Еще пять мечей, сделанных Леворго для сынов Шара, висели в ножнах на левом боку властелина.
        - А теперь ты, Шотор. Ты ведь согласен править миром вместе со мной? - Урайн улыбнулся. - Я завсегда, батя…
        Все-таки вещный мир, при всех своих недостатках, имеет одно неоспоримое преимущество - здесь достаточно глупцов, чьи восхищенные глаза делают твое мнимое сияние и мнимое величие подлинными. Вот о чем подумал Урайн, искоса наблюдая за тем, как глаза хушаков наполняются слезами благодарности.
        - И еще одно: отныне зовите меня Властелином, - сказал он напоследок.
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
        ЗВЕЗДА И ЗАКАТ ВЛАСТЕЛИНА
        ГЛАВА 13
        ГЕРФЕГЕСТ

1
        Хармана правила к Поясу Усопших. Она позволила себе передышку только вечером, когда Лорк остался далеко позади.
        За время, проведенное в плену, Хармана несколько подотстала от жизни. Кто остался с Гамелинами, а кто пошел против них? Что вообще творится в Синем Алустрале? На чьей стороне император? Выжил ли Октанг Урайн и если выжил, то куда направился? Ответов на эти вопросы Хозяйка Гамелинов не знала.
        Хармана была твердо уверена лишь в том, что доверять можно Лорчам, ни разу не нарушавшим клятву верности, данную ими некогда Дому Гамелинов.
        Но земли Лорчей лежали далеко на севере. А впереди, на пути к Поясу Усопших, находился лишь мертвый архипелаг Лорнуом.
        Некогда он принадлежал Пелнам. Потом туда пришли корабли Гамелинов - их привел Стагевд. Гамелины сотворили с Лорнуомом то, что Стагевд обещал сотворить с Лорком и прочими владениями Дома Пелнов, если только те не присоединятся к союзу против Ганфалы.

«Темное пламя» и «кричащие девы», накачанные магией Стагевда, сделали свое дело - из созвездия плодородных островов с мягким климатом, Лорнуом превратился в череду мрачных безлюдных скал, торчащих посреди моря черными маяками. Разумеется, после вылазки Гамелинов Лорнуом больше не принадлежал Пелнам. Но и к Гамелинам не перешел, потому что владеть там было нечем.
        Таким образом, формально Лорнуом не принадлежал никому. А фактически - принадлежал контрабандистам.

2
        Те, кто имел с контрабандистами дело из соображений выгоды (а таких было немало), предпочитали звать их вольными торговцами.
        Ненавистники, львиную долю которых составляли счастливцы, все-таки «соскочившие» с дым-глины именовали их «трюмными крысами».
        Сами себя они называли ласково - «лорнуомская братва».
        У них были города и деревни. А точнее, скопища безобразных построек, именовавшиеся городами и деревнями за отсутствием иных подходящих слов. У них была власть - власть железа и силы. И были законы, над которыми главенствовал очень простой принцип: «Если враг вырвал тебе волос, сними с него скальп вместе с головой».
        И контрабандисты жили по этим законам.
        Они никогда не пьянствовали. «Лорнуомская братва» не брала в рот ни гортело, ни бражки. У них было кое-что получше. Например, дым-глина, которую они истово собирали в Поясе Усопших, не зная страха, для себя и на продажу.
        Дым-глина делала тело легким, а ум свободным. Она открывала тайны и помогала преодолевать преграды. Она делала доступными иные миры и освобождала душу от печалей.
        Но дым-глина не была бескорыстной дарительницей. Тот, кто дружил с дым-глиной, редко засиживался под Солнцем Предвечным больше, чем на пару-тройку беспокойных, упоительных и красочных лет.
        Именно поэтому все контрабандисты были молоды.

3
        Хармана стремилась в Пояс Усопших, ибо гадание на серебряной чаше, которое она умудрилась совершить в Лорке, подарило ей видение разрушенного города, которого она никогда ранее не видела.
        Но «не видела» в данном случае отнюдь не означает «не знала».
        Поразмыслив над тем, что некогда рассказывал ей о Поясе Усопших Герфегест, она пришла к выводу, что знает как зовется это угрюмое нагромождение исполинских руин.

«Это - Денница Мертвых!» - решила Хармана. В этом городе уже очень давно не селился никто, кроме теней и пустоты.
        Герфегест, о судьбе которого спрашивала Хозяйка Гамелинов, взывая к предсказательным магиям Пути Стали, отражался в окаменевшей воде чаши словно бы в зеркале. Он сидел у колодца. Интуиция подсказывала Хармане, что этот колодец находится в центре города. Герфегест тревожно всматривался в горизонт, облитый лиловым варевом догорающего заката. Такие закаты бывают только в Поясе Усопших.
        Тогда Герфегест был еще жив. Гадание свершалось всего лишь два дня назад, а стало быть, рассуждала Хармана, у нее еще есть шансы застать Герфегеста где-то поблизости.
        Денница Мертвых была расположена вдалеке от побережья. Этот город лежал на пути, соединяющем Врата Хуммера со Старым Портом Калладир. Даже если они с Элаем достигнут Калладира на «морской колеснице», дальше им придется идти посуху. Неделю. Десять дней. Или, быть может, месяц?
        Это значит, им нужен проводник или на худой конец карта, вода и хоть какая-нибудь пища. А разыскать все это было негде. Разве только на островах Лорнуомского архипелага.
        Но как встретят опальную Хозяйку Гамелинов контрабандисты?
        - Госпожа Хармана, мне кажется, я вижу остров! - робко сказал Элай, преданно глядя на Хозяйку Гамелинов, холодность которой приводила его в отчаяние.
        - Ты и в самом деле видишь его. Без всяких «кажется», - устало вздохнула Хармана и направила «морскую колесницу» к Лорнуому, разумно предпочтя общество контрабандистов смерти от жажды в обществе своего опостылевшего любовника.

4
        - Гляди-ка, к нам тут благородные пожаловали! Небось тоже раскумариться хотят, - пробасил заросший щетиной мужичок, похлопывая по тощим ягодицам свою чумазую подружку. Его звали Манга.
        Пока «морская колесница» со скромным императорским гербом на боку причаливала, они занимались любовью прямо в лодке, мерно покачивавшейся на волнах у крохотного причала из десятка полусгнивших бревен.
        На вид парочке было лет по тридцать, хотя Хармана была уверена - на самом деле обоим любовником едва ли исполнилось восемнадцать.
        - Ты хоть прикройся что ли - а то разложила тут свои причиндалы…
        - Угу, - отвечала девушка, закрывая грудь и живот обтерханной дерюжкой. Сообщение любовника не сподвигло ее даже на то, чтобы поднять голову и полюбопытствовать Фелиб, как и многие любители дым-глины, была совсем-совсем не любопытна. - Ты че, даже посмотреть на них не хочешь? - Не-а.
        - Ну ты и дура! Ты хоть «морскую колесницу» видела когда? - не унимался Манга, во все глаза наблюдая за тем как Хармана, стоя у «воротила», управляется с двумя чудовищной величины тварями - У-гу. - Ну и как - скажи клево? - Не-а.
        - Что б ты сдохла, Фелиб! Даже поговорить с тобой не о чем! - Манга раздраженно сплюнул выпрыгнул из лодки на пристань, благо Хармана и Элай были уже совсем близко. - Эй! Эгегей! Не боись! Причаливай! - закричал он.
        По всему было видно, что Элай и Хармана отнюдь не морская стража Пелнов, а значит - почти друзья. Хотя какие могут быть друзья у контрабандистов?

5
        - Ты…Ты Хозяйка? - спросил ошарашенный Манга, когда его взгляд упал на перстень, украшающий руку Харманы.
        Перстень, в котором сиял огромный алмаз, являлся знаком главенства над Домом Конгетларов. Десять лет назад Хармана и Герфегест, последний из Павшего Дома Конгетларов, обменялись перстнями в знак равенства их союза.
        - Да, Хозяйка Гамелинов, - кивнула Хармана. - И Конгетларов тоже.
        Впрочем, Манга освоился с этой умопомрачительной новостью очень быстро. В самом деле, дым-глина показывала ему и не такое. В его скромной лачуге бывали Хозяйки и позабористей.
        - А я - Элай. Из Сармонтазары… - представился юноша, озирая крохотное поселение, состоящее из пяти неопрятных домиков, крытых сушеными водорослями.
        Манга не был одним из тех невежественных рыбаков, что предпочитают вести беседы, не удаляясь от своей лодки. Ему были ведомы нравы аристократов столичных трущоб. Он видел много благородных в столице и вдосталь насмотрелся на их церемониальные расшаркивания. За то его и прозвали Столичным Щеголем. Он бы и сейчас здесь не сидел, если бы не эта проклятая история с его друзьями, которые с месяц назад подобрали в Поясе Усопших какую-то чудную девку по имени Син, а она возьми и сдохни. Ну им все было хихоньки да хахоньки - пустили по кругу, пока теплая. Только он один, Манга, отказался - своя Фелиб под боком и, хвала Намарну, живая. Потом все врубили по дым-глине и о девке позабыли. Наутро продрали глаза - девка все еще теплая. Позубоскалили - и снова по кругу. Манга им - «все, завязывайте, отдайте на прокорм крабам», а те к ней вроде как привязались. В общем, дурни, поплыли в Лорк дым-глину сбывать, а девку с собой взяли. И с концами - ни друзей, ни девки. Одни знакомые рыбаки из Лорка недавно приволоклись вместе пыхнуть после доброго лова, от них и узнал - погорели они. А за то, что с девкой дохлой
валандались, выдал им Тай-Кевр по самые не балуйся. В общем, ясно, эта Син всех сгубила. Рыбаки еще потом клялись Яростью Вод Алустрала (вроде благородные!), что девка эта живехонькой оказалась. Так Манга им, чтоб не клялись всуе, насовал по наглым дыням от души. Даром, что один против четверых…
        В свете всех этих печальных событий появление Хозяйки далекого северного Дома показалось суеверному Манге загадочным, но добрым знаком. Он еще не вполне понимал, какую выгоду сможет извлечь из этой встречи, но чувствовал, что выгода будет. А с теми, кто несет выгоду - будь вежлив. Вежлив до тех пор, пока не улучишь удобного момента выпустить им кишки.
        - Прошу в мой дом, - сказал Манга, отвешивая радушный и вполне столичный поклон Хармане и ее спутнику.
        - Фелиб, вставай! Надо гостей принимать! - крикнул он через плечо своей подружке.
        - Угу, - послышалось в ответ.

6
        - …Итак, мне нужны еда, вода и карта. Помоги мне и ты не будешь жалеть о том, что поступил так.
        Манга почесал пятерней затылок. Слишком многого хочет эта высокородная беглянка.
        - Хм… А что ты заплатишь, госпожа? - поинтересовался он и в его карих глазах заиграли искорки вполне умеренного своекорыстия.
        Как ни странно, этот вопрос застал Хозяйку Гамелинов врасплох. Она давно отвыкла платить собственноручно за что бы то ни было. Впрочем, никогда особенно и не привыкала. Будучи не просто «благородной», а благороднее всех благородных Гамелинов, Хармана впитала кое-какие дурные привычки вместе с молоком матери, которая, как и она, была Хозяйкой Дома. Платить? Но на то существуют распорядители, казначеи и прочая дворовая шушера. Руки женщины, которой ведом Путь Стали, не должны быть запятнаны прикосновениями к презренному металлу.
        Но теперь, похоже, от нее требуют именно его - этого самого металла. Золота. Золотишка. Рыжняка.
        - Не подождешь ли ты до нашего возвращения? - спросила Хармана. - Слово Хозяйки, ты получишь сполна и даже больше. Деньги привезут тебе мои доверенные люди…
        Рот Манги скривился в недоброй ухмылке.
        - Не подожду, Хозяйка. Я не могу ждать долго. Тем более, я не могу ждать вечно. Ведомо ли тебе, Хозяйка, что тот, кто следует в Пояс Усопших, обычно обрекает своих кредиторов именно на вечное ожидание?
        - Резонно, - отрезала Хармана.
        Она осмотрела себя с головы до ног. Ничего. Ровным счетом ничего, кроме прекрасного тела.

«Но расплачиваться с этим мужланом своим телом - это чересчур. Его проще убить».
        И если бы только Харману не тошнило при одной только мысли об очередном бессмысленном убийстве, она бы уже давно прикончила и Мангу, и его не отличавшуюся разговорчивостью подругу.
        Впрочем, у Харманы был перстень Конгетларов. Никто из Пелнов, обыскивавших ее, не решился посягнуть на него, ибо под небом Синего Алустрала алчность никогда не переходит некоторые границу, по другую сторону которой лежат Перстни Хозяев Домов. Люди Алустрала были уверены - над тем, кто посмеет присвоить себе Перстень, будет тяготеть тяжелое проклятие.
        Перстни Хозяев не продаются. И дарить их можно только равным. Нет, Манга не возьмет перстня Конгетларов, даже если Хармана предложит его в уплату за бурдюк с водой и мешок пшена. Он не сумасшедший… «Но чем же в таком случае с ним расплачиваться?»
        - Хармана, возьми вот это, - воцарившуюся тишину нарушил голос Элая.
        Он держал в руках шикарный женский браслет из черных камней. От браслета разило странной, нездешней магией - Хармана не могла понять какой именно. «Надо полагать, той, что в ходу на его, Элая, родине?»
        Хармана осторожно приняла браслет и повертела его на пальцах. Да, весьма дорогая вещица, способная украсить шкатулку любой модницы, хотя она, Хармана, не одела бы его на руку ни за какие блага мира. Какая-то пугающая, неживая мощь неслышно клокотала внутри черных камней. Какая-то неведомая злая сила таилась в них.
        Хармана, едва сдерживая накатившее на нее отвращение, бросила странный браслет на стол перед Мангой. «И как он только сохранился у Элая в плену после всех перипетий?» - подумала она, делая Манге знак - дескать, бери, не бойся.
        Браслет понравился Манге. Похоже, ничего подобного той глубинной тревоге, которую только что испытала Хармана, соприкоснувшись с черными камнями, Манга не испытывал и в помине. Он был заворожен браслетом - еще бы! Золотишко, камушки, хорошая работа (после жизни в столице Манга был уверен, что знает в этом толк).
        Хармана украдкой бросила на Элая взгляд, исполненный одобрения. Впервые с того самого вечера в Наг-Нараоне, когда четверо Пелнов устремились к ним с оружием в руках, она почувствовала к Элаю нечто вроде нежности.
        - Это пойдет, хозяйка, очень даже пойдет! - ощерился Манга и тут же скрылся за дверью, из-за которой доносились навязчивые кухонные запахи - его подруга стряпала ужин. - Ты глянь, Фелиб, ты глянь какая вещица! Неплохо за мешок пшена, ведь скажи неплохо?

7
        Раздобревший благодаря браслету Манга позволил Хармане и Элаю скоротать на в своей крохотной хижине. По всему было видно - он упивался новой для себя ролью радушного хозяина. Он настолько увлекся, что даже уступил гостям единственную комнату, пригодную для жилья. Сам он - вместе с Фелиб - отправился спать в сени, служившие заодно и кухней, и отхожим местом.
        Хармана спала, Элай караулил.
        Не то, чтобы они боялись, что их ограбят. Похоже, Манга уже успел усвоить - у беглецов взять нечего. Конечно, можно было бы позариться на меч Элая и на его дорогое платье. Но ведь юноша хорошо сложен и явно обучен воинским искусствам. Едва ли отдаст свое дорогое платье просто так - придется возиться… А возни Манга не любил.
        Что бы там не говорили о порочных тенетах дым-глины, но одной добродетели она все же учила своих беспутных детей: не быть чересчур требовательными к судьбе.
        Манга получил браслет, стоимость которого в сотню раз превышала стоимость тех услуг, которые он в принципе мог оказать благородной госпоже и ее спутнику. Даже если Хармана и Элай проживут у них с Фелиб на полном иждивении год - браслета они с Фелиб все равно не отработают. Браслет - это хорошо, а ведь от добра добра не ищут!
        Взвинченный нежданной удачей, Манга долго не мог заснуть. Стены хижины были тонкими и потому Хармане и Элаю выпало сомнительное счастье быть невольными слушателями спектакля, разыгрывавшегося в сенях.
        Вначале Манга рассказывал Фелиб о своих столичных подвигах - судя по полному отсутствию слушательского энтузиазма со стороны Фелиб, он делал это не в первый раз. Затем они стали заниматься любовью. Когда утомленная назойливыми ласками друга, Фелиб захрапела, Манга принялся чистить деревянным скребком пузатый глиняный горшок с двумя деревянными трубками заместо ручек. Завтра утром - после того, как Хармана с Элаем унесутся прочь на своей верткой «морской колеснице» - Манга и Фелиб положат в этот горшок крохотные катышки дым-глины и как следует отметят свое обогащение. Но горшок был вычищен, а сна не было ни в одном глазу. Манга грубо растолкал сонную Фелиб и они снова стали любиться…
        Хармана повезло - она заснула как раз на втором рассказе Манги про столицу. Как раз на истории, повествующей о том, как он, Манга, был приглашен в дом к торговцу шелком, чтобы ассистировать на подпольной оргии… Элай же был вынужден бодрствовать, положив перед собой меч. Правда, вскоре и он заткнул уши пальцами - стоны неопрятного сладострастия и развязные оханья Фелиб терпеть было не просто.
        Впрочем, будь Элай менее щепетилен и чуть более любопытен по отношению к происходящему в сенях, пользы от его караула было бы гораздо больше…
        - Все эти твои штучки, Фелиб, просто сводят меня с ума! Твоя попа… Да она просто шелковая! Ну тебе хоть понравилось? Скажи, тебе понравилось, что я делал с тобой? - басил, забыв о шепоте, Манга.
        - Оу-у! - восторженный завой, принадлежащий Фелиб.
        - Ты хорошея девчонка, Фелиб. Очень хорошая, - расчувствовался Манга. - Знаешь, ты такая хорошая, что, может, я даже позволю тебе примерить браслет, который дала мне госпожа… Признайся, ты же хочешь его примерить! Хочешь?!
        - Угу.
        - А что мне за это будет?
        - О-у-у… - заурчала Фелиб и на этой многообещающей ноте разговор прервался.
        Звуки усталой возни, страстные вздохи, хихикает Фелиб, городит какую-то похотливую чушь Манга, а потом - гробовой молчание, слышно только, как шелестит прибой.
        - Хуммер тебя раздери, Фелиб, что это с тобой?! - испуганный голос Манги.
        - Ты чего… ч-ч-чего… х-хум-мер, да ты что… С-Син? А тебя раз-зве н-не с-сожгли?

8
        Элай не знал, кто такая Син. И хотя он мельком видел ее на Игрищах Альбатросов в Наг-Нараоне, он не интересовался именем вызывающе чувственной спутницы Тай-Кевра. Тогда Элай был всецело поглощен Харманой и других женщин для него не существовало.
        Разговора между Фелиб и Манга Элай тоже не слышал и, стало быть, у него не было даже шанса понять, что за превращение произошло там, в сенях.
        Браслет не настораживал его, как то было с Харманой, и он, разумеется, не мог предположить, что возня и сдавленные крики Манги как-то с ними связаны.
        Однако к чести Элая он, несмотря на поздний час и усталость, не задремал. Даже сама мысль о сне претила ему - он боялся осрамиться перед своей возлюбленной Хозяйкой…
        Хармана просила разбудить ее когда зайдет луна. Но он, Элай, не мальчишка и вполне может отоспаться на борту «морской колесницы». Он не станет будить ее - проявит великодушие. На этот раз он покажет себя настоящим мужчиной! Одним словом, Элай был истерически бодр, его сознание бороздили мысли о подобающем воину.
        Но Хармана все же проснулась - проснулась сама незадолго до того момента как луна скрылась за горизонтом.
        Ведущая из сеней в комнату дверь хижины, сколоченная из прогнивших корабельных досок, вздрогнула от чудовищной силы толчка и слетела с петлиц. Запора на ней, естественно, не было. Впрочем, перед тем как расположиться ко сну, Хармана основательно подперла дверь деревянным горбылем - если этот Манга все-таки задумал дурное, решила осторожная Хармана, это задержит его на пару лишних минут.
        Элай вскочил и его вмиг вспотевшая рука сжала рукоять меча.

«Неужели решился-таки, недоносок? Не иначе как снова нанюхался - для храбрости!» - пронеслось в сонном мозгу Харманы.
        Она ошиблась - Манга тут был не при чем.
        На пороге стояла женщина - поджарая и высокая, с длинной неряшливой гривой волос. Лицо ее было искривлено гримасой ярости.
        В руках женщины поблескивал длинный рыбный нож, явно позаимствованный на кухне Манги. Лезвие ножа было обильно обагрено кровью - ее тревожный запах ударил в ноздри. - Фелиб? - сердито спросил Элай.
        Женщина не отозвалась. В этот момент Элай окончательно осознал, что на Фелиб ночная гостья похожа, как шишка на ананас. «Может, соседка? У Манги ведь должны быть соседи? И с каких-то пор в гости к соседям ходят нагишом?»
        - Чего надо? - взревел Элай. - Поболтать не с кем?
        Его взвинченность наконец-то нашла себе достойное применение. В том, что он одержит победу над этой угрюмой обнаженной бабенкой с длинными черными космами и бездонными глазами, в которых плясали изумрудные искорки неведомого пламени, он почему-то не сомневался.
        Но Син не сочла нужным объясниться - вместо ответа в Элая полетел кухонный нож.
        Элай едва успел закрыться - нож благополучно вонзился в его плечо, дойдя до самой кости. Элай обиженно вскрикнул - нет, эта смурная красотка, кто бы она не была, явилась отнюдь не для просвещенной беседы.
        Полученная рана быстро отрезвила Элая.
        Рядом с ним - госпожа Хармана и он должен защитить ее. Она, безоружная и беззащитная, свернулась сейчас калачиком под вонючим тряпьем контрабандиста Манги и спокойно спит!

«Спит и даже не подозревает о том, что здесь творится… Она прекрасна… Как трогательно она накрыла голову этим завшивленным одеялом….Она прекрасна! И я буду последним ублюдком если…»
        Не без труда Элай извлек из раны нож и уверенно метнул его в ночную гостью.
        Син омерзительно завыла - бросок Элая оказался точным.

«О Ярость Вод Алустрала, я попал!»
        Хотя нож и вонзился в ее бедро, причинив ей сильную боль, Син не намерена была уступать из-за такой ерунды.
        Пока Элай терял драгоценные секунды на то, чтобы извлечь из предплечья нож, она теряла их по-своему. Она была полностью обнажена, лишь на ее густо обернутой мускулами талии красовалось одно-единственное украшение, которое с некоторой натяжкой можно было бы назвать и деталью костюма.
        Это был пояс, сотканный из тонких серебряных нитей и украшенный разновеликими неограненными изумрудами. А к поясу был приторочен мешочек, в котором-то рылась Син, теряя драгоценные секунды!
        - Нужно было убираться подобру-поздорову, мерзавка! - рявкнул Элай.
        В следующий миг его собственный кинжал полетел в живот незваной гостьи по одной из самых изысканных фехтовальных траекторий - с легким предательским перекрутом вершины клинка.
        Чудо! Элай снова попал - кровь Син брызнула ему прямо в лицо. Она рухнула на пол.
        Элай ликовал и недоумевал одновременно.
        С одной стороны, все, что он ни делай, все получается. С другой стороны, воевать с женщиной, теперь уже безоружной и смертельно раненой - не слишком достойное занятие.

«Впрочем, все равно придется снести ей голову - по обычаю да по Алустральскому. Пусть даже это и не очень достойное занятие. Не то Хармана будет сердится - снова начнет распекать за малодушие…» - решил Элай.
        Пересиливая жгучую боль в предплечье, он извлек из ножен меч и приблизился к лежащей с открытыми глазами Син. Вспомнив советы своего наставника по фехтованию, он слегка вынес меч назад, и чуток присел, примеряясь к горлу ночной гостьи.
        Но тут его их глаза - глаза Элая и глаза Син - встретились и Элай… опустил меч. Вдруг ему стало так больно и так холодно… Словно в оба его глаза одновременно воткнули по ледяной игле, от которых мозг начал потихоньку покрываться инеем…
        - Дай мне свою левую руку, мальчик, - властно сказала Син. Она приподнялась с пола, нисколько не смутившись торчавшим из живота кинжалом. - Бери… - промямлил Элай.
        - Мне нравятся послушные мальчики, - улыбнулась Син и встала. Теперь ее лицо и лицо Элая разделяло расстояние в один поцелуй. - Приятно слышать, - пробормотал Элай, окончательно потерявший над собой контроль.
        Увы, он был не в силах оторвать взгляд от бездонных глаз неубиенной Син. И возражать он тоже был не в силах.
        Он выронил меч и Син, не отпуская Элая взглядом, медленно подобрала его.
        Теперь в ее руке была мужская варанская серьга с зеленым камнем - за ней-то она и лазила в поясной сарнод.
        Элай покорно следил за манипуляциями истекающей кровью Син.
        Его галопирующие мысли сделали бы честь любому безумцу: "Ведь все-таки она тоже прекрасна… хотя и не так прекрасна, как Хармана… Не правда ли, милостивые гиазиры, она хороша? Такие трогательные кудряшки внизу живота… И волосы - не такие дивные, как у Харманы…Но тоже густые… Да, жесткие, как конская грива… но тоже ведь, в сущности, волшебные… И пальцы тонкие… с такими острыми ноготками… На запястье - о-о-о! Да это же тот самый, мой браслет! Наверное, я ей его подарил… Он ей как раз впору! Как раз впритык к косточке…. И губы тоже ничего… Хоть и бескровные, но притягательные… "
        Губы Син сложились в некоем подобии воздушного поцелуя. Она подалась вперед, к Элаю - она шепнет ему на ухо то, что обязательно должны знать такие красивые, такие наивные мальчики, как он…
        Но Син не успела осуществить задуманное, ибо в следующий миг шелковый шнур обвил ее смуглую шею и смертоносно натянулся.
        Две сильные руки, державшие шнур сомкнулись за спиной Син крестом, а вместе с ними сомкнулись крестом и концы шнура. Под сводом хижины зазвучали пресекающие злоименное бытие заклинания…
        Руки натянули шнур и неумолимый шелк глубоко впился в плоть Син, которая захрипела и забилась в конвульсиях. Но душитель был неумолим. Он повелевал шнуром так же твердо, как минуту назад сама Син повелевала Элаем. Но только власть Син над Элаем теперь окончилась, ибо глаза ее закрылись навсегда.
        - Хармана?

9
        - Элай, Хуммер тебя разнеси! Где тебя угораздило подобрать этот проклятый браслет? - спросила Хармана, бегло осмотрев запястье побежденной Син, украшенное браслетом из черных камней.
        Элай сидел у ног Син и тупо смотрел в одну точку. Точка располагалась где-то посередине между большим и вторым пальцами босой ноги незваной гостьи.
        - Я? - переспросил Элай. Он еще не вполне пришел в себя.
        - Ты, Элай, ты! Хуммерова кукла! Что у тебя за счастье такое - ублюдочное! - прошипела Хармана. - Говори быстро, где взял браслет, не то я изобью тебя!
        Если бы в тот момент Элай был в состоянии соображать, он бы, пожалуй, удивился - что это такое нашло на госпожу Харману, слывшую в Синем Алустрале эталоном сдержанности и хладнокровия.
        - Я даже сам не знаю…кажется еще в Наг-Нараоне… одно из огненных щупалец подбросило… но я не уверен.
        - Ты не уверен? А ну-ка, напряги свою память! - и тяжелая оплеуха легла на затылок Элая. И еще одна - на правую щеку.
        Как ни странно, это возымело действие - к Элаю вернулась былая ясность мыслей.
        - Да нет, госпожа, нет, я совершенно уверен! Совершенно! - зачастил Элай, - Когда мы нашли Тай-Кевра, то есть его объеденные доспехи, тогда еще с нами был Герфегест…
        Элай с надеждой посмотрел на Харману - он ведь все рассказывает правильно? Хармана лишь обреченно кивнула, побуждая его продолжить.
        - …Тогда я не совсем понял, откуда он вообще взялся… Я просто положил его в сарнод… Так его с собой и носил до самого Лорка… И потом, когда Тарен Меченый отослал меня обратно в Орин, браслет тоже был при мне… Меня ведь не обыскивали… то есть обыскивали какие-то глухонемые, но браслет не взяли… У меня по этому поводу даже есть кое-какие соображе…
        - Не надо, - перебила его Хармана. - Не надо мне твоих соображений. Свои в избытке…
        Она провела рукой по вспотевшему лбу. Шутка ли - спросонья задушить исчадие магии Хуммера почти голыми руками?

10
        Манга был мертв - они нашли его основательно окровавленное тело в сенях.
        Похоже, Син умертвила его тем же кухонным ножом, какой спустя несколько минут угодил в плечо Элая.
        Хармана накрыла тело Манги дерюгой, которая в мгновение ока окрасилась тем же цветом, каким была окрашена та ночь, каким уже давно окрасились воды Синего Алустрала. «В сущности, Алустрал уже давно перестал быть синим.» - нервно вздохнул Элай.
        - А что сталось с Фелиб?
        - Фелиб обрела изменчивость, мой мальчик. А потому мне пришлось ее убить.
        - Ты шутишь со мной, госпожа? - обижено спросил Элай.
        Еще недавно она дарила ему свою любовь, а теперь, теперь называет его «своим мальчиком», словно какого-нибудь постельничего или придворного шута!

«И вдобавок толкует об „изменчивости“, будто сейчас время разглагольствовать о сути обращений, изменений и прочей этой голимой философии…» К философии стараниями папеньки Элай питал отвращение с самого раннего детства.
        - Я не шучу с тобой, Элай, - Хармана обернулась к нему и ее глаза гневно блеснули.
        Как вдруг ей стало жаль Элая и она старательно смягчила тон. Она даже улыбнулась.
        Все-таки Элай был так красив и статен! Все-таки на его лице цвело непреодолимое обаяние молодости. В Элае было что-то, что навсегда утратил Алустрал. Это «что-то» еще теплилось в Сармонтазаре - но Хармана не могла подобрать этому «чему-то» имени. Нет, она не будет строга с Элаем. Она просто не может быть строга с ним, сколько бы глупостей и безрассудств он не творил.
        - Я объясню тебе все, Элай, - сказала Хармана. - Однажды, совсем недавно, я уже видела это существо - то, что лежит сейчас за стеной. Я видела ее на Игрищах Альбатросов. Она была спутницей Тай-Кевра и ни один мужчина не мог устоять против того, чтобы переспать с ней хотя бы в мимолетных мечтах. Сам Тай-Кевр не сводил с нее глаз и повиновался ей словно бы ее устами глаголило Провидение. Теперь я нисколько не сомневаюсь в том, что именно она, эта женщина подбила Тай-Кевра к бунту против Гамелинов. Возможно, это она дала в руки Пелнам средство, которое позволило уничтожить Наг-Нараон и наш флот. Пелны всегда были никудышными магами. Никто из них не ведал Пути. Знали они лишь Танец Альбатроса. Где уж этим ничтожествам было набраться наглости пойти против Дома, владеющего Путем после нескольких сокрушительных поражений!
        - Скажи, госпожа, кем же была эта женщина? - спросил Элай.
        - Судя по браслету, она была тенью, которой дана власть воплощаться в тела живых, не спрашивая у них соизволения.
        - Тенью? Ты хочешь сказать, она воспользовалась телом Фелиб, чтобы воплотиться? С каких-то пор тени воплощаются в живых людей, изменяя их физический облик до неузнаваемости?
        - Она была такой же тенью, как твоя мать, Элай, - голос Харманы был тверд. - Кажется, мне придется сказать тебе правду ибо ее утаили от тебя твои родители. Эта женщина была тенью Звезднорожденного. А теням Звезднорожденных, как впрочем и самим Звезднорожденным, позволено очень многое…
        - Но моя мать никогда не охотилась с кухонным ножом на спящих гостей! - возмутился Элай.
        - Потому что Гаэт, твоя мать - воплощенная тень Октанга Урайна. В ней воплощено все то благородное и светлое, что было отринуто самим Октангом Урайном в день, когда он пережил свое второе рождение в сумраке Лон-Меара. Гаэт незачем ходить охотиться с кухонным ножом на гостей. За нее это делает сам Октанг Урайн…
        - Значит, это была тень моего отца? - с иронией спросил Элай.
        - Никто не может сказать этого наверняка. Быть может, это была тень Шета окс Лагина…Если тебе неймется это узнать, можешь снова надеть этот браслет на руку какой-нибудь дурехи, вроде Фелиб, и спросить ее об этом лично… - Не настолько уж я любопытен…
        Элай обнял госпожу Харману за плечи и посмотрел за окно. Светало. Магия обращений отступала и тело Син мало-помалу вновь обретало черты сходства с немногословной Фелиб…

11
        - Что такое Денница Мертвых? - спросил Элай, которого смущала манера Харманы молча мерить шагами Пояс Усопших.
        - Денница Мертвых - это город, который ты видишь сейчас на горизонте, Элай, - сдержанно ответила Хармана.
        - Я хотел спросить не об этом. То, что это город - я знаю. Я не знаю, что такое
«денница мертвых».
        - Тогда было бы резоннее спрашивать что такое денница.
        - Можете считать, госпожа, что я уже спросил, - буркнул Элай, теряя надежду обрести в Хармане благосклонную собеседницу.
        - Денница - это рассвет, - отрезала Хармана.
        - А при чем тут мертвые?
        - При том, что здесь только мертвые - на то он и Пояс Усопших. Даже те, кто еще живы, рано или поздно умрут. Значит и мы с тобой - тоже мертвые, - отвечала Хармана с нарочитой серьезностью. - А потому все рассветы, закаты и города, которые встречаются здесь, в этих проклятых землях, принадлежат мертвым.
        - Но мы живы! - громко возмутился Элай, озирая буро-коричневую равнину и холмы, которым, казалось, не будет конца. - Мы живы, Хармана! - Это поправимо.
        - Да, это, Хуммер нас всех разнеси, поправимо! И все равно мне не нравится то, что ты говоришь! Ты говоришь ужасные вещи, госпожа Хармана!
        Хармана остановилась. Повернула голову в сторону Элая и окинула его придирчивым взглядом придворного церемониймейстера. Мысленно пригладила кудри на его голове. И… Расхохоталась.
        Впервые со дня их побега из Лорка. То, что она, Хармана, исчадие Алустрала, считает чем-то само собой разумеющимся он, Элай, возлюбленный сын благообразной Сармонтазары, считает кошмаром и жутью! Это ли не забавно!
        - Выслушай меня, Хармана! Здесь нет ровным счетом ничего смешного! И ты, и Герфегест, и все остальные люди здесь - все вы мрачные, словно упыри. Все вы - жестокие хищники, любители человеческой падали. Мертвые… Смерть… Я не могу больше слышать эти слова! Я ненавижу эти слова! Сколько можно думать о смерти и питаться чужой смертью? Да вы когда-нибудь живете вообще? Или только ходите резать друг друга? Дом против Дома, Пелны против Гамелинов, брат против брата! Если у вас в Алустрале заброшенный город - значит это Денница Мертвых! Если у вас казнь - так это в клетке на морское дно! Да вы люди вообще или действительно упыри?! - Элай был в истерике. Хрустальный смех Харманы, звенящий в тлетворном безветрии Пояса Усопших, нагнал на него страху, который мучительно искал себе выхода.
        - В твоих словах немало правды. Помимо прочего, мне не нравится, когда ты так нервничаешь, малыш, - сказала Хармана, отсмеявшись. - И у меня созрело решение: ты можешь называть этот город так, как тебе больше нравится. Оплотом Древних Доблестей, например.

