Сохранить .
Мастера (сборник) Андрей Валентинович Жвалевский
        Самое время!
        МАСТЕР СГЛАЗА
        В романе «Мастер сглаза» представлен редкий для русской литературы жанр - brain-fiction. Да и в мировой литературе он встречается редко: можно упомянуть разве что «Мертвую зону» и «Воспламеняющую взглядом» Стивена Кинга. Главный герой - обычный человек, однако его желания могут буквально перевернуть мир. Он может защитить или уничтожить, остановить зло или принести смерть. Не может мастер сглаза только одного - управлять своими желаниями. Как и любой из нас. Автор «Мастера сглаза» предлагает искать чудеса не в достижениях науки и техники, не в пришельцах или Иных, не в волшебных палочках или эльфийских клинках, а в простых людях, которые нас окружают. В себе, наконец.
        МАСТЕР СИЛЫ
        Когда к тебе приходит странный тип и заявляет о том, что ты всемогущий мастер силы и тебе предстоит спасти Вселенную, что ты сделаешь? А если вдруг окажется, что странный тип прав? Тогда приходится идти и спасать - от такого же всемогущего, только мастера сглаза. А заодно и от себя самого. Вот тут-то и понимаешь, что быть всемогущим просто только в сказках и фильмах про Супермена. «Мастер силы» - альтернативная история событий, рассказанных в «Мастере сглаза».
        Андрей Жвалевский
        Мастер сглаза
        Мастер силы
        (сборник)
        Мастер сглаза
        Часть 1. Не думать о зелёной обезьяне
        Есть моменты, когда все удаётся. Не ужасайтесь - это пройдёт.
        Ж.Ренар
        1
        Мы стояли под нелепым бетонным козырьком на автобусной остановке. Был Крым и Гурзуф. И проливной дождь. Из нас четверых только Вадик не хотел идти домой под этим неуместным ливнем. Он в сотый раз повторял:
        - Как только мы дойдём до крыши, дождь прекратится.
        - Правильно! - в сотый раз соглашалась Женька. - Поэтому чем раньше мы дойдём до крыши, тем быстрее кончится дождь.
        В конце концов мне это надоело. Я снял мокрую майку и ступил на асфальтовое дно горного ручья, который ещё полчаса назад был дорогой. Девчонки какой-то миг собирались последовать моему примеру, но природная стыдливость возобладала, и они выскочили под бесплатный тёплый душ в одежде. Вадик подчинился воле большинства. По его лицу ясно читалось всё, что он думает о большинстве и воле.
        Мы даже не стали обсуждать тему «сухих субтропиков», чрезвычайно актуальную в нынешнем августе. Из недели нашего пребывания в Крыму это был четвёртый дождливый день. Между прочим, когда меня склоняли к южному варианту отдыха, больше всего напирали именно на жару и сухость климата. В наших краях сырость сменяется слякотью - вот и все чередование пор года. Последние два месяца я только и делал, что предавался мечтаниям о теплом сухом месте, где не будет комаров и компьютеров. И оказался в этом аквапарке.
        У меня ведь всегда так: если чего очень сильно хочу - никогда не сбудется.
        Чем ярче и красочнее я себе что-нибудь представляю, тем меньше шансов увидеть это все в действительности. «Законы Мёрфи» вызывают у меня не столько смех, сколько понимание. Я уже привык, что лучший способ приманить автобус - сделать несколько шагов прочь от остановки.
        Так вот, дождь мы обсуждать не стали (как явление ежедневное), и как-то сам собой завязался разговор о завтрашней экскурсии в дегустационный зал.
        - Интересно, - задумчиво пробормотал я, - что именно помешает нам туда добраться?
        - Размоет дорогу, - подала голос неизобретательная Жанка.
        - Горный обвал.
        - Автомобильная авария или просто шина проколется.
        - Кто-нибудь захочет угнать автобус в Турцию, - разошёлся Вадик.
        Мы перебирали все мыслимые и маломыслимые катаклизмы, и это здорово разнообразило путь домой. А когда, наконец, ввалились в свои фанерные, но сухие сарайчики, дождь прекратился.
        На следующий день была экскурсия в Массандру с полным комплектом приятных сюрпризов. В тот день я раз и навсегда влюбился - в сладкие крымские вина.
        Я перекатывал во рту грубовато-нежный портвейн «Белый», смывая с нёба саму память о портвейне «Агдам». Я задыхался терпким ароматом мадеры. Потом причастился «Кагором», а «Токай» баюкал во рту так долго, что почти пропустил рассказ о южнобережных мускатах. Солнце золотило бокалы, придирчиво проверяя своё процентное содержание. Почему на массандровских этикетках указывают содержание сахара и спирта, но забывают написать: «Крымское солнце - 100%»? С тех пор любое вино кроме крымского кажется мне переохлаждённым.
        Тогда же я узнал о коварстве и прелести кумулятивных доз. Выпили всего-то по 120 грамм хорошего вина, но выходили из зала уже в том состоянии, в котором на свадьбах крадут невесту по второму разу. Весь обратный путь мы продолжали придумывать себе несуществующие преграды, но автобус благополучно миновал их все.
        Это был первый удачный день моего отпуска. Вечером мы уговорили трёхлитровую банку портвейна «Таврида», а на следующий день, так и не дождавшись похмелья, укатили на Кавказ. По дороге игра в придумывание неприятностей затихла сама собой.
        А потом оказалось, что это вовсе не игра.
        2
        Как я теперь понимаю, я сам был во всём виноват.
        Не нужно было считать себя счастливчиком.
        Так вышло, что в какой-то момент у меня в жизни всё стало слишком хорошо. Была неплохая работа - хотя мне предлагали и более перспективную. Была умная и красивая жена - хотя и со второй попытки. Была квартира - хотя я всегда мечтал об отдельном доме. Я успокоился. И дошёл до идиотизма: мечтал о том, что у меня уже было.
        Я почему-то забыл главное: все, чего очень хочу, - не сбывается.
        В такой сытой уверенности я прожил примерно год. А потом… А потом прошёл ещё год, и я уже сидел в какой-то забегаловке и жаловался на судьбу мужику с бакенбардами. Не переношу забегаловок, плохо схожусь с незнакомыми, меня тошнит от бакенбард, а вот, поди ж ты, сидел и жаловался.
        - …Ну, кризис - это понятно. Кризис всех задел. Но ведь через полгода и жёнушка моя распрекрасная тоже смылась. С одним моим довольно близким… Ну ладно. Остальные друзья все куда-то подевались. А вот теперь и жить, в принципе, негде. И ведь что обидно? Каждое утро просыпаюсь с мыслью, что сегодня-то уж точно всё будет хорошо, а оно совсем наоборот… Э, да что ты понимаешь?!
        - Больше, чем вам кажется.
        - Не-ет, дорогуша, это все пережить надо, прочувствовать. Только что было всё! Мечтать больше не о чём! И вдруг - блямц!
        Последнее «блямц» я произвёл, видимо, слишком экспрессивно: тарелки с закуской слегка подпрыгнули. Бакенбардоносец откинулся на стуле, посмотрел сквозь рюмку и неожиданно предложил:
        - А хотите, я расскажу, как это бывает?
        Я вяло пожал тем плечом, которое ещё слушалось меня.
        - Вы представляете себе какое-нибудь событие: ваш успех у женщин, блестящий поворот карьеры, счастливую находку миллиона долларов. Повторяете его в воображении снова и снова, шлифуете до тех пор, пока оно не оживёт. В конце концов, вы видите все в малейших деталях. И это означает одно - смерть вашего видения. Оно уже никогда не произойдёт. А если и произойдёт, то тогда, когда вы и думать о нём забыли.
        Некоторое время мы молча занимались делом: он - водкой с содовой, я - чистым джином.
        - Да, - я уныло покивал тяжёлой головой, - так оно всё и происходит. Прямо хоть в автобиографию заноси. А что, у вас тоже случается?
        - Нет, со мной такого не бывает. Но, вообще говоря, явление это давно известное и неоднократно описанное. В русской традиции оно называется «сглаз». Просто у вас оно сильно выражено. Вы - настоящий мастер сглаза.
        - Нет, что-то вы тут путаете. Я так понимаю, сглазить можно кого-то другого. А как можно сглазить себя?
