Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ДЕЖЗИК / Забирко Виталий : " День Пришельца " - читать онлайн

Сохранить .
День пришельца Виталий Сергеевич Забирко
        Молодой учёный Сергей Короп, занимающийся изучением аномальных явлений, получает приглашение на празднование Дня пришельца в российской глубинке. Несмотря на подтрунивания коллег, он всё-таки едет в Бубякино. Вскоре Сергей начинает подозревать, что он чуть ли единственный землянин в этой деревне, приглашённый для какого-то таинственного эксперимента…
        В книге представлены произведения одного из наиболее ярких представителей отечественной фантастической литературы.
        Виталий Забирко
        День пришельца (сборник)
        
        Знак информационной продукции 12+
        День пришельца
        …Не делай в оный (день) никакого дела
        ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя,
        ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой,
        ни ПРИШЕЛЕЦ, который в жилищах твоих…
        IV заповедь
        Глава первая
        - Ни в коем случае, Серёжа, - поморщился шеф. - Я серьёзный учёный, а ты мне чёрт знает что предлагаешь!
        Он раздражённо отодвинул карту Кашимской низменности на край стола, откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня усталым взглядом сквозь толстые линзы очков. Я иронично прищурился, и шеф стушевался. Привык он всю жизнь защищать своё научное направление, не преминул оправдаться и сейчас:
        - Не мне тебе говорить, что среди прагматиков уфология не считается серьёзной наукой, но наша исследовательская группа всегда подходила к необъяснимым явлениям исключительно с материалистических позиций. Единственное, что себе позволяет уфолог, - высказывать более смелые предположения и гипотезы, чем принято в ортодоксальной науке. - Шеф снова поморщился и повысил голос: - И нечего иронично щуриться - на себя посмотри. Сам-то чем занимаешься?
        Я сделал вид, что смутился, отвёл взгляд и поёрзал на стуле. Стул для посетителей в кабинете шефа был неудобный, с короткими ножками; он как бы сразу устанавливал субординацию: кто здесь выше, кто ниже. Неоднократные предложения заменить стул шеф категорически отвергал. «Чтобы сотрудники меньше бегали ко мне за советами, а думали своей головой», - отшучивался он и в чём-то был прав.
        - Что вы, Вячеслав Павлович, разве я по поводу уфологии иронизирую?
        - Тогда по какому? - насторожился шеф.
        - По поводу «чёрт знает чего», - как можно корректнее заметил я. - Зачем вы себе противоречите, Вячеслав Павлович? Не вы ли говорили, что в самых абсурдных свидетельствах достоверность всегда выше, чем в хорошо аргументированных и, на первый взгляд, правдивых сведениях?
        - Серёжа, Серёжа… - покачал головой шеф. - Я не только говорил, но неустанно буду это повторять. Мистификаторы подводят под организованные ими «необъяснимые» явления аргументированную базу, а случайный свидетель действительного события описывает его без прикрас и надуманных умозаключений. Из-за чего обоснованное свидетельство мистификатора всегда выглядит более правдоподобным, чем путаное объяснение настоящего очевидца. Мероприятие в Бубякине не имеет ничего общего с нашими исследованиями. Это фикция чистой воды. Балаган.
        - Зачем сразу «балаган», Вячеслав Павлович? - не согласился я. - На праздник съедется масса людей, среди них определённо будут и настоящие очевидцы необъяснимых явлений, данные о которых отсутствуют в нашей картотеке. К тому же Бубякино почти рядом с Мщерами, где в позапрошлом году побывала наша экспедиция. Вот смотрите, - я снова пододвинул к шефу карту, - по прямой через лес от Бубякина до Мщер километров пятнадцать…
        В этот раз шеф на карту не глянул.
        - Почему, почему… - сварливо буркнул он. - Потому! Ехать в Бубякино, где соберутся фанаты НЛО, всё равно что провести опрос о неопознанных летающих объектах среди обитателей сумасшедшего дома. Знаешь, сколько там «подлинных» встреч с пришельцами можно задокументировать? Тонны бумаги не хватит! Мало того, напрямую с инопланетянами можно познакомиться. Там их не меньше, чем Наполеонов Бонапартов.
        - По-моему, Вячеслав Павлович, - с сожалением констатировал я, намеренно задевая шефа за живое, - вы боитесь уронить свою репутацию…
        Он насупился, недобро глянул на меня и отрезал:
        - Да, боюсь! Я сорок лет зарабатывал репутацию честного исследователя и не желаю её терять, принимая участие в балагане!
        - Извините, Вячеслав Павлович, - я снова отвёл взгляд и начал складывать карту, - не хотел вас обидеть.
        Когда перед шефом извиняются, он размякает и затем чувствует себя так, будто не его оскорбили, а он кого-то обидел. При умелом обхождении из него можно верёвки вить, но я так поступал только в исключительных случаях. Именно такой случай сейчас и был.
        Шеф шумно выдохнул, взял сигарету, закурил.
        - Ладно, проехали… - великодушно пробасил он. - Как у нас дела с анализом образцов грунта из Медвежьего урочища?
        - По предварительным результатам ничего необычного нет, - сказал я в сторону, стараясь выглядеть обиженным, - тем более что в некоторых образцах обнаружены следы горевшего авиационного керосина. На поляне хорошее место для пикника, поэтому можно предположить, что кто-то ранее разжигал керосином костёр. Либо мы опять имеем дело с мистификацией. Окончательный ответ обещали дать в конце следующей недели.
        - Авиационный керосин, говоришь… - задумчиво протянул шеф. - Странно. Логичнее было бы разжигать костёр бензином или соляркой.
        - Нет, - возразил я. - В урочище автотранспортом не добраться. Пешком либо вертолётом.
        - Откуда там вертолёту взяться?
        - В лесничестве говорят, что заместитель губернатора к ним частенько наведывается поохотиться. Иногда на вертолёте.
        - Понятно… - разочарованно протянул шеф. - Быстрее анализы сделать не могут?
        - Могут, - кивнул я, по-прежнему глядя в сторону. - Но анализы вне очереди лаборатория делает по завышенным расценкам.
        - Вот видишь! - Шеф повысил голос. - Везде деньги! Где я их возьму на командировку при нашем скудном финансировании? А спонсор на поездку в Бубякино копейки не даст!
        Моя уловка начинала работать, и на поездке в Бубякино было рано ставить крест.
        - Я и не прошу, - тихо сказал я, глядя в стол. - Могу за свой счёт…
        - У тебя что, до конца следующей недели работы нет?
        Шеф раздражённо загасил в пепельнице окурок и закурил следующую сигарету.
        - Работу всегда можно найти, - безразлично заметил я. - Диссертацию надо заканчивать…
        - Кстати, о диссертации, - воспрянул духом шеф, ухватившись за оброненное слово. - У меня есть прекрасные данные по Алатойскому диву как раз по твоей теме.
        - Я их уже использовал, - корректно сообщил я.
        - Да? - удивился шеф.
        - Да. Эти данные вы предоставили мне полгода назад.
        Шеф смущённо вздохнул, глубоко затянулся сигаретой. Беззащитные, как у всех близоруких, глаза окончательно погрустнели за толстыми линзами очков.
        - Что-то я поглупел на старости лет… - пробормотал он. - Вижу, к чему клонишь… Не совсем дурак. Ты в отпуске давно не был?
        - Два года.
        - Решил недельку развлечься, потусоваться…
        - Поездку я планирую исключительно в научных целях, - с каменным лицом парировал я, хотя на самом деле шеф был прав на сто процентов. Праздник и в захолустье праздник, а научные цели только предлог.
        Шеф окончательно смутился, снял очки, протёр платком, снова надел их.
        - Молодо-зелено… - грустно сказал он. - Ладно, пусть будет по-твоему, поезжай.
        - Спасибо, - сдерживая улыбку, кивнул я и поднялся со стула.
        Своего я добился.
        - Погоди, сядь, - остановил меня шеф.
        Я сел.
        - Запомни, ты туда едешь как частное лицо! - предупредил он. - Если Поярков узнает, грязью так обольёт, что вовек не отмоешься. Твоё желание уважаю, но лично я не хочу иметь к этому никакого отношения.
        - Хорошо, - сказал я, достал удостоверение и протянул шефу. - Пусть будет у вас до моего возвращения. Если встречу кого-то из общих знакомых, скажу, что ушёл из института и теперь сам по себе.
        - Правильно… - покивал он и снова вздохнул. - Командировочных дать не могу, сам знаешь наше финансовое положение… Но можешь взять «хаммер» - нечего тебе автостопом добираться. Знаю, что там за дороги и как часто по ним ездят.
        - Ну, шеф, уважили! - не смог сдержаться я от улыбки. - Огромное спасибо!
        На такой царский жест я не рассчитывал. Добрый всё-таки у меня шеф. И человек хороший. В работе кремень, но в жизненных ситуациях - мягок, как глина. Лепи из него что хочешь. Я и лепил по мере надобности, но старался не злоупотреблять.
        - Ладно, иди… - расчувствовался шеф и махнул рукой.
        Я встал и направился к двери.
        - Не забудь, - сказал шеф в спину, - ко всей чуши, которая будет твориться в Бубякине, я не должен иметь никакого отношения! Это надо такое придумать - День Пришельца! Бред полный…

