Орел взмывает ввысь Роман Валерьевич Злотников
        Царь Федор #3 Могла бы Россия стать такой? Да нет, это фантастика. Никаких шансов. Но все же как бы хотелось… И нет ли в этой фантастике чего такого, что можно было бы взять на вооружение сегодняшней России?
        Роман Злотников
        Орел взмывает ввысь
        С искренней благодарностью писателям Диме Гордевскому и Яне Боцман, творящим под псевдонимом Александр Зорич, а также Борису Юлину за неоценимую помощь в создании этой книги.
        Автор
        Часть первая
        Наследники Невского

1
        - Бей! Бей!
        - Все на Песчаную дорогу! В Русскую деревню![РУССКАЯ ДЕРЕВНЯ - в Риге территория от Пороховой башни до места, где сегодня располагается здание сейма, на которой еще с XII в. селились русские купцы и ремесленники. Вследствие этого соседняя с Пороховой башня называлась Русской. Пороховая, ранее Песчаная башня - фортификационное сооружение XIV в., прикрывающее исторически значимую для Риги Большую Песчаную дорогу. - Здесь и далее примеч. автора .] Бей русских!
        - Бей! Бей!
        - Эгей! Вперед, к Пороховой башне!
        Отто Циммерман несся вперед, сжимая палку и разрывая рот в надсадном крике. Рядом с ним, потрясая не только палками, но и топорами, а кое-кто даже кинжалами и шпагами, бежало еще около сотни таких же, как он, молодых и не очень мелких торговцев, ремесленников и приказчиков, многие из которых состояли в древней и весьма уважаемой в городе гильдии Черноголовых[ГИЛЬДИЯ, ИЛИ ОБЩЕСТВО ЧЕРНОГОЛОВЫХ - корпорация странствующих приказчиков и заграничных купцов, занимавшаяся закупкой и доставкой товаров в Ригу. Покровителем общества считался святой Маврикий, чей символ - черная голова - присутствовал на гербе братства. Отсюда и название общества.] . Наконец-то! Началось! Засилью этих проклятых русских в славном вольном городе Риге наступает конец! Честные рижане единым порывом поднялись на защиту своих прав и свобод, гнусно попираемых этими варварами с Востока…
        - Бей! Бей!
        Толпа выскочила к Песчаной, или, как ее стали именовать не так уж и давно, где-то после осады Риги шведами, Пороховой башне и ринулась мимо нее на Большую Песчаную дорогу, в район, именуемый Русской деревней, в котором еще с конца двенадцатого века селились русские ремесленники и купцы. За последние десять лет этот район неимоверно разросся. Ну еще бы, с той поры как проклятый швед Оксеншерна, чтоб его наконец-то черти забрали, установил для русских варваров нулевые таможенные пошлины, через Ригу валом пошел русский хлеб, лен, тушенка, фарфор и остальные товары. Вот только честному рижскому купцу от сего не было никакого прибытка. Потому что все эти товары везли сами русские купцы, на своих же русских кораблях… ну не совсем русских, конечно. Когда это русские могли сделать хоть что-то путное своими кривыми руками? Совершенно понятно, что все эти корабли русским кто-то построил. И товары, которыми они торгуют, также для них кто-то произвел. Ну не сами же они это сделали, в конце-то концов? Даже смешно такое предполагать! Они просто нагло воспользовались чьим-то трудом, присвоив себе исконно
немецкое право торговать на балтийском побережье. Ну всем же известно, что это право со времен Ганзы принадлежит только немецким купцам! И в старые добрые времена, при благословенном Ливонском ордене, русские знали свое место. Тихонько доплывали до Риги и сбывали весь свой товар местным купцам. А куда деваться - таковы законы! Ну а с другой стороны Балтики приплывали собратья-ганзейцы и тут же весь товар у рижских купцов и покупали. Вот это было время… И плыть никуда не надо - и прибыль в кошельках знатная! Впрочем, при поляках тоже было куда ни шло, поляки же тоже славяне и потому, так же как и русские, совершенно неспособны к торговле. Поэтому им все равно приходилось обращаться за помощью к купцам славного немецкого города Риги. Да и шведы вначале вели себя как приличные люди. А вот когда покойный шведский король Густав II Адольф надумал ввязаться в не так уж давно закончившуюся войну в Германии, которую все уже начали называть Тридцатилетней, все и началась…
        - Бей! Бей! - заорала толпа, и Отто натужно подхватил общий крик, потрясая над головой палкой.
        Уф, вроде добрались. Ты смотри, затаились… вон окна-то все ставнями закрыты. Циммерман злобно перекосил рот. Ну, варвары и еретики-ортодоксы, держитесь. Сейчас, сейчас отольются вам все наши слезы… Где ж это такое видано - честного немецкого купца законной прибыли лишать! С тех пор как русские с попустительства шведского канцлера захватили в свои грязные лапы всю восточную балтийскую торговлю, на долю рижского купечества оставались жалкие крохи. Эти наглые русские предпочитали торговать с немцами, датчанами, голландцами, французами и англичанами самостоятельно, без посредников. Это ж уму непостижимо! Ну когда такое было-то?! А все их царь! Русские испокон веку были холопами. И таковыми и остались! Так что когда их царь пожелал, чтобы русские купцы начали торговать самостоятельно, те, вот ведь идиоты, из своего холопского рвения тут же кинулись рабски исполнять волю своего господина. Ну не дураки ли? Ведь совершенно ясно, что ничего у них не получится. И что все вокруг их вовсю обманывают, обсчитывают и шельмуют… жаль только, что такие возможности проходят мимо достойных рижских купцов. При этой
мысли Отто зло ощерился и, подскочив к ближайшему аккуратному домику, с размаху опустил палку на запертую дверь. Потом еще раз и еще… А после пятого удара из-за двери послышался дрожащий, испуганный голос:
        - Что нужно господину?
        Циммерман замер. Вопрос был задан на немецком языке.
        - Кто здесь? - недовольно спросил он, опуская палку.
        - Я Марта Штайн, экономка.
        Отто недоуменно огляделся. Толпа рассыпалась на небольшие группки, которые увлеченно ломились в двери и окна притихших домов. Шагах в двадцати дальше, на противоположной стороне улицы, троим налетчикам удалось вырвать одну из петель ставни, и сейчас они увлеченно выламывали оную, собираясь проникнуть в дом через окно. У большинства остальных успехи были куда скромнее. Ну еще бы, с таким оружием, как у них, штурмовать добротные каменные и деревянные дома, построенные таким образом, чтобы защититься от ночных грабителей, было сложно… Но удивление вызывало не это. А то, что рядом с Циммерманом не было никого. Отто насторожился. Похоже, это неспроста.
        - А чей это дом, Марта?
        - Господина Легери.
        - Легери? - Циммерман наморщил лоб.
        Легери… Легери… Где-то он уже слышал эту фамилию. О-о, Легери! Отто гигантским прыжком отскочил назад. Вот ведь незадача! Чуть не вляпался! Легери - венгерский купец, уважаемый член общества Черноголовых. В хороших отношениях с самим шведским комендантом… Но какого черта его дом расположен в Русской деревне? Он что, не мог поселиться среди приличных людей?
        - Что, Циммерман, попытался заглотать добычу не по своему брюху? - раздался слева голос Вальтера Блюхе, приятеля Отто и тоже приказчика. - Давай к нам. Я думаю, вот в этом доме будет чем поживиться!
        Циммерман раздраженно фыркнул и, досадливо сплюнув, бросился к каменному столбику коновязи, который, пыхтя, выворачивали из мостовой Блюхе с приятелями. Похоже, они собирались использовать его в качестве тарана, намереваясь выбить им дверь соседнего дома.
        - Ты знал? - прорычал он, налегая на уже поддавшийся столбик.
        - А то, - пыхтя, отозвался Вальтер. - А ты разве не слышал, что говорил герр Штаубе в зале Черноголовых?
        - В зале Черноголовых?
        - Ну да. - Блюхе даже на мгновение перестал раскачивать столбик и удивленно уставился на Циммермана. - А ты разве не оттуда с нами бежишь?
        - Да нет, я выскочил из лавки, когда вы бежали мимо. - Отто злорадно усмехнулся. - Старина Михель еще орал, чтобы я немедленно вернулся на рабочее место.
        - Ну что еще можно было ожидать от Старины Михеля? - презрительно скривился Блюхе. - Он всегда предпочитает спрятаться в своей лавке, будто улитка, и молиться, чтобы все неприятности обошли его стороной. А ты что, не слышал о большом сборе? Вроде всех наших оповещали.
        - Нет, - мотнул головой Отто. - Я вчера поздно вечером приплыл из Динабурга. Старина Михель посылал меня с грузом соли. - Циммерман сплюнул. - Все выслуживается перед этим русским купцом, Рьюкавишникоффым. Стоило тому только заикнуться, как тут же снарядил корабль…
        Вальтер загадочно усмехнулся.
        - Вот как… - Он повернул голову к остальным и со смехом произнес: - Парни, наш добрый друг Отто только вчера вернулся, выполняя поручение для герра Рукавишникова.
        - У-у, о-о-о, оле… - заулюлюкали вокруг недоуменно оглядывающегося Циммермана.
        - Так это у тебя уже давно… - с хохотом прокомментировал заявление один из соратников Блюхе.
        - И никак не проходит, - тут же отозвался другой.
        - Дело в том, друг мой, - вкрадчиво начал Вальтер, отрываясь от столбика и этак по-отечески приобнимая Отто за плечи, - что вот этот дом принадлежит как раз этому русскому негодяю - Трифону Рьюкавишникоффу. Так что ты, получается, и сегодня, - он аж хрюкнул от смеха, - тоже работаешь на него…
        И все вокруг буквально зашлись от хохота. Циммерман некоторое время стоял красный от недовольства, ну очень ему не нравилось, когда над ним смеются, но затем комизм ситуации дошел и до него, и он, пусть и через силу, улыбнулся.
        - Уф… - наконец выдохнул Блюхе, - ну и насмешил!.. И долго ты проторчал в Динабурге?
        - Неделю, - мрачно отозвался Циммерман. - Русского пришлось ждать.
        - Ну теперь понятно, почему ты ничего не знаешь. Так вот слушай. Мы в Малой гильдии[Второе название общества Черноголовых.] решили покончить с засильем этих восточных варваров. Большая гильдия - на нашей стороне, но сами они не решились вмешаться. Зато пообещали, что из предзамка[Построенная шведами пристройка к Рижскому замку, в котором размещались службы шведского коменданта Риги.] на наши действия посмотрят сквозь пальцы. Ну да нам больше ничего и не надо…
        Отто угрюмо кивнул. Так вот, значит, оно как… весь этот бунт не сам по себе, неспроста. Это не вольные рижские люди восстали против засилья русских варваров, а… Что там «а» - он додумать не успел. Поскольку с противоположной стороны улицы послышался треск, тут же заглушенный восторженным ревом. Циммерман оглянулся. Парням у соседнего дома наконец-таки удалось оторвать створку ставни, и они встретили эту победу бурным восторгом.
        - Эй, ребята, - встревоженно закричал Блюхе, - а ну, поднажмем! А то этот Грубер нас точно опередит.
        - Как это опередит? - удивился Отто. - В чем?
        - Ты же не был в зале Черноголовых, - снисходительно отозвался Вальтер, - и не слышал, как Пауль Рабке пообещал десять талеров тем, кто первыми ворвется в дома этих русских варваров. Ну сразу после того, как всем объяснили, какие дома нельзя трогать ни в коем случае.
        - Да уж, - снова отозвался тот самый приятель Блюхе, который констатировал, что у Отто «никак не проходит». - Мы все тут животики надорвали, глядя, как ты ломишься в дом господина Легери.
        И все снова заржали.
        - А какого дьявола Легери поселился здесь? - зло огрызнулся Циммерман. - Что, не мог найти более приличных соседей?
        - Ну перед русскими последнее время многие заискивали, - пожал плечами Вальтер. - Да хотя бы твоего Старину Михеля взять. Считай, стелется перед ними. - Блюхе презрительно скривился. - Все мечтает ухватить побольше объедков с их стола, вместо того чтобы твердо и жестко взять то, что принадлежит рижским купцам по праву. Ну да ничего… дай срок, мы и их выкинем из Риги вместе с их русскими хозяевами.
        Циммермана слегка кольнуло. Нет, он не испытывал никакой особой любви к Старине Михелю, да и уважения, если честно, тоже. Но Старина Михель был рижанином, причем рижанином в черт знает каком поколении. Как и сам Отто, кстати. А вот Блюхе обосновались в Риге всего десять лет назад, когда отец Вальтера перебрался сюда из Любека. Ну и какое он имел право решать: жить Старине Михелю в Риге или не жить? Да и вообще, весь этот бунт, к которому он присоединился с таким воодушевлением, теперь вызывал у Отто сильное подозрение. Он-то думал, что поднялась вся Рига, единым порывом, а тут… Циммерман разогнулся и огляделся. Ну да… все та же сотня молодых, крепких парней, многих он не раз встречал в таверне
«У старого Карла», где они собирались попить пива и почесать языки насчет того, как эти проклятые русские гнобят и притесняют старых рижан… Хотя из рижан, которые действительно могли причислять себя к старым семьям, в той таверне обычно бывало всего человек восемь - десять, считая и самого Отто. Остальные же горлодеры были из тех, кто переселился в город не так уж и давно и по идее знать о порядках, царивших во времена Ливонского ордена или чуть позже, не могли. Если им о них кто-нибудь специально не рассказал. А между тем рассуждали они о них с большим апломбом…
        Бабах!
        Выстрел раздался как гром среди ясного неба. Отто бросил ломать столбик, прянул к стене и обернулся. Один из налетчиков из той ватаги, что выломали окно соседнего дома, валялся на мостовой, зажимая плечо и дико воя. Сквозь его пальцы вовсю хлестала кровь.
        - Да у них пистолеты! - изумленно воскликнул Блюхе.
        Циммерман покосился на него.
        - И что? Почему это тебя удивляет?
        Вальтер растерянно посмотрел на приятеля.
        - Но ведь Рабке сказал, что никакого оружия у русских нет. Шведы еще три дня тому назад повелели им сдать все хранившееся в их домах оружие. А вчера прошли по всем домам с проверкой. Он сказал, что сам видел конфискованные у русских мушкеты, пистолеты и сабли…
        Циммерман покачал головой. Да, странно… Это что же, русские решились нарушить прямое распоряжение самого господина коменданта? Это должно выйти им боком… потом. А вот сейчас…
        В этот момент из того же разбитого окна с отломанной ставней раздался еще один выстрел. И сразу вслед за ним налетчик, увлеченно карабкающийся на крышу дома, расположенного шагов на двадцать дальше, рухнул вниз, подвывая и вцепившись в простреленную лодыжку.
        - Эх ты, - не выдержал Отто и одобрительно кивнул, - хорошо стреляет! Как далеко из пистолета попал…
        Поскольку Старина Михель частенько отсылал его с различными поручениями по всей Лифляндии и Курляндии, молодой приказчик был обучен обращению с оружием и знал толк в меткой стрельбе. Так вот сам бы он вряд ли сумел попасть в человека из пистолета на таком большом расстоянии.
        - Ты как хочешь, Вальтер, - насупившись, произнес все тот же приятель Блюхе, - а я, пожалуй, пойду отсюда. Мы так не договаривались. Рабке нас обманул. Он обещал, что мы сможем тут хорошо поживиться и что опасаться нам совершенно нечего. А мы пока еще никакой добычи не заимели, зато уже двоих подстрелили.
        - Ганс, ты что? - Блюхе ухватил его за плечо. - Ты испугался одного пистолета? К тому же он не в том доме, в который мы собирались забраться.
        - Не в том-то не в том, а вот стреляет он не только по тем, кто лезет к нему, а по всем, кого увидит, - хмуро отозвался Ганс.
        И, подтверждая его слова, тут же раздался еще один выстрел, сразу же дополненный очередным воплем. Орали откуда-то из-за угла. Улица была пустынна - налетчики попрятались, но, как видно, не все хорошо…
        Вальтер досадливо прикусил губу и оглядел свою ватагу, бросившую столбик. Подобные аргументы крыть было нечем.
        - И вообще, чего мы тут забыли? - снова подал голос Ганс. - Побежали в порт, к складам. Ну что тут можно награбить? Русские купцы здесь же и не живут, так, останавливаются по пути. Я не думаю, что в этих домах найдется так уж много хорошей добычи. И вообще, я думаю, Рабке специально нас сюда отправил, подальше от порта, а сам сейчас со своими людьми спокойно потрошит их склады.
        Ответом ему стал одобрительный гул. Отто же внимательно смотрел на Вальтера. Того явно раздосадовало предложение Ганса. И Циммерману отчего-то показалось, что его приятелю Блюхе почему-то было необходимо, чтобы они все остались здесь и продолжили ломиться в дома русских.
        - Ты глупец, Ганс! - закричал Вальтер. - Глупец и трус! Как в доме у купца может не быть чем поживиться? И кого ты испугался? Одного русского с пистолетом? Так знай, что в порту у складов - торговая стража! И пистолет там будет явно не один!
        Все переглянулись. В словах Блюхе был смысл… К тому же Вальтер не дал им возможности поразмышлять над его словами, а тут же заорал:
        - Ну что встали? Давай навались!.. Еще немного, и мы выворотим этот чертов столб из мостовой… Не робей, этот русский с пистолетом сюда стрелять не может. Ему мешает вторая створка ставен. Давай-давай… шевелись… вот, вот уже… пошло-о-о… Молодцы! А ну, взялись!
        И все дружно подхватили на руки выломанный из мостовой столбик, разворачиваясь в сторону двери того дома, который изначально наметили как свою добычу. Столбик был тяжелым, к тому же его нижняя часть была измазана в земле, отчего камень скользил в руках, но Циммерман сумел-таки его удержать. Поэтому, когда они с воодушевленным ревом бросились к двери, намереваясь первым же ударом вышибить довольно хлипкую створку, он мчался вместе со всеми, так же радостно ревя и выбросив из головы все посторонние мысли. Вот сейчас, уже…
        Выстрел прозвучал неожиданно. И в следующее мгновение Отто Циммерман обнаружил, что лежит на брусчатке мостовой и обеими руками держится за простреленное бедро. А в двух шагах от него катается по мостовой Вальтер Блюхе, визжа и держась за ступню, расплющенную вывалившимся из рук разбегающихся налетчиков столбиком.
        - Это… что же… - сипло прохрипел Отто и, повернув голову, уставился на окно, из которого стреляли из пистолета.
        Ну да… Блюхе - идиот! Не сможет выстрелить, не сможет выстрелить… Да неведомый стрелок просто открыл вторую створку и совершенно спокойно выпалил по их ревущей компании. Циммерман судорожно всхлипнул. Нет, трусом он не был и раны не боялся, хотя до сего момента случая вступить с кем-нибудь в бой ему пока не представилось. Но погибнуть так глупо, просто истечь кровью на улице во время неудачного погрома и не дожить до минуты, когда Рига вновь станет свободной… это было обидно. А никого, кто смог бы ему помочь, поблизости уже не было. Похоже, остальные рассудили, что четверых раненых еще до того, как они ворвались в дома и успели получить хоть какой-то ощутимый доход, с них довольно, и поспешили покинуть это неожиданно ставшее опасным место. Ведь практически все, кто ворвался в Русскую деревню, имели отношение к торговле и умели сводить дебет с кредитом. И вырисовывающийся баланс никому из них не понравился. В конце концов, кем бы ни был этот стрелок, огнестрельным оружием он владел куда как умело. А стрелять начал только после того, как налетчики полезли в дом. И кто мог поручиться, что и в других
домах налетчиков не встретит столь же теплый прием. Ведь всем известно: эти русские - варвары! Они на все способны, даже защищать свое достояние до последней капли крови. Не то что евреи. Вот тех грабить - сплошное удовольствие… Кстати насчет евреев, их квартал находится тут недалеко, за углом, так, может…
        Эти ли мысли внезапно посетили налетчиков, либо какие другие - гадать можно долго. Но, как бы там ни было, результатом оказалось то, что к тому моменту, когда дверь самого пострадавшего в столь бесславно закончившемся погроме дома распахнулась, никого из целых налетчиков на улице уже не было. На пороге появился настороженный человек в ярко-алом наряде, почему-то сразу вызвавшем у Циммермана ассоциацию с армейским мундиром, с пистолетом в одной руке и обнаженной саблей в другой. Человек несколько мгновений постоял, ощупывая окружающее пространство настороженным взглядом слегка прищуренных глаз, а затем негромко приказал по-русски:
        - Савватей, Торгут, за мной, - и вышел наружу.
        Отто со страдальчески искривившимся лицом смотрел на него. Сейчас этот русский варвар его убьет. Вот дьявол, ну почему он не послушался Старину Михеля?! Сидел бы сейчас в его лавке и…
        Русский военный, неведомо каким образом оказавшийся здесь, на тихой улочке рижского предместья, внимательно осмотрелся и кивнул в сторону Циммермана:
        - Так, Савватей, Торгут, хватайте-ка вон энтого и тащите в дом. А я пока других посторожу.
        - Да пошто, Митрий Дормидонтыч, - отозвался один из двух подручных человека в красном мундире, выделявшийся широкой, окладистой бородой, в то время как у второго бороденка была реденькая, - Торгутка их и здеся запросто прирежет. Зачем мараться-то? Евон у него из ноги кровища-то как хлещет…
        - Ты бы, Савватей, не умничал, - ернически оторвался тот, кого назвали Митрием Дормидонтычем, - а быстро делал что велено. Прирезать мы его всегда успеем, а сначала надо поспрошать, чего это рижские немцы тут вздумали бунт учинять. Или ты думаешь, они просто так, спьяну, дома купцов да ремесленников русских громить отправились? Да еще аккурат опосля того, как свеи у всех местных русских оружие поотбирали.
        - Да я че, я ж ничего… - тут же пошел на попятный бородатый. - Сказано - сделаем.
        - Вот то-то, - усмехнулся военный, - отнесете - и быстро назад. Сразу же второго возьмем. А потом и тех, кто еще остался. Я вроде как четверых подстрелил, но двое, похоже, убегли. Ну да мне для спросу и троих хватит…
        И тут Отто застонал, потому как его довольно бесцеремонно подняли сильные руки и поволокли в дом, из которого и появились эти трое.
        В доме оказалось еще два человека - испуганная женщина, укутанная в теплую шаль, и седой старик. Двое подручных военного довольно грубо опустили Циммермана на тщательно выскобленный пол, потом бородатый вытащил из-за кушака длинный нож крайне разбойничьего вида и протянул старику.
        - Вот, папаша, покарауль его, покамест мы остальных не принесем. Ежели что - сразу коли ему в пузо. После того он уже будет и не боец, и не жилец, но все одно Митрию Дормидонтычу все чего надобно рассказать успеет. - Бородатый бросил исподлобья взгляд на Отто. - Ты-то, тать, по-русски разумеешь ли?
        Циммерман сглотнул. Смешно… Спрашивать сегодня у купеческого приказчика: разумеет ли он по-русски? А кто б его иначе-то на работу взял?
        - Не слышу?! - грозно взревел бородатый.
        - Да, господин, - испуганно пробормотал Циммерман и на всякий случай кивнул.
        Бородатый хмыкнул и вышел наружу…
        Спустя несколько минут Вальтер и еще один пострадавший налетчик, тот самый, кто попытался забраться в окно, а затем упал у самой стены, тоже оказались в доме, в который налетчикам едва не удалось проникнуть. За это время женщина успела перетянуть Циммерману рану на ноге, остановив кровь, и сейчас хлопотала над тем, что с простреленным плечом.
        Подручные военного внесли Блюхе, которому выпала последняя очередь быть доставленным в еще недавно столь желанное для налетчиков помещение, за ними вошел военный, аккуратно закрыл за собой дверь, задвинул задвижку и, окинув взглядом живописную картину, хмыкнул:
        - Да уж, ухари…
        - Герр Колесников… - тут же забормотал, чуть коверкая слова, старик.
        Похоже, он был ливом, а может, латгалом или куршем. Кто их разберет, этих дикарей. Они вообще начали появляться в исконно немецкой Риге только в последнее время и во многом как раз благодаря этим варварам русским. До того никому и в голову не приходило позволять местным дикарям поселяться в городе. Максимум, что им дозволялось, - это продавать, причем где-нибудь на окраине, а не на рыночной площади, товары со своих жалких полей и огородишек (ну совершенно ясно, что лучшая земля принадлежит немцам) и приходить в наиболее бедные дома делать уборку. Потому что в зажиточных держали чисто немецкую прислугу. А тут… впрочем, чего еще можно было ждать от русского купца?
        - …клянусь, само Провидение послало нам вас. Если бы вы вчера не постучались в эту дверь и не попросились на постой, то я не знаю…
        Отто невольно поморщился. Этот дикарь еще смеет рассуждать о Провидении…
        - Да, ладноть, - добродушно махнул рукой военный. - Куды мне деваться-то было? Эвон, городские ворота-то уж закрыты были, не в поле же ночевать? Наночевался уже. И еще наночуюсь, похоже, коль здесь у вас такие дела затеваются… - Тут его взгляд заледенел, и он, присев на корточки так, чтобы его лицо оказалось напротив испуганной рожи раненного в плечо налетчика, рявкнул: - Как звать?!
        - Ге… Гельмут, уважаемый господин… пож… пожалуйста, вы не могли бы позвать врача, врача, скорее…
        - Обойдешься, - нахмурился военный. - Сначала я должен убедиться, что тебя стоит лечить. А то, можа, легче, да и справедливей оставить тебя сдохнуть, как собаку… А ну-ка, давай рассказывай, кто это вас надоумил идти Русскую деревню грабить?
        Гельмут испуганно покосился на Вальтера, тот смотрел на него напряженным взглядом. Но этот взгляд, как тут же выяснилось, заметил и военный. И сумел верно его оценить. Он хмыкнул, а затем внезапно выдернул из-за пояса пистолет, который засунул туда, войдя в дом, и приставил его ко лбу Вальтера.
        - Вот, значит, оно как… паря. Чегой-то этот Гельмут на тебя косится? Знать, ты поглавнее его будешь. Так что давай пой, кто это вас сюда пойти науськал.
        - Я… - побледневший Вальтер облизнул мгновенно пересохшие губы, - я ничего не…
        - Твое дело, паря, - усмехнулся военный, - не хочешь говорить - не надо. - И он с щелчком взвел курок пистолета с зажатым в нем опаленным предыдущими выстрелами кремнем. - Коль решил молчать - так я тебя сейчас и кончу. И этим другим покажу, как им делать не след. Авось они посговорчивей будут.
        - Нет! - почти по-бабьи взвизгнул Блюхе. - Не надо! Я все скажу… все… Это все Пауль Рабке. Это он, он! Он приехал из Любека месяц назад. И сказал, что…
        Вальтер пел будто соловей. Как выяснилось, Пауль Рабке прибыл из Любека с тайным поручением от какого-то высокопоставленного лица, коему надоело засилье русских купцов на просторах Балтики. И то сказать, ладно бы русские торговали по-старому, как оно велось испокон веку, - пенькой, льном, воском, поташом, салом… так ведь нет, они все переиначили. Вместо воска торговали всякой разной вощиной или уже готовыми свечами, вместо пеньки - канатами и веревками, вместо льна - парусиной и беленым либо крашеным полотном. Целые мануфактуры, заточенные под переработку русского сырья, разорялись, и торговые люди терпели сильные убытки. Ну кому такое может понравиться? Не говоря уж о том, что те же шведы ранее только на перепродаже русского хлеба имели почти миллион талеров в год. А теперь все эти деньги оседали в карманах жадных русских купцов. Неудивительно, что люди наконец раскачались и решили предпринять усилия, дабы восстановить нагло попранную справедливость…
        Впрочем, рассуждения о справедливости военный в красном мундире пропустил мимо ушей, зато очень умело, всего парой вопросов и легким движением пистолетного дула у переносицы, переключил излияния Вальтера с прибывшего месяц назад Пауля Рабке на него самого. Где, когда, с кем, сколько получал, о чем должен был говорить… Где-то в середине этой речи Отто почувствовал, что его щеки стали совершенно пунцовыми. Оказывается, его развели как телка. Все эти разговоры, которые велись в таверне «У старого Карла» и которые он воспринимал как полную и абсолютную истину, ранее намеренно скрытую от него, а вот теперь, сейчас, открытую ему умными и честными людьми, с кем ему так повезло познакомиться и подружиться, как теперь выяснилось, в большинстве своем оказались ложью…
        И велись они как раз для того, чтобы, когда поступит команда действовать, у Вальтера Блюхе, Пауля Рабке и их хозяев под рукой оказались бы молодые, крепкие ребята, искренне возмущенные «творящимся беззаконием» и способные сделать все так, как и надобно этим хозяевам, но при этом искренне считая, что они действуют по своему собственному разумению и побуждению. И лишь немногие из тех, кто сегодня ворвался в Русскую деревню, горя возмущением и негодованием (а также, куда уж деваться, желанием пограбить и преумножить сим свое благосостояние), знали или хотя бы догадывались, что происходит на самом деле. Как раз одним из таких догадывающихся и был Гельмут. А вот Отто оказался бестолочью…
        - Вот так-то, паря… - сказал ему военный, закончив перекрестный допрос, после которого полный расклад стал понятен не только ему, но и всем остальным, в том числе и Циммерману. А его отношение к услышанному, похоже, оказалось явно написано на его лице. - Так вот с такими, как ты, телками завсегда и поступают. Поманят чем красивым - волей там или энтой… справедливостью, а потом и гонят на убой.
        Отто вздрогнул. Русский, да еще военный, рассуждающий о высоких материях… это выглядело как минимум странно. И еще более странным было то, что он, похоже, был полностью прав…
        - Ну да ладно, ништо, - продолжил между тем русский, - теперь-то уже эти мужи хитромудрые у нас попляшут. - Он почти по-дружески подмигнул Отто и развернулся к старику. - Вот что, отец. Ехать мне надобно. Да поскорее. Да не туда, куда собирался, а обратно, в Полоцк. К войсковому дознавателю. Сам видишь, какие тут у вас дела творятся… Да не одному, а с энтими тремя. Телега-то у тебя есть?
        - Есть-есть, - закивал старик, - даже две.
        - Ну так давай закладывай.
        - А, - старик запнулся, - господин кирасир, можно и нам с вами? Клянусь, мы…
        - Ты не клянись, - оборвал его военный, - просто не отставай. Потому как я ждать не буду. Так что давай иди быстрее. А я их покамест по дохтурскому делу обихожу.
        - Но… врач, - робко начал Гельмут.
        - Не боись, - усмехнулся военный, - не первый раз такие раны врачую. Знаю, как оно делать надобно. А к городскому дохтуру я тебя не повезу. Не обессудь. Времени нет. Уезжать надобно, пока этот ваш Пауль Рабке не опомнился. Причем вам как бы не быстрее, чем мне. А то он вас всех тут же к ногтю прижмет, чтобы свои темные делишки покрыть. Ибо вы теперь противу него первые видоки. Я-то что, капитан царевых кирасир, проездом ехавший. А вы - местные, речи его и его подручных не один день слушавшие, сами в погроме, им учиненном, участвовавшие. Ему теперь от вас сколь можно быстрее избавиться следует. Да при удаче еще и на меня все и свалить…
        Циммерман поежился и настороженно покосился на дверь. А ну как этот самый Рабке сейчас ворвется в дверь со своими слугами? Но военный, заметив его взгляд и, к удивлению Отто, очень точно его истолковав, развеял его опасения:
        - Не, сейчас ему не до этого. Да и не знает он, скорее всего, ничего еще. Эвон твой подельник-то что говорил? Что его людишки нонеча склады в порту грабят. А вас более для отвлечения внимания послали. Чтобы тут, значит, пожар запалить и хучь часть портовой стражи сюда отвлечь. Да, можа, и свеям основание дать в порту порядок подольше не восстанавливать. Мол, на беспорядки в городе отвлеклись, вот и не успели. Да токмо ваши все, я так думаю, не к нему помчались докладать о своем конфузе, а либо, как оно обычно при любом погроме бывает, евреев потрошить, либо, ежели я их совсем шибко испужал, вообще по домам. Так что покамест до него слух дойдет, покамест он своих людишек от грабежей сумеет оторвать да сюда двинет - мы десять раз скрыться успеем…
        Уже сидя в телеге, с наново и очень умело перевязанной ногой и не менее умело связанными сзади подручным военного - редкобородым азиатом совершенно звероватого вида - руками, Циммерман уставился в спину военного, обтянутую красным сукном мундира. Ой, какой-то неправильный военный им попался. Эвон как все сотворил-то. И от налета в одиночку отбился, и из Блюхе сумел всю правду извлечь, и вообще… Но тот, как видно, спиной почувствовал его взгляд и, резко развернувшись, ухмыльнулся Отто.
        - Что, болезный ты мой, гадаешь, откуль я такой шустрый взялся? А оттель, что я - кирасир! В кирасиры запросто так попасть никому невозможно. Надобно и доблесть, и волю, и смекалку проявить недюжинные… Но зато наши полки николи на жилое и не распускают, и по старости нас тоже никого не увольняют. Так государю и служим до смерти. И в бою врагов сеча, и иную какую крамолу и потаю вредную на государя и страну нашу, Русь Святую, изыскивая. Так что очень вашим этим хозяйвам не повезло, что я ныне мимо ехал…

2
        Я сидел и смотрел на человека, стоящего передо мной. Узкие раскосые глаза, черные волосы, смуглая кожа и угадываемые под рясой кривые ноги - наследство сотен поколений степных всадников. Кто же он такой? Какого роду-племени? Я хмыкнул, потому что вопрос был глупым. Он - русский…
        Последняя перепись населения, которую впервые осуществили совместно два приказа - Большой казны и Большой счетный, принесла мне очень интересные сведения. Численность населения страны уже перевалила за двадцать три миллиона. И это счетных! То есть только тех, на ком лежала та или иная тягота - служба государева, божье моление и сиротское бо старческое призрение, коим облагались монастыри и епархии (у меня не поотлыниваешь), государева казачья служба, подушная подать либо ясак. Кроме того, по прикидкам дьяков Счетного приказа, на территории страны проживало где-то около миллиона несосчитанных - среди которых были и калики перехожие, и скоморохи, ватаги, коих удалось-таки отучить от татьбы, но по большей части таковые жили, конечно, в совсем уж глухих таежных, степных и тундровых стойбищах. Эта перепись, проводимая в первую очередь для приказа Большой казны, нуждающегося в регулярном обновлении базы подушного налогообложения, впервые прошла по более расширенному списку параметров.
        Я решил поставить многие свои экономические и демографические программы на научную основу, для чего и основал Счетный приказ, повелев ему неустанно собирать сведения откуда только возможно - из таможенных и карантинных изб, от царевых мытней, из общинных списков и так далее. Ну и регулярно работать «в поле». Так что нынешняя перепись развернула передо мной куда как более обширную картину современного состояния России, чем та, которой я обладал ранее. И вот тут-то выяснилось, что на вопрос, какого ты, родимый, роду-племени, подавляющее большинство населения ничтоже сумняшеся ответствовало - русский. А конкретно - таковыми объявило себя почти двадцать два миллиона человек. При том что ранее считалось, что в стране живет не менее четырех миллионов инородцев - татары, мордва, чуваши, тунгусы, ногайцы, башкиры, вотяки, монголы и так далее. Не говоря уж о не так давно переселившихся немцах и всяких там поляках с молдаванами, также активно бегущих кто от своих панов, а кто от османов на мои западные и южные земли.
        Я так сильно заинтересовался такой странной статистикой, что даже повелел провести специальное расследование, которое поручил игумену основанного еще моим батюшкой Заиконоспасского монастыря Григорию. А тот отрядил на сие дело инока Иону, оказавшегося крещеным ногайцем, взятым в Божьи слуги малым ребенком, из числа тех отроков, коих я повелел принять в обучение в монастыри после той давней уже замятни, случившейся между башкирами, казанскими татарами и ногайцами аккурат опосля Южной войны. Заиконоспасский и еще три монастыря числились ставропигиальными только формально, а на самом деле состояли в так называемом особливом списке, то есть управлялись напрямую не только патриархом, но и царем. Все четыре монастыря имели свой особенный устав, возглавлялись игуменами из числа тех, что в свое время сумели освоить школу Шаолиня и, по существу, являлись моим православным ответом на существование иезуитов. А что?
        Именно иезуиты в свое время сумели окрестить всю Латинскую Америку и Африку, коя в двадцатом - двадцать первом веках в основном и будет содержать Престол святого Петра. И именно латиноамериканцы и африканцы составляют три четверти того самого миллиарда католиков, коим так гордятся папы, именуя свою паству самой многочисленной христианской конфессией в мире. Так разве нам, православным, помешает специализированная структура, заточенная под подобные задачи? Вот и я так считаю… То есть как оно будет на самом деле, надо еще, конечно, посмотреть, но попробовать сотворить с Божьей помощью (потому как без нее в таком деле все равно ничего не получится), нечто такое я рискнул. И пока поводов для разочарования не просматривалось…
        Так вот сейчас инок Иона, поедая меня своими раскосыми глазами, докладывал мне результаты своего расследования. Я сделал жест рукой, прерывая доклад, и некоторое время размышлял над изложенным. А затем задумчиво переспросил:
        - Значит, говоришь, среди тех, кого ранее считали казанскими татарами, православных и русскими себя считающих таперича более половины выходит?
        Инок смущенно кашлянул.
        - Не совсем так, государь. Среди татар число магометан за сорок лет токмо на треть упало. Ну, может, чуть больше… Просто опосля той замятни… ну которую казанцы, башкиры и ногайцы между собой учинили, многие роды вырезаны были либо зимой повымерзли. А в те земли другие пришли - и из русских уездов, а тако же мордва и чуваши. А оне спокон веку уже как православные. И многие, пришедши, жинок себе из татарок взяли, ну покрестив их, конечно. А потом так и пошло… У новых поселенцев твоей волей, государь, да патриарховым радением церкви строиться начали, а мечетей в округе мало. Почитай, токмо в городах. Потому и остальной народишко-то начал креститься, чтобы не во блуде, а по закону жить. Да и ремесло какое иное токмо православным доверяли.
        Например, лодьи торговые от Астрахани до торгового тракта, что между Волгой и Доном проложен, токмо тем ватагам водить дозволялось, кто крестное целование давал. А то дело выгодное. Ватаги, что лодьи купеческие бечевой да волами вверх по Волге таскают, более всего в тех краях серебра имают. Потому и женихи из них знатные, и семьи у таковых завсегда многочисленные… И царь-рыбу опять же ловить токмо те артели могли, кто крест целовал по цареву закону сие справлять. Вот много татар и покрестилось. А там и школы приходские, тако же твоим тщанием и патриаршим радением устроенные… Так что ежели отцы более по житейскому умыслию крестились, то дети, батюшками в приходских школах обученные, в вере уже куда тверже стояли. А ноне, как внуки пошли, и вообще… - Инок махнул рукой.
        А я мысленно усмехнулся. Значит, вот как они самоидентифицируются-то. Считай, по-казачьи. Потому как казаки своего каким образом определяли? По-русски говоришь, по-православному крестишься, кругу казачьему крест целуешь? Все - казак! Так и тут. По-русски говоришь? Веры православной? Следовательно - русский, и никаких гвоздей!
        Скажете - а как же чистота крови?!
        А никак! Еще в двадцатом веке генетикой однозначно доказано, что смешение кровей всегда потомству на благо идет. А вот близкородственный инбридинг однозначно приводит к вырождению. Американцы вон в оставленном мной будущем даже целую лотерею из-за этого затеяли по своим грин-картам. Подал в посольство анкету на английском языке - считай, лотерейный билет купил. Более чем пятидесяти тысячам человек каждый год в страну въезжать дозволяли. Ну ежели те деньги на билет и жизнь найдут. Именно для поддержания генетического разнообразия. Поскольку большинство участников такой лотереи как раз из самых бедных и отсталых стран были - из Бангладеш, Ганы и иных задворков цивилизации. Потому как, чтобы в Штаты из той же Европы попасть, никаких особенных усилий не требовалось, а вот для таких задворок цивилизации подобная лотерея - едва ли не единственный шанс перепрыгнуть из глухого угла третьего мира в первый. Пусть даже на его помойки, потому как ничего более таким иммигрантам по первости там не светило… Да еще и самые сливки наловчились снимать. Ведь чтобы в этой лотерее участвовать - английский язык знать
надо, а его еще попробуй в этих странах выучи. Очень большое упорство и волю иметь надобно…
        Впрочем, у нас, русских, нечто подобное вообще спокон веку как бы само по себе творилось. Вот, скажем, я - русский? Да стопроцентно! Не просто русский, но еще и русский царь. А по Разрядным книгам (уж не знаю, насколько им можно верить) предком Годуновых был татарский князь Чета, перешедший на русскую службу во времена Ивана Калиты. И мы, Годуновы, такие не одни. Недаром моя тетушка… ну та, которая аккурат в самом конце двадцатого века преставилась, говаривала: «Колупни русского - отыщешь татарина». И вообще, среди предков русской знати кого только не встречается. О скандинавах, татарах, литвинах и греках я уж и не говорю - сплошь и рядом, так ведь совсем экзотические предки есть - от гишпанцев до шотландцев и персиян. Кого только на службу к русским князьям не заносило, и кто только здесь, на Руси-матушке, не оседал, за верную службу князем поместьем, а то и вотчиной пожалованный… Да и простой народ, вроде как испокон веку здесь проживавший, возьми - так тоже с этой исконной русскостью (коей так кичились в покинутом мною времени всякие крайние русские националисты) проблема вылезает. Стоит только
чуть в глубь веков залезть, так среди своих предков можно и такого отыскать, коий на тебя, назови ты его русским, с кулаками полезет. И орать будет, что не хрен обзываться, потому как он тебе никакой не русский, а самый что ни на есть полянин, или древлянин, или кривич, или вятич, или радимич, или чистокровный мурома! Из коих, как известно, самый главный русский богатырь - Илья Муромец и был. Охохонюшки, нет, если в эти национальные дела углубляться, так вообще мозги закипят…
        Ну да и не хрен углубляться! Потому как, по моему мнению, все идет ну просто преотлично: число русских - множится, и они друг за дружку тут крепко держатся, не глядя на то, у кого какие волосы и глаза. А не как в мое время, когда в той же Чечне, Таджикистане и иных национальных окраинах русские семьи вырезали, а их такие же русские соседи, за которыми ну совершенно точно должны были прийти уже завтра, молча сидели по своим дворам и молились, чтобы вот сегодня, сейчас, пронесло бы. То есть умри ты сегодня - а я завтра. Так, кстати, со многими там и произошло… А на рожу смотреть - последнее дело. Эвон так почитай большую часть русского населения Сибири можно нерусскими объявить. Ведь почти все казачки? сибирские себе в женки якуток, тунгусок да вогулок взяли[Например, великий русский землепроходец, уроженец Великого Устюга Семен Дежнев был женат на якутке Абакаяд Сючю, а жена соратника Дежнева, холмогорца Федота Попова, якутка Кивиль вообще путешествовала вместе с мужем и стала первой женщиной, прошедшей тогда еще не названным проливом из Северного Ледовитого океана в Тихий.] , и ребятенки у них с
очень характерным разрезом глаз понарождались. И что теперь?..
        Вот только немцы-то как шустро себя в русские записали. Еще поколение не сменилось, а уже обрусели. Значит, сработала моя идея их по одной семье в русские деревни расселять…
        Отпустив инока, я поднялся из-за стола и подошел к окну. За окном колыхались ветви сирени. Отцвела она уже давно, лето к исходу идет, но все равно глаз радовала.
        - Государь!
        В приоткрытой двери кабинета нарисовалась уже почти совсем седая голова Аникея с довольно потешно выглядящими на его физиономии очками. Это был результат еще одного моего «откровения», случившегося как раз тогда, когда зрение начало садиться и у меня самого. И хотя очками я пользовался уже лет пять, а распространение в моем окружении, немалую часть которого составляли мои изначальные соратники, коим уже, как и мне, более шестидесяти лет, они получили едва ли не сразу, широкого применения очки пока не имели. Ибо изготовление линз для их производства оказалось той еще задачей, и решить ее пока сумели только в опытовых мастерских при избе стекольных розмыслов. Да и то лишь при помощи оптиков и химиков из Московского университета. Так что даже в России, кроме как в этих мастерских, нигде более очков не делали. А про другие страны и говорить нечего. Россия сейчас являлась почти монопольным обладателем пула самых передовых технологий - от технических до сельскохозяйственных.
        Ну за исключением тех, кои не представлялось возможным использовать на ее территории вследствие климатических ограничений. Хотя и в этом направлении дело двигалось. Поскольку и границы страны мало-помалу расширялись… ну или должны были расшириться в не таком уж далеком будущем. Скажем, Крым и в той истории, которую я изучал, все одно стал российским, поэтому я сейчас вполне спокойно вкладывался в развитие в нем виноградарства, как раз в тех местах, где в мое время располагалась Массандра. Вот уже лет двадцать там активно сажали виноград - лучшие испанские, французские и итальянские сорта. Пока не слишком много - по сотне-другой четей каждого сорта. Торопиться я не хотел. Подождем лет двадцать - тридцать, посмотрим, какие сорта дадут лучший, наиболее качественный урожай, теми потом и засадим. Кроме того, в междуречье Яика и Эмбы, на землях яицкого казачества, вовсю шли опыты с выращиванием хлопка и тутового шелкопряда. А в Киевской губернии появились первые плантации товарной сахарной свеклы[Франц-Карл Ашар, первым наладивший производство сахара из свеклы, а не из тростника, сумел добиться
приемлемого результата селекционной работы всего за 13 лет, с 1786 по
1799 г.] . Виниуса я похоронил уже лет десять как, но он воспитал себе хорошую смену…
        Причем моей собственной заслугой в этом было отнюдь не то, что я кому-то
        рассказал и уж тем более кого-то научил , как и что им делать. По большому счету я об этом и не знал практически ничего, кроме того, как можно пользоваться получившимся результатом… Я сделал совершенно другое. Я создал
        социальные структуры , которые оказались способны воспринять и развить мои крайне сумбурные намеки (иначе и не назовешь), а также сумел наполнить их необходимыми для их ускоренного развития людьми и необходимыми этим людям иными ресурсами. Сначала иностранцами, затем обученными ими, а потом и получившими образование уже в национальных учебных заведениях русскими. И сделал это, не положив в могилы множество русских, татар, ногайцев, мордвинов и остальных, как, скажем, тот же Петя Первый или незабвенный Иосиф Виссарионович, а преумножив их число. Причем более чем в два раза, если считать от того момента, как я взошел на трон… Так что я имел право тешить себя надеждой, что даже после того, как мою престарелую тушку со скорбными лицами затолкают в какой-нибудь величественный склеп, технологическое развитие страны не остановится, а будет идти темпами, как минимум не уступающими темпам той же Франции или Англии. А большего было и не надо.
        - Что там, Аникей?
        - К вам окольничий Пошибов.
        Я вздохнул и, приподняв очки, потер пальцами веки. Сдаю… еще только двенадцать дня, а уже резь в глазах и спину ломит.
        - Зови.
        - Доброго дня, государь, - поприветствовал меня Борис Пошибов, выходец из ярославских посадских людишек, рекрутированный в Митрофанову службу еще десяти лет от роду и ныне сменивший Митрофана на посту ее главы. Стар больно стал боярин и мой ближник. Впрочем, в том, что я поменял его на куда более молодого Пошибова, коему только сороковой год пошел, возраст ни при чем. Хватку Митрофан терять начал. Два раза едва заговоры не прошляпил… Нет, всякий испуг требует регулярного обновления. Стоило всего лишь лет пятнадцать никого из бояр-княжат и из иных бывших великих родов не трогать, как тут же новые заговоры образовались. Один раз бояре с поляками попытались стакнуться - те за любую соломинку хватались в надежде хоть как-то облегчить свое положение, а другой так до конца раскрутить и не удалось. Я подозревал, что за всем этим стоял шведский наследник Карл Густав Пфальцский. Они с сестренкой, королевой Кристиной, оченно меня не любили. Но у той больше на уме желание блистать было, чем заговоры организовывать, а вот братик куда дальше смотрел. Но доказать ничего не удалось. Как выяснилось, у Митрофана
источники информации были только в окружении королевы, поблизости от ее подруги Эббы Спарре и испанского посланника Пиментелли. А вблизи Карла Густава никого не оказалось. Так что Пошибову сразу по назначении было велено вплотную заняться устранением этих недостатков…
        - Долгий доклад будет, Борис Твердиславич? - поинтересовался я, чуть выгибаясь, чтобы размять поясницу.
        - Не шибко, государь, - отозвался окольничий, - коли сам о чем поподробнее поспрошать не вздумаешь.
        - Ну тогда говори, а я похожу. А то что-то спина и ноги затекли…
        И окольничий начал:
        - Свеи собираются поляков пощипать. Оне уже давно на Данциг зубы точат…
        Я кивнул. Это - да. Когда я войска из Польши выводил, Оксеншерна меня очень сильно обхаживал, уговаривая не передавать Данциг полякам, а уступить его шведам. Но мне усиление шведов на Балтике нужно было как собаке пятая нога. Владислав-то IV, несмотря на всю его ненависть ко мне, был для меня неопасен. Его возможности как гранитной плитой были задавлены чудовищным долгом ломбардским банкирам. Да и тот огрызок бывшей Речи Посполитой, оставшийся от еще недавно могущественной страны, для нынешней России никакой опасности представлять не мог по определению… Впрочем, и в том варианте истории, которую я изучал в школе, ну в той, которую кончал в конце двадцатого века, а не в царевой, произошло то же самое, просто чуток попозже. Ибо ничем иным тот вариант буйной шляхетской демократии, восторжествовавшей в Речи Посполитой, закончиться не мог. Может, сейчас что изменится? Да нет, вряд ли. После того как Владислав IV, успев только несколько месяцев погреть задницей столь давно скучавший по нему трон, преставился, у его наследника Яна II Казимира дела пошли только хуже. Вконец обнищавшие шляхта и магнатерия,
дорвавшись до своих старых имений, окончательно забили на короля и принялись напропалую восстанавливать «богатство и блеск ясновельможного панства». Ходили даже слухи, что Яну Казимиру зимой часто нечем отапливать дворец да и с жрачкой регулярные трудности. Так что польский король, чтобы не замерзнуть и не подохнуть с голоду, начал зимой наезжать в гости к своим наиболее обеспеченным подданным и жить у них, пока его не попросят…
        - …а полякам сие стало ведомо, - продолжал между тем глава моей секретной службы. - Но сил обороняться от свеев у них нет, и набрать их также нет никакой возможности. Вот у них какая мудрая голова, не иначе как кто из езуитов, надумала нас со свеями лбами столкнуть, беспорядки в Риге учинив и русских людишек побив. Всем известно, государь, как ты шибко не любишь, когда русская кровушка льется.
        - Вот как? - Я остановился. - О беспорядках в Риге мне не докладывали.
        - Да нечего было, государь, - повинился окольничий. - Упустили мы все там. Да и беспорядки получились малые. Не шибко много людишек погибло. А сколько товару пограбили - пока считают. Но и здесь купецкие товариства надеются со свеев возмещение взять…
        - Ну… все, да не все, раз ты про тех, кто все это затеял, прознал.
        Окольничий вздохнул.
        - То случайно вышло, государь. Кирасирский капитан аккурат в это время в Риге оказался. Вот он-то и сумел и пленных споймать, и всю подноготную там же на месте от них разузнать. А моим людишкам в Полоцке токмо кое-что уточнить оставалось.
        Ну… я думаю, не только в кирасирском капитане дело. Явно были у окольничего и какие иные завязки. Пошибов вообще импонировал мне тем, что свои собственные успехи очень часто замалчивал, стараясь выпятить на первый план кого другого, часто даже не своего ведомства. Они, мол, все и сделали, а он тут только рядышком постоял… Но кирасира, пожалуй, стоит отметить. Молодец, молодец… Не зря я в свое время решил из кирасиров этаких новых опричников делать. Не в том смысле, что они все поголовно вешать и резать должны, чем, кстати, настоящие опричники не так уж и много занимались. Это потом на них всех собак вешать приловчились. А на самом деле… Эвон, даже дед мой, тот самый страшный Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, прозванный Малютой, погиб отнюдь не в застенках, пытая в свое удовольствие невинных, так сказать, овечек, а на поле боя, 1 января
1573 года лично возглавив штурм ливонской крепости Вейсенштейн… А в том смысле, что обучать их не токмо воинскому искусству, но еще и иному государевых дел радению. Скажем, всяким знаниям и умениям, что проходили по Митрофанову ведомству. А то эвон как оно раньше (тьфу ты, ну позже, конечно) было - офицер, мол, жандарму руки не подавал. Невместно, понимаешь, ему было со всякими там царскими сатрапами здоровкаться. Так и сгинули со своей спесью в семнадцатом на штыках распропагандированной большевиками озверевшей солдатни. Так вот здесь у меня такого не будет!
        Хотя начиналось все более из-за того, что из всей армии токмо кирасиры у меня не распускались на жилое. И я решил, что надобно придумать, чем занять этих ребят, уже году к пятому-шестому службы овладевших своим воинским мастерством так, что учить их становилось совершенно нечему. А то начнут всякие бяки в голову лезть. Ну как у гвардейцев во времена от Первой Екатерины и до Второй и даже чуть позже, когда оные гвардейцы императоров и императриц меняли как перчатки, вовсю прибегая к таким медицинским приемам, как апоплексический удар табакеркой по голове. И стал прикидывать, в какую сторону энергию этих молодых мужиков направить. Вот так и родилась идея осуществить тесную смычку города с деревней… то есть военных с жандармами, коих пока, правда, никто так не именовал. И, вполне вероятно, именовать не будет. Как-нибудь по-русски назовем, может, даже теми же опричниками… Сейчас же у меня все больше и больше вырисовывалась мысль в дальнейшем сделать кирасирские полки этаким кадровым резервом полиции и секретной службы. Каким бы нелепым это кому-нибудь ни казалось со стороны. То есть не единственным,
конечно. Кирасиры-то все ребята рослые, а в этом деле иногда очень важна незаметность, но в существенной части - почему бы и нет? В городовые вон в Российской империи, насколько мне помнится, только ветеранов старались брать, с наградами и с безупречной выслугой…
        - Ладно, капитана этого мне представь. Таковых непременно поощрять надобно. Еще что?
        - Пока все, государь.
        - А сами свеи как настроены?
        - Замятня у них пока, государь. Королева Кристина порешила корону с себя снять и передать своему брату - Карлу Густаву Пфальцскому…
        Об этом экстравагантном решении моей шведской венценосной сестры я был уже осведомлен.
        - А казна у свеев опосля правления королевы пуста вельми. На войну с нами они никак пойти не могут. Они бы и на поляков не полезли, да токмо поляков ноне пограбить все одно что перезрелый плод с дерева снять. Никакой силы не надобно - одно желание…
        Я усмехнулся про себя. Интере-эсные намеки мой глава секретной службы кидает. Похоже, он шибко сблизился с тем кружком молодых сопляков, который сложился вокруг моего старшенького. Ну сопляки - они сопляки и есть. Им бы только повоевать. А что потом с этим завоеванным делать - там, мол, разберемся. Но эти-то куда лезут? Ну не нужна нам сейчас Польша. От нее не прибыток - одна сплошная головная боль будет. Тем же шведам. Хотя они пока этого не понимают… К тому же мы Польшу сейчас вполне успешно уже под себя подгребаем. Не прямо и грубо, а так, тихой сапой… Оттуда народишко, уставший от магнатского и шляхетского беспредела, потоком бежит. Мои карантинные избы в Брестском, Белзском и Львовском уездах забиты по самую крышу. Да и из приграничных польских староств очень интересные сигналы идут. Мол, как там насчет взять по примеру бывших восточных земель Речи Посполитой еще одно староство русский государь под свою руку не желает ли?
        - Ну грабить там после нас уже особо и нечего, - усмехнулся я в ответ.
        - Да неужто, государь, мы им такую подлость просто так спустим? - удивился окольничий.
        И действительно, немалый авторитет государства Российского держался еще и на том, что всем было известно, что мы никогда не оставляли без ответа любой выпад в нашу сторону… хм, действительно рука иезуитов просматривается. Уж больно хитрый расклад получается: не узнаем мы, кто замятню в Риге затеял, - полякам хорошо. Узнаем - полякам плохо, но Святому престолу опять же хорошо, потому как ежели мы поляков прижмем, то этим самым их от себя снова оттолкнем, а папа тут как тут. А то очень его волнует, что уже в исконно польских воеводствах, особенно восточных, число православных храмов за последние двадцать лет почти утроилось…
        - А подлость эту, конечно, спускать совершенно не стоит. Так что сыщи-ка ты мне того, кто точно это все придумал и кто денег дал, чтобы ее исполнили, а пока… - Я задумался, размышляя над мыслью, только что родившейся в моей голове. - Сколько, говоришь, в Риге наших людишек побили?
        - Покамест о семерых доложили. Может, и еще кого, но пока то мне неведомо.
        Я усмехнулся уже открыто. Значит, у шведов казна пуста, зато имеется большое желание поправить свои финансовые проблемы за счет поляков.
        - Аникей!
        - Да, государь!
        - А ну-ка позови мне боярина Качумасова и генерал-воеводу Беклемишева.
        Моего друга и соратника Мишку Скопина-Шуйского мы похоронили в прошлом году. Ксюха до сих пор по мужу убивается… и все идет к тому, что надолго она его не переживет. У сестры по весне ноги отниматься начали, и хотя к лету она немного очухалась, я ожидал, что следующая зима станет в ее жизни последней…
        - Да, государь! Боярин Качумасов уже тут, в приемной сидит.
        - Вот и отлично! Заходи, заходи, Николай…
        Боярский чин глава Посольского приказа получил не так давно. Но вполне заслуженно. Я постепенно передал в Посольский приказ все функции подбора и расстановки моих агентов при иностранных дворах (постоянных послов в этом времени еще не существовало, и вообще послами считались лишь те, кто посылался от государя к кому-то, чаще всего к другому государю, с каким-либо поручением), и Качумасов вполне справлялся. Во всяком случае, замена людей при дворах иностранных государств произошла так, что поток передаваемой информации или нанимаемых специалистов не ослабел ни на месяц. Впрочем, теперь специалистов из числа иноземцев нанимали не слишком много. Самых светил, так сказать. И часто при помощи тех светил, кои уже трудились у меня. Скажем, если того же Кеплера мне сосватал Галилей[Галилей находился в активной переписке с Кеплером, высоко его ценил и знал о его злоключениях в Праге и о постоянных задержках жалованья. Странно было бы, если бы он не пригласил его на работу.] , а Пьера Гассенди, ныне занимающего должность ректора Казанского университета, - Рене Декарт, в тот момент уже давно пребывающий на
посту ректора университета Московского, то Ферма был стопроцентно заслугой Качумасова… Ну и моей тоже. Потому что я как только услышал фамилию - так тут же отдал приказ денег не жалеть, но этого пока еще довольно молодого парня заполучить. Уж о теореме-то Ферма в мое время каждый второй слышал. Правда, именно слышал, потому как, в чем именно она состоит и почему так важна и столь известна, я, например, не знал… А вот, скажем, Кольбера сманить так и не удалось. Уж слишком он был предан Мазарини, а с тем у меня отношения не сложились напрочь.
        Зато с архитекторами все было нормально. Таковых у меня работал уже не один десяток. Ну и пособия появились. Хотя бы те же «Четыре книги об архитектуре» незабвенного Андреа Палладио. Более того, в Московском университете планировалось через год создать факультет архитектуры, десяти лучшим его выпускникам была обещана трехлетняя стажировка в Италии. Я бы не отказался и от стажировки во Франции, но Мазарини… Впрочем, молоденького Людовика XIV, которого все вокруг пока еще считали всего лишь бледной и безвольной игрушкой в руках Мазарини, я прикармливал как мог. Уж я-то отлично знал, какая он будет
«игрушка». Кстати, прикармливал даже не столько финансово, хотя мой агент при французском дворе регулярно вручал мальчику кошель с некой суммой серебра, причем не французской, а моей собственной, русской чеканки (пусть с детства привыкает к тому, что русское - это хорошо и шибко круто), но и иными игрушками.
        Так, от моего имени ему уже несколько лет на день рождения дарились кони. Как раз под его размеры - от мелкой татарской до фриза, до которого дело должно было дойти в этом году. Вернее, до московской строевой, выведенной путем прилива к фризу значительной доли арабской крови. Таковых сильных и невероятно красивых лошадей пока существовало всего лишь две сотни. Но мои племенные заводы сейчас активно освобождались от поголовья, выведенного на основе того табуна, что мне прислал Сапега, и ольденбуржцев, готовясь активно приняться за размножение московской строевой породы. Ну не полностью, конечно, потому что и те лошадки получились очень неплохими. По моим прикидкам, энерговооруженность народного, так сказать, хозяйства вследствие замены лошадей прежней породы новыми даже в случае сохранения численности поголовья повышалась раза в два с половиной. Если не в три. Также я отправил Людовику полсотни калмыков, лучших воинов, лично выбранных Хо-Орлюком, за каждого их роду было заплачено по двадцать лучших коней. Но калмыки поехали во Францию не сразу, а после года обучения, за это время из них сделали
настолько вышколенных бойцов, что они произвели на юного короля, которому в этом году должно было исполниться только шестнадцать лет, неизгладимое впечатление. Не меньшее, чем на самих калмыков произвели царевы кирасиры, кои как раз их и учили…
        - Вот что, Николай. Тебе о замятне в Риге ведомо?
        - Да, государь, - тут же насторожился Качумасов.
        - Вот и славно. А что ты думаешь о том, что свеи поляков пощипать вздумали?
        Качумасов задумался. Я его не торопил. Мозги у боярина варят, так что сразу озвучивать сложившееся у меня решение необходимости нет. Если оно верное - Качумасов и сам до него додумается, а если так, результат приступа старческого маразма, то тем более нечего себя дураком выставлять.
        - Я так думаю, государь, - осторожно начал глава Посольского приказа, - после того как Кристина свейская от короны отречется, мы более никаким «сердечным согласием» связаны не будем.
        - А ну как они его наново попросят? Им сейчас с нами воевать никак не с руки. Казна пуста, да и сами они зубы на поляков точат.
        - Так ить, - усмехнулся в бороду глава Посольского приказа, - кто нас может заставить сие согласие заключить? Эвон и обиду какую в шведских пределах нашим купцам учинили - побили, пограбили… Покамест за все обиды оне нам не возместят, о чем с ними баять-то?
        - Ну окольничий говорит, что обиды те не шибко и велики-то? - подначил я боярина.
        - А кто их считал? Свеи? - с улыбкой отозвался Качумасов. - По нашему-то счету вполне может и по-другому повернуться. И товару тыщ на триста могли пограбить да попортить. И людишек погубить не десяток-другой, а несколько сотен. Какую мы им обиду выкатим, такую и выкатим. А не согласятся - так их дело. Пущай тогда и не лезут со своим «сердечным согласием».
        - А нам-то в том какая выгода? - усмехнулся я.
        И Качумасов буквально расцвел, поняв, что полностью угадал мысли царя-батюшки. Но ответить не успел, поскольку в мой кабинет стремительно ввалился генерал-воевода Беклемишев. Мой, так сказать, военный министр.
        - Звал, государь?
        - Постой-ка рядышком, генерал-воевода, - кивнул я ему, - послушай, что нам боярин Качумасов о своих мыслях поведает.
        - А мыслю я так, государь, - начал Качумасов, - свеи от того, чтобы напасть на поляков, никак не удержатся. Уж больно слаб ноне Ян Казимир. Само яблочко в руки падает, только подставь…
        Ну вот, и этот туда же. Ох, ребятки, не знаете вы пословицы «Не все, что можно делать безнаказанно, следует делать». А я в ее истинности имел возможность убедиться не раз.
        - …А к нам оне относятся не шибко уважно. Один Оксеншерна нас за опасных врагов считал. Но стар он уже. Того и гляди преставится. А королеве Кристине и Карлу Густаву Пфальцскому слава свейского оружия в Тридцатилетней немецкой войне глаза застит. Да и купцы свейские их обоих вельми подзуживают. Наша балтийская торговлишка им совсем поперек горла стоит. Так что надобно ожидать, что, как только Оксеншерна преставится, оне нам тут же пошлины-то и подымут. А может, и раньше сие произойдет. Сразу по коронации Карла Густава. Ну а мы такого стерпеть никак не сможем. И опять же рижская замятня.
        Я повернулся к Беклемишеву:
        - Чуешь, откуда ветер дует?
        - Точно так, государь, - расплываясь в улыбке, отозвался генерал.
        Вот еще один воитель на мою голову. Впрочем, оно и к лучшему. Сейчас решить вопрос об окончательном выходе на побережье Балтики лучше всего. Шведы к войне не готовы, поляки сами начнут к нам в союзники проситься, хотя от них толку чуть, ну да какой-никакой, а будет. А датчане уже лет двадцать нас к себе в союзники против шведов затягивают. Так что можно одним выстрелом сразу двух зайцев убить - и моей старшенькой, Ленке, коя сейчас в датских королевах числится, любви и уважения подданных прибавить, и решить наконец вопрос с Зундской пошлиной[ЗУНДСКАЯ ПОШЛИНА - плата, взимаемая Данией на протяжении XV-XIX вв. за проход через пролив Эресунн иностранных торговых судов.] . А то что-то она слишком дорого стала мне обходиться…
        - А не испужаются свеи с нами воевать-то? - снова развернулся я к главе Посольского приказа.
        Но ответил мне не он, а Пошибов:
        - Это навряд ли, государь. То есть в шибкую войну с нами они ввязываться не осмелятся. А вот этак, вроде слегка поучить, - глава моей секретной службы еле заметно усмехнулся, - вполне захотят. Карл Густав считает, что зазря Густав Адольф русского медведя совсем за озера, реки и болота не загнал, а только лишь пригрозил.
        Мы с Качумасовым обменялись улыбками, потому как в таком мнении и Кристины, и Карла Густава была не только их, но еще и моя с главой моего Посольского приказа вина. Еще пять лет назад всем моим агентам при иноземных дворах, где бы они ни находились, велено было, едва только завидев на горизонте кого из шведов, тут же вступать с ними в разговор, в коем непременно упомянуть о том, какой грозный и великий полководец был покойный батюшка королевы Кристины и какой мудрый русский царь, заключивший с ним самое первое «сердечное согласие». Не вызывало сомнений, что большая часть таких разговоров непременно была донесена до тех или иных августейших ушей и явно подвигла их обладателей к мысли о том, что русские очень боятся шведов.
        Я снова развернулся к Беклемишеву:
        - Значится, так, генерал: торопиться не надо. У тебя еще не менее восьми месяцев. До осени шведы все одно в войну не ввяжутся, так что собирай полки с жилого и… жди главнокомандующего.
        Генерал понимающе кивнул. А что тут было неясного? Понятно же, кого я имел в виду - Ваньку, своего старшенького. Он покамест торчал на Амуре, куда я его заслал еще пять лет назад, но по первому снегу должен был двинуться в обратный путь, оставив «на хозяйстве» моего среднего сына Данилу. Того я два года назад, сразу после выпуска из той же пушкарской школы, отослал в Уральскую вотчину, в коей у меня были сосредоточены самые продвинутые технологии. Подальше от излишне любопытных глаз, так сказать… В Приамурье теперь требовалось создавать свою промышленную базу, а то когда циньцы окончательно разберутся с Китаем, они вполне могут позабыть все договоренности и наплевать на заключенные союзы. И развернутся на север, дабы, как это называется, «обезопасить границы». Позволять им это делать я совершенно не собирался. Так что после того, как Иван разобрался с созданием там мощной военной инфраструктуры, заодно получив опыт организации обустройства новой территории, Данька должен был заняться там созданием инфраструктуры промышленной. После чего нас с Дальнего Востока уже никаким колом не вышибить…
        - Все собирать, государь?
        Я задумался. Общая численность армии при полной мобилизации могла составить почти двести пятьдесят тысяч человек. Из них около тридцати тысяч составляли даточные контингенты подвластных кочевых народов, около восьмидесяти тысяч садились в доведенные до полного штата гарнизоны крепостей и оставались в гарнизонах сибирских городков и острожков, еще двадцать тысяч составляли казаки, а остальное - полевая армия. Но это все только исходя из списочной численности. Реально же под ружьем у меня находилось всего около восьмидесяти тысяч - тридцать по крепостям и сибирским городкам и пятьдесят - в полевой армии, дислоцированной по военным городкам… ну не считая казаков и кочевников, кои жили по своим местам дислокации. Дело в том, что весь рядовой, сержантский состав и офицеры регулярной армии, за исключением кирасир, служили по принципу
«три-два-три-четыре-три». То есть срок службы в мирное время был определен в пятнадцать лет. Из них реально в полку служивые проводили только девять лет. Остальные шесть - на жилом.
        Сначала стрельцов, пушкарей или драгун призывали в учебные роты штатных полков, где они проходили первоначальную подготовку в течение одного года. После чего всех новиков отправляли уже в штатные роты, где их продолжали гонять в воинских умениях два-три года, параллельно прививая правила гигиены, а также расширяя кругозор и совершенствуя знания в цифири и письме в полковых школах. Наиболее смышленых ставили на должности капралов, из коих отбирались кандидаты в сержанты. Хотя по большей части капралы и сержанты набирались, конечно, из тех, кто служил уже второй служебный такт… Тем, кого отобрали, далее прямая дорога лежала в сержантскую школу, затем на должность и, при должном рвении и наличии способностей, даже и в офицерскую академию. Остальных после первоначальных трех-четырех лет службы распускали на жилое. На два года. По истечении этого срока опять собирали в военном городке и после годичной переподготовки и нового слаживания еще на два года отправляли на гарнизонную службу. Откуда они опять распускались на жилое, чтобы теперь уже через четыре года опять собраться в военном городке и уже три
года снова готовиться к полевой войне. По-старому служила только некоторая часть гарнизонов, в основном в сибирских городках. Но там я и не собирался ничего менять, поскольку тем гарнизонам в скором времени предстояло просто тихо уйти в небытие. Эти земли все больше и больше превращались из фронтира во внутренние провинции моей огромной страны…
        Итак, всех или нет? Армия - лучший инструмент построения государства. Причем не столько как военная сила, сколько как социальная структура. С ее помощью можно очень многое сделать с определяющей общественной силой - мужчинами. Именно вследствие вот такого моего подхода даже подавляющее большинство крестьян уже начало соблюдать правила гигиены и элементарные санитарные нормы, благодаря чему за последние двадцать лет в стране не случилось ни единой крупной эпидемии. И вообще, служивые среди крестьян и посадских были в большом авторитете. Ибо все они поголовно были куда как грамотнее большинства населения, ну да для того солдатские школы и заводились, да и к тому же практически все они были людьми весьма денежными… ну когда уходили на жилое. Пьянство на Руси при мне было не шибко развито.
        Бюджет у меня был достаточный, «пьяные деньги» для его пополнения мне были не нужны. Так что большинство стрельцов и драгун не пропивало, а прикапливало жалованье, чтобы появиться перед сродственниками и знакомыми этаким «купчишкой», коий может запросто нанять артель, чтобы буквально за день-два поставить избу, купить корову или, скажем, поставить кузню либо гончарню «в доле», да и вообще почти что «помещиком». И эти денежные вливания в сельскую и посадскую среду очень ощутимо двигали сельскую и городскую экономику. Да и с демографией все было неплохо. Столь завидные женихи очень редко оставались невостребованными, а что касается трехлетних отлучек, так с таким денежным мужем вполне можно было и потерпеть три годика. Тем более что за первые два года на жилом служивые успевали заделать женам по паре ребятишек, а к следующему возвращению мужа со службы бабы уже были вполне готовы снова забрюхатеть…
        Но двести пятьдесят тысяч бюджет никак не потянет. И так эвон сколько расходов. Одна стройка в Кремле уйму денег жрет. И конца-края ей не видать. Ну да Версаль, как мне тот дедок в Париже рассказывал, чуть ли не пятьдесят лет строили, а у меня тут едва ли не большие площади получаются. Да и строят не в пример качественнее. Дуб на балки и перекрытия мореный идет. Специально под стройку пришлось под Москвой морильные пруды закладывать. И цареву службу лесничих создавать, для пригляда и насаждения лесов и боров с нужной древесиной. Впрочем, сие не только для дворца делалось… Более всего сажали дуб, бук и ясень, а также корабельную сосну в местах, из коих лес к верфям доставлять удобно. Корабли-то еще лет двести из дерева строиться будут - есть время вырасти. Потому как то, что само по себе росло, с такими темпами вырубки могло скоро закончиться. Ну хотя бы в наиболее удобных местах. Да и царевы дороги ох в какую копеечку обходятся. А с другой стороны - банк у меня работает вполне успешно, и треть денежного оборота идет через вексельные и ассигнационные схемы, так что золотой и серебряный запас
накоплен достаточный. Выдюжу…
        - Все собирай! - рубанул я рукой. - Надобно всю армию в бою опробовать. А то совсем разжирели, по военным городкам да гарнизонам сидючи. Да и по свеям надо так врезать, чтобы впредь более никогда в нашу сторону недобро не глядели.
        Беклемишев слегка насупился. Ну насчет «разжирели» - это я, конечно, загнул. Ни одну армию в мире в настоящее время не готовили так, как русскую. Достаточно сказать, что одних пеших маршей за трехлетний «служебный» такт стрельцы должны были отмахать не менее восьмисот верст[ВЕРСТА - тысяча саженей, сажень - три аршина, аршин - около 71 см. Следовательно, сажень - более 2 м, а верста - более
2 км.] . Либо по служебной необходимости, либо, коли таковой не объявится, для учебы. А драгуны и поболее - тысячу двести. Ну да учеба - не война. Перед той войной с Густавом II Адольфом тоже шибко готовились, а как на поле боя столкнулись - так едва выдюжили… А что касаемо расходов - на год казны хватит, а там соберу Земский собор и снова введу чрезвычайный налог. У людишек в кубышках денег скопилось немало - поднатужатся… Зато сыну оставлю армию, в коей большинство служивых пороху понюхают в большой войне, да под залпами выстоят, да генералы опыт приобретут. Мне же в склепе спокойнее лежать будет…
        - Значит, война, государь? - подытожил Качумасов.
        - Ежели нас вынудят, - хитро усмехнулся я.
        И все рассмеялись. Вынудят, как же. Да ежели государь того пожелает, то просто не смогут не вынудить! А что вы хотели? Я - старый волк и согласен воевать только тогда, когда сам к этой войне готов… а не когда к ней готовы другие.