        - Так, как это сделали вы. Между прочим, вашим близким здорово повезло, что вы такой закоренелый эгоист. Если бы вы искренне желали счастья окружающим, им тоже досталось бы. Кстати, Андрей, пока снотворное не начало действовать, давайте познакомимся. Меня зовут Николай Николаевич. Я буду охранять вас.
        Я удивился и уснул.
        3
        Просыпался я тяжело и мучительно, как и положено при качественном бодуне. К общим мыслям о нелепости бытия примешивалась неясная, хотя и простая, тревога. Тревога лежала не в области сознания, а в области чувств. Минут через пять я сообразил - на ногах не валяется кот.
        Моё бесстыжее животное под именем «кот» любит тепло. Но из всех обогревателей он признает только человеческое тело. Как правило, всю ночь я пытаюсь выбраться из-под его туши. Он, в свою очередь, упорно следует за источником тепла. Так и вертимся. За шесть лет совместной ночёвки мы научились играть в догонялки, не утруждая себя просыпанием. Больше того, сейчас я в первую очередь заметил отсутствие кота, а уже потом - собственной квартиры.
        То, в чём я находился, не являлось моей квартирой. Это была стандартная малоухоженная хрущоба из тех, что обычно сдают внаём. Оштукатуренный потолок, выцветшие обои в жизнерадостную ромашку, мебель Бобруйской фабрики эпохи социализма. Наличие не совсем засохшего цветка на подоконнике говорило о присутствии женщины. Но постоянно женщина здесь не жила - холостяцкий бардак всегда сильно отличается от женского.
        Тахта, на которой я неуютно возлежал, тоже была типично холостяцкой. Из белья присутствовало покрывало и мой свёрнутый пиджак в роли подушки. Я снова прикрыл глаза и попытался восстановить в памяти вчерашнюю пьянку. Неожиданно я понял, что пьянки как таковой не было. Даже похмелье казалось неправильным, с медикаментозным привкусом.
        Тут в памяти всплыла фраза про снотворное из вчерашнего разговора. Всплыла и принялась неторопливо покачиваться на поверхности сознания. Полежав минутку, я принялся думать.
        Итак, что я здесь делаю? Меня похитили с целью выкупа. Идиоты. Дальше.
        Меня похитили для опытов над людьми. Слишком сложная идея, сейчас мне её не осилить. Дальше.
        Бог его знает, зачем меня сюда притащили.
        Правильный ответ.
        Призовая игра. Вопрос: что я здесь делаю?
        А ещё он говорил, что будет меня охранять. Интересно, это он так охраняет или уже не охранил?
        - Расслабься, теперь я тебя охраняю. Ты слегка тормозишь, так что пока безопасен.
        Чудовищным напряжением шеи я поместил источник хриплого звука в область досягаемости бокового зрения. Поверьте, мне это было так же трудно совершить, как вам - прочитать. В области досягаемости верхом на стуле сидел выбритый до синевы мордоворот с бандитским «ёжиком». Это гармонировало: наглая поза, уголовная выбритость и угрожающее умение читать мысли.
        - Мыслей не читаю, сразу предупреждаю, - тут же отозвался мордоворот, - только общие направления и эмоциональные оттенки. Меня Гарик зовут.
        Ну, правильно. Кто ещё будет рассуждать об эмоциональных оттенках, кроме уркагана по имени Гарик?!
        - Меня с работы выпрут, - зачем-то поделился я с Гариком заветной мыслью.
        Приснопамятный Николай Николаевич, который тоже оказался в комнате, бодро поддержал беседу:
        - Конечно, выпрут. Представляете, приходите вы на работу, а ваш генеральный вам и говорит… Что он обычно в таких случаях говорит?
        - Андрей Валентинович, зайдите ко мне.
        - Вот-вот. Зайдёте вы к нему, тут-то все и начнётся. Представляете?
        Я зачем-то начал представлять. Генеральный теребит в руках какую-то бумажку, долго рассказывает мне о том, что у нас производство, а мой отдел работает в последнее время… плохо, словом, работает. В конце концов оказывается, что ненужная бумажка - это моё заявление об увольнении, которое осталось только подписать. И выхожу я весь пунцовый, и ни на кого смотреть не могу, потому что у всех на мордах - жалость пополам с облегчением. И пойдут они, солнцем палимы. То есть я пойду, а они останутся. Тоскливо как!
        Открыв глаза, я обнаружил, что мордоворот разглядывает меня с некоторым беспокойством, а Николай Николаевич - с чувством выполненного долга.
        - Вы садисты? - поинтересовался я и вдруг понял, что сразу произносить глупые мысли гораздо проще, чем сначала их обдумывать.
        - Ага, - кивнул затылком Гарик. - Небось, морду нам всем набить хочешь? Учти, у меня на правой голени - трещина!
        - Чтоб тебе её сломать! - ляпнул я и со злорадством представил, как беспечный Гарик идёт по двору, на совершенно ровном месте спотыкается и ломает себе голень. Я торжествующе скосил лиловый глаз на мордоворота и наткнулся на его довольную (хотя и мерзостную) улыбку.
        - А ты, стало быть, мазохист? - догадался я. - Ну что ж… одно без другого не бывает. Садомазохизм.
        Николай Николаевич, видимо, уловил нарушение какой-то процедуры, потому что нахмурился и строго заметил:
        - Гарри Семёнович! Сейчас не время для решения личных проблем! Продолжим, Андрей. Из квартиры вас когда выселяют? И как у вас со здоровьем?
        4
        Это была ужасная неделя - неделя среди упырей, которые питались моими страданиями, аки кровью агнцев. Причём реальные, действительно происшедшие со мной беды их не интересовали. Каждый раз, когда я пытался излить душу и получить сочувствие, меня грубо обрывали и заставляли вновь и вновь рисовать безрадостную картину моего незавидного будущего. Похоже, что при этом меня пичкали каким-то наркотиком - таких ярких картин страданий и унижений я давно не видывал. Внутричерепной Босх. Причём сами палачи никогда не принимали непосредственного участия в создании этих картин - только подкидывали всё новые и новые темы. Голод, нищета, тюрьма, болезни - мы прошли все. Если Николая Николаевича не случалось рядом, Гарик иногда спрашивал, что я думаю по его поводу. Я тут же искренне и воодушевлённо описывал всевозможные беды, могущие свалиться на его наглую голову. Правда, бриться он совсем не брился и стремительно зарастал вполне интеллигентной бородкой.
        Изредка я пытался выяснить, по какому праву меня лишили свободы и чего вообще хотят похитители, но вопросы мои пролетали сквозь собеседников, как антинейтрино. Если же я пытался качать права особенно напористо, то удостаивался двух вариантов ответа: Гарик демонстрировал мне накачанный бицепс (и мои накачанные права выглядели на этом фоне неубедительно), а Николай Николаевич вроде бы соглашался, начинал сочувствовать и задавать наводящие вопросы (и через некоторое время я вдруг понимал, что разговор идёт уже совсем о другом).
        В конце концов я махнул рукой на похитителей и сконцентрировался на своих ощущениях. Концентрироваться было очень сложно: голова постоянно кружилась, а мысли разбегались. Видимо, какую-то гадость к еде всё-таки примешивали.
        К исходу недели мне представили новое лицо. Лицо принадлежало к женскому полу и носило модное имя Маша. Она была немного блеклой, но очень серьёзной. Нацепив тяжёлые очки от дальнозоркости, она произнесла голосом Доренко:
        - Я ваш компенсатор. Я обучу вас основным методам самокомпенсации, а первое время буду компенсировать вас извне. Итак…
        - Не спешите, Машенька, - торопливо вмешался Николай Николаевич, - я же ему ещё ничего толком не рассказал.
        - Что? Ну почему вы его не подготовили? У меня семья! У меня муж ревнивый! А мне тут сидеть и ждать, пока вы все растолкуете?!
        - Машенька, это очень мощный отбойник, мастер сглаза, у него возвращающая сила, как у паровоза! Мы за неделю ему из его же энергии блокировку на год вперёд выстроили! А кое-кто, - Николай Николаевич покосился в сторону Гарика, - и здоровье себе поправил.