* * *
        К мотелю с невзрачным названием «91-й километр» на трассе Ворочаевск - Усть-Мантуг, возле которого красовался громадный претенциозно-зазывной плакат: «Отдохни, водитель, если не хочешь ночевать в кювете!» - я подъехал поздним вечером. До Бубякина оставалось часа три пути, но, зная местные дороги, я не решился ехать ночью, чтобы не заблудиться в лесах. Не помог бы и навигатор глобальной системы позиционирования - из-за влияния квазимагнитных полей Кашимского аномального треугольника он категорически отказывался работать.
        Переночевав в мотеле, я позавтракал, заправил полный бак «хаммера» и поехал далее. Мотор тянул ровно, без напряжения, и я в очередной раз порадовался, что шеф не поскупился, предоставив для поездки американский военный внедорожник. Следы многочисленных неаккуратно рихтованных вмятин на корпусе, местами облупившаяся краска свидетельствовали о многострадальной судьбе машины, но мотор пока ещё не подводил. При том скудном финансировании, которое выделялось на исследования, нашей группе вовек не иметь бы машины высокой проходимости, если б не щедрость нефтяного магната Алтуфьева. Пять лет назад он организовал экспедицию по поискам в Якутии Адычанского метеорита и привлёк к участию нашу исследовательскую группу. Арендовал вездеходы, вертолёт, а сам прибыл на место на новеньком «хаммере». Разъезжая по тайге, он основательно помял корпус, а когда экспедиция увенчалась успехом, счёл для себя непрестижным владеть побитой машиной и подарил её нам. По принципу: на тебе, боже, что мне негоже. Мы не гордые и при других обстоятельствах непременно обрадовались бы, но в то время испытали горечь, поскольку
Алтуфьев присвоил осколки метеорита, не дав возможности провести химико-биологические анализы. Здесь уж ничего не попишешь - кто заказывает музыку, тот и девушку танцует… У богатых свои причуды: кто коллекционируют произведения искусства, кто - палеонтологические окаменелости, а кто - внеземные конгломераты. Одно утешало - не будь Алтуфьева, осколки метеорита до сих пор покоились бы в торфянике на глубине двух метров в таёжной глуши бассейна реки Адыча. И что хуже? Зато у нашей группы появился вездеход. Раньше мы, по большей части, всё пеша да пеша…
        Навстречу изредка попадались фуры дальнобойщиков, но в основном шоссе было пустынным, и я мог позволить себе хорошую скорость. На асфальте кое-где виднелись сырые проплешины от рассеявшегося утреннего тумана, в приоткрытое окно врывался свежий ветер, занося в салон запахи влажной травы и первой осенней прели. Конец августа, моя любимая пора, когда жара уже спала, а холода ещё не наступили.
        Два года я не был в отпуске, и ещё как минимум год мне не светило отдохнуть из-за диссертации. Я настроился на работу и не роптал. Но когда по электронной почте пришло письмо с приглашением на празднование Дня Пришельца, я вдруг понял, что если не поеду, не отдохну душой и телом четыре-пять дней, работник из меня будет аховый. Сам себе удивился, до какой степени захотелось раскрепоститься, развеяться, но не в городе, в каком-нибудь ресторанчике или клубе, а на природе, подальше от друзей и сослуживцев, в незнакомой компании фанатов НЛО. Будто письмо навеяло. Пришлось наврать шефу, что еду разыскивать свидетелей неучтённых аномальных явлений, хотя на самом-то деле ничего подобного делать не собирался. Я ехал дышать свежим воздухом и весело болтать с чудаками, молящимися на летающие тарелки, как на иконы, чтобы затем, вернувшись, продолжить работу над диссертацией на почти аналогичную тему, но на научной основе.
        Свернув на Мщеры, я сбросил скорость. Узкая полоска основательно разбитого асфальта петляла по лесу на восток, восходящее солнце слепило глаза, и лихачить не стоило. К тому же на карте километров через десять была обозначена развилка на Бубякино, и я не хотел её пропустить. Во время позапрошлогодней экспедиции не раз ездил по этому шоссе, но указателя на Бубякино не помнил. По слухам, небольшая деревушка в десяток дворов, но мы в неё никогда не заезжали, поскольку Бубякино находилось в стороне от Кашимского аномального треугольника. Возможно, в деревню вела заросшая травой просёлочная дорога и никакого указателя на развилке не было.
        За очередным поворотом я увидел бредущую вдоль шоссе согбенную старуху в ватнике, длинной тёмной юбке, резиновых сапогах и выцветшем клетчатом платке, которая тащила за собой двухколёсную тележку с картонной коробкой, заляпанной высохшей грязью. Заслышав шум мотора, старуха приостановилась, повернулась и подняла руку.
        «Мне только бомжихи в салоне не хватало», - с досадой подумал я, старательно объезжая старуху.
        Она прокричала вслед что-то обидное, но я не прислушался. Странно, откуда в этой глуши бомжи? Они облюбовывают города, где есть чем подкормиться. За грибами да ягодами, что ли, направилась?
        - Чтоб тебе глаза отвело! - отчётливо прозвучал за спиной молодой женский голос.
        Я вздрогнул, оглянулся на заднее сиденье, но в салоне никого не было. Тогда я глянул в зеркало заднего обзора. Отъехал я от старухи метров на тридцать, она всё ещё продолжала грозить кулаком, и это никак не мог быть её голос. Голос был молодой, экспрессии в нём не чувствовалось, и странное напутствие прозвучало спокойно, уверенно, как если бы диктор по радио сообщал сводку погоды. Но приёмник был выключен. Кто же говорил в салоне? Неужели слуховые галлюцинации? Нечто подобное наблюдалось в аномальной зоне Кашимского треугольника, но он находился километрах в тридцати северо-восточнее. Или его конфигурация за два года изменилась?
        Старательно объезжая глубокие выбоины в асфальте, я проехал километров десять. С обеих сторон шоссе тянулся сплошной смешанный лес с застрявшими в кустах клочками утреннего тумана, а поворот на Бубякино всё не показывался. Проглядел, когда старуху объезжал? На всякий случай я проехал ещё с десяток километров, но никаких дорог направо не заметил. Ни широких, ни узких, ни асфальтированных, ни грунтовых, заросших травой. И налево никаких дорог не было. Встречных машин тоже, но это не удивительно - в позапрошлогодней экспедиции убедился, какая здесь глухомань. До Мщер оставалось около пятнадцати километров, и стало понятно, что поворот на Бубякино я прозевал. Накаркал голос из аномальной зоны, что ли? Что же делать: возвращаться, продолжая поиски дороги, или доехать до Мщер и там расспросить, как добраться до Бубякина? Карта у меня старая, и сейчас, быть может, в Бубякино ведёт дорога с трассы Ворочаевск - Усть-Мантуг, а не с шоссе на Мщеры.
        Я проехал ещё с километр и за очередным поворотом петлявшего шоссе увидел стоящую на обочине милицейскую машину с включённой мигалкой. Слева от машины, в лесу, врезавшись в мощный дуб, застыл колёсный трактор, за трактором виднелся опрокинутый на бок открытый прицеп. У машины стоял тучный милиционер в жёлтом жилете дорожно-патрульной службы, а рядом с ним приплясывал от негодования карлик в клетчатом костюме, тирольской шляпе, огромных ботинках и с тростью в руке. На повышенных тонах карлик что-то выговаривал милиционеру, потрясая тростью в сторону опрокинутого прицепа, а милиционер вяло возражал.
        Я притормозил, съехал на обочину и вышел из машины. У людей неприятности, но и у меня тоже. Посочувствую, а затем и о дороге на Бубякино расспрошу.
        И тут я увидел третьего человека. Прислонившись к бамперу милицейской машины, на асфальте сидел, широко раскинув ноги, белобрысый моложавый мужчина в перепачканном грязью комбинезоне тракториста и голубыми неподвижными глазами смотрел в небо. Признаков жизни он не подавал, но ни милиционер, ни карлик не обращали на него внимания.
        Я подскочил к трактористу, наклонился, потряс за плечо.
        - Мужчина, - позвал я, - мужчина, вам плохо?
        Тракторист, не сводя голубых глаз с безоблачного неба, разлепил губы и пророкотал:
        - Мне хор-р-рошо…
        Дух крепкого перегара ударной волной отбросил меня от тракториста.
        - Не приставайте к Василию! - повернулся ко мне милиционер. На его одутловатом лице застыло усталое раздражение: - Езжайте своей дорогой. Вы ехали в Мщеры? Вот и продолжайте.
        - Вообще-то я еду в Буб… - начал я, скользнул взглядом по завалившемуся на бок прицепу и запнулся. Сердце у меня ёкнуло. Из-за борта выглядывал зеркально отблёскивающий металлом край эллипсоида. - Это… что?
        - Что, что… - недовольно пробурчал карлик. - Не видите, что ли? Летающая тарелка!
        - Чья? - по-глупому вырвалось у меня.
        «Так и бывает, - отстранённо пронеслось в голове. - Годами собираешь свидетельства очевидцев, веришь и не веришь их показаниям, анализируешь почву с мест якобы посадок летающих тарелок, но ничего определённого не находишь… А настоящая встреча всегда случается неожиданно и буднично».
        - Моя! - отрезал карлик. - Нанял тракториста, перевезти в Бубякино, а он, гад, её чуть не угробил!
        Я ошалело посмотрел на карлика, перевёл взгляд на край летающей тарелки, торчащей из-за борта прицепа, снова на карлика… Наконец до меня дошло. Цирк. Прав был шеф - балаган ждал меня в Бубякине.
        Я едва не расхохотался, прикрыл лицо ладонью и сделал вид, что закашлялся. Однако карлик меня понял.
        - А вы что подумали? - сварливо спросил он.
        - Подумал, что настоящая летающая тарелка из далёкого космоса, - честно признался я.
        - Далёкий космос, далёкий космос! - возмутился карлик. - Придумают тоже… Какой он далёкий? До космоса час езды на машине!
        Я смешался. Быть может, здесь появился новый посёлок с названием Космос? А почему бы и нет? Веяние времени… Появились же после войны с Наполеоном на Урале деревни с названиями Вена, Париж, Амстердам…
        - Простите, как это - час езды на машине? - аккуратно поинтересовался я.
        - Как, как… Обычно! - с апломбом заявил карлик, и в его глазах заиграли смешливые искорки. - Если вертикально вверх!
        Этим он меня сразил.
        - Да… Гм… - смутился я. - Так вы, значит, в Бубякино? И я туда… Видимо, поворот проскочил.
        Милиционер недоверчиво посмотрел на меня, на «хаммер».
        - Как можно проскочить поворот? Он хорошо виден.
        - Наверное, на дорогу засмотрелся, здесь такие выбоины… - попытался оправдаться я. - А где этот поворот?
        - Километров пятнадцать лишних проехали, - сказал милиционер. - Поворот налево.
        - А мне говорили направо…
        - Правильно говорили, - поморщился милиционер. - С трассы - направо, а отсюда - налево.
        - В Бубякино, говорите? - переспросил карлик, внимательно оглядывая «хаммер». - Значит, мы по одному и тому же делу? Вы получили приглашение?
        - Да, по электронной почте.
        - Вот и славненько! - неожиданно обрадовался карлик. - А скажите, молодой человек, машина у вас мощная?
        - Да как вам сказать… - замялся я, прекрасно понимая, к чему он клонит. - Не настолько, чтобы вертикально вверх.
        - Хе-хе, шутить изволите! - довольно заулыбался карлик. - Сразу видно, наш человек. Вертикально вверх не понадобится. Прицеп сможете на колёса поставить?
        Я обречённо посмотрел на прицеп, на «хаммер» и тяжело вздохнул:
        - Можно попробовать…
        Пока я разворачивал машину поперёк дороги, карлик с милиционером закрепили на борту прицепа короткий трос. Причём с тросом, пыхтя, возился тучный милиционер, а карлик отдавал приказы, размахивая тростью, как дирижёрской палочкой. Я подвёл «хаммер» ближе, милиционер, под чутким руководством карлика, прицепил трос к раме, и тогда я рванул машину на полной мощности двигателя. Прицеп неожиданно легко стал на колёса, и я наконец увидел летающую тарелку во всей красе. Идеально выполненный, без единого шва, корпус был настолько тщательно отполирован, что блестел, как гигантская приплюснутая капля ртути. Сверху тарелку прикрывал прозрачный колпак; сквозь него просматривались пульт управления и маленькое креслице, в которое никто, кроме карлика, поместиться не мог. Не удивительно, что так легко удалось поставить прицеп на колёса - макет, он и есть макет. Даже если очень похож на настоящую летающую тарелку.
        - А вытащить прицеп на дорогу можете? - заискивающе поинтересовался карлик.
        Он смотрел на меня, улыбался слащавой улыбкой, а в иронично прищуренных глазах читалось: «Куда ты, парень, денешься?» Метр с кепкой в буквальном смысле, а жук ещё тот. Умел на все сто пользоваться своей ущербностью. Из тех, кто, протяни ему палец, руку по локоть с улыбкой откусит. А затем и всего проглотит, не забыв вежливо поблагодарить.
        Ничего не говоря, я помог вытащить прицеп из кювета на асфальт. И снова цеплял трос увалень-милиционер, а карлик руководил операцией, помахивая тростью.
        - Как у вас хорошо получается! - елеем расплылся карлик. - Прекрасная машина! Скажите, молодой человек, а отбуксировать прицеп в Бубякино у вас не получится?
        - Не получится! - с такой же неискренней улыбкой отпел я. «Руку по локоть» он откусил, но когда захотел «проглотить целиком», я воспротивился: - Моя машина не предназначена для буксировки.
        - Как это не предназначена?! - возмутился карлик. - Да у вас не машина, а танк!
        - Танк не танк, но я не имею права везти гружёный прицеп, - развёл я руками и кивнул в сторону милиционера.
        Тучный милиционер мрачно наблюдал за нашей перепалкой, но не вмешивался. Он был солидарен со мной и не только в ртношении правил автодорожного движения. Надоело ему цеплять трос, а ещё больше - руководство карлика.
        Карлик перевёл растерянный взгляд с меня на милиционера, затем снова на меня.
        - А как же я?!
        - К сожалению, ничем больше помочь не могу, - развёл я руками, залез в машину и захлопнул дверцу.
        - Не переживай, хозяин! - высунулся из-за милицейской машины белобрысый тракторист. - Щаз заведу трактор, и мигом домчим!
        - Как ты его заведёшь, если разбил вдребезги!? - гаркнул милиционер. Похоже, его нимало не волновало, что Василий пьян в стельку и собирается садиться за руль. Судьба трактора была дороже.
        - Я? Разбил?! Трактор?!! - изумился Василий. Он пошатнулся, опёрся рукой о милицейскую машину, перевёл взгляд на трактор и расплылся в улыбке: - Да как его можно разбить? Он ж-же ж-железный!
        Аргумент был убийственным, и карлик беззвучно захлопал ртом.
        - Вот всё и разрешилось к всеобщему удовольствию, - не преминул съехидничать я. - Всего вам доброго, - кивнул карлику, включил зажигание и поехал в обратную сторону разыскивать поворот на Бубякино.
        Невзирая на слова милиционера, что развилка находится километрах в пятнадцати от места аварии, я принялся вглядываться в придорожный подлесок с самого начала. Но опять никаких дорог в лес не наблюдалось. Не было даже тропок. Что за лес такой, в который никто не ездит и не ходит? Была ещё одна странность: солнце поднималось всё выше, но клочья тумана в кустах не рассеивались, а наоборот, становились гуще, местами окутывая стволы деревьев непроглядной пеленой. Мало мне слуховых галлюцинаций, так начались, похоже, зрительные. Неужели аномальная зона Кашимского треугольника расширилась? Эх, сейчас бы сюда нашу аппаратуру…
        Я хотел позвонить шефу по мобильнику, но вовремя спохватился. Да что это я, в конце концов, никак не могу от работы отойти? Разве я сюда ехал, чтобы шефа вызывать? Отдохнуть я еду, развеяться, а Кашимский аномальный треугольник никуда не денется. Был он здесь и будет, и даже если его зона расширилась, никаких новых данных мы снять не сможем. Априори.
        Не успел я отъехать от места аварии и полкилометра, как сзади на максимальных оборотах взревел мотор трактора, немного порычал, почихал и перешёл на спокойное тарахтение. Перед глазами встала недавно виденная картинка, как трактор «обнимает» передними колёсами толстенный дуб, и я восхитился профессиональному мастерству пьяного тракториста. Трактор у него железный, но и руки золотые… Если не считать заезда в кювет. Но в этом больше дурная голова виновата.
        Чем дальше я ехал, тем больше тумана проявлялось в лесу, но, странное дело, на дорогу он не выползал. Теперь я точно был уверен, что никакой развилки не увижу. Так и оказалось. Проехав двадцать один километр по спидометру, я за очередным поворотом виляющего по лесу разбитого шоссе увидел старуху. Она сидела на пеньке у обочины, рядом стояла двухколёсная тележка с заляпанной засохшей грязью картонной коробкой. То ли старуха отдыхала, то ли меня поджидала. Сидела она, склонив голову, из-за низко надвинутого на лоб клетчатого платка лица не было видно, и на звук мотора старуха голову не повернула. И мне почему-то показалось, что она всё-таки не отдыхает, а ждёт меня. Были на то основания. Не совсем дурак, как любит говаривать шеф. Верить в то, что казалось, не хотелось, но креститься я не мог. Неверующий, что с меня возьмёшь…
        Сбросив и без того небольшую скорость, я медленно подъехал и, прижавшись к обочине, остановился напротив старухи.
        - Доброе утро, - скованно промямлил я. - Вас подвезти?
        - Стыдно стало? - тихо спросила старуха и наконец-то подняла голову.
        Я обомлел. Голос был молодой, тот самый, что с час назад прозвучал в салоне машины, да и старуха оказалась не старухой, а девушкой лет двадцати пяти с правильными чертами лица и большими зелёными глазами.
        Я смешался и не нашёлся, что сказать.
        - В следующий раз наука будет, - сказала девушка. Несмотря на правильность черт, что-то с лицом у неё было не так: большие зелёные глаза были светлыми и ясными, но разрез глаз какой-то необычный. И кожа на лице имела зеленоватый оттенок: то ли больная печень, то ли долго не умывалась. Либо и то, и другое вместе - бомжиха, что с неё возьмёшь, как с меня, неверующего…
        - Вам куда? - преодолевая неловкость, поинтересовался я.
        - В Бубякино.
        - И я в Бубякино еду. Садитесь. Дорогу знаете? А то я здесь колешу, колешу, а всё никак не найду…
        Девушка усмехнулась, но и не подумала встать с пенька.
        - Я-то знаю дорогу, а ты зачем в Бубякино едешь?
        «Всё-таки больная, - решил я, глядя на клетчатый платок, из-под которого не выглядывало и пряди волос. - Возможно, лысая, потому и закуталась платком по глаза…»
        - Меня пригласили на праздник, - сказал я, проглотив обращение на «ты» как само собой разумеющееся. Пусть она и бомжиха, но девушка.
        - Пригласили? - удивилась она и окинула меня недоверчивым взглядом: - И каким же образом?
        «Нет, не лысая, - отметил про себя. - На затылке платок приподнят, значит, волосы есть…»
        - Каким? - Я пожал плечами. - Обыкновенным. Получил письмо по электронной почте.
        Вряд ли она, при своём образе жизни, знала, что такое электронная почта, но это её проблемы.
        - Кроме тебя, это письмо кто-нибудь видел? - неожиданно спросила она.
        Я вздрогнул и с удивлением посмотрел на девушку. Вопрос был в самую точку. Что ни на есть. Когда я попытался распечатать приглашение на принтере, чтобы показать шефу, ничего у меня не получилось, а письмо исчезло из почтового ящика, будто его и не было. Всё-таки бомжиха об электронной почте кое-что знала. В отличие от меня, не понимающего, как письмо может исчезнуть из ящика само по себе сразу после прочтения. То, что вирус в письме может стереть всю информацию с жёсткого диска, - совсем другое дело.
        - Нет, больше никто не видел… - растерянно протянул я.
        Девушка посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом.
        - Будем надеяться, что всё так и было, - сказала она и наконец-то встала с пенька. - Помоги загрузить тележку в машину.
        Я вышел из машины, подошёл к тележке, но девушка меня остановила.
        - Коробку я возьму на колени, - предупредила она, нагнулась, отстегнула крепёжные ремни и бережно подняла коробку.
        И тут я увидел, что руки у неё четырёхпалые, без больших пальцев, отчего ладонь казалась необычайно узкой, а пальцы тонкими, но в то же время, несмотря на уродство, красивыми. Знакомая картина, есть эти данные в нашей картотеке, только они не имеют никакого отношения к пришельцам. Тридцать лет назад, в результате употребления беременными женщинами нового фармакологического препарата астородина, на свет появились младенцы с генетическими уродствами конечностей. Видимо, и кожа зеленоватого оттенка оттуда… Что ж, для меня, по крайней мере, хоть какое-то облегчение, что не заражусь от бомжихи какой-то пакостью. Но тут я вспомнил карлика на дороге с его «летающей тарелкой», и мне стало тоскливо. Как всё-таки прав был шеф насчёт балагана… Какие только уроды не съедутся на праздник в Бубякино!
        - Что ты там застрял? - поторопила девушка. Она обошла машину и, держа на руках картонную коробку, ждала, пока я открою дверцу.
        Я поспешно прошагал к ней, открыл дверцу и поддержал под локоть, пока она забиралась на переднее сиденье. Затем вернулся за тележкой и поставил её в салон.
        Когда я снова обошёл машину и уже собирался сесть на водительское сиденье, справа из лесу раздался отчётливый птичий свист:
        - Тьох-тьох, тьо-тьо-тьох!
        Из леса слева отозвалась другая птица:
        - Тон-н-нк!
        Будто струна лопнула.
        Я улыбнулся и покачал головой. Была у леса, кроме тумана, ещё одна странность, на которую раньше не обратил внимания. До сих пор я ни разу не слышал из лесу птичьих голосов. Понятное дело, преддверие осени, птицы не поют, но всё-таки хоть изредка перекликаются… Как сейчас, например.
        Сев в машину, я захлопнул дверцу, включил зажигание.
        - Веди машину аккуратнее, - предупредила девушка и, уже обращаясь к коробке у себя на коленях, сказала: - Сейчас будет небольшая тряска, но ненадолго. Потерпи, пожалуйста.
        Из картонной коробки кто-то жалобно пропищал.
        Я покосился на коробку, но ничего не сказал. Ошибся я, никакая девушка не бомжиха, а обычная деревенская жительница. Везёт домой цыплят с птицефермы… Правда, писк не был похож на цыплячий, но мне-то какое дело? Другая забота не шла из головы.
        - Вы хорошо помните развилку на Бубякино? - поинтересовался я, разворачивая машину в сторону Мщер.
        - Чего её помнить? - улыбнулась девушка и прищурилась: - Её издалека видно.
        Наконец-то я понял, что было не так в её лице - она моргала нижними веками. Тоже известное уродство - змеиный глаз. В народе бытует поверье, что люди с таким уродством способны сглазить кого угодно. А уж глаза отвести - раз плюнуть.
        - Далеко до неё?
        - А чего тут далёкого? - снова усмехнулась девушка. - Вот она.
        Я глянул в ветровое стекло и оторопел. Метрах в тридцати впереди с шоссе в лесную чащу, как в тоннель, уходила разбитая колея грунтовой дороги. Вот тебе и змеиный глаз…
        Свернув в лес, я пару минут ехал молча, стараясь вести машину как можно аккуратнее, чтобы «цыплят» в картонной коробке не трясло на ухабах. Туман в лесу стал гуще, и дальше десяти метров деревья не просматривались, но, как и на шоссе, на дорогу туман не выползал, хотя сосновые ветки то и дело царапали по корпусу машины, а кроны осин смыкались над узкой колеёй.
        Девушка тоже молчала, бережно придерживая на коленях картонную коробку, и тогда разговор начал я.
        - Сергей. Можно Серёжа, - представился я и решился, как она, перейти на «ты»: - А тебя как зовут?
        - Меня? - Девушка почему-то замялась. - Меня зовут Лиайя.
        Имя она произнесла каким-то другим, будто не своим голосом. Словно птичка пропела, и я толком не уловил сочетание гласных.
        - Лия? - переспросил я.
        - Можно и Лия, - разрешила она.
        - Далеко до Бубякина?
        - Нет. Сейчас будет луг, а дальше… Дальше, если не соврал, что тебя пригласили, нас пропустят.
        - А если соврал? - фыркнул я.
        - А если соврал, то останешься на лугу, а я пойду пешком.
        Я недоумённо пожал плечами, хотел поинтересоваться, что за «цыплят» она везёт в картонной коробке, но в это время дорога вывела нас из леса на небольшой, с половину футбольного поля, луг, поросший высоким густым разнотравьем. Противоположную сторону луга полностью закрывал плотный туман, росистая трава серебрилась в лучах солнца, и у меня захватило дух.
        - Красиво здесь… - непроизвольно вырвалось у меня.
        - Да, - согласилась Лия, - красиво.
        И только тут я заметил, что узкая колея, в которую не вписывался «хаммер», заканчивается точно посреди луга, упираясь в высокое нетронутое разнотравье. Однако затормозить не успел. Мотор внезапно заглох, и машина остановилась у самой кромки нехоженой травы сама по себе, без моего участия.
        - Чёрт! - выругался я, покрутил ключ зажигания, но это не помогло. Я бросил взгляд на приборную доску и обомлел. Все стрелки стояли на нуле. Можно допустить, что в аномальной зоне расширившегося Кашимского треугольника аккумулятор разрядился в одно мгновение, но как могло в одно мгновение испариться горючее, которым я залил полный бак на заправке у мотеля «91-й км»?!
        - Да что здесь происходит? - возмутился я.
        - Бар и Бос нас встречают, - загадочно пояснила Лия.
        Справа от машины из высокой травы торчали две собачьи головы. Белой короткошёрстной дворняжки и чёрной кудлатой, также беспородной, собаки. Они сидели рядышком, едва не вплотную, и в упор смотрели на нас. Торчащие розовые уши белой собаки слегка подрагивали, кудлатые варежки ушей чёрной висели неподвижно.
        Я не понял, какое отношение собаки имеют к остановке машины, но всё же спросил:
        - Почему Бар и Босс? Точнее было бы Босс и Бар.
        Лия удивлённо посмотрела на меня.
        - Босс всегда и везде главный, - пояснил я.
        Лия усмехнулась, опустила стекло и выглянула из машины.
        - Привет, Барбос. Ты нас пропустишь? - обратилась она к собакам.
        Собаки повернули друг к другу головы, дружно вздохнули, затем встали и так же дружно, бок о бок, потрусили по лугу в туман, сбивая росу и оставляя за собой тёмную полосу мокрой травы. И я увидел, что это не две собаки, а одна, но с двумя головами. Причём туловище покрывала рыжая прямая и длинная шерсть.
        - М-да… - оторопело протянул я. - И кто же из них кто?
        - В каком смысле? - не поняла Лия.
        - Какая из голов Бар, а какая Бос?
        - Не знаю, - пожала плечами Лия.
        - А кто знает?
        - Никто, даже сам Барбос. Разве это важно? Они равноправны.
        Наконец я пришёл в себя и покрутил головой.
        - Не удивлюсь, если у Барбоса есть пятая нога…
        - Есть, - подтвердила Лия. - Но он ей не пользуется.
        Вопреки моему утверждению, что не удивлюсь, ответ меня сразил, и я не нашёлся, что сказать.
        - Поехали, - предложила Лия.
        Я глянул на приборную доску и увидел, что бак у меня почти полный, а аккумулятор заряжен.
        - Куда? - машинально спросил я, вспомнив сплошную стену высокого разнотравья перед капотом.
        - А ты разве не видишь?
        Я перевёл взгляд на лобовое стекло и увидел - куда.
        Глава вторая
        С косогора деревня Бубякино смотрелась как на ладони. В живописной долине посреди леса стояло с десяток аккуратных, как на картинке, домиков с ухоженными квадратами огородов и палисадами у фасадов. Дорога спускалась с косогора и заканчивалась широким кругом утрамбованной земляной площадки напротив современного двухэтажного особняка, на крыше которого располагалась большая тарелка спутниковой связи. Посреди площадки стоял покосившийся столб, густо облепленный стрелками-указателями на всевозможные направления и от этого похожий на модернистский памятник одуванчику. Накренившемуся одуванчику.
        Деревня напоминала элитный посёлок, каких сейчас немало понастроено в Подмосковье, но откуда такое образцово-показательное чудо в российской глубинке? И ещё что-то с деревней было не так, но что именно, я понял не сразу, очарованный природной красотой долины. Лишь когда повёл «хаммер» по дороге с косогора, заметил, что на крышах домов отсутствуют дымовые трубы и нигде нет столбов электропередачи. Неужели потёмкинская деревня? Как тогда с этим согласуются ухоженные огороды?
        - Высади меня у гостиницы, - попросила Лия, указав глазами на двухэтажный особняк.
        Я кивнул и подвёз её к калитке палисада у особняка. Рядом с калиткой, среди кустов цветущих роз стояла открытая беседка, в которой за столом с самоваром сидели благообразный старик с дородной старухой и, отдуваясь, пили чай из блюдец. На скамейке рядом со стариком стоял граммофон с огромным раструбом, но музыка не играла. Скорее всего, граммофон был бутафорией, как и стоптанный сапог на самоваре.
        Вывеска над входом в гостиницу гласила, что она, ни много ни мало, называется «Перекрёсток миров», а под названием, как на этикетке выдержанного коньяка, поблёскивали пять звёздочек. Так я и поверил в пятизвёздочность гостиницы! Любят в российской глубинке пустить пыль в глаза, и далеко за примерами ходить не надо. В тех же Мщерах у рынка стоит обшарпанный киоск с претенциозным названием «Мини-супермаркет».
        Лия выбралась из машины, я достал тележку, хотел помочь установить на неё коробку с «цыплятами», но девушка от помощи отказалась. Сама поставила коробку на тележку, прикрепила ремнями и вошла в калитку.
        - Добрый день, хозяева! - поздоровалась она со стариками.
        - И тебе день добрый, гостюшка званая, - кивнул старик. Пышная шевелюра и окладистая борода походили на ком белоснежной ваты, в которой невозможно разглядеть ни единого волоска. На старике были холщовая косоворотка, чёрные сатиновые штаны в полоску, а на бабе - сиреневый сарафан, белый передник, на голове красный в белый горошек платок. Лица у обоих были добрые, румяные, без единой морщины, и этим хозяева напоминали деда с бабой с книжных иллюстраций детской сказки о Колобке.
        - И как тебя зовут, красна девица? - поинтересовалась старуха.
        «Зелёна девица», - поправил я про себя, захлопнул дверцу «хаммера» и вошёл в калитку вслед за Лией.
        - Лиайя, - снова странно, сглаживая гласные звуки, пропела моя попутчица и добавила уже нормальным голосом: - Мне должны были забронировать номер.
        Старик со старухой переглянулись и дружно кивнули.
        - Есть такой заказ, - сказал старик. - Нумер восемьсот шестьдесят седьмой на восьмом этаже. Проходи, гостюшка дорогая!
        Я посмотрел диким взглядом на старика со старухой, на двухэтажный особняк. Под крышей, окнами на противоположную сторону, могла размещаться мансарда, которую с некоторой натяжкой можно считать третьим этажом, но где ещё пять? И потом, судя по количеству окон, на одном этаже могло находиться не более десятка комнат, откуда тогда шестьдесят семь?!
        Лию это нисколько не смутило.
        - Благодарствую, - сказала она, протащила за собой тележку к крыльцу, подняла её и скрылась вместе с тележкой за дверью.
        Н-да… А я было подумал, что Лия местная… Цыплят для развода с фермы везёт… Или индюшат… Барбоса знает… А оказывается, что она такая же пришлая, как и я. Мало того, для неё номер в гостинице забронирован, и её, в ватнике, резиновых сапогах и с грязной картонной коробкой, полной индюшат, радушно принимают…
        - День добрый, молодой человек, - поздоровался дед, шумно прихлёбывая из блюдца. - Чаю не желаете?
        - С вареньем, с баранками? - добавила баба.
        Я оторвал взгляд от крыльца и перевёл на хозяев гостиницы. Они радушно улыбались, глаза лучились добротой. Бабка гостеприимно подвигала по столику вазочку с вареньем и блюдо с горкой сухих бубликов.
        - Спасибо, не желаю, - вежливо поблагодарил я. - Желаю остановиться в гостинице.
        Дед с бабой удивлённо переглянулись и снова посмотрели на меня. Улыбки с губ не исчезли, радушия в глазах нисколько не убавилось, но они молчали, явно ожидая от меня продолжения.
        Я вспомнил, что говорила Лия, и представился:
        - Сергей.
        Имя не произвело впечатления.
        - Сергей Владимирович, - добавил я отчество.
        - Дормидонт Александрович, - приосанился дед.
        - Александра Дормидонтовна, - представилась бабка.
        Я недоверчиво перевёл взгляд с деда на бабку. Шутят они здесь так или говорят серьёзно? По радушным улыбкам, будто застывшим на лицах, я не смог определить и тогда достал паспорт и протянул деду.
        - Вот, пожалуйста, если не верите.
        Дед взял паспорт, отодвинул от себя на вытянутую руку, полистал, посмотрел, но мне почему-то показалось, что дальнозоркость у него наигранная.
        - Сергей Владимирович Короп, - медленно, по слогам прочитал дед, закрыл паспорт, протянул бабке и спросил: - Тебе это нужно?
        Бабка отрицательно покачала головой. Дед вернул мне паспорт и снова предложил:
        - Так как насчёт чаю? Присаживайтесь, не стесняйтесь!
        Никогда прежде я не сталкивался со старческим маразмом и не знал, как он проявляется. Неужели так?
        Я сунул паспорт в карман и терпеливо, как детям, начал объяснять:
        - Я получил приглашение на праздник…
        - Так… - дружно закивали дед с бабкой.
        - Приехал…
        - Так…
        Дед с бабкой гостеприимно улыбались, в глазах лучилось понимание ситуации, но они упорно ждали чего-то ещё.
        - Хочу остановиться в вашей гостинице…
        - Так…
        - У вас есть свободные номера? - в конце концов не выдержал я их «понимания ситуации».
        Наконец-то до них дошло. Дед с бабкой переглянулись, и бабка сокрушённо сообщила:
        - К сожалению, мил человек, все нумера давно забронированы.
        - И Сергея Владимировича Коропа в списке нет… - добавил дед и в очередной раз предложил: - Садитесь с нами чай пить!
        Предложение я проигнорировал.
        - И что же мне теперь делать?
        - Пить чай! - дружно заявили дед с бабой.
        - Я имел в виду, где мне теперь ночевать? - досадливо поморщился я и кивнул на громадное бревно, лежащее вдоль штакетника с наружной стороны: - Не на завалинке же?
        - Что ты, милок! - всплеснула бабка руками. - Зачем на завалинке? На ней разве что Василий иногда спит, когда домой с устатку дойти не может. А переночевать это не проблема. Ты к Кузьминичне на постой попросись, она всех пришлых принимает.
        - А где эта Кузьминична живёт?
        - Он что, хочет, чтобы ему Кузькину мать показали? - спросил дед у бабки.
        - Ты чего, дед? - возмутилась бабка. - Не Кузькина мать ему нужна, а внучка Кузькиной матери. - Она повернулась ко мне и расплылась в улыбке: - Дык первая изба сразу за углом.
        - И на том спасибо, - кивнул я и вышел в калитку, посмеиваясь про себя. Изначально под выражением «Куськина мать» подразумевалась собака - матёрая сука, готовая всех порвать за своего кусачего щенка. Но в мире нет ничего устоявшегося, и интерпретация из Куськиной матери в Кузькину мать давно стала обиходным выражением. Поэтому я ничему не удивлялся. Значит, такова у Кузьмы была мать. Против народной мудрости не возразишь, не попрёшь.
        - Молодой человек! - окликнул дед. - Вы свой рыдван за гостиницу поставьте, пока там место есть. А то сейчас, - он махнул рукой в сторону косогора, - ещё гости будут.
        Из леса на косогоре донеслось приглушенное тарахтение трактора. Довёз-таки Вася-тракторист «летающую тарелку» карлика.
        - Что ты, дед, мелешь? - возмутилась бабка. - Василий не скоро привезёт гостя. Вечером только. Так что, мил человек, присаживайтесь, чайку попейте…
        - Спасибо, нет, - отказался я, залез в свой «рыдван», развернулся и поехал за гостиницу.
        Когда я завернул за угол особняка, то понял, почему дед советовал пораньше припарковать машину за домом. Большая площадка за гостиницей была заставлена всевозможными летающими, бегающими, прыгающими и ползающими моделями аппаратов пришельцев. Здесь были модели паукообразных аппаратов, передвигающиеся на восьми и более лапах, обтекаемые каплеобразные амфибии, космические корабли-трансформеры, какие-то кубы, параллелепипеды, шары и, само собой, тарелки, тарелки и ещё раз тарелки. Естественно, летающие. Некоторые модели были сделаны основательно, с душой, и их легко было принять за настоящие, некоторые - абы как, и казалось, что они развалятся от первого прикосновения. Верхом полного абсурда выглядел обыкновенный велосипед с притороченными к раме крыльями из деревянных реек, обтянутых вощёной папиросной бумагой. На одном крыле красной краской было написано «Осоавиахим», на другом - «СССР». Крылья у велосипеда смотрелись как пятое колесо у телеги. Либо как пятая нога у собаки… Гм, да… Я вспомнил Барбоса. Дурдом полный. Здесь не только люди маразматики, но и животные уроды.
        На косогоре дико взревел трактор, я оглянулся и увидел, как с круто наклонившегося прицепа соскользнул макет летающей тарелки и, подпрыгивая на кочках, устремился вниз по склону, оставляя за собой широкий след примятой травы. Из следующей за трактором милицейской машины выскочил карлик и, потрясая тростью, заорал не своим голосом. Вася-тракторист выбрался из кабины трактора и принялся оправдываться, сокрушённо разводя руками. Летающая тарелка скатилась по склону и замерла у подножья косогора, совершив в своей жизни первый и, быть может, последний не совсем удачный полёт. Тем временем милиционер быстренько развернул машину, выключил мигалку и скоропостижно ретировался, посчитав миссию сопровождения законченной. Что карлик со своей летающей тарелкой, что Вася-тракторист надоели ему хуже горькой редьки. И ведь права оказалась бабка Дормидонтовна, что Василий доставит гостя только вечером! Просто-таки прорицательница, несмотря на маразм.
        Я достал из салона чемодан, запер дверцы «хаммера», поставил машину на сигнализацию, затем обогнул гостиницу и увидел, как по голой утрамбованной площадке неспешной трусцой бежит Барбос о двух головах: левой - чёрной и правой - белой. Приблизившись к покосившемуся деревянному столбу с указателями, пёс задрал левую заднюю ногу и окропил его. Белая голова повернулась к чёрной и обиженно тявкнула. Чёрная голова тяжко вздохнула, Барбос обошёл столб с другой стороны, поднял правую заднюю ногу, снова окропил его и теперь уже, исполненный достоинства, потрусил прочь по своим собачьим делам. Равноправие, ничего не попишешь… И не пописаешь. А вот пятой ноги я у Барбоса так и не увидел.
        Из любопытства я подошёл к столбу, посмотрел на указатели и понял, что столб покосился не сам по себе или по вине пьяного Васи-тракториста, а наклон на север был строго выверен на Полярную звезду, что подтверждала надпись на стрелке-указателе, венчавшей столб, как наконечник копья: «Polaris A - 430 световых лет».
        Я начал читать надписи и понял, что к празднику, Дню Пришельца, в Бубякине готовились долго и основательно. Каких только надписей здесь не было: «Денеб - 3260 световых лет», «Мицар - 78 световых лет», «HD 179 949 - 90 световых лет»… На указателе «ЕН 7031» вместо световых лет было почему-то указано расстояние в 150 парсеков. Были здесь и совсем непонятные названия звёзд, состоящие из одних знаков препинания, а одно название обозначалось нотами. Вертикально вверх смотрел указатель, прикреплённый к столбу на шарнире, и на нём было написано: «Далёкий Космос - 90 км». Ну, это нам уже известно. Час езды на машине… На этой географической широте, естественно.
        Я вспомнил, что мотель на трассе Ворочаевск - Усть-Мантуг, в котором останавливался на ночь, назывался «91-й км». Случайное совпадение или…?
        Столб внезапно дрогнул и, скрипнув, едва заметно провернулся по оси против вращения Земли. Повернулись и все указатели, и только стрелка на шарнире сдвинулась в противоположную сторону, продолжая, как поплавок, указывать вертикально вверх на близкий «Далёкий Космос».
        Я ошалело посмотрел под ноги. Никакого устройства, вращающего столб, не было. Обыкновенная земля, разве что слегка увлажнённая Барбосом.
        - Молодой человек! Сергий свет Владимирович! - позвала бабка из беседки. - Поди-ко к нам, чайку попей!
        «Дался мне ваш чай!» - в сердцах подумал я, тупо глядя на основание столба. Затем тряхнул головой, взял себя в руки, обернулся и вежливо отказался:
        - Спасибо, как-нибудь в другой раз.
        - Чай у нас липовый, варенье смородиновое… - продолжала зазывать бабка.
        - Мы и музыку заведём… - подключился дед.
        Послышался ритмичный скрип пружины граммофона.
        Я развернулся и молча зашагал к избе Кузьминичны. Точнее, внучки Кузькиной матери. Из-за спины донеслось шипение иголки по граммофонному диску.
        «Сейчас грянет что-нибудь вроде “У самовара я и моя Маша…” - подумал я. - Точнее, не Маша, а Саша. Александра Дормидонтовна».
        Жили-были дед и баба,
        Ели кашу с молоком.
        Рассердился дед на бабу -
        Хлоп по пузу кулаком!
        И-и-и-и-и-эх!!!
        «Ну, естественно, - подумал я. - Какие ещё там дед с бабой из сказки о Колобке? Они не такие, они во-он какие… Только не кашу с молоком едят, а чаи гоняют. Со смородиновым вареньем… И по пузу хлопают… Кулаком». Как можно хлопать кулаком, я не представлял.
        Изба за углом гостиницы оказалась приличным одноэтажным коттеджем европейского образца, и только белые занавески с вышитыми крестиком красными петухами за стеклопакетами окон красноречиво свидетельствовали, что я всё же нахожусь в России. У большого деревянного стола на двух массивных колодах, стоймя вкопанных в землю возле крыльца, сидела пожилая женщина в простоватом платье, беленькой косынке и кухонным ножом споро крошила баклажаны, доставая их из ведра с водой, а крошево ссыпала в огромную миску.
        Я остановился у калитки, поставил на землю чемодан.
        - Добрый день! Не подскажите, где найти Кузьминичну?
        Женщина оторвалась от своего занятия, подняла голову:
        - День добрый, молодой человек. Я - Кузьминична.
        Взгляд у неё был приветливый, но, к счастью, ничего общего со сказочными персонажами в её лице не было, и у меня отлегло от сердца. Обычная женщина, хотя и внучка Кузькиной матери.
        - На постой не возьмёте?
        - Отчего ж не взять такого молодого да пригожего? - усмехнулась Кузьминична, отложила в сторону кухонный нож, встала из-за стола, вытерла руки о передник. - Да вы проходите, не стесняйтесь.
        Я поднял чемодан, открыл калитку, прошёл по дорожке, вымощенной серым кирпичом, к крыльцу.
        - Звать-то вас как? - спросила она.
        - Сергей.
        - А по батюшке?
        - Стоит ли? - смутился я, намекая на нашу разницу в возрасте.
        - Как это не стоит? - не согласилась Кузьминична. - Вы ж городские, не то что мы, деревенские…
        Мимо воли я глянул на коттедж. М-да… Многим городским бы так жить. Мне, в частности.
        - Владимирович.
        - Хорошее имя у вашего батюшки. Знавала я одного с таким именем. Умный был… А сынок его, Ярослав свет Владимирович, ещё мудрее батюшки оказался…
        Я поник. И эта туда же… Да что они здесь все - из дурдома сбежали? Хозяева гостиницы на сказках чокнулись, а эта - на Древней Руси? Хотелось в сердцах отпеть, что, мол, и я знал одного Кузьму, точнее, его матушку. Кузькину мать то есть. Всё же, решив не нарываться, я благоразумно сдержался и постарался уйти от скользкой темы. Я-то имел в виду фольклорную Кузькину мать, а не настоящую.
        - Сколько за постой возьмёте?
        - За постой? - Кузьминична задумалась, поджала губы, пытливо вглядываясь мне в глаза: - Ну… Рублёв сто не много будет? - осторожно поинтересовалась она.
        Я недоумённо глянул на особняк. Это куда же она меня на постой определит за такие деньги? Не на сеновал, случайно?
        - Само собой за эти же деньги столоваться будете, - принялась оправдываться Кузьминична, неправильно истолковав мою заминку. - Кормить буду, потчевать…
        С каменным лицом я молча достал портмоне, вынул пятьсот рублей и протянул ей.
        - За пять дней.
        Кузьминична растерянно покосилась на деньги, взяла чуть ли не со страхом, и тогда я понял, что она просила сто рублей за всё время проживания. Чёрт побери, куда я попал?! Что это за привилегированный филиал дурдома?!
        - Идёмте, я вам горницу покажу, - смущённо предложила Кузьминична, неловко спрятала деньги в карман фартука и повела меня в дом.
        Больше я ничему не удивлялся. Ни европейской отделке «горницы», ни полам с подогревом, ни водяному матрасу на кровати, ни джакузи в ванной комнате. Ни тому, откуда здесь электричество, водопровод и канализация. Впрочем, одно обстоятельство удивило. Отсутствие телевизора и телефона. А в остальном… Устал я удивляться. Было две версии: первая - я попал в лечебницу для элитных душевнобольных, вторая - кто-то затеял грандиозную мистификацию. В первую версию не верилось, а во вторую… Вторая тоже была под большим сомнением. Это какие же деньги надо вложить, чтобы такой посёлок отгрохать ради забавы?! По силам разве что какому-нибудь олигарху… Но это вряд ли. Не так-то уж много в России олигархов, а те, кто есть, выше футбола в своих стремлениях не поднимаются. Да и в случае футбола всё больше под себя гребут. Сейчас мецената днём с огнём не сыщешь, одни спонсоры. И опять же вопрос - зачем? Олигархи чудить не любят.
        - Сергий свет Владимирович, вас горница устраивает? - вывела меня из размышлений Кузьминична.
        - И Серёжу устраивает, и Свету Владимировну… - скаламбурил я, но, похоже, Кузьминична не поняла. Я задержал взгляд на коробке кондиционера и спросил: - Окна открывать можно?
        - Почему нельзя? Конечно, можно, - заверила Кузьминична, и мне почему-то показалось, что о назначении кондиционера она не догадывается. Стоит себе коробка, ну и пусть стоит. Чей же это дом тогда?
        - …Что ж, располагайтесь, не буду мешать, - попятилась к двери то ли хозяйка, то ли прислуга, пускавшая в дом постояльцев, пока хозяева отсутствовали. - Чай, обедать когда изволите?
        - Чай не буду, - опять скаламбурил я, - а обедать… Часика через два. Помыться хочу с дороги, отдохнуть.
        - Лёгкого пара добру молодцу! - пожелала на прощанье Кузьминична и закрыла дверь.
        Оставшись один, я распаковал чемодан, развесил вещи в шкафу, разделся и прошёл в ванную комнату. Полочки в ванной комнате были заставлены всевозможными шампунями, кремами для бритья, одеколонами и духами. М-да, сервис для пятисот рублей, прямо сказать, ошеломляющий.
        В джакузи я залезать не стал, а принял душ. Вытираясь полотенцем, вышел в комнату, открыл окно. Кузьминичны в палисаднике не было, исчезла со стола и громадная миска с нарезанными баклажанами. Наверное, хозяйка перебралась на кухню, где и продолжила заниматься, судя по объёму миски, зимними заготовками. Я с сомнением оглядел комнату. При таких-то хоромах, да зимние заготовки? Неувязочка получается…
        Со стороны гостиницы приглушённо шипел граммофон, и хриплый голос в сопровождении не менее хриплой музыки задорно пел-выкрикивал: «Лучше выпить пару чая!..» Чего именно пару: стаканов, чашек - в песне не уточнялось. У подножья косогора тарахтел трактор, и Василий-тракторист под чутким руководством карлика пытался взгромоздить на прицеп летающую тарелку. То ли грузчик из Василия в подпитии был никакой, то ли руководство - недостаточно чутким, но у них ничего не получалось. К столбу с указателями вновь подошёл Барбос и вновь окропил его с двух сторон. Только теперь вначале задрал правую заднюю лапу, чем вызвал недовольное ворчание чёрной головы, а затем левую. Столб скрипнул и слегка провернулся по оси. Неужели Барбос его поливает, чтобы легче вращался?
        Я отошёл от окна, сел на кровать. Надо бы позвонить шефу… Напрямую ему ничего говорить нельзя, а вот завуалированно подготовить… Мол, доехал нормально, спасибо за машину… Пока ничего существенного, но есть интересные намётки… В частности, изменение конфигурации аномальной зоны Кашимского треугольника…
        Однако когда я попытался вызвать шефа по мобильнику, ничего не получилось. Нет, не высвечивалось на экране «Абонент недоступен» или «Номер заблокирован», происходило нечто непонятное. То после набора первых же цифр шли короткие гудки, то вдруг я вклинивался в чей-то разговор, то диктор какой-то радиостанции начинал вещать новости или сводку погоды. Я не отступался и всё пробовал, пробовал… Пока из телефона шепелявым голосом не грянула песня: «У самовара я и моя Маша…»
        Дождался-таки! Я очумело уставился на мобильник, перевёл взгляд на окно и не смог понять, откуда звучит песня. Тогда я отключил мобильник, улёгся на кровать и закинул руки за голову. Почти так же, как мобильник, работал в аномальной зоне и навигатор глобальной системы позиционирования. Он не отключался, но точка нахождения машины на местности прыгала по экрану как мишень в простенькой компьютерной игре «Охота на зайца». Да, но зачем тогда на крыше гостиницы стоит антенна спутниковой связи? Бутафория? Или… Или всё, что происходит с мобильником и навигатором, не имеет никакого отношения к аномальной зоне Кашимского треугольника, а целиком и полностью зависит именно от спутниковой антенны? Выходит, всё-таки мистификация? Но кому это нужно и зачем? То, что наши олигархи на такое не пойдут, я понял давно. Видел, как тряслись руки и горели глаза нефтяного магната Алтуфьева, когда он перебирал осколки Адычанского метеорита. Вот уж правильно говорят: «Руки загребущи, глаза завидущи…» Но если это всё-таки мистификация, то затеяна она отнюдь не ради меня.
        Я начал анализировать странности сегодняшнего дня и практически всему нашёл объяснение. Напустить в лесу туману - не проблема, и на нагретую солнцем дорогу он выползать не будет, если использовать жидкий азот. Спрятать в землю мотор, который вращает столб с указателями, - это совсем просто. В цирке с помощью зеркал прячут тело человека, оставляя на столе одну голову, аналогичным образом легко и «глаза отвести» с развилки на Бубякино… Зеленоватокожая Лия, Кузьминична, Дормидонт Александрович и Александра Дормидонтовна - обычные артисты, играющие свои роли… Вот двуглавый пёс Барбос - это да. Это круто. Но в кунсткамере и не такие монстры замаринованы в банках с формалином. Разве что не поддавалась объяснению остановка «хаммера» на лугу… Если не предположить, что в картонной коробке Лии находились вовсе не цыплята, а мощный высокочастотный разрядник. При импульсном разряде в результате электромагнитного резонанса стрелки всех приборов падают на нуль, и, естественно, аккумулятор не даёт искры…
        Я перебирал в голове казус за казусом, находил вразумительные объяснения, всё больше успокаивался и не заметил, как задремал. В дрёме мне привиделось чёрт знает что. Будто бы я волшебным образом перенёсся в Киевскую Русь, и водит меня по хоромам княжеского терема ключница в древнерусских одеждах и с лицом Кузьминичны, всё показывает да рассказывает, а между делом с усмешкой выговаривает: «Эх, ты дурачина-простофиля! Ты ж кого это за моих знакомых принял?! Знакомец мой, Владимир - это не князь, а конюший нашего князя, удалой молодец, Копытом прозванный… А сынок его, Ярослав, постельничим был. Головастый мужик, перину пуховую придумал, за что его за глаза Мудрым прозывали…» Под конец Кузьминична-ключница неожиданно пропела ангельским голоском: «Серёжа свет Владимирови-ич! Откушать не изволите?!»
        Я проснулся и никак не мог понять, приснился ли мне зов, или на самом деле прозвучал из открытого окна.
        - Серёжа свет Владимирович… - снова донеслось из окна. - Кушать не изволите?!
        Вскочив с кровати, я бросился к окну и выглянул.
        Вечерело. Покрасневшее солнце зависло над горизонтом, в низине вдоль косогора стелились тонкие нити тумана. В воздухе пахло листвяной прелью и… странно, почему-то дыней. Не вызревают здесь дыни, откуда тогда запах? Привозная, что ли? Музыка со стороны гостиницы не звучала, было по-хорошему тихо, и только где-то из-за угла несмело тренькал сверчок. Летающая тарелка карлика, скатившаяся к подножью косогора, исчезла, трактор тоже. Справился-таки с задачей Василий.
        - Сергей Владимирович, - с укором сказал голос Кузьминичны, - чай, ужин стынет…
        Я посмотрел из окна налево и увидел хозяйку дома в нарядном сарафане и ярком цветастом платке. Она сидела у стола, застеленного белой, вышитой, как и занавески на окнах, красными петухами скатертью, на которой, как на самобранке, были расставлены блюда крестьянского разносола. При виде румяных пирогов мне так захотелось есть, что позабыл скаламбурить насчёт стынущего чая.
        - Пять минут, Кузьминична, оденусь… - пообещал я и принялся натягивать джинсы. И всё же, как ни хотелось есть, пока одевался, думал не о пирогах, а о своём странном сне. К чему бы мне снилась Древняя Русь? Как уфологу, мне приходилось сталкиваться с толкованием сновидений, и шеф даже заставил прослушать платный курс лекций по сновидениям у психоаналитика. Так что по этой части я достаточно подкован - по крайней мере, чтобы анализировать подсознательные видения. А вот в истории Древней Руси я не силён… Не уверен, но, кажется, Ярослав Мудрый не был Владимировичем, и давно забытое знание выразило в подсознании протест таким вот сном… Или всё-таки был? Но если предпосылка верна, тогда многое объясняется… В том числе почему Кузьминична предстала в качестве ключницы - задавал же я себе вопрос, чей это коттедж? Одно, пожалуй, не объяснить - почему во сне я был твёрдо уверен, будто Кузьминична жила тысячу лет назад в Древней Руси? В принципе, любой сон можно разложить на составляющие, проанализировать их, дать соответствующую оценку, найти связь с реальными событиями и переживаниями… Да толку-то с этого?
Толковать сновидения можно по-разному, и это главное, что я вынес после прослушивания курса лекций о сновидениях и о чём не преминул поставить в известность шефа, что он зря деньги на ветер выбросил, заплатив за лекции по психоанализу для своих сотрудников. Уфология и то гораздо более точная наука, чем толкование сновидений.
        - Серёжа свет Владимирович… - в очередной раз пропел из окна голос Кузьминичны.
        - Бегу!
        Я набросил на плечи куртку и выскочил из горницы на крыльцо. Кузьминична, черпая половником из супника, наливала щи в большую тарелку.
        - Щец бабы Кузьминичны отведай, - сказала она. - Зелёных, со сметаной…
        Не скупясь, она деревянной ложкой зачерпнула из крынки густую сметану и положила в тарелку. Я сел за стол, взял ложку. Зелёные щи на цвет были фиолетово-синими.
        - Кушайте, кушайте, Серёженька… Вот, с пирогами-то с грибами…
        Кузьминична придвинула ко мне блюдо с румяными пирогами.
        С некоторой предосторожностью я попробовал щи и неожиданно понял, что вкуснее мне едать не приходилось. Я размешал сметану и, нимало не стесняясь, принялся мести всё подряд за обе щёки. Сам от себя не ожидал, что так проголодался. Только когда вычерпал тарелку до дна, обратил внимание, что ем один, а Кузьминична сидит напротив и, подпёрши голову ладонями, умилённо смотрит на меня.
        - Кузьминична, а вы почему не ужинаете? - смутился я.
        - Я сыта, - отмахнулась она. - Пока стряпала да пробовала, вот и наелась. Много ли старухе надо? Это вам, молодым, силы нужны.
        - Не прибедняйтесь, Кузьминична, какая же вы старуха? - польстил я. - Вы женщина ещё о-го-го! Небось, все местные дедуганы сватаются.
        - За столом не мели языком, а мели зубами, - строго одёрнула Кузьминична. - Вот отведайте, Серёженька, нашей картошечки с мясцом…
        Она забрала у меня пустую тарелку из-под щей и пододвинула следующую - с горкой варёной картошки и кусками тушёного мяса. Мясо выглядело нормально, а вот картошка была зелёно-синей, с виду неаппетитной. Я аккуратно попробовал и в очередной раз ошибся. Картошка была рассыпчатой и очень вкусной, несмотря на вид.
        «Трансгенные продукты», - решил я, но не отказался. Какой-никакой, но, я всё-таки учёный и знаю цену развернувшейся вакханалии о запрещении трансгенных продуктов. Как ни прискорбно, но в науке достаточно шарлатанов и прохиндеев, защищающих диссертации и даже становящихся академиками на волне пиара против научно-технического прогресса. Так обстоят дела и с трансгенными продуктами, употребление которых якобы может привести к трансмутации человеческого организма. На самом деле любой земной организм защищён от трансмутации при употреблении в пищу продуктов животного и растительного происхождения, в противном случае человек, на протяжении многих тысячелетий употребляющий в пищу хлебные злаки, давно бы заколосился. Разница между трансгенными и естественными организмами заключается лишь в том, что первые появились на свет благодаря трансгенной инженерии, а вторые - мутировали до нынешних видов во время эволюции. И на этом всё. Жиры, углеводы, витамины и прочие питательные компоненты тех и других ничем не отличаются друг от друга. В своё время человечество сталкивалось с почти аналогичной проблемой, когда
была открыта Америка и в рационе европейцев начали появляться картофель, томаты, кукуруза, подсолнечное масло… Сейчас уже никто не помнит вкуса знаменитой репы, горохового киселя, чечевичной похлёбки, полбяной каши. Думаю, со временем о «бунте» против трансгенных продуктов будут вспоминать с той же иронией, с которой сейчас вспоминают знаменитые картофельные бунты, когда люди вместо клубней употребляли в пищу содержащие алкалоиды ягоды картофеля и травились.
        - Очень вкусно, - похвалил я, окинул взглядом стол и сокрушённо покачал головой: - Вы столько наготовили… Мне всего не осилить.
        - Не переживайте, Серёженька, - отмахнулась Кузьминична. - Будет кому доесть. Вон, сосед мой, Василий, проспится в канаве, придёт и попросит… Да и кроме него ртов предостаточно.
        - А почему он в канаве спит? - осторожно поинтересовался я. Вроде бы к вечеру тракторист должен был протрезветь.
        - Карла его опять напоил, - сокрушённо покачала головой моя хозяйка. - Как Василий доставил его летательный аппарат, так Карла ему бутыль самогона выставил. А Василий до спиртного слабый…
        Я покивал в знак солидарности с Кузьминичной и принялся неторопливо есть. С чувством, с толком, с расстановкой. На куске мяса я неожиданно обнаружил черешок, чем-то похожий на грушевый, подумал вначале, что мясо тушилось с грушами, но когда попытался вилкой удалить черешок, оказалось, что он составляет с мясом единое целое. Это ещё что - растительное мясо?! О таких трансгенных продуктах я слыхом не слыхивал… Но и мясо, как и трансгенная картошка, оказалось вкусным.
        Я поднял голову, окинул взглядом деревню. Несмотря на ранний вечер, в некоторых окнах коттеджей горел свет, многие, наверное, ужинали, но воздух был чистым, прохладным, лесным, и в нём не чувствовалось запаха дыма, который неизменно сопровождает в деревне любую стряпню. Это-то понятно, своими глазами видел бытовое оснащение коттеджа… Другое было странным - ни с одного подворья я до сих пор не слышал кудахтанья кур, мычания коров. Да и стожков сена, обязательных к осени возле каждой деревни, я не видел. Откуда тогда, спрашивается, сметана? Тоже трансгенный растительный продукт? Растёт, скажем, прямо из земли этакое вымя, дающее не молоко, а сразу сметану… Сметанное вымя.
        Однако спросил я о другом. О том, ради чего сюда прибыл.
        - Скажите, Кузьминична, а у вас, в деревне часто праздники устраивают?
        - Кому как, - усмехнулась она. - У Василия, например, чуть ли не каждый день праздник.
        - Я имею в виду День Пришельца.
        - Это какого ещё пришлеца? - недоумённо переспросила Кузьминична и подозрительно посмотрела на меня. - Вас, что ли? У нас много пришлых бывает, у меня останавливаются, но чтобы праздник в их честь…
        - Вы меня неправильно поняли, - поправился я. - Я хотел спросить, не появлялись ли у вас в деревне странные существа, похожие на людей, но не люди?
        Кузьминична задумалась, потеребила концы платка.
        - Было как-то… - нехотя проговорила она. - Но чтоб это праздник был…
        - Расскажите, пожалуйста! - воспрянул я духом. Байку, не байку расскажет, но иногда в случайных сообщениях попадались рациональные зёрна. Взять хотя бы феномен Алатойского дива, на базе которого я писал диссертацию.
        - Что там рассказывать! - отмахнулась хозяйка. - Срамота одна… Кушайте лучше, Серёженька, картошка стынет.
        - Обязательно всё съем! - заверил я. - Но под ваш рассказ.
        Кузьминична глубоко вздохнула.
        - Если уж так настаиваете… - поморщилась она, снова вздохнула и начала: - Было это годиков пять назад, а то и поболе. Повадился он с огорода Василия капусту воровать…
        - Кто «он»?
        - Да кто ж его знает? - пожала плечами Кузьминична. - Сам маленький, двух аршинов от земли не будет, зелёненький, с рожками, на жабу похож и на человечка також. И всё бы ничего - сколько он там капусты украдёт? - но он над Василием насмехаться стал. Рожи ему корчил, обидные слова выкрикивал… Тот ещё паскудник. Ужо Василий чего только ни делал! И с дубьём за ним по деревне гонялся, и капканы в огороде ставил, и дустом травил, да так перестарался, что его огородник месяц болел, за огородом не ухаживал… А этому зелёненькому хоть бы что.
        Я приуныл. На быль это не было похоже, а было похоже на байку. Но прерывать не стал. Пусть бает, сам напросился.
        - В деревне вначале над Василием посмеивались, а затем жалеть стали. Василий с лица спал, приболел, даже пить перестал, но всё никак не мог найти управу на зелёненького паскудника. Так прошло месяца два. Василий совсем извёлся. И вот однажды поутру просыпается он оттого, что в огороде паскудник опять бедокурит, капусту рвёт и нехорошими словами Василия на чём свет костерит. Разгневался Василий, выскочил на крыльцо и увидел, как паскудник с кочаном капусты под мышкой ему рожи строит и обидно хихикает. И понял тогда Василий, что никак ему с насмешником не справиться. Постоял он, постоял на крыльце, махнул безнадёжно рукой и сказал в сердцах: «Чтоб ты сдох!»
        Кузьминична тяжело вздохнула и замолчала.
        Я наколол последнюю зелёно-синюю картофелину и отправил в рот.
        - Спасибо, - сказал, - было очень вкусно.
        - На здоровьице, Серёженька.
        - И что дальше?
        - Дальше десерт будет.
        - Да нет, я спрашиваю, чем дело у Василия с зелёненьким паскудником закончилось?
        - Ах, это… Да тем и закончилось.
        - То есть как? - не понял я. Странные какие-то байки в деревне Бубякино - без концовки.
        - А вот так, - пожала плечами Кузьминична. - Как Василий сказал, так и получилось. Он и сдох.
        - Кто?! - опешил я.
        - Кто-кто… Не Василий же… - Кузьминична встала из-за стола и принялась убирать грязную посуду. - Паскудник сдох. Не сходя с места.
        - Ап! - только и сказал я, поперхнувшись последней картофелиной, и закашлялся. Смех пополам с кашлем разбирал так, что я не мог остановиться, пока Кузьминична не постучала по спине. Уела она меня, дальше некуда.
        - Ну, спасибо… - выдохнул я и хотел встать из-за стола, но Кузьминична удержала за плечо.
        - Погодите, Серёжа, я вас ещё кое-чем вкусненьким на десерт угощу… Уберу со стола и угощу.
        Я сел, и тут мне в голову пришло, как вывести Кузьминичну на чистую воду.
        - А с тельцем зелёненького паршивца что сталось? Испарилось? - ехидно поинтересовался я.
        - С чего бы это оно испарилось? - поджала губы моя хозяйка, составляя грязные тарелки одна на одну. - Василий взял лопату, выкопал ямку на пустыре и закопал.
        «Чёрт! - подумал я. - А вдруг - правда?! Вот это будет номер, если я из Бубякина привезу останки пришельца!»
        - Вы мне место не покажете? - с тайной надеждой попросил я.
        - Так показывать нечего, - покачала головой Кузьминична. - Была у нас тогда собака Жучка. Раскопала она ямку и сожрала всё, что от паскудника осталось.
        Опять она меня вокруг пальца обвела. Нечего байкам верить. Размечтался.
        Кузьминична взяла стопку грязной посуды и понесла на кухню.
        - А зимой Жучка щенка принесла. Да вы его видели - Барбоса, - на ходу сказала она.
        Я задумчиво поглядел вслед хозяйке и опять начал сомневаться, верить мне или не верить. Если так и было, то появление на свет Барбоса ставило крест на моей теории о трансгенных продуктах. Глядишь, и я стану таким же сине-зелёным, как местный картофель…
        - Вам помочь убрать со стола? - кивнув на блюдо с пирогами и супник, предложил я, когда хозяйка вернулась.
        - Пусть стоит, - махнула рукой Кузьминична, - я попозже Василию занесу, а то он сегодня ничего не ел, только пил.
        Она села за стол и пододвинула к себе блюдо с большими, по форме похожими на грейпфруты, но чёрными плодами. Снова пахнуло ароматом дыни.
        - Сейчас я вас, Серёженька, бздыней угощу.
        - Дыней? - переспросил я.
        - Нет, бздыней, - категорично поправила хозяйка.
        - Название какое-то неприличное… - заметил я.
        - Уж какое есть, - не согласилась она. - Есть на то причины.
        - Какие же? По запаху, вроде, не бздыней… гм… а дыней пахнет.
        Кузьминична конфузливо прыснула:
        - Шутник вы, однако, Сергий свет Владимирович… С чем это вы сравниваете? Сейчас поймёте, почему так называется.
        Она выбрала плод побольше, положила на стол перед собой и ударила по нему ножом.
        - Бздын-н-нь!!! - прозвучало в вечернем воздухе, и чёрный плод раскололся на четыре дольки, лопнув, как спелый арбуз. Дынный аромат ударил в ноздри.
        - Угощайтесь. Вы такого, небось, не едали.
        Кузьминична пододвинула ко мне дольку и подала ложку. Кожура у бздыни была твёрдой, как у ореха, зато розовая мякоть мягкой и по вкусу напоминала талое мороженое с привкусом дыни.
        - Действительно не едал, - согласился я. - Вы меня так раскормите, что дома никто не узнает.
        - Не берите дурного в голову, Серёженька. Молодым всё впрок.
        Что она имела в виду под «всё впрок», я не стал уточнять.
        Солнце село, начали проявляться первые звёзды. Я бросил взгляд на пустырь у гостиницы и увидел Барбоса, скрупулёзно ставящего собачьи метки на столбе со звёздными указателями.
        - А правда, что у Барбоса есть пятая нога? - спросил я.
        - Правда, - подтвердила Кузьминична и загадочно добавила: - Но он её редко показывает, и лучше вам её не видеть.
        Я пожал плечами:
        - Странная у вас деревня…
        - Ничего подобного, - обидчиво возразила хозяйка. - Самая обычная.
        - А как же двухголовая собака с пятой ногой? - возразил я. - Того и гляди, у вас телега с пятым колесом имеется.
        Кузьминична не ответила и поджала губы.
        - Неужели есть?! - изумился я.
        - Телеги нет, - нехотя произнесла Кузьминична. - А пятое колесо вроде бы есть…
        - Как это?!
        - Да Василия у нас так за глаза прозывают. Василий Пятое Колесо К Телеге. За что ни возьмётся, всё у него не так получается.
        Я покивал. Вот это нормально. Это в соответствии с русскими обычаями, и в прозвище ничего необычного нет…
        Из-под стола вынырнуло щупальце, схватило дольку бздыни и мгновенно скрылось. Я остолбенел. Щупальце по виду было похоже на дождевого червя, только толщиной в руку. Всему, что сегодня со мной происходило, что видел в деревне, я более-менее нашёл какое-то логическое объяснение. Щупальце объяснению не поддавалось. Это не пятое колесо к телеге.
        - Кто это? - просипел я пережатым горлом, заворожённо глядя на стол, где совсем недавно лежала долька бздыни.
        - Где? - не поняла Кузьминична.
        - Да вот только что… Дольку бздыни…
        Из-под стола, воровато прячась в тени, показался кончик щупальца.
        - Вот! - заорал я, указывая пальцем.
        - Ах ты, такой-сякой! - шикнула на щупальце хозяйка, и оно мгновенно исчезло. - Ты чего без спроса на стол лезешь, гостей пугаешь?
        - Кто это? - потусторонним голосом спросил я. Будто и не я спросил, а кто-то вместо меня.
        - Огородник… - досадливо пояснила хозяйка. - Вы думаете, почему у меня такой ухоженный огород? Это всё он, сама бы не управилась. А он рыхлит, окучивает, поливает, саженцы сажает, урожай собирает… Он вообще-то скромный, на глаза не показывается, но бздыню очень любит. Вы уж извините его…
        - Чего уж там… - растерянно выдохнул я. - Неужели не понимаю? Огородник он и есть огородник. Эка невидаль… - Ирония помогла справиться с ошеломлением, и я увидел в краже дольки бздыни логическое несоответствие: - Если сам выращивает, почему тогда ворует?
        - Лущить бздыню не умеет. Руки у него мягкие, нежные… - Кузьминична взяла с блюда бздыню и расколола её. - На уж, - бросила дольки под стол, - а то совсем изведёшься.
        Из-под стола донеслось поспешное чавканье.
        - Он у вас и за домом следит? - отстранённо спросил я.
        - Не-ет… За домом домовик ухаживает. Такое в последнее время понастроил, понаставил, что я и не второпаю, что к чему.
        Я тоже уже ничего не «второпывал». Огородник, домовик… Неужели и зелёненький паскудник имел место быть?
        У дома Василия показалась неясная колеблющаяся тень. Покачиваясь, она медленно проскользила по стене, приблизилась к столу в палисаднике, села и замерла.
        - Это домовик?
        - Где?
        Я указал глазами на соседский палисадник.
        - Это Василий. Проспался в канаве, домой вернулся. Пойду-ка пирогов ему отнесу. Проголодался, небось, целый день только самогон жравши… А потом к Дурдычихе заскочу, покалякать. Скучно ей одной…
        Сердобольная Кузьминична подхватила со стола блюдо с пирогами и направилась к соседу.
        А я ещё долго сидел в прострации. Не в Кашимскую аномальную зону нам надо было ехать в позапрошлом году, а сюда… Кто мне сейчас поверит? Сам бы не поверил, если бы кто-то другой рассказал.
        Всё ярче разгорались звёзды, стрекотал сверчок под домом, изредка из темноты, со стороны утрамбованной площадки, доносилось тихое поскрипывание вращающегося столба с указателями звёзд. И мне казалось, что всё это уже когда-то было, и не просто было, а было всегда. Будто я всю жизнь сидел здесь под звёздным небом в тишине и покое. Вечно.
        Глава третья
        Разбудили меня странные звуки. В окно светило утреннее солнце, лёгкий ветерок теребил занавески, и во дворе кто-то хриплым голосом немузыкально напевал:
        Тыц-тыц, тырыдыц.
        Бздын-н-нь!!!
        Что-то это мне напомнило… Ага, почти так же перекликались вчера в лесу птицы: «Тьох-тьох, тьо-тьо-тьох!» «Тон-ннк!» - но у птиц это звучало намного мелодичнее.
        Я спустил ноги с кровати, подошёл к окну и исподтишка выглянул из-за занавески. У дома напротив, в палисаднике за столом сидел всклокоченный, с опухшим лицом Василий в затрапезной майке и ношеных-переношеных шароварах. На столе перед ним стояли пустой гранёный стакан и тарелка с варёной местной картошкой пополам с тушёным растительным мясом - явно из вчерашних угощений Кузьминичны. Отбивая такт ладонями по столу, Василий скороговоркой произносил: «Тыц-тыц, тырыдыц!», хватал вилку и, ударяя по пустому стакану, заканчивал: «Бздын-н-нь!!!» Некоторое время он смотрел на стакан, тяжело вздыхал и снова повторял нехитрую мелодию. За подобную интерпретацию птичьего пересвиста Василия следовало забросать гнилыми помидорами. Но меломанов поблизости не было. Деревня, откуда им здесь взяться?
        «Что он там колдует? - недоумённо подумал я. - Бздыню, что ли, выпрашивает у огородника?»
        Я хотел отойти от окна, как увидел, что со стороны гостиницы к Василию, прячась за штакетником, приближается карлик в неизменном клетчатом костюме, шляпе и с тростью в руке.
        «Ага! Вот и оскорблённый в лучших чувствах меломан», - решил я, обратив внимание, как он держит трость. Трость если и не эффективнее гнилых помидоров, то больнее.
        Не доходя до Василия метров двадцати, карлик замер за штакетником и поднял трость. И только со стороны Василия прозвучало «Бздын-н-нь!!!», карлик махнул тростью, как дирижёрской палочкой.
        - Опля! - восторженно выкрикнул Василий, и я перевёл взгляд на него. До того пустой гранёный стакан оказался наполовину наполненным мутной жидкостью.
        Василий приосанился, сделал серьёзным лицо, схватил стакан и залпом выпил. Секунду-другую он сидел неподвижно, затем жутко передёрнулся, замотал головой. Наконец его отпустило, он удовлетворённо крякнул, взял вилку и принялся завтракать. Стучать вилкой по стакану он больше не собирался. Пока.
        Я посмотрел на карлика. Карлик широко улыбнулся, развернулся и, уже не таясь, зашагал назад к гостинице.
        «Циркач хренов!» - подумал я и направился умываться.
        Со стороны гостиницы грянула песня:
        …Я выпиваю чашку чая
        И вновь пьянею без вина!
        У деда Дормидонта с бабкой Дормидонтовной был свой праздник. Вечное чаепитие.
        Я побрился, почистил зубы, умылся, оделся. Затем достал из чемодана ноутбук и цифровой фотоаппарат. Ноутбук я оставил на столе, включив в сеть для подзарядки, а фотоаппарат взял с собой, повесив на ремешке через плечо.
        - Привет, сосед! - поздоровался через дорогу Василий, как только я вышел на крыльцо. Он привстал из-за стола и помахал рукой.
        - Доброе утро, - кивнул я.
        - Уже доброе… - неуверенно согласился Василий и с сожалением посмотрел на пустой стакан.
        - Вы мою хозяйку не видали? - спросил я.
        - Видал. Она… - Василий неопределённо покрутил пальцами. - Она тебе завтрак на столе оставила.
        На столе у крыльца, прикрывая тарелки, лежало большое белое полотенце с вышитым крестиком красным петухом. Как на занавесках. К чему бы это? Издревле на Руси под «красным петухом» подразумевался пожар. Но здесь, похоже, не опасались поминать всуе «красного петуха». Видел в коттедже систему пожаротушения - спичке разгореться не даст.
        Я поднял полотенце. Тарелка разогретой картошки с мясом, пироги, большая кружка простокваши. А Кузьминична, наверное, с утра к Дурдычихе подалась. Любят бабы в деревне посудачить, косточки всем перемыть. Даже представлять не хочется, что там обо мне наговорили.
        - Эй, сосед! - позвал Василий.
        - Да?
        - Там у тебя этого… - Василий покрутил кулаком с оттопыренными большим пальцем и мизинцем, затем щёлкнул себя по кадыку: - Нет?
        - Нет. Простокваша есть.
        - Ты ещё чаю предложи, - обиделся Василий. Он повернулся в сторону гостиницы и передразнил: - «Я выпиваю чашку чая и вновь пьянею без вина…»
        Музыка у гостиницы мгновенно оборвалась.
        - Эх, жизнь моя жестянка… - разочарованно махнул рукой Василий и встал из-за стола. - Пойду-ка я спать, устал что-то… И гори всё ясным пламенем…
        Полотенце в моей руке шевельнулось, как от порыва ветра, хотя я никакого дуновения не ощутил. Василий выбрался из-за стола, нетвёрдой походкой взошёл на крыльцо и скрылся за дверью своего коттеджа, оставив на столе грязную посуду.
        Я сел за стол, отложил в сторону полотенце… и вдруг увидел, что вышитых крестиком красных петухов на нём не один, а два. Странно, неужели в первый раз ошибся, когда смотрел на полотенце, или оно было так подвёрнуто, что второго петуха не заметил? Я посмотрел на двери коттеджа Василия и поёжился, вспомнив рассказ Кузьминичны: «…Чтоб ты сдох! - сказал в сердцах Василий. И вредный пришелец сдох. Не сходя с места…»
        М-да… Такие пироги…
        Пироги я съел и простоквашу выпил, хотя опять удивился, откуда в деревне, где нет коров, молоко. А вот картошку с мясом есть не стал. Вкусная она, но после вчерашнего рассказа Кузьминичны, каким образом на свет появился двухголовый Барбос, завтракать трансгенной картошкой с растительным мясом расхотелось. Хоть я и не беременный.
        Когда я закончил завтракать, то обратил внимание, что грязная посуда на столе у коттеджа Василия исчезла. Но ничуть не удивился. Кто это сделал: огородник или домовик, - я не заметил, но не очень-то по этому поводу переживал. Цирковыми фокусами меня не удивишь и на мякине не проведёшь.
        Я тоже не стал убирать со стола грязную посуду, встал и направился к гостинице.
        Дед Дормидонт и баба Дормидонтовна с дежурным постоянством чаёвничали в беседке, и создавалось впечатление, что они ночевали у самовара. Ничего не изменилось.
        - Ба! - излишне эмоционально воскликнул дед Дормидонт. - Сергий свет Владимирович Короп собственной персоной! Не изволите ли чайку попить?
        - С вареньицем, с баранками, - затянула свою песню Дормидонтовна.
        - Доброе утро. Не подскажете, где можно зарегистрироваться?
        Предложение попить чаю с баранками я категорически проигнорировал.
        - Чего? - не понял дед.
        - Жениться он хочет, - пояснила старуха. - Это так по-современному венчаются.
        - Хочу зарегистрироваться как участник форума, - корректно поправил я.
        Дед будто не услышал.
        - И с кем вы желаете зарегистрироваться? - по-деловому поинтересовался он.
        - С кем, с кем… - шикнула на деда баба. - А то не понятно? С Лийкой из восемьсот шестьдесят седьмого… - Она повернулась ко мне и расплылась в умильной улыбке: - Сейчас, милок, позовём…
        - Да вы что тут, с ума посходили?! - в конце концов не выдержав, осатанел я. - Какая женитьба?! Я хочу зарегистрироваться как участник праздника!!!
        - Ничего подобного, мы с ума не сходили, - радушно улыбаясь, возразил дед. - Сидим, чай пьём. И вы присоединяйтесь.
        - А насчёт регистрации с Лией это вы, Сергий свет Владимирович, правильно решили, - впряглась бабка. - Она девка справная…
        Я посмотрел на них безумным взглядом. На щеках деда с бабой играл румянец, оба улыбались, смотрели добрыми маслеными глазами, и у меня невольно зародилось подозрение: а чай ли они пили? Неужели и «опьянение без вина» Василий наколдовал? Руками у него ничего не получается, а вот… Волосы на голове зашевелились, когда представил, что может означать «а вот…», но я быстро взял себя в руки. Хватит с меня мистических бредней!
        - Я получил приглашение на праздник… - с трудом сдерживаясь, чтобы снова не сорваться, начал объяснять я.
        - Так… - дружно кивнули дед с бабой, ясными глазами проявляя полное понимание ситуации.
        - Приехал…
        - Так…
        - Теперь хочу зарег… - запнулся я, представив, что сейчас всё снова пойдёт по «венчальному» кругу, и поправился: - Хочу, чтобы организаторы праздника внесли меня в список прибывших гостей.
        Дед с бабой недоумённо переглянулись.
        - Сергий свет Владимирович, - обстоятельно начал дед, - вы получили приглашение на праздник?
        - Та-ак… - протянул я, поддавшись, как гипнозу, их «пониманию ситуации», и замотал головой, избавляясь от наваждения. - То есть да!
        - Приехали в Бубякино… - сказала бабка.
        - Да! - гаркнул я.
        - Так чего вы хотите? - радушно улыбаясь, спросил дед.
        Я сник окончательно. Маразм крепчал.
        - А то тебе не понятно? - снова шикнула на деда бабка и улыбнулась мне. - Сергий свет Владимирович жениться хотят! На Лие из восемьсот шестьдесят седьмого нумеру.
        Я застонал.
        Входная дверь гостиницы распахнулась, и на крыльце появилась стройная девушка в белом джинсовом костюме и серебристых босоножках. На голове у неё была сложная причёска из светлых волос в виде башни на затылке, глаза зелёные. Этакая модель с подиума.
        - Кто тут ко мне сватается? - спросила она, и я, обомлев, узнал Лию. Кто бы мог подумать, что под ватником и старушечьим платком скрывается такая красавица… Даже четырёхпалые, без больших пальцев кисти рук не уродовали её, а зеленоватый оттенок кожи был похож на экзотический загар.
        - Да вот, сокол наш ясный, залётный, Сергий свет Владимирович! - сообщила бабка.
        Лия окинула меня пренебрежительным взглядом, иронично прищурила глаза.
        - Тоже мне, жених! - фыркнула она. - Все залётные пролетают. Нам таких не надо.
        Хлопнув дверью, она скрылась в гостинице.
        Жениться я ни на ком не собирался, но столь явное пренебрежение моей персоной задело. Судя по тому, как быстро Лия выскочила на крыльцо, женихами она интересовалась, но я её категорически не устраивал. Уродина, а туда же…
        - А давайте, молодой человек, мы с вами чаю выпьем! - жизнерадостно предложил дед Дормидонт.
        Наверное, я бы взорвался, но в это время Дормидонтовна воскликнула:
        - Вот и Карла идёт! Карла, присосеживайтесь к нам, чайку попьём!
        Я оглянулся и увидел подходящего к беседке карлика.
        - Цыц, дедуганы! - бесцеремонно заявил он. - А то отключу!
        Впервые я увидел, как улыбки сползли с лиц деда и бабы, а глаза потускнели.
        - Вы с этими манекенами, Серёжа, построже, - сказал карлик и, взяв меня за рукав, отвёл в сторону: - Будете миндальничать, на голову сядут.
        - Манекены? - растерялся я, оглядываясь на деда с бабой. Розовые, без единой морщины лица излучали здоровье и жизнелюбие, и в искусственность стариков не верилось.
        - Фигурально выражаясь, - поморщился карлик и протянул мне руку: - Не пора ли нам познакомиться? Карла.
        - Серёжа… - неловко пожал я его руку и поправился: - Сергей.
        И только потом понял, что мог бы и не представляться - карлик знал моё имя. Да и я, в общем, его имя слышал от Кузьминичны.
        Ладонь у карлика была большой, как у взрослого человека, такой же большой была голова. Только тельце подкачало.
        - Не удивляйтесь, - усмехнулся карлик, - Карла - моё настоящее имя. Я не обижаюсь, привык. Можно Карла Карлович. Что вы от них хотели?
        Я опять оглянулся на стариков. Дед с бабой уже пришли в себя, снова улыбались и, прихлёбывая из блюдец, пили чай.
        - Скажите… А они кто друг другу? - неожиданно для самого себя спросил я. - Дормидонт, Дормидонтовна… Отец с дочерью?
        - Да какая вам разница, Сергей Владимирович? - передёрнул плечами Карла. - Отец с дочерью или муж с женой? Они так долго живут, что сами не помнят. - Концом трости он приподнял шляпу, сдвинул её на затылок и насмешливо посмотрел на меня снизу вверх: - Неужели именно этим у них интересовались?
        - Нет, конечно… - смешался я. - Хотел зарегистрироваться…
        - В каком смысле? - не понял Карла.
        Я поёжился и внимательно посмотрел на карлика. Неужели и он сейчас начнёт «такать» и изображать на лице полное понимание, чтобы потом высказать не менее полное непонимание?
        - Вы имеете какое-нибудь отношение к организаторам форума? - издалека начал осторожно интересоваться я.
        - Здесь нет организаторов. На праздник гости съезжаются по собственной инициативе.
        - Но регистрация участников проводится?
        - Вот вы о чём! - рассмеялся карлик, и у меня отлегло от души. Не все, оказывается, тут маразматики. Однако следующий вопрос Карлы заставил меня снова насторожиться: - Вы приглашение получали?
        - Да…
        - Если приехали по приглашению, то этого вполне достаточно. Никакой регистрации не проводится. Это праздник, а не симпозиум. Здесь отдыхают и веселятся, а не проводят семинары и читают лекции.
        - Ах, вот как…
        - Именно так, - снисходительно улыбнулся карлик. Он перевёл взгляд с меня на особняк, кому-то помахал рукой и крикнул: - Сейчас буду!
        Я посмотрел на особняк, но успел лишь увидеть, как закрывается окно на втором этаже. Не уверен, но мне показалось, будто рука, закрывавшая окно, была тонкой и четырёхпалой.
        - Ещё вопросы будут? - спросил Карла Карлович.
        - Да. Когда начнётся празднование?
        - Завтра с первыми лучами солнца.
        - Странно… - недоумённо покрутил я головой. - А в приглашении было написано вроде бы сегодня…
        - Сегодня день заезда, и вас вызвали на день раньше, чтобы вы немножко пообжились. Гости, в основном, начнут прибывать вечером.
        Я с недоверием окинул взглядом утрамбованную площадку с сиротливо торчащим по центру наклонённым столбом с указателями звёзд.
        - Здесь будет проходить празднование?
        - Именно. После полудня начнут устанавливать аттракционы.
        - У вас есть программа?
        Карла снова рассмеялся:
        - Помилуйте, Сергей Владимирович, какая программа? Каждый будет развлекаться, как ему заблагорассудится! И, поверьте, - он загадочно подмигнул, - так гораздо лучше. Вы, если не ошибаюсь, впервые на таком форуме?
        - Не ошибаетесь.
        - Получите массу незабываемых впечатлений! - заверил он и, приподняв шляпу, раскланялся: - Извините, хотел уделить вам больше времени, но появились неотложные дела. Всего вам доброго!
        Он ушёл в гостиницу, и я остался один, если не считать старика со старухой в беседке, совершающих вечную чайную церемонию по-русски. Прихлёбывая из блюдец, они пили чай, улыбались друг другу, но меня к себе больше не зазывали. И к лучшему.
        Я покрутился на месте, посмотрел на косо установленный столб со звёздными указателями, на коттеджи, на гостиницу, на косогор, на лес… Пообщаться было не с кем - деревня будто вымерла, не считая чаёвничавших в беседке стариков, общением с которыми я был сыт по горло.
        Для начала я сфотографировал столб со звёздными указателями, пока площадку не заставили аттракционами. Конечно, столб лучше было бы снять на профессиональную цифровую видеокамеру, но она сейчас находилась в Медвежьем урочище, где Гостюжев и Попов проводили съёмку местности на предмет выяснения обстоятельств посадки неизвестного летательного аппарата и откуда регулярно присылали шефу образцы грунта для анализа. Другой профессиональной видеокамеры у нас не было. Снимать же мобильником не имело смысла: кадры с низким разрешением в науке не принимаются, так как на них, при большом желании, можно рассмотреть не только НЛО, но также хвосты, рога и копыта.
        Я снял столб в четырёх ракурсах, стараясь, чтобы на всех кадрах хорошо просматривалась тень от столба на земле. Через час надо будет повторить, чтобы имелось документальное свидетельство вращения столба. Конечно, любой оппонент такое свидетельство поднимет на смех - мол, повернули столб руками, а через час снова сфотографировали, - но я надеялся, что шеф мне поверит, и тогда сюда приедет серьёзная исследовательская группа с видеокамерой и всей имеющейся у нас аппаратурой.
        Затем я сделал несколько панорамных кадров косогора, лесного массива, деревни, гостиницы. Закончив съёмку, отошёл к штакетнику у гостиницы и сел на завалинку. Хорошо бы сфотографировать двухголового Барбоса, но он почему-то не показывался. Известное дело, принцип подлости. Когда очень надо, ничего не получается. Остаётся надеяться, что пока буду ждать, чтобы второй раз сфотографировать столб с указателями, Барбос объявится. И надо попытаться заснять огородника - выманить его на дольку бздыни… Кстати, бздыню тоже можно представить в качестве доказательства, хотя трансгенными продуктами сейчас никого не удивишь. Даже растительным мясом. А вообще, кажется, я, как старатель, набрёл на мощную жилу аномальных явлений. Сам того не ожидая. Какое благодатное поле для исследований!
        - …Нет, не полетит, - донёсся из-за угла гостиницы басок.
        - Да что ты такое говоришь?! - срывающимся фальцетом возмутился высокий голос. - Как это не полетит? Ещё как полетит!
        Из-за гостиницы, ведя перед собой велосипед с крыльями, вышел худой, как жердь, старик, в мятом парусиновом костюме и такой же мятой светлой шляпе, сдвинутой на затылок. Правая штанина была подвёрнута по колено, обнажая сухую тонкую ногу, отчего разбитые туфли казались огромными, как у клоуна. Самым примечательным у старика была борода - длинная, по пояс, и настолько редкая, что можно было пересчитать все волоски. Сопровождал старика пухлый мальчишка лет двенадцати, в тюбетейке, чистеньких шортах и глаженой белой рубашке.
        - Не полетит, - поморщившись, авторитетно пробасил мальчишка. - Без дрынобулы ни за что не полетит.
        - С дрынобулой что хочешь полетит! - сварливо возразил старик. - А ты без неё попробуй!
        - Ты, дед, не гоношись. Без дрынобулы и пробовать нечего.
        Старик тяжело вздохнул, задумался.
        - Да где ж её взять, дрынобулу? - расстроился он.
        - Хробак говорил, что на прошлой неделе видел подержанную дрынобулу в Мщерах на барахолке.
        - Хробак тебе наговорит! - возмутился старик. - Верь ему… Он говорит, что и со снежным человеком встречался, автограф у него брал…
        - Но насчёт дрынобулы чего ему врать? - не согласился мальчишка.
        - Хробаку соврать, что два пальца… - старик запнулся, кашлянул. - В общем, враль ещё тот. А потом, как ты в Мщеры попадёшь? Допуск у тебя есть?
        - Нет…
        - И у меня нет. Какая тогда разница, есть ли дрынобула на барахолке в Мщерах или её там нет?
        Мальчишка развёл руками.
        - А без дрынобулы не полетит, - упрямо повторил он.
        «Какой ещё допуск в Мщеры? - недоумённо подумал я. - Неужели я был прав, когда предположил, что здесь элитная лечебница для душевнобольных? Но как тогда с этим согласуются вращающийся столб, огородники, домовики? Впрочем, одно другому не мешает».
        Старик отстранил от себя велосипед, окинул его придирчивым взглядом.
        - Должен полететь! - безапелляционно заявил он. - Зря, что ли, магическими заговорами крылья расписал?
        Мурашки пробежали у меня по спине. С каких это пор «Осоавиахим» и «СССР» стали магическими письменами? Нет, прав таки шеф, дурдом здесь ещё тот…
        - Не полетит, - покачал головой мальчишка.
        - А с косогора?
        - Дед, разобьёшься…
        - А я попробую!
        - Дед, не стоит…
        - А я всё равно попробую!
        - Может, не надо?
        - Надо!
        - Разобьёшься, кто собирать тебя будет?
        - А ты на что?
        - Ну, разве что я…
        До сих пор рассудительная речь мальчишки производила на меня благоприятное впечатление, и я почти уверился, что он обычный нормальный паренёк, но последняя фраза расставила всё по местам.
        - Тогда поехали?! - фальцетом выкрикнул старик.
        - Поехали… - сомневающимся эхом отозвался бас мальчишки.
        - На косогор?!
        - На косогор…
        Они начали взбираться по дороге на косогор. Дед вёл велосипед, мальчишка шёл сбоку, и опять между ними начался спор.
        - Полетит! - запальчиво выкрикивал старик, потрясая реденькой бородой.
        - Не полетит… - рассудительно возражал мальчишка, но я уже знал цену его рассудительности.
        Пока я наблюдал за душевнобольными «воздухоплавателями», к столбу со звёздными указателями подошёл Барбос и принялся совершать дежурную процедуру. Я схватил фотоаппарат и пару раз щёлкнул. Барбос сделал своё дело и гордо, с чувством честно выполненного долга, пошёл восвояси.
        - Привет, Барбос, - сказал я.
        Пёс остановился и посмотрел на меня четырьмя глазами. Рыжая грудь у него была широкая, передние лапы раскорячены, как у бульдога. Я попробовал в густой шерсти под грудью разглядеть спрятанную пятую лапу, но не смог. Быть может, пятая лапа не передняя, а задняя? Гм… Барбос хоть и двухголовый, но всё-таки пёс, и то, что было у него между задними лапами, к пятой лапе не имело никакого отношения.
        Чёрная голова заворчала, белая лениво тявкнула, словно Барбос спрашивал, зачем я его остановил. Вспомнив, что говорила Кузьминична о пятой лапе, я не стал ею интересоваться.
        - Никак не могу понять, - сказал я Барбосу, - какая из голов у тебя Бар, а какая Бос?
        Головы недоумённо посмотрели друг на друга и пренебрежительно прыснули. Умная псина, понимает… И тогда я решил позлить его.
        - Попробуем рассуждать логически, - сказал я. - Слово Барбос пишется слева направо. Значит, левая - Бар, а правая - Бос. То есть, чёрная голова - первый слог, а белая - второй. Выходит, чёрная голова у тебя старшая.
        Белая голова возмущённо тявкнула, зато чёрная удовлетворённо заворчала.
        - Вот и разобрались, - сказал я.
        Но это я думал, что разобрались, на самом деле получилось по-другому. Внёс я сумятицу в собачьи души, объединённые в одном теле. Белая голова обижено взвизгнула, чёрная рыкнула на неё, на что белая зашлась возмущённым лаем и укусила чёрную за ухо. Чёрная не осталась в долгу, куснула белую за шею, и через мгновение пёс уже вертелся на месте, с рычанием и визгом кусая сам себя за что ни попадя.
        - Ты что это, женишок, вытворяешь?! - услышал я из-за спины, вздрогнул от неожиданности и обернулся.
        Сзади, облокотившись о штакетник, стояла Лия и зелёными глазами недобро смотрела на меня.
        - Ничего особенного, - пожал я плечами. - Помог Барбосу разобраться, какая из голов у него старшая.
        - Барбос! - прикрикнула Лия. - Прекрати немедленно!
        Барбос замер, повернул к Лие головы.
        - Он прочитал твоё имя слева направо, и получилось, что чёрная голова - первый слог, а белая - второй? - спросила она.
        Головы рыкнули. Одна возмущённо, другая удовлетворённо.
        - Повернись ко мне спиной! - приказала Лия.
        Барбос нехотя развернулся.
        - А теперь, глядя сзади, получается, что белая голова Бар, а чёрная - Бос, - подвела итог Лия.
        Рычание голов стало недоумённым. Затем белая голова радостно взвизгнула и лизнула чёрную в нос. Чёрная голова недовольно заворчала, но тоже лизнула белую.
        - Меньше слушай всяких пришлых! - посоветовала Лия.
        Две пары собачьих глаз посмотрели на меня, и Барбос негодующе рыкнул обеими глотками. Затем подошёл ближе, развернулся, задними лапами побросал в меня комья земли и с чувством полного презрения к моей персоне потрусил своей дорогой.
        - Получил, женишок? - язвительно заметила Лия. - В следующий раз наука будет.
        - Что ты, Лиечка, я не хотел ничего плохого! - соврал я и состроил искреннюю мину.
        - Так я тебе и поверила! - фыркнула она. - Эксперименты проводишь. И кто только догадался пригласить на праздник уфолога?
        То, что она знала о моей профессии, кое о чём говорило, но я не стал интересоваться, откуда ей это известно, предчувствуя, что ответа не получу. Наоборот, решил подыграть и частично сознаться.
        - Какой же это эксперимент? - недоумённо развёл руками. - Такой себе небольшой психологический тест…
        - Будешь продолжать в том же духе, - предупредила Лия, - и на тебе психологический тест поставят. Сюда приезжают отдыхать, а не экспериментировать.
        Обещание было твёрдым, и я в него поверил. Но ломиться напролом, выспрашивая, кто и зачем будет проводить на мне эксперименты, не стал. Интуиция подсказывала, что прямыми вопросами ничего не добиться.
        - Уже, - сказал я.
        - Что - уже? - не поняла Лия.
        - На мне уже провели психологический тест, - повёл я головой в сторону беседки, где Дормидонт Александрович с Александрой Дормидонтовной продолжали гонять чаи.
        Лия саркастически скривила губы.
        - Разве это психологический тест? Это даже не цветочки, после которых ягодки, - вкрадчиво заверила она, и её многообещающий тон мне категорически не понравился.
        - Больше не буду, - клятвенно соврал я и перевёл разговор на другую тему: - Лиечка, а это правда, что здесь собираются размещать аттракционы?
        Лия посмотрела на меня внимательным взглядом. Большие зелёные глаза потемнели, и мне показалось, что она не только видит меня насквозь, но и читает мысли. Как назло, в этот момент подумалось, какого вкуса у неё окажутся губы, если я её поцелую? Ничего глупее в голову прийти не могло, и если бы я умел краснеть, то непременно стал бы пунцовым.
        - Аттракционы… - загадочно усмехнулась Лия и отвела взгляд. - По-моему, тебя сейчас вовсе не аттракционы интересуют…
        Покраснеть я не покраснел, но по спине пробежал холодок. Неужели на самом деле умеет читать мысли?!
        - Будет тебе сейчас аттракцион, - неожиданно пообещала она и кивнула в сторону косогора.
        Я обернулся. Худой как жердь старик и пухлый мальчишка взобрались на косогор и теперь стояли на том самом месте, с которого вчера тракторист Василий Пятое Колесо К Телеге свалил с прицепа макет летающей тарелки. Мальчишка поддерживал велосипед, а старик пытался взгромоздиться на седло. Издалека они были чем-то похожи на старика Хоттабыча и Вольку. Или на Дон Кихота и Санчо Пансу в современной одежде. Только вместо Росинанта верный оруженосец помогал Рыцарю печального образа взобраться на велосипед с крыльями. Старик и так и сяк пытался пристроить длинные ноги на педалях, но колени постоянно упирались в крылья, и у него ничего не получалось. Тогда он вытянул ноги вперёд и рукой отстранил верного оруженосца.
        - И-эх, сейчас полечу!!! - восторженно крикнул худосочный дедуган.
        - Без дрынобулы… - начал было верный-неверный оруженосец, но дед уже покатился вниз, и предостережение заглушил залихватский крик:
        - И-и-эх!!!
        Подпрыгивая на кочках, велосипед катился под гору всё быстрее, обтянутые вощёной папиросной бумагой крылья начали трепетать… Вдруг велосипед вместе со стариком оторвался от земли и полетел. Но летел недолго. Достигнув подножья косогора, велосипед клюнул носом в землю, ломая крылья, перевернулся, и старик кубарем покатился по траве.
        - Разбился! - ахнул я, вскакивая с завалинки.
        - Да что ему будет, - хладнокровно заметила Лия, - в первый раз, что ли?
        Я ошарашенно посмотрел на неё и снова перевёл взгляд на косогор. Пока мальчишка стремглав спускался по косогору, старик вскочил на ноги и, потрясая отвалившимся велосипедным рулём, заорал:
        - Я летел! Ты видел, как я летел?! Все видели?!!
        Он повернулся к нам.
        - На кочке подбросило… - пробормотал я.
        - Ты в этом уверен? - насмешливо спросила Лия.
        Я покосился на неё и снова перевёл взгляд на торжествующего деда. А чем ещё можно было объяснить полёт деда на велосипеде с крыльями, кроме как прыжком с естественного трамплина? В то же время, положа руку на сердце, я не мог поклясться, что было именно так. Всякого успел насмотреться в Бубякине.
        Мальчишка добежал до места крушения и стал собирать с травы обломки крыльев.
        - Такой экспонат угробил… - плаксивым басом заныл он. - Говорил же, не стоит пытаться без дрынобулы…
        - При чём тут дрынобула?! - визгливо возмутился старик. - Ты видел, как я летел! Парил!!!
        - Аки орёл… - насмешливо заметил я и, повернувшись к Лие, спросил: - А что такое дрынобула?
        Лия досадливо поморщилась.
        - С подобными вопросами к девушкам не обращаются.
        Я икнул и прикусил язык. Ни черта себе ответ! Что же это может быть такое, которое продаётся на барахолке, способствует полёту чего угодно и в то же время смущает девушек?
        - Извини, не знал… - растерянно пробормотал я, опуская глаза.
        Тонкие длинные пальцы необычных рук девушки держались за штакетник, и мне захотелось коснуться их.
        - Извини, - снова попросил я прощения и положил свою ладонь на её руку.
        Разряд ударил в ладонь, и она прикипела к кисти девушки. Лия выдернула руку и отпрянула от меня. Широко распахнутые глаза стали похожи на обычные человеческие, а не змеиные, лицо посерело.
        - Больше… не делай… так… - дрожащим голосом попросила Лия, и в том, как она это сказала, чувствовалась обида. Чуть ли не слёзная. Она прикрыла руку, к которой я прикоснулся, другой ладонью, развернулась и поспешно скрылась в гостинице.
        Я не нашёлся, что сказать, и только стоял и смотрел ей вслед. На её руке остался красный след от моих пальцев.
        М-да… В нашей картотеке собраны многочисленные достоверные факты необычных способностей людей. Были данные и о людях, обладающих естественным электрическим потенциалом. Так, например, у двенадцатилетней китаянки Най Ли электрический потенциал достигал восьмидесяти вольт. Однако тот разряд, который проскочил между нашими ладонями, мало походил на электрический. И шок, который я испытал, не соответствовал поражению электрическим током. Не было помутнения рассудка, заторможенности мышления, а было странное неясное ощущение, будто я что-то потерял. Либо наоборот - приобрёл неизвестно что. Непонятная потеря-приобретение бередила душу, вызывала внутренний дискомфорт, отчего хотелось, чтобы лучше я это непонятно что потерял, чем приобрёл…
        Машинально подняв руку, я посмотрел на ладонь. Её покрывал странный зеленоватый налёт. Я достал платок, потёр ладонь, но зеленоватый налёт не исчез - въевшись в кожу, он напоминал загар. Странный загар, будто я ожёгся о кожу Лии, как она обожглась о мою ладонь.
        Глава четвёртая
        Делать было абсолютно нечего, и я решил прогуляться по деревне. Коттеджей оказалось не десять, как я навскидку посчитал вчера с косогора, а восемь, и они походили друг на друга, как близнецы. Этакие типовые домики индивидуальной застройки по высшему разряду. Их единообразие настойчиво возвращало к предположению, что посёлок представляет собой лечебно-профилактический комплекс для привилегированных особ, но в эту версию никак не вписывались огородники и домовики.
        Язык не поворачивался назвать улицей широкое пространство между коттеджами, поросшее густой мелкой травой. Разве что газоном, по которому приятно пробежаться босиком. Я неторопливо шагал по мягкой траве вдоль фешенебельных коттеджей с одинаковыми фасадами, одинаковыми, вышитыми красными петухами, занавесками на окнах, одинаковыми крылечками, одинаковыми столами под открытым небом в палисадниках, огороженных одинаковыми штакетниками. Даже осенние цветы в палисадниках были одинаковыми. Астры, хризантемы… В противовес розам в палисаднике у гостиницы. Со слов Кузьминичны выходило, что у каждого коттеджа и приусадебного участка свой домовик и огородник, почему тогда такое однообразие?
        Ни на улице, ни возле домов, ни в окнах коттеджей по-прежнему никого из жителей деревни видно не было. Чем они тут занимаются? Неужели все поголовно, как Василий-тракторист, отдыхают «с устатку»?
        Улица-газон тянулась до самого леса, и за крайним коттеджем слева я увидел невзрачное строение, которое поначалу принял за старый заброшенный сарай. Замшелый древний сруб врос в землю между громадной осиной и елью, накрывавшей разлапистыми ветками часть крыши. Приоткрытая скособоченная дверь, висевшая на одной петле, была похожа на скорбный зев, маленькие, как бойницы, окошки уныло смотрели на густую поросль крапивы. Если есть окна, значит, не сарай. Изба. Старая, очень старая, чуть ли не девятнадцатого века. Пустота и запустение вокруг древнего сруба настолько дисгармонировали с видом деревни, что я невольно оглянулся на коттеджи. Н-да, девятнадцатый век никак не совмещался с двадцать первым. Даже на задворках современной деревни.
        Я хотел развернуться и уйти, как вдруг краем глаза уловил у избы какое-то движение. Аккуратно раздвигая локтями крапиву, чтобы не ожечься сквозь рукава куртки, я прошёл к избе и увидел сидевшего на чурбаке у стены человека в каких-то отрепьях. Он сидел боком ко мне и был настолько стар, что по серому морщинистому лицу с большим крючковатым носом невозможно было определить, какого он пола. В мочке уха висела громадная латунная серьга, серые космы выбивались из-под повязанного на голове бантиком вперёд чёрного платка. То ли вышедший на пенсию пират в бандане задом наперёд, то ли молодящаяся старуха. Либо наш обычный российский бомж. На колоде перед ним стоял кузовок с мухоморами, узловатыми пальцами бомж извлекал по одному грибу, разламывал на кусочки и скармливал их странной, с блестящей серо-зелёной кожей, зверушке, сидевшей на его плече. Вначале я не понял, что это за зверушка, настолько несуразно она выглядела, но когда присмотрелся, ахнул. На плече у бомжа сидел небольшой, с кошку, птеродактиль. Когтистыми пальцами на сгибах крыльев птеродактиль брал кусочки мухомора, подносил к глазам,
внимательно рассматривал, затем отправлял в зубастую пасть и с аппетитом жевал. Острые зубы в длинной пасти-клюве были неровными, торчали в разные стороны, и мелкие кусочки мухомора просыпались на землю.
        - Кушай, Кеша, мухомор, - проскрипел бесполым старческим голосом старик-старуха, - молочка-то нет…
        - Здрасте… - ошарашенно промямлил я. Обещанная Карлой «масса незабываемых впечатлений» начинала сбываться. Раньше времени.
        Старик-старуха повернул голову, подслеповато посмотрел на меня мутными глазами.
        - Здоров будь и ты, мил человек, Сергий свет Владимирович, - сказал он и протянул мне большой мухомор. - Угощайся. Чем, батенька, богаты…
        - Спасибо, мухоморы не ем, - содрогнулся я, отнюдь не удивившись, что бомж меня знает. В деревне слухи о пришлых разносятся мгновенно.
        - Гляди-ко, мухоморов опасается, - сказал старик-старуха птеродактилю, - а тебя не испужался.
        - В общем-то, он мужик ничего, - соглашаясь, прошамкал набитой мухомором пастью птеродактиль. - Быстро адаптируется. Будет толк, если умом не тронется.
        Когда птеродактиль заговорил, мне показалось, что умом я уже тронулся. А если ещё не успел, то это ненадолго.
        - Простите… - пролепетал я, совсем сбитый с толку, и спросил первое, что, по-глупому, пришло на ум: - Вас Кешей зовут?
        Птеродактиль с усилием, дёрнув шеей, как утка, проглотил крошево мухомора, и скосил на меня чёрные глаза.
        - Для кого Кеша, а для всяких пришлых - птеродактиль Ксенофонт, - спесиво представился он. - Древнегреческий знаешь?
        Я неопределённо повёл плечами.
        - В пределах терминологии…
        - Тогда должен понимать! - многозначительно заметил птеродактиль Ксенофонт и отправил в пасть очередной кусок мухомора.
        И латынь, и греческий я знал в общих чертах на уровне первокурсника биологического факультета, поэтому перевод словосочетания «птеродактиль Ксенофонт» получилось весьма корявым. «Пальцекрылый чужой источник». Или «иной фонд»? Фонд чего, спрашивается?
        Спросить я не отважился, да и у кого спрашивать - у птеродактиля с мозгом меньше, чем у курицы?
        Птеродактиль Ксенофонт придирчиво окинул меня взглядом и пренебрежительно прищурился. Нижними веками, как Лия.
        - Не дошло, - определил он. - Я - последний из пальцекрылых. В каждой клеточке моего тела заключена информация о моём роде.
        - Генофонд? - догадался я.
        Птеродактиль едва не подавился мухомором от возмущения. С натугой проглотил и замотал головой.
        - Темнота! - возмутился он. - Тебе же сказали: Ксенофонт!
        - Понятно… - закивал я и постарался изобразить на лице полное понимание, как Дормидонт с Дормидонтовной. В широком смысле «ксено-» могло включать и понятие о геноме, и тогда всё становилось бы на свои места, если бы мне не был известен древнегреческий философ с таким именем.
        - Вот и ладненько… - заметил птеродактиль с именем древнегреческого перипатетика и повернул голову к бомжу. - Эй, дед, что ты мне всё ножки мухомора подсовываешь? Шляпок хочу, покраснее и попятнистее!
        Всё-таки дед, удовлетворённо отметил я про себя. По большому счёту, мне было всё равно, бабка бомж или дед, главное - определился.
        - На те шляпку, - дед послушно протянул птеродактилю ярко-красную пятнистую шляпку мухомора и снова посмотрел на меня. - Если мухоморов не хочешь, чего тогда надо?
        Я растерялся.
        - Да так… Просто подошёл… Познакомиться…
        - Сфотографировать он нас хочет! - заявил птеродактиль Ксенофонт.
        - Да, если можно… - не преминул я ухватиться за подсказку. Нельзя упускать такой случай.
        - Хватаграфировать? - поморщился дед. - Зачем?
        - Он же уфолог, забыл, склеротик? - возмутился птеродактиль. - Диссертацию потом о нас защищать будет! Такого понапишет, под такие обоснования подведёт - век не отмоешься!
        Дед подумал, махнул рукой:
        - Пущай клевещет! Впервой, что ли?
        - Так можно? - нерешительно поинтересовался я, берясь за фотоаппарат.
        - Валяй, - проскрипел дед.
        - Погоди, погоди! - встрепенулся птеродактиль Ксенофонт. - Дай-ка фотогеничность наведу.
        Он замотал головой, отряхивая с пасти крошки мухомора, и развернулся на плече деда, чтобы быть к объективу анфас:
        - Теперь можно.
        Я навёл на странную парочку видоискатель.
        - Ракурс слева! - прокомментировал птеродактиль, повернул голову направо, слегка растопырил крылья и приоткрыл пасть. - Улыбочка…
        Как только я нажал на кнопку, он тремя пальцами на сгибе левого крыла скрутил кукиш.
        - Ракурс справа! - продолжил командовать птеродактиль, повернул голову налево и опять во время съёмки скрутил кукиш, но теперь пальцами правого крыла.
        - Анфас! - провозгласил он следующую экспозицию, раскинул крылья, распахнул пасть во всю ширь и во время съёмки скрутил сразу два кукиша.
        Пальцев на крыльях у него имелось всего по три, но они были длинными, когтистыми, и кукиши получались отменными.
        - На этом всё, папарацци ты наш! - подвёл итог фотосессии птеродактиль Ксенофонт. - Как тебе моя белозубая улыбка?
        Он явно издевался надо мной, и я не захотел оставаться в долгу.
        - Оскал, то есть? - любезно поправил я. - Кондрашка хватит, если приснится. - И порекомендовал: - Обратись к дантисту, чтобы скобки на зубы поставил.
        - Много ты понимаешь! - раздражённо возразил птеродактиль Ксенофонт. - У последнего представителя рода пальцекрылых всё должно быть естественным!
        - Просто ты дантистов боишься, - резонно заметил дед-бомж.
        - Что значит боюсь?! - взъерепенился птеродактиль Ксенофонт. - Я тебе не фотомодель и не позволю себя уродовать! С лица воду не пить!
        «Так то с лица, а тут с морды…» - подумал я, но благоразумно решил не озвучивать.
        - А если не модель, тогда чего перед фотокамерой выпендриваешься? - спросил дед.
        - Как это - чего?! Вот помру завтра, кто вспомнит, как пальцекрылые выглядели?
        - Меньше мухоморов лопай, дольше проживёшь.
        - Мухоморов пожалел, да? Объедаю тебя? - обиделся птеродактиль Ксенофонт. - Нашёл нахлебника… Попрекаешь… Злой ты, уйду я от тебя…
        Чтобы меня не втянули в перепалку, я тактично опустил глаза и проверил, как получились снимки. Снимки вышли качественными, но кто поверит в подлинность фотографий, когда птеродактиль на них крутит кукиши? Дурдом полный…
        - Ладно тебе, не обижайся, - пошёл на мировую дед. - На-ка, возьми шляпку мухомора, покушай. Красненькая, аппетитная, сама в рот просится!
        Птеродактиль Ксенофонт рассерженно вырвал мухомор из руки деда-бомжа, запихнул в пасть и принялся сосредоточенно жевать. По тому, как калейдоскопически менялось настроение птеродактиля, я начал подозревать, что не всё так просто с мухоморами.
        - Угощайся и ты.
        Дед снова протянул мне мухомор.
        - Спасибо, я недавно завтракал, - корректно отказался я.
        - Тогда чего ты хочешь?
        Дед исподлобья посмотрел на меня подслеповатыми глазами.
        Оп-па, опаньки! Приехали! Вопросы начались по второму кругу. Маразм в деревне Бубякино не просто крепчал, штормил.
        - Пятую ногу у Барбоса увидеть хочет! - подсказал птеродактиль Ксенофонт.
        Бомж заперхал, захихикал, и птеродактиль затрясся на плече, роняя из пасти крошки мухомора.
        - Ну ты, полегче! - возопил последний пальцекрылый. - Кайф не ломай!
        - Он что хочет увидеть, - продолжая вздрагивать от смеха, спросил дед, - кончик или по самый локоть?
        Давясь мухомором, загоготал непонятно чему и птеродактиль Ксенофонт.
        - По… по… колено… - поправил он, и теперь они вместе дружно зареготали.
        - Эт… эт, мил человек… - смахивая слезу, выдавил из себя дед-бомж, - ты не к нам… к Барбосу обращайся… Он тебе покажет… Пятую ногу… Может, и во всю длину…
        - Но смотреть не советую! - предупредил птеродактиль Ксенофонт.
        Я промолчал. Кузьминична предупреждала о том же.
        - А ещё чего ты хочешь? - отсмеявшись, снова спросил меня дед.
        - Ещё хочет узнать, что такое дрынобула, - сообщил птеродактиль Ксенофонт, не дав мне и рта открыть.
        «Вещая птица, однако, этот птеродактиль, - только и подумал я. - Если, конечно, птеродактиля можно назвать птицей».
        - Чавой? - недопонял бомж и приложил ладонь к уху. Старый дед, не только подслеповатый, но и глуховатый.
        - Дрынобулой, говорю, интересуется! - гаркнул ему в ухо птеродактиль.
        - А… - разочарованно протянул дед. - Я-то думал, его дрынобула интересует…
        - Нет! - снова гаркнул птеродактиль Ксенофонт. - Его интересует исключительно дрынобула!
        По спине пробежал холодок, и я во все глаза уставился на птеродактиля. Глухота деда была более-менее объяснима, но птеродактиль в честь чего вдруг стал тугим на ухо? Мухоморов объелся или опять выпендривается?
        - Жаль, что не дрынобула, - сокрушённо покачал головой дед и с сожалением посмотрел на меня. - Я бы многое мог о дрынобуле рассказать… Дрынобула - это да! Это вещь. Всем вещам вещь. Без неё никуда. Правильно я говорю? - обратился он к птеродактилю.
        - Эт точно, - согласился птеродактиль Ксенофонт. - Куда ж без неё? Без дрынобулы и человек не человек, и аппарат не аппарат.
        От их идиотского диалога, полунамёков и недосказанности у меня начала тихонько кружиться голова. Причём как-то странно: сама голова, то есть череп, вроде бы оставался на месте, зато мозги в черепной коробке начали колебаться вокруг вертикальной оси туда-сюда.
        Пользуясь моментом, пока они беседовали друг с другом и не обращали на меня внимания, я начал тихонько отступать. Но не тут-то было.
        - Ты куда?! - дурным голосом возопил птеродактиль Ксенофонт, заметив мой манёвр. - Якшаться с нами не желаешь?! Интеллигента из себя корчишь?! Укушу!!!
        Он распахнул зубатую пасть во всю ширь и безумными глазами уставился на меня.
        Я замер на месте.
        - Да я так… Никуда не…
        Дед достал из кузовка громадный мухомор, размял его в руке и залепил крошевом пасть птеродактиля.
        - Помолчи, наркоман хренов, - урезонил он птеродактиля и посмотрел на меня. - Вот так с ним всегда. Нажрётся мухоморов, а потом рвётся всех кусать. Не пойму, как ему до сих пор зубы не повыбивали?
        Птеродактиль возмущённо промычал набитой пастью, я тактично промолчал.
        - Итак, чего ты ещё хочешь? - опять спросил бомж.
        Он с прищуром смотрел на меня, и взгляд у него уже был не подслеповатый, как вначале, а острый и проницательный. Определённо, и со слухом у него всё в порядке.
        Вещий птеродактиль хотел сообщить очередное моё желание, но из набитой мухомором пасти выдавилось лишь невразумительное мычание.
        - Больше ничего… - промямлил я и снова принялся пятиться. - Извините, мне пора… Дела ждут…
        - Пора, так пора, - пожал плечами дед. - Дела, так дела.
        Птеродактиль Ксенофонт возмущённо захрипел, судорожно забил крыльями, замотал головой, разбрасывая из пасти крошево мухомора.
        - До свиданья… - выдохнул я, пятясь всё быстрее.
        - Бывай… Ежели мухоморчиков захочешь, заходи. Для дорогого гостя гостинчик всегда найдётся.
        Бомж отвернулся, и я стремглав выскочил сквозь крапиву на улицу. Крапива за мной вновь сомкнулась, скрыв с глаз одиозную парочку, и я перевёл дух.
        - Ты чего это… - сипло заперхал из-за крапивных зарослей птеродактиль Ксенофонт, откашливаясь крошкой мухомора, - ты чего это мои мухоморы всяким пришлым предлагаешь?!
        «Чревовещание…» - ухватился я за первое пришедшее в голову объяснение. Логики в объяснении было с соломинку, но должен же утопающий за что-то хвататься? Видел на эстраде всяких чревовещателей, но птеродактиль Ксенофонт давал сто очков вперёд любой кукле. Как настоящий…
        А затем мне стало не до чревовещателей и их кукол - пробираясь сквозь заросли, я напрочь забыл, что они крапивные, сильно ожёг кисти рук, и боль настигла меня, как это всегда бывает, с некоторым опозданием. Я запрыгал на месте, затряс руками. Кисти рук на глазах начали багроветь, покрываясь волдырями, но боль постепенно стала утихать, сменяясь нестерпимым зудом.
        - Пописай на руки, легче будет, - посоветовал чей-то унылый голос.
        Я ошарашенно огляделся, но улица по-прежнему была пустынной. Ничего вокруг не изменилось: всё тот же ковровый газон под ногами, те же привилегированные коттеджи, те же палисадники за штакетниками…
        У ближайшего коттеджа на штакетнике сидела забытая кем-то кукла из голубой мутно-прозрачной пластмассы. Кукла была похожа на малайского долгопята-привидение: грустная мордочка, громадные янтарные глаза, застывшие в вечном удивлении, длинные суставчатые пальцы, крепко охватившие штакетину. Кукла была сделана мастерски, и если бы не странная голубая полупрозрачная пластмасса, из которой отлили тельце, её можно было принять за живую зверушку.
        «Ещё одна…» - индифферентно подумал я и шагнул к кукле, растирая зудящие от крапивы руки.
        - Это ты со мной разговаривала? - напрямую спросил я.
        Кукла приоткрыла скорбный рот и грустно призналась:
        - Я.
        Я ничуть не удивился. Устал удивляться. Куклой больше, куклой меньше… И кто у этой куклы чревовещатель, меня не интересовало. Деревня сплошных циркачей и кукловодов. И Наполеонов Бонапартов. Последних, правда, я пока не встретил, но завтра обещали познакомить с пришельцами. И в этом шеф оказался прав, будто предрёк, - не только птеродактили могут быть вещими.
        - Ты случайно, не домовик? - на всякий случай поинтересовался я.
        - Разве я похожа? - обиделась кукла. Говорила она с натугой, растягивая слова, словно ей было лень. Долгопяты, как и лемуры, и ленивцы, ночные животные, всё делают обстоятельно, неторопливо, и кукла их старательно имитировала.
        - Откуда мне знать? - пожал я плечами. - Домовика в глаза не видел.
        Кукла подумала, замедленно моргнула.
        - Зачем тогда сравниваешь? - протянула она.
        - Я не сравниваю, а спрашиваю. А спрашиваю потому, что не видел.
        Кукла снова подумала и изрекла:
        - Мудрёно что-то…
        - Неужели мудрёнее сентенций птеродактиля Ксенофонта? - буркнул я.
        - Ксенофонт и Хробак на тебе психологический тест отрабатывали, - грустно вздохнула кукла.
        - Ах, вот даже как? - поёжился я. Не ожидал, что обещанные Лией «ягодки» будут именно такими. Или это только «цветочки»?
        - Значит, старика с птеродактилем Хробаком зовут? - уточнил я.
        - Да.
        - А кто он?
        - Кто? - бесцветно переспросила кукла.
        - Хробак. Леший, что ли?
        Кукла подумала.
        - Какой ещё леший? Он - Хробак.
        Ответ, как всегда, был впечатляющ. С маразматиками в деревне я уже познакомился, теперь, похоже, настала очередь тугодума. Одно другого не лучше.
        - Хробак, так Хробак, - согласился я. - А тебя как зовут?
        Кукла вновь задумалась.
        - Ля-Ля, - наконец горестно произнесла она и продолжила: - Ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля…
        Я послушал-послушал, затем, стараясь говорить вежливо, перебил:
        - Тебя не заклинило?
        - Что значит «заклинило»?
        - Запнулась на одном слоге, как заезженная граммофонная пластинка.
        Кукла вздохнула, замедленно помигала и обидчиво сказала:
        - Я своё имя говорила…
        - А покороче можно?
        - Как это?
        Кукла оказалась не просто тугодумом, а тормозом. Ещё тем тормозом.
        - Василия-тракториста знаешь? - начал я издалека.
        - Знаю.
        - Так вот, сокращённое имя Василия - Вася. Понятно?
        Голубое подобие малайского долгопята-привидения горестно покачало головой:
        - Я и говорила своё сокращённое имя. Всего сто восемьдесят шесть слогов.
        Я икнул. Сказать, что кукла «Ля-ля-ля и так далее» меня сразила, не то слово. Похоже, она выпендривалась, как птеродактиль Ксенофонт.
        - Это что - очередной психологический тест? - натянуто поинтересовался я.
        - Это моё краткое имя, - скорбно поправила кукла. - В полном титулярном имени восемь тысяч шестнадцать слогов.
        Я не стал уточнять, что такое «титулярное имя», и без этого от бубякинских баек голова трещала. Что им, долгопятам, лемурам и ленивцам, часов пять имя произносить, когда время тягучее и медленное? Спросил по-другому:
        - Тебя здесь все по полчаса окликают или как-нибудь по-иному зовут?
        Кукла снова подумала и медленно протянула:
        - Нет, не все. Лиайя зовёт Ля-Ля.
        - И я тебя буду Лялей звать, - заявил я.
        - Не Лялей, а Ля-Ля, - уныло поправила кукла.
        - Хорошо, Ля-Ля, - не стал я возражать.
        Зверушка смотрела на меня скорбно-удивлёнными выпученными глазами, изредка полусонно моргала. Когда она говорила, маленький ротик открывался, но, сколько я ни приглядывался, так и не заметил, чтобы она дышала. И сквозь мутно-прозрачное тельце не было видно никаких внутренних органов. Определённо пластмасса.
        Не спрашивая разрешения, я пару раз щёлкнул фотоаппаратом, а затем на всякий случай спросил:
        - А ты не пришелец?
        В этот раз Ля-Ля задумалась надолго. Застыла, как истукан, вцепившись в доску длинными, тонкими, с узловатыми суставами пальцами, и если бы не моргала, то я бы решил, что заснула.
        - Тебе правду сказать, - наконец грустно протянула она, - или обмануть?
        - Правду.
        - Живу я здесь, - поведала она и добавила: - Временно.
        Я вскипел, но сдержался. И эта издевается!
        - Ну, если ты здесь живёшь, - процедил я, - тогда объясни, что такое дрынобула?
        Зверушка вздрогнула, выпрямилась, и её скорбно поджатый ротик неожиданно растянулся в неком подобии блаженной улыбки.
        - О, дрынобула… - томно протянула она, оранжевые глаза закатились под лоб, тонкие пальцы разжались, и Ля-Ля, опрокинувшись на спину, свалилась со штакетника в кусты хризантем.
        Я оторопел.
        - Не ушиблась? - обеспокоенно спросил я.
        Из кустов не доносилось ни звука. Что возьмёшь с кукольного подобия малайского долгопята-привидения? Пока развернётся, пока поднимется, пока поймёт, что случилось, пока рот откроет…
        Я выждал пару минут и снова позвал:
        - Ля-Ля, как ты там? Жива?
        Ответом была всё та же тишина. Тогда я перегнулся через штакетник, раздвинул кусты, поискал на земле голубую зверушку, но нигде её не обнаружил. Испарилась, как настоящее привидение. Не зря её малайцы так называют.
        Из палисадника соседнего коттеджа донёсся приглушенный металлический скрежет и чей-то приглушенный говор. Наконец-то хоть в каком-то доме хозяева объявились. Будет у кого разузнать, что за зверь такой сидел на штакетнике.
        Я прекратил поиски, разогнулся и направился к соседнему коттеджу. Однако когда подошёл ближе и увидел хозяев, не то, что спрашивать, разговаривать с ними расхотелось.
        На крыльце, разложив изуродованные части велосипеда, орудовал гаечным ключом пухлый мальчишка в тюбетейке, а за столом сидел сухопарый старик с жиденькой длинной бородой и старательно оклеивал вощёной бумагой каркас крыльев.
        - Надо киноварью магические надписи делать, - бурчал старик. - Говорят, тогда заговор крепче получается… И крылья повыше прикрепить, чтобы колени не цеплялись…
        - …А без дрынобулы всё равно не полетит, - ворчал мальчишка.
        Байками о загадочной дрынобуле я был сыт по горло и интересоваться у горе-воздухоплавателей её тайной не собирался.
        - Добрый день, - кивнул я и постарался побыстрее проскочить мимо, но не тут-то было.
        - Добрый, - согласился старик.
        - Здравствуйте, - обернулся ко мне мальчишка.
        Оба внимательно посмотрели на меня, не сговариваясь, переглянулись, и я понял, что пришло им в головы.
        - Молодой человек! - окликнул меня старик. - Сергей Владимирович!
        Волей-неволей пришлось остановиться. Деваться было некуда. Что ж, чему быть, того не миновать.
        - Я вас слушаю.
        - А скажите, Сергей Владимирович, не ваш ли внедорожник стоит за гостиницей?
        - Мой, - безнадёжно махнул я рукой. - Э-э…
        - Дитятькин, - представился сухопарый старик, но при этом почему-то указал пальцем на пухлого мальчишку.
        - Кудесников, - в свою очередь представился мальчишка и кивнул в сторону старика.
        Дед для Дитятькина был староват, а мальчишка для Кудесникова слишком зелен. Я перевёл взгляд с одного на другого и на всякий случай решил не уточнять, кто из них кто. Мало ли какие фамилии встречаются? Если конечно, это фамилии, а не прозвища. Наслышан, что с душевнобольными следует вести себя предельно вежливо.
        - Говори, дед, - пробасил мальчишка.
        - Не можете ли вы, Сергей Владимирович, оказать нам весьма незначительную услугу?
        - Разве что незначительную, - осторожно согласился я, зная наперёд, о чём они будут просить.
        - Весьма, весьма… - заулыбался старик Дитятькин.
        - Нам бы в Мщеры съездить, - включился в разговор юный Кудесников. - Не могли бы вы нас подбросить?
        - Вы находите, что эта услуга весьма незначительная? - аккуратно поинтересовался я. От Бубякина до Мщер по прямой было пятнадцать километров. Но это по прямой, через лес и болота, а по разбитой лесной дороге - все пятьдесят. Учитывая скорость, которую можно позволить на дороге, изобилующей выбоинами и рытвинами, - пару часов утомительной езды в оба конца. Как минимум.
        - А то! - экспрессивно заявил старик Дитятькин, будто у меня был не внедорожник, а вертолёт. - Раз - туда, два - обратно! И всех делов!
        - Нам на барахолку надо, - уточнил басом молодой Кудесников.
        - А к Василию обращаться не пробовали? - попытался я увильнуть.
        - Если бы нам надо было деревья в лесу сшибать, - заявил Дитятькин, - обязательно бы обратились!
        - Он же лыка не вяжет, - резонно пояснил Кудесников.
        Со слов Кузьминичны Василий и в трезвом состоянии лыка вязать не умел. Правда, я его трезвым никогда не видел, и вряд ли доведётся.
        - Уговорили, - перестал я сопротивляться. Весомых аргументов отказаться у меня не было. С самого начала знал, что так и получится. «Нет худа без добра, - попытался себя утешить. - По крайней мере, воочию увижу, что собой представляет дрынобула».
        - Вот и хорошо! Вот и ладненько! - потирая руки, вскочил из-за стола Дитятькин и поспешил к калитке. Кудесников отложил гаечный ключ, обстоятельно вытер замасленные руки ветошью и степенно последовал за ним.
        - Идёмте, идёмте, - на ходу поторопил старик, семеня к гостинице. - Мы вас надолго не задержим. Раз - туда, и два - обратно!
        Я вздохнул и зашагал следом. Мне бы его оптимизм…
        Мальчишка шёл сзади, и у меня создалось впечатление, что иду под конвоем. Руки зачесались, так захотелось гаркнуть, что сыт по горло бубякинским дурдомом и никуда никого не повезу, но я пересилил себя, не стал орать, а лишь почесал руки. Чесались они не только от желания послать всё и вся к чёрту.
        - Это у вас от крапивы? - участливо поинтересовался молодой Кудесников.
        - Да, - буркнул я.
        - Пописать надо было, - резонно резюмировал он.
        Я глянул на него исподлобья и отрезал:
        - Утром писал.
        Мальчишка помолчал, подумал. Наконец понял.
        - Я имел в виду на руки, - сказал он. - Не пробовали?
        Всё-таки Кудесников оказался не законченным шизофреником, и проблески разума у него случались. Но я упрямо продолжал гнуть свою линию:
        - Не только не пробовал, но и в мыслях не было употреблять эту гадость!
        В этот раз каламбур получился не ахти какой, и мальчишка обиделся.
        - Надо наружно, а не вовнутрь, - пробасил он. - Напрасно вы пренебрегаете народными средствами. Уринотерапией пользовались в глубокой древности и считали её весьма эффективной.
        Мы подошли к беседке у гостиницы, где дед Дормидонт с бабой Дормидонтовной продолжали вечное чаепитие. Однако, вопреки обыкновению, чаёвничать нас никто зазывать не стал. Был у деда с бабой гость. Дормидонт с Дормидонтовной сидели как истуканы, надув щёки, будто воды в рот набрав, а между ними, переставив граммофон на край скамейки, по-хозяйски устроился Василий-тракторист. На столе стояли пустые чашки, Василий блаженно улыбался и с чувством занюхивал баранкой. Определённо, не чай они пили. По крайней мере, Василий. И приглашать лишние рты на дармовщину он не собирался.
        Когда мы завернули за угол гостиницы, я увидел, что моделей аппаратов пришельцев прибавилось - не умещаясь на асфальтированной площадке, многие стояли на газонах. Странно, в общем-то, такая масса аппаратов подразумевала большое количество гостей, но я, кроме Карлы и Лии, иных пришлых в деревне пока не видел.
        К моему превеликому удовольствию, моделей не только прибавилось, но их понаставили настолько плотно, что они напрочь закрывали выезд «хаммера». Не придётся мне два часа трястись по просёлочной дороге. Однако горе-воздухоплавателей это ничуть не смутило. Ловко лавируя между аппаратами, они пробрались к «хаммеру», открыли дверцу и залезли на заднее сиденье.
        Я подошёл к машине, нагнулся к окошку и поинтересовался:
        - И что дальше?
        - Как что? - изумился старик Дитятькин. - Поехали!
        - Куда изволите? - не меняя корректного тона, я повёл рукой вокруг.
        - Как куда? - ещё больше изумился Дитятькин и указал пальцем вверх: - Туда!
        - Гм… - прокашлялся я. Совсем забыл, с кем имею дело. Однако сразу нашёлся: - В «Далёкий Космос» не получится. Мой «хаммер» не оборудован дрынобулой.
        - Как это не оборудован?! - обескураженно переглянулись Дитятькин с Кудесниковым.
        - А вот так, - развёл я руками. - В глаза не видел вашей чёртовой дрынобулы и даже не знаю, что это такое!
        - Вы не знаете, что такое дрынобула?! - ошеломлённо пробасил Кудесников.
        - Понятия не имею!
        Дитятькин с Кудесниковым снова переглянулись, лица у них окаменели, и они молча, не глядя на меня, выбрались из машины.
        - Чёрт знает что! - возмутился старик Дитятькин, обращаясь к Кудесникову, словно меня рядом не было. - Каким образом этот Короп мог получить приглашение на праздник, если не в курсе, что такое дрынобула?
        - Спроси чего-нибудь полегче, - расстроенным голосом пробасил мальчишка. - Он же уфолог…
        - Да по мне хоть дерьмолог, но как можно не знать, что такое дрынобула?! Ума не приложу!
        Скользнув по мне уничижительными взглядами, они начали пробираться сквозь гущу машин.
        «М-да… - подумал я. - Похоже, не видать мне дрынобулы, как пятой ноги Бара и Боса…» Однако сожаления по этому поводу не испытал. И хрен с ней. Как с дрынобулой, так и с пятой собачьей ногой.
        - И что нам теперь делать? - спросил старик мальчишку, огибая макет летающей тарелки. - Может, Карлу попросить, чтобы в Мщеры подбросил? У него допуск есть…
        - Ага, так он тебя и подбросит… - унылым тоном отозвался мальчишка. - Размечтался…
        Я поглядел им вслед и внезапно подумал, что мальчишка похож не только на Санчо Пансу и Вольку, но ещё и на Фому неверующего из детского стихотворения советского классика. Именно таким, пухлым, в тюбетейке, вечно недовольным нарисовал Фому неверующего в книге художник. Плохо быть начитанным в наше время - слишком много ассоциаций.
        Несуразная парочка горе-воздухоплавателей скрылась за углом гостиницы, и только тогда я удивился: каким образом им удалось забраться в машину? Вроде бы вчера закрывал дверцы на ключ и ставил «хаммер» на сигнализацию… Машинально я дернул дверцу за ручку и ещё больше изумился, обнаружив, что она заперта. Мало того, противно заныла сирена сигнализации. Оказывается, не один Карла здесь циркач.
        Глава пятая
        Когда я вышел из-за гостиницы, то увидел, что у столба с указателями звёзд стоит громадный фургон, а по дороге с косогора, переваливаясь на ухабах, неторопливо спускаются ещё два. Там, где дорога на косогоре уходила в лес, аэродинамической воронкой медленно вращались космы тумана, и из этой воронки, как из телепортационного створа, выползал четвёртый фургон. Фургоны были похожи друг на друга как близнецы: тёмно-синие, с нарисованной на бортах спиралевидной галактикой, окаймлённой снизу и сверху видимой издалека надписью: «Галактические аттракционы». Естественно, какие ещё могут быть аттракционы на День Пришельца? Только такие.
        Возле первого фургона уже сновали рабочие в темно-синих, под цвет фургонов, комбинезонах с эмблемами спиралевидной галактики на спинах. Будто мишенями. На площадку выехал второй фургон, за ним третий, затем прибыл четвёртый, и работа закипела. Одни рабочие выгружали составные части агрегатов, другие делали разметку на земле, третьи начинали собирать установки, четвёртые возводили по периметру лёгкую решётчатую ограду. На первый взгляд, действовали они вроде бы неспешно, но настолько слажено, что аттракционы вырастали на глазах.
        Оставив чаепитие, из беседки, пошатываясь, вышел Василий, миновал калитку, остановился и окинул взглядом строительную площадку.
        - Эй, помощь не нужна?! - воззвал он к рабочим.
        Никто из рабочих на предложение не только не откликнулся, но и не глянул в его сторону, продолжая со знанием дела методично, не тратя лишних движений, монтировать аттракционы. Все молодые, в одинаковых фирменных робах, одинаковых синих кепи с длинными козырьками, они были чрезвычайно похожи друг на друга, как и фургоны. Давно заметил, что спецодежда нивелирует людей до такой степени, что невозможно отличить одного от другого. Все, как китайцы, становятся на одно лицо.
        - Если надо, я трактор заведу… - безуспешно продолжал взывать Василий.
        Из гостиницы вышел Карла, косолапо просеменил к Василию и постучал тростью по его ноге.
        - Что? - повернулся Василий.
        - Не приставай к людям, - сказал Карла. - Им твоя помощь не нужна.
        - Как это не нужна?! - возмутился Василий и, пошатнувшись, едва удержался на ногах. - Да я… Да я… Вот сейчас трактор заведу… И мы…
        - Остынь! - визгливо прикрикнул Карла. - Не нужен им трактор и тракторист не нужен!
        Василий несказанно изумился, затем обиделся:
        - Трактор всем нужен… Как в деревне без трактора? В деревне без трактора никуда…
        Карла молчал. Василий вопросительно посмотрел на него, перевёл взгляд на рабочих, продолжающих разгружать фуры и собирать установки, и тяжело вздохнул.
        - Ясно… - разочарованно выдохнул он. - Фирма веников не вяжет…
        - …И лаптей не плетёт, - добавил Карла.
        Василий набычился и вперился в карлика тяжёлым взглядом:
        - Да пошли вы все!..
        - Но-но! - оборвал его Карла и предостерегающе взмахнул тростью.
        Василий осёкся, так и не успев назвать адрес, куда всех посылает, посмотрел на трость, на Карлу и поник головой.
        - Ладно… - пробормотал он. - Пойду спать… Никому я не нужен…
        Он безнадёжно махнул рукой и, шатаясь, направился к своему коттеджу.
        Карла проводил его взглядом, обернулся, внимательно посмотрел на беседку, на меня.
        - Где он так наклюкался? - раздумчиво спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
        Я кивнул в сторону беседки. Карла удивлённо вскинул брови, недоверчиво покрутил головой, но всё же прошёл сквозь калитку к беседке.
        Я подошёл к завалинке и оперся руками о штакетник. Дормидонт с Дормидонтовной напоминали истуканов. Бледные, без улыбок, с остекленевшими глазами, надутыми щеками, они не только не двигались, но и, казалось, не дышали. Карла привстал на цыпочки, протянул коротенькие руки через перила беседки, тростью придвинул по столу чашку, взял её, понюхал и поморщился.
        - Немедленно сплюнуть! - приказал он.
        Дед с бабой ожили, дружно перегнулись через перила беседки и сплюнули в цветник. Лицам начал возвращаться румянец, глазам блеск.
        - Поменять воду в самоваре! - снова приказал Карла.
        Дед подхватился с места как молодой, схватил трёхведерный самовар и потащил в гостиницу. Бабка заулыбалась и пододвинула к карлику блюдце с вареньем.
        - А вот вареньице малиновое к чаю, Карла Карлович… - принялась потчевать Дормидонтовна. - Вот баранки…
        - Чай, говоришь, пьёте?! - зловеще прошипел карлик.
        Бабка осеклась, стушевалась и растерянно развела руками:
        - Это не мы, Карла Карлович… Разве мы себе такое бы позволили? Сами знаем, что с нами бывает… Это всё Василий… Управы на него нет, окаянного…
        Я вспомнил, что в байке Кузьминичны приключилось с зелёненьким пришельцем-паршивцем, вспомнил второго красного петуха на полотенце, вспомнил, как заглохла музыка в беседке, когда Василий передразнил певца, и невольно поёжился. Только сейчас понял, насколько вовремя Карла оборвал пожелание Василия, не дав ему назвать адрес «посыла». И ещё стало ясно, почему милиционер дорожно-патрульной службы не придирался к пьяному Василию и отваживал от него посторонних подальше.
        - Знаю, что Василий, - примирительно кивнул Карла Дормидонтовне и, вздохнув, отошёл от беседки. - Управы на него действительно нет…
        - Всё-таки манекены? - натянуто поинтересовался я.
        Карла повернулся, посмотрел на меня снизу вверх, сдвинул тростью шляпу на затылок и криво усмехнулся.
        - Кажется, начинаете понимать… - заметил он.
        - И эти тоже?
        Я указал пальцем на рабочих фирмы «Галактических аттракционов.
        - Фигурально выражаясь, - с улыбочкой ушёл он от прямого ответа. - Неужели вам доводилось видеть живые манекены? - Взгляд его скользнул по мне и остановился на моих руках. - Это что - крапива?
        - Да, - буркнул я, машинально убирая руки со штакетника. - Но я не писал.
        Брови Карлы недоумённо взлетели вверх.
        - Вообще-то я не уролог, - насмешливо заметил он, - и дисфункции вашего мочевого пузыря меня не интересуют.
        - Да нет… - смешался я. - Просто каждый, увидев мои руки, советует на них помочиться.
        - Ах, народное средство… - понимающе покивал Карла, но в его глазах продолжали искриться смешинки. - И вы им не воспользовались? Напрасно. Вот вы, например, думаете, что когда у человека на глазу ячмень, показывать ему кукиш - предрассудок? Ничего подобного, это прекрасное народное средство. Человек с ячменём, которому тычут в лицо кукиш, изумляется от неожиданности, глаза широко распахиваются, кожа на веках напрягается, и ячмень прорывает.
        - Ячменя у меня нет… - жёлчно начал я, но пожелать Карле типун на язык не успел. По нам скользнула большая тень, и я рефлекторно пригнулся. Мимо головы просвистело, и у ног шлёпнулась основательная лепёшка птичьего помёта.
        - Адаптируется потихоньку! - прокаркал на лету птеродактиль Ксенофонт и, суетливо трепеща крыльями, полетел в сторону леса. Лёгок на помине.
        - Берданки на тебя нет! - в запале крикнул я вдогонку.
        - Зачем вы так? - пожурил Карла. - Ксенофонт прав. Вы начинаете кое-что понимать. - Он посмотрел на птеродактилеву лепёшку, всё-таки не выдержал и фыркнул: - А хорошо, что коровы не летают, а?
        Я скосил глаза на лепёшку у ног и брезгливо передёрнул плечами, представив, что было бы, если б птеродактиль оказался точнее. Лепёшка, в сравнении с птеродактилем Ксенофонтом, была несоразмерно большой. Но птеродактиль не птица.
        - Это, надо понимать, ягодки?
        - Какие ягодки? - не понял Карла.
        - Которые после цветочков.
        - Ах, эти… - Карла покачал головой. - Нет, не ягодки. Так, завязь первая…
        Он приподнял шляпу, кивнул, развернулся и степенно, опираясь на трость, зашагал к двери гостиницы.
        «Какие же меня здесь ждут ягодки?!» - ужаснулся я и опустился на завалинку. Пора, в конце концов, признать, что в Бубякине происходят аномальные явления. Хватит уговаривать себя, что всё это имитация, фальсификация и подделка… Конечно, когда всё списываешь на цирковые фокусы, чревовещание, медикаментозные мутации, пиротехнические спецэффекты, маразм и шизофрению местных жителей, как-то спокойнее и увереннее себя чувствуешь. Можно продолжать в том же духе: предположить, что в мотеле «91-й километр» на трассе Ворочаевск - Усть-Мантуг мне в завтрак подмешали галлюциногенов и теперь дурят голову, как хотят. Этой версией можно объяснить всё, что угодно: и почему все знают, кто я такой, и двухголового пса, и фиолетовую картошку, и бздыню, и щупальца огородника, и вращающийся столб с указателями звёзд, и говорящего птеродактиля и… и, в конце концов, его лепёшку под ногами.
        Мимо неторопливо протрусил трёхцветный двухголовый Барбос, скосил на меня четыре глаза, пренебрежительно чихнул и, лавируя между возводящимися аттракционами, направился к столбу со звёздными указателями.
        Я посмотрел ему вслед. Нет, так не годится. Понятно, что сознание рефлекторно пытается всему искать разумное объяснение, но, быть может, в том-то и заключается сермяжная правда познания мира, чтобы суметь абстрагироваться от впитанных с детства азбучных истин строения Вселенной? Когда-то Вселенная представлялась как плоская земля, накрытая хрустальным сводом небес с неподвижными звёздами, и средневековые прагматики довольно толково и аргументировано находили обоснование такому устройству мира. Современные прагматики считают Вселенную бесконечным трёхмерным миром, чьи законы регламентируются предельной скоростью света, постоянной Планка, гравитационной постоянной и прочими незыблемыми константами. А если мир на самом деле многомерен, если в нём существуют параллельные пространства, обратное течение времени? Тогда мы в своей дремучести ничем не отличаемся от средневекового монаха, который добрался до края Земли, высунул голову в прореху хрустальной сферы и увидел колёса небесной механики. Только мы в прореху трёхмерной Вселенной вместо колёс небесной механики созерцаем регламентируемые, как плоская
Земля, физические постоянные и незыблемые, как хрустальный небесный свод, математические константы…
        - Привет, женишок, - услышал я из-за спины.
        «Место встречи изменить нельзя…» - оборачиваясь, подумал я. В прошлый раз именно тут и именно так, со стороны палисада, Лия подошла ко мне.
        Лия переоделась. Теперь на ней были обыкновенные джинсы, кроссовки, свободная голубая футболка, а на руках длинные, по локоть, голубые перчатки, словно она прятала ожог от моей руки. Причёска была та же, в виде башни на затылке, но волосы не светлые, а каштановые. «Парик», - неожиданно понял я и, вспомнив, как топорщился старушечий платок на её голове, представил громадную шишку на затылке. Урод, что с неё возьмёшь… Однако в возникшем в воображении образе: с лысой головой и шишкой на затылке - Лия всё равно не выглядела уродом. Как бы мне этого ни хотелось. А мне, честно говоря, не хотелось представлять её уродиной.
        - Здоровались сегодня, невеста, - буркнул я. - Не боишься ко мне через палисадник тропку протоптать?
        - Лишь бы замуж за тебя не выскочить, - отрезала она, но мне почему-то показалось, что прозвучало это неискренне, и на лице под зеленоватым загаром проступил румянец.
        Я почувствовал себя неловко и отвёл взгляд.
        - Цветы жалко… - пробубнил я. Мне снова захотелось её поцеловать, и в этот раз чувство было настолько ошеломляюще острым, что еле сдержался. Чёрт, да что это со мной?! Никогда раньше не испытывал столь сильного влечения к женщине, тем более малознакомой. Приворожила она, что ли, как глаза на дороге отвела? Или всё дело в странном ожоге, когда наши руки соприкоснулись?
        Я скосил глаза и исподтишка глянул на свою ладонь. Зеленоватый налёт не исчез. В сочетании с волдырями от крапивы зрелище было не из приятных.
        - Что у тебя с руками?
        - В крапиву влез… - нехотя сообщил я, ожидая, что и она начнёт рекомендовать «народное средство», однако не учёл, что жалости ко мне Лия не испытывала. Скорее, наоборот.
        - Жаль, что только руками, - сказала она.
        Я перевёл взгляд со своих рук на её и увидел, что пальцев на перчатках пять. Она держалась за штакетник, и большие пальцы охватывали доски так, будто были настоящими. Неужели протезы?
        - За сборкой наблюдаешь или в сторожа хочешь наняться? - поинтересовалась она, кивнув в сторону возводящихся аттракционов.
        Увеселительный городок за невысокой, максимум метра полтора, решётчатой оградой с величественной аркой рос на глазах. Уже можно было различить, где будут американские горки, где - карусель, где - колесо обозрения. Двое рабочих монтировали колесо обозрения на высоте двадцати метров и страховкой при этом не пользовались. Понятное дело - манекены… Фигурально выражаясь.
        - Изучаю, - в тон Лие ответил я, поднял фотоаппарат и сделал пару снимков. Толку от этих снимков было ещё меньше, чем от фотографий птеродактиля Ксенофонта и голубого подобия долгопята-привидения Ля-Ля. Подумаешь, без страховки люди работают… В чём тут аномалия? Дурость разве что. Дурости в нашей стране и помимо бесшабашных монтажников хватает.
        - Надеешься, тебе поверят? - фыркнула Лия, словно угадав ход моих мыслей.
        - Вряд ли, - согласился я и добавил: - Главное - я верю.
        И только когда сказал, понял, что начинаю относиться к происходящему в Бубякине как к само собой разумеющемуся. Будто так и надо и иначе быть не может. Адаптируюсь, как прокричал птеродактиль Ксенофонт.
        - Что ж, если веришь, может, и будет из тебя толк… - раздумчиво произнесла Лия и спросила: - Давно здесь сидишь?
        Я пожал плечами:
        - Как начали монтировать аттракционы… А что?
        - Ля-Ля случайно не видел?
        В голосе Лии прозвучали тревожные нотки, я посмотрел на неё и понял, что именно ради этого вопроса она и подходила ко мне. Всё остальное - прелюдия, так сказать, для завязки и поддержания разговора. Понимание было настолько чётким и ясным, будто Лия сама об этом сказала. Или я вдруг научился читать мысли… Как она. И ещё я понял, кто сидел в картонной коробке, которую Лия везла на тележке.
        - Видел, - признался я.
        - Где?
        - Там, - махнул я в сторону коттеджей. - Ля-Ля сидела на заборе. Затем упала и пропала.
        Хотелось как-то срифмовать, наподобие «А и Б сидели на трубе…», либо «Шалтай-Болтай сидел на стене…», но ни к «забору», ни к «штакетнику» не сумел сходу подобрать рифму. Хотя очень хотелось, чтобы удивить Лию и понравиться ей. Но получился обратный эффект.
        - Нескладно, - заметила Лия, в очередной раз угадав мои мысли.
        - Зато правда, - нашёлся я.
        - Взаправду упала? - не поверила она.
        - С забора, - подтвердил я и добавил: - По-моему, в обморок.
        - А что значит, «пропала»?
        - То и значит. Я поискал её в кустах, но она будто в воду канула. Хотя там везде земля.
        Лия задумалась, постукивая пальцами по штакетнику.
        - Что ты ей сказал? - наконец строго спросила она.
        - Ну… - чуть было не ляпнул я напрямую, но вовремя вспомнил, какого мнения Лия о дрынобуле, и ответил обтекаемо: - Спросил, что она знает об одной штуке, с помощью которой могут летать велосипеды с крыльями.
        Лия внимательно посмотрела на меня.
        - И назвал слово?
        - Назвал.
        Я с сожалением развёл руками.
        - Я предупреждала, что при девушках это слово произносить неприлично! - возмутилась Лия.
        - Не знал, что Ля-Ля девственница, - снова развёл я руками.
        Лия вспыхнула и одарила меня презрительным взглядом:
        - Что-то ты чересчур сексуально озабочен… Идём, покажешь, где пропала Ля-Ля.
        Язык зачесался объединить свою сексуальную озабоченность с предложением куда-то пойти, но я удержался от пошлости. Можно и по морде схлопотать, а я не хотел с Лией сориться. И обижать её не хотел. Хотел поцеловать и ощутить вкус её губ. Чёрт побери, да откуда, в самом деле, у меня эта чрезмерная сексуальная озабоченность?!
        - Идём, дорогуша! - развязно согласился я и, фиглярничая, протянул ей руку.
        Лия отпрянула.
        - Не смей больше никогда ко мне прикасаться! - вскипела она.
        - Как скажешь… - вздохнул я, опуская руку. Больше всего на свете мне сейчас хотелось даже не поцеловать, а прикоснуться к её руке. Два раза прикасался к ней: первый раз - подсаживая под локоть в «хаммер» на лесной дороге, но тогда сквозь рукав ватника ничего не ощутил, зато второй раз…
        Лия прошла вдоль штакетника и вышла в калитку.
        - О, я вижу, у вас всё сладилось! - воскликнула Дормидонтовна из беседки. - Идите к нам, чай пить! Мы свеженький заварили, с вареньицем малиновым…
        Дед с бабой смотрели на нас, умильно улыбались, жестами зазывая в беседку.
        - А я музыку по такому случаю заведу! - радушно пообещал Дормидонт и потянулся к ручке граммофона. - Заходите.
        - Всенепременно! - заверил я и одарил Дормидонта с Дормидонтовной лучезарной улыбкой. - Только за Василием сходим и вместе придём!
        Улыбки слетели с лиц деда и бабы, будто их кто-то смахнул, рука деда замерла на полпути к граммофону.
        - Как ты их отбрил, - впервые улыбнулась мне Лия, направляясь в сторону коттеджей, однако сразу установила между нами дистанцию в пару метров.
        - Адаптируюсь… - вздохнул я. Мне очень хотелось идти рядом, но от меня ничего не зависело. Давненько не испытывал такого светлого и бесхитростного чувства, разве что в отрочестве, когда впервые гулял с девчонкой. - Они так часто зазывают на чай, что я подумываю повесить на грудь табличку: «Чай не пью!»
        - А ты уверен, что они грамотные?
        - Разве?! - изумился я.
        - Не знаю, - равнодушно сказала Лия и спросила: - Где ты видел Ля-Ля?
        - На заборе сразу за коттеджем Дитятькина и Кудесникова. Вон там, где стучат.
        От коттеджа горе-воздухоплавателей доносился стук молотка по металлу. Очевидно, юный Кудесников выправлял погнутую велосипедную раму.
        - Я знаю, где они живут, - сообщила Лия.
        - И кто они, тоже знаешь?
        - Знаю.
        - Тогда подскажи, кто из них Дитятькин, а кто - Кудесников.
        - А ты не разобрался? - лукаво глянула на меня Лия и прищурила глаза нижними веками. Совсем как Ля-Ля.
        - Нет.
        - Не всё ли равно, кто из них кто? - пожала плечами Лия.
        - Как это - не всё ли равно? - удивился я. - В конце концов, они не Бар и Бос.
        - Не Бар и Бос, - согласилась Лия. - Но нечто похожее. Они - пара.
        «Вот те на! - ошалело подумал я. - Гомосеки, что ли?!» Я покосился на Лию, но спросить не решился, помня, как она отреагировала на дрынобулу.
        - Пара - это вовсе не то, что ты подумал, - поморщилась Лия.
        Кажется, она и вправду читала мои мысли, однако это я воспринял спокойно. Адаптируюсь…
        - Добрый день, Серёженька! - окликнула меня Кузьминична, как только мы поравнялись с её коттеджем. - И вы, Лиечка, здравствуйте!
        - Здравствуйте, Кузьминична! - кивнула Лия.
        Я недоумённо посмотрел на квартирную хозяйку и только потом вспомнил, что мы сегодня не виделись. Столько всего за день навалилось…
        - Добрый день, - спохватился я.
        - Отобедать, Сергий свет Владимирович, не желаете? - предложила Кузьминична. - И Лию приглашайте, чай, тоже не обедала.
        - Чаем мы вообще-то не обедаем, - дежурно скаламбурил я и неожиданно почувствовал, что проголодался. Волка бы съел.
        - Спасибо, Кузьминична, - поблагодарила Лия, - но нам некогда. Ля-Ля пропала.
        - Знаю, - кивнула Кузьминична. - Свалилась с забора и пропала.
        - Вот мы и хотим осмотреть место, где она пропала.
        - А чего там осматривать? - возразила Кузьминична. - Нет её там. А раз нет, то и искать под забором нечего. Под забором можно разве что Васькa найти, когда он с устатку.
        Лия внимательно посмотрела на мою квартирную хозяйку.
        - Кузьминична, вы знаете, где Ля-Ля?
        - Знаю.
        - Где?
        - Вот пообедаете, тогда и скажу. Погляди, как твой, - Кузьминична указала на меня глазами, - скукожился без обеда.
        Вовсе я не скукожился, но перечить не стал. Есть в самом деле хотелось сильно. До безобразия.
        Лия мазнула по мне мимолётным взглядом, однако по поводу двусмысленного «твоего» Кузьминичны ничего не сказала. Её волновала судьба Ля-Ля. И только.
        - А если с ней что-нибудь… - начала она, но Кузьминична её перебила.
        - Ничего с Ля-Ля не станется. Идите обедать, а как пообедаете, скажу, где Ля-Ля искать.
        И мы подчинились. Я с радостью, да и Лия, по-моему, была не прочь перекусить. Тем более что с местонахождением Ля-Ля кое-что прояснилось и ей, вроде бы, ничего не грозило.
        Я посторонился, пропуская Лию в калитку, прошёл следом.
        - Сергий свет Владимирович, покажите гостье, где руки помыть, - попросила Кузьминична, суетясь у стола.
        Я провёл Лию в коттедж, показал ванную комнату и, пока она мыла руки, сбросил на ноутбук файлы своей фотосессии, а затем решил посмотреть, что у меня получилось.
        Панорама Бубякина, Барбос, возводящийся комплекс аттракционов получились хорошо, а вот с кадрами птеродактиля Ксенофонта и Ля-Ля вышло нечто непотребное. Вместо трёх кадров с птеродактилем Ксенофонтом на всю ширину снимков были запечатлены трёхпалые кукиши: левый, правый и оба вместе, а на кадрах, где должна быть медлительная Ля-Ля, над забором красовалось размытое голубое пятно, как будто малайский долгопят и в самом деле оказался привидением.
        Как это могло произойти, я не понимал, тем более что снимки птеродактиля я проверял на месте после съёмки, и тогда они были нормальными. Но я не очень расстроился. Стал привыкать. Очередные штучки-дрючки квазимагнитных полей Кашимского аномального треугольника.
        - Сергей Владимирович! - позвала со двора Кузьминична. - Мы вас ждём, обед стынет!
        - Бегу! - крикнул я в открытое окно, выключил ноутбук, по-быстрому ополоснул руки и выскочил на крыльцо.
        Лия уже сидела за столом, причём снова в перчатках. Зачем тогда, спрашивается, руки мыла? Кузьминична половником наливала ей в тарелку первое, а моя тарелка стояла напротив. Я подошёл к столу, переставил тарелку и сел рядом с девушкой. Ребячество, но ничего поделать с собой не мог.
        - Так вам удобнее наливать, - пояснил Кузьминичне.
        Кузьминична понимающе улыбнулась, а Лия ничего не сказала, но лицо у неё стало строгим, почти отчуждённым.
        - Что у нас, хозяюшка, на обед? - наигранно приподнятым тоном поинтересовался я.
        - На первое - свекольник, - сообщила Кузьминична, наливая мне половником в тарелку.
        Я глянул на свекольник и тут же отвёл взгляд. Цвет у свекольника в деревне Бубякино был интенсивно синий, и по поверхности плавали кусочки мелко нарезанного оранжевого огурца. Спасибо, не алюминиевого. Кузьминична, не скупясь, добавила в тарелку ложку сметаны, к счастью, обычного белого цвета, и я поскорее перемешал свекольник, чтобы забелить весьма неаппетитную цветовую гамму.
        - На второе будет рагу, - продолжила Кузьминична, усаживаясь напротив. - Ещё пироги с грибами, клюквенный морс. Уж не обессудьте за скудость, Сергей Владимирович, чем богаты…
        - Что вы, право, Кузьминична, - возразил я. - Какая скудость? Очень даже хороший стол.
        Я осторожно попробовал неудобоваримый с виду свекольник и чуть язык не проглотил. Умеет моя хозяйка готовить… Что есть, то есть.
        - А вкусно как! - похвалил я. - Удивляюсь вам, Кузьминична, как вы, при таких кулинарных способностях, и одна?
        - Опять за своё? - насупилась Кузьминична. Она посмотрела на меня, на Лию, снова на меня и неожиданно лукаво улыбнулась: - Вот ежели бы сбросить годков так шестьсот-семьсот, то вас, Сергий свет Владимирович, непременно бы захомутала!
        Я поперхнулся. Шутит она насчёт шестисот-семисот лет или?..
        Лия тихонько рассмеялась.
        - Что вы прибедняетесь, Кузьминична? - сказала она. - Вы и сейчас женщина в самом соку. Попробуйте, а вдруг клюнет? - Лия покосилась на меня. - Известная истина: путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
        Кузьминична покачала головой, улыбнулась:
        - Что вы, Лиечка, неужто я буду его у вас отбивать? Вы такая пара…
        В этот раз поперхнулась Лия и не нашлась, что ответить. Я посмотрел на неё и увидел, как она снова покраснела.
        - И когда только вы успеваете готовить? - перевёл я разговор на другую тему и потянулся за пирогами. - Вроде бы с утра вас дома не было…
        - Стряпать дело нехитрое, - отмахнулась Кузьминична. - Да вы кушайте, кушайте! Пироги с грибами, утром в лесу насобирала.
        Я отдёрнул руку и с подозрением посмотрел на Кузьминичну.
        - Случайно не мухоморов?
        Кузьминична рассмеялась.
        - Что, Серёженька, видели, как Ксенофонт мухоморы лопает? На то он и птеродактиль. - Она пододвинула ко мне блюдо с пирогами: - Здесь белые, подосиновики и подберёзовики. Так что не берите дурного в голову, кушайте. Мухоморы у нас только Хробак собирает.
        Я взял пирожок, надкусил. Пышный, только что испечённый и, как всё у Кузьминичны на столе, вкусный.
        - Для Ксенофонта собирает?
        - А то для кого же? Правда, и сам иногда употребляет…
        Я икнул.
        - И… И как?
        - А что ему сделается? Он же - Хробак!
        Второй раз я слышал, что Хробак - это не просто имя, но уточнять, что оно означает, не стал. Если он употребляет мухоморы, то за столом лучше не интересоваться. Мало ли что может оказаться, хотя я и не из брезгливых.
        В коттедже напротив со стуком распахнулось окно, в него высунулся Василий и страдальческим голосом позвал:
        - Кузьминична…
        - Чего тебе, болезный? - повернулась к нему Кузьминична.
        - Кузьминична, у тебя гости?
        - Гости, Васёк. Сергий свет Владимирович и Лия. А тебе что?
        - Раз гости, то и выпить имеется?
        - Имеется, Васёк. Морс клюквенный. Хочешь?
        Василий подумал.
        - И всё? - упавшим голосом спросил он.
        - И всё.
        - Чтоб ты сгорела со своим морсом… - простонал Василий и с треском захлопнул окно.
        Кузьминична отмахнулась полотенцем, расшитым красными петухами, и я не успел заметить, добавился ли на полотенце ещё один петух.
        - Бедолага… - вздохнула Кузьминична. - Вроде ничего мужик, да больно слаб до спиртного. А как гости начинают к нам наезжать, так пьёт беспробудно и меры не знает.
        Сердобольной Кузьминична была сверх меры, как Василий в потреблении самогона. В голове не укладывалась, как у известной всем матери Кузьмы может оказаться такая внучка.
        Больше мы за обедом не разговаривали. Лия ела молча, скорее всего, опасаясь беспочвенных намёков Кузьминичны, я же был настолько голоден, что, отбросив приличия, которые поначалу более-менее старался соблюдать, мёл со стола всё подряд. И необычный цвет блюд меня уже нисколько не смущал. Принеси Хробак кузовок мухоморов, наверное, и их бы употребил.
        Кузьминична, по своему обыкновению, с нами не обедала, сидела напротив, подперев ладонью щеку, переводила умильный взгляд с одного на другого и улыбалась. Наверное, вспоминала свою молодость семисотлетней давности.
        Когда мы перешли к клюквенному морсу, Кузьминична наконец сказала:
        - Ходили мы с Дурдычихой сегодня поутру в лес по грибы. Грибов видимо-невидимо, а черники ещё больше уродилось… - Она с хитрецой посмотрела на нас. - Жаль, лукошко всего одно с собой прихватили, некуда ягоду было собирать. А то бы вечером пирогов с черникой напекла…
        Намёк был чересчур прозрачным, чтобы понять, к чему она клонит.
        - Спасибо, Кузьминична, было очень вкусно, - поблагодарила Лия за обед. - Я бы с дорогой душой сходила по ягоды, но надо найти Ля-Ля.
        - Вот и я о том же говорю, - поддакнула Кузьминична. - Как кузовок черники в Аюшкином логу наберёшь, тут-то Ля-Ля и объявится.
        Лия ничуть не удивилась зависимости появления Ля-Ля от степени наполнения кузовка черникой. Удивилась другому.
        - В Аюшкином логу? - недоумённо переспросила она, посмотрела на меня и непонятно почему снова покраснела.
        - В Аюшкином, - подтвердила Кузьминична. - Там черничник большой и ягода самая крупная, самая сладкая.
        Лия недоверчиво покрутила головой:
        - А Ля-Ля чего туда занесло?
        - Неисповедимы пути слепой телепортации, - ответила Кузьминична, и у меня отвисла челюсть. Вот те и деревенская бабка! То всё талдычила: «Сергий свет Владимирович, Сергий свет Владимирович…» - и вдруг на тебе: - телепортация!
        - А чтоб одной в лесу не страшно было, я тебе сопровождающего дам, - сказала Кузьминична и выразительно посмотрела на меня.
        У меня перехватило дух.
        - Дык, я… Енто… Мы завсегда… Мы робяты таки…
        Уж и не знаю, откуда во мне деревенская старорежимность речи проклюнулась. От квартирной хозяйки заразился, что ли? Если ей можно современными словечками, вроде «телепортации» бросаться, то чем я хуже?
        Лия скептически оглянула меня:
        - Ещё неизвестно, кто при ком будет сопровождающим. Как бы ему самому в лесу страшно не стало.
        Глава шестая
        К лесу мы прошли по тропинке через огород Кузьминичны. Более аккуратных грядок мне видеть не доводилось, однако, не будучи специалистом по огородным культурам, ничего необычного в растениях я не обнаружил и, как ни вглядывался, ни кустов растительного мяса, ни бздыни, ни растущего из земли мифического сметанного вымени так и не увидел. Быть может, урожай трансгенных растений уже собрали, и он теперь лежал в закромах? Преддверие осени, как-никак, и большие участки огорода зияли идеально ровными проплешинами чисто убранной, тщательно перекопанной земли.
        Сразу за огородом протекала мелкая и узкая, метра три-четыре шириной, речушка, не обозначенная на карте. Она выходила из леса, текла вдоль огородов и, не доходя до древней избы Хробака, снова поворачивала в лес. У куста калины, рдевшегося налитыми гроздьями ягод, через ручей был переброшен утлый деревянный мосток, по которому мы, распугивая лягушек, по очереди осторожно перешли на другой берег и углубились в лес.
        Если у дороги на Мщеры лес выглядел густым, чуть ли не дремучим, без единой тропинки, то здесь он был редким, почти без кустов, сухостоя и валежника, словно ухоженный. Под ногами шуршала прелая прошлогодняя листва, мягко пружинила опавшая хвоя.
        - Далеко до Аюшкиного лога? - спросил я.
        Лия, строго соблюдавшая дистанцию между нами, неопределённо повела плечами:
        - Когда как. Когда минут пятнадцать идти, когда полчаса. А если леший водить начнёт, то и заблудиться недолго.
        Я помолчал. Либо шутки у Лии такие, либо… В конце концов, если в деревне есть домовики и огородники, то почему в лесу не быть лешему? Хотя в таком редком лесу в наличие лешего верилось с трудом. Леший не огородник, сухостой и валежник убирать не станет. Впрочем, неопределённости пути к Аюшкиному логу было и рациональное объяснение - близость Кашимского аномального треугольника, в котором не раз отмечались сдвиги во времени.
        - Никак не пойму, - сказал я, - ты родом из Бубякина или я ошибаюсь?
        - С чего ты взял, что я отсюда родом? - удивилась Лия.
        - Ты всё здесь знаешь, будто родилась в деревне, и в то же время остановилась в гостинице. Прямых родственников не осталось?
        - Я родилась не в Бубякине. Просто часто приходится здесь бывать, вот и знаю многое.
        - Тогда и о Кашимском аномальном треугольнике имеешь представление… - задумчиво протянул я.
        - Имею.
        - И что ты о нём думаешь?
        - А чего о нём думать? Я знаю, что это такое.
        - Да? - опешил я, застыв на месте, будто уткнувшись в стену.
        - Да, - Лия тоже остановилась и усмехнулась: - Рот закрой, а то вид очень глупый.
        Я захлопнул рот, переступил с ноги на ногу и уронил пустой кузовок. Кузовок ударился о ногу и откатился к Лие.
        - Хорошо, что пустой, - сказала она, нагибаясь за ним.
        - Что ты сказала? - переспросил я.
        - Говорю, хорошо, что черники в кузовке нет. Плакали бы тогда пироги Кузьминичны.
        - Да нет, что ты сказала о Кашимском аномальном треугольнике? - досадливо поморщился я, приходя в себя.
        - Что-то ты чересчур впечатлительный, - усмехнулась она и бросила мне кузовок: - Держи.
        Я машинально поймал кузовок, продолжая смотреть на Лию требовательным взглядом.
        - Тебе как, по-научному объяснить или по-простому? - поинтересовалась Лия, и в её голосе прозвучали те же интонации, что и у Ля-Ля, когда она спрашивала, правду ли ей сказать или соврать. Два сапога пара…
        Я корректно промолчал. Что Лия может объяснить по-научному, если в миру ведёт жизнь бомжихи? Это здесь она вот такая - в фирменных джинсах, кроссовках да перчатках по локоть, которые впору разве что к вечернему платью.
        Кажется, Лия уловила мои мысли, и в её глазах заискрились смешинки.
        - Ах, да, ты ведь у нас уфолог, - саркастически заметила она. - Диссертацию пишешь…
        Я снова промолчал. Если птеродактиль Ксенофонт знал о диссертации, то Лие, как говорится, сам бог велел.
        - По-научному, так по-научному. Область так называемого Кашимского аномального треугольника является дезориентирующим фантомным образованием, выполняющим отвлекающе-маскировочную функцию базового объекта.
        Наверное, лицо у меня вытянулось, потому что Лия фыркнула и добавила:
        - А по-простому - четырёхмерная тень деревни Бубякино.
        - Зачем? - глупо спросил я.
        - Чтобы такие любопытные, как ты, изучали Кашимский аномальный треугольник, а в Бубякино нос не совали.
        - И что здесь надо прятать?
        - А ты оглядись. Вдруг сейчас из-за кустов леший появится?
        Я растерянно оглянулся. Деревья как деревья, кусты как кусты. Сосны, осины, кое-где берёзки. Опавшая хвоя под ногами, прошлогодние шишки… Лес как лес. Обычный. Вот только грибов, которых, по словам Кузьминичны, в лесу видимо-невидимо, не было.
        Лия прыснула, с ветки ближайшей осины застрекотала, будто насмехаясь, сорока, и тогда я понял, что меня провели. В очередной раз, как мальчишку. Нравится им всем психологические тесты на мне ставить… Мол, не суй нос, куда не попадя, если не отдавят, то утрут. Либо будут долго за него водить… И всё же хамить я не стал.
        - Пирогов с черникой хочу… - буркнул я, не глядя на Лию. - Идём.
        И зашагал в лес. Врал я. Не хотелось мне пирогов с черникой, хотелось поцеловать Лию.
        - Ты куда? - остановила она меня.
        - За черникой.
        Я обернулся. Лицо у Лии было серьёзным, и мне показалось, будто она жалеет, что посмеялась надо мной. По крайней мере, я на это надеялся.
        - В той стороне болото.
        - Куда тогда идти?
        Лия окинула меня оценивающим взглядом, словно сомневаясь, стоит ли вести меня к Аюшкиному логу, и вздохнула, явно оставшись недовольной осмотром.
        - Иди за мной, - сказала она и зашагала в лес значительно левее моего направления. В том же направлении километрах в десяти отсюда находился Кашимский аномальный треугольник. Или дезориентирующее фантомное образование.
        Я шагал метрах в трёх позади Лии, соблюдая установленную ею дистанцию, смотрел на её импозантную причёску, которую она старательно оберегала от разлапистых веток сосен, и пытался представить, что за шишку на затылке она прикрывает париком. Ничего путного у меня не получалось.
        В воздухе пахло хвоей, но запах был необычный для сырого предосеннего леса: сухой и терпкий - так пахнет в сосновом лесу в знойный полдень. Может быть, у Лии духи такие? Знойные… Судя по её характеру, духи ей не подходили. Не соответствовали. Но мне, странное дело, нравились, если, конечно, это духи, а не натуральный запах хвои.
        - Что-то я грибов не вижу… - пробурчал я, возобновляя разговор. Не мог на неё долго обижаться, и всё тут. Влекло меня к ней, и ничего с собой я поделать не мог.
        - Ты в лес за грибами пошёл или за черникой? - спросила Лия через плечо.
        - За черникой…
        - Пошёл бы за грибами, были бы грибы.
        - Можно подумать, что они живые и прячутся, - пробурчал я, но Лия не ответила. Тогда я спросил о другом: - Кто такой Аюшка?
        - Кто-кто?
        - Аюшка или Аюшкин. В честь которого лог называется. Или это она?
        Лия хмыкнула.
        - Не он и не она. Это… - Лия запнулась, помолчала и закончила неожиданно натянутым тоном: - Вообще-то русский язык нужно знать.
        Сказала, как отрезала.
        Я покопался в памяти, пытаясь отыскать какие-либо ассоциации. «Аюшкин лог… Аюшки…» Вроде бы что-то наподобие отклика… Мол, чего надо… Кричишь, скажем, в лесу: «Ау!», а в ответ из ближайших кустов: «Аюшки?» Версия для леса выглядела убедительно, но мне почему-то казалось, что в слово заложен какой-то иной смысл. С чего бы тогда Лия отвечала натянутым тоном? Будто я попросил объяснить, что такое дрынобула. Неужели нечто похожее?
        - Вот мы и пришли, - сказала Лия, выходя на поляну - небольшую ложбинку между двумя пологими склонами, поросшими редким лесом. Будь поляна на метр ниже, здесь определённо бы раскинулось болото.
        - Это лог? - недоумённо спросил я.
        - Лог.
        В моём представлении лог должен быть длинным, извилистым, мрачным, между высокими, как сопки, холмами. Крикнешь в таком логу «Ау!» - и эхо пойдёт по нему гулять многократным отражением, будто кто-то перекликается. В этой же полянке было не более пятнадцати метров, и окружали её не холмы, а так, бугорки. Крохотуля, а не лог. Вот уж, действительно, в нём на «Ау!» разве что «Аюшки?» и услышишь, а эха не дождёшься.
        - Какой же это лог? - пренебрежительно отозвался я. - Так, ложбинка…
        - Под ноги посмотри, - насмешливо заметила Лия.
        Я глянул и ахнул. Полянку покрывал сплошной ковёр мелких кустиков черники, и трудно было определить, чего в поросли больше - зелени листьев или черноты крупных ягод.
        - Сюда надо было идти с заплечными коробами, а не с маленьким кузовком, - сказал я.
        - На рынке черникой торговать собрался? - неприязненно заметила Лия. - Что вы за люди такие - всё бы под себя грести да грести. Не для одного тебя черника в лесу растёт.
        - Вот те на! - попытался я перевести всё в шутку: - А для кого же ещё?
        Лия шутки не приняла:
        - В лесу много зверья, ему тоже надо что-то есть.
        Говорила она в сторону, не глядя на меня, и лицо при этом было строгим, отчуждённым. Она начала аккуратно, освобождая палец за пальцем, стягивать перчатки, и я увидел, что большие пальцы у перчаток пустые. Как же она за столом ложку держала? Во время обеда у меня сложилось твёрдое убеждение, что в перчатках искусные протезы, идеально имитирующие большие пальцы - никто посторонний в жизни бы не догадался, что их нет. Странно всё это… А говорящий птеродактиль, а голубое подобие долгопята привидения - это не странно? Что вообще в деревне Бубякино нормальное? Разве что пироги с грибами у Кузьминичны да вот черника-ягода под ногами.
        - Поставь кузовок, - по-прежнему не глядя на меня, указала под ноги Лия. - Ты будешь собирать слева, я - справа. - Она присела на корточки. - Ягоду не топчи и собирай всю подряд. Дело нехитрое.
        Я присел и начал рвать чернику. По одной ягодке. Ноги почти сразу начали затекать, однако на колени я стать не решился, опасаясь запачкать брюки.
        У Лии, несмотря на отсутствие больших пальцев, дела шли гораздо лучше. Она подводила растопыренные пальцы под кустик, проводила по стеблям как гребёнкой, и у неё сразу набирались полные горсти ягод. Я попытался воспроизвести её технологию, но в результате получил горсть раздавленных ягод. Пришлось съесть, чтобы не выбрасывать. «Нехитрое» дело всё-таки оказалось мне не по зубам, и я продолжил собирать по одной ягодке, с завистью бросая косые взгляды на так и порхающие руки Лии.
        Лицо у Лии было сосредоточенным, почти суровым, на меня она не смотрела, но я вдруг заметил, как на щеках начал разгораться румянец.
        - Перестань пялиться на мои руки! - наконец не выдержала она.
        - Почему? - изумился я.
        - Ты же считаешь меня уродиной!
        - Что ты, Лиечка! Ты очень красивая. Я завидую, как ты своими руками чернику рвёшь, у меня так не получается…
        - Хватит! - Щека у Лии дёрнулась, и я осёкся, поняв, что, упомянув её руки, сморозил глупость. - Когда болтаешь, ещё хуже. Работай молча!
        - Я вовсе не хотел тебя обидеть… - растерянно пробормотал я.
        Лия отвернулась и с каменным лицом продолжила собирать чернику. Я тяжко вздохнул, развёл руками и, не найдя, что добавить, тоже стал рвать чернику. И всё же, несмотря на запрет, продолжал исподтишка поглядывать на Лию. Мне снова захотелось коснуться её руки и испытать странное ощущение непонятного разряда между нами, болезненное и вместе с тем влекущее. Я пытался вроде бы невзначай коснуться её пальцев, когда мы бросали ягоды в кузовок, но, как ни ловчился, из моей затеи ничего не выходило. То ли Лия читала мои мысли, то ли у неё было прекрасное периферийное зрение. Поняв, что моя уловка разгадана, я снова тяжко вздохнул и продолжил собирать чернику, не глядя на Лию. Нечего себя попусту обнадёживать.
        Руки встретились над кузовком действительно невзначай, когда он был уже почти полон. Снова между нами проскочила болезненно-томная искра, но в этот раз Лия ладонь не отдёрнула, и наши руки будто прикипели друг к дружке. Медленно-медленно, боясь поверить в случившееся, я поднял глаза на Лию. Она застыла в неподвижности, в упор смотрела на меня широко распахнутыми глазами, и только голубая венка дёргалась у неё на шее, да лицо наливалось румянцем. Всё ещё не веря себе, я осторожно потянулся к Лие и наконец-то поцеловал.
        Но вкуса губ так и не ощутил, потому что началось сплошное сумасшествие. Светопреставление, угар. Сознание затянул белесый туман, я ослеп, потерял чувство ориентации в пространстве и весьма смутно представлял, что с нами происходило. Кажется, мы срывали друг с друга одежды, кажется, в буйстве экстаза, слившись воедино, катались по черничнику… Все эмоции выплеснулись, захлестнули громадной, как цунами, волной, и не было желания в них разбираться. Хотелось одного: быть на гребне сумасшедшей волны своих эмоций, ощущать заполонившее душу, перехлёстывающее через край чувство беспредельного восторга.
        Когда я очнулся и смог наконец что-либо соображать, то увидел, что мы голышом лежим посреди Аюшкиного лога, чумазые от черничного сока. Голова Лии покоилась на сгибе моей руки, глаза были закрыты. Черты лица разгладились, утратили отчуждённость, и оно было спокойным и умиротворённым. Парик где-то потерялся, но голова оказалась не лысой - её покрывала причудливая причёска из ороговевших, превратившихся в монолитную застывшую шапку, каштановых волос. Известный мутагенный фактор носорожьего рога, но у людей практически не встречающийся.
        - Я же говорила, что уродина, - не открывая глаз, сказала Лия.
        - Что ты, Лиечка, ты очень красивая… - сказал я и вдруг понял, что не вру.
        Я взял её безвольную руку, повернул к себе ладошкой, поцеловал и ощутил на губах лёгкое покалывание. Ещё мгновение назад эти ладони жгли моё тело. Я снова поцеловал ладошку и почувствовал терпко-горьковатый запах разогретой солнцем хвои. Нет, это были не духи и не запах леса - так пахло её тело.
        - Будешь теперь весь зелёный, как я, - тихо сказала Лия.
        - Ну и что?
        Я покосился и увидел, что она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Взгляд был настолько проникновенный и открытый, что в душе всё перевернулось, и я невольно отвёл глаза. На такую искренность я был неспособен.
        - На себя посмотри… - смущённо пробормотал я. - Вся в черничном соке… Кстати, черника из семейства вересковых.
        - И что из этого? - натянуто спросила Лия. Она меня поняла.
        - Существует древняя баллада, что когда-то из вереска варили чудодейственный мёд, - проговорил я. - Но рецепт его приготовления последний медовар унёс с собой в могилу, и под пытками не раскрыв секрет. - Я снова поцеловал её ладошку и тихо процитировал: - «…Пускай со мной умрёт моя святая тайна, мой вересковый мёд».
        - Я знаю эту балладу, - отстранённо сказала Лия. Не цитат из легенды она ждала от меня.
        Я наконец отважился, посмотрел ей в глаза и постарался, чтобы мой взгляд был таким же открытым и искренним, как её.
        - У меня такое чувство, будто только что пил вересковый мёд, - сказал я и потянулся к её губам.
        Но Лия отстранилась.
        - Погоди, здесь кто-то есть…
        Я приподнялся, окинул взглядом полянку и не узнал её. Ровный ковёр черничника был смят, растерзан, истоптан, наша одежда, разбросанная по поляне, пестрела пятнами черничного сока, кузовок лежал на боку, собранные ягоды рассыпаны. Да уж, порезвились мы, иначе не скажешь… Будто в колдовском угаре. Будто бабка нагадала. Кузьминична. Бедные лесные зверушки, о пропитании которых так пеклась Лия, ничего теперь им не достанется…
        Никого на полянке я не увидел, зато услышал, как за трухлявым пеньком метрах в пяти кто-то возится и шуршит.
        - Тише ты… - прошипел знакомый голос.
        - А я хочу посмотреть… - протяжно ответил другой, тоже знакомый голос.
        - Не высовывайся! - свистящим шёпотом предупредил первый голос, и я узнал птеродактиля Ксенофонта. - Не мешай им, они сексом занимаются.
        - Не сексом, а любовью, - поправила Ля-Ля.
        - Любовь, любовь… - пробурчал птеродактиль Ксенофонт. - Понапридумали… Естественное влечение полов с целью продолжения рода. Секс!
        - А у них - любовь, - не согласилась Ля-Ля.
        Я схватил кроссовку и запустил в пенёк. От удара с пенька посыпалась труха.
        - А ну, не подглядывать!
        - Мы и не думали…
        Из-за пенька на длинной шее высунулась голова птеродактиля Ксенофонта. Я схватил вторую кроссовку, швырнул, метя в зубастую пасть, но промахнулся. Голова мгновенно спряталась, а кроссовка, снова попав в пенёк, подняла облачко трухлявой пыли. За пеньком закашляли.
        - Не надо больше швыряться… Здесь дышать нечем.
        - Тогда сидите тихо и не высовывайтесь, пока мы не оденемся!
        - А вы что, голые?! - безмерно удивилась Ля-Ля. - Ой, я хочу посмотреть!
        Она захихикала.
        - Я кому-то посмотрю! - предупредил я. - И в тебя кроссовкой запущу!
        - У тебя что, четыре ноги? - ехидно поинтересовался птеродактиль Ксенофонт, но высунуться из-за пенька на всякий случай поостерёгся. И правильно сделал.
        - Две. Но на двоих - четыре. Ещё пара кроссовок осталась.
        За пеньком помолчали.
        - Ладно, убедил. Одевайтесь…
        Лия села, поцеловала меня в плечо, но тут же отстранилась.
        - Давай одеваться, - сказала она. Лицо у неё снова стало каменным, а голос отчуждённым.
        Я её понимал. Никто не любит, когда за ним подглядывают в интимные моменты жизни. Разве что извращенцы. Встав, я быстро натянул брюки, надел рубашку, одну кроссовку, хотел надеть вторую, но она оказалась женской. Шагнув к пеньку, подобрал кроссовки и одну передал Лие.
        Обувшись, я распрямился и посмотрел на Лию. Она уже оделась, прикрыла голову париком и сидя натягивала кроссовки. Джинсы, голубая футболка пестрели пятнами черничного сока.
        - Н-да… - с сожалением протянул я. - Не будет у нас пирогов с черникой.
        - С чего ты взял? - Лия завязывала шнурки на кроссовках и на меня не глядела. - Ты взаправду решил, что Кузьминична нас за черникой посылает? Она ещё утром и грибов, и черники набрала.
        - Что?! - оторопел я.
        - Скоро вы там? - воззвал из-за пенька птеродактиль Ксенофонт.
        Я ошарашено посмотрел на пенёк и перевёл взгляд на Лию. Она встала, подошла к перевёрнутому кузовку и стала загружать в него вывалившуюся чернику.
        - Можете вылезать… - растерянно пробормотал я.
        Первым показался птеродактиль Ксенофонт. Растопырив крылья, он неуклюже, цепляясь когтями за остатки коры, взобрался на пенёк.
        - Иди сюда, принцесса! - умащиваясь поудобнее, позвал птеродактиль Ксенофонт. - Аюшка моя…
        Только тогда я наконец вспомнил древнерусское значение слова «аюшка», и всё стало на свои места. И колдовской угар, охвативший нас, и многозначительные намёки Кузьминичны… Вот, значит, в чём дело… Вот почему Лия смутилась и покраснела, когда Кузьминична сказала, где надо чернику собирать… Ну, Кузьминична! Ну, старая сводня!
        Ля-Ля влезла на пенёк, птеродактиль Ксенофонт, посторонился и приобнял её правым крылом. Ля-Ля прильнула к нему и потёрлась мордочкой о его грудь.
        Я посмотрел, как они изображают сладкую парочку, и мстительно спросил:
        - Вы что, за пеньком сексом занимались?
        - Тьфу, дурак! - возмутилась Ля-Ля.
        - Соврать не могла, что ли? - упрекнул птеродактиль Ксенофонт.
        - И ты дурак! - обиделась Ля-Ля и стряхнула с себя его крыло. От негодования она посинела и стала совсем прозрачной.
        Лия молча всучила мне кузовок, наполовину заполненный мятой черникой, и подошла к пеньку.
        - Иди ко мне, бедная моя девочка, - протянула она руки к посиневшему подобию долгопята-привидения, - обижают тебя, бяки нехорошие…
        - Да, бяки… - всхлипнула Ля-Ля, забралась к ней на руки и уткнулась мордочкой в плечо, - нехорошие…
        - Бабские сопли, - презрительно фыркнул птеродактиль Ксенофонт, взмахнул крыльями, подлетел ко мне и уселся на плечо, больно впившись когтями. - Вы позволите, Сергий свет Владимирович?
        - Иди к чёрту! - гаркнул я, стряхивая его.
        Птеродактиль Ксенофонт взмыл над нами и обиженно прокаркал:
        - Злые вы… Улечу я от вас…
        - Попутного ветра! - крикнул я. - Скажи спасибо, что мои пожелания не сбываются, как у Василия!
        Птеродактиль Ксенофонт сделал над нами широкий круг, подозрительно покряхтел, но, то ли пожалел нас, то ли желудок был пустой, гадить не стал и улетел восвояси.
        - Пойдём в Бубякино, - предложила Лия, поглаживая прильнувшую к плечу Ля-Ля. Подобие малайского долгопята-привидения, потихоньку успокаиваясь, начало светлеть.
        - В таком виде?
        Я глянул на свои руки в разводах черничного сока и непроизвольно повёл плечами. Рубашка местами прилипла к телу. Сладок сок черники…
        - Предлагаешь остаться здесь до ночи? Или в речушке искупаться?
        Лия была всё такой же ершистой и неприступной, словно между нами ничего не произошло. Досталось ей в жизни со своим уродством.
        - Не мешало бы, - как можно мягче сказал я. Мне-то что? С мужика - как с гуся вода. А ей каково? Здесь деревня, как-никак, простота сексуальных отношений тут неприемлема до сих пор. Начнутся пересуды, злословье…
        - В речке вода такая, что будешь ещё чумазее, - фыркнула Лия. - Не переживай, приставать не буду. Попили верескового мёда, и на том всё!
        Она развернулась и зашагала прочь. И мне ничего не оставалось, как поплестись следом. Женщины в моей жизни бывали всякие. Бывало и почти так, как сейчас: встретились, понравились друг другу, переспали и спокойно расстались без каких-либо взаимных претензий. Секс - не повод для знакомства. Звучит пошло, но таковы современные реалии. Однако сейчас было иначе. Я шёл за Лией, глядел на её стройную фигуру, а на моем теле всё ещё продолжали гореть ожоги её ладоней. Вновь вернулось странное чувство, которое я ощутил, впервые прикоснувшись к руке Лии: было грустно и тоскливо, будто нежданно-негаданно обрёл что-то неизмеримо ценное и тут же его потерял. Безвозвратно. Только теперь это чувство было гораздо острее…
        До деревни мы не сказали друг другу ни слова. Молча вышли из леса, перешли по мостику через речушку.
        Лия приостановилась и обернулась.
        - Тебе сюда, - указала она глазами на огород Кузьминичны. - А мне туда, - кивнула в сторону гостиницы.
        - Лия… - попытался я вставить слово, но она перебила.
        - Ягоды не растряси! - посоветовала она и быстрым шагом направилась к стоящим за гостиницей макетам транспортных аппаратов пришельцев. Ля-Ля высунула из-за её плеча голову и долго смотрела на меня укоризненным взглядом большущих глаз, пока Лия не скрылась за чередой летающих тарелок.
        «Чего их беречь, если и так почти вся ягода мятая…» - отстранённо подумал я, заглядывая в кузовок. Сладкая ягода черника, да послевкусие горчит. Неужели для меня это те самые ягоды, которые после цветочков?
        К коттеджу Кузьминичны я пробирался через огород как тать, стараясь, чтобы меня никто не увидел. Своего вида я не стеснялся и о том, что произошло, не жалел, но противно было бы услышать что-нибудь наподобие: «О, так-таки у вас сладилось!» Скорее всего, мне удалось остаться незамеченным, но не столько из-за моих способностей, сколько из-за того, что никому я не был нужен. К тому же у меня появилось подозрение, постепенно перерастающее в убеждённость, что в деревне все заранее знали, что должно произойти в лесу. Один я не догадывался.
        Прокравшись вдоль торца коттеджа, я осторожно выглянул из-за угла в палисадник. На столе стояла миска с грибами, лежал нож, но Кузьминичны не было. Как же, размечтался, что пробрался незамеченным! Увидела меня и ретировалась, чтобы не смущать… Сводня!
        Рабочие закончили сборку аттракционов и уехали, и теперь рядом с гостиницей высилось ажурное разноцветье решётчатых ферм с подвесными сиденьями. Нигде никого не было видно, и только из беседки у гостиницы шепеляво-патефонный тенор под фривольный мотивчик жизнерадостно утверждал, что «лучше выпить пару чая», чем столько же водки или пива. Звуконепроницаемые окна в коттедже Василия были наглухо закрыты, и некому было пресечь разнузданную антиалкогольную агитацию.
        Я проскользнул к крыльцу, оставил на столе кузовок с черникой и, вбежав в дом, юркнул в ванную комнату. Вот уж где порадовался, что квартирую в современном коттедже, а не деревенской избе. Стащил с себя одежду, запихнул в стиральную машину-автомат и залез под душ. Долго плескался, пытаясь смыть с тела пятна черники, но шампуни не помогали. Пятна поблекли, но категорически отказывались смываться полностью. Выключив воду, я посмотрелся в зеркало. Вся кожа, даже там, где её не касались ладони Лии, приобрела золотисто-зеленоватый оттенок. Странно, но мне это понравилось. Этакий экзотический загар, скорее всего, на всю жизнь. Зато черничные пятна мне не нравились. На теле их можно прикрыть одеждой, но на лице они смотрелись обычной грязью.
        Я прошёлся взглядом по полочке под зеркалом и неожиданно среди флаконов шампуней, кремов и одеколонов увидел обыкновенный пузырёк с бумажной наклейкой, на которой корявым почерком было написано: «Средство для выведения черничных пятен».
        «Ах ты, старая сводня…» - в очередной раз обозвал я про себя Кузьминичну, но злости на неё уже не было. Она и это предусмотрела. Определённо, Кузьминична считала себя не сводней, а свахой.
        Я плеснул на ладонь бабкиного средства, провёл по лицу и увидел, как пятна «верескового мёда» исчезают на глазах. И тогда на меня с необычайной ясностью и остротой нахлынули воспоминания о том, что произошло в Аюшкином логу. Воспоминания были настолько отчётливыми и всеохватывающими, что я уронил пузырёк, но и не подумал за ним наклоняться. Стоял и широко открытыми глазами смотрел на своё отражение в зеркале. Я вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что всю оставшуюся жизнь эти воспоминания будут бередить душу вселенской тоской. Не только смерть бывает скоропостижной.
        Ни черта себе на праздник съездил…
        Глава седьмая
        За ужином Кузьминична суетилась вокруг меня, как возле больного. То сметаны добавит, то тарелки поменяет, то пироги ближе подвинет, разве что с ложечки не кормила.
        - Кушайте, Сергий свет Владимирович, - приговаривала она, подсовывая очередной лакомый кусочек. В глазах у неё светилось понимание и участие. - Кушайте, сил набирайтесь…
        Я сидел равнодушный и безучастный ко всему и ел чисто машинально. Растительное мясо, трансгенную картошку, пресловутую бздыню, но вкуса не ощущал. На десерт вместе с бздыней были пироги с черникой, но и к ним я отнёсся равнодушно, хотя сознание рефлекторно отметило, что Лия оказалась права - не успела бы Кузьминична напечь пирогов с собранной нами черникой. На душе было пусто и грустно, и было непонятно: а что дальше? Неужели это то самое чувство, на которое намекала Ля-Ля? Что за анахронизм (в этом я был солидарен с птеродактилем Ксенофонтом), какая к чёрту любовь, обычный инстинкт продолжения рода. Но чисто физиологическое определение моего состояния нисколько не утешало.
        Кузьминична убрала со стола и тихонько ретировалась. Наверняка поспешила к Дурдычихе поделиться новостью. Бедные мои косточки как их сейчас перемоют! Добела.
        Честно говоря, было всё равно, добела ли, дочерна ли перемоют мне косточки, или так переусердствуют, что в мыльную пену сотрут. Я продолжал безучастно сидеть за столом, уставившись перед собой в никуда. Постепенно село солнце, на небе высыпали звёзды, в беседке у гостиницы завели граммофон, и по деревне, усиленные ночным прохладным воздухом, понеслись залихватские песни, восхваляющие чайное застолье.
        По небосводу скатилась одна звезда, затем вторая, а потом метеоры начали чертить небо один за другим. «Леониды», - индифферентно вспомнил я название метеоритного потока, пересекающего земную орбиту в августе.
        Над входом в гостиницу горел мощный фонарь, свет от него отсвечивал на решётчатых фермах возведенных аттракционов, и неработающий галактический Луна-парк в ночи был похож на многослойную сеть гигантской серебристой паутины. Словно привлечённые её блеском, как мухи на мёд, на праздник наконец-то начали прибывать гости. По двое, по трое, но чаще по одному, они выходили из-за гостиницы, здоровались с продолжающими вечное чаепитие дедом Дормидонтом и бабой Дормидонтовной и скрывались в гостинице. Странно, но света фар спускающихся с косогора машин я не видел, да и места для транспорта за гостиницей уже не осталось. Как же они прибывали? Впрочем, воспринимал я эту несуразицу с тем же безразличием, как и внешний вид гостей. А посмотреть было на что, хотя с такого расстояния разглядеть в деталях костюмы гостей было затруднительно. Ожидал я, что День Пришельца будет костюмированным балом-маскарадом, но чтобы ни один гость не появился в человеческом обличье - это уже чересчур. Здесь были и насекомоподобные пришельцы, и медузообразные, и звероящеры, но в основном чёрт знает на кого похожие.
Фиолетово-зелёные, оранжево-чёрные, в разноцветную полоску, в крапинку; с рожками, с хвостами, в чешуе, с глазами на стебельках; голые, в бальных платьях, в униформе и в скафандрах. Вблизи, наверное, были видны швы маскарадных костюмов, но издалека пришельцы выглядели настоящими.
        «Паноптикум уродов», - зло подумал я. Под масками и карнавальными костюмами скрывались обыкновенные люди без внешних изъянов, но я испытывал к ним антипатию. Обидно было за Лию.
        Я отвернулся от гостиницы и снова посмотрел на небо. Один за другим небосвод продолжали расчерчивать метеоры. Красиво… Будто салют в честь Дня Пришельца.
        Вдоль штакетника в сторону Луна-парка неторопливо, по-хозяйски, протрусил Барбос. Он покосился на меня четырьмя глазами, но пренебрежительно прыскать носом не стал. Словно знал о моём состоянии и сочувствовал.
        В коттедже напротив свет не горел, и это было странно. Василий давно должен был проспаться и в естественном желании похмелиться направиться к пришлецам. Или он уже в гостинице? Скорее всего… Доброхоты опохмелить аборигена там всегда найдутся - знаю я современные тусовки.
        В коттедже, возле которого утром на штакетнике сидела Ля-Ля, хлопнула входная дверь, и на тёмном крыльце показались огоньки, будто кто-то вышел покурить. Причём не один, а целой компанией. Три огонька, как и положено, были красноватыми, а два - голубоватыми. Травку они там курят, что ли? Никогда не видел, каким цветом тлеет марихуана, но вряд ли голубым. Хотя если накуриться, то огоньки могут тлеть и зелёными собаками. В том числе и двухголовыми. А также трёхголовыми, четырёхголовыми и так далее.
        Перемигиваясь, как при затяжках сигаретами, огоньки тесной гурьбой продефилировали к калитке, выплыли на улицу и медленно двинулись к гостинице. Шагов не было слышно, силуэтов не было видно. Они подплыли ближе, и тогда я увидел, что никакие это не огоньки сигарет, а светящиеся глаза, блуждающие в потёмках. Три красных располагались косым треугольником, а немного в стороне - два голубых друг над другом.
        - Сидит… - глухо пробурчал чей-то голос, и красные глаза мигнули. - Один, в потёмках… И чего, спрашивается, сидит?
        - За метеорами наблюдает… - мигнули голубые глаза.
        - Он что, вправду думает, что это метеоры? - пыхнули удивлением красные глаза.
        - Он думает, что это салют в честь Дня Пришлеца, - заискрились бенгальским смехом голубые глаза.
        Они остановились за штакетником и принялись, помигивая, пялиться на меня. У красных глаз зрачки были узкими вертикальными клинышками, а у голубых - квадратными. И те, и другие то сокращались, то расширялись, дёргаясь, как диафрагма в объективе фотоаппарата. Тел я по-прежнему не видел.
        - Молчит… - пробурчали красные глаза. - И чего, спрашивается, молчит?
        - Не может понять, где наши ноги, - ответили голубые глаза, - думает, мы ему мерещимся.
        - Ну и дурак, - резюмировали красные глаза. - Пока он здесь сидит, молчит и надеется, что мы мерещимся, в четыреста двенадцатом номере уже наливают.
        - Тебе бы только глаза залить, - скорбно притухли голубые глаза. - Лишь бы чем.
        - А тебе?
        - А мне не всё равно, чем. В четыреста двенадцатом палёную водку разливают.
        - Это правда, - согласились красные глаза, помигали, подумали: - Тогда пойдём в четыреста восьмой, там сейчас коньяк будут разливать.
        - Мне бы серной кислоты… - мечтательно закатились голубые глаза.
        - Серной кислоты? - красные глаза нахмурились, помолчали. - Насчёт серной кислоты - это в двести второй. Но там жмот обосновался, ни за что не нальёт.
        - За царскую водку нальёт, - убеждённо ответили голубые глаза.
        - А где ты царской водки найдёшь?
        - В двести восьмой. Там металлоиды обосновались, за так угощают.
        - Тогда идём.
        - Идём.
        Глаза медленно двинулись к гостинице.
        - Может, и уфолога с собой возьмём? - предложили красные глаза.
        - Он серную кислоту не пьёт.
        - А… Тогда пускай сидит. Один, в потёмках. Пускай молчит. Пускай надеется, что мы мерещимся…
        Чем ближе к гостинице продвигались глаза, тем они больше тускнели, а когда выплыли в круг света у крыльца, исчезли. Может, действительно померещились?
        Честно говоря, было безразлично, померещились мне блуждающие глаза или нет. И открытие, что в Бубякине пьёт не только Василий-тракторист, не удивило. Эка невидаль! В русских деревнях все пьют. Поголовно. Кудесников с Дитятькиным, небось, тоже сейчас потребляют. Заперлись в коттедже, наливают в стаканы, тяжело вздыхают, что нигде дрынобулы достать не могут, и пьют с горя, заливаются самогоном… Впрочем, эти самогон пить не будут. Эти предпочтут казёнку. И Кузьминична с Дурдычихой тоже пьют. Косточки мне перемывают, хихикают и лакают потихоньку. Нет, конечно, не самогон. Наливочку. Черничную… А вот Хробак с птеродактилем Ксенофонтом определённо самогон потребляют. Хотя тоже вряд ли самогон. Денатурат предпочтут. Он под мухоморы зело хорош… Пьют, кто что любит. Вон и блуждающие глаза царской водке, смеси соляной и азотной кислот, предпочитают чистую серную. Один Василий самогоном не брезгует…
        Со стороны гостиницы донесся звук размеренных шагов, я присмотрелся и увидел, как по тёмной улице степенной походкой, опираясь на трость, шествует Карла. Он подошёл к калитке, остановился, привычно сдвинул тростью шляпу на затылок и поздоровался:
        - Добрый вечер!
        Я угрюмо кивнул. В свете далёкого фонаря не только его фигура была хорошо видна, но и длинная чернильная тень. Значит, померещились-таки светящиеся глаза… Или нет? Если да, тогда и птеродактиль Ксенофонт, и полупрозрачное подобие долгопята-привидения Ля-Ля мне тоже померещились. И огородник, и двуглавый пёс Барбос. И Карла также мерещится. И… Нет. Чтобы и Лия мне пригрезилась, я не хотел.
        - Отдыхаете на свежем воздухе? - предположил Карла, не спрашивая разрешения, открыл калитку, прошёл к столу и сел. - Я тоже, знаете ли, люблю вечерком на природе погулять. Здесь воздух лесной, первозданный… Дышишь им, не надышишься.
        «Гуляете? Вот и продолжайте гулять!» - хотел я выставить его за калитку, но передумал и промолчал. Правы блуждающие глаза: чего я один в потёмках сижу? Пусть и этот посидит. Лишь бы серную кислоту пить не предлагал. И сочувствовать не стал.
        Я поднял голову и посмотрел, как метеоры чиркают по небу. По красоте зрелища метеоритному дождю далеко до фейерверка, но по степени восприятия нет явления грандиознее.
        - Гости прибывают, - сказал Карла.
        - Видел я ваших ряженых… - буркнул я, решившись-таки вступить в разговор. Лишь бы он не свернул на больную тему. - Одно непонятно: они что, пешком сюда добираются?
        - Зачем пешком? Их транспортные аппараты стоят за гостиницей.
        - Куда же они их ставят? - удивился я. - Там места нет.
        - Вы меня не поняли, - мягко поправился Карла. - Аппараты гостей уже давно стоят. А гости только прибывают.
        Я подумал. Шарада какая-то, решение которой не укладывалось в голове.
        - Вы хотите сказать, что аппараты прибыли раньше гостей?
        - Именно.
        - Каким же это образом? - оторопел я.
        - Технология отражений, - сказал Карла и выразительно посмотрел на небо, где метеоритный поток Леониды продолжал бороздить небо.
        Я тоже посмотрел на небо, но представить, что в виде метеоров на Землю прибывают галактические гости, не получилось.
        - Технологию отражений трудно объяснить в мире, где официальная наука утверждает, что скоростей выше скорости света не существует, - развёл руками Карла.
        - По-вашему, Эйнштейн не прав?
        - Эйнштейн также утверждал, что всё в мире относительно, - обтекаемо ответил Карла. - И это в равной степени касается утверждения, что выше скоростей света быть не может. Кстати, в вашем мире уже появилось опровержение этому постулату, известное как казус Бескровного.
        - Чего - бескровного? - равнодушно переспросил я. - Вторжения?
        - Не чего, а кого. Бескровный - это фамилия.
        - А это ещё кто? Непризнанный физик?
        - Нет. Обычный писатель-фантаст.
        - Ах, фантаст… Такой нафантазирует…
        - …Сказал уфолог, - с пространной улыбкой заметил Карла. - Напрасно иронизируете, в казусе нет никакой фантастики, в нём может разобраться даже школьник, знакомый с азами геометрии.
        - Да ну?! - фыркнул я. Задел он меня за живое.
        - Ну да, - снисходительно парировал Карла. - Представьте, что вы сидите под открытым ночным небом, сияет полная Луна, а в руках у вас лазерный фонарик. Представили?
        - Что-то не получается. Особенно открытое ночное небо.
        Небо над нами продолжали расчерчивать метеоры.
        - Надеюсь, с элементарной геометрией у вас получше, - не остался в долгу Карла. - Итак, вы включаете фонарик и резким движением проводите лучом по небу, пересекая серп Луны. В задаче спрашивается, с какой скоростью скользнёт по поверхности Луны зайчик лазерного луча?
        - С какой скоростью? - Я пожал плечами. Ироничного тона Карле я прощать не собирался и ответил тем же: - Это зависит от того, полная Луна или виден только её серп.
        - Луна или месяц - не имеет никакого значения, так как подразумевается небесное тело, - поморщился Карла. Шутки он не принял. - Попробуйте всё-таки подойти к решению задачи серьёзно. Даю вам условия задачи: луч света достигает Луны за одну секунду, угол, под которым вы мазнули по небу лазерным лучом, равен шестидесяти градусам, время, за которое вы провели лучом по небу, составляет одну десятую секунды. Итак, какова скорость скольжения зайчика лазерного луча по поверхности Луны?
        - Мазнуть лучом по небу за одну десятую секунды? - не поверил я.
        - На самом деле это произойдёт ещё быстрее, - пояснил Карла. - Спринтер пробегает сто метров за десять секунд. Значит, один метр он преодолевает за одну десятую секунды.
        - Но я не спринтер.
        - Но и ваша рука не преодолевает метр, вы всего лишь резко поводите кистью. Кстати, и луч света преодолевает расстояние до Луны чуть больше, чем за секунду, но для упрощения решения задачи мы берём ориентировочные цифры, близкие по значению к реальным. Итак?
        Я подумал, но ничего путного в голову не пришло.
        - Хорошо, - понял меня Карла. - Даю подсказку. Построим равносторонний треугольник, одной стороной которого будет луч, ушедший в небо в начале движения руки, второй стороной - луч в конце движения руки, а третьей - отрезок между этими лучами, проходящий по поверхности Луны. Итак, какова скорость движения зайчика лазерного луча по поверхности Луны, если боковую сторону треугольника квантовый луч проходит со скоростью света за одну секунду, а такое же расстояние по основанию треугольника зайчик лазерного луча преодолевает за одну десятую секунды?
        Я подумал, и волосы на голове зашевелились:
        - В десять раз выше скорости света?!
        - Именно.
        Карла был сама невозмутимость.
        Я попытался найти ошибку в решении задачи, но её не было. Мало того, в голову пришла совсем уж откровенная дичь:
        - А если на пути луча будет Марс?!
        - Юпитер, Сатурн, Альфа Центавра, иная галактика в конце концов, - продолжил за меня Карла. - Скорость движения лазерного зайчика будет постоянно возрастать, так как время движения вашей руки - величина постоянная, равная одной десятой секунды. Именно этим эффектом мы пользуемся для перемещения в многомерном пространстве, чтобы затем проявиться в трёхмерном.
        Карла по-доброму смотрел на меня, как многомудрый учитель на первоклассника, и снисходительно улыбался. Я растерянно повёл головой, понял, что рот у меня открыт от изумления, и поспешно захлопнул его, вспомнив, что говорила Лия о выражении моего лица в подобной ситуации. Тому, что Карла выдавал себя за пришельца, я не придал значения - завтра меня ждёт встреча с толпой таких же «пришельцев». Другое поразило, и это было переворотом в понимании некоторых устоявшихся стереотипов в уфологии.
        - Теперь понимаю, каким образом летающие тарелки совершают немыслимые ускорения, а затем исчезают из поля зрения…
        - Вот видите, - улыбнулся Карла, - всё так же просто, как неевклидова геометрия.
        - Ну да! - возмутился я. - Неевклидову геометрию понимают разве что несколько десятков математиков…
        - Глупость какая! - рассмеялся он. - Суть неевклидовой геометрии может понять даже школьник. Это геометрия двумерных пространств, искажённых в трёхмерном мире.
        - Опять школьник? - покачал я головой. - А для меня что-то заумно…
        Карла снисходительно улыбнулся:
        - Иначе - геометрия «неправильных»: выпуклых, вогнутых, выпукло-вогнутых и тому подобных - поверхностей трёхмерных тел, - сказал он. - Простейшим примером такого двумерного пространства является поверхность шара, то есть плоскость, искажённая в трёхмерном пространстве. Если посмотреть на глобус, то на нём прекрасно видно, что меридианы, являясь окружностями в трёхмерном мире, в то же время относительно поверхности Земли - прямые линии. То есть те самые ПРЯМЫЕ, которые на экваторе ПАРАЛЛЕЛЬНЫ, а на полюсах ПЕРЕСЕКАЮТСЯ!
        Рот у меня приоткрылся от изумления.
        - И… и это всё?
        - Всё. Вам понятно?
        - Понятно…
        Я захлопнул рот. Действительно, такое даже школьник поймёт. Как и сверхсветовую скорость.
        - Рад за вас, что кое-что начинаете понимать, - кивнул Карла. - Шире надо мыслить, шире!
        - Как вы? - натянуто поинтересовался я. Не переношу менторских нравоучений.
        - А почему бы и нет? - пожал плечами Карла.
        - Может быть, когда-нибудь я буду думать так, как вы думаете, но пока я думаю так, как я думаю, - отрезал я.
        Карла внимательно посмотрел на меня и неожиданно рассмеялся:
        - Вообще-то я был против, чтобы вам посылали приглашение, но теперь вижу - вы нам подходите.
        - Кому это - вам? - глухо спросил я. Не всё, но кое-что заявление Карлы поясняло. Напрасно я отдавал своё удостоверение шефу - здесь обо мне знали чуть ли не всю подноготную. И Пояркова опасаться нечего, никого из его группы в Бубякине не предвидится.
        - Со временем узнаете… - продолжая улыбаться, проговорил Карла, но у меня от его улыбки мурашки пробежали по коже. Ничего страшного в улыбке не было, наоборот, она была доброй, располагающей. Другое ошеломило - оказывается, кто-то имел на меня какие-то виды. Ничего себе - погулять на праздник съездил…
        Карла внезапно перестал улыбаться и наклонил голову, как будто прислушиваясь к вшитому в воротник клетчатого пиджака динамику.
        - М-да… - расстроился он. - Опять приходится прерывать разговор. Вызывают.
        - В двести второй номер? - хорохорясь, не преминул уколоть я. По моим сведениям, сейчас в этом номере распивали серную кислоту.
        - Нет, - покачал головой Карла, вставая из-за стола, - в восемьсот шестьдесят седьмой. - Ни тени улыбки не было на его лице. - Всего вам доброго, - пожелал он, приподнял на прощание шляпу, развернулся и, сильно косолапя, зашагал к калитке.
        На мгновение я онемел, и понимание, что кто-то пытается меня использовать в непонятных целях, отошло на второй план. Восемьсот шестьдесят седьмой нумер, насколько помню со слов Дормидонтовны, был забронирован за Лией.
        - Карла Карлович!.. - окликнул я в спонтанном порыве.
        - Да? - обернулся он у калитки.
        «А мне с вами можно?» - хотелось спросить, но гортань пережало, и я не мог вымолвить ни слова.
        - Я вас слушаю, - сказал Карла.
        Я с натугой сглотнул, гортань отпустило, но спросил вовсе не то, что хотел.
        - Насчёт сверхсветовых скоростей… - промямлил я, сам не зная, почему задаю именно этот вопрос. Всё равно, как если бы спросил, смальцем или дёгтем смазывает он свои сапоги. То есть ботинки.
        - Спрашивайте.
        Карла Карлович был сама любезность.
        - Если скорость квантового зайчика так легко просчитывается, то почему этот эффект называется казусом?
        - Потому, Сергей Владимирович, - охотно пояснил Карла, - что это скорость не движения материальных частиц, а перемещения отражений.
        Я машинально покивал, хотя ничего не понял. Какая-то тарабарщина… Чем движение отличается от перемещения? Да и не интересовала меня никакая скорость: ни световая, ни гиперсветовая. В равной степени, как и чем он смазывает свои ботинки и смазывает ли. Интересовало только, зачем его вызывают в восемьсот шестьдесят седьмой номер гостиницы.
        Карла внимательно посмотрел мне в глаза, вздохнул.
        - Вы сегодня устали, Сергей Владимирович, - проговорил он тихим размеренным голосом. - Столько событий произошло… А завтра предстоит не менее напряжённый день. Советую хорошенько выспаться. - Он снова приподнял шляпу. - Спокойной ночи.
        Карла развернулся, открыл калитку и утиной походкой, вперевалку, зашагал к гостинице.
        - И вам спокойной ночи… - пробормотал я.
        Веки внезапно налились свинцом, и я почувствовал, что хочу спать. Настолько сильно, что язык едва ворочался. Гипнотизёр он, что ли?
        Глава восьмая
        Разбудило меня пение петуха. Не открывая глаз, я сладко потянулся. Конкретно сон ничем не запомнился, но после него осталось ощущение чего-то светлого, радужного и настроение было прекрасным. Сегодня выходной, можно понежиться в постели, забыть на время о шефе, о диссертации, об Алатойском диве… Полежу немного, затем встану и позвоню Мишке. Сходим на пляж, попьём пива в летнем кафе, а там…
        Петух снова прокукарекал, причём так громко, будто находился у меня на лоджии.
        - Цып-цып… - сказал кто-то неподалёку, и я недоумённо открыл глаза.
        Я лежал на кровати в незнакомой комнате, белые занавески на окнах колыхались от утреннего ветерка, и чей-то знакомый голос со двора приговаривал:
        - Клюйте, клюйте, наедайтесь, нескоро ещё кукурузки удастся отведать…
        Голос сопровождался дробным стуком по земле отнюдь не цыплячьих клювов.
        Я вспомнил, где нахожусь, узнал голос Кузьминичны, вспомнил вчерашнюю фантасмагорию в деревне Бубякино, вспомнил Лию… И радужное настроение сменилось меланхолией.
        М-да… Выспался я хорошо, как и предрекал Карла, но что меня ждёт сегодня?
        Спустив ноги с кровати, я поискал глазами тапочки, вспомнил, что не доставал их из чемодана, махнул рукой и босиком прошлёпал в ванную комнату. Пол здесь тёплый, с подогревом. Докатилась-таки цивилизация и до российской глубинки. Точнее, до деревни Бубякино, так как в Мщерах признаков цивилизации по-прежнему не наблюдалось.
        Почистив зубы, побрившись и приняв душ, я долго рассматривал себя в зеркале. Зеленоватый оттенок кожи не исчез, зато в свете ртутного лампиона, установленного в ванной комнате, пропала импозантность экзотического загара, и я был похож на ожившего покойника. Странно, вчера в этом же зеркале и при том же освещении я казался себе совсем другим… Сбылись мои опасения: синим, как местный картофель, я не стал, зато позеленел. Невесёлая перспектива прожить в таком виде всю оставшуюся жизнь. Я расстроился, но ничего уже изменить было нельзя. В конце концов, некоторым похуже в миру приходится… Перед глазами возник образ Лии, но не жалость к ней шевельнулась в сердце, а нечто тёплое и нежное. Такое, чего я раньше никогда не испытывал, и это примирило меня с зеленоватым оттенком кожи.
        Вернувшись в комнату, я застыл на пороге в недоумении. Что-то в комнате изменилось в моё отсутствие, но вот что? Кровать, смятая постель, шкаф, прикроватная тумбочка, стол с лежащими на столешнице закрытым ноутбуком и цифровым фотоаппаратом, окно, задёрнутое занавесками, расшитыми красными петухами… Вроде бы всё как было… Что же тогда мне померещилось? Стоп! Когда я проснулся, занавески были чисто белыми! Неужели Кузьминична поменяла занавески, пока я был в ванной? Так они и вчера были расшиты петухами…
        Я вспомнил разбудивший меня петушиный крик и голос Кузьминичны, приговаривавший «цып-цып», и всё стало на свои места. Паранормальные места. Н-да, Серёжа свет Владимирович, прав Поярков, отпустивший на заседании учёного совета насмешливую реплику в адрес шефа: «Если факты противоречат теории, но вы продолжаете в неё верить, значит, вы - уфолог». Пора отбросить скепсис, пытаясь разумно объяснить происходящее в Бубякине, и воспринимать всё, как есть, какой бы фантасмагорией это ни казалось. Лишь бы не сбрендить.
        Подойдя к окну, я потрогал занавески. Обычные, льняные, обычная вышивка крестиком. Мулине, кажется. Вот и не подвинься рассудком после этого.
        - Сергий свет Владимирович, - протяжно позвала со двора Кузьминична, - завтракать не изволите?
        - Изволю, - хмуро бросил я в окно, не отодвигая занавесок. - Сейчас буду.
        Со стороны гостиницы доносился неясный гомон, однако я всё равно не стал отодвигать занавесок и выглядывать. Так или иначе, увижу, что там делается. Праздник как-никак. Начинается.
        Я оделся, посмотрел на фотоаппарат, решая, брать или не брать его с собой. Решил не брать. Снимками никого не убедишь, а если снова получатся одни кукиши, то осмеют так, что вовек не отмоешься. Пояркова вообще ни в чём не переубедишь, даже если приведёшь к нему настоящего зелёненького пришельца с глазом на пупе. Да и пришельца жалко - от одного взгляда Пояркова, не верящего в зелёных человечков, сдохнет, как от проклятья Василия-тракториста.
        - С добрым утром, Серёженька, - приветливо поздоровалась Кузьминична, как только я показался на крыльце.
        - И вас также, Кузьминична! - кивнул я и постарался изобразить на лице улыбку. Если на душе пасмурно, нечего людям портить настроение.
        На Кузьминичне был праздничный сарафан и новый цветастый платок, завязанный, как и положено, на подбородке. На дорожке к калитке кое-где виднелись не склёванные петухами зёрна кукурузы.
        Я перевёл взгляд на Луна-парк. По территории увеселительного городка вразвалку бродили немногочисленные пришельцы самых экзотических видов, вяло перебрасываясь короткими репликами. Из аттракционов работала лишь небольшая карусель, медленно, с поскрипыванием вращавшая пустые подвесные сиденья, и только на одном из них одиноко сидел неопределённой формы пришелец фиолетового цвета с жёлтыми пятнами, как огненная саламандра. Голова и конечности пришельца безвольно свисали, покачиваясь, как у тряпичной куклы. Ещё один манекен, по определению Карлы. Но, в отличие от Дормидонта и Дормидонтовны, пьющий манекен. Судя по вчерашнему разговору блуждающих глаз, гости в преддверии праздника хорошо погуляли и начнут выбираться из гостиницы не раньше полудня. Весёлый праздник…
        - Прошу к столу, Серёженька! - радушно предложила Кузьминична. - На завтрак у меня творожная запеканка с бздыней.
        - Что ж вы, Кузьминична, говорили, что у вас пришельцев не бывает? - сказал я, усаживаясь за стол.
        - Это где вы, Сергий свет Владимирович, пришлецов увидели? - безмерно удивилась Кузьминична.
        - Как - где? - в свою очередь удивился я. - Вон, возле аттракционов.
        Кузьминична обернулась, посмотрела, пожала плечами:
        - Какие это пришлецы? Это всё нашенские… Если и есть тут кто из пришлецов, так это вы, Сергий свет Владимирович.
        В глазах Кузьминичны заплясали смешливые искорки, как будто выражение моего лица стало глупым. Но зубы у меня были плотно сцеплены, а рот закрыт. Научился кое-чему. Адаптируюсь…
        Я молча пододвинул к себе тарелку с запеканкой и принялся есть. Как и все блюда Кузьминичны, запеканка оказалась отменной. Правда, вчера вечером я вкуса не ощущал, но уверен, что и ужин был вкусным.
        Вдоль штакетника с деловым видом протрусил Барбос, приостановился и, приняв охотничью стойку, посмотрел в сторону соседнего коттеджа. Затем изменил направление, подбежал к калитке у коттеджа Василия и принялся что-то обнюхивать. Я присмотрелся и увидел, что в ложбинке под забором лежит Василий.
        - Не трогай его, Барбос! - прикрикнула на пса Кузьминична. - Не мешай человеку отдыхать! Всю ночь, бедолага, куролесил…
        Бар и Бос выразительно посмотрели на Кузьминичну, вразнобой презрительно фыркнули, и пёс потрусил дальше.
        «Человека…» - повторил я про себя. Учитывая необычные способности жителей деревни, с которыми мне довелось встречаться, единственным нормальным человеком был я. Или наоборот: я тут - единственный нечеловек? С точки зрения местных жителей я никак не вписывался в понятие человека: мухоморов не ел, красных петухов полотенцем не ловил, а если бы послал кого-нибудь по конкретному адресу, то этот кто-нибудь направился бы, куда сам пожелает, а не по указанному маршруту.
        За завтраком мы не разговаривали, хотя меня так и подмывало спросить, не заходила ли Лия. Я ел молча, а Кузьминична, по своему обыкновению, сидела напротив и, подперев ладонью щёку, смотрела на меня умильным взглядом любвеобильной нянечки, встретившей своего воспитанника после долгой разлуки. Как мне почему-то казалось, в глазах у неё была толика сочувствия. Или только казалось?
        Я доел запеканку, выпил кружку киселя из ежевики, а пирогов с черникой есть не стал. Хватит с меня верескового мёда. Хорошего понемножку.
        - Спасибо, Кузьминична, - сказал я. - Как всегда, было очень вкусно.
        Кузьминична вздохнула, встала из-за стола и принялась убирать посуду. Всё-таки я не ошибся, было в её глазах сочувствие. Ждала, наверное, что спрошу о Лие.
        - Обед я готовить не буду, - сказала Кузьминична, - вас, Серёженька, в Луна-парке накормят. Но на всякий случай пироги на столе оставлю, - Кузьминична прикрыла пироги полотенцем и аккуратно подоткнула его под блюдо: - Вдруг сладенького захочется?
        Она посмотрела на меня многозначительным взглядом, и я понял намёк: вдруг с Лией придём? Но я не собирался развивать эту тему.
        - Спасибо, - ещё раз поблагодарил я и встал. - Вам помочь убрать со стола?
        - Идите уж, - отмахнулась Кузьминична. - Вас ждут…
        Конец фразы, кто меня ждёт, она, неожиданно стушевавшись, неловко проглотила, развернулась и ушла с грязной посудой в дом. То, что меня ждёт отнюдь не Лия, было понятно из поведения Кузьминичны. Кто же тогда и почему ждут - во множественном числе? Ничего определённого, кроме сакраментальной фразы: «Вас ждут великие дела», - в голову не приходило. Если в Средние века мушкетёров действительно ждали великие дела, то в наше время поход во славу великих дел, как правило, заканчивается тривиальным мордобоем. Таких великих дел мне не хотелось. Если за дело, серьёзное дело, то, естественно, можно дать в морду. Но самому получать?! Увольте.
        Я прошёл к калитке, вышел на улицу, оглянулся. Хорошо ухоженный цветник в палисаднике, мощённая серым кирпичом дорожка к крыльцу, на которой то там, то здесь валялись зёрна кукурузы, занавески на окнах, вышитые красными петухами, напротив, под забором, мирно отдыхающий с устатку абориген. Типичный деревенский пейзаж, если бы не ажурное переплетение металлических каркасов Луна-парка неподалёку и не фигуры уныло бродящих между аттракционами несуразных пришельцев.
        Василий заворочался под штакетником, застонал, приподнял голову и прохрипел:
        - Воды… Ради всего святого, воды…
        Сердобольной Кузьминичны рядом не было, но я не успел её заменить. Сквозь доски штакетника просунулось щупальце огородника и поднесло Василию большую кружку с водой. Василий приложился к ней, выпил до дна громадными глотками, удовлетворённо рыкнул и, отпав от кружки, как насосавшаяся пиявка, вновь распластался в канавке бесчувственным телом. Щупальце с пустой кружкой втянулось за штакетник. Местные реалии на основе исконно русского деревенского менталитета… В уме не укладывалось, что для Василия могло бы оказаться «всем святым». Разве что вода. Вoдичка. Горючая.
        Странно другое: если щупальце огородника подаёт кружку, то почему не может взять нож и колоть им бздыни? Очередная неувязочка получается. Вместе с ней в голове всплыла ещё одна неувязка, вчера не замеченная мной во время вечернего разговора с Карлой, но зафиксированная подсознанием и оформившаяся только сейчас. Если Карла знал о моём приглашении на праздник заранее, то почему на дороге в Мщеры ломал комедию? Мол, ах, и вы тоже в Бубякино? Скажите пожалуйста, надо же, какое совпадение!
        Тяжело вздохнув, я побрёл к Луна-парку. В любое другое время бегом бы бежал на встречу с зелёными человечками, сейчас же ноги не несли, и я с трудом переставлял их. Зачем я кому-то понадобился на чужом празднике?
        - Доброе утречко, Сергий свет Владимирович! - радушно приветствовала бабка Дормидонтовна из беседки. - Чайку не желаете?
        - Здоров будь, сокол ясный! - поддержал её дед Дормидонт. - Присосеживайся!
        С ними сидел человекоподобный пришелец о трёх руках. Был он гол, но столь безмерно волосат, что напоминал стожок соломы, из которого торчала непомерно большая, гладко выбритая голова. Застывшее лицо пришельца было похоже на смеющуюся театральную маску: растянутые до ушей губы, ямочки на щеках, прищуренные тёмные глаза. На растопыренных пальцах средней руки он держал перед собой блюдце и вместо приветствия кивал мне, как китайский болванчик. Пальцев на средней руке было шесть, и два из них большие. Нет справедливости в Галактике - у кого больших пальцев по два на руке, а у кого совсем нет.
        - Здравы будьте и вы, люди добрые! - решил и я перейти на старорусский: - Благодарствую за приглашение, да только что откушавши.
        - Дык чай не еда! - возразил дед Дормидонт. - Пей от пуза, авось не лопнет!
        - Чай пей, живота не жалей! - поддержала деда Дормидонтовна, согласно кивая на манер соломенно-волосатого пришельца.
        Как пить «от» пуза, я не знал, да и не больно-то хотелось, поэтому воспользовался испытанной уловкой:
        - Я Василия ищу, как найду, обязательно присоседимся.
        Уловка сработала. Лица Дормидонта с Дормидонтовной поскучнели, но пришелец продолжал улыбаться.
        - Здлавствуй, здлавствуй, свет молдастый! - не шевеля губами, картаво изрёк он, продолжая по-прежнему, как заведённый, кивать головой.
        «Ещё один тормоз на мою голову», - подумал я и не остался в долгу:
        - И тебя приветствую, свет моржовый!
        Пришелец продолжал кивать, улыбка с его лица не сходила. Не дожидаясь, пока до него дойдёт и дойдёт ли, я развернулся и направился к Луна-парку.
        Входом в увеселительный городок служила величественная арка метров пяти высотой, по верху которой шла приветственная надпись: «С Днём Пришельца!» На левой опоре на уровне глаз висела табличка с красноречивым воззванием: «Пришельцы всех галактик, соединяйтесь!», на правой - табличка с не менее красноречивым предупреждением: «Чужие здесь ходят».
        На арке, над словом «пришельца», сидел птеродактиль Ксенофонт и косил на меня левым глазом. Сделав вид, что принципиально его не замечаю, я посмотрел налево, направо и недоумённо поинтересовался в никуда:
        - А где касса?
        - Какая ещё касса?! - возмутился птеродактиль Ксенофонт моим пренебрежением его особой. - Здесь всё задарма!
        - Зачем тогда ограда?
        - Совсем неуч! - с видом превосходства каркнул птеродактиль Ксенофонт. - Это не ограда, а экран.
        Я наконец поднял на него глаза.
        - Экран? И что же он экранирует?
        Птеродактиль Ксенофонт встрепенулся, покрутил головой, неловко переступил по арке с ноги на ногу.
        - Экран экранирует поле, - не очень уверенно сообщил он, и стало понятно, что не я один здесь неуч.
        - Н-да… Умный ты очень, - наигранно вздохнул я и передразнил: - Уйду я от тебя…
        - Не велика потеря! - оскорбился птеродактиль Ксенофонт, взмахнул крыльями и, улетая, добавил: - Злой ты…
        К арке, весело топая коротенькими ножками, подкатила гурьба каплеобразных зелёненьких пришельцев. Низкорослые, с тоненькими ручками, они чем-то походили на пингвинов с огромными глазами, только зелёных. У каждого по спине сверху донизу шла широкая металлическая молния.
        «Всё-таки костюмы, - усмехнулся я, и на душе полегчало. - Детишки балуют».
        По-птичьи пересвистываясь, они остановились у левой опоры арки и, хихикая, принялись тыкать пальцами в воззвание ко всем пришельцам Вселенной. Один из них достал неизвестно откуда большой зелёный фломастер, привстал на цыпочки, зачеркнул в слове «соединяйтесь» «един» и корявым почерком написал сверху «вокупл». Гурьба встретила его действия восторженным писком.
        - Вы что, извращенцы? - спросил я.
        Зелёненькие пришельцы дружно повернулась и, изумлённо мигая, уставилась на меня.
        - А вы разве не совокупляетесь? - тоненьким голоском наивно поинтересовался крайний пришелец, явно женского пола.
        - У меня нормальная сексуальная ориентация, и я делаю ЭТО только с взрослыми особями противоположного мне пола биологического вида Homo sapiens.
        Гурьба пришельцев дружно захихикала. Смешливые, однако, пришельцы.
        - Ой ли?! - ехидно заметил пришелец с фломастером.
        Я понял, что сарафанное радио уже разнесло по всем этажам гостиницы о наших с Лией отношениях, и меня охватила злость. Выдернув из гурьбы за руку одного недоросля, я развернул его и рванул молнию сверху вниз, чтобы извлечь из костюма мальца и отшлёпать его. Но вместо мальчишки или девчонки из прорехи выплеснулась серо-жёлтая протоплазма, заляпала мне руки и большой пузырящейся лужей разлилась у ног. Опустевший костюм немного покачался, сложился пополам и мешком шлёпнулся на землю.
        Я остолбенел. Это был вовсе не костюм, а скафандр и, разгерметизировав его, я сделал нечто непотребное… Как бы не убил пришельца. Однако вместо негодования мои действия вызвали бурю восторга.
        - А говорил… не совокупляешься!.. - давясь смехом, заявил пришелец с фломастером.
        Пока я стоял столбом, очумело уставившись на свои руки, зелёненькие недомерки разложили на земле мешок-скафандр, быстренько совочками забросали внутрь протоплазму, застегнули молнию и поставили скафандр на ноги. Скафандр пошевелился, и оживший пришелец смущённо заморгал.
        - С совокуплением! - начали поздравлять его со всех сторон.
        - А со мной не хочешь? - дёрнул меня за рукав пришелец с фломастером.
        Я вышел из оцепенения, двумя пальцами достал из заднего кармана джинсов платок, тщательно вытер руки и швырнул платок под ноги пришельцу. Не везёт моим рукам - вчера в крапиву влез, сегодня в протоплазму…
        - Так как? - снова спросил меня пришелец.
        С каменным лицом я молча развернулся и шагнул под арку на территорию увеселительного городка.
        - Напрасно! - бросил мне в спину пришелец. - Получил бы незабываемое впечатление!
        Незабываемое впечатление я уже получил, но не собирался это озвучивать. Сбываются слова Карлы. Пророк ты наш…
        Луна-парк был почти пустым, и аттракционы не работали - только карусель по-прежнему медленно крутила одинокого пришельца, похожего на тряпичную куклу. Три-четыре небольшие группки пёстрых по формам и цветам пришельцев прогуливались между аттракционами, обслуживающий персонал - человекоподобные манекены в чёрных сюртуках и чёрных цилиндрах - зазывал прокатиться, но пока никто не изъявлял желания. Сразу у входа в увеселительный городок располагалось открытое летнее кафе с пятью столиками, стойкой бара и трейлером-кухней. За стойкой скучал бармен в таких же, как у обслуживающего персонала аттракционов, чёрных сюртуке и цилиндре. Лицо его напоминало лицо-маску пришельца-волосатика, но вместо приветливой улыбки на нём застыла улыбка умеренной угодливости. Четыре столика пустовали, а за пятым сидела троица тёмно-красных пришельцев, похожих на минотавров, угрюмо потягивавших из кружек нечто, напоминающее пиво. Этакие «Red Bull» с похмелья.
        Я подошёл к стойке бара.
        - Найдётся чем ополоснуть руки? - обратился я к бармену.
        Бармен посмотрел на мои руки, извлёк из-под стойки пакет с одноразовым гигиеническим полотенцем и протянул мне. Я разорвал пакет и принялся тщательно протирать руки влажной ароматизированой бумагой.
        - Случилось что-то? - участливо поинтересовался бармен, не шевеля губами. Манекен, он и есть манекен.
        - Протоплазмой изнасилован, - буркнул я и бросил использованное полотенце в мусорную корзину.
        - Бывает… - равнодушно протянул бармен, будто каждого второго, кто подходил к его стойке, постигла та же участь. Застывшая на лице угодливая улыбка никак не соответствовала равнодушному тону. Бармен поставил на стойку стопку, налил в неё водки и пододвинул ко мне.
        Я молча выпил.
        - Ещё? - предложил он, держа бутылку наготове.
        Я отрицательно покачал головой. Водка оказалась забористой, привела меня в чувство, но больше пить не стоило. Как бы незабываемые впечатления не пошли чередой.
        - Сколько с меня? - потянулся я к карману.
        - Нисколько. Всё задаром.
        Бармен убрал бутылку водки, достал стакан и доверху наполнил его бледно-зелёным соком.
        - Сок мариники, - сообщил он, пододвигая стакан ко мне. - Безалкогольный. Присаживайтесь.
        Я не дал себя упрашивать, сел на табурет, взял стакан, и бармен с видом выполненного перед клиентом долга отошёл в угол к трейлеру.
        Не знаю, что такое мариника, но сок на вкус оказался приемлемым и хорошо снял горечь во рту после водки. Мир вокруг посветлел, я повернулся на табурете и осмотрелся.
        У медленно вращавшейся карусели подняла галдёж группка пернатых пришельцев, пёстрой окраской перьев, большими головами и мощными загнутыми клювами напоминавших какаду. Двухметровых какаду. О чём они спорили, разобрать было трудно, но в конце концов какадуоиды пришли к какому-то решению. От группки отделился один из них, подошёл к служителю у карусели и что-то прокаркал. Служитель остановил карусель и помог пернатому взобраться на деревянное сиденье, противоположное сиденью, на котором, безвольно свесив конечности, продолжал восседать апатичный пришелец.
        - Запускать? - спросил служитель.
        - Запускай! - махнул рукой какаду-переросток.
        - По полной программе? - уточнил служитель.
        - По полной! - вразнобой подтвердила группка какадуоидов.
        - С выкидоном?
        - С выкидо-о-оном! - дружно заорали какадуоиды.
        Служитель опустил рубильник.
        Вначале карусель крутилась медленно, поскрипывая, затем обороты начали увеличиваться, скрип исчез, сменившись нарастающим гулом. Толпа какадуоидов наблюдала за вращением карусели с неослабевающим вниманием и приоткрытыми клювами.
        По мере возрастания скорости сиденья поднимались всё выше, пока не начали вращаться горизонтально, как в центрифуге. Вместе со скоростью нарастал гул, повеяло ветерком. Постепенно вращение карусели достигло таких оборотов, что подвесные сиденья превратилась в сплошной серебристый круг, гул перерос в турбинный рёв, а поднявшийся ветер грозил перейти в ураган. Поток воздуха развевал фалды сюртука у стоявшего возле карусели служителя, он придерживал рукой цилиндр, но с места не уходил.
        «И как при такой скорости карусель не разлетится на части?» - недоумённо подумал я. Хотя чему удивляться, если в Бубякине вышитые на занавесках петухи кукарекают и клюют кукурузу? И если бы только петухи вызывали недоумение…
        Внезапно громыхнуло так, что содрогнулась земля, рёв прекратился, как по мановению волшебной палочки, стих ветер, и только серебристый нимб над осью карусели говорил о том, что два пришельца продолжают вращаться. При такой скорости вращаться должны были уже не пришельцы, а желе из пришельцев, но я в этом сомневался. Сомневались и какадуоиды, продолжая неотрывно взирать на серебристый диск вращающейся карусели, приоткрыв клювы.
        - Экран сработал, - пробасил один из красных минотавров за столиком, отхлебнул из кружки нечто, напоминающее пиво, и выдохнул из огромных ноздрей клубы дыма. Нет, не пиво они пили.
        Я перевёл взгляд на экран-ограду. Ограда как ограда, такими металлическими сетками обтягивают спортивные площадки во дворах. Поверить в то, что ограда экранирует звуковую и ударную волны, у меня никак не получалось. Плохо я что-то сегодня адаптируюсь.
        Вращающаяся карусель внезапно засветилась белесым потусторонним светом, от неё отделился рассыпающий искры шар и по полого восходящей прямой траектории устремился к горизонту. Толпа ахнула. Я тоже.
        Вначале я подумал, что, пролетев метров сто-двести, светящийся шар рухнет в лес, но он, против всех законов физики, кометой нёсся по прямой, стремительно набирая скорость, пока не превратился в точку и не растаял в небесах.
        - Выкидо-он!!! - радостно возопила толпа какадуобразных.
        «Ничего себе выкидон!» - содрогнулся я. Не по душе мне были экстремальные развлечения пришельцев. Меньше всего хотелось, сев на карусель, в виде желе стартовать неизвестно куда. Впрочем, и без старта оказаться в виде желе мне тоже не импонировало.
        Останавливалась карусель гораздо быстрее, чем разгонялась, и без каких-либо звуковых эффектов. Когда сиденья опустились и скорость уменьшилась до такой, что можно было различить одиноко сидящего какадуоида, толпа разочарованно загудела. Наконец карусель остановилась, служитель помог какадуоиду слезть с сиденья, и он конфузливо развёл руками-крыльями. Из толпы соплеменников послышались ехидные замечания.
        - Нашёл против кого пари заключать, - по-лошадиному всхрапнул один из красных минотавров. - У мираклей в галактическую рулетку никому не выиграть.
        Трое минотавров сдвинули бокалы, отхлебнули из кружек и пустили дым из ушей. При этом мне показалось, что их тёмно-красный окрас немного посветлел.
        Я отвернулся, отпил из стакана сок мариники и попытался представить, как можно пускать дым из ушей. Ничего у меня не получилось. Сложна анатомия пришельцев…
        На соседний табурет уселся кто-то грузный и, ёрзая, начал умащиваться поудобнее. Я повернул голову. Рядом пытался устроить на табурете необъятный зад зелёно-жёлтый крокодил. На нём были тесный чёрный пиджак, застёгнутый на одну пуговицу, белая рубашка при галстуке, мятые брюки в чёрно-белую полоску, громадные штиблеты в резиновых калошах, на голове - крохотная шляпа с пёрышком, похожая на шляпу Карлы. Из-под фалд пиджака свешивался на землю массивный зелёный хвост. Вылитый Мой Любимый Крокодил из сказок Чуковского, и я непроизвольно оглянулся в поисках Тотоши и Кокоши. Крокодилят нигде не было. И на том спасибо. Да, но к чему бы это мне чуть ли не в каждом пришельце мерещится сказочный персонаж?
        - Бармен! - хриплым басом позвал крокодил.
        - Я вас слушаю, - отозвался бармен из своего угла, не сходя с места.
        - Я бы съел чего-нибудь… - крокодил покосился на меня, голодно сглотнул слюну и щёлкнул частоколом острых зубов, - или кого-нибудь…
        - Кого именно? - поинтересовался бармен, по-прежнему не сходя с места. В меру угодливая улыбка не покидала его лицо. Куда она могла деться, если приклеенная?
        - Гм… - крокодил прочистил горло и снова плотоядно покосился на меня. - Скажем, с одной стороны, я бы съел кролика… Гм… - В его глазах мигнул кровожадный блеск. - А с другой - ягнёнка…
        - Сей момент! Будет исполнено в лучшем виде, - пообещал бармен и скрылся в трейлере-кухне.
        Гастрономический заказ крокодила живо напомнил мне телевизионную рекламу кошачьего корма. Я вскинул брови, посмотрел на крокодила и увидел, что кожа на его шее топорщится, как мятая бумага, и надорванным краем залезает на ворот рубашки.
        - Что это за животное такое - с длинными ушами и курчавой задницей? - с иронией поинтересовался я.
        Крокодил повернул ко мне длинную морду, и в его глазах вновь пыхнул кровавый блеск.
        - Вкусное! - устрашающе лязгнул он зубами.
        Демонстрация зубов не произвела на меня никакого впечатления.
        - У вас маска отклеилась, - сочувственно подсказал я и показал пальцем у себя на шее, где именно.
        - Где? - растерялся крокодил. - Тут?
        Он ощупал шею массивными лапами и горестно вздохнул.
        - Опять не получается у меня с перевоплощением, - расстроился крокодил и принялся толстыми, как сардельки, пальцами сдирать с головы маску. - Вроде бы и литературу почитал, какими вы бываете, и говорю, как в ваших телепередачах, а вы меня сразу раскусили…
        «Не то ты читал, не то смотрел», - подумал я, но вслух не сказал. Понтий Пилат в исполнении пришельца был бы не лучше, разве что калош не носил бы и мочалок не глотал.
        Пиджак, брюки, штиблеты с резиновыми калошами сами собой сползли на землю, отпал массивный хвост, наконец, на землю полетела крокодилья голова, и я увидел, что на табурете рядом со мной сидит сухопарая женщина не первой молодости, в строгом, чуть ли не монашеском, тёмном платье. На непомерно большой голове, прикрывая гладко зачёсанные пепельные волосы, сидела импозантная шляпка с бутафорскими цветочками на полях, но лицо… Крупный нос с горбинкой, маленькие глазки, резко очерченные скулы, острый подбородок… Честное слово, если бы все женщины были такими, я бы навсегда остался девственником. И не только я - род людской прекратил бы существование.
        - Мужчина, - грассирующим контральто обратилась ко мне женщина с лицом страшнее атомной войны, и жеманно повела узеньким плечиком, - не угостите ли даму шампанским?
        Я содрогнулся.
        - Здесь всё задаром… - буркнул я, наблюдая, как под табуретом маска крокодила и его одежда превращаются в воду и впитываются в землю. Встречаться взглядами со своей соседкой я категорически не желал.
        - Что за времена настали, - начала возмущаться она, - что за мужчины пошли… Никакого уважения к даме!
        На моё счастье из трейлера появился бармен с тарелкой на ладони. Он торжественно продефилировал вдоль стойки и водрузил тарелку перед дамой.
        - Ваша овсянка, леди! - провозгласил он.
        - Что?! - изменилась в лице дама. - Ты что это мне принёс, манекен ублюдочный?! Я тебе что заказывала?!
        Одной рукой она отодвинула тарелку в сторону, другой схватила бармена за ворот, рывком оторвала от земли и легко подтянула по стойке к своему лицу. Рука у дамы была жилистой, мосластые пальцы цепкими, а сила недюжинной, судя по тому, как легко, будто надувную куклу, она извлекла бармена из-за стойки.
        - Где мясо с кровью?!! - проорала дама в лицо бармену.
        Бармен ничуть не растерялся.
        - Мясо с кровью? - спокойно переспросил он, на ощупь извлёк из-под стойки кухонный секач и с неизменной в меру угодливой улыбкой вонзил его даме между глаз. Секач с хрустом, будто в кочан капусты, встрял в голову, дама покачнулась, пальцы её разжались, и бармен, соскользнув по стойке, встал на ноги.
        Сердце ёкнуло, и я застыл на табурете, как парализованный.
        - Просили мясо, получите! - сказал бармен, одёргивая сюртук и поправляя цилиндр. - Гм… Извините, что без крови.
        Крови на лице дамы, действительно, не было. Ни капли.
        Бармен снова перегнулся через стойку, схватил начинающую оседать даму за нос и, с силой рванув на себя, оторвал ей голову. Тело дамы шлёпнулось мокрой тряпкой на землю, и я увидел, что на табурете сидит тоненький тщедушный пришелец блекло-сизого цвета, чем-то похожий на богомола. С поджатыми к туловищу-стеблю лапками, треугольной головкой и махоньким-махоньким ртом.
        Бармен освободил секач от головы-маски дамы и бросил её под ноги.
        - Нечего выпендриваться, коль кишка тонка! - строго сказал он субтильному пришельцу. Пододвинул к нему тарелку с овсянкой и приказал: - Жри, что дают! Тебе мясо противопоказано.
        Пришелец безропотно наклонился над тарелкой и принялся есть.
        Я ошарашенно сглотнул и почувствовал, что челюсть у меня снова отпала. Причём так, что пришлось вправлять её руками. Что-то я размечтался о своей адаптации…
        - А вы мяса не желаете? - обратился ко мне бармен, протирая полотенцем секач. В меру угодливая застывшая улыбка на его лице выглядела зловеще.
        - Спасибо, нет, - поспешно отказался я. Головы-маски у меня не было, и я не желал забрызгивать своей кровью стойку бара.
        - Водки? - снова предложил бармен.
        - Спасибо, ничего не надо, - замотал я головой.
        - А мне, будьте добры, серной кислоты, - попросили блуждающие голубые глаза, подплывая к стойке бара.
        Я перевёл дух, обрадовавшись, что внимание бармена переключилось на нового клиента.
        - Разбавленной, концентрированной? - попросил уточнить бармен, пряча секач под стойку.
        - Желательно концентрированной.
        - Могу предложить олеум, - понизив голос, сообщил бармен, будто рекомендовал напиток самой высшей пробы. - Только для постоянных клиентов и только самого высшего качества.
        - О! - томно простонали глаза, как будто им предложили предел мечтаний. - Олеум… Будьте любезны, плесните в стаканчик.
        Бармен поставил на стойку высокий узкий стакан, с сомнением посмотрел на него, сравнил с плавающими в воздухе голубыми глазами и заменил узкий стакан низким и широким. Затем жестом фокусника извлёк из-под стойки стеклянную бутыль с обуглившейся по краям наклейкой, вынул стеклянную пробку и принялся аккуратно наливать в стакан вязкую маслянистую жидкость.
        Всё ещё не придя в себя, я, тем не менее, с любопытством наблюдал за блуждающими глазами. Как они будут пить? То есть заливать сами себя? Ни рук, ни ног, ни тела у глаз не было. Правильно бармен сделал, что спрятал секач под стойку - как его втыкать между глаз, если между ними ничего не было?
        - Прошу! - пододвинул бармен стакан к краю стойки.
        - Благодарствую… - простонали блуждающие голубые глаза и один за другим нырнули в стакан. Жидкость забурлила, из стакана повалил едкий дым, а когда он рассеялся, я увидел, что на дне стакана безмятежно лежат затянутые мутной поволокой два голубых глаза и самым что ни на есть безобразным образом косят друг на друга.
        Бармен спрятал бутыль олеума под стойку и отошёл в свой угол. Тогда я тихонько сполз с табурета и начал пятиться от стойки бара. Но уйти из кафе не успел, почувствовав, как кто-то теребит меня за штанину. Опасаясь всего, что угодно, я замер на полушаге, скосил глаза и увидел, что меня не теребят за штанину, а о ногу постукивает лёгкая трость. Знакомая трость. Очень знакомая.
        У меня отлегло от сердца, и, оглянувшись, я увидел Карлу. Карлу Карловича, который сейчас показался мне роднее всех родных.
        - Доброе утро, Сергей Владимирович, - поздоровался он, привычным жестом отправляя шляпу на затылок концом трости. Плохо быть таким маленьким, во время разговора постоянно приходится задирать голову. Зачем он шляпу тогда носит? Для солидности?
        - Здравствуйте, Карла Карлович… - выдохнул я, расслабляясь.
        Он окинул меня внимательным взглядом сверху донизу и всё понял.
        - Вижу, у вас появилось ко мне много вопросов, - сказал Карла.
        - Не то слово.
        Он понимающе покивал.
        - Вы уже завтракали?
        - Да.
        - А я ещё нет. Давайте присядем за столик, я буду завтракать, а вы спрашивать. Не возражаете?
        Я зябко повёл плечами и опасливо покосился на бармена.
        - Карла Карлович, быть может, вы позавтракаете где-нибудь в другом месте?
        Он снисходительно рассмеялся.
        - Это где же? В беседке чаю со стариками попить? Я, знаете ли, есть хочу.
        Я стушевался. Предложить зайти к Кузьминичне на пироги с черникой язык не повернулся.
        - Что вы, право, Серёжа, так напрягаетесь? Расслабьтесь. Здесь никому ничего не грозит. Все развлекаются, развлекайтесь и вы.
        Карла выдвинул из-под столика пластиковое кресло, взгромоздился на подлокотник, чтобы со своим маленьким ростом иметь возможность нормально есть, и жестом предложил сесть напротив. Я поколебался, но всё же сел.
        - Пару бутербродов с сыром, пару с ветчиной и чашечку кофе! - крикнул он бармену и повернулся ко мне: - Вы что-нибудь будете?
        Я отрицательно помотал головой.
        - Тогда всё!
        - Сей момент! - заверил бармен и поспешил в трейлер готовить бутерброды.
        - Напрасно вы ветчину заказали, - осторожно сказал я и указал глазами на субтильного клиента у стойки, уныло поглощавшего овсянку.
        Карла улыбнулся и покачал головой:
        - Вижу, вы несколько шокированы тем, как здесь развлекаются.
        - Мягко сказано…
        - Поверьте на слово, здесь вам ничего не грозит, и вероятность несчастного случая гораздо меньше, чем в большом городе, где вас может сбить автомашина либо упадет на голову цветочный горшок. - Карла уловил в моих глазах непоколебимое недоверие и продолжил: - Если бы вы вдруг очутились в Древнем Риме и попали в Колизей, где на арене гладиаторов живьём пожирали львы и тигры, то были бы не меньше шокированы. Зато древнеримская публика ревела бы от восторга. Впрочем, зачем далеко ходить, когда и в наше время люди разных регионов Земли по разному воспринимают непривычные для них развлечения. Американцы пожимают плечами, когда видят, как беснуются на трибунах футбольные болельщики Европы, зато если европеец попадёт на бейсбольный матч, ему будет непонятен азарт американских болельщиков. Постарайтесь относиться к развлечениям пришельцев если не с пониманием, то спокойно. Здесь никто никому не причиняет вреда.
        - Да, но… - начал я, но осёкся, так как подошёл бармен и принялся выставлять с подноса заказ. Тарелку с бутербродами, кофейник, пустую чашку, сахарницу. Под конец он выставил на стол не допитый мной стакан с соком мариники и подвинул ко мне.
        Увидев в бутербродах ветчину, я втянул голову в плечи и на всякий случай отклонился от бармена, ожидая, что сейчас он начнёт махать секачом. Мясо как-никак.
        - Спасибо, - поблагодарил Карла.
        - На здоровье, - кивнул бармен, лучась неискренней приклеенной улыбкой, и, всё-таки не став махать секачом, удалился за стойку бара.
        - Вы что, пили водку? - неожиданно поинтересовался Карла.
        - Да, немного… А что? - растерялся я, не понимая, каким образом он угадал. Перегаром от меня разило, что ли?
        - Сок мариники, - Карла указал глазами на стакан, - прекрасный нейтрализатор алкоголя.
        Сбитый с толку резким поворотом разговора, я машинально взял стакан, отхлебнул и снова почувствовал, как мир вокруг становится светлее, ярче, а дискомфорт в душе сменяется спокойствием. Нет, не только алкоголь нейтрализовал сок мариники.
        - Вы это Василию вместо самогона не предлагали? - спросил я.
        - Горбатого могила исправит, - фыркнул Карла. - Ему что ни налей, в самогон превращается.
        Он отложил трость на соседний стул, снял шляпу, положил поверх трости и принялся наливать в чашку кофе из кофейника.
        Я замер, не в силах оторвать взгляда от обнажённой головы Карлы. Наконец-то я понял, почему Карла всегда ходит в шляпе. Из обширной плеши торчали два небольших, загнутых друг к другу, рога телесного цвета.
        - Это не рога, - пояснил Карла, продолжая наливать кофе.
        Рога вдруг пришли в движение, изогнулись ещё сильнее и со скрипом потёрлись друг о друга.
        - А… а что? Антенны?
        - Вроде того. Сенсор эмоционального фона.
        Карла отхлебнул кофе и прищурился от удовольствия. Рожки на его голове затрепетали и вытянулись в струнку, будто им передалось настроение хозяина. Наверное, так и было.
        - Не я один такой, - продолжил Карла, надкусывая бутерброд с ветчиной. - Посмотрите на наших соседей. Видите, на каком они взводе?
        И без того красные минотавры стали ярко алыми, как варёные раки, ноздри раздулись до неимоверных размеров, соловые глаза навыкате едва не выпадали из глазниц. Дым шёл теперь не только из ноздрей и ушей, но и курился над кожей.
        - Думаете, напились из кружек? Ничего подобного! Они опьянели от вашего чрезмерно эмоционального фона. Эскорт-свита, что с них возьмёшь.
        - Не такой я представлял встречу с инопланетной цивилизацией… - пробормотал я, не сводя глаз с перебравших чужих эмоций минотавров.
        - Ха-ха, - без тени улыбки сказал Карла, - нет предела человеческой гордыне. С чего вы взяли, что человеческая цивилизация интересует иные цивилизации? Типичный стереотип научного мышления - если в небе парят летающие тарелки, значит, нас изучают, пытаются вступить в контакт. Не надо путать научную деятельность с обычной жизнью. Посмотрите на себя - таких, как вы, вплотную занимающихся поисками контактов с внеземными цивилизациями, около одной миллионной процента по отношению ко всему народонаселению Земли. Тогда почему вы решили, что представители иных цивилизаций все поголовно, без исключения, стремятся установить с вами контакт? Откуда такое самомнение?
        Я помолчал, переваривая сказанное. Карла тем временем доел бутерброды с ветчиной, налил вторую чашку кофе и принялся за бутерброды с сыром.
        К кафе подошла компания какадуоидов, они сдвинули два столика, заказали что-то бармену, уселись и принялись так галдеть, подтрунивая над понурым взъерошенным соплеменником, проигравшим пари мираклю, что когда я попытался ответить Карле, он ничего не услышал.
        - Погодите минуту! - прокричал он мне. - Сейчас будет тихо!
        Я пожал плечами, не представляя, как можно утихомирить этот гвалт, но тут к компании подошёл бармен и принялся выставлять на столики высокие бокалы с неприглядной мутно-болотной жижей. Я приготовился увидеть, как какадуоиды начнут, обливаясь, заливать в кривые клювы болотную жижу из узких бокалов, но посмеяться не получилось. Каждый извлёк из перьев тонкую трубочку и через неё принялся посасывать из бокала. Галдёж сразу прекратился.
        - Теперь можете говорить, - предложил Карла.
        - Вовсе мы не считаем себя пупом Вселенной, - сказал я. - То, что подавляющему большинству землян до лампочки внеземные цивилизации и контакты с ними, вполне естественно. Естественно, что и большинству инопланетян нет никакого дела до контактов с землянами. Но! Но те, кто прилетает на Землю на летающих тарелках, - совсем другое дело. Что это, как не активные поиски контакта?
        Карла посмотрел на меня круглыми глазами, начал было смеяться, поперхнулся бутербродом и, прочищая горло, глотнул кофе.
        - Уморили вы меня, Сергей Владимирович… - покачал он головой, переводя дыхание. - Вон они - ваши контактёры! - Карла обвёл рукой вокруг. - А за гостиницей стоят их летательные аппараты!
        Я будто иными глазами посмотрел на минотавров, продолжающих дымить всеми частями тела, на тихо посасывающих болотную жижу какадуоидов. Откровенное нежелание и тех, и других вступать в контакт с земной цивилизацией меня не убедило, и я замотал головой:
        - Здесь какая-то мистификация! Одного не понимаю - зачем?
        Карла тяжело вздохнул, отложил последний бутерброд.
        - Никакая это не мистификация, - устало сказал он. - И не надо искать какой-то иной смысл. Обычное увеселительное мероприятие. День Пришельца. И всё. Больше ничего. Понятно?
        - Не верю! - снова замотал я головой.
        - Да-а… - раздумчиво протянул Карла. - Почему вы отказываете пришельцам в том, в чём сами грешны?
        Вопрос был риторический, и я промолчал, ожидая продолжения.
        - Хорошо, попытаюсь объяснить более доходчиво. Допустим, что где-то на экваторе существует прекрасный необитаемый остров Тимбукту, в прибрежной зоне которого с незапамятных времён живет племя разумных крабов и тысячи лет ни сном, ни духом не знает о человечестве. Но вот в середине двадцатого века на остров высаживаются дельцы от туристического бизнеса, строят несколько фешенебельных отелей, и на Тимбукту начинается паломничество туристов. Естественно, что на литоральном дне начнут появляться бутылки, пробки, пластиковые пакеты, оторванные крючки, грузила и прочий мусор человеческой цивилизации. Что, по-вашему, будут думать об этих вещах разумные крабы? Что они будут думать о пенных струях, возникающих над их головами от проносящихся скутеров, что они будут думать о дайверах, ныряющих на дно и уносящих в неизвестность соплеменников? Не прослеживаете аналогию?
        Я сидел, стиснув зубы, и чувствовал, как к лицу приливает кровь. Наверное, я сейчас по цвету не уступал минотаврам. Разве что дым из ушей не шёл. Уел меня Карла, дальше некуда.
        - То есть вы хотите сказать, - кивнул я в сторону компании какадуоидов, - что для них космос - как для нас - океан?
        - Где-то так. В первом приближении, - согласился Карла и принялся доедать последний бутерброд.
        - Да, но вы забыли об одном, - нашёл-таки я небольшую лазейку в его построениях. - Сейчас в любой курортной зоне находятся два-три эколога, которые следят за чистотой окружающей территории. В их задачу также входит научная работа по составлению кадастров обитателей моря и прибрежной зоны.
        - Угу… - покивал Карла, дожёвывая бутерброд, - но, заметьте, этих экологов два-три на сотни тысяч туристов, которым наплевать, разумны ли крабы в прибрежных водах острова Тимбукту.
        Последний довод меня сразил.
        - И вы - один из таких экологов…
        Карла вздохнул, развёл руками. Затем допил кофе, нахлобучил шляпу, взял трость, поставил, опёрся о набалдашник руками и внимательно посмотрел мне в глаза. Сидел он на подлокотнике кресла, наши лица были на одном уровне, и я наконец по-настоящему смог оценить гипнотическую силу его глаз.
        - У меня осталось ещё десять минут свободного времени, - тихо сказал он. - Спрашивайте.
        Я понял, какого вопроса он ждал. И он понял, что я понял.
        - Скажите… - хрипло выдавил я и отвёл глаза. - Лия… Она тоже пришелец?
        Карла невесело хмыкнул:
        - Вы сами-то на себя давно в зеркало глядели?
        - Сегодня утром… - пробормотал я в сторону.
        - Теперь и вас можно принять за пришельца, - заметил Карла. - А если серьёзно, то, скажите, Сергей Владимирович, имеет ли для вас какое-то значение инопланетянка Лия или нет?
        Я не ответил. Он был прав. Никакого значения, кто такая Лия, для меня не имело. Она появилась в моей жизни, и это единственное, что имело значение. Я почувствовал, как кровь снова приливает к моему лицу. Кажется, я научился краснеть. Не только зеленоватый оттенок кожи передала мне Лия…
        - Во Вселенной много рас, - начал пояснять Карла, - самого широкого диапазона форм жизни: от органической до кристаллоидной и плазмоидной. На нашем празднике присутствуют в основном представители органической жизни, причём восемьдесят процентов пришельцев принадлежат к одной расе, по своим биологическим характеристикам отдалённо напоминающей земных общественных насекомых. У них двойной праздник, поскольку здесь находится их будущая Царица…
        - Сказки решили сказывать? - перебил я. - Будущая царица… То есть царевна? А когда прибудут принцы, волшебники, гномы, злые колдуны? Или они уже здесь?
        - Это не сказки, - покачал головой Карла. - И Царица - это не титул, а биологическая сущность представителя расы. Не могу же я называть её Маткой - по аналогии с пчёлами? Не эстетично по отношению к разумной расе, вы не находите?
        Я неопределённо пожал плечами:
        - И что Царевне здесь понадобилось?
        - Как вы знаете, общественные насекомые на Земле представляют собой тупиковую ветвь развития, и они многие миллионы лет существуют в одном и том же состоянии, не эволюционируя. Так, например, муравейник позднего девона мало чем отличается от современного муравейника. У разумной расы, о которой мы ведём речь, эволюция вида и развитие их цивилизации решается весьма оригинальным образом. Молодая Царевна прибывает на планету, где имеется разумная жизнь, знакомится с её обитателями, а затем, когда возвращается восвояси, начинает репродуцировать особей, похожих на представителей той расы, с которой она познакомилась. Посмотрите на эскорт-свиту Царевны, - Карла указал на какадуоидов, затем на минотавров. - Думаете, это представители разных цивилизаций? Вовсе нет. Это репродуктанты других Цариц.
        Я посмотрел на минотавров, сравнил с какадуоидами. Ничего общего между ними не было. Разве что, но и то со слов Карлы, отсутствие половых признаков.
        - Так у них что, не одна Царица? - удивился я.
        - Естественно. Цивилизация большая… Кстати, и на Земле во многих муравейниках и термитниках имеется по нескольку цариц.
        - Значит, здесь состоится свадьба?
        Карла рассмеялся:
        - Не в вашем понимании!
        - А что же тогда - случка? - рассердился я.
        - Фи, Сергей Владимирович, - поморщился Карла, - как так можно… Никаких торжественных обрядов, никакого официоза, даже намёка на оглашение того, что вы подразумеваете. Это таинство, и свита Царевны относится к нему как к священнодействию. Не советую оскорблять пошлыми намёками Её Высочество в их присутствии.
        Я снова глянул на минотавров. Эскорт-свита Её Высочества, которая здесь станет Её Величеством. Копыта нижних конечностей у них были поувесистей башмаков спецназовцев. Если эскорт-свита вспылит, переломом рёбер не отделаешься. В кашу затопчут.
        Хамский вопрос: «А меня что, пригласили сюда свечку держать?» - застрял в горле, и я пошёл на попятную.
        - Ладно, извиняюсь. Но увидеть её можно?
        - Вы уже её видели, - сказал Карла, глядя мне в глаза, и в его зрачках что-то мигнуло, - и не только. Даже общались.
        Меня словно по голове ударили и шестидюймовыми гвоздями пришпилили к пластиковому креслу.
        - Прошу прощения, - извинился Карла, - но мне пора. Дела, знаете ли, ждут. - Он соскользнул с подлокотника кресла, стал на ноги и приподнял шляпу: - Всего вам доброго. Развлекайтесь.
        Его слова влетали мне в одно ухо и вылетали из другого, абсолютно не задевая сознания. Перед глазами стояла странная панорама чужой планеты: сумеречное грязно-зелёное небо, бугристая равнина с фиолетовой травой, по которой неприкаянно бродили красные, как раки, минотавры и самые обыкновенные люди. Люди все были на одно лицо. Моё лицо. Мои репликанты, кровь от крови. Разве что без половых признаков.
        Что за сказку мне рассказал Карла? Сказка ложь, да в ней намёк… Неужели он намекал, что именно меня выбрали самцом-производителем для?!… Язык не поворачивался матерно обозвать Лию. Не было у меня злости на неё, душу заполняло чувство горечи о невосполнимой потере. Наверное, то же самое ощущают самцы-муравьи, которые погибают после оплодотворения муравьиной царевны. Не будет больше счастья в их жизни, а значит, нечего жить. Не имеет смысла.
        Со стороны гостиницы, из беседки, грянул бравурный мотивчик, и хрипловатый голос залихватски запел:
        А в остальном, прекрасная маркиза,
        Всё хорошо, всё хорошо!
        Глава девятая
        Под разудалую мелодию о прекрасной маркизе на территорию Луна-парка в обнимку вошли Василий-тракторист и безмерно волосатый, как копёнка сена, пришелец, недавно чаёвничавший с дедом Дормидонтом и бабой Дормидонтовной. Левой рукой Василий покровительственно обнимал низенького пришельца за плечи, в правой нёс двухлитровую бутыль с мутным самогоном, заткнутую облущенным кукурузным початком. Пришелец правой рукой обнимал Василия за пояс, левой размахивал в такт музыке, а в средней, торжественно выставив перед собой, сжимал гранёный стакан. Этакий абориген острова Тимбукту, заполучивший в руки священный амулет человеческой цивилизации.
        Я всё видел, всё слышал, но ничто не затрагивало меня, проплывая мимо сознания. Будто бы в Луна-парке показывали трёхмерное кино, до которого мне, стороннему наблюдателю, не было никакого дела.
        - Привет, сосед! - радостно приветствовал меня Василий, подходя к столику. - Чего грустишь?
        Он водрузил бутыль на стол и хлопнул меня по плечу. Хлопнул от души, не скупясь, меня тряхнуло, и я с горечью осознал, что никакой я не сторонний наблюдатель, а самый что ни на есть реальный участник трёхмерного кино. Не рядовой статист, но и главной роли не играл. В лучшем случае третьестепенный персонаж.
        - Чему радоваться? - вздохнул я.
        - Вот те на! - неподдельно изумился Василий. - Как это - чему? Праздник же!
        - Кому праздник, а кому… - поморщился я.
        - Всем праздник! - бескомпромиссно заявил Василий. - Все должны веселиться. - Он выпятил грудь и окинул присутствующих в летнем кафе орлиным взором. - Гуляют все!!! - рявкнул он.
        Со стороны пришельцев послышались одобрительные возгласы. Они прибыли на свой праздник, и каждый веселился в соответствии со своим инопланетным менталитетом. Кто пил чужие эмоции, кто втыкал в бутафорские головы кухонные секачи, кто с «выкидоном» отправлялся в не очень «Далёкий Космос» с карусели. А может быть, и в очень далёкий.
        - Садись! - приказал Василий волосатому пришельцу.
        Пришелец закивал, заулыбался, но не понял, что надо делать. Тогда Василий выдвинул пластиковое кресло и, надавив на плечо пришельца, усадил его.
        - Стакан поставь, - сказал Василий, так как волосатик по-прежнему держал стакан на весу перед собой.
        Волосатик снова не понял, но усиленно закивал.
        - Ишь, что с тобой дед с бабой сотворили, - вздохнул Василий, отобрал стакан и поставил на стол. - Чаю опился, ни бельмеса не соображает, - сказал он мне и, повернувшись в сторону гостиницы, ехидным голосом громко передразнил: - Чай не пил и нету сил! - Снова посмотрел на волосатика и сокрушённо добавил: - Чай попил, совсем ослаб… Ничего, сейчас мы тебя полечим.
        Василий сел, откупорил бутыль и аккуратно, необычно твёрдой для алкоголика рукой, налил полный стакан.
        - Пей! - приказал он, всучил стакан в среднюю руку пришельца и потыкал большим пальцем себе в рот. Будто пионерский горн подносил к губам. Красноречивый жест оказался действенней, чем устный приказ.
        Волосатый пришелец посмотрел на стакан, на Василия, закивал, улыбнулся и залпом выпил. Да так и застыл со стаканом у рта. Вечно прищуренные глазки, распахнувшись во всю ширь, округлились, бритое лицо побагровело, улыбка превратилась в оскал, волосы на теле встали дыбом, и пришелец из аккуратного стожка превратился в неопрятную копну.
        - Ты его не отравил? - осторожно поинтересовался я.
        - От нашенского самогона ещё никто не окочурился! - отмёл мои подозрения как несостоятельные Василий. - Лучшее лекарство от всех болезней!
        Он с усилием разогнул среднюю руку пришельца, положил её на стол и вынул пустой стакан из окостеневших пальцев.
        - Он пришелец, - покачал я головой, - и его метаболизм может отличаться от человеческого.
        - Кто это пришлец?! - изумился Василий, наливая в стакан очередную порцию. - Он? Да это наш человек! Видел, как дозу лихо принял? Свой парень в доску!
        «Свой парень» жутко передёрнулся, с вздыбившихся волос посыпались искры электростатических разрядов. Запахло озоном и палёной шерстью.
        - Во, видишь?! - упрекнул меня Василий в незнании метаболизма пришельца. - Нормальный мужик. - Он пододвинул полный стакан ко мне: - Твоя очередь!
        Я с сомнением посмотрел на стакан, на пришельца. Волосатик потихоньку приходил в себя, и хотя застывшие в шоке лицевые мышцы продолжали держать улыбку в оскале, а волосы на теле ещё топорщились, электростатические разряды пощёлкивали гораздо реже, да и в глазах начинала проявляться осмысленность. Однако оптимизма мне это не добавило.
        - Спасибо, нет, - отказался я.
        - Ты уверен? - нахмурил брови Василий.
        - Абсолютно.
        Против ожидания, Василий не возмутился, не стал интересоваться, уважаю ли я его, и в драку не полез.
        - Нам больше будет, - пробурчал он и посмотрел на волосатика. - Правильно я говорю?
        Пришелец неуверенно кивнул.
        Василий шумно выдохнул, взял двумя пальцами стакан и опрокинул самогон в себя. На мгновение он застыл, и мне показалось, что сейчас с ним произойдёт то же самое, что и с волосатым пришельцем. Глаза вылезут из орбит, белокурые волосы станут дыбом, и в них загуляют электростатические разряды. Но ничего подобного не произошло - организм у тракториста был крепким, тренированным, а метаболизм перестроен исключительно на потребление алкоголя. Василий аккуратно поставил стакан на стол, посмотрел на меня, на пришельца и так зычно выдохнул крепким перегаром, что, поднеси к его рту спичку, можно было бы увидеть огнемёт в действии.
        - Ай, хорошо… - просипел он. - Вот это я понимаю - праздник… - Он повернулся к бару: - Человек!
        - Чего изволите-с? - отозвался бармен.
        - Солёных огурцов и квашеной капусты!
        - Сей момент!
        «Интересно, - подумал я, - а если бы Василий шашлыки заказал, стал бы бармен махать секачом? Вдруг под личиной Василия скрывается какой-то упырь? Не может нормальный человек, пусть и сельский тракторист, столько самогона пить…» Я представил, как секач бармена втыкается в голову Василия, тело оплывает, и на его месте появляется некто несуразный с сосательным хоботком, расширяющимся в виде воронки, приспособленной исключительно для потребления самогона. Мне стало жаль Василия, и я прекратил фантазировать.
        Крылатой тенью над нами скользнул птеродактиль Ксенофонт и уселся на металлическую ограду напротив столика.
        - Деревенщина ты, Василий! - каркнул он. - Нет чтобы как люди, заказать чистенькой, как слеза, водочки, да под крабов, да под чёрную икорочку… Сегодня же всё задарма!
        Василий уничижительно посмотрел на птеродактиля.
        - Ни черта ты, ископаемое, в русской душе не понимаешь, - снисходительно изрёк он. - Это тебе не мухоморы жрать.
        - А чего в ней, русской душе, понимать? - возмутился птеродактиль Ксенофонт. - Наливай да пей!
        К столу подплыли, покачиваясь в воздухе, три красных глаза. Смотрели они в разные стороны, мигали не в такт, и было понятно, что они на хорошем взводе. Повеяло чем-то химическим, не то соляной кислотой, не то хлором.
        - Хорошо тут у вас… - задушевно начали они и икнули, уронив на землю едкую слезу. Земля задымилась. - Можно присоединиться?
        - Можно-то оно можно, - согласился Василий, - только где дружков своих, голубенькие глазки, потеряли?
        - Они серной кислотой заливаются, - пояснил я, указав на стойку.
        - А вы чего ж? - спросил Василий у красных глаз. - Серная кислота не по нутру?
        - У нас от’т серной кислоты изжога, - снова икнули красные глаза. - Самогону хочется…
        - Я-то не против, - вздохнул Василий, - но вы стакан оккупируете, а нам как пить?
        - А ты представь, что там будем не мы, а вишенки, - заканючили глаза.
        Василий задумался, пытаясь представить.
        - Так как, а? - с надеждой вопросили красные глаза.
        - Представить-то я могу… - раздумчиво проговорил Василий. - Но могу и проглотить. Как вишенки.
        - Гы-гы-гы-гы! - затрясся от смеха птеродактиль Ксенофонт, и сеть металлической ограды под ним зазвенела. - Представляю, как глазки будут выбираться через… В общем, воспользуются чёрным ходом.
        Волосатый пришелец заулыбался и принялся кивать. Красные глаза содрогнулись.
        - Не нравится? - ехидно поинтересовался птеродактиль Ксенофонт. - Вам нравится только во тьме блудить! Кстати, в желудке тоже темно!
        - Не блудить, а блуждать, - обидчиво возразили глаза.
        - Да какая разница! Что блуждающие глаза, что блудливые… Один хрен!
        - На себя посмотри, пережиток прошлого! Палеонтологическая окаменелость!
        - А ну тихо! - оборвал перепалку Василий. - У нас праздник, а вы что тут устраиваете?
        - Он первый начал… - пробурчали красные глаза и снова уронили на землю жгучую слезу.
        - Цыц! - гаркнул Василий. - А то как пошлю всех!..
        Он спохватился и прикрыл рот ладонью.
        Я поёжился, представив, куда он может послать и что из этого может получиться, повторно дрогнули красные глаза, ограда под птеродактилем Ксенофонтом испуганно звякнула, и на землю глухо шлёпнулась увесистая лепёшка помёта. Только волосатый пришелец продолжал улыбаться и кивать головой.
        К счастью, подоспел бармен с подносом.
        - Прошу, - сказал он и выставил на стол уродливую глиняную миску с квашеной капустой, расписное фарфоровое блюдо с солёными огурцами и три пустых широких стакана. - Желаете ещё чего-нибудь?
        - Благодарствую, - благодушно пробасил Василий. - Со стаканами ты особенно угодил… Больше ничего не надо.
        - Приятного потребления-с! - в меру угодливо пожелал бармен и удалился.
        - Вот это дело, - удовлетворённо заметил Василий и принялся разливать по стаканам самогон.
        Как только он наполнил один стакан, красные глаза тут же нырнули в него и довольно забулькали, разбрасывая брызги по столу.
        - Никакого уважения к компании, - поморщился Василий. - Нет чтобы подождать, чокнуться…
        Он налил в остальные три стакана, один подвинул к волосатому пришельцу, второй мне, а третий, гранёный, взял сам.
        - Пропускаю, - сказал я.
        - В себя? - с надеждой полюбопытствовал Василий.
        - Мимо себя, - уточнил я.
        - Эх, что за праздник с трезвенниками… Одно расстройство, - вздохнул Василий и повернулся к волосатому пришельцу: - А ты будешь?
        Волосатик заулыбался, закивал, но стакан в руки не взял.
        - Тебя как звать-то? - поинтересовался Василий, вставляя ему в среднюю руку стакан.
        Пришелец посмотрел на меня, на Василия и наконец-то изрёк:
        - Здесь меня назвали свет молжовый! Класиво, да?
        - Моржовый? - серьёзно переспросил Василий.
        Пришелец закивал, лучась довольной улыбкой.
        - Холод, значит, любишь… - наморщил лоб Василий. - Чукча, что ли?
        Пришелец кивал и улыбался.
        - А я думал, абориген острова Тимбукту… - пробормотал я.
        - Что ты сказал? - переспросил Василий.
        - Да так… - смешался я. - Мысли вслух вырвались.
        - Попридержи их при себе, если не пьёшь, - назидательно проворчал Василий. Он посмотрел на мой полный стакан, недовольно поморщился и, повернувшись к ограде, спросил: - А ты, лысый на заборе, будешь?
        Птеродактиль Ксенофонт встрепенулся, гордо выпятил вперёд килеобразную грудь, побарабанил пальцами крыльев по выпуклому голому брюшку.
        - Может, я и лысый, - надменно изрёк он, - но это не причина, чтобы бражничать с кем ни попадя.
        - Ну и сиди себе на заборе трезвый, - отмахнулся Василий и посмотрел на меня. - А ты не вздумай ляпнуть что-нибудь под руку… - буркнул он, чокнулся о стакан с красными глазами, затем о стакан в средней руке волосатого пришельца, сказал ему: - Делай, морж, как я! - и опрокинул самогон в себя.
        Холодолюбивый волосатый пришелец, хоть и был основательно заторможенным, понял. По примеру Василия чокнулся со стаканом с красными глазками и тоже выпил. В этот раз колотило его не так сильно, как в прошлый. Волосы вздыбились, но искры статического электричества посыпались вяло, да и сам он смог, пусть и замедленно, поставить стакан на стол. Мало того, взял левой рукой большой солёный огурец и стал его удивлённо разглядывать.
        - Лепота… - булькнули красные глаза из стакана.
        - Эт точно… - блаженно выдохнул Василий, рукой выхватил из глиняной миски щепоть капусты, отправил её в рот и принялся с аппетитом хрустеть.
        Я огляделся, придвинулся к Василию и шёпотом спросил на ухо:
        - Ты Лию нигде не видел?
        - Лийку, что ли? - громко переспросил Василий, отправляя в рот очередную порцию капусты. - Она это… - Он неопределённо повертел в воздухе мокрыми от капустного рассола пальцами.
        Видел я уже этот жест. Толку от Василия было ни на грош.
        - Я не Царевна, я уже Царица! Красавец юноша с окраины Вселенной похитил сердце муравьиной девы… - на манер монолога из водевиля неожиданно продекламировал птеродактиль Ксенофонт с ограды и запнулся. - Тьфу, не пойму, как правильно: муравьиной или мурашиной?
        Я схватил с блюда солёный огурец и запустил во вредного птичьего предшественника. Птеродактиль поймал огурец, надкусил, прожевал и сплюнул.
        - И что вы находите в солёных огурцах? Мухоморы лучше.
        - Жри мухоморы, поганки жуй, - решился я на экспромт, - день твой последний приходит… гм… птеродактиль Ксенофонт.
        - Это что ещё за нескладуха? - фыркнул птеродактиль.
        - Найду сейчас булыжник, запущу в тебя, вот это будет нескладуха! - пообещал я. - Долго крылышки складывать не сможешь, если вообще что-либо сможешь.
        - Злой ты… - обиженно протянул птеродактиль Ксенофонт, но с ограды не улетел.
        Он был прав. Я был злым. Очень злым. И не собирался сдерживаться.
        - Унылый у вас праздник, - едко заметил я.
        Василий замер, не донеся щепоть капусты до рта.
        - Это ещё почему? - несказанно удивился он. - Нормальный праздник… - Он всё-таки донёс капусту до рта и принялся жевать. - Где ты ещё такой капусточки похрумаешь?
        Квашеная капуста была самой рядовой, без моркови и клюквы, и я пожал плечами. Прав птеродактиль Ксенофонт насчёт Василия - деревенщина, что с неё возьмёшь?
        - Жрёте, пьёте, а веселья нет, - отрезал я. - Пришельцы называется… Да таких пришельцев в любой забегаловке навалом!
        - Веселье впереди, ещё не вечер, - заверил Василий. - Но при чём тут пришлецы? Где ты их видел?
        Вопрос сразил меня наповал, я и о своей злости забыл. Сидел, немо уставившись на Василия, и пытался сообразить, что он имеет в виду. Неужели маразм в деревне Бубякино продолжает крепчать? Куда более?
        - А это кто? - придя в себя, я снова ткнул пальцем в волосатика, который продолжал удивляться солёному огурцу. Он подносил его ко рту, откусывал сбоку по маленькому кусочку, снова отодвигал огурец от себя, смотрел на него и снова удивлялся.
        - Как - кто? - возмутился Василий, покровительственно обнял за плечи волосатого пришельца и тряхнул. - Это - наш человек! Свой парень!
        Свой парень, он же наш человек, оторвался от восторженного созерцания огурца и закивал.
        - А это кто тогда? А это, а это? - стал я тыкать пальцем в проспиртовывавшиеся в стакане красные глаза, пёстрых какадуоидов, багровых минотавров.
        - Это всё наши, - заверил Василий. - Какие они пришлецы? Обижаешь…
        Я растерянно обернулся к стойке бара и ткнул пальцем в тщедушного пришельца, занятого поглощением овсянки. Это был последний аргумент, и, прямо сказать, не очень убедительный по сравнению с теми же минотаврами.
        - А это? - упавшим голосом спросил я.
        - Это известный всем Звёздный Скиталец! - прокаркал с ограды птеродактиль Ксенофонт.
        Субтильный Звёздный Скиталец смущённо обернулся, застенчиво кивнул маленькой головкой в знак приветствия и продолжил питаться овсянкой.
        - Ага! - возрадовался я. - Звёздный Скиталец! Если звёздный, значит, пришелец!
        - Почему обязательно пришлец? - пожал плечами Василий. - Тоже наш человек. По-твоему, если армия краснозвёздная, то это обязательно армия пришлецов?
        - А если красная, значит, с Марса? - поддержал Василия со своего насеста птеродактиль Ксенофонт.
        Но в этот раз сбить меня с толку им не удалось, так как я вспомнил ещё об одном аргументе. Гораздо более весомом, чем тыканье пальцем.
        - Тогда скажи, Василий, что вы празднуете? - вкрадчиво спросил я.
        - Как это что? - возмутился Василий. - Праздник празднуем. Весёлый.
        - Какой именно? - не унимался я.
        - Ну… - он неопределённо повёл плечами, затем возмутился: - Какая, собственно, разница, какой? Праздник и всё!
        Я наконец осознал, что Василию всё равно, какой праздник. Лишь бы он был, чтобы выпить. Лишь бы имелся повод… С другой стороны, для Василия никогда не находилось повода, чтобы не выпить. Философская дилемма…
        Я не стал решать дилемму, тем более что для Василия она давно стала леммой, и разрубил гордиев узел:
        - День Пришельца, вот что здесь празднуют!
        - Ну… - не совсем уверенно кивнул Василий. - Ну, День Пришлеца, что с того? Пить, что ли, нельзя?
        - А если День Пришельца, - злорадно сказал я, - то где же они, эти самые пришельцы, когда ты утверждаешь, что тут все свои?
        Василий задумался:
        - Где пришлецы, говоришь? Гм… Действительно, где они? Тут без ста граммов не разобраться…
        Он потянулся к бутыли, но я, осмелев, ударил его по руке.
        - Сейчас как пошлю!.. - пообещал Василий, но вовремя спохватился. Посмотрел на меня, и вдруг зрачки его глаз расширились от изумления: - О! Нашёл одного! Ты!
        - Он, он! - подхватил с ограды птеродактиль Ксенофонт. - Пришлец ещё тот! Лазит везде, свой нос, куда не надо, суёт. Девок наших портит!
        Я запустил в птеродактиля вторым огурцом, но в этот раз промахнулся.
        - Ещё и закуской швыряется! - усугубил обвинение птеродактиль Ксенофонт. - Наши так не поступают!
        «Ваши секачами головы прорубают», - подумал я, но не стал больше связываться со строптивым предшественником пернатых и предложил Василию следующий аргумент:
        - Если я пришелец, тогда сегодняшний праздник в честь меня?
        - В честь тебя? - засомневался Василий и посмотрел на меня так, будто впервые увидел. - Это вряд ли…
        - Тогда я не пришелец?
        - Гм… Вроде нет. Знавал я одного пришлеца… Вредный был до невозможности!
        Василий явно намекал на зелёненького пришельца, воровавшего с его огорода капусту.
        - И этот вредный! - прокаркал птеродактиль Ксенофонт.
        - Да нет, вроде не очень… - не согласился Василий.
        - Очень, очень! - возопил не раз обиженный мной птеродактиль Ксенофонт.
        - Заткнись, птица недоразвитая, - презрительно посоветовал Василий и отмахнулся от птеродактиля, - без тебя разберёмся.
        Птеродактиль Ксенофонт умолк. Он тоже знал, чем может окончиться спор с Василием. Прозябать на занавесках Кузьминичны ему отнюдь не хотелось.
        - Если я не пришелец, то кто тогда? - не унимался я. - Покажи хоть одного!
        Василий задумался и теперь надолго. Он даже о самогоне забыл.
        Мимо столика ленивой трусцой пробежал Барбос, направляясь к столбу со звёздными указателями. Для кого праздник, а у него служба. Насколько я понял, без выходных.
        - О! - заметив пса, воспрянул Василий. - Знаю я одного пришлеца!
        Мне стало скучно - сразу заподозрил, кого он сейчас назовёт и почему. Зачем я ввязался в бестолковый спор? Единственное, чего мне сейчас хотелось, - увидеть Лию…
        - Кто же это? - равнодушно спросил я.
        Василий помялся, посмотрел на бутыль с самогоном, но, что удивительно, руку к нему не протянул. Слишком памятны были для него проделки зелёненького паршивца, из-за чего он на время бросил пить.
        - Не то чтобы совсем пришлец, - неуверенно сказал Василий, - но что-то от пришлеца в нём есть.
        - В ком?
        - Погодь маленько, сейчас покажу…
        Василий всё же не выдержал, плеснул только себе самогона, поспешно выпил, вытер ладонью губы и бросил на меня кроткий взгляд. Глаза у него было больные, извиняющиеся, будто вернулось то время, когда он в сердцах загубил пришельца. Похоже, простить себе этого он не мог.
        - Свет молжовый обиделся, - сказал волосатый пришелец, протягивая Василию стакан.
        - Успеешь ещё, - огрызнулся Василий. - Это я в лечебных целях. Сейчас с одним разберёмся, а потом с тобой накатим…
        Обогнув карусель, показался возвращающийся от столба со звёздными указателями Барбос.
        - Эй, Барбос, - позвал Василий, - иди сюда!
        Барбос изменил направление, подбежал к столику и остановился, глядя на Василия четырьмя глазами. Особого почтения во взглядах Бара и Боса не было.
        - Вот он, смотри, - сказал мне Василий, - наполовину пришлец.
        Я иронично усмехнулся. Вокруг меня сидели создания, которых никогда на Земле в природе не было, мне же в качестве пришельца предъявляли собаку. Да, необычную собаку, но подобные казусы в биологии известны. Сиамские собачьи близнецы.
        - Тоже мне, удивил! - хмыкнул я. - А где доказательства, что это пришелец?
        - Доказательства? - Василий почесал затылок. - Хм, доказательства… Будут тебе сейчас доказательства. Барбос, покажи ему пятую ногу.
        Бар и Бос тявкнули и отрицательно замотали головами.
        - Что это за доказательство - пятая собачья нога? - усмехнулся я.
        - Когда увидишь, поймёшь! - заверил Василий. - Барбос, ну, будь добр, покажи этому неверующему пятую ногу.
        - Покажи! - булькнули из стакана с самогоном красные глаза.
        - Покажи, покажи! - хором присоединились из-за своих столиков какадуоиды и минотавры.
        - Покажи, - попросил волосатый пришелец.
        - Чего ломаешься? - каркнул со своего насеста птеродактиль Ксенофонт. - Покажи ему пятую ногу по самое колено! Чтобы неповадно было сомневаться!
        Бар и Бос покрутили головами, посмотрели на всех, затем согласно тявкнули, и пёс сел на землю. В тот же момент все присутствующие как по команде отвернулись. Отвернулись какадуоиды, отвернулись минотавры, развернулись, устроив самогоноворот в стакане, красные глаза, отвернулся Василий, повернул голову на сто восемьдесят градусов волосатый пришелец, отвернулся бармен, спрятал голову под крыло птеродактиль Ксенофонт, и только субтильный Звёздный Скиталец не сделал никаких движений - он и так сидел за стойкой бара спиной к нам.
        Смотрел на Барбоса один я. Смотрел и иронично улыбался. И тогда Барбос выпятил грудь и показал пятую ногу.
        Я содрогнулся. Содрогнулся до глубины души, до самого её дна. Права была Кузьминична, ох, как права: лучше бы мне никогда не видеть собачьей пятой ноги… Лучше бы Кузьминична показала свою бабушку!
        Глава десятая
        Когда я очнулся, в глазах рябило, голова раскалывалась, периодически взрываясь острой болью. Я по-прежнему сидел за столиком в летнем кафе Луна-парка, стул подо мной покачивался и норовил выскользнуть, меня поташнивало. Зрение настолько расфокусировалось, что далее двух метров от столика я ничего не видел. Какой-то пёстрый, режущий глаза туман, один вид которого усиливал пульсирующую головную боль. В одной руке я держал гранёный стакан, в другой - шампур с остатками шашлыка. Стол был заставлен грязной посудой, завален объедками.
        «Права была Кузьминична, что меня здесь накормят…» - вяло всплыла из глубины сознания мысль, доставляя невыносимую муку. Думать не хотелось, хотелось умереть.
        Бутыль самогона посреди стола была наполовину опорожнённой, как будто за всё время, пока моё сознание отсутствовало, никто не пил, но это вступало в противоречие с состоянием организма. Я неловко повёл ногой, у земли что-то звякнуло, и из-под столика выкатилась вначале одна пустая бутыль, за ней вторая, и это была явно не последняя пустая посудина.
        Контингент за столиком изменился. Исчез холодолюбивый волосатик, и в его кресле разместилось нечто фиолетово-амёбоподобное с множеством псевдоподий. В обнимку с Василием они немелодично пели, отчитываясь перед некой прекрасной маркизой, насколько им хорошо и фиолетово. Василий дирижировал свободной рукой с зажатым в ней шампуром с шашлыком, амёба, подражая ему, вразнобой махала псевдоподиями. С шампура то и дело слетали колечки поджаренного лука.
        Вместе с волосатиком исчезли и блуждающие красные глаза. Стакан, в котором они проспиртовывались в самогоне, стоял пустой, но жирные отпечатки пальцев и губной помады по краю свидетельствовали, что из стакана пили, и не единожды. Возможно, первый раз пили коктейль с «вишенками». Залпом. И теперь «вишенки» блуждали по чьему-то пищеводу. Или блудили? Один чёрт, как сказал птеродактиль Ксенофонт, особо переживать о судьбе блуждающих красных глаз не стоило. Выход у них был. Правда, чёрный.
        Был и ещё один собутыльник, которого я сразу не заметил, но когда пошевелился, обнаружил его. Обняв левую руку у плеча, ко мне, как пиявка, присосался зелёненький мешок с протоплазмой.
        - Милый, - жарко проворковал он на ухо, - давай совокупимся блендишным способом?
        - Пшёл вон… - через силу прохрипел я, дёрнул локтем, и любвеобильный мешок протоплазмы, отцепившись, улетел из поля зрения в туман.
        - У, противный… - донеслось оттуда.
        Я прикрыл глаза, уронил на стол шампур, отставил гранёный стакан в сторону и простонал.
        - О, соседушка очнулся! - прервав песню, воскликнул Василий. - Это дело надо закрепить.
        Послышалось бульканье самогона, затем я почувствовал, как Василий вставляет гранёный стакан мне в руку. Как волосатику. И мне почему-то представилось, что это не я сижу за столом, а волосатый пришелец. Точнее, я, но в виде волосатика.
        - Нэ-бу-у… - промычал я, не открывая глаз. На большее меня не хватило.
        - Будешь, - заверил Василий. - После того, что увидел, неделю надо пить.
        Я попытался вспомнить, что увидел, и меня охватил неподконтрольный ужас. Отшвырнув стакан, я вскочил из-за столика и по колеблющейся под ногами земле сделал несколько неверных шагов в сторону.
        - Слабак… - с сожалением констатировал Василий.
        Мне было всё равно, слабак я или нет, инопланетный волосатик или научный сотрудник Сергей Владимирович Короп. Мир вокруг вертелся, в глазах всё сливалось в рябящую круговерть, в ушах шумело, и если бы не стойка бара, на которую наткнулся вслепую, то определённо растянулся бы на земле и на этом День Пришельца для меня закончился.
        - Чего изволите-с? - спросил из шипящего мерцающего тумана в меру угодливый голос бармена.
        Я невнятно промычал. Рядом забулькало, и в руку ткнулся холодный стакан.
        - Будьте любезны, - предложил бармен.
        Как подносил стакан к губам, как пил, я не помню, но вдруг ощутил, что от пищевода по телу катится приятная освежающая волна. Вначале она утихомирила бунтующий желудок, затем достигла головы и прокатилась по ней отрезвляющей прохладой. Пелена спала с глаз, пульсирующая головная боль исчезла, и я увидел, что стою у стойки бара, а напротив меня сочувствующе и по-прежнему в меру угодливо улыбается бармен.
        - Ещё?
        Бармен заглянул мне в глаза и, не дожидаясь ответа, наполнил стакан соком мариники. Я залпом выпил второй стакан и почувствовал, как ко мне возвращаются ясность мысли и радость жизни.
        - Спасибо, - сказал я, забираясь на табурет у стойки. - Налейте, пожалуйста, ещё стаканчик.
        - Не стоит, - покачал головой бармен. - Зачем вам излишняя эйфория? - Спокойный, уравновешенный тон, с которым бармен давал совет, никак не соответствовал приклеенной к лицу в меру угодливой улыбке. - Желаете заказать что-нибудь другое? Виски, водку?
        Я содрогнулся и поспешно отказался:
        - Спасибо, нет. Если можно, минеральной воды.
        Никогда в жизни не напивался до бесчувствия. Зато когда оказался в бесчувствии… Интересно, сам я пил или в меня вливали?
        - Это можно, - кивнул бармен. - Желаете с газом, без?
        - С газом.
        Жестом фокусника бармен извлёк из воздуха бутылку боржоми, налил в стакан, затем бросил передо мной запечатанный пакет с влажным гигиеническим полотенцем.
        - Лицо протрите, - вежливо порекомендовал он и, кивнув, отошёл в свой угол.
        Я пригубил боржоми и с удовольствием ощутил на языке колючие иглы углекислоты. Не помню, как пил самогон, но гортань и язык ожёг основательно. Мариника прекрасно снимала опьянение, но не ожоги.
        Разорвав пакет, я достал бумажное полотенце и вытер лицо. На полотенце остались следы шашлычного соуса и крупная рыбья чешуя. Неужели мы ещё и рыбу ели? Или меня целовал какой-то рыбообразный пришелец? Этакая русалка с тремя титьками…
        - Эй, человек! - позвал из-за спины Василий. - Нам ещё капусточки квашеной! И не надо мяса и чёрной икры - у меня всё это в огороде растёт. А квашеную капусточку не вырастишь…
        «Вот тебе и деревенщина…» - подумал я. Сыт Василий деликатесами по горло, а капусту квасить руки не доходят… Точнее, не оттуда растут, не напрасно его кличут Василий Пятое Колесо К Телеге.
        Невольно вспомнилось о пятой ноге Барбоса, но воспоминание было нечётким, размытым и воспринималось на удивление спокойно. Будто стояла у меня в сознании заслонка, напрочь заблокировавшая жуткое воспоминание, и я не испытывал желания её открывать.
        Я развернулся на табурете и посмотрел на мир трезвыми глазами и просветлённым соком мариники взором.
        Был ранний вечер. Территория Луна-парка кишела пёстрой толпой весело галдящих пришельцев немыслимых форм; со стороны гостиницы гремела музыка, то там, то здесь взрывались петарды, в синеющее небо с треском взлетали разноцветные шутихи, крутились карусели, степенно вращалось колесо обозрения, с дробным грохотом на стыках рельс проносились болиды американских горок. В одном углу Луна-парка толпа дружно ахала, в другом - периодически взрывалась смехом. Над головами толпы плавали радужные, похожие на мыльные, большие пузыри: они кривлялись, строили рожи, изредка лопались, осыпая всех разноцветным конфетти, тающим на земле и одежде мигающими искорками.
        Птеродактиля Ксенофонта на ограде не было. Скучно, наверное, стало, он и улетел, непременно сказав на прощанье сакраментальное: «Уйду я от вас…»
        У двух сдвинутых столиков, за которыми ранее сидели какадуоиды, расположилась компания разновеликих спрутов. Вели они себя тихо, но очень непоседливо: рьяно жестикулируя щупальцами, они оживлённо, как глухонемые, беседовали, меняясь в цветах по всему диапазону видимого и, как подозреваю, невидимого человеческому глазу спектра.
        Пустовавший столик заняла пара длинных и худых пришельцев в чёрных фраках. Со спины они были похожи на очень высоких людей, но в профиль их инопланетное происхождение выдавали землисто-серые лица и непомерно длинные, ниже подбородка, беспрестанно шевелящиеся мясистые носы. Попивая носами из высоких бокалов коктейли, они по-светски перебрасывались короткими фразами.
        Из старого контингента летнего кафе остались только минотавры за своим столиком да субтильный Звёздный Скиталец у стойки бара. Минотавры продолжали попивать из кружек нечто, похожее на пиво, и пускать дым из ноздрей и ушей, а Звёздный Скиталец всё никак не мог закончить трапезу. Кажется, я начинал понимать, почему он скиталец. Кому он нужен при таком сложении и рационе питания? С подобной конституцией, какие маски ни надевай, в какие одежды ни рядись, на роду написано бесприютно скитаться по Вселенной, причём исключительно по задворкам.
        Из толпы пришельцев, гуляющих по Луна-парку, на сидящих в летнем кафе бросали завистливые взгляды, но, несмотря на то, что у бара сидели только я и Звёздный Скиталец, никто к стойке не подходил. Неужели Звёздный Скиталец настолько изгой, что с ним никто не решается сидеть рядом?
        Я с любопытством посмотрел на Звёздного Скитальца. Он сидел, склонившись к тарелке с овсянкой, и что-то невнятно бормотал. Я прислушался.
        - …А ещё я побывал на Нирване, - бубнил Звёздный Скиталец. - Разумный мир Нирваны представлен единственным видом: Postquasifungi sapiens nirvanaei - эволюнт псевдогриба разумный нирванский. Тривиальное название дано на основе некоторых цитологических аналогий с организмами, относящимися к Царству грибов - Fungi. Этот вид можно считать единственным представителем органического мира Нирваны, не претерпевающим трансмутацию и постоянно существующим только в гетеротрофной форме. При этом следует воздержаться от определения «является», поскольку по заключению Института экзобиологии вид искусственно препятствует своей трансмутации в аутотрофное состояние, в то время как имеются все предпосылки для такого метаморфоза. Особи вида Postquasifungi sapiens - существа бесполые. Способ их воспроизводства не имеет аналогов в космической биологии и получил название симбиозной репродукции, которая осуществляется путём симбиоза с видом Pseudomycota bigenericus (псевдогриб двуродящий). Общение особей Postquasifungi sapiens между собой происходит на основе интактильной гиперосмии (неконтактного сверхобоняния), при
этом информационным носителем являются молекулы феромонов, продуцируемые так называемым «одорантно-речевым» органом, не имеющим аналогов в космической биологии по широте испускаемого диапазона. Обнаружение феромона происходит не хеморецептивно, как, скажем, воспринимают запахи органы обоняния большинства животных, а дистанционно, рецептивным полем…
        Звёздный Скиталец говорил так, будто общался с кем-то, но табурет рядом с ним пустовал. Неужели маразм крепчал не только среди жителей деревни Бубякино, но и среди пришельцев? Прав был шеф, балаган ещё тот… Расскажи я ему о подобном по возвращении - в психушку упечёт.
        Я вспомнил о голубых глазах, мариновавшихся в стакане с олеумом, - единственных, с кем мог беседовать Звёздный Скиталец, - но стакана на стойке не приметил. Тогда я отклонился на табурете и за тощим Звёздным Скитальцем наконец-то увидел собеседника, но не стакан с голубыми глазами в концентрированной серной кислоте, а Ля-Ля, сидящую на краю стойки, свесив ноги. Как ни субтилен Звёздный Скиталец, но ему удалось загородить собой не менее тщедушное подобие малайского долгопята-привидения. Два сапога - пара.
        Ля-Ля весело болтала ножками и малюсенькой чайной ложкой черпала кашу из тарелки Звёздного Скитальца.
        - Я тоже люблю овсянку, - с милой женской непосредственностью отвечала она на заумные сентенции Звёздного Скитальца.
        Общение на полярных уровнях устраивало обоих: он нашёл благодарную слушательницу своих повествований о звёздных мытарствах, она - союзника гастрономических пристрастий. Этакая сладкая парочка. Субтильная сладкая парочка. «Она его за муки полюбила, а он её…» Гм. Ладно, не моё это дело.
        - Извините, что вмешиваюсь, - сказал я, прерывая их нестыкующийся диалог. - Можно задать пару вопросов?
        Бармен с непонятным неудовольствием посмотрел на меня из своего угла, и я впервые не увидел на его лице в меру угодливой улыбки. Надо же, всё-таки его лицо не маска…
        - Вас интересует моё путешествие на Нирвану? - с готовностью откликнулся Звёздный Скиталец. - Вы там бывали или хотите побывать?
        - Простите, молодой человек, - на всякий случай корректно извинился я, подглядывая на бармена, - но меня не интересуете ни вы, ни Нирвана. Я хотел поговорить с Ля-Ля.
        Бармен выдвинулся из своего угла. Лицо у него стало хмурым.
        - Ну, не знаю… - стушевался Звёздный Скиталец.
        - Вообще-то вежливые сапиенсы вначале здороваются, - нараспев протянула Ля-Ля.
        Глядя на бармена, я удержался от колкости.
        - Здравствуй, Ля-Ля.
        - А с ним?
        Ля-Ля указала ложечкой на субтильного Звёздного Скитальца.
        - А с ним я сегодня виделся.
        - Да? - удивилось голубое подобие малайского долгопята-привидения.
        Звёздный Скиталец смущённо кивнул.
        - Тогда и я здороваться не буду, - строптиво заявила Ля-Ля. - Мы с тобой тоже сегодня виделись.
        - Когда? - настала очередь удивляться мне.
        - Час назад. Когда вы с Василием пили, - указала она на столик, за которым Василий с фиолетовой амёбой продолжали упражняться в песенном искусстве.
        Имелось ли у амёбы горло, не знаю, но Василий своё надсадил изрядно и теперь хрипел, после каждого куплета прочищая горло порцией самогона. Уму непостижимо, сколько он мог выпить.
        Я представил, как Ля-Ля пыталась со мной поздороваться, когда я пребывал в бессознательном состоянии, и мне стало неловко. А затем представил, что Ля-Ля была не одна, и мне стало совсем нехорошо.
        - Лия с тобой была? - тихо поинтересовался я, потупив взгляд.
        - Была.
        - И что она сказала?
        - Ничего. Посмотрела на тебя, покачала головой и ушла.
        - Вот чёрт! - сорвался я и в сердцах стукнул кулаком по стойке бара.
        Бармен подошёл ближе, извлёк из-под стойки секач и принялся большим пальцем проверять, насколько хорошо заточено лезвие.
        - У нас не любят, когда местные начинают задираться, - хмуро сообщил он, не глядя на меня.
        - Так я вроде бы ничего… - обескураженно пробормотал я.
        - И я ничего, - кивнул бармен и указал секачом на столики. - Ты туда посмотри.
        Я послушно оглянулся.
        Троица минотавров развернулась на креслах и, набычившись, смотрела на меня налитыми кровью глазами. Периодически, со свистом, как из перегретых котлов, из их ноздрей и ушей вырывались струйки пара. Компания спрутов за двумя столиками перестала жестикулировать щупальцами, выкрасилась в единый грязно-серый цвет и теперь напоминала мрачную тучу, из которой зарницами надвигающейся грозы мигали большие белые глаза.
        - Жить-то ты будешь, - многозначительно изрёк бармен, - вопрос как?
        - Понял, - поспешно закивал я. - Извините, если что не так.
        - Извинение принимается, - оттаял бармен. - Живи, - он спрятал секач под стойку, и на его лицо вернулась в меру угодливая улыбка. - Чего изволите-с?
        Я неуверенно покрутил головой и всё же рискнул:
        - Если позволите, мне бы хотелось задать ещё один вопрос…
        Лицо бармена вновь помрачнело, но Ля-Ля его опередила:
        - Задавай.
        Я глубоко вздохнул, покосился на бармена и спросил:
        - Ты не подскажешь, где сейчас Лия?
        - Подскажу, - нараспев протянула Ля-Ля и хихикнула. - Она занята приготовлением к свадьбе.
        Внутри у меня всё ухнуло.
        - А…
        - А это будет уже второй вопрос, - жёстко оборвал бармен, насупленно глядя на меня.
        - Понял, - махнул я рукой. Мне стало всё равно, рубанёт ли он секачом меня по темечку или нет. Может, и к лучшему, если бы рубанул. - Ухожу…
        Я слез с табурета.
        - Правильно, - согласился бармен. - Топай.
        - Злые вы, пришельцы, - сказал я на прощанье словами птеродактиля Ксенофонта, но удовольствия при этом не получил. Пусто было на душе. И одиноко…
        Я отошёл от стойки бара и влился в разношёрстную толпу пришельцев, зачастую настолько диких форм, что ирреальность происходящего невольно ориентировала сознание на восприятие праздника как костюмированного карнавала. Разнообразные ракообразные, моллюски, млекопитающие, яйцекладущие, живородящие, двоякодышащие и прочие моноцефалы, бицефалы, полицефалы и даже безголовые перебрасывались репликами, выстраивались в очереди на аттракционы, совсем по-земному жевали жвачку, ели мороженое, шутили, смеялись, и во всей этой пёстрой многоликой толпе ощущалось приподнятое настроение большого праздника, объединяющего всех и вся в весёлой круговерти. Чужие здесь не только ходили, как гласила табличка на входе в Луна-парк, но и развлекались. Один я был неприкаянным и безрадостным. Чужим среди чужих.
        - Лечу! - победно донеслось откуда-то сверху. - Я ле-чу-у-у!..
        Я поднял голову и увидел парящего над Луна-парком на крылатом велосипеде старика Дитятькина. Пригнувшись к рулю, он с натугой давил на педали, с упорством первого воздухоплавателя преодолевая сопротивление воздуха. Обтянутые вощёной папиросной бумагой крылья трепетали, жиденькая борода Дитятькина развевалась за плечами, парусиновый пиджак и брюки с бельевыми прищепками на голенях надувались встречным ветром, но велосипед продвигался вперёд очень медленно. Летел Дитятькин невысоко, метрах в пятнадцати над головами толпы, однако внизу ветра не ощущалось, и, судя по одеждам пришельцев в подвесных гондолах колеса обозрения, ветра на пятидесятиметровой высоте тоже не было. Как будто старик летел в каком-то ином пространстве, а здесь присутствовало только его отражение. Чудеса инопланетной техники… Говорил мне что-то об этом Карла, но я так и не понял сути технологии.
        - Как бы не свалился… - услышал я знакомое басовитое ворчание. - Как бы не разбился…
        Протискиваясь сквозь толпу, по земле вслед за стариком Дитятькиным следовал пухлый мальчишка Кудесников. Глаз с парящего в вышине старика он не сводил.
        - Вы таки достали дрынобулу? - спросил я.
        Мальчишка досадливо отмахнулся и продолжил свой путь сквозь толпу, активно орудуя локтями и виляя толстым задом.
        Интригующая тайна дрынобулы пробудила во мне любопытство, я попытался следовать за мальчишкой, но вскоре застрял в толпе и потерял Кудесникова из виду. То ли локти у меня были не такие острые, то ли задом не умел вилять, но меня основательно зажало между усеянным крупными шипами панцирем дородного трёхметрового звероящера с непропорционально маленькой змеиной головкой и выкрашенной в нежно-розовый цвет металлической бочкой на гусеничном ходу, с торчащими на консолях динамиками и телекамерами. Панцирь и устрашающие шипы звероящера были тёплыми и мягкими, как подушка, зато нежно-розовая металлическая бочка оказалась холоднее льда, и её борта покрывала изморозь.
        - Прощу прошения… - басили динамики бочки, и внутри неё гулко булькало. - Прошу прощения…
        - Извините… Извините… - противным дискантом вторила бочке змеиная голова звероящера.
        Я терпел, молчал и аккуратно, чтобы не попасть под гусеницы бочки, передвигал по земле ноги, следуя за движением толпы. Левый бок начал леденеть, но правому боку пришлось ещё хуже. Звероящер обильно потел и вонял чесноком. Подозреваю, что без соединений мышьяка в поте звероящера не обошлось.
        Минут через пять толпа начала редеть, и я сумел выскользнуть из тисков вонючего звероящера и ледяной бочки на гусеничном ходу.
        Морщась от пропитавшего одежду чесночного запаха, я принялся растирать окоченевшую левую руку и не сразу увидел, что меня вынесло к аттракциону «Пещера Ужасов». Это был шатёр, добротно закамуфлированный под естественную скалу с круглой дырой входа, в которой клубился беспросветный мрак. Служитель зазывал посетителей в пещеру, но никто не отваживался. Освободив проход, пришельцы стояли слева и справа от пещеры и смотрели на вход, ожидая возвращения очередного любителя острых ощущений.
        Наконец он показался, и я с удивлением узнал шерстистого знакомца о трёх руках. Он шёл медленно, ходульной походкой, копна волос на теле стояла торчком, все три руки висели, будто парализованные, невидящие глаза были похожи на огромные нарисованные плошки. О беспредельности ужаса, который он познал в пещере, можно было только догадываться - от него не спасла и изрядная анестезия самогоном.
        Служитель придержал волосатика за руку, дал что-то понюхать раз, другой. Только после третьего вдоха волосатик вздрогнул, безумно завращал глазами, замахал руками. По копне вздыбившихся волос загуляли разряды статического электричества.
        - Кто ещё желает? - воззвал к толпе служитель. - Есть смельчаки?
        Толпа дрогнула и начала рассасываться.
        - Неужели нет желающих? Мы предлагаем самый качественный ужас во Вселенной, без всяких дураков! Ну, кто решится?
        Желающих насладиться «самым качественным ужасом во Вселенной» по-прежнему не находилось.
        - Я понимаю, что среди вас нет первопроходцев, исследователей и первооткрывателей, понимаю, что на праздник прибыли рядовые самаритяне из разных уголков различных галактик, но неужели вы ни разу не желали ощутить ледяное дыхание открытого космоса или испепеляющий жар тысячи солнц? - Служитель прошёлся взглядом по толпе и неожиданно ткнул пальцем в меня: - Вот вы, например?
        - Спасибо, но я недавно повидал весьма качественный ужас и больше не хочу, - сказал я.
        - Вы? - изумился служитель. Он внимательно посмотрел на меня и безапелляционно заявил: - Вы в пещеру не входили!
        - Не входил, - согласился я. - Я видел ужас в другом месте.
        - И что это за ужас? - саркастически искривил губы служитель. - Более качественного ужаса, чем у нас, вы не найдёте.
        - Один местный пёс показал мне свою пятую лапу, - сказал я и содрогнулся. Нет, я не вспомнил, какой из себя была пятая нога Барбоса, - одного воспоминания о воспоминании хватило, чтобы тело покрылась гусиной кожей.
        Служитель на мгновение растерялся.
        - О! - с уважением сказал он. - Это да. Это настоящий ужас. - Его тоже передёрнуло. - Снимаю шляпу перед вашим мужеством… Редко кто после этого остаётся в рассудке…
        Он снял цилиндр, поклонился, и я увидел на плешивой голове такие же рожки, как у Карлы. Плешь, кстати, была точно такой.
        Надев цилиндр, служитель потерял ко мне интерес, отвернулся и вновь обратился к толпе заученными словами.
        - Самый ужасный ужас кроется в этой пещере! - нараспев, подвывая, вещал он. - Есть смельчаки, готовые испытать его на себе?!
        Волосатик почти пришёл в себя и стоял, приглаживая тремя руками топорщившиеся на теле волосы.
        - А дай я! - неожиданно заявил он. - Ещё лазок!
        - Вам хватит! - заявил служитель. - Вы три раза побывали. Это перебор!
        - А я всё лавно хочу! Ещё лазок! - загорелся картавый пришелец.
        Служитель попытался удержать его за руку, но волосатик ловко вывернулся и стремглав бросился в пещеру. Толпа ахнула и подалась вперёд.
        Я посмотрел на зевак, на беспросветно чёрный зев «Пещеры Ужасов», пожал плечами и зашагал прочь, выбирая, где толпа пореже. Адаптироваться к виду пришельцев я адаптировался, но их развлечений не понимал. Скажи кто-нибудь неделей раньше, что при встрече с пришельцами я вместо налаживания контактов буду жрать с ними самогон да совокупляться блендишным способом, я бы рассмеялся. Здесь не дурдом, хуже дурдома. На какой основе с такими пришельцами контакт устанавливать? На основе математики, которая, как утверждает Поярков, является абсолютным языком для всех разумных Вселенной? Допустим, нарисую я графическое объяснение теоремы Пифагора и буду утверждать, что «Пифагоровы штаны на все стороны равны». А они будут хохотать до колики в животах и пальцами у висков крутить. Как штаны могут быть равны, когда нарисованные штанины разновеликие?!
        Вдоль трассы американских горок толпа была совсем редкой. Болиды с ужасающим грохотом проносились по рельсам, трассу раскачивало, и «рядовые самаритяне» старались держаться от американских горок подальше. Странно, в общем-то - как с качелей улететь с выкидоном в неизвестность, так, пожалуйста, будьте любезны, а тут…
        Я остановился у лотка, на котором были расставлены стаканчики с бесплатным, как и всё здесь, мороженым, хотел взять стаканчик, да так и застыл с протянутой рукой. А не напоминаю ли я тех самых пришельцев, которые при виде Пифагоровых штанов катаются по земле в пароксизме смеха? Быть может, я сейчас прохожу какой-то мудрёный тест на разумность и не могу понять, что за «штаны» мне демонстрируют?
        Кто-то затеребил за рукав, я обернулся и увидел оливково-коричневую гигантскую сколопендру. Половина длинного сегментарного тела вытянулась над землёй и пританцовывала на многочисленных губоножках, другая половина приняла вертикальное положение, так что приплюснутая голова с десятком маленьких чёрных глаз у основания мелко подрагивающих антенн была на уровне моей.
        - А позолоти ручку, милок, я тебе всю правду расскажу, - предложила сколопендра. - Что было, что есть, что будет, ничего не утаю.
        Губоножки вертикальной части сколопендры беспрестанно шевелились в воздухе, громадные ногочелюсти двигались не в такт словам. Как будто сколопендра хотела меня схватить и зажевать. Милое создание…
        Я тупо посмотрел на её губоножки, на ногочелюсти, заглянул в тёмные неподвижные глаза. По рельсам с грохотом промчался болид американских горок и привёл меня в чувство.
        - Тут всё бесплатно, - нашёлся я, надеясь, что сколопендра прекратит цыганить и уберётся восвояси. Не верил я в кровожадные наклонности пришельцев, однако вид сколопендры не внушал симпатии.
        - Тогда плюнь на руку, - неожиданно предложила сколопендра, протягивая ко мне сразу несколько губоножек с повёрнутыми вверх узкими то ли ладонями, то ли ступнями.
        Я подумал. Темнота глаз сколопендры была сродни темноте зева «Пещеры Ужасов», и от их пристального неподвижного взгляда тянуло холодом оружейного дула. Десятка оружейных дул.
        Пришлось плюнуть. Жалко, что ли, если пришелец столь убедительно настаивает?
        Плевок не долетел до протянутых губоножек пару сантиметров, завис в воздухе, сплющился, а затем с сухим характерным потрескиванием закристаллизовался в ледяную монету. Сколопендра приподняла ледышку повыше, из её глаз выпрыгнули тоненькие рубиновые лучики, быстро почёркали по ледышке, будто сканируя, и исчезли.
        - Да ты, милок, живородящее млекопитающее, - констатировала сколопендра, - вспомогательного пола в воспроизводстве двуполого примата. Аэробное голозойное гетеротрофное животное. Абориген туземной цивилизации на краю галактики Milky Way. Гм… Вроде бы сапиенс…
        - Вроде бы, - усмехнувшись, согласился я. - Уже и сам сомневаюсь.
        - А зовут тебя, милок, - не обратив внимания на моё замечание, продолжала сколопендра, - Сергей Владимирович Короп, и твои параметрические данные и психологический портрет занесены в реестр кандидатов в миракли окраины галактики Milky Way под оперативным псевдонимом «Чадо».
        - Кандидатом в миракли? - удивился я. - Миракль, это что - чудотворец? Чудотворец Чадо… Звучит!
        Я рассмеялся, но затем вспомнил апатичного миракля, с феерическим «выкидоном» стартовавшего в далёкий космос с карусели, и меня передёрнуло. Мираклем в виде желе быть не хотелось.
        - Быть или не быть, милок, тебе мираклем, это бо-ольшой вопрос, - покачала головой сколопендра.
        - Что ты тогда за предсказательница?
        - Только сапиенсы туземных цивилизаций полагают, что будущее зависит от должности, - не согласилась сколопендра. - Кем бы ты ни был по должности, по своей сути ты останешься тем, кто есть. Твоё будущее здесь, - ткнула она меня губоножкой в грудь, и у меня заболело сердце, будто в него ткнули ледяной иглой. То ли совпадение, то ли она проделала со мной то же самое, что и со слюной, но в щадящем режиме. Либо… О естественной причине, почему закололо в сердце, я не желал думать.
        Сколопендра закрутила головой, будто принюхиваясь, хотя ноздрей у неё не было.
        - Ты никак, милок, в нечистую силу веришь? - спросила она.
        - После встречи с тобой уже ни во что не верю, - поморщился я. - В особенности в разумных пришельцев.
        - Зачем тогда чесноком натёрся?
        - Не я натёрся, это меня звероящер в толпе обгадил.
        - Ах, вот в чём дело, милок… Отойдём-ка от лотка подальше, чтобы мороженое нейтрализатором не забрызгать.
        Сколопендра подхватила меня под локоть и провела метров десять вдоль трассы американских горок. Мимо с грохотом промчался болид, в котором растёкшийся по сиденью серо-зелёный пришелец с круглыми белыми глазами душераздирающе выл на одной ноте, будто нёсся навстречу чему-то такому, что хуже смерти. Вой мог означать и высшую степень восторга, но меня от такого восторга мороз продрал по коже.
        - Не обращай, милок, внимания, - сказала сколопендра, придержав меня за локоть. - Мало ли кто как выражает свои эмоции.
        Она глянула вверх и прищёлкнула губоножками как пальцами. К нам подплыл радужный воздушный пузырь, посмотрел на меня нарисованными глазами, сморщил нарисованный нос и лопнул, окропив тающим на одежде разноцветным конфетти. Запахло озоном, и чесночный запах пота звероящера исчез.
        «Универсальный одоратор», - сообразил я. Мало ли чем от какого пришельца воняет…
        - Так как, милок, - вновь на цыганский манер принялась обрабатывать меня сколопендра, - будущее хочешь знать али прошлое осознать?
        - Своё прошлое я и без тебя знаю.
        - Знание и осознание, милок, разные понятия.
        - Ой ли? - фыркнул я.
        - Было бы одно и то же, не было бы двух слов, - назидательно заметила сколопендра.
        - И что же мне в своём прошлом нужно осознать? - скептически поморщился я.
        - Кем ты был и кем стал, - сказала сколопендра. - А когда поймёшь, кем стал, тогда и будущее перед тобой откроется.
        - Светлое и лучезарное, - скептически продолжил я и передразнил: - А пока будет у тебя, милок, счастье, а будет и несчастье.
        Сколопендра неопределённо повела головой, взгляд тёмных глаз потускнел.
        - М-да… - разочарованно протянула она. - Ошибся Карла, не созрел ты ещё. Рано тебе претендовать в миракли.
        - Не очень-то и хотелось.
        - Темнота… - вздохнула сколопендра. - Не понимаешь, что теряешь.
        Я знал, что потерял, но признаваться в этом какой-то сколопендре не собирался. Я себе не отваживался признаться. Не имело это никакого отношения к мираклям и Дню Пришельца.
        Сколопендра начала пятиться, опускаясь на все ноги.
        - Дам тебе совет, Сергей Владимирович Короп, - сказала она, отбросив фривольное «милок». - Прокатись на американских горках, авось обрящешь, что потерял…
        Сколопендра развернулась и настолько стремительно юркнула в толпу, что мгновенно скрылась между ногами пришельцев. Да, будь у меня тысяча ног, тоже бы бегал, как… Гм… Если бы в ногах не запутался.
        За спиной с грохотом пронёсся очередной болид американских горок, я обернулся и проводил его взглядом. Скорость была сумасшедшей, рельсы ходили ходуном, арочные мачты, к которым крепилось полотно подвесной дороги, сотрясались крупной дрожью. Не напрасно пришельцы старались держаться подальше от американских горок. Если болид сорвётся с рельс, то не желе из пассажира будет, а первоклассный фарш. В честь чего мне кататься на таких горках? Что ещё за блажь? Чтобы обрести то, что…
        В сердце снова кольнуло, и я потерянно оглянулся, ища глазами сколопендру, которой давно след простыл. Что она имела в виду?! Не верил я в предсказания гадалок, пусть и в виде гигантских инопланетных сколопендр, - прослушал в своё время спецкурс «Принципы психологической обработки клиента гадалками, предсказателями, медиумами и астрологами». Желающий быть обманутым да будет обманут. Знал я, как напускается туман на витиеватые предсказания, когда «казённый дом» может оказаться как тюрьмой, так и Дворцом бракосочетания, знал, как ненавязчивыми завуалированными вопросами по мимике клиента определяется, женат он или нет, имеются ли у него дети, какого пола, возраста… Мечтает ли клиент о неземной любви или о продвижении по службе… Знал я всё это. Хорошо знал. Очень хорошо знал.
        Но сердцу не прикажешь…
        Глава одиннадцатая
        Что-то с американскими горками было не так. На первый взгляд они ничем не отличались от аналогичного аттракциона любого земного Луна-парка, и всё же в них было что-то необычное. Карусель, с которой совершил «выкидон» в неизвестность апатичный миракль, также по виду ничем не отличалась от обычной земной карусели, поэтому я был уверен, что ни один из аттракционов не обходится без этакой «изюминки».
        Болиды с грохотом проносились по рельсам, ныряли с горок, закладывали крутые виражи, пришельцы в болидах орали инопланетным благим матом то ли от ужаса, то ли от восторга, я наблюдал за ними и никак не мог понять, в чём заключается «изюминка» для пришельцев и подвох для меня. Зато когда перевёл взгляд на медленно вращающееся колесо обозрения, то почти сразу разгадал его секрет. По мере того как гондолы поднимались всё выше, пришельцы то в одной, то в другой гондоле взрывались восторженными криками и начинали показывать вниз разнообразными конечностями: руками, псевдоподиями, крыльями, щупальцами, ластами. Затем на некоторое время затихали, но стоило гондоле подняться метра на два выше, как всё повторялось, будто внизу каждый раз открывалась всё новая и новая панорама. Очередной выверт технологии отражений…
        Я снова посмотрел на американские горки и наконец-то заметил «изюминку». Каплеобразные болиды были разного цвета, однако из-за бешеной скорости, вибрации, дикого грохота и воя их раскраска нивелировалась до такой степени, что цвет привлекал внимание в самую последнюю очередь. Именно цвет болидов и выдал секрет американских горок. Проходя на огромной скорости под арками крепёжных мачт, болид менял цвет, а когда я внимательно вгляделся, то понял, что на самом деле меняется не цвет, а сами болиды вместе с пассажирами. Как будто в арке крепёжных мачт стояла невидимая мембрана, в которую с одной стороны входил один болид с пассажиром, а с другой стороны, синхронно с первым болидом, выходил новый с иным пассажиром. Куда же пришельцев забрасывает, и откуда они потом выныривают?
        Наблюдение и анализ - основа любого научного исследования, и уфология в этом не исключение. Поэтому я попытался вначале собрать как можно больше статистических данных на основе наблюдения, чтобы потом сделать первичный анализ.
        Я выбрал жёлто-зелёный болид и принялся за ним наблюдать с самого старта. Исчезнув после разгона в первой арке, он появился из неё же после того, как оттуда с интервалом в три минуты выскочило четыре других болида. Из второй арки он появился после восьми болидов, из третьей - после пяти болидов, из четвёртой - после шести. Вторым болидом, за которым я пронаблюдал, был серебристо-стальной. Исчезнув в первой арке, он появился из неё после трёх болидов, из второй - после девяти, из третьей - после двух, из четвёртой - после пяти. Я пронаблюдал ещё за несколькими болидами все двенадцать арок и понял, что математической логике их исчезновение-появление не поддавалось. В этом Луна-парке вообще ничто не поддавалось никакой логике - ни аттракционы, ни поведение пришельцев… ни моё собственное поведение. Вокруг бурлила толпа пришельцев из многих галактик, а я спокойно, не обращая на них внимания, пытался вывести алгоритм исчезновения-появления болидов американских горок сквозь телепортационную мембрану. Дурдом полный. Или полная адаптация к дурдому?
        Всё же кое-что я выяснил. Во-первых, болиды появлялись из тех же мембран, в которых исчезали, то есть геометрия земного пространства не искажалась. Не бог весть что, но и на том спасибо. Во-вторых, рано или поздно, но болиды приходили к финишу, и из них выбирались пришельцы. Кто вёл себя весело и жизнерадостно, кто - спокойно и уравновешенно, а кое-кого служителям приходилось вынимать, и эти имели такой вид, будто не катались на американских горках, а посетили «Пещеру Ужасов». Но все были целыми и невредимыми.
        И почему сколопендра посоветовала прокатиться на американских горках, а не на колесе обозрения? Там вроде бы попроще… Я с тоской посмотрел на колесо обозрения и побрёл занимать очередь на американские горки. Не знаю, получится ли обрести то, что потерял, но пренебрегать призрачным шансом не стоило. А вдруг?
        - Один желаете прокатиться или с кем-нибудь вдвоём? - поинтересовался служитель, когда подошла моя очередь.
        - Один.
        - Приложите палец по центру, - протянул мне служитель черный пластиковый квадрат, похожий на дискету.
        - Какой? - смешался я.
        - Любой.
        Я ткнул указательным пальцем в дискету.
        Служитель посмотрел на неё и затараторил:
        - Млекопитающее органического состава, аэродышащее кислородно-азотной смесью. Допустимые температурные пределы в течение получаса: от минус пятнадцати до плюс тридцати пяти градусов по местной шкале. Допустимые нагрузки: от невесомости до кратковременных трёхкратных от обычной силы тяжести планеты обитания. Рекомендуется максимальная защита от радиационного излучения. Местный ритуал проводов… Так, это уже для меня. Я правильно зачитал резюме, ничего не перепутал? Бывают, знаете те ли, сбои…
        - Человек и бoльшие нагрузки выдерживает, - буркнул я, пытаясь представить ритуал проводов. Под фанфары, что ли? Экспресс-анализ жизнедеятельности моего организма меня нисколько не удивил - буквально перед этим сколопендра проделала нечто подобное.
        - В нашем аттракционе не предусмотрены экстремальные нагрузки на пределе выживания, - снисходительно пояснил служитель. - Так вы согласны с предложенными критериями вашей жизнедеятельности? Если нет, буду вынужден отстранить вас от поездки.
        То, что на американских горках придётся испытывать невесомость и перегрузки, меня не удивило, а вот то, что будет бросать и в жар, и в холод, оказалось новостью. Да ещё защита от радиации… Я поёжился, но кивнул. Не я первый, не я последний. Пришельцы, рискнувшие прокатиться по американским горкам, так или иначе возвращались. Пусть кое-кто помятым, но все живыми.
        - Да или нет?
        - Согласен.
        - Тогда прошу.
        Служитель подвёл меня к двуместному болиду, усадил в кресло, застегнул на груди ремни безопасности и вставил дискету в щель на передней панели болида. Красный огонёк на панели погас и замигал зелёным светом.
        - Удачной поездки, - пожелал служитель, и болид начал медленно подниматься на стартовую горку.
        - Спасибо, - поблагодарил я.
        - Храни вас Господь, - неожиданно сказал служитель, снял цилиндр и склонил плешивую голову с уже знакомыми мне рожками-антеннами.
        Меня покоробило. Вот так проводы под фанфары!
        - Э… - заёрзал я на сиденье, пытаясь расстегнуть ремни безопасности. - А вы в ритуале ничего не перепутали?
        - Никак нет. Согласно инструкции.
        Служитель перекрестил меня свободной рукой. Другой рукой он прижимал цилиндр тульей к сердцу.
        - Тогда не надо! - задёргался я на сиденье. Защёлки на ремнях безопасности оказались с секретом и не хотели расщёлкиваться.
        Из динамика на панели грянул похоронный марш, болид на мгновенье застыл на вершине стартовой горки, а затем начал разгон, скользя вниз по рельсам с ускорением свободно падающего тела. С кристальной ясностью стали понятны «возвышенные» чувства серо-зелёного пришельца, вывшего из болида на одной душераздирающей ноте, и я дико заорал.
        Арка первой крепёжной мачты приблизилась со скоростью курьерского поезда, болид нырнул в неё… и наступила кромешная тьма и глухая тишина. Не было видно ни зги, не слышно ни стука колёс, ни моего вопля. Ни похоронного марша. А потом я понял, что, кроме тьмы и тишины, здесь была полная неподвижность, будто я со всего маху влетел в чёрную вязкую смолу и мгновенно закаменел в ней, как букашка в янтаре. Я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не дышал, и только сознание продолжало функционировать.
        Как-то сразу нахлынула полная успокоенность, и появилась отстранённая мысль, что это всё. Вот такая она, смерть…
        - Почему он так дико орал? - спросил из темноты голос Карлы.
        - Я заменила мелодию «Прощание славянки» на похоронный марш, - едко ответил голос Лии.
        - Зачем?
        - Чтобы яснее проявились его эмоциональные критерии.
        - Садистка! А ещё вроде бы с ним…
        - Не твоё дело! - оборвала Лия. - А если его кандидатуру не утвердят?
        - Тогда ты никогда с ним больше не увидишься, - сказал Карла. - Но и в этом случае не стоило так жестоко шутить.
        - Если утвердят, за год адаптационного периода много воды утечёт, - не согласилась Лия.
        - Да, бабник он ещё тот… - понимающе вздохнул Карла и тут же круто переменил тему: - Не нравится мне, как он себя ведёт. Будто всю жизнь с пришельцами якшался и другая жизнь ему неизвестна. А ещё уфолог… У настоящего уфолога руки бы тряслись при виде пришельцев.
        - А кто приказал его бздыней накормить? - фыркнула Лия. - Чтоб бедненького уфолога кондрашка не хватила?
        - Н-да, перекормила его Кузьминична… - сказал Карла. - Придётся теперь при обсчётах корректирующую поправку вводить…
        «Лия! Ли-ия!!!» - заорало всё моё естество, но из горла не вырвалось ни звука.
        И всё же меня услышали.
        - Ты что, включил обратную связь? - возмутилась Лия. - Зачем?
        - Я не такой садист, как ты, - сказал Карла. - Пусть слышит. Может быть, что-то пойм…
        Голос пресёкся на полуслове, будто отключили звук.
        «Лия! Лиечка!!!» - продолжал беззвучно взывать я, но тишина была мёртвой. Затем появилось неприятное ощущение, словно в голове активно забегали насекомые, щекоча лапками извилины мозга, и я умолк. Зачем они копаются в моей голове, что им надо?!
        Темнота и тишина оборвались так же внезапно, как и наступили. В лицо ударил тугой ледяной ветер, пахнущий горячей серой, и я увидел, что по-прежнему мчусь в болиде по рельсам, но аттракцион находится не на пустыре в деревне Бубякино, а у чёрта на куличках почти в прямом смысле слова. Если бы не подслушанный в темноте разговор, то после проводов под похоронный марш определённо бы решил, что попал в геенну огненную. Хоть и неверующий.
        Рельсы вытянулись в прямую бесконечную магистраль, повисшую в воздухе между чёрным студёным небом и пышущей жаром землёй, испещрённой тектоническими разломами с кипящей магмой. Багровый свет магмы заливал окрестности, отражался в низких холодных облаках; жар магмы нагревал болид снизу, а сверху его остужал ледяной ветер. Нечто подобное, наверное, можно наблюдать на Европе, спутнике Юпитера. Видел я снимки американского зонда: диск планеты, затянутый кучевой облачностью азотной атмосферы, сквозь которую обширными багровыми пятнами просвечиваются области активной вулканической деятельности. После публикации снимков появилась гипотеза, что в этих областях на поверхности Европы возможна зачаточная жизнь.
        Я попытался разглядеть на тёмных участках поверхности эту самую зачаточную жизнь и увидел какие-то колеблющиеся тени. Но определить в сумеречно-багровом свете, жизнь ли это, или сернистые испарения, так и не смог. От серы першило в горле, слезились глаза. Жар снизу и холод сверху вызывали ощущение, что я нахожусь в микроволновой печи в виде торта с мороженым - тесто печётся, а мороженое не тает. Когда служитель приводил предельные температуры среды, краткосрочно допустимой для нормальной жизнедеятельности человеческого организма, я никак не думал, что эти пределы будут проявляться одновременно. Блин, да когда же это кончится?!
        И тут я увидел конец казавшейся бесконечной магистрали, и не было в конце пути ни арки крепёжной мачты, ни тёмного, как вход в «Пещеру Ужасов», пятна телепортационной мембраны. Рельсы обрывались, и всё.
        Болид на полном ходу пронёсся к месту обрыва, я напрягся, готовясь к падению в бездну… но вместо этого вновь оказался впечатанным в темноту, тишину и неподвижность. Никаких голосов в этот раз не было слышно, однако в голове снова возобновилось странное щекотание, только теперь казалось, что в черепной коробке сидит паук и плетёт сеть из моих нейронов, завязывая узелки по своему усмотрению.
        Я постарался абстрагироваться от навязчивой картины и осмыслить происходящее. И почему мне вдруг представилось, что в том месте, где рельсы обрывались над клокочущими магмой тектоническими разломами, должно быть тёмное пятно телепортационной мембраны? В арках крепёжных мачт аттракциона никаких тёмных пятен не было…
        Мир взорвался красками Луна-парка в Бубякине, шумом и гамом празднования Дня Пришельца, и я перевёл дух. Я снова был на Земле и, кажется, начинал понимать суть аттракциона. Двенадцать арок, двенадцать путешествий по галактическим мирам с приемлемыми для человека условиями. Ознакомительный период… Стали понятны и непонятные ранее интервалы между исчезновением-появлением болидов. У каждого пассажира индивидуальная программа галактического вояжа, а в мирах, куда они попадают, разная длина магистрали, разное время пребывания.
        С диким грохотом натуральных американских горок болид пронёсся по рельсам, заложил крутой вираж и канул в арку второй крепёжной мачты.
        В этот раз к темноте, тишине и неподвижности я отнёсся спокойно и уже не обращал внимания, что там шебаршит в моей голове. Другое удивляло: откуда у меня появилось столь чёткое понимание сути аттракциона? И потом - что значит «ознакомительный период»? Это явно не мои мысли, не мои слова!
        В глаза ударил дневной свет, и болид вынес меня на холмистую местность, беспорядочно заваленную синими гладкими брёвнами, будто тут занимались крупномасштабной заготовкой древесины, но внезапно налетел ураган и расшвырял штабеля. То здесь, то там в небо вздымались отвесные замшелые утёсы, их вершины терялись в чёрных облаках, сквозь которые кое-где проглядывало яркое фиолетовое небо. Вояж продолжался. Продолжались и обещанные Карлой «незабываемые впечатления». Или «незабываемые впечатления» мне кто-то другой обещал, а Карла гарантировал напряжённый день? Настолько напряжённый, что в голове всё смешалось.
        Если в предыдущем мире трасса была прямой, как стрела, то здесь рельсы петляли между нагромождением брёвен, болид закладывал крутые виражи, падал в низины, как на настоящих американских горках, с разгону взбирался на склоны холмов, чтобы вновь с головокружительной скоростью устремиться вперёд. На крутых виражах перегрузки были значительными, но при подъёмах на холмы они практически не ощущались, и я заподозрил, что сила тяжести здесь значительно меньше, чем на Земле. Что и подтвердилось, когда я увидел падающее с утёса бревно. Оно летело медленно, почти планируя, а когда достигло земли, не подпрыгнуло на других брёвнах, а замерло, будто приклеившись. А когда я увидел второе «планирующее» с высоты бревно, то понял, что это такое. Это была хвоя, гигантская синяя хвоя, замшелые утёсы были стволами циклопических сосен, а чёрные облака - кронами. Фиолетовый же цвет неба среди дня объяснялся тонким слоем атмосферы… Какого роста здесь тогда животные, если деревья такие?!
        Прямо по курсу возвышался громадный холм из брёвен-хвоинок, и на его склонах кто-то активно копошился. Заготовители древесины, что ли? Сейчас взберёмся на холм, и тогда можно будет рассмотреть поподробнее…
        Однако трасса неожиданно свернула вправо, огибая холм. И всё же я увидел, кем были эти самые «заготовители древесины». Вдоль трассы двигались две параллельные шеренги громадных, размерами с мой болид, муравьёв. Муравьи в шеренге, направлявшейся к холму-муравейнику, тащили на себе брёвна-хвоинки, муравьи в шеренге, двигавшейся в противоположную сторону, шли налегке. В отличие от земных муравьёв, передвигались они медленно, степенно, что при их росте и малой силе тяжести было неудивительно, но громадные жвала не внушали доверия. Оставалось надеяться, что болид имеет соответствующую защиту от нападения любых инопланетных тварей, иначе бы пришельцы, стартовавшие на аттракционе в Бубякине, приходили бы к финишу через одного. Интересно, если здесь есть люди, то какого они тогда роста при таких циклопических деревьях и гигантских муравьях?
        Обогнув холм-муравейник и оставив его за спиной, болид заложил очередной вираж и вдруг начал резко тормозить. Из-под колёс посыпались искры, а когда поворот закончился и болид выехал на прямой участок, я увидел, какие здесь люди.
        На шпалах стоял пожилой человек обыкновенного роста в замызганных ватных штанах, такой же телогрейке и видавшей виды шапке-ушанке с оторванным ухом. Ногу в валенке он поставил на рельс, в одной руке держал большую плетёную корзину, а свободной рукой махал, словно пытался остановить попутку.
        Отчаянно тормозя, болид замер от него в паре метров.
        - Наконец-то есть свободное место. А то всё по два да по два ездиют… - удовлетворённо пробурчал мужик, и я с изумлением узнал Хробака. А он каким образом тут оказался?!
        - Ба, да это никак Сергий свет Владимирович! - признал и он меня.
        - Здрасте… - скованно выдавил я.
        - Здоров и ты будь, Сергий свет Владимирович! - кивнул Хробак. - Будь добр, мил человек, вынь дискету.
        Я посмотрел на щель дисковода, на зелёный огонёк.
        - Каким образом?
        - Тама из-под низу есть кнопочка.
        Я пошарил рукой под панелью, нащупал кнопку и нажал. Дискета выпрыгнула на ладонь, на панели загорелся красный огонёк.
        - Вынул, - показал я дискету.
        - Эт хорошо, - кивнул Хробак. - А то ногу бы с рельса убрал, и ты бы без меня поехал.
        Он подошёл к болиду, перебрался через борт, сел в свободное кресло, пристегнул ремни безопасности и поставил на колени корзину. Корзина была доверху заполнена мухоморами. Обычными, не гигантскими.
        - Здесь собирали? - поинтересовался я.
        - Гы-гы! - хохотнул Хробак. - Здесь такие мухоморы, что за неделю на твоей машине не объедешь. Из дому везу. Гостинец.
        Я придирчиво окинул взглядом его одежду, ожидая, что от Хробака будет вонять, как от бомжа. Ничего подобного - старая заношенная одежда ничем не пахла. И на том спасибо.
        - А что так по-зимнему одеты? Здесь вроде бы тепло… Или ночи холодные?
        - Гы-гы! - снова оскалился Хробак. - Доедем до места, поймёшь, почему так одет. Дай дискету.
        Он основательно обслюнявил большой палец, приложил его к центру пластикового квадрата и поелозил.
        - Теперь до места точно доберусь, - сказал он и вставил дискету в дисковод. - Поехали!
        Болид тронулся с места и начал набирать скорость.
        - Как вы сюда попали? - запоздало крикнул я против встречного потока воздуха.
        Хробак то ли не расслышал, то ли не захотел кричать и досадливо отмахнулся.
        Болид спустился с холма, взлетел на следующий и канул в кромешную темноту и неподвижность. Но отнюдь не тишину.
        - Ты что себе позволяешь?! - гаркнул голос Карлы.
        - Как - что? - невозмутимо ответил голос Хробака. - Еду в гости.
        - Другого болида остановить не мог? Из тысячи выбрал именно этот, который… - Карла запнулся. - Кандидат нас слышит?
        - Конечно, - ответил голос Лии. - У нас нет индивидуальной связи, только общая.
        «Кандидат - это обо мне», - подумал я, но вмешиваться в разговор не стал. Не знаю, откуда, но я знал, как здесь надо думать «про себя», а как - «вслух», не открывая рта, который при всём моём желании не открывался.
        - Может, где-то и тысячи ездют, - сварливо возразил Хробак, - но по этой трассе это всего четвёртый. А в первых трёх по двое сидело…
        - А мне какое дело! - взорвался Карла. - Правил не знаешь? Пропустить надо было!
        - Ага! Может, по этой трассе больше никто не проедет, - не согласился Хробак. - Мне что, год здесь куковать? Раз в год предоставляется возможность съездить к другу в гости, так и тут начинают выговаривать… Уйду я от вас…
        - Ты мне ксенофонтовские шуточки брось! - отрезал Карла. - Уйдёт он… Никуда ты не денешься.
        - А раз не денусь, тогда не мешай до места добираться, - резонно заметил Хробак.
        - Ты хоть понимаешь, что безвозвратно поломал запрограммированный маршрут? - продолжал выговаривать Карла. - Куда его теперь вынесет, и что за данные мы снимем по психоконтролю?
        - Знамо дело, понимаю, - согласился Хробак. - Как не понимать… Авось не лаптем щи хлебаем, не чаи с Дормидонтом гоняем… Слышь, Карла, пропустил бы ты меня, а? - В голосе Хробака прорезались просительные нотки. - В Бубякине уже вечер, скоро аттракцион закроют, как тогда возвращаться? А я ещё с другом пообщаться хотел…
        - Да пропусти ты его, - вмешался усталый голос Лии. - Всё равно ничего уже изменить нельзя.
        - Не лезь не в своё дело, защитница! Из-за этого крюка кандидат теперь четыре створа пропустит. Что мы за данные снимем, что за миракль получится? Ещё один «…не лаптем щи хлебаем»?
        - А получится ли вообще? - спросила Лия.
        - Гм… - Карла помолчал. - Может, ты и права. Ладно, пусть едут…
        В глаза ударил яркий свет, в лицо - морозный ветер пополам со снежной пылью. Болид мчался по заснеженной равнине, на которой редкой россыпью лежали странные белые глыбы высотой с трёхэтажный дом. Они были похожи друг на друга, как близнецы, и чем-то напоминали гигантские заготовки для снежной бабы. Просто из одного мира гигантомании да в другой… Страшно было представить, кто бы мог лепить таких снежных баб. Но страшно не было - с безоблачного неба ярко светило солнце, морозный воздух бодрил, а болид весело нёсся по прямой, как птица-тройка - по российскому зимнему полю под Новый год. Эх, ещё бы попутчик был другой…
        Я покосился на Хробака и представил на его месте Лию. В полушубке, пуховом платке, раскрасневшуюся от мороза, смеющуюся… М-да… Что потерял, того не обрести.
        Странно, а почему мы перенеслись из одного мира сразу в другой, минуя аттракцион в Бубякине? Ах да, маршрут изменился…
        - Вот я и приехал! - прокричал Хробак, прикрывая лицо от ледяного ветра единственным ухом шапки-ушанки. - Теперь понял, зачем мне телогрейка?
        Он нажал на кнопку под панелью, и ему в руку выпрыгнула дискета. Болид начал замедлять ход и остановился напротив одной из белых глыб.
        - Привет, друг! - крикнул Хробак.
        Снежная глыба зашевелилась, приподнялась над землёй и открыла большие, как окна, льдисто-голубые глаза.
        - Привет, друг! - рокочущим эхом прокатилось над снежной равниной.
        - Кто это? - изумлённо спросил я, пытаясь разглядеть у глыбы какие-либо конечности. Конечностей у снежной глыбы не было, она просто приподнялась одним краем над снежной равниной, будто невидимый гигант сдвинул глыбу с места, собираясь прокатить её, но затем передумал.
        - Как кто? Мой друг, - Хробак расстегнул ремни безопасности и выбрался из болида, прихватив с собой корзину. - Наш человек, хоть и снежный.
        Достали они с Василием меня «нашими человеками». Если к пришельцам в Бубякине ещё можно было в переносном смысле применять слово «человек», то к снежной глыбе это никак не подходило. Разве что человечище. Снежный такой человечище.
        - Ты мухоморов привёз? - пророкотал снежный человечище.
        - А как же! - Хробак поднял над головой корзину и потряс. - Как же без мухоморов? Али я не понимаю?
        - Люблю мухоморы… - мечтательно отозвался снежный человечище. - Год не едал…
        Ещё один любитель мухоморов на мою голову. У них что, других развлечений здесь нет, как галлюциногены жрать?
        - Спасибо, что подвёз, - сказал мне Хробак. - Пока.
        И зашагал к снежной глыбе.
        Я растерялся.
        - Эй, Хробак! - позвал я.
        - Что? - обернулся он.
        - А как же я?
        - К нам хочешь присоединиться? Давай вылезай!
        - Нет, как я дальше поеду?
        - Извини, - Хробак поставил корзину на снег и вернулся к болиду, - совсем забыл.
        Он достал из кармана дискету, подышал на неё и тщательно протёр рукавом телогрейки.
        - Послюнявь большой палец, - предложил он.
        Я послюнявил.
        - Теперь хорошо потри им по центру дискеты… Видел, как я делал?
        Я поелозил пальцем по дискете.
        - Теперь с пути не собьёшься, - удовлетворённо заверил Хробак и опустил дискету в дисковод.
        «Если опять кто-нибудь в попутчики не напросится», - подумал я.
        - Скоро ты там? - пророкотало над равниной. - Чего возишься?
        - Уже иду! - отозвался Хробак.
        На передней панели загорелся зелёный огонёк, и болид тронулся с места.
        - Счастливо! - крикнул мне в спину Хробак.
        - И вам того же, - не оборачиваясь, кивнул я. Не знаю, услышал Хробак или не услышал, но меня нисколько не волновало, что у него там за «счастье» со снежным человечищем да под мухоморы.
        Болид набрал скорость, и я понёсся по заснеженной бескрайней равнине, по которой, как только теперь заметил, степенно перемещались белые глыбы. Паслись они здесь, что ли? Тогда чем питались? Неужели снегом? Или просто неприкаянно бродили? Этакое брожение снежных человечищ…
        Люблю каламбуры, но сейчас словотворчество не доставило удовольствия, так как я начал потихоньку замерзать. Мороз только поначалу бодрит, а затем… Лёгкая осенняя куртка не лучшая одежда по зимней погоде да при ледяном ветре в лицо, а лента стальной магистрали всё тянулась и тянулась, и не было ей конца. Что там говорил служитель об экстремальных условиях выживания? Не похоже на допустимые значения жизнедеятельности… Как и на ознакомительный период. Бескрайняя равнина с бродящими по ней снежными человечищами тянулась и тянулась, и ничего вокруг не менялось. Для ознакомления с этим миром при таком морозе хватило бы и пары минут, чтобы сохранить приподнятое воспоминание о птице-тройке, мчащейся по заснеженному полю, а так… «Птица-тройка» превратилась в ледяную камеру пыток.
        Промёрзший до костей, я похолодел ещё больше. Маршрут-то изменился, и неизвестно, сколько времени здесь придётся пробыть! Для полного счастья не хватало, чтобы в следующий раз меня забросило в мир, не пригодный для нормальной жизнедеятельности «млекопитающего органического состава, аэродышащего кислородно-азотной смесью».
        Превратиться в сосульку я всё-таки не успел. Но когда очутился в межпространственной темноте и неподвижности, не осталось ни одной мысли, кроме элементарного желания согреться. Чисто животного желания. Не интересовало меня, кто снова копается в моей голове и что он там настраивает - всеми фибрами души я ждал, когда болид снова окажется на рельсах аттракциона в Бубякине, где я смогу наконец растереть озябшие руки и размять ладонями заиндевевшее лицо.
        Но выбросило меня не в Бубякино. Из-за своеволия Хробака маршрут изменился, и то ли по этой причине, то ли Карла уловил моё жгучее желание и помог, но я очутился в очередном мире.
        Здесь было не просто тепло, а парко, как в бане. Будто по заказу. Воздух был насыщен терпкими испарениями доисторического леса, какофонией стрекота и писка, доносившейся из чащи гигантских хвощей и папоротников. Прямая, как просека, рельсовая колея по плавной дуге спускалась вниз, а затем так же плавно взбиралась вверх, создавая ложную перспективу, будто доисторический лес расположен внутри сферы. А может, так оно и было на самом деле - что мы знаем о Вселенной, где человек бывал, кроме Луны? То-то и оно…
        Я растёр окоченевшие руки, вытер с лица растаявшую изморозь, вдохнул полной грудью и почувствовал, что начинаю согреваться и приходить в себя.
        Лес жил своей жизнью: из его глубины квакало, чавкало, шуршало, стрекотало, утробно ухало, изредка где-то далеко кто-то трубно, как пароход, гудел. В просеке над рельсами висела лёгкая дымка тумана, с огромных листьев папоротников, склонившихся над дорогой, срывались тёплые капли конденсата. Ветра не было, и болид, словно сжалившись надо мной, катил по рельсам медленно, так что встречного потока воздуха практически не ощущалось.
        Разомлевший от тепла и зачарованный дикой природой позднего палеозоя, я не сразу обратил внимание на одну странность. Болид медленно катил под гору, мимо проплывали похожие на гигантские свечи сигиллярии, тонкие, с разлапистыми кронами, лепидодендроны, кусты птеридосперма с огромными, как перистые опахала, листьями, однако низина нисколько не приближалась, и создавалось впечатление, что она постоянно смещается, оставаясь от меня на одном и том же расстоянии. Словно и лес, и магистраль находились на внутренней стороне вращающейся гигантской сферы, и болид скользил по рельсам, как белка в колесе. Странно, в общем-то, если бы это была атмосферная рефракция, то болид при движении должен всё время как бы находиться в низине, а дорога изгибаться вверх как впереди, так и позади.
        Именно оттуда, из низины, донёсся оглушительный рёв, стволы древовидных папоротников слева от магистрали задрожали, громадная сигиллярия с треском обрушились на рельсы, а затем из леса, круша в кашу перенасыщенные влагой кусты птеридосперма, выполз… трактор на гусеничном ходу.
        Я обомлел. Трактор был старый, ржавый, с остатками жёлтой краски на помятом корпусе, без фар и кожуха на моторе. Он чихал, кашлял, ревел, чадил чёрным дымом, но шёл вперёд. В кабине в обнимку сидели Василий-тракторист и фиолетовый пришелец-амёба и во всю ивановскую горланили песню. И куда только русского мужика не заведёт по пьяни кривая дорожка…
        Перевалив через магистраль, трактор разворотил рельсы и углубился в лес. Болид начал тормозить и остановился метрах в десяти от изувеченного полотна.
        - Василий! - понимая безнадёжность ситуации, заорал я вслед трактору. - Ты что наделал?!
        Никто меня не услышал то ли из-за рёва трактора, то ли Василию с пришельцем-амёбой окончательно было всё фиолетово. Зато я расслышал слова песни:
        Там, где пехота хрен пройдёт,
        Где бронепоезд хрен промчится,
        Василий трактор проведёт,
        И хрен с ним что-нибудь случится!
        Орали они, мягко говоря, чрезвычайно немузыкально, как мартовские коты. Василию удавалось перекричать рёв трактора, но визгливый голос пришельца-амёбы различался только в слове «хрен», будто он был подпевалой.
        Я с тоской посмотрел на искорёженные рельсы. Моему «бронепоезду» действительно здесь не промчаться. Знал я силу слова Василия: как сказал, так и будет. И хрен что поделаешь…
        И всё же что-то надо было делать, но что? Для начала следовало вылезти из болида, и я попытался расстегнуть ремни безопасности, но опять ничего не получилось. Как с ними Хробак управлялся?
        - И не пытайся, - грустно прокаркал откуда-то сверху птеродактиль Ксенофонт. - Ремни безопасности может расстегнуть только служитель. Застёжка настроена на папиллярный узор его пальцев.
        Я задрал голову и метрах в десяти над собой увидел на ветке лепидодендрона птеродактиля Ксенофонта. Он сидел нахохлившись, и вид у него был такой унылый, будто кто-то за его хамство подбил-таки ему крыло. Либо его гордость, кривые зубы, посчитал. Булыжником.
        - И что же мне теперь делать? - растерянно спросил я.
        - Сидеть и ждать, - вздохнул птеродактиль Ксенофонт.
        - Чего ждать? Пока тираннозавр придёт?
        - Типун тебе на язык, - апатично огрызнулся он. - Пока ремонтники придут.
        - А они придут? - воспрянул я духом.
        - Придут, куда денутся.
        - Скоро?
        - Скоро, - снова вздохнул птеродактиль Ксенофонт. - Сегодня.
        Сегодня - понятие растяжимое, но я не стал уточнять, когда именно, слишком хорошо знал зловредный характер птеродактиля. Мы помолчали. Рёв трактора удалялся, и песни уже не было слышно. Голоса, наверное, сорвали и теперь полоскали горло самогоном. Быть такого не могло, чтобы Василий не прихватил с собой бутыль.
        - А ты каким образом здесь оказался? - наконец поинтересовался я.
        - Ушёл я от них, - скорбно сообщил птеродактиль Ксенофонт. - Обидели меня…
        - Тебя обидишь, - не поверил я. - Ты сам кого хочешь обидишь.
        Он скосил на меня глаз, отвернулся, потоптался на ветке и неожиданно процитировал заунывным пятистопным ямбом:
        - «Волчица подлая, тебя я презираю, к Птибурдукову ты уходишь от меня…»
        Я рассвирепел, поискал глазами, чем бы швырнуть в гадкое палеонтологическое ископаемое, но под рукой ничего не оказалось, а перегнуться через борт, чтобы достать булыжник с насыпи, не позволяли ремни безопасности.
        - Пшёл вон, падаль доисторическая! - в бессильной злости гаркнул я.
        - Ты чего обзываешься? - обиделся птеродактиль Ксенофонт. - Это не о тебе, это я по своей судьбе кручинюсь.
        Я насторожился.
        - И кто ж тогда Птибурдуков?
        - Кто-кто, а то не знаешь… К Скитальцу Звёздному ушла моя принцесса… - в этот раз экспромтом, но тоже пятистопным ямбом, заунывно протянул птеродактиль Ксенофонт и всхлипнул.
        - Сочувствую… - пробормотал я, отводя глаза. Ох, не верилось мне в неразделённую любовь птеродактиля! Знал я его натуру, насквозь видел.
        Птеродактиль Ксенофонт вздохнул, извлёк из-под крыла мухомор и принялся апатично жевать, роняя крошки на землю.
        - А! - доев мухомор, он бесшабашно махнул крылом: - И чёрт с ней. Буду я ещё на всяких там голубых ляль свой генофонд переводить! У меня таких, как она, не один десяток. Отбоя нет, на исторической родине приходится спасаться!
        Прав я оказался насчёт его любви. Сплошной фарс и выпендрёж.
        В лесу за спиной птеродактиля Ксенофонта затрещали кусты, и над деревьями кошмарным видением выросла гигантская голова тираннозавра с приоткрытой пастью, усеянной крупными неровными зубами. Ему, как и птеродактилю Ксенофонту, определённо не мешало обратиться к дантисту и поставить на зубы брекеты.
        Тираннозавр повёл головой по сторонам и замер, заметив на ветке лепидодендрона добычу.
        - Накаркал на мою голову! - всполошённо захлопав крыльями, сорвался с ветки птеродактиль Ксенофонт.
        Тираннозавр по-птичьи дёрнул головой вперёд, щёлкнул зубами раз, другой, пытаясь на лету поймать добычу, но птеродактиль Ксенофонт ловко увернулся и улетел. Тираннозавр проводил его взглядом, снова медленно повёл головой и сквозь ветки лепидодендрона заметил меня.
        Я замер. Ремни безопасности превратились в свою противоположность, и я очутился в положение этакого агнца на заклании. Глупо вспомнилось, что в средневековых легендах непорочных дев приковывали к скалам, отдавая их на съедение драконам. Как в непорочности, так и в принадлежности к женскому полу заподозрить меня было трудно, но вряд ли это остановит тираннозавра. Кажется, рептилии не чувствуют запаха, а реагируют на движение… Надо замереть, затаиться и не двигаться, быть может, тогда останусь жив.
        Тираннозавр покрутил головой, рассматривая меня сквозь редкие ветви лепидодендрона то левым, то правым глазом, и в его взгляде читалось, что с моим предположением он категорически не согласен. Мотнув головой, тираннозавр, как щепку, сломал десятиметровый лепидодендрон, шагнул вперёд, распахнул пасть и потянулся к болиду…
        Я крепко зажмурился. «Что такое жизнь? - философски пронеслось в голове. - Всего лишь прочерк между двумя датами…» И ещё подумалось, что это моя последняя мысль в этом самом прочерке.
        - Опять Василий надебоширил, - недовольно сказал чей-то усталый голос. - Управы на него нет…
        - Да, - согласился с первым голосом второй, - ему развлечение, а нам работа…
        - Надоело мне всё это. Честное слово, Карле пожалуюсь.
        - А что Карла? Думаешь, у Карлы есть управа на Василия? Размечтался!
        На потустороннюю жизнь это было не похоже, но я продолжал оцепенело сидеть, крепко зажмурившись. За шиворот упала капля росы и привела меня в чувство. Если в загробной жизни есть божья роса, то вряд ли она будет капать за шиворот. Я осторожно приоткрыл один глаз и чуть снова не зажмурился, так как метрах в трёх от себя увидел громадную, не меньше «хаммера», голову тираннозавра. Тираннозавр не двигался, но смотрел не на меня, а куда-то в сторону.
        Я скосил глаза и увидел у исковерканных рельсов двух рабочих в тёмно-синих комбинезонах с эмблемами спиралевидной галактики на спинах. Один держал в руках лом, другой - кирку, по ту сторону развороченной магистрали на рельсах стояла небольшая открытая дрезина с ручным приводом.
        Рабочий с киркой повернул голову, недовольно посмотрел на тираннозавра и кисло поморщился.
        - А тебе что надо? - строго спросил он. - Опять хочешь киркой по лбу получить? Иди отсюда!
        Тираннозавр испуганно отпрянул и поспешно скрылся в лесу, круша по дороге деревья и обиженно взрёвывая.
        - Спасибо, ребята! - облегчённо выдохнул я. - Всю жизнь буду благодарен! До гроба! Спасли вы меня…
        «Ребята» не обратили на меня никакого внимания. Тот, что с ломом, сдвинул фирменное кепи на нос и озадаченно почесал затылок, глядя на погнутые рельсы.
        - Н-да… - протянул он. - Пожалуй, до вечера не управимся… Как думаешь?
        - Точно не управимся, - согласился рабочий с киркой. - Что делать будем?
        - Что-что… Закроем эту ветку на сегодня, а отремонтируем, когда в следующий раз Луна-парк развернём.
        - А с этим как поступим?
        Рабочий с киркой кивнул в мою сторону, даже не удостоив взглядом.
        - Никак. Спишем на форс-мажорные обстоятельства. Пассажиром больше, пассажиром меньше… За несчастные случаи при форс-мажорных обстоятельствах фирма ответственности не несёт и страховой полис не оплачивает.
        Я похолодел. Насчёт благодарности на всю оставшуюся и долгую в моих светлых надеждах жизнь я, пожалуй, погорячился. До гроба оставалось всего ничего.
        - Эй, ребята, вы что, шутите?!
        «Ребята» не шутили и по-прежнему не обращали на меня никакого внимания. Будто меня не слышали.
        - Оптимальное решение, - согласился рабочий с киркой. - Докладывай по инстанции.
        Рабочий с ломом достал из кармана сотовый телефон, понажимал на кнопки, и лицо его разочарованно вытянулось.
        - Н-да, - сказал он. - Не повезло нам. - Он показал телефон напарнику: - Гляди.
        Рабочий с киркой посмотрел на экран сотового телефона и сокрушённо покачал головой.
        - Кандидат в миракли… - прочитал он сообщение. - И что теперь делать?
        Наконец они повернулись ко мне. Глаза у них были пустые и равнодушные. Меня покоробило. Манекены… Один из них поигрывал в руках киркой, другой, опираясь на лом, покачивал его из стороны в сторону. Лучше бы я все эти дни с другими манекенами чаи в беседке гонял!
        - Ребята, я согласен остаться, - поспешно затараторил я. - Добровольно, без принуждения, по собственному желанию. Могу и расписку написать. Только вы освободите меня, расстегните ремни безопасности!
        У меня был шанс - сломя голову помчаться вслед за трактором, чтобы вместе с Василием и пришельцем-амёбой вернуться в Бубякино. Каким-то же образом они сюда попали? Даже повторная встреча с тираннозавром не так страшила, как остаться один на один с двумя манекенами.
        Но они меня то ли не слышали, то ли не хотели слушать.
        - Придётся переносную мембрану ставить, - сказал рабочий с ломом.
        - И никто нашей работы не оценит, - вздохнул рабочий с киркой. - Сверхурочные на сверхурочных…
        Они развернулись и направились к дрезине. Эмблемы спиралевидной галактики на спинах комбинезонов были настолько похожи на мишени, что так и подмывало полоснуть по ним очередью из автомата. Но автомата-то как раз у меня и не было… А жаль.
        Положив на дрезину лом и кирку, рабочие взяли ящик с инструментами и вернулись к болиду.
        - Где будем устанавливать? - спросил один.
        - Давай поближе к болиду, всё меньше толкать придётся.
        Они раскрыли ящик, извлекли тонкие металлические рейки и соорудили из них на рельсах перед болидом утлый пошатывающийся вертикальный квадрат. Дунь на него, и рассыплется.
        - Сойдёт! - махнул рукой рабочий слева.
        - Тогда включаю.
        Внутри квадрата зарябило, и он стал похож на окно с волнистым, «дразнящимся» стеклом.
        - Эх, сколько энергии уходит! - сокрушённо покачал головой рабочий справа. - Думал после смены подхарчиться, так на тебе… Нет, я всё-таки на Василия нажалуюсь.
        Я не вмешивался в разговор - всё равно не захотят слушать. Манекены, они и есть манекены. Наконец-то я понял, что, кроме запрограммированной работы да желания «подхарчиться» энергией, для них ничего иного не существует. Ошибался Азимов, думая, что роботам можно привить какие-то этические законы. Железяка, она и есть железяка и при любых условиях железякой останется. Сколько лбом в стену ни бейся, стена не поумнеет.
        - Ну что, толкнём?
        - Толкнём.
        Рабочие прошли в хвост болида, упёрлись в него руками.
        - Поехали!
        Болид медленно покатил к дразнящемуся мареву внутри утлого квадрата. Когда нос болида вошёл в окно, по мареву пошли концентрические круги и болид начал растворяться. Марево медленно поглотило нос болида, переднюю панель, мои колени, руки, а затем и весь я растворился. Без остатка.
        Глава двенадцатая
        Материализовался я на финишной прямой американских горок в Бубякине. Был поздний вечер, и толпа пришельцев в увеселительном городке значительно поредела. Болид медленно выкатил на посадочную площадку, освещаемую двумя плавающими в воздухе радужными пузырями, и остановился.
        - С благополучным возвращением! - подходя к болиду, приветствовал меня служитель.
        Я пробурчал что-то невнятное. Поймать бы сколопендру, посоветовавшую прокатиться на американских горках, да оборвать ей все губоножки. Пусть на обрывание неделя уйдёт, не жалко!
        Служитель расстегнул ремни безопасности и помог выбраться из болида. Ноги меня не держали.
        - Не обделались, нет? - участливо поинтересовался он, оглядывая кресло. - Знаете ли, всякое бывает… Иногда так болид загадят, ничем не отмоешь. Приходится списывать…
        Я одарил служителя красноречивым взглядом, и он мгновенно ретировался. Сказал бы ещё слово, и я… И что бы я? Морду набил? Так это вряд ли, видел, как один такой, не в меру строптивый, пытался свои права отстаивать - теперь всю оставшуюся жизнь будет питаться овсяной кашей. Правда, он и до того только ею питался, но мне от этого не легче. Что я могу противопоставить кухонному секачу? Разве что теорему Пифагора…
        Злость пшиком вышла из меня, как из проколотого резинового мячика, выпяченная грудь впала, расправленные плечи опустились. Потерянным взглядом я обвёл Луна-парк. Большинство аттракционов уже не работали, крутилось только колесо обозрения, да на американских горках служители поджидали последних пассажиров. Группки пришельцев продолжали бродить между аттракционами, но большинство покидали Луна-парк. Кто уходил в гостиницу, кто за неё, и тогда из-за здания блистала зарница, там что-то взрёвывало, и по небу проносился очередной метеор.
        Неужели на этом праздник и закончился? Странно как-то, я ожидал чего-то большего… Вспомнилась распахнутая, как дверь гаража, пасть тираннозавра, и я зябко повёл плечами. Да нет уж, спасибо, большего не надо. Не по мне такое веселье…
        Я глубоко вздохнул и поплёлся к выходу.
        Летнее кафе у входа в Луна-парк пустовало, но бармен продолжал сидеть за стойкой. Я приостановился. Сыт был праздником по самое некуда, и всё же… В мягком свете красновато-жёлтого воздушного пузыря, висевшего над стойкой, в меру угодливая улыбка бармена выглядела приветливой, и я подошёл.
        - Водки? - понимающе предложил бармен.
        - Кофе, - не согласился я, усаживаясь на высокий табурет.
        - Сей момент! - пообещал бармен, но не побежал в трейлер-кухню, а извлёк кофейную чашечку с блюдцем из-под стойки и поставил передо мной. - Прошу!
        Над чашкой вилась тоненькая струйка пара, пахло свежеприготовленным кофе. Я внимательно посмотрел на улыбающегося бармена, на чашку с кофе и вспомнил, как Карла опохмелял Василия самогоном. Ещё один циркач на мою голову… И чего он раньше свои способности не проявлял, а бегал в трейлер?
        Пригубив кофе, я неожиданно понял, что он не только отменный, но и приготовлен по моему рецепту. Немножко сахара, чуть-чуть корицы, густой… Даже порция моя - в маленькой чашечке. Но я уже не удивился, откуда бармен знает мои вкусы. Здесь знали обо мне такое, чего я сам о себе не знал.
        - Ещё что-нибудь? - поинтересовался бармен.
        - Да.
        - Что именно?
        - Можно посмотреть ваш секач?
        - Будьте любезны!
        Бармен с готовностью извлёк из-под стойки секач и положил на стойку. Вопрос его нисколько не удивил, и возникло нелепое предположение, что спроси у него, можно ли рубануть секачом по голове, как он тут же в меру услужливо подставит темя.
        Я взял секач, взвесил на руке, потрогал лезвие. Секач был тяжёлым, ручка удобной, лезвие острым. Предположение-то нелепое, но чем их развлечения лучше?
        - А что будет, - всё-таки не удержавшись, спросил я, - если я этот секач воткну вам в голову?
        - Вряд ли у вас получится, - расплылся в улыбке бармен. Угодливо подставлять голову он всё-таки не собирался.
        Поигрывая секачом, я скептически скривил губы.
        - Это ещё почему?
        Движения бармена я не заметил, но секач вдруг оказался у него, моя рука дёрнулась, заныли вывернутые пальцы.
        - Потому, - продолжая как ни в чём не бывало улыбаться, сказал бармен и спрятал секач под стойку.
        Я потряс пальцами, подул на них, осмотрел суставы. Спасибо, что вывиха нет. Что-то не везёт моим рукам, будто они, как у Василия, не оттуда, откуда надо, растут.
        Левой рукой я взял чашечку, отпил кофе.
        - Кажется, я что-то пропустил… - хмуро обронил я.
        - Что именно?
        Бармен был сама внимательность.
        - Если бы знал что, не спрашивал.
        - Когда? Когда вы сидели здесь и были пьяны в стельку или когда катались на американских горках?
        Я подумал:
        - И тогда, и тогда.
        - Все мы что-то пропускаем там, где нас не было, - философски изрёк бармен, и его в меру угодливая улыбка показалась мне издевательской.
        - Но вы-то здесь были.
        - О-о, я! - многозначительно протянул бармен. - Я - это другое дело. Мне по рангу полагается знать кое-что о том, где не был.
        «Ничего удивительного, - подумал я. - Любой бармен волей-неволей собирает сплетни. А мне это и нужно».
        - Например?
        - Например, я знаю, что испытывает человек, когда капелька росы с листа лепидодендрона падает ему за шиворот.
        Я вздрогнул. И это ему известно… И, конечно, отнюдь не из сплетен. По рангу положено, видите ли… Но не по рангу земного бармена, а по рангу пришельца. Я же знал лишь о том, что у него под стойкой, и это не вселяло оптимизма. Шутки шутками, но слишком уж натурально рассуждали рабочие-манекены о предоставлении мне постоянного места жительства в доисторическом лесу.
        - Свадьба состоялась? - угрюмо спросил я, не глядя на бармена.
        - То, что вы подразумеваете под свадьбой, состоялось, - кивнул он. Ни тени сочувствия не было в его голосе.
        Я понурил голову. Собственно, а чего следовало ожидать, на что надеяться? Счастливый конец бывает только в сказках.
        - Водки? - снова предложил бармен. Всё-таки он мне сочувствовал. По-человечески, хоть и пришелец.
        Я ничего не сказал, отодвинул чашечку с недопитым кофе, встал и, не прощаясь, ушёл. Что он мог предложить, кроме водки? Такой вариант меня не устраивал, а другого просто не было. Не могло быть.
        Однако насчёт вариантов я ошибался. Как только миновал арку и вышел из Луна-парка, ко мне подкатил зелёненький каплеобразный пришелец.
        - Привет, милый, - заворковал он, не оставляя надежды совокупиться блендишным способом. Ещё один утешитель. Если не водка, так секс, чтобы забыться.
        Я хмуро глянул на него. Зелёненький, небольшого роста, правда, выше двух аршинов. Не копия, но…
        - Не твой ли соплеменник воровал у Василия капусту? - грозно вопросил я.
        - Какую капусту? - опешил пришелец.
        - Белокочанную! - рявкнул я и добавил на манер крокодила, которого изображал из себя тщедушный Звёздный Скиталец: - Вкусную!
        - Что ты, милый! - пришёл в себя зелёненький пришелец. - Разве мне капуста нужна? - Он умильно заулыбался: - У меня совсем другие потребности…
        - Чтоб ты сдох со своими потребностями!
        Я не Василий, и пришелец не сдох, но ретировался быстрее сколопендры, хотя был о двух ногах.
        Так, напиться мне предлагали, переспать тоже, что ещё осталось из утех забытья? Для полного набора не хватало шприца и пары ампул. На крайний случай могли и мухоморы подойти. Где птеродактиль Ксенофонт?
        Птеродактиля Ксенофонта нигде не было. Как ни схожи между собой пальцекрылые и рукокрылые, но это всего лишь проявление конвергенции между рептилиями и млекопитающими, поэтому птеродактиль органов эхолокации не имел и по ночам не летал. И на том спасибо.
        - Сергий свет Владимирович! - позвал из беседки дед Дормидонт. - Чайку не желаете?
        - Самое время чаёвничать! - подтвердила бабка Дормидонтовна. - У нас чаёк байховый, с мелиссой! Настроение поднимает, кручину с души снимает!
        Да что ж это такое делается?! Каждый, кто ни попадя, норовит посочувствовать, приглашая если не мухоморы жрать, так чаи гонять.
        - Идите к нам! - продолжал зазывать дед Дормидонт. - У нас компания весё-олая!
        Я подошёл к штакетнику и убедился, что компания в беседке собралась действительно развесёлая. Дальше некуда. Вся беседка была забита громадными, как регбийные мячи, жирными тараканами с жёсткими коричневыми надкрыльями и мягкими канареечно-жёлтыми брюшками. Они были везде: на лавках, на перилах, на столе, на граммофоне, а один умудрился забраться к деду на плечо. Разве что на самоваре никто не сидел - горячий, как-никак. Вели себя тараканы смирно, сидели на задних лапках и, чинно отдуваясь, пили чай из маленьких блюдец, держа их перед собой передними лапками. Средними они довольно оглаживали округлые брюшки.
        Картина «Приходите, тараканы, я вас чаем угощу»… Дурдом не только полный, а окончательный и бесповоротный.
        «Нашли кого чаёвничать пригласить, - подумал я. - Завтра все лавки будут загажены таракашкиными какашками». Но вслух ничего не сказал.
        - Присаживайтесь, - хриплым дискантом предложил таракан на плече у деда Дормидонта. - Мы подвинемся. В тесноте, да не в обиде.
        С противным шорохом хитиновых панцирей друг о друга тараканы на лавке у граммофона потеснились, освобождая место.
        Меня едва не стошнило. Не созрел я до толерантности к тараканам. Самое большое, на что был способен при контакте с ними, так это с омерзением раздавить каблуком.
        - Не люблю чай с мелиссой, - пробормотал я, сдерживая рвотные позывы. - Вы Карлу не видели?
        Врал я, не Карлу мне хотелось видеть. Но если Карла тестировал меня на кандидаты в миракли вместе с Лией, то она должна быть где-то рядом.
        - Карла в гостинице, где ж ему ещё быть? - сказала Дормидонтовна. - Да токмо вряд ли вы с ним встретитесь. Лучше присаживайтесь, Сергий свет Владимирович, я вам чайку без мелиссы сделаю.
        Зажав рот ладонью, я замотал головой и стремительно юркнул в калитку к крыльцу гостиницы. К счастью, меня всё-таки не стошнило. Хорош бы я был как уфолог, которого при виде пришельцев наизнанку выворачивает. На ступеньках я перевёл дух и взялся за дверную ручку.
        Дверь была закрыта. Я подёргал её туда-сюда, попытался сдвинуть в сторону, хотя помнил, что она открывалась наружу, но дверь не поддавалась.
        - Сергий свет Владимирович, - окликнула меня Дормидонтовна, - я же говорила, что не получится! Идите лучше чай пить! У нас к чаю и сушки есть.
        «Засиженные тараканами», - подумал я, но вслух сказал:
        - Спасибо, на ночь чай не пью.
        - Сушку погрызёте, - не сдавалась Дормидонтовна.
        - Что вы ко мне пристали со своим чаем?! - не выдержал я. - Василия пригласите, он любит застолье!
        В беседке притихли.
        Я постоял у закрытой двери, спустился на пару ступенек. Чего я добьюсь, если попаду в гостиницу? Рассудком я понимал, что ломиться в гостиницу глупо и бесполезно, но ничего с собой поделать не мог.
        К калитке со стороны Луна-парка неторопливо, вразвалку подошли знакомые носатые пришельцы во фраках. Когда они сидели в кафе, то выглядели чрезмерно высокими, на самом же деле рост у них был средний, но туловища непропорционально длинные, а ноги очень короткие, как у пингвинов.
        - Прошу великодушно, - прогундосил один из них, открывая калитку перед другим.
        - Благодарствую, - кивнул второй носач, неспешно входя в калитку.
        Судя по внешним признакам - наличию низкой талии и широких бёдер почти у самой земли, - второй носач был женского пола. Носачка. А первый, с широкими плечами и без признаков талии - носач. Этакая великосветская супружеская пара носачей в галактическом круизе.
        Я посторонился, пропуская их к двери. Интересно, как они попадут в гостиницу? Постучатся, и вахтёр откроет?
        Носач снова опередил носачку, взялся за дверную ручку… И дверь свободно открылась.
        - Прошу, - галантно предложил он, и носачка с достоинством продефилировала в гостиницу.
        От изумления я застыл на месте с открытым ртом, а когда опомнился, дверь уже закрывалась за носачами. Я захлопнул рот, прыгнул к двери, схватился за ручку… но с виду хлипкая дверь закрылась с неумолимостью монолитной скалы, не испытывая сопротивления.
        - Эй, откройте! - позвал я.
        Из-за двери не донеслось ни звука.
        - Откройте, кому говорю! - рассвирепел я и забарабанил в дверь кулаками.
        Из беседки захихикали, и издевательский смех подействовал на меня наподобие ледяного душа. Никогда не думал, что окажусь в подобной ситуации. Всю жизнь исповедовал пошлый принцип: «Секс - ещё не повод для знакомства», - а тут… Будто бабка наворожила.
        - Дуста на вас нет! - почти истерично крикнул я в беседку, но там ещё сильнее захихикали.
        Тогда я взял себя в руки и отошёл от двери. Нашёл с кем связываться - с тараканами. Тараканы, они везде тараканы, что на Земле, под кухонной плитой, что в космосе, в рубке межгалактического лайнера. С каменным лицом я спустился по ступенькам, вышел через калитку и направился к коттеджу Кузьминичны. Не забронировано за мной номера в гостинице, значит, дверь не откроется, и нечего стучаться. Броня, она везде броня…
        В беседке зашебаршились тараканы и хрипловатым хором вполголоса пропели мне вслед:
        Таких не берут в космонавты…
        Я никак не отреагировал и не обернулся. Не берут в миракли, и ладно. Проживу как-нибудь без чудотворства. Жил же как-то до этого? Жил, не тужил… Но на душе было тоскливо и гадко. Плевать я хотел на мираклей, было обидно совсем по другому поводу. Зачем она со мной так?
        Свет в окнах коттеджа Кузьминичны не горел. Я потоптался у крыльца и понял, что не хочу ложиться, да и не получится у меня уснуть. Тяжело вздохнув, я сел на лавку. На столе, накрытый белым полотенцем с вышитыми петухами, стоял мой ужин. Я приподнял полотенце и в полутьме разглядел блюдо с пирогами и большую кружку компота. Пирогов я не хотел, а компот пригубил. Тоже черничный… Эх, Кузьминична, приворожить-то ты приворожила, да как-то сикось-накось. Ничего путного из этого не вышло, одна тоска. И боль…
        Я прикрыл тарелку полотенцем, прислонился спиной к стене коттеджа и запрокинул голову. В Луна-парке погасили последние огни, в беседке у гостиницы никто не решался завести граммофон, и стояла такая тишина, что было слышно, как у дома Василия сверчит сверчок. Закончился праздник.
        Небо расчерчивали метеоры, и только мне, единственному на Земле человеку, было понятно, что они не падают на Землю, а улетают в космос. Далёкий космос. Истинно далёкий. Но вовсе не от грусти по прошедшему празднику в горле стоял горький ком.
        Возле уха противно зазвенел комар, сел на щёку, попытался укусить, и я машинально прихлопнул его ладонью. Комары вроде бы к дождю… Или?.. Второй комар сел на лоб, и я прихлопнул и его, не терзаясь сомнениями, обычный это комар или пришелец.
        Глава тринадцатая
        Спал я без сновидений, а когда проснулся, за окном моросил надоедливый мелкий дождь. Мне ничего не снилось, и, быть может, поэтому сразу понял, где нахожусь, что со мной, что праздник закончился и пора возвращаться в обычную жизнь с её серыми и нудными, как дождь за окном, буднями.
        Дождь уныло шелестел в кустах палисадника, и это был единственный звук, который доносился из окна. Не слышно было ни граммофонной музыки из беседки у гостиницы, ни двухголосого тявканья Барбоса, ни пьяных разглагольствований Василия, ни крика красных петухов. И Кузьминична не звала завтракать.
        Опять я что-то пропустил… Все мы что-то пропускаем там, где нас нет. Особенно когда спим без сновидений. А когда просыпаемся, узнаём, что где-то началась война, где-то случилось землетрясение, от друга ушла жена, соседа сбила машина… И всё без нас. Сон без сновидений выключает из жизни на несколько часов, однако рано или поздно придёт такой сон, который выключит навсегда, и тогда мы пропустим всё, что будет после нас. Откуда тогда возникла вера в загробную жизнь, если каждый не единожды испытывает ощущение полного выключения сознания при живом теле? Почему тогда при мёртвом теле душа обязана жить? Глупый оптимизм…
        Пасмурная погода всегда способствует упадочническому философствованию, и я попытался абстрагироваться от невесёлых рассуждений о бренности бытия. И без похоронных мудрствований на душе, которой не будет после смерти, гадко… Попытка оказалась успешной, однако оптимизма это не добавило и не взбодрило. Мысли о бренности бытия удалось задавить, но тоска на сердце по-прежнему была беспросветной. Минут пять я бездумно провалялся в постели, затем встал, подошёл к окну и раздёрнул льняные занавески с вышитыми крестиком красными петухами, которым ещё долго не придётся клевать кукурузу.
        Утро выдалось серым, мглистым, заштрихованным мелкой моросью дождя. Конструкции Луна-парка исчезли, как по мановению волшебной палочки, и только глубокие борозды от колёс большегрузных фур вокруг косо стоящего звёздного указателя свидетельствовали, что вчера на пустыре праздновали День Пришельца. Лес на косогоре за пеленой дождя не просматривался, дождь вытравил краски, отчего панорама долины потускнела, стала серой и угрюмой, а коттеджи деревни, вопреки своему суперсовременному виду, выглядели покинутыми.
        Я постоял у окна, попытался представить, как со временем деревню покроет тлен и запустение: сгниют и завалятся штакетники, палисады зарастут крапивой, коттеджи обветшают и врастут в землю наподобие хибары Хробака… Но ничего у меня не получилось. Наверное, фантазии не хватило. И к лучшему. Не гожусь я в миракли - плох тот чудотворец, который не созидает, а разрушает.
        Задёрнув занавески, я направился в ванную комнату. Апатично побрился, машинально почистил зубы, рефлекторно принял контрастный душ, но даже он ни на йоту не приподнял настроение. И вовсе не пасмурная погода была в этом виновата.
        «Позавтракаю, соберу вещи, поблагодарю Кузьминичну за гостеприимство и поеду, - решил я, одеваясь. - Нечего больше здесь делать».
        Во дворе над столом появился лёгкий прозрачный козырёк, прикреплённый кронштейнами к крыше коттеджа. Кузьминична сидела за столом в обыденным простоватом платье и, как при первой нашей встрече, крошила баклажаны в огромную миску.
        - С добрым утром, Серёженька! - отрываясь от своего занятия, сказала Кузьминична, как только я показался на крыльце. Она отложила нож и вытерла руки о фартук.
        - Здравствуйте, Кузьминична, - кивнул я. - Вы находите, что утро доброе?
        Кузьминична неопределённо повела плечами и отвела взгляд.
        - Осень скоро… - уклончиво ответила она.
        Поняла она, что вовсе не состояние погоды я имел в виду. Добрая у меня хозяйка… Не стоило продолжать разговор в этом направлении - ни мне, ни Кузьминичне он не доставит удовольствия. Одно расстройство.
        - Навес домовик поставил? - спросил я, переходя на нейтральную тему.
        - А то кто же? Спасибо ему, хоть кто-то беспокоится об одинокой женщине на старости лет.
        - Это вы ему готовите? - указал я на миску с накрошенными баклажанами.
        - На это много ртов найдётся, - ушла от прямого ответа Кузьминична. - Завтракать будете, Серёженька?
        - Обязательно!
        - Садитесь, я мигом.
        Кузьминична встала, подхватила со стола миску и скрылась в коттедже. Через пару минут она появились на крыльце с подносом в руках.
        - Уж не обессудьте, Серёженька, чем богаты… - сказала она, выставляя тарелки на стол. На завтрак было овощное рагу, ломти тушёного растительного мяса, пироги с черникой и кружка ряженки с румяной, запечённой в духовке, корочкой.
        Я посмотрел на пироги и понял, что к ним не притронусь.
        - Что вы, Кузьминична, всё прибедняетесь? Дома я хуже питаюсь. В основном кофе да бутерброды с чем придётся.
        - Значит, у меня отъедайтесь, - резонно сказала Кузьминична и села напротив.
        - Не привык с утра столько есть, - признался я с прицелом отказаться от пирогов. - Пожалуй, съем рагу и кусочек мяса.
        - Вы начинайте потихоньку, - посоветовала Кузьминична, - глядишь, разохотится. А там, под разговор, и сами не заметите, как тарелки опустеют.
        Я усмехнулся, покачал головой, взял вилку и пододвинул к себе тарелку с овощным рагу. Рагу, как и все блюда у Кузьминичны, оказалось необычайно вкусным, но в горло не лезло. Не в коня корм…
        Кузьминична тактично вздохнула.
        - Главное, соколик, не в небесах, - она посмотрела горе, затем перевела взгляд на меня, - а в том, что в тебе.
        Сделав вид, что тщательно пережёвываю, я решил воспользоваться предложением завести разговор.
        - Разъехались все?
        На всех мне было наплевать, интересовал только один пришелец, но спросить о Лие не отважился.
        - Разъехались… - со вздохом подтвердила Кузьминична.
        - Во-от… - угрюмо протянул я, поняв по вздоху, что и Лия уехала. Есть совсем расхотелось, но обижать хозяйку не стоило. - А говорили, у вас праздников не бывает…
        - Да какой же то праздник? Приехали на денёк в деревню, подышали свежим воздухом и уехали. По календарю никакого праздника нет.
        Календарём она меня убедила. Бесповоротно. Не признан День Пришельца официальным праздником - значит, не праздник. Логично.
        - Василий отсыпается, наверное, - кивнул я на коттедж напротив. Все окна в коттедже были закрыты ставнями.
        - С чего бы это? - поджала губы Кузьминична.
        - После вчерашнего.
        - Э-э, Серёженька, ежели бы Василий после каждого кутежа отсыпался, то он бы и не работал. Кто бы его здесь тогда терпел?
        - Так он сейчас работает? - изумился я.
        - А то как же!
        - Двужильный он у вас…
        - Кой там двужильный… - вздохнула Кузьминична. - Безбашенный он.
        Определение было точным. Гораздо более точным, чем Пятое Колесо К Телеге.
        - И что же он делает?
        - Как - что? Тракторист он… Тарелку Карлы в Мщеры повёз.
        - Ах, ну да… - покивал я головой, вспомнив нашу первую встречу с Василием. Удастся ли ему в этот раз довезти тарелку в целости и сохранности, я сомневался.
        - И Лия с ними поехала, - как бы между прочим сообщила Кузьминична.
        - Что?!!
        Вилка выпала из руки, и я во все глаза уставился на квартирную хозяйку. В глазах Кузьминичны плясали смешинки, и я почувствовал, что рот у меня открыт. Мотнув головой, я с такой силой захлопнул рот, что лязгнули зубы.
        - А разве она не… туда? - кивнул на небо.
        - С чего бы это вдруг она туда? - Смешинки в глазах Кузьминичны заискрились ярче. - Она хочет успеть на рейсовый автобус, что раз в день ходит из Мщер в Ворочаевск.
        Внутри у меня всё перевернулось. Что же это у них, пришельцев, за свадьбы такие? Муж после свадьбы в одну сторону, жена - в другую… Или?.. Неужели Карла?! То-то он постоянно в её гостиничном номере ошивался… И меня тестировали вместе на должность миракля…
        - Карла… её муж? - с замиранием сердца спросил я.
        - Ещё чего! - возмутилась Кузьминична. - Работают они вместе. Иногда.
        «В цирке, - понял я. - С её зеленоватой кожей, змеиными глазами да ороговевшими волосами в самый раз изображать русалку. Хвост только приделать…» Меня залихорадило.
        - А… А когда автобус отправляется из Мщер?!
        - В одиннадцатом часу.
        Я глянул на часы. Половина десятого. Времени навалом - вагон и маленькая тележка! За час доберусь, и ещё полчаса останется.
        Будь стол обычным, я бы перевернул его вместе с Кузьминичной, так резко вскочил. Стол перевернуть не получилось, вместо этого я сильно ушибся коленями о массивную столешницу.
        - Куда вы, Серёженька? - притворно изумилась Кузьминична. Знала она всё наперёд и о Лие, и об автобусе сказала не просто так. Был у неё, старой сводни, свой умысел.
        - Я… Я сейчас… - шипя от боли, заковылял я к калитке. - Скоро вернусь…
        - Счастливого пути! - пожелала в спину Кузьминична, но я не ответил.
        Оскальзываясь на мокрой траве под моросящим дождём, я прошкандыбал вдоль штакетника у гостиницы и завернул за угол. Сознание рефлекторно отметило, что деда Дормидонта с бабой Дормидонтовной в беседке не было, как не было и таракашкиных какашек на скамейках, столике и перилах. Чистоплотные тараканы чаёвничали… Да чёрт с ними, с маразматическими манекенами и тараканьими экскрементами! Какое мне до них дело?! Ключи от машины при мне? Я похлопал по карманам. Ключи были при мне. Главное, вызволить «хаммер» из затора инопланетной техники.
        Вызволять машину из затора не пришлось. На площадке за гостиницей не было не только затора, но и самой инопланетной техники. И оттого, что я впервые видел пустующие задворки гостиницы, одиноко стоящий «хаммер» с помятым корпусом выглядел сиротливо. Разъехались гости… Не было даже велосипеда с крыльями - на нём-то куда можно улететь? Впрочем, с дрынобулой можно. Видел вчера собственными глазами.
        Распахнув дверцу, я сел, воткнул ключ зажигания… и замер, вспомнив, что случилось на лугу, при въезде в деревню. Но в этот раз обошлось. Стрелки приборов показывали, что аккумулятор заряжен, а бензина почти полный бак.
        - Ну, дрынобула, не подведи, - сказал я, растёр всё ещё саднящие от удара о столешницу колени и с замиранием сердца повернул ключ зажигания.
        И «дрынобула» не подвела - мотор завёлся, как всегда, сразу и заработал тихо и ровно. «Хаммер» ещё никогда не подводил, а случай на лугу не в счёт - ни одна машина не заведётся, если аккумулятор посажен до нуля, а в баке нет бензина.
        Мелкий дождь не успел как следует промочить землю, поэтому подъём на косогор машина преодолела легко и непринуждённо, но затем я сбросил скорость, почувствовав, как колёса начинают проскальзывать. Всем хорош «хаммер», по любому бездорожью пройдёт, но из-за негабаритного шасси ехать на нём в дождь по узким российским колеям сплошное мучение.
        Глубокие борозды от фур «Галактических аттракционов» исчезли, как только я свернул в лес. Понятное дело, у фур своя дрынобула - видел, как они появлялись из клубящегося тумана… Моей «дрынобуле» такого и не снилось.
        На достопамятном лугу машину начало водить из стороны в сторону, как будто под колёсами оказалось болото, но с этим препятствием «хаммер» справился прекрасно. В конце концов именно для таких дорог и создана машина. Другое удивляло: если по мороси на лугу почти болото, то как в Бубякино добираются в распутицу? Разве что на велосипеде с дрынобулой.
        В лесу было посуше и не так скользко, но из-за узкой петляющей между деревьями дороги я ехал почти с той же скоростью, когда вёз в деревню Лию. Моросить стало меньше, зато в низинах начали появляться клочки тумана. Не удивительно, осень на носу…
        Наконец показалось разбитое асфальтовое шоссе на Мщеры. Я вывел машину из леса, повернул направо и уже собрался добавить газ, как из лесу отчётливо прозвучал птичий посвист:
        - Тьох-тьох, тьо-тьо-тьох!
        С противоположной стороны дороги отозвалась другая птица:
        - Тон-н-нк!
        Изо всей силы я надавил на тормоза и обернулся. Предчувствие не обмануло: грунтовая дорога, с которой я только что выехал на шоссе, исчезла, лес за обочиной стоял сплошной стеной. Мелкий дождь размывал по асфальту грязь от шин «хаммера», следы вели к обочине, но на влажной земле отсутствовали, как будто машина была оснащена таинственной дрынобулой и перенеслась на шоссе по воздуху.
        Ясно теперь, почему Кузьминична пожелала мне «счастливого пути». Не гожусь я в миракли, вот меня и выперли из Бубякина самым тривиальным образом, заставив бежать вслед за Лией, как осла за морковкой на удочке перед мордой. Скорее всего, никуда никого Василий не отвозил, и Лии в Мщерах нет, так как на асфальте, кроме следов «хаммера», других не было. Трактор с прицепом оставил бы столько грязи, что и проливным дождём не смоешь, не то что моросью. Самое обидное, что теперь перед шефом отчитаться невозможно: фотоаппарат, ноутбук, мои вещи - всё осталось…
        Я замер, а затем икнул. На заднем сиденье лежал мой чемодан, а поверх него - бумажный свёрток. Я взял свёрток, развернул и увидел пироги с черникой. Гостинец в дорогу от сердобольной Кузьминичны…
        Из свёртка на пол салона выпали какие-то бумажки, я нагнулся и подобрал четыреста рублей сотенными купюрами. Не только сердобольная хозяйка, но и совестливая. Сказала, «сто рублёв» возьмёт за постой, значит, ни копейки больше. Да и сотню Кузьминична скорее для проформы взяла - зачем ей деньги при таких-то домовике да огороднике, которые ей и еду, и утварь, и, по всей видимости, одежду поставляют?
        Проверять вещи в чемодане я не стал - был уверен, что все на месте, а если чего-то недосчитаюсь, так всё равно вернуться в Бубякино не получится. А о том, как чемодан попал в салон машины, и задумываться нечего. Какая разница, домовик ли принёс, огородник подбросил, либо внучка Кузькиной матери воспользовалась инопланетной технологией отражений? Всё равно никому ничего не докажешь, даже себе.
        Дождь продолжал монотонно моросить, покрывая мелкой рябью лужицы, дымкой застилая лес. Унылая погода, унылое настроение. Я бросил свёрток с пирогами на сидение рядом с собой и поехал дальше. Вряд ли найду Лию в Мщерах, но если не поеду, всю жизнь буду себя корить…
        За два года Мщеры нисколько не изменились. Захолустный городок, доживающий свой век в нищете и убогости. Обшарпанные одноэтажные домишки, которые в дождь выглядели ещё непригляднее, кривые улочки с остатками асфальта, неприкаянно бродящие вдоль обочины мокрые куры.
        Автостанции в Мщерах не было, и единственный автобус, который раз в день ходил в Ворочаевск, останавливался на центральной площади между рынком - рядом металлических прилавков под длинным навесом, недостроенной церковью и почтамтом - таким же убогим и обшарпанным домиком, отличающимся от остальных только вывеской. Некогда площадь была гораздо больше, и на ней стоял памятник Ленину. В девяностые годы памятник снесли, и некий местный предприниматель начал строить на его месте церковь, но закончить не успел по причине ранней кончины. Смутное тогда было время, и предприниматели жили недолго. Других меценатов продолжить богоугодное дело убиенного не нашлось, кирпичи местные жители растащили, и на месте строительства остался лишь бетонный остов.
        Я приехал на площадь за пятнадцать минут до отправления автобуса, но его ещё не было. Остановив машину у почты, достал из чемодана штормовку, надел и вышел под дождь. Трактора с Василием на площади не оказалось, и я впервые задумался, зачем Карле понадобилось вести летающую тарелку в Мщеры? Куда он потом собирался ехать? Вокруг непроходимые леса, и дорога из городка всего одна: на трассу Ворочаевск - Усть-Мантуг. Грунтовая дорога до лесничества не в счёт - из лесничества даже просеки никуда нет. Места заповедные, рубка леса запрещена, хотя попытки браконьерского лесоповала некоторое время наблюдались, но казусы Кашимского аномального треугольника распугали желающих. Собственно, из-за этих казусов наша группа и узнала о существовании аномальной зоны, однако экспедиция двухгодичной давности дала весьма скудные результаты. Зарегистрировали квазимагнитные поля, очертили конфигурацию аномальной зоны, и на этом всё. Так что непонятно, что здесь мог делать Карла с летающей тарелкой. С шоссе стартовал, что ли? А как тогда объяснить нашу первую встречу, когда Карла ехал из Мщер в Бубякино? Как объяснить
присутствие сопровождающего груз милиционера патрульно-постовой службы, если в Мщерах всего одни милиционер, да и тот участковый? Объяснений у меня не было, да и вряд ли я когда-нибудь найду ответы на свои вопросы. Неисповедимы пути пришельцев…
        Людей на рынке практически не было. Четверо продавцов у дальнего края металлических прилавков, покрашенных ядовито-зелёной краской, да трое человек у ближнего края, поджидающих автобус под навесом у закрытого киоска с вывеской «Мини-супермаркет»: две женщины лет сорока в платках и пластиковых плащ-накидках и мужчина немного постарше в мятом, видавшем виды костюме грязно-серого цвета и кепке, и все трое в резиновых сапогах. Рядом с ними на прилавках стояли плотно набитые мешки и три алюминиевых бидончика. Мужчина молча курил, женщины что-то неспешно обсуждали, лузгая семечки. Определённо собрались на маслобойню в Ворочаевск. Интересно, как они будут обратно добираться, если автобус раз в день ходит? Впрочем, не моё это дело - у знакомых остановятся либо на автостанции заночуют. На гостиницу у них денег нет.
        - Здравствуйте, - сказал я, подходя. - Автобус ждёте?
        Мужчина кивнул, женщины поздоровались, с любопытством оглядывая меня с головы до ног. Мщеры - городок небольшой, и нравы здесь деревенские - все пришлые вызывают интерес.
        - Скоро будет?
        - Скоро… - буркнул мужчина, выбросил окурок, сплюнул и подозрительно посмотрел на меня. - А тебе-то зачем? Ты ж на машине?
        - Встретить кое-кого надо, - уклончиво ответил я.
        - Одного тут как-то встретили, - мрачно обронил мужчина. - Тоже на машине… Вишь, один фундамент в память о нём остался.
        Он кивнул в сторону недостроенной церкви.
        - Брось, Иван, стращать человека, - вступилась за меня одна из женщин. - Не признал машину аль запамятовал? В позапрошлом годе у нас экспедиция была, изучала следы пришлецов. Я вас помню, - сказала она уже мне.
        Я благодарственно кивнул. Лично я никого не помнил: мы тогда квартировали в лесхозе и общались только с лесничими.
        Иван окинул меня взглядом сверху донизу, что-то припомнил, и его лицо подобрело:
        - Опять к нам с экспедицией, али как?
        - Скорее, али как, - сказал я. - Заехал на денёк, кое-что уточнить надо… Вы здесь трактора с прицепом не видели?
        - Василия ищете, что ль? Не, не было. Разве что поутру в лесхоз проехал, а так не было.
        - Не ехал он поутру, - возразила другая женщина и пояснила: - Кабы ехал, я бы слыхала - дорога в лесхоз мимо моего дома проходит, а он, как едет, так тарахтит, хоть уши затыкай.
        - Спасибо, - разочарованно кивнул я. Прав я оказался, никуда Василий из Бубякина не выезжал, отсыпался. Соврала Кузьминична, чтобы побыстрее спровадить несостоявшегося миракля. Истинная внучка матери Кузьмы.
        - Вот и автобус, - оживился Иван. - Сегодня по расписанию.
        На площадь выехал старенький пазик, основательно забрызганный грязью, половина окон автобуса была забита фанерой. Подъехав к нам, он остановился, открылись дверцы, и из салона вышли с десяток пассажиров. Судя по ношеной мятой одежде, все местные жители; половина из них держали в руках скатки пустых мешков и тяжёлые бидончики с маслом. Городок Мщеры постепенно превращался в деревню. Если сравнивать с Бубякином, то поди разберись, где город, а где деревня?
        - Подсоби, мил человек! - попросили женщины, поднимая по мешку.
        Оглядываясь по сторонам в надежде увидеть спешащую к автобусу Лию, я помог загрузить мешки с семечками. Естественно, Лии не было. И быть не могло.
        - Что, не приехал твой кое-кто? - спросил Иван из автобуса.
        - Нет… - развёл я руками.
        Шофёр повернулся, посмотрел в салон.
        - Это все? - недовольно поинтересовался он.
        - Все, все! - заверили женщины.
        - Опять пустой рейс… - пробурчал шофёр. Он посмотрел на меня в открытую дверь. - Вы едете? Тогда садитесь!
        - Он не едет, - ответил за меня Иван.
        Шофёр поморщился, закрыл двери и тронул автобус с места. Я проводил автобус взглядом, пока он не скрылся за поворотом, и огляделся.
        Дождь моросил не переставая. Вышедшие из автобуса пассажиры быстро разошлись, и на площади снова стало пустынно. Продавцы на противоположном краю рынка, проводив пассажиров взглядами, уселись на пустые ящики и стали пить чай из термоса. Граммофона у продавцов не было, и нашествия разумных тараканов не предвиделось. Всё выглядело настолько буднично, обыденно и уныло, что волком хотелось выть.
        Через площадь к недостроенной церкви ленивой трусцой пробежала собака. Самая что ни на есть обыкновенная, пегая, с одной головой и четырьмя ногами. Потянуло дымком из печной трубы - кто-то готовил обед. Вот она, деревня, вот он, дом… гм… родной… Защемило сердце, и почему-то представилось, что родной дом остался в Бубякине.
        Я глубоко вздохнул и бесцельно прошёлся вдоль прилавков. То ли дворника на рынке не было, то ли по причине дождя он не убирал, но на прилавках и асфальте валялись сморщенные гнилые овощи, скорлупа битых яиц, шелуха семечек. Дождь разогнал торговцев урожаем с приусадебных участков, остались только наиболее стойкие, у которых этих самых участков не было. Бомжи-барахольщики. На двух крайних прилавках были вперемешку разложены старые утюги, куски проводов, ржавые гайки, болты, гвозди, шурупы, велосипедные цепи, основательно потрёпанные книги. Хлам, собираемый бомжами на свалке в надежде что-нибудь продать, чтобы было на что выпить.
        Четверо бомжей, торговавших хламом, ничем не отличались от местных жителей. Такая же замызганная одежда, такие же серые постные лица. Двое мужчин, две женщины. Они сидели на ящиках, и перед ними на импровизированном столике из тех же ящиков лежали несколько помидоров, луковиц, куски хлеба, стоял помятый термос и четыре не раз использованных одноразовых стаканчика. Земля и небо в сравнении с Дормидонтом и Дормидонтовной. Да и не чай они пили - кто пьёт чай с помидорами и луком?
        Когда я подошёл, они дружно повернули головы, и я, чтобы не встречаться с ними взглядом, принялся рассматривать хлам на прилавке. Гнутые вилки, ложки, мутные пуговицы россыпью, старые электрические розетки и выключатели, вентилятор без одной лопасти, ржавые водопроводные краны, пухлые книги с рассыпающимися страницами…
        Машинально я прочитал несколько названий и вдруг обомлел: «Эллинский секрет»! Сборник, который по выходе сразу стал раритетом! Надо же, в своё время за него платили сумасшедшие деньги, а сейчас выбросили на помойку…
        Я взял томик в руки, полистал. Ко мне тут же подошла грузная бомжиха с одутловатым лицом.
        - Пятьдесят рублей, - заявила она простуженным голосом.
        Я покачал головой, положил книгу на прилавок. Многих листов в книге недоставало.
        - Десять, - резко сбросила цену бомжиха. В её голосе прорезались просительные нотки.
        Я снова отрицательно покачал головой.
        - Тогда что надо?
        И тут я вспомнил, что хотели найти на барахолке в Мщерах горе-воздухоплаватели из Бубякино.
        - Мне бы дрынобулу…
        Серое лицо бомжихи покрылось пятнами, глаза испуганно забегали, и она сдавленно позвала:
        - Сеня… Семён!
        - Что такое?
        С ящика подхватился щуплый, скособоченный на левый бок горбун и шагнул к нам.
        - Чего он хочет?
        Бомжиха пошептала ему на ухо, и Сеня осатанел.
        - Чего?! - выпятив грудь, заорал он. - Ишь, губу раскатал! - Он схватил с прилавка обрезок водопроводной трубы и двинулся на меня. - А ну, катись отседова, пока рёбра не посчитал!
        Слюна летела из перекошенного рта, глаза были белыми, как бельма.
        Я отпрянул.
        - Кому говорю!!!
        Бомж замахнулся трубой.
        - Ухожу, ухожу, - заверил я, поспешно ретируясь.
        - И чтоб духу твоего здесь не было! - неслось мне в спину.
        Я быстро пересёк площадь, забрался в «хаммер» и захлопнул дверцу. Предупреждали меня, что женщинам нельзя говорить это слово, да всё не верил…
        Бомж продолжал разоряться у прилавка, потрясая издали водопроводной трубой. Отсюда горбун выглядел жалким и убогим, как и вся жизнь в захолустном городке.
        И тогда я разозлился. Да что же это делается - отовсюду меня гонят?! Шалишь, так просто не сдамся! Закрыли с одной стороны проход, пойдём с другой. Не может быть, чтобы в Бубякино не существовало иного пути: говорила же Лия, что Кашимский аномальный треугольник - четырёхмерная тень Бубякина, выполняющая отвлекающую роль, чтобы посторонние не совали нос в деревню. Значит, есть этот путь, и если выпроваживают в дверь, надо лезть в окно.
        Я достал из бардачка карту и принялся её скрупулёзно изучать. По карте к Бубякину вела только одна дорога, и это была та самая дорога, которую для меня закрыли. Однако, внимательно присмотревшись, я обнаружил едва заметную пунктирную линию, ведущую из Мщер в Бубякино. Раньше я на пунктир не обращал внимания, но теперь он меня заинтриговал. Что бы это могло означать? Разъяснений на карте не было, но я знал, кто мне поможет. Я снова принялся штудировать карту, нашёл на ней мотель «91-й километр», сверился с разметкой трассы Ворочаевск - Усть-Мантуг и с удивлением обнаружил, что мотель действительно располагался на девяносто первом километре. Бывают же совпадения… В то, что название мотеля касалось расстояния до «Далёкого Космоса», я не верил. Ночевал в мотеле и никаких трансцендентных штучек не заметил.
        Сложив карту, я бросил её в бардачок и повернул ключ зажигания. Пунктирную линию мог объяснить Ерофеич, лесник из лесхоза, у которого мы квартировали в позапрошлом году. А если не объяснит, то покажет лесные тропы, по которым можно добраться в Бубякино. Не может быть, чтобы в деревню вела всего одна дорога.
        Проехав по разбитому асфальту центральной улицы Мщер, я выбрался на прямую грунтовую дорогу, рассекающую старый сосновый бор, и уже через километр увидел деревянные домики лесхоза. Ерофеич жил в крайнем домике, и я надеялся, что из-за дождя он сейчас дома, а не в лесу.
        Так оно и оказалось. Ерофеич, в брезентовой робе с откинутым капюшоном, в сапогах, сидел под навесом на крылечке и курил. Я остановил машину у калитки, прихватил карту Кашимской низменности и вышел. Во дворе загремела цепь, и лохматый большой пёс зашёлся густым простуженным лаем.
        - Добрый день, Ерофеич! - помахал я рукой от калитки, не решаясь войти. Знал я свирепый нрав волкодава и рисковать не собирался.
        - Цыц! - прикрикнул на пса Ерофеич.
        Пёс перестал лаять и глухо заворчал, не сводя с меня настороженного взгляда. Ерофеич поправил на носу очки, вглядываясь в подъехавшую машину. Зрение у него было очень плохим, и даже в очках минус семь с такого расстояния он вряд ли мог меня узнать.
        - Сергей Короп! - крикнул я от калитки. - Помните, в позапрошлом году была экспедиция?
        - А, Серёжа! - заулыбался лесник, выбросил окурок и поднялся с крыльца. - Здравствуй. Чего встал у калитки? Проходи, гостем будешь.
        - Вы Хвата на всякий случай привяжите, - попросил я. - Вижу, забыл он меня.
        - Забыл? - Ерофеич с удивлением посмотрел на ворчащего пса. - Хм… Странно. Хват никого не забывает.
        Лесник набросил на голову капюшон, вышел под моросящий дождь, загнал пса в будку и запер её. Только тогда я осмелился войти, и мы обменялись рукопожатием.
        Ерофеич пропустил меня вперёд и легонько подтолкнул в спину:
        - Проходи в дом.
        Но я остановился на пороге:
        - Ерофеич, я на пять минут. Грязи в дом нанесу… Давайте на крылечке поговорим.
        - Хм… - Ерофеич усмехнулся, покачал головой. - Городские всегда спешат… Что ж, давай тут поговорим.
        За два года лесник сильно изменился. Окладистую бороду осыпало снегом седины, глубокие морщины избороздили лицо. Жизнь на природе добавляет здоровья, но быстро старит.
        - Говорят, Ерофеич, где-то здесь неподалёку есть деревня Бубякино, - сказал я, будто ранее ни сном ни духом не знал о существовании деревни. - Не подскажете, как туда добраться?
        Лесник неожиданно насупился, покряхтел, неторопливо достал из кармана робы пачку «Севера», обстоятельно размял папиросу, прикурил.
        - Зачем тебе в деревню? - спросил он, настороженно поглядывая на меня из-под кустистых бровей. Чем-то он напоминал Хробака, не хватало только медной серьги в мочке уха да банданы. Либо шапки-ушанки.
        - При обработке данных электромагнитного поля Кашимского аномального треугольника обнаружились некоторые необычные характеристики, - соврал я. - Хорошо бы их проверить в деревне.
        Ерофеич помолчал, пожевал мундштук папиросы, постреливая на меня сквозь очки хитроватыми глазами.
        - Ты ведь уже был в деревне, - неожиданно заявил он.
        - С чего вы взяли?
        Я удивлённо округлил глаза, но на лесника это не подействовало.
        - Меня-то, подслеповатого, ты мог бы провести, - хмыкнул он, - но Хвата… Не признал он тебя, зеленокожего.
        Я смутился и не нашёлся, что ответить.
        - Н-да… - протянул Ерофеич, глубоко затянулся и опустился на ступеньку. - Присаживайся.
        Я сел рядом.
        - Уехал, а теперь дороги назад не найдёшь… - то ли спросил, то ли уточнил лесник. - Что сделано, того не вернёшь. По линии жизни назад пути нет. Не стоит и пробовать.
        Сказано было так, будто Ерофеич сам когда-то пытался вернуться, но ничего у него не получилось. И мне показалось, что за несколько минут лесник постарел ещё на два года.
        - Это совет? - натянуто поинтересовался я.
        Ерофеич затянулся так, что затрещала папироса.
        - Это жизнь, - сердито буркнул он.
        Услышав рассерженный голос хозяина, в будке заворчал волкодав.
        - Позвольте мне своей жизнью как-нибудь самому распоряжаться, - не согласился я.
        Ерофеич загасил папиросу о струйку льющейся с навеса воды, щелчком оправил окурок к мусорному баку.
        - Воля вольная… - вздохнул он. - Умные учатся на чужих ошибках, дураки…
        - …На своих, - усмехнувшись, закончил я.
        Ерофеич внимательно посмотрел на меня и отвернулся.
        - Дураки бьются в стену лбом, - сказал он.
        Мы помолчали. В кустах крыжовника у забора шелестел мелкий дождь, в конуре недовольно ворчал Хват, вытекая из водостока, журчала струйка воды.
        - Пусть так, - наконец согласился я. - В конце концов, это мой лоб. Вы знаете в лесу все тропы?
        - Все, не все, но знаю.
        - А в Бубякино знаете тропу?
        - Знаю… - с неохотой сказал он. - Но тебя по ней не поведу.
        - И не надо. - Я воспрянул духом и достал карту. - Покажите на карте, я сам пойду.
        Ерофеич на карту не глянул.
        - И показывать не буду, потому что ты не дойдёшь. Забыл, как ваша экспедиция блудила в аномальной зоне?
        Я не забыл, как в аномальной зоне Кашимской низменности крутилась стрелка компаса, как стрелки механических часов начинали двигаться вспять, а на электронных беспорядочно мельтешили цифры, как солнце скакало по небосклону, оказываясь в самых неожиданных местах, но отказываться от своих намерений не собирался.
        - Ладно, - скрипя зубами, согласился я, - не хотите - не надо. Тогда подскажите, что это такое?
        Я указал на пунктирную линию от Мщер до Бубякина.
        Ерофеич наконец-то покосился на карту.
        - Лет двадцать назад, - сказал он, - собирались провести в Бубякино электричество. Но денег хватило только на то, чтобы прорубить просеку.
        - Просеку? - ухватился я за слово.
        Лесник покачал головой.
        - Двадцать лет назад, - с нажимом повторил он.
        - Двадцать - не сто, - возразил я. - Вековые деревья там не выросли, а я видите, на какой дрынобуле? - кивнул головой в сторону «хаммера». - Она что танк, пройдёт по заросшей просеке.
        Ерофеич никак не отреагировал на дрынобулу. Глянул на машину, тяжко вздохнул, снова покачал головой.
        - При чём здесь танк… - досадливо поморщился он и заглянул мне в глаза. - Давай-ка, Серёжа, в дом зайдём, чайку попьём, о жизни поболтаем…
        Если с Хробаком у Ерофеича наблюдалось какое-то сходство, то ничего общего с Дормидонтом не было, и всё же я поинтересовался:
        - С баранками чай пить будем?
        - Можно и с баранками.
        - И малиновым вареньем?
        - С малиновым лучше зимой чай пить, - не согласился лесник. - Для здоровья полезнее. А сейчас я тебя царским вареньем угощу. Из крыжовника.
        Он кивнул в сторону кустов под забором. Не попадался на удочку лесник, хоть тресни, но я был уверен, что он многое знает о Бубякине. Но не скажет. Ни клещами из него не вытянешь, ни калёным железом не допытаешься.
        - Не до чая мне, Ерофеич. Лучше подскажите, где начинается просека.
        Не отвечая, он пожевал губами, опять достал из кармана пачку, размял папиросу, закурил.
        - Много курите, Ерофеич, - заметил я.
        - Расстроил ты меня, Серёжа… - махнул он рукой, - дальше некуда.
        Я ждал.
        - Подсказать-то могу, - затянулся папиросой Ерофеич, - да толку-то? Что пешком, что на своём драндулете, что на танке, всё равно заблудишься.
        Я молчал.
        - Ладно, так и быть… Не я скажу, другие подскажут. О просеке многие знают, - Ерофеич глянул на меня и тут же отвёл взгляд. И мне показалось, что в глазах старого лесника застыла тоска. - На полдороге отсюда до Мщер есть небольшая ложбинка. Глянешь налево - увидишь редкий молодой лесок. Это и есть бывшая просека.
        - Спасибо, - поблагодарил я и поднялся со ступенек.
        Ерофеич ничего не сказал и не посмотрел на меня. Курил, будто меня здесь не было. Что-то связывало его с Бубякином, какие-то личные воспоминания, но делиться ими он не желал.
        Я направился к калитке, вышел со двора, сел в машину.
        - До свиданья! - крикнул в открытую дверцу.
        Ерофеич отрешённо курил и в мою сторону не смотрел, зато из запертой будки простужено тявкнул Хват. И на том спасибо.
        Ложбинку, о которой говорил лесник, я увидел метров через пятьсот. Слева от неё малозаметной прорехой среди высоких корабельных сосен старого бора стояли молодые сосенки. Если бы лесник не сказал, сам бы никогда не догадался, что здесь когда-то была просека. Всё-таки двадцать лет - не пять, и многие сосёнки явно были «не по зубам» бамперу внедорожника. Врубишься в такую, шеф по головке не погладит…
        Я вспомнил, о какие кедры бил «хаммер» в тайге верховьев реки Адыча нефтяной магнат Алтуфьев, и, больше не раздумывая, свернул в лес. К удивлению, проще оказалось ехать по старому бору, чем по заросшей кустарником и молодыми соснами, берёзками и осинами просеке. Впрочем, проще - понятие относительное. Скорость была практически нулевой, так как приходилось постоянно лавировать между соснами, выбирая маршрут, по которому можно проехать и не застрять. Однако заросшую молодняком просеку я старался не упускать из виду - хорошо помнил казусы Кашимского аномального треугольника, а прямая, как стрела, просека была единственной путеводной ниточкой, связывающей Мщеры с Бубякином. С таким указателем леший водить не станет…
        Врал я сам себе, успокаивал. Леший-то водить не станет, но технология отражений - это нечто иное. На американских горках галактических аттракционов на себе испробовал. Метр проехал, и ты уже не здесь, а там. У чёрта на куличках.
        Но вышло всё гораздо тривиальнее и прозаичней. Вскоре сосновый бор закончился, начался молодой смешанный лес: постарше, чем просека, но тоже поросший кустарником, местами заваленный буреломом, и погуще, чем бор. И просека в нём практически терялась. Движение замедлилось, и наконец перед очередным пригорком я упёрся в такую чащу, сквозь которую «хаммер» проехать не мог. Здесь даже Василий на гусеничном тракторе застрял бы: ели да берёзы - не хвощи да папоротники… Разве что на велосипеде с дрынобулой такие преграды нипочём, но с дрынобулой, насколько я понял, везде можно проехать. И на чём угодно.
        Я заглушил мотор, набросил на голову капюшон штормовки и вылез под надоедливый моросящий дождь. Пройдясь по лесу направо и налево от машины, я ничего хорошего для себя не обнаружил и вернулся. Слева, метрах в пятидесяти, находилось болото, а справа - такие же непроходимые для внедорожника заросли, как и перед капотом. От Мщер до Бубякина по прямой было пятнадцать километров, а по спидометру я проехал по лесу одиннадцать. Но обольщаться не стоило. Ехал-то я не по прямой, колеся с пригорка на пригорок рядом с заросшей просекой, и в лучшем случае преодолел половину пути. Дальше можно только ножками…
        Рассудок подсказывал, что делать мне в Бубякине нечего. Чего тогда я хочу, чего пытаюсь добиться? Даже если Лия действительно осталась в деревне, захочет ли она со мной говорить? А если она всё-таки уехала, тогда что? Глупость сплошная моё путешествие… Но доводов рассудка я не принимал. Сунул в карман штормовки свёрток с пирогами, захлопнул дверцу, поставил на всякий случай машину на сигнализацию и пошёл сквозь чащу напролом.
        Через полчаса ходьбы я окончательно потерял из виду основной ориентир - просеку. Молодые деревья, кусты росли повсюду, и разобрать, где лес, а где просека двадцатилетней давности, стало невозможно. Однако отступать не собирался и, из-за отсутствия солнца, перешёл на известную ориентировку по мху на северной стороне стволов деревьев. Учитывая близость Кашимского аномального треугольника, это была ненадёжная ориентировка, очень ненадёжная, но другой не имелось. Будь на небе солнце, а не дождливая серая пелена, оно бы тоже оказалось не лучшим ориентиром.
        Под надоедливым мелким дождём я шёл час, другой, брезент штормовки промок до нитки, ручейки холодной воды стекали по спине, а лес вокруг нисколько не менялся, как будто я топтался на одном месте. Лес, по которому мы ходили с Лией, был словно ухоженный: без бурелома, с редкими кустиками, но ничего подобного на пути не встречалось. Разве что в старом бору, когда я ехал на машине.
        Давно перевалило за полдень, я устал и решил, что взберусь на очередной пригорок и, если не увижу ничего похожего на лес в окрестностях Бубякина, поверну назад. Раздвигая кусты, взобрался на пригорок, но здесь упрямство оказалось сильнее моего решения, и за этим пригорком последовал второй, третий… Взобравшись на четвёртый пригорок, я всё-таки взял себя в руки, остановился и огляделся.
        Куда ни кинь взгляд, простирался густой лес, заштрихованный дымкой дождя, и всё же мне показалось, что впереди лес немного пореже. Я оглянулся, затем снова посмотрел вперёд и начал спускаться. В конце концов пятьдесят метров ничего не решают. Либо решают очень многое.
        Лес в низине действительно оказался более редким. Справа, за чахлыми, покорёженными от гнилых вод осинками, находилось болото, а справа, за частоколом молодых сосен, просматривалось что-то массивное и железное. Я подошёл ближе и увидел «хаммер». Свою собственную машину. Повёл меня всё-таки, леший кругами…
        Всё ясно, нечего мне здесь делать. Пора ехать домой… Усталость навалилась на плечи, и я тупо уставился на машину. Уезжать не хотелось, но и оставаться не имело смысла. На деревянных ногах я подошёл к машине, взялся за ручку дверцы… Вой противоугонной сирены ударил по ушам, и тогда я взбесился.
        - Эх, ты..! - изо всей силы грохнул кулаком по капоту, сирена непонятно почему отключилась, а я скорым шагом зашагал в лес, не разбирая дороги. Волком хотелось выть от бессилия. Продираясь сквозь бурелом, я взобрался на пригорок справа от машины, сквозь пелену в глазах глянул вниз… И замер. Этого просто не могло быть!
        Не веря своим глазам, я растерянно оглянулся. По одну сторону пригорка стоял «хаммер», почти скрытый ветками сосен, а по другую… По другую раскинулся Аюшкин лог. Узенькая небольшая поляна, черничник, трухлявый пень…
        Осторожно, словно боясь спугнуть видение, я спустился к полянке и только внизу понял, что ошибся. Очень похожая черничная поляна, очень похожий трухлявый пенёк, очень похожий по форме лог. Да только все кустики черники были целёхонькими, никто их не мял, никто здесь ягоду не собирал.
        И тогда я, наконец, с отчётливой ясностью понял, что мне никогда не попасть в Бубякино. Прав был Ерофеич, по линии жизни назад пути нет. Нечего и пробовать. Бесполезно это… И больно.
        Я откинул капюшон, запрокинул голову и подставил лицо под морось дождя. Мелкие капли холодными иголками кололи лицо, били в открытые глаза, залетали в приоткрытый рот, но то, что рвалось из груди, никак не складывалось в слова. Взмолись я богу, он, быть может, меня бы услышал, но тех, кто скрывался за сплошной пеленой туч среди далёких звёзд, мольбой не проймёшь.
        Я вытер мокрым рукавом мокрое лицо и опустился на пенёк. Пошарил по карманам, достал промокший свёрток, развернул, взял пирожок с черникой.
        «Сяду на пенёк, съем пирожок…» - всплыло в памяти, и я тяжко вздохнул. Что было, того не вернёшь…
        Огоньком последней надежды промелькнула мысль вызвать сюда всю нашу группу, чтобы раз и навсегда разобраться с феноменом Бубякина, но я тут же её загасил. Глупо вызывать группу туда, куда доехать нельзя.
        За спиной на дереве треснула ветка, кто-то всполошённо затрепыхал крыльями и каркнул. Я вздрогнул и обернулся. Нет, это был не птеродактиль Ксенофонт, это была обыкновенная ворона…
        Глава четырнадцатая
        В кабинете шефа ничего не изменилось. Будто я никуда не уезжал, а вышел на минуту, на пороге вспомнил о чём-то, что забыл обсудить с шефом, и вернулся. Те же фотографии НЛО на стене, те же осколки метеоритов за стеклом на стенде, тот же массивный письменный стол, тот же коротконогий стул для посетителей на том же месте. И шеф был одет, как и несколько дней назад: в твидовом пиджаке, тёмно-синей рубашке при галстуке, очках. И лысина всё так же блестела. Ничего не изменилось, только я уже был не тот.
        - Заходи, заходи! - замахал шеф рукой, отрываясь от бумаг на столе.
        Я прошёл к столу, и мы обменялись рукопожатием.
        - Садись, - предложил шеф, - рассказывай, как съездил.
        Я не сел и ничего не стал говорить. Шеф фыркнул.
        - А я предупреждал, что всё это - чистой воды фикция! - заявил он.
        Я молчал.
        - Гм… - Он откинулся на спинку кресла и в упор посмотрел на меня: - Отчёт о поездке всё-таки придётся написать.
        - Ничего я писать не буду, - равнодушно сказал я.
        - Понимаю тебя, понимаю… - закивал шеф. - Но бензин мне списать как-то надо? Квитанции, надеюсь, сохранил?
        Опять он со своей добротой и пониманием… Ни черта он не понимал.
        - Нет, не сохранил, Вячеслав Павлович. Я ездил за свой счёт и бензин оплачивал из своего кармана.
        Брови шефа удивлённо взлетели, он снял очки, протёр носовым платком, снова водрузил их на переносицу и внимательно посмотрел на меня:
        - Гм… То ли ты бледный, то ли загар какой-то странный… Случилось что-то?
        Я протянул ему листок. Шеф взял, прочитал, и его настроение сразу испортилось. Он снял очки, положил на стол и посмотрел на меня больными близорукими глазами. Такими же, как у лесника Ерофеича, беззащитными, с затаённой в глубине тоской.
        - А как же диссертация? - растерянно спросил он.
        - Никак, - передёрнул я плечами.
        Шеф посидел, поиграл желваками на скулах. Листок в его руке подрагивал. Обидно ему было, что я ухожу. Он-то на меня возлагал особые надежды…
        - Место денежное нашёл? - глухо спросил он. - Если не секрет, куда уходишь?
        - Не секрет. Никуда.
        - То есть… - изумился шеф. - Как это - никуда?
        - Просто рассчитываюсь с работы. Посижу дома, а там… Грузчиком я всегда устроюсь.
        Шеф замер. Некоторые сотрудники часто намекали, что грузчики зарабатывают больше, чем они, и для шефа мои слова прозвучали как укор. Он набрал в грудь воздуха, но, посмотрев на меня, ничего не сказал. Тяжело вздохнул, по-старчески склонился над столом и побарабанил по столешнице пальцами.
        Я думал, снова спросит, что случилось со мной в Бубякине, но он не спросил. Умный у меня шеф. И не только добрый, но и деликатный.
        - Давай сделаем так, - глухо обронил он, не глядя на меня. - Иди-ка ты в отпуск. На месяц. А через месяц, если не передумаешь, я подпишу заявление.
        Я стоял и молчал.
        Шеф спрятал моё заявление в ящик стола, всё-таки не выдержал и сорвался:
        - Иди, кому говорю!
        И я ушёл.