12
        Элай не верил в то, что это возможно. Однако, они все-таки отыскали Герфегеста.
        Когда Хармана с настойчивостью умалишенной твердила: «Герфегест ждет меня Деннице Мертвых», Элай лишь скептически пожимал плечами. В конце концов, он лично за Герфегестом не то чтобы соскучился, а вот с Харманой был готов тащиться хоть на край света, хоть на поиски самого Хуммера-Светоносца…
        А потому, когда в ромбообразном окне мрачного серого строения, предназначавшегося явно не для жилья - по крайней мере, не для жилья человеческих существ - показалось гладко выбритое лицо Герфегеста, Элай лишь опустил глаза.
        Хармана была вне себя от радости и не считала нужным скрывать это от обмирающего от ревности Элая.
        Когда Герфегест, неэлегантно волоча за собой раненую ногу, вышел им навстречу, Хармана с истошным воплем бросилась перед ним наземь, и, обхватив руками колени Хозяина Гамелинов, заплакала, трагически всхлипывая и лепеча какую-то любовную чушь, словно была не Хозяйкой Дома, а простой зеленщицей или, допустим, молочницей.
        Элай ожидал от нее чего угодно, но не такого.
        Все время их пути он бережно пестовал надежду на то, что вот-вот Хармана перестанет гневаться и их отношения снова обратятся благоуханным цветником плотских радостей.
        С самого Лорка он надеялся и ждал того утра, когда Хармана, в чьем взгляде он временами помечал и прежнюю нежность и даже намеки на прежнюю страстность, снова одарит его своей любовью. И он вновь возрадуется тому, что явился на зов женщины из бронзового зеркала. «Кстати, я не разу не спрашивал ее про Ийен. Кто она ей - служанка, или, может, подруга?»
        Не сводящие глаз друг с дружки, Герфегест и Хармана, казалось, полностью забыли о существовании Элая.
        Тот, оставил Хозяев Гамелинов наедине, устроился поодаль - на краю разрушенного колодца. И хотя его представлениям о достойном поведении это отвечало плохо, Элай то и дело с завистью поглядывал на Герфегеста и Харману. Крепко обнявшись, они любезничали друг с другом, словно бы не было ни падения Наг-Нараона, ни той ночи, при одном воспоминании о которой кровь в жилах Элая вскипала неутолимым плотским желанием.

«Интересно, знает ли Герфегест, что его жена не верна ему?» - злорадно подумал Элай, когда Герфегест одарил свою пепельновласую госпожу мучительно долгим поцелуем.
        Элай спрятал лицо в ладонях. Такой неловкости, какую ему довелось испытать в Деннице Мертвых, ему не доводилось испытывать никогда раньше.

13
        - …выход их каменной утробы, где прохлаждался некогда Урайн, завалило и я оказался замурованным в подземелье Игольчатой Башни, словно мумия в склепе, - с обаятельнейшей улыбкой Герфегест посвящал Харману и Элая в перипетии своего бегства из сокрушенного Наг-Нараона. - Я был один, если не считать четверых мертвых Пелнов. Ждать освобождения извне было бессмысленно. Ибо поверить в то, что Гамелины смогут отстоять Наг-Нараон, мне не хватало самонадеянности. А значит, как впрочем и всегда, оставалось надеяться только на себя.
        - И что же ты предпринял? - поинтересовалась Хармана, не сводя восхищенных глаз с Герфегеста, который за то весьма короткое время, что они его не видели, успел постареть лет на десять и чудовищно исхудал.
        - Я вспомнил кое-какие уроки, полученные мною в гостеприимных землях Сармонтазары.
        - И в самом деле Сармонтазара помогла вам, дядя? - осведомился Элай.
        - Те огненные щупальца, что сокрушили Наг-Нараон, были стеблями Огненной Травы ноторов - народа бедного, дикого и непросвещенного, но наделенного властью над растениями и… и не совсем растениями. Я уже видел эту огненную траву когда-то, давным-давно. Тогда она послужила во благо - в два счета она сожрала герверитов, осадивших крепость Хоц-Але. Я знал человека, что заклинал эту траву с той же легкостью, с которой перехожие чудотворцы заклинают огонь. Мне казалось, я напрочь забыл, какими заклинаниями следует побуждать огненную траву к росту. Но, спустя два дня, которые я провел без пищи и почти без воды в обществе разлагающихся трупов собственных же врагов, я понял, что недооцениваю собственную память и, хуже того, недостаточно к ней требователен. Утром третьего дня мне удалось заставить огненную траву работать на меня - она стала расти, вгрызаясь в каменные плиты. И вечером третьего дня я уже был на свободе.
        - А Пелны? Что, они отпустили тебя с миром? - недоверчиво спросил Элай.
        - В общем-то с миром. Правда, я не уверен, что кто-нибудь из Пелнов знает, что он отпустил меня с миром, - Герфегест ответил Элаю бесшабашной улыбкой. - Я ушел из Наг-Нараона, не сообщив об этом Пелнам. Мне помог один солдат. Он не был Пелном, хотя очень хотел им казаться. Правда, для того, чтобы он из врага стал помощником, мне тоже пришлось потрудиться. Для начала мне пришлось напомнить этому перевертышу, сколь многим его отец, Нисоред, в прошлом владетель Суверенной Земли Сикк, захваченной Пелнами, обязан мне, подарившему ему ни много ни мало, а целую человеческую жизнь. Затем моему кинжалу пришлось попробовать крови из его вены - это сразу придало ему и преданности, и искренности. Он помог мне бежать из Наг-Нараона - бежать сюда.
        - Скажи, Герфегест, отчего ты избрал для изгнания такое мерзкое место, как Денница Мертвых? Разве эти руины достойны Хозяина Дома, помышляющего об отмщении? - спросил Элай, боязливо поеживаясь при одной мысли о том, сколь много прожорливой бестелесной нечисти вьется сейчас за чертой охранительного круга, внутри которого они сидят.
        - Место как место, Элай. Я бывал здесь и раньше. В Поясе Усопших я стал Хозяином Конгетларов. В конце концов, не мне страшиться того, чего пристало страшиться простолюдинам. Между тем, Денница Мертвых имеет немало преимуществ перед всеми прочими городами Синего Алустрала. Во-первых, здесь нет Пелнов. Во-вторых, ни одному магу Алустрала, кроме тебя, моя возлюбленная госпожа, - Герфегест послал Хармане воздушный поцелуй, - не обнаружить меня здесь посредством гадания. - Что же теперь? - спросил Элай.
        - Теперь? - хором спросили Герфегест и Хармана, переглянувшись. Похоже, ответ на этот вопрос занимал их ничуть не меньше, чем Элая.

14
        Птица в Поясе Усопших - как корабль с пустыне, слишком похоже на горячечный бред.
        В Поясе Усопших не живут птицы - им нечего пить, нечего кушать.
        В полнейшем изумлении Элай, Хармана и Герфегест наблюдали за тем, как подвижная точка, недавно появившаяся на горизонте, растет, по мере приближения превращаясь в белого альбатроса. Все они глядели на птицу с надеждой.
        - Почтовый? - предположила Хармана.
        - Похоже, - отвечал Герфегест. - И, кажется, он ранен.
        Когда альбатрос сел на землю, Герфегест решительно зашкандыбал к нему, оставив Харману и Элая строить предположения относительно того, что за загадочный корреспондент посылает почтовых альбатросов в Пояс Усопших.
        - Бьюсь об заклад, это письмо от императора, Торвента Мудрого, - сказала Хармана. - Если, конечно, Герфегест, спасаясь из Наг-Нараона, не завел себе какую-нибудь смазливую дамочку, которой не лень марать бумагу любовными каракулями.
        - А что, это было бы славно, - не сдержался Элай. - По крайней мере, тогда я не чувствовал бы себя таким паршивцем…
        Очень скоро к ним присоединился Герфегест - в одной руке его было небольшой футляр для писем, а на запястье другой нетвердо сидел альбатрос - одна из его лапок была сильно искалечена.
        - Ну что? Скрипит ли ось колеса мироздания? - сверкнула глазами Хармана.
        Герфегест, глядя в пустоту перед собой, покачал головой в нерешительности. Похоже, письмо поразило его больше, чем он сам мог ожидать.
        - Это письмо от Торвента Мудрого, - сказал наконец Герфегест. - Орин пал. Сармонтазара погружается во мрак.

15
        Письмо, доставленное почтовым альбатросом, спутало все планы и разрушило все надежды на сравнительно бескровный и сравнительно благоприятный исход истории, участниками которой оказались Хармана, Герфегест, Элай и еще половина Синего Алустрала. Орин пал. Это значило, что вместе с Орином в объятия Хуммера и Октанга Урайна пала и вся Сармонтазара.
        Только невежа мог остаться равнодушным к этому факту. И вопрос еще, имеются ли в Алустрале такие невежи.
        Ибо, по меньшей мере всякий благородный, вне зависимости от того, к какому Дому он принадлежал и каким Путем следовал, после Дагаата понимал, что Алустрал и Сармонтазара - это близнецы, навеки связанные единой пуповиной, которую не перерезать, не изжить.
        Об этом твердили древние книги, об этом говорили оракулы. Не может быть зла в Сармонтазаре, которое немедленно не откликнулось бы эхом, быть может, стократным эхом в Алустрале…
        Герфегест сидел, обхватив руками колени - он был погружен в невеселые раздумья.
        Торвент Мудрый, та-лан отражение его учителя Зикры Конгетлара, предложил ему единственное возможное решение. И он примет его. Падение Орина означает - Война Домов должна прекратиться. Это ясно императору, это ясно и Герфегесту. И даже этому ублюдку Тарену Меченому, которого Герфегест с удовольствием насадил бы на кол при большом стечении просвещенного народа, тоже ясно.
        Торвент установил мир и урезонил всех - и Пелнов, и их немногочисленных союзников. Казалось, можно было бы радоваться. Но радоваться было нечему. Ибо конец этой войны означал начало другой - куда более страшной и кровавой.
        Войны с Сармонтазарой.
        И эта война будет идти до последней капли вражеской крови - потому, что Семь Благородных Домов Алустрала никогда не объединяются из гуманных побуждений. Ибо у них нет гуманных побуждений.
        Герфегест знал - армии под водительством Торвента Мудрого предстоит встретиться с армией Октанга Урайна. Не ясно, на чьей стороне будет удача и благословение небес. Но одно было ему очевидно - если Алустрал сделает попытку отсидеться в кустах, то вскоре он будет захвачен. Захвачен быстро, четко, хорошо. То есть так, как умеют захватывать страны варанцы во главе с Гаассой окс Тамаем, так, как воюют грюты во главе с Аганной.

«Вот и Торвент об этом же» - Герфегест снова развернул письмо:

«Кое-где уже можно заметить вершины бесплодных черных островов. Они поднимаются из вод, как то случилось с Дагаатом. Каждый из этих островов окутан едва заметной пока малиновой, или скорее бордовой дымкой с изумрудными отсветами. Глупцы полагают, что эти жуткие острова нужны затем, чтобы наводить ужас на наших людей. Но не Урайну водить меня за нос, Герфегест. Я понимаю, что эти острова - ни что иное как зародыши будущего Тракта Хуммера который проведет посуху войска Урайна от самого Пояса Усопших и до моей столицы.»
        Герфегест тяжело вздохнул. Перемены были слишком стремительны.
        - Что с моим отцом? Что с матерью? Они живы? - спросил Элай.
        - Я не знаю, - солгал Герфегест.
        - Если война окончилась, значит мы возвращаемся в Наг-Нараон? - спросила Хармана. - Ведь, раз так, пока что и нам, и Элаю нечего делать в Орине?
        - Нам есть что делать в Орине, - сказал Герфегест. - Мы поедем туда все вместе - я, ты, Элай… Пришла пора навестить самозваного властелина Сармонтазары. И мы навестим его в обществе благородных мужей всех Семи Домов Алустрала. Я вижу, Октанг Урайн по-прежнему обожает шумные сборища с лязгом оружия и кровавыми возлияниями. Так он их получит!
        ГЛАВА 14
        ЭРА БЛАГОДАТНОГО ПРОЦВЕТАНИЯ

1
        Когда Орин был взят, Аганна закатил пир. Для всех. Благо, устраивать пиры за чужой (а именно за оринский) счет - дело нехитрое.
        Солдаты гудели два дня, а на третий войско грютов один к одному валялось в лагере, сраженное духом пьянства. Когда солдаты протрезвели, Аганна закатил еще один пир, поскромнее - для военачальников.
        И солдаты, и их командиры были в общем-то довольны, как и положено победителям. Да и сам Аганна был на подъеме.
        Когда Ийен и ее варанские дружки снесли половину западной стены Орина, Аганна летел впереди войска на Хегуру, вдохновляя своих солдат на штурм.
        Как в былые времена его солдаты кричали «Да удлинятся дни Аганны Всевеличайшего!». И, как в былые времена в их глазах сияло воодушевление…

«Нет, я не безвольная кукла в руках Урайна. Это я использую его, а не он меня! Потому, что мне выгодно его использовать. Урайн - везунчик и непревзойденный интриган. Почему бы не проехаться разок на его везении и на его смекалке?»
        На пятый день после взятия Орина Аганна почувствовал себя неважно - правый бок словно бы налился свинцовой тяжестью. На языке стояла горечь, а взбунтовавшиеся кишки ни за что не хотели переваривать съеденное.
        Варанский лекаришко - а своего Аганна не уберег во время штурма - через толмача сообщил ему какую-то чушь про умеренность в еде и воздержанность в мыслях. Лекарь всучил ему бутыль зломерзкой коричневой микстуры, которую он, Аганна Всевеличайший, должен был пить вместо еды. Не «до», не «после», а «вместо»! А еще лекарь велел ему лежать в постели, покуда боли не уйдут.

«Но ведь это унизительно - лежать целый день! Что я - роженица? Я молод, я здоров как бык, моя девочка, моя северная птичка никогда не уходит недовольной из моего шатра. Я - победитель и мои солдаты смотрят на меня с восхищением. Почему я должен слушать какого-то варанского зануду, который привык пользовать чахлых варанцев и понятия не имеет о том, сколь крепки Сыны Степей? Да они просто двужильны! И вообще, не мужское это дело без еды сидеть…»
        Короче говоря, Аганна вылил вонючую микстуру на коротко стриженную голову лекаря. И приказал нести ужин.
        Он молод и здоров. Он силен и весел. Он будет править Новым Миром вместе с Властелином. Он еще покажет этим варанским хамам, когда все образуется, что с ним нужно быть вежливым, - стучало в мозгу Аганны глухим боевым барабаном, когда он послал за Ийен.
        Оставшись в одиночестве, всевеличайший перевалился на левый бок и свернулся на ложе калачиком, хоть это было и не просто при его комплекции. Он ни за что не хотел сознаваться себе, что лежать на правом боку ему просто больно - что-то там в этом правом боку было не то.
        "Знать, эти паршивцы повара снова подсунули мне несвежий сыр…Доберусь я еще до них ", - успокоил себя Аганна, с тоской глядя в шелковую стену походного шатра.
        За его спиной послышалось какое-то движение. Но Аганна не обернулся - не было сил.
        - Это я, мой возлюбленный господин, - промурлыкала Ийен и, не дожидаясь приглашения, прыгнула на ложе к Аганне.
        - Ты пришла? Что ж…иди ко мне, - процедил Аганна, стараясь выглядеть непринужденным. - Ложись-ка тут… рядышком…
        Приход Ийен подействовал на него благотворно - спустя несколько минут он уже забыл о боли и своих перепутавшихся кишках, и о кусачей тяжести в правом боку. Впрочем, в присутствии Ийен он обыкновенно забывал обо всем, кроме некоторых нетрудных параграфов науки любви.
        - Тебе нездоровится, мой сладенький? - встревоженно спросила Ийен. - Ты такой бледный!
        - Ничуть. Я здоров как жеребец. Не веришь? Так можешь убедиться в этом сама!
        Аганна с гордостью раскинул полы халата, обнажая заросшие шерстью чресла, местами уже тронутые сединой.
        - О-ля-ля! - Ийен вздернула брови, озирая набухший черен всевеличайшего.
        Аганна самодовольно ухмыльнулся - он и не сомневался в том, что все в порядке. С этим в последнее время - а именно после появления Урайна в тронном зале его дворца - у него вообще проблем не возникало. Правда, - и об этом Аганна вспоминал неохотно, - правда только когда он занимался любовью с Ийен. С прочими же отроками и отроковицами дела обстояли по-прежнему. Он даже в поход никого из них не взял, изменив заведенному правилу…

«Ну да не пошли бы они подальше - эти отроки с отроковицами? Мне и Ийен за глаза хватает.» - поспешил утешить себя Аганна.
        - Сегодня ты покажешь мне как грютские девы объезжают иноходцев, моя северная птичка, - с плохо скрываемой усталостью в голосе повелел Ийен Аганна.
        Та с готовностью вскочила «в седло» и, уперев свои когтистые пальчики в его грудь, понеслась вскачь.
        Вообще говоря, Ийен всегда была «в готовности». И в этом заключалось ее выгодное отличие от прочих смертных женщин, которых Аганна, содержатель самой большой в Сармонтазаре женской уманны, познал не менее трех сотен. «Даже когда эти мерзавки говорят, что готовы, их пересохшие фонтаны неизменно обличают их во лжи!», - с раздражением подумал Аганна, ощущая как его грузное тело медленно, но уверенно продвигается к законному наслаждению.
        Нецеломудренно скалясь, Ийен скакала во всю прыть. Она умела делать свою работу хорошо, потому что делала ее не без удовольствия. Правда, Аганна был далек от идеала мужской красоты, который мог бы рисоваться в предутренних грезах такой стройной золотоволосой деве, как Ийен. Но она была не из переборчивых - в конце концов, у теней Звезднорожденных не бывает «предутренних грез»…
        Ийен не отрывала взгляда от обрюзгшего лица Аганны - скачки вошли в ту фазу, когда нелишне прислеживать за выражением лица своего повелителя.
        Глаза всевеличайшего были закрыты - впрочем, как всегда. На низком лбу - крупные капли пота. Ийен сняла пальцем одну и слизнула ее. Пот был липким и горьким.

«Кажется, он все-таки нездоров. Может, лучше остановиться?» Но самой Ийен останавливаться совершенно не хотелось. Она сжала бедра и приготовилась к последнему крещендо.
        Вдруг Аганна жалобно застонал и враз обмяк. Это произошло несколько быстрее, чем ожидала Ийен. «Но так, пожалуй, даже лучше - меньше возни» - решила она и в несколько экстатических рывков обрела свое собственное, заслуженное наслаждение.
        Вскоре Ийен остановилась и, осторожно выпроставшись, чтобы не потревожить своего господина, прилегла на ложе рядом с ним. Прилепив к правому плечу Аганны свой обычный поцелуй, она отметила, что у всевеличайшего, похоже, жар.
        Прошла минута. Еще одна и еще десять.
        - Тебе хорошо? - шепотом спросила Ийен, склонившись над ухом грютского военачальника.
        Но ответа не последовало.

«Спит?»
        Ийен провела пальчиком по шершавым губам Аганны. Туда-сюда. Аганна терпеть не мог щекотки и всегда просыпался, когда она поступала так.
        - Мой господин, ты спишь? - Ийен потрепала всевеличайшего по плечу.
        Ответа не последовало.
        Ийен приподняла правое веко Аганны. Потом левое. Зрачки Аганны окаменели. Тогда Ийен приложила ухо к его губам.

«Все понятно - не дышит…»

2
        - Ну и прикол! Дядя врезал дуба! Зато врезал, как и положено Сыну Степей - на коне! - заржал Фарг, когда озадаченная Ийен изложила Властелину свежую новость.
        - На коне? - нервно усмехнулся Урайн. - Скорее уж на кобыле!
        Не то чтобы ему было жаль Аганну. Его нерасторопность и самомнение уже давно начали раздражать его.
        - Я не убивала его, Властелин. Я здесь ни при чем. Он сам просил меня об удовольствии! Не могла же я отказать ему? - твердила расчувствовавшаяся Ийен. Как и все окружение Властелина, больше всего на свете Ийен боялась его гнева.
        - Да я и не обвиняю тебя, - бросил Урайн. - Я просто думаю, что теперь делать.
        - Да не велика потеря, батя, - вступил Фарг, при разделе земель между хушаками получивший должность Друга Грютов. - Этот воткнул - назначим нового.
        Притихшая Ийен смотрела на Урайна и Фарга с благодарностью. Это хорошо, что им наплевать на Аганну Всевеличайшего. Ибо в противном случае - не сносить ей головы.
        - А что, у тебя есть кто-нибудь на примете? - поинтересовался Урайн. Он с радостью ухватился за возможность приобщить к радостям землеустройства Фарга. Нужно ведь и хушакам начинать вершить государственные дела!
        - М-м… Да есть тут один козел… Мы рядом с ним «Лук Гестры» изображали. Да и зайка наша, кажется, его знает…
        - Если речь идет о Сарганне, то знаю… - отозвалась Ийен.
        За время фавора у Аганны она перезнакомилась со всей грютской военной верхушкой. Вместе с Аганной она слушала доклады и донесения, внимала соглядатаям, что приходили к грютскому царю не реже раза в день… В частности, про Сарганну она помнила, что тот питает страсть к чудовищно толстым рабыням. А еще - что Сарганна втайне обучался грамоте и стихосложению, дабы не чувствовать себя неотесанным варваром.
        - Ну если знаешь, так и отправляйся сейчас же в походный шатер к новому грютскому царю. Нечего тут поминки разводить! - скомандовал Урайн.

3
        Прежняя Сармонтазара - благодатный край, раскинувшийся к востоку от Хелтанских гор до самого Океана - прекратила свое существование в тот день, когда был взят Орин.
        Это случилось девятого числа месяца Эдара в год пятьсот сорок пятый до скончания Эпохи Войн Хуммера.
        Прежняя Сармонтазара прекратила свое существование. Но это поняли далеко не все и отнюдь не сразу.
        Властелин знал, что народам и их правителям потребуется время, чтобы осознать происшедшее. С другой стороны, теперь Властелин мог сделать Сармонтазару покладистой в считанные недели.
        Вести о падении Орина распространились быстро. Через день об этом говорили аргинские горцы и гервериты, через три - керки, дугуны, ивлы и, конечно, грюты Асхар-Бергенны. Через пять дней сообщение о том, что Элиен мертв, а Орин захвачен получили при дворе ре-тарского царя Неферналлама и, разумеется, в Урталаргисе, куда оно было доставлено посредством огней сигнальных башен. Спустя еще два дня оделась в белый траур Харрена. Через десять дней судьбу Вольного Города оплакивали северные народы и Тернаун. И только тираны загадочного и замкнутого Аюта приняли вести бесстрастно - как и вообще любые вести из внешнего мира. Ноторов словесные сообщения вообще не достигли, ибо некому и незачем было доставлять их через безжизненные пески пустыни Легередан. Но Лахалл, сын Мана, прознал о тяжелом роке Орина по горсти семян харренского кедра, которые некогда подарил свел прежнему вождю ноторов. Семена сами собой дали угольно-черные ростки, а на следующий день рассыпались в серую пыль.
        Вслед за слухами сармонтазарским владыкам, племенным вождям, советам и градоправителям вольных городов стали приходить письма. Их доставляла колеблющаяся оранжево-красным маревом пустота. На самом деле почетную миссию почтового голубя исполнял Девкатра, но об этом знали одни лишь хушаки и Властелин.
        Письма были просты и незатейливы. Все они были написаны в один день на превосходной лимонно-желтой бумаге, которую Властелин обнаружил в рабочих покоях свела. Правда, бумагу несколько портили гербы Вольного Города, но Властелин расправлялся с этой досадной мелочью очень просто - он выжигал оринские геральдические кувшинки своей десницей, перекрывая прежнюю печать привычной Дланью Хуммера.
        Когда Властелин, похохатывая, диктовал двести писем одновременно двум сотням писчих палочек, к нему заглянул Шотор.
        Двести заточенных тростинок погрузившись в соответствующее количество чашечек с тушью, выскочили обратно и вновь вернулись к бумаге, выписывая дивные каракули на потребных языках.
        Шотор одобрительно ухмыльнулся и вновь исчез за дверью. «Не годится беспокоить батю за таким серьезным делом» - решил он.
        Вот, над чем трудились писчие палочки:
        "Человек!
        Отныне у мира появился истинный Властелин. Нет больше ни государств, ни народов. Есть только я, Совершенная Воля, и мироздание - мой Совершенный Орган.
        Круг Земель вступил в вечную Эру Благодатного Процветания.
        То, чем ты владел ранее, ослепленный властолюбием и гордыней, отныне не есть твое. То, чем ты владел ранее, отныне подлежит моей гегемонии на правах (здесь следовало пустое место; Урайну еще предстояло решить, кто будет Вольной Провинцией, кто - Вольным Уездом, кто - Вольным Селением).
        Приготовься вверить себя и то, чем ты владел ранее, в руки моих доверенных лиц - Советников, Посланцев, Наблюдателей и Друзей. Не пытайся вредить им или моим воинам. За ослушание тебя ждет смерть, твой город - разрушение, твой народ - истребление. Но если ты будешь покорен, ты сможешь надеяться на соискание должности в Эре Благодатного Процветания, а твой народ сполна вкусит плоды нового мира без войн и скорби.
        Свой письменный ответ требую дать в течение одного дня. Письмо оставить на том самом месте, где тебя застало это послание. Его подберет тот, от которого ты получил мое благосклонное письмо.
        Отсутствие ответа расценивается как объявление войны со всеми вытекающими из этого последствиями.
        Первый год Эры Благодатного Процветания, второй день месяца Хуммер.
        Писано в Столице.
        Властелин.
        После письма: бывшие правители Вольной Провинции Варан и Вольной Провинции Асхар-Бергенна уже совершили свой судьбоносный выбор. Грютский царь Сарганна назначен Другом и оставлен во главе грютского войска. Сиятельный Князь Гаасса окс Тамай назначен Другом и оставлен во главе варанского флота."

4
        Первыми, кто отозвался на письмо Властелина, стали гервериты, столица которых, после разрушения Варнага, находилась в Линниге.
        Гервериты покинули свои селения все разом и двинулись на запад - подальше от Властелина, чью власть они уже изведали некогда - они не желали добровольно лезть в это страшное ярмо снова.
        Четыре грютских теагата, Ийен на Нетопыре Хегуру и двое хушаков настигли их в четырех дневных переходах к западу от Линнига. Царь герверитов, его свита и лучшие воины были уничтожены сразу. Уцелевшие сложили оружие. Будь на то воля Сава - он истребил бы их всех на месте. Но Властелин дал строжайшие указания щадить всех, кто не будет упорствовать в своих заблуждениях. От лица Властелина хушаки предложили жителям Земли Герва войти в Эру Благодатного Процветания на правах Вольного Уезда.
        Герверитам оставалось только согласиться со слезами умиления на глазах.
        Примеру герверитов незамедлительно последовали другие народы Большого Междуречья - керки и дугуны.
        Потом пришел черед аргинских горцев.
        Потом - харренитов. Новый харренский сотинальм, один из многочисленных племянников Эллата по имени Висморлин, уничтожил послание Властелина и, памятуя о подвигах Элиена, не склонил колен перед темным инородцем.
        Висморлину оставался только один путь - война и гибель. Он доблестно встал на него и прошел его до конца. На берегах Кассалы шестьдесят две тысячи харренитов и союзных северных народов во главе с Висморлином были уничтожены, три с половиной тысячи пленных - показательно казнены перед стенами Харрены. Великий северный союз свободных городов стал еще одной Вольной Провинцией.
        Ласар - родина Элиена - был сметен с лица земли по личному приказанию Властелина.
        Таргон - родина Эллата - был обрушен в воды залива по всеобщему ходатайству грютов.

5
        К лету пятьсот сорок четвертого года по старому стилю почти вся Сармонтазара вступила в Эру Благодатного Процветания.
        Исключений было два.
        Ноторы отказались и от войны, и от ярма. Все их немногочисленное племя приняло смерть в один день и в один час, унося с собой в небытие тысячи тайн и заклинаний.
        Повелевающие Травами собрались в самом большом селении и под веселый перестук ритуальных барабанов, предались блуду. А потом - съели и выпили все зимние запасы, в которые загодя были подмешаны растолченные семена Плюща Блаженства.
        Глазам посланцев из Столицы открылась живописная и безотрадная для самолюбия Властелина картина: селение Повелевающих Травами обратилось жизнелюбивыми непролазными зарослями, трепещущими под сокрушительным южным ливнем. И ни одного нового подданного.
        Вторым исключением стали эвероноты, населяющие подводные пещеры непостижимого острова Хеофор. Властелин помнил, что некогда Элиен, описывая в землях Сармонтазары Знак Разрушения, побывал там. И был даже номинально провозглашен эверонотами своим повелителем.
        Элиен никогда более не посещал Хеофор. Но магические прорицания имели для эверонотов такую несокрушимую силу, что они по-прежнему терпеливо ожидали Элиена Звезднорожденного, который, в соответствии с предсказанным, должен был всенепременно возвратиться .
        Октанг Урайн решил, что эверонотам не обязательно знать о том, что случилось с Элиеном. Отрекомендовавшись его братом, Властелин лично предстал перед старейшинами эверонотов. Поскольку его чело было мечено Печатью Власти, они приняли его вполне благосклонно.
        Властелин предложил эверонотам свою гегемонию. Эвероноты вежливо, но твердо отказались.
        Властелин предложил им войну. Эвероноты с удивительной легкостью согласились, заметив вскользь, что раньше от войны их удерживали только прорицания, но если он, Властелин, настаивает, то они готовы воевать до тех пор, пока последний земноживущий не будет повержен.
        В тот момент Властелин заключил, что, пожалуй, будет нелишним уничтожить Хеофор в будущем.

«Но пока что этого лучше не делать. Слишком странное место. Слишком странные существа эти эвероноты. В конце концов, воевать разом и с Синим Алустралом, и с Хеофором - чересчур накладно даже в Эру Благодатного Процветания!»
        Властелин предложил эверонотам мир в обмен на кое-какие магические секреты. Эвероноты потребовали встречи с Элиеном. Переговоры зашли в тупик.
        Пока Властелин в обществе трех скучающих хушаков препирался с эверонотами, Девкатра выполнил главную задачу - пронюхал, где именно следует поместить
«гремучий камень» для того, чтобы заносчивый Хеофор быстро и надежно взлетел на воздух.
        Очень скоро Властелин покинул Хеофор. А спустя шесть часов не стало ни острова, ни эверонотов. Море навсегда сомкнулось над Местом, Которого Нет.

«Война, война… - бормотал Властелин, похлопывая по склизкому боку Морского Тритона. - Да что вы понимаете в войне, жабы?»
        Он оглянулся назад. Там до самого крайнего предела простиралась незамутненная ласковая гладь южных морей.

6
        Свита царя Неферналлама встретила посланцев Властелина с елейным радушием, в целом свойственным ре-тарскому этикету.
        Каков пастырь, таково и стадо. Неферналлам был девяностолетним патриархом ре-тарского интриганства - существом неконфликтным, но хитрым и своекорыстным. Таков же был и ре-тарский двор, в котором Кальт занимал свою скромную, но весьма денежную нишу, подвизаясь Советником по Градостроительству.
        Он занял эту должность лишь после того, как неоднократно явил престарелому царю свои таланты лозоходца. Не будь он чужестранцем и, в общем-то, варваром по изощренным ре-тарским меркам, он бы достиг этой должности куда раньше. А так нашедшему Венец Золотого Цветка пришлось как следует поднатореть в искусстве умерщвления конкурентов.
        Пока северные земли Сармонтазары расхлебывали кровавую кашу, щедро сдобренную пряностями славословий Властелина, двор Неферналлама, а с ним и весь Ре-Тар, жил так же размеренно как и раньше.
        Новые порядки были приняты безропотно. Неферналлам пичкал своих подданных увещеваниями, вкратце сводившимися к призыву не ерепениться, ибо ерепениться незачем, - ведь все равно день ото дня будет все лучше и лучше.
        Подобные обращения к народу были вывешены на воротах городских управ, на площадных столбах и даже на бойких рыночных прилавках - служба оповещения граждан традиционно поддерживалась Неферналламом на должной высоте.
        То, что делал Неферналлам, очень нравилось Властелину. В разношерстом стаде стран и народов Ре-Тар оказался самой послушной овечкой.
        Царь Неферналлам обещал Властелину помощь и всемерную поддержку. Царь был заранее согласен со всеми нововведениями, который только возжелает ввести в Ре-Таре Властелин. Свита Неферналлама была во всем согласна со своим царем. А народ, как обычно, никто не спрашивал.
        Когда из Орина прибыли посланцы Властелина, ре-тарские вельможи были готовы на любые условия. Естественно, каждый был в тайне уверен в том, что с ним лично слуги Властелина будут добры и ласковы…
        Впрочем, миндальничать с ре-тарским двором Урайн не собирался. Новый Мир не нуждался в таком количестве дармоедов и маразматиков для своего процветания.
«Неферналлам, конечно, хорошая марионетка, но уж очень трухлявая и скрипучая».
        На Ре-Тар у Урайна были обширные планы - этому тихому царству предстояло стать плацдармом, где будут готовиться войска для нового, сокрушительного и по всей видимости последнего большого похода. Похода на Синий Алустрал.
        А значит, не стоит пускать дела в Ре-Таре на самотек, оставляя его под властью Неферналлама.
        Именно поэтому Урайн уполномочил Лоскира проредить дармоедов в Суэддете и поставить над оставшимися дельного и лояльного государственного мужа.
        - Желательно, не старого. И чтобы с живым умом - с таким тебе будет проще ладить. Но главное - во всем покорного Властелину, - напутствовал Лоскира Урайн. - А за тем, чтобы будущий Советник Вольной Провинции Ре-Тар не баловал, ты, Лоскир, будешь прислеживать самолично!

7
        - Э-м-м… мы… приветштвуем ваш, м-м-милоштивые гиазиры, и м-м-молим Жергвед о вамшем ждравии… - зашамкал Неферналлам, вырядившийся по случаю прибытия людей Властелина в самое помпезное из своих одеяний - на одну мантию пошло не менее тысячи рубинов. Весьма неблаговиден был контраст между агрессивным сиянием красных камней и землистым, мертвенным лицом девяностолетнего старца, изведавшего все мыслимые пороки и удерживаемого на земле лишь искусством знахарей, которых, как и лозоходцев, Неферналлам привечал издавна и всерьез.
        - Видать, достал уже свой Зергвед такой мурой. Здравие у нас и так нормальное, тебе могу одолжить, - перебил царя Лоскир, размашистой походкой преодолевая церемониальное расстояние, которое по правилам этикета преодолевать было не положено.
        Неферналлам не расслышал сказанного Лоскиром, а потому как ни в чем ни бывало продолжал.
        - …и м-м-мы, царь Ре-Тара Неферналлам Второй, выражаем швое шогласие с волей Влаштелина, в чем бы она ни заключалась.
        - Она заключается в том, что Ре-Тар теперь будет зваться Вольной Провинцией. А ты, то есть не ты, а кто-то другой, будет зваться его Советником. Царству капец. Теперь тут Провинция. Все слышали?
        Неферналлам, который снова недослышал, обратился к своему казначею, что стоял по правую руку от него, за разъяснениями. Впрочем, с разъяснениями казначей не торопился Последовав примеру прочего придворного люда, он низко склонился перед варанцем. Мол, Провинция так Провинция.
        - Вообще-то это одна малина - что Провинция, что царство. Но всем места не хватит, - взял быка за рога Лоскир. Он не любил произносить речи и хотел побыстрее покончить с распределением должностей. - Поэтому будет так. Кто сейчас тут у вас центровые?
        Раздались нестройные и робкие голоса. Все, кто занимал более или менее значительные должности при дворе, назвали себя и выступили вперед. Кальт был в их числе.
        Лоскир, довольно потирая руки, повернулся задом к Неферналламу, у которого от новостей нефигурально подкосились ноги, и занялся вельможами.
        - Ты, ты, ты и ты - свободны. Вижу по лицам, вы малехо перетрудились. И я, так и быть, освобождаю вас от этих нудных державных дел. Вы все тоже, - поначалу Лоскир просто тыкал в кандидатов на вылет указательным пальцем, но потом, догадавшись, что всех не перетыкаешь, начал означивать целые группы вельмож широкими обводящим жестом. В число обведенных и перетыканных попал и Кальт.
        - Короче, остаются те, на кого я не указал, - с усталым вздохом сказал наконец Лоскир, - Остальные, те, кого я выделил, могут валить в свои имения и разводить там брюкву. Можно также удить рыбу. Или дрочить до посинения…
        Ремарка относительно «посинения» была произнесена Лоскиром довольно-таки зловещим тоном. А потому те, кому волею странного жребия удалось усидеть на занимаемых должностях, не знали толком - завидовать ли тем, кто поедет разводить брюкву вдали от смелых замыслов нового Властелина или же все-таки радоваться своим сохраненным местам под новым солнцем Эры Благодатного Процветания?
        - Все. Гуляете.
        Покончив с прореживанием ре-тарского двора, Лоскир решил вернуться к Неферналламу - старикашка хоть и маразматик, а отправляться на тот свет, небось, не очень жаждет и тут тоже требуется определенная дипломатия. (Верховного военачальника двор не досчитался еще поутру, сразу после прибытия посольства из Орина. Разумеется, к разведению брюквы его исчезновение не имело ровным счетом никакого касательства).
        Вельможи, названные Лоскиром, заторопились к выходу, хотя в общем-то оставалось не ясным, что имел в виду этот странный варанец когда говорил «гуляете». Быть может, как раз прогулки по тронному залу? Заготовив на крайний случай именно такую отговорку, Кальт остался стоять, где стоял.
        - А если кто не согласен? - со значением спросил он.
        - Это ты, что ли, не согласен? - взвился Лоскир.
        - Я не согласен. Ибо без меня дальнейшее строительство Суэддеты в интересах Эры Благодатного Процветания будет невозможным.
        Вспоминая впоследствии этот эпизод своей жизни, Кальт каждый раз дивился собственной дерзости.
        Тогда, конечно, ей были оправдания. Во-первых, он не разделял всеобщего, всепобеждающего страха перед Властелином и его подручными поскольку попросту недооценивал могущество нового владетеля Орина и жестокость хушаков. Во-вторых, ему действительно было жаль бросать дело, которому он отдавал все свои силы. А в-третьих, он терпеть не мог хамства. Если бы сказанное Лоскиром было сказано иначе, он, быть может, и не возвысил бы своего голоса против.
        Лоскир настороженно рассматривал Кальта, заложив большие пальцы обеих рук за пояс.