3
        - Фи-фи-фиу! - Лихой свист разнесся окрест, сбив с деревьев нахохлившихся снегирей и синиц.
        Олениха с тремя уже заматеревшими молодыми оленями, продолжавшими следовать за матерью скорее по привычке, чем по какой-то особенной необходимости, прянула ушами и легким шагом двинулась в сторону противоположную той, откуда донесся этот лихой свист. Ибо он означал опасность. Так шумно вели себя в лесу только чужие. Эти чужие появились здесь не так уж и давно. И были очень похожи на один из народов леса, поскольку так же ходили на двух задних лапах, одевались в не свои шкуры и пахли опасным дымом, но тот народ знал и чтил лесные законы. Эти же вели себя как хотели, не соблюдая законов и не уважая установлений, и потому добра от них ждать не стоило. Следовательно, хотя ничто и не говорило за то, что чужие затеяли здесь свой буйный охотничий гон, поскорее убраться с их пути - было самым разумным поступком. А еще никто в лесу не мог упрекнуть олениху, что она хоть раз не прислушалась к голосу разума…
        - Эй-гей-гей! - заорал шедший ходкой рысью в голове довольно многочисленной, под сотню всадников, кавалькады высокий молодец, одетый в форменный драгунский полушубок с погоном на левом плече, на котором посверкивали знаки различия лейтенанта. В руках он держал пику, увенчанную небольшим штандартом, означавшим, что в составе отряда едет член царской фамилии.
        Ехавший в паре шагов вслед за ним всадник усмехнулся:
        - Эк тебя, Лукьян, и свербит!
        - Так домой же едем, царевич-государь! - весело отозвался драгун. - Жуть как по русским бабам соскучился. Эти дючерки надоели хуже горькой редьки. Потны, грязны - мочи нету.
        - Угу, то-то ты с их деревни и не вылазил, - тут же поддел его другой всадник, - наверное, от шибкого отвращения.
        Вокруг тут же охотно разлился громкий хохот. Сразу было видно, что кавалькада состоит из молодых, здоровых и полных энергии парней, которые всегда готовы всласть позубоскалить и повеселиться.
        - Ты давай, Лукьян, похоть-то свою поумерь, - отсмеявшись, снова свернул на поучительный тон всадник, коего лихой драгун назвал царевичем-государем. - А то вскоре на уральских рудах окажешься. Это здеся, у диких народов, русскому девку подложить - в обычае и правиле. А мы ноне на Русь-матушку возвращаемся. Там ежели кого недобрым обычаем снасилишь - тут же в железа угодишь.
        - Да почто ж недобрым-то, царевич-государь? - весело отозвался драгун. - Нешто на такого молодца, как я, какой горячей вдовушки не отыщется? Ни в жисть не поверю!
        И все снова засмеялись.
        Из Сунгаринской крепости царевич с конвоем выехал через несколько дней после ледостава. Вышли одвуконь да с вьючными, взяв во вьюки добро овса, поэтому шли ходко и за четыре дня добрались до Яроцкого острога, что стоял при слиянии Амура и Сунгари. Могли и быстрее, но на Сунгари лед пока был хрупкий, потому шли сторожко, часто уходя с реки на берег, что немного замедляло движение. В Яроцком остроге дали коням двухдневный роздых, да и сами попарились в баньке, отдохнули и отоспались в тепле. После чего, взяв проводников из местных, Амуром двинулись к Албазину.
        В Албазине встренулись с конвоем среднего брата царевича Ивана - Данилы, коий еще по чистой воде убыл на Амур встречать вызванных им из Уральской царской вотчины рудознатцев. Братья обнялись, потом Данила ехидно поддел брата:
        - Что, старший, жениться едешь?
        Официальной причиной того, что наследник престола следовал в столицу, действительно считалась его предстоящая женитьба. Нареченная невеста царевича, дочь нового португальского короля Екатерина Браганская, коей только-только исполнилось шестнадцать лет, аккурат по весне должна была отправиться в путешествие к своему будущему мужу.
        - Еду, - усмехнувшись, отозвался Иван, а затем прищурился и подковырнул брата в ответ: - И надеюсь, что у меня первая брачная ночь сразу же опосля венчания будет. А не как у некоторых…
        Данилу, несмотря на то что он был младше брата на три года, уже оженили. На дочери вассала Российского государства герцога Курляндского Якоба Кеттлера - Луизе Елизавете. По личной просьбе самого герцога. Якоб Кеттлер мечтал о развитии колониальной торговли, но втиснуться в эту чрезвычайно выгодную нишу можно было, только заимев собственные колонии, поскольку колониальная торговля была крайне монополизирована и ни испанцы, ни голландцы, ни французы, ни англичане, ни даже русские иностранных купцов в свои колонии не пускали. Более того, корабли под чужим флагом, застигнутые в собственных водах, считались призом. Герцог предпринял несколько попыток организовать свои собственные колонии - в Вест-Индии, на острове Тобаго, и в Африке, на острове Святого Андрея. Но ему было совершенно ясно, что сил одного его герцогства для их удержания крайне недостаточно. И потому он сделал хитрый ход, сосватав дочь за русского царевича и отдав в приданое за ней свои колонии, но оговорив при этом права своих купцов торговать в них беспошлинно. Как там дело пошло дальше, обоим царевичам было неизвестно, но, зная волчью
хватку батюшки, а также уже имеющуюся у России в Вест-Индии опорную базу в виде полученного за их матушкой в приданое острова Гваделупа, ныне переименованного в Святую Марию, как раз в честь матушки, можно было предположить, что все курляндские колонии уже прочно закреплены за Россией…
        Но дело было в том, что столь ранняя женитьба никакой регулярной семейной жизни Даниле не принесла, потому как брак был чисто политическим. Жена его была покамест шибко мала, ей только исполнилось восемь лет, и она жила в семье отца, однако через пару лет должна была отправиться в Россию для обучения в организованной матушкой царицей Подсосенской монастырской школе.
        Так что Данила в ответ на подначку лишь расхохотался.
        - Что нового слышно? - спросил Иван, когда брат успокоился.
        В конце концов, Данила был на двадцать дней пути ближе к столице, чем он сам. И уже встретил пару зимних караванов, везших в Приамурье хлеб, коего там выращивалось еще сильно недостаточно, железо, свинец, а также иные необходимые товары и… людей. Организованное переселение даточных людишек в эти края государь приостановил уже давно, снова занявшись заселением Восточного Поволжья и Дикого Поля, но охотников переселиться на новые русские земли все равно было немало. Бывало, и до десяти тысяч за зиму набегало.
        Данила пожал плечами:
        - Много разного. Ольку за сына римского кесаря Фердинанда сватают.
        - За какого?
        - За Леопольда… он ноне у кесаря один остался.
        - А старший где, Фердинанд Венгерский?
        - Помер.
        - Эх ты, так это Олька у нас императоршей станет? - поразился старший брат.
        - Похоже, - снова пожал плечами Данила, его титулы волновали мало. Гораздо больше его волновала всякая техника. - Потом королева свейская Кристина от престола отреклась, и ноне ее брательник Карл Густав у свеев царствует. А еще свеи летом наших купчишек в Риге побили да пограбили.
        - Свеи?
        - Ну… вообще-то шепчут, что немцы рижские. Но поскольку они под свеями ходят, то…
        Иван понимающе кивнул. А что тут говорить-то? Чья власть - тому ответ и держать. И вся недолга.
        - А еще ходят слухи, что батюшка войска исполчает.
        Иван радостно сверкнул глазами и хлопнул себя по коленке.
        - Ну наконец-то! Эх и ввалим мы свеям, чтобы неповадно было…
        - Ох, братик, - снисходительно посмотрел на него Данила, - все бы тебе воевать…
        Иван рассмеялся:
        - Ну, братик, ты прям как батюшка! И с чего бы это всё? Ну где я здесь-то воевал? За три года, что я здесь, токмо два рейда и было. Да и в них не воевали вовсе, а замиряли. Эвон, восемнадцать монгольских родов ныне не под журженями, а под нами ходят. Нечто плохо?
        - А ну как журжени обидятся?
        Но старший брат махнул рукой:
        - Ништо! Им сейчас совсем не до нас. Наоборот, еще сильнее в друзья набиваются и снова пушек и пищалей просят. У них на юге такие дела творятся, им там еще колупаться и колупаться. В общем, лет десять у тебя, братик, есть. Ежели… - Иван хитро прищурился, - батюшка тебя обратно раньше не потребует. Супружеский долг сполнять…
        До Байкала добрались к середине декабря, так что Рождество встретили в Иркутске-городке, где отдыхали до наступления нового, тысяча шестьсот пятьдесят пятого года. А третьего января тронулись дальше.
        К ледоходу успели добраться до Соли-Камской, где седмицу пережидали, пока шел лед, а затем загрузились на уже приуготовленные к их приезду лодьи, поскольку о времени их прибытия было заранее отправлено известие по голубиной почте, и двинулись далее водой. Дошли до Рязани, а там уже конным ходом напрямки двинулись на Москву.
        Уже на подъезде к Москве, в начале июня, выехали на строящуюся цареву дорогу. Вернее, то, что она строилась, было видно по тому, в каком она была состоянии, а вовсе не по тому, что на ее строительстве работало так уж много людей. На насыпи деловито ковырялось около двух десятков человек. Руководивший работами поляк в кунтуше, не дозволявшем никаких сомнений относительно его национальной принадлежности, по-русски сняв шапку, поклонился царскому штандарту, но затем принял столь высокомерный вид, что царевич невольно натянул поводья и рассмеялся.
        - Э-э-э… пшепрошем ясновельможному пану, - выудил он из памяти куцые знания польского языка. В царевой школе кроме обязательных греческого, латинского и немецкого он учил испанский и шведский. А из польского помнил с дюжину слов, краем уха ухваченных от тех, кто учил польский. - Можно спросить?
        - Чем могу быть полезен сиятельному пану царевичу? - с достоинством ответствовал поляк.
        - Я просто хотел поинтересоваться, как идут дела. Как люди, хватает ли? Не ленятся ли?
        - Э-э-э, сиятельный пан царевич… - руководитель работ воздел кверху палец, - у вашего батюшки даже поляки не ленятся! А мы это дело куда как любим. Что уж говорить о русских?! А если вы хотите спросить, почему у меня работает так мало людей… Так на то есть простой ответ - крестьяне на полях. Людей на работы мне дают на месяц-полтора летом, после того, как крестьяне закончат сев и посадки овощей, и до того, как начнется уборка. А потом еще месяца на четыре зимой, с перерывом от Рождества до Крещения. И все! Рабочих рук бардзо мало. Если бы у меня было хотя бы столько же, сколько было, когда мы строили тот канал между Цной и Тверцой… А с тем, что мне дают, мы будем строить эти дороги сто лет! Пшепрошем, я столько не проживу.
        Царевич задумчиво кивнул. Да… чего уж тут говорить, ежели за пять с лишним лет, что его не было, построен только участок в тридцать верст! То есть этот участок, конечно, не один. Насколько Иван помнил, строительство вели сразу несколько артелей, на разных участках, но строительство царевых дорог явно затягивалось. А он теперь, после стольких лет на самом дальнем востоке страны, отлично понимал необходимость хороших дорог… Царевы же дороги должны были получиться на диво хороши - широкие, с выпуклой проезжей частью, с коей должна скатываться дождевая вода, да еще и укрепленной щебнем и такой ширины, коя позволяла свободно разъехаться двум армейским повозкам, с большими обочинами, с канавами для сбора дождевой воды про краям. Куда там римским виа, по примеру которых они вроде как и строились. Единственное, что те были мощеными… ну да лиха беда начало. И эти замостим! Но как ускорить строительство - неясно. То есть нет, как раз ясно. Нужны рабочие руки. Но где их взять? Вероятно, бригадам дорожных строителей и так выделяют максимум того, что возможно выделить, если не разорять крестьян. Если уж поляк
не ругается, значит, большего действительно выделить невозможно…
        До Москвы добрались к обеду следующего дня, заночевав прямо в лесу на бивуаке. И уже в столице узнали последние новости. Например, что Екатерина Браганская с посольством и в сопровождении своего младшего брата Альфонсу, ставшего наследником престола вследствие смерти старшего брата Тоеодосио два года назад, уже прибыла в страну и на данный момент добралась до Великого Новгорода. Но Ивана волновало отнюдь не это, пусть и касающееся его напрямую событие. И даже не то, что у отца в Александровой слободе сидело аж два посольства - датское и польское. Хотя то, что здесь оказались последние, было удивительно. И даже странно, поскольку ненависть польской шляхты к русским была общеизвестна, а отправить посольство без приговора сейма нынешний польский круль Ян II Казимир был совершенно неспособен… Молодого царевича волновало лишь то, что слухи об исполчении войска полностью подтвердились. Ибо сие почти точно означало, что войне - быть!
        Так что в Москве царевич задерживаться не стал, сразу помчавшись в Александрову слободу.
        Соскочив с коня на дворе старого дворца, коий служил его отцу, царю русскому Федору II Борисовичу присутственным местом, Иван бегом взлетел по ступенькам крыльца и, проскочив большую приемную залу, будто молодой вихрь, ворвался в кабинет отца. Отец был не один. За круглым столом сидели генерал-воевода Беклемишев, окольничий Пошибов и глава Посольского приказа Качумасов, а также глава приказа Большой казны Трубецкой. Иван притормозил и, бросив взгляд на отца, который только кивнул ему, продолжая слушать главу приказа Большой казны, послушно сел, сверля отца горящими глазами.
        Наконец боярин Трубецкой закончил. Царь помолчал, что-то черкая в своих записях, кои делал во время доклада, а потом отодвинул их и развернулся к сыну.
        - Мать видел?
        - Нет, батюшка, я…
        Но царь не дал ему закончить.
        - Что, на войну проситься прискакал? - недовольно спросил он и, не дав себе труда выслушать ответ, отрезал: - Не пущу. Нечего тебе там делать! У тебя свадьба на носу! Невеста через две недели уже здесь будет.
        - Но, батюшка! - обиженно взревел царевич, не заметив, как удивленно округлились за его спиной глаза генерал-воеводы Беклемишева. - Как же это… Я ж…
        - Людей убивать рвешься?
        - Нет! - возмущенно воскликнул царевич, но тут же поправился: - То есть и это тоже делать придется, война же, но не для того я в войско рвусь. Удовольствия от душегубства никогда не испытывал и испытывать не буду. Но в войско я ехать должон. Да хоть кем. Хоть сержантом. Уж сию-то должность я потяну. Обучили! Я… славу и победу державе нашей принести хочу.
        - Славу и победу? - усмехнулся царь. - А знаешь, сын, ни то, ни другое ей не очень-то и надобно…
        При этих словах Иван впал в ступор. Как это славы и победы державе не надобно? Это что ж такое государь и отец говорит-то? А что же ей тогда надобно? Бесславие и поражение, что ли?
        Царь с усмешкой наблюдал за волнами недоумения, которые одна за другой прокатывались по лицу Ивана, и вдруг спросил:
        - А вот скажи-ка, сын, зачем нам война?
        - Ну… как? Дабы свеев наказать!
        - За что?
        - За обиды давние. И недавние тож. Да за рижскую замятню! Оне же наших людишек побили да пограбили!
        - Девять человек, - спокойно отозвался отец. - Ежели окольничий, - он кивнул в сторону Пошибова, - более никого еще не отыщет. Но это вряд ли. Он искал тщательно. Прошлым летом таковых лишь семеро было, еще двое за зиму отыскались… У купцов за сезон в десять, а то и в сто раз более людишек гибнет. От болезней, татей или волной с кораблей смывает. Стоит оно войны?
        Иван насупился.
        - Ну… нет. Но оне ж нам пошлины…
        - Пошлины они только в прошлом годе подняли. По осени. После смерти Оксеншерны. Да и не шибко. Мы на той же Зундской пошлине куда более теряем. Однако же с Данией воевать и не думаем. Наоборот, к союзу с ими склоняемся. Или я в сем неправ?
        Царевич задумался. Похоже, отец устраивал ему нечто вроде экзамена. На то, как сын в политике разумеет. И тут надо было держать ухо востро.
        - Я так думаю, батюшка, - начал Иван после некоторого размышления, постаравшись сколь возможно обуздать бушующие в нем чувства и отвечать кратко и по существу, - тут дело вовсе не в рижской замятне. Она - повод, не более. И не в пошлинах тяжких. А… в том, что свеи нас за горло держат. И всю нашу балтийскую торговлю, коей наше государство богатеет, вполне способны к ногтю прижать. И сделают сие, как только захотят. Вот за то, чтобы у них той возможности не было и чтобы мы могли завсегда свободно торговать, за то мы и будем воевать.
        Отец некоторое время молча смотрел на сына, а затем на его губах мелькнула улыбка, и он кивнул:
        - В общем, верно, сынок. Хотя… полной свободы никому, никогда и ни в чем достигнуть не удалось. Вот, скажем, ежели мы свеев разгромим…
        - Да как же ежели-то, батюшка?! - вскинулся царевич, но царь Федор вскинул руку, и Иван послушно умолк.
        - Так вот, ежели мы свеев разгромим, то полной свободы в торговле нам все одно не достичь. Потому как даже после того, как мы свеев с шеи скинем, датчане со своей Зундской пошлиной останутся, а там и англичане пакостить начнут. Эвон оне как голландцев-то в прошлом годе пощипали![Имеется в виду первая Англо-голландская война 1652-1654 гг.] Да и те же голландцы на нас уже очень давно недобро посматривают. Так что любой результат - всегда временный. Очень многое из того, что люди достигают войной, можно достигнуть другими способами - соглашением, браком между наследниками, подкупом, да и просто демонстрацией своего могущества. Даже подкуп все одно обойдется дешевле войны. Потому что войны чаще всего разорительны. Не говоря уж о том, что в них гибнут люди, кои, а вовсе не золото, и есть главное богатство любого государства. Золото имеет свойство быстро кончаться, и ежели у тебя нет подданных, то взять новое тебе неоткуда, а вот если есть… - Царь замолчал.
        Иван помолчал, переваривая сказанное, а затем осторожно спросил:
        - Но зачем же ты тогда исполчаешь армию?
        - Вот! - Царь наставительно поднял палец. - Добрый вопрос! И как ты думаешь?
        Царевич несколько минут сидел, покусывая губу и напряженно размышляя, и наконец нерешительно произнес:
        - Ну… эта война обойдется дешевле?
        Царь усмехнулся.
        - Она уже проделала здоровенную дыру в моей казне, а через месяц собирается Земский собор, который наложит на страну такую же денежную тяготу, коя была во времена Польской войны… Сумеешь подсчитать, сколь долго из тех денег мы могли бы платить свеям любые пошлины?
        - Тогда не знаю… - вздохнул царевич.
        Его отец улыбнулся.
        - А между тем ты прав. Война действительно обойдется дешевле. Но чем что? - Царь замолчал.
        Царевич некоторое время ожидал продолжения и, не дождавшись, повторил:
        - Чем что?
        - А вот давай посчитаем! - рассмеялся царь. - Во-первых, армия будет воевать. Хорошо это или плохо? На первый взгляд - плохо. Мы же с тобой разобрались, что воевать дорого и накладно. Все проблемы можно решить миром. Но! Как ты думаешь, дадут ли нам возможность всегда решать их миром?
        Царевич убежденно мотнул головой:
        - Нет, конечно. Непременно кто-нибудь решит, что проще отнять либо принудить силой, чем договориться. И нападут. Даже ежели мы сами не будем хотеть воевать.
        - Вот! Значит - воевать все одно придется. И, как ты верно подметил, не только тогда, когда сам решишь, но и тогда, когда тебя вынудят, хоть ты сего и не хочешь. Так?
        - Так.
        - А скажи-ка, сын, какая армия будет воевать лучше - та, вои коей до сего момента никогда и не с кем не воевали, либо та, где уже пороху понюхали?
        Сын усмехнулся. Мол, что за странный вопрос… Поэтому царь не стал ждать ответа, а сразу продолжил:
        - Значит, пока нас не вынудили - стоит подгадать момент да и дать возможность понюхать пороху своей армии в той войне, в которой мы не токмо почти точно не проиграем… Тут угадать заранее невозможно, как бы сие ни казалось очевидным. Вона те же журжени вроде как куда как менее войск супротив миньцев имели, а гляди-кась, как оно обернулось! Но хоть в той, которая нам полной катастрофой не грозит… а в случае коль выиграем, еще и пользу принести может. С этим понятно?
        - Да, батюшка.
        - Считаем дальше. Свеи сами воевать хотят?
        - Ну… не знаю, батюшка.
        - А где твои уши были, когда Качумасов о сем рассказывал?
        - Так я же позже пришел, батюшка. Когда Трубецкой говорил.
        - А… ну да. Ну так вот говорю тебе, что повоевать они не прочь. Потому как даже сейчас, когда у них казна пуста, нас себе ровней они не считают. И то сказать - у них армия из опытных, закаленных в боях ветеранов состоит. Противу немцев сражавшихся. А мы уже почитай семнадцать лет ни с кем не воевали. Да и тогда токмо супротив поляков, коих свеи со времен Густава II Адольфа за достойных противников не числят.
        - Ну мы и супротив ихнего Густава Адольфа… - вскинулся царевич.
        - Супротив Густава Адольфа мы бы выдюжили. Это точно. И в конце концов крепко его побили бы. Но именно в конце концов, до коих мы тогда не дошли. И потому свеи считают, что, наоборот, это Густав Адольф нас пожалел. Вернее, не пожалел, а просто… ну вроде как на другое отвлекся. Более для него вкусное как бы. На Германскую войну… Ведь вообще очень немногие способны реально оценить, как дела обстоят на самом деле. Большинство, принимая решения, исходит не из реальности, а из кажущихся таковыми собственных иллюзий. Оксеншерна был из первых. А нынешний свейский король Карл Х Густав - из вторых. Нет, он умен и опытный генерал, но вот правитель пока слабый. Потому как не знает главного принципа любого правителя, коий так точно сформулировал ректор нашего университета:
«Подвергай все сомнению»[Квинтэссенция картезианского «метода радикального сомнения», введенная в философию Рене Декартом.] . И убежден, что то, что он
        считает истиной, эта самая истина и есть. Понимаешь, о чем я?
        Иван сосредоточенно кивнул:
        - Да, батюшка…
        - Тогда идем дальше. Достаточно ли того, чтобы считать войну выгодной для государства, ежели она позволит приобрести военный опыт армии и устранит угрозу торговле?
        - Мне кажется, нет, - качнул головой царевич.
        Царь удовлетворенно кивнул.
        - Хорошо. Но что тогда нужно еще?
        - Мне думается, что еще нужно сделать так, чтобы с этой стороны более никогда и никакой угрозы не исходило… ну как ты сделал с Польшей, батюшка.
        - Вот, - опять кивнул царь, - верно говоришь. И как же этого добиться?
        - Ну… надобно, во-первых, уменьшить свеям земли и население. Это их уже ослабит. А затем, как и на поляков, наложить большую контрибуцию. Пусть работают только на то, чтобы ее выплатить, и не о каких иных делах, могущих нам убыток учинить, не помышляют.
        Царь снова кивнул, но как-то так, с легкой усмешкой, бросив быстрый взгляд в сторону главы Посольского приказа. И спросил:
        - А скажи-ка, сын, какие земли ты полагаешь необходимым отторгнуть от свеев?
        - Лифляндию!
        - А хватит сего, чтобы они более нам неопасны были?
        - Ну… не знаю. Может, и нет. Ну тогда и Финляндию. Более и не вижу ничего. Через море нам воевать свеев шибко неудобно будет. У нас и флот похуже, да и шхеры оне свои знают куда как лучше нас…
        - Один урок - подвергай все сомнению - ты уже от меня услышал, сын, - задумчиво произнес царь, - хотя усвоить его тебе еще предстоит. Так вот, теперь слушай другой: ставя цель, трудности при ее достижении принимай как задачу, а не как основание для отказа в достижении. Вот скажи, достаточно ли будет отторгнуть от свеев Лифляндию и Финляндию, дабы навсегда обезопасить страну с этой стороны?
        Царевич задумался, а потом покачал головой:
        - Не могу сказать, батюшка. Свеев-то сие точно ослабит, но вот достаточно ли?
        - Сие не ответ. Скажи как думаешь.
        Царевич еще несколько мгновений размышлял, а затем глубоко вдохнул и решительно кивнул.
        - Да, государь. Для нас - достаточно.
        Царь бросил еще один взгляд на боярина Качумасова и спросил:
        - Эк ты сказал. Для нас - достаточно. А что значит - для нас?
        Царевич Иван хитро сощурился:
        - Дык не зря же у тебя, батюшка, здесь, в Александровой слободе, датский и польский послы сидят. Ежели и оне чего у свеев отторгнут, то тогда уж точно достаточно будет.
        Все сидящие в кабинете царя переглянулись, а затем их взгляды снова скрестились на царевиче. И в них было куда больше уважения, чем при начале разговора.
        - Значит, ты считаешь, что ежели мы у свеев Лифляндию и Финляндию отберем, то свеев это настолько ослабит, что нам их более опасаться не надобно будет… - Царь сделал короткую, едва заметную паузу и внезапно спросил: - А нас?
        - Что - нас?
        - Нас сие приобретение усилит либо ослабит?
        Царевич снова задумался. По его прикидкам выходило, что должно усилить, но ведь отец не просто так спрашивает. Значит, в сем приобретении есть подвох. Но какой?
        Спустя пять минут царь не выдержал и дал небольшую подсказку:
        - А вот подумай, сын, почему я опосля Польской войны под себя токмо польские и литовские украины да бывшие земли Киевского княжества, православными населенные, забрал, а из самой Польши - ушел.
        - Ну… - В глазах царевича, похоже, блеснуло озарение. Как будто он сего никогда раньше не понимал и даже считал то действие царя-батюшки ошибкой, а сегодня вдруг понял. - Наверное, потому, батюшка, что те земли сами под твою руку давно уже стремились. А поляков тебе к повиновению долго бы принуждать пришлось.
        - Вот то-то, - усмехнулся царь. - Понял наконец-то…
        - Прости, батюшка, - совершенно искренне повинился царевич. В первую голову за свое глупое разумение, что он-де лучше своего отца все про Польскую войну понял и оттого на цареву волю ранее даже сетовать решался.
        - Так вот теперь и ответь мне: усилят ли нас эти земли, о коих мы толковали, или наоборот?
        - Да скорее наоборот, батюшка. На тех землях скорее не нам, а свеям рады. Нам же противиться будут насколько возможно, где тайно, а где и явно…
        - И как быть?
        Тут царевич задумался надолго. Отец ему не мешал.
        - А ежели… всех людишек, что там живут, оттудова выселить? И нашими даточными людишками те места все и заселить?
        - А тех людишек куда?
        - Ну… вон на царевых дорогах рабочих рук нехватка шибкая. Дай бог по нескольку верст за год одна артель строит. А в Приамурье с бабами, ликом с нами схожими, просто беда. Да и в вотчинах да на черносошных землях и на заводах уральских рабочие руки никогда лишними не будут. Этих-то мы и похолопить сможем. Оне ж не православные… Тогда ведь свеям на тех землях совсем не рады будут. Даже ежели оне на них когда-нибудь и позарятся.
        Царь медленно кивнул, разглядывая сына уже несколько другим взглядом, а затем снова спросил:
        - А как ты думаешь, как можно свеев принудить к тому, чтобы оне согласились те земли нам уступить?
        Царевич уже в который раз за сегодня не стал отвечать сразу, а задумался, а потом осторожно ответил:
        - Я думаю, ежели мы людишек с тех земель уведем, оне им и так уж не шибко интересны будут, ну а еще… - он вздохнул, - да, государь, все одно нам на ту сторону, к Стокгольму перебираться надобно. Потому как в ином случае свеи никак с нами о таком мире договориться не согласятся. И ежели с армией ихней мы, даст бог, быстро закончим, то торговлишку оне нам совсем перекроют. Флотом. И так и будут по ту сторону моря сидеть, флотом своим нам разор и убыток творя. И куда больший, чем любые пошлины бы натворили. Но… как сие сделать, я пока, государь, никак не ведаю… - Царевич вздохнул и печально произнес: - Выходит, все верно - меня, окромя как сержантом в армию, и ставить неча. А сержантов у нас в войске и так в достатке…
        Царь откинулся на спинку стула и несколько раз приложил одну ладонь к другой, как бы аплодируя сыну.
        - Ну вот, сынок, цели сей войны ты понял. Каким образом их добиться, тако же теперь знаешь, ну почти… а посему - иди и командуй.
        - Но… - Царевич Иван удивленно уставился на отца, потом оглянулся на Беклемишева, спокойно смотревшего на него, и снова повернулся к отцу. - Я? Но ведь ты же говорил…
        - То я говорил другому, глупому молодому парню, коему очень хотелось просто повоевать. А ноне говорю царевичу, коий знает, что война есть зло, но знает и то, как из сего зла более всего добра для страны и людей, ее населяющих, выжать… Ну а я посмотрю, с какими убытками ты с сим справиться сумеешь.
        Лицо царевича посуровело. Он встал, одернул мундир и коротко поклонился отцу.
        - Слушаюсь, государь…

4
        - Венчается раб божий Иван с рабой божьей Екатериной…
        Я стоял и смотрел на сына и его невесту. Очень красивая получилась пара. Он - высокий, сильный, могучий, а она - хрупкая, гибкая, но горячая. Дай им Бог такой же любви, как и у нас с Машкой. И такой же верности. Впрочем, Иван у меня не шибкий гулена. Как мне докладывали, за все время, что он провел в Приамурье, завел токмо двух полюбовниц. Да и то, похоже, потому, что молодому, крепкому организму необходимо было куда-то сбрасывать лишние гормоны. Ну да дючеры своих девок с большим удовольствием подкладывали под «длинноносых белых воинов». Улучшали породу. Наши-то людишки в среднем едва не на голову их выше и куда могутнее… Впрочем, с Иваном у них случился облом. Я ему перед отправкой на восток подробно рассказал о методе высчитывания женских циклов. Так что он никаких байстрюков в Приамурье не оставил. А за полгода перед отъездом и вообще удалил от себя последнюю «жену», дабы даже и мыслей никаких не возникло, что где-то на востоке растет некий внебрачный отпрыск наследника русского престола. Он вообще у меня парень разумный, а взбрыки да глупости - от молодости. Ну да это тот недостаток, который
со временем проходит…
        Катюша принесла стране ошеломляющее наследство. Вместе с вожделенным Флоришем Жуану IV отдал за ней еще город и порт на острове в устье реки Улхас. Там, где располагалась бухта, которую они называли Бом Баи, то есть, как я понял, будущий Бомбей! Оговорив, правда, право своих собственных торговцев продолжать торговать там беспошлинно.
        Ну да страна-то у него покамест вельми слаба, боится не удержать в одиночку-то. А я уже прославился способностью быстренько наводить порядок во вновь зацапанных землях. На Святой Марии, ну коя ранее Гваделупой звалась, английским пиратам хороший отлуп дали. А на Тобаго - голландцев в порядок привели. У курляндцев-то там едва три сотни человек жило, а у голландцев поболее тысячи. Вот оне их и задирали шибко[Курляндия действительно оказалась самым маленьким государством из всех, которые пытались осуществлять колониальную экспансию. И в реальной истории первое успешное основание поселения на Тобаго герцогство осуществило только в
1654 г. В нашем повествовании более тесное сотрудничество Курляндии с намного более могущественной Россией вполне могло сдвинуть сроки на более раннюю дату.] . Так я быстро по казачьим землям велел охотников набрать. Им, опосля того как я под свою руку и Поднепровье взял, стало очень стремно за зипунами ходить. Потому как я это дело запретил. Не хрен мне проблемы с истамбульским диваном создавать, как полякам. А тут такое приключение намечается! Так что набралось почти полторы тысячи человек, коих я шустро на Тобаго и перебросил. Так оне моментально всех там в порядок привели. А сейчас докладают, что мои казачки уже совсем освоились, обзавелись тартанами и шхунами и начали понемногу там за зипунами да невестами хаживать… Ох, чую, взвоет скоро карибское береговое братство, ох взвоет…
        Но Бомбей, конечно, - подарок царский. Я даже слегка растерялся. Нет, Бомбей, несомненно, жемчужина Индии, да и сама Индия - не менее чем бриллиант, но это ж сколько бабла надобно, чтобы поднять еще и ост-индскую торговлю. Причем практически с нуля. Потому что никто из моих капитанов туда не ходил, маршруты неизвестны, опорные базы и промежуточные пункты не оборудованы. А у меня тут, знаете ли, война на носу. Впрочем… уже завтра, то есть в первый же день после венчания и наутро после первого свадебного пира, у меня была назначена аудиенция членам «государевой гостевой тысячи». Да-да, уже тысячи. Поскольку число богатейших торговцев России, чей годовой доход превышал сто тысяч рублей, давно перевалило за сотню. Вернее, уже за две. Потому сотня и была переименована в тысячу. На вырост, так сказать. Ну да когда я на царство повенчался, «гостей государевых» и всего-то чуть больше дюжины было. Да и годовой доход лишь у самых богатых из них до ста тысяч едва-едва дотягивал. А нонеча сей доход у «гостей государевых» лишь начальным числится… А сделано сие переименование было одновременно с введением
ежегодного взноса за пребывание в сей тысяче размером в десять тысяч рублей. Торговый народец-то, конечно, был не шибко доволен, но деваться ему было некуда. Поскольку только члены «государевой гостевой тысячи» обладали правом самой прибыльной - зарубежной - торговли. Впрочем, и остальные купцы также были обложены этаким налогом. Кроме «государевой гостевой тысячи» я ввел еще «губернские гостевые тысячи», пребывание в коих стоило уже тысячу рублей. Им было предоставлено право торговать по всему государству Российскому, а также с иноземцами, но токмо на русской земле.
        Всем же, кто торговал в пределах своей губернии, платить за права торговли не требовалось. Они платили только обычные торговые сборы и налоги. Вот такое вот послабление для мелкого и среднего бизнеса… Впрочем, согласно докладам, Россия все одно оставалась страной с самыми низкими налогами. Я добирал свое сельскохозяйственным и промышленным производством в собственных вотчинах и на черносошных землях, а также участием в десятке крупнейших в стране торговых товариств, в коих нагло получал порядка трети всей выручки. А что вы хотели? За крышу так и платят. Тем более что большинство денег я как раз и расходовал на обеспечение максимально авторитетной и сильной крыши, то есть на армию и флот… а также на развитие той же торговой инфраструктуры - порты, каналы, дороги. Ну и на представительские цели, опять же. Столицу-то не для себя строю. Точно ведь тушку мою закопают раньше, чем она во всем благолепии предстанет. Эвон даже сейчас, во время венчания, новый-то собор весь в лесах стоит…
        Так вот, «гости государевы» неспроста прямо завтра на аудиенцию напросились. Прослышали, видать, о Бомбее-то. И так и рвутся поучаствовать… Ну да и что ж, пущай. Чем более денег в границах страны копиться будет - тем лучшими окажутся стартовые возможности для промышленного рывка. А то эвон Витте пришлось столько французских кредитов набрать, что потом Россия у Франции на таком крючке оказалась, что ничем, кроме революции, это окончиться не могло. Это только красиво звучит: «Берите кредиты - и стройте. Деньги - дым, а все построенное у вас на земле и останется». Деньги - те же вожжи. И ежели их чутка у кого перебрать - опомниться не успеешь, а уж внуздан. И никуда дернуться не можешь. Так и идешь телком по прямой дороге к революции и ипатьевскому подвалу. И ладно бы одной семьей все ограничилось! Хотя Николашку с семьей все-таки жалко. Не самые худые люди были, токмо дурные, ну да не живота ж за это лишать… Так ведь сколько еще народу после этого положить пришлось!
        Поэтому я Путина с его Стабфондом таперича очень хорошо понимаю. Пусть будет. Пригодится…
        Новобрачные пошли за патриархом, коий самолично совершал таинство венчания, вокруг алтаря. Я повернулся и бросил взгляд на жену, припомнив, как мы с ней так же… Ох, лет-то уж прошло. Ваньке-то уж двадцать шесть! А и он только на пятый год нашей семейной жизни народился.
        Крещение дочки Жуану IV на этот раз прошло без тех страстей, что сопровождали крещение моей Машки. Иннокентий X, коий был папой в то время, когда мы с Жуану токмо сговаривались, особым авторитетом не пользовался. Поскольку уже в начале правления показал себя подкаблучником матери своего кардинала-непота Камилло Барберини Олимпии Маидалькини, получившей вследствие этого прозвище «папесса». Весь его двор погрузился во внутренние интриги, из-за чего сил и внимания на интриги внешние осталось не слишком много. Так что Жуану IV плюнул на возможные возражения папы, между верой и выгодой выбрав союз с богатой и могущественной Россией. Ну а к тому моменту, когда планы дошли до реального воплощения, Иннокентий X так и вообще преставился. А избрание нового папы оказалось обставлено такими бурными дебатами и борьбой между Францией, Испанией, Австрией и могущественнейшими итальянскими кардиналами, что никакого дела до Жуановой дочки никому не было. Катенька прибыла в страну, месяц погостила под нашим с Машей крылом, в течение коего моя жена рассказала будущей невестке о своем собственном обращении из
католичества в православие. А потом убыла все в тот же Подсосенский монастырь, коий после учреждения там первой царицыной женской школы стал, по существу, Машкиной личной епархией, где под все той же непрекращающейся опекой моей жены после сорокадневного поста и была крещена под именем Екатерины. Ну чтобы к новому имени не привыкать…
        Сын же все это время мотался по стране, обустраивая войсковые магазины, строя бараки для будущих рабочих, размещая заказы на лопаты, топоры, тачки и иной инструмент… то есть готовясь выжать из предстоящей, вернее, уже начавшейся войны максимум пользы для государства. Начавшейся - поскольку шведы уже к началу июля захватили Данциг, Эльблонг, Мальборк и продвинулись до Хелмно на юге и до Хайльсберга на востоке. И, похоже, останавливаться на этом не собирались. Ян Казимир обивал пороги всех соседей от короля Чехии, Венгрии и императора Священной Римской империи германской нации Фердинанда III до государей Дании и России, но немцы помогать ему не очень рвались. У самих после еще десяти лет не прошло как закончившейся Тридцатилетней войны силенок было не шибко, да и османы с юга особливо расслабиться не давали. А мы с датчанами были не против, но все еще торговались между собой насчет Зундской пошлины. Я настаивал на заключении
«выкупного договора» сроком на сорок лет, подобного тому, что был только что отменен с Нидерландами. Ну да те должны были платить триста пятьдесят тысяч гульденов в год, я же продавил сумму в сто тысяч, взамен пообещав выплатить первый транш сразу за десять лет. Чему мой зятек был очень рад, поскольку в преддверии войны ему очень нужны были деньги на наем и оснащение армии и флота. Сейчас спор велся только об одном: с какого момента считать сорок лет. Датчане предлагали с того года, как я заплачу деньги, я же, понимая, что с момента начала войны балтийская торговля сразу же резко упадет, а также имея задней мыслью то, как скакнет торговлишка после того, как мои купчишки развернутся в Бомбее, что также требовало некоторого подготовительного срока, настаивал, что срок следует считать с того момента, как мы победим Швецию и заключим с ней мирный договор. Хотя это была уже борзота… ну да на том стоим. Все одно датчанам деваться некуда…
        Так что на свою свадьбу сын еле успел, добравшись до Москвы только за два дня до того как и не успев даже толком отоспаться.
        Столы для пира накрыли в бальной зале, поскольку она была практически единственным полностью законченным помещением в новом дворце. А ни в каком ином помещении в Москве разместить тысячу шестьсот гостей было невозможно… Ну не то чтобы полностью - ее собирались еще перестраивать и украшать, но позже, а пока не трогали. В принципе по плану возведение стен и подведение под крыши большинства зданий в Кремле должно было закончиться года через три. А потом наступал долгий период отделки и украшения. Материалы для строительства везлись отовсюду - мрамор из Италии, малахит и порфир - с Урала, лазурит из державы Великих Моголов, нефрит из Китая, да всего и не перечислишь. Еще в самом начале строительства были отобраны две с лишним сотни отроков из числа одаренных «к лепке фигурной и богомазству лепому» и отправлены на учебу в Италию, Францию и Голландию к тамошним скульпторам и живописцам. Часть из них уже возвернулись и сейчас активно участвовали в украшении домов, кои уже были почти все построены в Белом и Китай-городе (ну да почти пятнадцать лет прошло с того, как начали), прекрасно осознавая, что
лучшим из них будут даны заказы на украшение кремлевских дворцов и собора. Так что чертова европейская культура начала потихоньку проникать в пределы государства Российского. Кое-где уже и театры завелись, черт бы их побрал… Нет, мое негативное отношение к сему непотребству (ну так Синод постановил, я-то что) было всем известно. Поэтому непотребством сим баловались считай тайно, потихоньку. В дальних вотчинах. Но я прекрасно осознавал, что долго это не продлится. Ежели уж вошли в европейскую цивилизацию, то черпать будем оттуда полной мерой - и хорошее, и не очень.
        Нет, в принципе насчет театра как такового или, если брать в более широком смысле, шоу вообще я не имел ничего против. У нас на Руси сие тоже вполне присутствует. Тех же скоморохов возьми. Но сколько же дерьма вокруг всего этого и сейчас уже образуется, а уж в будущем… И от этого никуда не деться. Уж так артисты устроены. Они же суть сосуды греха. А все потому, что актерская игра построена в первую очередь на излучении эмоции. Чем большую эмоцию ты способен продуцировать - тем более талантлив как актер. Причем ведь известно, что те эмоции, кои Божьи, то есть любовь, радость, счастье, - всегда индивидуальны. От лицедеев же мы способны получить лишь их жалкие суррогаты - страсть, похоть, торжество, злобу, гордыню, гнев, ненависть… Они буйны и необузданны, и тем привлекательны, но не возвышают душу, а губят ее. И не думайте, что мне тут дремучее средневековое окружение к концу жизни окончательно голову задурило. Просто я, уже вторую жизнь доживая, многое понимать стал. Не так-то уж по большому счету человек за четыреста лет изменился. Это нам всякие гаджеты глаза застят, а так - просто людям легче
выживать стало, вот многие до седых волос по существу детьми остаются, а то и вообще до гробовой доски. Отсюда всякие новые и современные формы семьи, то есть всякие «пробные браки» да «гостевые браки», и образуются. Нет там ничего нового. Просто это недосемьи . Ну решили «дитятки» в семью поиграть, но как бы не всерьез, так, слегка, понарошку, не принимая на себя всех положенных обязательств… так и играют. И еще здесь, в этом времени, тоже не только любят, но и еще, как в оставленном мною будущем,
        любовью занимаются, только называется это более точно - похоть тешить. Ох как много понятно становится, когда на жизнь смотришь не токмо из растяжки в четыреста лет по времени, но еще и между материалистическим и религиозным мировоззрением…
        Ну и, ежели вернуться к театру, мое негативное отношение к нему объяснялось еще и тем, что это было дело шибко затратное. Эвон, по сообщению моего агента при французском дворе, незабвенный братец моей Машки Людовик XIII, большой любитель этого дела, вовсю сочинял музыку и воодушевленно танцевал в разных придворных балетах, в том числе (зацените, чего мне стоило в тот момент не заржать) в Мерлезонском! Так вот, как я специально разузнал, средняя постановка подобного балета обходилась ее братцу в пять - семь тысяч ливров. А некоторые и тысяч в двадцать. Причем таковых балетов за год ставилось несколько десятков. А ведь все эти денежки на развлечения пары-тройки тысяч человек из числа высшего света не из воздуха брались, а с крестьян да посадских. Нет, мое убеждение такое: место дворян - во главе стрелецких рот, на качающихся палубах кораблей, на стенах острогов, возводимых в дальних землях, а не в ряду пышно разодетых придворных, приплясывающих на театральных подмостках… А посему пусть таковые здесь появятся как можно позже!
        Свадебный пир длился почти восемь часов. Впрочем, я и здесь не упустил своего, представив сотням высокопоставленных гостей, почти половина которых были иностранцами, прибывшими с посольствами иноземных государей на свадьбу наследника российского престола, новые продукты. А именно - красную икру, кою начали заготавливать на Камчатке и доставлять в Архангельск из Нижнеколымского зимовья Северным морским путем, ныне ставшим хоть и весьма опасной, но довольно оживленной торговой магистралью. И хотя навигация там была рискованной и ее длительность не превышала пары месяцев, но русские корабли по большей части проходили его за всего одну навигацию. За три десятилетия активного плавания в тех водах корабли Архангельской государевой дозорной эскадры и купеческие кочи и флейты успели составить очень неплохие карты и накопить статистику ледовой обстановки…
        А еще шоколадные конфеты. Оба продукта пошли просто на ура. Ибо шоколад, скажем, здесь употреблялся исключительно в жидком виде. Так что надобно было ожидать, что с будущего года просвещенная Европа жадно набросится на новинки. Ну да все уже привыкли, что русские регулярно балуют Европу новыми изысканными товарами и кушаньями. А открытая при моем дворе школа поваров вообще пользовалась таким успехом, что меня даже обвиняли в том, что я использовал разрешение на прием в нее поваров некоторых европейских властителей в качестве рычага дипломатического воздействия. Напраслина! Ну ладно, пару раз всего-то и было. Вот только война все испортит. Ну да что делать… Ничего, в конце навигации все одно собираемся три четверти балтийского торгового флота в Архангельск перебрасывать. До конца войны основной поток товаров опять через этот северный порт пойдет - никуда не денешься…
        Свадебные торжества длились почти целую седмицу. Судя по весьма удовлетворенным лицам молодых, с коими они появлялись на завтраках, они друг другу понравились, да и в постели у них все неплохо сладилось. Совет да любовь… Авось еще и внуков успею понянчить.
        Между тем дела шли своим чередом. «Гости государевы» действительно прослышали о Бомбее и рвались организовать новое товариство. Я повелел организовать цельных два, в кои благосклонно согласился войти на прежних условиях. А также организовать при каждом ссудный банк, дабы возможно больше купцов могли бы войти в число «гостей государевых» и вступить в сии товариства. А тако же в любые другие. Число «гостей государевых» надобно было множить всеми возможными путями, уж больно добрый доход оне государству приносят… Подготовка же к войне вышла на завершающую стадию. Я наконец-то договорился с датчанами, а с южных и восточных границ государства стронулись-таки даточные отряды кочевников. Они должны были добраться до Полоцких, Себежских, Псковских и Новгородских земель, в коих и предстояло сосредоточиваться армии, месяца через три с половиной. И начать действовать они должны были прямо зимой, для чего в армейских магазинах сейчас накапливались запасы овса. И тут пришло известие, каковое я посчитал прямо подарком. Хотя оно слегка нарушало наши планы…
        Мы как раз закончили семейную трапезу, после которой Катенька весьма бойко со мной пощебетала (по-русски она говорила уже весьма бегло, с небольшим милым акцентом), когда в трапезную буквально влетел взъерошенный Качумасов.
        - Государь! Голубиная почта пришла. Свеи Ивангород осадили.
        Все замерли. Мы с Иваном скорее обрадованно, а наши женщины испуганно. Я несколько мгновений переваривал известие, а затем ухмыльнулся. Ну, Карл Густав, такого подарка я от тебя не ожидал! Это ж как пренебрежительно надо было к нам относиться, ежели в том состоянии, в коем сейчас находилась Швеция, рискнуть самолично напасть на Россию. Я протянул руку, и Качумасов отдал мне узкую полоску голубиного письма. Ах вот как… значится, они сие совершают для
«предупреждения необдуманных действий государя московитов, вступившего в тайные сношения с поляками, и понуждения его к миру», да еще обещают «вернуть город царю после окончания военных действий и заключения мира с Речью Посполитой, ежели царь московитов будет следовать голосу разума». Ну-ну. Я ухмыльнулся и передал полоску голубиного письма сыну. Он быстро пробежал ее глазами, а затем поднялся, сопровождаемый испуганными взглядами двух женщин - матери и жены и одним восхищенным - сестры Ольги, и спросил:
        - Выступаем, государь?
        Я мотнул головой:
        - Нет.
        Иван замер, потом медленно кивнул и опустился на место. Ай, молодца! Не полез тут же в бутылку - люди гибнут, на помощь идти надо, врежем по шведу и так далее! Молчит - сам думает и моих разъяснений ждет. Толковый государь растет, ой толковый…
        - Ну не здесь же о сем говорить. Пошли в кабинет, - распорядился я.
        В кабинете нас уже ждали. Пошибов, Беклемишев и генерал Турнин, инспектор крепостей. Интересно, а его кто додумался позвать? Если Аникей - так то понятно, а если Беклемишев - то молодец, хвалю. Ну да потом уточню…
        - Ну-с, давайте думать, как дальше действовать будем, - начал я заседание нашего штаба.
        - Надобно помощь Ивангороду послать. Там большие магазины накоплены. Ежели свеи его возьмут - изрядный убыток войску будет, - подал голос Беклемишев.
        - А возьмут? - усомнился я. - Комендант пишет, что свеи малым войском подошли - в двенадцать тысяч, не более. И артиллерии у них всего-то полсотни стволов, да и та вся небольшого калибру. Нешто гарнизон крепость не удержит?
        Беклемишев молча развернулся к Турнину.
        - Ежели таким числом да с не шибкой артиллерией - то не должны взять, государь, - отозвался инспектор крепостей. - Я в Ивангороде по весне дважды был. Учения проводил. Гарнизон там добрый. Крепостной артполк тако же вельми обучен. И ополчение неплохое. К тому же там инженерная рота стоит, коя магазины строила, так что и минную войну свеям куда как сложно вести будет. А припасу там ноне действительно на десять лет осады хватит. Вот ежели больше подойдет, да с хорошей артиллерией… Крепость-то там старая, бастионов нету, стена прямая, кирпичная. Такую крепость взять - не вельми большой труд надобен.
        Я почувствовал в его голосе оттенок неудовольствия. И действительно, Беклемишев мне докладывал, что ежели западная и юго-западная граница страны крепостями укреплены добро, то вот на северо-западе дело обстоит не шибко хорошо. Крепости старые, еще при дедах-прадедах строенные и правильную осаду выдержать неспособны. Но я денег на обустройство этих крепостей не давал. Все одно границу переносить думаем, да и нет их особенно. На другое были надобны…
        - А ежели все-таки потеряем город и магазины в нем - насколько все хуже будет?
        - Намного, государь, - вздохнул мой генерал-воевода, - почти четверть всех запасов там. Может, еще и поэтому свеи на город напали, что до них слухи дошли о тех воинских запасах. Им сейчас в Речи Посполитой оне шибко надобны.
        Я откинулся на спинку своего кресла. Итак, следовало решить, что делать дальше. Ломать весь тщательно продуманный и разработанный план кампании этого года (всю войну планировать смысла не было, так, прикидки были, а там - бой покажет) и быстрее бросаться на помощь Ивангороду либо продолжать следовать плану, внеся, естественно, в него необходимые коррективы.
        - Что скажешь, боярин? - обратился я к Качумасову.
        Тот ответил не сразу.
        - Я так думаю, государь, то, что Карл Густав на нас сам напал, это и плохо, и хорошо. Плохо, потому как наши людишки гибнут, да еще те, коих, по нашим планам, война вообще коснуться не должна была, и эвон запасы военные под угрозой. А хорошо то, что сим он с нас всю, даже малую вину за наше вступление в войну снял. И перед народом нашим, коий нам на Земском соборе уговаривать бы пришлось, а ноне, я считаю, он нас сам уговаривать начнет. Да еще и попеняет, что со свеем так долго тянули. И перед иноземными государями, об убеждении коих в свейском недобром противу нас умыслии мы так крепко думали. - Глава Посольского приказа замолчал и обвел всех присутствующих спокойным взглядом.
        Все тоже молчали. Даже Ванька. Что меня снова порадовало.
        - Поэтому я думаю, торопиться нам не след, - продолжил Качумасов, - надобно на силу и стойкость людей русских уповать и все по нашему раннему плану делати. Войско развернуть. Королям и народам иноземным о свейском вероломстве как можно шибче рассказать. А и к самому Карлу Густаву послов направить с увещеванием, о сем действе погромче раструбив. Дабы потом, когда мы их шибко давить будем, как можно более многие считали, что свеи-де сами в своей судьбе виновны. Пусть не в том, что мы с ними воевать начали, потому как мы к сему готовились и это многим ведомо, так в том, как мы с ними воюем. Я эвон до сего дня едва голову не сломал, думая, как тех же англичан да французов с голландцами убедить не встревать, когда мы уже Финляндию под себя подгребать будем. Им-то любое наше усиление ой как поперек горла встанет. Тут же вой подымут да на защиту свеев кинутся.
        - А так не кинутся? - усмехнувшись, спросил я.
        Уж на что-что, а на продажность, самовлюбленность и меркантильность западного так называемого общественного мнения я вдоволь насмотрелся еще в двадцать первом веке. Одна осетинская война чего стоила. Ребятки даже разобраться не удосужились - просто брали ролики, где грузины на своих танках вступали в
        южноосетинскую столицу Цхинвал , постреливая по окнам жилых домов из крупнокалиберных зенитных пулеметов и танковых пушек, и ставили их в эфир, давая подстрочный комментарий, что вот так вот, мол, русские варвары вступают в
        грузинский город Гори…
        - Кинутся, конечно, государь, - вздохнул Качумасов, - да токмо, надеюсь, чуток позже, числом меньшим, да и пылу хоть чуть поменее будет.
        Я молча кивнул и развернулся к Беклемишеву. Тот сидел, наморщив лоб, но, заметив мой взгляд, по военной привычке поднялся.
        - Я тоже думаю, государь, что надобно и далее плану следовать. Даст бог, выстоит Ивангород, ну а коли нет - обойдемся без тех запасов. Все одно с излишком копим. Да и, как было запланировано, первыми в Лифляндию даточные кочевники войдут. Людишек имать и местность зорить. Дабы свеям армию, кою они непременно пошлют, когда увидят, как дело поворачивается, из самой Швеции снабжать да содержать надобно было. А кочевники завсегда с добычи жили. Прокормятся. А что люди наши, коль свеи крепость возьмут, под них угодят - так ведь ненадолго сие. Не позднее Рождества крепость возвернем. Точно.
        Я повернулся к сыну. Он молча кивнул.
        - Ну что ж, значит, так и порешим, - закончил я обсуждение.
        Когда мои ближники покинули кабинет, я повернулся к сыну, коий остался сидеть, задумавшись.
        - Ну что, спросить что хочешь?
        Иван кивнул и, подняв на меня взгляд, тихо заговорил:
        - Понимаешь, отец, ты сам меня всю жизнь учил, что своих сдавать нельзя, что если где-то кому-то из своих плохо - то нужно мчаться ему на помощь, не теряя ни мгновения. И я всегда считал, что это - абсолютная истина. Но…
        - Сегодня мы решили оставить без помощи своих, коим она необходима, так? - спросил я прямо, освобождая Ваньку от необходимости смягчать формулировки.
        - Где-то так, - кивнул сын.
        - А чего ж ты сразу о сем не спросил?
        Иван вздохнул:
        - Да потому, что за те два месяца, что прошли с момента моего возвращения, я научился от тебя едва ли не большему, чем за предыдущие лет десять…
        - Почему так? - заинтересованно прервал его я.
        - Ну… мне кажется, потому, что снова, но уже по-другому, по-взрослому, что ли,
        начал учиться, перестав наконец считать, что сам уже все лучше знаю и понимаю. Как, например, когда только уезжал в Приамурье. Ох каким умным и все на свете знающим я тогда себя чувствовал… - Ванька тихонько рассмеялся. - Встань этот вопрос передо мной - тем, ух какую речь я закатил бы!
        - А сейчас не закатишь? - улыбнулся я.
        - Да нет, - мотнул головой Ванька, - но вот понять - хочу. Где я недодумал? Что не до конца понял?
        - А вариант, что я тебе просто врал тогда - не рассматриваешь? Ну, может, не нарочно, а так, по малолетству, мол, когда подрастешь, жизнь узнаешь, вот тогда я тебе и расскажу, как оно все на самом деле устроено. И как государю поступать должно?
        - Нет, - твердо ответил сын. - Уж что-что, а врать ты мне никогда не врал. Даже в малом. Ну там в обещании сладостей или еще в чем таком. И… большое тебе за то спасибо. Потому как я теперь уже знаю, что далеко не все родители со своими детьми так поступают.
        И от этих слов у меня на душе потеплело. Это очень важно, когда дети наконец-таки вырастают настолько, что могут понять и отдать должное словам и поступкам своих родителей. Значит, их правильно воспитывали. И в таких семьях поколения никогда не расходятся навсегда, оставляя в душе одних горечь - мол, растили-растили, ночей не спали, во всем себе отказывали, и вот благодарность, а в душе других крик - ну как же вы меня достали, когда ж вы меня в покое оставите?!
        - Ну что ж, тогда я скажу тебе просто. Остальное ты сам поймешь. - Я сделал паузу, задумываясь, как бы поточнее сформулировать. Вот бывают иногда такие моменты, когда вроде как сам все понимаешь, а как это все словами выразить - мозги закипают. И очень часто такое бывает как раз в разговоре с детьми… Умеют же поставить в тупик. - Есть многое, что дозволено государю. Всего не перечислишь. И среди этого всего - есть право послать на смерть. Верных. Лучших. Родных. Их послать, а самому остаться, не пойти. Но! Запомни это сын. Накрепко! Нет и не может быть у государя никакого права допустить, чтобы погибшие - погибли зазря. Потому что тогда дерьмо он, а не государь. Каждая, ты понял, сынок, каждая смерть должна быть окуплена. Понимаешь?
        Иван медленно кивнул.
        - Так вот сейчас я не токмо те смерти на весах взвешиваю, кои вои наши в Ивангороде без нашей скорой для них помощи примут, а вообще все, кои в этой будущей войне случатся. И думаю не токмо о том, как их общее число уменьшить, но и как за них возможно большую выгоду для страны поиметь. Вот так вот…

5
        Генерал Якоб Тотт был разбужен какими-то странными звуками. Быстро накинув мундир, он выскочил из палатки и недоуменно уставился на противоположный берег реки, где разворачивалась весьма необычная картина. Над шведской крепостью Нарвой с громким шипением вздымались яркие, медленно летящие… ядра? Нет, это были не ядра. Но явно какие-то снаряды, в прозрачном рассветном воздухе очень напоминавшие тех существ, звук коих они так похоже имитировали. То есть змей. Массивная голова и длинный огненный хвост… Это снаряды плавно и величественно отрывались от земли, затем взлетали над городом, а потом, неспешно развернув голову вниз, со странной, этакой плавной стремительностью бросались на свою жертву.
        - Что это такое, черт возьми?! - раздраженно бросил в пространство генерал.
        - Я думаю, господин генерал, это московиты, - почтительно ответил генералу капитан Йохансон, один из офицеров его штаба.
        Он, как выяснилось чуть позже, как раз направлялся к палатке генерала, чтобы разбудить его и доложить, что канаты наплавного понтонного моста, выстроенного через реку Нарву, внезапно оказались перерезаны и остатки моста теперь плывут вниз по течению. И что вследствие этого вся их армия, осаждавшая это проклятый московитский город, внезапно оказалась отрезана от Нарвы, являющейся ее основной базой снабжения.
        Первые известия о появлении русских генерал получил около пяти дней назад. Из Нарвы прискакал гонец, привезший письмо, в котором комендант города извещал командующего шведской армией о том, что в окрестностях города появились кочевники-московиты, вооруженные луком и саблей, кои занимаются разбоем и похищением крестьян. Но он уже послал против них отряд драгун, так что к вечеру с ними должно быть покончено. Но на всякий случай он все равно решил известить о сем генерала.
        Якоб Тотт отослал гонца с вежливым ответом, в коем информировал коменданта, что ценит его любезность, но даже не предлагает помощи, поскольку, так же как и комендант, считает, что четырех десятков драгун вполне достаточно для разгона этой банды московитов. Даже если их неожиданно окажется не полсотни, как сообщали испуганные крестьяне, кои, как известно, вообще склонны преувеличивать опасность, а в два или даже в три раза больше.
        Обменявшись любезностями с комендантом, он тем не менее велел выставить караулы у понтонного моста, коий до сего дня не охранялся, ну и поставить еще пару караулов вокруг лагеря. Внезапной атаки он не опасался. Местность вокруг лагеря регулярно прочесывали конные патрули из тех же драгун, а еще он в первый же месяц этой проклятой осады велел возвести и циркумвалационную, и контрвалационную линии, как бы это ни выглядело смешным в войне против такого слабого противника, как московиты. Он был опытным генералом, поэтому предпочитал лить пот солдат, нежели их кровь. И хотя его не слишком большая армия занималась этим нелегким трудом целый месяц, как раз вследствие малочисленности рабочих рук, зато теперь он мог быть спокоен на случай попытки внезапного нападения.
        Следующие несколько дней принесли еще сюрпризы. Причем по большей части неприятные. Так, например, выяснилось, что посланный драгунский отряд был перебит. И еще один, коий комендант отправил через два дня после первого, собрав туда всех драгун, остававшихся у него в гарнизоне, тоже. Солдат гарнизона генерал Тотт забрал в свою армию, посчитав, что рядом со столь сильной армией городу ничто угрожать не может, а солдаты в осаде ему не помешают, драгунов же брать не стал. Для несения патрульной службы ему хватало и своего полка, а отправлять драгун штурмовать стены он бы решился только в самом крайнем случае. Что случилось с этими отрядами, генерал и комендант смогли выяснить только после того, как генерал отправил на поиски аж три роты драгун. Те попали в засаду московитов, но сумели прорваться сквозь их неожиданно дружный огонь и опрокинуть противника. Однако, начав преследование, они нарвались на еще одну засаду и сочли за лучшее прекратить погоню. После чего неподалеку от места первой засады были обнаружены тела драгун обоих предыдущих отрядов. Не все. Примерно половину тел обнаружить не удалось.
Но генерала это отнюдь не обрадовало, ибо, скорее всего, участью необнаруженных стал плен. Из тех же, что отыскали, десятая часть драгун была побита стрелами, а тела остальных имели отметины огнестрельных и сабельных ран, вероятно и ставших смертельными.
        Приблизительно у четверти погибших было перерезано горло, что привело шведских солдат в крайнее негодование. Убивать пленных?! Неслыханная жестокость! И хотя большинство зарезанных, судя по характеру ранений, вряд ли прожили бы более часа, все одно - это московитов никак не оправдывало. Правда, капитан фон Штайн, немец, служивший в шведской королевской армии по контракту (многие немецкие офицеры после окончания Тридцатилетней войны разлетелись по разным странам, предлагая свои услуги), предположил, что, похоже, тут действовали не совсем московиты. Судя по описанию - низкорослые лошадки, луки, халаты и мохнатые шапки - скорее, это был южный народ, называемый тартары. Подданным императора не раз приходилось сражаться с ними, поскольку они всегда входили в состав османских армий. И занимались в них тем же, чем, похоже, занимались и здесь, - грабежами и поимкой пленных, коих потом с большой выгодой продавали османским работорговцам. При этом в их обычае было безжалостно вырезать тех из пленных, кто не мог передвигаться достаточно быстро… Вот только как они оказались здесь, на севере, так далеко от
своих кочевий, да еще в армии московитов, с коими они обычно воевали, фон Штайн предположить затруднился. Как и то, откуда у диких кочевников огнестрельное оружие, да еще в таком количестве, что закаленные шведские ветераны не смогли выдержать обстрел.
        Впрочем, и до этих известий дела у шведов обстояли не слишком хорошо. Осада города просто неприлично затянулась. Впрочем, тому были объективные причины. Осадной артиллерии у генерала не было, а обстрел хоть и старых, но еще довольно прочных стен московитского города из полевых орудий наносил им столь слабый ущерб, что генерал уже через неделю приказал прекратить бесполезную трату пороха. Его и так было не слишком много. А стало еще меньше, после того как русские сумели вычислить обе заложенные шведскими инженерами сапы[САПА - потайная подземная галерея, предназначенная для подведения под крепостную стену пороховой мины, с помощью которой в стене проделывался пролом. От нее пошло и название «сапер», и выражение «тихой сапой».] и подорвать первую из них, вследствие чего генерал лишился большинства своих инженеров и саперов, а вторую перенять, захватив весь заложенный в пороховую мину заряд пороха. Слава богу, с остальным у его армии проблем не было. Сказывалась близость Нарвы, через которую в войска генерала бесперебойно поступало все необходимое. Ну до сего дня…
        - Капитан Йохансон, организуйте поимку лодок из распавшегося понтонного моста, и… полковников Фергюссона и Горна ко мне, - коротко распорядился генерал, разворачиваясь и направляясь в свою палатку, чтобы привести себя в порядок.
        День начался гораздо раньше, чем он рассчитывал. Ну да, значит, так захотел Господь. Ибо он никогда не оставлял своим благоволением своих верных сынов, коих вся Европа, кто со страхом, кто с благоговением, именовала северными львами. Московитский медведь рискнул вылезти из своей берлоги. Что ж, шведский лев быстро загонит его обратно…
        Командиры Далекарлийского полка полковник Свен Фергюссон и драгунского Седерманландского полковник Клаас Горн прибыли в палатку генерала ровно через полчаса. За это время Тотт успел умыться и одеться и как раз завтракал приготовленной ординарцем яичницей. Впрочем, к приходу полковников он уже закончил и смог сразу же приступить к постановке боевой задачи.
        - Итак, господа, я расцениваю произошедшее как попытку московитских разбойников лишить нас базы снабжения. И должен признать, начали они неплохо. Разрушение понтонного моста лишило нас возможности немедленно оказать помощь городу, который, как вы знаете, почти не имеет гарнизона. Но торжество московитов продлится недолго. Обстрел их новыми снарядами, на мой взгляд, не выглядит достаточно эффективным, к тому же в городе распоряжается толковый шведский комендант, так что даже если московиты и решатся на немедленный штурм, уверен, Нарва сумеет продержаться столько, сколько понадобится, чтобы мы успели прийти на помощь. Оказать ее я поручаю именно вам, господа. Вам, полковник Горн, надлежит выслать людей вдоль берега реки, они должны отыскать и перехватить те лодки из разрушенного московитами понтонного моста, кои успели отплыть далеко от лагеря, затем вы вместе с полковником Фергюссоном посадите своих людей на…
        - Господин генерал, - бесцеремонно прервал его буквально ввалившийся в палатку капитан Йохансон, - Нарва горит!
        - Горит? - Генерал недовольно свел брови. Что бы там ни происходило, шведский офицер не должен забывать о субординации и правилах обращения младшего к старшему. - Ну и что? Обстрелы часто приводят к пожарам, так что не вижу никакого основания удивляться тому, что…
        - О, господин генерал, - крайне невежливо прервал его капитан, - вы посмотрите,
        как она горит!
        На этот раз генерал уже едва удержался от того, чтобы отчитать своего офицера за вопиющую несдержанность, но он знал капитана Йохансона уже давно, поэтому нотки отчаяния, явно слышавшиеся в его голосе, заставили Якоба Тотта на время отложить разбор возмутительных манер капитана и встать и выйти из палатки.
        - Да-а-а, - протянул генерал после трехминутного молчания, - я ошибся, господа. Московиты применили воистину дьявольское оружие. И Господь непременно покарает их за это. Такое чудовищное пламя… - Генерал вздохнул. - Что ж, господа. Я отменяю свой предыдущий приказ. Московиты совершенно точно не будут штурмовать город. Там нечего штурмовать… - Будто в подтверждение его слов, из-за стен Нарвы донесся грохот взрывов. Генерал горько усмехнулся и добавил: - И у нас больше нет никаких запасов. Поэтому… капитан, сообщите всем командирам полков, что я хочу видеть их у себя через час. Мы… снимаем осаду. Она более не имеет смысла.
        Но через час генералу Тотту пришлось обсуждать совсем не тот вопрос, что он планировал, поскольку примчавшийся драгунский патруль сообщил, что к лагерю его армии приближается большое войско московитов.
        Иван чувствовал сильное возбуждение. Войско, вместе с которым он двинулся в Лифляндию, составляло ровно треть всех русских сил. Тридцать тысяч пехоты, пять тысяч регулярной и десять тысяч союзной кочевой конницы при двух полевых артиллерийских полках. То есть с учетом полковой артиллерии в войске имелось более двухсот орудий. И еще доселе невиданная новинка - ракетный полк. Новое, до сего времени неизвестное русское оружие, кое, однако, все видевшие его в действие оценивали не слишком высоко. Ибо придуманные каким-то розмыслом снаряды били хоть и довольно далеко, не менее чем на версту, а самые большие почти на полторы, но все же неточно. Попасть одиночной ракетой хотя бы и в полк, даже стоящий на месте, нужно было умудриться. Да и из залпа в десяток ракет попадания в таковую цель получались токмо случайно. Но государь повелел ракеты делать, а для их применения сформировать три ракетных полка, на вооружении коих было по восемьсот пусковых треног, к каждой из которых было положено по тридцать ракет. Еще один такой полк входил в состав армии Беклемишева, двигавшейся из Полоцка к Риге, а третий с еще
одной русской армией сейчас направлялся к Вендену из лагеря под Псковом. Еще одна русская армия, а вернее, корпус под командованием генерала Никиты Ванхорнова, сына голландского капитана Эразма ван Хорна, одним из первых пришедшего на службу к русскому царю и вскоре после этого принявшего русское подданство, а затем и православие, скорым маршем двигался к Режице.
        Войско, с которым шел царевич, было самым большим, потому что его противником выступала единственная имеющаяся в Лифляндии шведская армия. После ее разгрома войско должно было двинуться на Дерпт, коему теперь вновь предстояло стать Юрьевом, а затем на Ревель, коему после этого надлежало впредь именоваться Колыванью. Ну да пока до воплощения этих планов было еще далеко. Сначала предстояло разгромить шестнадцатитысячную шведскую армию, которая, несмотря на подавляющее численное превосходство русских, все равно была противником сильным и опасным.
        Первым в дело вступила союзная конница кочевников - переправившись через реку Нарва, она начала разорять земли Нарвского лена, захватывая крестьян и грабя деревни. За каждую живую душу в приимных избах, обустроенных под Псковом, как раз на месте покинутого армией района сосредоточения, кочевникам было обещано за мужчину - десять копеек, за женщину - семь, за дитенка любого пола и возраста - пять. Причем батюшка сомневался, не стоит ли уравнять всех, дабы у кочевников не было соблазна в случае опасности избавляться от более «дешевого» ясыря. Брать грех на душу, побуждая сынов степей простодушно резать женщин и детей, не хотел никто. Но затем решили оставить так. Ибо, по всем расчетам, в Лифляндии кочевникам было не от кого убегать. Единственная реальная сила шведов была сосредоточена у Ивангорода, а гарнизоны в остальных городах стояли ну просто очень хлипкие. От десятка до максимум, в Риге, трех сотен солдат и драгун.
        В помощь иррегулярной коннице кочевников и для руководства оными командовавший армией генерал Турнин выделил еще полк драгун. Впрочем, основной их задачей было охранять ракетный полк, неспешно двигавшийся к Нарве всем своим огромным обозом. Применять столь неточную артиллерию решено было только по таким огромным целям, как крепости и города… Хотя в нескольких стычках драгуны вместе с кочевниками поучаствовать успели. Поскольку для успешного использования нового оружия необходимо было обеспечить максимальную скрытность его развертывания, требовалось вытеснить шведские патрули из окрестностей Нарвы. А в прямом противостоянии со шведскими драгунами кочевники оказались слабоваты вследствие практически полного отсутствия у них огнестрельного оружия. Но с помощью драгун все удалось проделать весьма успешно. Так что когда рано утром далеко на северо-западе в небе появились сполохи, проснувшийся царевич в возбуждении выбрался из палатки и некоторое время зачарованно смотрел в ту сторону. Потому что это означало - началось…
        - Ну, с почином, царевич-государь, - возбужденно поприветствовал его подскакавший Лукьян.
        - Не государь , Лукьян, сколько раз тебе повторять, - досадливо прервал его царевич.
        Лукьян тут же прикусил язык. Да уж, его старый, еще по царевой школе, приятель после возвращения из Приамурья заметно изменился. Почти совсем исчезла изрядно ослабевшая еще в Приамурье, но иногда еще прорывавшаяся бесшабашная лихость. Изрядно прибавилось сдержанности, внимательности к словам. Вот и это тоже. В Приамурье его кто только так не именовал, и ничего, а нынче эвон - сердится. Да и странных людишек к себе приблизил. Крещеного ногайца инока Иону и кирасирского капитана. Откуда они взялись? Лукьян с царевичем почитай уже десять лет как не расстаются, а он никогда до того их не видывал. Батюшка царь Федор навязал? Так вроде царевич и не против. Не только их подле себя терпит, но и часто советуется. Ох, не к добру это…
        - Началось, царевич, - будто в унисон его мыслям произнес подошедший к ним генерал Турнин.
        Царь Федор II Борисович сумел-таки отучить русскую знать как от местничества, так и от нарочитого уничижения, когда к вышестоящему обращались униженно, обзывая себя «холопем». Впрочем, еще со времен Польской войны было установлено царем и навечно принято Земским собором, что на Руси православный холопом быть не может. Ну не может, и все! И следили за этим строго. Боярин Катырев даже вотчины через это лишился. Упрямиться вздумал старик…
        Иван считался главнокомандующим всей армии, но в вопросы руководства конкретными воинскими отрядами старался не лезть. Отец перед отправлением два вечера рассказывал ему о том, как сам ходил воевать свеев и как так же старался не перечить своему зятю и верному другу князю Михаилу Скопину-Шуйскому.
        - А тебе, сынок, и вовсе делать этого не след. У меня-то за спиной уже Южная война была, и то я понимал, что полководец из меня аховый. Единственное, чем я мог помочь своей армии, так это снабженцев в кулаке держать и не мешать моим воеводам. То и тебе советую.
        - А как же ты тогда под свейские пули-то попал? - удивился царевич, припомнив историю, кою сержанты непременно рассказывают всем новикам.
        Отец усмехнулся:
        - Да по глупости, конечно… ну и само так сложилось. Стрельцов со старых приказов свеи опрокинули, ну оне и побегли. А я их остановить пытался.
        - Удалось?
        - Удалось-то удалось, - вздохнул царь, - да токмо жив остался лишь благодаря дяде Акиму покойному. Ежели бы не доспех, из его стали сработанный… - Царь сокрушенно махнул рукой. - Но я тебя вот о чем подумать прошу. Как думаешь, на пользу или на вред России пошло бы, ежели бы я тогда голову сложил?
        Царевич возмущенно вскинулся:
        - Ну ты и сказал, батюшка! Да ежели б ты тогда… да это ж сколько всего ты сделать не успел бы… Я после всего, с чем в Приамурье мне столкнуться пришлось, вообще не знаю, как тебе столько всего совершить удалось.
        - Люди помогали, - усмехнулся царь. - Кстати, я и тебе пару людишек порекомендовать хочу. Приближать их к себе али нет - токмо тебе решать. Но спытать их попробуй. Мне думается, от них большой толк быть может.
        - Попробую, батюшка, - послушно отозвался царевич. - А кто таковы?
        - Один - инок Заиконоспасского монастыря Иона…
        Царевич кивнул, поскольку о монастырях «особливого списка» был изрядно наслышан.
        - …а второй - капитан царевых кирасир Митрий Колесников…
        И вот теперь эти двое также пребывали рядом с царевичем. Но в отличие от драгунского лейтенанта и генерала встревать в разговор не спешили. Они вообще по большей части молчали, открывая рот только тогда, когда царевич спрашивал их о чем-то. И Иван не так давно внезапно поймал себя на мысли, что ранее подобных людей он почти что не замечал, их затмевали шумные, яркие и обращающие на себя внимание. Ну вроде Лукьяна. А теперь вдруг как-то разом начал видеть и других, именно таких… И понял, что отец снова преподал ему урок.
        - Когда выступаем, генерал? - взяв себя в руки, спокойно поинтересовался царевич.
        - Нам до свейского лагеря три часа пути. Так что немедля, как позавтракаем. А патрули я уже выслал.
        - Не сбегут свеи-то?
        Генерал пожал плечами:
        - Не думаю, царевич. Оне про нас вряд ли прознали. Свейских патрулей поблизости замечено не было, а наши шибко далеко также не отдалялись. И сторожились шибко. Есть надежда, что свеи их не заметили. Полковник же Лепнин ввечеру сообщил, что свеи все еще стоят лагерем у Ивангорода и, как ему докладывают калмыки, патрули от лагеря высылают максимум на три версты… Так что от кого им бежать-то?
        - А когда оне про нас прознают?
        - Все одно не думаю, что побегут, - мотнул головой генерал. - Не так-то просто им таперича бежать-то. Полковник собирался перед началом ракетного обстрела понтонный мост порушить. А без него армию так запросто на другой берег не переправить. Организовывать же переправу под ударом вражеского войска - то еще удовольствие. При таких условиях очень просто свою армию потерять. А единственную удобную дорогу в иную сторону мы перекрываем. Да и не шибко нас свеи и боятся-то, чтобы в бегство удариться. Скорее наоборот, попытаются напасть и разгромить, на что у них, как они считают, большой шанс имеется.
        - А на самом деле? - с насмешкой влез Лукьян.
        Генерал посуровел, а царевич развернулся к своему приятелю и о-очень спокойно (так что у виновника даже мурашки на спине высыпали) поинтересовался:
        - Лукьян, а где это тебя научили без разрешения к старшему по званию обращаться, а?
        Драгун побагровел.
        - Я… это… виноват, царевич-гос… кхм… - И, окончательно сбившись, потерянно замолчал.
        Царевич еще пару мгновений плющил его своим спокойным взглядом, а затем снова развернулся к генералу Турнину.
        - Я понимаю, что вопрос действительно не шибко уместен, но все же, генерал, каковы, по вашему мнению, наши шансы?
        Генерал улыбнулся.
        - С божьей помощью побьем свеев, царевич. Иначе зачем все затевать-то было?..
        Генерал Тотт стоял на холме и смотрел, как разворачиваются выходящие из леса полки московитов. А разворачивались они очень неплохо. Прямо скажем - хорошо разворачивались. Под барабанный бой, строго соблюдая равнение. Нет, шведы бы развернулись не хуже, даже лучше, но у его ветеранов за спиной было уже несколько кампаний. Московиты же не воевали почти двадцать лет. Да и до того их противниками были поляки, коих шведы за последний год громили с небывалой легкостью. Польское Посполитое рушение во главе с их крулем Яном II Казимиром армия короля Карла X Густава наголову разгромила под Торунью всего за четыре часа, захватив в плен почти шесть тысяч поляков. Захватили бы и больше, но поляки по большей части были конными, а в шведской армии конницы было всего три тысячи. Так что большинству удалось сбежать… Но московиты разворачивались отнюдь не как новобранцы, да еще и разленившиеся за столько лет безделья. И у генерала впервые засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Нет, в том, что его железные ветераны, его северные львы разгромят этих… (проклятье, после увиденного у него язык не
поворачивался назвать московитов варварами!) эту армию, никаких сомнений у него не было. Но вот в том, что за это придется заплатить куда большим, чем он думал ранее, числом шведских жизней, генерал уже не сомневался. Может быть, стоило последовать совету капитана фон Штайна и атаковать московитов еще до того, как они полностью развернутся? Ведь и они сами не соблюдают рыцарских правил войны, разоряя и угоняя местное население. Ну пусть не сами, но ведь кто командует - тот и отвечает! Впрочем, сейчас уже делать это было поздно. Русские практически закончили развертывание…
        В этот момент со стороны лагеря у крепости, коий генерал приказал покинуть, несмотря на кажущееся преимущество укрепленной позиции, потому как не желал в самый неподходящий момент получить удар в спину от крепостного гарнизона, послышалась частая стрельба.
        - Что там, Йохансон?
        - Сейчас узнаю, господин генерал, - тут же отозвался капитан, вскакивая на коня и разворачивая его в сторону выстрелов…
        Вернулся он через полчаса.
        - Московиты вышли из крепости и атаковали оставленные вами в лагере два полка, - тяжело дыша от быстрой скачки, сообщил капитан неприятную, но вполне ожидаемую новость.
        Именно потому, что генерал предполагал такую возможность, он и оставил в лагере два полка, коих, по его расчетам, должно было вполне хватить, чтобы удержать гарнизон крепости от необдуманных поступков. На стенах русские сражались храбро, но полевую выучку их войск генерал Тотт ценил не слишком высоко… до того как увидел, сколь слаженно разворачивались русские полки. Так что теперь ему оставалось лишь надеяться на то, что оставленных сил достаточно, чтобы удержать русских от атаки в тыл.
        - Я надеюсь, мои солдаты разогнали этот сброд?
        - Нет… не совсем, господин генерал, - угрюмо отозвался капитан. - Дело в том, что в разгар атаки московитов в тыл нашим солдатам ударили их иррегулярные войска… те самые кочевники, что доставили коменданту Нарвы столь много хлопот. Как они сумели перебраться через реку - непонятно, но как бы там ни было - сумели. И… - Капитан замолчал.
        Но и так все было понятно. Генерал резко вскинул подзорную трубу и обвел взглядом спокойно стоявшие перед ним русские войска. Перед своим строем русские споро и сноровисто вязали рогатки… До сего момента он собирался предоставить русским право первого удара, а затем, остановив их, опрокинуть и погнать. Но теперь у него не оставалось выбора. Его армия оказалась между двух огней. И лучшим выходом теперь было попытаться опрокинуть стоявшую перед ним армию раньше, чем ему в тыл ударят подошедшие иррегуляры вместе с гарнизоном так и не взятой им крепости. Пока русский сводный отряд выстроит походную колонну, пока дойдет досюда, у него есть часа два - два с половиной. Вполне можно успеть…
        - Сигнал к атаке! - резко приказал генерал Тотт. - И да поможет нам Бог!..
        Шведы тронулись вперед мерным шагом. Царевич Иван, занявший позицию на небольшой возвышенности рядом с генералом Турниным, рассматривал в подзорную трубу приближающиеся ровные шеренги шведской пехоты, изо всех сил стараясь сдерживать охватившее его возбуждение. Вот рявкнули русские пушки, и ядра, выпущенные прямой наводкой, тут же прорубили в ровных рядах шведов кровавые просеки. Но шаг, другой, третий… и ряды шведской пехоты вновь стали монолитными. А сразу вслед за этим рявкнули и шведские пушки…
        - Эк как бьют! - азартно воскликнул Лукьян. - Эх, надобно их в сабли имать! - И он нетерпеливо покосился на генерала Турнина.
        Но тот продолжал моча наблюдать за приближающимися шведами.
        - Илля-а-а! - внезапно послышался с противоположной стороны, от леса, рядом с которым располагались позиции шведской артиллерии, отчаянный визг кочевников.
        Им и в голову не пришло дожидаться пехоту, вследствие чего все планы генерала Тотта полетели кувырком. Но это совершенно не отразилось на мерном движении железных шведских шеренг. Просто с холма, на коем возвышался шведский генерал, тут же галопом скатились два всадника, устремившиеся к приближавшимся шведским войскам, и, едва они достигли ровных шеренг, как ехавшие рысью на левом фланге боевого порядка шведские драгуны четко развернули коней и галопом поскакали в сторону азартно рубящих шведских артиллеристов иррегуляров. Туда же, молниеносно перестроившись, двинулись и два шведских полка.
        - О как свеи дают! - восхищенно выдохнул Лукьян.
        Да, столь четкому и быстрому перестроению можно было лишь позавидовать…
        В этот момент шведы подошли вплотную к линии русских рогаток. И весь фронт русской армии окутался клубами порохового дыма. Стрельцы открыли огонь…
        - Картечью бьют! - негромко произнес генерал Турнин, сумевший в стоявшем грохоте непонятно как уловить некое изменение в голосе русской артиллерии. - И шибко! Молодцы!
        Царевич согласно кивнул. Хотя сам ничего такого не расслышал, несмотря на то что в свое время закончил пушкарскую школу…
        Где-то около часа сражение шло на равных, несмотря на то что тридцати с лишком тысячам русских противостояло всего около семи тысяч шведов. Два шведских полка были разгромлены в оставленном лагере, а еще два пехотных и драгунский сейчас связывали боем иррегуляров и бегом подтянувшийся со стороны Ивангорода бывший крепостной гарнизон… Над полем боя висел неумолчный грохот. Наконец, разглядев что-то в белом дыму, напрочь закрывшем картину боя, генерал подозвал вестового и приказал:
        - Передайте полковнику Кадышеву, пущай атакует полки, что свеи отправили сдерживать иррегуляров и подошедших ивангородцев.
        Командир кирасирского полка Кадышев начальствовал над всей русской кавалерией. К царевичу тут же развернулся Лукьян.
        - Дозволь, царевич! Ну мочи ж нет тут торчать…
        Иван нахмурился, но затем кивнул:
        - Токмо на рожон не лезь. Ты мне живым надобен.
        - Ништо! - заорал обрадованный драгунский лейтенант, с места бросая коня в галоп. - Ух, повеселюсь!
        А спустя несколько минут до стоящих на холме донесся гулкий топот конских копыт, и из-за правого фланга русского построения на рысях выметнулась русская кавалерия. Впереди, четко держа строй, на рослых конях скакали кирасиры…
        Генерал Тотт опустил подзорную трубу и резким движением сложил ее. Смотреть больше было не на что. Шведы, избиваемые артиллерийским огнем и лишенные поддержки своей артиллерии, медленно отступали, все еще держа строй, но было совершенно ясно, что это - конец. Русские оказались не так слабы, как это представлялось шведам. Яростные атаки шведской пехоты не привели к прорыву строя ни одного русского полка. А теперь сражение должно было превратиться в настоящую бойню, поскольку иррегуляры и регулярная русская конница уничтожили остатки шведских драгун и два полка пехоты, которые он отрядил защищать тыл шведской армии, и сейчас перестраивались для атаки в тыл его основных сил. Генерал надеялся за то время, пока эти его солдаты будут умирать, разбить основную армию русских, а уж затем ударить по подошедшему отряду. Ну кто мог подумать, что московиты умеют так воевать?
        - Капитан! - Генерал жестом подозвал к себе Йохансона.
        - Да, господин генерал?
        Якоб Тотт несколько мгновений угрюмо молчал, глядя на свою избиваемую армию, а затем негромко заговорил:
        - Я напишу письмо королю. В трех экземплярах. Подберите еще двоих солдат из числа хороших наездников. Вы должны обязательно доставить королю мой рапорт. Похоже, мы сильно недооценили московитов. У них великолепные солдаты. И отличные командиры. Им, конечно, еще не хватает боевого опыта, но… боюсь, мы предоставим им достаточно возможностей его набраться. Поэтому король непременно должен узнать обо всем, что случилось здесь. Вам понятно?
        Капитан мрачно кивнул:
        - Да, господин генерал. Но я бы предпочел…
        - Мне неважно, что вы предпочли бы, - оборвал его Тотт, - идите и подберите еще двух гонцов. А я пока приготовлю письма… - Он повернулся и несколько деревянным шагом удалился в свою палатку.
        Через десять минут, когда русская конница с лихим криком ударила в спину отчаянно обороняющейся шведской пехоте, генерал вышел из палатки и протянул трем стоящим перед ним воинам по запечатанному его личной печатью пакету.
        - Вот. Хотя бы один из вас должен добраться до короля. Иначе нашу страну ждут неисчислимые страдания. Вам понятно?
        - Да, господин генерал, - ответил за всех капитан Йохансон.
        - С богом! - кивнул генерал.
        Все трое практически одновременно взлетели в седла и, отдав честь своему командиру, бросили коней в галоп.
        Генерал проводил их взглядом и махнул рукой, подзывая ординарца.
        - Коня мне!
        Взобравшись в седло, генерал Тотт выметнул из ножен шпагу и, кивнув личному конвою, пустил своего рослого вестра-гетландского жеребца крупной рысью. Он сделал все что мог, дабы предотвратить… ну или помочь сколь можно скорее исправить ужасную ошибку, коя была допущена его королем в отношении московитов. Теперь ему осталось только достойно умереть…
        Но даже этого Господь ему не дал. Потому что не успел генерал проскакать и полсотни шагов, как ему навстречу вынеслось не менее пятидесяти всадников регулярной конницы московитов. Генерал вытянул руку со шпагой вперед, другой выхватил из седельной сумки пистолет, досадливо припомнив, что не проверил, есть ли порох на полке, и пришпорил коня. Но тут кто-то из московитов налетел на скакуна генерал сбоку и, рубанув по шпаге, вышиб ее из руки генерала. Конь генерала от мощного удара зашатался и начал заваливаться. Якоб Тотт направил на нависшего над ним московита пистолет и нажал курок… но вместо выстрела услышал только сухой щелчок.
        - Ништо! - взревел московит. - Вот царевичу подарок-то будет!
        И в следующее мгновение генерал почувствовал, как что-то ударило его по голове.
        Он только после войны узнал, что вовремя до короля не успел добраться ни один из его гонцов…
        Лукьян сноровисто сдернул обмякшее тело свейского генерала с упавшей лошади, обеспокоенно приложил пальцы к шее, где, как его научили в военной академии на занятиях, ведомых дохтуром, можно было нащупать биение пульса, показывающее, жив человек либо мертв, и удовлетворенно кивнул:
        - Жив… - После чего вбросил в ножны саблю, рукоятью которой он и вышиб дух из свея, и принялся сноровисто вязать генерала…

