Шут, Маг, Цирк и его душа Ярослав Зарин
        Как долго Маг расставлял сети на Душу Цирка, как много дорог пришлось пройти ему, чтобы отыскать последнюю. Но теперь путь почти закончен. Осталось лишь протянуть руку и взять… Сможет ли Душа найти себе защитников и спастись?..
        МЕТКИ: ведьмы/колдуны, иллюзионисты, таро, клоуны.
        ПРИМЕЧАНИЯ:купить бумажный вариант можно тут:
        Ярослав Зарин
        (RavenTores)
        Шут, Маг, Цирк и его душа
        Глава 1. Шут
        Май пришёл в город с тёплыми ветрами и ясной погодой. Такого яркого и почти по-летнему жаркого окончания весны не помнили даже старожилы. Люди удивлялись и радовались, они переодевались в летние вещи и стремились на проспекты и бульвары, соскучившись по солнцу.
        Горы на горизонте подёрнулись полупрозрачной дымкой, цветение садов захлёстывало пригороды, разноцветные клумбы придавали улицам праздничное настроение. Казалось, все вокруг стали больше улыбаться, оттаяв после долгой зимы в лучах ласкового солнца. Май закружил головы, опоил медовым ароматом, заставил верить в лучшее.
        Вот и последнее выступление цирка в этом сезоне называлось «Майская круговерть». На афишах в ярком свете софитов вышагивал клоун, а над ним кувыркались гимнасты, и было что-то такое в этой картине, что труппа, не сговариваясь, прозвала афишу «шутом».
        Все они долго готовились к громкому финалу, работали так много и старательно, что едва находили время на сон. Ведь это представление должно было стать одновременно концом и началом, ознаменовать новую эру для всего цирка.
        Каждый в труппе ждал этого дня с таким волнением, будто то был его личный «звёздный час». Быть может, артисты были так упорны и настойчивы потому, что им хотелось отблагодарить человека, который столько лет посвятил цирку, сделал его не только своим домом, но и спокойным причалом для всей труппы. Однако всегда приходит пора прощаться, старый директор уходил, и вся «Майская круговерть» посвящалась в большей степени ему.
        С одной стороны, Николай Васильевич ещё был одним из обитателей циркового дома, а вот с другой - он уже почти что превратился в зрителя. Зрители же для циркачей - священны. Так что грех было не постараться, не выложиться по полной.
        В наше время цирк стал менее популярен, ведь у людей теперь было так много развлечений. Но этот сумасшедший, цветущий май, солнечное тепло, зажигавшее улыбки, даже шут, что смеялся на афише, многим напомнили о жёлтом круге манежа. На последнее выступление были проданы абсолютно все билеты, трибуны оказались переполнены.
        Но всё-таки, помимо светлой радости, смеха и веселья, как будто бы в самом воздухе притаилась капелька печали. Да и кто же не знает, что именно так и бывает, когда сменяются времена. Это - то самое напряжение, что пронизывает воздух перед майскими грозами.
        Были ли грозой аплодисменты, взрывающие арену, или же предчувствие касалось чего-то иного? Кто мог это знать? Ответов не оказалось, только едва ощутимая дрожь, едва заметное натяжение нитей судьбы.
        В тот день сияющая в свете софитов арена казалась солнечным кругом. Пройдя сквозь форганг, Николай Васильевич остановился в центре, рассматривая зрителей, заполнивших трибуны до отказа. Сколько лет он отдал манежу, а всё равно сердце привычно замирало от восторга, от ощущения причастности к этому миру, к улыбкам публики, к чистой детской радости и, конечно, к чудесам. Ведь какой цирк без чудес?
        Финальное представление, безусловно, удалось, и это радовало столь же сильно, сколько заставлял грустить тот факт, что уже завтра Никонов перестанет быть директором этого цирка и уйдёт на заслуженный покой. Но, отгоняя горькие мысли, Николай Васильевич улыбнулся и слова нашлись сами собой, уже не те, что он столько репетировал раньше.
        - Друзья, цирк стал моим домом…
        Пока он говорил, перед его глазами перелистывались воспоминания. Цирк покорил, очаровал и привязал его к себе, когда Никонов ещё откликался на «Коленька». Сколько ему тогда было лет? Едва ли исполнилось шесть. Удивительно, но детская мечта, детская жажда быть причастным к этому волшебному миру реализовалась, Николай Васильевич действительно нашёл себе место в храме света и смеха.
        Теперь он пытался рассказать об этом пришедшим на представление зрителям. Как ни странно, голос не срывался, тёк плавно и звучно, хотя душа и дрожала от сдерживаемой грусти. Как жаль, как безумно жаль было ему покидать родной цирк!
        Хотелось прямо здесь и сейчас, перед тысячью сияющих улыбками лиц рассказать как на исповеди всё о своей безумной любви к цирку, к манежу, к арене. Объяснить, что тут, и правда, творится волшебство. Пусть не такое, которым развлекают зрителей фокусники, но оно гораздо полнее, интереснее, глубже. Это чудо взаимной выручки, преданности общему делу, это чудо преодоления себя…
        Иногда Николай Васильевич почти машинально промокал глаза платком, но слёзы всё равно застилали глаза. Он прощался, каждым словом прощался, но не переставал улыбаться, и зрители улыбались в ответ, смеялись шуткам. Люди в тот миг дышали цирком, и это тоже было чудо.

* * *
        - …И я рад видеть всех вас здесь, - слышалось с арены. - Какими бы тяжёлыми ни были времена, солнечный круг манежа - это святилище, в котором каждый может вдоволь зачерпнуть энергии смеха, радости и веселья. Ведь улыбка помогает справиться с любыми трудностями…
        - Неужели кто-то на трибунах верит в эту чушь, - Ксения сказала это почти безразлично, она не особенно вслушивалась в слова Николая Васильевича.
        Между тем за форгангом вихрем взметнулся звук аплодисментов. Директор прощался с публикой, служению которой отдал больше тридцати лет, и финальная речь явно производила хорошее впечатление.
        - Не стоит быть такой циничной, - мягко попытался урезонить её Дмитрий, униформист.
        Ксения кинула в его сторону неодобрительный взгляд, но промолчала. Усталость и разочарование - вот, что она чувствовала на самом деле. Сегодня трюки дались ей хуже, чем на репетиции, и пусть никто на это не указал, но Ксения знала о своей неудаче и злилась на себя.
        - Я хотел бы поблагодарить вас всех, мои дорогие зрители, - снова послышался голос Николая Васильевича. - Без вашей поддержки не было бы этого цирка, не стало бы представлений. Мы существуем ради вас, это не секрет! Да, сегодня я выхожу на эту арену в последний раз, я уже старик. Но душа цирка - вечно молода, и он будет продолжать жить. В новом сезоне вас будут ждать другие представления, ещё прекраснее, ещё удивительнее, чем прежде.
        - Было бы за что благодарить, - фыркнула себе под нос Ксения.
        Эти слова тоже в большей степени относились к ней самой, но звучали они двусмысленно, и теперь другие артисты тоже посмотрели на неё с укором. Но кто мог понять, что на самом деле было у неё на душе?
        Дмитрий знал Ксению довольно давно. Они оба почти с рождения буквально жили на манеже - цирковые дети. В мечтах они шли по стопам родителей, и, в конце концов, у каждого из них даже получилось чего-то достичь, вот только… Морозов никак не мог вспомнить, когда красивая и хрупкая девушка стала такой язвительной, словно замёрзла внутри. Когда у него и Ксении настолько сильно разошлось отношение к собственным целям и призванию? Ещё несколько лет назад они были очень похожи, а теперь он не узнавал её.
        Дмитрий отвёл взгляд от Ксении и мельком посмотрел на труппу. Сейчас все они ожидали финального выхода. Эти несколько минут всегда казались бесконечными, тянулись как медовая патока. Дмитрий когда-то - до травмы - также стоял среди остальных, но теперь вот довольствовался возможностью наблюдать, как сияющие блёстками, улыбающиеся артисты ждут сигнала для выхода на манеж, и слушать, как радуются им зрители. В такие моменты душу Дмитрия охватывал особенный трепет, удивительный, непонятный, как будто можно было действительно соприкоснуться с заключённым в круг арены солнечным пламенем, пусть и с помощью других. Не дорожить такими мгновениями Дмитрий не мог.
        Он ничуть не ожесточился, ни капли не ревновал тех, кто имел право шагнуть в свет софитов, сердце его жило чужой радостью. И пусть тоска иногда заставляла вздыхать, но в минуты, когда труппа вырывалась на арену для прощания, он был целиком с ними, почти не чувствуя собственной боли. Он безумно любил этот миг, ему нравилось, как сосредоточенные выражения лиц артистов сменяются яркими улыбками.
        Арсений и Мария, акробаты-эксцентрики, одинаково подобрались, готовые вот-вот рвануть с места. Старые клоуны - Виктор и Степан - переглядывались, как будто продолжали разыгрывать репризы даже сейчас. Жонглёры же действительно перебрасывались серебристыми мячиками. Их четвёрка постоянно была в работе, как будто они не могли остановиться и всегда остро нуждались хоть в каком-нибудь предмете, который можно использовать для излюбленного ремесла. Акробаты - семья Савельевых, эквилибрист Геннадий, гимнасты на ремнях Антон и Дарья…
        Все они были членами цирковой семьи и во время финального выхода вместе оказывались на арене. Каждому здесь был дорог этот ритуал. Даже Ксения вряд ли стала бы это отрицать, вот только сегодня её мысли носились слишком далеко. Дмитрий не сразу понял, что причина её резкости совсем не та, какую он предположил вначале. А когда всё-таки сообразил, заиграла музыка.
        Цирковая труппа помчалась на манеж, яркая и пёстрая, сияющая бликами, точно все эти люди сами по себе излучали свет. Дмитрий проводил их взглядом, улыбнулся идущим позади друзьям - Михаилу и Олегу, артистам оригинального жанра. Ему, безусловно, хотелось сейчас также преодолеть черту форганга, оказаться тет-а-тет с радостными зрителями, чьи лица наверняка озарены улыбками, но пришлось, прихрамывая, заняться своими непосредственными обязанностями.
        А зал рукоплескал, ликовал, благодарил артистов за их труд, за подаренные чудеса, красоту и радость. Но Ксения сегодня не могла разделить этих чувств. Заученно улыбаясь, она шла вслед за всеми, думая только, что не хочет быть одной из многих, не желает теряться на чужом фоне. Ей требовалось нечто большее, чем оставаться тенью среди остальных, она жаждала славы и признания. Улыбки, адресованные всем акробатам разом, её совсем не трогали, напротив, даже расстраивали.
        Как бы ей хотелось научиться не только исполнять трюки безошибочно и чётко, но и превращать их в настоящую магию!
        Она поймала взгляд отца, Виктора Анатольевича, и чуть нахмурилась. Ей иногда казалось, что тот видит все её мечты и желания и, отражаясь в его глазах, они мельчают и тают, обесцениваясь, превращаясь в бессмысленный хлам. Порой Ксения даже ловила себя на холодном отчуждении, нежелании как-либо открываться отцу, точно утрачивала частицу своей души, капля за каплей.
        Отогнав непрошенные мысли, она гордо вскинула голову. Николай Васильевич назвал её имя, и она легко выскользнула в центр арены, чтобы поклониться зрителям. Аплодисменты сейчас были адресованы только ей, но Ксения словно и не слышала их. Раскланявшись, она убежала с манежа, едва не толкнув Дмитрия, который по привычке наблюдал за финальным выходом.
        С губ уже хотели сорваться неприятные слова, но Ксения сдержалась, лишь вздёрнув подбородок выше. Недоумевающий взгляд Димы вызывал у неё иррациональный жгучий стыд.
        - Помчалась как ужаленная, - услышал Дмитрий голос Степана Петровича за спиной.
        - Волнуюсь я за неё, - Виктор Анатольевич вздохнул.
        Дмитрий обернулся и увидел, как они понимающе переглядываются. Он тоже волновался за Ксению, но вот так запросто подойти к её отцу не мог - всегда робел под его взглядом.
        - Не забывайте, через сорок минут у нас собрание в кабинете Николая Васильевича, - Михаил прошёл мимо Виктора и Степана, слегка похлопав их по плечам. - Вы молодцы сегодня, ребята, нам ещё у вас учиться и учиться.
        - Ну, хватит уже, - усмехнулся Степан Петрович ему в ответ. - Пойдём-ка, Виктор, грим смывать, а то не солидно с такой-то мордой на собрании появляться.
        Дмитрий чуть улыбнулся. Всё-таки цирк оставался цирком, родным домом, к которому он так прикипел душой.

* * *
        Кабинет директора был просторным и светлым, сейчас за высокими окнами сиял огоньками вечерний город - последнее представление заканчивалось уже после заката. Вот только таких привычных и милых сердцу рамок с фотографиями на стенах уже не было, видимо, Николай Васильевич решил забрать их на память. А вот широкий стол, как обычно, оказался завален какими-то документами, которые почти закрыли телефонный аппарат. Среди всего этого вороха горделиво возвышалась фигурка клоуна в ярком трико.
        Сам Николай Васильевич сидел за столом, а рядом с ним стоял представительный мужчина лет сорока пяти - сорока семи. Тёмные волосы его на висках уже серебрились первой сединой, он казался очень волевым и энергичным человеком. Дмитрий, как, впрочем, и остальные, догадался, что это и есть новый директор. Помимо него среди труппы появились и другие новые лица, но времени раздумывать, кто бы это мог быть, уже не осталось: все собрались и расселись за длинным столом. Николай Васильевич заговорил:
        - Друзья, сегодня я передаю штурвал Ивану Фёдоровичу. Вы уж его не обижайте.
        Все понимающе засмеялись. Иван Фёдорович тоже слегка улыбнулся. Кое-кто кинул взгляд на Екатерину Марковну - буфетчицу, у неё, как говорится, было чутьё на людей. Но по лицу женщины пока ничего нельзя было понять.
        - Думаю, позже я с каждым из вас побеседую лично, - заговорил новый директор. - Дела мне уже передали, но хотелось бы рассказать, какие я ставлю цели перед нашей командой.
        Он посмотрел за окно, как будто подбирая слова.
        - Знаю, зданию уже немало лет, - Иван Фёдорович вдруг потёр переносицу. - Так что первым делом я хочу провести косметический ремонт. Людям должно быть приятно приходить сюда. Также планирую обновить сам манеж. Новые снаряды для акробатов нам совсем не помешают. Тем более что артисты здесь сильные, - он кинул взгляд на неосознанно распрямивших плечи Савельевых. - До сентября Аркадий - наш сценарист, распишет, каким будет новое представление.
        Аркадий привстал со своего места. На вид ему было около двадцати пяти лет, но в серых глазах светился живой ум, а улыбка была открытой и простой. Было видно, что этот человек запросто вольётся в команду.
        - Я привлёк спонсоров, - продолжал Иван Фёдорович. - Роман Валентинович и Михаил Андреевич - люди солидные и серьёзные. Но цирк любят всей душой. Они бы хотели, чтобы наше представление не уступало европейским циркам, - он сделал паузу. - А может быть, и самому Дю Солей. От вас зависит, справимся ли мы со столь высокой планкой. Как вы понимаете, спонсоры хотят получить отдачу. И потому-то на новогодние представления мы должны выйти с совершенно новой программой, которая будет удивлять и восхищать.
        Члены труппы переглядывались. По лицам артистов было видно, что с одной стороны им понятны слова нового директора, с другой - всё же не полностью соглашаются с ним. В конце концов, они знали, сколько труда и душевных сил вкладывают в каждое представление. Возможно ли отдать зрителю ещё больше?
        А вот Ксения смотрела на Ивана Фёдоровича заинтересованно. Дмитрий, заметивший это, почему-то насторожился, хотя причин для тревоги не было никаких.
        - Нужно подумать и о том, что некоторые из вас, - Иван Фёдорович посмотрел на двух Виктора и Степана, по привычке устроившихся в конце стола, чуть отодвинувшись от остальных, - уже не в том возрасте, когда могут полноценно отдавать себя служению публике. Пора пускать на манеж молодую смену, старые шутки уже никого не интересуют, наступили новые времена.
        - Среди нас стариков нет, - сказал вдруг Геннадий, эквилибрист. - Мы тут все молоды душой.
        Труппа одобрительно закивала, но Виктор и Степан молчали, хоть было совершенно ясно, что намекают именно на них.
        - Не спорю, не спорю, - Иван Фёдорович снова коснулся переносицы пальцами. - Вот только тело нас подводит, не считаясь с душой. В любом случае этот вопрос мы ещё решим.
        - Вы уж простите меня. Моё дело - кухня, - заговорила вдруг Екатерина Марковна. - Но я вам сразу скажу, без клоунады цирк - не цирк. Так что вы намёки свои бросьте, - она поднялась.
        Она всегда выглядела эффектно, казалась моложе своего возраста, слегка вьющиеся каштановые волосы красиво оттеняли светлую кожу лица, аккуратный и строгий макияж акцентировал чуть раскосые зелёные глаза. В цирке поговаривали, что этот зелёный омут заворожил немало душ. Многие порой откровенно любовались Екатериной, восхищаясь её умением держать себя. Среди труппы она пользовалась непререкаемым авторитетом.
        Иван Фёдорович посмотрел на Екатерину Марковну и чуть нахмурился. В кабинете повисла гнетущая тишина. В конце концов, ему пришлось уступить. Трудно было сказать, что же произошло, но Марковна села, уже улыбаясь, а Иван Фёдорович, замявшись, отвернулся к окну.
        Николай Васильевич пожал плечами, поймав несколько вопросительных взглядов.
        - Я ничего такого в виду не имел, - наконец подал голос Иван Фёдорович. - До утверждения сценария точно никому ничего не грозит. Вы - труппа сложившаяся, давно работаете вместе. Нет смысла разбивать вас сейчас, да и опыт ветеранов арены - бесценен.
        - Думаю, на этом пока и всё, - вмешался Николай Васильевич. - Пора по домам, и так уже засиделись.
        По атмосфере, воцарившейся в кабинете, было ясно, что дальнейший разговор вряд ли сложится, так что артисты только одобрительно закивали, а кое-кто и усмехнулся. Уж чего-чего, а момент Николай Васильевич чувствовал чётко, потому в труппе всегда было мало споров.

* * *
        Ксения выскочила из кабинета, не дождавшись отца. Новый директор и новая программа - вот её шанс добиться сольного номера! Нужно было приложить все усилия, чтобы заполучить своё, вырваться, наконец, из-под гнёта имени Савельевых. Безусловно, Валерия и Павел многое сделали для неё, многому научили, но не сидеть же вечно у них под крылом!
        Ксения надеялась, что, быть может, возможность выступать отдельно подстегнёт её, и она, наконец, сумеет добиться такого безупречного выполнения трюков, которым славилась её мать. Быть может, она сумеет очаровывать своими выступлениями, превращаясь в живую сказку! Да, ей обязательно стоит попросить о сольном номере!
        Майская ночь, полная ароматов сирени и жужжания майских жуков, успокоила её, почти околдовала. Ксения пошла медленно, даже разок оглянулась на громаду цирка. В детстве это здание ночью напоминало ей кита, чудом оказавшегося на берегу, в полированных боках которого отражался фонарный свет.
        До дома можно было добраться и на маршрутке, но лезть в духоту автобуса совершенно не хотелось, а идти было не так уж и далеко, всего пару кварталов мимо старого парка. И пусть мышцы привычно ныли от напряжения - после представления и тренировок это было обычным делом - но от пеших прогулок Ксения не могла отказаться с детства.
        Она хоть и хотела на ходу поразмышлять о сольном номере, но почти сразу задумалась о том, что на самом деле тревожило гораздо больше. Когда-то она так же вышагивала по тротуару, держась за руки отца и матери. Как она была счастлива! Но что осталось от того времени?.. Тогда казалось, что у неё самые любящие и понимающие родители в мире. А теперь она даже не могла спокойно поговорить с отцом.
        Ксения вздохнула. Как бы она не игнорировала собственные чувства, но непонимание со стороны Виктора задевало её. И так сильно не хотелось признаваться себе в этом, что Ксения невольно злилась, пресекая любые возможности поговорить по душам. Всякий раз она возвращалась к одному и тому же вопросу: насколько важным для неё должно быть мнение отца? Ответ, который казался очевидным, ничуть не устраивал, и она напоминала себе, что даже мама, в конце концов, покинула Виктора. Ксения всегда пыталась найти в этом оправдание собственным конфликтам, но в глубине души та маленькая девочка, какой она была когда-то, знала истину - отношения матери с отцом и её отношения с отцом совершенно разные.
        Поёжившись, как будто от холодного ветра, Ксения пошла быстрее. Радостное настроение и предвкушение исполнения желаний улетучились, осталась только невысказанная тупая тоска, так похожая на утрату чего-то очень и очень важного. Только Ксения никак не могла сообразить, что же она потеряла, почему и как это случилось.
        Покидали цирк и остальные участники труппы. Последними на крыльцо вышли Виктор и Степан. Сейчас, когда на их лицах не осталось грима, они были почти неотличимы от обычных людей, только вот чудилось в них даже теперь что-то этакое, клоунско-шутовское.
        Степан Петрович как-то сказал:
        - Мы с тобой, Виктор, носим на челе печать шута. Такая у нас судьба.
        И иначе это было не назвать.
        Задержавшись на ступенях, ведущих к главному входу, Виктор Анатольевич спросил:
        - Ты вот скажи мне, чего хочет нынешняя молодёжь?
        - Если ты про Ксюшку, - Степан нахмурился, - то её понять трудно. Была б она вся в мать, я бы сразу тебе её мысли прочёл. Но она себе на уме, чёрт её разберёт и только. А вот Димка - он нашей породы птица, да и этот, как его там, сценарист.
        - Аркадий, - напомнил Виктор. - Да, он мне как человек глянулся. Только я больше думаю, как с Ксенией сладить. Роман и Марина вот вроде и старше её всего на полтора года, а насколько другие люди! Никак не пойму, что с нею делать, чего она хочет.
        Степан закурил, качнул седой головой.
        - Да, сложно отцу-одиночке с девкой-то.
        - Тебе хорошо, твои в цирк не подались, - горько пошутил Виктор.
        - Да уж, хорошо, одна юристкой стала, второй компьютерами бредит, - усмехнулся Степан. - И оба меня не в грош не ставят с моей-то профессией.
        Они замолчали. Ночной ветер протащил мимо клочок сорванной с тумбы афиши.
        - Закончился сезон, - вздохнул Степан. - Что-то на душе кошки скребут.
        - Это да.
        И они медленно двинулись к остановке.

* * *
        Николай Васильевич, уже из собственной машины, печально глянул на цирковое здание, родное, знакомое до последней чёрточки.
        - Вот мы и прощаемся, старый мой друг, - прошептал он. - Спасибо тебе за эти годы.
        Цирк хранил молчание. Мимо парковки, переговариваясь, прошли Степан и Виктор. Никонов не стал их окликать, сегодня ему хотелось побыть наедине со своими мыслями.
        В памяти всё ещё звучал звук аплодисментов, шумели дети на трибунах, сиял золотой круг манежа. Даже не верилось, что теперь всё это - лишь часть прошлого. Цирк, хоть и въевшийся в кровь, ставший частью души, всё-таки оставался позади. Теперь Николай Васильевич превратился всего лишь в зрителя, он мог только любоваться на чудеса, а вот стать их участником, узнать, как они рождаются, - это ему больше было недоступно.
        Тяжело было оставлять труппу, где каждый стал надёжным другом. Печаль и усталость грызли изнутри.
        - Вот она какая, старость, - Николай завёл машину и неспешно тронулся с места.
        Майская ночь кутала мир тишиной.

* * *
        Иван Фёдорович остановился у автомобиля, не спеша занимать водительское место. Он оглянулся на цирковое здание и улыбнулся.
        Цирк виделся ему бутоном удивительного цветка, и так хотелось, чтобы он раскрылся, очаровывая весь мир красотой. Да, конечно, это принесёт немалые денежные плоды, но в первую очередь Коткина привлекала именно смысловая часть всего действия. Он, с детства влюблённый в цирк, хотел, чтобы эта любовь жила в сердце каждого зрителя.
        В этом они и были похожи с Николаем Васильевичем. Только подход у них всё же был совершенно разный. Вот и сейчас взгляд сам собой зацепился за тумбу с полуоборванной цирковой афишей. Улыбающийся шут, по мнению Ивана Фёдоровича, был совсем не таким привлекательным, как акробаты и воздушные гимнасты.
        Может быть, сказывалось то, что сам Коткин в детстве мечтал быть именно акробатом, но ему не казалось, что клоуны - непременная часть циркового представления. Уж и без них будет, что показать.
        Усевшись за руль, Иван Фёдорович завёл мотор, и тут ветер бросил прямо на лобовое стекло клочок бумаги. Тот зацепился за «дворник».
        - Что, смеёшься надо мной, да? - хмыкнул Коткин, осознав, что это кусок афиши с улыбчивым лицом клоуна. - Поладим уж как-нибудь.
        Он выехал с парковки.
        Глава 2. Тройка мечей
        Как это обычно бывало по вечерам, Дмитрий зашёл в буфет, поболтать о том о сём с Екатериной Марковной. Сегодня не пришлось даже изобретать особенную тему для разговора. Правда не успел Дима задать интересующий вопрос, как Марковна насмешливо сказала:
        - Что, не понравился тебе Коткин, наш новый директор?
        - Даже не знаю, - честно признался Дмитрий, усаживаясь к буфетной стойке. - И мужик вроде дельный, и слова говорит как будто бы верные…
        - А предчувствия - самые дурные, - продолжила за него Екатерина Марковна.
        - Да, - признал Дима.
        Пока она наливала чай, он вдруг вспомнил, как сам пришёл в цирк впервые. Ему едва ли тогда исполнилось пять, но именно в тот день он твёрдо решил, что хочет остаться в этом чудесном мире на всю жизнь. Детская мечта так его и не отпустила, со временем лишь обретая детальность и чёткость, она занимала всё большее место в жизни. Но исполнилась ли на самом деле?
        Будучи ребёнком, он так много времени проводил здесь, благо, бабушка, воспитывавшая его с семи лет, только поощряла увлечение внука. Никакого другого мира Дмитрий просто не знал, да и не стремился узнать. А когда понял, что больше не выйдет на манеж, только горячая любовь к цирку заставила его смириться с увечьем и продолжать жить. И всё-таки даже теперь он не мог отказаться от этого мира.
        - Что ж, - прервала его размышления Екатерина Марковна. - Надеюсь, своими новыми идеями Иван Фёдорович наш цирк по ветру не пустит.
        Над чашкой с чаем поднимался пар, Дмитрий всмотрелся в его завитки, поначалу не находя ответа. Чуть позже он вздохнул:
        - Раньше-то как-то проще всё было. Бабушка рассказывала…
        - Клавдия Никитична светлая была женщина, Дима, - Екатерина Марковна оперлась на стойку, чуть подавшись вперёд. Её усталое, но всё же красивое лицо осветилось, и Дмитрий увидел, как она на самом деле тревожится. - Только и в её время всё было не так-то просто. Хотя тебе-то она больше сказки рассказывала, чтобы ты проникался цирковым духом.
        Дмитрий печально улыбнулся, понимая, что Марковна права. Однако он не мог отказать себе в удовольствии и не коснуться воспоминаний о любимой сказке. Он просил бабушку рассказывать её едва ли не каждый вечер перед сном.
        Почти перестав прислушиваться к рассуждениям Екатерины Марковны, Дмитрий пытался вспомнить как можно подробнее: вот бабушка мягко улыбается в ответ на извечную просьбу, вот она усаживается на край постели, расправляет одеяло. Её красивые сильные руки даже сквозь плед кажутся горячими. Рассказ начинается именно в тот момент, когда он, изнывающий от нетерпения, готов попросить снова. И пусть эта сказка уже знакома, выучена до последнего слова, но Дмитрий слушает, как в первый раз:
        - В тех цирках, где артисты преданы своему делу, появляется душа. Обычно её трудно заметить, хотя порой она помогает на арене и во время репетиций. Не являя свою суть, она бережёт артистов, помогая им добиваться успеха. Уберегая свой цирк от неприятностей, несчастных случаев и печальных событий, душа, тем не менее, и сама должна получать что-то взамен. Ей нужно слушать смех зрителей, чувствовать атмосферу праздника и радости. От этого душа цирка расцветает, - здесь бабушка всегда прерывалась, чтобы взглянуть строго и серьёзно. Она знала о мечте внука, но не позволяла относиться к ней безалаберно. Всякий раз убеждаясь, что тот слушает внимательно, Клавдия Никитична продолжала:
        - Иногда, если сердце артиста или служащего цирка достаточно чистое, душа может явиться ему. Разные причины могут быть у неё, и печальные, и хорошие. Редко она прямо говорит о том, что её волнует, поэтому так важно всегда держать свои помыслы чистыми, а сердце - верным истинным идеалам, - здесь он всегда прерывал бабушку, брал за руку, привлекая внимание к себе, потому что в этот миг глаза её будто бы смотрели куда-то вглубь.
        Сейчас Дмитрий понимал - его бабушка каждый раз соизмеряла, насколько сама верна идеалам. К какому ответу она тогда приходила? И не пришло ли время задать те же вопросы самому себе?
        Впрочем, ребёнком он торопил её и всегда спрашивал, видела ли она душу цирка. Но Клавдия Никитична нетерпеливым кивком заставляла его замолчать. Знакомый и бесконечно любимый жест и сейчас виделся так ярко, точно бабушка сидела с ним рядом за стойкой буфета.
        - Клоуны всегда стоят на страже души цирка. Они - как верные воины, помогающие ей напитаться светлым смехом и, тем самым, уберечься от зла, - говорила Клавдия Никитична, чуть прикрывая глаза.
        Дима тогда ещё не понимал, какое зло имеется в виду. Жизнь его была хоть и не слишком безоблачной, но бабушка всегда оберегала его, ограждала от неприятностей. Впрочем, сказка от таких непонятностей не становилась хуже, напротив, представлялись драконы и чудовища, а душа цирка, похожая на маленькую девочку-акробатку, убегала от них, взлетала под купол. На арене же ждал храбрый клоун, который неизменно останавливал нападающих. Те боялись вспыхивавшего света софитов, задорного смеха и аплодисментов публики.
        Сколько раз, на Новый год или в день рождения Дима загадывал встречу с этой удивительной сущностью? Он даже хотел стать клоуном, чтобы защищать её от зла. Тут уж бабушка отсоветовала, заметив у него способности к акробатике… Быть может, это был неправильный выбор. Сейчас Дима не мог ничего сказать.
        - А порой душа цирка способна сотворить чудо. Такое бывает очень и очень редко, но она может исправить непоправимое и подарить незабываемый шанс, - неизменно заканчивала Клавдия Никитична эту странную сказку. - Теперь же спи, Дима.
        И он послушно закрывал глаза, хотя в голове крутились тысячи вопросов о душе цирка. Он представлял её снова и снова и за такими мыслями засыпал, хотя ему хотелось расспрашивать и мечтать ещё и ещё.
        Та сказка так крепко связывала его с бабушкой, что он не решился рассказать её никому, даже лучшей подруге по детским играм - Ксении. Это сейчас красивая девушка не обращает на него никакого внимания, а в детстве они столько времени проводили вместе! Цирковые дети, они готовы были днями и ночами исследовать этот удивительный мир. Образ Ксении, конечно, подросшей, постепенно стал отождествляться с той самой юной акробаткой из сказки. И само собой разумелось, что шут - это Виктор Анатольевич, её отец. Кому же ещё спасать дочь от зла, как не ему?
        Настолько тесно в его детстве переплетались мечты и реальность, что воспоминания о прошлых днях иногда казались более верными, чем знания дня сегодняшнего. Дима не сдержал вздоха, чем привлёк внимание Екатерины Марковны:
        - Опять не слушаешь меня, - она усмехнулась, отчего вокруг глаз разбежались лучики тонких морщинок. Совсем как у бабушки. - Да и то верно, разболталась я тут. Тебе уж и домой пора.
        - Действительно, - Дима поднялся. - Ну, спасибо за разговор.
        - Куда же я от тебя-то денусь, - притворно заворчала Марковна.
        Пять лет тому назад, когда у Клавдии Никитичны случился инсульт, Екатерина Марковна как-то сразу взяла на себя заботу о Дмитрии. С той поры они и завели привычку беседовать по вечерам. Когда же бабушка скончалась, Марковна стала для Димы единственным близким человеком.
        Вспоминать тот период Дима не любил, как и возвращаться в опустевшую квартиру, где всё напоминало об одиночестве. Была бы его воля, Дима переехал бы жить прямо под крышу цирка. Ведь даже когда уходили все артисты, душа цирка оставалась под куполом.

* * *
        Екатерина Марковна прибрала остатки позднего чаепития, переоделась и уже собралась уходить, как её взгляд привлекли фотографии, развешанные на стене подсобки. Здесь были практически все артисты, когда-либо выступавшие в цирке.
        Екатерина нашла глазами Клавдию Никитичну. Фотография с ней, ещё чёрно-белая, была оформлена в рамочку с тонкой чёрной лентой. Сегодня глаза со снимка глянули так живо, что Марковна едва подавила желание снять неуместный шёлк.
        - Я-то, дура, всё думаю, что ты живая, - прошептала она печально. - А Димка-то вон как тоскует.
        Фотография, конечно, молчала, да и пора было уходить. Но Екатерина ещё немного помедлила, не в силах так просто выйти из подсобки. Точно сначала нужно было получить ответ или разрешение.
        - Всё, говорят, будет по-новому, - сказала она, отворачиваясь и подхватывая свою сумку. - Но хорошо ли это, Клава? Вот и твоя Маша подалась за новым, когда Димке едва семь исполнилось. И что? Где она сейчас? Забыла и тебя, и сына, отрезанный ломоть. А Димка остался один-одинёшенек.
        Тишина в ответ. Екатерина Марковна фыркнула, будто злясь на себя за неуместные диалоги с уже умершими, и щёлкнула выключателем. Погасший свет стёр со стены и цветные, и чёрно-белые фотографии, лучистые улыбки артистов и заполненные зрителями трибуны. Марковна вышла из подсобки, заперла дверь и торопливо пошла по коридору. Нужно было ещё сдать ключ охраннику.

* * *
        Отец уже был дома, когда Ксения вошла в прихожую. Она старалась поменьше шуметь, чтобы не привлечь внимания, но Виктор ждал её возвращения, потому отреагировал на малейший шорох.
        - Ксюшка, пешком шла? - спросил он.
        В голосе отца она часто слышала смешинку, точно на какую бы тему они не разговаривали, он всегда улыбался про себя. В детстве это было приятно, Ксении казалось, что отец - добродушный весельчак, даже за неудачи в школе выговаривает шутя. Но когда она повзрослела, этот проскальзывающий временами оттенок несерьёзности начал её раздражать.
        - Да, - откликнулась Ксения, разуваясь.
        - Я там ужин сообразил, - Виктор вышел в прихожую.
        На нём был белый фартук с чересчур ярким логотипом компании-производителя пиццы. Ксения не любила таких вещей, но всё никак не могла истребить их - отец как настоящий фокусник доставал их неизвестно откуда снова и снова.
        - Ты опять этот ужасный фартук напялил, - Ксения прошла в ванну, чтобы вымыть руки и ополоснуть лицо. - Неужели нельзя дома без клоунады обойтись.
        У неё это вырвалось совершенно непроизвольно, а вот Виктора полоснуло, как ножом по сердцу. Слишком часто в последнее время все разговоры сводились к тому, что быть клоуном в современные времена - позор. Виктор Анатольевич любил свою профессию, да и какая это была профессия? Нет, это было призвание. То, к чему его тянуло всегда, то, в чём он видел смысл жизни. Дарить смех, улыбки, разжигать в сердцах зрителей огонь радости - вот какому делу был всей душой предан Виктор. И он не мог не огорчаться, когда его собственная дочь отказывалась видеть эту сторону.
        - Ужинать-то пойдём, - подавив вздох, позвал Виктор. - Стынет всё…
        - Я не хочу, па, - дочь остановилась на пороге ванной, приглаженные влажной ладонью волосы чуть потемнели.
        Виктор как бы между прочим заметил, что Ксения стала очень похожа на мать. Только в ней не было того, чем всегда отличалась Анастасия, Настенька, как звал её Виктор. Ксения, хоть и такая же красивая, большеглазая и светловолосая, всегда казалась немного отстранённой и холодной. А Настенька вся лучилась светом, будто у неё в груди кто-то разжёг солнце, и лучи его согревали всех окружающих.
        - Пойдём, посидишь со мной, - предложил Виктор, подавив неуместные сейчас воспоминания. - Весь день тебя только урывками видел. Да и хотелось бы поговорить с тобой…
        - О чём нам разговаривать? - Ксения стала раздражаться, у её губ наметилась горестная складка. - Знаю, ошиблась в номере.
        - Я не об этом хотел сказать, - Виктор всё же прошёл на узкую, небольшую кухню, тяжело уселся на табурет у стола.
        - А о чём тогда? - Ксения осталась стоять в дверях, сложив руки на груди. - О новом директоре? О новой программе?
        - Почему бы и нет, как тебе Коткин? - Виктор ухватился за эту тему в надежде, что дочь просто начнёт говорить. Быть может, у них получится наладить отношения? Быть может, она расскажет, что её гложет?
        - Дело говорил, - бросила Ксения задумчиво. - Да, отдача спонсорам нужна будет. И шоу люди любят… Но из нас Дю Солей вряд ли выйдет.
        Её лицо стало печальным, отрешённым, как будто она задумалась о чём-то абсолютно несбыточном.
        - Ты хочешь номер? - без труда догадался Виктор. Ксения порой говорила об этом, то в шутку, то всерьёз, но отец так и не знал, насколько сильно дочь хочет вырваться из-под гнёта чужого имени.
        - Кому не хочется своего номера? - Ксения вновь посмотрела на отца и обхватила себя за плечи, точно ей было холодно. - Да. Хочу! Думаешь, я плохая гимнастка? С мамой, наверное, меня сравниваешь всё время. Она ведь была лучше, чем я, она гениальная была, да? - Ксения едва не разрыдалась. Она слишком устала, потому совершенно не могла уже различить, где её собственные домыслы, а где - слова отца.
        - Ксюша, перестань, - попытался урезонить её Виктор. - Не сравниваю я тебя…
        - Потому что бездарность с гением не сравнивают?! - взорвалась дочь.
        - Да что за глупости у тебя в голове, - Виктор даже немного повысил голос, отчего Ксения только сильнее разозлилась.
        - Знаю я, знаю, что все говорят за спиной, - выдохнула она зло. - Шепчутся, болтают, что я не могу выступать. Что не отдаюсь в полную силу, потому все номера с моим участием - как недоделанные. А мне, знаешь ли, и не хочется в чужом номере показывать всё, на что я способна. Я хочу сольную карьеру, а не в тени прятаться! - она уже почти кричала. - Если к Новому году сольник себе не выбью - брошу к чёрту этот цирк.
        - И куда пойдёшь? - Виктор качнул головой, не понимая, что делать, что говорить. Он видел, дочь уже на грани истерики, но никогда не мог справляться с таким её состоянием.
        - Мало ли, - Ксения отвернулась, чтобы не показывать слёз. - Мало ли, куда. Уеду из этой проклятой страны. Как мать уехала.
        Виктор почувствовал, как в висок вонзилась ледяная игла боли. Дочь до сих пор не знала, что на самом деле произошло уже больше десяти лет назад. Всякий раз, когда он задумывался об этом, душу охватывало чувство вины. Может быть, стоило рассказать, объяснить, но с каждым годом Ксения всё отдалялась, и уверенность, что она поймёт всё правильно, таяла, как лёд под солнцем.
        - Да, ты всегда молчишь, когда я о ней вспоминаю, - снова завелась Ксения. - Бросила она тебя ради больших денег и беззаботной жизни. Не цирковой, так ведь? Исчезла и забыла о тебе, как о дурном сне, - плечи Ксении сотрясались от рыданий. Её злые слова, наполненные, как понимал Виктор, в том числе и обидой на родителей, всё равно ударяли в самое сердце.
        - Перестань, Ксюш, - он поднялся, чтобы прижать дочь к себе, обнять, успокоить. Но та лишь отшатнулась.
        - Не тронь меня, - прошипела она и зарыдала сильнее. - Думаешь, что ты такой цирковой гуру. Судить меня смеешь, я же знаю. Лучше бы тебя вообще уволили, чтобы перестал считать себя такой уж важной персоной. За душой ни гроша, жизнь зря прожита, ничего после тебя не останется!
        Она перевела дух, но Виктор знал, сейчас будет продолжение. Уже известное ему, но не ставшее от этого менее болезненным.
        - Никому сейчас не нужна твоя клоунада. Времена изменились. Мать раньше поняла, ушла, и я уйду!
        Ксения почти выбежала из кухни. Дверь её комнаты хлопнула, заглушая рыдания. Виктор налил себе стакан воды и выпил залпом, будто мог потушить пожар боли, разгоревшийся за грудиной.
        Наспех приготовленный праздничный ужин остывал на столе. Виктор посмотрел на тарелки из «парадного» сервиза и только крепче сжал зубы.
        - Не плачут клоуны, Витя, - сказал он сам себе и начал убирать продукты в холодильник. - Не разводи нюни.
        Окно кухни было распахнуто настежь. Лёгкий ветерок колыхал занавески, приносил будоражащие ароматы цветов, свежей листвы. Виктор снова сел и закурил. Дурная привычка, давно пора было бросить, но чем чаще они ссорились с Ксенией, тем больше хотелось забыться, затягиваясь табачным дымом.
        …В такой же точно майский вечер они, студенты циркового училища, собрались на набережной. Сидели, пели песни и травили анекдоты, перебрасывая друг другу початую бутылку вина. То ли у кого-то был день рождения, то ли повода и вовсе не было, просто всем было хорошо вместе.
        Сейчас Виктор уже не помнил всех имён, всех лиц. Кто-то так и не доучился, кто-то уехал из страны. Из того потока теперь он близко общался только со Степаном, Стёпкой-Кочетом. Да и то, в этом больше была заслуга работы, цирка, который приютил их обоих. Остальные друзья растерялись во времени, исчезли, оставив о себе лишь воспоминания.
        Среди той разношёрстной толпы, где клоуны мешались с акробатами и жонглёрами, стояла красивая девушка. Даже находясь в центре, она словно была немного в стороне, чем-то выделялась, как может выделяться один белый цветок среди пёстрой клумбы. Виктор не видел её раньше. Как потом узнал, она была первокурсницей, едва влившейся в семью студентов-циркачей. Невысокая, хрупкая и ладная, она заворожила Виктора, а он тогда ещё даже не представлял, как ухаживать, как подступиться к девушке.
        Виктор прикрыл глаза, вспоминая тот день в деталях. Чуть влажный майский ветер, налетевший с реки, принёс обрывки картинок-воспоминаний, точно хранил их всё это время у себя.
        Тогда именно Степан представил его Настеньке. Именно он помог начать разговор, а потом уже и само как-то пошло. Настя оказалась скромной и милой, но очень смешливой. В её улыбку Виктор тогда и влюбился.
        Жаль, что Ксения, их дочь, так редко искренне улыбалась. У неё бы тоже возникали ямочки на щеках. Та улыбка, что она всякий раз демонстрировала на арене, выстраданная и отталкивающая. Какая-то неживая. Не поэтому ли все номера тоже казались искусственными, что ли?..
        Мысли перескочили на другую тему, вспомнились обидные слова дочери. Виктор качнул головой, точно попытался отогнать их вместе с облачком дыма. Настеньке не казалось, что клоун - это плохой выбор. Она видела в этом призвание, уникальный дар. Так радовалась, когда Виктора пригласили работать в цирк, хотя он ещё и не закончил училища. Она никогда не укоряла его за отсутствие денег, не попрекала… Она радостно сказала «да», когда Виктор предложил ей пожениться.
        Как он был тогда счастлив, как он радовался, когда у них родилась дочка! Знать не знал, сколько боли придётся пережить в дальнейшем. И не только пережить - запрятать глубоко в себя, чтобы никому не пришло в голову, будто клоуны умеют плакать. Нет уж, все знают, слёзы у клоунов ненастоящие, любые жизненные трудности они встречают с улыбкой.
        Заныло сердце. Виктор привычно схватился за грудь, уговаривая, укачивая боль.
        - Не время нам расклеиваться, - шептал он беззвучно. - Не время.
        Скольким он хотел успеть поделиться с Ксенией до смерти, а вот теперь, если сердце будет так же болеть, может, не успеет вообще ничего. Виктор потушил недокуренную сигарету. Надо всё-таки бросить, надо перестать загонять себя в могилу раньше времени.
        А мысли всё равно возвращались к словам дочери, и становилось так муторно, так грустно на душе, что даже майский ветер ничуть не спасал. Сердце болело, точно пронзённое ножом.

* * *
        Воспоминания… Чаще всего они приходили незадолго до сна. Выползали мороком, заставляя снова и снова проживать тот час.
        - Ты только не думай, что я тебя разлюбила, что бросаю вас с дочкой.
        Анастасия немного дрожала, будто от холодного ветра. Но Виктор понимал - этот холод у неё внутри. Что-то чужое, злобное поселилось под сердцем и глодало, истязало и терзало его жену.
        - Я не думаю, - говорил он, а губы почти не слушались. - Нет. Не думаю.
        - Мне нужно уехать. С ним, - Настя отвела взгляд. - Я знаю, что нужно. И ты не думай, у нас ничего не было. Люди скажут всякое, Витя.
        Он знал, что она не лгала, и слышал уже, что говорят люди. Голова кружилась от всего этого, точно он не держал сейчас Настю за руку, а стоял на самой вершине какой-то башни, продуваемой всеми ветрами. И вот-вот мог упасть.
        - Я должна, - повторила она упрямо. - Это странно звучит, знаю, но иначе случится несчастье. Какое-то очень большое несчастье, понимаешь?
        Виктор только крепче сплёл с ней пальцы. Он пытался не замечать собранного чемодана, не задумываться, куда и с кем сейчас хочет уехать его жена, но взгляд нет-нет, а падал на блестящие, ещё не застёгнутые замки, из-за которых казалось, что у жёлтого чемодана есть лицо, обиженная морда.
        Ещё вчера в этом чемодане лежали детские вещички Ксении.
        - Я понимаю, Настенька, - прошептал он.
        Он не понимал. Тогда. Понимание пришло много позже, может быть, через несколько лет. Оно было ужасающим, оно было беспощадным. Виктор так и не сумел объяснить Ксении, как и почему расстался с Анастасией, и она нахваталась слухов от других людей, а чужие не скажут добра и не знают правды.
        - И не плачь по мне. Слышишь? - она коснулась прохладными губами его виска. Виктор с силой обнял её, шепча имя, лаская волосы, поглаживая по спине. Он слишком ясно чувствовал - это последний раз, что бы ни обещала Настя, а это их последнее объятие.
        Потом жена подхватила чемодан и выскочила за дверь. Они не сказали друг другу «Прощай»…
        Застарелая боль сплеталась с новой. Виктору казалось, что он не выполнил данное жене обещание, не сумел заботиться о дочери, как следует. Страшная вина, которую вряд ли бы кто понял, мучила его изо дня в день.
        Ксения придумала историю матери сама, и в ней было слишком много несоответствий, слишком много странных фантазий, чуждых Виктору. И в этом он тоже обвинял себя. Был ли хоть один шанс, хоть одна возможность нащупать связь с дочкой? Виктор терялся в догадках, но всё ещё верил.

* * *
        Ксения заперлась в комнате и свернулась клубком на узеньком диванчике. Фотография матери, висящая на противоположной стене, глядела осуждающе, хотя казалось, что Ксении абсолютно точно известны причины поступков Анастасии.
        - Ты не можешь в чём-то меня обвинять, - сказала портрету Ксения, забираясь в одеяло, укутываясь с головой. - Не смотри.
        В первое время, когда мать уехала, Ксения ещё верила, что это командировка, куда так часто приглашают талантливых артистов. Позже, став чуть старше, она поняла, а может быть, услышала от кого-то, что Анастасия Резниченко оставила мужа и ребёнка, сбежала с другим мужчиной. От этой истории веяло странной порочной романтикой, какой-то тайной, и Ксении даже нравилось это. Некоторое время она находила в таком поступке матери своеобразный повод для гордости.
        Позже пришла глухая боль и непонимание, обида и злость. Всё-таки мать оставила не только отца, а ещё и её саму. За что? Почему?
        Ксения никак не связывала те свои мысли с успехами и неудачами на манеже. Только иногда мечтала - мать посмотрит её номер и похвалит. Скажет, что хотела бы выступать вместе, как женский акробатический дуэт.
        Но Анастасия не присылала открыток на дни рождения и Новый год, не писала писем и не звонила. И маленький ребёнок в душе Ксении, такой же, как тот, что живёт внутри каждого человека, всё время считал себя виноватым. Это он так расстроил маму, сделал что-то неверно, и мама ушла, обиделась.
        Ксения не могла поймать себя на этих мыслях, не понимала, откуда берутся её эмоции, стеснялась обсуждать эту тему с отцом. А потом и вовсе разучилась обсуждать с ним что-либо.
        Теперь, укрывшись одеялом и тихо плача, она уже не пыталась представить, что мама войдёт и погладит по голове. Ей уже не хотелось сидеть у матери на коленях, слушать её голос и перебирать длинные волосы. Ксения чувствовала себя совершенно одинокой, чужой этому дому, а может, и этому миру.
        Сердце саднило от боли, точно кто-то располосовал грудину ножом.
        Глава 3. Маг
        Дом Александра Колесникова затерялся в глубинах парка, больше похожего на лес. Здесь не было цветущих деревьев, только хмурые ели с тёмной хвоей. Под их ветвями как будто навсегда замерла осень, даже весенний ветер терялся здесь и смел только слегка касаться острых верхушек. Под деревьями не росла трава, только мёртвая хвоя ровным слоем усыпала почву и дорожки, похожие на нити из спутанного клубка.
        Особняк, чем-то напоминающий замок, был красив и ухожен, но всё же почему-то не казался уютным. Была в нём лишь строгость и холодность, точно дом стал отражением души хозяина. Высокое крыльцо, украшенное мраморными вазонами, в которых никогда не было цветов, большие окна, в которых отражались тёмные ели, острая крыша, крытая тёмно-синей черепицей… На фотографиях дом неизменно поражал воображение, всем своим видом он рассказывал о тонком вкусе хозяина, но стоило посмотреть на особняк вблизи, и хотелось покинуть это хоть и красивое, но лишённое душевного тепла место.
        Сам же владелец и парка, и особняка - именитый фокусник и иллюзионист - в этот майский вечер был совершенно один. Впрочем, одиночество никогда не тяготило его, напротив, Александр всегда сторонился близких контактов, всех держал далеко от себя. Не было у него ни друзей, ни приятелей. Мало кто удостаивался приглашения в этот замечательный дом посреди парка. Люди прощали такую причуду. И в самом деле, фокуснику необходимо особое место, что будет хранить тайны его мастерства.
        Сегодня Колесников сидел в кабинете за широким дубовым столом, по углам которого мягко горели свечи в вычурных подсвечниках.
        Комната, обставленная нарочито роскошно, отделанная в красно-чёрных тонах вмещала тысячи любопытных вещиц. В мощных книжных шкафах с толстыми ножками поблёскивали позолотой переплётов толстые фолианты, на полках толпились стеклянные флаконы и фиалы, у двери замерло поджарое чучело серого волка. За спиной Александра висел кинжал в богато украшенных ножнах. Вся эта роскошь заставляла вспомнить давно ушедшие времена, но, как бы это ни было странно, в этот мирок запросто вписывался современный телевизор, расположившийся напротив стола на массивной тумбе, и раскрытый ноутбук, стоящий на краю.
        Хозяин, одетый в тёмно-алый халат, тасовал колоду карт Таро. Эти карты он сделал сам. Чёрную рубашку колоды рассекала серебристая молния, мерцающая в живом сиянии свечей, а все арканы были прорисованы столь тщательно, что иногда казалось - там живые лица. Да и сам Александр казался персонажем из старших арканов. Тёмные глаза, острые скулы, чёрные волосы - если кто себе и представлял мага, то именно таким. Изящные пальцы, перебирающие карты, украшали перстни с яркими самоцветами, а на шее поблёскивал в свете свечей крупный медальон с пентаграммой.
        Но вот Александр сдвинул колоду и на некоторое время задержал карты в руках. Вопрос, который он хотел сейчас задать, был для него чрезвычайно важен, потому и стояла в кабинете глубокая тишина, потому и горели четыре свечи.
        - Что ж, - Колесников выложил на стол первую карту и усмехнулся.
        Эта улыбка выглядела странно, как будто лицо Александра не знало искреннего смеха, а лишь только силилось повторить подсмотренное у кого-то выражение. На дубовой поверхности стола лежал Шут.
        - Здравствуй, брат мой, - почти нежно сказал Александр, глядя в лицо нарисованному лицедею. Он выложил рядом ещё одну карту, на этот раз Мага. - А вот и я сам, - прокомментировал он, и действительно лицо у нарисованного колдуна было таким же холодным, как и у него. - Таро правы, эту историю мы начали вместе. И между нами, - он положил ещё одну карту, - тройка мечей, точнее и не скажешь. Удар в самое сердце.
        Некоторое время Александр смотрел на карты, будто вспоминая о чём-то, давно канувшем в прошлое. Но лицо брата так и не вынырнуло из глубин памяти, оно, как и у нарисованного на карте Шута, было плохо различимо. Яркими оставались только улыбка и пронзительно-синие глаза.
        Сколько раз он уже пытался вспомнить эти черты? Но казалось, с каждым проведённым обрядом лицо брата всё глубже скрывается в тенях, и не было никакой возможности увидеть подробности. Правда Александра это почти что не мучило, мало что в этом мире способно было вызвать у него какие-то чувства. Только холодный интерес, как у учёного, протыкающего бабочку иглой, чтобы собрать удивительную коллекцию.
        Начало истории, когда-то помнившееся так ярко и ясно, теперь уже затёрлось, не тревожило ничем. Колесников словно являл собой доказательство пословицы «Время - лучший лекарь». Может быть, дело было и в чём-то другом, но, в любом случае, Александр не был склонен к размышлениям о прошлом и попыткам проанализировать свой путь. Он всегда был уверен в собственных решениях, никогда не сомневался в сделанном выборе. Пусть чувства остаются кому-то другому, Колесников никогда не обращал на них внимания. Деньги и власть - вот о чём следовало заботиться по его мнению.
        Покоряя сердца людей удивительными фокусами, Александр вовсе не хотел позволить им увидеть мир иначе или подарить им немного волшебства. Нет, он желал, чтобы ему платили за выступления и аплодировали из зала. Да и на самом деле, гастролировал Колесников совсем не для того, чтобы показывать фокусы.
        - Где же искать мне то, в чем я нуждаюсь? - задал наконец Александр следующий вопрос. На стол с тихим шелестом легли две карты - пятёрка жезлов и тройка пентаклей. Колесников поразмыслил немного, а затем пробормотал: - Старый цирк, а программа будет новая… И это приведёт меня, - он выложил ещё одну карту поверх остальных - Верховную жрицу. - Да, это приведёт меня к тебе.
        Жрица на карте не улыбалась, лицо её, печальное и прекрасное, сегодня напомнило Александру о женщине, что он не видел уже более десяти лет. Поднеся карту к глазам, Колесников задумчиво спросил:
        - Как же звали её? И почему сегодня у тебя, милая моя, её лицо?
        Карта, конечно же, хранила молчание. Опустив её обратно на стол, Александр помедлил, прежде чем вытащить очередную.
        Верховная жрица в его раскладах всегда указывала на душу цирка, ту самую, что он столько лет пытался соединить, отыскивая кусочек за кусочком. Сколько было пройдено дорог во время этих поисков, сколько городов и стран исколесил Александр, сколько сменил имён… Он знал наверняка только одно - поиску его не будет конца, пока он не поймает все осколки в хрустальный шар. Что ж, сегодня карты говорили, что он близок к своей цели. И неважно, что на этот раз лицо жрицы кажется таким знакомым. В сущности, он видел уже немало лиц, у каждого осколка души было собственное.
        Казалось бы, как могла его прагматичность сочетаться со сказками о душе цирка, но Колесников слишком хорошо знал - магические силы более чем реальны. И с каждым пойманным осколком души росли его возможности. Потому так целенаправленно разыскивал он всё новые, добивался их, одного за другим.
        Александр мельком глянул на укрытый чёрной тканью хрустальный шар, что стоял на полке за стеклом. Цель была близка, но удастся ли её достигнуть? Не всегда задуманное сбывалось столь же гладко, как виделось на первый взгляд. Часто насмешливый Шут вмешивался в планы Мага и оставлял того ни с чем. Тогда приходилось начинать всё с начала, опять выискивать осколок, снова подбираться к нему ближе…
        - Что же ждёт меня дальше? - спросил Колесников колоду, отбрасывая мысли о неудачах, и тут же достал ещё одну карту - туза пентаклей. - О, это хорошо.
        По красивому, но такому холодному лицу Александра пробежала тень какого-то чувства. То ли радости, то ли удовлетворения, трудно было прочесть со стороны. Туз пентаклей пророчил Магу достижение цели, пусть и придётся всерьёз всё обдумать, прежде чем получить желаемое. Колесников не боялся трудностей, слишком много лет он вёл эту охоту, чтобы теперь хоть чего-нибудь опасаться. Он уже научился и терпеливо ждать, и подстраивать козни, и подбирать удобный момент. Зная, что цель - совсем рядом, он был готов пустить в ход весь свой арсенал.
        - Отлично, мне нужно знать, кто будет моими союзниками на этом пути, - Колесников теперь выкладывал карты без какого-либо промедления. На стол легли король мечей и король пентаклей, а между ними опустилась девятка пентаклей. - Авторитет и деньги. Директор цирка и спонсор, - прошептал Александр. - А между ними выгодное сотрудничество. Прекрасно.
        И с тем, и с другим Колесников давно умел обращаться. Посулить кому-то больше власти, а кому-то больший достаток… О, это он умел, как и говорить особенно убедительно. Нет, с союзниками не возникнет ни споров, ни разногласий, они помогут ему на пути к цели. Теперь осталось выяснить, будут ли враги.
        - А кто же будет мешать? - на этот раз Александр перетасовал колоду, прежде чем выложить на стол следующую карту. Ею оказался рыцарь кубков.
        Лицо юноши, оседлавшего белогривого скакуна, было странно печальным, хотя глаза смеялись. Каждая деталь рисунка давала Колесникову пусть небольшую, но важную информацию. Позже, когда Александр увидит мужчину, которого Таро обозначили рыцарем, он узнает его по этому выражению и по лучащимся смехом глазам.
        - Интересно. Молодой человек, руководствующийся эмоциями, - Александр бросил на стол ещё пару карт. - Пятёрка кубков и Дьявол, - Колесников потёр переносицу. - Значит, ждёт мальчика потеря и разногласия с той, кто ему нравится. Дьявол всему виной.
        Александр бросил взгляд на кинжал и качнул головой. Единственное, чему он так и не научился за все прожитые годы, - верить в любовь. Никто и никогда не сумел ему доказать существование этого чувства. На его памяти, рано или поздно, но сдавались абсолютно все любящие. Женщины предавали мужчин, мужчины изменяли женщинам. Деньги соблазняли и тех, и других. Разбивались сердца и семьи. Потому-то Колесников не волновался из-за назревающего противостояния. Участь мальчика представлялась заранее решённой. В их конфликте Колесников станет тем самым Дьяволом, что разрушит любовь мальчишки, ведомого лишь эмоциями и молодостью.
        - А какое развитие событий ожидает меня? - Александр вытащил ещё несколько карт. - Звезда - мои надежды - будут реализованы через королеву кубков с помощью туза мечей, - он ещё раз взглянул на расклад. - Эмоциональная девушка, которой нужно всего лишь подарить то, чего она так хочет. Это легко, - он вытащил ещё одну карту и кивнул сам себе. - Ну да, вот и Колесница. Взять королеву кубков под контроль будет довольно просто.
        Александр откинулся на спинку кресла, бездумно тасуя карты. Давно он не видел более ясного и чёткого расклада, да ещё и так откровенно намекающего на успех задуманного предприятия. Мягкий шелест, с которым карты тёрлись друг о друга, напоминал шорох озёрных волн, мягко накатывающихся на берег. Колесников прикрыл глаза, продолжая мерно перебирать карты. Он отпустил все мысли, позволяя Таро сказать то, что, быть может, осталось невысказанным.
        Внезапно из колоды выпали три карты, они проскользнули между пальцами и с тихим шелестом опустились на ковёр у ножки стола. Александр наклонился, чтобы поднять их с пола. Два старших аркана: Влюблённые и Башня, а так же королева мечей. Колесников ещё раз глянул на расклад на столе, осмысляя новые факты. Он, как никто другой, знал, что все выпавшие карты имеют своё значение, особенно те, что вот так вот, самопроизвольно, выскользнули из колоды.
        - Значит, рыцарь кубков любит королеву кубков, вот только между ними лежит королева мечей, а значит, связь их ждёт разрушение - Башня, - сказал он сам себе, крайне довольный полученным исходом. - Что ж, теперь я знаю, на что, при случае, обратить внимание.
        Он аккуратно сложил карты в шкатулку. Башня легла сверху колоды, но для Александра она сейчас была символом триумфа, а не разрушения.
        - Осталось только найти, который цирк в этом году собирается так кардинально изменить свою программу, - и Александр обратился к ноутбуку.
        Поиски были недолгими, как и обычно, когда приходило время для новой встречи с душой цирка. Просмотрев новостные ленты, Александр наткнулся на красочные фотографии и краткий отчёт, повествующий о последнем в этом сезоне представлении цирка в городе N. Здесь же была приведена афиша с улыбающимся шутом, а также в конце статьи указывалось, что в цирк пришёл новый директор, обещающий реорганизовать программу.
        Сам директор, чья фотография была дана тут же, обещал грандиозное новогоднее представление. Колесников пригляделся к изображениям.
        - Так-то, брат, - обратился он к нарисованному на афише шуту. - Ты сам привёл меня к желаемому. А этот новый директор - не король ли он мечей?
        Александр снова взглянул на улыбчивого клоуна на афише. Вспомнилось, как он раньше захлёбывался ненавистью, едва видел пёстрые одежды, яркий грим и широкую улыбку шутов-лицедеев. Сейчас даже это чувство отболело и почти не тревожило, хотя когда-то казалось, что такое пламя не может угаснуть. Но вот, год шёл за годом, и месть всем клоунам мира, желчная ненависть и жгучее неприятие растворились в том же тумане, где канули черты брата, образы арен, где выступал Александр, лица женщин, что вмещали в себя, пусть ненадолго, душу цирка.
        Холодная усмешка скользнула по губам Колесникова. Он прикрыл глаза, размышляя, а затем его пальцы быстро побежали по клавиатуре. Не время окунаться в прошлое, нужно подробнее познакомиться с историей цирка и с людьми, которых ещё предстоит использовать в своих целях.
        Город, где находился цирк, показался Колесникову знакомым, но он не стал проверять этот факт, слишком увлечённый, почти опьянённый успехом, о котором говорили карты. Может быть, дело было в том, что хрустальный шар заполнился почти полностью. Оставалось поймать только один осколок, и договор, заключённый так давно, что Александр уже не мог сказать, когда именно, будет исполнен.

