Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Звонцова Екатерина : " Завтра Нас Похоронят " - читать онлайн

Сохранить .
Завтра нас похоронят Екатерина Звонцова
        Мы хорошо умеем прятаться. Как сказочные чудовища, выбираем самые темные уголки. Под мостами, на пустых заводах, в старых поездах. Мы не помним, что такое дом - он нам не нужен. Не помним, что такое семья - есть стая. Был канун Рождества, когда в подарок наши родители получили смерть, а мы превратились в объект охоты. Когда нас стали бояться и заклеймили особым словом - «крысята». Когда мы ушли. Это роман о холодящих кровь тайнах и приключениях диких вечно юных детей, потерянных, отчаявшихся взрослых и о самых тонких нитях человеческих чувств. «Завтра нас похоронят» - один из победителей литературного конкурса «Лучший молодежный бестселлер» (2015).
        Эл Ригби
        Завтра нас похоронят
        Пролог
        Это была ночь перед Рождеством 19** года. Самый конец ночи. Помню, утром я спустилась в гостиную к ёлке, чтобы подсмотреть, съел ли Санта печенье и не забыл ли о моих подарках. Часы показывали 6:30 - я всегда вставала примерно в это время, а мои мама и папа - ещё раньше. Им очень нравилось встречать рассвет, а особенно - зимний, но зимой он наступал позже. В нашей семье любили зиму, да и в городе её любили. Это теперь она вызывает только страх.
        В каникулы мама давала мне поспать и подольше, но в то утро я не могла долго оставаться в кровати: чувство радостного предвкушения буквально выпихивало меня из-под тёплого пледа. Наверно, его можно было бы даже назвать Рождественским, я его хорошо знала - это постукивание сердца и какую-то щекотку под коленками. С этим чувством вскакиваешь с постели и бежишь по ступенькам вниз, громко топая и оповещая всех, что ты уже проснулась и… и ждешь чуда. Ведь я совсем не знала, какой «подарок» ждал меня внизу.
        В доме пахло индейкой, и было очень светло. Мама лежала в кухне, а отец - на улице, со снегоуборочной лопатой в окоченевшей руке. Они выглядели совсем как обычно… Просто умерли. Мама даже была еще тёплой из-за того, что отец успел натопить камин, чтобы я не замёрзла - он всегда так делал по утрам. Я звала их. Кричала. Потом звонила в полицию и слушала длинные гудки. Потом бежала в участок. Чтобы и там увидеть двух мертвецов в синей форме. Ночных дежурных, наверно. Они тоже ещё не остыли.
        С тех пор я ненавижу запах любой жареной птицы. Ненавижу до спазмов в животе, до рвоты. А еще с тех пор у меня нет дома.
        Конечно, люди из правительства пытались справиться с этим. Иначе как это случившееся тогда никто не называл. Просто они осознали всё довольно поздно. Да и самих их к тому моменту осталось не так много: у большинства тоже были дети. Дети, из-за которых они умерли. В ту же ночь.
        Подозревали множество разных вещей - эпидемии, нашествие инопланетян, заговор вражеского режима - тогда ведь все и на всех уголках шептались о красных… Уже на второй день все трупы были вывезены, а расследование - начато. Правда, оно длится до сих пор.
        Умерли мамы, папы, дедушки, бабушки и даже приемные родители. Умерли содержатели детских приютов. Умерли многие учителя в школах. Это не захватило только самые окраины, откуда люди сразу начали уезжать, едва увидев первые заметки в газетах. И многим удалось убежать, а потом закрыли границу. Навсегда.
        Ближе к центру в живых остались лишь взрослые, у которых вообще не было детей, и мы, у кого не стало родителей… Еще небольшое число одиноких стариков. Совсем небольшое, ведь наша страна была такой благополучной…
        Взрослые не сразу проследили эту связь. Они не верили, что всему виной я и мне подобные. Люди из правительства, Госпожа Президент - её тогда только-только выбрали - пытались сделать единственное, что было в их силах, - пристроить нас в новые семьи. И многие нас жалели, удочеряли, усыновляли. Никто ничего не заподозрил, пока спустя еще несколько месяцев не умерли все те, кто решился приютить нас. Моя новая мама тоже умерла. Она работала судьёй и носила парик. Больше я почти ничего про неё не помню. Кажется, у нас была кошка.
        После этого мы перестали быть детьми и на страницах газет постепенно превратились в «этих существ». Женщины стали прерывать беременности, мужчины - уходить из семей. Никто ведь не захочет жить с монстром, из-за которого умрет… да?
        Говорят, в прошлые века люди во всех бедах винили колдовство и сжигали на кострах тех, кого в нём подозревали. Или вешали, топили, рубили головы. Потом люди поумнели и начали заниматься наукой - она стала им хорошим другом и помощником. Но и теперь, стоит случиться какой-нибудь необъяснимой беде, они с радостью отворачиваются от своего нового друга Науки. И призывают старых добрых друзей: Суеверия и Святую Инквизицию.
        Сначала оставшиеся в живых учёные, конечно искали болезни, мутацию или еще что-то подобное, И хоть ученые ничего очевидного не нашли и отпустили детей, которых исследовали, взрослые были убеждены, что мы разносим какую-то неизвестную заразу, и старались меньше контактировать с нами. Мы знали это… и больше не шли жить в приемные семьи. Мы тоже умеем жалеть. Мы поняли, что большая часть взрослых заразилась - они заразились страхом и начали охоту на ведьм. Нет, я ошибаюсь. Охоту на детей. Охоту, из-за которой от нашей страны окончательно отвернулся весь остальной мир.
        Охотились на нас довольно долго, лет пять. К тому моменту все мы уже привыкли к отсутствию нормальной жизни. Нас постоянно и отовсюду гнали - мы селились в заброшенных подвалах, на свалках, в лесах. Нас отстреливали - мы научились отнимать или красть оружие и стрелять в ответ. Нам не продавали в магазинах еду - мы маскировались под взрослых, чтобы ее купить. Или просто воровали, такое случалось чаще.
        Сейчас войны уже нет, и нас оставили в покое. Новых детей практически не рождается.
        Очень мало кто решается. Даже несмотря на то, что за последние одиннадцать лет не было ни одной смерти из-за «nuоvа» - так называют всех, кто родился после той страшной ночи. А нас называют «undeаd-unalive»[1 - Ни живые - ни мертвые. (англ.)] - потому, что мы не растём. Или просто «крысятами» - потому что почти сразу после второй волны смертей нас всех начали отлавливать и клеймить - выжигать на правом запястье между большим и указательным пальцем изображение крысы.
        Взрослые живут, стараясь забыть о существования таких существ, как дети. А мы - брошенные и нестареющие - стараемся меньше попадаться им на глаза. Некоторые иногда все же жалеют нас: дают еду или деньги - просто оставляют возле мест, где мы прячемся. Они боятся к нам прикасаться, но поддерживают хотя бы так. По мере своих сил, которых у них теперь не многим больше, чем у нас.
        Итак, моё имя - Вэрди Варденга. И я стою перед главным комиссаром Городского Надзорного Управления Рихардом Ланном.
        Часть 1. Гайки, шестеренки
        Комиссар
        [НАДЗОРНОЕ УПРАВЛЕНИЕ. 22:35]
        Ночь сегодня выдалась поганая - дождливая и холодная. Больше всего на свете ему хотелось поскорее оказаться в своей однокомнатной, пахнущей старыми обоями, квартире. Выпить пару стаканов чего-нибудь, оставшегося от старых хороших времён, и отключиться до утра. А утром вернуться и написать отчёт о том, почему задержанный крысёнок умер от побоев. Это было бы не так сложно, существовала ведь даже стандартная формулировка для таких случаев. «Попытка сопротивления». Кривая, косая, но работающая.
        Рихард посмотрел на часы и скривился: он знал, что такому простому желанию осуществиться не дано.
        Вэрди Варденга стояла перед ним, обхватив правой ладонью левое запястье. Мокрые лохмотья, бывшие когда-то спортивной толстовкой и джинсами, прилипли к ее телу, с тёмно-каштановых волос капала вода. Уголки ярко-алых, будто накрашенных губ, слегка подрагивали - то ли насмешливо, то ли нервно. На столе между следователем и Маленькой Разбойницей - иначе он её про себя почти не называл - лежал кошелёк.
        - Снова за старое? - спросил комиссар.
        Девочка спокойно кивнула. Ланн невольно остановил взгляд на её пальцах - бледных, с отчетливо выраженными фалангами, но удивительно изящными. Как она ему осточертела. Как осточертели все они. Вскочив, он зарычал:
        - Я тебя к чёртовой матери закопаю, дрянь!
        Она только чуть подняла голову. И провела языком по губам. По ярко-алым полным губам: нижняя слегка выступала вперед, придавая лицу - даже сейчас - капризный и кокетливый вид. А глаза смотрели холодно и надменно.
        - Знаете, а я не против оказаться тут. У вас тепло. И вы не станете бить меня, поскольку боитесь заразиться.
        Он стоял неподвижно, опершись ладонями о высокий, засыпанный пеплом стол. Комиссар не отводил взгляда от решительного хмурого лица. Лица четырнадцатилетней девчонки, которая была четырнадцатилетней уже четырнадцать с половиной лет. А ее взгляд равнодушно скользил от его глаз ниже - по шее, плечам, груди. И Ланн чувствовал себя так, будто она водит по нему раскалённым прутом. Рука невольно поднялась для привычного защитного жеста - поправить собранные в хвост волосы, почти полностью седые, хотя ему было всего сорок девять лет. И в течение последних трёх он почти каждый месяц хотя бы раз ловил Вэрди Варденгу на кражах. Раз за разом он отпускал её после почти одинаковых бессмысленных диалогов.
        Вэрди усмехнулась и сделала один маленький шажок вперёд. Комиссар тут же опустился на свой стул и поставил локти на поверхность стола. Она приблизилась ещё немного и склонила к плечу голову:
        - Вы, видимо, устали…
        - Не дыши на меня.
        - Бросьте… я всё же на самом деле не крыса. И не болею чумой.
        - Мне всё равно, чем ты болеешь. Я знаю лишь, что я этим болеть не хочу.
        - Неужели вы так боитесь умереть? - она приподняла брови и огляделась: - Вам есть, за что держаться? Тут довольно тухло.
        - Найдётся.
        - Хорошо… - Вэрди зевнула. - Я вас пощажу. Дадите кошелёк?
        - Забирай, - устало отозвался он.
        Девочка протянула руку. Склонила голову, и мокрая прядь волос упала на лоб. Комиссар нервно закусил губу. Он молился о том, чтобы она ушла как можно скорее. Но она медлила. Взяла кошелёк и постучала по столу короткими ноготками с облупленным лаком. Тихо рассмеялась:
        - Мне иногда жаль вас - взрослых…
        И Рихард Ланн мысленно взвыл, а вслух лишь холодно ответил:
        - Мне вас тоже. Пошла вон. Немедленно.
        Она некоторое время, казалось, сомневалась. Потом поднесла ладонь к губам и подула на неё:
        - Пока.
        Она вышла за дверь. Но комиссар почему-то не сомневался, что очень скоро вновь ее увидит.
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 23:28]
        Я шла обратно. Наш заброшенный поезд стоял на Восточной железнодорожной колее, рядом с лесополосой. С одной стороны путей было старое кладбище с покосившимися крестами, а с другой - большое озеро почти идеально круглой формы. Взрослые давно уже оставили эти места, и теперь здесь жили только мы. О временах, когда к озеру приезжали отдыхать семьями, напоминали только проржавевшие остовы летних кафе, откуда мы давно уже растащили всё, что годилось для использования, и несколько прогнивших деревянных причалов, уходивших в грязную илистую глубину.
        Некоторые вагоны нашего «дома» были сильно покорёженными и даже без стёкол, но некоторые вполне подходили для того, чтобы в них спать. Здесь временами даже бывало уютно. А, засыпая, можно было представлять, что ты в дороге и куда-то едешь. Как в старые времена, когда родители возили на юг, к морю.
        Из первого вагона до меня сразу донеслись требовательные визгливые крики. Этот вагон был теплее всех, и там спали живые овощи - так мы называли детей, которым не было еще трёх лет. Выброшенных на улицу, не успевших умереть и вовремя подобранных. За ними ухаживала Маара - недоразвитая дылда с бельмом на левом глазу, внучка машиниста, который когда-то водил этот поезд. Вот и сейчас я сразу увидела её массивную фигуру, отделившуюся от группки силуэтов, окружавших горевший неподалёку костёр, - видимо, ребята пекли картошку, оставшуюся от наших скромных запасов еды. Маара боится меня как огня, она знает, что я не люблю крики. Поэтому я сделала вид, что не увидела её, и замедлила шаг, позволив дылде скрыться в темноте.
        - Вэрди! - светловолосый мальчишка в подранном джинсовом комбинезоне подлетел ко мне. Лицо его было измазано золой. - Как всё?
        - Привет, Ал, - я тряхнула кошельком перед его глазами. - Нам сегодня подвезло.
        - Круто! - на секунду он просиял. Но тут же нахмурился: - Ты велела докладывать, так вот… Карвен снова плохо, она только что убежала.
        Я вздохнула и направилась в хвост поезда.
        - Приходи потом. Я тебе картошки оставил! - крикнул он вдогонку.
        Я не обернулась и лишь ускорила шаг. Картошка была сейчас последним, что меня волновало. Хотя еще минут пятнадцать назад я просто умирала от голода.
        Карвен сидела на траве, низко опустив голову. Увидев меня, она приподнялась и вымученно улыбнулась:
        - Всё уже в порядке. Не надо было бежать. Ты запыхалась.
        Я молча села рядом и положила руку на ее спину, сразу почувствовав выпирающие лопатки. Ночная тишина мягко окутывала нас, и даже голоса ребят уже почти не доносились со стороны головы поезда. Карвен трясло. И всё же она нашла силы еще раз улыбнуться и спросить:
        - Ну… как господин Ланн?
        - Был кроток и благодушен, как и всегда, - хмыкнула я. - Не отобрал деньги, так что завтра сможем нормально поесть.
        - Здорово…
        Энтузиазма в ее голосе не было. Что неудивительно для человека, которого…
        Новый спазм заставил Карвен со стоном согнуться пополам. Она успела лишь бросить:
        «Отойди!» и резко отвернуть голову. Рука ее взметнулась к груди, точно она хотела еще сильнее продавить свою и без того впалую грудную клетку. А потом я услышала звуки рвоты. И даже в темноте отчетливо увидела, что трава окрасилась в красный цвет.
        Карвен никто даже и не пытался удочерить, и большую часть времени она жила на улице.
        Она сразу оказалась изгоем и среди ребят - даже в нашей разбойничьей компании многие считали ее слишком странной. Во-первых, она была очень худой. То есть, все мы из-за постоянного голода выглядели тощими, но даже в сравнении с нами она казалась скелетом. Скелетом с растрепанными волосами, местами поседевшими и похожими на волосы старой женщины. В сочетании с милым, почти кукольным детским личиком это выглядело пугающе.
        Во-вторых, Карвен за свою жизнь прочла очень много книг и была нашим мозговым центром - логичная, строгая и аккуратная, она могла просчитать любую операцию так, чтобы она не провалилась. Если Карвен сама шла на воровство, ее никогда не заметали быки[2 - Немецкий аналог английского «коп», прозвище полицейских.] - удача любила эту девчонку больше, чем всех нас вместе взятых.
        Ну и в-третьих… Карвен видела мёртвых. Как и когда к ней пришла эта способность, она не говорила. Но мне казалось, именно с этим была связана непонятная болезнь, сгибавшая ее пополам.
        Каждый раз, когда это случалось, Карвен убегала. Однажды я догнала ее… впервые увидела кровь и потом видела ее всякий раз. До дрожи боюсь вида крови. И всё равно с самого первого дня я упрямо стараюсь не оставлять Карвен в такие моменты - из страха, что однажды она выблюет свою печень, сердце или еще какой-нибудь нужный орган. Хотя чем я ей в таком случае помогу…
        Вокруг нас задрожал воздух, и я привычно зажмурилась. Открыв глаза, увидела, что над Карвен склонился высокий светловолосый мужчина в блестящем шлеме и красной форме, кое-где обугленной. От него исходило слабое свечение, а сквозь его голову я видела маячащий вдалеке лес. Я вздохнула: он был одним из тех, кто приходил довольно часто. Некоторые, например, высокая дама в синем дождевике, являлись значительно реже, а этот был постоянным гостем… пожарный, погибший семь лет назад, как говорила Карвен… Их пальцы - живые девчоночьи и мертвые мужские - сплелись, лбы соприкоснулись… А потом призрак исчез. Я взглянула на Карвен: Она улыбалась, на щеках появился слабый румянец.
        - Карвен… - с дрожью в голосе позвала я.
        - Теперь всё хорошо, Вэрди.
        Но мне не казалось, что регулярное общение с мертвецами хотя бы как-то можно обозначить словом «хорошо» - и даже то, что после этих встреч ей обычно становилось лучше, меня не успокаивало. Насколько же мне было легче от мысли, что Карвен просто чокнулась. Именно так я и считала, когда мы только познакомились. Пока сама не увидела это.
        Карвен была для призраков помощником, хранителем, другом - чёрт знает кем еще, но в обмен они подпитывали её, давали ей какие-то силы, непонятные мне. И мне совсем не хотелось знать об этом больше. Только в одном ужасно хотелось увериться, но никак не получалось, - что Карвен не умрёт когда-нибудь прямо у меня на руках.
        - Ты не хочешь поесть? - тихо спросила я.
        Она покачала головой:
        - Не стоит. Я немного побуду одна, а потом лягу спать. Иди.
        - Может быть, ляжешь со мной? Ночь холодная, недавно была гроза.
        - Нет, Вэрди. Спасибо, но я как обычно - до снегопадов сплю тут, ты же знаешь.
        Карвен жила в этом последнем, наиболее сильно пострадавшем багажном вагоне. В нём почти ничего не было, кроме толстого матраца, где она спала, магазинной тележки без колес, заменявшей ей книжный шкаф, и сломанного старого рояля, который, видимо, перевозили на этом поезде - он почему-то выпирал из покорёженного вагона, и лишь половина находилась внутри. Последней достопримечательностью жилища была статуя какого-то политического деятеля, на которую Карвен вешала часть своей одежды.
        - К тебе… никто больше не придёт?
        По интонации она поняла, что я имею в виду, и, улыбнувшись, покачала головой:
        - Ты бы это почувствовала. Никто не придёт. Не волнуйся.
        О Карвен я знала и еще одну вещь: с ней не стоит спорить. Да и усталость давала о себе знать, снова вернулось чувство голода. Я поднялась на ноги, отряхнула джинсы и сказала:
        - Зови если что.
        - Спасибо, милая.
        Я уходила, точно зная, что она меня не позовёт, даже если духи захотят утащить её в преисподнюю или где они там обитают. Она никогда никого не звала.
        Инспектор
        [НАДЗОРНОE УПРАВЛEНИE. 00:00]
        Вэрди Вардэнга проскользнула мимо так быстро, что даже рыжий ирландский сеттер Спайк не успел поднять головы. Зато как только дверь узенького длинного кабинета, где сидела обычно большая часть сотрудников Управления, резко захлопнулась, мирно дремавший пёс подскочил на месте. Он зевнул, повертел головой, встряхнул длинными ушами и, убедившись, что опасности нет, улегся обратно. Потом его нос нервно задёргался, и пёс повернулся к двери, ведущей в кабинет главного комиссара.
        Карл Ларкрайт, наблюдавший за ним из-за своего стола, поднялся и, подойдя, опустился рядом на корточки:
        - Не надо, приятель. Рихард не в духе.
        Опасения молодого человека тут же подтвердились: за дверью раздался выстрел, а потом что-то разбилось. В наступившей тишине пёс тихо заскулил и поскрёб лапой рассохшийся паркет. Карл нахмурился:
        - Нельзя.
        Спайк понуро улёгся на пол. Карл встал и принялся прохаживаться по кабинету. Даже сквозь дверь он чувствовал нервное напряжение Ланна и от этого начал нервничать сам. Наконец воцарилась тишина: Рихард никогда не буйствовал долго. И всё же в первые пятнадцать минут после того, как Вэрди Варденга или любой другой из «крысят» покидали Управление, в кабинет начальника лучше не входить. Для одного из коллег Ланна это чуть не закончилось простреленной ногой, для другого всё-таки закончилось - пущенной в голову тяжелой пепельницей.
        Именно поэтому на должности заместителя комиссара Городского Надзорного Управления не задерживались надолго даже полицейские с самой устойчивой психикой и самым блестящим послужным списком. Ни один из них не выносил тяжелого, непредсказуемого характера Рихарда Ланна. Как не выносили и постоянных встреч с существами, которых по конституции когда-то нужно было защищать и оберегать. А теперь приходилось ловить, допрашивать и иногда отстреливать.
        «Крысятам» запрещено было появляться в городе - заходить в общественный транспорт, магазины, парки - любые места, где находились взрослые. «Крысята» не учились в школах с новыми детьми. И, конечно, никто не пускал их в больницы и поликлиники, если они болели. Даже в ГТИ - изоляторе - для них был свой корпус, со стенами, построенными из крупного булыжника.
        Работа в Управлении, конечно, не ограничивалась вознёй с детьми, точнее «крысятами», взрослых преступников в городе оставалось немало. А работать было некому - пожалуй, в полицию граждане шли даже с меньшей охотой, чем заводили новых детей. И именно поэтому президент, мэр, а вместе с ними и чиновники всеми силами держались за старую гвардию - Рихарда Ланна и ему подобных. Временами диких и совершенно неуправляемых. Но достаточно храбрых и очень, очень выносливых.
        Сам Карл приехал сюда в самый разгар «охоты на детей» - примерно семь лет назад. Ему только что исполнилось двадцать, и он вернулся из армии, чтобы поступить в медицинский институт - еще в своей, родной стране. Потом резко начала меняться власть, и отца Карла арестовали как «врага режима». Власть тогда менялась везде, и нашлось лишь одно место, куда Ларкрайт-младший сумел сбежать ещё до падения Стены. Карл верил, что всё это не более чем временный кризис и вскоре он вернётся домой - нужно только переждать. Но временный кризис оказался настоящей революцией. Вскоре «излечившийся от красной заразы» мир зажил по-новому. И равнодушно выбросил со своей политической карты небольшую европейскую страну, где нарушали демократические принципы, - охотились на собственных детей. А вместе с ней выбросил и Карла Ларкрайта - наравне со всеми, кто по каким-то причинам переступил её границы.
        Впрочем, у Карла всегда была замечательная способность выживать, несмотря даже на сложные обстоятельства. В полиции он был на хорошем счету. Правда, это был его второй путь.
        Имя его отца, половина жизни которого была связана с борьбой за права человека, было довольно известно в определённых кругах, и, пользуясь этим, Ларкрайт когда-то многое делал, чтобы свести затянувшуюся «охоту» на нет. Самого Карла никогда не тянуло в политику - но с оппозиционными журналистами он смог легко найти общий язык.
        И… в результате всех своих попыток вмешаться в то, что решали наверху, он оказался здесь. В похожем на вытянутую картонную коробку кабинете, на ночном дежурстве, наедине со злым как чёрт Рихардом Ланном.
        Карл приблизился к окну и взглянул на тёмную улицу. Раньше она не выглядела такой запущенной и безлюдной. Вообще всё стало иным и продолжало умирать прямо на его глазах. Умирала страна, умирал город, умирали сложившиеся за много тысяч лет представления о семье. И, кажется, умирание это могло продлиться еще не один год.
        Карл прошёл мимо своего пса и приблизился к двери кабинета комиссара. Взглянул на часы: пятнадцать минут прошло. К тому же из кабинета он уже слышал приглушённое бормотание радио:
        «Тем временем весь свободный мир готовится к очередной олимпиаде и с нетерпением ждёт зимы. К сожалению, некоторые государства по-прежнему не предприняли ничего, чтобы снять с себя действие санкций, и не допущены к участию в этом международном спортивном…»
        Карл вошёл как раз в тот момент, когда дряхлый приёмник, живший здесь ещё до его приезда, полетел в стену. Рихард сидел, тяжело дыша и низко опустив голову. Он никак не отреагировал на появление инспектора - даже когда тот подошел к столу. Карл и не спешил обращать на себя его внимание, зная, что ни к чему хорошему это не приведёт. Подождав ещё немного, Ларкрайт все же протянул руку и постучал пальцем по деревянной поверхности:
        - Комиссар, я…
        Ланн перегнувшись через стол, резким движением схватил его за запястье. Карл едва не взвыл от боли - хватка у комиссара была железная. Потом Рихард притянул его к себе и поднял ясный, холодный, не затуманенный никакими эмоциями взгляд.
        - Что тебе?
        Карл поморщился и попытался высвободить руку:
        - Полегче. Я могу и броситься.
        Кажется, эти слова развеселили комиссара: он разжал пальцы, усмехнулся и переспросил:
        - Ты? Твоя собака скорее на кого-нибудь бросится, чем ты.
        Ларкрайт сердито нахмурился и поправил очки. Он знал, что комиссар Ланн не относится к нему серьёзно. И, скорее всего, не считает взрослым.
        Шесть лет назад, когда люди, занимавшие сейчас посты в правительстве, решили избавиться от сына Йозефа Ларкрайта, слишком много говорившего о правах «крысят», именно Рихард спас его. Взял на эту работу. И привязанность к Ланну стала для Карла чем-то определяющим в жизни. Чем-то похожим на болезненную и не имеющую под собой почвы верность собаки хозяину.
        Может быть, именно поэтому Карл раз за разом лез вон из кожи, чтобы что-то доказать, но почему-то добивался противоположного: Ланн, проходя мимо после очередного задержания, бросал что-нибудь вроде «В следующий раз тебе стоит быть быстрее». Впрочем, инспектор со временем смирился с таким положением вещей. Несмотря на непредсказуемость и резкость, к Рихарду он относился хорошо - прежде всего из-за живого аналитического ума и уверенного спокойствия. И лишь иногда это спокойствие исчезало. Когда появлялась…
        - Эта девчонка… - глухо сказал Ланн. - Я убью её, если ещё раз поймаю.
        Карл вздохнул: ему столь резкая неприязнь к малышке Вэрди была непонятна. Воровала она не больше, чем другие «крысята» и, в отличие от них, по крайней мере, никого никогда не убивала. Инспектору Ларкрайту девочка даже нравилась - её находчивые ответы, красивое лицо и копна вьющихся волос - темно-каштанового с рыжиной оттенка, как у него самого. Вэрди немного напоминала Карлу мать - какой он помнил ее по детским фотографиям.
        Комиссар по-прежнему пристально всматривался в лицо Карла - и тот дорого бы дал за то, чтобы понять, что именно так заинтересовало начальника. Ответ не заставил себя ждать.
        - Принеси мне кофе.
        Ларкрайт закатил глаза:
        - Заведите себе секретаршу.
        - Кто сюда пойдёт? - Рихард потянулся за сигаретами. - Так что давай, шевелись.
        Карл еще некоторое время возмущался - хотя в глубине души был рад, что очередной нервный срыв Ланна окончился без кровопотерь с чьей-либо стороны. Уже выходя из кабинета, он кое о чём вспомнил и обернулся:
        - Кстати… недавно звонил Чарльз Леонгард. Говорил о «крысятах» - что они ходят по разрушенной половине заброшенного НИИ.
        Ланн, лицо которого уже скрыл густой дым, немедленно высказал всё, что он думает по поводу герра Леонгарда, а также о том, куда тому следует отправиться вместе со своими жалобами. Карл пожал плечами:
        - Не думаю, что он отправится туда в ближайшее время. Скорее туда отправлюсь я, если скажу это, когда он в следующий раз нам позвонит. Хотя не представляю… что они забыли на этой свалке?
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 01:35]
        - Ал, псих, ну что ты забыл на этой свалке? Они же могли поймать тебя! Мы сидели чуть поодаль от других ребят - разговаривать с ними мне не хотелось, настроения не было. Да и от их крикливых голосов стала побаливать голова. Поэтому я села в сторонке, а Ал, углядев меня, пришёл и притащил несколько испекшихся картофелин и даже остатки ветчины. Он всегда обо мне заботился, старина Ал. И с гордостью считал себя моим заместителем на должности главного разбойника. У меня не было заместителей, и я не была разбойником. Но разочаровывать его я не хотела.
        Ал смотрел на темную воду озера - далёкие блики костра переливались в его светлых взъерошенных волосах. Услышав вопрос, он тут же оживился и поближе придвинул ко мне большой грязный мешок:
        - Там просто чума! Столько всего крутого и нужного! И никто не гоняет.
        - Пока не гоняют… - я нахмурилась, наблюдая, как он вытряхивает собранный хлам. - Что-то из этого поможет усилить тот дохлый электрогенератор? Ты хоть помнишь, на каких соплях он держится? Сам ведь сооружал!
        Ал насупился: в моменты полёта своей неуёмной изобретательской фантазии он ненавидел разговоры о скучных земных проблемах. Вроде нашего единственного дряхлого холодильника, которому не хватало энергии от украденного много лет назад переносного энергоблока. Решив, что Алан уже достаточно пристыжен, я стала изучать принесённый им мусор.
        Наполовину заброшенный, оставшийся почти без финансирования НИИ мы все называли просто «свалкой». Потому что от некогда огромного научного городка осталось лишь три небольших корпуса, где работало не больше пятидесяти учёных-специалистов. Все остальное превратилось в руины. Частично - от нехватки денег, да и ремонт там давно уже никто не делал. Частично - из-за большого пожара, устроенного Речной Бандой: так называла себя группа девчонок и мальчишек, захвативших во время «охоты на детей» несколько кораблей и автомобилей. Сейчас всё это давно пришло в негодность из-за того, что Речные не могли поддерживать машины в порядке и вовремя заправлять их, но тогда техника помогла им здорово потрепать нервы взрослым.
        И вот уже лет шесть научный комплекс медленно разваливается, благоустроенная территория превращается в пустырь, а завалы никто толком даже и не пытался разбирать. Поэтому Алу удалось неплохо поживиться: он утащил множество строительных инструментов, несколько целых химических колбочек, какие-то банки с порошками, моток цветных проводов, небольшой радиоприёмник и огромное количество других интересных ему сокровищ.
        - А еще вот, - он указал на гайки, ключи, скрепки и странные стеклянные штуки, напоминающие бусины. - Сделаешь что-нибудь себе. Или Карвен.
        Я невольно улыбнулась. Ал как никто знал о моей маленькой страсти - мастерить самодельные украшения из всяких мелких предметов. И как обычно он обо мне не забыл. Это было приятно. Я потрепала его по волосам:
        - Подлиза.
        - Всё для вас, мой капитан, - он ответил очень искренней и очень ослепительной улыбкой.
        Мне бы его ровные зубы. Хотя у меня-то не было папаши-дантиста. Я собрала в кучку мелкие «девчачьи» радости и с тоской подумала о том, что сесть за украшения мне в ближайшее время, скорее всего, не удастся.
        Неожиданно моё внимание привлекло еще что-то, блеснувшее в траве. Это были две довольно больших затемнённых линзы. Рядом с ними лежала погнутая металлическая оправа, к одной из дужек которой крепился странный блок цветных кнопок и переключателей. Второй почти такой же блок, болтался на тоненьком проводке, торчащем из другой дужки.
        - Ал, что это? - я взяла покалеченный остов очков в руки. - Какое-то твоё новое изобретение?
        - Это я нашёл, - отозвался он, начиная протирать линзы рукавом рубашки. - Подумал, что-то годное, ну и хапнул. А вдруг починю.
        - Ал, а если это какое-нибудь оружие? - я потрогала пальцем вывалившийся проводок.
        - Да брось, - он безмятежно махнул рукой. - Это обычные гляделки. Может, они могут рентгеном светить или сквозь них можно ночью видеть… нам пригодятся.
        - Ал, - я снова сердито нахмурилась. - Ради всех святых и дохлой кошки, занимайся экспериментами подальше от маленьких, ладно?
        - Как скажете, мой капитан, - он поскорее сгрёб свои находки в охапку и прижал к груди:
        - Ты будешь еще мною гордиться.
        - Или плакать над твоим трупом, - фыркнула я.
        - Что, правда будешь плакать? О, мне это так…
        - Дурень, - я щелкнула его по лбу. - Держи карман шире.
        Он замолчал, видимо, обдумывая, означают ли мои слова, что и правда буду плакать. Я встала, зевнув:
        - Ладно, бывай. Я пойду спать. И если хотя бы один из твоих горнобаранов меня посмеет потревожить…
        - Я тебя понял, - поспешно отозвался он и снова ободряюще улыбнулся: - Обещаю, ночь у тебя будет спокойной. До утра.
        Комиссар
        [НАДЗОРНОE УПРАВЛEНИE. 07:15]
        - Чёртово утро…
        Пробормотав это, Рихард с трудом открыл глаза. На улице уже светало, низкие тучи по-прежнему затягивали небо. Ланн потёр лоб, встал и размял затёкшую спину. Голова гудела.
        Рихард плохо помнил, когда именно отключился, рухнув головой на отчёт, и почему даже не дошёл до своего любимого дивана в общей комнате. Вообще многие подробности ночи стёрлись из его памяти - как обычно и бывало. Отчётливо отпечаталась в голове лишь фраза, которую эта маленькая тварь ему бросила: «Иногда мне жаль вас…»
        Почувствовав подступающую вспышку злобы, Ланн поспешно пригасил её глотком отвратительного на вкус коньяка, стоявшего на столе. Ночью он таким мерзким не казался. Хотя Карл не случайно, наверно, воротил от этого пойла нос.
        При мысли о Ларкрайте комиссар страдальчески скривился, ощутив что-то вроде укола совести. И уже набрал в грудь воздуха, чтобы позвать помощника, но в последний момент передумал и осторожно приоткрыл дверь в общую комнату, которую в рабочее время занимали шестеро следователей Управления.
        Сейчас здесь пока было пусто, и только Карл спал, накрывшись мундиром, на том самом диване, который Рихард так любил. Вид у инспектора был совершенно измученный, но вся заполненная и проверенная отчётность аккуратной стопкой лежала прямо на массивной, обтянутой кожей диванной спинке, рядом с табельным оружием Карла. При первом же шаге комиссара часть листов, шурша, слетела на пол, но инспектор даже не пошевелился. Ланн невольно заметил, что Карл спит в той же позе, в какой и развалившийся на коврике у двери Спайк, - свернувшись и прикрывая глаза рукой.
        Раздалось тихое цоканье когтей по полу: пёс проснулся, подошёл и ткнулся носом комиссару в ладонь. Стоило Ланну повернуться, как сеттер тут же встал на задние лапы, упёршись передними ему в грудь и навалившись всей своей немалой массой.
        - Такая же бестолковая псина, как и твой хозяин, - тихо сказал Рихард, и Спайк лизнул его в нос: такое приветствие было привычным и вполне устроило его. - Пойдём, я тебя выпущу.
        Отправив пса гулять на улицу, Рихард вернулся к дивану, где видел десятый сон инспектор Ларкрайт. Постояв еще некоторое время рядом, Ланн вздохнул и от души саданул по спинке дивана ногой:
        - Подъём, пехота.
        Карла утреннее приветствие впечатлило несколько больше, чем Спайка. Он резко сел, тряхнул головой и уставился на Рихарда:
        - Что-то случилось?
        - Случилось. Солнце встало. Никого не убили за ночь? Никто не звонил?
        - Не звонил, не убили, - потирая глаза, отозвался инспектор и спустил ноги с дивана.
        - Собери свои документы с пола. Ты их уронил.
        - Да? Как же это я…
        - Не знаю, я по ночам не гуляю, - Ланн сел на диван рядом с Карлом и вынул из кармана сигареты с зажигалкой.
        Инспектор ничего не успел на это ответить. Дверь неожиданно открылась - Рихард не стал запирать её, пока не вернётся нагулявшийся пёс. На пороге стоял высокий широкоплечий мужчина со светлыми волосами и курчавой короткой бородкой. Чёрные глаза за стёклами изящных очков блеснули:
        - Бурная ночь, как я вижу?
        - Можно и так сказать… - ответил Ланн, даже не попытавшись встать. - Доброе утро, герр Леонгард, какими судьбами?
        Доктор Чарльз Леонгард, один из немногих оставшихся в живых учёных-специалистов центрального НИИ, широким шагом прошёлся по помещению. Рихард, дымя сигаретой, неотрывно наблюдал за ним и с сожалением думал о забытой в кабинете бутылке коньяка. Она сейчас была бы очень кстати - приглушить новую вспышку злости… или разбить об голову утреннего гостя.
        Сорокадевятилетний Леонгард считался светилом медицины - когда-то, ещё до Крысиного Рождества, он был главным врачом лучшей в городе больницы. Сейчас же больница осталась в глубоком запустении - почти без врачей и почти без пациентов, а Леонгард работал в НИИ. Он занимался экспериментами, о которых Ланн знал лишь то, что они курируются людьми из Министерства и как-то связаны с «крысятами». Выбрав их объектом исследований, Чарльз урвал весьма солидный кусок - и теперь в деньгах ни он, ни его лаборатория совершенно не нуждались. Это было крупными буквами написано на его ухоженном лице.
        С Рихардом Ланном он был знаком ещё со времён «охоты на детей» и даже раньше. И комиссара доктор раздражал до зубной боли - своей вечной улыбкой, безукоризненно-белым халатом, густым басом и привычкой слегка растягивать слова во время разговора. А больше всего Ланн ненавидел его за то, что у Леонгарда была дочь, и учёный спокойно жил с ней, не опасаясь никакой заразы, в то время как…
        - Пришёл поговорить о «крысятах», - Леонгард сел на стул.
        Рихард быстро переглянулся с Карлом: молодой человек усмехнулся и дёрнул плечом. Ни о каких других вещах Леонгард с ними и не говорил. Ланн нахмурился, продолжая неприятные размышления.
        Девочка Сильва была ровесницей Вэрди и ровесницей дочери самого Рихарда, сбежавшей в ту страшную ночь. Сильва тоже не росла и наверняка не могла иметь детей. Но между ней и другими зияла огромная пропасть. Не все знали, кем она приходится учёному. У Сильвы не было крысиной татуировки на руке. Сильва не воровала еду и не пряталась по подвалам и заброшенным домам. Сильва ходила в норковой шубке и часто встречала папу после работы. Потому что в то самое Рождество четырнадцатилетней давности Чарльз не умер вместе с остальными родителями. Причин тому знаменитый врач так и не нашёл. Вместо этого он предпочёл спрятать дочь от пристального внимания, ставя эксперименты на других «крысятах». И за это Ланн ненавидел его ещё сильнее.
        - Что же вам угодно? - с привычной холодной вежливостью спросил Рихард. - Они что-нибудь у вас украли?
        Некоторое время Леонгард, казалось, колебался, потом всё же ответил:
        - Можно и так сказать… я видел нескольких из них на развалинах своей бывшей лаборатории. Помните, той, которую уничтожили дети с реки?
        Ланн молча кивнул, потом добавил:
        - Не думал, что там валяется что-то, без чего вы не могли бы прожить. Они просто искали какую-нибудь утварь.
        Доктор вздохнул:
        - Там есть очень опасные обломки, изобретения, к которым …
        - Дети их в жизни не соберут, - хмыкнул комиссар. - Но если вам так хочется, я наведаюсь в известные мне логова и припугну «крысят», чтобы больше они к вам не совались.
        Рихард надеялся, что теперь-то беседа закончится. Но чутьё подсказывало ему, что всё не так просто. И даже несмотря на это, для комиссара стали полной неожиданностью следующие слова Леонгарда:
        - Что вы, нет нужды. Вы можете просто рассказать мне о парочке этих… как вы сказали… «логов». И я схожу туда сам. У вас ведь и так немало работы, вы же не шериф, обязанный следить за…
        Всё сразу стало ясно. Более не церемонясь, Ланн поднял ладонь на уровень глаз собеседника и сказал:
        - Побеседуйте, пожалуйста, с моей рукой, герр Леонгард. Моя рука очень интересуется, у вас что же, опять умерли все подопытные, которых вам невесть где отлавливают без ведома Управления?
        - И почему же этим интересуется только ваша рука? - учёный расслабленно откинулся на спинку стула, созерцая растопыренную перед ним пятерню.
        - Потому… - сквозь зубы ответил Рихард, - что остальная часть меня может воспринять ваш нынешний визит как явку с признанием в похищении детей и загнать вас в карцер на пару недель.
        - Достойный аргумент, - кивнул Леонгард. - Вот только я никого не похищаю. Все мои эксперименты добровольны, я готов платить за них. И рискую жизнью, контактируя с этими детьми и пытаясь…
        - А сколько ваших подопытных вышли из лаборатории живыми? - лениво полюбопытствовал Рихард, опуская руку. - Ноль, верно? Кажется, они рискуют жизнями значительно больше, чем вы.
        И кажется, в правительстве очень хорошо пресекают все его, Ланна, попытки прекратить похищения и наладить систему регистрации «крысят». Так же, как пресекали когда-то все агитационные попытки Карла, направленные на защиту детей… Пресекали настолько хорошо, что у инспектора до сих пор остались следы от ожогов - если бы Рихард не вытащил Ларкрайта из того заброшенного горящего дома, тот вообще не сидел бы сейчас здесь.
        - Вы не понимаете… - голос Леонгарда прервал тяжелые размышления комиссара. - Они нужны мне. Это очень важные исследования. Совершенно новые.
        - И какие же?
        Доктор покосился на Карла, но комиссар, уловив его взгляд, довольно резко сказал:
        - От этого человека у меня тайн нет. К тому же он будет свидетелем, если мне не понравится то, что вы скажете, и я захочу вас пристрелить.
        - Как пожелаете, - всё так же невозмутимо ответил Леонгард. - Дело в том, что я собрал статистику по больницам страны и обнаружил кое-что интересное… очень интересное. Вы знаете, что довольно часто для спасения жизни человека ему надо пересадить чужой орган или перелить кровь… и все эти операции с костным мозгом…
        - Знаю, - махнул рукой Ланн.
        - Так вот… случалось, что у врачей не было выбора и… им приходилось использовать в качестве доноров «крысят» - на свой страх и риск, но такие смельчаки находились. Иногда живых, но обычно это были совсем-совсем свежие трупы. И… - доктор сделал паузу, - ни после одной из таких операций у пациентов не случалось отторжения. Независимо от группы крови и резус-фактора. Эти дети… универсальные доноры.
        Комиссар молчал. Теперь он понимал, что самым разумным было бы прямо сейчас застрелить утреннего гостя - хотя бы потому, что его глаза за стёклами очков уже горели не предвещающим ничего доброго огнём. Доктор же оживлённо продолжал:
        - Необходимо выяснить причину такой положительной реакции, и для этого нужны подопытные. Конечно, пока никаких трансплантаций, только работа с кровью и…
        - Пока - это хорошее слово, - пробормотал Карл.
        - Так вы поможете мне?
        - Нет. - Рихард снова закурил. Он дал себе слово не терять самообладания и собирался его сдержать.
        Доктор сцепил на груди массивные руки:
        - Но неужели вы не понимаете, что ваша задача …
        - Моя задача, - отрезал комиссар, - следить за тем, чтобы не нарушали закон. Задачи ловить «крысят», чтобы вы их резали, у меня нет. Зато есть другая - пресекать преступления. Убийство ребёнка - даже такого - тоже преступление. Вы поняли меня?
        - Понял, - вздохнул доктор. - Благодарю.
        В помещение вбежал Спайк и тут же оскалился, увидев гостя. Рихард тихо подозвал собаку к себе. Леонгард встал и вздохнул:
        - Что ж, хорошего дня… жаль, что мы не поняли друг друга.
        Когда мужчина уже был у дверей, Ланн, почёсывающий пса за ухом, небрежно бросил ему в спину:
        - На крайний случай у вас есть для экспериментов ваш собственный «крысёнок».
        Леонгард глянул на него в пол-оборота и ответил:
        - А вот за эти слова я сам бы вас с удовольствием застрелил. До свиданья.
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 10:15]
        - Ал, я всё же надеюсь, меня не будет рядом, когда кто-то тебя пристрелит.
        Мы собирались совершить относительно рискованную вылазку в магазин за продуктами - на запретную для нас, «крысят», территорию взрослых.
        А для этого нужно было сделать то, что мы частенько делали в своём прошлом, настоящем детстве, - самим нарядиться взрослыми. Летом это оказывалось совсем непросто, а вот сейчас не вызывало проблем: шляпы, плащи или куртки. Я запудрила лицо, накрасилась обломком карандаша для глаз, надела туфли на устойчивых широких каблуках, чтобы казаться выше, собрала в пучок волосы и нацепила шляпку с вуалью. Ал, и без того достаточно высокий, нахлобучил на голову широкополую шляпу и переоделся в свои самые приличные штаны, на которых даже почти не было заплаток, а сверху напялил плащ. В заключение мы оба надели перчатки - главное было спрятать крысиные татуировки. Мы не выглядели на свои двадцать восемь даже теперь. Но всё же.
        Услышав недовольство в моём голосе, Ал фыркнул и поудобнее перехватил сумку:
        - Я не буду ничего сегодня воровать, не переживай ты так. Мне ничего не надо.
        Продолжая переругиваться, мы вылезли из вагона, попрощались с ребятами и пошли вдоль путей по направлению к городу. Дул сильный ветер и накрапывал дождь, настроение у меня вполне отвечало такой погоде: было отвратительным. И даже несмотря на то, что мы уже достаточно удалились от поезда, я слышала противные визгливые крики «живых овощей».
        И как нас никто ещё не нашёл и не устроил облаву? С такой сиреной невозможно скрываться долго. А мы каким-то чудом скрывались уже несколько лет. Может, благодаря Карвен, из-за которой Восточная Железнодорожная Колея до сих пор слыла убежищем призраков. А может, потому, что кто-то перегородил колючей проволокой и металлоломом рельсы, на которых стояла наша развалюха, и повесил всюду таблички «опасная зона», «идёт ремонт» и «не пересекать»? Ведь обстановка в стране не стала спокойнее, и тревожные красно-жёлтые таблички действовали на людей не хуже, чем предупредительные выстрелы.
        Думать обо всём этом было неприятно. Но и говорить с Алом особенно не хотелось. И я пробурчала:
        - Лучше бы взяла с собой Карвен.
        Алан фыркнул и так тряхнул головой, что шляпа съехала ему на глаза:
        - Карвен не стала бы таскать за тебя картошку, - сказал он.
        Не стала бы. В этом Ал был прав, и я промолчала. Он вздохнул, поправил шляпу и предложил:
        - Возвращайся, если хочешь, я всё куплю сам.
        - И я буду виновата, если ты попадёшься? Ну уж нет. Но… Карвен действительно лучше было взять с собой.
        - Ты сама не захотела будить её.
        - Потому что знала, что ты будешь её задирать, а ей нельзя нервничать.
        Он замедлил шаг и взял меня за плечо:
        - Вэрди! Объясни, зачем тебе нужна эта мутная девчонка?
        От неожиданности я споткнулась о какую-то торчащую из земли железку, с трудом удержала равновесие и встала как вкопанная:
        - Чего? Карвен - моя лучшая подруга, и она - не мутная. Она была со мной ещё до тебя. Ещё раз выскажешься о ней вот так - выбью зубы. Понял?
        Говоря всё это, я крепко держала Ала за рукав плаща и не сводила с него взгляда. Когда я закончила, он попятился, пожав плечами:
        - Извини, я пошутил. Закрыли тему. В конце концов, если бы не Карвен, у нас не было бы этого поезда. И не только его.
        Хотя бы это он понимал. Я спрятала руки в карманы и ускорила шаг. Идти на каблуках по раскисшей земле, усыпанной довольно крупными камнями и проржавевшим металлоломом, было трудно, но я старалась не обращать на это внимания.
        Мне вспомнилась случайная встреча с Карвен под одним из городских мостов - она жила там с самого Крысиного Рождества. А я в то время только покинула дом моей второй матери - судьи и рада была хоть кого-нибудь встретить. Наполовину седая, тощая девочка сразу показалась мне чокнутой. Но она была очень добрая и ухитрялась доставать еду. Эти два качества сразу примирили меня с её странностями - побегами, долгим вечерним созерцанием неба и общением с призраками, которых я раньше никогда не видела. Карвен научила меня воровать и прятаться, и ей никогда не приходило в голову меня прогонять или чего-то требовать в благодарность. Она стала мне самым близким человеком.
        Когда наступило лето, мы отправились искать себе другой дом - из-под моста нас выгнали взрослые бездомные. Я думала, мы бродим наугад, но Карвен отлично знала, куда мы идём.
        Впервые увидев мрачную махину покорёженного поезда, я и подумать не могла, что здесь и есть наш конечный пункт. Этот эшелон был мне знаком: он стоял тут ещё со времён Большой Войны. Говорили, что, когда он перевозил беженцев, его обстреляли вражеские самолёты. А ещё пустили ядовитый газ, в котором задохнулись все, кто был к тому моменту ещё жив. Этих людей и закопали на маленьком старом кладбище по другую сторону дороги. А эшелон так и не убрали - сначала его решили оставить как напоминание об ужасах войны, потом о нём просто забыли. Поезда стали пускать по объездному пути, и со временем Восточная Колея вообще оказалась заброшенной - даже на той стороне озера, к которой она прилегала, никто никогда не отдыхал. И за сорок лет родилось множество легенд о живших на этом месте призраках.
        Место и впрямь казалось не самым уютным. Но подойдя к поезду, мы не обнаружили тут никого, кроме Маары - она жила в паровозе. Разговаривать она почти не умела, понимала только самые простые слова, и лишь с большим трудом нам удалось хоть что-то от неё узнать. Маара до Рождества жила в интернате, а потом убежала - она знала историю своего дедушки и захотела посмотреть его поезд. А потом пришла сюда жить, потому что в городе все были слишком злые. Маара слышала истории про привидений, но они никогда её отсюда не выгоняли, поэтому она их не боялась. А ещё Маара уже тогда начала подбирать на улицах выброшенных «живых овощей» - ей было их жалко, и она даже воровала для них молоко в ближайшем посёлке. Удивительная доброта, полностью подавляющая инстинкт самосохранения. Видимо поэтому она так ярко выражена у таких вот безмозглых.
        Я думала, что уж теперь-то Карвен точно уйдёт: не могло ей понравиться такое убогое местечко. Но она захотела остаться. И не просто остаться…
        Той же ночью я впервые увидела, как освобождаются духи. Весь поезд осветился ровным голубовато-фиолетовым светом, а потом от него и от земли вокруг начали подниматься в небо светящиеся силуэты. Улетая, они превращались в маленькие звёздочки, и, казалось, это никогда не кончится… Более жуткого и одновременно завораживающего зрелища я еще не видела. А прямо перед паровозом стояла, раскинув тонкие руки, моя Карвен, похожая на самую настоящую колдунью. Тёмную колдунью.
        Эту ночь, наверно, можно было считать началом всего. Ребята приходили к нам из городов, посёлков, соседних областей - и оставались. Карвен никогда не хотела быть лидером, и эту роль пришлось исполнять мне. Со временем я даже привыкла… как привыкла и к тому, что Карвен постепенно оставляли силы. Наверно, то большое освобождение призраков и подорвало её. Но мы никогда об этом не говорили. Она вообще ни с кем не говорила о том, что касалось её.
        Ал ткнул меня локтем и указал вперёд - туда, где уже высились городские постройки. Я подняла глаза и увидела большой рекламный щит, с которого грустно улыбалась Госпожа Президент. А под ее изображением была надпись: «Заводите семьи. Родина начинается с семьи». Алан скривился:
        - Она так призывает, будто это так же легко, как завести щенка.
        Я промолчала, потом всё же вступилась:
        - Заткнись. Она старается как может. Помнишь, какая она была красивая, когда ещё только заняла этот пост, перед Крысиным Рождеством? А сейчас? Представляешь, четырнадцать лет рулить такой страной, как наша, потому что больше никто не хочет?
        На этот раз права была я. Госпоже Президенту исполнилось только тридцать шесть лет, когда её избрали, а выглядела она и того моложе. До этого она была сначала полицейской, затем депутатом, а потом некоторое время министром чего-то там. Я тогда ещё мало что знала о политике, но Гертруду Шённ - так её звали - считали очень умной женщиной. И несмотря на достаточно молодой в сравнении с другими кандидатами возраст, её выбрали со значительным перевесом - наверно, это сделали в основном мужчины. И случилось это как раз перед тем, как… всё произошло.
        Крысиное Рождество уничтожило почти всех членов нового правительства и большую часть недавно обновившейся партийной верхушки. Госпожа Президент, у которой семьи не было, осталась почти одна, пытаясь выжить. За четырнадцать лет она изменилась - сильно похудела, стала походить на скелет и почти разучилась улыбаться. Но была всё так же безукоризненно элегантна, ухожена и классно притворялась, что ещё во что-то верит. Что и говорить… Госпожу Президента я уважала больше, чем любую другую женщину. И даже хотела бы, чтобы она была моей мамой, наверно…
        Мы прошли под щитом и вошли в город. И здесь сразу привычно сосредоточились, готовясь в случае чего бежать и спрятаться. Но на полупустых улицах мало кто мог обратить на нас внимание.
        Миновав несколько полузаброшенных районов, отличающихся лишь надписями на заколоченных дверях, мы наконец дошли до большого магазина, в котором обычно закупались. Уже глядя сквозь стекло витрины, я поняла: с продуктами не особенно хорошо. Впрочем, чего удивляться - даже в столице у нас почти не достанешь ничего.
        Внутри оказалось не много людей. Скучали две кассирши, из дальних отделов доносились глухие голоса. Мы с Алом пошли вдоль полупустых полок. Глядя на них, я даже радовалась тому, что мы не приучены к хорошей еде и нам не нужно ничего, кроме картошки, хлеба и, может быть, какой-нибудь дешёвой колбасы. И что Маара сама обеспечивает молоком наших «живых овощей» - я бы этим заниматься просто не стала.
        Мы быстро прошли через магазин и взяли всё нужное. У кассы я не удержалась и прихватила пару шоколадок - для Карвен, я знала, что это почти единственное, что она любит. Алл, заметив это, что-то осуждающе буркнул, но я тут же наступила ему на ногу. Кассирша, подняв взгляд, приветливо улыбнулась: она меня знала, я уже несколько раз приходила в этот магазин.
        Взрослые улыбались мне очень редко, и я изо всех сил постаралась, чтобы ответная улыбка вышла тёплой. Кассирша начала пробивать продукты, я стала складывать их в сумки и совершенно забыла про…
        - Ал! - боковым зрением я увидела, как он незаметно схватил что-то с полки и сунул в карман.
        От злости и страха у меня даже потемнело в глазах: чтобы ещё и здесь нас считали ворами…
        - Положи на место немедленно! - зашипела я, пользуясь тем, что женщина считала деньги, которые я ей только что отдала.
        Он пожал плечами, показывая, что не понимает, о чём это я. Продолжая кипеть, я схватила его за руку и разжала пальцы, в которых, разумеется, ничего уже не было.
        - Возьмите сда…
        Не слушая кассиршу, я попыталась вывернуть Аллу запястье, и перчатка тут же сползла, обнажив руку. Но в себя я пришла, лишь услышав истошный, полный отвращения крик какой-то стоявшей за нашими спинами женщины:
        - ААА! КРЫСЫ!
        Прежде, чем я успела как-то отреагировать, Ал схватил одной рукой пакеты, другой меня и ломанулся к выходу. Я даже не сопротивлялась, потому что услышала тяжёлый топот за нашими спинами. Обернувшись, я увидела двух охранников и какого-то высокого мужчину с замотанным шарфом горлом. Судя по злобному блеску его глаз, это был кто-то из горожан, считающих, что всех нас нужно не только изолировать, но и перестрелять.
        Один из пакетов, которые волок Ал, порвался, и он бросил его.
        - Придурок! - на бегу рявкнула я, подхватывая этот пакет под мышку. Мои ноги, закованные в туфли, и так заплетались, а с несколькими килограммами картошки меня начало заносить в сторону. - Что ты спёр?
        - Батарейки, мне надо…
        - Тебе некуда их вставить, идиот!
        - Очки… - он тоже уже запыхался и явно не считал нужным ничего больше объяснять.
        Наши преследователи не отставали. Наверно, теперь их подгонял животный азарт к охоте. Не думаю, что охрана погналась бы за Алом из-за двух батареек. И мне совершенно не хотелось попасться как вчера. Алан вдруг замедлил бег и крикнул:
        - Давай к центру. Я их отвлеку, встретимся в логове.
        Резко развернувшись, он бросился навстречу преследователям, а потом скользнул в какой-то переулок. Я решила не ждать, кого из нас они выберут своей жертвой, и рванула вперёд, крепче зажимая пакет с картошкой и хлебом под мышкой. Нога у меня подвернулась, и, шипя от боли, я прямо на бегу сбросила туфли. Думать о возможности наступить на стекло или обломок асфальта было некогда. Главное - я могла бежать быстрее. И больше я не оборачивалась, радуясь тому, что Госпожа Президент запретила выдавать магазинной охране оружие, снабдив их лишь электрошокерами.
        Я выскочила на одну из центральных улиц - её можно было назвать почти оживлённой. Машин здесь было больше, чем на всех остальных городских дорогах вместе взятых.
        Нога у меня уже начала сильно болеть, и я остановилась, молясь о том, чтобы за мной больше никто не гнался. Кажется, было тихо, но…
        Проверить это я не успела: проезжавший мимо белоснежный лимузин вдруг замедлил движение. Задняя дверца распахнулась, чья-то рука схватила меня за запястье и втянула в салон. Автомобиль тут же сорвался с места, и я совершенно без сил откинулась на спинку, ощущая запах дорогой кожи. Запах этот был мне знаком - точно так же, как и голос поприветствовавшей меня девочки:
        - Вэрди, ты что, опять украла что-то?
        Я открыла глаза. Первое, что я увидела, было отражение водителя в небольшом зеркальце. На водителе был боевой противогаз, и это окончательно подтвердило мою догадку:
        - Сильва…
        Моя бывшая лучшая подруга с соседней улицы, дочка знаменитого доктора Леонгарда, сидела, скрестив ноги, и с любопытством рассматривала меня. Безукоризненно чистые светлые волосы вились колечками, уголки аккуратно накрашенных губ поднялись в улыбке, а тонкие руки по-прежнему сжимали моё запястье. Я вздохнула:
        - Как ты….
        - Случайно, - не дав закончить вопрос, ответила она и начала оглядывать рассыпавшуюся по салону картошку. - Маф, давай покатаемся немного! Домой не надо! Не ожидала тебя увидеть, Вэрди. Я просто ехала с танцев, а тут ты…
        Я невольно рассмеялась и почувствовала уже привычный лёгкий укол зависти. Сильва Леонгард была моей ровесницей, но не была изгоем. Из-за того, что её отец не умер во время Крысиного Рождества, Сильве не пришлось испытать на себе даже малой части наших проблем. Она жила в просторном уютном доме, и отец давал ей абсолютно всё. Правда, соседи и прислуга всё равно считали её опасной и обходили стороной. Даже Мафусаил, личный водитель Леонгардов, если ему приходилось отвозить куда-то Сильву, всегда одевался так, словно собирался на войну, и никогда не забывал об этом нелепом противогазе.
        Но едва ли Сильву это волновало. За пределами района, где жили Леонгарды, её истории никто не знал. Правда, она тоже не росла - но и в этом не видела проблемы. В отличие от меня, Сильва любила и умела маскироваться под взрослую - носить каблуки, краситься и одеваться так, что ей завидовали многие женщины. Когда она в своей шубке и сапожках шла по улице, определить, сколько ей лет, было просто невозможно. Но больше двадцати уж точно.
        Вместе с тем Сильва могла позволить себе побыть и папиной маленькой принцессой - избалованной и счастливой. Большую часть свободного времени она проводила, занимаясь всем, чем когда-то мы мечтали заниматься вместе, - училась рисовать, шить, плавать. Всё это она теперь уже умела, и ей пришло в голову еще и научиться танцевать.
        - Рассказывай, что случилось, - потребовала Сильва, открыв маленький автономный холодильник и вынув из него тарелку с треугольными сэндвичами. - И давай поедим, я устала.
        И это она говорила мне! Пробежавшей, наверно, километров пять с этим двухкилограммовым пакетом. Впрочем… она меня спасла, и причин злиться не было. Кроме одной… Я была «крысёнком», а она нет.
        Сильва наливала сок в два стакана, а я молча смотрела в окно. Мне было плохо. Как и всегда, когда я встречала маленькую фройляйн Леонгард. Ведь она очень любила меня - без страха приходила к поезду, часто приносила нам еду и лекарства. А ещё никогда не забывала про мой день рожденья. Я любила её. Но у меня с ней было связано слишком много воспоминаний.
        - Этот идиот тебя опять подвёл? - она протянула мне сэндвич с говядиной.
        Я молча кивнула и мысленно выкинула всё из головы: лучше заняться едой, чем раз за разом скакать по знакомому кругу неприятных мыслей. Сильва вздохнула:
        - Он попался?
        - Не знаю, - с набитым ртом отозвалась я. - Он сказал встретиться с ним в логове.
        - Значит, туда и поедем, - Сильва ободряюще улыбнулась, отдала мне тарелку и, опустившись на колени, стала собирать с пола картофелины и запихивать их в пакет. - Судя по количеству продуктов, вы ещё и лишились некоторой части провианта?
        Я промолчала, потому что знала, что она предложит. И она предложила:
        - Сначала заедем в магазин поближе к центру, и я всё докуплю. И добуду тебе кроссовки. Потом отвезу тебя до заграждения. Дальше я боюсь… - она покосилась на водителя. - Сама знаешь, чего.
        - Спасибо, - глухо ответила я. - Наверно, это будет самое бесполезное времяпрепровождение в твоей жизни.
        Инспектор
        [АРХИВЫ. 13:34]
        Карл устало потёр глаза: от букв и цифр в них уже рябило. И, как обычно, за несколько часов, проведённых в архиве Управления, он не нашёл абсолютно ничего.
        Маленькое, похожее больше на военный бункер здание архива располагалось отдельно от управления, в таком же бедном окраинном районе, как тот, где Ларкрайт снимал квартиру, но на противоположном конце города. Со времён Крысиного Рождества материалов накопилось столько, что держать их в порядке было просто невозможно. Нераскрытые дела, фотографии из картотеки преступников, старые видеоплёнки с записями следственных экспериментов - всё это загромождало ящики и стеллажи, покрываясь пылью.
        Сотрудница архива, толстая и добродушная фрау Вебер, первое время пыталась помогать Карлу с поиском, но вскоре махнула на это рукой: даже она не могла навести порядок в собственном мирке, куда уже лет десять никто не заявлялся со служебными проверками. Поэтому когда молодой человек приходил, она обычно здоровалась и вальяжно удалялась в маленькую дальнюю комнату к чайнику и любовным романам, предоставляя Ларкрайту возможность самому разбираться в груде коробок и бумаг.
        Сегодня он читал протоколы осмотров родителей «крысят» - их проводил НИИ Леонгарда. Данные были записаны в стандартизированной форме: «Признаков насильственной смерти нет, остановка сердца вызвана неизвестным нервным импульсом. Ядовитых или наркотических веществ в организме не обнаружено». И «Труп лежал…»
        Дальше начиналось некоторое разнообразие: кого-то находили на улице, кого-то - прямо в доме, кого-то - на расстоянии от него: обычно это были люди, только что вышедшие в магазин или к соседям. И вот тут…
        Карл неожиданно вздрогнул, раскрыв два протокола на последних страницах. Его взгляд скользнул по почти в точности повторяющемуся описанию и остановился на графе «предполагаемое время смерти». В листе, описывающем тело Карины Варденга, стояло «между 5:30 и 6:00 утра». А в протоколе с информацией о смерти некоего Тома Вайеса отчётливо значилось «8:25» - это время подтверждал бездомный, мимо которого мужчина проходил точно в тот момент, когда его затрясло, скрутило и какой-то «дьяволовой» (по словам свидетеля) силой швырнуло на снег.
        Карл снова перечитал материалы. Карина Варденга в предполагаемое время смерти находилась со своим мужем и дочерью - она готовила индейку. А Том Вайес находился где-то в квартале от своего коттеджа, где спали его дочери-близняшки…
        Ларкрайт начал смотреть другие дела. Уже через десять минут он обнаружил достаточно простую закономерность: чем дальше находились от детей родители, тем позже они умирали. То же заключение он сделал, просмотрев дела по «второй волне» смертей.
        Некоторое время Карл задумчиво смотрел на бумаги. Обнаруженные совпадения ни о чём ему не говорили. По крайней мере, пока. Наверно, стоило рассказать об этом Рихарду… а может, поговорить с Чарльзом Леонгардом как с медиком, занимавшимся выяснением обстоятельств массовой гибели родителей? Но если Ланн узнает об этом, то Карлу не поздоровится. Комиссар не доверял доктору, а комиссар редко ошибался.
        Ларкрайт снял копии с нескольких протоколов, спрятал их в сумку и вышел в коридор. Спайк тут же вскочил и завилял хвостом: за это время он успел изгрызть картонную папку, забытую фрау Вебер. Инспектор поспешным пинком отправил испорченные документы под шкаф и вместе с псом покинул здание.
        Улица встретила его серостью и моросящим дождём - от утреннего чахлого солнца не осталось и следа. Спайк с лаем понёсся по дороге: настроение у него было намного лучше, чем у хозяина. Карл слегка ускорил шаг, ему хотелось поскорее вернуться в свою квартиру. И он был благодарен Рихарду за то, что тот позволил ему не возвращаться на работу вечером, а прийти только следующим утром.
        Чтобы добраться до своего дома, Карлу нужно было почти час ехать по линии наземного метро. Таких веток было всего две, и только они прорезали город почти насквозь, начинаясь в одних нищих окраинных районах и заканчиваясь в других - столь же нищих. Хотя, в общем-то, теперь уже почти все районы города можно было назвать нищими.
        Спайк перепрыгнул через низкий турникет и остановился у ведущей на платформу лестницы. Ларкрайт мельком глянул на дремлющую в своей будке пожилую смотрительницу и бросил в специальную щель медный жетон, звякнувший где-то в железных недрах допотопного механизма.
        Высокая платформа продувалась всеми ветрами. Дождь усилился, Карл спрятал нос в воротник и ссутулился. Голова у него немного кружилась от почти бессонной ночи и плохого алкоголя. Он на пару секунд опустил веки, а, вновь открыв глаза, неожиданно увидел, как далеко впереди, за станцией, по дороге несётся чёрный автомобиль на огромных красных колёсах. Такая машина - неуклюжая, но мощная, собранная из деталей множества других, как Франкенштейн из частей тела разных людей, - была на его памяти всего одна. И она принадлежала Котам. Ларкрайт нахмурился: возвращение этих двоих в город не сулило ничего хорошего. Никому, а особенно «крысятам». Вот об этом точно нужно было предупредить Рихарда: Джина и Леон Кац стояли в его личном списке врагов на втором месте - после Чарльза Леонгарда.
        Но слишком долго думать о Котах он не смог: глухое гудение сообщило о прибытии поезда - как всегда почти пустого в это время. Карл на всякий случай придержал Спайка за ошейник, вошёл в вагон и, опустившись на сиденье, повернулся к мокрому окну. Некоторое время смотрел сквозь пелену дождя на дома, потом отвёл взгляд. Откинулся на спинку, вытянув ноги, и прикрыл глаза. Краем уха услышал недовольное ворчание Спайка, а потом звук, будто что-то тяжёлое упало на сидение. Он приоткрыл глаза… это запрыгнул пес и улегся рядом, немного поцарапав обивку лапами. К счастью, в вагоне не было людей, и никто не стал возмущаться по этому поводу. Хотя желание возмущаться обычно исчезало, стоило взглянуть на форменное пальто Карла.
        Глаза у Ларкрайта слипались, и, как он ни старался держать их открытыми, ему этого не удавалось. Он ощутил, что голова сама клонится вниз, и в последний момент подхватил свалившиеся очки. Мелькнула неожиданная мысль: Рихард был бы рад, если бы они разбились, эти очки его раздражали. Тем более, комиссару было известно, что Карл неплохо видит и без них. Но всё же для того, чтобы выстрел по дальней цели был максимально точным, зрение было недостаточно острым. А стрельба могла понадобиться в любой момент. И к чёрту Рихарда с его привычкой придираться ко всему, особенно если это «всё» имело отношение к Карлу. Инспектор нахмурился и начал тереть пальцами виски - уже не столько борясь со сном, сколько пытаясь выкинуть из головы комиссара.
        Задумавшись, Карл чуть не проехал свою станцию, но объявление безэмоционального и бесполого голоса вернуло его в реальность. Он быстро вскочил, шлёпнул по загривку Спайка, вышел из вагона, спустился с платформы и пошёл по улице. Пёс трусил рядом, постоянно забегая вперёд и бесцеремонно обнюхивая редких встречных прохожих. Возле подъезда он остановился и, задрав морду, стал наблюдать, как инспектор набирает код - тому даже показалось, что пёс пытается запомнить цифры.
        В подъезде кто-то вновь вывернул почти все лампочки. Карл поднялся на второй этаж, ощупью открыл дверь и вошёл в квартиру - тихую, не многим более светлую, чем лестничная площадка, и почти лишённую мебели. Комнат тут было две, хотя вторая размерами едва превышала чулан, и обычно Ларкрайт туда даже не заходил.
        Захлопнув дверь, инспектор наконец позволил себе тяжело привалиться к стене коридора и сползти по ней на пол. Это уже вошло в привычку - некоторое время сидеть в темноте, поджав колени к груди и запустив в волосы пальцы. Так он «сбрасывал» накопившиеся мысли и эмоции. Вернее, пытался сбросить.
        Но сейчас это не помогло, Карл встал, щёлкнул выключателем - загорелась лампочка в комнате - и отправился в душ, на ходу включая радио, но даже не прислушиваясь к его бормотанию.
        Стоя под струями относительно тёплой воды, он пытался не думать. Но мысли метались - от комиссара к Вэрди. Снова к комиссару. И куда-то очень далеко. Домой.
        Карл взглянул в прямоугольное зеркало и снова увидел следы старых ожогов на плечах. Ему тогда очень сильно повезло, что Рихард оказался рядом и вовремя вытащил его из огня. Ведь это была случайность, самая настоящая. И если бы не она…
        Он резко выпрямился, в последний раз посмотрел на своё отражение и, завернувшись в полотенце, вышел в коридор.
        Радио продолжало бормотать, кажется, что-то о погоде. Спайк хрустел остатками корма на кухне. Настенные часы, оставшиеся от прежней хозяйки квартиры, гулко пробили три часа. Казалось, всё было обычным, вот только…
        Сквозняк. Очень странный, похожий на чьё-то дыхание, но продирающий до костей. Карл поёжился. Ему показалось, что пол под его ногами дрогнул. Отступив на шаг, инспектор, сам не зная, зачем, вынул из кармана пальто пистолет: сегодня он решил нарушить устав и не стал сдавать его. Ларкрайт внимательно огляделся и тихо спросил:
        - Кто здесь?
        Невесомая ладонь коснулась плеча. Карл резко обернулся и… шарахнулся назад.
        Высокая седая дама в голубом дождевике маячила в нескольких сантиметрах над полом. Сквозь даму виднелись окно и тумба с маленьким черно-белым телевизором. Инспектор замер, потом потёр глаза. Видение никуда не исчезло, продолжая покачиваться. Губы разомкнулись, и Карл услышал голос:
        - Идите за мной. Я не причиню вам вреда.
        - Куда? - прошептал он, медленно и осторожно подходя и придерживая полотенце на поясе. - Прямо сейчас?
        Дама заметила его жест и неожиданно улыбнулась, заливаясь лёгким чахоточным румянцем. От этого Ларкрайту вдруг стало спокойнее: раньше он никогда не встречал живых мертвецов, но что-то подсказывало ему, что злобные призраки-убийцы не краснеют. Он подошел к шкафу и начал одеваться, в глубине души надеясь, что к тому моменту, как он закончит, привидение куда-нибудь пропадёт.
        Но когда он обернулся, дама всё ещё витала на прежнем месте:
        - Нам надо спешить. Идёмте.
        - Куда?
        - Нет времени, - она уже выплывала в коридор. - Ей нужна помощь.
        - Кому?
        Ларкрайт последовал за ней и тут же услышал лай Спайка: тот выскочил из кухни, подпрыгнул, попытавшись схватить даму за край дождевика, и неуклюже впечатался боком в стену. Карл придержал его за холку, с невольным удивлением отметив, что пёс совершенно не боялся: ему просто хотелось поиграть с незнакомкой.
        - Куда мы идём?
        Дама уже не стала тратить времени на ответ и просочилась сквозь входную дверь. Секунду или две Ларкрайт колебался, потом решительно отодвинул засов, выпустил пса и сам вышел на лестничную площадку.
        На улице по-прежнему шёл дождь, и стало ещё темнее. Но прохладное голубоватое мерцание инспектор увидел почти сразу. Дама вела его через улицу в сторону окраин. Вздохнув, Карл последовал за ней. Оставалось только надеяться, что она не ведёт его к другим, куда менее дружелюбным, духам.
        Маленькая Разбойница
        [ГОРОДСКИE УЛИЦЫ. 17:47]
        В логове Ала не оказалось. Я ждала его около часа, постепенно начиная волноваться. Потом переоделась в привычную одежду и, жалея, что не попросила Сильву задержаться, отправилась обратно в город.
        Несколько мальчишек рвались отправиться на поиски Алана вместе со мной, но меньше всего на свете мне хотелось, чтобы потерялся кто-то ещё, а такая вероятность была всегда. Особенно сегодня, когда о нашем визите в магазин наверняка знала уже вся округа. И я пошла одна.
        Поравнявшись со щитом, я накинула на голову свой ушастый капюшон. Мне предстояло перемещаться, не привлекая к себе внимания, и красная толстовка плохо подходила для этого… но другой сухой одежды у меня не было. И я решила, что яркость сыграет на руку: давно поняла, что чем старательнее скрываешься, тем с большим любопытством за тобой наблюдают и наоборот.
        Возле магазина я Алана не обнаружила, как не обнаружила его и на соседних улицах. Людей тут вообще было не много - все либо прятались в домах, либо работали ближе к центру.
        - Ал! - на всякий случай позвала я и, разумеется, ничего не услышала.
        Я дошла до ближайшего полицейского участка - если Ала поймали, он должен был тут засветиться. И наверняка бросил бы где-то шестерёнку - именно их он всегда оставлял, когда хотел предупредить о чём-то. Шестеренки я не увидела, зато заметила - двое «быков» курили на крыльце, обсуждая какую-то футбольную команду. Я некоторое время прислушивалась, прячась за углом, но вскоре решила продолжить поиски.
        Куда Ал мог пойти? Зная его - куда угодно. От продуктового магазина до склада с динамитом, если таковые в городе ещё были. А может, его снова потянуло в НИИ искать неприятности? Или…
        Низкий рёв прервал мои размышления. Из-за большого дома вылетел огромный чёрный автомобиль на красных колёсах и резко затормозил, раскрошив асфальт. Я шарахнулась в сторону и сразу поняла, на кого нарвалась. Коты.
        Леон и Джина Кац тоже относились к нашему, «крысиному» поколению. Вот только на момент Рождества им обоим уже было по восемнадцать лет. Они жили в одном из окраинных деревянных домов, с какой-то глухонемой бабкой, которая даже не приходилась им родственницей и умерла за пару дней до того, как всё случилось - вина близнецов в этой смерти доказана не была.
        Может, благодаря этому за Джиной и Леоном никто никогда не гонялся. Зато сами они гонялись за нами и во времена охоты на детей получали за это приличные деньги. Потом, усилиями того полицейского, Карла Ларкрайта, и его приятелей-журналистов, Госпожа Президент остановила охоту и выдворила близнецов из столицы. С тех пор мы не видели их и надеялись, что они благополучно сдохли в какой-нибудь канаве. Но теперь парочка вернулась и, кажется, с вполне определёнными целями.
        Точно каким-то чутьём, они всегда находили места, где мы прятались, и обожали долгие преследования. И если широкий, мощный Леон обычно ограничивался одним ударом, то малышка Джина была садисткой - использовала в качестве оружия длинный хлыст.
        Однажды, когда она пыталась поймать нас с Алом, он каким-то чудом увернулся от неё, и конец хлыста слишком резко вернулся к хозяйке. Джина лишилась глаза - с тех пор она носила на лице повязку. И за это она пообещала выпустить Алу кишки.
        Дверца машины распахнулась, Джина выпрыгнула на мокрый асфальт. Она двигалась легко и действительно напоминала кошку. Я вжалась спиной в стену, стараясь не дышать. Только бы они не заметили! Девушка остановилась, поправила собранные в пучок тёмные волосы и обернулась к брату:
        - Жди.
        Ответа я не услышала. Леон вообще говорил очень мало. Они с Джиной называли себя «близнецами». Но чёрта с два, чтобы я в это поверила. Она была тоньше его раза в два и казалась младше. А он сложением напоминал медведя. И что-то подсказывало мне, что их отношения не были братско-сестринскими.
        Джина прошлась вдоль дома, остановилась и набрала какой-то номер на мобильном телефоне:
        - Мы в городе.
        Ей что-то ответили:
        - Уже сегодня? К чему такая спешка? Никуда они не денутся. Поймаем сколько нужно. Только смотрите, мы не меняем расценок. Пять тысяч марок за одного.
        Я напряжённо прислушивалась: о чём это она говорила, интересно… не Ланна ли мы вывели из терпения, что он решил нанять Котов для охоты?
        Задумавшись, я не заметила, как Джина оказалась в опасной близости от меня. Ещё некоторое время она говорила, потом убрала телефон и… резко появилась из-за угла:
        - Привет, сестрёнка, - сказала она.
        К привычному обращению она добавила удар в челюсть, от которого у меня подкосились ноги. Здороваться в ответ я не стала: резко рванула вперёд, стараясь на бегу прийти в себя. Несясь по улице, я услышала: «Леон, гони!»
        Второй раз за день я убегала. Нога по-прежнему ныла, а улица, как назло, была широкой. Поэтому вскоре я без особого удивления различила за спиной рёв мотора. Огромная машина пёрла, как настоящий танк. Я надеялась, что Коты хотя бы не будут стрелять, и лихорадочно искала глазами какой-нибудь проулок. Сердце уже билось где-то в горле, а грудь сильно болела. И почему-то впервые пришла мысль: ну почему всё это происходит именно со мной? Есть хоть кто-нибудь… кто защитил бы меня? Кто захотел бы защитить?
        Я встряхнула головой. Таким как я не стоит тратить время на то, чтобы жалеть себя. На глаза попалась узкая улочка - и я свернула туда, надеясь, что она не приведёт меня в тупик. Я не сомневалась, что Джина обязательно рванёт вдогонку, но я могу выиграть хотя бы минуту, чтобы убежать подальше.
        - Постой, детка! Мы просто отвезём тебя к доктору!
        «Сама сходи к доктору, тварь», - подумала я, но промолчала: голос доносился издалека, и пусть она думает, что я ещё дальше. Я свернула в ещё один закоулок, потом проскочила в какую-то подворотню и, промчавшись через безлюдный двор, вынырнула с другой стороны. Полминуты постояла, собираясь с силами, и метнулась в следующий проулок - неожиданно короткий. Точнее, я поняла, что он был короткий, уже оказавшись на грязной мостовой и услышав за спиной ворчание мотора.
        Это не была машина Котов, что не помешало ей мчаться на меня, не сбавляя скорости. Я почувствовала удар в бок: автомобиль задел меня и унёсся ещё до того, как я рухнула в грязь.
        «А ведь я обещала вернуться…», - подумала я, закрывая глаза.
        Комиссар
        [КВАРТИРА РИХАРДА ЛАННА. 15:35]
        - Папа, обещаешь? Ты приедешь?
        Голосок Аннет, казалось, не только звучал в трубке, но и заполнял всю комнату. Рихард устало улыбнулся:
        - Хорошо, воронёнок. Я постараюсь.
        - Мы с мамой очень ждём.
        - Не думаю, что мама меня ждёт, - мягко возразил Рихард.
        Аннет на том конце провода вздохнула и заговорила так, будто объясняла что-то очень глупому человеку:
        - Ну ладно… я жду. Я соскучилась, я тебя вижу раз в год.
        - Я постараюсь, воронёнок, - Ланн почувствовал привычную усталость. - Если доберусь до вас через такой снег и если мне не придётся задержаться на работе. Знаешь же, в Рождество всем хочется домой.
        - А тебе не хочется?
        - Хочется, милая.
        На этот раз Рихард не соврал. Домой ему хотелось. Вот только старый дом в пригороде, где жила его бывшая жена с дочерью, он давно уже перестал считать своим. И ничего удивительного, что в ту ночь он так и не приехал, понимая, что очередной порции осуждающих взглядов Виктории Ланн просто не выдержит: сорвётся, наорёт, напугает дочь - единственное существо, которое хотя бы пыталось его любить, и которое он также пытался любить.
        Его доконала тяжёлая работа, связанная с резким всплеском преступности: страну, готовившуюся выбирать нового президента, лихорадило. И лучше было немного расстроить Аннет, чем совсем испортить ей Рождество.
        - Воронёнок, не сердись … завтра ты найдёшь под ёлкой подарок.
        Книги. Много-много дорогих книг из лучшего магазина - весь длинный список, который Аннет составила за год. Она обожала книги. И прежде, чем читать, нюхала их страницы, становясь в такие минуты похожей на маленького зверька.
        Аннет его простила. Она всегда его прощала. И Рихард прямиком отправился домой. Рождество он провёл в обществе бутылки хорошего виски. И просто отключился, выпив лишь половину. А под утро был этот звонок.
        Он с трудом нашарил трубку и теперь всё никак не мог понять, что случилось.
        - Рихард она убивает меня…
        - Кто? - тряся головой, спросил он.
        - Эта девчонка… помоги…
        - Виктория, что за…
        - Помоги, Рихард! - голос у неё прыгал, точно воздух то попадал в лёгкие, то почему-то не находил туда дороги. - Они рвутся. Он был прав! Я чувствую. Я…
        И тишина. Напрасно Ланн звал жену по имени. А потом…
        - Папа… - голосок в трубке звучал очень глухо. - Прощай.
        Гудки. На секунду Рихарду показалось, что у него сейчас остановится сердце. Но ждать, случится это или нет, он не стал. Быстро набрал сначала номер скорой, потом номер полиции. Мельком глянул на часы: было ровно 5:23 утра.
        Больше он никогда не видел свою дочь.
        Рихард вздрогнул и потёр лоб: сон-воспоминание был не самым приятным. Настолько, что раз за разом он просыпался в холодном поту.
        С некоторым усилием он встал с дивана и уже собирался поставить на плиту чайник, когда раздался звонок в дверь. Рихард, мысленно проклиная всех, вышел в коридор и, как обычно не глядя в глазок, отодвинул засов.
        - Привет, Ричи.
        На пороге, улыбаясь, стояла Госпожа Президент. В руке она держала большой пакет, из которого торчала палка колбасы. Рихард усмехнулся:
        - Зравствуй, Гертруда. Ты по-прежнему уверена, что я голодаю?
        Она окинула его взглядом: от голого торса - по дому он всегда ходил только в старых джинсах - до пальцев босых ног:
        - Судя по тому, что ты по-прежнему не разжирел и в прекрасной форме, я не далека от истины. Впустишь?
        - А родина? - хмыкнул он, оглядывая дорогой костюм и безукоризненную причёску, никак не желавшие сочетаться с дешёвым магазинным пакетом.
        Она молча сделала шаг, оттеснила его бедром и вскинула брови:
        - Родина подождёт. Президент устал.
        Это она говорила всегда.
        Карл знал Гертруду Шённ уже почти сорок лет - с младшей школы. Она была его лучшим другом - в классе, в университете, в полицейском управлении, куда они вместе пришли работать. Потом был недолгий период абсолютного, казалось бы, счастья, - они одновременно влюбились, завели детей и стали дружить семьями. Казалось, всё должно было так и остаться… а вместо этого пошло под откос, но об этом Ланн вспоминать не любил.
        Потом в один прекрасный день Гертруда ушла в политику. Рихард толком не знал, какими дорогами она поднималась наверх так быстро, но примерно догадывался, с чего именно Гертруда начинала: она всегда была красивой. И такой же дьявольски умной. Поэтому Ланн уважал её - ведь совсем не легко проделать путь от домохозяйки до президента. А она проделала. Хоть и осталась в итоге на развалинах. Впрочем, на развалинах они теперь были вместе. Трое из четверых. Четвёртая умерла.
        И со студенческих времён они, встречаясь, всегда пили пиво и ели бутерброды с колбасой. Менялось время, менялись любовники Гертруды, прибавлялось седины в волосах Рихарда… но это оставалось всегда.
        Вот и сейчас он сидел за столом, наблюдая за ножом в её руках. И думал о том, что, наверно, он единственный человек в стране, кому Госпожа Президент специально нарезает колбасу такими толстыми ломтями. Гертруда Шённ улыбнулась:
        - Как работа? Выматывает?
        - Ничего, - он неопределённо пожал плечами и открыл две стоящие на столе бутылки пива. - Бывало хуже. А… твоя?