6
        Карл Х Густав не только изначально ошибся, послав на границы московитов армию, дабы, как он считал, предупредить их от ввязывания в его войну, но, к несчастью, умудрился еще и усугубить эту ошибку. Вследствие своего, как выяснилось позже, необоснованного пренебрежения московитами. Когда до него дошли первые известия о появлении русских в Лифляндии, шведская армия как раз осаждала Варшаву. И взятие сего города, столицы Речи Посполитой, шведский король посчитал куда более важным, чем необходимость выгнать из Лифляндии промышляющие грабежами и разбоями разрозненные отряды московитов… Ну потому что любому разумному человеку было понятно, что ни на что большее эти московиты все равно не были способны. Поэтому, прочитав письмо, отправленное ему комендантом Вендена, он лишь брезгливо скривил свое украшенное тонкими щегольскими усиками и уже слегка располневшее лицо и пренебрежительно произнес:
        - Сообщите генералу Тотту, что я жду от него, чтобы он еще до зимы покончил с этими разбойниками, - после чего снова поднес подзорную трубу к правому глазу и уставился на вожделенную Варшаву.
        Что ж, Варшаву он взял. Но зато потерял всю Лифляндию. За два дня до Рождества, то есть ровно через месяц после взятия столицы Речи Посполитой, в ворота захваченной шведами Варшавы влетел всадник на взмыленном коне, смертельно усталой рысью проскакавший по узким улочкам до королевского замка, где находилась резиденция шведского короля. А спустя час из замка вылетело полдюжины рейтар, которые рассыпались по всему оккупированному городу, созывая офицеров на срочный королевский совет. Ибо вести, принесенные гонцом, отправленным из уже почти павшего Динамюнде, оказались просто чудовищными. Московиты захватили всю Лифляндию, причем большинство ее городов они даже не штурмовали. Те сами упали им в руки, после того как были буквально сожжены новым оружием московитов - пороховыми ракетами, кои ранее никто не воспринимал как оружие, поскольку они обладали чрезвычайно слабой точностью и не менее слабым убойным и фугасным действием. Но как зажигательное оружие, да еще используемое против столь крупной цели, как город, они оказались страшным средством. Кроме того, в состав московитских войск входили отряды
иррегуляров-кочевников, которые буквально опустошили Лифляндию…
        Из Варшавы королевская армия выступила спустя неделю. Первоначально горячие головы предлагали, воспользовавшись тем, что войско московитов, похоже, практически в полном составе находится в Лифляндии, не идти на север, а двинуться на восток, в пределы России, к Москве. Но на пути этого движения находились мощные русские крепости, занятые, как докладывали опрошенные польские купцы и агенты из числа союзных немецких купцов, сильными русскими гарнизонами. А для их взятия сил у короля не было. После того как часть войск пришлось разместить в захваченных за лето польских городах, численность королевской армии составляла всего двадцать шесть тысяч человек. А то, как московиты умеют оборонять крепости, можно было понять хотя бы по тому, что далеко не самая сильная и современная московитская крепость Ивангород спокойно выдержала почти четырехмесячную осаду довольно сильного по шведским меркам войска, от коего до сих пор не было ни слуху ни духу. Оставалось надеться, что генерал Тотт сумел отбиться и без особых потерь отвести своих солдат, каждый из которых теперь стоил для короля на вес золота, в
какую-нибудь из сильных крепостей. В Ревель (о его захвате, в отличие от других лифляндских городов, пока никаких сведений не поступило) или на крайний случай в Выборг (его, скорее по отсутствию сведений о движении московитов в том направлении, чем основываясь на реальной информации, можно было условно считать находящимся в безопасности). Хотя все понимали, что отсутствие сведений ничего не гарантирует… Крепости же на западных границах у московитов были куда современнее и сильнее Ивангорода. Да и к тому же не только обладали более сильными гарнизонами, но и, в отличие от уже упомянутого Ивангорода, изначально были построены так, что представляли собой целую систему, при которой гарнизоны других крепостей могли активно поддерживать любую соседнюю, подвергающуюся осаде.
        Можно было, конечно, не торопиться, собрать войска из гарнизонов, дождаться подкреплений из Швеции и ударить потом, но… собрать войска из гарнизонов означало ослабить их. Карл Густав и так старался оставлять в гарнизонах минимально возможные силы. Что же касается подкреплений из Швеции, то они были возможны лишь гипотетически. Блистательное, но разорительное правление его сестры Кристины вконец истощило шведскую казну. Впрочем, после того как бывшая шведская королева в позапрошлое Рождество нанесла столь подлый удар шведскому народу и всем истинным христианам, приняв католичество, о ней старались не вспоминать, а если и вспоминали, так только сквозь зубы… Как бы там ни было - денег на наем новых войск не было. И та армия, коей располагал король, содержалась лишь на доходы с покоренных земель. Он и на польскую кампанию решился лишь потому, что она должна была не только окупить себя, но и позволить хотя бы частично расплатиться с наделанными сестрой долгами. И так оно и было… до того момента, как в войну вступили эти проклятые московиты.
        В общем, ждать было нельзя. Судя по сведениям, принесенным гонцом, московиты не собирались забирать Лифляндию себе, потому что так с землями, которые собираешься забрать, никто не поступает. Но зато делали все, чтобы и шведскому королю с той земли не досталось бы ни единого риксдалера. И это наносило по тощей шведской казне просто сокрушительный удар… Так что надо было торопиться.
        Поэтому на военном совете было решено пока воздержаться от попыток осады московитских крепостей и вынудить этих варваров к полевому сражению, в коем закаленные в боях шведские ветераны, без всякого сомнения, способны были наголову разгромить вдвое и даже втрое превосходящее их численностью войско московитских разбойников. А принудить их к этому планировалось нападением на вассальное московитскому царю Курляндское герцогство, ворвавшись в его пределы стремительным маршем, коими так славилась шведская армия. Мол, ежели московиты лишают доходов шведскую казну, разоряя Лифляндию, то и шведы поступят так же с источником доходов московитской казны - Курляндией, заодно компенсировав свои потери. А уже после разгрома армии московитов планировалось двинуться наводить порядок в Лифляндии, коя, по полученной информации, была так разорена, что московиты даже не ставили гарнизонов в превратившихся в пепел лифляндских городах и крепостях.
        Однако все сразу же пошло не так. Поскольку король спешил, армия двинулась в Лифляндию напрямик, через Восточную Пруссию. Это могло означать конфликт с императором, но Карл Густав решил этой опасностью пренебречь. Он считал, что Священная Римская империя германской нации была еще менее способна к возобновлению войны, чем сама Швеция, так что все возможные разногласия позже можно будет разрешить дипломатическим путем. Гораздо важнее не дать русским засесть в Митаве. Ибо это означало ту самую осаду, коей король всеми силами стремился избежать. Но, во-первых, пруссаки отнеслись к нарушению их границ крайне негативно. Наместник императора, появившийся в Пруссии после того, как русский царь, разгромив в прошлой войне поляков, передал Пруссию, ранее являвшуюся вассалом Речи Посполитой, в прямое подданство императору, не ограничился формальным выражением недовольства, на что рассчитывал Карл Густав. Наместник отдал распоряжение не продавать шведам фураж и продовольствие и всячески препятствовать их скорому продвижению, не вступая, однако, в прямое военное столкновение с ними. Поэтому армии пришлось
заниматься снабжением в Пруссии будто на враждебной территории, что вызвало не только резкое возрастание противодействия со стороны местного населения, но и незапланированные потери. Они, конечно, были невелики, но не лучшим образом влияли на боевой дух солдат, принужденных с боем добывать себе продовольствие и фураж, да еще во время тяжелого зимнего марша. И, во-вторых, выяснилось, что московиты оказались откуда-то осведомлены о планах короля, поэтому отряды иррегулярной конницы союзных им кочевников начали тревожить шведские войска, едва только они покинули пределы Восточной Пруссии, что также не способствовало поддержанию высокой боеготовности армии короля. Однако до Митавы шведская армия добралась раньше русских и взяла город, пленив самого герцога.
        В Митаве король дал армии небольшой трехдневный отдых, собираясь сразу после этого приступить к разграблению Курляндии так же, как московиты поступили с его Лифляндией. Однако уже к концу второго дня поступили известия о том, что всего в одном дневном переходе от Митавы замечена армия московитов. Известия были крайне отрывочны, поскольку вокруг города продолжала кружить конница союзных московитам кочевников, так что драгунские патрули регулярно попадали в засады и разведка была крайне осложнена. Еще через день, получив второе подтверждение наличия русских сил в одном дневном переходе от Митавы, Карл Густав решил не ждать, а немедленно двигаться навстречу московитам, пока они, устрашившись, не сбежали под защиту крепких стен Риги. А разграблением Курляндии заняться потом, после разгрома московитов.
        На ночлег вышедшая из Митавы (где король на всякий случай оставил гарнизоном два полка, из них один был сводным, составленным из больных и наиболее уставших солдат) шведская армия остановилась в двухчасовом переходе от лагеря московитов. По докладам рейтар, два полка которых сумели настолько близко подобраться к московитским позициям, что даже вступили с ними в перестрелку, тех было не более двадцати тысяч. Правда, при многочисленной артиллерии. Ну да московитскую артиллерию в армии короля, пока еще не сходившейся с московитами напрямую на поле боя, оценивали не слишком высоко. А соотношение численности вообще вызывало уверенность в непременной и довольно легкой победе. Ну не могли московиты устоять столь малым числом против закаленных в боях шведских ветеранов. Кстати, похоже, они тоже так считали. Потому и активно строили полевые укрепления. Рейтары доложили о шести редутах - пять располагались в линию, а еще один предварял ее в самом центре позиции.
        - Господа, завтра мы покончим с московитами, - твердо заявил король шведов, готов и венедов Карл Х Густав на вечернем совещании. - В сем у меня нет никакого сомнения. Поэтому я предлагаю заняться планированием того, куда далее двинется армия и какие задачи нам следует решить в первую очередь…
        Но ночью шведский лагерь был разбужен странными звуками. А затем с небес на землю, страшно шипя и плюясь огнем, сплошным потоком начали падать странные снаряды. При падении они взрывались, впрочем более сея панику, чем убивая, но вот пожаров от них возникло куда как много. Тушить не успевали, и потому в лагере вскоре раздалось несколько оглушительных взрывов. Это взорвались четыре повозки с порохом для орудий. Что еще более усилило общую сумятицу, несмотря на то что странные снаряды уже прекратили падать… И в этот момент от границ лагеря послышался едва заметный в этом шуме и треске свист стрел. Вследствие всеобщей неразберихи отпор сумели оказать не сразу, так что московитские иррегуляры, коих, по приблизительным подсчетам, подступило к лагерю около пяти тысяч, успели выпустить по несколько десятков стрел. А потом они исчезли в ночной темноте, и несколько залпов пушек, кои успели развернуть и снарядить картечью, судя по всему, пропали впустую.
        Только через четыре часа в шведском лагере все более-менее успокоилось. К девяти часам утра шведский король, проехав по лагерю, заполненному измученными бессонной ночью солдатами, взиравшими на своего короля красными, воспаленными глазами, созвал в своей палатке, уставленной жаровнями с горящими углями, военный совет.
        - Итак, господа, со вчерашнего дня положение армии осложнилось, - начал Карл Густав. - Похоже, вчера московиты применили против нашего лагеря те самые ракеты, коими они сожгли лифляндские города. И я оцениваю их применение как весьма успешное. Убитых не очень много - всего около сотни солдат, но зато раненые, причем по большей части стрелами, весьма многочисленны - почти четыре тысячи человек. Половина из них после перевязки вполне способна встать в строй, хотя, сами понимаете, полноценно сражаться они все равно не смогут, а вот другая половина встать в строй неспособна. Да и остальные солдаты устали, поскольку не смогли ночью отдохнуть. У пушек осталось пороха едва на два часа стрельбы. И я не уверен, что следующая ночь не окажется столь же беспокойной, как эта. Я жду ваших предложений.
        После непродолжительного молчания вперед выступил фельдмаршал Кенигсмарк.
        - Ваше величество, у нас два выхода. Первый - не отступать от вчерашнего плана. Быстрым маршем выдвинуться к стоящей неподалеку армии московитов и, разгромив ее, полностью устранить всякую опасность повторения нынешней тяжелой ночи, да еще и пополнить в ее лагере все необходимые нам запасы. После чего стремительным броском овладеть Ригой, где и встать на отдых, занявшись сбором сведений о русских и планированием дальнейшей кампании. Второй - отступить к Митаве, где пополнить запасы и вылечить солдат. После чего начать все сначала, рискуя тем, что либо к московитам подойдет подкрепление, либо они, не решившись на полевое сражение, сами уйдут к Риге и засядут в ней. - Фельдмаршал сделал паузу и, обведя всех присутствующих жестким взглядом своих глубоко посаженных глаз, закончил: - Я думаю, ваше величество, что нет никаких сомнений относительно того, какой именно вариант кажется нам, вашим офицерам, наиболее предпочтительным. Первый!
        Король в свою очередь обвел взглядом присутствующих и, убедившись в том, что все они стойко выдержали его взгляд, кивнул.
        - Что ж, господа, тогда выступаем через час. Покажем этим московитам, что подлое ночное нападение только разозлило северного льва.
        Атака позиций московитов началась около двух часов пополудни. Разворачивание войск на заснеженном поле заняло несколько больше времени, чем обычно, так что железные шеренги шведской пехоты двинулись вперед только через два часа после того, как армия достигла поля, на котором московиты выстроили свои укрепления. Солдаты шли сквозь глубокий, по колено, снег, тяжело дыша и высоко задирая ноги. Но строй держали отлично.
        До первых московитских рогаток шведские солдаты добрались только через сорок минут. И тут выяснилось, что московиты трудились все отведенное им время, словно муравьи. Они сумели не только прикрыть подступы к своим редутам ажно четырьмя рядами рогаток, но еще и вморозить их в лед, коий сотворили, растапливая снег и поливая его водой. Растаскивать их у шведских солдат получалось не шибко, приходилось просто ломать и втаптывать. И все это под непрерывным огнем московитских пушек, стрелявших, как выяснилось, не только метко, но и часто. Спустя час шведы все еще ковырялись у рогаток, а все поле, от первых шеренг до небольшой возвышенности, на которой разместилась ставка короля, покрылось унылыми фигурами раненых шведских солдат, в одиночку и небольшими группками бредущих к своему обозу. Артиллерия, которая первые полтора часа вела с русскими активную контрбатарейную борьбу, расстреляла весь порох и окончательно умолкла. Так что непосредственная атака редутов началась при полном господстве на поле боя пушек московитов.
        - Да что же они так возятся! - в нетерпении вскричал король. - Я думал, что к сему часу моя кавалерия уже будет гнать выбитых из редутов московитов!
        - Прошу простить, ваше величество, - почтительно склонился к нему фельдмаршал Кенигсмарк, - но ваши солдаты уже штурмуют редуты. Задержка была вызвана лишь тем, что московиты пошли на изрядную хитрость. Кроме многочисленных линий рогаток, призванных подольше задержать ваших солдат в зоне наиболее действенного огня их оказавшейся куда более опасной, чем мы предполагали, артиллерии, они полили валы редутов водой, коя, замерзнув, превратилась в лед. И потому вашим солдатам приходится либо рубить ступени, либо подкладывать под ноги обломки рогаток, что также не способствовало ускорению продвижения. Но теперь все в порядке. Вскоре мы можем ожидать известий о взятии редутов.
        И как бы в подтверждение его слов со стороны сражения донесся громогласный рев шведских солдат. Похоже, они ворвались в первый редут. Фельдмаршал молча поклонился. Но на протяжении получаса больше никаких добрых новостей не было. Московиты держались чрезвычайно стойко… А потом появились новости плохие. Все началось с того, что со стороны обоза донеслись дикие визги:
        - Илля! Алла иль алла!
        Король резко развернулся и привстал в стременах. Вот как, московитские иррегуляры воспользовались моментом и атаковали обоз? Что ж, тем хуже для них! Он развернулся и сделал повелительный жест. Фельдмаршал отдал честь и, наклонившись, что-то приказал мгновенно подскочившему к нему вестовому.
        Спустя несколько минут два полка рейтар (они, как и остальная кавалерия, располагались поблизости от ставки короля, поскольку любому было понятно, что глупо посылать конницу атаковать земляные укрепления), разворачиваясь на ходу, крупной рысью начали выдвижение в направлении обоза. Король бросил небрежный взгляд в ту сторону и вновь приник к окуляру подзорной трубы. О московитских иррегулярах можно было забыть…
        Но забыть о них не удалось. Потому что, сделав несколько залпов из луков и попав под первый залп рейтар, иррегуляры, как, впрочем, это и предполагалось, развернули коней и бросились наутек, продолжая при этом осыпать преследующих их рейтар стрелами. Но через полверсты после последних саней обоза кони рейтар внезапно вынесли их на батарею из почти пяти десятков пушек. Те открыли частую стрельбу, начав с залпов по пяти орудий зараз и нарастив их до двух с половиной десятков орудий в залпе, засыпав приближающих рейтар просто дождем картечи. А когда ряды тех под жестким огнем окончательно смешались, из-за пушек в пики ударили московитские кирасиры, окончательно опрокинув рейтар и отдав их на растерзание кочевникам, кои набросились на остатки двух полков, закинув луки за спину, зато раскручивая над головой петли арканов…
        Ничего этого король не видел. Единственное, о чем ему сообщили несколько вырвавшихся из кровавой петли рейтар, так это что от двух полков рейтар остались только эти несколько всадников… и что дорога на Митаву перекрыта московитами. Король нервно дернул поводья и бросил взгляд в сторону обоза. По самым скоромным прикидкам там скопилось не менее девяти-десяти тысяч раненых шведских солдат. А это означало, что московитские редуты, с учетом того что часть солдат были просто убиты, штурмует едва восемь тысяч шведских солдат, уже измученных долгим боем. Похоже, сражение склонялось явно не в пользу шведов.
        - Фельдмаршал, мы должны сбить московитов с дороги, - мрачно приказал король. - Похоже, сегодня Господь не на нашей стороне. Нам нужно отходить к Митаве!
        Фельдмаршал Кенигсмарк поклонился и, развернувшись к трем оставшимся кавалеристским полкам - королевскому кирасирскому и двум драгунским, взмахнул шпагой. Суровые северные всадники молча двинули коней, даже не подозревая, что их ждет не только несколько десятков пушек, но и целая московитская армия числом не менее той, чьи укрепленные позиции они столь упорно и столь безуспешно штурмовали. Ловушка генерал-воеводы Беклемишева, расставленная для шведской армии с помощью созников-курляндцев, которые вывели в тыл шведам половину русского войска, заранее сосредоточенного для отпора шведскому королю, - захлопнулась…
        До Стокгольма Карл Густав добрался на курляндском судне. Из Виндавы. Сопровождаемый всего лишь сотней кирасир личной охраны, которым повезло вырваться из той чудовищной ловушки под Митавой, в коей и сгинула вся шведская армия. Причем это могло считаться чудом, поскольку по всей Курляндии развернулась настоящая охота за шведским королем… И это означало, что армии у Швеции более нет. И все ее завоевания на материке можно считать потерянными… если не случится нечто совсем уж невероятное и у Швеции не появится новая армия, способная сокрушить московитов. Те, к кому шведы ранее относились столь пренебрежительно, оказались самым страшным врагом.
        В Лифляндии между тем все шло своим чередом. Кочевники вернулись к своему занятию по ловле людей, и в самом конце января около пяти тысяч кочевников по льду перешли на остров Моонзунд, а с него на Эзель и далее на остальные острова Моонзундского архипелага. Поскольку лишь там еще оставалась добыча, остальная Лифляндия практически обезлюдела… А русские армии двинулись на север, к Выборгу, его удалось взять аккурат на Благовещение. На сем первый этап войны, кою уже все стали именовать Северной, завершился.
        За лето большая часть войска была отведена в гарнизоны западных крепостей. На отдых и лечение. Взамен из крепостей были выведены стоявшие там гарнизоны, из них, дополненных новобранцами из учебных рот, была сформирована армия численностью в восемьдесят тысяч воинов. Расчеты полков полевой артиллерии также были заменены пушкарями из крепостных артиллерийских полков. Царь решил дать понюхать пороху максимальному числу своих воинов. Потери даточных отрядов кочевников были не слишком велики, всего около полутора тысяч всадников, да и те более от того, что уровень медицинского обеспечения в отрядах кочевников был практически нулевым и едва ли не большая часть раненых почти неминуемо гибла. Но дохтуров не хватало для заполнения штатных должностей в регулярной армии. Общая численность всех войск, сосредоточенных к исходу лета в лагере у Выборга, достигла ста пятнадцати тысяч человек. Но это была отнюдь не крепко сбитая, слаженная и уже закаленная в боях сила, в кою превратились те полки, которые сейчас были отправлены в гарнизоны, а пока еще сборище пусть и неплохо обученных, но не слишком притершихся
друг к другу людей, чья боевая ценность была еще довольно условной. Хотя учения в лагере шли практически непрерывно. Но если бы у шведского короля оставалась под началом его старая, составленная из ветеранов армия, пусть и вчетверо уступавшая численностью русской, разумному человеку, задумай он побиться об заклад на чью-нибудь победу, скорее, следовало бы поставить именно на нее. Но такой армии у Карла Густава более не было…
        Такой - да. Но Карлу X Густаву удалось-таки совершить чудо. Шведская армия, будто птица феникс, за весну и лето сумела возродиться из пепла. Выжав из риксдага чрезвычайный военный налог, шведский король все это время вербовал и обучал полки. Новую армию удалось даже слегка разбавить ветеранами, забрав из шведских гарнизонов в Поморье и захваченных городах Речи Посполитой почти две тысячи старых, опытных солдат и заменив их едва обученными новобранцами. Конечно, это резко снижало боеспособность гарнизонов, но король считал, что главное - остановить московитов. Если не суметь это сделать, все остальное - бессмысленно. Чтобы сформировать полностью потерянную полевую артиллерию, король велел разоружить два галеона и изготовить для их орудий полевые станки. Более брать артиллерию было неоткуда. Впрочем, оба разоруженных галеона тоже пошли в дело, прекрасно исполнив роль войсковых транспортов. Так что двенадцатого августа в маленьком деревянном финском городишке Гельсингфорсе высадилось двадцативосьмитысячное шведское войско, там к нему присоединилось еще около тысячи солдат, собранных из шведских
крепостей в Финляндии, в коих теперь вовсе не осталось гарнизонов, и почти двенадцать тысяч местного финского ополчения. И спустя неделю эта сводная армия скорым маршем двинулась в сторону Выборга. Это были все войска, которые смогла собрать максимально напрягшая все свои истощенные силы Швеция.
        Карл Густав был умным человеком. Он сумел сделать правильные выводы и вовсе не собирался атаковать русских, показавших такую стойкость в обороне даже против его старой, составленной из закаленных ветеранов армии. Наоборот, теперь он сам собирался обороняться. Он хотел расположить свою армию в шестидесятиверстном дефиле между морским побережьем и озером Сайма, вернее, целой системой озер под общим названием. После чего, контролируя передвижения отрядов московитов с помощью патрулей из местных финнов, вынудить их к атаке своих укрепленных позиций, в ходе которой он собирался полностью разгромить их армию. И уже после этого предпринимать шаги по восстановлению своих позиций в Лифляндии. На всех остальных фронтах в этот год планировалось лишь удержание позиций…
        Русские войска подошли к укрепленному шведскому лагерю девятого сентября. И шесть следующих дней король Карл Х Густав имел возможность наблюдать, как русская армия обустраивает свой укрепленный лагерь. Причем всего в полуверсте от шведского. Московиты обустраивались основательно. Наблюдатели докладывали, что они даже выкладывают печи, как будто собираются здесь зимовать. Это слегка обеспокоило короля, но затем он решил, что даже к лучшему, что московиты не пытаются обойти шведскую армию, вынуждая ее оставить обустроенный и хорошо укрепленный лагерь для пресечения этого их маневра, а сразу решили занять позицию напротив. Он еще успеет придумать, как вынудить московитов атаковать. Но когда они наконец закончили…
        Все началось перед рассветом. Король вновь был разбужен уже знакомым шипением, раздавшимся с небес. Карл Густав зло усмехнулся. На этот раз шведский лагерь оказался подготовлен к обстрелу куда как лучше. Весь порох, а также большинство иных припасов хранились в специальных складах, оборудованных в землянках с накатом из бревен, коий эти дьявольские московитские снаряды не могли пробить. Личный состав размещался по большей части в шалашах из веток, их легко было восстановить. А убойное действие ракет, как они уже знали, было крайне невелико. Кроме того, по всему лагерю были расставлены бочки с водой. Новое оружие московитов не могло нанести королевской армии слишком уж большого вреда. В тот раз им это удалось только потому, что шведы были к нему не готовы…
        Как видно, московиты и сами довольно быстро поняли это, поскольку обстрел прекратился спустя всего лишь полчаса. А затем начался другой.
        - Что это? - недоуменно спросил король, когда огромная бомба взорвалась в полусотне шагов от него, убив одного и ранив еще троих шведских солдат.
        - Это - осадная мортира, ваше величество, - угрюмо отозвался один из офицеров его штаба, артиллерийский капитан Вивека Линдбэк. - И весьма большого калибра. А кроме того, московиты бьют и из больших шестидесятифунтовых пушек, причем калеными ядрами. Похоже, те печи, что они клали, предназначались как раз для каления ядер.
        Карл Густав скрипнул зубами. Эти… московиты. О, как они… Он прекрасно представлял, что ждет его скученную на небольшом пространстве лагеря сорокатысячную армию, по которой будет вести огонь осадная артиллерия. Все построенные укрепления и укрытия пушки и мортиры московитов, предназначенные для того, чтобы разрушать крепостные бастионы, разнесут в щепки очень быстро. А о потерях среди солдат и говорить нечего…
        Попытки шведской артиллерии вести контрбатарейную борьбу привели к тому, что шведы в течение двух часов потеряли более трети своих орудий. И не то чтобы московиты были столь уж искусны в стрельбе, нет, шведы им ничуть не уступали, просто московитская армия оказалась буквально напичкана артиллерией. И по каждой шведской батарее полевого калибра, едва она открывала огонь, тут же начинало работать не менее четырех таких же московитских. Избиение шведской армии, так и не вступившей в сражение с московитами, успешно продолжилось.
        Кто из московитов придумал эту дьявольскую хитрость, шведы не знали, но Карлу Густаву доложили, что командующий русскими войсками царевич Иван - артиллерист. Так что не исключено, что это была его идея. К исходу дня потери шведской армии от артиллерийского огня уже составили около пяти тысяч человек. И хотя убитых было всего триста человек, но большинство ранений были довольно тяжелые, как, впрочем, это и бывает при обстреле крупнокалиберной артиллерией. Шведам стало совершенно ясно, что еще несколько дней такого обстрела, и от армии ничего не останется. Поэтому, едва немного стемнело, Карл Густав велел сворачивать лагерь и готовиться к выступлению. Он решил выдвигаться к Гельсингфорсу и попытаться задержать русских там. Хотя это и означало, что союзные русским иррегуляры смогут рассыпаться по Финляндии и заняться своим черным делом, чего он как раз и стремился избежать, перекрыв озерное дефиле.
        Артиллерийский обстрел из тяжелых орудий не прекратился и ночью, а когда первые полки шведской армии стали строиться для выдвижения, московиты открыли огонь и из более легких пушек, а затем начали пускать свои дьявольские ракеты. Урон от последних оказался заметно больше, чем во время прошлого обстрела, поскольку большинство припасов было уже извлечено из укрепленных складов и погружено на повозки. Кроме того, артиллерийский и ракетный обстрел чрезвычайно плохо действовал на лошадей, многие из которых испуганно понесли, вызвав в рядах шведских войск сумятицу. А когда почти друг за другом взорвались две повозки, груженные порохом, сумятица стала всеобщей. Так что запланированное организованное отступление в реальности больше напоминало бегство. Все-таки большинство этой шведской армии составляли необстрелянные новобранцы…
        Ну а когда на вышедшие из лагеря в полном смятении шведские войска обрушился леденящий душу вой московитских иррегуляров и крики «Ура!» регулярной русской кавалерии, под прикрытием массированного артиллерийского огня сумевших обойти лагерь, сосредоточиться неподалеку от ведущей из него дороги и после первого же залпа из пистолетов ударивших в сабли, перепуганные солдаты начали бросать ружья и разбегаться. Возрожденная шведская армия была разгромлена, так и не вступив ни в одно сражение…
        Последних разбежавшихся по финским лесам шведских солдат смогли выловить только к началу января. И все это время рассыпавшиеся по всей Финляндии отряды кочевников сгоняли к Выборгу вырванных из своих домов жителей финских городков и весей. Впрочем, охота за людьми на этой земле была для людоловов куда как труднее, чем в Лифляндии. Финны, до коих дошли слухи о том, что творилось в Лифляндии, во многих случаях предпочитали уходить и прятаться, а если нет - так вступать в схватку с врагом. Но и кочевники за прошедшее время успели кое-чему научиться и даже обзавелись огнестрельным оружием.
        К тому же они не были обременены женщинами и детьми, поэтому передвигались куда быстрее финнов, а в случаях совсем уж упорного сопротивления просто поджигали обороняющиеся дома и деревни зажигательными стрелами, а затем набрасывали арканы на бросавшихся тушить свои жилища людей. Так что зимнее противостояние чаще всего заканчивалось в пользу кочевников. А к весне в Финляндии, похоже, уже не должно было остаться никого, кто бы смог дать людоловам достойный отпор.
        Регулярная же армия к январю захватила все шведские города Финляндии вплоть до Або. Карл Густав из Гельсингфорса, до которого успел добраться всего лишь с пятью тысячами всадников и посаженной на выпряженные из пушек и обозных телег лошадей пехоты, поспешно отплыл в Швецию, оставив Финляндию на произвол судьбы. Впрочем, у него были для этого все основания, поскольку границы Швеции перешла датская армия, а датский флот атаковал и уничтожил шведскую эскадру в Гетеборге. Почти одновременно с этим польский король Ян Казимир выбил ослабленный шведский гарнизон из Варшавы и двинулся на север с явным намерением вернуть себе все ранее захваченные шведами польские земли. Ну да эта проблема была последней из тех, что занимали голову Карла Густава. Первой же были датчане. Слава богу, армия московитов была отделена от территории Швеции морем, на котором пока еще господствовал шведский флот…
        Совещание русского командования в столице Финляндии, шведском городе Або[Або оставался столицей Финляндии до 1819 г. В описываемые времена Хельсинки, вернее Гельсингфорс, еще был чрезвычайно малонаселенным, полностью деревянным и крайне захолустным городком, в коем к тому же частенько вспыхивали эпидемии чумы.] , состоялось двадцать пятого января.
        - Значит, говоришь, почитай каждую зиму мясо и рыбу в Стокгольм на продажу на лошадях возите? - расспрашивал царевич финского купца.
        Тот кивал. Возит. Правда, больше в Мариехамн, но и в Стокгольм тоже. А что не возить-то? Море-то замерзает. Нет, ежели в шторм попасть, то можно и сгинуть. Но опасность сего не шибко велика. Шхеры. На всем пути от Або до Стокгольма редко когда до ближайшего берега более версты бывает. Ежели погода портится, то надобно тут же к ближайшему островку лошадей править и там обустраиваться. На большинстве островов лес в достатке, так что даже несколько дней пересидеть - невелика трудность…
        - Ну что ж, - царевич Иван покачал головой, - коль пойдете проводниками и доведете нас до Стокгольма - обещаю вашу деревню не трогать. Будете жить как жили. Да еще и серебра заплачу…
        И ровно через две недели, девятого февраля, сразу как чутка спали жутко сильные морозы, ударившие аккурат на следующий день после того совещания у царевича, на морской лед вступила длинная колонна русских войск. Царевич Иван придумал, как решить задачу, кою поставил перед ним отец…

7
        Я сидел за столом и тупо пялился на отчет приказа Большой казны. Ничего нового для меня он не содержал. Я и так знал, что я - банкрот. Полный и окончательный! Северная война сразу потребовала куда больших расходов, чем я предполагал. Во-первых, на землях Лифляндии и Финляндии, как выяснилось, проживало куда больше людей, чем ранее считалось. А степняки проявили себя куда более умелыми людоловами, чем я рассчитывал, и не признавали никаких иных расчетов, кроме как в серебре. Так что и на выкуп, и на содержание людей в карантинных лагерях, и на перевозку к местам работ и поселений, да и на дальнейшее их содержание, например, при использовании их в том же дорожном строительстве, потребовались куда большие средства. А еще и потому, что я дрожал над каждым человечком, поскольку единственный из всех ныне живущих представлял себе, какой это важнейший ресурс для государства - люди!
        В это время в любой стране, считай она себя хоть какой цивилизованной, к простонародью отношение скорее было пренебрежительным. В Англии согнанных с земель огораживанием крестьян ничтоже сумняшеся вешали, просто застав на дорогах по закону о бродяжничестве. Во Франции - обдирали как липку, вынуждая массово голодать. Не лучшим отношение к людям было и в Испании, Германии, да и в остальных странах. Мол, чего людишек жалеть - бабы еще нарожают. А вот в России - уже нет. Поскольку я, то есть царь, на протяжении более пятидесяти лет постоянно и неуклонно демонстрировал совершенно другое отношение к людям, что сильно сказалось на изменении отношения к людям и всего остального правящего слоя.
        Все-таки в области социальных отношений собственный пример и целенаправленное внедрение образца имеет очень большое значение. И как раз благодаря подобному отношению дворянства к простонародью страна уже много десятилетий не знала потерь от голода вследствие недородов в каких-то губерниях. Насмотревшись на государя, дворяне во время недорода предпочитали вообще отказаться от оброка (лишь наиболее жадные просто откладывали его на будущее, то есть на более успешные года, но всеобщее отношение к поступавшим таким образом было негативным), но сохранить людишек. Более того, в среде дворянства не считалось из ряда вон выходящим за свой кошт прикупить и раздать крестьянам хлеба из государевых хлебных складов. Или еще как облегчить тяготу плохого года… А уж только на втором месте после этого стояло прямое хлебное вспомоществование из государевых хлебных складов, сеть коих, созданная сразу после Великого глада и мора 1603-1604 годов, постоянно развивалась и совершенствовалась, сдвигаясь на юг и восток вслед за границами заселяемых русскими земель.
        Кстати, сейчас именно эта сеть позволяла, несмотря на почти полное отсутствие денег в казне, продолжать, и не абы как, а невиданными еще три года назад темпами, строительство царевых дорог. Потому что количество рабочих в дорожном строительстве, ранее не превышавшее цифры в пятьдесят тысяч даточных людей, да еще и привлекаемых всего на пять-шесть месяцев в году, теперь возросло до почти трехсот тысяч человек, и большинство трудилось на строительстве круглогодично. По подсчетам дорожных розмыслов, одна погонная сажень царевой дороги обходилась в шестьдесят человекодней. Что при условии примерно сотни нерабочих дней в году (один выходной в седмицу плюс около двенадцати праздничных дней и некое количество непригодных для работы вследствие погодных условий) должно было дать ежегодный прирост в тысячу двести верст дорожного полотна. И какого полотна! Так, как царевы, дороги пока не строили нигде в мире. Даже римские виа времен расцвета Древней Римской империи и те были гораздо уже и не так оснащены гидротехническими сооружениями. Ну нет у них в Италии столь широких рек, да и с разливами оных тоже все
не так остро… И это при том, что за шесть предвоенных лет было построено только семьсот верст, то есть чуть более тысячи четырехсот километров царевых дорог! Всего же общая запланированная протяженность двух царевых дорог составляла около шести тысяч верст. Такими темпами всего четыре с половиной года работы. Я было начал даже подумывать, а не продлить ли цареву дорогу до Приамурья, но деньги, деньги…
        Эти же хлебные склады давали возможность не останавливать осуществление гигантской программы переселения на вновь захваченные территории. Впервые она осуществлялась напрямую, без, так сказать, годичной «стажировки» в царевой вотчине. Ну да уровень агротехнической и животноводческой культуры по стране за последние тридцать лет почти выровнялся. Поскольку новые черносошные земли заселялись как раз таки через такую годичную «стажировку», а также через испомещение дворянства. Во-первых, дворяне почти поголовно были знакомы с передовыми агротехническими приемами, кто вследствие учебы в царевых школах, кои практически все располагались на землях моих личных вотчин, а кто знакомился с ними уже во время службы, потому как военные городки также по большей части находились на этих землях. И, во-вторых, вследствие перевода армии на регулярное жалованье, а также осуществление премиальных выплат по итогам Южной и Польской войны дворянство обладало достаточными финансовыми возможностями для внедрения этих самых наиболее передовых технологий в своих поместьях. Ну и вообще испомещение дворян являлось мощным
инструментом заселения новых земель, поскольку они без дополнительных нагрузок на бюджет создали и поддерживали еще один дополнительный мощный миграционный поток, втягивающий людей в свои новые поместья, кои я, как правило, выделял на еще не заселенных землях…
        Кроме того, в этот раз, также впервые, даточные люди привлекались со всего населения, а не только с моих вотчинных, дворцовых и черносошных земель. Все население страны - ну за исключением подчиненных кочевых народов и коренного населения Сибири, приуральских и приамурских земель, где и так ощущался недостаток русских, - то есть и мордва, меря, чуваши, оседлые татары и иные народы, обязано было выделять по одному двору из сотни для заселения вновь присоединенных земель на северо-западе. При численности крестьянского и тяглового посадского населения в наиболее густонаселенных северных и центральных губерниях где-то в восемнадцать миллионов душ общее число обложенных даточной повинностью дворов составило чуть менее миллиона семисот тысяч. Подушная реформа налогообложения слегка сократила среднюю численность крестьянского двора… Поэтому уже в первый год программы переселения на новые земли должны были заселиться около семнадцати тысяч семей. С учетом того, что общины, как правило, выделяли для переселения либо совсем уж худые, либо совсем молодые, не обзаведшиеся хозяйством семьи, и потому
численность таковых составляла в среднем четыре-пять человек, за год на новых землях должно было осесть более шестидесяти трех - шестидесяти семи тысяч человек. Ну с учетом частичных потерь в дороге… А всего на эти земли планировалось переселить около шестисот тысяч человек - триста тысяч в бывшую Лифляндию и столько же в бывшую Финляндию. Если, конечно, мои планы не рухнут из-за полного отсутствия денег.
        Впрочем, большая часть расходов на переселение была натуральной, в основном на питание переселенцев в дороге и пополнение их запасов семян и кормов. А эти расходы пока вполне возмещались из государевых хлебных складов, кои вследствие этого нынче оказались опустошены более чем на три четверти и продолжали опустошаться не меньшими темпами. Так что, ежели в будущем году вдруг грянет голод, подобный тому, что случился в 1603-1604 годах, полстраны вымрет на хрен…
        - Государь, к тебе боярин-князь Трубецкой.
        Я оторвался от отчета и устремил взгляд на гостя. Все-таки генетика - великая вещь. Казалось бы, уж сколько я давил бояр-княжат, вотчины отнимал, ссылал, а эвон оно как получается. Едва только эти самые княжата перестали остервенело цепляться за свои старые местнические привилегии и начали отправлять своих отпрысков в царевы школы, очень многие из них вновь так поднялись, что у меня в самом ближнем круге таковых снова едва ли не половина. Причем свои таланты они проявляли в очень разных областях. Ну кто бы мог подумать, что наследник долгих поколений служилой княжеской фамилии окажется блестящим специалистом по финансам? Все-таки порода есть порода…
        Глава приказа Большой казны вошел в мой кабинет с довольно сумрачным лицом. Я аж застонал:
        - Только не говори ничего!.. И без того не знаю, какую дыру раньше заткнуть.
        - Как скажешь, государь, - послушно ответствовал Трубецкой.
        Я вздохнул. Ну почему я не страус? Спрятал бы голову в песок - и вся недолга. Так нет ведь…
        - Ну ладно, что у тебя там?
        - «Гость государев» Терентий Поклашкин отказывается брать в оплату вексель банка. Бает, что итальянцы серебро требуют, а у него свово мало.
        Я посмурнел. Денежное обращение в стране еще держалось только потому, что оплата девяноста процентов всех сумм выше пяти рублей осуществлялась только с помощью векселей/ассигнаций (их реальный статус до сих пор не устоялся), выпускаемых Большой казной в Белозерском казенном остроге Монетного двора и запускаемых в оборот через Государев ссудный банк. Сам Монетный двор в Белоозере сейчас был переведен на казарменный режим и взят под охрану кирасирским полком. По стране ходили слухи, что все это из-за того, что там скопились невиданные запасы золота и серебра. Но на самом деле золота в остроге не было совсем, а серебра, по последним докладам, там находилось всего пять пудов. И полк сторожил вовсе не несметные богатства, а скорее информацию об их полном отсутствии. Зато станки, печатавшие векселя, работали беспрерывно…
        - Сколько у нас серебра?
        Трубецкой вздохнул:
        - Полтора пуда, государь…
        - Как полтора?! Было ж пять!
        - Так вышел срок серебро зарубежным посольствам отправлять. Опять же войску платить. Это еще хорошо, что добыча с уральских рудников пришла да с Медвежьего острова. А то бы никак не выкрутились.
        Я выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Да… государь ты мой расейский, Федор свет Борисович. И как это тебя угораздило-то? Уму непостижимо! Во всей российской казне полтора пуда серебра. А ведь считал же, насколько снизятся поступления от торговли вследствие того, что Балтика окажется почти полностью перекрыта шведским флотом… Ну как можно было настолько ошибиться?!
        - А сколько он просит-то?
        - Да двести рублев.
        - Двести? - Это было еще терпимо. - А чего привез-то?
        - Да мрамор италийский для дворца да собора.
        - Мрамор!!! - Я грубо выругался сквозь зубы.
        Вот без чего бы я ныне точно обошелся, так это без мрамора. А все дурацкая привычка из покинутого будущего всегда держать хорошую мину, даже при плохой игре. Уж сколько раз я в том покинутом времени выгребался из жутких неприятностей на одной силе воли, убеждая и компаньонов, и конкурентов, что мои дела обстоят ну просто отлично. Вот и здесь так же решил… Мол, все под контролем. Денег - море. Никаких строек и иных проектов и не думаем останавливать. И ведь верят пока все, сука! Может, поэтому все еще пока и держится. А стоит только раз слабину показать…
        - Ладно. Заплатим. Но после этого негласно распространи информацию, что более ничего казна у Поклашкина ныне покупать не будет. А то вслед за ним целая очередь за серебром выстроится. - Я вздохнул. Все равно ведь выстроится, ну да, может, чуток поменее… - И это, давай-ка половину бригад каменных дел мастеров покамест с кремлевских строек эвон на мосты для царевых дорог командируем. Мол, там мосты по срокам шибко отстают. А без них дорога не дорога. Ну а под этой маркой намекни, что закупки мрамора и всего такого остального иноземного покуда резко сокращаем. Строить будем только то, на что наш местный камень идет. А то ишь моду взяли…
        После того как в прошлом тысяча шестьсот пятьдесят шестом году венецианцы разгромили османский флот под Дарданеллами и едва не захватили Истамбул, итальянские корабли в пределы османских территориальных вод не допускались. Так что все поставки из Италии взяли на себя исключительно русские купцы, образовавшие товариства с крымскими греками. И радостно сим пользовались. Так вот пусть пока поумерят аппетиты-то. Эх, нам бы еще год продержаться… Хотя это, скорее, просто заклинание. И через год весь наличный драгоценный металл будет просто со свистом уходить в многочисленные бюджетные дыры. Хотя все одно должно стать немного полегче.
        В январе армия под командованием сына по льду перебралась через Ботнический залив и вышла на исконную шведскую территорию. Стокгольм, устрашенный судьбой Нарвы, Риги, Дерпта, Ревеля, Гельсингфорса и большинства остальных городов, сожженных ракетами, сдался немедленно. Шведский король Карл X Густав со скудной армией, представлявшей скорее набранное с бору по сосенке ополчение, сейчас держал оборону в Евле, с которого ныне и начиналась территория, пока еще подчиняющаяся шведскому королю, поскольку весь центр страны перешел под наш контроль, а южные районы Швеции вплоть до Линчепинга, Йенчепинга и Гетеборга были оккупированы датчанами, разгромившими и те небольшие силы, кои он успел вывезти из Гельсингфорса. Поляки же, расправившись с остатками шведских войск в Поморье, лихорадочно строили флот и радостно точили зубы на Готланд, коим собирались заняться по весне. Благо, что большинство кораблей шведского военного флота армия моего сына захватила в Стокгольмской гавани вмороженными в лед или вытащенными на зиму на берег… И сейчас мой Иван вместе с Беклемишевым и дьяком приказа Большой казны Пудлиным,
выходцем из псковских купцов и правой рукой Трубецкого, организованно грабил Швецию. Но результаты сего грабежа финансово не слишком впечатляли. До Польши Швеции было далеко. Я мог с налету назвать с десяток фамилий вельмож Речи Посполитой, из чьих замков и дворцов, которых к тому же зачастую у них было не по одному, вывезли добра куда более, чем из дворца шведского короля. Так что, похоже, я вычислил истоки строгого скандинавского дизайна. Он - всего лишь наследие долгих и долгих веков скромной и достойной бедности…
        Но большая часть всего, что уже было и еще будет награблено, должно пойти на жалованье войску и… на организацию главного грабежа шведской державы. Потому что я собирался лишить шведов не только и даже не столько денег, сколько их главного достояния - людей. Нет, никаких массовых акций по примеру Лифляндии и Финляндии не планировалось. Все изъятия должны были осуществляться точечно, так сказать… Забирать предстояло мастеров - работников королевских верфей, финспангских и фалунских литейщиков, мастеров железоделательных и стекольных мануфактур - короче всех, кто был способен приносить своими руками наибольший доход, и носителей наиболее продвинутых шведских технологий. И не то чтобы в России с мастерами были такие уж невероятные трудности, своих умельцев было немало, причем не только ни в чем шведским не уступающих, а во многом их и превосходящих, но… лишними не окажутся. Точно. А самой Швеции, чтобы возродить свою технологическую и, соответственно, военную мощь, понадобится ой как много времени и еще больше средств. И ладненько. На границах подольше спокойнее будет. А за это время я окончательно
укреплюсь в новых землях…
        Все это - что уже делалось и что еще собирались сделать - непременно должно было резко усилить страну. Причем не в далеком будущем, а буквально через десять - пятнадцать лет. Но… только если это действительно будет сделано, шанс на что существовал лишь в том случае, если я смогу удержать финансовую систему от краха. А вот как это сделать - я пока не представлял. Ситуация все больше и больше скатывалась к катастрофе. И как это ни парадоксально, в том, что война, пусть и столь разорительная, еще продолжалась, был и положительный смысл, поскольку, памятуя Польскую войну, все ожидали, что сразу после заключения мира армии будет выплачена крупная премия. Этого ждала армия. Этого ждала страна. Этого ожидали и все мои иностранные контрагенты. И если бы я этого не сделал, то это бы показало всем, что Россия - банкрот. Вследствие чего денежная система страны рухнула бы уже непременно и однозначно. Но где взять около четырех миллионов рублей для осуществления выплат, хотя бы по номиналу совпадающих с таковыми, сделанными по итогам Польской войны, я не представлял. По номиналу - поскольку содержание серебра
в нынешнем, современном рубле по отношению к тому, что действовал во времена Польской войны, было заметно уменьшено. В первую очередь чтобы приравнять его достоинство к немецкому рейхсталеру. Для упрощения взаимных расчетов. Так что спасти меня от краха могло бы только чудо…
        - А может, приостановим кремлевскую стройку-то, государь? Сразу б такая экономия образовалась, - снова робко предложил Трубецкой. Уже в шестой раз, вероятно…
        Нет, по меркам текущего века, да, пожалуй, и будущих, он был гением, финансовым кудесником, способным держать в голове сотни цифр, дат и статей доходов и расходов, но… он не представлял, что едва ли не самым важным в финансовом мире являются не факты, а представления людей о том, каковы эти факты. Да, остановив кремлевскую стройку, мы тут же снизили бы финансовую нагрузку на казну почти на сто тысяч рублей, что при нынешнем отрицательном платежном балансе являлось для бюджета довольно значимой суммой. Но, продемонстрировав наличие у казны финансовых затруднений такого порядка, мы обрушили бы курс наших ценных бумаг, коими мы ныне столь широко расплачивались с контрагентами вместо серебра, до цены той бумаги, на которой они были напечатаны. Никакие слухи о несметных запасах золота и серебра, охраняемых целым кирасирским полком, в этом случае не помогли бы. А это привело бы к катастрофе и полному хозяйственному коллапсу…
        Я стиснул зубы. Ну не идиот ли?! Пороть меня некому, да и поздно уже. Нет, теоретически комплексный подход, соединивший в одном, так сказать, проекте войну за присоединение новых земель, переселенческую программу заселения этих земель и несколько иные задачи, например тот же дорожный проект, суливший резкий рывок в развитии транспортной инфраструктуры, должен был обойтись стране в сумму намного меньшую, чем если бы все эти задачи решались по отдельности. Не говоря уж о иных, например социальных, издержках. Человек, вырванный из собственного дома войной и прошедший плен, на очень многие вопросы готов смотреть более покладисто и работать только за еду и теплое место для сна. Но, блин, говорят же: по одежке протягивай ножки! Лучше выполнить одну задачу, чем не выполнить целых три.
        - Нет, боярин, кремлевскую стройку останавливать не будем. Будем продолжать крутиться, как угри на сковородке. И точка.
        - Понял, государь, - кивнул Трубецкой.
        Я даже пожалел его. Ведь явно считает, что государь слегка умом тронулся, а все одно будет верно исполнять указания этого ненормального.
        - Ничего, Петр Васильевич, выкрутимся. С будущего года нам еще доходы с Восточной Пруссии должны пойти.
        - Сговорились-таки с императором? - чуть оживился Трубецкой.
        - Сговорились… - кивнул я.
        Прямой вассалитет императора над Восточной Пруссией, оставшейся как бы бесхозной после разгрома Речи Посполитой в Польской войне, я передал императору Священной Римской империи германской нации около двадцати лет назад. Сразу после окончания войны. И после ухода моей армии с территории Польши ни Владислав IV, ни нынешний польский круль Ян II Казимир обратно его не требовали, прекрасно осознавая собственную слабость. Но связь между этим анклавом и остальной частью империи поддерживалась скорее моим благоволением к подобному варианту решения вопроса, чем реальными возможностями, доступными императору. Поэтому, когда я в процессе переговоров о браке мой младшей дочери Ольги с сыном Фердинанда III Леопольдом сообщил, что был бы не прочь получить вассалитет над Восточной Пруссией, ее отпадение от императора стало лишь вопросом времени. Потому что без поддержки России удержать Восточную Пруссию за собой императору не светило.
        Даже если бы я не то что заявил о своем интересе, но хотя бы просто провозгласил нейтралитет по данному вопросу, император неминуемо потерял бы Восточную Пруссию. Интрига в этом случае могла бы быть лишь в том, к кому она отпадет. К Польше, Саксонии или Бранденбургу. Причем шансы последнего были наиболее велики, так как до Польской войны Пруссия находилась под управлением бранденбургских курфюрстов, назначенных польским королем в качестве управляющих Пруссией после пресечения династии Альбрехта I Гогенцоллерна, чей сын Альбрехт II Фридрих страдал слабоумием. Так что Фердинанд III кочевряжился недолго. И едва только до него дошли сведения о вступлении в пределы Восточной Пруссии шведской армии, что по всем законам и правилам потребовало от него немедленно выступить на защиту своего вассала, он тут же согласился с моей просьбой и сразу же возложил на меня все заботы о защите своего нового вассала. Впрочем, никаких специальных действий по его защите мне совершать не потребовалось. Все проблемы разрешились в процессе военных действий, идущих своим чередом. А полмесяца назад по завершении переговоров о
браке все это было оформлено и официально…
        - Да и балтийская торговля в этом году куда как лучше должна пойти. Шведский-то флот частью сынок в гаванях захватил, частью датчане побили. Не должны шведские военные корабли да каперы так же шибко, как в прошлом году, свирепствовать.
        - Дай-то бог, государь, - вздохнул Трубецкой, - дай-то бог… Хотя и сего маловато будет. Ну да твоя покровительница Пресвятая Богородица не раз нам через тебя чудо являла. Понадеемся, что и на этот раз она нас своим благоволением не оставит. А более и не знаю, на что надеться…
        И чудо случилось. Вот и утверждай после этого, что Бога нет…
        Карл Густав был настроен держаться еще долго, уповая на стойкость шведского характера и помощь союзников, к коим причислял англичан, голландцев и французов. Но оба упования его подвели. Первым сдался шведский характер. Беды, обрушившиеся на Швецию, породили в этой стране стихийное движение за возвращение на престол
«доброй королевы Кристины». При которой, как виделось шведам уже из этой, новой и оказавшейся для них очень тяжкой реальности, в стране был настоящий Серебряный век. Причем дело довольно быстро зашло так далеко, что подданные были готовы простить королеве то, что ранее более всего ставили ей в вину, - перекрещивание в католичество. Более того, многим стало казаться, что Господь указал королеве верный путь. И именно упорствование в протестантской вере ее подданных, не понявших столь прозрачного намека судьбы, как раз и привело к тому, что на Швецию обрушились такие беды… А это уже крайне обеспокоило Англию и Голландию, кои хотя и находились после войны 1652-1654 годов в вялотекущем враждебном противостоянии, но в деле защиты протестантизма как общей идеологической основы для нового мира оказались обречены выступить рука об руку. И предложили свои посреднические усилия в деле скорейшего прекращения Северной войны.
        Переговоры начались в июле тысяча шестьсот пятьдесят седьмого года в Стокгольме, в королевском дворце, куда прибыли делегации Дании и Речи Посполитой, а также, несмотря на сильное противодействие англичан и голландцев (а за кулисами и французов в лице снова ставшего всесильным Мазарини), и представитель императора Священной Римской империи германской нации. На его участии настоял я, поскольку шведы довольно долго оккупировали немецкое Поморье… а также потому, что и это тоже было платой за уступленный Фердинандом III вассалитет над Восточной Пруссией…
        Качумасов, представлявший на переговорах Россию, озвучил требование, во-первых, оставить за нами всю Лифляндию, Финляндию и всю Лапландию, в том числе ее шведскую часть. Да и вообще север вплоть до района Тромсё либо даже чуть южнее, который формально вроде как мог считаться датским, поскольку Норвегия нынче находилась в составе Дании, но на самом деле никого особенно не интересовал. Ну кому интересны вечные снега и обледеневшие скалы с горсткой диких лопарей и квенов? Тем более на фоне тех приобретений, которые датчане сделали в ходе этой войны и собирались закрепить при заключении мира… Во-вторых, Моонзундский и Аландский архипелаги, кои сейчас заселялись переселенцами, в основном поморами, онежскими, волховскими и ильменскими рыбаками. В-третьих, передать России все военные корабли шведского флота, терроризировавшие русскую балтийскую торговлю (тем более что большая их часть была и так захвачена в Стокгольмской гавани). Ну и кроме того выплатить стране «за обиды» шесть миллионов рублей, что составляло приблизительно три годовых шведских бюджета. Датчане требовали присоединения захваченных ими
земель, возвращения тех, что были получены шведами по условиям Брёмсебруского мира, а также островов Эланд и Готланд и контрибуции в два миллиона риксдалеров. На Готланд попытались было претендовать и поляки, но их быстро заткнули, и они ограничились контрибуцией в миллион злотых. Такую же круглую сумму требовал и император.
        Позиции поляков были наиболее шаткими, поскольку они в этой войне ничего не захватили, а лишь вернули свое. Не менее шаткими были и позиции цесарцев. Датчане чувствовали себя куда лучше, поскольку земли, которые они требовали, уже и так находились под их управлением. Ну а сильнее всего были наши позиции. Поскольку мы, во-первых, захватили больше, чем требовали, и, во-вторых, оккупировали не только наиболее развитые районы страны, но еще и ее столицу.
        Переговоры продлились долго, до самого Крещения. И все это время Пудлин со товарищи планомерно грабил Швецию, залезая в сопровождении сильных воинских команд даже в места, кои оставались еще под властью шведского короля. Ну да боевых действий-то они не вели, поэтому формально условия перемирия не нарушались, а что касается остального - пока не заключен мир, война продолжается… Выступавшим от имени шведов англичанам и голландцам удалось вполовину снизить сумму требований поляков и немцев и дожать датчан, заставив тех вообще отказаться от контрибуции. В общем, против объединенных усилий этих двух стран датчане никак не тянули. Так что когда Качумасов согласился снизить сумму контрибуции на миллион, а затем заявил, что, если новые условия не будут приняты, он немедленно покидает переговоры, все закончилось. Мир был заключен.
        Поскольку по условиям мирного договора русская армия покидала Швецию только после выплаты всей суммы контрибуции, голландцы и англичане предоставили Карлу Густаву кредит в пять миллионов рублей, кои и были переданы нам в марте. Уже в мае тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года русские войска, погрузившись на теперь уже российские корабли, ранее числившиеся за шведским флотом, двинулись в обратный путь. На родину. Датчане принялись активно обустраиваться на своих новых землях. Полякам же и немцам предстояло выбивать из шведов положенную контрибуцию самостоятельно…
        Из пяти миллионов контрибуции почти четыре миллиона было выплачено армии - по примеру польской кампании рядовые стрельцы и драгуны получили по десять рублей, капитан получил сто, полковник - пятьсот, а генерал-воевода Беклемишев - десять тысяч. Казаки получили по годовому окладу, коий составлял пять рублей, а кочевники по рублю. И хотя новые рубли были менее весомыми, чем во времена Польской войны, все равно все остались довольны. Еще один миллион полностью ушел на завершение переселенческих программ, введение в состав флота захваченных шведских кораблей и неотложные текущие расходы. Из двухсот семей вывезенных из Швеции мастеров-корабелов по сорок семей расселили в Азове, Архангельске, Астрахани и Усть-Амурске, а остальных поселили в Мангазее, Усть-Ленске и Нижнеколымском зимовье, заложив там доки для ремонта кораблей, пробивающихся по Северному морскому пути. Еще две с половиной тысячи семей иных мастеров были переселены в промышленные районы северной и центральной России и на Урал. Около семнадцати тысяч рыбаков с Аландского и Моонзундского архипелагов, а также с балтийского побережья
равномерно раскидали по Холмогорам, Пустозерскому острогу, Обдорску, Мангазее, Усть-Ленску и Нижнеколымскому зимовью, Авачинскому, Усть-Тауйскому, Охотскому и Удскому острогам и Усть-Амурску, заметно разбавив поселенцами, приманенными двадцатилетним освобождением от тягла и положенным государевым хлебным и денежным жалованьем. А сто семей отправили на Эдзо для расселения среди бывших запорожцев. Даточных переселенцев я ни в одно из этих мест не отправлял - только добровольных. Все переселенцы-иноземцы обращались в холопское состояние, выйти из которого можно было, токмо перекрестившись в православие и отдав детей в приходскую школу. После чего все иноземные переселенцы приравнивались в правах к русским переселенцам, но без их специального хлебного и денежного жалованья. Хотя вследствие выхода из холопьего состояния право на заработок у них появлялось. И после крещения они обязаны были прожить в определенных для поселения местах не менее двадцати лет. Так что деваться им оттуда было некуда, а единственный шанс улучшить свое положение состоял в том, чтобы стать русскими. Чего я и добивался…
        Сын добрался до Москвы только к Пасхе. Уже после того, как через столицу прошли двадцать тысяч кочевников (финны сражались куда как более ожесточенно, чем лифляндцы, и потери степняков на последнем этапе войны оказались весьма значительными), возвращавшихся с Северной войны с богатой добычей. Я устроил их вождям роскошный прием в бальной зале уже освободившегося от лесов Большого Кремлевского дворца, одарил шелковыми летними юртами, саблями работы моих мастерских, фарфоровой посудой и конями из моих табунов. Кочевники восторженно щелкали языками, удивляясь силе и богатству русского царя, который запросто тратит драгоценный шелк на пологи для юрт и живет в таком большом доме, что в нем свободно может разместиться целый род, да еще вместе со всеми своими табунами и отарами. А то и даже несколько родов… А Дом Белого Бога вообще произвел на них шокирующее впечатление. Трое даже решили тут же окреститься, чтобы перейти под руку Бога, коему сам Белый царь строит столь величественные хоромы, ну и чтобы стать одной веры со столь могущественным властителем.
        После крещения с каждым из них отправилось по паре монахов из монастырей
«особливого списка». Так что по возвращении кочевников в родные степи легенды о том, как какой-нибудь хан Урлюк или хан Торгай в окружении своих лучших батыров сидели на затканной золотом кошме в каменной юрте самого Белого царя и пили с ним кумыс с золотом из лучших фарфоровых пиал, подтверждая великую шерть[ШЕРТЬ - вассальная клятва.] между Белым царем и великим степным родом, передавались из уст в уста в кочевых стойбищах еще много поколений. И не одно мальчишеское сердце сладко замирало в мечтах о том, как и он, ставший великим степным батыром, тоже когда-нибудь присядет на золотую кошму с великим Белым царем и отхлебнет из драгоценной пиалы… Вследствие этого всякие попытки поднять кочевников против Белого царя на протяжении всех последующих лет обычно оканчивались тем, что таких попытчиков кочевники привозили к ближайшему русскому начальнику в связанном виде. Шерть, заключенная с Белым царем и подтвержденная на золотой кошме в Большой Каменной Юрте, считалась священной и нерушимой.
        Въезд победителя в Северной войне в Москву был встречен звоном сотен колоколов. Я встречал сына перед Боровицкими воротами. Он ехал на белоснежном арабе, в блистающих доспехах и с радостным лицом. Москвичи сопровождали его восторженным ревом.
        - Ну что, сынок, - тихо спросил я, когда он соскочил с коня и, обнажив голову, преклонил передо мной колено, - доволен?
        - Главное, чтобы народ был доволен, - отозвался Иван, - и ты, батюшка. А я - перетерплю… - Но радость, таящаяся в его глазах, показывала, что он просто счастлив…
        Ну да и кто бы на его месте не был счастлив? Потому как опасность, нависавшая над нашей страной еще со времен Александра Невского, получившего это прозвище как раз за разгром шведов, пришедших на нашу землю завоевателями, а то и ранее, со времен норманнских набегов, была полностью устранена. Более шведы были нам не противники…
        Но, вероятно, самой радостной из всех встречавших сына была его жена Катенька. Ее прямо затрясло, едва лишь она его коснулась. Да и он сам обнял ее с очень явственно ощущаемой, хотя и изо всех сил сдерживаемой страстью. Мы с женой украдкой переглянулись. Эх, молодость…
        А наутро мне доложили, что девки из царицыных мастерских, чьи светелки располагались неподалеку от покоев, занимаемых сыном с женой, посредь ночи сдернули в казармы, в коих временно разместился пришедший в Москву вместе с наследником престола в качестве его личного конвоя кирасирский полк. Из которых потом начали раздаваться всякие срамные возгласы. Видать, уж шибко страстные крики неслись полночи из спальни царевича…
        До конца года мы приводили в порядок казну. Я слегка умерил восторги сына по поводу столь успешно завершенной войны, рассказав, что она едва не обрушила финансовую систему страны. Так что он мог вернуться не в столицу блистательного государства, повергнувшего могущественнейшего северного льва, а едва ли не на пепелище. Да и сами итоги, стоило хоть грану информации о наших денежных трудностях просочиться наружу, могли бы быть далеко не столь блестящими. Поупирайся шведы еще полгода-год… Впрочем, кое-что все равно просочилось, но это просочившееся так и не набрало критическую массу. Тем более что слухам о наших денежных затруднениях мы противопоставили другие слухи, как, например, слух об огромных запасах золота и серебра, накопленных в Белозерском остроге Монетного двора, коий вследствие сего и взят под охрану кирасирами. Но все равно почитай два года все висело на волоске. Сейчас, конечно, благодаря бурному всплеску балтийской торговли сразу после заключения мирного договора, подкрепленному еще и вступлением в действие освобождения русских торговых кораблей от Зундской пошлины, дела явно пошли на
лад. Однако даже в лучшем случае следующие пять лет никаких накоплений в казну сделать не удастся. Будем осторожно выкупать все необеспеченные векселя, коих за последние два года успели напечатать большое количество. И вот тогда сын, слушавший мои рассказы о наших денежных и иных затруднениях со слегка ошарашенным видом, закрыл рот и тихо попросил:
        - Батюшка, а ты не мог бы поучить меня… ну и братьев, как оно - государством управлять…

8
        В кормовую каюту большого линейного галеона «Три святителя» осторожно постучали. Адмирал Лабушкин с легким кряхтеньем сел на постели и хриплым со сна голосом прокаркал:
        - Чего там?
        - Господин адмирал, Бомбей на горизонте, - послышался из-за двери голос старшего помощника капитана галеона капитан-лейтенанта Воронцова.
        Адмирал потер ладонью заспанное лицо и, скинув ноги с постели, нащупал ими войлочные опорки. Долгая морская служба наградила адмирала целым букетом болезней, коим он, однако, с упорством старого морского волка предпочитал не поддаваться.
        - Понял, скоро буду.
        Эскадра из девяти русских кораблей отправилась в Бомбей в начале лета тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года. В ее составе было четыре линейных галеона, два флейта и три транспорта. Кроме того, они конвоировали семь русских купцов, поскольку в районе Мадагаскара, по словам купцов, пошаливали пираты. Да и воды у выхода в Индийский океан из Красного моря также были неспокойны. Вот для сколь можно быстрого успокоения всех неспокойных вод и была отправлена столь сильная эскадра. Ну и для получения опыта в плавании и всемерного освоения кораблей, половина которых ранее состояла на службе в шведском флоте и была передана русскому токмо прошлой весной, по славном окончании Северной войны. Русский флот на Балтике внезапно оказался самым многочисленным и сильным, поскольку ни у немецких прибалтийских княжеств, ни у поляков никакого особенного флота не было. А Курляндский флот был как бы частью русского. Да и по большому счету даже уже и не как бы. Переходы офицеров с корабля русского флота на курляндский и обратно ноне стали вполне обыденными… Единственным соперником русскому на Балтике мог бы стать
только датский флот. Однако и он ныне заметно уступал русскому и в числе кораблей, и в числе пушек, и в численности команд. Да и датчане после Северной войны, выигранной по существу именно русскими, но зато принесшей Дании многие приобретения, считали русских верными союзниками и вообще скорее опорой в возможных осложнениях с голландцами и англичанами, чем соперниками и уж тем более противниками. Так что в Дании ноне русских любили, русскими восторгались, и содержать столь значительный Балтийский флот России не было никакого резону.
        Во многом именно поэтому и было принято решение послать военные корабли на юг, в не так давно обретенную колонию, расположенную в сказочной Индии. И образовать там Бомбейскую эскадру. Ну а возглавить ее поручили едва ли не самому известному русскому адмиралу, прославленному еще Карибскими и Северными конвоями, Пахому Лабушкину.
        На мостик адмирал поднялся через десять минут. Он привык одеваться быстро. Да и форма русского флота сему оченно сильно способствовала. Как любил говаривать адмирал, эвон, пока какой иноземный капитан все свои чулки-сюртуки да кружева-жабо на себя напялит, кто иной и выспаться успеет. То ли дело русская форма - раз-два, и уже одет. Нигде не жмет, ни за что не цепляет, хоть сразу же на ванты лезь. И глазу весьма приятственна. Хоть иные иноземные офицеры-моряки губы и кривят. Мол, штаны суть одежка простонародная, дворяне, мол, токмо в чулках ходят. Ничего, у нас и царь-батюшка не в зазор себе считает в штанах походить…
        - Доброго утра, господа офицеры, - поздоровался со всеми адмирал, поднимаясь на мостик.
        Все дружно поздоровались в ответ. Адмирал остановился у ограждения и, привычным жестом раздвинув подзорную трубу, упер взгляд в темнеющую на горизонте громаду подступающего берега. Шедший на флагмане португальский штурман деликатно подступил поближе. На случай если высокому русскому начальнику потребуются его пояснения.
        Плавание выпало несложным. Даже известный своими бурями мыс Доброй Надежды удалось пройти почитай спокойно. Всего три дня поштормило. Да и шторм-то был так себе, скорее, просто свежая погода… ну, может, шибко свежая. Так что никакого особенного ремонту во вновь устроенном порту, коий адмирал заложил на восточном побережье Африки, уже в Индийском океане, на расстоянии приблизительно двухнедельного перехода от Капстада, делать не пришлось. Так, постояли на якорной стоянке дней десять, слегка поправив такелаж, дав возможность непривычной к дальним морским переходам пехоте размять ноги и срубив силами стрельцов и матросов невеликий острог, да и двинулись дальше. На месте будущего порта оставили полсотни стрельцов при двух полевых пушках, два десятка казаков и инженерную роту, коим предстояло не столько даже оборонять новое русское владение в Африке, не от кого его было оборонять-то, сколько обустраивать будущий порт далее, строя причалы, склады, дома для поселенцев, вымеряя глубины и картографируя прилегающую местность. Как адмиралу сказывал сам государь, коий самолично беседовал с адмиралом перед
отправлением экспедиции и так же самолично определил на карте район, где следовало искать место для порта, вскоре сюда планировалось отправить на поселение не менее нескольких сотен крестьянских семей, а тако же сколько найдется и иного охочего люда. Так что порт изначально планировался как крупная промежуточная база на пути к русским колониям в Индии.
        Индийский океан порадовал новыми водами. Ну да это ж дело известное. Энто токмо сухопуты дурные могут считать, что моряки просто балуют, когда вроде как одну и ту же воду, никакими краями друг от друга не отделенную, за разное море считать начинают. Моряк-то он сразу видит, где какая вода. Какая в нем иная живность завелась, какая водоросль, как меняется ее цвет, да и вкус тоже… ну есть такая традиция при входе в иное море моряку воду на вкус пробовать. Про опытных моряков так и говорят, что он-де многие моря на вкус попробовал. Как, например, адмирал Лабушкин. Уж сколько морей прошел - пальцев на руках посчитать не хватит. Про Карибы и говорить нечего. Сколько раз туда плавал. А кроме того, и в Лиссабон ходил, за невестой царевича Ивана, наследника царя-батюшки Федора II, и Северным морским путем, людишек по северным городкам, острогам и зимовьям переправляя, и на самый Дальний Восток тож. Причем не токмо до Усть-Амурска, а еще и на острова Сахалин и Эдзо. В казачьи земли. Царь-батюшка взбунтовавших было сдуру запорожских и украинных казачков туда выслал.
        То есть выслал-то он их на Сахалин, да токмо в те времена никто не знал, что сие за остров такой и где расположен. И назывался он у разных народов очень по-всякому. Не токмо Сахалином. Это нонеча его так все именовать стали, по примеру царя-батюшки, а тогда поди пойми… Вот и казачки не поняли, но, боясь ослушаться царского слова (эвон раз ослушались - теперь расхлебывают), послушно добрались до дальнего моря и отправились искать сей остров. Да токмо ошиблись, пристав вовсе не к Сахалину, а к Эдзо, другому большому острову, коий был самым ближним к Сахалину из больших островов. До самого Сахалина добрался всего лишь с десяток лодий. Но особливой вины казаков царь-батюшка в сем не усмотрел. Уж больно запутано все было, да и не своим умыслием казачки так промахнулись, а попав в сильный шторм, из коего насилу выбрались. Так что простил царь казачков за вины их тяжкие и повелел считать остров Эдзо казачьими землями. Да послал им помощь как оружием и припасом огненным, так и хлебом, скотом, птицей для разводу, сукном и иной рухлядью. А тако же еще людишек для поселения. Правда, немного. Большая часть
людишек, что на Дальний Восток переселялись, оседали по Амуру и двум его притокам - рекам Сунгари и Уссури, а также по морскому побережью южнее Усть-Амурска. Ну да на энтом острове Эдзо и свои людишки имелись, именем айну, коих с юга иной буйный народ, именем «ся-муря», под свою руку взять хотел. Отчего они шибко страдали. Вот казачки их под защиту и приняли, начав этих самых «ся-муря» от деревенек айну отваживать.
        Ну а Пахому Лабушкину, который тогда только-только адмиральский чин получил, в том отваживании поучаствовать пришлось. Он как раз пришел в Усть-Амурск с очередным конвоем с переселенцами. Ну и отправился с Усть-Амурской эскадрой, кою тогда адмирал де Ромор возглавлял, в плаванье к Эдзо. Патрик де Ромор был родом из Голландии и настолько прикипел к России, что, когда всем подданным Соединенных провинций вышло строгое повеление обратно на родину возвратиться, сделать сие отказался и, приняв подданство царя русского, а тако же таинство православного крещения, остался служить царю Федору, верно исполняя все его повеления. Ну да среди тех голландцев, кто давно в России жил, так многие поступили… А в это плавание адмирал собрался, поскольку казачки весть прислали, что эти самые «ся-муря» набег на них готовят, причем числом шибко большим. Чуть ли не сто кораблей должны воинов везти. Им про то доложили айну, кои со своими сородичами, что уже под рукой «ся-муря» находились, меновую торговлю вели. Вот де Ромор и попросил, чтобы к его эскадре присоединились два военных корабля из каравана с переселенцами,
коий Пахом привел. Сто кораблей, пусть даже каждый из них размером обычно поменее флейта был и вообще пушек не имел, - сила немалая.
        Эх и славно они тогда подрались! Два флота буквально наткнулись друг на друга в предрассветных сумерках. Адмирал де Ромор шел к Чигиринскому острогу, главному казачьему поселению на Эдзо, кое казаки в честь своей оставленной родимой сторонки назвали, а «ся-муря» шли туда же, но специально взяли мористее, чтобы их армаду с берега рассмотреть было невозможно. Так и влетели друг в друга. Ох и бойня была. На корабле Пахома, галеоне «Святой Андрей Первозванный», от частой стрельбы шесть пушек взорвалось. Три шедших впереди галеона, на высокие борта коих с низких палуб судов «ся-муря» взобраться была сложно, двигались вперед, просто тараня гораздо менее прочные гребные галеры «ся-муря», но те, даже попав под удар, не пытались спастись, а упрямо сигали с палуб и мачт, пытаясь ворваться на палубы русских кораблей. И многим сие удавалось. К середине сражения верхние, расположенные на открытой палубе батареи всех русских кораблей уже не могли вести огонь по кораблям «ся-муря», поскольку превратились в сплошное поле боя, но нижние, повинуясь строгому приказу адмирала де Ромора, отданному им в самом начале
битвы, продолжали бить и бить по судам «ся-муря»…
        Сами корабли в том бою, в отличие от большинства других, пострадали мало, зато потери в личном составе русские моряки понесли просто чудовищные. В команде флейта «Амурский» после окончания сражения осталось всего семь человек, считая и матросов, и артиллеристов. Остальные, в том числе и капитан, полегли в рукопашной. Да и на других кораблях не то что не ранеными, а хотя бы дееспособными осталась в лучшем случае половина экипажа. Остальные были убиты либо шибко ранены. Но флот «ся-муря» до казачьих земель не дошел. Спустя четыре часа к месту сражения подошли казачьи корабли, привлеченные раскатами пушечных залпов, доносившихся со стороны открытого моря. Им осталось лишь захватить несколько еще державшихся на плаву, но сильно побитых артиллерией кораблей
«ся-муря», на коих перевозились припасы, и потому они, лишенные многочисленных команды и десанта, почти не участвовали в сражении, да взять на буксир пару практически лишившихся команд русских кораблей. Остальные сумели самостоятельно добраться до бухты Чигиринского острога.
        Благодарность казачков тогда оказалась безмерной. И всю ту неделю, что галеон Пахома Лабушкина простоял у берегов Эдзо, они кормили моряков до отвала и поили до изумления…
        - Ну что ж, господа, - подытожил адмирал, опуская подзорную трубу, - цель нашего путешествия на горизонте. Погода благоприятствует. Я ожидаю, что окончание нашего плавания через два океана пройдет без неприятных сюрпризий. А вас, господин душ Сантуш, - обратился адмирал к португальцу, перейдя на знакомую латынь, коей они оба владели в мере, достаточной для свободного общения, - я бы попросил еще раз просветить меня в отношении церемоний, кои предстоят мне вскоре после прибытия.
        На внешний рейд Бомбейского порта военные корабли встали в два часа пополудни. Бывший португальский форт уже занимал русский гарнизон, хотя его численность пока еще не превышала одной роты. Пушки его были старыми, годными скорее на переплавку, и именно вследствие этого португальцы не стали забирать их с форта. Так что в данный момент форт токмо лишь смотрелся грозно. Ну да сие было делом поправимым. На военных кораблях приплыло два стрелецких полка из состава тех войск, кои дрались со шведами в Лифляндии, а после были выведены в гарнизоны для отдыха и пополнения, ну и для обеспечения того, чтобы, в то время как русская армия громит шведов на Севере, никто иной не вздумал покуситься на русские границы в каком ином месте. К тому времени как стала готовиться сия экспедиция, эти полки уже были полностью укомплектованы, их личный состав успел хорошенько отдохнуть, а царю-батюшке стало понятно, что война выиграна, враг совершенно разбит и сии части можно безопасно изъять из крепостных гарнизонов. Ежели какой враг и покусится на русские границы, его есть кому встретить и без сих двух полков… Также на
кораблях эскадры базировался сводный казачий отряд числом в шесть сотен сабель, составленный из тех сорвиголов, коим оказалось мало Северной войны и оне желали еще повоевать в дальних странах, и три роты пушкарей крепостной артиллерии.
        А в трюмах заместо балласта лежало сорок чугунных крупнокалиберных пушек, предназначенных для замены древних португальских орудий форта. Оные вместе с пушкарями были просто сняты с двинских крепостей и отправлены сюда. Все одно никакой войны с поляками, границу с коими прикрывали эти крепости, в ближайшие лет десять ждать было нельзя. Многие говорили, что сия и вообще ноне невозможна, но царь в этом отношении всегда был осторожен, посему при разговоре с адмиралом Лабушкиным упомянул именно этот срок. Сказав, что-де за десять-то лет двинские крепости пушками точно пополнить успеет. Даже при том, что также надобно было обустраивать новые земли - Лифляндию и Финляндию, на месте которых были образованы четыре губернии: Усть-Двинская, по имени нового города, чьей частью теперь должна была стать старая Рига, Юрьевская, Варьяжьеморская, как теперь именовалось поселение, возводившееся на месте дотла сгоревшего Гельсингфорса (ну да меньше опасности новой вспышки чумы), и Кабовская. Города строить, крепостями укреплять, людишками заселять…
        Купеческие же корабли немедленно встали под разгрузку. С купцами же ведь как оно - многоопытному купцу время дорого. Чем быстрее товар бо деньгу в оборот пустил, тем быстрее она прибыток приносить зачнет. Какой товар здесь, в Индии, с наибольшей выгодой продать возможно, русские купцы уже знали. Чай, не первый год здесь торгуют…
        Бомбей был городом новым, своего раджи, то есть как бы, если по-русски считать, местного князя здесь не было, но граничил с землями, таковых имеющими. Хотя все они стояли под рукой султана индусского, Великим Моголом именуемого. Так вот, один из местных раджей прислал адмиралу приглашение посетить его летний дворец неподалеку от Бомбея. Поелику царь-батюшка повелел к местным властям подходить со всем вежеством, адмирал Лабушкин отправился в гости на следующий день. Ругаясь сквозь зубы, поскольку дел на эскадре было еще море морское. Вслед за купеческими встали под разгрузку и военные корабли, выгружая стрельцов и пушки. Разгруженные корабли надобно было ставить на кренгование, чистить обросшие за время долгого путешествия днища. Потому как открывать охоту за пиратами с той скоростью полного хода, кою показывали обросшие корабли, было только курам на смех. Однако политес есть политес. Адмирал взял толмача, сержанта-драгуна из бывших школьных отроков, владеющего индусской речью, а также дьяка, прикомандированного к нему Посольским приказом, и двинулся во дворец раджи. «На хозяйстве» оставил капитана
Собню, коий командовал его флагманским галеоном «Три святителя».
        Пока ехали - глазели по сторонам. Сразу по выезду из порта за коляской, коя досталась местному капитану порта в наследство от португальцев и была реквизирована адмиралом для представительских нужд, мгновенно увязались чумазые и почти голые индийские мальчишки. Галдя, они бежали за коляской, протягивая тощие ручонки и прося что-то пронзительными голосами. Впрочем, чтобы догадаться, что же такое они просили, особого ума было не надо. Уж больно выразительно выглядели их тощие фигуры…
        До дворца раджи, представлявшего собой разительный контраст с хижинами, кои лепились вокруг припортового района (в большинстве своем и стен-то не имевшими, циновками занавешивались), добрались где-то через полтора часа. Адмирала встречали. По обеим сторонам роскошно украшенной лестницы выстроились три десятка дюжих молодцев с обнаженными кривыми мечами и копьями. Они ничем не напоминали тех индусов, коих адмирал мог наблюдать на улицах, по которым только что проехал. Впрочем, когда десяток казаков конвоя, восседавших на довольно худосочных лошадях, обнаруженных в конюшнях форта, спешившись, выстроились у коляски адмирала, то в своих лохматых папахах и парадных кафтанах (атаман казачьего отряда как раз по наиболее справной рухляди и отбирал) выглядели они не менее представительно. Да и ростом и статью казаки сим воинам ничуть не уступали…
        Встретивший их на верхней площадке лестницы толстяк в роскошных одеждах оказался вовсе не раджой, а его старшим евнухом и кем-то вроде управляющего дворцом раджи. Хотя одет был куда как богато. Одежды - сплошной шелк, пальцы и рук, и, вот ведь диво, ног - перстнями унизаны. Когда адмирал добрался до верхней площадки лестницы, евнух поклонился и разразился длинной и явно цветистой фразой. Адмирал чуть повернул голову к толмачу. Тот вполголоса произнес, слегка запинаясь:
        - Мой господин счастлив приветствовать великого русского морского начальника в своем дворце и с нетерпением ждет его в своем парадном зале.
        Адмирал нахмурился. Понятно же, чего раджа ждет. Не адмирала, а подарков. Душ Сантуш ему про местные нравы много чего понарассказывал. Потому как хоть в подобные высокие сферы португалец был и не вхож, но знал про сии нравы весьма много. Ну да подарков-то Пахом привез. Для чего и конвой-то брал. Не себя ж охранять… Однако вслух никакого неудовольствия не выразил. Лишь попенял толмачу:
        - Что-то ты, братец, толмачишь слабо. Али учился плохо?
        Драгун виновато понурился.
        - Так ведь опыту-то никакого, господин адмирал. Да и давно учил-то. Пять лет прошло, как последний раз по-индусски говорить пришлось. Позабыл уже малеха. Исправлюсь…
        Адмирал кивнул. Индусский язык входил в перечень языков Посольского приказа, обучение каковым в государстве особливо поощрялось. Всего таковых было двадцать. И если говоривших на латыни, греческом и подавляющем большинстве европейских языков можно было отыскать среди разных слоев населения, то знатоки таких языков, как индусский, китайский, корейский, ниппонский, монгольский и арабский, встречались почти исключительно среди выпускников царевых школ. Лишь там имелись необходимые преподаватели. Для отыскания преподавателей ниппонского письменного специально человека к казачкам на Эдзо отсылали, с письмом о поспособствовании. Ибо разговорный-то в царевых школах уже преподавался, хоть и учили его, дай бог, человек тридцать, а вот с письменным была беда. Разговорный прознали от тех же пленных, коих казачки понахватали, но оне все поголовно оказались неграмотными…
        Раджа принял их в огромном зале, стены коего были украшены причудливой каменной резьбой, пол, покрытый полированными плитами из камня разной породы, представлял собой вычурную мозаику, а поверх нее был брошен многоцветный шелковый ковер. Вдоль стен были расставлены кованые золотые курильницы и столики из мрамора, лазурита и порфира, на коих стояли золотые же искусно выполненные чаши, украшенные крупными и помельче драгоценными камнями. Сам раджа восседал на массивном, величественном троне, рядом с которым стояли два индуса с огромными опахалами из птичьих перьев. Эти двое были больше похожи не на людей, а на виденную адмиралом на Дальнем Востоке китайскую игрушку, фарфорового болванчика, чья голова была прикреплена к фарфоровому тельцу очень подвижно. Стоило чуть тронуть голову, как она принималась качаться из стороны в сторону. У этих головы были неподвижны, зато руки работали мерно и непрерывно, будто у болванчика.
        Шедший впереди евнух, войдя в залу, тут же согнулся в три погибели, а едва ступив на шелковый ковер, распростерся ниц перед господином. Адмирал недовольно поджал губы. Он не шибко одобрительно относился к людям, добровольно демонстрирующим самоуничижение.
        - Переводи, - бросил он толмачу-драгуну. - Государь мой, царь Федор II Борисович Годунов, шлет тебе, раджа, свое благоволение. И выражает надежду, что ты с русскими, коим твои прежние друзья португальцы заботу о торговле с твоей землей по обоюдной договоренности вручили, в таких же дружеских отношениях будешь. - Адмирал сделал паузу и, дождавшись, пока толмач переведет, закончил: - А тако же в знак своей дружбы и будущего совместного процветания шлет тебе поминок. - После чего махнул рукой, приказывая казакам конвоя заносить подарки.
        Два сундука с подарками, частью выделенными из царевой кремлевской сокровищницы, частью приуготовленными купцами недавно образованного «Русского Ост-Индского товариства», кровно заинтересованными во всемерном покровительстве раджи их торговле, внесли в зал и поставили перед троном, распахнув крышки. Адмирал сделал шаг вперед и, взяв в руки изумительно сделанные морские часы и богато украшенное ружье работы царевых кремлевских мастерских, с поклоном передал их радже, пояснив, что сие такое и как сим пользоваться.
        Часам раджа порадовался, долго вертел в руках сделанную из мелкой карельской березы шкатулку с довольно массивным хронометром, разглядывая золотой с насечкой корпус, богато украшенный эмалью циферблат, тонко свитые из серебра стрелки, и время от времени прикладывал к уху. А ружье пожелал немедленно спытать. Адмирал велел казаку конвоя немедля зарядить ружье и показать, как оно действует. Казак справился с этим блестяще, молниеносно зарядив оружие и тут же выстрелом разбив крупный орех на пальме, отстоявшей почти на сорок шагов от балкона, куда они вышли для испытания ружья. Раджа восторженно залопотал по-своему, а драгун перевел:
        - Он выражает свое удовольствие и оружием, и стрелком. Бает, что и до того видел, как из огненного бою стреляли, но так быстро, а также далеко и метко до сего дня никто не попадал. И спрашивает, не подаришь ли ты, господин адмирал, ему вместе с оружием и стрелка. - Тут драгун едва сдержал улыбку. Ну загнул раджа, русского, православного человека как какую безделушку требует. Он бы еще купить казака попробовал…
        - Скажи ему, что я не вправе его просьбе помочь. Русский человек токмо Богу и государю подвластен, а мне он токмо потому подчиняется, что государь мне над ним, как над воином ему присягнувшим, начальную власть вручил. И что за пределы сей власти выходит - то я от моего подчиненного требовать не вправе.
        Раджа выслушал ответ, слегка нахмурился, а потом спросил, означает ли это, что в этом случае надобно договариваться с самим стрелком?
        - И с ним тоже. Но не только. Поскольку покамест он служит, то во власти своего воинского начальника находится, а поскольку сей стрелок еще и казак, то и товарищам своим он тако же подначален.
        Раджа покачал головой, усмехнулся и заявил, что у его новых друзей все устроено не очень разумно. Вот у него все воины - рабы, и он над ними властен и в жизни, и в смерти. А посему может приказать им сделать все что угодно и быть уверенным, что они это непременно выполнят. И сие кажется ему куда более разумным, потому как обучать сражаться и нанимать на службу воином свободного - глупо и опасно. Кто может гарантировать, что таковой, получив в руки оружие и научившись с им обращаться, не обернет его против того, кто ему это оружие дал? И просит передать его мнение его новому другу - русскому государю. А пока он приглашает своих новых друзей разделить с ним скромную трапезу…
        Беседы о разумном и неразумном продолжались и за столом, к исходу второго часа превратившимся для адмирала в настоящую пыточную. Он, как и большинство дворян его поколения, почти поголовно подражавших царю, ел мало, а в этой трапезе оказалось почти сорок перемен блюд. Так что даже отщипывая по небольшому кусочку, он уже ко второму десятку успел наесться до отвала, но мужественно продолжал прикладываться к новому блюду, памятуя рассказы душ Сантуша о том, что иное поведение здесь считается оскорбительным.
        К концу трапезы раджа завел разговор о помощи русских моряков супротив местных пиратов, несколько шаек которых утвердились на островах неподалеку и изрядно донимают и купцов, и рыбаков. Адмирал Лабушкин заверил раджу, что именно для сего дела государь и отправил сюда его с эскадрой. Но сообщил, что заняться сим он сможет только недели через две. До того же будет обихаживать корабли после долгого перехода. На сем они с раджой и расстались.
        Следующий месяц был для адмирала наполнен вполне привычной суетой. Едва только два первых корабля прошли кренгование, как Лабушкин, приняв на борт местного лоцмана, взялся изучать окрестности, нанося на полученные от португальцев карты всякие уточнения - мели, банки, течения, подводные скалы и всякое иное, что потребно знать мореплавателю, коли он желает сделать чужие для него воды своими. Пираты ему на пути пока не встречались, но лоцман несколько раз указывал на некие подозрительные доу[ДОУ - тип парусного судна, распространенный от Красного моря до Бенгальского залива. Впервые появился задолго до нашей эры, но до сих пор используется, в том числе и сомалийскими пиратами.] , время от времени маячившие на горизонте. Действительно ли это были пираты, либо просто местные рыбаки, без высадки призовых партий установить не представлялось возможным. Да и с высадкой - еще не факт. Но места, где они появлялись, адмирал велел на карте отмечать всем капитанам, надеясь позже, когда таковых сведений накопится поболее, попытаться вычислить, какой из островов более всего подходит на роль пиратского гнезда. Так
прошло еще два месяца.
        А потом произошло вот что.
        Поскольку русские вели себя мирно, только плавая, но ни в кого не стреляя, местные пираты, на коих жаловался раджа, поначалу было попритихшие, решили, что особой опасности от этих совсем уже бледных и светловолосых пришельцев, частью сменивших тех, кто был ранее, - правда, не столь бледных и по большей части таких же черноволосых, как и местные, ждать не стоит. И принялись за свое. Так что спустя три месяца после прибытия русской военной эскадры в Бомбейский порт из дворца раджи прибыл посыльный в сопровождении трех испуганных индусов, оказавшихся купцами, корабль которых ограбили пираты. Адмирал внимательно выслушал их жалобы, повелел указать, в каком месте оные пираты на них напали, а затем посадил толмача-драгуна составить список отобранного.
        К концу седмицы пострадавших от пиратов было уже пять человек. А к концу месяца - девятнадцать. И среди них были трое португальцев и один русский купец. Отправленным же в патрулирование флейтам ни один из пиратских кораблей не то что не попался, но даже и не показался на глаза. Можно было только представить, как пиратские капитаны потешались над русским адмиралом…
        Введение во храм Пресвятой Богородицы в гарнизоне и на эскадре отпраздновали достойно. И хотя службу гарнизонный батюшка отец Лазарь провел во временном соборе, прошла она торжественно. После всем нижним чинам было выдано по лишней чарке хинной водки. Здесь, согласно строгому царскому повелению, дозволялось употреблять токмо такую. Стрельцы и казаки жаловались, что горька-де шибко, но отказов от оной ни единого не было.
        А сразу после полуночи шесть рот Смоленского полка и две сотни казаков, куда были отобраны лучшие следопыты, были подняты «в ружье» и загружены на корабли, кои сразу после этого тихо отошли от причалов.
        Рассвет встретили в море. День был пасмурным, ветер - свежим, и корабли шли в облаках брызг. К полудню впереди показалась цепочка островов, на самом большом из которых оказалась довольно большая бухта, в коей стояло несколько доу. Эскадра разделилась: три корабля, среди коих были два принявших на борт стрельцов и казаков, двинулись прямо в бухту, а остальные взяли мористее и пошли вдоль берегов острова на зюйд. Стрельцы и казаки столпились на верхней палубе, сжимая пищали. Им уже разъяснили, что эскадра вышла в море для операции супротив пиратов и что оне - десант, коий должен подавить сопротивление на суше и добыть доказательства пиратства в виде оружия, пленников и товаров, изъятых пиратами с торговых судов и переписанных сержантом-толмачом. Лица их были суровы, но спокойны. Новиков среди них не было.
        Наконец корабли замедлили ход. С капитанского мостика прилетела команда:
        - Убрать паруса! Якорь за борт! Приготовить к спуску шлюпки и баркасы…
        Спустя пятнадцать минут шлюпки и баркасы с десантом двинулись в сторону берега.
        Едва нос первой шлюпки коснулся песка, как из окружающих бухту зарослей на берег с ревом вылетела толпа людей, потрясавших обнаженным оружием. Но стрельцы были готовы к такому развитию событий. Поэтому нападавших встретил дружный залп из ружей. А потом бухту огласил ужасающий, до сего момента никогда и никем в этой бухте не слышанный грохот корабельной артиллерии. Все три корабля дали по зарослям полные бортовые залпы…
        Разбежавшихся по острову пиратов стрельцы и казаки вылавливали до самого вечера. Пиратские же склады были обнаружены казачьими следопытами через два часа после высадки. Большая часть их оказалась просто навесами, под которыми и складывался товар. Но семь складов располагались в пещерах, расположенных в глубине острова. Это были личные склады капитанов пиратских судов и их команд, поскольку, как выяснилось, каждый из таких судов был, по существу, семейным предприятием. Потому что вся команда такого корабля состояла из родственников - отцов, братьев, дядьев, зятьев, шуринов и так далее, вплоть до деверей и свекров. Остальные жители деревни также были вовлечены в этот бизнес, скупая и перепродавая добычу или собирая сведениях о наиболее выгодных целях в Бомбее и других портах побережья. Эти склады были небольшими, но на них хранился наиболее ценный товар. Сержант-драгун весь день лазал по складам с ворохом списков, время от времени останавливаясь у каких-нибудь тюков, штабелей и сундуков, и с возгласом: «Ага!» - что-то в них отмечал.
        К вечеру, когда в бухту вошла остальная часть эскадры, выяснилось, что на противоположной стороне острова обнаружена еще одна скрытая бухточка, в которой в момент атаки находилось два пиратских судна. Услышав пушечные залпы, они попытались сбежать, но попали под огонь остальной части эскадры и были полностью уничтожены.
        Ночь прошла спокойно. А весь следующий день адмирал Лабушкин занимался допросами пленных и погрузкой взятой добычи. В конце концов он отобрал два десятка человек, коих посчитал наиболее виновными, погрузил их на флагманский галеон и приказал сжечь на острове все, что плавает, вплоть до самой маленькой скорлупки, а также все обнаруженные склады и расположенные рядом хижины. А потом повелел объявить местным жителям, что ежели поблизости от Бомбея вновь появятся пираты, то он более не будет искать никаких иных доказательств причастности жителей этого островка к сему делу, а просто вернется и сожжет здесь все, а жителей закует в железа и передаст радже как пиратских пособников. Каковая участь пока ожидает всего лишь два десятка их односельчан. После чего приказал отплывать.
        До возвращения в Бомбей эскадра успела посетить еще три группы островов и три отдельных острова. На двух из них ничего не оказалось, а на третьем были обнаружены следы длительного пребывания людей и их недавнего поспешного бегства. Как видно, несмотря на то что на острове, на котором было обнаружено пиратское гнездо, уничтожили все плавающие средства, вести о целях и успехе похода русской эскадры уже полетели над морскими волнами. Посему было решено далее не искать пиратов, кои явно попрятались, и возвращаться в порт.
        Едва адмирал Лабушкин сошел на берег, как к пирсу рысью подлетел роскошный паланкин, коий волокли шестеро дюжих индусов. В нем адмирал углядел того самого евнуха, что встречал его у входа во дворец раджи. Развернувшись к своему баркасу, с которого еще выбирались приплывшие с ним с корабля его люди, он со вздохом рявкнул:
        - Сержант, подь сюды! Толмачить будешь, потому как меня снова во дворец раджи зазывают, - и, обреченно натянув на лицо вежливую улыбку, снова повернулся к посланцу раджи.
        Эх и тяжела ты, государева служба…

9
        Я сидел и страдал, рожая документ, коий до последнего времени даже и не думал писать. А именно - «Поучение об армии».