        Поинтеллигентневший Гарик не стушевался:
        - Да ладно! У него обратная связь - вулканы тушить можно. Преступность ликвидировать как явление. Что, убудет от него?!
        - Да? - задумчиво произнесла Маша. - А вас не сильно смущает, что он все слышит?
        Все дружно обернулись ко мне. Он - то есть я - действительно все слышал. Но помогало это ему - то есть мне - очень мало. Всё, что я понял, так это то, что мной собираются тушить вулканы и разгонять чеченцев. А ведь сегодня голова совершенно ясная и пустая. Я решил задать самый нужный в данной ситуации вопрос:
        - А у вас правда ревнивый муж? А то меня Андрей зовут.
        Я понимаю, что фраза идиотская, но зачем же так ржать? Одна Маша держалась в рамках приличия и даже нашла в себе силы торжественно кивнуть головой. Я так и не понял, это она про мужа или на имя моё среагировала?
        Неожиданно я осознал, что сегодня истязатели выглядят не так отталкивающе, как всю эту неделю. Совсем заросший Гарик подстриг курчавую каштановую бороду, а Николай Николаевич сбрил чёртовы бакенбарды и вообще надел свитер. Девушку, опять же, привели.
        Веселье прекратил Николай Николаевич:
        - Муж, и правда, ревнивый. Давайте начинать. Маша, приготовьтесь компенсировать. Итак, разлюбезный Андрей Валентинович, помните ли вы наш первый разговор в ресторане? Вы ещё на жизнь жаловались, а я объяснял, что вы сами себя сглазили?
        - Минуточку! - пробормотал я. - Так это вы всю неделю не садомазохизмом занимались…
        - …а блокировку тебе, дурень, ставили! - подхватил Гарик.
        - Слабый галлюциноген, негативный фон, - Николай Николаевич обвёл рукой обшарпанную комнату, - помноженные на ваше богатое воображение… Словом, всех тех бед, что вы тут себе напредставляли, с вами не произойдёт. По крайней мере, в ближайшее время. Компенсируйте, Маша.
        - То есть с работы меня не выперли? - Мой отупевший мозг мог осмысливать только фрагменты услышанного.
        - У вас больничный по причине гриппа. И с квартирой тоже всё наладилось. И даже кота вашего пристроили к бывшим родителям… то есть к родителям вашей бывшей супруги.
        Голова моя вдруг закружилась, что-то в ней отчётливо щёлкнуло - и в этот момент в памяти всплыл (правильное слово «всплыли»!) мокрый Гурзуф, экскурсия в Массандру, придумывание препятствий для автобуса…
        - Ёжкин кот! Или у меня дежа вю, или я это все уже проделывал однажды!
        И я рассказал им все, как на духу. Они слушали бред о сухих субтропиках и белом портвейне с такой серьёзностью, как будто я передавал сенсационное сообщение, имеющее важное народнохозяйственное значение.
        Они точно были сумасшедшими. Я так им в конце и сказал.
        - В каком-то смысле да, - задумчиво потирая подбородок, согласился Николай Николаевич. - Но точнее было бы назвать нас ненормальными. Да и вас тоже.
        - Не примазывайтесь, Николай Николаевич, не примазывайтесь! - ехидно заметил Гарик. - Вы-то как раз нормальный!
        Николай Николаевич грустно покачал головой:
        - Да, я-то как раз нормальный.
        - А я, значит, нет? - счёл необходимым возмутиться я.
        - Ты - нет, - очень довольно подтвердил Гарик. - Ты отбойник.
        - И раз уж я один нормальный среди вас, - перебил его Николай Николаевич, - давайте я вами поруковожу. Прошу вас, Мария.
        - Ну давайте. Андрей, слушайте меня внимательно. То, чему мы сейчас будем учиться, важно прежде всего для вас. Итак, вы - отбойник…
        5
        Отбойник - это на профессиональном сленге.
        По-научному (то есть по терминологии Николая Николаевича) это называется «модулятор информационного поля с отрицательной обратной связью». Мне больше нравится «мастер сглаза».
        Суть такова: как только представит себе отбойник какое-нибудь событие, так оно сразу и не происходит. То есть не сразу - а просто не происходит и все. И чем ярче он себе представляет, тем меньше шансов, что эта фантазия воплотится в реальность.
        Это вкратце.
        А если по полной программе, то объяснение заняло что-то около месяца. А может, это я такой тупой попался - не знаю. Чего только со мной не делали, чтобы я въехал: лекции по статистике читали, кубики бросали, даже в «очко» со мной на деньги играли. Я, как обычно, с пол-оборота завёлся и тут же просадил остаток наличности. Наличность мне вернули, но с объяснениями - дескать, если бы я так не стремился выиграть, а, наоборот, стремился проиграть, то обчистил бы всех до нитки.
        Попробовали. С тем же результатом.
        - Ты ж не «топор», - злился Гарик, - а «отбойник»! Ты должен всё шиворот-навыворот хотеть!
        Поясняю: «топор» - это как «отбойник», только наоборот. Чего хочет, то и происходит («В рамках существующей реальности», - обычно уточнял Николаич).
        - Андрюша, - вздыхал наш научный руководитель, - мы же договаривались: как только тебе начинает чего-то хотеться, сразу компенсируй.
        Компенсировать меня к тому времени уже немного научили, но объяснять вам про компенсацию… Нет, даже пытаться не буду. Я бы сам ни бельмеса не понял, если бы не Маша с Гариком.
        Гарик, он - сволочь такая - не только мысли читать умеет, но и передавать их от одного человека к другому. Может даже на большом расстоянии, только ленится. Предпочитает физический контакт. Хотя, конечно, в главном Гарик не соврал - передаёт он не мысли, а эти… мыслеобразы. Бывало, закоротит нас с Машей - и я сразу начинаю видеть её мыслеобразы. А она - мои. И по физиономии мне - хрясь. А Гарик - второй раз сволочь - сидит и ухохатывается.
        Гарик вообще оказался редкого оптимизма человек - из всего пользу выжать умеет. Вы думаете, чего он меня на свою ногу науськивал? Правильно, берёгся от нового перелома. Я так усиленно желал ему всяческих бед и увечий, что никакие несчастные случаи с ним в ближайшие сто лет точно не произойдут.
        Но я о самокомпенсации начал. Собственно, из названия уже всё понятно: это такой способ самостоятельно компенсировать данные мне способности. Что-то вроде подушки безопасности или смирительной рубашки. Это надо всякие штуки себе представлять. Помните знаменитую фразу «Думай о бейсболе»? - вот что-то в этом духе. Надо или отвлечься на что-нибудь другое, или довести фантазии до полного идиотизма.
        Скажем, понравилась тебе девчонка. Ты, понятное дело, сидишь, присматриваешься, принюхиваешься и представляешь, как это все у вас могло бы быть. Если в такой ситуации оказываюсь я - все, пиши пропало. За пять минут такого нафантазирую, что шансы познакомиться станут как минимум отрицательными.
        Поэтому мне в такой ситуации нужно бросаться в бой, очертя бездумную голову, - пока мой выдающийся «отбойный эффект» не заработал. А если не успел броситься, то нужно начинать «думать о бейсболе». Или, в крайнем случае, представить себе какую-нибудь полную чушь. Например, что девчонка эта летит ко мне на парашюте в бикини цвета хаки и стреляет из водного пистолета.
        Сценка достаточно живописная для того, что отвлечься от реального развития ситуации. А с другой стороны - настолько дикая, что не сбудется и без моего вмешательства.
        Это самый простой слой компенсации.
        Попробую на примерах объяснить. Скажем, мать - всегда компенсатор для ребёнка. Она, с одной стороны, прикрывает его от всего плохого, что может проникнуть из внешнего мира, с другой - защищает мир от своего нежного дитяти. Не удивляйтесь, любой грудной ребёнок являет собой страшной силы «топора». Иначе черта бритого он смог бы выучить с нуля совершенно не известный ему язык, усвоить массу новых навыков и вообще стать личностью. К счастью, годам к двум-трём эти способности почти у всех угасают. А может, и не к счастью - если б не рассасывались, то жили б мы в гармоничном обществе магов и ведьм.
        Но я отвлёкся.