        - Сам видишь, - голос звучал тускло и безнадёжно. - Я на ней сдохну.
        Она разложила горку бутербродов прямо на широкой деревянной доске и села напротив Рихарда. Он протянул руку и накрыл её маленькое запястье ладонью:
        - Нет, старушка. Не допущу.
        Она рассмеялась, качая головой, и отпила пива. Со вздохом заглянула в горлышко бутылки, точно ожидая увидеть там возможное решение своих проблем, и медленно начала, подаваясь вперёд:
        - Рихард… Служба разведки мне кое-что сообщила…
        - У тебя всё ещё есть служба разведки? - с невольным удивлением спросил Ланн.
        Она откусила сразу половину бутерброда, некоторое время жевала, осуждающе глядя на комиссара, и наконец гордо произнесла:
        - У каждого президента есть служба разведки. Так вот… Наши западные друзья засылают к нам шпиона. Точнее, собираются. В ближайшее время. Псевдоним - Красная Гроза.
        - Красная, говоришь? - заинтересованный Рихард даже отставил бутылку. - В таком случае ты уверена, что друзья западные?
        - Более чем. Но ты верно угадал, наш гость из бывших.
        - И ты желаешь, чтобы я отследил его появление и застрелил раньше, чем он что-то разнюхает? Для этого у тебя есть служба…
        - Нет, Рихард… - она усмехнулась. - Я хочу, чтобы этот человек попробовал сделать именно то, для чего его и отправляют. Попался мне. Я хочу приручить его.
        - Дальновидно, - Рихард, немного успокоившись, одобрительно улыбнулся: - Свой чужой шпион никогда не помешает. А когда ожидается гость?
        - Пока не знаю. Скоро. Но пока забудь о нём, - она отодвинула доску и, положив руки на стол, опустила на них голову: - Как же у тебя одиноко, Рихард… Как ты тут живёшь? Заведи себе кого-нибудь. Девушку… - на лице появилась хитрая улыбка, - или хоть собаку.
        - Не надо, - коротко сказал Ланн.
        На секунду изящные брови удивлённо приподнялись. Потом Госпожа президент снова улыбнулась и вздохнула:
        - А ты не меняешься. Мой большой злой волк.
        Она отошла к окну. И только тогда, обернувшись через плечо, спросила:
        - Как там Карл? Ты не жалеешь, что он теперь твой помощник? Не обижаешь?
        Рихард потянулся за сигаретами. Ответить ему было нечего. Гертруда Шённ по-прежнему наблюдала за ним. Потом вернулась к столу, наклонилась, почти вплотную приблизив губы к его лицу, и прошептала:
        - Я люблю тебя, Рихард. Очень. Но если я узнаю, что…
        - О чём ты?
        Она выпрямилась, не сводя с комиссара взгляда:
        - О том, что людей не спасают из огня, чтобы потом издеваться над ними. А я очень хорошо знаю, как ты умеешь последнее. Ричи, не забывай, к этому человеку у меня особое отношение. Ты ведь помнишь, кем был его отец. Так вот, если с герром Ларкрайтом что-то случится по твоей вине… или по чьей-либо ещё, а ты не помешаешь… я убью тебя. Припомню все мелкие нарушения устава, которые ты допускал, и их будет достаточно для расстрела. После этого я продолжу тебя любить, но тебе уже будет всё равно.
        Он невольно улыбнулся:
        - Не горячись. Я стараюсь. Просто с ним тяжело.
        Гертруда смотрела сверху вниз:
        - Какой ты всё-таки дурак, Рихард.
        Он пожал плечами:
        - Может быть. Но за это не расстреливают.
        Она медленно направилась в коридор и уже у двери ответила:
        - К сожалению. И не нужно меня провожать.
        Маленькая Разбойница
        [КВАРТИРА КАРЛА ЛАРКРАЙТА. 22:02]
        Можно сказать, что моё пробуждение было приятным. Потому что впервые за последние четырнадцать лет я проснулась в кровати, на подушке и накрытая одеялом. Правда, у меня немного ныла челюсть - напоминание о встрече с Котами. Но всё остальное, казалось, было в порядке. Кто-то обработал мои ссадины, и теперь они почти не болели.
        На улице по-прежнему было темно, и времени могло быть как десять вечера, так и шесть утра. Почему-то мне хотелось верить, что сейчас всё же десять. Может быть, Карл Ларкрайт тогда не выгонит меня из своего дома сразу?
        Я слабо помнила, что произошло, когда почти потеряла сознание от удара. Кажется, Джина с Леоном меня всё же догнали, и брат уже собирался взвалить меня на плечо, в то время как сестра стала кому-то звонить. И в этот момент на неё прыгнула здоровенная рыжая собака. Точнее, собака лишь показалась мне огромной, а потом я узнала Спайка, сеттера инспектора Ларкрайта. Но даже тогда я и подумать не могла, что он сам появится из-за угла. Потом я помнила какими-то обрывками - он нёс меня на руках по какой-то лестнице, а в тёмной душной комнате его пёс лизал мою руку. На этом поток смутных образов обрывался окончательно.
        Я села, свесив ноги с кровати. Помещение, где я спала, было совсем маленьким, почти чулан. Из-под двери пробивался свет: в другой комнате работал телевизор, и я невольно прислушалась. Стрельба, мужские голоса…. Инспектор Ларкрайт наверняка любит гангстерские фильмы. Надо сказать ему спасибо.
        Я осторожно открыла дверь и оглядела помещение - чуть более просторное, но так же скудно обставленное: телек, стол, шкаф, стеллаж с книжками, огрызок ковра, на котором спал пёс, и большой очень старый диван. На экране телевизора действительно стреляли, бегали, ругались и целовались. Я приблизилась к дивану, где сидел, поджав ноги, хозяин квартиры, и осторожно опустилась на самый край:
        - Ну… здравствуйте.
        Я говорила тихо и прикрывала рот рукой. Мне не хотелось, чтобы он брезгливо отодвинулся. Но он улыбнулся мне и ответил:
        - Привет, Вэрди. Полегче?
        - Да, спасибо, - я устроилась удобнее и стала рассматривать инспектора - растрёпанного, какого-то невыспавшегося и с синяком на скуле. Заметив последний, я спросила:
        - Леон?
        - Ерунда, - Ларкрайт пожал плечами. - Эти двое боятся пистолетов, поэтому драться врукопашную мне пришлось не так уж долго.
        - Да, они не пользуются оружием, - медленно ответила я. - Теперь. Потому что кто-то хочет ловить нас живыми.
        - Кто? - насторожился он.
        - Не знаю, эта тварь так сказала, - произнесла я, имея в виду Джину.
        Инспектор, видимо, хотел сделать мне замечание, но передумал: снова стал смотреть на экран.
        - Как вы меня нашли? - полюбопытствовала я.
        - Привидение привело, - просто сказал он. - Такое синее и старое.
        «Карвен волновалась… наверное она его и прислала…» - от этой мысли стало теплее, и я улыбнулась. Потом поспешно пообещала:
        - Я сейчас уйду скоро, вы не думайте, и… я не заразная, не бойтесь.
        Он снова повернул ко мне голову и посмотрел как будто с недоумением:
        - О чём ты? Если хочешь уйти, то только утром, когда будет безопаснее. И поверь, мне ли не знать, что все вы здоровы. Чувствуй себя как дома.
        - Правда можно? - удивлённо спросила я.
        Он кивнул:
        - Конечно. Не бойся.
        Гангстер на экране пропел какую-то тягучую бранную фразу и открыл огонь по толпе полицейских.
        - Тогда… может быть, вы есть хотите? Я могу что-нибудь приготовить, если у вас в холодильнике что-нибудь найдётся.
        - Что-нибудь наверняка есть, - усмехнулся он. - Но я не хочу. А ты бери всё, что найдешь.
        На кухне, почти такой же тесной, как и вторая комната, я провела минут пять: просто сделала себе бутерброды - кажется, впервые за пять последних лет на белом хлебе, с настоящей колбасой и сыром. Потом вскипятила чайник и заварила чай. Вернувшись в большую комнату, протянула инспектору Ларкрайту чашку:
        - У вас замученный вид.
        - Спасибо, - он глянул на меня с удивлением, но чашку взял.
        Я ещё раз сходила на кухню, принесла бутерброды и кружку для себя и опять опустилась на диван. Фильм про гангстеров продолжался, и я стала смотреть на экран. Только сейчас я подумала, что в последний раз видела вблизи телек четырнадцать лет назад - когда жила с родителями. Мой отец тоже любил кино с перестрелками, а я обычно смотрела мультики - хотя как сказать, обычно, их ведь тогда особенно не показывали. А сейчас, наверно, вообще не показывают - зачем они нужны в стране, где почти нет детей?
        Инспектор Ларкрайт словно прочёл мои мысли: взяв пульт, он переключил канал, и по экрану забегали нарисованные звери. Я невольно улыбнулась и начала разглядывать их - крот, мышь и какой-то невразумительный ёж носились по лесу под радостную мелодию. Слишком радостную.
        - Переключите обратно, - негромко попросила я. - Вы ведь не любите мультики. А я за четырнадцать лет, наверно, из них выросла. Они нелепые.
        Он вернул на экран гангстеров, и я снова занялась бутербродами. Взглянув на инспектора краем глаза, заметила, что он, нажав кнопки, с недоумением уставился на экран громоздкого мобильного телефона, какие я иногда видела у взрослых. Некоторое время я сдерживалась, потом осторожно придвинулась и взглянула на светящийся зелёным экран. В центре темнели маленькие буквы сообщения: «Как ты?».
        - Родители? - поинтересовалась было я, но тут же осеклась, различив над сообщением ещё одну надпись: «Отправитель: Рихард Ланн». - О… простите. Не подумала бы, что он о ком-то может волноваться.
        Он меня не услышал и переспросил:
        - Ты что-то сказала?
        - Нет, так, мысли вслух, - отозвалась я, снова начиная внимательно его рассматривать. - Это, наверно, здорово, когда за тебя хоть кто-то волнуется. Даже мерзкий полицейский. У вас нет другого, настоящего отца?
        Он молча отпил чая из чашки. Ответ был очевиден. Я допила свой и встала:
        - Ладно. Я посплю ещё несколько часов и уйду. А то обо мне будут волноваться.
        Инспектор Ларкрайт взглянул на меня чуть внимательнее и покачал головой:
        - Завтра утром я поеду на работу. Ты выйдешь из дома только вместе со мной, я должен быть уверен, что с тобой ничего не случилось. Если попробуешь убежать ночью, Спайк тебя не выпустит. Будет лаять полночи. Но лучше не буди меня. Всё поняла?
        Я невольно улыбнулась: так за меня уже долго никто не переживал. И кивнула:
        - Как скажете, герр Ларкрайт. Спокойной ночи.
        - Спокойной, Вэрди, - он сделал телевизор тише.
        Я вернулась в маленькую комнату и легла на кровать, закутавшись в одеяло. Для меня это было такой странностью… в поезде я обычно заворачивалась в драное покрывало, как в спальный мешок, и накрывалась им с головой, чтобы поскорее уснуть и не успеть замёрзнуть. А здесь можно было растянуться. Почувствовать всем телом пусть и не слишком мягкий, но чистый матрас. А утром я обязательно приму душ, потому что мыться нагретой водой из озера совершенно невозможно. На этой прозаической мысли я и уснула.
        Инспектор
        [КВАРТИРА КАРЛА ЛАРКРАЙТА. 07:55]
        После драки с Котами - да и вообще после всего прошедшего дня - он чувствовал себя совершенно разбитым, правда, скорее морально, чем физически. Синяк на скуле его совершенно не беспокоил, как не беспокоило и обещание Джины найти его и выпотрошить. От одного воспоминания о поспешном бегстве Котов Ларкрайт невольно усмехнулся. И пожалел, что не всадил в спины брата и сестры по пуле.
        Сейчас, в сухой утренней тишине, Ларкрайт лежал и смотрел в потолок, думая о том что сказать Рихарду, когда…
        Грохот посуды на кухне заставил вздрогнуть и рывком сесть. Спайк вскочил и завертел головой. Потянув носом воздух, подбежал к двери в коридор и начал скрести деревянную поверхность лапой.
        Девчонка… За несколько часов сна Ларкрайт совершенно забыл о ней. А сейчас она как-то ухитрилась проскользнуть мимо него и, видимо, - судя по запаху, - решила похозяйничать на кухне. Карл свесил ноги с дивана и провел ладонью по лбу, отгоняя остатки сна. Поднялся и, пройдя через комнату, открыл дверь - Спайк тут же рванул в коридор. Почти сразу раздались радостные, совершенно детские вопли, которыми Вэрди его приветствовала.
        Когда минут через двадцать сам Карл, уже одетый и чувствующий себя намного бодрее, зашёл на кухню, девочка расставляла на столе тарелки с яичницей и чашки, в которых дымился чёрный кофе. Подняв на инспектора глаза, она робко улыбнулась:
        - Надеюсь, вы не против? Я в последний раз готовила на плите лет… много назад.
        - Конечно, нет, что ты. - Карл улыбнулся: - Спасибо. Как спала?
        Вэрди вздохнула и протянула ему вилку:
        - Очень хорошо. Так мягко и так тихо… ну, в общем, здорово.
        Она седа за стол и, опустив взгляд, начала ковыряться в тарелке. Яичница получилась вкусная, но сама девочка, казалось, совершенно не хотела есть. Карл внимательно наблюдал за ней, примерно догадываясь, о чём именно думает его гостья, но не решался с ней снова заговаривать. Наконец он всё же спросил:
        - Как ты живёшь… там?
        Она отпила кофе и, подумав немного, тихо и коротко ответила:
        - Нормально. Привыкла. Только холодно иногда.
        - Может, тебе что-нибудь нужно? - испытывая некоторое смущение, всё же поинтересовался Ларкрайт. - Вещи… или еда, или лекарства… А может, деньги? Я могу тебе помочь, я…
        - У нас всё есть, спасибо.
        Сейчас Вэрди смотрела прямо ему в глаза. Хмуро, внимательно и серьёзно. Она была очень красива, и Ларкрайт невольно любовался. Но, конечно же, больше всего… он просто жалел.
        - Слушай, Вэрди…
        - Да, герр Ларкрайт? - в голосе был тот же холод, что и в глубине глаз.
        - Если хочешь, ты можешь остаться.
        Тёмные брови удивлённо поднялись:
        - Что?
        - Совсем. - Карл обхватил ладонями свою чашку. - Просто так. Я отдам тебе вторую комнату. Правда… придётся прятать тебя от хозяйки квартиры, но…
        Девочка с прежним непониманием смотрела на него. Потом губы скривились в нервную усмешку, и Карл, решив, что догадывается, что её вызвало, покраснел и поспешно продолжил:
        - Не думай. Я не хочу… то есть, я не собираюсь делать с тобой что-то…
        - О чём вы? - вяло поинтересовалась Вэрди, отодвигая тарелку.
        - Ты знаешь, - теперь настала очередь Карла опустить взгляд.
        - Нет, не знаю, - она покачала головой. Потом вдруг расхохоталась: - А… вы хотите сказать, что мне не придется с вами спать?
        Сказано было прямо и резко, Ларкрайту осталось лишь кивнуть. Вэрди продолжала смеяться, почёсывая подошедшего Спайка за ухом. Пёс довольно прикрыл глаза, лишь изредка посматривая на хозяина - как казалось Карлу, с осуждением. Наконец, отсмеявшись, Вэрди тяжело вздохнула:
        - Спасибо. Но нет. Вы очень добрый, я не хочу, чтобы вы из-за меня чем-то рисковали.
        Репутацией, здоровьем… плевать.
        Ларкрайт поставил локти на стол и чуть подался вперёд, стараясь, чтобы слова звучали как можно более убедительно:
        - По улицам опасно ходить таким, как ты, Вэрди. Особенно теперь. Я не хочу, чтобы то, что случилось вчера…
        - Я просто буду осторожнее, - оборвала его девочка, упрямо сдвигая брови. - Я смогу.
        - Но…
        - У меня есть ответственность, герр Ларкрайт, - голос звучал непреклонно. - Как и у вас. И давайте каждый останется при своём. Не нужно делать и думать глупостей.
        Инспектор тяжело вздохнул. Прежде всего, из-за того, что чувствовал, с каким трудом даются Вэрди эти слова. Она хотела остаться - в нищей, но тёплой квартире, под хотя бы минимальной защитой. Всё это было написано на ее лице. Но там же было написано и то, что Ларкрайт не сможет её переубедить. По крайней мере, сейчас.
        Вэрди позволила дойти с ней только до лесополосы и заграждений, возвещавших об опасной зоне. Здесь они остановились. Девочка потрепала по макушке Спайка, потом улыбнулась инспектору:
        - Спасибо большое… за всё. Меня никогда не спасали. И уж точно никто не звал к себе жить.
        Карл, чувствуя резкие порывы ветра, поднял воротник:
        - Ты всегда можешь вернуться… помни об этом, - и протянул ей небольшой лист бумаги.
        - Мой номер. Звони, если…
        Она быстро скомкала бумажку и спрятала в карман:
        - Хорошо, буду знать.
        Не позвонит. Конечно, не сделает этого, никогда. И не только потому, что у неё нет телефона, для этого, в конце концов, есть городские автоматы. Карл нахмурился:
        - Обязательно звони. Я всегда тебе помогу. Обещаешь?
        - Обещаю.
        Она держала руки за спиной, Ларкрайт был уверен, что пальцы скрещены. И всё же сделал вид, что поверил, улыбнулся:
        - Береги себя.
        Она сделала шаг навстречу и обняла его:
        - И вы тоже.
        Девочка в красной толстовке отстранилась, не позволив обнять себя в ответ, и быстрым шагом направилась вдоль железной дороги.
        Комиссар
        [НАДЗОРНОЕ УПРАВЛЕНИЕ. 12:15]
        Не оборачиваться… Уже не в первый раз Рихард Ланн давал себе такое обещание. Там, в прошлом, осталось слишком много неприятных воспоминаний, готовых ожить от совершенно мимолётного соприкосновения с реальностью. Запах, звук, случайно сказанное слово. Пробудить их могло что угодно, и тогда они грызли его очень долго. А иногда им достаточно было, чтобы комиссар просто погрузился в сон.
        Он возвращался домой поздно ночью. И ему хотелось лишь одного - лечь и уснуть, веря, что мыслей об Аннет сегодня не будет. Их не прогоняла даже выпивка.
        На улицах было тихо и пусто, в прохладном воздухе чувствовалось незримое присутствие зимы. Рождество… очередное Рождество было близко, и жаль, что в их стране этот день больше не считался праздником. Он уже достиг окраин города, где многие дома были заброшены. Здесь не водилось даже бродячих собак и кошек, всё, казалось, умерло вместе с детским смехом. Ланн привалился к стене одноэтажного дряхлого дома и прикрыл глаза, собираясь перевести дух прежде, чем идти дальше… и неожиданно услышал рёв мотора.
        Машина остановилась метрах в десяти - выглянув из-за угла, комиссар Ланн увидел, как из неё выходят люди. Трое в неприметной одежде, с неприметными лицами. Один нёс небольшую канистру, а двое других выволакивали что-то с заднего сидения. Прищурившись, Рихард смог различить человеческую фигуру. Этот четвёртый был без сознания: голова клонилась к груди, лицо закрывали патлы слипшихся - видимо, от крови, - волос.
        Неосторожное движение - на асфальт, звякнув, упали очки. Один из незнакомцев выругался, подобрал их и спрятал в карман. Вся процессия направилась к болтающейся на одной петле двери того дома, за углом которого стоял Рихард. Комиссар подождал - он догадывался, что времени незнакомцам потребуется немного. Скорее всего, они не станут поджигать само тело, опасаясь криков, а ограничатся тем, что подожгут дом.
        Рихард в задумчивости вынул из карманов два пистолета. Один был табельный - с зарегистрированным на имя комиссара номером. Другой, тот, что побольше и с глушителем, не принадлежал никому. Теперь. По крайней мере, официально. И даже с затуманенной некоторым количеством алкоголя головой Ланн прекрасно помнил, из какого оружия нужно стрелять. Взводя курок, он с удовлетворением ощущал, что рука у него не дрожит. А тем временем в воздухе уже чувствовался лёгкий запах дыма. Ланн вздохнул и неторопливо пошел к двери.
        По сути, Рихарду было наплевать, кого именно он убивал, - преступников или каких-нибудь чёртовых борцов за справедливость, решивших по-тихому расправиться с преступником. Методы и у тех, и у других были одинаковыми, и Ланна это не устраивало. Не в его городе. Исход для них был один - три трупа с пробитыми головами: два лежали на проходе в комнату, а один так и остался в уже задымлённом коридоре.
        Комиссар втащил два тела в коридор, перешагнул через третье и, прикрывая лицо от дыма, решительно направился к ближайшей комнате - той, где пламя, кажется, пылало ярче всего.
        Жертва оказалась молодым человеком с тёмными волосами. Он лежал в почти замкнувшемся кольце огня, бросавшего на бледное разбитое лицо тени и уже подобравшегося к некогда светлой рубашке. Рихард приблизился и коснулся шеи, ощутив совсем слабый пульс. Но он был. Что ж… кем бы ты ни был, сегодня у тебя хороший день. Комиссар быстро подхватил молодого человека, стараясь поддерживать его голову в относительно ровном положении, и поднялся. Кольцо огня успело замкнуться, но никакого выбора, кроме как идти вперёд, не было. И Ланн, по возможности прикрывая молодого человека собой, сделал первый шаг сквозь дым и пламя…
        Оказавшись на улице, он жадно вдохнул воздух и тут же осмотрелся: никого, лишь пустая машина. Нужно бы вызывать пожарных, иначе запылает весь мёртвый квартал… но не сейчас.
        Обожжённые руки болели, плащ, который он сбросил и которым старался отгородиться от огня, обуглился… но пульс молодого человека всё еще бился. Рихард осторожно опустил на асфальт почти безжизненное тело. Лицо было очень красивым и… знакомым? Да, именно сейчас Ланн вспомнил, где видел его раньше. В газете недельной давности. Перед ним лежал оппозиционный журналист Карл Ларкрайт. Осознав это, комиссар догадался, чьих людей только что убил, и торжествующе усмехнулся: пусть окружавшие его Гертруду ублюдки из министерства внутренних дел знают, что свои дела надо делать тихо и чисто.
        Рихард начал расстёгивать пуговицы на рубашке журналиста, облегчая тому дыхание. Массаж сердца он в последний раз делал лет десять назад, а может, и больше… и ему казалось, что движения рук были слишком грубыми для худой грудной клетки.
        - Надеюсь, я тебя не угробил, - прошептал Ланн, снова всматриваясь в лицо.
        Ресницы чуть дрогнули. Молодой человек застонал и открыл глаза. Не дожидаясь вопросов, мужчина приветствовал его:
        - Комиссар Ланн, криминальная полиция. Кстати… - он помог Ларкрайту приподнять голову и указал на дом: - можешь попрощаться со своими друзьями.
        Слабая улыбка тронула разбитые губы, и наконец молодой человек прошептал:
        - Спасибо…
        В управлении было шумно. Начался обычный рабочий день: кто-то собирался выезжать на ограбление, кто-то вернулся с патрулирования… Всюду плавали клубы сигаретного дыма и слышались оживлённые голоса. И это нравилось Ланну куда больше, чем ночное гробовое молчание. Не хватало лишь одного…
        - Где инспектор Ларкрайт?
        Мила Дайн, рыжеволосая женщина-полковник, неопределённо пожала худыми плечиками:
        - Опаздывает. Сильно.
        - Чтобы, как придёт, быстро ко мне, - комиссар и сам удивился, что его голос прозвучал так раздражённо.
        - Хорошо, герр Ланн.
        Захлопнув дверь своего кабинета, Рихард первым делом начал просматривать свежие сводки. Красная Гроза… имя не давало ему покоя со вчерашнего дня. Каким образом он мог попасть в их город… произошло это или ещё только произойдёт? Ведь не так просто пересечь границу незамеченным, но если этот незнакомец действительно хорош…
        - Доброе утро, герр Ланн.
        Карл стоял в дверном проёме - собранный, аккуратный, с безукоризненно расчёсанными волосами… И отчего-то Ланн опять почувствовал раздражение.
        - Закрой дверь, - резче, чем сам того хотел, велел он.
        Молодой человек подчинился и приблизился. Рихард не сводил с него глаз и вдруг заметил на скуле уже успевший потемнеть синяк.
        - Так… - произнёс тихо и довольно угрожающе, с удовлетворением видя в глубине глаз страх. - И чем же ты занимался ночью? Откуда это?
        Ларкрайт сразу понял, о чём именно его спросили, и пожал плечами:
        - Ударился о дверь в вагоне.
        И даже взгляда не отвёл. Рихард усмехнулся. Вновь не без удивления поймал себя на странной мысли: «готов поверить». И ненадолго сделает вид, что поверит. В конце концов… это его собственная вина, что инспектор ему не доверяет, он привык к этому. Почему же тогда ему сейчас стало вдруг так погано от этого ровного тона и ясных глаз?
        - Жаль… - протянул медленно, поднимаясь из-за стола и идя навстречу.
        У Ларкрайта был усталый вид, будто ночью он спал очень плохо, а может быть, вообще не спал. Теперь Рихард увидел и поджившую рану на губе, и сбитые костяшки пальцев. Карл не шевелился, позволяя комиссару так беззастенчиво себя рассматривать. Ланн обошёл инспектора по кругу и, подойдя вплотную, остановился. Коснулся рукой подбородка, разглядывая синяк.
        - Что случилось?
        Почувствовал, как Карл вздрогнул, и сжал его плечо:
        - Ну? Я ни за что не поверю, что потом ты бил дверь ещё и кулаками.
        Ответом было упрямое молчание. Но Рихард готов был подождать ещё немного. Карл сдался:
        - Я… вступился за одного из крысят.
        - И за кого же? - вкрадчиво полюбопытствовал комиссар, по-прежнему не давая опустить глаза.
        - Я… не знаю, он очень быстро сбежал, как только я появился и отвлёк их внимание.
        - Их… кто эти они?
        - Коты.
        Ланн разжал руку и отступил. Ответ был ожидаемым, но слишком неприятным, даже для такого мерзкого дня, как этот.
        - Какого чёрта… - Рихард развернулся к столу и взял сигареты.
        - Они вернулись несколько дней назад, и… по всей вероятности они на кого-то работают. Охотятся за «крысятами».
        Ларкрайт мог этого и не произносить. Разговор с доктором Леонгардом по-прежнему был очень свеж в памяти комиссара. Вот только никаких мер на случай, если учёный вот так просто объявит новую охоту на детей, Ланн не предусмотрел. И сейчас единственной пришедшей ему в голову мыслью было пойти и всё-таки пристрелить этого чёртова ублюдка. Но, разумеется, так он поступить не мог. Уже через несколько минут в голове комиссара возникло другое, более разумное, решение.
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ КОЛЕЯ. 09:55]
        - Ну и кто виноват в том, что меня чуть не убили? Алан, какого чёрта?
        Я была слишком зла, чтобы понижать голос, и сама слышала его будто со стороны - дребезжащий, визгливый голосок маленькой девочки, от которого светловолосый горе-изобретатель лишь сильнее вжимался в стенку вагона, словно побитая собака.
        - Я искал тебя, Вэрди! Но…
        - Но прежде, чем возвращаться в логово, ты решил заглянуть на ту самую свалку, верно? - я сделала шаг навстречу, мимолётно оглянувшись: вокруг нас постепенно собиралась толпа детей, даже Маара таращилась на нас бессмысленным взглядом. - Что ещё тебе там надо?
        Он лишь отвёл глаза, понимая, что пятиться ему больше некуда.
        - Так не поступают, Алан! - голоса я больше не повышала, но уже оттого, что я вообще заговорила, Ал сжал кулаки. - Меня могли убить и убили бы, если бы…
        Тут я осеклась. Я не была уверена, что всем им стоило знать, с кем я провела вечер и ночь. Мы старались, как можно реже «светиться» перед полицейскими… и в это правило уж точно входил запрет на то, чтобы ночевать в доме полицейского, а утром готовить ему завтрак. И самое скверное - то, что придумала эти правила я.
        - Да, кстати, Вэрди… - Ал наконец посмотрел на меня. - А где ты была всё это время?
        Остальные смотрели с таким же любопытством. Я ощутила, что краснею. Конечно, я была лидером и не обязана была отчитываться, но всё же…
        - Коты гоняли меня по всему городу, когда я пошла тебя искать! - гордо вздёрнув подбородок, я окинула банду взглядом. - Они вернулись.
        Эти слова прозвучали как неожиданный рёв полицейской сирены: все подскочили и загомонили одновременно. Кажется, всех охватила самая настоящая паника. У нас почти не было детей, которые не знали бы Джину и Леона. Видя ужас в их глазах, я испытывала какое-то мерзкое удовлетворение. Так им и надо. Я отступила от Алана и прошлась немного по увядшей траве:
        - Так что советую быть поосторожнее. И ещё раз напоминаю… - я взглянула на Ала через плечо, - что мы НЕ воруем без моего приказа. Следующий вор будет изгнан из логова навсегда. И следующий, кто захочет выйти в город, должен сначала спросить моего разрешения. Иначе наказание то же. Все всё поняли?
        Ответом был нестройный гул:
        - Да, Вэрди.
        Я опустила голову, переводя дух. Мне стало немного легче. Ровно до того момента, пока я не вспомнила утренний разговор с Карлом Ларкрайтом. То, что он предложил мне, и от чего я так холодно отказалась, именно сейчас вдруг показалось очень желанным… я могла уйти из этого покорёженного поезда навсегда. Не голодать, не мёрзнуть и, самое главное, не отвечать ни за кого, кроме себя. Я ведь не лидер. Совсем не лидер. Чувствуя, как к глазам подступили слёзы, я закусила губу и тихо спросила:
        - Где Карвен?
        Ответом было молчание. Потом Ал нерешительно указал в сторону первого вагона:
        - У костра. Сегодня её очередь готовить.
        Он, кажется, боялся говорить со мной. Так же, как я боялась поднять голову, чтобы он не увидел моих слёз. И всё же я с усилием улыбнулась:
        - Спасибо, Алан. Я немного помогу ей. А после обеда ты покажешь мне, во что превратилось то изобретение. Ты ведь доработал его? Не просто же так ты сидел на заднице вместо того, чтобы действительно искать меня?
        В глазах зажёгся робкий огонёк надежды:
        - А тебе… правда интересно?
        Я кивнула и, развернувшись, направилась вдоль насыпи к костру - туда, где маячило несколько силуэтов. Карвен сидела над большим чаном и чистила картошку - руки двигались быстро и легко, кожура отходила тонкими спиральками. И кажется, Карвен о чём-то думала, она не заметила меня. Я, подойдя сзади, обняла её - мало обращая внимания на двух девочек помладше, сидевших напротив.
        - Спасибо, родная, - прошептала я ей на ухо.
        Рук разжимать не хотелось, но я знала, что Карвен не любит нежностей. И поэтому я устроилась рядом, взяв нож и картофелину. Начала срезать кожуру, чувствуя, как нож постоянно пытается вырваться из пальцев: я никогда не умела чистить картошку.
        - Как ты узнала, что я влипла? - спросила совсем тихо, но Карвен услышала. Бросила очередную картофелину в чан и посмотрела на меня с лёгкой улыбкой:
        - Почувствовала. Всё было хорошо?
        Снова вспомнив инспектора Ларкрайта, я некоторое время медлила с ответом. Потом вздохнула:
        - Даже слишком. Инсп… - поймав предостерегающий взгляд, брошенный в сторону наших маленьких помощниц, я поспешно поправилась: - тот, кого ты позвала, очень добрый. И… - секунду я поколебалась, потом, вздохнув, закончила, - мне даже не хотелось возвращаться.
        На бледном лице отразилось что-то, очень похожее на понимание. Карвен взяла новую картофелину в свои тонкие руки и начала вертеть, будто видела этот овощ впервые в жизни.
        - Я правильно помню, что он работает с… - она понизила голос, - комиссаром..?
        Я кивнула:
        - Личный помощник или что-то в этом духе.
        - И… как герр комиссар?..
        Вопрос был неожиданным, и задавала она его уже не впервые. А ещё… в ее глазах я вдруг увидела тревогу. Лишь на секунду, потом выражение лица снова стало сонным, отрешённым. Я пожала плечами:
        - Думаю, что прекрасно.
        Она промолчала и снова начала чистить картошку. Я нахмурилась:
        - А почему ты о нём спрашиваешь?
        - Просто так, ничего. - Картофелина полетела в котёл. - А Коты… они правда вернулись?
        - Правда. Им кто-то платит за то, чтобы они ловили нас. Странно, правда?
        - Странно… - тихо отозвалась Карвен. И снова опустила взгляд.
        Обед прошёл в подавленном молчании. Ребята почти не говорили, и нередко я ловила на себе не слишком дружелюбные взгляды. От этого становилось ещё неуютнее, а чувство беспокойства усилилось. Внезапно у меня мелькнула мысль: а что если Коты найдут наше логово? Ведь они не теряют времени зря… и если нам придётся с ними драться, рассчитывать не на что. Мы ведь не Речные, у которых до сих пор осталось какое-то оружие и укреплённая база. Если бы мы могли объединиться с ними… но ведь нам совершенно нечего предложить им. А значит, шансов на их помощь и защиту нет.
        Кажется, ребята ждали от меня каких-нибудь указаний, а может быть, обнадёживающих слов. Но я не могла дать им ни того, ни другого. И снова все разошлись заниматься своими делами - в воздухе по-прежнему чувствовалось странное напряжение…
        Инспектор
        [НАДЗОРНОЕ УПРАВЛЕНИЕ. 12:59]
        Всё, что можно было утаить, он, кажется, утаил. И комиссар, уже выслушав рассказ о криминальных отчётах из архива, приблизился:
        - Тебе сильно досталось?
        - Нет, ничего серьёзного.
        Ланн выдвинул ящик своего стола и достал оттуда пузырёк с йодом:
        - Твои руки надо обработать. Давай помогу.
        Карл неуверенно приблизился. Ланн, смочив клочок ваты, начал осторожно прижимать его к ссадинам.
        - Почему ты не сделал этого сам дома? Тебе же не восемь лет.
        - Забыл, не было времени, - отозвался Ларкрайт, глядя на свою руку, которую здорово жгло. - Спасибо.
        Забота была непривычной - особенно от Рихарда. Что-то в ней настораживало. Наконец Ланн убрал йод в ящик. Лицо оставалось непроницаемым. Инспектор хотел отойти, но комиссар остановил его:
        - Я надеюсь… ты не наделал вчера глупостей и не израсходовал ни одного служебного патрона? Оружие ведь зарегистрировано на тебя, а мы не можем сейчас вступать в открытый конфликт.
        - Нет, герр Ланн, - глухо ответил Карл.
        - Хорошо… Мне нужно сказать тебе ещё кое-что.
        - Говорите.
        Он был готов. И всё равно мучительно скривился от боли, когда пальцы сильной руки жестко вцепились в его волосы:
        - Ещё раз попытаешься обмануть меня - я убью тебя, - в голосе, звучавшем возле самого уха, слышалась едва сдерживаемая ярость. - Свяжешься с этими отродьями - я убью тебя. И никто тебя не хватится. Ты здесь не существуешь. Понял?
        - Понял, - шепнул Карл. Ему стало тяжело дышать, в глазах слегка потемнело. Как и всегда, неожиданная боль в соединении с ещё более неожиданной заботой была намного сильнее просто боли. Но он ответил уже твёрже, собирая всю оставшуюся волю: - Да, герр Ланн.
        - Хорошо, - Рихард выпустил его, и инспектор попятился. - Я отвечаю за тебя. Я…
        Взгляды снова встретились. Комиссар вдруг осёкся и замолчал, что-то дрогнуло в его лице. Карл хотел сказать что-то, но…
        - Теперь вон отсюда.
        Выйти Ларкрайт не успел: дверь открылась, и на пороге появилась Мила. В руках она держала трубку радиотелефона, в которой кто-то истошно верещал. Окинув мужчин взглядом, она доложила:
        - Одно из… - небольшая пауза, - логов… кажется, там проблемы. Мне только что позвонили.
        Первой, о ком подумал инспектор, была малышка Вэрди. Коты могли поймать её по дороге, и это его вина, что он не настоял на своём и не проводил её. Рихард тем временем вернулся к своему столу и начал перебирать какие-то бумаги:
        - В таком случае, пошли туда пару свободных ребят. Пусть разберутся.
        - Разбираться… - Мила ещё раз поднесла к уху трубку, из которой теперь не доносилось ничего, кроме гудков, - там уже не с чем. Повторяю, звонок сверху. Ехать должны вы. Это дело особой важности.
        На лице комиссара Ланна отразилось раздражение, но он справился с собой. Сгрёб в стол бумаги, сунул в карман пачку сигарет, зажигалку и кивнул:
        - Как будет угодно их светлостям. Собирайтесь, герр Ларкрайт, мы выезжаем через пятнадцать минут.
        Вслед за Милой Карл вышел из кабинета, и тут же на него обрушилась лавина звуков: полицейские галдели, кто-то о чём-то спорил, кто-то говорил по второму телефону. Было накурено. Привычная рабочая атмосфера, ничего необычного… кажется.
        Застёгивая мундир до самого горла и поправляя кобуру с оружием, Карл смотрел на серое небо за окном и думал о Вэрди, и от этих мыслей у него начинали дрожать пальцы. Нет. С ней ничего не случилось, это невозможно. Она жива и здорова. Вот только эта формулировка… Разбираться там уже не с чем. Справившись с собой, Карл попытался думать о другом. Главное - крепко стоять на ногах, говорил он себе.
        Комиссар
        [БАЗА РЕЧНЫХ. 15:25]
        Когда они вышли из машины, ветер уже буквально сшибал с ног. До зимы оставалось не так долго, и сегодняшний день чётко давал это понять.
        Рихард привычно поднял воротник и увидел, что Карл повторяет этот жест. По превратившейся в жидкую грязь земле они направились дальше - вдоль реки, нёсшей свои тёмные воды. База группы крысят, которая во всех уголовных делах фигурировала как «Речная банда», располагалась чуть дальше, вверх по течению, за чахлой еловой рощей - раньше там находился крупный завод по производству игрушек. Добраться туда было практически невозможно, даже на служебном автомобиле Ланна, специально предназначенном для езды по бездорожью. Но зато другая машина, ещё более мощная, кажется, справилась с такой задачей - об этом свидетельствовали глубокие рытвины, оставленные шинами, и смятая, а местами вырванная с корнями трава.
        - Коты, - негромко произнёс Карл. - И… думаю, уехали давно. Зачем мы здесь?
        - Я думаю, Гертруда просто хочет, чтобы мы увидели это лично, - неопределённо ответил Рихард, чуть ускоряя шаг. - И уверен, на месте уже работают.
        Инспектор снова замолчал, опустив голову. Карл почти ничего не говорил всю дорогу и сейчас, казалось, был чём-то сильно обеспокоен: оглядывался, точно ожидая увидеть кого-то, спотыкался на ровном месте. Рихард нахмурился и уже собирался поинтересоваться о причинах такого поведения, но впереди замаячила полуразрушенная ограда завода. Комиссар был прав: их ждали. Несколько с большим трудом заказанных из-за рубежа маневренных автомобилей, принадлежащих Управлению по особо важным делам, выстроились перед воротами. Водитель одной из них курил, привалившись к капоту. Заметив полицейских, он махнул рукой:
        - Герр Байерс вас уже ждёт.
        Жест был исполнен ленивого превосходства, но Рихарда это не задело: он уже привык, что особо важные всегда ставили себя выше других. Даже мелкие шавки за рулём. Мимолётно кивнув водителю, он прошёл мимо автомобилей к распахнутым воротам. Осторожно переступил через сорванный моток колючей проволоки и огляделся.
        База была разгромлена: о том, что здесь кто-то когда-то обитал, напоминали лишь горы относительно свежего мусора - картофельных очистков, пустых бутылок, бумажных пакетов, ярких упаковок от конфет и старых игрушек. Глядя на всё это, можно было подумать, что Речные живут не так уж плохо. Или жили…
        Пятна крови на траве бросились комиссару в глаза почти сразу. Их было не так много, но всё же вполне достаточно, чтобы понять: без боя дети сдаваться не собирались. Карл тихо окликнул его и указал на несколько стреляных гильз, потом - на стоявший в дальнем углу запущенного двора бронетранспортёр. Ланн тяжело вдохнул:
        - Не помогло…
        - Герр Ланн, герр Ларкрайт!
        Резкий голос доносился со стороны центрального корпуса - старого кирпичного здания, смотревшего на мир черными провалами выбитых окон. На крыше по-прежнему сидели несколько облупленных фанерных кукол и плюшевых медвежат - когда-то они были чем-то вроде вывески.
        Ланн узнал голос. Так же, как и сопровождавшее его птичье чириканье. Он перевёл взгляд с проржавевшей боевой машины на вход в здание - и тут же увидел там высокий худой силуэт.
        Сам начальник Управления, Вильгельм Байерс, уже спешил к ним - длинные белые волосы, собранные в хвост, трепал ветер. Ланн усмехнулся: походка у Байерса всегда была странная, шаткая, чем-то похожая на поступь большой цапли. Подойдя, мужчина протянул худую жилистую руку, и комиссар с некоторой неохотой её пожал, вслед за ним это сделал и инспектор Ларкрайт.
        - Мои люди уже работают внутри, здесь всё осмотрено, - голос прозвучал хрипловато, и Байерс закашлялся. - Отвратительная погода, Поли совсем замёрз.
        Ответом снова стало чириканье, и голова маленького зелёного попугайчика высунулась из нагрудного кармана начальника управления. Глаза-бусинки хитро блеснули.
        Комиссар вздохнул: ему трудно было понять некоторые странности Вильгельма Байерса, но так или иначе, странности эти приходилось принимать: полицейским Байерс стал отличным. Рихард хорошо помнил его ещё стажёром. Со временем этот парень сильно изменился. Но всегда маленькая противная птица с механическим крылом сопровождала его. Поли не умел говорить и вообще не отличался особым умом, но Вильгельм регулярно таскал попугая с собой - и когда был лейтенантом, и уже в более высоких званиях, и даже получив покровительство Гертруды Шённ, возглавив Управление. Байерсу было тридцать два года. Пограничный по правительственным меркам возраст. Перед Рождеством ему только-только исполнилось восемнадцать.
        - Хорошо, что фрау Шённ позволила вызвать вас, - тем временем заговорил Байерс. - Мне хотелось бы узнать как можно больше о… тех двоих. Их франкенштейн на колёсах побывал тут. И вдвоем они, возможно, ухитрились выкосить всю банду. Мы ничего не знаем о численности «Речных», но не меньше десяти, это точно. Вероятно, использовали какой-то усыпляющий газ, мы ищем его следы.
        - А вы нашли… кого-нибудь? - негромко поинтересовался Рихард, глядя на здание - сейчас он мог различить в проемах окон силуэты переходивших из помещения в помещение людей.
        Байерс поморщился:
        - Живых - нет. Мёртвых - трое. Два парня лет четырнадцати и маленькая девочка, в подвале. У них проломлены головы, у девочки свёрнута шея. Остальных мы не видели. Есть надежда, что ушли…
        - Нет, - неожиданно уверенно перебил его Карл. - Их забрали. Живыми.
        Байерс прищурился:
        - Откуда вы знаете?
        Комиссар быстро взглянул инспектору в глаза и чуть заметно покачал головой.
        - Потому что не думаю, что им удалось бы уйти от тех двоих. Я с ними встречался и знаю, о чём говорю.
        Голос Ларкрайта звучал твёрдо, и распознать в его словах ложь было бы трудно даже при желании. А у Байерса такого желания, видимо, не было: он, судя по хмурому виду, погрузился в какие-то нерадостные размышления. Ланн уже собирался окликнуть его, когда он очнулся сам и снова заговорил:
        - Тогда это ещё хуже. Зачем дети могли понадобиться Котам?
        Вовсе не Котам… - хотелось сказать комиссару, но он молчал. Прежде, чем сообщать Байерсу о планах Чарльза Леонгарда, стоило хорошо подумать. По многим причинам. И первой из них была Гертруда Шённ. Пусть лучше это Байерс услышит из её уст. Уж где-где, а между двумя жерновами Рихард оказываться не собирался. И поэтому лишь пожал плечами, потом вынул сигареты из кармана:
        - Всё, что я знаю, - что они снова охотятся на детей, уже несколько дней. Больше ничего знать мне не положено. А вот вы… - он закурил, прикрыв огонёк ладонью, - вполне можете быть в курсе, кому из правительства выгодно от них избавиться.
        - Кому? - Байерс погладил своего попугая по голове и вздохнул. - Да всем, герр комиссар. Даже вам самому или же мне, потому что нет крыс - нет лишней возни.
        - Не забывайте, - голос Карла прозвучал неожиданно резко, - что вы всё же говорите о людях, какими бы они ни были.
        Рихард снова взглянул на своего помощника - тот чуть побледнел. Комиссар мысленно поддержал возмущение инспектора: в конце концов… где-то среди этих детей была Аннет, как бы он ни пытался забыть об этом. Но… справившись со своими эмоциями, Ланн строго и предостерегающе взглянул на молодого человека. Однако Вильгельм Байерс никак не среагировал на его тон. Рассеянно взглянув на кровь под своими ногами, он продолжил:
        - Так или иначе… сейчас ни одна государственная структура не занимается уничтожением «крысят». Они и так в достаточной изоляции. А что касается лично меня, то я хотел инициировать новые исследования, чтобы наконец доказать общественности, что они здоровы.
        - А вы уверены, что они здоровы? - тихо спросил Рихард. - Вы можете за это поручиться?
        Байерс покачал головой:
        - Я могу это только предполагать, исходя из статистики: вспышек смертности было две, обе четырнадцать лет назад. Впоследствии такого не случалось, если не считать всех слухов о якобы поголовно умирающих опекунах. На самом деле умирали далеко не все, а те, кто умирал, были либо больны раньше, либо пожилого возраста. И, уж простите, я не уверен, что абсолютно все перестали контактировать с теми детьми. Я просто отказываюсь верить, потому что это… - он, казалось, некоторое время колебался, потом закончил: - жестоко.
        - Да вы идеалист, герр Байерс, - хмыкнул комиссар, выдыхая очередную порцию дыма.
        - Скорее оптимист, - тонкие губы тронула улыбка, на этот раз более искренняя. - И к тому же люблю детей.
        - Тогда вам не по пути с…
        Очень вовремя комиссар одёрнул себя. Он не должен был подавать виду, будто ему хоть что-то известно об отношении Вильгельма Байерса к Гертруде Шённ. Нет, конечно же, он не замечает взглядов, которые начальник Управления бросает на неё. И ничего не знает о причинах, которые толкают его постоянно искать возможности быть рядом.
        Помнится, когда впервые Рихард разглядел в портмоне Байерса портрет Госпожи Президента и списал это на мальчишескую влюблённость, шёл второй или третий год Охоты на детей. Сейчас этому человеку, возможно, предстояло в скором времени занять пост министра внутренних дел… но ничего так и не изменилось.
        - Вы что-то сказали? - глаза снова чуть сузились.
        - Не по пути с нашей страной, ведь с детьми здесь проблемы, - голосом, лишенным каких-либо эмоций, закончил комиссар, снова затягиваясь. - Впрочем, вам знать лучше.
        Зелёный попугайчик внимательно, даже с любопытством, смотрел на Рихарда. Потом уцепился клювом за край кармана и вскоре выбрался из него. Байерс мягко подхватил его рукой, пересаживая на плечо. Он, казалось, избегал взгляда Ланна, и тот понял, что, вероятнее всего, начальник Управления догадался о подтексте его последней фразы.
        - Да, я всё знаю. И именно поэтому… - попугай потянул клювом за ухо Байерса, мужчина чуть поморщился, - я сделаю всё, чтобы её указания были выполнены. А она не желает, чтобы гибли дети. Я открываю охоту на Котов и того, кто их нанял. И к вам у меня лишь один вопрос. Вы на моей стороне?
        Комиссар невольно усмехнулся и, спохватившись, спрятал эту усмешку за приступом лёгкого кашля. Сейчас ему казалось, что Байерсу вовсе не тридцать лет, а никак не больше шестнадцати - столько юношеской упёртости было в его холодных светлых глазах. Но всё же… идея была не такой и безрассудной. И Рихарду она нравилась: если пойманные с поличным Коты выдадут Леонгарда, можно будет многое изменить в нынешней расстановке сил, а Гертруда сможет жить спокойнее. Если бы только не ещё одно обстоятельство, которое никак нельзя было упускать из виду. Обстоятельство со странным именем Красная Гроза.
        - Знаете, герр Байерс… - медленно заговорил комиссар, - мне кажется, других сторон особенно и нет, так что на полицию в моём лице вы можете рассчитывать.
        Начальник Управления помог попугаю перебраться на своё левое плечо и улыбнулся:
        - Прекрасно. Тогда будем обмениваться сведениями и координировать наши действия, верно?
        - Именно так, - Рихард выбросил окурок и посмотрел на своего помощника: - не удивлюсь, если на этом мы можем быть свободны. Ведь герр Байерс вызвал нас исключительно ради…
        - Заключения военного союза, - улыбнулся мужчина. - Всё верно. И начать следует с усиления городских патрулей, особенно в ночное время. Открыто объявлять машину Джины и Леона Кац в розыск пока не стоит.
        Потому что тот, кого вы, возможно, смените, всегда ненавидел детей - и нормальных, и крысят. Этого Рихард тоже говорить не стал. Он прекрасно помнил герра Дитриха Свайтенбаха и «антикрысиные» декреты десятилетней давности. Именно этот человек был автором «татуировочной» инициативы, он же первым нанял Котов, и он же разрешил полицейским убивать детей при задержании. И это его людей он, Рихард Ланн, сжёг в заброшенном доме на городской окраине. Гертруда Шённ ненавидела своего министра внутренних дел. Но никого, способного и готового заменить его, просто не существовало. До сегодняшнего дня, когда…
        - Свайтенбах опасен, помните об этом, герр Ланн.
        - Ничего, главное дотянуть до декабря.
        Бесцветные короткие ресницы Вильгельма Байерса чуть дрогнули:
        - Почему именно до…
        Ах да. Увлёкшись планами, комиссар чуть не забыл о важной детали: нынешний начальник Управления по особым пока ещё не знает о своём будущем назначении. Гертруда Шённ не хотела, чтобы кто-либо из сторонников Свайтенбаха нашёл способ помешать её планам. А сторонников у министра было немало. Больше, чем у странного человека с попугаем на плече. И поэтому о планах знал лишь Рихард.
        - Я тоже в чём-то оптимист и надеюсь, что к декабрю мы несколько изменим текущую ситуацию. Достаточно изменим.
        - Аа… - по глазам Байерса трудно было понять, поверил он или нет. И всё же, когда он снова заговорил, голос звучал уже сухо и деловито: - Итак, вы сделаете то, что я вам сказал?
        - Да, конечно, - Рихард рассеянно взглянул на Карла, внимательно осматривавшего землю под ногами. - Это здравые меры, но я надеюсь, вы оставляете мне некоторую свободу действий?
        - Не сомневайтесь, герр Ланн. - Мужчина кивнул. - Зелёный свет любым инициативам. Кстати… не знаете ли вы какого-либо учёного, способного возглавить… хм… экспериментальную лабораторию? Кроме Чарльза Леонгарда?
        Рихард тяжело вздохнул и опустил голову. Одного такого учёного он знал. Его бывшая жена Виктория, подруга детства Чарльза Леонгарда, работавшая его ассистенткой. Пожалуй, более талантливого учёного найти трудно - абсолютно все научные разработки Леонгарда велись при её непосредственном участии и под её строгим контролем. Вот только… Виктория умерла… четырнадцать лет назад… И комиссар покачал головой:
        - Нет.
        - Что ж… возможно, я кого-то найду, - Байерс снова спрятал попугая в карман, игнорируя его недовольную возню. - Мне нужно возвращаться к моим людям. Хотите остаться до конца?
        - Думаю, мы найдём другие дела, - Ланн вздохнул. - Сообщите нам, если что-то обнаружите?
        - Конечно. Будьте осторожны по дороге.
        - Тогда мы вас оставляем. Идёмте, герр Ларкрайт.
        Когда они уже снова шагали по раскисшей земле, Карл тихо спросил:
        - Вы доверяете ему?
        Рихард, не останавливаясь, снова закурил. Ветер бил прямо в лицо, и комиссару постоянно приходилось прикрывать сигарету ладонью. Поморщившись, он наконец ответил:
        - У меня хотя бы есть причины ему доверять. И я постараюсь делать это.
        - Но вы не сказали ему о Леонгарде и его новой программе…
        - Позже, - покачал головой Рихард. - Вильгельм любит рубить с плеча. Сунется к Леонгарду - обломает все зубы, потому что врагов у него пока больше, чем друзей, - какой бы пост он ни занимал. И… любовь слепа и безрассудна, Карл…
        Произнося последние слова, Рихард запнулся и быстро взглянул на своего спутника. Ларкрайт не смотрел на него: всё его внимание по-прежнему поглощала грязь под ногами. Комиссар ускорил шаг. До машины они шли молча. Уже заведя мотор, Ланн снова взглянул на инспектора: щёки у него горели от холода. Комиссар завёл мотор и посмотрел вперёд - видимость была нормальная, но всё же он включил фары.
        - Мы ведь поможем им… правда? - голос Карла звучал сипло и тихо.
        - Управленцам? - усмехнулся комиссар.
        - Крысятам.
        Рихард вздохнул и крепче сжал руль, до предела вдавливая педаль газа. Он не знал, что ответить. И не знал, зачем вообще ввязался в подобный «военный союз». Может, что-то внутри него ещё верило, что Аннет жива. А может…
        - Постараемся, - ответил он.
        Разбрызгивая грязь, машина неслась вперёд. Инспектор Ларкрайт смотрел в окно на силуэты чахлых деревьев. К тому моменту, как удалось выехать на ровную дорогу, он уже дремал, прислонившись виском к стеклу. Вскоре голова склонилась на грудь. Видя, что очки падают с носа, комиссар Ланн поймал их, быстро спрятал в карман пальто инспектора. Внимательно посмотрел на спящего молодого человека и отвернулся. Если бы когда-то у него был сын, сейчас ему было бы чуть больше, чем Карлу.
        Мимо по пустой дороге с рёвом пронёсся автомобиль на огромных колёсах. Ярко-красных колёсах… Но прежде, чем Рихард успел осознать это, что-то с грохотом ударило по лобовому стеклу и упало на капот. Прокатилось по нему и рухнуло на асфальт.
        На треснувшем лобовом стекле остались мутно-алые подтёки. Уже нажимая тормозную педаль и выворачивая руль, комиссар услышал женский хохот и постепенно удаляющийся крик:
        - Передай этому выродку Ларкрайту, что мы его ещё поймаем!
        От ярости у Ланна потемнело в глазах. Больше всего он хотел сейчас ринуться за чёртовыми Котами. Но должен был попытаться удержать машину от столкновения с идущим вдоль дороги забором. Их всё-таки занесло. От резкого толчка Рихард выругался, но каким-то чудом не выпустил руль. Автомобиль взвизгнул шинами, но наконец послушался, замер.
        Карл, проснувшийся от сильного удара о стекло, никак не мог прийти в себя и всё тряс головой. Но кажется, в целом всё обошлось лучше, чем могло бы. Рихард, тяжело дыша, прижался лбом к рулю.
        - Ты в порядке? - переведя дыхание и выпрямившись, он взглянул на инспектора.
        Тот кивнул, вытирая кровь с виска:
        - Мне показалось, Джина…
        - Джина… - вздохнув, подтвердил Рихард. - Уроды… - он толкну дверцу машины и направился вдоль дороги назад - на асфальте темнело то, что кинули на их капот. Тело маленькой светловолосой девочки в драном комбинезончике. Шея была свёрнута, личико разбито… И татуировка между большим и указательным пальцем.
        Девочка не была похожа на Аннет, но Рихард почувствовал, как его замутило. Выпрямившись, он взял телефон и набрал номер Координационного Центра Полиции. Оттуда кого-то должны были прислать, чтобы забрать труп. Оставаться и ждать он не собирался, как и переносить мёртвое тело в свою машину. Рихард назвал адрес, спрятал телефон и вернулся к автомобилю. Карл, открыв дверцу, пытался взглянуть за спину комиссара, но Ланн толкнул его в грудь:
        - Ничего интересного. Труп. Маленькая месть персонально тебе. Поехали.
        - Куда? - глухо спросил инспектор, послушно отводя глаза.
        Рихард потрепал его по плечу:
        - К тебе. И сегодня я остаюсь. Посплю в соседней комнате.
        - Почему?
        Ларкрайт смотрел на него с тревогой. Но в глубине глаз было что-то ещё. Облегчение? Комиссар не стал задумываться и, заводя мотор, отозвался:
        - Потому что не хочу, чтобы завтра на мой капот бросили и твой труп. Мне и так придётся мыть машину. Поехали.
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ КОЛЕЯ. 17:23]
        - Ну что, Вэрди, готова? - Алан нахлобучил очки мне на нос и нажал какую-то кнопку. - Поехали!
        - Хватит… - я раздражённо встряхнула головой. - Не делай из этого полета в космос, тоже мне, изобретатель. Надеюсь, оно меня не убьёт током?
        - Бросьте, мой капитан, - Алан всё ещё что-то регулировал и поправлял. - Тут всего лишь две ма-аленьких батарейки.
        «Которые ты украл, придурок», - пронеслось в голове. На всякий случай я закрыла глаза. Настроение у меня по-прежнему в минусе. Карвен, сидящая рядом на поваленном дереве, ободряюще погладила меня по плечу. Она снова молчала, наверно говорила с кем-то из своих привидений. Лучше бы она поговорила со мной. Я хмуро ковырнула землю носком кроссовка и вдруг снова услышала голос горе-изобретателя:
        - Можно смотреть!
        Я открыла глаза и в первый миг не совсем поняла, где нахожусь. Мир превратился в переплетение тонких разноцветных нитей. Присмотревшись, я поняла, что нити исходят от расхаживающих впереди меня ребят. Вот Алан, от которого ко мне тянется розовая, прерывистая нить. Вот Карвен. Целый клубок ярко-лиловых нитей уходит от её груди в небо. И совсем тонкая зелёная соединяет её со мной.
        Вокруг остальных было всё то же самое. Больше всего зелёных нитей, несколько розовых, пара холодных голубых. Фиолетовые шли только от Карвен. И только эти нити уходили в небо - остальные напоминали что-то вроде тонких светящихся поводков, соединяющих нас всех между собой. И я видела, как по каждой нити, точно кровь по вене, что-то циркулирует… какая-то энергия? Голубоватая, почти бесцветная - к Мааре. Розовая - от Алана ко мне… и было несколько таких, по которым потоки шли словно в обе стороны одновременно - понять этого я не могла. Лишь увидела, что зелёная нить, связывающая нас с Карвен, именно такая. Взаимная.
        Ал что-то отрегулировал - видимо, увеличил частоту, - и я начала видеть более тонкие зелёные нити - почти от всех ребят они шли, стягиваясь, к моей грудной клетке. А к Карвен от большинства из них тянулись голубые, зелёных было мало. Интересно… но ничего спросить у Алана я не успела: заметила ещё одну вырывающуюся из моего солнечного сплетения нить. Белую. Больше таких не было. И она не вела ни к кому из ребят. Она уходила куда-то вдоль железной дороги, постепенно теряя цвет. Туда же шла от меня ещё одна - зелёная. Сделав несколько шагов в том направлении, я остановилась. Обернулась и задала вопрос:
        - Что это, Ал?
        Он пожал плечами:
        - Вау, правда?
        - И, видимо, совершенно бесполезно… - я покачала головой. - Аура что ли?
        - Аура это ненаучная ерунда, - светловолосый сын дантиста сдёрнул очки с моего носа.
        - Леонгард не стал бы этим заниматься. Как думаешь… может, его дочка что-нибудь знает?
        - Сильва? - я усмехнулась. - Не думаю. Она не интересуется работой отца, она предпочитает танцы.
        - А… - Алан пожал плечами. - Понятно. Жалко.
        - Брось эту дрянь и почини генератор, - я отошла от него на пару шагов. - Я уже давно тебя прошу. У нас скоро совсем не будет света, и воду будем кипятить только на костре. Не говоря уже о том, что ты давно обещал утеплить вагон, где живут наши малыши. У них там сквозняк как на улице.
        Горе-изобретатель нахмурился:
        - Ладно, сейчас займусь. Но я всё равно узнаю, что это за очки и что за нитки. У меня уже есть мысль.
        - И какая же? - спросила я, стараясь придать голосу как можно меньше заинтересованности. Но почему-то белая нить, идущая от меня в неизвестность, не давала покоя.
        Алан загадочно улыбнулся:
        - После клинических исследований расскажу.
        - Гад.
        - Я тоже люблю вас, мой капитан.
        Он уже собирался гордо удалиться, как вдруг воздух вокруг нас задрожал и наполнился низким гулом, давящим на уши. Постепенно гул перерастал в угрожающий рокот, и ребята начали испуганно переглядываться, а я буквально приросла к земле. В голове пульсировала лихорадочная мысль: «Коты!», но вдруг…
        - Смотрите, самолёт! - крикнул кто-то из девчонок.
        Я вскинула голову и действительно увидела небольшой тёмный самолёт с открытой кабиной. Он напоминал те, которые я в детстве видела в книжках, - на них обычно летали военные, такой был и у лётчика, который упал в пустыню и подружился с Маленьким Принцем… это была моя любимая книга.
        Испуганные ребята начали разбегаться - кто-то прятался под поездом, кто-то залезал в вагоны. А я всё стояла, следя за рваным полётом крылатой машины. Такой красивой, но, кажется, кем-то подбитой, по крайней мере, от самолёта шёл дым.
        - Карвен… - тихо, дрожащим голосом позвала я, не отводя взгляда от неба.
        И неожиданно почувствовала, как холодные пальцы сжали мою руку. Карвен тоже смотрела вверх. Губы её шевелились, точно она шептала заклинание.
        Самолёт немного покружил над нами - пилот старался удержать его в одном положении и наконец оставил эти попытки. Машина на несколько мгновений зависла над озером и начала падать. Её хвост уже пылал, но я видела, что до кабины пламя ещё не добралось. И крикнула:
        - Надо его спасти!
        Карвен отошла на шаг:
        - Попробуй.
        Во взгляде была прежняя отрешённость, и впервые мне захотелось взять подругу за плечи и хорошенько встряхнуть. Точно почувствовав это, она вдруг улыбнулась:
        - Ты же знаешь, я не умею плавать. Но могу сделать кое-что другое… смотри.
        Она, закрыв глаза, резко вскинула левую руку вверх. Сжала ладонь в кулак, и воды озера превратились в огромную волну. Волна поднялась, мягко обволокла самолёт и вместе с ним опала вниз. И вместе с ними… без сил рухнула на колени Карвен. Из носа у неё пошла кровь, но на мой робкий шаг она лишь снова приподняла руку в запрещающем жесте и шепнула:
        - А теперь беги.
        И я ринулась к озеру. Папа научил меня неплохо плавать, и даже тянущая на дно мокрая одежда не мешала мне работать руками и ногами, быстро двигаться вперёд - туда, где дымился самолёт. В открытой кабине я уже видела пилота - различала светлые волосы и черную куртку, различала шлем с блестящими очками… и даже кровь, стекавшую по лицу.
        - Держитесь! - отчаянно завопила я, хлебнув немного ледяной затхлой воды. И, в несколько гребков оказавшись возле самолёта, вцепилась закоченелыми дрожащими руками в крыло.
        Здесь я позволила себе несколько секунд отдыха… но самое сложное было впереди. В два резких гребка я оказалась у кабины и окликнула незнакомца. Он не отзывался: голова бессильно склонилась на грудь, пристежной ремень впился в ткань куртки и, как мне показалось, продавил грудную клетку. Но человек ещё дышал. Быстро забравшись в самолёт, я выхватила из кармана маленький складной ножик. После встречи с Джиной я решила с ним не расставаться, и теперь начала разрезать ремень, стараясь по возможности не пораниться самой.
        Едва ремень лопнул, тело лётчика качнулось вперёд, на меня. Я потянула его, выволакивая из кабины. И вот мы оба в ледяной воде.
        Плыть вдвоём с высоким и довольно широкоплечим мужчиной было трудно - теперь волны швыряли меня из стороны в сторону. Пару раз я ударилась боком о самолёт, но наконец смогла отплыть от него… и краем глаза увидела, как с берега в воду метнулась ещё одна фигура. Это приободрило меня, и я, поддерживая голову спасённого лётчика над водой, поплыла вперёд.
        Маара оказалась с нами рядом именно в тот момент, когда силы почти закончились. Внучка машиниста молча поднырнула с другой стороны, подхватывая летчика. Я слышала, как она тяжело дышит, одной рукой она поддерживала тело, а другой буквально прорубала по воде путь. В очередной раз в голове мелькнуло: никто, кроме этой дурёхи не счёл нужным прийти мне на помощь… Но переживать было некогда.
        Наконец мы достигли берега, где уже собралась вся наша банда - настороженные взгляды не отрывались от меня. А я даже не могла подняться, так и лежала на раскисшей мокрой земле рядом с неподвижно распростёртым пилотом. Нащупала и сжала его руку - пульс бился. С трудом я приподняла голову:
        - Что уставились? Его нужно отнести в вагон.
        - Вэрди… - так навсегда и оставшаяся внешне пятилетней, но успевшая поумнеть до девятнадцати Сара Шуман поправила очки. - Зачем ты его притащила? Он… взрослый.
        - И что? - выдохнула я, ощущая боль в горле. - Он тонул.
        - И что? - в тон мне ответил кто-то из толпы. - Мы не приводим сюда взрослых. Они выдадут нас!
        Это оказался Робин - один из друзей Ала, долговязый и черноволосый. Мы звали его просто Угольщиком - никто не умел так разжигать огонь в кабине машиниста. Обычно он был таким же легкомысленным, как и Ал… но сейчас хмурился и говорил очень серьёзно:
        - Предлагаю отволочь его куда подальше и закопать, пока не проснулся.
        Многие согласно загудели. Дрожа от холода, я металась взглядом по лицам ребят. Равнодушным, даже озлобленным. Мне было страшно. Впервые. Как? Как я живу с ними? Где были мои глаза? И тут я вспомнила… что я - их вожак.
        - Так… - собирая силы, я медленно встала на четвереньки, потом выпрямилась. - Заткнулись все. Будет так, как сказала я. Он останется, и мы его вылечим. Что будет потом - решим потом. Сейчас я замёрзла. Что вы будете делать, если я сдохну? Кто-нибудь умеет так же хорошо воровать и уходить от быков?
        Ответом было молчание. К Робину подошёл Ал и встал рядом. Он молчал. И я с досадой бросила ему:
        - Там Карвен… потеряла сознание. Она может простудиться, если останется лежать на холодной земле.
        Алан сказал что-то двоим мальчишкам, и они отделились от общей группки. А я снова склонилась над спасённым лётчиком. Сейчас, даже в вечерней полутьме, я видела его лицо - смугловатое, с прямым носом. Светлые волосы падали на лоб, губы были плотно сжаты. Наверно, ему было лет тридцать, может, чуть меньше. Он показался мне очень красивым. Может, из-за этих блестящих пилотских очков на шлеме…
        Протянув руку, я убрала с его лица волосы и неожиданно незнакомец открыл глаза. Он взглянул на меня - без малейшего удивления. Слабо улыбнулся:
        - Привет, принцесса…
        Смущённая, я огляделась. И только тут поняла, что обращается он всё же ко мне. Банда молчала, никто не подходил ближе. Даже Алан.
        Все они теперь смотрели не на нас, а на погружающийся в воду самолёт. И я могла спокойно смотреть на незнакомца.
        - Как тебя зовут? - тихо спросила я.
        Он попытался приподнять голову и снова со стоном откинулся назад. Нахмурившись, ответил:
        - Я… я не помню.
        - Тогда… - я успокаивающе провела пальцами по его щеке. - Я пока буду звать тебя Скай. Хорошо?
        Снова губы тронула лёгкая улыбка:
        - Это хорошее имя… А кто ты?
        - Я Вэрди. Не принцесса. Разбойница.
        - Спасибо, - он прикрыл глаза. Светло-серые.
        И я наконец очнулась. Алан внимательно смотрел на меня. Почему-то через свои чёртовы очки. Сняв их, тихо сказал:
        - Бело-розовая нить. От твоей груди к его. Только что появилась.
        Я ещё не знала, что это значит. Но я отвела взгляд:
        - Прекрасно. А теперь помогите мне его перенести.
        Часть между частями
        1. Загадочная
        С того дня, когда всё изменилось, прошло уже четырнадцать лет. Четырнадцать лет она красит губы сдержанной и взрослой помадой шоколадного оттенка. Четырнадцать лет подводит глаза, надеясь спрятать их испуганное выражение, а ресницы красит так, чтобы они казались непомерно длинными. Четырнадцать лет вместо привычных цветных курток носит дорогие шубки из меха… норковые, лисьи. Четырнадцать лет её ноги ноют от каблуков, а спину жжёт от завистливых взглядов женщин, мимо которых она проходит, чтобы сесть в белоснежный лимузин. «Сколько этой девушке?» Вопрос она всегда читает в глазах прохожих. Так хорошо выглядит… Но нет… не может же она быть ребёнком, сейчас и детей-то почти нет… Ведь правда?
        Правда. И Сильва рада этому. Ей не четырнадцать и она не крысёнок, нет. Кроме прислуги и учёных друзей отца никто не знает, что фройляйн Леонгард тоже не растёт.
        А ещё… есть кое-что, о чём не знают даже друзья семьи, а прислуга никогда и никому не расскажет. Вот уже четырнадцать лет Сильва Леонгард спит со своим отцом. С того самого дня…
        Мать Сильвы ушла ещё когда ей не было и года. В доме не осталось ни одной её фотографии и ни одной её вещи. Всё, что Сильва знала о матери, она знала со слов отца. Мама была умной, мама была красивой, мама, как и папа, лечила людей… а потом она однажды взяла и уехала в другую страну. В Японию. Почему? Она так захотела. Там у неё новый муж. Самурай.
        Просто. Коротко. Но Сильва никогда не ненавидела свою мать за этот поступок. Потому что не было ни минуты, когда девочка чувствовала бы себя одинокой или недостаточно любимой. Папа был рядом. Всегда. Что бы ни случилось. Иногда Сильва даже ловила себя на том, что рада отсутствию загадочной красивой женщины, японского врача. С ней пришлось бы делить папу. А Сильва никогда не любила делиться.
        Тот день она помнит очень хорошо. Последний… перед праздниками. Они с Вэрди Вардэнгой прогуляли школу и поехали на трамвае в парк кормить уток. Конец декабря был тёплый и мягкий, птицы даже не улетели. Снег ещё не выпал, казалось, вокруг стояла не зима, а осень, и девочки собирали разноцветные листья, бросались ими друг в друга. Долго сидели на краю деревянного мостика через незамёрзший пруд. И мечтали о том, как будут целыми днями гулять на каникулах. Может, всё-таки выпадет снег…
        Потом Сильва вернулась домой. Отец был задумчив, и, кажется, у него было очень плохое настроение. И… Сильве не нравилось, как он на неё смотрел. Так же нежно и внимательно, как и обычно, да, но… одновременно как-то странно, будто решал её судьбу. Отрубить ей голову или нет. Девочка попыталась прогнать эту мысль. Ерунда какая-то, наверно, он устал на работе, и надо просто сделать для него что-нибудь хорошее. После прошедшего в непривычном молчании ужина она сварила горячий шоколад. Единственное, что могла приготовить и не сжечь. Тогда в доме ещё не было прислуги, и обычно отец делал всё сам. А он замечательно готовил. И смешно выглядел в зелёном фартуке.
        Сильва поднялась к кабинету, осторожно неся в руках папину любимую чашку из тонкого тёмного фарфора. Дверь не была заперта, девочка вошла. Он сидел в глубоком кресле у камина с бутылкой какого-то алкоголя. Сильва замерла на пороге. Она никогда не видела, чтобы отец пил, даже бокала вина.
        Сильва подошла, поставила чашку на столик и тихо спросила:
        - Папа… что с тобой?
        Он молчал. Сильва протянула руку и осторожно погладила отца по волосам. Она всегда так делала, когда видела, что ему грустно. Но сейчас он неожиданно вздрогнул, будто она сделала ему больно. Потом приподнял голову:
        - Уйди… - голос звучал очень устало и непривычно хрипло.
        Но Сильва не ушла. Она наклонилась и попыталась заглянуть ему в глаза. Когда ей это не удалось, она присела на подлокотник кресла, оправив длинную свободную футболку, и спросила:
        - Ты что, на меня дуешься? Я только сегодня прогуляла школу, я больше не…
        Он неожиданно тихо рассмеялся, будто она сказала какую-то несусветную чушь. И покачал головой.
        - Тебе лучше уйти. Я…
        - А я тебе шоколад принесла.
        Сильва показала рукой на чашку. Но он не повернул голову в ту сторону, а внимательно смотрел ей в глаза. И Сильва снова прочла во взгляде то, что напугало её. На этот раз это было… нет, не может быть. Так ей вслед иногда смотрели старшеклассники. И некоторые учителя-мужчины. Сильва не знала, как это назвать. Но это было неправильно, ей всегда казалось, что её будто мажут грязью.
        - Пап… - снова тихо позвала она.
        Он отвёл глаза. Лишь на несколько мгновений. И прошептал:
        - Прости меня.
        Сильва непонимающе взглянула на него и покачала головой:
        - Ты ничего не…
        Его рука сжала её пальцы. Девочка невольно вздрогнула, но не отстранилась. А отец мягко потянул её ближе:
        - Сильва… как же я люблю тебя, - другая ладонь коснулась волос.
        Она улыбнулась:
        - И я тебя.
        А потом… Одним резким движением он прижал её к себе и коснулся губами губ. Сильва попыталась вырваться из странных объятий, но не смогла. Она ничего не понимала, её сердце бешено стучало, и она боялась открыть глаза. А потом её словно парализовало, и она даже не сопротивлялась, чувствуя, как пальцы осторожно гладят её волосы. Так, как и всегда, когда он заходил к ней пожелать спокойной ночи. Но… совсем по-другому. Было страшно. Настолько, что Сильва забыла, как дышать, и чуть приоткрыла губы, которые пыталась до этого сжать как можно плотнее, сопротивляясь этому поцелую.
        Тогда с ней что-то произошло. Что-то, отчего ушёл страх. Будто сломалась какая-то перегородка. Он отстранился.
        - Я похожа на неё… правда? - она не знала, зачем спрашивает.
        Но он молча покачал головой. Сильва поняла, что он не хочет вспоминать о её матери. И это пробудило в её груди какое-то странное, опьяняющее торжество.
        …После того, как Сильва расслабленно вытянулась на кровати, отец наклонился к ней. По его лицу она догадалась, что он снова хочет просить у неё прощения… и покачала головой, прижав палец к его губам:
        - Я тебя люблю. Тихо…
        Он прикрыл глаза. И сказал фразу, которой Сильва тогда не поняла:
        - Теперь с нами всё будет в порядке.
        На следующее утро на город обрушился такой долгожданный снег… А через ещё несколько дней все родители города умерли. Кроме её папы.
        Сильва открыла глаза. Часы глухо тикали, за окном всё было ещё серым… пять утра. Откуда-то доносились приглушённые голоса. Девочка поднялась и, пройдя босиком до двери, приоткрыла её. Выскользнула в коридор и крадучись направилась к лестнице.
        Внизу, в прихожей, горел свет. Прячась в темноте второго этажа, Сильва отчётливо видела силуэт отца - он говорил с незнакомой девушкой, чьи чёрные волосы были собраны в пучок, а один глаз закрывала повязка. За спиной девушки молча, скрестив на груди руки, стоял широкоплечий молодой человек в кожаной куртке и штанах защитного цвета. Девушка была одета примерно так же, только на её поясе Сильва заметила что-то вроде плётки. Сейчас девушка улыбалась, но в этой улыбке не было ничего дружеского или кокетливого. Одно безумие. Ледяное и огненное одновременно. Сильва вздрогнула, услышав громкий голос отца:
        - Вы сдурели? Я плачу вам за живых, а не за мёртвых! И точно не за то, чтобы вы швыряли трупы на машины полиции. Особенно Рихарда Ланна!
        - Никто не просил его соваться в чужие дела! - огрызнулась девушка. - А ту девчонку всё равно было не спасти, Леон не рассчитал силы и, кажется, у неё лопнула селезёнка или ещё что-нибудь. Она харкала кровью.
        Сильва почувствовала лёгкую тошноту и отступила на шаг. Отец сжал кулаки:
        - Их не нужно было убивать. И вообще бить. Вы что не могли устроить засаду и выкрасть двух или трёх человек? Теперь на месте базы шляется ублюдок Байерс со своими людьми! Не говоря уже о Ланне.
        Джина фыркнула и пожала плечами:
        - Они нас никогда не найдут. По крайней мере… - улыбка снова тронула губы, - в ваших интересах, чтобы так было, иначе…
        Отец раздражённо махнул рукой:
        - Знаю. И всё же впредь я настоятельно требую осторожности. Никакой полиции. И никаких лишних смертей. Залечь на дно, пока я снова вам не позвоню.
        Девушка дурашливо надула губы:
        - А я только вошла во вкус… - протянув руку, она погладила по щеке стоящего рядом молодого человека, - и Леон тоже.
        - Фройляйн Кац! - отец повысил голос. - Я думаю, мне не нужно напоминать вам…
        - А может, нужно? - девушка подмигнула. - Я люблю с вами говорить. Вообще со всеми, кому я противна… - Отец молчал. Сильва ждала, ничего не понимая. Наконец девушка пожала плечами: - Ну ладно. Когда они все передохнут от ваших экспериментов, звоните нам… а мы пока поищем другие развлечения. Леон, идём.
        Она развернулась, чтобы уйти, и тут отец вдруг схватил её за руку и резким движением повернул к себе:
        - Никаких развлечений. Поняли? Сидеть тихо. Иначе я зайду в подвал и поверну пару ручек на той машине. Я могу оборвать любую связывающую вас линию силы… - теперь уже он улыбался отразившемуся на лице девушки неподдельному ужасу, - а вы даже не поймёте, почему умираете. Так что лучше сидите тихо и не злите меня.
        Девушка прищурилась:
        - Как скажете…
        И, не прощаясь, решительно вышла за дверь. Молодой человек по имени Леон исчез следом. Отец, тяжело дыша, смотрел на бушевавшую за окном грозу. Вскоре рёв мотора возвестил о том, что ночные посетители уехали.
        Сильва вернулась в комнату и легла. Сердце её учащённо билось, она ничего не понимала. Кто это был? Почему они так резко говорили с отцом, и чем он им угрожал? Они ведь боялись его… Но и он боялся их? Кого они убили? И что если они убьют отца?
        2. Влюблённый
        Гертруда Шённ всегда и всё делала сама, несмотря на то, что была президентом. Кроме одного… она иногда разрешала ему расчёсывать свои длинные волосы светло-рыжего оттенка. И он любил такие дни.
        Сегодня, когда молчаливая девушка - личный секретарь Гертруды - провела Вильгельма Байерса через несколько просто обставленных комнат в личный будуар президента, начальник Управления по особо важным делам увидел, что женщина всё ещё одета в халат и прячет волосы под сеткой.
        Без косметики, недавно проснувшаяся, она была очень красива, несмотря на свой возраст. Байерс не видел этих сорока девяти лет. Нет… Гертруда Шённ выглядела на тридцать… может, чуть больше. И Вильгельм любовался ею, чувствуя себя мальчишкой. Рука, пожавшая его руку, была такой нежной на ощупь, и её не хотелось выпускать.
        - Доброе утро, - она улыбнулась. - Как обстановка в моей стране?
        Привычное приветствие, привычный вопрос. Байерс ответил:
        - Страна спала спокойно. Почти… - Байерс погладил своего попугая, как обычно сидящего в одном из карманов пиджака. Машинальное движение, помогающее взять себя в руки, даже несмотря на то, что Поли тут же тяпнул его клювом за палец.
        Гертруда засмеялась и указала на стул:
        - Подождите немного. И выпустите вашего чудного попугая.
        Она вышла в соседнюю комнату. Вильгельм Байерс помог Поли выбраться из кармана. Попугай тут же начал носиться по комнате - начальник управления видел, как блестит в воздухе механическое крыло, сконструированное из самого лёгкого из возможных сплавов. Поли уже вылупился однокрылым, таким Байерс его и купил на рынке в каком-то убогом пригороде. И ему стоило большого труда и больших денег найти сначала нужного инженера, а потом и нужного хирурга. Но попугай напоминал Вильгельму его самого. И был надёжным другом. Намного надёжнее, чем люди.
        В ожидании президента Вильгельм стоял, невольно оглядывая комнату. Насколько он знал, это было единственное место в доме, где Гертруда Шённ позволила себе роскошь - мягкую мебель с ножками из красного дерева, огромное, в полстены, зеркало, резные шкафы и бархатные занавески на окне… истинная женщина. Вильгельм улыбнулся. И, наверно, ни в одной другой стране президент не принимает министров и других подчинённых в личном будуаре.
        - Вы не заснули?
        Она, одетая в простое светло-бежевое платье с глухим воротником, появилась на пороге. Волосы были распущены, но не расчёсаны. Госпожа Президент протянула Байерсу деревянный гребень:
        - Поможете мне? Вам я доверяю как никому, у вас самые длинные волосы в министерстве, и вы знаете, как с ними обращаться.
        Он невольно рассмеялся и кивнул. Женщина опустилась на обитый бархатом пуфик, спиной к начальнику управления. Коснувшись длинных прядей, он спросил:
        - Хотите узнать подробнее о вчерашнем инциденте с базой крысят?
        - А вам есть что рассказать?
        - Только одно. Судя по всему, за этим стоят Коты.
        Она вздрогнула. Вильгельм продолжил:
        - Они всё разнесли и увели детей, оставив трёх убитых. А один труп бросили на капот машины Рихарда Ланна.
        - Ричи, боже мой… - прошептала она. Байерс ощутил укол ревности.
        Старый полицейский не вызывал у начальника управления неприязни… но за один тон, которым Гертруда Шённ произносила это имя, хотелось пустить пулю ему в лоб.
        - Вы с ним договорились о сотрудничестве?
        - Да, фрау, - он осторожно расчесал ещё несколько прядей. - Будем ловить Котов вместе.
        - А придумали что-нибудь для защиты… детей?
        - Увы. Пока нет такой возможности. Я просто не знаю, как… - он запнулся. - Люди их боятся. Даже Рихард Ланн.
        - У Рихарда есть для этого причины… - она чуть повернула голову. - Он слышал, как умирала его жена. Правда, я до сих пор иногда задаю себе вопрос, почему он не умер сам и почему не умер Леонгард…. Ведь теоретически… у них у обоих были дети.
        - Я знаю, фрау. А… - поколебавшись, он всё же спросил. - Вы знаете, где они сейчас?
        Она вздохнула:
        - Аннет, дочка Ричи, убежала в ночь Рождества. А что касается дочери Леонгарда… - голос дрогнул, - нет, я не знаю, где она. Я её никогда не видела. Может, умерла, может, тоже сбежала.
        После этого они надолго замолчали. Гертруда слегка опустила голову и закрыла глаза. Вильгельм продолжал расчёсывать её волосы. В очередной раз у него мелькнула странная мысль - Госпожа Президент была очень похожа на прекрасную императрицу, чьи портреты до сих пор украшали многие музеи этой страны. Та женщина тоже появилась на престоле словно из ниоткуда… чтобы спасти страну от краха. Он незаметно взял одну прядь и поднёс к губам. Как нежный шёлк.
        - Вильгельм… - прервав молчание, позвала Гертруда.
        - Да, Госпожа Президент? - откликнулся он, выпрямляясь. И тут же услышал смешок: она не очень любила, когда её так называли.
        - Я ведь помню, что у тебя остались ещё какие-то связи в той стране, откуда ты приехал и где учился, верно? - как нередко и бывало, она сбилась на «ты». - Ты работал…
        - В штабе начальника службы разведки, - кивнул он. - Совсем недолго, проходил стажировку до того, как… родители погибли. Но там остались другие люди из моего военного колледжа. Возможно, они уже получили более высокие звания.
        - Не сомневаюсь… - по голосу он знал, что она улыбается. - Если они такие же умные, как ты, Вильгельм.
        Он промолчал. Поискал глазами своего попугая - тот сидел на развесистой комнатной пальме и внимательно наблюдал за хозяином. Гертруда Шённ снова подала голос:
        - Значит, ты узнаешь мне всё о Красной Грозе?
        Байерс вздохнул и кивнул:
        - На мою страну он не работал, но наверняка на него вели досье.
        - Идеальным было бы узнать, какое конкретно задание он выполняет, но… этого ты сделать не сможешь. Поэтому базис. Где родился, семья, слабости.
        Вильгельм подумал немного и ответил:
        - Письмом такое не передашь. Шифровка о появлении этого человека шла до нас месяц, я мог вообще её не получить. Но, возможно, если мне откроют канал Глобальной Сети, я смогу узнать то, что вам нужно.
        - Я постараюсь обеспечить тебе это в обход Свайтенбаха. В ближайшее время.
        - Как скажете, - он отложил гребень. - По-моему, вы великолепны.
        Гертруда Шённ обернулась через плечо и снова рассмеялась:
        - Не смущай меня, - поднявшись, она подошла к пальме и протянула руку. Поли тут же сел на её указательный палец, издав довольное чириканье. - По тебе я скучала даже больше.
        Байерс не удержался и фыркнул. Потом тихо спросил:
        - Будут ещё распоряжения?
        Она нахмурила брови, задумавшись на какое-то время. Потом кивнула:
        - Думай об этих детях. И по возможности следи, чтобы из-за Котов ничего не случилось с Ричи и герром Карлом Ларкрайтом. Этого я не переживу. Ну а теперь… пойдём пить чай.
        3. Шпион
        Моё имя Николас Старк. Но последние лет десять меня называют Красная Гроза. Это я помог развалиться Стене. И я позаботился о том, чтобы самолёт, на котором в полном составе летела верхушка оппозиционной националистической партии Республики G, исчез, пролетая над горами K. Я сделал и многое другое. Да… у меня была насыщенная жизнь.
        А сейчас моё задание - Гертруда Шённ. История придумывалась банальная, голливудская. Упасть на самолёте где-нибудь в пустом районе. Незначительно пораниться - чтобы добраться до её дома, который, по последним данным, не охраняется - такова её прихоть. Просить помощи… и, прошептав, что меня преследуют, потерять сознание. Остаться… и заставить её влюбиться.
        Ведь она всего лишь женщина. Какой бы своенравной и жёсткой ни была. И всё ради того, чтобы наконец справиться с независимой республикой А. Потравить этих чёртовых нестареющих детей, из-за которых они все свихнулись. Потихоньку ликвидировать и заменить правящую верхушку. Заполучить государство под своё попечительство. Со всеми горами, полями, озерами, непроходимыми лесами и многовековой культурой… ведь наша страна всегда это делала - бралась защищать слабых. За умеренную плату, конечно…