«Армия и флот - суть хребет и основа любого государства. Нет государств, сего не имеющих, а имевшие сие в недобром состоянии и не существуют ныне. Народ, не желающий кормить свою армию, все одно обречен кормить таковую, но ужо чужую.
        Сила армии складывается из многих вещей. Часть из них зависит от самой армии, а часть - нет.
        Важнейшим, от чего зависит сила армии, является дух ея, напрямую зависящий от духа народа. Ежели народ считает, что война, кою ведет армия, - справедлива или более того - священна, а сама армия заслуживает уважения и любви, то и дух армии высок, и сия армия непобедима. Поэтому государь обязан прилагать все силы, дабы воевать токмо в тех войнах, кои справедливы и священны, и избегать иных, кои даже будут казаться выгодны. А тако же всемерно крепить любовь народа к его армии и флоту. Ибо ежели между ими и народом какое небрежение возникнет - сие непременно к гибели государства приведет.
        Вторым по важности является то, чем армия вооружена. Ежели одна армия вооружена луками да копиями, а вторая - ружьями да пушками, понятно, на чьей стороне будет победа в почти любом сражении. Хотя победа в войне, ежели на стороне вооруженных плохим либо просто старым оружием будет лучший дух и священный гнев, может и не достаться лучше вооруженной стороне, но даже и в этом случае лучше вооруженная сторона понесет меньше потерь. Так что государь должен стремиться вооружить свою армию самым наилучшим образом. Для чего необходимо вельми внимательно выслушивать людей изобретательных, кои предлагают новое оружие и справу воинскую, и не шибко скупиться на то, чтобы спытать их изобретения, а когда и другой раз, и третий. Ибо лучше тратить деньги, чем жизни стрелецкие.
        Третьим, что уже более зависит от армии, является обученность. Каждый начальник воинский от старшего стрельца, старшего драгуна, старшего пушкаря и старшего матроса и до генерал-воеводы обязан непрестанно радеть о том, чтобы каждый стрелец, драгун, матрос и пушкарь, а тако же сержант бо офицер был добро обучен. Причем в первую голову всему тому, что ему потребуется на поле сражения, для осады крепостей, морского сражения или успешной высадки десанта. А для парадного строю - токмо лишь опосля сего.
        Четвертое, за что отвечает головой любой офицер, сержант и капрал, - довольствие. Каждый стрелец, драгун, пушкарь и матрос должен быть всегда сыт, обут, одет, должно от непогоды укрыт и всем необходимым припасом и справой обеспечен. За небрежение этим - чинов и званий лишать тако же, как и за необученность стрельцов, драгун, пушкарей и матросов, - безжалостно!
        Пятое - все командиры в армии должны быть на своем месте, на коем они наибольшую пользу принести способны. И людьми своими умело командовать, все выгоды своей части воинской или войска, ему порученного, зная и умело используя, а ея недостатки тако же умело скрадывая тем, что избирает место для боя, а тако же обустройство оного и избранный порядок боевой, делая сим достоинства шибко важными, а недостатки же - наоборот. И за ошибки и неудачи младших всегда ответственны старшие, кои не научили сих добро либо не на то место поставили… тако же как в должной мере и за оных удачи и победы…»
        Все началось с того самого разговора с сыном, ну когда он попросил поучить его и братьев государством управлять… Я тогда едва не расхохотался. Это меня-то просить поучить государством управлять?! Да я тут сам кручусь как угорь на сковороде, не зная, какую дыру раньше заткнуть! Но смолчал и задумался. И действительно, а кого еще-то? Пушкина? Так он еще и не родился. И - да, пусть я сейчас сижу в уже, конечно, не полной, но, по моим собственным оценкам, довольно значительной жопе, реальные-то и, что самое главное, системные результаты - вот они.
        За время моего правления население России увеличилось почитай в три раза. А уж не помню кто, но кто-то упоминал при мне, что оно за весь семнадцатый век с его Смутой, беспрерывными войнам с Польшей, Швецией и Османской империей, большая часть коих велась одновременно с несколькими врагами, то есть в разы тяжелее, чем у меня, да еще на фоне непрекращающихся набегов крымчаков, вообще не увеличилось. Даже можно сказать - уменьшилось, поскольку территориально-то Россия в семнадцатом веке приросла. Той же Украиной, а также и Сибирью. А население в лучшем случае осталось таким же, как и за сто лет ранее. И это достижение я ставлю на первое место. Людишек надобно копить и беречь. Тем более что потенциал у нашего народа в этом деле - большой. Поскольку, как мне помнится, такие достижения, как самое большое число детей, рожденных одной женщиной, и самый многодетный отец, принадлежат именно русским[Самое большое число детей, рожденных одной матерью, по официальным данным, - 69. Согласно сообщениям, сделанным в 1782 г., в период между 1725 и 1765 гг. жена русского крестьянина Федора Васильева рожала 27 раз,
произведя при этом на свет 16 раз двойни, 7 раз тройни и 4 раза по 4 близнеца. Из них только 2 ребенка умерли в младенческом возрасте. А самым многодетным отцом в истории моногамного брака считается крестьянин села Введенского Яков Кириллов, который в 1755 г. в связи с этим был представлен ко двору (ему было тогда 60 лет). Первая жена крестьянина родила 57 детей: 4 раза по четыре, 7 раз по три, 9 раз по два и 2 раза по одному. Вторая жена родила 15 детей. Таким образом, от двух жен Яков Кириллов имел 72 ребенка.] …
        Берем далее - качество населения. Тут, пожалуй, рост еще более существенный.
        Во-первых, образовательный уровень. Условно-грамотными нонеча можно считать почти девяносто процентов населения страны. Почему условно грамотными? Да потому, что, к сожалению, есть у нас еще немало проблем в начальном образовании. Читать, писать и считать учат практически всех, но для получения устойчивого результата одного занятия в неделю, да еще всего лишь в течение трех-четырех лет, большинству населения слишком мало. Читают-то из тех, кто прошел через церковно-приходские школы, почти все. Тем более что есть что - число типографий в стране уже достигло трех сотен, из коих государевых только двадцать, а общее количество печатных станков - почти семи сотен, и наряду с учебной, научной и специальной литературой налажен выпуск книжек-картинок для народа и популярных толстых календарей с поучительными и занимательными историями. А вот с письмом - уже проблемы. Да и со счетом тож. Складывать да вычитать - еще куда ни шло, делить - уже сложнее, а с умножением - совсем беда. Не говоря уж о таком сложном деле, как операции с дробями. В церковно-приходских школах их даже почти и не затрагивают. В
программе нет. Хотя некоторые особливо продвинутые батюшки с некоторыми столь же особливо одаренными учениками их и изучают. Ибо примеры с дробями входят в испытания для поступления в дьячьи школы и коммерческие училища. Ну да что там говорить, если и арабские-то цифры в оборот ввел именно я…
        Так что с начальным образованием мы пока от Европы все-таки отстаем. Нет, не в общем числе обученных, тут мы за счет гораздо большей численности населения точно впереди абсолютно любой европейской страны, а в доле таковых от общего числа населения, то есть в процентном соотношении. И вовсе не церковно-приходской характер массового начального образования сему причина. Оно в нынешней Европе почитай все такое. Светское - токмо платное и по большей части домашнее. Просто батюшки у нас покамест не настолько образованные, насколько требуется, да и времени на обучение шибко мало отведено. Но более - никак не получается. Не будут мужики своих детишек так надолго от помощи по хозяйству отвлекать. А кто, может, и не против, так бедноват у нас покамест народ-то по сравнению с Европой. Не многие из народа могут себе позволить домашнего учителя оплачивать. Да и батюшкам более интенсивные занятия тоже не очень по карману. Хотя те, кто готов и, главное, может из своего кармана за образование детей приплачивать, уже появились. Деловая-то активность крестьян резко повысилась. Помимо обычных крестьянских занятий в
общинах создают и иные артели - ложечников, рукавичников, валенки валяют и еще многим другим занимаются. Да и с массовым производством тушенки я тоже угадал. Редко какой крестьянский двор пару бычков в год на мясные мануфактуры не сдает. А это почитай лишних три рубля в год доходу. Так что зажиточность населения растет. А там, глядишь, лет через десять - двадцать в общинах и смогут на свой кошт специального учителя для детишек нанимать. Но пока еще до сего далеко…
        Ну да зато на следующих ступенях образования у нас все вроде как в порядке. Исходя из современных реалий, конечно. И дьячьи школы, и торговые училища, почитай, в каждом губернском городе имеются. А в царевых городах таковых даже по несколько. В Москве, например, аж целых девять - шесть дьячих и три торговых. И еще в стране почти двадцать ремесленных училищ, конкурс в кои выше, чем в университеты и академии. Ну а о царевых школах и упоминать нечего. Я вообще не представляю, к какому виду причислить даваемое там образование. Обычное среднее оно переплевывает с гигантским запасом, да и университетское зачастую тож. Хотя вроде как считается чуток ниже. Во всяком случае, выпускники царевых школ в университеты и академии поступают, но весь курс по большей части проходят экстерном. За пару-тройку лет вместо семи - десяти. Аккурат за первый такт
«жилого». Сразу после первого периода службы, поскольку выпускники царевых школ служат непременно. Ибо для дворянства служение отечеству - первая обязанность! А все потому как иметь университетский бо академический диплом считается престижным. Ну и девять высших коммерческих школ, кои по примеру царевых устроены, но на кошт «государевых городов» содержатся. Программа для них оттуда взята. Хотя и изменена. Скажем, воинскому делу отведено вполовину меньше времени, так же сильно сокращено коновальство, кашеварство и некоторые другие предметы, зато часы, отведенные на занятия языками и математикой, увеличены. Но все их выпускники, опять же в обязательном порядке, все одно идут служить. Правда, не как служилое сословие, а всего лишь на первый служилый такт - то есть на три-четыре года. Далее - уже по желанию. Потому что никакой не служившей государству прослойки элиты у меня в стране не будет!
        Что же касается обычного высшего образования - то в трех университетах и трех академиях ныне учится около пятидесяти тысяч студентов. В крупнейшем из высших учебных заведений - Московском университете - обучается почти пятнадцать тысяч студентов, а число преподавателей перевалило за тысячу. Да и Сергиево-Посадская славяно-греко-латинская академия отставала от Московского университета ненамного. Там училось девять тысяч студентов. И это при том, что в крупнейших германских университетах в Лейпциге, Иене, Галле, Геттингене обучалось не более тысячи студентов в каждом. А в большинстве германских университетов типа Тюбингена, Страсбурга, Кёнигсберга посещаемость студентов была от двухсот до четырехсот человек. В малых же, навроде Гейдельберга, Киля, Эрфурта, так и вообще около сотни или чуть более. Единственным сравнимым образовательным центром была Сорбонна, в которой обучалось около шести тысяч человек, да Кембридж[В середине XVII в. в Кембридже насчитывалось более полутора десятков колледжей (в настоящее время - 31). Причем в одном колледже, например, в том самом Trinity Hall, в котором учился
Ньютон, могло проживать более 400 человек. Правда, включая не только студентов, но и слуг, и нищих, коим, согласно уставу, колледж обязан был давать подаяние.] с Оксфордом. Ну да, возможно, именно из-за этого восемнадцатый и девятнадцатый века в известном мне варианте истории и стали веками главенства в Европе, а затем и в мире Франции и Англии…
        Причем уровень преподавания в моих высших учебных заведениях был очень высок. Ну да при такой-то концентрации профессоров и студентов… По существу, в области интеллектуального обмена и концентрации ученых мои университеты были неким аналогом советских наукоградов типа Обнинска, Новосибирского академгородка или Арзамаса-16, ну или американской Силиконовой долины. Так что свежие научные идеи и теории возникали там едва ли не каждый месяц. И тут же, так сказать не отходя от кассы, подвергались самому скрупулезному разбору и безжалостной критике со стороны коллег. Что, несомненно, способствовало всемерному повышению качества и уровня не только преподавания, но и научных исследований.
        И ежели в то время, когда я только зачинал первый университет, мне приходилось заманивать иностранный преподавательский состав просто неприличными окладами, то теперь иноземцы получают как бы даже не поменее русских преподавателей. И все одно едут с охотой. Потому что ноне «московская система обучения», внедренная в моих университетах после близкого знакомства с таковой в царевых школах, это такой крутой европейский бренд. Иные зарубежные университеты ею даже студентов заманивают. Так и заявляют, что у них-де преподавание ведется по «московской системе обучения». Мол, вау, и все восторженно хлопают! А в среде европейской профессуры распространилось и окрепло убеждение, что получить достойный оклад человеку, не отработавшему несколько лет в каком-нибудь русском университете, - нечего и думать. Русские-де зазывают к себе токмо самых лучших, и коль ты позиционируешь себя именно таковым (ну претендуя на хороший оклад) - изволь сие подтвердить. К тому же я слыву человеком, придерживающимся терпимых взглядов, при коем ученые практически ограждены от наездов реакционных клерикалов, примером чему является
судьба гонимых в Европе Галилея, Декарта либо вот недавно приехавшего к нам Блеза Паскаля, кои отлично устроились в России. Причем конфессиональная принадлежность гонимых никакого значения не имеет, ибо Галилея и Паскаля гнобили католики, а Декарта - протестанты. И это еще более привлекает ко мне либеральную европейскую профессуру, исправно поставляя мне теперь уже не столько кадры, сколько конкурентную среду для моих собственных, собственноручно выращенных, так сказать, ученых. Что преизрядно повышает их качество.
        Во-вторых, физиологические показатели. Тут дело обстоит еще лучше. Начать с того, что буквально с первых же дней моего правления мы благодаря победе в Южной войне избавились от постоянного оттока населения вследствие имания крымчаками ясыря. Потом крестьяне массово переехали из курных изб в топящиеся по-белому, прекратив на протяжении всей своей изначально довольно короткой жизни постоянно травить себя токсинами и углекислотой. Кроме того, за время моего правления в стране, несмотря на все периодически случавшиеся недороды, практически не было лет, когда люди не то что голодали, а даже хотя бы недоедали. Ну в массовом порядке, конечно. Отдельные семьи и ноне недоедают, и будут еще долго… Опять же почти повсеместно насаждаемое соблюдение правил гигиены и санитарных норм и куда более качественное и доступное медицинское обслуживание привели к почти недосягаемому для той же Европы индексу выживаемости. А что вы хотите, в стране одних только царевых лечебниц уже более пяти десятков. В одной Москве - пять. Куда там Лондону или Парижу…
        Так что эвон выйди на Масленой неделе на Москву-реку, глянь на кулачных бойцов. Нынешнее поколение по росту своих отцов на голову превосходит.
        И вообще, по моим прикидкам, по этим факторам Россия за время моего правления века на полтора точно скакнула. То есть и по численности населения, и по уровню его грамотности, и по проценту такового, обладающему полноценным средним и высшим образованием, страна сейчас где-то на том уровне, на который постпетровская имперская Россия вышла токмо к концу восемнадцатого, а то и середине девятнадцатого века. А ведь семнадцатый век еще не закончился. Сорок лет еще впереди…
        Теперь промышленное производство. В стране уже почти шесть сотен мануфактур и заводов. По сему показателю Англию с Голландией догнали, а то и перегнали. И хотя у них столько на всего-то лишь два - четыре миллиона населения, так тем и лучше. Есть на чем расти. Тем более что уровень применяемых технологий вследствие моего постоянного внимания к этой области, а также того, что практически во всех областях как промышленности, так и сельского хозяйства созданы специализированные структуры развития технологий и одновременно площадки обмена внутреотраслевой информацией - «царевы обчества» с розмысловыми избами, растет просто сумасшедшими темпами. Площадки сии открытые, уже с полсотни иностранных мануфактур и иных предприятий, в основном чешских и немецких, но частью и датских, и английских, и голландских, являются членами отраслевых
«царевых обчеств». Спросите, на кой хрен мне надо пускать к себе иностранцев?
        Так иначе-то никак. Не пустить их сюда означает не войти к ним - туда. А я именно этого и добиваюсь. Ибо есть, есть наглядные примеры. Тот же Китай взять. Лет двести назад, в пятнадцатом веке, куда как мощная промышленная держава была. С промышленным производством и уникальными технологиями, до коих тем же европейцам сотни лет расти надобно было. Но вот закрылась, как раз не желая этими самыми технологиями делиться, - и все. Технологии все одно расползлись либо, так сказать, переоткрылись, ну или им нашли вполне допустимую замену. В Европе давно уже и компас есть, и бумагу, и шелк производят, и фарфор… ну пусть пока токмо лишь у меня, но и в той истории, что я в своей первой школе изучал, тако ж научились его делать, а в Китае ничего нового так и не изобрели. А заполучить новые технологии Китаю уже оказалось невозможным, как раз вследствие собственной закрытости. Так и покатилось все по наклонной. И докатилось до того, что к концу девятнадцатого - началу двадцатого века Китай превратился в такую дыру, что дальше некуда.
        Так что здесь единственный шанс - не закрытость, а развитие превосходящими темпами. Что без конкуренции невозможно. Впрочем, более-менее равные стартовые условия надобно было все-таки обеспечить. Ну да я это и сделал. Недаром все эти обчества стал организовывать токмо тогда, когда в стране появилась более-менее сильная промышленность. И достаточное количество образованного населения, а также система образования, способная при необходимости существенно увеличить его приток, ежели бурное развитие какой-либо из отраслей срочно потребует квалифицированных управляющих, технологов, мастеров, да и просто рабочих. То есть ныне, ежели в той же Англии какую-нито вновь разработанную технологию были способны внедрить, скажем, сразу на пятидесяти мануфактурах, то в России тоже на тех же пятидесяти, да еще и быстро создать еще столько же. Вот так вот где-то.
        К тому же участие иноземных предпринимателей в российских обчествах - это прямой путь к тому, что российские стандарты станут сначала общеевропейскими, а затем и мировыми. Да-да, именно стандарты. Поскольку я столько времени и нервов убил на то, чтобы все единицы измерения, все размерения и все основные технологические операции стали одинаковыми. Чтобы не было никаких отдельных новгородских, московских и коломенских верст, чтобы пуд и фунт по всей стране весили одинаково, чтобы мундир «большего размеру» или там «среднего размеру», сшитый как на каширской бо калужской казенных, так и на любой частной мануфактуре, на одном и том же новике смотрелся бы одинаково. А значит, никаких дополнительных расходов на введение чужих стандартов нашей торговле и промышленности в будущем нести не потребуется. И что с того, что в этой системе стандартов есть такие единицы, как вершок, пядь или четверик. Английская система, до самого двадцать первого века сохранившая не только местное, но и мировое значение, вообще имеет такую единицу измерения, как «нога». Сиречь фут. И никого ж в двадцать первом веке не шокирует
фраза на английском типа: «А отрежьте-ка мне три ноги вот этого шелка». Вот и тут привыкнут.
        Впрочем, кое-какую закрытость я покамест еще соблюдал. В моей Уральской вотчине, например, в полной тайне от всей Европы к настоящему моменту работало девять паровых машин. Причем в той функции, кою я лично считал основной, - то есть привода механических молотов, прессов и прокатных станов, всего-то две. Поскольку наиболее востребованными, к моему удивлению, паровые машины оказались именно в виде привода рудничных насосов… Да и со стоимостной эффективностью парового привода пока дело обстояло не шибко хорошо. Я-то решился на разработку этой технологии в первую голову вследствие того, что период использования водяного привода на подавляющей части территории страны является существенно, от месяца до трех, меньшим, чем в Европе. А оказалось, что сей фактор в мануфактурном производстве не шибко и существенный. Во всяком случае, в сегодняшней России. Ибо в период остановки водяных приводов вполне можно осуществлять иные подготовительные операции, на кои в случае постоянной работы приводов требуется нанимать лишний персонал. Что в случае достигнутой страной на данный момент плотности населения уже
становится затруднительным. Это в европейских странах, пущай у них народишку-то поменьше живет, зато расселен он достаточно густо, сие затруднением не является. А у меня с сим пока проблемы.
        Так что существенного повышения выхода продукции внедрение круглогодично действующих приводов мне в данный момент не принесет. А вот в случае с рудничными водами сия машина чуть ли не панацеей оказалась. Завод-то вполне можно на берегу ручья бо малой речки поставить, на коей вполне себе просто плотину соорудить, а рудник от рудного пласта никуда не отнесешь. А вода в рудниках - обычное дело. Впрочем, шахт такой глубины, на коей рудничные воды уже большой проблемой становятся, у меня пока тоже оказалось не шибко много. А те, в коих они появлялись уже на ближних горизонтах, оказалось легче бросить и заложить новые, поблизости. На Урале-то активные разработки рудных пластов токмо лет сорок как начались…
        Так что я пришел к выводу, что массовое внедрение этой технологии в данный момент принесет больший технологический выигрыш скорее густозаселенной и ведущей добычу ресурсов уже не одно столетие Европе, чем мне. Поэтому с внедрением данной технологии пока погодим. Работает девять машин - и ладно. Более пока делать не будем. Накопим опыт эксплуатации энтих, конструкцию доработаем. Ну покамест у меня людишек погуще не станет. Хотя бы в районах, в коих планируется развитие промышленности…
        Ну и, наконец, территория. Нет, с сим у моей страны во все времена все было по большей части в порядке. Несмотря на все территориальные потери конца двадцатого века, Россия и в двадцать первом веке оставалась самой большой по площади страной мира. Семнадцать с лишним миллионов квадратных километров - это вам не шутка. Почти в два раза более следующей по площади - Канады. У той где-то девять миллионов девятьсот тысяч квадратных километров, большая часть которых, кстати, заселена куда менее плотно, чем российская. Территории-то у нее менее чем в два раза меньше, а населения - в четыре с лишним… А про Китай, США и Бразилию, кои дышат в затылок Канаде, и говорить нечего. Те хоть и ненамного, но мельче. Но вот конфигурация … Конфигурация изменилась к лучшему весьма существенно. Скажем, в Северной Европе ничего более желать нельзя. Такой конфигурации границ Россия достигла то ли перед, то ли сразу после войны с Наполеоном (ну не помню я точно), то есть - где-то к девятнадцатому веку. Причем на этот раз гарантированно безо всяких национальных заморочек в будущем. Я вообще в этом вопросе себе нравлюсь. По
значимой для страны территории - черноземным областям, рудным запасам Криворожья и Донбассу (там посмотрим, как все это будет называться), Балтийскому, Черноморскому и значительной части Каспийского побережий - никаких тебе отдельных Великих княжеств со своими статутами, уложениями, конституциями, делопроизводствами на отличном от русского языке. Все - Русь. Единая и неделимая. Без всяких там Великия, Малыя, Белыя…
        На западной границе… да тоже почти. Литва, Курляндия и Восточная Пруссия - почитай мои. Польша, пожалуй, тоже. Хотя она пока об этом не догадывается. Не так давно с королем Яном II Казимиром достигнута договоренность об учреждении в Люблинском воеводстве православного монастыря Московского патриархата, который будет из нашего с патриархом «особливого списка». А в Литве, Курляндии и Восточной Пруссии таковые уже имеются. Так что тихой сапой мы их к себе потихоньку и привяжем. Да если еще их экономически к себе подтянуть, что с большой долей вероятности само по себе случится, так потом и завоевывать не придется. Сами присоединятся. Если не юридически, так фактически. А большего и не надо.
        С юго-западом - ситуация посложнее. Было бы оченно соблазнительно подтянуть к себе так же, как и Литву, Курляндию и, в перспективе, Польшу, еще и Чехию, Венгрию, а также Валахию с Болгарией. То есть без аннексии, поскольку они принадлежат другим государствам, одно из которых почти союзное, а с другим уже довольно долгий и, конечно, взаимо-, но уж больно в нашу сторону, выгодный мир. Ну хотя бы сначала без аннексий, а уж там как получится… То есть я бы более предпочел именно без аннексий, по типу того, как в конце двадцатого - начале двадцать первого века это проделали атлантисты, создав на своих границах буфер из вроде как совершенно независимых, но полностью включенных в их систему мелких стран. Стран, в кои не надобно так уж шибко вкладываться (ну не своя же территория, подачками обойдемся), но кои тем не менее служат и резервуарами рабочей силы, и неплохим рынком сбыта товаров, да еще и ощетинившихся наружу, в противоположенную от границ метрополии сторону, отлично справляясь с ролью цепных псов и позволяя своим господам делать хорошую мину практически при любой игре. Просто великолепное
решение, если судить по категории стоимость/эффективность. Получить такой эффект при столь низких затратах… И очень профессионально осуществленное. Ну да настоящие профессионалы делали. Мастера! Не понял даже, как это хохлам удалось вывернуться? Или все дело в том, что толщина буфера была признана вполне достаточной, а прикинутые размеры подачек для киевских жополизов заметно вышли за пределы любого разумного бюджета? В сказочку об учете господами европейскими демократами мнения украинского народа или там России я ни на секунду не поверил…
        Так что ежели удастся сделать нечто такое насквозь, так сказать, европейское - просто отлично. А вот с османами пока еще лучше пожить мирно. Лет эдак сто. Ну в крайнем случае - пятьдесят. А уж потом можно и Царьград себе забрать. Чтобы вход в Черное море всяким посторонним навсегда закрыть. Ну а чтобы не нервировать впечатлительных европейцев, сухопутную связь с Константинополем можно обеспечить по восточному и южному берегу Черного моря. Там до сих пор православного греческого и армянского населения проживает до черта. Кое никому в Европе на хрен не нужно. И потому подобрать его, бедное, так сказать, Россия сможет вполне спокойно, ни с кем в Европе отношений не обостряя. Похоже, Кавказ и Закавказье присоединять все-таки придется. Ну да я этим уже потихоньку занялся. Причем, памятуя затеянный еще при батюшке недоброй памяти под Бутурлина[В
1604-1605 гг. русская армия по командованием воеводы Бутурлина, поначалу занявшая весь равнинный и предгорный Дагестан, была выбита из всех занятых крепостей и окружена на Караманском (в 20 км от Махачкалы) поле, где и уничтожена.] , без всяких войн и иных подобных предприятий. Тем более что иные потребные инструменты для завоевания Кавказа, так сказать, мирным путем у меня ныне имеются, а стартовые условия для сего на сегодняшний день куда как лучше, чем в девятнадцатом веке.
        Спросите почему? Да потому, что из мусульманских государств там ныне один только Дагестан и есть. А он после переноса столицы шамхала из Гази-Кумуха в Тарки пребывает в очень плачевном, практически удельно-раздробленном состоянии. Что означает грызню всех со всеми и открывает для умелого политика просто невероятные возможности. Других же государств на Северном Кавказе почитай и нет. Все же остальные племена и княжества либо языческие, как та же Чечня, либо, вы не поверите, - христианские. Христианство-то на Кавказе обосновалось первой из мировых религий. Еще во времена расцвета Византии[Уже к IV-VI вв. на Кавказе существовала сильная христианская церковь. Ислам впервые пришел на Кавказ только в VIII в., а более-менее активная исламизация началась только в XI в., да и то она по большей части ограничилась территорией Гази-Кумухского шамхальства. Остальные народы Кавказа практически до начала XIX в. пребывали либо в видоизмененном христианстве, либо в язычестве. Престол же христианского, так называемого Албанского католикоса существовал в селении Гандзасар до XIX в., когда он был окончательно
уничтожен русскими властями в 1836 г. в связи с включением Кавказа в каноническую территорию Русской православной церкви.] . Впрочем, то, что сейчас осталось от христианства на Кавказе, христианством уже назвать сложно. Обряды стали скорее языческими, хотя проходят в дни христианских празднеств. Отправляются они членами родов, которые являются потомками христианских священников и именуются шогенами, но обученных священников нет. Также нет и церквей. В лучшем случае для отправления обрядов используется нечто вроде священных мест, кои существуют на развалинах древних церквей, а в худшем - на языческих капищах.
        Но зато память о христианстве в народах Кавказа еще жива, и отношение родовой знати к христианству куда как благосклонно. На Кавказе уже действует один из монастырей из «особливого списка», а еще парочка активно строится. Ну и около сотни мальчиков из семей тех самых шогенов в настоящий момент обучаются в русских православных монастырях, а через три-четыре года, когда они уже в достаточной мере обучатся языку и впитают православные традиции, им лежит прямая дорога в семинарии. А с десяток наследников князей наиболее влиятельных родов учатся в царевых школах. Взамен на те роды наложена обязанность защищать русских переселенцев, кои постепенно, этак тихой сапой осваивают горные долины, кои я организованно не заселяю, но зато объявил свободными от тягла и податей на пятьдесят лет. Вследствие чего хоть и невеликий, но устойчивый поток переселенцев в эти места у меня уже народился. Благодатные же места… Так что если все планируемое воплотится в жизнь - оченно другой Кавказ у меня получится лет через сто.
        Но на этом все. Сильно разбавлять число русских православных незачем. Уж больно лаймы и вообще англосаксы любят всякие национальные сознания «к свободе» возбуждать. Так что пусть их будет в составе империи поменее. Да-да, империи. Хоть и зовусь я не императором, а царем. Ну и что? Царь-то - от латинского
«цезарь», то есть «кесарь», пошло. Сиречь тот же император. Ну и пусть остается. Тем более что от того, что английские короли и королевы продолжали таковыми именоваться, мощь и влияние Британской империи никоим образом не уменьшались. Ну а ежели кому из потомков захочется переименоваться - флаг ему в руки!
        На востоке - тоже никуда более лезть не след. И так уже столько территорий захапали, сколько никогда не имели. Заселить бы…
        С югом - тут пока никаких подвижек. Ну да нельзя объять необъятное. В том варианте истории, коий я еще в школе учил, Скобелев Среднюю Азию токмо в девятнадцатом веке присоединил. А я до сих пор не уверен - нужно ли это России вообще. Хлопок и шелк мы, даст бог, свой в прикаспийских степях разведем. Уже сим занимаемся. А более чего там нам нужное есть? Уран, ежели уж совсем отдаленное будущее взять? Ну может быть. Да и то его и в Сибири, и в Казахстане вполне достаточно. Короче, сие - не моя проблема. Нужно будет - потомки присоединят. Ежели захотят и смогут.
        Но эти задачи, существенную часть которых Россия и при прежнем варианте развития событий смогла решить, этой стране, если она также будет их решать, приводить к успешному завершению должно быть куда легче.
        Потому что - и это последнее - у нее нынче есть самая, не побоюсь этого слова, сильная в мире армия.
        И по численности. Таковой русская армия токмо, почитай, к войне с Наполеоном достигла. Ну да мы сейчас и не так уж шибко экономически слабее будем. А что бюджет поменьше, так и рядовому да офицеру опять же и платим поменее. Впрочем, по численности мы далеко не в мировых лидерах. Те же османы или китайцы куда как большее число воинов могут на поле боя выставить. Да и какие-нибудь Великие Моголы тоже. А вот по оснащенности, причем не только самым современным для этого времени оружием, но еще и всякими иными структурами, системами и устройствами, кои способны резко понизить едва ли не самые массовые в нынешних армиях - небоевые, а также и боевые потери, типа полевых кухонь, полковых медицинских пунктов, полевых ружейных мастерских и так далее, русская армия на голову выше, чем любые современные ей армии мира. Ну про обученность я и не говорю. Так, как в российской армии, не учат покамест никого и нигде. И есть надежда, что так еще долгое время и останется. Во всяком случае, сию бумагу я рожаю как раз именно для этого…
        Я вздохнул и, отложив перо, потер кончиками пальцев глаза. Да… старею. Эвон уже и глаза заболели. А написал-то всего ничего…
        Так вот, обдумав все это, я и решил, как говаривал Хазанов: если не я, то кто? И засел за разработку планов сего «увлекательного» занятия. Почему
«увлекательного» - в кавычках? Да потому, что не люблю я учить. Вот такой вот у меня недостаток. Нет, уметь-то, вероятно, умею. Поскольку иначе бы точно прогорел. И в том времени, какое оставил, - в бизнесе, и уже в этом. Но вот не люблю. А тут надобно было именно учить. Причем так, чтобы, во-первых, учеников не пороть, своя кровиночка все ж таки, жалко, и, во-вторых, чтобы у учеников при этом при зевании челюсти не выворачивало. Тем более что и опыт у моих сыновей, и наклонности, и жизненные приоритеты - разные.
        Если Иван по характеру и разумению - государь, однозначно лидер, волевой, но умеет слушать и слышать людей, то Данила - тот более механикус. Ему, нежели с людьми, гораздо интереснее с разными механизмами возиться. И романтик. Едва токмо в Уральской вотчине паровые насосы увидел, так тут же загорелся идеей все человечество ими осчастливить. Ну прям как Аким покойный. И долго не мог понять, почему я такое великое изобретение в тайне держу, а не хочу им страну и себя на весь мир прославить… С трудом я тогда ему объяснил, что держу сие в секрете и впредь держать буду сколько получится, покамест ситуация так не сложится, что никто сие изобретение нам самим в большой вред пустить не сможет. В какой-никакой - еще куда ни шло. Оно всегда так бывает, когда новое изобретение в ход пускается. Эвон в той истории, что я изучал, в Англии, когда первая промышленная революция случилась, народец станки, на коих один человек гораздо больше продукции выдать мог и сим вроде как больше заработать, вовсю ломал. Потому как той продукции да по привычной цене на рынке более не надобно было. А ежели продавать по более
низкой, так те, кто покамест по старинке работал, каковых было в отрасли большинство, - разорялись. Вот они и препятствовали техническому прогрессу, причем борясь именно за свое счастье и счастье своих детей, кои в случае победного шествия этого самого прогресса обречены были голодать. Так что от любого изобретения завсегда и вред, и польза. И я этот самый прогресс тоже тормозил, дожидаясь, пока в России сложатся такие условия, при которых появление на рынке новых технологий будет для страны наиболее выгодным… Ну а Данилу еще и поэтому Приамурье обустраивать направил. Подальше от лишних ушей.
        А Федька, младшенький, тот тоже романтик. Но другой - паруса, дальние страны… Обижается, что все незнаемые земли эвон уже пооткрывали, а ему, мол, ничего не останется. Ну да я ему подарок уже приготовил. Карту с западным побережьем Америки и Австралией с Новой Зеландией. Конечно, без сих названий. Сам нарисовал. Как помнил. Ну да современные карты все поголовно очень приблизительны… На листке с каким-то китайским посланием, кое у меня в архивной папке затерялось. Выскоблил листок как следует и нарисовал. А потом потрепал его хорошенько, жиром капнул, подсушил на печке… короче, состарил как мог. И легенду придумал, что, мол, какой-то из тех шаолиньских монахов, что тогда ко мне на беседу приходили, вручил. Как великую ценность великому императору. А у меня, мол, руки не дошли. Так что пущай открывает…
        Кстати, и старший мой, Ванька, прогрессу не чужд. Как минимум в военной области. Эвон после Северной войны подал мне докладную записку. Считает-де, что пикинерские роты в стрелецких полках надобно убрать. И вооружить всех стрельцов ружьями. А для противодействия коннице и рукопашной атаке пехоты использовать специальные кинжалы, именуемые байонеты, кои в дула ружей вставляются и делают из них некие подобия пик. Как сие было изобретено во французском городе Байонн. Я с сим согласился. И промолчал насчет того, что можно придумать такой байонет, который не надобно будет в дуло вставлять, тем самым делая выстрел из ружья невозможным. А почему? Да потому, что не хрен в военной области прогресс подхлестывать.
        К тому же первая задача - убрать пикинерские роты из стрелецких полков - и при таком подходе решается. Войны опять же в ближайшее время не предвидится. Так что с радикальной модернизацией торопиться не след. Улучшения-то в военной области при той свободе обмена офицерским составом и соответственно информацией, коя имеет место быть в Европе, копируются довольно быстро. Мои полевые кухни, скажем, голландцы уже переняли. А французы наладили производство кремневых замков на ружья, кои так и обозвали - «русского типа». И хотя их замки пока еще дают в два раза больше осечек, чем мои, но для них этого хватает. А уж такое изобретение, как штык, повторить - делать нечего. Поэтому пока подождем. Улучшения, особливо простые либо, наоборот, системные, в армии надо стараться делать таким образом, чтобы ты к началу войны успел их внедрить и отработать, а твой противник - нет.
        Впрочем, следующую войну я, похоже, даже могу предсказать с такой точностью, которой доселе никак не отличался. Тысяча шестьсот восемьдесят третий год. Осада Вены османами. Если, конечно, я своим вмешательством у османов ничего системно не поломал. Эту дату я хорошо помню, поскольку именно после нее в Вене и появились первые кофейни, где я так любил сиживать. Говорят, там до сих пор можно сидеть с одной чашечкой кофе часы напролет, и каждые полчаса официант будет приносить тебе совершенно бесплатно новый стаканчик холодной воды. Не знаю. Никогда не выдерживал полчаса без новой чашечки кофе… Именно после той неудачной для себя осады турки, драпанув от Вены, оставили в лагере множество мешков с кофе, с которым венцы поначалу не знали что делать. Потом попробовали и… пристрастились. С тех пор и пьют. В той истории осаду Вены снял польский к ороль Ян Собесский, здесь же на поляков надежды мало. Слабы они больно. А замужем за Леопольдом, кесарем австрийским, моя младшенькая. Так что придется Ваньке выручать сестру и зятя. Жаль. Ведь собирался с османами еще лет пятьдесят, а то и сто не воевать. Может,
еще обойдется?
        У меня с Мехмедом Кепрюлю, визирем султанским, коий рулит Османской империей от имени султана[Мехмед, а затем его сын Фазыл Ахмед Кепрюлю были великими визирями при султане Мехмеде IV Авджи (Охотнике), получившем свое прозвище за увлечение охотой, коей он отдавался со всей страстью, оставив управление страной на усмотрение великих визирей. Что, впрочем, весьма благотворно сказалось на делах Османской империи. Семья Кепрюлю и в реальной истории проводила в отношении России весьма взвешенную политику, так что следующая война с Россией произошла только в 1677 г., когда великим визирем стал Кара-Мустафа.] , отношения куда как хороши… Ну а если нет, то тут уж ничего не попишешь. Как минимум надобно было тогда дочку за Леопольда I не выдавать - так нет, разбежался, чести побольше захотелось, Восточную Пруссию захапать опять же. Будущему германскому милитаризму большую свинью подложить[Германская империя образовалась на базе королевства Пруссия, которое было создано объединением Бранденбурга и Пруссии под властью династии бранденбургских курфюрстов, кои приняли на себя титул прусских королей.] …
        Я потер виски. Эх… сколько всего рассказать надобно, аж голова раскалывается. И боязно. Нет, фактов, и уж тем более источника, откуда я о них знаю, я никому открывать не собирался, но ведь и известные факты, и прошлый опыт очень сильно влияют на мышление. А ну как я, где-то свое решение предложив, основанное на уже
        устаревшем опыте (ну история-то изменилась), своим авторитетом загоню ситуацию в такую ловушку, из коей потом стране не выбраться будет без совсем уж запредельных потерь? Нет, с предложениями и планами надобно быть очень осторожным. Охохонюшки. И за что мне такое наказание-то?.. Я усмехнулся. А за успех да за семейное счастье. Потому как ежели дети до сих пор родителя уважают, да к слову его прислушиваются, при этом вполне успешно живя и собственным умом, так разве ж это не счастье? И не в этом ли мой самый важный и большой жизненный успех?
        Часть вторая
        От Балтики до Тихого

1
        Лорд Самуэль Висбю стоял у высокого окна и смотрел на улицу. Вернее, так могло бы показаться. Потому что глаза лорда Висбю вряд ли видели то, на что они были направлены. Ибо англичанина сейчас более волновало не то, что видели его глаза, а то, что занимало его мысли.
        Самуэль Висбю принадлежал к боковой ветви чрезвычайно древнего рода, корни которого восходили к самому королю Ричарду III. Но род этот, однако, за многие столетия своего существования, как это обычно и бывает, успел разбавить сильную кровь своего родоначальника появлением множества бастардов и боковых ветвей и вследствие этого растерять существенную часть своего могущества. А его богатство оказалось размазанным по большему числу прямых и не очень потомков. Впрочем, последнее принесло роду не только проблемы, но и преимущества, позволив некоторым образом компенсировать ослабление крови. Поскольку все большее число его потомков, дабы иметь возможность занять в жизни место, кое они считали для себя достойным, вынуждены были брать решение сей задачи в свои руки, не полагаясь на родовой авторитет или богатство. Таким образом, слабейшие из потомков естественным путем выбраковывались, а сильнейшие продолжали поддерживать и преумножать славу предков. К сильнейшим причислял себя и сам лорд Висбю. И теперь ему предстояло доказать это. В первую очередь самому себе.
        Хотя начало его жизни скорее указывало на то, что у него будет немного шансов предъявить миру лучшие качества, коими обладают потомки такого предка… Он родился в принадлежащем его отцу не слишком большом, но и не особенно маленьком поместье, вольготно раскинувшемся между зеленых холмов Корнуолла. Он был из семьи лендлордов[ЛЕНДЛОРД - крупный землевладелец в Англии.] , поэтому уже изначально юный Самуэль имел очень неплохие стартовые возможности. Еще его дед успешно согнал своих крестьян с исконно занимаемых ими земель, поэтому взор юного аристократа совершенно не раздражали грубые крестьянские лица, а также их блеклые одежды и угрюмые глаза. Нет, взор юного отпрыска древнего рода радовали пасторальные картинки изумрудно-зеленых лугов и пасущихся на них милых овечек.
        Достигнув пятнадцати лет и получив достаточное домашнее образование, Самуэль Висбю был отправлен в Кембридж, где поступил в знаменитый своей башней Queen’s College, окончив который он совершил обычный для отпрыска благородного сословия grand tour[Широко распространенная в Средневековье и Новое время традиция. Отпрыски благородных семейств после окончания обучения отправлялись в большое путешествие (grand tour) для развития общего кругозора и знакомства с жизнью народов разных стран. В настоящее время выродилась скорее в секс-тур по европейским борделям для детишек-мажоров.] , посетив Францию, Италию, несколько германских княжеств и Данию, после чего вернулся в Лондон, где был представлен ко двору самого лорда-протектора сэра Оливера Кромвеля. И был принят там весьма благосклонно. В первую очередь, естественно, благодаря наличию весомых покровителей, обеспеченного ему отцовскими связями.
        Вследствие столь значимых преимуществ карьера отпрыска древнего рода развивалась вполне благополучно. Тем более что среди его покровителей был один из ближайших помощников сэра Кромвеля прославленный генерал Джон Ламберт. Сэр Самуэль довольно быстро пошел вверх, начав с небольшого поста в казначействе, потом передвинувшись в кресло помощника государственного судьи, а затем получив должность в военном ведомстве, кое при Кромвеле было самым могущественным.
        Ну еще бы, всей страной управляли двенадцать военных губернаторов в чине генерал-майоров. Так что перспективы лорда Висбю, коий проявил себя весьма ловким человеком, к тому же не слишком обремененным обычно столь мешающими быстрому преуспеянию моральными ограничениями, рисовались просто блестящими. И так продолжалось до прошлой весны…
        Вернее, на самом деле проблемы начались несколько раньше. После смерти позапрошлой осенью благодетеля всей Англии сэра Оливера Кромвеля. Лорд Висбю тяжело вздохнул. Да… а ведь тогда какое-то время даже казалось, что все пойдет еще лучше, чем прежде. Его покровитель, генерал Ламберт, в короткий срок набрал очень большой вес. Настолько большой, что едва не унаследовал покойному Кромвелю, отстранив от власти его единокровное, но крайне бледное подобие - третьего сына этого великого человека Ричарда Кромвеля. В этом случае сэр Самуэль вполне мог бы рассчитывать на пост одного из двенадцати военных губернаторов. Генерал делал очень прозрачные намеки на это. Но потом вмешался этот Монк…
        - Господин Висбю?
        Сэр Самуэль недовольно дернулся. Его назвали всего лишь господином?! Эти варвары крайне невежливы. Пожалуй, стоит подумать, принимать ли те условия, которые предложит ему их хан… ну то есть царь. Впрочем, с ними еще надо ознакомиться. Лорд не сомневался, что они будут достаточно хороши. В конце концов, не каждому из варварских царьков, даже столь богатых и могущественных, как этот, приваливает счастье заполучить в личные советники столь образованного и опытного человека, как он. Тем более что меморандум, отправленный им царю, был составлен так, что этот русский просто не мог не заинтересоваться представленными в нем блестящими перспективами. Сэр Самуэль благодаря силе и изощренности своего ума очень точно просчитал психологический портрет этого человека. У него не было никаких шансов поступить не так, как англичанин предсказал, что бы там этот русский о себе ни думал…
        - Да-а, - надменно отозвался лорд, поворачиваясь к присланному за ним вельмо… Кхм… перед ним стоял обычный солдат.
        Хотя нет, это был, вероятно, гвардеец. Ну кто еще может служить во дворце? Но его мундир почему-то был украшен чрезвычайно скудно, да и вообще по сравнению с европейскими солдатами этот русский выглядел не слишком представительно. К тому же он был, как бы это сказать, староват, что ли… И не слишком радовал глаз особенной бравостью, хотя… опасен, несомненно опасен. Эвон как глаза смотрят настороженно. Будто уже прикидывают, куда ловчее воткнуть клинок. Но все равно - присылать за урожденным лордом солдата?! Да уж… манеры у этих варваров. А какой варварский акцент! Да и вообще, что за глупость использовать в качестве дворцовых распорядителей солдат вместо расторопных и всегда готовых услужить лакеев? Ну да ничего, скоро это изменится. В конце концов, обязанности советника в том и состоят, чтобы указывать своему нанимателю на наиболее разумные пути решения тех или иных вопросов…
        - Государь ждет тебя в своем кабинете, - спокойно произнес старый солдат, никак не отреагировав на нарочитую надменность лорда. - Следуй за мной.
        Лорд Висбю глубоко вздохнул и, уткнув взгляд в широкую спину, обтянутую мундиром из добротного, дорогого, судя по всему русского сукна с казенных заводов, которое шло на Амстердамской и Лондонской биржах по самой высокой ставке, двинулся вслед за своим провожатым.
        Что ж, значит, его меморандум, коий он послал с оказией, любезно предоставленной им одним знакомым купцом из английской Московской торговой компании, коя, с тех пор как москови… то есть русские ввели на большинство товаров, интересных английским купцам, государственную монополию, пребывала в довольно плачевном состоянии, но все-таки продолжала функционировать, дошел-таки до адресата. И это было самое главное. Хотя он в этом сомневался до самой последней минуты. Нет, в том, что его меморандум дошел хоть до кого-то, кто был облечен властью принимать решения, сомнения исчезли еще вчерашним вечером, когда из Кремля поступило приглашение прибыть на аудиенцию в личную царскую канцелярию. Но вот то, что его прочитал сам царь…
        Сэру Самуэлю удалось вырваться из Лондона, занятого войсками Монка, только в сентябре тысяча шестьсот шестидесятого года. Этот ублюдок Карл II уже сидел на троне, а мятеж благодетеля Висбю генерала Ламберта был подавлен. И чем дальше, тем больше становилось ясно, что все потеряно. А родная и такая уютная Англия все больше превращается в ловушку, в которой ранее в страхе таившиеся по темным углам крысы-роялисты вскоре начнут охоту на истинных республиканцев. Самым разумным выходом было бежать. Но куда? В Нидерланды? Очень там будут рады англичанам, да еще сторонникам Кромвеля, после только шесть лет назад как закончившейся англо-голландской войны, кою как раз сэр Оливер и начал. И по поводу которой, кстати, все говорили, что она не решила ни одной проблемы ни для одной из сторон и потому неизбежна следующая.
        В Швецию? Но она лежала в руинах после страшного поражения в Северной войне, стоившей ей двух третей территории и большей части населения. Вряд ли у изгнанника там был бы такой уж заметный шанс продвинуться.
        Католические страны - Испания и Франция - сильно благоволили восстановленному на престоле Стюарту. Хотя и по разным причинам, среди которых та, что Карл II - ревностный католик[Следует помнить, что в этом варианте истории матерью Карла II (я посчитал, что имя принцу и наследнику престола явно дает отец, а у этого Карла II он, в отличие от матери, был тем же, что и у реального) была не Генриетта Мария Французская, а испанская принцесса. И что в изгнании он находился не в Бреде (Голландия), а в Мадриде. В таких условиях он просто не может не быть ревностным католиком.] (ну еще бы ему им не быть при матери-испанке и столь длительном пребывании при мадридском дворе), была отнюдь не ключевой. Да и в любом случае протестанту там были бы не слишком рады. Большинство тех, кто решился на бегство, выбрали колонии. Но ближайшему сподвижнику генерала Ламберта там все равно было бы небезопасно. Ибо и там его могла настичь рука если не нового короля, то хотя бы тех, с кем он обошелся довольно жестко, когда был в силе и при власти. Тем более что за время пребывания у власти он успел нажить довольно много врагов,
чересчур вольно трактуя даже свои весьма обширные полномочия. Так что у лорда Висбю было не так много вариантов, куда бежать. И он решил избрать самый, как ему казалось, выгодный из них…
        Они с провожатым миновали длинную анфиладу комнат, кои еще явно находились в процессе отделки, и вошли в довольно обширный зал, в коем сэр Самуэль невольно замедлил шаг. Этот зал тоже пока был не до конца отделан, но, судя по тому, что уже предстало взору англичанина, он должен был стать просто образцом роскоши и великолепия. Причем, несмотря на эту свою прямо-таки вызывающую роскошь, он отнюдь не производил впечатления варварской пышности, когда богатство просто режет глаз, заставляя невольно морщиться. Нет, его роскошь была изящна, утонченна и… соразмерна, что ли, то есть приводила в восхищение и заставляла любоваться собой. Конечно, сравниться с Уайтхоллом, коий был весьма роскошен и насчитывал полторы тысячи помещений, а также дворы для игры в мяч, петушиных боев и рыцарских турниров, этот дворец, пожалуй, не мог, хотя…
        Уайтхолл к настоящему времени весьма обветшал, а этот просто сиял новизной и богатством. Вернее, должен был воссиять, когда отделочные работы наконец завершатся. Да и вкус в этом дворце присутствовал в большей мере. Вероятно, здесь работали итальянцы…
        - Да ты, Путята, как я погляжу, скоро и закончишь совсем, - добродушно бросил провожатый лорда работнику, заканчивавшему в дальнем углу зала выкладывать рисунок пола.
        Тот оторвался от своей работы и улыбнулся.
        - Не, Терентий, малахиту мало. Новый обоз с Урала ждем. Да и вазы покамест еще не готовы, кои вот в энтих нишах стоять будут. Чую, Козьма скорее меня свой зал закончит. У него ужо и нимф привезли, и Юпитера, токмо стрелы золотые ждет. Но и их закончат через два дни. А мне еще ждать не меньше седмицы. Так что, похоже, выпивку вам ставить придется именно мне.
        - Ну да мне все одно, кто из вас угощать будет, ты или Козьма, - отозвался провожатый. - Главное, что в субботу после баньки гуляем… - И вновь ускорил шаг.
        Лорд Висбю слушал этот диалог, в коем он понимал через два слова на третье, натянув на лицо брезгливую маску. Вот что значит отсутствие вышколенных лакеев. Этот престарелый воин еще и остановился… ну ладно, пусть только лишь притормозил, чтобы, вот наглость, поболтать с работником, занятым на отделке зала. Может, он еще завернет по пути поболтать с истопником и прачкой?!.
        До Мейнленда, который русские переименовали в совершенно непроизносимый Bolshoi Tarovaty, он добрался на пакетботе из Эдинбурга. Криво усмехаясь над насмешкой судьбы. Сэр Кромвель всегда предполагал, что эти шотландцы ведут активную контрабандную торговлю с русскими, нагло игнорируя Навигационный акт[НАВИГАЦИОННЫЙ АКТ - принятый Оливером Кромвелем 9 октября 1651 г. закон, направленный на протекционистскую защиту английской торговли. Согласно ему торговля с Англией разрешалась только на английских судах или на судах государств, из которых этот товар вывозился, причем в последнем случае эти суда должны были идти прямо в Англию, без захода в какие-либо промежуточные порты. Командиры и по крайней мере три четверти команды должны были быть англичанами. Суда, не соблюдающие этого акта, подлежали конфискации. В первую очередь Навигационный акт был направлен против Голландии и явился одной из причин первой англо-голландской войны.] . И, занимая пост в военном ведомстве, лорд Висбю предпринимал шаги, направленные на пресечение этой торговли. Чем заработал немало врагов среди торговцев, особенно если они не
являлись акционерами Вест-Индской компании. Русские избегали открыто нарушать Навигационный акт, но предлагали на своем острове столь выгодные цены, что Вест-Индская компания все равно продолжала нести убытки. Однако вступать в прямой конфликт с русскими сэр Кромвель не рискнул. Русские устроились на своем острове вполне прочно, попытка прощупать их при короле Карле I закончилась весьма плачевно, и единственное, что оставалось правительству, это усилить борьбу с контрабандой. В Англии ее в конце концов удалось если не полностью устранить, то хотя бы взять под контроль, обеспечив интересы и сохранив доходы Вест-Индской компании, но вот шотландцы… А теперь именно благодаря этому налаженному контрабандному каналу он сумел ускользнуть от людей Вильяма Гарста, богатого лондонского купца и бывшего члена парламента, у которого он четыре года назад весьма ловко отобрал его лондонский дом, в коем и поселился. Гарст этого не простил. И едва только положение Самуэля Висбю пошатнулось, как купец решил, что пришло время восстановить справедливость. Причем самым грубым образом. Так что сэр Самуэль едва выбрался.
        На Bolshoi Tarovaty он, ожидая оказии, прожил неделю, все это время гуляя по улицам первого увиденного им русского города и удивляясь. В его представлении этот город должен был быть маленьким, грязным, провонявшим и заполненным пьяными и оборванными людьми. Ну так он представлял себе русских по рассказам своего гувернера, поляка, который в молодости побывал в Московии. Правда, это было очень давно, поскольку даже свою страну гувернер покинул лет сорок назад. Да и то считая от того момента, когда Самуэль слушал его рассказы… Этот же город был неожиданно большим - по его расчетам, в нем жило не менее семи-восьми тысяч человек, - относительно чистым и пах так же, как и любой припортовый город, и уж во всяком случае гораздо лучше, чем Лондон. В нем даже были три мощеные улицы. А люди в нем были одеты хоть и не всегда привычно глазу - русские, даже весьма высокопоставленные, отчего-то предпочитали почти постоянно носить штаны, а не гораздо более изысканные чулки и панталоны, - но все-таки опрятно и уж точно небедно. От того количества меха, коий был на русских, у лорда Висбю первое время даже рябило в
глазах. Ну да русские до сих пор являлись основными поставщиками мехов на рынки всех европейских государств, так что это меховое изобилие в их одежде имело логичное объяснение. К тому же начало октября на Шетлендах, несмотря на близость Гольфстрима, - время уже довольно прохладное.
        Именно на этом острове у него впервые пошатнулась уверенность в том, что его планы являются столь легко воплотимыми, как ему это представлялось. Уж больно эти москови… то есть, как они сами предпочитали себя называть, русские отличались от тех, коих он себе напредставлял по рассказам своего ныне покойного гувернера.
        До карантинных изб Охтинска он добрался только к ноябрю. На одном из последних кораблей. Перед самым ледоставом. И там его жестоко оскорбили, заставив, как и всех остальных, целый месяц торчать в… в… да просто в загоне вместе с простонародьем! Поскольку таково-де было обязательное правило для всех прибывающих из-за границы. Ну за исключением послов. И это его! Английского лорда и потомка самого Ричарда III!! Слава богу, в этих карантинных избах была возможность снять отдельную комнату, и требуемое время этого насильственного заключения лорд Висбю провел с относительным комфортом, морща нос лишь тогда, когда по субботам находящийся в карантине простой люд устраивал себе баню. Сам британец, как цивилизованный человек, предпочитал мыться как можно реже, а кожу лица освежал, время от времени протирая ее лавандовой или вересковой водой, ну а в отсутствие оных - уксусом. С лавандовой или вересковой водой в карантинных избах было, понятно, сложно, но, благодарение Всевышнему, уксуса в карантинных избах было в достатке. Однако взятые им с собой средства за месяц уменьшились еще на полторы гинеи. За
отдельную комнату русские заломили просто несусветную цену. Да и пищу приходилось заказывать на стороне, в трактире. Та, которой кормили на карантинном дворе, была вполне приемлемой, хотя и слегка необычной, но уж очень однообразной…
        Впрочем, это время не оказалось для лорда Висбю совсем уж бесполезным. За этот месяц он успел немного продвинуться в изучении русского языка. Нет, поначалу он и не собирался учить столь варварское наречие, от которого просто язык в трубочку сворачивался, но, как выяснилось, здесь существовал закон, что иностранец может поступить на государственную службу только при условии знания русского языка. Исключение существовало только одно. И это были отнюдь не аристократы, а ученые. Поэтому сэр Самуэль, как разумный человек допуская, что намеченный им пост достанется ему не сразу, чтобы не терять времени даром, начал практиковаться в русском языке со своим слугой, коего он нанял на Bolshoi Tarovaty. Это был шотландец по имени Робин, а если коротко - Роб. Роб был сыном человека, перебравшимся на Шетленды года через три после того, как Якоб I, дед этого ублюдка Карла II, вернул их датчанам, которые и продали их русским. По-русски он говорил гораздо лучше, чем по-английски, и… очень хотел съездить в город, который этот потомок жителей Британии считал своей столицей. Так что лорд Висбю, в силу обстоятельств
столь поспешно покинувший Лондон, что даже не успел захватить с собой никого из слуг, нанял его относительно задешево.
        После карантина из Охтинска тронулись санным поездом, присоединившись к большому купеческому каравану. Дороги здесь считались вполне безопасными, но ехать вместе по практически безлюдным по сравнению с цивилизованными странами российским просторам было веселей. Санный поезд сначала буквально пробирался какими-то лесными дорогами, лишь время от времени выезжая на речной и озерный лед, коий считался еще недостаточно крепким, а после крупного торгового города с двойным названием Veliky Novgorod неожиданно выехали на великолепную дорогу с каменными мостами, верстовыми столбами и даже, чего лорд Висбю не встречал никогда, регулярными и выполненными из камня указателями расстояний до ближайших крупных городов. Все это в очередной раз поразило англичанина, но сэр Самуэль после проделанного пути уже не был тем наивным британским аристократом, коий покидал Лондон, полный воодушевлявших его надежд на стремительную карьеру, непременно ожидающую английского аристократа в черт знает каком поколении при дворе варварского, но страшно богатого царька. Ну еще бы, сумма, которую тот когда-то предложил сэру Фрэнсису
Бэкону за организацию своего университета, уже давно стала притчей во языцех. Нет, он уже понимал, что едет по стране, хоть и во многом необычной и даже где-то пугающей, но… несомненно великой. И потому лорд Висбю уже не рвался как можно быстрее попасть в Москву, подозревая, что только лишь одно его высокое происхождение не сможет послужить ему достаточной рекомендацией для занятия того поста, коий он почитал достойным. Да и его опыт работы при дворе Кромвеля также может не произвести необходимого впечатления на русского царя. На меньшее он по-прежнему не замахивался. Само случится… если не удастся произвести впечатление на самую важную фигуру.
        Сразу после зала они попали в большой круглый холл, из которого наверх вела мраморная лестница, обрамленная массивными перилами. Его провожатый молча двинулся по ступеням, предоставив лорду Висбю следовать за собой. Сэр Самуэль раздраженно стиснул зубы, но ничего не сказал. Позже…
        В Твери лорд Висбю задержался на неделю, или, как здесь говорили, седмицу. Ему надо было осмыслить все увиденное, привести мысли в порядок и начать набрасывать свои предложения по улучшению страны, коими он собирался привлечь к себе внимание царственной особы. А осмысливать было что. Страна активно строилась. В каждом городе, через который ему довелось проехать, высились строительные леса. Больше всего строилось величественных храмов. Иногда их размеры и пышность, на его взгляд, смотрелись просто смешно на фоне окружавших их невысоких деревянных домишек. Когда же сэр Самуэль попробовал выяснить, откуда такое религиозное рвение, выяснилось, что все русские непоколебимо уверены, что их страна находится под особым благоволением Пресветлой Девы Марии, матери Христа, коя избрала их царя для построения истинного, как здесь это называлось, Tsarstva Bogoroditsy на земле, кое не есть, конечно, Царство Божие, но куда как более справедливо и верно, чем обычные земные царства. Вот они строительством сих храмов как бы и благодарят Божественные силы за такое к ним благоволение… ну где-то так как-то. Роб после
подобных расспросов часто приходил под хмельком, ох уж это пресловутое русское гостеприимство… а сам лорд Висбю все еще не настолько хорошо говорил по-русски, чтобы проводить собственные расспросы. Их он рисковал проводить, только если ему встречался человек, говорящий на английском или латыни. Кстати, тех, кто понимал латынь, было довольно много, а вот говорящие на английском встречались не настолько часто, как владеющие немецким или голландским. У англичанина даже сложилось впечатление, что практически в любом трактире достаточно было бросить фразу на одном из этих языков и можно было ожидать, что непременно найдется человек, способный вступить в разговор. Оставалось удивляться, зачем русскому царю нужно было вводить требование непременного знания русского языка соискателем должности на государевой службе. Впрочем, если подумать, этому можно было найти объяснение…
        Но кроме храмов активно строилось и все остальное: дороги, мосты, дома, как частные, так и всякие общественные. Строительный бум, разразившийся недавно в столице, привел к тому, что по завершении возведения основной части московских дворцов и палат в стране оказалось просто гигантское количество уже довольно опытных рабочих и мастеров строительных специальностей. А деньги в стране были. Ну а желание тратить их именно на строительство, после того как провинциальный люд на примере своей столицы увидел, сколь устроенным, удобным и радующим глаз может быть город, стало просто нестерпимым. Вот так все и сошлось - предложение породило спрос, коий существовал и ранее, но был, так сказать, отложенным.
        О том, что они наконец-то приближаются к цели, лорд Висбю догадался по тому, что у высоких двустворчатых дверей, к коим они вышли после очередного поворота коридора, стояли навытяжку двое солдат в таких же, как и у его провожатого, мундирах. И, как ни странно, они также были в весьма почтенном возрасте… За дверями оказалась довольно обширная приемная зала, устроенная очень необычно. По всей зале были расставлены кадки с зелеными растениями, вывезенными, похоже, из Вест-Индии, а всю дальнюю стену занимал огромный стеллаж, заставленный книгами. И это было еще одним отличием, отмеченным англичанином… Книг в этой стране оказалось просто неимоверное количество. Сэр Самуэль помнил, что самым первым, что поразило его в этом путешествии в страну вечных (ну почти) снегов, были четыре (!) книжные лавки, кои он насчитал на двух главных улицах Bolshoi Tarovaty. Четыре! Да во всем Лондоне, наверное, столько не отыщется! Помнится, он тогда не выдержал и, зайдя в одну из них, поинтересовался, как идет торговля. Почтенный хозяин лавки, оказавшийся русским, но, как и все на этом бывшем шотландском острове,
прекрасно владевшим английским языком, степенно ответствовал, что с торговлей у него все в порядке. Вот только придется потратиться на расширение склада. Потому как зимой с поступлением товара просто беда. Кораблей-то мало ходит, да и те в основном на юг. По весне торговлишка, бывает, совсем останавливается. По причине полного исчерпания товарных запасов.
        После этого вид матроса, читающего на шканцах, его уже шокировал не слишком сильно. Но во всех других русских городах, кои он проезжал, его глаз еще и еще раз цеплялся за вывески книжных лавок, количество которых было явно больше, чем, скажем, количество магазинов колониальных товаров. А русские трактиры? Как выяснилось, прямым указом русского царя было запрещено продавать спиртные напитки в разлив и на вынос. И без закуски. Чтобы выпить в людном месте, надобно было непременно усесться за стол и вместе со shkalic, то есть самой мелкой винной или водочной порцией, непременно заказать как минимум pirojok. Да и еда… К концу путешествия, распробовав русскую пищу, лорд Висбю начал понимать, почему в стране продается так мало колониальных товаров. Страна была настолько обширна, что на ее территории либо где-нибудь непременно находились места для собственного производства колониальных товаров, либо производился некий заменитель, возможно, и более худшего качества, но привычным к нему с детства жителям страны большего и не было надобно… А те культуры, кои русские уже успели освоить, они использовали
крайне изобретательно. Так, известный англичанину potato они готовили аж сотней разных способов - вареным, запеченным, жаренным дольками, соломкой, кубиками, делали пюре, пекли блинчики, именуемые teruny, добавляли в супы, в том числе в едва ли не главное горячее блюдо всех приличных трактиров tsarsky borstch. По слухам, его изобрел сам царь, известный кулинар, чья придворная школа поваров гремела на всю Европу.
        Впрочем, количество того, что, по глубокому убеждению русских, их tsar-batushka изобрел лично либо получил в качестве озарения от своей великой небесной покровительницы, превышало все разумные пределы. Причем эти убеждения, по оценкам сэра Самуэля, охватывали все, даже самые образованные слои общества. Так, ему повстречался русский врач (а это словосочетание давно стало в Европе брендом, содержать домашнего russian medic могли позволить себе только очень обеспеченные лица), на полном серьезе утверждавший, что именно русский царь и совершил те самые невероятные открытия в медицине, которые в европейских медицинских кругах поначалу просто отказались признавать. Он заявил, что его коллега и учитель лично присутствовал на учредительном заседании медицинского tsarevo obchestvo, на котором-де и были донесены до всех те великие истины, кои только теперь, спустя более десяти лет, постепенно начали не только признаваться, но и вообще становились настоящей сенсацией. Уж слишком во многом они противоречили воззрениям таких медицинских авторитетов, как Гиппократ и Гален.
        Поэтому, добравшись наконец до Москвы, лорд Висбю надолго, почти на месяц, засел в Английском доме - представительстве английской Московской торговой компании. После этого путешествия ему было совершенно ясно, что все его планы были нелепо наивны и что обратить на себя внимание русского царя можно только чем-то весьма незаурядным. Причем это должно быть очень точно изложено. Так, чтобы русский царь был поражен в самое сердце мудростью и проницательностью писавшего. А потому сначала следовало понять, что за человек этот русский царь.
        - Здесь садись, - указал провожатый на большой и даже по виду весьма удобный кожаный диван в нескольких шагах от еще одних дверей, расположенных в глубине приемной залы. Напротив дивана стояло совсем не вписывающееся в роскошь этого зала весьма простое по виду и… как это ни выглядело удивительным, довольно обшарпанное бюро, за которым сидел сухощавый седой старик со странным приспособлением на носу, представлявшем собой проволочную конструкцию со вставленными в нее двумя круглыми линзами. - Как царь-батюшка тебя увидеть пожелает, господин Аникей, - провожатый кивнул подбородком в сторону старика с оптическим приспособлением на носу, - скажет…
        Лорд Висбю послушно присел.
        Первый образец меморандума он забраковал сам. Как-то все было мелко и недостойно государя, коий сумел убедить своих подданных в такой своей исключительности… Ведь уму же непостижимо - все, что считается царской волей, исполняется настолько неукоснительно, что рьяно стремившемуся к абсолютной власти Карлу I, буде он был бы об этом осведомлен, оставалось бы только локти кусать от зависти. Так, например, едва ли не в первом же трактире от сэра Самуэля, усевшегося за стол, потребовали встать и пройти в специальную комнату, в коей следовало непременно помыть руки с куском какого-то весьма склизкого и неприятного на ощупь вещества, именуемого mylo. А когда он отказался выполнить это глупейшее и совершенно незаконное требование, его… просто отказались обслуживать. И едва не вытолкали взашей под одобрительные взгляды и даже крики других посетителей, кои отреагировали на столь вопиющее нарушение исконных прав любого свободного человека (если даже оставить за скобками высокородность лорда Висбю) совершенно неадекватно. Натолкнувшись на подобное вопиющее беззаконие в третьем подряд трактире, сэр Самуэль
решил не обострять и покориться судьбе. И такое творилось везде, в любом трактире, в коем лорд Висбю останавливался перекусить. А все почему? Потому что tsar-batushka так повелел. И все! Никаких иных причин не требуется. Просто удивительное раболепие… ну не принимать же во внимание смешные пояснения того русского medic насчет крошечных животных, возбуждающих болезни. Европейской наукой давно установлено, что болезни передаются особым образом измененной водой!
        Нет, кое-какие основания для того авторитета, коий имел русский царь, конечно, были. Скажем, все войны, которые он вел, были просто образцом успешности. Куда там отгремевшей не так давно англо-голландской… И эти великолепные дороги! Правда, сэр Самуэль выяснил, что они были созданы рабами, то есть пленными, захваченными во время последней войны. А ведь это были христиане-протестанты, то есть вершина развития Божественного творения… Нет, Господь непременно накажет русского царя за то, что он сотворил, если не в этом мире, так в том, что бы там ни думали обо всем этом русские. А просто вызывающая роскошь его столицы! Вероятно, это первый город в мире, построенный по единому плану. После того как лорду Висбю рассказали об этом, у него даже закралось подозрение, не сам ли русский царь устроил пожар. Ну как Нерон, тоже для вдохновения, кое он, в отличие от Нерона, воплотил не в плохих стихах, а в величественном городе. Но это его ничуть не извиняло. Преступление есть преступление, кто бы его ни совершил.
        А как он поступал со своими вельможами, посмевшими противиться его всевластию? Они принуждались к самоубийству, лишались имущества, высылались в дикие земли, выжить в коих цивилизованному человеку невозможно… Ну да, Кромвель поступал так же, но это вовсе не было его самовластным решением. За каждым из них стояло решение множества людей, его соратников, депутатов парламента наконец. И каждый из тех, на кого пала тяжелая длань лорда-протектора, имел возможность обратиться в суд, прибегнуть к помощи депутатов, подать петицию, в конце концов… Да и делал все это лорд-протектор исключительно во благо Англии, а вовсе не из потакания собственному самодурству, как этот дикий русский царь.
        Так что чем более сэр Самуэль силою своей мысли проникал в мысли и идеи русского царя, тем больше тот его пугал и… одновременно притягивал. Жестокий и безжалостный тиран, подмявший под себя, поставивший на колени всю страну, превративший своих людей в рабов, причем рабов, радующихся своему рабству и превозносящих хозяина! Очень немногим тиранам на Земле удавалось совершить такое… Нет, он должен сделать все возможное, чтобы занять место подле такого господина!
        Долгие прогулки вдоль заснеженных московских прудов, по берегам которых были высажены столь уютные аллеи, принесли свои плоды. Меморандум, коий совершенно точно должен был заинтересовать этого кровавого тирана, созрел в голове лорда Висбю, затем был изложен на бумаге (кстати, весьма приличной, зато неприлично дешевой) и отправлен в Кремль. И вот сегодня сэр Самуэль…
        В этот момент внутренние двери, как видно ведущие в кабинет русского царя, растворились и на пороге появилось несколько человек, которые вышли в приемную залу, довольно шумно обсуждая что-то. Лорд Висбю наклонился вперед, жадно впившись взглядом в лица тех, кто только что покинул покои величайшего тирана современности… Странно, на их лицах не было никакого страха. Скорее озабоченность, воодушевление, решимость. Более того, некоторые улыбались!
        Сэр Самуэль разочарованно откинулся на спинку дивана. Что ж, это было бы слишком просто… В конце концов, этот человек сумел обмануть целую страну. Но его… его - нет. Он, английский аристократ уже в третьем десятке поколений, получивший прекрасное домашнее образование, отточивший свой ум, логику и способности к анализу в Кембриджском университете, получивший немалый опыт, служа величайшему из англичан, сумел разгадать мысли, планы и чаяния того, кто до сих пор являлся тайной за семью печатями для всего цивилизованного мира. Он просчитал, вычислил, препарировал его…
        - Лорд Висбю, - негромко обратился к нему старик за бюро.
        Сэр Самуэль вздрогнул. Вот. Наконец…
        - Государь ждет.
        Лорд Висбю поднялся на ноги, одернул свой еще довольно прилично выглядевший камзол и решительным шагом вошел в кабинет…
        ОН был здесь. Величайший из тиранов современности. Гроза врагов. Палач народов. Человек, потративший на собственный дворец столько средств, что они полностью решили бы проблему дефицита бюджета Англии на много лет вперед. Человек, не считающийся ни с кем и ни с чем. Человек, имя которому - воплощенное коварство, считающий себя загадкой, но… оказавшийся для изощренного европейского ума раскрытой книгой. Он читал его меморандум. Написанный специально для него. Для тирана, наслаждающегося своей тиранией. И оценивший его. Оценивший изощренный ум единственного в мире человека, который сумел полностью разгадать его самого. И явно решивший воздать должное столь проницательному и тренированному уму. Лорд Висбю горделиво вскинул голову.
        А хозяин кабинета, все это время молча разглядывавший его с противоположной стороны огромного стола, заваленного множеством бумаг, вздохнул, с легким кряхтением поднялся на ноги и, подойдя к двери, приоткрыл ее:
        - Аникей, вели-ка принести мне сбитня… ну и калачей, что ли. Ой, чувствуется, мы с этим индюком аглицким долго проболтаем… - после чего повернулся к стоявшему в горделивой позе англичанину и, перейдя на английский язык, спросил: - Ну и что за чушь вы мне прислали, сударь?