        Короче, в чём-то компенсатор похож на «отбойника». Но есть существенное отличие: «отбойник» всегда чётко представляет, что именно он отбивает, а компенсатор просто чувствует, что вот-вот беда случится, и начинает бояться. А чего боится - и сам не знает. Типа переживает.
        Вот так, в первом приближении.
        Во вторых и прочих приближениях начинаются такие дебри, в которых только Маша и ориентируется. Её специализация - компенсировать таких уродов, как я. Она - самая лучшая в этом смысле.
        Поэтому Николаич её и позвал ко мне. Чтобы предупредить возможные трудности.
        Естественно, трудности начались без предупреждения.
        6
        Гарик в пятницу с утра был необычно хмур и молчалив. Маша, с которой они заявились вместе, вообще походила на облезлую кошку. Появиться на людях без макияжа и с красными глазами - такого я за ней ещё не замечал. Николаич был в форме.
        Но только до тех пор, пока Гарик не оттащил его в сторону и не начал что-то быстро и сбивчиво объяснять. Николай Николаевич формы как будто бы не потерял, но напрягся, и в глазах его появился охотничий блеск. В этот момент я остро позавидовал Гарику с его умением проникать в чужие мозги, потому как разговор явно переключился на мою персону. Николаич вроде бы чего-то от меня хотел, а Гарик очень во мне сомневался. Моё мнение, видимо, решили учитывать в последнюю очередь.
        Впрочем, томился я недолго: вскоре заговорщики жизнерадостным шагом двинулись в мою сторону, но, дошагав, одновременно набрали в грудь воздух - и стали переглядываться.
        Наконец, я решил над ними сжалиться:
        - Вы решили сообщить мне пренеприятнейшее известие?
        Это настроило Николаича на литературно-цитатный лад.
        - Вот что, Ляксей, - сказал он, - ты не медаль, у меня на шее висеть. А иди-ка ты в люди.
        - Финал подкрался незаметно, - поддержал беседу грубоватый Гарик.
        Снова нависла неловкая пауза, потому что наступила моя очередь говорить, а говорить мне, в общем-то, было не о чём.
        - Ну ладно, - Гарик сделал глубокий вдох, потом выдох, потом снова вдох и наконец произнёс. - Давайте вы, Николай Николаевич.
        - Андрей, у нас у всех большие проблемы. Может так случиться, что нам всем придётся… э-э-э…
        - Влететь на большие бабки! - не выдержал Гарик.
        - И это тоже. И вообще, разъехаться отсюда в разных направлениях и по чужим документам.
        - Только это всё равно не поможет.
        - Обождите, - перебил я это мучительное поочерёдное произнесение слов, - я, конечно, не Гарри Семёнович - мыслей не читаю, но на ваших физиономиях очень разборчиво написано, что вы явно чего-то хотите от меня. Ну?
        - Хотим, Андрей Валентинович, очень хотим, - Николаич даже вспотел от облегчения. - Нам придётся воспользоваться вашим даром, чтобы остановить одного типа.
        При этих словах из угла, в котором пряталась Маша, раздался сдавленный рык. Медленно и пружинисто ступая по линолеуму, она надвигалась на нас с явным намерением вцепиться в рожу всем троим одновременно. Даже глаза её, казалось, светились хищным рысьим огнём.
        - Вы что, совсем сбрендили? - ласково поинтересовалась она.
        Народ подался назад.
        - Его же ещё полгода готовить надо! Он же ни черта ещё не понимает.
        - Единственный способ научить ребёнка плавать - это бросить его в воду! - преувеличенно весело возразил Гарик.
        - Ага, - Маша уже не говорила, а шипела, - а ещё можно воспитать у тебя иммунитет к огнестрельному оружию. Методом контрольного выстрела в голову!
        - Машенька, - досадливо поморщился Николай Николаевич, - у нас нет другого выхода. Не волнуйся, он справится.
        Мне всё это стало надоедать.
        - Послушайте, я имею право голоса? Или вы сами решите, что я буду делать?
        Вся троица обернулась ко мне с некоторым удивлением на лицах. Похоже, наличие моего мнения явилось полной неожиданностью.
        - Это я к тому, что если решать мне, то хотелось бы подробностей. Кого это вы мной собрались останавливать? Куда у меня нет другого выхода? Что за опасность?
        Дальше пошёл допрос по всем правилам Лубянки. Я угрожал, переходил на доверительный тон, шантажировал - разве только наганом перед носом не размахивал. Они не выдержали. Они начали колоться.
        В результате выстроилась интересная картинка. Оказывается, наш миляга Гарик является теневым хозяином казино «Жар-птица». И повадился туда в последнее время один везунчик. Какую ставку не сделает - все в десятку. Сначала решили - талантливый шулер (были прецеденты). Секьюрити три дня на ушах стояли, чуть не в зубы ему рентгеном светили - никакого эффекта. Тогда Гарик смекнул, что в гости к нему заявился «топор».
        Это тоже особой трагедией не было. Для таких случаев в штате Гарика работало несколько неплохих компенсаторов. За прошлый год они дважды выручали казино от серьёзных проблем. Но на сей раз коса нашла на такой камень, что только искры посыпались. Все, чего им удалось - это «потушить» несколько мелких ставок. И странная штука: только компенсатор настроится на этого «топора», как у него начинаются неприятности. Одну девчонку - менеджера зала - даже госпитализировали с аппендицитом.
        В отчаянии Гарик бросился уговаривать Машу. Чем он взял эту несгибаемую и вечно занятую женщину, не знаю. Но только кончилось это все плачевно. Гарик порывался было рассказать подробности, но нарвался на глухой Машин рык и предпочёл отделаться общими фразами о «полной заднице».
        Честно говоря, к концу допроса я начал чувствовать некоторое разочарование.
        - Так что, эта вся паника только из-за денег?
        - Не из-за денег, а из-за ДЕНЕГ! - взревел воротила игорного бизнеса. - Из-за таких ДЕНЕГ, что тебе и не чудилось! Они по нам по всем проедут, даже не заметят!..
        Я уже начал бояться, что дело перейдёт на личности (вернее, на мою личность), но в разговор вступил менее меркантильный Николай Николаевич:
        - Деньги и правда огромные. Но это ещё не все. Главное, уж больно ловко он это все обделывает. Либо мы имеем дело с суперменом, либо…
        - Да не один он работает, не один! - вскинулась Маша. - Меня никто не смог бы… У него на подхвате люди есть! И усилителей не меньше трёх! И корректировщик! Скажи, Гарик!
        - Ну, в общем. Маша права. Когда он её… то есть он на неё среагировал… Ну, короче, это не он сам реагировал. Он не отвлекался, только за шариком следил. И все прикидывал, каким макаром мои денежки пропивать будет, сука!
        - Нажитые непосильным трудом! - не удержалась Маша.
        - А ты попробуй! Знаешь, какая работа нервная! День и ночь! Это тебе не гаражи страховать от цунами!
        - Спокойно! Я свою работу качественно делаю. Ни одного страхового случая за последние два года!
        Николай Николаевич понял, что пришло время предоставить небо птицам.
        - Извините, что прерываю. Давайте вернёмся к нашим проблемам. А то Андрей Валентинович, похоже, не до конца оценил масштабы. Если нам попался супер, это ещё полбеды: с одним супером можно как-то справиться. А вот если права Маша, то мы имеем дело со слаженной организацией, которая своим «топором» может много дров нарубить. Таких дров, что… Словом, плохо букет.
        Я по-прежнему не осознавал масштабы. Подумаешь, обчистит эта банда пару казино, ну в лотерею выиграет, и что?
        - Да что вы так дёргаетесь? - удивился я. - На хитрую дырку найдётся болт с резьбой. Или история не знает прецедентов?
        - Молодой человек, - устало проговорил Николай Николаевич, - история знает прецеденты. Больше того: она вся из таких прецедентов и состоит. Первый достоверно установленный «топор» - Александр Великий, царь Македонский, последний - Джон Кеннеди. И не каждый раз мы успевали вовремя находить, как вы изволили выразиться, болт с резьбой.
        Некоторое время я осознавал услышанное. Для дурацкой шутки всё это звучало слишком грустно, но и на правду похоже не было. Оно, конечно, Александр Македонский - герой…
        - Погодите! - взмолился я. - Вы несёте какую-то чушь! И вообще, при чём тут я? Я не хочу в это впутываться! Я не идиот!