        Говорят, Гертруда Шённ красива и умна. Говорят, ни один наш шпион ещё не ушёл от неё и её невидимой службы разведки. По крайней мере, живым. Но я не только рано или поздно уйду, но и выполню задание. Она будет моей и сделает всё, что я скажу. А потом… мы ещё решим, что с ней делать. Нет, я не люблю кровь. К тому времени фрау Шённ будет моим самым главным союзником.
        Да, я это сделаю. Вот только…
        Вот только… Скай всего этого не помнил.
        Он лежал, вытянувшись на чём-то вроде длинной койки, и оглядывал помещение, в котором находился. Его одежда высохла, да и вообще было довольно тепло. Над головой темнел потолок. Что же это? Кажется, вагон поезда. Грязные, но почти везде целые окна, ряды таких же коек, как та, где лежал он… Довольно мягкая. Наверно, когда-то здесь ездили пассажиры первого класса. А теперь…
        Теперь он видел лежащих там и тут младенцев. Множество младенцев, завёрнутых в тряпьё. Все они спали. Скай приподнялся на локте и тут же скривился от лёгкой боли в груди. На коже горел след от пристежного ремня. Да, он помнил, как летел на самолёте и как отключил антирадарную установку. Как мотор начал «кашлять». Как он пытался удержать машину в полёте. А вот куда он летел… зачем… Он даже помнил, что это называется амнезия. И помнил, что в стране, откуда он прибыл, очень высокие дома, похожие на стеклянные коробки. Но больше он не помнил ничего.
        Почувствовав рядом какое-то движение, Скай вздрогнул. Один из младенцев проснулся. Он взглянул на Ская, и тот невольно поразился осмысленному выражению его глаз. Казалось, совсем крошечный ребёнок может говорить. И Скай осторожно приподнял руку:
        - Привет…
        Младенец широко открыл рот и истошно заорал. А вслед за ним проснулись и другие. Десятки. Ор всё нарастал, Скай невольно зажал уши. Он понятия не имел, как обращаться с детьми, и поэтому решил ждать. И вскоре услышал торопливые тяжёлые шаги. В вагоне появилась крупная некрасивая девочка с бельмом на глазу. Оглядела младенцев и улыбнулась. Приблизилась, взяла одного из них на руки и что-то забормотала. Странно… но он тут же замолчал, а вскоре закрыл глаза. Девчонка продолжала бормотать, переходя от младенца к младенцу и беря их всех по очереди на руки. И постепенно крики стихли. Когда бельмастая поравнялась со Скаем, он потянул её за рукав:
        - Эй… как тебя зовут?
        Она посмотрела на него и пожала плечами. Решив, что она не слышит, Скай повторил чуть громче. Но снова не получил ответа. Подумав, он задал другой, более интересующий его вопрос:
        - А где… - сложное имя вылетело у него из головы, - где принцесса? Разбойница?
        Девочка дёрнула плечом, приложила палец к губам и повернулась спиной.
        - Она почти не говорит, - внезапно раздался знакомый голос со стороны тамбура. - Только бормочет. Её зовут Маара.
        Черноволосая бледная девочка появилась в дверях и медленно подошла к нему. И Скай тут же вспомнил её красивое имя. Вэрди. Улыбнулся: он был рад видеть её. Но девочка не улыбнулась в ответ. Окинула хмурым взглядом вагон и сказала:
        - Знакомься, это «живые овощи». Не бойся, больше с ними спать не будешь. Тут просто тепло, а я боялась, что ты простудишься. Ты пролежал несколько дней как мертвяк. Лишь иногда просыпался, мы даже выводили тебя на воздух по нужде или давали тебе еду. Помнишь?
        Этого он не помнил. Вообще почти ничего не помнил после своего падения. Кроме этой девочки, склонившейся над ним. И кое-что в её словах удивило его:
        - Овощи? Мне казалось, это… младенцы?
        Что-то странное мелькнуло в её глазах. Она вновь сдвинула брови:
        - Ты… не здешний?
        Он пожал плечами. Хотелось бы ему самому знать об этом чуть больше.
        - Не помнишь… ну… в общем… четырнадцать лет назад они были самыми обычными младенцами. Но сейчас выглядят точно так же, и толку от них нет, никакого… Поэтому они овощи: может быть, что-то и понимают, но не говорят. А мы, те, кто постарше, - крысята. Мне вот двадцать восемь лет, хотя и не скажешь. Понял?
        - Нет…
        Она вздохнула:
        - В этой стране нет детей. Почти нет. А те, кто есть, такие как я.
        - Красивые? - Скай улыбнулся. Вэрди покраснела и буркнула:
        - Не растут. Четырнадцать лет назад я была точно такая же, как сейчас.
        Звучало слишком нелепо и странно. Скай потёр лоб. Но эта девочка не выглядела сумасшедшей. И явно не шутила. Да и потом… её речь совсем не походила на речь подростка. Как и её взгляд - взрослый, холодный, как будто в этой жизни она повидала намного больше, чем он… и даже её жесты - такие взрослые и изящные, может, за кем-то повторённые, а может, и свои… Скай встряхнул головой, тут же отозвавшейся болью на это неосторожное движение. Справившись с собой, он прошептал:
        - Почему?
        Она вздохнула:
        - Наверно, ты хочешь есть… пойдём к костру, наши уже легли, там осталась картошка.
        Холодновато правда, но…
        - Ничего, - он наконец сел и потянулся. - Можешь взять мою куртку.
        Она усмехнулась:
        - Тебе будет холодно, а не мне. Я-то привыкла.
        Вместе они тихо покинули вагон. У Ская немного кружилась голова, и он опирался на худенькое плечо своей спутницы. Обернувшись, он снова увидел, как Маара качает младенцев. Или овощи. Теперь он не мог с точностью ответить на этот вопрос.
        На улице было довольно прохладно, костёр еле горел. Но Скай был рад и этому. Вэрди выудила из тлеющих углей с краю несколько картофелин и протянула ему вместе с небольшим складным ножиком. Сама села рядом, поджав колени к груди, и стала смотреть на огонь. Она молчала, и Скай со вздохом занялся картошкой. Разрезав одну, он протянул половину девочке, но та мотнула головой:
        - Ешь. Иначе будешь падать с ног.
        - А вы всегда её едите?
        - Больше особо нечего… нам нельзя в город.
        - Почему?
        - Не пускают, - она поправила волосы и вдруг улыбнулась: - но ты можешь оказать нам услугу и пару раз сходить туда. Ты взрослый, тебя не поймают и не арестуют.
        - Без проблем, - он машинально отряхнул золу с пальцев. - Я не помню, кто я, но может, у меня должны быть в одном из карманов деньги…
        - Их мы найдём и сами. Главное - чтобы ты пошёл.
        Скай кивнул, внимательно рассматривая девочку. Только сейчас он заметил на её руке между большим и указательным пальцем татуировку в виде крысы. И, набравшись смелости, спросил:
        - Что это?
        Она опустила голову:
        - То, из-за чего нас не пускают в город…
        И она рассказала историю о том, как четырнадцать лет назад все родители страны умерли в один день. Как дети прятались. И как жили взрослые. Скай слушал, пытаясь заставить себя поверить, но никак не получалось - звучало слишком неправдоподобно. И никакого логического объяснения к произошедшему подобрать тоже не удавалось. Дети… крысята… он рассеянно провёл по своим волосам, пытаясь их пригладить, и неожиданно увидел, что собеседница улыбается:
        - А ты, наверно, американец. Очень похож.
        - Может быть… - он пожал плечами. - Не помню. Почему ты так решила?
        - Вас такими показывали в телевизоре, - она накинула на голову красный капюшончик с ушами. - Белые зубы, светлые волосы, загар такой… а главное улыбка. Будто вы самые счастливые люди на свете.
        - Не думаю, что я самый счастливый, - возразил Скай.
        Девочка улыбнулась - грустно, по-взрослому:
        - Может быть, ты просто этого не помнишь.
        Он пожал плечами:
        - Наверное, если бы это было так, я бы никуда не летел.
        Она вдруг хитро прищурилась:
        - Хочешь, дам тебе ещё раз по башке, чтобы сразу всё вспомнилось?
        Мысль была дельной. Но Скаю она не понравилась, и он покачал головой:
        - Лучше я сам вспомню. Попытаюсь. Как-нибудь потом.
        Вэрди устало прикрыла глаза. Потом посмотрела на причудливые изгибы огня. И рассеянно запустила пальцы в свои пышные волосы. У неё был очень расстроенный вид, но Скай не успел ничего спросить - она заговорила сама:
        - Знаешь… мы не доверяем взрослым. И из-за тебя у меня проблемы. Они, другие…
        - Боятся? - понимающе закончил за неё он. - Судя по твоему рассказу, неудивительно. Ты хочешь, чтобы я ушёл прямо сейчас?
        Она молчала, опустив взгляд. Почему-то сердце Ская резко ухнуло вниз, но он с некоторым усилием продолжил:
        - Я найду полицейский участок, скажу, что меня ограбили и… в общем, не волнуйся, принцесса. Не пропаду.
        Вэрди по-прежнему ничего не говорила. Она рвала траву, на которой сидела, и кидала под ноги. Решив, что нужно успокоить предводительницу «крысят» ещё насчёт одной опасности, он добавил:
        - И ни за что вас не выдам. Ты…
        - Нет, - резко перебила она. Скай неожиданно заметил на щеках слабый румянец. - Я… я не хочу, чтобы ты сейчас уходил. Тем более, ты ещё слаб.
        - А твои ребята? - удивлённо уточнил он.
        И увидел, как презрительно скривились яркие губы:
        - Плевать. Ты ведь меня защитишь, разве нет? Ты мне должен.
        Скай невольно рассмеялся и бросил картофельные очистки в костёр. Отряхнул руки и кивнул:
        - Конечно, принцесса.
        - Не называй меня принцессой.
        - Почему?
        - Это глупо.
        - Но мне нравится так тебя называть.
        Вэрди снова покраснела. И взглянула на Ская с плохо скрываемым раздражением:
        - Я всё же дам тебе по башке. Иди спать обратно к живым овощам. А завтра или послезавтра, если хочешь, я покажу тебе город. Всё, спокойной ночи.
        Расставаться с Вэрди ему почему-то не хотелось. И он предложил:
        - Может, посидим ещё?
        - Мне нужно ещё кое-кого навестить. А тебе надо отдыхать. Только не разбуди уродцев. Приятных снов.
        С этими словами она поднялась и направилась вдоль поезда - к последнему вагону. Скай смотрел ей вслед. Почему-то его терзало любопытство. К кому пошла принцесса? На ночное свидание? Наверняка. Впрочем, это не его дело. Пусть идёт. Они ведь всё-таки знают друг друга уже много лет и живут по-взрослому, как бы ни выглядели… а он лишь чужак. И вообще ему здесь не место, ведь из-за него у Вэрди и так неприятности. Минуту Скай сидел перед костром… а потом встал и бесшумно последовал за предводительницей крысят.
        Поезд был довольно длинный, и он нагнал Вэрди, уже когда она забиралась в последний вагон, из покорёженного бока которого почему-то выступала половина старого рояля. Дойдя до него, Скай осторожно заглянул в единственное окно - видимо, вагон был когда-то багажным. Присмотревшись, он увидел девочку - ещё более худую, чем Вэрди, с прядями седых волос. В первый миг ему показалось, что девочка мертва, - таким бледным было её лицо. Но склонившаяся над ней Вэрди выглядела спокойной. Она что-то успокаивающе шепнула. Легла рядом и закрыла глаза, совершенно умиротворённая.
        Скай невольно улыбнулся и отступил от окна. Что-то внутри него уже начинало ревновать эту полуседую Незнакомку к Принцессе. Развернувшись, Скай пошёл обратно к первому вагону.
        4. Учёный
        Ресницы женщины дрогнули, и она открыла светло-серые глаза, взглянула на белый потолок. Сухие губы слабо шевелились, но говорить она пока не могла или не решалась. Доктор Леонгард улыбнулся и знаком велел ей молчать. Уже давно он не проводил операций в собственной больнице… особенно таких сложных - по пересадке почки. И таких удачных. Датчики ровно гудели, данные на экранах были хорошими, по ним можно было судить о наступившей ремиссии. Прошло уже довольно много часов. И… кажется, всё удалось. Он оказался прав. Ткани этих детей действительно были универсальны.
        Тридцатитрёхлетняя женщина, учительница в школе для «новых» детей, стояла на очереди уже второй год… и Леонгард вовсе не был уверен, что её удастся спасти. А теперь…
        - Спасибо, - шепнула она одними губами. И прикрыла глаза.
        Ради этого он и делал свою работу. Всегда. Даже сейчас.
        Вчерашние операции по переливанию крови тоже были удачными. Осталось самое сложное. Клетки костного мозга. И ещё сердце, ведь прошлая операция закончилась летальным исходом. Леонгард понимал, что пока не готов к столь сложным пересадкам. Нет, сначала нужно провести ещё несколько операций, как у этой пациентки, и только потом…
        Отойдя от койки больной, он посмотрел в окно. Сегодня впервые пошёл снег. Странно… в последний раз его так долго ждали четырнадцать лет назад - тогда осень тоже затянулась.
        - Знаете… - женщина по-прежнему говорила тихо, губы у неё были бледные, словно бескровные, - я не думала, что у меня есть хоть один шанс… Теперь сделаю то, что так хотела перед тем, как заболела…
        - И что же?
        Ответ стал для него чем-то вроде струи ледяной воды:
        - Возьму воспитывать кого-нибудь из этих бедных крысят. Я не боюсь. А их ведь кто угодно может обидеть, убить, поранить… как они живут…
        Чарльз невольно скривил губы. Но когда он обернулся, на лице его уже была ровная приятная улыбка:
        - Хорошая мысль, фрау. Благородная. А теперь вам нужно отдохнуть. Я позвоню вашей сестре и скажу, что с вами всё в порядке.
        - Спасибо. И… кому-нибудь из моего класса. Они так волнуются.
        …Выйдя за дверь, он тяжело привалился к стене и провёл пальцами по лицу. Сегодня он спал плохо… и хотя во время операции руки у него не дрожали, но сейчас вся скопившаяся усталость навалилась, огромная груда камней. Доктор зажмурил глаза и тут же поспешно открыл их, услышав приближающийся цокот каблучков: навстречу шла медсестра. Чернокожая. Не из местных. И как они, люди из нормального мира, сюда пробираются? А главное, зачем? Леонгард улыбнулся девушке и проводил её взглядом. Красивая. Но совсем не такая, как…
        Внизу его ждала Сильва. Скромно накрашенная, одетая в норковую шубку и красные сапожки на каблучках. Прекрасная. Чарльз улыбнулся, подошел к ней и, осторожно погладив по щеке, спросил:
        - Замёрзла?
        Она покачала головой:
        - Как всё прошло?
        Он вспомнил слова пациентки о крысятах и снова выдавил улыбку:
        - Хорошо. Она поправится.
        - Так что же это за удивительное открытие, что ты снова решился сделать операцию сам, хотя уже давно не возглавляешь хирургическое отделение?
        Он пожал плечами:
        - Новый метод пересадки. Ничего особенного.
        Она смотрела на него с прежним любопытством. На миг ему почему-то показалось, что она не поверила. Но тонкая рука уже сжала его руку:
        - Ладно… идём домой, папа.
        Когда они вышли на улицу, под падающие хлопья снега, на глаза Чарльзу Леонгарду вдруг попался рекламный щит, видимо, укреплённый не так давно. Гертруда Шённ, казалось, смотрела прямо на него и грустно улыбалась. А рядом с ней светлела надпись:
        «Заводите семьи. Родина начинается с семьи»…
        А сама она об этом не думала, когда бросала его с дочерью. Тогда она считала, что родина начинается с политики. И когда она осталась на развалинах, Леонгард торжествовал. Конечно, он не хотел катастрофы в таком масштабе, он хотел уничтожить не больше, чем один или два городских района, но… нет худа без добра.
        Неожиданно доктор почувствовал, как губы его снова растягиваются в улыбку. С семьи, говоришь? Что ж… похоже, в ближайшее время снова придётся включить стоящую в подвале машину. Теперь он управляется с ней лучше, чем тогда, и ошибок не будет. Желательно сделать это до того, как та, кому он пересадил почку, действительно кого-нибудь усыновит и свяжет себя нитью.
        От мрачных мыслей его отвлекла маленькая девочка, закутанная в шарф. Подскочив, она потянула Леонгарда за край пальто:
        - А фрау Черити уже сделали операцию? Мы очень волнуемся. Хотим, чтобы она вернулась в школу.
        На её руке не было крысиной татуировки. Новая. Леонгард вздрогнул, встретившись со светлым взглядом. Почему-то в горле у него встал ком. Неожиданно на помощь пришла Сильва. Она улыбнулась и кивнула девочке:
        - Да. Скоро вы можете её навестить, - она глянула на отца. - Ведь можно?
        Леонгард с усилием кивнул:
        - Конечно. Можно. Дня через три. Она вас всё время вспоминает.
        Девочка просияла:
        - Спасибо. Она нам как… как мама.
        И, развернувшись, побежала через дорогу. Доктор Леонгард посмотрел ей вслед. Голова у него снова слегка закружилась, Сильва мягко взяла его под руку:
        - На тебе лица нет. Ты слишком много волнуешься.
        Нет… он больше не включит машину. Не сможет. Ещё немного - и рано или поздно может случиться так, что по его вине в стране вообще не останется людей. Ни живых, ни мёртвых. И тогда…
        - Пап?
        - Да, милая. Идём.
        5. Ненужный
        Интересно… что же значат все эти тонкие цветные нити? Алан думал уже не первый день. Энергия? Здоровье? Или…
        Но у Ала никак не получалось сосредоточиться на этом вопросе Его мысли занимало совсем другое. То, как Вэрди носилась с этим непонятно откуда появившимся лётчиком. Сидела с ним, пока он был без сознания. Ухаживала. Гладила по голове. И всё время краснела, потому что он отвешивал ей какие-то красивости, когда временами приходил в себя.
        Нет, у Алана не было повода сердиться на незнакомца, которого девочка назвала Скаем. Едва поправившись, он стал помогать им: починить генератор, запастись водой, утеплить вагоны… Всё-таки зиме пора уже было настать и нужно было готовиться. Да и вообще… странно, но присутствие взрослого оказалось очень даже неплохим стимулом, чтобы крысята перестали ругаться между собой. А сколько девушек заглядывались на этого Ская. Но… он был лишь с Вэрди. Всё время с ней.
        И сейчас, глядя, как они вдвоём разводили костёр, Ал боролся с обуревавшим его раздражением. И чтобы отвлечься, начал думать о дурацких очках. Снова нацепил их на нос и нажал кнопки, и снова пространство вокруг расцветилось невидимыми в обычное время нитями. Та розовая, что тянулась от Ская к Вэрди, стала плотнее и ярче, более красноватого оттенка… вторая, идущая к Вэрди от самого Алана, была такой же бледной и мелко дрожала, как паутинка на ветру. От Вэрди же по-прежнему уходила куда-то вдаль ещё одна линия - белая.
        Ал снова задумался и взглянул на голубоватую нить, идущую от его собственной груди к груди Ская. Неожиданно у него возникла догадка… настолько неожиданная, но настолько же логичная, что мальчик даже повеселел.
        - Если красный это любовь… А синий это неприязнь… а белый… - тихо бормотал себе под нос Ал.
        - Эй, Ал, ты опять валяешь дурака? - голос Вэрди вмиг оборвал его размышления.
        - Лучше иди за картошкой в третий вагон.
        - Сама иди, - раздражённо бросил Алан и тут же встретил удивлённый взгляд. - Ладно… сейчас.
        Скай нагнал его уже по пути к вагону и пошёл рядом. Ал нахмурился и ускорил шаг:
        - Куда ты прёшься?
        Плевать, что он взрослый. Церемониться Алан не собирался. Мужчина поправил светлые волосы:
        - Вэрди попросила принести ещё дров. Они ведь там же, где вы храните еду?
        - Да, - кивнул мальчик. - Это самое сухое место, здесь картошка хоть не сгниёт, а дрова не отсыреют.
        И молча полез в вагон.
        - А почему ты такой сердитый?
        Алан поморщился и обернулся:
        - Давай честно. Я не доверяю взрослым и особенно не люблю чужаков, которые ничего не помнят… или делают вид, что не помнят. У Вэрди из-за тебя могут быть…
        - Да-да, она говорила мне, проблемы. Но поверь, - лётчик влез в вагон следом за Алом и направился к горке дров в дальнем углу, - в случае чего я смогу её защитить.
        - Мне не хотелось бы… - процедил сквозь зубы Алан, подхватывая небольшой мешок картошки, - чтобы у тебя был повод её защищать. А если он будет, то ты не единственный, кто может это сделать, понял?
        Странно… но Скай снова безмятежно улыбнулся и отобрал у мальчика ношу, под тяжестью которой тот слегка пошатывался:
        - Понял.
        В молчании они вышли из вагона - Скай держал под мышкой несколько поленьев, а в руке мешок. Алан понуро плёлся за ним. Да, он несомненно проигрывал в битве за Вэрди. Девочка улыбнулась, когда Скай подошёл к ней. На Алана она бросила лишь рассеянный взгляд. Изобретатель вздохнул и, развернувшись, побрёл вдоль поезда. В общем-то, он не был разочарован или обижен. Лидерша «крысят» никогда не воспринимала его всерьёз. Правда… раньше она вообще никого всерьёз не воспринимала, и от этого было не так обидно. А теперь…
        Ну и чёрт с ней. Алан тряхнул головой. Он ещё покажет, что может быть полезным. С этой мыслью он и направился в город. К дому, в котором жила Сильва Леонгард, благо адрес был изобретателю известен: несколько раз он бегал туда с Вэрди и обычно прятался где-нибудь, пока девочки болтали.
        Алу с его высоким ростом и привычкой прятать лицо под шляпой было нетрудно пересечь город, не привлекая лишнего внимания. И вскоре он стоял перед кованой оградой довольно большого, но скромного двухэтажного дома.
        Алан уже поставил на решётку ногу, как вдруг увидел двух крупных доберманов - сейчас они мирно дремали в большой будке. Но псины были не на цепях… и при малейшем движении Ала наверняка бросятся. Мальчик вздохнул и огляделся. И вдруг увидел в окне второго этажа девочку - кажется, она поливала цветы.
        Он поднял руку и начал махать в надежде, что она его заметит. И его заметили: одна из собак проснулась, лениво поднялась и пошла к забору. Она двигалась неторопливо, но от одного взгляда на мощное тело и оскаленную морду, с показавшимися из-под ощеренной верхней губы зубами, было достаточно, чтобы Алан испытал дрожь в коленях. Он боялся собак с детства и сейчас невольно попятился, не осознавая, что его и добермана разделяло несколько метров высокой ограды.
        - Ладно-ладно, ухожу, - запинаясь, пробормотал мальчик и уже развернулся, когда…
        - Джекилд, фу! - раздался девчоночий голос.
        Сильва, накинув на плечи шубку, поспешно шла к забору. Она легонько хлопнула пса по загривку, и тот, лизнув ей руку, направился к будке. Ал выдохнул.
        - Ты ведь… - она задумалась, припоминая, - Алан, да? Пришёл передать мне что-нибудь от Вэрди?
        Она была красивая. Очень. Сейчас Алан это видел. Такая холодная. Надменная… но совсем не такая красивая, как Вэрди. И ее темные глаза смотрели строго. Мальчик покачал головой. Потом, вдруг передумав, кивнул:
        - Пришёл задать вопрос… Впустишь меня?
        Сильва нахмурилась:
        - Не впущу. Ты даже Вэрди приносишь одни неприятности, а мне они совсем не нужны. Задавай здесь.
        - Хорошо, - Алан вынул из кармана свои очки. - Тебе знакома эта вещь?
        Девочка взглянула на слегка затемнённые стёкла без особого интереса, потом покачала головой:
        - Нет.
        - Значит, это не изобретение твоего отца?
        - Не знаю, может быть, и его. Я никогда не интересовалась его изобретениями.
        - Быть дочерью учёного и не интересоваться изобретениями?
        Сильва как-то странно усмехнулась:
        - У меня есть другие дела. А зачем Вэрди эти очки? И почему она не пришла сама?
        - У неё тоже есть другие дела, - мстительно отозвался мальчик и увидел, как дочь Леонгарда нахмурилась. Ал нажал две кнопки и через решётку протянул Сильве очки: - Надень их, увидишь много интересного.
        Она посмотрела на него с сомнением, но подчинилась. И через полминуты удивлённо спросила:
        - Что за нитки?
        - Поэтому я и пришёл. Так ты точно ничего не знаешь?
        - Ничего. - Сильва вернула очки и подняла воротник повыше. - Но если это действительно нужно Вэрди, я могу попытаться узнать. Отец почти ничего с работы не держит в доме, но материалы по некоторым старым проектам можно найти на верхних полках его шкафа.
        - А когда ты сможешь? - нетерпеливо спросил Ал.
        - Может, на следующей неделе, когда он снова пойдёт на работу. Не приходи сюда, я сама вас найду, понял?
        Она говорила холодно. Алан видел, что девочка расстроена. И неожиданно для самого себя сказал:
        - Кое-что Вэрди всё-таки просила тебе передать.
        Дочь Леонгарда чуть оживилась:
        - И что же?
        Алан молча сделал ей жест приблизиться. И когда её лицо оказалось возле самой решётки, быстро поцеловал холодную щёку:
        - Пока, Сильва.
        И, развернувшись, припустил вдоль забора, провожаемый оглушительным лаем собак. Пробежав метров шестьдесят, он остановился. Алан был вполне доволен собой и надеялся, что Сильва его не обманет. Она почему-то встревожилась, и он это увидел. Определённо… она что-то знала.
        - Эй, мальчик! Мальчик!
        Низкий голос заставил Алана вздрогнуть. Он повернул голову и увидел, что напротив затормозил белый автомобиль, за рулём которого сидит светловолосый черноглазый мужчина лет пятидесяти. Сердце у Алана упало: это был Чарльз Леонгард. И он явно смотрел на очки, которые Ал нахлобучил себе на лоб. Не отвечая, мальчик стремительно рванулся с места и нырнул в ближайший переулок. И только пробежав несколько кварталов до самой окраины, решился остановиться.
        6. Дикая
        Город, расстилавшийся внизу, был жалким зрелищем. Старинные здания, разрушенные ещё во времена Большой Войной, по-прежнему являли собой руины. А типовые блочные дома выглядели разбросанными на грязной дороге картонными коробками.
        Говорили, что раньше город был красивым, особенно центр. И его сердце - большой двухбашенный собор, древний, построенный из потемневшего песчаника - до сих пор билось. По крайней мере, так казалось Джине, стоявшей на самой верхней его площадке, там, куда никто не приходил, вот уже долгое время.
        Кошка усмехнулась. Кажется, за эти четырнадцать лет они с братом серьёзно преуспели: сменили грязную лачугу, где жили с бабкой, на это прекрасное сооружение. Да… даже ей, ненавидевшей в школе историю, собор казался прекрасным. И каким-то звериным чутьём Джина ощущала тепло и трепет тысяч сердец - всех людей, когда-либо преклонявших колени там, внизу, среди фресок и скульптур.
        Кошка презрительно скривила губы: сама она никогда не преклоняла колен ни перед сильными людьми, ни тем более перед каким-то там невидимым Богом.
        И всё же что-то всегда влекло её в этот собор, на эту площадку, в тень огромной статуи архангела… Джина не верила в ангелов. Но здесь ей было спокойно. Здесь она не боялась.
        Впрочем… она и так редко боялась. Почти никого, кроме…
        Джина с ненавистью посмотрела на браслет на руке. Тонкая полоска из неизвестного металла. Чем она только думала, когда этот доктор предложил им с Леоном работать на него? Наверно, её ослепила сумма. Пятьсот тысяч марок. Этого им хватило бы на то, чтобы вырваться из страны и потом уплыть далеко-далеко на пароходе, как она и хотела. Конечно, она на всё согласилась. И не знала, для чего нужны эти браслеты. Доктор сказал - они сбивают полицейские сигналы и не позволяют их засечь. Но очень скоро она поняла - доктор соврал.
        Ублюдок с его непонятной машиной из подвала. Машиной, от которой у Кошки начинали дрожать ноги, и всё обрывалось внутри. Она видела, как эта штука работает, иначе чёрта с два она бы слушалась и сидела сейчас, не высовываясь. Но когда она заупрямилась в прошлый раз, Леонгард спустился в подвал, нажал какую-то кнопку на огромном накрытом куском ткани ящике и…. следующее, что помнила Джина, - как ноги у неё подломились, и она кубарем катилась по лестнице. Горло у неё сдавило так, что вместо того, чтобы кричать, она лишь хрипела, пытаясь за что-нибудь уцепиться. А боль, которую она чувствовала, ударяясь рёбрами о ступени, была ничем в сравнении с той, что раздирала ее изнутри. Сверху она слышала сдавленное рычание Леона и, даже теряя сознание, протянула к нему, наверх, руку… но через несколько секунд уже рухнула к ногам Леонгарда.
        - Мерзавец, - прошипела она, поднимая на него глаза.
        А за спиной учёного, на странном ящике, горела красная лампочка.
        - Ну что… будете слушаться меня, фройляйн Кац? - улыбка совсем не была похожа на оскал. Она была ровная. Почти отеческая… если бы у Джины был отец.
        - Пошёл ты, - Джина приподнялась на локтях и плюнула ему под ноги. И рухнула от новой вспышки боли.
        - Значит… - холёные пальцы коснулись её подбородка, - денег и возможности выжить вам мало. Я могу предложить вам ещё что-то?
        - Сними это с меня, - Джина протянула к нему руку с браслетом.
        И услышала сухой смешок:
        - Пока вы не совсем оправдали моё доверие…. Я сниму их, когда буду уверен, что того недавнего инцидента с базой Речных Крысят не повторится. А так я хотя бы знаю, что в любой момент могу призвать вас к порядку. Дисциплина всегда полезна, фройляйн Кац… - он повернул какой-то рычаг, нажал какую-то кнопку, ящик перестал гудеть, а лампочка погасла.
        - А теперь вставайте и пойдёмте наверх.
        И Джина пошла. С того дня она возненавидела Леонгарда еще больше. Но сделка была в силе. Они с братом будут вести охоту, пока он будет за это платить. А потом они уплывут.
        Джина прикрыла глаза, вдыхая холодный воздух. Снова посмотрела на город, раскинувшийся внизу. Город, который не дал ей ничего. Всё, что у неё было, ей приходилось буквально вырывать у этого города из глотки. И она научилась даже получать удовольствие от этого.
        Сколько Джина себя помнила, она боролась. Боролась с бабкой, которая, пока что-то ещё соображала, пыталась наряжать её в дурацкие платья. Боролась с одноклассниками, смеявшимися над ней - из-за того, что в классе она была самой низкорослой, самой худой и хуже всех одевалась. Боролась с учителями, ставившими ей в пример прилежных дур из хороших семей.
        Да, она боролась со всеми. И только с Леоном… с Леоном она не боролась никогда.
        Леон всегда был её невидимой тенью. Широкий, нескладный, с непроницаемым лицом… даже в детстве он не проявлял эмоций. Было ли это симптомом его какой-то недоразвитости или просто чертой характера, не знал никто. Кроме Джины. Уж она-то понимала, что её брат не был слабоумным идиотом. Леон мог и чувствовать, и думать - и делал это. Просто… молча. И чаще действовал, чем говорил.
        Джина хорошо помнила, тот случай, когда одноклассники окружили её кольцом и начали насмехаться, - Леон молча врезался в эту толпу. Молча сломал руку тому, кто ударил Джину между лопаток так, что она упала. Молча выбил четыре или пять зубов тому, кто в неё плюнул. Молча отшвырнул к стене того, кто попытался задрать на ней платье. И так же молча взял сестру за руку и повёл домой - туда, где их отругала бабка. Как и обычно.
        Всё это тянулось довольно долго, пока наконец одноклассники не поняли - к Кацам лучше не подходить. Леон был всегда рядом с Джиной. Сколько бы человек ни бросалось на него, он побеждал. Избитый в кровь, с переломанными рёбрами, падающий с ног - но побеждал. Он был малочувствителен к боли, и это его спасало. Его начали бояться. А вместе с ним стали бояться и Джину.
        И она поняла, что, в общем-то, это здорово - когда при одном твоём появлении люди вжимаются в стену. Ведь не так легко одержать верх над человеком, который всё время молчит. А Леон молчал всегда, часто молчала и Джина.
        Став старше она, конечно, научилась защищаться и словами - это оказалось не так трудно. Затем в школе её стали считать самой испорченной старшеклассницей и самым большим позором. И по-прежнему Джина очень любила своего братика. У неё были на это вполне определённые причины.
        Мобильный телефон призывно задребезжал, и девушка взглянула на экран. Чарльз Леонгард. Что ему может быть нужно? Она нажала кнопку и тут же услышала бархатисто-стальной голос:
        - Фройляйн Кац? Как ваше здоровье?
        - Прекрасно, герр Леонгард, - ответила Кошка и начала прохаживаться вдоль края крыши.
        - Вскоре мне снова понадобятся «крысята». Помните о сделке?
        - Да, конечно. - Она посмотрела вниз. Несколько машин ползло по одной из боковых улиц. Кто-то в противоположной стороне играл на фортепиано что-то сентиментальное.
        - Тогда дождитесь вашего брата и скажите ему об этом. Через неделю охоту нужно снова открыть.
        - Хорошо.
        - И никаких глупостей. Никаких громких нападений, щенки из Управления насторожились.
        - Как скажете.
        - Умница, - она почувствовала, как губы мужчины скривились в улыбке. - И особенно внимательно вам стоит искать одного мальчика. Я не знаю его имени. Но могу описать внешность. Долговязый. Светловолосый. Голубые глаза и веснушки. На правом запястье рядом с татуировкой шрам. Его привезти отдельно.
        Джина замерла. Потом плотоядно усмехнулась и облизнула губы:
        - Поняла. И если вдруг вам интересно… я могу назвать вам его имя.
        - Неужели? С удовольствием узнаю его.
        - Алан Валберг.
        - Чудесно.
        Леонгард повесил трубку. Джина рассмеялась. Когда-то из-за этого мальчишки она потеряла глаз. А теперь ему предстоит потерять многое другое…
        Часть 2. Летчик
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 09:59]
        - Доброе утро, принцесса!
        Скай вышел из вагона и помахал мне рукой. Я вздёрнула подбородок:
        - Прекрати меня так звать.
        Лётчик усмехнулся и приблизился ко мне. Остальные ещё не проснулись, и в морозной тишине мы были вдвоём. Да, утро было очень прохладное. Но я привыкла к холодам, а Ская, видимо, грела его отороченная мехом лётная куртка. Которую он немедленно накинул мне на плечи, оставшись в чёрном свитере с высоким горлом.
        - Прекрати, - я попыталась стряхнуть куртку с плеч, но, не давая мне этого сделать, он крепко обнял меня и начал дышать в ухо: - какой же ты странный. Я тебе говорила меня не трогать, я этого не люблю.
        Он отстранился без малейшей обиды:
        - Как скажешь, принцесса.
        В куртке и правда было тепло, и я больше не пыталась её скинуть. Прошлась немного по замёрзшей траве и обернулась. Скай внимательно за мной наблюдал. И в очередной раз я задала себе довольно странный вопрос. Интересно, как он меня воспринимал? Просто как маленькую девочку, которую нужно греть и оберегать? Или как что-то более серьёзное? Я совсем не понимала, что значат его жесты и сейчас, наверно, повела себя очень глупо. Нужно будет обязательно спросить у Сильвы, что делать, когда тебе отдают куртку и обнимают. И почему от этого так приятно.
        - Ты обещала показать мне город. Помнишь? - он оборвал мои размышления.
        - А ты нормально себя чувствуешь?
        - Прекрасно, - он широко улыбнулся. - Если ты не заметила, принцесса, я ношу тебе дрова и картошку.
        Я невольно засмеялась и тут же снова задумалась. Вообще-то нам нужно купить продуктов и - на всякий случай - лекарств, ведь зима скоро наступит, а значит, все начнут простужаться. Но… для того, чтобы осуществить все планы, не хватало всего лишь одной важной вещи…
        - Я отправлю парочку наших «на дело» или пойду сама, и тогда…
        Светлые брови удивлённо приподнялись:
        - Что значит «на дело»?
        - Ну… - я замялась. Почему-то мне было впервые стыдно говорить об этом. - Позаимствовать чей-нибудь кошелёк, ведь…
        - Так вы воруете? - спросил он, теперь уже хмурясь.
        В раздражении я дёрнула плечами:
        - Случается иногда! А ты думал, мы выращиваем деньги в каком-нибудь вагоне? Или что они падают на нас с неба? Если ты не заметил, и если тебе это противно…
        Он в несколько шагов оказался рядом и сдернул куртку с моих плеч. От неожиданности я застыла на месте, борясь с желанием его ударить. Как он смел меня осуждать? Меня, у которой давно уже не было никакого выбора - воровать или не воровать, быть лидером или не быть. Да что он вообще о нас знал, он…
        - Вот, возьми.
        Пока я пыталась справиться с обуревающими меня эмоциями, он успел отстегнуть часть подкладки куртки и теперь, вынув что-то оттуда, протянул это мне. Пачка зелёных бумажных денег. Скай потёр лоб:
        - Не помню, откуда они у меня, я случайно обнаружил их несколько дней назад. Тогда они еще были мокрыми… но, наверно, сейчас ничего…
        Я знала эти деньги, видела их раньше. Они назывались долларами и ходили там, в остальном мире. Но и у нас была пара мест, где их можно было поменять - ведь до сих пор находились дураки, которые каким-то образом и по каким-то непонятным причинам приезжали сюда жить. Даже зная, что уже не уедут обратно.
        - Я тебя прошу, Вэрди… не надо ничего красть. Это опасно. А тут у меня не одна такая пачка.
        Я упрямо молчала.
        - И… надень обратно.
        Куртка снова легла мне на плечи. Я подняла глаза. Скай улыбался. И мне было стыдно. Так легко решить, что из-за воровства он меня презирает, да ещё и расстроиться из-за этого? Определённо, я глупею. Интересно, почему? Может быть, о таком можно тоже узнать у Сильвы? Ведь я в этом совсем ничего не понимаю. А может быть…
        - Спасибо, - я выдавила улыбку. - Тогда… мы можем пойти и поменять их. Если хочешь, через несколько минут, я только возьму пакеты и переоденусь. Только учти… в случае чего я твоя жена, понял?
        Кажется, его удивили эти слова. Я отправилась в свой вагон переодеваться, а он проводил меня удивлённым взглядом. Едва оставшись в одиночестве, я прислонилась к стене. Всё… совсем сошла с ума, ничего не соображаю. Подойдя к деревянному ящику я начала искать там самую тёплую и одновременно более-менее красивую одежду. Нашла лишь шерстяное платье и плащ, слегка потрепанный, но еще вполне приличный. По крайней мере, он был чистым. Одевшись, я сунула ноги в туфли на плоской подошве - на этот раз никаких каблуков. И в заключение надела свою любимую шляпку с вуалью и перчатки. На ходу подкрашивая губы остатками помады, я вышла из вагона на улицу и протянула сложенную куртку Скаю:
        - Не хватало ещё, чтобы ты помер от простуды. Пойдём. Пока остальные не проснулись.
        - А они не будут тебя искать? - лётчик внимательно оглядел меня, а потом присвистнул и многозначительно изогнул бровь. - Неплохо, неплохо.
        Я махнула рукой:
        - Они уже привыкли, что если меня нет, значит я «на деле».
        - И часто вы воруете?
        - Как повезёт… - неопределённо отозвалась я, уже направляясь вдоль вагона вперёд.
        - Лучше спроси, часто ли мы попадаемся.
        - И часто? - он пошёл за мной.
        - Полицейские боятся от нас «заразиться»… - я усмехнулась. - Это удобно. Я ведь тебе рассказывала.
        - Интересно… - он приложил ладонь к своему лбу, - я уже заразился?
        - Даже если и так, картошку понесёшь ты.
        - Как скажешь, принцесса. Или… что ты там сказала… жёнушка? Дорогая?
        - Хватит так меня называть! - я увернулась, пресекая его попытку снова обнять меня за плечи. - Лучше скажи, ты ничего не вспомнил?
        Скай покачал головой:
        - Ничего. Честно говоря, Вэрди… я не знаю, что мне делать. Зато я нашёл кое-что во внутреннем кармане куртки и на всякий случай ношу с собой.
        Произнеся это, он показал мне небольшую книжечку в кожаной обложке. Во время его падения она довольно сильно промокла и буквы расплылись, но прочесть кое-что можно, как и различить лицо на фотографии. Николас Старк, 31 год, гражданин США.
        - Я же говорила, что ты американец, - я торжествующе хмыкнула. - Если ты забыл, эта штука называется паспорт.
        Он помрачнел:
        - Это ещё не всё. - И протянул мне ещё одну, почти такую же, книжку.
        В ней была та же фотография, но имя стояло уже другое. Густав Шпилл, гражданин нашей страны. Я нахмурилась и посмотрела на Ская:
        - Так кто же ты?
        - Хотелось бы мне самому это знать, - он покачал головой. - А вообще… - на губах появилась улыбка, - имя «Скай» нравится мне намного больше, чем эти два.
        Я молчала, глядя себе под ноги. Ну вот… всё и выяснилось. Даже если он не помнит, кем он был, теперь он легко сможет обратиться к быкам. Или в американское посольство. И ему нет никакой необходимости оставаться с нами. Наверняка именно поэтому он так рвётся в город.
        - Я отведу тебя к герру Ларкрайту, - тихо сказала я. - Он работает в полиции и… он мой друг. Он поможет тебе найти свой настоящий дом, у них наверняка должна быть база с информацией.
        Эти слова дались мне с некоторым трудом, и я ускорила шаг. Неожиданно он догнал меня и опустил руку на мое плечо:
        - Что с тобой?
        - Ничего, - буркнула я, уже не пытаясь от него отойти.
        - Вэрди, - секунду или две он молчал. - У меня к тебе просьба. Позволь мне ещё немного остаться с вами и не тащи меня в полицию.
        От неожиданности я остановилась как вкопанная и уставилась на него:
        - Почему? Тебе так нравится жить в грязи?
        Он усмехнулся:
        - У вас не так уж и грязно. Но дело не в этом. Понимаешь, Вэрди… может, мне и отшибло память, но дураком я не стал. У нормального человека не может быть два паспорта. И это наталкивает на мысль, что я преступник. Мошенник или убийца. И поэтому я не хочу…
        - Ни разу не видела мошенника и убийцу, у которого был бы свой самолёт, - хмыкнула я, не сумев сдержать улыбки.
        Чёрт возьми… и почему я так радовалась? В конце концов… он ведь мог быть прав. А что если он кого-нибудь убил? Или собирался убить? Сейчас я пыталась вспомнить, как выглядел его самолёт. Небольшой… с открытой кабиной… серо-красный… но ничего, похожего на флаг или эмблему я не заметила. Хотя что скрывать… я ведь даже и не смотрела, слишком спешила спасти пилота.
        - Так ты не будешь против потерпеть моё присутствие ещё немного? - оборвал он мои мысли.
        - Живи, конечно. Но лучше спрячь подальше эти паспорта. Ребятам это не понравится. Они и так точат на тебя зубы, особенно…
        - Вэрди!
        Голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Я поспешно прикусила язык, чтобы у меня не вырвалось: «Вспомнишь…»
        Ал бежал за нами следом, и, поравнявшись, спросил:
        - Куда вы идёте, мой капитан?
        На Ская он даже не взглянул. Я невольно усмехнулась и всё-таки ответила:
        - Мы с моим мужем следуем в город.
        На слове «муж» Алан вытаращил глаза, и я, не выдержав, расхохоталась:
        - Мы за едой, Ал. Я решила, что со взрослым идти будет безопаснее.
        - Даже если этому взрослому отшибло мозги?
        Изобретатель фыркнул, на этот раз удостоив моего спутника взглядом - довольно сердитым. Но Скай сделал вид, что не услышал его слов. А может, и правда не услышал: я иногда не очень понимала, куда лётчика уносят его мысли и уносят ли. Алан продолжал возмущаться:
        - Ты стала многовато чудить, Вэрди.
        - И это, - я щелкнула его по лбу, - мне говорит человек, который таскается с дурацкими очками на башке.
        - Они не дурацкие, и я скоро всё про них узнаю! - возразил Алан.
        - И они сильно помогли тебе утеплить наши вагоны? И починить генератор? И вставить новое стекло в вагоне у Карвен?
        Буркнув что-то невразумительное, он опустил голову. Но тут же снова вскинулся:
        - В любом случае, я иду с тобой.
        От злости у меня даже потемнело в глазах. Подскочив к Алану, я прошипела:
        - Ты думаешь, после прошлого раза я снова возьму тебя с собой? Если ты не заметил, меня есть кому сопровождать.
        - Я тоже буду тебя сопровождать. Обещаю, - он улыбнулся, - я больше ничего не сделаю, чтобы тебя подставить. Я просто буду ходить за вами. Но мне очень хочется прогуляться.
        Скай посмотрел на меня и подмигнул:
        - Хватит вредничать, принцесса. От компании ещё никому хуже не было.
        Я вздохнула:
        - Ты просто ещё не знаешь, что это за компания.
        Я прекрасно помнила, что несколько дней назад Алан, игнорируя мои запреты, зачем-то пошёл в город один. И то, что его не схватили полицейские или кто-нибудь похуже, было чудом. Больше я так рисковать не хотела. Но и запереть неугомонного изобретателя в вагоне я не могла. Пока не могла. И как бы я ни хотела провести это время наедине со Скаем, у меня оставался лишь один вариант…
        - Ладно, - я вздохнула. - Пойдём. Только предупреждаю, если ты что-нибудь брякнешь или кому-нибудь попадёшься, или…
        С гиканьем он нахлобучил свою помятую шляпу прямо поверх очков:
        - Идём! - и первым пошёл вдоль железнодорожной колеи.
        Инспектор
        [ГОРОДСКОЙ МОРГ № 2. 11:12]
        - Что ты стоишь, Карл? - Рихард тяжело вздохнул и сделал приглашающий жест. - Заходи…
        В морге было холодно, и слова вырвались изо рта облачком пара. Ларкрайт непроизвольно скривился: он прекрасно знал, что именно увидит. По крайней мере, догадывался. И всё же дошёл до комиссара и нерешительно остановился рядом.
        Карл никогда не боялся мёртвых, а за годы своей работы даже привык к ним - слишком часто приходилось смотреть на трупы. Но вида мёртвых детей он не переносил. Просто не мог. Это было таким же противоестественным, как действующие в стране «антикрысиные» декреты. А особенно противоестественным для Ларкрайта было видеть незашитые разрезы на бледных телах - в тех местах, где находились внутренние органы. Раньше находились.
        И тем не менее, всё то время, что патологоанатом водил их от ящика к ящику, показывая и объясняя, инспектор держался. Это нужно было для протокола, ведь дело о таинственных убийствах крысят повесили именно на их управление, что было вполне ожидаемо. И оставить наедине с трупами Рихарда инспектор не мог: он знал, что комиссар тоже боится… Боится увидеть в одном из ящиков кого-то знакомого…
        Где сейчас была его дочь? Часто ли он думал об этом? Ларкрайт не знал. Но неосознанно внимательно смотрел на лицо Ланна и держался к нему поближе.
        А патологоанатом, давно привыкший к своей работе, монотонно бубнил, переходя от одного детского тела к другому:
        - Вырезаны обе почки и селезёнка…. Вырезана почка и печень… вырезано…
        Так, будто такое случалось каждый день. Карлу хотелось зажать уши.
        - О, а вот это интересный случай… вырезано сердце.
        Инспектор взглянул на девочку-подростка, чем-то похожую на Вэрди. К счастью, это всё же была не она, но от одного вида застывшего лица Ларкрайта затошнило. Комиссар Ланн наклонился над телом и начал рассматривать разрезы. Некоторое время он делал это молча, но как только патологоанатом отошёл, прошептал Карлу:
        - Это его рука. Я узнаю то, как сделан надрез. Гляди, Карл.
        Перебарывая себя, инспектор оглядел незарубцевавшиеся края кожного покрова и выдохнул:
        - Откуда вы знаете?
        - Он делал операцию моей дочери. Вырезал аппендицит.
        Произнеся это, Рихард отошёл. Карл ещё раз посмотрел на девочку и поспешно отвернулся.
        Мёртвые тела крысят начали находить ещё полторы недели назад - вскоре после погрома на базе Речных. В большинстве своём трупы были сброшены в реку, но некоторые обнаруживались в подвалах - хорошо сохранившиеся в холоде, но уже частично поглоданные бездомными кошками и собаками. В газетах говорили о маньяке, той же версии придерживалось и непосредственное начальство Ланна. И только они двое знали: да, маньяк есть, но… сумасшедший ли он? Едва ли.
        Комиссар уже говорил с патологоанатомом. И судя по недовольному лицу Рихарда, ни к чему хорошему двое мужчин не пришли.
        - Я не могу сказать вам того, чего не знаю. Да, это был хирургический нож, и, вероятнее всего, все операции делали профессионалы. Один ли это был человек? Не знаю.
        - Края всех ран одинаковы, неужели вы не видите?
        Выцветшие глаза патологоанатома блеснули за стёклами очков:
        - Вижу, герр Ланн. Но если вдруг вы не знаете, врачей, в общем-то, учат оперировать по одинаковой методике. Так же, как вас, полицейских, учат стрелять.
        Карл прекрасно знал, каких трудов Рихарду стоило взять себя в руки. И всё же тот справился и негромко ответил:
        - Что ж, благодарю. Если что-либо узнаете, обязательно свяжитесь со мной. Пойдём, Карл.
        Ларкрайт был рад отойти от последнего холодильного ящика, где лежала девочка, похожая на Вэрди Варденгу. Только с вырезанным сердцем…
        В небе сгущались серые тучи, мелкий колючий снег падал на мостовые и кружился в воздухе. К городу подступала зима, и это чувствовалось очень остро. Она пришла поздно и поторопилась занять свои привычные территории - чтобы все забыли об её опоздании.
        На улице Рихард закурил, а Карл, совершенно обессиленный, опустился на корточки возле стены и прикрыл глаза. Он сейчас ненавидел себя за эту слабость, свинцом разливающуюся по телу. К слабости добавлялось и чувство вины - за то, что они не спасли детей. А мысль, что едва ли на этом эксперименты Леонгарда закончатся, мучила его больше всего.
        - Не раскисай, - резкий голос выдернул Карла из размышлений. - Не дама.
        Инспектор посмотрел на Ланна - тот стоял напротив и выдыхал через нос едкий сигаретный дым. Ларкрайт отвёл глаза. Он знал, что выглядит сейчас довольно жалко, так, как не должен позволять себе выглядеть помощник главного комиссара Городского Надзорного Управления. Вообще не должен позволять себе человек, который хочет работать с Рихардом. Рихард ненавидит слабых.
        - Да, комиссар, - глухо отозвался он. - Я в порядке. Что мы будем делать?
        Ланн молчал, продолжая внимательно его рассматривать. Как будто прикидывая - сломается или нет. Карл всегда чувствовал себя неуютно, но ответ у него был один: не сломается. Только бы снова выпрямиться. И неожиданно Рихард протянул ему свою широкую ладонь:
        - Вставай, нужно ехать. Там разберёмся.
        Инспектор робко взялся за руку комиссара, и тут же его рывком подняли с земли. Он слегка покачнулся, и Ланн удержал его за плечи - в нос ударил привычный запах сигарет и алкоголя.
        - Пошли.
        Когда они уже ехали в машине к Управлению, Ларкрайт спросил:
        - Может, всё-таки рассказать об этом Вильгельму Байерсу?
        Рихард, не отрывая взгляда от дороги, покачал головой:
        - Он не сможет арестовать Леонгарда. Слишком к нему расположены в правительстве.
        - Свайтенбах? - уточнил Карл и увидел, как Ланн помрачнел ещё больше:
        - И Свайтенбах тоже. И если ты спросишь ещё раз, что мы собираемся делать, то у меня только один ответ - ловить на живца.
        Карл в недоумении посмотрел на него и потёр лоб:
        - Слишком…
        - Рискованно? - Ланн вздохнул. - Да, знаю. А теперь учти ещё кое-что. Даже если нам удастся поймать Котов, даже если они попытаются свалить всё на Леонгарда, поверь мне, он легко открестится от их слов. Сделает вид, что даже их не знает. Не думаю, что он заключил с ними какой-нибудь трудовой договор или что-то в таком духе… - нервная усмешка искривила губы.
        - Я… - Ларкрайт замялся, - не хочу, чтобы пострадал ещё кто-то.
        Рихард по-прежнему не поворачивал головы, а вопрос был задан сквозь зубы:
        - Что тебе эти дети, Карл?
        - Вы ещё скажите - одним больше, одним меньше. Перестаньте, комиссар. Я ведь знаю, что вы…
        Тут он осёкся, понимая, что позволил себе лишнее. Ланн медленно повернулся к нему, смерил взглядом и снова стал смотреть на дорогу:
        - Договаривай.
        Ларкрайт упрямо сжал кулаки и тихо продолжил:
        - Что они вам не безразличны и вам их жаль.
        Он ожидал чего угодно, вплоть до удара. Рихард не любил откровенных разговоров, и Ларкрайт прекрасно это знал. Но комиссар просто опустил голову и сказал:
        - Иногда мне жаль, что ты мой помощник. Ты слишком хорошо видишь, несмотря на свои… - резким жестом он стянул с носа инспектора очки, - стекляшки.
        Карл помолчал немного, потом глухо произнёс:
        - Они хорошие. Умные. И озлоблены лишь потому, что иначе они бы не выжили.
        - Я знаю. Я переловил их за четырнадцать лет больше, чем обычных воров. Но вот… - и снова взгляд на секунду обжёг Ларкрайта: - откуда знаешь ты? Так славно с ними ладишь?
        Инспектор почувствовал, как сердце пропустило удар. Если только Рихард узнает, что Вэрди была у него в доме… Ему не жить. Сглотнув, Карл ответил:
        - Пока я был журналистом, я…
        - Понятно.
        По тону Ларкрайт понял, что тему лучше оставить. И, подтверждая это, комиссар произнёс:
        - Он не остановится. Ему понадобятся новые… - губы опять скривились, - образцы. Я знаю лишь несколько «логов» и думал о том, чтобы выставить там охрану. Правда, как выставить посты, не посвящая людей в то, что именно они должны защищать…
        - Почему не посвящать?
        - Потому, - хмыкнул Ланн, - что далеко не все считают как ты… - помедлив немного, он добавил: - и как я. Если ты забыл, троих наших эти дети убили. Думаешь, много будет желающих? И наверняка найдётся кто-то, кто напишет Свайтенбаху записку вполне определённого содержания. А после этой записки нас вышвырнут из полиции. В лучшем случае - живыми. Скажи, кому из нашего Управления ты доверяешь?
        Ему некого было назвать. Он молчал.
        - Именно. - Ланн припарковал автомобиль и бросил взгляд на здание. - Поэтому мы замолчим, как только переступим порог кабинета.
        Он вышел на улицу, и Карл последовал за ним. Настроение у инспектора было ужасное - после такого плана, а вернее, его отсутствия, оно не улучшилось. Тревога за Вэрди возрастала с каждым днём, и сейчас он уже жалел о том, что не привязал к руке девочки свой собственный мобильный, чтобы иметь возможность хотя бы иногда ей звонить. Об этом он и думал, когда Ланн неожиданно придержал его и, сделав шаг, подмигнул:
        - Ладно, выше нос. Можешь не сомневаться, что если я что-то пообещал Гертруде, я это сделаю. Вперёд.
        Летчик
        [СТАРЫЙ ГОРОД. 13:29]
        Вэрди махнула мне рукой и указала на маленькую выкрашенную в белый цвет дверь с надписью «Обмен валюты».
        - Хватит пялиться.
        Я действительно не мог перестать рассматривать окружающее пространство, и не без восхищения. Принцесса сказала мне название города и ещё сказала, что когда-то он был очень красивым. Об этом действительно многое напоминало: и причудливый рисунок брусчатки на мостовой, и обшарпанные, но по-прежнему притягивающие взгляд колонны, и статуи на фасадах домов, и изгибы улиц. Город казался древним, и чтобы окончательно в этом убедиться, достаточно было хотя бы мельком взглянуть на огромный собор, возвышавшийся в центре и видимый издалека.
        «Обменник» ютился в стареньком здании через четыре улицы от собора. Место было странно тихим для центра, но пока мы шли, я понял, что здесь почти везде так - людей мало, и большая часть из них даже не открывает окон. Угнетающее место, более чем просто угнетающее.
        Алан понуро брёл чуть впереди меня. Услышав голос Вэрди, он бросил:
        - Я подожду здесь. Там внутри не повернёшься.
        Принцесса тут же нахмурила брови:
        - Только попробуй отойти куда-нибудь. И немедленно надень перчатки, не хватало ещё, чтобы кто-нибудь увидел татуировку!
        Мальчик упрямо насупился и просто спрятал руку в карман. Вэрди подступила к нему ближе:
        - Ал, ты меня слышал?
        - Никто не увидит, - буркнул он, прислоняясь к стене. - Лучше давайте быстрее, холодно.
        Я почти услышал, как Вэрди заскрипела от злости зубами, и поспешно положил руку ей на плечо:
        - Он в чём-то прав, принцесса, шевелись.
        Прошипев: «Не называй меня так!», она потянула на себя дверь.
        Внутри действительно оказалось тесно - примерно как в вагонном тамбуре. Единственное, что я здесь увидел, - застеклённое окошко в стене. Вэрди подтолкнула меня вперёд, и, вынув деньги, я подошёл. Пожилой сонный мужчина, сидевший по ту сторону, поднял на меня слезящиеся глаза:
        - Могу я вам помочь, герр?
        - Да, я хочу обменять деньги, - сказал я, положив в маленькое углубление пачку.
        Мужчина смерил её взглядом - брови на секунду удивлённо приподнялись. Я ждал каких-нибудь вопросов, но, подумав секунд десять, мужчина безэмоциональным голосом попросил:
        - Ваш паспорт, пожалуйста.
        Я замер. Я даже не подумал заранее о том, какой паспорт давать. Поколебавшись немного, протянул американский. Когда мужчина открыл его, брови приподнялись ещё выше. Пролистав паспорт, он начал что-то сосредоточенно записывать в гудящий компьютер. Машина пикнула, и он прищурился, точно сверяясь с чем-то. Начиная нервничать, я спросил:
        - Что вы делаете? Что-то не так?
        На этот раз обращённый на меня взгляд был прохладным и как будто оценивающим:
        - Вы не знали, герр Старк? Каждого приезжего мы заносим в нашу базу. Это простая, но обязательная формальность.
        Вэрди толкнула меня в бок, и я поспешно улыбнулся:
        - Да, я забыл об этом. Конечно, пожалуйста. Ваша машина сказала, что я шпион?
        Мужчина рассмеялся:
        - Нет, она не может мне ничего сказать. Подождите минутку.
        Выдвинув какой-то ящик, он начал отсчитывать деньги. Я покосился на Вэрди - она стояла так, чтобы особенно не бросаться в глаза, и пониже надвинула шляпку.
        Пока мы выходили, я чувствовал его взгляд. Брр…. Неприятный тип, хорошо, что он не полицейский. Иначе у нас могли быть крупные проблемы. Следующую пачку денег нужно будет менять очень осторожно.
        - Ты дурак, - заявила Вэрди, как только мы оказались на улице. - Зачем дал ему американский паспорт? У тебя же был наш!
        - Если бы я дал наш, возникли бы вопросы, откуда у меня столько иностранных денег, учитывая, что в обороте их нет, а выезжать за границу вам нельзя, - парировал я.
        И сам удивился, с какой уверенностью произнёс это. Вэрди тоже взглянула удивлённо:
        - Так говоришь, будто сто раз уже был за границей с иностранными деньгами.
        Я пожал плечами:
        - Может быть. Не помню.
        Принцесса фыркнула и протянула руку ладонью вверх:
        - Ладно, давай.
        Я усмехнулся, останавливаясь:
        - А что мне за это будет?
        - Я не свяжу тебя и не ограблю. Давай.
        Вздохнув, я отдал ей половину пачки, и она тут же спрятала её в карман, довольно улыбаясь:
        - Заметь, ты сам мне это предложил.
        - Конечно, ты же моя жена по нашей «легенде», - хмыкнул я.
        Сморщив нос, она пнула бутылочный осколок.
        - Знаешь, я очень жалею об этом.
        Маленькая разбойница. Я усмехнулся и начал оглядываться в поисках…
        - А где Алан?
        Раздавшийся из-за угла вопль и сопровождавшее его рычание мотора заставило нас обоих подпрыгнуть и броситься вперёд. Вэрди сильно побледнела… и почему-то мне показалось, что она прекрасно знает, кого, кроме Ала, мы увидим за углом. А вот для меня огромный автомобиль на красных колёсах оказался полной неожиданностью. Как и вёрткая одноглазая девушка с хлыстом, тянущая упирающегося Алана за локоть. Теперь я вспомнил, что Принцесса говорила о Котах… Передо мной была сама Джина Кац.
        - Эй ты! - рявкнул я, подступая к ней. - А ну отпустила его!
        Рука рефлекторно потянулась в карман… но там не было ничего, кроме денег. Черт… видимо, раньше я носил какое-то оружие. И сейчас оно очень бы мне пригодилось.
        Девушка замешкалась лишь на секунду, но этого было достаточно, чтобы Алан вырвался и бросился ко мне. Оба - и он, и Вэрди, - сейчас стояли за моей спиной, и, даже не оборачиваясь, я ощущал их страх. А Джина Кац внимательно смотрела на меня своим единственным глазом - смотрела зло, холодно и явно оценивающе. Наверняка от неё не укрылся тот жест, после которого я ощутил в кармане очень неприятную и такую несвоевременную пустоту. И, сделав верные выводы, она усмехнулась:
        - Лучше отойди.
        - Ты хочешь, чтоб я ещё что-нибудь сделал? - я вежливо приподнял бровь. - Почистил твои туфли?
        Принцесса шумно выдохнула за спиной и сжала пальцами край моей куртки. Я, не двигаясь и не отводя взгляда, продолжил:
        - На каком основании ты нападаешь на моего сына?
        Теперь выдохнул Алан - удивлённо. Я усмехнулся, видя, что привёл в замешательство и Кошку. Но оно длилось недолго: рука взметнулась, и хлыст сухо щёлкнул в сантиметре от моего уха. Когда я не шевельнулся, на ее лице отразилась явная досада, а потом изумление. Но всё же девушка продолжила:
        - После следующего удара станешь слепым на один глаз, можешь выбрать, на какой. Это не твои дети, это крысы. Отойди от них.
        Не поворачивая головы, я окинул окружающее пространство взглядом. Ни одного человека… чёрт возьми. А пару секунд назад захлопнулось последнее окно в доме напротив. И я, чуть шире раскинув руки и посмотрев на девушку исподлобья, упрямо возразил:
        - Мои.
        - Тогда пусть снимут перчатки, - дёрнула плечом нападающая.
        - Ты не «бык», чтобы приказывать, что нам делать, - огрызнулась из-за моей спины Вэрди.
        Щурясь, Кошка сделала шаг в нашу сторону:
        - А я тебя, кажется, видела с этим щенком из Управления. На этот раз он тебя не защитит, а у твоего нового дружка даже оружия нет.
        Она не спешила - упивалась своим превосходством. А я понимал, что, в общем-то, у нас нет особого выбора. Может быть, если я попытаюсь драться, Вэрди и Алан успеют убежать, но если я правильно помню, что Вэрди говорила мне про Котов, то…
        - Леон, мне надоело! - Джина Кац оглянулась на автомобиль. - Проломи ему череп.
        Рослый парень в кожаной куртке выпрыгнул из салона, но тут же замер, глядя куда-то за мою спину. И его сестра тоже замерла. Я боялся обернуться - что-то подсказывало, что это мог быть простой отвлекающий ход, чтобы снести мне голову. И я лишь сжимал кулаки, напряженно выдыхая через нос и готовясь броситься на первого из Котов, кто сделает хотя бы одно движение в нашу сторону. Но тут тишину разрубил новый голос:
        - Именем закона я приказываю фройляйн и герру Кац отойти. Иначе стреляю без предупреждения.
        Говоривший медленно поравнялся со мной, и я услышал принцессин возглас удивления. Похоже, она знала этого человека. А я смотрел на стянутые в низкий хвост светлые волосы, лицо со слегка заострёнными чертами и деловой костюм, так не подходящий к угрожающей уверенности, с которой незнакомец держал в каждой руке по пистолету. Окидывая мужчину взглядом, я невольно обратил внимание на странность - левая манжета рубашки была испачкана в крови, такое же пятно было и внизу правой брючины. Но я забыл об этом, как только незнакомец снова заговорил, не переставая целиться:
        - А сейчас вы садитесь в машину и уезжаете.
        Неужели испугается?
        Она смотрела всё так же злобно, но на этот раз злоба была другая - не торжествующая, а бессильная. Я не совсем понимал, что заставило Котов остановиться. Почти наверняка странный парень с хвостом не смог бы застрелить их одновременно, да и комплекцией он уступал Леону. Но… они стояли неподвижно. И, будь они действительно котами, я наверняка увидел бы, как они шипят и выгибают спины - словно на них скалился большой белый волкодав. Они боялись, и вывод напрашивался сам собой: незнакомец был какой-нибудь важной шишкой - либо преступником, либо политиком. И вскоре моя догадка подтвердилась:
        - Как скажешь, - процедила сквозь зубы Джина. - Я с тобой ещё за это поквитаюсь, если за меня это не сделают твои же приятели из Кабинета. Пойдём, Леон!
        Развернувшись, они направились к автомобилю. Незнакомец не опустил пистолетов, пока за Котами не захлопнулась дверца. Мотор заревел; сорвавшись с места и сделав вираж, автомобиль исчез в широком переулке. Только тогда мужчина убрал оружие в кобуры, довольно нелепо смотрящиеся с деловым костюмом. А потом я услышал тихое чириканье, и вдруг из нагрудного кармана пиджака высунулся попугай.
        - Что за… - начал было я. И вдруг почувствовал приступ разрывающей головной боли.
        Иногда они случались со мной, и я не понимал, почему. Карвен, девочка, с которой дружила Принцесса, предположила, что причиной были мои воспоминания. Я не знал, может ли голова при амнезии болеть, если что-то или кто-то из прошлого оказывается рядом. Но кое-что я сейчас понимал вполне отчётливо: странного парня и его птицу я когда-то знал.
        И оказался прав.
        - Дети, с вами всё в поря… - он обернулся к нам и осёкся.
        Взгляд моментально переметнулся с выглядывающих из-за моей спины Вэрди и Алана на меня. Кажется, незнакомец побледнел ещё сильнее. В несколько быстрых шагов он оказался рядом:
        - Ник, это ты? Какого чёрта ты здесь делаешь?
        Я молчал. Прежде чем ответить, пытался прочесть, что отражается на ухоженном лице. Кажется, радость и одновременно удивление. Но это было не всё, где-то глубоко-глубоко в светлых внимательных глазах таилось подозрение. Сглотнув, я медленно ответил:
        - Извините, но… я вас не помню.
        Белёсые брови удивлённо приподнялись:
        - Ник, что с тобой? Это же я, Вилл! Вильгельм Байерс. Правительственная школа, до того, как твоя мать увезла тебя в Штаты!
        Головная боль усилилась, я покачнулся и тут же почувствовал, как Вэрди поддержала меня, крепко вцепившись в мой локоть. Вскинув глаза на Байерса, она довольно резко заявила:
        - Он головой ударился, отстаньте от него!
        - Это правда, Ник?
        И снова я почувствовал себя под прицелом: Байерс не сводил с меня взгляда. На этот раз я видел только искреннее беспокойство. Очень медленно я протянул ему руку и кивнул:
        - Да. Но всё равно спасибо, что помогли.
        Узловатые сухие пальцы порывисто сжали мою ладонь, и я улыбнулся:
        - Надеюсь, я вас вспомню. Но, наверно, нам лучше будет сейчас уйти.
        - Да, вот именно, у нас есть дела! - вмешалась Вэрди.
        На лице девочки я видел явное недовольство. На улыбку Байерса она ответила взглядом исподлобья и дернула меня за руку:
        - Пошли, Скай.
        - Скай? - медленно повторил Вильгельм, гладя большим пальцем своего попугая. - Какое у тебя интересное новое имя, Ник. Но может, тебе стоит обратиться в больницу и попытаться восстановить память?
        - Я не помню, как оказался в этой стране, - глухо ответил я. - И не уверен, что хочу, чтобы слишком много людей знало, что я здесь.
        - Здраво, - Байерс нахмурился, будто задумавшись о чём-то. - Но что ты собираешься делать дальше?
        - Пока я собираюсь проводить Принцессу в магазин, - пожал плечами я.
        И неожиданно увидел улыбку:
        - Хорошо, что ты их защищаешь, Ник… Скай. Пойдёмте, я вас подвезу.
        Вэрди открыла рот, явно собираясь отказаться, но я поспешно кивнул:
        - Спасибо. До ближайшего большого магазина, если вам…
        - Тебе.
        - … тебе не трудно.
        Принцесса одарила меня очень сердитым взглядом, и Вильгельм Байерс явно заметил его. Снова улыбнулся и сказал:
        - Не бойтесь. Я не разделяю взглядов большинства. И не буду надоедать вам своим присутствием слишком долго, только подвезу.
        - Спасибо, - буркнула девочка, но её тут же перебил Алан:
        - Вау!
        Он смотрел на вылезшего из кармана Байерса попугая, точнее, на его странное механическое крыло. Мужчина осторожно взял птицу в ладони и первым направился к машине.
        Когда мы все сели в белый «Фольксваген» - я вперёд, а Вэрди и Ал назад, - Вильгельм выпустил попугая, и тот тут же примостился изобретателю на плечо. Мальчик начал с восторгом рассматривать маленькие шестерёнки и металлические пластины, составлявшие каркас крыла. Вэрди, скрестив на груди руки, отвернулась к окну.
        Байерс завёл мотор, и, едва мы тронулись, повернулся ко мне:
        - Ты совсем ничего не помнишь? Как мы прогуливали занятия, как ты помогал мне сдать нормативы по стрельбе?
        Я ненадолго задумался, потом мотнул головой:
        - Я даже не помню, умел ли стрелять.
        Он прищурился, глядя на дорогу. Вид у него был расстроенный. Помедлив, я заговорил сам:
        - Я не знаю, поможет ли это, но… может, ты расскажешь мне… хм… историю моей жизни? Откуда я тебя знаю?..
        Байерс глубоко задумался. Я понял, что он пытается решить, с чего начать. Наверно… я тоже встал бы в тупик, если бы человек, потерявший память, попросил пересказать его жизнь. И всё же он заговорил:
        - Год 197*, специализированная школа, курируемая правительством. Твоя мать была дипломатом, мои родители - разведчиками. Мы проучились вместе до семнадцати лет, на седьмом курсе попали на стажировку в разведуправление.
        - Значит, я был шпионом с юности? - с любопытством уточнил я. Надо же… значит, стрелять я, скорее всего, всё-таки и правда умею.
        - В некотором роде, - кивнул Байерс. Попугай издал довольно громкое чириканье и, хлопая крыльями, перебрался ко мне на голову. - Не удивляйся. Он тебя очень любил.
        - Что было потом?
        - Твоя мать вышла замуж за американца и сбежала вместе с тобой из страны. Ты был счастлив.
        В голосе зазвучала некоторая обида, но он подавил её. И всё же я испытал некоторые угрызения совести. Оказывается, я был скотиной…
        - …А я остался. Но я тоже проработал недолго. Моих родителей ликвидировали, когда они… - на лицо легла тень. Руки дрогнули, но лишь по тому, что пальцы на руле сжались чуть судорожнее, я заметил это, - не справились. И мне пришлось тоже покинуть страну, меня выслали к тётке, и я стал обычным полицейским.
        - О… - помявшись, я всё же робко сказал: - Мне очень жаль… а… кем стал я?
        - В последнем своём письме ты написал, что мать отдала тебя в колледж, где занимались разработкой ЭВМ. Наверно, она не хотела тобой рисковать.
        Шпион, а потом программист? Определённо, у меня была насыщенная жизнь… но всё это не объясняло, как я оказался в падающем самолёте. И, покосившись украдкой на замолчавшего Байерса, я всё же полюбопытствовал:
        - А… когда было моё последнее письмо?
        - Двенадцать лет назад, - отрубил он.
        - О… - снова произнёс я. - Прости. Наверно, у меня были причины.
        - Я думаю, да, - он слегка улыбнулся, оглянувшись на Вэрди: - Судя по тому, в какой ситуации я застал тебя, сволочью ты всё-таки не стал.
        - Я…
        - Не извиняйся, - Байерс махнул рукой. - Я обязательно дам тебе в нос, когда ты всё вспомнишь. Но пока ты вполне можешь располагать мной… любая помощь, какая только тебе понадобится. Сейчас я начальник Управления по особо важным делам.
        И он снова улыбнулся мне, сдув со лба несколько выбившихся из хвоста светлых прядей. Странно… но на этот раз я совершенно точно знал, даже почти помнил: я действительно видел уже эту улыбку и не раз. Этот человек был другом.
        Комиссар
        [НАДЗОРНОE УПРАВЛEНИE. 18:11]
        - Думаю, опознать будет невозможно, - протянул патологоанатом в трубку. - Всё как обычно. Изрублен в куски, голова отделена от тела, лицо изуродовано. Все признаки, по которым можно было бы хоть что-то определить, уничтожены. Как обычно, точен как часы.
        Рихард лишь бессильно зарычал от злости, но, справившись с собой, ответил:
        - Ладно… попытайтесь восстановить лицо по черепу, насколько это возможно.
        Отключив телефон, комиссар потёр лоб. «Этого только не хватало. Какого дьявола Валет опять объявился именно теперь?» - подумал он.
        Странный серийный убийца периодически мелькал в криминальных сводках вот уже на протяжении четырёх с половиной лет. Своё прозвище он получил за привычку оставлять на месте преступления всегда одну и ту же карту - червового валета. Почерк у маньяка не менялся: все трупы были расчленены, находили их как правило ближе к «речным» районам или за чертой города. Опознать жертв почти не удавалось. Лишь в предпоследнем трупе смогли угадать одного из секретарей президентской администрации - молодого человека, прибывшего в страну несколько лет назад и таинственно исчезнувшего по дороге с работы.
        Валета пытались поймать, но не слишком рьяно: дело уже давно считали запущенным. Никто не знал ни как маньяк выходил на своих жертв, ни по какому принципу выбирал их. Да и жертв было не слишком много - за четыре года восемь человек, за одним исключением мужчины от тридцати и старше. Но карты, с каждой из которых насмешливо улыбался худощавый юноша с длинными рыжеватыми локонами, в ярком камзоле и с тонкой пикой, всё не давали Рихарду покоя. Казалось, Валет был какой-то роковой силой, которая существовала по своим законам, плевала на царящие в городе зверства и творила свои - кажущиеся блеклыми в сравнении с неутихающей враждой детей и взрослых.
        - Мила! - рявкнул, высунувшись за дверь, Рихард. - Поднимай сводки пропавших без вести за последнюю неделю.
        Дело Валета не было официально передано Рихарду, по сути оно «кочевало» из одного управления в другое. Но Ланн по возможности занимался им - почему-то оно казалось важным. Иногда он и сам не понимал, почему, ведь убийц в городе и так хватало.
        Рыжая женщина немедленно развернулась к компьютеру и открыла общую базу. Рихард мельком глянул на Карла - тот отдавал указания патрульным. Двое молодых стажеров - оба из соседней республики - кивали, но на лицах их Ланн читал некоторое непонимание, смешанное со страхом. Конечно, они боялись Котов. И Ланн, в общем-то, не удивлялся этому. Он вышел из кабинета и, положив ладонь на плечо одного из молодых людей, сказал:
        - Увидите их машину - просто стреляйте на поражение. Я придумаю, как вас выгородить.
        Тот из патрульных, что был чуть выше, осторожно спросил:
        - Почему они снова объявились? Охота ведь закончилась давно.
        - Закончилась… - кивнул Рихард, пряча руки в карманы. - И мы не хотели бы, чтобы она началась заново.
        Второй патрульный поинтересовался:
        - А если мы заловим кого-то из крысят на воровстве, тоже… стрелять?
        - Просто задержать и привести, - отозвался комиссар. - На такой случай не забудьте о перчатках и масках.
        Карл чуть слышно фыркнул. Ланн смерил его злым взглядом и чуть резче, чем собирался, напутствовал полицейских:
        - Держите связь. И возвращайтесь. Живыми.
        Вскоре они покинули Управление, за ними постепенно начали уходить и другие сотрудники: наступил вечер. В комнате остались только Карл и Мила.
        Рихард вернулся в свой кабинет и начал просматривать часть собранных Милой данных.
        Пропавших по городу было не так много, всего двадцать пять. Шестнадцать - мужчины. Рихард начал разглядывать снимки. Таксист, полицейский из соседнего отдела, актёр, мелкая сошка из аппарата министра внутренних дел… на этом снимке Ланн задержал взгляд - молодой кареглазый мужчина с выцветшими рыжеватыми волосами.
        Странно… политики пропадали нечасто. Просмотрев информацию более внимательно, Рихард с некоторым удивлением узнал, что пропавший, Ларенс Локетт, прибыл из Англии по чьей-то личной рекомендации министру Свайтенбаху. Рихард нахмурился. В аппарате президента, так же, как и в правительстве, редко появлялись люди «оттуда» - из нормального мира. И довольно неожиданным было то, что Свайтенбах взял себе такого протеже.
        Он выкурил две сигареты, продолжая думать и просматривать сводки, потом встал и потянулся. Голова немного болела, но он уже давно перестал обращать на это внимание.
        Комиссар вышел за дверь и приблизился к столу, за которым сидел инспектор Ларкрайт - Мила уже ушла забирать ребёнка из сада, и инспектор остался один. Даже не видя лица, Ланн почувствовал, как тот при звуке шагов напрягся. Рихард знал, что Карл пытается сейчас понять, насколько у него плохое настроение и чего можно ждать.
        - Хотите кофе? - тихо спросил инспектор.
        Не отвечая, Ланн приблизился и вытащил из его пальцев ручку:
        - Хватит, брось уже эти чертовы бумаги.
        - Эти «чёртовы бумаги» должны рассматривать и подписывать вы. Я в чём-нибудь провинился, комиссар?
        Снова это обжигающее недоверие. Хмурясь, Рихард задал ответный вопрос:
        - Они не появлялись вблизи твоего дома?
        - Нет. А вы за меня волнуетесь? - просто спросил Карл.
        Ланн молчал. Кажется, эта неделя была для него слишком трудной. И заканчивать её откровенными разговорами он не собирался. Он отвернулся:
        - Не хочу потерять такого хорошего заместителя.
        Комиссар отступил к окну и стал оглядывать пустой двор, лишенный даже намёка на какую-нибудь растительность. Разговор опять не клеился, пора было бы привыкнуть. Не клеилось всё в этом городе. Вечером осознание этого всегда становилось особенно острым.
        Когда Карл неожиданно приблизился к нему, первым порывом было отойти. Что-то всегда мешало Рихарду принять чьё-то сочувствие, и особенно - этого молодого человека, пережившего вместе с Ланном многое, и не самое лучшее в этой жизни. Но вот инспектор положил на плечо руку - обманчиво слабую. И Рихард не шелохнулся. Кажется, так прошло около минуты.
        Шум со двора заставил его очнуться: машина патрульных неуклюже вползала во двор. Если они вернулись так рано, значит что-то, видимо, случилось. А может…
        - Они поймали кого-то, - тихо сказал Карл.
        С водительского места выбрался один из молодых людей и, обойдя автомобиль, открыл заднюю дверцу. Он вытащил с сидения долговязого черноволосого мальчишку, отчаянно упирающегося. Второй уже вытаскивал с другой стороны девочку - маленькую, худую, с пышной копной каштановых волос, в которых… Рихарду показалось, что в тусклом свете фонаря он увидел пряди седины. Не понимая, почему к горлу подступает тошнота, он прищурился, почти вжался лбом в стекло и до боли в глазах всматривался в тощую фигурку, тоже отчаянно борющуюся с полицейским. Она попыталась рвануться от него, свет упал на кукольное, красивое, такое знакомое лицо…
        - Аннет! - хрипло выдохнул Рихард и со всей силы дёрнул на себя рассохшуюся оконную раму. Ручка не поддалась.
        - Герр Ланн, что…
        - АННЕТ! - срывая голос, крикнул комиссар и ударил кулаком в стекло - сильно, так, что зазвенели осколки.
        Девочка его, конечно же, не услышала, но её попытки освободиться с каждой секундой становились всё отчаяннее. Наконец она укусила полицейского за запястье, отпихнула его и ринулась к воротам.
        Когда Рихард выскочил на улицу, девочка уже исчезла.
        - Герр Ланн, они…
        - МОЛЧАТЬ! - рявкнул Ланн, отталкивая с дороги патрульного. - Держите мальчишку!
        Он несся по улице так, что спотыкался, и всё ещё звал её:
        - Аннет! Воронёнок!
        На том месте, где улица ветвилась переулками, он остановился, тяжело втягивая носом холодный воздух и держась рукой за грудь. Он не знал, куда она могла побежать, свернул наугад куда-то вправо и, не увидев никого, замер. В висках стучало.
        - Воронёнок! - в последний раз крикнул Ланн в тишину.
        Вернувшись во двор управления, он с недоумением огляделся - двое дежурных с виноватым видом стояли возле автомобиля. Карл отчитывал их, Рихард краем уха услышал лишь одну фразу, брошенную в раздражении более высоким парнем:
        - Раз такой умный, мог бы бежать порезвее и помочь нам!
        - Где мальчик? - спросил Рихард, приближаясь.
        Лица патрульных стали ещё более испуганными и виноватыми. Карл был бледен.
        - Он убежал, - тихо сказал низкорослый стажер.
        - То есть… - пока сдерживаясь, прошептал Рихард: - вы вдвоём не смогли удержать одного мальчишку?
        - Мы… - запинаясь, забормотал его напарник, - сняли в машине маски и перчатки, а этот парень, он… прижал к моему лицу свою… руку, и…
        Когда Ланн ударил его в живот, патрульный даже не вскрикнул и без единого звука согнулся пополам. Ноги подкосились, молодой человек упал на колени, боясь поднять взгляд. Второй сделал сначала шаг вперёд, потом, быстро передумав, - два шага назад, с ужасом глядя на перекошенное лицо подступающего к нему комиссара:
        - Простите, мы…
        Ярость клокотала, кулаки сжимались в бессильной злобе, внутри что-то обрывалось, и казалось, темные круги, разбегающиеся перед глазами, никогда не исчезнут. И всё же… он справился с собой.
        - Убирайтесь, - прорычал Рихард, кивая на машину. - И НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, ПОКА НЕ НАЙДЁТЕ КОГО-ТО ИЗ НИХ!
        С этими словами он развернулся и направился к зданию. Схватил за локоть Карла и поволок за собой. Как только за ними захлопнулась дверь, комиссар резко прижал инспектора к стене:
        - Какого чёрта ты не помог им?
        - Я должен был знать, что подобное случится? - тихо спросил молодой человек.
        Тон его был ровный, спокойный, холодный, как и всегда. И от этого Рихард ощутил еще большую ярость. Железной хваткой он сжал худые плечи инспектора и прошипел:
        - Я знаю, что ты их всё время выгораживаешь. Боишься, что я прибил бы его, да?
        - Комиссар, я не…
        - Ты не спешил на улицу, да? - кривя губы, полюбопытствовал Ланн. - Думаешь, у меня нет глаз? Ты так делаешь всегда, когда ловят кого-то из «крысят». Ты медлишь. А если ловишь сам, то даёшь им сбежать. В прошлый раз у тебя не выстрелил пистолет, в позапрошлый раз ты споткнулся…
        Ларкрайт молчал, всё больше бледнея, но не пытался сопротивляться. Он опустил взгляд, и для Рихарда это было лучшим доказательством собственной правоты. И его буквально резанул по живому робкий прерывающийся голос:
        - В этот раз я действительно не успел…
        - В ЭТОТ раз они пытались привести сюда мою дочь! - рявкнул Ланн и увидел, как расширились от удивления глаза. - Мальчишка наверняка знал, где она прячется!
        - Я…
        Рихард молча толкнул его - Карл ударился о стену и глухо застонал от боли, его рука рефлекторно прижалась к затылку. Но страха во взгляде по-прежнему не было.
        - Простите… - прошептал он, повторяя: - Я…
        - Заткнись, - оборвал его Рихард. - Мне плевать. Ещё раз ты допустишь такое - и я тебя застрелю. Понял?
        Когда он замахнулся, Ларкрайт зажмурился, но даже не попытался закрыться. Секунду Рихард смотрел на его лицо и опустил руку:
        - Какого чёрта ты вообще сюда явился, - процедил он сквозь зубы. - Какого чёрта… я ведь даже не могу тебя ударить!
        Медленно развернувшись, комиссар Ланн прошёл по коридору, через комнату, вошел в свой кабинет и захлопнул дверь. И только тогда на миг ощутил боль - разбивая окно, он порезал запястье. Но эта боль была ничем по сравнению с другой…
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 19:19]
        - Ничего… - буркнула я.
        Мы втроём брели вдоль дороги пешком. Руки оттягивали пакеты с едой и лекарствами, но я не обращала на это никакого внимания.
        - Принцесса, ты сердишься?
        «Я? Сержусь? С чего бы это… Да, на миг мне показалось, что Байерс может взять и забрать у нас Ская. И да, я испугалась. И нет, я скорее сейчас прыгну в ближайшую канаву вместе со всей чертовой картошкой, батонами и ветчиной, чем скажу об этом», - пронеслось в голове. Гордо вскинув подбородок, я ответила:
        - С чего ты взял? Я вполне довольна.
        Вообще-то мне хотелось сказать и многое другое. А больше всего хотелось поблагодарить его за то, как он загородил нас собой от Котов. Как настоящий… отец? Ха. Для Ала, шмыгающего носом и плетущегося где-то сзади, может быть, и так, по крайней мере, он уже успел все уши прожужжать тем, как он виноват. А для меня… То, что чувствовала я, озвучивать не стоило. Особенно сейчас. И я молчала.
        Скай поравнялся со мной. Вид у него был хмурый, и, догадавшись, о чём он думает, я спросила:
        - Ты вспомнил хоть что-то из того, что он говорил?
        - Нет, - устало произнёс он. - Я не помню ничего.
        Поколебавшись, я попробовала утешить его:
        - Не расстраивайся. Ещё вспомнишь. Главное, у тебя есть друзья…
        - Которых я тоже не помню, - он сдул со лба волосы. - Скажи, что ты о нём знаешь?
        - Ну… - на мгновение я задумалась, пытаясь собрать вместе все отрывочные слухи о Вильгельме Байерсе, которые я слышала, когда попадала в полицейский участок. Или какие-то сведения из заметок, статей в старых газетах, что выуживала из помоек. Наконец я сказала: - он из быков… занимается секретными делами… Ну и наша президент вроде как хорошо к нему относится и доверяет. А она, по-моему, разбирается в людях. Значит, и ты тоже можешь.