2
        Я сидел на кровати и этак слегка повизгивал от боли. А Машка стояла передо мной на коленях и старательно втирала мне в колено мазь, приготовленную Полуяном Косым, моим личным врачом. Полуян был уникумом, гением от медицины, поэтому составленная им мазь мне все-таки помогала. Вроде как. Ну или как минимум не мешала тому, чтобы оно само прошло. Артрит, будь он неладен… ну да лет-то уж мне сколько - семьдесят три! Столько не живут. Особенно в этом времени. А я вон еще пыхтю потихоньку. Хотя песок уже сыплется. Но Машка и Полуян с ним самоотверженно сражаются, собственноручно законопачивая все более и более множащиеся дырки. Короче, моя жена ведет себя совершенно не так, как оно вроде положено царицам. Ну если ориентироваться на мою матушку. Хотя как оно действительно положено вести себя царицам, я не представляю.
        - Тебе бы полежать, старый, - с некоторым укором сказала мне жена, поднимаясь с колен.
        - Не-а, - мотнул я головой, улыбаясь. - Не могу. Дел много. И вообще, разлеживаться нельзя. Тиран должен быть постоянно деятельным и страшным. Иначе подданные могут почувствовать слабину и взбунтоваться… Да и ты ж меня тогда точно разлюбишь. Ну кому я буду такой немощный нужен?
        - А вот язык бы тебе укоротить, - усмехнулось мое чудо, целуя меня.
        - Да как ты токмо смеешь так с кровожадным тираном-то? - расхохотался я.
        Машка рассмеялась в ответ. Про бредни того англосакского индюка я ей рассказал в подробностях тем же вечером, когда состоялась встреча. Машка сначала слушала с удивленно распахнутыми глазами, что ей, впрочем, очень шло, потом начала похрюкивать, а в конце уже просто заржала в голос. Ох уж эти англосаксы… Нет, любой народ непоколебимо уверен, что его собственные обычаи - самые правильные, самые разумные и самые достойные. Но в случае с англосаксами это преклонение перед, так сказать, их законом и обычаем как единственной и неизбывной истиной всегда было прямо-таки неприличным. Будто нет и не может быть ни на земле, ни на небе ничего более разумного, достойного и соответствующего Божьему провидению (ну или правам человека и идеалам демократии), чем то, что создано и принято к исполнению англосаксами. Однако этот беглый лорд поразил меня не только и даже не столько этим. Он, с абсолютным апломбом вычислив (ну из своей, конечно, системы координат, то есть своего собственного представления, что такое хорошо, плохо, достойно, недопустимо), что я являюсь тираном, предложил мне вариант, как затиранить
«бессловесное русское быдло» (ну таким ему представлялся русский народ) еще больше. Ох уж эта извечная англосакская привычка всех поучать, как оно наиболее правильно… и, как правило, к собственной выгоде. А как же, себя не забывают. Куда деваться - протестантская этика! Протестант
        изначально предопределен Господом к получению наибольшей выгоды в этой земной жизни, и поэтому, не добиваясь сего от всяких там неполноценных народов (ну мы же умные люди, понимаем, что вслух этого говорить не стоит, но между своими…), ты не просто наносишь себе материальный ущерб, что уже само по себе неприятно, но еще и (внимание, грозный рокот барабанов) не исполняешь
        предначертанное Господом!
        - И все-таки почему ты его не выгнал? - с укором спросила Машка.
        Я усмехнулся.
        - Да так… понял, что испытываю непреодолимую тягу к просвещению идиотов. К тому же путешествие с ним послужит хорошей школой для тех двоих… ну может послужить. А у меня на ребят большие планы. Так что если справятся - быстро двинутся вверх по иерархической лестнице.
        - А если нет?
        - Если нет, - я пожал плечами, - на нет, как говорится, и суда нет. Найдем для тех должностей, на кои я их планирую поставить, других начальников.
        Машка снова улыбнулась.
        - Ну в чем-то он все-таки прав. Ты действительно жесток.
        - Не жесток, а требователен, - воздел я вверх указательный палец. - Не путай! Этот индюк считает, что я заставил народ слепо повиноваться себе, мы же прекрасно знаем, что народ сам решил , что царь-батюшка на своем месте и потому не хрен голову ломать. Ну на кой черт влезать в управление санями, если кучер вполне приемлемо справляется с сим делом, а долгий опыт совместного путешествия доказывает, что ежели кучер вдруг попросит наклониться к левому боку саней или привстать, то это всегда на общую пользу. Тем более что у седоков и своих дел немерено.
        - А если нет? - лукаво склонив головку к плечу, спросило мое чудо.
        - А если нет, то… «мудрый государь, заботящийся о благе своего народа, должен непременно отыскать среди окружающих его людей такового, коий более всего способен к мудрому и твердому управлению государством, и поручить ему заботу о подданных», - процитировал я меморандум англичанина. - Ишь ты, в фавориты, козел, метил! В первые министры. Да еще и с неограниченными правами. Да
        не бывает правителей с неограниченными правами! Ну если только, - я зло ухмыльнулся, - очень ненадолго. Каким бы абсолютными властителями они кому бы то ни было ни казались! Даже себе. Правитель всегда ограничен. Экономической ситуацией, имеющимися ресурсами, другими государствами со своей армией и флотам, а главное, главное - коренными интересами своего народа. Есть ли для этого… - я снова вернулся к цитированию меморандума англичанина, - «механизм, доносящий до правителя волю его подданных» или нет такого механизма… припрет - найдется. Если не в виде парламента, так в виде всенародного бунта, мятежа гвардейских полков или заговора знати. Так что, если правитель действует в соответствии с этими главными, коренными интересами и умеет подчинить этому действию элиту - любым способом, принуждением или убеждением, все нормально. Даже если в этот конкретный момент всем и тяжело - кряхтят, но терпят. А ежели нет - какими бы репрессиями и словесами это ни маскировалось - слетит, и мама не горюй…
        Машка покачала головой.
        - Ну ты и оратор, дорогой. Не подозревала за тобой такого.
        Я смутился.
        - Ладно, не дразнись… Так ты поедешь?
        Она пожала плечами.
        - Даже и не знаю. Давно надобно. Только вот ты что-то разболелся…
        Маша уже давно рвалась в свою Подсосенскую школу. Царицыных школ ныне насчитывалось уже десять. Столько же, сколько и царевых. И располагались они по всей России… вернее, по старым губерниям ее Европейской части. В Сибири, а также в землях, отобранных нами обратно от Литвы после Польской войны, я никаких царевых школ пока не затевал. И сыновьям наказал еще лет пятьдесят их там не устраивать. Будущая элита страны должна учиться в метрополии, а таковыми присоединенные земли станут как раз еще лет через пятьдесят, не ранее. А то и вообще через сто. Моисей недаром свой народ сорок лет по пустыне водил, вот пусть и там умрут не только те, кто сам помнил, что эти земли раньше были другим государством, но и те, кто слушал их рассказы. И вот тогда уж…
        Так вот, у нее в Подсосенском монастыре, на базе первой из таких школ, уже три дня продолжался сбор начальниц всех таких школ и их старших дам. А тут я со своим артритом. Все-таки когда жена на двадцать лет младше мужа, это, знаете ли, создает определенные трудности. Да нет, не в том смысле, что вы подумали…
        - Езжай уж, - махнул рукой я, - вроде как мне полегче, да и найдется кому мне коленку те четыре дня, что ты будешь в Подсосенском, натирать.
        Мое чудо с сомнением покачала головой, но сразу же в отказ не пошла. Значит, у нее там действительно припекает, иначе хрен бы она когда от меня даже на день отъехала…
        Но, несмотря на мою браваду, до кабинета я добрался с трудом. То есть под самый конец вроде как было и ничего, нога разошлась, но сначала держался только на характере… ну и на том, что Машку надобно было убедить, что со мной все нормально. Так что из столовой, в которой мы с моей любимой вместе завтракали, я вышел едва не строевым шагом, хотя коленку крутило так, что хоть на стенку лезь! Ну да я знал, что рассчитывать на здешний уровень медицины - бесполезно. Токмо терпеть. И так мои дохтура совершили просто великий прорыв, токмо-токмо закончив опыты с прививками, долженствующими обезопасить страну от одной из страшнейших болезней нынешнего мира - оспы. Китайцы помогли да англичане. У китайцев давно существовала практика прививок жидкостью из пузырьков людей, уже переболевших оспой, а у англичан существовала примета, что доярки, переболевшие коровьей оспой, болезнью, коя для человека не опасней обычной простуды, уже никогда не болеют оспой человеческой. Вот мои дохтура и совместили два знания в одно умение…
        В приемной зале перед кабинетом уже толпилось довольно много народу. Я аж слегка застонал. Эх, блин, ну где ж мои царские привилегии-то? И поболеть по-человечески невозможно! Но потом вздохнул и, напялив на лицо суровую маску, прошествовал в кабинет. Царь - не президент, у него срока полномочий не существует, так что либо сдохни на посту, либо уходи в сторону сразу как поймешь, что не тянешь. А не когда срок закончится. Тем более наследник уже вполне себе в силе. Эвон как развернулся в новых западных губерниях. Все-таки его стажировка в Приамурье пошла ему очень на пользу…
        Рабочее утро началось необычно. То есть сначала Аникей, как это и было заведено уже десятки лет назад, принес мне составленный на сегодня график, поставил стакан с взваром зверобоя. Но вот потом не ушел, а замер, смущенно потупив взгляд.
        - Ну что еще? - сварливым из-за ноющей ноги голосом пробурчал я.
        - Прости, государь, - тихо ответил Аникей, - не могу я более тебе помощником быть.
        Я даже опешил:
        - Это почему это?
        - Стар стал, - повинился Аникей, - глаза совсем ослабли. Уже и энти очки не шибко помогают. Да и забывать стал многое. Как ни записываю, а все одно чего-нито да упускаю. И руки дрожат… - В его голосе слышалась тяжкая мука, как будто он сбегал с поля боя.
        Весь мой артрит напрочь выветрился у меня из головы. Да-а, дела… Аникей всегда олицетворял для меня абсолютную надежность и неизменность. Другие могли меняться, я и сам их менял, но Аникей был чем-то вроде… руки. Причем правой. Пока она есть и в порядке - ты ее не замечаешь. А когда вдруг с ней начинаются какие-то проблемы… Я встал с кресла, куда рухнул, едва добравшись до кабинета, и подошел к Аникею. Он стоял, опустив седую голову. Я обнял его за плечи.
        - Нет, друг мой, ты так просто от меня не отделаешься… во-первых, постажируешь еще замену. Не верю, что никого не подобрал.
        - Да, государь, - несколько растерянно отозвался Аникей, - есть кое-кто на примете. Вот я… - засуетился он, извлекая из своей неизменной папки, в коей он всегда приносил мне в кабинет документы, листки с данными кандидатов.
        Но я прервал его, вскинув руку:
        - После посмотрю. Не главное сие. А во-вторых, скажи мне, где ты жить собираешься?
        - Так это, государь, - все так же растерянно продолжил Аникей, - поместье у меня под Рязанью. От батюшки еще перешло.
        - И ты туда поедешь? - удивился я.
        Всю свою жизнь Аникей прожил здесь, в Кремле. Рядом со мной. И лишь на время стройки в Кремле так же вместе со мной перебрался в Александрову слободу. Поэтому я как-то слабо представлял, как он будет доживать в одиночку в глухом медвежьем углу, в приживалах у своей внучатой племянницы. Собственной семьей Аникей так и не обзавелся, так что в его поместье хозяйствовала она…
        - Так а куда ж мне?
        Я набычился.
        - Это что ж, я своего старого и верного слугу в благодарность за все его добро и службу самоотверженную не могу на свой собственный кошт взять? Плохо ж ты меня, оказывается, знаешь, старина. Так вот знай теперь - и палаты, в коих ты жил, и жалованье, которое получал, все до малой копеечки - до самого последнего дня - твои. А коль что еще понадобится - то тоже твое. Подходи и спрашивай. Прямо ко мне. А коль меня не будет - к старшему дворцовому дьяку… Ну а я к тебе иногда буду захаживать твоего сбитня выпить. Уж больно он у тебя хорош!
        Из глаз Аникея полились слезы. Не то чтобы он совершенно не ожидал от меня ничего подобного, да нет, ждал, наверное, что-то. Знал, что я верных слуг всегда жалую. И тех, кто рядом со мной отслужил, кого знал лично, и тех, кого лично не знал. Эвон, в царевы и царицыны школы первым списком принимаются сироты воинов, кои на защите страны и службе государевой свои головы сложили. Причем ноне не токмо служилого сословия, а и тех, кто из крестьян да посадских отечеством, но успел до любого командирского чину дослужиться - хоть сержанта, хоть капрала. Я думал даже и сирот рядовых стрельцов да драгун брать, но мест в царевых школах покамест не хватает. А старых бо увечных воинов, уже без разбору чина, обихаживали в монастырях. Такая вот тягота на церковь возложена была. Воинство, кое небесную битву ведет, своих соратников по битвам земным в свое лоно принимало и облегчение в сих трудах натруженному и изувеченному телу давало. Впрочем, туда попадало не так уж и много бывших воинов. Скорее по желанию и велению сердца, чем от безысходности. С прерывистым сроком службы, полным казенным коштом и солидным
денежным довольствием у большинства дома, в тех деревнях и посадах, в кои они уходили на жилое, как правило, уже было хозяйство, обустроенное на их собственные деньги.
        Ну а о тех, кто служил рядом со мной годы и десятилетия, - и говорить нечего. Они были все изрядно удоволены. Нет, я, конечно, скуп и так, как там Екатерина II или Анна Иоанновна, тысячами десятин земли и сотнями тысяч рублей своих соратников не жалую… но все ж таки без моей весомой благодарности никто из них не остался. Ну в пределах разумного, конечно. Но ведь людям, особенно в возрасте, ничего такого и не нужно. А вот некое заветное желание есть у каждого. И пока у меня получалось его угадывать. Потому что тех людей, что служили мне десятилетиями, я знал как облупленных. И из личного общения, и по регулярным докладам моей секретной службы…
        И ничего в этом зазорного не вижу. Доверие есть доверие, им я людей всегда оделял, но контроля это не отменяет. И вообще, скольким людям осознание сего факта, что государь доверяет, но проверяет, помогло удержаться от очень соблазнительного в данный момент поступка, о котором потом непременно шибко пожалеешь. Очень соблазнительные они вообще почитай все такие… Так что и Митрофан, и Тимофей, барон Конвэй, мой агент в Англии, и многие другие - получили от меня и денег изрядно, и еще иного разного. Трифону Голеватому, долгие годы отслужившему мне во Франции, чье поместье располагалось под Москвой, поблизости от села Подол (оно, похоже, позже станет городом Подольском), я нанял архитектора, чтобы он построил в нем ему и его жене - французской маркизе, большой дом, по существу загородный дворец. А семья моего государева розмысла Акима жила в доме, коий за мой кошт был построен в Китай-городе. После смерти Акима я оставил этот дом за его семьей навечно… Но Аникею всего этого было не надобно. Я знал, что ему более необходима была возможность жить поблизости от меня и время от времени видеться со мной. С
возрастом, знаете ли, становишься психологом…
        Утренний прием прошел нормально. Все прибывшие на прием докладывали быстро, четко и по существу. Бюрократический аппарат, коий за столько лет изрядно разросся, был вышколен мною и Аникеем настолько хорошо, насколько это было в принципе возможно. Так что к обеду я чувствовал себя неплохо и, закончив прием, полистал резюме на тех, кого Аникей прочил себе в наследники. Все ребята, судя по резюме, были довольно грамотные, толковые и уже имели опыт работы, причем и, так сказать, полевой, и в сфере документооборота.
        Сам я наметил трех, с коими надобно побеседовать лично, а потом отдать на стажировку Аникею. Скорее всего, брать придется всех трех, потому что как Аникей в одиночку справлялся с тем потоком информации, который ему приходилось пропускать через себя, я себе не представлял. Если честно, до сего момента я и не задумывался об этом. Ну старый дурак - тянет лошадь, и пусть ее. И лишь сегодня попытался прикинуть, что моему старому слуге приходится тянуть, потому как, подбирая человека на какую-нибудь должность, надобно по возможности более детально представить, чем ему на ней придется заниматься. А как прикинул - ужаснулся!
        Обед у меня прошел не просто так, а в компании двадцати пяти человек, коих я собирался привлечь к организации шести новых банков. По два торговых, промышленных и земельных. Принцип конкуренции я старался поддерживать всемерно…
        Дело в том, что до сих пор вся система управления государством Российским была выстроена по привычной мне схеме, как система управления бизнесом. Причем личным бизнесом. И меня это вполне устраивало. Никаких там заморочек с акционерами, с публикацией отчетов, с IPO и так далее. Но и я с каждым годом начинал понимать это все более четко, государство - увы, не бизнес. И различия между первым и вторым весьма велики. Например, из государства невозможно уволить нерадивую группу работников. Так же невозможно обратиться к некой сторонней структуре, кою ты сам непосредственно не содержишь, ну там полиции, прокуратуре, чтобы она провела расследование и наказала неких преступников. Да и наезды на государство вообще куда как круче и, особенно в этом времени, как правило, осуществляются намного жестче, чем это проделывали в покинутом мною времени всякие
«солнцевские» или «тамбовские». Ну такие здесь времена, как говаривал Познер.
        И вообще, не пройди я бандитские девяностые, я бы в принципе не смог управляться со страной, все-таки в то нелегкое время нам, тем, кто пытался заниматься предпринимательством, приходилось брать на себя многие функции, кои в нормальной экономике должно исполнять государство. Но его тогда не было… несмотря на наличие герба, гимна, флага и иных атрибутов.
        Ну так вот, я прекрасно понимал, что я - это я. А у детей нет ни моего опыта, ни моих знаний, ни моей закалки, ни возможности видеть мир в перспективе, из временной растяжки в четыреста лет. И оставлять систему управления страной как бизнесом, если я не только вижу ее недостатки, а еще и начинаю испытывать в связи с этим некоторые трудности, в этом случае было просто преступно. Потому как получалось, что я просто подставляю своих потомков. Вот я и начал перестройку всей государственной системы в более подходящий для нее вариант, потихоньку отделяя от нее бизнес-структуры, коих за время своего правления породил великое множество. Государство должно жить в первую очередь за счет налогов и сборов, а не напрямую участвуя в создании материальных ценностей и торговле ими. Это азы рынка… кои, конечно, никогда на сто процентов не соблюдаются, да и не должны по большому счету, поскольку этот посыл есть некое идеальное правило типа того же «коня в вакууме» из известного анекдота, но это созданное мною государство было самым большим игроком на торговом и промышленном рынках. Да и на сельскохозяйственном
тоже.
        Поскольку число дворцовых, моих вотчинных и черносошных крестьян составляло на данный момент от двух третей до трех четвертей всех сельхозпроизводителей. Нет, кое-какие выгоды от этого были. Скажем, это ну просто очень помогало внедрению новых сельскохозяйственных культур и новых технологий. Но это при мне, который, хотя бы в принципе, просто из невозможного в этом времени жизненного опыта, а также из воспоминаний о наборе товаров в магазинах двадцать первого века, прочитанных книг, журналов и телевизионной картинки представлял, что было бы неплохо внедрить и каким образом это, вероятно, можно выращивать. А помру я - кто так сможет? Вот потому-то в этой области, как, впрочем, и в промышленности, и в торговле, надобно было максимально открыть дорогу частной инициативе. И поэтому я наметил некий план преобразования государства, по завершении которого, если я еще буду коптить здешние небеса, я собирался отречься от короны и передать оную Ивану. То есть возвести на престол русского царя Ивана V. Впрочем, предполагая нехилую возможность того, что я не успею, я специально написал довольно пухлый план
преобразований, в коем все было изложено поэтапно… ну типа программы «Электронное правительство» с четкими сроками и обоснованием необходимости внедрения того или иного шага. Это, конечно, не исключало вероятности того, что после моей смерти Иван прикроет это дело. Ну да царь есть царь. Как решит, так и будет. Мозги у парня есть - может, чего еще умное придумает.
        Так вот, одним из этапов этого плана была организация в стране системы негосударственных кредитных учреждений. Для финансирования следующих наиболее затратных преобразований, кои, однако, должны были осуществляться не за государственные (ну ладно, не только за государственные), а за частные средства. Вот я и отобрал в среде купцов и промышленников две дюжины лиц. Кои, во-первых, способны были понять и саму идею, и необходимость и возможность ее воплощения в данный момент, и возможные выгоды для тех, кто войдет в это дело первыми. И, во-вторых, обладали достаточным капиталом, чтобы запустить идею без серьезного государственного влияния. Нет, вообще без государственного влияния я оставлять это дело и не собирался. Во всяком случае, на первых порах. Для чего за мной резервировалось четверть капитала каждого банка, стоимость которого я собирался внести теми самыми векселями/ассигнациями, закончив сим процесс санирования денежной системы. Затем эта четверть капитала все одно должна была быть проданной. Но уже не основным, а сторонним и желательно мелким акционерам. Уж строить капитализм так строить! К
тому же я надеялся, что государство на той продаже еще и выиграет. Ибо его доля к моменту продажи будет стоить гораздо больше того, что оно вложило изначально. А кроме того, эта доля являлась еще и неким резервным фондом на случай той ситуации, коя сложилась во время Северной войны. Чем дальше, тем становилось яснее, что избежать краха денежной системы и сильной деградации всей хозяйственной деятельности страны удалось только чудом. Ей-богу, после той войны я стал относиться к Пете Первому с куда большим уважением. Почти двадцать лет вести войну со шведами, да еще находящимися в куда более прочной экономической ситуации, и все-таки не обрушить окончательно экономику - это надо было очень умудриться. Хотя, конечно, его окончательные результаты и мои различались довольно существенно…
        Обед прошел очень эффективно. И даже эффектно. Эффектность заключалась в том, что я чуть было не подавился… Из приглашенных участвовать в учреждении новых банков согласились практически все. То есть семь человек попросили время на раздумье, но всем было ясно, что это, скорее, от общей привычки к степенности и неспешности в принятии решений, чем от нежелания участвовать. Но причина моего столь эффектного действа заключалась в том, как отреагировал один из купцов на воодушевленное удивление своего сына, не понявшего, отчего тот попросил у царя-батюшки время на раздумья, вместо того чтобы тут же ухватиться за столь выгодное предложение.
        - Ты давай-ка сначала трудами праведными наживи палаты каменные, а потому ужо мы тебя и слушать будем… - степенно ответствовал он.
        Вот от такой интерпретации известной мне пословицы мне кусок и встал попрек горла. Ну ничего себе народное купеческое творчество!
        Впрочем, в этом виде пословица была близким аналогом известной американской… ну помните: «Если ты такой умный, то чего ж ты еще не богатый?» Так что, судя по косвенным, но явным признакам, с деловой инициативой у меня в стране все в порядке…
        А на следующий день приехал Данила. Ради такого случая я даже отменил вечерний прием. Впрочем, судя по представленному Аникеем утром графику, там не было ничего особо срочного - обычная текучка. Зато мы с сыном славно посидели вечером и поболтали вроде как ни о чем, «за жизнь» как говорится. Ему в Приамурье скучать не приходилось. Дорогу туда пока еще тянули, поэтому поставки всего необходимого обходились казне и торговым товариствам очень недешево. Да и дорога всех проблем не решит. Ежели в европейской части России нам удалось сделать ее непрерывной, специально проведя по верховьям, то есть наиболее узким частям больших рек, чтобы не строить длинные и потому жутко дорогие мосты, в Сибири и на Востоке с этим была проблема. Реки там были о-го-го, здесь с ними могла сравниться одна только Волга, кою удалось перейти с севера, то есть в самой узкой ее части, да и места дюже дикие. Так что тут же возникали проблемы с обслуживанием уже построенного. Ибо мало построить дорогу, надобно ее еще содержать - подсыпать и подновлять полотно, вырубать кустарник, чистить кюветы и так далее. В европейской части и
на Урале плотность населения уже была достаточной, чтобы решить проблему сезонным отвлечением рабочих рук, а там, где нет, - проблему решали организацией слобод из даточных людишек, исполняющих сии обязательства в качестве барщины, для чего некоторая часть их отвлекалась от программы заселения новых западных губерний. В Сибири же с людьми до сих пор было довольно напряженно… Но даже то, что будет построено, все одно не будет полноценной дорогой. Через реки или, скажем, Байкал придется переправляться паромами. Да и далее сплав по течению будет намного более дешевым способом доставки людей и грузов. Вот в обратную сторону - другое дело… Впрочем, Данила предпринял усилия, дабы, где есть условия, прокладывать дорогу поближе к берегу реки, чтобы облегчить возможность для волов и лошадей тянуть суда по реке бечевой. Хотя изначально это не предусматривалось. Короче, сын оказался молодцом.
        А вообще, дела в Приамурье шли довольно хорошо. Уже действовало двенадцать мануфактур и заводов, в том числе один по производству тушенки, коя уходила на юг, в Китай, до сих пор разоряемый войной и мятежами супротив маньчжуров, просто на ура. И вообще, у маньчжуров в Китае дела шли не шибко хорошо. Возможно, те потери, кои они понесли от нас до взаимного замирения, слишком заметно подорвали их силы, возможно, им не хватало воинов тех монгольских родов, кои решили перейти под нашу руку, возможно, были еще какие-то причины, но с завоеванием Китая у них возникли серьезные проблемы. Пару раз их даже вышибали из Пекина, но потом они снова захватывали его и отбрасывали своих противников к реке Хуанхэ. Продвинуться далее на юг им все никак не удавалось. Несмотря на то что мы, верные, так сказать, союзническому долгу, поставили им еще около полусотни орудий. В основном тех древностей, что сняли с вооружения португальского форта в Бомбее… Впрочем, за Хуанхэ, по слухам, также был полный бардак - война всех со всеми. Так что шансы у маньчжуров все-таки окончательно покорить Китай еще оставались. И потому они
упорно цеплялись за Пекин, выгребая подчистую все свои ресурсы и ресурсы своих союзников - корейцев и монголов. Отчего корейцы, например, уже просто волками выли, делая нам весьма прозрачные намеки. Но забирать под свою руку еще и Корею нам было никак не с руки…
        Была и еще одна проблема. Я старался максимально увеличить в Приамурье число русского населения, что поначалу неплохо удавалось. Но сейчас процесс повернул вспять. Из охваченного войной и смутой Китая в наше Приамурье толпами повалили беженцы. Так что сыну пришлось организовывать карантинные избы, чтобы хоть как-то упорядочить их поток. Мастеров, коих среди беженцев оказалось немало, он тут же приставлял к делу, зачиная новые производства, а вот для утилизации основной массы, по большей части состоявшей из обычных крестьян, пришлось затеять дорожный проект. Больше как социальный, чем как инфраструктурный. Потому что основной задачей было не столько строить дороги, сколько заставить эту массу людей если не поменять, то хотя бы приблизить свою самоидентификацию к характерной для нашего, то есть нового для них, государства.
        Вследствие того что получить право на заключение порядного договора и иную натурализацию в Приамурье могли только либо искони живущие там племена, либо русскоязычные православные (поскольку все юридические процедуры в стране в настоящее время осуществлялись на русском языке и через крестное целование), это создавало для новых иммигрантов просто бешеную мотивацию в изучении языка и перехода в новую религию. А ведь религия задает основной культурный контекст. Даже и во вроде как совершенно научном и намного более атеистическом двадцать первом веке. Хотя тогда, естественно, и не столь всеобъемлюще, чем сегодня.
        Так что этот дорожный проект не только позволял строить в Приамурье дороги еще большими темпами, чем это происходило в европейской части России, где количество рабочих рук в дорожном строительстве сократилось тысяч до ста пятидесяти, вследствие того что существенная часть пленных уже была, так сказать, демографически утилизирована (по методе, выработанной крестьянами после Польской войны, - через крещение и брак), но и несколько снижал если не демографическое, так культурное давление на наш русский анклав на Дальнем Востоке. Но снижение этого давления не означало его прекращения, и, похоже, программу переселения даточных людишек придется продлить и после того, как закончится заселение новых западных губерний, токмо перенацелить ее уже на Дальний Восток…
        Вот и еще расходы. Так далеко крестьянин не поедет. Точно. Ну не думаете же вы, как тот идиот-англичанин, что все мои программы переселения даточных людишек построены исключительно на раболепии русского народа и моей тирании? Хрена с нашим народом так можно! Просто эти программы во многом всего лишь канализировали уже существующие потоки. Только несколько перенаправив их. А взамен согласия на это небольшое и частичное изменение уже существующих планов согласившиеся на переселение в указанном мною направлении получали серьезные экономические выгоды в виде переселения их полностью за счет казны и обеспечения их государством рабочим инвентарем и инструментом, а также скотиной и иной домашней живностью. В случае если бы они остались на месте или переселялись самостоятельно, всем перечисленным им пришлось бы обзаводиться за свой счет. Да и то отдаленные места переселения должны были обладать некими значимыми преимуществами - жирной землицей, как в случае переселения на юг, или считаться некой «землей обетованной», как при переселении в мою Уральскую вотчину… Ну или восприниматься как некая военная
тягота. Мол, крестьяне хоть и не сражаются, а все одно ратную тяготу несут. Таким вот образом. На Руси ж завсегда всем миром воевали… Здесь же войны никакой не было, и стимулировать переселение можно было только экономически. Иначе побегут мужики… Нет, отконвоировать их туда насильно, наверное, можно, вот только я подозреваю, что финансовых средств, необходимых на организацию такого конвоирования, понадобится едва ли не больше, чем на то, чтобы просто заинтересовать в переселении в столь отдаленные места. Но все равно это деньги, и немалые… Ух, блин, как я уже устал искать деньги, деньги, деньги! И какой идиот придумал, что цари живут в роскоши и развлечениях?
        На следующий день приехал Федька, младшенький. Он добирался из Архангельска, где служил боцманом на флейте «Нерпа» в составе Северной государевой дозорной эскадры. Попытки англичан и голландцев обойти государственную монополию и напрямую закупать пушнину у северных народов практически прекратились, поэтому Северная дозорная эскадра нынче занималась больше проводкой судов по Северному морскому пути. А кроме того, время от времени выделяла корабли на усиление Шетлендской конвойной и Карибской конвойной эскадр. Так что Федька уже успел сплавать не только до Усть-Амурска и Эдзо, но и на Карибы. Но пока его дальние походы временно приостанавливались, поскольку по осени он собирался поступать в военно-морское училище, кое сейчас переводилось в Усть-Двинск, как ныне именовалась Рига… Ну не совсем Рига, поскольку новый город, являющийся столицей всего наместничества, в кое были объединены все вновь присоединенные западные губернии, строился сейчас чуть ближе к устью Западной Двины. Город строился по генеральному плану и на тех же принципах, на которых застраивалась Москва, - квадратно-гнездовая
планировка, линии прудов и так далее. Сама же Рига пребывала в довольно плачевном состоянии. В отличие от сельского населения жители крупных городов были гораздо менее прорежены кочевниками-людоловами. Но упрямство шведских комендантов, ни один из которых не пожелал сдать врученные их попечению города, привело к тому, что практически все города Лифляндии и Финляндии, в числе которых была и Рига, попали под ракетный удар и выгорели практически полностью. С большими жертвами среди населения. А многие из тех, кто выжил в том огненном аду, сбежали в другие города балтийского побережья.
        После окончания войны я велел опубликовать указ о том, что все бежавшие от войны могут вернуться в свои дома, кои в течение еще одного года никто не имеет права занимать. По истечении указанного срока все брошенные дома будут конфискованы и переданы под заселение русским переселенцам. Итогов этого указа пока не подводили, но кто-то вернулся, а кто-то нет. И таковых невернувшихся, судя по всему, было много. Во всяком случае, домов для заселения в распоряжении коменданта Риги оказалось предостаточно, а вот магистрат города, коему теперь предстояло стать всего лишь одним из районов Усть-Двинска, на настоящий момент все еще был недееспособен. Вследствие отсутствия в городе большинства своих членов…
        Так вот, военно-морское училище пока занимало один из таких брошенных домов в старой Риге, но для него активно строилось специальное здание, кое планировалось ввести в строй уже к сентябрю. И Федька должен был участвовать в его торжественном открытии. И как курсант, и как член царской фамилии. Предназначенная же ему карта пока была спрятана в дальнем ящике стола. Поскольку он твердо решил пойти по морской стезе, ему предстояло последовательно подняться по всем ее ступеням как минимум до должности капитана корабля. А эту должность можно было заработать только плавательным цензом. Так что ему еще плавать и плавать, прежде чем он будет вправе сам прокладывать курс корабля по карте…
        А еще через два дня одновременно приехали Иван и Машка. У нас впервые за долгое-долгое время случился настоящий семейный ужин. Правда, девочек не было. Но Ленка ожидалась. После Северной войны она начала регулярно приезжать летом на пару месяцев, с внуками. И «виноват» в том был Иван. После Северной войны Ивана, именуемого «сокрушителем северного льва», в Дании обожали и почитали за нового Александра Македонского. Так что стоило ему в разговоре с прибывшим на подписание мира датским королем упомянуть о том, что русский государь скучает по своей дочери, так тот, вернувшись, едва ли не насильно выпихнул жену съездить проведать батюшку… А теперь такие поездки стали регулярными.
        В Белкино мы тронулись через пять дней, после торжественного приема и бала. Царская семья в таком полном составе ныне собиралась нечасто, без приема и бала было никак не обойтись. Когда мы добрались, выяснилось, что Качумасов, Пошибов, Трубецкой и остальные, коих я отобрал лично, уже прибыли. Началу того, ради чего я собрал в Белкино всех своих сыновей, ничто более не препятствовало. Поэтому уже на следующее утро после приезда, оставив женщин наслаждаться видами окрестностей и возиться с детьми, шесть с половиной десятков человек собрались в топографическом классе Белкинской царевой школы, самом большом помещении. Ну исключая общую залу, она для такого количества людей была явно велика.
        Я вошел последним и окинул взглядом собравшуюся компанию. Кроме моих сыновей и моих соратников, никто не знал, зачем их сюда пригласили. Да и из сыновей догадывался, вероятно, один Иван. Впрочем, может, он кому из братьев или своих самых близких ближников и рассказал о своем предположении, но вряд ли многим. Так что большинство были вынуждены теряться в догадках.
        Эти люди попали сюда не случайно. Большинство из них были обязаны этим моим сыновьям, поскольку именно с этими людьми у них сложились дружеские отношения. Впрочем, это был хоть и определяющий, но не единственный критерий. Каждого из тех, кому, по словам моих сыновей, они в наибольшей степени доверяют, тщательно проверили люди Пошибова. И кое-кто был после этого деликатно отправлен с важным царевым поручением подальше от моих ребят. Нет, во взаимоотношения сыновей с их окружением я особенно вмешиваться не собирался, но вот ограничить
        доступ к информации людям из окружения сыновей, кои вызывали у меня опасения, я не только мог, но и считал должным. Почему я это сделал, я сыновьям собирался объяснить, а уж как они поступят далее - их воля.
        Ну а кроме тех, кто уже был в близких отношениях с моими сыновьями, здесь было еще около двух десятков человек, коих я хотел бы ввести в их окружение. Ибо они были верны, энергичны, талантливы, и моим парням очень не помешало бы иметь рядом таких слуг. Так что пусть поживут бок о бок, пообщаются, послушают все то, что мы с моими соратниками собирались им здесь рассказать, обсудят сие, поспорят - авось что и выгорит… Ибо в таком деле, как дружба и соратничество, никого принуждать невозможно, и делать это я не собираюсь, а вот создать условия , когда сии отношения могут возникнуть, - почему бы и нет?
        Усмехнувшись своим мыслям, я прошел к креслу, поставленному у дальней стены, и, с кряхтеньем опустившись в него, начал:
        - Некоторое время назад мой сын и наследник Иван как-то попросил меня: «Батюшка, а ты не мог бы поучить меня и братьев, как оно - государством управлять…»

3
        Отто спрыгнул со сходней и остановился, обводя взглядом знакомые места… которые выглядели не очень-то и знакомо. Война не обошла добрую старую Ригу стороной, и никаких сомнений в этом у капрала Циммермана и ранее не было. Вот только война закончилась уже пять лет тому как. А добрая старая Рига все еще выглядит так, будто война если еще не идет, так только-только завершилась. Куда смотрит магистрат? Отто недовольно хмыкнул и, закинув за плечи выцветший, потрепанный, но еще вполне прочный стрелецкий вещмешок со своим нехитрым скарбом, двинулся в сторону лавки Старины Михеля.
        Лавка была на месте, но Старины Михеля там уже не было. Того же, кто сидел на его месте, Отто узнал не сразу. Когда он вошел внутрь, человек, сидевший там, где обычно сидел старый хозяин, окинув его быстрым оценивающим взглядом, сорвался с места и склонился перед Отто в низком поклоне.
        - Господин капрал, исключительно рады вас видеть! Чем я могу быть вам полезен?
        - Шульц… - неуверенно произнес Циммерман по- немецки, вглядываясь в макушку кланяющегося. В горле слегка царапнуло. Да, давненько он не разговаривал на этом языке…
        Тот на мгновение замер, а затем резко разогнулся и напряженно всмотрелся в посетителя.
        - Отто? Ты?!
        - Привет, старина, - улыбнулся Циммерман, скидывая с плеч вещмешок. - А где Старина Михель?
        - Умер… - растерянно отозвался Шульц, - уже четыре года как… Отто Циммерман, неужели это ты?
        - Я, я, - кивнул Отто. - Жаль старика… Ну да жизнь есть жизнь. Ладно, непременно помянем его. А пока давай рассказывай, как вы тут поживаете.
        - Нет, погоди, - нахмурился Шульц. - Почему на тебе эта форма? Если ты ее украл, то мне совершенно не нужны неприятности с…
        - Да успокойся, - махнул рукой Циммерман, - ничего я не украл. Я действительно капрал шестого Сунгаринского стрелецкого полка. Наш полк сейчас распустили на жилое. На четыре года. Вот я и решил добраться до Риги и посмотреть, как все здесь устроилось.
        - Сунгаринского? - удивился Шульц. - А это где?
        - Далеко, - отозвался Отто, - достаточно сказать, что до Риги я добирался почти год. При том что старался двигаться побыстрее… Ну да что мы тут стоим? Посетителей у тебя, как я вижу, немного, так что пойдем-ка к старому Карлу, пропустим по кружечке пива и поговорим. Я угощаю…
        Шульц еще несколько мгновений постоял, недоверчиво разглядывая старого знакомого, появившегося на его пороге в столь необычном виде, а затем тяжело вздохнул и двинулся в сторону выхода.
        - С торговлей дела вообще не очень, - рассказывал он Циммерману, пока они шли знакомой улицей в старый трактир, коий много лет назад служил им местом встреч и горячих споров. - Русские построили целый город там, - Шульц махнул рукой в сторону устья реки, - за стенами Риги. Там и порт, и склады, и магазины. А здесь - захолустье… Причем у нового города нет даже стен. Да и, как видишь, рижские стены тоже по большей части разобрали. Не понимаю, почему они это сделали… - Шульц пригорюнился. - Впрочем, говорят, что Динамюнде… то есть, как они теперь его называют, Страж-городок они сильно расширили и укрепили. Говорят, его пушки теперь могут вдребезги разнести любой корабль одним залпом. Но если враг придет по суше? Кому мешали наши стены?
        - А магистрат что говорит?
        Шульц вздохнул.
        - Так нет теперь магистрата.
        - Как нет? - удивился Циммерман. - А куда он делся?
        - Из старого магистрата все разбежались. А новый так и не выбрали. Сам видишь, сколько теперь в Риге народу живет. Тысячи две всего. Да и из тех - половина русские, причем большая часть - просто на постое. Царь-то сразу после войны указ издал, что в течение года все, кто сбежал от войны, могут вернуться и поселиться в своих старых домах. Но вернулись немногие. А из людей с деньгами вообще почитай никого. Говорят, когда русские обстреливали Ригу своим дьявольским оружием, тут творился настоящий ад. Люди сходили с ума и сами прыгали в огонь… А все из-за этих проклятых шведов. Этот чертов полковник Бойе отказался сдать город! А ведь ему уже было известно о том русском оружии и о том, как русские поступают с непокорными городами.
        - Говорят? - удивленно переспросил Отто.
        - Ну да. Меня же не было в городе, когда все это началось. Дядя Михель еще за две недели до подхода к городу русских отправил меня со всем товаром в Динабург… э-э-э, Двинск. К своему русскому партнеру, Рукавьишникоффу. Там я и пересидел всю осаду. А вернулся, когда русские уже ушли к Выборгу. Ты же знаешь, они в первый год после захвата Лифляндии здесь даже ни в одном городе гарнизонов не оставляли. Все было так разорено, что удерживать хоть что-то не имело смысла.
        - Понятно… - задумчиво отозвался Циммерман, толкая знакомую дверь. В прежние времена он просиживал в таверне «У старого Карла» все вечера. Как, впрочем, и Шульц.
        Внутри изменилось немногое. Как видно, пожар, охвативший город при обстреле, не обошел таверну стороной, но хозяин восстановил ее практически в прежнем виде. Только контраст старого, закоптелого дерева и новых, хотя уже слегка потемневших от дыма очага и табака из трубок посетителей балок немного резал глаз. Отто задержался на пороге, окидывая взглядом зал. Никого из знакомых видно не было. Да и вообще посетителей было немного. Ну да оно и понятно. Во-первых, белый день на дворе, все трудятся, а во-вторых, в сегодняшней Риге было слишком мало народу, чтобы таверна имела шанс заполниться хотя бы вечером…
        - Чего желает господин капрал? - тут же нарисовался перед Циммерманом трактирный служка.
        Эк они тут разбираются в русских знаках различия… ну да, вероятно, русские военные здесь самые денежные посетители.
        - Пива. И соленых крендельков. На двоих. А пока мы будем пить пиво, сделай-ка нам кабанью ногу. Что-то я проголодался, - распорядился Отто и, кивнув Шульцу, направился в дальний угол, к столу, за которым он любил обычно сиживать по вечерам.
        - А ты к нам надолго? - поинтересовался Шульц, когда им принесли кружки, увенчанные густой, плотной пеной. Уж что-что, а пиво у старого Карла варить пока не разучились…
        - Не знаю пока, - пожал плечами Циммерман. - Завтра наведаюсь к коменданту, похожу по городу, там решу.
        - А… ты уже где-нибудь остановился? - вкрадчиво спросил Шульц. - А то я могу сдать тебе твою старую комнату. Она сейчас стоит пустая… Она в отличном состоянии. Наш дом пожар почти не затронул. Только крыша сгорела. Но мы ее давно починили, а запах уже почти выветрился. Марта там приберет, и… я недорого возьму!
        Отто усмехнулся. Русский на месте Шульца предложил бы ему просто пожить у себя, а племянник Старины Михеля не упустил возможности слегка подзаработать.
        - Недорого - это сколько?
        - Ну… десять копеек в день, - живо отозвался Шульц.
        - Четыре, - больше наобум и зная жадноватую натуру Шульца, чем действительно будучи в курсе местного уровня цен, рубанул Циммерман.
        - Согласен, - торопливо кивнул Шульц, хотя в голосе его явно слышались нотки разочарования.
        Они некоторое время помолчали, прихлебывая пиво и хрустя солеными крендельками, а потом Шульц поинтересовался:
        - А как тебя взяли в стрельцы?
        - Повезло, - задумчиво отозвался Отто, как будто размышляя, действительно ли повезло, или ему просто так кажется по привычке. Но потом решительно кивнул. Нет, точно повезло! - Когда мы побежали громить Русскую деревню, меня там взяли в плен.
        - Кто? - удивился Шульц.
        - Один русский офицер. Кирасир. И забрал с собой в Полоцк. Ну и… потом я оказался в Москве. Где меня расспрашивали о Блюхе, Рабке, Штаубе и остальных…
        - Рабке, Штаубе… - Шульц испуганно оглянулся. - А ты слышал, что с ними случилось?
        - Нет, - покачал головой Циммерман. - А что? Что-то неприятное?
        - Да уж куда неприятнее… - хмыкнул Шульц. - Их повесили.
        - Кто, русские? Немудрено, - усмехнулся Отто.
        - Да нет, не русские… то есть никто не знает, кто это сделал. И вообще, все это произошло не здесь, а в Данциге. Там повесили семерых, в том числе, говорят, двух иезуитов. Вроде бы они все встречались где-то в пригороде Данцига, в каком-то доме, а наутро их нашли развешанными по соседним с домом деревьям. Вот так-то… А почему ты сказал - немудрено?
        Циммерман покачал головой и ответил по-русски:
        - Да так, мысли ни о чем…
        Шульц уважительно кивнул.
        - Да уж, ты ловко выучился говорить по-русски.
        - Пришлось, - снова усмехнулся Отто, вновь переходя на немецкий. - Неужели ты думаешь, что в русской армии команды и распоряжения отдаются на каком-то ином языке, кроме русского?
        В этот момент к столу подошел служка с подносом, на котором возвышалось блюдо с запеченной кабаньей ногой и столовыми приборами. Быстро расставив все на столе, он нагнулся к Циммерману и тихо произнес:
        - Я очень извиняюсь, господин капрал. Но человек вон за тем столом интересуется, не Отто ли Циммермана он имеет честь видеть за этим столом?
        Отто оглянулся. Через два стола от него сидел его старый приятель Клаус Ульке. Шульц тоже его разглядел и, наклонившись к Циммерману, зашептал:
        - Не подавай виду, что его узнал. Ульке теперь - настоящая рвань. С тех пор как сгорели склады его отца, он так и не смог подняться. И теперь живет тем, что набивается в компании, пьет за их счет и рассказывает, как раньше было хорошо.
        Но Отто не обратил на его слова никакого внимания. Он приподнялся, широко улыбнулся и призывно махнул рукой.
        - Клаус, давай сюда… и это, еще пива и крендельков и еще одну тарелку.
        - Слушаюсь, господин капрал!
        После того как они с Ульке обнялись, тот устроился за столом и ухватил принесенную служкой новую кружку пива.
        - Эх, Отто, как я рад тебя видеть! - расчувствовался Ульке, одним махом уполовинив кружку. - Ты - будто глоток свежего воздуха, как будто привет из той самой доброй старой Риги!
        Циммерман хмыкнул. Ну да, доброй, старой… а сколько разговоров они вели тогда о том, что Рига-де ныне далеко уже не та добрая и старая, коей она была когда-то. Что Рига почти погибла. Что надобно непременно что-то делать, чтобы восстановить ее силу и богатство… А теперь те времена кажутся славными и благополучными. И уже не хочется ничего более того, если бы они вернулись…
        - Эх, ты бы знал, - продолжал между тем Клаус, - как я скучаю по старым временам. Помнишь, какие компании собирались здесь, «У старого Карла»? Помнишь, как мы тогда спорили? Как грезили о свободе и справедливости? - мечтательно произнес Клаус.
        - Да уж помню, - усмехнувшись, отозвался Отто, - и как нами воспользовались - тоже.
        - Сейчас все по-другому, - пригорюнившись, отозвался Ульке, никак не отреагировав на слова Циммермана. - Слава богу, русские угнали всех этих ливов, латгалов, латов и остальных - у-у, мерзкие рожи, - но зато теперь всюду мерзкие рожи русских…
        - По-моему, - добродушно отозвался Отто, - это не та тема, которую стоит обсуждать с капралом русской армии.
        Клаус недоуменно посмотрел на него. Похоже, он как-то не обратил внимания на то, во что одет его старый приятель, и только теперь это обнаружил. Поэтому на его лице сначала нарисовалось удивление, затем испуг и только после этого интерес. Шульц же все это время смотрел на Ульке крайне осуждающе.
        - Прости… - несколько обескураженно произнес Клаус и после паузы осторожно поинтересовался: - А можно узнать, как ты им стал?
        - Да я вот как раз перед твоим появлением и начал рассказывать об этом Шульцу, - добродушно отозвался Циммерман, ловко отделяя от кабаньей ноги здоровенный шмат и отправляя его в рот. Запив мясо пивом, он некоторое время сосредоточенно жевал, а затем шумно выдохнул: - Уф, у старого Карла по-прежнему легкая рука.
        - Старого Карла нет, - печально сообщил Ульке. - Погиб, когда тушил свою таверну. Так что сейчас готовит его двоюродный племянник. Ты его не знаешь. Он появился в Риге перед самой осадой. У брата Карла был хутор неподалеку, там на него работало три семьи латов, но как пришли известия, что союзные русским кочевники захватывают в плен людей и угоняют куда-то на восток, брат Карла решил перебраться к нему в город. Он тоже погиб, а его семья уехала в Любек. Один только племянник остался. Он женился на внучке Карла и унаследовал его таверну. - Клаус тяжело вздохнул, парой громких глотков окончательно осушил кружку и недоуменно уставился в ее пустое жерло, будто говоря: «Как, и это все?»
        Отто вежливо-печально кивнул, подвинул к Ульке одну из полных кружек и произнес:
        - Жаль старика… Но все равно кабанью ногу здесь по-прежнему готовят отменно! И… знаете что, давайте помянем всех, кто ушел за те годы, что меня здесь не было, - Старину Михеля, старого Карла, других… короче - всех! - Циммерман поднял кружку с остатками пива и резким движением опрокинул ее себе в глотку.
        Шульц и Ульке молча последовали его примеру.
        - Ну так вот, - продолжил Отто, ставя кружку на стол с громким звуком, что испокон веку означало в этой таверне требование новой порции пива, - после того как я оказался в Москве и стал ненужен тем, кто меня пленил, передо мной встал вопрос - что же дальше? Я мог бы попытаться пойти в Немецкую слободу, кою основали пленные лифляндцы, захваченные русскими еще в прошлой, Ливонской войне. Там время от времени появлялись немецкие купцы. Хотя очень мало. Сами ж знаете: сегодня русские торгуют по всему миру, и ехать за каким-то русским товаром даже в их порт, не говоря уж о самой столице, не имеет особого смысла. Дома все есть и не настолько уж дорого… Но, как мне сказали, немецкие купцы иногда появлялись. Однако сколько мне придется их ждать - никто уточнить не мог. Может, месяц, а может, и год!
        - Я бы на твоем месте попытался устроиться к какому-нибудь русскому купцу, - с ноткой зависти в голосе от представившихся Отто возможностей заявил Шульц. - Русский язык ты знаешь, чего же еще?
        Циммерман хмыкнул.
        - Это не так-то просто. Они не очень охотно берут иностранцев. Да и требования к тем, кто желает пойти в приказчики к купцам, там, в России, куда как строги! Не то что здесь. Требуется знать счет намного лучше, чем у нас. Уметь вычислять дроби, причем не только обычные, но и считаемые по десяткам…
        - Как это? - удивился Шульц.
        Отто махнул рукой:
        - Потом объясню. Это придумал фламандец из Брюгге Симон Стевин, а усовершенствовал сам великий Кеплер![Действительно, распространение десятичных дробей в Европе началось только после выхода в свет книги «Десятая» (1585 г.) фламандского математика Симона Стевина. Хотя их описание в европейской математике появилось значительно ранее, еще в XIV в. А Иоганн Кеплер придумал отделять целые части запятой.] Но я не о том. Короче, чтобы пойти в приказчики к русскому купцу, мне не хватало знаний. А чтобы научиться - денег. Возвращаться сюда особого смысла не имело. Здесь шла война, и вряд ли во время нее имелись большие возможности зарабатывать торговлей… А садиться на шею Старине Михелю еще одним нахлебником я не желал. Да еще и не факт, что он бы меня принял…
        Сверкнувшие при этом пассаже глаза Шульца подтвердили Отто, что его предположения были довольно близки к истине.
        - Ну я и стал думать, как дальше жить. А тут выяснилось, что таких, как я, вполне готовы принять на службу в русское войско, кое стоит у них далеко на востоке. В армию, что воевала здесь, меня бы, понятное дело, не приняли… да я и сам бы не пошел. А вот туда решил пойти… - Циммерман сделал паузу и отправил в рот еще один шмат мяса, не обращая особого внимания на озадаченные взгляды соседей по столу.
        Не пошел… не приняли… с чего бы это? Всем было известно, что солдатское дело такое: что приказано - то и делаешь. Во времена закончившейся аккурат перед Северной войной войны Тридцатилетней армии противников частенько, разорив какую-то местность, объявляли набор пополнения, и только что начисто ограбленные солдатами крестьяне спокойно шли наниматься в наемнические роты. Чтобы уже через несколько дней совершенно спокойно и на законных основаниях грабить бывших односельчан… Но их старый приятель говорил об этих странных вещах так, будто все это само собой разумелось. Да-а, странноватые, однако, порядки в русской армии.
        - Вот так я и попал в Сунгаринскую крепость, - закончил свой рассказ Отто.
        Некоторое время его приятели молчали, осмысливая услышанное. А потом Ульке осторожно спросил:
        - А каково у тебя жалованье?
        - Ну… сейчас два рубля в месяц. А когда рядовым стрельцом был - так рубль, - ответил Циммерман.
        Двое его сотрапезников удивленно переглянулись. Негусто.
        - Так тратить-то их особенно и не на что, - пояснил Отто. - Мундир, сапоги, ремень и остальное снаряжение - выдают. Все оружие - тоже. Спим в казенной казарме. Кормят тоже за казенный кошт. А если когда в выходной пропустишь стаканчик-другой ну или женщину наймешь естество потешить, так только тогда деньги и нужны. К тому же там, в Приамурье, можно и так женщину найти. Без денег. У местных племен обычай такой - своих женщин иноземцам подкладывать. Вот все и пользуются… Правда, в последнее время среди них много крещеных стало и сие уже не так распространено, как ранее. Но еще есть…
        Глаза Шульца затуманились, похоже, он старательно что-то подсчитывал в уме.
        - А кормят как? - закончив подсчеты, заинтересованно спросил он. - Живот не сводит?
        - Да нет, - мотнул головой Циммерман. - В походе так вообще от пуза. Да и в военном городке всегда добавки попросить можно. Свои же повара готовят, из роты. Так что ежели что - с ними разговор у стрельцов короткий. - И он внушительно показал кулак.
        - А ежели, к примеру, сапоги развалятся или мундир порвется?
        - Так их по сроку выдают. Сапоги - на год. Мундир - на два. Остальному также свой срок имеется. Ежели раньше порвешь - за свой счет покупаешь с полкового складу. Так что все «дежурный рубль» завсегда на всякий случай имеют. Ну а в походе - так вообще бесплатно все спортившееся возмещают.
        - А остальное?
        - А остальное, - Циммерман оторвал от почти обглоданной кабаньей ноги еще шматок мяса и поднес его ко рту, - кто как тратит. Кто на женщин и выпивку. Кто копит до жилого, а тратит уже дома. Кто в рост в государев банк кладет. Там с каждого рубля за год пять копеек лишку набегает. - И он захрустел косточкой.
        - А ты?
        - А я, - Отто сплюнул застрявший в зубах мелкий осколок косточки и усмехнулся, - я жене отдаю.
        - Так ты женился?! - изумленно воскликнул Ульке. Его лицо слегка перекосилось, и на нем появилось этакое слегка брезгливое выражение. - И на ком? На русской? Или… на какой-нибудь из местных племен, которая до тебя по их обычаю уже спала с сотней мужчин? - В его голосе явно чувствовалось неодобрение.
        - Да нет, - не реагируя на явный вызов Клауса, добродушно ответил Циммерман. - На шведке. Ее зовут Маргрете. У нас уже пятеро детишек.
        Его сотрапезники недоуменно переглянулись. Потом Шульц осторожно спросил:
        - Отто, насколько я понял, от твоей Сунгаринской крепости до Риги год пути?
        - Да, - ухмыляясь, кивнул Циммерман, весело глядя на своих приятелей.
        - Значит, до Швеции еще дальше? - скорее утвердительно, чем вопросительно продолжил Шульц.
        - Да, - снова согласился Циммерман.
        - А есть ли там поблизости море?
        Отто, явно забавляясь недоумением приятелей, отрицательно мотнул головой.
        - Нет, поблизости моря нет. До моря надо плыть где-то около месяца. А пешком по прямой выйдет если только чуть быстрее.
        - Но где тогда ты нашел там шведку?
        Циммерман довольно рыгнул, выразив сим свое благорасположение к местной кухне, затем ухватил расторопно поднесенную трактирным служкой, явно прислушивавшимся к разговору, свежую кружку с пивом, сделал добрый глоток и нарочито небрежно заявил:
        - Так их там много было. - И, насладившись выражением абсолютного недоумения, нарисовавшимся на лицах окружающих, снисходительно пояснил: - Отсюда их привезли. Русские тех, кого кочевники поймали, всех выкупали. И взрослых всех похолопили. Мужчин отправляли свои дороги строить, а баб и девок - к нам. В услужение. Там-то женского полу, которые лицом белы и с нашими бабами схожи, не шибко много. Местные-то все ликом чинцы. Вот они их туда и послали. Там и ливки, и финки, и латгалки, и эстки были, и иные, кои тут местные, тоже.
        - И что, можно было себе бабу купить и что хочешь с нею делать? - недоверчиво, но с явной завистью переспросил Клаус.
        - Кто тебе сказал? - удивился Отто.
        - Да ты.
        - Когда?
        - Да только что! - сердито рявкнул Ульке и повернулся к Шульцу. - Мы все слышали!
        Циммерман покачал головой.
        - Слышали, да не то. Купить-то я ее купил, но не для «все что хочешь», а для услужения в доме. А ежели кто вздумал бы какую холопку к тому «что хочешь» принуждать, так живо бы покупку конфисковали да штраф платить заставили в ее пользу. Да еще и батюшка бы епитимью такую наложил - мало бы не показалось… Мы же, чай, русские люди, православные, да еще армия - а не бандиты какие.
        Тут глаза обоих сотрапезников стали просто как блюдца.
        - Отто… ты что? Крестился в православные?!
        Циммерман одним глотком осушил кружку и поставил ее на стол.
        - Да, - спокойно ответил он. - И не жалею. Я-то из Риги раньше самое большее в Динабург ездил. Ну еще в Митаву один раз. Ничего не видел и не знал. А как по всей стране проехал, посмотрел, какова она ныне, сколь широка и обширна, сколько народу в ней живет и какого, так и понял, что без Божьего соизволения такую страну создать невозможно! Да и про царя нашего такие сказы по стране ходят… Так что все, что нам раньше патер про православных говорил, ложь. Точно.
        После его слов не только за их столом, но и во всей таверне, в которой уже появились посетители, почти сразу затихавшие и начинавшие прислушиваться к громкому голосу этого русского капрала, так хорошо говорящего по-немецки, установилась ошеломленная тишина. А Отто достал из-за борта мундира платок, аккуратно вытер рот и руки и жестом подозвал трактирного служку.
        - И… ты решил жениться на своей холопке? - очнувшись от задумчивости, поинтересовался Ульке.
        - Почему это на холопке? - усмехнулся Циммерман. - По цареву указу и приговору Земского собрания православный в России холопом быть никак не может. Так что как только Маргрете покрестилась, так и перестала быть холопкой. Ну мы сразу и поженились.
        - А если бы она за тебя не пошла?
        - Не пошла бы, так все равно перестала бы, - пояснил Отто.
        - И ты бы потерял деньги?
        - Да нет, денег не потерял бы, - мотнул головой Циммерман. - Просто на ней бы получился долг в ту сумму, за которую я ее купил.
        - И она бы работала на тебя, пока бы все не отработала, - кивнул хитроумный Шульц, понимающе улыбаясь.
        - Да где хотела, там бы и работала, - снисходительно пояснил Отто. - Она же свободным человеком стала. Как я ее удержать смог бы?
        Шульц недоуменно наморщил лоб и некоторое время раздумывал над странной коллизией. Местные ливы и латгалы, работавшие на немецких хозяев, тоже были не все закрепощены, но зато опутаны такими долгами, что уйти от хозяина были просто неспособны. А там-то что не так?
        - А… на то чтобы ей покреститься, требовалось твое разрешение?
        - Как это? - удивился Циммерман. - Какой человек между другим человеком и Богом встать может? Если решилась - так пошла бы в церковь и покрестилась. Никто бы не воспрепятствовал.
        Шульц и Ульке снова озадаченно переглянулись. Как-то все в рассказе их старого приятеля выходило неправильно… Вот вроде есть повод возмутиться совершенно варварскими обычаями, а тут вдруг раз, поворот - и вроде как обычаи какие-то уже и не варварские, а совсем наоборот. Затем варварство вдруг уходит на задний план, открывая очень радужные коммерческие перспективы, и снова - раз, и перспективы быстро становятся какими-то непонятными, но уже явно нерадужными. Сложно все, запутано…
        - Значит, она сначала была у тебя в услужении, но ты ее не трогал, а потом, когда она и ты окрестились, ты на ней женился, хотя она была совершенно не обязана выходить за тебя, который купил ее как холопку, но она все-таки вышла, - попытался резюмировать услышанное Шульц.
        - Ну где-то так, - согласно кивнул Циммерман, доставая из кошеля медь и расплачиваясь с трактирным служкой.
        - Как все запутано… - покачал головой Ульке и спросил: - А чего ж ты не привез ее и детей?
        - А зачем? - пожал плечами Отто. - Да и лавку не на кого было оставить.
        - Лавку?
        - Ну да, - кивнул Циммерман и пояснил: - Я же говорил, что жалованье особенно тратить было некуда. Вот после первых трех лет службы у меня и скопилась довольно круглая сумма. Так что когда нас первый раз распустили на жилое, я и завел скобяную лавку. Я же поэтому Маргрете и купил, что, пока я за товаром ездил, надо было кому-то за лавкой и домом смотреть… ну и понравилась она мне, не скрою. Так мы и стали жить. Она первое время все ко мне присматривалась, а уж когда окрестилась, так сама и предложила идти венчаться. А я что, я не против был. Мне тоже местные бабы уже надоели. Вот так мы хозяйством и обзавелись. Я сюда просто на родные места посмотреть приехал, а не оставаться. Поживу сколько-нито и домой двинусь… ну, может, прикуплю чего, чтобы о Риге напоминало…
        При этих словах Шульц тут же подобрался, как, впрочем, и большая часть посетителей таверны, сидящих за соседними столиками. В сегодняшней Риге было довольно туго с денежными покупателями.
        - …там-то у меня дела идут неплохо, - продолжал между тем Циммерман, - денег вполне хватает. А как после жилого еще три года отслужу, так и вообще свободен буду. Я же поэтому-то и в сержанты не соглашаюсь идти. Хотя ротный капитан давно предлагал в сержантскую школу отправиться. Сержантам положено еще пять лет в запасе состоять и еще два года в учебной роте отслужить, а капралам - нет. Пятнадцать лет в строю и резерве отслужил - и свободен как ветер…
        На следующий день Отто встал пораньше, начистил сапоги остатками ваксы и двинулся представляться коменданту Усть-Двинска. В Риге, ставшей просто районом нового города, как ему сообщил вчера вечером Шульц, своего коменданта не было.
        Усть-Двинск начинался сразу за бывшими стенами Риги, вобрав в себя рижские пригороды. Город еще вовсю строился, но в нем уже были видны черты, явно роднившие его со столицей. По существу, здесь, на балтийских берегах, русские строили уменьшенную копию своей столицы, так сказать, вторую столицу… Впрочем, все эти черты мало-помалу приобретали и другие русские города. Россия богатела, вовсю пользуясь своим промежуточным положением между Востоком и Западом, торгуя с Востоком - западными товарами, а с Западом - восточными и с тем и другим - своими собственными. Да еще и активно втягивая в себя мастеров, технологии и развивая все новые и новые производства на своей территории. К тому же мудрая политика ее царя привела к тому, что через ее территорию перенаправлялись торговые маршруты, прерванные враждой соседних народов, поскольку именно Россия нередко сохраняла мирные и даже дружественные отношения с обоими воюющими государствами. Ну и ее ставшие уже знаменитыми царевы дороги…
        Эти дороги были закончены только два года назад, но дорожное строительство не остановилось. Во многих губерниях купцы, оценив удобство царевых дорог, складывались купным коштом и били челом как «государевой гостевой тысяче», так и самому государю с просьбой добавить средств на строительство в их губернии какой еще необходимой дороги, а то и нескольких. Государево участие, правда, по большей части заключалось, как правило, в дозволении использовать бывших пленных, все еще пребывающих в холопьем состоянии, коих уже оставалось от трехсот тысяч токмо тысяч восемьдесят, более половины из которых были бывшие шведские солдаты (им было обещано, что по прошествии десяти лет по окончании войны они будут отпущены домой, вот шведы и упорствовали)… Либо в выделении на работы черносошных крестьян, но токмо на время, не наносящее ущербу их хозяйствованию. А также в положении всем занятым на стройке хлебного жалованья из государевых хлебных складов. Денег государь не давал. Но и этого было достаточно.
        Так что деньги в стране были, а разумность новой планировки, впервые опробованной в столице, и не только удобной, но и практически исключающей возможность больших пожаров, ранее бывших настоящим бичом в основной своей массе деревянных русских городов, теперь уже ни у кого не вызывала сомнений. Правда, столь вольготная городская планировка - с прудами, тенистыми аллеями и широкими улицами - почти исключала возможность обнести русские города стенами. Но новое русское оружие - ракеты - показало всем, насколько слабой защитой от него являются стены. Да и ныне Россия пребывала в таком военном могуществе, что мысль о том, что где-то найдется враг, способный угрожать ее собственным городам, просто не приходила русским в голову. Вот всю страну и охватил строительный бум.
        Комендатура размещалась в новом доме, стоящем почти на окраине. Чтобы добраться до него, Циммерману пришлось пройти через весь город, в отличие от ставшей захолустьем Риги наполненный людьми, регулярно спрашивая о том, где ему найти комендатуру. Не столько даже потому, что не понял это с первого раза, сколько потому, что здесь не доживали, как в Риге, тоскуя по старым и давно ушедшим временам, а жили. Весело, яростно, жадно. Как жили в любом русском городе. Он, похоже, слишком привык к русским городам…
        Комендатуру он опознал по стоящему у входа стрельцу с ружьем с воткнутым в ствол по новым правилам байонетом. Коменданта на месте не было, но его дежурный помощник - однорукий капитан, коему Циммерман уважительно отдал честь (ветеран, сразу видно), выслушал доклад Циммермана и, достав из стола с выдвижными ящиками (говорят, сам царь такой придумал) толстый том, ловко раскрыл его одной рукой и сделал в нем какую-то отметку.
        - Как там у вас в Приамурье, капрал? - поинтересовался капитан, закрывая том.
        - Да по-разному, господин капитан, - признался Циммерман. - Большой войны, как у вас была, нет, а так - всякое бывает. И хунхузы пошаливают. Но с ими по большей части драгуны да казаки ратятся, а мы - ежели уж когда те совсем расшалятся и противу них большой поход учинят. Да вот еще на Эдзо плавали. «Ся-муря» замирять…
        - Казаки? - удивился капитан. - Не слышал, что у вас там казаки объявились.
        - Объявились, - кивнул Отто, - со всей Сибири к нам сбегаются. В сибирских-то городках только служилое казачество есть, а на землю им по уложению садиться запрещено. Токмо на украинах. А у нас как раз самая украина и есть. Вот перебегают к нам те, кто на землице осесть желает. Царевич Данила, что ныне у нас наместник, их по реке Хвостатой, кою журжени Нэньцзян именовали, Муданьцзян и верховьям Сунгари расселяет.
        Капитан понимающе кивнул.
        - А к нам надолго?
        Циммерман задумался. А действительно, на сколько он приехал в город своей юности, о котором вспоминал в своих снах и который оказался совсем не таким, каким он ему помнился? Что ему тут делать?
        - Да нет, господин капитан, - решительно мотнул головой капрал Циммерман. - На несколько дней, может, на седмицу. А потом - домой!

4
        Карету заметно трясло. Я, морщась, сидел, откинувшись на мягких подушках, укрытый легким пледом. На ногах, явно не по сезону, были валенки с кожаными калошами. И все равно я мерз. И страдал от тряски. Охохонюшки, в старости многие вещи, которые юность просто не замечает, становят причиной для страданий. Вот та же булыжная мостовая. Слава богу, в розмысловой избе торговых и военных возов и повозок разработали систему кожаных рессор, изрядно уменьшивших просто дикую тряску экипажей на булыжных мостовых. А то бы я вряд ли решился на столь дальнюю поездку. По местным меркам, конечно. В оставленном мною времени я до Сергиева Посада долетал за полчаса, ну когда выбирался из московских пробок…
        Терентий Шамшурин, мой новый государев розмысл, хотя и не обладал талантами Акима в области технического и технологического чутья, но администратором показал себя куда лучшим, чем покойный Аким. И быстро привел всю систему государевых розмысловых изб в куда более эффективное состояние. Так, например, в литейной уже шли эксперименты с переплавкой чугуна в выложенной огнеупором ванне без дополнительного топлива с помощью нагнетаемого водоприводными мехами воздуха. Да еще с его предварительным подогревом с использованием тепла, получаемого в процессе плавки. Если я правильно помню главу из учебника физики, нечто подобное называлось конвертором. И ведь без какой-то подсказки с моей стороны догадались, стервецы… А в той же розмысловой избе торговых и военных возов и повозок придумали вот эти кожаные ременные рессоры. Причем потом уже, когда мне показали первый вариант, я вспомнил, что видел нечто подобное. То ли в Оружейной палате, то ли в Вене, рядом с Хофбургом, где торчат упряжки лошадей, катающие туристов. Но вот вспомнил тогда, когда все было уже сделано…
        Однако массовое производство подобных экипажей пока возможно, пожалуй, только в России. Ибо только здесь вследствие массового производства говяжьей, а теперь уже и свиной тушенки резко упали цены на кожу. Что, скажем, позволило мне обуть всю армию в кожаные сапоги, а для стрельцов и драгун наладить производство кожаных полукирас, способных остановить ружейную пулю, выпущенную на дистанции тридцати шагов, а пистолетную даже при выстреле в упор. Это, по рассказам моего сына, снизило потери при атаке пехоты драгунами почти на треть, а потери стрельцов в перестрелке - и вообще наполовину. Впрочем, дело было не только в кожаных кирасах. Просто мини-пушка под названием мушкет, обладавшая пушечным калибром 20-22 мм, разработанная для пробивания рыцарских лат, но страшно громоздкая, неуклюжая и малоскорострельная, постепенно уходила в прошлое во всех армиях мира, уступая место более легкому и скорострельному оружию с калибром
17-18 мм и гораздо более легкой пулей.
        Карета свернула к Кремлю и въехала в ворота. Дробный грохот копыт коней конвоя сместился с боков кареты назад. Еще минута, и карета остановилась. Я облегченно вздохнул и начал выбираться из-под пледа. Ну наконец-то дома.
        Эта поездка на богомолье вытрясла из меня всю душу. Но не совершить ее я не мог. Потому что вследствие то ли накопленной годами жизни мудрости, то ли развивающегося старческого маразма стал много задумываться о том, что там, за пределами. После жизни. В том времени, которое я покинул, об этом говорилось и писалось много. По большей части откровенной околонаучной чуши. Но после стольких лет здесь я начал относиться к науке как таковой очень скептически. Здесь же тоже были ученые, причем гениальные, куда там нашим, уже во многом ставшим приложением ко всяким там синхрофазотронам, электронным микроскопам и адронным коллайдерам. Эти же с помощью самых примитивных приборов и силы собственного разума вычисляли такие глубинные закономерности, что можно было диву даваться. Но я-то знал, что ныне кажущиеся столь стройными и логичными научные воззрения лет через пятьдесят будут опровергнуты и заменены другими, еще через пятьдесят - следующими, а потом еще одними. Причем все они отчего-то в момент своего господства считались абсолютной истиной.
        Религия же таких многоколенчатых вывертов за свою историю не допускала. Результаты исканий ведущих богословов, скажем, того же Иоанна Дамаскина, Максима Исповедника, Иоанна Златоуста и других, и сейчас, спустя сотни, а то и тысячи лет с того момента, когда они были озвучены, и даже в покинутом мною будущем все равно являлись частью некой всеобщей христианской истины. А большинство представлений о некой религиозной дремучести являются общественным мифом, использующим в качестве персонажа этакого гротескного попа типа героя пушкинской сказки о попе и его работнике Балде. Впрочем, в жизни таковые, конечно, встречаются. Даже и в покинутом мною времени. Хотя, судя по всему, основное гнездовье таковых все-таки не в православии, а в протестантизме, в коем предпочитают читать и понимать Библию тупо и прямо. Например, в покинутом мною времени я слышал, что в США существовала некая особая организация пилотов из прямолинейных протестантов, члены которой были уверены, что вследствие их прямого и непоколебимо тупого следования всем, даже малейшим предписаниям, изложенным в «инструкции по вознесению на небо»,
сиречь Библии, они ну точно будут вознесены на небо, причем вживую. Более того, члены этой организации не только были уверены в этом, но и ждали вознесения буквально со дня на день. Поэтому основной целью этой организации был контроль за тем, чтобы два пилота - члена этой организации даже случайно не попали на один рейс. Мол, а вдруг вознесение на небо состоится именно в тот момент, когда они будут в полете? Кто же тогда посадит самолет, коий пилотировали два вознесшихся пилота?..
        В православии, как самой древней и много познавшей и пережившей ветви христианства, этих глупостей практически не было. А когда я в беседе с отцом Никифором заикнулся о слишком уж примитивной картине мира, сложившейся в христианстве, он лишь спокойно улыбнулся.
        Спросите, почему я завел такой разговор именно с ним, а не, скажем, с патриархом? Просто отец Никифор был настоятелем Заиконоспасского монастыря, считавшегося как бы кузницей кадров для всех монастырей «особливого списка», число коих уже изрядно увеличилось, а наиболее продвинутые богословы были сосредоточены именно в них. Он занял этот пост после кончины отца Григория, о коем я искренне скорбел. Ох и долгонько ж живу. Стольких уже похоронил… Монастыри же «особливого списка» в свою очередь являлись кузницей кадров богословов, проповедников и полемистов для всей православной церкви. Кроме того, и сам отец Никифор считался одним из наиболее выдающихся православных богословов нашего времени. Еще молодым монахом он прошел с нашей с патриархом Игнатием подачи стажировку в греческих монастырях, а затем много беседовал с буддистскими монахами, которые пришли тогда из Китая, и совершил поездку в Западную Европу, в Кельн, Рим, Венецию, Бари и другие религиозные центры. Ну а кроме того, он являлся профессором Московского университета и главой его кафедры богословия, и большинство ученых, работавших в этом
университете, относились к нему с огромным уважением. Даже сам Декарт уже через полгода после назначения отца Никифора на этот пост начал почтительно здороваться с ним, отдавая должное уму и отточенной логике этого человека. И, похоже, отец Никифор был одним из очень немногих людей, к кому этот несомненно великий ученый, но человек с совершенно несносным характером (а что вы хотели от создателя метода радикального сомнения) испытывал искреннее уважение. Даже у меня отношения с этим французом не сложились…
        Так вот, улыбнувшись, отец Никифор сказал:
        - Ты неправ, государь. Это не христианская картина мира. Христианство вообще не об этом.
        Я слегка удивился. Как это? Всем же известно, что церковь настаивает, что земля плоская, накрыта твердым куполом неба, ну и так далее…
        Отец Никифор покачал головой.
        - Это вовсе не воззрения церкви. Христианство вообще не говорит об этом. Наоборот, это - научная картина мира, созданная величайшими умами человечества и общепринятая всем ученым миром того времени, когда люди получили откровение от Спасителя. И все.
        - Но… - помнится, озадаченно проблеял я, - а как же костры? Да и нашего старину Галилея эвон как затравили. И именно церковь, причем христианская…
        - Пусть их, - махнул рукой отец Никифор. - Латиняне и так присвоили себе многое, чем церковь заниматься не должна. Папа - светский владыка. Пристало ли это церкви? Многие князья церкви в Германии так же правят людьми, избирают императора, содержат и предводительствуют армиями… Все это гордыня людская. Какое это имеет отношение к христианству? Христианство - сокровенное знание только об одном, о спасении души. Все остальное - от мира сего. А значит - неважно.
        - Но… а как же откровения о создании мира за семь дней? - слегка поерничал я. - Ветхий Завет как-никак?
        Отец Никифор посмотрел на меня осуждающе.
        - Государь, ты же сам изведал откровения. Неужто тебе в них все было так уж понятно? Человек слаб и невежественен. И познать божественную истину в полном объеме ему не дано. Потому он воспринимает посланное ему откровение через искажающую призму своего собственного опыта. Что такое день? Срок, когда солнце встает на востоке и заходит на западе. И ныне брат во Христе Николай Коперник[Не следует забывать, что Николай Коперник был монахом.] доказал, что сие происходит вследствие оборота Земли вокруг своей оси. День Земли таков. Но сколько длится день Солнца? Или день Вселенной? И какой из дней имел в виду Господь, осеняя откровением услышавшего его?
        Я задумался. А ведь действительно… Люди все воспринимают через, как очень точно сказал отец Никифор, искажающую призму собственного опыта. Помнится, я где-то читал, что когда те же дикие горцы Кавказа, солидные мужики, смелые, много повидавшие, прожившие жизнь отцы семейств, впервые увидели автомобиль, то первым делом попытались исподтишка «прикормить» незнакомое животное свежим сеном. А охотники, кажется, из австралийских аборигенов, ну или еще какого племени, храбро атаковали технику копьями в фары. Их жизненный опыт утверждал, что атака в глаза - смертельна для любого существа, потому как глаз располагается в отверстиях черепа, даже если он сам и очень прочен, и что глаза очень недалеко до мозга… И с какого это чуда люди чуть ли не бронзового века (или когда там было написано Бытие?) сумеют верно интерпретировать обрушившееся на них сокровенное знание?
        Отец Никифор несколько снисходительно наблюдал за моими потугами разобраться во всех этих логических построениях, кои явно были написаны у меня на лице. А затем завершил нашу беседу предложением:
        - Коль когда пожелаешь поговорить об этом со мной - зови, государь, приду безотлагательно.
        С этого момента и начались мои теперь уже религиозные искания…
        Я выбрался из кареты. Стоявший рядом капрал царева ветеранского полка ловко поддержал меня за локоть и тут же вытянулся во фрунт. Судя по всему, ему было где-то около сорока пяти. Верно, с Польской войны воевать начал. Ох какой же он еще молодой-то…
        Машка появилась, когда я уже добрался до моих палат. Я как раз уселся в кресло, стоявшее рядом с протопленной печкой, и вытянул ноги к теплому печному боку, когда она быстрым шагом вошла в горницу. Тихо подойдя ко мне сзади, она обвила руками мою шею и, прижавшись подбородком к моей макушке, замерла. Я тоже замер, испугавшись разорвать это внезапно возникшее ощущение полного единения душ, каковое бывает у не только любящих друг друга, но еще и много проживших и переживших вместе людей.
        - Вернулся… - спустя некоторое время прошептала Машка, выпрямившись, обошла кресло и требовательно уставилась мне в глаза. - Колено как, болело?
        - Так я тебе и сказал, - ухмыльнулся я.
        Она облегченно рассмеялась.
        - Ну раз шутишь - значит, Бог миловал. Ты сейчас злишься, только когда у тебя что-то болит… ну как раньше, когда есть хотел.
        - То есть? - не понял я.
        - А, - махнула рукой Машка, - все вы, мужики, такие. Что ты, что твои сыновья. Если начинаете зазря лаяться - значит, жрать хотите. А как пузо набьете, так сразу добреете. Я уж Катеньке об этом ведала.
        Я удивленно качнул головой. Вот уж не замечал за собой такого…
        - Как съездил? - спросила Машка.
        Я задумался. А действительно - как? Вроде ничего нового-то не узнал. Обо всем этом мы с отцом Никифором уже переговорили. И старец Касиан мне ничего совсем уж незнаемого не поведал. Но вот как-то оно в голове после этой поездочки все сложилось и по полочкам разложилось. И я многое понял про себя и про этот мир. Ведь что такое религия? Прежде всего это некая технология спасения! А что такое спасение? Нет, ну когда дело касается чьей-нибудь тушки, тут все понятно - не дать ей, родимой, сдохнуть. Из проруби там вытащить, из искореженной в аварии машины выколупнуть, из инсульта вытянуть, но вот только ли мы - тушка? Нет ведь! Даже в том покинутом мною времени уже было ясно, что есть что-то еще. Как ты это ни назови. Тонкими ли полями, электромагнитными ли излучениями малой интенсивности или просто душой. И многие, даже далекие от религии люди считали, что со смертью вот это все не развеивается. А переходит в некое всеобщее информационное поле или просто летит себе от Земли, постепенно затухая, в открытый космос, как обычное излучение, или там принимается неким иным мозгом, как некий информационный
посыл. Да и то, что произошло со мной, также говорит о том, что кроме мясной тушки есть и что-то еще. Что-то цельное, что и делает нас самими собой и что можно оторвать от одной тушки и поместить в другую… Так, блин, товарищи ученые, религия-то об этом говорит уже тысячи лет! Более того, не только говорит, но и предлагает технологию сохранения, то есть - следите за губами - спасения этого чего-то, в религиозном дискурсе именуемого душой. Верите вы в то, что это эффективная технология, или нет - другой вопрос. Но она предлагается, и за тысячелетия существования христианства число уверовавших в нее, то есть считающих, что она эффективна, исчисляется миллиардами. Что - их обманули? Всех? В том числе и тех же Эйнштейна, Планка, Павлова, Войно-Ясенецкого и других очень, знаете ли, продвинутых ученых? Не смешите меня! Ну а если - да, то срочно сообщите мне адрес того учебного заведения, в котором готовят священников, способных задурить голову таким людям…
        И, насколько я разобрался, заключается эта технология не просто в тупом следовании неким правилам и ритуалам, ну там не жрать мяса в пост, ходить когда положено в церковь, причем в соответствующей одежке, свечки ставить к определенным иконам, за чем так ревностно любят следить разные околоцерковные бабульки… Нет, все это всего лишь этакое железо , в лучшем случае помогающее исполнить главное. Ну как спортсмену тренажеры, штанги и гантели лишь помогают добиться результата, стать первым. Или не помогают. Потому что главное - не в этом. А в создании, выращивании внутри себя чего-то такого, что становится вечным. Некой целостности, которая в случае ее обретения получает возможность
        жить дальше . Целостности неощутимой, как, скажем, неощутимо для нас электромагнитное излучение или та же гравитация, но проявляемой в этом тварном мире. Через поступки, мысли, предпочтения, так же как та же гравитация проявляется синяком на бедре при падении. Через поступки, которые ты совершаешь не потому, что кто-то и как-то тебя заставил, или потому, что страшишься милиции, или порицания околоцерковных бабушек, или бандитов, суда, налоговой и так далее, а потому, что эта самая уже сформировавшаяся ну или активно формирующаяся внутри тебя целостность делает для тебя просто невозможным поступать по-другому. Так, как ты еще так недавно поступал… Ну как человеку, научившемуся ходить, как-то уже не приходит в голову, что вполне можно продолжать ползать - по лестнице, по тротуару, по эскалатору метро. И не оттого, что это так уж невозможно, просто теперь идти - легче и естественнее…
        А окончательная предопределенность наступает либо тогда, когда ты сумеешь сформировать эту новую целостность, каковую человек способен сформировать только сам, лично, решив для себя, что он будет это делать, потому как если она сформирована - то ничего уже не страшно! Потому что смерти нет, а страдания - всего лишь эпизод, миг, как бы долго они ни длились. Ну по сравнению с вечностью-то… Либо в момент смерти. Потому что отведенное тебе время кончилось, а ты его позорно прое… кхм, профукал, не успел - не спасся. А то, что от тебя останется, - сгниет и будет сожрано червями. Что ж, значит, вечность, тысячелетия - не для тебя, зато лет шестьдесят ты, возможно, провел очень бравурно… или не очень.
        - Нормально, - отозвался я. - А как ты тут без меня?
        - Да уж как-то, - отмахнулась Машка. И после короткой паузы сообщила: - Племянник письмо прислал.
        - Тебе?! - изумился я. О каком племяннике речь, у меня сомнений не было.
        Она кивнула.
        - Да… Он почему-то посчитал, что именно я воздействовала на тебя в том, что ты так благожелательно к нему отнесся. И очень благодарил. - Она вздохнула. - Бедный мальчик, как ему теперь тяжело без Мазарини…
        Я усмехнулся.
        - Не беспокойся, милая, он будет великим королем, которого оценит Франция… Но ты же мне не обо всем рассказала. Что он еще хочет?
        Машка ласково потрепала мои волосы:
        - Да так… прощупывает почву насчет брачного союза между своими будущими детьми и Ванькиными. Страшно жаждет с нами породниться.
        Я нахмурился. Это чтобы моих потомков потом на Гревской площади с помощью гильотины головы лишали? Да вот уж хрен!
        - Не согласишься? - поняла Машка.
        - Нет, - решительно отозвался я.
        Незачем детей в этот гадючник отправлять. Нет, при Машкином племяннике-то все еще будет более-менее, хотя начнется именно с него. Король-солнце заразит дворянство таким высокомерием по отношению к собственному народу и ощущением вседозволенности и нигилизма, что это ничем, кроме гильотин на Гревской площади, кончиться и не могло. А как иначе, если место веры, верности и любви занимают эстетизм, равнодушие и похоть? Я вон и в своем времени встречал людей… да нет, блин, не людей, людеобразных, которые заявляли во всеуслышание, что им кажется более привлекательной эстетика сатанизма. Мол, они на самом деле ни во что не верят, но вот эстетика - это да, это круто…
        И ведь они как раз из той самой околоартистической «элиты» были. Из всяких там актеротелеперфомансомоделетусовок. Я-то туда заглядывал только, так сказать, «на пастбище», телку какую приглядеть, а ведь многие из вполне толковых людей там действительно паслись. Похрумкивая. Да еще заглядывали в рот всем этим людеобразным, считая, что, мол, вот это и есть жизнь. И вот, мол, люди как живут - по полной, в вихре страстей, свободно, отринув всякие запреты. Ничего недозволенного для них нет! Вау!
        Причем больше всего меня бесило то, что эти придурки даже не пытались ни в чем разобраться. А просто так втянули глазами, лизнули языком, и все - супер, мол, подходящая эстетика. И так и живут «по полной», либо «не заморачиваясь» и «не напрягаясь»… Ну подумали бы своей башкой, что если нечто существует уже пару тысячелетий, то оно как минимум заслуживает, чтобы во всем этом хотя бы попытаться разобраться. Не хочешь сам - найди не вызывающего у тебя отвращения священника или хотя бы просто верующего человека и попытайся поговорить с ним. Хоть парой слов перекинься. А то получается, что ты совершенно точно знаешь (хотя, может, и не задумываешься об этом), что тебе шагать в пропасть, а рядом находится нечто, что может быть парашютом или там планером. Но ты вместо пусть даже не освоения приемов управления этим планером, а хотя бы попытки лишь подумать над тем, что тебе предстоит и как оно там все будет, с воодушевлением рассуждаешь, как эстетично или там готично будет смотреться, если крылья планера раскрасить черным, а на фюзеляже намалевать череп. Либо просто лежишь в тенечке под крылом с пивом и
балдеешь. Мол, чего дергаться, самолет - выдумки, у человека нет крыльев, поэтому полет невозможен априори, да и вообще неба нет, потому что вот конкретно мне из-под крыла планера его не видно. Поэтому не хрен забивать голову, живи здесь и сейчас, под крылом. А пропасть - да хрен с ней, все там будем…
        В этот момент в дверь постучали. Машка вздохнула:
        - Ну вот, опять твои ближники понабежали. Только приехал…
        Я усмехнулся. Ну да что ж тут поделать. Это токмо женщина родами спасется, да монах - молитвой, а у нас, государей, свое тягло.
        Вечер пролетел быстро. В принципе за полторы недели моего отсутствия ничего экстраординарного не случилось. Да и просто неприятного тоже. Дороги строились, корабли плавали, деньги чеканились, хотя их, как обычно, сильно не хватало, и так далее. Последним ко мне забежал Федька. Он только что окончил военно-морское училище и гостил дома перед отбытием в Усть-Амурск. В день отъезда я собирался вручить ему заготовленную мною карту. До того момента, как он начнет полностью рулить Дальневосточной эскадрой (флот, как высшая военно-морская структура, у нас пока существовал только на Балтике и на Севере), было еще года четыре-пять. Но я уже готовился к этому времени. Верфи Усть-Амурска были расширены, деньги на увеличение Дальневосточной эскадры - запланированы, да и программа переселения людей на Дальний Восток также развернулась в полную силу. В Прибалтику уже было переселено запланированное количество народа, и более переселять не будем. Пусть так плодятся. А сейчас поток, достигнувший цифры в восемьдесят тысяч человек ежегодно, был перенацелен в Приамурье и далее. К тому моменту как Федька приступит к
своим географическим открытиям, мы будем обладать, во-первых, самым значительным и мощным на Дальнем Востоке флотом и, во-вторых, значительным пулом населения. Да и хорошо. Потому что открыть - мало. Эвон, насколько я помню, Австралию-то открыли голландцы, а заселили - англичане. Так что все, что Федька откроет, надобно сразу же заселять. На Аляску тысяч бы десять переселить для начала, а в Калифорнию и Австралию тысяч по сто. Ну и в Порт-Лабушкин, коий на южной оконечности Африканского континента сейчас строился, столько же. Впрочем, там уже обживались около восьми тысяч человек, и людишки еще ехали. Он располагался аккурат там, где в мое время находился известный любому яхтсмену город и порт Дурбан. А развитие колонии я планировал на северо-запад. Как раз в сторону, где был заложен Йоханнесбург…
        Я вздохнул. Эк ты замахнулся, царь-батюшка! Не твоя это уже забота. Не твоя. Ты помрешь к тому моменту, как Федька что-то откроет. Одна надежда, что уже какая-никакая привычка выработалась - как займем какую землицу, так тут же заселять ее начинаем. Может, еще хотя бы лет сто эта привычка продержится, а там уж и не страшно… Малкольм, яхтсмен из Аделаиды, помнится, рассказывал… ну когда своими пластиковыми деньгами хвастался[Австралийская валюта (австралийский доллар) является первыми в мире пластиковыми (не бумажными) деньгами.] , что у них в Австралии к началу девятнадцатого века всего-то тысяч сто человек жило. И население стало резко расти только во время австралийской «золотой лихорадки». А вообще, насколько я еще помнил из всяких там экономических обзоров, кои мне в покинутом мною времени регулярно подсовывал мой аналитический отдел, обеспеченность Австралии природно-ресурсным потенциалом в двадцать раз выше среднемирового показателя. Ну и была еще одна причина, по которой ухватить Австралию, Южную Африку, Аляску и Калифорнию было бы очень заманчиво. И имя ей - золото…
        Федька упросил меня принять розмыслов с архангельских верфей, коим было предложено разработать проект нового линейного корабля. Я где только можно старался внедрить понятие серии и серийного производства, так что корабли ноне строились по всего нескольким стандартным проектам. Под них прямо на мануфактурах изготавливались стандартные же орудийные станки, отливались стандартные пушки, плелись канаты необходимой длины и шились паруса заранее определенных размеров. Ну с некоторыми допусками, конечно. Вследствие этого, по моим прикидкам, военные корабли обходились русской казне приблизительно процентов на пятнадцать - двадцать дешевле, чем, скажем, английской. А по торговым мы на Балтике, где благодаря включению в состав нашего флота шведских кораблей не испытывали никакой необходимости к увеличению военного флота и все мощности были заняты гражданским судостроением, по соотношению «цена - качество» били и голландцев, и датчан. Не говоря уж о немцах.
        Ребята оказались вполне приятными, хотя поначалу робели. Но затем освоились, начали горячиться, даже спорить… Я не пожалел, что принял их. Да и корабль у них вроде как получился неплохой. Во всяком случае, по их рассказу выходило, что по скорости хода под полным ветром и весу полного залпа едва ли не самый мощный среди всех ныне существующих восьмидесятипушечников. Но я особо в детали не лез. Слава богу, знаю, чем может окончиться вмешательство коронованной особы в кораблестроение. Покойный Густав II Адольф наглядно показал…[Густав II Адольф принимал активное участие в строительстве галеона «Ваза», который должен был стать флагманом шведского флота. В результате вмешательства царственной особы в конструкцию корабль получился настолько неустойчивым, что перевернулся, не успев выйти из порта. Сейчас поднят и стоит в Стокгольме в музее, который так и называется - «Ваза».]
        А после ужина я зашел к Аникею. Старик сидел в своей комнатке за столом с горевшей свечной лампой и, водрузив на нос очки, читал какую-то бумагу, отодвинув ее от себя на вытянутую руку. Да, похоже, очки ему уже тоже не шибко помогают. Надобно в стекольной розмысловой избе уточнить, можно ли сделать более сильные. В области оптики Россия на данный момент, конечно, находилась впереди планеты всей, как СССР в области балета во времена Высоцкого, но технологические ограничения есть технологические ограничения…
        Увидев меня, он обрадовался, засуетился, ухватил сбитенный самовар и принялся разжигать его. Я ему не мешал. Человек должен ощущать свою нужность. Особенно старый. К тому же я действительно был не прочь хлебнуть его сбитня. А пока он суетился, я сунул нос в то, что же именно читал мой бывший секретарь… Оба-на! У меня тут, оказывается, газеты уже вовсю издаются? А я ни сном ни духом… Впрочем, я же сам так выстроил систему работы моей секретной службы, чтобы она лезла не во всякую дыру, а только в самые важные и отслеживала ключевые фигуры и общие общественные настроения. А то ее нужно было бы раздувать до таких масштабов, что в стране получилась бы параллельная структура управления. Ну как в СССР времен Сталина и Берии или на Руси времен Грозного. А этого нам не надобно. И дорого, и не шибко эффективно, если по гамбургскому счету брать. Но ежели с газетой все в порядке - ничего страшного. Я и в книгопечатании предварительную цезуру вводить не стал. Все равно бесполезно. Эвон и в Российской империи, и в СССР она была - и что? В самом худшем случае всякие Герцены, Ленины и Солженицыны издавали свои
«Колоколы», «Искры» и «Архипелаги ГУЛАГи» за границей и вполне себе нормально доставляли в Россию. Эти издания еще и этакий романтический флер имели, мол, запрещено, нелегально, ах и ох, как волнующе и романтично! И все правда в них пишется. Иначе бы не запрещали! Так что пусть печатают что хотят, а ежели что - будем просто больно бить по пальцам.
        Аникей между тем разжег щепу и начал колдовать над сбитнем. Я же взял «Известия Московской городской думы» и заинтересованно начал пробегать их глазами… Ну что ж, вполне верноподданническое издание. А вот об организации общенациональной газеты, пожалуй, стоит подумать. Эвон уже и издатели появились, и корреспонденты. В общем, кадры есть. Да и почтовая связь налажена. Царевы гонцы от поста к посту на царевой дороге письма и указы доставляют до Приамурья всего за пять-шесть недель, так что как минимум ежемесячник издавать можно. До выхода следующего номера предыдущий устареть еще нигде не успеет. Эх, жаль, голубиной почтой не передашь. С ней-то известия из Приамурья доставляются всего за шесть-восемь дней. А пока у нас из общегосударственных периодических изданий токмо журналы царевых обчеств, выходящие раз в месяц, университетские журналы с той же периодичностью да двенадцать регулярно выходящих государевых календарей…
        Но все равно стоит повелеть Пошибову составить для меня справку по местной прессе. Может, интервью кому дам. Хоть он и невкусный…
        Но когда мы с Аникеем уже сидели и прихлебывали горячий, ароматный сбитень, выяснилось, что озадачивать Пошибова незачем. Аникей продолжал коршуном виться над моим новым секретариатом, прямо-таки гнобя персонал своей требовательностью и дотошностью, так что для меня уже готовили как раз именно такую справку. Причем не только по московской прессе, но и по четырем с лишним десяткам государевых городов. А также по всем тридцати трем губерниям, буде где в них также начали издавать какие-нибудь периодические издания. Ну что ж, похоже, у моего сына к тому моменту, как он примет трон, окажется довольно эффективная канцелярия…
        А потом я снова разболелся.
        Спину прострелило так, что хоть стой, хоть падай. По уму, стоило бы уже, конечно, передать корону сыну, а самому уехать в Белкино и спокойно там доживать… Но мне хотелось передать страну сыну так, чтобы основные проблемы были бы уже совсем решены. Ну не все, конечно, но хотя бы самые острые. А также создать более-менее основательный задел на будущее. У меня-то, слава Богу и Пресвятой Богородице, авторитет в обществе о-го-го! Та же программа переселения идет без сучка без задоринки. Народ-то еще помнит посошные рати, которые набирались при Грозном, и ставит в церквях свечки государю, коий даточных крестьян не на войну, а на строительство и заселение новых земель верстает. Но человек быстро привыкает к хорошему. Ой, боюсь, стоит Ивану на престол взойти, так людишки тут же ворчать зачнут, что это, мол, народ без желания невесть куда гонят. И одним струментом да государевым коштом на перевозку и еще недавно введенными тремя рублями подъемных на семью тут уже вряд ли обойтись. Придется предоставлять долгие налоговые каникулы и иные льготы, а денег и так не хватает… Так пусть хотя бы на Дальнем Востоке
где-то миллион русских людей накопился бы. Чтобы было откуда переселенцев для новых земель за морем набирать… Вот вспомнил сейчас, как мечтал в Сибири как раз миллион русских поселить. А там уже ноне и все три с половиной, ну ежели, конечно, с Приамурьем считать. С перевыполнением, стало быть!
        Я провалялся неделю, а потом поднялся. И поехал в Одинцовский гарнизон, где вместе с сыном мне предстояло наблюдать за полковыми учениями приведенных к единому штату стрелецких полков. Иван ради такого случая приехал из Прибалтики.
        Учения прошли славно. Стрельцы споро и дружно палили из ружей и быстро втыкали в стволы рукояти байонетов. Сын был горд тем, как все получилось. Ну так его идея была. Но я решил щелкнуть его по носу. И вечерком, когда мы вдвоем сидели в моих старых палатах, велел ему принести ружье с байонетом и с любопытством несколько раз воткнул его рукоять в ствол.
        - Много пользы от сего изобретения, батюшка, - с важным видом пояснил Иван. - Во-первых, стрельцам теперь нет надобности носить шпаги, кои им ранее для рукопашного боя были положены. А значит, каждому стрельцу на оснащение на сорок копеек менее денег надобно. Опять же облегчение. Стрелец на себе таскает меньше, устает опять же меньше или какую иную справу может взять, ну там патронов бумажных либо харча. Во-вторых, окромя той же шпаги стрельцы с собой все одно еще и ножи носили. Ну там для хозяйственных нужд, ту же банку с тушенкой открыть, хлебца нарезать, заплату на сапог вырезать, а ныне ему в том надобности нет. Байонет для всего подойдет. В-третьих, ружье-то с байонетом куда как длиннее шпаги будет. Значит, и по всаднику стрельцу колоть куда сноровистей. Шпагой-то с земли не больно дотянешься. Да и по скорости изготовки к рукопашной после стрельбы мы потеряли не шибко. Стрельцу-то после последнего залпа надобно было перехватить ружье в левую руку и уж потом шпагу выпростать. Мы мерили, всего-то на две секунды более выходит…
        Я усмехнулся.
        - За две секунды человек знаешь сколько пробежать может? Сажени четыре-пять. А ежели враг будет строй блюсти, да еще время на разнобой набросить, да на суету, что всегда в бою случается, почитай, одного залпа стрельцов лишили. Да какого - в самый упор.
        Сын набычился.
        - Пробовали мы - никак не получается еще одного залпа. И вообще, во Франции, чай, тоже не дураки, а поранее нас пикинерские роты убирать начали. И всех своих стрелков байонетами вооружать.
        Я вздохнул.
        - Ох, сын, на Европу-то смотреть надобно и переимать от них что полезное тож, но нешто русскому уму пристало просто так же делать, а не лучше?
        Иван озадаченно посмотрел на меня. А я вытащил из ствола байонет, приставил его к нижней части ствола и выразительно посмотрел на сына.
        - Ну нешто трудно тут было закрепить, а не в ствол втыкать? Все, о чем ты говорил, сполнено и стрельбе не мешает.
        Сын долго, несколько минут, смотрел на эту конструкцию, а потом прошептал:
        - Как просто… - и, вздохнув, понурился. - Нет, батюшка, мне тебя никогда не превзойти. Эвон ты как во всем, как это лучше сполнить, разглядеть умеешь.
        А я испытал острый укол совести. Господи, ну ведь я не разглядел, а просто знал! Как же тяжко собственного ребенка обманывать… И не расскажешь ничего. Как говорят немцы - то, что знают двое, знает и свинья. Нельзя разрушать мифа, который работает на твою страну. Потому что этим ты сработаешь против нее. А если я кому-нибудь когда-нибудь скажу о том, кто я такой на самом деле, то рано или поздно все откроется. И тогда многое, если не все, - полетит кувырком. Поэтому я молчал, молчу и буду молчать…
        Я встал, подошел к сыну и потрепал его по плечу:
        - Ничего, Иван, и ты научишься. Главное - хотеть…