«Убить выскочку на месте? Даже не обагряя меча, удавить одними руками, как кутенка, чтоб другим не повадно было? Обратить волосы на его голове в огненный смерч? Опечатать его уста простеньким, но гадким заклинанием из тех, что особенно нравятся бате? Или, например, позвать молодцов с секирами, заковать в цепи, привезти в Орин и там?..»
        Физиономии оставшихся в зале придворных были похожи на лица с полустертых фресок. Такие же бледные, с полностью утраченной выразительностью глаз, бровей, губ.
        Никто из них не сочувствовал Кальту - независимого лозоходца недолюбливали все, кому не лень. Но каждый молил тени своих предков о том, чтобы никогда, никогда, никогда не оказаться на месте Кальта. На некоторых лицах явственно читалось выражение нечистого любопытства, приводящего простолюдинов к дощатым помостам публичных казней.
        - Хм, нашелся тут еще… несогласный… - начал Лоскир и вновь замолчал, в раздумии почесывая шею.
        И, когда присутствующие уже были готовы забиться в истерике за мыслимым пределом ужаса, который наводила на них каждая минута ожидания, Лоскир наконец вынес свой приговор:
        - Ну…Мне говорили, что нужен мужик с живым умом… Ты, вроде, ничего, если не согласен. Можно подумать, я что-то умное предложил… А раз ты с этим не согласен, значит ты и будешь Советником Вольной Провинции Ре-Тар, Хуммер тебя раздери. То есть вроде как новым Неферналламом. Или ты снова не согласен?
        - Я согласен, - ответил Кальт мгновенно. - В самом деле, Неферналламу уже лет тридцать как пора заняться огородничеством.
        ГЛАВА 15
        ВОСТОЧНЫЙ ПОХОД

1
        Все было всерьез. Потому что все не на шутку перепугались.
        Когда бесплодные черные острова стали появляться повсеместно, увеличиваясь в размерах не по дням, а по часам, загораживая выходы из гаваней, образуя мели, соединяя то, что ранее было разделено, даже скептически настроенные Хевры сказала Торвенту «да».
        Когда море обуяли неслыханной силы шторма, не прекращавшиеся неделями, а на небе появилась бордовая звезда Тайа-Ароан величиной в пол-луны, даже Ганантахониоры, с недавних пор предпочитавшие поглядывать на драки соседей со стороны, изредка помогая деньгами то одним, то другим, сказали «мы согласны на все».
        А когда в страшных снах, навещавших неспокойные головы Сильнейших Семи Домов, заревели ветры Бездны Края Мира, а наблюдать за соперничеством двух лун на небосводе больше никому не хватало храбрости, все Семь Домов собрались в Реме Великолепном для Великой Клятвы.
        Собрались, чтобы выступить на Сармонтазару.

2
        Церемонией верховодил Горхла, в то время как император Торвент, сидя на небольшом возвышении, посматривал на собравшихся Хозяев Домов сквозь кисею церемониального веера.
        Многим присутствующим казалось, что цепкие пальцы Торвента прощупывают сейчас все закоулки их черепов, а его красные глаза рассматривают сокровенные чуланы их душ, вытаскивая на свет плетения потайных мыслей.
        Мало кому это нравилось, но никто не возражал. Не то время, чтобы возражать.
        Сначала Хозяева Домов поклялись в верности друг другу. Поклялись своим посмертием и восхождением к Намарну - самой страшной клятвой, из всех, какую только способны произносить человеческие уста.
        Затем Тарен Меченый и Герфегест - непримиримые враги после наг-нараонской бойни - привселюдно облобызались и попросили друг у друга прощения через церемонию целования перстней.
        Их примеру последовали смутьяны помельче - все те, кто вел пограничные споры и никак не мог взаимовыгодно переженить свое прижитое второпях потомство. Вопреки обыкновению, никто не шипел и не становился в позы - все понимали, что междоусобная вражда, буде она продлится еще хоть один день, сотрет Синий Алустрал с лица земли. Вместе со всеми спорными границами и неженатым потомством.
        - Мы должны сделать с Сармонтазарой то, что Октанг Урайн задумал сделать с нами, - сказал наконец Торвент, когда круг так называемых «малых клятв» был завершен. - Сейчас в наших рядах единство. И этим мы сильны. Никогда за всю историю Алустрала Семь Благородных Домов не объединялись против чужаков. Но за всю историю не было среди чужаков столь истового исчадия Хуммера. Дабы ему не внести раскол в наши ряды, нам нужно помнить несколько правил, которые с сегодняшнего дня станут для всех нас законом. Иначе нам не выжить. И уж тем более - не победить.
        Торвент Мудрый сделал паузу и бросил на каждого из Хозяев испытующий, властный взгляд.
        - Вы хотите знать каковы эти правила? Тогда пусть ваша кровь смешается с моей.
        Хозяева извлекли из ножен кинжалы и сделали надрезы на своих запястьях. Алая капель застучала по мозаичному полу.
        - Во-первых, с той минуты, как мы войдем в Пояс Усопших, все законы Синего Алустрала, касающиеся военного времени, перестают действовать. Я, император, разрешаю вам и вашим солдатам делать все, что может принести пользу нашему делу. Забудьте словосочетание «чрезмерная жестокость». Отныне и до того дня, пока не падет Орин, ни одному из вас жестокость не должна казаться «чрезмерной» .
        - Теперь во-вторых. - продолжил Торвент, - Многие из нас владеют Танцем, многие Путем, многие - магиями первой и второй ступени. Все мы знаем, сколь опасны некоторые из них и какая кара полагается нарушителям запретов. Я, император, разрешаю использовать в землях Сармонтазары все, на что способны вы и ваши мудрые советники. Здесь нет больше места для сострадательного и праведного, ибо мир стоит перед угрозой уничтожения.
        - И, наконец, в-третьих. Не верьте никому и ничему. Любой человек Сармонтазары отныне враг и только враг. Союзнические договоры с народами Сармонтазары отныне не существует для нас. Люди Сармонтазары, бывшие нашими друзьями, поставили нас перед ледяными ветрами Бездны Края Мира, проявив тупость и малодушие. Они заронили в мироздание семя зла, которое грозит уничтожить и Синий Алустрал, и само имя нашей земли. Если это сделали друзья, что же говорить о тех, кого мы называем врагами?
        Торвент надрезал свое запястье и смешал кровь кровью Герфегеста, мрачно смотревшего в пол - это к нему обращался Торвент, говоря о «союзнических договорах». Затем император проделал то же самое с главами Домов Пелнов, Лорчей, Эльм-Оров, Хевров, Ганантахониоров, и Орнумхониоров…
        - Пощады не будет! - прогремели восемь глоток. Губы Хозяев устремились к кровоточащим ранам, дабы вдосталь испить из них во имя своего дела.
        - Все правильно, - удовлетворенно кивнул карлик Горхла, надзиравший над тем, чтобы церемониал был соблюден полностью.

3
        Файеланты Семи Домов держали курс на Старый Порт Калладир.
        Лучшие кормчие вели флагманы. Лучшие воины угрюмо помалкивали на палубах. В Алустрале оставались только старики и женщины с малыми детьми. Девы, обученные воинскому делу, тоже были там. В Алустрале не оставалось никого, кто способен был держать в руках оружие. Впрочем, в Алустрале больше незачем держать в руках оружие - междоусобия прекратились и Семь Благородных Домов впервые за всю историю и официально, и фактически находились в состоянии полнейшего, безоговорочного мира. Долго ли он продлится? Сейчас это никого не интересовало.
        Но даже лучшим кормчим приходилось нелегко, поскольку флот приходилось вести сквозь шторм. Даже четырехъярусные файеланты болтались на волнах, словно дынные корки. Не говоря уж о кораблях поменьше.
        Они очень торопились - Торвент знал: если они не опередят Урайна и не нападут первыми, собрав все силы для отчаянного рывка через Пояс Усопших и Хелтанские горы, в Алустрал войдут грюты, варанцы и шлемоблещущие стердогасты Ре-Тара. Двести тысяч воинов, собранных в единый кулак волей Октанга Урайна. И тогда остановить их будет уже невозможно.

4
        Хармана, Герфегест, Горхла, Элай и император Торвент Мудрый в сопровождении надежных телохранителей из числа Лорчей стояли прямо перед Вратами Хуммера.
        Врата, некогда распахнутые настежь Элиеном, были заперты вновь по воле Властелина. Как одиннадцать лет назад.
        Герфегест помнил заклинания, необходимые для того, чтобы отпереть Врата, но не был уверен, что они сработают. Помнил заклинания и Горхла.
        Герфегест бросил взгляд вниз. Там, змеясь по горной дороге, то и дело выплескиваясь на узкие тропы, шла армия Алустрала.
        Они пересекали Пояс Усопших очень медленно. Если Аганна, ведя грютов к Орину, жертвовал всем ради скорости продвижения, то союзники, не постояли ни перед чем, ради того, чтобы сохранить людей, чтобы не оставить в гибельных песках драгоценные боевые машины. Армия Торвента располагала отменными метательными машинами и превосходными стрелометами. Но, главное, с ними были смертоносные богатства Арсенала Молочной Котловины и даже кое-что, доселе невиданное под Солнцем Предвечным.
        Ради того, чтобы переправить боевые машины через перевалы Хелтанских гор, они сокрушали скалы и прокладывали новые дороги, они строили подъемники. «Они» - это тысячи рыбаков и землепашцев, десятки тысяч рабов и преступников, покинувших гребные галереи файелантов.
        Все корабли были сожжены вместе со Старым Портом Калладир. Дороги назад нет! - это знал каждый.
        Герфегест вздохнул и возвратился мыслями к Вратам Хуммера. Несомненно, Властелин приложил все свои знания к тому, чтобы они остались непроходимыми.
        Свистнула стрела. В первый момент никто не понял, откуда она взялась, но Лорч, который стоял рядом с Герфегестом, вскрикнул и, раскинув руки, рухнул на камни.
        - Это из-за Врат! - проорал Торвент, сшибая на землю остолбеневшую Харману
        Не успели они скрыться за ближайшим валуном, как количество стрел удесятерилось.
        Лорчи сразу потеряли несколько человек.
        Элай получил первое в своей жизни ранение.
        Похоже, невидимые защитники Врат немного поторопились со стрельбой. Изготовься они получше, им было бы по силам выбить всю верхушку вражеского войска в два-три плотных залпа!

«Да, дисциплина там, в Сармонтазаре, не на высоте», - злорадно подумал Герфегест, вжимаясь всем телом в небольшое укрытие за дорожным камнем, на котором красовалась горделивая надпись на семи основных наречиях Круга Земель: «Я, Элиен, Звезднорожденный, навеки сокрушил Врата Хуммера и ничто отныне не препятствует добрым людям в хождении через Хелтаны.»

«Навеки» - это каких-то несчастных десять лет! Ну а о «добрых людях» и говорить не приходится…" - подумал Герфегест, оттаскивая от Врат умирающего воина из Дома Лорчей.

5
        Итак, Врата Хуммера были заперты лишь для гостей из Алустрала. Со стороны Сармонтазары в любой момент можно было ожидать крупных неприятностей. Но Торвента Мудрого этого не смутило.
        Первым делом против Врат Хуммера были выставлены штурмовые щиты, обшитые кожами, на которые, не скупясь, воины плеснули драгоценной воды - от зажигательных стрел.
        За ними расположились лучники. Поближе к Вратам подтянулись пятьсот тяжеловооруженных воинов Эльм-Оров - на случай неприятельской вылазки. И, наконец, к исходу дня из хвоста колонны была доставлена волоком «кричащая дева».
        Чудовищную диковину из Пояса Усопших подняли на подходящую скалу и развернули в точности против Врат.
        Вслед за этим сразу же стали обустраивать деревянные подпорки и лестницу, чтобы страже было поудобней загонять обслугу внутрь «кричащей девы».
        Перевязанный умелой рукой Харманы Элай, ранение которого оказалось пустяковым, наблюдал за этими манипуляциями, не переставая удивляться изворотливости людей Алустрала. «Впрочем, за шесть веков беспрерывных междоусобий можно было бы пожалуй, и из огородных пугал выпестовать закаленных воинов …».
        Нападения из-за Врат теперь можно было не бояться. Хармана, Герфегест, Торвент и Горхла могли спокойно заняться растворением заклятий Властелина.

6
        Они мучились над Вратами битых полдня. Один раз им показалось, что Врата уже готовы распахнуться, но вместо этого непроницаемая завеса изрыгнула такой язык пламени, что от половины штурмовых щитов не осталось и пепла.
        Пока доставляли новые, взмокшие и выжатые маги Алустрала, вволю осквернив землю и небеса отборной руганью, препирались по поводу дальнейших действий.
        Элай, который чувствовал себя не только чужаком, но и бесполезной обузой, все-таки нашел в себе смелость вмешаться.
        - Послушайте, я ведь сын Звезднорожденного… - робко начал он, подходя к Торвенту.
        - А я - сын Ветра, ну и что? - довольно грубо заметил Торвент. Втайне император уже почти расстался с надеждой вскрыть Врата и это худшим образом сказывалось на его вежливости.
        - Я не знаю - почему, но несколько раз в жизни у меня получались удивительные вещи. Я их боялся… пытался забыть…Но от этого они не переставали случаться!
        - Например? - нахмурился Герфегест, бросив косой взгляд на Харману.
        - Ну, когда мне было семь лет, я очень хотел поймать одну редкую бабочку, мой наставник звал «девкатриллой».
        - Чудное имечко, - хмыкнул Герфегест.
        - Пусть говорит, - подал голос доселе безмолвный Горхла.
        - Я гулял по городской стене под присмотром няньки - отец давно обещал мне эту прогулку. Неожиданно я увидел девкатриллу, которая нежилась на разогретом солнцем стенном зубце. Всего в десяти шагах от меня.
        Хармана заметила, как просветлилось лицо Элая. «Все-таки, он совсем-совсем ребенок!» - невольно отметила она.
        - Я вырвался из рук няньки и побежал за девкатриллой. Но она упорхнула и полетела вдоль стены. Наконец я догнал ее на башне. Нянька не поспевала за мной, а стража пребывала в совершенной растерянности - стоит ли перечить сыну свела? В общем, так получилось, что в погоне за девкатриллой я уже почти схватил ее, как вдруг неожиданно сорвался с башни вниз. Подо мной были пятьдесят локтей пустоты, а внизу - штабель каменных плит. Там как раз, помню, строили Стража Реки. Мне очень хотелось заполучить девкатриллу и мне очень не хотелось умирать. Я упал со стены, но…не разбился.
        - Неужели? - скептически спросил Герфегест. - У тебя отросли крылья?
        - Нет, - серьезно сказал Элай. - Я просто не разбился. Я пришел в себя, целый и невредимый, лежа на теплых греовердовых плитах, а в моей руке была зажата девкатрилла. Правда, мертвая.
        - Чудо чудесное, - проворчал Герфегест. - А еще что-нибудь ты можешь вспомнить?
        - Ну, было еще много разного… - смущенно покраснел Элай. Он уже сам начал стыдиться нежданно нахлынувшей на него откровенности.
        Хармана помалкивала - кое-что из «разного» она и сама могла припомнить…
        - Ладно, юноша, - Торвент впился своими красными глазами-буравчиками в лицо Элая. - Мне, право слово, все равно, чей ты там сын - хоть самого Хуммера. Но мы не откажемся от твоей помощи, если ты к этому вел своими быличками. Но учти: если от тебя останется горсть обугленных костей - в этом будешь виноват один лишь ты. Это тебе не бабочек выхватывать из Гулкой Пустоты!

7
        Элай стоял внутри импровизированной медной башни, наскоро собранной из восьми прямоугольных полноростных щитов - Торвент позаботился о том, чтобы смельчака не достала шальная стрела.
        Сквозь узкий просвет между щитами Элай видел невыразительный фрагмент Врат и более же ничего. За его спиной находились Хармана и Герфегест с обнаженными клинками Стагевда. Перстни Хозяев на их пальцах медленно тяжелели, набухая багровым светом.
        Горхла произнес простое Заклинание Врат. Как и десятки раз до этого, его слова не возымели никакого действия.
        Торвент возложил руки на головы Хозяев Гамелинов. Те прикоснулись своими перстнями к мочкам ушей Элая.
        - Воплоти свое предназначение, сын Звезднорожденного, - подсказал Горхла, предусмотрительно отступая за спину Торвента.
        Ничего не происходило. Разве только чуть заметно дрогнули несколько камешков у самых Врат. Тогда Горхла, горестно вздохнув, извлек из-за голенища длинный стилет.
        Он протиснулся к Элаю мимо Харманы и Герфегеста, что при его комплекции было сравнительно несложно, и вперил острие стилета в шею новоявленному магу.
        Элай хотел было отдернуть шею, но с ужасом почувствовал, что под воздействием перстней Хозяев все его члены окаменели и он не в силах даже пошевелить пальцем.
        - Слушай, сын Звезднорожденного, - прошипел Горхла. - Я считаю от пяти. Если ты не откроешь Врата, я наколю тебя на этот стилет, как ты накалывал на иглы своих девкатрилл. Итак, пять!
        Элай знал, что люди Алустрала вообще не склонны шутить с оружием, а Горхла - тот и подавно не склонен шутить.
        - Четыре.
        Элай очень хотел жить - еще больше, чем в тот проклятый день близ Таможенной Плотины. «Но только тогда я мог потерять лишь собственную никчемную жизнь. А сейчас я могу навсегда утратить счастье зреть госпожу Харману…»
        - Три.
        Элай представил себе, будто сила, которую сейчас пытаются передать ему Торвент и Хозяева Гамелинов - это всего лишь слова, которые можно слышать ушами. Элай весь обратился в слух и его рассудок наполнился тысячами слов и образов Силы, которых он не видел и не слышал никогда ранее.
        - Два.
        Врата стали стеклом, а он - Элай - молотом, которому суждено обрушиться в хрупкое средоточие слабости и сокрушить его в искрящуюся пыль.
        - Один.

8
        Горхла восхищенно присвистнул.
        Элай, постепенно приходя в себя, озадаченно потирал шею. На ней выступила увесистая капля крови - стилет Горхлы слегка перестарался.
        Самого стилета-обидчика, впрочем, больше не было. Горхла не без удивления обнаружил, что сжимает в руках одну лишь его рукоять.
        Торвент в изнеможении присел на камень. Хармана и Герфегест одарили друг друга пламенными поцелуями. Потом Хармана, взглядом выспросив соизволения супруга, поцеловала и Элая. Героя сегодняшнего и многих грядущих дней.
        Врата Хуммера исчезли, растаяли, словно мираж в пустыне. А за ними открылась крепость, которой - Элай это помнил совершенно точно - раньше и в помине не было.
        На невысокой крепостной башне хрипло рявкнул боевой рог и несколько бессильных стрел ударились о медную обшивку щитов, прикрывавших людей Алустрала от именно таких неожиданностей.
        Не дожидаясь приказа Торвента, воины Пелнов погнали к «кричащей деве» четверых бледных и очень худых людей - подневольную обслугу.

9
        Крепость, поставленная у Врат Хуммера четыре месяца назад по указанию Наблюдателя Вольного Уезда Герва, называлась Привратницей и имела гарнизон в семьсот герверитов.
        Властелин не вполне понимал, зачем там нужна какая-то Привратница, раз уже есть наглухо запертые Врата Хуммера, но против инициативы своих подчиненных не возражал. Если задрипанский Уезд Герва изыскал средства построить крепость на временных границах Эры Благодатного Процветания - очень хорошо.

«Крепость, конечно, говно, но зато гервериты классно выдрючились перед Властелином. Все бы так!» - заметил по этому поводу Сав.
        Властелин имел очень простой план кампании против Синего Алустрала.
        За месяц до того, как черные острова образуют непрерывный мост от Старого Порта Калладир до Рема Великолепного, в окрестностях Столицы соберутся самые надежные войска. Разумеется, под началом пятерых из шести хушаков, имеющих сейчас титулы Друзей и фактически являющихся наместниками огромных провинций, на которые разделена Сармонтазара.
        И, главное, - из Суэддеты будет доставлено оружие, которым сейчас занимается Лоскир. Собравшись, армия пройдет через Врата Хуммера, пересечет Пояс Усопших, а потом по новоявленному природному мосту - о Ужас Хуммера! - достигнет Рема Великолепного. Вот и все.
        А потом в Синем Алустрале будет разыграна та же пьеса, которая с таким успехом прошла в Сармонтазаре.
        Что же до упреждающего нападения Синего Алустрала на Сармонтазару, то по этому поводу Властелин тоже имел кое-какие мыслишки.
        Вообще говоря, Урайн почти не сомневался в том, что людям Алустрала не удастся отпереть Врата Хуммера. Но если они на свое горе все-таки сделают это, то его задача лишь упроститься!

«Пусть войдут в Сармонтазару. Пусть пройдут первые сотни лиг по землям Эры Благодатного Процветания! Пусть идут к Орину! Я встречу их там, где мне заблагорассудится. И ни один человек Мира Воды не уйдет от моего гнева!»

10
        Путь в Сармонтазару был открыт - разве только досадная преграда в виде крепости теперь затрудняла его.
        Торвент понимал, что эта крепостца - ничто по сравнению с объединенной мощью Синего Алустрала. Но Торвент был магом и знал: от того, как именно будет сметена первая препона, зависело очень многое.
        К войне удалось подготовить всего лишь трех «кричащих дев». Если сейчас же преподать врагу непростую науку покоряться при помощи дрожащей пустоты, «кричащих дев» останется всего лишь две.
        Но «оливковое пламя» император использовать пока что не хотел, чтобы не раскрывать прежде времени своей истинной силы. А брать крепость по всем канонам осадного дела было очень хлопотно - уж очень неудачное для армии место эти горы!
        Поэтому Торвент не стал останавливать Пелнов, которые погнали обслугу к «кричащей деве».

«Пусть гонят. Все равно эти четверо смертников - человеческие отбросы, убийцы и насильники. Хоть умрут достойно!» - решил он.
        Крепость должна быть сокрушена одним беспощадным ударом, чтобы слуги Властелина поняли - люди Алустрала способны сокрушить все что угодно.
        Начальник крепости был, похоже, весьма воинственным человеком. Из-за угловой башни, за которой, видимо, и находились ворота, показался отряд герверитов. Сотня, две сотни, три сотни…

«На что они надеются, это варвары в глупых рогатых шлемах?»
        За спиной Торвента уже слышался бодрый лязг оружия - это на подмогу Эльм-Орам подходили воины Южных Домов.
        Один из смертников долго не хотел лезть в основание «кричащей девы». Он орал благим матом и, прислушавшись, Торвент разобрал что-то про неправый суд и лжесвидетельство. Дюжий Пелн весьма ловко дал бунтарю по зубам древком топора, а двое других запихали преступника туда, откуда не было и не могло быть возврата. Медная дверь захлопнулась, прогрохотали затворы.
        Гервериты разворачивались в боевой порядок. «Глупцы полагают, что им удастся застать людей Алустрала врасплох!» - недобро усмехнулся Торвент и снова обернулся к своим.
        Вслед за стражей к «кричащей деве» поднялся Горхла и выжидающе поглядел на императора.
        Торвент сделал нетерпеливый жест правой рукой - чего, мол, глазеешь? Пора!
        Горхла перевернул свой топор - на другом конце его древка имелся трехреберный копейный наконечник. Горхла осторожно вставил его в ключевое отверстие на постаменте «кричащей девы» и провернул его на полный оборот.
        Плоть и разум четырех обреченных соединились в песне невыразимой муки с неодухотворенной бронзой и жадным до человеческой боли естеством «кричащей девы».
        И она закричала.

11
        Одиннадцать лет назад, когда корабль Гамелинов, носящий гордое имя «Жемчужина морей», настигли два файеланта враждебных Пелнов, Торвент, бывший тогда заодно с Гамелинами, впервые увидел «кричащую деву».
        Тогда его становой хребет помимо его воли вбирал разрушительный вопль чудовищного изобретения древних магов Алустрала. Тогда он выжил, хотя ужас тех минут остался с ним навсегда.
        Теперь, не то, что тогда, Торвент находился с безопасной стороны от огромного медного зеркала, имевшего форму раскрывающегося цветка, направляющего неслышный крик девы в сторону врагов. И он знал: варварам в рогатых шлемах теперь не позавидуешь.
        Гервериты находились в двухстах шагах от штурмовых щитов людей Алустрала, когда их накрыл сводящий с ума вопль.
        Строй герверитов замедлил движение. Дрогнул. Несколько самых чувствительных воинов упали на колени, обхватив голову руками.
        Потом гервериты побежали, оглашая окрестности Врат Хуммера оглушительными воплями ужаса..
        На их боках лопались застежки нагрудников. У многих носом пошла кровь. Вскоре черед дошел и до внутренностей…
        Но это было только начало. Мельчайшая дрожь, ползущая по земле, подобралась к стенам крепости.
        Торвент удовлетворенно кивнул и пошел к Горхле, который, опершись на древко топора, безучастно наблюдал за происходящим. Горхла не был кровожаден. Он всего лишь ждал, когда дева допоет свою песнь до конца.
        Угловая башня крепости не выдержала первой и рухнула, погребая под собой самых выносливых герверитов, которым посчастливилось добраться до ворот.
        Вслед за башней рухнули и примыкающие к ней стены - крепость Привратница доживала последние мгновения.
        Торвент поднялся по лестнице и оказался на площадке рядом с Горхлой.
        - Может, прекратишь? - предложил император.
        - Зачем? Она еще не кричала даже в полсилы. А потом ведь ее все равно придется оставить здесь. Экономить нам незачем…Ты же знаешь.
        - Мне не нужна мясницкая, - спокойно пояснил Торвент. - Мне нужны живые очевидцы того, что произошло. Люди, которым могли бы поверить их собратья.
        Горхла молча кивнул и вновь вставил свое древко-ключ в постамент «кричащей девы».
        Через несколько коротких варанских колоколов воины Хевров, Эльм-Оров и Ганантахониоров первыми прошли через Врата и ступили на землю Сармонтазары.
        За ними последовали Хозяева Гамелинов, Элай, Горхла и император под охраной беззаветно преданных Лорчей.

12
        Торвент прекратил бойню вовремя.
        Среди руин крепости уже не оставалось никого способного оказать сопротивление. Еще несколько коротких колоколов - и Торвента встретили бы одни изуродованные трупы.
        В плен были взяты сто шесть человек. Из их числа в здравом рассудке пребывало менее половины. Ну а среди пребывающих в здравом рассудке к большому неудовольствию Торвента сыскались лишь два десятка, сохранивших слух.
        Даже сохранившие слух и рассудок пленные никак не могли прийти в себя после пережитого кошмара. И только флягам с крепчайшим сельхом, которые всунули им в руки сердобольные лучники Эльм-Оров, оказалось под силу привести их в чувство. (Безумцев же Хевры по совету Харманы сразу уволокли подальше и там бесшумно перебили.)
        - Переведи этим людям, что Благородные Дома Алустрала дарят им жизнь, - попросил Торвент Герфегеста.
        Герфегест был уверен, что словосочетание «Благородные Дома» не скажет герверитам ровным счетом ничего. С трудом подбирая позабытые герверитские слова, Герфегест наконец процедил:
        - Освободители из Алустрала… дают… вашу жизнь обратно.
        Как ни странно, его поняли.
        Перекошенные жутью лица герверитов немного просветлились.
        Дальше дело пошло быстрее. Торвент говорил, а Герфегест более-менее складно перевирал услышанное на свой вкус.
        - Мы пускаем вас на четыре стороны… и хотим… чтобы ваша речь звучала везде… говорите о нашей силе… говорите о свободе… ее приносим мы обратно… победить нас нельзя… Октанг Урайн или Держатель-власти будет мертвым… дальше все кто об руку с Держатель-власти будут умирать без пощады… все кто встанет против Держатель-власти будут друзьями… будут жить в добре…
        Гервериты внимательно слушали незнакомца и их взоры наполнялись тревогой. Увы, из слов Герфегеста вытекало, что вместо вечного мира в Эру Благодатного Процветания Сармонтазара получила новую кровопролитную войну. И теперь они, фигурки Хаместира в руках безжалостных владык, должны теперь выбирать между гибелью от рук пришельцев и смертью от рук Друзей и Наблюдателей Властелина. Ибо тем, кто принесет с поля боя поражение, Властелином была обещана беспощадная кара.
        - Извини, господин, - перебил Герфегеста воин с отличительным знаком пятидесятника герверитского войска.
        Герфегест воззрился на смельчака.
        - Говори.
        - Мы благодарим тебя за наши жизни. Но мы не можем вернуться. Нас казнят как изменников. Сжальтесь же над нами еще раз! Не гоните от себя прочь!
        Герфегест перевел слова пятидесятника для Торвента. Император ответил герверитам:
        - Вы не стоите сожаления… уходите быстро… через полчаса вас начнем убивать мы.
        ГЛАВА 16
        БИТВА ПРИ ЛИННИГЕ

1
        Войско Синего Алустрала, пройдя через сокрушенные Врата Хуммера, начало свое неторопливое движение на восток, по лесистым склонам Хелтанских гор.
        Они продвигались в настойчивой методичностью землекопов, ведущих тайный лаз под неприятельскую крепость. Они проходили десять, очень редко двенадцать лиг за дневной переход. В конце каждого дня обозные рабы и так называемые «вольнонаемные рабочие» валили тысячи деревьев. Вокруг лагеря обустраивали сторожевые башни, засеки, местами отрывали ров и насыпали вал.
        Горхла, Торвент, Герфегест и Хармана, сменяя друг друга, попарно бодрствовали всю ночь у чаши со Слезой Намарна. Они ожидали попытки Урайна подослать им какую-нибудь ночную нежить или явиться с личным визитом, но Слеза Намарна, к счастью, пока что оставалась незамутненной.
        После бесплодного Пояса Хуммера, в котором люди Алустрала были вынуждены довольствоваться нищенской дневной пайкой в две кружки воды и ломоть вяленого тунцового мяса, Сармонтазара казалась страной из щедрой сказки. Ни Торвент, ни Хозяева Гамелинов не препятствовали вольностям продовольственных команд, которые каждые сутки отряжались от определенного Дома.
        Почти каждый вечер из очередного лагеря можно было видеть зарева пожарищ. Это люди Алустрала уничтожали все, что не могли унести с собой. Керки отчаянно защищали свое добро и свою честь. И уходили в небытие целыми деревнями.
        На десятый день отряд Эльм-Оров помимо огромного стада коз из разоренного селения, привел с собой много женщин. Торвент окинул их оценивающим взглядом и вынес свой короткий приговор:
        - Умертвить немедленно.
        - Да, но ведь все-таки женщины… - начал один из Сильнейших Дома Эльм-Оров.
        - Сердце воина должно служить победе, а не чреслам, - оборвал его Торвент.
        - Тогда, быть может, их следует просто отпустить? - несмело предложил начальник отряда.
        - Нет, император прав. Их следует умертвить, - ко всеобщей неожиданности, это был Элай.
        Зло прищурившись, сын Элиена добавил:
        - Они видели наш лагерь. Они видели, как мы расставляем дозоры. Если они уйдут - считайте, что враг знает о нас все.
        - Какая чушь! - фыркнула Хармана.
        - Чушь? - Горхла издевательски склонил голову набок. - Чушь? А ты вспомни поцелуй слуги Хуммера.
        К удивлению всех, но только не Торвента и Герфегеста, Хармана мгновенно замолчала и отошла в сторону.
        Это было одиннадцать лет назад на Дагаате. Но Хармана помнила все так же отчетливо, как если бы это случилось вчера.
        - Хорошо, - Герфегест тяжело вздохнул. - В наших рядах не должно быть никаких колебаний, никаких споров. Если мы не будем подчиняться императору беспрекословно, мы точно погибнем и притом погибнем бесславно. Пленных надо умертвить.

2
        Голова Властелина раскалывалась от чтения панических донесений, которые присылали с западных границ Эры Благодатного Процветания Наблюдатели, Посланцы и Советники.
        Врата Хуммера сокрушены. Крепость Привратница уничтожена необъяснимым образом.
        Уцелевшие гервериты из гарнизона Привратницы наводнили западные Уезды дикими слухами о невиданной магической мощи пришлецов из Синего Алустрала. Разумеется, все паникеры были выловлены и истреблены местными сторожевыми отрядами, но слухи успели распространиться с неимоверной быстротой.
        Вольный Уезд Керков разорен с жестокостью, бессмысленность которой была в новинку даже для Властелина. Местные воины ничего не могут противопоставить обнаженным размалеванным чудовищам («Это Лорчи, конечно», - подумал Урайн) и мощным алустральским лукам высотой в человеческий рост. Наблюдатель Вольного Уезда Керков пленен и привселюдно четвертован как приспешник Властелина.
        Дальше следовали еще более странные новости. Пройдя земли керков, войско Алустрала вдвое увеличило скорость передвижения, вот уже третий день проходя около двадцати лиг за день. И это несмотря на плохие и немногочисленные дороги, которыми издревле славна Земля Герва!
        Так или иначе, получалось, что армия Алустрала достигнет Столицы самое большее через сорок дней. Даже если сбавит темп в подтопленной частыми дождями центральной части Талайской равнины.
        Смена ландшафта и народов, его населяющих, никак не повлияли на настроения людей Алустрала. Они были столь же жестоки, как и раньше. Люди разбегались из селений Вольного Уезда Герва на север и на юг - подальше от страшных воинов с Тунцами и Турами на больших круглых щитах. Все в один голос просили помощи из Столицы.
        Властелин ухмыльнулся. Конечно, помощь придет. Конечно, он победит в этой войне. Но просто удивительно, до чего глупы люди Алустрала!
        Ведь даже с точки зрения Права Народов (которого, впрочем, уж год как нет) он, Властелин, будет в этой войне доблестным и благородным избавителем, а они, пришельцы - исчадиями самого Хуммера. И когда их сотнями будут сжигать на своих огненных празднествах гервериты, никто не обронит ни слова жалости. А потом все радостным кличем поприветствуют вторжение Сармонтазары в Синий Алустрал.
        По неслышному зову Властелина в тронный зал новой цитадели Тайа-Ароан, воздвигнутой нарочно посреди прежнего дворца свела, явились хушаки.
        Он созвал их всех в Столицу еще десять дней назад, как только поступило первое донесение о падении Врат Хуммера. Сегодня утром Хегуру наконец-то доставил последнего, Лоскира.
        Хушаки выглядели, как всегда, бодро и подтянуто. Только в глазах Лоскира придирчивый взгляд Властелина уловил мимолетную тень какой-то новой, дерзкой мысли. Наверное, совсем одурел от работы там, в Суэддете.
        - Ну вот что, мальчики, - сказал Властелин, подымаясь с трона. - Вы, я думаю, догадываетесь, зачем я собрал вас в Столице.
        - Чтоб вместе повеселиться, да? Выпить там, по девочкам пробежаться, тако-ое… - подмигнул проницательный Шотор.
        - В определенном смысле да, - благосклонно кивнул Властелин. - Нам предстоит последняя, но большая бойня. Из Алустрала привалило очень много сердитых мужиков, с которыми надо расправиться одним ударом. Это так же просто, как в свое время было одержать победу на Кассале, и, пожалуй, даже легче, чем взятие того самого городишка, где мы с вами сейчас находимся.
        - Так идем прямо щас! - неожиданно предложил Двайр. Обычно он предпочитал молчание. - Всемером да еще с Девкатрой мы вынесем из всех!
        Властелин улыбнулся. Улыбка получилась несколько напряженной.
        - Вынесем. Но помни, что им удалось вскрыть Врата Хуммера. Помни, что они разнесли Привратницу в пыль, а это, казалось бы, умеем делать только мы. И, главное, я уже посылал к ним Девкатру.
        Этого никто из хушаков не знал. Их благообразные лица варанских вельмож вытянулись в тупом недоумении.
        - Да, посылал. Я дал ему очень простое задание - убить людей, в чьих руках клинки Стагевда. Есть там такие клинки, кто не знает. Так вот, Девкатра не смог сделать этого. Он уже почти подобрался к ним, но Хозяева Гамелинов подняли тревогу. И один человек его не пустил.
        - Кто? - в два голоса выдохнули Лоскир и Шотор.
        - Элай, сын Элиена. Он оказался неожиданно силен. Ему удалось отогнать Девкатру.
        - М-да, - Фарг почесал затылок. - Знаешь, батя, по-моему пора твоего Девкатру отправить на ветеранское пособие. Что-то он слаб стал.
        - Нет, - серьезно ответил Властелин. - Просто люди Алустрала оказались достаточно сильны. Но мы сильнее.
        Последние слова были сказаны так, что хушаки на несколько мгновений ссутулились, словно бы ожидая удара бича. Батя был в голосе.
        Довольный произведенным впечатлением, Властелин продолжал уже вполне благодушно:
        - Итак, мальчики, война. Как я ее вижу? Очень просто. Гаасса окс Тамай и его флот отправятся вверх по Киаду. За ним будут стоять Двайр и Сав.
        - Извини, батя, а зачем по Киаду? - осведомился Двайр. - Мы ж с ними разминемся.
        Властелин снисходительно скривился.
        - Да, Двайр, они, конечно, пойдут немного севернее. Но разминуться вам никак не удастся. Люди Алустрала никогда не решатся оставить вас у себя в тылу. Они будут вынуждены остановиться и принять сражение. Удовлетворен?
        - Да, батя, хотя это и не девка, конечно.
        Хушаки осклабились. Властелин тоже. Впрочем, он быстро стал серьезен и продолжил:
        - Грюты во главе с Сарганной пойдут вдоль берега Киада вместе с варанским флотом. С грютами - Фарг, Шотор и, разумеется, наша милая Ийен. Там же будем я и Нальк. Ну, Хегуру с Девкатрой - понятно. А ты, Лоскир, подымай ре-тарскую армию и веди ее в Орин. Когда будет готово Последнее Оружие?
        - Оно уже готово, - не без самодовольства ответил Лоскир. - Мне здорово помог Кальт, Советник Провинции.
        - Так что же ты молчишь? - Властелин нахмурился, хотя новостям был обрадован. - Это же меняет дело!
        - Ну знаешь, батя… Во-первых, ты раньше не спрашивал, а, во-вторых, отягощенные Оружием мы сможем достичь Орина не раньше чем через шестьдесят дней.
        Это было правдой. Это Властелин и сам знал. А через тридцать пять, самое большее - сорок, пришельцы достигнут Орина. Можно, конечно, посидеть двадцать дней в осаде, но не зашевелились бы от этого в разных там головах разные всякие плохие мыслишки… В харренских головах и тернаунских головах тоже.
        Нет. Надо выйти навстречу армии вторжения. В конце концов, тянуть нечего.
        - Хорошо, Лоскир. Тогда все как я сказал. Возвращайся в Суэддету и веди войско с Оружием в Орин. В конце концов, когда мы разгромим людей Алустрала здесь, нам все равно потребуется идти к ним в логово, штурмовать Рем Великолепный. А для этого Оружие нужно иметь под рукой.
        - Слушай, батя, а может я лучше с вами пойду? В битве от меня польза еще какая, а над обозом присматривать - и Кальту по силам.
        Властелин пристально посмотрел в глаза Лоскиру.
        - Вот и хорошо. Этот твой Кальт пусть смотрит за обозом, а ты, Лоскир, смотри за Кальтом. Ты должен быть там, где Оружие. За своих братков не волнуйся. Развеем пепел вонючих алустральским рыбарей по всему Междуречью!