        Уже выбравшись из машины, я краем уха слышала, как Скай сказал Байерсу:
        - Я тебя не помню. У тебя нет причин мне верить, но я прошу тебя. Дай мне пистолет.
        Начальник управления долго колебался, рассеянно глядя на нас с Аланом. Потом попросил время подумать. Они договорились о встрече - всё там же. У таблички «Опасная зона».
        От размышлений меня отвлек чей-то топот и шумное дыхание. За ним последовал удивлённый возглас Ала:
        - Робин?
        Действительно… Угольщик нёсся к нам во весь дух, размахивая руками и поминутно озираясь. И двигался он со стороны города. От злости я развернулась слишком резко и выронила пакет:
        - Робин, какого дьявола? Я же ясно сказала, что не отпускаю никого сегодня!
        - Быки… - он остановился, упираясь ладонями в колени и сгибаясь. - Ух, еле вырвались!
        - Тебя ещё и замели? Ланн? Робин, я тебя убью!
        - Мне просто нужны были деньги… - отозвался Робин. - Мы разве не договаривались, что у всех будут свои?
        - Но даю их я! - выронив и второй пакет, я подступила к нему ближе: - Почему ты не подошёл ко мне?
        - Буду я ещё… - презрительно буркнул Угольщик, косясь на Ская. - У тебя свои делишки.
        От возмущения я застыла. Этот мальчишка никогда не считал нужным проявлять хотя бы минимальное уважение ко мне, к своему вожаку … В нашем небольшом отряде не было никого наглее его. Но сейчас он просто перешёл все возможные границы. Я посмотрела на Алана, ожидая поддержки. Тот молчал. Лишь заметив мой взгляд, попытался вступиться - и не за меня, а за друга:
        - Да брось, он обычно же не попадался.
        - К тому же со мной пошла Карвен, а с ней нам всегда везёт! - добавил Угольщик
        Эти слова заставили меня разъяриться ещё больше:
        - Ты поволок с собой Карвен? Ты рехнулся? Ей нельзя бегать от быков, ей ВООБЩЕ нельзя бегать! И… - я беспомощно покрутила головой. - Робин, где она? Ты что, бросил её?
        Угольщик недобро усмехнулся:
        - Это она меня бросила. Сбежала первая, небось, с помощью своих потусторонних штучек. Наверно, вернулась уже. Так что… будешь нас наказывать?
        В последних словах мне почудилась издёвка, и я прекрасно понимала её причины: чтобы я осудила какой-то поступок Карвен? Чтобы что-то сказала против неё? Все в логове знали, что такого никогда не будет. И идея Робина взять её с собой была очень здравой с его точки зрения: моя бедная подруга служила гарантией того, что я не вырву ему все волосы и не переломаю руки. Потому что обычно я стараюсь не демонстрировать своё особое отношение к некоторым людям. А ещё я знала, что Карвен ни на что не соглашается просто так. У неё явно были какие-то свои причины пойти с Угольщиком, и я о них не знала. Поэтому молча сжимала кулаки, борясь с яростью. С каждым днём эти чёртовы… дети… слушались меня всё хуже, они очень легко забыли, благодаря кому у них есть крыша над головой и хоть какая-то еда, и…
        К глазам подступили слёзы, я резко опустила голову. Присев на корточки, начала собирать рассыпавшиеся картофелины в пакет. Из другого вывалилось несколько апельсинов и яблок: их мы обычно не покупали. Но благодаря долларам Ская у меня появилась возможность чем-нибудь порадовать ребят… правда, теперь единственное, чего мне хотелось, - затолкать одно из этих яблок целиком в глотку Робину, а после этого хорошенько треснуть по его тупой башке. Чёрт… только бы Скай не увидел моего лица. Я ещё ниже наклонилась и неожиданно услышала голос лётчика, подошедшего к Робину:
        - Возьми, - несколько купюр легло в руку мальчика. - И учитывай на будущее, что командира подводить нехорошо. А теперь забери у командира сумки.
        - Не надо… - пробормотала я.
        - Надо, - твёрдо возразил Скай.
        Робин, смерив его сердитым взглядом, изобразил улыбку:
        - Хорошо, папа.
        Он поднял пакеты и, насвистывая, пошёл рядом с Аланом. Я брела теперь сзади, по-прежнему опустив голову. Скай подождал, пока я догоню его, и тихо сказал:
        - Не расстраивайся, принцесса.
        Я молчала до самого лагеря. Говорить не хотелось.
        Первое, что я сделала, сдав продукты Мааре, - побежала искать Карвен. Подругу я нашла на её привычном месте - возле выступающей из вагона половины рояля. Кажется, она ждала меня. Моментальным порывом было накричать - если бы она не согласилась идти с Робином, может, он и сам не рискнул бы. Но, увидев, что лицо Карвен приобрело землистый оттенок, глаза странно покраснели и, кажется, сейчас её вот-вот сдует ветром, я пришла в себя. Подойдя, молча сунула ей в руку апельсин. Карвен вымученно улыбнулась:
        - Извини меня, пожалуйста, Вэрди. Я тебя подвела. Я…
        - Ничего, - прошептала я. - Ты только скажи мне… почему ты пошла с Робином? Тебе тоже нужны были деньги?
        Очень медленно она покачала головой:
        - Я… просто хотела увидеть папу. Только издалека.
        Я замерла. Карвен никогда не говорила о своих родителях. Я вообще ничего о ней не знала, не знала, с кем она жила и откуда убежала. И сейчас дрожащим голосом спросила лишь одно:
        - И как… увидела?
        Карвен кивнула.
        - Ты себя очень плохо чувствуешь? - прошептала я. - Ланн тебя не бил?
        Неожиданно хрипло рассмеявшись, она мотнула головой. Я облегченно вздохнула.
        - Я больше так не сделаю. Прости меня.
        - Ничего, - тихо отозвалась я. - Есть хочешь? Скоро ужин.
        - Хорошо… - взгляд блеклых глаз остановились на моём лице. - Я постараюсь прийти. Но сейчас я полежу, ладно?
        - Конечно, - откликнулась я.
        Карвен забралась в поезд. Развернувшись, я побрела к костру. Возле седьмого вагона, где теперь жил Скай, меня окликнули:
        - Ну как ты, принцесса?
        Он сидел на ступеньках и внимательно смотрел на меня своими светлыми глазами. Волосы растрепал ветер. Хмурясь, я дёрнула плечом:
        - Нормально, что со мной будет? Чего ты уставился?
        - Да так, - неопределённо отозвался Скай. - Ты торопишься или…
        - Я сегодня не готовлю, - сказала я, подойдя, забралась на ступеньки и села рядом с ним.
        - И… нам нужно поговорить.
        Он молчал. Неожиданно было не услышать от него никакой шутки. Он просто ждал, поглядывая на меня. А я собиралась с мыслями: такого мне говорить ещё не приходилось. Нет… не могла я на это решиться. И тоже молчала, как самая настоящая идиотка.
        - Скай… - наконец я с трудом разомкнула пересохшие губы. - Слушай, я… я сегодня очень сильно испугалась, я думала, Коты нас убьют. И вообще…
        Это было странное ощущение. Вокруг дул холодный-холодный ветер, но рядом с лётчиком я его совершенно не чувствовала. Было тепло, и мне хотелось прислониться к его плечу, но я не шевелилась. Всё-таки он был чужаком. Взрослым. Из другой страны, и…
        - Я очень устала, - слова сорвались с губ сами. - Прости, что я тебе говорю, но сегодня я это очень остро поняла. Я не хочу больше быть вожаком. Клыков не хватает.
        Теперь его прищуренный взгляд был устремлён вдаль, на озеро. Я потянула Ская за руку:
        - Ответь мне хоть что-нибудь.
        В ветреной тишине слова прозвучали необыкновенно отчётливо:
        - Хочешь, я буду с тобой?
        - Всегда?
        - Всегда.
        Теперь он наконец повернул ко мне голову. Светлые волосы падали на лоб, выражение лица было серьёзным. Он не шутил. Протянув руку, осторожно привлёк меня к себе, и я всё же прислонилась щекой к ткани куртки. Скай наклонился и поцеловал меня в макушку. Странно, но… он не требовал от меня ответа. И когда я глухо произнесла: «Мне нужно подумать…», отозвался:
        - Хорошо, принцесса.
        Он хотел убрать руку, но я удержала её. Прикрыла глаза, вслушиваясь в отдалённый гул голосов. Странно… но сейчас я не ощущала того, что писали во всех этих книгах, которые я в детстве читала тайком от мамы и папы. Сердце не стучало в бешеном ритме, в животе не порхали бабочки, и румянец на моих щеках был вызван только резкими порывами ветра, похожими на рваные удары кнута. Наверно, за день я просто слишком замёрзла и устала. Думать так было проще, чем бояться, что я ещё и разучилась к кому-то привязываться.
        Инспектор
        [НАДЗОРНОE УПРАВЛEНИE. 21:05]
        Конечно, он не смог бы теперь уснуть. Эта ночь тянулась вечно. Патрульные уехали исполнять приказ, и в управлении остались только Карл и Рихард.
        Ларкрайт сидел за своим столом и невидящими глазами смотрел на давно уже заполненные отчёты, пересмотренные дела, принятые и отклонённые заявления о пропавших. Ему казалось, он сходит с ума. Потому что он не слышал даже треска рации, по которой он должен был держать связь с патрулём. Он не слышал тиканья часов и шума очень редких в такое позднее время машин. Он прислушивался лишь к звуком из кабинета Ланна, пытался уловить хотя бы шорох… но там стояла полная тишина.
        Нет, туда ни в коем случае нельзя идти, это первое правило выживания в управлении. Не подходить к Рихарду, если он не зовёт сам. Ни в коем случае не подходить. Тем более, теперь.
        Спайк, которого инспектор, как и довольно часто, взял на работу, тихо заскулил. Подойдя, Ларкрайт зажал ему пасть, шепча:
        - Тихо, приятель… не надо.
        Но пёс чувствовал то же, что хозяин, - и поскуливание постепенно превращалось в глухой вой. Вздохнув, Ларкрайт выпустил Спайка на улицу - может, прогулка по двору заставит его успокоиться. Прикрыв дверь так, чтобы пёс сам мог вернуться, когда захочет, Карл подошёл к двери кабинета и прислушался: по-прежнему тишина. Он был напряжён настолько, что различил бы даже стук поставленной на стол бутылки коньяка, даже чирканье спички или мимолётный скрип оконной рамы… но он не слышал ничего.
        «Не подходить, пока я не позову тебя. Не делать ничего без моего приказа. Подчиняться. Понял?»
        Он всегда исполнял приказы. Все до единого. Но кажется… сегодня у него не было на это сил. Карл осторожно толкнул дверь, не надеясь, готовый отступить. Дверь была не заперта, сухой щелчок ручки напомнил звук винтовочного затвора.
        Ланн, ссутулившись, сидел в кресле. Пустой взгляд был устремлён куда-то в одну точку. С безвольно опущенной правой руки, так и не перевязанной, всё еще капала кровь, но Ланн этого не замечал. Инспектор сделал несколько робких шагов вперёд, ожидая - броска, удара, выстрела, какой-нибудь брани… но Рихард молчал.
        - Комиссар, - тихо позвал он.
        Ланн не повернул головы, и Ларкрайт подошел вплотную. Опустился на колени, чтобы заглянуть Рихарду в глаза. Некоторое время не двигался, потом робко протянув руку, коснулся плеча. Вдруг пальцы Ланна сжали его запястье так крепко, что Карл не сумел сдержать вскрика. И это вернуло комиссара к реальности - взгляд снова стал осмысленным, зажёгся знакомой яростью. Резко выпрямляясь и рывком поднимая инспектора с колен, он спросил:
        - Ты забыл приказ?
        - Я…
        Все придуманные слова мгновенно вылетели из головы, сменившись тошнотворным страхом. Рихард пристально посмотрел на него, потом схватил и за вторую руку и наконец прорычал:
        - Я тебя предупреждал. Не входи сюда просто так, особенно когда я зол на тебя, особенно…
        Он осёкся, скривившись от боли. Глубокие раны на руке сильнее закровоточили.
        - Вы поранились, - прошептал Карл, пытаясь хотя бы пошевелить пальцами, которые теперь были испачканы в крови Ланна. - Позвольте, я…
        - К чёрту.
        Ларкрайт закусил губу, упрямо не отводя взгляд, твёрдо произнёс:
        - Вы поранились о стекло, и у вас может быть заражение крови. Позвольте мне помочь. Вам… не восемь лет.
        Рихард неожиданно расхохотался, услышав эту недавно сказанную им самим фразу. Его смех звучал низко и угрожающе. Глянув на инспектора потемневшими от злости глазами, комиссар выразительно спросил:
        - Почему ты это делаешь? Тебе давно пора сгинуть из этого ада к чёртовой матери, Карл! Проваливай. Уезжай. Исчезни.
        Странно… тон был спокойный. Почти ледяной. Пальцы по-прежнему крепко сжимали его руки, но уже не причиняли боли. И он ждал ответа. Который был всего лишь один, выдумывать у инспектора уже просто не было сил. Не поднимая головы, ощущая, как арканный страх давит на гортань, он произнёс:
        - Потому что вас я в этом аду не оставлю. У меня нет и не было других причин. Простите. Вы мне как отец. Вы на него похожи. Вы…
        Он устало зажмурился, сдаваясь уже окончательно. Но неожиданно руки Ланна разжались, и инспектор открыл глаза. Правда, голову поднять он так и не решился. Не сдержал тяжёлого вздоха, за которым последовало последнее, что он хотел сказать:
        - Я хочу, чтобы вы были счастливы. С вашей дочерью. И…
        - Пожалуйста, прости меня. Я погорячился.
        Этого он не ждал. Чего угодно, только не этого. Резко вскинул голову, чтобы встретиться с взглядом светлых глаз в сетках морщинок. Комиссар Ланн тяжело вздохнул. Наверно, он не мог сказать больше ничего, но и этого было вполне достаточно. Ларкрайт попытался улыбнуться:
        - Так вы… позволите мне перевязать руку?
        Летчик
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 12:01]
        Это ощущение напоминало мелкие царапины на сердце. Множество мелких царапин. Я навсегда запомню, что мне не стоило этого говорить. Зачем, зачем я её напугал, она же во многом так и осталась ребёнком, сколько бы….
        Хмурясь, я смотрел в холодную рябь озера, на дне которого покоился мой самолёт. Голова болела: ночью мне снилась какая-то чушь - люди в серых костюмах и тёмных очках, флаг с раскинувшим крылья орлом, грохот стрельбы и высокие башни небоскрёбов. Ни одного отчётливо различимого лица. Точно у меня не было прошлого. Вообще не было. А то, что отдельными кадрами прорывалось из подсознания, казалось мне плодом какого-то больного воображения.
        - Доброе утро, - прошелестел рядом тихий голос.
        К ступеням вагона подошла Карвен. Невольно я отметил, что выглядит она чуть лучше, чем вчера, - лицо бледное, но уже без зеленоватого оттенка, круги под глазами стали меньше. Хотя я по-прежнему не понимал, как она вообще держится на ногах - ходила Карвен медленно, сутулясь, не поднимая глаз. И первый же порыв ветра вполне мог её унести.
        - Привет, - я подвинулся, предлагая сесть рядом.
        Она, стоя на месте, пытливо смотрела на меня.
        - Что?
        - Ты её любишь?
        Хорошее начало разговора. Речь явно шла о Принцессе. И на секунду я напрягся, не совсем понимая, что отвечать - обращать всё в шутку, слать девчонку куда подальше или говорить правду, которой я и сам не знал. Вчерашние слова стояли в горле комом, под рукой я до сих пор чувствовал худые плечи Вэрди.
        - Хоть немного? - продолжила Карвен.
        Немного. Любовь - только до щемления в груди, для того, чтобы почувствовать другое, можно просто хлебнуть лишнего. Но Карвен была ребёнком, таким же, как Принцесса. И я понимал, что она имеет в виду и почему спрашивает. Я был чужаком. Опасным. И все они пытались понять, стоит ли мне доверять.
        - Она мне очень дорога, - тихо ответил я. - Я ко всем вам привязался. Хотя… - улыбнувшись, я пожал плечами, - у меня больше никого и нет, так что ты не удивишься. Да, Карвен, я люблю её.
        Она не улыбнулась. Подойдя на шаг и глядя на меня снизу вверх, сказала:
        - Если ты сделаешь ей больно, если ты уйдёшь, если ты нас предашь, я рассержусь. И тебе будет очень плохо.
        Маленькая ведьма. У этой девчонки был действительно пугающий взгляд. Порыв ветра, налетевший непонятно откуда, не сбил её с ног, а вместо этого больно хлестнул меня по лицу и взъерошил волосы, забрался за воротник. Карвен усмехнулась. Мне казалось, я не верю в такое. Совсем не верю. Но сейчас, наедине с этой чёртовой девчонкой, мне стало жутко. И всё же я с улыбкой приложил ладонь козырьком ко лбу:
        - Вас понял. Разрешите идти?
        И тут же я скривился от нового приступа головной боли. Чёрт возьми… перед глазами всё почернело, а мышцы налились слабостью. Может быть, я служил в армии? Иначе откуда это рефлекторное движение, от которого снова проснулось воспоминание?
        Услышав, что я застонал, Карвен вдруг подступила ещё ближе, поднялась на нижнюю ступеньку и положила свою прохладную ладошку мне на лоб:
        - Хочешь, я…
        - Не надо… - просипел я, отстраняясь. - Лучше уйди.
        Мне не хотелось, чтобы она до меня дотрагивалась. От одного её присутствия боль усиливалась. Карвен испуганно отступила, широко раскрыв и без того огромные глаза. Я вымученно растянул в улыбке губы:
        - Всё пройдёт, не бойся. Иди.
        Новый приступ заставил согнуться пополам. Время утекало сквозь пальцы, я не знал, сколько я просидел вот так - не двигаясь, в тишине, пытаясь перебороть себя… но неожиданно я почувствовал, как чьи-то губы осторожно коснулись моей макушки:
        - Тихо… я знаю, что больно.
        Маленькая ладонь, дотронувшаяся до моего лба, была ледяной… но ощущение она оставляла совсем другое. Мне становилось легче, дрожь покидала руки. Я поднял голову. Вэрди стояла на ступеньке рядом со мной.
        - Привет, принцесса, - я улыбнулся. Она по-прежнему хмурилась. - Я тебя напугал, извини. Всё хорошо.
        - Нет, - она отстранилась, и я быстро накрыл её ладонь, удерживая на своём лбу. - Не хорошо. Я… зря я не хотела отпускать тебя. Тебе нужно к врачу.
        - Брось, Вэрди, - чувствуя, как пальцы касаются волос, я прикрыл глаза. - Ничего особенного, просто память. Я думаю, это пройдёт. Уже прошло.
        - Не уверена. Этот твой друг, Байерс… он ведь может отвести тебя к врачу.
        - Не буду к нему обращаться, - сказал я и добавил: - Не хочу его подставить. Вдруг я преступник?
        - Он бы уже знал об этом, - возразила Вэрди. - Он всегда и всё знает.
        - Я…
        - Постой, - вдруг перебила она. - Отец моей подруги - врач. Он сейчас уже не работает в больнице, но он мог бы что-то тебе сказать.
        - Я не уверен, что это хорошая мысль, принцесса, - возразил я. Вспомнив ещё кое-что, нахмурился: - Погоди… Ты же говорила, что все ваши родители…
        - Не совсем все, - глухо ответила она, отводя глаза. - Я не знаю, почему, но папа Сильвы жив. И поэтому она… не с нами. Но она всё ещё меня очень любит. А я её и… Ой. Вон она, смотри!
        Аккуратная блондинка в норковой шубке шла вдоль рельсов, постепенно приближаясь к нам. Издалека она казалась совсем взрослой - так грациозно и уверенно двигалась, так изящно держала голову. Вэрди радостно закричала:
        - Сильва! Эй, Сильва!
        Девушка махнула рукой и наконец, пройдя вдоль поезда, приблизилась. И только теперь я видел, что она не старше Вэрди. Просто сильно накрашена и хорошо одета. И не улыбается. Глаза очень тёмные и холодные. Стоило девочке взглянуть на меня - и я почувствовал странное раздражение с её стороны, настороженность, даже агрессию. Прищурившись, Сильва медленно спросила:
        - Кто это, Вэрди?
        - Мой… друг, - помедлив, ответила принцесса. - Его зовут Скай.
        Вновь девочка пристально посмотрела на меня. Накрашенные тёмной помадой губы слегка поджались, но тут же изогнулись в улыбке:
        - Очень приятно.
        Но руки мне не протянула. Улыбка с лица исчезла, девочка стала сосредоточенной и холодной. А моя Принцесса искренне и радостно улыбалась ей, говоря:
        - Как ты неожиданно пришла! Ты давно уже так не делала.
        - Я соскучилась, - впервые ответная улыбка хоть немного могла принадлежать ребёнку.
        - Что, нельзя?
        - Можно! Нужно! Я как раз о тебе думала! - соскочив со ступеньки, Вэрди поцеловала странную холодную девочку в щёку. - У нас скоро завтрак! Будешь с нами? Я купила апельсины и яблоки!
        - А раньше я их тебе приносила… - медленно отозвалась Сильва.
        - Это Скай дал нам денег, - Вэрди кивнула на меня. - А ещё он нас спас от Котов, а ещё…
        - Так вы герой? - девочка вновь вскинула на меня глаза.
        Странно, но что-то заставило меня встать. Отгоняя неприятное чувство, будто со мной разговаривает царственная особа, я спустился со ступенек и положил руку на плечо Вэрди. Глядя незнакомой девочке в лицо, я произнёс:
        - Не герой. Они помогли мне… а я стараюсь помогать им. Вы живёте в городе. И я прошу вас никому…
        - Конечно, я же не совсем дурочка, - Сильва снова улыбнулась - вполне дружелюбно, но всё равно настороженно. - И мне можно говорить «ты».
        - Хорошо, - я кивнул и наконец протянул ей ладонь.
        Маленькая бледная ручка с аккуратным маникюром пожала её со сдержанной приветливостью. Невольно я замер взглядом на ухоженной коже между большим и указательным пальцем. Татуировки не было. Сильва, перехватив мой взгляд, выдернула руку - очень резко. И тихо, серьёзно спросила:
        - Откуда ты? И почему ты не среди взрослых?
        - Он потерял память, - ответила за меня Вэрди. - Ударился. И ему нужна помощь. Может быть, твой папа…
        Сильва чуть нахмурилась:
        - Если мой отец узнает, что я всё ещё общаюсь с тобой, ему это не понравится. Он ведь запретил.
        - А ты не можешь сказать, что Скай твой друг?
        Девочка смутилась, окинув меня оценивающим взглядом. И покачала головой:
        - Он… ему не понравится, что у меня такие друзья. Он считает, что у меня вообще нет друзей.
        - Жалко… - тихо сказала Принцесса. И взяла меня за руку. - Ну ничего. Спасибо.
        Сильва окинула меня ещё одним долгим взглядом. Казалось, она о чём-то думала, и мысли эти едва ли были весёлыми. Да… сейчас я заметил ещё одну «взрослую» деталь - поперечную морщинку между тонких бровей. Наконец девочка, видимо, приняв какое-то решение, медленно заговорила:
        - А вообще… я пришла не совсем просто так, Вэрди. Помнишь, ты просила меня кое-что узнать?
        - Когда и что? - удивилась Принцесса.
        - Ну, приходил твой приятель, изобретатель, и спрашивал…
        - Я не посылала к тебе Алана, - возразила девочка. И я увидел, как её кулаки снова сжимаются. - Когда он приходил?
        - Неделю назад… или чуть больше, - медленно ответила Сильва. - Папы не было дома, мы немного поговорили через ограду. Алан показывал мне странные очки и спрашивал, не занимался ли чем-то подобным мой отец, и я думала…
        - Я знаю об очках, - перебила Вэрди. - Но я не просила спрашивать, думала, это просто какая-то дурацкая штука, игрушка…
        Сильва неожиданно снова нахмурилась:
        - Нет, Вэрди. Это… не совсем игрушка. Позови своего изобретателя. Я думаю, ему лучше это услышать, как и тебе.
        Комиссар
        [НАДЗОРНОE УПРАВЛEНИE. 08:13]
        Услышав шум с улицы, Рихард открыл глаза и уставился в облупленный потолок. Судя по серости за окном, могло быть и четыре утра, и шесть. Комиссар приподнял руку и потёр лоб. Попробовав пошевелиться, он ощутил тяжесть. На ногах удобно устроился и сопел Спайк.
        - Идиллия… - раздраженно пробормотал Рихард и безуспешно попытался спихнуть пса на пол.
        Когда это не удалось, комиссар взглянул на Ларкрайта. Тот спал в кресле в другом конце комнаты, низко уронив голову - лицо почти полностью закрыли растрепанные волосы.
        На столе тихо трещала рация. Патрульные должны были вернуться уже через час, через полтора обычно подтягивались остальные сотрудники. Вздохнув, Рихард все-таки освободился от недовольно заворчавшего во сне Спайка. Встал и потянулся, пытаясь хоть немного размять онемевшую спину и ноги. Определённо, он был уже не в том возрасте, чтобы позволять себе такие ночи. С дежурствами нужно поступать так, как поступали комиссары в других управлениях - спихивать их на тех, кто моложе. Справедливость справедливостью, но всё-таки…
        В рации что-то зашумело.
        Рихард поспешно вышел в свой кабинет и прикрыл дверь.
        - Как слышно? - тихо спросил он, нажимая на кнопку приёма. - Новости есть?
        - Мы ничего не нашли.
        Голос дрожал: чувствовалось, что патрульный очень опасался гнева комиссара. Но у Рихарда сейчас не было ни настроения, ни сил орать. И он просто сказал:
        - Сменяйтесь.
        После чего отключил рацию и вернулся в комнату. Подойдя к дивану, осторожно похлопал Карла по щеке:
        - Вставай.
        Тот медленно открыл глаза, глядя на Рихарда снизу вверх.
        - Ты можешь идти домой. Наша смена закончилась, скоро все подтянутся.
        - А… - начал Карл.
        Ланн догадался по лицу, какой вопрос последует, и, покачав головой, сказал:
        - Они её не нашли.
        Карл резко сел, отпихивая подошедшего Спайка. Пёс тут же залился лаем. Не обращая на него внимания, инспектор взглянул в глаза комиссару:
        - Я… простите, я обещаю….
        - Перестань, - Рихард улыбнулся. - Я знаю, что это не твоя вина. Знаю.
        - Мы её найдём. Я найду.
        Комиссар опять покачал головой. Он в этом сильно сомневался. И старательно гнал мысли об Аннет… До того времени, пока хоть что-то в судьбе этих заражённых детей не прояснится. Да… его дочь тоже была «крысёнком». И, вспоминая об этом, он ощущал тошноту. Он хотел найти её. И одновременно не был уверен, что переборет себя и сможет подойти к ней. Страх не отступал. Он слишком хорошо помнил, как умирала Виктория.
        Забрав с дивана плащ, Рихард начал расправлять его. Говорить не хотелось, не хотелось и думать. Ланн взял сигарету, чиркая спичкой, невнятно пробормотал:
        - Выйду за газетой. Посмотрим, что интересного произошло за ночь. Поставь чайник.
        С этими словами он распахнул дверь, в которую тут же ринулся Спайк. Понаблюдав немного, как пёс носится по промерзшему газону, Рихард пересёк двор и пошел по улице.
        Район казался безлюдным. А впрочем, безлюдным был почти весь город. Наиболее заселённой считалась западная окраина - там, где на месте опустевших многоквартирных домов возводились особняки министров и приближённых президента. Самым крайним, граничащим с пустырем, был дом Гертруды Шённ. И практически все, кому удавалось заработать приличные деньги, старались селиться как можно ближе к этому «городку правящих». В обманчивой тени правящих и под обманчивой защитой. На случай, если… а вот что «если» - не знал никто. Знали только, что эта опасность связана с «крысятами».
        Рихард вошел в небольшой магазинчик печати и оглядел полки. Там практически не было детских журналов, детских альбомов, книг, школьных принадлежностей. Ничего удивительного, по тем же причинам в здешних продуктовых магазинах не было никаких сладостей. Ведь на улицах редко услышишь детские голоса, да и у взрослых не хватало денег на шоколад. Те, кто решился завести детей, уж точно выбирали местом своей жизни запад. Будто надеялись, что там их «новые» дети не превратятся в «крысят».
        Рихард купил газету и несколько ручек, все как-то разом закончились. Подумав, добавил к этому ещё пачку сигарет. Уже идя назад, он невольно взглянул через стекло на полки продуктового. Пусто. И даже странно, что он помнил времена, когда все было по-другому - по улицам ходили люди, школа в 14-м доме не стояла заколоченной и туда бежали дети, а в магазинах продукты хоть и не отличались особым разнообразием, но были. Всегда.
        Когда он вернулся во двор управления, Спайка там уже не было. Пройдя в здание, Ланн сразу увидел на полу следы грязных лап и вздохнул: убирать здесь будут только ночью - в свою смену он не терпел посторонних.
        Карла он нашёл в небольшом помещении, заменявшем им кухню и столовую, - оно было тесным, и все, кто работал в управлении, никогда не смогли бы уместиться здесь, поэтому обедать ходили по трое или четверо. А сейчас, когда кухня была только в их распоряжении, она показалась даже просторной.
        Пройдя и сбросив плащ на спинку стула, Рихард прислонился к стене и снова закурил, наблюдая за Карлом. Когда тот поставил на стол две кружки, Рихард неожиданно улыбнулся и тут же заметил во взгляде инспектора лёгкое беспокойство:
        - Что?
        - Ничего, - невнятно отозвался Ланн и, пройдя к холодильнику, достал из него сыр и колбасу. Взяв большой нож, он сел за стол и снова посмотрел на Ларкрайта. Тот оперся ладонями о деревянную поверхность стола:
        - И всё-таки… почему вы улыбаетесь? Вы злитесь на меня?
        Рихард невольно засмеялся и затушил недокуренную сигарету в каком-то блюдце:
        - Интересно, как тебе удается что-то расследовать, Карл? Твоя логика явно хромает. Достань хлеб.
        Молодой человек развернулся и направился к буфету. Вернувшись, он сел напротив Рихарда, и тот протянул ему газету:
        - Посмотри, что там. Если есть что интересное, читай вслух.
        Молодой человек нацепил очки и склонился над газетой - волосы тут же упали на лоб. Рихард снова не удержал улыбки, но Карл её не заметил: что-то привлекло его внимание.
        - Тут пишут… - медленно начал он, - что военный министр Свайтенбах во время позавчерашнего визита в одну из военных частей страны упал в обморок.
        Рихард поднял глаза и заинтересованно спросил:
        - И в чём причина?
        Некоторое время Ларкрайт молчал. Ланн придвинул к себе батон и отрезал несколько кусков хлеба. Молодой человек прищурился, взгляд быстро бежал по строчкам:
        - Пресс-служба объясняет это переутомлением и напряжённой работой. Тем не менее, проверенный источник из администрации сообщает, что обмороки и неожиданные приступы болей в последнее время стали для министра почти обычным делом и… учащаются. Но вопроса об отставке по состоянию здоровья Готлиб Свайтенбах пока не поднимает.
        - Как же… - Рихард разложил бутерброды на тарелке, - поднимет он…
        - Как думаете, что с ним может быть?
        - Чёрт его знает… - Ланн обхватил ладонью приятно тёплую кружку, - глядя на него, я сказал бы, что высыпалось уже слишком много песка. Но то же я могу сказать про многих из тех, кого Гертруда держит возле себя.
        Ларкрайт улыбнулся, хотел ответить что-то… и неожиданно отдёрнул руку от тарелки, к которой только что потянулся, и со стоном схватился за горло. Сгибаясь пополам, опрокидывая кружку, он захрипел и вцепился другой рукой в край стола.
        - Что с тобой? - Ланн, вскочив, моментально оказался рядом, вглядываясь в лицо инспектора.
        Не отвечая, Карл закрыл глаза, на несколько секунд замолчал, но тут же новый хрип вырвался из его горла.
        - КАРЛ! - Рихард попытался разжать стискивающие горло пальцы молодого человека.
        - Она… - прошептал Ларкрайт, - она убивает меня….
        Наконец Ланну удалось расцепить трясущуюся руку со вздувшимися венами и крепко стиснуть ее. От ужаса его словно парализовало, но оцепенение прошло быстро. Свободной рукой он уже лез в карман за телефоном, собираясь вызывать скорую. Но всё закончилось так же быстро, как и началось: тонкие пальцы Карла дрогнули. Молодой человек удивлённо взглянул на свои упавшие на стол очки и спросил:
        - Что такое?
        Ланн непонимающе уставился на него:
        - Ты только что…
        - Мне стало нехорошо… - Ланн отпустил его руку и Карл потёр лоб, потом поморщился, коснувшись своей шеи. - Голова заболела, и…
        - Ты душил себя, - тихо произнёс комиссар. - И говорил, что она убивает тебя. Кто?
        - Я… - Ларкрайт глубоко вздохнул, - ничего не помню.
        Комиссар бросил тяжелый взгляд на его побелевшее ещё сильнее лицо, на бескровные губы и выступившие от боли слёзы. И покачал головой:
        - На секунду мне показалось…
        - Что?
        - Неважно… - медленно ответил Ланн, закусывая губу. - Как ты?
        - Нормально, комиссар. Наверно, я просто не выспался. Не беспокойтесь.
        - Ты ведь тогда спас от Котов крысёнка, да? - спросил Рихард.
        - Это было больше недели назад… - понимая, к чему Ланн клонит, инспектор отвёл глаза и придвинул к себе кружку. Рихард внимательно наблюдал, как жадно он пьёт, и хмурился всё сильнее. - Это не…
        - Ты ведь не можешь знать этого точно, верно? И не забывай, что сами Джина и Леон Кац тоже болеют этим.
        - Ничем они не болеют! - довольно раздражённо отозвался молодой человек. - Вы ведь сами в это не верите, вы побежали за Аннет! Вы хотите вернуть вашу дочь, и….
        - Я в этом уже не уверен… - с усилием отозвался Ланн. - Зато точно знаю, чего НЕ хочу. Чтобы что-то случилось с тобой. Поэтому даже не думай близко подходить к кому-либо из этих детей.
        - Даже… к вашей дочери?
        Рихард молчал около полуминуты. Ему казалось, что земля уходит из-под его ног. В висках стучало, что-то странное происходило с его рассудком. Будто он смотрел в зияющую пустоту - ту, которая сквозила в его собственной груди и которую он пытался заполнить. Наконец с тяжёлым вздохом он покачал головой:
        - Особенно к ней. Потому что если ты погибнешь из-за неё…
        - Герр Ланн…
        - Молчи и слушай, - процедил сквозь зубы комиссар.
        Ларкрайт покорно опустил голову, сжимая кулаки.
        - Пожалуйста. Я не хочу лишиться ещё и тебя.
        Карл медленно кивнул. Комиссар улыбнулся:
        - А теперь…
        - Я поеду домой, - тихо сказал Карл.
        - Подожди. Я отвезу тебя.
        - Не нужно…
        - Нужно.
        Ланн ожидал новой вспышки сопротивления. Но Ларкрайт вдруг лишь устало улыбнулся:
        - Хорошо, комиссар… спасибо.
        И это тоже было плохим знаком. Ланн улыбнулся в ответ. Но тревога не оставляла его. Он не мог забыть, что Карл произнёс те же слова, что и Виктория в ту рождественскую ночь. «Она убивает меня….»
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 14:20]
        Сильва опустилась на вагонную лавку и придвинула к себе чашку с чаем:
        - Ему сколько?
        - Тридцать один, кажется, - тихо отозвалась я.
        Мы сидели в одном из пустых вагонов и ждали: Сильва попросила Ская найти Алана. Что подруге было нужно от него, я не поняла, но судя по тому, как сердито она хмурилась, ничего хорошего. Про себя я проклинала изобретателя всеми возможными словами: зачем, зачем он сунулся к дому Леонгарда? А если папа Сильвы его видел? Хотя… это ведь всего лишь папа Сильвы. И он всего лишь не разрешает нам дружить.
        - Ты… доверяешь ему? - Сильва посмотрела на плавающие в поцарапанной щербатой чашке хвоинки.
        Я нахмурилась, тоже глядя на них. Лес был не так далеко от нашего лагеря, а вдоль одного из берегов озера ели нависали над водой - земля под их корнями постепенно размывалась, и они всё больше клонились вниз, как старухи и старики. Чай с хвоей - не самое страшное, мы к нему привыкли. Это было даже здорово - елочные иглы приятно пахли. А вот Сильва явно была не в восторге: сморщила свой тонкий нос.
        - Вэрди? - окликнула она меня.
        Не такого разговора о Скае я хотела. Теперь вообще жалела, что спросила ее: «Ну, как он тебе?», как только он выпрыгнул из вагона.
        Сейчас моя подруга смотрела на меня как-то странно. Я знала этот взгляд - такой был у матери, когда я рассказывала ей что-нибудь, что казалось ей несусветной глупостью. И, как и тогда, я, слегка рассерженная и раздраженная, упрямо сжимала кулаки, но никак не могла заставить себя взглянуть ей в глаза:
        - Да. Я ему доверяю.
        - А ты не думала о том, что его могли подослать, чтобы вас переубивать или переловить?
        - Чушь, - отрезала я. - Когда на нас напали Коты…
        Сильва вдруг переменилась в лице, став ещё бледнее:
        - На вас… - выдавила она, - нападали? Кто такие Коты?
        - Брось, - я удивлённо махнула рукой. - Брат и сестра, Джина и Леон Кац. Сестра одноглазая. Они гонялись за нами до того, как «антикрысиные» декреты были сняты. Неужели ты не помнишь?
        - Ты же знаешь. Папа старался держать меня подальше от всего этого… - медленно ответила Сильва. - Они… схватили кого-нибудь?
        - Нет, - я покачала головой. - Скай нас защитил. Я совсем не ожидала. Но он…
        - Будь осторожнее, Вэрди, - тихо произнесла подруга. - Или… ты уже забыла, что нам в детстве запрещали говорить с незнакомцами?
        - Мы были детьми четырнадцать лет назад, - чуть резче, чем хотела, ответила я.
        - А кто-то, может, уже и тогда не был ребёнком… - отозвалась Сильва.
        Невольно я внимательнее посмотрела на нее. И остро ощутила, что что-то не так. Моя маленькая подруга, избалованная папина дочка куда-то делась. Сидевшей передо мной было не двадцать восемь - наш реальный с ней возраст. Нет. Больше. И в глазах, почти абсолютно чёрных, я видела странную тоску и непонятный ужас. Сильва так же внимательно и пристально смотрела на меня, и почему-то мне казалось, что она видит то же, что и я. Пугающее, неожиданное превращение, случившееся очень давно, но по какой-то нелепой случайности понимание этого… обрушилось на нас только сейчас. Превращение, от которого…
        - Вэрди, прости, - заледеневшие руки стиснули мои. - Я не должна была такое говорить, я совсем ничего…
        - Ты даже не представляешь, какой он, - тихо перебила я. - Он меня совсем не знает, но ещё никто и никогда не был со мной таким. С ним мне кажется, что я…
        Слова давались с трудом, комом вставая в горле. Все эти мысли не давали мне покоя, говорить с кем-то об этом я не могла. Но сейчас с усилием закончила:
        - … что я не крысёнок. Что я женщина. И что я кому-то нужна.
        - Я просто боюсь за тебя, - ответила Сильва. Её пальцы в моих руках дрожали так же, как и голос, и были совсем холодными.
        Я знала, что это ложь. Не боится. Привыкла. Знает, что со мной ничего не может случиться. Ведь я же никакая не Принцесса, а самая настоящая Разбойница. Сильва не склонна к страхам, у Сильвы железные нервы… В очередной раз я против своей воли вспомнила, что дома Сильву ждёт уютная комната, хорошая еда и папа. И в очередной раз с трудом сдержала горькую усмешку. Покачав головой, я встала и выглянула на улицу, под мелкий колючий снег.
        - Не нужно бояться.
        - Только не… не влюбляйся в него, слышишь?
        - Поздно, - глухо отозвалась я.
        - Вэрди…
        - Они идут, - перебила я.
        Скай влез в вагон первым, понурый Алан - за ним. Заметив Сильву, он неожиданно поджался и замер, как нашкодивший пёс. Но моя подруга не двинулась с места, и мальчик, тряхнув растрепанными светлыми лохмами, неуверенно приблизился:
        - Ты узнала?
        - Узнала, - ответила она, залезая в свою плоскую кожаную сумочку и вынимая оттуда картонную папку. - Но я нашла очень немногое. Проект… - она бросила взгляд на очки, - назывался «Линии силы». Вы можете почитать.
        Ал открыл папку. Первым, что я увидела, был чертёж очков, дальше шли характеристики:
        Описание прибора: очки, сквозь которые просматриваются диоспектральные связи между индивидуумами. Первый улавливатель, действующий не на магнитное и не на электрическое, а на эмоциональное поле.
        Аппаратное обеспечение: интегральный чип модели Emc-656789-b, две простые пальчиковые батарейки расширенного цикла, кнопочная система управления.
        Механизм работы: связи прослеживаются на базе биопсихических волн, исходящих от конкретного индивида и направленных на других. Регулятор мощности позволяет видеть как сильные, так и слабые эмоциональные волны.
        Распознаваемые виды сигналов:
        Родительская привязанность (кодовый цвет белый)
        Дружеская связь (кодовый цвет зелёный)
        Влюбленность (кодовый цвет розовый)
        Половое влечение и сексуальная связь (кодовый цвет красный)
        Антипатия (кодовый цвет синий)
        Экстрасенсорика и ментальное взаимодействие с нематериальными сущностями (кодовый цвет фиолетовый, направление строго вверх или строго вниз)
        Распознаваемые виды сигналов:
        Двусторонний (тип линии - ровная и плотная, циркуляция не различима, так как идет обоюдно).
        Односторонний (тип линии - прерывистая, видна циркуляция в сторону реципиента).
        Оказываемое влияние: нейтральное.
        - То есть… через эту штуку… можно увидеть, что и к кому мы чувствуем? - спросила я и перевела взгляд на Алана: - Не смей на меня через них пялиться!
        - А ты не смей на меня, - буркнул он и посмотрел на Сильву: - А зачем была эта штука твоему отцу?
        - Я не знаю, - ответила она и, видимо, желая сразу пресечь возможные просьбы, прибавила: - Если честно, я не совсем уверена, что мне стоит об этом спрашивать. Папа не любит обсуждать всё, что делает на работе. Он очень устаёт. И он привык, что меня это не интересует.
        Я перелистнула страницу. На второй снова шли какие-то схемы, их было очень много. Они продолжались и на третьей, пояснения и формулы были мне не понятны. Но зато на четвертой я нашла кое-что.
        Потенциальные возможности: управление чужими эмоциями, замыкание силовых линий, воздействие на мозговые волны. Необходимо исследование контризлучения.
        Ведётся разработка манипулятивного устройства «Чёрный ящик».
        - Почему-то мне кажется… - медленно начал Скай, - что это не очень безопасная вещь. Лучше спрячь её, Алан.
        - Да брось, это же просто очки! - раздраженно огрызнулся тот.
        - С помощью которой ты сможешь увидеть, в кого я влюбилась или кто мне не нравится? - возмутилась я. - Да, это очень просто, на каждой помойке валяется! Отдай их.
        - Для того чтобы сказать, в кого ты втюрилась, мне даже не нужны очки, - Алан резко выдернул из моих пальцев бумагу и отскочил.
        - Алан, заткнись! - я сделала к нему шаг. - И слушайся меня!
        - Ты мне не мать, - отрезал Ал. - Я собрал их сам, и они мои.
        - Я твой вожак! И если тебя это не устраивает…
        - Я могу уйти.
        - Нет. - Скай неожиданно вырос между нами и опустил руку Алану на плечо. - Ты никуда не уйдёшь. Ты извинишься перед Вэрди, а она извинится перед тобой.
        - Я что-то забыл… ты что, мой папаша? - изобретатель дернулся, но не смог вырваться.
        - Тебя я уж точно слушать не обязан. С чего это?
        - С того, - голос лётчика звучал холодно и абсолютно ровно, - что как только ты выйдешь в город в следующий раз, Коты проломят тебе голову или… - он полез в карман, - сделают с тобой вот это.
        Он сунул в руки Алана газетную страницу. Мальчик неохотно ее развернул. Но от одного взгляда на заголовок его глаза буквально округлились от ужаса:
        ЗА ЭТУ НЕДЕЛЮ «ШЕСТЬ „КРЫСЯТ“ С ЧАСТИЧНО ИЗЪЯТЫМИ ВНУТРЕННИМИ ОРГАНАМИ ОБНАРУЖЕНЫ НА БЕРЕГУ РЕКИ. КТО ОРУДУЕТ В ГОРОДЕ? КТО БУДЕТ СЛЕДУЮЩИМ? И КАК РАСПОЗНАТЬ ГАМЕЛЬНСКОГО МАНЬЯКА?»
        Это что? Остроумная шутка про гамельнского маньяка… я ведь тоже читала в детстве эту историю. Но сейчас я ощутила сначала спазм в желудке, потом подступившую тошноту.
        - Откуда это у тебя? - глухо спросила я.
        - Вчера увидел в магазине, - тихо отозвался он. - Я не хотел вас пугать, но… - впервые во взгляде, брошенном на Алана, всё же промелькнуло раздражение, - видимо, иначе никак.
        Я посмотрела на них, потом на Сильву. Она слушала со странной настороженностью, но тут же опустила глаза. Наверно, она тоже испугалась… во всяком случае, руки у неё вновь задрожали.
        - Отдай. Это. Мне, - отчеканил Скай. Не дождавшись реакции, сам сдёрнул очки с головы Алана. - Вот и отлично.
        - И что же ты будешь теперь делать, шпионить за нами? - снова вскинулся Ал и встряхнул газетой. - А не ты ли это часом… - он выразительно ткнул в заголовок. - Пока ты не приехал, у нас такого не было!
        Я ожидала, что Скай ударит его. Но тот стоял неподвижно, спокойно держа очки в руке. Во взгляде светлых глаз опять не читалось эмоций, произнесённое в ответ слово тоже было бесцветным:
        - Извиняйся.
        - Перед тобой? А если я тебе не верю?
        - Перед Вэрди.
        - За что это?
        - За то, - вмешалась я, - что ты не послушался меня, пошёл в город да ещё и обманул Сильву!!! Больше ты у меня из лагеря ни ногой. Иначе - убирайся. Прямиком к Котам, они наверняка рыщут по всему городу.
        Алан опустил голову. Да что с ним происходит? Не глядя на меня, он спросил Сильву:
        - Я могу оставить эти схемы? Я хочу их изучить, у меня есть мысль…
        - У тебя два дня. Потом вы должны вернуть их, я боюсь, что отец хватится, - ответила Сильва, вставая. - И… только при условии, что ты извинишься. Понял?
        Ал повернулся ко мне:
        - Извини, Вэрди. Я буду тебя слушать. Я постараюсь. И Робину тоже скажу, чтобы он не убегал.
        - Хорошо.
        Я знала его достаточно и понимала, что он не успокоился. Может быть, несколько дней и посидит спокойно с этими бумагами, но потом снова куда-нибудь влезет. Боже, ну почему… стоит мне лишь представить, что он попадётся Джине, у которой с ним счёты, как паника становится просто невыносимой, хочется бежать из города, может, до самой границы, пусть меня там застрелят. А если Коты смогут узнать у Алана, где мы прячемся… Я пошатнулась.
        - Тихо, - теплая сильная рука, обнимая, легла на мои плечи. - Что с тобой, принцесса?
        Не способная больше держаться, я прижалась к Скаю, коснувшись щекой кожаной куртки. Плевать, пускай все смотрят, пускай Сильва поднимает брови. Его пальцы чуть крепче сжали мое плечо, и я наконец выдавила:
        - Ничего, - вспомнив недавние слова Ская, я в упор глянула на Ала: - Я не буду перед тобой извиняться, Алан. И если ты ещё раз в чем-то обвинишь его, - я указала глазами на лётчика, - я оторву тебе башку. Забыл уже, как сопел и пускал слюни, прячась за его спиной от Кацев?
        - Как интересно… - слегка растягивая слова, с усмешкой произнесла Сильва.
        Алан опустил глаза, заливаясь краской. И я снова ощутила это безотчетное мерзкое торжество. Нашкодившим псом он уже не выглядел. Скорее псом, которого побили. Ну и отлично. Знай своё место. Тут же одёрнув себя, я заговорила мягко:
        - Пожалуйста, Ал. Нам нужно пережить это время. Пока Коты не успокоятся, кому бы они там ни помогали. Не ходи больше в город. И не подставляй Сильву, отец не хотел бы видеть кого-то из нас с ней рядом.
        Ал открыл было рот, но осекся. Румянец на щеках проступил ярче, словно я на чем-то поймала изобретателя. А может, так и было?
        - Ты ничего не хочешь рассказать мне, Ал? - тихо спросила я.
        Мальчик покачал головой.
        - Верни ему очки, - попросила я Ская. - Пусть изучает.
        Лётчик взглянул на меня с сомнением. Я кивнула. И опять посмотрела на Ала, решившегося наконец поднять глаза:
        - Я… в последний раз доверяюсь тебе, Алан.
        - Спасибо, - тихо произнес он, забирая очки у Ская. - И… извини.
        - Не дури так больше, - коротко отозвался тот.
        Он хмурился. Кажется, и Скай тоже устал.
        Мир был восстановлен, но я прекрасно понимала, что он трещит по швам. Тлеет, как плохо затушенный костёр, и испускает едкий дым, разъедающий глаза. И только рука, всё ещё обнимавшая мои плечи, помогала стоять. Мой день только начался… а я уже падала с ног.
        - Я пойду, - сказала Сильва. - Папа может позвонить мне. Будьте поосторожнее, пожалуйста. Я… обязательно убегу к вам ещё разок, - она встретилась глазами со Скаем. - Береги Вэрди.
        - Постараюсь, - ответил он.
        Приблизившись, она поцеловала меня в щеку холодными сухими губами. Я с тревогой потянула ее за рукав:
        - Сильва, что-то не так?
        - Всё… всё хорошо, - отозвалась она дрожащим голосом. И повернулась к Алу: - Кстати… помнишь, ты мне кое-что передавал от Вэрди? Так вот, тебе она тоже кое-что просила передать.
        - Я…
        Но прежде, чем я успела продолжить, Сильва отвесила Алу звонкую пощёчину. И, махнув нам на прощание, грациозно выскользнула из вагона. Некоторое время я смотрела на её чашку с чаем, так и не тронутую. Машинально взяла в руки свою, тоже уже остывшую и ещё более щербатую. Поднесла к губам и тут же поставила обратно. Потом все же взглянула на Алана, по-прежнему растиравшего левую щеку, и спросила:
        - Точно ничего не хочешь рассказать мне?
        Изобретатель, всё ещё красный, поудобнее перехватил бумаги под мышку и пробурчал:
        - Лучше не спрашивай…
        Я не стала спрашивать. Я ждала, когда Алан уйдёт, и думала. Снова о Сильве и о её странной грусти. Сегодня… сегодня я впервые особенно остро и нестерпимо ощутила ту пропасть, которая разделила нас. Разделила и ничего не дала взамен. Только…
        Алан не уходил. Он смотрел на меня с обидой. А Скай молчал. И у меня не было сил улыбнуться ему.
        - Мне нужно найти Карвен, - произнесла я первое, что пришло в голову, и поспешно выскользнула из вагона на улицу.
        Подняла голову, подставляя лицо колючему снегу и ветру. И медленно, почти шатаясь, направилась к озеру. Мне очень хотелось остаться одной.
        Инспектор
        [ДОМ КАРЛА ЛАРКРАЙТА. 11:32]
        Автомобиль медленно остановился возле подъезда Карла. Первым из машины, как и всегда, выпрыгнул Спайк - и сел около двери с кодовым замком, высунув язык.
        Инспектор Ларкрайт выбрался следом. Голова у него по-прежнему гудела - правда, скорее от страха, чем от боли. С каждой минутой она, эта боль, проступала в памяти всё отчётливее. Чувствительная кожа на шее по-прежнему хранила багровые следы от его собственных пальцев. И Карл совершенно не понимал, что с ним произошло.
        - Я поднимусь с тобой. - Комиссар шагнул вперёд.
        Ларкрайт невольно усмехнулся:
        - Один раз я с Котами уже справился. Думаете, не справлюсь во второй?
        - Справишься, - Ланн внимательно смотрел на него. - Но когда есть возможность не драться в одиночку, разве нужно от неё отказываться?
        - Вы всегда отказываетесь, - Карл улыбнулся и, отвернувшись, нажал несколько кнопок.
        - Это я.
        Дверь противно запищала, и молодой человек толкнул её, ступая в темноту. Ланн вошел за ним. В молчании они поднимались по лестнице, пёс бежал впереди, легко преодолевая крутые ступеньки.
        - Откуда эта псина у тебя? - неожиданно спросил Рихард. - Никогда не спрашивал.
        - Отбил, - коротко ответил Ларкрайт, не желая вдаваться в подробности. - Случайно. Еще у себя дома.
        Он очень хорошо помнил, как увидел первую охоту. Это было как раз из того, о чём обычно не говорят вслух и о чём многие горожане даже не подозревают. Тем же, кто подозревает и говорит, это кажется таким же естественным, как ежеутренняя уборка мусора. А по сути… это ведь и есть уборка мусора.
        Начиналось это весной. Каждую стаю гнали до окраин города - он был не большим, и громкий испуганный лай, разносившийся по улицам, вскоре замолкал, не успев никого разбудить. А на окраинах стреляли. Горожане, выходя утром на работу, уже не видели облезлых псов, греющихся на солнце или выпрашивающих еду. Как не видели и кошек, с которыми справиться было ещё легче - для этого достаточно было разложить в подвале приманку, загнать туда животных и на пару недель замуровать. Ни мяуканья, ни коготков, царапающих грубо сколоченные доски, загораживающие выход, совсем не было слышно за толстыми стенами.
        Карл не замечал, что животные пропадают: на смену одним псам и кошкам приходили другие. У Ларкрайта были другие дела, и то, как часто отец до сорванного горла ругался с «этими тварями из Санитарной Службы», было ему не понятно.
        Понятно стало, когда однажды стаю гнали мимо него - он тогда почему-то поздно возвращался домой. В этот вечер он первый раз ударил человека. И не просто ударил, а сломал два ребра. Никогда раньше ему не приходилось драться с тремя вооруженными мужчинами. Ему сломали нос, который так и остался немного смещенным. Но десяти минут, в течение которых «санитары» пытались разобраться с Ларкрайтом, оказалось достаточно, чтобы псы разбежались и попрятались.
        Когда Карл очнулся после сильного удара по затылку и смог приподняться, троицы уже не было. Кто-то лизал ему руку. Ларкрайт с трудом повернул голову и увидел небольшого рыжего щенка… А на следующий день рухнула Стена, и всем стало уже не до собак.
        - Осторожно.
        Карл споткнулся, Рихард придержал его за локоть.
        - Ты точно в порядке?
        Пальцы сжимали сильно, почти до боли. Инспектор кивнул и, поняв, что в полутьме Ланн это едва ли увидит, подтвердил:
        - В порядке. Не волнуйтесь.
        Наконец они добрались до лестничной площадки Карла. Он повернул ключ в замке и открыл дверь, позволив Спайку рвануть вперёд. Запах пыли, прохлада и тишина - он дома. Карл зажег в коридоре свет и оглянулся на Рихарда:
        - Хотите чаю?
        - Нет, я пойду, - тихо ответил Ланн. - Ложись спать.
        - Хорошо, комиссар, - ответил Карл.
        Видя лицо Рихарда, так и не перешагнувшего порога квартиры, Карл подошёл сам - дверной проём разделял их. Ларкрайт взглянул в светлые, неопределенного оттенка глаза в окружении сетки тонких морщинок и хотел что-то сказать, но Рихард неожиданно протянул руку и дотронулся до его плеча:
        - Завтра можешь не приходить. Прикрою. Только учти, что я тебе обязательно позвоню. Потом отработаешь пару ночек за меня.
        Удивленный, Ларкрайт покачал головой:
        - Я не брошу вас так надолго, тем более, что…
        - Что ты всё ещё думаешь об этих детях? - губы скривились в нервной усмешке. - И боишься за них?
        - А чего боитесь вы? - резко перебил Карл.
        В голосе снова зазвучала сталь:
        - Это не понятно?
        Ларкрайт улыбнулся, но ничего не сказал. Кивнул и произнес короткое:
        - Спасибо, герр Ланн.
        - Если ты снова почувствуешь… - нужного слова Рихард не подобрал, - … это, то звони в скорую.
        - Комиссар, бросьте, это была случайность, я, наверно, просто не выспался.
        Ложь звучала не слишком естественно. Карл и сам опасался, что боль вернётся, но нашел силы улыбнуться. Ланн ничего не сказал на его слова. Он просто ждал кивка, как и всегда не принимая никаких возражений. И инспектор кивнул.
        - Не выходи никуда. Хотя бы сегодня.
        С этими словами комиссар развернулся и быстро пошел по лестнице вниз. Карл смотрел на мощную, обтянутую форменным плащом спину, на седеющие длинные волосы. Как и обычно - Ланн просто отдал приказ и верил, что он будет выполнен.
        Молодой человек подождал, пока хлопнет дверь подъезда, и только тогда закрыл свою. Пройдя через коридор на кухню, он машинально включил радио - обычно оно было шумовым фоном, к которому Карл не прислушивался. Но сегодня в потоке новостей неожиданно проскользнуло что-то новое…
        «Нам сообщают, что по городу прокатилась волна странных приступов у населения. Люди теряли сознание прямо на улице и приходили в себя через полторы минуты. Сотрудники медицинских служб не находят у обратившихся к ним граждан видимых физиологических причин и склонны объяснять произошедшее магнитной бурей и резкими перепадами атмосферного давления, характерными для последних трех дней. Метеозависимым людям рекомендуется принимать профилактические лекарства и меньше бывать на улице».
        Ларкрайт нахмурился. Метеозависимым он никогда не был. Да и то, что возникало сейчас в его памяти, мало напоминало скачок давления. Скорее…
        «… тем не менее, непроверенный источник уже высказал предположение, что причиной случившегося могла быть новая вспышка „крысиной“ заразы, поскольку все обратившиеся за помощью к медицинским службам, являются родителями детей до 18 лет».
        Карл выключил радио. Ещё одна глупая ложь. И зная, сколько людей слушают центральную радиостанцию «Эхо столицы», можно не сомневаться, что новая волна паники уже не за горами. А значит… у него появился второй повод пойти к Вэрди.
        Когда, оставив дома Спайка, он вышел на улицу, холодный порыв ветра тут же ударил в лицо. Карл помнил, до какого места он проводил в прошлый раз девочку и каким путем он шел, поэтому сейчас спешил к городским окраинам, срезая дорогу везде, где только можно. В почти безлюдных переулках гулял все тот же ветер, толкая в грудь и насвистывая какой-то неприятный мотив. Ларкрайт шел быстро и думал о том, что будет, если Рихард решит вернуться или позвонить на городской телефон.
        Сзади раздался рев автомобильного мотора. Карл порывисто обернулся, на ходу выхватывая пистолет и готовясь увидеть гигантский джип на красных колёсах… но к нему подъехал белый Фольксваген.
        - Герр Ларкрайт, это вы? - крикнул Вильгельм Байерс, останавливаясь и высовывая из окна голову.
        Узнав его, Карл перевёл дух. Мужчина вышел, и Ларкрайт сделал навстречу пару шагов, настороженно всматриваясь в лицо главы Управления по особым…
        - Да, я.
        - Куда вы идёте? - прямо спросил Байерс. - Далековато забрались в такой холодный день.
        - По делам, - уклончиво отозвался Карл и, подумав, все же спросил: - А вы?
        - Тоже… - светлые глаза сощурились. - А ваш начальник знает…
        - Это не связано с работой, - быстро отозвался Карл и, осознав, чем чревата для него эта встреча, добавил: - Я бы не хотел, чтобы вы говорили герру Ланну, что видели меня здесь.
        Байерс смотрел на него с настороженностью:
        - Мне казалось, у вас нет друг от друга тайн.
        - Так не бывает, - возразил Карл и неожиданно увидел в ответ усмешку:
        - Чистая правда. Тайны есть всегда. Подбросить вас? Куда вам надо?
        - Да нет, я дойду сам.
        - Послушайте… - Вильгельм пристально взглянул инспектору в глаза, - мы ведь договорились работать вместе, верно? И из того разговора на базе Речных я кое-что о вас понял. Сейчас вы идёте к «крысятам». Так?
        Ларкрайт тяжело вздохнул и кивнул, потом покачал головой:
        - Но я не имею понятия, где именно находится их база.
        - Заброшенная железнодорожная колея. Больше я тоже не знаю ничего. У меня встреча у заграждений.
        Теперь настала очередь Ларкрайта пристально посмотреть на Байерса:
        - И с кем же?
        - С… со старым другом. И знаете, что… мне тоже очень не хотелось бы, чтобы вы говорили об этом герру Ланну. Это может подорвать его доверие ко мне, а оно очень мне важно.
        - Вам? - Карл усмехнулся. - Забавно, учитывая, что вы стоите выше нас….
        - Поверьте, - не дав ему договорить, сказал Байерс, - причины у меня есть. Предлагаю компромисс. Я подброшу вас до заграждений и встречусь с нужным мне человеком. Это короткая встреча, я не располагаю большим количеством свободного времени. Пока мы будем говорить, вы останетесь в машине. Потом, когда мой друг уйдёт, вы пойдёте за ним. Он знает, где эта база. Могу пообещать, что не пойду за вами. Сейчас.
        - Сейчас?
        - Вы же сами прекрасно понимаете, что если понадобится, мои люди легко найдут любого крысёнка в любом логове. Но пока в этом нет необходимости. Самое главное… - он нахмурился, - чтобы и Коты считали так же.
        - Хорошо, - вздохнул Ларкрайт.
        Байерс жестом указал ему на машину. Когда они уже тронулись с места, инспектор спросил:
        - А вы… не расставили охрану вокруг известных вам баз?
        Байерс, глядевший на дорогу, покачал головой:
        - Так же, как и вы, я не могу этого сделать. По тем же причинам.
        Они замолчали. Карл прислушался и спросил:
        - А где ваша птица?
        - Дома. Сегодня холодно даже для него, хотя он привык к прохладной погоде. Кстати, слышали о Свайтенбахе?
        - Читал в газете, - отозвался молодой человек.
        Украдкой покосился на Байерса - хмурого и сосредоточенного. Сейчас он отчетливо видел, что мужчина чем-то расстроен и о чем-то задумался. На слова Ларкрайта он лишь обронил:
        - Довольно неожиданно… интересно, что с ним.
        - Возраст, наверно, ему ведь уже за шестьдесят.
        - Наверно… - Байерс вдруг повернул к нему голову: - послушайте, инспектор, мне очень нужен ваш совет.
        - Мой? - удивился Карл.
        - Да хоть чей-нибудь, если честно.
        - Спрашивайте, - пожал плечами Карл. - Я никогда не умел давать советов, но могу попробовать.
        Они уже выехали за черту города, и сбоку замелькали голые деревья. Байерс бросил взгляд на рекламный щит, потом - на серый асфальт. Казалось, он на что-то решался. Ларкрайт ждал.
        - Если вам кажется, что ваш друг лжет вам и хочет навредить вашим близким, как вы поступите? Уничтожите его?
        Ларкрайт удивленно поправил очки. Потом снял их и начал протирать рукавом. Байерс выжидательно поглядывал на него, чуть сбавив скорость и направляя автомобиль влево, на узкую и запущенную дорогу. Впереди уже маячила лесополоса - та, что шла параллельно железной дороге. Карл спросил:
        - А вы уверены?
        - Нет.
        - Тогда я не понимаю смысла вашего вопроса. Для начала нужно убедиться. Потому что можно очень сильно ошибиться.
        - Спасибо, инспектор.
        Кажется, от него ждали именно этих слов. Потому что Вильгельм Байерс улыбнулся и, казалось, успокоился. Карл взглянул на него с тревогой, сомневаясь - спросить или не спросить. В любом случае начальник Управления мог ничего ему и не сказать… а в чужие дела Карл лезть не любил. И он замолчал, оглядывая салон автомобиля - чистый, пахнущий дорогой кожей и почему-то медицинским средством, от которого слегка слипались глаза.
        Карл опустил стекло, впуская немного ветра. Байерс явно не хотел продолжать разговор. Вытащив из кармана мобильный, инспектор взглянул на него - экран был мертв. И оставалось надеяться, что в ближайшее время Рихард не позвонит. Карл стал думать о том, что услышал по радио, о том, что случилось утром… как вдруг Байерс прервал молчание:
        - Герр Ларкрайт, мы уже близко, - Вильгельм через несколько минут снова нарушил тишину. - И у меня к вам просьба.
        - Да, герр Байерс?
        - Наблюдайте внимательно. Если тот, с кем я буду говорить, вдруг поведёт себя странно…
        - Прикрыть вас? - понимающе уточнил Карл и увидел, как изменилось выражение лица Байерса - сначала появилось отвращение, но почти сразу сменилось почти физической болью.
        - Да, - тихо ответил он.
        - Но…
        - Да, я знаю, что говорил о встрече с другом. Я действительно встречаюсь с другом. Но друзья иногда меняются, и…
        Он осёкся, щурясь и всматриваясь во что-то впереди. Вдоль железной дороги, явно собираясь свернуть к шоссе, шла светловолосая девушка.
        Лётчик
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 15:20]
        Всё изменилось, как только принцесса ушла. Алан тут же наградил меня хмурым взглядом и выскочил из вагона вслед за ней. Он шел очень быстро: наверняка ему не терпелось заняться бумагами, которые оставила Сильва.
        - Эй, Ал! - позвал я.
        Мальчик оглянулся.
        - Если что-то узнаешь, то расскажешь это мне.
        Он презрительно фыркнул, но кивнул. И направился в сторону озера. Мне показалось, что предводительница «крысят» уходила именно туда, но всё же я спросил:
        - Где Вэрди?
        Мальчик снова посмотрел на меня - в упор и очень хмуро.
        - Если ей грустно, она любит сидеть на берегу, даже когда холодно. Я её найду. Хочу поговорить. Без тебя.
        - О чём?
        - Не твое дело, - вскинулся он. - Чеши по своим делам, её и без тебя есть кому утешить.
        Я держался долго, сдержался и в этот раз. Тем более что мне предстояла встреча, на которую я не хотел опаздывать. Но… тревога за принцессу была очень сильной. Мне казалось, я был ей нужен. Прямо сейчас. Байерс мог и подождать, а она - нет. Но Алан, приблизившись на три шага, внезапно добавил:
        - Перестань уже лезть всюду со своими правилами. Ты здесь чужой. Я благодарен тебе за спасение наших шкур, и она тоже, но… перестань ходить за ней хвостом. Она нужна не только тебе. И дорога? тоже.
        - Я вижу это по твоим поступкам, Алан.
        Невольно, глядя на мальчика, я впервые заметил, что мы были похожи - цветом волос, глазами, манерой улыбаться и хмуриться, даже чертами лица. Очень похожи… его могли бы принять за моего младшего брата, если бы у меня были братья. Или даже за сына, если бы у меня были дети. А может быть, они и есть? Своего детства я не помнил, как и всего остального, но… может быть, в детстве я был именно таким?
        - Она доверяет мне, понимаешь? И всегда прощала, - он вновь упрямо сдвинул тонкие брови. А я вновь увидел свое отражение. И все же добавил, зная, что слова прозвучат жестко:
        - А если однажды прощать тебя будет некому?
        - Я уже сказал, что могу её защитить.
        «Надеюсь, тебе не придётся этого доказывать». - Мысль была тяжелой. Я промолчал. Алан отвернулся:
        - Я пойду к ней. Извинюсь ещё раз. Без всех. По-настоящему.
        Мне не хотелось отпускать его к Вэрди, и я прекрасно понимал, что не только из-за того, что он может вновь сказать что-то, что расстроит её. Была и вторая причина. Её ответ, которого всё ещё не было. И которого я готов был ждать. Алан об этом не знал. Алан привык к тому, что был с ней всегда, и я понимал его. Но… почему-то стал забывать, что он в чем-то тоже ребенок… и мне хотелось его ударить.
        - Мне плевать, что ты скажешь, - щенок снова оскалил зубы, а я снова сдержался. - Я все равно пойду.
        «Ему четырнадцать, а не двадцать восемь. Он не ушел от четырнадцати ни на год, сколько бы лет назад все они ни перестали взрослеть. Помни об этом. Помни», - мысленно твердил я себе, а вслух спросил:
        - Сколько времени, Ал?
        Удивленный неожиданным вопросом, мальчик машинально посмотрел на часы.
        - Около двух.
        Байерс все ещё ждал. И я решился.
        - Иди к ней, - вздохнул я. - И найди её побыстрее. Она замерзнет.
        Не ответив, Ал пошел к озеру. Некоторое время я смотрел ему вслед, все ещё пытаясь побороть то отвратительное чувство, которое жгло нутро. Мальчишка. Чем он может ей помочь, особенно после всего, что успел натворить только за то время, что я здесь? А впрочем… в одном он прав. Принцесса нужна им не меньше, чем мне. И как бы мне ни хотелось, я не могу просто так забрать её у них, увести из этого логова, бросив остальных - без вожака они не проживут и недели. По крайней мере, сейчас.
        Путь вдоль железной дороги не был долгим. Вскоре я увидел и таблички, предупреждающие об опасности, и белоснежный автомобиль где-то вдали, и долговязую фигуру моего старого друга, которого я не помнил. Вильгельм Байерс скрестил на груди руки и расхаживал туда-сюда, попугая у него на плече не было. Увидев меня, он оживленно махнул рукой:
        - Ник, я думал, ты не явишься. Что у вас там…
        - Ничего, ерунда, - я нетерпеливо махнул рукой. - Ты принес?
        Он помрачнел:
        - Я… пришел сказать, что все откладывается. У меня сейчас нет не засвеченного в грязных делах оружия. Я его ищу, но пока…
        - Ничего, - вздохнул я. - Понимаю…
        Да, я понимал. Но он отвел взгляд. Он очень странно отводил глаза, так делают, когда не верят. Я понял и это, невольно подбираясь, готовый броситься, ожидая, что из автомобиля появятся полицейские или солдаты. Откуда-то я знал, куда именно буду бить и как бежать, но… внезапно почувствовал обиду. Как он мог не верить мне, ведь мы… а вот что связывало нас, я знал только из его уст. И мои собственные воспоминания об этом были скрыты очень глубоко. Слишком глубоко, чтобы проснуться… но, похоже, недостаточно глубоко, чтобы не причинять мне боли.
        - Ты ничего не вспомнил? - он цепко взглянул на меня. Да, теперь я знал точно. Не верит.
        Я покачал головой:
        - У меня сильные головные боли… я ничего не могу вспомнить. И тебя тоже. Прости. Кстати, ты не видел здесь девочку? Блондинку в норковой шубе.
        - Видел… - медленно отозвался Байерс. - Я отправил моего… напарника… проводить её.
        Одной бродить в таких местах опасно. И… очень странно, что она была здесь одна.
        - Почему? - удивился я.
        - Потому что она дочь одного небедного ученого. И он старательно прячет ее, выдавая чуть ли не за жену.
        Последние слова показались мне абсурдными. Заметив выражение моего лица, Байерс поспешно объяснил:
        - Все родители…
        - Умерли. Знаю, мне говорили. А с вашим ученым этого не случилось. Может, было противоядие?
        - Противоядие могло бы быть, если бы был яд… - медленно откликнулся Вильгельм. - Мы ведь до сих пор не знаем, отчего они умерли. Тебе это известно?
        - Известно. И мне известно от Вэрди кое-что ещё…
        - Что?
        - Этот профессор работал над двумя проектами, связанными с биопсихическими волнами. «Линии силы» и «Черный ящик». Я не совсем знаю, что это может значить, но… почему-то мне кажется, что тебе надо поискать сведения о них.
        - Зачем? - он прищурился.
        Я сказал почти правду:
        - Я не знаю.
        - Откуда такие сведения у детей?
        Вспомнив, что говорила мне Вэрди об Алане, я ответил:
        - С развалин НИИ. Они иногда лазают там.
        - Хорошо, я попробую узнать.
        - Ты не веришь мне, да? Думаешь, что я вру тебе?
        Я задал свой вопрос быстро, чтобы успеть поймать его. И поймал. Глаза расширились, а потом вновь неприятно прищурились, бледные щеки окрасились румянцем. Байерс шумно выдохнул и скрестил на груди руки:
        - Извини, Ник, но я не знаю.
        - Копаешь, да?
        Он опустил взгляд:
        - Скоро придёт на тебя досье. И тогда я буду знать, что мне… что нам делать.
        Сейчас, глядя в эти сузившиеся глаза, я очень ясно понял и кое-что ещё. Он убьёт меня. Спокойно убьёт, если узнает, что за эти годы, что мы не виделись, я стал кем-то, кого можно записать в число врагов. И ему будет плевать и на колледж, и на нормативы по стрельбе, и на своего зелёного попугайчика, из-за которого он выглядит безобидным придурком с высокой должностью. Вильгельм Байерс прекрасно умел создавать обманное впечатление, это получилось даже со мной. Тем не менее, я не удержался от ответа:
        - Только не забудь рассказать мне, кто я. Очень интересно.
        Несколько секунд мы смотрели друг на друга - он с удивлением, я с вызовом. Потом мы неожиданно рассмеялись. И новый приступ боли пронзил мои виски. Это было. Это было уже сотни раз, мы всегда начинали смеяться одновременно, и…
        - Что с тобой? - ладонь легла на плечо.
        Убийца исчез, передо мной снова был друг, которому я почти верил и на которого надеялся. Но он… ждал на меня досье, чтобы выяснить, застрелить меня сейчас или потом. И я отстранился:
        - Ничего. Я тебе говорил, у меня это часто. Я пойду, мне нужно помочь принцессе.
        - Кому? - губы дрогнули в улыбке.
        - Неважно.
        - Ты что, влюбился в кого-то из этих? - Байерс продолжал улыбаться.
        «А потом ты используешь это против меня, если решишь, что меня нужно уничтожить», - мелькнуло в голове.
        - Мне пора, к тому же холодно. Я замерз как собака, извини. Когда мы встретимся снова? Когда придет досье?
        На последнем вопросе я посмотрел ему в лицо. Оно было бледным, улыбка исчезла. Байерс нахмурился:
        - Ты ведь понимаешь.
        - А ещё я понимаю, что, будь я врагом и услышь, что ты копаешь под меня, я свернул бы тебе шею прямо сейчас, и ты не успел бы даже вытащить оружие. А потом свалил бы всё на крысят. Подумай об этом.
        Наши взгляды опять встретились. Я упрямо не отводил глаз. И Байерс кивнул:
        - Ты всегда был чертовски убедительным, Ник. Я приду сюда через два или три дня. Найду вас сам. Пора что-то менять.
        - В чём?
        - Во всём, - отрубил он и посмотрел на часы с узким ремешком из светлой кожи. - Мне пора.
        - Удачи.
        Рука снова пожала мою:
        - Береги себя.
        Я не ответил. Он развернулся и пошел к автомобилю - шаги были быстрые, пружинистые. И он сразу начал кому-то звонить, а, садясь за руль, уже говорил - с очень встревоженным видом. Я надеялся, что разговор всё же не обо мне. Машина тронулась и, проводив её взглядом, я собирался уже уходить…. Когда вдруг увидел на том месте, где Байерс прохаживался в ожидании меня, небольшой картонный прямоугольник. Визитка? Нет… что-то другое. Карта, игральная, я видел похожие у мальчишек в лагере Вэрди. Червовый валет.
        Покрутив карту в пальцах, я спрятал её в карман куртки и отправился назад, в лагерь. Меня ждали.
        Комиссар
        [СТАРЫЙ ОСОБНЯК ЧEТЫ ЛАНН. 14:03]
        Рихард не знал, что с такой силой влекло его в старый дом Виктории Ланн, в девичестве фон Штрефер.
        Район, где жила бывшая жена Рихарда, был одним из наиболее пострадавших после Крысиного Рождества: здесь тогда жили, в основном, родители с детьми. А теперь здесь не жил практически никто. Землю в этом квартале покупали редко, старые дома не покупали вообще. Многие верили, что крысиная «болезнь» въелась в каменные стены, половицы паркета, струится по водопроводным трубам и проводам коммуникаций.
        Прийти сюда, значило прийти на огромное кладбище. Рихард не любил кладбищ, но всё же пришёл.
        Район был когда-то одним из самых благоустроенных и оживлённых в городе. Пройдя по нему, можно было увидеть ровные дороги, чистенькие ухоженные дворики школ и сами школы, выкрашенные свежей краской и поблёскивающие красными черепичными крышами. Можно было услышать смех и почувствовать свежие запахи фруктов, овощей и зелени с находившегося здесь же рынка. Можно было проехаться на звонких ярко-желтых трамваях, остатки рельсов которых ещё блестели кое-где на грязной дороге.
        Рихард шёл быстро, не оглядываясь, по привычному маршруту. Он даже не взял свой автомобиль - надеясь, что свежий холодный воздух немного прояснит его мысли. Дойдя до дома Виктории, комиссар остановился перед распахнутой, висевшей на одной петле дверью.
        Даже бродяги в большинстве своём боялись ночевать в этих домах, поэтому внутри всё осталось нетронутым. Мебель, занавески на окнах, даже посуда на кухонном столе. И если бы не странный гниловато-сырой запах и не слой пыли, успевший покрыть всё это, можно было бы подумать, что в доме всё ещё кто-то живет.
        Ступени прогибались и трещали под ногами, когда Рихард поднимался на второй этаж. По коридору он шел быстро, ненадолго остановился лишь возле одной двери, на которой был красками нарисован замок - неумелой детской рукой Аннет. Её комната. Место, в которое он не заходил никогда и никогда не зайдёт. Странно… он всегда разрешал дочери рисовать на дверях, стенах, окнах… а Виктория это ненавидела. И неудивительно, что после его ухода она стерла всё, что Аннет нарисовала. Кроме вот этой картинки на двери, где в башне сидела мама, а на коне по холму поднимался папа.
        Рихард провел пальцами по выцветшей сухой краске и быстро отвернулся.
        Звонок Вильгельма Байерса застал его уже на пути сюда, и просьба - «посмотреть, не осталось ли каких-либо научных документов, материалов его жены, если, конечно, они сохранились», - не показалась ему странной. Ведь Виктория Ланн была единственной лаборанткой Чарльза Леонгарда, пользовавшейся его полным доверием. По крайней мере… так казалось.
        Дверь рабочего кабинета жены открылась со скрипом. Здесь тоже ничего не изменилось. Комната была почти пустой: из мебели лишь массивный стол, небольшой книжный шкаф, несколько стульев и старое радио на подоконнике. Но один предмет здесь всегда удивлял Рихарда.
        Старое кресло-качалка стояло у окна, и Ланн помнил, что там Виктория работала чаще, чем за письменным столом. Просто раскладывала документы или книги на коленях и на подоконнике и читала, выписывала, приклеивала какие-то листочки с формулами. Иногда в кабинет пробиралась маленькая Аннет и залезала к маме на колени - ей очень нравилось качаться в этом кресле. Но когда Виктории не было дома, дверь всегда была заперта. И в последние годы их брака Рихард уже не знал, какими исследованиями занимается жена.
        Он подошел к столу и стал выдвигать один ящик за другим. Там было множество папок, разложенных по годам. Он вынул их, удивляясь: откуда в некоторых женщинах этот научный азарт, желание закопать себя в какой-то лаборатории и сгинуть там… или позволить чему-то себя уничтожить.
        Виктория сразу показалась ему необыкновенной. В тот самый день, когда Гертруда Шённ потащила его на студенческую вечеринку, знакомиться со своим новым увлечением.
        - Ричи у меня вместо мамы и папы, - сказала она тогда, обворожительно улыбаясь «жертве» - молодому светловолосому врачу с пронзительными черными глазами. - Поэтому вы просто обязаны подружиться.
        Леонгард не производил тогда отталкивающего впечатления. Он казался типичным «заучкой», долговязым, худощавым, немного нелепым. Рихард не мог понять, что нашла в нём Гертруда, и всё же улыбнулся в ответ. А потом этот заучка, поправив свои очки, вдруг улыбнулся:
        - У меня тоже есть кое-кто вместо мамы и папы, и думаю, вы обязаны подружиться.
        В этот момент к ним подошла сероглазая девушка с копной светлых волос. Она не была красивой, не была одной из тех, на кого Ланн обычно заглядывался. Но говорить с ней можно было о чем угодно и сколько угодно. С Чарльзом Леонгардом они были знакомы столько же, сколько Рихард был знаком с Гертрудой, - с самого детства. И сразу нашлось то, что невольно вызвало у Ланна симпатию, - молодой врач оберегал свою подругу так же, как он, Рихард, оберегал Гертруду. А она точно так же над ним посмеивалась. И это было хорошим началом.
        И Виктория, и Чарльз были очень увлечены наукой. Их мечта заниматься исследованиями в области медицины сплачивала их точно так же, как мечта защищать закон сплачивала Рихарда и Гертруду. И это было ещё одной точкой их пересечения. Третьей точкой стало то, что Ланн всё-таки влюбился. А потом…
        Гертруде не нравилось сидеть дома одной и возиться с новорожденным ребенком. Не нравилось то, что Леонгард работал в лаборатории и в больнице даже ночью. А со временем стало не нравиться и то, что вместе с ним работала Виктория. И однажды Гертруда Шённ просто съехала из благоустроенного дома в свою старую квартиру. Сильве тогда не было и года.
        Гертруда Шённ больше не вернулась в полицию. Но в жизнь Рихарда она вернулась сполна, и теперь уже настал черёд Виктории злиться. Она жалела своего Чарльза и жалела Сильву. Она не могла понять, что Гертруде, забеременевшей случайно, просто не нужна была дочь. Фрау Шённ плохо перенесла беременность и тяжело переживала необходимость всё время о ком-то заботиться… казалось, тот естественный механизм, который все зовут материнским инстинктом, у неё просто отсутствовал. И как бы она ни старалась нежно улыбаться при виде своей девочки, Рихард иногда замечал нервно, брезгливо подрагивающие уголки рта - когда маленькая Сильва начинала плакать или слишком громко смеяться. Виктория Ланн тоже это замечала. «Она чудовище, эта твоя Труда». Так она однажды сказала Рихарду. И это была ещё одна трещина между ним и женой.
        Да, Рихарду, для которого их Аннет была маленьким солнцем на фоне окружающей серости и промозглости, трудно было понять то, что так мучительно переживала Гертруда, но… он слишком долго знал её, чтобы осуждать. Некоторые люди просто не созданы для семьи. Или позже, чем остальные, убеждаются, что она нужна им.
        Как только Аннет исполнилось три, Виктория перестала проводить время дома. Леонгард начал новые исследования и взял её к себе лаборанткой. В доме появилась няня, - то, против чего Ланн всегда категорически возражал. Ему не нравилось многое - как мало жена бывала дома, что она получала значительно больше, чем он, и все те резкие замечания, которые Виктория отпускала, видя в газетах имя Гертруды Шённ. Раньше он иногда думал, что если бы не дочь, он бы ушёл. Теперь он понимал, что даже дочь его не удержит.
        Он просматривал лист за листом. «Чёрный ящик». «Линии силы». Биопсихические волны. Отчеты об операциях, краткие выписки из разных книг, иногда даже рентгеновские и обычные снимки пациентов. Про себя Рихард уже решил, что просто заберёт всё. И пусть Байерс сам ищет нужное, копаться в бумажках - не дело комиссара.
        Пропустив несколько папок, Ланн взял ту, которая была помечена последним годом перед Крысиным Рождеством. И медленно открыл её. Какие-то чертежи. Изображение странных очков под разными углами. Микросхемы, чипы, характеристики. Ровные строчки текста, описывающие работу устройства. Взгляд сразу же зацепился за слова «Биопсихические волны».
        На следующем листе был какой-то странный рисунок, как будто выполненный рукой ребёнка. Два человечка, состоящие из палочек и кружков, соединённые ярко-красной линией. Линия была проведена жирно, видимо, фломастером. Ниже картинка повторялась, только линия уже была зеленой. Ещё ниже - синей. Потом фиолетовой и, наконец, белой, намеченной лишь контуром. Возле каждой картинки была приписка.
        Любовь
        Дружба
        Ненависть
        Экстрасенсорика
        Родительская привязанность
        Невольно Ланн, прежде чем перевернуть лист, задержался взглядом на третьей картинке с холодной синей линией. Ненависть.
        - Убирайся, Рихард. Она тебе не нужна!
        Леонгард стоял за спиной Виктории Ланн и слушал. Улыбки на губах не было, но полицейскому казалось, что он видит её в глубине глаз.
        Да, это была его вина - он ушёл на службу, даже несмотря на то, что маленькая Аннет жаловалась на боли в животе и у неё была небольшая температура. Она ведь часто болела и вообще росла слабым ребенком, поэтому он попросил няню внимательно смотреть за девочкой и звонить ему в случае любых проблем, впрочем, он говорил это всегда. А когда в середине дня няня позвонила, он не взял трубку - именно тогда ему пришлось немедленно ехать на задержание.
        Когда он вернулся, в доме не было ни няни, ни Аннет, ни Виктории. И только от вездесущей пожилой соседки он узнал, что девочку только что увезли в больницу к Леонгарду - у неё перитонит.
        Когда он ворвался в больницу, Виктория лишь смерила его злым холодным взглядом и попыталась захлопнуть дверь в операционную. Но Ланн, до боли стиснувший её запястье, молча прошёл следом, вывести его не смогли даже три санитара.
        И она всё же позволила ему наблюдать за операцией через толстую перегородку из стекла, откуда обычно наблюдали лаборанты и интерны. Видя сосредоточенные лица жены и Леонгарда, он проклинал себя. А потом…
        - Ты же видел! Ты должен был остаться с ней дома, Рихард!
        И это говорила ему женщина-врач, которая не была дома три последних дня. На два она совершенно неожиданно уехала с Чарльзом Леонгардом на конференцию, а третий провела в лаборатории. Ланн лишь стиснул зубы. Здесь, перед этой операционной, у него не было сил и желания орать. Он боялся, что Аннет проснётся, и тихо ответил:
        - Не кричи.
        Леонгард пристально смотрел на него, протирая рукавом халата очки. Нужно было сказать ему спасибо. Сказать, плюнув на ставшее уже привычным желание дать в челюсть.
        - Вы её спасли, спасибо.
        Когда-то они обращались друг к другу «ты». А потом ушла Гертруда. Тогда и закончился короткий период того, что можно было назвать дружбой. Доктор сухо кивнул:
        - Я хорошо помню прошлое, герр Ланн.
        С этими словами он развернулся и прошел в операционную, они же стояли в полном молчании. Виктория стерла с лица подтёк туши, задела и помаду на губах. Теперь её лицо, казалось, было разделено на две половины - кукольную и живую женщину. Женщину, которая ненавидела Рихарда. Впрочем, кукла ненавидела его так же.
        - Убирайся. У тебя должна была остаться та квартира.
        - И кто будет с Аннет, когда нет тебя?
        Его интересовало лишь это. Она закусила губу:
        - Я буду больше платить няне.
        - Я могу иногда забирать…
        - Нет! - отрезала она, снова срываясь на крик. - Если с ней снова что-то случится, а ты не заметишь? Ты ведь ещё и пьешь периодически со своими уродами! Чтобы ты дышал на мою дочь? А если кто-нибудь из твоего этого «преступного мира» придёт пристрелить тебя? Нет, Рихард.
        - Ты выходила за меня, когда я уже был полицейским… - он не сводил с неё взгляда.
        Она покачала головой:
        - Всем свойственно ошибаться. А потом взрослеть. Уходи.
        - А что ты ей скажешь? - он криво усмехнулся. - Что папу убили?
        - Что папа придёт на её день рожденья. Хотя не думаю, что она спросит.