5
        Ехавший впереди лейтенант кирасир внезапно натянул поводья коня и замер, прислушиваясь. Лорд Самуэль Висбю тоже остановился и нервно огляделся.
        - Что?
        Кирасир молча махнул рукой, тихо, мол… а потом быстрыми движениями выудил из седельных кобур два пистолета и со щелчками взвел курки, продолжая все так же напряженно вглядываться в лесную чащу, вплотную подступавшую к дороге. В этот момент у левой ноги сэра Самуэля бесшумно мелькнула какая-то тень. Он вздрогнул и выругался сквозь зубы. Опять этот монах с его привычкой передвигаться совершенно бесшумно. И когда успел слезть с коня? Тут кирасир внезапно вскинул руку с пистолетом и выстрелил куда-то в лес. Почти одновременно оттуда послышался ответный выстрел, и кирасир громко выругался, схватившись за правое плечо. Но разряженный пистолет, однако, не выронил, а перехватил левой рукой и быстро сунул в седельную кобуру, одновременно с этим шенкелями посылая коня вперед, в лес. Лорд Висбю испуганно оглянулся. Если это засада на него, то вот в этот момент он остался совершенно без охраны. А ну как с другой стороны дороги из чащи выскочит какой тать? Но двинуться за кирасиром он все-таки не решился. Выскочит, не выскочит - еще большой вопрос, а в лесу явно разгоралась схватка. Вон кирасир и из второго
пистолета выстрелил…
        Схватка закончилась быстро. Сэр Самуэль еще не успел и три раза вытереть выступивший на лбу пот, как двое его сопровождающих - кирасирский лейтенант с очень неудобоваримым славянским именем Евлампий и монах, представившийся при первой встрече иноком Парфеном, - показались из леса. Монах шел размеренным шагом, все с тем же обычным для него спокойным и даже отрешенным выражением лица, а на лице кирасира играла лихая улыбка. Поперек седла у него лежал какой-то полуржавый мушкет.
        - Чухонцы! - сообщил он, как будто это слово могло хоть что-то пояснить сэру Самуэлю. - В Северную войну их тут татары да башкиры имали. Да не всех поимали. Кто в чаще сохранился, кто к карелам утек. А ныне вернулись и озоруют. Их тут немного осталось, тыщ тридцать. И большинство мирные. Но кое-кто злобится. Тут поселенцев-то по старым лопарским мызам да деревням селили. Так что некоторые вернулись, а дом-то и хозяйство - заняты уже. Кто мирно рядом отстроился да и живет, а кто обиду затаил и в шиши подался. Или вообще днем крестьянствуют, а ночами татьбу ведут. - Кирасир оглянулся и бросил взгляд на лесную чащу. - Но эти - не такие. Эти - чистые шиши. Эвон на них одежка какая - рвань одна. И посмотреть не на что. Токмо на бумагу годна. И эвон мушкет старый… А вот мундир мне порвали. А я токмо перед путешествием за него медью взял!
        Лорд Висбю насторожился:
        - Медью?
        - Ну да, - добродушно кивнул кирасир. - Нам же ведь кажные два года новый мундир положен. А коль у тебя старый еще не заношен, так можно заместо его деньгами взять. Первые-то два все получают. Потому как за два года мундир точно заносишь. А вот когда у тебя один новый, чистый, а второй для работ всяких и не на службе носить, так новый за эти два года уже и не занашивается. Сукно-то на мундире доброе, толстое. А надеваешь его, токмо когда непременно при полной справе выглядеть должон - в караул там, либо на смотр, али на битву.
        Сэр Самуэль торопливо извлек из седельной сумки небольшую книжицу, ухватил прикрепленный к ней тонким кожаным шнурком русский грифельный карандаш и попытался торопливо записать то, что ему только что рассказал кирасир. Он упорно изучал Россию. Потому что, похоже, именно этого от него и хотел этот тиран и всевластный владыка - русский царь Федор. Висбю старался замечать и фиксировать все, даже самые малейшие детали. Вот и здесь - отличный способ сократить расходы на армию. Если солдат за отведенный срок не занашивает мундир, значит, срок можно продлить!
        Тот разговор в кабинете царя лорд Висбю запомнил накрепко. Все его прикидки и предположения оказались полной чушью. Нет, это явно был тиран, но отнюдь не варвар. Человек, сидевший перед ним, знал семь языков, читал «Новый органон» и лично спорил с самим Бэконом, знал Галилея, Декарта, дружил с Пьером Гассенди. И обладал безупречной логикой. Сэр Самуэль слушал, как русский царь, чей английский был несколько необычен, но вполне понятен, спокойным тоном по пунктам разбирал его меморандум, свободно цитируя не только труды отцов церкви, но и современных философов, а также Аристотеля, Платона и Геродота. Уже к середине их разговора лицо лорда Висбю залила краска стыда. Однако желание быть рядом с таким властителем, наоборот, стало почти нестерпимым. Когда царь наконец закончил, сэр Самуэль потратил пару минут на то, чтобы привести свои мысли в порядок, а затем осторожно начал:
        - Ваша критика моего меморандума, ваше величество, абсолютно справедлива.
        - Не величай, - сердито буркнул русский властитель.
        Лорд Висбю озадаченно переспросил:
        - Э-э-э, прошу простить, что?
        - Нет у нас никаких величеств, - сурово пояснил царь. - Ни величеств, ни высочеств, ни сиятельств, и, даст бог, не будет. Так что говори просто - государь.
        - Как пожелаете, сир… э-э-э, прошу прощения, государь! - Сэр Самуэль слегка сбился с мысли, но он был слишком опытным царедворцем, чтобы не суметь вновь собраться достаточно быстро. - Так вот, государь, я признаю, что мой меморандум - неверен, более того, местами даже глуп… - Англичанин заметил, как во взгляде русского тирана появилась заинтересованность, и немного воодушевился. - Основной причиной сих недостатков я вижу то, что я действительно, вы абсолютно правы, не знаю вашу страну и ваш народ. Но я готов устранить этот недостаток. Если вы повелите, я немедленно отправлюсь в путешествие по вашей стране, дабы как следует изучить ее, узнать, чем и как живет народ, в чем его сила, в чем слабость, где есть какие недостатки и как их можно исправить. - Лорд Висбю сделал короткую паузу и, заметив, что его царственный собеседник выглядит уже менее сердито, поспешно продолжил: - Ведь согласитесь, ва… э-э-э, государь, что иной раз взгляд со стороны, взгляд человека, способного к глубокому анализу и прибывшего из-за пределов вашего государства, то есть как бы из чужой культуры и с иным жизненным опытом,
бывает очень полезен.
        Заинтересованность во взгляде русского царя заметно увеличилась. Он некоторое время задумчиво теребил бороду, а потом хмыкнул:
        - Значит, желаешь, за мой кошт по России прокатиться…
        - Если… э-э-э, государь сочтет это полезным, то, получив от вас письмо к вашим… э-э-э, губернаторам, я мог бы…
        - А вот этого не надо, - мотнул головой царственный собеседник англичанина. - Вот еще, губернаторам забот прибавлять… Вот что, англичанин, так уж и быть, согласен я помочь тебе твою темноту да глупость поуменьшить. Но токмо не сам поедешь, а с парой людишек. Они ж тебя и удовольствовать будут. Но без разносолов и особых привилей. А чтоб тебе совсем не оскудеть - положу тебе жалованье. Скажем… - царь ненадолго задумался, а потом решительно кивнул, - тысячу рублев в год. Все ж царевым слугой числиться будешь… Токмо выплачу я его тебе лишь по твоем возвращении, когда ты мне полный доклад представишь. Ну как, согласен?
        Лорд Висбю горделиво вскинул голову. Это было, конечно, не то, на что он рассчитывал, отправляясь в эту страну, но… государь дал ему задание и пообещал аудиенцию по его выполнении. Что ж, неплохое начало. А дальше все зависит от него.
        - Да, государь!
        Вот так и началось его путешествие…
        В дорогу он тронулся спустя неделю, когда русский царь подобрал ему двоих сопровождавших, у коих и находились все бумаги, которые должны были обеспечить содействие местных властей. Вот этих самых кирасирского лейтенанта и инока монастыря, чье название англичанин мог до сих пор только прочитать по бумажке, но никак не произнести на память, - Zaikonospassky. Ужас, да и только!
        В Смоленске англичанин прожил неделю. Он ходил на торг, приценивался к товарам, беседовал с купцами, ремесленниками и крестьянами и все появившиеся в ходе этих бесед мысли записывал в специально приобретенную для сих целей книжицу отличным русским грифельным карандашом, коих купил целых две дюжины. Да и книжиц тоже пять. Ибо подозревал, что одной не хватит. Ехать ему предстояло далеко и долго, а недостатка в мыслях у него никогда не было…
        Следующим пунктом путешествия был Минск. Там лорд Висбю задержался на две недели. Город был куда больше Смоленска, к тому же в нем имелось высшее учебное заведение - Минский университет. Он сейчас находился в процессе переезда. Число студентов в нем с момента основания увеличилось в несколько раз, и университету стало тесновато в тех расположенных в самом центре города зданиях, кои он занимал. Так что государь выделил университету двести десятин из черносошных земель в двенадцати верстах от Минска, где сейчас ускоренными темпами возводились новые учебные и жилые корпуса. Сэр Самуэль встретился с ректором, побеседовал с преподавателями, съездил на место стройки, где отметил явное сходство если не архитектуры, то принципов размещения колледжей университета, кои здесь именовались факультетами, с тем, что он имел возможность наблюдать во время учебы в Кембридже. Также он, уже перед самым отъездом, посетил бал, коий давал местный начальник гарнизона в ознаменование годовщины победы русского оружия в Польской войне. До Усть-Двинска, где располагалась ставка наместника русской Прибалтики, коим в данный
момент являлся наследник престола царевич Иван, англичанин и сопровождающие его лица добрались только к исходу июля.
        В Усть-Двинске он задержался на неделю. Город ему понравился. Он был этакой уменьшенной копией Москвы, где Кремль располагался не в центре, а даже далеко за окраиной, и именовался Страж-городок, и представлял собой не средневековую, а вполне современную крепость бастионного типа. Архитектура новых зданий более тяготела к немецкой, но тихие пруды, широкие улицы и тенистые аллеи, постепенно становившиеся едва ли не главным отличительным признаком русских городов, явственно говорили, что ты именно в русском городе. Царевич дал ему одну аудиенцию, внимательно выслушал все, что лорд Висбю записал в своей книжице, и предложил проехаться до всей русской Прибалтике и посмотреть, где и что, на его взгляд, требует особливого присмотра. И сэр Самуэль незамедлительно тронулся в путь. Состоявшийся разговор он счел весьма полезным и даже многообещающим. Нет, от планов стать приближенным именно царя Федора он не отказался, его по-прежнему буквально завораживал этот могучий старик, но… царь уже стар, годы идут, кто знает, кто будет царем к тому моменту, как англичанин вернется из своего многолетнего путешествия
по России? А так есть надежда, что его труд будет востребован и следующим заказчиком и обещанное жалованье будет ему выплачено.
        За конец лета и начало осени он успел посетить восемь городов, в том числе Сыренск, Ракобор, Колывань, Юрьев и Ругодив, а затем через Охтинск двинулся к Выборгу…
        - Ну что, господин лорд, - весело сказал кирасир, - тронулись, что ли? Вечер скоро, а нам еще до Мятлево версты три, а то и четыре ехать.
        Лорд Висбю торопливо закруглил мысль, кою записывал в книжицу, и убрал оную в сумку. Русские переименовали практически все населенные пункты в занятых ими Лифляндии и Финляндии, ныне по большому счету вследствие сменившегося населения потерявших право именоваться таковыми, так что, как ранее называлось это самое Мятлево, он не представлял. Впрочем, даже если бы и представлял - какая разница.
        До Кабы они добрались к началу сентября. Там англичанин устроил себе три недели отпуска, отсыпаясь в отведенной ему после представления кирасиром подписанной царем бумаги комнате в Абском замке, когда-то построенном шведскими королями как их главный опорный пункт в Финляндии, гуляя по городу и просто отдыхая. Кабы, как, впрочем, и большинство остальных городов новых русских прибалтийских губерний, все еще сохранял явственные черты прежнего подданства. Тем более что Кабы не подвергся столь тотальному разрушению, как большинство других городов, и достался русским практически нетронутым, просто открыв ворота перед подступившей к городу русской армией. А что ему оставалось делать? К тому моменту на территории Финляндии не осталось ни единого шведского солдата… Отдохнув, англичанин отправился на корабле в Усть-Двинск, по пути заглянув на Моонзунд.
        Зиму он провел при дворе наследника, на коего, похоже, сумел произвести вполне благоприятное впечатление. Во всяком случае, до марта, когда англичанин собрался в дальнейший путь, наследник шесть раз приглашал его для приватных бесед. А перед отправлением даже одарил золотыми часами с инкрустацией.
        От Пскова до Устюжны доехали по царевой дороге, не затронутой начавшейся распутицей, а вот после Устюжны пришлось помучаться. Но недолго. От Вологды двинулись водой и к середине мая уже добрались до Архангельска.
        В Архангельске они пробыли полторы недели, во время коих англичанин активно беседовал с купцами, а потом сели на шхуну «Навага», коя отправлялась в Усть-Амурск с заходом в Обдорск и Усть-Ленск, где должна была принять на борт песцовый ясак, коий предназначался для продажи в Китае и Японии. Песцовый мех ценился там куда выше, вследствие того что был более редким. Пассажиров на корабле кроме них троих было немного. Купец из Обдорска, расторговавшийся соленой рыбой из Обской губы, да двое купцов из Мангазеи, следующих опять же до Обдорска, откуда до их Мангазеи было рукой подать, ну по сибирским меркам, конечно, и они рассчитывали доплыть до дому из Обдорска какой местной оказией.
        Поначалу отношение к лорду Висбю среди попутчиков было настороженное. Для местных англичане спокон веку были конкурентами, да еще все время пытавшимися исподтишка обойти царев указ о государевой монополии на торговлю пушниной. И хотя Северная государева дозорная эскадра уже, почитай, отбила у иностранных судов охоту соваться в русские воды, все одно время от времени находился какой из иноземных капитанов, который рисковал сунуться подальше на север мимо русских военных кораблей. Уж больно барыш в случае удачи мог бы быть велик…
        Но затем, когда выяснилось, что этот англичанин вроде как на государевой службе, отношение поменялось. И купцы начали наперебой угощать сэра Самуэля собственными наливками на тундровых ягодах - морошке, голубике и так далее. Поскольку даже в каюте все время плавания было довольно холодно, англичанин всю дорогу мерз, так что угощение своих попутчиков он принимал с благодарностью. В душе, правда, удивляясь, что никто из них не обращает никакого внимания на то, что сам лорд Висбю в ответ ни разу не удосужился налить ни единой чарки. Ее у него, конечно, не было, но среди английских путешественников это не послужило бы оправданием. Либо ты участвуешь в «сугреве», как это называли его попутчики, в равной доле, либо тебя все игнорируют…
        До Обской губы добрались к концу июня, а по ней до Обдорска шли еще неделю. Ветер подкачал. Уже на второй день после входа в Обскую губу им начали встречаться рыбацкие лодьи. Сразу после этого купец-обдорец воздвигся на борту и, когда рыбацкие лодьи оказывались поблизости от медленно идущей шхуны, перекрикивался со своими земляками, обмениваясь новостями. Впрочем, новости как таковые закончились еще после первой встречи. Ну на взгляд стороннего наблюдателя, конечно. Купцу сообщили, что в Обдорске «все путем», что казачий сотник Микула выдал дочь замуж за сына купца Ерофея, что три коровы из тех, коих доставили в Обдорск по цареву повелению о прошлом годе, удачно отелились, а какой-то Микишка Свейский сызнова наделал сыру. А купец сообщал, что расторговался удачно, что прикупил семян нового луку с самой царевой вотчины, о коих бают, что они на холоде растут шибко лучше, чем обычный, и что везет не все заказное, «но твоей жинке, Акинф, отрезы везу», а на остальное оставил заказ с оплатой. И приказчик Полуяна Дементьича ему обещался, что, как только товары доставят, непременно отправит в Обдорск с
первой же оказией. Чем ближе они подходили к устью Оби, тем чаще встречались рыбацкие лодьи. А на берегу начали попадаться рыбацкие деревеньки.
        А когда шли мимо острова, коий, как англичанину сообщили, назывался Занудачий, сэр Самуэль заметил, что на одной из рыбацких лодок люди одеты как-то необычно. Он повернулся к обдорцу.
        - Кто эти люди? - спросил англичанин, указывая рукой на лодку, привлекшую его внимание.
        Купец усмехнулся.
        - Энти-то? Эти свеи. Эта вон лодка Ерана Шитте. То все знают. Оне завсегда так одеваются. Мерзнут, а упрямятся… Свеев здесь много. Опосля Северной войны царь наш батюшка сюда почитай триста семей на поселение прислал. Две тысячи человек. Да во всем Обдорске тогда двести душ жило-то… А тут эвон скольки сразу стало. Год жили как в Швеции. Одна свейская речь на улицах слышалась…
        - Свейская? - Лорд Висбю слегка встревожился. Если здесь все говорят только по-шведски…
        - Да нет, - успокоил его купец, - сейчас-то уже не так. Сейчас тут нас, русских, уже поболее будет. После свеев и русские поселенцы понаехали. Особливо из наших, из поморов. Мы к северному морю привычные… Да и свеи потихоньку начали по-нашенски балакать, а все одно все, кто ныне в Обдорске живет, на свейском дюже болтать умеют.
        - Русские сюда переселяются? - удивился англичанин, и купец пояснил:
        - Так ить царь-батюшка всем, кто в эти места переселяться согласился, жалованье положил. Рыбаку да крестьянину по три рубли в год серебра да по пять пуд хлеба на семью. - Обдорец сунул руку под шапку и почесал затылок. - Оно, конечно, хлебушка-то маловато, ну да прикупаем еще. Рыбку-то нашу дюже хорошо берут. И соленую, и копченую, и иную какую. Так что денег хватает. Да свеи сначала все исхолоплены были, с них обчеству еще и оброк рыбный да ягодный шел. Ну и лодьи оне ладить тако же помогали. В общем, нормально живем, не жалуемся. На большой-то земле тоже, однако, серебра заработать непросто…
        Сэр Самуэль задумчиво кивнул и потянулся за своей книжкой. А купец продолжил:
        - Теперь-то уж из свеев холопов мало осталось. Почитай три четверти в истинную веру перекрестились. И детишек в приходскую школу водят. Ну да кому в холопстве жить хорошо-то? Но некоторые упрямые. Эвон тот самый Еран Шитте как раз из таких. Твердый старик. Всю семью в кулаке держит. А семья-то у него большая - шашнадцать душ. Так и молятся по-своему. И по-русски вообще разговаривать отказываются. Мол, хоть помрут, а все одно в своей вере и в своем свейском законе останутся. Деревенька тут у них рыбацкая недалече. Двенадцать семей таких собралось, упрямых.
        Лорд Висбю наморщил лоб:
        - А что же царский воевода?
        - А при чем тут воевода? - удивился купец. - На воеводе токмо воинские да полицейские дела. А так мы тут сами всем управляем. Городской совет.
        Сэр Самуэль нахмурился. Он уже понял, что наиболее разумное устройство, кое в Англии установил сам лорд-протектор, когда государством управляют назначенные верховным правителем генерал-майоры, в России не принято. Но столь явное пренебрежение гражданских властей властями военными все равно резало глаз. И он застрочил карандашом в своей книжке…
        - А нам-то что? - продолжал между тем купец. - Нам все одно. Не хотят душу свою спасать, так и пусть их. Чай, не родственники. Да и доход обчеству опять же с их неплохой. Оне ж, пока в своей вере держатся, - холопы, значит, оброк на них холопий. Мы одной их рыбой государевых воинских людей содержим. И на корм, и на продажу для выплаты жалованья, и на хлебный оклад хватает. Свеи-то на работу шибко люты. Так что нам сие еще и выгодно! Свою-то всю себе на пропитание да на продажу пускаем. А из тех, кто перекрестился, те никаких лишних тягот не несут. Все поровну, как русские. Из крещеных свеев уже и купчишки тож появились.
        - Купцы? - оторвался от записей англичанин.
        - Ну да. Токмо им же с севера после того, как они из холопства вышли, еще двадцать лет никуда хода нет, - пояснил обдорец. - Вот оне на запад далее Пустозерского острога и не забираются. Да и вообще все больше вверх по Оби торгуют. К Самарову ходят, к Сургуту да Тобольску. Ну еще на Мангазею да на Усть-Ленск. Но туда мало. Чтобы там свой прибыток иметь, надобно возможность иметь на Архангельск с товаром ходить, а им - нельзя.
        Лорд Висбю глубокомысленно кивнул.
        - А чем они здесь торгуют?
        - Да всем, - махнул рукой купец, - от пушнины до железа или там земли…
        - Земли? - удивился англичанин.
        - Ну да. Для огородов на досках.
        - На досках?! - Изумление сэра Самуэля было безграничным.
        - Так ведь тут-то, - снисходительно пояснил обдорец совершенно очевидные здесь даже самому маленькому ребенку вещи, - внутрях земли-то лед сплошной! Это сверху на пару пальцев она по весне оттаивает. А чуток глубже копнешь - одна мерзлота. Поэтому сажать ничего и нельзя. А зима здеся долгая. Ночи у ей длинныя. А на самой макушке зимы так и вообще солнце помногу дней подряд не кажется. Так что народ тут на цингу шибко слабый. Токмо луком и чесноком спасаемся. Да ежели сюда их с большой земли завозить - оне золотыми будут. Вот здесь и ростим. Щиты из досок сбиваем, поверх них землю насыпаем - так и огородничаем. Некоторые эвон умудрились цельные сараи такие сделать, а в крыше окошечки, стеклом оконным забранные, прорубить. Так вообще хорошие урожаи сымают. Летом-то здеся солнце, наоборот, бывает, по несколько дней не заходит… А землю завозить приходится. Тут-то она скудна больно, да и со сколькой площади ее соскабливать надобно, пока на добрый слой, для огорода пригодный, наберешь?.. А после этого такие проплешины образуются, что годами не зарастают. Вот обчество и запретило сие устраивать. -
Обдорец вздохнул. - Хотя все одно такие находятся, кто безобразит…
        В Обдорске они простояли три дня. Оброк был уже готов, переход от Архангельска прошел без особых проблем, и задерживаться необходимости не было. Утром четвертого дня они снова двинулись в путь.
        Шкипер, или, по-русски, кормщик, на шхуне был опытный, Северным морским путем ходил уже не раз, со льдами, как он говорил, им тоже весьма повезло, так что, несмотря на заход в Обдорск, Усть-Ленск и Нижне-Колымск, к началу сентября они добрались до Авачинского острога. Далее идти было опасно, поскольку вскоре должны были начаться осенние шторма, но зимовать в этом забытом богом месте английскому аристократу показалось верхом жизненной несправедливости. Он уговорил кирасирского лейтенанта надавить на кормщика шхуны, чтобы тот согласился преодолеть оставшееся до Усть-Амурска расстояние еще до зимы. Тот рискнул, но двинулся не напрямик, а держась вдоль островов, и к началу октября они добрались до казачьих земель на Эдзо, где англичанин не мог позволить себе не задержаться.
        Казаки приняли его вполне радушно. Атаман Петро Задорожный ради «государева посланца» устроил пир, на коем сэра Самуэля накормили до икоты и напоили до изумления. Причем пир тот продолжался ажно три дня, и за это время англичанина едва не оженили…
        Так что когда лорд Висбю обрел способность связно произнести хотя бы пару слов и смог наконец отыскать кормщика, он выдохнул:
        - Немедленно отплываем.
        Степенный помор отодвинул чарку, кою он как раз собирался опрокинуть в себя, пригладил бороду и отрицательно качнул головой:
        - Не, так не можно.
        - Почему? - устало спросил англичанин, у которого после многодневного пира не было сил даже на то, чтобы выругаться.
        - Дык пьяные все, - после недолгого размышления над вопросом сообщил ему помор. - Вся команда.
        Сэр Самуэль застонал. Неужели все зря - все его усилия, все старания, все то время, что он проводил, составляя свои далеко идущие планы? И именно здесь, на этом проклятом острове, ему и суждено найти свою кончину? И от чего? От казацкого гостеприимства!
        - Завтра выйдем, - обнадежил его помор. - К завтрему проспятся.
        Но, несмотря на обнадеживающее обещание кормщика, назавтра отправиться в путь не удалось. Только через день слегка синеватая и мучающаяся головной болью команда вывела шхуну в море. Хотя атаман советовал задержаться у него в гостях до весны. В самое, мол, штормовое время выходите. Как бы лиха не хлебнуть. Но лорд Висбю был совершенно уверен в том, что, останься он здесь, - до весны не доживет. И уж холостым - точно…
        Только через два дня, когда шхуна под свежим ветром ходко шла вдоль берега материка на север, к Усть-Амурску, он наконец сумел-таки добраться до своей заветной книжицы и, придерживая рукой все еще побаливающий висок, начал писать:

«А казаки с той поры, что до сих земель добрались, сумели здесь хорошо обжиться. Сейчас уже имеют двадцать острожков, из коих только двенадцать стоят на побережье. Остальные же - в глубине острова. Местный народ именем айну почти весь под себя забрали. Но те сему не противятся. Даже наоборот. Ибо до того, как казаки здесь появились, айну лишь охотой да рыбалкой жили, да только тем, что само росло и собрано быть могло. Отчего в плохие годы, бывалоча, целые деревни айну напрочь вымирали. Либо оттого, ежели другой народ, что южнее живет, именем
«ся-муря», набег совершит да запасы айну пограбит. Казаки же их пахать да огородничать приучили, да живность всякую держать, да птицу. И от «ся-муря» их тако же боронят. А ежели своих сил не хватает, так шлют гонца к государеву наместнику в Приамурье с просьбой о помощи. И тот им завсегда стрельцов да пушкарей с пушками для сего дела присылает. Так что ныне «ся-муря» сюда к айну уже давно не ходят…
        Сами же казаки жизнею своей вполне довольны и числом с той поры, как сюда добрались, изрядно увеличились. А еще оттого, что по своему обычаю тех, кто желает и суровую проверку пройдет, через казачий круг в казаки верстают. Ныне среди них есть не токмо те, кто из России пришел, но и айну, и даже несколько
«ся-муря» из числа пленных или в каком набеге отбившихся. А тако же уже несколько, кто и своей волей пришел, каким-то путем о казачьем круге проведав. Ну и из числа свеев, кои государем сюда на поселение определены, трое покрестившихся также в казаки поверстаны. Желало-то более, но те спытания, кои казаки устраивают тем, кто в казаки просится, пройти не так-то и просто. Но сих поверстали не сразу, а токмо после того, как крещение приняли и строгую епитимью, что на них отец Федот, батюшка казачий, наложил, выдержали…»
        До Усть-Амурска они добрались в первых числах ноября, чудом пережив шторм, коий трепал их ажно четыре дня. Когда сэр Самуэль сошел на берег, его изрядно покачивало, так что кирасир заботливо поддерживал его под локоток. Монах шел сзади, таща свои пожитки и небольшой кожаный сундук с вещами лорда Висбю. Англичанин чувствовал себя уставшим, голодным и продрогшим, несмотря на то что, так же как и его спутники, был одет в полушубок, изрядно истрепавшийся за время дороги.
        Но не успели они дойти до ближайшего трактира, чтобы пропустить по стаканчику и хоть немного прийти в себя, как дорогу им преградили три угрюмых силуэта. Англичанин остановился. Его рука невольно заерзала у левого бедра, но шпаги там не оказалось. Ах да… шпагу он оставил в Москве, в Английском доме, еще когда собирался в поездку. Сомерсет Тринкл, английский купец, которому он сообщил о том, что собирается в путешествие по стране, тогда уговорил его не таскать с собой этот, как он выразился, бесполезный груз.
        - Поймите, сэр, оружие в России совершенно не нужно. Что бы я там ни думал о русском tsar, но сегодня русские города и дороги - самые спокойные и безопасные в мире. Уж можете мне поверить. К тому же здесь не Европа, где шпага служит непременным отличительным знаком дворянина. Дворяне здесь носят сабли, а чаще всего вообще ходят без оружия. Ибо считают, что дворянин сам по себе - достаточно опасное оружие. А дуэли с оружием вообще запрещены. Их обожаемый tsar прямо сказал: «Неча дворянам друг дружку оружьем убивати. Дворянин сам оружие немалое, вот пущай впусте и дерутся. Но не до смерти. И без того найдется кому русского дворянина до смерти убивати. Врагов у Руси немало…» И что касается умения русских дворян сражаться не только оружием - это истинная правда. У русских в царевых школах преподают особый вид единоборства, коий называется podlaya skhvatka. Так мастера в этом единоборстве, по слухам, способны в одиночку и безоружными справиться с десятком вооруженных противников… Ну так говорят. - Тринкл сделал глубокомысленную паузу и продолжил: - Но вот мастер Эшби считает, что все это ерунда и tsar
Fedor просто не дает дворянам ходить с оружием, чтобы избежать дуэлей. Хотя я думаю, что это не так. Ведь и наши дуэлянты, коих было столь много до тех пор, пока лорд Кромвель не запретил дуэли в армии, не бросаются друг на друга, едва только увидят. Что может помешать дворянину сходить за шпа… ну то есть саблей, если он решит подраться? Так что если вы не собираетесь драться, то шпагу лучше оставить. Знаете, это удивительно, но за все царствование tsar Fedor не казнил ни одного человека, но на протяжении более пятидесяти лет лучшим способом попасть на уральские рудники было выйти с kisten, это такое русское разбойничье оружие, на, как это у них говорится, bolshaya doroga. И потому они практически совершенно перестали это делать.
        - Практически? - недоверчиво хмыкнул сэр Самуэль.
        - Ну, - кивнул купец, - как считал сэр Бэкон, в природе все имеет свою вероятность. Но я в Москве живу уже четырнадцатый год, за это время успел проехать по России несколько тысяч миль и должен сказать, что до сих пор никто ни разу не попытался меня ограбить… Хотя если вы едете в одиночку и без охраны, то я не буду вас отговаривать таскать за собой этот ваш совершенно бесполезный в этой стране железный прут. Нет? Ну тогда можете спокойно оставить его здесь дожидаться вашего возвращения.
        И вот теперь лорд Висбю, уже проехавший, проплывший и прошедший по этой стране не менее семи-восьми тысяч миль, в первый раз пожалел, что тогда поддался на уговоры и не взял с собой свою фамильную шпагу. Одну из немногих вещей, что он успел захватить с собой во время бегства из Лондона…
        Но тут перед ним выдвинулась рослая фигура кирасира.
        - Ну что вам, болезные?
        - Пожа-алте копеечку на пропитание, - сиплым голосом прохрипел стоящий впереди довольно крупный тип, также одетый в полушубок, но гораздо более драный и грязный, чем у них.
        - А пошто? - с явно демонстрируемым удивлением в голосе спросил кирасирский лейтенант. - Эвон ты какой здоровый! Нешто заработать не можешь?
        - Ты бы, сударь, не на мое здоровье смотрел, а копеечку бы нам, болезным, подал. Сам здоровее был бы, - уже с угрозой заявил другой, выдвигаясь из-за сиплого и демонстрируя дубинку.
        - Зря ты так, паря, - вздохнул кирасир, поводя плечами под полушубком, скрывавшим его неизменный мундир. - Мы в вашем городе люди новые, порядков не знаем. Кому сколько подавать, не ведаем. Отпустил бы ты нас. Обживемся чуток - тогда и спросишь.
        - А я тебе и сейчас скажу, - осклабился сиплый. - Нам чужого не надобно. А свое возьмем. Чье бы оно ни было. Ты кошель покажи. Половина - наша, а остальное можешь себе забирать.
        - Так кошель-то мой! - В голосе кирасира явственно звучало неподдельное и почти что искреннее удивление. - Откель там твое-то возьмется?
        - А вот я тебе сейчас поясню! - взревел тот, что с дубинкой, бросаясь вперед.
        Кирасир ждал до последнего мгновения, до того как дубинка в воздетой руке налетчика уже пошла вниз, а затем качнулся ему навстречу… Раздался хруст, треск, вой, а потом еще несколько ударов, кои англичанин так и не смог толком разглядеть, и кирасир оказался единственным, кто стоял на ногах. Трое остальных, воя на разные голоса, барахтались в ноябрьской грязи переулка.
        - Ой, горюшко-то! - самым трагическим голосом взревел кирасир, стаскивая с плеч полушубок и встряхивая его в руках. - Ну сызнова все тот же рукав порезали, что и лопари прострелили! Да еще и полушубок!
        А снизу, со стороны скрючившихся в грязи фигур, кои мгновенно умолкли, едва только на свет божий явился мундир лейтенанта, тихо прошелестело:
        - Ой-ё, кирасир…

6
        Небольшой караван из трех крестьянских телег, сопровождаемый четырьмя десятками крестьян, медленно двигался по лесной дороге. Телеги были тяжело груженными. На них навалом лежали узлы, сидели дети и несколько стариков. А впряженные в них лошаденки были весьма худосочны. Ну да что еще можно ждать от крестьянской лошади? Здесь, чай, не благословенная Россия, где, говорят, крестьяне живут в домах с настоящими кирпичными печами, все поголовно ходят в сапогах, их птичники ломятся от гусей, уток и кур, а в холопстве почитай никого и нет. Ну да всем известно, как живут крестьяне в этой самой России. Не то что здесь… В Люблинском воеводстве в этом году урожай был не очень. Дожди, черт бы их побрал! Но начетника пана Володарского объяснения старосты их деревеньки не удовлетворили. Вынь ему да положь весь уговоренный оброк. Пану-то дом в Варшаве содержать надобно, да и жениться пан собирается, богатую невесту панну Яну Козильчик, дочку пана Казимира Козильчика, обхаживает. Надеется за ней богатое приданое взять. Пан-то Козильчик куда как богат. Уж точно за дочкой не поскупится. Но это когда еще будет. А
пока пану Володарскому самому надобно себя показать. Что и он, мол, не голь перекатная. И что панна Яна ему не из-за богатого приданого надобна, а исключительно из-за великой любви. Ради которой никаких денег не жалко… А то, что крестьянским семьям от такой любви остается только зубы на полку положить, так на это всем наплевать.
        А вот в России, говорят, когда в какой местности недород, так дворяне сами хлеб прикупают и своим порядчикам в помощь выдают. Хотя оброк-то там, конечно, потяжелее будет. Но, видно, могут крестьяне такой оброк тянуть. И на себя остается. А то разве в сапогах ходили бы? А Россия-то - вот она, рукой подать! Токмо через Буг перебраться. Эвон, сказывают, три года назад семья из соседней деревеньки как-то ночью собралась да и утекла втихую через границу. На больших-то дорогах, известно, заставы стоят, но мало ли тут узких лесных дорожек. На всех заставы не поставишь. А потом их кто-то из земляков на ярмарке в Бресте видел. Ва-а-ажные. Уже все в сапогах. Баяли, что уже заключили порядье с помещиком из-под Царева-Борисова. И тот им на обустройство ажно пять рублев положил. И на три года оброк облегченный. Ну чтоб обустроились, хозяйство завели справное. Требует, чтоб не менее десятка гусей в хозяйстве содержалось, десятка два кур, пять свиней и пять голов скотины - две коровы для себя и оброка и три бычка на откорм. Ну и лошадей не менее трех. Мол, так положено… Это ж кем положено-то, чтоб крестьянин как
барин жил, такое богатство имея? Понятно, почему оне все в сапогах ходят…
        Так что как выгреб пан начетник все из крестьянских амбаров, да еще и выпорол десяток мужиков, чтобы не смели впредь спорить с господином, да уехал, сели крестьяне, порядили и поняли, что остается им либо в бега подаваться, либо помирать. На лебеде-то до весны не проживешь. Не растет столько лебеды, сколько надобно, чтоб зиму пережить. И корой дубовой не спасешься. И ветками еловыми. Да до веток еще и дожить надобно. Они ж только еще по весне будут. Потому-то собрались споро, загрузили на телеги нехитрый скарб, а также стариков и детишек, да и двинулись в бега…
        До Буга они дошли на второй день, считая от начала своего побега. И два дня рубили и вязали плоты. Опыта в этом деле ни у кого из крестьян не было, однако с топором все управлялись споро. И потому бревен для шести больших плотов и десятка малых нарубили быстро. А женщины покамест готовили ивовые прутья, чтобы связывать бревна. Плавать-то никто не умел, поэтому плоты надобно было связать основательно, чтобы не оказаться в воде посередь реки. Так что, несмотря на то что не терпелось на ту сторону, а также было боязно (оброк-то они заплатили сполна, сам пан начетник лично амбары обыскал, а ну как кто из людей пана Володарского заглянет еще чего приглянувшееся взять али с какой примеченной холопкой в сене покувыркаться да и увидит, что деревенька пуста), плоты вязали старательно. И, как выяснилось, опасались они не напрасно, потому как едва успели. Едва только отчалили и, отталкиваясь шестами и гребя вытесанными из расколотых небольших древесных стволов досками, добрались до середины Буга, как на берегу появились всадники. Числом двенадцать. И во главе даже не с паном начетником, а с самим паном
Володарским!
        - Стой! - заорал ясновельможный пан. - Стой, пся крев! Запорю!
        На плотах тут же кинулись грести все, кто только был способен и кто чем мог - кто сковородами, кто ложками, а кто и просто руками.
        - Стой! - Пан Володарский в ярости хлестнул коня, отчего тот взвился на дыбы, но затем, удержанный рукой опытного наездника, коим непременно являлся любой польский шляхтич, вновь опустился на передние ноги. - А-а, сволота, курва, быдло… Всех, всех запорю!
        Пан Володарский белыми от бешенства глазами глядел на уплывавшее от него богатство. Нет, недаром его начетник опасался, что после того, как по его повелению с крестьян был собран полный оброк, да еще с лишком, они могут удариться в бега. Пся крев, ну почему это быдло такое упрямое? Ну не мог, не мог он уменьшить оброк. Деньги нужны срочно! Ведь уже почти все уговорено. Сразу после Рождества он делает предложение панночке Яне, а после Пасхи они поженятся. Ему же еще только несколько месяцев продержаться осталось. Три-четыре дорогих подарка невесте и ее матушке преподнести. Кунтуш-другой сменить, в доме у будущего тестя появившись. И все! Так нет же, надо было этому быдлу все испортить! Он развернулся к одному из прискакавших с ним гайдуков и приказал:
        - Збышек, а ну-ка проучи их!
        Дюжий гайдук в расшитом кунтуше сдернул с плеча ружье, на всякий случай прибил уже снаряженный заряд деревянным шомполом, подсыпал на полку пороха и, понудив коня войти немного в воду, привстал в стременах и прицелился.
        Бабах!
        Бултых!
        Со стороны заполненных крестьянами плотов раздался тоскливый крик, скорее напоминающий вой. Потому что один из мужиков, остервенело гребший импровизированным веслом-доской, молча, не успев даже вскрикнуть, рухнул в реку безжизненным телом.
        - То-то, сволота! - обрадованно проорал пан Володарский.
        Но крестьян эта смерть не остановила. Наоборот, они принялись грести более остервенело. Увидев это, ясновельможный пан еще некоторое оглашал берег реки заковыристыми ругательствами, а затем развернулся к гайдукам и приказал:
        - А ну в воду - быстро за ними!
        Гайдуки, поеживаясь, переглянулись. Октябрьская водица к купанию не очень-то располагает.
        - Ясновельможный пан, я это, плавать не можу, - робко заметил один из них.
        - Не можешь? Приказ твоего пана исполнить не можешь?! - взревел пан Володарский. - Так вот же тебе! - И, выхватив саблю, он рубанул гайдука по левому плечу.
        Тот тонко закричал и рухнул с коня. А пан Володарский обвел гайдуков налитыми кровью глазами и снова приказал:
        - В воду! Поймать их!
        Гайдуки поспешно двинули коней в реку…
        На противоположный берег пан Володарский с гайдуками выбрались, когда крестьяне успели скрыться в лесу. Они даже не стали останавливаться, чтобы впрячь в телеги лошадей, коих везли на отдельных плотах, опасаясь потерять скарб, ежели непривычная к такому способу передвижения лошадь прыгнет в реку. Так и поволокли телеги сами, уцепившись руками за борта и оглобли. Но далеко от верховых они уйти не смогли…
        - Ну что, быдло?! - торжествующе провозгласил пан Володарский, когда его мокрые, продрогшие и потому очень злые гайдуки согнали крестьян в нестройную толпу. - От меня убежать вздумали? От меня не убежишь! Я вас научу слушаться своего господина, пся крев! Запорю! Неделю кровью харкать будете!
        - Рази ж можно так с людьми? - послышался откуда-то из-за спины пана Володарского тихий голос.
        - Что?! - взвился ясновельможный пан, разворачиваясь. - Что? Да кто ты та… - Он осекся.
        На самом краю поляны стоял монах. Обычный такой православный монах-странник, коих в последнее время довольно много встречалось на дорогах Польши. С тех самых пор, как в Подлясском старостве учредили этот непотребный православный монастырь, посвященный, Езус Кристос, прости схизматикам, ведь не ведают, что творят, Святой Троице. Они, так же как и монахи католических орденов, бродили по дорогам, но в отличие от уже привычных бенедиктинцев или доминиканцев подаяния не просили, на монастыри или костелы не собирали, а, наоборот, частенько помогали людям совершенно бесплатно. Более того, денег в оплату своего труда они не брали категорически, довольствуясь оплатой лишь едой. А пользу зачастую приносили немалую. Поскольку, несмотря на то что большинство монахов были русскими (ну еще бы), польским письмом все они владели отлично. И законы польские знали, куда там иному судейскому. Так что и челобитную составить, и жалобу, и еще чего, что надобно, умели весьма ловко. А кроме того, и врачевали, и кости вправляли, и скотину могли обиходить. Причем любому. Без различия, православный ты, униат или самый что ни
на есть честный католик. Ну по слухам… Сам-то пан Володарский ни разу с ними не общался. Хотя на дорогах видел не раз. Вот точно таких же. С посохом, котомкой за спиной и в поношенной рясе с капюшоном. Но вот что этот божий слуга делает в лесу? И вообще, пся крев, кто давал какому-то схизматику право вмешиваться в разборки ясновельможного пана со своими холопами?!
        - А ты кто таков? - подбоченясь, спросил пан Володарский.
        - Да прохожий, слуга Божий, - спокойно отозвался монах. - Шел лесом, услышал шум, вышел поглядеть, не нужно ли добрым людям помощи какой…
        - Как вышел, так и проваливай, пока цел, - оборвал его пан Володарский. - Не твое тут дело, понятно? То мои холопы, и я сам разберусь, что и как с ними делать.
        - А ты меня, пан, не гони, - отозвался монах. - Тут, чай, не твоя земля, а русская. И законы тут тоже русские. Государем русским установленные. А по ним, говорю тебе, коль сам не знаешь, православный человек ничьим холопом быть не может.
        Пан Володарский расхохотался.
        - Ой и хитрый ты монах! А только нет здесь ни твоей, ни твоего царя власти. Потому что нет среди моих холопов ни одного схизматика. Все они добрые католики, и вашей собачьей веры…
        - А неправду баешь, пан, - нагло прервал его спокойный голос монаха, - эвон те по-православному, а не как католики крест святой кладут. И эти вон тож. Да и с остальными, даже если они и католики, рази ж можно так? Одной же с тобой веры люди, одним образом перед Богом стоите, как же можно с людьми, как со скотом бессловесным?
        - Кто тут православный? - Пан Володарский хищно развернулся в сторону крестьян. - Збышек, Адам, Богуслав, а ну-ка, в плети их, схизматиков поганых, в плети!
        Трое гайдуков тронули коней, но почти сразу были вынуждены остановиться. Потому что дорогу им заступил монах, воздевший вверх посох.
        - Еще раз говорю тебе, ясновельможный пан, не на своей ты земле, а на земле, где действуют законы государя русского. Никто не может православного, да и любого иного человека за просто так плетьми бить. Токмо по приговору суда. Ежели эти люди нанесли тебе какие обиды либо недодали чего положенное - обратись в суд да взыщи с них. А самоуправство творить - невмочно.
        - Я?! Судиться?!! Со своими холопами?!! - Морда пана Володарского стала аж лиловой от ярости. - Да ты… да я… да… Збышек, Адам - в плети его! В плети!!!
        Гайдуки на мгновение замешкались, но ослушаться своего пана не решились. И, воздев над головой плети, тронули коней, примеряясь, как бы половчее огреть монаха плетью. Но удалось это только один раз. Монах вскинул руку и вскричал:
        - Остановитесь, люди, не принимайте греха на душу, поднимая руку на невиновного, да еще на слугу Божьего…
        Но Збышек с хриплым хеканьем махнул плеткой, опуская ее на прикрытое рясой плечо. Удар был силен. Но по монаху почти не попал. Тот качнулся в сторону, как-то очень грациозно переступил ногами, и плетка лишь распорола рукав рясы.
        - Пори! Пори! - надсаживаясь, орал ясновельможный пан, но трое гайдуков все никак не могли попасть по будто танцующему монаху, продолжавшему увещевать своих противников:
        - Одумайтесь! Перестаньте! Не берите грех на душу…
        - А, пся крев, - задыхаясь от ярости, прохрипел пан Володарский и потянул из ножен саблю, - ну, курва, гореть тебе в аду, схизматику проклятому!
        Он дал коню шенкеля, взметнул клинок и… полетел из седла вверх тормашками. Монах, еще мгновение назад находившийся к нему спиной, внезапно развернулся и, ловко поддев своим посохом левую ногу ясновельможного пана, подбросил ее вверх, выбив пана из седла.
        О землю пан грянулся довольно сильно. Так что даже зубы хрустнули. И несколько мгновений лежал, приходя в себя. А затем медленно приподнялся и, отхаркнув натекшую в рот сукровицу, выдохнул:
        - Руби его!
        Но и следующая попытка сделать это не удалась. Спустя пару мгновений Адам, первым выметнувший из ножен саблю, тонко заверещал, придерживая левой рукой правое запястье, по которому пришелся сильный и точный удар монашеского посоха, а Богуслав шмякнулся на землю, да так и остался сидеть, недоуменно хлопая глазами. И тогда Збышек, зло оскалясь, потянул из-за спины ружье…
        - Ну все, чертов схизматик, - злорадно прошипел пан Володарский, - молись!
        И монах… послушался его. Он твердо посмотрел в глаза Збышеку, который уже забил заряд в ружье и теперь, глядя на монаха злобно прищуренными глазами, не торопясь насыпал на полку пороховую мякоть, тихо произнес:
        - На все воля Божия! - и этак мягко упал на колени, положив перед собой на землю посох. - Отче наш, - тихо начал монах, сложив руки и чуть прикрыв глаза, - иже еси…
        Все замерли.
        Бабах!
        Выстрел раздался неожиданно. И совсем не с той стороны, с которой ожидался. И совсем не с тем результатом. Збышека снесло с седла, а его ружье, кувыркнувшись в воздухе, грянулось о землю.
        - Связать, - негромко приказал кирасирский сержант, выезжая на поляну и разворачиваясь в сторону монаха. - Отче, вы как?
        Монах дочитал до конца молитву, затем открыл глаза и улыбнулся.
        - Спасибо, сын мой! Господь не оставил мои молитвы, прислав тебя тогда, когда ты оказался нужен.
        Сержант улыбнулся в ответ.
        - Господь никогда не оставляет молитвы, что творятся на Руси.
        Оба прекрасно поняли друг друга. Сержант знал, что монах заметил его патруль, а монах был уверен, что сержант не позволит причинить ему вред. Поэтому и не стал предпринимать ничего для своей защиты.
        - Кх… кхто вы такой? - проскрипел пан Володарский.
        - Я? - Сержант ловко развернулся вместе с конем, показав недюжинное мастерство вольтижировки, и бросил на ясновельможного пана холодный взгляд. - Начальник над патрулем Брестского гарнизона, сержант второго взвода четвертой роты Смоленского кирасирского полка Феоктист Павлов. А вы кто? И что здесь делаете?
        - Я - пан Володарский, товарищ поветового маршалка. - Ясновельможный пан до сего момента так и не удосужился снова взгромоздиться в седло, а сейчас, под взглядом этого сержанта, делать это было уже глупо. Поэтому он просто отставил ногу и принял горделивый вид. - Я догнал своих беглых холопов! И веду их обратно.
        - Святой отец ваш беглый холоп? - удивленно произнес кирасир.
        - Он мешал мне! - вскинув подбородок, заявил пан Володарский.
        - Мешал чему? Вы собирались отвести этих людей в Брест, на суд, как это и положено по закону, а он противился этому?
        - Ты не понял, офицер: это - мои холопы. Я их поймал и веду домой.
        Сержант пожал плечами.
        - Я слышал все, что ты сказал, ясновельможный пан. Но ты не на своей земле. Ты на земле, на коей действует закон русского государя. Поэтому я еще раз спрашиваю: чему мешал святой отец?
        Пан Володарский громко выругался и отвернулся. Ну до чего же эти схизматики все тупые! Кирасир еще несколько мгновений терпеливо ожидал ответа, а затем развернулся к остальным.
        - Почему этот человек стрелял в святого отца?
        Гайдуки угрюмо молчали. Крестьяне тоже, испуганно опустив глаза. Сержант нахмурился:
        - Я жду ответа…
        И тут из толпы крестьян кто-то робко произнес.
        - Так это, ясновельможный пан офицер, нас он защищал. Пан Володарский нас своим гайдукам пороть приказал, а отче… это… ну…
        - Понятно, - кивнул сержант и, на мгновение задумавшись, задал следующий вопрос: - А сам гайдук решился стрелять либо ему приказали?
        - Ты что, совсем тупой, пан офицер?! - взревел пан Володарский, не выдержав разворачивающегося на его глазах издевательства не только над суверенными правами ясновельможной шляхты, но и вообще над здравым смыслом… ну как он его понимал. - Я же сказал, это - мои холопы…
        - Я уже слышал, - холодно оборвал его кирасир. - Достаточно. - И, снова повернувшись к крестьянам, повторил вопрос: - Ну так сам или нет?
        - Сам, пан офицер, сам… - уже более смело загомонили крестьяне. - Стрелять-то он сам, а вот рубить святого отца саблями, то наш пан приказал. Это так… Это было…
        - Вот как… - Голос сержанта стал столь холодным, что казалось, будто на этой поляне сейчас пойдет снег.
        - Да, пся крев! - заорал пан Володарский, у которого уже никаких сил не было наблюдать это глумление над установленным Богом порядком вещей. - А ну, ребята, руби их! В сабли! Живо!
        Но гайдуки даже не пошевелились. Что такое царевы кирасиры, было хорошо известно не только по обоим берегам Буга, но и от Черного моря до студеной Балтики. Вступать в схватку с бойцами, в кои отбирали самых лучших, самых умелых, самых отчаянных и коих ни на день не распускали на жилое, дураков не было. Будь еще тут драгуны, кои обычно и патрулировали берега Буга, может, и был бы какой-то шанс, а с этими волками…
        - Ну же, ребятки! - надсадно орал пан Володарский. - Их же всего шестеро! В сабли их, в са… ык…
        Каблуки щегольских сапог пана Володарского взлетели вверх, после того как носок ботфорта кирасирского сержанта врезался ему прямо в разверстый рот. Сержант проводил взглядом кувыркнувшегося несколько раз ясновельможного пана, потом наклонился, разглядывая носок сапога, измазанный в крови, и, распрямившись, коротко приказал:
        - Этого - тоже связать.
        До Бреста пана Володарского довезли на крестьянской телеге. Первые полчаса он яростно сверкал глазами по сторонам и пытался шепеляво ругаться. Носок кирасирского ботфорта выбил ему три передних зуба напрочь, а еще два шатались. Но затем даже до него дошло, что все бесполезно, поэтому ясновельможный пан просто привалился к борту телеги, отвернув голову от узла с крестьянским тряпьем, и понуро затих.
        Когда телега въехала в арку ворот и, повернув направо, двинулась по широкому проходу между бастионом, прикрывающим ворота, и внутренней стеной крепости, пан Володарский завозился и, ерзая и опираясь на боковину телеги спиной, принял более вертикальное положение. Ну должен же в столь большом городе встретиться по пути какой-нибудь шляхтич, пусть он даже будет и схизматик, и, стоит только объяснить ему весь идиотизм положения, в котором оказался ясновельможный пан, он тут же выступит на защиту естественных шляхетских прав…
        Надеждам пана Володарского так и не суждено было сбыться. Нет, шляхтичи… то есть те, кого можно было принять за таковых, на пути их странновато выглядевшего каравана встретились. И не раз. Вот только вопли ясновельможного пана о чудовищном надругательстве над шляхетским достоинством, об унижении, коему пан подвергся перед собственными холопами, о грубейшем и наглом попрании исконных шляхетских прав и привилегий отчего-то приводили совсем не к тому результату, на который рассчитывал пан Володарский. Чаще всего встреченные на пути шляхтичи в ответ на вопли пана просто останавливались и принимались нагло ухмыляться, а иные подходили поближе и, перемолвившись с ехавшим во главе колонны кирасиром, отчего-то принимались осуждающе пялиться на самого пана Володарского. Но более всего ясновельможного пана взбесило не это. А то, с какой наглостью и, уму непостижимо, чуть ли не высокомерием пялилась на пана Володарского встреченная по дороге сволота! Все эти крестьяне, ремесленники, погонщики волов и лошадей и остальная рвань.
        Телеги остановились на центральной площади. Пан Володарский, слегка охрипший от попыток достучаться до мозгов тех идиотов, из которых сплошь состояла местная шляхта, зло сплюнул. Ну ладно, в конце концов, этот монах и кирасир что-то там говорили о судье. Тем лучше. Ведь судья явно человек благородного достоинства, и уж он-то должен разобраться с идиотизмом, творящимся вокруг него последние три часа.
        Сержант спрыгнул с лошади и, кинув поводья также спешившемуся рядовому, споро взбежал вверх по ступенькам высокого каменного дома, по-видимому построенного не так давно, поскольку этот дом был совершенно не похож ни на старый костел, ни на другие дома, обрамляющие площадь, зато его архитектурные формы очень гармонировали с новой, большой, возвышающейся и над домами, и над костелом православной церковью с высокой звонницей. Пан Володарский раздраженно сморщился. Несмотря на то что русские были союзниками поляков в последней войне со шведами, в среде шляхетства их по-прежнему не слишком жаловали. И считали, что все земли, потерянные Речью Посполитой во время прошлой войны со схизматиками, рано или поздно все равно снова станут польскими. А зачем на польских землях схизматские храмы? Но тут ясновельможного пана отвлек голос, раздавшийся от двустворчатых дверей, за которыми скрылся кирасирский сержант:
        - Ну, что тут у вас произошло?
        Пан Володарский дернулся и всем телом развернулся в сторону говорившего. На верхней площадке лестницы стоял дородный ясновельможный пан в довольно богатом кафтане и недовольно смотрел на пана Володарского. Поляк облегченно выдохнул. Слава Езусу Кристосу! Наконец-то появился человек, который разберется во всех этих глупостях.
        - Кхм, яшновельмошный пан, я - пан Володаршкий, - попытавшись, сколь это возможно со связанными за спиной руками, приосаниться и принять горделивый вид, начал ясновельможный пан. - Я поймал швоих беглых холопов, бешавших иш моего…
        Дородный пан шляхтич выслушал его молча, не перебивая. Потом повернулся к кирасиру:
        - А почему он связан?
        Сержант спокойно ответил:
        - Попытка нападения на граничный патруль при исполнении им своих служебных обязанностей.
        - Яшновельмошный пан! - вскричал пан Володарский. - Гнушная лошь! Я вшего лишь собиралша шабрать швоих холопов. Этот пан шершант нагло…
        Но тут дородный шляхтич резко махнул рукой, явно повелев пану Володарскому заткнуться. Польский шляхтич побагровел от столь демонстративного умаления его достоинства, но счел за лучшее сдержаться.
        - Хм, - задумчиво произнес дородный и глубокомысленно потер лоб. - И все?
        - Никак нет, ваша честь, - мотнул головой кирасир. - Еще и нападение на гражданское лицо с попыткой убийства.
        - На кого?
        - На меня, сын мой, - тихим голосом отозвался монах, выходя из-за спин крестьян. - Этот человек повелел своим гайдукам высечь меня плетьми, а когда это не удалось - зарубить.
        - Вот как? - Дородный удивленно вскинул брови и мазанул по поляку сразу заледеневшим взглядом. - Я вижу, что тут так сразу и не разберешься. Надобно собирать коллегию…
        Следующие два часа превратились для гордого поляка в настоящий кошмар. Судебную коллегию собрали быстро. В состав этой коллегии вошли двое представителей шляхты, один из которых был поляком, подданным короля Речи Посполитой, приехавшим в Брест по каким-то своим делам, его отыскали на торговой площади и пригласили поучаствовать в заседании суда, решающего судьбу его соотечественника, а другой - местным, подданным русского царя, но по национальной принадлежности тоже поляком. А также двое крестьян, что стало для пана Володарского сильным шоком. Холопы судят шляхту?! Да где ж это видано-то?!! Однако ни со стороны шляхтича польского подданства, ни со стороны местного возражений не последовало. А на гневную речь ясновельможного пана последовал уже набивший оскомину ответ судьи, что он-де находится на земле, на которой действуют законы русского государя. А согласно Государеву судебну уложению, ежели в конфликт вступают интересы представителей разных сословий, в судебную коллегию назначаются присяжные крестные целовальники каждого из них. С совершенно равными правами.
        Первой начали разбирать жалобу на беглых холопов. В результате аж четыре семьи, которые, как выяснилось, тайно перекрестились в православие, были просто отпущены на все четыре стороны. Грабеж! Впрочем, внешне все выглядело благопристойно. Из православного храма был вызван дьякон, коий учинил всем объявившим себя православными строгий допрос:
        - Имя?
        - Тадеуш, ваше благовестие!
        - Покажи крест!
        Крестьянин торопливо выпростал из-под рубахи висящий на тонком шнурке медный крестик. Дьякон внимательно осмотрел его и согласно кивнул.
        - А теперь положи крестное знамение!
        Крестьянин торопливо осенил себя крестом строго по-православному, кладя его справа налево. Дьякон снова согласно кивнул, но на этом допрос не закончился.
        - Когда был окрещен?
        - Та в позапрошлом годе, пше проше, ваше благовестие. На Пасху. В нашей деревне тогда святый брат от православного Порудновского Святы-Троицкого монастыря гостил. К нему и обратились.
        Дьякон повернулся к монаху, скромно стоящему в стороне.
        - А не с того ли ты монастыря, брат во Христе?
        - С того, - отозвался монах.
        - Ведомо ли тебе о том?
        Монах пожал плечами.
        - Всякий из братии нашей волен в подвиге своем! Куда Господь его стопы приведет, там и несет свет воли и слова Божьего… - Он замолчал, а затем повернулся к крестьянину и спросил: - А какого вида был тот монах?
        Поляк этак приниженно повел плечами, кашлянул в кулак и, смущенно теребя шапку, пояснил:
        - Рослый он был, святый отец, и борода рыжая. А еще на левой руке одного пальца немае.
        Монах повернулся к дьякону:
        - Есть у нас такой. Брат Егорий.
        Дьякон молча склонил голову в знак благодарности и снова повернулся к польскому крестьянину.
        - А огласи-ка Символ веры, коему следуешь…
        Когда поляк без запинки оттарабанил все, о чем его спрашивал дьякон, тот осенил его крестным знамением и повернулся к судье.
        - Это человек православной веры.
        Судья кивнул в ответ, а затем поднялся и громко, на всю площадь, на коей уже собралась целая толпа, огласил:
        - Я, Миколай Козиньский, царев судья по цареву закону и выбору уезда, заявляю всем, что крестьянин Тадеуш прозвищем Сьеж[Ёж ( польск .).] , прибывший в Брест из деревни Морды, является православным и посему ничьим холопом быть не может. Так что, ежели на нем никаких иных вин и обязательств не имеется, он волен идти куда пожелает, и никто ему в том препятствовать не смеет. Ежели же кто знает о каких иных его винах и обязательствах, кои могут послужить препятствием для сего решения суда, то пусть объявит об этом здесь и сейчас! - Судья замолчал.
        Но вокруг стояла тишина. Даже пан Володарский понял, что возмущаться бесполезно, и сидел в телеге молча, только скрипел остатками зубов.
        - Тому и быть! - поставил точку в рассмотрении дела в отношении крестьянина Тадеуша судья. - И я, как царев судья, принимаю на себя всю ответственность за сие решение и его исполнение. - После чего уселся на свое место, а на место Тадеуша вытолкнули его жену, коей также предстояло пройти весь круг допроса с пристрастием по поводу принадлежности к православию.
        Так и пошло…
        Некой компенсацией пану Володарскому оказалось лишь то, что остальные его холопы, кроме этих четырех семей, оказались верными католиками и в их отношении его право на них, да еще и подтвержденное и им самим, и его гайдуками, и признаниями самих крестьян, данными ими под крестным целованием, осуществленным под надзором вызванного из костела ксендза, никаким сомнениям не подверглось. Но после того, как эти крестьяне были отправлены под караул на двор центральной цитадели крепости, к нему подошел ксендз.
        - Не желаешь ли исповедаться, сын мой?
        Пан Володарский горделиво (ну насколько это возможно в связанном виде) подбоченился.
        - Не в чем мне ишповедоваться, швятый отец. Не шовершал я ничего попирающего ни шаконы Бошьи, ни шляхетшкое доштоинштво, - ясновельможный пан искривил рот и продолжил, будто выплюнул: - и шие даже шей неправый шуд подтвердил. Вернув мне моих холопов…
        Ксендз покачал головой.
        - Так над тобой-то суда еще и не было, сын мой. А что касается твоих холопов… - ксендз вздохнул, - все одно их тебе не видать.
        - Как это? - ошарашенно вытаращил глаза пан Володарский.
        - А так, - грустно покачал головой ксендз. - Неужто ты думаешь, что твои холопы из только что увиденного никаких выводов сделать не сумели? Пока здесь тебя и твое дело разбирать будут да приговор тебе выносить, крестьяне себе православного священника вытребуют. И заявят ему, что-де нынче узрели свет истинной веры. И потому все поголовно готовы перекреститься в православие. После чего, как ты уже видел, они никакими холопами быть не могут.
        Пан Володарский побагровел:
        - Да… это ш… они ш… да это ше полное…
        Ксендз на каждый его возмущенный выдох грустно кивал.
        - Все так, сын мой, все так, но таковы уж богопротивные законы этого схизматского государя… - Тут ксендз оборвал себя и воровато оглянулся, не услышал ли кто, как он отозвался об обожаемом русскими царе.
        Но стоявшие в трех-четырех шагах от них караульные никак не отреагировали. Впрочем, он сообщил, что собирается исповедать подсудимого шляхтича, а к тайне исповеди русские относились со всей серьезностью. Так что можно было предположить, что они не прислушивались к разговору.
        - Я этого так не оштавлю! - прорычал пан Володарский, наконец-то сумевший понизить градус своего возмущения до того уровня, который позволил ему связно произнести фразу. - Я поеду в Люблин! Я обрашушь к шляхте! Я поеду в Варшаву! Да я дойду до шамого круля!!
        Но взгляд ксендза, обращенный к нему, сделался еще более грустен.
        - Неужели, сын мой, ты думаешь, что до тебя в таком же положении не оказывалось ни одного шляхтича? - Ксендз покачал головой. - Ох, сколько их уже было… И так же возмущались. Да только сделать ничего не смогли. - Ксендз вздохнул. - Видно, Господь ополчился на поляков за их прегрешения и послал нам столь тяжкое испытание.
        - И вше равно я пойду к крулю! - упрямо вскинул подбородок пан Володарский. - Никто меня не оштановит.
        - Ох, сын мой, - глаза ксендза совсем уж погрустнели, - вот об этом-то я собирался с тобой поговорить. Видит Бог, очень не скоро ты сможешь воплотить в жизнь это свое намерение.
        - Как это? - нахмурился ясновельможный пан.
        - Уж очень тяжкие против тебя обвинения. Я послушал, что говорят на площади. И если правда то, в чем тебя обвиняют, то дорога тебе отсюда будет дальняя. На рудники. Ибо признают тебя не кем иным, как самым обычным татем. Да еще предводителем целой шайки.
        - Как это? - вытаращил глаза пан Володарский.
        - А так, - вздохнул ксендз. - Жизнь подданного царя русского неприкосновенна. Может, ты не знаешь, но у русских в царствование их нынешнего царя Федора II Борисовича ни единого человека казнено не было. От тягот разных, да, умирали, на рудниках, на прокладке дорог либо каналов всяких, к коим их приговаривали, на войне. А чтобы казнить - того не было. Мол, чего Господь дал, он же лишь и взять может. А чтобы человеку своей волей кого к смерти приговорить - так то невместно. Будь он даже и сам царь. И так в отношении покушения на жизнь любого, хоть даже и крестьянина или холопа какого. А что уж говорить о слуге Божьем или о самом царевом слуге, присягу ему давшем, да еще когда он царево веление исполняет? - Ксендз снова вздохнул. - Так что никакой иной тебе судьбы, кроме как на рудники дальние, я не вижу. И потому вновь спрашиваю: не желаешь ли ты, сын мой, исповедаться?..