* * *
        Два дня я провалялся дома на диване, вставая только затем, чтобы что-то пожевать. Хандра была такая, что, попытавшись напиться, не смог выпить и рюмки водки. Только один раз встрепенулся, когда услышал на лоджии хлопанье крыльев. Я подхватился с дивана, подскочил к лоджии и увидел самого обычного голубя. Он сидел на перилах, чистил клювом пёрышки и с любопытством поглядывал на меня. Уныло усмехнувшись, я добрёл до дивана и снова лёг.
        Трезвонил телефон, но я не брал трубку, пару раз кто-то настойчиво звонил в дверь, но я и не подумал встать, чтобы открыть. День и ночь работал телевизор, хотя я его не смотрел. Зато его бормотание и перемигивание кадров на экране отвлекало от навязчивых мыслей и позволяло не думать. Когда я засыпал, мне снился один и тот же кошмарный сон: огромный муравейник, очень похожий на муравейник из моего ознакомительного странствия по мирам. Но муравьёв в муравейнике не было. На его вершине в позе богини Кали - одна нога подогнута под себя, другая спущена вниз, руки на коленях - восседала Лия и с загадочной улыбкой наблюдала, как мои бесполые копии таскают голубые брёвна для строительства жилища своей Царицы. А я стоял у подножья муравейника, пытался докричаться до Лии, но из моего рта не вылетало ни звука; хотел вскарабкаться вверх, но не мог сдвинуться с места, словно был запечатан в воздух, как в межпространственной темноте трассы американских горок в Бубякине. От полной беспомощности было больно, было тоскливо, было жутко. Я просыпался в холодном поту с бешено колотящимся сердцем и видел, что лежу на
диване в собственной квартире, а напротив тихо бормочет телевизор, умиротворяюще мигая кадрами на экране. Его бормотание утихомиривало биение сердца, успокаивало боль, отрешало от беспокойных назойливых мыслей, но ничто не могло унять безмерную тоску. К счастью, иногда мне ничего не снилось.
        Не знаю, сколько бы так провалялся на диване, неделю, другую или больше, но утром третьего дня, как только зазвонил телефон, я спросонья по привычке протянул руку и снял трубку:
        - Слушаю…
        - Привет, затворник! - заорала трубка голосом Мишки Червинского. - Шеф говорит, два дня как вернулся из командировки, а я до тебя никак дозвониться не могу!
        Я хотел, ни слова не говоря, бросить трубку и снова заснуть, но вспомнил, что может присниться, и сдержался.
        - Ты чего молчишь? - обеспокоенно поинтересовался Мишка.
        - Я слушаю.
        - А здороваться не собираешься?
        - Здравствуй.
        - Почему трубку не брал?
        Я подумал. Спросонья мысли ворочались тяжело, и никаких отговорок не нашлось.
        - Не слышу!
        - Занят был… - буркнул я.
        - Что?!
        - Занят, говорю, был, - более внятно сказал я.
        - Чем?
        - Не твоё дело.
        Планомерный допрос начал раздражать.
        - Ладно, - смилостивился Мишка, - не моё, так не моё. Ты один?
        - Один… - буркнул я и тут же пожалел, что сказал. Сейчас в гости напрашиваться начнёт. Только его и не хватало.
        Так оно и оказалось.
        - Серёга, а как насчёт того, чтобы по пиву?
        - Никак.
        - Что значит никак?! - взорвался Мишка. - Через полчаса буду, и чтобы дверь мне открыл. Ишь, моду взял двери не открывать!
        В трубке запиликали гудки, и я положил её на телефон. Значит, это Мишка в двери трезвонил, апатично подумал я. Ничего мне не хотелось: ни думать, ни вставать, ни пить пиво. Хотелось забыться, заснуть, но, зная, что может присниться, я пересилил себя и вперился в экран работающего телевизора.
        Какая именно передача транслировалась и о чём, сознание не воспринимало, зато бормотание телеведущего напрочь блокировало мысли и действовало как наркотик. Поэтому, когда раздался звонок в дверь, мне показалось, что после телефонного разговора не прошло и минуты, и я не подумал встать с дивана.
        Звонок раздался снова, долгий и требовательный, затем в дверь заколотили ногами, а с лестничной площадки донёсся возмущённый голос Мишки:
        - Серёга, открывай, а то дверь взломаю!
        Я встал, прошёл в прихожую, открыл дверь. Мишка человек порывистый и вполне мог осуществить свою угрозу, а мне потом морока чинить замок.
        - Привет, отшельник, - сказал он с порога.
        - По телефону здоровались, - недружелюбно буркнул я. - Ты что, по мобильнику звонил у подъезда?
        - С чего ты взял? Наверно, кто-то другой названивал, мало ли у тебя знакомых? Например, какая-нибудь симпатичная девушка…
        Мишка вошёл в прихожую, снял куртку, повесил на вешалку. Небольшого роста, коренастый, резкий в движениях, он занял собой всю прихожую, размахивая руками.
        - Ври больше, - не поверил я. - Только позвонил по телефону - и через минуту в дверь.
        - Я звонил полчаса назад… - Мишка осёкся и внимательно посмотрел на меня. - Э, брат, как всё запущено… Ты когда последний раз брился? - Он принюхался и сморщил нос: - А мылся?
        Я безразлично пожал плечами.
        - А ну дыхни! - приказал он.
        Я дыхнул.
        - Странно… - недоумённо покрутил головой Мишка. - А такое впечатление, что в запое…
        - Какая тебе разница, в каком виде я буду пить пиво? В экспедициях мы и похуже выглядели. - Тут я увидел, что Мишка пришёл с пустыми руками. - А где обещанное пиво?
        Ни пить пиво, ни общаться с Мишкой желания не было, но куда денешься?
        - Я не собирался пить пиво в твоей берлоге. Размечтался! В кафе сходим, на набережную, посидим на свежем воздухе. - Мишка окинул меня критическим взглядом и снова поморщился. - Давай-ка, приводи себя в порядок! - скомандовал он, схватил меня за плечи и затолкал в ванную комнату. - Пока будешь мыться, я тебе кофе приготовлю, чтобы взбодрился.
        Я разделся, бросил одежду в бак для грязного белья, принял душ, затем принялся бриться, слыша, как Мишка, мурлыча под нос нехитрый мотивчик, мелет на ручной кофемолке зёрна кофе. Мишка - хороший парень, и, узнав, что со мной что-то не так, сам бы примчался, но сейчас чувствовалась за ним направляющая рука шефа.
        - Ты там не утонул? - крикнул Мишка с кухни.
        - Не мешай, бреюсь, - буркнул я.
        - А электрической кофемолки у тебя нет? - снова крикнул он.
        Электрическая кофемолка у меня была, но я промолчал. Припёрся непрошеным, пусть работает.
        Закончив бриться, я вышел в комнату и стал одеваться.
        - Кофе готов! - крикнул Мишка.
        - Минуту! - отозвался я, заправляя рубашку в джинсы.
        Когда я вышел на кухню, он стоял у окна, держа в руках чашку с кофе.
        - Неплохой кофе получается на ручной кофемолке, - причмокнув, заметил он, глянул на меня и запнулся. - Слушай, а чего ты такой зелёный? Случайно не желтухой заболел?
        И тогда нервы у меня не выдержали, и я сорвался:
        - Да пошли вы все к кузькиной матери со своими соболезнованиями!!! - гаркнул я во всё горло.
        Мишка присел от акустического удара, чашка в его руке лопнула, горячий кофе плеснулся на пол. Мишка помотал головой, растерянно огляделся, снял с вешалки над раковиной полотенце, вытер руки.
        - Ну и голосина… - сдавлено выдавил он. - Откуда у тебя такой голос?
        Он снова помотал головой, постучал ладонями по ушам, будто в них попала вода.
        - От папы и мамы, - буркнул я. - Всегда такой был.
        - Всегда? - не поверил Мишка и указал на стол: - Посмотри.
        На столе в луже кофе лежали осколки второй чашки. Кофейная лужа, растекаясь по столешнице, достигла края стола и закапала на пол.
        - А это?
        Он указал на белесый пустой стакан.
        - Что - это?
        Мишка ткнул в стакан пальцем, и он рассыпался мелкими осколками.
        Я глянул на окно, затем на стеклянные дверцы кухонного шкафчика. Стёкла были целыми. И на том спасибо.
        - Ты где такой голос приобрёл? - заинтригованно поинтересовался Мишка.
        - Где, где… На рынке купил!.. - повысил я голос, но тут же запнулся, опасаясь, как бы ещё чего необычного не случилось. Чем ещё в Бубякине меня наградили? Только бы не даром Василия…
        Я покосился на Мишку, вспомнив, куда его послал.
        Мишка стоял рядом, живой и здоровый, во все глаза смотрел на меня и идти к кузькиной матери не собирался. Разве что пить пиво на набережной. Надеюсь, и шефа никуда ноги не понесли - я-то, когда посылал всех по известному адресу, имел в виду прежде всего его.
        - Будем считать, что кофе мы попили, - сказал я.
        - Давай тряпку, уберу, - предложил Мишка.
        - Сам потом уберу, - отмахнулся я. - Ты меня на пиво приглашал? Идём.
        Погода к пиву не располагала. Было по-осеннему холодно, пасмурно, со стороны реки то и дело долетали порывы стылого ветра. Мы сидели за столиком летнего кафе, пили подогретое в микроволновке бутылочное пиво, хрустели чипсами. Мишка, стараясь развеселить меня, травил анекдоты, рассказывал о новостях в институте, я, по большей части, молча цедил пиво. Слишком памятно было другое летнее кафе…
        За соседним столиком сидели двое тучных мужчин и сосредоточенно, со знанием дела, поглощали шашлык. Под водочку. Лица у них были красные, как у минотавров, но пар из ушей не шёл. Немного в сторонке за двумя сдвинутыми столиками обосновалась группка студентов. Они весело болтали, уплетая гамбургеры за обе щеки, запивали через соломинку кока-колой из фирменных пластиковых стаканов, смеялись. Совсем как какадуоиды…
        - Ты меня не слушаешь? - дёрнул за рукав Мишка.
        - Слушаю.
        - Посмотри, какая девушка идёт по набережной. Ножки, фигурка… Каблучками цок-цок…
        Я не повернул головы.
        - А вот ещё две девушки. Симпатичные… На нас поглядывают, перешёптываются… Давай пригласим за столик?
        - Нет, - отрезал я.
        Мишка удивлённо посмотрел на меня, отхлебнул пива.
        - Слушай, никак не пойму, ты нюх потерял или сменил сексуальную ориентацию?
        - Фу, противный, - равнодушно сказал я.
        - Не верю.
        - Отстань, подлый, не приставай к честному мальчику.
        - Уже лучше, - кивнул Мишка. - Станиславский, может быть, и поверил бы, но не я.
        - Высоко себя ценишь.
        Он весело осклабился.
        - Нормально ценю. Станиславский тебя не знал, зато я знаю как облупленного.
        Я кисло поморщился.
        - И что же ты с меня облупил?
        Мишка оценивающе окинул меня взглядом, затем вдруг расплылся в улыбке, и стало понятно - его озарило.
        - Понял! - воскликнул он. - Наконец-то понял! Да ты, Серёга, никак втюрился?!
        Лицо у меня закаменело.
        - Точно… - выдохнул Мишка. - Вот уж о ком, о ком, но о тебе никогда бы не подумал.
        - Чего не подумал бы? - натянуто спросил я, избегая встречаться с ним взглядом.
        - Что можешь влюбиться.
        - Любовь зла, - горько усмехнулся я, - полюбишь и…
        - А вот за козла ты ответишь, - наигранно обиделся Мишка, но тут же рассмеялся. - Так она что, из новых русских?! Или это он, если козёл?!
        - Пошёл ты со своими идиотскими намёками…
        - Ну, извини, извини, - поняв, что переборщил, пошёл на попятную Мишка. - Кто она?
        - Циркачка… - непроизвольно вырвалось у меня, сам не понимаю как. Не хотел я ни с кем делиться своей тоской и плакаться в жилетку. Про себя сказал, а получилось вслух.
        - Артистка… - понимающе покивал Мишка. - Артистки знают, как голову заморочить.
        Я промолчал.
        - Ну, а она к тебе как? - не отставал он с расспросами.
        - Никак, - снова мимо воли признался я.
        - Не повезло тебе, мужик, - со знанием дела заявил Мишка. - Стерва попалась.
        Я искоса посмотрел на него.
        - Гм… - стушевался Мишка и поправился: - Ну, не стерва, а баба со стервозным характером. Эти умеют из мужиков жилы тянуть.
        Я снова промолчал. Говорят, чтобы разлюбить человека, нужно начать анализировать его поступки, характер, находить отрицательные черты, ставить их во главу угла… Но я не хотел этого делать. Людей без недостатков нет, и я принимал Лию такой, какая она есть.
        Мишка посопел, допил пиво, повертел в руках пустую бутылку.
        - Может, креветок возьмём? - предложил он, меняя тему.
        Я равнодушно пожал плечами и отвернулся. По реке, подёрнутой рябью, скользил катамаран. Трое ребят в гидрокостюмах суетились у паруса, то и дело меняя галс. Не существовало для них пасмурной погоды, не боялись они стылой воды, а было им весело и радостно. Как старику Дитятькину на велосипеде с дрынобулой в поднебесье.
        Мишка сходил к бармену, принёс тарелку с креветками и ещё пару бутылок подогретого пива.
        - Откушайте, батюшко свет Владимирович, - предложил он, пододвигая тарелку.
        Я вздрогнул и подозрительно посмотрел на Мишку. Интонации в его голосе живо напомнили Кузьминичну. Знает Мишка о Бубякине, или просто совпадение?
        - Что так смотришь? - усмехнулся Мишка, взял с тарелки крупную креветку и принялся чистить. - Креветок не хочешь, или обращение не понравилось?
        - Словеса ваши необычны, Михаил свет Александрович… - обтекаемо сказал я.
        - Чего в них необычного? - пожал он плечами. - Исконно по-русски… Но могу и по-современному. Жри, падла, пока дают!
        Я покачал головой. Бывают и не такие совпадения, как обращение по-древнерусски. Например, название мотеля на трассе Ворочаевск - Усть-Мантуг.
        - Что, и так не нравится?
        - Лучше по старинке.
        - Во-от! - согласился со мной Мишка. - В русской старине есть много поучительного.
        - И загадочного, - на всякий случай бросил я ещё один пробный камень.
        - И загадочного, - согласился он. - Например, почему русская нация называется именем прилагательным, а все остальные - именем существительным? Ты знаешь?
        Я отрицательно покачал головой. Ответа я не знал, зато мне была известна ещё одна нация, представители которой, как и русские, именовались прилагательным. Точнее, не нация, а один её представитель. Моржовый. Правда, нация была неземная, да и наименование не было самоназванием.
        - И я не знаю! - рассмеялся Мишка, чем окончательно рассеял мои подозрения. - Лопай креветки!
        Я взял креветку, повертел в руках, положил на место.
        - Конечно, не раки, но с пивом тоже хороши, - попытался уговорить меня Мишка, облущивая очередную креветку.
        Он делал всё, чтобы хоть как-то расшевелить меня, но ничего у него не получалось. Я отвернулся и снова принялся смотреть на реку. Катамаран дошёл до излучины, развернулся и теперь шёл назад, на крейсерской скорости разрезая воду. Две девчонки на противоположном берегу восторженно махали ему руками.
        «По полной программе!» - вспомнил я, что кричали какадуоиды при запуске карусели. Не знаю, почему, но мне везде виделись параллели Дню Пришельца. Наверное, так теперь будет всю жизнь. Незабываемое не забывается… Жизнь сера и убога, и примиряют нас с ней только светлые воспоминания.
        - Может, водочки? - предложил Мишка.
        Мне вспомнилось, как бармен в летнем кафе галактических аттракционов предлагал водочки, и я отрицательно мотнул головой.
        - Напрасно, - пробурчал Мишка. - Очень помогает…
        - От чего?
        - Знаешь, Серёга… - глядя в сторону, сказал он. - У тебя такой вид…
        - Какой?
        - Отмороженный, что ли… Безразличный…
        - Это тебе из-за моего экзотического загара кажется.
        - Да нет… - невнятно пробубнил Мишка. - Будто тебя заворожили…
        - Порчу навели?
        - Вот-вот, - воспрянул он. - Опоили приворотным зельем. Сходил бы ты к бабке, а?
        Были у меня подозрения, что Кузьминична наколдовала, но верить в это я отказывался. Мистика и пришельцы несовместимы.
        - Ты где работаешь? - спросил я.
        - Что значит где? - не понял Мишка.
        - Ну, где?
        - В институте, вместе с тобой… Что за дурацкие вопросы?
        - Это я к тому, что вроде бы наукой занимаешься, а туда же - к бабке сходи. Дремучий ты человек, Миша!
        - Э, нет! - не согласился он. - Есть многое на свете, друг Серёжа, что не доступно докторам наук, - переиначил он знаменитую фразу Шекспира. - На интуитивном уровне ворожеи умеют кое-что, к чему наука ещё и не подступалась. Кстати, именно в таком отношении к ворожбе и заключается правильный научный подход.
        Последнюю фразу часто повторял наш шеф, и я не стал возражать. Плевать мне было, каким образом меня приворожили: знахарским заклинанием или нейролептическим кодированием - и приворожили ли. Не собирался я обращаться ни к бабке, ни к психотерапевту. Моя воспоминания и переживания - это моя душа, и никому не позволю совать в неё грязные лапы.
        Я молча отхлебнул пива, посмотрел, как Мишка споро управляется с креветками.
        - Нормальные креветки, - сказал он, заметив мой взгляд. - Бери!
        - Что? - усмехнулся я.
        - Э-э… - начал было Мишка и увидел, что от креветок в тарелке осталась только шелуха панцирей. - Сейчас ещё возьму!
        - Я не буду, - предупредил я, и Мишка остался на месте. Достал из кармана платок, вытер руки, губы, взял бутылку пива, отпил из горлышка.
        - Хорошо сидим! - излишне весело сообщил он, и я ему не поверил. Чего хорошего в потреблении подогретого пива в холодную погоду?
        - Миша, - аккуратно начал я, - а что б ты делал, если бы вдруг вокруг тебя оказались одни пришельцы?
        - Это как?
        Он насмешливо посмотрел на меня.
        - А вот так, - сказал я. - Сидишь ты здесь, за столиком, пьёшь пиво с креветками, а вокруг тебя одни пришельцы. Вот те двое, - указал я на тучных мужчин, - превратились бы в красных, с громадными воловьими головами минотавров, а компания студентов, - кивнул я в другую сторону, - в сонмище спрутоподобных пришельцев, ну а девушки на набережной стали бы зелёненькими и маленькими пингвинчиками из далёкого космоса. Что бы ты сделал?
        Мишка фыркнул.
        - А ты кем бы стал?
        - Я? Я… Скажем, был бы голым, но безмерно волосатым, как стог сена, пришельцем о трёх руках.
        - Что бы я сделал… - протянул Мишка, и я по его тону понял, что сейчас он сморозит чушь. - Я бы взял бутылку водки и подсел к минотаврам. Нравится мне, как они хлещут водку. - Он посмотрел на меня, и в его глазах блеснуло. - Или ещё лучше - распил бы эту бутылку с волосатым трёхруким пришельцем! - Он хлопнул меня по плечу: - Слушай, а давай, действительно, водочки возьмём? По такой погоде это лучше, чем пиво.
        Я глубоко вздохнул и покачал головой.
        - А если серьёзно? Мы с тобой занимаемся аномальными явлениями, кому, как не нам, задуматься над такой ситуацией?
        Мишка стёр с лица ухмылку.
        - Напрасно ты ездил на этот праздник, - сказал он. - Пообщался с ряжеными в пришельцев полудурками, и теперь всякая чепуха лезет в голову.
        - Почему чепуха? - возразил я. - По-моему, нам давно пора задуматься над этим вопросом. Представь, что ты приехал в Медвежье урочище изучать якобы следы посадки инопланетного корабля и вдруг видишь на поляне вокруг костра веселящихся зелёненьких инопланетян. Твои действия?
        Мишка неопределённо повёл плечами, и я, наконец, увидел, что он задумался. Серьёзно, по-настоящему.
        - Чёрт его знает… - пробормотал он. - Не знаю…
        - Вот именно, - вздохнул я и встал из-за стола. - Пойду пройдусь…
        - Погоди, - попросил Мишка. - Дай пиво допить, вместе пойдём.
        - Нет, Миша, я хочу побыть один. А ты оставайся. Можешь взять бутылку водки и присоединиться к минотаврам. По-моему, они не будут возражать против контакта.
        - Зачем ты так? - обиделся он. - Я к тебе со всей душой…
        - Пока, - махнул я рукой, отвернулся и побрёл вдоль набережной. Никакой особой цели у меня не было, кроме как побыть одному. Здесь я Мишке не соврал.
        Навстречу мне шла пожилая супружеская пара, совершавшая променад на свежем воздухе. Высокий представительный старик в давно вышедшем из моды чёрном плаще вёл, поддерживая под руку, строгую даму преклонных лет в тёмном демисезонном пальто устаревшего покроя, но в приличном состоянии. Видно было, что их некогда респектабельная жизнь на старости лет дала трещину, но они продолжали поддерживать своё реноме хотя бы для самих себя. Он что-то велеречиво говорил, рокоча басом, дама благосклонно кивала. Как и все старики, прожившие вместе долгую жизнь, они были похожи подчёркнуто светским отношением друг к другу, неторопливой походкой, фигурами, одеждой и даже лицами. И хотя их носы были самыми обыкновенными, ничем не примечательными, супружеская пара была очень похожа на пару пришельцев-носачей во фраках.
        Я приостановился, проводил их взглядом, затем посмотрел на реку. Катамаран пристал к противоположному берегу, и трое ребят в гидрокостюмах помогали взойти на борт девушкам, недавно махавшим им руками. Жизнь на грешной Земле продолжалась, но мне почему-то казалось, что теперь она течёт мимо меня, а я здесь только присутствую. В роли стороннего наблюдателя.
        Глава пятнадцатая
        Не знаю, что больше сказалось: то ли то, что Мишка вытащил меня на природу развеяться, то ли время потихоньку нивелировало апатию, но с этого дня я стал понемногу приходить в себя, возвращаясь к обычной человеческой жизни. А к концу третьей недели незапланированного отпуска вышел на работу.
        И потянулась рутина будней. Дни мелькали с такой скоростью, будто я держал в руках отрывной календарь и методично срывал листок за листком. Вроде бы какие-то события происходили, и я в них принимал участие, но стоило оглянуться назад, как они тускнели, низводясь до никчемных, и я понимал, что ничего ярче и насыщеннее трёх дней в Бубякине в моей жизни не было. И не будет.
        Поначалу шеф не загружал меня повседневной работой и предоставил время для написания диссертации. Я посидел несколько дней, перечитал свои наброски, готовые главы, обработанные и необработанные материалы исследований и в конце недели в категоричной форме заявил шефу, что тема моей диссертации - лабуда на постном масле, и я её защищать не буду. Шеф изменился в лице, но кричать не стал, молча принял моё решение и в понедельник отправил в командировку в Алтайский край, на озеро Яровое. С глаз долой, из сердца вон. Я его понимал: он столько надежд возлагал на меня, видел во мне чуть ли не преемника, но и я поступиться принципами не мог. После Бубякина тема моей диссертации представлялась не только мелкотравчатой, но и откровенной псевдонаучной галиматьёй.
        Послали меня в командировку с молоденькой лаборанткой Дашенькой Строговой, и я сразу заподозрил, что не случайно. То ли Мишка нашептал на ухо шефу о моей вселенской апатии, то ли шеф сам так решил, заранее предвидя фиаско нашей поездки, но в попутчики мне назначили именно Строгову, которая, вопреки своей фамилии, отнюдь не отличалась строгим нравом.
        Если кто-нибудь думает, что Алтайский край - это сплошные горы, он глубоко ошибается. Бoльшая часть Алтайского края представляет собой ровную как стол степь, выжженную солнцем, с редко-редкими, практически незаметными, травинками ковыля. Озеро Яровое с голыми берегами раскинулось по этой степи идеальным, до самого горизонта, серебряным зеркалом, так нестерпимо блестящим на солнце всей поверхностью, что в глазах начинало рябить даже после короткого взгляда. На западном берегу озера раскинулся громадный, некогда засекреченный химический комбинат, работавший на оборонные нужды страны, а немного далее по берегу на юг, за пределами санитарной зоны, располагался небольшой посёлок городского типа для работников комбината.
        Приехали мы сюда, отреагировав на сообщение, что на северном берегу озера по ночам отмечаются аномальные атмосферные явления. Воздух над берегом вдруг начинал светиться, и колеблющиеся светящиеся тени наползали на гладь озера, где, по словам очевидцев, устраивали феерическую пляску. Однако когда начиналась феерия, фантастическое зрелище не доставляло удовольствия. Наоборот, очевидцы начинали испытывать угнетённое состояние и беспричинный страх.
        Прилетев в Барнаул, мы попали из осени в жаркое лето, и пока добирались до места рейсовым автобусом без кондиционера, распарились, как в бане. Поэтому, как только нас поселили в довольно-таки приемлемой гостинице, Дашка тут же отправилась на озеро купаться. Однако из её затеи ничего не получилось. Оказывается, вода в озере Яровом перенасыщена бромистым калием, и её плотность выше, чем в Мёртвом море. Хоть бальнеологический курорт открывай для неврастеников. Дашка вернулась с озера минут через пять, держа одежду в руках, вся в мелких кристаллах бромистого калия, и надолго заперлась в душевой, а я, уже принявший душ, отправился опрашивать свидетелей аномального явления.
        Как выяснилось, ничего аномального в свечении воздуха не было - банальная интерпретация жёлтой прессы побочного техногенного процесса, чтобы привлечь внимание к своей газете и увеличить тираж. На самом деле световые миражи возникали из-за разложения фосфорорганических соединений над заброшенным могильником токсичных отходов производства химкомбината. Ясно теперь, почему тут никто не собирается открывать бальнеологический курорт. Здесь нужно разбираться службам экологического контроля и Министерства по чрезвычайным ситуациям, а не уфологам, о чём я и отправил шефу письмо электронной почтой.
        Ответа я не получил, а вечером начал догадываться, почему, так как Дашенька Строгова стала проявлять ко мне настойчивые матримониальные поползновения. Два дня я отбивался от её домогательств, как порядочный и целомудренный юноша, хотя какой-то месяц назад первым предпринял бы подобные попытки в отношении любой женщины, с которой поехал бы в командировку.
        Все мои попытки связаться с шефом как по мобильной связи, так и по электронной почте ни к чему не приводили: трубку никто не брал, почтовый ящик был пустой, и это наводило на грустные размышления. Мой номер на мобильнике шефа был именован, и разговаривать со мной шеф упорно не желал. На третий день, когда стало понятно, что к чему, я взял инициативу в свои руки, объявил своей единственной подчинённой, что командировка закончена, заказал обратные билеты, и, как Дашенька Строгова ни дулась на меня, мы вернулись в институт.
        Шеф равнодушно принял мой отчёт о командировке, и я окончательно убедился, что природа аномального явления на озере Яровом была ему известна, а посылал он меня туда исключительно в попытке вернуть мне душевное равновесие. И Дашенька Строгова была назначена в напарницы отнюдь не случайно. Добрый у меня шеф, сверх меры добрый, только я не нуждался в жалости.
        Предчувствуя, что шеф снова собирается сослать меня в командировку, я предложил ему новую тему для моей диссертации. Не то чтобы я стремился к её защите, но мне было жаль потуг шефа возвратить себе того прилежного сотрудника, каким я был до поездки в Бубякино. Кем я был, мне уже не стать, и психологические эксперименты шефа надо мной выглядели смешными и наивными.
        Шеф новое направление воспринял без энтузиазма. Выслушал, покивал, а затем мрачно изрёк:
        - Ты льёшь воду на мельницу Пояркова…
        - Это каким же образом? - не понял я.
        - Пытаясь обосновать теорию, что НЛО являются локальными отражениями далёких объектов, ты низводишь их к обычным атмосферным явлениям.
        - А вам не кажется, Вячеслав Павлович, что такие отражения способен создавать только иной разум?
        - Равно в такой же степени они могут оказаться феноменом неизученного природного явления, - парировал шеф.
        - Неужели сейчас дела обстоят иначе? - не остался я в долгу. - Как были две теории: инопланетного происхождения НЛО и аномального природного явления, - такими они и останутся, и моя версия не даёт преимуществ ни той, ни другой.
        Шеф недовольно посопел, постучал пальцами по столешнице, закурил.
        - Ладно, - скрепя сердце согласился он, - в конце концов главное - истина, а не доктрина того или иного учёного, которая может оказаться ложной. Твоя теория выглядит достаточно сумасшедшей, чтобы оказаться правдой. Работай.
        И я приступил к работе над диссертацией. Но с тех пор шеф охладел ко мне, и я стал часто ловить на себе его косые сумрачные взгляды.
        Через неделю мне всё же пришлось съездить в экспедицию на Югорский полуостров, где мы две недели мотались на «хаммере» по тундре, разыскивая по первому снегу осколки метеорита, рассыпавшегося в воздухе во время падения. Нашли чуть более десятка осколков, но затем были вынуждены вернуться восвояси из-за ударивших лютых арктических морозов. Химико-биологические анализы ничего необычного в осколках метеорита не показали, и об экспедиции быстро забыли. Зато после наших мытарств по тундре с моей лёгкой руки «хаммер» иначе как дрынобулой теперь никто не называл. Хотя я так и не знал, что это такое на самом деле. И вряд ли когда узнаю.
        До Нового года я усиленно трудился над диссертацией, и шеф по другим тематикам меня больше не загружал, разве что по мелочам. Однако и результатами моей работы он принципиально не интересовался. Я же с головой окунулся в обработку достоверных данных по наблюдениям НЛО. Работа помогала отрешиться от навязчивых воспоминаний, и события в Бубякине постепенно отходили на второй план, капсулируясь в памяти лучшими днями жизни, которые никогда не повторятся и о которых лучше не вспоминать, чтобы не бередить душу. Воспоминания светлы, а жизнь сера и беспросветна. Но стоило мне услышать лай собаки, хлопанье крыльев, увидеть на ком-нибудь бандану или серьгу в ухе, как воспоминания воскрешались, отзываясь в сердце тоской.
        Я замкнулся в себе, отстранился от друзей, обособился в тесном мирке научной работы, целиком и полностью отдаваясь ей, и то ли из-за моего круто изменившегося поведения, то ли острый язычок Дашеньки Строговой разболтал о моей неприступности во время командировки в Алтайский край, но за мной утвердилось прозвище монаха. Кто-то, возможно, всё та же Дашенька, намекая на мой необычный загар, пустил слушок, что я облучился во время исследований строго засекреченных аномальных образований, хранящихся в ангаре не менее секретной военной базы со времён проекта «Сокрытие», и теперь мужчина из меня никакой. Мне было всё равно, что обо мне говорят и как называют за глаза - лишь бы в душу не лезли.
        И в общем-то никто в душу не лез, один Мишка Червинский не оставлял попыток вернуть мне, как он выражался, «человеческий облик» и как-то в ноябре уговорил посетить презентацию проекта мистического фильма известного режиссёра Мурдекова. Мишка достал два билета, а пойти ему якобы было не с кем. Насчёт «не с кем» Мишка, естественно, врал, но я не стал кочевряжиться. Когда-то мне нравились тусовки…
        Презентация состоялась в обширном зале киноконцертного комплекса «Элита-фильм» и ничем не отличалась от других презентаций подобных проектов. Но теперь я смотрел на всё иными глазами, и мне было грустно. Дурдом. Но наш, чисто земной, а потому всем понятный и приемлемый.
        Презентация представляла собой жалкое подобие званых балов в Дворянском собрании девятнадцатого века в дикой смеси с «танцами после лекции» во Дворце культуры двадцатого века. Мужчины во фраках и жабо мешались с парнями в кожанках, дамы в вечерних туалетах - с девицами в рваных по «народной моде» джинсах. Режиссёр Мурдеков минут пятнадцать расхваливал своих спонсоров, призывая и прочих присутствующих внести посильную лепту в развитие его проекта, затем в общих чертах рассказал сюжет будущего фильма и представил артистов, претендующих на главные роли. Двое из них тут же затеяли вялую потасовку из-за главной героини артистки Шмаковой. Потасовка выглядела ненатуральной и плохо отрепетированной, как и все сцены в фильмах Мурдекова. Далеко ей было до разборки бармена с крокодилом в Бубякине, хотя что-то общее всё-таки проесматривалось. Наконец группа «Бесы», приглашённая в качестве музыкального сопровождения как фильма, так и презентации, ударила по ушным перепонкам внушительными децибелами, и тусовка началась.
        Мы сидели за столиком в углу, потягивали слабоалкогольные коктейли, смотрели на мельтешащую перед глазами разношёрстную толпу, и мне то и дело казалось, что среди танцующих мелькали то пёстрые какадуоиды, то багровые минотавры, то меняющие цвет осьминоги. Прав был Карла - нечего отказывать пришельцам в том, в чём люди грешны… Разницы между нынешней тусовкой и празднованием Дня Пришельца в Бубякине не было никакой, и от этого на душе становилось совсем уж пакостно.
        Мишка попытался расшевелить меня пикантными подробностями из приватной жизни артистки Шмаковой, но, не встретив у меня интереса, махнул рукой и ушёл танцевать. Минут через десять он вернулся с двумя симпатичными девушками. Они подсели за столик, мы заказали ещё коктейлей и с полчаса трепались на пустопорожние темы. Оказывается, я ещё не забыл, как вести себя с девушками на тусовках, но делал это рефлекторно, по старой памяти, а на душе по-прежнему продолжали скрести кошки. Минут через пять Мишка уже обнимал одну девушку за талию, вторая же, не видя поползновений с моей стороны, сама обняла меня за руку повыше локтя, чем живо напомнила инопланетный зелёненький мешок с протоплазмой. Ответной активности я не проявил, но и сопротивляться не стал.
        Вскоре Мишка заговорщицки подмигнул мне и увёл свою девушку танцевать.
        - Пойдём потанцуем? - предложила «моя» девушка и томно потёрлась большой грудью о мой локоть.
        - Извини, что-то не хочется, - отказался я.
        - Тогда куда поедем: к тебе, ко мне? - с места в карьер предложила она.
        - Гм… - замялся я. - Всё равно. Но дело, понимаешь, в одном интимном аспекте…
        - В каком?
        - Видишь ли… - я сделал вид, что смущаюсь. - Я люблю делать ЭТО блендишным способом…
        Девушка оторопела. Девушка отшатнулась. Девушка вскочила на ноги.
        - Извращенец! - гневно заклеймила она меня, будто знала, что собой представляет «блендишный способ», и поспешно скрылась в толпе танцующих.
        А я ещё немножко посидел, допил коктейль и, не дожидаясь возвращения Мишки, ушёл с тусовки восвояси.
        С тех пор Мишка махнул рукой на свои потуги «вернуть мне человеческий облик» и начал принимать меня таким, каким я стал. Всё-таки настоящий друг. Больше не по каким тусовкам он меня не таскал, в пивбар не зазывал, зато иногда в выходные приходил ко мне с сумкой, набитой бутылочным пивом.
        - Я захожу к тебе на кружку пива, и в этом вся моя вина! - жизнерадостно заявлял он с порога и шествовал на кухню чуть ли не напролом, подобно гусеничному трактору с Василием, прокладывающему просеку сквозь дебри доисторического леса. Никаких возражений с моей стороны Мишка не принимал.
        Я и не возражал, но всякий раз удивлялся, как он при небольшом росте ухитрялся делать мою квартиру тесной. Уму непостижимо. Не помню, то ли я перефразировал при нём строчки из песни, то ли он сам до них додумался, но чай я с некоторых пор не пил и даже слова этого слышать не желал.
        На работе же я в буквальном смысле слова закапывался в кипы архивных данных времён проекта «Сокрытие», изучал на компьютере новые данные об аномальных явлениях и, не замечая ничего вокруг, трудился до поздней ночи, пока в глазах не начинало рябить. Вот так однажды поздней зимней ночью перед Новым годом, когда голова уже практически ничего не соображала, а глаза почти не воспринимали изображение на экране компьютера, я вдруг увидел, что иконка электронной почты подмигивает сообщением: «Вам письмо». Машинально я щёлкнул курсором по иконке, и на экране проявилась поздравительная открытка. «С Новым годом!» - было написано сверху, а под надписью располагалась семейная фотография. По центру, щеками прижавшись друг к другу, стояли Ля-Ля и тщедушный Звёздный Скиталец, а их окружала гурьба мал мала меньше миниатюрных звёздных скитальцев.
        Я оторопел, зажмурился, замотал головой, а когда открыл глаза, на экране уже ничего не было. Привиделось, или открытка была на самом деле? Я залез в почтовый ящик, тщательно обшарил папки «Входящих», «Исходящих», «Спама», «Удалённых», «Черновиков», но нигде и следа поздравительной открытки не обнаружил. Аналогично было и с приглашением на празднование Дня Пришельца… С другой стороны, я так заработался, что поздравление с Новым годом могло и привидеться. Многим хочется выдать желаемое за действительное, и я отнюдь не исключение. Скорее, наоборот - мне бы очень хотелось, чтобы Царевной оказалась именно Ля-Ля, а не Лия… Я вспомнил, как смотрела на меня эскорт-свита в галактическом Луна-парке, и почти поверил, что Ля-Ля и была Царевной, если бы не одно «но». Не вязалось как-то, что жениха Царевны можно походя рубануть секачом по голове, пусть и бутафорской. С другой стороны, кто он такой? Всего лишь жених Царевны, не царских кровей, и эскорт-свита не обязана его охранять… Хотя, по большому счёту, не всё ли мне равно, кто была Царевной? Что так Лии рядом нет, что этак.
        Расстроенный, я выключил компьютер и пошёл домой. Ночью мне опять снился муравейник, только теперь в нём царствовала не Лия, а Ля-Ля, и не мои копии таскали брёвна, а маленькие подобия Звёздного Скитальца весело водили хоровод под циклопическими соснами. Но радости этот сон не принёс, и после него на душе остался горький осадок.
        В марте я закончил диссертацию и отдал её шефу. Шеф прочитал, не сделал ни одного замечания, но расстроился.
        - Работа добротная, - мрачно похвалил он, - достойная присуждения учёной степени. Готовься к защите. - Он помолчал, снял очки, протёр платком и с сожалением добавил: - Только к нашему направлению это не имеет никакого отношения…
        - Спасибо, - поблагодарил я, забрал рукопись и ушёл. Жаль было шефа, но слов утешения не нашлось. Видел он во мне ученика, продолжателя своего дела, а я, получается, предал…
        Защита диссертации была назначена на конец июля, и всё это время я бегал по инстанциям и оформлял документы к защите. Но, поскольку основная работа над диссертацией была завершена, я пару раз по собственному настоянию съездил в командировки на места обнаружения аномальных явлений. Причём один раз - в составе большой экспедиции в Калмыцкие степи вместе с шефом. Мне удалось наладить с ним ровные отношения, но былой приязни, которую ощущал к себе ранее, восстановить не удалось. Что было, того не вернёшь… И это касалось не только моих отношений с шефом.
        Защита диссертации состоялась в конце июля и прошла с блеском. Я удостоился не только похвалы учёного совета, но и лестных слов оппонента в лице Пояркова. После вынесения положительного решения он долго тряс мне руку, говорил, что не ожидал от апологета теории внеземного происхождения НЛО столь взвешенной и конструктивной научной работы, объясняющей естественное происхождение аномальных оптических явлений в атмосфере. Шеф, услышав его слова, помрачнел, и я в вежливой форме возразил Пояркову, что моя работа не противоречит ни теории внеземного происхождения НЛО, ни теории их естественного происхождения, а лишь вносит некоторую ясность в суть этого явления. Поярков покивал, поулыбался, глядя на стоявшего рядом шефа, а затем внаглую предложил мне перейти на работу в его группу. Я вежливо отказался, но шеф при этом изменился в лице и покинул зал.
        Однако на банкет шеф всё-таки пришёл. Ещё раз поздравил с защитой диссертации, сдержанно поблагодарил за то, что я отказался перейти на работу к Пояркову, и предложил мне должность ведущего специалиста по аномальным атмосферным явлениям. Я согласился, и наши отношения вроде бы вернулись на круги своя.
        Пришёл на банкет и писатель-фантаст, чью идею я использовал в своей диссертации. Когда я позвонил ему, представился, а затем сообщил, что его идея легла в основу моей научной работы, он вначале подумал, что я филолог, который написал монографию о его творчестве, и, к моему удивлению, отнёсся к этому если не с прохладцей, то равнодушно. Однако когда я объяснил, в чём, собственно, дело, он неожиданно обрадовался и ничуть не огорчился, узнав, что, к сожалению, его фамилию я не упомянул, так как в научной работе считается дурным тоном ссылаться на фантастов.
        - Главное, что вы знаете, кому принадлежит идея, и что не постеснялись в этом признаться! - с необычным жаром заявил он по телефону, а закончил уж совсем выспренне: - В конце концов, все мы работаем не наград для, а прогресса ради!
        В общении он оказался, на удивление для писателя, довольно простым, если даже не простоватым, но коньяк на банкете пил - будь здоров. Далеко нашим научным сотрудникам до него! Разве что Василий-тракторист не уступил бы пальмы первенства.
        На следующий день после банкета я вышел на работу, сел за стол, заваленный кипой бумаг… и неожиданно обнаружил, что работа, которой я спасался от гнетущей тоски, закончилась и теперь впереди только серые, беспросветные будни. Взгляд скользнул по календарю, я увидел на листке, что уже август, и тогда мне стало совсем тошно.
        Быстро написав заявление, я направился к шефу и потребовал у него отпуск. Шеф внимательно посмотрел на меня, вздохнул и, ни слова не говоря, подписал заявление. Однако когда я выходил из кабинета, мне показалось, что отражение шефа в стеклянной дверце стенда с метеоритами пространно улыбается мне в спину. Будто шеф знал что-то такое, что мне неведомо. Странно, в общем-то, до сих пор я считал, что это мне известно нечто такое, что другим неведомо.
        Придя домой, я бесцельно послонялся из кухни в комнату, на лоджию, обратно. Тоска не уменьшилась, а только усилилась. Может, напрасно я ушёл в отпуск? Потребовал бы у шефа какую-нибудь командировку к чёрту на кулички, глядишь, всё как-то легче бы жилось…
        Я вернулся на кухню и стал готовить кофе. Хоть бы Мишка пришёл на кружку пива… Так нет, сегодня понедельник, а он ко мне теперь только по выходным заглядывает…
        Приготовив кофе, я прошёл в комнату, включил телевизор, сел на диван. Но ни кофе, ни телевизор не спасали от щемящей тоски.
        С лоджии донеслось хлопанье крыльев, и я впервые не вздрогнул, услышав этот звук. Раньше я всегда вздрагивал, когда слышал лай собаки или хлопанье крыльев.
        «Адаптируюсь потихоньку к будням…» - с грустью подумал я, подошёл к лоджии, выглянул… И обмер. На перилах вместо ожидаемого голубя сидел птеродактиль Ксенофонт и раздражённо щёлкал зубами.
        - Ты собираешься на праздник? - возмущённо поинтересовался он, по своей гадкой привычке забыв поздороваться.
        - Какой ещё праздник? - оторопел я.
        - Ежегодный. День Пришельца. Тебя там ждут.
        Я хотел спросить, кто меня ждёт, но слова застряли в горле. Я знал, кто меня ждёт…
        Из цикла «А у нас во дворе»
        Работа за рубежом