* * *
        Разузнав все необходимые подробности, Колесников спустился на первый этаж, достал из бара коньяк и плеснул себе немного. Усевшись на диван в гостиной, он задумчиво посмотрел на колыхающиеся от лёгкого весеннего ветерка занавески. Белая прозрачная ткань точно скрывала за собой тонкий женский силуэт.
        И снова Александр вспомнил печальное и строгое лицо Верховной жрицы, а вслед за ним и ещё одно женское лицо. Миловидное, с мягкими чертами… Глаза девушки были печальны, но она улыбалась, а на щеках её были ямочки.
        Закрыв глаза, чтобы лучше представить, Колесников попытался вспомнить, что же ему видится. Но ничего конкретного не приходило в голову.
        - Время, - пожал плечами Александр, отпивая коньяк. - Десять лет прошло, ни имени твоего, ни облика не вспомнить.
        Колесникову нравилось говорить вслух с подобными видениями. Эта милая причуда скрашивала его одиночество. Но призраки, пришедшие из памяти, никогда не отвечали. Как и сейчас. Только внезапно Александр увидел ту же девушку, но на трапеции.
        - Воздушная гимнастка, акробатка! - воскликнул он. - Да, именно с такой девушкой и нужно проводить ритуал.
        Он залпом допил алкоголь. Его всегда бледные щёки чуть раскраснелись, глаза заблестели.
        - На этот раз я поймаю тебя, - шепнул он, донельзя довольный.
        Ветер снова раздул занавески так, что почудилось - там стоит женщина. Александр словно ощутил её взгляд на себе. И впервые за вечер, а может, даже за прошедшее десятилетие, его охватило смутное ощущение, и если б только он мог вспомнить и узнать его, назвал бы это страхом. Но за свою слишком долгую жизнь Колесников разучился бояться. Он быстро прогнал неуютное чувство.
        Та девушка, чей облик вдруг вынырнул из-за ушедших лет, что она значила для него? Ничего. В мире не было ни единой души, кроме души цирка, которая имела бы для Александра хоть какую-то ценность. Так и незачем вспоминать и задумываться, пусть призраки уходят туда, где им самое место.
        Колесников откинулся на спинку дивана, улыбаясь всё той же странной, какой-то неживой улыбкой. Единственное чувство, что он узнавал наверняка, - чувство удовлетворения. И сейчас оно было как никогда близко.
        Наконец-то он исполнит договор и получит желанную награду! Осознание этого заставляло Александра ликовать. Он даже не обращал внимания на то, что уже и не помнил, что получит взамен.

* * *
        Этажом выше в кабинете всё ещё дрожало пламя свечей. Сияние померкло, в комнату заполз и разлёгся по углам полумрак, но маленькие язычки дарили комнате подобие жизни. Хранили молчание старые книги на полках, будто погружённые в сонную дремоту, лишь иногда на переплётах проскакивала золотая искра - это одна из свечей чуть вспыхивала, догорая. Богатые ножны кинжала поблёскивали, переливались последними бликами света. Казалось, что спящий в них клинок размеренно дышит, отчего плотная кожа, украшенная камнями, чуть приподнимается.
        Что за сны могли сниться ритуальному ножу? Блеск ли арен, лица ли девушек, чью кровь он пил так радостно? Или холодная сталь, погружённая в тишину ножен, дремала без сновидений? Только Дьяволу было под силу ответить на эти вопросы.
        Глава 4. Пятёрка жезлов
        Июнь пришёл в город с дождями и грозами. Лило чуть ли не каждый день, и хоть к вечеру тучи всегда расходились, но с утра небо снова хмурилось и люди вслед за ним тоже забывали о радости в череде повседневных забот. А в цирке, как и обещал Иван Фёдорович, шёл ремонт. Главный вход в здание был закрыт, потому что в холле заново отделывали стены, и все артисты пробирались на репетиции через узкую боковую дверь, подойти к которой вечно мешала разливающаяся из-за выведенного сюда водостока лужа.
        На арене тоже шли работы. Иван Фёдорович задумал сменить все сидения на трибунах, так что на манеже, кроме рабочих, никто не появлялся. Тренировки проходили в большом зале, где находились все необходимые артистам снаряды.
        Целыми днями в цирке раздавался шум строительных работ, пахло краской и растворителями, иногда выключался свет - ремонтировали проводку. И хотя внешне здание будто бы уснуло, внутри был настоящий муравейник: туда-сюда сновали строители, всюду высились штабеля стройматериалов, тут и там был разбросан мусор, который неизменно появляется во время ремонта.
        Но артистам нельзя было прерываться, даже пока их любимый и родной цирковой дом перестраивался перед новым сезоном. Нужно было поддерживать себя в форме, а лучше ежедневных тренировок ничто в этом не помогало.
        Впрочем, Аркадий Медведев ещё занимался общей идеей и сценарием шоу, и никто не мог точно сказать, какие трюки придётся поставить. Поэтому, пока рабочие суетились, а сценарий всё ещё не был утверждён, артисты работали не особенно интенсивно. Тренировки чаще посвящались отработке давно изученного, даже успевшего набить оскомину, материала. Порой артисты просто рассуждали о новой программе, прикидывая, какую идею сценариста придётся оформлять, какие номера нужно будет подготовить.
        Влад Беленький и Максим Котик, жонглёры и давние друзья, любили порассуждать об этом с Димой. Сейчас, пока труппа не вошла в режим усиленных тренировок, у всех было время посмотреть чужие выступления и придумать что-то новенькое и интересное. Говорить о жонглировании артисты могли бесконечно, Дима лишь слушал, иногда вставляя пару слов. Ему было интересно, но сам он больше мечтал об акробатике и почти не вникал в тонкости чужого мастерства. Дмитрию так хотелось снова почувствовать полёт над ареной… Но травма никуда не исчезла, и оставалось только слушать, какие снаряды как правильно подбрасывать.
        - Вот думаю, если бы объединить выступление гимнастки и жонглёров. Красиво можно было бы номер обставить, - Влад сказал это совершенно внезапно, прервав Макса на полуслове.
        - Любопытно, как ты себе это представляешь? - спросил его друг.
        - Да вот, послушай…
        Дмитрий почему-то представил Ксению и тут же потерялся в собственных мыслях. С последнего представления та была сама не своя. Что-то точно подтачивало её силы. Но вопросы она либо игнорировала, либо отмахивалась стандартными фразами, выдавливая из себя совсем ненастоящую, холодную улыбку. А то и просто проходила мимо, словно и не видела.
        Дмитрий снова прислушался к разговору, когда услышал её имя.
        - …Ксения могла бы подойти, - голос Влада выдавал его сомнения.
        - Я вот тоже думал, - кивнул Максим и выудил из кармана пару теннисных мячиков.
        - Хорошая идея, - согласился Дмитрий, хотя о чём именно речь и прослушал.
        - Думаешь? - Беленький пожал плечами. - Я хотел к Аркадию зайти, переговорить.
        - А это можно, - Макс принялся жонглировать, но внимания на мелькающие всё быстрее мячики будто бы и не обращал. - Может, ему понравится, а может, просто наведёт на хорошую мысль.
        - Ну да.
        Дмитрий только кивнул, а потом отошёл. Ему необходимо было заняться своими делами, но он медлил, всё ещё раздумывая над загадкой, что тревожит Ксению, которую столько времени безуспешно пытался решить.
        Внезапно дверь, ведущая в зал для тренировок, распахнулась так, точно её толкнули что есть сил. Ксения, взъерошенная и явно расстроенная, выбежала в коридор и помчалась к раздевалкам.
        - Смотри, опять сегодня не в духе, - прокомментировал Максим.
        - Может, ушиблась? - Влад вдруг перехватил мячик у Макса. - Кто её знает…
        Дмитрий смотрел вслед Ксении, волнение захватывало его всё сильнее.

* * *
        А на тренировке акробатов как будто и не произошло ничего особенного. Ксения отрабатывала сложный приём, и за этим наблюдали Валентина и Павел. Они всегда страховали более молодых, помогали справляться с трюками и поправляли их, чтобы исполнение было достойным. Пока Ксения была под наблюдением старших Савельевых, Алиса, Александр, Роман и Марина занимались совместным трюком, и им, напротив, всё удавалось отменно. Здесь же, только чуть поодаль, репетировали и клоуны.
        Сегодня Ксения была не в форме самого утра. Она даже в самых простых вещах ошибалась, и Валентине приходилось поправлять её не раз и не два, выбирая лонжу особенно внимательно. От этого Ксения нервничала всё сильнее. Павел заметил это и подумал, что лучше бы той передохнуть, иначе можно и травму получить. Кивнув жене, старший Савельев снова обратил внимание на тренировку группы.
        - Ксюша, достаточно пока, - тут же окликнула Валентина. - Тебе сегодня не хватает гибкости, сядь, посиди, потом разомнись и начнёшь заново.
        - Что?! - вспыхнула Ксения, спрыгивая на мат. - Зачем мне отдыхать?!
        Она была на взводе, это было понятно сразу. Валентина пожала плечами, снова переглянувшись с супругом.
        - Отдохни, - миролюбиво предложил Павел. - Сейчас всё получится.
        - У меня и так получается, - огрызнулась Ксения, отворачиваясь. - Вы нарочно отвлекаете меня, - она сказала это почти себе под нос, срывая пояс страховки, но Валентина стояла достаточно близко, чтобы услышать.
        - Ну как ты можешь? - возмутилась она. - Мы за тебя головой отвечаем. Если ты выполняешь неверно, то и до травмы недалеко.
        - Да все вы тут бездарности! - Ксения бросилась к выходу.
        Встрёпанная, едва ли не рыдающая, она пронеслась по залу и с силой толкнула дверь. Остальные акробаты молча смотрели ей вслед. Когда дверь с грохотом захлопнулась, Александр Малыхин, муж Алисы, дочери Валентина и Павла, протянул:
        - Да уж, сольного номера ей не увидеть, пока она договор с тёмными силами не подпишет. Совсем расслабилась девчонка.
        - Ты что несёшь? - спокойно спросил Степан, но было ясно, что он совсем не склонен шутить. - В цирке такое говорить нельзя. Особенно вам, акробатам. Каждый день жизнью рискуете.
        Малыхин опустил голову, признавая справедливость слов Кочетова, а может, просто не желая спорить. Алиса тихонько вздохнула - ей тоже были не по вкусу слова супруга.
        - Так, давайте продолжать, - сказал Роман, пытаясь поскорее перевести разговор на другую тему. - Марин, у тебя тут не очень гладко было…
        Степан грустно взглянул на явно расстроенного Виктора. Тот всё ещё смотрел на дверь, за которую вылетела раздосадованная дочь.
        - Успокоится, Вить, - попытался Кочетов утешить его. - Дело молодое. Перебесится.
        - Если б только Настя здесь была… - протянул Виктор. - Я, пожалуй, пойду, посижу немного. Потом закончим.
        - Как скажешь, - покладисто кивнул Степан. Ему было понятно - дело тут совсем не в усталости, Резниченко, волнуясь за дочь, не мог продолжать репетицию.
        Виктор действительно снова ощутил хорошо знакомую боль в груди. Он уже подумывал, что стоило бы записаться к врачу, проверить сердце, но всякий раз откладывал, оттягивал этот момент, не желая признавать за собой подобную слабость. Только вот когда видел свою дочь плачущей, боль возвращалась. Ведь каждая её слеза доказывала - он не справился, не сумел выполнить то, что обещал Насте, не смог защитить Ксению, не смог сделать её счастливой.

* * *
        …То время было таким лёгким и радостным. Анастасия так любила дочь, всюду старалась брать её с собой, потому Ксения очень рано заинтересовалась гимнастикой, акробатикой, и часто Виктор с нежностью наблюдал за тем, как его малютка-дочь и красавица-жена упорно занимаются в зале, отрабатывая трюки.
        Слушая мать, Ксения училась очень быстро, всегда работала с наслаждением и не жаловалась на трудности. Анастасия же окружала дочь любовью и заботой, подстраховывала её, мягко поправляла, если девочка ошибалась.
        Виктору нравилось, как они работали вместе. Да и вся труппа, посматривая на эти тренировки, воодушевлялась и занималась лучше, достигая более заметных результатов. Анастасию прозвали Солнышком, а Ксению - Лучиком, и казалось, ничто не изменит установившегося порядка.
        Вот только у жизни на этот счёт были совсем другие планы. Теперь воспоминания о тех ярких днях отзывались покалыванием за грудиной, и Виктор не мог справиться с собой. Он выходил из здания, неаккуратно комкая в руке пачку сигарет, прикуривал и смотрел, как льётся с неба прохладный июньский дождь.

* * *
        Ксения едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Каждый день казался ей новым мучением, но сегодня стало совсем невмоготу. Извечные придирки старших Савельевых, осуждающий взгляд отца… Как она уже устала от этого! Все знают - все! - что она хочет вырваться, получить сольный номер, стать, наконец, заметной на общем фоне. И никто не хочет помочь.
        Она перебирала в уме причины. Что это - зависть, конкуренция? Но когда они, всегда бывшие одной семьёй, превратились в конкурентов? Неужели приход нового директора так повлиял на людей, которых она знает всю жизнь?
        Ксения с яростью дёрнула застёжку спортивной куртки. Ей больше не хотелось оставаться здесь. Лучше уж пробежаться под дождём, может, завернуть в то кафе, что на углу. Чашка кофе поможет восстановить душевное равновесие…
        Она замерла напротив зеркала, потому что краем глаза заметила движение. Конечно, то было всего лишь её собственное взъерошенное отражение, а на миг показалось - это мать.
        В последние дни Ксения всё чаще вспоминала о ней. Её улыбка, голос, мягкие прикосновения… Анастасия была очень нежной и женственной, она всем нравилась, такая миловидная и воздушная. И Ксения, безусловно, любила мать, считала её почти волшебницей, а может, феей воздуха, которая вот-вот опять упорхнёт под купол цирка. Там-то ей всегда было так вольготно и легко…
        Присев на скамью, Ксения задумчиво посмотрела на своё отражение, но видела вместо него картины прошлого. В первом классе, когда всех просили рассказать о родителях, Ксения так хотела говорить первой. Её собственный детский голосок ещё стоял у неё в ушах:
        - Мой папа - шут, он всегда веселит людей. А вот мама - волшебная фея, самая настоящая. И хоть она без крыльев, но летает под куполом. Все смотрят на неё и удивляются. А ещё мама обещала, что и меня научит летать…
        Кто-то из класса тогда возмутился, что Ксения всё это придумала, ведь не бывает такого в жизни, но учительница объяснила, как оно есть на самом деле. А сама Ксения только смеялась в ответ на возражения, почти не слушая пояснения учительницы. Она-то каждый вечер видела, как на самом деле мама умела летать…
        Смахнув непрошенные слёзы, Ксения встала и начала переодеваться. Детство было таким безоблачным, вот только кончилось слишком резко. Мама исчезла, забрав с собой всё своё волшебство. Воздушная акробатика - это тяжкий труд, никакая не магия.
        Ксения распустила волосы и прошлась по ним расчёской, пытаясь успокоиться. Пережить предательство матери было не так просто, ещё тяжелее было понять, почему отец так безропотно это принял, почему не искал, не пытался вернуть Анастасию. Говорить на эту тему Ксения просто не могла, да Виктор и сам как будто бы не горел желанием. Он словно перевернул страницу и продолжил жить, как ни в чём не бывало. Этого дочь ему простить так и не смогла, впрочем, она не простила и спешного отъезда матери.
        Какими бы ни были детские воспоминания, они не могли пересилить тоски и боли, что поселилась у Ксении в душе. Всякий раз, вспоминая о светлых днях, она вспоминала и это странное предательство. День, когда она осталась одна.
        Одевшись, Ксения снова замерла напротив зеркала. Нужно было нанести макияж, замаскировав следы слёз. Ей так хотелось сейчас превратить лицо в маску, чтобы никто не смог прочесть её чувств. Нужно быть твёрже, не отказываться от своих надежд, не изменять своим мечтам. Пусть весь мир против неё, даже те, кто всегда был рядом. Пусть никто не подставит плечо, но она всё равно добьётся своего.
        В этом новогоднем шоу у неё будет сольный номер!

* * *
        Ксения никого не встретила, пока торопливо шла по коридорам к выходу, но стоило распахнуть дверь на улицу, как она столкнулась с отцом. Виктор растерянно смотрел на неё, держа в пальцах недокуренную сигарету. За его спиной лил дождь. Ксения нервно улыбнулась, вспомнив, что оставила зонт в раздевалке.
        - Отец, - сказала она, потому что молчать ещё дольше было бы совсем странно.
        - Ксюша, - мягко начал он, но замолчал, как будто не мог подобрать слов.
        - Ты опять куришь? - нахмурилась она, тут же представив, как комично это выглядит со стороны.
        - Разволновался, вот и… - Виктор, не глядя, бросил окурок в лужу. - А ты куда… без зонта?
        На мгновение Ксении показалось, что он сейчас скажет о незаконченной репетиции, но Виктор не стал на неё давить.
        - Забыла. В раздевалке, - дочь почувствовала себя неуютно, к тому же холодная водяная пыль, долетавшая с улицы через открытую дверь, внезапно заставила её поёжиться. - Зябко.
        - Зябко, - согласился Виктор и наконец вошёл, тут же подхватывая Ксению за локоть. - Зонтик нужно взять…
        Она послушно пошла по коридору, чувствуя, как в груди нарастает желание крикнуть, вырваться, убежать. Но вместо этого она двигалась так же медленно, так же спокойно, как Виктор.
        - Может, Валентина и не права была, - вдруг вырвалось у отца. Ксения даже приостановилась.
        - Не права? - уточнила она, не понимая до конца, что это может значить.
        - Не всегда нужно сразу останавливаться, - рассудительно продолжал тот. - Порой дожать нужно. Зачем ей было тебя останавливать-то…
        Ксения пожала плечами. Её вдруг немного отпустило, забылись тревожные мысли, будто бы слова отца были той самой соломинкой, за которую она могла уцепиться, чтобы не утонуть в неприятных размышлениях.
        - А сам ты что думаешь? - почти робко спросила она, мысленно сразу же приготовившись огрызнуться, если почувствует намерение обидеть или унизить.
        - Ты сегодня хорошо работала, только, видимо, ты уставшая. Не выспалась, дочь? - Виктор чуть улыбнулся, примирительно и как-то особенно беззащитно.
        - Не выспалась, - повторила за ним Ксения.
        - Бывает, - успокаивающе погладив её по руке, Виктор отвёл взгляд. - Ты лучше домой, отдохни.
        - Па, - Ксения снова остановилась. - Ты передай Валентине… Павлу… Я извиняюсь.
        Они стояли в коридоре, и лампы в очередной раз мигнули, свет стал тусклым, как в ночном поезде. Виктор вгляделся в глаза дочери и кивнул.
        - Я передам, конечно. Тебе ведь нездоровится. Два дня уже.
        Ксения удивлённо взглянула на отца, едва подавив возглас: «Откуда ты знаешь». Ей и правда было нехорошо последние дни.
        - Спасибо, - шепнула она. - Я за зонтом…
        И поспешила скрыться за дверями раздевалки. Внезапно понять, что отец приглядывает за ней так же, как когда-то в детстве, было и радостно, и грустно.
        - Почему же ты раньше мне ничего не показывал, папа? - спросила Ксения в пустоту.
        Её зонт стоял у стены, раскрытый. Он ещё даже не высох до конца. Но оставаться в цирке Ксения больше не могла, ей хотелось под ливень, в свежесть и ветер. Только чтобы голова перестала кружиться от смеси эмоций, которые в последнее время совсем вышли из-под контроля.

* * *
        Проводив дочь до выхода, Виктор вернулся в зал. Некоторое время он наблюдал за тренировкой акробатов, выжидая удобный момент. Задумавшись, он внезапно вспомнил, как Валентина работала с Анастасией. Настя была чуть выше, Валентина крепче и коренастей, одна любила длинные волосы, вторая стриглась под мальчишку. Они были словно слеплены из разного теста - очень воздушная Анастасия и крепко стоящая на земле Валентина. Может, в этом тоже кроется причина разногласий Савельевой и Ксении? Ведь девочка так сильно похожа на мать. Павел вот тоже крепкий, у него совсем другой подход к работе… В этот момент Валентина заметила взгляд Виктора. Он кивнул ей, приглашая отойти. Старшие Савельевы отпустили молодёжь передохнуть и подошли ближе.
        - Ксюшу домой отправил, - пояснил Виктор в ответ на вопросительные взгляды.
        - Плохо себя чувствует? - понимающе переспросила Валентина.
        - Да, - он отвёл взгляд. - Вот, просила передать, что извиняется.
        - Да ничего, - Павел взглянул на жену. - Нервы у всех сдают порой.
        - Она волнуется, всё о сольнике мечтает, - Виктор вздохнул. - Наверное, хочет хоть так к матери ближе стать…
        - Тяжело ей без Насти, - Валентина мягко коснулась плеча Виктора. - Ты не переживай, Вить. Мы же всё понимаем. Девочке хочется чего-то достичь, хочется признания. В конце концов, она молодая ещё, кто из нас в её возрасте об этом не думал.
        - Наверное, - Резниченко на самом деле никогда не думал о славе или признании. Ему хотелось совершенно другого. Но поручиться, что именно его точка зрения верная, он бы не смог. Валентине-то, может, было виднее.
        - Завтра пусть приходит, как обычно, - вмешался Павел. - Я с ней поработаю. Мне кажется, я знаю, что ей посоветовать.
        - Передам. Спасибо, ребята, - Виктор отошёл к Степану, устроившемуся на скамейке.
        - Что, домой отправил? - спросил тот почти сразу же. - И верно, ей сегодня лучше бы отлежаться.
        - Боюсь, что душа этим не лечится, - Виктор растерянно посмотрел в сторону акробатов. - А мне кажется, у Ксюши именно она болит.
        Степан ничего на это не ответил, только головой качнул, вспомнив: «Маленькие детки - маленькие бедки»…

* * *
        Дмитрий так надеялся переговорить с Ксенией, возможно, расспросить её, что всё-таки случилось, но той не оказалось в зале, когда он заглянул туда под каким-то благовидным предлогом. Уйти сразу Морозов не мог, слишком уж ему хотелось хотя бы издали соприкоснуться с акробатикой. Вспоминая, как он сам отрабатывал трюки, Дмитрий прислонился к стене у двери и заворожённо наблюдал за работой Савельевых.
        Пусть смотреть, как другие делают то, что тебе уже недоступно, было немного грустно, но всё-таки Морозов словно отрывался от земли вместе с другими акробатами, почти чувствовал, как слаженно работают мышцы, как покоряется сложный приём…
        - Эй, Дима, - прервал его размышления Геннадий. Его тренировка начиналась позже, чем у других.
        - Привет, - отозвался Морозов, пожимая ладонь эквилибристу.
        - Что, мечтаешь? - Дикий кивнул в сторону акробатов.
        - Да вот, помаленьку, - Дима смущённо улыбнулся.
        - А я вот думаю, что в новом сезоне этакого показать, да никак всё… - Геннадий взъерошил волосы. - А что это Ксении не видно?
        - Она, видимо, приболела, - Дима нахмурился, он всё ещё волновался за девушку.
        - Бывает. Пятый день льёт без продыха, тут и простыть недолго, - Дикий кивнул клоунам, сидящим на скамье. - Ладно, пойду, что ли, делом займусь.
        - А ты не был у Аркадия случайно? - спросил Дима. - Может, он хоть тебе что-то сказал по поводу нового шоу?
        - Был, только мы чуть повздорили, - Геннадий усмехнулся. - Насмотрелся он на канадские цирки, теперь пытается их технический уровень нам приписать. Вот только у нас таких снарядов нет. Поговорили…
        - Понятно, - Морозов не стал вникать в подробности. - Ну ладно, работай.
        - Да уж, - и Дикий пошёл прочь.
        Дима проводил его взглядом и тихонько выскользнул из зала. Растревоженные переживания снова принялись терзать его. Прикинув, сколько ещё осталось сделать, Дмитрий отправился в буфет: у него нашлось свободное время, чтобы выпить чаю.
        Екатерина Марковна встретила добродушно, но почти сразу заметила - что-то не так.
        - Ты чего, Димка, нос повесил? - спросила она, ставя перед ним чашку.
        - На тренировку акробатов смотрел, - признался Морозов.
        - И что там, на арену захотелось или с Ксенией проблемы? - Екатерина облокотилась о стойку, рассматривая Диму особенно внимательно. - Уверена, что второе.
        - И то, и другое, помаленьку, - Морозов вздохнул. - Смотреть, как другие тренируются, и приятно, и больно. А Ксения вот приболела сегодня.
        - Не травма? - озаботилась Марковна.
        - Нет, вроде ничего такого, - вздрогнул Дима. - Домой её отец отправил. А раньше она такая расстроенная выскочила из зала…
        - Да она сейчас всё время как не в себе, - Екатерина вздохнула. - Да ты пей, чего чай студишь. Посмотрим, может, ремонт этот кончится и всё в норму придёт?
        - Может, и так, - Дима послушно отпил глоток. - По крайней мере, очень надеюсь на то.
        Екатерина Марковна кивнула, бросила взгляд в сторону залитого дождём окна.
        - Ишь, как льёт, - вырвалось у неё. - Стихия какая.
        Дмитрий посмотрел в ту же сторону и вспомнил вдруг такой же июньский день.

* * *
        Они вместе с Ксюшей сидели у окна и смотрели, как дождевые струи взбивают в луже крупные пузыри.
        - Смотри, как шампунь, - удивилась Ксения.
        - Да, - согласился он. - Почему не каждый дождь так?
        - Не знаю, - протянула Ксения.
        Полчаса назад они под присмотром родителей кувыркались на матах и у Ксении выбились волосы из косы. Теперь в электрическом свете вокруг её головы вспыхивал ореол.
        - Ты как ангел, - сказал тогда Дима, едва это заметил. Она смущённо хмыкнула.
        - Нет, мама моя - ангел. Она летать умеет.
        Дима обернулся: Анастасия Резниченко как раз отрабатывала трюк на трапеции.
        - Ты тоже будешь летать, - уверенно заявил он своей подруге. - Обязательно будешь.
        Ксения скромно пожала плечами, но в глазах её читалась уверенность.
        Куда вот только она подевалась сейчас?

* * *
        Вынырнув из своих воспоминаний, Дмитрий быстрыми глотками допил остывший чай. Екатерина лишь качнула головой.
        - Пора мне, - Морозов поднялся.
        - Зайдёшь вечерком? - Марковна взяла в руки пустую чашку.
        - Может, если дел каких не привалит.
        Проводив его взглядом, Екатерина Марковна только вздохнула. С начала июня ей было тревожно. Странное смутное беспокойство накатывало, как волна, и она всё не могла понять, в чём же дело. Может быть, конечно, всё объяснялось просто - всегда тяжело видеть, как меняются привычные порядки. Но всё-таки Екатерина не хотела отмахиваться от своих ощущений только по этой причине. Нет, ей казалось, что затевается что-то совершенно необычное. Похожее она чувствовала около десяти лет назад, только сейчас было уже так трудно ворошить подробности.
        Не тогда ли пропала мать Ксении?..
        Припоминая, Екатерина Марковна механически натирала чашку губкой. Чёткие картины всё никак не приходили. Казалось, маячила важная деталь в этой истории, но совершенно нельзя было понять - какая.
        Дождь за окном всё шуршал и шуршал, как будто тысячи людей шептались в цирке, где погасили свет перед началом представления…
        Глава 5. Тройка пентаклей
        Аркадий немного нервничал. Сегодня Иван Фёдорович собирался представить его спонсорам, чтобы они могли вместе обсудить наброски сценария. Это была крайне важная встреча, и Медведев всё никак не мог представить, как будут развиваться события. Он уже сменил два галстука и всё ещё не решил, стоит ли вообще одеваться столь официально. Листы с намётками сценария, распечатанные в трёх экземплярах буквально полчаса назад, рассыпались по столу, и нужно было ещё собрать их в аккуратные папки.
        Звонок телефона заставил Медведева вздрогнуть. Подхватив мобильный, Аркадий зажал его плечом и ответил:
        - Да?
        Одновременно он попытался всё-таки застегнуть рубашку как следует.
        - Аркадий Анатольевич? - Иван Фёдорович всегда говорил подчёркнуто вежливо, хотя по имени-отчеству к Аркадию не обращался более никто.
        - Да-да, я скоро буду, - взволновался Медведев, пытаясь сообразить, уж не опаздывает ли он на встречу.
        - Не торопитесь, - директор шумно вздохнул. - Спонсоры задерживаются часа на полтора, вы не спешите.
        - А… Спасибо, - Аркадий стянул с шеи галстук. Ему показалось, что этот чересчур ярок. - Я подъеду.
        - До встречи, - тут же повесил трубку Иван Фёдорович.
        Бросив телефон обратно на стол, Медведев снова взялся сражаться с галстуками. Перенос времени встречи его только нервировал. Проговаривая себе под нос официальные фразы, которыми планировал начать беседу, Аркадий всё время мысленно возвращался к уже написанному плану выступления, взвешивая, насколько оно вышло сильным.
        У него был небольшой опыт работы, а с цирковыми сценариями и вовсе маленький, но он подошёл к делу основательно и серьёзно. За последний месяц он пересмотрел столько записей цирковых выступлений, что до сих пор удивлялся, как голова не пошла кругом. Воображение, конечно, могло нарисовать и более интересные вещи, но предстояло учесть подготовку труппы и материальное оснащение цирка. Не во всё спонсоры будут готовы вкладываться. Сколько идей из-за этого пришлось набросать только для себя!
        Остановившись наконец на тёмно-синем галстуке, Аркадий взглянул на себя в зеркало и внезапно успокоился. Такое с ним бывало, когда он приходил к убеждению, что сделал всё возможное в имеющихся обстоятельствах.
        Рассортировав листы по папкам, Медведев захватил ключи от машины и вышел из дома. День снова выдался дождливый, Аркадий даже накинул куртку, чтобы спрятать под ней драгоценный материал, пока не добежит до автомобиля.
        Пожалуй, самое главное, что он понял за этот месяц, - работа с цирком была не очередной подработкой ради денег. Этот мир захватывал его, притягивал и манил. Наверное, потому он так желал, чтобы высказанные им идеи всё-таки были приняты. Аркадий успел познакомиться с труппой, с кем-то ближе, с кем-то только поверхностно, но уже и этого хватило, чтобы понять - здесь ему и хочется работать не в течение одного сезона, а долго, пока не будут реализованы самые смелые идеи.
        Проскочив по двору под моросящим дождиком, Медведев сел в машину, бросив папки на переднее сиденье. Прежде чем выехать со двора, он вспомнил, как буквально вчера беседовал с Владом, говорил с ним о жонглировании и как можно совместить номера, чтобы это было и зрелищно, и не вызывало затруднений у зрителя. Улыбнувшись, он мысленно пометил, что надо бы попросить у Ивана Фёдоровича созвать весь коллектив для обсуждения сценария. Разговор с Владом показывал, что у труппы тоже немало интересных идей.

* * *
        Иван Фёдорович ещё раз осмотрел кабинет. Сегодня ему хотелось произвести особенно хорошее впечатление, иначе многим планам будет не суждено сбыться. Аркадий обещал подъехать с минуты на минуту, и Коткин втайне порадовался, что взял именно этого человека. Можно было предложить работу кому-то поопытнее, вот только в парне чувствовался какой-то внутренний запал, драйв, а именно это хотел привнести Иван Фёдорович в подначальный цирк.
        Никто из труппы не знал, что Коткин присутствовал на финальном представлении. Влюблённый в цирк, он наслаждался зрелищем как ребёнок, впервые увидевший огни манежа. Но после пришло время для серьёзного анализа. Все пометки, которые он сделал по следам того вечера, Иван Фёдорович отдал Аркадию. Было интересно, как тот станет работать с полученной информацией. Медведев не разочаровал, почти сразу предложив довольно элегантные решения для некоторых проблем. Однако полноценного эскиза будущего сценария Иван Фёдорович ещё не видел, потому так обрадовался, что Аркадий собрался приехать заранее - оставалось время на изучение бумаг.
        Переставив стаканы с места на место и расправив не особенно нуждавшуюся в этом салфетку, Коткин глянул на окно и почти с раздражением закрыл жалюзи. Льющий дождь порядком надоел, Иван Фёдорович даже поймал себя на мысли, что его мерный шорох по стеклу помешает нормальной беседе со спонсорами.
        - Иван Фёдорович, - дверь кабинета приоткрылась, заглянул Кирилл Пашков, сейчас именно он следил за действиями наёмной бригады, ремонтирующей холл.
        - Да, - кивнул Коткин. - Что-то случилось?
        - Я подумал, может, лужу смести ту, что под дверями растеклась боковыми? - Кирилл всё-таки вошёл, но было заметно, что он робеет под взглядом директора. - Спонсоры же приедут.
        - Ну, если она снова налиться не успеет, - с сомнением в голосе протянул Иван Фёдорович. - А нельзя как-нибудь…
        - Можно сегодня через холл провести, - просиял Кирилл. - Там, конечно, не убрано, но зато видно, как работа идёт.
        - Да уж, это и лучше будет, - кивнул Коткин. - Я выйду встречать, ты не волнуйся, скажи ребятам, чтобы там подмели чуток.
        - Всё сделаем, - и Пашков выскользнул из кабинета.
        Иван Фёдорович качнул головой. Его приятно удивляло, что даже работники сцены были так влюблены в цирк, и не только в представления, но и в здание, как будто действительно считали его в каком-то смысле домом. И от этого внутреннего убеждения у цирка появилась особая атмосфера. Подобного Коткин раньше не чувствовал практически нигде. Некоторое время он работал в другом цирке, больше сконцентрированном, конечно, на разъездах по стране, и такого отношения у той труппы просто не замечал. Теперь он будто бы обогревался от тепла чужого камина, и ему очень хотелось сделать этот мир своим.

* * *
        Аркадий появился через полчаса. Он был немного растрёпан, а в волосах поблёскивали капельки воды, но выглядел, как и положено, прилично. Даже при галстуке. Это Ивана Фёдоровича порадовало - краснеть за сценариста перед спонсорами не придётся.
        - Вот наброски сценария, - почти сразу начал Медведев. - Вы бы посмотрели, Иван Фёдорович.
        - Да-да, очень хорошо, - Коткин сел за свой стол и принялся вчитываться в расписанные Аркадием предложения.
        Медведев между тем оглядел кабинет, тоже переставил стаканы, потом разлил по ним воду. Видимо, так он пытался унять собственное волнение.
        Краем глаза Аркадий следил за реакцией директора. Он был готов тут же внести какие-то правки и даже распечатать документы заново - благо, в соседнем кабинете для этого было всё необходимое. Но Ивану Фёдоровичу предложения нравились, он кивал головой и иногда чуть заметно улыбался.
        - Ты даже клоунам нашёл достойное место, - заметил он, подняв голову.
        - Да они же тут матёрые, программу не испортят, - чуть смущённо отозвался Аркадий, ещё не до конца уверенный, что его идеи действительно понравились.
        - Да, - Коткин перевернул страничку. - Надеюсь, не только мне это понравится.
        Аркадий едва не выдохнул: «А уж я-то как надеюсь», но вовремя сдержался. Ему не хотелось показывать свою неуверенность: если уж он и не мог скрыть её полностью, то не стоило демонстрировать и насколько сильно он сомневается. Напомнив себе, что сделал всё от него зависящее Медведев сел наконец за длинный стол, почти на то же самое место, где расположился в вечер первого знакомства с труппой. И тут же вспомнил, что хотел попросить.
        - Иван Фёдорович, - начал он неловко. - Ко мне на днях подходил Влад Беленький. У него были интересные идеи для новогоднего представления. Вот я и подумал…
        Но Аркадия прервал звонок мобильного. Директор тут же схватил телефон, поспешно отвечая:
        - Да, Роман Валентинович, я. Да-да, подъезжайте, конечно.
        Медведев растерянно взглянул на внезапно вспотевшие от волнения ладони. Скоро всё решится.
        - Сейчас будут. Я встречу, Аркадий, - с воодушевлением в голосе сообщил Иван Фёдорович и стремительно вышел из кабинета.
        Оставшись один, Медведев быстро пробежал сценарий глазами. Всё-таки ему было, что предложить, и это хоть немного, но успокаивало вновь проснувшуюся неуверенность.

* * *
        Роман Валентинович был человеком, не склонным к сентиментальностям. Он не особенно любил цирк, для него на первое место выходили затраты и доходы. Подчинённые недаром поговаривали, что он и сны видит сплошь из цифр, диаграмм и отчётов. Взяв в команду такого человека, Михаил Андреевич был спокоен - любое предприятие принесёт прибыль. Даже цирк.
        Себе Михаил, напротив, не доверял. Он знал, что в силу возраста стал более мягким, его легче было уговорить на авантюру. Предложи тряхнуть стариной или расскажи о чём-то из лет давно минувших - и пожалуйста, вот он уже подписывает финансовые документы. Цирк же был самым приятным детским воспоминанием, и бороться с собой Михаил Андреевич не мог. Осознание, что вся эта красота будет теперь кормиться с его ладони, как дивная птица, было слишком приятно. Вот Роман на такое не падок, он сохранит трезвый ум, и стоит только Коткину предложить что-то неподходящее, тут же заметит.
        Когда машина подъехала к зданию цирка, дождь всё-таки закончился, сквозь тучи то и дело пробивалось солнце. Михаил Андреевич счёл это добрым знаком. Его молчаливый партнёр на такие мелочи, конечно, внимания не обращал, зато заметил другое.
        - Встречают нас, - сказал он негромко.
        - А, Иван Фёдорович, - улыбнулся Михаил и вышел из автомобиля первым, радушно протягивая руку.
        Пока Коткин и Анисимов радостно обменивались приветствиями, Роман хмуро оглядел здание, точно подмечая, где могут случиться внезапные траты. Пожимая ладонь директору, он сразу сказал:
        - Зданию покраска понадобится?
        - Скорее всего, - кивнул Иван Фёдорович. - Смету я вам предоставлю, сегодня уже готовы предварительные бумаги… Но мы же сейчас о другом говорить собирались. Пойдёмте.
        Роман неопределённо хмыкнул. Ему цифры не только были ближе и понятнее, но и совершенно не хотелось менять их общество на погружение в цирковой мир. Когда он последний раз был на подобном представлении, Колядов уже не помнил, а последний цирк, о котором он слышал, был Дю Солей. И зрелище Роман на самом деле представлял себе плохо, зато помнил цену билетов на канадских гостей.
        - Вот, холл мы уже начали приводить в порядок, - говорил тем временем Коткин. - Тут, конечно, ещё не закончены работы, но уже можно понять, как оно будет.
        - Да, хорошо будет, - покладисто согласился Михаил Андреевич. - Вот ещё тут зелень развести… Или попугаев каких.
        Роман Валентинович слушал предложение старшего партнёра, мысленно переводя их на понятный язык. Он даже вытащил смартфон, тут же набросав себе заметку, чтобы ни о чём не забыть.
        Иван Фёдорович заметил эти манипуляции и немного напрягся. Если вести дела с Михаилом было не сложнее, чем с Николаем Васильевичем, то Роман внушал серьёзные опасения. Мрачный, даже угрюмый, он не производил впечатления человека циркового, а значит, тонкостей мог просто не понять, не почувствовать. Коткин вдруг ощутил себя так, будто привёл в дом врага. Отогнав неуместные мысли, он повёл спонсоров дальше.
        - Аркадий Анатольевич нас уже ждёт, - пояснял он на ходу. - Набросал сценарий, конечно, только приблизительный, но можно уже составить представление, что мы планируем сделать в новом году.
        - А смета на это тоже будет? - тут же спросил Роман, что-то выбив пальцами на экране смартфона.
        - Смета?.. - Иван Фёдорович даже сбился с шага. - Ах, да, конечно, будет.
        - Хорошо, - не меняясь в лице, отозвался Колядов.
        - Ты погоди со сметой, - вмешался Михаил Андреевич, которому с недавних пор и душевное общение было дорого. - Сначала надо посмотреть, что там планируется.
        - Да, конечно, - согласился Роман Валентинович, но было заметно - мнения своего он ни капли не изменил.

* * *
        Как только Иван Фёдорович представил Медведева спонсорам, тот протянул папки с набросками сценария, и пока мужчины читали, Аркадий присматривался. Михаил Андреевич показался ему чуть постарше Ивана Фёдоровича, он вызывал доверие. В его облике было что-то приятное, он временами улыбался, и трудно было поверить, что Анисимов на самом деле неплохой делец. Он был цирку почти родным. Но вот о Романе Валентиновиче того же сказать было никак нельзя.
        Крепко сбитый, остриженный очень коротко, он был похож на бизнесмена из девяностых. Его тяжёлый взгляд, казалось, оценивал всех и каждого, и Аркадию сразу пришло в голову, что Роман уже знает не только цену его костюма и галстука, но и сколько стоит его, Аркадия, жизнь. И это, безусловно, не могло не настораживать. Этот человек был здесь не ради цирка, а исключительно ради прибыли. По лицу его было видно только одно - он не вникает ни в какие особенности и тонкости цирковых представлений, и сценарий для него нужно было писать со статьями расходов и приблизительным финансовым результатом.
        Аркадий уже встречался с подобными людьми, так что приготовился немедленно дать отпор. Иван Фёдорович, будто прочитав мысли сценариста, лишь едва заметно кивнул. Он тоже предчувствовал сложности. Однако первым высказался Михаил Андреевич.
        - Мне тут всё понравилось, - улыбнулся он. - Но я предвзят, конечно. Старый любитель цирка, что мне тут может не нравиться? И клоуны смешные, и акробаты… - взгляд его затуманился, точно он вспоминал что-то донельзя приятное. - Я вот и хотел цирк под крылышко прибрать, чтобы хоть посмотреть одним глазком изнутри. Так что я-то одобряю.
        И он замолчал. Было в этом что-то неуловимо угрожающее. Роман Валентинович тут же перелистнул последнюю страницу, но, опять не обнаружив там никакой существенной для себя информации, поднял голову и смерил Аркадия тяжёлым взглядом.
        - Я так скажу, - заговорил он тихо. - Я видел, сколько этот цирк приносил в прошлом. Последняя программа была довольно удачная, но прибыли с неё не хватило и холл отремонтировать, - тут он поднялся. - Михаил Андреевич - человек добрый, а я вот слежу, чтобы его финансовые дела от доброты ничуть не пострадали. Так вот. Нам нужна такая программа, чтобы возместить все вложения и не остаться на нуле. Это ясно?
        - Безусловно, - кивнул Иван Фёдорович, с тревогой поглядывая на Аркадия.
        - Я думаю, что с предложенным шоу мы такое потянем, - Медведев сглотнул, почувствовав, как галстук начинает давить на горло.
        - Я вот посмотрел, - Колядов мельком глянул вниз. - Акробаты - это хорошо, это шоу, это интересно. Как в Дю Солей. А вот эти ваши клоуны - это что, не понимаю.
        Михаил сощурился, но ничего не сказал. Ему клоуны нравились, но прерывать Романа он считал дурным тоном. Бизнес-партнёры на людях не показывают, что не всегда согласны друг с другом.
        - Вычёркивайте ваших клоунов, - Роман задумчиво глянул на Аркадия. - Вместо них лучше сделать лазерное шоу. Установка у нас есть, дадим напрокат, почти за бесценок. Пусть акробаты там как-нибудь поучаствуют, в общем, тут уже ваше дело, как это совместить. Понятно?
        - Лазерное шоу - это интересно, у меня были идеи, с ним связанные, - кивнул Аркадий, судорожно вспоминая, не записывал ли он где-нибудь подобную мысль.
        - Хорошо, вот, вместо этих клоунов пусть будет что поинтереснее, - Колядов глянул на Ивана Фёдоровича. - И мне сметы нужны, желательно поскорее. Агентство наймём, чтобы рекламу сделать.
        - Я уже приготовил приблизительные сметы, - директор тут же вытащил ещё одну папку из стопки на краю стола. - Вот, ознакомьтесь.
        Роман Валентинович тут же углубился в чтение. Пока он молча листал страницы, пристально вглядываясь в цифры, Михаил Андреевич сказал:
        - Если цирк не принесёт нам дохода, то Роман хочет его заменить крупным и современным торгово-развлекательным центром. Это мне, конечно, немного грустно, но бизнес есть бизнес. Но я вот думаю, Аркадий, да? - Медведев кивнул. - Ты же сценарист, ты бы мог нам и там пригодится. Так что я тебя не оставлю за бортом. Но всё-таки хотелось бы мне посмотреть на новогоднее шоу, да… И чтоб не хуже каких заграничных было.
        Аркадий всмотрелся в лицо Анисимова и задумался. Всё-таки Михаил Андреевич «свой», он заинтересован в цирке. Не было бы здесь Романа - и всё прошло бы без каких-либо возражений.
        - У нас будет отличная программа, - Коткин чуть нервно отпил глоток воды из стакана. - Мы уж постараемся. И вас порадуем, конечно, Михаил Андреевич.
        - Уж порадуйте, - улыбнулся тот совершенно открыто.
        - Смета в порядке, - подал голос Роман Валентинович. - Итак, обстановку вы знаете, жду подробных отчётов, финансовые документы. Ну и сценарий там как-нибудь пришлите. Рекламистов к вам отправлю попозже, они своё дело знают.
        - Хорошо, - тут же подскочил Иван Фёдорович. - Манеж не хотите посмотреть?
        - Некогда, - Колядов взглянул на часы. - Время - деньги.
        Аркадий усмехнулся, хотя ему было совершенно не смешно. Он чувствовал исходящую от Романа Валентиновича угрозу и никак не мог убедить себя, что на самом деле ничего страшного или тревожного не происходит. Просто деловые люди хотят видеть финансовый результат от своих вложений. Это естественное желание. Однако в глубине души поднималась иррациональная тревога, которую Аркадий никак не мог унять. Будто бы цирк просил у него защиты.