7
        - Посматривай!
        Мастряй Данилыч, управляющий Верхнетуринскими царевыми заводами, повернул голову и посмотрел в ту сторону, откуда приближался грохот. Вереница «колесных железных туесов», которую тащила упряжка волов, медленно въезжала в ворота завода. С тех пор как от рудника до завода была проложена трехверстная железная дорога, он получил возможность увеличить число плавильных печей в два раза, а их производительность почитай в три. Мощностей водяного привода из-за этого уже не хватало, поэтому Первой Дружинич, выученик самого главного розмысла паровых машин Иринея Акинфиевича, ныне ладил у новых печей два паровика. Для снабжения их углем также строилась еще одна ветка железной дороги.
        - Тпру! Стой, залетные! - скалясь, заорал погонщик волов, сидевший на первом туесе, на коем для этого через борта была переброшена толстая дубовая доска.
        Старшой бригады разгрузчиков тут же бросил на рельс (откуда взялось сие название, управляющий не знал, но сам он узнал его от государева розмысла) перед передней осью последнего туеса тяжелый сосновый брус, как и шпалы пропитанный для предохранения от гниения смесью жженной смолы и дегтя. Брус нужен был для того, чтобы после выпряжки волов туеса не покатились бы далее. В конце пути, конечно, стоял упор, так что с самими туесами ничего бы не случилось, но когда эта дорога токмо вошла в действие, был случай: одному из разгрузчиков тронувшимися туесами размозжило палец на ноге. И хорошо еще ногу не отрезало напрочь, бригадир успел выдернуть. Вот нонеча туеса на всякий случай брусом и затормаживали.
        Между тем возница, сын заводского мастера-плавильщика Черепана, споро выпряг волов и погнал их на водопой. Волы дышали не слишком тяжко, как будто они только что не тянули груз, для доставки коего, доставляйся он обычным способом - возами, потребовалось бы шесть, а то и десять воловьих упряжек. Железная же дорога была сделана хитро, с малым уклоном от рудника, так что железные туеса с рудой еще и помогали движению собственным весом. А малым уклон сделали, чтобы та же одна упряжка была способна доставлять уже опустошенные туеса обратно к руднику.
        Вообще-то сначала проложили обычную дорогу. Ну не совсем обычную, а похоже на то, как делали царские. На насыпи, с водоотводными ямами. Доставка руды с рудника упростилась, но не шибко. Ежели без дороги воловьи упряжки, возившие руду, успевали сделать за день три ходки кажная, то с дорогой - едва четыре. И это при том, что возчики из числа отрабатывающих барщину крестьян заканчивали рабочий день на полтора часа позднее и шибко ворчали, что-де приходится перерабатывать и загонять скотину. Затем прошел слух, что на нижнетагильских заводах розмыслы из избы торговых и военных возов и повозок такую хитрую дорогу учинили из дубовых плах, по коим одна упряжь волов могла ажно стока руды тащить, что обычно целых четыре, а то и пять упряжей таскали. Мастряй Данилыч живо собрался и поехал посмотреть. Дубовая дорога ему в общем понравилась. Но не понравилось, что дубовые плахи, из коих дорога была сделана, едва сезон выдерживали, а потом их требовалось наново перекладывать. Да и дубу на три версты дороги должно было уйти - уйма. То есть почитай раз в полгода цельную дубовую рощу вырубать придется. А никакого
иного дерева на плахи пускать невозможно. Ибо и дуб-то токмо сезон держится. А ежели ее из сосны либо там ели ладить - то кажный месяц поправлять придется. И опять же по цареву указу все вырубленное надобно заново засаживать. Дабы не скудела земля русская лесами да борами. А это снова расходы. Мастряй Данилыч потому и на уголек перешел, чтобы лишних лесничих за счет завода не содержать. Один есть - и ладно. Лес-то все одно рубить приходится на всякое заводское устроение, но с высадкой деревьев взамен порубленного покамест один лесничий справляется. А что касаемо того, что людишки для добычи угля надобны, так и для заготовки дров порубщики нужны, да возчики, да углежоги. Так что ежели по людишкам взять - так на так и выходит.
        Долго тогда управляющий Верхнетуринскими заводами над той дубовой дорогой думал. И так, и эдак прикидывал, как поступить. А по осени приехал государев розмысл Терентий Кузьмич Шамшурин и огорошил его известием, что на его Верхнетуринских заводах будут строить новую дорогу. Железную.
        - Я-то царю-батюшке нашему Федору Борисовичу обо всех придумках наших розмыслов и просто какого работного люда смышленого непременно по его повелению докладываю, - рассказывал управляющему государев розмысл после доброй баньки, когда они сидели с Мастряем Данилычем за самоваром со сбитнем. - Уж оченно он сему всегда радуется. И часто жалует придумщиков серебром, али меховой рухлядью, или иным отличием. Вот и насчет той дубовой дороги доложил. И государь тут же повелел пожаловать тех придумщиков, кои такое дело учинили, серебром. Главному придумщику ажно двадцать рублев, а остальным поменее - кому пятнадцать, кому дюжину, а кому десять.
        Мастряй Данилыч уважительно покачал головой. Да уж, десять рублев! Это ж за раз хозяйство завести можно! Дом справный поставить, да с теплым скотником, с подклетями. Коров завести, гусей, кур… Заводской работник за год столько не зарабатывает! У него самого в год дай бог пятьдесят рублев выходит. А тут за раз…
        - А потом начал меня выпытывать: скольки та дорога без поправки служит? Да как часто ее наново перекладывать надобно? Да всякие иные про нее важества. А потом задумался и говорит: «Собирай, мол, Терентий, розмыслов. То дорога нужная, однако до ума ее доводить надобно. Чтобы служила она долго, забот требовала куда менее, да и железные туеса с рудой таскать по ней было удобнее». - Терентий Кузьмич отхлебнул сбитня и, ухватив пышный свежий калач, откусил от него добрый кус. - Ну так вот, собрались мы, значить, розмыслы-то московские, да и принялись думать, как сию дорогу улучшить. Думали долго. И так прикидывали, и этак. Да с первого разу ничего путного и не надумали. Все что ни предлагаем - царю-батюшке не ндравится. Поехал я тогда сызнова на ту дорогу. С придумщиками ее думать да советоваться. А затем и в Москву их забрал, чтобы уже вместе с ними думать да рядить. И вона чего мы в конце концов придумали. - Государев розмысл бросил на управляющего победный взгляд. - Дорогу надобно ладить не из дуба, а из железа. И не желоба для колес делать, как это в дубовой дороге устроено, потому как на такую
дорогу стольки железа понадобится, что она дороже золотой выйдет, а наоборот - выступ железный. И опять же, желоба-то чистить надобно от мусора всякого там копящегося, а с выступа все само падает. А колеса, чтобы не соскакивали, - с боковинами, на сем выступе энти колеса удерживающими. Да скошены, чтобы ежели поворот какой делать, то колесо бы можно было не поворачивать. Так пройдет. То, кое внутри поворота, по узкому, наружному скосу пойдет, а то, кое снаружи, по более широкому, внутреннему.
        Мастряй Данилыч задумался. Эвон как все повернулось-то. Ну ничего от того, что оне с мастерами думали, - не совпадает, но, похоже, куда более разумно придумано. А все ж таки верно, что самые мудрые головы в Москве у государя собраны. Эвон как все надумали ловко. Будто не наново придумано, а уже не раз опробовано и улучшено.
        - А кто все сие придумал-то? - осторожно спросил управляющий.
        - Дык так точно и не скажешь… - пожал плечами государев розмысл. - Все понемногу. Придумаем чего - и к государю. А он выслушает, вопросы задаст, потом скажет что по нраву, а что не нравится. Да пожурит нас, что мы-де розмыслы, а вот про то да это не подумали. Ну не царю же над сим думать-то? И мы идем и сызнова думаем. Вот так тишком да ладком все и придумали. Ну а поелику ковать сей рельс для железной дороги дюже тяжко, то решили его через вальцы катать. А оголовье, по которому аккурат колеса ходить будут, еще и закалить. Ну и поелику у тебя, Мастряй Данилыч, на всем Урале самые шибкие валки прокатные стоят, то первую такую дорогу решено у тебя строить.
        Вот так и появилась на заводе железная дорога.
        Управляющий Верхнетуринскими заводами поправил шапку и двинулся в сторону стройки.
        Новые плавильни, разработанные литейной розмысловой избой, обещались быть в два раза более продуктивными, чем прежние. Да и после их постройки розмыслы из литейной избы должны были присматривать за плавильнями и за тем, как заводские будут вести плавки. Не все время, но иногда. За это завод платил розмысловой избе одну сотую долю от стоимости металла, получаемого от энтих плавилен. Как это теперь называлось «процентум», от латинского «per centum», сиречь по-русски
«на сотню». По слухам, в обиход сие название ввел сам царь…
        Сам бы Мастряй Данилыч такого бы ни в жисть не допустил. Придумал, как по-новому плавильню строить, - честь тебе и хвала, строй, получай деньгу и покедова… Но так выходило по государеву указу. Поэтому хошь не хошь, а надобно было подчиняться. Впрочем, государственную хитрость сего указа Мастряй Данилыч своим крепким умом старого хозяйственника вычислил. Не о государевых заводах речь-то велась. Тут ведь оно как: поскольку заводы государевы, хучь и вотчинные, - весь доход с них все одно в казну уходит. Так что расчет в одном кармане ведется. Ныне-то почитай все розмысловые избы содержались за счет казны. А вот все остальные, частные заводы и железодельни, от сих изб немалую выгоду имея за счет всяких хитрых усовершенствований и приспособ, ничего за сие не платили. А ныне - будут. Конечно, не сразу. Старые-то плавильни, кои с помощью тех же розмыслов обустроены, но почти что забесплатно, еще долго работать будут, но мало-помалу оне все в тираж (вот опять новое слово, ох и скольки ж их ноне в русском языке-то появилось) выйдут. А новые без розмыслов ладить - смыслу нет. Все, что сэкономишь, так же и
потеряешь. Потому как с розмыслами так плавильни устроить получается, что и металлу в них больше выплавляется, да и дешевле он выходит. Лет через десять, максимум пятнадцать литейная розмысловая изба с казенного кошта на свой собственный перейдет. А то и еще какие розмысловые избы появятся, ежели кто решит не в уже известную избу идти, а свою собственную открыть. И зарабатывать как раз тем, чтобы всем желающим новые плавильни или еще что иное, им потребное, строить да свою долю с этого получать. Вот так все в царевом указе изложено…
        - Доброго здоровьечка, Мастряй Данилыч, - поприветствовал управляющего бригадир каменщиков Абай, из крещеных башкир.
        - И тебе, Абай, не хворать, - степенно ответствовал Мастряй Данилыч. - Ну как тут у вас дела?
        - Дык на первой плавильне уже свод выводим, Мастряй Данилыч. Токмо с трубой проблема.
        - С какой? - нахмурился управляющий.
        - Да с воздуходувной. Она эвон там должна в плавильню входить, мы уже и тяжи вывели, и раструб, а Фотий все никак свои механические меха, что паровиком приводиться должны, не закончит.
        - А тебе-то что за дело? - удивился Мастряй Данилыч.
        Абай покачал головой.
        - Дык ведь энти-то меха куда как сильнее дуть должны. Так что прежде, чем нам свод закрывать, их непременно спытать надобно. А ну как здесь вот кладка с отступом в полкирпича завихрения давать зачнет? Первой Дружинич говорил, что ежели здесь завихрения начнутся, то оне воздуху, кой в самое нутро плавильни идет, затруднения делать будут. А значит, в плавильне воздуха будет не хватать. И потому она через раз козла[КОЗЕЛ - загубленная плавка, при которой вместо металла в плавильной печи образуется спекшаяся смесь из руды, металла, шлака и иных примесей.] давать будет, - закончил свою речь бригадир каменщиков.
        Мастряй Данилыч некоторое время молча разглядывал указанный Абаем изгиб нового воздуховода. Ох уж эти новшества… Обещается-то многое, но ежели новые плавильни козла давать начнут, так от них не прибыток, а одни убытки.
        - И чего?
        - Да ниче, Мастряй Данилыч, - пожал плечами Абай. - Как трубу поставят - сразу и спытаем.
        - А ежели затруднения зачнутся?
        - Да ну и что? Кладку просто помельче сделаем, в четверть кирпича аль в осьмушку, а коль и это не поможет - фигурный кирпич сделаем.
        Управляющий с минуту, наморщив лоб, степенно размышлял над всем услышанным, а потом погрозил пальцем бригадиру каменщиков:
        - Ну-ну, смотрите у меня… - после чего развернулся и неторопливо двинулся в ту сторону, где ладили новую шибко сильную воздуходувку.
        Старшим там был помощник Первоя Дружинича, Фотий, коий вроде как эту воздуходувку сам и выдумал.
        Фотий был на месте и руководил установкой толстой медной трубы, о коей, похоже, и вел речь Абай. Новые воздуходувные меха, которые и должны были нагнетать воздух в новые плавильни, были, на взгляд управляющего, странными. Прежние, кои работали от водяного привода, были меха как меха - доски, толстая кожа, колено привода… а энти совсем непонятные. Какой-то барабан с дырками, а внутрях лопатки. Турбиндла именуется… ну или как-то эдак.
        - Здрав будь, Фотий, - степенно поздоровался управляющий, когда розмысл отшабашил своим работникам, наконец-то установившим трубу на свое место, резким взмахом руки.
        Тот оглянулся, шапкой вытирая вспотевшее лицо.
        - А, Мастряй Данилыч, и тебе здоровьечка! Вишь как, поставили трубу-то ноне.
        - Вижу-вижу, - кивнул головой управляющий. Помолчал (неча сразу все свои вопросы на собеседника вываливать, чай, не мальчик, чтобы мельтешить) и лишь затем опять же степенно спросил: - Мне тут Абай говаривал, что ты энту воздуходувку спытать собираешься. Так ли?
        - Вишь как, непременно нужно, Мастряй Данилыч, - ударил кулаком по ладони Фотий.
        - Ну-ну, ну-ну… - снова кивнул управляющий, а затем сызнова спросил: - А как? Паровик-то еще и не построен. А руками твою махину никак стронешь.
        Фотий расплылся в улыбке.
        - Вишь как, да то не задача. Эвон у нас особливый механизм для сего имеется. Как раз на это дело в розмысловой избе придуманный. Мы его, вишь как, с собой привезли… то есть не весь, конечно. А токмо зубчатку, шкивы и шестерни. А уж круг-то, вишь как, здеся, на месте сделали. Вот тудась ремень надеваем, а другую его петлю на вот энтот шкив забрасывам. А в круг впрягаем волов. Тут-то, вишь как, пары три надобно. И когда оне энтот круг крутить зачинают, так воздуходувка, ну меха по-прежнему, как раз в свою силу дуть и начинает. А внутрях плавильни крыльчатку ставим со шпенечками. И, вишь как, смотрим, на сколь шпенечков крыльчатка отклонится. Ежели не меньше чем на пять - так в самый раз. А ежели, вишь как, меньше - искать надо, где какая помеха есть.
        Управляющий помолчал, бросая прищуренные взгляды то на воздуходувку, то на налаживаемый рабочими круг, то на плавильню, а потом спросил:
        - А надолго ль волы надобны?
        - А тут как получится, - пожал плечами розмысл. - Ежели, вишь как, все путем будет, так зачем надолго-то? Чуток подули - да и ладно. А ежели как-то не так - так… вишь как, все одно ненадолго. Там же новую кладку класть надобно будет. И пока ее не положат, да она хоть чутка сверху не подсохнет, волов-то, вишь как, держать незачем. Лучше после того, как все сызнова готово будет, по новой в круг запряжем.
        - Ну-ну, - степенно кивнул Мастряй Данилыч и двинулся в сторону, где сооружали новые паровики.
        Идти было недалеко, шагов двадцать. Но тут уже всем руководил сам Первой Дружинич. Уважаемый человек. Старший розмысл. Поэтому Мастряй Данилыч поздоровался со старшим розмыслом за руку, чутка помолчал и только потом поинтересовался:
        - Ну как тут у вас, Первой Дружинич, дела-то идут?
        Старший розмысл тоже этак степенно помолчал, ну дык человек-то важный, солидный, затем ответствовал:
        - Не сумлевайся, Мастряй Данилыч, все сполним в срок. Мы тут у тебя новый паровик ладим. Таких еще нигде не было. Ему и топлива поменее надобно будет, и разжигать не так долго. Ну опосля как его наново водой зальешь. И пару на дольше хватать будет.
        Управляющий насторожился. Он в паровиках понимал не шибко (ну да кто в них шибко понимал-то, кроме розмыслов), так что тут он ничего поделать не мог и особо к старшему розмыслу не совался. Построят - посмотрим. Однако сегодняшняя информация от бригадира каменщиков его обеспокоила. В паровиках-то он, конечно, не шибко много понимает, но вот за работу заводов отвечает головой. И ежели все эти новые придумки ему выход металла уменьшат, а и хотя бы не так шибко увеличат, как планируется, так его за то приказ Большой казны, в чьем управлении все государевы личные вотчины уже незнамо сколько лет состоят, никак по головке не погладит. А то и вообще должности лишиться можно.
        А ведь токмо-токмо такие возможности-то появились! Ибо опосля того царева указа, кой определил, что розмысловым избам положен этот самый процентум, вышло дозволение от приказа Большой казны управляющим вотчинными заводами себе в доход тако же еще и часть прибыли отписывать. В цельных пять тех самых процентумов. Да еще пять таковых дозволялось использовать для поощрения лучших заводских плавильщиков и иного работного люда. Особливо тем, кто какую приспособу, работу облегчающую либо иным каким образом производству споспешествующую, придумает.
        Мастряй Данилыч не один вечер над сим дозволением просидел, голову ломаючи. И даже с очередным отчетом писулю в приказ Большой казны отправил, прося разъяснить ему - верно ли он все понял и как прибыль правильно посчитать. Металл-то оне почитай весь на казенные оружейные заводы и иные казенные мануфактуры отправляют. А с казенных заводов много ли возьмешь? На что ему ответ пришел, что и с казенного заказу все одно прибыль получить можно, коли людишек правильно распределить и всякие полезные приспособы в работу внедрить, время и соответственно деньги экономящие. Да и ему никак не возбраняется еще более от имеемого металлу выплавлять и пускать тот уже в свободную продажу. Эвон, устюжане-то да тульские заводские уже и с Англией, и с Соединенными провинциями металлом торгуют.
        Вот тогда-то Мастряй Данилыч и задумался крепко. И поехал по заводам, как уральским - и тем, что в царевой вотчине устроены, и каким иным, частным образом обустроенным, так и в Тулу, и Устюжну. А по возвращении собрал мастеров своих и крепко с ими думал. А затем порешил взять в Промышленном ссудном банке, отделение которого два года назад открылось в Верхнетуринске, ссуду на постройку новых плавилен. В приказе Большой казны ему обещано было, что ежели он казенный урок по металлу в точности сполнять будет, то по первости всю прибыль от новых плавилен он может не в казну, а на покрытие ссуды отправлять. То есть дьяки это потом обязательно проверят, но ежели все по закону и совести будет - его никто ни в чем попрекать не станет. А Мастряй Данилыч посчитал, что как новые плавильни работать зачнут, так он с ссудой за три года расплатится. После чего прибыль от завода не менее чем утроится. Ну а ежели еще не просто металлом торговать, а цех по производству всяких там чугунков, сковородок да кос и плугов открыть, то и вообще посчитать невозможно. Народишка-то на Урале и в Сибири ныне вельми прибавилось.
И еще едут. Уже не царевым повелением, а сами. Или, скажем, те же рельсы взять. Покамест, окромя его завода, нигде таковых валков, что рельс прокатать смогут, - нету. А сколько ужо управляющих с других заводов к нему за прошедший год приезжали, присматривались… И ему на его пять процентумов, получается, ажно в три раза более серебра выйдет, а то и более. И сие как бы даже и не поболее жалованья получится. Ну и мастерам из тех процентумов, что на поощрение работного люда положены, также прибыток будет неслабый…
        - А что, энтот паровик еще нигде и никем не спытан?
        Старший розмысл усмехнулся в бороду. Ему тревога управляющего была вполне понятна.
        - Да не беспокойся, Мастряй Данилыч. Спытан был паровик уже, спытан. Правда, не такой большой. А «особливый малый образец». Более никак его спытать нельзя было. Мы ж за те годы, что старые паровики работали, все думали, как сделать так, чтобы от них больше пользы было, а трат, наоборот, менее. И многое уже придумали. А на других паровиках сего не делали, потому как государев розмысл запрет наложил на то, чтобы новые паровики строить, а сей паровик можно было токмо снову так как надобно устроить. Потому как у его сам котел по-другому придуман. На старых котлах никак не переделаешь. Навеску-то для него, всякие приборы да струменты, кои для управления им потребны, мы смогли на старых котлах спытать. А вот полностью - токмо у тебя первого он заработает.
        - А у Демидки како ж?
        Демидка[Любое совпадение с родоначальником рода Демидовых - случайно и не имеет отношения к тексту книги O.] Антуфьев сын был хозяином частного заводца, коий располагался неподалеку. По государеву повелению на обнаруженных рудных жилах заводы дозволялось строить каждому желающему. То есть изначальное право имел, естественно, хозяин землицы. Но ежели он сим заниматься не хотел, то воспрепятствовать строительству завода, буде кто желающий найдется, никак не мог. Владелец завода обязан был лишь выплачивать хозяину земли токмо средний доход с таковой, какой тот мог бы получать с этой площади, ежели бы занятый заводом участок обрабатывали крестьяне. А сверх - как договорятся. Потому как ссориться с хозяином земли владельцу завода не с руки. Ну ежели он чего совсем уж непотребного не запрашивает… Так вот Демидка, отработав десять лет мастером на одной из казенных мануфактур, подался сюды, на Урал, и поставил свой завод поблизости от одной из рудных жил, кои покамест еще не разрабатывались. И дела у него, похоже, шли неплохо. Потому как аккурат перед тем, как Мастряй Данилович заказал паровики для своего
заводу, Демидка заказал таковые же для своего.
        - И у Демидки такие же. Да токмо твои мы наперед запустим. У тебя же государев вотчинный завод-то. Да и сам ты, Мастряй Данилыч, завсегда нам, розмыслам, навстречь в любом деле шел. Потому тебе и первая честь, и первая забота, - ответствовал Первой Дружинич.
        Управляющий согласно кивнул, делая вид, что сии слова ему совершенно безразличны, но справедливость их он полностью признает. Хотя слова сии грели. А и действительно, хучь и было на то, чтобы розмыслам всяку помощь оказывать, прямое повеление, так он то повеление не абы как, чтобы токмо отвязались, сполнял, а со всем уважением…
        - Ну… пойду я, Первой Дружинич. Вижу, что у вас тут все путем сполняется. Так что чего же мне тут доглядывать-то? - степенно закруглил разговор управляющий.
        И уже повернулся в сторону недавно построенного, красивого двухэтажного дома, в котором располагалось заводоуправление, как навстречь ему выскочил мальчонка, сынок одного из заводских работников, кои частенько использовались при заводоуправлении в качестве посыльных. Денег им за то не платили, зато по вхождении в возраст место на заводе за таковыми закреплялось по умолчанию. А самых смышленых и вообще принимали в призаводскую школу с особливым изучением математики и механики, а затем на казенный кошт отправляли обучаться в ремесленное училище в Верхнетуринск. Откудова они возвертались уже подмастерьями.
        - Господин управляющий! Господин управляющий! Там это… Главный государев розмысл приехамши! Вас требуют. - Мальчонка развернулся к Первою Дружиничу и торопливо выпалил: - Да и вас тож. Серди-итый!
        Управляющий и старший розмысл озадаченно переглянулись. Нет, в том, что государев розмысл прибыл на Верхнетуринские заводы, ничего необычного не было. Как и в том, что он интересуется работой розмысловой избы паровых машин. Но с чего ему сердитым-то быть?
        Пока шли, Мастряй Данилыч вспоминал все свои прегрешения. Как реальные, коих было не так уж и много и ни одного серьезного, так и какие мнимые, о коих государеву розмыслу могли нашептать какие недоброжелатели. Судя по хмурому и сосредоточенному лицу старшего розмысла, тот занимался тем же самым.
        - Ну и как вы до такого додумались, голуби вы мои? - сразу же насел на них Терентий Шамшурин, едва они вошли в конторку управляющего.
        Управляющий и старший розмысл переглянулись. А затем Мастряй Данилыч на правах хозяина осторожно спросил:
        - А в чем, Терентий Кузьмич, мы перед тобой провинились-то? Вроде как все справно исполняем.
        - Справно?! - буквально взвился государев розмысл. - Да кто ж это вам разрешил паровые машины-то строить? Нешто не слышали государева запрета на сие дело?
        Мастряй Данилыч и Первой Дружинич озадаченно переглянулись.
        - Нет, - мотнул головой старший розмысл, - никак не слышали. И Ириней Акинфиевич мне о том николи не сказывал.
        - Да и мне тоже о сем неведомо, - согласно кивнул управляющий. - Прежний государев розмысл, Аким Порфирьич, тот да, сие делать запрещал. Так он когда уж преставился! Скольки лет-то тому прошло. А с тех пор никто ничего и не говорил. Да и с того времени много новых улучшений сделано. Да каких! Одну железную дорогу взять…
        - Да государев тот запрет был, а не государева розмысла! - скривившись, как от зубной боли, вскричал Терентий Кузьмич.
        У Мастряя Данилыча засосало под ложечкой. Ведь коли так, то строительство паровиков надобно немедленно прекращать. И, значится, никаких новых плавилен он запустить не сможет. А ссуду отдавать все одно надобно… Он охнул и, схватившись за сердце, обессиленно опустился на лавку.
        Государев розмысл обеспокоенно уставился на него.
        - Чего это с тобой, Мастряй?
        - Худо мне, господин государев розмысл, - глухо отозвался управляющий Верхнетуринскими заводами, - так худо, что и помереть легче. Я ж на те паровики ссуду взял в банке. И ежели плавилен не запущу, то всего имущества, что нажил за долгие годы верной службы, не хватит, чтобы ту ссуду погасить. Так что ты уж сразу давай - в железа меня да в рудники царские. За растрату и нерадение…
        Государев розмысл слегка опешил. Такого поворота он не ожидал. А тут и старший розмысл добавил:
        - И меня тогда уж тож. Поелику я тако ж долю оплаты еще и от Демидки… взял за то, что я ему тако ж пару паровиков поставлю. А он, как я знаю, тоже на то ссуду в банке взял и потому меня дюже торопит.
        - Так, все! - хлопнул по столу ладонью государев розмысл. - Неча тут за сердце хвататься да в железа проситься. Я и сам виноват, что не проследил, чтобы сей запрет наново до всех розмыслов доведен был. Потому вместе думать будем, как нам перед царем-батюшкой оправдываться…
        Судили да рядили о сем долго. Ажно до полуночи. Три самовара сбитня выпили. А все одно ничего особенного не надумали. При прежнем-то государевом розмысле Акиме Порфирьиче, пожалуй, что и надумали бы. Ну да тот был царев ближник. С самых младых ногтей царя знал. С его ближним боярином Митрофаном, коий при царе в особом доверии состоял, дружбу водил. Сказывали даже, что и жену ему ажно сам царь сватал. А Терентий Кузьмич не таков. Он хоть и вроде как тоже в царевых ближниках ходит, а однако ж ни той власти, ни того влияния да доверия, какие Аким Порфирьич имел, не имеет. Посему порешили уже начатые паровики достроить, поскольку никак не можно цареву вотчинному заводу такие убытки причинять. Да и частному заводчику тож. Царь оченно не любил, когда из-за нерасторопности или неразумения его слуг какие его подданные имущества лишались.
        У всех на слуху была история новгородского губернатора, из-за коего ажно почти полсотни купчишек, среди коих было два «гостя государевых», разор и убытки понесли. Тот был из родовитых, хотя и не боярского чину, и через семейные связи сие место и заимел. А там решил купчишек слегка на мзду раскрутить. Нет, впрямую он ничего не требовал. Ибо за долгие годы своего правления государь уже всем, от приказного боярина до последнего мытаря, сумел вбить в головы, что нет лучшего способа отправиться добывать уральские руды, чем требовать с людишек мзду за просто так либо за исполнение своих непосредственных служебных обязанностей. Даже к татям, что по большим дорогам да городским подворотням с кистенем промышляли, и то у него столько злости не было, как к мздоимцам… Но вот этак подволокитить, затянуть, закрутить бумажную круговерть, мол, сам догадайся, как тебе твое дельце ускорить поспособствовать… на такое иногда еще желающие находились. Вот и тот губернатор тож. Да только вышло это ему боком. Мало что родового поместья лишился, кое было в казну взято в возмещение убытков, что казна понесла, возмещая
купчишкам утраты и упущенные выгоды. Отчего купчишки ажно чуть в обморок не упали - и когда это было видано, чтобы на Руси кому казна хоть что-то возвертала-то?! Так еще и поехал нерадивый чиновник на поселение ажно на самый остров Сахалин. Да не на юг, в казачьи земли, где русского люду уже довольно изрядно проживало, а на самый север.
        Так вот, уже начатое и уговоренное решили достроить, а с новыми паровиками пока обождать. Хотя Первой Дружинич сказывал, что ему и Иринею Акинфиевичу уже чуть ли не на десять таковых заказов поступило. Не взяли лишь потому, что металлу на столько паровиков покамест взять было неоткуда. Добрый - тот почти весь в государев казенный урок на оружейные заводы шел, а тот, что окромя доброго делался, - на кастрюли и чугунки еще годился, а на хороший паровик уже нет. На новых-то паровиках и мощь, и давление куда как сильнее противу старых были. Их из не шибко доброго металла делать невозможно - разорвет… Ну а Терентий Кузьмич обещался с государем обговорить, как далее с его запретом на строительство паровиков быти. И далее их не строить, либо таперича уже можно, коли народец сие дело распробовал и готов за сии машины денежки выкладывать? Опять же и процентум розмысловой избе откуда еще брать-то, ежели никаких новых машин не строить?
        Паровики запустили аккурат к осени, когда заводские пруды ночами уже начал прихватывать ледок. К тому времени новые плавильни также были полностью готовы и даже опробованы на пробной плавке в четверть загрузки, во время которой воздуходувку крутили воловьи упряжки. Воздуху на четвертную загрузку требовалось поменее, чем на полную, но все одно к концу плавки загоняли ажно три смены воловьих упряжек. Так что мощь новых паровиков Мастряй Данилыч оценил вполне наглядно.
        К первой полной плавке у плавилен собрались все мастера и работники завода. С женами. Все принарядились, жены нацепили серьги да кольца, а смена новых плавилен вся надела чистые белые рубахи и нацепила выданные по такому случаю управляющим новые кожаные фартуки и рукавицы. Новые плавильни выглядели необычно. Во-первых, оне оказались подвесными. Во-вторых, по форме напоминали яйцо, ну в точности как когда ему собьешь оголовку, чтобы добраться до жидкого желтка, сваренного «в мешочке». Сверху как раз через эту сбитую оголовку в плавильню загружался жидкий чугун, прямо из домницы, потом туда же вставлялась толстая труба, обмазанная огнеупорной глиной, через которую воздуходувка гнала воздух. Оттуда же, сверху, из плавильни вырывались раскаленные газы, кои, пройдя через особливую систему полостей, добро подогревали направляемый в плавильню воздух и лишь затем выходили наружу. Невиданные плавильни. Как-то работать будут…
        - Ну что, Мастряй Данилыч, волнительно?
        Управляющий обернулся. Рядом с ним стоял Первой Дружинич. Он еще месяц назад, когда основные работы на паровике уже были завершены, отбыл на завод к Демидке, у коего основные работы по устройству паровика были в самом разгаре. Но, видно, на первом запуске его нового детища решил непременно поприсутствовать.
        - Дык… а как же, Первой Дружинич. Такое дело зачинаем.
        - Да уж…
        Они помолчали. За прошедшее время от уехавшего к царю государева розмысла не было ни слуху ни духу. И посему управляющий вечерами частенько долго лежал без сна, размышляя над тем, чем ему грозит ослушание царской воли. Пусть даже и по незнанию.
        - Ну… с Богом, православные! - донеслось от паровика, и почти сразу же послышался громкий стук, затем другой, а затем их частота начала все более и более увеличиваться.
        Мастряй Данилыч некоторое время напряженно вглядывался в гудящую под напором воздуха трубу, возвышающуюся над зевом новой плавильни, а затем махнул рукой, разрешая мастерам начинать загрузку плавильни жидким чугуном. Первая плавка началась.
        На следующий день, когда свежесваренный металл уже был разлит по изложницам и мастера ждали, пока он остынет, дабы проверить, какого качества получился металл, они со старшим розмыслом сидели в конторке и степенно пили сбитень. Уж чего-чего, а подобного напитка Мастряй Данилыч был большой знаток и любитель. По три самовара в день запросто в одиночку употреблял. А ежели со товарищи, так и более.
        - Ну как тебе металл из новой плавильни, Мастряй Данилыч?
        - Ну поостынет - спытаем, - степенно отозвался управляющий.
        Первой Дружинич рассмеялся.
        - Да ладноть… Мастера-плавильщики-то металл завсегда сразу чуют. И про этот говорят, что даже лучше, чем в старых, получился.
        - Может, и так, - дипломатично отозвался Мастряй Данилыч.
        Ему мастера то же сказывали, но он предпочитал дождаться окончательной пробы и уж потом утверждать наверняка.
        - А знаешь, что мои розмыслы еще придумали? - задумчиво спросил старший розмысл.
        - Что?
        - А вот смотри. Тот горячий отдух, что из плавильни выходит, нами как используется?
        - Ну… воздух, коий мы в плавильню нагнетаем, греет.
        - А после?
        - А после - никак.
        - Вот! - Первой Дружинич поднял палец. - А ведь он же еще дюже горячий. Так отчего бы нам его жар для того, чтобы котел паровика греть, не использовать? Это же насколько нам угля менее надобно будет, чтобы нужный уровень жара в топке держать?
        Управляющий с пару минут размышлял над всем сказанным старшим розмыслом, а затем хмыкнул:
        - Эвон как хитро задумано… Тоже у меня на заводе сие пробовать будешь или как?
        - У тебя… - Старший розмысл погрустнел. - Новые-то паровики покамест токмо у тебя работают. А на старых сие куда хуже делать. Там топки больно для сего неудобные - много жара впусте теряться будет.
        А вечером, когда Первой Дружинич уже уехал, управляющий сызнова обошел новые плавильни. И у паровиков наткнулся на мальчонку-погонщика, Черепанова сына, коий гонял упряжки волов с рудника до завода и обратно по железной дороге. Тот стоял, раззявив рот и безотрывно пялясь на пышущий паром механизм. Мастряй Данилыч остановился и некоторое время, добродушно усмехаясь про себя, рассматривал завороженного мощью паровика мальчонку.
        - Что, нравится? - негромко спросил он.
        - А… что? - Мальчонка отмер и обернулся на голос. - Ой, простите, Мастряй Данилыч, не углядел, - смутился парень, скидывая с головы шапку.
        - Да ладноть, - махнул рукой управляющий. - Сам вон пришел поглазеть.
        Мальчонка зыркнул на управляющего раз, другой, а потом, собравшись с духом, осторожно начал:
        - А я вот чего придумал, на сей механизм глядючи, Мастряй Данилыч…
        - Чего? - снисходительно усмехнулся управляющий.
        - Эвон, - ткнул рукой мальчонка в сторону крутящейся с гулким звуком новой воздуходувки, - крутится-то как.
        - Да, - кивнул головой управляющий, - знатно крутится. И дует шибко. Куда там прежним мехам.
        - Я вот и удумал, а ну как ежели эту механизму к колесам железных туесов, что руду возят, приспособить. Куда как шибче туеса ходить будут. Да и за одну ходку куда более руды перевезти можно с такой-то силищей…
        Управляющий замер, уставившись на крутящуюся воздуходувку. Он молчал минуту, другую, а затем вздохнул:
        - Это ты ловко придумал, сынок. Но только пока мы ничего такого делать не будем. Нам еще надобно за энти вон паровики долги возвернуть. Но ты над сем думать не бросай. Придет срок, и твою придумку спытаем. Токмо ты ее получше обдумай. Чтобы сразу все хорошо сделать. А ты в заводской школе-то учишься?
        - А как же! - с восторгом от того, что его придумку одобрил такой важный человек, отозвался паренек. - На одни «вельми хорошо»!
        - Ну вот и ладно, - кивнул Мастряй Данилыч, - отправим тебя в ремесленное училище, и вернешься ты к нам мастером-розмыслом. Придумки свои ладить. А сейчас давай домой беги. Поздно уже. Мамка, чай, заждалась…
        Когда шустрый топот мальчонки затих в темноте, управляющий Верхнетуринскими заводами задумчиво покачал головой. Да уж, как время-то разогналось. Когда он был вот таким босоногим мальчонкой, самым сложным механизмом на Руси была водяная мельница, а металл ковали вручную кузнецы по кузням. А ныне? Не успели паровики к воздуходувке или там к валкам прокатным приспособить, да к молотам кузнечным, эвон, уже и железные туеса ими катать надумали. Так скоро человек и в небо с помощью какого механизма забраться удумает. Или, как щука какая, куда под воду занырнет. Ох и чудны дела твои, Господи!
        А потом насупился и вздохнул. Как оно еще будет-то? Токмо бы царь-батюшка волю дал свое разумение по полной наладить, а уж русский человек чего токмо не придумает…

8
        Исаак затворил дверь и, подняв с пола мешок с вещами и увязанные книги и инструменты, двинулся по коридору. Его снова ждал Вулсторп. Исаак перехватил поудобнее связку книг и тяжело вздохнул. Вот ведь незадача! И когда же окончится эта чума?!
        Первый раз он уехал из любимого Кембриджа в свою родную деревню Вулсторп, что в графстве Линкольншир, в августе прошлого, тысяча шестьсот шестьдесят пятого года. На Англию опустилась тьма под названием чума, и потому занятия в Тринити-колледже были прекращены. Он провел в деревне восемь месяцев и в марте, не выдержав, вернулся обратно. К его радости, никто из смельчаков, оставшихся в колледже, не пострадал, и Исаак с радостью присоединился к маленькому студенческому братству. Как же ему в Вулсторпе не хватало этой атмосферы! Нет, там тоже были близкие люди - мать, учитель Стокс, дядя Уильям, дядюшка Кларк… Но там для его пытливого ума было слишком серо, душно и тесно. Там была не жизнь, а выживание. Исаак чувствовал, что живет только здесь, среди книг, приборов, многие из которых изготовил он сам, и друзей, с коими надобно было так много обсудить. И вот он сызнова вынужден возвращаться в Вулсторп. Исаак вздохнул и толкнул входную дверь. На улице было солнечно, что никак не соответствовало настроению молодого человека. Исаак притормозил, бросил взгляд на часовую башню, снова вздохнул и двинулся в
сторону дороги, у которой торчал какой-то богатый экипаж. Интересно, кого это принесло в Кембридж в самый разгар чумы?
        - Извините, молодой человек, не подскажете ли, где я могу найти студента по имени Исаак Ньютон?
        Исаак обернулся. Около замеченного им экипажа стоял довольно богато разодетый господин средних лет и требовательно смотрел на него. Молодой человек невольно поежился. Да уж, ну и взгляд. Перед таким сразу же хочется вытянуться во фрунт. Верно, какой-нибудь генерал. И что ему от него понадобилось? На мгновение Исааку захотелось соврать, сказать, что не знает такового, но затем он решительно вскинул голову.
        - Это я. Чем я могу вам помочь?
        Взгляд человека тут же смягчился.
        - Прошу прощения. Разрешите представиться - Савелий Костин. Мне о вас рассказал мой хороший знакомый Исаак Барроу. Он очень высоко отзывался о ваших способностях. И я решил познакомиться с вами поближе.
        - Савелий? - Исаак наморщил лоб. - Вы поляк?
        Представительный мужчина тихо рассмеялся.
        - Нет, русский. Но живу в Англии уже довольно давно, десять лет, и время от времени исполняю мелкие поручения моего государя. Он у нас, знаете ли, большой поклонник наук. Вот я и интересуюсь молодыми людьми, одаренными в этом отношении.
        Исаак облизнул мгновенно пересохшие губы. Да уж… о том, что русский царь является большим поклонником наук, не ведал только глухой. Во всем научном сообществе было известно, какие деньги он предложил сэру Фрэнсису Бэкону на организацию своего университета. И среди студентов не раз возникали споры о том, на что они потратили бы такие деньжищи, если бы им самим привалила такая удача. Исаак в них не участвовал, но иногда вечерами, лежа в кровати, пытался подсчитать, а сколько бы ему самому было надобно, чтобы воплотить в жизнь все свои задумки. Нет, лично Исааку для жизни требовалось мало, но как много он мог бы сделать, если бы имел возможность тратить на исследования столько средств, сколько надобно! Пару лет назад он составил список из сорока пяти пунктов, в котором перечислил нерешенные проблемы в природе и человеческой жизни, и озаглавил его «Questiones quaedam philosophicae», но, чтобы решить эти проблемы, надобно было многое. А с финансами в Англии было трудно. Денег Кембриджскому университету выделялось мало. Король Карл II вообще не благоволил университетам, считая их рассадниками
либерализма и революционного духа, и потому ужимал их в чем только можно. Студенты и преподаватели Тринити-колледжа даже были частенько принуждены за свой счет кормить двадцать нищих, коим по уставу колледж должен был давать подаяние. Впрочем, во многом для столь скудного финансирования были объективные причины - чума, разорительная война с Голландией…
        Между тем мужчина, представившийся труднопроизносимым именем Савелий, предложил:
        - Вы куда-то торопитесь? Я могу вас подвезти.
        - Нет… то есть, - Исаак, смущенно повел плечами, - я собирался уехать домой, в Вулсторп. Занятия в колледже из-за чумы отменены, и многие разъехались. Я и сам уезжал. Но в марте вернулся и… но теперь снова все разъехались, и я решил…
        - Вот как? - Мужчина задумался. - А вы так уж непременно хотите поехать в Вулсторп? Либо едете туда просто потому, что не можете оставаться здесь и вам просто некуда больше податься?
        Исаак опустил голову. Ну да, некуда податься. Но не говорить же об этом стоящему перед ним представительному мужчине с взглядом генерала. Еще подумает, что Исаак напрашивается…
        - Я это к чему, - продолжил между тем Савелий, - если сие вас не слишком затруднит, молодой человек, то я приглашаю вас погостить у меня в поместье недалеко от Хартфорда. Там мы можем спокойно поговорить и познакомиться поближе. Кстати, у меня в поместье неплохая библиотека, но я бы не отказался от того, чтобы кто-нибудь более осведомленный глянул на нее и посоветовал бы мне, что еще стоит приобрести.
        Исаак колебался. Этот русский жгуче его интересовал. В своей записной книжке Исаак записал: «В философии не может быть государя, кроме истины… Мы должны поставить памятники из золота Кеплеру, Галилею, Декарту и на каждом написать:
«Платон - друг, Аристотель - друг, но главный друг - истина». И все трое упомянутых им великих ученых работали в России. Неужели и ему может подвернуться шанс поработать там, где работали и еще работают такие величайшие умы, как Бэкон, Галилей, Декарт, Пьер Гассенди, Паскаль и многие, многие другие? Нет, он просто не может упустить такой шанс. Тем более что здесь, в Англии, делать пока что нечего. Нет, здесь есть друзья, семья, близкие, но нет никакой возможности для работы. А он, Исаак, ясно осознает, что Господь призвал его на этот свет именно для того, чтобы он использовал свой мозг и свои силы для работы на благо науки, для установления или хотя бы всемерного приближения человеческого разума к истине, кою пока знает лишь сам Господь!
        - Да, господин Савелий… э-э-э…
        - Да просто Савелий, - добродушно отозвался русский.
        - …спасибо, так вот, я согласен поехать с вами и помочь вам разобраться с вашей библиотекой.
        В последующие девять месяцев Савелий оказался главным распорядителем жизни Исаака. Молодой англичанин часто беседовал с русским, оказавшимся человеком недюжинного ума и широкой образованности. Как выяснилось, это была заслуга неизвестного в Англии учебного заведения под названием tsareva shcola. Когда Савелий рассказывал о том, как и чему там учат, Исаак, сравнивая с рассказами свою собственную школу в Грэнтеме, испытывал жгучую зависть и еще большее желание оказаться в России. В самом поместье Исаак провел всего где-то месяц. А все остальное время - мотался по Англии и континенту…
        Все началось с того, что Исаак довольно быстро сумел убедить своего нового друга в своих неординарных способностях, и тот сказал, что, пожалуй, решится обратиться в канцелярию государя с запросом на стипендию для одного «юного английского студента».
        - Впрочем, не думаю, что из этого выйдет какой-либо толк, мой друг, - с грустной улыбкой закончил Савелий. - Сами понимаете, хоть у нас и развита практика приглашения ученых-иностранцев, но, как правило, это люди с именем. Уже известные в научном мире. А вы… - Савелий, извиняясь, развел руками. - Но я обещаю вам, что попробую.
        Однако, как видно, Господь не оставляет тех, кто полон решимости исполнить его волю на земле. И одним унылым, дождливым, то есть типично английским июльским вечером Савелий стремительно ворвался в библиотеку, где, как обычно в отсутствие хозяина, копался Исаак.
        - Друг мой, по-моему, у нас с вами появился отличный шанс воплотить в жизнь ваше желание!
        Исаак птицей слетел с лесенки, на которой сидел с томом на коленях.
        - Что?
        - Когда я писал о вас, я упомянул, что вы очень помогаете мне с библиотекой. И мне только что с голубиной почтой пришло указание нанять человека, который мог бы закупить книги, необходимые для расширения библиотек всех университетов и академий, а также для организации трех первых публичных библиотек в Москве, Киеве и Казани.
        Исаак замер, глаза молодого англичанина вспыхнули восторгом. Да, это был шанс. И какой! Его сердце гулко забилось.
        - Ну что ж, - улыбнулся Савелий, - поздравляю вас. Столь важное поручение, тем более исходящее от самого государя, даст вам шанс отлично проявить себя. А уж там все будет в ваших руках. И… знаете что?
        - Что?
        - А давайте-ка издадим и что-нибудь из ваших трудов. Вы в разговоре со мной высказали довольно много оригинального. Давайте же оформим это в некий научный труд, скажем по математике, и издадим его. Клянусь, это будет очень хорошим ходом!
        Исаак покраснел.
        - Но я… я же еще…
        - Ну-ну, не стесняйтесь. - Савелий дружески ткнул его кулаком в плечо. - Ваши мысли достойны опубликования. А с деньгами я помогу. Не брать же из тех сумм, кои выделяются на закупку книг для библиотеки?
        Исаак насупился:
        - Нет, вы не поняли. Мне просто не нужна известность и слава. Я не вижу ничего желательного в ней, даже если бы я был способен заслужить ее. Это, возможно, увеличило бы число моих знакомых, но это то, чего я больше всего стараюсь избегать. К тому же мне просто некогда будет готовить свою публикацию, если вы собираетесь возложить на меня обязанность по подбору книг для библиотек. И еще мне необходим список того, что уже имеется в библиотеках ваших университетов.
        Савелий покачал головой.
        - Исаак, никто не собирается подталкивать вас к славе, если вы стремитесь ее избежать. Со своими взаимоотношениями с этой своевольной античной богиней разбирайтесь сами. Но послушайте моего совета. Вы нигде и никогда не получите таких возможностей для научной работы, как у моего государя. А для сего вам следует убедить его в собственной важности и значимости. И, поверьте мне, лучший способ это сделать - показать, что уже сейчас, в столь молодом возрасте, вы уже способны на нечто значимое. - Савелий улыбнулся. - И не сомневайтесь в себе. Я же вижу, что вы на это способны. А что касается списка уже имеющегося в библиотеках, то не забивайте этим себе голову - покупайте все, что сочтете нужным, полезным или хотя бы интересным. Особенно старинные книги. Пусть мы ныне понимаем, насколько они неверны и наивны, но зато эти книги способны показать, как менялось с течением времени человеческое представление о мире и Вселенной.
        - Но это же… тысячи фунтов стерлингов! Если не десятки тысяч!
        Савелий добродушно махнул рукой:
        - Да хоть сотни. Сделайте свое дело хорошо, а об остальном не заботьтесь. Денег будет столько, сколько надобно.
        И Исаак в очередной раз почувствовал, как ему хочется отправиться туда, где к решению поставленных задач относятся таким образом. О, как же он понимал сейчас сэра Бэкона!
        Вот почему следующие месяцы Исаак мотался по Англии и континенту. Для поездок по Англии Савелий раздобыл ему маску врача, закрывающую все лицо и со смешным матерчатым клювом[Именно так, очень похоже на птичий клюв выглядела распространенная в Европе в те времена маска врача, которая использовалась во времена эпидемий.] , торчащим вперед, в коий закладывались лук, чеснок и пахучие травы. Своим крепким духом они предупреждали попадание в организм мельчайших чумных животных, кои, как утверждали самые искусные в Европе русские врачи, как раз и вызывают эпидемии чумы, оспы и иных болезней. Кроме того, после каждого выхода из кареты, кою ему выделил Савелий, кучер, служивший у русского уже десять лет, заставлял Исаака протирать руки, шею и лицо дорогим русским спиртом. А ежели они не возвращались на ночлег в поместье, вечером заставлял Исаака раздеваться и протирать спиртом все тело. Молодого человека такие причуды удивляли, но он следовал им с полной покорностью.
        Как бы там ни было, эти ли протирания помогли, либо просто молодой организм Исаака оказался мало подвержен заболеванию - он не заболел. Впрочем, еще в детстве он удивил всех родных, ибо родился преждевременно и настолько слабым и болезненным, что повитуха напророчила, что младенец не протянет и недели. Его даже окрестили только через неделю, когда тянуть с этим стало совсем уж неприлично. Возможно, дело было в том, что он родился как раз в Рождество. Он всегда считал это неким знаком свыше. Так вот, Исаак не заболел. И выполнил заданное. Во всяком случае, результат его вполне удовлетворил. За столь короткое время заказать и по большей части уже выкупить почти восемь тысяч наименований книг… это надо было постараться. Оставалось надеяться, что русский царь оценит эти старания. Тем более что большинство этих книг, кои он приобрел не только в Англии, но и во Франции, Испании, Италии и даже в не очень благожелательных к англичанину Соединенных провинциях, были закуплены аж в десяти экземплярах. Да уж, сколько книготорговцев будут благодарить Господа за худого молодого англичанина, буквально
озолотившего их книжную лавку.
        Особенно много книг, естественно, удалось закупить в Англии. Причем последняя партия книг, кои были куплены в Лондоне, прибыла в поместье 2 сентября, в день, когда в столице Англии начался ужасный пожар, вследствие которого Лондон выгорел дотла[Великий лондонский пожар длился четыре дня - со 2 по 5 сентября 1666 г. При пожаре сгорело 13 500 домов, 87 церквей, включая собор Святого Павла и большинство правительственных зданий. Считается, что пожар лишил крова 70 000 человек, а общий ущерб, по разным оценкам, составил от 100 до 10 млн фунтов стерлингов (то есть примерно от восемнадцати до полутора млрд долларов США в современной валюте), поскольку Лондон был не только крупнейшим городом Англии, но и ее финансовым и торговым центром. Социальные и экономические проблемы, которые возникли в результате этого пожара, были чудовищно велики. Король даже ожидал бунтов среди потерявших имущество.] . Исаак с болью в сердце слушал рассказы об этом чудовищном бедствии, но его решимость ехать в Россию только окрепла. При столь чудовищных финансовых потерях, случившихся в результате этого стихийного бедствия,
королевская казна явно еще более урежет финансирование Кембриджского университета. Так что перспективы занятия наукой в Англии из-за этого стали куда более туманными…
        - Ну что ж, мой друг, похоже, тебе удастся обратить на себя внимание моего государя, - задумчиво произнес Савелий, коему Исаак, добравшись до его поместья к исходу декабря, доложил о своих пока еще промежуточных результатах, представив имеющийся на тот момент точный список книг с указанием, где, когда и за сколько они были куплены и где они ныне дожидаются отправления в Россию. Ибо волочь столько книг в Англию, чтобы потом отправлять их в Россию уже отсюда, не было никакого смысла. Книготорговцы из Испании и Италии должны были доставить все купленные или заказанные книги на арендованные Исааком склады в Дюнкерке, Остенде, Гааге и Амстердаме, где уже должны были находиться книги из Франции и Соединенных провинций. Ну а те, кои удалось приобрести в Англии, - находились здесь, в поместье, занимая три комнаты на втором этаже дома.
        - Если честно, я еще никогда не встречался со столь скрупулезной дотошностью. Я непременно отмечу твое рвение в письме к моему государю. А как обстоит дело с твоим собственным трудом?
        Исаак слегка покраснел, а затем наклонился и достал из дорожной сумки, из коей он до этого выудил списки книг и книжных лавок, папку с кипой исписанных листов.
        - Вот, - протянул он папку Савелию, - уж не знаю, насколько все это нужно, но я обещал.
        - Отлично. - Савелий торжественно принял папку. - Я завтра же отправлюсь в типографию Саммерли. Не сомневаюсь, что к твоему отплытию мы уже будем иметь отпечатанные экземпляры твоего первого научного труда. И как же он будет назван?
        Исаак покраснел еще больше и тихо, едва ли не шепотом произнес:
        - Метод биноминального разложения для произвольного рационального показателя…
        Савелий хмыкнул.
        - Да уж, не по моим мозгам… Ну да ладно. А вот это тебе подарок. - И он протянул Исааку объемистый кошель.
        - Что это? - недоуменно спросил Исаак.
        - Серебро, - добродушно усмехнулся Савелий. - Потрать его как посчитаешь нужным.
        Исаак осторожно взвесил кошель на руке.
        - Но… тут же едва ли не пять фунтов?!
        - Ну так сегодня и Рождество, - улыбнулся Савелий, - и твой день рождения к тому же. Или ты забыл?
        Исаак ошарашенно моргнул. И ведь правда забыл! Совсем замотался…
        - А теперь пойдем есть рождественского гуся. - И Савелий обнял его за плечи.
        А Исаак почувствовал, как у него на сердце потеплело. Уж как там у него сложится в России - неизвестно, но он был благодарен этой стране хотя бы за то, что она дала ему такого друга. И что с того, что Савелий старше его почти на двадцать лет. Другой его самый близкий друг и учитель - Исаак Барроу, старше его на тринадцать лет. А ровесников в друзьях у Исаака нет. Они по большей части кажутся ему глупыми и легкомысленными. Так что, видимо, такая у него судьба - дружить с людьми гораздо старше, чем он сам…
        В далекий путь Исаак тронулся в марте тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года. Из Филикстоу. Эпидемия вроде как сошла на нет, но Лондон еще не оправился от пожара. К тому же город был наводнен шайками озлобленных и лишившихся средств существования погорельцев, переживших суровую зиму, и ехать через столицу было просто опасно. Поэтому девять возов доставили закупленные книги из поместья Савелия в порт Филикстоу, где они были погружены на борт русского флейта с труднопроизносимым названием «Stremitelny», коий сразу же после этого взял курс на Дюнкерк.
        В Дюнкерке после погрузки очередной партии книг на борт флейта взошел французский офицер. Дождавшись, пока Исаак дотошно проверит груз и проконтролирует, как его уложили в трюме, француз подошел к молодому англичанину и, отвесив изящный поклон, представился:
        - Себастьян Ле Претр де Вобан к вашим услугам, мсье. Могу я узнать ваше имя?
        - Исаак Ньютон, сэр, - вежливо представился Исаак.
        - Вот как? - слегка удивился француз. По-видимому, он отчего-то поначалу счел Исаака дворянином. - Вы торговец?
        - Нет, студент, - мотнул головой Исаак.
        - Студент? А что же в тех тяжелых тюках, погруженных в трюм этого корабля, над коими вы так хлопотали?
        - Книги, сэр, - коротко отозвался Исаак. Напыщенный француз не вызвал у него симпатии.
        - Книги? Русские закупают книги? И в таких количествах? - Себастьян Ле Претр де Вобан изумленно покачал головой. - Что ж, они сильно поднялись в моих глазах. Я, пожалуй, с еще большим нетерпением буду ожидать окончания этого путешествия.
        Исаак бросил на француза заинтересованный взгляд. Этот человек также только что несколько поднялся в его глазах. Он бы, пожалуй, ожидал, что этот французский аристократ, услышав о книгах, пренебрежительно сморщит нос.
        - А позвольте полюбопытствовать, в каких науках вы совершенствуетесь, мсье Ньютон?
        - В разных, - пожал плечами Исаак, - в оптике, физике, математике…
        - Математике? Вот как! - Француз огляделся. - Сдается мне, мы с вами единственные пассажиры на этом русском судне. Во всяком случае - пока. Позвольте же мне время от времени обременять вас своим обществом для совместных упражнений ума. Дело в том, что я последнее время занимался в основном постройкой крепостей… ну или принуждением их к капитуляции. И на практике осознал всю важность математики, к коей и ранее, впрочем, относился с огромным уважением!
        - К вашим услугам, сэр, - благожелательно ответил Исаак.
        Пожалуй, он слегка ошибся в отношении этого француза. Возможно, общение с ним будет даже немного познавательным.
        К тому моменту как они прошли Зунд, пассажиров на корабле прибавилось. Кроме них двоих в Россию ехали еще трое итальянцев, судя по всему из ломбардцев, и несколько алеманов. Но все держались слегка отчужденно. А их караван разросся уже до трех судов, поскольку кроме Дюнкерка, Остенде, Гааги и Амстердама они заходили еще в Флиссинген, Эмден и Христианию, где также брали груз. Во Флиссингене Исаак, пока капитан не сообщил ему, что к ним присоединятся еще два корабля, даже заволновался, хватит ли места для книг. А Себастьян Ле Претр оказался отличным собеседником. На взгляд Исаака, немного экзальтированным, но чего еще стоило ожидать от француза?
        - Вы спрашиваете меня, мой друг, чего это я отправился в Россию? - задумчиво говорил Себастьян, когда они как-то вечером стояли вдвоем на юте. - Чтобы ответить на этот вопрос, я должен немного рассказать вам о себе. Служить я начал еще принцу Конде. Он тогда фрондировал[ФРОНДА - общественное движение
1648-1653 гг. во Франции против абсолютизма правительства Дж. Мазарини, охватившее различные социальные слои - от крестьянства до принцев крови.] против Мазарини и королевы-матери и был в союзе с испанцами. В пятьдесят третьем году я попал в плен. Это были уже самые остатки Фронды, поэтому к тем, кто оставался верным Конде до конца, отношение сторонников Мазарини и королевы было довольно суровым. И, несмотря на то что я доказал свою доблесть и был принят во французскую армию, на меня до сих пор посматривают с подозрением. - Он пожал плечами. - Возможно, когда-нибудь об этом забудут, но пока…
        А русские предложили мне отличные условия. Им понравилось, как я обошелся с крепостями, которые строил и перестраивал, а также и с теми, кои принудил к сдаче. И поскольку они сейчас разворачивают обширную программу строительства крепостей в отвоеванных у шведов землях, у них наконец-то нашлись на это деньги, им понадобился толковый военный инженер. Так что они пообещали мне не только хорошее жалованье, почти в полтора раза более того, что я получал на службе королю Франции, но и все возможности для работы. Так чего же ждать лучшего?
        Исаак задумался.
        - Вероятно, нечего, - ответил он.
        - Вот я и так же решил! - воодушевленно отозвался француз.
        В Усть-Двинск они прибыли в конце апреля. Север Балтики был еще скован льдами, но здесь, в южной части моря, уже вовсю шла навигация. Когда они проходили мимо запиравшей устье Двины мощной крепости, Себастьян Ле Претр замер у борта, впившись в нее глазами.
        - Да-а-а, если это построили русские, - задумчиво сказал он, когда мощные бастионы отдалились, - я не совсем понимаю, зачем я им нужен. У них прекрасные военные инженеры… Впрочем, - тут глаза француза вспыхнули, - левый бастион я бы построил несколько иначе. С этой-то стороны он неприступен, но вот если вывести сапу вдоль берега…
        По прибытии в порт на борт корабля поднялся какой-то местный начальник и, сверив по списку всех прибывших, выдал им предписания на заселение в несколько городских трактиров. Исаака и Себастьяна Ле Претра поселили в одном, со смешным русским названием «Tsarsky borstch», но более никого из их попутчиков в этом трактире не было. А когда Исаак попытался робко уточнить по поводу платы за комнату (у него еще оставалось серебро из того кошеля, коий вручил ему на Рождество Савелий), трактирщик махнул рукой.
        - Ништо, господин хороший, за все из канцелярии наместника уже уплочено.
        Исаак, не понявший ни слова, только хлопал глазами, но тут ему на помощь пришел Себастьян Ле Претр, вернувшийся из канцелярии наместника, куда он отправился сразу с корабля.
        - Если вы интересуетесь насчет оплаты проживания, мой друг, то это зря. За нас платят русские власти. Во всяком случае, до того момента как мы получим либо место, либо отказ.
        - Отказ? - озадаченно переспросил Исаак.
        Француз рассмеялся.
        - Ну к вам, мой друг, это вряд ли относится. Вы же сопровождаете груз, закупленный по личному повелению русского государя. Мне же предписано ждать. Наместник сейчас в отъезде, а программа строительства и реконструкции местных крепостей находится в его личном ведении. Так что только он может принять окончательное решение о том, как со мной поступить далее.
        - Так вас могут еще и не нанять?
        Француз пожал плечами:
        - Возможно. Ну что ж, в этом случае буду утешаться тем, что попутешествовал за счет русского государя…
        Усть-Двинск оказался первым русским городом, который увидел Исаак. И он его поразил. За то время, что он мотался по Англии и континенту в поисках книг, молодой англичанин успел посетить немало городов, полюбоваться на величественные храмы, старинные дворцы, мощные крепостные стены. Но и на грязь, вонь, загаженные кухонными отходами и человеческими испражнениями, кои выливались из ночных горшков прямо в окна, узкие улицы, заполненные не только респектабельной публикой, но и нищими, увечными солдатами, детьми-попрошайками. Здесь же все было совершенно по-другому. Город не был стеснен кольцом стен, из-за чего дома и дворцы жались бы друг к другу, наоборот, он раскинулся вдоль Двины широко и привольно, мягко лаская живущих в нем людей пальцами аллей и поддерживая их ладонями прудов. И на его улицах практически не было увечных солдат и попрошаек. Как выяснилось, все увечные солдаты, кои, конечно, у русских были, получали призрение в монастырях, а для детей-сирот существовали приюты при тех же монастырях. Более того, на власти любого города наложена обязанность немедленно разбираться с каждым случаем
появления ребенка-попрошайки и устанавливать виновных в том, как это ребенок дошел до такой жизни…
        Себастьян Ле Претр на прогулках возмущенно тряс париком:
        - Бог мой! И кому только пришла в голову такая дурацкая планировка?! Этот город совершенно же невозможно оборонять!
        А Исаак наслаждался уютом этого города. Большого города. В нем жило, по его прикидкам, не менее тридцати тысяч человек! И при этом он неуловимо напоминал маленький провинциальный Кембридж…
        Через два дня они с французом расстались.
        - Ну вот и все, мой друг, - заявил Себастьян, заходя в комнату Исаака после очередного возвращения из канцелярии наместника. - Наместник прибыл, и я уже имел с ним беседу. Я - нанят. И с жалованьем меня также не обманули. Так что уже сейчас я отправляюсь в поездку по крепостям наместничества, дабы составить планы их реконструкции и наметить места, где следует заложить новые. К концу года я обязан представить эти планы на суд наместника. Со скорбью вынужден с вами распрощаться и идти немедленно собираться. Уже через час за мной заедут приданные мне kazak.
        - Удачи вам, Себастьян, - с чувством пожелал ему Исаак.
        - А как ваши дела?
        - Жду, - пожал плечами англичанин. - Для перевозки моего груза нужен целый караван возов. Вот их и собирают. Не так-то просто отыскать столько сразу.
        - Ну что ж, и вам удачи!
        В путь Исаак тронулся в середине мая. Как весьма важный господин - в карете и с охраной в две сотни драгун. Впрочем, драгуны охраняли не столько его, сколько груз. А вместе с Исааком в карете попутно ехали двое русских, один из которых был офицером-кирасиром.
        Кирасир большую часть дороги помалкивал, а вот второй попутчик, отслуживший выпускник высшего коммерческого училища, оказался довольно приятным собеседником. Как выяснилось, высшее коммерческое училище являлось этаким недворянским аналогом уже известной Исааку по рассказам Савелия tsareva shcola. Ее выпускники также обязаны были отслужить в русской армии три-четыре года, но после этого были вольны заниматься чем желают. Вот и этот русский именем Кирилл, отслужив в драгунах положенное и достигнув чина капрала, ехал сейчас домой, в Нижний Новгород, где собирался войти в дело отца, богатого русского купца из высшего слоя русского купечества под названием «gosydareva gostevaya tysyacha». У его отца были торговые конторы в Англии и Шотландии, поэтому Кирилл отлично знал английский язык, так что Исаак с русским приятно провели время в дороге.
        Исаак совершил для себя множество открытий по поводу того, как устроена жизнь здесь, в России.
        - Понимаешь, Исаак, - неторопливо рассказывал Кирилл, - всей землей у нас
        владеет государь. Ну совсем всей. Без исключения. Так постановил Земский собор. А вот распоряжаться ею может не только он один, но и те, кому государь такое право предоставил, а конкретно - церковь и дворяне, заслужившие сие долгой и честной службой государству и народу русскому. Пользоваться же ею могут все - в том числе и крестьяне, и ремесленники, и торговцы, и заводчики, и иноземцы тож. Как - на то есть царево земельное уложение, в коем все строго описано. И ежели даже кто из тех, коим государь право распоряжения отдал, в чем пользователя землей не по уложению ущемит, так враз может сего права распоряжения землей по суду лишиться. А ежели совсем чего непотребное учинит - так и вообще на рудники угодить.
        Исаак задумчиво покачал головой. В юриспруденции он ориентировался не очень, но о том, что права владения, распоряжения и пользования чем-либо друг от друга отличаются, - знал. И эвон как в России они их ловко разделили. Пожалуй, здесь никогда не могло бы произойти ничего подобного огораживанию, лишившему тысячи английских крестьян средств к существованию. Впрочем, насколько он понял, сии законы приняты были не так давно…
        - Кирилл, а здесь у вас дворянство только наследственное?
        Русский усмехнулся.
        - Да как бы как раз не наоборот.
        - Как это?
        - Ну… наследственное дворянство у нас как бы есть. Вот только титул наследством никак не закрепляется. Да и владение поместьем бесспорно только на одно поколение. Не понял?
        Исаак покачал головой. Кирилл понимающе кивнул.
        - Дык с первого-то разу никто не понимает. У нас самих, когда государь на прошлогоднем Земском соборе это предложил, ну вместе с земельным уложением и иными новостями, ум за разум зашел. Не то что по старине, но вообще никогда ж ничего похожего не было. Долго разбирались. А некоторые и до сих пор по углам ворчат, что невместно, мол, это. Я и вообще скажу - ежели б не государь сие предложил, то ни в жизнь бы ничего похожего у нас не прошло. А ныне я думаю - очень все разумно устроено. Не по праву, кое и так, и этак истолковать можно, а по правде. - Русский замолчал.
        Исаак тоже сидел молча, ожидая продолжения. И оно вскоре последовало:
        - Так вот, в тех семьях, в коих главе потомственное дворянство пожаловано, дети тако же в дворянском достоинстве рождаются. Но не как у вас - маркизами там да виконтами. А всего лишь нижним чином - детьми дворянскими. А этот чин уже права на потомственное дворянство не дает. Так что их дети уже дворянами не будут и поместье держать не смогут. Поэтому, как дети дворянские подрастут, перед ними выбор: как им далее жить - служить ли стране и государю так, чтобы и себе потомственное дворянство заслужить, и поместье, от предков доставшееся, в наследство детям передать, либо нет.
        Исаак некоторое время размышлял над всем вышеизложенным. Все это было как-то… узнаваемо. И узнаваемо взглядом математика. Оно неуловимо напоминало формулу. Вот есть переменные, вот есть их место, и в процессе решения формулы часть переменных выпадает, часть перекрестно гасится, чтобы в конце получился некий неизменный гарантированный результат. Он удивленно распахнул глаза. Да русский царь - математик!
        - А… как заслужить потомственное дворянство? Военной службой?
        - Не только, - отозвался Кирилл. - Хотя службой - проще всего. И это правильно. Военный человек тем более чести заслуживает, что в свою службу жизнею рискует. Если война ныне, нет ли - все одно. Сегодня нет, а завтра - есть. И будь добр, голову свою под вражьи пули подставь. Кто еще чем более ценным для государя и страны жертвует? Но и в другом деле вполне можно и личное, и потомственное дворянство заслужить. Вот мой отец уже старший коммерц-советник, то есть потомственный дворянин. Я еще и потому в армию пошел, что для любого дворянина служить требуется обязательно. Впрочем, - Кирилл пожал плечами, - и так бы пошел. Сие для выпускников высших коммерческих училищ - дело обязательное. Оне ж по образу и подобию царевых школ созданы. И потому там и всяким военным наукам значимое место уделено, и служба в армии в обязанность вменена. Ну да не об этом речь… Так вот, дворянство можно добрым радением о стране и народе на любом ином поприще заслужить. Ибо дворянство не право, а бремя, сиречь служение. Так государь говорит. Мой-то отец не токмо торговлей занимается, а и многие тысячи на мосты да дороги
жертвовал. Опять же народную лечебницу для крестьян и посадских на свой кошт содержит. Да во время недородов в Вятской губернии на свои деньги в Норвегии два корабля хлеба закупил да голодающим раздал. За сие и честь, и отличие. И я тако ж буду. - Кирилл улыбнулся. - Мне военная служба не шибко в охотку. Не в тягость, нет. Я же не калека убогий, чтоб служба мне в тягость была. А просто не к тому душа лежит. Желаю тятенькино торговое дело продолжать. Потому и ушел. А так-то мне в сержантскую школу поступать предлагали…
        До Москвы они добрались довольно быстро. Ну да по таким-то дорогам. Какие-то из них, как Исааку сказывал Кирилл, назывались tsarevy и считались лучшими, а какие-то нет, но особой разницы англичанин не заметил. Все они были ну просто очень хороши. Куда там английским грязевым ямам…
        В Москве Исаак немедленно предстал перед боярином Микитой Медведевым, главой Большого государева архива, на коего было возложено формирование библиотек. Тот также свой высокий чин заслужил не на военной службе. Но это выяснилось гораздо позднее. А в первую встречу Исаак три с половиной часа докладывал въедливому боярину, что, когда, где и по какой цене закупил. И почему закупил именно это. С него тогда семь потов сошло. Но доложился. В конце доклада боярин, коий английского языка не знал, но вполне сносно владел латынью, коя, как выяснилось, была в России шибко распространена наравне с греческим, благожелательно кивнул.
        - Что ж, англичанин, молодец. Все дoбро справил. Мы многое из того, что ты купил, и сами давно закупить думали. Да по ценам куда дороже, чем ты сумел. Так что молодец, одно слово. - Боярин задумчиво почесал бороду и неожиданно спросил: - А ты по-русски разумеешь?
        - Немного, господин, - осторожно ответил по-русски Исаак.
        Он в дороге учил язык. Начал еще дома, в Англии, с помощью Савелия, продолжил на корабле, с матросами, но немного. Там он больше общался с Себастьяном. А более всего ему удалось продвинуться уже в России, с помощью Кирилла.
        - Ты учи, - наставительно подняв палец, повелел боярин. - Государь наш тут Академию наук порешил сделать. Ну навроде вашего Королевского общества. И повелел мне кого порасторопней секретарем подыскать. Так я бы тебя рекомендовал. Оченно ты дoбро с сим поручением справился.
        - Но… - Исаак потерянно повел плечами, - я… думал заняться наукой.
        - Так кто ж тебе в том мешать-то будет? Наоборот. Секретарю-то куда легче будет денег на всякие приборы, реактивы и чего иное надобное получать. Иль ты думал, что у нас ученые токмо наукой да преподаванием занимаются? Так то - не так. Эвон, математики часто через приказ каменных дел задания разные получают. Химики и физики в литейном да стекольном деле всяко заводам да розмысловым избам помощь оказывают. Астрономы опять же, почитай, к морскому училищу накрепко привязаны. В плавание ходят, небеса из разных мест изучают… Наука наукой, а все одно, ежели в России работать думаешь, будет тебе к науке и еще какое тягло. И вообще, знаешь, как царь-батюшка говаривал: «Наука без практики - мертва!» Так что учи русский.
        - Да я и сам думал его непременно освоить, - несколько сконфуженно отозвался Исаак.
        И действительно - столько времени потерял. Уже мог бы и свободно разговаривать.
        - Вот и ладно, - с удовлетворением кивнул боярин. - Ну а что касаемо твоего поручения, то вот… - Он черкнул несколько слов на листке бумаги и протянул его Исааку. - Иди-ка ты ноне в казначейскую избу и получи все положенное тебе жалованье. После чего - отдыхай. А завтрева приходи. Там и решим, чем тебе у нас в России заниматься. Ох, чую, далеко пойдешь, англичанин…