* * *
        Красный сигнал. Может быть розовым. Сигнал любви и полового влечения. Глушит белый и зелёный, может в некоторых случаях возникнуть из синего. Перекрывается зеленым и синим. После смерти одного из субъектов может держаться от недели до года. Срок уточняется.
        Белый сигнал. Сигнал родительской привязанности, но не связан с кровными узами. Возникает обычно в первые шесть месяцев после рождения ребёнка или формируется на протяжении первых недель после усыновления. Перекрывается красным. После смерти родителя или ребенка обычно сохраняется на протяжении двух-трёх суток.
        Зеленый сигнал. Сигнал дружбы. Перекрывается красным и синим, заглушает их. Не взаимодействует с белым.
        Синий сигнал. Сигнал антипатии. Может существовать параллельно с белым, но перекрывает красный и зеленый. В некоторых случаях может из них возникать.
        Фиолетовый или «медиумный» сигнал. Пока не изучен вследствие слабой и редкой выраженности, по непроверенным исследованиям сильный фиолетовый сигнал глушит все остальные.

* * *
        Аннет росла с матерью. Тихой, замкнутой, почти без друзей. Рихард это знал. Ещё он знал, что в двенадцать Аннет увлеклась какими-то, по выражению Виктории, «странными шутками». Аннет могла подолгу сидеть и смотреть в пространство. Иногда она убегала в самое дикое место, какое только можно представить для девочки её возраста, - на кладбище. И рассказывала потом о том, что она там видела.
        А видела Аннет то, что никак не может видеть нормальный человек. И то, во что не верили ни Рихард, ни Виктория.
        Мёртвых.