1
        Робко, будто спросонья, запиликал электронный будильник. И какой дурак выставил время? Сил протянуть руку и выключить будильник не было. Пиликанье начало набирать обороты и постепенно перешло в отвратительное непрерывное верещание.
        - Ларионов! - страдальчески воззвала из соседней комнаты Машка. - Выключи будильник!
        С закрытыми глазами я подвинулся на край кровати, наобум хлопнул ладонью по тумбочке, но с первого раза не попал. Подвинулся ближе, наконец-то дотянулся до будильника, хлопнул по нему и вместе с отключением звонка свалился на пол.
        Где же это я так вчера, а? Ах да, раут… И дураком, выставившим на будильнике время, был я сам. Вспомнить бы, зачем?
        - Чьё тело упало? - вновь подала голос Машка. - Похоронную команду вызывать?
        - Не дождёшься! - простонал я, усаживаясь на полу. Голова раскалывалась, и вспомнить, какого чёрта завёл будильник, не получалось. Это плохо. Куда мне надо торопиться с утра? С кем-то встретиться? Зачем?
        Тяжело поднявшись, я поволок ноги в ванную. Однако ни холодный душ, ни контрастный не помогли - в памяти по-прежнему зиял провал. Пока чистил зубы и брился, услышал в прихожей приглушённый разговор. Неужели кто-то с утра пораньше напросился в гости, и ради этого я вынужден был проснуться под мерзкий трезвон?
        Выглянув из ванной комнаты, я увидел, что это не ко мне. И не пришёл, а уходит. Щупленький чернявый парнишка в джинсовом костюмчике чмокнул Машку в щёку и выскользнул из квартиры. Машка закрыла дверь, запахнула халатик и с независимым видом направилась в свою комнату.
        - Слушай, - спросил я, - а почему ты не в школе?
        Машка остановилась и одарила меня таким взглядом, будто перед ней не отец стоял, а, по крайней мере, призрак отца. Причём не родного, а отца Гамлета.
        - Ларионов, ты хоть в окно выглядывал?
        - А что?
        - Лето на дворе. Июнь. У детей каникулы.
        Я вздохнул.
        - А дети умеют пользоваться презервативами?
        - Не наезжай, Ларионов! - отрезала Машка. - СПИДом я уже переболела!
        Она скрылась в своей комнате и хлопнула дверью. Ну что с неё возьмёшь, переходной возраст…
        Я вернулся в спальню, оделся, затем вышел на кухню. На столе лежала записка, придавленная фломастером:
        « Меня не будет пару дней. Захотите есть, сходите в кафе».
        Сев к столу, я взял фломастер, перечеркнул «дней» и написал «ночей». В общем, та ещё у меня семейка, впору удавиться. Жена на фирме с презентаций не вылезает, по нескольку суток дома не появляется, дочка вся в неё пошла, и никто меня ни по имени, ни отцом не называет. Только Ларионов. Ларионов - дома, Ларионов - на работе, Ларионов - среди друзей. Лезть в петлю пока не хотелось, но на душе было тошно. И не только после вчерашнего раута. Послать бы всё к чёртовой матери…
        Я достал диктофон, включил и пробормотал: «СПИДом я уже переболела…» Если фразу обкатать, может получиться хорошая острота. Работаю я на радио «FM-минус», в группе известного всей стране хохмача Фесенко, который анекдотами в эфире так и сыплет. Так вот я - один из тех, кто эти анекдоты сочиняет. Слышали остроту: «Тютелька в тютельку - секс лилипутов»? Это не Фесенко, это Ларионов написал. Тот самый Ларионов, имени которого никто не упоминает. Неизвестный Ларионов. Быть может, мне памятник когда-нибудь воздвигнут да так и назовут: «Памятник неизвестному Ларионову». Но, скорее всего, он будет стоять не на площади или в парковой аллее, а на кладбище.
        В кухне появилась Машка.
        - Записку читал? - хмуро спросила она.
        - Ну?
        - Гони сто рублей, если не хочешь, чтобы дочь с голоду умерла.
        - А что, в холодильнике пусто?
        - Ларионов, ты что, с Луны свалился? - возмутилась Машка. - Загляни!
        Я не стал заглядывать в холодильник, достал из бумажника сто рублей, отдал.
        - Хоть бы кофе сварила… - попросил.
        - Обобьёшься, - отрезала Машка. - Тебе похмелиться надо, а не кофе пить.
        Она спрятала деньги в карманчик халатика и ушла.
        Я включил электрический чайник, нашёл банку растворимого кофе. Кофе немного поднял тонус, но не помог вспомнить, зачем же я ставил будильник. Ладно, если кому-то нужен, найдёт меня по мобильному телефону.
        Я закурил, и тут снова накатило, да так, что хоть взаправду вешайся. Права Машка, не кофе мне пить, а похмелиться надо. Прекрасно понимая, что в квартире нет ни капли спиртного, я не стал рыскать по шкафчикам на кухне, а прямиком направился к выходной двери.
        Когда я спустился на лифте и вышел во двор, то понял, что опоздал. На своё счастье. В нашей стране ведь как - упал кирпич на голову, проломил череп, ты на всю жизнь калекой сделался, но, главное, остался жив. Вот тебе и счастье, другого у нас не бывает. Именно такое «счастье» меня во дворе и поджидало.
        Двор был запружен милицейскими машинами, на детской площадке галдела толпа зевак, оттеснённая туда нарядом омоновцев, а на крыльце соседнего подъезда, огороженного пластиковой лентой, двое судмедэкспертов возились у распростёртого на ступеньках тела. Как понимаю, очередное покушение на депутата Хацимоева, живущего в соседнем подъезде. Или теперь уже жившего?
        - …Да жив он, что ему сделается?! - вещал из толпы зевак зычный голос дворничихи, бабы Веры. - Третье покушение, а ему хоть бы хны!
        - А кто же на ступеньках лежит?
        - Женька Семигин, с шестого этажа. Он как раз в подъезд заходил, а Хацимоев выходил, когда киллер палить начал… Не повезло Женьке.
        А мне, по всем раскладкам, выходит, «повезло». По-нашенски, по-российски. Выйди из дому на полчаса раньше, глядишь, не Женькин труп на ступеньках лежал бы, а мой. Боюсь, надоест киллерам из автоматов по депутату мазать, завезут в подвал пару мешков гексогена, чтоб, значит, наверняка… И вместе с известным депутатом Хацимоевым в мир иной отправится и неизвестный Ларионов… Но пока жив, и не мне случайная пуля досталась, следует радоваться, ибо иного счастья мне не дано. Радуйся и такому.
        Радоваться хотелось равно в такой же степени, как с утра вешаться. А сбежать хотелось. Очень хотелось. От такой семьи, из такой страны, от такого «счастья»… Только на фиг я кому за рубежом нужен? Кому нужен «неизвестный Ларионов»? Там и известный Фесенко с нашими плоско-пошлыми остротами никому не нужен.
        Присоединяться к зевакам я не собирался, поэтому бочком протиснулся сквозь толпу и, выйдя со двора, направился к кафе «Минутка».
        - Привет, Паша… - промямлил бармену, усаживаясь за стойку.
        Паша глянул на меня и всё понял.
        - Привет, Ларионов, - сказал он. - Давно из могилы выбрался?
        - Что, такой мёртвый?
        - Разве что трупных пятен не видно, - усмехнулся бармен, наливая в мерный стаканчик водку.
        Как ни заторможено было сознание, но я среагировал. Достал диктофон, буркнул в него: «Трупные пятна - косметика». Если на трезвую голову обыграть, хорошая острота может получиться.
        Паша поставил передо мной стопку водки и стакан с томатным соком.
        - Оживай!
        Я круто посолил томатный сок, отхлебнул, затем, вздрогнув, опрокинул в себя рюмку и тут же запил соком.
        - Только не наблюй здесь, - сказал Паша, видя, как я монументом застыл на табурете. Если кто надумает-таки памятник «Неизвестному Ларионову» ставить, лучшей позы не придумать. Тютелька в тютельку.
        С минуту организм на повышенных тонах дискутировал с проглоченной водкой, затем смирился, и меня попустило. Я помахал перед лицом бармена указательным пальцем, бросил на стойку деньги и молча вышел. Попустить-то попустило, но говорить пока не мог.
        На улице я пару раз глубоко вдохнул и наконец-то почувствовал себя более-менее сносно. Однако вспомнить, зачем вчера поставил будильник, всё равно не смог. Ну и чёрт с ним. Приятное тепло разлилось по телу, но на душе по-прежнему было гадко. И я побрёл куда глаза глядят.
        Странное дело, когда я выпивши, ноги всегда приводят меня в тупичок какого-то переулка, к летнему кафе в уютном скверике с небольшим фонтанчиком. Машины здесь не ездят, поэтому в кафе всегда тихо и даже в жаркий полдень прохладно под старыми раскидистыми тополями. Пару раз я пытался разыскать кафе на трезвую голову, но ничего не получилось. Такое впечатление, что кафе и скверик находятся в параллельном мире, вход в который открывается исключительно для алкоголиков.
        Водка сделала своё дело, и я почувствовал, что хочу есть. Сел за столик, заказал пару сарделек с тушёными грибами, бокал пива. Когда съел одну сардельку и выпил полбокала пива, по телу разлилась благость, и я почувствовал, как семейные неурядицы и дискомфорт в душе отодвинулись на второй план. Лепота! Всё-таки есть в жизни счастье.
        Откинувшись на спинку пластикового кресла, я огляделся.
        Грузный бородач за соседним столиком внимательно посмотрел на меня, хмыкнул и, прихватив с собой графинчик с водкой, пересел ко мне.
        - Привет, Ларионов! - сказал он, выставляя на столик пластиковые стаканчики.
        Я кивнул, хотя мог дать голову на отсечение, что бородача не знал. Но то, что он знал меня, порадовало. Оказывается, не такой уж Ларионов неизвестный.
        - Жена гуляет напропалую, а ты, значит, сюда… - продолжал бородач, наливая в стаканчики водку. - Как там Фесенко говорит: пиво без водки - деньги на ветер?
        Приятное впечатление о бородаче мгновенно растаяло. Бывают же люди, которые одной фразой могут надолго испортить настроение…
        Он поднял стаканчик и посмотрел на меня. Глазки у него были маленькие, подслеповатые, но хитрые. И тогда я, не прикасаясь ко второму стаканчику, сказал в эти глазки:
        - А пиво с водкой - харч на брюки. Твои.
        На мгновение бородач застыл, совсем как я недавно в баре «Минутка», затем на его лице отразилось оскорблённое недоумение, он схватил графинчик с водкой и молча ретировался за свой столик.
        Я тяжело вздохнул и принялся доедать сардельку с грибами. Что за народ пошёл, пары минут в блаженном состоянии побыть не дают. Как заметят, что у человека прекрасное настроение, так и норовят в душу нагадить.
        Фразу о «харче на брюках» я записывать не стал. Тема стара как мир, и основательно затаскана. Хотя, с другой стороны, острота о «смешном молоке после огурцов» прошла на «ура»…
        Всё ещё пребывая в мрачном настроении, я отхлебнул пива, закурил и огляделся.
        Бородач демонстративно уселся ко мне спиной и в одиночестве пил водку. Больше в кафе никого не было. В замшелом фонтанчике умиротворяюще плескалась вода, извергаясь изо рта золочёной рыбки, чирикали воробьи, в воздухе витали первые тополиные пушинки. Тишина и покой в скверике создавали впечатление, что я перенёсся лет этак на пятьдесят назад, во времена застоя.
        Взгляд скользнул по кустам, по видневшимся между деревьями домам и задержался на стеклянной витрине какого-то офиса, увешанной красочными плакатами морских побережий на закате, снежных горных склонов на рассвете, диких джунглей в полумраке и безбрежных пустынь в ослепительный полдень. Вероятно, туристическое бюро. Грустное очарование застойного времени вмиг улетучилось. То ли фотограф не умел пользоваться светофильтрами, то ли необычная цветовая гамма пейзажей была специально подобрана для привлечения клиентов, но закат над морским побережьем был фиолетовым, рассвет над горами - зелёным, листва джунглей - синей, а пески пустынь - сиреневыми. Скорее, именно подобрана, так как я непроизвольно принялся искать глазами название фирмы.
        Названия я не обнаружил, зато рядом со стеклянными дверями увидел объявление: «Работа за рубежом». Ниже шёл более мелкий текст, который с такого расстояния было не разобрать.
        Не знаю, что за дизайнер оформлял витрину, но он знал толк в своём деле и меня заинтриговал. Работа за рубежом никак не вязалась с красочными пейзажами, к тому же у меня сложилось стойкое убеждение, что все фирмы, заключающие контракты с нашими гражданами на престижную работу за рубежом, на самом деле направляют женщин исключительно в бордели, а мужчин - на запчасти для трансплантации органов.
        И всё же любопытство оказалось выше предубеждения. Я допил пиво, загасил в пепельнице окурок, расплатился и неторопливо направился к витрине.
        Мелкий текст под объявлением гласил:
        «Предоставим работу за рубежом по наклонностям и увлечениям, независимо от пола и возраста. Высокая оплата гарантирована».
        В общем, реклама ничем не отличалась от реклам аналогичных бюро, кроме слов о возрасте. Хотя это может оказаться обычной «завлекалочкой» - старикам и старушкам всегда можно отказать под предлогом отсутствия вакансий, зато остальные будут более доверчивы.
        Тем не менее толпы желающих выехать на работу за границу у дверей офиса не наблюдалось. Я тоже не собирался занимать очередь в несуществующей толпе. Развернулся, чтобы уйти, но неожиданно поймал на себе насмешливый взгляд бородача, всё ещё сидевшего за столиком кафе и продолжавшего в одиночку пить водку. Это разозлило меня до крайней степени. А что я, собственно, теряю, если зайду? Как говорится, спрос в нос не бьёт - поговорю, расспрошу, может, что-нибудь любопытное услышу. Работа у меня такая - чужие фразы запоминать и до острот оттачивать.
        И я вошёл.
        Офис бюро по найму оказался небольшой комнатой, стены и потолок которой были заклеены фотообоями. Прямо передо мной высилась каменная гряда с водопадом, слева простиралось морское побережье с белым песком и зелёным океаном, справа - безбрежная ковыльная степь, а над головой зияло бездонное звёздное небо. Впечатляюще, но, как я уже говорил, всё это хорошо смотрелось бы в бюро путешествий, а не в бюро по найму на работу.
        У стены с изображением водопада стоял обширный стол, за которым по всем канонам следовало находиться обворожительной блондинке с располагающей улыбкой, но вместо неё в кресле сидел невзрачный клерк в чёрном костюме, белой рубашке при галстуке, с унылым выражением на лице. Причём «невзрачный» - мягко сказано. Клерк был откровенным уродцем. Маленький, щупленький, с карикатурно асимметричной головой и в очках с настолько толстыми линзами, что они казались глазами. Огромные оттопыренные уши, громадный рот с махоньким подбородком и унылый бесформенный нос придавали клерку сходство с кукольным Гурвинеком.
        - Ттопрый ттень, - поздоровался он, растягивая в приветственной улыбке губы почти до ушей. - Присашифайтесь.
        Он указал ручонкой на кресло напротив стола.
        - Здравствуйте, - кивнул я, шагнул вперёд и уселся в кресло.
        - Интересуетесь раппотой са хранитсей? - спросил клерк.
        Очки мигнули и посмотрели на меня добрым участливым взглядом. Акцент клерка был мягким, голос располагающим. И всё же его вид действовал отталкивающе. Не знаю, о чём думали фундаторы фирмы, назначая на этот пост уродца, - быть может, хотели сыграть на контрасте с другими фирмами, - но если бы я действительно собирался на работу за границу, то меня бы уже здесь не было.
        - Интересуюсь, - сказал я и тут же уточнил: - Пока только интересуюсь. Какую работу вы можете предложить?
        - Люппую, ф соотфетстфии с фашими наклонностями.
        - Я - литератор, - наобум ляпнул я, поскольку сам ещё не определился, как называть свою профессию. Коллеги на радио шутили, что Ларионов - это тоже профессия, но непосвящённый вряд ли поймёт.
        - Проститте, но фаша профессия нас не интересуетт, - покачал головой клерк. - Мы преттостафляем раппоту по наклонностям и уфлетшениям. Какое у фас хоппи?
        - Хобби? - переспросил я.
        - Тта, хоппи.
        - Н-не знаю… - ошарашенно пожал я плечами. - Когда-то была рыбная ловля… А что? - Тут до меня наконец дошла курьёзность ситуации. Что это ещё за работа «по наклонностям и увлечениям»? И не успел клерк ответить, как я выдал: - А работы по предрасположенности у вас нет? У меня ярко выраженная предрасположенность к спиртному. Я бы, знаете, не отказался…
        - Хе-хе, - сказал «Гурвинек». - Шуттите… Мы потпираем раппоту сохласно психотиппу кантитатов. Фи мошете и не потосрефать, што фам, например, польше потхотит толшность преситтента, тшем ассенисатора.
        Здесь я не выдержал и откровенно расхохотался:
        - А вы можете предложить должность президента?!
        - А потшему нет? Только тля эттохо нато фаш психотипп опретелить.
        И тут я понял, что попался. Понял, кто такой бородач, предлагавший выпить водки с пивом, почему он с ехидством на меня смотрел и что собой представляет странное бюро по найму. Сам работаю на радио в юмористической программе, приколы и розыгрыши мой хлеб - и надо же, попался на крючок к коллегам с телевидения! Ловко они придумали с фотообоями - за ними можно не одного оператора с десятком камер разместить, чтобы заснять лоха, возмечтавшего стать президентом в банановой республике, а затем показать его по телевидению. Ладно, постараюсь подыграть. Родственные всё-таки души…
        - А как определить мой психотип?
        - Отшень просто. Тсетшас я фам оттену эттот праслет, - «Гурвинек» взял со стола прозрачный браслет с двумя проводками, ведущими к компьютеру, - и мы опреттелим фаши фосмошности. Фи не фосрашаете?
        - Бога ради! - я состроил лучезарную улыбку, словно меня уговорили рекламировать зубную пасту, и протянул руку: - Будьте любезны!
        «Гурвинек» нацепил браслет на моё запястье и повернулся к компьютеру. Что-то с его руками было не так, но что именно, я понял только тогда, когда пальцы забегали по клавиатуре. У него было по шести пальцев на руках! Слышал я о подобных генетических отклонениях - шестипалость, полная волосатость лица, «волчьи» уши, хвостатость, - но воочию наблюдать ничего такого не приходилось. Молодец, режиссёр, такой типаж откопал!
        - Т-так… - протянул «Гурвинек», глядя на экран. - Преситтентом, к сошалению, фам не пыть. Сохласно фашему психотиппу, моху претлошить три толшности - квасистером на Шаттанете, сайнесером на Фасанхе и стерхайсером на Минейре.
        Слыхом не слыхивал ни о таких профессиях, ни тем более странах. Однако уточнять не стал, чтобы не ломать чужую игру.
        - А лифтёром-банщиком в Гваделупе? Или чесальщиком в Гондурасе? - осклабился я.
        - Таких факансий не имеется, - не менее лучезарно улыбнулся в ответ клерк.
        Однако по выражению глаз-очков было видно, что моей шутки он не понял. Я не стал объяснять, что лифтёр в бане не перевозит кого-то с этажа на этаж, а лифчики расстёгивает, ну а чесальщик Гондураса - это и коню понятно. Как там в скабрезности у Фесенко: «Все мы - чесальщики Гондураса и прилегающих частей тела…»
        - Хорошо, - сказал я и, продолжая подыгрывать коллегам с телевидения, изобразил на лице заинтересованность: - Допустим, я соглашусь. На какое время рассчитан контракт?
        - Тсейтшас посмотрим… - шестипалый «Гурвинек» вновь обернулся к экрану. - Снатшит так: квасистером на Шаттанете - тва хотта, сайнесером на Фасанхе - оттин хотт, и стерхайсером на Минейре - оттин месятс.
        - Н-да… Пожалуй, для начала я согласился бы месяц поработать этим, как его… стерхайсером. Для пробы, так сказать. А какова оплата?
        В чём заключается работа стерхайсера, я интересоваться не стал - и так понятно, что всё несерьёзно.
        - Пять тысятш толлароф, - «Гурвинек» сделал вид, что извиняется, и развёл руками. - Понимаю, што са такую рапотту мало, но у нас наклатные расхотты…
        - А проезд туда-обратно? - настороженно спросил я, продолжая играть лоха.
        - О! Тут не песпокойтесь! Фсё са стшёт фирмы!
        Изобразив на лице нерешительность, я в конце концов махнул рукой.
        - Была не была! Согласен!
        - Тохта, пошалуйста, саполните контракт.
        Передо мной на стол лёг листочек с условиями договора. Здесь уже были указаны и моя новая должность, и страна пребывания, и срок действия контракта, и сумма оплаты из расчёта за восьмичасовой рабочий день. Судя по тому, что листок был заготовлен заранее, а также очень малому количеству пунктов, уместившихся на одной странице, договору была грош цена.
        - У меня с собой нет документов… - напомнил я «Гурвинеку», что сценарий должен всё-таки быть более-менее правдоподобным.
        - Этто не имеет снатшения, - отмахнулся он.
        Тогда я пододвинул к себе контракт, достал ручку и склонился над столом.
        Первая пустая строчка, которую я должен бы заполнить, начиналась словом «Имя». Я немного подумал и написал: «Ларионов» . Строчку «Отчество» я заполнил без раздумий - «Ларионов», и когда настала очередь строчки «Фамилия», то совсем разошёлся: «Ларионов Л. Ларионов» . И только написав, вспомнил, откуда у меня такие ассоциации. «Луарвик Л. Луарвик…»[1 - Герой произведения А. и Б. Стругацких «Отель “У погибшего альпиниста”».] Интересно, в честь чего это имя всплыло в голове?
        Далее пошёл текст о том, где мне предстоит работать, кем, сколько и за какие деньги. Затем были ещё две пустые строчки: «Ваше любимое блюдо» и «Ваше нелюбимое блюдо». Догадываясь, для какой хохмы включили эти пункты, я, не мудрствуя, написал в первой строчке: «Водка». Над второй строчкой задумался, но, вспомнив Луарвика Л. Луарвика, указал: «Лимоны в кожуре». Кто знает, тот поймёт.
        Внизу поставил дату и расписался.
        - Оттлитшно, - сказал «Гурвинек», забирая контракт и пряча его в стол. - Ттеперь пройтите в этту тверь.
        Он указал ручонкой на стену с фотообоями ковыльной степи, и только сейчас я увидел посреди неё почти незаметный прямоугольник.
        Я встал и подошёл к стене.
        - Сюда? - переспросил клерка, указывая на прямоугольник.
        - Тта, та! Толкайте!
        Ожидая, что за дверью меня встретит гогочущая толпа киношников, я приложил ладонь к стене и нажал. Дверь распахнулась, и меня буквально всосало в образовавшийся проём, будто там был открытый космос…