* * *
        Проводив спонсоров, Иван Фёдорович глубоко вздохнул. Слишком неоднозначны были его впечатления от этого визита. Посмотрев на суетящихся в холле рабочих, которые возобновили свои дела сразу после ухода Михаила и Романа, Коткин вдруг вспомнил о буфете. «Зайду, спрошу кофе», - подумал он. Очень хотелось, чтобы хоть немного полегчало.
        В буфете, конечно, никого не оказалось. Он работал сейчас только «для своих», но рабочие были заняты, а труппа тренировалась. Иван Фёдорович присмотрелся к помещению, размышляя, требуется ли ему ремонт, и даже не заметил, когда за стойкой появилась Екатерина Марковна.
        - А вот и вы, собственной персоной, - добродушно усмехнулась она.
        Коткин вздрогнул от неожиданности и тут же развёл руками:
        - Все нервы вымотали, дай, думаю, кофейка попью.
        - Это можно, - отозвалась та и тут же занялась приготовлением кофе. - Спонсоры, видно, приезжали?
        - Да, - согласился Иван Фёдорович, устраиваясь на барном стуле около стойки. - Поговорили вот.
        - Наверняка спрашивают о выгоде, - Екатерина словно и не смотрела на Ивана Фёдоровича, но тот всё равно чувствовал, как она внимательно его изучает. Ему было и не по себе, и отчего-то довольно приятно.
        - Аркадий Анатольевич сценарий показал, шоу должно быть хорошим, - Коткин взял маленькую чашку, которую поставила перед ним Марковна, но так и не сделал глотка. - Он молодец, хоть и молодой.
        - Молодец, - кивнула Екатерина. Она общалась с Аркадием на днях и осталась вполне довольной. - Он цирк чувствует.
        - Да, верно вы сказали, - Иван Фёдорович снова поставил чашку на стойку. - Ничего не забыл, клоунов опять же вписал…
        - Что-то не так пошло? - Екатерине Марковне, в общем, с самого начала было понятно - Фёдорович о чём-то печалится. Так что оставалось только выяснить, что же ему так не понравилось во встрече со спонсорами.
        - Михаил-то свой, - вырвалось у Ивана Фёдоровича. - Я его сколько знаю. Он цирку только рад. А вот Роман - мутный человек. Мало он в цирке понимает, да и вообще как без души живёт.
        Екатерина Марковна внимательно слушала, не торопясь задавать вопросы. Коткин всё-таки отпил кофе, посмаковал его во рту.
        - Роман не согласен со сценарием, хотя, мне кажется, и не вникал в него. Он хочет клоунов заменить чем-то современным. И не могу его не понять, но с другой стороны… Это же цирк.
        - Цирк без клоунады разве может быть, - Екатерина Марковна отвернулась, только чтобы не показать, что разозлилась. - Даже в хвалёном Дю Солей клоуны есть.
        - Да, - согласился Коткин. - Только я думаю, этого Роман Валентинович не понимает ни капли.
        - И что же, он настаивает, чтобы клоунады не было? - буфетчица развернулась. Было сразу видно, она таких решений не одобряет.
        Невольно Иван Фёдорович залюбовался Марковной, почти не услышав, что она говорит дальше. С ней бы даже Роман не посмел повысить голос.
        - Эй, а он и не слушает, - Екатерина усмехнулась, но глаза у неё были недобрые. Коткин тут же переспросил:
        - Что-что? - он почувствовал себя неуютно, хотя даже под взглядом Романа так не волновался.
        - Я говорю, без клоунов цирка не бывает, - строго ответила Екатерина Марковна. - Нельзя наших Виктора и Степана из программы убирать. Конечно, им на покой, быть может, пора, как вы и говорили. Но не в этот же сезон.
        - Да, клоуны и цирк… - Иван Фёдорович потерял мысль, не зная, что ответить явно разозлившейся Марковне.
        - Вы бы лучше на них акцент в программе сделали. Как прощальный концерт, а там можете и на пенсию списывать, - она отобрала полупустую чашку из рук Коткина и отвернулась. - Спонсоры пусть занимаются своими делами, а вы должны о людях думать. Цирковой зритель любит клоунов, как без них? Цирку нужен смех, нужна клоунада. Что вы там думаете себе…
        - Не спорю я, не спорю, - Иван Фёдорович внезапно смутился. Ему вовсе не хотелось огорчать Екатерину. - Клоуны, цирк, это всё понятно. О людях надо думать, да…
        - Иван Фёдорович, - в буфет вошёл Аркадий.
        - Да? - он развернулся, стараясь придать себе более уверенный вид.
        - Здравствуйте, Екатерина Марковна, - заметил Медведев буфетчицу. - Иван Фёдорович, я хотел вас попросить объявить собрание труппы. Мне бы поговорить со всеми. У людей есть, что сказать.
        - Понимаю, - согласился он. - И вот ещё что, Аркадий Анатольевич. Подумайте над тем, чтобы построить шоу с упором на клоунов. Ну, как вроде прощального… - он замолчал, не понимая, зачем говорит всё это.
        - Я набросаю и такой вариант, - согласился Аркадий, хотя и был немного озадачен подобной просьбой. - Что, вам тоже Роман Валентинович не слишком-то понравился?
        Иван Фёдорович нахмурился, не желая обсуждать такие вещи с кем бы то ни было, но всё-таки ответил:
        - Не наш он человек.
        Екатерина Марковна отметила это «наш», про себя подумав, что и из нового директора может всё-таки выйти толк. Волнение, что одолевало её который уже день, хоть немного улеглось.
        Поставив перед Аркадием чашку чая, она посмотрела на директора с прищуром:
        - Ещё кофейку, Иван Фёдорович?
        - Да, - согласился Коткин, хотя дел у него ничуть не убавилось. Однако посидеть в буфете именно сейчас было почему-то намного важнее даже визита спонсоров.
        Глава 6. Верховная жрица
        Дмитрий любил оставаться в цирке почти до самой ночи, когда уже расходилась вся труппа, исчезали рабочие сцены и только охранник занимал свою каморку на первом этаже. Всё здание в эти часы окутывала тишина и полумрак, горели только лампы на лестницах. По углам тьма была гуще и как будто бы прятала в себе отголоски смеха и разговоров всех тех людей, кто когда-либо входил в здание. Тогда Морозов заканчивал возню с реквизитом и не мог отказать себе в удовольствии ещё немного побродить по этажам, почувствовать эту цирковую атмосферу. И конечно, он любил помечтать.
        Он привык к этому ещё в детстве. Клавдия Никитична часто оставалась в цирке допоздна, но была занята делами, а Дмитрий был предоставлен сам себе. Нередко он садился на ступени последнего лестничного пролёта и размышлял или рисовал в воображении удивительные картины будущего, а иногда читал книги, устроившись в одной из раздевалок среди костюмов и реквизита. Цирк всегда был Домом с большой буквы, и Дмитрий любил его всей душой.
        Став постарше, Дмитрий оставался, чтобы потренироваться подольше. Но всё-таки и устав от бесконечной отработки трюков, Морозов переодевался и некоторое время бродил по опустевшему зданию, не торопясь домой.
        Вот и сегодня он задержался, разбираясь с новым реквизитом. Он едва заметил, когда ушли рабочие. Потом постепенно разошлась и труппа. Перекинувшись парой слов с Владом, Дмитрий зашёл к Екатерине Марковне. Они проговорили как будто бы и не долго, но когда та спохватилась, что пора домой, уже заалел закат, июньское солнце прорвало блокаду туч и скатывалось в переливающуюся алым и золотым зарю. Дмитрий проводил Марковну до выхода, но его самого домой ещё не тянуло.
        Солнечные лучи прочерчивали золотыми прямоугольниками коридоры и лестницы циркового здания, и Дмитрий почти чувствовал, как свет тихонько дрожит. А может быть, так казалось из-за танцующих в золоте уходящего солнца мелких пылинок. Постепенно свет уходил, угасал, всё сильнее розовея.
        Поднявшись по широкой лестнице, ведущей из холла к дверям, скрывающим от публики трибуны, Морозов постоял, точно прислушиваясь. Весь день цирк шумел - ремонт шёл полным ходом, так что тишина, теперь царившая во всём здании, казалась даже слишком пустой, почти хрустальной. Дмитрию нравилось это ощущение, казалось, ещё мгновение и цирк вздохнёт всем своим нутром, загудит, как огромный барабан. Этот нарастающий звук заполнит все помещения, вырвется на свободу, отразится от небес и раскинется шатром над городом.
        Однокомнатная квартирка Дмитрия никогда не дарила ему такой же уют, как опустевший вечером цирк. Сколько бы там ни было личных вещей, как бы он ни пытался её обустроить, по-настоящему дома он себя чувствовал только здесь. Вспоминая своё нехитрое житьё-бытьё, Дмитрий так и оставался на лестнице, пока свет не погас окончательно, сменившись лиловатыми сумерками. Лишь тогда Морозов двинулся дальше, припоминая суетный день.
        Сегодня акробаты приглашали на тренировку Аркадия, спорили о чём-то до хрипоты, объясняли технику исполнения трюков. Дмитрий видел это мельком, издали, ему не было места в таком обсуждении, как бы ни было грустно это признавать.
        Те времена, когда он тренировался наравне со всеми, когда он выходил на манеж, прошли. Дмитрий редко позволял себе вспоминать, постоянно прогоняя мысли о прошлом. Ему не хотелось жалеть себя. Но иногда, как раз когда цирк совершенно пустел, Морозов шёл в тренировочный зал, присаживался там на скамью и просто рассматривал ждущие артистов снаряды. Он вспоминал первые свои попытки, дни упорной работы, редкие похвалы кого-то из старших… Путь был трудным, Ксении, например, многое давалось проще, но Дмитрий никогда не останавливался, никогда не опускал рук. Он продолжал трудиться, тренироваться, и вот однажды он вышел на манеж вместе со всеми.
        То, самое первое, выступление Дмитрий не смог бы забыть никогда. Восторг захлёстывал его, окрылял. Он радовался зрителям, ликовал от ощущения, что добился своего, поймал мечту за хвост… Он был так счастлив в тот вечер, что кто-то из труппы пошутил: «От твоей улыбки надо звёзды зажигать».
        Свой первый сезон Дмитрий вспоминал с неизменной теплотой. Казалось, при желании он может в мельчайших подробностях представить каждое представление, каждый выход. Ему, конечно, многие говорили, что со временем первый сезон забудется. Будут другие, и ярче, и интереснее. Но оказалось, что первый сезон навсегда останется единственным.
        Стало уже совсем темно. Морозов остановился в холле второго этажа, где было подобие циркового музея: висели фотографии с выступлений, стояли кое-какие старые декорации и несколько крупных растений в кадках. Здесь горела лишь одна тусклая лампочка, и по углам затаились глубокие тени. Морозов проверил, поливали ли пальмы, и прикрыл глаза, рисуя себе картины детства. Но вместо них пришло совершенно другое. Ведь Дмитрий в подробностях помнил не только хорошее, но и тот самый вечер, когда получил свою травму.
        Тогда тренировка проходила прямо на манеже. Второй для Дмитрия сезон только начался, прошли два первых представления. Савельевы, не до конца довольные программой предыдущего сезона, решились поставить новый номер с участием неопытного акробата. В силу возраста Дмитрий был легче и стройнее всех в труппе, кроме, разве что, девушек, но Павел видел такой трюк только в мужском исполнении.
        Многократно отработанный в тренировочном зале, номер успешно прошёл и на первом, и на втором выступлениях, но не хватало кое-какой гладкости. В тренировочном зале всё смотрелось гораздо лучше, чем во время выступления, вот Павел и принял решение провести репетицию на манеже, чтобы обкатать трюк практически в реальной обстановке.
        Всё шло как обычно. Дмитрий помнил, что ни о чём не волновался, даже чувствовал себя свободнее, успешнее, ярче, чем всегда. Да только у судьбы были свои планы…
        Никто так и не понял, что конкретно случилось, но спасла Морозова только страховочная сетка, лонжа разорвалась. Он сорвался с трапеции, повредив спину. Вся труппа, ошеломлённая, поражённая случившимся, словно окаменела. Только спустя минуту Павел крикнул, чтобы звали дежурных медиков и звонили в «скорую». Дальнейшее терялось в муторном тумане, что оставила после себя боль. Морозов то терял сознание, то приходил в себя. Все вокруг суетились, Павел и Валентина кричали друг на друга. А потом был укол обезболивающего, тяжёлый, мутный сон и больница…
        Это был трудный период. До сих пор он не мог до конца понять, что дало ему силы жить. Почти ежедневно он выслушивал самые нерадужные прогнозы, а в глазах друзей видел жалость, казалось бы, никакой надежды не оставалось. Впрочем, размышляя об этом теперь, Дмитрий в который раз пожал плечами: врачи были убеждены, что он не сможет ходить, однако хоть позвоночник и оказался травмирован, Морозов только чуть прихрамывал. Но вот к акробатике так и не вернулся, это было чревато.
        Всякий раз вспоминая эту историю, Дмитрий удивлялся собственному везению. По всему выходило, что он должен был пострадать куда сильнее, но что-то словно уберегло его от тяжёлой доли инвалида. Морозов верил - это цирк спас его, защитил, а потому Дмитрий любил его всей душой, быть может, даже сильнее, чем раньше.
        Мысли в вечерние часы текли особенно плавно, вспомнив о травме, Дмитрий задумался об остальных акробатах. Современная программа была сложнее, чем та, которую когда-то отрабатывал Морозов. Но всё же Аркадий придумал что-то ещё более сложное. Как бы хотелось в этом поучаствовать.
        Новый директор, несомненно, принёс в цирк свежую струю, Дмитрий понимал, как это важно и замечательно. Но он так же видел приезд спонсоров, и эти мужчины не вызвали у него доверия. Один из них - Морозов просто не знал имени - был в цирке совершенно чужим. И как только Дмитрий представлял, что такой человек станет лезть в цирковые дела, то его сразу же мутило. Ничего хорошего из этого выйти просто не могло.
        Впрочем, Екатерина Марковна тоже отзывалась как-то не вполне благосклонно. Она, как будто бы вскользь, заметила, что Иван Фёдорович не настаивает на своём, потакая спонсорам. Николай Васильевич, как знали абсолютно все, отстаивал интересы цирка даже дорогой ценой, давить на него было почти бесполезно. Потому-то Дмитрий запомнил слова Марковны, они, как предчувствие чего-то неприятного, до сих пор тревожили его душу. Могут ли спонсоры вынудить Ивана Фёдоровича на какие-то решения, которые ударят по труппе?
        Заметно было, что Аркадий тоже не в восторге от спонсоров. Он сразу влился в труппу, почти что стал «своим», и теперь было видно, что ему не понравилось услышанное в день встречи. Правда он всё-таки умалчивал о многих деталях разговора, но никто из артистов не стал настаивать или пытаться вызнать подробности. И так было ясно: в дела цирка вмешались деньги, а хорошего в этом всегда было мало.
        Дмитрий прошёлся по этажу, проверяя, не забыли ли где включённые лампы, но мыслями был далеко от повседневных дел. В конце концов, он вышел на манеж. Здесь было темно, но Морозову и не нужен был свет. Он, наоборот, прикрыл глаза, вспоминая все свои мечты, надежды, все минуты, проведённые тут.
        Порой Морозов, желая понять какую-либо ситуацию лучше, представлял самое негативное, самое болезненное её развитие. Возможно, эта особенность помогла ему пережить невозможность заниматься акробатикой, выходить на арену, ведь самым плохим была бы полная потеря подвижности. Теперь же он представил, что может случиться, если спонсоры действительно начнут давить на директора. И самый плохой исход тут же нарисовался в воображении. Дмитрий постарался как можно скорее забыть его, но всё-таки не мог не признать - вероятность того, что здание выкупят и превратят во что-то иное, существовала. Все знали, как дорога сейчас земля в центре города.
        Но невозможно было поверить, что цирка не станет из-за происков людей со стороны. Цирк не мог просто закрыться, это было неправильно. И всё же Морозов понимал, что попал в цель. Пусть Аркадий недоговаривает, но и так ясно, что именно об этом упомянули спонсоры. Дмитрий негодовал, ведь для него, да и для многих других, цирк был живым существом, чувствующим, имеющим душу. И закрыть его было сродни убийству.
        Дмитрий подошёл к двери, ведущей к служебному помещению, а дальше - и к выходу на манеж. Тронув ручку, Морозов некоторое время стоял в нерешительности, а затем всё-таки вошёл. Ему хотелось хотя бы в этот ночной час пройти через форганг, раз уж он не мог себе этого позволить на выступлениях. Сейчас манеж был погружён в сумрак, тёмных трибун, не везде ещё освобождённых от упаковочной плёнки, было почти не видно, новенькие кресла лишь просматривались смутно, едва выступали из тьмы.
        Морозов вышел в центр арены, снова вспоминая о прошлых днях. Он почти видел, как сияли софиты, почти слышал, как смеялись или восторженно ахали зрители. Музыка, свет, аплодисменты! Каждое представление как будто бы всё ещё продолжалось здесь, словно стоило лишь затаить дыхание, и картины бы развернулись, ожили, раскрылись прекрасным цветком.
        Окинув манеж мечтательным взглядом, Морозов чуть улыбнулся. И тут же на ум пришла сказка, что он столько раз слышал от бабушки. Он всегда представлял себе именно такой, притихший, совсем тёмный зал, в который неслышно проскальзывает маленькая акробатка. Ведь никто не должен видеть душу цирка, разве что только клоун, тот самый, который хранит её от зла.
        Дмитрий печально улыбнулся своим мыслям.
        - Да, если и есть душа цирка, то самое время ей появиться, а то нас ждут тяжёлые времена, - сказал он, отчасти желая, чтобы его голос разнёсся над пустым манежем.
        Внезапно стало светлее. Дмитрий удивился этому, запрокинул голову, пытаясь понять, какой софит загорелся ни с того ни с сего. Но электрический свет не имел отношения к возникшему сиянию. Над головой Дмитрия на неподвижной трапеции сидела девушка. Она смотрела вниз, и длинные волосы развевались вокруг её головы, как будто на самом деле она находилась под водой. Мягко колыхающиеся, как будто их тревожило медленное течение, волосы сияли.
        Морозов не мог вымолвить ни слова, всматриваясь в хрупкую фигурку, он мечтал только об одном - ничего не упустить, ничего не забыть из этой удивительной сцены. Девушка на трапеции одновременно была и ребёнком, совершенно невинным, очень юным, и в то же время в ней была какая-то сила, как у величайшей жрицы, которой доступно тайное знание. Эта двойственность притягивала, потому так трудно было отвести взгляд. И Дмитрий уже ни о чём не мог думать, только смотрел. Он не знал, видит ли воздушная гимнастка его или задумалась настолько, что не обращает ни на что внимания. Морозов разглядывал её не меньше двух минут прежде, чем незнакомка изменила положение, повернула голову, посмотрев вверх. Её тонкий профиль тоже едва заметно светился.
        В оглушающей тишине пустого цирка удивительная девушка вдруг начала двигаться. Она вытянулась, удерживаясь за трапецию, как дети на качелях - распрямив носочки и откинув голову назад, а потом мягко подала тело вперёд. Трапеция качнулась, а девушка снова откинулась назад. Ещё раз и ещё, и вот уже трапеция плавно закачалась, а акробатка лёгким движением встала на ней во весь рост, придерживаясь лишь одной рукой.
        Теперь Дмитрий мог рассмотреть её странный, искрящийся наряд. Морозов не мог подобрать иного сравнения - ткань была похожа на лунный шёлк, одновременно сияющая и лёгкая, она струилась вокруг хрупкого тела акробатки, разлетаясь за спиной, как крылья.
        Лицо девушки, озарённое внутренним светом, было очень спокойным, даже отрешённым. Только иногда на губах мгновенно вспыхивала улыбка, но тут же исчезала. А глаза были закрыты, как будто ей и не нужно было видеть, что она делает, не нужно было оценивать пространство вокруг. Все движения акробатки были очень плавными, выверенными и в то же время - очень естественными. Она будто бы жила под куполом цирка.
        Залюбовавшись, Дмитрий слишком поздно понял, что из-за ремонта страховочные сетки убраны, а пояса на девушке не было. Сердце сжал иррациональный страх. Морозов представил, что бесстрашная акробатка может сорваться, и у него пересохло в горле. Никогда ещё он так не переживал, никогда ещё так не боялся. Сразу же вспомнилось собственное падение, боль, крики людей… Он так отчаянно не хотел, чтобы эта воздушная гимнастка прошла через то же самое! Никому бы Дмитрий не пожелал бы такого же, слишком хорошо представляя даже не боль, а отчаяние, осознание собственной неполноценности, долгие дни, посвящённые самоубеждению, что нужно жить, нужно продолжать дышать… Горький опыт заставлял беспомощно закусывать губы, почти шептать «Только бы не…»
        Морозов не успел уследить, слишком отвлёкшись на болезненные размышления, но тут девушка прыгнула и в кувырке схватилась за трапецию, что качалась всё быстрее и быстрее. Она не колебалась, не раздумывала и не боялась ничего, как будто, в принципе, не могла упасть. Дмитрий сдавленно ахнул, но тут же зажал себе рот рукой, опасаясь, что случайным звуком отвлечёт акробатку. А та один за другим выполняла самые сложные и опасные трюки. Сердце замирало от страха и восторга, так она была удивительно легка и в то же время так рискованны были её движения. Под куполом цирка она сияла звездой, взлетала и падала вместе с трапецией, перепрыгивала с одной на другую. Морозов не мог не смотреть, и страх постепенно улёгся, почти спрятался. Теперь Дмитрий чувствовал только опьяняющий восторг, точно это он сам сейчас парил под куполом цирка, выполняя сложнейшие сальто. Как будто это его ладони сжимали гладкое тело трапеции.
        Морозов не мог бы сказать, сколько продолжалось восхитительное выступление, сколько он стоял, запрокинув голову вверх, затаив дыхание. Он даже не заметил неудобства - а ведь шея ощутимо затекла. Но в какой-то миг девушка снова встала на трапецию и уже ни за что не держалась. Раскинув руки в стороны, снова прикрыв глаза, акробатка шагнула со снаряда вперёд и полетела вниз, как падают семена клёна - мягко вращаясь вокруг своей оси. В первое мгновение это даже не выглядело страшно. Запоздалый ужас удушающей волной хлынул на наблюдающего Морозова чуть позже.
        Дмитрий рванулся к тому месту, куда, как он прикинул, должна упасть акробатка. Ему, конечно же, было не успеть, но он всё-таки на что-то надеялся, как будто мог спасти одной силой воли. Он даже не задумался о том, откуда в цирке ночью могла взяться чужая акробатка такого уровня. Морозов не размышлял ни о чём, он просто не мог противостоять всколыхнувшемуся, прорвавшемуся из глубин души инстинкту спасти, защитить девушку.
        Но незнакомка всё-таки не упала. Она даже не коснулась манежа. Зависнув в метре от арены, она смотрела на подбежавшего Дмитрия с каким-то странным выражением не то удивления, не то любопытства, не то лукавства. Теперь Морозов заметил, что её силуэт чуть прозрачен и, если приглядеться, сквозь хрупкое тело можно было разобрать ряды тёмных трибун. Вся её фигурка мягко сияла. Этот тёплый свет хотелось потрогать пальцами, но Дмитрий бы не осмелился. Внезапное узнавание было похоже на удар или на горячую волну, что прокатилась через всё его существо. Морозов почти не сомневался, не мог сомневаться.
        - Ты - она. Ты - душа цирка, - прошептал он, почувствовав, что не сумеет сказать это громко. Голос повиновался плохо, шёпот вышел слишком хриплый.
        Девушка лишь едва заметно улыбнулась, как будто её забавляла такая реакция. Глаза у неё были удивительно тёмные, глубокие, как звёздное небо. Невозможно было понять, о чём она думает.
        А Дмитрия вдруг охватила радость, чистейшая, ничем незамутнённая. Он с детства хотел так много сказать этому удивительному существу! Но все слова словно замёрзли внутри, когда Морозов вдруг понял - возможно, она сейчас исчезнет. Нужно сказать самое главное, самое важное. И все личные вопросы, выражение восхищения и прочее отошли на задний план.
        - Помоги нам, - прошептал он, делая шаг вперёд. Дмитрий был совершенно уверен, что душа цирка поймёт, о чём он просит.
        Но она качнула головой, лицо её вдруг стало очень и очень печальным. Дмитрий каким-то шестым чувством осознал - те проблемы, о которых он размышлял весь вечер, не главное. Но грядёт что-то совершенно особенное. Возможно, даже страшное. Это знание пришло извне, но Морозов не сомневался, что оно истинно.
        - Что это? - спросил он.
        Душа цирка приложила палец к губам и склонила голову к плечу. Выражение её лица быстро из печального снова стало лукавым, и только глаза блестели так, точно она вот-вот расплачется. Улыбнувшись, душа цирка кувыркнулась назад и исчезла, истаяв в воздухе.
        Дмитрий озадаченно потёр переносицу. Он не мог поручиться, что видел всё это на самом деле. Вдруг это всего лишь его мечты, его тоска по сказкам, которые он так любил в детстве? Сколько раз он слышал от других, что фантазёр и мечтатель? С другой стороны, ему очень хотелось верить, ему очень хотелось, чтобы чудеса существовали на самом деле.
        Морозов взглянул вверх. Трапеции всё ещё медленно покачивались, хоть и не видно было больше никакой гимнастки. Но не тянуло и сквозняком…
        Даже вернувшись домой, Дмитрий всё не мог выбросить удивительную девушку из головы. Как бы ни сопротивлялся разум, отказывающийся принимать иррациональное и необъяснимое за факт, но сердце было убеждено, что всё увиденное - не плод воображения, а Морозов всю жизнь больше полагался на сердце, а не на разум. Так что вопрос реальности видения он оставил до лучших времён, больше задумавшись о том, почему душа цирка решила явиться именно ему.
        Ясно, что те дела, которые сейчас занимают труппу, душу цирка не волновали. Это было хорошим знаком, значит, в этом отношении всё разворачивается не так уж плохо. Но с другой стороны, волшебная акробатка явно тревожилась по какому-то иному поводу. И Дмитрий никак не мог понять, из-за чего. Неужели цирку угрожала ещё какая-то опасность, и она была существеннее, чем возможность закрытия?
        Что же это могло быть? Какие неведомые трудности в скором времени ждали цирк? Дмитрий снова и снова представлял хрупкую акробатку, видел её узкие ладони, тонкие запястья, вспоминал, как колыхались её волосы, будто воздух для девушки был сродни воде…
        Морозов без всякого сомнения был полностью очарован этим невероятным существом, но кроме того он чувствовал глубокое, почти сакральное уважение, желание преклонить перед этой невесомой гимнасткой колени. Дмитрий даже не сразу сообразил, откуда у него могло родиться такое чувство. Лишь чуть позже Морозов понял - если он и был спасён, если кто и поддержал его, когда он сорвался с трапеции и падал из-под купола цирка, то это была именно она - душа цирка. Именно ей он обязан тем, что может ходить!
        Теперь Дмитрий чувствовал необходимость отдать этот долг. Может быть, защитить, может быть, поддержать, - да всё что угодно! Он не мог оставаться в стороне, не мог быть неблагодарным! Нет уж, какие бы тяготы ни ждали впереди, Морозов был готов преодолевать их, если потребуется - и в одиночку, хотя он отдавал себе отчёт, что в труппе многие встанут рядом с ним плечом к плечу, если потребуется. Таковы уж они были, цирковое племя.
        Дмитрий так и не сумел заснуть до утра, перебирая в голове возможные варианты как опасностей и неприятностей, так и возможностей их разрешения. Но какой бы ни была тайна волшебной акробатки, всё-таки эта удивительная встреча подарила Морозову надежду. Ведь если у их цирка есть душа, то он совершенно точно не может погибнуть.
        Глава 7. Туз пентаклей
        Последняя неделя июня выдалась тёплой и солнечной, недавние дожди были забыты, природа как будто встрепенулась, да и на лицах жителей города снова засияли улыбки. Ещё не пришла удушающая жара, какая обычно настигала в июле, потому все радовались лету и никто ещё не ворчал на духоту.
        С гор, окружавших городок, прилетали свежие ветерки, с утра и до поздней ночи щебетали птицы, тёплый воздух ещё не набрался пыли, и дышалось удивительно легко. И, словно предчувствуя такую чудесную погоду, Александр прилетел в город N. именно сейчас.
        Самолёт приземлился в аэропорту после полудня. Быстро миновав контроль, Колесников поймал такси и направился в гостиницу, где заранее забронировал номер. Пока автомобиль лавировал по улицам, Александр поглядывал на город сквозь тонированное стекло и размышлял.
        Ему уже было не свойственно нетерпение, за долгие годы он привык к своей цели подбираться медленно, до последней минуты балуя себя предвкушением. Всего, безусловно, можно было бы добиться и значительно быстрее, но тогда терялась составляющая игры, которая значительно развлекала Колесникова. Жизнь без эмоций приучила его ценить ощущение холодного азарта, которое возникало всякий раз, когда он преследовал цель. В конце концов, стоило только добиться своего, и удовлетворение оказывалось лишь краткой вспышкой, едва ощутимым мигом торжества и ликования. Александр, хоть и не признавался в этом самому себе, даже утешался мыслью, что когда, наконец, соберёт все потерявшиеся кусочки в хрустальном шаре, его ликование продлится дольше, растянется во времени. Тогда-то вся жизнь обретёт истинный смысл. И если другие люди часто уповали на надежду, то Колесников, в принципе лишённый этой гаммы эмоций, тешил себя чёткими и детально проработанными планами, требующими длительного воплощения. Только так он мог скрасить свою жизнь, обычно буднично-серую.
        Некоторые улицы, пролетающие за окном, казались смутно знакомыми, как будто они приходили Колесникову во снах, чудились в предрассветные часы, бесшумно растворяясь в свете восходящего солнца. Александр не особенно заострял на этом внимание. На самом деле, сны не снились ему уже очень давно, кроме, разве что, одного-единственного. Но и в том были собраны лишь отголоски былой боли, а может, только возможности испытывать какое-то переживание. Этот мутный, полный темноты и алых пятен образ трудно было описать, невозможно было припомнить полностью. Он посещал нечасто, но Колесников просыпался после со странным саднящим томлением в груди, имени которому давать не желал.
        Эти размышления о временами накатывающем кошмаре не могли не сказаться на восприятии города. Александр морщился всякий раз, как ему чудилось - эту улицу он уже где-то видел, этот парк он некогда посещал… Не желая ковыряться в собственной памяти, Колесников только отворачивался или же пристально вглядывался в людей - лица всегда выглядели новыми, а в ночном кошмаре и вовсе не было лиц.
        Когда же автомобиль описал дугу, объезжая здание цирка, Александр почувствовал глухое раздражение. И оно не объяснялось только лишь тем, что здания провинциальных цирков часто похожи. Был ли он здесь когда-нибудь, или это игра внезапно проснувшегося воображения, дикая фантазия из-за не вполне уместного волнения? Он прикрыл глаза, желая на время отстраниться от всего мира. Водитель, точно ощутив неудовольствие пассажира, надавил на газ, и уже спустя пять минут машина затормозила у крыльца лучшей в городе гостиницы «Виктория».
        Колесников не отказал себе в удовольствии забронировать номер именно здесь только потому, что название предвещало удачу. Это было настолько похоже на знак, которыми он давно уже научился не пренебрегать, что искушение было слишком велико. Впрочем, теперь, находясь на ступеньках, ведущих к красивому зданию, Александр похвалил себя за хороший выбор.
        Девушка на ресепшен мило улыбнулась Колесникову, очень живо разобралась с бронью и оплатой и вручила ему ключ от номера. Александр прихватил элегантный чемодан и поднялся на третий этаж. В его номере был балкон, и первое, что сделал Колесников - вышел туда, чтобы оглядеть открывающийся вид. Перед ним лежал парк, а за зелёными кронами деревьев угадывались очертания здания цирка.
        - Невероятно удачно, - сказал сам себе Александр. - Невероятно.
        Ему показалось, что он уже отсюда чувствует, как нервно, жадно бьётся под куполом живое сердце цирка, его яркая, светлая душа.
        Постояв ещё немного, Колесников вернулся в комнату и вытащил из чемодана хрустальный шар. В свете дня тот мерцал едва заметно, как будто бы только отражая солнечные лучи. Установив шар на подставку, Александр оставил его на столике у окна. В этом жесте была своеобразная злая ирония: Колесников будто бы хотел показать уже пленённым осколкам ещё свободную сестру. Впрочем, он не мог знать, чувствуют ли что-нибудь заключённые в шаре цирковые души или уже давно слились, сплелись в один ком и теперь ничего не ощущают.
        Летний день, такой свежий, такой светлый, тянул на прогулку. Александр, конечно, устал за время перелёта, но всё же желание познакомиться с городом, оценить его возобладало. Колесников сменил костюм на неприметные джинсы и лёгкую рубашку, чтобы лучше слиться с толпой горожан, и вышел из номера. На ресепшен он попросил девушку не отправлять к нему обслуживание, и та, даже не удивившись, согласилась.
        Александр же покинул «Викторию» и двинулся в противоположную от парка сторону, сначала желая осмотреться вокруг, а цирк оставив напоследок, как гурман откладывает самый вкусный кусочек «на сладкое».

* * *
        Солнце разливалось по улицам, и люди были ему рады. По мере своего движения Колесников встречал улыбающихся мам с колясками, счастливых школьников и студентов. Все они, безусловно, радовались ясным денькам, оживлённо болтали, грезили походом на пляж. Александр рядом с ними чувствовал себя чуждым, инородным элементом в общей картине. Он даже успел задуматься, что, быть может, в этом городе ему придётся не так-то просто - если столько вокруг счастливых лиц, тёмная магия становится слабее, а вот светлая, такая, как у души цирка, напротив, крепчает.
        Однако стоило отойти от парка подальше и углубиться в переплетение улочек, переулков и старых домов, как стало больше попадаться людей хмурых и нерадостных. Уставшие от жизни старики, недовольные собой и своей жизнью пропойцы, дворники, продавцы в маленьких, давно не крашеных киосках… Эти люди не могли радоваться лету или солнечному дню, они во всём находили что-то негативное, смотрели себе под ноги, вместо того чтобы оглядеться вокруг. Они не замечали Колесникова, который каждого такого прохожего одаривал странной улыбкой.
        Души, забывшие о счастье, радовали Александра. Подпитывали его энергией, помогали ему на его пути. Он не запоминал их - ни хмурую девушку, что мыла окно на первом этаже, ни старушку у подъезда, злобно бормочущую себе под нос, ни угрюмого алкоголика, спящего в теньке, ни сотню других таких же, отмеченных печатью грусти, тоски и непонимания, лиц. Это было и не нужно. Достаточно осознания, что эти люди действительно живут здесь, дышат одним воздухом с людьми счастливыми, полными надежд, радостно встречающими новый день.
        Каждая душа, в которой поселилось зерно горя, ненависти или неприятия, казалась Александру неслыханным подарком. Он готов был собирать их на нить, как драгоценный чёрный жемчуг. Ощущая, как прибывает его сила, Колесников снова уверился в собственном успехе. Чем глубже он удалялся в тёмные дворики забывших ремонт пятиэтажек или в районы, где все дома с высоты напоминали коробки из-под обуви, тем темнее становились мысли людей, тем сильнее расцветала улыбка мага.
        Пускай на пути встречались и уютные дворики, где цвели цветы, а по балконам плёлся дикий виноград, где улыбчивые бабушки без умолку болтали о прошлом и в шутку журили молодёжь, дворов, где солнечный свет словно туманился от тёмных эмоций, тоже было немало. А значит, он нашёл необходимую опору и поддержку в этом городе и непременно завершит начатое, реализует свой план.

* * *
        Обойдя цирк по очень широкому кругу, Александр всё-таки двинулся к зданию. Он выбрал одну из узких улиц, по которой совсем нечасто проезжали автомобили. Здесь ему почти никто не встретился, разве что сонная кошка, разлёгшаяся прямо посреди тротуара. Улица выгибалась дугой, поднимаясь постепенно всё выше, и там, вдали, дрожал золотой солнечный свет.
        Колесников шёл медленно, всё ещё поглощённый мыслями, что если бы людей, которые хранят в своих душах осколки счастья, было меньше, то овладеть миром такие, как он сам, сумели бы так быстро, что едва ли солнце успело бы коснуться горизонта. Вдруг он остановился. Во дворике, выходящем прямо на эту расцвеченную летним солнцем улицу, располагалось маленькое кафе. Некогда у этого пятиэтажного дома была общая веранда, теперь же кто-то использовал её как ресторанчик. А прямо во дворике под разноцветными зонтиками стояли пять или шесть столиков.
        Сейчас в кафе никого не было: сквозь стекло просматривалось, что официантка читает газету, сидя у барной стойки, а бармен перетирает стаканы, чтобы убить время.
        Колесников не мог понять, отчего ему так важно было в подробностях изучить это место. Вывеска, гласящая «Поцелуй», ничего ему не сказала, не узнавал он и этого дворика, где чуть позади столиков разрослись ивы. Но что-то было несомненно знакомым. Александр чуть нахмурился. Бывал ли он в этом месте или нет? Чудится ли ему это узнавание? Или, быть может, у кафе есть близнец в другом городке из тех, что Колесников перевидал за последние годы?
        Ему почудилось, что за крайним столиком, под низко нависшим зелёным зонтом, бросающим густую, чуть зеленоватую тень на белый столик, сидит девушка. Он почти видел, как высоко заколоты её волосы, почти мог понять, из какого материала сшит её сливочного оттенка костюм. Вот только этой девушки там не было. Она словно пришла из воспоминаний, вынырнула из глубин памяти, чтобы тут же развеяться, когда Колесников начнёт всматриваться пристальней.
        Неприятное чувство в груди, то самое, что он уже сегодня ощущал, снова зацарапалось внутри. Александр решительно пересёк дворик и поднялся по высоким ступеням. Входная дверь была распахнута. Официантка, заметив посетителя, тут же подхватила меню со стойки.
        Колесников сел в углу, откуда можно было не только спокойно рассматривать всё помещение, но и свозь стекло наблюдать за столиками во дворе. Он взял меню, пробежал его взглядом, почти не задумываясь, и заказал только кофе. Впрочем, официантка была рада и такому скромному заказу.
        А навязчивый морок не отставал. Пока Александр смаковал оказавшийся даже не таким уж плохим напиток, его память или его воображение дорисовывали силуэт незнакомки то в уголке, то на улице, то у стойки. Знал ли он эту девушку, видел ли её когда-нибудь, или её образ навсегда запомнило само кафе? Колесников так и не смог этого понять. Загадка завлекала и раздражала его. Он уже не был так уверен, что никогда раньше не приезжал в этот город.
        Однако долго рассиживаться Александр всё-таки не стал. Ему, может, и хотелось бы всё прояснить, но на это не было ни времени, ни сил, ни желания. Сделав себе мысленную пометку, чтобы на досуге перепроверить, не был ли он здесь когда-либо, Колесников покинул странное кафе и направился на встречу с цирком.

* * *
        Солнце уже начало клониться к западу, свет приобрёл особенно тёплые оттенки, оранжеватые блики отражались в окнах и витринах, падали на тротуар, и казалось, что вся улица превратилась в площадку, расчерченную для игры в «классики». Колесников шёл вперёд, сосредоточившись только на своей главной цели. Он хотел увидеть цирк вблизи, но сегодня всё же не собирался входить туда. Было особенно приятно сначала рассмотреть здание, как охотник всматривается сквозь прицел в будущую жертву - оленя ли, косулю, пришедшую на водопой.
        Александр вышел на угол, где стало видно парк и здание цирка за ним, и остановился. Купол в лучах солнечного света казался хрустальным шаром, и Колесников видел в этом знак, такой же ясный, чёткий, как и в названии гостиницы.
        Теперь он замедлил шаг, пошёл мимо ограды парка, не отрывая взгляда от видневшегося из-за деревьев здания. Александр не обращал внимания на идущих мимо него или ему навстречу людей, он был полностью поглощён пристальным созерцанием. А ещё он чувствовал душу цирка и понимал - она тоже его чувствует. Забилась ли она куда-нибудь под купол, спряталась ли среди реквизита? Страшится ли она встречи или ждёт её, полная безысходности?
        Александр хищно усмехнулся. Если бы он был диким зверем, у него затрепетали бы крылья носа, потому что он чуял как зверь свою добычу. Да и во взгляде его появилось что-то от крупного хищника - затаённая агрессия и алчность. Теперь люди отшатывались от него, не понимая до конца, почему так испугались внешне приятного, хорошо одетого мужчину.
        Вот уже ограда парка ушла в сторону, и Колесников смог рассмотреть здание цирка целиком. Он почти приласкал взглядом стены, и в этом тоже было что-то животное - так лев оценивает антилопу. Это здание в каком-то смысле было для Александра живым, и ему хотелось, как настоящему хищнику, вцепиться в его горло, испить бьющейся в нём жизни. Или же, как охотнику-человеку, выстрелить, обращая жизнь в смерть.
        Он долго стоял на углу, не смея подходить ближе. Слишком желанной и притягательной оказалась добыча, а нужно было сдержаться, нужно было продумать план. Только чуть позже Александр заметил скамейки, стоящие на дорожке, ведущей к главному входу. Подойдя туда, он сел лицом к высокому крыльцу и замер.
        Цирк сейчас был закрыт. За стеклянными дверями холла виднелись какие-то коробки и ещё непонятно что. Колесников предположил, что там полным ходом идёт ремонт. Это было неплохо, суета, порождаемая рабочими, могла помочь ему, да и озабоченный ремонтом директор быстрее согласился бы на какие-нибудь уговоры. Александр задумчиво погладил подбородок, прикидывая, не стоит ли подождать, когда труппа начнёт покидать здание. Ему нужно было приглядеться к людям. Как вдруг двери распахнулись, выпуская на летнее солнце девушку.
        Шла она легко, и все её движения казались почти танцевальными па, распущенные волосы колыхались в такт шагам. Но как бы ни прекрасна была её походка, сразу становилось заметно, что девушка не в духе. Она почти угрожающе раскачивала спортивной сумкой и сбежала по ступенькам так быстро, как будто кто-то за ней гнался.
        Возможно, ей подошло бы красивое летнее платье, но одета она была в тёмные джинсы и простую белую футболку.
        Пока она почти бежала по дорожке, Александр вглядывался, отмечая, что глаза у неё чуть покраснели, а губы немного дрожат. Он видел, что девушка явно из цирковой семьи, и смело предположил, что она может быть гимнасткой.
        Пробегая мимо Колесникова, девушка едва не задела его колени своей сумкой. А он почувствовал, как много в её душе обиды, как сильно и отчаянно она чего-то жаждет.
        Александр проводил её взглядом и поднялся со скамейки. Теперь дожидаться остальную труппу не имело никакого смысла. Хищник внутри него уже увидел добычу. И пусть лицо девушки казалось ему смутно знакомым, Колесников не стал задумываться об этом. Взглянув на цирк последний раз, он медленно пошёл к гостинице. Пазл складывался.

* * *
        После того памятного инцидента в начале июня Ксения старалась на людях максимально сдерживать себя. Конечно, ей до сих пор казалось, что Савельевы придираются, поправляя её, где нужно и где не требуется, но высказывать им что-то по этому поводу она больше не спешила. На тренировках чаще молчала, только кивала на слова старших. Такое поведение, конечно, заметно выматывало, но Ксения не хотела окончательно портить отношения с труппой. Тем более что теперь довольно часто на тренировках мелькал сценарист, Аркадий, и произвести на него впечатление было шагом к сольному номеру.
        Сегодня день выдался не особенно удачным: во время выполнения очередного трюка Ксения упала. Это была такая глупая ошибка, что хотелось закричать, а может, даже зло ударить кого-нибудь. Но в очередной раз Ксения сдержалась, молча приняв ладонь Павла, который кинулся помогать ей.
        - Мне кажется, ты устала, - сказал он, осматривая место ушиба. - В любом случае связку сегодня лучше не напрягать. Последи за ней, а то, может, и в травму придётся обращаться.
        - Хорошо, - выдохнула Ксения, стараясь не расплакаться от плескавшейся внутри ярости.
        - Иди, наверное, домой, - Павел поднялся со скамейки. - Что тут делать, если работать пока нельзя.
        - Да, спасибо, - она развернулась и подчёркнуто спокойно вышла из тренировочного зала.
        Она была рада только тому, что отец сейчас находился где-то в другом помещении и не мог видеть её позора. Впрочем, это утешение недолгое, к вечеру Виктор будет знать об оплошности дочери и непременно поинтересуется, едва только зайдёт домой, что случилось и как она себя чувствует.
        Эта забота в последнее время приносила только раздражение. Ксения воспринимала её, как напоминание о собственных неудачах, как подтверждение своей слабости. Она тут же закипала, принимая каждое ласковое слово лишь за свидетельство, что отец всё ещё считает её ребёнком, никчёмной маленькой девочкой, не способной хотя бы чего-нибудь добиться самостоятельно. Размышлять о том, насколько она ошибалась в своих выводах, Ксения не спешила, слишком её захватывали эмоции.
        На этот раз ей удалось выйти из цирка так же спокойно, как она говорила с Павлом Савельевым, но стоило оказаться за пределами цирковых стен, и Ксения почти побежала. Злость на саму себя разрывала ей душу. Как, как можно было ошибиться в таком важном элементе? Ведь она столько раз отрабатывала его, столько раз!
        От подступивших слёз она почти ничего не видела вокруг себя, пробежала по аллейке к остановке, не заметив, что задела сидящего на скамейке мужчину. Не почувствовала она и пристального взгляда, которым её проводил незнакомец. Всё померкло, ничто не имело значения.
        Маршрутка подошла быстро, Ксения запрыгнула в салон, уселась у окна и прикрыла глаза в тщетной надежде не расплакаться. Слёзы всё равно вырвались, потекли по щекам, она смахнула их резким движением. За окном проплывал залитый солнцем город. Ксения посмотрела на знакомые улицы и глубоко вздохнула, успокаиваясь.
        Рассеянно скользя взглядом по пробегающему за стеклом пейзажу, Ксения вдруг подумала, что, возможно, действительно выбрала неправильный путь. Что она пыталась сделать весь месяц? Доказать, что способна на большее? Но каким образом? Отрабатывая старые трюки? Что они могут показать, на самом-то деле? Нет, так она никогда не добьётся сольного номера.
        Она задумчиво куснула себя за губу. Какой у неё выбор?
        И снова вспомнила об отце, Виктор в последние дни был к ней подчёркнуто внимателен. Ксения уже и не помнила, когда он интересовался ею с такой же настойчивостью. Может быть, именно это и нужно использовать?
        Когда маршрутка добралась до нужной остановки, Ксения уже находилась в довольно приподнятом настроении. Выскочив на улицу, она почти побежала домой. Её план, конечно, ещё не полностью оформился, но она уже наметила, что сделать в первую очередь. И пускай ещё несколько месяцев назад она приняла бы подобные действия за унижение, сейчас ей казалось, что если она получит номер, то даже такие методы подходящие.
        Ксения даже чуть улыбнулась, позабыв и об ушибе, и о том, как почти рыдала в маршрутке. Загоревшись новой идеей, она перестала задумываться о своих разочарованиях, а мир снова засиял яркими красками.

* * *
        Вечером Александр поставил четыре свечи по углам стола. Зажигая их, он улыбался, предвкушая, что карты только подтвердят его ощущения. Усевшись в кресло, Колесников долго тасовал колоду. Он снова мог себе позволить не торопиться, почти бесконечно прокручивая в голове мимолётную встречу с незнакомкой из цирка. Предвосхищать развитие событий было так приятно.
        Первой же картой, что легла на стол, стала королева кубков. Александр прекрасно помнил, что в том, знаковом, раскладе этой же картой обозначалась необходимая для успеха его дела жертва. И на этот раз, мысленно задавая вопрос об увиденной девушке, Колесников был рад получить в ответ ту самую карту.
        Рассматривая лицо изображённой на карте дамы, удерживающей кубок двумя пальцами, он по привычке подмечал схожесть черт между лицом реальной девушки и нарисованным изображением.
        - Значит, ты и есть королева, в которую влюблён таинственный рыцарь, - Александр подумал ещё, а затем спросил: - И кто же ты для меня?
        Новая карта легла на стол, и это был туз пентаклей.
        - Величайшая ценность, - кивнул себе Колесников. - Ты нужна мне для исполнения плана. И на кого же ты похожа?
        Он не успел вытащить карту из колоды, при перетасовке та выпала сама собой. Вглядевшись в неё, Александр улыбнулся той самой хищной улыбкой.
        - Верховная жрица. Значит, ты и есть идеальный сосуд, прекрасная жертва, у кого внутри уже настолько пусто, что можно поместить в тебя душу цирка.
        Колесников задумчиво погладил колоду. Следующий вопрос, который ему хотелось узнать у своих бумажных советчиков, касался другой части плана.
        - Как мне проникнуть в их тесную компанию? - спросил он наконец и вытащил карту. Поверх остальных лёг король пентаклей.
        Откинувшись на спинку кресла, Александр прикрыл глаза, прикидывая дальнейший план действий. Всё совпадало как нельзя лучше, но предстояло ещё набраться терпения и дождаться необходимого для ритуалов времени. И всё-таки Колесников улыбался, снова позабыв о странных ощущениях, что сегодня преследовали его весь день.
        Похороненные очень глубоко воспоминания не хотели раскрываться, не желали выйти на поверхность, ведь они были связаны с неудачей, а Александр не любил свои неудачи и потому старался вычеркнуть их из собственной жизни…
        Глава 8. Рыцарь кубков
        И вот потекли дни июльской жары. Пока весь город плавился в раскалённом душном мареве, мечтая хотя бы о капле дождя, в цирке начались усиленные тренировки: Аркадий смог утвердить часть сценария у спонсоров, и теперь эквилибристы и жонглёры приступили к отработке своей части представления.
        Влад, Максим, Олег и Татьяна тренировались до глубокой ночи. Аркадий просил их сделать ставку на абсолютную синхронность выполнения номера, так что зеркала, временно снятые со стен холла, перекочевали в тренировочный зал, а жонглёры постоянно отслеживали свои действия по отражениям.
        Геннадий Дикий тоже всё время отдавал тренировкам. Номер он прорабатывал методично и скрупулёзно, так же, как до этого расписывал его совместно со сценаристом. Пожалуй, только эта часть сценария почти не подверглась критике спонсоров - Геннадий всегда был очень щепетилен, так что все слабые места выявил и заставил Аркадия исправить задолго до того, как тот представил этот вариант Михаилу Андреевичу и Роману Васильевичу.
        Уже были заняты и Малышкины, Антон и Дарья - гимнасты на ремнях. Они тренировались под присмотром Петра Савельева, но всё же большую часть времени были предоставлены самим себе: давно сложившаяся пара, они действительно идеально чувствовали друг друга, и вмешаться в ход их тренировок человеку со стороны было бы слишком сложно.
        Клоуны, включённые в действо, тоже подолгу репетировали, но остались они в сценарии лишь после того, как Аркадий убедил спонсоров - костюмы и грим будут современными, яркими, удивляющими. Впрочем, если это кого и интересовало, то только Михаила Андреевича, Роман Валентинович лишь мрачно кивнул, пометив себе что-то в смартфоне. Аркадий не без основания полагал, что эти пометки ещё всплывут.
        Однако Медведев всё-таки хотел, чтобы разрозненные номера в представлении состыковывались между собой именно с помощью клоунады. Общая идея вырисовывалась перед Аркадием настолько чётко, что он совершенно не хотел её менять, особенно из желания угодить спонсорам. Директор тоже одобрил идею, хотя у него сомнений было на порядок больше. Впрочем, когда часть сценария оказалась подписанной, и Аркадий, и Иван Фёдорович вздохнули с облегчением.
        Номера для акробатов тоже были прописаны почти полностью, и места для сольного выступления Ксении пока не нашлось. Аркадий в этом случае уступил мнению Павла, который был в той не уверен. Медведева можно было понять - с его опытом трудно было судить, сможет ли Ксения вытянуть сольный номер на должном уровне.
        Впрочем, Ксения будто бы больше не переживала по этому поводу. Напротив, стала очень общительной и весёлой, с видимым удовольствием обсуждала трюки остальных и почти не спорила, когда её поправляли.
        Виктора же удивляло, что Ксения готовила ужин по вечерам, чего не случалось довольно давно, и вообще, вела себя очень любезно. Снова и снова на ум приходила фраза: «как образцовая дочь». Савельевы, а вслед за ними и Степан - те, кто чаще всего общался с Ксенией, стали относиться к ней заметно лучше, объясняя себе перемену её поведения тем, что она наконец-то одумалась, влилась в цирковую суету и поняла свои ошибки. Однако Виктор не был в этом уверен, и с каждым днём он всё пристальнее всматривался в дочь.
        Он заметил, как часто та отводит взгляд, даже когда улыбается, хотя раньше такого за ней не водилось. А порой она задерживалась в раздевалке, и когда выходила оттуда - глаза её блестели слишком ярко, точно от слёз.
        Настораживало и внезапное проявление внимания, как будто она снова стала пятилетней девочкой - так и липла к нему. И на людях звала не по имени и отчеству, как делала последние годы, а подчёркивала «папа». Виктор Анатольевич всякий раз хотел спросить, что происходит, и всегда останавливался, потому что не хотел терять даже такого, немного странного контакта с любимой дочерью.
        И всё-таки, когда Ксения вызвалась помочь подбирать новый грим, Виктор Анатольевич не выдержал. Он долго подыскивал слова, пока дочь болтала о том о сём, сидя в его гримёрке, и когда заговорил, всё же не смог избежать извиняющейся интонации:
        - Ксюша, что происходит с тобой?
        Дочь вздрогнула и тут же улыбнулась, очень наигранно, в глазах её мелькнул вопрос.
        - А что не так, папа? - переспросила она. - А вот если перламутровый взять…
        - Ксюша, - Виктор перехватил её узкие ладони. - Ты сама не своя…
        - Было лучше, когда я всё время злилась? - усмешка у неё получилась очень грустной.
        - Нет, конечно, нет, - качнул головой отец. - Но мне кажется, тебя и сейчас не тянет веселиться. Так что же происходит?
        - Не веришь мне? - она отступила на шаг, всё ещё стремясь сдерживать рвущийся наружу гнев.
        - Верю, просто хочу понять, - Виктор отвернулся к зеркалу, посмотрел на своё грустное, озабоченное лицо и вздохнул. - Я переживаю за тебя, Ксюша.
        - Мне нужен сольный номер, - она теперь стояла, сомкнув руки на груди. - Я подумала, вдруг ты замолвишь за меня словечко новому директору.
        - Это неправильно, - Виктор прикрыл глаза, не желая сейчас сказать дочери какую-нибудь резкость. - Ты талантлива, вот и покажи это всем. Тогда и получишь свой сольный номер.
        - Плевать всем на мой талант, - всё-таки взорвалась Ксения. Маску, что она выстраивала все эти дни, словно ветром сдуло. - Привыкли видеть меня только на вторых ролях, вот и всё.
        - Девочка моя, - Виктор поднялся, но не спешил подходить к дочери. Слишком часто она сразу же разворачивалась и убегала. - Никто не хочет видеть тебя только на вторых ролях. Ты работаешь без искорки, без души, это заметно… В сольном номере такое недопустимо.
        - Я не могу в чужой номер душу вкладывать, - зло бросила Ксения, отворачиваясь. - И не хочу.
        - Нет в цирке ничего чужого, как ты не понимаешь, - Виктор почувствовал привычный укол в сердце. - Общий у нас успех.
        - Глупости, - её плечи вздрогнули, точно она подавляла рыдание. - Не видно меня в общем номере, отец. И все хотят, чтобы так оно и было. А я добьюсь своего. Что тебе стоит мне помочь?
        - Мой голос сейчас ничего не решает, - Виктор мягко коснулся её плеча. - Мы со Степаном сами едва из сценария не вылетели.
        - Так зачем ты тогда все эти годы отдал клоунаде своей? - вспылила Ксения и рванула дверь гримёрки на себя. - Какого чёрта ты тут горбатился?!
        Она выскочила в коридор, а Виктор даже не успел ничего сказать в ответ. Он взглянул на грим, оттенки которого они сегодня рассматривали вдвоём. Было невероятно жаль, что внезапно улучшившиеся отношения на самом деле оказались только маской. В груди жгло, Виктор привычно потёр левую половину ладонью.

* * *
        Все эти дни Ксении стоило невероятных усилий сдерживать собственную ярость, она снова и снова подмечала как будто бы обидные замечания других, но продолжала улыбаться. Она прятала рвущиеся с губ резкости глубоко в душе, не желая сказать что-то не то. А уж скольких трудов стоило вновь заработать доверие отца! И всё пошло прахом из-за его убеждений, да и из-за того, что он на самом деле ничего не решал в цирке.
        Это было больно и обидно. Ксения хотела спрятаться в пустой сейчас раздевалке и выплакаться, как следует, но пока бежала по коридору, наткнулась на Дмитрия. Морозов как раз собирался отнести Виктору Анатольевичу наброски новых костюмов.
        - Что-то случилось? - спросил он, перехватывая споткнувшуюся Ксению.
        - Всё не так, - бросила она, вырываясь из рук.
        Она выдохнула, пытаясь хоть немного успокоиться. Дмитрий же смотрел на неё чуть удивлённо.
        - Я могу тебе чем-то помочь? - Морозов не смеялся над ней, а действительно предлагал свою помощь. Ксения понимала это, но те эмоции, что сейчас владели ею, не позволяли раскрыться тому, кто сочувствует.
        Отпрянув от него, Ксения качнула головой:
        - Нет, это моё дело.
        - Ты сама не своя, - Дмитрий протянул к ней ладонь, точно желал погладить по щеке, но передумал в последний момент. - Мы же друзьями были, Ксюша.
        - Просто смешно. Сколько лет назад это было, - Ксения прикрыла глаза, пытаясь сосчитать до десяти, чтобы хоть немного взять себя в руки. Чуть позже она добавила, и голос её прозвучал особенно грустно: - Много воды утекло, Дима.
        - Что так тебя расстроило? - он явно не собирался отступать, и его живое сопереживание только злило Ксению. Дима поймал её на слабости, а она не хотела быть слабой в чьих-то глазах.
        - Не лезь не в свои дела, - резко ответила она, отмахиваясь. - Жалость калеки мне ни к чему.
        Она лишь секундой позже осознала, какие страшные слова вырвались у неё сами собой. Морозов смотрел на неё с таким непониманием, с такой болью, что Ксения почувствовала, как по спине прокатывается волна липких мурашек. Её едва ли не замутило.
        - Всё в порядке, - Дмитрий отвёл глаза, по-своему истолковав её взгляд. - Да, ты права, калека я и есть. Что тут поделать.
        Он не собирался спорить или осуждать, просто принял её высказывание как должное, со всем смирением, на какое был способен. Ксения сжала кулаки, отчего ногти впились в ладонь. Боль хоть немного успокоила клокочущую у неё внутри тёмную ярость и острое, слишком резкое чувство стыда.
        - Я, Дима, хочу сольный номер, - сказала она подчёркнуто тихо. - Но никому не нужно, чтобы это случилось. Ты же должен понять…
        Она не была уверена, что Морозов действительно сможет понять её устремления. Он и раньше всегда был рад играть на вторых ролях, как будто совершенно лишён амбиций. Ксения хотела объясниться совсем не для того, чтобы Дмитрий действительно почувствовал серьёзность её переживаний. Она пыталась спрятаться за этими словами, скрыться в них, чтобы жгучее чувство стыда улеглось и забылось.
        - Да, я понимаю, - отозвался Морозов мягким голосом. - Я понимаю…
        И весь его облик показывал - он и правда понимает, сочувствует.
        - Вот и хорошо, - Ксения больше не могла стоять с ним рядом.
        Стыд за собственные слишком злые слова ранил, колючкой вгрызаясь куда-то в сердце. Ксения поняла, что ей больше нечего добавить, ни одно слово не опишет, что у неё на душе, не сможет выразить, как ей жаль, как ей больно из-за собственной несдержанности.
        Развернувшись, она медленно пошла по коридору к раздевалке, не оглядываясь, только чтобы не поймать снова взгляд Морозова, чтобы больше не увидеть в глубине его глаз затаённую тяжёлую, мрачную волну боли, которая запросто могла перекрыть все её обиды и неприятности.
        Дима же действительно смотрел ей вслед. Он никогда не замечал за ней такой злобы, такой ярости. В детстве Ксения была смешливой, весёлой девочкой, подростком стала мечтательницей… Что же так её изломало? Морозов не знал, не мог понять. Ксения изменилась за то время, пока он учился в цирковом. Когда он пришёл в родной цирк как артист, она уже была совсем другой, да и виделись они реже, ведь Ксения тоже училась… И всё же Дмитрий верил, что в глубине души она осталась прежней. Он чувствовал - то, что Ксения говорит сейчас, во многом продиктовано её собственной болью. Как будто она желает ударить только потому, что сама изломана. Все обиды, вся боль, что вскружили ей голову, пройдут, как уходит зима из города, а потом ведь всегда наступает весна, и Ксения тоже оттает.
        Морозов не желал отказываться от веры в это, не хотел даже на минуту представлять себе, что той Ксении, которую он знал, больше нет, что её душа стала жёсткой, властной, жаждущей признания и поклонения. Ошибался ли он в этом?
        Дмитрий, прихрамывая даже больше, чем обычно, двинулся к гримёрке Виктора Анатольевича, хотя предчувствовал, что того на месте не окажется. После таких бурных разговоров его куда чаще можно было застать на крыльце у бокового выхода, где Виктор пытался забыться сигаретным дымом.
        Морозов почти готов был постучать в дверь, когда почувствовал чьё-то присутствие за спиной. Понадеявшись, что это Ксения вернулась успокоить отца, Дмитрий обернулся, но у противоположной стены стояла не Резниченко, а хрупкая акробатка, которую он сейчас уже почти считал сном. Чуть сияющие волосы воздушной гимнастки по-прежнему развевались, странный наряд мерцал и переливался в полумраке коридора. И в глазах осталась всё та же звёздная манящая жуть.
        - Ты… - прошептал Морозов.
        Она приложила палец к губам, одним плавным и медленным движением приблизилась и осторожно коснулась волос Дмитрия полупрозрачной ладонью. Это прикосновение было едва ощутимым, но Морозов вдруг успокоился, а вся боль, что недавно едва не выплеснулась наружу, уснула, больше не терзая.
        - Она не виновата, - зачем-то попытался оправдать Ксению перед душой цирка Дмитрий. - Она не подумав…
        Он чувствовал, что прекрасная гимнастка увидела его боль, и кто знает, могло ли её это разозлить?
        Душа цирка мягко отступила назад, глядя на Дмитрия очень пристально, не мигая. Морозов вздохнул и попытался объяснить ещё раз:
        - Ксюша не виновата, у неё темперамент такой… - но слова не желали выстраиваться в складные фразы, а душа цирка всё смотрела и смотрела. - Она хорошая, - очень тихо прошептал Дмитрий, внезапно смущаясь. - Она ошибается сейчас, я знаю. Но она поймёт, вот увидишь.
        Душа цирка сделала реверанс и вдруг улыбнулась, точно приняла эти слова. Морозов перевёл дух. И тут полупрозрачная девушка рассыпалась искрами. Буквально через мгновение в коридор завернул Виктор Анатольевич.
        - Дима? - спросил он чуть удивлённо. - Ты что тут делаешь?
        - Аркадий просил вам передать наброски костюмов, - ответил Морозов, всё ещё чувствуя, что душа цирка смотрит ему в спину.