        - Видите, - тихонько сказала Маша, - он ещё совершенно не готов.
        - Да, - так же тихо ответил Николаич. - Только это уже не важно.
        - Против лома нет приёма, если нет другого лома, - добавил Гарик.
        И я понял, что моё решение на самом деле никого не волнует.
        7
        Наш военный совет напоминал совещание начальников штабов пионерской военно-спортивной игры «Зарница». Участники подпрыгивали от возбуждения, махали руками, горели глазами и вдохновенно несли полную околесицу. Околесица встречалась всеобщим одобрением и тут же фиксировалась на бумаге трудолюбивой Машей. Я больше помалкивал, потому что перед началом этой катавасии мне твёрдо объяснили, что это и не катавасия вовсе, а «мозговой штурм». И состоит штурм из двух этапов: вначале люди предлагают всё, что им в голову взбредёт, а уже потом предложенную чушь начинают критиковать и анализировать. С непривычки я попытался было сразу внести нотку здорового скептицизма, но моментально получил по сусалам и погрузился в размышления.
        Где-то на задворках памяти сидела неясная, но обидная заноза. Часто так бывает: ты помнишь, что что-то помнишь, но не помнишь, что именно. В конце концов мне надоело ловить утерянную мысль за хвост, и я переключился на «мозговой штурм», хотя мозгами в нём, по-моему, и не пахло.
        В данную минуту ораторствовал Гарик:
        - …и вот хочет он водки - а мы ему канистру водки! Хочет он наркотиков - я ему кило отборного героина! Женщин любых в любом количестве!
        - Точно! - подхватила по-женски коварная Маша. - А женщины ему в уши все новые желания нашёптывать будут. Дескать, слабо с парашютом на Кремль прыгнуть! Или шлем Александра Македонского спереть!
        - Стоп!.. - завопил я. - Вот именно - Александра Македонского!
        Эффект получился грандиозный - словно при массовом прерывании оргазма. Как меня не убили, до сих пор не понимаю. Но уж больно я боялся упустить вновь обретённую мысль. Не дожидаясь рукоприкладства, я торопливо схватил Николаича за рукав:
        - Помните, вы приводили примеры «топоров» в истории? Первый - Македонский, последний - Кеннеди? Помните?
        - Какого чёрта? - слишком членораздельно произнёс Николай Николаевич, и стало очевидно, что для него это выражение - эквивалент трёхэтажного мата.
        Но сейчас было не до любезностей.
        - Отлично. А потом вы сказали: «Мы не всегда успевали их остановить»? Кто «мы»? Почему эти «мы» кого-то останавливали? Как они могли останавливать Александра Македонского?
        В этот момент я, пожалуй, впервые понял, что нахожусь внутри воинского подразделения. Командир ещё отдавал короткие рубленые команды («Гарик - слушать, Маша - готовность»), а бойцы уже занимали места согласно штатному расписанию. Даже лица их превратились в щиты воинов армии Александра Великого: бронзовые, тяжёлые и надёжные.
        - Андрей, времени мало, объясню все потом. Обещаю. Теперь попытайтесь максимально сосредоточиться. Повторяйте за мной: шиншилла, восемнадцать, жёлтый, Голгофа… Не так! Помогайте мне! Это важно!
        - Андрюша! Пожалуйста! Очень прошу! Для меня, родненький! - Это Маша? Ничего себе!
        - Движение на северо-западе! Давайте в темпе! - Гарик.
        - Потом! Все потом! Всё, что угодно! Теперь важно сосредоточиться! Шиншилла, восемнадцать…
        8
        Судя по всему, сосредоточиться мне удалось на славу. Приходил в себя я долго и мучительно. Я даже не уверен, что приходил в себя, а не в кого-то другого В качестве братской помощи меня били по лицу. Долго и монотонно.
        Первое ощущение, которое удалось осознать - удивление.
        Вот бьют меня по физиономии, а не больно.
        Ничего не больно, курица довольна.
        Не хочу просыпаться. Ещё рано.
        Ещё немножко, мама!
        Влажная простыня.
        Вот и хорошо. Простужусь, заболею.
        Не пойду. Вот только куда?
        В школу? На работу? В университет?
        Нет, кажется, всё-таки больно. Только боль какая-то отдельная от всего остального организма.
        Её можно отрезать и выкинуть.
        А самому продолжать лежать.
        Чем-то резко запахло.
        Нос и глаза чихают и плачут.
        Но они тоже отдельно.
        Пусть они плачут и чихают - я ведь болен.
        Дождь.
        Неожиданно громкий шлепок.
        Впервые боль совпала по времени с ударом.
        Оказывается, у меня открыты глаза.
        Я уже давно смотрю на Машу.
        Она плачет, и мне от этого становится легче.
        Другое лицо.
        Губы говорят какие-то звуки, но они не складываются в слова.
        «Шиншилла».
        Господи, как башка-то трещит!
        Я говорю это очень громко, но большое загорелое ухо склоняется прямо к моим губам.
        Загорелое.
        Это, наверное, Гарик, потому как сейчас март, а только Гарик может позволить себе солярий или Египет. Да, сегодня февраль. 12 марта. Я произношу дату и понимаю, что ответил на чей-то вопрос. Калейдоскоп мирозданья внезапно складывается в единое - невероятно болезненное - целое, и я начинаю плакать от боли.
        9
        Следующее пробуждение прошло гораздо более мирно. Если бы не жуткая мигрень, его можно было бы назвать даже великолепным. Приходил в себя я в приятном полумраке, на весьма приятных коленях, под аккомпанемент почти нежного поглаживания моей шевелюры усталой тонкой рукой. Такие колени и руки бывают только у женщин. Поэтому какое-то время я делал вид, что ещё не проснулся, а Маша делала вид, что ничего не замечает. Но как только я (будто бы спросонья) переложил руку половчее, мой ангел-хранитель щёлкнул меня по фамильному носу и сдавленно фыркнул в темноте.
        - Тебе бы о душе сейчас подумать! - Маша произнесла это почти неслышным шёпотом, но в углу комнаты тут же взметнулись две тени, одна из которых не нашла ничего более умного, чем включить свет.
        Я понял, что о душе думать самое время. Потому как держалась она в бренном теле из последних сил, о чём незамедлительно сообщила миру громким протяжным стоном.
        Болело все. Подробности неинтересны, но поверьте на слово - в какой-то момент мне действительно захотелось умереть. Правда, вокруг уже хлопотали люди, давали мне чего-то пить, чем-то натирали, что-то массировали. Собственно говоря, хлопотали только мужики, Маша держала мою голову в прежнем положении, но мной как будто бы и не интересовалась. Наоборот, тупо уставилась в угол и только по временам сжималась до полного окаменения.
        Это было обидно. Только минут через пять я смог сообразить, что именно высматривает Маша в пыльном пустом углу. Она же компенсирует! Всё это время мне очень хотелось, чтобы эта дикая боль утихла хоть на минутку. А когда отбойник чего сильно хочет, его компенсатору приходится ой как несладко. Я тут же обругал себя тупицей и лихорадочно принялся помогать Маше, мысленно примеряя на собственную больную голову свирепые мучения - тем паче, что напрягать фантазию особо не приходилось.
        Способ оказался верный - куда вернее всех медикаментов, которыми меня потчевали доморощенные братья милосердия. Уже через полчаса я не без сожаления покинул гостеприимные колени и пошёл принимать душ. По возвращении я обнаружил два тела, одно из которых свернулось калачиком в кресле, а второе развалилось на тахте. Третье тело стояло на кухне и задумчиво курило в форточку. Как ни поразительно, тело принадлежало Николаю Николаевичу.
        Услышав шаги, он суетливо обернулся и бросился тушить окурок в цветочном горшке.
        - Ну как ты? Как голова, очень болит?
        «Николаич курит и говорит мне „ты“. Конец света», - с тупой отрешённостью подумал я, а вслух пробормотал:
        - Да нормально все.
        - Где же нормально? Ничего себе нормально! Ты садись, садись! Кофе? Хотя какой, к дьяволу, кофе! Давай я тебе чайку с молоком соображу!