2
        То, что контракт на работу за рубежом оказался не розыгрышем коллег-киношников, я понял сразу и бесповоротно. И что собой представляет это самое «зарубежье» - тоже. Подозреваю, мои наниматели воздействовали на сознание, и я не испытал психологического шока, а принял свой перенос к месту новой работы как нечто естественное и само собой разумеющееся.
        Я стоял на крыльце небольшого домика в неширокой, метров сто, долине между двумя параллельными грядами высоких отвесных скал. Домик прилепился к каменной стене одной гряды, вдоль противоположной неторопливо несла воды неширокая речка, а между речкой и мной простиралась кочковатая, серо-рыжая пустошь, кое-где поросшая чахлыми кустиками. Справа, метрах в пятидесяти, долину перекрывала угольно-чёрная гладкая стена, явно искусственного происхождения, слева, также метрах в пятидесяти, будто по ровному обрезу, начиналась идеально белая, как снег, равнина, с клубящимся над ней белесым туманом, а над головой светилось безоблачное зеленоватое небо. Именно светилось, потому что солнца на нём видно не было, и, судя по отсутствию теней не только в долине, но и на вершинах скал, его не было вообще.
        Невесёлое место работы, прямо скажу. Я вспомнил, как «Гурвинек» отводил в сторону глаза, когда говорил, что пять тысяч долларов за месяц работы стерхайсером, в общем, небольшая сумма, и неприятный холодок пробежал по спине. Это что ж мне за работу сосватали? Не на радиоактивных ли рудниках кайлом махать?!
        Дощатая дверь за спиной была закрыта, и я, подозревая, что обратно в офис через неё не вернуться, но всё же втайне на это надеясь, толкнул дверь.
        Мои опасения сбылись. За дверью оказалась маленькая комнатка с тахтой, небольшим столиком и голыми деревянными стенами. Справа в стене была ещё одна дверь, которую я, шагнув через порог, сразу же и открыл. И обомлел. По сравнению со спартанской обстановкой в домике, ванная комната была оборудована основательно. Джакузи, душ, огромный умывальник, унитаз, биде, махровые халаты, полотенца, шампуни, бритвенные принадлежности, зубные щётки, кремы, лосьоны… И по всем стенам - зеркала, зеркала, зеркала…
        Машинально я открыл один кран, второй. Пошла холодная, затем горячая вода. Спрашивается, откуда здесь, в каньоне, канализация?
        Закрыв краны, я притворил дверь в ванную комнату, прошёл к тахте и сел. Что же за работа здесь предстоит? Судя по оформлению ванной комнаты, отнюдь не киркой в каменоломнях махать, как представлялось поначалу. Кстати, а что я здесь буду есть? Зубной пасты в ванной комнате было предостаточно, но ничего иного, что можно не только в рот положить, но и проглотить, в домике не наблюдалось. Быть может, пищу мне надлежит добывать самому?
        В деревянной стене напротив мигали врезанные заподлицо электронные часы, которые я от входной двери не заметил. Часы показывали тридцать пять минут двенадцатого. Непроизвольно я сверил время с наручными часами и удивился - они тоже показывали одиннадцать тридцать пять. Почему-то представлялось, что если меня отправили в звёздную «заграницу», то время здесь должно быть иным. Странно, если на Земле существуют часовые пояса, то почему где-то в Галактике время московское?
        Я встал с тахты и вышел из домика. Как бы там ни было, но обследовать место своего пребывания не помешает.
        Первым делом я направился к чёрной стене, перегораживавшей каньон слева от домика. Издали она выглядела внушительной зеркально-чёрной перегородкой, доходившей до вершин скал, монолитной и незыблемой. Но когда я подошёл к ней и притронулся, то с виду плотная, стеклоподобная поверхность упруго поддалась под рукой. Я сильнее надавил ладонью, поверхность прогнулась, спружинила, как водяной матрац, и по стене, словно по воде, побежали концентрические круги. Похоже, перегородка удерживала целое озеро воды, хотя речка, вытекавшая из-под чёрной стены, текла спокойно. От нечего делать я похлопал по стене вначале просто так, затем выбил ритм «Чижика-пыжика», оборвав его после слов «…водку пил». Очень уж захотелось вернуться назад и выпить водки пусть не на Фонтанке, а в кафе у фонтанчика.
        Волны простенькой мелодии степенно покатились по чёрной поверхности к скалам каньона, оставляя после себя ровную гладкую поверхность. Но не успели они дойти до края, как на том самом месте, по которому я хлопал ладонью, начали самопроизвольно возникать новые волны, будто кто-то стучал в стену с обратной стороны. Причём, как показалось, этот кто-то продолжил нехитрый мотив «Чижика-пыжика».
        Меня передёрнуло. В отличие от Чижика-пыжика, водку я не пил, но в голове закружилось. Опасливо косясь на стену, я попятился к реке. Тем временем волновая мелодия «Чижика-пыжика» сменилась безобразной абракадаброй, будто кто-то с той стороны в отчаянии молотил по стене руками и ногами. Если действительно перегородка удерживала мегатонны воды, а я своими ударами по стене вызвал резонанс, то теперь она могла рухнуть, похоронив меня под толщей грязевого потока.
        Минут пятнадцать я издали наблюдал за ходящей волнами стеной, пока, наконец, удары не стали реже, слабее, и стена уже не ходила ходуном, а лишь подрагивала мелкой рябью. Повезло мне по всем канонам российского счастья.
        Переведя дух, я подошёл к реке. Река как река, метров пятнадцати шириной, с мутноватой водой, пологим песчаным дном. Дно просматривалось метра на три, и вроде бы река была мелкой, но определить, какова её глубина у скал, было невозможно. Поток вытекал из-под чёрной перегородки и исчезал под белой равниной, словно вдоль её обреза находилась прорва.
        Не рискнув подойти к кромке воды (чёрт его знает, какие крокодилы здесь могут водиться!), я прошёл по берегу к белой равнине, но ступить на неё не смог. Равнину с клубящимся над ней туманом отделяла невидимая пружинящая преграда, на ощупь очень похожая на чёрную перегородку. Никакой прорвы, в которую бы падала река, здесь не было, вода просто исчезала у белой равнины точно так же, как вытекала из-под чёрной стены.
        Я похлопал по прозрачной перегородке ладонью, и, наверное, по ней побежали такие же концентрические круги, как и по чёрной, но только не видимые глазу. Белесый туман за прозрачной перегородкой клубился большими клочьями ваты, играя на свету тенями, и создавалось неприятное впечатление, что в толще тумана перемещается кто-то громадный и неуклюжий.
        Итак, место моего пребывания оказалось замкнутой территорией, с двух сторон ограниченной отвесными скалами, ещё с двух - странными перегородками. Сто на сто метров кочковатой земли. Гектар. А если учесть, что высота скал и чёрной перегородки также около ста метров, то я находился в замкнутом кубе, единственной незакрытой стороной которого было небо над головой.
        Подойдя к рахитичному кустику, я внимательно рассмотрел его. Тоненькие веточки, мелкие зелёные листики… По внешнему виду вроде бы земное растение. Однако когда я попытался сорвать листок, ничего не получилось. Твёрдый и скользкий на ощупь, он никак не хотел отрываться, словно был искусственным. Похоже на бутафорию - как в аквариуме.
        Это вывело меня из себя. В конце концов, если меня завербовали сюда каким-то там стерхайсером, то должны объяснить должностные обязанности? И чем меня собираются кормить? То, что чахлые кустики несъедобны, я уже выяснил, но ничего иного, пригодного в пищу, в замкнутом пространстве не наблюдалось. Разве что крокодилы - но были большие сомнения, что они обитают в мелководной речке. Вряд ли в мутных водах, появляющихся ниоткуда и исчезающих в никуда, кто-то мог жить.
        Я перевёл взгляд на домик, и его дверь, словно в подтверждение моих мыслей, открылась. Непроизвольно глянув на часы - ровно двенадцать, я решительным шагом направился к домику. Надеюсь, прибыл непосредственный наниматель, который объяснит, чем мне предстоит заниматься.
        Однако никого в домике не оказалось, зато на столике меня ждал обед. Тарелка супа, овощной салат, бефстроганов с гречкой, стакан апельсинового сока, несколько кусочков хлеба. Моего «любимого блюда», которое я записал в контракте, не было. Впрочем, «нелюбимого» тоже. На всякий случай я заглянул в ванную комнату, но и там никого и ничего не оказалось. Как в смысле нанимателей, так и водки с лимонами.
        Есть не хотелось, и если я перед этим думал о еде, то исключительно из принципа. Однако от обеда не отказался - вдруг он бесследно испарится в никуда, как и появился ниоткуда, и потом неизвестно, когда меня в очередной раз будут кормить и будут ли.
        Покончив с обедом, я достал из кармана сигареты, хотел закурить, но неожиданно не обнаружил зажигалки. Порыскал по карманам и вспомнил, что оставил её на столике в кафе у фонтана. Есть за мной такой грех - забывать где ни попадя авторучки и зажигалки. Но если в городе это вызывало мимолётную досаду, то сейчас отсутствие зажигалки выглядело катастрофой. Прикурить здесь было не у кого. Весёлая перспектива… И тогда я впервые подумал, что, сбежав из своего собственного мира, очутился отнюдь не в лучшей ситуации. Возможно, и здесь захочется удавиться.
        Искать где-нибудь огонь было бессмысленно, поэтому я, чтобы хоть как-то отвлечься, лёг на тахту и смежил глаза. Не помогло. Курить хотелось просто зверски. Я открыл глаза и покосился на часы на стене. Без двадцати час. Взломать, что ли, стену, добраться до электропроводки и, закоротив контакты, попытаться прикурить от искры? Однако ломать стену было нечем (не зубной же щёткой, в конце концов?), да и вряд ли в стене есть электропроводка. Такие часы работают от маломощных батареек…
        Минут пятнадцать я мучился, ворочаясь на тахте, то с открытыми, то с закрытыми глазами, но ничего иного, кроме курева, на ум не шло. Ровно в час часы тихонько пискнули, и не успел я подумать, что не собираюсь реагировать на будильник, как меня подбросило на тахте, и неведомая сила вытолкала из домика.
        Дверь за спиной хлопнула, щёлкнул замок, и я очутился на крыльце в уже знакомом мне каньоне. Впрочем, не совсем так. Над головой, простираясь от одной гряды скал до другой, каньон прикрывала странная решётка с шестиугольными ячейками, в каждой из которых поблёскивали какие-то шарики, спиральки, усики, линзы и… и…
        Челюсть у меня отпала, в ногах появилась слабость, и я, не в силах оторвать взгляд от решётки над головой, начал медленно сползать спиной по двери домика. Из шестиугольных ячеек решётки на меня смотрели глаза. Серые, карие, черные, голубые, запавшие, с круглыми, треугольными, звёздчатыми, щелевидными зрачками, с веками и без них, фасеточные и на стебельках… И, как понимаю, шарики-спиральки, линзы и прочее тоже были глазами. Глазами, гляделками, баньками, моргалами, буркалами, зенками, шарами…