3
        Торвент не знал, когда войско Властелина вышло из Орина. Но Торвенту было, по большому счету, все равно. Он не сомневался в том, что Урайн рано или поздно выйдет навстречу армии Алустрала. Хотя бы для того, чтобы не утратить ореол всемогущества в глазах подданных Эры Благодатного Процветания.
        Поэтому Торвент воспринял как должное сообщение начальника передового дозора о том, что в близлежащих герверитских селениях болтают о приближении Властелина.
        На следующий день удалось кое-что уточнить. Оказалось, варанский флот движется вверх по Киаду, а следом за ним, по берегу, идет грютская конница. Разумеется, в армии Властелина имелись и гервериты, и нарабитские пращники и аргинская легкая пехота, но всю эту шушеру Торвент в расчет не брал. Ее и сам Властелин не мог воспринимать сколько-нибудь серьезно. Так - мальчики для компании.
        Проходя землями герверитов, Герфегест не без удивления отмечал, что в его времена здесь все было совсем не так. Дико. Неприютно. Мрачно. Но когда в Орине воцарился Элиен и прошли годы, гервериты частично отошли от охоты, рыбной ловли и умеренного разбоя, превратившись во вполне трудолюбивых пахарей.
        О переходе герверитов к систематическому земледелию по лучшим харренским сельскохозяйственным трактатам Герфегест, в первую очередь, судил по отличной пшенице и прочей провизии, которую в изобилии поставляли продовольственные команды. Ну а уже во вторую очередь - по обработанным полям, которые все чаще встречались на их пути.
        На двадцатый день пути лес окончился. До самого горизонта тянулось бескрайнее поле. Вдали, к северу, виднелась большая деревянная крепость. Это был Линниг - столица герверитов, а с прошлой зимы - главный город Уезда Герва.
        Герфегест долго не мог оторвать взгляда от словно бы нарисованных на тончайшем шелке осеннего воздуха, удивительно высоких башен Линнига. И только разговор между приближающимся Торвентом и начальником передового дозора вывел Герфегеста из оцепенения.
        - Ты не ошибаешься?
        - Нет, ошибки быть не может, Первый Сын Синевы. Это были именно грюты. В огромном числе. А на реке я видел большие трехъярусные корабли, похожие на наши файеланты.
        - Слышал, Герфегест? - осведомился Торвент у Хозяина Гамелинов.
        Герфегест не успел ответить, потому что в этот момент, растолкав телохранителей, к ним присоединилась Хармана.
        - Зрак Намарна замутился! - взволнованно выкрикнула она едва ли не прямо в лицо Торвенту.
        - А что думает по этому поводу наш юный Звезднорожденный? - иронично осведомился император.

4
        Нет, так не начинаются правильные сражения, о которых столь много писал Хаулатон. Так - в кровавой сумятице, сумбуре, хриплом лае сотников и тысяцких - начинаются только сражения между двумя сильными, жестокими, нетерпеливыми и насмерть перепуганными врагами.
        Гогочущая масса грютских конных лучников появилась на правом фланге алустральского войска неожиданно, как океанский шквал. На Ганантахониоров, поспешно перестраивающихся из походной колонны в боевые порядки, обрушилась плотная туча стрел.
        Контуры строя, которые только-только начали проступать из бесформенной массы шлемов, щитов и доспехов, вновь безвозвратно расплылись. Легкие теагаты Хок и Алд превосходно выполнили свою задачу - привести врага в замешательство и удобрить почву для тяжелой кавалерии.
        Но Торвент не даром готовился к войне как одержимый, муштровал войска, сажал на кол нерадивых, повышал в чине расторопных.
        Когда в самую гущу Ганантахониоров врезались грютские рубаки в тяжелых кожаных доспехах, молотя кавалерийскими седельными мечами налево и направо, Ганантахониоры по команде ударились в бегство. Они откатились назад, оставив под копытами грютских коней немало своих. Но когда теагат Авента, окрыленный легкой победой, увлекся преследованием, во фланг ему ударил сомкнутый строй тяжелой пехоты Хевров. А спины бегущих Ганантахониоров скрылись за несокрушимой стеной щитов с гербами Синего Тунца.
        Из-за щитов грянули дальнобойные луки Орнумхониоров. Сарганна, сквозь зубы цедя святотатства, приказал трубить отход.
        Час пробил. Сейчас или никогда - эта истина предстала перед Торвентом осязаемо и зримо. Либо они погибнут все до единого и Круг Земель навсегда погрузится во тьму жестокого владычества Урайна, либо… либо после неизбежных жестокостей освобождения Круг Земель вернется к Праву Народов, гарантами которого станут справедливые Надзиратели над Равновесием из Синего Алустрала.
        Десятки тысяч людей Алустрала, зачастую не дожидаясь сигналов труб и окриков военачальников, споро занялись каждый своим делом. Огромный обоз, ради которого тысячи рабов и «вольнонаемных рабочих» погибли под бичами надсмотрщиков, стал похож на город, подверженный разграблению.
        И все же, в этом муравьином хаосе были тайный смысл и высший порядок. Из деревянных балок сооружались помосты для «кричащих дев». Обслуга разгрузила трубы с «оливковым пламенем» и водрузила их на сборные колесные станки. Спешно были приведены к бою метательные машины.
        Несмотря на позднюю осень, дождя не было. Стояла ясная холодная погода. Посреди неба болталось яркое безрадостное солнце. Все было как раньше.
        Почти все. Потому что над горизонтом, еще недостаточно яркая, чтобы затмить Солнце Предвечное, но уже видимая даже в разгар дня, тускло мерцала Великая Мать Тайа-Ароан.

5
        - Теперь мы знаем все, - Властелин говорил на ходу и его отрывистые фразы стелились за ним почти материальным шлейфом, неохотно растворяясь в застывшем прозрачном воздухе. - Мы знаем их точную численность. Мы знаем их силу, знаем их слабость и расположение их вождей.
        Они шли за спинами грютских теагатов, построенных к бою. Над головой Властелина неотступно вился Девкатра, чья тонкая плоть была едва заметно проявлена слабыми лучами Тайа-Ароан и клубилась переменчивым туманом.
        Властелин был окружен тремя хушаками. Вслед за ними на невесомой и несокрушимой цепи плелся одуревший от бесконечных полетов Хегуру.
        Сарганна под надзором Ийен остался в центре грютских боевых порядков. На вопрос Шотора, не следует ли повторить трюк с огнемечущим «Луком Гестры», который всем так понравился при штурме Орина, Властелин раздраженно бросил, что у них сегодня нет времени на ребячество.
        Грютские теагаты были выстроены косым строем, перекрывавшим поле от Линнига до правого фланга алустральского войска. Правее грютов, прикрывая Линниг, стояли две герверитские девеги - все, что удалось собрать под свои знамена Наблюдателю Уезда в обезлюдевшем Междуречье. С этими девегами были три тысячи дугунов, туда же Властелин отослал легкую пехоту из аргинских горцев.
        Варанцы, высадившиеся с кораблей на Киаде, подошли с юга и нависли над правым флангом пришельцев угрожающим молотом. К ним, к их военачальнику Гаассе окс Тамаю и сопровождающим его хушакам и направлялся Властелин. По его подсчетам, сражение должно было начаться через четверть часа и вслед за этим закончиться через несколько коротких варанских колоколов.

6
        Шансов на победу с точки зрения классической военной науки люди Синего Алустрала не имели. Они не располагали конницей. Они в два с половиной раза уступали по численности войскам Эры Благодатного Процветания. У них, в конце концов, не было обеспеченных тылов, в то время как Властелин мог позволить себе при необходимости отступать хоть до Океана.
        Поэтому Торвент решил не ждать ни мгновения больше. Колесные станки с «оливковым пламенем» еще не достигли переднего края, а Хевры уже размеренным шагом двинулись вперед - прямо под копыта конницы грютов.

«Что они творят, эти самоубийцы?» - подумал Сарганна, глядя как Хевры, пройдя половину разделяющего войска расстояния, перешли на бег. Ну колонна, ну плотного построения, и что с того? В ней от силы пять тысяч. Меньше, чем один полностью укомплектованный теагат.
        Сарганна с недобрым прищуром посмотрел на обреченных. Чего ждать? Ай, нечего ждать! Вся первая линия грютских теагатов сорвалась с места и рысью двинулась вперед, вынося фланги вперед по обеим сторонам колонны Хевров.
        Хриплый рев рожков. Короткий, короткий и заливистый длинный. В одном слаженном движении пятнадцать тысяч стрел покинули колчаны.
        Три коротких вопля боевой меди. Пятнадцать тысяч стрел вошли в натянутые луки.
        Один длинный, заливистый лай, от которого стынет кровь в жилах каждого, кто хоть раз слышал его прежде. На Хевров обрушился смертоносный град.
        - Что делает Сарганна? - Властелин на мгновение остановился и бросил взгляд через правое плечо.
        - Воюет, - безучастно бросил Фарг.
        - Кто приказал? - серьга в ухе Властелина подмигнула зеленой искоркой.
        - Он получил волю воевать от тебя, батя, - напомнил Фарг.
        - Ладно, идем, - кивнул Властелин. Он вспомнил, что на прощание разрешил Сарганне действовать на свое усмотрение. Запрещены были только отход и, разумеется, бегство.
        Хевры, испытав на себе ярость грютских стрел, остановились. Передние ряды припали на одно колено, уперев в землю высокие щиты. В задних наметилось некое подозрительное шевеление, но Сарганна пока не мог сообразить, из чего оно происходит.
        Неожиданно над строем Хевров вознесся в небеса какой-то с виду легкий и безобидный предмет. Пролетев шагов сто пятьдесят, он упал где-то в гуще конных лучников теагата Улагса.
        Сарганна напряг взор и разглядел едва заметный красноватый туман, который заклубился среди фигур всадников. Ясно, какая-то колдовская дрянь, но какая именно?
        Потом над теагатом Улагса разнесся нечеловеческий крик боли, вырвавшийся разом из нескольких глоток. Сарганна увидел, как несколько человек упали под копыта коней.
        Вслед за этим легкие переносные камнеметы Хевров выпустили разом четыре горшка с Туманом Огненной Травы.
        Это послужило сигналом для Пелнов. Восемь тысяч воинов самого могущественного Дома Алустрала двинулись Хеврам на подмогу. За щитами первых рядов Пелнов скрывались шестнадцать колесных станков с «оливковым пламенем».

7
        Хармана, Герфегест, Горхла, Элай и император знали, что им ни в коем случае нельзя разлучаться. Если даже им по плечу противостоять темному могуществу Властелина и его приспешников, то лишь всем разом, собранным в единый кулак Силы.
        Туман Огненной Травы, к счастью, произвел в рядах грютов грандиозные опустошения. Но решающее слово принадлежало отнюдь не этому диковинному средству, запасы которого были весьма скромны.
        Властелин и пятеро хушаков тоже собрались вместе. На правом фланге войска, у Сарганны, явно творилось что-то неладное.

«Пора начинать, пока грюты еще в настроении сражаться», - подумал Урайн.
        - Гаасса, твои готовы?
        - Готовы, - не без гордости кивнул Друг Вольной Провинции Варан.
        Девкатра перестал увиваться вокруг своего хозяина и стремительно взмыл вверх. Его глаза стали глазами Властелина.
        Хушаки разом обнажили мечи. Извлек Коготь Хуммера и Властелин.

8
        - Слеза Намарна почернела! - закричал перепуганный Элай.
        И впрямь, продолговатый магический кристалл из Десницы Мертвых замутился клубящимся непроглядным мороком.
        - Ага! - возликовал Горхла.
        Карлик сорвал запечатанную воском крышку с серебряного сосуда на трех змеевидных ножках. В сосуде недвижимо покоилась ртуть, налитая до середины.
        Горхла одел кольчужные рукавицы. Затем карлик схватил Слезу Намарна и положил ее на поверхность ртути. Кристалл стремительно повернулся. Его тонкий конец указывал на стык варанских и грютских боевых порядков. Теперь они знали, где находится Властелин.
        И в этот момент над окраиной леса за спиной алустральского войска заклубился оранжево-черный морок.
        Властелин начинал сражение по-настоящему.

9
        День, прежде ясный и безоблачный, обнажал свой истинный лик, имя которому было Ужас.
        Солнце молниеносно задернулось багровой дымкой и потускнело, обращаясь из сверкающего золотого авра в кровавый зрак Хуммера. Блуждающая звезда Тайа-Ароан разгорелась над восточным пределом мертвенным холодным светом. В ее лучах проявлялась истинная сущность Девкатры, поднявшегося над бранным полем на высоту орлиного полета.
        Теперь все решали считанные мгновения. Пелны, не дожидаясь императорского приказа, привели в действие разом все трубы с «оливковым пламенем».
        Грютские всадники, смешавшиеся во всепожирающем Тумане Огненной Травы, неуверенно топтались на месте, когда в их нестройные ряды вгрызлись ревущие столбы огня.
        Сразу несколько теагатов ударились в беспорядочное бегство. Даже если бы сами грюты проявили сверхчеловеческую волю и решили держать строй, на глазах превращаясь в дымящиеся головешки, обезумевших коней было не сдержать. Подобное огненное извержение ввергло бы в черный сплин и Магдорнского Тритона.
        Но Ийен была приставлена к Сарганне не даром. Она погнала своего коня в самую гущу смертного столпотворения. В спину ей летел предостерегающий крик Сарганны, а в лицо несся тысячеголосый разъяренный рев Хевров и Пелнов.
        В первых рядах Пелнов, как и подобает главе Дома, шел вместе со знаменосцами Тарен Меченый. Он сбавил шаг и прикрыл глаза ладонью, чтобы защитить их от нестерпимого жара.
        Впереди метались объятые пламенем фигуры. В конском ржании тонули вопли горящих людей. Еще немного - и Пелны вместе с Хеврами бросятся вперед, разя конных варваров до последнего предела жестокости.
        Тем временем, весь западный край мира закутался в оранжево-черные одеяния. Стена губительного сумрака, которую направляли Властелин и хушаки, пошла трещинами голубых молний и, резко сорвавшись с места, двинулась на восток, надвигаясь на тылы алустральского войска.
        Клинки Стагевда в руках Хозяев Гамелинов светились, будто были выкованы из небесных светил. Элай, на виски которого уже давно давила неизъяснимая тяжесть, не выдержал и упал на колени.
        - Уши! Его уши - в них вошел Зов Властелина! - надрывно проорал Горхла, пытаясь перекричать многоголосый вой надвигающейся со стороны леса черной стены.
        Хвост обоза, который находился под охраной немногочисленных Гамелинов, уже разлетелся в мелкую щепу. В глазах оглянувшегося Герфегеста отразился гибельный хаос, в котором роились множественные светлые пятна, подсвеченные молниями - это возносились вдоль черной стены, влекомые неодолимой силой, обозные рабы. И
«вольнонаемные рабочие». И Гамелины. Точнее, их бездыханные тела.
        Хорошо, что они успели разгрузить все необходимое. И плохо, что все необходимое погибнет вместе со всей армией Алустрала через десять коротких колоколов.
        Потому что Стена Сокрушения приближалась неумолимо.
        Потому что Элай, их последняя надежда, корчился на земле от нечеловеческой боли, а его зрачки закатились под веки, обнажая страшные слепые бельма белков, испещренных синими прожилками.
        Две «кричащие девы», опасно раскачиваясь вместе с деревянными башнями, томительно-медленно поворачивались в направлении стыка варанской и грютской армий. То есть - в направлении Властелина.
        Торвент был рад лишь одному: интуиция не подвела его и «девы» были изначально водружены на правом фланге. Если б «девы» были размещены в центре или, хуже того, на левом фланге, пришлось бы ждать, пока сотни двуногих тягловых животных перетащат это смертоносное оружие поближе к Властелину.
        Но Властелину хватало и глаз, и воли, и внимания. Он отлично понимал, что случится, когда цветы-зеркала «дев» отверзнут свои гибельные пасти навстречу ему, Властелину.
        Стена Сокрушения сожрала обоз уже до середины. И в этот момент она остановилась. Среди уцелевших Гамелинов и Эльм-Оров, которые составляли резерв Торвента и были ближе всего к обозу и Стене, послышались неуверенные радостные крики. Мол, нашла коса на камень!
        Но радость рассеялась, как дым. Со всех концов непроницаемой оранжево-черной завесы к ее сердцу ударили трескучие молнии и… застыли пронзительно-голубой глазурью на поверхности Стены.
        Затем в той точке, где они сошлись, блеснула вспышка. Сотни молний, сбежавшихся со всех концов Стены Сокрушения, породили одну-единственную, сверкнувшую изумрудно-зеленым ослепительным солнцем в лад с серьгой Урайна.
        Одной «кричащей девой» - той, что уже почти развернулась в сторону Властелина - стало меньше. Она разлетелась на раскаленные куски меди, серебра и кровавые останки четырех несчастных, которых уже загнали внутрь, чтобы напитать страшное оружие человеческой болью. Осиротевшая деревянная башня на грубых колесах загорелась от верхушки до основания и с натужным скрипом упала на охраняющих ее Ганантахониоров.
        А новые молнии уже зародились в мглистых недрах Стены Сокрушения и всем стало ясно, что вторая «кричащая дева» тоже обречена.

10
        Грютское войско от разгрома спасла Ийен. Когда ревущее «оливковое пламя» расчищало дорогу для Пелнов и тысячи грютов покидали строй, готовые бежать, не разбирая дороги, самого моря Фахо, Ийен - самая могущественная из теней Звезднорожденных, ибо она была тенью Элиена - сорвала с себя браслет с восемью черными камнями и перерубила коротким грютским мечом серебряную проволоку, на которую они были нанизаны.
        Много, очень много могущественных Изменений и Обращений таили эти неприметные черные камни. Но Ийен сейчас нужно было лишь одно, отнюдь не самое диковинное.
        Дым застил глаза. Жар от пламени и проносящихся мимо горящих коней был страшен. Ийен была всего лишь тенью Звезднорожденного и она была вполне смертна в обычном смысле, как и все грюты вокруг нее. Но она знала: за невыполнение долга Властелин введет ее в смерть так, что смерть от его руки будет неизмеримо страшнее той, обыденной, которую можно принять от пламени или мечей Пелнов.
        Ийен швырнула камни перед собой. Истинное Наречие Хуммера в устах тени Звезднорожденного обратило их плотными облаками, каких не рождает природа. В этих облаках, похожих на исполинские клочья распушенной шерсти, смешались влага и земляная пыль. И подобно тому, как над лесом Властелин и хушаки восставили убийственную стену яростного ненастья, Ийен бросила на «оливковое пламя» и сотни объятых пламенем грютов стену-щит, стену-спасение.
        - Умница!
        Сарганна ликовал. Жизнь нравилась ему все больше и больше.

11
        Хармана и Герфегест пребывали в губительном оцепенении. Было ясно, что гибель близка, и совершенно неясно, как ее предотвратить.
        Царил такой шум, что разобрать даже самый громкий крик не представлялось возможным. Горхла отчаялся что-то втолковать им. В красных глазах Торвента застыл ужас.
        Они знали, где Властелин, но были, похоже, бессильны предпринять хоть что-то. Сейчас погибнет вторая «дева» - и тогда конец. Молнии на Стене Сокрушения наливались гибельным огнем.
        Тело Элая содрогалось в конвульсиях. Изо рта пошла кровавая пена. Властелин взялся за своего «племянника» всерьез.
        И тогда блеснул топор Горхлы. Но конвульсии сына Элиена были столь сильны, что карлик промахнулся и широкое лезвие вошло в землю справа от его головы.
        - Ты что делаешь?! - проорала Хармана, отталкивая Горхлу в сторону.
        Карлик не расслышал ее гневного возгласа. Но лицо Хозяйки Гамелинов говорило само за себя.
        Скорчив такую дикую рожу, что от ее созерцания мог бы свалиться в обморок и хушак, Горхла схватил себя за ухо.
        - Уши, Хуммер вас раздери! Зов Властелина!
        Понимая, что его никто не расслышит и на этот раз, Горхла выхватил нож и показал на себе, проведя лезвием вдоль основания уха.
        Первым понял Герфегест. Ну что же - уши значит уши. Вот только рубить их совершенно необязательно. Все равно не поможет.
        Герфегест демонстративно заткнул свои уши пальцами - мол, может так лучше? Горхла утвердительно кивнул.
        Хозяин Гамелинов лихорадочно соображал, что может послужить хотя бы временной преградой зову Властелина. Времени на аккуратные надрезы, из которых можно было бы неспешно надоить потребное количество крови, не было. Герфегест хватил себя ножом по мякоти в промежутке между большим и указательным пальцами на левой ладони.
        Герфегест и Элиен - Братья по Крови. Элай - родной сын Элиена. Как знать, может быть даже крохотной пылинки отцовской крови сейчас достанет Элаю, чтобы перебороть гибельное наваждение?
        Хармана и Горхла опустились на колени, придерживая бьющегося в конвульсиях Элая. Герфегест щедро загреб ладонью земли и смешал ее со своей кровью. Он вылепил два сочных земляных шарика.
        Хармана ухватила Элая за нос, а Герфегест залепил уши непутевому сыну Элиена кровавой землей. Для надежности он сорвал с себя пояс и перевязал уши Элая, пропустив матерчатую змею по лбу юноши.
        Конвульсии Элая продолжались. Тогда Хармана, не долго думая, наградила его двумя увесистыми пощечинами. И еще двумя. И еще.
        Тем временем Горхла уже взобрался на деревянную башню со все еще целой «кричащей девой». Торвент, затаив дыхание, следил за карликом. В любое мгновение совсем крохотная на фоне внушительного обнаженного зада «девы» фигурка могла раствориться в огненном вихре.
        Зрачки Элая наконец показались из-под век. Хармана с Герфегестом рывком поставили наследника оринского престола на ноги, без особых церемоний разворачивая его лицом к Стене Сокрушения, на которой дозревала молния, призванная сокрушить вторую
«кричащую деву».
        Элай, кажется, пришел в себя. И не просто пришел в себя - он вновь изменился, как в тот день, когда с его помощью были сокрушены Врата Хуммера.
        - Я иду к тебе, Властелин, - сказал он.
        К своему удивлению, и Хармана, и Герфегест, и Торвент расслышали его слова. Потому что они были произнесены на Истинном Наречии Хуммера.

«Я иду к тебе, Властелин», - гулким эхом отдалось в сознании Урайна, который, соединив Коготь Хуммера с пятью мечами хушаков, был уже почти готов вложить свою волю в быстрый, как мысль, огонь, направленный на сокрушение «кричащей девы».
        С такими словами, по замыслу Властелина, Элай должен был уйти в небытие, ибо именно к этому склонял его Зов.
        Но нет! Потрясенный Властелин услышал продолжение: «Хуммер-Дархва…»
        Элай заклинал Хуммера могущественной Формулой Обращения.

«Молчать!» - послал Властелин истерический приказ.
        Но Элай был глух к нему. Зато Властелин услышал: «…рагга-ннэ арпал вахав-дарх».

«Хуммер-Светоносец, дай мне Свет!»
        Те же слова, какими Урайн чуть больше года назад призвал из небытия хушаков.
        Великая Мать Тайа-Ароан помогла своему дерзкому внуку, передав его просьбу Спящему. Свет пришел.

12
        Хармана и Герфегест с первых слов Элая разгадали его замысел. Разгадал его и Торвент.

«Я иду к тебе, Властелин», - этим Элай принимал на себя всю мощь слуги Хуммера, которую тот намеревался обрушить на «кричащую деву».
        Второй формулой, обращенной к Хуммеру, Элай укреплял свое несгибаемое намерение вернуть Урайну его же собственную мощь в виде светозарной огненной стрелы.
        Как и в день сокрушения Врат Хуммера, Хармана, Герфегест и Торвент соединились с Элаем в единый самосозвучный клин Силы и помогли сыну Звезднорожденного в его самоубийственном начинании.
        Сто тысяч людей замерли, ослепленные и потрясенные до глубины души ярчайшей мертвенно-зеленой вспышкой, которая озарила поле битвы.
        Свет пришел.
        Он вошел в плоть и разум сына Звезднорожденного и в него же вошла молния, исторгнутая Стеной Сокрушения по призыву Урайна и хушаков - не в их власти было обратить ее назад.
        Спустя неделимое мгновение времени, Коготь Хуммера и мечи дионагганов приняли всю исполинскую ярость Стены Сокрушения. И всю ярость Великой Матери Тайа-Ароан. Но прежде них этот сверхчеловеческий удар испытал Элай, сын Элиена, бывшего свела Вольного Города Орин.

13
        Перед глазами Властелина стлался непроглядным узорочистым саваном лилово-алый туман. Он не видел ничего.
        Из звенящей пустоты возник вопрос, но Властелин не расслышал его.
        Вопрос повторился.
        - Батя, ты чего?
        Кто это тут «батя»? Кто смеет называть его, Властелина Эры Благодатного Процветания, «батей»?
        - Кто здесь?! - рявкнул Властелин, с изумлением осознавая, что руки его пусты и что обе его ладони обхватили голову смертной хваткой. - Где… мой… меч?!
        - Да вот он, батя.
        Клубящийся туман в глазах чуть разошелся и сквозь него проступили очертания клинка. Темного, словно бы отлитого из чугуна.
        Властелин с трудом оторвал правую руку от головы и протянул ее к мечу. Меч отскочил в сторону.
        - Осторожно, батя, руку покалечишь.
        Из тумана возникла рукоять с ослепительно-белым яблоком. Властелин резко схватился за нее, как утопающий за соломину.
        Ему сразу же полегчало. Правда, не до конца. Но все-таки, теперь он мог видеть.
        Хушаки. Сплавленная в стеклянистую корку земля под ногами. Крохотное красное солнце. Бесцветное небо.
        И до сих пор целое бронзовое зеркало «кричащей девы», которая, кажется…
        ГЛАВА 17
        ЯРОСТЬ ВОД АЛУСТРАЛА

1
        Элай победил и ушел победителем. В его глазах застыла легкая насмешка превосходства, которой даже Хармане, знавшей сына Элиена лучше других, никогда раньше видеть не доводилось. Его красивое лицо было обезображено спорыми струйками крови, которая стекала из ноздрей, с уголков губ и из лопнувших вен на лбу. Сердце Элая безмолвствовало.
        Элай победил. Стена Сокрушения на изумленных глазах Хозяев Гамелинов расползалась лохмотьями черной гари, словно бы сгоревший ветхий парус.
        Рев мироздания затихал. «Кричащая дева» была цела. Горхла повернул древко-ключ, высвобождая ее губительный безмолвный крик.
        - Сын Элиена все-таки стоил своего отца, - покачал головой Торвент. - А я думал, он просто избалованный засранец.
        Хармана грустно улыбнулась. Герфегест окинул тело Элая отсутствующим взором.
        - Элай всего лишь искупил свою вину перед Кругом Земель и перед Домом Гамелинов. Он исполнил свое долженствование и умер воином. Мы похороним его со всеми почестями, какие установлены для Хозяина Дома.
        - С императорскими почестями, - настоял Торвент.
        - Хорошо, с императорскими.
        Герфегест поднял глаза на своего сюзерена.
        - Но прежде, Первый Сын Синевы, мы должны сделать то, ради чего пришли сюда.

2
        Синий Алустрал славился многим. Превосходными кораблями, непревзойденным коварством владык, исполинскими каракатицами и Войной Всех Против Всех. Но кроме раззолоченных доспехов и гребнеувенчанных шлемов, кроме могучих файелантов и затейных полусамострельных стрелометов, в Алустрале было оружие, о котором в Сармонтазаре не знали почти ничего.
        Оружие, подчас незаменимое в морских сражениях. Это было живое оружие и называлось оно «нагиры».
        Приуготовляя поход в Мир Суши, Торвент учел многое. Недаром он в свои далеко неполные тридцать прозывался Мудрым. И, несмотря на то, что война затевалась на сухопутье, не были забыты и нагиры.
        Их было совсем немного - шестьдесят девять. Семидесятым был их командир. Остальные - а их во всем Алустрале едва ли насчитывалось больше полутора сотен - были выбракованы придирчивым Торвентом.
        В Синем Алустрале нагиры обычно пользовались дельфинами. На Киаде ни о каких дельфинах не могло быть и речи. Торвент учел и это. Были изготовлены воздушные колокола.
        Ранним утром, когда Торвент уже знал о приближении варанского флота и неизбежности встречи с войском Властелина, все нагиры вместе с половиной запасов Тумана Огненной Травы и воздушными колоколами были высланы в густые тростниковые плавни вдоль северного берега Киада.
        Когда началось сражение, пять воздушных колоколов, каждый из которых вмещал двух нагиров, двинулись под водой вниз по течению реки. Остальные нагиры, укрывшись в лесу, занялись сооружением плотов.
        И даже когда Стена Сокрушения отрезала их от остального войска, они невозмутимо продолжили свою работу. Ведь они получили приказ из уст самого императора! Даже если бы Киад на глазах нагиров обратился вспять, обессмысливая их работу окончательно, никто из них не усомнился бы в мудрости Торвента Мудрого.

3
        До сего момента варанское войско играло роль безучастных наблюдателей. По замыслу Властелина, в сегодняшнем сражении оно должно было отрезать людей Алустрала от Киада и тем самым воспрепятствовать бегству правого крыла армии вторжения от Стены Сокрушения. И только.
        Всю кровопролитную работу, которую обычно на поле брани выполняет сталь, должна была взять на себя Стена Сокрушения. Но Элай, обратив через себя мощь Властелина и хушаков, разрушил этот превосходный в своей простоте план. Теперь варанцам предстояло испытать на себе жестокий рок войны.
        Вопль «девы» обрушился на варанские ряды прежде, чем Властелин окончательно пришел в себя.
        Первые мгновения варанцы не чувствовали ничего. Но по мере того, как крик «девы» усиливался, варанцы занервничали.
        В Сармонтазару в свое время просачивались смутные слухи о каком-то чудовищном оружии Алустрала под названием «немая погибель». Но болтунам по приказу Властелина отрубали пальцы и вырезали языки. Как увесисто шутил Урайн, «вот вам и немая погибель». Тем самым у прочих как бы вырезались и сами мысли об алустральских колдовских изобретениях, и сам тот таинственный орган, посредством которого человек боится.
        Но когда по коже варанцев пошла невесть откуда взявшаяся отвратительная мелкая зыбь, загнанные вглубь страхи поднялись на поверхность. А когда у многих воинов в передних рядах пошла носом кровь, над рядами вознесся панический вопль: «Немая погибель, братцы!»
        Смутьян пал от меча сотника, но почти сразу вслед за этим сам бдительный страж порядка упал на колени, выпуская из рук окровавленный меч. Тетива терпения ближайших воинов лопнула и они, уже не помня себя от страха, бросились назад.
        В задних рядах варанского строя тоже начали чувствовать что-то неладное. Паника распространилась со скоростью огня, пожирающего стог пересушенного сена.
        Вслед за паникой пришла смерть. Все правое крыло варанского войска, затопленное волной ужаса, ударилось в бегство. Вслед за правым крылом бросились бежать и остальные - даже те, до кого вопль «девы» доходил ощутимо слабее или вообще не доходил.
        Властелин и хушаки, совершенно нечувствительные к крику «девы», с презрением смотрели на побелевшего Гаассу окс Тамая. Друг Вольной Провинции Варан еле стоял на ногах, но дать волю своему ужасу перед лицом Властелина не мог.
        А крик «девы» еще только входил в полную силу…

4
        Сарганна полностью утратил понимание происходящего. В самом начале сражения его легкая конница с разлету обрушилась на людей Алустрала, но была отогнана умелыми лучниками.
        Потом на грютов, казалось бы самоубийственно, бросились воины с тростником на щитах. А за ними - другие, с гербом в виде большой ширококрылой птицы, имени которой Сарганна не знал.
        Потом - страшное пламя, которое, казалось, способно решить судьбу сражения за считанные минуты. Но Ийен спасла грютов, а на людей Алустрала двинулась Стена Сокрушения, уже один раз виданная Сарганной в битве на Кассале.
        И вот теперь Стена исчезла, а на левом фланге, где стоят варанцы, творится нечто неописуемое. Теагаты Сарганны топтались перед Хеврами и Пелнами, приводя строй в порядок после огненного шквала. Воняло горелым мясом.
        - Чего ждешь, грют?
        Это была Ийен, которую Сарганна уже считал погибшей. Она гордо восседала на чужом коне, подобранном среди смятенных теагатов вместо собственной лошади, которая сдуру сбросила Ийен и исчезла в неизвестном направлении.
        Ийен выглядела бесконечно усталой. Ее губы посинели, сделались почти черными. Но она была жива, невредима и весела каким-то безумным весельем.
        Сарганна, Друг Вольной Провинции Асхар-Бергенна, еще никогда не слышал, чтобы Ийен называла его вот так, пренебрежительно: просто «грют». Впрочем, будучи человеком умным, он понимал, что обижаться на Ийен нельзя.
        Во-первых, она спасла его армию от разгрома. А, во-вторых, чересчур обидчивые Друзья Провинций с удивительной легкостью превращаются во Врагов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому Сарганна сдержанно спросил:
        - Есть какие-то новые указания Властелина?
        Ийен презрительно выпятила губы и заговорила, подражая грютской речи:
        - Какой же ты мужчина, ай!? Тебе что - пока яйца не протухнут ждать здесь, ай!?
        Сарганна широко улыбнулся:
        - Так бы и сразу. А то ведь неясно, что еще там заготовлено у этих морских крыс.
        - Ничего у них больше нет, кроме неуемной злобы, - убежденно и очень серьезно сказала Ийен. - Но Стена Сокрушения сегодня не прошла. Поэтому придется растоптать морских крыс просто так, как в старые времена. Как ваш Эстарта некогда растоптал армию Дотанагелы в Тучном Побоище.
        Сарганна улыбнулся еще шире, дурачась:
        - Ай, понимаю, ай! Как в старые времена - ай, хорошо!
        Послушные воле гоад-а-рага, теагаты вновь двинулись вперед.
        Гервериты, которые прикрывали Линниг, понимали в происходящем еще меньше, чем Сарганна. Вдобавок, с ними не было Друзей Властелина. Один только завалящий Наблюдатель (троюродный племянник бывшего царя). Поэтому Сарганне пришлось послать к ним гонцов с приказом на общее наступление. Чего ждать? Ждать нечего!
        Туман Огненной Травы был исчерпан. «Оливковое пламя» поглощено неведомым колдовством. У людей Алустрала в центре боевых порядков не оставалось ничего, кроме обычных секир, мечей и ратного искусства.
        Тяжелая масса грютов неумолимо надвигалась. Честная схватка была неминуема. Тарен Меченый отдал Пелнам и Хеврам приказ на жесткую оборону. Если им и удастся устоять против тяжелой конницы, так только в плотном построении, ощетинившемся длинными копьями.
        Один из знаменосцев упал, пронзенный стрелой. Тарен в оцепенении следил, как оседает наземь его родственник, облаченный в зеленый плащ. Десница главы Дома Пелнов опередила рассудок и успела перехватить древко знамени прежде, чем оно рухнуло ему под ноги.