* * *
        Ксению душили глухие рыдания, вот только слёз не было совсем. Закрывшись в раздевалке, она устало опустилась на скамью. Она зажмурилась, тщетно надеясь, что сейчас всё-таки заплачет и боль сразу станет меньше, но ничего не получалось. Как будто за последние месяцы она вылила все слёзы, какие у неё только были.
        Ксения закрыла лицо руками, ей было стыдно и больно. Она снова и снова вспоминала лицо Дмитрия и никак не могла поверить, что действительно сказала те жестокие слова. Ведь они действительно дружили, пусть за время учёбы и отдалились друг от друга. Но разве не Диме она доверяла все свои заветные мечты? Разве не с ним проводила всё своё время раньше?
        Ксения не знала другого человека, кто был бы настолько внимателен к ней, кто всегда бы выслушивал и не читал нотаций. Да, они давненько не говорили, но неужели она успела настолько зачерстветь, что, совершенно не задумавшись, ударила его в самое больное место?
        Однако, задавая такой вопрос, Ксения уже знала на него ответ. Дело было в другом: с того дня, как с Димой случилось несчастье, она сторонилась его, как будто такая неудача передаётся как болезнь. Она настолько боялась тоже потерять возможность выступать, что стремилась лишний раз не замечать Морозова. Сейчас, когда она действительно поняла и прочувствовала это, ей стало невыносимо стыдно.
        За последний месяц она превратилась в кого-то другого, как будто начала утрачивать себя. Ксения резко поднялась и прошлась по тесному помещению. Разве в её правилах было добиваться чего-то обманным путём, разве она когда-нибудь могла вот так сходу обидеть человека?
        Ей стало страшно. Обхватив себя ладонями, Ксения замерла посреди комнаты. В ней будто бы что-то сломалось, болело, почти кровоточило. Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями.
        - Надо всё-таки попросить прощения у отца… и у Димы, - сказала она сама себе, всё ещё не открывая глаз. Она не заметила, как из угла комнаты на неё смотрит душа цирка.

* * *
        Александр Колесников снял квартиру в доме, стоявшем неподалёку от цирка, и часто гулял в парке, поглядывая на здание. Он выжидал, понимая, что время для действий ещё не пришло. Не раз и не два он издали замечал ту самую девушку, что встретил в первый же день в городе N. И всегда хотелось взяться за Таро, разложить на неё, заглянуть во все её тайны. Однако Александр пресекал подобные желания. Большое количество информации сейчас, пока он так далёк от цирковой среды, было излишним. Колесников сначала хотел увидеть предполагаемую жертву в деле, и лишь потом можно было бы раскинуть карты.
        А вот на таинственного рыцаря кубков Александр делал расклады почти каждый вечер. Он словно следил за неизвестным парнем с помощью карт. Так, ему уже стало известно, что рыцарю кубков около двадцати пяти лет, он живёт один и довольно долго находился под присмотром женщины, которая хоть и была ему роднёй, всё же не являлась матерью.
        Правда такого рода информация - бытовуха, как её называл сам Колесников - была не особенно важна для мага. Гораздо внимательнее просматривал он те карты, что рассказывали о душе парня. Выходило, что тот благороден и смел, находчив и предприимчив и в то же время как любитель справедливости и добрый человек часто готов уступить другим.
        Увидел Колесников и кое-что необычное в судьбе парня - тот всегда принадлежал цирку, но всё же резко сменил род занятий. И говорили об этом негативные карты, как будто у рыцаря кубков были то ли травма, то ли страшное потрясение.
        А ещё Александр узнал, что парень соприкасался с душой цирка. И это Колесникова в каком-то смысле встревожило. Снова и снова он пытался добиться от Таро более подробного рассказа об этих событиях, но те или выдавали Башню, или сыпали пустыми картами, которые невозможно было как-то трактовать исходя из заданного вопроса. Александр понимал - Таро почему-то не могут ответить ему. Им что-то мешает, что-то расстраивает верный инструмент, служивший ему столько времени.
        Или кто-то!
        Колесников пришёл к этой мысли во время прогулки. Был вечер, жара понемногу отпускала, а в парке у фонтана было даже очень хорошо. Александр долго сидел, глядя на сияющие в солнечном свете пенные струи, устремляющиеся в синее небо. И в какой-то миг всё сложилось, стало кристально ясно - душа цирка где-то набралась таких сил, что может теперь потягаться с Александром, не позволяя ему подсмотреть за тем, что действительно важно. Он был немного недоволен этим, однако такой поворот обещал немало интересного, а развлечься Колесников действительно хотел.
        В тот уголок парка, где находился Александр, не заходили даже случайные прохожие, точно их отпугивало нечто невидимое. А может быть, люди действительно чувствовали силу и недобрые мысли. Вытащив Таро прямо здесь, Колесников задумчиво перетасовывал колоду. Ему не хотелось задавать вопросов, но ощущать чуть потёртые карты под пальцами было приятно.
        Когда одна из Таро скользнула между пальцами и легла на скамейку, Александр взглянул на неё с интересом. На него смотрел рыцарь кубков. Колесников хмыкнул и продолжил перелистывать карту за картой.
        - Я знаю, знаю, что только ты и будешь мне противостоять, - почти добродушно сказал он.
        Но из колоды тут же выпали ещё две карты - Верховная жрица и Шут. Александр нахмурился:
        - Да уж, без тебя не обойдётся. Но что ты-то тут делаешь? - он взял двумя пальцами карту Шута. - Брат мой, как ты можешь появиться здесь?
        И снова Александр не мог разобрать черты лица смеющегося на карте шута-циркача. Почти нервно Колесников сунул того обратно в колоду, не удержавшись от вопроса:
        - Как связаны душа цирка и рыцарь? Что между ними такое?
        Но снова легла между рыцарем кубков и Верховной жрицей Башня. Колесников раздражённо посмотрел на колоду.
        - Что это может значить? Какой в этом смысл? - отложив карты, Александр по очереди поднёс к глазам и рыцаря кубков, и Жрицу, и Башню, а потом, почти не задумавшись, вытащил ещё одну карту. Это оказалась девятка пентаклей.
        Колесников долго смотрел на карту, осознавая её, и потом почти изумлённо прошептал:
        - Значит, между ними не просто какой-то контакт. Парень не догадывается, а твёрдо знает, что душа цирка существует. И даже более того, у них было соприкосновение в материальном мире. Она являлась ему!
        Колесников спешно собрал карты и сунул колоду во внутренний карман лёгкого пиджака. Он был поражён тем, что открылось ему. Теперь он понимал, почему рыцарь кубков так важен - если парень действительно контактирует с душой цирка, то она обязательно попробует использовать его, чтобы спастись.
        - Как интересно, - Александр двинулся по аллее парка, всё ещё полностью погружённый в свои мысли. - Впервые кто-то настолько явно будет мне противостоять.
        Тут его словно что-то кольнуло, какое-то воспоминание, впрочем, тут же ускользнувшее. Колесников потёр висок, в котором внезапно заныло. Поймать за хвост сбежавший образ у него не получалось, но Александр не мог уже не обращать внимания на то, что этот город и этот цирк слишком часто порождают в его душе странные всплески образов, смутных видений.
        - Неужели я забыл что-то важное? - Колесников спросил вслух и тут же осёкся, потому что ему послышался чужой голос, почти такой же, как его собственный, но чужой.
        Он ускорил шаг. Нестерпимо захотелось оказаться в съёмной квартире, где он уже всё обустроил, как полагается, нашёл место и для свечей, и для хрустального шара, и для ритуального ножа. Там, под защитой собственной магии, Александр решился бы ещё раз заглянуть в собственное прошлое, копнуть так далеко, как только получится, чтобы разобраться наконец, отчего же возникают все эти ощущения, такие чуждые, такие странные, что он даже не мог назвать их по именам.
        Колесников не знал ни сожалений, ни сочувствия, он не понимал любовь, не ведал сострадания или милосердия. Он никогда не был сентиментальным, никогда не скучал и не тосковал по кому-либо. Все эти чувства, все эмоции были для него почти что тайной, которую он не желал познавать. И теперь он не мог узнать, какое чувство овладевало им, мешая трезво размышлять. Столько лет Александр избегал власти эмоций, руководствуясь холодным размышлением, и теперь совершенно не понимал своего состояния. Он давно разучился что-либо чувствовать, но оказалось, что нельзя отречься от этого полностью.
        И снова вставало в памяти ускользающее лицо брата, снова звучали его слова, которые никак не удавалось расслышать полностью. Просил ли он помнить, умолял ли отпустить - Александр не мог дать себе ответ, и только раздражение почти осязаемой аурой окутывало его.
        Когда Колесников вышел из парка, он был настолько мрачен, что люди на улице, заметив его, переходили на другую сторону дороги. Никто не хотел столкнуться с ним, попасться на глаза. Александр не замечал беспричинного страха, возникавшего у окружающих, он был слишком погружён в себя.
        Снова и снова прокручивая в голове выпавшие карты, Александр всё больше уверялся - душа цирка очень сильна и будет не так-то просто поймать её в шар. Тот расклад, что некогда предвещал удачу, теперь требовалось переосмыслить, вдуматься во все значения. Но именно вдуматься Колесников никак не мог: мешали странные ощущения, настигшие его в этом городе. Те самые, что многим людям были знакомы очень хорошо, а ему никак не давались: вина и стыд.
        Глава 9. Пятёрка кубков
        В июле в цирке началась напряжённая работа, постепенно вырисовывался сценарий, и каждому в труппе находилось дело. К августу это уже вошло в колею - установились часы тренировок, были утверждены практически все номера. И пока на манеже меняли оборудование, артисты готовились к обкатке номеров шоу уже в «боевом режиме».
        Август пришёл в город как-то исподволь, почти неожиданно. Как будто весь мир забылся в духоте и жаре, и вдруг повеяло свежим ветром. Первое число выдалось на редкость прохладным и свежим, почти осенним. И вместе с этой прохладой, давшей городу вздохнуть спокойно после удушливого жара, разнеслись по улицам города пряные запахи трав и совершенно удивительный свет.
        Виктор Анатольевич всегда ждал прихода августа, он любил этот месяц, хотя с ним были связаны не только самые счастливые, но и самые горькие воспоминания. Свадьбу с Анастасией они сыграли как раз в первую неделю августа, и дни в том году стояли такие же пряные и светлые. Резниченко не мог не вспоминать о жене, когда сам ветер, солнце, весь мир будто нашёптывал ему её имя.
        Но не только о свадьбе думалось Виктору в августовские дни. Именно в этом месяце Анастасия ушла от него, исчезла из его жизни навсегда. Счастье и горе настолько переплелись, что Резниченко всегда в эти дни бывал сам не свой.
        Ксения часто замечала, что в августе с отцом творится что-то неладное, но выспросить причину или даже догадаться о ней не могла или не хотела. Ей всё чудилось, что дело именно в измене матери, но глубже она никогда не заглядывала, а Виктор не раскрывал ей истинных причин своей скорби.

* * *
        Десять лет уже минуло с того дня, когда Анастасия уехала, как Виктор понял немного позже, с фокусником, что появлялся в цирке несколько раз, пытаясь выбить для себя местечко в представлениях подступающего сезона. Можно было бы ревновать, испытывать злость и ярость по отношению к удачливому сопернику, но Виктор слишком верил своей супруге. А в тот день, когда Анастасия прощалась с ним, в глазах её была безграничная любовь. Она не изменяла, Резниченко мог бы поклясться чем угодно.
        Едва познакомившись, Настя и Виктор нашли друг в друге родственную душу. Их взаимопонимание часто граничило с мистикой, они едва ли не читали мысли друг друга, и многие подмечали, что влюблённые и говорят одинаковыми словами. А бывало, Виктор начинал фразу, а Настя заканчивала за него. И после свадьбы эта удивительная связь никуда не исчезла, напротив, стала ещё глубже. Такой поддержки, такой любви было ещё поискать.
        За годы совместной жизни супруги нисколько не надоели друг другу. Они были счастливы вместе, и частенько их отношения становились предметом зависти, но никакая сплетня, никакой злой язык не могли испортить, даже хоть сколько-нибудь повлиять на них.
        Ещё до свадьбы Анастасия рассказала Виктору, насколько верит в цирк, как сильно любит его. Она называла себя Хранителем этого волшебного мира. Тогда супруги беседовали весь вечер, рассуждали о своих ощущениях, и к утру почти шутливо поклялись друг другу защищать цирк любой ценой. Виктор не знал, что эти, почти детские, заверения могут вспомниться спустя годы и повлечь за собой такие чудовищные последствия…
        Едва в цирк начал захаживать заезжий фокусник, Анастасию будто подменили. Она стала нервной, меньше улыбалась, даже осунулась. Виктор испугался, что жена приболела, и всё старался выспросить, что с ней происходит, но впервые за годы их совместной жизни Настя молчала, скрывая свои чувства. Ей было тяжело, этого никуда не спрячешь, но Виктор никак не мог понять, чем же помочь.
        Шли дни, и Анастасия всё чаще заговаривала, что цирку нужна помощь, ему угрожает какое-то несчастье. Но стоило Виктору задать хоть какой-то вопрос, как жена тут же замыкалась в себе, качала головой и старалась заняться каким-нибудь делом, лишь бы только ничего не сказать.
        А потом наступил август, и Анастасия, буквально за пару дней до годовщины, сказала, что ей нужно уехать. Виктор был бы и рад назвать это предательством, но он видел - жена делает это из странной необходимости, как будто решается на что-то, больше похожее на священную войну, чем на бегство с любовником. Виктор отпустил, отпустил, не понимая, куда и зачем, не мечтая, что Настя будет сообщать о себе.
        Не прошло и недели, как Виктор узнал, что Анастасия разбилась в автокатастрофе, смерть её была мгновенной. Машина, как он понял, принадлежала тому фокуснику, но его самого с Настей не было.
        Виктор так и не сумел рассказать дочери об этом, и год за годом нёс в своей душе эту боль, не делясь совершенно ни с кем, смиренно снося расползающиеся за спиной слухи. Шестым чувством Виктор понимал, что Настя сама подстроила эту аварию, но зачем и почему - он не мог объяснить. Только в душе жила необычная уверенность - это связано с цирком.
        Всякий раз одиннадцатого августа Виктор оставался в цирке на всю ночь, чтобы в глухом одиночестве вспомнить о той, кого любил больше жизни…

* * *
        Погода с утра не задалась, моросил мелкий неприятный дождик. Виктор шёл по улице к цирковому зданию, почти не замечая ничего вокруг, только иногда поправлял воротник куртки. Как и обычно, в этот день он больше существовал в воспоминаниях, чем в реальности, хотя дождь его удивил. За десять лет он не мог бы назвать ни одного года, когда бы одиннадцатого числа было пасмурно. Напротив, солнце всегда сияло как-то по-особенному ярко. Дождь был лишь в тот самый день, когда Анастасия разбилась, а после, из года в год, стояла солнечная погода.
        Впрочем, Виктор не стал слишком долго размышлять об этом. О чём мог бы рассказать ему дождь? Только о тоске и грусти, а стареющему клоуну казалось, что уж эти-то чувства он уже познал до самого дна.
        Ксения сегодня собиралась прийти попозже, и Виктор порадовался тому, что с утра до него никому нет дела. Ему и не хотелось с кем-нибудь говорить, только бы посидеть где-то в стороне от шума, почувствовать привычные цирковые запахи, пусть даже и пыли, помолчать о своём. Степан, догадывавшийся о чём-то, но никогда не заговаривавший о возникавших мыслях, оставил Виктора в гримёрке одного. Толку от Резниченко одиннадцатого августа не бывало, это он уяснил уже давно.
        И вот, сидя у заплаканного дождём окна, Виктор смотрел на бегущие капли и вспоминал о жене, как она смеялась, как говорила, как плавно двигалась… Когда-то острая боль теперь не вонзалась прямо в сердце, не вгрызалась так сильно, что хотелось рыдать, нет, она поутихла со временем, превратилась в ноющую, стонущую где-то за грудиной. Только всё же она нисколько не стала слабее.
        В гримёрке был большой портрет Анастасии, не фотографический, его написал какой-то местный художник, восхищённый тем, как она держалась на арене. Портрет в массивной раме висел на противоположной от двери стене, и Виктору часто казалось, что Анастасия всматривается в каждого вошедшего, точно пытается рассмотреть его душу.
        Обычно Резниченко не позволял себе подолгу смотреть на картину. Слишком уж больно становилось, слишком уж хотелось к жене, пусть нарисованной. Но одиннадцатого августа он решался вглядеться в облик Анастасии в очередной попытке отыскать хоть какие-то ответы.

* * *
        Виктор не заметил, когда подошёл и остановился напротив портрета. В какой-то момент он понял, что рассматривает милые сердцу черты лица и почти плачет. Слова, столько лет не желавшие в этот день находиться, прорвались, и он заговорил, ещё очень тихо, будто смущаясь:
        - Настя, сколько лет уж прошло, а я никак не могу забыть… - он только головой покачал. - Как можно забыть? Пусть мир меняется, всё уже не так, как было когда-то, а внутри у меня всё то же. Ксюша-то выросла, знаешь ли, красавица стала, да только без тебя у меня ничего не получается. Несчастлива она, а что я с этим сделаю, Настя? Какой из меня отец вышел? Я и слова-то подобрать не могу… - Виктор опустил голову, внезапно почувствовав жгучий стыд. - Я, знаешь ли, до сих пор никому не верю. Ты права была, порассказывали всякого, да только я понимаю, что ты не виновата в том, что тебе приписали. Слухи жестоки, не пощадили твоей памяти, не пощадили нашу дочь. Теперь что у неё в голове разве поймёшь? Мне бы только знать, почему так всё вышло.
        Виктор снова всмотрелся в портрет, будто ждал ответа. То ли от слёз, застилавших глаза, то ли от чего-то ещё, но казалось - портрет чуть мерцает. Переливается блёстками трико, в которое была одета нарисованная Анастасия, да и глаза её лучатся особенным блеском, совсем как при жизни.
        - Настя-Настенька, - прошептал Виктор внезапно осипшим голосом. - Что же я без тебя делаю здесь? Как будто я хочу оставаться тут без тебя…
        Он замолчал, отошёл к окну, вгляделся в пелену дождя, снова вспоминая. Ливень-то был такой же. Облака с утра в обложную, ни единого просвета, будто и не август уже, а октябрь. И ветер был холодный.
        Встал Виктор тогда рано - сердце болело, да так, что и таблетка не помогла нисколько. Ксения ещё спала, а он в цирк пошёл, точно там стены лучше докторов лечат. Но и правда стало легче, пока не позвали в кабинет директора. Звонок был странный, Николай Васильевич сказал, что из соседнего города, и вышел, не стал прислушиваться. Чужой, какой-то механический голос сообщил, что в автокатастрофе погибла женщина, при ней были документы на имя Анастасии Резниченко, и теперь Виктору нужно приехать на опознание.
        Тогда Виктор до последнего не верил. Сорвавшись в другой город на такси, он мечтал, чтобы всё оказалось чудовищной ошибкой. Но в морге под белой простынёй действительно лежала Настенька, его Настя, только уже никогда он не увидел бы её улыбки, не услышал бы её смеха. Она ушла…
        Вот когда стало ясно, отчего так сердце болело.
        - Настя, - шепнул он снова, отметая страшные картины. Нет, не о том надо думать в такой день. Не о смерти, а о жизни.
        Виктор снова развернулся к портрету.
        - Я, знаешь, Настя, подумал, что ты сделала что-то. Не просто так всё случилось, не просто. Только мне бы понять что?
        Он надолго замолчал, вглядываясь в портрет, точно ожидая, когда же жена на нём оживёт и ответит.

* * *
        Виктор не видел, что позади него остановилась акробатка, сквозь тело которой можно было рассмотреть, как на двери шелушится старая краска. Одетая в такое же трико, как у Анастасии на портрете, душа цирка молча смотрела в спину клоуну. Глаза её, полные звёзд, сияли слезами.
        Душа цирка точно знала, что совершила Анастасия, и была благодарна ей. Вот только рассказать Виктору она не могла. И в тот момент, когда Резниченко повернулся к двери, душа цирка истаяла, не оставив о себе даже тумана.

* * *
        …Анастасия росла в цирковой семье, и с детства её окружали поверья и приметы, цирковые легенды и сказки. Мать Насти, Лиза, знала их невероятное множество. Каждый вечер рассказывала она маленькой дочери что-нибудь новенькое, захватывающее, и, конечно, Анастасия безумно хотела стать частью этого волшебного мира.
        В здание цирка Настя всегда заходила, затаив дыхание, почти как в храм. Сколько раз мама говорила ей, что у каждого цирка есть душа, и всегда девочке хотелось встретить её, коснуться, поговорить. Но та, конечно, скрывалась, только нет-нет, а погладит щёку ребёнка солнечным лучом или без всякого ветра распахнёт двери.
        Знала Анастасия, что есть люди, готовые поймать душу цирка, отнять у неё привычный мир, и с такими людьми, как говорила мама, нужно было бороться. Начинать, конечно, следовало с себя, а значило это - сохранять всегда улыбку в сердце, не желать другим зла, не завидовать и в цирке жить одной большой семьёй. Важно было полностью отдаваться своему труду, чтобы как можно больше восхищённых улыбок зажигалось во время представления. И Настя старалась изо всех сил, мечтая, что когда-нибудь станет настоящей Хранительницей души цирка.
        Время шло, Анастасия уже училась в цирковом, когда новость из родного города ударила её прямо в сердце. Отец и мать Насти погибли во время пожара в цирковом здании. То выгорело дотла.
        Она отлучилась с учёбы, чтобы устроить дела, никому не рассказав, что произошло у неё в семье. Стоял тёмный мрачный ноябрь, и трудно было не унывать, но Анастасия держалась, позволив себе расплакаться только лишь раз. Никто не заметил в ней никаких перемен, когда она вернулась в училище. За учёбу Настя уцепилась, как за единственное спасение. И до самых холодов она спала без снов, только чтобы хоть немного передохнуть.
        Снег в том году выпал поздно, декабрь уже перешёл за середину, а снеговые тучи только-только приползли из-за гор. И в ночь, когда снежное покрывало наконец-то укрыло город, Анастасия увидела во сне свою мать. Сон был настолько реальным, настолько ярким и настоящим, Лиза как будто бы и не изменилась. Обнимая дочь, она рассказала, что их цирк погиб без души, и Настя обязательно должна защитить, спасти тот, у которого увидит душу. Как бы страшно ни было, что бы ни пришлось сделать, но душа цирка должна спастись.
        Анастасия поверила своему сну. Она пронесла эту веру сквозь годы и даже мужа заставила принять роль Хранителя цирка, пусть и словно в шутку. Она знала, что в нужный момент Виктор не подведёт её.
        Когда же появился человек, в котором Настя узнала ловца цирковых душ, она не раздумывала и ни в чём не сомневалась.
        Оставшись в цирке до ночи, пока не разошлись почти все, Анастасия долго упрашивала душу цирка показаться, объясняла, что её тревожит, умоляла и рассказывала о себе. И душа цирка ответила ей, понимая угрозу.
        Их странный разговор в ту ночь, больше похожий на соприкосновение взглядами, разрешил для Насти последние вопросы. Заручившись помощью души цирка, она придумала, что необходимо сделать, как отвадить зловещего фокусника. Душа цирка действительно помогла Анастасии завладеть вниманием заезжего мага, заставить его увезти её прочь из города.
        Улучив момент, Анастасия сделала единственное, что могло оградить её цирк, её дочь и мужа от гибели - она принесла себя в жертву. И тот самый чёрный маг забыл путь к цирку, оставил душу его в покое…

* * *
        Виктор ничего об этом не знал, но любящее сердце трудно обмануть. Он чувствовал, что Анастасия защищала и его, и дочь, и цирк. Понять бы, в чём был корень - и, может быть, Резниченко стало бы проще, но никто не мог рассказать ему подробностей.

* * *
        - Отец? - заглянула в гримёрку Ксения. Виктор, вздрогнув от звука её голоса, спешно отвернулся от портрета.
        - Что, Ксюша? - спросил он, не уверенный, что готов сейчас разговаривать с дочерью.
        - Что ты тут делаешь один? - она стояла в дверях, и в глазах её было странное выражение.
        После той ссоры они всё-таки вновь начали общаться, почти наладили отношения, но всякий новый разговор для Виктора казался игрой с огнём. Он никак не мог предсказать поведение Ксении и привык уже, что взорваться та может от сущей безделицы.
        - Да вот, задумался, - он сел за гримировочный столик. - Ты меня искала или просто забежала?
        Ксения тут же отвернулась, нервно прошлась по комнате, скользнув по портрету матери взглядом.
        - Я…
        За ту ссору она так и не извинилась, и с каждым днём это тяготило её всё больше и больше. А сегодня, проснувшись в квартире в одиночестве, она долго плакала с утра. Отчего слёзы так и лились из глаз, Ксения не знала, но испугалась своего состояния. Теперь ей пришло в голову, что, быть может, просить прощения уже как-то поздно.
        - Да? - Виктор смотрел на её отражение в зеркале, и казалось, что так он способен заглянуть в её душу.
        - Хотела извиниться, - Ксения подошла ближе и опустила ладони на плечи отцу. - За… Помнишь?
        - Помню, - едва заметно кивнул он, опасаясь спугнуть внезапную откровенность дочери.
        - Я прошу прощения, - она прикрыла глаза. - Не хотела так грубо… Да ты и сам знаешь, я несдержанная, готова сорваться в любой момент. Удивляюсь, как ты терпишь меня ещё. Сколько я уже гадостей наговорила тебе.
        - Ничего, Ксюша, - погладил Виктор её ладони. - Я прощаю. Люблю тебя, девочка моя. Что поделать, я ведь тоже не всегда прав. И не всегда могу сделать так, чтобы ты была счастлива.
        Она шумно выдохнула, сдерживая слёзы.
        - Что за день сегодня такой? - прошептала едва слышно. - Отчего вдруг так хочется плакать и плакать?
        У Виктора едва не вырвалось «Так ведь Анастасия умерла сегодня», но вовремя осёкся. Он и хоронил-то жену тайком, кремацию заказывал, только бы Ксения не узнала ничего о страшной гибели своей матери. Любое признание прямо сейчас будет стоить доверия дочки, и Виктор только молчал, не желая придумывать какую-нибудь ложь.
        - Наверное, дождь виноват, - нашла сама причину Ксения и печально улыбнулась. - Сегодня, говорят, у вас и репетиции-то нет.
        - Мне нужно кое-что закончить, - уклончиво отозвался Виктор. - А ты долго сегодня будешь?
        - До пяти вечера работаем, - Ксения качнула головой. - Домой вместе пойдём?
        Она нечасто предлагала это, и Виктор в другой день непременно бы согласился, но сегодня ему жизненно необходимо было совершить ежегодный ритуал, который он придумал сам в честь Насти.
        - Нет, Ксюш, я допоздна сегодня.
        Она только кивнула и пошла к двери. Задержавшись на пороге на мгновение, Ксения добавила:
        - Я ужин приготовлю, но если не дождусь, спать лягу, - и вышла.
        Виктор закрыл лицо ладонями. Ему было тяжело, и когда дочь отталкивала, и когда внезапно становилась мягкой и ласковой. Сегодня же он никак не мог позволить себе провести время с Ксенией. Весь год он копил в себе эмоции, чтобы потом одиннадцатого августа рассказывать Анастасии, которая тепло улыбалась с портрета, обо всём, что легло на сердце. Правильно ли это, Виктор не знал, но поступать как-то иначе не мог.

* * *
        День закрутил заботами и разговорами, а серый дождь всё стучался в окна, всё плакал и плакал. Постепенно все разошлись, и Виктор остался один в цирковом здании.
        - Что же случилось с тобой, Настя? - спросил он, как обычно, и конечно, не получил ответа…

* * *
        Александр Колесников проснулся от ужасной головной боли. Он не чувствовал подобного более десяти лет, и теперь, лёжа в постели, понимал, что не может даже подняться, чтобы отыскать таблетку и налить себе стакан воды. От разыгравшейся мигрени перед глазами мерцали круги, подташнивало, и справиться с накатывающей волнами болью не было никакой возможности.
        Колесников не был склонен к мигреням. Да что там говорить, он уже так долго практически не болел, что и забыл, как это может быть. А самое главное, он только смутно представлял, что теперь нужно делать.
        Укутавшись в одеяло, он почти нырнул в подушки и затих, пытаясь сообразить, откуда взялась странная болезнь. Сосредоточиться на чём-нибудь было тяжело, всё время отвлекали странные мысли, обрывки разговоров, которые он не мог вспомнить целиком, кусочки мелодий, словно подслушанные где-то. Александр куснул себя за губу, и солоноватый привкус крови немного привёл его в себя.
        И тут же он ясно увидел перед собой девушку. Одетая в лёгкое летнее платье, она мягко улыбалась, а вот глаза её были непроницаемы. Колесников несколько оторопел, не в силах понять - шутит ли с ним его сознание, или девушка ни с того ни с сего появилась прямо посреди комнаты. Чуть позже он как-то разом понял, что стоит на обрыве, склон порос травами и маленькими ещё деревцами, а далеко внизу острые камни, выступающие из земли, как гигантские зубы из челюсти великана.
        Девушка была здесь же, она смотрела вниз, не обращая внимания на то, как её волосами играет ветер. В руках у неё была карта Таро.
        Александр ощутил жгучий интерес. Ему хотелось увидеть, что там за карта, что она значит. Протянув руку к девушке, Колесников почувствовал, что не может коснуться её. Незнакомка было точно прозрачной, как сгусток тумана, морок или призрак. Но карта Таро в её руках оказалась совершенно настоящей. Заметив интерес, девушка отодвинулась от него, поднося карту к губам. Глаза её казались тёмными, будто наполненными звёздным небом.
        - Отдай, - сказал Колесников и удивился, что голоса ему совершенно не слышно. - Отдай! - повторил он громче, но снова не раздалось ни звука.
        А девушка опять посмотрела вниз, на странные камни, на сухую траву и выпустила карту из ладони. Ветер понёс её прочь, кружа, как осенний лист.
        Александр зло взглянул на незнакомку, и тут ему почудилось, что он видел её раньше, вот только вспомнить, когда и при каких обстоятельствах, никак не получалось.
        - Кто ты? - спросил он, но вышло только беззвучное шевеление губами.
        Карта упала между серых глыб, ветер потащил её по земле. Колесников присмотрелся, силясь разобрать, что же там нарисовано, но даже не сумел понять - рубашкой или картинкой вверх она упала. А девушка уже балансировала на склоне, раскинув руки. Глаза её были закрыты, а на теле сквозь тонкую ткань платья проступали странные тёмные пятна, будто кровь.
        Колесников мотнул головой, и вспышка боли вдруг подсказала ему, что, вероятно, он провалился в сон и сейчас во власти принесённых болезнью образов. «Надо проснуться», - подумал Александр. Но, конечно, это было не так-то просто.
        Он взглянул на обрыв, и ему пришла странная мысль, только подтверждавшая, что вокруг действительно сон: если кинуться вниз, то обязательно вырвешься из удушливого видения. Александр смутно помнил сны, полные страха падения, когда летишь, ожидая удара, пока не проснёшься. Сейчас можно было сделать лишь один шаг, буквально кинуться за той улетевшей картой, и он окажется в реальном мире, вдали от странной девушки. Вот только это было жутко.
        Ветер утащил карту в траву, и Александр потерял её из виду. Он разозлённо взмахнул руками и неловко шагнул вперёд, ожидая чего угодно, даже боли. И действительно открыл глаза в своей постели.
        Головная боль сидела в висках, но была уже не такой сильной. Александр сел на постели, потёр ладонями лицо. В окна мерно стучал дождь, и он решил, что это внезапная перемена погоды повинна в его самочувствии.
        С трудом поднявшись, Колесников подошёл к рабочему столу и вытащил из стоявшей там шкатулки колоду Таро. Перетасовав наскоро карты, он бросил на столешницу одну из них. Пятёрка кубков. Александр смотрел на рисунок, и в голове его крутились возможные варианты толкования. Потеря, эмоции, нестабильное состояние… Он никак не мог сообразить, что же может означать такая карта именно сейчас. Мигрень разыгралась с новой силой, и Колесников ухватился за спинку кресла, чтобы устоять на ногах.
        На карте двое стояли, разделённые обрывом. Мужчина был спиной, а девушка повернулась лицом, и Александр буквально вцепился взглядом в её черты. Перед глазами всё плыло, мерцали круги, а голова взрывалась болью, но Колесников мог бы сейчас поспорить, что на карте - та самая незнакомка из сна. Да и обрыв будто бы тот же самый.
        Он почти зло вложил карту обратно в колоду. Его память играла с ним, он понял это. Девушка с обрыва… Он знал её! И каким-то образом она повлияла на него, сделала с ним что-то.
        Обессиленно Александр сел в кресло, опираясь локтями на стол, и прикрыл лицо ладонями. Боль не уходила, не хотела рассеиваться, и Колесников потерялся в ней, растворился, не в силах бороться. Сдавался ли он когда-либо раньше, смог ли его хоть раз обыграть кто-то, кроме брата? Ответов не было, вопросы только причиняли большую боль.
        Глава 10. Король мечей
        Сентябрь скользнул в город почти незаметно, погода первого числа мало отличалась от августовской, и, пожалуй, кроме студентов, школьников и преподавателей никто будто и не заметил, что пришла осень. В цирке же ещё тридцать первого августа окончательно утвердили сценарий предстоящего новогоднего шоу. И, буквально с первого сентября, за репетиции принялась уже вся труппа, а Аркадий отслеживал выполнение и отработку трюков, чтобы они выглядели именно так, как было задумано.
        Ремонт был почти закончен. На арене заменяли софиты и устанавливали аппарат для лазерного шоу, а вот холл уже был полностью готов, и все зеркала повесили на свои места.
        За август Аркадий Медведев стал докой в переговорах со спонсорами. Он научился вычислять все слабые места в их доводах и подбирать слова таким образом, чтобы с ним соглашался даже угрюмый и далёкий от цирка Роман Валентинович. После долгих споров Аркадий сумел полностью склонить на свою сторону Михаила Андреевича, и всё новогоднее шоу посвятили клоунам, их номера стали стержнем и связующим звеном между всеми остальными. Медведев мог по праву гордиться собой. Роман Валентинович, конечно, был не совсем доволен, но и он, в конце концов, оставил сценарий в покое, согласившись, что люди, пожалуй, на представление всё-таки пойдут, а именно это и было нужно.
        Ксения словно притерпелась со своим положением и работала над общими трюками, почти не конфликтуя с труппой. Чаще она была сумрачной и задумчивой, выполняла всё, что нужно, будто бы без огонька, зато чётко и слаженно. Нередко Савельевы пытались её подбодрить, надеясь, что похвала всё-таки даст ей необходимый толчок к дальнейшему развитию, но Ксения оставалась безучастной к добрым словам. Только сухо благодарила и отводила взгляд в сторону. Не задевала её и критика, точно что-то в её душе наконец перегорело. Если бы не изнурительная работа, Савельевы бы попытались разговорить Ксению, узнать, что же с ней такое, но на это всё не находилось времени.
        Ксения больше не ссорилась с отцом, хотя, быть может, в том тоже была немалая заслуга репетиций - Виктор и Степан приходили в цирк ранним утром и уходили едва ли не позже всех. Ксения видела отца только мельком, а дома они оба были настолько уставшими, что чаще сидели за чаем на кухне или смотрели телевизор, не в силах переброситься даже парой фраз. Редкие их споры заканчивались так же быстро, как и вспыхивали - ни одному из них не хотелось тратить силы на словесную перепалку.
        В каком-то смысле это устраивало Ксению как нельзя больше, ведь на прежние размолвки такие отношения были не похожи, а значит, наконец-то успокоилась всегда грызущая совесть. Виктор Анатольевич, напротив, волновался даже сильнее обычного, но не показывал этого никому. Разве что Степан иногда замечал излишнюю напряжённость друга и напарника, но лезть в душу не спешил, справедливо полагая, что Виктор обратится сам.
        Дмитрий же ещё с июля приглядывал за Ксенией, стараясь ненавязчиво присутствовать на всех тренировках, где она участвовала. Сердце его сжималось от страшного предчувствия, и он никак не мог отвязаться от него. Знать бы наверняка, какой опасности ожидать, но… И Морозов делал единственное, что мог в этой ситуации, - был поблизости на случай беды.
        Ксения будто и не замечала какого-то особенного расположения со стороны униформиста, а вот кое-кто из труппы внимание всё-таки обратил. Геннадий Дикий не зря в труппе стоял как бы особняком. Он был человеком молчаливым, но если и говорил что-то, слова звучали резко и били в самую цель. От его взгляда ничто не укрывалось, но он редко высказывал своё мнение, хотя, порой, одного его взгляда оказывалось достаточно, чтобы стало ясно, кто прав, а кто виноват.
        Когда Дмитрий в очередной раз устроился на скамейке в тренировочном зале, Геннадий подошёл к нему и сказал, точно они уже не раз поднимали эту тему:
        - Боишься за Ксюшу?
        Морозов только кивнул в ответ, стараясь не смотреть Дикому в глаза. Боится ли он за Ксению? И да, и нет. Точнее, не только за неё. Как будто от судьбы Ксюши зависела судьба самого цирка, а почему так - кто его знает?
        - Эх, Дима-Дима, - широкая ладонь Геннадия опустилась на плечо. - За ней будто беда ходит.
        Морозову стало не по себе. Значит, не он один это чувствовал? Но Дикий больше ничего не добавил, отошёл в сторону и занялся своими делами. «Будто беда ходит», - эти слова отлично описывали все подозрения Дмитрия разом. Отчаянно хотелось тут же позвать Ксению, разговорить, растормошить её. Пусть даже она снова заплачет или скажет что-нибудь злое, только лишь бы опять стала живой, хоть немного похожей на себя прежнюю, а не этакой замороженной… Дмитрий отмахнулся от своих мыслей, пожелав только, чтобы они не стали правдой. Никогда.

* * *
        Не прошло и пары дней, как в цирке появился Александр Колесников. Он вошёл так уверенно, точно ему всё здесь было знакомо. Оглядев сияющий и нарядный холл, он улыбнулся себе и направился к лестнице, ведущей, как он считал, к кабинетам и гримёркам. Ему нужно было переговорить с директором.
        Однако на пути Александра как из-под земли вырос Геннадий.
        - Новые лица у нас в цирке? - сказал он, прищурившись.
        - Мне нужно поговорить с вашим директором, - улыбнулся Александр. - По поводу новогоднего шоу.
        - Его нет на месте, - Дикий был настроен недружелюбно, и никакая улыбка не помогла. - Вы бы завтра зашли?
        - Я подожду, - Колесников не хотел ругаться с Геннадием, человеком не самым слабым, что было видно сразу, но Дикий, видимо, не собирался так просто уступить.
        - Эй, Гена, ты чего это? - вдруг вынырнул из бокового коридора Михаил Святских. - Доброе утро, вы к Ивану Фёдоровичу? Он часа через полтора должен быть.
        Дикий отступил, едва ли не плюнув под ноги Колесникову, а вот Михаил, человек очень лёгкий и подвижный, уже рассказывал о новой программе. Александр благосклонно кивал, хотя и не слушал. Ему нужно было осмотреть здание цирка, и болтливый Святских, уже успевший не только представиться, но и подробно пересказать свою биографию и новый номер, был хорошей подмогой.
        Они вместе двинулись по лестнице, пока не столкнулись с Олегом Золотовым, напарником Михаила.
        - Мишаня, - бесцеремонно вмешался в беседу, а точнее, в монолог, Олег, положив руку Святских на плечо. - Нам пора работать, - он глянул на Александра как-то мельком, совсем без интереса. - Вы извините, но он тот ещё болтун, а у нас номер не репетирован.
        И он буквально утащил Михаила прочь. Колесников хмыкнул себе под нос. Ни один из этих людей не вызывал у него никаких эмоций или предчувствий, а значит, это были лишь пешки в шахматной партии между ним и душой цирка. Оглядевшись, Александр наугад выбрал направление и пошёл по коридору, присматриваясь и прислушиваясь.
        Почти сразу на него выскочили перекидывающиеся мячиками Влад и Максим. Колесников посторонился, пропуская жонглёров, те же, ни на секунду не прерывая своего занятия, почти что хором сказали:
        - Если вы Ивана Фёдоровича ищете, то его ещё нет.
        Александр посмотрел им вслед, задумавшись о чём-то, и двинулся дальше, когда в коридоре уже всё стихло.
        Он миновал запертые раздевалки и прошёл к тренировочному залу, дверь в который была распахнута. Сейчас там было время Анисимовой и Вранова, эксцентриков - Арсений и Марина не обратили внимания на наблюдателя. Александр пригляделся к женщине, но она, слишком рыжая и улыбчивая, была не его королевой кубков.
        В другой стороне разминались Савельевы и Ксения. Колесников всматривался в лица и фигуры женщин, мысленно сравнивая каждую из них с образом карты Таро. Валентина Савельева, Алиса Малыхина, Марина Савельева и Ксения Резниченко готовились к тренировке, изредка переговариваясь. Все они убрали волосы в узел, все были сосредоточены. Конечно, полностью похожими они не становились, даже выполняя одинаковые упражнения: Валентина - коренастая, с женственным, но крепким телосложением, невысокая и очень энергичная, явно была «первой скрипкой», а Алиса, наоборот, тонкая и высокая, с фигурой скорее подростка, чем девушки, казалась скромной и замкнутой. Марина - черноглазая, юркая и вечно покусывающая губы была почти что антиподом Ксении, которая двигалась плавно и не показывала никаких эмоций. Александр смотрел на акробаток и в каждой видел отражение символов Таро: так, Валентина казалась ему пентаклями, а Алиса - мечами, Марине хотелось отдать жезлы, и… Ксения была королевой кубков, той самой! Теперь Александр буквально пожирал её глазами, узнав в ней не только королеву с карты, но и ту самую девушку, что
задела его сумкой.
        Колесников совсем не смотрел в сторону акробатов-мужчин. Ему не нужен был ни Павел, ни Александр, ни Роман. Увидев свою цель, Александр едва сдержался, чтобы не подойти и не заговорить с ней. Но взгляд девушки скользнул по нему равнодушно, и он понял - слишком поспешно, сейчас не время для разговора. Карты судьбы ещё не опустились на стол.
        Покинув тренировочный зал, Александр снова вышел на лестницу, и ему пришлось спускаться к буфету, чтобы не возвращаться тем же самым путём. Повинуясь странному ощущению, он завернул во владения Екатерины Марковны и прошёл к стойке, сам не понимая, зачем это делает.
        Колесников почти автоматически изобразил на лице самую любезную свою улыбку, решив спросить кофе, но Марковна только нахмурилась, а слова её и вовсе поразили Александра так, что он мог только растерянно молчать в ответ:
        - Опять ты? Знаю, что тебе надо здесь. И лучше проваливай!
        - Позвольте, мы даже не знакомы, - Колесников чуть отступил. Такое замешательство он испытывал впервые в жизни.
        - Не знакомы?! - Екатерина сложила руки на груди. - Уж не думаешь ли ты, что у меня никакой памяти не осталось? Или сам беспамятный?! Насквозь тебя вижу, чёртово отродье.
        Слова её резанули слух, Колесников разозлился, но всё ещё пытался держать себя в руках. Сегодня у него при себе не было ни единого амулета, который помог бы урезонить внезапно обернувшуюся фурией красивую женщину. Он ведь пока не планировал ничего, только осматривался. Оставалось надеяться на то, что и репутация знаменитого фокусника поможет.
        - Я известный человек, вы не имеете права так со мной разговаривать, - сказал он отрывисто. - Я вас впервые вижу и не понимаю, какие ко мне могут быть претензии у… - он сделал паузу, но вместо ругательства закончил: - У буфетчицы.
        - Я всё о тебе знаю, Александр, - Екатерина Марковна только головой качнула. - Неужели ты и правда не помнишь ничего? - она даже едва заметно улыбнулась, и в этом никакого добра не было.
        Колесникова словно обдало горячим паром. Воспоминания не приходили, и он был уверен, что видит разъярённую буфетчицу впервые, но в то же время странное чувство, буквально заманившее его сюда, торжествовало. Даже виски вновь налились тяжестью, которая грозила перерасти в головную боль.
        - Вы меня искали, молодой человек? - послышался со стороны двери мягкий мужской голос. Александр повернул голову на звук, почти благодарно улыбнувшись.
        Иван Фёдорович укоризненно смотрел на Екатерину Марковну.
        - Екатерина Марковна, ну что вы тут не поделили? - спросил он. - Как вас зовут? - теперь Фёдорович посмотрел на Колесникова.
        - Александр Колесников, - ответил тот поспешно.
        - Пройдёмте в мой кабинет, Александр, Екатерина Марковна, вероятно, обозналась, - и он вышел из буфета, не позволив той что-нибудь ответить. Колесников, не медля, отправился следом, но жёсткий взгляд будто вонзился ему в спину.

* * *
        Иван Фёдорович чувствовал себя неловко, Екатерина Марковна ему нравилась, и он попросту не мог понять её поведения. Александр показался ему приятным человеком, возможно, лет двадцати восьми-тридцати трёх, и было совершенно неясно, что может с ним связывать Марковну. В Колесникове был виден столичный лоск, какое-то особое умение себя подать, и Коткин понадеялся, что это ещё один спонсор. Но первое, что сказал Александр, едва они вошли в кабинет, немного разочаровало.
        - Я фокусник-иллюзионист, - сообщил он, улыбаясь. - Узнал, что у вас готовится грандиозная программа, и мне стало интересно, не найдётся ли для моего номера местечко.
        - Увы, но мы уже утвердили сценарий, - развёл руками Иван Фёдорович. - У нас строгая концепция, её так просто не потеснить.
        - Мои номера достойны лучших цирков мира, - с самодовольством заметил Александр, без приглашения усаживаясь в кресло. - Дю Солей, например, - он говорил с нажимом, и Иван Фёдорович почувствовал себя неуютно. Точно это он сам выступал просителем, а Колесников раздумывал, снизойти или нет.
        - Понимаю, понимаю, - Коткин потёр внезапно вспотевший лоб. - Но сценарий… - он потянулся к внутреннему телефону, нажал тройку и, дождавшись ответа, попросил: - Аркадий, зайди ко мне, что ли.
        Александр, пока директор вызывал Медведева, осмотрел весь кабинет, потом пристально оглядел и самого Ивана Фёдоровича. Коткин, безусловно, был обещанным королём мечей, но его авторитет оказался не решающим моментом. Колесников чувствовал, что не этот человек сейчас может повернуть колесо судьбы, и ждал появления того, кто поможет войти в этот цирк как члену команды.
        Однако и Аркадий, появившийся очень скоро, тоже не произвёл на Колесникова впечатления. Медведев мягко, как будто старался не обидеть незнакомого человека, начал доказывать, что в сценарий нельзя вносить изменения, и Александр сразу заскучал. Здесь было не то время и не то место, и Колесников едва подавил желание достать колоду Таро, чтобы уточнить свои ощущения. Всё шло не так, как он предполагал, собираясь утром в цирк.
        - Спасибо за предложение, - чуть хлопнул ладонью по столу Иван Фёдорович. - Есть у вас визитка? Мы обязательно позвоним…
        Но думал Коткин о Екатерине Марковне. Ему страстно хотелось переговорить с ней, причём как можно скорее. Как будто она могла что-то посоветовать в такой странной ситуации. Иван Фёдорович снова промокнул лоб, внезапно в полной мере осознав, что, действительно, желает получить совет или напутствие от буфетчицы.
        - Хорошо, хорошо, - кивнул Александр, всё ещё улыбаясь. Он заметил, как нервничает Иван Фёдорович, и принял это на свой счёт. - Позвоните, - выложив на стол перламутровый прямоугольник визитки, Колесников встал. - Мне даже не требуется ничего - всё оборудование своё.
        - Прекрасно, - серьёзно ответил Аркадий, забирая визитку со стола. - Я буду иметь в виду.
        Иван Фёдорович кивнул, протянув руку для пожатия:
        - Извините. До встречи.
        - До встречи.

* * *
        Александр вышел из кабинета и некоторое время стоял у двери, прислушиваясь к своим ощущениям. Он точно знал, что следовало прийти в цирк именно сегодня, но пока что никакого смысла в этом не оказалось. Чуть поморщившись, Колесников вновь медленно пошёл по коридору. По крайней мере, никто не помешает ему немного побродить по зданию.
        Навстречу ему из-за угла выпорхнула Татьяна Мышкина. Резко затормозив, она окинула его взглядом с головы до ног и хмыкнула себе под нос.
        - Добрый день, - Александр шутливо поклонился.
        - Добрый? - Татьяна сощурила чуть раскосые глаза. - Что-то сердце подсказывает, вы из фокусников.
        - Верно, - Колесников улыбнулся. - Хотел предложить свои услуги вашему директору.
        - Ивану Фёдоровичу, - Мышкина чуть дёрнула плечом. - Что ж, отказали?..
        - Пока что да, - Александр пожал плечами, будто недоумевал, как так вышло. Эта игра с незнакомкой начала его немного раздражать.
        - Бывает, бывает, - с притворным сочувствием протянула та. В глазах её мелькнуло узнавание, и она тут же махнула рукой. - До встречи, Александр, - и убежала прочь.
        Колесников посмотрел ей вслед, не понимая, когда успел представиться.

* * *
        А Татьяна поспешила в буфет. Почти вбежав к Екатерине Марковне, она уцепилась за косяк входной двери, стараясь отдышаться.
        - Таня, - Екатерина вышла из-за стойки. - Ты его видела, да?
        Им не было нужды подробно пересказывать друг другу свои впечатления, они и так всё понимали. Татьяна Мышкина десять лет назад была двадцатилетней девчонкой и уже работала как ведущий жонглёр. Она дружила с Анастасией и прекрасно помнила в лицо фокусника, который, по мнению многих, разбил семью Резниченко.
        - Что ему надо здесь? - выдохнула Таня. - Принёс чёрт…
        - Он так себя вёл, будто не знает и не помнит, - Екатерина Марковна отвела Татьяну к стойке и, усадив, подала чашку чая. - Глаза раскрыл удивлённо так… Я, знаешь ли, Таня, ничуть ему не верю.
        Тут Марковна осеклась. Выкладывать даже Мышкиной всё, что она думала об этом человеке, ей не хотелось, и дело было даже не в доверии, так что Екатерина некоторое время молчала, составляя иной вариант истории.
        - Нужно ему что-то от нас, - добавила она чуть погодя.
        - Он не изменился нисколько, - Мышкина оглянулась через плечо, точно Колесников мог оказаться за её спиной. - Совсем ни капли. Я бы ему дала двадцать восемь, как тогда.
        - Вот только десять лет прошло, - Екатерина Марковна сунула Татьяне тарелочку с печеньем. - Чёртово отродье…
        Они как-то разом замолчали, вспоминая или просто задумавшись.