3
        Теперь я понял, в чём заключалась работа стерхайсера и почему «Гурвинек» извинялся за столь низкую цену контракта. Нелегко быть экспонатом, которого со всех сторон рассматривают жители Галактики. Зная наперёд, ни за какие деньги не согласился бы. Разве что за миллион. Оставалось надеяться, что препарировать меня не будут.
        Поднявшись на всё ещё ватных ногах, я первым делом попытался вернуться в домик. Но не смог. С виду хлипкая дверь даже не резонировала на мои толчки и удары кулаками, и создавалось впечатление, что я бьюсь о монолитную бетонную стену, на которой нарисована дощатая дверь. Не знаю, сколько бы я так бился, если бы в памяти не всплыло воспоминание, как дрожала от толчков извне чёрная перегородка каньона. Я замер, медленно повернул голову к чёрной стене, но она снова блистала ровной поверхностью незыблемого монолита. Выходит, не я один работал здесь стерхайсером, возможно, каньон тянулся до бесконечности, и для каждого стерхайсера был отдельный, огороженный со всех сторон участок. Вольер. Или вольера, кому как больше нравится. Честно сказать, мне не нравилось ни то, ни другое. Клетка.
        До пяти часов я ходил по этой клетке, изредка пытаясь открыть дверь в домик, но ничего не получалось. Работодатели знали своё дело туго, и, хочешь не хочешь, приходилось отрабатывать контракт. Я показывал «гляделкам» язык, крутил кукиши, но никакой ответной реакции не наблюдалось. Разве что изредка замечал, как то в одной, то другой ячейке один глаз заменялся другим. Устал я безмерно - почти всё время на ногах, поскольку сидеть на земле было неудобно, а лечь под пристальными взглядами обитателей Галактики я не отважился. Пару минут удавалось передохнуть, сидя на ступеньках, но затем неведомая сила подбрасывала меня, и снова приходилось кружить по вольеру. К чёрной перегородке я благоразумно не приближался - похоже, обитатель соседнего вольера был не в себе, и я не хотел, чтобы он своим отчаянным стуком портил мне нервы. А вот у прозрачной перегородки иногда задерживался, пытаясь что-либо разглядеть в белесом клубящемся тумане. Не уверен, разглядел ли что-нибудь, или это была игра полутеней, но пару раз мне показалось, что клубы тумана собираются в бесформенную голову с пустыми круглыми глазницами
и скорбно разверзнутым в безмолвном крике ртом. Мало ли что может померещиться в тумане…
        Ровно в пять часов ячеистая решётка с «гляделками» исчезла с неба, и дверь в домик отворилась. Когда это увидел, ноги подкосились, и я чуть не рухнул на землю от изнеможения. Кончился мой рабочий день. Как там в армии после отбоя солдаты отсчитывают дни службы? День прошёл - ну и… В общем, чёрт с ним.
        Кое-как добравшись до домика, я махнул рукой на стоящий на столике ужин и прямиком направился в ванную комнату. Залез в джакузи и долго парился в ароматизированной травяными экстрактами воде, подпуская в неё углекислый газ. Это сняло усталость, и, хотя ощущение лёгкой обалделости всё же осталось, захотелось есть. Но больше всего захотелось выпить. Стакан водки. Или даже два. И закурить…
        На ужин подали селёдку, отбивную с жареным картофелем, пирожное и яблочный сок. Что же касается «любимого блюда», то, как я понял, здесь его никто не собирался предоставлять. Как там «Гурвинек» сказал: «Шуттите…»? Встреться мне этот шестипалый сейчас, я бы ему кое-что оторвал. Если, конечно, это у него есть.
        Поужинав, я растянулся на тахте и неожиданно обнаружил в изголовье толстую книгу. Надо понимать, так мне предлагалось развлекаться в часы досуга. Нет чтобы телевизор в стену вмонтировать, DVD-плеер к нему подключить, да стопку дисков предоставить…
        Я глянул на обложку, рассвирепел и швырнул книгу в стену. «Робинзон Крузо»! Они что, издеваться вздумали?! Хреновы работодатели…
        Вскочив с тахты, я бросился в ванную комнату и с полчаса безуспешно копался в шкафчиках, перебирая лосьоны, кремы, шампуни, экстракты, помазки, бритвы и прочую дребедень в поисках чего-нибудь, из чего можно извлечь огонь. Безуспешно. Слышал, что некоторые доморощенные умельцы из препаратов бытовой химии делают наркотики, и, возможно, смешав между собой какие-либо из порошков и жидкостей, можно было бы затем прикурить, но я не химик. А электричества в домике, чтобы закоротить проводку и вызвать искру, судя по всему, не было - и комната, и ванная освещались дневным светом из окон.
        Сев на крышку унитаза, я достал сигарету, понюхал и в полном отчаянии попытался пожевать табак. Говорят, в Средние века его жевали… Пожевав кончик сигареты, я поморщился и сплюнул. Сомнительное удовольствие, определённо врут историки насчёт жевательного табака.
        Вернувшись в комнату, я ничком упал на тахту. Из окна лился равномерный зеленоватый свет, и ничто не говорило о приближении сумерек, хотя настенные часы показывали девять часов вечера. Долго я отмокал в джакузи… Да бывают ли здесь утро, вечер, ночь в конце концов? Неужели мне и спать при свете придётся?!
        И в этот момент свет за окном погас, будто кто-то щёлкнул выключателем, и наступила кромешная тьма.

4
        Ровно в семь утра, с первым писком часов в стене, я сел на тахте. Глаза были закрыты, тело спало, сознание только выбиралось из сонной одури и не могло точно сказать, рефлекторно ли я уселся, или меня подняла с тахты неведомая сила. Зато именно в этот момент я вспомнил, зачем вчера выставил будильник. Идиотская ситуация! С раута я вернулся домой совсем никакой и по давно забытой привычке десятилетней давности, когда ещё работал строго «от звонка до звонка», поставил будильник. Чего только не приходит на пьяную голову…
        Разлепив глаза, я простонал. Нет, не привиделась мне во сне вербовка на «заграничную» работу. Зеленоватый свет лился в окно, освещая небольшую комнату с голыми стенами и столиком, на котором стоял завтрак.
        От вида пищи меня замутило, я тяжело поднялся с тахты и поплёлся в ванную. Организм страдал от отсутствия в крови алкоголя и никотина и мучил душу. Либо наоборот - душа страдала и выворачивала организм наизнанку.
        Плеснув в лицо холодной воды, я открыл тюбик с зубной пастой и замер, глядя на себя в зеркало. Дичайшее зрелище. Оказывается, я мог переносить измену жены, распутство дочки, неуважение коллег, то, что меня все называли только по фамилии - Ларионов… Но вот без водки и табака жить не мог. Мне по-настоящему захотелось удавиться.
        Да здравствует мыло душистое
        и верёвка пушистая,
        потолочный крючок
        и напольный лючок!
        Несмотря на драматичность ситуации, червячок редакторского чутья фыркнул во мне от «напольного лючка». Может, лучше «потолочный крюк и напольный люк»? С другой стороны, что такое «напольный»? «Люк в полу» - понятно, а «напольный» - это как? На полу? Но в том-то и дело, что люк в полу, а не на полу…
        Я застонал. Разве в этом проблема? Ни «напольного лючка», ни люка в полу, ни потолочного крючка-крюка, ни даже пушистой верёвки в домике не наблюдалось. Из всех компонентов суицида наличествовало только мыло душистое. Всех сортов, включая шампуни, чтобы экспонат не выглядел замухрышкой. Правда, были ещё бритвенные лезвия и джакузи, но на вскрытие вен я никогда не решусь. Не выношу вида крови. Удавиться - это другое дело. Благороднее, что ли…
        Всё-таки я почистил зубы, побрился, умылся, оделся и сел завтракать, хотя кусок без спиртного не лез в горло. Часы показывали без пятнадцати восемь, и я был уверен, что ровно в восемь, если сам не выйду в «вольер», меня вытолкнет из домика неведомая сила. Похоже, мои наниматели хорошо изучили трудовое законодательство на Земле - не напрасно в контракте был указан восьмичасовой рабочий день. Судя по вчерашнему, «работать» предстояло с восьми до двенадцати и с часу до пяти с перерывом на обед.
        Допивая какао (даже в кофе мне было отказано!), я вспомнил вчерашние мытарства под пристальным наблюдением тысяч разнообразных «гляделок» и понял, что нужно сделать, чтобы облегчить муки бесцельного хождения по «вольеру». А вытащу-ка я из домика тахту! Будет на чём и посидеть, и полежать…
        Не допив какао (до начала «работы» оставалось всего пять минут), я подхватился, быстренько отодвинул в сторону столик и, приподняв край тяжеленной тахты, поволок её к двери. Успеть бы…
        Однако когда я открыл дверь, то понял, что напрасно старался - у кромки воды стоял шезлонг. Всё-таки у нанимателей имелось чувство сострадания.
        Бросив на пороге тахту и не дожидаясь, пока меня насильно выдворят из домика, я вышел наружу, прошагал к речке и уселся в шезлонг. И как раз вовремя - дверь в домике захлопнулась, и над головой возникла ячеистая решётка с «гляделками».

5
        Самым трудным испытанием оказались не «гляделки» - к ним я привык уже на второй день и практически не замечал, а отсутствие спиртного и невозможность выкурить сигарету. Дня четыре меня ломало и корёжило, как настоящего наркомана, а потому было глубоко наплевать, кто, зачем и почему за мной наблюдает.
        Первое утро в галактическом зоопарке вообще оказалось сплошным кошмаром. Меня крутило и нудило, от безделья в голову лезли кошмарные видения, в довершение ко всему наниматели периодически вытряхивали меня из шезлонга, чтобы я мотался туда-сюда пред светлыми очами зрителей, намекая, мол, зря, что ли, деньги платят? Покружив по территории «вольера» минут десять, я упорно возвращался к шезлонгу и вновь усаживался. И упрямство принесло-таки свои плоды - через день от меня отстали и перестали вытряхивать из шезлонга. В общем-то, правильно - авось не в цирк пригласили работать, а в зоопарк, а там животных не дрессируют. Это, как говорится, за отдельную плату.
        После обеда я захватил с собой книгу. И оказался прав. Как ни было тошно на душе без водки и сигарет, как ни коробило от прямолинейной ассоциации с героем Даниеля Дефо, но чтение отвлекало от физиологического дискомфорта и психологического надрыва.
        Первое время я опасался, что в вольер подпустят какую-то тварь о семнадцати ногах, с клешнями и ядовитым жалом на кончике хвоста, типа скорпиона, чтобы мы с ним сражались на потеху галактической публике. Но нет, на мою оценку ситуации накладывались чисто земные стереотипы, навязанные низкопробной фантастикой, а обитатели Галактики оказались миролюбивыми существами, и их не интересовали кровавые баталии. Никто не собирался превращать вольер в гладиаторскую арену, и, скорее, меня рассматривали исключительно как биологический вид Homo vulgaris. Словно в зоопарке или паноптикуме. Причём, наверное, где-то по ту сторону клетки висело предупреждение «Экспонаты клешнями не трогать!»
        «Робинзона» я осилил за два дня, старательно загружая сознание перипетиями жизни человека давно минувшей эпохи, волею судеб оказавшегося в одиночестве на необитаемом острове. Давалось это с трудом, поскольку приходилось превозмогать дрожь в руках и вопли организма об отсутствии в нём алкоголя и никотина, из-за чего иной раз перечитывал абзацы, насилуя себя, трижды и четырежды, чтобы уловить смысл. На третий день, когда наркотическая ломка организма пошла на убыль и голова стала более-менее нормально соображать, я закончил чтение. Именно тогда у меня и зародилось подозрение, что «Робинзона» мне подсунули неспроста. Похоже, галактическое бюро по найму на работу недалеко ушло от аналогичных земных бюро, и мне предстояло пробыть здесь стерхайсером отнюдь не месяц, а, как Робинзону, если не до глубокой старости, то до скончания жизни. Все они, работодатели, что на Земле, что в Галактике, одинаковы. Сулят золотые горы, а стоит подписать контракт, как обязательно обнаруживается пунктик, по которому выходит, что ты попал в кабалу. Например, их месяц может оказаться равным ста земным годам. Хоть бы
Пятницу, желательно женского пола, предоставили…
        Странно, но к перспективе прожить здесь остаток жизни я отнёсся весьма равнодушно - то ли в пищу что-то подмешивали, то ли воздействовали на психику, как при переносе с Земли на Минейру, то ли сам, мучаясь по утрам суицидом, давно психологически подготовился бросить суматошную жизнь к чёртовой матери и уйти в пустошь монахом-схимником. Будь что будет. В конце концов на Земле я был «неизвестным Ларионовым», а здесь - очень даже известным Ларионовым Л. Ларионовым - вон сколько глаз на меня с неба пялится…
        На третий или четвёртый день (из-за ломки организма сбился со счёта), выйдя из домика после обеда с томом «Войны и мира» под мышкой, который мне подсунули вместо прочитанного «Робинзона», я обнаружил у шезлонга спиннинг. Нет чтобы бутылку к обеду презентовать или Пятницу предоставить… И всё же рыбная ловля показалась мне лучшим развлечением, чем чтение классики позапрошлого века. Уж и не знаю, из каких таких соображений меня потчевали классической литературой: «Робинзон» - ещё понятно, но при чём здесь «Война и мир»?
        Я взял спиннинг, покрутил в руках. Нормальное удилище, небольшая блесна, тонкая леска. Спиннинг для рыбной ловли в реке, а не в океане, значит, крокодилов здесь быть не должно. Что ж, посмотрим…
        Пододвинув шезлонг поближе к воде, я сел и забросил блесну. Всё получилось, как в известной сказке. Первый раз забросил - ничего, второй - ничего, а на третий - клюнуло. Нормально клюнуло, не по-крокодильи. Я подтащил рыбу поближе, поднял удилище и обомлел. На крючке трепыхалась самая настоящая золотая рыбка. Большая, с два кулака, и с огромным хвостом. Того и гляди, спросит: «Чего тебе надобно, старче?»
        - И что мне с тобой делать? - вслух поинтересовался я. - Ни зажарить, ни сварить… Во, я тебя засолю и вялиться повешу! Вдруг когда-нибудь пиво дадут. Желания ты вряд ли исполняешь…
        - Не дури, Ларионов Л. Ларионов! - неожиданно сказала рыбка Машкиным голосом. - Размечтался! Не исполняю я желаний и для воблы не гожусь. К тому же калорий ты и так получаешь достаточно.
        Она перехватила леску плавником, подтянулась, снялась с крючка и соскочила в реку. Только круги пошли по воде.
        С минуту я сидел, окаменев, как памятник «известному Ларионову Л. Ларионову», затем вскочил, сломал о колено спиннинг и забросил в реку. Хотел отправить следом «Войну и мир», но вовремя сдержался. Всё-таки единственное развлечение…
        Раздражённо оттащил шезлонг от воды, сел, раскрыл книгу, но читать не смог. В ушах всё ещё звучал Машкин голос: «Не дури, Ларионов!..» Неожиданно на ум пришло, что возвращаться совершенно не хочется. Что я забыл на Земле, кому там нужен? Дома меня в упор никто не замечает, на работе числюсь у Фесенко на побегушках, а исчезну - обо мне никто и не вспомнит. Не жизнь, а бесполезное мельтешение. Здесь же тихо, спокойно, делать ничего не надо… Постель есть, еда всегда в наличии… Что ещё человеку надо? Разве что Пятницу женского пола под бочок… Подавляющее большинство на Земле так и живёт, особенно в сельской местности: поел, в огороде покопался, поспал. Замкнутый круг жизни, замкнутый мир. И у меня здесь почти так же - поел, книгу почитал, поспал. И полная уверенность, что так будет всегда, и не надо заботиться о завтрашнем дне. И вешаться не надо.
        Успокоившись, я уткнулся в книгу и читал до самого вечера. Что удивительно, но роман мне понравился, и когда в пять часов с неба исчезли «гляделки», ещё полчаса сидел в шезлонге, пока не дочитал до конца. И не подозревал, что классические произведения могут так увлечь, до сих пор предпочитал исключительно фантастику.
        На следующее утро, глядя на себя в зеркало, я неожиданно обнаружил, что кожа на открытых участках тела загорела. Как это могло произойти, если целый день небо закрыто «гляделками», было непонятно, однако особо задумываться над этим не стал. Если здесь можно загорать, то чего стесняться? К тому же и одежда лучше сохранится - вдруг ещё понадобится, а я её так затаскаю, что останутся одни лохмотья?
        Когда я появился на крыльце в одних трусах и с книгой под мышкой, «гляделки» в небесах замигали, меняясь в ячейках, как в калейдоскопе. Либо в Галактике обожали стриптиз, либо и понятия не имели об одежде. Не удивительно: на Земле ни одно живое существо, кроме человека, не прикрывает своё тело, разве что раки-отшельники. Войдя в образ, я состроил на крыльце пару поз культуриста, поиграл дряблыми мышцами, затем помахал «гляделкам» ручкой и спустился по ступенькам, как с подиума. И тут увидел, что у стены домика стоят лопата, лейка и ящик с зелёной рассадой.
        Прочитали мои мысли, что ли, и решили предложить заняться огородничеством? Нашли дурака! Я скептически усмехнулся, прошёл к шезлонгу, сел и раскрыл книгу.
        В этот раз мне предоставили «Мастера и Маргариту», и менять наслаждение от чтения прекрасного произведения на сомнительное удовольствие копать грядки я не собирался, хотя читал роман раза три. Витас Забиров, редактор нашей программы на радио, утверждал, что «Мастера и Маргариту» можно использовать при обучении редакторов в качестве наглядного пособия по стилистическим ошибкам. Вместе с Витасом мне приходилось редактировать свои остроты, но я никогда не читал художественную прозу как редактор. Для меня вся литература делилась на две категории: «нравится» и «не нравится», вне зависимости от того, плохо или хорошо она написана. Читал я быстро, и словесные нелепицы, как это бывает с большинством читателей, проскальзывали мимо сознания, ретушируемые собственным воображением. Сейчас же времени у меня оказалось предостаточно, торопиться было некуда, и я читал роман медленно, смакуя образы и сцены. Однако, к великому огорчению, был вынужден согласиться с Витасом, поскольку то и дело натыкался на корявые фразы. В одном месте даже обнаружил строчку, содержавшую сразу две стилистические ошибки. Когда Левий
снял с креста Иешуа, он затем «…побежал на разъезжающихся в глиняной жиже ногах к другим столбам». Во-первых, в русском литературном языке не принято «бегать на ногах », а во-вторых, во время бега ноги разъезжаться не могут. Для того чтобы они разъезжались, будь то в глиняной жиже, на льду и так далее, обе ноги должны одновременно соприкасаться с поверхностью, а во время бега это исключено. Минут на пять я задумался, пытаясь построить фразу согласно законам никогда не преподававшейся в советских школах словесности, и кажется, мне удалось: «…побежал, оскальзываясь в глиняной жиже, к другим столбам». Хотя не уверен, что Булгаков согласился бы с моей правкой - скорее всего, он написал бы по-другому.
        Отложив книгу, я задумался над судьбой художественных произведений и в конце концов был вынужден признать, что их значимость не зависит от стилистической чистоты текста. Будь так, самыми великими книгами являлись бы орфографические и толковые словари. Но сколько бы ни нашлось в романе Булгакова корявых фраз, он был, есть и останется величайшим произведением русской литературы двадцатого века.
        Выйдя из домика после обеда, я покосился на ящик с увядающей рассадой, поморщился, сел в шезлонг и раскрыл книгу. Однако текст не шёл в голову. Промучившись полчаса, я встал и взялся за лопату. Возможно, мне что-то подмешали в еду, чтобы пробудить наклонности огородника, а возможно, глаза устали от постоянного чтения, но копался я в земле с удовольствием. В огородных культурах я не разбирался, но, по-моему, к овощам рассада не имела никакого отношения, поэтому и решил устроить нечто вроде цветника у домика.
        Управился я ровно до пяти часов - вскопал землю, посадил рассаду, полил, раз десять бегая с лейкой к реке, и когда дверь в домик открылась, с гордым чувством выполненного долга направился в ванную комнату. Долго плескался в джакузи, затем поужинал, немного почитал и лёг спать.
        Впервые я спал без сновидений, без кошмаров, и мысли о суициде меня не посещали.

6
        С тех пор моя жизнь приобрела размеренный ритм - с утра я пропалывал цветник, поливал, затем усаживался в шезлонг и читал. «Гляделки» надо мной вначале перестали перемигиваться, а затем в сплошной сети шестиугольных ячеек начали появляться бреши открытого неба. Понятное дело, экзотический экспонат интересен только поначалу, но со временем из разряда необычных переходит в разряд тривиальных, и ажиотаж вокруг него угасает. Много ли у нас людей, посещающих кунсткамеру? То-то и оно…
        Однако падение рейтинга моей популярности почему-то не волновало. Это на Земле задевало, что был для всех безымянным Ларионовым, но здесь я жил своей жизнью, а обладатели «гляделок» - своей, и наши интересы не пересекались. Если не представляешь, к чему может привести известность, то и выпендриваться не стоит. А то может получиться, как с одним молдаванином, который обнаружил оригинальный полупрозрачный камень, направил его в Академию наук и попросил, если окажется, что это неизвестный минерал, назвать его своей фамилией. Проанализировав образец, из Академии наук ответили, что он является окаменелыми экскрементами динозавра, и попросили подтвердить согласие на присвоение минералу фамилии первооткрывателя. Молдаванин предпочёл остаться неизвестным…
        Оставив одежду в домике, я разбросал её по тахте, а когда вернулся, обнаружил, что она сложена аккуратной стопкой, а поверх неё лежит мелочь из карманов: деньги, ключи, мобильный телефон, диктофон. Вначале я подумал, что одежду постирали, но когда принялся рассовывать по карманам бесполезные в этом мире вещи, то оказалось, что одежда новая. Такая же, как моя, но словно только что из магазина. Быть может, галактическая стирка сродни восстанавливающей? Нам до их технологий далеко…
        Напрасно я решил, что вещи из моих карманов бесполезны, так как дня через три неожиданно зазвонил телефон. Трясущимися руками я извлёк его из кармана, включил.
        - Слушаю… - прохрипел в трубку.
        - Алсуфьев?! - громогласно рявкнул из мобильника Фесенко, будто находился рядом. - Где ты шляешься, через пятнадцать минут мы должны быть в эфире!
        - Это Ларионов…
        - А… - разочарованно протянул Фесенко. - Извини. По ошибке набрал твой номер.
        И отключился.
        А я с минуту сидел и тупо пялился на пиликающий гудками отбоя мобильник. Оказывается, я в любую минуту мог связаться с кем угодно по телефону! Я чуть было не набрал номер Фесенко, чтобы объяснить ему, в какой ситуации очутился, но вовремя спохватился. Если начну говорить начистоту, меня примут за идиота.
        «Кому позвонить?! - лихорадочно билась мысль, но здравый смысл её остудил: - А кто поверит?»
        Затем пришла совсем уже трезвая мысль, что за всё время, пока я здесь, мне никто не позвонил. Точнее, один раз, но и то по ошибке. Выходит, я не только «неизвестный Ларионов», но и никому не нужный… А раз так, то и мне звонить некому.
        И если в первый момент разговора по телефону меня охватила эйфория, что я не забыт, кому-то нужен, то к окончательному заключению я пришёл со спокойной душой и абсолютно индифферентно. Земная жизнь осталась где-то далеко и в прошлом, и звонок оттуда хоть и пробудил воспоминания, но ностальгии я не испытал. Здесь было лучше, здесь я жил сам по себе, а там об меня каждый норовил вытереть ноги, как о половую тряпку.
        Звонить я никому не стал, но и мобильный телефон не выключил. Вдруг жена или дочь, обеспокоенные моим исчезновением, позвонят? Успокою, как смогу, всё-таки какие-то человеческие чувства у меня остались. Хотя были большие сомнения, что родственники переживают.
        Так и вышло - никто больше не звонил.
        Тем временем я познакомился со своими соседями. Сосед за чёрной перегородкой, прозванный мной за глаза Чижиком-пыжиком по первому контакту, оказался не в меру вспыльчивым и неуравновешенным. У него был прекрасный музыкальный слух - когда по утрам мы перестукивались, он идеально воспроизводил предлагаемые мной мелодии песен. Но когда он пытался научить меня своим мелодиям, то выходил из себя, когда я неверно повторял его стук, и тогда чёрная стена напоминала собой вертикально повёрнутую поверхность озера во время буйства стихии. Кажется, это были не мелодии, а нечто вроде азбуки Морзе, но я и земную азбуку Морзе не знал, что уж говорить о галактической.
        Сосед же с белой равнины оказался чрезвычайно медлительным и флегматичным и нечасто показывался мне на глаза. Он оказался тем самым белесым туманом над равниной, и это я понял только тогда, когда несколько раз увидел его сотканную из тумана бесформенную голову с пустыми круглыми глазницами и провалом рта, вначале принятыми мной за игру теней. Когда игра теней повторяется не раз и не два, то это уже не случайность. Поначалу он, скорее всего, меня не замечал - слишком разная у нас скорость восприятия действительности, и я для него был невидим, как, скажем, человек не видит винт вращающегося пропеллера, одно мельтешение. Но однажды утром я, заметив, что бесформенное лицо туманного соседа вплотную прилипло к прозрачной перегородке, полчаса неподвижно простоял перед ним. И с тех пор у нас вошло в привычку здороваться подобным образом. Утром, в одно и то же время, его лицо прилипало к прозрачной перегородке, а я полчаса неподвижно стоял напротив. Затем я уходил по своим делам, и лицо за перегородкой медленно таяло, чтобы вновь возникнуть следующим утром.
        Жизнь вошла в единообразную статическую колею, но мне это нравилось. «Гляделки» над каньоном сильно поубавились, и теперь их было не больше десятка, рассредоточенных по небу в разных местах. Как понимаю, ажиотаж вокруг моей персоны закончился, обыкновенные зеваки удовлетворили своё любопытство, и остались лишь специалисты по формам галактической жизни. Пусть их, меня не убудет.
        В то утро я вышел из домика, поздоровался перестуком с одним соседом, постоял перед другим, полил разросшийся цветник с необычными фиолетовыми цветами, искупался в мелководной речке, затем сел в шезлонг и с наслаждением почитал Умберто Эко. Когда пришло время обеда, я оставил книгу в шезлонге и направился в домик. Открыл дверь, шагнул и…

7
        И очутился в бюро по найму на работу за границей. Как есть, босиком, в одних трусах.
        - Топрый тень! - расплылся в улыбке «Гурвинек», но его глаза за толстыми линзами очков смотрели на меня холодно и беспристрастно. Один к одному как «гляделки» из шестиугольных ячеек.
        - Э… - протянул я, неловко переминаясь с ноги на ногу, и попытался открыть дверь позади себя.
        Двери не было. Не было даже прямоугольника на гладкой стене, заклеенной фотообоями с изображением ковыльной степи.
        - Конттракт саконтшился, - объяснил «Гурвинек» и указал на кресло напротив стола. - Прошу фас, присашивайтесь.
        - Но… Но как же…
        Я растерянно развёл руками, намекая, что стою в одних трусах. Обратный переход оказался настолько неожиданным, что подействовал подобно электрошоку. В глазах рябило, сознание функционировало на грани потери, движения были дёргаными, почти неподконтрольными.
        - Не стоит песпокоиться, - заверил «Гурвинек». - Всё претусмотрено. Фаша отешта стесь. Перите.
        Он извлёк из-под стола пластиковый пакет и протянул мне. С трудом соображая, где рукава у рубашки, а где штанины у джинсов, я оделся.
        - Присашивайтесь, - повторился «Гурвинек».
        Я машинально сел в кресло.
        - Осталось выполнить непольшие формальности. - Он положил передо мной листок бумаги и пачку долларов. - Фаша сарплата. Распишитесь.
        Я расписался, сунул деньги в карман. Сознание пребывало в ступоре, и слов не было.
        - Фсехо фам ттопрохо, - кивнул «Гурвинек», спрятал расписку в стол и повернулся лицом к экрану компьютера.
        И мне ничего не оставалось, как встать и выйти на улицу.
        В переулке свирепствовал жаркий июльский полдень. Яркое солнце резало глаза, асфальт под ногами плавился, душный городской воздух ватой забивал лёгкие. На Минейре всегда была оптимальная температура и чистый воздух, но это я понял только сейчас. Механически, будто робот, я прошагал к скверику и сел за столик летнего кафе. Официант подал дежурное блюдо - сардельки с тушёными грибами, я вяло поковырялся вилкой, но еда показалась пресной и невкусной. То ли дело на Минейре… Откинувшись на спинку пластикового кресла, я уставился на золочёную рыбку в фонтанчике - чем-то она напоминала золотую рыбку, которую поймал в мутных водах речушки галактической заграницы.
        Краем глаза я уловил, как кто-то подсаживается ко мне за столик.
        - Привет, Ларионов!
        Я повернул голову и увидел всё того же бородача.
        - Ну, и как тебе заграницы? - спросил он.
        Я не ответил, молча глядя ему в глаза. Маленькие, подслеповатые, но не хитрые, как показалось месяц назад. Глазки бородача бегали по моему лицу, будто в ожидании какой-то помощи. Мольба и надежда были в них. Что-то он от меня ожидал, чего-то хотел, но чего?
        - М-да… - участливо протянул он. - Пришибло тебя изрядно. Водочки?
        Я подумал немного и кивнул. Мысли текли вяло, заторможенно. Некому было снять психологический стресс, как при переносе с Земли на Минейру, и лучшим средством прийти в себя была водка.
        Бородач радостно крякнул, налил водки в пластиковые стаканчики.
        - Не пьём, а лечимся! - поднял свой стаканчик и выпил.
        Я тоже выпил и с непривычки закашлялся.
        - Запей!
        Он налил мне минеральной воды, я послушно запил и принялся за сардельку. Охмелел почти сразу. Это сняло заторможеность сознания, помогло немного раскрепоститься, но чувство нереальности происходящего не исчезло. Я словно раздвоился - один Ларионов сидел за столиком, закусывал, а второй наблюдал за ним со стороны.
        - Сева, - наконец-то представился бородач и протянул руку через столик.
        - Ларионов, - кивнул я, хотя моё «имя» ему было откуда-то известно, и пожал руку.
        - Ещё? - предложил он.
        - Нет, спасибо. Отвык, - сказал второй Ларионов, который якобы наблюдал за первым, поглощающим сардельку.
        - А я выпью, - тяжело вздохнул Сева, налил полный стаканчик, выпил залпом, шумно втянул носом воздух, но закусывать не стал. - Ну и как тебе там показалось?
        - Где - там? - Два Ларионова наконец совместились в одного, хмель, ударивший было в голову, пропал. - Ты кто - один из них?
        - Если бы… - невесело усмехнулся он и отвёл глаза в сторону. - Я - такой же, как ты. Тоже побывал за границей.
        - А от меня чего хочешь? - напрямую спросил я.
        - От тебя? - удивился он. - Ничего я от тебя не хочу. Разве что посидеть вместе, поговорить, водки выпить. Знаешь, как опять туда хочется?
        - Так в чём дело? Завербуйся снова.
        Бородач Сева удивлённо посмотрел на меня.
        - Ах да, ты ещё не в курсе… Вакансий для меня нет. Да ты обернись, посмотри.
        Я обернулся и замер от изумления. Вместо красочной витрины бюро по найму на работу за границей я увидел пыльную витрину магазинчика скобяных товаров.
        - Такие дела… - скорбно протянул Сева. - Водки налить?
        - Нет, - я отрицательно помотал головой. Защемило сердце, и на душе стало тоскливо. - Ничего не хочу. Пойду я…
        - Понимаю, - кивнул он. - Иди. А я выпью.
        Я молча встал и побрёл домой. Вселенская апатия царила в душе, будто меня выпотрошили, и по улице передвигался не Ларионов, а его пустая оболочка.
        Во дворе, по асфальту у соседнего подъезда, были рассыпаны цветы. «Кокнули-таки Хацимоева…» - вяло пронеслось в голове. Цветы были дорогими: розы и огромные гвоздики, - вряд ли кто иной в нашем доме мог расщедриться на столь пышные похороны. Реальность нашего мира настойчиво вторгалась в сознание, но я не хотел её принимать. Какое мне дело до гибели депутата, до перестрелок, вообще до чего бы то ни было?
        Поднявшись на лифте к себе домой, я открыл дверь и увидел в коридоре белобрысого парнишку в одних трусах.
        - Это что ещё за явление? - вызывающе спросил он, недобро уставившись на меня.
        Из своей комнаты выглянула Машка и одарила меня недовольным взглядом.
        - Это Ларионов, - буркнула она, схватила парнишку за руку и увлекла в комнату.
        Ни «здравствуй» мне, ни «как дела?», ни «где ты пропадал?» Будто и не отсутствовал дома целый месяц, а на минуту вышел за хлебом.
        Я прошёл в свою комнату, не раздеваясь, рухнул на кровать и проспал весь день и всю ночь. Снились мне каньон, маленький домик, прилепившийся к скальной гряде, цветник у дома, спокойная речка…
        Ровно в семь утра, будто по будильнику, я вскочил, открыл глаза… И увидел, что нахожусь в постылой городской квартире. Радостное настроение, навеянное хорошим сном, улетучилось. Из открытого окна со двора доносились шорох метлы и громогласное возмущение дворничихи бабы Веры в адрес крутых мира сего, которые и после смерти «мусорют». Реальный земной мир нагло вторгался в сознание, и мне было тошно.
        Я встал, прошёл в ванную комнату, машинально почистил зубы, побрился, умылся, а затем долго рассматривал себя в зеркало. Вновь вернулись мысли о суициде, и мне захотелось повеситься. Как там я писал зубной пастой на зеркале: «Да здравствует мыло душистое и верёвка пушистая…»? Я не стал повторяться - всё равно никто не поймёт. В лучшем случае обругают, что пасту перевёл и зеркало загадил.
        Естественно, что завтрак на кухне меня не ждал, а в холодильнике было пусто. На столе лежала записка:
        « Меня не будет неделю. Будьте здоровы!»
        Насчёт здоровья жена правильно написала. Да только как поправить душевное здоровье? Лекарства, кроме водки, я не знал.
        Вскипятив воду в чайнике, я приготовил растворимый кофе и сел к столу.
        Топоча босыми ногами по полу как слон, в кухню вошла заспанная, растрёпанная Машка в плотно запахнутом халатике.
        - Ларионов, - сказала она, - дай сотню!
        Я молча полез в карман, достал сто долларов, протянул.
        - О! - удивилась Машка. - Ларионов сегодня богатенький! - Она окинула меня подозрительным взглядом. - Когда успел загореть?
        - На Бермудах отдыхал, - серьёзно сказал я, глядя дочке в глаза.
        Машка скривилась, снова окинула меня недоверчивым взглядом, фыркнула и удалилась в свою комнату. Не поверила. Год буду отсутствовать, никто не спохватится.
        Два дня я не находил себе места, неприкаянно слоняясь по городу. Заглянул на радио - там ко мне отнеслись точно так же, как дома. Будто вчера заходил. Поговорил с Витасом, предложил обработать две заготовки, записанные на диктофон. Из «СПИДом я уже переболела» ничего не получилось, зато другую заготовку отшлифовали до антирекламы: «Припарка из солей Мёртвого моря хорошо помогает от трупных пятен на вашем теле». Длинновато получилось, Фесенко скривился, но деньги заплатил.
        На третий день я не выдержал, зашёл в кафе «Минутка», заказал Паше стакан водки, выпил и направился на поиски летнего кафе у фонтанчика под старыми тополями, которое можно было найти только в подвыпившем состоянии, словно оно находилось в параллельном мире. Как в Бермудах.
        Кафе я нашёл, но вот бюро по найму на работу за границей напротив не было. Был магазинчик скобяных товаров. Зато в кафе сидел бородач Сева, похоже, ставший здесь завсегдатаем.
        - Привет, Ларионов! - не вставая с места, он помахал рукой и жестом пригласил за столик.
        Я сел.
        - Водку будешь?
        - Буду.
        Мы выпили, помолчали.
        - Такие дела… - скорбно протянул Сева. - Ещё?
        - Ещё.
        Мы снова выпили.
        - Тянет назад? - спросил он.
        - Тянет… - признался я.
        - М-да… Меня тоже. Я три раза там побывал…
        Глаза Севы затянула поволока.
        Я сочувственно вздохнул, и вдруг до меня дошло, что он сказал.
        - Три раза? Слушай, как тебе удалось?!
        - Обыкновенно, - пожал плечами Сева. - Дал объявление в газету, что согласен на работу за рубежом, меня и вызвали.
        - Да? - Я вскочил с места. - Бегу!
        - Сядь! - поморщился Сева, хватая меня за рукав. - Не мельтеши. Объявление можно дать и по телефону - «Городской курьер» принимает бесплатные объявления. Беда только, что гарантии никакой. Я уже полтора месяца каждую неделю даю объявления, а толку? Нет вакансий…
        - Но ты же пытаешься? - возразил я, усаживаясь.
        - Пытаюсь…
        - А мне почему запрещаешь? Давай номер телефона «Городского курьера»!
        Я достал мобильник. Сева продиктовал, и я набрал номер.
        - «Городской курьер»?
        - Да.
        - Бесплатные объявления принимаете?
        - Диктуйте.
        - Пишите:
        « Согласен на работу стерхайсером на Минейре. Телефон: 58 -02 - 87. Ларионов».
        - Записали?
        - Да. Это всё?
        - Всё.
        - Будет в вечернем номере, - сообщила приёмщица и отключилась.
        Сева налил в пластиковые стаканчики водку.
        - За удачу? - предложил он. В больных глазах читалось, что удачи он желал прежде всего себе.
        - За удачу!
        Я поднял стаканчик и мысленно добавил: «Мою удачу!»
        Напились мы до чёртиков, и я не помню, как попал домой. Но, как ни мучило ночью похмелье, проснулся ровно в семь, принял контрастный душ, оделся и сел на кухне пить кофе.
        Снова на кухне появилась растрёпанная Машка и повторила ставшую дежурной сцену с выцыганиванием денег. Я дал - отец, куда денешься? - но «спасибо», как всегда, не дождался.
        Машка ушла к себе, из открытой форточки доносился зычный голос дворничихи бабы Веры, как всегда недовольной поведением жильцов, а я сидел, прихлёбывал кофе, и мои мысли привычно крутились вокруг суицида. «Да здравствует мыло душистое и верёвка пушистая…»
        Зазвонил мобильный телефон. Всё ещё находясь в минорном состоянии полной отрешённости от земной жизни, я достал телефон, поднёс к уху.
        - Ларионов, - сказал в трубку.
        - Ттопрое утро, - поздоровались со мной. - Этто фы тавали опъявление, што сохласны на раппоту стерхайсера на Минейре?
        У меня перехватило горло, в голове всё смешалось.
        - Т-та… - с трудом выдавил я, невольно подражая акценту «Гурвинека».
        - К сошалению, факансий стерхайсера в настоясший момент нет. Мошем претлошить только раппоту сайнесером на Фасанхе…
        - Согласен! - не дослушав, проорал я. - Согласе-е-ен!!!
        Приворотное зелье

1
        Вопреки своей фамилии Похмелкин не пил, не курил, не дебоширил и был скромным стеснительным парнем, робеющим в присутствии девушек. Работал он в метрополитене, по восемь часов в сутки водил поезда, запертый от поползновений террористов в кабине машиниста, как в одиночной камере, что никак не добавляло ему общительности. Сегодня у Димы был выходной, он с утра сидел в беседке во дворе и с тоской смотрел на окна Машки Ларионовой. Нравилась ему Машка, но она его не замечала. На что ей, с её броской красотой, невзрачный паренёк, когда вокруг неё вились ребята со всего квартала? И на дискотеку водили, и в кафе, и…
        «Уйду в отпуск, поеду в деревню к маме, - думал Похмелкин, не сводя взгляда с Машкиных окон. - Может, там с какой девчонкой познакомлюсь…»
        Дверь второго подъезда приоткрылась, сердце у Димки ёкнуло, но вместо Машки в дверной проём высунулась голова татарина Могола, Машкиного соседа по лестничной площадке. Он воровато огляделся, открыл дверь шире, вынес стремянку и потащил её к углу дома. Затем вернулся в подъезд и снова появился на крыльце с большой мраморной доской под мышкой. Отнеся доску, прислонил её к стене, снова насторожённо огляделся вокруг, тяжело вздохнул и начал решительно взбираться на стремянку.
        Зулипкар Мордубей по паспорту, Могол стыдился своего неблагозвучного для русского слуха имени, зато гордился многообещающей фамилией и в юности достаточно покуролесил, пытаясь ей соответствовать. Однако то ли он неправильно трактовал фамилию, то ли из-за хилого телосложения, но по морде доставалось, в основном, ему, и Могол вечно ходил с расквашенным носом или подбитым глазом. Получая паспорт, он настоял, чтобы в графе «национальность» ему записали «татаро-монгол», после чего долго стращал жильцов дома, обещая устроить всем такое иго, что мало не покажется. Но и здесь фортуна отвернулась от Могола. Как это часто бывает с тщедушными мужчинами с большими претензиями, жену он, в противоположность себе, выбрал крупную, дородную, быстро очутился под её каблуком и теперь, в глаза ласково называя жену Ингушка, за глаза именовал исключительно «Иго моё». А от бурной молодости и записи в графе «национальность» осталось только прозвище, хотя знаменитая династия Великих Моголов не имела никакого отношения ни к татаро-монгольскому игу, ни к претензиям Зулипкара Мордубея на родство с племенами Золотой Орды.
        Взобравшись на стремянку, Могол достал из-за пояса молоток, приставил шлямбур к стене и ударил.
        - Ты что это делаешь?! - выскочила на стук из первого подъезда дворничиха баба Вера. - Чего стенку колупаешь, мусоришь тут?!
        Поскольку для Могола страшнее зверя, чем жена, не было, к крику дворничихи он отнёсся спокойно.
        - Государственным делом занимаюсь, - ответил он, продолжая долбить стену. - Мемориальную доску устанавливаю. Вон, почитай.
        Баба Вера недоверчиво приблизилась, прочитала надпись на доске.
        - Депутату Хацимоеву? - поджала она губы.
        - Памяти его, безвременно убиенного, - уточнил Могол.
        Депутата Хацимоева застрелили во дворе месяц назад. Он возглавлял комитет по надзору за расходованием государственных субсидий, на которые строил себе особняк за городом. Однако переехать в особняк не успел. Вероятно, с кем-то не поделился, но на мемориальной доске было высечено, что убили его по политическим мотивам.
        - А кто распорядился? - возмутилась дворничиха. - Меня первую в известность должны ставить!
        - А ты к вдове зайди, - отмахнулся молотком Могол. - Её идея…
        - Выходит, самоуправство? - заключила баба Вера. - Разберёмся! - грозно пообещала она и решительно направилась к дверям второго подъезда.
        Гулкие удары молотка эхом разносились по двору, но больше, кроме дворничихи, никто из жильцов не проявил интереса к грохоту. Только Портянкин, живший на пятом этаже, выглянул в окно, посмотрел на Могола в бинокль, нехорошо ухмыльнулся и исчез в глубине комнаты. Пошёл писать очередной донос участковому, сержанту Милютину. По части доносов Портянкин был мастак и уже в печёнках сидел у участкового, так как настоятельно требовал незамедлительного реагирования на свои заявления.
        Минут через десять баба Вера вернулась, поглаживая оттопыривающийся кармашек фартука.
        - Если б Хацимоев брал пример с жены и не был таким скупердяем, то ещё бы пожил, - доверительно сообщила она Моголу. - Как закончишь, меня кликни. Приберу за тобой мусор.
        - Можешь приступать, - сказал Могол, втыкая в пробитые дырки пластиковые пробки. - Мне доску осталось повесить. Подсоби.
        Дворничиха подала мраморную доску, Могол приставил ею к стене, ввернул золочёные болты и, отстранившись на стремянке, посмотрел на свою работу.
        - Лепота! - сказал он. - Как помру, мне такую же повесьте. Мол, жил в этом доме последний потомок великого народа татаро-монголов.
        - Ишь, размечтался! - фыркнула баба Вера. - Слазь, подметать буду.
        Пока Могол вкручивал болты, она успела сходить за совком и метёлкой.
        Могол вынул из-за пазухи сложенный в несколько раз кусок полотна, развернул его и набросил материю на доску.
        - Сегодня в три открывать будут, - сообщил он, спускаясь со стремянки.
        - Опять цветами намусорят, - недовольно резюмировала дворничиха и принялась подметать. Недовольство она проявляла для порядка, в душе надеясь за уборку двора после торжественного открытия мемориальной доски выцыганить у вдовы дополнительное вознаграждение.
        Могол отнёс стремянку и вновь появился на крыльце, оглядываясь по сторонам с видом воробья, возомнившего себя орлом. Вдова оплатила работу, жены, которая непременно отобрала бы деньги, дома не было, и потомок великого народа татаро-монголов искал собутыльника. Не увидев во дворе никого, кроме сидевшего в беседке Похмелкина, Могол зашагал к нему.
        - Привет, Похмелюгин! - сказал он, подходя.
        - Здравствуйте, - смущённо кивнул Дима и робко поправил: - Я - Похмелкин.
        Могол на поправку не обратил внимания и спросил напрямик:
        - Пива хочешь?
        Дима замялся. Никаких алкогольных напитков, даже пива, он не потреблял.
        - Ну… э-э… - замямлил он, стеснительно отводя взгляд в сторону.
        Могол воспринял его нерешительность по-своему:
        - Гони двадцатку, сейчас принесу!
        Вдова Хацимоева дала на две бутылки водки, но тратить эти деньги на пиво Могол считал кощунством.
        Дима пить не хотел, денег давать тоже, однако из-за своей чрезвычайной стеснительности отказать не смог. Полез в карман, достал двадцать рублей и протянул Моголу.
        - Жди здесь, скоро буду! - пообещал Могол и помчался в ларёк за углом.
        В то, что Могол вернётся, Дима не поверил, поэтому остался сидеть в беседке, продолжая бросать тоскливые взгляды на окна Машкиной квартиры. Вдруг она выйдет во двор, поздоровается, и тогда он, наконец, решится пригласить её на дискотеку. Или в кафе. А потом… От возможного продолжения у Димы перехватывало дух и сладко кружилась голова.
        Во двор въехал грузовик с горой плотно набитых мешков, остановился у третьего подъезда, и шофёр посигналил. На звук клаксона на крыльцо выскочил кавказец Гиви, снимавший двухкомнатную квартиру на первом этаже, открыл борта, и они вместе с шофёром, также кавказкой национальности, начали споро таскать мешки в подъезд. Гиви торговал на рынке и использовал снимаемую квартиру под склад. На мешках крупными трафаретными буквами было написано «ГЕКСОГЕН».
        Из своего окна выглянул Портянкин, прочитал в бинокль надпись и со злорадной усмешкой бросился к телефону.
        Вопреки ожиданию Могол вернулся, хотя и отсутствовал минут десять. В руках он нёс двухлитровую пластиковую бутыль с пивом, карманы оттопыривались двумя бутылками водки. Бутыль с пивом была надпита, а Могол слегка навеселе.
        - Заждался, Алкашов? - весело поинтересовался он, поставил бутыль на столик и вынул из кармана пластиковые стаканы.
        - Не… - смущённо повёл плечами Дима и снова просительно поправил: - Я - Похмелкин.
        - А по мне - хоть Петров-Водкин, хоть Иванов-Самогонов! - осклабился Могол и сел. - Сейчас мы с тобой пивка креплёного врежем. Сам понимаешь, пиво без водки - деньги на ветер.
        Непьющий Дима не понимал, но интересоваться, почему, не стал.
        Могол налил в стаканы пиво, и, пока пена опадала, достал из кармана плавленый сырок, развернул фольгу.
        - Не есть! - строго предупредил он. - Пьем вприглядку, в крайнем случае разрешаю занюхать!
        Могол огляделся по сторонам, увидел, что из своего окна за ними в бинокль наблюдает Портянкин, и скрутил ему фигу. Портянкина от окна словно ветром сдуло.
        - Поглядывай, не покажется ли участковый, - предупредил Диму Могол. О «своём иге» он упоминать не стал, чтобы не накликать. От участкового можно отвертеться, мол, исключительно пиво пьём, а от жены ничто не спасёт. Амбец будет полный, наблюдай, не наблюдай, пей водку или просто так сиди.
        Могол взял один стакан с пивом, опустил под стол и там, не вынимая из кармана бутылку, разбавил, не скупясь, водкой. То же самое проделал со вторым стаканом.
        - Будем!.. - провозгласил он, поднося стакан ко рту.
        Дима нерешительно взял второй стакан.
        - …здоровы? - поинтересовался он.
        Могол чуть не поперхнулся.
        - Типун тебе на язык! - гаркнул он, отстраняясь от стакана. - Кто ж такое под руку говорит?! - Он перевёл дух, снова сказал: - Будем!.. - и залпом осушил «креплёное пиво». Шумно втянул воздух, прижимая кулак к носу, и вперился выпученными глазами в плавленый сырок. Водка была «палёной», и смесь пробирала крепко.
        Диму передёрнуло. Он осторожно понюхал пиво-водочный коктейль, поморщился, затем пригубил так, чтобы не попало на язык, и поставил стакан на стол.
        - Брезгуешь, Недопиватов?! - возмутился Могол. Ретивое далёкой юности ударило ему в голову. - А в морду хочешь?!
        - Что вы, что вы… - испуганно залепетал Дима. - Непьющий я…
        - Вот те на! - изумился Могол. - А как же мы с тобой разговаривать будем?
        Вопрос остался без ответа, так как в это время во двор с двух сторон с воем милицейских сирен влетели чёрные бронированные микроавтобусы и замерли у грузовика, зажав его в клещи. Из машин посыпались бравые спецназовцы в камуфлированной форме, масках и с автоматами наперевес. Ударами прикладов шофёра грузовика уложили ничком на асфальт, часть спецназовцев устремилась в подъезд, а остальные заняли круговую оборону, готовые палить в кого угодно, кто рискнёт приблизиться к грузовику.
        - Ты куда?! - прошипел Могол, дёргая за рубашку вскочившего со скамейки Диму. - Ещё пулю ненароком схлопочешь… Сиди. Отсюда спектакль смотреть будем.
        В доме захлопали, открываясь, окна, из них, как из театральных лож, стали высовываться заинтригованные жильцы. Некоторые, особо смелые, начали выходить во двор.
        Самым смелым оказался Яша Тоцкий, считавший себя великим, но невостребованным композитором, временно подрабатывающим в музыкальной школе. Он возвращался с работы и, заходя во двор, не только не слышал милицейских сирен, но и ничего вокруг не замечал, так как про себя напевал пришедшую в голову гениальную мелодию, которая должна была принести ему мировую известность, хотя на самом деле принадлежала композитору Хренникову. Окрылённый посетившей его музой, Яша спешил домой, чтобы сесть за пианино, наиграть мелодию и записать ноты, когда на его пути встал спецназовец с автоматом.
        - Стой, ты куда?!
        - Куда, куда… - рассеянно пробормотал Яша. - Живу я здесь…
        Он попытался обойти спецназовца, но тот ударом кулака сбил его с ног.
        - Лежать!!! Мордой вниз! Руки за голову! Стрелять буду!
        Кулак спецназовца вышиб Яшу из музыкального эмпирея в российскую реальность. Уткнувшись носом в асфальт, он скосил глаза, увидел распростёртого рядом шофёра-кавказца, лежащий у колеса грузовика мешок с надписью «ГЕКСОГЕН», сапоги спецназовца у своего лица и сразу всё понял.
        - Что ж вы еврея от кавказца отличить не можете… - воззвал он к совести правоохранительных органов.
        - Молчать! - гаркнул спецназовец. Совесть не имела никакого отношения к внутренним органам, тем более правоохранительным. - А то и за еврея врежу!
        Яша благоразумно замолчал.
        Наиболее благодарным зрителем спектакля оказался Портянкин. С довольной ухмылкой он то подносил бинокль к глазам, то опускал его, чтобы злорадно потереть руки. Естественно, кто заказывает музыку, тому и дивиденды капают.
        Из подъезда двое спецназовцев вывели Гиви с заломленными за спину руками.
        - Пачэму?! - кричал Гиви. - Я законопослушэн гражданын! Всэ документ на торговля эст!
        - А это что написано? - указал на мешок сопровождавший Гиви капитан спецназа.
        - Напысано?! Мала что на мэшок напысат можна! - возмущался Гиви. - У мой тёты Исабэл на сарай «хрэн» напысано! Она открыват двэр, а там дрова! Сахар в мэшок, сахар!
        - Сахар, говоришь? - недоверчиво переспросил капитан. - Сейчас проверим.
        Он вынул десантный нож и вспорол мешок, лежавший на асфальте. Из прорехи хлынул поток белого кристаллического песка.
        - Пробуй! - приказал капитан.
        Спецназовцы отпустили Гиви, он бросился к мешку, зачерпнул горсть кристаллов, запихнул в рот и, давясь, принялся жевать.
        - Сладкый, как халва! - заявил он.
        Капитан взял щепотку, попробовал на язык.
        - Гм?.. - недоумённо повёл он плечами. Затем вскочил на грузовик, вспорол следующий мешок и приказал: - А теперь пробуй отсюда!
        Когда все мешки на грузовике были вспороты и их содержимое опробовано, капитан увёл Гиви в подъезд, чтобы в квартире продолжить органолептическую идентификацию груза.
        Минут через пять он появился на крыльце уже без Гиви, разочарованно махнул рукой и стащил с лица шерстяную маску. Лицо у капитана было красным и потным, он переел сладкого, и теперь его мутило, как диабетика.
        - Ложная тревога. Отбой!
        Спецназовцы повскакивали в бронированные микроавтобусы и умчались на той же скорости, что и появились. Будто их и не было.
        - Как работают! - с завистью покачал головой Могол. - Обещал я вам иго? Получите!
        Яша и шофёр неуверенно поднялись на ноги. Разочарованные зрители начали расходиться, только детишки бросились к горкам насыпавшегося с грузовика сахарного песка и принялись играться. Им давно обещали завезти в пустующую песочницу песок, и они не видели никакой разницы между сахарным песком и настоящим.
        На крыльце появился Гиви.
        - Вах, вах! - запричитал он, глядя на разорение. - Какой дэнги пропал! Кыш отсэдова! - прикрикнул он на ребятишек, и они всполошённой стайкой брызнули в разные стороны.
        - Кричи, не кричи, это твои проблемы! - подступилась к Гиви баба Вера. - А кто убирать будет?
        - А кто мнэ дэнги вэрнёт?! - не остался в долгу Гиви.
        - Нет, а кто убирать будет? - гнула своё дворничиха.
        Они поперепирались минуты две, затем Гиви сунул бабе Вере сто рублей, она отстала, а Гиви вместе с шофёром принялись вёдрами таскать сахар в квартиру.
        Потирая челюсть, Яша постоял немного, пытаясь вспомнить гениальную мелодию, но удар кулака спецназовца начисто отшиб память. Хренников мелодию написал, к Хренникову она и вернулась. Домой идти Яше расхотелось, да и не к чему. Он оглянулся, увидел в беседке Могола с Димой, стоящие на столике бутыль с пивом и стаканы и направился к ним.
        - Что ж это такое делается? - пожаловался он, подходя. - Как что случается, так евреи виноваты…
        - Выпьешь? - предложил Могол, сочувственно глядя на расплывающийся по скуле Яши синяк, и пододвинул к нему Димкин стакан.
        - Выпью, - сказал Яша.
        И выпил. Поморщился, потянулся к плавленому сырку, но получил по руке.
        - Закусь вприглядку!
        - А занюхать можно?
        - Занюхать можно.
        Яша взял сырок, понюхал, пожевал губами под бдительным взором Могола и с видимым сожалением вернул.
        - Ещё выпьешь? - снова предложил Могол. - А то Собутыльников не пьёт, - кивнул он в сторону Димки.
        Дима окончательно сконфузился.
        Яша сделал вид, что раздумывает над предложением, затем согласно кивнул.
        Могол налил в стаканы пиво и разбавил его под столом водкой.
        Они выпили, Яша потянулся за сырком и снова получил по руке.
        - Я занюхать! - обиженно протянул он, хотя про себя думал надкусить.
        - Только занюхивай, - разрешил Могол. - Много вас таких, на закусь охочих! Вон Трезвенников не пьёт, а на сырок тоже косится.
        Под наблюдением Могола Яша понюхал сырок.
        - Что за жизнь у евреев, - вздохнул он. - То в морду бьют, то по рукам… И всё за чужие грехи.
        Не будучи ни Эйнштейном, ни даже Хренниковым, Яша, как и Могол, ничего существенного, кроме национальности, предъявить не мог.
        - Чего жалуешься? - недовольно скривился Могол. - Вашу нацию сколько веков истребить пытались, а вы выжили и теперь процветаете. А от моей великой нации только я остался. Последний.
        Яша жил в доме недавно, получив квартиру в наследство от тёти Сони, поэтому о родстве Могола с великой нацией татаро-монголов ничего не знал и на всякий случай промолчал. Свежо было воспоминание о кулаке спецназовца.
        - Почему? - робко вставил слово Дима. - Татары есть, монголы - тоже…
        - А татаро-монголов уже нет! - отрубил Могол и так посмотрел на Диму, что ему раз и навсегда расхотелось спорить о национальных корнях.
        Гиви с шофёром закончили перетаскивать сахар в квартиру, грузовик уехал, и баба Вера принялась подметать. Она намела три ведра сахара вперемешку с пылью, но не высыпала в мусорный контейнер, а понесла домой.
        - Самогон гнать будет! - безапелляционно заявил Могол.
        - Да? - не поверил Яша.
        - Точно тебе говорю! - сказал Могол, в очередной раз манипулируя стаканами под столом и опасливо косясь по сторонам. - Во, гляди, американец показался!
        Из первого подъезда вышел высокий представительный мужчина в джинсах, ковбойке, бейсбольной кепке и с висящим на груди фотоаппаратом. Поселился он в доме полгода назад и по заказу американской издательской фирмы «Эй Ти» писал книгу «Год в России, не зная русского языка». Главным условием контракта был пункт, согласно которому ему предстояло прожить год в России, не пытаясь изучить русский язык. Из-за этого, а также из-за имени - Харкни - с американцем с первого дня пребывания в стране начали случаться казусы. Считая своим долгом представляться на американский манер вместе с названием ангажировавшей его фирмы, он белозубо улыбался и говорил новым знакомым: «Эй Ти Харкни!» На что российские граждане тут же начинали плеваться. Целых две главы Харкни посвятил столь необычному ритуалу русских при знакомстве и продолжал набирать материал для книги, грозившей в Соединённых Штатах стать бестселлером. Кто-то из доброхотов на полном серьёзе долго переубеждал Харкни, что по-русски название американского издательства звучит не «Эй Ти», а «Эй, Ты», и Харкни после некоторых колебаний решил, что изменение одной
буквы не означает изучение русского языка. Основательно попрактиковавшись в произношении необычного для американца звука «ы», он научился-таки правильно говорить: «Эй, ты, харкни!» Эффект превзошёл все ожидания, и Харкни посвятил этому ещё одну главу.
        Стоило американцу показаться во дворе, как его тут же окружили ребятишки.
        - Ты кто такой?! - хором спросили они.
        - Эй Ты Харкни! - гордо заявил американец, и детишки начали отчаянно плеваться.
        - Что это вы мне двор заплёвываете?! - закричала баба Вера, которая относила домой последнее ведро грязного сахарного песку.
        Дети бросились врассыпную.
        Американец повернулся к бабе Вере, обворожительно улыбнулся, выставив напоказ белоснежные вставные зубы, и представился:
        - Эй Ты Харкни!
        - Я тебе так харкну, век не отмоешься! - зло пообещала дворничиха и скрылась в подъезде.
        - Эй, Харкни! - позвал американца Могол и помахал ему рукой. - Иди к нам!
        Услышав знакомое обращение, американец сплюнул, довольно рассмеялся и зашагал к беседке. Войдя в неё, он остановился и снова представился.
        Все деликатно сплюнули.
        Харкни показал на фотоаппарат и жестом предложил сфотографироваться.
        - Ни в коем случае! - категорически помахал пальцем Могол. - Ни к чему нам фиксация правонарушения.
        Американец расстроился, и тогда Могол сочувственно предложил:
        - Водку с пивом будешь?
        - Водка? - переспросил Харкни и недоумённо посмотрел на Могола. Водка, она и в Америке водка, но с остальными словами автор будущего бестселлера был не в ладах по условиям контракта.
        - Энд бир, - подсказал Яша, знакомый с английским языком по наклейкам на бутылках.
        - Бир? - американец расплылся в улыбке. - Оу, ес!
        Могол достал из кармана третий пластиковый стакан, проделал под столом нехитрую операцию и протянул пиво-водочный коктейль Харкни:
        - Пей.
        Харкни перевёл вопросительный взгляд на Яшу, которого уже считал толмачом.
        - Прозит! - поднял свой стакан Яша и выпил.
        Американец последовал его примеру и тоже выпил залпом. Российский коктейль из пива с «палёной» водкой металлическим ёршиком продрал горло, Харкни закашлялся, заперхал, на глазах выступили слёзы. Он схватил со стола плавленый сырок и впился в него зубами.
        - Как американцу, так можно, а еврею - фигушки, - обиженно пожаловался Яша.
        - Он же иностранец, - отмахнулся Могол. - Что с него возьмёшь? Дикий человек. Учить его манерам застолья да учить…
        У входа в беседку возникла фигура участкового.
        - Добрый день, граждане, - официально поздоровался он. - Чем занимаемся?
        - Пиво пьем, - не растерялся Могол.
        - Поступил сигнал, что не пиво вы здесь пьёте, - строго сказал сержант Милютин.
        - А что?
        - Водку пьянствуете.
        - Энд бир, - набитым ртом подсказал американец, услышав знакомое слово. С видимым сожалением, что фольга из-под плавленого сырка несъедобна, он положил её на стол.
        - Вот видите? Харкни врать не будет.
        При звуке своего имени у американца сработал условный рефлекс, как у собаки Павлова.
        - Эй Ты Харкни! - представился он участковому.
        Участковый укоризненно посмотрел на него и вежливо, во избежание международного конфликта, сплюнул.
        - Я бы вашему сигнальщику морду начистил! - заявил Могол. - Наводит тень на плетень, порочит добропорядочных граждан! Пива, сержант, не хотите?
        Сержант тяжело вздохнул, снял фуражку, вытер её изнутри платком и снова водрузил на голову. Выпить пива он был не против, как и не против того, чтобы склочнику Портянкину морду набили. Достал он участкового своими доносами до самого некуда.
        - Спасибо, нет, - через силу отказался сержант Милютин. - Служба. А вы здесь поаккуратней - пиво пейте, но не более.
        Он козырнул и направился своей дорогой.
        - Знаешь, Пьяндыбин, чем мент отличается он обычных людей? - спросил Могол Диму, когда сержант отошёл настолько, что слышать не мог.
        - Не-ет…
        - Обыкновенный человек платком потный лоб вытирает, а мент - фуражку!
        Могол с Яшей засмеялись; глядя на них, засмеялся и Харкни. Но Дима не смог, потому что именно в этот момент из подъезда вышла Машка Ларионова. Рот у Димы приоткрылся, взгляд застыл, сам он превратился в зачарованную статую.
        - Хороша тёлка! - одобрил Могол, перехватив взгляд Димы.
        Дима покраснел, но взгляд от Машки не отвёл.
        - Да ты, Непросыхалов, как погляжу, втюрился, - продолжал Могол. - Девственник, что ли?
        Дима покраснел ещё больше.
        - Точно, девственник. То-то, гляжу, непьющий, некурящий…
        Машка остановилась и повернулась лицом к подъезду, явно кого-то поджидая. У Димы заныло сердце, но когда на крыльце показалась Аэлита Марсова, Машкина подружка из тридцать четвёртой квартиры, с души отлегло. Он-то думал, что Машка поджидает Серёгу Оторвилова, с которым часто её видел.
        Девчонки о чём-то весело защебетали и направились со двора. Стройная, высокая Машка и толстая, низкорослая Аэлита, прозванная за свою бесформенность Кубышкой, представляли собой несуразную пару. Как это часто бывает среди девчонок, одна дружила из зависти к фигуре подруги, другая - чтобы подчеркнуть свою красоту.
        - Ты что, Винищев, и на Кубышку глаз положил? - подначил Могол. - Не советую. Она - инопланетянка, у неё всё если не поперёк, то с зубами.
        - Да ну? - удивился Яша.
        - Не да ну, а ну да! Говорю, значит, знаю. Это вне квартиры они с мамашей на людей похожи, так как надевают скафандры человеческие. А дома они зелёные, бесформенные, со щупальцами… Портянкин рассказывал - он в бинокль в их окна заглядывал.
        - Портянкину соврать, что тебе водки выпить, - отмахнулся Яша.
        - Зато баба Вера никогда не врёт и точно знает, кто и что в мусоропровод выбрасывает. Эти Марсовы только пластиковые пакеты выкидывают, в которых булькающее голубое желе как живое подрагивает и попискивает. А ещё по ночам их окна призрачным светом светятся, а из форточки зелёные пузыри выплывают и в небо уносятся. Никак донесения на летающие тарелочки отправляют.
        Услышав о летающих тарелочках и зелёных пузырях, Яша поскучнел. Знал он, в каких случаях черти мерещатся. Он посмотрел на Харкни, затем перевёл взгляд на Диму.
        Ни бельмеса не понимающий по-русски американец охмелел от российского «ерша» и тупо смотрел на фольгу из-под плавленого сырка. Дима тоже пребывал в прострации, но совсем по другому поводу. Отрешённым взглядом он уставился на угол дома, за которым скрылась Машка Ларионова.
        - Дима, а ты что, правда, девственник? - спросил Яша, чтобы переменить тему.
        Дима очнулся и густо покраснел.
        - Сам не видишь? - обидно хохотнул Могол. - С его характером он девственником до конца жизни останется. Ничего ему не поможет, разве что приворотное зелье.
        Он налил под столом очередную порцию.
        - Лучшее приворотное зелье! - провозгласил он, протягивая Диме стакан. - Как выпьешь, робость исчезнет, язык развяжется, с любой девкой познакомишься!
        Дима отчаянно замотал головой.
        - Эх!.. - махнул на него рукой Могол и предложил стакан Яше.
        Яша не отказался, американец тоже, хотя продолжал гипнотизировать взглядом фольгу. Не привык Харкни пить без закуски такими дозами, но ещё ни один американец не отказывался от дармовой выпивки.
        Могол выпил, шумно занюхал кулаком, затем в пьяном откровении наклонился к Диме и, понизив голос, доверительно посоветовал:
        - Тогда иди к Карге… Она такое зелье пропишет, что от девок отбою не будет. Познаешь, наконец, неземное блаженство…
        Яша захихикал, а Могол фыркнул. Харкни в этот раз их не поддержал - ему очень хотелось закусить, и он в тщетной надежде обшаривал взглядом пустой стол.