«Мы обречены», - думал Тарен, вгоняя древко знамени в землю на добрый локоть.
        Знамя будет стоять здесь. Но он, Тарен, сейчас пойдет вперед. Ему вовсе не хотелось стать прежде времени соломенным болваном для грютских лучников - знаменосцев всегда убивают первыми.

5

«Мы спаслись от Стены Сокрушения, но по-прежнему все висит на волоске», - бесстрастно подумал Горхла, наблюдая с вершины деревянного помоста «кричащей девы», как волна грютских теагатов, волоча с собой разноцветные шелковые знамена-драконы, захлестывает Хевров и, обтекая их выдвинутый вперед клин, накатывает на Пелнов.

«Дева» захлебывалась собственным криком.
        Что наступит вслед за этим, Горхла знал слишком хорошо. Сейчас ее уже не остановить - слишком уж она раскричалась, не то что перед Вратами Хуммера.
        Горхла поспешно покинул площадку.
        Казалось, что варанское войско сметено яростным ураганом невиданной силы. Варанцы бежали безостановочно, оставив лежать недвижно или корчиться на земле в мучениях тысячи своих воинов. Спаслись лишь самые быстроногие.
        Властелин и пятеро хушаков делали все, что было в их силах. Но свет изумрудной серьги в ухе Властелина был чересчур слаб, а его голос, некогда способный перекрыть боевой клич целой армии, теперь казался всего лишь воплем сварливого сотника.
        Варанцы бежали к кораблям. Только Властелин со своей свитой, да еще струхнувший от страховидности всего сущего Хегуру оставались на месте, как маленькая скала посреди бурного потока.
        Горхла ступил на землю и успел отогнать ближайших Лорчей от деревянной башни. Вслед за этим «кричащая дева» лопнула с печальным звоном.
        Не успели ее обломки попадать на выставленные над головами щиты воинов, как из алустральских боевых порядков вычленилась и устремилась точно по направлению к Властелину грохочущая колонна воинов.
        Это были Эльм-Оры, Лорчи, немногочисленные Гамелины. С ними шли Торвент, Хармана, Герфегест. Ядро армии Синего Алустрала.
        Император знал, что дорого каждое мгновение. Властелину могут прийти на помощь грюты. Властелин может восстановить повелевание Девкатрой. Властелин, в конце концов, может прекратить панику среди варанцев.
        Все решает время. И времени сейчас совсем мало.

6
        - Батя, она, кажется, замолчала, - заметил Шотор как бы между прочим, присаживаясь на корточки над упавшим Гаассой окс Тамаем. Он приложил ладонь к шее варанца - не надеясь, впрочем, услышать отголоски биения его сердца.
        Шотор имел в виду «кричащую деву». Но Фарг насмешливо осведомился:
        - «Она» - это «Сиятельная князя»?
        Бывший Первый Кормчий, бывший Сиятельный князь, бывший Друг Вольной Провинции Варан…
        Несколько коротких колоколов назад Гаасса окс Тамай обрел свою смерть - столь же странную, по-своему величественную и по-своему презренную - как и вся его жизнь. Гаасса окс Тамай не мог перед лицом Властелина удариться в бегство вместе со своими людьми. И он держался до конца, превозмогая отвратительную дрожь в становом хребте и боль, разрывающую сознание в клочья.
        - Еще бы не замолчала, - деланно отмахнулся Властелин, - если она разлетелась в мелкие клочья!
        В действительности же Властелин был угрюм и подавлен. Варанское войско как организованная сила перестало существовать. Теперь варанцы, словно огромное стадо насмерть перепуганных баранов, топтались у берега Киада, частью громоздясь на галеры, частью бросая стыдливые взгляды через плечо.
        Девкатра не откликается на его призывы. Коготь Хуммера почернел, как ночь. И только хушаки бодры и веселы. Ну этим бы по жизни все смеяться…
        Надо было что-то делать. Что-то предпринимать. И в то самое мгновение, когда Властелин принял решение направиться к Сарганне и выиграть сражение, возглавив грютов и герверитов, Фарг неприятно переменившимся голосом заметил:
        - Милостивый гиазир Урайн. К нам гости.
        Еще никогда хушаки не были столь вежливы. Они никогда не называли его ни
«Урайном», ни тем более особенно зловещим в их устах «милостивым гиазиром».
        Властелин остолбенел. Прямо на них с пугающей быстротой надвигались обнаженные люди, размалеванные охрой и «медной зеленью».
        Лорчи. Но не только Лорчи. Среди прочих, Властелин увидел штандарт с Черными Лебедями. Ну а где Гамелины - там и их Хозяева. Хармана и Герфегест. Давненько не виделись. С самого Наг-Нараона. Но тогда встреча вышла чересчур сумбурной.
        И только теперь Властелин осознал то, что, похоже, мгновение назад осознал Фарг.
        Шестеро в поле не воины. Даже если один из них - Звезднорожденный, а остальные пятеро - дионагганы.
        Теперь - не воины. Потому что сын Элиена, расплатившись своей жизнью, выкупил и обратил в ничто девять десятых их силы. А «кричащая дева» смела варанские ряды, прикрывающие их, как дуновение ветерка - легчайшую пушинку.
        Никто не заметил, как нетопырь Хегуру, подрагивая от вожделения, воспользовался всеобщим замешательством и, вырвав глаза Гаассы окс Тамая, быстро сожрал их, воровато озираясь.
        Нетопырь зря страшился наказания за невоздержанность. Когда Властелин бросил на него вроде бы ничего не значащий рассеянный взгляд, этот взгляд в действительности выражал простую, но важную мысль: только в крыльях нетопыря Хегуру отныне видит свое спасение Властелин Эры Благодатного Процветания.

7
        Люди Алустрала неумолимо приближались.
        Властелин украдкой посмотрел на хушаков.
        Фарг озабоченно покусывал нижнюю губу. Двайр и Сав, словно сговорившись, вложили клинки в ножны. Нальк в прострации воззрился на окровавленную пасть Нетопыря. Шотор подобрал из-под ног ком земли и легонько подбрасывал его на ладони.
        - Послушайте, милостивый гиазир, а зачем вы отослали эту суку, Ийен, к Сарганне, а?
        Властелин не ответил. Он хотел дослушать до конца, не перебивая. Даром, что глаза застило слепым бешенством от первых же звуков хушачьего голоса - противного, наглого, развязного. Последний раз хушаки пытались так разговаривать с ним еще в Варане.
        - Ведь, будь она с нами, - Шотор нервно возвысил голос, - мы могли бы учудить сейчас «Лук Гестры» и превратить этих, - хушак указал неопрятным ногтем на приближающийся штандарт Гамелинов, - в кучу угольев.
        Краем глаза Властелин заметил, что Двайр и Сав - опять же, словно по команде - потянули мечи из ножен. Властелин, однако, продолжал хранить молчание.
        - И вот теперь получается, милостивый гиазир…
        Шотор в бессильной злобе швырнул ком земли в направлении Лорчей. До них оставалось шагов двести. Ком земли с легкостью преодолел это расстояние и, со слабым хлопком развалившись на сноп искр, исчез над головами людей Алустрала. Это было все, на что хватило силы Шотора.
        - …получается, что мы будем вынуждены либо драться на мечах с этим мужичьем, как последние смерды, либо…
        Шотор ударил Урайна носком сапога под колено, но тот, ожидавший чего-то подобного, притворно ойкнул и отдернул ногу. В следующее мгновение Шотор выронил вместе с отрубленной кистью меч дионаггана, уже готовый сверкнуть гибельной молнией над головой Урайна.
        - …либо преподнести этому мужичью мою голову, чтобы откупиться?! - яростно прохрипел Властелин, отскакивая назад.
        Нетопырь Хегуру угрожающе зашипел и бросился на Налька. Тот, резко обернувшись, махнул мечом перед оскаленной рожей твари. Шотор орал благим матом.
        - Так вот, глупцы, - Урайн парировал выпад Двайра и уклонился от меча Сава. - Вам суждено погибнуть в любом случае…
        Коготь Хуммера все еще сохранял часть своих сверхъестественных свойств. Меч Двайра, повторно повстречавшись с ним, разлетелся вдребезги.
        Нальк полоснул нетопыря мечом по глазам, но было поздно. Полуослепленная тварь повалила его и в следующий момент Нальк захлебнулся кровью, которая хлестала из его разодранного горла. Хегуру, уже не таясь, сожрал глаза Налька, философично проворчав: «А обещал мои съесть, змеиная кровь…»
        - …в любом случае, потому что вашей смерти хотят все. Все!!!
        Властелин обманным движением усыпил бдительность Сава, дал ему рукоятью меча по затылку и, когда тот неловко валился лицом на землю, перерубил хушаку позвоночник.
        Фарг тем временем отшвырнул свой меч. Никто не заметил, когда он успел пройти навстречу Лорчам тридцать шагов. Фарг сделал тридцать первый и, широко расставив руки, что было мочи закричал на варанском языке:
        - Я есть Нар окс Нон! Я сдаюсь! Сдаюсь!
        К огромному удивлению Властелина, который только сейчас, вскакивая на спину Хегуру, обратил на Фарга внимание, его не постигла смерть от удара алустральской секиры. Двое Лорчей скрутили хушака, а остальные со всех ног понеслись прямо на него, на Властелина.
        Хегуру был ранен. Но лететь он мог, хотя гнусная слизистая кровь залила ему всю морду. Кое-как оторвавшись от земли, нетопырь поднялся в воздух. Шотор, перехвативший меч левой рукой, в припадке последней злобы пытался достать его мягкое подбрюшье.
        Он забыл об осторожности. Классически кавалерийский удар Когтя Хуммера - прямая отмашка сверху вниз - едва не расколол Шотору череп. Хушак отлетел назад, заливаясь кровью.
        Не считая трусливого Фарга, хушаков осталось двое: дважды раненый Шотор и Двайр, подобравший взамен своего меч Сава.
        Властелин гнал Хегуру на восток. Он не видел, как Двайр крепко обнял Шотора, а когда он отпустил своего «братка», тот был уже мертв - меч Сава пронзил его насквозь.
        Потом Двайр криво улыбнулся Лорчам и ушел в небытие вслед за Шотором.

8
        - У-ушш-шел, с-сыть Хуммерова! - досадливо прошипел Торвент, глядя, как Хегуру тяжело набирает высоту.
        - Зато нам достались трупы пяти самых главных варанцев. Это Гаасса окс Тамай - узнаю мерзавца - а это четверо членов бывшего Совета, - Герфегест небрежно пнул одного из мертвых хушаков, облаченных в личины давным-давно умерщвленных истинных варанцев. - А Урайн от нас никуда не денется. Через пару недель будем в Орине.
        - Ты так уверен в победе? - спросил Торвент.
        Вопрос Торвента был отнюдь не риторическим. Властелин-то, конечно, позорно бежал, но оставались еще грюты, гервериты, да и варанцы, в общем-то, тоже.
        - Я всегда уверен в победе и лишь поэтому еще жив, - отрезал Герфегест, оглядываясь назад, где гром и рев рукопашной схватки сотрясал небеса над Пелнами.
        Хармана никак не могла отдышаться после стремительного броска против Властелина. Она пристально глядела на Налька.
        Лицо его, обезображенное болью, зеленоватое в свете Великой Матери Тайа-Ароан, почему-то не казалось мертвым. Быть может, потому, что кожа на лице Налька едва-едва заметно подрагивала. А затем, прямо на глазах у Харманы, кожа Налька треснула на лбу, на подбородке, за ушами… Кожа ползла!
        С лица сползала маска варанского вельможи и под ней проступали черты безусого подростка. Теперь и Торвент, и Герфегест, и сопровождавшие их Лорчи с ужасом заметили то же, что и Хармана. Торвент перевернул Шотора и отшатнулся - тот тоже утратил благообразную старческую седину и превратился в мальчишку с широко распахнутыми, словно бы безмерно удивленными глазами.
        Герфегест с интересом перевел взгляд на пленного «Нар окс Нона».
        - Ну а ты, друг, - спросил Хозяин Дома Гамелинов на чистейшем варанском, - тоже перекрашенный или как?
        - Я не понимаю, о чем ты… - начал Фарг, изо всех сил стараясь говорить по-варански без акцента, но закончить ему не дал Торвент.
        - Милостивые гиазиры, - начал император ровным голосом, - сражение еще не выиграно и не будем сейчас ломать голову над чужими Изменениями и Обращениями. А поэтому приказываю…
        Торвент возвысил голос.
        - … Эльм-Орам - уничтожить варанцев, Гамелинам и Лорчам - ударить во фланг грютам!
        Глава Дома Эльм-Оров осторожно заметил:
        - Да, Первый Сын Синевы, но варанцев еще по меньшей мере семь тысяч, а нас - две.
        - Две тысячи - мало? - Торвент вздернул свои белесые редкие брови. - Две тысячи - и ты жалуешься? Да там, на берегу Киада, не войско, а стадо баранов! К тому же, - по устам Торвента зазмеилась зловещая ухмылка, - их корабли обречены.
        Продолжать спор с императором было равнозначно смерти.
        - Да! - бросил Торвент вслед уходящим к Киаду Эльм-Орам. - Варанцы - закоренелые враги империи. Их не перевоспитать ничем. Я не желаю видеть пленных. Ясно? Никаких пленных!

9
        Торвент Мудрый не ошибался. Толпа варанских воинов больше не была войском, а являла собой стадо полуоглохших баранов. Большинство баранов желало бежать прочь, в родное княжество. На многих варанских файелантах поползли вверх якоря.
        Но кое-кто из них по-прежнему полагал почетной смерть на бранном поле. Смельчаки затравленно всматривались в приближающихся Эльм-Оров.
        Но людям Алустрала не пришлось биться. Нагиры недаром провели больше часа в ледяной воде под варанскими кораблями и недаром двадцать зажигательных плотов покинули тростниковые плавни в двух лигах вверх по течению Киада.
        Ни одна галера не смогла отойти от берега. Тысячи тонких, но во множестве своем приобретших исключительную прочность корешков Огненной Травы прочно удерживали теперь варанские корабли у берега.
        Когда варанцы обнаружили, что файеланты не могут сдвинуться с места, их обуял повторный приступ животного ужаса. Им казалось, что люди Синего Алустрала имеют буквально беспредельную власть над мирозданием, какая и не снилась их позорно бежавшему Властелину. А когда из-за излучины Киада показались объятые пламенем плавающие острова, которые предательское прибрежное течение выводило в аккурат на галеры, варанцы потеряли остатки воли к сопротивлению.
        Когда Эльм-Оры приблизились к варанцам вплотную, им под ноги, словно колосья под безжалостным серпом, сотнями и тысячами легли копья, мечи, топоры и в прошлом гордые знамена с Пенными Гребнями Счастливой Волны. Теперь над Пенными Гребнями золотом было вышито издевательское «Вольная Провинция Варан».
        Стараясь не глядеть в глаза пленным, глава Дома Эльм-Оров приказал отогнать пленных на пятьсот шагов вверх по течению Киада.
        Плоты уткнулись в варанские корабли. Нагиры, исчерпавшие в подводных колоколах запас воздуха, выбирались на берег, с радостным удивлением подмечая, что варанцев что-то не видать. Они-то думали, что обречены на смерть от варанских мечей… А вот они, эти мечи и копья - в огромном числе лежат, брошенные трусливыми варанцами, близ кораблей.
        Немолодой, бывалый нагир, помнящий еще Войну Всех Против Всех и бывший одним из немногих, кому посчастливилось спастись на борту трофейного «Молота Хуммера» во время низвержения Дагаата, с особым довольством человека, образцово выполнившего свою работу, наблюдал, как пламя победно шествует вдоль строя покинутых варанских кораблей.
        Потом его внимание было отвлечено странным шумом в сторонке.
        Нагир присмотрелся. Спины Эльм-Оров, часто вздымающиеся древки копий, возносящиеся над головами клинки. Императору не нужны пленные.

10
        Сарганна был готов торжествовать победу. Грютские теагаты охватили людей Алустрала с трех сторон. Их превосходство было очевидно. Хевры были вырублены почти подчистую. Число Пелнов уполовинилось. Южные Дома тоже были вынуждены сражаться не за победу, а за жизнь.
        Тарен Меченый был все еще жив, хотя знамя Дома, которое он перехватил у убитого знаменосца, уже давно втоптали в кровавый прах копыта грютских коней. Равно как и переносные камнеметы Хевров. Равно как и станки с опустевшими трубами «оливкового пламени». Натиск грютов был неудержим.
        Тарен Меченый ловко ушел от удара грютского меча, нырнул под лошадь супостата и, вспоров ей брюхо, стремительно отскочил подальше от рушащейся с душераздирающим ржаньем животины. И тут удача изменила ему в первый раз с того дня, как он, Тарен Меченый, принял главенство над Домом Пелнов. Легкий кавалерийский дротик вонзился Тарену в левое колено.
        Боль была страшная - злое железо раздробило кость. Тарен упал, заходясь в крике, который против его воли рвал, казалось, все покровы его существа. К счастью для Тарена, двое Сильнейших прикрыли его щитами.
        Разгорелась ожесточенная схватка за жизнь и честь Хозяина Дома. Грюты жаждали украсить свои бритые головы отменным шлемом Тарена, а нашейные амулеты - коренными зубами родовитого Пелна.
        Сарганна не принимал личного участия в схватке лишь потому, что не мог пробиться сквозь уплотнившуюся до невозможности массу своих воинов к противнику. Они с Ийен ожидали исхода сражения в стороне от грохочущего бурана стали.
        Сарганна бросал озорные взгляды на правый фланг, где не очень-то охотно, но все же не без пользы, рубились гервериты. Потом он сосредоточил свое внимание на левом, где одно за другим рушились знамена Южных Домов.
        Когда Сарганна обратил для разнообразия свой взор в сторону Киада и варанцев, он не вполне понял, что там творится. Сарганна сделал не вполне справедливый, но близкий к истине вывод, что варанцы - трусы и, похоже, ударились по каким-то неясным причинам в повальное бегство.
        Это его только порадовало. Сарганна не сомневался в том, что раз от Властелина не поступают дополнительные указания, значит все идет как по маслу.
        Но вот Друг Вольной Провинции Асхар-Бергенна вновь воззрился на герверитов и с изумлением обнаружил, что их варварские штандарты в виде раззолоченных и посеребренных звериных черепов на длинных шестах беспорядочно и спешно движутся по направлению к Линнигу.
        - Кто посмел?! - выкрикнул багровеющий Сарганна в пустоту, ибо гервериты его, конечно, слышать не могли.
        - Не очень-то хочется в это верить… - пробормотала Ийен, глядя куда-то на восток.
        Сарганна проследил направление ее взгляда и обмер. Нетопыря Хегуру нельзя было спутать ни с чем иным. Нетопырь стремительно удалялся прочь от поля битвы. Меж его крыльев недвусмысленным указанием на своего владельца развевался багровый плащ Властелина.
        Сарганна оценил обстановку молниеносно. Герверитам не впервой видеть своего бывшего царя бегущим прочь с поля битвы и оставляющим их на произвол судьбы. Поэтому они, пренебрегая законами Эры Благодатного Процветания, спешат убраться поскорее да подальше. Знают, сволочи, к чему все идет.
        Итак, грюты остались одни. Против них - люди Синего Алустрала.
        Любят ли Властелина люди Синего Алустрала? Нет, они пришли, чтобы убить его.
        Любят ли грюты Властелина? Любят, как любили бы всякого, кто способен обогатить их, грютов, за счет Орина и Харренского Союза.
        А не все ли равно грютам, развращенным правлением Аганны, кто будет Властелином - Октанг Урайн, император Синего Алустрала или хоть сам Хуммер? Да, грютам это совершенно все равно.
        - И что ты думаешь по этому поводу? - спросил Сарганна у Ийен после довольно продолжительного молчания.
        - Я, грют, рождена не чтоб думать. Я рождена действовать. В объятиях страсти или на поле боя с мечом и словами Хуммера - все едино.
        Слова Ийен были как жала копейного частокола - холодные, жестокие. Проницательности Сарганны вполне хватало, чтобы понять: Ийен не сомневается в победе.
        Ну что же, Сарганна пока что согласен. Пока что.

11
        Лорчи, малочисленные Гамелины, их Хозяева и сам император Торвент Мудрый уподобились небольшому, но острому дамскому кулачку, удар которого настигает подвздошье здоровенного жирного лавочника-приставалу.
        Их было немного, но они появились вовремя. Секиры Лорчей вгрызлись в спины грютских теагатов левого крыла, которые, ослепнув от ярости, охмелев от крови, безоглядно крушили нагрудники с Тунцами Южных Домов.
        Клин людей Алустрала рассек теагат Дархват, укомплектованный уроженцами Гердеарны, с неожиданной легкостью. Это были отнюдь не лучшие грютские воины - скорые в нападении, нестойкие в обороне.
        Герфегест, Хармана и Торвент сражались наравне с простыми воинами.
        Герфегест упивался радостью честного рукопашного боя, в котором нет места ни Изменениям, ни Обращениям. За долгие годы супружеской жизни с Харманой Герфегест так и не стал магом. Он чувствовал себя по-настоящему хорошо лишь там, где пролегал чистый Путь Ветра, незамутненный хуммеровыми искусствами.
        Хармана рубилась с полным безразличием и презрением к происходящему. С момента гибели Элая она чувствовала себя совершенно опустошенной. Настолько опустошенной, что даже ей, Черной Лебеди Наг-Нараона, было страшно заглянуть внутрь тайников собственной души.
        Только теперь Хармана поняла, насколько сильно была влюблена в Элая. Теперь нет его, нет любви, есть лишь пустота. А пустота, остающаяся после любви - наилучшее вместилище для ненависти.
        Торвент, в отличие от Харманы, ощущал невиданный прилив сил. Он, Торвент Мудрый, император Синего Алустрала, теперь уверен в победе. Предельной и окончательной победе, после которой…

…Торвент из озорства подставил под грютский меч ладонь…

…Точно, так и есть! Грютской стали очень далеко до его плоти, обновившейся под живительными лучами Тайа-Ароан. Торвент заколол потрясенного грюта трофейным мечом дионаггана.
        Когда шелковый дракон теагата Дархват был разодран в клочья поднятым на плечи родичей Хозяином Лорчей, это увидели все.
        Впервые со времен Эстарты знамя теагата оказалось в руках врага.
        Впервые со времен падения Вольного Города Орин грюты усомнились во всемогуществе Властелина и собственной непобедимости.

12
        Над Киадом поднимались черные столбы дыма. Они знаменовали гибель варанского флота.
        Сарганна исподволь обвел взглядом свою свиту. Трубачи, посыльные… Сотня щитоносцев, после взятия Орина перевооруженная «облачными» клинками. И, конечно, Ийен.
        После того как люди Алустрала на глазах у обеих армий овладели знаменем теагата Дархват, Сарганна принял решение, в свете которого все его сопровождающие становились бесполезной обузой.
        Сарганна подозвал к себе бесстрастного начальника щитоносцев.
        - Бери всех, кого видишь перед собой, бери своих людей, бери даже трубачей. Делай что хочешь, но ты должен вернуть герверитов на поле сражения.
        Сарганна требовал невозможного и прекрасно осознавал это. Он смотрел прямо в глаза своему телохранителю и видел, что тот не верит ни единому слову своего гоад-а-рага. Но преданный пес, конечно, не решался выказать свое недоверие.
        - Да, гоад-а-раг. Но что мне делать, если они откажутся?
        - Убей их Наблюдателя от имени Властелина. Угрожай и требуй. Убей еще десять несогласных. Заклинай Эрой Благодатного Процветания. Скажи, что в случае неповиновения три наших теагата вытопчут их прежде, чем они успеют скрыться за стенами Линнига. Я даю тебе полную свободу речей и действий.
        Если бы начальник щитоносцев не боялся прогневить гоад-а-рага, он бы тяжело вздохнул.
        Спустя три коротких колокола Ийен и Сарганна остались вдвоем.
        - Это решение воина, грют, - удовлетворенно заметила Ийен.
        Сарганна уловил в ее голосе едва заметную лихорадочную дрожь, свойственную безумцам. Гоад-а-раг не стал ломать себе голову, иронизирует ли она, проверяет ли его на преданность Властелину или и впрямь медленно сходит с ума от осознания безнадежности их положения.
        Сарганна просто погрузил свой меч в ее плоть на две ладони, а после вытер окровавленное лезвие меча об опустевшее седло лошади Ийен.
        Он так никогда и не узнал, что Ийен и без того была обречена. Растратив силу своего браслета во имя спасения грютской армии, она должна была умереть на рассвете следующего дня.

13
        Лорчи пробились к Пелнам, когда те стояли перед лицом полного истребления.
        Среди хаоса битвы Герфегест к своему удивлению довольно быстро сумел разыскать Горхлу, который, размахивая своей огромной секирой с легкостью тростинки, крушил грютские шишаки налево и направо.
        - Где Тарен Меченый? - прохрипел Герфегест, не переставая ворочать отяжелевшей кистью с клинком Стагевда.
        Горхла с забавным звуком, похожим на тяжелый сочувственный вздох, перерубил наискось лошадиную морду, над которой маячил израненный, но все же не покидающий седла грют, и ответил:
        - Все никак не могу к нему…
        Грют, со стоном выкарабкиваясь из-под содрогающейся в предсмертных конвульсиях лошади, с благодарностью принял смерть от секиры Горхлы.
        - … пробиться. Он шагах в двадцати… там! - направление Горхла тоже указал ударом секиры, обрушившимся в центр дрянного деревянного щита какого-то занюханного нарабитского наемника. Щит раскололся и Герфегест, отбив ногой неумелый выпад горца, заколол его. Нечего лезть без спросу в беседу просвещенных мужей.
        За спиной Герфегеста работали мечи и секиры Лорчей. Рядом с ним, шатаясь, возникла окровавленная Хармана.
        - Мерзавцы… - прорычала она. - На женщину - с топором!
        Правый наплечник ее доспехов был расколот. От железной маски остались только два изуродованных крепежных ушка. Через лоб тянулся длинный разрез от касательного удара.
        За свою супругу Герфегест не очень-то беспокоился. Если она еще в состоянии рычать и зубоскалить, значит, ничего серьезного с ней не приключилось. Так думал Хозяин Гамелинов, но он ошибался.
        - Дорогая, останься с Горхлой, а я должен пойти потолковать с твоим былым гостеприимцем.
        - С каким это… - начала Хармана, но Герфегест, знаком призвав следовать за собой ближайшего сотника Лорчей вместе со всей его сотней, уже оседлал бесхозную грютскую лошадь, которая металась неподалеку после очередного удара Горхлы.
        - И-и-эйя! - гаркнул Герфегест, как самый заправский грют, и поднял лошадь на дыбы, пропуская под ее копытами круговой удар вражеского меча.

14
        Последний из Пелнов, оберегавших раненого Тарена от грютской ярости, получил свое и повалился рядом с главой своего Дома.
        Четверо грютов спешились и, оживленно болтая, грубо подняли истекающего кровью Тарена на ноги. Глава Дома Пелнов, который, помимо прежнего ранения в колено, получил в ходе боя еще две стрелы в правое плечо, неловко махнул припасенным загодя кинжалом.
        Самый высокий и, судя по убранству оружия, самый высокопоставленный из его пленителей, ловким ударом меча перебил Тарену левую кисть вместе с кинжалом. Он что-то сказал. Остальные грюты жизнерадостно засмеялись.
        Потом начальственный грют-весельчак, не церемонясь, поддел острием меча ремень шлема и разрезал его, пренебрегая тем, что раздирает заодно и полскулы Тарена. Он сорвал шлем с головы Дома Пелнов и примерил на себя. Остальные грюты одобрительно загудели.
        Тарен Меченый был на грани обморока от боли и потери крови. Поэтому когда сквозь мутную пелену он увидел, как голова, увенчанная его шлемом, заваливается куда-то набок, а вслед за ней открывается спина с глубоко вошедшим «крылатым ножом», глава дома Пелнов почел, что неспешно отходит в мир Намарна, мир сладостных грез и добрых видений.
        Следующим видением стал какой-то необычный грют с Черными Лебедями на нагруднике, который по неведомой причине ожесточенно разил своих собратьев.
        И, наконец, - Тарен встретил это с блаженной и одновременно понимающей улыбкой - небеса перевернулись и небесные руки подняли его высоко-высоко.
        Теряя сознание, Тарен не мог взять в толк лишь одного: почему мир Намарна так сильно воняет конским потом.

15
        - Первый Сын Синевы, к нам в гости какая-то важная грютская птица! - крикнул Сильнейший Дома Орнумхониоров.
        После того, как они прорубились сквозь теагат Дархват, император Торвент Мудрый почел за лучшее выйти из боя. Он наблюдал за ходом сражения с полуразрушенной, но еще вполне пригодной деревянной башни-помоста, на которой раньше стояла вторая
«кричащая дева». Торвент видел приятные и странные вещи.
        Приятным было то, что гервериты, которые пытались досаждать их левому флангу, прекратили свои бесплодные попытки и почли за лучшее начать отступление к Линнигу.
        А странным - появление в поле видимости небольшого конного отряда, который во весь опор помчался вслед отступающим герверитам. «Впрочем, - справедливо заключил Торвент, - странного ничего нет. Грютский военачальник пытается вернуть герверитов на поле боя.»
        - Первый Сын Синевы!
        Торвент расслышал Сильнейшего Орнумхониоров только с третьего раза. Он посмотрел вниз.
        Там скучились несколько воинов Дома Орнумхониоров и с ними - разоруженный грют в очень богатой и исключительно добротной кольчуге с вплетенным на груди золотым зерцалом. На грюте был длинный песочно-желтый плащ с зеленой каймой и круглый, прекрасных форм шлем - не чета обычным грютским шишакам.
        - Что ему надо?!
        - Он ни слова не понимает на Синем Языке! Прискакал, сдал оружие и, насколько мы смогли понять, хотел встречи с вами.
        Торвент Мудрый тихо и очень злостно выругался. Потом он обвел взглядом поле огромной сечи и, высмотрев главный штандарт Лорчей, ткнул в него пальцем.
        - Разыщите Герфегеста и позовите сюда. Там и без него добрых клинков хватает.
        В этот момент Торвент приметил крылатый шлем Герфегеста, который - что значит кровь Конгетларов! - пробивался сквозь сражающихся на трофейной лошади, отяжеленной еще чьим-то телом, в котором расстояние мешало узнать кого-либо знакомого.
        - Да, точно, наш Конгетлар там, - улыбка тронула уста Торвента.

16
        - Торвент, мы побеждаем! - крикнул Герфегест, которому сейчас был совершенно безразличен этикет, все эти «Ваши Величества». - Но если так пойдет дальше, мы останемся без войска!
        Герфегест приблизился еще. Теперь император увидел, что через седло его лошади переброшено тело в разодранном, черном от крови и все-таки узнаваемом плаще Пелнов.
        Торвент не стал отвечать Герфегесту. Армия Синего Алустрала таяла, это было ясно и без Герфегеста.
        Торвент подождал, пока тот подъедет вплотную к деревянной башне, пока слезет с лошади и снимет с нее свой сомнительный трофей. Теперь Торвент видел лицо Пелна - это был Тарен Меченый собственной персоной.
        - Есть здесь добрые лекари?! - гаркнул Герфегест, обводя взглядом Орнумхониоров и Лорчей, охранявших пленного Фарга.
        Неожиданно Герфегест услышал ответ на варанском языке:
        - Гесир, может быть я…
        Это был пленный варанский вельможа из свиты Гаассы окс Тамая.
        - Ты? - Герфегест бросил на него изумленный взгляд. - Хорошо. Тебе вверяется жизнь главы Дома Пелнов и, возможно, тебе удастся заслужить прощение.
        - Герфегест! - раздраженно крикнул Торвент. - Я вызвал тебя не для того, чтобы ты болтал с этим фальшивым варанцем. Ты мне нужен как толмач грютского.
        Только теперь Герфегест обратил внимание на грюта со связанными за спиной руками, который безучастно ожидал своей участи в окружении Орнумхониоров. Герфегест присмотрелся к его благородному лицу с широкими скулами, которые грюты полагали первым признаком мужской красоты.
        - Сарганна? Ты?! - воскликнул Герфегест по-грютски.

17
        Герфегест знал его. Сарганна, младший брат Фараммы, пятнадцать лет назад был молодым сотником щитоносцев. Во время своего последнего прихода в строящийся Орин Герфегест встречал Сарганну во дворце Элиена. Тот возглавлял охрану тогда еще здравствующего Наратты, приезжавшего в гости к Элиену выпить-поболтать.
        Это было, кажется, тысячу лет назад, но Герфегесту навсегда запомнились забористые байки, травить которые Сарганна был большой мастер.
        Но вот сам Сарганна-балагур, похоже, совершенно не узнавал Герфегеста.
        На зерцале Сарганны был изображен паук-солнце - знак гоад-а-рага, «ткача мудрости». Либо Сарганна под шумок где-то прирезал теперешнего грютского гоад-а-рага и разжился его кольчугой, либо…
        - Сарганна, Хуммер тебя пожри, вспомни печального гиазира Герфегеста, который только твоим шуткам и смеялся! Вспомни, чем отличается добропорядочная дева от портовой шлюхи, ну?!
        Только тут до Герфегеста дошло, что его лицо по-прежнему закрыто железной маской и он поспешил поднять ее.
        На лице Сарганны сменились недоумение, изумление и, наконец, грют расплылся в широкой улыбке.
        - Печальный гость из Хелтанских гор! - воскликнул Сарганна, проворно вскакивая на ноги. - Годы, как я вижу, пошли тебе на пользу!
        - Тебе тоже, - уже серьезно, почти угрюмо, заметил Герфегест, подходя вплотную к Сарганне и постучав по зерцалу гоад-а-рага.
        - Да, - Сарганна грустно кивнул. - Как видишь… И этим я отличаюсь от добропорядочной девы.

18
        - Кто ты? - сурово спросил Торвент, придирчиво оглядывая грюта с ног до головы.
        - Я - гоад-а-раг, верховный военачальник войска грютов. По принятым в так называемую Эру Благодатного Процветания титулам - Друг Вольной Провинции Асхар-Бергенна, - обстоятельно ответил Сарганна устами Герфегеста.
        От себя Герфегест добавил:
        - Я знаю этого человека. Думаю, он не врет.
        - Думать буду я, - резко оборвал его Торвент.
        - Чего ты хочешь? - обратился император к гоад-а-рагу.
        - Я пришел, чтобы предложить союз против Властелина.