* * *
        Александр снова набрёл на тренировочный зал и заглянул в раскрытую дверь. Ксения как раз совершила кувырок, и Павел Савельев тихо объяснял ей какие-то нюансы. Лицо её казалось безжизненным, точно ей было скучно слушать и работать.
        Валентина подошла к ней сзади, мягко погладила по плечу и негромко сказала что-то, отчего Ксения чуть улыбнулась - только уголком рта. В глазах её было странное выражение, и Колесников тут же нашёл для него название: она чувствовала себя жертвой. Судьба вела её к этому, и она уже была готова, как кролик, зачарованный удавом. Она сама легко подставится под меч. Александр едва не потёр руки, спохватившись лишь в последний миг, что ему не к лицу такое низменное проявление ликования.
        Королева кубков ждала его, но тогда почему же в цирке его не приняли с распростёртыми объятиями? Колесников мельком оглядел зал, раздумывая, не посидеть ли ещё, чтобы понаблюдать за будущей жертвой. Его взгляд наткнулся на чуть сгорбленную фигуру: молодой человек сидел в углу на скамейке. Выражения его лица было не видно из-за падающей тени, но весь облик показался Александру знакомым.
        «Рыцарь», - понял Колесников мгновение спустя. Дмитрий, а это был он, повернул голову, и его чуть растерянный взгляд обратился к стоящему в дверях Александру. Тот с любопытством исследователя-энтомолога рассматривал его, не делая попыток заговорить. Но и Морозов не спешил окликнуть незнакомца. Чуть нахмурившись, он вдруг резко отвернулся. Колесников не смог истолковать этого жеста.
        Ксения между тем снова принялась за работу, и Александр не мог удержаться от соблазна и начал следить за ней, как кот, наблюдающий за беззаботной птицей, которую собрался поймать. Все сложные элементы она выполнила отлично, но не улыбаясь, и Павел сделал ей замечание. Ксения лишь пожала плечами…
        - Эй, вы кто? - приятный мужской голос вывел Колесникова из задумчивости. Он обернулся: за его спиной стояли парень и девушка.
        - Мне с вашим директором нужно переговорить, - Александр тут же нацепил дружелюбную улыбку.
        - Вам дальше по коридору и по лестнице, - махнула Дарья Малышкина, придерживая супруга Антона под руку. - Здесь вам нельзя находиться.
        - Извините, - Колесников отошёл от двери.
        Малышкины прошли в тренировочный зал и прикрыли дверь за собой.
        Александр развернулся на каблуках и направился к лестнице. Он увидел достаточно, и пусть душа цирка не показалась на глаза, первые шаги уже намечены, первые фигуры на шахматной доске сделали ход.
        Колесников прикинул, кому нужно позвонить и что сказать для разрешения странной ситуации. Он понимал, что душа цирка будет мешать ему, выталкивать из своего пространства изо всех сил, но раньше это никогда не проявлялось вот так, через отношение людей. Видимо, на этот раз противник действительно более интересный, чем обычно. Александр выудил из кармана колоду Таро и принялся тасовать её на ходу. Ему хотелось задать вопрос, но он никак не мог его сформулировать.
        Оказавшись в холле, Колесников подошёл к зеркалам. Он смотрел на своё отражение, на то, как мягко движутся его пальцы, перебирая карты, на красивое лицо, ничуть не меняющееся с возрастом, и никак не мог подобрать словесную формулу, чтобы точнее выразить то, что желал узнать.
        Наконец он потянул карту. Ему в ладонь легла Звезда, и Александр чуть склонил голову, пытаясь понять ответ Таро. Надежда? Разговор? Что сейчас символизирует этот аркан?
        Мельком Колесников заметил позади себя в зеркале какое-то движение. Вложив карту обратно в колоду, он присмотрелся и понял, что за его плечом стоит невысокая девушка. Одетая в голубовато-белое, искрящееся блёстками трико, она переминалась с ноги на ногу и сжимала худенькие кулачки. Её волосы трепетали, точно от ветра, а глаза казались тёмными, слишком глубокими для такого миловидного, почти детского личика.
        Александр бросил взгляд через плечо и не удержал ехидной улыбки: позади никого не было, а в зазеркалье девушка всё так же гневно кусала губы.
        - Вот и ты, - сказал Колесников. - Пришла поприветствовать меня?
        Душа цирка указала на выход, её губы изогнулись, точно она сдерживала рыдание.
        - Я уйду. Сегодня, - кивнул Александр. - Но уже очень скоро вернусь, дорогая моя.
        В зеркале душа цирка не казалась полупрозрачной, как виделась Дмитрию. В ней не было ровным счётом ничего нечеловеческого. Только глаза. И Александр чувствовал, что она на грани отчаяния.
        - Ты же знала, что я приду, - проговорил он медленно, чеканя каждое слово. - Знала. Каждая из вас должна была об этом знать. Я пришёл. А ты - попалась.
        Душа цирка беззвучно закричала. Всё её тело изогнулось в этом безмолвном крике, она выгнулась, встав на цыпочки, закрыв удивительные глаза. Её волосы пушистой волной взметнулись за плечами и опали на лицо, скрывая от глаз Александра муку и страдание. А он смотрел, торжествуя, наслаждаясь изливающимся из души цирка отчаянием. Да, ради этого можно оттянуть время последней игры ещё немного…
        И тут она застыла, опустив голову. Она больше не кричала, страдание в ней переродилось, переплавилось в гнев. Колесников смотрел на неё в поверхности зеркала и удивлялся, бесконечно удивлялся гордому созданию.
        Душа цирка вскинула лицо вверх, пряди волос зашевелились вокруг головы, точно пространство зазеркалья наполнилось вдруг водой. Тонкое трико засияло, свечение окутывало её коконом, стирая черты лица. Только глаза сияли космической жутью. Александр отступил бы, но куда можно было отступить из зеркала?
        Он заметил странную улыбку, почти хищную, на секунду скользнувшую по лицу души цирка, а потом она сорвалась с места. Рот её снова раскрылся, но Александр не знал, что она могла кричать. Разбежавшись, акробатка что было сил толкнула в спину его отражение. Колесников почувствовал этот толчок - лопатки словно огнём обожгло.
        Мгновение он видел, как на его собственном лице сияют яростью глаза души цирка, а потом морок исчез, остался только залитый солнцем холл. Александр перевёл дыхание. Он не испугался, но удивление было никуда не скрыть. Душа цирка собралась бороться до последнего, как будто у неё в рукаве были припрятаны козыри.
        Колесников медленно вышел из холла, постоял на крыльце, не совсем понимая свои чувства, и двинулся в сторону дома. Ему требовалось ещё раз обдумать и взвесить каждый предстоящий ход. И позвонить, обязательно позвонить… Без кое-какого влияния тут не справиться.
        Глава 11. Девятка пентаклей
        О появлении в цирке Колесникова Дмитрий узнал от Екатерины Марковны. Та говорила об этом скупо, нехотя, и Морозов понял только, что в цирк внезапно пришёл тот самый человек, который был косвенно причастен к исчезновению Анастасии Резниченко. Что произошло десять лет назад, Дмитрий помнил плохо - в пятнадцать он очень упорно тренировался под чутким руководством Павла, и у него ни на что не оставалось времени, а расспрашивать буфетчицу Морозов постеснялся.
        Анастасия Резниченко в те годы внушала Дмитрию почти суеверный трепет, она всегда выполняла трюки с такой лёгкостью, с такой удивительной красотой, будто в её крови была изрядная примесь, доставшаяся от каких-то магических существ, например, от сильфов - духов воздуха. Когда Анастасия внезапно исчезла, Дмитрий побоялся расспрашивать расстроенную Ксению, а на слухи у него не было времени.
        Так что Морозов до сих пор не знал почти ничего о том, как и при каких обстоятельствах Анастасия Резниченко покинула родной цирк. Возможно, поэтому он не совсем понимал, отчего Екатерина Марковна недовольна и не желает разговаривать, куда подевалось её обычное радушие. Впрочем, Дмитрий уяснил главное - фокусник не может дать цирку ничего хорошего. Он даже обрадовался тому, что Аркадий категорически отказался вписывать в новогоднюю программу его номер: Медведев сообщил об этом, когда заходил на тренировку акробатов, и новость быстро разнеслась по цирку.
        Во всём остальном день прошёл как обычно - труппа усиленно тренировалась, не особенно озаботившись внезапно возникшим конкурентом. Разговоры о Колесникове стихли, едва начавшись. Многие в труппе вспомнили его с трудом, а кое-кто, как Дмитрий и Ксения, не вспомнил вообще. К вечеру Морозов даже успокоился, почти забыв, как тревожно смотрела Екатерина Марковна, рассказывая ему о странном визите.
        По своему обыкновению, Морозов остался в цирке допоздна. Он проводил всю труппу и прошёлся по опустевшему зданию, оттягивая тот момент, ради которого на самом деле и задержался. И когда за окнами уже разлились сумерки, Дмитрий прошёл на манеж. Работы там были почти закончены, и Морозов хотел посмотреть на новые снаряды, уже занявшие свои места под куполом.
        Дмитрий не включал софитов, только несколько светильников горели над новенькими трибунами, а вот арену кутал полумрак. Запрокинув голову вверх, Морозов рассматривал новые трапеции, чуть искрящиеся в отблесках приглушённого света. Дмитрий и сам не был уверен, зачем пришёл сюда и что ожидает увидеть, он не мог сказать, надеялся ли на очередную встречу с душой цирка, или же его просто одолело любопытство. Но стоило только посмотреть на акробатические снаряды, и он замечтался, задумался, не в силах оторвать взгляд. Хоть прошло почти четыре года, а Дмитрий будто только вчера сам касался пальцами трапеции, он почти ощущал, каково это. И так хотелось поглаживать новые снаряды не только взглядом…
        И вдруг сияние стало ярче, блик разросся, растёкся по гладкому металлу, а через секунду на трапеции уже сидела хрупкая девушка-акробатка, и её волосы мягко колыхались вокруг лица, как будто на самом деле она находилась в воде. Улыбнувшись душе цирка, Дмитрий протянул к ней руку, точно хотел поздороваться или прикоснуться. Но акробатка, хоть и смотрела вниз, словно не замечала невольного свидетеля её появления. Казалось, она была чем-то глубоко опечалена.
        Когда девушка на трапеции шевельнулась, поднимаясь и начиная раскачивать снаряд, Морозов удивился тому, насколько каждое движение кажется медленным. Даже волосы и полупрозрачная ткань платья, в которое сегодня была одета душа цирка, колыхались слишком плавно. Это даже нельзя было сравнить с водой, скорее, само время потекло в несколько раз медленнее. Дмитрий видел, как девушка прикрыла глаза, то ли наслаждаясь движением, то ли скрывая от наблюдателя звёздную жуть, живущую в её зрачках. Тени от трепещущих прядей волос двигались по мягко сияющему лицу души цирка, и казалось, будто под почти прозрачной кожей струится и бежит вода.
        Вторая трапеция, ещё недвижимая, тоже засияла, и Дмитрий скорее предугадал, чем осознал: душа цирка готовится перепрыгнуть с одной на другую. Это мгновение тоже растянулось во времени. Морозов смог в подробностях разглядеть, как тонкие пальцы отпускают светящийся металл, как хрупкая акробатка переворачивается в воздухе, выполняя идеальное, прекраснейшее сальто, и вот её ладони почти касаются второй трапеции…
        Морозов ждал, что сейчас душа цирка ухватится за снаряд, но вместо этого увидел, как её руки беспомощно соскальзывают, как она силится ухватиться за пустоту и падает.
        Она летела вниз мучительно медленно, время никак не хотело набрать обычный ход, и потому Дмитрию было страшно, безумно страшно, до тошноты и дрожи. Это было совсем не похоже на её первое падение, когда душа цирка казалась семечком диковинного цветка, опускавшимся плавно и легко. На этот раз она падала вниз спиной, размахивая хрупкими руками, будто пыталась зацепиться за воздух. Её рот раскрылся в беззвучном крике, а голова запрокинулась. Морозов, парализованный ужасом, не мог ни сдвинуться с места, ни оторвать взгляд. В падении души цирка он видел и отражение своего собственного падения, снова переживал ужасный страх, буквально сковавший его в то самое мгновение, когда он осознал, что сорвался.
        И вот девушка упала на арену. Не было ни звука удара, ни крика. Душа цирка исчезла, едва коснувшись манежа, как будто её и вовсе не было. Морозов качнул головой, пытаясь понять, не привиделось ли ему всё это. Лишь чуть позже он снова взглянул на едва качающиеся снаряды под куполом.
        Долго ещё Дмитрий стоял на пустой арене. Он говорил вслух и молил про себя, желая снова увидеть душу цирка, чтобы хотя бы убедиться - с ней всё в порядке, но никто ему не ответил, никто не появился. И страшное подозрение сковало сердце Морозова. Он понял, что надвигается что-то опасное, страшное, болезненное. И душа цирка знает, что именно, и даже она - такая светлая и сильная - боится этого.
        Дмитрий был готов пообещать мистической акробатке всё что угодно, он хотел защитить её, но в тот момент, когда в полумраке едва мерцали ещё качающиеся пустые акробатические снаряды, он на мгновение всё-таки допустил мысль, что не сумеет помочь. И никто не сумеет.
        Это было малодушие, и тут же поднял голову стыд, но всё же Дмитрий никак не мог отбросить это ощущение. Что, если он действительно ничего не сумеет сделать, чтобы спасти душу цирка?..

* * *
        Александр Колесников добрался до съёмной квартиры и сперва некоторое время сидел в кресле у окна, пытаясь собраться с мыслями. Яростное сопротивление души цирка он не предусмотрел. В конечном итоге, почти все они сдавались быстро. Но на этот раз всё было иначе, да ещё эти странные обрывки то ли воспоминаний, то ли странных фантазий… Он чувствовал себя так, будто не в силах увидеть всю картину целиком, и это ощущение изрядно его раздражало. Не упускает ли он какой-то детали? Что именно он никак не может вспомнить, чего не получается коснуться?
        Колесников даже потянулся к колоде Таро, но в последний момент остановился, сознавая, что пока он настолько опустошён, трогать карты не стоит. Снова и снова он прокручивал в голове свою встречу с душой цирка и всякий раз понимал, что был излишне самоуверен и не подготовился к агрессивному отпору. Теперь было поздно сокрушаться об этом, но Александр всё-таки был собой недоволен.
        Собравшись с мыслями, Колесников некоторое время листал старую записную книжку в кожаном переплёте. На последних страницах он нашёл нужный номер: у Александра был и ноутбук, и мобильный телефон, но доверял он больше записям от руки. Цифры запомнились быстро, и Колесников вытащил мобильник. От этого звонка зависело многое, Александр не волновался только потому, что предусмотрел ещё несколько путей для реализации своего плана.
        И вот он уже напряжённо ожидал, пока возьмут трубку.
        - Да? - голос Александру был незнаком, а может, так только показалось, но Колесников точно знал, как зовут нужного ему человека.
        - Роман Валентинович?
        - Да, это я, - голос мужчины был очень холодным, очень спокойным.
        - С вами говорит Александр Колесников, - представился фокусник, прикрывая глаза. - Вы должны меня помнить.
        - Я помню, - казалось, в голосе ровным счётом ничего не изменилось, но Александр почувствовал, что Колядов заинтересовался.
        - Слышал, что вы занялись делами цирка, - Колесников сделал паузу, но Роман Валентинович молчал. - Вы знаете, чем я занимаюсь. Так что я подумал, отчего нам не посотрудничать?
        - Сценарий цирковой программы уже утверждён, - теперь в голосе Колядова звучали задумчивые нотки. - Однако там есть номера, которые, как мне кажется, коммерчески менее привлекательны.
        - Я, в свою очередь, могу поручиться, что мои номера весьма привлекательны для публики, - Колесников чуть улыбнулся, не открывая глаз.
        - Понимаю, - теперь Роман Валентинович будто бы в чём-то сомневался. - Но мне придётся поговорить с партнёром по бизнесу.
        - Конечно, - Александр говорил так добродушно, как только мог.
        - Но вы можете готовить свой реквизит, - вдруг заключил Колядов.
        - Прекрасно.
        - Перезвоню вам позднее, - Роман Валентинович повесил трубку.
        Александр оставил телефон на столе и ушёл в ванную, где умылся. Разговор выпил последние силы, ведь пришлось очаровывать Колядова магией. Подняв мокрое лицо к зеркалу, Колесников мрачно усмехнулся. Теперь-то душа цирка окажется в его руках.

* * *
        Александр знал Романа Валентиновича давно. Он всегда рассматривал этого молодого человека как удачную инвестицию, но раньше ни разу не пользовался «процентами по счёту».
        Было время, когда Роман - никому не нужный мальчишка - едва мог свести концы с концами, и Колесников, разложив на него Таро, выяснил, что Колядов будет играть важную роль в его судьбе. Такие вещи Александр никогда не игнорировал. Подобрав семнадцатилетнего паренька, уже тогда отличавшегося мрачным взглядом и холодным разумом, Колесников отправил его учиться в один из лучших московских экономических вузов, ничего не потребовав взамен.
        Роман ничего не забыл. Его нисколько не удивляло, что благодетель оказался фокусником, не поражала неизменяющаяся с течением времени внешность Александра, он вообще был лишён какой-то особой душевной тонкости, но вот обязательства свои помнил хорошо.
        Колесников никогда не называл то, что делал для Романа или других людей, похожих на него, добром. Нет, Александр рассматривал это как вложение в банк судеб, и с Колядовым оказалось, что счёт набрал весомые проценты.

* * *
        Вернувшись в комнату, Колесников подошёл к стоящему в углу чемодану и открыл его. Вытащив завёрнутый в ткань хрустальный шар, он опустил его на подставку, стоящую на подоконнике, и только после этого снял покрывало.
        Внутри шара мягко мерцало, переливалось странное пламя. Души, заключённые в него, метались, предчувствуя что-то. Александр задумчиво смотрел на их мельтешение и улыбался.
        - Скоро вас станет больше, - шепнул он тихо, но те, что сияли в шаре, услышали и испуганно побледнели, отчего шар стал почти прозрачным. - Скоро… - повторил Колесников и снова набросил ткань на шар.
        Уверенность вернулась к нему. Теперь он знал, что непременно добьётся успеха, и душа цирка не сумеет так просто скрыться от него. Пусть она тоже готова к стычке, ей не избежать ритуала.

* * *
        Ксения почти не замечала, как изменилась, и уж тем более не могла бы назвать причину, которая теперь заставляла прятать все эмоции. Эта перемена зародилась в душе ещё в конце июля и, возможно, была спровоцирована тем, что она пыталась контролировать себя во имя каких-то целей. Но в августе все цели потеряли смысл - Ксения узнала, что сольного номера у неё не будет, и мир как будто поблек. Не осталось сил добиваться чего-либо, ругаться или спорить.
        Можно было бы сказать, что Ксения впала в депрессию, однако в настолько угнетённом состоянии она пробыла только несколько дней, а затем её душу точно накрыло хрустальным куполом, и больше никаких эмоций не изливалось вовне.
        Ксения и радовалась, и печалилась, но ей не было нужды думать о какой-то цели, и не было желания показывать кому-то свои переживания. Она словно наблюдала за собственной жизнью со стороны, как будто это была не слишком удачная пьеса в театре, очень затянутая и однообразная. И сказать бы, что такое состояние - не самое лучшее, что может пожелать человек, однако… Ксения вдруг заметила, что стала меньше расстраивать отца, а в труппе с ней стали разговаривать охотнее, она больше слышала приятных слов в свой адрес, а трюки получались лучше. Как будто раньше избыток эмоций постоянно всё портил, а теперь надёжно спрятанные чувства перестали мешать.
        Дни тянулись чередой, и Ксения с удивлением поняла, что больше и не желает ничего никому доказать. Ей даже стало нравиться работать вот так - тихо и спокойно, в шаге от скуки. Может быть, ей просто и нужен был подобный покой?
        Пришла осень, и Ксения уже почти привыкла к своим ощущениям, она почти не заглядывала вглубь себя, чтобы случайно не заметить там чего-то неудобного, чего-то слишком бурного. Зачем? Ведь мир вокруг наконец-то обрёл хоть какое-то постоянство. Но…
        В тот вечер Ксения вымоталась чуть больше обычного и, скорее, не потому, что работала больше или слишком выкладываясь, виновато в этой усталости было внешнее напряжение. Все в труппе переговаривались о чём-то, резко смолкая в её присутствии, чаще обычного выходили в буфет, да и в целом были какие-то встревоженные.
        А ещё на тренировку заглядывал чужой человек. Ксения видела его только мельком, но его взгляд забыть так и не сумела. Слишком цепкий, слишком оценивающий, будто видящий насквозь. Как назло, у отца был выходной, потому Ксении просто некого было расспросить, что случилось и кто же был тот человек.
        Возвращаясь вечером домой, Ксения намеренно выбрала пешую прогулку. Ей казалось, что так она успокоится и снова сбросит эмоции под ставший привычным купол. Но чем дальше она уходила от цирка, тем тревожнее ей становилось.
        Она вспомнила мать. Не то время, когда ещё совсем малышкой шла с ней этими же улицами, а то, какой была Анастасия, когда Ксении было одиннадцать-двенадцать лет. Ей вдруг показалось, что она должна помнить что-то ещё. Не только материнскую улыбку, тёплые руки, добрые глаза, не только развлечения по выходным или тренировки в цирке. Что-то ещё, только вот что? Какая-то тайна стояла между ней и матерью, тайна, не позволяющая Анастасии связаться с дочерью, узнать, как её дела.
        Ксения никогда не позволяла себе думать о матери плохо. Всю вину за разлуку с ней она взвалила на плечи отца и, до недавнего времени, совершенно не хотела предполагать, что Анастасия может быть в чём-то не права. И вот, в этот осенний вечер, когда в домах зажигались огни, а под ногами шуршала листва, Ксению точно пронзило пониманием: а вдруг Анастасия на самом деле оставила её, вдруг она отказалась от дочери, а вся любовь была только ложью? Что, если это так? И только отец любил её по-настоящему?
        Ксения даже остановилась, потому что у неё буквально перехватило дыхание от такой ужасной мысли. Но прогнать её оказалось не так уж просто. Ксения никогда не задумывалась, где может быть её мать, она никогда не пыталась найти информацию о ней, точно на самом деле боялась открыть что-то, чего не сумеет опровергнуть так же легко, как все цирковые слухи. Но в тот миг она настолько захотела узнать правду, что огляделась вокруг, будто по чудесному стечению обстоятельств рядом должен был появиться волшебный справочник, где можно прочесть всё, что интересует.
        Конечно, вокруг были только осенние сумерки. Ксения вздохнула и пошла вперёд чуть быстрее, всё ещё обдумывая, всё ещё ужасаясь самой себе. А потом её осенило - ведь есть интернет! Теперь она может отыскать мать, ведь та - известная воздушная гимнастка, в своё время её имя гремело на всю страну!

* * *
        Домой Ксения почти вбежала и, отмахнувшись от отца, проскользнула в свою комнату, не раздеваясь, села за стол и раскрыла ноутбук. Пока загружалась система, она рассеянно расстегнула несколько верхних пуговиц рубашки, но тут же забыла о них.
        Набирать в поисковике родное имя было немного страшно и как-то неловко. Будто бы Ксения собиралась подсмотреть за личной жизнью собственной матери, за тем, что, возможно, не стоит видеть. Она ожидала отыскать контакты в социальных сетях, личные странички, быть может, даже фан-клуб, но…
        Нашлось лишь несколько страниц. Ксения открыла одну из них, чувствуя себя очень странно: сердце стучало, как сумасшедшее, а пальцы похолодели, горло же перехватило. Ксения увидела фотографию и удостоверилась - это действительно её мать - Анастасия Резниченко.
        Под фотографией была дата рождения и… дата смерти. Ксения всматривалась в цифры и чувствовала, что у неё начинает кружиться голова. Теперь ей уже не хотелось ничего читать, и она поняла, почему ничего не слышала о матери. Она облизала вмиг пересохшие губы и прикрыла глаза, чтобы хоть немного прийти в себя. Выходит, мать погибла почти сразу, как уехала! Она никогда не заводила другой семьи, не жила ни с каким другим мужчиной!
        А чуть позже Ксения осознала и ещё кое-что: её отец прекрасно знал об этом. Он знал, всегда знал! Вот почему он всегда так менялся в августе, вот почему так переживал. И не сразу, но всё-таки пришло понимание, почему Виктор ничего не рассказал ей. Ведь все эти годы Ксения была уверена, что мать жива, вот-вот позвонит, вернётся, оставит дочери весточку… Узнает об успехах на манеже, быть может…
        Слёз не было, Ксения не могла расплакаться. Только боль пронзила сердце, и дышать стало трудно. Она не могла бы сейчас пойти к отцу и спросить его, почему он поступил именно так. Зачем спрашивать о том, что понимаешь? Не могла она и простить себе невнимательности, бесчувствия по отношению к Виктору. За столько лет он так и не решился завести отношения с кем-то ещё, настолько любил свою жену.
        Ксения встала из-за стола и на дрожащих ногах подошла к шкафу, где стояла за стеклом фотография матери. Вытащив наклеенную на плотный картон карточку, она долго всматривалась в улыбающееся лицо. Анастасии Резниченко нет в этом мире, прошло десять лет с того дня, как она погибла.
        И Ксения вдруг рванула плотный картон. Он подался не сразу, но, кусочек за кусочком, она разодрала его в мелкие клочки, брезгливо бросая их прямо на светлый ковёр. Этот бездушный портрет выслушал столько жалоб! Сколько раз Ксения рассказывала ему об отце, обвиняя того во всех грехах? Нет, теперь она не могла больше терпеть такого изображения в своей комнате. Ведь фотография на сайте была точно такой же, и теперь она всегда будет ассоциироваться с этим вечером, когда упала завеса тайны.
        Ксения села на кровать, схватила подушку и крепко сжала её. Теперь она чувствовала себя почти обнажённой, ничем не защищённой перед всем миром. Это было, конечно, странно, но она ничего не могла поделать со своими чувствами.
        Теперь она так ясно понимала мотивы собственных поступков. В глубине души ей хотелось, чтобы мать, услышав о карьере дочери, наконец-то дала о себе знать. Она мечтала, что Анастасия хотя бы позвонит, едва увидит где-нибудь информацию о том, что Ксения Резниченко добилась успеха, стала прекрасной акробаткой, которую готов принять под своё крыло даже цирк уровня Дю Солей. Ещё она загадывала, что сбежит от отца и встретится с матерью, выступающей в другом цирке, каком-нибудь европейском или даже американском.
        Как ни горько было сознавать это, но за всеми амбициями скрывалась только тоска по матери, только желание докричаться до неё, заведомо обречённое на провал.
        Ксения не заметила, когда всё-таки заплакала. Слёзы потекли сами собой, и она даже не смахивала их с лица. Вместе со слезами уходила какая-то застарелая, неприятная боль, и Ксения была им рада, возможно, впервые в жизни. Выключив свет, она свернулась клубком поверх пледа, укрывающего постель, и продолжала тихонько плакать. Теперь все прежние стремления казались ей мелочной глупостью, требованиями обиженного ребёнка. Анастасия никогда бы не одобрила таких целей, никогда не признала бы такого поведения, а значит, все эти годы Ксения только уходила всё дальше от матери.
        Это мучило, но боль уходила, капля за каплей, потому что теперь Ксении хотелось поступать по-другому, не искать сольной карьеры в стремлении доказать всем, что она лучшая, а научиться вкладывать душу в то, что она делает. С такими мыслями Ксения и задремала.

* * *
        Сон, что ей приснился, был полон таинственного света. Ксения не сразу поняла, что находится в цирке - арена тут была просто огромной и вся усыпана светлым песком. Она оглядывалась и вдруг заметила опущенную к песку трапецию. Она подошла к снаряду и коснулась его пальцами, а затем и села, как дети садятся на качели.
        Трапеция тут же взмыла вверх, под высокий, как будто хрустальный купол. И там-то Ксения увидела мать. Она сидела на другой трапеции, закрыв глаза. Одетая в белые одежды, с распущенными волосами, Анастасия напоминала печального ангела. Ксения окликнула мать, но поняла, что её голоса не слышно. Она протянула к матери руки, и только тогда Анастасия пошевелилась. Лицо её было усталым и печальным.
        - Он пришёл, - сказала она тихо. - Теперь ему нужна ты.
        Ксения не поняла, о чём говорит мать, но сердце сжалось от тревоги.
        - Будь осторожна, я больше не могу оберегать тебя, - добавила Анастасия и вдруг кинулась с трапеции.
        Ксения едва сдержала крик и глянула вниз, но там клубился плотный белый туман, и арены было не видно. Она зажмурилась и… проснулась.

* * *
        Был тот сумрачный предрассветный час, когда небо только-только начинает светлеть. Ксения села на кровати, всё ещё не полностью вернувшись из сна. Слишком ясно виделось ей лицо матери, слишком чётко слышались её слова: «Он пришёл. Теперь ему нужна ты. Будь осторожна, я больше не могу оберегать тебя».
        Она снова заплакала. Хотя бы в одном она была права все эти десять лет - Анастасия действительно думала о ней, хранила её, даже не присутствуя в этом мире. Душа её всегда была рядом с дочерью.
        - Прости, мама, прости, - шептала Ксения. - Я буду осторожна, я исправлюсь.
        Осенний рассвет мягко расцвечивал небо золотом, первые солнечные лучи робкими бликами скользнули по верхней половинке окна, пробираясь в комнату, где Ксения всё никак не могла успокоиться…
        Глава 12. Король пентаклей
        Необходимый Александру инвентарь везли несколько недель, но теперь он был уверен в успехе настолько, что время ожидания нисколько его не смущало. Сколько бы ни прошло дней, а душа цирка уже ни за что не сорвётся с крючка. Колесников часто прогуливался по парку у циркового здания, просчитывая все возможные варианты развития событий, и всякий раз убеждался - всё сложится именно так, как он хочет.
        Он созванивался с Романом раз в два-три дня, но это, скорее, была досадная перестраховка. Колядов не намеревался в последний момент отказать Колесникову. Лишь однажды Роман Валентинович предложил Александру встретиться ещё и с Анисимовым. Колесников взвесил все «за» и «против» и согласился.
        Михаил Андреевич ему не слишком понравился, он был чересчур простоват и довольно романтичен. Впрочем, Александр уже знал - от Анисимова ничего не зависит, потому они поговорили о делах цирка, поулыбались друг другу да на том и разошлись. Роман перезвонил днём позже и сообщил, что Михаил Андреевич не против внесения изменений в сценарий, только хотел бы оставить схожий смысл у приближающегося шоу.
        Тогда-то Александр и поинтересовался, что же это за смысл. Роман не мог дать никаких подробностей, но вкратце обрисовал сценарий, упомянув, что акцент в шоу сейчас на клоунов. Колесников уловил, что Колядов не слишком рад этому, и тут же предложил заменить все выступления клоунов на собственные фокусы и иллюзии. Роман Валентинович, как Александр и предполагал, был слишком далёк от цирка, и никакие цирковые легенды его совершенно не смущали, потому он согласился очень легко, ни о чём не задумываясь.
        В тот же вечер Александр вытащил из колоды таро Шута и долго рассматривал карту, как будто пытаясь вспомнить или угадать, какое лицо было у его брата.
        - На этот раз такие, как ты, не смогут мне помешать, - сказал он, довольно улыбаясь. - Я победил тебя на твоём поле.
        Карта, конечно же, не отвечала, но Колесников как будто читал ответ по едва заметно меняющимся теням, по скользящим по лощёной поверхности бликам.
        Оставив карту на столе, он подошёл к зеркалу и взглянул в свои глаза, сейчас почти чёрные. Александр знал своё лицо до мельчайших черт, был убеждён в его безупречности и потому любил рассматривать собственное отражение. Но улыбка, что тронула губы зеркального двойника, показалась ничуть не похожей на привычную усмешку. Колесников озадаченно заметил, как радужки светлеют, точно тёмные тучи в небе разгоняет ветер, и вот уже проскальзывает ярчайшая голубизна.
        Нахмурившись, Александр даже упёрся ладонью в холодную поверхность зеркала, и хоть отражение послушно повторило жест, лицо его стремительно менялось и всё же - оставалось прежним. Колесников никак не мог уловить, что же происходит и как стоит это расценивать, как вдруг отпрянул от зеркала, выругавшись. Он увидел, как его собственное лицо покрывает цирковой грим, кричаще-красным очерчиваются губы, звезда растекается вокруг одного из глаз, выбеливаются скулы, а от второго глаза пробегает нарисованная золотом слеза.
        - Ты! - вырвалось у него. - Как ты смеешь!
        В открытую форточку ворвался ветер, и карта Шута упала на ковёр. Александр смотрел в глаза своему отражению, понимая, что видит не себя, а своего брата-лицедея, и это его лицо сейчас украшает зловещая усмешка.
        - Я уже победил! - воскликнул он, но даже отвернуться не мог, заворожённый зеркальной поверхностью. - Победил…
        «Проиграл», - читал он по губам зеркального двойника.
        - Я собрал их, - мотнул головой Александр. - Собрал их все. Осталась одна.
        «Проиграл», - пожал плечами шут в зеркале.
        - Это блеф, - и Колесников отвернулся. - Глупый блеф.
        Он посмотрел на висящий на стене календарь и, почти успокоившись, добавил:
        - Завтра уже первое октября. Пора наведаться в цирк.

* * *
        Ксения пришла на репетицию к одиннадцати. Сегодня Савельевы хотели провести общую отработку одного из групповых трюков, и с утра готовилось оборудование.
        Она разминалась совершенно без энтузиазма. Ночью снились неприятные сны, кошмары, оставлявшие какое-то непонятное липкое ощущение, и образы, что были в них, тревожили и пугали даже наяву. Может быть, и стоило с кем-нибудь разделить это, рассказать, чтобы сбросить с себя неприятное бремя, но Ксения по-прежнему избегала личных разговоров. Она ещё сильнее замкнулась, когда узнала, что на самом деле случилось с Анастасией.
        Конечно же, неприятности не заставили себя ждать. Уже работая вместе с остальными, Ксения всё время не попадала в общий ритм, сбивалась, а один раз даже упала, едва не подвернув ногу.
        Павел делал ей замечание за замечанием, и чувствовалось, что он чрезвычайно недоволен. И сколько бы Ксения ни пробовала, а приходилось начинать сначала.
        - Ты сегодня вообще не стараешься, - заметила Марина. - Какая муха тебя укусила, Ксюш?
        Та молча отвернулась, не желая отвечать. Её всё меньше хотелось находиться именно тут, всё сильнее тянуло убежать домой.
        - Как деревянная, - добавила вдруг Алиса, обычно не комментировавшая чужие неудачи и успехи. - У тебя болит что?
        Ксения отрицательно мотнула головой, так и не повернувшись. Против её воли на глазах выступили слёзы, и она пыталась справиться с ними, чтобы не показать своей слабости. Ответ был простым - она слишком устала от неудач и уже ни во что не могла поверить. Да и за эти дни недоверие ко всем тем, кто ничего не рассказал ей о судьбе матери, выросло в пугающего фантома. О чём ещё все молчат, о чём ещё они лгут?
        - Посиди пока, - тронул её за плечо Павел. - Алиса, попробуй ты на этом месте…
        Ксения послушно отошла к скамейке, присела в углу. Тут же к ней подошёл отец, сел рядом, глядя куда-то в сторону. Она не хотела говорить с ним, а потому молча смотрела в пол.
        - Ксюш, - Виктор не собирался молчать. - Я вот сколько смотрю, ты же всё равно не работаешь в полную силу никогда, нет интереса, не выкладываешься…
        - И что? - ответила она тихо. На душе было муторно и тоскливо.
        - Без души нельзя в цирке, - Виктор положил свою ладонь поверх её, но Ксения дёрнулась, высвобождая пальцы.
        - А может, у меня и нет души, - сказала она, резко поднимаясь. - Пойду. Скажи Павлу, у меня нога разболелась.
        И она вышла из репетиционного зала, но тут же прижалась к закрывшимся дверям спиной и заплакала. Беззвучные рыдания заполняли её тело, вырываясь только тоненькими, едва слышными всхлипами.

* * *
        Когда же Ксения переоделась и спустилась на первый этаж, она увидела, как в холл одну за другой вносят коробки разных размеров. Удивлённо поглядывая на это, она покрутилась у зеркала. Странное чувство кольнуло в сердце, точно она знала, что всё это значит, но почему-то внезапно забыла.
        Тревожное ощущение не отпускало, и Ксения не удержалась, побежала наверх, но на лестнице столкнулась с Дмитрием.
        - Дима, - сказала она. - Что там за рабочие внизу? Разве сегодня должны были какой-то реквизит привозить?
        - Нет, - удивился тот. - Схожу к директору, может, он в курсе.
        - Хорошо, - кивнула Ксения. Но тревожное чувство не отпустило, и она осталась на лестнице - понаблюдать, что же будет дальше.
        Дима вернулся вместе с директором. Иван Фёдорович поймал одного из рабочих за рукав и начал расспрашивать его о происходящем. Но мужик как будто бы и не знал ничего, он только и повторял, что бумаги у его начальника.
        - Сказано было - привезти в цирк, я и привёз, - говорил он почти смущённо. - Мне почём знать, что тут такое да зачем оно вам.
        Иван Фёдорович вздохнул:
        - Мы ничего не заказывали, можете обратно везти, откуда взяли.
        - Не положено, - отмахнулся работник. - Сказано - везти, я и привёз.
        - Ничего не добьёшься, - поморщился Дмитрий.
        И тут в холл вошёл Роман Валентинович. Оглядев заставленное коробками пространство, он окликнул рабочего и отдал ему конверт, только после этого Колядов повернулся к директору цирка.
        - А, Иван Фёдорович, - кивнул он как-то особенно добродушно, чего обычно за ним не водилось. - Мы тут задумали небольшую рокировку. Думаю, вам понравится.
        - Здравствуйте, Роман Валентинович, - перед спонсором директор всё-таки немного робел. - Что за рокировку?
        - В представлении вместо клоунов будет наш фокусник.
        - Постойте, почему это? - Иван Фёдорович опешил. - Это не по сценарию.
        Из-за коробок вдруг выглянул Александр Колесников. Ксения, наблюдавшая издали, дёрнулась, как будто прозрела. Это был тот самый незнакомец, которого она когда-то замечала у цирка, тот самый человек, что заглядывал на репетицию. Но самое страшное было в другом. Это лицо! Ксения никак не могла припомнить, где ещё она видела этого человека, и от того ей было как-то особенно страшно.
        Александр между тем аккуратно придержал Ивана Фёдоровича за локоть.
        - Положитесь на меня, - говорил он вкрадчиво и мягко. Мы решили изменить программу, так сказать, повернуться лицом к зрителям.
        Ксении было плохо слышно этот разговор, но она чувствовала - ни к чему хорошему он не приведёт. По лицу директора она поняла, что он тоже недоволен, но вся ситуация дарила какой-то странный привкус. Не понимая почему, но Ксения ощутила необыкновенную уверенность: Иван Фёдорович согласится на это внезапное предложение. И хуже этого ничего не могло быть.
        А потом Ксению словно что-то кольнуло, прямо в сердце. Она едва не вскрикнула и ухватилась за перила лестницы, чтобы не упасть. Поняла ли она, что это был взгляд? Ксения, как заколдованная, начала спускаться и вышла в холл. Александр, неотрывно глядящий на неё, чуть прищурился.
        - Я знаю, у вас талантливые артисты слишком долго дожидаются сольных номеров, - сказал он, и Ксения не могла поручиться - продолжает ли он неоконченный разговор, или же эта фраза звучит странно для всех.
        - Мы никого стараемся не обделить, - несмело возразил Иван Фёдорович.
        - Ну как же, пойдёмте, я расскажу, что я увидел у вас на репетиции, - в глазах Александра будто вспыхнул какой-то яркий блик. Ксения поспешно отвернулась, но директор сказал:
        - Хорошо, пойдём, поговорим, возможно, что-то решим и насчёт вашего номера.
        - Вот и прекрасно!
        Роман Валентинович молча двинулся следом. Мужчины прошли мимо Ксении, Александр - пугающе близко, едва ли не коснувшись. Она подавила желание тут же сбежать, но не сумела не отшатнуться. И в тот миг, когда она отклонилась назад, её глаза встретились со странным взглядом Александра. Ксения почувствовала, что теряет волю, ноги точно налились горячей водой, при этом лишившись костей. Она едва не осела прямо на пол, но чудом удержалась. Немногим позже она поняла - что бы там ни сказал этот человек, а она покорится его воле.
        Мысли никак не приходили в норму, Ксения оперлась о ближайшую коробку, переводя дух. Ей было страшно, так страшно и так одиноко, как никогда прежде.

* * *
        Дмитрий никак не мог понять, что происходит. Иван Фёдорович не сумел разрешить ситуацию, напротив, спокойно ушёл с Колесниковым, и ни к чему хорошему это привести не могло. Морозов понял, что рабочие уже получили команду относить коробки с чужим реквизитом чуть ли не на арену, и тут же занялся своими непосредственными обязанностями - отправился контролировать, что и куда расставят.
        Он не заметил побледневшую Ксению, а когда вернулся в холл, той уже не было. Понаблюдав за работой грузчиков и удостоверившись, что ребята не прихватили ничего из циркового реквизита, когда уходили, Морозов отправился в буфет, намереваясь рассказать обо всех странностях Екатерине Марковне.
        Однако его опередил Аркадий.
        - Чёрт знает что, - услышал Дмитрий его голос, едва вошёл.
        - Придержи язык, - одёрнула Аркадия Марковна.
        - Извините, - но на этом тот, конечно, не успокоился. - Пересматривать утверждённый сценарий, в октябре?! Вот такого я точно никогда не слышал. И ведь просто выставили меня, как будто это не мне потом решать…
        - Ну, будет, - однако в голосе Екатерины звучало вовсе не смирение. - Пока что рано предполагать, что именно случилось.
        - Ничего хорошего, - Дима наконец-то подошёл ближе. - Не нравится мне всё это.
        - А кому же нравится, - Марковна только головой качнула. - Но раз уж тут Колесников, хорошего не жди.
        - Откуда вы его знаете? - Аркадий всмотрелся в Марковну с неподдельным интересом.
        - Расскажу как-нибудь, - отвернулась она. - Не сегодня уж.
        Дмитрий нахмурился, но промолчал. Его одолевало волнение, но при Аркадии, какими бы приятелями они ни стали, он не рисковал высказываться. Всё-таки то, что касалось только цирковых, не следовало выкладывать людям пришлым, а Аркадий своим пока полностью не стал.
        Однако остаться наедине с Марковной Дмитрию не дали - заглянул Кирилл Пашков, и пришлось идти заниматься делами.
        Скоро позвали и Аркадия - к директору. Екатерина Марковна осталась одна и тут же ушла в подсобку, словно там было что-то, что могло придать ей сил. Неприятные предчувствия доводили Марковну до головной боли, и теперь она сначала заглянула в свою сумку, надеясь найти там обезболивающее, а потом беспомощно оглядела шкафы и тумбы.
        - Где-то же была упаковка… - прошептала она себе под нос, но тут же отмахнулась. - Дура, дура. Не поможет тут никакая таблетка. Было уже так, всё было.
        Пускай Екатерина и не знала точно, что именно произошло между Анастасией и заезжим фокусником, но прекрасно понимала - Настя отвела тогда от цирка большую беду. И это осознание не поколебалось ни из-за слухов, ни с течением времени. Теперь же никакой Насти не было, а другой такой чистой души Марковна, пожалуй, и вовсе не знала. Чудилось, что никто не сможет защитить цирк от нависшей угрозы. Даже понять эту самую угрозу было непросто. Что-то будто бы и царапалось, шептало в глубинах памяти, но никак, нисколько не хотело открыться.
        Долго ещё Екатерина просидела на стуле перед портретами прежних артистов, а затем почувствовала - боль из висков ушла, даже дышать будто стало легче.
        - Неужто он ушёл! - пронзила её догадка. - Из-за него всё, точно из-за него.
        Пускай она этого не видела, но Колесников действительно прямо в эту минуту покинул здание цирка. Впрочем, если бы Марковна могла заглянуть ему в лицо, ей бы снова стало хуже, слишком уж торжествующей была улыбка Александра.

* * *
        Ксения не помнила, как переоделась и собрала вещи, как выбежала из цирка и почему оказалась в собственной комнате. Она сидела на постели, завернувшись в плед, и не скоро поняла, сколько времени провела именно так. Стемнело. В комнате расползся сумрак, а за окном виднелись освещённые изнутри окна стоявшей напротив девятиэтажки. Ксения смотрела туда, словно могла прочесть ответ.
        Из оцепенения её вырвал звякнувший, открываясь, замок. Видимо, пришёл отец.
        - Ксюша? - прозвучал его настороженный голос. - Ты дома?
        - Да, - откликнулась она, немного подумав. Мысли спутались, она даже не могла понять, ссорилась с отцом сегодня или нет.
        - Ты так внезапно ушла, случилось что?
        - Нет, - сделав над собой усилие, она встала и отбросила плед. Комната показалась ей необжитой, неуютной, точно даже покинутой. Нестерпимо захотелось сбежать отсюда, бежать так долго, так далеко, только бы все волнения остались позади.
        - Давай-ка я ужином займусь…
        Судя по звукам, отец прошёл в ванную. Зашумела вода. Ксения мотнула головой, почти приходя в себя, и выскочила на кухню. За домашней суетой ей хотелось наконец-то обрести хоть каплю внутреннего покоя. Казалось, с ней что-то произошло, что-то странное или даже страшное, но память была пуста.
        Разве она вообще была сегодня в цирке?..
        Готовили они вместе. Взгляды Виктора Ксения будто и не замечала, на вопросы ответить не могла, только пожимала плечами. И конечно, как это часто случалось, Виктор не мог настаивать. В отличие от дочери, он помнил стычку в зале и до сих пор винил себя, что невольно подтолкнул её к таким неприятным размышлениям. «Может, у меня и нет души», - для Виктора это звучало страшно.
        Однако как подступиться к словно растерянной, но очень замкнувшейся в себе дочке, он не знал. Так и просидели весь вечер на кухне, почти не перемолвившись ни единым словом. А когда Ксения ушла, Виктор распахнул окно, точно приглашал осень посидеть с ним, и вытащил полупустую пачку сигарет. Октябрь дышал влажностью и свежестью, хоть пока не упало ни капли дождя.
        Муторный день выдался, странный. Виктор слышал, что в цирке появился какой-то чужак-фокусник, но не видел его, даже фамилию-имя прослушал. Надо было бы зайти вечерком к Марковне - она-то точно могла бы сказать, что происходит, такая уж она была, но Виктор отчего-то не решился, словно подстерегало его в коридорах страшное что-то. Охотилось точно за ним.
        Непонятная эта мысль, дикое чувство, не давала покоя, и Виктор даже поторопился быстрее уйти из цирковых стен, оправдавшись только желанием узнать, что там с дочерью. Сейчас он и об этом уже пожалел. Так уж получилось, что под конец дня он и со Степаном не смог перемолвиться.
        Холодный воздух немного привёл в чувство, и даже сигарета будто бы стала не нужна. Виктор вздохнул. Когда-то он уже ощущал и такое смятение, и такое же непонимание, но отчего-то никак не мог вспомнить, с чем это было связано. Гадать же он не любил, да и не умел.

* * *
        Труппа разошлась чуть ли не раньше обычного. Дмитрий остался в стенах цирка почти в одиночестве, но в этот раз оно тяготило. Тени казались зловещими, приглушённый свет - печальным. Морозов решил задержаться, хотя будто бы всё гнало его домой. Проходя по пустым коридорам, вслушиваясь в эхо шагов, он словно пытался уловить что-то ещё, какой-то звук, шорох. Точно он сумел бы по этому звуку понять, что такое чужое и инородное закралось в привычный ему мир. И не только понять, но затем и прогнать, уничтожить.
        Но, конечно, ничего такого не обнаружил. Всюду лишь тишина и неуютность, да такая, словно вот-вот заползёт за шиворот. Впору было поверить в тёмную магию.
        И вспомнив про это, Дмитрий поспешил на манеж. Туда вынесли несколько ящиков, которые привёз Колесников. Придирчиво осмотрев их, Морозов не нашёл ничего интересного, однако тревога внутри только возросла.
        Задерживаться было уже нельзя, и Дмитрий всё-таки вышел в холл, а там ненадолго замер у зеркала. Не то чтобы ему так хотелось посмотреть на своё уставшее осунувшееся лицо, скорее, он просто не смог пройти мимо. И стоило чуть отвернуться, как Морозов краем глаза заметил знакомую уже фигурку, сияющую акробатку. Она сидела в углу, обняв колени, пряча лицо.
        Дмитрий знал - она плачет. Однако повернувшись к тому углу, он ничего не увидел, снова взглянув на зеркала тоже. Исчезла.
        Морозов вышел из цирка в самом сумрачном и тоскливом расположении духа. Чёртов фокусник! Это из-за него что-то случилось, разладилось, пришло в негодность. Дмитрий раньше бы ни за что не стал бы обвинять другого человека в подобном, но теперь его взгляды изменились. Слишком уж ясно было, кто именно принёс угрозу. Нет, не спонсоры, от которых только лишь суета и маета, но вполне преодолимые. Нет, цирку угрожало что-то намного страшнее, и, похоже, Морозов догадался, кто за этим стоит. Вот только что же делать? Подсказки ждать было не от кого.

* * *
        Александр полулежал на кровати. Он отдал много сил на то, чтобы сегодня всё завертелось так, как нужно. Серьёзно потратился, почти до головной боли, но тем приятнее было видеть, как быстро сдаётся под его напором директор, как обещает поправить сценарий.
        Роман, конечно, здорово помог, всё говорил о каких-то цифрах, сводках, сметах, но Александр знал, что это не сработало бы, не шепчи он про себя нужные фразы. Ух, как пришлось вложиться! Если бы только Иван Фёдорович пробыл под крыльями этой души цирка немногим дольше, успеха предприятию было бы не видать.
        Колесников почти лениво прикрыл глаза. Вспомнилось - но уже не как кошмар, а как фарс - зеркало, из которого смотрело его искажённое гримом лицо. Как бы ни старалась душа цирка запугать его, а Александр был уверен, что это её и только её проделки, но всё прошло по плану. И теперь-то Колесников мог расслабиться.
        Он сам не заметил, как соскользнул в сон.

* * *
        …Александр стоял на коленях на слишком жёлтых и ярких опилках. В нос ударил их древесный смолистый запах и… аромат крови. Ладони! Ладони были в крови, и он рассматривал свои пальцы так, точно они были чужие, но ничего не чувствовал больше. В груди растекалась пустота, не было ни единой мысли, ни одного чувства. Когда он чуть перевёл взгляд, то увидел тело. Кто-то в шутовском наряде лежал ничком, на спине по одежде расползлось маслянисто-кровяное пятно.
        Отдельно опрокинулся шутовской колпак с бубенчиками. Золотистый колокольчик тоже испачкался в бордово-алом, и отчего-то в этом была неправильность, инородность, что-то совсем уж из ряда вон. И вместе с тем Александр никогда прежде не испытывал такого удовольствия от взгляда на подобный незначительный предмет.
        Мгновением позже Александр понял, что у тела лежит и нож, ритуальный нож, без всякого сомнения. Более древний, с чёрным лезвием, он казался старшим братом того клинка, который Александру помнился своим… Однако больше в памяти ничего не рождалось. Смутные ощущения узнавания ни к чему не вели, а стоило сосредоточиться - и вовсе исчезали.
        - Договор… - пророкотало вдруг пространство. Этот голос и звук были Александру знакомы. - Прими меня, и да исполнится договор.
        На губах почудился вкус крови, а затем погас свет, и только до боли врезавшиеся в колени опилки словно подсказывали - ничто не кончилось. Александр почти потерялся в темноте, но всё ещё не мог ни испугаться, ни задуматься.
        Тут чернота стала водой, влагой, забирающейся в рот и уши, отдающей на вкус сталью и солью. Он забарахтался, стараясь вырваться на поверхность, если та вообще была, но тёмная кровь заполнила собой весь мир.
        Он вдохнул её.
        И в то же мгновение внутри него расцвела жажда силы, мир озарился золотым, алым и оранжевым.
        Александр стоял на холме, а внизу горел цирковой шатёр и метались в тщетных попытках спасти его люди. В душе Колесникова вместе с этим цветком пламени развернулось ликование, тёмное, как кровь.
        - Я убил тебя, брат, - сказал он или даже не произнёс вслух, а только осознал. - И договор будет исполнен. Тогда даже твой дух оставит меня в покое.

* * *
        Пробуждение было внезапным. Александр сел на постели и потёр лицо ладонями, почти сразу же образы сна оставили его, утекли, оставив от себя лишь привкус крови, который отчего-то никуда не уходил, и потому Колесников прошёл на кухню, чтобы выпить воды.
        Он лишь на миг заглянул в ванную, скользнув растерянным взглядом по зеркалу, но и мимолётного хватило, чтобы заметить: отражение вело себя странно. Впрочем, для себя Александр уже растолковал сновидение, он увидел там предзнаменование торжества, так что никакие тени, никакие зеркала ничуть его не волновали.
        Глава 13. Дьявол
        Октябрь то согревал внезапным теплом, то заливал город дождями. Солнечные дни казались заблудившимся отголоском лета, однако потом возвращалась сырость с ароматами прелой листвы и ноткой костровой горечи. Впрочем, у цирковой труппы не было времени следить за переменчивостью погоды. Пока артисты были заняты отработкой номеров, Иван Фёдорович несколько дней провёл в бесконечных разговорах с Александром Колесниковым и Романом. На эти встречи не допускали даже Аркадия, и когда наконец Иван Фёдорович вызвал его к себе, Медведев не мог и представить, о чём пойдёт речь.
        Утро выдалось ясное, но стоило Аркадию войти в кабинет, как свет померк, и это показалось неприятным знаком. Медведев сел и выжидающе посмотрел на директора, тот же стоял к нему вполоборота. Казалось, что он осунулся и даже постарел, под глазами залегли тёмные круги, да и вокруг рта наметилась горестная складка. Но заговорил он уверенно и даже зло:
        - В общем, так, Аркадий, нам предстоит серьёзно изменить программу. Все эти… клоунады, - он замялся, - все убираем. Теперь акцент представления на фокусника. Александр - человек компетентный, так что он не подведёт. Главное, подготовить труппу. Ну и, конечно, нужно придумать, как номера сочетать, чтобы не слишком переиначивать уже подготовленную программу…
        - Но как же так? - опешил Аркадий. У него и в голове не укладывалось, что можно настолько сильно изменить мнение. Да и чудилось в этом что-то непонятное, зловещее почти что.
        - Вот так, таково окончательное решение наших спонсоров, и мы спорить не станем. Иначе вообще никакого представления не получится. Убираем номера клоунов… - Иван Фёдорович всё-таки повернулся к нему.
        Аркадий никак не мог отделаться от мысли, что перед ним совсем другой человек, не тот, с кем он так хорошо сработался, не тот, кому нравилась новая программа. И уж точно не тот, кто так беззаветно любил цирк! Словно сквозь черты знакомого лица проглядывал некто странный, чужой, вот только нельзя было встать и уйти. Тревога сжала сердце Аркадию, но он попытался взять себя в руки и мыслить разумно. В кабинете повисла напряжённая тишина.
        - Нужно собрание труппы провести, - через минуту неловко предложил Медведев, понадеявшись малодушно, что спорить со всем коллективом Иван Фёдорович не станет и всё же не будет передёргивать весь сценарий.
        - Собрание… Собрание - это дельная мысль, - на мгновение взгляд Ивана Фёдоровича стал неуверенным, будто он вспомнил о чём-то. - Что ж, проведём, можешь оповестить всех. Сегодня же вечером. Но с новым сценарием не затягивай. Нужен как можно скорее, понятно?
        - Да, Иван Фёдорович, - Аркадий встал. Он и представить себе не мог, что теперь делать. Вся работа полетела в тартарары. Как это так получилось? Тут поневоле поверишь, что на самом деле убедили директора не слова спонсора, а гипноз.
        Выйдя из кабинета, Аркадий долго ещё стоял в коридоре, собираясь с духом. Не мог он так просто, как ещё день назад, обойти всю труппу, обзвонить всех, кого сегодня нет в цирке, и сообщить, что на переправе коней собрались менять.
        За окном опять зарядил мелкий осенний дождь, и Аркадий всё-таки двинулся к залу, где работали акробаты, хотя решиться и рассказать им что-то было невероятно тяжело. Какие вообще можно было найти слова? И как к нему отнесутся после всего? Терять только наметившиеся дружеские отношения Медведев отчаянно не хотел, но у него возникло ощущение, что это он подвёл, не отстоял, не защитил.

* * *
        Когда ближе к вечеру вся труппа собралась у директора, раздражение было очевидно. Поначалу все не могли успокоиться, переговаривались, точно школьники, ворчали, не обращая внимания на то, что директор здесь же, только стоит спиной.
        Но вот Иван Фёдорович развернулся и встретил их жёстким взглядом. Да таким, что в этом человеке прежнего директора и узнать-то было сложно.
        - Попрошу принять информацию спокойно, - начал он, и все невольно замолчали. - Да, приходится учитывать мнение спонсоров. Так что программу мы переиграем. Надо сказать, что большинства из вас это никак не коснётся…
        Дикий мотнул головой и заявил:
        - Аркадий нам уже в общих чертах обрисовал, что Виктор и Степан оказались спонсорам неугодны. Но это касается нас всех.
        - Да, так и есть, - Иван Фёдорович перебил его. - И нам придётся считаться с этим. Заменять потенциально сильными номерами.
        - Это фокусником, что ли? - подала голос Татьяна. - Я-то знаю, что это за человек. Сталкивались мы уже. Тут его многие помнят, - прозвучало это зловеще. - Ничего хорошего из такой затеи не выйдет.
        - Ну почему же не выйдет? Современно, интересно, Аркадий постарается, - Иван Фёдорович прошёлся по кабинету. Видимо, его совсем не смущало напряжение, воцарившееся после этих слов. - Нужно поворачиваться лицом к публике, нужно чутко реагировать на время…
        - Чушь какая, - не выдержал Степан, поймав тяжёлый и печальный взгляд Виктора. - Да не найдётся и сейчас цирка, где не было бы клоунов…
        - А вы не путайтесь под ногами у молодёжи, - резко оборвал его Иван Фёдорович. - Не заставляйте отправлять вас на улицу раньше времени. Чёткое дано указание.
        Снова повисла тишина, а затем все как один поднялись и потянулись к выходу. Молчаливый протест, правда, вовсе Ивана Фёдоровича не впечатлил, так что разговаривать-то, в общем, было не о чем. Мнение артистов больше никого не интересовало. Ксения задержалась на пороге, будто хотела о чём-то спросить, но помрачнела и тоже выскочила из кабинета, тут же наткнувшись на отца.
        Виктор стоял, держась за сердце, и этот болезненный жест Ксения упустить не могла.
        - Что с тобой? - спросила она, поддержав его под локоть.
        - Ничего, дочка, - качнул головой Виктор, натянуто улыбнувшись. - Новости нерадостные, вот и…
        - Возможно, зерно истины есть, - Ксения вздохнула. Сами собой на язык просились колкие и неприятные фразы. - Пора тебе на покой, разве нет? Сердце проверить вот нужно бы.
        Во взгляде отца она прочитала боль и отвела глаза. Наверное, не следовало такого говорить, но слова невозможно было сдержать.
        - Дорога молодым, - повторила она. - Разве неправильно? Может, кому-то сольник достанется, если…
        - Ты беги, Ксюша, - вдруг махнул рукой Виктор. - Иди, ты же спешила. Я… у меня дела тут.
        Ксения хмыкнула и действительно не стала задерживаться. Отчего-то забылось, что отцу явно было нехорошо. Нахлынуло чувство то ли безразличия, то ли даже злости. Только выйдя под дождь, она вдруг поняла, что бросила отца, да ещё и наговорила ему гадостей. Теперь уже не имело смысла ни возвращаться, ни идти домой. На душе было неспокойно, вязко, муторно, и Ксении даже показалось, что она не в себе.
        - Да что со мной? - спросила она вслух, подняла воротник куртки и побежала к остановке. И уже мгновение спустя боль отступила, приглушилось чувство вины. Всё забылось.
        На этот раз Ксения не заметила, как быстро изменилось её настроение, не уловила тот миг, когда эмоции вытекли с дождевыми каплями и унеслись прочь, оставляя вместо себя пустоту. Не увидела она и человека в чёрном пальто, застывшего на облетевшей аллее парка, с которой теперь так хорошо проглядывался главный вход в цирк.