2
        Шахерезада Одихмантьевна Карга проживала в квартире номер тринадцать и была самой настоящей ведьмой. Жильцы дома полушёпотом поминали её фамилию исключительно с аристократическим ударением на первом слоге, и никто не осмеливался произнести иначе. Во избежание. Всякому известно, что ведьм лучше не обижать даже за глаза.
        Поднявшись на четвёртый этаж, Дима в нерешительности остановился на лестничной площадке. Вначале он послушался совета Могола, но теперь, когда пришёл под дверь квартиры ведьмы, оробел. А что если за приворотное зелье она потребует бессмертную душу? Отдавать душу за неизведанное «неземное блаженство» не хотелось. Судя по многим супружеским парам, в частности Могола с его «Игом», обмен был явно неравноценным.
        Дверь оказалась самой обыкновенной: обитой зеленоватой искусственной кожей, без смотрового глазка, со стандартным номерком и стандартной кнопкой звонка на стене. Но рука не поднималась позвонить. Дима вздохнул и только собрался развернуться, чтобы уйти, как дверь открылась сама собой.
        На пороге квартиры стояла дива - жгучая брюнетка в облегающем тёмном платье до пола с огромными чёрными глазами и очень длинными ресницами. Дима никогда не видел Шахерезаду Одихмантьевну, поэтому она, в соответствии с фамилией и профессией, представлялась ему древней сгорбленной бабкой, трясущейся и шамкающей, опирающейся на клюку. А это, вероятно, домработница.
        - Здравствуйте, Дима, - задушевно сказала дива грудным голосом, - проходите.
        Дима глянул диве в глаза и с обмиранием сердца понял, что никакая она не домработница. Как сомнамбула, он безвольно направился к двери.
        Дива провела его в пустую комнату с выцветшими старыми обоями со странными подпалинами, открыла потайную дверь в стене, которую он увидел только тогда, когда Карга прикоснулась к ней, и повела по длинному, чуть ли не бесконечному тускло освещённому коридору.
        Дима шёл в сумеречном состоянии, почти ничего не замечая вокруг, и понимал только одно - такой коридор насквозь пронизывал весь дом и вёл куда-то в неизвестность. Он ожидал, что в конце концов они очутятся к мрачном сыром подземелье со стеллажами, уставленными алхимическими ретортами и прочими затянутыми паутиной причиндалами чёрной магии; с чучелом крокодила, со свешивающимися с потолка пучками сушёных мышей, жаб и змей, из которых ведьма будет варить в котле приворотное зелье. Ничего подобного! Карга открыла одну из дверей и ввела его в залитый дневным светом круглый зал, напоминающий офис преуспевающих фирм, с зеркально-серым паркетным полом, белым пластиковым потолком и сплошным окном по периметру, из которого открывался вид с холма на дремучий лес.
        Яркий свет солнечного дня из окна на миг ослепил Диму, и только затем он увидел, что зал почти пуст, только у противоположного от дверей конца стоит огромный стол со встроенным дисплеем компьютера, клавиатурой и панелью переговорного устройства. Стол полукругом изгибался вокруг рабочего кресла, а напротив стояло кресло для посетителей.
        Карга подвела его к креслу, усадила, затем обогнула стол и села сама.
        - Курите? - предложила она, пододвигая к Диме коробку с длинными тонкими сигаретами.
        Он не услышал - во все глаза смотрел в окно. Лес был настолько дремучим, что нигде не просматривалось полянок, тропинок, линий высоковольтных передач и никакого иного присутствия человека. И деревья были странными - высокие, с зелёными стволами и ветками, больше напоминающими листья. Над дальними деревьями в безоблачном небе степенно кружила стайка птиц. Судя по размерам, определённо хищных. Или стервятников.
        - Ах да, что я спрашиваю… - поморщилась Карга. - Вы же некурящий… - Он достала из ящика стола длинный, как указка, мундштук и постучала им по руке Похмелкина: - Дима!
        - Да? - очнулся он и смутился. - Извините… Я думал, здесь будет несколько иначе…
        - Что вы, Дима, - улыбнулась Шахерезада Одихмантьевна. - Магия идёт в ногу со временем. Это в Средневековье я рядилась в лохмотья, жила в пещере и варила в котле снадобья из пауков и лягушек. Сейчас иные времена - никто в пещеру к грязной нечёсаной старухе на приём не пойдёт.
        Она заглянула Диме в глаза, он покраснел и потупил взгляд. Такая женщина… К чему привораживать непостоянную Машку Ларионову, которая парней меняет, как перчатки, когда напротив сидит черноокая красавица? Может, её пригласить на дискотеку? Или в аквапарк?
        Дима приоткрыл рот, но, как всегда, оробел и не смог вымолвить ни слова.
        - И не мечтайте! - погрозила пальчиком черноокая дива, демонстрируя ясновидение. - У нас с вами чисто деловые отношения. Итак, вам нужно приворотное зелье?
        - Д-да…
        - Вы по протекции Зулипкара Мордубея? - спросила Шахирезада Одихмантьевна, заглядывая в ежедневник.
        - Д-да, он п-пор-рекомен-ндовал об-братиться…
        - А что это за стук сегодня во дворе был? От микросотрясений у меня в термостате змеиное молоко прокисло.
        - Это Могол на стену мемориальную доску вешал…
        - Даже так? - удивилась Карга и повернулась лицом к компьютеру.
        Дисплей засветился голубым светом, Шахерезада Одихмантьевна бросила на него наливное яблочко, оно покатилось по краю, и на экране проявился Могол, привинчивающий к стене мемориальную доску депутату Хацимоеву.
        - Что ж, по делам и воздастся, - усмехнулась Карга, прочитав надпись на доске. - Будет памятка Мордубею…
        Она отключила компьютер и вставила сигарету в мундштук.
        Из-за спины донёсся дробный стук лап по паркетному полу, и Дима обмер. Судя по звуку, пёс был порядочных размеров. Он подбежал к креслу и принялся тереться о Димину ногу. Дима осторожно скосил глаза, и волосы на голове зашевелились.
        О его ногу тёрся трёхголовый, размерами с телёнка, дракон с купированным хвостом и рудиментарными крылышками на спине. Пасть левой головы что-то жевала, из пасти правой капала слюна, а из пасти средней головы сквозь надетый асбестовый намордник сочились струйки дыма. Дракон повизгивал, крутил обрубком хвоста, заглядывал Диме в глаза, явно напрашиваясь на ласку.
        - Не бойтесь Горыныша, он ещё маленький, - успокоила Карга. - Всего месяц назад из яйца вылупился. Иди сюда, - позвала она дракончика.
        Горыныш радостно взвизгнул и, оскальзываясь когтями на паркетном полу, оббежал вокруг стола. Карга погладила каждую голову, сорвала со средней намордник и поднесла сигарету на длинном мундштуке. Дракончик дохнул огнём как из огнемёта, Карга прикурила, и вновь нахлобучила на морду дракона огнеупорный намордник.
        - Иди погуляй, - шлёпнула она Горыныша повыше купированного хвоста, - а то клиентов распугиваешь.
        Дракончик растаял в воздухе, и Дима наконец-то понял, зачем Карге столь длинный мундштук, что за странные подпалины он видел на обоях в пустой однокомнатной квартире, служившей прихожей внепространственных апартаментов ведьмы, и что за «стервятники» кружили вдалеке над лесом.
        Картинно отставив в сторону руку с длинным мундштуком, Карга затянулась сигаретой, выпустила изо рта колечко дыма, и оно, трансформировавшись, повисло над её головой огромным вопросительным знаком.
        - Вы ещё не передумали приобрести приворотное зелье? - спросила она.
        - Нет, - через силу выдавил Дима пересохшим горлом и впервые в жизни ощутил в себе подобие уверенности. Хоть в этом он смог настоять на своём.
        - Нет в смысле «нет» или в смысле «да»? - переспросила обворожительная ведьма, снова затягиваясь сигаретой, и второй вопрос из сигаретного дыма повис над её головой.
        - Я… хочу… приобрести… приворотное… зелье… - стараясь не мямлить, по словам выдохнул Дима.
        Дымные вопросы над головой Карги растаяли.
        - Так и быть, - сказала она, достала из ящичка стола небольшую колбочку с зеленоватой люминесцирующей жидкостью и поставила на столешницу: - Это - готовый экстракт. Теперь нужна капелька вашей крови.
        - Подписать контракт? - внутренне похолодел Дима.
        - Что вы, Дима, - снисходительно улыбнулась дива-ведьма. - Сейчас не Средневековье, не нужна мне ваша бессмертная душа. А кровь необходима для активации приворотного зелья. Мы не отстаём от научно-технического прогресса. Как, по-вашему, можно приворожить человека? Путём введения реципиенту хромосом донора. Ваши хромосомы будут так действовать на сознание реципиента, что он без вас помыслить себя не сможет.
        - Тогда что вы потребуете взамен?
        - Дорогой Димочка, мы идём в ногу не только с прогрессом, но и со временем. Поэтому берём за услуги то, что на настоящий момент самое ценное в мире.
        - Неужели деньги? - ужаснулся Похмелкин. Он думал о высоких материях, о душе, а всё оказалось так прозаично…
        - Увы, именно их, презренные. К сожалению, многое из этого, - Карга обвела рукой зал, - колдовством не создашь. Вот, почитайте прейскурант.
        Она протянула Диме листок. Дима взял его и прочитал.
        Приворотное зелье
        (состав на 100 г)
        1. Томленье духа, специфическое (0,000000001 г) - $101,52.
        2. Лунный свет, поляризованный (0,000000001 г) - $182,32.
        3. Бес подрёберный, 1 шт. (0,000000001 г) - $234,46.
        4. Таракашкины какашки, свежие (2,6 г) - $0,48.
        5. Паучьи сети, целые, 3 шт. (0,3 г) - $180,00.
        6. Дыхание зелёного змия (0,000000001 г) - $2,87.
        7. Сморчок засушенный, толчёный (1,3 г) - $16,81.
        8. Пепел любви (0,1 г) - 263,90 $.
        9. Рога ветвистые, опилки (2,2 г) - $121,86.
        10. Засос кровавый, отпечаток (0,000000001 г) - $66,12.
        11. Пыльца ночной бабочки (0,1 г) - $1001,00.
        12. Конский возбудитель (0,1 г) - $11,46.
        13. Испарина покойника, как разбавитель (93,3 г) - $520,38.
        НДС (20 %) - $540,64.
        Итого: - $3243,82.
        Ниже мелким шрифтом шло примечание:
        Количество и состав ингредиентов строго соответствует магической формуле. Утверждено к применению Минздравом России. Противопоказаний нет. Побочные эффекты: эксгибиционизм, мазохизм, морально-физическое истощение.
        - Солидно… - протянул Дима, поглядев на общую сумму, и почесал затылок. Это не двадцать рублей Моголу на пиво дать.
        - Так и товар качественный, - возразила ведьма. - Гарантирую, что ваша жизнь кардинально переменится.
        Дима снова почесал затылок. Вот если бы Карга ещё пообещала, что переменится к лучшему… Вслух спросить Похмелкин не отважился и пробубнил:
        - У меня при себе таких денег нет…
        - Но на счету в банке есть, - вкрадчиво подсказала прозорливая ведьма. - Давайте вашу электронную карточку.
        Не в силах противиться завораживающему взгляду, Дима отдал. Звякнув, из стола выпрыгнул кассовый аппарат, Карга сняла деньги и вернула карточку.
        - Теперь осталось только активировать зелье, - сказала она. - Дайте вашу руку. Левую, от сердца.
        Как заправская медсестра, она смочила ватку спиртом, протёрла Димин безымянный палец, проколола и выдавила каплю крови в колбочку с люминесцирующим раствором. Стоило капле крови упасть в раствор, как он мгновенно изменил цвет и запульсировал багровым светом.
        - Можете забирать, - сказала ведьма, прижала ватку со спиртом к ранке на пальце и отпустила Димину руку. Затем закрыла колбочку пластиковой пробкой и пододвинула её к Похмелкину. - Достаточно одной капле эликсира попасть на язык реципиента, как он на всю жизнь прикипит к вам возвышенными чувствами. Однако сам препарат годен всего два месяца. Запомните, когда он перестанет светиться, значит, срок годности истёк.
        - А как же… - облизывая внезапно пересохшие губы, начал Дима и запнулся: - А как мне эту каплю… ей на язык…
        - Таких услуг не оказываю, - покачала головой Карга. - Это ваши проблемы. Всего доброго!

3
        Как Дима возвращался по внепространственному коридору ведьминой квартиры, он не помнил. Может, и не шёл вовсе, а растаял в кабинете ведьмы, как Горыныш, чтобы материализоваться на лестничной площадке у двери номер тринадцать. В правой руке Похмелкин держал колбочку с пульсирующей багровым светом волшебной жидкостью, в левой - ватку со спиртом, которую прижимал безымянным пальцем к ладони. Дима выбросил ватку, посмотрел на колбочку, спрятал её в карман и начал спускаться лестнице в меланхоличном настроении. Вопрос, как заставить Машку Ларионову отведать каплю приворотного зелья, ввергал его в уныние. Он попытался припомнить, как это делалось в сказках, и в пролёте между третьим и вторым этажами его осенило. Спящую красавицу в сказке усыпили яблоком, так и он сделает - купит на рынке самые красивые яблоки, шприцем введёт под кожицу приворотное зелье, а затем сядет у подъезда на скамейку с авоськой обработанных зельем яблок и будет поджидать Машку. Она выйдет и скажет: «Здравствуй, Дима!» - «Здравствуй, Маша. Яблочка хочешь?» - «Хочу». - «Угощайся».
        При мысли о том, что произойдёт дальше, Дима едва не сомлел на лестнице. Но быстро взял себя в руки и, воодушевившись, побежал вниз, прыгая через три ступеньки.
        Во дворе, у угла дома, стояла толпа. Приближался час открытия мемориальной доски депутату Хацимоеву, и все ждали прибытия мэра. Но Диме было не до чужих торжеств - он спешил на рынок за яблоками.
        Как только Похмелкин скрылся за углом, во двор въехал «мерседес» мэра. Телохранители проложили дорогу сквозь толпу, мэр прошёл к занавешенной покрывалом мемориальной доске и выразил соболезнования вдове, опиравшейся на руку сына - здоровенного детины, мастера спорта по боям без правил, что, несомненно, сыграло первостепенную роль в утверждении его начальником отдела культуры мэрии. Боец за культуру без правил поднял руку, призывая к тишине, в толпе прекратили переговариваться и приготовились слушать.
        - Сегодня мы собрались здесь, чтобы увековечить память нашего друга и соратника, сражённого наповал рукой наёмного убийцы, которую направляли наши политические враги, - начал мэр. - Но реформы не остановить! Мы будем продолжать дело, начатое депутатом Хацимоевым…
        В толпе откровенно заскучали. Все знали, что Хацимоева кокнули на почве передела собственности, и никто не сомневался, что его «дело» строительства частных дач за казённый счёт найдётся кому подхватить и продолжить. Претендентов предостаточно, хоть по новой отстреливай.
        В задних рядах стояли Яша, Харкни и Могол. Водку они уже допили и подошли к толпе в надежде, что здесь удастся добавить - у стены, на столике, рядом с ведром с алыми гвоздиками, стоял ящик с шампанским и возвышалась пирамида пластиковых стаканов. Яша вежливо поддерживал под руку нетвёрдо стоящего на ногах американца, который активно фотографировал эпохальное событие в жизни российского города, чтобы потом проиллюстрировать свою книгу. Колпачок с фотообъектива он снять забыл. А Могол, пока собутыльники были заняты делом, украдкой допивал пиво из пластиковой бутыли.
        Наконец мэр закончил говорить, бравурно зазвучали фанфары, он протянул руку к покрывалу и сорвал его со стены.
        Аплодисменты и приветственные крики вдруг начали стихать, фанфары дали «петуха» и смолкли.
        - Ура-а! - закричал Могол, потрясая бутылью с остатками пива. - Ура… - тихо повторился он, удивляясь, что его никто не поддерживает.
        - Ты что, изверг, сотворил!!! - не своим голосом заорала вдова и упала в обморок на руки сына.
        Могол глянул на мемориальную доску и обомлел. И в этот момент в ящике сами собой начали выстреливать пробки из бутылок с шампанским.
        - Держи его! - закричал Хацимоев-младший, указывая телохранителям мэра на Могола.
        Увидев, как к нему сквозь толпу пробираются дюжие телохранители, Могол быстро проглотил остатки пива из пластиковой бутыли, швырнул её на газон и задал отчаянного стрекача.
        И тогда над толпой, вначале тихо, затем всё громче и громче зарокотал гомерический хохот.
        На мраморной мемориальной доске золотыми буквами сияла надпись:
        В этом доме живёт
        последний представитель
        великой нации татаро-монголов
        Зулипкар Мордубей
        Когда Дима, купив на рынке яблоки, вернулся, во дворе уже никого не было, кроме дворничихи бабы Веры. Двор был замусорен раздавленными гвоздиками, скомканными пластиковыми стаканчиками, битым бутылочным стеклом и мраморными осколками сорванной со стены и разбитой вдребезги мемориальной плиты. Баба Вера подметала и во весь голос костерила крутых мира сего, всех вместе взятых, и отдельно - безмозглого Могола, возмечтавшего об увековечении своего имени. Ещё утром она надеялась, что вдова доплатит за уборку двора после торжественной установки мемориальной доски, а теперь приходилось мести бесплатно.
        Дима проскользнул в подъезд, вошёл в квартиру и полчаса обрабатывал яблоки, вводя шприцем под кожицу приворотное зелье. Затем снова сложил яблоки в авоську, вышел во двор и сел на скамейку возле подъезда, водрузив авоську рядом с собой. Если Машка Ларионова, как всегда, не обратит на него внимания, то заметит хотя бы яблоки. Яблоки были большие, красивые, ароматные и светились на солнце.
        Баба Вера закончила подметать, высыпала мусор в контейнер и, проходя мимо Димы, заметила авоську с яблоками.
        - Где же ты такую красоту приобрёл? - поинтересовалась она, останавливаясь.
        - На рынке, - простодушно ответил Дима.
        - Вкусные, наверно? - продолжала намекать дворничиха.
        Дима понял намёк и похолодел. Сейчас баба Вера попросит угостить, и он, как всегда, не сможет отказать. Он представил себе воспылавшую к нему пламенной страстью бабу Веру, и его охватило отчаяние.
        - Это не мои! - чуть не истерично выкрикнул он. - Это… Это…
        Придумать, чьи яблоки, он не смог. Но для бабы Веры и этого было достаточно. Она оскорблённо поджала губы, процедила: «Жлоб!» - и пошла своей дорогой.
        Дима просидел на скамейке до позднего вечера. Мимо, кто из подъезда, кто в подъезд, проходили жильцы, здоровались, а Машка всё не шла. Некоторые интересовались яблоками, но Дима отшивал их, как бабу Веру, но уже без истеричных ноток в голосе.
        - Не мои, - говорил он, не уточняя, чьи конкретно. - Попросили посторожить.
        Жильцы прекращали расспросы и шли по своим делам.
        Один раз поинтересовались не яблоками. Инга, жена Могола, остановилась напротив Димы и, грозно подбоченясь, строго спросила:
        - Ты моего не видел?
        - Да нет…
        - А говорят, утром ты с ним в беседке водку распивал! - не терпящим возражений голосом сказала она, сверля Похмелкина взглядом.
        - Что вы, я непьющий…
        - Знаю я вас, непьющих! - не поверила она. - Пусть он только домой заявится! Я ему устрою!
        Моголово Иго одарило Диму испепеляющим взглядом и, грузно шагая, направилось в подъезд. Дима проводил её взглядом и не позавидовал Моголу. Не дай бог его Машенька лет через десять окажется таким же монстром.
        Стемнело. В окнах дома начал зажигаться свет, а Машки всё не было. Завеялась куда-то и, может быть, вообще ночевать не придёт. Не первый раз - такая вот у Димы была тайная зазноба. Но сердцу не прикажешь.
        Сидеть дальше не имело смысла, тем более что завтра Диме предстояло работать в первую смену. А первая смена в метрополитене начинается в пять утра.
        Он уже собрался уходить, как вдруг из темноты к нему бесшумно метнулась чья-то тень.
        - Всё тихо? - спросила тень, и Дима узнал Могола. Могол сел на скамейку и, пригнув голову, принялся затравленно озираться по сторонам. - Меня никто не искал?
        - Жена спрашивала…
        - А больше никто?
        - Больше никто, - пожал плечами Дима. Он не присутствовал на торжествах и не знал об изменившейся надписи на мемориальной доске.
        - Ух… - облегчённо выдохнул Могол и распрямился. - Кажись, пронесло… Весь день в бегах, еле ушёл. - Тут он заметил авоську с яблоками и обрадовался. - Яблочки - это хорошо! - протянул руку. - А то с утра не жравши…
        - Нельзя! - выкрикнул Дима и, обомлев от собственной храбрости, ударил Могола по руке.
        - Ты что, - возмутился Могол и снова потянулся к авоське, - голодного человека яблоком не угостишь?!
        - Они… - запнулся Дима и, поняв, что, не сказав начистоту, от Могола не отделаешься, прошептал: - Они с приворотным зельем…
        - Ах ты!.. - поспешно отдёрнул руку Могол. - Так, значит, ты решился, сходил-таки к Карге…
        Он покачал головой, тяжело вздохнул и сказал тихо:
        - Не жди ничего хорошего от подарков ведьмы…
        Затем встал и, сгорбившись, покаянно побрёл домой, где его с нетерпением поджидало «Иго».
        «Какой же это подарок, когда за него деньги плачены?» - хотел спросить Дима, но, глядя на согбенную фигуру удаляющегося Могола, промолчал. Посидел ещё немного, но вскоре тоже ушёл домой - надо было выспаться перед сменой. Ничего, если сегодня не получилось, то, быть может, завтра удастся… В конце концов препарат годен два месяца.

4
        Но на следующий день тоже ничего не получилось. Уйдя на работу, Дима спрятал авоську в холодильник, а когда вернулся домой, оказалось, что яблоки сгнили. Все, как одно. Видимо испарина покойника, то есть разбавитель приворотного зелья, разъедал плоды.
        Дима посмотрел на колбочку, где осталась половина эликсира, и решил, что впредь будет обрабатывать только одно яблоко и укладывать его в авоське поверх остальных. Иначе зелья может не хватить - кто знает, когда получится угостить Машку.
        Похмелкин вынес авоську с гнилыми фруктами во двор, выбросил в мусорный контейнер и направился на вечерний рынок. Вернулся он через час, сел на кухне, выбрал самое красивое яблоко и уже хотел ввести ему под кожицу пару капель зелья, как тут всё и началось.
        В открытую форточку влетела муха и начала назойливо кружить у лица, мешая проведению тонкой, почти филигранной операции. Дима пару раз отмахнулся, но муха не отставала. Пришлось отложить шприц, взять газету, скрутить её в трубочку и начать охоту за мухой. После двух неудачных попыток прихлопнуть назойливое насекомое, Диме таки удалось с ним расправиться. Он снова сел за стол, взял шприц… как в форточку влетела вторая муха, за ней третья, а затем мухи журавлиным клином потянулись со двора на кухню. Они кружили вокруг Похмелкина, жужжали, садились на голову, лицо, руки, лезли в глаза, рот. И только тогда Дима с ужасом осознал, какую глупость совершил, выбросив гнилые яблоки в мусорный контейнер.
        Похмелкин захлопнул форточку и объявил войну мушиным претензиям на плотские утехи с ним. Он уничтожал мух десятками, подобно былинному богатырю, который «одним махом семерых побивахом», перевёл все имевшиеся в доме газеты и скрепя сердце вынужден был порвать на листочки журнал «Плейбой». Битва прекратилась с наступлением сумерек, но только из-за того, что мухи ночью не летают - плотным слоем они облепили стекла окна с наружной стороны, готовясь поутру, с первыми лучами солнца, начать новую атаку.
        Дима перевёл дух, но оказалось, что рано радовался. Почувствовав, как по левой штанине кто-то ползёт, он глянул вниз и похолодел. По джинсам в угаре противоестественной любви карабкался большой таракан. Похмелкин брезгливо стряхнул его на пол, раздавил и тут увидел, как из прихожей на кухню стройными боевыми колоннами вбегают тараканы и на рысях, с дробным шорохом лапок по полу, несутся к нему. В отличие от мух, тараканам темнота была нипочём, и Дима был вынужден снова вступить в бой. Однако и это было ещё не всё - тараканы оказались лишь арьергардом армии любви, и за ними в квартиру начали проникать мыши…
        С ужасом осознав, что вслед за мышами могут появиться крысы, Дима выскочил из квартиры и побежал прочь что было мочи, не в силах противостоять всепобеждающей любви облигатных синантропных животных. Ох, и прав был Могол, когда говорил, что не стоит ждать ничего хорошего от подарков ведьмы…
        Ночевал Похмелкин на другом конце города у своего сменщика Голопятова. Голопятов постелил ему на диване в прихожей, но выспаться нормально Дима не смог - всю ночь мерещились полчища атакующих его мух, тараканов и мышей, и он то и дело вскакивал на диване, боясь, что воспылавшие к нему страстью синантропные животные доберутся и сюда.
        Встав утром с больной головой, Дима побрёл на работу, по пути шарахаясь от каждой мухи. Однако вкусившие приворотного зелья насекомые в эту часть города ещё не добрались, а остальные вели себя хоть и назойливо, но без мистической любви. Любовь, болезнь хоть и заразная, но не передаётся через воздушную среду.
        Отработав без происшествий, Похмелкин сдал смену, но домой не пошёл, а направился в хозяйственный магазин, где накупил аэрозольных инсектицидов и порошковых ядов для грызунов, а также с десяток мышеловок и крысоловок. Вернулся он домой в сумерках, опасаясь вызвать среди жильцов нездоровый ажиотаж, если его посреди двора облепят мухи. Дима быстро проскользнул в квартиру и объявил химическую войну осаждающим его в пароксизме любви божьим тварям.
        Война длилась две недели. Быть может, удалось бы справиться и раньше, но Дима не догадался вовремя засыпать яду и опрыскать репеллентами мусорный контейнер - его содержимое отвезли на свалку, и теперь насекомые летели оттуда, находя дорогу к своему избраннику известным только им способом. Сердцем чуяли, что ли?
        Зато крысоловки и мышеловки не понадобились - с грызунами прекрасно справился дворовый кот Васька, создав тем самым для Похмелкина неразрешимую проблему. Какие-то крохи зелья из желудков мышей воздействовали на кота, и он воспылал к Диме возвышенными чувствами. Васька ни на секунду не оставлял Диму, постоянно мурлыча, тёрся о ноги, а стоило зайти в квартиру и закрыть перед его носом дверь, как кот начинал мерзко выть. Посадить кота в мешок и утопить у Димы не хватило духу, и пришлось взять его на постой. Днём Васька путался в ногах, а ночью забирался к Диме в кровать и так основательно вылизывал голову предмету своей любви, что её и мыть не нужно было. Но когда Похмелкин уходил на работу, начинался концерт. С жалобным мяуканьем Васька провожал его до угла дома, а затем долго выл, неприкаянно бродя по двору. Встречал он Диму, как ревнивая жена загулявшего мужа, - шипел рассерженно, трепал для острастки за штанину, но быстро успокаивался и снова с мурлыканьем принимался путаться в ногах.
        Могол, догадывавшийся о причинах столь преданной любви Васьки к Диме, дал ему кличку Голубой, но она не прижилась, поскольку Могол теперь бывал во дворе редко - у него появились свои проблемы, и нешуточные. Разбитая вдребезги мемориальная доска «последнему представителю великой нации татаро-монголов» на следующий день чудесным образом восстановилась и заняла своё место на стене. Её снова сорвали и разбили, но она появилась вновь. Так продолжалось четверо суток, пока, наконец, делом не заинтересовались в ФСБ. Могола увели в наручниках и неделю допрашивали с пристрастием, пытаясь обвинить не только в хулиганстве, но и в убийстве депутата Хацимоева. Битый по печёнкам Могол сознался во всём на первом же допросе, в том числе и в том, что именно он распял Христа. Но мемориальная доска продолжала появляться на стене каждое утро даже в отсутствие Могола, и его вынуждены были отпустить за недостаточностью улик и недоказанностью состава преступления, обязав самолично каждое утро срывать со стены мемориальную доску. Вернувшись из каталажки, Могол стал тише воды ниже травы, каждое утро исправно исполнял
сизифов труд, вменённый ему как гражданская обязанность, и быстренько возвращался домой. У юбки своего Ига он чувствовал себя гораздо лучше, чем в застенках ФСБ.
        Пока Похмелкин воевал с возлюбившими его божьими тварями, он часто видел во дворе Машку Ларионову. Но как только война закончилась и он основательно проветрил квартиру и выстирал всю одежду, избавляясь от насквозь пропитавшего её химического запаха, их пути-дорожки словно кто-то развёл в разные стороны. Будто наколдовал. То утром, то вечером, в зависимости от рабочей смены в метрополитене, Дима поджидал Машку на скамейке у подъезда с авоськой, полной яблок, и котом Васькой на коленях, но встретиться со своей неразделённой любовью ему никак не удавалось.
        Наученный горьким опытом, гнилые яблоки он больше не выбрасывал в мусорный контейнер. Первое сгнившее яблоко он разрезал на мелкие кусочки и уже хотел спустить в унитаз, но вовремя одумался. Вспомнил американский фильм, в котором из унитаза вылезает слепленный из фекалий Дерьмоголем, и решил не экспериментировать. То-то будет, когда этот самый Дерьмоголем, воспылав к нему возвышенными чувствами, примется гоняться за ним по двору, оставляя на асфальте зловонные следы. А если догонит, что тогда? Дима до пепла прожарил на сковородке кашицу гнилого яблока, высыпал в металлическую кастрюлю и спрятал в холодильник, надеясь, что через два месяца, когда кончится срок годности эликсира, сможет безбоязненно выбросить пепел.

5
        Время шло. Наступил сентябрь, и до окончания срока годности приворотного зелья оставалось чуть больше недели. Зелья в колбочке было на донышке, и оно теперь лишь изредка мигало багровым светом.
        Видать, не судьба, безрадостно думал Дима, сидя на скамейке. Не зря Могол предупреждал, что не следует ждать чего-то хорошего от подарка ведьмы. Даже купленного за деньги.
        Он с тоской посмотрел на кота, свернувшегося на коленях клубочком. Васька почувствовал взгляд, поднял голову и призывно муркнул.
        - Лежи уж… - недовольно буркнул Дима. - Любовничек…
        В это время дверь подъезда открылась, и на крыльцо вышла Машка Ларионова. Сердце Похмелкина бешено заколотилось, а сам он застыл, как гипсовая статуя, не в силах оторвать взгляда от Машкиного лица.
        - Здравствуй, Дима, - сказала Машка.
        Дима вышел из ступора, проглотил ком в горле и сипло сказал:
        - Здравствуй, Маша…
        - Ой, какой у тебя котик! - сказала Машка. - Погладить можно?
        Котик был самым обыкновенным, беспородным, к тому же с драными ушами, оставшимися в наследие от лихой юности, когда Васька жил обычной жизнью дворового кота. Несмотря на свой изменившийся статус, вроде бы переведший его в разряд домашних котов, ко всем жильцам, кроме Похмелкина, он сохранил стойкое предубеждение. Поэтому стоило Машке протянуть к нему руку, как Васька прижал драные уши и зашипел.
        - Ах! - Машка отдёрнула руку. - Злой котик! - пожурила она, скользнула взглядом по скамейке и увидела авоську с яблоками. - Какие у тебя яблоки! Можно одно?
        Колотящееся сердце Похмелкина замерло, а затем ухнуло куда-то вниз.
        - Можно… - пролепетал он, не веря в удачу. Придерживая одной рукой кота, чтобы он ненароком не цапнул когтями Машку, Дима второй рукой приоткрыл авоську так, что из неё можно было взять только верхнее яблоко, меченное приворотным зельем.
        Ничего не подозревающая Машка взяла его и снова попросила:
        - А ещё одно можно?
        - Можно…
        Машка взяла второе яблоко и спрятала оба в сумочку.
        - Спасибо.
        Дверь подъезда хлопнула, и из дому вышла Коробочка в бесформенном платье, скрывавшем её такие же бесформенные телеса.
        - Привет, Машка! - поздоровалась она только с Ларионовой, будто Димы на скамейке не было.
        - Привет, Эля! - ответила Машка, напрочь позабыв о Диме.
        - Ты куда сейчас?
        - В аквапарк.
        - Ой, а мне с тобой можно?
        - Пойдём.
        И девчонки пошли со двора, даже не попрощавшись с Похмелкиным.
        - Я тут у Димки Похмелкина два яблока выдурила, - сказала Машка, как только они завернули за угол дома. - Хочешь?
        Дима проводил девчонок взглядом, а когда они скрылись за домом, вскочил со скамейки и сломя голову, побежал домой. За ним с воем и обиженным мявом устремился Васька, незаслуженно, по его мнению, сброшенный с колен предметом своего обожания.
        Дома Похмелкин не мог найти себе ни места, ни дела. В преддверии неизбежного прихода Машки он бросался то убирать в комнате, то накрывать на стол, то к зеркалу, чтобы посмотреться и лишний раз пригладить на макушке упрямо точащий хохол, зализанный котом Васькой. Васька, пару раз попавшийся под ноги, на всякий случай забрался в кресло и оттуда неусыпным взором наблюдал за лихорадочно мечущимся по квартире хозяином. Не нравилось ему поведение Димы, и сердце кота ревниво вещало, что не к добру всё это.
        Прошло больше часа в нервном ожидании, и когда наконец-то тренькнул дверной звонок, он прозвучал для Димы торжественным сигналом фанфар, извещающим о том, что его серая никчемная жизнь с этого момента кардинально изменится. Заоблачное счастье и вечная любовь ждали его за дверью.
        Похмелкин бросился в коридор и непослушными пальцами открыл замок. Вслед за ним в коридор выскочил кот и зашипел на дверь, брызгая слюной. Он ни с кем не хотел делить своего хозяина.
        Дима распахнул дверь во всю ширь… и улыбка застыла на его лице посмертной маской.
        На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стояла Аэлита Марсова. Кубышка. Её плоское веснушчатое лицо светилось, бесцветные невыразительные глаза с обожанием смотрели на Диму.
        - Дима… - прошептала она и шагнула через порог. - Дорогой мой…
        - Не-е-ет… - стоном вырвалось у Димы из горла, он отступил и почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом, а всё тело покрывается гусиной кожей оторопи. - Не-ет…
        - Да, Дима, да… - прошептала Кубышка.
        Она протянула к нему руки, и Дима с ужасом увидел, как они начинают вытягиваться, кожа на них лопается и сквозь неё проступает что-то голубое и блестящее.
        Васька дико заорал, бросился на трансформирующуюся инопланетянку, но вцепиться в неё когтями не успел. Из-за спины Аэлиты стремительно вынырнула голубая псевдоподия, схватила кота, швырнула на лестничную площадку и с треском захлопнула дверь.
        - Нет… - беспомощно прошептал Дима.
        Последним, что воспринял Дима, было то, как за дверью, раз за разом ударяясь в неё, с жутким, почти человеческим воем бесновался обездоленный кот. А затем голубые псевдоподии дотянулись до Похмелкина, нежно обняли и оторвали от пола.
        …Этой ночью Дима наконец-то узнал, что такое неземная всепоглощающая любовь. По-настоящему внеземная.
        Галоши для крокодила

1
        Звонок в дверь раздался в тот момент, когда Игнат Лопухин переворачивал на сковороде бифштексы. Чертыхнувшись, он поспешил в прихожую и распахнул дверь.
        На лестничной площадке стоял невысокий зелёненький инопланетянин о трёх глазах в традиционной форме межгалактического почтальона. На ремне через плечо висела объёмистая сумка.
        - Добрый день! - бодро поздоровался почтальон.
        - Здрасте… - растерянно промямлил Игнат.
        - Игнат Степанович Лопухин, проживающий по адресу: Млечный Путь, Солнечная система, планета Земля? - уточнил почтальон.
        - Да…
        Пришелец-почтальон приосанился и торжественно провозгласил:
        - Межгалактический координационный совет туристического бизнеса жеребьёвкой по методу случайных чисел выбрал вас участником рекламной акции продуктов питания фирмы «Ной и сыновья». Участвуя в акции, вы приобретаете возможность выиграть бесплатный круиз по Альгамбре - жемчужине туристического рая Вселенной. Получите бандероль с заданием первого тура.
        Он достал из сумки бандероль и протянул Лопухину. Игнат машинально взял.
        - Распишитесь в получении.
        Почтальон положил поверх бандероли извещение и ручку. Пальцев на зелёной руке почтальона было семь, и два из них большие, но ручка - обычная, шариковая.
        Так же машинально, как взял бандероль, Игнат расписался.
        - От всей души поздравляю и желаю успеха! - сказал почтальон, помахал семипалой рукой и растворился в воздухе.
        Игнат ошарашенно икнул, посмотрел на бандероль, затем перевёл взгляд под ноги, где только что стоял трёхглазый межгалактический почтальон. Бандероль была самая обыкновенная - в коричневой упаковочной бумаге, обвязанная верёвкой, с сургучными печатями. Место, где стоял зелёный пришелец, тоже ничем особым не выделялось - потрескавшаяся керамическая плитка с грязными разводами. Непонятно зачем Игнат принюхался. На лестничной площадке ни серой, ни инопланетным духом не пахло. Пахло кошками. Затем из-за спины потянуло горелым мясом.
        Игнат опомнился, поспешил на кухню, бросил бандероль на стол, схватил сковороду и принялся отдирать горелые бифштексы. Сверху они не успели обуглиться, и кое-что удалось спасти. Поставив сковороду в раковину, Игнат распахнул окно, чтобы проветрить задымленную кухню, и немного постоял у подоконника, полной грудью вдыхая свежий воздух.
        Почтальон-пришелец и загадочная бандероль не шли из головы. Расскажи кому-нибудь, не поверят.
        Дворничиха баба Вера, подметавшая двор, задрала голову на стук распахнувшегося на третьем этаже окна и зычно поинтересовалась:
        - Эй, Лопухин, у тебя там не пожар?
        Игнату ничего объяснять не хотелось, и он отрицательно помотал головой.
        - А почему дым из-за спины валит?
        - Бифштексы сгорели… - пришлось сознаться.
        - Женись, тогда ничего на плите гореть не будет, - посоветовала на весь двор баба Вера и продолжила подметать.
        Заинтересованный, кому там надо жениться, из своего окна высунулся кляузник Портянкин, и Игнат отпрянул от подоконника. Жениться он пока не собирался - не находил подходящей кандидатуры. Ему нравилась Вероника с обложки одноимённого журнала для мужчин, но среди знакомых девушек не наблюдалось никого похожего. Похожие девушки встречались только на обложках журналов и на рекламных DVD-дисках, пропагандирующих отдых на Гавайских островах. А также на Галапагосских, Каймановых, Мальдивских архипелагах и прочих тропических курортах. В ЖЭКе № 47, где Лопухин работал сантехником, красавицы непонятно почему отсутствовали. Напрочь.
        Проветрив кухню, Игнат вскипятил в чайнике воду, заварил чай, то и дело искоса поглядывая на загадочную бандероль. Необычайное предложение межгалактического координационного совета по туризму не шло из головы.
        Поставив на стол тарелку с ошмётками бифштексов, он нарезал хлеб, налил чашку чая и сел завтракать. Ошмётки горчили горелым, но Лопухин вкуса не ощущал. Тайна загадочной бандероли из далёкого уголка Вселенной манила, и он во все глаза рассматривал свёрток.
        На бандероли были наклеены две красивые голографические марки с изображением крабовидной галактики, основательно заляпанные многочисленными печатями. Адреса отправителя и получателя были написаны по-русски, правда, адрес отправителя выглядел странновато: «Межгалактический координационный совет по туризму, акция “Ной и сыновья”», - за которым следовал шестнадцатизначный индекс. Вроде как «на деревню дедушке». Если бы Лопухин собственными глазами не видел трёхглазого почтальона, определённо бы решил, что его кто-то разыгрывает.
        Заветной мечтой Лопухина была туристическая поездка на Багамы. Всё бы отдал за то, чтобы хоть день побывать на пляже у лазурного моря экзотического курорта, посидеть в шезлонге под пальмами, позагорать под тропическим солнцем в окружении красавиц, похожих, как близнецы, на Веронику с журнальной обложки. Но жалкая зарплата сантехника никак не укладывалась в необходимое «всё», поэтому Лопухин поигрывал в «Лото-миллион», собирал наклейки цейлонского чая, десять штук которых позволяли участвовать в розыгрыше баснословного денежного приза, но счастье никак не хотело улыбаться, и мечта о Багамах становилась всё несбыточнее.
        Единственное, что смог позволить себе Лопухин, так это приобрести на Чекмерёвском рынке рубаху навыпуск с коротким рукавом, разрисованную пальмами и обезьянами. «Гавайка, не сомневайся! Настоящая!» - убеждал его продавец кавказской национальности, и Лопухин купил. Изредка он доставал «гавайку» из шкафа, надевал, красовался перед зеркалом, представляя, как он прохаживается по пляжу на Багамах, затем вздыхал, снимал рубаху и прятал в шкаф. До следующего раза, когда захочется помечтать.
        Закончив завтракать, Игнат помыл посуду, выдраил сковороду, тщательно вытер руки и сел к столу. Но перед тем как взять в руки бандероль, посмотрел на фотографию Вероники, аккуратно вырезанную из обложки журнала и приклеенную к стене над столом. Вероника многообещающе улыбалась, и ободрённый ласковым взглядом журнальной дивы Лопухин вскрыл бандероль.
        Кроме нескольких листков с заданием первого тура акции, в бандероли находились тоненький четырёхстраничный буклет с красочными пейзажами Альгамбры, а также три пакетика из фольгированной бумаги с образцами пищевых продуктов фирмы «Ной и сыновья». Пакетики и по виду, и на ощупь напоминали разовые порции мясных консервов для кошек, поэтому Игнат отложил их в сторону и принялся рассматривать рекламный буклет.
        А посмотреть было на что. Неземные пейзажи далёкой планеты завораживали до такой степени, что у Игната зарябило в глазах. Подписи под снимками отсутствовали, но каким-то неведомым образом Игнат понимал, что на них изображено. На первом снимке в фиолетовое предвечернее небо вонзался спиралевидный пик горы Тустомоки, блистающей багровыми потёками на ледяных склонах в лучах закатного солнца. На втором - лазурные волны лениво лизали песчаный берег острова Топибари, и воды были настолько прозрачны, что в глубине просматривались шпили древнего храма Асторинома, поглощённого Бесторийским океаном в незапамятные времена. На следующем снимке с двухсотметровой скалы срывался поток Траксонского водопада, и в лучах трёх солнц - голубого, зелёного и оранжевого - в водяной пыли сияли три радуги. А на четвёртом, последнем снимке над Левантодийской равниной парили в облаках воздушные замки Итори и Басмуту, поражая воображение многочисленными остроконечными башнями и свешивающейся со стен бахромой кристаллоидной растительности, мерцающей разноцветными бликами. Глянцевая бумага буклета была тоненькой, но изображения
на снимках казались объёмными, к тому же когда Игнат присмотрелся, то увидел, что оранжевое солнце медленно садится за гору Тустомоки и багровые потёки на её склонах становятся лиловыми, что воздушные замки Итори и Басмуту плавно кружат между облаками, что барашки волн Бесторийского океана методично накатываются на берег, а поток Траксонского водопада дробится на тысячи брызг и переливается в лучах трёх солнц как живой. Инопланетная технология печати ни в чём не уступала телевизионному изображению, а по сочности красок и превосходила, только звук отсутствовал.
        Игнат с трудом оторвал глаза от буклета и тяжко вздохнул. Не верил он в свою удачу. В земную лотерею ему никогда не везло, что тогда говорить о внеземной? Разве что мечтать.
        На фольгированных пакетиках не было не только никаких надписей, но и рисунков. Но когда Лопухин взял один пакетик, то сразу понял, что это и в самом деле консервы, однако не для кошек, а для галактических туристов. В розовом пакетике находился «Фурфач утренний», в жёлтом - «Фурфач полуденный», в лиловом - «Фурфач вечерний». Видимо, в галактике тоже питались три раза в день, правда, что такое фурфач, оставалось загадкой. И ещё понял Лопухин, что если надорвать пакетик с левой стороны, то фурфач будет горячим, с правой - охлаждённым, а сверху - температуры окружающей среды.
        Экспериментировать с суточным рационом галактических туристов Игнат пока не стал и взял в руки листки с заданием первого тура акции фирмы «Ной и сыновья». Задание оказалось типовым опросным листком, в котором нужно было сообщить, как потребитель относится к пищевым продуктам фирмы: их упаковке, общему виду, цвету, запаху, вкусу, насколько фурфач питателен и тому подобное. И всё бы ничего, но заключительный абзац Игнату не понравился, так как в нём для участия во втором туре предлагалось перечислить сто рублей на счёт межгалактического координационного совета по туризму. Якобы для покрытия накладных расходов по пересылке бандероли.
        Это напоминало известную почтовую рулетку по объегориванию честных граждан. Сейчас сто рублей просят, в следующем туре - тысячу, потом - десять тысяч, а если не вышлешь, выбываешь из розыгрыша туристической путёвки. А победителем, как водится, объявят кого-нибудь из родственников членов координационного совета. Межгалактического координационного совета.
        С другой стороны - что такое сто рублей? Бутылка водки и пара плавленых сырков на закуску. А тут три пакетика дневного рациона галактического туриста, да ещё «телевизионная» печать буклета. Определённо, больше ста рублей стоит.
        Игнат почесал затылок и решил сначала попробовать, что такое фурфач. По крайней мере, за это не требовалось платить.
        Начал он с фурфача утреннего. То есть с завтрака. Пододвинул чистую тарелку, взял розовый пакетик и долго раздумывал, с какой стороны его надорвать. Подогретый он хочет завтрак, охлаждённый или комнатной температуры? А что будет, если оборвать пакетик снизу?
        Игнат взялся за низ пакетика, но тут же понял, что снизу лучше не надрывать - именно там находились нагревательные и морозильные элементы. Он подивился информативности обычного фольгированного пакетика, но затем вспомнил, что имеет дело с инопланетными технологиями, и решил, что начнёт снимать пробу с горячего завтрака. В конце концов, пакетиков три, и все три варианта можно опробовать.
        Как только Игнат оборвал левый край пакетика, на тарелку выплеснулась розовая желеобразная масса и зафырчала, исходя паром и пузырями. Запахло…
        Гм. Запах разогретого фурфача был, мягко говоря, далеко не аппетитным и живо напомнил сантехнику Лопухину ароматы его работы.
        «Не испортился ли? - подумал Игнат. - Доставка издалека, за время пути мог протухнуть…»
        - Приятного аппетита! - пожелал надорванный пакетик, и Игнат понял, что с фурфачом всё в порядке. Таким он и должен быть. Мало ли кто потребляет фурфач в необъятной Вселенной, и, возможно, этот запах считается особо изысканным.
        Пробовать неаппетитное с виду фырчащее желе с «изысканным» ароматом категорически не хотелось, но когда Игнат вспомнил, что может выиграть, то пересилил себя, зажал нос пальцами, прихватил фурфач чайной ложкой и мужественно отправил в рот.
        Пару секунд Лопухин сидел, вытаращив глаза, затем сорвался с места и побежал в туалет. На вкус фурфач ни в чём не уступал запаху, если не превосходил. В который раз судьба показала, что в красивой упаковке, как правило, оказывается вовсе не деликатес, а совсем даже наоборот. Не верь рекламе, тем более - рекламным акциям.
        Тщательно прополоскав в ванной комнате рот и почистив зубы, Лопухин вернулся на кухню. Фурфач на тарелке, оправдывая своё название, продолжал пузыриться и фырчать, распространяя по кухне зловоние.
        Игнат тяжко вздохнул. Если на роду написано быть сантехником, то и подарки рекламной акции будут соответствующие. Он счистил фурфач с тарелки в унитаз, смыл водой, вернулся на кухню и тщательно вымыл посуду. Несмотря на открытое окно, вонь на кухне нисколько не уменьшилась. Игнат помахал кухонным полотенцем, стараясь выгнать неприятный запах в окно, но это не помогло. Принюхавшись, он обнаружил, что пахло не от оставшихся пакетиков, а тянуло из туалета.
        Когда он снова заглянул в туалет, унитаз утробно заурчал, вода в нём забурлила, и потянуло вонью инопланетного деликатеса. Фурфач продолжал оправдывать своё название и в канализации. Игнат пару раз спустил воду из бачка, это на время помогло, но вскоре вода вновь начала пузыриться. Мало того, Лопухин услышал, как сосед снизу тоже дёргает ручку сливного бачка, а потом к нему присоединился сосед сверху.
        Пронаблюдав немного за водой в унитазе и убедившись, что соседи успешно справляются с фурфачом без него, Игнат вышел на кухню. Он был зол, и ему хотелось сесть за стол и откровенно написать фирме «Ной и сыновья» всё, что он думает по поводу их продукции. Но, глянув на улыбку фотогеничной Вероники, Лопухин поостыл. Вонь вонью, однако побывать на манящих курортах далёкой Альгамбры хотелось не менее, чем высказать на бумаге нелицеприятное мнение в адрес инопланетной фирмы. Если не более.
        Взяв в руки опросный листок, Игнат перечитал его и подошёл к окну. Посоветоваться с кем-нибудь, что ли?
        На скамейке у подъезда, опираясь на обмотанную тряпкой тяпку, сидел пенсионер Коломойцев. Зять Коломойцева, Лёша Невструев, копался в моторе старенького «Москвича». Видимо, собрались на дачу, да мотор подвёл. Коломойцев брюзгливо выговаривал зятю за поломку автомобиля, Лёша стоически отмалчивался. Больше никого во дворе не было, если не считать беспородного кота Ваську, который уныло сидел у пустой детской песочницы и тоскливыми глазами смотрел на угол дома. Одно время дворовый кот квартировал у Димы Похмелкина, но когда хозяин женился, его жена, Аэлита Марсова, выгнала кота на улицу. Тем не менее кот не утратил привязанности к Похмелкину, провожал со двора на работу и страдал, дожидаясь его возвращения.
        Советоваться с Коломойцевым Лопухину не хотелось - старорежимный дед плохо воспринимал реалии нового времени. Разве что с его зятем… Не у кота же Васьки, в самом деле, совета просить? Зато коту можно фурфач предложить…
        Игнат с сомнением посмотрел на оставшиеся два пакетика фурфача, перевёл взгляд на кота. Кот выглядел брошенным и голодным, но в том, что он станет есть фурфач, у Лопухина были большие сомнения. Однако ничего другого в голову не приходило, поэтому Игнат решительно сунул пакетик полуденного фурфача в карман и направился к двери.
        - Добрый день, Савельич! - поздоровался он с Коломойцевым, как только вышел на крыльцо.
        - Кому, может, и добрый, - мрачно обронил пенсионер Коломойцев, - но не для меня.
        Он кивнул в сторону незаводящегося «Москвича».
        - Привет, Игнат! - не поднимая головы от открытого капота, махнул рукой Лёша Невструев.
        - Привет, - кивнул Игнат и замялся, переводя взгляд с Коломойцева на его зятя. Обращаться к занятому человеку не имело смысла, придётся довериться Коломойцеву. - Савельич, я к вам за советом…
        - За советом? - оживился пенсионер. - Это ты правильно решил. У кого же совет спрашивать, как не у старшего поколения? Присаживайся.
        Он постучал ладонью по скамейке.
        Игнат присел рядом, зашарил по карманам в поисках письма.
        - Вот у меня какое дело, Савельич…
        Коломийцев вдруг поморщился, принюхался и с подозрением посмотрел на Лопухина.
        - Ты что, после работы не мылся?
        - Что вы, Савелич, я всегда после работы душ принимаю… - растерялся Игнат. - Потом, я двое суток отдыхал, выходные были… Сутки на работе, двое дома.
        - А чего ж воняет так?
        - Во всём подъезде воняет! - громогласно заявила Аэлита Марсова, выходя на крыльцо и вытаскивая за собой коляску с младенцем. - Кто-то дрожжи в унитаз спустил, и теперь по всему стояку такая вонь идёт, что не продохнёшь!
        Игнат вскочил со скамейки и помог Аэлите спустить коляску с крыльца. Младенец в коляске был таким же бесформенным, как Аэлита, к тому же зелёным, с многочисленными псевдоподиями, но при этом лицом был в отца. Вылитый Димка Похмелкин. Увидев над коляской незнакомого человека, младенец заагукал и принялся пускать ртом зелёные светящиеся пузыри. Пузыри срывались с губ и медленно уносились в небо. Кляузник Портянкин утверждал, что Аэлита Марсова - инопланетная шпионка, а улетающие в небо светящиеся пузыри - не что иное, как секретные донесения на Марс. Однако Портянкину никто не верил - все знают, что на Марсе жизни нет.
        Аэлита от помощи не отказалась, но, как только коляска стала на тротуар, заявила:
        - Чем коляску помогать таскать, лучше бы поработал по своей специальности, почистил стояк! А то ребёнку в доме дышать нечем!
        - Это не мой участок, - возразил Игнат. - Я работаю в другом ЖЭКе…
        - А живёшь в каком доме?! - возмутилась Аэлита.
        - В этом, - согласился Лопухин и принялся неловко оправдываться: - Но мне через час на смену заступать. Суточное дежурство…
        - Все вы, сантехники, одинаковы, - отмахнулась Аэлита. - Пока на бутылку не дашь, пальцем не пошевельнёте.
        Она раздражённо развернулась и покатила коляску от подъезда.
        - Н-да… - только и сказал пенсионер Коломойцев, глядя вслед колыхающимся бесформенным формам Аэлиты, и глаза его маслено заблестели.
        Игнат тоже посмотрел Аэлите в спину и содрогнулся. Прозванная за непомерную тучность Кубышкой, Аэлита полностью загораживала собой коляску. Надо же, и такие женщины кому-то нравятся, женятся на них… Или на них женятся потому, что Вероники встречаются только на обложках глянцевых журналов? Нет уж, лучше оставаться всю жизнь бобылём, чем такое счастье.
        Когда Аэлита проходила мимо пустой песочницы, кот Васька взъерошился и злобно зашипел. Ненавидел он выгнавшую его из квартиры Аэлиту всеми фибрами кошачьей души.
        - Брысь! - сказала Аэлита, на что кот выгнул спину и зашипел так, что из пасти полетела слюна. Из коляски выскользнула тонкая зелёная псевдоподия, хлестнула по коту, но Васька вовремя среагировал и отпрыгнул в сторону. Затем презрительно фыркнул вслед удаляющейся Аэлите и вновь уселся у песочницы поджидать с работы бывшего хозяина.
        Спрашивать совета у Коломойцева Лопухину расхотелось. Слишком разные у них вкусы.
        - На дачу собрались, Савельич? - перевёл он разговор на другую тему.
        - Разве у меня дача? - поморщился Коломойцев и в расстройстве махнул рукой. - Шесть соток да развалюха… Вот на Фунт-стерлинговском шоссе дачи, так дачи! В сосновом лесу, трёхэтажные, друг друга краше… А лужайки какие перед ними - загляденье!
        - Это кто же, папаня, тебя туда в гости приглашал? - иронично поинтересовался от машины зять.
        - Кто-кто… - обидчиво надул губы Коломойцев. - Вдова депутата Хацимоева. У её сына там особняк.
        - И за какие-такие заслуги она к тебе снизошла? Неужто просто так? - снова подначил зять. - Да она скорее удавится, чем нищему копейку подаст.
        - Не просто так, - признался Коломойцев. - Я им дёрн на лужайке укладывал. - Он немного помолчал, затем мечтательно добавил: - Мода у них там: флюгера на крышах ставить. И каких флюгеров только нет! И с трещотками, и со свистульками, и с пропеллерами… И каждый флюгер как произведение искусства!
        Лёша распрямился, вытер замасленные руки ветошью и захлопнул капот.
        - Слушай, тестюшка, ты зачем сегодня на дачу едешь? - поинтересовался он. - Полоть?
        - Полоть…
        - Не получится полоть.
        - Это ещё почему? - насторожился Коломойцев. - Машина не поедет?
        - Машина-то поедет, но полоть ты не будешь.
        - Как так - не буду?
        - Порядок на даче надо наводить. Чтобы всё как у людей было.
        - У меня на даче всегда порядок, - не согласился тесть.
        - Разве это порядок? - покачал головой зять и назидательно изрёк: - Делай, что хочешь, папаня, но чтобы сегодня установил на даче флюгер!
        - На мою развалюху, что ли? - растерялся Коломойцев, и только потом до него дошло, что зять подтрунивает. - Да пошёл ты со своими шуточками! - рассердился он и порывисто вскочил со скамейки. - Починил машину? Поехали!
        - Поехали, - рассмеялся зять и кивнул Лопухину: - Пока.
        - Пока, - сказал Игнат.
        Коломойцев был настолько рассержен, что забыл попрощаться с Игнатом, сел в машину и с треском захлопнул дверцу. Сел в машину и зять Лёша, завёл мотор, и они уехали. Аэлита с коляской скрылась за углом дома, и во дворе остались только Лопухин да кот Васька.
        Игнат достал из кармана пакетик полуденного фурфача и позвал:
        - Кыс-кыс-кыс!
        Васька повернул голову, посмотрел на Лопухина больным страждущим взглядом и отвернулся. Он страдал по Димке Похмелкину, и никто другой ему не был нужен. В том числе и экзотический деликатес трансгалактической фирмы «Ной и сыновья».
        Однако Игнат отступать не собирался - эксперимент надо было провести. Он встал со скамейки и направился к коту.
        - Котик кушать хочет? - спросил он, подходя к Ваське, и протянул пакетик с полуденным фурфачом.
        Кот недоверчиво посмотрел на Лопухина, задвигал драными ушами, начал принюхиваться. Игнат вспомнил, что коты не любят ни горячего, ни холодного и разорвал пакетик сверху.
        Жёлтый фурфач в пакетике запузырился и активно зафырчал, распространяя восхитительный для жителей Альгамбры аромат.
        Кот Васька опешил. Кот Васька сморщил нос. Кот Васька угрожающе ощетинился. Разбрызгивая слюну, он зашипел так, будто его посадили на раскалённую сковороду с кипящим маслом, и стремглав умчался за беседку. Оказывается, не только для людей восхитительный по меркам жителей Альгамбры аромат представлялся непереносимым зловонием.
        Игнат воровато огляделся, поспешно, пока его никто не видел, прошагал к мусорному баку, выбросил надорванный пакетик с полуденным фурфачом и вернулся на скамейку у подъезда. Здесь он снова огляделся и перевёл дух. Кажется, его действительно никто не видел. Если кто-нибудь догадается, что вонь в доме - его рук дело, всю оставшуюся жизнь придётся каяться, но отмолиться не получится.
        От рук воняло, но мерзким запахом тянуло и из подъезда. Начинало подванивать и из мусорного бака.
        «Ну и ладно, - решил Лопухин, - через час на работу, а там ароматы не лучше». Он достал из кармана сопроводительное письмо рекламной акции трансгалактической фирмы «Ной и сыновья» и стал его перечитывать. Что же ему делать: отвечать или нет?
        - Что читаем? - из подъезда вышел Могол, сосед с первого этажа, уселся рядом, нагло забрал письмо и принялся его изучать.
        - Липа! - безапелляционно заявил он, возвращая письмо. Могол был подвыпивши, и от этого его раскосые глаза казались ещё более косыми.
        - Почему липа? - не поверил Игнат.
        - Да потому, что деньги с тебя требуют! Дурят нашего брата, как хотят!
        - Ну… - неуверенно протянул Игнат. Могол его не убедил. Была и у него такая мысль, но уж очень хотелось побывать на экзотическом курорте.
        - Да ты, никак, решил заплатить сто рублей?! - безмерно удивившись, догадался Могол.
        - Ещё не решил…
        - Лопух ты, Лопухов! Если у тебя лишняя сотня, давай пропьём! - принялся уговаривать Могол. - С пользой потратишь, а не на ветер выбросишь.
        - Мне через час на работу… - попытался выкрутиться Игнат.
        - Так и что?! - возмутился Могол. - Ты сантехник, тебе сам бог велел! Трезвый сантехник - это нонсенс!
        Соседом по лестничной площадке у Могола был доцент Либерман, и Могол заимствовал у него иностранные термины, употребляя их как к месту, так и невпопад. Сейчас получилось к месту.
        - Я подумаю, - пообещал Игнат.
        - Чего думать?! Давай деньги, сгоняю за бутылкой!
        - А если всё без обмана? - не соглашался Игнат.
        - Быть такого не может! - заверил Могол. - Сейчас всех дурят, у кого хочешь спроси. Вот хотя бы у Ларионова.
        Из соседнего подъезда вышел Ларионов в потрёпанном джинсовом костюме, кроссовках, с лёгким рюкзачком за плечами.
        - Привет, Ларионов! - позвал Могол. - Иди к нам, дело есть!
        Ларионов подошёл, поздоровался.
        - Только ненадолго, а то спешу, на работу завербовался.
        - И куда в этот раз?
        - На Фасанх сайнесером. Годовой контракт.
        - Это туда? - с уважением поинтересовался Лопухов и ткнул пальцем в небо. Ходили слухи, что Ларионов подрабатывал в межзвёздных заграницах у инопланетян, и Лопухин в это верил.
        - Туда, - на полном серьёзе кивнул Ларионов.
        - Везёт тебе… - с завистью вздохнул Лопухов. - Миры другие видишь…
        - Как сказать, - возразил Могол. Он не верил в межзвёздные заграницы Ларионова, как и в то, что Ларионов мог завербоваться на работу. - За границей работать надо, а не глазеть.
        - Это верно, - не стал никого переубеждать Ларионов. - Так что у вас за дело?
        - Да тут, понимаешь, пришло Лопуху письмо, - кивнул Могол на Игната. - Предлагают поучаствовать в розыгрыше путёвки на экзотический курорт. Я ему говорю: «Липа это, деньги из тебя хотят выдурить», - но он не верит. А ты как думаешь?
        - Липа, - согласился Ларионов.
        - Письмо вроде бы оттуда… - неуверенно протянул Лопухин и указал пальцем в небо.
        - Оттуда? - брови у Ларионова удивлённо взлетели. - Ну-ка, покажи.
        Он взял письмо, прочитал.
        - Гм… Действительно, оттуда.
        - Что, и им верить нельзя?
        - Почему нельзя? - Ларионов вернул письмо. - Им верить можно. Меня с зарплатой никогда не обманывали.
        - Вот видишь! - воспрянул духом Лопухин, обращаясь к Моголу. - А ты говорил…
        - Так то с зарплатой! - не сдавался Могол. - А тут лотерея… В лотерею везде надувают!
        Ларионов неопределённо повёл плечами:
        - Если у вас всё, то я пойду.
        - Иди уж, советчик… - недовольно буркнул Могол.
        - Спасибо, - поблагодарил Лопухин.
        - Не за что, - кивнул Ларионов, развернулся и твёрдым шагом направился со двора в очередную звёздную командировку.
        Игнат с завистью проводил его взглядом.
        - Лучше эти деньги пропить, - снова заявил Могол. Уверенности в его голосе не чувствовалось, но он продолжал настаивать.
        - Нет, - отказал Игнат и встал со скамейки. Он твёрдо решил участвовать в акции. Повезло же Ларионову с работой, а чем он хуже?
        - Смотри, Лопух, не лопухнись! - мстительно сказал Могол, когда Игнат открывал дверь в подъезд.
        Но Игнат не обернулся.
        - А если выиграешь путёвку, с тебя бутылка! - добавил Могол вслед. Малейшего шанса выпить Могол никогда не упускал.
        Дома Игнат сел за стол и заполнил опросный листок рекламной акции. Понимая, что если напишет правду, его исключат из претендентов на путёвку, он врал самым что ни на есть бессовестным образом. Так, в графе «Устраивает ли вас цветовая гамма и внешний вид продукта?», он написал: «Лучше быть не может». В графе «Аромат» - «Непередаваемо восхитительный»! А в графе «Вкусовые качества» - «Бесподобный настолько, что съел все три порции за один присест и больше ни на какие другие продукты смотреть не хочу. Пришлите, пожалуйста, ещё!»
        Когда Игнат писал последнюю фразу, ему вспомнилось далёкое-далёкое детство и то, как мать читала сказку Чуковского «Телефон», в которой крокодил слёзно умолял доктора Айболита прислать на обед восхитительно вкусные галоши, поскольку от присланных на прошлой неделе осталось лишь светлое воспоминание. На рисунке в книжке крокодил с крокодилятами сидели вокруг громадного листа кувшинки, держали в лапах ножи и вилки и с мольбой смотрели на читателя голодными глазами. Пятилетнему Игнату настолько стало жаль крокодила, что он стащил из чулана старые галоши деда и поехал в зоопарк. В отличие от ярко-зелёных крокодилов в книжке, настоящий крокодил, лежащий в вольере у пруда, оказался бурым и невзрачным, нож и вилка в лапах отсутствовали, и галош на обед он ни у кого не выпрашивал. Игнат бросил в вольер галоши, одна упала у самой пасти крокодила, но он и глазом не повёл. Зато галоши увидел служитель зоопарка, поймал мальчишку, надрал уши, и Игнат на всю оставшуюся жизнь уяснил, что крокодилы галош не едят.
        Сейчас, когда Лопухин просил прислать ещё фурфач, ему было почти так же стыдно, как в детстве в зоопарке. Но ради светлой мечты и ложь - во спасение.
        Запечатав конверт, Игнат достал из шкафа заветную «гавайку», надел и покрасовался перед зеркалом, представляя, как он прохаживается по пляжу острова Топибари на Альгамбре. Затем вздохнул, переоделся в обыденную одежду и пошёл на работу.
        Во дворе стоял мусоровоз, мусорщики загружали в машину контейнеры и отчаянно материли бабу Веру и всех жильцов дома, так как вонь от фурфача стояла такая, что слезились глаза. Баба Вера, держась поодаль, в свою очередь костерила мусорщиков, доходчиво поясняя, что если бы они вывозили мусор каждый день, а не через день-два, то ничего бы в контейнерах не завонивалось.
        Прикрыв лицо платком, Игнат быстренько проскочил мимо, но не столько из-за вони, сколько из-за того, чтобы никто не заподозрил в нём виновника специфической газовой атаки. Если баба Вера узнает, чьих рук это дело, со света сживёт.

2
        Неделя прошла незаметно в привычных повседневных заботах. Работа - дом, дом - работа. Поначалу Лопухин ни о чём не беспокоился, не переживал - неизвестно, сколько времени письмо будет идти до межгалактического координационного совета. Но затем начал сомневаться: а правильно ли сделал, что отправил сто рублей? Не дурак ли он? Читал как-то в газете, какие миллионные состояния делали мошенники на почтовых лотереях. Так то на Земле, а во Вселенной какие деньги можно получить? Представить невозможно - только начинаешь думать, голова кругом идёт. А тут ещё Могол при встрече подначивает: «Ну что, много выиграл? Объегорили тебя, как последнего лоха! Лучше бы мы твою сотню пропили!»
        Игнат сидел в кухне за столом, ел супчик, методично черпая его ложкой из тарелки, и меланхолично смотрел в окно. Во дворе ведьма Шахерезада Одихмантьевна Карга из тринадцатой квартиры выгуливала Горыныша - молодого дракончика ростом с телёнка о трёх головах, с рудиментарными крылышками и купированным хвостом. На морде средней головы Горыныша красовался асбестовый намордник, сквозь который то и дело вырывались струйки дыма.
        Ведьма в строгом чёрном платье сидела в беседке и наблюдала за тем, чтобы никто не обидел её Горыныша. Сколько лет Шахерезаде Одихмантьевне, никто не знал; выглядела она молодо, если не юно, но по её манере держаться подчёркнуто аристократически Игнат подозревал, что годков ей немало. Как минимум, пару веков.
        Горыныш побегал по детской площадке, по-собачьи поставил у беседки пару меток, затем подбежал к старому клёну, задрал головы и принялся игриво повизгивать в три голоса, дружелюбно подёргивая обрубком хвоста. На толстой ветке, свесив лапы, лежал кот Васька. На призывный визг Горыныша он и ухом не повёл. Васька страдал по своему хозяину, и его поза выражала полную отрешённость и безучастность. Не собирался дворовый кот снисходить до игрищ с домашним животным. Гусь свинье не товарищ.
        В дверь позвонили, и звонок вывел Игната из меланхолии. Кто это может быть? Наверное, сосед за спичками. Когда Карга выгуливала Горыныша, жители дома старались без особой нужды во двор не выходить. Неизвестно, кто кого обидеть может.
        Отодвинув тарелку с супом, Лопухин встал, прошёл к двери, открыл. За дверью стоял трёхглазый межгалактический почтальон с большой картонной коробкой в руках.
        - Добрый день, Игнат Степанович! - лучезарно улыбаясь, сказал он. - Поздравляю вас с выходом во второй тур акции трансгалактической фирмы «Ной и сыновья»! Распишитесь в получении посылки с заданием второго тура.
        Почтальон поставил коробку у порога и протянул Игнату извещение. Как только Игнат расписался, почтальон на глазах растворился в воздухе. Но коробка осталась.
        Догадываясь, что в ней, Игнат быстренько, пока на лестничной площадке не появился кто-нибудь из соседей и не увидел, затащил коробку в квартиру и закрыл дверь. Коробку он вскрыл у порога и увидел в ней три пятикилограммовых тубы из фольгированного картона цветов фурфача утреннего, полуденного и вечернего. Просил побольше - изволь получить! Поверх туб лежал красочный буклет курортов Альгамбры и сопроводительное письмо с заданием второго тура.
        Лопухин взял буклет, повертел в руках и расстроился. Снимки в буклете были те же. «Не могли новые сделать», - обиделся он и принялся читать сопроводительное письмо.
        В письме поздравляли с выходом во второй тур лотереи и, идя навстречу пожеланиям участника акции, присылали двухнедельную норму фурфача с просьбой дать оценку его калорийности, питательности, усвояемости и тому подобное. В конце письма содержалась просьба выслать двести рублей для возмещения накладных расходов по пересылке.
        Эта фраза Лопухину категорически не понравилась. Неужели его всё-таки вовлекли в аферу? С другой стороны, если бы запросили тысячу, Игнат однозначно прекратил бы участие в акции, двести же рублей оставляли какую-то надежду, что с ним поступают честно.
        Держа письмо в руках, Лопухин подошёл к окну. Эх, и посоветоваться не с кем… Ларионов, единственный, что-либо знающий об инопланетных заграницах, сейчас далеко… Взгляд упал на сидящую в беседке Каргу, и Игната осенило. Вот кто ему поможет, кто даст совет! И Лопухин направился к входной двери.
        - Добрый день, Шахерезада Одихмантьевна! - поздоровался он издалека, как только вышел на крыльцо.
        Ведьма внимательно посмотрела на него из беседки, затем благосклонно кивнула.
        - Шахерезада Одихмантьевна, не поможете ли советом? - снова крикнул Лопухин.
        Ведьма подумала и снова кивнула:
        - Подходите.
        - Э-э… - замялся на крыльце Игнат и покосился на Горыныша. - А ваш… э-э… пёсик меня не того?
        - Что вы, Игнат, он ласковый, мухи не обидит.
        «Ласковый» Горыныш, обиженный нежеланием кота Васьки общаться, подвывал в три глотки и драл внушительными когтями ствол клёна. Кора клёна летела лоскутьями, но Васька по-прежнему не обращал на Горыныша внимания.
        - Что же вы стали, подходите, - снова позвала ведьма. - И не бойтесь Горыныша, я его недавно кормила.
        Волосы на голове Игната зашевелились, он икнул.
        - Шучу я, - улыбнулась ведьма. - Не тронет он вас.
        Не выпуская из поля зрения Горыныша, Игнат обошёл его стороной и приблизился к беседке. Но внутрь не вошёл, оставляя пути для бегства, если Горыныш надумает вместо кота Васьки поиграть с ним.
        - Что у вас за проблема? - бархатным голосом поинтересовалась Карга. Она была обворожительно красива, но взгляд беспросветно чёрных глаз вызывал оторопь и прочно устанавливал непреодолимую дистанцию между нею и собеседником.
        Игнат глянул на Каргу и запоздало пожалел, что обратился к ведьме. Разные ходили слухи о силе её чар, наговоров и зелий, но одно обстоятельство объединяло все слухи: никому её предсказания и колдовство не принесло радости. Всё сбывалось, как хотел заказчик, но выходило таким боком, что иной бы и рад вернуть всё назад, да поздно.
        - Э-э… - растерянно промямлил Лопухин, не зная, как ретироваться.
        Ведьма поняла его смятение.
        - Давайте ваше письмо, - протянула она руку. - За совет денег не беру.
        Против воли Лопухин протянул листок. Будто и не он подал, а кто-то другой. И его не удивило, откуда Карга знает о письме. Ведьме многое положено знать.
        Карга мельком проглянула текст, брови у неё удивлённо взлетели, она с недоумением посмотрела на Лопухина, а затем, словно прочитав на его лице только ей ведомый ответ, усмехнулась.
        - И что же вы хотите знать, Игнат? Выиграете ли путёвку? За предсказание будущего я беру деньги по прейскуранту.
        - Нет-нет, что вы! - испуганно замахал руками Лопухин, памятуя, во что обходятся заказчику платные услуги ведьмы. - Э-э… Я хотел узнать, оплачивать мне накладные расходы или нет? Что вы посоветуете?
        Ведьма пожала плечами.
        - Вольному воля. В вашем полном праве платить или не платить, и никто не сможет дать вам правильный совет.
        - Э-э… - замялся Игнат. - Я в смысле того, честная это лотерея или меня надувают?
        - А вот это уже совсем другое дело! - протянула ведьма, внимательно посмотрела в глаза Лопухину, и он оцепенел, будто его заморозили. - Сейчас подумаем…
        Она махнула широким рукавом чёрного платья, и в её руке неизвестно откуда возник длинный тонкий мундштук с незажжённой сигаретой.
        - Горыныш! - позвала она.
        Дракончик прекратил драть кору клёна и стремглав метнулся к хозяйке, едва не сбив с ног Лопухина. Не пребывай Игнат в оцепенении, он всё равно бы не успел посторониться.
        Виляя обрубком хвоста, Горыныш уселся на задние лапы, преданно смотря на хозяйку шестью парами глаз. Ведьма сорвала со средней головы намордник, Горыныш пыхнул огнём, она прикурила и снова напялила намордник.
        - Иди гуляй! - отпустила она Горыныша. - И оставь в покое Ваську, он страдает.
        Горыныш шумно вздохнул, выскочил из беседки и, послушавшись хозяйку, принялся шастать по кустам и ставить там драконьи метки.
        - Итак, Игнат, - сказала Карга, возвращая письмо, - вас интересует, честную ли игру затеял межгалактический координационный совет туристического бизнеса?
        - Да… - сдавленно выдавил Игнат и поспешно сунул письмо в карман. На самом деле его уже ничего не интересовало. Дорого бы дал, чтобы оказаться как можно дальше от ведьмы, но ноги не слушались.
        Ведьма затянулась через мундштук, выпустила изо рта пару красивых колечек дыма.
        - Там, - многозначительно указала Карга пальцем вверх, и Игнат впервые обратил внимание, что длинные ногти у ведьмы покрыты чёрным лаком, - там думают, что всё честно.
        Слово «честно» ведьма произнесла с нажимом, и Лопухин понял, что она знает о его проделках с ответом.
        - Спасибо… - покраснев, закивал он. - Большое спасибо, Шахерезада Одихмантьевна…
        Карга загадочно усмехнулась, и в беспросветно-чёрных глазах заиграло лукавство.
        - Так вы действительно не хотите знать, выиграете ли путёвку на Альгамбру?
        - Нет-нет… - принялся отнекиваться Лопухин и попятился. - Пусть будет, как будет… Спасибо, Шахерезада Одихмантьевна!
        - Воля ваша, - кивнула ведьма и отвернулась.
        И тогда Лопухин, как заяц, задал стрекача. Чёрт его дёрнул в век научно-технического прогресса и полётов в космос обратиться к ведьме!
        Дома он отдышался, выпил рюмку водки и наконец-то пришёл в себя. И чего он испугался, разговаривая с Каргой? Что за предрассудки? Все её магические чары, предвидение будущего давно растолкованы наукой как особый дар человеческой психики, и ничего потустороннего в этом нет. Правильно он сделал, что обратился к ней за советом - от кого бы узнал, что в космической лотерее нет никакого обмана? То-то и оно… Правда, ведьма поняла, что с его стороны не всё честно, но кого это волнует? Когда на кону стоит мечта всей жизни, можно немного приврать.
        Игнат подмигнул Веронике, улыбающейся ему с фотографии на стене, надел заветную «гавайку» и сел заполнять анкету. При этом он опять ощущал себя зелёным крокодилом, вымаливающим у Айболита галоши, но стыдно ему не было.
        В этот раз он врал без всякого стеснения, льстиво называя фурфач высококалорийным продуктом большой энергетической ёмкости, от потребления которого его за уши не оттянуть. А последней графе «Усвояемость» он превзошёл себя, написав: «Стопроцентная, без остатка». Гордясь этой фразой, Лопухин запечатал письмо, снова подмигнул Веронике и с полчаса в приподнятом настроении прохаживался по квартире. Как будто уже выиграл заветную путёвку.
        Когда эйфория поубавилась, он снял гавайку, спрятал её в шкаф и задумался: что ему делать с тремя пятикилограммовыми тубами фурфача? В прошлый раз последний пакетик фурфача он, не распечатывая, выбросил в мусорный бак соседнего двора, и ничего особенного не случилось. Но то был маленький пакетик, никто и не заметил, а пятикилограммовые тубы незаметно не выбросишь… Да и тащить их в соседний двор нелегко.
        Ничего лучше не придумав, Лопухин выбросил тубы посреди ночи в мусорный бак в своём дворе. Он надеялся, что мусор увезут на свалку без каких-либо эксцессов, как и с соседнего двора.
        Утром, выйдя из дому, он специально прошёл мимо мусорных баков. От них неприятно пахло пищевыми отходами, но никак не фурфачом. И успокоенный Лопухин с лёгким сердцем пошёл вначале на почту, отправлять письмо, а затем на работу.
        Через час к мусорным бакам подошли два бомжа, покопались и извлекли тубы с фурфачом. «Откройте нас, и вы испытаете райское наслаждение!» - обратились тубы к бомжам, и они вскрыли упаковки.
        «Райское наслаждение» испытали не только они, но и все жители дома, а также три бригады «скорой помощи», два наряда милиции, взвод МЧС, бригада «Медицины катастроф», войсковое подразделение химзащиты и рота спецназа, оцепившая район, который подвергся, как на следующий день написали газеты, террористической газовой атаке. Всех жителей эвакуировали в противогазах, мусорные баки проверили на наличие взрывных устройств, затем увезли на машинах с песком на полигон токсических отходов, а двор и подъезды основательно обработали хлорной известью. По навету кляузника Портянкина следственные органы арестовали квартирующего во втором подъезде кавказца Гиви, который торговал на рынке овощами, и двое суток продержали в каталажке на предмет выяснения его связей с Аль-Каидой.
        Всё это Лопухин узнал на следующий день от дворничихи бабы Веры, когда возвратился домой с суточного дежурства. Жители уже вернулись в свои квартиры, а баба Вера брандспойтом смывала с асфальта хлорную известь и на весь двор костерила международный терроризм. Обмирая сердцем из-за боязни, что кто-нибудь догадается о его причастности к «международному терроризму», Лопухин слушал её рассказ, кивал, охал, поддакивал. А когда пришёл домой, твёрдо решил, что больше не будет участвовать в акции трансгалактической фирмы «Ной и сыновья». Зря он триста рублей отдал. Прав был Могол, лучше бы они эти деньги пропили… Появится пришелец-почтальон, он всю правду о фурфаче в его три глаза выскажет и потребует, чтобы почтальон убирался к чёртовой матери вместе с очередной порцией высококалорийного продукта с большой энергетической ёмкостью.

3
        Прошло две недели в томительном ожидании посланца из космоса. Ничего существенного за это время не произошло, если не считать визита участкового Милютина, который обходил жильцов дома в целях выяснения подробностей террористической газовой атаки.
        - Добрый день, Игнат Степанович, - устало поздоровался участковый, как только Лопухин открыл дверь.
        - Здравствуйте, сержант, - натянуто сказал Игнат, внутренне напрягшись. - Чем обязан визиту правоохранительных органов?
        - Зачем столь официально? - вздохнул сержант Милютин, снял фуражку и вытер платком тулью.
        - А неофициально, сержант, приходите ко мне без формы.
        Милютин надел фуражку и посерьёзнел.
        - Я опрашиваю свидетелей террористического акта с применением удушающих газов, который имел место быть в вашем дворе, - сказал он. - Что вы можете сообщить по данному поводу?
        - Ничего.
        - Как это - ничего? - возмутился сержант.
        - В момент происшествия я был на работе. Можете проверить.
        - Та-ак… - протянул Милютин. - А по нашим данным за неделю до террористического акта аналогичный запах ощущался в канализационном стояке вашего подъезда. Вы тогда тоже были на работе?
        - Нет, не был, - честно сознался Лопухин, лихорадочно соображая, кто мог на него донести. С Каргой участковый вряд ли беседовал, даже милиция старалась обходить ведьму стороной. Скорее всего, Портянкин настрочил очередную кляузу. С него станется… Либо Аэлита Марсова нажаловалась, припомнив, как Игнат отказался чистить стояк.
        - И как вы тогда всё это объясните? - спросил участковый, требовательно глядя в глаза.
        - Да что же это такое творится?! - возмутился Лопухин, зная, что лучшее средство обороны - наступление. - Как дерьмом воняет, так сантехник виноват?
        - Выходит, не желаете сотрудничать со следствием? - многообещающе уточнил Милютин.
        - Да я бы с дорогой душой, - растерялся Игнат, - но не знаю ничего…
        Врать ему было не привыкать - такие дифирамбы фурфачу пел в письме, что и сейчас стыдно.
        Милютин внимательно посмотрел в лицо Лопухину, ничего в нём не нашёл, устало вздохнул и отвёл взгляд. Затем снял фуражку и снова протёр тулью платком.
        - Ладно… - сказал он. - Не знаете, так не знаете. До свиданья.
        - До свиданья, - кивнул Лопухин, закрыл дверь и облегчённо перевёл дух. Кажется, пронесло…
        Он прошёл на кухню, посмотрел на портрет Вероники, ища у неё поддержки.
        - Такие пироги… - со вздохом сказал он ей. - Точнее, не пироги, а галоши для крокодила… Позарился невесть на что, вот и сел в галошу.
        Последующие дни ничего существенного не происходило, а когда пошла третья неделя, Лопухин начал надеяться, что больше никогда не увидит пришельца-почтальона с его посылками от трансгалактической фирмы. В любой афере надо знать меру и вовремя остановиться. Триста рублей вроде бы и небольшие деньги, однако если их помножить на количество лохов в Галактике, согласных поучаствовать в лотерее, то получится не просто кругленькая сумма, а о-го-го какая!
        В середине третьей недели, в свой выходной день Лопухин пил чай на кухне, смотрел на портрет Вероники, как вдруг услышал со двора дикий мяв кота Васьки, будто ему кто-то отдавил хвост. Игнат выглянул в окно и обомлел.
        Кот, обгоняя свой мяв, мчался за беседку, а с неба во двор медленно опускалось большое летающее блюдце.
        Стакан с чаем выпал из рук, разбился, но Игнат на него не обратил внимания, зачарованно наблюдая, как из летающего блюдца выдвигаются шарнирные стабилизаторы, блюдце садится, и один стабилизатор опускается в пустую детскую песочницу.
        В дверь позвонили, но Лопухин никак не отреагировал. Тогда звонок затренькал не переставая. Как сомнамбула, Игнат прошёл в прихожую и открыл дверь.
        На лестничной площадке стоял трёхглазый пришелец в парадной форме галактического почтальона.
        - Игнат Степанович Лопухин! - торжественно провозгласил он. - Межгалактический координационный совет туристического бизнеса поздравляет вас с выигрышем главного приза - двухнедельной путёвки на Альгамбру!
        - Как!? - изумился Лопухин. - А разве в лотерее всего два тура?!
        - Для выбора достойнейшего кандидата вполне достаточно, - заверил почтальон. - Прошу проследовать на корабль.
        - Прямо так? - растерялся Лопухин. На нём были затрапезные тренировочные штаны и майка. - А собраться, переодеться?
        - Фирма «Ной и сыновья» обеспечит вас всем необходимым на период круиза по Альгамбре, - сказал почтальон и протянул Лопухину пакет. - Вот, переоденьтесь, и мы ждём вас на корабле. Поторопитесь, корабль не может долго оставаться на планете.
        Лопухин схватил пакет, пробежал в комнату и стал стремительно переодеваться. В пакете оказались шорты, сандалии, соломенная шляпа и белая футболка. Игнат надел всё, но затем передумал, снял футболку и надел вместо неё «гавайку». Если мечта сбывается, она должна сбываться во всех мелочах.
        Перед тем как выйти во двор, Игнат заглянул на кухню и подмигнул портрету Вероники. Вероника продолжала улыбаться, но в этот раз в её глазах Лопухину почудился немой укор: «На кого ты меня променял?» - на что Игнат только довольно рассмеялся. Он и не предполагал, что измена красивым женщинам может доставить столько удовольствия.
        Во дворе собралась толпа зевак, и когда на крыльце появился Лопухин, она разразилась поздравлениями и восторженными криками.
        - Ты всё-таки выиграл путёвку?! - завистливо крикнул из толпы Могол.
        Ощущая себя именинником, Игнат величественно кивнул.
        - Не забудь, Лопух, с тебя бутылка! - напутствовал Могол.
        Игнат снова кивнул и поднялся по трапу на борт корабля. Люк закрылся, и корабль начал подниматься.
        «Правильно я всё-таки делал, что расхваливал фурфач, как крокодил галоши, - подумал Лопухин, наблюдая в иллюминатор, как, уходя вниз, медленно удаляется двор родного дома. - И никакая ведьма не помешает осуществлению моей мечты. Всё будет хорошо. Не просто хорошо, а прекрасно! Ве-ли-ко-леп-но!!!»
        И он действительно побывал на Альгамбре и получил незабываемые впечатления. Его возили и на гору Тустомоки, и к Траксонскому водопаду, он побывал на острове Топибари, опускался в батисфере в воды Басторийского океана, лицезрел руины древнего храма Асторинома, парил в облаках в воздушном замке Басмуту… Но красот Альгамбры Лопухин не заметил. Незабываемые впечатления об уникальнейшем мире Альгамбры, жемчужине туристического рая Вселенной, он получил исключительно благодаря фурфачу, которым кормили все две недели пребывания в круизе. Другой пищи на Альгамбре не было.
        Из цикла «Охота и рыбалка»
        У начала начал
        Я подстригал живую изгородь, когда в ста метрах от виллы на каменистое плоскогорье острова приземлился грузовой вертолёт. Из трюма выполз электрокар, сверх меры гружённый объёмистыми картонными ящиками, геликоптер взлетел и направился в обратный путь, а электрокар неспешно покатил к вилле. Вёл машину упитанный мужчина среднего роста в светлых шортах и цветастой рубашке навыпуск, и больше никого с ним не было.
        Продолжая подстригать кусты, я принципиально не глядел в сторону электрокара. С тех пор как департамент заморских земель объявил остров геологическим заповедником, между мной и администрацией Архипелага установились натянутые отношения. Моя заявка о приобретении острова в частное владение была отклонена, но и удалить меня с заповедной территории департамент заморских земель не мог - ещё в девятнадцатом веке королева Виктория пожаловала здесь моему предку землю под поместье. На протяжении последних двух веков остров не раз переходил от одного государства к другому, пока его территория не закрепилась за Архипелагом, но, к счастью, право на частную собственность при всех метрополиях оставалось неизменным. Площадь острова всего-навсего два квадратных километра, высокие скалистые берега обрывисты и неприступны для высадки с моря, источники пресной воды тут отсутствуют, живность никогда не водилась, растительности нет, исключая небольшой рукотворный сад вокруг виллы. Казалось бы, странное желание воплотил в жизнь мой предок, поселившись на голом, безжизненном острове, если бы этим предком не был я сам.
А как я мог поступить в конце эпохи великих географических открытий? Когда капитан Кук в восемнадцатом веке нанёс остров на карту, тем самым присовокупив его к владениям Британской империи без моего согласия, пришлось подсуетиться, чтобы застолбить хотя бы часть территории. Но и история с предоставлением права на землю тянулась непомерно долго: выдав себя за одного из сподвижников Джеймса Кука, я подал прошение королю Георгу III, а указ спустя восемьдесят лет, после неоднократных нижайших напоминаний якобы моих потомков, подписала королева Виктория. Никогда у меня не складывалось нормальных отношений с метрополиями…
        Из-за стрекота автоматических садовых ножниц я едва расслышал, как подъехавший к изгороди электрокар остановился и водитель спрыгнул на землю.
        - Добрый день!
        Я хмуро кивнул и наконец-то посмотрел на приезжего. Лет под тридцать, ничем особо не примечательный, кроме лёгкого налёта самодовольства на в общем-то невыразительном лице. Встретишь такого на улице - пройдёшь, как мимо пустого места. Интересно, кто он? Геологи на остров в одиночку не прилетают, но багаж весьма внушительный.
        - Вы - смотритель?
        Я снова кивнул, выключил ножницы и поднял на лоб защитные очки.
        - Хорошо выглядите, - польстил он. - Знакомясь в департаменте заморских земель с условиями на острове, я представлял вас несколько старше.
        - Три года назад, когда остров в последний раз посещал представитель департамента, смотрителем был мой отец, - сказал я.
        По «легенде» старший сын очередного поколения нашего рода обязан десять лет безвыездно отработать смотрителем поместья, чтобы иметь право на баснословное наследство. А как иначе можно завуалировать пребывание на острове нестареющего чудака?
        Мужчина понимающе покивал и представился:
        - Сэмюэль Иванофф.
        - Из Соединённых Штатов?
        Мне не было никакого дела до того, откуда он, но фамилия заинтриговала.
        - Из России! - спесиво поправил он.
        Поправку я принял равнодушно. Из России, так из России. Обратная волна эмиграции. Экономика Соединённых Штатов медленно, но неуклонно коллапсировала, и из страны впервые наблюдался отток населения. Зато в России из-за глобального потепления начался бум освоения Сибири. Рыба ищет, где глубже, а человек… Впрочем, это его дело. Судя по выражению лица, жизнь Иваноффа баловала, и он был ею весьма доволен. Добраться сюда из России стоит недёшево, тем более - с таким багажом.
        - Говорят, остров - чудом сохранившийся осколок Гондваны?
        Осведомлённый гость, сразу видно, не наобум ехал. Архипелаг составляли вулканические и коралловые острова, мой же остров располагался далеко в стороне и по своему происхождению не имел с Архипелагом ничего общего.
        - Пангеи, - уточнил я.
        - Разве Пангея появилась не позже Гондваны?
        По геохронологической теории так оно и должно было быть, но многое в современной науке высосано из пальца.
        - Во времена Пангеи суша была единым материком, земля плоской и покоилась она на ките, - назидательно изрёк я.
        Глаза российского реэмигранта округлились от изумления.
        - Э-э… Шутка такая, да? А разве земля покоилась не на трёх китах?
        - Три кита, три слона, черепаха - более поздние версии, далёкие от действительности, - без тени улыбки возразил я. - На самом деле кит один.
        Кто он такой, чтобы я с ним шутки шутил? Размечтался!
        Иванофф окончательно смешался.
        - Э-э… Я ихтиолог, - решил сменить он тему.
        Я заглянул ему в глаза и не поверил.
        - Э-э… Рыбак, - уточнил он, прочитав недоверие на моём лице.
        Я заломил бровь.
        Иванофф достал из нагрудного кармана солнцезащитные очки, надел. Свои глаза он спрятал, но от моих деться никуда не мог.
        - Любитель, - наконец-то признался он.
        Я перевёл насмешливый взгляд на ящики в электрокаре. Не многовато ли снаряжения для рыболова-любителя?
        - Это удочка, - перехватил он мой взгляд. - Последнее слово науки в рыбной ловле! Ею можно поймать как самого мелкого пескаря, так и белую акулу. Чудо-уда, не слышали? Любые виды рыб по заказу!
        Судя по тону, сейчас он не врал. Я пожал плечами. Никогда не интересовался рыболовными снастями. У меня другие интересы.
        - Э-э… - протянул Иванофф. - А ещё говорят, что остров стоит на сто восьмидесятом меридиане.
        - Не на , а у сто восьмидесятого меридиана.
        - Да? - оживился Иванофф. - А где он проходит?
        - Вдоль кромки берега, - махнул я рукой в сторону обрыва. - На суше уже сегодня, а в океане ещё вчера.
        - Ух ты! Надо же… Вот, значит, где находится Начало Начал!
        - Что? - не понял я.
        - Ну… Если здесь меридиан, на котором происходит смена дат, а остров - осколок Пангеи, тогда отсюда начиналась история Земли! Образно говоря - сотворение мира…
        Его восторженность меня нисколько не затронула. Если для кого-то остров у Начала Начал был покрыт романтическим флёром, то я ничего другого, кроме будничной рутины, здесь не видел.
        Иванофф посмотрел налево, направо. Поместье располагалось на восточном мысе, выдававшемся в океан, и сто восьмидесятый меридиан проходил вдоль берега только у виллы, а дальше - что на север, что на юг - пролегал по воде.
        - Я прибыл сюда половить рыбу.
        - Это я уже понял.
        - А вы не позволите…
        - Не позволю, - жёстко оборвал я. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о желании рыболова-любителя. Хотелось ему половить рыбу, сидя на берегу в сегодня и забрасывая удочку во вчера, а это можно сделать только с территории поместья. У любого человека есть бзик. У Иваноффа бзик был именно таким, и, мало того, российский реэмигрант имел возможность потакать своим капризам. Другое дело, что я не собирался споспешествовать. - Здесь частное владение. Да и высота берега изрядная - более сорока метров. Отправляйтесь на западное побережье, там можно найти площадку около десяти метров над уровнем моря.
        - Для моей удочки чем выше берег, тем лучше… - осторожно начал Иванофф, но, наткнувшись на мой неуступчивый взгляд, запнулся и второй раз попросить не отважился. Снова посмотрел вдоль берега.
        - А оттуда половить можно? - кивнул он на небольшой мыс в двухстах метрах южнее виллы. В принципе, и оттуда можно забросить удочку из сегодня во вчера. Бросать, правда, надо не себе под ноги, а подальше.
        - Та земля не является моей собственностью, - сумрачно пробурчал я. Будь моя воля, не только бы на мыс его не пустил, а и с острова выгнал. Но что я мог поделать - опять скандалить с департаментом заморских земель? Себе дороже может оказаться. С государством судиться бесполезно - в любых имущественных спорах оно, как правило, оказывается в выигрыше.
        - Значит, можно?
        Я не ответил. Хотел отвернуться и продолжить подстригать живую изгородь, как земля под ногами дрогнула.
        - Это что? - насторожился Иванофф.
        - Остров находится на краю древнейшей геологической плиты у тектонического разлома. Мелкие подвижки здесь не редкость, - сказал я, отвернулся, опустил на глаза защитные очки и включил садовые ножницы. На самом деле далеко-далеко на Камчатке проснулся вулкан, но объяснять, каким образом мне стало об этом известно и, главное, почему началось извержение, я не собирался. Выглядеть в глазах Иваноффа чудаком я был не против, но не идиотом. Вулканы - как чирьи на заднице. Когда прорывают - одни неприятности.
        Иванофф растерянно потоптался, а когда до него дошло, что аудиенция окончена, пробормотал: «До свиданья», - сел на электрокар и уехал. Не понравился ему мой приём. А чего он хотел - хлеба-соли по русскому обычаю? Мне тоже многое не нравится, но более всего - присутствие на острове посторонних лиц.
        Закончив подстригать кусты, я собрал обрезки веток и сбросил в перегнойную яму. Года через два-три получится отличный компост - будет чем удобрять сад. С землёй на острове туго.
        После работы в саду я первым делом покормил животное планктоном с повышенным содержанием антибиотических диатомовых водорослей и ночесветок. Такое сочетание способствует устранению фурункулёза, а животному, как я понял, лечение сейчас необходимо. Не то чтобы кардинальное, но симптомы налицо.
        С чувством выполненного долга я приготовил обед, поел, затем вышел на террасу на краю обрыва и сел в шезлонг. По безбрежному водному простору величественно катились спокойные волны, и вид океана навевал умиротворение. Солнце садилось за спиной, и редкие перистые облака на востоке окрасились в нежно-розовые тона. Максимальный меридиан как точка перемены дат, конечно, выдумка человека, впрочем, как и вся система координат, но мне нравилось представлять, что я сижу в сегодня, а передо мной раскинулось вчера. Лет мне много, не сосчитать, наверное, поэтому казалось, что небо вчера было голубее, облака пушистей, и вода в океане более солёная. Слышал, что так думают все старики, но я старости - в смысле увядания и немощи - никогда не знал. Просто пессимист по жизни.
        Тем временем Иванофф, обосновавшись на облюбованном мысу, развернул бурную деятельность. Поставил обширную палатку, загнал под тент электрокар и теперь собирал странную конструкцию, больше похожую на стрелу подъёмного крана, чем на удочку. У меня свои методы получения информации о событиях в мире, но доступа к данным о новейших изобретениях я, к сожалению, не имею. Пришлось вернуться на виллу, включить компьютер и воспользоваться Интернетом.
        Чудо-уда действительно оказалась последним словом науки и передовых нанотехнологий. Леска имела структуру монокристалла особой прочности, и, по заверению разработчика, с её помощью можно было притянуть Луну к Земле, если бы нашлось подходящее крепление. Что уж о рыбе говорить… Крепилась удочка на берегу тоже при помощи монокристаллических нитей. Наноботы прошивали нитями землю, и спустя два-три часа берег превращался в монолитный фундамент, составлявший с удочкой одно целое. Но верхом научной мысли являлась искусственная наживка. Наноботы не только трансформировали её в самый аппетитный кусочек для определённого вида рыбы, но и вели приманку под водой, выискивая трофей по заданным параметрам веса и внешности. Неподходящие особи отпугивались, а когда потенциальная добыча заглатывала наживку, то избавиться от неё уже не могла. Приманка мгновенно прорастала в пасть рыбы тысячами монокристаллических крючков.
        В уникальную прочность лески я поверил, не вникая в особенности технологии производства. Архимед тоже утверждал, что если ему дадут точку опоры, он перевернёт Землю. И ему до сих пор верят, хотя мало кто задумывается, что Архимед имел в виду плоскую Землю. А вот способ крепления чудо-уды к берегу меня встревожил. Получается, Иванофф превратит мыс в сплошной монолит?! Но когда прочитал, что по окончании рыбалки наноботы извлекают монокристаллические нити из почвы, успокоился. Аналогичным образом освобождалась и рыба, причём без какого-то ущерба для жизнедеятельности, поскольку монокристаллические крючки безболезненно внедрялись в пасть между клетками тела, практически не травмируя живую ткань.
        В общем, чудо-уда оказалась не только совершенной снастью для ловли рыбы, но и весьма гуманной, учитывая, что в последнее время среди рыболовов-спортсменов принято отпускать добычу. В гуманность Иваноффа не верилось, но… Мало ли в мире охотников, убивающих на сафари животных исключительно ради фотографий с трофеем? То-то и оно…

* * *
        Половину следующего дня я провозился в саду, окучивая деревья и кустарник. Потом покормил животное планктоном, сохранив вчерашние пропорции состава. Симптомы фурункулёза начали исчезать, и продолжение лечения было скорее в профилактических целях.
        После обеда я вышел на террасу, сел в шезлонг, посмотрел на небо. Осадков в ближайшие дни не предвиделось, и вечером следовало включить дождевальную установку. На северо-востоке Африки тоже свирепствовала засуха, зато на востоке Индостана и в Карпатах проливные дожди вызвали наводнение, на Калифорнийский полуостров надвигался ураган, а в центре Антарктиды неистовствовала вьюга. До атмосферных явлений мне, по большому счёту, не было никакого дела. Моя забота - тектонические сдвиги геологических плит, вызывающие землетрясения, извержение вулканов и цунами, но в ближайшее время ничего подобного не предвиделось. Вулкан на Камчатке постепенно затухал, и если всё пойдёт нормально, то дня через два извержение иссякнет. Предпринятые мной меры вполне достаточны.
        Со стороны мыса, на котором обосновался Иванофф, донёсся хлопок, тихий свист, и белесая капля искусственной наживки шлёпнулась в океан метрах в ста от берега. Началось… Наживка заскользила под водой к горизонту, оставляя за собой конус лёгкой волны. Лески видно не было, зато жужжание лебёдки, стравливающей монокристаллическую нить, доносилось отчётливо.
        Я отвернулся и принялся смотреть на океан. Безбрежный лик водного простора завораживал. На него можно смотреть часами, веками, тысячелетиями… Вечность пройдёт, а океан останется таким же. Постоянно меняющимся и в то же время неизменным.
        Через полчаса Иванофф поймал пятиметровую меч-рыбу, поднял на мыс, и, когда она закачалась на удилище-кронштейне рядом с палаткой, стал фотографировать трофей. Он что-то кричал, махал мне руками, но я и не подумал встать с кресла. Несмотря на расстояние, он разглядел, как я отрицательно качаю головой, и перестал звать. Вначале Иванофф фотографировал только трофей, затем установил камеру на треногу и снял себя рядом с меч-рыбой с разных ракурсов. Закончив съёмку, он, к моему удивлению, отпустил трофей. Правда, сделал это небрежно: начав опускать добычу с пятидесятиметровой высоты, раньше времени деактивировал наживку, и рыба сорвалась в воду с двадцати метров. Хорошо, что в воздухе она перевернулась и вошла в воду вниз головой. Упади плашмя, непременно бы разбилась.
        Ещё через час Иванофф поймал белую акулу, и когда начал выуживать, я, не дожидаясь приглашения, встал и направился к мысу. Особь попалась не просто крупная, а выдающаяся: около семи метров и более двух с половиной тонн. Если сбросить в океан, как меч-рыбу, непременно разобьётся, как бы ни упала в воду.
        - Привет, сосед! - окликнул меня Иванофф ещё издали. Лицо излучало сплошное самодовольство.
        Я сумрачно кивнул. Напрасно он напрашивается в соседи. Если надумает задержаться на острове больше недели, сделаю всё, чтобы сам отсюда ноги унёс. Только пятки сверкать будут.
        - Хорошо, что вы пришли! Снимите меня на камеру? Со штатива только фотографии хорошо получаются, а мне хочется клип на память. Вон какой экземпляр выловил, всем на зависть!
        Семиметровая акула-убийца, подвешенная на удилище-кронштейне, трепыхалась, вращала выпученными глазами, щёлкала зубами, но тонкую монокристаллическую леску перекусить не могла.
        - Сниму, но с одним условием, - пробурчал я.
        - С каким?
        Самодовольства на его лице поубавилось.
        - Когда будете отпускать акулу, не сбрасываете с высоты, а освобождайте от наживки в воде.
        - О чём разговор, смотритель! - расплылся в улыбке Иванофф. Похоже, он неверно трактовал мой статус, принимая меня то ли за егеря, то ли за шерифа, иначе бы вёл себя гораздо наглее. - Непременно! Нехорошо у меня с рыбой-меч получилось - ещё не освоился с методикой ловли. Но теперь - само собой!
        Я ему не поверил. Плевать Иваноффу, что станет с рыбой. После отснятых кадров она для него отработанный материал.
        - Давайте камеру. Только близко к акуле не подходите, может так хвостом зацепить, что мало не покажется.
        Словно в подтверждение моих слов акула дёрнулась, ударила хвостом по краю скалистого обрыва, и в нашу сторону полетели каменные осколки.
        - Ух, силища! - восхитился Иванофф. - Жаль, что сейчас нет рыбы крупнее. Говорят, в мезозое были экземпляры раз в десять больше этого!
        - Почему нет? - пожал я плечами. - Китовая акула достигает двадцати метров.
        - Она планктонофаг, а не хищник… - вздохнул он. - Как её на удочку поймаешь…
        - Разве программа чудо-уды не позволяет преобразовывать наживку в подобие планктона?
        Иванофф выпучил глаза и недоумённо посмотрел на меня.
        - Действительно… - протянул он. - Можно попробовать! Спасибо за совет.
        - А потом, в океане встречаются хищники покрупнее белой акулы, - продолжил я. - Кашалот, например.
        - Да, но кашалот - не рыба! - возразил Иванофф, осёкся и посмотрел на меня странным взглядом.
        Я прикусил язык. И кто меня за него дёргал? Воистину язык мой - враг мой. Какие-то триста лет назад, когда ещё не было современной классификации видов, китов, касаток, дельфинов считали рыбами. Я до сих пор придерживался этого мнения и не видел особой необходимости его менять - любая классификация условна. Условность деления обитателей океана на рыб и животных я и имел в виду, а получилось - намекал на возможность поимки кита…
        - Так снимать вас на камеру или нет?! - раздражённо поинтересовался я, в большей степени злясь на самого себя.
        - Обязательно! Всенепременно!
        Минут пятнадцать я снимал на камеру Иваноффа с трофеем, а затем, не доверяя обещанию, проследил, как он отпускает акулу.
        - А вы не рыбачите? - поинтересовался он, стравливая леску.
        - Нет.
        - Напрасно. Весьма увлекательное занятие! Когда-то я тоже был равнодушен к рыбалке, пока друг не взял меня с собой.
        Я содрогнулся. Сейчас пойдут рыбацкие байки… И оказался прав.
        - Выехали мы под вечер перед выходными после работы, - начал он, - и по дороге невзначай сбили воробья. Друг остановил машину, бросил тушку в багажник - мол, на костре зажарим, будет наживка для сома, - и мы поехали дальше. Когда добрались до небольшой речки, шириной от силы метров сорок, уже смеркалось. Пока ставили палатку, окончательно стемнело. Разожгли костёр, приготовили шашлык, приняли раза три по сто граммов… Начались разговоры о рыбалке, и вспомнили о воробье. Запекли его на углях и пошли на берег забрасывать донку. Темень - хоть глаза выколи! Но друг - рыбак бывалый, с первого раза далеко забросил наживку, натянул леску, повесил колокольчик, и мы вернулись в палатку. Спать. А среди ночи колокольчик как зазвонит! Вскакиваем и в одних трусах несёмся на берег. Я подсвечиваю фонариком, а он пытается вытащить донку. Тянет, а сам матерится, что крупный сом попался, сопротивляется, гад! В реке шумно всплеснуло, и тянуть стало легче. «Тащи ты, - говорит он, передаёт мне леску, - а я с подсаком в реку полезу!» Я тащу и чувствую - громадный сомяра попался! Друг залез в реку по пояс, подсак перед
собой выставил, фонариком подсвечивает… И вдруг бросает подсак, фонарик, выбегает из реки и улепётывает в ночь. А я продолжаю тащить и вижу, наконец, как к берегу подплывает внушительных размеров псина, а из пасти у неё торчит натянутая леска. Тогда я тоже всё бросаю и бегу прочь во весь опор. Оказывается, друг в темноте по пьяни перебросил печёного воробья на противоположный берег, а бродячая собака его сожрала… Каково, а?!
        Не знаю, какой реакции он ждал от меня - смеха, что ли? Я никак не отреагировал. Склонился над обрывом и проследил, как белая акула медленно входит в воду.
        - С тех пор я полюбил рыбалку, - гордо сказал Иванофф. - Хотите, вас научу обращаться с чудо-удочкой? Сейчас дезактивирую наживку и покажу. Вы непременно полюбите рыбную ловлю!
        - В океане собак нет, а на ближайший остров вам наживку не забросить, - отрезал я, развернулся и зашагал прочь. И плевать было, что он обо мне думает. Считает чудаком либо… Его личное дело. Моё мнение о нём было отнюдь не лестным. Надо же - поймал собаку и полюбил рыбалку! Извращенец…
        Вернувшись на виллу, я налил стакан апельсинового сока, вышел на террасу и сел в шезлонг. Научит он меня обращаться с чудо-удочкой, видите ли… Чему там учиться? В Интернете всё подробно описано - и ребёнок разберётся. Попивая сок, я смотрел на океан, и нервы мои успокаивались. Ладно уж, недельку потерплю соседство рыболова-любителя, не воевать же с ним? Что такое неделя по сравнению с вечностью? Чиновники департамента заморских земель доставляют больше хлопот. Они тоже от вечности, правда, затхлой, ибо неистребимы, как все паразиты.
        Вид океана, неспешно несущего волны, вернул душевное равновесие, и когда под вечер Иванофф вытащил из воды двадцатиметровую китовую акулу свыше десяти тонн весом, я воспринял удачу рыболова почти равнодушно. Ленивая рыба неподвижно свешивалась с кронштейна вдоль отвесной скалы, и приплясывающая возле неё фигурка Иваноффа казалась несоизмеримо маленькой. Рыболов-любитель орал что-то восхищённое, но меня больше не звал. И на том спасибо.