«Милое дело! Мы жестоко рубимся с грютами уже больше двух часов, и тут приходит их гоад-а-раг с разговорами о союзе!» - мелькнуло в голове у Герфегеста, пока он механически подбирал слова, переводя предложение Сарганны на Синий Язык.
        Торвент задумался на несколько бесконечно долгих мгновений.
        - Хорошо, Сарганна. Все твои люди должны немедленно прекратить сражение, отойти на лигу к востоку и сложить оружие.
        - Грюты выполнят любой приказ своего гоад-а-рага, но они ни за что не сложат оружие.
        - И это правда, - добавил от себя Герфегест. И прежде, чем император Торвент Мудрый успел побагроветь от ярости и начать совершать необдуманные поступки, Хозяин Гамелинов поспешно продолжил:
        - Но у меня есть мысль получше. Пусть грюты выкажут к нам свое дружеское расположение, перебив герверитов, которые, насколько я могу заметить, почему-то остановились на полпути к Линнигу.
        Торвент был воистину мудр. Несмотря на то, что он ненавидел чужие советы, император нашел в себе силы улыбнуться:
        - Мысль, достойная Конгетлара. Растолкуй Сарганне наше предложение.

19
        Великая Мать Тайа-Ароан сияла все ярче, озаряя поле сражения, на котором не прекращались безумства этого бесконечно длинного дня.
        Развести два сражающихся войска столь же непросто, как разнять две своры дерущихся собак. И все же им удалось это, потому что никто не хотел умирать. Слишком много ужаса выпало в этот день на долю обеих сторон. Слишком много для воинов двух разных миров, которые никогда раньше не были и не могли быть заклятыми врагами.
        Сарганна был показан своему безмерно удивленному и насмерть перепуганному войску. Сильнейшие Домов вывели по приказу Торвента своих воинов из сражения. Грюты, увидев добрую волю своих яростных противников, тоже откатились назад. Между двумя армиями пролегла полоса шириной в двести саженей.
        Ошметки плоти, кровь, трупы, кровь, былая слава оружия, кровь без конца и без края…
        Щитоносцам Сарганны удалось невозможное. Они выполнили бессмысленный приказ гоад-а-рага и остановили герверитов. Те действительно вознамерились вернуться на поле битвы.
        В это время грютские теагаты по команде своих улларов перестроились и развернули фронт на северо-восток. Глазам изумленных герверитов и втрое от того потрясенных грютских щитоносцев предстала изрядно поредевшая, но все еще грозная конная орда.
        Пропели боевые трубы. Восемь теагатов, сохранивших боеспособность, на рысях двинулись против герверитской колонны, втрое уступавшей им по численности и вдесятеро - по воинскому искусству.
        - Хозяин Гамелинов! Хозяин!
        Герфегест, который наравне с Торвентом и Сарганной был полностью поглощен умиротворением противников, а после - чудесным превращением грютов из ненавистных врагов в добрых союзников, не сразу понял, что эти возгласы обращены к нему.
        Группа Лорчей с двумя парами носилок на плечах.

20
        Они нашли свою смерть вскоре после того, как Герфегест оставил их в полной уверенности, что теперь им ничего не грозит. Они нашли свою смерть совсем незадолго до примирения.
        Хармана ушла вслед за Элаем потому, что увидела в нем сегодня то, чего она уже давно не могла найти в Герфегесте. И, убивая своего девятнадцатого за день противника, Хозяйка Гамелинов поняла, что бессмысленно длить жестокость в мире, который и без того обречен лишь на еще большую жестокость.
        Хармана была уже очень слаба, когда грютская стрела пробила ей шею. Разумеется, не случайно, как справедливо полагала Хармана, перед глазами которой открывалась истинная дорога к Намарну.
        Горхла был зарублен, когда древко его топора, не выдержав двадцатилетнего кровопролития и ежедневных тренировок, треснуло в руках и изумленный карлик первый раз в жизни оказался безоружен перед лицом противника. Грют, который убил его, удивлялся, почему карлик так и не попытался извлечь длинный кинжал, торчавший у него из-за сапога.
        Но Герфегесту все это было безразлично. Его самообладания хватило, чтобы приказать Лорчам поставить носилки с Харманой на землю и удалиться вместе с телом Горхлы куда им заблагорассудится - хоть в пасть к самому Хуммеру.
        Потом Хозяин Гамелинов тяжело опустился на вытоптанную траву рядом с Харманой. Он положил ее отяжелевшую голову себе на колени, закрыл глаза и окаменел на долгие часы.
        Он ненавидел Элиена, чей отпрыск пришел в Наг-Нараон и разрушил их счастье до основания.
        Он ненавидел Элиена, чья нерешительность и безумная страсть к Гаэт дважды сохраняли жизнь самому чудовищному слуге Хуммера за всю историю Круга Земель.
        Он ненавидел Элиена, которого некогда полагал своим лучшим другом.

21
        В тот день пали сильные. В тот день погибли лучшие. В тот день остались жить лишь те, кто был угоден Хуммеру. Те, кто были призваны расшатать и обрушить долу колонны мироздания. Те, кто должны были подвести под темный венец нового слуги Хуммера двадцатишестилетнего альбиноса с красными глазами.
        Торвент Мудрый не был Звезднорожденным и не имел Братьев по Рождению. Торвент Мудрый, та-лан отражение Зикры Конгетлара, был человеком, некогда ушедшим в небытие и возвращенным к бытию.
        Возвращенным через собственное искусство - такова была правда Торвента.
        Возвращенным через волю Хуммера - такова была правда Хуммера.
        Сегодня Торвент взял от Элая и опального Властелина то, что в неделимом единстве давало ему силу, о которой он пока что мог только догадываться.
        Сегодня Торвент начинал сражение, имея сорок две тысячи воинов. Он закончил его с шестьюдесятью тысячами, ибо отныне грюты стояли на его стороне.
        Люди Синего Алустрала и грюты имели разные конечные цели и разные упования. Но пока что их объединяла одна цель - сокрушение проклятой Эры Благодатного Процветания и ее Властелина.
        Святая цель, как полагали они, ибо Властелин - единственный проводник хуммерова зла во всем Круге Земель.
        Призрачная цель, как следовало бы полагать мудрейшим, ибо сегодня Властелин был развенчан и на смену ему Хуммер выдвигал новых, еще более страшных ставленников.

22
        Над горящим Линнигом, который грюты взяли с ходу после того, как истребили слабое войско герверитов, поднимались густые клубы дыма.
        Солнце уже зашло за горизонт, но по-прежнему было очень светло. Великая Мать Тайа-Ароан посылала миру свой гибельный свет.
        В самой чудовищной битве эпохи Третьего Вздоха Хуммера, рядом с которой меркли сражения в Лон-Меаре и на Священном Острове Дагаат, погибло слишком многое, чтобы Круг Земель мог надеяться на возрождение. В битве при Линниге погибла последняя вера людей и родилась надежда Хуммера на Пробуждение.
        ГЛАВА 18
        ПОСЛЕДНЕЕ ОРУЖИЕ

1
        - Ну вот, ты опять мне накепал, Советник, - досадливо шморгнул носом Лоскир, с беспомощным изумлением взирая на то, как колесницы невозмутимого Кальта занимают холм Эригон на игровом поле Хаместира.
        - В следующий раз у тебя будет возможность накепать мне, - парировал Кальт. - До следующего раза еще дожить надо… - Но ведь мы можем начать уже завтра. Завтра вечером!
        - Завтра вечером… - Лоскир скроил кислую мину. Его бы воля - он бы начал новую партию прямо сейчас. Но он промолчал - ему не хотелось показаться Кальту несдержанным. Кальт начал складывать фигурки Хаместира в шкатулку, тайком позевывая в кулак. - Спать хочешь? - спросил Лоскир. - Да пора вроде. - Ну, пора так пора. Спокойной ночи! - Взаимно!
        Последние слова Кальта привели Лоскира в уныние. Фигурки сложены, слова вежливости - проговорены. Значит, пора удаляться в свои покои!
        Спать Лоскиру совершенно не хотелось, а сидеть в гостевой комнате Кальта без такого замечательного предлога, как игра, было как-то неловко.
        Он, Лоскир, конечно приставлен батей к Кальту соглядатаем, чтобы тот чего-нибудь не напортачил. Но ведь тот же батя недвусмысленно приказал ему, Лоскиру, не доставать Советника Кальта и не вызывать у него всяких там ненужных подозрений.
        В общем-то, Лоскиру было нетрудно выполнять оба этих требования. Но только не по вечерам. Остальные хушаки были далеко, а общаться с простыми смертными он, Лоскир, так и не научился. Кальт был единственным исключением. Иногда Лоскиру даже казалось, что он готов променять общество всех пяти хушаков на счастье играть с Кальтом в Хаместир ежевечерне.
        Лоскир нехотя встал из-за доски Хаместира, помялся вокруг, будто бы изучая печальную историю своего поражения, а на самом деле мучаясь вопросом, при помощи какой хитрости можно было бы продлить общение с Советником еще хотя бы на полчаса.
        - Если ты не возражаешь, почтенный Тэн окс Мата, я прикажу принести сюда ужин. Если хочешь, можешь составить мне компанию. Поболтаем о том о сем, выпьем вина, а там глядишь, и сон к тебе придет, - предложил Кальт, уловивший суть душевного движения своего партнера по Хаместиру.
        Лоскир просиял.
        Не возражает ли он?
        Нет, он не возражает.
        Да он просто в восторге!

2
        Доброе аютское - гордость погребов процветающей Суэддеты, расположенной в венце Золотого Цветка. Кувшин аютского - и мысли становятся легкими, язык - болтливым, а память - податливой.
        Впрочем, Лоскир не боялся сболтнуть лишнее - пара заклинаний, развеивающих хмель, решала проблему быстро и радикально. Не боялся и Кальт - дед, которому он был обязан столь многим, научил его укрощать пьяную откровенность при помощи конопляного масла, желтка гусиного яйца и щепотки морской соли.
        И Кальт, и Лоскир были совершенно уверены в своей трезвости. Но оба были не против использовать свою мнимую нетрезвость в своекорыстных целях. Оба знали, что под доброе аютское можно задавать такие вопросы, на которые в трезвом виде не повернулся бы язык.
        - Скажи мне, Тэн окс Мата, ты ведь приставлен ко мне Властелином, чтобы следить за мной и давать мне мудрые советы? Ты как бы советник советника, да?
        Лоскир оторопело кивнул. Неожиданная прямота Кальта его удивила.
        Вообще говоря, за все то время, что он пробыл в Суэддете, он еще не дал Кальту ни одного совета. И ни разу не настучал на него бате. Правда, ничего крамольного Кальт не делал, а, напротив, был послушным проводником воли Властелина. Правда, насколько мог заметить Лоскир, Кальт был не в восторге от бати. Более того, Лоскир подозревал что в глубине души Кальт недолюбливает Властелина и его новые порядки. И все-таки, Кальт был настолько лоялен и сдержан и вдобавок настолько усерден, что заподозрить его неповиновения было невозможно!
        - А раз так, скажи мне, Тэн окс Мата, - продолжал Кальт улыбаясь самой обаятельной из своих улыбок, - что ты сделаешь, если… ну я не знаю… если я сделаю что-то неправильно? Ну, например, вступлю в сношения с каким-нибудь самоубийцей, задумывающим свержение Властелина?
        Челюсть Лоскира, до времени мерно жующая поджаристую цыплячью шкурку, безвольно повисла. Он, однако, быстро совладал с собой и промямлил:
        - Ну вообще-то, если по правилам, то мне нужно бы тебя убить, Кальт.
        Кальт склонил голову набок и снова улыбнулся. Казалось, он пропустил мимо ушей услышанное. Кальт долго думал о чем-то своем, а потом, подбавив себе и Лоскиру аютского, продолжил.
        - Ага. Значит тебе нужно было бы меня убить. И ты убил бы?
        Лоскир, принявшийся было за творожную лепешку, поперхнулся.

«Блин! Ну и вопросики… Убил бы я его? Ну, допустим, убил бы. И что бы я делал потом? Вернулся к своим, к бате? Члена с два! Опекал бы какого-нибудь очередного мудака, в сто раз более тупого и чванного, чем Кальт! И никакого тогда Хаместира… Да и вообще…»
        Как следует откашлявшись, Лоскир наконец нашелся с ответом.
        - Не знаю, Кальт, убил бы или нет. Сукой буду - не знаю. Ты ж мне все-таки друг, - последняя фраза вырвалась у Лоскира совершенно неожиданно. Слово «друг» он вообще употреблял в первый раз в жизни. Других хушаков он называл либо «братки», либо
«придурки».
        Кальт улыбнулся и поднял свой кубок - во здравие Лоскира.
        - Это хорошо, что ты не знаешь, почтенный Тэн окс Мата. Ведь все-таки неприятно знать наверняка, что человек, с которым ты играешь в Хаместир, охотишься и пьешь аютское, убьет тебя чуть что случись. А так все-таки есть надежда, что, может, и не убьет. Помилует…
        - Блин, Кальт, давай лучше не будем об этом, - предложил Лоскир. Он чувствовал, как заемное лицо покойного Тэна окс Маты наливается красной краской стыда. - Почему «не будем»? Что в этом такого? Ты же сам сказал…
        - Пожалуй, Кальт, я лучше пойду…

3
        Разгоряченный аютским Кальт лежал в постели, то и дело отхлебывая из фляги с вином - сна не было ни в одном глазу. «Наверное, от Лоскира бессонницей заразился…»
        За окном медленно начинало сереть. В былые времена в это время он обычно уже просыпался. Царь Неферналлам был ранней пташкой. Волей-неволей ранними пташками стали и придворные…
        Но теперь - теперь все иначе. Теперь в Ре-Таре можно спать хоть до полудня.
        Погода изо дня в день становилась все отвратительней. Даже созерцание рассветов и закатов над Ре-Таром перестало доставлять Кальту былое удовольствие.
        Мир изменился. И он сам, Кальт, изменился вместе с миром.
        Вот и приятный вечер в обществе Тэна окс Маты окончился отвратительной сценой.

«Не нужно было к нему цепляться…» - ругал себя Кальт. Настроение у него было отвратительным.
        С одной стороны, дела шли сравнительно хорошо. Он, одаренный и нахальный лозоходец из дикой северной земли, всего полтора года назад промышлявший поисками честных мест для деревенских колодцев, стал правителем Ре-Тара и сменил на троне царя Неферналлама, на службе у которого совсем недавно состоял.
        Он сделал то, что не удавалось до него никому. Он нашел новый венец Золотого Цветка. И новая столица, Суэддета, на окраине которой он теперь цвел, подвластна ему в той же мере, в какой раньше ему было подвластно лишь собственное тело.
        Он не только выстоял и выжил в новом мире - в мире нового Властелина - но и стал в этом мире персоной, которой Властелин доверял настолько, что поручил ему формирование костяка новой армии Эры Благодатного Процветания. И, буде случится поход в земли Синего Алустрала, он поведет около трети всей армии…
        Да, все это тешило самолюбие Кальта. Но сердце его оставалось холодным.
        Он перевернулся на другой бок, мысленно сожалея о том, что природа наделила человека лишь четырьмя возможными положениями для сна. Будь этих положений хотя бы вдвое больше, шансы в борьбе с бессонницей учетверились бы…
        Клинок Кальта, подаренный ему Сегэллаком, ныне покойным Жрецом Гаиллириса, покоился у изголовья ложа с правой стороны на резной подставке из лиственницы.
        Кальту не нужно было открывать глаза для того, чтобы увидеть его. Он мог видеть свой меч даже с закрытыми глазами и, даже не глядя на него, мог определить, на месте он или нет. Кальт знал - это признак того, что он овладел оружием в полной мере. Но мысли о мече лишь еще больше раздосадовали Кальта. Он сжился с мечом, прошел с ним долгий путь, проложил им путь к успеху, это с его стальной помощью он урезонил интриганов и завистников, бдительно охранявших путь ко двору Неферналлама. Все это так. Но ведь Сегэллак дарил ему, Кальту, клинок вовсе не затем, чтобы он отсекал им головы дураков! Сегэллак верил, что его великому детищу суждено великое будущее.

«Какое же за великое будущее я могу предложить своему клинку? Пойти с ним в Алустрал и обагрить его кровью инородцев, не сделавших мне лично ничего дурного? Пойти и зверствовать там вовсю под водительством Властелина, поставившего на колени родину самого Сегэллака? Это и есть великое дело?»
        Кальт вскочил на ноги и подошел к окну. Луны не было - ее уже давненько не было видно. Впрочем, после того, как у луны появилась соперница в лице страховидной косматой звезды, любование луной перестало нравиться Кальту.
        Далеко на востоке занималась перламутровая заря. Но Кальт знал - солнце не взойдет, тяжелые серые тучи задушат его раньше.
        Кальт оглядел двор и к своему удивлению обнаружил, что не он один мучится бессонницей в столь поздний - или уже ранний? - час.
        Его внимание привлек свет масляного светильника, поставленного на край парапета крыши гостевых покоев.
        Кальт присмотрелся.
        Тэн окс Мата, завернувшись в плащ, сидел на краю крыши, по-мальчишески обхватив колени руками и так же, как он только что, смотрел на восток. Холодный ветер развивал его волосы.

«Да из него такой же варанец, как из меня - человек Синего Алустрала. Варанцы кутаются в свои плащи совсем по-другому. Тэн в плащ заворачивается - как харренит», - заметил наблюдательный Кальт.
        Кальту нравился Тэн окс Мата. Он охотно делил с ним досуг и с удовольствием беседовал. Но при всех своих симпатиях, Кальт не мог не признать, что Тэн окс Мата - очень странный малый.

«Вот, хотя бы, этот его странный говор. Хорош варанец, не знающий толком по-варански. Да и вообще - внешность тридцатилетнего семьянина и прихлебателя Сиятельного Князя, а ухватки и манера говорить - сорвиголовы из отряда охраны престола Эррихпы Древнего.»
        На подобные мелочи Кальт уже научился закрывать глаза. «А тут еще этот плащ…Да хоть что-нибудь варанское, кроме имени, в нем вообще есть?»
        Кальт снова посмотрел в окно - Тэн окс Мата сидел на том же месте, неподвижный, словно ящерица. Кальт не мог различить выражение лица сидящего, но чувствовал - Тэн окс Мата бесстрастен и хладнокровен, как обычно…

«Тэн окс Мата убьет меня, если я сделаю шаг к неповиновению.»

«Властелин убьет меня, если я откажусь от похода на Синий Алустрал.»

«Я сам убью себя, если по-прежнему буду всечасно радеть о благе Властелина…»
        Кальт вспомнил ту девушку из гостиницы, чьего имени он так и не удосужился узнать. Ту самую, что так трогательно выдавала себя за гадалку. Он искал ее весь этот год, но так и не нашел. Не даром еще тогда он обратил внимание на малиновый румянец, что был разлит по ее худым щекам. Увы, чахотка свела ее в могилу раньше, чем Кальт, успел осознать, сколь мало на свете девушек, которые нравились бы ему хотя бы вполовину от того, как ему нравилась смешливая гадалка. Тогда он подарил ей сапфиры….Она говорила, что у него звезда во лбу…
        - Так отчего же не светит она, эта звезда? Отчего мой меч лежит на подставке праздной игрушкой, словно меч старика? - вслух сказал Кальт. Получилось довольно громко.
        Придя в неизреченное бешенство посредством подобных размышлений, Кальт с силой швырнул подвернувшийся под руку футляр для писем в стену, а затем не без интереса наблюдал, как дипломатическая почта опадает на пол вместе с расщепленным деревом и осколками сургуча. - Видать, у Властелина звезда-то побольше будет, - снова вслух заключил Кальт.
        В дверь постучали: это, разбуженный ночными криками господина, явился перепуганный слуга.

4
        Поздний завтрак, в соответствии с договоренностью, достигнутой еще вечером за аютским, был накрыт на две персоны в библиотеке Советника.
        Баре изволили заспаться - повару пришлось четыре раза разогревать грибной суп в высоких кувшинчиках, который должно было подавать горячим. Помимо него на столе скучал жареный угорь, пироги с зайчатиной и перченая курага в сметане. Увы, ни Лоскир, ни Кальт не выглядели проголодавшимися - оба казались мятыми и невеселыми, да и глаза у обоих были красными, похмельными…
        - Наверное, ты на меня в обиде после того, что я вчера сказал, - начал Лоскир, нехотя придвинув к себе кувшинчик с супом. Он старался говорить как можно правильнее.
        - Ничуть.
        - И все-таки, ты затаил на меня зло, я это чувствую! Это я вчера это сдуру сболтнул. Насчет того, что тебя урэкаю в случае чего, - настаивал Лоскир, его пальцы подрагивали

«Урэкаю», от которого не смог удержаться Тэн окс Мата в своих упражнениях в вежливости, вызвало у Кальта легкую улыбку. - Нет, Тэн окс Мата. Ты ошибаешься. Я ведь понимаю - это твоя работа. - Никакая это не работа! - Ну, не работа, значит долг. Долг перед Властелином.
        - Да нету у меня перед ним никаких долгов! Что за пургу ты метешь, Кальт! Раз уж на то пошло, это он мне должен! До Дня Охарада хрен со мной теперь расплатится за мои услуги! - в запале воскликнул Лоскир.
        - Наверное, не стоит об этом… прямо здесь… за столом, - Кальт со значением кивнул в сторону слуг, притаившихся за портьерой со второй переменой блюд. - Может, поговорим лучше…ну о лошадях, например?
        - Можно подумать, когда ты сегодня на рассвете стоял возле окна, ты о лошадях думал, - с горькой иронией в голосе бросил Лоскир.
        Кальт не изменился в лице, только ресницы его вздрогнули, выдавая его волнение.

«Похоже, этот фальшивый варанец умеет видеть спиной… Иначе откуда ему знать, что я не спал сегодня на рассвете?»
        - Конечно, ты прав. О лошадях я не думал, - сказал Кальт и знаком приказал слугам убраться. «Хуммеру вторую перемену блюд! Доесть бы первую…»
        - В таком случае, о чем думал во время бессонницы Советник Вольной Провинции? - с издевкой спросил Лоскир.
        - Я думал о тебе. Я думал вот о чем. Ты очень необычный варанец, Тэн окс Мата. Во-первых, ты не говоришь по-варански. Во-вторых, не владеешь варанской секирой. В-третьих…мне даже лень перечислять, не то дойдем до в-тридцатых… - Ну, это ладно. А еще?
        - Еще я думал о том, почему твое лицо - лицо зрелого мужчины, а твой голос и манера говорить скорее пристали бы юноше. Я не настаиваю на том, чтобы ты давал мне исчерпывающие ответы. Но раз уж ты сам спросил… Короче говоря, я совершенно беспардонно разглядывал тебя, сидящего под моросящим дождем и думал о том, кто ты…
        - Значит тебя достал этот вонючий маскарад?
        - Можно и так сказать, - подтвердил Кальт.
        - Знаешь, Кальт…мне он тоже надоел, - буркнул Лоскир и извлек из ножен кинжал.
        Кальт, стараясь сохранять невозмутимость, уткнулся в свою тарелку, решив предоставить Тэна окс Мату самому себе. «Может, ему кинжал нужен чтобы пирог с зайчатиной разделать или чтобы подберезовики в супе разболтать…»
        Расправившись с порцией перченой кураги, Кальт, однако, не удержался от того, чтобы бросить на своего визави косой взгляд.

«Но что это он делает, Хуммер его раздери?».
        Лоскир плевать хотел на пироги с зайчатиной - у него были совсем не гастрономические заботы.
        Три не очень аккуратных надреза - мимо правого уха вдоль скулы, мимо левого и под подбородком. Кровь? Ничего, кровь - это ненадолго, хушаки не боятся ни крови, ни боли. Далее - заклинания. Очень простые. Такие же простые, как и сам этот трюк.

«Жаль только, что Кальт не смотрит.»
        Но Кальт смотрел. Его глаза теперь были величиной с две зрелых сливы. И хотя Кальт понавидался всякого на своем веку, он никогда не видел, чтобы человек резал собственное лицо с невозмутимейшим выражением этого же самого лица!
        Когда заклинания были произнесены, Лоскир хладнокровно подцепил кожу у правого надреза пальцем и рванул ее вперед.
        И… к вящему удивлению Кальта, он оторвал свое собственное лицо вместе с носом, скулами, бровями и двухдневной щетиной.
        А оторвавши его, он хладнокровно положил его на пустующую тарелку.
        Но самое удивительное было в том, что после этой странной манипуляции у него остались и глаза, и брови и все остальное.
        - Пацан, так я и думал, пацан! - прошептал оторопевший Кальт.
        На него смотрел пятнадцатилетний юноша. Хушак. Правда, Кальт не знал, что на него смотрит хушак, ибо не был искушен в магической истории Круга Земель. А даже если бы знал, то едва ли был бы поражен больше.
        Лицо хушака было окровавлено, но его глаза сияли ликующей, пронзительной голубизной. Черты лица юноши, между тем, отличались вполне северной правильностью - узкий длинный нос, приподнятые скулы, высокий лоб, тонкие губы.
        Юноша опустился на свое место напротив Кальта и сложил руки на колени, словно бы провалившись в странное оцепенение.
        Он словно ожидал чего-то. Не то молнии, которая вдруг поразит его, пробив купол библиотеки, не то рукоплесканий, которые вот-вот грянут из-за портьеры…
        - Если по правде, то меня звать Лоскиром, - сказал наконец хушак, возвращая кинжал ножнам.
        - Мне так больше нравится… Лоскир. Это лицо на тебе лучше сидит… - Кальт сконцентрировал все свое самообладание в вымученной улыбке.

5
        Единственное, что мог бы поставить Кальту в вину Властелин - так это превратный образ мыслей. Со всем же, что касалось действий, у Кальта был полный порядок.
        Приказания из Орина исполнялись беспрекословно - без лишней самодеятельности и даже с некоторым вдохновением.
        Например, когда Властелин завелся с Последним Оружием, Кальт, не слишком сведущий в военном деле, но ведающий тайны Путей Силы, сообщил Лоскиру (а тот, разумеется, передал Урайну) что знает способ, как сделать это Оружие более мощным и как ускорить процесс его изготовления вдвое.
        Секрет был прост. Изготовлять Последнее Оружие следовало в честном месте, которое Кальт пообещал специально отыскать для такого случая. План был с восторгом принят. И Последнее Оружие начало свое существование в подземных известняковых пещерах у южной окраины Суэддеты.
        Последнее Оружие не было оружием в том смысле, в каком им является клинок или стреломет. Магия и материя переплелись в нем, словно корни двух растений, высаженных в один тесный горшок - для его производства был необходимо прямой контакт с силами земли, ведь именно их должна была накапливать в себе мутно-зеленая жидкость, не имеющая, до поры до времени, выраженного запаха.
        Затем, темная сила земли, вобранная жидкостью, должна была выплеснуться на врагов - а врагов у Властелина всегда хватало.
        Правда, у Последнего Оружия был и один существенный недостаток. Вследствие его чувствительности к Путям Силы, его можно было перевозить лишь очень, очень медленно.
        А потому, когда двенадцатиосная фура, запряженная сорока тягловыми волами, выдвинулась из Суэддеты в Орин, Кальт и Лоскир понимали: их путешествие не будет быстрым.
        Кальт на совесть послужил Властелину и в деле сколачивания армии - Последнее Оружие сопровождали тридцать тысяч человек.
        Две тысячи из них являлись стердогастами - тяжеловооруженными конниками, экипированными по классическим требованиям времен блистательного Хаулатона, а не в соответствии с теми нелепыми правилами, каковым следовали в правление царя Неферналлама.
        Кальт лично привел к присяге стердогастов.
        Как Советник Вольной Провинции, он обладал верховной (хотя и временной) властью над новой армией. И хотя поначалу вершить дела войска показалось ему делом скучным, мало-помалу он вошел во вкус.
        Из трофейного харренского оружия по приказу Кальта были составлены восемь тысяч комплектов для тяжелой пехоты. Еще пять тысяч дали кузницы Тардера и Суэддеты. Легкопехотного барахла в распоряжении Кальта вообще было хоть отбавляй. Но Кальт питал стойкое предубеждение против легкой пехоты и поэтому снарядил для похода на запад только пятнадцать тысяч дротометателей, пращников и подвижных «бегунов» с короткими грютскими мечами.
        Еще две тысячи тяжелой пехоты Кальт, воспользовавшись собственными дипломатическими способностями и авторитетом Властелина, набрал в растоптанной Харрене.
        Харрениты согласились: даже после страшной бойни на Кассале, нашлись в Харрене люди, для которых власть Урайна означало меньшее зло, чем предполагаемые зверства невиданных «рыбочеловеков» из Синего Алустрала.
        Стердогасты выступали из Суэддеты, горланя удалые песни о былой доблести ре-тарской армии.
        Боевой дух новых солдат Властелина был высок, хотя их боевые качества оставляли, увы, желать лучшего - за последние пятьдесят лет царствования Неферналлама Второго ре-тарская армия не вела ни одной серьезной войны. Конечно, на площадях Ре-Тара стердогасты любили похвалялся своей свирепостью, задираясь к случайным прохожим. Но Кальт подозревал, что от этой свирепости не останется даже воспоминания, когда против них выйдут алустральские моревладетели с шестисотлетним стажем непрерывных усобиц…
        Пехотинцы шли молча. Кое-кто шутил относительно черепашьих темпов марша, анонсированных начальством. Некоторые строили догадки о том, зачем Синий Алустрал полез на Сармонтазару - на этот счет начальство высказаться не изволило.
        Кальт и Лоскир ехали в голове войска. Лицо Лоскира было скрыто забралом.
        - А знаешь, Лоскир, когда эта война кончится, мы с тобой обязательно съездим в Северную Лезу, - осторожно предложил Кальт, который все никак не мог решить, следует ли понимать «разоблачение» Лоскира за завтраком как демонстративный акт неповиновения Властелину или же просто как жест доверия лично ему, Кальту?
        - А на фига нам эта Северная Леза?
        Кальт неуверенно пожал плечами - мол, не хочешь, не надо. - Но… если ты ручаешься, что там клево, почему нет? - поторопился добавить Лоскир.
        - Просто там моя родина… Я хорошо знаю те края…Но главное, я покажу тебе целое озеро, наполненное жидкостью, очень похожей на то, что входит в состав Последнего Оружия. Это озеро сияет ночью, словно золотое…
        - Ух ты! Вот это я бы глянул! - заинтересованно отозвался Лоскир и добавил. - Скорей бы она кончалась, что ли, эта траханая война?
        Кальт и Лоскир переглянулись и, устыдившись собственных мыслей, оба опустили глаза. Кому приятно чувствовать себя потенциальным дезертиром?

6
        Последнее Оружие берегли словно невесту.
        Когда ре-тарское войско во главе с Кальтом подошло к Сагреале, передовые отряды, загодя посланные на берег, уже наводили последний лоск на барку, на которой Последнее Оружие будет бережно сплавляться вниз по реке до места слияния Ориса и Сагреалы. А там уже и до Орина рукой подать.
        Известий от Властелина все не было, и это не на шутку тревожило Кальта. «От Властелина можно, конечно, ожидать фокусов и позабористей, чем трехдневное молчание. Но только к добру ли эти фокусы? Может быть, молчание Властелина как-то связано с последней выходкой Тэна…то есть Лоскира?»
        Стердогасты и легкая пехота следовали маршем по гористому берегу. Песен теперь никто не пел - казалось войску передалась настороженность военачальников. А может, всему виной были жутковатые горные пейзажи, открывавшиеся взглядам солдат. Тропа, по которой они следовали, была густо усеяна выбеленными ненастьем человеческими костями. Создавалось даже впечатление, что некто умышленно стащил множественные человеческие останки к самой тропе и разложил их там наиболее эффектным образом.
        Кальт подозревал в этом происки аргинских горцев. Этот народ, обделенный судьбой по части плодородных земель и охотничьих угодий, отличался, однако, редким безрассудством и свирепостью, когда дело касалось защиты собственных бесплодных территорий. И в этом аргинские горцы были удивительно похожи на керков. Разве что фантазии у них - судя по живописным россыпям костей и черепов - было поболе.
        - Идти через владения горцев, не задобрив всех вождей лестью и дарами - не самая хорошая идея. На нашем месте я бы подумал об этом загодя… Но теперь уже чего? Остается уповать на авторитет Властелина… - сказал Малла, выдвиженец Кальта.

7
        Нападения не ждали.
        Кальт и Лоскир как раз начали новую партию в Хаместир на корме барки, неспешно ползущей по мелководной в тех местах Сагреале, когда со скалистых склонов впереди стали срываться каменные глыбы, сея смятение и ужас среди идущих по берегу солдат.
        О неистовстве стихий не могло быть и речи - ветра не наблюдалось. Да и какому ветру под силу обрушивать огромные валуны в таком количестве? И хотя нападавших пока что не было видно, никто не сомневался в том, что это нападение.
        - Вот я и накаркал… Это горцы! - бросил Малла и опрометью бросился к лодке, которая должна была доставить его на берег.
        - Очень надеюсь, что это действительно горцы, - вполголоса сказал Кальт, когда Малла удалился на достаточное расстояние.
        Лоскир понимающе покачал головой - Кальт, конечно же, был прав. Настоящую опасность для их войска представляли люди не какие-то чокнутые дикари, а люди Синего Алустрала..
        Впрочем, в ближайшие же минуты у Кальта отлегло от сердца - правота Маллы стала очевидна.
        Когда передовой отряд пехоты был передавлен камнями, а перепуганные кони стердогастов, ломая ноги и сворачивая хребты, стали разбегаться по ущелью, горцы наконец показались из своих укрытий на вершине утеса. Их лица, разрисованные боевым узором деловито мелькали среди скал.
        Засвистели стрелы, полетели дротики и копья. Десяток-другой обалдевших от неожиданности пехотинцев упали замертво.
        Остальные наконец догадались закрыться щитами.
        Вскоре ураган стрел ослабел, зато со скалы посыпалась новая порция камней.
        Солдаты затаились. Сотники благоразумно воздерживались от команды «вперед» . К берегу причалила лодка, в которой сидел забранный в дорогие доспехи Малла…
        Кальт и Лоскир следили за происходящим, стоя по правому борту барки.
        Да, участь передового отряда была плачевна. Однако теперь даже самому отъявленному пессимисту было ясно, что ре-тарскому войску, растянувшемуся неспешной змеей вдоль берега Сагреалы, ничего не угрожает.
        - На всех у них камней не хватит, - с кривой усмешкой заключил Лоскир, с одобрением наблюдая за тем, как задняя часть колонны перестраивается в боевой порядок.
        Три отряда направились в обход предательских скал с севера.
        Гонцы от Маллы, понеслись к сотникам и пятидесятниками с новыми ценными указаниями…
        Спустя полчаса в вершины раздался условный сигнал боевого рога - победа. Пустячная победа. Но пехота и стердогасты, немного струхнувшие поначалу, встретили сигнал восторженными криками.
        Кальт и Лоскир снова переглянулись. Неужели все так просто?

8
        - Да они рехнулись вообще! - кипятился Лоскир. - Подумай только - напасть на нас, на людей Властелина, на тридцатитысячное войско! Когда на дворе, как это батя выражается, Эра Благодатного Процветания!
        - Не исключено, что они думали, будто нападают на армию Синего Алустрала. Впрочем, не думаю, что нас так легко спутать…
        - Вот сейчас мы их и спросим, недоношенных… Легко нас было спутать, или что вообще… - Если в той лодке вообще пленные, - с сомнением сказал Кальт. - Да пленные, ясное дело! Кто же еще! Разве у нормальных людей бывают такие хари?
        Кальт и Лоскир с нетерпением ожидали, когда лодка, в которой был Малла и еще несколько человек, причалит к барке.
        Солдаты на берегу разбили лагерь. Нужно было похоронить тела, а заодно и дождаться возвращения карательных отрядов, разосланных по окрестностям в поисках остатков смутьянов, дерзнувших покуситься на армию Властелина.
        Барка тоже встала на якорь, чтобы не удаляться от своих.
        Наконец-то Малла и пятеро стердогастов, под конвоем которых находилось двое плечистых горцев, поднялись на барку. Лоскир был прав - это были пленные.
        - Вы, блин, хоть понимаете, на кого напали? - спросил Лоскир на ре-тарском.
        Первый горец - угрюмый бородач, во рту которого Кальт смог насчитать лишь два желтых зуба - охотно ответил.
        - Знаем-знаем. На Властелину.
        - А зачем вы напали? Разве ваши вожди не клялись Властелину в верности? - спросил Кальт.
        - Клялися-клялися. Только то было давно. Теперь эти слова ничего не работает, - отвечал бородач.
        - Почему ты говоришь, что клятвы не работают, разве их кто-то отменял?
        Бородач расплылся в беззубой улыбке и облизнул сизые потрескавшиеся губы. Похоже, он с нетерпением ждал возможности выложить вражеским вождям свежую новость.
        - Властелины нету, и клятв тоже нету. Вот они ничего и не работают.
        - Как ты сказал, вонючка!?
        Лоскир выразил свое удивление услышанным весьма своеобычно. Он двинул горца под дых, да с такой силой, что у бедняги пошла горлом черная кровь. Горец согнулся в три погибели, закашлялся и упал к ногам Лоскира. В спине его зияла аккуратная колотая рана, о существовании которой ни Кальт, ни Лоскир раньше не подозревали.
        - Гм… Не рассчитал, - виновато развел руками Лоскир..
        - У нас есть еще второй, - бесстрастно заметил Малла.
        Второй горец изъяснялся по ре-тарски чуть лучше первого.
        - Скажи нам, почему твой товарищ сказал, что Властелина нет? - с усталым вздохом продолжил допрос Кальт, на всякий случай придерживая Лоскира за плечо.
        - Потому, что Властелины взаправду нет. Братья-налимы говорят нам вчера, что Властелина разбит людьми из-за гор. Что все его люди умерли тоже. Такой Властелина мы думали легко победить всех людей из-за гор. Но мы не правильно думали…
        - Братья-налимы? - обалдело переспросил Лоскир. Его нижняя губа едва заметно подрагивала.
        - Уведите его, - скомандовал побледневший Кальт. - Я дарю ему жизнь до утра.