* * *
        Екатерина Марковна узнала о неприятностях от Аркадия - тот пришёл в буфет сам не свой. Поставив перед ним чашку, Марковна сощурилась:
        - Что случилось-то? Никто мне не рассказал ещё…
        - Программу меняем, клоунов убрали, - Аркадий посмотрел на неё. - Он нас слушать не хочет.
        - Иван Фёдорович? - Марковна обошла стойку и тяжело опустилась на стул рядом. - Нехорошо так.
        - Все планы нам спутали…
        - Фокусник, да?
        Аркадий только кивнул. Екатерина же вспомнила Колесникова и разозлилась. Вот уж кому она не хотела позволять хозяйничать в цирке. Вот только что с этим делать?
        С Аркадием они поговорили, но и Медведев объяснял, что никакого влияния тут не имеет. Да и ясно это было, что он, человек подневольный, может, когда директор в позу встал, а спонсоры требуют однозначного решения. Однако Марковна всё же хотела попробовать достучаться до Коткина. Всё-таки он поначалу казался ей человеком хорошим, цирку подходящим, пусть и со своими фантазиями. Неужели из-за одного Колесникова он совсем переменился?
        Буквально на следующий день утром в буфете появился сам Иван Фёдорович. Вместо того чтобы поставить перед ним чай, Екатерина Марковна попыталась попыталась увещевать его:
        - Не дело это - убирать из программы то, что цирк цирком делает… - начала она.
        - Не дело лезть в вопросы управления кухаркам, - почти зло ответил Иван Фёдорович. На мгновение Марковна увидела в его глазах отражение чужого сознания и тут же отступила, только чай поставила на стойку. Это уже был совершенно другой разговор. Не с Коткиным пришлось бы общаться, а с чем-то чужим.
        Сегодня она была не готова с таким-то сталкиваться, так что и её разговор не возымел успеха. Иван Фёдорович допил чай молча, отмахнулся от Марковны, посмотрев так, будто и не видел, и ушёл.
        Было во всём этом что-то ужасно неправильное, однако пока что никто не высказывал догадок вслух. Каждый из труппы по-своему переживал ситуацию, но разговаривать и смеяться между собой все стали значительно реже. В цирке воцарилась атмосфера напряжённая и тоскливая. Артисты всё же суеверный народ, и говорить о том, что всех встревожило, было сродни откровенному призыву недобрых сил под цирковой купол, вот и замолчали все, затаились, то ли пережидая, то ли готовясь к настоящей буре.

* * *
        К тридцатому октября Аркадий сумел-таки набросать новый вариант сценария. Медведеву он был не по душе, но получил горячее одобрение у Романа Колядова. Александр - по мнению труппы, источник неприятностей - в цирке почти не показывался, и эта самоуверенность тоже многих порядком раздражала. С другой стороны, каждый нет-нет, а замечал его будто бы краем глаза. То ли фокусник ото всех скрывался, то ли на самом деле уже всем мерещился, но и о нём теперь говорили значительно меньше. Имя его превратилось в табу.

* * *
        Всё это, конечно, затронуло и Дмитрия, и не столько из-за обычных обязанностей, сколько тревожным чувством. С каждым днём он переживал всё больше и совсем не знал, как же с этим справиться, только и оставалось - бродить по цирку в надежде столкнуться с его душой да приглядывать за артистами. Даже с Екатериной Марковной Дмитрий не смог поговорить о собственных страхах, казалось ему, что нужно такое в одиночку пережить и передумать.
        Вечером, когда все уже разошлись, Ксения осталась ещё поработать. Вроде бы ей этого никто не разрешал, никто её не страховал, но вскоре она уже осталась совсем одна в зале. Трюк, который ей хотелось довести до совершенства, никак не складывался, и она была так погружена в себя, что не заметила, как в зал скользнул Дмитрий. Он же в свою очередь выбрал самый тёмный угол и затаился там. Волнение, которое сегодня охватило Морозова, никак нельзя было объяснить логичными причинами. Отчего-то он точно знал - произойдёт что-то плохое, и потому-то остался. Первое, что ему представилось, - Ксения получит травму.
        Однако тренировка хоть и шла механически, без особого огонька и драйва, но ничего плохого никак не случалось. И едва Дмитрий собрался потихоньку выйти, немного успокоившись, как в дверях показался Александр.
        Весь день в цирке его вроде бы не было, и появление сейчас, когда никого фактически не осталось, казалось вдвойне подозрительным. Некоторое время Колесников следил за Ксенией, а потом громко сказал:
        - Вы же потрясающе талантливы! - Дмитрия резанула неискренность голоса, но Ксения, спрыгнувшая сейчас на пол, улыбнулась.
        - Думаете? - прозвучало так, будто она говорила через стекло, а звук отражался и дробился эхом.
        - Совершенно точно. Вероятно, сольный номер?.. - Александр всматривался в Ксению, как хищник рассматривает оленя. Дмитрий видел это, но ничего не мог поделать с собой. Его охватило странное дремотное оцепенение, и даже руки не слушались. Между тем, Ксения отвечала:
        - Нет, на сольные номера для меня в программе пока места не нашлось.
        - А мне как раз нужна ассистентка, - Колесников усмехнулся. - Если вы, любезная…
        - Ксения.
        - Любезная Ксения, поможете мне, то я поговорю с Иваном. И у вас будет свой номер, даю слово.
        - Это чушь, - неуверенно отозвалась Ксения, но сколько в том было затаённой боли.
        - На самом деле это просто, если знать, как надавить, - увещевал Александр. - Завтра я репетирую на манеже. Приходите, требуется совсем небольшая помощь. Акробатка вашего класса сумеет без труда разобраться. И сольный номер я вам гарантирую.
        - Я… мне нужно подумать, - Ксения вздохнула. - С отцом…
        - Зачем вам советы неудачников? Разве не его номера сейчас полностью исключили из программы? - Колесников засмеялся. - Решайтесь сейчас, Ксения. Будущее открывается перед вами. Ну же!
        - Я приду, - она чуть качнула головой, но повторила. - Приду.
        Дмитрий отвёл взгляд, сердце у него пронзительно заболело. И вдруг вверху мелькнуло какое-то свечение. Морозов запрокинул голову и заметил душу цирка. Та метнулась под потолком, заламывая руки, но тут же вбежала в стену и пропала.
        Дмитрий сделал над собой усилие и поднялся, он намеревался окликнуть Ксению, убедить её ни за что не соглашаться… но в зале уже никого не было. Когда Александр и Ксения успели уйти, Дмитрий попросту не заметил.

* * *
        По дороге домой Ксения чувствовала такой подъём, какого с ней не случалось уже давно. Александр, которого, признаться, при первой встрече она невзлюбила, теперь показался приятным и даже притягательным мужчиной, в его обещание верилось, хотелось верить. Говорил он ну очень убедительно, особенно после того, как они вышли из зала. Провожая её к раздевалке, он успел высказать столько комплиментов, что Ксения и не помнила, говорил ли кто-нибудь нечто подобное хоть раз в её жизни.
        Она совершенно поверила в себя. Злая радость окрыляла и дарила необыкновенную эйфорию. Да, у неё будет номер, да, она станет работать с тем самым человеком, которого вся труппа намеренно избегает. Пусть назло! Но, действительно, разве не так можно пробиться? Разве не так следует вцепляться в возможности? Идти по головам не так уж и страшно, если это единственный шанс коснуться мечты.
        Ксения даже решилась пройтись, пусть вечер и выдался промозглый и ветреный. Ей было жарко от удовольствия, она всё ещё помнила, как Александр задержал ладонь в своих руках:
        - Вы, безусловно, талантливы и очаровательны, у вас большое будущее. Не нужно оглядываться на мнение тех, чья звезда скоро закатится. Ваша только восходит, я знаю, что говорю. Я помогу, я донесу до Ивана Фёдоровича, кого он держит в тени…
        Дома Ксения даже не заглянула к отцу - а он ждал на кухне - ей захотелось отречься от прошлого, отбросить всё, что когда-то было дорого. Будущее слепило глаза.

* * *
        Дмитрий задержался в холле. Он смотрел на зеркала, надеясь снова увидеть душу цирка. Тревога разъедала грудь, царапалась в горле. И только заметив знакомое свечение, он облегчённо выдохнул… чтобы тут же снова обеспокоиться.
        Душа цирка стояла в зеркале напротив него, протянув к нему руки. Её лицо, слишком строгое, слишком потемневшее, если так можно сказать, выражало ярость. Дмитрий подошёл ближе, коснулся ладонью зеркальной поверхности. На мгновение он поймал взгляд звёздных глаз.
        - Что же нам делать? - спросил он шёпотом.
        И его безмолвная собеседница зло ударила в стекло, тут же рассыпавшись искрами. Долго ещё Дмитрий не решался покинуть здание, пока охранник не намекнул, что уж слишком задерживаться не стоит.
        Морозова ждала октябрьская ночь, полная мороси и тьмы. Но и она не могла сравниться с той тоской, с тем муторным чувством, что поселилось в сердце.

* * *
        Оказавшись дома, в пустой и холодной квартире, Дмитрий не стал зажигать свет. Он опустился в кресло у окна. Когда-то именно здесь любила сидеть его бабушка, и в те времена так легко было подойти и почувствовать нежное объятие. Сегодня же никто не мог успокоить и утешить.
        Дмитрий смотрел, как ночь кутает город, как текут подсвечиваемые фонарями коричневатые низкие тучи, как капли ловят блики, и не понимал, где же начинается и кончается он сам. Внутри всё болело, не сердце, но сама душа. Его раздирало на части предчувствием неотвратимого зла.
        Завтра. Завтра он должен, обязательно должен оказаться на манеже и узнать, увидеть, что задумал Колесников. С Ксенией, да и с Иваном Фёдоровичем тоже что-то произошло, и Дмитрий пока не мог найти ни единой зацепки, ничего, никакой подсказки, как им помочь.
        Всё будто бы рушилось. Дмитрий никак не мог отделаться от видения - душа цирка, тоненькая девочка-акробатка, стоит перед бездной, где клубится чернильная тьма. Ветер перемен толкает её в спину, и девочка-искорка-звёздочка падает, бесконечно долго, так страшно падает, исчезая, постепенно истаивая в темноте. Он не знал, как спасти, но его собственная душа кричала о том, что он должен сделать всё возможное.
        Не у кого было спрашивать совета, не у кого просить о поддержке. Дмитрий чувствовал себя таким же беспомощным, как в тот день, когда упал на арене. Только на этот раз рядом не было мудрого врача, который старался бы поставить его на ноги. Да и не Морозову нужен был доктор, а самому цирку, но кто мог бы залечить рану, что расползалась сейчас червоточиной?
        - Я должен что-то придумать, - Дмитрий встал и сжал кулаки. - Обязан. Но сначала нужно удостовериться, что Колесников задумал что-то… Нет, удостовериться, что Ксении завтра ничто не грозит.
        Да уж, то, что Александр задумал нечто плохое, не требовалось ни в каком подтверждении.

* * *
        Александр полулежал на кровати, сегодня ему не хотелось касаться Таро или смотреть на хрустальный шар, полный бабочек-душ. Он был крайне доволен тем, как поворачивалось дело, и в то же время прекрасно понимал, что расслабляться пока ещё рано. Впрочем, он не мог себе отказать в капельке ликования.
        Ксения - пустышка. В ней давно разрослась подпитываемая амбициями пустота, она сама себя превратила в идеальный сосуд. Александр рассматривал её и так, и этак, но всё время приходил к одному и тому же выводу: ритуал пройдёт без всяких проблем. Заболтать её оказалось так легко и просто, словно она заранее готова была согласиться на что угодно. Колесников намеренно не вспоминал, что иногда, когда Ксения смотрела будто бы искоса, внутри просыпалось неприятное чувство узнавания, ускользающее быстрее, чем он мог его понять. Пусть так, наверняка это происки души цирка, важно другое - Ксения сдалась его чарам, попроси он её о чём угодно, и она бы тут же выполнила любую просьбу.
        Все эти рыцари-защитники, вся труппа, все шуты этого маленького цирка не сумеют завтра помешать. Он уже получил идеальную куклу, которая примет в себя и тем самым сделает уязвимой душу цирка! А ведь поначалу казалось, что будут сложности! Но нет, его просто пытались глупо напугать, недооценила душа цирка ни его целеустремлённость, ни его настойчивость. В том её ошибка.
        Сколько раз прежде Александр проделывал этот ритуал, сколько раз ему пытались смешать карты, но всегда он выходил победителем. Сегодня же он представлял, как душа цирка сдаётся на его милость. Быть может, за эту ночь она осознает, насколько вообще способна осознать, что нельзя сражаться с неизбежным?..
        Александр усмехнулся и всё-таки поднялся, прошёлся по комнате. По оконному стеклу бежали капли дождя, и это было красиво и тоже… неотвратимо. Как влага устремляется вниз, так и вся сила цирка устремится завтра на подготовленное место, на ложе, в живую чашу. И останется только выпить до дна.
        Колесников неосознанно крутанул перстень и чуть поморщился - тот почти опустел. Справиться с Иваном Фёдоровичем было непросто, приходилось каждый день говорить с ним, чтобы морок не схлынул. А завтра с утра придётся применить артефакт посильнее, ведь предстоит получить и доступ к манежу, и сольный номер для марионетки. Как смешно - для неё это символ свободы, а на самом деле она запуталась в паутине куда более крепкой, чем прежняя. И в этой ловушке ей предстоит утратить не только волю, но и жизнь.
        Александр развернулся к столу и тут же нахмурился. Что-то царапнуло внутри. Казалось бы, о ком-то он всё-таки забыл. О ком-то, кто точно помешает. И не об этом… Дмитрии?.. Или как там его зовут? Колесников пожал плечами. Возможно, это только усталость и нужно поспать. В этом городе его иногда охватывала растерянность, но он уже почти привык к такому и не стремился искать причин. Что же он теперь хотел сделать?..
        Ах, да, шкатулка.
        Деревянная, инкрустированная камнями, та стояла на столе, только и ожидая, когда же он откроет крышку. Внутри, разложенные в строгом порядке, каждый - в своём особенном мешочке, лежали амулеты и артефакты - перстни и чётки, кулоны и подвески, браслеты и даже одно ожерелье.
        Александр долго рассматривал содержимое, перекладывал бархатные мешочки, заглядывал в них и размышлял. Наконец он подобрал то, что могло бы помочь: на этот раз крупный кулон, представляющий собой оплетённую змеями пентаграмму. Возможно, он будет причудливо смотреться на шее, но Александр знал - никто и внимания не обратит. Ведь нужно знать, куда и как смотреть.
        Выбрав и похвалив самого себя за предусмотрительность, Александр ушёл на кухню и под бурление электрического чайника позволил себе унестись мыслями к скорой победе. Относительно скорой, но всё же.

* * *
        В комнате из колоды Таро, забытой на углу стола, выпала карта. Из окон не несло сквозняком, да и выдвинулась она точно из центра, но кому было дано увидеть это? Некому, как и прочесть предсказание. Взволновались лишь пленницы хрустального шара: на миг из-под тёмной ткани, которой он был укрыт, прорвалось яркое свечение.
        А на ковре лежал Дьявол, черты его лица перетекали и смазывались, только улыбка оставалась неизменной. Ох как трудно было сейчас растолковать его значение.
        Глава 14. Звезда
        Утро тридцать первого октября выдалось солнечным, Иван Фёдорович долго стоял на балконе, не обращая внимания на то, что в одной пижаме там было холодно. Казалось, он упустил что-то важное и только ледяной ветер способен был вернуть ясность мысли. Спустя пятнадцать минут окончательно замёрзший, он вернулся в комнату. Свет по-прежнему лился сквозь стёкла, но уже ничуть не радовал.
        В последние дни Иван Фёдорович замечал за собой излишнюю рассеянность, да и сердце будто бы начало пошаливать. Он списывал плохое самочувствие на внезапные проблемы со спонсорами, на требования, что возникли неожиданно, на что угодно, только бы не особенно задумываться. Задумываться было отчего-то страшно.
        Так же страшно, как смотреть в глаза всем тем, с кем приходилось работать.
        Когда Иван Фёдорович прибыл в цирк, его, как оказалось, уже ждали. Александр. Имя фокусника почему-то отдавалось горечью во рту. Трудно было справиться с собой, улыбнуться в ответ, а чересчур пронизывающий взгляд Колесникова будто бы подмечал всё это, отчего становилось ещё неприятнее.
        - Что-то случилось? - сухо спросил Иван Фёдорович, едва они расположились в кабинете.
        - Мне нужна ассистентка, - начал Александр размеренным, даже монотонным голосом. - Девушка, акробатка. Необходима для номера.
        - Вряд ли кто-то согласится с вами работать, - Иван Фёдорович моргнул, но в висках протяжно заболело, а зрение расфокусировалось, перед глазами поплыли красные круги. Секундой позже всё исчезло, осталась только головная боль - отголоском или напоминанием. - Они… - он едва вспомнил, о чём хотел сказать, - не слишком-то вас жалуют.
        - Вы только дайте мне полномочия выбрать себе помощницу, - теперь голос Александра тёк и струился, как ручеёк по камням. - Я сам договорюсь. Ну и вы, конечно, поможете. Например, добавив для выбранной гимнастки сольный номер в программу.
        - Где же я найду для неё место на сольный номер? - возразил Иван Фёдорович и прикрыл глаза ладонью, потому что от яркого солнца они заслезились и заболели так пронзительно, будто он не спал несколько ночей.
        - Место можно найти, - убеждал Александр. - Соглашайтесь. Номер станет украшением программы. Скажите мне «Да».
        - Лучше уж поговорите об этом с труппой, хотите, я созову всех? - Иван Фёдорович качнул головой, взгляд Александра пригвоздил его к креслу.
        - Труппа ничего не решает, вы же знаете.
        Колесников уже порядком злился, пусть и не показывал этого. Упрямый директор поддавался магии с трудом, и тут уж было не до того, чтобы выяснять причины. Александр ждал положительного ответа, но Иван Фёдорович только уклонялся, пусть это явно давалось ему с трудом.
        - Я не могу ещё раз передёргивать программу, - усталость в голосе Ивана Фёдоровича заставила Александра мысленно возликовать. - И как кого-то заставить работать с вами…
        - Ксения Резниченко прекрасно подойдёт. Она не откажет мне, если вы дадите ей право выступить сольно, - Александр сощурился, ожидая, как директор ответит на этот раз.
        - Ксения… - в голове у Ивана Фёдоровича шумело, виски будто залил свинец. - Что ж, если она не против. Сольный номер… Поговаривали, она о нём мечтала. Наверное, готова к этому. Делайте что хотите, меня только в покое оставьте.
        Иван Фёдорович опустил голову на руки. Он уже почти не понимал, на что соглашается и почему.
        Выходя из кабинета Александр тоже чувствовал себя не лучшим образом. Много, даже слишком много сил пришлось потратить на убеждение. Но зато цель приблизилась ещё на один шаг.
        - Сегодня поможете мне подготовить манеж, репетирую там, - поймал он за руку так кстати подвернувшегося работника сцены, чьё имя ничуть не запомнил.
        - Фёдорович одобрил? - удивился тот.
        - Так и есть, - кивнул Александр, внутренне приготовившись снова ударить магией, но не потребовалось.
        - Скажите только, что устанавливать.
        Похоже, этот раунд он всё-таки выиграл. Оглядевшись, Александр почти разочаровался. Втайне он мечтал уже сейчас увидеть душу цирка, увидеть, как в ней гаснут последние огоньки надежды. Однако она не выглянула, не показалась, спряталась куда-то глубоко, и даже в воздухе не чувствовалось её присутствия.

* * *
        Дмитрий припозднился - проспал, но до него никому не было дела. Манеж готовили к вечерней репетиции, и его помощь там не требовалась. Попытавшись уточнить, что же происходит, у Ивана Фёдоровича, Дмитрий только получил внезапную отповедь по пустячному поводу, и постарался как можно скорее покинуть кабинет.
        Расстройство и тревога привели его в буфет. Катерина Марковна только молча поставила перед ним чай.
        - Да-а-а, дела, Дим, - протянула она, едва он сделал глоток. - Что творится-то?
        - Ничего хорошего, - ответил он. - И что делать с этим, не знаю.
        - Ты сегодня уж постарайся быть на манеже, - Марковна глянула на дверь и сказала гораздо тише: - Обязательно, слышишь?
        - Я и так хотел… - он нахмурился. - А то что?
        - Потом, потом, - и она спешно отошла.
        Тут же в буфет заглянул Колесников, молча прошёл к кофейному автомату в углу - его Марковна не обслуживала, вот и появился внезапно электронный конкурент, которым и не пользовался-то кроме Александра никто.
        Дмитрий скользнул по Колесникову взглядом и поёжился, чай больше в горло не лез.
        - Спасибо, Марковна, я пойду работой займусь, - громко заявил он.
        Та только кивнула в ответ, поджав губы.

* * *
        Так и вышло, что к вечеру вся труппа уже слышала, что Ксения собирается ассистировать Колесникову, однако никто ничего не сказал ей лично. С ней вообще говорить избегали, точно она заболела чумой, и теперь всякий, кто дотронется, непременно заразился бы. Только Дима пытался что-то сказать, но тут уже Ксения сама, отмахнувшись, скрылась в гримёрке, которую обычно делили клоуны. В его глаза она и смотреть боялась, неизвестно почему.
        Виктора же в цирке не было - Степан ещё ранним утром заехал за ним и увёз на осеннюю рыбалку.
        «Щукам будем шутки шутить, Витя, - заявил он. - Рыба-то тоже посмеяться любит».
        Оставшись в одиночестве, Ксения даже пожалела, что не переговорила с отцом. Потянулась к мобильнику… и тут же отдёрнула руку. Незачем это всё, незачем. Если уж ей потребовалось отцовское одобрение, то стоит сначала чего-то достичь. Без его помощи, без совета. Самой.
        Время текло медленно. Ксения выжидала, когда же можно будет пойти на арену и увидеть наконец, что там требуется Александру. Быть может, она ещё и откажется, кто его знает.

* * *
        После пяти к ней в гримёрку заглянул Митяй.
        - Слышишь, Ксюш, - сказал он, - тебя там на манеже ждёт этот… Колесников.
        - Спасибо, - машинально ответила она. - А остальные?
        - А что остальные? - он пожал плечами. - Савельевы ещё в четыре закончили, это ты тут сидишь одна.
        - Хорошо, я подойду.
        Едва Митяй скрылся, Ксения рванула молнию на спортивной куртке. Она оставалась в тренировочном трико, и теперь её отчего-то бросило в жар. На мгновение остановившись у портрета матери, она произнесла вслух:
        - Нашу жизнь ведь только чудеса и меняют, да, мама?
        И тут же выбежала из гримёрки.

* * *
        Вопреки представлениям, манеж был подсвечен слабо, софиты горели далеко не в полную силу. Ксения замерла, не сразу заметив Александра, зато рассмотрела, что арену укрывает ковёр, испещрённый магическими символами. Посреди него стоял шкаф с прозрачными стенками, на котором высился мерцающий шар. Внутри стеклянной сферы будто металась тысяча бабочек, и это мельтешение, беспокойство и суета заставили и Ксению тревожно поёжиться. Она почти готова была повернуться и уйти, как вдруг её тронули за плечо.
        - Рад, что вы согласились попробовать, - вкрадчиво сказал он. - Вас что-то волнует?
        Ксении стыдно было бы признать, что её испугала декорация, потому она только качнула головой.
        - Просто я пока не решила… - она глянула на Александра и тут же вспомнила, что за согласие помочь он кое-что обещал. - Как ваш разговор с Иваном Фёдоровичем? Не слышала, что в программе что-нибудь поменялось.
        - Иван Фёдорович горячо поддержал мою идею, - Колесников отступил на шаг и обворожительно улыбнулся. - Он и сам не прочь выпустить на арену свеженькое… Талантливую молодёжь. Так что за сольным номером дело не станет. Скоро и все об этом услышат. Не стоит волноваться.
        - Вы же мне не лжёте сейчас? - сердце Ксении отчаянно забилось, но поверить вот так в собственную удачу она ничуть не могла.
        - Я вообще не лгу, - Александр сощурился.
        В этот момент один из софитов замигал, но вскоре снова загорелся ровно, высвечивая стеклянный шар.
        - Странно, - Ксения посмотрела вверх, но Александр тут же ухватил её под локоть и повёл к центру арены.
        - Не обращайте внимания, оборудование ведь ещё проверяется. Да и не нужны нам сейчас софиты, вам не придётся делать ничего особенного.
        - А что же тогда придётся?
        Они как раз остановились перед шкафом. К приоткрытым дверцам вели три ступеньки.
        - Для начала нужно только кое-что проверить. Сам номер я распишу для вас позднее, - Александр усмехнулся. - Будет ли вам удобно спрятаться в шкафу?
        - То есть? - Ксения нахмурилась.
        - В прямом смысле, - он поднялся и открыл дверцу шире. - Просто встаньте вот здесь, как вы себя там почувствуете? Если начнётся паническая атака или окажется, что вы склонны к клаустрофобии…
        - Ох, да ничего такого! - одёрнула его Ксения, тут же представив, как из-за такой глупости лишится заветного сольного выступления.
        Она вошла в стеклянный шкаф, и Александр закрыл створку. Оказалось, что стенки совсем даже не прозрачны. Ксению обступила темнота, тут было из-за чего запаниковать. Но сразу же послышался голос Александра.
        - Вам комфортно?
        - Вполне, - ответила Ксения, разозлившись на себя.
        - Тогда постойте немного, до начала действия вам придётся оставаться в темноте почти пять минут… - его голос отдалялся, растворялся, у Ксении закружилась голова. Обхватив себя руками, она закрыла глаза, хоть даже и с открытыми тьма была такой, что ничего не разобрать. «Ничего, это всего только пять минут», - подумала она, но это не утешило, однако и пошевелиться Ксения больше не могла.
        Спустившись на арену, Александр огляделся и тут же щёлкнул пальцами. По кругу его магического ковра загорелись свечи, а софиты померкли, будто напряжение в сети упало до крайнего. Первую строку заклинания Колесников произнёс нараспев, стоя на месте. Он сколько раз проделывал этот ритуал, что сейчас наслаждался моментом.
        С каждым его словом всё ярче загорались свечи, всё тусклее сиял электрический свет. На дальних рядах уже сгустилась настоящая чёрная мгла. Александр медленно двинулся по кругу, продолжая читать древние слова, которые помнил так хорошо, будто бы они отпечатались внутри него навечно. Вскоре софиты погасли совсем, а мерцание хрустального шара стало нестерпимо ярким. Свечи гасли одна за другой.
        Александр простёр одну руку к куполу, голос его взвился вверх, прозвучал, подобный громовому раскату, рассыпался эхом. На трапеции, одиноко блеснувшей высоко вверху, появилась душа цирка. Хрупкая акробатка едва удерживалась там, волосы её развевались, но лицо было тёмным.
        - Иди же ко мне, заполни сосуд! - крикнул Александр.
        Трапеция закачалась, как будто там, под самым куполом, начался сильный ветер, почти ураган. Душа цирка соскользнула, но в последний момент ухватилась за трапецию двумя руками. Её тоненькое сияющее тельце моталось из стороны в сторону, как бельё на верёвке, и Александр едва не захохотал.
        - Перестань бороться, - закричал он снова. - Признай, ты уже проиграла.
        И в тот миг с ужасным криком душа цирка понеслась вниз.
        Дмитрий, пробравшийся в зрительный зал задолго до того, как туда пришла Ксения, не рискнул вмешиваться в приготовления Александра. Он даже почти успокоился, когда понял, что Колесников всего лишь попросил Ксению войти в шкаф, казалось бы, чего бояться, если ту будет видно, но…
        Как только зазвучали первые строки заклинания, Дмитрий почувствовал, что грудь сдавливает, а горло не может издать ни звука. Он задыхался, молчаливо открывая рот, будто рыба, выброшенная на берег. Тьма отступала, пеленая по рукам и ногам, и оставалось только надеяться, что сейчас Александру хоть что-нибудь помешает, случится что-то, из-за чего его голос прервётся.
        Дмитрий отчаянно вцепился в кресло перед собой, силясь в стать, опираясь на него, и тут увидел душу цирка на трапеции. Она не могла справиться с ветром, тонкие пальцы разжались и…
        Крик оглушил и словно сломал что-то у Дмитрия внутри. На глазах выступили слёзы, и пусть это длилось только какое-то мгновение, показалось, что душа падала спиной на хрустальный шар бесконечно долго, целую вечность.
        А потом её крик превратился в крик Ксении, полный боли, ужаса, чего-то ещё - Дмитрий не мог бы подобрать слов, чтобы описать это. Тогда же ему всё-таки удалось сорвать с себя невидимые оковы. Он понёсся к манежу.
        Александр между тем спокойно поднялся по ступенькам и распахнул створки шкафа. Ксения, свернувшись клубком, лежала на полу, волосы её разметались. Дмитрий забыл о себе, о боли в повреждённой ноге, вскочил вслед за Колесниковым и подхватил Ксению на руки, тут же проверяя, жива ли она.
        - Что ты сделал с ней? - заорал он.
        - Возьмите себя в руки, - нехотя отступил Колесников. - Вы мешаете нашей репетиции…
        - Да пошёл к чёрту! - удерживая Ксению на руках, Дмитрий вытащил её из стеклянной ловушки и понёс прочь. - Если…
        - Дима? - голос Ксении звучал так мягко и спокойно, что Морозов опешил. Ксения открыла глаза и теперь удивлённо его рассматривала. - Отпусти, я нормально себя чувствую.
        Он поставил её на манеж, сбив при этом одну из погасших свечей. Медленно разгорались софиты.
        - Что случилось? - Ксения всё ещё вглядывалась в него. - Ты такой уставший…
        - Ты… ты в обморок упала, - едва нашёл, что сказать, Дмитрий.
        - Не помню, - чуть удивилась Ксения и тут же улыбнулась. - Отведи меня в гримёрку, пожалуйста?
        Дмитрий с готовностью поддержал её под локоть.
        Александр смотрел на них с затаённой усмешкой. Ему было ясно, что всё удалось, пусть этот мальчишка и попытался помешать. Что ж, так гораздо интереснее! Оставшись в одиночестве на манеже, Колесников запрокинул голову вверх. Ему было видно то, чего не могли рассмотреть глаза обычных людей - первые сети заклинания, первые штрихи, которые потом помогут ему полностью завершить задуманное. Он сделал правильный ход, он поймал душу цирка в смертное тело.
        Только где-то на краю сознания мелькнуло странное чувство, мелькнуло, чтобы тут же исчезнуть. Чей-то образ проскользил в самой глубине воспоминаний. Александр не стал задумываться об этом. Кто или что связывало его с этим цирком, какие образы, люди или события, он не желал размышлять. Здесь и сейчас его пьянил привкус близкой победы.
        Он почти что держал её в руках.

* * *
        - Спасибо, Дима, - Ксения остановилась у двери гримёрки, где оставались все её вещи. - Не волнуйся, со мной ничего не случилось.
        - Разве? - Морозов замялся. - Или ты не помнишь?
        - Всего лишь постояла в шкафу, подумаешь, сделалось дурно, - она усмехнулась. - Не бери в голову. Мне домой нужно, Дим, отец с рыбалки вернётся… - она осеклась и с мягкой удивлённой улыбкой закончила: - Точно, отец же должен вернуться, а я так задержалась.
        Стоило ей скрыться за дверью, как Морозов закрыл ладонями лицо. Он понимал, но никак не мог принять эту перемену. Ксения больше не была Ксенией. И пусть вот такая она казалась ему очень милой, но… Зло чертыхнувшись, позабыв обо всех приметах, он поспешил прочь. Катерина Марковна уже ушла, он об этом знал, потому не было ровным счётом никого, с кем стоило бы поделиться тем, что он увидел. И это мучило.
        Дмитрий решил вернуться на арену, однако там уже никого не было, манеж тонул во тьме. Что бы ни пытался сделать Александр, сегодня он явно добился успеха.

* * *
        Ксения переоделась и долго смотрела на портрет матери. Ей смутно вспомнилось, что она отчего-то убрала свой, что стоял в комнате. «Нужно бы новый сделать», - вздохнула она. Последние дни, если не целый год, казались смазанными, наверное, обморок как-то помутил сознание. Ксения только плечами пожала и засобиралась домой. В душе жило непонятное чувство, ей хотелось немедленно рассказать отцу и про сольный номер, и про то, как она отчего-то по нему соскучилась.
        Не было времени идти пешком, Ксения пробежала на остановку и вскочила в первый же подъехавший автобус. Она смотрела на сумрак за стеклом, подступающую октябрьскую ночь и улыбалась. Давно уже она не чувствовала такого подъёма, такого… удовольствия от жизни.
        Взлетев по лестнице в квартиру, она порадовалась, что отец уже дома, и с порога спросила:
        - Ну как там рыба? Есть улов?
        - Ксюша? - Виктор показался из своей комнаты. - Я не стал брать, кто ж её чистить будет?..
        - Ну вот, а я думала рыбную кулебяку делать, - Ксения засмеялась. - Придётся готовить с капустой.
        - Кулебяку? - растерялся Виктор.
        - Да! Давно ведь я ничего не пекла, вот, подумалось, отчего бы… - она мельком погладила отца по щеке. - Хорошо, что ты отдыхал сегодня, тебе за сердцем следить надо. Когда ещё планируете порыбачить?
        - Ксюш, что с тобой? - отец смотрел на неё с недоумением.
        - Ничего, - она только плечами пожала. В памяти не было никаких намёков, что они с отцом спорили или ссорились, скучала она сильно, вот и… - А что-то не так разве?
        - Всё так, всё, - но Виктор будто бы даже побледнел. - Давай-ка я ужин приготовлю.
        - Нет, сегодня же моя очередь, я переоденусь и всё сделаю, - она чмокнула отца в щёку. - Отдохни ещё.
        Виктор послушно кивнул, но прошёл на кухню. Ксения быстро набросила домашнее платье, которое не вынимала из шкафа, наверное, года полтора, и помчалась отбирать у отца кастрюли. Она с воодушевлением занялась готовкой, усадив Виктора на стул в углу. Почти напевая, она всё больше удивлялась себе: почему так давно не позволяла себе простых домашних радостей, отчего столько времени забывала, как это приятно - приготовить что-то необычное или испечь пирог?..
        - Хоть всю ночь пеки, - повернулась она к отцу и наткнулась на его пристальный и холодный взгляд. - Папа?..
        - Ксюш, я… Что такое ты опять придумала?
        Она едва не кинулась торопливо и со смехом уверять, что ничего, как вдруг отчётливо вспомнила, отчего отец спрашивает именно так. Ей стало нестерпимо стыдно, она едва не рухнула на колени, но сдержалась и опустилась напротив отца на стул. В сковородке скворчало мясо, приятный запах тёк по кухне, но Ксения чувствовала, как горло сжало ледяным обручем, словно она уже никогда не сможет хотеть что-нибудь съесть.
        - Ты… ты прости меня, папа, - заговорила она торопливо, будто опасаясь, что этот же лёд не даст ей объясниться. - Я столько зла тебе сделала, была такой глупой, эгоистичной… Как ты вообще меня терпел?! Я… больше никогда так… - слёзы сами собой покатились по щекам. Ксения задрожала, но если бы прежде тут же убежала бы, то сейчас напротив было особенно важным остаться.
        - Ксюша, доченька, - Виктор осторожно коснулся её волос, а затем привлёк к себе. - Ну что ты, девочка моя, ну не плачь… Я понимаю, понимаю…
        - Я знаю, что мама… мама умерла, - вдруг выдала она, хотя ни за что не хотела обсуждать это с отцом раньше. - И что ты скрывал. Но я… не в обиде. Так было, наверное, лучше, да?
        - Да, - голос Виктора звучал глухо, точно внутри него что-то сломалось. - Лучше.
        - Прости меня, - повторила Ксения.
        - Я разве когда обижался, доченька?
        Она отстранилась, но всё ещё не вырывалась из его тёплых ладоней. Наконец-то слёзы успокоились, но кроме того успокоилось что-то чёрное и больное в душе. Ксения неловко поднялась.
        - Надо с ужином закончить, - и улыбнулась. - Мне, кажется… сольный номер дадут, но я не потому так. Да и неясно же пока.
        - Надо же, - удивился Виктор. - Оценили тебя наконец-то? - но в этом не было никакого подтрунивания.
        - Кажется, фокусник, ну… Колесников поговорил с Иван Фёдоровичем, - она растерянно пожала плечами.
        - Почему? - Виктор встревожился, Ксения поймала его за руку.
        - Он мне предложил в его номере поучаствовать, а я не отказала. Извини, - внезапно ей пришла в голову потрясающая мысль. - Хочешь, я не соглашусь?
        - Что ты, Ксюш, обещала же, - он пожал её пальцы. - Обещала.
        И пусть в глазах его всё ещё были отголоски боли, Ксения поверила, что всё в порядке. Виктор и сам почти в это поверил. Может быть, ещё и потому, что давно на кухне не было такого родного, такого чудесного ощущения - дом вернулся. Точно и Анастасия вот-вот заглянет и позовёт его. Как хотелось хоть на один вечер поверить, что на самом деле теперь вот так и будет продолжаться, что в дочери наконец-то проснулось что-то от матери, ведь они так похожи.
        Поздно ночью, когда Ксения уже легла, Виктор распахнул кухонное окно, но не стал курить, лишь всматривался в погасшие окна дома напротив, в темноту неба, вдыхал осенний воздух. И мечталось больше не тревожиться, не ждать какого-то подвоха, и невозможно это было.
        - Что ж ты, Александр, неужели собираешься дочь у меня украсть? - спросил он темноту за окном. - Как же мне побороть тебя? В прошлый раз не сумел, а в этот?..
        Тишина, отдалённый шорох автомобильных шин и больше ничего. Виктор вздохнул, зябко повёл плечами. На рыбалке, пока он тупо всматривался в стальную воду, где поплавок и не думал ему кивнуть, Степан говорил, что в жизни всё перемелется, что всякие бывают ситуации, да из каждой есть выход.
        Виктор не возражал ему, размышляя, а не слушая. Он думал, как же всё-таки похож на такую вот глупую рыбину, что сейчас схватит крючок с приманкой. Какая же рыба знает, что после вкусного червяка бывает нож и сковородка? Виктор чувствовал себя выпотрошенным, выброшенным на берег, его водой был цирк, без него он жизни не видел. Что там болтал Степан, зачем? Один оставался путь: если Виктор не останется в цирковой среде, ему и жить незачем.
        И дочь простит, поймёт. Именно теперь он это точно знал. Анастасия, Настенька бы не простила, возмутилась бы, пощёчину отвесила, но Ксюшка… Ксюшка простит. Так уж получается.
        Тяжело облокотившись на подоконник, Виктор посмотрел вниз, в черноту. Хоть бы один блик света… Но нет. Двор заполонял густой мрак, такой же густой, как и тот, что обнимал и душил его сердце.
        - Настенька… - прошептал он, сам того не зная. - Звёздочка моя.
        Виктор не видел, как в городском небе ярко вспыхнул, прочертив сияющую линию на бархате небес, метеор. Падающая звезда, странно похожая на упавшую и слившуюся с Ксенией душу цирка.
        Глава 15. Туз мечей
        Снег лёг едва ли не в первую же неделю ноября, однако погода была промозглая и сырая, утренний гололёд к обеду обращался в грязную слякоть, а к вечеру опять подмораживало, срывались редкие мелкие снежинки. Голые ветви деревьев скребли низко набрякшие тучи, солнце словно совсем забыло путь в город.
        В цирке же воцарились напряжение и даже тревожность. Иван Фёдорович часто запирался в кабинете совсем один, а на вопросы лишь отмахивался или отвечал однозначно и грубо. Аркадий, сумевший-таки написать подходящий спонсорам сценарий, часто появлялся на тренировках, но казалось, что всё взаимопонимание с труппой разрушено. Мало кто заговаривал с ним так же по-приятельски, как прежде.
        Александр же показывался в цирке довольно редко, как будто ему как раз ничего и не нужно было репетировать. Зато Ксения работала от зари до зари. Савельевы, конечно, помогали, но сольный номер ей будто бы подсказал кто-то ещё: все элементы, каждую деталь, любую мелочь Ксения изложила и предусмотрела сама. Занималась она долго и упорно, однако не это заставляло остальных участников труппы порой напряжённо следить за ней в зале. Казалось, Ксения поняла что-то очень важное и о цирке, и о себе. Она так отдавалась процессу, так вдохновенно улыбалась, снова и снова повторяя элементы, что трудно было отвести взгляд.
        Она словно горела, освещая собой всё вокруг.
        Виктор тоже приходил посмотреть. Его сердце охватывала тревожная радость. С одной стороны, дочь наконец-то раскрылась, у неё точно крылья выросли, с другой… было тут что-то не то, что-то не так. Ни с кем - даже со Степаном - не поделившись этими соображениями, Виктор только чаще прижимал ладонь к ноющему уже постоянно сердцу.

* * *
        В очередной раз вбежав по ступенькам в родной цирк, Ксения остановилась перед дверью, неловко прижимая к себе внушительных размеров пакет. Ноябрьский воздух пробирался под куртку, было зябко и неуютно, но Ксения улыбалась, точно её хорошее настроение ничто не могло поколебать.
        Она постояла ещё мгновение, не зная, как же открыть дверь, чтобы не выронить свою ношу, но тут та сама подалась вперёд, Ксении пришлось отступить на шаг. В дверях показался Иван Фёдорович.
        - А, Ксения, - растерянно сказал он, придерживая дверь и давая пройти. - Что так рано?
        - Не рано, Иван Фёдорович, пора бы уж, - засмеялась она. Директор качнул головой как будто бы одобрительно. - А вы куда собрались?
        - Вот… Вызывает меня Михаил Андреевич, что-то с рекламой у нас не так, говорит…
        Взгляд Коткина помрачнел. Ксения ободряюще улыбнулась.
        - Не волнуйтесь, всё образумится, вот увидите.
        - Спасибо, хотелось бы, - и он быстро пошёл прочь, к машине. Ксения же поспешила дальше по коридору. Она спустилась в буфет и водрузила пакет на один из столиков.
        - Катерина Марковна!
        - Да, Ксюша? - вынырнула из кухни та. - Доброе утро.
        Цепкий взгляд ничуть не напугал Ксению, она продолжала улыбаться.
        - Катерина Марковна, я тут пирожков напекла… Вы уж раздайте всем, кто соберётся чай попить, - попросила она. - А мне тренироваться надо.
        - Ты бы и сама хоть глоток выпила, - Марковна вышла из-за стойки и ободряюще положила ладонь ей на плечо. - Исхудала совсем. Оно и понятно, вам-то поправляться нельзя, но так и загнать себя недолго. Отдохни минуточку, расскажи лучше, как там отец?
        - Он придёт сегодня посмотреть, как я работаю, - лицо Ксении на миг омрачилось. - Как жаль, что его номера вычеркнули. Это несправедливо.
        - Да, дочка, несправедливо, - Катерина нахмурилась и замолчала, спохватившись лишь немногим позже - Дай-ка, чай тебе сделаю.
        В буфет заглянул Дмитрий, но замялся на пороге. Ксения всё же заметила его и тут же пригласила:
        - Дима, хочешь пирожок с капустой? Я сама напекла.
        - Ну от такого кто откажется, - покладисто согласился Морозов. - Савельевы там ждали тебя, но ты погрейся, ничего страшного. Отсюда вижу, что у тебя руки от холода посинели.
        Ксения хмыкнула, разворачивая бумагу, защищавшую пирожки от ноябрьской сырости.
        - Не волнуйся за меня.
        Но Дмитрий смотрел на неё чересчур пристально, и лишь позднее осознав это, тут же отвёл взгляд. Катерина Марковна поставила перед ними две чашки, а сама остановилась рядом, задумчиво склонив голову.
        - А что Иван Фёдорович, здесь он? - спросила она.
        - Уехал, - Ксения пожала плечами. - Не знаю даже, будет ли здесь ещё.
        - Ясно-ясно, - и замолчала. Дмитрий вопросительно взглянул на неё, и Ксения заметила, мягко и смущённо улыбнувшись.
        - Ладно, мне пора, ты, Дима, явно поговорить хотел с Катериной Марковной, я же вижу.
        Она упорхнула прежде, чем кто-то успел ей возразить. Проводив её взглядом, Морозов головой качнул и угрюмо отставил чашку.
        - Нет, рано собрался, - пресекла его манёвр Катерина Марковна. - Ну-ка, рассказывай, что такое с Ксюшей.
        - Ну… переменилась она.
        - Это я и сама вижу, не ослепла пока, - ворчливо отозвалась Катерина Марковна. - А ты что знаешь?
        - Да почему я должен что-то знать?..
        - Дима, я тебя с младенчества помню, ты мне не егози. Что случилось?
        Он не сразу решился заговорить, некоторое время рассматривая собственные ладони. Потом всё же взял чашку и даже сделал глоток.
        - Я душу цирка видел, - заговорил он нехотя. - Думал, что сказки это, хоть и хотелось верить. Но… она существует, самая настоящая.
        - Издалека ты начал… - Марковна задумчиво посмотрела на распахнутую дверь буфета. - Пойдём-ка.
        Морозов послушался, всё ещё не зная, как продолжать, очень уж история выглядела неправдоподобной и запутанной. Катерина увела его в подсобку, где усадила на единственный стоявший там стул, а сама облокотилась о столик. Со стены на них внимательно смотрели артисты. Фотографии сегодня казались особенно живыми. Свет, попадавший сквозь матовое стекло окна, поблек, наверное, начался снегопад.
        - Говори уже, Дима, - попросила или даже приказала Катерина Марковна.
        - Сначала я её на арене увидел, - отозвался он. - Красивая, гимнастка… Показалась совсем девчонкой, а в глазах - вся Вселенная. Ни вздохнуть рядом с ней, ни шевельнуться невозможно. Я просил её о помощи, но дурак… Это ей помощь нужна.
        - Что ты имеешь в виду? - озаботилась Катерина Марковна.
        - Не знаю, что там Колесников хочет, - Дима встал и прошёлся по комнатушке. - Но он… он сделал с ней что-то.
        - С Ксенией? С душой?
        - С обеими! - Дима замер напротив Марковны. - Он заставил душу цирка войти в Ксению. Не знаю, что это было. Странно, как ритуал.
        - Ты там как оказался? - озаботилась Катерина.
        - Следил я… Думал, он хочет что-то плохое подстроить, - на мгновение Дмитрий отвёл глаза.
        - Да уж, тут ты не ошибся ничуть, - Катерина Марковна прикрыла ладонью лицо, но уже секундой позже заговорила: - Мне рассказывала ещё твоя бабушка, Дим. Верить в это или не верить у каждого право есть, да я… Я вот поверила. И отказаться от веры не могу и не хочу. В каждом цирке есть своя душа, да только испокон веков гоняется за ней, светлой и чистой, сам Дьявол. Прежде мог он как человек по земле бродить, самолично ловил души цирков - как бабочек на булавку.
        Дмитрий поёжился. Он не сводил напряжённого взгляда с Катерины.
        - Однако однажды ему помешали обряд исполнить. Слишком чистый сердцем человек попался, настолько сильна была его душа, что закрыла ему собой выход в мир наш, человеческий. Да только вот у этого человека-защитника брат был… близнец. Фокусник. Нашептал ему Дьявол, что в душах цирка и есть ключ к настоящей магии, и принялся собирать души чужими руками.
        - Колесников, - потрясённо произнёс Дмитрий, но Марковна только рукой махнула.
        - Говорят, защититься-то можно, есть сила, что посильнее дьявольской будет. Что вернёт защитника на землю, а тот уж отразит атаку, отведёт дьявольский умысел…
        - И что это за сила такая?
        - Смех, Дима. Это смех.
        И они переглянулись, в полной мере сознавая, насколько странно и страшно то, что из всего представления убрали именно смешные номера, выступления клоунов. Какой бы сказочной не казалась история, а всё же было в ней что-то истинное, такое только сердцем почувствовать можно, и Дима чувствовал, ощущал всем своим существом.
        - Что же нам делать теперь? - спросил он чуть позже.
        - Подумать нужно, Дима, раз такие дела творятся, - Катерина Марковна подтолкнула его в спину. - А пока походи и посмотри, что вообще в цирке происходит.

* * *
        Иван Фёдорович грустно смотрел на Михаила Андреевича, перед ними на столе лежала пачка афиш. Говорил между тем Роман:
        - Это деньги впустую потраченные, - он с силой ударил в улыбающееся лицо клоуна. - Программу давно сменили, афиши пора размещать, а тут эта рожа.
        - И что делать? - потерянно спросил Иван Фёдорович.
        - Рома, ты не кипятись, - вдруг вмешался Михаил. - Головой подумай. Если упущение такое, то нужно бы фотосет сделать. Заодно открыток и календариков напечатать и продать их все.
        - Бюджет, бюджет не терпит лишние расходы! - заворчал будто пёс Роман.
        - Насчёт печати я договорюсь, есть у меня контактик. Фотографа пришлю завтра, так что будьте готовы. Давайте кого посимпатичнее поставим.
        - Надо акробатку, - Роман переключился так легко, будто в нём сработал тумблер. - Девчонка у вас там есть красивая.
        - Ксения? - подсказал Иван Фёдорович.
        - Да, Резниченко, - просиял Михаил. - Вот достойное лицо на афишу. Фотограф завтра будет с утра, предупредите девочку. В работе её поснимает. Ну а дальше я уже сам с ним поговорю.
        - Спасибо, - Иван Фёдорович тут же потянулся к телефону и набрал номер Медведева. - Аркадий? Ты в цирке? Предупреди Ксению Резниченко, она завтра будет на афишу фотографироваться. Да, да, так и решили. Всё, отбой.
        - Хорошо, главное, что пока успеваем вовремя рекламу дать. Но так дела не делаются, - Роман подхватил афиши со стола. - А этот мусор выкинуть к чёрту.
        Улыбающееся лицо клоуна скомкалось и показалось Ивану Фёдоровичу зловещей маской.

* * *
        На следующий день Ксения пришла много раньше назначенного часа. Отчаянно волнуясь, она не находила себе места.
        - Почему я-то? - спросила она Аркадия уже в тысячный раз, но Медведев только головой покачал:
        - Кто их разберёт, - отозвался он мрачно. - Сколько раз уже коней на переправе поменяли, чёрт знает что.
        - Не поминай чёрта в цирке, - оборвала его Ксения. - Нельзя.
        - Извини, - Аркадий только головой качнул. - У нас отпечатаны были уже афиши. Видать, не понравились.
        - Ну что же, и такое может случиться, - она вздохнула. - Ладно, главное отработать программу как следует, людям радость подарить. Мы для этого живём.
        - Мне казалось, что ты больше грезила возможностью отсюда подальше убраться, в какой-нибудь европейский цирк, - Медведев сощурил на неё глаза.
        - Нет, совсем даже нет, - Ксения отчего-то отступила на шаг. - Я дома хотела остаться, это мой цирк, другого такого у меня не будет.
        - Как знаешь.
        Тут как раз появился и фотограф с помощником. Аркадий живо бросился к ним, чтобы разобраться, что им нужно, а Ксения осталась стоять неподалёку, чуть растерянная. Разве же она когда-нибудь действительно хотела покинуть родной манеж? Ответа будто и не было. В памяти ничего такого не возникало, только тревога отчего-то колыхнулась глубоко-глубоко в душе.

* * *
        Дмитрий пришёл к Екатерине Марковне и с порога объявил:
        - Теперь у спонсоров новая блажь - Ксению на афишу снимают.
        - Почему блажь? - Марковна поставила на стойку чашку с чаем.
        - Да потому что уже был тираж афиш отпечатан, клеить их пора, - Дима только вздохнул. - Но куда уж нам в этих тонкостях разбираться.
        - Мда, не поймёшь нашего нового директора, как бы его в чувство привести, - она задумчиво коснулась подбородка, а затем странно улыбнулась. - Хотя есть у меня одна мысль, которая всё может по своим местам расставить.
        - Это что за мысль такая? - заинтересовался Дмитрий.
        - Вот сейчас с тобой и обсудим. Ты закрой-ка пока буфет, - она уложила перед ним табличку «Учёт». - Времени нам потребуется немало.
        - Хорошо, - удивлённый, Дмитрий тут же отошёл к дверям и выглянул в коридор, поблизости никого не было, и он нацепил табличку на ручку двери, а затем защёлкнул замок.
        Катерина Марковна устроилась на стуле у стойки.
        - Ну, значит, слушай…

* * *
        Когда Ксения вернулась домой, совершенно обессилевшая, Виктор спросил её:
        - Как там цирк?
        - Сегодня меня на афишу снимали, - но голос её был совсем нерадостный. - Зачем только? Все знают, что тираж-то уже готов.
        - Смотри-ка, как Настю… - Виктор кивнул на свободный табурет в кухне, и Ксения послушно устроилась там. - Не беда же, пусть снимают, раз уж деньги решили выделить.
        - Не к добру будто, - она провела ладонями по лицу. - Устала ужасно, софиты слепят, а им ещё не просто так снять, а чтобы полёт был, лёгкость…
        - Но всё получилось?
        - Наверное, - Ксения пожала плечами. - Мне не показали.
        - Потом посмотрим, на афише уже. Чай будешь? - Виктор повернулся к плите.
        - Да, неплохо было бы, - Ксения всё-таки улыбнулась. - А расскажи мне про маму, пожалуйста.
        - Ты не спрашивала раньше…
        - Теперь вот спросила, - голос Ксении неуверенно дрогнул. - Или тяжело это?
        - Отчего же… Настенька светлая была, о ней говорить всегда легко, - Виктор помолчал. - Как звёздочка ясная.
        Ксения замерла, не желая мешать воспоминаниям. Виктор поставил перед ней чашку с чаем и начал рассказывать, иногда смахивая непрошенные слёзы. Казалось ему, что и сама Анастасия вошла в кухню и устроилась позади него на подоконнике. Она любила так сидеть, пока была совсем девчонкой. И Виктор старался не поворачиваться, чтобы продлить ощущение присутствия подольше, не оборвать его. Как часто он жил от одного такого момента до другого.
        - …За цирк наш она горой стояла, даже мне сказала, что я будто бы его хранитель, смешная была…

* * *
        Фотограф не подвёл, и уже через пару дней Михаил Андреевич просматривал их, выбирая те, что подошли бы на афишу. Роман сидел в стороне, совершенно ничем не интересуясь.
        - О, смотри-ка, какой отличный кадр, да только немного бракован.
        - Ну? - Роман заглянул в монитор.
        На экране красовались сразу две акробатки, словно синхронно выполняющие трюк на трапеции.
        - Вроде ничего так.
        - Да только девушку-то одну снимали. Сохраню-ка себе, интересно получилось, - Михаил Андреевич усмехнулся. - А вот этот в работу пустим.
        - Главное - побыстрее, - Роман поднялся. - Мне отлучиться нужно по делам.
        - Ты иди, иди, я с рекламным агентством и сам разберусь, - Михаил перелистнул на следующую фотографию. - Они должники мои, всё сделают слёту. Так уж бывает, Рома.
        Но тот уже не слушал.

* * *
        Пару дней Иван Фёдорович и вовсе не появлялся в цирке, хоть созванивался со всеми исправно. У него не было сил подниматься по ступеням. Казалось, всё опостылело - и рабочее место, и дела, и труппа. Всё ненавистно было ему. Ничего он не мог с собой поделать, но главное, и причину найти своему неприятию не мог совсем.
        Так бы, может, всё и длилось, если бы вдруг не звонок от Михаила Андреевича. Чрезвычайно воодушевлённый, тот рассказал:
        - Готовы афиши, расклейка уже с завтрашнего дня начнётся, да и билеты уже отпечатаны, ждут старта продаж. Ты не расстраивайся, Иван, всё хорошо будет.
        - Откуда уверенность такая?
        - Есть у меня на этот счёт шестое чувство, - Михаил засмеялся. - Люблю я цирк, разве ж ты не любишь его, а?
        - Люблю, - отозвался Иван Фёдорович и вдруг в полной мере осознал, что говорит.
        Как же это так получилось, что он про это совсем забыл?
        - Мне пора, Михаил Андреевич, - сказал он твёрдо. - Надо бы заехать в пару мест.
        - Конечно-конечно.
        Но едва разговор оборвался, как Иван Фёдорович вскочил и засобирался в цирк. Нет уж, он сейчас не дома прохлаждаться должен, а там быть, с остальными! Что за нелепость, накануне сезона апатии предаваться! Будто кто глаза отводит и душу бередит разом…

* * *
        Александр вошёл в зеркальный цирковой холл и осмотрелся, никого поблизости не оказалось. Он подошёл ближе к тому зеркалу, где когда-то заметил душу цирка, но теперь стекло отражало лишь его собственное лицо. Впрочем, это только радовало.
        В последние дни Александр был так воодушевлён и даже взволнован, что спал очень мало, подпитываясь от амулетов и маленьких ритуалов. Предвкушение бродило в крови, но нельзя было, никак нельзя было спешить. Карты который раз показывали, что далеко не всё так гладко, как можно было подумать.
        И душа цирка, и её защитники собирались бороться с ним. И пусть ничем на самом деле они пригрозить не могли, Александр знал, что должен подготовиться.
        Он мало интересовался делами труппы, но сегодня появился только для того, чтобы проверить, всё ли приказал перевезти. Его вещи, некоторые даже не распакованные, ждали в подсобке. Представляя, как он наконец-то приготовит манеж для ритуала, Александр обошёл ящики, касаясь дерева и ткани. Эта душа будет последней… От одной мысли всё внутри ликовало.
        Уже выходя, он внезапно натолкнулся на Ивана Фёдоровича. Тот, проходя мимо, едва скользнул по нему взглядом и поздоровался бегло, нехотя.
        - Доброго дня, - пожелал Александр, решив об этом не задумываться.
        На улице шёл снег, так что он поднял повыше воротник пальто и направился к дому, почти не глядя по сторонам. С приходом такой сырой и промозглой, но всё же похожей на зимнюю погоды он стал гораздо меньше видеть воспоминаний, гораздо меньше чувствовать себя так, будто с ним уже что-то происходило в этом городе.
        Расценив это как добрый знак, Александр перестал об этом задумываться. В конце концов его цель была так близка, так ясна, разве уж что-то могло бы помешать?