* * *
        На следующий день было воскресенье и я отдыхал. Зачем тогда, спрашивается, вилла на берегу океана, если на ней постоянно работать? Правда, отдыхать я не умел. Поставил на террасе столик, сервировал, сел, поел… Это что - отдых? И чем обед на открытом воздухе отличается от обеда на вилле? По современным понятиям отдых должен быть активным. Например, как у Иваноффа…
        Иванофф воспользовался моим непреднамеренным советом и поймал-таки кашалота. Зубатый кит, как и все предыдущие трофеи, оказался редкостным по величине экземпляром - более двадцати метров и около восьмидесяти тонн. Похоже, Иванофф настраивал программу чудо-уды исключительно на ловлю уникальных особей.
        В родной стихии кашалот силён и могуч, но на суше абсолютно беспомощен из-за своей массы. Когда Иванофф начал поднимать кашалота на мыс, я испугался за жизнь кита, но обошлось. Основная масса кашалота сосредоточена у головы, это и спасло его. Многочисленные монокристаллические крючки наживки распределились по всей пасти, что существенно ослабило нагрузку массы тела на хребет. И всё же сеанс фотосессии с рыболовом-любителем не прошёл для кита бесследно. Отпущенный на свободу, он с полчаса вяло барахтался у берега, прежде чем уйти в океан.
        Но когда через пару часов вопящий от восторга Иванофф начал выуживать из воды тридцатипятиметрового голубого кита под сто восемьдесят тонн весом, я понял, что произойдёт, вскочил из-за стола и бросился к мысу. Я бежал, кричал, чтобы он не поднимал кита, но в эйфории азарта Иванофф меня не слышал. И я опоздал. Монокристаллической леске вес кита был нипочём, удилище-кронштейн даже не прогнулось… Не выдержало тело кита. Как только Иванофф стал извлекать из воды добычу, тело кита-полосатика начало вытягиваться и, не успев показаться из воды даже наполовину, оторвалось от головы. Когда я добежал до мыса, Иванофф стоял и растерянно смотрел на качающуюся на удилище-кронштейне голову голубого кита.
        - Что ты наделал?! - заорал я.
        Иванофф виновато развёл руками и сконфуженно улыбнулся. Будто нечаянно разбил тарелку у меня в гостях, а не угробил громадное животное.
        - Да вот, не подумал… Надо было задать наноботам программу, чтобы рассредоточили крючки по всему телу…
        Слов у меня не нашлось, и я зло замотал головой. Плевать ему было на смерть кита-полосатика, он уже обдумывал, как будет вытаскивать очередную добычу.
        Так оно и оказалось. Иванофф подошёл к пульту управления чудо-удочкой, сбросил голову погибшего кита в воду и принялся набирать новую программу.
        - Хочу поймать самое крупное морское животное, - заявил он, и в голосе опять проскользнули нотки самодовольства. Кроме мимолётной досады, смерть кита не вызвала у него никаких других чувств. - Гигантского кальмара… Или морского змея… Поэтому конкретный вид задавать не буду, - говорил он, щёлкая клавишами. - Ограничивать вес тоже не буду. Задам-ка я вес более трёхсот тонн без указания верхнего предела…
        Иванофф закончил набирать программу и повернулся ко мне.
        - Как вы думаете, морской змей существует, или это выдумки?
        Если бы мои глаза могли метать молнии, я бы испепелил рыболова-любителя на месте. Но атмосферные явления не мой конёк. Скрипнув зубами, я сплюнул ему под ноги, развернулся и зашагал прочь. Вряд ли Иванофф меня понял - ему всё как с гуся вода. Я отнюдь не воинствующий защитник окружающей среды и понимаю китобоев, зарабатывающих на жизнь морским промыслом. Убийство ради еды - естественный биологический процесс. В дикой природе практически ни одно животное, кроме человека, не умирает своей смертью. Однако убивать вот так, походя…
        Вернувшись на виллу, я немного поостыл, глянул на океан, на небо. Солнце перевалило за полдень, и пора было кормить животное. Животное хочет есть и в выходной день… Меня будто толкнули, и я замер на месте. Какую программу устанавливал Иванофф на чудо-удочке, кого он хотел поймать?! Морское чудовище свыше трёхсот тонн? Таких животных в мире не сохранилось, кроме…
        Я стремительно обернулся, и в это время земля под ногами дрогнула. Монокристаллическая леска, уходя в океан вертикально вниз, натянулась струной, мощное удилище завибрировало, как не было даже тогда, когда Иванофф вытаскивал голубого кита, натужно завыл мотор лебёдки.
        Крикнуть я не успел. Земля под ногами ухнула вниз, затем прыгнула вверх, вода у берега вздулась умопомрачительным горбом, и чудовищная волна покатилась к горизонту. Ничто не в силах оторвать мои ноги от поверхности острова, но Иваноффа тектонический удар выбросил в океан, и он исчез в гребне несусветной волны.
        И тогда я побежал. Земля под ногами ходила ходуном, бесновалась, удар следовал за ударом, отправляя всё более чудовищные волны в океан, но я всё-таки приближался к удочке. Одновременно я «видел», как стометровой высоты цунами сносят с лица Земли острова Океании, как обрушиваются в разломы земной коры Гималаи, как Камчатка, отделившись от Азии, врезается в Аляску, как от мощного удара тектонических сил разрывается перешеек между Северной и Южной Америками, как Африканский континент наезжает на Европу, сминая её в складчатые горы, как ледяной щит Антарктиды трескается и исполинскими пластами соскальзывает в бушующий океан…
        Добравшись до чудо-удочки, я ухватился за кронштейн, и, найдя на дисплее управления опцию дезактивации наживки, ткнул в неё пальцем. С пару секунд мотор лебёдки продолжал натужно выть, затем резко сменил звук на тоненькое пение. Барабан стремительно завращался, извлекая из воды освободившуюся от добычи наживку. Тектонические удары прекратились, но земля под ногами по-прежнему ходила ходуном.
        Тогда я опустился на четвереньки, подобрался к краю обрыва и, глядя во взбитую в пену полосу прибоя, принялся увещевать:
        - Перестань, пожалуйста, уймись… Я тебя освободил, и ближайшие лет триста тебя никто больше не побеспокоит…
        Я запнулся. Человеческая цивилизация непредсказуема, особенно в стремлении к возрождению.
        - По крайней мере, сто лет гарантирую, - поправился я. - А теперь я тебя накормлю. Ты ведь хочешь есть? Знаю, хочешь… Сейчас подгоню к берегу планктон и постараюсь, чтобы в нём было побольше веслоногих рачков. Ты же любишь веслоногих рачков? Обожаешь, я знаю…
        Вода вокруг острова забурлила, Рыба-Кит в последний раз легонько качнула лежащую на ней земную твердь и удовлетворённо выпустила в поднебесье гигантский фонтан.
        Здесь живёт Морок

1
        - Это и есть пещера Морока? - спросил Никита, оглядываясь на проводника.
        - Да, мауни Никита, он здесь живёт, - пророкотал Тхиенцу. Маленькая коническая голова на тоненькой шее, вечно унылые глазки, косо посаженные на согнутых, будто увядших, стебельках, сухонькое, как у жука-палочника, тельце аборигена никак не вязались с рокочущим басом.
        - Непрезентабельная она какая-то… - с недоверием пробубнил Илья сквозь лепестковый респиратор.
        Вход в пещеру представлял собой узкую неприметную расщелину в рыхлом, сплошь в осыпях, склоне горы. Если бы не проводник, прошли бы мимо и не заметили. Над осыпями слева и справа от входа курились тоненькие струйки сернистого газа, но воздух в расщелине был чистым. По крайней мере, так казалось со стороны.
        - А ты ожидал увидеть над входом надпись: «Здесь живёт Морок»? - фыркнула Наташа.
        - Я другого ожидал, - спокойно возразил Илья. Он включил шевронник на предплечье и прокрутил на дисплее картографическую съёмку отрогов Гайромеша. - В отчёте стапульцев сказано, что вход в пещеру Морока находится на северо-западном склоне горы Аюшты, а мы сейчас на северном склоне. Как это понимать?
        Все посмотрели на проводника.
        - Морок открывает вход в пещеру там, где ему заблагорассудится, мауни Илия, - многозначительно пророкотал Тхиенцу.
        Я стоял в стороне и не вмешивался в разговор. Именно из-за этой особенности найти вход в пещеру без проводника было невозможно. Никита с Наташей этого не знали, зато Илья знал. Знал, но на всякий случай проверял, насколько мифы соответствуют действительности. Желающих попасть в пещеру много, но далеко не для всех среди мэоримешцев находился проводник. Для первой экспедиции стапульцев проводник нашёлся, а для всех последующих - нет. А когда стапульцы попытались обнаружить пещеру без проводника, у них ничего не вышло. Не помогло ни структурное сканирование горы Аюшты, ни акустическое зондирование. Результаты получались странными, как будто не только гора, но и весь горный массив Гайромеша представляли собой монолитное базальтовое образование, в то время как при бурении на глубину до двух километров в кернах ни разу не встретилось и крошки базальтов. В основном гиббситы, бемиты и гипсы с большой долей пиритов, халькозинов, антимонитов и сфалеритов.
        - Если так, тогда идём, - сказал Илья и шагнул к пещере.
        - Ребята, погодите, - попросила Наташа. - Давайте привал устроим. Пять часов на ногах.
        - Можно и передохнуть, - согласился Никита. - Кто знает, что ждёт нас в пещере.
        Илья насупился. Два года он ждал этой минуты и больше ждать не хотел.
        - Вам не надоело дышать через тряпочку? - язвительно заметил он.
        - Надоело, - буркнул из-под лепесткового респиратора Никита. - А ты надеешься, в пещере воздух чище?
        - Уверен.
        - Это ты из каких источников почерпнул?
        - Из отчёта стапульцев.
        Илья привирал. В отчёте стапульцев информация о составе атмосферы в пещере отсутствовала. Лишь в некоторых легендах встречались упоминания о «благоуханном», «сладком», «божественно чистом» воздухе.
        - Там темно, - возразила Наташа, - а мы устали. Лучше начинать спуск на свежую голову, после отдыха.
        - И это правильно, - согласился Никита, сбрасывая рюкзак с плеч. - Отдохнём часок, перекусим, чтобы, так сказать, с новыми силами… - Он приосанился и гаркнул: - Вольно! Личному составу оправиться и приготовиться к приёму пищи!
        - Никита, прекрати! - возмутилась Наташа.
        - Простите, мадам, казарменное воспитание, - извинился Никита. Нигде он не служил, казарму в глаза не видел, но бравировать солдафонскими шутками любил.
        - Никакого приёма пищи, - недовольно сказал Илья, нехотя снял рюкзак и сел на него. - Пятнадцать минут отдыхаем - и вперёд. Кто хочет, может попить.
        - Это почему есть нельзя? - удивился Никита, несмотря не худобу, любивший поесть.
        - Потому, - Илья кивнул в сторону сернистых испарений, - отравишься, возись потом с тобой.
        - И это правильно, - передразнивая Никиту, сказала Наташа. Она поставила рюкзак у валуна, села на землю, оперлась о рюкзак спиной, вытянула гудящие ноги. - Ох, хорошо…
        За компанию присел на корточки и Тхиенцу, облокотив сухие руки с длинными узловатыми пальцами о мосластые колени, и стал похож на неаккуратную вязанку хвороста. Один я остался стоять.
        Никита достал из кармана рюкзака флягу с водой, просунул под лепестковый респиратор трубочку, напился.
        - Фу, - поморщился он. Просовывая трубочку, он запустил в щель сернистый газ. - Воняет здесь, как в сортире.
        - Казарма, - устало констатировала Наташа.
        - Сколько тебя учить, что трубку под респиратор просовывают на выдохе? - недовольно заметил Илья.
        - Больше не надо, - кивнул Никита. - Лучше один раз попробовать, чем десять раз услышать.
        «Дураки и на своих ошибках не учатся», - подумал я, но вслух ничего не сказал. Я вообще редко говорю, а если говорю, то исключительно по делу. К чему пустопорожний трёп? По большому счёту все они были дураками. Кроме Тхиенцу, разумеется. Он - проводник. Что касается меня, то обо мне разговор особый. Никто не считает себя дураком. А изречение: «Дурак, считающий себя дураком, уже не дурак» - от лукавого.
        Тхиенцу сидел неподвижно, и только глаза на стебельках неторопливо, как синхронизированные локаторы, перемещались с Никиты на Илью и обратно. Туда-сюда, туда-сюда.
        Никита посмотрел на проводника, отвернулся, снова посмотрел.
        - Чего глазками бегаешь? - не выдержал он. - Гадить, что ли, на корточках собрался?
        - Никита, сколько можно? - поморщилась Наташа.
        - Один из вас не должен идти в пещеру, мауни Никита, - ровным, безэмоциональным голосом пророкотал Тхиенцу.
        - Это почему?
        - Один из вас Лишний, мауни Никита.
        Никита посмотрел на Илью, перевёл взгляд на Наташу и криво усмехнулся. Он был уверен, что она никогда ни на кого его не променяет. И по-своему был прав.
        - Да пошёл ты… - незлобиво отмахнулся он, но крепкое слово на всякий случай не употребил. Иногда он жалел Наташины уши.
        Илья делал вид, что не прислушивается к разговору, а читает с дисплея на предплечье выдержки из легенд рас Галактического Союза о пещере Морока. Насчёт того, кто из них Лишний, он имел иное мнение. Мне же было абсолютно всё равно, кто из них Лишний. Сами разберутся.
        Наконец Илья отключил шевронник.
        - Отдохнули? - спросил он и встал. - Пятнадцать минут прошло. Пора.
        - Ох… - выдохнула Наташа, растёрла икроножные мышцы и попросила: - Ещё пару минут…
        - Говорил тебе, чтобы дома оставалась, - недовольно пробурчал Никита. - Женщина в экспедиции - как чирей на заднице. И мешает, и не избавишься.
        Он встал, приподнял рюкзак, чтобы закинуть за плечи, но вместо этого снова бросил на землю.
        Илья не выдержал.
        - Слушай, Никита, оставь семейные разборки до возвращения домой, хорошо?
        С Никитой без Наташи он бы никогда не прилетел на Мэоримеш. Наоборот - с дорогой душой и вовсе не из личной симпатии. Но выбирать не приходилось.
        Никита исподлобья посмотрел на Илью, и впервые уверенность в том, что Наташа ни на кого его не променяет, поколебалась.
        - Считай, что уговорил, - отнюдь не обнадёживающе заверил он.
        Наташа встала, подняла рюкзак, забросила на спину, поправила лямки.
        - Я готова.
        Никита шумно вздохнул и надел рюкзак. Надел рюкзак и Илья. Только проводник продолжал сидеть на корточках, по-прежнему блуждая взглядом между Ильёй и Никитой. Как будто обладал прерогативой определять, кто из них Лишний, но никак не мог выбрать.
        - А ты чего сидишь? - недовольно поинтересовался Илья.
        - Тхиенцу привёл вас к пещере Морока, мауни Илия, - сказал проводник, - Тхиенцу может возвращаться.
        - Э, нет, друг любезный, - покачал головой Илья. - Ты пойдёшь с нами, пока мы окончательно не убедимся, что это действительно пещера Морока.
        Проводники к пещере Морока никогда не брали с экспедиций никакой платы, поэтому было непонятно, каким образом Илья может заставить Тхиенцу зайти в пещеру. Разве что под дулом разрядника. Но проводник безропотно согласился. Сопровождение экспедиций на Мэоримеше не было профессией. Это было чем-то вроде дара небес, который вдруг снисходил на одного из аборигенов и делал его настолько одержимым, что ничем другим он заниматься не мог и не успокаивался до тех пор, пока не приводил желающих к пещере Морока. Дар давался всего на один поход, но те из мэоримешцев, кто удостаивался дара, до конца жизни почитались среди соплеменников как святые. Что было несколько странно, так как культ Морока на Мэоримеше отсутствовал. Однако и проводники среди аборигенов появлялись редко. Последний раз это случилось пятьдесят лет назад, когда на Мэоримеш прибыла экспедиция стапульцев.
        - Он будет сопровождать нас, пока не встретимся с Мороком? - поинтересовался Никита.
        - Позволь мне самому решить этот вопрос, - отрезал Илья, достал фонарь и направился к пещере.
        Никита пожал плечами, пошёл следом и при входе в пещеру включил фонарь. За ним последовал проводник, потом Наташа. Я вошёл последним.
        Если вход в пещеру выглядел как естественный разлом, то внутри она была похожа на рукотворный туннель. Широкий, метров пяти высотой, с бугристым сводчатым потолком, по дуге переходящим в стены, и ровным полом, припорошённым многовековой пылью.
        - Теперь я начинаю верить в сокровищницу Морока, - сказал Никита. - Илья, как думаешь, туннель копали вручную или землеройным агрегатом?
        Илья помедлил с ответом, водя лучом фонаря по стенам.
        - Мелко мыслишь, - наконец сказал он. - Что за ограничения: либо киркой с лопатой, либо землеройной техникой? В легенде иммуринцев двухтысячелетней давности Морок напрямую ассоциирован с хребтом Гайромеша, в котором пещера - нечто вроде его пищеварительного тракта. А в ещё более древних мифах картопетян пещеру Морока в теле горы проедает священный червь Кааат. Какой из вариантов тебе больше нравится?
        - Только не первый, - натянуто хмыкнул Никита. - Не хочется быть переваренным.
        - Быть переваренным священным червем ничуть не лучше, - не согласилась Наташа. - Ребята, обратите внимание: здесь нет ничьих следов, только наши.
        Действительно, пыль на полу лежала тонким, идеально ровным слоем.
        - Ничего удивительного, - сказал Никита. - Последний раз в пещеру заходили пятьдесят лет назад.
        - В статичной атмосфере пещеры следы сохраняются на протяжении тысячелетий, - возразила Наташа.
        - Значит, этим входом до нас никто не пользовался, - разумно констатировал Илья. - Правильно я говорю, Тхиенцу?
        - Морок открывает вход в пещеру там, где сам того хочет, мауни Илия, - повторился Тхиенцу, и его бас жутковатым эхом прокатился по пещере.
        - Но если Морок открывает вход, то где его следы? - наивно поинтересовалась Наташа.
        Илья недоумённо оглянулся на неё, снисходительно усмехнулся.
        - Согласно легендам, Морок - хранитель сокровищ, нечто вроде духа пещеры или джинна. По-твоему, джинн должен оставлять следы?
        - То есть на самом деле Морока не существует?
        - Всё не так просто. Если пещера, как видишь, вполне материальна, то всё, что касается Морока, наоборот - неоднозначно и весьма туманно. Его имя упоминается во всех легендах, но сам он нигде не описан. Как Сезам в арабских сказках. Думаю, на средневекового араба голосовой датчик открытия дверей произвёл бы такое же неизгладимое впечатление, как открытие входа в пещеру - на нашего проводника… Стоп! - Илья приостановился и потыкал пальцем в экран шевронника: - Посмотрим, что здесь за воздух.
        - Чёрт! - выругался он через минуту. - Белиберда полная. Нет здесь нормального воздуха. Анализатор показывает какую-то дикую квазидвухмерную газовую смесь.
        Никита воровато приподнял край лепесткового респиратора, лишний раз подтверждая, что собственные ошибки его ничему не научили.
        - Нормальный воздух, - сказал он, срывая респиратор. - Чистый, свежий.
        Илья недоверчиво посмотрел на него, приподнял свой респиратор, затем снял.
        - Гм… Действительно… Не затхлый и серой не воняет.
        - Ребята… - приглушенным голосом сказала Наташа, - жутковато здесь…
        - Сидела бы дома, - пробурчал Никита, но, перехватив взгляд Ильи, сменил тему: - Чего тут жуткого? В сырой, естественной пещере, с её шорохами, гулким эхом, звоном капели, более неуютно, чем тут.
        - А ты на луч фонаря посмотри, - всё тем же полушёпотом сказала Наташа.
        Никита провёл лучом фонаря по стене, потолку, скользнул им по следам к входу, перевёл в глубь пещеры. Метрах в пятидесяти впереди туннель сворачивал налево и полого уходил вниз.
        - Ну и что?
        - Да не пещеру осматривай, на луч смотри!
        - Луч как луч, всё хорошо видно…
        Илья задержал луч фонаря на месте и запнулся. По краю луча ходили странные колышущиеся тени, словно воздух был заполнен чёрными клубами дыма, которые мгновенно отступали, стоило переместить луч.
        - Кажется, я понимаю, откуда взялась легенда о Мороке, - задумчиво сказал Илья. - Пещеры и мрак - понятия практически неразделимые.
        - Сейчас посмотрим, что это за Морок и насколько он нематериален, - процедил сквозь зубы Никита, выхватил из кобуры разрядник и включил лазерный прицел.
        Воздух в пещере взорвался рубиновым огнём мириад багряных искр, застилающих всё сплошным сиянием.
        - Выключи прицел!!! - заорал Илья, и в пещере тотчас пала кромешная мгла. Только спустя несколько мгновений зрение начало восстанавливаться и стали видны лучи фонарей.
        - Что это было? - растерянно спросил Никита.
        - Расщепление лазерного луча в квазидвухмерной газовой смеси, - отрезал Илья.
        - Что-что?
        - Теория оптических отражений в обособленных рафинированных пространствах, - сухо пояснил Илья. - Читай основы многомерной физики. Всегда считал, что рафинированные пространства - чисто умозрительная теория, и в реальности они не существуют. Да вот поди ж ты…
        - Рафинированные - это как? - осторожно поинтересовалась Наташа.
        - Да уж не как сахар, - фыркнул Илья и насмешливо объяснил: - Это n-мерные пространства, чей градиент по отношению к (n+m) - мерным пространствам равен нулю. То есть как евклидова плоскость по отношению к трёхмерному пространству в отличие от двумерных поверхностей, искажённых в трёхмерном пространстве. Понятно?
        - И ежу понятно! - многозначительно покивал Никита. А что ему оставалось? Он был искусствоведом и терпеть не мог точных наук.
        - Кстати, о квазидвухмерной газовой смеси… - Илья повернулся к проводнику: - Тхиенцу, ты ничего особенного в воздухе не ощущаешь?
        Тхиенцу всё ещё не пришёл в себя после ослепительной вспышки, и его унылые глазки мелко подрагивали на стебельках.
        - В воздухе, мауни Илия? - прогудел он. - Ничего необычного. Воздух чистый, свежий.
        - Вот и ещё одно подтверждение теории, - удовлетворённо кивнул Илья. - Для нас в этой дикой газовой смеси совместимыми пространствами обладают молекулы кислорода и азота, а для него - ещё и сернистого газа.
        - Может, хватит лекции читать? - не выдержал Никита. - Мы сюда не за этим пришли.
        - Именно за этим, а не за золотом и бриллиантами, - отрезал Илья. - Технология производства квазидвухмерной газовой смеси в Галактическом Союзе неизвестна, такая смесь существует лишь в теории. Представляешь, сколько она может стоить?
        - Ничего она не стоит. Кому она нужна?
        - Ещё как, кому. Когда различные расы смогут ходить в гости друг к другу без скафандров, это будет революцией в сфере общения цивилизаций Галактического Союза.
        Никита засопел.
        - Положим, я тоже сюда не ради золота и бриллиантов прибыл, - пробурчал он.
        - Которых, надеюсь, здесь нет, - не остался в долгу Илья.
        - А я бы не отказалась от пары серёжек с брюликами, - с наигранной мечтательностью протянула Наташа.
        Никита фыркнул, а Илья против воли усмехнулся. Обладала Наташа умением разрядить обстановку.
        - Мауни Илия убедился, что Тхиенцу привёл его в пещеру Морока? - вмешался проводник. - Тхиенцу может возвращаться?
        Я бы отпустил его ещё у входа, но распоряжался здесь Илья. Моё время командовать не пришло.
        Илья подумал, пожевал губами, перевёл взгляд с проводника в конец туннеля, сворачивавший налево и куда-то вниз.
        - Пока не убедился, - сказал он. - Пойдём дальше.
        И Тхиенцу опять безропотно подчинился.
        Мы прошли к повороту, спустились по пологому склону метров на двадцать ниже и снова попали в прямой отрезок туннеля. На всём протяжении ширина туннеля и высота сводчатого потолка были одинаковыми, что лишний раз убеждало в его искусственном происхождении. Метров через сто туннель повернул направо и снова вниз, а когда поворот закончился, туннель раздвоился.
        - Притопали… - замер на месте Никита и повернулся к Илье. - Да тут, похоже, лабиринт. Что об этом говорят легенды?
        Вид пещеры Морока в различных легендах различных рас был самым разнообразным. В одних легендах пещера тянулась на сотни километров, в других - представляла собой многоярусный головоломный лабиринт, в третьих - изобиловала ямами, ловушками, бездонными провалами, стремительными подземными реками, преграждавшими путь, валунами, катящимися по всей ширине пещеры навстречу искателям сокровищ… Правда, были и такие легенды, в которых сокровищница располагалась сразу у входа. Илья знал, почему сейчас сокровищница находилась не у входа, и знал, что путь к ней измеряется вовсе не пройденными километрами, но говорить об этом не собирался.
        - Пойдём налево, - сказал он.
        - А на следующей развилке что будем делать?
        - Всё время будем поворачивать налево.
        - Не вижу особого смысла, - пожала плечами Наташа. - Программа картографа автоматически зафиксирует наш путь, куда бы мы ни сворачивали.
        - А если картографы откажут?
        - Сразу у всех?!
        - Именно у всех сразу, - раздельно произнёс Илья, и тон был настолько убедительным, что никто не возразил. В пещере Морока могло случиться всё, что угодно. И отказ биоэлектроники был не самым худшим вариантом.
        - Идём налево, - повторил Илья и развернулся, чтобы идти.
        Однако его опередил Тхиенцу. Он быстро просеменил вперёд и свернул направо.
        - Ты куда?! - гаркнул Илья, но обычно покладистый проводник ничего не ответил и скрылся в темноте.
        - Теперь придётся ходить только направо, - попробовал пошутить Никита, направляясь вслед за проводником. - И это правильно: если буду ходить налево, Наташа голову оторвёт.
        Но его шутку никто не принял.
        Туннель закручивался вправо и вниз, и, как мы ни спешили, лучи фонарей никак не могли поймать фигуру проводника. С виду неуклюжие, аборигены на самом деле передвигались гораздо быстрее людей. То, что человек принял бы за бег, для мэоримешца было вальяжной прогулкой, и сопровождать экспедицию землян для Тхиенцу было мукой мученской.
        Наконец туннель выпрямился, и метрах в тридцати впереди в свете пляшущих в руках фонарей мы увидели стоящего проводника, а у его ног на полу пещеры лежало распростёртое тело. Нечеловеческое тело. Не больше метра в длину, о шести конечностях, с угловатой лысой головой, по-стрекозиному выпученными глазами и ртом-хоботком, свёрнутым в колечко. Этакий таракан, но в обуви на нижних конечностях и пёстром комбинезоне с многочисленными карманами.
        - Это кто? - спросил, подходя, Никита.
        - Это Лишний, мауни Никита, - прогудел Тхиенцу.
        - Это стапулец, - поправил проводника Илья и присел возле трупа на корточки. Всеми правдами и неправдами он старался уйти от разговора о Лишних. Он достал карандаш темпорального сканера, провёл им над трупом и посмотрел на шкалу. - Умер около пятидесяти лет назад. Значит, один из членов первой стапульской экспедиции.
        - Откуда такая точность, что именно первой? - спросила Наташа. - На комбинезоне есть какие-то отличительные нашивки?
        - Знаков отличия нет, - встав, снисходительно пояснил Илья. - Просто все последующие экспедиции стапульцев не обнаружили вход в пещеру.
        - Теперь мауни Илия убедился, что это пещера Морока? - пророкотал проводник. - Тхиенцу может возвращаться?
        Илья помедлил с ответом. Ему не хотелось отпускать проводника - последнюю ниточку к выходу из пещеры, и в то же время он понимал, что с Тхиенцу в сокровищницу попасть нельзя. Много было легенд о пещере Морока многих рас многих цивилизаций, входящих и не входящих в Галактический Союз, но упоминание о том, что проводник заходил в сокровищницу, не встречалось нигде. Ни в одной легенде. Ни в одном толковании легенд.
        Никита перевёл недоверчивый взгляд с Ильи на Тхиенцу. Его насторожило, как Илья перебил проводника, переведя разговор на другую тему, и он твёрдо, акцентируя каждое слово, спросил:
        - Что означает Лишний, Тхиенцу?
        - Лишний везде Лишний, мауни Никита, - многозначительно пророкотал проводник.
        Никита скрипнул зубами и выругался. Наташа не стала возмущаться, а только вздохнула.
        - Убедил ты меня, Тхиенцу, - решился Илья, и настойчивость, с которой Никита интересовался значением слова «Лишний», была при этом самым весомым аргументом. - Можешь идти.
        Абориген молча развернулся и быстро засеменил назад. Не принято у мэоримешцев прощаться при расставании, он и не сказал ничего.
        Наташа отобрала у Ильи фонарь и проводила лучом аборигена, пока он не скрылся за поворотом. Затем осветила оставшихся по очереди, в том числе и себя.
        - Любопытно…
        - Что - любопытно?
        - Мы отбрасываем по две тени, а Тхиенцу - одну.
        - Ничего удивительного, - фыркнул Илья. - Вблизи от двух фонарей будут две тени, а вдали от фонарей тени практически сливаются в одну. Элементарная оптика.
        - Ты не понял. Выключи фонарь, - попросила Наташа Никиту, и когда он выключил, снова осветила всех по очереди.
        У каждого от света одного фонаря было по две тени, но никто не удивился.
        - Очередная флуктуация квазидвумерной газовой смеси, - индифферентно пояснил Илья.
        Никита зло посмотрел на него, включил фонарь и твёрдым шагом направился вслед за проводником.
        Я знал, что его там ждёт, Илья тоже знал, одна Наташа не догадывалась, но никто не последовал за Никитой. И я обманулся, подумав, что Никита, когда увидит, выругается. Долго и витиевато. Он не стал материться, не стал даже чертыхаться. Он вообще не сказал ни слова, но через минуту вернулся злой как чёрт.
        - Флуктуация, говоришь?! - процедил он, сверля Илью непримиримым взглядом.
        - Да, а в чём дело?
        - Нет там ничего - ни поворота, ни развилки. Сплошная стена. Тупик.
        - Свёртка пространства, - пожал плечами Илья, будто ему сообщили нечто само собой разумеющееся. Вроде травка зеленеет, солнышко блестит.
        - Или проделки Морока, - процедил Никита.
        - Или проделки Морока, - легко согласился Илья.
        - Значит, мы отрезаны от входа? - обмерла Наташа. - Каким же образом мы отсюда выберемся?
        - Выберемся, - заверил Илья, - но не через вход. Никто никогда ни в легендах, ни в реальности не выходил из пещеры Морока на Мэоримеше.
        - То есть…
        - Никаких то есть! Если бы из пещеры Морока никто никогда нигде не выходил, не было бы легенд. Выход есть, но он не на Мэоримеше.
        Здесь Илья был прав практически на сто процентов. Выход был, но у этого слова слишком много значений.
        - И где он находится? - не унимался Никита.
        - Судя по специфическим особенностям легенд, свойственным каждой отдельной расе, выход, скорее всего, находится на родной планете представителей этой самой расы.
        - То есть из сокровищницы мы попадём прямо на Землю? - не поверила Наташа. - Слишком похоже на сказку…
        - Исходя из расчётов аналитиков, у этой «сказки» наибольшая вероятность.
        Никита скептически покачал головой.
        - А аналитики не рассчитывали вероятность того, что о пещере становится известно благодаря возникновению в экстремальных условиях неосознанной телепатической связи между пропавшими и их родственниками?
        Илья побагровел, словно получил пощёчину, и потерял самообладание.
        - Если веришь в фантастику, - гаркнул он, - тогда приставь к виску разрядник и ложись рядом с трупом стапульца! Кабы всё было так, я бы в пещеру носа не сунул и вас за собой не потащил! Я - не самоубийца.
        «Ты - фанатик», - подумал я, но говорить ничего не стал. На данном этапе обструкция даже полезна.
        На некоторое время повисла тягостная тишина.
        - Всё, проехали, - поостыв, сказал Илья. - Займёмся делами. Проверь у стапульца карманы.
        Никита шагнул к трупу, нагнулся, немного помедлил и, так и не прикоснувшись, распрямился.
        - Не буду. Я не мародёр.
        - Ах, ну да, - ровным голосом произнёс Илья. - Ты же искусствовед, а не гробокопатель… Зачем тогда сюда прилетел, зачем связался с чёрной экзоархеологией? Между прочим, и обычные археологи вскрывают древние захоронения и изучают останки.
        На скулах Никиты вздулись желваки, но он ничего не сказал. Достал стерильные перчатки, надел, присел рядом с высохшим трупом и принялся обшаривать карманы комбинезона.
        - Пусто.
        - Понятно. Между нами и стапульцами в пещеру никто не входил, значит, свои обобрали. У них мародёрство не выходит за рамки морали.
        - Отчего он умер? - тихо поинтересовалась Наташа.
        - Я не знаток анатомии стапульцев, но внешне никаких признаков насильственной смерти не вижу.
        - А что у него в левой руке?
        Высохшая трёхпалая кисть сжимала фиолетовый комок, похожий на скомканный пластиковый пакетик. Пытаясь извлечь, Никита сжал комочек пальцами, подёргал, но ничего не получилось. Он дёрнул сильнее, и кисть с сухим треском обломилась в запястье.
        - Чёрт! - отдёрнув руку, выругался Никита и уронил кисть стапульца.
        Илья пренебрежительно хмыкнул, с хрустом раздавил кисть каблуком и поднял с пола скомканный пакетик. Повертев пакетик перед глазами, он размял его и высыпал на ладонь высохшие комочки и прутики.
        - Пищевой концентрат стапульцев, - констатировал он, бросил на пол пакетик и отряхнул с ладони труху. - Смерть наступила явно не от голода.
        - Не от голода? - обомлела Наташа. - Что, существует и такой вариант? Мы можем не дойти до сокровищницы?
        - Это образно, - поморщился Илья. - Нет ни одной легенды, в которой бы в пещере Морока умирали от голода.
        - Само собой, - мрачно заметил Никита. - Если искатель сокровищ умер, то кто об этом расскажет? - Он встал, снял перчатки и шагнул к Илье. - А теперь расскажи, что означает быть Лишним? Ты так старательно уводил разговор в сторону от этой темы, что невольно заинтриговал.
        Илья спокойно выдержал его взгляд.
        - О бреднях я говорить не желаю, - твёрдо сказал он.
        - Каких таких бреднях?
        - Девяносто процентов информации в легендах - чистой воды вымысел. А и из оставшихся десяти после тщательного анализа лишь три процента обладают допустимой вероятностью достоверности. Заметь, вероятностью! Информация о Лишнем даже в десять процентов не входит, и обсуждать этот вопрос я не желаю!
        Илья врал без зазрения совести. Рассчитанная достоверность информации о Лишнем была на порядок выше, чем вымысла.
        - А почему я должен верить, что это бред? Только потому, что ты так говоришь?
        - Почему? - Илья запнулся в поисках выхода из ловушки, в которую сам себя загнал. И он нашёл выход: - Хорошо, приведу пример. Более чем в половине легенд о пещере Морока утверждается, что всех, кто доберётся до сокровищницы, ждёт вечная жизнь. Ты в это веришь? Так вот, все россказни о Лишнем - такой же бред, как и о вечной жизни.
        - А я хотела бы верить, - тихо сказала Наташа.
        Прозвучало это искренне, но мне показалось, что в её словах преобладало желание примирить спорящих.
        - Во что?
        - В дар вечной жизни.
        - Здрасте, приехали, - развёл руками Илья и затряс головой: - Хватит дискуссий, пора идти. Если верить легендам, то в лабиринтовом варианте пещеры Морока нам предстоит пройти не один десяток километров.
        Илья опять врал. Он знал, что вход в сокровищницу находился рядом и, сколько бы километров он ни прошёл по лабиринту, сокровищница всегда будет в десяти шагах. Однако он строго придерживался своего плана действий, как будто боялся, что кто-то может его осудить, если он решит войти в сокровищницу прямо сейчас. Наташа, например. Или я. Но мне было абсолютно всё равно, когда он решится на последний шаг. А вот Наташа… Осудит - не то слово.
        Туннель извивался в теле горы норой священного червя Кааата, раздваивался, поднимался вверх, спускался вниз, и не было ему конца. Первое время, когда на очередной развилке сворачивали направо, Никита останавливался, возвращался и, наткнувшись на образовавшийся тупик, по-солдафонски матерился, срывая голос, а эхо отвечало ему не менее отборным матом. Вначале Наташа затыкала уши, затем только морщилась. Со временем Никита стал реже проверять тупики свёрнутого пространства за спиной, матерился тише, и усталое эхо ему уже не вторило. Потом Никита смирился и больше не проверял, свернулся ли за нами пройденный путь или нет.
        Шли часа три, прошли километров двадцать, и на всём пути нас сопровождали тишина, пустота и мрак. От бегающих по стенам лучей фонарей в глазах рябило, а однообразие туннеля вызывало навязчивое дежавю, что здесь уже не раз проходили. И только отсутствие впереди собственных следов на слое пыли говорило о том, что путь ведёт не по кругу.
        Первой, как и ожидалось, не выдержала Наташа.
        - Всё, - сказала она, - ещё шаг, и я упаду.
        Она остановилась, сбросила с плеч рюкзак и без сил опустилась на него.
        - Привал, - согласился Илья.
        Никита освободился от рюкзака и аккуратно поставил его под стенку.
        - Личному составу… - начал было он дежурную шутку, посмотрел на Наташу, запнулся и махнул рукой. - А ну его… Пока не поем, с места не сдвинусь.
        - А я пока не посплю.
        - И это тоже правильно, - согласился Никита.
        - Ещё не вечер, - буркнул Илья.
        - Какой вечер? - не согласился Никита. - Здесь всегда ночь!
        Он сел на пол, достал флягу.
        - Погоди, не пей, - удержал его за руку Илья.
        - Это ещё почему?
        - Ты когда последний раз пил?
        - У входа в пещеру… Думаешь, в флягу попал сернистый газ?
        - Я не о том. Сколько воды тогда оставалось в фляге?
        - Где-то половина, а что?
        - А сейчас сколько?
        Никита поболтал флягу.
        - Почти полная.
        Гидросорбционное покрытие фляги конденсировало на себе влагу, и вода через анизотропные микропоры впитывалась внутрь.
        - Это хорошо, - кивнул Илья. - Значит, влага в здешнем воздухе есть, и по крайней мере от жажды мы не умрём. Можешь пить.
        - Ну спасибо! - поблагодарил Никита, прикладываясь к горлышку.
        Наташа посмотрела на Илью широко раскрытыми глазами, в которых читался вопрос: «А от голода?» - но не задала его. Эту проблему уже обсуждали, и Илья напрочь отмёл её подозрения. Но чем дальше, тем меньше Наташа ему верила.
        - Уф! - шумно выдохнул Никита, оторвавшись от фляги. - Хороша водичка! Особенно когда представляешь, что это конденсат из разложившегося трупа стапульца.
        - Никита! - одёрнула Наташа. - Только не перед обедом!
        - Молчу, молчу, есть хочу! - извиняясь, не обошёлся без прибаутки Никита. Он поболтал флягу перед глазами. - Н-да… Наше положение весьма напоминает путь воды внутрь фляги. Сквозь стенки - пожалуйста, а обратно - ни-ни.
        - Почему ни-ни? - не согласился Илья. - Обратно - из горлышка.
        - Анизотропный туннель… - оглядываясь по сторонам, протянул Никита и фыркнул: - Надо же!
        Наташа вздохнула и принялась доставать из рюкзака брикеты с сублимированным комплексным обедом мгновенного приготовления по принципу «только добавь воды».
        - О, фаршированный осьминог, - излишне бодро обрадовался Никита, принимая от Наташи брикет, и повернулся к Илье. - А тебе что досталось?
        - Еда, - буркнул Илья.
        - Тоже неплохо. - Никита надорвал брикет, плеснул в него из фляги и принялся есть. - Интересно, а если к засушенному стапульцу добавить воды, его можно употребить в пищу?
        Наташа не возмутилась. Устала возмущаться.
        - Что ж раньше-то не сказал? Я бы для тебя обязательно кусочек отломала, - отбрила она.
        Никита поперхнулся, закашлялся, отхлебнул из фляги, чтобы прочистить горло, но не сказал Наташе ни слова. Быстро покончил с брикетом и, пока остальные продолжали обедать, включил шевронник и принялся что-то изучать.
        Обедали молча. Наташа устала настолько, что каждый раз, откусывая от брикета, тяжело вздыхала. Илья ел не торопясь, размеренно пережёвывая, но, похоже, не обращал внимания на вкус. Он смотрел прямо на меня, но по глазам было понятно, что сейчас он никого и ничего не видит. Он думал. И я догадывался, о чём он думает.
        - Чёрт! - выругался Никита, не отрывая взгляда от дисплея. - Ничего не понимаю.
        Илья доел, бросил на пол обёртку от брикета, вытер губы.
        - Чего не понимаешь?
        - Да вот, - Никита повернул к нему дисплей, - отслеживаю на картографе пройденный путь.
        - Ну и что?
        В голосе Ильи сквозило равнодушие.
        - На карте наш путь трижды пересекается!
        - Это проекция на плоскость, - устало пояснил Илья. - На самом деле якобы пересекающиеся ветки туннеля находятся на разной глубине.
        - Ничего подобного, - не согласился Никита, щёлкнул клавишей и создал над дисплеем объёмное изображение пройденного участка. - Вот в этих трёх местах туннель пересекается сам с собой на одном уровне, но мы нигде не видели ни своих следов, ни развилок на четыре стороны.
        Илья взял фонарь и посветил вдоль туннеля в сторону тупика.
        - Посмотри туда, - сказал он Никите.
        - Ну, посмотрел.
        - Что ты там видишь?
        - Тупик.
        - Так не всё ли равно, пересекается туннель сам с собой или нет? Наш путь - только вперёд, и другого пути нет!
        У меня было иное мнение на этот счёт, но я как всегда промолчал. Бирюком меня никто не называл. Молчуном, Великим Молчальником - бывало. Даже матерно обзывали - когда моё молчание доводило кого-нибудь до бешенства.
        Никита озадаченно почесал затылок, вполголоса витиевато выругался и отключил шевронник.
        Наташа пропустила ругань мимо ушей. Надоела ей роль ревнительницы бонтона. Горбатого могила исправит.
        - Интересно, а что на местном языке означает «мауни»? - задумчиво спросила она, глядя в сторону тупика. - Господин, хозяин?
        Илья знал, но промолчал. Никита снова включил шевронник.
        - Ягнёнок, - удивлённо сказал он.
        - Что - ягнёнок? - не поняла Наташа.
        - «Мауни» по-мэоримешски - «ягнёнок», - пояснил Никита, недоумённо смотря на дисплей.
        «Агнец», - про себя поправил я, но вслух, как всегда, не сказал.
        - Это что - ласкательное обращение? - подняла брови Наташа. - Лучше бы киской или рыбкой называли.
        - И меня тоже?! - притворно возмутился Никита. - Нет уж! В крайнем случае согласен на «солнышко»!
        - У каждого народа свои обычаи, - назидательно сказал Илья. - В Древней Руси ласкательные обращения были весьма распространены. Красна девица, сокол ясный, голубь сизокрылый…
        Он исподволь старался изменить направления темы, мне же было всё равно.
        - Ага! - поддакнул Никита. - Как имена у индейцев Северной Америки. Быстроногий Олень, Трепетная Лань, Бычий…
        - Фу, Никита! - одёрнула его Наташа, небезосновательно полагая, что он собирается ляпнуть скабрёзность.
        - А что я такого сказал? - притворно возмутился Никита.
        Ответить Наташа не успела.
        - А давайте-ка спать! - предложил Илья. - Завтра предстоит трудный день.
        Он начал опасаться возобновления диспута о значении слова «ягнёнок» и прервал разговор самым радикальным образом.
        - Спать, так спать, - покладисто согласился Никита. - Трудный день, так трудный. Хотя понятие дня под землёй весьма относительно.
        - Ребята, а дежурить ночью никто не будет? - с тревогой в голосе поинтересовалась Наташа.
        - Зачем?
        - Мало ли…
        - Морока боишься? - замогильным голосом протянул Никита.
        - А хотя бы! - с вызовом ответила она.
        - Никого здесь нет, - отмахнулся Илья, - ни чудовищ, охраняющих сокровища, ни крыс.
        - Ладно, - смилостивился Никита, - я позже датчики движения расставлю.
        Он полез в карман рюкзака и достал баллончики с квазипеной.
        - Лучше любого спального мешка, - заверил он, раздавая баллончики.
        Илья обрызгал себя, немного подождал, пока кокон вокруг него полимеризировался до резиноподобного состояния, и лёг. Улеглась и Наташа. Она освободила лицо от квазипены, выпростала из кокона руку и взяла фонарь. Никита ушёл в темноту в сторону тупика, вскоре вернулся и принялся расставлять вокруг привала датчики, активируя их на внешнее движение.
        - Если ночью приспичит, не забудьте датчики отключить, а то рёвом сирены Морока перепугаете.
        - Угу… - кивнула Наташа, водя лучом фонаря по стене туннеля.
        - Что, Морока пытаешься разглядеть?
        - Да нет… Так просто.
        Она поставила фонарь на попа, так что луч света упёрся в потолок, втянула руку в кокон и закрыла глаза.
        Никита пожал плечами, обрызгал себя квазипеной и лёг.
        - Ребята, - тихо попросила Наташа, - свет, пожалуйста, не гасите…
        Никита хотел ответить замогильным голосом, но, посмотрев на колеблющиеся вдоль луча фонаря клубы тьмы, не стал этого делать.
        - Хорошо, - пообещал он.
        Я опять промолчал, Илья тоже. Да и не мог он ничего сказать - уже спал. Крепкие, однако, нервы у чёрного экзоархеолога!

2
        Официальная экзоархеология всегда скептически относилась к утверждению, что в мифотворчестве могут скрываться указания на конкретные исторические события. Раскопки Шлиманом Трои только на основе гомеровской «Илиады» считаются исключением, если не казусом. Не поколебало это мнение и открытие чёрного экзоархеолога Минаэта, который, основываясь на данных многочисленных легенд цивилизаций Галактического Союза о Зеркале Тьмы, провёл раскопки на Торбуцинии и обнаружил осколки обода мифического зеркала. Экзоархеологическому Совету Галактического Союза не хватало сил и средств для плановых исследований конкретного наследия исчезнувших цивилизаций, где уж ему заниматься мифами. Пожалуй, единственной цивилизацией, которая отважилась на планомерные экзоархеологические изыскания в этом направлении, являлась цивилизация стапульцев, но всерьёз их работы не воспринимались, поскольку стапульские методы обнаружения и классификации находок были далеки от научных. Стапульцев не интересовало, в культурном слое какого времени обнаружен тот или иной предмет, к какой эпохе он принадлежит и даже произведением чьей
цивилизации является. И главное, представляет ли он собой древний раритет или современную безделушку. Из-за этой особенности стапульцев за глаза прозывали старьевщиками, так как на блошиных рынках всех туристических маршрутов Галактики они были самыми желанными клиентами, без разбору скупающими всевозможный хлам.
        В противовес официальной науке чёрные экзоархеологи, в научных сферах презрительно именуемые гробокопателями, не отметали огульно наработки стапульцев в области толкования мифотворчества, а скрупулёзно просеивали результаты исследований, отделяя зёрна от плевел. В частности, именно благодаря данным стапульцев появилась на свет более-менее стройная теория о пещере Морока. Согласно этой теории, в сокровищнице пещеры находился постоянно пополняемый фонд достояний как исчезнувших, так и ныне здравствующих цивилизаций Галактики. Вопрос, каким образом этот фонд пополнялся, оставался невыясненным, зато вероятностные характеристики содержания фонда были скрупулёзно просчитаны. Около сорока процентов легенд склонялось к тому, что основной фонда являются предметы искусства, около пятидесяти - достижения научно-технологического уровня, и около десяти - предметы роскоши из драгоценных металлов и минералов (последнее утверждение основывалось на легендах слаборазвитых цивилизаций, и отношение к нему было скептическим). Данные о том, когда появилась пещера Морока, были чрезвычайно туманными и относились к
древнейшим временам чуть ли не возникновения Галактики, поэтому вопросы, кем и зачем пещера создана, отпадали сами собой. Относительно же того, кто мог получить право доступа в пещеру, имелись две равноценные версии. По одной версии право доступа в пещеру выдавалось архаичной автоматикой чисто произвольно по методу лотереи. По второй - мифический Морок, которого никто никогда не видел, сам разыскивал во Вселенной претендента и, ментально воздействуя на его сознание, заставлял лететь на Мэоримеш, а затем с помощью проводника приводил к пещере. По мнению некоторых исследователей, если под Мороком подразумевать Его Величество Случай, обе версии объединялись в одну, тем не менее среди чёрных экзоархеологов версии имели равнозначное хождение.
        Такими же неоднозначными были и сведения о счастливчиках, побывавших в пещере Морока. Половина из них никогда не возвращалась на родину, без каких-либо видимых причин порывая с привычным кругом общения. Ходили слухи, что они разбогатели, не хотят знаться со старыми знакомыми, живут своей жизнью. Иногда слухи подтверждались, иногда нет. Принадлежащие ко второй половине не пряталась от своих друзей и родственников, однако всё-таки отдалялись, так как добытые сокровища возводили их на иной уровень социального положения. Среди гробокопателей бытовало мнение, что подавляющее большинство счастливчиков на самом деле никогда не бывали в пещере Морока, а добывали антиквариат в звёздных секторах, закрытых для частных экзоархеологических изысканий. Нашёл раритет, спрятал, вывез из запретного сектора, а потом рассказал сказку, что добыл его в пещере Морока. И никаких претензий со стороны надзорной службы Экзоархеологического Совета. Но, в отличие от надзорной службы, наиболее дотошные гробокопатели знали, что за последние пятьдесят лет в пещеру Морока никто не входил.
        С двумя такими лжепосетителями пещеры я был знаком лично. Батист и Пьеретта Амабли из земной колонии на Боргезе были идеальными кандидатами для экспедиции на Мэоримеш, они долго и тщательно изучали известные материалы о пещере Морока, но, к сожалению, я слишком поздно вышел на них. Чёрные экзоархеологи иногда резко меняют свои планы, так случилось и с четой Амабли. Мелкий чиновник из Экзоархеологического Совета продал им информацию о законсервированном для изысканий участке на мёртвом планетоиде Чемартох-2, где якобы полтора миллиона лет назад располагалась исследовательская база давно исчезнувшей расы протокаридцев. Если бы я вышел на Амабли до их спонтанной экспедиции на Чемартох-2, они бы туда не полетели, но я познакомился с ними на обратном пути, когда в их багаже лежали две обсидиановые статуэтки протокаридцев и миниатюрный преобразователь биомассы, произведший впоследствии революцию в технологии приготовления пищи из органических продуктов для любых рас Галактического Союза. Естественно, что, став обладателями баснословно дорогих раритетов, Батист и Пьеретта ни о какой экспедиции в пещеру
Морока не мечтали, да и как они могли мечтать, когда по своей версии прибыли именно с Мэоримеша?
        В многомиллиардном человечестве, расселившемся по Солнечной Системе и восьми звёздным колониям, трудно разыскать чёрных экзоархеологов, которые, как правило, не афишируют своей профессии. Тем более разыскать среди них желающих отправиться на Мэоримеш без твёрдой уверенности, что счастливый билет на пропуск в пещеру Морока достанется именно им. Путь туда и обратно отнюдь не из дешёвых. Но мне повезло. Чета Амабли вернулась не на Боргезе, а на Землю, и на третий день после обнародования, откуда они прибыли, на них вышел Илья. Естественно, никакой информации о пещере Морока от Амабли он не получил, зато получил от меня. Как и большинство гробокопателей, Илья был волком-одиночкой, что делало его кандидатуру неперспективной, но выбирать не приходилось - семейных пар, как Амабли, среди чёрных экзоархеологов раз-два и обчёлся. Полгода ушло на то, чтобы исподволь уговорить Илью найти попутчиков, как бы невзначай подсовывая те или иные документы по толкованиям легенд о пещере Морока, в которых указывалось на обязательность присутствия в экспедиции особей всех полов конкретной расы. Ещё полгода Илья
потратил на поиски подходящих кандидатур - брать в экспедицию кого-либо из гробокопателей он категорически не желал, и здесь я его понимал. Профессионал мог знать то, что знал он, а Илья не хотел оказаться Лишним. В конце концов он нашел Никиту и Наташу. От экзоархеологии Наташа была очень далека, но за Никитой пошла бы куда угодно, а Никита, прозябавший на жалкую зарплату искусствоведа, с лёгкостью согласился неожиданному предложению разбогатеть, не прилагая особых усилий. Забыв, что меценатства в чистом виде не бывает. Всё имеет свою цену, и иногда она оказывается запредельной…

3
        Первым проснулся Илья, если не считать того, что я глаз не сомкнул. Тут уж ничего не поделаешь - бессонница. Илья выбрался из кокона квазипены, присоской прикрепил к ней баллончик и включил реверсное всасывание. Редуктор баллончика тихонько забормотал, медленно поглощая плохо деполимеризирующуюся квазипену. Протерев лицо влажным полотенцем, Илья направился в глухой тупик туннеля, и как только перешагнул через датчик движения, взвыла сирена.
        - А? - встрепенувшись, села Наташа.
        - Кто?!! - заорал Никита. Спросонья он никак не мог выбраться из кокона и забарахтался на полу.
        - Это я, - признался Илья, отключая сирену.
        - Я предупреждал, чтобы отключали датчики, если приспичит!
        - Извини, не слышал. Уже спал, - виновато сказал Илья. Сказал правду, но датчики движения видел и намеренно вызвал тревогу. Он начал планомерно расшатывать психику Никиты, готовя его к психологическому срыву. Обширному, на уровне истерики. Этот план Илья разработал давно, ещё до того, как познакомился с Никитой и Наташей и предложил им участвовать в экспедиции.
        - Спал он, видите ли! А мы теперь как уснём?
        - Пора вставать, уже утро.
        - Какое в пещере утро?!
        - Утро не утро, а прошло восемь часов. Вполне достаточно для сна.
        - А я бы ещё поспала… - прикрывая рот ладонью, зевнула Наташа.
        - Личному составу - подъём! - передразнивая Никиту, распорядился Илья и ушёл в темноту тупика.
        - Он, видите ли, выспался, - пробурчал Никита, выбираясь из кокона квазипены, - а на остальных ему наплевать…
        - Перестань ворчать, - сказала Наташа, - мы не на туристической прогулке.
        - Без полноценного сна я злой, - не согласился Никита, подсоединяя к своему кокону всасывающий баллончик. - Твой кокон собрать?
        - Будь добр.
        - А ты завтрак приготовь, жрать хочу!
        Наташа вздохнула и полезла в рюкзак за пищевыми брикетами.
        ЗДЕСЬ ЖИВЁТ МОРОК
        - Это ещё что?! - взорвался Никита.
        - Что? - поинтересовался Илья, появляясь из темноты.
        - Ты написал?!
        Илья увидел надпись.
        - Почему я?
        - Больше некому! Ты встал раньше нас!
        Удивительно, но на меня никто не подумал.
        - Ребята… - сдавленным голосом прошептала Наташа, - кажется, это я…
        - Что - кажется?
        - Написала…
        - Зачем?
        - Просто так… Вчера перед сном… Лучом фонаря… А сегодня надпись проявилась.
        Никита перевёл ошарашенный взгляд с Наташи на надпись, затем снова на Наташу.
        - Что за чушь?! Мы вчера все стены лучами исчёркали, почему они тогда не чёрные?!
        Илья молча подошёл к надписи, включил шевронник и поводил сканером анализатора по стене.
        - Это не краска, - сообщил он, считывая результаты анализа с дисплея.
        - А что?
        - По химическому составу известняк голой стены и окрашенных участков идентичен. А вот структурный анализ показывает иное… Поверхность голой стены самая обычная, зато окрашенные участки представляют собой двумерные образования с отрицательным градиентом относительно нашего пространства.
        Никита не поверил, подошёл к надписи и продублировал анализ своим сканером.
        - Опять заумь, - процедил он и витиевато выругался: его шевронник выдал те же результаты.
        Наташа пропустила ругань мимо ушей.
        - А вдруг Морок действительно здесь живёт? - тихо спросила она и зябко поёжилась.
        Никита зло скрипнул зубами, но ничего не сказал. Промолчал и Илья. О моём молчании и говорить нечего.
        Илья прошёл к своему рюкзаку, сел.
        - Давайте завтракать, - мрачно предложил он.
        Ели молча, собирали рюкзаки тоже молча и, не сказав друг другу ни слова, продолжили путь. Минут пятнадцать шли по прямому участку, на очередной развилке как всегда свернули направо, спустились по наклонной метров на десять вниз и снова вышли на прямой участок. Пыль под ногами скрадывала звук шагов, однообразие туннеля нагнетало чувство безысходности, отчего свежий воздух начинал казаться застоявшимся и спёртым, а серые стены в пляшущих лучах фонарей - двигающимися и сжимающимися, как пищевод священного червя Кааата. Тишина, темнота, ограниченность освещённого пространства давили на психику, вызывая нарастающее чувство клаустрофобии.
        Первой не выдержала ватной тишины Наташа.
        - Ребята, - попросила она, - давайте о чём-нибудь говорить, а то жутковато…
        Илья не ответил - ему на руку было нагнетание обстановки. Я, верный принципу не вступать в пустопорожние разговоры, как всегда промолчал. И только Никита раздражённо бросил через плечо:
        - Не нравится? Включи плеер, но слушай сама!
        Наташа воткнула в ухо микродинамик, включила плеер и минут пять перебирала всевозможные мелодии. Заунывные она категорически отвергла без прослушивания, а все остальные в атмосфере пещеры оказались в диком диссонансе с ватной тишиной и темнотой. Похоже, пещера Морока и музыка были несовместимы. Наташа выключила плеер, посмотрела вперёд и ойкнула.
        - Что ещё? - недовольно повернулся Никита.
        - Там, на стене…
        ЗДЕСЬ ЖИВЁТ МОРОК
        - Твою, Морока, мать! - с чувством высказался Никита. Он подошёл к надписи, осмотрел её, потрогал буквы пальцами. Затем включил шевронник и сравнил обе надписи.
        - Мы что, по кругу ходим? - повернулся он к Илье.
        - С чего ты взял?
        - Надписи идентичны.
        - Дубляж надписи в искажённом пространстве, - уверенно, с нотками пренебрежения к дилетанту произнёс Илья. Но сам отнюдь не был в этом уверен.
        Никита ему уже давно не верил и прошёлся пальцами по экрану шевронника.
        - Дубляж надписи, говоришь? - процедил он, когда не экране высветилось изображение пройденного пути. - Тогда почему картограф показывает наш путь как замкнутую петлю?
        - Потому что многомерная спираль пещеры Морока проецируется в трёхмерный мир как замкнутая петля! - раздражённо повысил голос Илья. - А программа картографа понимает только плоское изображение и объёмное. Топологию знать надо. Если бы наш путь был замкнутой трёхмерной петлёй, то мы бы давно шагали по своим следам. Где они? Морок подметает?
        По глазам Наташи читалось, что ей хочется спросить: «Если Морок здесь живёт, то почему бы ему не подметать?» - но она не стала спрашивать. Слишком несерьёзный вопрос, на уровне мистики. Почти как сказки о лешем, который по лесу водит.
        - Идёмте дальше, - поостыв, предложил Илья.
        Не дожидаясь согласия, он развернулся и зашагал в глубь пещеры. И нам ничего не оставалось, как последовать за ним. Однако на очередной развилке Никита заартачился.
        - Теперь пойдём налево.
        - Можно и налево, - не стал возражать Илья и язвительно добавил: - Если Наташи не боишься.
        Никита ничего не ответил и свернул налево.
        Изогнутый, полого поднимающийся вверх туннель сменился прямым горизонтальным участком, посредине которого справа на стене красовалась всё та же надпись. Никита чертыхнулся, но уже не так экспансивно, и вывел на дисплей шевронника пройденный путь. Картографическая съемка снова показала замкнутую петлю, только теперь она изгибалась не вправо, а влево.
        На следующей развилке мы снова свернули налево, снова вышли на ровный участок туннеля, снова увидели справа на стене знакомую надпись, но уже возле неё не останавливались. И Никита больше не чертыхался. Однако по закаменевшему лицу было понятно, что он ни на грош не верит Илье, а верит своим глазам. И если ещё раз увидит надпись, то сорвётся.
        Случай не замедлил представиться, когда в очередной раз свернули налево и увидели на стене надпись. Но Никита не сорвался, потому что под надписью лежал высохший труп насекомоподобного существа двухметрового роста, похожего на жука-плавунца с маленькой головой, плоской спиной-панцирем и шестью конечностями.
        - Стапулец, - определил Илья.
        - Разве? - не поверил Никита.
        - На комбинезон посмотри.
        Пёстрый комбинезон с многочисленными карманами и по виду, и по покрою был идентичен комбинезону первого трупа.
        - Комбинезон похож, - согласился Никита, - зато между трупами мало общего.
        - Не удивительно. Стапульцы - существа бесполые, наподобие муравьёв. Королева-матка продуцирует около сорока разновидностей. Этот, насколько понимаю, стапулец-телохранитель.
        - А предыдущий кто? - спросила Наташа.
        - Возможно, разведчик, - неопределённо повёл плечами Илья. - В семейной иерархии стапульцев я слабо разбираюсь.
        Уже без брезгливости и стеснения Никита обшарил карманы трупа, но ничего не нашёл. В руках трупа тоже ничего не было.
        - Ещё один Лишний, - сказал Никита и посмотрел на Илью. - Нас тоже это ждёт?
        Илья молча развернулся и зашагал вперёд, продолжая путь.
        Безвременье темноты и тишины, однообразие туннеля, с методически повторяющейся на стенах предупреждающей надписью: «Здесь живёт Морок» - вызывали ощущение бега белки в колесе, отупляли сознание, и пять часов монотонной ходьбы вымотали так, будто миновали целые сутки. Поэтому, когда Илья объявил привал, все рухнули на пол как подкошенные. Вяло, через силу, пообедали и заснули. Илья с Наташей забрались в коконы квазипены, а Никита, наплевав на удобства, уснул прямо на пыльном полу. Он и датчики движения не удосужился поставить. В общем, правильно. Ни крыс, ни монстров в пещере не было, а на привидения датчики движения не реагируют. Но и привидений в пещере не было, только кое-где попадались высушенные временем трупы.

4
        Последующие три дня напоминали дурной сон, в котором тупо передвигаешь ноги по темному бесконечному туннелю, наверняка зная, что проблеска света впереди не предвидится. Наташа настолько сникла, что переставляла ноги, как сомнамбула, ничего вокруг не видя и не слыша. Илья шёл молча с упорством заведённого автомата, а у Никиты начали сдавать нервы. Вначале он обзывал Илью Сусаниным, долбаным проводником, затем переключился на меня, и прозвище Молчуна было самым безобидным и только в самом начале. Понятное дело, в любой компании всегда больше всех достаётся самому безответному. К отборному мату в мой адрес я относился равнодушно и не отвечал - и не такое слышал. Я прекрасно понимал, что своим молчанием невольно подыгрываю Илье, но и к этому относился равнодушно. Чему быть, того не миновать, а когда час пробьёт - пусть разбираются между собой без моего участия.
        На пятый день на очередном прямом отрезке напротив надписи на стене путь перегородил труп огромного, от стены до стены, гуманоида. После долгих мытарств по пустым пыльным коридорам туннеля это было настолько неожиданно, что от сонливой отупелости не осталось и следа.
        - Это ещё кто? - остановившись метрах в десяти от трупа, тихо спросил Никита. Он словно протрезвел, и раздражение на всех и вся мгновенно улетучилось: - Снова стапулец? Очередная разновидность?
        - Вряд ли, - покачал головой Илья. - Насколько знаю, особей такого размера среди стапульцев нет. И форм тоже. Где его конечности?
        У трупа не было не только конечностей, но и головы. Инопланетянин напоминал цепочку сплавленных больших чёрных шаров, матово отблёскивающих в лучах фонарей.
        - Может, это панцирь или раковина, а тело под ним? - предположила Наташа.
        - Может быть, может быть… - неопределённо протянул Илья.
        Наташа сбросила с плеч рюкзак, подошла к трупу и протянула руку.
        - Не прикасайся! - крикнул Никита, но опоздал.
        Как только пальцы Наташи коснулись высохшего трупа, он с шорохом осыпался на пол кучкой праха, подняв облако пыли.
        - Кто так делает?! - Никита подскочил к Наташе и рывком отдёрнул её в сторону. - Прежде чем прикасаться, останки обрызгивают скрепляющим аэрозолем!
        - Что ж ты раньше… - Наташа закашлялась, - не предупредил?
        Илья прикрыл лицо лепестковым респиратором, шагнул в облако пыли и достал карандаш темпорального сканера.
        - Надо же, - удивился он, - почти два миллиона лет…
        - Два миллиона? - зачаровано переспросил Никита и с болью в голосе добавил: - Какой экспонат угробила…
        - Я же не знала… - попыталась оправдаться Наташа.
        - Тут бы скрепляющий аэрозоль не помог, - успокоил её Илья. - Удивительно, как труп раньше не рассыпался. За счёт естественной диффузии он должен был давно обратиться в труху, и в лучшем случае от него на полу остался бы только отпечаток.
        - Опять проделки Морока? - язвительно процедил Никита.
        Илья неопределённо пожал плечами и обратился к шевроннику, сопоставляя автоматически отснятые кадры останков инопланетянина с известными расами гуманоидов.
        - Хм… - поджал он губы. - Действительно, что-то необычное… Данные о такой расе в картотеке Галактического Союза отсутствуют.
        - Я же говорил, что реликт! - сокрушённо махнул рукой Никита. - Эх…
        - И что бы ты с ним делал? - фыркнул Илья.
        - Может, при нём были какие-то вещи… Представляешь, сколько мог бы стоить раритет неизвестной цивилизации двухмиллионнолетней давности!
        - Так за чем дело стало? - саркастически скривился Илья. - Предметы неорганического состава вполне могли сохраниться, - он указал на продольную горку праха, протянувшуюся от стены до стены. - Ищи.
        Никита ошарашенно посмотрел на Илью, затем сбросил с плеч рюкзак, надел лепестковый респиратор, стерильные перчатки и, став на четвереньки, принялся просеивать между пальцами прах гуманоида настолько древней исчезнувшей цивилизации, что о ней не сохранилось никаких сведений.
        Не перестаю удивляться, как быстро может меняться человек. Пять дней назад Никита брезговал обшаривать карманы стапульца, а сейчас дрожащими руками просеивал древний прах.
        Наташа тяжело вздохнула, отошла в сторону и села на рюкзак. Илья подошёл и сочувствующе положил ей руку на плечо. Он не спешил приводить свой план в исполнение, исподволь в глазах Наташи противопоставляя себя Никите.
        Около получаса потребовалось Никите, чтобы от стены до стены тщательно просеять прах инопланетянина. Вначале он работал с лихорадочной поспешностью, подняв вокруг себя облако пыли, но по мере приближения к противоположной стене остывал и последние горсти праха просеивал с полной безнадёжностью. Но именно здесь ожидала удача. Пальцы наткнулись на что-то твёрдое, и Никита извлёк из праха небольшой, с ладонь, тяжёлый брусок. Поднятая пыль мешала рассмотреть находку, поэтому Никита вначале ощупал свободной рукой оставшуюся кучку праха, ничего не обнаружил и только тогда встал с четверенек.
        - Личному составу смирно! - сорвав с лица респиратор, объявил он и продемонстрировал мутно-прозрачный зеленоватый брусок, испещрённый мелкими бороздками. - Троекратное «ура»!
        «Ура!» никто кричать не стал. Илья взял кристаллический брусок в руки, повертел перед глазами.
        - Повезло, - сказал он, возвращая находку. - По всей видимости, это принадлежало имегоридянам, чья цивилизация исчезла полтора миллиона лет назад. Описания, как они выглядели, не сохранилось, и всё, что до сих пор найдено из их наследия, - горсть мелких осколков подобного вещества.
        - Ого! - У Никиты захватило дух. - Натали, мы богаты! Мы не просто богаты, мы сказочно богаты!!!
        Наташу его воодушевление не впечатлило.
        - Если выберемся отсюда… - тихо сказала она.
        Её замечание нисколько не отрезвило Никиту.
        - Не дрейфь, Натали, куда мы денемся?! - Он повернулся к Илье и осторожно поинтересовался: - Наша договорённость остаётся в силе?
        - Да. Тебе - все материальные предметы, мне - технологии.
        - Значит, эта штука целиком и полностью моя?
        - Само собой. Если только бороздки не представляют собой письмена, в которых зашифрована какая-либо технология.
        Никита машинально покивал, снял перчатки и, продолжая зачарованно разглядывать кристаллический брусок, провёл по нему указательным пальцем. Откуда-то из глубины пещеры донёсся заунывный, свербящий душу, низкий звук.
        - Что это? - насторожилась Наташа.
        - Морок, - хмыкнул Никита и, сильно нажав, снова провёл пальцем по бороздкам на кристаллическом бруске.
        Протяжный ноющий звук, казалось, зазвучал отовсюду и был настолько низким, что волосы встали дыбом, а по коже побежали мурашки.
        - Прекрати!!! - закричала Наташа, затыкая уши ладонями. Она наконец поняла, откуда идёт звук.
        - Быть может, это голос имегоридянина? - предположил Илья.
        Он ошибался. Это была музыкальная игрушка, наподобие губной гармошки. Точнее, тактильной гармошки.
        - Оригинальный эффект. Похоже на инфразвук, - продолжал Илья. - Такой компактный излучатель мне неизвестен. Дай-ка, посмотрю.
        А вот в этом случае он оказался прав. Принцип извлечения инфразвука из кристалла был настолько простым и оригинальным, что до него, исключая имегоридян, никто не додумался.
        - Успеешь насмотреться, - помрачнев, буркнул Никита и спрятал брусок в карман. Он прекрасно понял, к чему клонит Илья.
        Илья сдержался, чтобы не рассмеяться, и наконец-то начал свою игру. Случай представился, он и не упустил его.
        - Наш устный договор по-прежнему в силе? - спросил он.
        Никита отвернулся и сделал вид, что копается в рюкзаке.
        - Повторяю вопрос, - повысил голос Илья, - наш договор в силе?
        - Да! - раздражённо огрызнулся Никита. - Успеешь насмотреться! Может, это никакой не голос, и никакой новой технологии в извлечении звука нет? Выведи нас, Сусанин, отсюда, тогда и будем разбираться!
        Илья помедлил с ответом, и я опять увидел, что он борется с усмешкой.
        - Вывести отсюда, говоришь? - справившись с собой, натянуто переспросил он. Актёром он был не ахти каким, но раздражение в голосе получилось натуральным. - Тогда чего ты сидишь, делаешь вид, что копаешься в рюкзаке? Идём.
        - Ребята, - попросила Наташа, - может, на сегодня хватит ходить? Давайте на ночь устраиваться.
        - Ты хочешь спать в этой пыли? - кивнул Илья на медленно оседающее облако праха имегоридянина. - Не стоит, право слово. Прах мёртвых похуже сернистых испарений.
        Илья вскинул на плечи рюкзак и зашагал вперёд. Однако уже через полкилометра, когда мы снова оказались в прямом отрезке туннеля возле очередного дубликата надписи на стене, Илья остановился и сбросил с себя рюкзак.
        - На сегодня всё! - объявил он.
        Как я понял, он специально остановился на ночлег у надписи, нагнетая напряжённость.
        Ужинали молча. Наташа настолько уставала, что в последние дни практически не разговаривала. Илья делал вид, что дуется на Никиту, а Никита не заводил разговор, опасаясь, что Илья снова потребует показать найденный раритет. Я же молчал по привычке. Я вообще не проронил ни слова с тех пор, когда вошли в пещеру. Наташа и Илья, если изредка и обращались ко мне, то опосредованно, будто меня рядом не было, а Никите, который крыл в глаза отборным матом, я не отвечал. Отвечать на оскорбления - выше моего достоинства. Молчание иногда ранит сильнее, чем укол шпаги во время дуэли.
        Первой уснула Наташа, так и не доев ужин. Она и не почувствовала, как Никита закатывал её в кокон квазипены. Вид у неё был настолько измождённым, что спала она с приоткрытым ртом, и слюна сбегала из уголка рта. В руке она продолжала сжимать пакет с недоеденным пищевым брикетом, и это невольно вызывало аналогию с трупом первого стапульца. Илья покосился на брикет, но не стал вслух проводить сравнений. Укутался квазипеной, повернулся на бок и мгновенно уснул. Нервы у него были не просто железные - стальные. Никита долго ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть, ощупывая в кармане древнюю музыкальную игрушку. А когда всё-таки заснул, спал беспокойно, то и дело хватаясь во сне за карман.

5
        Утром все были в подавленном состоянии. Изнуряющие длительные переходы в темноте по однообразному пустынному туннелю делали своё дело.
        - Провизии осталось на три дня, - тихо сказала Наташа, раздавая пищевые брикеты.
        Ей никто не ответил, и все молча принялись завтракать. Наташа глубоко вздохнула и посмотрела на надпись на стене.
        - У меня такое ощущение, будто я родилась в пещере и только то и делала, что ходила по её коридорам, - сказала она. - А всё, что было до этого, - туманный сон.
        Ей снова никто не ответил. Илья сидел на полу, привалившись спиной к стене, и неторопливо ел, извлекая завтрак из брикета походной ложкой. Никита сидел на рюкзаке и тупо жевал пищевой брикет, не замечая, что ест вместе с обёрткой.
        - Никаких сокровищ тут нет! - неожиданно зло заявил он и посмотрел на меня как на пустое место. Сквозь меня.
        - Почему нет? - спокойно парировал Илья. - А излучатель инфразвука, который ты нашёл?
        Он отстранился от стены и сел прямо. Пола куртки распахнулась, как бы невзначай открывая кобуру с разрядником.
        Я почувствовал приближение развязки и отошёл к тупику. Рано или поздно, но всё когда-либо заканчивается. Кроме Вечности. Пещера имела отношение к Вечности, но путь в ней был конечен.
        - Да кому нужен этот раритет, если мы отсюда не выберемся?! - в сердцах повысил голос Никита. - Я его у Лишнего забрал, а через пару миллионов лет ещё кто-то найдёт его на моём высохшем трупе. Не нужно мне никакой сокровищницы Морока, выход из пещеры покажи!
        - Выход отсюда есть, - твёрдо заверил Илья.
        Никита хмуро посмотрел на него и увидел выглядывающую из-под полы крутки кобуру.
        - Я уже понял, когда выход откроется, - неожиданно ровным спокойным тоном сказал он, глядя в глаза Илье.
        - Да ну? - притворно удивился Илья, отложил в сторону ложку, и его рука потянулась к кобуре. - И когда же?
        - Не советую менять ложку на разрядник, - всё тем же ровным тоном сказал Никита.
        Он повёл плечом, и из рукава в ладонь скользнул разрядник. Ствол был направлен в голову Ильи, и моё мнение о невысоких умственных способностях Никиты развеялось как дым.
        - Никита, ты что?! - обомлела Наташа.
        - Сбрендил, - замерев в неудобной позе, констатировал Илья.
        Он пытался изобразить на лице испуг, но получалось плохо. Это меня удивило. Илья долго готовил эту сцену, но предполагалось, что разрядник будет у него в руках. Почему же, упустив инициативу, он не боится?
        - Нет, не сбрендил, - спокойно сказал Никита. - Просто догадался, что означает быть Лишним. Тхиенцу подразумевал, что один из нас должен умереть, только тогда вход в сокровищницу откроется. Не правда ли, мауни Илья?
        - Бред! - фыркнул Илья. - Тхиенцу всех нас называл мауни. Наташа, по-твоему, тоже должна умереть?
        Никита нехорошо осклабился.
        - Вот тут ты, Илья, и прокололся. Тхиенцу не путал понятия агнца и Лишнего. Лишний, как сказал он, либо ты, либо я, и только тогда перед мауни откроется вход в сокровищницу. Я правильно излагаю?
        - Чушь порешь, спятивший дурак! - возмущённо взорвался Илья и потянулся к кобуре.
        Я опять не поверил в его возмущение. За наигранной экспансивностью крылись холодный расчёт и твёрдая уверенность, что Никита не выстрелит.
        - Не вздумай, буду стрелять! - гаркнул Никита, но предупреждение не остановило Илью.
        - Вы что, с ума сошли?! - с ужасом выдохнула Наташа, но они её не слышали.
        Илья лихорадочно дёрнул за клапан кобуры, и как только его ладонь легла на рукоять разрядника, Никита нажал на спусковой крючок. Раздался сухой щелчок. Брови Никиты удивлённо взлетели, он машинально нажал второй раз, третий… Четвёртый раз нажать на спусковой крючок он не успел, так как разрядник Ильи полыхнул сиреневой молнией, мгновенно преломившейся в квазидвухмерном воздухе пещеры в ослепительно сияющее марево.
        Зная, что произойдёт, я предусмотрительно прикрыл глаза, они же не догадались. Дико закричала Наташа, и когда сияние померкло, и я открыл глаза, то увидел, как она, ползая на коленях по полу, слепо водит перед собой руками и причитает:
        - Никита, Никита… Где ты… Отзовись…
        Никита сидел на рюкзаке будто истукан, безвольно уронив на колени руки, а у стены лежал скрюченный труп Ильи, и угасающие искры статического электричества перебегали с разрядника на его одежду.
        - Никита… Никита…
        Руки Наташи наконец наткнулись на Никиту, она вцепилась в одежду и затрясла его:
        - Никита!!!
        - Живой я… - глухо отозвался он.
        - А… А Илья?
        - Ему не повезло.
        Зрение начало восстанавливаться, и Наташа увидела труп Ильи.
        - Это… Это ты… его?
        - Нет. Он сам.
        Никиту передёрнуло, он замотал головой, хотел отшвырнуть от себя разрядник, но мёртво сцепленные пальцы не захотели разжиматься.
        - Сам? - не поверила Наташа.
        Никита не ответил, поднял к глазам разрядник, посмотрел на него. Пальцы наконец начали слушаться, и он извлёк из рукояти зарядное устройство.
        - Разряжено две недели назад, когда мы прибыли на Мэоримеш, - глухо сказал он, прочитав светящуюся надпись. - Заряда только на лазерный прицел хватает. Предусмотрительный Илюша, знал, что произойдёт… Подготовился к дуэли… Объяснял бы тебе потом, что это я стрелял первым, а он только защищался… Да только, падаль, не учёл свойств квазидвухмерного воздуха…
        И тогда Наташа обхватила Никиту руками и громко зарыдала, уткнувшись в куртку лицом.
        - А я-то недоумевал, почему Илюша меня в компаньоны берёт, - продолжал бубнить бесцветным голосом Никита. - Не экспедиция, а прогулка… Сказочные сокровища почти даром…
        Я продолжал стоять в глубине пещеры и не собирался к ним подходить. Пусть поплачутся, выговорятся. Третий для них сейчас лишний.
        Никита погладил Наташу по голове, поцеловал в лоб.
        - Ну-ну, успокойся. Всё кончилось.
        Наташа перестала рыдать в голос, но плечи всё ещё сотрясались.
        - Что… - всхлипывая, спросила она и подняла к Никите заплаканное лицо, - что… кончилось?
        Никита глубоко вздохнул:
        - Всё.
        Наташа отстранилась от Никиты, обвела взглядом пещеру и задержалась на надписи на стене.
        - Ничего не кончилось, - потухшим голосом сказала она. - Всё та же пещера, та же пыль под ногами, та же надпись на стене… Это для Ильи всё кончилось, а для нас?
        Никита, будто очнувшись, выпрямился на рюкзаке и огляделся. И увидел то же, что и Наташа.
        - Пройдём метров двести, - не очень уверенно сказал он, - и вместо очередной развилки увидим вход в сокровищницу.
        - А если не увидим?
        - Увидим, - более твёрдым голосом попытался убедить Никита. - Легенды не врут, иначе Илья сюда бы не сунулся.
        - Илья говорил, что вход в сокровищницу открывает Морок, - тихо сказала Наташа. - И Тхиенцу говорил…
        - Тхиенцу говорил так о входе в пещеру, - возразил Никита, посмотрел на Наташу и осёкся. Не стоило ему гасить затлевшийся лучик надежды. Пусть хоть во что-то верит. - По-твоему, нужно сказать какое-то волшебное слово?
        - Быть может…
        - Сезам, откройся! - крикнул Никита, и глухое эхо «откройся… откройся…» покатилось по туннелю, но ничего не произошло.
        - При чём здесь земные сказки, волшебные слова… - вздохнула Наташа. Втайне она надеялась, что если не вход в сокровищницу, то выход из пещеры всё-таки откроется.
        - Какая разница: волшебные слова или ключевая фраза? - раздражённо заметил Никита. - Не устраивает земная сказка? Давай по местной легенде. - Он набрал в лёгкие воздуха и гаркнул: - Морок, мать твою, открывай вход в сокровищницу!
        Он был готов на что угодно, лишь бы разрядить обстановку, но, кроме мата, других способов не знал.
        - Никита… - жалостливо протянула Наташа. - Опять ты…
        Закончить она не успела, так как стена с надписью «Здесь живёт Морок» стала медленно проваливаться, образуя проход, и через минуту из провала в пещеру хлынул дневной свет.
        - Ой… - прошептала Наташа. Колени, на которых она продолжала стоять перед Никитой, перестали держать, и она с размаху уселась в пыль.
        - Ты смотри, сработало… - ошарашенно просипел Никита перехваченным горлом.
        - Идём, идём… - с лихорадочной поспешностью затараторила Наташа. - Быстрее… Вдруг сейчас закроется…
        Она с трудом поднялась на дрожащих ногах и сделала шаг к проходу, но Никита удержал её за руку.
        - Погоди, - трезвость и рассудительность вернулись к нему. - Не закроется, иначе бы в пещере были горы мумий.
        - А если…
        - Никаких «если»! Если только одно: если там действительно сокровищница, надо взять рюкзаки.
        Наташа умоляюще посмотрела на него, но подчинилась. Они быстро собрали рюкзаки, Никита помог надеть рюкзак Наташе, вскинул за спину свой. Затем посмотрел на рюкзак Ильи, но не стал его брать.
        - Я не мародёр! - заявил он трупу, пнул ногой рюкзак и, взяв Наташу за руку, направился к проходу в стене.
        Я не стал их обгонять, заходить в сокровищницу первым, а неторопливо пошёл следом.
        - Это выход… - обрадованно прошептала Наташа, когда через двадцать метров пути открылся вид на поросшую мелкой зелёно-бурой травой бескрайнюю равнину под голубым бездонным небом. По равнине до самого горизонта вразнобой были расставлены разнокалиберные хрустальные кубы.
        По-своему Наташа была права. Это был выход. Своего рода. Из ситуации.
        - Это сокровищница Морока, - не согласился Никита. - Видишь, в каждом кубе какие-то тени? В них, как понимаю, заключены достояния всех цивилизаций Вселенной.
        И он тоже был прав. Насчёт достояния всех цивилизаций. По-своему.
        - Такая большая? А откуда здесь небо? - не поверила Наташа.
        - Я не такой знаток многомерности пространства, как Илья, - скривил губы Никита, - но о свёртке трёхмерного пространства слышал. Теоретически, можно целую галактику поместить в ореховую скорлупу, а уж запихнуть какую-нибудь планету в горный массив Гайромеша - раз плюнуть.
        На самом деле принцип устройства сокровищницы был совершенно иной, но сейчас это не имело никакого значения.
        Наташа приостановилась и с тревогой посмотрела на Никиту.
        - Если здесь, как в музее, собраны достояния всех цивилизаций, разве нам позволят отсюда что-нибудь унести?
        - Ещё как позволят! - безапелляционно заявил Никита. - Морок неспроста открыл для нас вход в пещеру. К тому же из легенд известно, что многие отсюда возвращались с богатыми трофеями. А легенды не врут.
        Наташа отвела взгляд. Она хорошо помнила слова Ильи о трёхпроцентной достоверности информации в легендах и мифах.
        От входа в сокровищницу до ближайших хрустальных кубов было метров сто, и чем ближе мы к ним подходили, тем явственней в толще хрусталя просматривались какие-то фигуры.
        - Ой! - воскликнула Наташа, когда мы подошли почти вплотную к большому кубу, метров десяти высотой. - Да это же стапульцы!
        - Стапульцы, - согласился Никита. - В центре, насколько понимаю, королева-матка, а вот тот, справа от неё - наверное, король-самец.
        Тучная особь справа от королевы-матки в живописной группе стапульцев из сорока двух членов семьи на самом деле была фрейлиной, а невзрачный король-самец сидел на третьем хвостовом сочлении королевы матери и представителями иных рас зачастую принимался за новорождённое дитя.
        - А этого мы видели в пещере, - указала Наташа пальцем на плоского, с широкой круглой спиной стапульца, угрожающе выставившего перед собой квантовый излучатель. - Кажется, стапулец-телохранитель…
        - Ага. И этого тоже видели, - кивнул Никита на низкорослого стапульца с угловатой лысой головой. Он включил шевронник и вывел на дисплей информацию о семейной иерархии стапульцев. - Странно, - пробормотал он, - тут говорится, что королеву-матку всегда сопровождают шесть фрейлин, а здесь ни одной одинаковой особи…
        Но Наташа его не слышала. Она уже стояла у другого куба, посреди которого в угрожающих позах застыли две трёхметровые зеленовато-блеклые особи, чем-то напоминающие земных скорпионов, вооружённых, кроме клешней, многочисленными щупальцами с присосками и когтями.
        - А это кто? - поинтересовалась она.
        Никита подошёл, посмотрел.
        - Милые создания, - скривился он. - Возможно, представители какой-нибудь вымершей цивилизации. Или особи дикой фауны, быть может, той же Стапулы.
        Это были притераты, представители здравствующей и поныне цивилизации, которые категорически отказывались входить в Галактический Союз и весьма агрессивно реагировали на любые попытки контакта в пределах занимаемого ими звёздного сектора. Информация о них не была секретной, но и широко не афишировалась. Ею интересовались разве что узкие специалисты. Вроде меня.
        - Ой, смотри, Никита, люди! - воскликнула Наташа, останавливаясь у третьего куба, в котором застыли три фигуры в сиреневых бесформенных балахонах с островерхими капюшонами, открывающими только лица.
        - М-да… - только и сказал Никита, рассматривая троицу.
        Это были не люди, а экбистоляне. Лицами они были похожи на землян, а все отличия скрывались под одеждами. Причём морфологических отличий между экбистолянами и людьми было гораздо больше, чем подобий, начиная с того, что у экбистолян по два локтевых сустава на каждой руке и по два коленных на ногах, и заканчивая тем, что они - холоднокровные и трёхполые. Тут и были представители трёх полов.
        - Чем-то на нас похожи… - задумчиво сказала Наташа. - Этот плотный - Илья, худой и длинный - ты, а маленькая и хрупкая - я.
        Никита поморщился. Любое упоминание об Илье вызывало у него раздражение.
        - Как живые… - Наташа поёжилась. - Правда?
        - Нет, - сказал я из-за их спин. - Они не только живые, но и бессмертные. Мгновение жизни растянулось для них в Вечность. Но это не люди - землян в экспозиции пока нет.
        Наташа с Никитой вздрогнули и медленно обернулись.
        - Кто это сказал? - испуганно прошептала Наташа.
        - Я сказал.
        Я отключил дезориентационный экран, и они наконец-то меня увидели. Но смотрели они не мне в лицо, а на мой плащ, ниспадающий на зелёно-бурый дёрн клубами мрака.
        - Ты кто? - хрипло спросил Никита, но по их глазам было видно, что они сразу поняли, кто я такой.
        - Морок, - не стал я их разубеждать. - Живу я здесь…
        notes
        Примечания
        1
        Герой произведения А. и Б. Стругацких «Отель “У погибшего альпиниста”».

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к