9

«Верить? Не верить?» - спрашивал себя Кальт, бездумно перемещая фигурки по разноцветному полю для игры в Хаместир.

«Верить наполовину? Не верить наполовину?» - спрашивал себя Лоскир в перерывах между налетами на «царства» Кальта.
        Малла дал команду войскам продолжать движение. Баржа снялась с якоря, оставляя позади земли аргинских горцев, где ре-тарская армия, несмотря на разительный перевес в силах, все-таки оставила три сотни пехотинцев, около полусотни стердогастов и сотню лошадей.
        Спускались сумерки.
        Партия в Хаместир двигалась к развязке.
        Кальт и Лоскир упорно молчали - так всегда бывает, когда обсудить нужно слишком многое.
        В глубине души каждый из них склонялся к тому, чтобы верить словам пленных горцев. И максима «невероятное достовернее очевидного» здесь очень даже годилась.
        И хотя прямых доказательств не было, для того, чтобы пребывать в сомнениях относительно непобедимости Властелина достаточно было и косвенных. Вот, например, полное отсутствие известий от Властелина.

«Что он - писать разучился что ли?»
        Кальт заметил, что вот уже несколько часов Лоскир не надевал шлема. Это, по мнению Кальта, свидетельствовало как минимум о том, что страх разгневать «батю» своим несанкционированным разоблачением, перестал его донимать.
        С другой стороны, перед глазами Кальта все еще стояла сцена, когда Лоскир нанес горцу смертельный удар под дых только потому, что тому хватило дерзости произнести вслух ложь (или правду - неважно) о поражении Властелина.

«Выходит, он по-прежнему считает само предположение о поражении Урайна святотатственным?»
        Окончив перемещение своих фигур на доске, Кальт прикоснулся к ножнам, в которых покоился меч, подаренный ему Сегэллаком. Они отяжелели и вроде как нагрелись.

«Отчего бы им нагреться при такой погоде? Не от солнца же? Нет, за мечом такого раньше не водилось! Впрочем, мало ли что за кем раньше не водилось? В стоклятую Эру Благодатного Процветания возможно все, что угодно…»

10
        Лоскир возился со своим последним ходом долго. По несколько раз примерял разные перемещения для одних и тех же фигур с жаром башковитого новичка. Пыхтел. Почесывал затылок.
        В Хаместире Лоскир и впрямь был новичком - это Кальт научил его основам стратегии. И хотя поначалу играть с Лоскиром было не очень интересно, Кальт покорно играл. Поначалу - от скуки. Затем - из благодарности, ведь все-таки именно Лоскир сделал его Советником Вольной Провинции Ре-Тар.
        Еще не было раза, чтобы Лоскир выиграл. А потому Кальт смотрел на стратегические изыски, в которые ударился его напарник, сквозь пальцы, не находя нужным реагировать в полную силу на его приготовления.
        Пока что Лоскир ему не соперник на доске. Просто партнер. Просто приятный собеседник, хоть и изъясняется он словно портовый мальчик из бардака для людей «с варанскими странностями».
        Кальт даже не смотрел на доску. Он думал о Властелине, о неповиновении, о риске.
        Когда Лоскир радостно воскликнул «Тиара Лутайров!», знаменуя этим свою победу, Кальт вздрогнул от неожиданности.
        Да, Лоскир победил, хотя и был заведомо более слабым игроком.

«Вот, пожалуйста, еще одно чудо», - подумал Кальт, удостоверившись в том, что ошибки нет и что фигуры Лоскира заняли Холм Эригон, на котором теперь была водружена его, Лоскира, черненькая Тиара. Тиара Лутайров.
        Он бросил на Лоскира неуверенный взгляд. Нужно было что-то сказать. Но первым сказал Лоскир.
        - Слабость торжествует над силой, - изрек хушак и откинулся на спинку деревянного кресла с многозначительной улыбкой.

11
        Но Лоскир не успел насладиться победой - прибыли новости.
        За плечом Кальта гулко задрожало бордовое марево, намекая на скорое появление Крылатого Пса Хуммера.
        - Явился не запылился, - процедил Лоскир, когда силуэт гигантского бражника стал проявляться.
        - Между прочим, письмо, - отметил Кальт, деревенеющими пальцами принимая лишь наполовину материальный сверток, от которого исходило ощутимое даже кожей изумрудное сияние.
        Обычно Девкатра приносил два письма. Одно предназначалось Кальту, другое - Лоскиру.
        Свои письма Кальт обыкновенно читал вслух - ведь все равно у него не должно было быть никаких тайн от Лоскира. Лоскир же, хотя и мог иметь тайны от Кальта, обычно этим правом не пользовался. Наверное, просто ленился читать. Таким образом получалось, что Кальт читал вслух абсолютно все письма от Властелина…
        Разворачивая сгусток измененной материи с письменами Властелина, Кальт бросил на Девкатру косой взгляд.

«Что-то с ним не ладно. Крыло словно обгорело… Кто это его так?»
        Лоскир тоже был поглощен изучением увечий Девкатры.
        - Ну, что там? - наконец спросил он с деланной небрежностью.
        - Как обычно? - Да уж сделай одолжение… Кальт прочистил горло и торжественно начал:
        "Любезный Лоскир!
        Ты будешь в Орине в ближайшие семь дней вместе с ре-тарским войском и Последним Оружием. Жду тебя. Властелин."
        - Гм… - Лоскир в задумчивости почесал подбородок. - Как-то негусто. Не в службу а в дружбу, прочти-ка еще раз?
        Кальт перечел письмо - медленно, едва ли не по слогам.
        Затем он передал письмо Лоскиру - пусть удостоверится в том, что это не подделка. Не розыгрыш Властелина, призванный спровоцировать его на необдуманные действия.

«Впрочем, Властелину, кажется, теперь не до розыгрышей…»
        Лоскир снова пробежал записку глазами. И Кальт наконец догадался: Лоскир попросту тянет время.
        Девкатра не спешил исчезать - он ждал от Лоскира подтверждения его готовности исполнить все так, как желал Властелин.
        Как будто невзначай Кальт коснулся ножен. Теперь они были не просто теплыми, они жгли руку. «Что же в таком случае меч? Закипел что ли?»
        Кальт испытующе взглянул на Лоскира.
        "Слабость торжествует над силой… Может, эта фраза и есть ключ к пониманию того, что произошло? Ключ к поражению Властелина? По всему видно - дела Властелина идут из рук вон плохо. Теперь он не доверяет никому. И чтобы не ронять своего достоинства в наших глазах, чтобы не толкать нас обоих в горнило измены, он ломает комедию деловитой немногословности!

«Ты будешь в Орине в ближайшую неделю». Да как сие возможно - добраться до Орина за неделю, волочась на этой проклятой барке, груженой Последним Оружием? Когда на это Оружие страшно даже лишний раз дунуть, потому, что в случае чего от нашего войска останется только гора трупов?!! Только вот что думает по этому поводу Лоскир?"
        Горящие потусторонним холодом глаза Девкатры, вперенные в читающего Лоскира, говорили красноречивее любых слов.
        За ним, Лоскиром, последнее слово.
        Лоскир отрывается от письма и с надеждой смотрит на Кальта.
        Его взгляд сияет странной решимостью. Кальт улыбается, но тут же мысленно одергивает себя.

«Мало ли - что это за решимость? Быть может, это решимость выпустить мне кишки и спешить, сломя голову, на выручку своим „браткам“ и „бате“?»
        - Знаешь, Кальт, я вот тут подумал…может и впрямь было бы недурно в эту твою Лезу мотнуть? А то заколебался я как-то воевать… Все на посылках тут бегаю со всякими оружиями… Отдохнуть охота по-человечески…
        С этими словами Лоскир обратил свой горящий яростью взор к Девкатре.
        Пусть Властелин, если он сейчас смотрит на него очами этого исчадия бездны, вызванного к жизни волею недоступной ему магии, видит: он, Лоскир, больше не Тэн окс Мата. Он даже не пытается им казаться!
        Кальт выхватил из ножен подаренный Сегэллаком меч.

«Только возьмет ли эту нежить мое оружие?»
        Вмиг Кальт сменил вельможную размеренность на стремительность профессионального фехтовальщика. Он хоть и был Советником, но успел забыть, как сносят головы.
        Полузамах.
        Отчаянный посвист клинка.
        Громокипящая струя стали, некогда укрощенная рукой Жреца Гаиллириса в строгих формах клинка, входит в бордовую плоть почтового голубя Властелина. И уродливая зломысленная тыква с длинным хоботком, покрытая жесткими, колышущимися туда-сюда волосами, падает на землю…
        - Это и будет наш ответ, - подытожил Лоскир, рассекая обездвиженную плоть Девкатры надвое своим мечом дионаггана. - А что делать с этим? - Кальт брезгливо пнул останки Девкатры.
        - Сначала нужно отрезать крылья, расчленить туловище и вырезать сердце. А потом мы все это сожжем, говоря нужные слова и покрывая ткань мироздания узорочьями запретительных знаков. Чтобы в этом аспекте бытия он больше не мог собраться, - пояснил Лоскир специально для Кальта. - Что ж, полдела сделано!
        ГЛАВА 19
        СМЕРТЬ ВЛАСТЕЛИНА

1
        Когда встречаются две хорошенькие девушки из свиты Хозяйки Благородного Дома, разговор обычно идет о щедрых, но плешивых покровителях, шелковых платьях и шелковых платьях других девушек.
        Когда встречаются двое харренских воинов, болтают о грютских скакунах, доходных уездах и пристойных оружейных лавках.
        Когда встречаются двое Звезднорожденных, даже Хуммеру неведомо, о чем они будут говорить.
        - Жаль, что Диорх столь непредсказуем, Брат. Жаль, что я вновь пришел сюда и что мне не дано видеть тебя, - сказал Октанг Урайн, упершись ладонями в непреодолимую для зрения и тела преграду, скрывающую от него Брата по Рождению. Заклятого врага. Последнего друга.
        - Не думал, что ты придешь сюда вновь, Брат. Но раз уж ты пришел… Я в прошлый раз забыл справиться о судьбе своей серебряной флейты - она осталась в шкатулке, где-то там, в библиотеке. Я как раз дошел в Скрижалях до того места, где описываются все малозначительные, но милые моему сердцу предметы, - голос Элиена был тихим и усталым.
        - О чем ты!? Какая флейта, какая библиотека? Неужели ты думаешь, что я вошел в измененный мир Диорха, истратив на это последние силы, для того, чтобы открыть тебе судьбу твоей хренофлейты?
        Раздраженная тирада Урайна надолго застряла в измененном воздухе измененного мира, словно песнь все той же флейты в вечернем сумраке ущелья - игрушка в руках горного эха.
        Странное здесь было эхо. Оно то завладевало целыми фразами надолго, склоняя их на все лады, то напрочь исчезало.
        Урайн прислушался, но не услышал ответа - одни лишь кривлянья десяти Урайнов:
        "…флейта, какая… флейта силы… флейта, какая…
        флейта силы… флейта, какая… флейта силы…
        флейта, какая…
        какая-какая!..
        хренофлейта!.."
        Элиен, похоже, не торопился с ответом.
        Тогда Урайн переступил через свою гордость:
        - Я прошу тебя, Брат… Не держи зла, но мне сейчас нет дела до твоей флейты.
        - Но ведь ты тоже начал издалека, Длань, Уста и Чресла Хуммера, - слова Элиена переливались всеми оттенками неземной, измененной иронии.
        - Да, мне, как и всем умным людям, свойственна убийственная глупость, - сознался Урайн.
        Разговор надолго угас.
        По вине ли Элиена? По вине ли Урайна?
        Не по вине ли самой природы Сердца Лишенного Значений, прозванного «Диорх» среди друзей и «Хуш» среди врагов?

2
        - Ладно, говори. Я тебя слушаю, - наконец разрешил Элиен.
        - Орин пал.
        - Неужели?
        - Так и есть. Я теперь в том же дерьме, через которое совсем недавно провел тебя. Мне ничего не оставалось - только бежать в Диорх. Что я и сделал. Благо, дорожку ты уже протоптал.
        - Хм. Ну это значит только, что я был прав. И кто же пришел в Орин? Впрочем, молчи, я постараюсь угадать… Не иначе как Благородные Дома. Я прав?
        - Ты прав, - сказал Урайн. - Но не только. Мои союзники отложились, большинство хушаков перебито, остатки моего войска отравлены Последним Оружием. Ты, пожалуй, не слышал о нем?
        - Нет.
        - Это настоящий шедевр. Представь себе ядовитый дым, который умерщвляет все живое. Как смертоносное семейство Туманов Фратана, но дешевле и надежней в тысячу раз. И вдобавок…
        - Шедевр, шедевр, я уже поверил. А что за союзники отложились? В варанцах я не сомневался, но неужто и грюты презрели союзную клятву?
        - Презрели. Как сделали это годом раньше в твоем случае, - мрачно подтвердил Урайн. - Но дело не только в грютах. Армия Ре-Тара вместе с ее предводителем по имени Кальт и одним из хушаков по имени Лоскир вступила в сражение на стороне Алустрала. Орин погублен отнюдь не Торвентом Мудрым. Орин погублен Кальтом - быть может, ты слышал о нем. Это тот подающий надежды молодец, что нашел Золотой Цветок для старого осла Неферналлама.
        - Что ж, спасибо тебе, Брат. Ты принес хорошие новости, - жизнерадостно подытожил Элиен.
        - Ты был бы прав, Элиен, если бы в этих новостях действительно содержалось что-нибудь хорошее. Будь в них что-нибудь хорошее хоть для одного из нас, я бы устыдился приходить сюда.
        - Не стоит передергивать. То, что плохо для тебя - хорошо для меня. И наоборот.
        - Но в том-то и дело, Хуммер тебя раздери, что новости плохи и для тебя и для меня!
        - Для меня - хороши, - настаивал Элиен. - Бьюсь об заклад, я знаю, что будет дальше. Кальт впустит своих союзников, Герфегеста и Торвента Мудрого, в Орин. Гамелины очистят от трупов мой многострадальный город и уже сегодня войдут в Обитель Диорха. Быть может, это будут не они, а упомянутый тобою северянин Кальт. Неважно чьей магической силы - Торвента ли, Харманы ли, Кальта ли - хватит на то, чтобы помочь мне вернуться в мир. Быть может, и Элаю достанет на это сил. Они смогут вырвать меня из объятий Вечности так же, как это не столь давно произошло с тобой в Наг-Нараоне. А дальше будет еще интересней. Над землями Сармонтазары воцарится долгожданный мир. И ты ничего не сможешь сделать с этим, ибо то, что происходит сейчас - это вполне логичное завершение событий, вызванных из небытия твоей, Урайн, хитростью.
        - Ты заблуждаешься, Звезднорожденный. Во-первых, Торвент и остальные маги Алустрала не войдут в поверженный город, пока не умертвят своих непрошенных союзников в лице Кальта и Лоскира. Когда простодушный Кальт сделал грязную работу, расправившись с гарнизоном Орина моим же оружием, он не учел главного: Синий Алустрал пришел в Сармонтазару не на день и не на месяц. Торвент Мудрый не собирается отказываться от освобожденных земель, потому что он, Торвент Мудрый,
«освобождая» Междуречье от «хуммерова морока», тем самым завоевал его для себя. Императору Кальт совершенно ни к чему. Торвент истребит многочисленную, но вялую и неумелую армию Кальта с такой быстротой и жестокостью, какая несведущему в военной науке Кальту не могла пригрезиться в самом страшном ночном кошмаре. А Последнего Оружия у него больше нет. Потому что резервуар, который он доставил из Суэддеты был единственным и, стало быть, последним.
        Урайн истерично расхохотался, но быстро затих. Сообразил, видать, что каламбур яйца выеденного не стоит.
        - Эта новость не меняет общей картины. Предположим, Кальт будет разбит. Но все остальное будет так, как я и предрекал, - Элиен был краток.
        - Нет, Звезднорожденный. Все будет совсем, совсем не так. Потому что есть еще
«во-вторых», которое важнее, чем «во-первых». Ни Герфегест, ни Торвент, ни Хармана не станут трудиться над тем, чтобы помочь тебе вернуться из Измененного мира в обычный. Они просто уничтожат Диорх. Уничтожат вместе с тобой и вместе со мной. Потому что мы, Звезднорожденные, слишком опасны.
        - С Герфегестом меня связывает Братство по Крови. А с моим сыном Элаем меня связывает сама кровь. Я не сомневаюсь в том, что они не предадут меня, - бесстрастно сказал Элиен. Бесстрастно, ибо более всего боялся усомниться в своей правоте.
        - Твой сын мертв, - медленно произнес Урайн. - А твой Брат по Крови Герфегест… похоже, он действительно будет бороться за твое возвращение в мир Солнца Предвечного. Но тогда Торвенту Мудрому придется убить Хозяина Гамелинов. Либо - что то же самое - переубедить. Торвент носит свое кичливое прозвище в неполные тридцать лет. Я, как побежденный, признаю, что «Мудрым» он провозглашен отнюдь не волею придворных льстецов. А мудрец на императорском престоле - это в высшей степени убедительный и доказательный ритор, ибо в его руках ключи Истины, Смерти и Правосудия.
        Элиен молчал. Элай мертв? Элай мертв… Почему Диорх скрыл от него это знание???
        - Люди Алустрала находятся в очень странных отношениях со Смертью и Истиной, - продолжал философствовать Урайн. - Ты знаешь, Элиен, чем они клялись, перед тем как выступить в поход? Они клялись своим посмертием. Ни одному из нас, Звезднорожденных, не хватило бы духу клясться такими вещами. Они расписались кровью в том, что любой из них безропотно примет смерть от руки Торвента, если его голос, его деяния или прежние клятвы внесут раскол в ряды их армии… Так что, отстаивая тебя перед Торвентом как своего бывшего друга и союзника, Герефгест рискует оказаться в крайне щепетильном положении.
        - Я тебе не верю, - прошептал Элиен.

«Я бы и сам не поверил в это еще месяц назад», - мысленно согласился Урайн.
        - Знаешь, Брат, - с досадой сказал Урайн, - не в моих силах доказать тебе свою правоту. Всей моей силы, собранной воедино, хватило лишь на то, чтобы войти в Диорх. Железная Рукавица рассыпалась в прах и выйти отсюда я уже не могу. Нет, мне не удастся сделать так, чтобы ты, любезный брат мой, увидел сейчас, словно бы наяву, боевые порядки Торвента Мудрого и Сарганны, которые надвигаются на объятых паникой стердогастов. Я не могу предпринять ровным счетом ничего, чтобы ты узрел воочию свою столицу, погруженную в клубы ядовитого светло-зеленого дыма со сладким запахом. Орин, заваленный трупами, тронутыми скорым разложением. Я не в силах нарисовать перед тобой картину втоптанного в кровавую грязь Линнига и таких же, как Линниг, городов и деревень. Я бессилен, честное слово, бессилен показать тебе Торвента, выдирающего языки у пленников ради своего увеселения. Не в моей власти дать тебе зеркало, в котором Алустрал показал бы тебе свое истинное лицо. Лицо, которое уже видел я, но еще не видел ты, любезный брат мой…
        - Чего же ты хочешь теперь? Коль скоро ты теперь так же мертв, как и я?
        - Я хочу, чтобы ты впустил меня к себе, Брат, - твердо сказал Урайн.
        - Зачем?
        - Чтобы обратить вспять безумие. Мое единственное желание - отомстить.
        - Кому же ты собираешься мстить теперь? Неужто снова мне? Хм. Если даже предположить, что тебе удастся уничтожить мою мнимую телесность, то скажи мне: зачем? Или тебе по нраву коротать Вечность в одиночестве, лишившись даже такого, пусть посредственного, собеседника, каким являюсь я? А если нет, кому же ты будешь мстить?
        - Хуммеру, Брат мой, Хуммеру.
        Элиен присвистнул.
        - Урайн, ты, сдается, хапнул лишку ядовитого дыма.
        Развенчанный Властелин ухмыльнулся.
        - Наконец-то мне удалось заинтересовать тебя, Звезднорожденный. Слушай же! Мой прежний дерзновенный замысел - победить и уничтожить самого Хуммера, возвысив свое могущество до уровня Спящего, потерпел крах. Впрочем, поделом мне: замысел был глупым и слишком самоуверенным. По мере того как я набирал силу, мне казалось, что я набираю самость. Мне начало мниться, что я ровня Хуммеру и даже способен одолеть его. Это, конечно, было иллюзией. Я думал, что действую так, как хочет Октанг Урайн. Но на самом деле что бы я ни делал, я был и оставался слугой Хуммера. Его Дланью, Устами и Чреслами. Все было так, как желал он. Я всего лишь послушное орудие. Я орудие, которое было отброшено, когда стало не нужным. Теперь я не слуга Хуммеру. Мое место - место идеального слуги - уже занято Торвентом Мудрым. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду… Но даже теперь я, похоже, все еще выполняю волю Хуммера. Наверное, стоя здесь, я остаюсь его слугой - пусть даже и опальным. Но я Звезднорожденный. Стало быть, крупица свободной воли теплится где-то на дне моей души. Итак, я, сломанный меч Хуммера с крупицей свободной
воли внутри, хочу отомстить своему сюзерену.
        - Но как?
        - Я откажусь от служения и позволю тебе убить меня. Я отдам всю свою силу тебе. С тем, чтобы ты, Звезднорожденный, чья воля никогда не поглощалась без остатка ни одной из Высоких Сущностей, смог обратить вспять план моего недоброго господина. Ты спустишься по нашей ветви дерева истории вниз и зачнешь другую ветвь.
        - А если я скажу «нет»? - задумчиво спросил Элиен.
        - Это твое право, любезный брат мой. Тогда мы будем растворяться в безвременье вечного мира вдвоем. Ты и я. Двое мертвых. Двое побежденных. Двое никчемных Звезднорожденных, ни одному из которых не удалось исполнить свое предназначение. Ты будешь корпеть над своими Скрижалями, которые не прочтет никто, кроме меня. А я буду вырезать на измененной материи Шара рисунки - детей, играющих в кожаный мяч на лугу, женщин, заплетающих косы, и мужчин, занятых братоубийством. Тебе нравится такое будущее?!
        Сложив руки на груди, Элиен сидел спиной к Урайну, опершись о преграду, за которой ждал ответа его Брат по Рождению. Его враг и единственный собеседник. Человек, чья жизнь унесла жизни его жены, его Брата по Слову, его сына…
        О да, он снесет ему голову с превеликим удовольствием. Он сделает это, каковы бы ни были резоны. Хоть бы и просто так.
        Элиен встал, убрал со лба волосы, смежил веки и прошептал несколько коротких слов. Преграда пала.
        - Входи.

3
        - «И снова здравствуйте». Ты помнишь этот анекдот? - осведомился Урайн.
        - Я-то да. Но никогда бы не подумал, что его помнишь ты.
        Элиен окинул своего гостя оценивающим взглядом.
        Бордовый плащ с изумрудной каймой. Серьга в единственном ухе. Волосы, заплетенные в косицы со множеством бусин. Лицо с резко очерченными скулами. Переливающиеся всеми оттенками мироздания глаза. Разноцветные, непостижимые глаза Звезднорожденного. Такие же, как и у него самого.
        - С виду ты не слишком изменился за восемнадцать лет.
        - Разве что с виду, любезный брат мой, - сказал Октанг Урайн, извлекая из ножен Коготь Хуммера. Он перехватил меч за лезвие и подал его Элиену.
        - Что ж, полагаю, тебе следует сделать то, ради чего ты впустил меня. Сейчас ты, Элиен из Ласара, возлюбленный Брат мой, снесешь мне голову. Ты примешь всю силу, которая прольется из моего тела, и отправишься в начало года Тайа-Ароан. Ты проползешь по ветвям непостижимого дерева истории. Ты встретишь там другого Элиена. Себя, обреченного на поражение и бегство в Диорх. Ты убьешь Элиена, то есть себя. Ты останешься там, в прошлом, и будешь жить дальше, отягощенный знанием того, что было. Или, если угодно, того, что будет. И ты сделаешь так, чтобы все случилось иначе.
        - Почему ты считаешь, что я воспользуюсь этой возможностью? Я ведь могу просто убить тебя и остаться в Диорхе? - спросил Элиен.
        - Нет, Элиен. Ты можешь, но ты все равно не сделаешь этого. В твоем сердце все еще жива любовь, я это слышу. Ради встречи с теми, кто погиб в год Тайа-Ароан, ты решишься на это путешествие. А кроме того, ведь ты сможешь взять с собой свои Скрижали. И, быть может, когда-нибудь им найдется читатель более достойный, чем твой непутевый Брат.
        - Пусть так, но ты, что получишь ты? Ведь я же никогда не поверю, что ты готов принести себя в жертву благополучию Круга Земель! Что получишь ты, если я сделаю все по твоим словам?
        - Все очень просто, Элиен. Все очень просто. Я получу надежду, что однажды ты, мой Брат по Рождению, вернешься в Наг-Нараон и спустишься в Склеп Игольчатой Башни. Ты сам, собственной рукой, пробудишь ото сна меня, ни о чем не ведающего Сделанного Человека. В день моего пробуждения ты дашь мне вот эти Скрижали и посвятишь меня в историю Властелина. И тогда…
        - И тогда?.. - иронично осведомился Элиен, помахивая Когтем Хуммера, чтобы оценить его вес и балансировку.
        - И тогда мы соберемся втроем. Ты, я и Шет окс Лагин. Все трое. И положим начало какой-нибудь новой песне.
        - Не исключено, что именно так все и будет, - сказал Элиен и занес Коготь Хуммера.
        Все, что успел сделать Октанг Урайн перед тем, как его голова и шея перестали представлять собой единое целое, так это одобрительно кивнуть.
        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        РАЗРЕШЕННЫЕ СУДЬБЫ
        ГЛАВА 20
        ВЫШЕДШИЙ ИЗ ДИОРХА

1
        В то утро Элиен, свел Вольного Города Орин, проспал неожиданно долго - почти до полудня.
        Солнце стояло высоко, во дворе азартно вздорили ирвамессы. Ругались, потрясали оружием и взывали к духам предков. В чем заключалась суть спора, понять было сложно Но Элиен знал: рано или поздно все окончится миром. Разумеется, уже после того, как спорщики вдосталь почешут друг о друга кулаки.

«Гаэт, должно быть, уже ждет меня в библиотеке!»
        Элиен вскочил с постели.
        Его вычищенное платье было разложено слугой на коротконогом столике у кровати. Но Элиен помедлил с одеванием. Что-то жгло кожу под левым соском. Какая-то свежая ранка.

«Комар, что ли, укусил?»
        То был знак долгой смерти, нанесенный на его тело девятнадцать лет назад, когда он находился в плену у смегов. По иронии судьбы, тогда его собирались казнить люди той же крови, которые сейчас называли его гиазиром-свелом.
        Элиен отлично помнил тот день. Два крепких и сухих старика вырезали на его коже ре-тарские буквы, смывая кровь грязной губкой. У смегов было в обычае наносить на тело врага назначенный ему приговор. Да только этот приговор так и не привели в исполнение: подоспели варанцы, избавив Элиена от двухдневной пытки, плавно уводящей обезумевшую душу в небытие.
        Знак долгой смерти - это всего лишь татуировка. И над ней тоже властвует всесильное время. С каждым днем знак тускнел и становился все менее заметным…
        Но теперь…

«Сыть Хуммерова!»
        Теперь татуировка горела, словно ее буквы были врезаны в плоть инкрустацией из раскаленного железа. Элиен ощупал знак пальцами. Кожа вокруг него была горячей, воспаленной.
        Он подошел к бронзовому зеркалу - самому большому бронзовому зеркалу, когда-либо отлитому в Орине, и присмотрелся.
        Из зеркала на него, как и положено, глядело его собственное отражение.
        Но только Элиен из бронзового зеркала был уже одет и подпоясан мечом. В левой руке он держал внушительный фолиант.
        Элиен застыл в нерешительности. Знак долгой смерти зудел все сильнее.

«Кажется, не помешает заклинание, предшествующее переходу в мир Обращений и Изменений?» - подумал Элиен. Его правая ладонь невольно накрыла татуировку.
        Отражение и не подумало повторить его жест.
        Элиен вздохнул. Похоже, его жизнь действительно подошла к концу. И ему остается лишь довериться течению той силы, что неодолимо влечет его вперед, туда, в бронзовое «ничто», откуда улыбается ему другой свел этого же самого Вольного Города.
        Остается только шагнуть вперед и прикоснуться к поверхности зеркала. Когда он заказывал его мастерам, то, конечно, не думал о том, что когда-нибудь…

…Дверь в библиотеку распахнулась. На пороге стоял Элиен со страховидным фолиантом в руках.
        Гаэт, глотая сладкие библиотечные зевки, сидела у окна с потрепанным томом харренских сладкопевцев.
        - Прости меня, милая, я спал слишком долго, - сказал Элиен, виновато улыбнувшись жене.
        - Что это у тебя? - поинтересовалась Гаэт, разумея, конечно же, фолиант. - Что-то новенькое?
        - Я назвал это «Исход Времен». Если позволишь, я расскажу тебе о нем несколько позже,
        Элиен сел рядом с женой. Сердце его бешено колотилось, а на кончике языка застыли неуместные слова нежности. Ведь, все-таки, он не видел свою жену целую Вечность!
        - Скажи хоть о чем?
        - Что-то вроде невероятной истории Синего Алустрала и Сармонтазары, - брякнул Элиен и поцеловал Гаэт за ушком. - Интересное, но совершенно бесполезное чтение.

2
        Элай шустро взбежал по лестнице, ведущей в библиотеку, где, по уверениям слуг, его родители предавались декламации дивной северной поэзии.
        Пожалуй, Элай впервые преодолевал эту лестницу, глотая ступени словно нерадивый школьник - слова иноземного гимна. Обычно он тащился по ней в обществе наставника с энтузиазмом перегруженного поклажей мула.
        У приоткрытой двери Элай замер. Нет, он не собирался подслушивать разговор родителей, он лишь хотел отдышаться и поправить платье.
        Элиен и Гаэт сидели рядком на лавке и, вместо того, чтобы тихо листать заплесневелые тома всяких-разных классиков, предавались оживленной болтовне. Впрочем, за ними это водилось и раньше.
        - …и девушки связывают себе колени шелковым поясом, перед тем как принять яд, - низкий бас отца.
        - Я не совсем поняла, зачем? По-моему, колени - это последнее, о чем думает девушка перед тем как принять смерть, - мягкое сопрано матери.
        - Это малоприятная подробность, - объяснял Элиен. - Смерть от синего аконита - тяжелая смерть. Оттого-то она в таком почете в Синем Алустрале. Там считают, что чем тяжелее смерть - тем легче посмертие. Отравиться змеиным ядом может даже ребенок. А вот несчастный, принявший синий аконит, бьется в судорогах, истекает зловонными жидкостями, а на губах у него выступает голубая пена. Невозможно владеть собой после того, как ты проглотил зернышко этого яда. Невозможно, разумеется, и принять достойную умершего позу. Девушки выходят из положения, связывая себе колени. Сколь бы ни были жестоки судороги, а ноги все равно останутся плотно сведенными. И вид у покойницы целомудренный и благообразный……
        - Странные люди в этом Синем Алустрале, - задумчиво произнесла Гаэт.
        - И не говори, - согласился с женой Элиен.
        В этот момент Элай наступил на скрипучую половицу.
        Значит, таиться больше нельзя. Элай нарочито громко постучал в приоткрытую дверь.
        - Войдите! - потребовал Элиен.
        В отличие от Элая, он знал, слишком хорошо знал, что будет дальше.

3
        Элай очень старался казаться сдержанным. Всю дорогу до дому он только и делал, что обдумывал рассказ, подбирая наиболее впечатляющие риторические фигуры. И все равно, повесть о бездарной ловле бешеных в осеннюю пору налимов, гибели Вады и собственном спасении вышла короткой и сбивчивой.

«Эх, неблагодарный это труд - выкидывать из песен слова!» - подумал Элай.
        А ведь поневоле ему пришлось заниматься именно этим. И хотя он утаил от родителей сущие пустяки, и отец, и мать, кажется, умудрились почувствовать фальшь.

«Уж больно отец хмурится…»
        Затем Элиен донимал Элая вопросами, а Гаэт охала и ахала, воздавая хвалу судьбе, которая сберегла от напасти их единственного сына.
        А когда позвали в трапезную на обед, Элай, сочтя момент наиболее удачным, сказал: - Отец, мне тяжело оставаться в Орине после всего, что произошло сегодня. - Вот как?
        - Именно так. Лишь путешествие способно излечить меня от того холода, в который ввергло мою душу прикосновение черного крыла птицы смерти… - прибавил Элай.
        Элиен испытующе воззрился на сына. Гаэт вздернула брови.
        - И потому я прошу твоего и материного благословения на путешествие в Синий Алустрал.
        - В Синий Алустрал! Не может быть! - истерично всплеснула руками Гаэт, изо всех сил стараясь казаться рассудительной матерью, которой даже в голову не приходит ущемлять в правах своего взрослого сына. - Какое совпадение! До твоего прихода мы как раз прохаживались тут по алустральским нравам.
        Элиен кивнул. Мол, действительно прохаживались.
        Теперь просьба сына показалась ему не такой сумасбродной, как в прошлый раз.

«В прошлый раз…» Элиен загадочно улыбнулся. «Ну что же. Алустрал так Алустрал, в конце концов!»
        Нужно было, однако, соблюдать правила игры. Ни Элаю, ни Гаэт до поры до времени не следует знать, откуда вернулся он сегодняшним утром и сколь страшную ношу принес он из будущего. Элиен сомкнул брови и небесталанно изобразил отчее изумление:
        - Но почему Алустрал? Почему не Харрена? Не Варан?
        - Там процветают воинские искусства. Герфегест Конгетлар - знаменитый воин. Может быть, знаменитейший из всех воинов, искусству которых не требуется подспорье в виде магии или молитвы. Мне не найти лучшей школы… И эти Игрища… как их… - …Игрища Альбатросов, - подсказал Элиен.
        - Ну да, Альбатросов… Разве есть для молодого воина зрелище более желанное?

«Увы, сынок, ты не понимаешь, как много истины в твоих лживых выкладках, изобретенных второпях для того, чтобы скрыть настоящую цель твоего путешествия - встречу с госпожой Харманой…» - вот о чем промолчал тогда Элиен, говоря:
        - Меня радует строй твоих мыслей, любезный Элай. Тебе, похоже, и впрямь пришло время повидать Синеву Алустрала!
        - Спасибо тебе, отец. Спасибо! - просиял Элай, покровительственно обнимая за плечи перепуганную неожиданными планами сына Гаэт.
        - Синий Алустрал - замечательное место. И, пожалуй, мы отправимся туда вместе, - добавил Элиен с загадочной улыбкой. - Герфегест уже несколько лет зовет меня быть почетным гостем на Игрищах Альбатросов. А я, словно норный крот, лепечу ему в ответ что-то про неотложные государственные дела… Да и Шет окс Лагин, пожалуй, не откажется проведать старых друзей!