* * *
        При желании сигналами можно управлять, если построить работающий в нужном спектре излучатель. Воздействие, оказываемое на организм человека, ещё исследуется, но, вероятнее всего, подтвердится гипотеза о новом виде психического оружия.
        Если верно рассчитать поражающую силу «Чёрного ящика», можно проводить боевые операции на людях, излучающих определённые типы волн: дезориентировать их, обездвиживать или наоборот вызывать сильный эмоциональный подъём.
        Но вместе с тем, уже доказано, что манипуляции с биоволнами приводят к деструктивным процессам в коре головного мозга и различным физиологическим и психическим расстройствам, а при слишком длительном или сильном воздействии могут вызвать смерть.

* * *
        «Кукла», лежавшая в гробу, не была похожа на его бывшую жену. Её лицо свело судорогой, и с этим ничего не смогли сделать. Впрочем, и не пытались: слишком много похорон пришлось на те дни.
        Чарльз Леонгард и Рихард Ланн стояли по обе стороны могилы и не смотрели друг на друга. Маленькая Сильва осталась дома. А Аннет, став одной из крысят, убежала. И то и другое причиняло Ланну немыслимую боль. Он её оставил. Снова. Как тогда, много лет назад. И теперь он мог лишь пытаться забыть об этом. Потому что Воронёнок по каким-то своим причинам не хотела быть найденной.
        Нет, это слишком даже для Чарльза Леонгарда. Да и потом, Ланн ничего не понимал в физике, а значит, его предположения вряд ли могли быть верными. И он начал быстро складывать листы в папку. Пусть над этим думает Байерс.
        А его это не касается, ведь у него больше нет дочери. И… никаких родительских привязанностей. Наверно, от него вообще не может идти никаких нитей. Кажется, именно так по этой теории.
        Забрав документы, Рихард быстро покинул дом. Он снова пытался не думать и снова видел покачивающееся кресло-качалку, в котором сидела Виктория Ланн с дочерью на коленях. Рисующей какую-то картинку. Может быть… картинку с человечками, соединёнными толстыми цветными линиями?
        Вынув из кармана телефон, Рихард стал звонить по знакомому номеру. Ответили не сразу, голос звучал глухо, точно Вильгельм Байерс простудился. Комиссар тихо сказал:
        - Я нашёл то, что вам нужно. И советую вам очень внимательно всё это посмотреть.
        Маленькая Разбойница
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ. 16:21]
        Сидя у самого края берега, я смотрела в темную глубину озера. Летом здесь, в расщелине между двумя криво растущими елями, было хорошо - легкая тень, прохлада от воды, ветер и главное - никаких посторонних глаз. Здесь меня никогда не тревожили. По крайней мере, так было раньше. Раньше мне хотелось этого. А теперь…
        Теперь мне хотелось другого. Хотелось услышать за спиной шаги. И тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием веток, давила. Глубокая серо-синяя гладь воды иногда разбегалась рябью: ветер играл с ней, как мы с Сильвой когда-то играли, бросаясь друг в друга листьями. Прошло столько лет… а я всё ещё любила этот медово-прелый запах и глухое шуршание.
        Мне не понравилось то, как Сильва быстро сбежала. Как она смотрела на Ская. Как брезгливо дотрагивалась до чашки с чаем.
        По воде пробежала новая волна, и я прикрыла глаза. Нет… ко мне никто не придёт.
        Я отряхнула джинсы от иголок и невольно задержалась взглядом на рукаве своей толстовки. Ярко-красной. Помню, что когда я в первый раз говорила со Скаем, Алан потом сказал мне:
        - Бело-розовая нить. От твоей груди к его.
        Розовая… Значит, я что-то почувствовала уже тогда. Наверно, сейчас эта нить, если они правда существуют, уже такого же цвета, как толстовка. Ведь я много о нем думала.
        Даже… больше чем о Карвен. Что произошло между нами? Ведь что-то точно произошло. Раньше Карвен всегда чувствовала, когда мне плохо и оказывалась где-то рядом. А теперь она далеко. Что-то тревожит её. Почему?
        …Это было приятно - наконец снова спать с ней рядом, лицом к лицу. Карвен дышала ровно, во сне она не казалась изможденной.
        Наверно, ей снилось что-то хорошее, потому что она улыбалась. А я просто всматривалась, ожидая, пока мои глаза снова начнут слипаться - я нередко просыпалась среди ночи, чтобы почти сразу уснуть снова.
        Карвен не шевелилась, она подложила под щёку тонкие ладони, слегка наклонив голову. Она была похожа на… фарфоровую куклу? Да, в её лице было что-то кукольное, наверно, когда она училась в школе, на неё смотрели все мальчишки… она ведь не была все время такой усталой и замученной, не была седой. Ей не приходилось жить так, как мы сейчас живём, и…
        - Мама… - прошептала она.
        Безмятежное выражение лица исчезло, Карвен заворочалась и дёрнула рукой, точно пытаясь что-то схватить. Пальцы царапнули пол вагона, потом их свело судорогой.
        - Карвен! - я потрясла её за плечо.
        Она не просыпалась. Снова беспокойно дёрнулась, потом тихо захрипела.
        - Карвен, - снова позвала я.
        - Мама… мама, прости меня.
        - Карвен, проснись!
        В темноте я отчётливо видела влажные дорожки слёз, бегущих из-под сомкнутых ресниц. Вдруг глаза открылись, и Карвен удивленно посмотрела на меня:
        - Вэрди, что…
        - Тебе что-то снилось? Почему ты плачешь?
        Она не шевелилась. Потом медленно покачала головой:
        - Ничего. Спи.
        Она закашлялась, прикрыв рот рукой. Когда она быстро опустила руку, я заметила на пальцах темные следы. Карвен откинулась на подушку и попыталась улыбнуться:
        - Все хорошо.
        - Врёшь, - я подняла руку и начала стирать слёзы с фарфорово-бледного лица.
        - Я не умею врать.
        - Тогда… - секунду я колебалась, потом спросила: - скажи, что случилось с твоей матерью?
        Голос звучал ровно:
        - Она умерла. Как и твоя.
        - А почему жив твой отец?
        - Я не знаю.
        - Знаешь.
        - Он был слишком далеко. Он долго был далеко. Он… не любит меня. И поэтому он жив. А теперь спи.
        Она больше ничего не захотела рассказать мне. И всё же я тогда заснула - заснула с тяжёлым чувством, которое не покидало меня ещё очень долго. Карвен что-то знает. Что-то о том, почему умерли все наши родители. И это что-то мучает её.
        За спиной затрещали кусты, и я вздрогнула, резко обернулась. Может быть…
        Нет. Это был всего лишь Алан с дурацкими очками на макушке и виноватым выражением на лице, но всё же… я рада была видеть даже его. Он сделал несколько шагов, нацепил очки на нос, нажал на них кнопку и посмотрел на меня. Потом спешно поднял на лоб и взглянул уже нормально.
        - Ты что? - устало спросила я.
        - Хотел убедиться, что мы всё ещё друзья, - он подошел и опустился со мной рядом на пожухлую траву. - И что ты не ненавидишь меня.
        - Моих слов и поступков тебе для этого мало? - я щелкнула его по носу. - Мы друзья, Ал. Просто… я почему-то забыла, что друзья часто делают друг другу больно и совершенно друг друга не слышат.
        - Вэрди, извини.
        - Или «прости»?
        - Что?
        - «Извини» говорят, когда наступают на ногу.
        Эту фразу я давно-давно слышала от папы Сильвы. Когда ещё могла приходить к ним в дом в любое время дня и ночи. Когда мы делали вместе уроки, а Чарльз Леонгард, смеясь, называл нас «юными фройляйн». Я до сих пор помнила, как в этом доме пахло, - всегда кофе и старыми книгами. И помнила, как свет маленькими прямоугольниками падал на паркет в большой комнате, где Сильва любила кружиться под музыку радио. Интересно… сейчас она ещё там кружится?
        - А когда говорят «прости»? - тихо спросил Алан.
        Я резко дёрнула плечом:
        - Наверно, перед тем, как ножом пырнуть или пулю в голову пустить.
        - Это всё из-за него, да?
        - Что - «всё»?
        - Ты стала такая злая.
        - Злая? - я приподняла брови и схватилась за ствол ели, чтобы не упасть в воду. - Алан, если бы я была «злая», ты бы уже шел подальше от города и от нашего логова. Или лежал на дне озера. Пойми… - я постаралась взять себя в руки, - дело не в том, что он появился. Дело в том, что Коты рыскают по городу и снова убивают нас. В том, что с этими очками связано что-то плохое. И в том, что нам нужно сидеть и не высовываться, пока…
        - А если в этих очках ответ на вопрос, почему мы стали такими? - неожиданно перебил меня Ал.
        - Мне плевать, если там же нет ответа, как сделать нас обратно нормальными.
        - Нормальными, Вэрди? - тихо переспросил Ал, всматриваясь в меня. - А… что это значит? Нормально для тебя это четырнадцать или двадцать восемь?
        Странно, что эти слова так подействовали на меня, словно пощёчина холодной рукой. Снова я посмотрела на темную воду, на разбегающиеся волны. Нормально… а действительно, сколько мне по-настоящему? Похожа я хоть немного на тех, кого называют «девушка»? На нежных созданий, у которых дом, муж, дети… на свою мать? Хотя бы на свою мать, единственную женщину, с которой я прожила долго-долго?
        Нет… Не похожа. Я не как Сильва. Я… я всего лишь крысёнок.
        - Хочешь, я буду с тобой?
        - Всегда?
        - Всегда.
        Разве такие обещания дают крысятам? Почему-то мне казалось, что их слышат только принцессы. В каждой сказке, даже в самой страшной. И я улыбнулась. Алан выжидательно смотрел на меня, и, бросив в озеро небольшую ёлочную ветку, попавшуюся под руку, я ответила:
        - Для меня «нормально» - это когда нас никто не пытается убить. И никто не думает, что умрет оттого, что заговорит с нами. Но пока обо всём этом рано говорить. Иди, изучай свои стекляшки.
        В ответном взгляде была тоска. Алан тихо спросил:
        - Когда-нибудь ты уйдёшь с ним?
        Об этом я не думала. И пожала плечами:
        - Нет, наверно. Куда нам идти?
        - Вэрди, а каково это?
        - Что?
        - Когда кто-то тебя любит?
        Я невольно фыркнула:
        - Такие вопросы обычно задают девчонки.
        - Не знал, что некоторые вопросы можно задавать только им, - он по-прежнему серьёзно смотрел на меня. - Почему… почему вы так жестоки, мой капитан?
        С тех пор, как он в последний раз назвал меня так, казалось… прошла целая вечность. И почему-то, как только прозвучали эти слова, у меня противно защипало в глазах. Отведя их, я спросила:
        - Розовая, да?
        - Что?
        - От тебя ко мне ведь шла розовая нить. И только поэтому ты сейчас так злишься.
        Он покраснел и скрестил на груди руки, ничего не отвечая. Я покачала головой:
        - Ал, послушай…
        - Она будет идти всегда, - упрямо перебил он. - Что бы ты ни сказала. И даже несмотря на то, что ты…
        Я молча обняла его и поцеловала в щёку:
        - Прости. От меня только зелёная, но… я обещаю, что она тоже будет всегда, Алан.
        Он жалко улыбнулся и ничего не сказал, глядя на воду. Мне тоже не хотелось говорить, но один вопрос не давал мне покоя. И я спросила:
        - Где Скай?
        - Ушёл.
        В первый миг я ощутила обиду. Потом вспомнила: ах да… он же собирался на встречу с Байерсом. В надежде найти пистолет и защитить нас. Я кивнула. Алан с надеждой спросил:
        - Он…
        - Скоро вернётся, Ал.
        Я молча встала.
        - И ты хотела бы, чтобы меня рядом не было?
        - Мне хотелось бы, чтобы ты не ходил за мной.
        Он кивнул и остался сидеть. Уходя, я чувствовала, что он смотрит мне в спину, но не обернулась. Стало чуть холоднее, и небо уже потемнело. Я обогнула озеро и вышла к железной дороге сразу у последнего вагона, специально, чтобы никто не заметил меня и не окликнул. Ускорила шаг. Я надеялась, что встречу Ская. Даже не признаваясь себе до конца, почему, но… надеялась. И вскоре я увидела его высокую фигуру.
        - Принцесса, что ты тут делаешь?
        - Я…
        Подождав, пока он подойдёт совсем близко, я всмотрелась в его лицо. Скай выглядел расстроенным. Я догадалась, что, скорее всего, разговор с Байерсом ничем не помог ему и, наверно, был не самым лёгким.
        - Ты хмурый.
        - Ты тоже не очень веселая, принцесса, - он взял мои руки в свои и поднес к губам. - Так почему ты не со своими?
        - Я беспокоилась, - с усилием ответила я. - Боялась, что ты не придёшь обратно. Что он тебя уговорит пойти с ним. И…
        - И?
        - Нет, ничего. Пойдём.
        Мы шли молча, и даже когда я, не доходя до поезда, свернула с колеи, он ни о чем не спросил. Я вела его по берегу, туда, где ещё недавно говорила с Аланом. Сейчас тут было пусто. Дойдя до воды, я остановилась и обернулась. Скай, отогнув ветку молодой ели, приблизился ко мне. Нас обступила тишина, даже ветер немного утих. Бесконечное серое небо раскинулось над нашими головами.
        - Это моё любимое место, - сказала я. - И я решила его тебе показать. Не время, да? Хожу сюда, когда мне немного грустно. Мне кажется, и тебе тоже? Байерс сказал что-то плохое?
        - Он сказал то, что и должен был, - тихо ответил Скай, подходя ещё ближе и прислоняясь спиной к одному из двух старых деревьев - тому, которое ещё не так сильно клонилось к воде.
        - И давай оставим это.
        Я подошла и остановилась напротив. Совсем близко. Протянула руки и коснулась меха на воротнике его летной куртки.
        - Он не верит тебе? Ну и черт с ним. А я верю.
        Скай накрыл мои ладони своими и прошептал:
        - Спасибо, принцесса.
        Когда он наклонил голову и прижался лбом к моему лбу, у меня закружилась голова, и я зажмурилась. Я чувствовала на губах его дыхание и не могла шевельнуться, боясь, что это кончится. Его пальцы быстро скользнули по моей щеке и остановились на подбородке.
        Открывая глаза, я улыбнулась:
        - Ты холодный. А руки тёплые.
        Он молчал. Пальцы дотронулись до уголка моих губ. Первый порыв был - прижаться ещё ближе. Второй - отстраниться. Кажется, внутри меня жил кто-то испуганный… кто-то, боящийся такой близости, таких нежных прикосновений, таких тихих слов. Не узнавая своего голоса, я попросила:
        - Пойдём к поезду. Я замёрзла.
        Он снова снял с себя куртку и накинул на меня. Я сжала его руку, задержав на своём плече. Мне казалось, я покраснела, и поэтому чуть подняла воротник, пытаясь уткнуться в него носом. Скай улыбнулся. И, больше не говоря друг другу ничего, мы вернулись в лагерь.
        Инспектор
        [ДОРОГА НА ГОРОД, ОКОЛО ЧEТЫРEХ]
        Кажется, она шла со стороны лагеря. Раньше Карл никогда не видел дочери Леонгарда и сейчас, если бы автомобиль просто проехал мимо, ни за что не догадался бы, что перед ним крысёнок. Но Вильгельм Байерс чуть сбросил скорость и, проводив светловолосую девушку в шубке долгим взглядом, сказал:
        - Интересно… что она там делала?
        Карл не сомневался, что начальнику Управления по особо важным делам пришла та же мысль, что и ему. Восточная колея была заброшена, и люди уже давно сюда не ходили, ведь это место не имело шанса когда-нибудь стать прежним. И Карл не удивился бы, если бы оказалось, что лагерь Вэрди действительно где-то здесь, недалеко. Подтверждая эту догадку, Байерс неожиданно развернулся к инспектору:
        - Проводите её. Если вам удастся вызвать у неё доверие, это может сыграть нам на руку.
        - Это просьба или…
        - Приказ, - перебил Байерс. - Вы ведь понимаете, что нам сейчас не нужны никакие неожиданности. Если девчонку послал к ним отец…
        - Я сомневаюсь, - возразил Ларкрайт.
        - Вот и проверьте.
        Мысль о том, что он не встретится с Вэрди, обеспокоила инспектора. Но особого выбора у него не было, и он кивнул, открыл дверцу машины и вышел. По каменистой промёрзшей земле он быстро достиг колеи и пошёл вдоль неё, постепенно догоняя девочку. Теперь он видел её вблизи, и она оказалась невысокой и худой. Услышав шаги, она обернулась и подняла на Карла свои тёмные пронзительные глаза:
        - Зачем вы за мной идёте? Кто вы такой?
        Она даже говорила не так, как все они, - со спокойной вежливостью и надменностью взрослой женщины. На несколько секунд Карл задумался, потом решил сказать правду:
        - Я полицейский. И маленьким фройляйн опасно ходить одной в таких местах.
        Накрашенные глаза слегка сузились, девочка фыркнула и презрительно повторила как будто про себя:
        - «Маленьким фройляйн…» - и тут же обаятельно улыбнулась, точно взяв себя в руки. - За меня не надо беспокоиться, герр. У городской черты меня встретит машина. Идите куда шли.
        - Я провожу вас, - твёрдо сказал Карл.
        - Я же сказала, - она чуть ускорила шаг, - что в этом нет необходимости.
        - Мне не хочется, чтобы с вами что-то случилось, - Карл догнал её и пошёл рядом.
        Девочка спрятала нос в меховой воротник:
        - Таким, как вы, - людям в форме - стоит найти себе другое занятие. Лучше бы вы…. - почему-то голос её странно дрогнул, - охраняли тех, кому это действительно нужно!
        Карл неожиданно понял, о ком она говорит, и, поправив очки, спросил:
        - Вы ведь о том лагере «крысят», что находится неподалёку?
        Сильва нахмурилась:
        - Вы знаете о нём и до сих пор не уничтожили? Как странно.
        - Вы знаете о нём, а ваш отец ещё нет? Как странно.
        Девочка резко остановилась и снова сверкнула на инспектора глазами:
        - Мой отец? А причем тут…
        Она не закончила. У неё задрожали губы. Карл стоял и смотрел на девочку - на маленькие сжатые кулаки, сдвинутые брови, блестящие глаза. Сдерживая дрожь, Сильва прикусила нижнюю губу - резко, до крови. Ещё несколько секунд она стояла, потом села прямо на рельсы и закрыла руками лицо. Плечи затряслись, и девочка тихо заплакала. Встревоженный Ларкрайт наклонился над ней и тихо позвал:
        - Фройляйн Сильва… Что случилось?
        Она не ответила. Карл осторожно тронул ее за плечо:
        - С Вэрди что-то случилось?
        Девочка убрала руки от лица и подняла голову:
        - Вы… - голос звучал сипло, совсем взросло и устало, - знаете её? Откуда?
        - Она мой друг, - просто ответил Карл. - Я однажды помог ей, и с тех пор мне кажется, что я должен за ней присматривать… - удивлённый тем, как легко произнёс эти слова, он поспешно поправился. - Нет… не так. Не должен. Хочу.
        - Присматривать? - кривая усмешка мелькнула на бледном личике с накрашенными тёмной помадой губами. - За ней есть кому присматривать, вы немного опоздали.
        - О чём вы? - негромко поинтересовался Ларкрайт.
        - Неважно, - девочка дёрнула плечом и начала быстро стирать с лица слёзы. - Боже, какая я дура…
        После этого она попыталась улыбнуться, но из уголка глаза снова скатилась слезинка. Опуская голову, Сильва произнесла:
        - С ней всё хорошо, у них теперь есть защитник. Настоящий. Если бы только это помогло…
        Последняя фраза была произнесена совсем тихо, но Ларкрайт услышал её и спросил:
        - Помогло от чего? Или… от кого?
        Девочка побледнела ещё сильнее. Протянув руку, она резко схватила Ларкрайта за воротник и притянула к себе:
        - Что вы знаете? Что?
        Ларкрайт вгляделся в её лицо - на черные подтеки туши, бегущие по щекам, на мокрые от слёз ресницы и нахмуренные брови. И неожиданно странная мысль пришла ему в голову. Эта девочка была совсем не проста. Она догадывалась. Догадывалась, что не всё из того, что делал её отец, находится в рамках закона. И она боялась.
        - А что знаешь ты? - негромко спроси Карл.
        Она отвела глаза, не обратив внимание на то, что к ней обратились уже не как к даме:
        - Вэрди - мой друг. Я тоже не хочу, чтобы с ней что-то случилось.
        - А что-то может с ней случиться? - Карл протянул ей руку, помогая подняться. Девочка продолжала вытирать слёзы, не обращая ни малейшего внимания на размазывающуюся по лицу тушь. На то, что маленькая женщина исчезает, а вместо неё появляется ребёнок с испуганным взглядом. Сильва отвернулась и снова пошла вперёд. Карл последовал за ней.
        - Вэрди что-то угрожает? - снова спросил он. - И ты знаешь, что?
        - Нет, - она ответила слишком быстро, чтобы он поверил. - Я ничего не знаю. Ничего.
        - Тогда почему ты плакала?
        Сильва пнула камушек и пошла быстрее:
        - Потому что мне страшно. Сейчас всем страшно, вы не заметили? Вам, наверно, тоже?
        Он заметил. И остро вспомнил сегодняшний приступ боли, обрушившийся на него утром. Это было похоже на… маленькую смерть. Да, теперь, когда он вспоминал это, ему казалось именно так. Но слишком долго думать об этом он не собирался. Это была случайность. Всего лишь случайность. И Карл задал новый вопрос:
        - Чем занимается сейчас твой отец?
        - Это интересует полицию или вас?
        - Послушай, Сильва… - Карл надеялся, что его голос звучит спокойно. - Если ты думаешь, что мы хотим арестовать его, то ты ошибаешься. Мы просто встревожены тем, что в последнее время пропали несколько детей. Дело в том, что твой отец недавно сделал одно очень важное открытие… в медицине.
        - И какое? - девочка выжидательно приподняла брови.
        Карл замялся. Они пересекли колею, свернули и прошли под щитом, с которого всё ещё улыбалась Госпожа Президент. Щит стоял на границе города, после него заброшенные бараки и лачуги сменялись более-менее благоустроенными домами.
        И всё это время Ларкрайт молчал, пытаясь подобрать нужные слова. Вспомнив то, что Леонгард говорил им о трансплантации органов, он всё больше понимал, что ни за что не сможет сказать об этом Сильве. Что-нибудь вроде «Мы подозреваем, что твой папа режет детей». Разве это возможно? Рихард бы смог и даже выбрал бы более резкие выражения, если бы был убеждён, что дочь Леонгарда знает правду и захочет как-то помочь. А инспектор был в этом вовсе не уверен. И вскоре девочка подтвердила это: не останавливаясь, она процедила сквозь зубы:
        - Что бы вы ни сказали, я не буду вам помогать против папы.
        - И Вэрди ты тоже помогать не будешь? - уточнил он.
        И снова увидел в ее глазах слёзы:
        - Оставьте меня уже с этими вопросами. Он… - она глубоко вдохнула и продолжила: - Он не убьёт её. Он её не убьёт, слышите? Он никого не убьёт, это всё неправда, я не верю!
        - Что неправда? - Карл снова остановился и придержал её за плечо. - Я ведь пока ничего тебе не говорил.
        - Вы думаете, у меня нет глаз? Мои видят лучше, чем ваши!
        - И что же они видят? - Карл огляделся. - И кстати, где твоя машина?
        - У меня нет машины, - Сильва хмуро посмотрела себе под ноги, на стоптанные сапожки - носы у них были в грязи и царапинах. - Мой водитель что-то подозревает. Он может сказать папе, и тогда…
        - Он что-то сделает с тобой за то, что ты ходила в лагерь. Верно? Ты боишься его?
        Сильва снова усмехнулась:
        - Верно, сделает. Нет, не боюсь. Я ничего не боюсь. Никогда не боялась.
        Карл сжал её плечо и заглянул в глаза:
        - Слушай меня внимательно. Чарльз Леонгард узнал, что органы тех, кого он называет «крысятами» можно пересадить любому человеку и они приживутся. Ты понимаешь, что это означает? Об этом открытии не знает никто, кроме него.
        Сильва упорно молчала. И Карл продолжил:
        - Ты можешь пойти со мной в полицию и рассказать обо всём, что вызывает у тебя подозрения. Если ты боишься возвращаться после этого домой, я…
        - Вы глухой, герр полицейский? - девочка резко сбросила с плеча его руку. - Я же сказала. Я НЕ БУДУ вам помогать. Что бы ни делал мой отец. Потому что я люблю его.
        - Даже если он убьёт твою подругу? - чувствуя, что теряет терпение, уточнил Ларкрайт. - Даже если он уже кого-то…
        Он знал, что опять увидит слезы боли и отчаяния, и жалел о таких поспешных и грубых выпадах, выпадах в духе Рихарда Ланна. Они работали со взрослыми и работали с одиночками. Но совершенно не работали с теми, кто кого-то любил. Холодные пальцы девочки неожиданно крепко сжали его ладонь:
        - А вы защищайте её, если вы её тоже любите, - прошептала Сильва. - Просто защищайте.
        Карл знал, что стоит за этими словами. «И пусть мой отец зарежет кого-нибудь другого». Именно так маленькая девочка в тряпках взрослой фрау и думала. Это было написано на решительном хмуром лице. Первая мысль Ларкрайта тоже могла бы скорее принадлежать Рихарду: схватить за руку и волочь в полицию. И там убедить всё рассказать, убедить любыми способами. Слишком много жизней было под угрозой. Ведь совету Сильвы было невозможно последовать: никто не выделит патрульно-караульные отряды для защиты таких, как Вэрди. По крайней мере… Свайтенбах точно не выделит. А если подобное решение примет Гертруда Шённ, то её уничтожит собственное правительство. И тем не менее, Карл справился с собой и мягко ответил:
        - Я буду её защищать. И я провожу тебя до дома. Поедем на метро.
        Сильва нахмурилась:
        - У меня нет денег. Я… не рассчитала, потратив почти все на продукты для Вэрди, а то, что осталось, хватило только на один жетон. Я просто… - она глубоко вздохнула, - впервые за последние двенадцать лет не поехала на машине и забыла обо всём. Всё так поменялось, и… мне нужно до Шеренгассе.
        - Я за тебя заплачу, не переживай, - Карл, уже успевший окончательно взять себя в руки, поправил волосы. - А ты не боишься, что твой отец заметит, как долго тебя не было, и заподозрит что-то?
        Они пересекли полупустую улицу и направились к темневшему впереди проходу - на станцию метро вели обшарпанные крутые ступени. Сильва покачала головой:
        - Он обычно не звонит мне в течение дня, а если и позвонит, то я всегда смогу сказать, что принимала ванну. Слуги привыкли, что я запираюсь в комнате надолго… - она криво улыбнулась, - я крысёнок, им же лучше. Они редко подходят ко мне ближе, чем на расстояние нескольких метров. Главное - проскользнуть незамеченной… или сделать вид, что я только что вышла поиграть с собаками.
        Карл, всегда носивший с собой несколько жетонов на метро, бросил один в щель, и Сильва прошла через турникет. Карл следом за ней. В это время в метро было много людей, и некоторые из них подозрительно поглядывали на странную пару - маленькую девочку в шубке и долговязого полицейского рядом. Но, точно почувствовав это, Сильва стянула тонкие перчатки и как бы невзначай продемонстрировала всем чистую кожу между большим и указательным пальцем. Постепенно пассажиры потеряли к Ларкрайту и его спутнице интерес.
        В поезде Сильва сразу прислонилась к спинке сиденья, прикрывая глаза. У неё был очень усталый вид. Карл понимал, что девочка не привыкла так много ходить. И невольно почувствовал жалость. Сильву держали в клетке, пусть и сделанной из какого-то дорогого металла.
        Она упорно молчала, Карл стал смотреть в окно. Неожиданно он услышал неприятную, резкую трель телефона. Вытащил его, взглянул на экран и ощутил, как сердце ушло в пятки. Поезд остановился, неприятный голос объявил название станции, и, когда наступила относительная тишина, Ларкрайт принял вызов:
        - Да, - он прикрыл трубку ладонью, надеясь, что это хоть немного ослабит шум.
        - Ты спишь? - голос Ланна звучал мягко.
        - Уже нет, - неопределённо ответил Карл.
        - Как ты себя чувствуешь?
        - Всё в порядке.
        - У меня есть новости. Я приеду к тебе часа через полтора, хорошо?
        - Что-то о…
        - Да, - быстро отрезал Рихард. - Жди меня. Думаю, об этом пока рано говорить по телефону. До связи. И… отдохни ещё немного, прости, если разбудил. Не вздумай никуда выходить, понятно? Котов видели в городе.
        - Я понял, - глухо отозвался Ларкрайт.
        - Тогда до связи.
        Комиссар отключился в тот же миг, когда невидимая женщина объявила, что закрываются двери. Карл выдохнул, убрал телефон и увидел, что Сильва пристально на него смотрит:
        - Он ваш отец?
        - Нет, что ты… - ощущая, что невольно краснеет, Карл бросил рассеянный взгляд на сидящую напротив женщину. - Он мой начальник, ты же слышала, я назвал его «герр Ланн».
        - Но вы так говорили, будто родственники…
        - Я должен ему подчиняться.
        - И вас это не раздражает? Когда кто-то вас держит и контролирует? Вы же взрослый.
        Карл невольно усмехнулся и промолчал. Но Сильва ждала ответа. И Ларкрайт вздохнул:
        - Мы работаем вместе уже не первый год. Он немного чудной, но я люблю его как… наверно, так, как ты любишь отца. У меня здесь нет никого из близких… отец вообще умер. Я не из этого города. А герр Ланн беспокоится, потому что утром была волна каких-то странных приступов по всему городу… и у меня был похожий…. Говорят, это почувствовали все родители, хотя у меня ведь нет детей. А твой отец…
        - Нет, утром он спокойно выпил кофе и пошёл на работу. Папа всегда очень рано встает и некоторое время работает. У него лаборатория в… - она осеклась, неожиданно снова побледнев, но тут же продолжила: - в доме. И он работает и там, и в своём институте. Он вообще много работает, а сейчас ещё и в больнице, и… - она замолчала, - очень устаёт.
        Поезд снова остановился. На этой станции они вышли и вскоре вновь оказались на улице, под мелким колючим снегом. Карл и Сильва шагали молча, девочка иногда тревожно оглядывалась - Ларкрайт догадывался, что она боится встретить отца. Но вскоре фройляйн Леонгард указала пальцем на большой особняк:
        - Это мой. И отсюда вам лучше идти назад. Не хочу, чтоб вас видели. Если увидят меня, я всегда смогу сказать, что мне захотелось прогуляться.
        - Хорошо, - Карл послушно остановился. - Но я дождусь, пока ты войдёшь в дом. Когда будешь в своей комнате, - зажги свет. Я буду знать, что всё в порядке.
        - Почему вы волнуетесь обо мне? - девочка удивленно взглянула на него. - Я же отказалась вам помогать.
        - И что? Это не значит, что я хочу, чтобы с тобой что-то случилось, - просто ответил инспектор.
        Девочка молча кивнула. Пройдя несколько шагов, обернулась и сказала:
        - Будьте осторожнее.
        Вскоре она скрылась. Через десять минут в маленьком окошке второго этажа вспыхнул свет. Ларкрайт развернулся и пошёл в сторону метро.
        Он достиг своего дома уже через полчаса. Поднялся по ступеням и под радостный лай Спайка вошел в квартиру. Невольно он поймал себя на том, что идёт осторожно, внимательно вглядываясь в каждую тень и силуэт. Мысль о Котах не давала ему покоя. Конечно, он не боялся, но всё же лучше было проявить внимательность. Заперев дверь, Карл подошёл к своему дивану и, не раздеваясь, рухнул на него. Чтобы хотя бы немного поспать до прихода Ланна. И как-то очень быстро, кажется, меньше чем за минуту, он провалился в забытье.
        Летчик
        [ВОСТОЧНАЯ ЖEЛEЗНОДОРОЖНАЯ КОЛEЯ, 20:40]
        Эта ночь была холодной - ветер так и свистел. Воздух леденел, вдыхать его становилось невыносимо тяжело. И в который раз я подумал, что заброшенный поезд - не самое надёжное убежище… детей нужно было уводить отсюда. Ближе к городу, в нормальное место. Там, где не придётся выставлять дозорного, как сделали сегодня: первую половину ночи дежурить вызвался Робин.
        Мой сон был тревожным - я снова видел прошлое, и на этот раз намного отчётливее… Люди в серых деловых костюмах обрели лица. Я различил и точёные носы маленьких самолётов - во сне я знал название и даже имя каждого из них. Эти самолеты были совсем новыми, только что сошедшие с конвейера, и предназначались… разведчикам. Исходившие от них сигналы глушили любые радары, даже приграничные, и…
        Я медленно открыл глаза. Боль, расколовшая голову, была такой сильной, что спазм сковал и мое горло, я даже не мог кричать…
        Самолёты. Маленькие блестяще самолёты, о таких мы мечтали во времена Медленной Войны, ведь эти чёртовы красные нещадно сбивали наши машины. Их система наблюдения была универсальной, и… откуда же я всё это помню?
        Боль терзала мой мозг, отдаваясь в висках. Я перевернулся на бок, уткнулся лбом в жёсткую деревянную спинку. Нет, нет, нет. Не может быть…
        Стоило зажмуриться - и уже не во сне я совершенно отчётливо увидел полутёмный кабинет. Несколько человек рядом со мной.
        …Мы сидели за круглым столом, заваленным досье, фотографиями, списками. Там же была и географическая карта, по которой намечали маршрут - через глубокий синий океан… красная цепь булавочных головок - от города с названием Н. и до города с названием В., уже на другом континенте. Люди смеялись. Переговаривались. Постукивали по столу пальцами и много курили, дым поднимался к потолку и уходил через вытяжку. Орёл с эмблемы на стене равнодушно смотрел на меня пустыми жёлтыми глазами. Потом…
        Вдруг все погасло. Тихие шаги раздались с улицы. Знакомые. Крадущиеся, осторожные… я приподнялся на локте и шепотом позвал:
        - Принцесса?
        Заскрипела дверь. Маленькая фигурка в темноте была едва различима. Вэрди подошла и села на край моей скамьи.
        - Ты не спишь?
        - Нет, - ответил я, стараясь различить в темноте её лицо. - А ты?
        И почему я спросил это… Раз она здесь, то уж точно не спит. Принцесса не ответила. Всё так же встревожено глядя, прошептала:
        - У тебя болит голова?
        - Нет, - выдохнул я, надеясь, что она поверит.
        - Не ври мне, - пальцы осторожно коснулись моего лба. - Я всегда знаю, когда мне врут. Болит?
        - Сильно, - устало признался я, задерживая её ладонь в своей - пылающей, будто обожженной. - Я не знаю, что с этим делать, Вэрди. Мне показалось, что только что вспомнил кое-что, но…
        - Что ты вспомнил? У тебя была жена? Семья?
        Три вопроса прозвучали очень быстро. И два последних были заданы испуганным, дрожащим голосом. Я промолчал, снова зажмуриваясь.
        …Потом мне дали в руки снимок. На нём была женщина с невероятно длинными волосами и гордым профилем. У женщины была старая кожа, но молодые глаза - пронзительные, внимательные, хищные.
        - Вот, Ник. Это она. Гертруда Шённ…
        Я видел эту женщину. Она улыбалась с больших рекламных щитов в городе. А теперь я знал, кто это и что я должен был с ней сделать. Я знал, зачем. И чем всё должно было закончиться для этой страны и этих детей. Для Принцессы. А ещё теперь я знал, что Красная Гроза никогда не выполнит своё последнее задание.
        - Скай! - худенькие пальцы сжали мои плечи и попытались встряхнуть.
        - Нет, Вэрди, - я покачал головой. - Не было. Я вспомнил, что… - поколебавшись, я продолжил: - умел летать на самолёте. И часто это делал.
        Она неожиданно рассмеялась:
        - Какое открытие, учитывая, что я вытащила тебя именно из самолёта!
        Я натянуто улыбнулся.
        - Почему ты пришла?
        Вэрди смущённо отвернулась:
        - Мне стало холодно. И…
        - Хочешь лечь со мной? - тихо спросил я, находя в темноте её вторую руку и слегка сжимая. - Не бойся, принцесса… у меня нет меча, чтобы положить его между нами, но я обещаю тебя не трогать.
        По словам о мече она могла догадаться… но она не догадалась. Кажется, и её усталость давала о себе знать. Она больше не была осторожной, не хотела быть. Она легла, позволив мне прижать её к себе. Вдвоём здесь было так тесно… но холодного ветра я больше не ощущал. Вэрди смотрела на меня внимательно, без улыбки:
        - Обними меня покрепче.
        Я улыбнулся, проводя рукой по худым плечам. Она забралась ладонями мне под свитер. Так просто и доверчиво, совершенно естественно. Странно… но я всё время забывал, сколько ей, для меня она просто была Принцессой. Без возраста, без имени, без замашек девушек, к которым я привык в своём прошлом. Просто Принцессой. И я, кажется, любил её…
        - О чём ты думаешь? - глухо спросила она.
        - Ни о чём… - сейчас это было правдой.
        - …Я уверен, что у тебя получится, Ник. Если ты сможешь вить верёвки из этой дамочки, страна будет наша. Почти под боком у этих красных обезьян на Востоке.
        - А что дети?
        - Какие дети?
        - Те, кто известен под кодовым названием «неживые-немёртвые»?
        - А-а. Крысята? Да ничего. В наших лабораториях им найдётся какое-нибудь применение.
        - Применение? Это же дети!
        - Ник. Это НЕ дети. Это неизвестная мутация. Возможно, очень опасная. То, что это произошло в той стране, не значит, что этого не может произойти у нас. Хочешь, чтобы твоя дочь, когда ты заведешь семью, стала такой? Хочешь из-за неё сдохнуть?
        Оправдание. Простое объяснение, позволяющее делать то, что придёт им в голову. Политически весомое и научно значимое. Как всегда. Я промолчал. Мне продолжали говорить, чеканя каждое слово, силясь вбить их в мою голову:
        - … и наша задача - её изучить.
        Вот только остался один вопрос.
        - А если изучить не получится? Ученые из А. не были дураками.
        Терпение было потеряно.
        - Ты заладил это «если»! Чёрт возьми, Красная Гроза, кто в тебя сегодня вселился? Что мы делаем с неизвестными мутациями?
        Ответил уже другой голос, из темного угла комнаты. Ответил человек, сидящий на фоне герба с орлом, человек с лицом, будто вытесанным из цельного куска дерева:
        - Вырезаем. Уничтожаем. Всех до единого…
        Я никогда не хотел выполнять этого задания. Никогда. Но…
        Она приподняла голову, и я почувствовал, как тёплые губы коснулись моих губ. С робкой нежностью, которая была такой незнакомой и наполнила слабостью всё моё тело. Прикосновения тонких пальцев… бешено стучащее в груди маленькое сердце… это казалось сном. Слишком хорошим сном для ублюдка, которым я был.
        Я закрыл глаза, неуверенно отвечая, с трудом сдерживая первый порыв - зарыться пальцами в тёмные волосы, прижать сильнее. Но я не мог целовать её так, как тех, кого целовал до неё, - она была не такой, как они. Она была где-то на грани - между женщиной, с которой я хотел быть, и девочкой, о поцелуе с которой не смел даже думать. Сжав плечи Вэрди, я отстранился:
        - Принцесса… ты что?
        Она внимательно всматривалась в моё лицо:
        - Ты не хотел этого?
        Если бы ты только знала, принцесса, что ты целуешь Красную Грозу… Одного из тех, на кого в твоём детстве, которое так странно закончилось в один день… или стало вечным, рисовали злые карикатуры в журналах - рисовали на фоне звездно-полосатого флага. А если ловили, то расстреливали - с расстояния в метр, строем, так, чтобы в образовавшуюся дыру из мяса и раздробленных костей можно было засунуть руку. Но об этом не узнает больше никто.
        - Прости, - она опустила голову, краснея, - Я…
        Не договорив, Вэрди вдруг резко вскочила, напряженно прислушиваясь:
        - Что-то грохочет… И… Робин кричит.
        Я прислушался. Рычание мотора, отдалённые голоса… а ветер доносил какой-то очень знакомый запах, от которого щипало глаза и пересыхало в горле. Вместе с этим запахом пришло и ощущение - угрозы. Знакомое мне, тяжелое, заставившее моментально напрячься все мышцы. Именно это - умение предчувствовать, мгновенно принимая решение, - всегда помогало мне выживать.
        Вэрди уже бросилась к выходу из вагона, я схватил её за руку, удерживая, быстро прижал палец к губам:
        - Подожди… тихо…
        Осторожно приблизившись к окну, мы выглянули. Хвост поезда уже охватило пламя. Чёрный силуэт машины Котов был отчётливо различим в пляшущем оранжевом свете. Огонь всё усиливался, горела даже промерзшая трава, видимо, чем-то политая. Вэрди хотела закричать, я быстро закрыл ей рот рукой.
        Робин бежал вдоль поезда, барабаня кулаком во все окна. Я видел, что он что-то кричит, постепенно приближаясь к нам. Он не оборачивался. Возле машины замаячила высокая фигура. Я не увидел, был ли это кто-то из Котов, но заметил, как что-то блеснуло в руках этого незнакомца, он целился в спину мальчишки.
        - Робин, на землю! - крикнул я, распахивая окно.
        Мой крик утонул в отдаленном грохоте выстрела. Робин упал. Вэрди закричала. Я видел, как из вагонов выпрыгивали разбуженные дети, непонимающе оглядывались на огонь, на машину, на приближающихся людей - их было намного больше, чем двое… Теперь я видел, что за автомобилем Котов есть и другие. Те, кто шёл за Джиной и Леоном Кац, были одеты во все черное и прятали лица под масками. Теперь я слышал панические крики, все нарастающие, усиливающиеся, почти осязаемые. Но никто из «крысят» не пытался убежать. Дети жались друг к другу - сосредоточенно и целенаправленно, прикрывая спины. В руках многих я видел ножи, биты, просто палки, Маара держала огромный тесак… А разбуженные «живые овощи» уже подняли крик.
        Джина Кац, приблизившаяся почти вплотную, замахнулась и швырнула что-то - резко и сильно, через головы детей. Это «что-то» ударилось о крышу первого вагона, и тут же она запылала. Крики стали громче. Вэрди снова попыталась броситься к двери, но я сжал её плечи, разворачивая к себе. Она рванулась, отталкивая меня:
        - Пусти! Я их вожак! Я должна быть с ними!
        Я покачал головой, оттаскивая её подальше, закрывая спиной вид из окна - там Джина уже хлестнула кого-то кнутом.
        - Послушай, принцесса… Немедленно беги! Через тамбур - назад. И в город.
        Она мотала головой, упрямо пытаясь вырваться. В глазах стояли слёзы, руки цеплялись за мой свитер:
        - Пусти меня! Сейчас же! Им надо помочь!
        Нет… Её не должно было быть здесь. Снова я бросил взгляд в окно, на Робина - он по-прежнему неподвижно лежал на земле, в той же позе. Незнакомые люди брали «крысят» в кольцо.
        - У тебя есть друзья в городе, - я надеялся, что мой голос звучит твёрдо. - Помнишь? Приведи полицию! Приведи кого-то. Приведи Байерса! Этих задержу я.
        - Но… у тебя даже нет оружия. Что если они…
        Её била дрожь. На улице кто-то закричал снова, и мне показалось, что это была Карвен. Вэрди в последний раз рванулась, и вновь я остановил её:
        - Ты хоть немного любишь меня, Принцесса?
        Она медленно кивнула. Я легко оттолкнул её назад.
        - Я обещаю, что не дам им пропасть. Быстрее!
        Наконец она поняла… и помчалась через вагон назад. Я надеялся, что там, за машинами, её никто не поймает… что она сможет убежать. И лучшее сейчас для меня, чтобы она не вернулась. Потому что я видел слишком много облав и слишком много ночных охот, чтобы не знать: полиция не успеет. Она никогда не успевает туда, где нужна.
        У меня действительно не было оружия. Только один из ножей крысят, коробка спичек и стоящая в углу канистра с бензином. Что ж… если они хотят воевать огнём, то будем воевать огнём. И первой я сожгу одноглазую ведьму.
        Последняя часть
        1. Предательница и предатель
        [За несколько часов до этого]
        Чарльз Леонгард стоял у окна и смотрел на силуэт молодого инспектора - помощника Рихарда Ланна.
        - Включи свет, Сильва. Пусть он знает… - губы искривились в усмешке, - что ты дома и что папа тебя не поймал.
        Ей было страшно так, что казалось, этот страх гулко бьется в висках. И всё же она надавила ладонью на выключатель. Комната осветилась ярким жёлтым светом, и она… увидела отца.
        Белая рубашка на нем была застёгнута на все пуговицы, даже на верхнюю - хотя её он всегда расстёгивал, едва заходил в дом, словно она мешала ему дышать. Почему-то Сильва смотрела на эту пуговицу и не могла отвести взгляда. А глаза за стеклами очков холодно наблюдали за ней самой.
        Отец не улыбался. И всё же девочка спокойно поправила волосы и сняла шубку. Бросила её на кровать - он следил за каждым движением, сам же стоял, не двигаясь. Под этим взглядом она начала дрожать, дрожь распространялась от коленей по всему телу. Но когда она заговорила, то услышала, что её голос звучит ровно и даже весело:
        - Я тебя не ждала так рано, папа. А я вот гуляла… Как ты?
        Чарльз Леонгард медленно подошел к ней. Сильва не отступила. Просто ждала. Не шевельнулась даже когда он крепко, до боли, сжал её плечи, а черные глаза оказались совсем близко:
        - Куда ты ходила, Сильва?
        Она знала, что теперь от пальцев отца на коже останутся синяки. И знала, что с сегодняшнего вечера ничего и никогда уже не будет как прежде. И всё же она ответила - тем же чужим, ровным, веселым голосом правильной дочки:
        - Гуляла. А этот инспектор, он… меня встретил случайно и проводил. Мило, правда?
        Она была рада, что умеет лгать без малейшего стыда или смущения. Точно так же умел лгать… только он. Её папа, сейчас сжимавший её, как сжимают котёнка, которого собираются утопить в ведре с водой. Просто погрузить и немного подержать. Минуты будет достаточно, даже много.
        - Карл Ларкрайт и Рихард Ланн - эти имена он выплюнул почти с ненавистью, - не из тех, кто провожают до дома маленьких девочек. А ты не из тех, кто гуляет без машины. Отвечай. ГДЕ ТЫ БЫЛА?
        Сильва упорно молчала. Тогда он встряхнул её - и она бы упала, не держи он её так крепко. На секунду она закусила губу и закрыла глаза - от боли, причиненной не этими стальными тисками рук, а этим голосом, от боли, свернувшейся тугим комом где-то между грудью и горлом. Отец замер и отступил. Но он по-прежнему всматривался в неё, будто пытаясь прочесть её мысли, а может быть, понять - какой лжи она сможет поверить и сможет ли. Сильва почувствовала, что к глазам подступают слёзы. Но заплакать уже не могла.
        Глубокий вздох отца заставил её тоже судорожно выдохнуть, снова покачнуться, попытаться найти опору. Отец неожиданно улыбнулся:
        - Бедная моя девочка. Ты, наверно, устала….
        Ледяной страх сменился обжигающим стыдом. Он решился. Давал ей шанс. Надо было просто кивнуть. Улыбнуться, поцеловать его и пожаловаться, что она падает с ног и хочет есть, а может быть, лечь в постель. Что она по-прежнему ему верит. Что она на его стороне. Что она глупенькая девочка, которая ничего не знает и ни о чём не догадывается. Как же ей хотелось сделать это - кивнуть… Но вместо этого она спросила:
        - Те люди на машине с красными колёсами… они ловят для тебя детей?
        Взгляд из-за очков стал ещё острее. Как две длинные иглы, направленные в её бешено рвущееся сердце. На лице не отражалось ничего. Не двигаясь с места, он протянул к девочке руку:
        - Милая, позволь, я всё тебе объясню. Этот щенок из управления обманул тебя. Поверь, я…
        Пронзительное воспоминание - утро, колючий снег, лестница госпиталя. Сильва идёт и поддерживает отца за руку. Он очень устал: операция по пересадке почки шла несколько часов. Но он её спас. Учительницу, которую ждал целый класс маленьких детей. Наверно, примерно такой же, как тот, где учились когда-то они с Вэрди. Ученики, после ее возвращения, принесут ей яблоки и карамель, и никто из них не будет знать, что добрый доктор убил ради их учительницы… ребёнка. Такого же, как они.
        - Та женщина… - Сильва сглотнула. - Фрау Черити… ты её спас… ты для этого тоже убил кого-то? Что ты делаешь с такими, как я? Ты режешь их? Ты…
        Чарльз Леонгард сделал маленький шаг вперёд. Девочка буквально вжалась спиной в стену. Слёзы давно высохли, сердце успокоилось, и она безвольно опустила руки. Ей хотелось сползти на пол и спрятаться. Ничего больше.
        - Сильва… - от мягкости в его голосе девочку затошнило и затрясло с новой силой. - Послушай. Я помогаю людям. Им это нужно.
        - Я могла бы быть там. Одной из них… - она криво усмехнулась. - Не хочешь взять у меня что-нибудь? Кровь? Или, может быть, сердце?
        Он подошёл вплотную, и на секунду Сильва снова почувствовала себя котёнком, которого сейчас опустят в воду. Или же свернут шею, это проще. Но отец справился с собой. Пальцы лишь провели по волосам девочки.
        - Я всё слышала. И…
        Руки отца опустились. Сильва, перебарывая ком в горле, едва держась на ногах, шепнула:
        - Пожалуйста… не ври мне, папа. Зачем? - у неё задрожал голос. - Ты был добрым… всегда был добрым…
        - Значит, теперь я стал злым?
        - Я…
        - И ты смеешь говорить мне это… - глаза неожиданно блеснули, - после того, на что я пошёл, чтобы ты НЕ стала одной из них? ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ БЛАГОДАРНА! Ты хочешь жить на улице, голодать, трястись и прятаться при виде полиции и…
        Сильва услышала, что за окном снова поднимается ветер. Ветки заскрипели, противясь холодному движению и силясь не сломаться… совсем как она сейчас.
        - Я и есть одна из них, - её ответ прозвучал глухо.
        - Не смей так думать.
        И ей стало смешно. Да, смешно и одновременно безразлично. Даже не больно. Снова кривя в улыбке губы, она кивнула:
        - Да, ты прав. Я не одна из них. Я хуже.
        То, как он побледнел, не заставило её остановиться. Она продолжала улыбаться, глядя на отца, и всё новые и новые слова рвались наружу.
        - Сильва…
        - Дай мне сказать! - теперь она сама схватила его за руки и поднесла широкие ладони к своему лицу. - Папа, посмотри на меня! - поймав наконец его взгляд, она выдохнула самую горькую фразу. - Я не существую! В больнице и на улице существует она - твоя молодая любовница в дорогой шубе! Для прислуги и для твоих высоколобых друзей тоже существует она - такая же «крыса», как и все те, у кого нет дома! Они не знают ни меня, ни того, что я чувствую, знаю, умею, хочу! Ты уничтожил меня, папа… так что же… - снова у неё защипало в глазах, и она наконец позволила ногам подогнуться, сползла по стене на пол и взглянула на него снизу вверх: - мне поблагодарить тебя?
        Он не отвечал. Он устало закрыл глаза. Казалось, он боролся с чем-то, боролся мучительно и долго, а сейчас эта борьба отняла все его силы. Сильва позвала шепотом:
        - Папа…
        Он медленно опустился на колени рядом с ней:
        - Девочка моя… Лучше бы я умер вместе с ними. Лучше бы умер.
        Всё её самообладание куда-то исчезло, она всхлипнула и снова задрожала. Он протянул к ней руки, и Сильва просто упала вперёд, прижимаясь к его груди. Когда он вот так ее обнимал, ей всегда казалось, что в её маленькой жизни не осталось ни одного уголка для страха. Сильва крепко-крепко зажмурила глаза и лихорадочно, сбиваясь, прошептала:
        - Давай уедем… давай забудем всё. Это место, машину в твоём подвале, полицию… Я больше не могу быть здесь. Пожалуйста, папа…
        Она почувствовала, как он сильнее прижимает её к себе, а в следующий миг тело пронзила боль. Что-то резко вошло под лопатку, что-то тоненькое и острое, похожее на иголку… Сильва застонала и увидела, как на пол упал маленький шприц. Стало холодно.
        - Ты… убьёшь меня? - выдохнула она.
        Боль прошла, холод исчез - и только ноги стали ватными, а комната, казалось, немного потемнела. Голова почему-то не держалась, она клонилась вниз - и отец бережно поддержал Сильву за подбородок. Он улыбался:
        - Нет, милая… вовсе нет. Мы просто немного поговорим.