9
        Я сидел на царском месте в соборе Всех Святых Апостолов, отныне ставшем главным православным храмом России. Впрочем, при определенном развитии событий, возможно, и не только России. Недаром он был назван так, как именовалась церковь в Константинополе, являвшаяся усыпальницей не только великих византийских императоров, но и мартирием, хранившим мощи трех апостолов - Андрея Первозванного, евангелиста Луки и Тимофея, еще одного из апостолов от семидесяти[Вопреки широко распространенному среди большинства не слишком погруженных в церковь людей мнению о том, что у Иисуса Христа существовало только двенадцать учеников-апостолов, церковь чтит и других апостолов, являющихся учениками как Христа, так и его учеников. Они называются апостолами от семидесяти (в некоторых источниках от семидесяти двух). Избрание этих учеников произошло в последний год земной жизни Христа. Кстати, два канонических евангелиста - Лука и Марк являются как раз апостолами от семидесяти.] .
        В соборе еще продолжались отделочные работы, но основное уже было закончено. И впечатление он производил сногсшибательное. По моему мнению, куда круче, чем собор Святого Петра в Риме. Впрочем, возможно, я пристрастен. Мое ж детище-то… Столько денег в него вбухано. Причем не только в стройку и отделку…
        Сообщение о том, что в русском соборе Всех Святых Апостолов, самом большом и величественном храме православного мира, ныне захоронены мощи сразу пяти апостолов, вызвало в мире настоящий шок. Нет, про то, что епископ Сент-Эндрюса, церковной столицы Шотландии, одарил представительную делегацию Русской православной церкви ковчежцем с частью мощей апостола Андрея, кои, по преданию, хранились в кафедральном соборе этого города, известно было всем. Хотя, конечно, никто не знал, чего это мне стоило. В поте лица пахали все. И мой агент в Англии Савелий Костин. И приданная ему в помощь команда из семи сотрудников моей секретной службы, сумевшая накопать очень много интересного о тонкостях взаимоотношений епископа с мальчиками из католического приюта и с его собственным секретарем. И несколько купцов с Большого Тароватого, имеющих шибко плотные контакты с шотландскими контрабандистами, кои очень сильно постарались, чтобы за это деяние с епископа не сняли скальп его же прихожане.
        Но вот о том, что эскадра русских военных кораблей, находящаяся в тренировочном плавании по Средиземному морю, наткнулась на флот берберийских пиратов, совершивших налет на Амальфи и разграбивших его напрочь, вплоть до того, что они разгромили собор и захватили выломанные из него ковчеги с мощами святых, христианский мир узнал много позже. Вскоре после того, как эскадра вернулась в русские пределы и часть ковчегов, содержащая мощи святых, почитаемых исключительно католиками или вообще лишь итальянцами, была передана в иезуитскую коллегию в Москве. То есть все, за исключением ковчега, в коем, по утверждению амальфийцев, хранились мощи апостола Андрея Первозванного.
        Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Папа Александр VII было возвысил голос, требуя возврата всех ковчегов. Но ему было тут же указано, что даже и этот возврат всего лишь показатель доброй воли русских, ибо до сего дня никто никаких церковных мощей по месту прежнего пребывания не возвращал. И пусть католики вспомнят, сколько всего вывезли из Константинополя. А еще Господь сам избирает орудия своей воли. И ежели он пожелал, чтобы его первый апостол вернулся на ту землю, на коей проповедовал[О том, что апостол Андрей проповедовал на территории России, свидетельствовал, например, Евсевий Кесарийский еще в первой половине IV в., причем ссылаясь на самого Оригена. То же утверждали и другие древние авторы - Досифей Тирский (IV в.), Евхерий Лионский (V в.), Никита Пафлагон. А позднее таких свидетельств было найдено намного больше. Существует даже версия, что апостол Андрей поднялся от устья Днепра на север вплоть до Ладоги и Балтийского побережья.] , то для исполнения своей воли он может избрать и магометан. Отповедь была довольно резкой и даже провокационной, и я слегка опасался, что отношения со
Святым престолом могут обостриться, вследствие чего у моих подданных, коих на «сапожке» сейчас пребывало несколько тысяч, могут возникнуть трудности. Это были художники, скульпторы, около двух сотен мастеров каменного устроения с почти тысячей своих учеников, за мой счет изучавшие итальянские города и римские мосты и дороги, и многие другие. Несмотря на то что в России были созданы центры подготовки по всем имеющимся на сегодняшний день в Европе профессиям, Италия по-прежнему оставалась, да и, вероятно, навсегда останется самой большой натурной школой для многих и многих мастеров… Но характеристика папы, составленная моим агентом в Ломбардии, оказалась довольно точной.
        Он писал, что личный секретарь Александра VII Джакомо Квирини отозвался о своем патроне так: «Александр - папа только по названию. Вопросы управления церковью он отодвигает от себя и думает только о том, чтобы жить в ничем не нарушаемом спокойствии духа». Поэтому Александр VII довольно быстро пошел на попятный, сообщив в следующем письме, что его не так поняли, да еще и поблагодарив меня за возврат католических реликвий. Так все и разрешилось, оправдав мои инвестиции почти в миллион акче[АКЧЕ - османская денежная единица.] в двух османских беев, приближенных к султанскому дивану, чьими усилиями и был организован налет берберов. А уж рассчитать, каким маршрутом и в какие сроки должна следовать эскадра, чтобы пересечься с возвращающимися из налета берберами, было делом техники. Конечно, имелась некая опасность, что в сражении ковчеги с мощами могут быть полностью утеряны, например вследствие потопления корабля, на коем находились, но тут приходилось рисковать. Варианты, которые гарантировали сохранность ковчегов в гораздо большей степени, были чреваты намного большей вероятностью раскрытия всей
операции… Но все обошлось. Так что я посчитал, что мое утверждение о том, что Господь сам желает, чтобы его первый апостол оказался в России, имеет под собой все основания. А какие еще могут быть доказательства воли Господней, как не столь явное благоволение нашим почти авантюрным планам? В результате в распоряжении Русской церкви оказались частички мощей из обоих мест, в коих настаивали, что мощи Андрея Первозванного находятся именно у них.
        Конечно, все подозрения развеять не удалось. Те же иезуиты явно не слишком (мягко говоря) доверяли нашей версии, но доказать ничего не смогли. Епископ Сент-Эндрюса твердил, что ему-де во сне явился сам Андрей Первозванный и повелел поделиться с русскими тщательно хранимой реликвией. А возможностей проследить финансовый поток, подвигнувший берберов на набег, через всю Африку и причудливые коридоры османского дивана у иезуитов не было. Мехмед Кепрюлю умер, но с его сыном Фазыл Ахмедом у нас установились не менее близкие и взаимовыгодные отношения. Вообще эти двое - сын и отец - оказались редчайшим образцом честных османов, действительно радеющих о благе своего государства и потому ценящих то, что русские уже долгое время не доставляют им никаких хлопот, а русская торговля приносит в тощую османскую казну немалые деньги. Поэтому большинство серьезных вопросов нам в Истамбуле удавалось решать за столь жалкие деньги, что произносить эти цифры вслух в коридорах дивана было нельзя. На смех поднимут. Так что таких возможностей в Истамбуле, кои имелись у русских, более не имел никто в мире. Мы обошли в сем
даже французов, ранее просто царствовавших при султанском диване. И все эти возможности до последней были использованы на то, чтобы максимально прикрыть всю операцию. У иезуитов не было никаких шансов.
        Следующим ударом стало сообщение о том, что экспедиция Русской православной церкви во главе с протопопом с памятным здесь только мне именем Аввакум (вот хоть убей не знаю, тот ли самый это Аввакум или просто тезка, но истовости у него было вполне соответственно имени), работавшая в древнем Иераполе, неподалеку от османского Денизли, обнаружила нетленные мощи еще одного из двенадцати апостолов, святого Филиппа. Так это было или не так - я не знал. Да даже если Аввакум и принял желаемое за действительное, сколько десятков тонн древесины, являющихся частичкой животворного креста, на коем был распят Спаситель, и железа, являющегося остатками гвоздей, коим Иисус Христос был прибит к тому самому кресту, хранится по католическим и протестантским церквям и соборам Европы? Да на тех гвоздях пол Малой Азии развесить можно! Так что я решил считать, что если даже это и ошибка (что далеко не есть факт, ибо протопоп действительно обнаружил нечто уникальное и некоторым образом нетленное), то Господь нам это простит… Сама эта экспедиция была инициативой патриарха Афиногена, избранного в предстоятели Русской
церкви всего четыре года назад, с коим вместе мы и порешили собрать в соборе мощи апостолов сколько сможем. Причем моей в сем решении была только идея. А разработка детальных планов, как и их воплощение, лежали на патриархе. Ну за исключением акции в Сент-Эндрюсе и налета берберийских пиратов, где потребовалось задействовать силы секретной службы и организовать мощное финансирование… Афиноген был чрезвычайно умным и образованным человеком, и я полюбил с ним беседовать. Не менее чем с отцом Никифором.
        Нет, вообще-то с высшими церковными иерархами я приватно беседовал регулярно. Начал я лет десять назад с ректоров семинарий, ибо именно они отвечали за воспитание новой смены православного клира. А я посчитал жизненно необходимым приложить все усилия для того, чтобы новые поколения священнослужителей оказались подготовлены к буквально взрывному развитию науки и техники, кое должно было начаться по существу в ближайшее время. Ну в исторической перспективе… Но чуть позже выяснилось, что этого мало. С ректорами я беседовал о том, сколь могучим разумом одарил Господь человека, и что мы даже не понимаем, сколь много было обещано человеку, когда Господь повелел ему владеть этим миром, и что это означает не одни лишь токмо поля, леса и горы, но и глубины морские, и небеса, в кои человек тако ж рано или поздно взлетит… Тут обычно у собеседников следовал некий затык, вызванный тем, что вот этот сидящий перед ними человек говорит не то что богохульные, а и просто невозможные вещи, но… это ж царь, да еще избранник Пресвятой Богородицы! Надежа и опора всего православного мира!
        Но беседе к третьей этот затык обычно успешно преодолевался, а если нет - я уделял время еще на пару бесед. Так вот, этих моих уже прошедших закалку необычным взглядом на мир ректоров принялись гнобить более высокие иерархи. И как раз именно за эти внушенные мною, но казавшиеся этим иерархам богохульными идеи. Мне пришлось ввести в круг церковных иерархов для приватных бесед еще и всех вновь назначаемых епископов и игуменов монастырей, а также всех членов Синода. Но и сие не принесло полного облегчения, пока в Москву не прибыл великий Паскаль и не замутил бодягу со своим янсенизмом[ЯНСЕНИЗМ - религиозное учение и религиозное движение в католичестве, осужденное как ересь. Утверждало испорченность природы человека вследствие первородного греха, необходимость Благодати и Предопределенность.] , из-за которого он имел столь много проблем с католическим клиром и особенно иезуитами в своей Франции, но проповедовать который он считал своим непременным долгом. Так что наиболее упертые были вынуждены переключиться на него…
        Так вот, с патриархом я встречался регулярно не столько по возложенной мною самим на себя обязанности, а по собственному желанию. Уж больно интересные у нас беседы происходили. И как раз во время одной из таких бесед он, посмеиваясь, сообщил мне, что имел очередную беседу с преподобным Винченцо Джованьоли, главой московской иезуитской коллегии, коий этак тонко намекнул ему, что Святой престол рассматривает Русскую православную церковь как главную среди всех православных церквей, что бы там греки ни говорили по поводу старшинства православных патриархов. Вот только, посетовал иезуит, в отличие от католического мира, где все богослужебные книги и ритуалы приведены к единому канону, все православные церкви имеют разный канон. И это, пожалуй, служит единственным серьезным препятствием для того, чтобы Русская церковь заняла положенное ей место во главе всех православных церквей…
        И меня будто прострелило! Так вот, значит, откуда растут ноги у нашего раскола?! Ну латиняне…
        По-видимому, эти мои чувства явственно отразились на моем лице, поскольку Афиноген поспешил меня успокоить.
        - Не страшись, государь, - патриарх поднял ладонь, - иезуиты нам о сем еще со времен Грозного царя и митрополита Филарета усиленно намекают. Но впустую. Незачем нам это.
        - Незачем? - зло осклабился я. - А почему?
        - Да зачем нам свои книги-то по греческим образцам переписывать? - слегка удивился Афиноген. - Греки-то уже давно под магометанами. Те многие их порядки поковеркали. Ежели и не особливым умыслом, так всем укладом жизни. Эвон греки ноне свои храмы в ямах, в земле выкопанных, строят. Потому как магометане запрещают возносить церковные купола выше своих мечетей. Вот и приходится изворачиваться. И в колокола бить, опять же османы не разрешают, так греки придумали в доски бить. Так нам что ж…
        - Э-э, погоди, святейший, - прервал я патриарха, - а почему это нам надобно свои книги по их образцу переписывать? А не им по нашему?
        Патриарх молчал. Похоже, такая идея ему в голову не приходила. Константинопольский Вселенский патриарх считался главным среди всех православных патриархов и соответственно Греческая церковь - старшей среди православных церквей. Поэтому мысль о том, чтобы греки каким-то образом согласились изменить свои книги по русским образцам, была для патриарха едва ли не крамольной.
        - Нет, государь, - мотнул головой Афиноген. - Не согласятся греки на сие. Горды больно.
        Я зло прищурился.
        - То есть те деньги, кои Вселенский патриарх от моего престола получает, для них - тьфу? Они без них запросто обойтись способны и потому могут себе позволить артачиться сколько заблагорассудится?
        Афиноген вздохнул.
        - Прости, государь, но то ты недобро подумал. Нельзя нам так. Беда будет. Кого-то, возможно, даже и самого патриарха Константинопольского, ты к сему принудить сможешь, да только… буча большая пойдет. Как бы и не новый раскол. А рази ж нам сие надобно? Да еще ежели мы сами причиной сего раскола будем?
        Я сразу и не понял, о каком расколе речь. Ведь вроде как не было его на Руси при мне-то? А потом вспомнил, что первый-то, еще именуемый Великим, раскол единой тогда христианской церкви произошел ажно в тысяча пятьдесят четвертом году от Рождества Христова. После него-то и появились католики…
        - Ладно, - выдохнул я. - Понятно. Но задачу это не снимает. Давай думать, как нам греков в сем убедить. Ну ежели не полностью все свои книги по нашим образцам переписать, так баш на баш. Часть они - по нашим образцам, часть мы - по их. А потом соберем совместный Собор и утвердим. Ну или как-то еще…
        Вот тогда и родилась идея собрать на русской земле мощи изначальных святых, времен еще единой христианской церкви. А лучше апостолов. И Афиноген с жаром взялся за осуществление этих планов. Которые, впрочем, были всего лишь частью другого, более обширного. Основным содержанием его были не поиски мощей, а целенаправленная работа с греческим клиром. Что было вполне осуществимой задачей. В конце концов, вот уже более сорока пяти лет греческие священники обучались в наших, русских университетах и академиях. И к настоящему моменту практически все греческие епископы и даже сам Вселенский патриарх являлись нашими бывшими выпускниками. Так что с ними можно было аккуратно поработать.
        Но основную работу решено было вести среди тех, кто учился в наших семинариях, университетах и академиях ныне. А также развернуть работу в самой Греции, среди насельников монастырей и широкого клира. Ну и остальные православные церкви не забывать. Операция с мощами апостолов должна была послужить причиной, а то и просто поводом, а если точнее, даже одним из поводов для того, чтобы идея о сведении русских и греческих богослужебных книг к единому знаменателю получила широкую поддержку в обеих церквях. И была благосклонно принята всеми остальными. Короче, вся операция была рассчитана не на один год, а то и не на одно десятилетие. И должна была принести совершенно не те результаты, на которые так рассчитывали подбросившие эту идею иезуиты…
        Я протянул руку и поплотнее запахнул шубу. Эхма, старость - не радость. Уже летом в шубу кутаюсь… Ну да ничего. Последний раз на сем месте сижу. Не мое оно более. Сын корону принимает. Эвон уже и на колено перед патриархом опустился, коий над его головой шапку Мономаха вознес. А может, стоило все-таки для сего повелеть новую корону изготовить? Уж больно на фоне великолепного собора эта шапочка не смотрится. Я усмехнулся. Нет. Пущай так будет. Связь времен. И будущим царям-императорам напоминание, с чего все начиналось. Чтоб не больно-то возносились…
        Я огляделся по сторонам. Да уж, большинство иноземных гостей не церемонию смотрят, а исподтишка по сторонам пялятся. Любуются. А может, и прикидывают, как по окончании церемонии извернуться да в апостольские приделы завернуть, в коих ковчеги с мощами установлены. Внутри роскошных саркофагов. У Андрея Первозванного - из драгоценного оникса, у Филиппа - из лазурита, у Евода Антиохийского - из каррарского мрамора, у Иакова, брата Господня, - из малахита, а у Марка-Иоанна - из порфира. Эвон сколько уже насобирали. А заодно и почитай создали такую науку, как археология. Ну с небольшой моей помощью. Я в свое время довольно сильно интересовался полемикой между Фоменко с Носовским и их оппонентами - Пономаренко, Новиком, блестящим Зализняком и другими (ну да кто в мое время фоменковские опусы не читал). К окончательной точке зрения на версию Фоменко - Носовского я тогда не пришел, но аргументация и доводы сторон в памяти отложились.
        В первую очередь как сильный образец жесткой критики и пример вскрытия слабостей в позиции оппонента. И когда Аввакум торжественно приволок свою находку в Патриаршие палаты, я задал ему два десятка тщательно сформулированных вопросов, на большинство из которых ни у него, ни у патриарха ответов не оказалось. А когда Аввакум под воздействием своей истовой натуры попытался было начать качать права и давить на чудесное «явление», я усмехнулся и пообещал отправить его в Рим, к папе, отвечать на те же самые вопросы, после того как их зададут нам иезуиты. После чего патриарх Афиноген серьезно пересмотрел весь свой план, и в результате три состоявшиеся к данному моменту попытки католиков и части протестантских богословов оспорить результаты изысканий, произведенных Русской православной церковью на территории дружественных османов, были безупречно отражены блестяще подготовленной суммой доказательств. Так что все прибывшие на церемонию были к настоящему моменту совершенно уверены, что в саркофагах лежат мощи именно апостолов. И явно жаждали к ним прикоснуться. Это на коронацию в собор всех высоких гостей
пустили, без различия вероисповедания, а так-то большинству из них путь сюда заказан. Чай, не православные.
        Готовиться к передаче короны сыну я начал уже давно. Но все время возникали причины, по коим это было делать еще рано. Сначала надобно было принять целый пакет новых законов и уложений, причем сделать это не токмо своей волей, а с утверждением на Земском соборе. В Европе ныне бурно разворачивались процессы абсолютизации власти, даже английские короли вовсю бодались с парламентом, разгоняя его через раз, а во Франции уже взошла звезда Машкиного племянника, коий через некоторое время возгласит: «Государство - это я». Я же двигался в обратном направлении. И вовсе не мои демократические взгляды были сему виной. Нет их у меня. Я, по ходу, прожженный монархист. Просто до меня наконец-то дошло, что демократия - это никаким образом не власть народа, как считают наши западноподмахивающие придурки, но и не всегда большое народное разводилово, как к моменту моего проваливания сюда было уверено большинство адекватного народа. Это просто технология управления. Не хуже и не лучше любой другой. То есть в чем-то хуже, в чем-то лучше, а в целом та же фигня, но вид сбоку. И ее основная ценность заключается не в
том, что, мол, она создает некий особливо уникальный механизм выражения народом своей воли и чаяний. Ничего такого особенного она не создает.
        Наличие или отсутствие таких механизмов отнюдь не уникальное преимущество демократии. И вообще это вещь скорее связанная с историей, культурой и современным состоянием умов, чем с общественной системой. А основными преимуществами демократии, из-за которых я бы считал необходимым включать хотя бы ее элементы в любую систему государственной власти, в том числе и в наиболее эффективную, на мой (ну да, абсолютно субъективный и сугубо пристрастный) взгляд, - монархию, являются всего две вещи. Первая - это разделение ответственности. То есть коль не токмо царевой волей сие принято, а еще и Земским собором рассмотрено, обсуждено и утверждено - все. Все заткнулись и исполняют волю Земли русской. И второе - создание некоего буфера в виде парламента, то есть сосуда для всяких пиз… кхм, болтунов, кои вследствие того, что будут собраны в одном месте и заняты друг другом, не будут особливо мешаться под ногами у нормальных людей. А что наличие сего органа может быть каким-нибудь препятствием для толкового и умного монарха - да ни в жизнь не поверю. Таковой всегда найдет способ свое решение через любой парламент
так или иначе продавить. Не мытьем, так катаньем. И все сделать как надобно. А коли нет - значит, такой же болтун. Вот пусть поселяется в парламенте и препирается сколько душе угодно, пока умные люди спокойно работать будут…
        Так вот, сначала надобно было принять новые законы, уложения и поправки к Табели о рангах. Затем добиться, чтобы все принятое, особливо новое судебное уложение (мой привет еще не принятому лаймами Хабеас корпус акт[HABEAS CORPUS ACT - Закон о неприкосновенности личности, принятый английским парламентом в 1679 г., определяет правила ареста и привлечения к суду. В англосакской версии мировой истории - едва ли не основополагающий акт, определяющий права человека и т. п.] ), заработало как надо. Потом окончательно привести в порядок финансовую систему. Далее - закончить перестройку всей системы государственного управления. Ну и всякие мелочи. Так, например, вследствие принятия мною мер, направленных на стимуляцию деловой инициативы, полетел вверх тормашками мой запрет на строительство паровых машин. Поскольку вступил в жесткое противоречие с этой самой бурно всколыхнувшейся деловой активностью… И я наконец понял, что все эти важные, неотложные и давно назревшие дела - как ремонт, коий, как известно, никогда нельзя окончательно завершить. Токмо прекратить. Поэтому, когда жена Ивана Катенька, у коей к
нашему общему семейному горю уже дважды случались выкидыши[У Екатерины Браганской, в реальной истории жены английского короля Карла II, действительно дважды случались выкидыши, а детей не было вообще. При том что у ее мужа было множество внебрачных детей, четырнадцать из которых он признал, сильно умножив тем самым сословие британских пэров.] , наконец-то разрешилась от бремени крепеньким мальчуганом, я разослал по всем местам, в коих ныне пребывали мои сыновья, известие, что жду их в Москве не позднее начала лета тысяча шестьсот шестьдесят восьмого года.
        А сам начал потихоньку готовиться к тому, что отойду от дел. Нет, не совсем, конечно. Кое за чем я пока поприглядываю. Но не как царь, а как частное лицо. Ну как Дэн Сяопин, отказавшийся от своих постов, кроме, по-моему, президента Всекитайской федерации бриджа, но все равно до самой смерти обладавший таким влиянием, что все властные структуры тщательно отслеживали любое движение его пальца. Вот я побуду президентом… ну скажем, недавно образованного Русского географического общества. Присмотрю за новыми географическими открытиями и организацией и обеспечением экспедиций для их совершения. Лучше уж Ванька при мне живом корону наденет да во власти освоится. А то при передаче короны всякие непотребные дела могут сотвориться. Декабристы там заведутся или еще чего непотребное… Впрочем, это вряд ли. У меня дворяне действительно служат, а не просто в гвардейских полках числятся, на самом деле по балам шляясь да по кабакам пьянствуя и под французское шампанское политические прожекты выдумывая, как всем принести всеобщее счастие. А себе любимым еще и остального до кучи. Да и Ванька у меня далеко не тот
человек, при коем безобразничать можно…
        Впрочем, не так уж долго мне и осталось. Стар я. А по нынешним временам так и невообразимо стар. Природа ли так это тело одарила, или я еще подмог закалкой да умеренностью, но столько в это время ну точно не живут. И немного горько осознавать, что на самом деле ничего еще не решено окончательно. Чего бы я тут ни создавал и ни выдумывал - пройдет время, и все поменяется. Впереди еще просветители с их яростными нападками на церковь, впереди куртуазность и либертарианство, отвергающее долг ради наслаждений, впереди расцвет масонства - тайной, но дюже привлекательной структуры, в кою люди будут липнуть как мухи, не осознавая, что управляющие центры ее расположены за пределами страны и посему просто обречены действовать против ее интересов, впереди промышленная революция с ее социальными битвами. И, возможно, уже лет через тридцать - сорок дворянство, насмотревшись на то, как жируют их европейские коллеги по сословию, также добьется некоего очередного варианта «Манифеста о вольности дворянства»[«Манифест о вольности дворянства» Петра III и принятая в его развитие «Грамота на права, вольности и
преимущества благородного российского дворянства» Екатерины II - документы, сделавшие дворянство (то есть служилое сословие) шляхетством (то есть не столько служилыми, сколько привилегированным сословием) и вследствие этого разрушившие психологическую основу социальной системы русского государства. После принятия этих документов в России резко возросло число крестьянских бунтов, так как крестьяне, ранее достаточно спокойно относившиеся к своему «тяглу», не могли понять, почему «служилых» от их «тягла» освободили, а остальных - нет.] - и все покатится по наклонной. К очередным революциям. Как это предотвратить? И в моих ли это силах? Нет, нет ответов на эти вопросы…
        Между тем церемония подошла к концу, и тут мой старшенький отколол такое, что все ахнули. Он, в горностаевой мантии, со скипетром и державой, увенчанный шапкой Мономаха, развернулся и, вместо того чтобы торжественным шагом двинуться к выходу из собора, к людям, кои жаждали увидеть и поприветствовать нового царя, внезапно подошел к тому месту, где сидел я. Опустившись на одно колено, он возгласил:
        - Батюшка, ты, коий столь долго был надеждой и опорой земли Русской, ее защитой, ее добрым хозяином, обскажи мне, твоему сыну и новому государю, как мне землею править?
        Весь собор замер. Да и я тоже, если честно. Чего говорить-то? Нет, сказать бы надобно многое, но что-то тайно, так, чтобы понял, то есть на нечто, нам обоим памятное, сославшись, а о чем-то и вообще поведать как о его собственной задаче, искать пути к решению коей надобно ему самому. А вот так, при всех, в соборе?.. А потом вдруг вспомнил о так называемом Завещании Петра Великого[ЗАВЕЩАНИЕ ПЕТРА ВЕЛИКОГО - сфабрикованная во Франции приблизительно в начале XIX в. фальшивка,
«доказывающая» агрессивную устремленность России. Особую убедительность тексту придавало то, что часть из изложенного действительно являлась задачей Русского государства, а кое-что к моменту опубликования документа даже было осуществлено. Однако при строгом анализе становится понятно, что в документе употребляются термины, нехарактерные для русского языка времен Петра (например, «левантийская торговля»), часть так называемых задач во времена Петра вообще не стояла, а часть явно выраженных устремлений времен Петра (например, установление и развитие отношений с Нидерландами и Китаем) в документе вообще не упомянута.] , коим так любят размахивать ярые русофобы во всем мире. И решил - пусть так. Пусть услышат все. Здесь. И врать либо туману наводить - не буду. Просто всего, что надобно, здесь не скажу, а скажу потом - наедине.
        - Что ж, сын. Просил ты моего отеческого слова - так слушай. И детям своим передай. И накажи, чтобы они своим детям о сем рассказали. - Я сделал паузу и продолжил: - Земли наши моим да народа русского радением за время моего царствования изрядно прибавились. Но все ли их мы своими считать можем? Нет. Поелику не те земли своими считать мочно, на коих твердой ногой стоит русский воин, а лишь те, на коих пашет русский крестьянин. Посему множьте сколько возможно число русских людишек и расселяйте их на тех землях, кои желаете за собой удержать. Но не насильте в том никого. Уходит время, когда даточными людишками новые земли заселялись. Может, еще сколько-нито оно протянется, но не шибко долго. И не надо стараться его продлить. Лучше найдите, чем можно людишек в новые земли завлечь. На то и упирайте.
        В соборе начался легкий гул. Среди иностранцев, присутствовавших на церемонии, русский знали немногие, хотя учить его в Европе уже начали. Ученые, особливо медики, - эти учили едва ли не поголовно. Хотя и среди знати многие интересовались. Я же продолжил:
        - В немецких странах много еще войн будет. Не лезьте в них без разбору. Не о славе и возможности доблесть проявить да еще какие земли к государству присоединить думайте, а о том, чтобы людишек поберечь да от ворога и иной напасти их оградить. Вот ежели такие найдутся, что сами на нас нападут, а даже и только восхотят сие сотворить - тогда бейте. И не останавливайтесь, покамест так не сделаете, чтобы николи более с сей стороны нам никаких угроз не исходило. А сами - не смейте. Не надобно нам в немецких краях ни земель, ни народов под руку, ничего остального…
        Вот так-то вот. Нет у нас в Европе никаких военно-экспансионистских устремлений. Тем более что это абсолютная правда. Никого завоевывать нам не надобно. Упаси господь! Так и запишите. А вот ежели в процессе того, как мы от каких на нас напавших татей отбиваться будем (а таких еще столько будет, что мама не горюй), чего-нито как-нибудь само к рукам прилипнет - так извините-подвиньтесь, граждане. Вас к нам сюда никто с этим дрыном, мечом именуемым, не звал. А коль сами приперлись - не обижайтесь…
        - Берегите веру православную. Корень наш православный берегите. Ибо в нем есть сила земли русской. И иного нет и не будет. Вижу я, что многим вас и потомков ваших иные иноземцы смущать будут, де знание тайное, лишь самым лучшим и одаренным открываемое, им ведомо, но то лишь от лукавого. Никакое тайное, что вере вперекор идет, к добру не приведет. - Это легкая прививка против масонства. Может, поможет. Они же любят в тайны да мистику играть. Только, пожалуй, стоит еще что-то сказать насчет того, чтобы вера и технический прогресс в конфликт не вступали. Сейчас-то мы хорошо понаддали, но отстать - раз плюнуть. Токмо притормози… В церковной-то среде я над этим поработал, хотя насколько той моей работы хватит - не знаю, а вот так, в общем, для всей страны, пока еще ничего не сказано. - Эвон оглянитесь вокруг. Рази нам вера мешает куда как хлеще иных прочих и науки развивать, и машины всякие, работу людишкам облегчающие, придумывать и строить? Вот так и науки и умения двигать надобно. О сем первом завещаю вам заботиться. Ибо ежели науку и розмыслов в загоне держать - государство наше быстрее рухнет,
нежели если войско в небрежении содержаться будет. Но не противу веры сие делать надобно, а вместе с ей…
        Так, теперь надо пройтись насчет иммиграции. Насколько я помню, в те же США из Европы едва ли не шестьдесят миллионов человек эмигрировало. Сравнимо с тем, сколько ныне во всей Европе народу живет. А мне кто-то из моих партнеров-юсов рассказывал, что в конце восемнадцатого века народу там жило куда как меньше, чем в той же Великобритании. Менее четырех миллионов человек. А потом народишко-то и повалил - от нищеты, от войн, от эпидемий. Вот бы сделать так, чтобы весь, ну или большая часть этого людского потока к нам бы рванула. При той демографической политике, основы которой я заложил, за следующие триста лет они все здесь напрочь обрусеют…
        - В нашей стране множество народов живет. И тех, кто, на своей земле оставаясь, в государство русское вошел, и кто свой волей либо войной да бедой гонимый из своих родных мест к нам приехал. Все они - братья нам, русским. Не отделяйте их от себя. Ибо сказал Христос - нет для меня ни еллина, ни иудея. Зовите их к себе, сажайте за стол, а коли дом рядом захотят поставить - помогите им в сем. А главное, - я сделал паузу и воздел кверху палец, - помните, что корона - это не отличие, не привилей какой и не индульгенция, кою у латинян можно было за серебро купить и тем от любого греха укрыться, а тягло. И над государем русским токмо два господина есть, перед коими ему ответ держать, - Господь на небе и народ русский на земле. И каждый из них рано или поздно, но непременно спросит: а как ты, государь, свое тягло сполнял? И горькой будет участь того государя, коий не сможет добрый отчет за свои дела дать. - Я замолчал и, сделав три шага вниз по ступенькам, торжественно благословил сына.
        Запомнил он чего или нет - неважно. После прочитает. Я знал, что Пошибов посадил на хорах несколько дьяков, коим велено было весь ход церемонии записывать. А тако ж и двух или трех художников, кои должны были позже написать картины. Так что ежели кто чего не запомнил, будет чем память освежить. И иноземцам списки сей речи на их языках вручим. Чтобы не напутали ничего. И чтобы их народы знали, что в случае чего на Руси их ждут и им рады. Авось кого-нито сия информация подвигнет не за океан, а в другую сторону тронуться…
        Шанс поговорить с сыновьями наедине выпал токмо через шесть дней, когда основная часть празднеств уже отгремела. Пошибов уже доложил мне, что некоторые из моих подданных, недовольные изменениями в своем статусе, закрепленном в принятом на Земском соборе Уложении о порядке дворянской службы, имели приватные беседы с несколькими иноземными посланниками. Восхотели, блин, не токмо все по старине вернуть, а и вообще сделать, как в Европах. Мол, хочешь - служи, хочешь - нет, а землица все одно твоя. И над крестьянами что хошь, то и твори. Вплоть до права первой ночи. Ну что ж, пусть то, что при новом царе по рогам могут не хуже, чем при старом, надавать, на своей шкуре ощутят. Хотя сынку-то, пожалуй, посложнее будет. У него нынче моими усилиями правовое поле реагирования куда как поуже будет. Я-то мог любого своей волей Амур-реку или, там, Сахалин искать отправить, а ему теперь такое токмо через суд можно. Ну да ничего. Энти-то заговорщики у нас из молодых, то есть покамест еще непуганые. А у Пошибова система налажена как часы, и за доказательствами для суда дело не шибко задержится. А то Федька-то уже
картографировал и Алеутские острова, и большую часть побережья Аляски. Заселять пора. Я одним из последних своих указов распространил на сии территории все те льготы, коими завлекал русских на Север, дабы разбавить русскими переселенцами насильно вывезенных туда шведов. Ну там хлебное и денежное жалованье, освобождение от тягла на долгий срок, окромя содержания воинского гарнизону, и так далее. На Аляске и Алеутах уже было заложено восемь острогов, вокруг которых шло расселение первых русских переселенцев, число коих, по последним докладам, пришедшим голубиной почтой, еще, правда, токмо подбиралось к тысяче душ. Ну не считая военных. Впрочем, тех тоже было немного. Не с кем там покамест воевать было. Так что есть куда ехать, есть…
        Узким кругом мы с сыновьями собрались у меня в кабинете. Иван отказался занимать мои апартаменты. Сказал, что в таком огромном дворце, коий куда поболее лондонского Уайтхолла будет, правда, без площадок для игры в мяч да петушиных боев, зато с регулярным парком, сбегающим к стене, что тянется вдоль Москвы- реки, место под свой рабочий кабинет он себе найдет. А пока хотел бы, чтобы я, ежели буду в силе, еще некоторое время оставался бы здесь, в Кремле. Дабы, если молодому государю какой совет потребуется, у него была бы возможность его получить. И быстро. Я тогда сварливо пробурчал:
        - Неча чужих советов слушать. Сам ужо государь. Своим умом живи.
        Но моего старшенького с налету хрен возьмешь. Он так хитро прищурился и спросил:
        - То есть вообще ничьих, никогда и не по какому поводу? Даже по науке и от этого твоего англичанина, коего ты в секретари Академии наук определил да все носишься с ним как с писаной торбой?
        Ну тут мне крыть было нечем. Эх, сынок, знал бы ты, кого нам удалось к себе заполучить. Причем совершенно случайно. Я не так-то много помнил имен великих ученых. Да и со временами, в кои они жили и творили, у меня в голове также жуткая путаница. Кого помнил и смог, давно уже в Россию вытянул. И успокоился, блин. А тут как раз в разгар подготовки операции с мощами апостола Андрея, когда я снова начал лично просматривать абсолютно все сообщения от моих агентов в Лондоне и Истамбуле, в одном из них натыкаюсь на очень знакомую фамилию. Я даже засомневался. Студент? Но потом решил рискнуть. В конце концов, если даже какой однофамилец (ну ни хрена ж про Ньютона не помнил - ни даты жизни, ни места рождения, ничего, окромя байки с яблоком) - не такими уж и большими деньгами рискую. Но, похоже, не обманулся. Тот парень, ей-богу, тот. Пусть и молод еще, а умен и дотошен - страсть! И все так тишком да молчком, а кафедру математики Московского университета уже на уши поставил. А уж как в Паскалеву[БЛЕЗ ПАСКАЛЬ - изобретатель первой счетной, или, как он ее называл, суммирующей машины
«паскалины». С 1642 по 1652 гг. он создал более пятидесяти вариантов этой машины. В то время никакого распространения она не получила, однако изобретенный Паскалем принцип связанных колес почти на триста лет стал основой конструкции большинства арифмометров.] счетную машину вцепился. Сдается мне, в скором времени расчеты моих розмыслов-архитекторов и конструкторов изрядно ускорятся…
        Кстати, после этого я повелел свести в список всех кандидатов, рекомендуемых для найма моими агентами за рубежом, и выудил оттуда еще одну знакомую фамилию. Вобан! Отец современной фортификации. Более никого знакомого не встретилось, но я решил на всякий случай утроить суммы, выделяемые на наем иноземцев. А то во время Северной войны я их больно урезал. А зря. Хоть и своих специалистов у меня уже изрядно, а все ж и от талантливых иноземцев отказываться не след. Как минимум для наших русских специалистов уровень конкуренции поднимется, заставляя их еще сильнее тянуться и совершенствоваться. Да и иные выгоды просматриваются. Например, ежели что, эти талантливые мозги не смогут быть использованы против нас. Ну а в том, что система отбора талантов у меня функционирует достаточно надежно, последние наши приобретения меня убедили.
        А вообще мы с сыновьями посидели хорошо. Как выяснилось, из моей речи в соборе более всего их зацепило то, что я лишь те земли предлагаю считать своими, на которых пашет русский крестьянин. Ну да для всех троих сей вопрос нынче остро стоит. Потому как ежели Ивану о всей стране думать надобно, то у Данилы в Приамурье эта проблема едва ли не шибче, чем в других местах, обострилась. Война-то в Китае не утихает. Вот и бежит оттоль народишко. Не так уж густо. Все ж таки через все исконные журженьские земли пройти надобно, чтобы до наших пределов добраться, да и климат в Приамурье и Присунгарье для китайцев шибко суровый, но однако ж… А Федьке вообще о заселении вновь открытых заморских земель заботиться. Он же не просто адмирал, а царевич. Ныне и вообще царев брат единокровный! Уж что более сделать, чтобы следующие лет двадцать - тридцать вновь открытые земли активно заселялись, я и придумать не могу… И потому они все меня о сем выспрашивали. Ну, скажем, как с местным населением, кое хоть и немногочисленно, и часто охотой и рыболовством живет, а все одно имеется, поступать. Или как быть, ежели земли
для государства важны и нужны, а уже шибко заселены.
        Я повелел им самим о сем поразмышлять. Но кое-какие задумки выдал. Мол, население, кое охотой и рыболовством пропитание добывает, никак особливо многочисленным быть не может. Так что для русского крестьянина в таких местах просто раздолье. А местных надобно в свою веру обращать, на землю сажать, да крест-накрест промеж них и русских переженивать. Ну как наши крестьяне себе польских, лифляндских да шведских солдат да полонян в свои деревни через веру и женитьбу заманивали. Токмо сие делать надо не насилием, а прельщением. И не торопиться шибко. Увидят местные, как русский мужик богато живет, - и сами тако ж захотят. А там одно-два поколения сменится, и язык, вера да школа свое дело сделают - все уже русскими будут. Что же касается земель шибко заселенных, то таковые, как правило, русскому государству после войны достаются. А война всегда разор на земли несет и смертоубийство. Вот на те земли, на коих от сих бед народишку поубавилось, и следует русских людишек расселять. Эвон как у нас русских крестьян в Уфимской, Казанской да Астраханской губерниях прибавилось, после того как башкиры, татары да
ногайцы друг дружку после Южной войны шибко порезали. Опять же ежели переселенцев льготами да денежным вспомоществованием на такие места привлекать, а не даточных людишек селить, то из местных народов объявятся желающие за царев кошт и послабление в тягле на новые места переселяться. Так, глядишь, русский крестьянин там и укоренится. И числом местных догонит. А то и перегонит. А китайцев из Приамурья велел сюда, в Россию, переправлять. Русских же ныне в России более тридцати миллионов живет. А к концу века, надеюсь, сие число как бы не удвоится. Так что даже и миллион китайцев с богом переварим. Еще и генетическое разнообразие повысится.
        Но затем гости разъехались, дети тож, и у меня в жизни наступила какая-то пустота. Всю свою канцелярию я передал сыну, оставив себе лишь одного секретаря. Ну да дел-то у меня теперь не так уж и много осталось. На пару часов в день в лучшем случае. А остальное - с женой гулять да с внуком нянчиться. Данилкины-то отпрыски вместе с ним в Приамурье обитали, и мне остался только Иванов первенец, мелкий Борька. Но даже на него сил уже осталось не шибко. Я вспомнил святейшего Иова. Похоже, мне, как и ему, удавалось держаться, пока был драйв, пока не оставалось времени думать о болячках. А как гранитная плита ответственности, давившая на мою престарелую тушку, оказалась скинута с моих плеч, исчезло внутреннее напряжение, державшее всю конструкцию. Ну она и посыпалась…
        Я несколько оживился, когда начался процесс над заговорщиками. Но ребята Пошибова все сделали профессионально. Заговорщики успели собраться, вооружиться, даже поднять «в ружье» несколько рот в Одинцовском гарнизоне под предлогом защиты государя от плохих советников, замысливших «сгубить русский народ», и двинуться на Москву, но были на марше прижаты к ногтю кирасирским полком. Так что на процессе доказательства измены были представлены железные, и спустя всего две недели (а что рассусоливать, ежели все ясно) двадцать два человека отправились туда, куда Макар телят пока еще не гонял. Страна, слегка замершая в момент, когда разнеслись известия о бунте, как-то даже и облегченно выдохнула. Суд, прокурор, присяжные… а все ж кровь-то у отца и сына одна. Значит, можно жить спокойно. В стране порядок будет.
        Восьмого октября мне резко поплохело. Я не вставал, губы с трудом ворочались. Машка хлопотала рядом испуганной квочкой. К полудню в опочивальню ворвался патриарх Афиноген. Он присел рядом и некоторое время наблюдал за мной, потом тихо порасспрашивал дохтура, а затем наклонился ко мне:
        - Государь, постриг принимать будешь?[Русские государи по традиции перед смертью принимали постриг, отходя в мир иной в монашеском чине.]
        Я промолчал. Что это даст? Все, чем я мог оправдаться перед Господом, я уже сделал. Но простит ли он мне, что я позволил страстям склонить меня к прелюбодейству и в душе так до сих пор не раскаялся в этом, что посылал людей на смерть, что сорвал с родной земли и рассеял по стране целые народы, что лгал и изворачивался, пусть и пытаясь обмануть врагов и спасти и сохранить своих, да в конце концов, что лгал на каждой исповеди, так никому и не открыв, кто я и откуда? Но святейший расценил мое молчание по-своему. А у меня уже не оказалось сил противиться его решению…
        Эпилог
        - Ну что, сегодня выписываешься? - спросил Легионер.
        - Да уже… - хмыкнул я, умащиваясь в роскошном, с вентиляцией, массажером и тучей иных прибамбасов пассажирском кресле моего «Александра-Енисей».
        При выписке врачи настоятельно рекомендовали мне не садиться самому за руль хотя бы месяц. Так что из Центральной клинической больницы, в которой моя находящаяся в глубокой коме тушка провалялась почти полтора месяца, я отбывал на этой шестиметровой представительской дуре, в этом варианте мира заменившей мне мой Bentley Flying Spur. К удивлению меня, воспитанного постсоветскими ГАЗом и ВАЗом в уверенности, что русские никогда не научатся изготавливать и уж тем более разрабатывать нормальные автомобили, здесь практически половина самых престижных автомобильных (ну или, если быть точным, электромобильных, поскольку двигатели внутреннего сгорания здесь практически сошли со сцены) брендов были именно русскими. И представительские электромобили «Александра» здесь являлись неким аналогом Rolls-Royce моего мира… причем вследствие развития электротранспорта нефть здесь сегодня никому особенно была не нужна. Эра нефти закончилась тут лет сорок назад.
        Кстати, одна из основных проблем, стоявшая перед электромобилями в моем времени, тут была решена не технологически, а скорее социально. Емкость-то аккумуляторов здесь сумели поднять радикально, а вот скорость их подзарядки так и осталась медленной. Но зато все города планеты были усеяны парковочными комплексами, оборудованными зарядными терминалами. Так что на улицах практически не было видно припаркованных машин. Все загоняли машины на паркинги, подключали их к зарядным устройствам и отправлялись по делам или спать. А утром либо после окончания рабочего дня садились в машину с уже полностью заряженными батареями, причем зимой уже в теплую, а летом в комфортно-прохладную - температура поддерживалась климатической установкой, запитанной все по тому же зарядному кабелю. Оплата за парковку и закачанную в аккумуляторы и использованную климатической установкой энергию производилась мгновенно, с помощью мобильных телефонов, которые здесь имели тучу разных функций, в том числе и расчетно-финансовую.
        - Отдохнуть сначала думаешь или как? - поинтересовался Легионер.
        Он был единственным, кто навестил меня в больнице сразу после того, как я пришел в себя. Скорее всего, потому, что позаботился о том, чтобы именно ему сообщили, что я пришел в себя. Легионер не только присутствовал в этом варианте реальности, но и занимался приблизительно тем же, чем и в том варианте, который остался, похоже, только в моей памяти.
        Как выяснилось, все, кто был связан со мной непосредственно, отчего-то остались на своих местах. То есть умудрились родиться, получить похожее образование, ту же или близкую профессию и пройти приблизительно схожий жизненный путь. Так что в настоящий момент они занимались приблизительно тем же, что мне помнилось. Ну с поправкой на то, что Российская империя в этом варианте истории сохранилась и к настоящему моменту занимала не одну восьмую, как та Россия этого времени, которую я помнил, и даже не одну шестую, как бывший СССР, а почти третью часть суши. И обладала более полутора миллиардами населения, из них почти миллиард триста тысяч причисляли себя к этническим русским. Впрочем, остальные также именовали себя русскими. Это было самоназвание всех живущих в границах самого большого государства планеты. Просто некоторые именовали себя еще и русским поляком, русским пруссаком, русским курляндцем или русским евреем, ну как в начале шестнадцатого века на Руси всех иноземцев, кроме близких соседей, именовали немцами - аглицким немцем, шпанским немцем или хранцузским немцем… Вот такое вот закрепление
индивидуальных линий получилось.
        Так вот, Легионер новой для меня реальности занимался тем же, чем и Легионер прежней. Вот только свое прозвище он получил за службу не во французском Иностранном легионе, а за службу в таком же, но русском, созданном сразу после Мировой войны, когда просто гигантское количество народа стремилось получить российское подданство. И у меня в этой реальности также были проблемы с неким криминализированным бизнесменом по кличке Хромой. Хотя здесь уровень криминализованности бизнеса… прошу прощения, предпринимательства был куда меньше, чем я помнил. То есть никакого убийства обычным способом Хромой здесь планировать не мог в принципе. Потому что это почти стопроцентно означало бы его собственный крах и тюрьму. Уж что-что, а полиция здесь работала как часы. А вот этаким необычным , похоже, решил-таки попробовать. И ему это почти удалось. Во всяком случае, до моей беседы с Легионером в больнице, сразу после того, как меня притянуло обратно в мое тело, которое вопреки моим предположениям никто так и не занял, произошедшее со мной никто с Хромым не связывал…
        Я все еще привыкал к этому миру. И, как это ни выглядело смешно, так же как тогда, когда я попал в шестнадцатый век, здесь я начал с того, что учил язык. Нет, во многом он был похож, но… из него исчезло большинство англицизмов. Скажем, никакого Интернета здесь не было, зато был Узор. Всякие электронные штучки назывались не гаджетами, а прибамбасами, скорость измерялась в верстах в час, а многоразовые космические корабли повсеместно именовались не шаттлами, а вполне употребляемым и в моей прошлой реальности словом «челнок». Ну и так далее. Так что поначалу мне пришлось довольно туго, потому что на язык все время просились всякие дресс-коды, хедж-фонды, IPO, тайм-лайны, рейтинги, мейнстримы, тренды и EBIJDA, а здесь этого никто не понимал.
        - Да, думаю, денька три отдохну, - отозвался я.
        - Ну тогда не буду пока отвлекать, - закруглил разговор Легионер, - но как решишь приступить к делам, загляни ко мне. Есть кое-что по твоему покушению.
        - Договорились, - кивнул я и сжал руку.
        Местные мобилы не только по набору функций, но и по внешнему виду заметно отличались от тех, что я помнил. Впрочем, отличий в быту было просто великое множество. Например, вместо паспорта, кредитной карты и медицинской книжки с полным медицинским описанием организма использовалась вживленная в руку капсула, взаимодействие которой с внешним миром осуществлял все тот же мобильный телефон, а вернее даже мобильный многофункциональный терминал, больше всего смахивающий на наручные часы. Он имел встроенную проецируемую голоклавиатуру и такой же голоэкран диагональю в одну пядь (то есть семь дюймов), а простейшие функции управлялись движениями пальцев, улавливаемыми датчиками в браслете. Ну да здесь мир к началу двадцать первого века успел продвинуться заметно дальше нашего. Видно, мои усилия по созданию социальных структур промышленного развития, а также гораздо более раннее начало промышленной революции, подстегнутое такой технологией, как паровой привод, дали этому миру хорошего пинка. Вот он и покатился побыстрее. Так, здесь уже существовал промышленный термояд, Луна была включена в мировую
промышленную систему, а постоянные научные станции работали на Венере и Марсе. Что же касается бытовых гад… кхм, прибамбасов, то здесь также все было куда продвинутей.
        Вообще-то этот мир, похоже, оказался более счастливым, чем наш. Он не узнал концлагерей, боевых газов, массированных и атомных бомбардировок городов (и Дрезден, и Хиросима с Нагасаки здесь вполне мирно просуществовали до настоящего времени), и даже массового геноцида индейцев. То есть порождений не столько технического прогресса, сколько безнаказанного протестантизма. А Мировая война была только одна. И велась она именно против Российской империи. Причем по инициативе лаймов. Все как я и предполагал. Россия стала слишком сильной, и это всем не понравилось, а лаймов просто взбесило. Так что в тысяча восемьсот шестом году Англии удалось сколотить коалицию из Франции, уже довольно дряхлой Священной Римской империи германской нации, Турции, Персии, Южного, миньского Китая, Японии и даже САСШ, с коими до того у нее были просто жуткие отношения. Но тут столковались-таки… А также выкручиванием рук принудить к
«благожелательному нейтралитету», заключавшемуся в согласии правительств на нахождение на их территории армий Антирусского договора, большинство остальных европейских стран. И атаковать Россию.
        По экономическому потенциалу на начало войны державы Антирусского договора превышали Россию в полтора раза, а по людскому где-то на четверть. Сказались почти двести лет бурного роста численности русских. Так что шансы у Антирусского договора были. Но зато по военно-промышленному производству Россия договор как бы даже и превосходила. Достаточно сказать, что едва ли не половина всех армий Антирусского договора оказались вооружены именно русским оружием. Россия вовсю торговала своим оружием, уже в те времена по праву считавшимся лучшим в мире. И война началась с того, что из русского оружия начали убивать подданных русского царя… Но когда года через три-четыре интенсивных боевых действий оружие, состоявшее на вооружении армий до начала военных действий, сильно износилось, а в существенной части и вообще пришло в негодность и стало требовать замены, Антирусский договор столкнулся с большими проблемами. А у России, вследствие подобной политики обладавшей избыточными мощностями по производству оружия, да еще и нарастившей их, никаких проблем с оснащением сильно увеличившейся армии, а затем и с
перевооружением ее не возникло. Это, а также то, что коммуникации стран Антирусского союза, особенно его станового хребта - Великобритании, оказались слишком растянуты и уязвимы, в конце концов и свело на нет все превосходство в промышленном потенциале и людских ресурсах.
        Война шла долгих двенадцать лет, причем к ее концу стороны уже вовсю применяли дирижабли, стальные корабли, а стрелковое оружие и артиллерия стали исключительно нарезными и казнозарядными. И закончилась она не чьей-то победой, а просто вследствие полного всеобщего истощения сторон. Она унесла восемь миллионов жизней, из которых на долю Российской империи пришлось три. Впрочем, почти две трети этой цифры были потеряны в первый же год, когда армии Турции и Персии ворвались в русское Закавказье и устроили массовую резню православного населения. А существенная часть потерь противной стороны пришлась на пятый год войны, когда уже русская Закавказская армия, окончательно разгромив турецкие и персидские войска, вошла во внутренние районы Турции и Персии. Потому что почти наполовину она состояла из добровольческих дружин, сформированных из выживших при «резне шестого года» армян, грузин и крещеных азербайджанцев…
        Но, несмотря на вроде как ничью, эта чудовищная по меркам девятнадцатого века бойня в перспективе привела к существенному усилению именно Российской империи, в последний раз заметно раздвинув ее границы. Причем по большей части отнюдь не путем военных захватов. А просто потому, что русским удалось не допустить существенного вторжения вражеских сил на свою территорию и основная часть боевых действий развернулась на территории стран, принужденных к «благожелательному нейтралитету» и потому к исходу войны превратившихся в разоренную пустыню. Большинство населения этих стран, коему удалось убежать от войны, сбежало именно в Россию, так что по их возвращении началось мощнейшее движение под лозунгом
«Никогда более!», приведшее эти страны под руку русского императора. Как русские защищают земли, которые считают своими, эта война показала очень явственно… Кроме того, у инициатора этой коалиции - Великобритании начались проблемы в ее раскинувшихся на полпланеты колониях, это привело к тому, что уже через пять лет после окончания войны из состава Соединенного Королевства вышла Индия, кою им удалось-таки полностью взять под свой контроль, буквально в первый же год войны заставив русских эвакуировать население своей индийской колонии в Заморье, как теперь именовалась Австралия, а также Ирландия. А Канада получила права столь широкой автономии, что даже заключила союз с врагом Британии по отгремевшей войне - Российской империей. Благо граница России в Северной Америке проходила по большей части по водоразделу Кордильер и страны граничили друг с другом. Кстати, Ванкувер здесь, будучи русским городом, все одно носил то же самое название…
        Более попыток развязать мировую войну никем не предпринималось. Хотя европейские войны регулярно полыхали до того же тысяча девятьсот сорок пятого года, после которого была создана Организация сотрудничества европейских наций. Что-то типа ООН, но в европейском масштабе. Впрочем, к настоящему времени ОСЕН уже стала мировой структурой, потому что в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, после последней войны между Канадой и САСШ, в нее также вступила последняя, присмиревшая от поражения, а после нее и большинство остальных значимых стран. В отличие от ООН всех поголовно в эту организацию, сейчас находящуюся в процессе реорганизации и переименования, не брали. И в настоящий момент в ней состояло всего пятьдесят три страны. Кстати, война тысяча девятьсот семьдесят шестого года была последней, в которой участвовали Вооруженные силы Российской империи. Естественно, на стороне Канады…
        Но… Россию в этом мире не любили так же, как и США в моем. Ну, может, не так же, поменьше, в конце концов, на Востоке у нас были вполне дружественные отношения и с Индией, и с Объединенным Китаем, ставшим таковым, как и в том варианте истории, что остался лишь в моей памяти, именно с нашей помощью. Хотя жило в нем чуть ли не вполовину меньше народу. Сказались почти двухсотлетние непрерывные войны между Северным, циньским, и Южным, миньским, Китаем. Да и в Европе те же немцы, вышедшие из Мировой войны первыми из европейцев и даже успевшие напоследок слегка повоевать против бывших союзников, были настроены к нам благожелательно. Но англосаксы продолжали нас не любить не менее упорно. Ну за исключением канадцев… Хотя поделать с этим, в отличие от прежнего варианта истории, ничего не могли. Только гадили где только возможно. И, вот ведь интересно, совершенно тем же образом, как я и помнил. То есть не прямо, а возбуждая где только возможно поползновения «к свободе и независимости».
        Впрочем, возможно, дело в том, что эти идеи наиболее легки для некритичного восприятия неподготовленными умами и потому сопровождающая их демагогия просто наиболее эффективна? То есть позволяет наиболее легко задурить голову людям и подвигнуть их на то, на что в ином случае большинство, будучи в здравом уме и твердой памяти, никогда не подвигнется. Мне, обладающему этаким «сокровенным знанием» того, как оно случилось в другом варианте истории, и потому имеющему возможность смотреть на мир в растяжке двух мировых историй, было особенно очевидно, сколь много раз то, что именуется «борьбой за свободу и демократию», являлось всего лишь обычной информационно-военной операцией противника, в которой борцы за эту самую свободу в лучшем случае использовались втемную. А в худшем просто были выкормленными шавками. Тем же, кто шел за такими лидерами совершенно искренне, обычно приходилось хуже всего. Потому что обретенная ими в этом случае «свобода», как правило, была очень специфична…
        И чаще всего она отнюдь не означала, что борющиеся за нее действительно получали шанс как-то увеличить, расширить границы своих возможностей, заметно поднять горизонты развития, увеличить свободу передвижения, ну и так далее, что, как правило, и понимается под свободой, а совсем наоборот. Иногда напрямую, законодательно, например, получив на ставшей «свободной» территории «священные» законы шариата, а иногда просто вследствие разрыва устоявшихся связей и просто общего обнищания. Ведь подавляющее большинство населения «освободившихся» стран - от африканских и азиатских до, скажем, постсоветских республик, которые в известном ныне лишь мне варианте истории, сбросив «имперский» или там
«колониальный» гнет, стало жить гораздо несвободнее, да и просто беднее, тяжелее и, чего уж там говорить, меньше.
        То есть, как ни анекдотично это звучит, «выбравшие свободу» между жить богатыми и здоровыми либо жить бедными и больными - при всей вроде бы очевидности выбора отчего-то почти всегда выбирали именно последнее. Исключая, конечно, узкую прослойку новой «национальной» элиты, получившую в свое полное распоряжение кормушку в виде полностью зависимого теперь только от них куска территории планеты Земля. Потому как назвать государством то, что образуется после распада, можно будет только через очень долгое время, да и то, скорее, при удаче. Но вот
        территорию национальная элита получает в свое распоряжение точно. Со всякими расположенными на ней или в ее недрах вкусностями, коими можно было теперь
«совершенно свободно» с кем-нибудь поделиться в обмен на что-нибудь еще. Однако, как я уже говорил, большинству населения этих «завоевавших свободу» территорий вследствие этой самой «свободы» становится ой как несладко…
        Так и здесь лаймы по-прежнему пытались где только можно - в Африке, в Латинской Америке, на Ближнем Востоке - изо всех сил двигать светлый образ своего варианта свободы и всячески очернять все остальные. В первую очередь, конечно, тираническую имперскость русских. И культивировали зависть к тому, как живут
«полтора золотых миллиарда». Ну что ж, хоть что-то в этом новом мире осталось неизменным…
        - Домой, Федор Борисович? - спросил меня Костик.
        - А… ты уточнил насчет экскурсии? - отозвался я.
        - Да, проблем нет, - тут же отозвался он. - Императрица Андрина II сейчас с семьей на отдыхе в Приуралье, а великий князь Константин в Царьграде, так что доступ экскурсантов в Большой Кремлевский дворец открыт. Но в Федоровские палаты экскурсию надо заказывать предварительно. Национальный мемориал! Я уже оставил заявку на завтра.
        - А сегодня там никакой экскурсии нет? Чтобы мы потихоньку присоединились.
        Мне было жуть как интересно, как меня представляют в этом новом мире… Ну того меня, который Федор II Борисович Годунов. Нет, результаты своей деятельности я видел налицо. И, если честно, они грели. Но вот как это все оценивается потомками… Впрочем, кое-что я вычитал из учебника истории России для шестого класса, текст которого отыскал в Узоре, еще когда лежал в больничной палате. Но хотелось большего.
        Костик быстро порылся в Узоре с помощью наручного коммуникатора и с оттенком разочарования сообщил:
        - Сегодня только иностранная группа - британцы.
        - А к ним на хвост мы упасть не можем?
        Костик покосился на меня слегка недоуменно, но промолчал и снова влез в Узор. Спустя пять минут он сообщил:
        - Все в порядке. Мы включены в состав группы.
        Экскурсию вела довольно молоденькая девчонка. Но рассказывала она обо всем с довольно большим и, на мой взгляд, весьма забавным апломбом. Чем-то похожим на тот, с которым вел экскурсию тот забавный англичанин, водивший меня по Букингемскому дворцу. Они что, все исполняются этого апломба, когда водят посетителей не по музею, а по дому, где реально проживает царствующая фамилия? Вероятно, так и есть.
        А вот английский здесь отличался не сильно, в основном наличием в нем заметного числа русизмов и некоторыми оборотами. Так что понимал я экскурсовода нормально…
        Спустя полчаса, когда мы вошли в довольно знакомые двери, сердце у меня дало сбой. Коммуникатор на руке мягко пискнул, сообщая, что со здоровьем носителя не все в порядке, стоящий рядом Костик напрягся, но я отфиксировал все это походя, вторым планом. А сам широко раскрытыми глазами пялился по сторонам.
        - Мы с вами находимся в так называемых Федоровских палатах, - все с тем же апломбом заговорила девчушка-экскурсовод. - Здесь все восстановлено так, как и было в тот день, когда этот воистину величайший из русских царей покинул этот мир…
        Все да не все, машинально отметил я. Табакерка эта… не курил же я никогда и табак не нюхал. А производство моего фарфорового завода. Для антуража поставили? И вон того шкапа при мне в кабинете не было. Хотя с остальной мебелью гармонирует неплохо. И мелкоскоп я тоже никогда в кабинете не держал. Да и вообще его в моей части апартаментов не было. Только в дворцовой лаборатории. Это что, для пущего имиджа царя-просветителя, что ли?.. Я и сам не заметил, как мысленно перешел на тот язык, на котором говорил и думал в конце семнадцатого века. Да и вообще едва совсем не погрузился в воспоминания. И вынырнул из них только тогда, когда девочка приступила к тому, ради чего я и приперся на эту экскурсию. Девочка покончила с описанием интерьера и перешла к большому голоэкрану у дальней стены. Коснувшись его рукой, она вывела на экран первую картинку и продолжила:
        - Его значение в русской истории трудно переоценить. Так, именно царь Федор II Великий создал первую в мире систему государственной медицины. До него, да и еще долгие десятилетия после вся медицина в зарубежных странах была почти исключительно делом частных лиц. Лишь отдельные больницы иногда содержались за государственный счет или за счет частных лиц либо неких общественных объединений. Царь Федор первый создал систему государевых лечебниц, которая предоставила доступ к медицинскому обслуживанию практически всем, даже самым малоимущим слоям российского общества. И такие известные ныне медицинские учреждения, как Государственный центр онкологической помощи, Центр оперативной хирургии, Центральная клиническая больница, ну и конечно Центральный военный госпиталь имени Полуяна Косого, выросли именно из таких царевых лечебниц.
        Также именно при нем был введен так называемый ритуал инициации врача, именуемого в те времена «дохтуром», поскольку таковыми считались только те, кто закончил медицинский факультет какого-либо университета и получил звание доктора. Во время ритуала врач произносит всемирно известную клятву Гиппократа и ему вручается полный набор медицинских инструментов. Конечно, сейчас этот набор чисто символичен, поскольку современный инструментарий врача слишком обширен и широк, но во времена царя Федора II Великого вручение подобного набора, рыночная стоимость которого превышала годовой заработок врача, было еще одним мощным стимулом развития русской медицины.
        Я кивнул. Да, было, ты права, девочка. Потому людишки так плодиться и начали, что помирать их стало куда меньше. Девочка между тем снова коснулась экрана, и на нем пошел видеоряд по следующей теме.
        - При нем же была, по существу, основана современная финансовая система страны. До его восшествия на престол Россия практически не добывала собственного серебра, золота и меди, и русские деньги чеканились из привозного металла, а часто просто представляли собой чужеземные монеты с русской монетной печатью. К тому же даже имеющаяся чеканка монеты осуществлялась в разных местах разными лицами, да и общего стандарта также не существовало. Тех же копеек, основной русской монеты того времени, было два варианта - московки и новгородки. Именно царь Федор II Великий воспретил чеканку монет кому бы то ни было, кроме Государева монетного двора, а также начал чеканку медных монет и ввел целую номенклатуру серебряных и золотых. При нем на территории страны были открыты новые богатые месторождения меди, серебра и даже золота. Должна сказать, что новые русские монеты имели и немалую художественную ценность, поскольку чеканы для их изготовления были заказаны лучшим художникам того времени.
        И опять все так, кивнул я словам девчонки-экскурсовода.
        - Также при нем были введены в обращение первые бумажные деньги - так называемые векселя Большой казны, которые активно использовались и как ассигнации, то есть средства платежа. По исследованиям историков, только использование этих векселей позволило удержать денежную систему страны от краха во время оказавшейся чрезвычайно затратной Северной войны. Ну и именно в конце правления царя Федора II Великого и его личным тщанием были созданы первые российские частные банки, три из которых существуют до сих пор.
        Девочка перешла на другую сторону экрана и запустила очередной видеоряд.
        - Невозможно переоценить значение деятельности этого правителя в развитии в России образования. Так, хотя первая царева школа была создана его отцом, но создание целой сети таких школ - несомненная его заслуга. Причем существует легенда, что он не только подал отцу идею так называемых царевых школ, но и чуть ли не являлся автором программы обучения в этих престижнейших учебных заведениях. - Экскурсовод снисходительно улыбнулась и продолжила: - Но мы с вами прекрасно понимаем, что это всего лишь красивая легенда, поскольку в то время, когда началась подготовка к организации первой царевой школы, юному Федору было всего лишь десять лет.
        Во времена правления царя Федора II Великого была создана система массового начального образования и целая сеть учреждений среднего и средне-специального образования - дьячьи, коммерческие школы, ремесленные училища и, как венец этой системы, - шесть высших учебных заведений высочайшего уровня. Достаточно сказать, что в организации и становлении первого из них - Московского университета принимали участие такие величайшие ученые своего времени, как Фрэнсис Бэкон, Галилео Галилей, Рене Декарт, Исаак Ньютон… И вообще, в русских университетах, находившихся под неустанной опекой царя, работало не менее половины научных, так сказать, звезд первой величины семнадцатого века. И это в одной стране!
        Так же деятельно царь проявил себя на ниве развития книгопечатания. Число печатных станков в типографиях страны к моменту его кончины составило тысячу сто единиц, более чем в любой другой стране мира. Общий же годовой объем типографской продукции за время его царствования увеличился в тысячу шестьсот раз!
        Я покосился на британцев. Те слушали с интересом, но парочка хмурилась. Вероятно, в их исторических учебниках я был выписан этаким кровожадным тираном, и у этих типов просто языки чесались объявить во всеуслышание, что девочка-де врет и царь Федор II всемирно известен совершенно другим.
        - Царь Федор заложил и основы современной российской промышленности. Именно в его вотчинах были заложены заводы и мануфактуры, из которых сегодня выросли гиганты современной промышленности. Но дело не только в этом. Он ввел в практику систему, позволившую быстро нарастить в стране слой специалистов, овладевших самыми современными технологиями. Так, каждый из иностранцев, привлекавшихся на службу царем для организации казенных заводов и мануфактур за очень высокую плату, обязан был взять на обучение двух русских учеников. Причем была налажена весьма эффективная система контроля за качеством их обучения. Так что уже по прошествии трех лет осуществления этой программы в России появились и свои собственные кадры, способные заменить иностранцев на налаженном ими производстве. Да и сами иностранцы, когда заканчивался их контракт с царем, часто не уезжали домой, а оставались в России, открывая собственные частные предприятия и развивая конкурентную среду.
        В то время страна освоила производство совершенно новых для себя видов продукции - высококачественной стали, оптического стекла, аптекарской бронзы, фарфора, шелка, хлопчатобумажных тканей и многого, многого другого. И вообще, во время его правления промышленность развивалась столь быстрыми темпами, что к концу правления Федора Великого Россия обогнала по объему промышленного производства все остальные страны мира.
        Очень существенный рывок совершила Россия и в области сельского хозяйства. Так, именно за время правления царя Федора II Великого произошла практически полная замена господствующей тогда в России татарской породы лошади на гораздо более сильные и рослые владимирскую, орловскую, основой которых послужила ольденбургская порода лошадей, и куда более резвые московскую строевую и калужскую, полученные приливанием арабской крови к знаменитой фризской породе. Колесный плуг почти повсеместно заменил соху, в овцеводстве произошла замена низкопродуктивных местных пород на английские, а в конце его правления в России появились даже испанские мериносы. Также произошло коренное обновление стада крупного рогатого скота, приоритет получили высокопродуктивные, в основном голландские породы, что во многом было вызвано появлением такого продукта, ставшего почти на семьдесят лет монополией России, как тушенка. В полеводстве за время его правления почти повсеместно распространилось четырехполье, заменившее собой оставшееся кое-где еще подсечное и переложное земледелие. Были освоены и заняли огромные площади новые
сельскохозяйственные культуры - картофель, помидоры, рис, кукуруза, виноград, хлопок и многие другие.
        Число хмурившихся либо недоуменно пялившихся на экскурсовода британцев росло в геометрической прогрессии. А я потихоньку злорадствовал.
        - Невероятный рывок совершила Россия и в области научной деятельности. Резкий рост слоя образованных людей и так должен был в конце концов привести к появлению в России ученых мирового уровня. Но созданные уже под конец его правления «царевы обчества», а затем и объединившая их Академия наук создали мощный канал обмена информацией не только между учеными, среди которых в те времена это осуществлялось, как правило, в виде личного обмена мнениями в пределах университета, или на собраниях различных научных обществ, или посредством публикаций научных трудов, но и между учеными и практиками - розмыслами и мастерами. Кроме того, «царевы обчества» и выпускаемые ими ежемесячные журналы не только втянули в постоянный, регулярный информационный обмен практически всех, кто имел отношение к тому или иному роду деятельности или области приложения научной мысли, но и наладили зачатки междисциплинарного взаимодействия, коим и поныне славится русская наука.
        Именно при царе Федоре II Великом были созданы и первые достаточно всеобъемлющие общероссийские стандарты, многие из которых ныне являются общемировыми. При нем у России появился массовый торговый флот, была налажена заморская торговля, созданы первые международные торговые компании.
        Теперь уже две трети британцев внимали девочке с недовольными лицами. Но следующий видеоряд и сопровождавшие его комментарии окончательно испортили англичанам настроение.
        - Ну и конечно, просто неоценимы заслуги этого правителя в реформировании русской армии и создании регулярного военного флота. Здесь он опирался на опыт лучших военных теоретиков и практиков своего времени - Морица Оранского, Густава II Адольфа и других, но не слепо копируя, а творчески переработав их идеи на основе уже накопленного Россией опыта противостояния страны внешним угрозам. Хотя, по общим отзывам современников, воевать царь не любил. Вообще, за время его правления России пришлось пройти через четыре войны - Южную, Польскую, Приамурскую и Северную. И только в одной из них - Польской - русская армия первой перешла границу и первой начала боевые действия. Да и то лишь потому, что польская армия начала настоящий геноцид своих русских православных подданных, проживающих на Подолии, Волыни, Киевщине и литовских украинах, ранее являвшихся частью русского государства и оказавшихся в составе Речи Посполитой вследствие ослабления России во времена монголо-татарского ига. Отчего в России поднялась мощнейшая волна общего возмущения. Впрочем, и этой войны царь всеми мерами стремился избежать, целый
год бомбардируя призывами к миру и милосердию Святой престол и польского короля Владислава IV, что, к сожалению, было воспринято в Риме и Варшаве всего лишь как признак слабости. И вообще, несмотря на крайне авторитарный и даже тиранический характер, которым, по свидетельству современников, например британского лорда Самуэля Висбю, бывшего личным советником царя и исполнявшего его тайные поручения…
        А вот тут я чуть было все не испортил! Просто моему изумлению не было предела. Кто был моим личным советником и исполнял мои тайные поручения?! Этот английский индюк?!! Я возмущенно фыркнул и тут же получил неодобрительный взгляд девочки и, наоборот, весьма одобрительный - британцев. Похоже, они так же были возмущены тем, как русские возвеличивают одного из самых кровавых тиранов в истории человечества… как-то так, ну не знаю я, как точно меня именуют в их школьных программах. Девочка между тем продолжала:
        - …обладал Федор II Великий, его отличает удивительно бережное отношение к человеческой жизни. Посудите сами. За время его правления не был казнен ни один преступник. Это не означало, что с преступлениями не боролись, наоборот, именно в его времена русские города и дороги были очищены от разбойников, воров и душегубов, которых, однако, не казнили, а отправляли на рудники. Либо, если вина была не слишком большой, на поселение в дальние земли. Случались в его времена и заговоры, и измены, но все, кто был в них замешан, также, как правило, отправлялись на поселение в дальние земли. Многие считали, что сим царь Федор следует завету своего отца, который при вступлении на трон пообещал, что при нем в стране не будет казней. И, возможно, изначально так и было. Но затем, по оценкам ученых, это стало осмысленной государственной политикой. О ней мы поговорим чуть позже.
        Ну и именно при царе Федоре в стране началась техническая революция. Именно при нем и в его Уральской вотчине были созданы первые станки по обработке древесины, поначалу предназначенные для изготовления гораздо более удобных ружейных прикладов, металлообрабатывающие станки, первый механический ткацкий станок, сильно усовершенствован водяной привод. Ну и, как вы все, конечно, знаете, первые паровые машины, в создании которых основная заслуга принадлежит талантливым русским розмыслам - Акиму Порфирьевичу Бакушеву и Иринею Акинфиевичу Долюбе. И хотя эти машины были еще очень несовершенны и широкого распространения в царствование Федора II Великого не получили, но начало было положено, и уже через несколько десятилетий новые, усовершенствованные варианты русских паровых машин начали победное шествие сначала по стране, а потом и по всему миру.
        Также именно в его правление началось развитие транспортной инфраструктуры страны. Именно при нем были заложены десятки новых портов, начато строительство каналов, в конце концов связавших акватории всех морей в единую водную транспортную сеть, ну и, конечно, ныне всемирно известные царские дороги. Несомненно, их идею царь, в совершенстве владевший греческим и латинским, почерпнул из сочинений древних авторов, описывающих Древнюю Римскую империю, кои тогда были чрезвычайно популярны в Европе. Но идея была творчески развита. Например, до создания дорожных указателей впервые додумались именно тогда, в России, в избе дорожных и мостовых розмыслов, на которую и были возложены основные обязанности по организации работ. Недаром Прокоп Бязевкин и Адам Гонсевский считаются родоначальниками современного дорожного строительства в Европе.
        Кстати, именно в Уральской вотчине так же впервые в мире были проложены и первые железные дороги. Только это были дороги не местного сообщения, а скорее внутризаводские и межзаводские пути, предназначенные в первую очередь для облегчения доставки руды и угля от рудников и шахт к плавильным печам. И еще долгое время после этого железные дороги в России строились только в этих целях. Вероятно, задержка с их строительством в качестве путей сообщения была связано с наличием в России к тому моменту уже довольно развитой сети тех самых царевых дорог, что не создавало острой необходимости в совершенствовании путей сообщения, имевшейся, скажем, в Англии или Германии. Но вследствие широкого использования железных дорог в качестве внутризаводских магистралей массовое производство рельсов и вагонных колесных пар впервые было налажено именно в России. Так что первая общественная железная дорога в Саутгемптоне была построена именно из русских рельсов. Ну а сразу после того, как в стране было достигнуто понимание необходимости построения развитой сети железных дорог, наличие базовых мощностей позволило
практически мгновенно развернуть необходимое производство. Уже к началу девятнадцатого века Россия в два раза опережала ту же Великобританию вместе с ее колониями по плотности и разветвленности железнодорожной сети. Не говоря уж о Германии и других европейских странах. И во многом благодаря именно этому Российская империя не потерпела поражение в Мировой войне, поскольку обладала гораздо большими, чем у государств Антирусского договора, возможностями маневра силами и средствами. Да и тот мощнейший экономический и технологический рывок, совершенный Россией во второй половине девятнадцатого века и известный как вторая технологическая революция, по существу, также был подготовлен еще во времена царствования Федора II Великого.
        Тут один из англичан не выдержал и пробурчал сквозь зубы:
        - Просто вы заграбастали себе все золото Сибири, Аляски, Американского рога, Заморья и Южной Африки. С таким вбросом ликвидности и безрукий смог бы устроить экономический бум…
        А я тихонько порадовался. Ну да, заграбастали. Не подвел меня Федька-младший… Так для того и заселяли! Кстати, что это еще за Американский рог? Калифорния, что ли?
        - Но самым главным своим достижением он сам считал резкое увеличение числа своих подданных - русских, православных людей. Царь Федор II Великий вообще был довольно религиозен, что, впрочем, в то время было скорее правилом, чем исключением. Он был ревностным православным, деятельно занимался делами церкви, вмешиваясь даже в компетенцию Московских патриархов, строил на вновь осваиваемых землях монастыри и церкви за казенный счет. И, несмотря на публично демонстрируемую религиозную терпимость, так при нем, например, была открыта иезуитская коллегия в Москве, в реальности всеми доступными мерами экономического, политического и юридического характера всемерно поощрял переход иноверцев в православие. Причем как на территории страны, так и в сопредельных странах, для чего им по специально заключенным договорам были за пределами российских границ основаны православные монастыри так называемого «особливого списка», ставшие мощнейшими миссионерскими, просветительскими и образовательными центрами. По существу монастыри «особливого списка» были неким аналогом католического ордена иезуитов и, по большинству
оценок, в своей деятельности оказались заметно более эффективными, чем прообраз. Во всяком случае, многие исследователи ставят в заслугу именно им то, что в православии так и не случилось никакого раскола вроде Реформации, который произошел в католичестве, зато, наоборот, консолидация православных земель прошла довольно успешно. Хотя, конечно, и не полностью. Но сегодня девяносто пять процентов всех православных мира проживают именно на территории Российской империи.
        Вероятно, именно столь последовательная религиозность и послужила причиной полного неприятия со стороны царя такого вида искусства, как театральное. Вообще культурные связи между Россией и остальной Европой при царе Федоре были чрезвычайно обширными, а русские художники и скульпторы уже к концу его правления были довольно известны на Западе. Например, Феоктист Голеватый, как вы знаете, был даже приглашен большим знатоком и любителем России, искренне преклонявшимся перед царем Федором французским королем Людовиком XIV, вместе со своими учениками для оформления Версаля. Но театральное искусство при царе оставалось в загоне. Ни одного государственного театра при царе Федоре так и не было построено. В отличие, скажем, от картинных галерей или стадионов…
        В таком же духе он воспитал и своих детей. Поэтому первый публичный театр в России появился только в восемнадцатом веке при его внуке Борисе II. До того поклонники этого вида искусства были вынуждены довольствоваться любительскими постановками частных театров. И хотя в настоящее время Россия, несомненно, является одной из ведущих театральных держав мира, заслуги в этом царя Федора, увы, нет.
        Кроме того, в правление царя Федора II Великого именно в нашей стране произошло и зарождение массового, так сказать, народного спорта. Верно расценив спортивные состязания как лучший способ повысить уровень физического развития и сплоченности, царь Федор ввел спортивные состязания в систему подготовки царских школ, а потом и русской армии. Кто точно придумал правила таких ныне повсеместно распространенных игр, как пинач, кидач, таскач и скакач, нам сегодня неизвестно, но то, что царь оказал этому или этим безымянным изобретателям всемерную поддержку, не вызывает сомнений. Так что распространенная легенда о том, что царь Федор сам изобрел правила этих игр, хоть и не имеет под собой научного основания, но вполне допустима с точки зрения этики. Ибо без всемерной поддержки царя эти игры вряд ли получили бы такой шанс на развитие…
        Ну и естественно, царствование такого царя просто не могло не породить множество легенд. Так, существует легенда, что, еще будучи наследником, юный царевич Федор предсказал мор и глад, который якобы был наслан на страну неким злым колдуном из числа продавшихся сатане католиков-латинян по имени Самозванец. А потом и победил его в колдовской схватке православной молитвой, заставив убраться в ад через разверстые воды озера. Мест предполагаемого легендарного сражения по стране существует множество, как и версий хода этого сражения. Факты же говорят о том, что в конце правления его отца в стране действительно случился голод, но его последствия были не так разрушительны, как об этом говорится в легендах. И в самом начале правления уже самого царя Федора на границах страны появился отряд, предводитель которого назвался чудом выжившим сыном царя Ивана Грозного царевичем Дмитрием. Поэтому только что получившему всю полноту власти молодому царю, против которого в тот момент существовала сильная боярская оппозиция, пришлось лично возглавить войско, разгромившее этот, впрочем весьма малочисленный, отряд.
Понятно, что он не мог представлять никакой опасности для царствующей династии, и его появление вполне могло бы пройти совершенно незамеченным для историков, если бы не личное участие в этом походе молодого царя. Но в народной молве два эти разрозненных факта, по существу не имеющих никакого отношения друг к другу, сплелись в одной легенде. Впрочем, известно, что в народной мифологии иногда совершенно незначительные события приобретают крайне гротескные формы, абсолютно не отвечающие реальной значимости этих событий. Но мы можем заметить, что и эта легенда опять же подчеркивает глубокую религиозность молодого царя и его приверженность православию.
        Я тихонько вздохнул. «Не представлявший опасности», «незначительный» - как же, сейчас! Эх, девочка, не знаешь ты, что такое Смута. И слава богу, честно говоря…
        - Также существует легенда, что царь был осенен благодатью Пресвятой Богородицы, коя и посылала ему видения. Кстати, по оценкам некоторых ученых, именно эта легенда и послужила причиной того, что антирелигиозные и антиклерикальные взгляды проявились в России гораздо позднее, чем в остальной Европе, и никогда не достигли европейского уровня проявления, оставшись, скорее, средством эпатажа некой части дворянской и разночинной молодежи, чем действительно значимым общественным течением. Впрочем, исследователи склонны объяснять это скорее тем, что русская религиозная мысль как при царе Федоре, так и еще долгое время после него испытывала мощное воздействие буддизма, индуизма и конфуцианства, с которыми была принуждена серьезно взаимодействовать, причем, как это обычно бывает, как в позитивном, так и в негативном ключе. Так что в то время, когда в Европе просветители яростно боролись с засильем закосневших догматиков-клерикалов, русские, наоборот, активно занимались религиозными исканиями.
        Что же касается легенды об откровениях царя Федора, как ни странно, она имела широкое распространение даже в среде ученых, в которой поддерживалась оставленными воспоминаниями организатора и первого ректора Московского университета сэра Фрэнсиса Бэкона и ректора Казанского университета Пьера Гассенди, являвшихся близкими друзьями царя и довольно тесно с ним общавшихся. И тот и другой утверждают, что были свидетелями озарений своего друга и работодателя, предвосхитивших некие научные открытия. Но, по оценкам современных ученых, это были, скорее, некие художественные попытки создать образ великого человека, чем реальные факты. Тем более что в те времена такие попытки были довольно популярны. Так, величайшие русские врачи - Федот Немыря и Полуян Косой - также в своих работах утверждают, что многие приписываемые им научные открытия в области медицины и анатомии на самом деле являлись результатом выступления царя Федора II Великого на открытии первого из созданных «царевых обчеств» - медицинского, в царевой школе в Белкино, состоявшегося летом тысяча шестьсот сорок восьмого года. Нечто подобное мы
встречаем и в работах некоторых других ученых, исследователей и государственных деятелей того времени. И это показывает нам, что масштаб личности этого несомненно великого человека был понятен уже его современникам. Что в истории случается не столь уж часто…
        Тут один англичанин снова не выдержал и пробормотал:
        - Вечно у этих русских все не как у людей…
        А я откровенно ухмыльнулся, заработав еще один неодобрительный взгляд от девушки-экскурсовода. Нет, ученые меня не подвели. Особенно современные. Вот ведь народ, всегда сумеют найти удобоваримое объяснение тому, во что не верят. Впрочем, при чем тут современность? Так было всегда. Эвон Французская академия наук в свое время довольно безапелляционно заявила, что камни с неба падать не могут, поскольку согласно самым новейшим и достовернейшим научным взглядам небо - не твердь. А тот, кто утверждает обратное и даже приносит некие образцы, заявляя, что они-де упали с неба, - есть шарлатан и реакционер, льющий воду на мельницу религиозных мракобесов… Так что моя религиозность, девочка, чтоб ты знала, связана как раз с тем, что я точно знал, сколько раз ученые радикально, чуть ли не на сто восемьдесят градусов меняли свои «самые современные и строго научные» воззрения. Конечно, основываясь на новых и самых современных научных данных. Но, блин, не хрен в таком случае считать, что и нынешние научные представления есть реальная картина мира. Сами же чуть погодя и опровергнете все свои теории - Большой
взрыв, Темную материю и так далее. И придумаете еще один очередной вариант абсолютно достоверной научной истины…
        А так называемая реакционность церкви, кстати, связана не с самой ее с сутью, а с тем, что она занимается совершенно другой областью. В которой, кстати, наука до сих пор беспомощнее кутенка, а когда и делает какие открытия, они зачастую, наоборот, лишь подтверждают то, что уже тысячелетия известно верующим. Ну а в объяснении всякой физики она как раз и полагалась на воззрения ученых. Того же Аристотеля, который, к слову, совершенно не был христианином, зато был великим научным авторитетом. И вся ее реакционность лишь в том, что церковь поверила, что ну хотя бы этот великий ученый действительно способен познать некую
        истину . А не создать всего лишь очередную версию . По-моему, вполне простительная ошибка для области человеческого знания (а религия, несомненно, область человеческого знания), построенном на познании и интерпретации
        откровения .
        - Но этим легенды, связанные с царем Федором, не ограничиваются. Есть среди них и встречающиеся практически во всех средневековых легендах о великих правителях чудесные исцеления прикосновением, и удары посохом или там копытом царева коня, вследствие чего забили целебные источники или вышли на поверхность богатые рудные жилы, и так далее. Но есть целый пласт и необычных легенд и мифов. Так, например, существует легенда, что именно царь Федор придумал те самые знаменитые
«Царевы сказки». Но позднейшими исследованиями установлено, что в этот сборник, который явно был составлен очень талантливым человеком, вошло и переложение древнерусских былин, и компиляция из средневековых европейских сказок, в частности датских, и русский купеческий фольклор. Так что считать Федора Борисовича автором или хотя бы даже составителем этого сборника как минимум наивно…
        - Теперь домой? - спросил Костик, когда мы вышли из Кремля.
        Вечерело. Я вдохнул совершенно чистый воздух новой Москвы, покосился на величественные древние дворцы, глядевшие в темную воду Москвы-реки, потом оглянулся на Кремль, усмехнулся и кивнул:
        - Домой.
        Посмотрим, что у меня здесь за дом. А уж потом будем решать, что делать дальше. Ну не просто ж бабло зарабатывать в самом-то деле…
        notes
        Примечания

1
        РУССКАЯ ДЕРЕВНЯ - в Риге территория от Пороховой башни до места, где сегодня располагается здание сейма, на которой еще с XII в. селились русские купцы и ремесленники. Вследствие этого соседняя с Пороховой башня называлась Русской. Пороховая, ранее Песчаная башня - фортификационное сооружение XIV в., прикрывающее исторически значимую для Риги Большую Песчаную дорогу. -
        Здесь и далее примеч. автора .

2
        ГИЛЬДИЯ, ИЛИ ОБЩЕСТВО ЧЕРНОГОЛОВЫХ - корпорация странствующих приказчиков и заграничных купцов, занимавшаяся закупкой и доставкой товаров в Ригу. Покровителем общества считался святой Маврикий, чей символ - черная голова - присутствовал на гербе братства. Отсюда и название общества.

3
        Второе название общества Черноголовых.

4
        Построенная шведами пристройка к Рижскому замку, в котором размещались службы шведского коменданта Риги.

5
        Например, великий русский землепроходец, уроженец Великого Устюга Семен Дежнев был женат на якутке Абакаяд Сючю, а жена соратника Дежнева, холмогорца Федота Попова, якутка Кивиль вообще путешествовала вместе с мужем и стала первой женщиной, прошедшей тогда еще не названным проливом из Северного Ледовитого океана в Тихий.

6
        Франц-Карл Ашар, первым наладивший производство сахара из свеклы, а не из тростника, сумел добиться приемлемого результата селекционной работы всего за 13 лет, с 1786 по 1799 г.

7
        Галилей находился в активной переписке с Кеплером, высоко его ценил и знал о его злоключениях в Праге и о постоянных задержках жалованья. Странно было бы, если бы он не пригласил его на работу.

8
        ЗУНДСКАЯ ПОШЛИНА - плата, взимаемая Данией на протяжении XV-XIX вв. за проход через пролив Эресунн иностранных торговых судов.

9
        ВЕРСТА - тысяча саженей, сажень - три аршина, аршин - около 71 см. Следовательно, сажень - более 2 м, а верста - более 2 км.

10
        Имеется в виду первая Англо-голландская война 1652-1654 гг.

11
        Квинтэссенция картезианского «метода радикального сомнения», введенная в философию Рене Декартом.

12
        Курляндия действительно оказалась самым маленьким государством из всех, которые пытались осуществлять колониальную экспансию. И в реальной истории первое успешное основание поселения на Тобаго герцогство осуществило только в 1654 г. В нашем повествовании более тесное сотрудничество Курляндии с намного более могущественной Россией вполне могло сдвинуть сроки на более раннюю дату.

13
        САПА - потайная подземная галерея, предназначенная для подведения под крепостную стену пороховой мины, с помощью которой в стене проделывался пролом. От нее пошло и название «сапер», и выражение «тихой сапой».

14
        Або оставался столицей Финляндии до 1819 г. В описываемые времена Хельсинки, вернее Гельсингфорс, еще был чрезвычайно малонаселенным, полностью деревянным и крайне захолустным городком, в коем к тому же частенько вспыхивали эпидемии чумы.

15
        ШЕРТЬ - вассальная клятва.

16
        ДОУ - тип парусного судна, распространенный от Красного моря до Бенгальского залива. Впервые появился задолго до нашей эры, но до сих пор используется, в том числе и сомалийскими пиратами.

17
        Самое большое число детей, рожденных одной матерью, по официальным данным, - 69. Согласно сообщениям, сделанным в 1782 г., в период между 1725 и 1765 гг. жена русского крестьянина Федора Васильева рожала 27 раз, произведя при этом на свет
16 раз двойни, 7 раз тройни и 4 раза по 4 близнеца. Из них только 2 ребенка умерли в младенческом возрасте. А самым многодетным отцом в истории моногамного брака считается крестьянин села Введенского Яков Кириллов, который в 1755 г. в связи с этим был представлен ко двору (ему было тогда 60 лет). Первая жена крестьянина родила 57 детей: 4 раза по четыре, 7 раз по три, 9 раз по два и 2 раза по одному. Вторая жена родила 15 детей. Таким образом, от двух жен Яков Кириллов имел 72 ребенка.

18
        В середине XVII в. в Кембридже насчитывалось более полутора десятков колледжей (в настоящее время - 31). Причем в одном колледже, например, в том самом Trinity Hall, в котором учился Ньютон, могло проживать более 400 человек. Правда, включая не только студентов, но и слуг, и нищих, коим, согласно уставу, колледж обязан был давать подаяние.

19
        В 1604-1605 гг. русская армия по командованием воеводы Бутурлина, поначалу занявшая весь равнинный и предгорный Дагестан, была выбита из всех занятых крепостей и окружена на Караманском (в 20 км от Махачкалы) поле, где и уничтожена.

20
        Уже к IV-VI вв. на Кавказе существовала сильная христианская церковь. Ислам впервые пришел на Кавказ только в VIII в., а более-менее активная исламизация началась только в XI в., да и то она по большей части ограничилась территорией Гази-Кумухского шамхальства. Остальные народы Кавказа практически до начала XIX в. пребывали либо в видоизмененном христианстве, либо в язычестве. Престол же христианского, так называемого Албанского католикоса существовал в селении Гандзасар до XIX в., когда он был окончательно уничтожен русскими властями в
1836 г. в связи с включением Кавказа в каноническую территорию Русской православной церкви.

21
        Мехмед, а затем его сын Фазыл Ахмед Кепрюлю были великими визирями при султане Мехмеде IV Авджи (Охотнике), получившем свое прозвище за увлечение охотой, коей он отдавался со всей страстью, оставив управление страной на усмотрение великих визирей. Что, впрочем, весьма благотворно сказалось на делах Османской империи. Семья Кепрюлю и в реальной истории проводила в отношении России весьма взвешенную политику, так что следующая война с Россией произошла только в
1677 г., когда великим визирем стал Кара-Мустафа.

22
        Германская империя образовалась на базе королевства Пруссия, которое было создано объединением Бранденбурга и Пруссии под властью династии бранденбургских курфюрстов, кои приняли на себя титул прусских королей.

23
        ЛЕНДЛОРД - крупный землевладелец в Англии.

24
        Широко распространенная в Средневековье и Новое время традиция. Отпрыски благородных семейств после окончания обучения отправлялись в большое путешествие (grand tour) для развития общего кругозора и знакомства с жизнью народов разных стран. В настоящее время выродилась скорее в секс-тур по европейским борделям для детишек-мажоров.

25
        Следует помнить, что в этом варианте истории матерью Карла II (я посчитал, что имя принцу и наследнику престола явно дает отец, а у этого Карла II он, в отличие от матери, был тем же, что и у реального) была не Генриетта Мария Французская, а испанская принцесса. И что в изгнании он находился не в Бреде (Голландия), а в Мадриде. В таких условиях он просто не может не быть ревностным католиком.

26
        НАВИГАЦИОННЫЙ АКТ - принятый Оливером Кромвелем 9 октября 1651 г. закон, направленный на протекционистскую защиту английской торговли. Согласно ему торговля с Англией разрешалась только на английских судах или на судах государств, из которых этот товар вывозился, причем в последнем случае эти суда должны были идти прямо в Англию, без захода в какие-либо промежуточные порты. Командиры и по крайней мере три четверти команды должны были быть англичанами. Суда, не соблюдающие этого акта, подлежали конфискации. В первую очередь Навигационный акт был направлен против Голландии и явился одной из причин первой англо-голландской войны.

27
        Действительно, распространение десятичных дробей в Европе началось только после выхода в свет книги «Десятая» (1585 г.) фламандского математика Симона Стевина. Хотя их описание в европейской математике появилось значительно ранее, еще в XIV в. А Иоганн Кеплер придумал отделять целые части запятой.

28
        Не следует забывать, что Николай Коперник был монахом.

29
        Австралийская валюта (австралийский доллар) является первыми в мире пластиковыми (не бумажными) деньгами.

30
        Густав II Адольф принимал активное участие в строительстве галеона «Ваза», который должен был стать флагманом шведского флота. В результате вмешательства царственной особы в конструкцию корабль получился настолько неустойчивым, что перевернулся, не успев выйти из порта. Сейчас поднят и стоит в Стокгольме в музее, который так и называется - «Ваза».

31
        Ёж ( польск .).

32
        КОЗЕЛ - загубленная плавка, при которой вместо металла в плавильной печи образуется спекшаяся смесь из руды, металла, шлака и иных примесей.

33
        Любое совпадение с родоначальником рода Демидовых - случайно и не имеет отношения к тексту книги O.

34
        Именно так, очень похоже на птичий клюв выглядела распространенная в Европе в те времена маска врача, которая использовалась во времена эпидемий.

35
        Великий лондонский пожар длился четыре дня - со 2 по 5 сентября 1666 г. При пожаре сгорело 13 500 домов, 87 церквей, включая собор Святого Павла и большинство правительственных зданий. Считается, что пожар лишил крова 70 000 человек, а общий ущерб, по разным оценкам, составил от 100 до 10 млн фунтов стерлингов (то есть примерно от восемнадцати до полутора млрд долларов США в современной валюте), поскольку Лондон был не только крупнейшим городом Англии, но и ее финансовым и торговым центром. Социальные и экономические проблемы, которые возникли в результате этого пожара, были чудовищно велики. Король даже ожидал бунтов среди потерявших имущество.

36
        ФРОНДА - общественное движение 1648-1653 гг. во Франции против абсолютизма правительства Дж. Мазарини, охватившее различные социальные слои - от крестьянства до принцев крови.

37
        Вопреки широко распространенному среди большинства не слишком погруженных в церковь людей мнению о том, что у Иисуса Христа существовало только двенадцать учеников-апостолов, церковь чтит и других апостолов, являющихся учениками как Христа, так и его учеников. Они называются апостолами от семидесяти (в некоторых источниках от семидесяти двух). Избрание этих учеников произошло в последний год земной жизни Христа. Кстати, два канонических евангелиста - Лука и Марк являются как раз апостолами от семидесяти.

38
        О том, что апостол Андрей проповедовал на территории России, свидетельствовал, например, Евсевий Кесарийский еще в первой половине IV в., причем ссылаясь на самого Оригена. То же утверждали и другие древние авторы - Досифей Тирский (IV в.), Евхерий Лионский (V в.), Никита Пафлагон. А позднее таких свидетельств было найдено намного больше. Существует даже версия, что апостол Андрей поднялся от устья Днепра на север вплоть до Ладоги и Балтийского побережья.

39
        АКЧЕ - османская денежная единица.

40
        ЯНСЕНИЗМ - религиозное учение и религиозное движение в католичестве, осужденное как ересь. Утверждало испорченность природы человека вследствие первородного греха, необходимость Благодати и Предопределенность.

41
        HABEAS CORPUS ACT - Закон о неприкосновенности личности, принятый английским парламентом в 1679 г., определяет правила ареста и привлечения к суду. В англосакской версии мировой истории - едва ли не основополагающий акт, определяющий права человека и т. п.

42
        У Екатерины Браганской, в реальной истории жены английского короля Карла II, действительно дважды случались выкидыши, а детей не было вообще. При том что у ее мужа было множество внебрачных детей, четырнадцать из которых он признал, сильно умножив тем самым сословие британских пэров.

43

«Манифест о вольности дворянства» Петра III и принятая в его развитие «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» Екатерины II - документы, сделавшие дворянство (то есть служилое сословие) шляхетством (то есть не столько служилыми, сколько привилегированным сословием) и вследствие этого разрушившие психологическую основу социальной системы русского государства. После принятия этих документов в России резко возросло число крестьянских бунтов, так как крестьяне, ранее достаточно спокойно относившиеся к своему «тяглу», не могли понять, почему «служилых» от их «тягла» освободили, а остальных - нет.

44
        ЗАВЕЩАНИЕ ПЕТРА ВЕЛИКОГО - сфабрикованная во Франции приблизительно в начале XIX в. фальшивка, «доказывающая» агрессивную устремленность России. Особую убедительность тексту придавало то, что часть из изложенного действительно являлась задачей Русского государства, а кое-что к моменту опубликования документа даже было осуществлено. Однако при строгом анализе становится понятно, что в документе употребляются термины, нехарактерные для русского языка времен Петра (например, «левантийская торговля»), часть так называемых задач во времена Петра вообще не стояла, а часть явно выраженных устремлений времен Петра (например, установление и развитие отношений с Нидерландами и Китаем) в документе вообще не упомянута.

45
        БЛЕЗ ПАСКАЛЬ - изобретатель первой счетной, или, как он ее называл, суммирующей машины «паскалины». С 1642 по 1652 гг. он создал более пятидесяти вариантов этой машины. В то время никакого распространения она не получила, однако изобретенный Паскалем принцип связанных колес почти на триста лет стал основой конструкции большинства арифмометров.

46
        Русские государи по традиции перед смертью принимали постриг, отходя в мир иной в монашеском чине.