4
        - Хозяин! Хозяин! Пора вставать! - продолжительные деликатничанья не привели к желанному результату и вестовой изо всех сил тряхнул Тай-Кевра за плечо.
        - А не пошел бы ты Хуммеру срам сосать… - захрипел было спросонья Тай-Кевр, но, продрав глаза, в которых неспешно проступало осмысленное выражение, замолчал. - А, это ты… Спасибо, что все-таки добудился.
        - Рад стараться! - вестовой приложил кулак к груди - туда, где сердце. Точнее, не к груди а на пол-ладони от груди - как того требовали морские традиции Пелнов.
        Тай-Кевр не стал задавать вестовому вопросов вроде «Ну как?» или «Что там флот Гамелинов?». Он просто оделся, перепоясался мечом, набросил на плечи шерстяной плащ и поспешил на палубу.
        Уже рассвело, но солнце еще пряталось где-то за наг-нараонскими скалами, окружавшими бухту с трех сторон. Син неподвижным изваянием застыла на мостике.

«Но кто это рядом с ней? Что за люди? Почему на них плащи с гербами Гамелинов?»
        Тай-Кевр осмотрелся и невольно ахнул

«Память Лорнуома» была зажата с двух сторон черными файелантами Гамелинов! Расчехленные стрелометы, лучники в отменных тяжелопехотных панцирях…
        - Благородный Тай-Кевр? - голос показался главе Дома Пелнов на удивление знакомым, разве что приглушенным железной маской… - Что? - Тай-Кевр нервно обернулся.
        - Рад видеть тебя в добром здравии! - дружелюбно сказал Герфегест, поднимая наличник.
        В этом дружелюбном тоне Тай-Кевру послышался убийственный сарказм, превосходящий границы мыслимого.
        - Я… я… - начал Тай-Кевр, растерянно озираясь. Три часа назад он заснул в зловещей, но притягательной сказке о сокрушительной гибели Гамелинов, а проснулся в сущем кошмаре, где уже трижды умерщвленный в мыслях Герфегест явился к нему собственной персоной и жизнелюбиво ухмыляется, вновь воплощая собой власть и силу. - Я… я тоже…
        - …Ты тоже рад видеть меня, - помог Тай-Кевру Герфегест, - в добром здравии. Верно? - Верно…
        - Благодарю за любезность, Тай-Кевр. И прошу тебя подписать эту грамоту.
        Герфегест протянул Хозяину Пелнов лист отменной бумаги с угольно-черными лебедями в левом верхнем углу. Тай-Кевр оторопело взял грамоту и прочел, проговаривая слова себе под нос.
        "Сильнейшие Дома Пелнов, милостивые гиазиры Раш и Тарен Меченый!
        Сим удостоверяю, что назначенного знака к нападению на Дом Гамелинов не последует. Посему прошу вас незамедлительно отвести вверенный вам флот в Лорк.
        Легкой волны и попутного ветра!
        Тай-Кевр Неистовый,
        глава Дома Пелнов."
        Удостоверившись, что Тай-Кевр ознакомился с грамотой, Герфегест щелкнул пальцами. Один из его сопровождающих поднес главе Пелнов полный письменный прибор.
        - Но с чего ты взял, Герфегест, что мои люди примут эту грамоту во внимание? Да и вообще, кто доставит ее? У меня на борту ни одного почтового альбатроса… Не проще ли мне самому развернуть «Память…», э-э-э… «Грозу Западного Моря» и отдать моим людям соответствующие указания лично?
        Герфегест лукаво улыбнулся.
        - Ты подпишешь эту грамоту тайнописью Дома Пелнов, Тай-Кевр. Не поверить в подлинность твоей подписи будет невозможно. А о доставке не волнуйся - мои файеланты справятся с этой задачей не хуже почтовых птиц!
        Тай-Кевр обернулся.

«О Ярость Вод Алустрала!»
        Файеланты Гамелинов числом никак не меньше семидесяти четырьмя колоннами следовали на северо-восток. Туда, где через четыре часа окажется флот Раша и Тарена Меченого. Величественная и грозная картина.

«Они готовы к войне. Они чересчур хорошо готовы к войне!»
        - Ты… Неужели ты, Герфегест, замыслил вновь погубить цвет Дома Пелнов? - спросил наконец Тай-Кевр и его пальцы побелели, стиснув рукоять меча.
        - Я мог бы пустить на дно все твои корабли, а тебя самого распять на самой высокой мачте «Молота Хуммера». На том единственном бревне, которое я оставил себе на память о варанском исполине, что был сокрушен позавчера по моему приказу. Я мог бы, Тай-Кевр. Но я не хочу этого. Во имя мира между нашими Домами, я прошу тебя: подпиши эту грамоту.
        Нахмурившись, Тай-Кевр взял палочку для письма тушью и поставил свое имя, а вслед за ним - несколько знаков тайнописи.
        - Син! - неожиданно бросил Герфегест в спину сохраняющей неподвижность гостье из Пояса Усопших. - Не соизволишь ли подойти и растолковать мне, не врет ли твой хозяин? Ты ведь искушена в тайнописях! Действительно ли здесь начертано «Тай-Кевр Неистовый»? Или, может, «Убить сего подателей»?
        Син медленно обернулась и уставила на Хозяина Гамелинов пустой взор.
        - Син, ай-яй-яй, - укоризненно сказал Герфегест. - Ты сегодня такая неласковая! А ведь ты должна помочь нам и в этот раз, мы же договаривались!
        И тогда Тай-Кевр не выдержал - он извлек из ножен свой меч и бросился к Син.

«Эта шлюха опозорила меня на весь Синий Алустрал! Я, Хозяин Дома, словно мальчишка доверился приспешнице Гамелинов! Кто из Пелнов сможет теперь верить своему Хозяину Тай-Кевру Неистовому!»
        Тай-Кевр был не столь уж быстр. Герфегест мог остановить его. Но он не хотел.
        Разрубленная жестоким ударом от левого плеча до правой груди, Син молча упала на доски мостика.
        - Забирай свою шлюху, Гамелин, - прохрипел Тай-Кевр.
        - Мне не нужна эта женщина, - пожал плечами Герфегест. - Я первый раз в жизни вижу ее.
        Сказано это было так, что Тай-Кевр понял: проклятый Гамелин не лжет.
        Герфегест и его свита ушли, унося подписанную грамоту. Тай-Кевр некоторое время глядел окаянным взором то на удаляющиеся файеланты Гамелинов, то на изуродованное тело Син.
        Потом он возвратился в свою каюту и обратил свой клинок против себя. Вечером того же дня главой Дома Пелнов был провозглашен Раш.
        Раш был очень рад своему возвышению. Он строил многочисленные планы (среди которых, как водится, был и план мести Гамелинам) не подозревая о том, что не успеет воплотить и сотой их части, ибо пробудет главой Дома совсем недолго. Раш падет от руки Тарена Меченого.
        Тарен будет править Пелнами долго - почти полный год.
        Так по-новому начали свершаться судьбы, уже один раз свершенные по воле Хуммера и Великой Матери Тайа-Ароан.

5
        - Вы остаетесь здесь, - сказал своим телохранителям Шет окс Лагин у входа в Игольчатую Башню.
        - Но, князь, мы не имеем права делать это, ибо народ Варана не простит нам если… - Канн, с мольбой поглядел на своего господина.
        - Забудьте о народе Варана… В конце концов, он остался далеко за морем, - посоветовал Канну Шет окс Лагин. - Нравится вам это или нет, но вы со мной не пойдете.

«Слыханное ли дело - препираться со своими телохранителями?» - подумал Элиен, ставший невольным свидетелем этого разговора. Ему самому хватило бы одного слова, чтобы склонить своих ирвамессов к беспрекословному повиновению.
        - А мне можно? - спросил кудрявый черноволосый мальчишка с умными глазами. - Мне очень интересно знать что там, а?
        - Никаких «интересно»! Я сказал «нет» - значит нет? - с нарочитой строгостью сказал Шет окс Лагин.
        Элиен догадался, что явленная Шетом суровость - это максимум, на который способен он в общении со своим маленьким слугой. «Впрочем, что тут странного, ведь детей у него нет. И вряд ли уж будут..».
        - Милостивые гиазиры, - Элиен счел необходимым вмешаться, - с такими темпами мы будем препираться здесь до следующего утра…
        Шет окс Лагин со значением развел руками.
        Обиженным волчонком Инн поглядел на Шета. Канн и Телемт с каменными лицами встали по обе стороны двери. Они обнажили мечи - обязанности телохранителей следовало исполнять даже в отсутствие охраняемого.
        Элиен решительно распахнул дверь в подземелья, где хранился роковой для Круга Земель клад. Под мышкой у него покоился необъятный фолиант.

6
        Затем было долгое падение.
        Они смежили веки, предавшись власти видений и голосов. Шет был, как всегда, рассеян и безмятежен. Элиен - собран и напряжен.
        Наконец Склеп. И бордовый кокон, в котором, вне времени и пространства, недосягаемый для звуков и тишины, покоился Сделанный Человек, в чьем теле была заточена душа Октанга Урайна.
        Элиен опустил фолиант на пол. Звезднорожденные приложили ладони к поверхности кокона.
        Сейчас в Склеп ворвется жизнетворящая сила. Следует лишь произнести заклинание.
        На губах Звезднорожденных заблестела изумрудная роса Истинного Наречия Хуммера.
        Нужные слова прозвучали.
        - Его ресницы дрожат, - прошептал Шет.
        Время в Склепе ползло медленно. Но все же тот миг, ради которого Звезднорожденные спустились сюда, настал. Сделанный Человек открыл глаза.
        - Здравствуй, любезный брат мой, - с неожиданной теплотой в голосе сказал Шет окс Лагин.
        - «И снова здравствуйте», - проворчал Элиен.
        Третий Звезднорожденный приподнялся на локте, глядя на своих гостей в полном недоумении.
        Эти двое должны были убить его, но не убили. Учитывая «цепь теней» - это логично.
        Они оставили его жить той жизнью, к которой слово «жизнь» применимо лишь в значении «не смерть». И это логично. Можно даже сказать - изящно.
        Теперь они вызвали его к жизни, причем сделали это сознательно. Почему? Предположение о том, что кто-то из Звезднорожденных сошел с ума, еще можно было бы принять, но вот уже допустить, что они свихнулись на пару…
        Октанг Урайн с наслаждением вздохнул полной грудью.
        - Неужели? - наконец вымолвил он, осматривая свое новое нескладное тело.
        - Мы разбудили тебя, чтобы предоставить тебе возможность ознакомиться с одной весьма толковой книгой, - сказал Шет.
        - Ты найдешь ее на полу, - добавил Элиен.
        Превозмогая апатию, Октанг Урайн подался вперед. Неужели в мире Солнца Предвечного еще остались «толковые книги»? Что же это за чтиво, ради которого двое Звезднорожденных разорвали Ткань Тайа-Ароан и извлекли заклятого врага из безвременья?

«Ага, вот он, сей многообещающий фолиант…»
        - А он, вообще-то, не маленький, - кисло улыбнулся Урайн. - Может, как-нибудь потом?
        - Никаких «потом».
        - Ну, как скажете…братцы.
        - Я полагаю, ты управишься с книгой к вечеру.
        - В общем, мы ждем тебя к ужину в Нефритовой Гостиной, - сказал Элиен. - Надо же кому-то доедать все то, что не съели гости на Игрищах Альбатросов?

7
        Нефритовая Гостиная была гордостью Наг-Нараона. Хармана любила повторять, что для того, чтобы дать в ней толковый ужин с должным количеством мясных блюд, нужно умертвить четырех кашалотов. Герфегест же, пребывая в плохом расположении духа, любил поправить свою супругу. Мол, и двух кашалотов хватило бы, чтобы заставить мясом все столы. Да и тех двух, добавлял Герфегест, было бы невозможно доесть, не созвав всех слуг и охрану.

«И вообще! - восклицал Герфегест, - когда ты видела, дорогая, чтобы кто-то ужинал в Нефритовой Гостиной?»
        При Стагевде в центре Нефритовой Гостиной находилось возвышение, где располагались два трона - его и Харманы.
        Когда Герфегест десять с лишним лет назад был провозглашен новым Хозяином, он приказал перестроить Нефритовую Гостиную, чтобы ее вид не напоминал Гамелинам о резне, которую «проклятый Конгетлар» учинил тогда среди Сильнейших.
        Тронное возвышение убрали. На его месте было устроено разомкнутое каре роскошных столов. Предполагалось, что на левом и правом крыльях каре будут размещаться по шесть Сильнейших Дома. А за центральным столом, соединяющим крылья, должны восседать Хозяева: Хармана и Герфегест.
        Таким образом, Хозяева по-прежнему занимали выделенное положение. Но отныне эта выделенность достигалась не посредством возвышения, которое вольнолюбивый Герфегест в свое время заклеймил «тираническим».
        Сильнейших никогда не потчевали в Нефритовой Гостиной, потому что предназначалась она для решения головоломных вопросов, требующих предельного внимания и исключительной ясности мысли. Чему поедание деликатесных кашалотов, как известно, не способствует.
        Но сейчас все было совсем иначе.
        Во-первых, Сильнейших в Гостиную не пригласили и приглашать не собирались.
        Во-вторых, добавился четвертый стол. Таким образом, каре замкнулось.
        В-третьих, столы были хлебосольно уставлены напитками и яствами, значительно превосходящими четырех кашалотов по совокупной вкусности и сытности.
        И, в-четвертых, Герфегест с Харманой не заняли своих привычных мест.
        На троне Герфегеста сидел Элиен. На троне Харманы - Элай.
        Слева от них расположились Шет окс Лагин и Октанг Урайн. Справа - Герфегест и Хармана.
        Четвертый стол был сервирован на двоих, но седьмой и восьмой едоки пока отсутствовали. Кому же назначено занять свободные места?
        Ни прислуги, ни стражи в дверях. Из хрустального яйца под потолком струился мягкий свет.

8
        - Итак, нас шестеро, - сказал Элиен, когда они осушили кубки.
        Шет пил гортело. Урайн из братской солидарности - тоже. Остальные предпочли вино.
        - Все вы прочли Скрижали, которые начертал непостижимый рок моей рукой. Есть ли среди вас те, кто сомневаются в достоверности Скрижалей?
        - Нет, - ответила Хармана.
        - Нет, - покачал головой Герфегест.
        Элай промолчал.
        - Не я, - улыбнулся Шет.
        - Нет, Хумме… - Урайн осекся. - Нет, конечно! Я с самого рождения не сомневался в том, что мне назначена власть над миром.
        - И небытие в Диорхе как венец преуспеяния, - ехидно добавил Герфегест.
        - Небытие? - насмешливо переспросил Урайн. Он звонко хлопнул в ладоши и заметил:
        - Если тебе достанет смелости утверждать, благородный Хозяин Гамелинов, что хлопок моих ладоней прозвучал из небытия - пожалуйста. Но найдутся ли те, кому достанет глупости с тобой согласиться?
        Шет окс Лагин прыснул со смеху. Взяв пузатую хрустальную склянку с гортело, он налил Урайну и себе по второй.
        - Послушай, Элиен, - Герфегест, по всему было видно, начинал злиться. - Я вижу четвертый стол, за которым пустуют два места. Имена этих двоих гостей пока не названы. Пусть. Но, по-моему, среди нас есть и один лишний. Имя ему - Октанг Урайн!
        Сказав так, Герфегест вскочил на ноги. Над столом блеснул клинок Стагевда.
        - Спрячь. Меч. В ножны, - делая веские паузы после каждого слова, приказал Элиен.
        - Но почему?! - в голосе Герфегеста смешались в невиданный яд мольба и ярость. - Почему?! Ты боишься уничтожить Длань, Уста и Чресла Хуммера, ибо вслед за тем погибнет одна-единственная женщина? Но ведь мы же все знаем, что жизнь Урайна стоит сотен тысяч человеческих жизней! А быть может - и всего Круга Земель! Ты это знаешь как никто другой! Убьем его - и покончим с войной навсегда! Убьем - и Третий Вздох Хуммера прекратится. Наши дети и внуки будут счастливы, как был счастлив ты в мире умиротворенных стихий, без кутах и хушаков!
        - Спрячь меч в ножны, - повторил Элиен. - И знай: я не был счастлив в свои двенадцать лет. Мне до обмороков, до судорог нравилась пятнадцатилетняя дочь одного из жрецов Фратана. Но она уже была назначена в жены другому мальчишке, сыну столичного градоначальника. Таким несчастливым, как в свои двенадцать, я не бывал более никогда.
        Герфегест в сердцах грохнул гардой меча об оковку ножен и, налив себе полный кубок вина, залпом осушил его. Затем он нехотя сел обратно и упер подбородок в кулак.
        В этой позе Хозяин Гамелинов намеревался окаменеть по меньшей мере на час.
        - Я отвечу тебе, Герфегест, отвечу. И обида уйдет из твоего сердца.
        Элиен поднялся с трона Хозяина Гамелинов и отправился мерить шагами Нефритовую Гостиную, неторопливо обходя каре столов. Это было грубым нарушением этикета в первую очередь по отношению к Хозяину Гамелинов. Но коль скоро само мироздание преступило свои законы в год Тайа-Ароан, значит, это позволительно и Элиену, Звезднорожденному.
        Так думали все, кроме Элиена.
        Элиен полагал иначе. Во-первых, он, как свел, привык говорить стоя (скажем, на дворцовом балконе) или уж в крайнем случае сидя в седле боевого коня. Во-вторых, в Нефритовой Гостиной сейчас не было Хозяина Гамелинов. В Нефритовой Гостиной вообще не было никого, кроме покойников. Да и сам он, Элиен, был покойником.

9
        - Ты, Герфегест, плохо читал Скрижали и не вник в их глубинную суть. Остальные, полагаю, тоже. В этом нет ничьей вины, ибо из всех присутствующих здесь один лишь я прожил год Тайа-Ароан полностью и, сверх того, располагал Вечностью в узилище Диорха.
        Говоря так, Элиен подошел к резному креслу Герфегеста сзади и - звякнула сталь - на пустующую тарелку Хозяина Гамелинов лег некий предмет. Герфегест присмотрелся. Рукоять с темной пирамидкой вместо яблока, простая гарда без излишеств, обломок стали длиной в две ладони.
        - Это меч Эллата. Вернее, все, что от него осталось, - сказал Элиен. - Я обнаружил его в своих ножнах уже после выхода из Диорха. Меч, сломавшийся в той ветви дерева истории года Тайа-Ароан, не претерпел обратного Изменения и не вернул утраченную цельность.
        Элиен еще говорил, а Герфегест уже отшатнулся от блюда, будто там лежал не безобидный кусок грозного в прошлом оружия, а его собственная свежеотрубленная голова.
        Рука Харманы дрогнула. Несколько капель красного вина растворились без следа в черной такни ее платья.
        Элай по-цыплячьи втянул голову в плечи.
        Урайн вскочил на ноги и, весь подавшись вперед, пристально всмотрелся в обломок, от которого его отделяли пятнадцать шагов.
        Шет тихо сказал:
        - Можешь не сомневаться, любезный брат мой. Это действительно меч Эллата - даже с такого расстояния его ни с чем не спутать.
        Шет, пребывающий в теле Звезднорожденного, действительно отчетливо видел угасшую, но неповторимую сущность меча Эллата, чем, конечно, не мог похвастаться Урайн, втиснутый в тело Сделанного Человека.
        - Увы, Поющий Клинок мертв и ему больше не петь никогда. Точно так же мертвы мы все, здесь присутствующие, ибо нас разыскала смерть в год Тайа-Ароан. Ты, Шет, был застрелен Поющей Стрелой Аганны. Я ушел в Диорх, что также равносильно смерти ибо в действительности из моего узилища нет возврата. И если я скажу, что не я вышел из Диорха, а вы все пришли ко мне в Диорх, это тоже будет правдой. Впрочем, этой темы проще не касаться. Двинемся дальше. Ты, Элай, обратил мощь Урайна и хушаков в битве при Линниге против них самих и тоже погиб.
        Элай вздрогнул, словно только что получил пощечину, и побледнел. Элиен между тем продолжал:
        - Ты, Хармана, тоже пала в битве при Линниге. Ты, Герфегест, был убит спустя неделю Тареном Меченым, которого излечил от ран хушак по имени Фарг. И наконец ты, Октанг Урайн, безвозвратно ушел в Диорх и уже там, в моем узилище…
        - Знаю, знаю… - раздраженно бросил Урайн с набитым ртом.
        Он был первым, кто догадался положить на свое блюдо с вездесущими черными лебедями кусок жареной осетрины и большую острую лепешку с сыром.
        - … ты был зарублен мною при помощи Когтя Хуммера, - с нажимом завершил фразу Элиен. - И если от меча Эллата осталось хоть что-то, то Коготь Хуммера превратился в колючую черную пыль.
        - Извини мою невоспитанность, - спохватился Урайн, которому очень не хотелось драконить Элиена. - Но я не ел десять лет, а вот смертями сыт по горло.
        Слова Урайна разрядили обстановку - в самом деле в первый раз с начала ужина кто-то вспомнил собственно об ужине, о простых радостях жизни вроде чревоугодия.
        Даже Герфегеста отпустило напряжение и он, улыбнувшись краешком рта, убрал со своей тарелки обломок меча Эллата. Вместо него на лебединый герб Гамелинов легли две румяных гусиных ноги.
        - Ну что же, - лицо Элиена подобрело. - Пожалуй, я бы тоже не отказался от жареного лебедя.
        Сошло за шутку. И только возвращаясь на свое место, Элиен осознал: его великомудрые уста только что породили ужасную двусмысленность.

10
        - Хорошо, - сказал Элиен, когда глаза пирующих замаслились сытостью. - Надеюсь, вы поняли главное и расстались с заблуждениями относительно нашего будущего. Но еще не все вопросы, заданные Герфегестом, обрели свои ответы. Я бы хотел продолжить.
        - Я весь вниманье, - с готовностью кивнул Герфегест, отодвигая тарелку.
        - Итак, почему бы нам не убить Октанга Урайна? - напомнил Элиен.
        При этих словах Урайн скроил презрительную мину. Дескать, убивайте, пожалуйста - я выше этого.
        - Ответов три. Во-первых, он уже мертв - я объяснял почему. Во-вторых, он сейчас совершенно безопасен - так же, как лук без тетивы, как меч Эллата без клинка. В-третьих - Урайн отныне чист перед народами Круга Земель. Когда развенчанный Властелин, проигравший битву при Линниге, оставленный союзниками, лишенный девяти десятых своей магической силы, вошел в Диорх, он наконец-то очистился от гордыни, осознав, что ему не по силам уничтожить Хуммера. И тот, кто сидит сейчас рядом с Шетом окс Лагином, тоже чист, ибо прочел Скрижали.
        Урайн удовлетворенно кивнул. Герфегест поморщился.
        - Более того, - продолжал Элиен. - Со смертью Урайна Третий Вздох Хуммера не прекратится и война не окончится. Потому что Звезднорожденные перестали быть первой силой Круга Земель, чему залогом события года Тайа-Ароан. Потому что даже нам втроем, сообща, никогда не уничтожить Спящего и, с другой стороны, даже нам втроем, сообща, не пробудить его. Итак, мы, Звезднорожденные, отныне не суть меч в руках мироздания, направленный в сердце Хуммера. Не суть мы и меч в руках Хуммера, направленный в сердце мироздания. Но если не мы, то кто же? - Элиен выбросил вперед руку, как бы акцентируя риторический характер своего вопроса. И сразу же ответил:
        - Те двое, которых нет с нами. Император Синего Алустрала Торвент Мудрый и лозоходец по имени Кальт.
        - Я так и думал! - Герфегест щелкнул пальцами.
        - А кто думал иначе? - пожал плечами Шет.
        - Не понимаю, отец, - впервые с начала ужина Элай решился возвысить голос. - Этого я не понимаю, хотя и прочел Скрижали. Оба этих человека получили возможность обрести истинное могущество, затмевающее силу Звезднорожденных, только благодаря ходу событий в той ветви истории Круга Земель, откуда вернулся ты. Но эта ветвь отсечена твоим возвращением. Как же так?
        - Что суждено - то сбудется. Вся разница в том, что всем нам так или иначе суждено погибнуть в год Тайа-Ароан, а им, Торвенту и Кальту, - возвыситься. Именно им придется решить судьбу войны Третьего Вздоха Хуммера.
        - Может, имело бы смысл убить этих выскочек? - спросил Урайн и недобро прищурился, будто целил в далекого Торвента из сверхдальнобойного лука.
        - Увы, убить их мы не сможем. И в этом заключается нерушимый закон плетения нитей судьбы. Флот Гамелинов может стереть Рем Великолепный в порошок, но Торвенту обязательно удастся ускользнуть и, как я думаю, восставить против Гамелинов все Благородные Дома. Потом - это ясно - повторится поход в Сармонтазару, но уже под каким-нибудь иным девизом. Мы можем послать хоть сотню наемных убийц в Суэддету, но случится так, что Кальт выживет. И, вопреки, а может быть и благодаря этому, все равно станет истинным правителем Ре-Тара. Вольный Город Орин может сокрушить Ре-Тар в войне, но это приведет лишь к тому, что весь Север восстанет против нас под предлогом защиты попранного Права Народов. А Кальта мы с удивлением обнаружим впереди армии северян, на белом коне. Или на черном козле - какая разница? Так или иначе, все повторится. Исчезнет племя ноторов. Уйдет в пучину вод загадочный Хеофор. На каких-то безвестных дорогах судьбы найдут свою гибель харренский сотинальм Висморлин, царь грютов Аганна, хушаки и Девкатра, Гаэт и Ийен, Ашера Тощий и Гаасса окс Тамай. И тысячи других, неназванных.
        - Нет, это все-таки очень странно, - покачал головой Герфегест. - Есть Заклятие Конгетларов, в конце которого сказано: Лед изойдет водою, Ржавчиной Сталь изойдет. Ветер, один лишь Ветер Над прахом Домов воспоет Песнь о падении сильных.
        Лед - Лорчи, Сталь - Гамелины, Ветер - Конгетлары. Я - Последний из Конгетларов. Следовательно, либо Заклятие ложно, либо именно мне суждено пережить упадок Гамелинов и Лорчей. Пережить - и возвыситься. Не так ли?
        - Почти так, - кивнул Элиен. - Заклятие не лжет. Но вспомни, что Торвент Мудрый - это та-лан отражение Зикры из Дома Конгетларов. Так угадай, кому из Конгетларов суждено возвыситься: тебе или Зикре в теле Торвента Мудрого?
        - Да, - покачал головой Герфегест. - Но я ведь знал Зикру, это был прекрасный, мудрый человек, во многом похожий на Леворго. Десять лет назад он или, что то же самое, Торвент Мудрый, помог нам в войне с Единым в Двух Душах. Он и сейчас, будучи императором, является нашим добрым другом и верным союзником! Неужели же он, Зикра, способен стать новой Дланью Хуммера?
        - Скажи, Герфегест, ты много встречал в своей жизни та-лан отражений?
        - Ровно одно, - пожал плечами Хозяин Гамелинов.
        - И я ровно одно. Подозреваю, что Кальт тоже является чьим-то та-лан отражением, но это лишь мое подозрение и не более. Так или иначе - их в крайнем случае двое. Всего лишь двое на весь Круг Земель, ибо та-лан - древнее, большей частью позабытое искусство. Но позабыто оно не случайно, ибо в нем таится страшная опасность. Никто не берется отвечать на вопрос, в каких мирах и обликах обращается семя души умершего, прежде чем вновь воплотиться в та-лан отражении. И никто не берется утверждать, что в это время семя души не подвластно хуммерову наущению. Воля Урайна был захвачена Хуммером очень грубо и поэтому мы все быстро распознали в нем врага. Но никто не говорит, что нет других путей. Мягко, исподволь, Хуммер мог войти в Торвента и оплести его душу паутиной зла. Да, Торвент долгие годы не вызывал подозрений, пока его истинное лицо не начало приоткрываться во время похода в Сармонтазару, о чем вы все прочли в Скрижалях.
        - Ясно, все ясно! - нетерпеливо воскликнул Урайн, который во всем любил кратость. - Следуя сюда коридорами замка, я слышал обворожительные ароматы местных сластей, которыми меня в теле Шета некогда потчевал Ганфала. Скажи, Элиен, нам всем сразу заколоться или все-таки дождемся десерта?
        - Брат, твой язык по-прежнему остр, но ум подобен одностороннему мечу. Закалываться никому не надо.
        - Что же делать? Мы ведь бессильны пред годом Тайа-Ароан? - переспросил Урайн. - Может, лучше уйти в небытие сразу? Зачем длить мучения, зачем пытаться казаться жизнелюбивым, зная, что не сегодня, так завтра тебя разыщет Поющая Стрела или каменный нож хушака?
        - Мы бессильны перед ходом событий, но не перед их сутью. Прожить отмерянное нам время можно по-разному…
        При этих словах Элиена хрустальное яйцо над их головами обратилось фонтаном искрящихся осколков. Ко всеобщему удивлению, света не убавилось - лишь его цвет изменился с белого на переливчатый бордовый, а затем - на изумрудно-зеленый.
        - Кто-то слышит нас, - со злорадством победителя сказал Элиен.
        Впервые после возвращения из Диорха его глаза вновь побежали разноцветными сполохами - как и подобает глазам Звезднорожденного. Впрочем, на сей раз они переливались не внутренним, а отраженным светом.

11
        - Да, мы мертвы, но нам тем более не следует стремиться к смерти! Она сама разыщет нас там, где сочтет нужным.
        Элиен вновь поднялся и вновь принялся неторопливо обходить каре столов.
        - Нас шестеро - трое Звезднорожденных, один сын Звезднорожденного, одна женщина, владеющая Путем Стали, и один мужчина, идущий Путем Ветра. Среди нас, Звезднорожденных, сейчас только Шет окс Лагин обладает внушительной сверхъестественной силой, которую он зарекся использовать еще несколько лет назад. Верно, князь?
        - Верно! - с пьяной горячностью кивнул Шет.
        - И это твое право. Я же растратил все свое магическое могущество, возвращаясь из Диорха. Урайн тоже немногого стоит вне своего прежнего тела и без Когтя Хуммера. Но мы трое чисты помыслами и богаты знанием о зле, которое несут в мир темные искусства Хуммера и, увы, светлые искусства Лишенного Значений. Все сверхъестественное отягощено злом. Диорх и Воздушная Обсерватория, «кричащие девы» и Железная Рукавица, Поющее Оружие и Нетопырь Хегуру, Морской Тритон и даже Скрижали, которые я вынес из Шара - все это семена зла. Лучшее, что мы, Звезднорожденные, можем сделать перед смертью - уничтожить всю сверхъестественную материю мира, а вместе с ней и само знание о ней. Но было бы наивным полагать, что нам удастся решить эту задачу полностью, ибо отпущенного нам времени слишком мало. Поэтому мы, Звезднорожденные, должны заложить основы тайного общества последователей. Общества, которое вне зависимости от тяжести зла, уготованного Кругу Земель, могло бы удерживать мир от разрушения. Таково мое решение по поводу себя, Шета окс Лагина и Октанга Урайна.
        - Пусть, - кивнул Герфегест. - А какое будущее ты уготовил нам?
        - Я вернулся из Диорха в той части ветви дерева истории, где Тай-Кевр уже успел поговорить с Син и Властелином, а Элай - с Ийен. Благодаря нашему своевременному прибытию сюда, в Наг-Нараон, Тай-Кевр отказался от своего замысла сокрушить Гамелинов. Элай, которому Ийен показала прекрасный лик Харманы, - Элиен галантно поклонился Хозяйке Гамелинов, - под моим неусыпным надзором оставил надежды завоевать сердце Хозяйки, склонив ее к супружеской измене.
        Элай уткнулся в свою тарелку и, пожалуй, не возражал бы вообще провалиться сквозь землю.
        Герфегест бросил недовольный взгляд на Элиена. Хармана зарделась. Шет и Урайн переглянулись.
        - Так вот, - Элиен пристально посмотрел в глаза Хозяину Гамелинов. - Герфегест, духовно ты чище любого из присутствующих, но ты слаб. Битва за Священный Остров Дагаат была бы проиграна тобой, если бы не я. Битва при Линниге была выиграна моим сыном. Когда в свое время Хармана делила ложе со Стагевдом, Гамелины быстро преумножали свое могущество. Когда Хармана делила ложе с тобой - Гамелины сохраняли свое могущество в основном благодаря внешним обстоятельствам, но отнюдь не твоим личным заслугам. Сейчас звезда Гамелинов должна засиять так ярко, как никогда прежде. Ибо для того, чтобы мы, Звезднорожденные, успели создать упомянутое мною тайное общество, требуется время. Для этого нам нужен сильный, очень сильный Дом Гамелинов. Есть лишь один способ укрепить Гамелинов - заменить тебя Элаем. Позволить ему совершить то, к чему он так стремился по дороге сюда: возлечь с Хозяйкой Гамелинов и назваться Хозяином.
        Герфегесту показалось, что он проваливается в глухой мрачный колодец - в объятия слепых грютских пауков, в пасть Морского Тритона, в лапы Хуммера.

«Теперь я понимаю, к чему ты вел в самом конце Скрижалей!» - мог бы заорать Герфегест.
        Но люди Алустрала воспринимают удары судьбы с достоинством. Ни один мускул не дрогнул на лице Герфегеста.
        - Продолжай, свел.
        Герфегест никогда не называл Элиена «свелом». В его устах это слово прозвучало грубой издевкой. Впрочем, Элиен прекрасно понимал, какие муки испытывает сейчас Хозяин Гамелинов и не спешил обижаться.
        Элиену тоже было больно. Но он был обречен продолжать:
        - Я мог бы говорить о выгодах этого союза долго, ибо в размышлениях над ним я провел весь путь из Орина в Наг-Нараон. Но я устал от слов. Тебе, Герфегест, остается лишь поверить мне. Поверить и принять решение. Либо ты добровольно вернешься вместе с нами, Звезднорожденными, в Сармонтазару, свой второй дом. Либо вместе с нами уйдет Элай, а ты останешься в Наг-Нараоне и сохранишь перстень Хозяина. Неволить тебя никто не будет.
        Элиен перевел дух. И, возвращаясь на свое место, заключил:
        - Итак, нам требуется полное взаимное согласие. Согласен ли ты, Элай, сын Элиена, возлечь с Харманой из Дома Гамелинов и стать Хозяином Дома Гамелинов?
        Никто, и Элай в том числе, не ожидал, что Элиен сразу возьмет быка за рога, и ему пришлось повторить свой вопрос.
        - Да, - ответил наконец Элай, бросая на Харману откровенный взгляд.
        - Согласна ли ты, Хармана из Дома Гамелинов, возлечь с Элаем, сыном Элиена, дабы ввести его в право Хозяина Дома Гамелинов?
        - Во имя Круга Земель - да, - глаза Харманы смеялись.
        Лицо Герфегеста окаменело. Элиен вздохнул.
        - А теперь самое главное. Согласен ли ты, Герфегест из Дома Конгетларов добровольно сложить с себя полномочия Хозяина?
        Все затаили дыхание. Даже Урайн, который ненавидел Герфегеста, первый раз в жизни посмотрел на него с сочувствием.
        - Дождемся десерта, - пожал плечами Герфегест.
        "Итак, Октанг Урайн мертв. Его Сердце Силы со мной. Мне остается дописать совсем немногое, а затем идти назад, как можно дальше назад, насколько хватит наших ослабевших, но впервые воссоединившихся Сердец.
        Я убил его уже довольно давно - по моим здешним представлениям о времени, около полутора месяцев назад. Но полтора месяца здесь - лишь один вздох в мире Солнца Предвечного. Я должен был записать все новое, что узнал от Урайна. И вот теперь я наконец готов уходить.
        Едва ли мне посчастливится попасть в самое начало года Тайа-Ароан. Успеть хотя бы в тот день, когда Элай сообщил о своем намерении отправиться в Синий Алустрал.
        Я знаю, что в будущем (которое есть лишь измененное прошлое) меня ждет тяжелый разговор, от которого зависит судьба Круга Земель. Я знаю, что моя воля победит и эта победа над любовью моего лучшего друга будет самой горькой из всех, одержанных мною за всю мою жизнь.
        Прости меня, Герфегест. Я буду беспощаден с тобой. Звезднорожденные пущены в мир, чтобы убивать и властвовать. Я - Звезднорожденный, и мне уже не измениться никогда.
        Свое оправдание ищу лишь в одном: возможно, роковой узел, в который сплелись Пути Звезднорожденных, нашими стараниями будет разрублен. И тогда в мир придут другие. Рожденные властвовать через любовь и во имя любви."
        Элиен, сын Тремгора. «Исход Времен»
        notes
        Примечания

1
        В древних законах («правдах») - откуп за убийство или членовредительство.