* * *
        ….Она сразу обмякла в его руках. Его Сильва стала куклой - красивой и совсем послушной. Если бы только он мог заметить раньше - какое у его дочери непокорное сердце. Сердце…
        - Ты хочешь прилечь, милая?
        Она кивнула, но не шевельнулась. От светлых волос пахло дымом - этот запах перебил даже запах привезённых из Франции духов, которые она обожала. Где же она была… с кем? Впрочем, спешить некуда. Он ещё об этом узнает. Осторожно взяв дочь на руки, он выпрямился и прошёл несколько шагов через комнату. Комнату, которая могла принадлежать и девочке, и женщине - игрушки здесь соседствовали с десятками флаконов, тюбиков, пузырьков. С косметикой, которую не мог позволить себе почти никто из жительниц этой страны.
        Он положил Сильву на постель. Она безвольно раскинула руки и закрыла глаза:
        - Спасибо…
        Он быстро подошел к двери и повернул ключ. Вернувшись, наклонился над Сильвой - её светлые волосы разметались по покрывалу. На мгновение по телу пробежала волна дрожи, маленькие руки сжались в кулаки и тут же снова расслабились. Сыворотка действовала: Сильва уже не могла сопротивляться. И она была красива, как её мать. Холодной порочной красотой.
        Он тихо спросил:
        - Где ты была, Сильва?
        Она открыла глаза - из-за расширившихся зрачков они казались ещё более глубокими и пронзительными. Но её голос он услышал не сразу. Наконец, с усилием сделав вдох, она прошептала:
        - В поезде на Восточной дороге…
        - Зачем ты туда ходила?
        - Там живут мои друзья…
        - Ты поддерживаешь связь с кем-то из «крысят»?
        - Да.
        - С кем?
        - С Вэрди Варденга.
        Та девчонка… чертова девчонка, которая вечно ходила в драных джинсах и грязных кроссовках. Девчонка, которую его дочь почему-то особенно любила, хотя могла бы дружить с любой другой. И с которой он ради дочери был так вежлив… Не может быть. Он был уверен, что она давно умерла. Чёрт возьми. Уже тогда, много лет назад, он чувствовал, что из-за неё будут проблемы, и вот теперь…
        Сильва пошевелила рукой и отвернула голову. Длинные ресницы медленно опустились, прикрыв глаза. Леонгард наклонился чуть ниже:
        - Что ты знаешь о моей работе, Сильва?
        Голос, ответивший ему, был бесцветным и равнодушным. В нём не звучало слёз.
        - Ты убиваешь «крысят» и вживляешь их органы другим людям. В твоём подвале стоит чёрный ящик. Из-за него они стали такими… - она помедлила. - И из-за каких-то нитей. Ты говорил об этом девушке с одним глазом.
        - Молодой полицейский знает всё это?
        - Я не знаю. - Сильва сонно моргнула.
        - О чём ты говорила с ним?
        - О Вэрди Варденга. И о его комиссаре.
        - Это всё?
        Она немного помедлила. Взгляд её теперь бесцельно блуждал по комнате.
        - Нет. Ему сегодня было плохо. Утром.
        - Ты знаешь, почему?
        - Не знаю.
        - Хорошо, - с огромным усилием он улыбнулся и погладил дочь по волосам.
        Она закрыла глаза. Когда она очнётся, то, наверно, ничего не вспомнит. А он не сможет забыть уже никогда и не сможет ничего исправить. Того, что он услышал, было более чем достаточно. Сильва знала всё, чего не должна была знать. Знала… и всё же вернулась домой. Вопрос сорвался с губ прежде, чем он смог удержать его:
        - Ты боишься меня?
        - Да.
        - Ты ещё любишь меня?
        - Да.
        Наклонившись, он поцеловал её в лоб. Попытался всмотреться в глаза, но она уже снова закрыла их, дыша медленно и глубоко.
        - Сильва…
        За окном по-прежнему выл ветер. Неожиданно Леонгард услышал, как хрустнула сломанная ветром ветка. Остальные заскрипели ещё сильнее, сквозняк проник в комнату через приоткрытую форточку. Сильва тихо спросила:
        - Ты не бросишь меня?
        Наклонившись ниже, он прошептал ей на ухо:
        - Никогда. Спи, моя маленькая фройляйн.
        Чарльз Леонгард поднялся. Странное чувство пустоты охватило его. За пустотой таилась и злость. Это всё вина Ланна и той девчонки. Ничья больше.
        В кармане тихо запищал телефон. Леонгард вынул его и поднёс к уху. Это был особый номер, номер, который его чертова женушка пока не успела поставить на прослушивание. Совсем новый… Известный только одному человеку.
        - Герр Леонгард?
        Голос министра безопасности звучал как всегда бесцветно. Свайтенбаху, казалось, вообще не были свойственны живые человеческие интонации.
        - Я слушаю.
        - Ситуация поменялась. Нужна операция. Сегодня.
        - Что-то случилось?
        - Рецидив. Мы и так оттягивали слишком долго. Готовьте лабораторию и материал.
        Пришедшая в голову мысль - отказаться - была неожиданной, но пронзительно острой. Сказать «нет», взять Сильву и бежать. К чёрту этих «крысят». К чёрту всё. Выдохнув, Леонгард ответил:
        - У меня нет материала. Всё выработано.
        Молчание на той стороне продлилось лишь несколько секунд:
        - Он у вас будет. Я высылаю к вам автомобиль с четырьмя надежными людьми. Из личного подразделения министра. Вызывайте Кацев.
        - Но уже скоро глубокая ночь.
        Он понимал, что цепляется за воздух. И уже знал, что не откажет. И не сбежит. Быстро справившись с собой, он продолжил:
        - Впрочем, как вам угодно. Но хочу предупредить: на этом мы заканчиваем. Я хочу оставить эту страну, и вы должны способствовать мне в этом, иначе…
        И снова Свайтенбах некоторое время молчал - Леонгард слышал, как он перебирает какие-то бумаги. Когда он заговорил, голос его звучал ещё холоднее:
        - Неожиданно, герр Леонгард.
        - Это решение очень дорогого мне человека. Я хочу уехать. Мы хотим.
        - Вы ведь говорите о вашем личном… - голос издевательски скакнул вверх, - крысёнке?
        - Это совершенно неважно, - слова стали для ученого ударом под дых, и он тяжело опёрся рукой о стену, бросая беглый взгляд на спящую Сильву.
        Свайтенбах негромко засмеялся:
        - Ошибаетесь. Это важно. И я предупреждаю… вам придётся провести все исследования, на которые вам обеспечена поддержка. Или одним из следующих доноров станет Сильва Леонгард. Каким бы способом вы ни выжили четырнадцать лет назад, она - такая же крыса, как и прочие.
        - Вы не сможете этого сделать, - процедил сквозь зубы Леонгард.
        - Герр доктор… - министр вполне отчётливо зевнул, - я делаю так, что вы режете детей под носом у президента и её хвалёной службы безопасности. Не забыли об этом? Незаменимых нет. Откажетесь вы - молодые ученые тут же вас заменят.
        Леонгард молчал, судорожно сжимая кулаки. Сильва беспокойно заворочалась во сне. Он снова посмотрел на неё, потом - в окно.
        - Я сделаю всё, что вы скажете, министр.
        - Вот и славно. Тогда пусть моя Долли станет первой в цикле ваших новых удачных пациенток. Готовьтесь к операции.
        Закончив разговор, он некоторое время стоял над постелью дочери. Наклонившись, провёл по её щеке:
        - Прости, милая… я не добрый. И никогда не был.
        Леонгард перенёс дочь в соседнюю гостиную - единственную в доме комнату с зарешеченными окнами - и уложил на диван. После чего вышел, приказав почтительно выглянувшей с лестницы горничной:
        - Не выпускайте, как бы ни просила. Пока я не вернусь.
        - Хорошо, герр… - с беспокойством отозвалась женщина.
        Прежде, чем покинуть дом, ученый спустился в подвал. Туда, где темнел завешенный тканью массивный ящик. Под куском драпа скрывалась панель с двумя большими кнопками, переключателем интенсивности и несколькими цветными рычагами. Некоторое время он думал, вслушиваясь в методичное гудение, которое незнающий человек мог бы принять за звук работающего холодильника. Потом аккуратно проверил переключатель. Он стоял на частоте «2а» - относительно слабой и безопасной. И пока достаточной. Глубоко вздохнув, Леонгард нажал первую кнопку и медленно опустил рычаг с белой рукояткой. Над кнопками загорелась белая лампочка. Гудение прибора стало чуть ниже, надсаднее… И ученый ощутил, как что-то вокруг меняется. Сам воздух становился тяжелее, начиная давить даже на него, свободного от белых родительских нитей и связанного только красной - с Сильвой. И он хорошо знал, что испытывают сейчас такие, как инспектор Ларкрайт. Им в десятки раз хуже, но… они не умрут. По крайней мере… не сейчас.
        Не закрывая ящик тканью, он вышел из подвала и запер дверь.
        2. Чудовища
        Он почувствовал, что что-то не так, уже паркуя машину. Какое-то тревожное, давящее ощущение в воздухе. Потом женщина, шедшая по улице, неожиданно упала и захрипела. К ней бросились люди. Она не двигалась. Чей-то автомобиль истошно верещал сигнализацией.
        Не глядя больше на всё это, Ланн рванул на себя дверь знакомого подъезда, взлетел по лестнице и позвонил в квартиру инспектора. Ответом была тишина. Но она провисела лишь несколько секунд и заполнилась истошным воем. Спайк. Пёс, который на памяти комиссара не выл почти никогда, сейчас просто рвал горло. Рихард ударил кулаком в дверь. Пёс перестал выть и громко залаял.
        - Карл! - громко позвал Ланн, уже зная, что его не слышат.
        Он вынул запасные ключи. Инспектор ничего о них не знал, просто в какой-то момент Рихард понял, что должен обязательно, во что бы то ни стало, иметь возможность прийти, если с напарником что-то случится.
        Последний из трёх замков лязгнул и открылся. Рихард прошёл в квартиру и тут же увидел в коридоре Спайка. Пёс уже не лаял и не выл, он только смотрел на комиссара своими внимательными глазами. Безмозглое животное впервые показалось Ланну способным что-то понимать, во всяком случае… страх в золотисто-карих глазах сеттера был отражением того страха, который чувствовал и комиссар Ланн.
        - Тише, приятель… - не узнавая своего голоса, прошептал он, потрепал собаку по холке и толкнул дверь в комнату.
        Карл лежал на диване, вытянувшись во весь рост и откинув голову. В первый миг Рихард облегченно вздохнул, что-то внутри него ещё цеплялось за мысль, что молодой человек просто устал, а с той женщиной на улице случился припадок, а Спайк истошно выл потому, что, как и все животные, лишен даже намёка на мозги.
        Но ему достаточно было приблизиться, чтобы понять, что всё не так… лицо Карла было мертвенно бледным, руки судорожно сжаты в кулаки. Наклонившись, Рихард поднёс ладонь к его рту и в первый миг не почувствовал дыхания. Подержав руку ещё немного, он наконец уловил его - слабое и редкое. Таким же редким был и пульс.
        - Карл… - снова тихо позвал он, медленно опускаясь рядом с диваном на колени, пробуя разжать правую руку инспектора.
        В тишине не было слышно ничего. Рихард ощутил знакомую тошноту. Это был самый настоящий ужас - он опоздал. Ему вообще нельзя было оставлять инспектора одного, даже на несколько минут. Он знал, чем это может кончиться. И знал, что сейчас точно так же неподвижно лежат все, кого что-то связывает с…
        - Герр Ларкрайт! Герр Ларкрайт!
        Голос, доносившийся из коридора, Рихард услышал, словно через какую-то пелену. И всё же этот голос был ему знаком, он много раз слышал его и ненавидел его обладательницу. Но сейчас то отчаяние, которое он ощущал, сделало происходящее похожим скорее на кошмарный сон, чем на реальность.
        Вэрди Варденга вбежала в комнату и замерла. Взгляд остановился сначала на бледном лице Карла, потом на Рихарде. Девочка попятилась, бормоча:
        - Я… он… что с ним?
        Ланн молчал. Он медленно поднимался с колен и всё смотрел на неё, жавшуюся к двери. Ту, которую он ловил десятки раз и десятки раз мог убить. Убить просто так, просто потому, что она не внимала никаким предупреждениям. Потому что все оберегаемое им и другими «общество» хотело, чтобы рано или поздно эти заразные твари сдохли. Но он не убил. Тогда не убил.
        Она лишь слабо вскрикнула, когда, в два шага оказавшись рядом, он схватил её за горло и рывком приподнял:
        - Откуда ты знаешь дорогу в этот дом?
        Девчонка захрипела, пытаясь найти какую-нибудь опору. Ланн медленно повторил вопрос. Она упрямо мотнула головой, цепляясь пальцами за его руки. Желание свернуть ей шею было невыносимым, но он сдерживал его - пока.
        - Как ты посмела к нему прийти? Он до тебя дотрагивался?
        Кривая усмешка дрогнула на её губах:
        - Как… и вы… - прохрипела она.
        Сейчас он готов был плевать на это. Единственное, чего ему хотелось, - уничтожить девчонку. Немедленно.
        - Откуда ты его знаешь? - он чуть ослабил хватку, позволив ей глотнуть воздуха.
        - Он спас меня! - выдохнула девочка. - Он хотел мне помочь!
        - А теперь ты видишь, что с ним стало? - Ланн тряхнул рукой так, чтобы она ударилась затылком о стену, в кровь прикусила губу. На глазах девочки выступили слёзы. - И в этом виновата ты.
        - Нет! - она попыталась качнуть головой, с хрипом втягивая воздух. - Не я! Мы… никого и никогда… не заражали, и вы… должны… это знать! Вы должны… все знать… о чёрном ящике… и линиях силы, вы же… полицейский!
        Слова она произносила с трудом, но взгляда от лица Рихарда так и не отвела. Когда его руки разжались, девочка рухнула перед ним на колени и закашлялась. Комиссар схватил её за воротник, притягивая к себе:
        - Что тебе об этом известно?
        Она посмотрела на него мутным взглядом и пробормотала:
        - Только то, что кто-то на нас что-то применил, и…
        - Чёртова девчонка, говори правду! - Ланн с силой встряхнул её. - Как вы убиваете? Почему с ним, - он указал взглядом на Карла, - это произошло после того, как ты посмела к нему приблизиться? Кто ты?
        Вэрди качала головой: она явно плохо понимала, о чём с ней говорят. Из уголка губ стекала струйка крови. Но когда Ланн собирался уже ещё раз встряхнуть её, девочка неожиданно успокоилась, пришла в себя и снова улыбнулась:
        - Иногда я совсем не понимаю людей… за что инспектор Ларкрайт терпит вас? - она задрожала, теперь уже от ярости. - Вас же просто невозможно даже немножко любить, вы монстр! И нитей от вас наверняка нет вообще, всё рвутся, рвутся!
        Первым желанием было ударить её ногой - так, чтобы отлетела к стене. А потом просто размозжить голову. Но Рихард неожиданно осознал, что не сделает этого, потому что маленькая дрянь права. И потому что по каким-то причинам она была дорога Карлу.
        Губы у Вэрди неожиданно дрогнули:
        - Я пришла потому, что мне нужна помощь… была… теперь, наверно, уже поздно, и…
        Договорить она не успела. Рихард услышал за спиной знакомый сухой щелчок - кто-то снял с предохранителя пистолет. А вслед за этим раздался голос:
        - Ричи… немедленно отпусти девочку. Она ни в чём не виновата. И… ты не слышишь, что она плачет?
        Рихард медленно обернулся. Гертруда Шённ стояла в дверном проёме и всё ещё не опустила оружия. Комиссар медленно поднял руки. Она улыбнулась - под глухие рыдания Вэрди, тяжело осевшей на пол:
        - Вот и умница. А теперь приготовься услышать правду.

* * *
        Гертруда Шённ никогда не любила науку. Все эти вещи - пробирки, склянки, аппараты - не привлекали её. Поэтому иногда она сама не понимала, как ухитрилась влюбиться в Чарльза Леонгарда, для которого наука была жизнью.
        Может быть, дело было в его внешности - светлые волосы, светлая кожа и пронзительные чёрные глаза. Может быть - в том, как на него смотрели уже на первом курсе института - как на светило и надежду науки, ученого-гения. А может быть… впрочем, нет. Никакого другого «может быть» никогда не было, а она всё не хотела этого признавать. И, наверно, за это она и заплатила. Заплатила всем, чем только возможно. Ранней беременностью, которой испугалась до такой степени, что приняла все таблетки, какие только были в доме, - и отделалась больницей, но не выкидышем. Таким же ранним браком - без свадебного платья, о котором всегда мечтала, потому что красивых платьев для беременных девушек тогда просто не существовало. Жизнью за запертыми дверями в квартале, приличном до тошноты. Квартале, где единственным развлечением была прогулка с коляской и редкие визиты Рихарда… вернее не Рихарда, а четы Ланнов… потому что эта куколка, Виктория фон Штрефер, ухитрилась выскочить замуж за Ричи. За её Ричи.
        Какими же они были разными… Виктория не упрямилась, казалась покладистой и милой, обожала маленькую девочку, родившуюся почти в один день с Сильвой. Гертруда Шённ только сейчас наконец смогла вспомнить глупое имя - «Аннет». Которое подошло бы для собачки, обезьянки или выставочной кошки, но никак не для дочери такого полицейского, как Ричи. Как же Виктория была горда… Гертруду всегда коробило то, с каким апломбом она произносила, представляясь незнакомым людям: «Фрау Виктория Ланн. Очень приятно. Фрау Ланн».
        Но Гертруда знала, что у этой девчонки тоже есть изъян. Слабость. Глупое неизжитое чувство, которое заставляет её с собачьей верностью следовать за Леонгардом. Конечно, Виктория не хотела замуж за Ричи так сильно, как хотела за Чарльза, этого не заметил бы только слепой.
        Но Чарльз Леонгард не любил скучных и верных, не любил безумно влюблённых и готовых стелиться перед ним так, как делала это Виктория. Он любил обжигаться - на таких, как Гертруда. И она хорошо это знала.
        Какая же она была дура. Как же она верила, что сможет привыкнуть. Что деньги и слава Леонгарда заменят ей всё прочее. Что она сможет жить для себя - как писали в журналах с другого континента. Она ведь всегда так хотела. И… однажды поняла, что ей придётся сбежать. Маленькая девочка, которую все по какой-то нелепости считают её дочерью, вырастет без неё.
        Это оказалось так легко…
        Поначалу она не думала, что сможет стать именно той, кем стала. Поначалу она хотела побыть просто игрушкой. Ей этого не хватало слишком долго, может, поэтому она и была такой отчаянно смелой.
        С начальника Рихарда она переключилась на мэра - ей необыкновенно повезло стать его личным секретарём, оставив позади остальных претенденток на эту работу. А потом из секретаря превратилась в помощницу. Гертруда давно уже не была наивной и прекрасно понимала, что хочет намного больше, чем всё то, что можно получить, став кем-то более близким. Она многому научилась у мужа. Просчитывать. Анализировать. Думать. И видеть то, чего погруженный в работу мэр мог не замечать даже под собственным носом. Он начал доверять ей - и именно это было первым настоящим шагом наверх. За мэром был префект округа, в администрацию которого она пробивалась всеми мыслимыми и немыслимыми путями. Следующим был… кто же? Кажется, он… Свайтенбах, тогда - только заместитель министра. Здесь она позволила себе увлечься. Наверно, он до сих пор не может простить ей, что она ушла к его начальнику… А потом… потом она позволила себе полюбить.
        Первый помощник президента был идеальным, хотя сейчас его имя предпочитают не называть, потому что говорят, он слишком много времени проводил на «красной» стороне. Но каким же он был красивым… как он её любил и как доверял… Она не уходила от него два года. И именно в эти годы ей удалось ещё раз, уже по-крупному дать всем понять - у неё есть мозги. Она может подсказывать. Советовать. И влиять так, что знать об этом будет лишь узкий круг, а ощущать это влияние - все до единого.
        А потом он умер. Она до сих пор верит, что его отравили, что это была долгая смерть, сотканная из бесконечных вечеров с одним и тем же вином… он угасал на её глазах, а однажды утром не проснулся. Бледное лицо - лицо благородного рыцаря из далекого века - застыло маской. О нём плакали многие… кроме неё. Она никогда не плакала по тем, кого любила.
        Она заняла его место по левую сторону от президентского кресла. Последний шаг напоминал скорее стремительный полёт. Как жаль, что она не сразу поняла, что полёт был вниз. Ни одно из обещаний светлого будущего не было исполнено… и уже то, что страна ещё существовала, все знавшие её близко называли подвигом. Но только не она сама.
        В тот день Гертруда Шённ стояла у широко распахнутого окна и смотрела на свои запястья. Она ненавидела эти сухие руки - они выдавали её возраст сильнее, чем лицо. Только что она переборола себя - слезла с этого чертова подоконника. И уже ругала себя за маленькую и бесхребетную глупость. Она давно не девчонка. Хотя о чём она… девчонкой ей бы такое и в голову не пришло. Девчонкой она до дрожи хотела жить долго и счастливо.
        Она посмотрела на цветы в вазе, ярко-оранжевые лилии от Вильгельма Байерса. Гертруда Шённ всегда чувствовала тоску, думая о нём, видя его, говоря с ним. Она не была слепой и не была холодной. И знала, что говорят, когда женщины её возраста подпускают к себе таких, как Байерс. Таких, с кем их разделяют годы. Обычная женщина могла позволить себе такую слабость. А президент? Президента никто не считал обыкновенной женщиной.
        В глубокой задумчивости она курила, глядя из окна на раскинувшийся внизу город. Пустой. Призрачный. Всё ещё красивый. Как же они с Ричи любили залезать на какую-нибудь крышу, напиваться и орать, оглядывая все то, что казалось им их владениями.
        Звонок от Ланна она едва не пропустила. За ним последовал звонок от Байерса. И она, неожиданно для себя, поняла, что её не удивило ничего из услышанного. Почти ничего…
        …Людей связывают между собой чувства - сильные и заметные невооруженным глазом или глубоко-глубоко скрытые в подсознании. Можно ли манипулировать этими чувствами? Конечно, нет - они спонтанно возникают, изменяются, исчезают… и лишь немногое практически неизменно.
        Чарльз Леонгард однажды случайно обнаружил новый вид излучения и принял его за сбой отражающей линзы. Но чем больше он смотрел, тем больше осознавал, что всё намного сложнее.
        Когда двое любят друг друга, между ними возникает тонкая красная нить. Предельно в этом мире всё, но нить не имеет предела, и даже если людей разделяет океан, горная цепь, десятки городов, она будет незримо тянуться через бесконечные километры… И даже если любит лишь один, нить возникнет - она будет тоньше, слабее, прерывистее. Будет казаться, что энергия по этой невидимой нити-артерии движется лишь в одну сторону. Так оно и есть. Такую нить он увидел, когда посмотрел через очки на Викторию Ланн.
        Он назвал это биопсихическими волнами. Машина, с помощью которой ими можно управлять, тоже была изобретением Леонгарда…
        Извечная мечта сильных мира сего - управлять слабыми и их любовью. Дружбой. Привязанностью. И даже ненавистью.
        Несколько нажатых кнопок на каком-то ящике - и все неосторожно отдавшие кому-то своё сердце падают к твоим ногам. Несколько других кнопок - и упадут все любящие своих детей - родных ли, приёмных ли. Иная комбинация - и падают враги - твои и чужие. Все, кто позволил себе кого-либо ненавидеть.
        Их можно пытать. Можно подчинить. Можно убивать - долго, мучительно, так, как убивали в лагерях на Большой Войне. Сотни людей, тысячи, миллионы орущих глоток и лопающихся от перенапряжения сердец… разве не идеальный вариант давления в условиях постоянного военного конфликта? Поставить на колени всех. И выйти победителем в поединке, именуемом «мировая история». Потому что даже историей всегда правили чувства и только они. Значит, тот, кто правит чувствами, будет править миром. И великая Империя сможет снова стать великой.
        Так считали все… кроме самого Чарльза Леонгарда, который всегда хотел быть врачом больше, чем учёным. И который однажды лишился гениальнейшего из своих изобретений. По крайней мере, теперь все считали именно так. Но если машина уничтожена, то… что спрятано в подвале его дома?
        Гертруда Шённ лишь усмехалась, читая поднятые из глубин архивов отчеты и расставляя в своей голове события прошлого - строго в шахматном порядке. Черное против белого. Она выбирала белое.
        Он испугался. Да, он всегда был трусом. Конечно, тот взрыв был не случаен. Чарльз Леонгард никогда не допускал случайностей. По каким-то причинам он захотел свернуть свои исследования, а потом использовал Чёрный Ящик, чтобы…
        А вот здесь она остановилась. Здесь начиналось то, что мучило её. Осознание. Оставшаяся в прошлом правда о собственной глупости. Чёрное.
        - …Не нужно, Чарльз. Пожалуйста… уйди.
        Она вернулась в свою жалкую квартиру, пропахшую заплесневелым хлебом, несвежим бельём и пылью. Напоминавшую скорее комнату в ночлежке и отличавшуюся от неё лишь наличием горячей воды в протекающей раковине.
        У неё просто не было средств на что-то другое. Пока. Все её деньги уходили на одежду и косметику - чтобы хорошо выглядеть на работе. Платья, костюмы, туфли… у неё было всё, чтобы на неё смотрели. И если бы кто-то заглянул в рассохшийся шкаф с отваливающейся дверцей, то никогда не подумал бы, что эти вещи принадлежат женщине, которая покупает себе на ужин самые дешёвые замороженные овощи и костлявую курицу. Но больше ей ничего не было нужно.
        - Труда, вернись… - голос был очень тихим.
        Она жалела, что впустила Чарльза в квартиру. Она не хотела его видеть. И не хотела слышать. Ничего. Ни о нём, ни о…
        - Сильва плачет почти каждый день. Она тебя помнит.
        - А я её нет… - губы свело в нервной улыбке.
        От его белой рубашки слепило глаза. И от его начищенных дорогих ботинок. Она отвернулась и села в кресло. Он всё ещё стоял в дверном проёме, глядя на неё.
        - Уходи. Мне не нужен ты и не нужна она. Я… - она позволила голосу стать слабее, мягче, человечнее, - я была не готова. Понимаешь, не готова. Тебе надо было жениться на ком-то попроще, Чарльз. Разрешить мне сделать аборт.
        - Таких, как ты, не бывает.
        Она удержала презрительную улыбку. Он не понимал. В этом был весь Чарльз - его представления о семье основывались на биологии. Самка сразу получает эту полезную и нужную вещь - Рефлекс Идеальной Мамы. Её мир сужается до размеров пещеры, в которой она вылизывает своих детёнышей. И больше ей ничего не нужно.
        - Чарльз, я устала. Если ты не уйдёшь, я вызову полицию.
        Он подошёл к креслу и опустился на колени у её ног:
        - Гертруда, пожалуйста.
        Так странно… она ведь понимала, что у любого другого мужчины это выглядело бы жалким, таким «подкаблучным», что сводило бы зубы… но доктор Леонгард даже сейчас не казался жалким. Может быть, потому, что вместо того, чтобы ловить снизу вверх её взгляд, опустил глаза. Рука сжала её ладонь, безвольно лежавшую на деревянном подлокотнике. Раньше ей нравился этот жест, от него становилось тепло. Но сейчас Гертруда резко вырвала руку:
        - Прекрати цирк, Чарльз. Прекрати.
        - За что, Гертруда? - тихо спросил он.
        Она не знала ответа. Наверно их было слишком много. Пустые мечты о светлом будущем науки. Виктория Ланн - куколка, которая во всём пыталась быть лучше. Маленькая орущая девочка, которую пришлось вынашивать девять месяцев.
        И поэтому неожиданно для себя она вскочила и закричала на него:
        - Прекрати издеваться надо мной! Исчезни! Проваливай к чёртовой матери из этой квартиры! Вон!
        С последним словом она попыталась рывком поднять его на ноги, не смогла и отступила, бессильно привалившись к стене. И уже оттуда зашипела - тихо, не думая о том, что говорит:
        - Я ненавижу тебя. И это маленькое отродье, с которым я сидела в твоём доме… - она растянула губы, на которых по-прежнему ровно лежала помада, в улыбке. - Она на меня очень похожа, да? Она вырастет такой же, как я, я тебе это обещаю. Убирайся, Чарльз.
        Очень медленно он встал с колен и поднял на неё взгляд. Она держалась за сердце. Дышала тяжело и учащенно, а внутренне вся сжалась в тугую пружину - готовая в любой момент броситься на него. Но Чарльз Леонгард не сделал к ней ни шагу. В тот вечер он сказал ей лишь одну фразу прежде, чем навсегда покинуть вонючую дыру на окраине Пратера:
        - Если однажды ты полюбишь хоть что-нибудь, Труда, я это убью. Я тебе обещаю.
        Теперь она стала той, кем стала. И…
        - За что, Труда? - повторила она, стоя перед зеркалом и глядя на своё отражение.
        Отражение молчало. Красивая женщина с тяжелым узлом длинных волос казалась мёртвой. Гертруда резко, с силой, ударила зеркало кулаком. Так, как не била никого и ничего со времён обучения на полицейского. Рихарду понравился бы такой удар. А ей стало немного легче… если бы только не эта кровь на костяшках пальцев.
        По дороге к Рихарду она попыталась снова дозвониться Вильгельму Байерсу, но неожиданно его телефон не отвечал. Это испугало Госпожу Президента: раньше этот телефон не молчал никогда. Для неё.
        3. Пепелище
        Валет ехал на своем автомобиле, к Восточной Колее. На сидении лежала ориентировка, пришедшая в обход службы безопасности от надёжного человека из Штатов. Ориентировка на Ника Старка. Красную Грозу…
        Поезд на Восточной железнодорожной колее медленно догорал. От лагеря осталось пепелище, всё ещё ярко расцвеченное пламенем. Покореженные закопченные вагоны темнели пустыми провалами окон, те стёкла, которые по какому-то недоразумению оставались в своих проёмах раньше, теперь были выбиты. И не слышалось ни одного крика.
        Вильгельм Байерс видел огромные рытвины и следы автомобильных колёс на мерзлой траве. Сколько машин побывало здесь? Две или три? И куда забрали детей? Он шёл медленно, чутко прислушиваясь, всматриваясь в каждую тень. Никаких признаков жизни, все, кто прятался в этом лагере, исчезли. Об их недавнем присутствии говорили только тлеющие угольки костра с виднеющимися в золе картофелинами, разбросанные кое-где тряпки и свежие следы ног - в тех местах, где грязь не успела застыть. Байерс сжал кулаки: он опоздал.
        Первый вагон, кажется, сгорел полностью. А разносимый ветром странный сладковатый запах - знакомый… заставил его отшатнуться.
        И все же Байерс приблизился к обваливающимся почерневшим ступеням, взялся за поручень и, подтянувшись, запрыгнул внутрь. Дым всё ещё не рассеялся, но гореть было уже нечему. Повсюду лежали полуистлевшие свертки тряпья, и именно они источали этот запах горелого мяса. Байерс вгляделся в один из свертков и отпрянул - провалы лопнувших от жара глаз смотрели на него с почерневшего младенческого лица.
        Начальник Управления стремительно покинул вагон и пошел вдоль поезда. Он нашел два трупа - сначала черноволосого мальчика, потом большую нескладную девочку с бельмом на глазу, девочка прижимала к себе мертвого младенца. Оба были застрелены.
        В какой бы вагон Байерс ни заглядывал, в надежде найти хоть одного живого ребенка, он видел множество вещей, свидетельствовавших о том, что здесь тоже жили дети, - игрушки, книги, поломанную, но ещё пригодную мебель. В шестом вагоне он нашел скрипку, а в самом последнем - старый рояль.
        Мысль о том, что ему предстоит рассказать обо всем этом Гертруде Шённ, заставила крепко сжать кулаки. Он не успел. Он не предугадал. Он допустил то, чего не было вот уже шесть последних лет. Этих детей просто вырезали, как вырезают злокачественные опухоли… да, именно так называл охоту на детей министр Свайтенбах. Злость заполнила его разум настолько, что казалось там уже не осталось места ни логике, ни осторожности. И когда из канавы навстречу выбралась шатающаяся фигура, Байерс не вынул пистолета. Он просто поднял голову и стал ждать, пока человек приблизится.
        - Вилл…
        Незнакомец подошёл, и Байерс наконец смог узнать его. Николас Старк, Красная Гроза, стоял и смотрел на него помутившимися от боли глазами. Лицо было разбито и залито кровью, свитер и старые джинсы порваны.
        - Чёрт возьми, Вилл… - откашлявшись, мужчина схватился за его плечо, чтобы не упасть. - Это были военные. Они забрали их. Нужно догнать. У тебя есть машина?
        Вильгельм Байерс молчал. Он по-прежнему сжимал в левой руке топор. Старк неожиданно увидел его и попытался усмехнуться:
        - Твои методы изменились со времени нашей дружбы? Ты ведь всегда любил стрелять.
        Стройная цепочка умозаключений, пугающих и так долго отгоняемых, наконец отчетливо выстроилась в голове начальника Управления по Особо Важным Делам. Всё было ясно. Красная Гроза делает лишь то, зачем его наняли. Странное появление здесь. Глупая ложь о потерянной памяти, чтобы заслужить доверие детей и его, Байерса. Пара красивых поступков, Коты ведь наверняка получили приказ его не убивать. Попытка заполучить оружие. А теперь, когда она провалилась, он избавился от детей и…
        - Что ты делаешь?
        Подойдя вплотную, Байерс резко толкнул его, и Старк рухнул навзничь на траву. В следующий миг начальник Управления уже поставил сапог на грудную клетку, надавливая - пока не сильно, по-прежнему не произнося ни слова.
        - Вилл! - гримаса боли исказила лицо Ника. - Ты рехнулся? Надо идти за детьми!
        Валет уже полностью вытеснил Байерса, и даже собственное имя показалось чужим.
        - Зачем ты так поступил, Ник? - он прижал его к земле сильнее и услышал хриплый стон боли. - Как ты мог им продаться? Какое у тебя задание? Разделать этих детей на органы?
        На мгновение Старк замер. Они посмотрели друг другу в глаза.
        - Знаешь, - утвердительно прошептал он. - Что ж… тогда ты должен знать, что это не так, Вилл. Я друг. - Он дёрнулся, но безуспешно. - И не будь идиотом! Ты тратишь время, а моя Вэрди…
        - Замолчи, - процедил сквозь зубы Байерс. - Ты зря сюда заявился. С такими, как ты, я поступаю всегда одинаково, и ни одного ещё не нашли свои.
        Говоря всё это, он крепче сжимал топорище. Взгляд светлых глаз Ника, с которым они провели вместе столько лет, не давал решиться, не позволял убить так, как он убивал всегда, - холодно рубя и наслаждаясь каждым воплем жертвы и каждым треском ломаемых костей, - убивал с осознанием того, что делает это ради своего президента. Но… он никогда не делал этого с предавшими его друзьями.
        Сейчас он наконец замахнулся, готовый опустить лезвие - Старк, видимо, потерявший немало крови, не пытался освободиться - только грудь вздымалась под сапогом Байерса. Руки безвольно опустились. И всё же… впервые Вильгельм закрыл глаза, готовясь услышать хруст. Впервые опускал руки медленно, уже понимая, что первый удар получится слишком слабым, возможно, только сломает ключицу или разрубит плечо. Сорвет с губ вопль. Хотя нет… ему ли не знать, что Ник не будет кричать.
        Решиться с первого раза не получилось. Топор замер в паре дюймов от лица старого друга, и тот неожиданно усмехнулся:
        - Ты не изменился, Вилл. Совсем.
        - А ты изменился.
        Снова занёс руку. Злость и обида застилали глаза. В абсолютной тишине, повисшей между ними, ответные слова прозвучали очень отчётливо:
        - Да. Только… у меня к тебе одна просьба. Когда убьёшь меня, спаси Вэрди. Пожалуйста.
        Я обещал защитить…
        Моментальная вспышка, ни единой мысли. Только импульс - резкий и хлёсткий, как пощёчина. Разум вернулся за долю секунды. Немыслимого физического усилия стоило ослабить новый удар, разворачивая лезвие плашмя - оно лишь прошлось по плечу Ника, оставив глубокий порез, и гулко ударилось о землю. Байерс снова всмотрелся в бледное лицо и уже спустя мгновение протянул руку:
        - Поднимайся.
        Ник не двигался. Из раны на плече сочилась кровь, он тяжело, с присвистом, дышал, глядя снизу вверх:
        - Почему? Ты прощаешь меня?
        Он не прощал. Но не мог и убить, не теперь. Валет, яростный и жаждущий крови, отступил. Байерс с трудом разомкнул пересохшие губы, каждое слова казалось выталкиваемым из глотки камнем:
        - Сейчас я верю тебе, Ник. И этого достаточно.
        Холодные пальцы крепко сжали его руку. Поднявшись, друг детства пошатнулся, но устоял на ногах и с неожиданной улыбкой попросил:
        - Только забудь моё старое имя. Теперь меня зовут Скай.
        Вильгельм попытался улыбнуться, но вышло лишь нервно искривить губы.
        Они зашагали вдоль останков поезда - в сторону брошенного начальником Управления автомобиля. Это было странно - снова идти с Ником плечом к плечу и лишь на каком-то очень глубоком уровне понимать, что поступаешь правильно. Доверия не хватало, но… дружба никуда не исчезла, не исчезла даже в тот миг, когда на его стол опустился лист с донесением о «Красной Грозе».
        Байерс некоторое время не решался заговорить, потом наконец спросил:
        - Тебя сильно ранили? У меня есть с собой лекарства и бинты.
        Помедлив, Скай ответил:
        - Леон Кац чуть не сломал мне спину. Джина Кац стреляла в меня трижды. После того, как один из вагонов - тот, где дети хранили несколько газовых баллонов, - взорвался, меня отбросило волной. Коты решили, что я мёртв, и… - он внимательно всмотрелся в следы на земле, - кажется, ты спугнул их, потому что они не стали проверять, жив ли я. Что ты тут делаешь? И… наверно, это не моё дело, но почему топор?
        Стоило ли говорить правду? Это было не лучшим решением - признаваться в том, что некая часть его личности - свихнувшийся влюбленный, смысл существования которого - убивать каждого, кто покусится на безопасность и жизнь самой удивительной, лучшей на свете женщины. Быть её незримой тенью, прячущейся за презентабельной внешностью светловолосого бывшего полицейского с попугайчиком на плече. Нику совсем не обязательно было знать всё это, но…
        - Вилл?
        Он опять поднял глаза и, вытирая топор о брючину, ответил:
        - Я пришёл, чтобы избавиться от тебя. Я знаю, зачем тебя послали, Ник. И я обещаю, что ты к ней не приблизишься, иначе…
        Ник усмехнулся:
        - Ты все ещё думаешь, она нужна мне? Посмотри на меня, Вилл. Я… - странное выражение появилось на лице и тут же сменилось прежней мрачной сосредоточенностью. - Ты думаешь, после того, что я пережил здесь…. Меня могут интересовать старушки в президентских креслах?
        - Она не старушка.
        Они приблизились к машине, и Байерс, распахнув дверцу, полез за медикаментами - они хранились в бардачке.
        - Ты к ней неравнодушен, да? - голос Ника заставил его резко дернуться. - Найди мне обезболивающее. Любое сильное, только чтобы не перестать соображать. У тебя есть оружие? Ты знаешь, куда ехать?
        Вопросов было слишком много. И, предпочтя проигнорировать первый, Байерс протянул небольшую упаковку фенацетиновых анальгетиков:
        - Три, не больше.
        Глядя, как Ник быстро глотает таблетки, он хмурился: раны явно были серьёзные. Когда Старк взялся за четвёртую, Байерс решительно отобрал упаковку и протянул ему бутылку воды:
        - Хватит, Ник. Я должен был угробить тебя по-другому, а не таблетками. Садись.
        Сам он забрался на водительское место и взял телефон. Три пропущенных звонка. От неё. В такое время. Тревога заставила его крепко сжать мобильный в руке и быстро перенабрать номер. Хмурясь, он поднёс трубку к уху.
        - Так она нравится тебе? - Скай, откинувшийся на сиденье, не отводил от него взгляда. - Поэтому ты стал таким психом? Я…
        - Да, мой дорогой Вилл. Где ты? - мелодичный голос заполнил сознание, и всё остальное тут же исчезло. - Я волновалась. Ты мне нужен срочно, у нас проблемы. Кацы…
        - … похитили детей, - тихо закончил он. - Простите, фрау Шённ, я… опоздал.
        Госпожа Президент молчала. А он отчётливо слышал в трубке чей-то плач и ждал, с новой силой ощущая вину. За это она должна была отстранить его. Он не оправдал доверия и более его не заслуживал. И…
        - Надо спешить, или как минимум одного из тех детей сегодня не станет. Отправляйся к дому Чарльза Леонгарда. А мы едем.
        Она не кричала. Голос звучал прохладно и ровно. Она просто собиралась решать проблему. Так, как всегда. Тихо выдохнув, он переспросил:
        - Мы? Вы с охраной?
        - Со мной Ричи и… - она помедлила, - выжившая девочка. Я должна сделать всё сама, Вильгельм. С меня хватит. Отправляйся. И будь осторожен, понял?
        - Хорошо. Что мне нужно сделать?
        Некоторое время на том конце молчали. Потом Гертруда Шённ ответила:
        - Там, в подвале, стоит машина, её - уничтожить.
        - Вас понял. А люди?
        - Если найдёшь кого-то, выводи. Там… - она поколебалась немного, - должна быть девочка. Найди её. Обязательно.
        - Хорошо, фрау.
        - До связи, Вилл. И… не надо так себя казнить. Ты не виноват. Мы спасём их и покончим со всем этим. Сегодня ночью.
        Она отсоединилась. Вильгельм молча повернул ключ зажигания. Когда машина наконец тронулась, Скай здоровой рукой коснулся его плеча и сказал:
        - Не переживай. Ты её стоишь, если я правильно помню её досье. Но я никогда бы не подумал. Ей ведь…
        «49 лет. Но она такая слабая. И ей так нужна защита. Моя, потому что больше её защищать некому. Тебе этого не понять», - подумал Байерс, а вслух сказал:
        - Неважно. - Он вдавил до упора педаль газа и резко вырулил на дорогу. - Я могу то же сказать тебе. Ты изменился.
        Лесополоса слилась в сплошную грязно-зелёную ленту на фоне тёмного облачного неба.
        - Не повторяй это с такой частотой. - Новая улыбка тронула губы. - Я по-прежнему твой друг, Вилл. Если ты не боишься таких друзей.
        Байерс лишь кивнул. Выбирать друзей ему сейчас не приходилось. Машина мчалась в город.