        Наш главнокомандующий напоминал заботливую тёщу, к которой без предупреждения приехал любимый зять. По правде сказать, это несколько раздражало. Я грузно упал на табуретку и начал произносить заготовленную фразу:
        - А теперь потрудитесь…
        Но Николай Николаевич смазал весь эффект, оборвав меня:
        - Все объяснения уже в вашей памяти. Правда, в весьма отдалённой её области, которая закодирована специальным образом. Собственно, вся эта… болезненная процедура, которой вам пришлось подвергнуться, представляла собой процесс шифрования интересующей вас информации.
        Убедившись в моей частичной вменяемости, главком снова воспрянул гордым духом, снова был на коне, снова говорил мне «вы».
        - Я понимаю, вам сейчас даже страшно подумать о том, чтобы подумать на эту тему. Хм, не слишком удачное выражение. Но, уверяю вас, теперь это совершенно безопасная процедура. Для того, чтобы ознакомиться с содержимым закодированного участка памяти, вам достаточно повторить про себя кодирующую последовательность слов. Можете попробовать прямо сейчас. Даю слово, что больно больше не будет.
        Я, конечно, понимал, что врать Николаичу вроде бы незачем, но от одной мысли о шиншилле и прочих становилось очень не по себе.
        - А вдруг не вспомню все слова последовательности? - я попытался оттянуть время.
        - Вспомните. Вы эту последовательность никогда не забудете. И никогда не сможете произнести вслух. Если интересно, я потом объясню.
        «Шиншилла, восемнадцать, - на каждом слове сердце гулко ударялось о грудную клетку, - жёлтый…» Перед последним, восемнадцатым, словом я крепко зажмурил глаза, вцепился в табуретку обеими руками и медленно подумал - «Антверпен».
        Ничего не произошло. Небо не упало на землю, и Дунай не остановился в своём течении. Но когда я попытался вспомнить, из-за чего, собственно, весь сыр-бор, откуда-то вынырнуло нужное знание - причём чувство было такое, как будто всё это я знал давным-давно, ещё с детского сада.
        И, судя по всему, странным вещам обучали меня в детском саду!
        И очень многое нуждалось в пояснении.
        Я открыл глаза, отцепился от табуретки и ошалело уставился на Николаича.
        - Да, - согласился он на мой невысказанный упрёк, - там только основные сведения. К сожалению, объём памяти, который можно кодировать безболезненно…
        - Безболезненно?! - не удержался я.
        - Обычно безболезненно, - смешался Николай Николаевич, - на сей раз всё пришлось делать второпях, без стандартной подготовки. - Шумный вздох раскаяния, сопровождаемый театральным жестом. - Моя вина, старею. Прежде мне не доводилось болтать лишнего. Но теперь я готов дать все необходимые разъяснения.
        Я задумался. Первый, наиболее естественный вопрос: «А не свихнулся ли я?» - был отметён за неконструктивностью. Поэтому я поинтересовался:
        - А как эта ваша организация называется?
        - А никак, - пожал плечами Николаич. - Да это и не организация, в принципе. Нет ни единого центра, ни правил функционирования, ни каких-либо документов. Просто много-много маленьких истребительных отрядов.
        Я снова задумался. Мне до тошноты не хотелось заниматься спасением мира от вселенского Зла. Для этого есть Брюс Уиллис. В конце концов, ему за это деньги платят.
        - Ладно, а «топоры» вам чем не угодили? В конце концов, любую энергию можно направить в мирное русло. Как мирный атом.
        - Не любую! - Николай Николаевич вдруг потерял всю театральность. Казалось, ещё секунда - и он съездит мне по физиономии.
        Я непроизвольно отшатнулся, но наш командир снова оцепенел и смотрел перед собой твёрдо и внимательно. Так разведчики в советских фильмах смотрели на гестаповских палачей, когда находились на грани провала.
        - Много лет и зим тому назад, - начал Николай Николаевич незнакомым мне певучим голосом, - жили-были люди. Они были умными и сильными. Они быстро догадались, что есть среди них такие гении желания, что одной мыслью своею могут разгонять тучи небесные. Их находили средь отроков и отроковиц, ограждали от дел суетных и бренных, учили доброму и светлому знанию. У них были мудрые и справедливые наставники, которые водили учеников по миру и говорили им: «Вот мир, он полон горя и страданий. А вы можете избавить его от горя и страдания. Только пожелайте счастья людям - и будет им счастье». Юноши и девушки слушали учителей. Поодиночке шли они к людям, чтобы помочь им в труде их. Они выходили в море с рыбаками - и был тем богатый улов. Они покровительствовали хлебопашцам и пастухам - и стали поля обильны и стада тучны. Многим казалось, что Избранные творили чудеса одним словом своим, - но не чудо несли те людям, а только удачу. Так продолжалось несколько поколений.
        И однажды юноша и девушка из числа Избранных полюбили друг друга. Они пошли к Учителям и спросили: «Учителя, не лучше ли будет, если мы вместе пойдём творить добро? Потому что заметили мы, что когда мы вдвоём, сила наша возрастает вчетверо». Хотели возразить мудрые Наставники - и не смогли. Ибо сила желания Избранных оказалась столь велика, что запечатала уста даже самым мудрым и стойким. И пошли юноша и девушка творить добро вместе. И приходили к ним иные Избранные, и тоже видели, что их сила желания возрастает многократно. И стали они впрямь творить чудеса: останавливали реки, зажигали вулканы, заставляли говорить зверей и гадов. Они почувствовали в себе силу богов, и стали богами. Но не было у них божественной мудрости и божественного терпения. Они играли с миром, как с игрушкой, и однажды ткань мира не выдержала - и тогда погибли многие, даже сама твердь земная, а кто бежал сей участи, поклялись до последнего вздоха искать и искоренять поганое семя Избранных. И детям то же завещали.
        Николай Николаевич умолк, и в наступившей тишине стало отчётливо слышно кощунственное урчание холодильника.
        - Такова легенда, - продолжил он уже буднично. - Правда красиво? А теперь факты: правильно согласованные между собой «топоры» способны в локальной области пространства изменить некоторые законы природы. Вплоть до законов сохранения. Ваш «мирный атом» по сравнению с этим - новогодняя хлопушка для детей с вялотекущим развитием.
        Мне очень хотелось спать. Поэтому я только пожал плечами и спросил, стараясь не выбиться из стиля:
        - Ну что, будемте почивать?
        Николаич продолжал смотреть перед собой.
        10
        Следующий день очень напоминал первое января: люди просыпались после обеда, ходили помятые и бессмысленные из угла в угол. Веселее всех держался Гарик - он успел позвонить в казино и выяснить, что «топор» сегодня ночью не появлялся.
        - Все, спёкся папуас! - повторял Гарик в одна тысяча восемьсот тридцать пятый раз. - Не увидим мы его больше.
        Никто не пытался спорить. Фраза напоминала заклинание и юридическую силу имела такую же.
        Уже в сумерках началась вторая серия военного совета.
        Шума и гама на сей раз не было. Не было пионерского задора и предложений по поводу оптовых поставок гашиша. Равно как и обсуждений поступивших предложений.
        Просто в какой-то момент Николай Николаевич повернулся к собравшимся и объявил:
        - Сегодня будете драться. Никуда он не уехал, а вот нас, наоборот, засёк. Гарри Семёнович! Все неконструктивные возражения - на послезавтра, пожалуйста. А сейчас будьте любезны сообщить нам, сколько раз и в каких направлениях вы ощущали мощные посторонние движения?
        Против ожидания, Гарик не стал брыкаться. Он глубокомысленно поскрёб подбородок и неуверенно произнёс:
        - Три, кажется. Хотя одно могло быть и двойным. Все - с севера и северо-запада.
        - Дайте мне их.
        Гарик привычным жестом взял руки Николая Николаевича в свои твёрдые ладони. Некоторое время они сидели, неотрывно глядя друг другу в глаза, словно влюблённая пара нетрадиционной ориентации. Впечатление подчёркивали тонкие, почти женские пальцы Николая Николаевича, которые нервно подрагивали в такт мыслям партнёра. Гарик сидел неподвижно, со строгостью вахтенного сфинкса.
        Зрелище было столь завораживающим, что мы с Машей невольно вздрогнули, услышав голос Николаича.