* * *
        Между тем в труппе разные слухи ходили. Не нравилось никому ни поведение директора, ни внезапная перепечатка афиш. Дикий предлагал с Иваном Фёдоровичем жёстко поговорить, Савельевы хотели отказаться от выступления, только бы Виктора и Степана на сцену вернуть. Однако, так или иначе, а все эти разговоры совсем ни к чему не вели, только спорили все, разгорячённо доказывали что-то друг другу.
        Ни Ксения, ни её отец, ни Степан во всём этом совсем не участвовали, потому-то иногда Ксения удивлялась, отчего же это Дикий ни с кем не разговаривает или почему Арсений и Мария не улыбчивые совсем. Но тренировки поглощали все её силы, задумываться некогда было. Вот и не вникала она в эти дрязги, только пирожки носила, да занималась.
        Пока же она раз за разом отрабатывала свои трюки, Павел заметил:
        - Странная была раньше наша Ксюша, а теперь и вовсе блаженная стала или святая.
        - Это ты, Паша, блаженный стал, да не в ту сторону, - проворчал Геннадий. - Всё тебе в ней не так было, теперь не можешь найти, к чему бы ещё придраться?
        - Почему тогда она словно не видит, что вокруг происходит, - Павел вздохнул.
        - Потому что у неё своя цель, - Дикий хлопнул его по плечу. - А знаешь что, надо бы Николаю позвонить.
        - А ему-то какое дело до нас теперь?
        - А вот и посмотрим, в любом случае, может, он подход к Ивану Фёдоровичу знает, которого у нас нет.
        - Да нормальная мысль, дельная, - согласился Павел. - У меня номерок сохранился, я сегодня поговорю с ним.
        - Поговори, да, - Геннадий проследил, как Ксения делает сальто. - Что-то не так в нашем цирке, тут уж за любую соломинку хвататься будешь.
        Никто не стал ничего добавлять. Что-то не так - это каждому было ясно, никаких комментариев не требовало. Но вот только что, а главное, как с этим справляться-то теперь?
        В тренировочный зал заглянул Колесников, но поспешно ретировался, не рисковал он обращаться к Ксении, когда вся труппа была рядом. Его словно и не заметили, разве что Ксюша точно сбилась немного.
        - Устала, наверное, - усмехнулась она в ответ на вопросительный взгляд Савельевых. - Сейчас опять начну.
        - Ты отдышись! - посоветовал Павел.
        - Я не устала…
        Геннадий покачал головой и отошёл, ему тоже было чем заняться, не только разговорами.

* * *
        Виктор со Степаном тем временем сидели в кафе, потягивали пиво из высоких стаканов.
        - И муторно так, - пожаловался Виктор. - И будто предал что-то.
        - Вот да, такое есть чувство, - согласился Степан. - Не могу я без цирка, неправильно это всё.
        - Аркадий за нас все копья сломал, да что он сделает, когда тут финансовый вопрос, - Виктор отставил бокал. - Мир меняется, всё только в копейку и упирается.
        - Нет, Витя, так не должно быть, - Степан головой покачал. - Не должно быть, не можем мы так просто сдаться. Вот увидишь, что-то опять переменится.
        - Мечтатель ты, Стёпка, - Виктор горько усмехнулся. - Оба мы мечтатели, а в деле разум и деньги.
        - Заладил ты с этими деньгами, - проворчал Степан. - Заканчивай.
        - Ну прости, - Виктор взмахнул рукой. - Гляди, снова снег пошёл.
        За окном кружились мягкие и крупные хлопья, совсем уже зимние.
        - Всякий раз, как их вижу, думаю, что сезон-то подходит. Сезон, - Степан пожал плечами. - И сейчас подходит, а мы пиво пьём. Что за канитель такая?
        - Надо бы завтра в цирк наведаться, - Виктор посмотрел на него. - Как там они, без нас-то?
        - Надо, - согласился Степан. - А что Ксюшка твоя, всё носом вертит?
        - Переменилась она, давно ты не видел её, удивляюсь, что произошло-то, - Виктор помолчал немного. - Не меняются так-то люди от сольного номера, как думаешь?
        - Не менялись обычно, чтобы уж так разительно.
        - Вот и мне кажется, что-то не то… Впрочем, может она поняла что-то, девочка моя… Жаль, что всё как-то так скомкано получается в жизни моей, как Настенька ушла, так и…
        - Где ж теперь Настенька? - Степан хотел что-то ещё добавить, но Виктор так тяжело посмотрел на него.
        - А, пожалуй, надо и тебе сказать, да, - голос его изменился, стал пугающе отчуждённым. - Нет Настеньки, разбилась она, погибла. Ровно в тот день, когда от меня уехала.
        Степан присвистнул.
        - Как же это так?!
        - Да вот так, Стёпка. И знаешь, я вот уже который день над этим голову ломаю, верь или не верь, но не просто так она это сделала. Совсем не просто так.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Настенька беду от цирка отвела, кровью своей, жизнью, - Виктор снова глотнул пива. - Ты думай, что хочешь, что дурак я, что угодно. Но так оно и есть, на себя она забрала страшное, тёмное…
        - Эх, Витя, домой тебе пора, - но в глазах Степана отразилось понимание. Только признать это, наверное, было сложно, особенно вслух.
        Снег за окном пошёл так густо, что уже превратился в метель. Декабрь вовсю теснил ноябрьскую сырость с улиц.
        Глава 16. Королева кубков
        С первых чисел декабря всюду в городе появились цирковые афиши. Летящая под куполом гимнастка приглашала всех на новогодние шоу, и нужно сказать, что билеты действительно стали заказывать. Впрочем, в самом цирке атмосфера стояла совсем не весёлая. Если раньше перед началом сезона всё здание наполнялось оживлением и предвкушением чего-то прекрасного, то сейчас здесь царило нешуточное напряжение. Только Ксения тренировалась самозабвенно и не забывала про улыбку. У неё даже появилось новое прозвище - Солнышко, такое же, как прежде у её матери, вот только кто, кроме Виктора, об этом помнил? Тем не менее, прежние разногласия канули в прошлое, будто их и не было, и труппе некогда было задумываться о причинах. Одного маленького Солнышка не хватало, чтобы растопить сердца всех артистов сразу и поддерживать их хорошее настроение. Слишком часто возникали споры, нередко звучали и резкие слова. Дмитрий, наблюдавший за всем этим со стороны, не раз и не два уже убедился, что на самом деле каждый из труппы понимает - происходит что-то совсем уж неприятное, вот только высказывать опасения никто не стремился.
        По большей части Дмитрий находился поближе к Ксении. Возможно, со стороны это выглядело, как влюблённость, Морозов не придавал этому значения. Ему важно было понять, не пострадала ли душа цирка, сможет ли она когда-нибудь выскользнуть из тела Ксюши. Ах, сколько Дмитрий размышлял о том, что станет с характером Ксении в этом случае. Ведь ему было совершенно ясно, что все эти улыбки да и идеальная работа на манеже связаны отнюдь не с тем, что Ксения сама что-то внутри себя решила! Страшно было и представить, как все разочаруются в ней, если она станет прежней.
        Однако вспоминались и слова Екатерины Марковны: «Душа неуязвима, Дима, пока она не заключена в сосуд. Если же её поймать в чужое тело, то можно и совсем похитить. По крайней мере, так говорилось раньше. Если теперь душа цирка в Ксении живёт, не ровен час Александр погубит их обеих».
        Вот и бродил Дима поблизости, стараясь понять, что же задумал Колесников и как Ксению от этого спасти. Марковна многое ему рассказала, но придумать, как из этой ситуации выпутаться, пока не смогла.
        - А если мы Ксюше расскажем, что на самом деле происходит? - спросил тогда Дмитрий.
        - Расскажешь ей, что она - и не она вовсе? - Марковна только головой качнула. - И как ты себе это только представляешь? Бедная девочка с ума сойдёт.
        - Да уж…
        Небывалые вещи творились в цирке, трудно было бы о них рассказывать. Непросто приходилось и Ивану Фёдоровичу. Едва ли не первого декабря позвонил ему Николай Васильевич и мягко поинтересовался, что в цирке происходит.
        - Расскажи-ка мне, как там дела у вас, - говорил он. - Вчера вот рекламу по телевизору видел, что-то ты там новенькое готовишь.
        - Да, программа у нас совершенно новая, - слишком сухо ответил Иван, но тут же спохватился: - Хорошая программа будет, спонсоры вот довольны…
        - А зрители будут довольны?
        - Так ты приходи, увидишь, - Иван натянуто усмехнулся. - Все довольны будут… - но отчего-то уверенности в своих словах у него не было. - Я тебе приглашение выпишу, на лучшие места.
        - Я слышал, что клоунов убрали… - в трубке повисло молчание, и Иван глянул за окно, где опять повалил снег. Небо помрачнело, плотно налегло на крыши домов, навалилось, словно мечтая раздавить собой весь город.
        - Пришлось, Коля, спонсоры ни в какую. Да ещё и фокусник появился, он… как бы сказать тебе… Он на Романа особое влияние имеет, тут уже ничего не попишешь, - Иван постарался, чтобы голос звучал ровно, но на самом деле разговор отчего-то начал его раздражать.
        - Постой-постой, - Николай чуть заволновался. - Фокусник?
        - Ну да, Александр Колесников, ты, наверное, слышал о нём, м? - вот уж тема, которая Ивану Фёдоровичу совсем не понравилась, однако не ответить он, конечно, не мог.
        - Да уж, наслышан, - эта новость совсем не порадовала Николая. - Не слишком-то он человек хороший. Так ты с ним теперь работаешь?
        - По настоянию спонсоров, - Иван задумчиво потёр висок, где внезапно начала проклёвываться головная боль. - Да он, в общем-то, не конфликтный, труппе, конечно, будто бы не нравится…
        - Кое-кто его знает даже слишком хорошо, - прервал его Николай. - Но ты не рас-спрашивай, не надо. Вряд ли тебе это будет по душе. Что ж, жаль, ну ничего не поделаешь. Ты бы слушал людей порой, Иван, нужно слушать людей. Они цирку жизнь дарят, мы с тобой только так, администрация, не нам софиты сияют, не нам люди хлопают. Если труппа уйдёт, кому нужен цирк будет?
        - Если мы не соберём, сколько сказано, и цирка не будет, - возразил Иван Фёдорович, уже готовый накричать на непонятливого Николая. Впрочем, на несколько секунд воцарилась тишина, а затем он заговорил уже другим тоном:
        - Вот оно как повернулось… - Николай замолчал. - Ладно, приеду я на днях, не против?
        - Конечно, может, тут с чем поможешь, посоветуешь что-нибудь.
        - Ну что ж, тогда до встречи.
        Едва телефон замолчал, как Иван Фёдорович поднялся. В глазах темнело, ужасно хотелось пить. Никогда с ним прежде не случалось таких приступов. Как назло в кабинете не оказалось воды, на кулере, что стоял в углу, не было пластиковой бутыли, в графине остался только раздражающий осадок. Собравшись с силами, Иван Фёдорович направился в буфет, боль разливалась в висках, мешая размышлять, плыла пятнами перед глазами.
        Иван Фёдорович сам не знал, как ноги донесли его на первый этаж. Оказавшись в буфете, он остановился у крайнего к двери столика и опёрся на него, не в силах больше сделать ни шагу. Катерина Марковна тут же заметила его и неожиданно мягко спросила:
        - Что случилось? Нехорошо вам? - она, наверное, выскочила из-за стойки - поднять голову и посмотреть он всё равно не мог.
        - Мне бы… таблетку запить, - Иван Фёдорович пошарил по карманам, но обезболивающего под рукой не оказалось.
        - Что болит? - Марковна внезапно оказалась рядом. Даже чересчур близко, он почувствовал приятный цветочный аромат духов, напоминающий о лете и солнце.
        - Голова будто взрывается, - пожаловался Иван Фёдорович и позволил себя усадить.
        - Момент, - Марковна исчезла, рассмотреть теперь что-нибудь совсем не получалось, так что Иван Фёдорович мог только гадать, куда именно она отошла. Не успел он из-за этого испугаться - оставаться в одиночестве было до смешного жутко, как в ладонь ткнулось прохладное стекло бокала. - Ну-ка, вот таблетка.
        Иван Фёдорович послушно проглотил капсулу и запил её, почти сразу чувствуя облегчение, хотя, конечно, никакое лекарство не могло бы подействовать так быстро. Постепенно темнота перед глазами отступила, и хоть боль пока ещё стояла в висках, она уже не мешала задуматься.
        - Вот спасибо, - искренне поблагодарил Иван Фёдорович внимательно рассматривающую его Катерину Марковну. - Вы мне жизнь спасли.
        - И давно у вас такое случается? - уточнила она сухо. Лицо её было строгим, взгляд серьёзным, пронизывающим, точно она видела его насквозь.
        - Да нет никакого «случается», вот… первый раз приключилось-то, - развёл он руками. - Знать не знаю, что это такое. Мигрень, может? - он дёрнул плечом, будто хотел освободиться от чего-то липкого, как паутина. Екатерина Марковна неодобрительно сощурилась в ответ на этот жест.
        - Не похоже на мигрень, - на мгновение она отвернулась, словно собираясь с мыслями, и сказала очень спокойно и очень тихо: - Могу дать вам одну вещицу. Да только вы же на смех поднимете.
        - Нет, - горячо возразил Иван Фёдорович. Что бы там такое она ни предложила, а внутри всё едва ли не закричало: именно эта штучка сейчас нужна более всего. - Особенно если поможет.
        - Да уж, поможет, - Екатерина Марковна вновь отошла и вернулась только через пару минут. Она протянула ему крохотную деревянную фигурку шута, раскрашенную ярко, даже слишком пёстро, но всё равно красиво. Выточенная с большим искусством, совсем крошечная и лёгкая, она заставила Ивана Фёдоровича улыбнуться. - Вот, пожалуйста.
        - Интересная штука, - поднёс он подарок к глазам. Боль внезапно улеглась, будто её и не было. Тёмные глаза шута будто следили за всем, что происходит вокруг, на груди у него была нарисована белая роза.
        - Это Настенька подарила мне, - вздохнула Екатерина и тут же спохватилась: - Не знали вы Настеньку.
        - Что поделать, - пожал плечами Иван Фёдорович, не понимая, как должен отреагировать на чужое ему имя. - Спасибо за подарок…
        - Вы только в карман его нагрудный положите и не вздумайте потерять или забыть где-то, понятно? - опять стала строгой Катерина Марковна. Странные слова отчего-то показались донельзя логичными. Иван Фёдорович только кивнул и вышел, вспомнив внезапно, сколько ещё дел, о которых он с утра отчего-то не задумался ни на мгновение.
        Катерина Марковна смотрела ему вслед. Ей было совершенно ясно, что произошло с Иваном Фёдоровичем, но кроме того… Кроме того…
        - Может, так и следует поступить? - забывшись, произнесла она вслух. - Но пока подумать надо, ещё подумать, спешка тут ни к чему, - она развернулась на каблуках. - Виктора бы сюда.

* * *
        Александр рассчитывал время ритуала, рассматривая звёздные карты и временами обращаясь то к Таро, то к рунам. К сожалению, он не мог провести его в самый идеальный момент - во время солнцестояния. Необходимо было покончить и с душой, и с цирком до того, как начнутся представления, то есть до двадцатого декабря.
        Оставалось только полнолуние, которое приходилось на четырнадцатое число. Александр ещё раз взглянул на астрономическую карту и закрыл ноутбук. Не всё было благоприятно для его дела, но другого варианта уже никак не подобрать.
        Что ж, нужно было отправляться в цирк и навестить директора, чтобы устроить себе репетицию именно на этот день. А ещё точнее, на вечер.
        Колесников подхватил колоду Таро и перетасовал её. Хотелось вытащить ещё одну карту как подтверждение. Он почти не удивился, когда вместо одной вытащил сразу несколько. Таро жаждали ему что-то сказать.
        Он разложил карты на столе и улыбнулся: королева кубков и королева мечей, башня и колесница. Он уже видел все эти карты, знал, что они означают для него сейчас и потому совсем не волновался.
        Кинув взгляд в сторону шкатулки с амулетами, он решил сегодня не брать с собой ничего подобного. Зачем? Ведь его колдовство разлилось по цирковому зданию тёмной водой, ведь оно обернулось паутиной, которую никто не замечает по углам. Уже не приходилось опасаться сопротивления.

* * *
        Виктор с утра задумался о том, что было бы неплохо заглянуть в цирк. Отчего ему пришла эта мысль, он даже не понял, но словно что-то под руку толкнуло. Поначалу он отговаривал сам себя, но увидев вдруг фотографию Анастасии - Ксения повесила одну даже на кухне - решился.
        Было уже около полудня, когда он вошёл в знакомое и такое родное здание. И сразу ему тут… не понравилось. Будто бы воздух был спёртым, несвежим, или что-то невидимое давило на плечи.
        «Не потому ли ты так хотела, Настенька, чтобы я пришёл?» - мысленно спросил Виктор у жены. Всё же не давала ему покоя мысль, что Анастасия заставила его поклясться и принять на себя обязанности хранителя цирка. Сейчас это казалось до пугающего правильным и настоящим, а не какой-то там забавой из молодости.
        Первыми ему встретились Антон и Дарья, они отчаянно спорили.
        - Что случилось, ребят? - спросил он, удивлённый до крайности. Никогда прежде он не видел, чтобы между ними вообще возникали размолвки.
        - Виктор Анатольевич! - Дарья первая улыбнулась. - Да… ничего вроде бы, - взгляд её действительно был непонимающим, она словно ото сна очнулась.
        - И правда, - Антон протянул ладонь для рукопожатия, а затем повернулся к Дарье, удивлённо хмурясь. - Голова болит, вот, наверное, и…
        - Заработались, - нашла ещё одну причину Дарья, опустив ладонь на плечо Антона.
        - Не дело так-то ругаться, - усмехнулся Виктор, чуть успокаиваясь. - Будьте друг к другу терпимее.
        Он пошёл дальше, улыбка тут же исчезла с его губ: атмосфера в цирке была такая тёмная и напряжённая, что Виктор невольно сжался, сгорбился, как под чужим оценивающим и недобрым взглядом.
        В коридорах он больше ни на кого не натолкнулся, но и свет казался тусклым, и стены после ремонта будто были ещё хуже, чем до. Всё не так, не то, точно совсем недавно по коридорам бежала мутная вода и застоялась в закоулках, неумолимо зацветая. Отогнать эти ассоциации у Виктора всё не получалось.
        В тренировочном зале он недолго полюбовался на то, как работает дочка, вот только не успел успокоиться этим, как его заметил Геннадий.
        - Витя, - сказал он прямо, - у нас тут творится всякое… Ты бы заходил почаще? Мы уже и с Николаем связались.
        - Зачем? - удивился Виктор, не совсем понимая, о чём Дикий вообще.
        - Если мы для Ивана Фёдоровича никто, то, может, хоть он достучится, - Геннадий повёл, разминаясь, плечами, взгляд его был неприветливым.
        - Гена, ты же понимаешь, спонсоры. Кто платит, тот музыку и заказывает, - отмахнулся Виктор, но мысль его зацепила. - Что вы думаете сделать-то? Программа установлена, работать и работать.
        - Не получается у нас без вас работать, - Дикий только головой мотнул. - Не годится так.
        - Ничего не выйдет, - Виктор растерянно глянул на Геннадия. - Как ты вообще представляешь себе… Двадцатого уже первое выступление, а вы за пятнадцать дней решили лошадей на переправе поменять?
        - Вот посмотришь. Нам ваша поддержка нужна. Со Степаном я сам свяжусь, но тебя прошу как человека…
        - Да понял я, понял, - Виктор озабоченно вздохнул. - Что-то не так у нас тут. Ссоритесь, что ли, часто?
        - Случается, - Геннадий сощурился. Не заметить, что он всего лишь не желает озвучивать самое неприятное, было нельзя.
        - Раньше не бывало, - Виктор потёр подбородок.
        - Споры всегда были, - Дикий пожал плечами, однако его слова странным образом противоречили и всему его облику, и даже выражению лица. Точно он говорил не то, что думал.
        - Что-то не похоже, что всё как раньше, - Виктор уже собирался рассказать, как удивился, увидев, что Антон и Дарья ругаются, но тут раздался оклик:
        - Виктор Анатольевич! - подошёл Дмитрий. - Простите, я тут услышал… Но вы-то правы, никогда у нас такого не было.
        Геннадий помолчал, а потом сказал уже тише:
        - Можно не верить, а изменилось что-то, будто магия из цирка ушла.
        - Или, напротив, её слишком много появилось, да не той, - Виктор неодобрительно глянул в сторону двери - в тренировочный зал как раз заглянул Колесников.
        - Эй, нам тут посторонние ни к чему, - направился туда Геннадий, но Александр усмехнулся и ушёл. - Вот что ему надо, а?
        - На Ксению смотрел, - пояснил Дмитрий, явно взволнованный.
        - Зачем ему Ксения… - Виктор кинул ещё один взгляд на дочь, так ничего не замечала, слаженно выполняя трюк за трюком.
        - А пойдёмте в буфет, поговорим? - предложил Дмитрий, подхватывая его под локоть. - Гена?
        Дикий качнул головой и остался в тренировочном зале.

* * *
        Сегодня Колесникову Ксения пока не требовалась, он только убедился, что с душой цирка, заключённой в ней, всё в порядке. Нужно было заняться другими делами. Александр поднялся к Ивану Фёдоровичу и вошёл в кабинет, даже не постучав. Он ожидал, что, как и раньше, околдованный, тот поднимется навстречу. Но Иван Фёдорович пристально посмотрел на него, и взгляд его был чрезвычайно ясным и строгим.
        - Александр, следовало бы предупредить о визите, - сказал он равнодушно. - У меня сейчас нет времени… - перед ним на столе были разложены документы, в углу стола на страницах раскрытого ежедневника лежал карандаш.
        - Прошу прощения, - Колесников внутренне насторожился, но постарался ничем этого не выдать, такой перемены он, пожалуй, не ждал. - Я хотел договориться о репетиции. Мне потребуется манеж тринадцатого и четырнадцатого числа.
        - Я должен сначала узнать у труппы, как они собирались распределиться на этот счёт, - протянул Иван Фёдорович, хмурясь. Он бросил короткий взгляд в сторону бумаг. - Не могу обещать…
        - Раньше такой необходимости не возникало, - Александр сел напротив. - Зачем же нам теперь тянуть?
        Он попытался нащупать прежние связи, магическую сеть, что оставлял в последний раз, чтобы дёрнуть за ниточки и заставить Ивана Фёдоровича повиноваться, но ничего такого не нашёл. Всё нужно было начинать сначала. И хоть это несколько меняло планы, но Александр сдаваться не собирался.
        - Осталось только пятнадцать дней до начала сезона, тут уже каждый свободный клочок используется, вряд ли кого-то можно будет попросить подвинуться. Разве что уже очень поздно вечером, - Иван Фёдорович задумчиво перелистал бумаги на столе. Взгляд Александра ему был откровенно неприятен, и он этого ничуть не скрывал.
        - Меня устроит даже позднее время, - поспешно согласился Александр, ничего другого ему не оставалось. Сегодня не было возможности восстанавливать контроль, хоть и требовалось разобраться в произошедшем. Манипуляция сознанием такого уровня без поддержки магического артефакта слишком бы его ослабила, а он всё же находился не на своей территории. Пока не на своей.
        - Хорошо, раз так, - Иван Фёдорович что-то вписал в табличку на одной из бумаг. - Тогда и тринадцатого, и четырнадцатого после семи.
        - Замечательно.
        Александр поспешил убраться. В общем-то, время ему вполне нравилось, но кто же посмел противостоять ему теперь? Кому было по силам разорвать узы его колдовства?
        Сам по себе Иван Фёдорович освободиться не мог, да и в цирке повсюду оставались магические следы, подпитывающие каждое заклятье, которое Александр здесь накладывал. Как же тогда могло разрушиться то, что он так тщательно сплёл? Разрушиться без остатка, до основания!
        «Душа цирка, - подумал он зло. - Нашла способ как-то меня обыграть? Тщетная надежда!» Гнев на мгновение охватил его, но тут же ему на смену пришло ледяное спокойствие. Не время, не время! Главным остаётся ритуал, больше ничего другого не должно занимать его мысли.

* * *
        Виктор и Дмитрий вошли в буфет как раз тогда, когда Катерина Марковна выглянула в пустой зал. Заметив их, она чуть улыбнулась.
        - Витя, ты-то здесь ой как нужен, - сказала она.
        - Мне только ленивый не напомнил, да только спонсоры иначе решили… - почувствовал необходимость оправдаться Виктор.
        - Плевать на них, - прервала его Екатерина. - Тут дело совсем другого рода. Цирк погибает, разве ты не чувствуешь?
        - Чувствую, - признал он, усаживаясь к стойке. - Но что я могу с этим поделать?
        - Сначала дай мне тебе кое-что рассказать. Может быть, ты и сам мне что-то посоветуешь, а может, скажешь, что мы тут ерунду городим - это вот сейчас тоже неважно. У меня иного выбора нет больше, - Екатерина Марковна вышла из-за стойки, оправила форменный передник, будто стараясь спрятать волнение.
        - Рассказывай, - Виктор удивлённо оглянулся - Дмитрий закрыл дверь и повернул ключ. Разговор предстоял серьёзный и, похоже, тайный.
        - Нам тут лишние уши не нужны, - пояснил Морозов, подходя ближе. - Дело слишком… деликатное.
        - Тебя, Витя, это ох как касается, - начала Катерина Марковна. - И тебя, и Настеньки твоей, и Ксюши…
        Говорила она долго, рассказывала, порой совсем не глядя на Виктора, словно погрузившись в себя, порой наоборот - пристально всматриваясь в его глаза. Дмитрий молчал, лишь когда речь пошла о Ксении, сменил Марковну, рассказывая далеко не так гладко и часто сбиваясь. Они оба то беспокойно прохаживались между столов, то замирали, выискивая во взгляде Виктора понимание. Он не прерывал, слушая внимательно и, более того, понимая, что каждое слово, каким бы оно ни казалось разуму, на деле самая настоящая правда.
        - Вот так, - заключила наконец Катерина. - Я знаю только, что одно есть оружие, и оружие это - смех.
        - Не посмеёшься тут, - Виктор провёл ладонью по лицу, словно вытирая липкую паутину. - Настенька, значит, правду говорила, да только всё за шутками прятала. Будто я не понял бы… Хотя и тут права, не понял же! - он разозлился на себя и сжал кулаки. - Не понял, дурак!
        - О чём это ты? - Марковна нахмурилась.
        - Настя сказала мне, давно ещё, мы и женаты не были, что она хранительница цирка, с меня слово взяла, что я стану ей в этом помогать. Я, конечно, не отказался, но ничуть не верил в это. Думал, она дурачится… - Виктор покачал головой. - Когда Настя погибла, я понял только, что она каким-то образом отвела большую беду, собой заплатила.
        - Колесникова она отвела от нас, - Марковна ударила ладонью по столу. - Не должна её смерть оказаться бессмысленной.
        - Не должна… Получается, Колесников - тот самый? - Виктор не стал договаривать, всем и без того было ясно, что имеется в виду.
        - Тот самый, - подтвердила Катерина. - Я эту тварь узнаю. Чутьё у меня на таких.
        - Что же мы можем сделать? - вмешался Дмитрий. - Как нам с ним справиться?
        - Если уж верить легенде, то должен он будет ритуал провести, чтобы забрать душу из Ксении, - Марковна глянула сначала на Дмитрия, потом на Виктора.
        - Дочку он мою убить хочет, - по-простому рассудил Виктор. - А нам нужно помешать этому.
        - Есть у нас надежда только на смех. Смехом мы должны призвать защитника, который сможет одолеть чёрную магию.
        - Звучит так, будто мы с вами в плохом мистическом фильме играем, - горько усмехнулся Дмитрий. - И что же нам для этого потребуется?
        - Вы уж извините, - Виктор вздохнул. - Это сейчас глупо прозвучит, но… Разве не должны мы все как один клоунами вырядиться?
        - То есть как? - не сразу понял Дмитрий, но Екатерина Марковна идею уловила.
        - Если каждый из нас станет шутом, то… А может быть, это и сработает! Я и сама думала, что нужно каким-то образом всех объединить, вот это, кажется, подходящий план.
        - Геннадий и без того решил устроить что-то, - продолжал Виктор. - Ему можно объяснить, что так мы против спонсорских проектов бунтуем, ну и остальных увлечь проще простого. Вот только правильно говоришь - все должны участвовать. Иначе не выйдет ничего.
        - У нас каждый был на подъём лёгок, они согласятся, - улыбнулась Марковна.
        - А Иван Фёдорович? - засомневался Дмитрий.
        - Этого я на себя возьму, - Катерина Марковна подмигнула ему. - Аж на сердце легче стало, не кажется вам?
        - Что-то есть, что-то есть, - Виктор глянул на дверь. - Александр сегодня приходил, явно что-то задумывает.
        - Как мы узнаем, когда он намеревается проводить свой ритуал? - Дмитрий посмотрел на Виктора.
        - Иван Фёдорович и расскажет. Ему же арена потребуется, Дима, вот и узнаем, когда он там решил на манеже репетировать, - Катерина Марковна сжала его плечо. - Я всё узнаю.
        - Да, в прошлый-то раз он манеж потребовал, - согласился Морозов.
        - А вот Ксению в это лучше не включать, - у Виктора внезапно заныло сердце. - И дочь, и не дочь… Я только порадовался, что в ней душа проснулась, да и то не её душа. Как больно-то, - он провёл ладонью по груди. - Больно, Катенька.
        - Ничего, Витя, мы разберёмся, а за сердцем тебе следить нужно, - Марковна вдруг всплеснула руками. - Я же вам чай не предложила!
        Глава 17. Колесница
        Ксения уже не раз замечала, что Дима Морозов постоянно находится где-то поблизости. Вид у него был крайне озабоченный, но он избегал встречаться с ней глазами, да и поймать его где-нибудь в коридоре никак не получалось. Снова и снова Ксения чувствовала его взгляд и неожиданно начала задаваться вопросом, как же так вышло, что они теперь столь далеки друг от друга.
        Детьми они так много времени проводили вместе, всегда находили темы для разговоров и идеи для игр. Они облазили весь цирк до самого верха и где только ни побывали. Волшебное было время, Ксения слишком давно не вспоминала о нём.
        Может, потому, что потеряла мать?..
        Как так вышло, что многое забылось, истёрлось, совсем никак не напоминало о себе? А ведь будучи подростком, Ксения так наивно и нежно влюбилась в Дмитрия! Конечно, она не решилась признаться, ведь дружба в каком-то смысле была куда ценнее, но… Нельзя было отрицать теперь, что те чувства жили в её сердце, вот только куда-то подевались.
        Была ещё его травма… Ксения помнила свой ужас, но именно тогда ничего не смогла с собой сделать. Что-то внутри неё оттеснило всякое сострадание, заставило её избегать Дмитрия, отодвинуться от него, отгородиться, будто бы его неудача могла прицепиться и к ней, каким-то образом погубить её саму. Какой же это был глупый страх! И как отвратительно она вела себя на самом деле. Осознание горчило на губах и перехватывало горло.
        Теперь, замечая интерес Дмитрия, Ксения понимала, что внутри начинает раскрываться новое ощущение. Может, почти что влюблённость, пока она не могла сказать точно. Однако даже переговорить с Морозовым лишний раз не выходило. Вот и сегодня он куда-то исчез, и сколько бы она ни бродила по цирку после репетиции, его нигде не было видно. Даже буфет оказался закрыт.
        Почему Дмитрий столько времени уделяет ей сейчас? Почему наблюдает за ней? Может быть, теперь у них что-то получится? Стоит ли давать себе право на надежду?
        Пора было идти домой. Ксения ненадолго остановилась в холле, улыбнулась своему отражению, отметив, что в глазах всё равно затаился немой вопрос, и уже собиралась убежать, как из коридора вышел Александр.
        - Ксения! Вы-то мне и нужны!
        Впервые за последнее время Ксения почувствовала глухое раздражение, но даже не могла понять, откуда оно взялось. Вежливый Колесников не так давно совсем не вызывал у неё антипатии, да и разве не ему она обязана сольным номером? Но внутри поднималась странная волна, и Ксения едва сдержалась, чтобы не оборвать Александра слишком резко, чтобы не убежать от него, совершенно не задумавшись, как это выглядит со стороны.
        - Что-то случилось? - спросила она, пытаясь улыбаться. Краем глаза она видела себя в зеркале, и улыбка её выглядела ужасно неестественной. Впрочем, Колесников не обратил на это внимания.
        - Четырнадцатого у нас репетиция в семь вечера, - сказал он, подойдя немного ближе. - На манеже.
        - Но я же так и не знаю, что должна делать, - отчего-то возмутилась Ксения.
        - Ничего страшного, я объясню, это не займёт много времени, - он протянул руку, но Ксения её словно и не заметила. - Мне просто нужно было вас предупредить.
        - Спасибо, конечно, я буду, - она поспешила отвернуться. - Извините, мне очень нужно домой! До свидания.
        Выскочив на крыльцо, Ксения затормозила на первой ступеньке и шумно задышала, хватая ртом воздух так, точно только что находилась под водой. Ей совсем не хотелось теперь совместного номера с Александром. Если бы только можно было всё переиграть! Но, конечно, никто не станет теперь менять программу.
        Поправив лямку сумки на плече, она осторожно спустилась и пошла к остановке. Свежевыпавший снег приятно похрустывал под ногами, сумрак и огни фонарей превращали город в сказочный. Ноябрьская сырость ушла, морозец приятно пощипывал за щёки, и Ксения скоро улыбнулась уже искренне. Она ведь думала о Диме, Колесников помешал ей разбираться в себе. Не стоит о нём!
        Маршрутка подошла быстро, и там даже отыскалось местечко у окна. Усевшись, Ксения прикрыла глаза и обратилась к воспоминаниям.

* * *
        В тот день они сидели на пожарной лестнице, солнечный свет лился сквозь пыльное окно, падал им на спины, отчего было жарко, но очень хорошо. Ксения плела косу, потому что та растрепалась, а Дима рассказывал ей какую-то историю о волшебной гимнастке.
        - И что, ты думаешь, я смогу когда-нибудь быть, как она? - дождалась Ксения паузы в его монологе.
        - Возможно, - пожал Дима плечами, посмотрев на неё искоса. - Мне о ней бабушка часто говорит.
        - Интересно, - Ксения чуть сощурилась. - А сам ты каким станешь?
        - Вот же вопрос, - он удивлённо обернулся. - Как это я могу знать?
        - А почему тогда про меня знаешь?
        Лукаво усмехнувшись, Ксения поднялась и подошла к окну, зная, что он не найдётся с ответом. Сквозь стекло, на котором остались пятнышки от капель множества прошедших дождей, ей было видно парк и спящий на ладонях лета город.
        - А я вот за себя ничего не могу сказать, - заговорила она серьёзно. Её звонкий высокий голос рассыпался по лестничным ступеням, порождая эхо. - Я бы хотела… как мама, но… А вдруг ничего у меня не получится? Вдруг… Зато точно знаю, что ты, Дима, станешь рыцарем.
        - Сейчас нет рыцарей, - поправил он, подходя ближе.
        И тогда она развернулась и опустила ладонь ему на грудь, напротив сердца. Она услышала, как часто то бьётся под тонкой футболкой со смешным лисёнком, за стенкой грудины, словно желая наконец-то оттуда высвободиться.
        - Рыцарь - он внутри. Это не тот, кто в латах и на коне. Раньше бы у тебя и то и другое было бы, но всё - не главное. Главное - сердце…

* * *
        Этот момент всплыл в голове Ксении так ярко и чётко, точно она стала той самой девчонкой с растрёпанной косой… Впрочем… почему же вдруг - стала? Ведь она и была той девчонкой, она и сейчас - та девчонка! Ведь в ней всё ещё живо, даже то самое убеждение, что рыцарь - это сердце, особенное сердце, которое тогда билось буквально у неё под пальцами.
        Что она забыла в себе? И стала ли она той волшебной гимнасткой из сказок, как хотел Дмитрий?
        Ксении показалось, что нет.
        Она глянула в покрытое бледным инеем окно: сквозь узорчатый морозный рисунок едва виднелась улица, пора было подниматься и идти к выходу. Ксения растерянно встала и, придерживая сумку, прошла к водителю. Мыслями она была очень далеко, даже забыла взять сдачу, выскочив на улицу, только открылась дверь.
        Нужно всё-таки поговорить с Димой, поговорить… В каком дыму она жила последние годы, каким отвратительным сделала свой мир!

* * *
        Как ни странно, но дом встретил её тишиной, хотя ещё утром отец никуда не собирался. Может быть, он всё-таки решил зайти в цирк? Честно говоря, сегодня во время тренировки она была так сосредоточена, что почти не видела ничего вокруг. Возможно, она пропустила, когда отец заходил посмотреть на неё.
        Ксения привычно занялась готовкой, за обычными делами отвлекаясь от нахлынувшей тревоги. Ей на самом деле очень не нравилось возвращаться в пустую квартиру. Вспоминалось то время, когда она каждый день ждала, что мама будет ждать её, вот только никого не оказывалось. Знать бы тогда, что надеяться не на что… Впрочем, Ксения тут же прогнала эту мысль. Надежда успокаивала и утешала её долгое время, вряд ли стоило это менять, да и как отмотать время назад?..
        Отца всё не было, так что она вскоре сделала газ потише и взялась за телефон. Несколько гудков заставили сердце забиться сильнее, но потом Виктор всё-таки ответил.
        - Ксюша?
        - Где-то задерживаешься? - спросила она. - Что-то случилось?
        - Не волнуйся, я уже скоро буду, - Виктор помолчал. - Тут есть дела кое-какие, ты не переживай.
        - Ладно, - она вздохнула. - Точно всё в порядке?
        - Конечно, не надо волноваться. К ужину буду.
        Он повесил трубку, а Ксения ещё некоторое время смотрела на погасший экран мобильника. Как будто что-то в его голосе было неправильное, но… Наверняка это только тревога, глупая тревога не из-за чего.
        И она вернулась на кухню.

* * *
        - Ну вот, уже дочь беспокоится, - сообщил Виктор, поворачиваясь к Дмитрию.
        - Думаю, на сегодня пора заканчивать, - кивнул тот. - Обсудили уже всё, что только можно.
        - Так и есть, - Екатерина Марковна первая поднялась из-за стола. - И все разошлись уже. Завтра пора бы начинать уговоры, как бы это нам провернуть, а?
        - Попробуем, - Виктор растерянно потёр висок и потянулся к своей куртке. - Приду завтра, посмотрим. Степану позвоню только с утра. Ну он-то поддержит.
        - Ничего, думаю, мы всё же справимся, - ободряюще похлопал его по плечу Дмитрий. - Я с ребятами поговорю завтра, Митяй, Паха, Кирилл вряд ли откажутся. Им всё это тоже уже до смерти надоело.
        - Тс-с! Ну-ка давай без подобных присказок, - шикнула Марковна. - По домам.
        Она ещё задержалась в буфете, а вот Дима и Виктор вышли вместе. Остановившись посреди коридора, Виктор вдруг спросил:
        - А что, Дима, может, зайдёшь к нам с Ксюшей?
        - Зачем? - удивился Морозов.
        - Да вот… Просто так хотя бы? - Виктор пожал плечами. - Разве тут особая причина нужна?
        - Я бы с радостью, дома-то никто не ждёт, но вот как Ксения отнесётся?
        - Порадуется, сейчас она всему радуется, - Виктор помрачнел. - Может, у неё хоть какая-то память останется, а? Что за жизнь…
        - Ну-ну, Витя, - Марковна заперла дверь буфета и подошла ближе. - Тебе о мрачном больше думать никак нельзя, так что выше нос.
        Так они вышли из здания вхолодную декабрьскую ночь, Екатерина направилась через парк, она жила неподалёку, а вот Дмитрий и Виктор оказались на остановке. Людей там было немного, но даже такая компания заставила замолчать, потому что они оба думать могли лишь о цирке, лишь о воплощении плана.
        Ксения весьма удивилась, увидев Диму. Казалось бы, вот ответ на её сегодняшние мысли, но внезапно она смутилась и была подчёркнуто молчалива. Виктор же весь вечер травил байки и веселил их обоих. Атмосфера была почти семейной, Ксения даже задумалась вдруг, что вот так бы и дальше проводить каждый вечер, но тут же оборвала себя.
        Дима же посматривал на неё странно, вот только это была совсем не такая странность, как если бы ему пришло в голову за ней ухаживать. Честно говоря, Ксения вообще была не уверена, что Морозов когда-нибудь с кем-то встречался и понимает, как это вообще происходит. Она и сама не отличалась особенным опытом, так что в конце концов у неё вырвалось:
        - А ты ведь сводничеством занимаешься, а, пап?
        Виктор серьёзно посмотрел на неё.
        - Вот уж и в мыслях не было!
        - Да ладно тебе, - Ксения поднялась и собрала со стола пустые чашки. - Ну а зачем иначе ты гостя пригласил?
        Дима усмехнулся, но взгляд его оставался всё таким же - отстранённым, тревожным, будто мысли его терзали очень неприятные.
        - Эх, Ксюша, да посидеть мне хотелось хоть с кем-то, кто тоже по цирку, как я, тоскует, - Виктор тоже встал и принялся помогать ей, хоть, конечно, на такой маленькой кухне вдвоём развернуться было гораздо сложнее.
        - Ой, я не подумала, - испугалась Ксения. - Извините.
        - Всё хорошо, - поспешил заверить её Дима. - Только мне пора идти.
        - Я провожу, - и Виктор вышел с ним в коридор.
        Ксения включила воду и, ополаскивая чашки, задумалась, как, должно быть, больно и отцу, и Диме ощущать себя вот такими… выброшенными из самого главного дела своей жизни. Она бы сама не сумела так, точно бы не сумела. Горькое чувство сжало сердце, вот только как помочь, Ксения не знала.

* * *
        На следующий же день Виктор позвонил Степану, договорившись встретиться с ним в цирке. Сначала они посидели в гримёрке, болтая ни о чём, и только потом Степан прищурился и спросил:
        - Ты ведь не просто так меня сюда вызвал.
        - Не просто, - Виктор задумчиво потёр переносицу. - Только пока не знаю, как ты ко всему этому отнесёшься.
        - К чему - к этому?
        Признаться, Виктор не знал, как объяснить. Степан как будто бы никогда ни в какую мистику не верил, а тут тебе и душа цирка, и призрачные видения, и маг, который решил жертву принести прямо на манеже. Будто фильм фантастический смотришь, не иначе. С чего тут было начать?
        Степан, однако, смотрел пристально и ждал, молчание затягивалось, так что Виктор вздохнул и задал вопрос прямо:
        - Что вот ты, Степан, знаешь про душу цирка?
        Поначалу тот опешил, смерил Виктора взглядом, нахмурился даже, а потом хмыкнул:
        - Сказка ложь, да в ней намёк… Ну-ка, рассказывай, что такое происходит? Едва входишь в цирк, так сразу лихорадить начинает, все на взводе, дёрганные, того и гляди поругаются, тут во что угодно уже поверить можно, даже в чёрта с рогами.
        - Ну, положим, чёрт-то наш безрогий, - Виктор понизил голос. - Так вот слушай…

* * *
        Митяй идею воспринял сразу и с радостью, то ли сказки ему те же рассказывали, то ли он просто был сам по себе доверчив и прост, но с ним у Дмитрия никаких проблем не возникло. Вот Паха, Паша Кислов, тот, конечно, оказался настроен скептически.
        - И давно ты проверялся-то у психиатра? - поинтересовался он, раскуривая сигарету. Кутаясь в куртку, Дмитрий замер рядом, мелкий снежок не мешал Пахе в одной толстовке стоять на пронизывающем ветру у чёрного входа.
        - Паха…
        - Да что Паха-то? - он сплюнул в снег и затянулся. - Бред какой-то же.
        - От тебя многого не требуется, вместе со всеми на манеж выйти в нужный час, - почти разозлился Дмитрий, но усилием воли сдержался, чтобы не добавить чего-то резкого или обидного.
        - Хочешь сказать, на эту твою историю весь цирк поведётся? - он усмехнулся.
        - Вот увидишь, - пообещал Дмитрий. Паха оглянулся на него и пожал плечами.
        - Ладно. Вот когда все с ума сойдут, я, пожалуй, поучаствую. Может, хотя бы весело будет.
        И такого ответа оказалось достаточно, Дмитрий вернулся в здание, намереваясь отыскать ещё и Кирилла. С ним они были хорошими приятелями, так что дело должно было пойти проще.

* * *
        Не прошло и трёх дней, как почти вся труппа была потихоньку оповещена о готовящемся плане. Обсуждать это дело всем запретили, а историю для каждого Катерина Марковна и Виктор приготовили свою - потому что неудача с Пашей заставила задуматься.
        Так или иначе, оставалось только переговорить с Аркадием - Медведева очень долго не хотел привлекать Геннадий Дикий, но его уломали - и с Иваном Фёдоровичем. Заодно требовалось узнать точную дату. И этим собиралась заняться Екатерина Марковна лично.

* * *
        До тринадцатого января Александр не появлялся в цирке. Исчезнувшие колдовские сети озаботили его, так что он готовился к ритуалу особенно тщательно. Некогда было наблюдать за тем, что происходит в здании, или выискивать, кто стал источником проблем. Слишком близко находился желанный приз, чтобы отвлекаться по мелочам.
        Колесников чувствовал, что душа цирка фактически бьётся в его руках. Он видел странные обрывочные сны, в которых раз за разом приходил на манеж, но отчего-то никак не мог завершить ритуал - то мелькало бледное лицо брата, черт которого он так и не мог разобрать, то в последний момент исчезала Ксения. Александр рассматривал все эти видения, как намёк на собственное возбуждение, К тому же он хорошо знал - реальность сна зачастую показывает всё с точностью до наоборот. Всё это - предвестники его победы, не больше и не меньше!
        Бесчисленное множество раз проверил он всё, что требовалось для проведения ритуала, бесконечно повторял нужные слова, как будто мог забыть их. О, только ради моментов такого волнения он и жил на земле! Только в такие минуты предвкушения чувствовал, что счастлив.
        Он пришёл в цирк задолго до назначенного времени, но постарался ни с кем не пересекаться. Сильнейший отводящий глаза амулет на его шее позволил ему беспрепятственно проникнуть на манеж. Там Александр сел на пустой трибуне и погрузился в похожее на сон состояние. На востоке назвали бы это медитацией, но на самом деле он вовсе не думал отдыхать. Осторожно прощупывая всё здание, он собирал каждый клочок, каждый ошмёток собственной силы, стягивал её к себе, выпивал до дна.
        Только к шести вечера получилось у него собрать совершенно всё. Сила буквально кипела в нём, готовая послужить, излиться в плетение нового кружева.
        Александр дождался, когда на манеже погаснет свет, и спустился на золотистый круг. Ему не нужно было видеть, он чувствовал, куда поставить ногу, как встать, что сделать. Осторожно он обошёл манеж, каждые два шага расставляя чёрные свечи. Стоило ему вернуться в центр, как они сами собой зажглись. Маленькие язычки пламени казались зеленоватыми, трепетали, будто бы от ветра, хотя, конечно, тут даже сквозняка никакого не было.
        Колесников поднял руки и запрокинул голову, проговаривая первую строку заклинания. С пальцев его сорвались незримые нити. Над манежем раскрывалась паучья сеть, пусть никто и не мог увидеть изящество её плетения. Каждый ряд кресел становился ей поддержкой, чуть дрожа, сеть раскрывалась под самым куполом, и не было ни единого шанса избежать её.
        Александр говорил и говорил. Как это часто бывало, дойдя до третьей строки, он погрузился в подобие транса и принялся раскачиваться, пальцы его словно удлинились, обратились в зловещие когти, бледное лицо стало ещё белее.
        Он произносил слово за словом, фразу за фразой, и его голос казался шумом волн, монотонным и жутким. Он вплетал в заклинание собственную силу щедро, почти ничего не оставляя себе, потому что эта душа была последней, близился триумф.
        Свечи прогорели наполовину, когда Колесников снова двинулся по кругу. Он вынимал по щепоти чёрного порошка и бросал в пламя каждой свечи, то вспыхивало на мгновение и тут же гасло. Свеча точно растворялась во мраке. И когда потухла последняя, над головой Александра на секунду зажглась яркой болотной зеленью чудовищная сеть. Подготовка была завершена.
        Обессилев, Александр опустился в кресло первого ряда и прикрыл глаза. Манеж вновь обрёл привычные очертания, затаив то, что в нём только что свершилось.
        - Ну вот и всё, моя маленькая, - забывшись, произнёс Колесников вслух. - Вот и всё.

* * *
        Тринадцатого Ксения ушла из цирка пораньше. Ей нездоровилось, и потому никто не стал её неволить. Однако стоило зайти домой, и силы будто вернулись, а назревавшая лихорадка исчезла без всякого следа. Ксения удивилась этому, но тут же вспомнила, сколько дел стоит сделать дома.
        Пока она занималась уборкой, а в духовке поспевал очередной пирог, не вспоминались ни тревоги, ни волнения. Может, и стоило вот так отвлечься от тренировок? Ксения признала, что давно уже не позволяла себе ничего подобного.
        Наконец, она закончила, поставила пирог остывать под чистым белым полотенцем, а сама уселась на диванчике в своей комнате, решив почитать. Да так и уснула.
        Вот только грёзы ей оказались совсем не спокойными. Сперва она увидела мать - Анастасия стояла на обрыве, её лёгкое платье трепал ветер. Странное это было платье, Ксения ничуть не помнила похожего. По белой ткани плыли алые цветы, крупные, разляпистые. Анастасия не носила таких рисунков, да и красный цвет совсем не любила.
        Ксения попыталась подойти поближе, но ей мешали то какие-то кочки, то внезапно выросший будто из-под земли заборчик, заплетённый колючкой, который пришлось обходить. Но Анастасия всё стояла, не собираясь двигаться и не поворачиваясь к дочери.
        Отыскав брешь в заборчике, Ксения почти побежала. Ей хотелось окликнуть, выкрикнуть, как сильно она скучала, но дыхание сбивалось и даже сиплого «Мама» выдавить не удалось. Внезапно Ксения поняла, что ей едва ли семь лет. Она бежала и бежала, ей было страшно и тоскливо, небо надвигалось - пустое и серое.
        Анастасия придерживала подол платья руками, ветер стал такой сильный, словно хотел сорвать несчастную ткань. Ксения была уже совсем близко, так близко, что вдруг смогла понять - эти алые цветы были на самом деле крупными пятнами крови.
        Вот когда из горла всё-таки вырвался крик. Упав на колени, Ксения кричала и кричала, не в силах удержать свой ужас. Анастасия же повернулась медленно, лицо её было очень бледным, но губы улыбались.
        - Доченька, - прошептала она, и Ксения услышала это ярче собственного вопля. - Берегись, доченька. Моё время совсем кончилось.
        И исчезла.
        Ксения зарыдала, ей стало так больно, так одиноко, ветер бил по щекам, пронзал грудь, точно собрался вырвать сердце…
        От этой боли она и проснулась.
        Уже настала ночь, а лампа отчего-то погасла, наверное, в ней что-то перегорело. За окном мелкими блёстками светились окна других домов. Ксения поднялась и размяла затёкшие плечи. Сон тревожил её, но забывался так быстро, что скоро она могла вспомнить лишь мать. Да, она видела мать, но отчего плакала и кричала?
        Тут во входной двери послышалось знакомое царапанье ключа. Ксения быстро протёрла лицо влажной салфеткой, чтобы убрать следы слёз, и вышла в прихожую.
        - Что-то ты задержался, - улыбнулась она Виктору, надеясь, что он не заметит ничего не обычного.
        - Разве? Ведь только восемь, - усмехнулся он в ответ. - А у нас опять пирогами пахнет?
        - Яблочными, - Ксения качнула головой. - Ты чего это снег в дом тащишь?
        Виктор неуклюже всплеснул руками.
        - Ой, прости, хозяюшка.
        - Ничего, я сейчас приберу, - Ксения скользнула к чуланчику за шваброй.
        Виктор же перевёл дыхание и на мгновение застыл перед зеркалом. Его губы беззвучно шевельнулись. Однако стоило Ксении вернуться, и он снова улыбался.
        - Пойду, приму душ, а потом поужинаем, да? Ты ведь компанию-то мне составишь?
        - Я не ела, - почти удивлённо ответила Ксения. - Уснула после уборки.
        И теперь ей уже не помнилось даже то, что она видела Анастасию.
        - Поужинаем вместе, - решил Виктор.
        Всё будто бы было хорошо.
        Глава 18. Королева мечей
        Под утро Дмитрию приснилась душа цирка. Всё такая же сияющая и светлая, она стояла рядом с ним, а под их ногами разворачивалась целая картина - пестрела огнями ярмарка, повсюду стояли шатры, на углу кто-то дышал огнём, слышалась музыка, толпа танцевала, сквозь неё пробирались торговцы сладостями, а в самом центре высился купол цирка-шапито.
        Дима мельком повернулся к своей спутнице, и душа цирка взяла его за руку. В одно мгновение они воспарили над всей праздничной кутерьмой, а затем оказались уже на арене. Вот только тут было не весело и слишком тихо.
        Душа цирка приложила палец к губам и указала ему на место в первом ряду. Дима по-слушно сел, приготовившись ждать явно не представления. Только немногим позже он понял, что в центре арены высится алтарь. Дима почувствовал, как от этого странного соседства цирковых опилок и укрытого чёрной тканью алтаря по спине бегут мурашки. Он уже хотел подняться, но понял, что лишился возможности двигаться. Стало нестерпимо страшно.
        На арену неспешно вошёл некто в чёрном плаще. Его лицо скрывал капюшон, и сам он был чересчур огромного роста. Дмитрий вдруг сообразил, что наверное этот великан будет почти трёх метров в высоту. Он не заметил зрителя, а только отошёл в тень и замер там, словно тоже в ожидании.
        У Димы пересохло во рту от страха. Он уже понимал, что дальше произойдёт, хотелось кричать или зажмуриться, но он не мог даже закрыть глаза по собственной воле и продолжал смотреть. Он увидел и девушку - душу цирка, только совсем не сияющую, обычно-зеленоглазую, он узнал фокусника в смешном, расшитом серебряными звёздочками плащике, он почувствовал значительно раньше, что должно произойти и хотел бы проснуться, вот только и этого не мог.
        Блеснул клинок.