* * *
        Он бежал так, что ноги давно уже отказывались ему повиноваться. Иногда он падал, обдирая колени и локти, но тут же вскакивал и нёсся дальше. Как можно дальше от пепелища. От своего дома. От тех, кого больше не было или не будет в скором времени. Это всё его вина.
        Алан видел яркую вспышку взрыва, после которой Ская отшвырнуло далеко в сторону. Видел, что тот больше не поднялся. Видел, как застрелили Маару. И до сих пор чувствовал под своими руками костлявые плечи Робина, которого он тряс и звал, пока до него не дошло… на этом воспоминании у него защипало в глазах. Он убегал как трус. Но его оправдывало одно: у его бешеного бега была цель. Единственная - Сильва Леонгард, с ее помощью ещё можно изменить…
        На улицах почти совсем не было машин, но то там, то тут он видел мерцающие тревожные огоньки машин «скорой помощи». В городе что-то определённо происходило. Он побежал быстрее, больше всего на свете боясь попасться быкам. Только не сейчас.
        Нужный дом он запомнил очень хорошо. Особняк был тёмным, не светилось ни одно окно. Ал остановился перед наглухо запертыми воротами. Посмотрел на будку с собаками - оба пса дремали внутри. Несколько мгновений он колебался - и полез через ограду. Когда он приземлился, со стороны будки ему почудилось движение. Но тяжелой собачьей поступи не было слышно, как не было слышно и глухого рычания.
        Ал помнил главное - не бежать. Тот, кто бежит, становится добычей. Того, кто идёт медленно и уверенно, собаки могут принять за хозяина. И он пошёл через двор, внутренне сжатый в один сплошной комок страха, - в любой момент ожидая броска и лязга клыков.
        У стены дома он остановился. Все окна были заперты… кроме одного, на верхнем этаже. Алан смотрел на него, когда вдруг услышал отчётливый стук. Он ещё раз обвел окна взглядом и понял: стучат в единственное зарешеченное. А с той стороны окна смотрело бледное лицо, обрамленное светлыми волосами.
        - Алан! - Сильва, открыв окно, высунула через решётку руку.
        Совсем близко росла большая развесистая липа, и, глубоко вздохнув, мальчик уцепился за самую низкую ветку. Он лез долго, постоянно рискуя сорваться, чувствуя саднящую боль в ладонях. Он не лазал по деревьям уже много лет. Но девочка всё ещё махала ему.
        Ветка, которая вела к открытому окну, была тонкой, и в какой-то момент Алан просто прыгнул, чувствуя, что она прогибается под его весом. Ударившись животом о подоконник, он вцепился во что-то руками и подтянулся, тяжело переваливаясь в комнату и падая на пыльный палас. Комната, где он оказался, была чем-то вроде кабинета или маленькой библиотеки, видимо, ею не часто пользовались. Поднявшись, он направился к открытой двери, выглянул в пустой коридор и тут же снова услышал стук, в дверь впереди.
        Он вынул из кармана перочинный ножик с отмычками и подошёл к замку. Через несколько мгновений дверь распахнулась.
        Сильва сидела на полу перед ним, лицо у неё было мертвенно-бледным, зрачки странно, неестественно расширены.
        - Он их убьёт… - прошептала она. - Прости. Я… проиграла. Мой отец…
        Сейчас она не казалась взрослой и уверенной. Скорее она напоминала жалкий призрак какой-то маленькой девочки-утопленницы.
        - Что он с тобой сделал?
        - Я… - она потёрла лоб, - не помню. Он говорил со мной и…
        Слова она произносила с усилием, то и дело сбиваясь и начиная оглядываться вокруг, словно ища что-то.
        - Где он? - Ал наклонился к ней, крепко схватив за руку и всматриваясь в лицо. - Где твой отец?
        - Мне кажется… он поехал туда, где делает операции. И он…
        Ал потянул её к себе:
        - Коты убили наших, слышишь? Это из-за тебя! Отвечай, что и у кого он собирается вырезать? Ты должна знать!
        - Я не знаю, - она попыталась встать, но у неё подогнулись ноги. - Отпусти!
        - Я звоню в полицию.
        - Не смей! - она вцепилась в край его свитера. - Они его убьют!
        - Или он убьёт остальных!
        - Я не могу его предать, Алан… - глухо прошептала она, медленно разжимая пальцы и отходя назад.
        Больше не слушая, он развернулся и побежал. Он знал точно, что ему нужно найти. По лестнице он почти скатился, не считая ступеней, и замер перед подвальной дверью. Толстой и тяжёлой, запертой на замок. Алан вскрыл его с большим трудом, сломав две из оставшихся отмычек. Но он знал, что он у цели.
        Ал взялся за тяжелую железную ручку и настороженно прислушался. Ему почудилось какое-то гудение с той стороны. Наконец он потянул дверь на себя и… увидел то, о чём раньше читал и в существовании чего сомневался. Чёрный тяжелый ящик со множеством рычагов и кнопок. Из пяти лампочек горела одна - белая. Большой круглый переключатель стоял на частоте 2а - третьем делении из шести. Последним выделенным ярко-красным, было деление 3b. Алан нахмурился, изучая прибор. Пять разноцветных рычагов, из них опущен на позицию «оn» только один - белый. Две большие кнопки, нажата первая - та, возле которой написано «glоbаl», на второй написано «mаnuаl». Машина издавала ровное, монотонное гудение. Мальчик протянул руку.
        - Алан…
        Сильва появилась на пороге. Шатаясь, она подошла к нему.
        - Не может быть… - шепнула она, глядя на прибор. - Я ведь должна была понять уже когда здесь была та одноглазая. Ну почему…
        - Как это выключить? - глухо спросил он.
        - Я не знаю.
        - Ты должна хоть что-то об этом знать! - почти крикнул он. - Ты его дочь!
        От этих слов она задрожала… но кажется, эта слабость была недолгой. С огромным усилием она преодолела её и выпрямилась, пристально глядя на изобретателя:
        - Всё, что я знаю, - этой штукой он пугал тех, кого вы называете Котами.
        Сейчас он неожиданно вспомнил браслеты на запястьях Джины и Леона. Во время нападения он успел разглядеть их - они были похожи на простые полоски металла с погасшими красными лампочками. Но додумать эту мысль он не успел.
        - Послушай, Алан, наша горничная лежит на полу. Она без сознания, ей, наверно, стало плохо. Мне нужно вызвать скорую, почини телефон, папа что-то сделал с ним, и..
        Её слова звучали как бред. Алан знал, что за городской чертой Чарльз Леонгард скоро начнёт убивать детей и что она по-прежнему не хочет помогать, чтобы как-то остановить его. Зато она думает о какой-то горничной. Чёртова девчонка. Чем только её накачали, что она…
        Странная догадка неожиданно заставила его спросить Сильву:
        - У вашей горничной есть дети?
        - Есть. Двое маленьких. Они…
        Ал взглянул на машину. Белый рычаг. Белая лампочка. Низкая частота - ещё маловато, чтобы убить, но уже достаточно, чтобы заставить отключиться всех взрослых, связанных белыми нитями. Нитями родительской привязанности. Снова он вчитался в надписи на металлическом корпусе, протянул руку к рычагу и…
        - Не двигаться, Алан. Не смей ничего трогать.
        Изобретатель оглянулся и замер, увидев нацеленное на него дуло пистолета. На пороге стояли Скай и Вильгельм Байерс.
        4. Ведьма
        Она лежала неподвижно, руки у нее были раскинуты в стороны и зафиксированы на запястьях тонкими металлическими обручами. Чтобы она не смогла вытащить вставленные в вены специальные катетеры с трубками, которые тянулись к двум пластиковым пакетам: в одном была бесцветная жидкость, а другом красная. Сквозь мутную пелену страха она услышала, что это - вещество, которое стимулирует выход стволовых клеток из костного мозга в кровь, а в другом - сама кровь с этими клетками.
        В лаборатории был очень низкий потолок. Такой низкий, что ей казалось, будто сейчас он просто на неё упадёт. А может быть… ей так казалось потому, что из неё уже выкачали очень много крови. Она даже не знала, что в человеке её столько.
        Она снова прикрыла глаза.
        Она не хотела этого. Но ребята - те, кто остался в живых после нападения Котов и не смог убежать, - так испуганно жались к стенам комнаты, что она сама шагнула навстречу Чарльзу Леонгарду. Она не знала, вспомнил ли он её. Нет… не должен был. Едва ли он помнил малышку, которой спас жизнь много лет назад. Дочь его друга, ставшего хуже, чем просто врагом.
        - Умница, девочка, - цепкие пальцы сжали её предплечье. - Пойдём. Будет не очень больно.
        Она обернулась. Дети молча смотрели на неё. В затравленных взглядах не было благодарности, только ужас. Они понимали, что рано или поздно станут следующими. Но она знала, что если не будет сопротивляться, сегодня никого не убьют. Может быть, и завтра.
        Сознание туманилось, с каждой минутой становилось хуже. Карвен знала, что не умрёт - для той операции, которую собирался проводить Леонгард, мертвые доноры были не нужны. Только кровь. Много крови, потому что стадия болезни была очень поздней.
        Женщина - лет пятидесяти, лысая, с восковой кожей, обтянувшей острые скулы, - лежала в другом углу большой лаборатории, отгороженном стенкой из толстого стекла. Тоже на койке, тоже в переплетении труб, трубочек, идущих от каких-то аппаратов и капельниц.
        Карвен не знала, что впрыскивают ей, она поняла только, что это делают, чтобы потом переливать кровь той женщине. А ещё она услышала, что женщину зовут Долли Свайтенбах и что она жена министра, который выглядел совсем не как министр - какой-то маленький, нервный. Он всё время подходил к стеклу и прикладывал туда ладонь. Смотрел на жену. Леонгарда не было.
        Веки опять тяжело опустились. Карвен с трудом пошевелила пальцами - просто чтобы почувствовать, что они ещё слушаются. Ей хотелось увидеть кого-то из друзей - не живых, а призраков. Хотя бы мистера Штрайфа, погибшего пожарного. Он бы обязательно сказал, что боль - это не страшно. Даже если она умрёт. Но у неё не было сил, чтобы сосредоточиться. Мысли расплывались. И она стала думать о папе. О том, что бы она сказала, если бы вдруг увидела его.
        Она никогда на него не сердилась. Даже за глупое имя, которое он разрешил ей дать. Аннет. Такое мягкое и воздушное. Она не сердилась и потом - когда он ушёл. Когда не появлялся на выходные или на день рожденья, хотя и обещал. Когда всё-таки появлялся и от него пахло сигаретами и немного - спиртным. Когда ругался с мамой.
        Папа просто был - где-то там, в одном с ней городе, на одной планете, - и уже этого ей было достаточно, чтобы его любить.
        Он совсем о ней не заботился. Наверно, она была для него такой же обязанностью, как ношение пистолета, а может, даже и чем-то менее нужным. Но он о ней не забывал. И ради возможности пройтись с ним рядом по улице, покататься на колесе обозрения в Пратере или хотя бы поговорить по телефону она готова была отдать все книги и игрушки.
        А потом что-то случилось.
        Чарльз Леонгард появился на пороге, к нему незаметной тенью шагнул министр Свайтенбах.
        - Скоро? - спросил он.
        - Ещё немного, - Леонгард приблизился к её койке.
        Девочка быстро закрыла глаза, делая вид, что забылась. Неожиданно она услышала, как ученый произнёс:
        - Скорее всего, не выживет. Слабая. Если она умрёт, министр, моё предложение…
        - Мой порок сердца не требует такой срочной операции, герр Леонгард.
        - И всё же подумайте.
        Карвен сжала кулаки. Сердце. У неё могут вырезать сердце, чтобы пересадить этому старику! Она не открыла глаз, но почувствовала, как выступают слёзы. Кажется к Чарльзу Леонгарду приблизился своей шаркающей поступью министр и сказал:
        - Герр Леонгард, если вы думаете, что я выпущу вас из страны в благодарность за то, что вы поставите мне новый мотор…
        - Я не жду этого, министр.
        - Славно. Идите готовьтесь. Я ещё побуду с ней.
        Скрипнула сначала одна дверь, потом другая. Когда Карвен открыла глаза, Свайтенбах уже опять стоял у стеклянной перегородки и смотрел на жену:
        - Не бойся, милая… тебе скоро полегчает. Ты выздоровеешь, я знаю.
        Тонкие высушенные пальцы потянулись к нему - девочка отчётливо это увидела. Она чуть повернула голову, от жесткой койки затылок и шею сковала ноющая боль. Карвен опять провалилась в забытье. И опять вспомнила…
        …Мама умирала. Она это видела. Видела, как она падает на пол и вцепляется пальцами в свое горло. Как слюна вперемешку с кровью течет изо рта. Аннет кричала и пыталась помочь ей встать, но мама только отталкивала её руки. А ещё она смотрела на неё - так, будто это дочь была причиной таких мук. Диких, немыслимых страданий, от которых тело женщины содрогалось.
        - Ведьма! - хрипела Виктория Ланн. - Чёртова девчонка!
        А потом внутри неё будто остановился механизм. Мама затихла на полу. Она была ещё тёплой. Аннет плакала. Ей никто ничего не объяснил, но она поняла сама, почувствовала… - если не убежит сейчас, то же может случиться с папой. Ведь может… и она побежала.
        Она бежала по улицам и слышала, как в домах кричат люди. Кричат и умирают. Умирали и на улицах. Не все, только некоторые. Ей казалось, что ей просто снится плохой сон. Ничего больше. Просто сон.
        - Ты не умрёшь, папа… - шептала она.
        Она прибежала на дорожный вокзал и села в автобус - она помнила, что место, куда он идёт, на карте очень далеко от города. Далеко от папы, который давно её забыл и не любит. Она чувствовала: так нужно. Её не хотели пускать без родителей… но она просто дала деньги, и автобус поехал. Маленький и душный, почти совсем без людей. Зато те, кто ехал с Аннет, были живые. Не кричали. И чем дальше она уезжала, тем меньше боялась за папу. А за себя она не боялась вообще, ведь у неё были друзья. Настоящие привидения. Так - в совсем другом конце страны - умерла Аннет. И появилась Карвен. Это было красивое имя, которое она придумала сама. В конце концов… могла ведь она подарить себе хоть что-то красивое?
        Она не знала, сколько прошло времени, когда голос Чарльза Леонгарда снова раздался над её ухом:
        - Ещё чуть-чуть.
        Но уйти он не успел. Грохот, стрельба и шаги нарушили тишину, к которой девочка уже почти привыкла. Кто-то рвался в лабораторию. Карвен открыла глаза и увидела, как вылетает дверь. Но понять, кто за ней находится, она не успела - сознание снова покинуло её.

* * *
        Больше всего она боялась, что её оставят одну. Поэтому когда Рихард Ланн и Гертруда Шённ, обменявшись несколькими словами, пошли в коридор, Вэрди крепко схватилась за край мундира старого полицейского:
        - Я с вами!
        Он обернулся и посмотрел на неё - неожиданно без раздражения.
        - Ты так хочешь погибнуть?
        - Я хочу спасти их! Это всё из-за меня!
        - Это не самая лучшая мысль, девочка, - Госпожа Президент тоже посмотрела на неё. - Ты…
        - Я не маленькая! - в ярости перебила она. - Они украли мою подругу, она может умереть, а я… я…
        Мысль о Скае причинила ей новую боль. Он наверняка убит… и наверняка до последней минуты он думал о том, что не сдержал обещания. Не помог крысятам. Что сделали с ним Коты? Вэрди снова почувствовала, как к глазам подступают слёзы, упрямо отпихнув полицейского, подошла к президенту и заглянула в усталые светлые глаза:
        - Я не останусь здесь. Пожалуйста… возьмите меня с собой.
        - Ах ты маленькая ведьма, - проворчал Рихард, но без прежней злости. - Не бери её, Труда.
        Женщина молча смотрела на нее. Вэрди не решалась повторить просьбу. У неё и не получилось бы объяснить, что она думает не только о своей погубленной «стае», за которую должна отвечать. Что главное, о чём она думает, - человек из другой страны. Враг.
        Накрашенные темной помадой губы дрогнули:
        - Хорошо, Вэрди. Едем. Только… держись позади.
        Девочка кивнула. Неожиданно эта горьковатая мягкая улыбка показалась ей очень знакомой. Но она так и не вспомнила, кто ещё мог так ей улыбаться.
        Когда холодный уличный ветер ударил ей в лицо, она почувствовала облегчение: хотя бы недолго она сможет не думать о том, что её называли принцессой и любили. И что-то внутри, бесконечно трусливое и слабое, шептало: может быть… может быть…
        - Ваш человек… - опять она посмотрела на Гертруду Шённ, - никого не находил в лагере? Живого или…
        Что после «или» она так и не произнесла. В какой-то момент она поняла, что плачет, задыхаясь и судорожно цепляясь за полы старой военной куртки. А Госпожа Президент прижимала её к своей груди и гладила по волосам:
        - Ну же… тихо. Что с тобой такое? О ком ты так переживаешь?
        Вэрди молчала - всхлипывания сдавили ей горло. Рихард Ланн завёл машину, она сердито зарычала, как разбуженный пёс, который только что вылетел из подъезда вслед за ними и носился кругами, будто обезумевший. Спайк не хотел оставаться с хозяином, так странно лежавшим на диване… И девочка его понимала: когда мокрый нос ткнулся ей в ладонь, она точно очнулась - с усилием отстранилась от Герртруды Шённ и прошептала:
        - Извините меня. Пожалуйста.
        Всё, что было дальше, она помнила как в тумане. Точнее… как в фильме, который они с инспектором Ларкрайтом смотрели в странную ночь, когда она впервые оказалась в его доме. Кажется… с того времени прошла целая вечность.
        Вэрди видела, как Госпожа Президент спокойно расстреливает из большого пистолета людей в камуфляже. То же делал и комиссар. Оба двигались легко и ни разу не промахнулись… и в какой-то миг ей даже показалось, что им нравится стрелять… Гертруда Шённ совсем не напоминала себя на плакате - мягкую и добрую, просящую всех завести семьи. Скорее она стала похожа на Ланна - взглядом и жёсткими складками у рта.
        Звук выстрелов и периодические вспышки мигающих фонарей пугали Вэрди, она делала то, что ей и сказали, - пряталась. Но когда какой-то человек попытался зайти Ланну за спину, она подняла с земли обломок чего-то тяжелого и швырнула. Человек упал. Комиссар, оглянувшись, посмотрел на неё, и она попыталась ему улыбнуться. Когда всё закончилось, подошла. И неожиданно он потрепал её по волосам. Не сказал ни слова благодарности. Но всё же.
        Они прошли в блочный четырёхэтажный корпус, один из немногих сохранившихся в целости. Вэрди знала, что на этом выстрелы не кончатся. Небо за их спинами уже расцвечивали тревожные синие вспышки. Подразделение особого назначения следовало за ними. Разбуженный город ждал, все хотели, чтобы в эту ночь всё закончилось.
        … А сейчас, когда по всем лабораториям ходили полицейские и солдаты, она стояла на пороге одной из них и смотрела на Карвен, прикованную к какой-то койке, со вставленными в вены трубками. Смотрела и ощущала, как от ужаса подгибаются ноги. Но прежде, чем она сделала хотя бы шаг, раздался крик:
        - Аннет!
        Комиссар Ланн бросился к неподвижно лежащей девочке, ее Карвен, и наклонился, с ужасом всматриваясь в бледное лицо. А Чарльз Леонгард, которого держали двое военных, странно усмехнулся.
        Вэрди, переведя взгляд с комиссара на пакеты с чем-то красным, никак не могла отвезти от них глаз. Она быстро поняла, что это кровь… и чья эта кровь. Аппараты рядом с Карвен продолжали гудеть, красная жидкость всё текла по трубке, и Вэрди казалось, что с каждой секундой подруга становится всё тоньше, прозрачнее… Ланн резко схватился за трубку, собираясь выдернуть …
        - Нет, папа. Не надо.
        Большие светлые глаза широко распахнулись. Карвен улыбнулась комиссару. Тот, кажется, не в силах был ничего произнести - Вэрди видела, что у него трясутся руки. Он просто смотрел на неё, а Вэрди смотрела на них обоих. И вспоминала, как часто Карвен спрашивала её об этом человеке. И как старательно избегала его сама.
        - Почему… ты убежала? - Пальцы правой руки неуверенно коснулась седых волос девочки, комиссар наклонился ниже.
        - Позже, - это был голос прежней спокойной Карвен.
        - Где ты держишь детей? - Гертруда Шённ приблизилась к Чарльзу Леонгарду.
        - В подвале, - тот вытер кровь с разбитой губы. - Дорогу найдёшь? Или тебя проводить?
        Слова звучали спокойно, сухим и немигающим был взгляд глаз за стёклами очков. Может быть, учёный не осознал, что для него всё кончено, а может, давно сошёл с ума, и всё происходящее казалось ему игрой. То, каким равнодушным он был, пугало. Вэрди прочла за свою жизнь мало книг, но… ей казалось, что злодеи должны проигрывать совсем не так.
        Перекошенное лицо Госпожи Президента пылало ненавистью. Неотрывно глядя на побледневшего Леонгарда, она прошипела:
        - Чёрт возьми, какой же ты выродок. Неужели ты всегда таким был?
        - А ты всегда была дрянью, Труда, - оскалился он.
        Военный слева с силой ударил его в бок, учёный покачнулся и рухнул перед Госпожой Президентом на колени. В её лице не дрогнуло ничего, когда она проговорила:
        - Мои люди уничтожают машину. Больше ты никого не убьёшь.
        Смех Леонгарда прозвучал гулким эхом. Очень медленно он поднял голову:
        - Надеюсь, перед этим ты рассказала им, как её отключить. Или те, кто сейчас находится под действием Чёрного ящика, не проснутся никогда. Считай это моим прощальным подарком.
        После этого в помещении повисла тишина… неожиданно ее прервал хриплый вскрик. Долли Свайтенбах очнулась и попыталась приподнять голову - там, за стеклянной стеной. Кто-то из солдат сделал к ней шаг, но… сам министр, которого не решились задержать так, как Леонгарда, перегородил ему дорогу:
        - Никому не приближаться, - голос дрогнул. - Она…
        - Ослаблена, - закончил за него Леонгард, медленно вставая с колен. - Я уже провёл все нужные манипуляции, чтобы её иммунная система временно перестала работать. Она готова к операции.
        - Ты никого не зарежешь! - Гертруда Шённ, безуспешно пытавшаяся дозвониться до кого-то, метнула на Леонгарда злой взгляд. - Ты…
        - Моей жене не нужно сердце, - глухо произнёс министр. - Ей нужен костный мозг, и…
        Делая шаг навстречу, она спокойно, но твердо произнесла:
        - Вы хотели истребить их всех, а теперь используете. Вы пойдёте под трибунал.
        Старый, сухощавый человек молча смотрел на неё. Он тоже был совсем не похож на себя - военного, который всегда выглядел так, словно только что вернулся победителем из боя. Он давно и сильно постарел и осунулся, нижняя челюсть у него мелко дрожала. Но он опять оглянулся на свою жену и произнёс:
        - Пойду. Но Долли…
        - Спасите её, - голосок Карвен неожиданно донёсся до ушей Вэрди. - Пожалуйста, я могу отдать ей кровь. Только… не забирайте у меня сердце.
        - Ты хотел её резать? - Рихард Ланн, резко выпрямившись, уставился на ученого. - Забрать у моей дочери сердце? Да я тебя…
        - А сейчас всем заткнуться, - спокойный женский голос поглотил все другие.
        Гертруда Шённ только что отдала какой-то приказ, и несколько военных поспешно вышли из лаборатории. Госпожа Президент опять подошла к бывшему мужу и внимательно посмотрела на него. Выразительно, совсем не по-женски, она плюнула ему под ноги - прямо в паре сантиметров от начищенных ботинок:
        - Да чёрта с два он станет помогать ей, - глаза сверкнули. - Зачем ему это? С большим удовольствием он распотрошил бы её так, как детей. Предлагаю вызвать медиков и вернуть девочке кровь обратно. А что касается вашей жены, министр…
        Женщина с той стороны стекла опять приподняла голову. Она слышала каждое слово, Вэрди понимала это по дрожащим губам и широко распахнутым глазам.
        Неожиданно Чарльз Леонгард улыбнулся:
        - Ты недооцениваешь меня, Труда. Впрочем… как и всегда. Если мне позволят, я проведу операцию. Для этого всё готово. Мне нужно только переодеться, потому что… - лукавые искры почти обожгли Вэрди, в молчании наблюдавшую всю эту сцену, - общение с президентом и его людьми - грязное дело.
        Девочка ожидала новой волны гнева, но… Гертруда Шённ неожиданно промолчала. Она не смотрела на учёного, она смотрела на женщину с той стороны стеклянной перегородки. Испуганную и озирающуюся по сторонам.
        - Так ты сделаешь мне прощальный подарок?
        Слова ученого были издёвкой, но она снова проглотила их и только кивнула.
        Леонгард, подойдя к Карвен, отстегнул крепления на запястьях. Вэрди смотрела, как осторожно он протирает следы от катетеров на её руках спиртом, как заклеивает ранки. Движения были точные, почти нежные, казалось, полные заботы… и всё это под настороженным взглядом комиссара Ланна. Карвен неожиданно улыбнулась ученому и что-то тихо сказала. Он кивнул и, обернувшись, сказал:
        - Забери её, Рихард.
        Комиссар приблизился. Вэрди шла рядом - просто потому, что боялась. Она даже не понимала чего именно… Он подошёл к Карвен и осторожно взял девочку на руки - и та тут же прижалась к нему:
        - Я скучала, папа…
        - Всем выйти.
        Гертруда Шённ как будто сама резала по живому. Её правая рука по-прежнему нервно сжимала телефон, покидая комнату вслед за уводимым министром Свайтенбахом, она оглянулась:
        - Если ты попробуешь сбежать, я пристрелю тебя. Обещаю.
        Ученый не ответил, он спокойно надевал перчатки, стоя вполоборота. Вэрди никак не могла перестать смотреть на него. Она понимала, что, скорее всего, видит Чарльза Леонгарда в последний раз. Сегодня его увезут, и… почему-то даже зная всё, что он сделал, она не хотела думать, что будет с ним потом.
        Со стороны двора раздался рёв двигателя. Вэрди замерла, слушая, как звук удаляется, сопровождаемый грохотом запоздалых выстрелов. Так ревел двигатель только одной машины. Машины Котов.
        5. Месть
        Автомобиль на красных колёсах стремительно нёсся по трассе в сторону города. Джина Кац смотрела в окно - на приближающиеся громады домов. Сегодня был их день. День, когда всё закончится.
        Денег за облаву было получено достаточно, и даже нужную бумажку тот министр ухитрился вовремя подписать. Теперь оставалось только одно - дорога в порт. На паром. Прямо с машиной, со всеми их незначительными шмотками. К чёртовой матери, как можно дальше от этой страны.
        Они уплывут. Да, они просто уплывут и будут жить в свое удовольствие. А когда им это надоест…. Дорога в наёмники всегда открыта. Война в цене даже когда обесцениваются любовь, дружба и прочая сахарная дурь, которой тешат себя люди. И так в любой стране, даже в той, где не нужно расстреливать детей.
        - Слышишь, Леон? Мы уезжаем! Навсегда! - Воскликнула она, положив руку ему на плечо. - Ты веришь?
        - Не верю, - тихо сказал он. И улыбнулся.
        Кошка торжествовала свою победу, торжество портило лишь одно - ускользнул белобрысый мальчишка. Хотя, может быть, его тоже убило взрывом, как странного парня в лётной куртке. Даже если это и так, то случилось…. не благодаря ей, и это просто бесило. Впрочем… был ещё кое-кто, кому ей хотелось отомстить почти так же сильно. И с этим кое-кем дела обстояли проще.
        - Поворачивай к тому дому, где мы чуть не замели девчонку в красном, - крикнула она брату.
        Леон криво усмехнулся. Он сразу понял, кто им нужен.
        Дом был не очень большой, окна не светились. Джина прищурилась: она не знала, в какой квартире живет Карл Ларкрайт, и решила поступить иначе. Тогда они уедут очень красиво.
        - Тормози.
        Выхватив из сумки три бомбы, Кошка спрыгнула на асфальт и подошла ближе. Что ж, где бы ты ни был… ты умрёшь.
        Первая бомба с зажигательной смесью разбила стекло и упала на третьем этаже - её она швырнула сильно. Вторая - на первом. Уже через несколько минут в разбитых окнах бушевало пламя. Дом загорелся. Она усмехнулась: осталось последнее. Джина Кац закинула третью бомбу прямо в открытую дверь подъезда, забралась обратно в салон и крикнула брату:
        - Газуй. Едем назад, на центральную дорогу.
        Теперь торжество было полным. Джина громко рассмеялась, опустив стекло, она наслаждалась свежим ветром. Свободны. Они наконец-то свободны! Они доберутся до своего собора, захватят вещи, избавятся от этих чёртовых Леонгардовых браслетов, и…
        Машина резко вильнула, Кошку бросило на дверцу - она ударилась виском и недовольно рявкнула:
        - Ты спятил? Леон! - крикнула она.
        Он не ответил. И… Джина поняла, почему. Маленькая незаметная красная лампочка на браслете загорелась тревожным, знакомым огнём. Полоска металла накалилась, заполняя тело болью. Джина бессознательными движениями пыталась содрать браслет, то же делал и выпустивший руль Леон. Боль была очень сильной, Джина захрипела: ей не хватало воздуха.
        - Ах ты мразь… - прохрипела она.
        «Ему ведь не до нас, его скрутили! Как он включил свой ящик?» - Эта мысль была последней. Она успела увидеть впереди резкий поворот.
        - Леон! - хрипло позвала она.
        Он дернулся вперёд, ударяясь грудью о руль, а его нога опустилась на педаль газа. Кошка вскрикнула от последнего толчка. Машина врезалась в стену дома и перевернулась, зажигательные бомбы вывалились из опрокинутой сумки… и вскоре раздался взрыв.

* * *
        [Незадолго до этого]
        - Не двигаться, Ал. Не смей ничего трогать.
        Скай едва держался на ногах, лицо Алана расплывалось перед его глазами. И всё же он как можно твёрже и увереннее сказал:
        - Всё позади. Не бойся.
        Он шел вперёд, а мальчик загораживал собой гудящий ящик. Сильва стояла чуть в стороне, она испуганно сжалась и уже совсем не была похожа на взрослую. Бледная, шатающаяся, она прошептала:
        - Где папа?
        Они переглянулись и промолчали. Они не знали ответа. Сильва хотела спросить что-то ещё… и вдруг начала падать. Сделав широкий шаг в сторону, Скай поддержал её. Тело девочки было безвольным, будто у тряпичной куклы.
        - Чёрт…
        Девочка открыла глаза. Зрачки были расширены, губы подрагивали. Отвратительная догадка заставила Ская слегка встряхнуть её:
        - Чем он тебя накачал, Сильва?
        - Я не знаю…
        - Похоже на амиталовую инъекцию, иначе называют «сывороткой правды», - Байерс тоже посмотрел на девочку. - И как она только ходит…
        - Эти дети не похожи на нас, - Скай, продолжая поддерживать девочку одной рукой, другой аккуратно убрал с ее лба светлую прядь. - Но этот доктор просто монстр, он…
        - Не говорите так о папе! Отпустите меня! - выкрикнула Сильва и попыталась вырваться из его рук.
        Байерс уже прошелся по подвалу, нашел висевший на стене большой молоток и с ним направился к гудящей машине. Алан ринулся наперерез:
        - Не смейте!
        - Почему? - начальник Управления по особо важным делам удивленно посмотрел на него.
        - Потому… - мальчик упрямо поджал губы, - что, возможно, эта штука сможет сделать нас обратно нормальными. Мы можем исследовать её. Перенастроить. И…
        - И убить ещё больше людей, чем сейчас? - Скай повернул к нему голову. - Это очень опасные эксперименты, Ал. Ты же видишь.
        - Чарльз Леонгард специально использовал эту машину, чтобы вредить! - возразил мальчик. - А мы…
        - Нет, Алан.
        Байерс остановился рядом с ящиком, глядя на зажженную лампочку. Рука с молотком была пока опущена. Скай попытался понять, что выражает его лицо, но так и не смог.
        Сам он неожиданно подумал о том, что в словах изобретателя есть логика. Разве он не хотел бы, чтобы Вэрди выросла? Чтобы на неё не смотрели как на чудовище? Чтобы они могли жить спокойно, так, как живут все? И всё же…
        - У меня было немного времени, чтобы почитать о начале проекта «Чёрный Ящик», - Байерс поправил воротник рубашки. - Чарльз Леонгард не сразу стал делать то, что делал. Изначально его целью было совсем другое. Научиться воздействовать на эмоциональные волны так, чтобы при поиске, например, донора не приходилось годами ждать нужного человека. Ведь кто всегда готов спасти жизнь заболевшему? Близкие. Семья, друзья, любимые. Но их кровь и органы не всегда подходят. Леонгард же хотел научиться делать так, чтобы для безопасной пересадки было достаточно только эмоциональной связи. И это была хорошая цель. Но вскоре пошли разговоры о том, что машину можно использовать как оружие, а потом… - взгляд неожиданно обратился на Сильву, - потом твоя мама стала президентом. А Чарльз Леонгард так и не смог простить ей предательства. Она поступила с вами плохо. И оружие выстрелило, но не в того, в кого нужно. В детей. А то, что он с тобой сделал…
        - Замолчите. Пожалуйста… - почти шепотом сказала Сильва и отвела взгляд.
        Скай подумал, что в любую другую минуту она, наверно, отреагировала бы на слова о своей матери совсем иначе. Но сейчас… Дочь Леонгарда едва восприняла их. Она с усилием выпрямилась, сбросила его руки и, отойдя, прислонилась к стене:
        - Мне всё равно, что вы сделаете и скажете. Я не предам папу.
        Алан в это время осматривал машину - так, словно это было живое существо. Скай ещё раз одёрнул его:
        - Не трогай ничего.
        - Я разбираюсь в этом получше тебя, - огрызнулся мальчишка.
        У Ская не было сил ссориться с ним снова. И он лишь махнул рукой Байерсу:
        - Давай, Вилл. Бей.
        - Не надо! - мальчик метнулся к начальнику Управления и перехватил его руку.
        - Да почему, чёрт возьми? - тот явно терял терпение. - Тебе не удастся её переделать, понимаешь? То, что с вами случилось, необратимо, неужели ты…
        - Потому, - тихо и уверенно сказал мальчик, - что если сейчас вы её сломаете, все те, кто из-за неё потерял сознание, скорее всего, умрут. Эта штука ведь подействовала и продолжает действовать на их мозги.
        - Ты прав, - Байерс опустил руку. - Вполне возможно. Да, Ник?
        Скай настороженно смотрел на Алана. Он не хотел думать о том, что изобретатель может пойти на обман. Просто взять и дёрнуть за рычаг, в слепой надежде исправить то, что случилось четырнадцать лет назад. Ему могло прийти в голову всё, что угодно. Скай не привык доверять людям, которые всегда и всё делали по-своему.
        Неожиданно он почувствовал острый взгляд мальчика на себе:
        - Не веришь?
        Скай кивнул:
        - Не верю. Извини, Ал.
        Мальчик усмехнулся:
        - Я так и думал. Тогда ты очень удивишься.
        Произнеся это, он подошёл к машине, отжал первую кнопку и плавно поднял белый рычаг. Лампочка погасла, гудение машины стало тише. Изобретатель перевёл взгляд на круглый индикатор мощности. Казалось, какая-то мысль только что пришла ему в голову. Он стоял неподвижно.
        - Что-то не так? - тихо спросил Байерс.
        Помедлив, Алан ответил:
        - Нет. Уже почти всё. Но сначала я кое-что ещё сделаю. Для… безопасности.
        Что-то подсказывало Скаю, что мальчика нужно остановить. Но сделать этого он не успел - Ал уже ударил по кнопке с надписью mаnuаl, а в следующий миг резко повернул индикатор мощности, одновременно опуская красный рычаг.
        Тревожная лампочка - теперь тоже красная - ярко вспыхнула, и машина громко, надсадно загудела, мелко вибрируя, посылая странные, вполне ощутимые сигналы. Казалось, воздух, наполненный какими-то импульсами, стал плотнее. В висках у Ская закололо, на миг он непроизвольно зажмурился, но сразу открыл глаза. Стрелка индикатора стояла на отметке 3b, лампочка пульсировала, как сердце. Всё это продлилось лишь несколько мгновений - и Алан отжал кнопку, вернул переключатель на 0 и поднял рычаг. Он как-то странно улыбался и вдруг произнес:
        - А теперь можете ломать. Больше никто не погибнет.
        Машина по-прежнему гудела, но гудение стало тише. И воздух уже был прежним - холодным и затхлым, но не несущим никакой опасности.
        - Точно, Алан? - Вильгельм Байерс пристально всмотрелся в его глаза. - Тогда… что же ты только что сделал?
        - Я? - мальчик погладил ладонью железный бок. - Я убил Джину и Леона Кац. Но никого больше. Я ведь пообещал? А теперь… разбивайте её, чего же вы ждёте?
        6. В пламени
        Совершенно измотанная девочка уснула рядом с его дочерью. На заднем сидении машины они обе выглядели совсем маленькими, взлохмаченная головка Аннет лежала на плече у Вэрди. Спайк устроился рядом, положив голову на её колени. Наконец-то они все возвращались… Инспектор Ларкрайт уже должен был очнуться.
        - Знаешь, кого я хочу увидеть больше всего на свете сейчас? - неожиданно тихо спросила Гертруда Шённ.
        - Меня? - он усмехнулся, глядя, как она курит в открытое окно. - Смотри.
        - Не угадал, - она улыбнулась. - Вилла.
        Рихард кивнул и нажал на газ. Говорить ему не хотелось, он тоже устал. Он думал о дочери и о своём напарнике. И…
        - Что-то горит впереди, Ричи… - она потянула его за рукав.
        От перевернутой машины остался только почерневший остов. Вокруг собралось человек шесть зевак, они наблюдали, как люди в защитной одежде выволакивают что-то из сгоревшего салона. Это что-то они упаковывали в черные мешки. Рихард отвернулся и, объехав место аварии, опять надавил на педаль:
        - Может, Бог всё-таки есть… - процедил он сквозь зубы. - Тогда этот парень мне даже нравится.
        Гертруда засмеялась. Ланн свернул на улицу, по которой до знакомого дома было совсем недолго. И сразу увидел расцвеченное рыжими бликами пожара небо. Блики заплясали на лицах спящих девочек на заднем сидении.
        - Ричи! - крикнула Гертруда, когда он резко надавил на педаль газа.
        Почти сразу они услышали тревожное гудение сирен пожарных машин. Дом Карла был охвачен пламенем и дымом, сквозь них разглядеть окно инспектора было невозможно. Встревоженные громкими звуками, Аннет, Вэрди и Спайк моментально проснулись. И пока девочки тёрли глаза, пёс уже всё понял - Ланн увидел, как он бросился на дверцу автомобиля, пытаясь её открыть. Он скреб лапами по ней, по стеклу, жалобно скуля.
        - Что случилось? - спросила, всматриваясь в пламя, Вэрди. - Это…
        Аннет молчала. Она подняла на Рихарда глаза, казавшиеся бездонными в полумраке, расцвеченном рыжим заревом.
        - Всем сидеть! - остановив машину, рявкнул Ланн. И рванув дверцу, выскочил.
        Гертруда Шённ сразу же последовала за ним.
        Пожарные заливали дом пеной, но пылающее море не хотело сдаваться, сжирая всё новые и новые окна. Машины подъезжали, красные и белые, одинаково завывающие и мерцающие сиренами. Ланн видел, как врачи уносят кого-то на носилках.
        - Это сделали Коты… - прошептала Гертруда Шённ, всматриваясь в проём подъезда, похожий на вход в ад.
        Комиссар внезапно остановился. Дикая тупая боль постепенно наполняла голову, все вокруг заплывало туманом. Оглянувшись на свою машину, Рихард увидел, что девочки прижались лицами к стеклу. Бледные и очень похожие, с лихорадочно блестящими глазами. Он отвёл взгляд и опять посмотрел на огонь, сделал один шаг, второй… и побежал.
        - Ричи! - тонкие руки вцепились в него и всё никак не отпускали. - Не лезь туда! Не смей!
        Он с силой оттолкнул её, она рухнула на асфальт, но продолжала цепляться за него. Наконец он вырвался и подлетел к огнедышащему зеву подъезда, где его тут же схватили двое пожарных:
        - Герр, там уже почти нет живых, и вам туда нельзя!
        Одного он ударил в грудь, второго в челюсть. Но даже тогда они не выпустили его, вцепились лишь крепче, повисая на нём всем весом - кровь с разбитых губ одного капала на плечо Рихарда. А на подмогу уже бежали ещё трое, за ними семенил медик.
        - Мы всё понимаем, герр, но тот, кого вы ищите, наверняка уже вышел.
        - Он не мог выйти… - глухо произнёс комиссар.
        Пожарные переглянулись.
        - В какой квартире?
        В этот момент среди языков пламени и дыма показался силуэт. Он приближался и что-то нес на себе, шатаясь и пытаясь закрыться от огня. Не глядя на него, Рихард назвал номер. И увидел именно то, что и боялся увидеть, - панику на лицах пожарных.
        Воспользовавшись их замешательством, он попытался опять вырваться, но не смог. В небе грянул гром. Он особенно жутко звучал сейчас, когда вот уже несколько дней на город падал снег…
        Рихард обернулся. Аннет стояла возле машины, вскинув тонкую руку и сжимая кулак. Она шаталась от ветра, но стояла. И смотрела на постепенно сгущающиеся, тяжелеющие тучи. Первые капли зимнего дождя упали на затоптанный, ставший грязью снег.
        Неожиданно комиссар почувствовал, что его больше не держат. Пожарные и медик обступили того, кто только что вышел из пламени, - видимо, кого-то из своих. Они наперебой что-то говорили, тянули к нему руки, удивленно улыбались… В тот же миг раздался треск - несколько балок упали крест-накрест, перекрыв путь в дом инспектора Ларкрайта. Теперь навсегда.
        Огонь выл, сопротивляясь дождю, люди взволнованно переговаривались, шипела извергаемая из пожарных шлангов пена… но все эти звуки Рихард едва слышал. Он медленно опустился на колени, скользнув взглядом по группе пожарных впереди, они почему-то показались ему бесформенной горой пепла…
        Осознание смерти Карла было каким-то отстранённым, будто тонкая игла, которую можно не ощущать, если не делать резких движений. Ланн закрыл глаза, упираясь ладонями в асфальт, он пытался вспомнить последний разговор - кажется, по телефону. Восстановить в памяти звучание голоса, каждую интонацию… но почему-то ему это никак не удавалось. Зато все резкие фразы, все попытки уязвить инспектора возникали в мозгу с поразительной готовностью - их было всё больше и больше, они давили так, что становилось больно дышать.
        Всё то, что делало его сильным, куда-то сгинуло. От комиссара Ланна осталась только оболочка, пропахшая дымом и алкоголем. Сгибающаяся даже под тяжестью проливного дождя и не имеющая голоса.
        - Комиссар…
        Голос пробивался откуда-то из глухой темноты, длинная игла в груди обожгла новой болью от малейшей попытки приподнять голову.
        - Герр Ланн…
        По лицу по-прежнему текла дождевая вода, попадала за воротник рубашки.
        - Комиссар! - чья-то рука осторожно дотронулась до его плеча, затем встряхнула.
        Он слишком боялся открыть глаза… и увидеть пустоту, понять, что это прикосновение - такой же обман, как и услышанный голос. И всё же… он должен был совершить хотя бы последний храбрый поступок в своей жизни. Он поднял голову… и увидел запачканное копотью лицо инспектора Ларкрайта. Руки были обожжены, одежда тоже сильно обгорела. Не было очков. Инспектор помог комиссару подняться с колен. Ланн неосознанным жестом коснулся его переносицы, инспектор усмехнулся и немного виновато сказал:
        - Упали… я выносил какую-то женщину. Что случилось? Почему вы так на меня смотрите? И где моя собака?
        Смерть стояла за его спиной. Но давала ещё один шанс.
        - Я думал, ты погиб, - прошептал комиссар. - Прости меня. У меня никогда не будет напарника лучше. Слышишь?
        Карл улыбнулся. Может быть, теперь зеленая или белая нить наконец появится и между ними? И белая. К Карвен, подошедшей и прижавшейся к своему отцу.
        7. День
        Это был первый спокойный день их новой жизни.
        День, когда город просыпался после особенно долгой и тяжелой ночи - ночи огня, снега и дождя. Для одних это пробуждение было счастьем, для других - только погружением в новый кошмар.

* * *
        Ник Старк, в прошлом Красная Гроза, сидел на больничной койке, забывая даже о ноющей боли в теле. Действие таблеток кончилось, и мир снова казался ему ясным, хотя и серым из-за облачного неба и падающего снега. Вэрди сидела рядом, не выпускала его рук из своих.
        - Мне кажется, мы не закончили, Скай.
        - Что именно, принцесса?
        Не отвечая, она прижалась губами к его губам, и он понял, что не найдёт сил, чтобы оттолкнуть её. Никогда.
        Он уже знал, что она не повзрослеет и что на них всегда будут смотреть с непониманием и страхом. Даже теперь, когда первые реабилитирующие «крысят» декреты уже появились во всех утренних газетах. Для многих Вэрди так и останется странным существом без возраста, кем-то между опасным хищником и добычей.
        А для него она всегда будет принцессой.

* * *
        Две светловолосых женщины сидели друг напротив друга в пустом доме Чарльза Леонгарда. Сильва упрямо сжимала подлокотники кресла. Гертруда Шённ поставила на стол локти и смотрела на свою дочь. Бледность сошла с ее лица, сменилась аккуратным сдержанным макияжем.
        - Я не хочу, чтобы ты так поступала.
        - Я хочу.
        Гертруда Шённ нахмурилась:
        - Он сделал из тебя чудовище. Он тебя изнасиловал, чтобы остаться в живых после того, как убьёт полстраны.
        - Но я люблю его.
        - Я твоя мать. Плохая мать, и всё же…
        - Ты ошибаешься. - Тёмные глаза Леонгарда смотрели на неё в упор с фарфорового личика четырнадцатилетней девочки. - Ты мой враг. Я спала с твоим мужем. Я любила его и люблю. И я буду мстить тебе, если ты оставишь меня живой.
        - Мстить? - она изогнула брови. - Я могу упечь тебя в сумасшедший дом или тюрьму.
        - Пожалуйста… - Сильва подалась вперёд. - Дай мне уйти вместе с ним.
        Они молчали минуту, а за окном падал снег. Наконец Гертруда Шённ кивнула и поднялась, ничего не говоря. У неё болела голова и подгибались ноги. Она хотела только одного - поехать к Вильгельму Байерсу. И напиться так, как не напивалась уже много лет.
        Сильва не встала проводить её. Только улыбнулась:
        - Спасибо тебе… мама.

* * *
        Карвен гуляла по парку вместе с отцом. Она держалась за его руку и смотрела на аттракционы. Только смотрела - кататься ей не хотелось. Он шёл рядом - молчаливый и сосредоточенный, но счастливый. Хотя за эту ночь у него стало больше седых волос. И у неё тоже.
        - Ты не устала, Аннет? - мягко спросил он.
        - Устала, - честно сказала она.
        Он подхватил её и посадил к себе на плечи. Он никогда так не делал, когда она была маленькая. Карвен обхватила руками его голову, прижимаясь к волосам подбородком. Так они и шли по парку - и остановились возле самого большого колеса.
        - Ты будешь жить со мной? - вдруг спросил он. - У меня не очень большая квартира, но…
        - А у тебя есть там книги?
        - Есть.
        - Тогда буду.

* * *
        Алан выпрыгнул из пыльного ворчливого автобуса на заснеженную дорогу и осмотрелся. Слева возвышались горы, справа синело широкое, не успевшее заледенеть озеро. Это был совсем другой уголок страны… в который ему всегда хотелось попасть. И самое тихое место на планете.
        Автобус снова зафырчал и поехал назад. Ал помахал ему рукой, словно прощался с той… жизнью.
        У него с собой не было почти никаких вещей, кроме старого кошелька и рюкзака с инструментами за плечами. Он не знал, куда идёт и не знал, кого встретит. Он знал только одно - это был хороший день, пусть и холодный. И теперь у него всё будет только хорошо.

* * *
        Карл Ларкрайт стоял у пепелища, где когда-то был его дом, и вспоминал, как шел через пламя с женщиной на руках. Он всегда боялся огня… но эта ночь, кажется, навсегда убила тот страх. Как и другие.
        Он знал, что теперь в городе изменится всё. Может быть, он станет светлее. Таким, каким был когда-то в фильмах. Городом музыкантов и художников.
        А ещё он думал о письме, которое пришло несколько дней назад и о котором он в спешке забыл. От матери.
        В его родной стране тоже всё наладилось. Она начинала жить по-новому. И мать звала его домой. Туда, где не было вечных детей.
        Он пересёк улицу, свернул в переулок и прошел в сторону почты. Ему нужно было отправить ответ. Он не писал ей обо всём, что успел пережить. Он написал лишь одну фразу:
        «У меня уже есть другой дом. Прости».

* * *
        Бывший министр Свайтенбах смотрел через стекло на свою жену. Она лежала неподвижно, но была в сознании. Пока что его не пускали к ней - из страха, что он принесёт в закрытый изоляционный бокс хотя бы одну бактерию с улицы. Сейчас даже этого будет достаточно, чтобы Долли заболела.
        Поэтому он просто приложил ладонь к стеклу, думая о странной девочке, отдавшей свою кровь. И увидел, как жена тоже чуть приподняла кисть ему навстречу.
        Эпилог
        Снег падал колючими хлопьями, подолгу кружась в воздухе прежде, чем опуститься на светлые волосы Чарльза Леонгарда. Он стоял у стены, прикрыв глаза и не чувствуя ничего, кроме бесконечной усталости. Потом взгляд скользнул по стене напротив. Люди, стоявшие там, курили и ждали приказа. Четыре человека. Четыре винтовки были прислонены к стене.
        Леонгард не слышал, о чём они говорят. Он лишь видел вырывающиеся из ртов солдат облачка пара. Он поднял голову и устремил взгляд в бесцветное небо. С усилием выдохнул. Сегодня был его последний день.
        - …Чарльз Герард Леонгард, за преступления, совершенные в период с 197* по 198* против человечности, вы приговариваетесь к смертной казни через расстрел.
        У судьи был монотонный, ничего не выражающий голос. Перед этим судья долго перечислял различные статьи кодексов, по которым он, доктор Леонгард, был преступником. Бесконечные ряды цифр, казалось, замерзали в холодном воздухе. Гертруда Шённ молчала. Он не поднимал на неё глаз. Когда прозвучали слова приговора, она поднялась и первой покинула зал. Вильгельм Байерс, новый министр внутренних дел, проследовал за ней…
        Сейчас Леонгард думал об одном. Ему не дали попрощаться с Сильвой.
        …Девочка побежала навстречу, едва его вывели, - но её тут же оттеснили журналисты. Впрочем… им тоже не дали приблизиться - толпа полицейских, среди которых были Рихард Ланн и Карл Ларкрайт, взяла учёного в кольцо. Леонгард шёл гордо, приподняв голову и расправив плечи. Ему было плевать даже когда кто-то из поджидавшей в переулке толпы крысят закричал:
        - Мертвец идёт!
        Он не слышал этого крика. Он слышал голос своей дочери:
        - Папа, папа!..
        На плечо упала особенно красивая снежинка с необыкновенными острыми лучиками узора. Совершенная. Он улыбнулся.
        Люди у стены закончили курить. Им что-то сказали по рации. И они повернулись к нему. А потом распахнулась дверь во внутренний, двор, и снежная тишина заполнилась звонким голосом.
        - Папа… я здесь!
        Он не верил тому, что видел. Этого не могло быть в самом худшем кошмаре…
        Сильва бежала к нему, и солдаты не пытались её остановить. Они наблюдали - и только на одном из четырёх лиц было сочувствие. Остальные трое смотрели холодно. Им было всё равно, кто сегодня будет вторым у стены. Но он об этом ещё не знал.
        Когда она прижалась к нему, он почувствовал знакомый запах духов. Сильва не плакала. Она только гладила его лицо и волосы, что-то шептала, грела дыханием его руки. Наверно, Гертруда просто дала им попрощаться. На мгновение он почувствовал даже благодарность, пока…
        - Хватит. Вставай к стене.
        Это произнёс один из солдат. Ученому показалось, что он ослышался. Но Сильва спокойно отстранилась, прошептав: «Не бойся». Она прислонилась спиной к каменной кладке, гордо вздёргивая подбородок. По-прежнему крепко сжимая его руку.
        - Что вы делаете? - Леонгард взглянул на солдат. - Она моя дочь! Она ни в чём…
        Солдат поднял винтовку.
        - Подождите! - крикнул ученый.
        - Готовьсь!
        - Это ошибка!
        Теперь уже все четыре дула смотрели на них. Сильва зажмурилась, но тут же снова широко распахнула глаза.
        - Цельсь!
        И только тогда он понял. Она молча улыбнулась ему. И в этот момент его сердце навсегда остановилось. Рука, стискивавшая ладонь дочери, разжалась.
        - Пли!
        За каменными стенами выстрелов было почти не слышно.

* * *
        Дорогая Вэрди.
        Это последнее моё письмо, да вообще-то я никогда тебе и не писала, ведь мы так близко жили… жаль, я не увижу тебя, но у меня мало времени. Милая, я уезжаю навсегда, и папа тоже. Наверно, ты боишься, что всё снова повторится, но это не так. Я клянусь: мы не вернёмся. Мама помогла. Она хорошая… пусть и как будто бы не моя.
        Я даже не знаю, куда мы поедем, у нас столько дорог… и мне немножко страшно. Но когда что-то меняется, наверно, всегда страшно.
        Прости, милая, но я не буду писать тебе писем. А если и буду, то редко, и я не уверена, что они дойдут. Я буду помнить тебя всегда. Надеюсь, ты не ненавидишь меня за то, что я не отказалась от папы. Пожалуйста, Вэрди… помни меня хоть немножко.
        И ещё будь счастлива. Ты настоящий герой, всегда им была, а герои так редко бывают счастливыми! Надеюсь, ты - будешь. Прощай, моя милая, за мной уже приехала машина, чтобы отвезти к папе. Здорово, правда? Мы будем вместе. Всегда-всегда.
        Твоя Сильва
        Я так и не нашла сил ответить, хотя… я ведь и не знала, на какой адрес писать. Было в этом что-то странное, горькое… почему она не попрощалась? Почему она не попрощалась со мной? И где она сейчас?
        - Принцесса, почему ты такая грустная?
        Он опустился рядом на кровать и обнял меня. В этой маленькой временной квартире мы живем уже неделю, и… это странное чувство - когда ты ни за кого не отвечаешь и ни о ком не думаешь. Только о себе и о том, с кем просыпаешься рядом. Кто целует тебя и гладит по волосам. И иногда даже готовит тебе завтрак.
        - Я просто скучаю, Скай… - улыбаясь, я забралась к нему на колени и обняла широкие плечи.
        Он такой высокий и такой лохматый… а я такая маленькая рядом с ним… но когда он обнимает меня, я почти забываю об этом. Всегда. Ведь больше я не крысёнок. С моей руки свели татуировку, а два дня назад я встала на каблуки настоящих, новых туфель. Скоро я научусь хорошо краситься. Хотя все равно как у Сильвы не получится… А потом мы уедем в Америку.
        - Хочешь, пойдём прогуляемся?
        Я невольно улыбнулась:
        - Ты ещё спрашиваешь.
        Мы идём по снегу, которого снова очень много, так много, что в нём утопают ноги. Я думаю о том, что скоро будет Рождество. Пятнадцатое Рождество без родителей. И первое - почти хорошее. В белом тумане метели.
        А потом наступит весна. И… может быть, я её даже почувствую? Ведь Сильва сказала правду - герои должны быть счастливыми. Всегда. Жаль, я больше не верю, что я герой. Мне кажется… они вообще не живут в моём городе.
        notes
        Примечания
        1
        Ни живые - ни мертвые. (англ.)
        2
        Немецкий аналог английского «коп», прозвище полицейских.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к