        - Так, други мои, двоих я знаю. Это, можно сказать, свои. Третий, судя по всему, из компании нашего визави. Это тоже не смертельно. Главное, что никто совсем посторонний не подслушал. Хотя фактор неожиданности утерян… Утерян фактор неожиданности… - на этой фразе наш руководитель явно застопорился. - Секретное оружие уже не секретно. Не смогли мы засекретить своё секретное оружие.
        - Николай Николаевич! - пришла на помощь старику сердобольная Маша. - Ну не смогли и не смогли. Ну узнал он про Андрея. Вы же сами говорили, что любое знание можно обернуть во вред знающему.
        - Вот именно! - просветлённо воскликнул главком. - Во вред знающему! Только вот как?
        Николай Николаевич обвёл нас загадочным взором. Мы зачарованно молчали, внемля Оракулу. Молчание продолжалось довольно долго - слишком долго даже для многозначительного молчания. Первым неладное заподозрил Гарик.
        - То есть вы не представляете себе, как это всё устроить? - вкрадчиво уточнил он.
        - Ну… не вполне, скажем так.
        - Понятно. Ладно, попробуем тупо подумать. - Николаич не возражал. - Если «топор» во что-то упирается, он или пытается проломить, или отскакивает. Так?
        - Ну, ещё можно не проламывать, а так… осторожно постукивая, - подала голос Маша.
        Похоже, мы снова возвращались на опасную стезю «мозгового штурма».
        - Это все равно. - отмахнулся Гарик. - задача сводится к предыдущему случаю.
        Тут я не удержался и задал давно мучивший меня вопрос.
        - Гарик, а ты не физфак случайно заканчивал?
        - Теорфизика. На красный диплом шёл, - усмехнулся Гарик. - Не похоже?
        - А чего не дошёл?
        - Да так, - неопределённо пожал плечами несостоявшийся физик-теоретик, - бизнес. Ладно, давай к баранам. Значит, первый случай: «топор» прёт напролом. Наши действия?
        - Это зависит от того, насколько точно они оценивают силу нашего отбойника. - Николаич, кажется, снова возвращался к роли штатного аналитика. - Если недооценивают - у нас есть шанс. Если переоценивают, то опять два варианта. Первый: сил у них недостаточно, тогда они бросают все и уезжают. Плохо, но в этом случае мы получаем представление об их потенциале…
        Главком продолжал в том же духе ещё полчаса. Получалось довольно логично, но в пределах одной головы уложиться не могло. По крайней мере, в пределах моей головы. Гарик с Машей периодически встревали в обсуждение - видно, им было не впервой. Общими усилиями додумались они до следующего.
        Первое. «Топор», скорее всего, никуда не свалит - уж больно нагло он себя вёл и сверхзадачу явно не выполнил. Правда, на этом этапе вышел спор. Гарик считал, что не может быть иной сверхзадачи, кроме как разорение его лично и казино «Жар-птица» в частности. Николаич возражал, что странновато для такой мощной команды заниматься подобной мелочью. Гарик, понятное дело, встал на дыбы, закусил удила и совершал прочие телодвижения ярости, но оппоненты быстро его утихомирили. Словом, вопрос о сверхзадаче остался открытым.
        Второе. Наши силы противник, скорее всего, недооценивает. Главным образом из-за того, что я - весь из себя уникум и супер-пупер. Я даже раздулся от гордости, слушая, как Николаич ездил в Крым к местным метеорологам, и те с пеной у рта доказывали, что ну никак не могло в августе 1994 года быть на южном побережье шесть дождливых дней подряд. Потому что у них тут сухие субтропики, и всё такое. А когда подняли сводки, все, как один, обалдели и помчались писать статьи с объяснением феномена. Словом, не ожидает никто от меня такой прыти, какую я - по уверению присутствующих товарищей - могу развить. В этом месте я, правда, слегка приуныл. Я за собой никакой особой прыти не ощущал.
        Да и Машу тоже могли недооценить - по крайней мере она настаивала на том, что «та ситуация в казино» получилась только от неожиданности.
        Третье. Генеральное сражение назначается на сегодняшнюю ночь. Дальше ждать невыгодно ни им, ни нам. Почему - Николай Николаевич очень логично и связно доказал, но я ничего не запомнил, так как в моём измученном мозгу началась настоящая паника. Опять заниматься интеллектуальным мазохизмом, да ещё на больную голову!..
        Короче, не дослушав логичных и связных доказательств, я начал протестовать.
        Но Николаич и тут вывернулся, в два счёта объяснив, что для «отбойников» действует правило «чем хуже, тем лучше». То есть чем хуже я себя буду чувствовать, тем легче окажутся последствия. И чем пессимистичнее буду я настроен, тем больше шансов на успех.
        Грубоватый Гарик тут же хлопнул меня по плечу и объявил:
        - Так что, Андрюха, в интересах дела ты должен себя ощущать в полной…
        Тут он покосился на Машу и решил не продолжать.
        Эффекта, тем не менее, он добился: из всех вариантов моего имени я не выношу только «Андрюху». Так что ощущал я себя адекватно. С тем и пошёл спать.
        11
        Через два часа меня опять (четвёртый раз за сутки!) разбудили.
        Ходили все мрачные и подавленные. Долго пили кофе, не удосужившись предложить мне. Вопрос «И что теперь будем делать?» пришлось задать раз пятнадцать, прежде чем Николаич соблаговолил буркнуть: «Работать будем!» - «А как именно?» - «А тебе какая разница? - влез Гарик. - Во-первых, план идиотский, а во-вторых, ты ещё мало каши ел».
        Я уже понимал, что таким образом меня специально «накручивают», заставляют строить блокировку от возможных и невозможных неприятностей, но всё равно стало обидно. Особенно после того, как из комнаты подала голос Маша:
        - Горыныч! Моя косметичка не у тебя?
        - Не помню, - откликнулся Гарик («Горыныч», значит? Ну-ну). - Посмотри в сумке.
        - Андрей Валентинович, вас долго ещё ждать?
        Я нарочито медленно наливал только что (собственноручно!) сваренный кофе, по ходу дела занимаясь познанием самого себя. В последнее время появилась у меня такая дурацкая привычка - анализировать собственную психику. Например, сейчас. С одной стороны, обидно. С другой, - понятно, что всё делается ради моего же блага. С третьей стороны (которая является диалектическим продолжением первой и второй), я должен прилагать максимум усилий, чтобы обидеться как можно сильнее и от души. С четвёртой, - как можно обидеться, если для твоего же блага (смотри сторону два)? И так далее. Ряд Фурье-Фрейда. Я знаю, что я знаю, что я знаю (N раз), что я скоро стану шизоидом.
        Кофе, тем не менее, допил спокойно и без внешних проявлений. Судя по всему, моя злость сегодня ещё пригодится. Хотя желание заехать кое-кому по физиономии оставалось. Даже если все хорошо кончится. Вишь ты - «Горыныч»!
        Когда мы садились в машину и Маша с многообещающей улыбочкой опиралась на Гарикову волосатую лапу, я чуть было не перешёл к форсированию событий, но меня отвлёк бдительный Николай Николаевич, который наконец перешёл к изложению плана генерального сражения.
        Моя роль оказалась проста до неправдоподобия.
        - Ты должен хотеть того же, что и «топор».
        Какое-то время я молчал, ожидая продолжения, но Николай Николаевич отвернулся к окну и в подробности вдаваться не хотел.
        - И все?
        - Дай бог, чтобы ты хоть с этим справился, - вздохнула Маша.
        - Вот уж проблема! - попытался иронизировать я, но получилось неестественно.
        - Не проблема? - Николаич снова повернулся ко мне и теперь рассматривал меня с явным сожалением. - Отлично! А теперь представьте, что наш визави захочет, чтобы, скажем. Маша его, скажем, поцеловала?
        - Или, скажем, ему ещё чего сделала? - не удержался Гарик, в очередной раз кого-то подрезая. - Или, скажем, мне!
        Маша глупо хихикнула, и я понял, что сейчас начну нарушать правила дорожного движения, отвлекая водителя от движения методом удушения.
        - Ну давай! Захоти! Слабо? - продолжал подзуживать Гарик. - Слабо! Николаич, я думаю, возвращаться надо. Ни фига у нас не выйдет!