* * *
        Утром четырнадцатого декабря Екатерина Марковна дожидалась Ивана Фёдоровича у его кабинета. Она волновалась - даже своих, цирковых, уговаривать приходилось долго, что уж говорить о человеке, который всё ещё был будто бы чужой? К тому же разве не он собственноручно привёл в цирк его же погибель! Марковна на деле и простить-то это до конца не могла, как уж тут разговаривать вообще.
        Впрочем, прохаживаясь по коридору, она всё-таки сумела взять себя в руки, и когда Иван Фёдорович показался из-за угла, даже улыбнулась ему.
        - Доброе утро, - удивился директор. - А что это вы тут делаете?
        - Мне с вами поговорить нужно, доброе утро, - Екатерина Марковна чуть склонила голову, оценивающим взглядом окидывая Ивана Фёдоровича с ног до головы. - Серьёзный есть разговор.
        - Что-то не так с буфетом? - он открыл дверь своим ключом и зажёг свет, проходя к шкафу, чтобы оставить там пальто.
        Екатерина Марковна осталась стоять в центре комнаты, волнение не позволило бы ей сидеть спокойно.
        - Что-то не так со всем цирком, - решилась она.
        Иван Фёдорович обернулся и нахмурился, но в глазах его было непонимание.
        - В каком это смысле?
        - Да уж не знаю, как начать, - Екатерина Марковна смяла в руках шарф, а затем вдруг спросила: - Вот о чём вы думаете, когда вспоминаете про цирк?
        - Про наш?
        - Про любой цирк?
        Иван Фёдорович сел за стол, помедлив с ответом, но потом у него вырвалось:
        - Манеж, купол, клоуны… - и взгляд тут же стал раздражённым. - Что, пришли требовать в очередной раз переиграть программу? Невозможно это! Даже если бы я этого всеми силами захотел!
        - А вы ещё и не хотите? - подошла ближе к столу Екатерина Марковна.
        - Хочу, - всплеснул руками Иван Фёдорович. - Первый вариант сценария очень мне нравился, всё укладывалось, всё как надо было. Где только Роман нашёл этого…
        - Колесникова, - закончила за него Екатерина Марковна.
        - Александра, - хмуро кивнул Иван Фёдорович.
        - А вы знаете, что он тут уже был? Не изменился нисколько, шельмец, а ведь за это время Дима и Ксюша во взрослых людей превратились.
        - Что значит - не изменился? Это когда было-то? - Иван Фёдорович недоверчиво головой покачал. - Я этим сплетням верить не хочу.
        - Так это не сплетни, - Марковна хлопнула себя по карманам куртки. - Вот совсем не сплетни. Больше десяти лет прошло… - она вытащила несколько чуть пожелтевших фотографий. - Вот смотрите.
        Иван Фёдорович сначала обратил внимание не на мужчину, а на женщину. Она была похожа на Ксению Резниченко, но отдалённо, точно была её сестрой. И только мгновением позже он понял, что рядом с этой женщиной - Александр Колесников. Совершенно точно он, ничуть не моложе.
        - Вот он, с Настенькой-то нашей на крыльце. Эту фотографию тайком сделал Степан, всё хотел правды добиться для Виктора. Да только не успел он ему отдать фотографии.
        - А что случилось? - растерянно переспросил Иван Фёдорович, будто бы это было важнее, чем то, что он видел своими глазами.
        - Увёз Колесников её. И они разбились, - Марковна чуть помолчала. - Погибла Настенька.
        - Как же это? - Иван Фёдорович потёр начавший наливаться болью висок. - Ничего не понимаю.
        - Кто ж тут разберётся, - Катерина Марковна вздохнула. - Каким-то образом Колесников выжил, да ещё и старость его не взяла. Анастасия Резниченко кровью своей отвела его от нашего цирка, но вот он вернулся.
        - Это уже мистика какая-то началась, - Иван Фёдорович оторвал взгляд от снимков. - На правду ничуть не похоже.
        - Может, и не похоже, для человека-то нециркового, да только цирк весь из мистики состоит, если хотите, - раздражённо отвернувшись, Катерина Марковна замолчала, обдумывая, что же дальше рассказывать.
        - Вот не надо мне этим в глаза тыкать, - несмело возразил ей Иван Фёдорович. - Ясно уже, что-то тут не так. Да и… жуть на меня наводит Александр, не могу понять, отчего он мне некоторое время… вроде как симпатичен был.
        - Потому что колдовство это, - отмахнулась Екатерина. - Колдовство, да ещё самое чёрное. Нужна ему душа цирка, вот он и расстарался, да нет больше Настеньки, некому отвести беду.
        - Душа цирка… - оторопел Иван Фёдорович.
        - Сгорит наш цирк! Когда там у него репетиция? - Марковна снова повернулась.
        - Так вчера была одна и вторая сегодня. И что значит - сгорит?
        - Опоздали! - не услышала вопроса Екатерина и заметалась по кабинету. - Опоздали! Сегодня сгубит он нашу девочку…
        Она выудила из кармана мобильный и набрала сообщение Дмитрию, только после этого обратив внимание на недоумевающего директора.
        - Какую девочку? Как - сгубит? Что за душа цирка? Куда опоздали? - перечислил он вопросы, и лицо его становилось всё более удивлённым.
        - Сегодня на репетиции случится всё! - отрезала Катерина Марковна. - Если вы хотите цирк сохранить, то должны быть с нами!
        - То есть?!
        - Сначала соглашайтесь, - настаивала она. - Сначала я должна увидеть, что вы поверили.
        - Да как в эту чушь поверить можно?! - он поднялся, опираясь на стол. - Что тут вообще происходит?
        - И не надо на меня голос повышать! - Катерина Марковна выдохнула. - Слушайте, повторять не буду. Александр жаждет заполучить душу цирка. Он уже загнал её в Ксению, обманул девчонку сольным номером. Сегодня же он её и вовсе убьёт. И есть только один способ помешать ему - если мы все вместе сплотимся. Если все разом…
        - Что, только меня не хватает? - Иван Фёдорович снова коснулся виска. - Что за бред?
        - Только вас.
        Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Катерина Марковна уже готова была силой утащить директора в подсобку, где и продержать связанным до того самого момента, как они все должны появиться на манеже, но тут Иван Фёдорович вздохнул.
        - Я не очень-то в эту магию-шмагию верю… Но фигурка ведь от головной боли защищает, да… Как-то так это получается, если ничего такого-то нет? - он растерянно развёл руками. - Стоило Александру появиться, как всё наперекосяк пошло, уж не знаю, колдовство это или как, но всё он нам испортил. И себя понять не могу, то одно думал о нём, то другое. В первый раз готов был взашей вытолкать, потом сам же на всё согласился. Отчего я так? Гипноз, может? Я… не знаю, - он прикрыл глаза. - Больно это всё.
        - Иван Фёдорович? - окликнула его Катерина Марковна.
        - Я всегда мечтал с цирком близко соприкоснуться, грезил этим. Что ж мне теперь его терять? Если говорите, что нужно клоуном рядиться и по манежу бегать, так может, вы и знаете-то получше? Ну, так надо?
        - Так, - кивнула Марковна, удивляясь, что не успела ведь даже и слова об этом сказать.
        - Ну, значит, надо побегать, - он горько усмехнулся. - Так вся труппа будет?
        - И Николай придёт, - отчего-то добавила Катерина. - Он за цирк душой переживает.
        - Сегодня на семь Александр записан, - Иван Фёдорович подошёл к Катерине Марковне и неожиданно протянул ей руку. - Пусть это наша авантюра будет, даже если вы разыграть меня решили.
        - Хорошо, - у неё не было причины не доверять, и план, казалось бы, обрёл более чёткие формы. Загадывать Катерина Марковна боялась, но надеяться запретить себе не могла. Она сжала ладонь Ивана Фёдоровича двумя руками.

* * *
        Виктор ушёл из дома намного раньше, чем нужно. Он отчаянно переживал и не хотел, чтобы Ксения что-то заметила. Уж лучше было побродить по улицам или доехать к Степану. Однако оказавшись в парке, Виктор всё же двинулся прямиком к цирку. Его тянуло туда как магнитом.
        Вчера они успели переговорить со всеми, кроме Ивана Фёдоровича. Дмитрий обещал позвонить, едва Екатерина узнает подробности о репетиции, но почему-то - хоть Ксения ничего такого не говорила - Виктор был уверен, что всё решится этим вечером.
        Он знал, он чуял, как знал и чуял неотвратимость беды в тот день, когда Анастасия уходила из дома. Тогда он прогнал это ощущение, но теперь ничего не мог с ним сделать. Настенька, его Настенька не должна была умереть напрасно. И он собирался сделать всё, что в его силах, только бы отстоять цирк, который она спасала.
        Только бы не оказалось поздно. Только бы можно было повернуть вспять колдовство.
        Виктор остановился у заметённой снегом лавочки, рассматривая здание цирка, как притаившегося зверя. Там, внутри, действительно ожидало что-то недоброе, и Виктор медлил входить.
        Зазвонил мобильный, и он некоторое время шарил по карманам - руки так задрожали, что не сразу удалось вытащить телефон.
        - Дима? - спросил он.
        - Да, Виктор Анатольевич, сегодня в семь. Вы сейчас дома?
        - Нет, я… гуляю. Вот, совсем близко уже.
        - Вы приходите, - Морозов замялся. - Жутко тут без вас, Виктор Анатольевич.
        - Я сейчас, сейчас уже буду, - пообещал Виктор и отключился.
        Странно было слышать это «без вас», точно он герой какой-то, словно это он только и может спасти цирк. Не так всё, не так! Настенька была хранителем, Настенька, а он, шут, примазался только.
        «Ты прости меня, милая, - повторял он про себя. - Прости, я из кожи вон вылезу, но сделаю, сделаю, Настя!»
        Пошёл снег, и Виктор углядел в этом знак. Надежда была ещё, надежда, пусть и маленькая.
        Он направился к чёрному входу, отчего-то именно так было правильно.

* * *
        Александр пришёл в цирк около пяти и сначала надолго задержался в холле. С помощью одного из амулетов он придирчиво осмотрел зеркала. Отражения проносились в них, как если бы это были экраны, где демонстрировалась плёнка на обратной перемотке.
        Но в холле сегодня побывало совсем немного людей. Колесников увидел Ивана Фёдоровича, пару акробатов и одного из работников. Ни вздорной женщины из буфета, чьё имя он упорно забывал, ни мальчишки-рыцаря, ни отца Ксении он не приметил. Прежде все они после окончания ремонта выбирали именно центральный вход, зачем бы им было изменять своим привычкам?
        Александр усмехнулся своей счастливой звезде. Ещё утром он вытаскивал карту, и то оказалась Башня. Как заманчиво выглядел этот символ. Да, именно падением закончится сегодняшний вечер, Ксения рухнет из-под купола, навсегда отдавая в его власть душу цирка.
        Сладость предвкушения заставляла Александра улыбаться.
        Он прошёл в гримёрку, которую Иван Фёдорович раньше выделил ему. Конечно, сразу было ясно, что ранее это помещение служило, разве что, подсобкой, но Александру было всё равно. Может, являйся он артистом, его бы такое положение вещей оскорбляло, тем более что гримёрка клоунов теперь вроде бы пустовала, но он был выше всего этого. Комнатка требовалась, только чтобы собраться с мыслями и немного расслабиться.
        Сегодня долгая битва наконец-то увенчается его победой. Нельзя совершить ни одного неверного хода, как бы он ни был уверен. Потому Александр закрыл дверь на ключ и принялся повторять магические формулы одну за другой. Неподалёку дрожала в нетерпении сеть его заклинаний, звенела, хоть никто того не слышал, дышала и звала к себе душу цирка.

* * *
        Ксении очень не хотелось отправляться на вечернюю репетицию, но даже с отцом на эту тему она посоветоваться не могла - Виктор с утра собрался и куда-то ушёл, а ближе к шести у него и мобильный не отвечал. Ксения утешала себя, что телефон разрядился, такое и прежде случалось, но всё же тревога заставляла её идти быстрее. Здания цирка было почти не видно за густыми хлопьями снега, и Ксения успела пожалеть, что решилась на прогулку через парк вместо того, чтобы доехать маршруткой.
        Наконец она взбежала по ступенькам и вошла в холл. В цирке стояла оглушающая тишина, точно никого там больше не было. Впрочем, кому бы вздумалось задерживаться до шести? Ксения сдёрнула шапку с волос, отряхивая снег, посмотрела на своё отражение и удивилась тому, насколько сегодня похожа на мать. Но пялиться в зеркало было некогда, так что она направилась к лестнице.
        Интересно, пришёл ли уже Александр?
        Впервые Ксения чувствовала, как ей вообще не хочется на манеж, до тошноты и отвращения, точно ей нездоровилось. Но на самом-то деле всё было в порядке, просто неизвестно откуда накатила странная лень. Переодеваясь, Ксения несколько раз повторила про себя, что должна быть сильной ради матери. Но сегодня эта мантра нисколько не помогла.
        Проходя по сумрачным коридорам, Ксения на секунду задумалась, отчего вдруг все лампы стали такими тусклыми? Разве раньше не казалось, что они сияют как солнышки? Весь цирк будто стал гораздо мрачнее, почему она прежде ничего такого не замечала? Как во сне жила!
        Перед выходом на манеж Ксения помедлила, но затем взяла себя в руки и преодолела последние метры. Арена встретила её таким же тусклым освещением. Очень низко над золотящимся кругом висела трапеция, чуть поодаль от неё на подставке возвышался хрустальный шар, в котором что-то искрилось и мельтешило. По бортику манежа через равные промежутки стояли свечи, но не горели.
        Ксения сделала ещё несколько шагов, озираясь, однако Александра не заметила. Странно, но разве в прошлый раз не было стеклянного шкафа? Что же это за номер такой, что от неё требуется? Ей очень не нравилась атмосфера, и эти свечи, и зловещая тишина, сердце отчего-то забилось часто-часто.
        Остановившись около хрустального шара, Ксения против собственной воли и желания склонилась над ним. Он притягивал взгляд, привлекал и очаровывал, но то было неприятное чувство, она не могла бороться с этим ощущением, потому и вгляделась в пестрящий свет. На миг ей показалось, что она видит, как изнутри шара на неё смотрит светлое, почти прозрачное лицо, смотрит, безмолвно крича. Так страшно!
        - Ксения! - раздался тут голос Александра. - Рад вас видеть!
        - Что я должна делать? - спросила она, отшатываясь от хрустальной сферы, будто бы смотреться туда было запрещено, и Колесников застукал её на преступлении.
        - Этот фокус - иллюзия с зеркалами, - с охотой стал рассказывать Александр, приближаясь к ней. - Вам, Ксения, надо сесть на трапецию и качаться, точно на качелях, в определённый момент зеркала поймают вас, и зрителям покажется, что вы падаете, а потом - летите без всяких дополнительных средств! Никакой опасности! На самом деле вы останетесь на трапеции и продолжите раскачиваться, пока механизм не опустит вас назад на арену.
        - Мне нужна страховка, - напомнила Ксения. Она видела, что страховочного пояса на месте нет.
        - Не понадобится, - отмахнулся Александр, и взгляд его на мгновение потемнел. Ксении показалось, что она уже падает. Виски заломило, мысли улетучились, и она сама собой повторила:
        - Не понадобится.
        Никаких сомнений больше не возникло, Ксения прошла к трапеции и послушно села на неё, удерживаясь двумя руками. Подумаешь, покачаться на высоте! Да у неё десяток трюков во много раз сложнее и опаснее. Не нужна для такой мелочи никакая страховка. Равнодушно оглядев арену, она даже пожала плечами. В глубине души всё же шевельнулась тревога, но Ксения быстро задавила её.
        - Когда начинаем? - спросила она. Не терпелось побыстрее закончить с этой неприятной обязанностью.
        - Прямо сейчас, - Александр хлопнул в ладоши.
        Звук разнёсся над пустыми зрительными рядами, отразился эхом от купола, показавшись Ксении отголоском майского грома. Она вздрогнула, но в тот же момент трапеция плавно заскользила вверх. Ксения представила, как Митяй, который обычно этим заведовал, и теперь смотрит на неё. Иногда думать о том, что работники сцены незримо наблюдают и волнуются о каждом артисте, утешало. Видел бы её сейчас Дмитрий, что бы он сказал? Наверное, ему не понравилось бы…
        Раскачиваясь, Ксения закрыла глаза, задумавшись о Диме. Где-то внизу Александр что-то говорил - звук поднимался под купол искажённо, изломанно, и, конечно, Ксении было не разобрать слова. Внезапно у неё словно намокли ладони. Они скользили, не позволяя ухватиться покрепче. Чуть насторожившись, Ксения отняла одну руку, чтобы рассмотреть пальцы, и вскрикнула, потому что вся поверхность ладоней алела свежей кровью. Кровь струилась из пор кожи, капала на тренировочное трико, и Ксения дёрнулась, переводя взгляд на вторую руку. С той происходило то же самое, красные капельки медленно текли вниз из-под пальцев.
        Ксения закричала от испуга, и в этот момент внизу загорелись свечи. Арену вычертило пунктиром зеленоватых огоньков. Не понимая, что делает и зачем, Ксения встала на трапеции, удерживаясь лишь одной рукой. Ступни тоже скользили, трапецию крутило и шатало так, будто под куполом цирка гулял жуткий ветер, но Ксения ничего этого уже не понимала. У неё стремительно темнело в глазах.
        Внизу раздался странный, даже страшный шум. Больше не в силах удерживаться, Ксения соскользнула со снаряда и почувствовала только, что падает, падает, и ей не за что схватиться. Она помнила, что её не ждёт никакая страховочная сетка.

* * *
        К шести вся труппа была уже в сборе. Виктор, уже загримированный, наспех рисовал весёлые лица остальным. Степан помогал ему, иногда отпуская смешные комментарии.
        - Ты мне пострашнее малюй, - сказал Виктору Иван Фёдорович. Он взволнованно оглядывал полных решимости людей и силился понять, что они делают и зачем.
        - Не пострашнее, а посмешнее, - поправил его Виктор. - Страхом не наша очередь заведовать.
        - Молчи уж лучше, Витя, - одёрнул его Степан. - Вот лучше посмотри, Дима-то отлично выглядит.
        Дима кривовато усмехнулся.
        - Клоун-хромоножка, звезда сезона!
        - Тихо! - Екатерина Марковна успела не только раскрасить лицо, но и переодеться в роскошный костюм арлекины. - Нам смеяться надо, а мы только горечь излучаем.
        - Как же тут смеяться? - возмутился вдруг Геннадий. - Что за бредню мы тут разыгрываем?
        - Нельзя сомневаться, когда сражаешься за дело правое! - укоризненно напомнил ему Николай Васильевич. - Гена, лучше анекдот нам расскажи.
        На удивление Дикий послушался. Слово за слово, но каждый вдруг начал вспоминать смешные истории, скоро уже смех звучал совершенно искренний, а может, всем уже стало настолько не по себе, что это начиналась общая истерика, разбираться времени не было.
        В семь часов Екатерина Марковна оглядела смеющуюся труппу и скомандовала:
        - Ну, Витя, веди!
        Виктор встряхнулся и, захохотав так заливисто, как только умел, выскочил за дверь и помчался к выходу на арену. Он вылетел через форганг и сразу же заметил Колесникова. Тот замер в центре, глядя вверх, бледное лицо точно сияло изнутри.
        Пусть смех продолжал рваться из груди, Виктор тоже запрокинул голову и увидел Ксению. Она качалась на трапеции, едва удерживаясь одной рукой. Стояла так неуверенно, точно готовилась упасть.
        Виктор смеялся, смех словно жил в нём сам по себе, рядом с ним хохотали - заливисто и нескромно - все остальные. Они окружали Колесникова, и тому пришлось оглядеться, вскрикнуть что-то - ни слова оказалось не разобрать. Время замедлилось, Виктор видел вокруг разноцветные лица и смеялся, смеялся, пока сердце отчаянно ныло, пока страх сжимал горло, отчего-то совсем не мешая хохоту прорываться наружу.
        Рядом с Виктором тыкал в Александра пальцами, держась за живот, Дима. Грим у него размазался, потому что хохотал он до слёз. Глядя на него, и остальные тоже стали тыкать в Колесникова, кто-то хлопнул его по спине, Екатерина Марковна, смеясь, мазнула ему по лицу белым гримом, ничуть не смущаясь того, что делает.
        Арена точно вращалась, где-то высоко слышался крик, но никто и ничего уже не мог разобрать. Кутерьма, от которой захватывало дыхание, какофония, мерцающий зеленоватый свет… все они будто бы оказались во сне, в странном кошмаре, который пугал и веселил одновременно.
        Глава 19. Башня
        Очередная ярмарка шумела и взрывалась огнями фейерверков. Двое подростков, похожие друг на друга как две капли воды, сидели поодаль от шумного веселья. Один всё время перетасовывал колоду карт, да так ловко, что на это можно было засмотреться, второй же мечтательно улыбался.
        - Давай я заработаю нам на ужин, - наконец предложил он, повернувшись к брату, тот недовольно скривился.
        - Опять будешь кривляться? - фыркнул он.
        - У нас нет ни монетки, но посмотри, сколько тут людей, я за полчаса соберу столько, чтобы можно было перекусить, - первый вздохнул. - Не упрямься, ты можешь даже не смотреть…
        - Да делай, что хочешь, шут гороховый, - второй отвернулся. - Всё равно ничего другого ты не умеешь.
        - У тебя с фокусами тоже не очень получается, - всё же уколол его первый и спрыгнул с заборчика, где они отдыхали. - Я всего лишь хочу, чтобы ты был сыт…
        - С тех пор, как умер отец, ты только и делаешь, что дурачишься, выдавая это за единственный способ прокормиться, - язвительно заметил второй. - Я хотя бы стараюсь проникнуться более глубоким искусством.
        - Ага, фокусничеством, - отмахнулся первый и убежал в толпу, сдёрнув с головы шапку.
        Второй зло посмотрел ему вслед и пробормотал: «Много ты понимаешь в магии, младший». Разницы меж ними было в десять минут, но всё же и такая малость заставляла его считать себя капельку лучше.
        Они не знали матери, та умерла родами, отец же был пьяница, так что многого дать им не мог, а когда он умер, братьям приходилось поневоле держаться друг за друга, хоть они чаще спорили и ссорились, чем решали свои проблемы миром. Чем старше они становились, тем больше один жаждал научиться настоящему магическому искусству, тем лучше получалось у второго веселить людей.
        Вернулся он почти через час и первым делом швырнул брату красное яблоко.
        - Вот, держи, попробуй, мякоть точно сахар.
        Второй покривился, но всё-таки откусил кусочек.
        - Мы сможем даже заночевать под крышей, смотри, - не обратив внимания на реакцию, продолжал первый. В шапке его был полно мелких монет. - Пойдём скорее, я знаю, где лучшие пирожки на ярмарке.
        - Дай-ка сюда, а то растеряешь, - второй сгрёб деньги в кошель. - Пойдём.
        Теперь они уже вместе влились в пёструю толпу.
        Тем же вечером они вдвоём уснули в амбаре, но ближе к утру там же оказалось ещё несколько человек, и пока первый спал, второй настороженно всматривался в темноту, опасаясь, что их обворуют. Тогда-то он и услышал:
        - Да, у стен столицы сейчас стоит цирк, не чета местным затейникам, - медленно говорил старый мужчина. - Недавно я оттуда, сам бывал на представлении. Иллюзии там творит, не поверишь, Дьявол.
        - Кто же мог допустить такое?! - ахнул другой.
        - Так а кто ему запретит? Ни один священник с такой силищей не совладает. Зато иллюзии его настолько хороши, что люди о себе забывают. Вот уж где магия, а не дешёвка с картами. Эх, красиво, да… Чудеса! Тебе не понять, ты-то там не был.
        - Говорят, завтра с этого двора отправляется в столицу обоз, вот надо бы напроситься с ними.
        - Навряд ли возьмут…
        До столицы путь был неблизким, но неспящий брат уже знал, что обязан туда попасть, напроситься в ученики таинственному фокуснику. Пусть о нём судачат, что это дьявол, но разве тот существует?
        - Эй, - толкнул он брата. - С утра надо к обозу пристраиваться.
        - Что? - прошептал тот спросонья.
        - Говорю, с утра идём с обозом в столицу.
        - Но мы здесь можем заработать больше!
        - Я старший, я буду сам решать, - отбрил второй.
        Первый, ворча, зарылся поглубже в сено.
        Ранним утром второй растолкал его, и они выскользнули в туман, прислушиваясь, где переговариваются обозники. Подобравшись к телеге, загруженной бесформенными тюками, они нырнули под рогожу и вскоре почувствовали, как колёса пришли в движение. Медленно-медленно обоз покидал деревню, направляясь к столице.

* * *
        Их обнаружили только на следующий день, но «младший» так развеселил обозников, что те решили позволить братьям продолжать путь. Разговоров на привале было только о цирковом дьяволе, и вскоре «младший» понял, на что рассчитывает его брат. Тем же вечером, едва затихла беседа, он схватил брата за шиворот и уволок от костра в темноту.
        - Ты с ума сошёл? Хочешь пойти в ученики к дьяволу?
        - Вот уж кто точно сведущ в магии, - холодно отозвался второй. - Так что да, я этого хочу!
        - Я не поеду с тобой!
        - Да и оставайся, до ближайшей деревни день пути, погибай на радость местному зверью, глупец и шут! - почти закричал он.
        Они смотрели друг на друга, и «младший» всё ещё сжимал ворот рубахи старшего.
        - Ты погубишь себя, - и он отпустил ткань. - Погубишь!
        - Будто может быть что-то хуже, чем кривляться перед другими людьми! - «старший» повернулся спиной. - Будто можно унизиться больше.
        - Я не унижаюсь!
        - Ну конечно! Ты радуешься своему «дару», наслаждаешься им. И только мне приходится краснеть за нас обоих, - он сплюнул, а когда повернулся, озадаченный, что не последовало ответа, то понял, что стоит совершенно один в темноте. «Младший» исчез.

* * *
        Взрослые пожалели мальчишку, и «старший» всё же добрался до столицы. Злость на покинувшего его брата постепенно превратилась в ненависть ко всем шутам на свете. Это они, их дурацкое веселье лишили его последней семьи. Сердце «старшего» кровоточило и страдало, потому он все силы положил на достижение цели. Ведь стоит овладеть магией, и он с лёгкостью отыщет пропавшего.
        Он пробрался на представление тайком, сидел в самом тёмном углу и видел собственными глазами, как прекрасен и талантлив тёмный маг. Он не выпускал голубей, не тащил зайцев из шляпы, не играл картами и платками. Его магия была зеркальной, чудесной, сияющей, и люди хлопали и ахали, бросая цветы на золотой круг манежа.
        Восхищённый, в тот же вечер «старший» подкараулил фокусника у шатра. Сгущались сумерки, и в них тот действительно казался дьяволом. Красивое лицо притягивало и отталкивало одновременно, ледяной взгляд пронзал насквозь.
        - Хочу стать вашим учеником, - «старший» упал на колени, хватая творца иллюзий за плащ.
        - Учеником? - засмеялся тот. - Вот куда ты метишь. Учиться у меня трудно, малыш.
        - Мне всё равно, я всё вынесу!
        - Сначала нужно тебя проверить, слышал ли ты когда-нибудь о душе цирка, а?
        «Старший» лишь помотал головой. Фокусник схватил его за плечо и заставил подняться, а затем потащил к себе в фургончик, не обращая внимания, что мальчишке больно. Лишь закрыв за собой двери, он отпустил «старшего».
        Пока тот растирал занывшее плечо, фокусник зажёг пару свечей и уселся в кресло.
        - Душа цирка одна на весь мир, - сказал он чуть брезгливо. - Для мага она настоящее сокровище. Столько сил! Но её не так-то просто изловить. Я обошёл столько городов и стран, чтобы добраться до неё, и вот теперь она здесь, затаилась в хрупком тельце акробатки.
        «Старший» видел сегодня эту девушку. Ей едва ли исполнилось семнадцать. Ах, как она летала под куполом, как она парила там, будто и вовсе не была человеческим существом.
        - Я бы и сам нашёл способ поймать душу, но для тебя это будет хорошей проверкой. Убеди акробатку прийти в шатёр цирка к полуночи в субботу. Как раз в полнолуние. Сделаешь - станешь моим учеником.
        - Сделаю, - пообещал «старший», непременно сделаю.
        Он выскользнул из фургона и забился под него, чтобы переждать ночь, а уже утром отправился в цирк - наниматься уборщиком.

* * *
        «Младшего» подобрал на тракте всадник и привёз в столицу, обогнав обоз на целых три дня. Не умея ничего лучше, чем веселить людей, «младший» скоро оказался среди помощников местных жонглёров и клоунов. Ему обещали, что скоро даже выпустят на арену. Чаще всего же его ставили развлекать толпу, что изнывала в очереди за билетами.
        Теперь лицо его всё время было выбелено, а нос разрисован красным, на щеках алели солнца. Ему нравился этот облик.
        «Старший» не узнал его, даже когда прошёл совсем близко, и это было больно, но «младший» успокоил себя - позже он непременно откроется брату, а сейчас нужно работать, нужно дарить смех людям.
        С акробаткой они подружились первым же вечером, и в свободные минуты он прибегал к ней, вручал леденец или конфету и, краснея, уносился прочь. Она была старше всего на полтора года, но ему казалось, что на целую жизнь.

* * *
        Отпущенный срок шёл, два брата почти не пересекались под пологом цирка и между фургончиков, где жили артисты. Никто и не заметил, как мальчишки схожи лицом. Это и обмануло акробатку. Признав нового друга в «старшем» она согласилась пойти ночью на манеж.
        - Я покажу тебе фокус, - обещал он. Акробатка же так привыкла к шуткам, что не заподозрила ничего странного. А, быть может, сама судьба вела её в ту ночь.
        Когда они проходили мимо костра, у которого улеглись спать жонглёры - ночь была на редкость душная, над городом собиралась гроза, их заприметил «младший». Удивившись и почуяв неладное, он осторожно побежал следом, скрываясь в тенях и стараясь даже не дышать лишний раз.
        Манеж освещался тремя факелами, воткнутыми в песок. Посреди него возвышался алтарь. Иллюзионист стоял рядом с ним, пряча руки в широкие рукава тёмной мантии, расшитой серебром.
        Когда в кругу неясного света появились акробатка с мальчишкой, он негромко засмеялся.
        - Вот ты и пришла, - и тут же вокруг арены поднялось пламя. - Теперь не сбежишь.
        Акробатка метнулась назад, но отшатнулась от пламени, а иллюзионист, даже не глянув на неё больше, подошёл к «старшему».
        - Ты хотел учиться. Вот тебе нож. Вырежи её сердце. Так начинается магия.
        Тёмный клинок лёг ему в ладонь, и тотчас же его замутило. Он затравленно огляделся, но желание получить настоящие магические силы, восторжествовало над совестью и разумом, и он сделал шаг к акробатке. Та попятилась и неожиданно упёрлась спиной в холодный алтарный камень.
        - Убей её и получишь всё, что пожелаешь, - продолжал иллюзионист. Голос его звучал подобно раскатам грома, вторя ему над цирковым шатром загремело - пришла гроза.
        Никто не заметил, что за языками пламени пробирается ещё один мальчишка. Лицо его было по-прежнему раскрашено гримом.
        Руки «старшего» дрожали, но он приближался, почти решившись на убийство, как вдруг кто-то прыгнул ему на спину. Брат его, не испугавшись огня, со смехом перелетел через преграду.
        - Отдай нож, - хохотал он отчаянно. Акробатка, узнав его, тоже засмеялась, разворачиваясь к иллюзионисту, что как будто стал выше и шире в плечах.
        - Ты меня не получишь, у меня есть защитник!
        - Он всего лишь мальчишка, - сквозь капюшон мантии взвились вверх рога, на арене стоял сам Дьявол. - Я смету его одной рукой.
        Но что-то было не так, он не мог дотянуться до мальчишки-шута, а тот боролся с братом и почти отобрал тёмный клинок. На лице его цвела победная улыбка, он смеялся, смеялся и не собирался переставать.
        - Ты будешь моей, - загрохотал Дьявол. Свет молнии был таким ярким, что его видно было сквозь ткань шатра, гром расколол небеса. - Убей её, ученик!
        Покорённый и сломленный дьявольской волей, «старший» рванулся из рук брата и повернулся к акробатке, занося нож. Но «младший» в последний момент прыгнул вперёд, и когда лезвие опустилось, на арену хлынула не кровь девушки, а его собственная.
        - Что же ты делаешь, брат? - усмехнулся он горько, падая лицом в свежий песок.
        Только тогда вдруг «старший» узнал под гримом шута человека, ближе которого у него никогда не было. Душа цирка хлопнула в ладоши, и голос её на мгновение поглотил шум ливня и рокот грозы:
        - Заклинаю невинной кровью и силой чистой души, всегда преданной радости, никогда тебе не воплотиться больше, никогда не протягивать рук ко мне. Да буду я разбита на тысячу кусков, не собрать тебе их все до скончания века.
        Снова вспыхнула молния, и по арене вдруг разлетелись тысячи язычков синего пламени. Дьявол закричал, а пламя перекинулось на него и за мгновение не оставило даже пепла, тут же погаснув. Но «старший» не видел ничего такого, он смотрел на ладони, испачканные в крови, он умолял брата встать, он рыдал, и горе его было так велико, так жутко, что даже о магии он ничего не помнил.
        Не знал он и как выбрался из шатра, не заметил, что стоило только выйти, как начался пожар - в украшенный флажками купол ударила молния. Он шёл мимо фургончиков, мимо спешащих людей, пока не обессилел и не повалился далеко в поле, и дождь вымочил его до нитки.
        Сны были похожи на чёрную пелену. Он надрывно звал брата и не знал, как теперь жить с этим грузом вины. Блуждая во тьме, он вдруг заметил свет и пошёл к нему, пусть тот и отливал кровавым. Среди сумрака выросла фигура Дьявола, лишённая всякой красоты, внушающая только страх.
        - Хочешь избавиться от боли? - спросил он.
        - Верни мне брата, - попросил «старший».
        - Твоя глупость помешала мне воплотить план, над которым я столько трудился. Ты наказан, - засмеялся Дьявол. - Но ты сам вызвался быть моим учеником, и я знаю, как тебе искупить вину. Собери все осколки души цирка и верни их мне. Пока ты будешь заниматься этим, тебе не страшны болезни и боль, сила твоя будет настолько велика, насколько потребуется, чтобы справиться с заданием. И вот ещё что… Забудь.
        Проснувшись, «старший» озадаченно осмотрелся. Неподалёку высилась столица. В душе его было тихо и спокойно, никаких эмоций. Поднявшись, он направился к городу. Нужно было многое сделать.

* * *
        В смеющихся лицах вокруг себя Александр видел прошлое, воспоминания нахлынули на него, заставив утратить дар речи. Он только безмолвно открывал рот, но ни единого слова не вырывалось наружу. Сломленный волной образов, Александр упал на колени, он понял, что его лицо на самом деле ничуть ему не принадлежало, потому что с братом он был единым целым! И сам же, собственными руками неосторожно оборвал связь.
        Наконец из груди его вырвался первый звук, хриплый вопль, в котором не было ничего человеческого. Мельтешащие рядом лица, люди, огни закружились в нескончаемом хороводе, и Колесников закрыл глаза, внезапно сознавая, что и имя своё он утратил, что ни Александром, ни Колесниковым на самом деле он не является.
        Где-то вверху зазвучал высокий женский крик. Он звенел в воздухе так долго, так нескончаемо, что Александр невольно запрокинул голову. Время для него замедлилось, почти остановилось, он видел с пугающей ясностью, как падает, бесконечно падает окутанная сиянием фигурка акробатки. Ксения сорвалась с трапеции и летела вниз, навстречу своей гибели, навстречу его колдовству… Вот только у него не осталось ни капли силы, ведь вся магия была чужой, всё, что он считал собственным, было дано ему извне, дано за жизнь брата.
        Брат пришёл и отнял это.
        Он виделся Александру за спинами внезапно замерших в напряжении людей, он чудился в каждом языке пламени, он кровавой болью всходил у него внутри. Но смеялся, продолжал смеяться, не мог не смеяться.
        Александр и сам расхохотался, потому что иначе нельзя было выразить распинавшее его отчаяние. Его планы рухнули, Башня, что он столько раз вытаскивал из колоды, была обещана именно ему, а не кому-то другому. Таро не обманывали и не лгали, он не сумел растолковать их, слишком увлёкся своими успехами, за что и поплатился.
        Краем глаза он заметил, как Рыцарь чаш ринулся спасти хрупкую девочку, его жертву. Это было тщетно, тщетно, но доброе сердце не ведало преград. Оно рвалось вперёд, не взирая ни на что. Александр не желал видеть миг падения, в натянувшемся струнами воздухе он отвернулся и вдруг встретил взгляд тёмных глаз, в которых сияли звёзды.
        Душа цирка стояла напротив него.
        - Кончено, - прошептала она только губами.
        И тут вместо неё появилась другая. Александр узнал её лицо. Это была та женщина…
        Ах да, Анастасия! Как жутко было вспомнить и это. Анастасия, которая своей гибелью заставила его забыть об этом цирке! Анастасия, что являлась совершенным хранителем, лучшим из всех, кого он встречал когда-либо, та, кто принёс себя в жертву, чтобы не дать ему завершить начатое.
        Да если б он только помнил, сунулся бы он сюда? Здесь угнездилась такая сила, которую он сломить не мог. И снова горечь пролилась усмешкой. Анастасия тоже улыбнулась, но в этом не было ни грамма прощения, она сделала своё дело и приняла его поражение. Она пришла засвидетельствовать, что он отступился навеки.
        И тут время лопнуло и разлетелось осколками, Ксения, потеряв сознание, зависла в метре над полом, и Дмитрий взял её прямо из воздуха. Безвольно откинув голову, она лежала у него на руках, и над ней сияла другая акробатка - стройнее и удивительнее. Она раскинула руки, её длинные волосы мягко шевелились, будто на самом деле воздух был водой. Очень медленно она опустилась, но всё равно не коснулась ступнями арены.
        Вся труппа теперь видела, что душа цирка на самом деле существует. Не осталось сомнения ни у кого, да и как могло быть иначе, когда она оказалась так близко. Иван Фёдорович рассеянно смазал яркий грим с лица, Николай Васильевич протянул к ней руку, а затем и все остальные разошлись широким кругом, в центре которого стоял Дмитрий с Ксенией на руках. Душа цирка замерла напротив него, потянулась, погладив мимолётно по щеке, и только потом оглянулась на остальных.
        Паря над ареной, она дотронулась до каждого - Виктора коснулась напротив сердца, Степану растрепала волосы, Геннадию заглянула в глаза… Она провела ладонями по плечам Савельевых, она улыбнулась Антону и Дарье, даже Аркадия поймала за руки, сложила их лодочкой и будто вдохнула в них что-то. Екатерину Марковну она на мгновение обняла, а затем взяла в ладони лицо Ивана Фёдоровича. Он смешно выдохнул и прошептал:
        - Я понял, понял…
        Отступив и ещё раз и осмотрев труппу, душа цирка скользнула к Александру. Тот, никем не замеченный, так и оставался на арене, не поднявшийся с колен и даже не обернувшийся к ней. Душа цирка опустила ладони ему на плечи.
        В тот же миг Александра охватило пламя, не жаркий огонь, а будто серебряное сияние, раскатившееся волной по всему телу, искрящееся, но словно и не горячее вовсе. Колесников дёрнулся, но поник, принимая этот дар или суд - кто же знал, что на самом деле это было.
        Свет на мгновение вспыхнул так ярко, что всем пришлось зажмуриться, а когда они сумели открыть глаза, Александра уже не было, даже следа от него не осталось. Исчезла с ним вместе и душа цирка. Вместо неё на манеже стояла Анастасия. В безмолвии она приблизилась к Виктору, мягко поцеловала его и… тоже растворилась в воздухе.
        Ксения пока не пришла в себя, но дыхание её выровнялось, и лицо уже не было мертвенно-бледным. Виктор подошёл к Дмитрию и тихо сказал:
        - Ну вот и обошлось всё, что ли?
        Тот только кивнул, переступил с ноги на ногу и… вдруг понял, что хромота исчезла. Заметив что-то в его лице, Виктор настороженно коснулся груди и нахмурился.
        - Э, что-то она с нами сделала.
        Он оглянулся на остальных, но, похоже, вся труппа заметила изменения и теперь тихонько переговаривалась.
        - Эй, - слабо окликнул всех Иван Фёдорович. - А сможем мы… старую программу вернуть, а? Ту, первую… Всем же так нравилось.
        - Только Ксения свой номер заслужила, - безапелляционно заявили Савельевы хором, такого единодушия в них давненько не бывало.
        - Да-да, заслужила, - Иван Фёдорович глянул на акробатку. - Пора нам, что ли, с арены убраться. Давайте-ка в буфет, а?
        Спорить с ним никто не стал, шумной гурьбой труппа ринулась через форганг, будто только что закончилось представление и они, раскланявшись, мчались отдыхать.

* * *
        Ксения открыла глаза и удивлённо огляделась. Он была в буфете, лежала на составленных стульях, головой у отца на коленях, под шеей оказался заботливо свёрнутый из куртки валик.
        - Что случилось? - спросила она. Виктор усмехнулся.
        - Вот, программу передёрнули… - словно извиняясь, сказал он, не зная ещё, стоит ли упоминать Колесникова.
        - Как передёрнули? Аркадий же хороший сценарий написал, как раз вы со Степаном главную роль играете…
        Ксения не помнила событий, связанных с Колесниковым, и Виктор помог ей сесть, тут же утешая:
        - Так тебе же номер выделили, сольный, как мечтала.
        - Шутишь, что ли? - Ксения потёрла висок.
        - О, ну наконец, ты как себя чувствуешь, звезда? - подошла Валентина. - Ты осторожнее с обмороками, у тебя номер сложный. Ты хорошо ешь?
        - Да, - Ксения недоумевающе смотрела на неё. - Вы меня разыгрываете, да?
        - Ни капли, - отозвался и Павел. - Да не волнуйся, вот увидишь, у тебя всё получится. Это из-за обморока, память шалит с тобой, мы же столько тренировались. Вот и добились тебе номера.
        - Да-да, - встрял и Иван Фёдорович. - Говорил он важно, но в руках у него была чашка чая. - Ты не волнуйся, Ксюша, всё получится, непременно.
        - А в следующий сезон ещё и Диму на манеж выведем, - продолжала Валентина. - Вот это будет интересно.
        - Диму? - Ксения мотнула головой. - Хорошо было бы, - воспоминаний, что он не может выступать из-за травмы, не возникло.
        - Пора расходиться, - объявил Геннадий. - Поздно уже, а завтра нам всем работать ещё.
        Пока труппа расходилась, Ксения удивлённо молчала. Потом же, когда они вместе с Виктором шли к остановке в надежде дождаться маршрутку, она всё же сказала:
        - Ты знаешь, я ведь видела маму.
        - Да? - голос Виктора на миг дрогнул.
        - Угу, она сказала, что всё получится… И улыбалась, - Ксения растерянно глянула на него. - Думаешь, так и будет?
        - Настенька никогда не обманывала, дочь, - Виктор сжал её ладонь. - Никогда.
        Падал снег.
        Глава 20. Шут
        Первое представление нового сезона прошло невероятно - цирк был битком, труппа работала слажено, а стены буквально дрожали от оваций. Даже Роман, не то что Михаил, признал - шоу нисколько западным и европейским не уступало. Об Александре он и не вспоминал, да и в общении стал словно бы проще, не таким чёрствым, как прежде.
        Впрочем, о Колесникове многим отчего-то не думалось, не вспоминалось ни его лицо, ни голос, будто бы связанные с ним события вылиняли до белизны, а то и вовсе приснились. Разве что Виктор и Екатерина могли похвастаться тем, что узнали бы Александра на фото. Ксения же совершенно забыла о нём - даже имя у неё из головы вылетело. Если и заговаривала на эту тему, иначе как «фокусник» не называла.
        Вопреки опасениям Димы и Виктора, она не стала похожа на себя прежнюю, а так и светилась солнышком, улыбалась и шутила, готовила пирожки, а уж на манеже работала со всей отдачей. Савельевы частенько подтрунивали над Димой, дескать, какая жена выйдет, но Морозов не спешил с чувствами. На самом деле сердце его навечно принадлежало… душе цирка, и никакая другая девушка ему не требовалась.
        Да и Ксения, которая, казалось бы, вспоминала про детскую влюблённость, снова стала общаться с Димой исключительно как с хорошим другом. И отчасти так было спокойнее им обоим.
        Виктор - по настоянию дочери - посетил кардиолога, и оказалось, что сердце у него в отличном состоянии. Ксения, конечно, придирчиво изучила все рекомендации, но ей пришлось отступить. Виктор знал, что и это - дар души цирка. Она никого не оставила просто так, каждого наделила чем-то ещё, только и об этом говорить не спешили. Всё-таки чудо должно чудом оставаться, негоже о нём трепаться на каждом углу.

* * *
        Тридцать первого декабря днём было ещё одно представление, а после него дружно решили справлять новый год прямиком в цирке. Екатерина Марковна обещала, что стол всем понравится, а уж ей в этом отношении можно было доверять.
        И вот, когда уже вечер стремительно перетекал в волшебную ночь, Иван Фёдорович вышел из превращённого в банкетный зал буфета и остановился напротив окна. Шёл снег, за стеклом виднелся парк, сейчас больше походивший на сказочный лес, сизое небо, подсвеченное городом, напоминало купол огромного цирка.
        Иван Фёдорович задумчиво погладил себя по подбородку. Как ни хорошо шли дела, а что-то тихонечко ныло у него внутри, так незаметно, что только в тишине и почувствуешь. Разобраться бы, что это такое…
        Он переступил с ноги на ногу и вздохнул. Позади открылась дверь, выпуская в коридор кого-то ещё.
        - А что это вы тут киснете? - Екатерина Марковна в нарядном платье и с вечерним макияжем казалась значительно моложе своих лет, хотя Иван Фёдорович и раньше замечал, какая она всё-таки видная, красивая женщина.
        - Устал, наверное, - пожал он плечами, опуская глаза под внимательным взглядом. - Случается. Сейчас встряхнусь.
        - Что вас тревожит? - она подступила ближе.
        Вот только Иван Фёдорович и сам того не знал, лишь повернулся, неуклюже пожимая плечами.
        - Если б понять, - вырвалось у него.
        Екатерина Марковна мягко обняла его за плечи и подтолкнула, он послушно пошёл в указанном направлении, совершенно не представляя, что же она на самом деле задумала. Тонкий запах её духов внезапно успокоил его и утешил. Они прошли к пожарной лестнице и спустились на первый этаж. Марковна вдруг спохватилась:
        - А отчего вы, Иван Фёдорович, не пришли сегодня с супругой?
        - С супругой? - удивился он и зачем-то продемонстрировал руку без обручального кольца. - Так у меня её и нет, и не было никогда. Не… получилось, как-то.
        Екатерина удивлённо усмехнулась и помолчала, а потом решительно надавила на дверную ручку. Иван Фёдорович был уверен, что пожарный выход закрыт, но створка подалась и с тихим скрежетом открылась, выпуская их в лёгкий морозец и снежную круговерть.
        - Смотрите какой! - Екатерина Марковна запрокинула голову. - Ну точно звёзды.
        Снежинки оседали на её волосах и ресницах, скользили по шёлку платья, и Иван Фёдорович подумал, что ей, должно быть, холодно. Он обнял её за плечи, стремясь согреть. Внезапно е чувство прошило его электрическим током. Вот так - так, как они стояли сейчас, - было правильно. Отчего-то правильно.
        Екатерина Марковна не отстранилась, ей-то уже давно было всё ясно.

* * *
        Незадолго до полуночи Дмитрий вышел из шумного зала, чтобы остаться с цирком наедине. Он очень нуждался в этом, и потому поторопился уйти подальше, чтобы звуки музыки и чужих голосов растворились в тишине и сумраке. Добравшись до выхода на манеж, он помедлил, а потом всё-таки решился.
        Золотой круг арены манил его.
        Внутри, конечно, было темно, и Дима запрокинул голову, силясь рассмотреть купол. Тишина была до того гулкой и звонкой, что страшно было даже дышать, чтобы не разбудить эха, шелестом разбегающегося по трибунам. Морозов зажмурился, представляя, какой увидел душу цирка в первый раз. Было ведь почти так же темно, почти так же тихо.
        Мысленный взор нарисовал ему хрупкую акробатку, но когда Дима раскрыл глаза, она не исчезла. Сидела вверху на трапеции и с любопытством смотрела на него. И хотелось бы сказать ей столько разного, и… было совсем незачем. Ведь разве же она не знала о нём всё? Разве не читала, как открытую книгу, его сердце?
        Дима протянул к ней руку, в одном жесте пытаясь выразить и любовь, и восхищение, и даже благоговение. Душа цирка прыгнула и, сделав сальто, приземлилась прямо перед ним, почти коснувшись ступнями арены.
        Она, конечно, не говорила, ей было это незачем. Только подошла ближе и погладила по щеке. В глазах кружилась звёздная муть.
        Дмитрий улыбнулся - такой подарок на новый год показался ему самым лучшим из возможных. Душа цирка же в ответ приложила ладонь к своей груди, а затем переметила тонкие пальцы на грудь Дмитрию. И это прикосновение он почувствовал, внутри же раздался ясный голос:
        «Теперь ты - хранитель, ты не останешься один, твой род должен продолжаться. Не отдавай мне всю любовь, достаточно и немногого, та, кто встанет рядом с тобой, скоро придёт в этот цирк».
        И после этого она исчезла. Дима почти физически ощутил, что где-то сейчас начали бить куранты.

* * *
        В новогоднюю ночь Ксения сначала веселилась со всеми, а потом внезапно устала и выскользнула из зала, чтобы немного побродить по пустым коридорам, тонувшим во мраке. На душе у неё было легко-легко, будущее виделось замечательным, и она медленно шла, улыбаясь родным стенам и почти не задумываясь ни о чём.
        Вскоре она оказалась у гримёрки клоунов. Дверь туда была отчего-то открыта, и Ксения, некоторое время постояв в размышлениях, всё-таки вошла, ожидая полной темноты.
        Но нет, помещение озарялось мягким светом, который излучала… картина.
        Ксения улыбнулась портрету матери и неловко сказала:
        - С новым годом, мам, - ей хотелось верить, что где бы Анастасия ни была, она слышит поздравление. - Ты прости меня, кажется у меня раньше плохо получалось… Но будет лучше, правда-правда. Я, кажется, поняла что-то очень важное.
        Красивые глаза матери смотрели с затаённой лаской, и Ксения тихонько вздохнула. Всё-таки матери ей очень не хватало. И сейчас даже будто бы больше, чем в детстве.
        И вдруг на плечи легли тёплые ладони.
        - Всё в порядке, девочка моя, - послышался голос. Ксения никого не видела рядом с собой, но прикосновение ощущала необыкновенно сильно. - Береги отца, а я всегда рядом с вами. Как уж могу.
        - Я стараюсь, - выдохнула Ксения, пытаясь не расплакаться. - Я…
        - Знаю, милая моя, - тёплый голос словно отдалился. - Не печалься ни о чём, впереди только хорошее, я тебе обещаю.
        Ксения кивнула, и тут ладони исчезли, как пропал и свет от картины. Некоторое время Ксения стояла в темноте, а затем выскользнула в коридор и прикрыла дверь за собой. Она не собиралась подвергать сомнению то, что видела, чувствовала и слышала, как не желала обсуждать это с кем-то ещё. Сердце билось пока неровно, точно она только что бежала, но это был не страх, а какое-то иное чувство, Ксения просто не знала ему никакого названия.
        - Нужно бы вернуться, - произнесла она вслух специально, чтобы раскатившееся по коридору эхо её успокоило. - Там меня уже потеряли.
        И поспешила обратно к буфету. Новогодняя ночь продолжалась.

* * *
        Первого января Николай Васильевич привычно перещёлкнул телевизор на кухне с канала на канал и внезапно попал на местные новости. В честь праздника там было немало поздравлений и шуток, и он уже собирался поискать что-то поинтереснее, но тут… Начался ролик, посвящённый цирку. Его цирку!
        Он был на первом представлении и желал пойти ещё, но немного стыдился попросить у Ивана Фёдоровича лишний билет, а в кассах уже давно всё было распродано. Теперь же, глядя на калейдоскоп из обрывков выступлений, он едва не прослезился.
        Как же хорошо всё вышло, как интересно, как волшебно.
        Застыв перед экраном, Николай забыл, что поставил чайник, не вспомнил о печенье, которое хотел переложить в тарелку. Он всё смотрел и смотрел, пока сзади не подошла его супруга.
        - Ты чего это? - спросила она, усмехаясь. - Всё своим вторым домом любуешься?
        - Да… - потерянно отозвался он. - Как бы… Как бы нам…
        - А знаешь, у меня для тебя подарочек есть ещё один, - тут ролик всё-таки закончился, и Николай удивлённо посмотрел на жену.
        - Подарочек? Мы же вроде ночью…
        - Пойдём, пойдём. Да брось чайник, потом выключишь, - она увела его к новогодней ёлке. - Ну-ка, приглядись, всё ты нашёл-то в полночь?
        Николай вчера не заметил красный конверт, но сегодня на нём красовался знакомый клоун, та самая статуэтка, что он не смог оставить в кабинете, когда покидал пост директора. Смущённо хмыкнув, он поднял конверт, уже понимая, что там может быть. И действительно, внутри оказалось два билета на первое же представление нового года.
        - Вот тебе чудо, - усмехнулась жена.
        - Спасибо, родная, - обнял он её. - Знаешь же, чем радовать…
        Она тихонько засмеялась.
        - С тобой-то всегда всё просто. Всегда.
        На кухне требовательно засвистел чайник.

* * *
        На афише цирка улыбался шут. Колпак его съехал на одну сторону, а в зеленющих глазах было столько лукавства и задора, что кто бы ни увидел эту физиономию, а сразу начинал улыбаться. Цирковой сезон заканчивался, к городу подбиралось на мягких лапах лето, даже ночи уже стали яркими и тёплыми. В этом году май оказался добрым и с удовольствием согревал всех после затянувшейся почти до апреля зимы.
        Ксения выпорхнула на крыльцо и некоторое время стояла, прикрыв глаза. Солнечный свет гладил её по плечам и лицу, и было это так невероятно приятно, что она не могла отказать себе в удовольствии немного понежиться. Сегодня тренировка прошла замечательно, а завтра последнее представление в этом сезоне, и Ксения уже придумала, какой номер хочет поставить в следующем. Жизнь была совершено восхитительна.
        Позади распахнулась дверь, вышел Аркадий Медведев и остановился, поневоле залюбовавшись акробаткой. Ксения почувствовала его взгляд и обернулась.
        - Аркадий! - обрадовалась она. - Я хотела как раз обсудить новую программу.
        - Ох, я нарасхват, - он усмехнулся. - Только что отбился от Савельевых. Тогда с тобой только в кафе!
        - В кафе? - она засмеялась. - Это что, свидание, что ли?
        - Деловой разговор, - погрозил пальцем Медведев. - Но с мороженым.
        - Ах, с мороженым, - Ксения поправила спортивную сумку на плече и напустила на себя подчёркнуто строгий вид. - Хорошо, я согласна. Но не думайте, Аркадий, что мы станем говорить о чём-то, кроме программы!
        - Посмотрим, - он подхватил её под локоть. - Всякое может быть, если мороженое придётся по вкусу.
        Они вместе сбежали по ступенькам и направились через парк, но не успели отойти далеко, когда на крыльцо вышли Виктор и Степан.
        - Я вот, знаешь, - проводил дочь взглядом Виктор, - одного не пойму…
        - Чего? - спросил Степан, заранее усмехаясь.
        - Что ей всё же надо? Вроде с Димой да с Димой, а теперь, смотри-ка, Аркадий?
        - Сейчас она больше о цирке думает, чем о них, - Степан кивнул в сторону остановки. - Пойдём уже, тебе-то что, пусть живёт.
        - Да удивляюсь просто…
        - Если ты к Настеньке прикипел сразу, не всем же так поступать, - Степан повёл его прочь от цирка. У афишной тумбы они вдвоём замедлили шаг, загипнотизированные взглядом шута.
        - Хорош, - фыркнул Степан. - Но на тебя не похож ни капли.
        - Разве он должен быть не на тебя похож? Его же с тебя рисовали, - скептически нахмурился Виктор.
        - Вот ещё! Аркадий как раз твои фотографии рекламщикам отнёс.
        - Да не было такого никогда!
        Они снова уставились на афишу. Шут не был похож ни на кого из них, да вот в лице всё равно чудилось что-то странно знакомое. Только не вспоминалось ничего, хоть тресни.
        - Ладно, может, они ещё кого отрисовали, - пожал плечами Виктор. - Ивана, например.
        - Фёдоровича? - Степан захохотал. - Вот так номер, может, и с него.
        Они снова молчаливо вгляделись в афишу и секунду спустя засмеялись громче прежнего. Дизайнеры, конечно, постарались на славу, но всё же образ Ивана Фёдоровича теперь словно бы вынырнул с глубины, проглянул через нарисованный грим. Да, это действительно был Коткин, и забавнее шутки, наверное, было не сыскать.
        Степан и Виктор всё-таки двинулись дальше, а шут хитро смотрел им вслед.
        Стоило им отвернуться, как лицо шута в жарком воздухе словно потекло, неуловимо меняясь. Быть может, это всего лишь бумага афиши глянцево блестела в солнечном свете, а может, она даже немного испортилась от вчерашнего дождя, но если приглядываться, рассматривать черты лица, то оно утрачивало всякие черты Коткина и превращалось в ещё какое-то… Вот только не понять, в чьё. Впрочем, кому бы это надо было, так пристально изучать афишу с шутом?..

* * *
        Дима Морозов появился на крыльце в числе последних. Он тоже проходил мимо афишной тумбы и невольно затормозил, склонив голову к плечу.
        - Смотришь, - удовлетворённо кивнул он шуту, как старому знакомцу. - Молодец, смотри-смотри.
        И пошёл дальше, точно ничего не случилось. Уж ему-то - одному из немногих - это лицо было знакомо, и он путать его с Иваном Фёдоровичем не спешил, как и объяснять другим артистам, кого видит на улыбчивой афише. Хранитель цирка ничего о цирке не забывает - ни плохого, ни хорошего, вот и у Димы память стала цепкой и крепкой. Не то что у остальных.
        Им можно было позволить себе жить сегодняшним днём, радоваться и печалиться мимолётно, легко отпуская чувства. Дима же ничего не упускал, рыцарь должен всегда оставаться на страже. Каждую секунду.
        Правда, лучшей доли для себя Дмитрий Морозов и не видел. В этом-то и было для него настоящее счастье.
        Цирк засыпал в закатных лучах, тягучий зной первого по-настоящему жаркого дня сменялся свежестью и прохладой майского вечера, загудели жуки, зажглись фонари на аллеях… Сказка заканчивалась, но, конечно, начиналось сразу несколько других. Так полагается, так всегда и бывает, когда шут лукаво смотрит на мир вокруг.