        - Не выйдет, - согласно вздохнул главком. - Только поздно уже. Всё равно, как вы говорите, хана. Так уж лучше посопротивляться на прощание.
        Я не спорил. Мысленный эксперимент с Машей в главной роли сильно поколебал уверенность в собственных силах. Да и вообще - нельзя было разрушать ту атмосферу уныния и беспросветности, которую эти люди создавали специально ради меня.
        Психологи…
        Только перед самым казино я поинтересовался.
        - А как я эти мысли узнаю?
        - Да вот, Гарри Семёнович все устроит.
        - Я те устрою, - пробормотал Гарик сквозь зубы, лихо затормозил и помчался открывать дверь Маше.
        - А вас, - Николаич хватил меня за полу выданного напрокат пиджака, - я попрошу остаться. Поскольку я с вами не иду, позвольте ознакомить вас с фотографиями лиц, сопровождающих вашего соперника.
        12
        И настало утро после боя…
        Раньше меня бы, наверное, очень заинтересовало, в каких квартирах живут хозяева казино. Я бы походил босиком по подогреваемым полам, испробовал бы все сенсорные датчики, которые смог бы обнаружить, и, уж конечно, вдоволь набаловался бы с сан- и прочей техникой.
        Но это было раньше.
        До войны.
        А теперь я просто сидел посреди всего этого великолепия и внимательно смотрел на телевизор. Именно на телевизор, потому как суперплоский жидкокристаллический домашний кинотеатр включён не был. Вернее, он работал в режиме stand-by с погасшим экраном.
        Рядом сидели Маша и Гарик. Они тоже пребывали в режиме stand-by с погасшим лицом. Да и я, видимо, от них не отличался.
        Все втроём мы очень внимательно, не мигая и не отводя взгляда, всматривались в тёмный прямоугольник экрана. Сейчас с тем же неослабным и сосредоточенным вниманием мы могли бы рассматривать просто кусок обоев или некрашеную стену.
        Все втроём мы ожидали, когда из «Жар-птицы» привезут копию видеозаписи, сделанной с камер слежения. Предусмотрительный Гарик сразу писал все происходящее на два «мастера» - как знал, что первый экземпляр оперативники изымут. Теперь видеоинженеры на знакомой телестудии монтировали и перегоняли изображение на бытовую кассету.
        Все втроём… Теперь всегда будет так.
        Ещё несколько часов назад было бы «все вчетвером»…
        13
        Из всей видеохроники знакомой была только первая часть. Вот я, несмотря на предупреждение, шатаюсь между столами со слегка обалдевшим видом. Вот, наконец, рулетка. Секьюрити грамотно оттирают какую-то дамочку, чтобы обеспечить мне лучший обзор. Маша… Ага, вот Маша. Она в задних рядах. Ей видеть поле боя не обязательно. Да и на глаза лезть после прошлого раза не стоило. Она, кстати, так и не рассказала про прошлый раз.
        Вот пришёл «топор». Ну, это монтаж. Он не сразу пришёл. Мы там полчаса маялись, пока его величество со свитой соизволили заявиться. Зато его приход был ощущаем издалека: шума никакого, но крупье вдруг подтянулись, прочая обслуга забегала с удвоенной силой, даже случайные посетители завертели головой, смутно предчувствуя явление «топора» народу.
        А лицо его в телевизоре совсем не как в жизни. Черты те же, но чего-то не достаёт. Тогда, в зале, сразу стало понятно: пришёл король. Может, дело в окружении? Полтора десятка людей, которые всем своим видом показывают приближённость к барину. Вот он даёт на чай менеджеру зала (неслыханная фамильярность, как мне потом объяснил Гарик), и тот расплывается в благодарной улыбке. А тётки! Как они все на него пялятся! Даже на съёмке видно. Вживую я, честно говоря, этого не заметил. Я смотрел только на «топора». И он мне нравился!
        В тот первый миг я вдруг с ужасом осознал, что, помимо собственной воли, испытываю симпатию ко всему, что делает этот человек: как он улыбается одними губами, как смеётся - негромко и отрывисто, слегка запрокидывая голову, как бережно поправляет тёмно-русую чёлку. Он излучал такое довольство собой и своей судьбою, что невольно хотелось оказаться рядом, чтобы ухватить хотя бы краешек этой судьбы, хотя бы чуть-чуть пометить себя удачей. А может, я все это нафантазировал - исключительно потому, что знал о его способностях? Во всяком случае, в первый момент я растерялся. Зачем мешать такому приятному человеку? Пусть себе радуется!
        И тут же мне стало стыдно. На меня ведь люди понадеялись. И вообще, человечество надо спасать. Только, знаете, не бывает угрозы человечеству с таким располагающим лицом!
        Вот важный кадр: ко мне сзади подходит Гарик. Он наклоняется и что-то шепчет мне на ухо. Я хорошо запомнил это змеиное шипение: «Люби его! И счастья, счастья ему побольше!» Ну, понятное дело, чем больше я ему счастья пожелаю… А почему это он шептал? Мог бы просто подойти и как бы случайно прикоснуться к руке. Обычно для мыслеобмена этого хватает. Видно, Николай Николаевич придумал, чтобы мы все включились в игру в последний момент. Умница был Николаич!
        А вот Гарик наверняка мысли подслушивал: подошёл уж больно вовремя.
        Так. Теперь «топор» начинает играть. Почему-то этот фрагмент Гарик просматривает четыре раза. Каждый раз я замечаю детали, на которые тогда не обратил внимания.
        Вот, например, крепыш в светло-сером шерстяном костюме. Явно завсегдатай. Увидев «топора», переходит в соседний зал. Хотя деньги его на кону пока стоят.
        Бледная особа, которая до этого не сделала ни одной ставки, лезет в сумочку и достаёт фишки. Видно, решила ставить на те же номера, что и барин.
        Седеющий полноватый мужчина. До этого азартно болел, вытягивая шею и шумно радуясь каждому выигрышу. Поскучнел, отошёл от стола, повертел головой и вышел из поля зрения камеры. Понятно - исчез элемент случайности.
        Прошу Гарика сделать стоп-кадр. Ищу в зале людей из личного окружения «топора».
        Телохранители. Раз. Два. Три. А где четвёртый?
        - Во-во! - кивает мне Гарик, который уже перестал скрывать, что читает мои мысли в любой удобный для себя момент. - Откуда взялся этот бык с бугра? Ведь не было его!
        Ладно. Телохранители - это проблема Гарика. Теперь мои проблемы. Три компенсатора. Одна совсем молодая. Крашеная блондиночка. Не может удержаться, лезет к столу. Живая такая, весёлая, интересуется всем. Может, Николаич ошибся? Информацию-то он собирал в последний момент. Может, обычная девочка из ресторана. Подцепил её наш «топор», а она и прижилась? Зачем такому асу три компенсатора? Тем более, что две другие - тётки, судя по всему, бывалые, держатся за спинами, одеты дорого, но не вызывающе.
        Усилитель. Вот кто меня очень интересовал. Вот он - почти рядом со мной. То-то я его не видел. Худой, с впалыми щеками, костюм висит, как на корове (или, скажем, на мне). Вперился глазами в хозяина, аки пёс верный. Был бы хвост - весь уже извилялся бы. Как же близко мы с ним стояли! Ага! Так рядом с ним, наверное, транслятор! Чтец и передатчик мыслей! Как Гарик. Про него Николай Николаевич ничего не говорил, но это же элементарно - пёс должен как можно точнее знать желания хозяина. И Гарик тоже сразу все просек, поэтому и шептал на ухо, а не занимался своими трансцендентными штучками. Боялся демаскироваться.
        Кто там ещё. Вот лысый мужик непонятного предназначения. Кстати, до сих пор непонятного. Кажется, все.
        Гарик запускает кассету дальше.
        Оп-па! Начинаются провалы памяти. Насколько я помню, «топор» сразу начал ставить. Ан нет! Шарик ещё катался, когда процессия ввалилась в зал. И выпало «зеро». Теперь понятно, почему старожил не остался посмотреть на свою ставку - и так знал, что с ней произойдёт.
        Я вопросительно повернулся к Гарику. Раз уж он и так мысли читает, чего мне напрягаться, губами шевелить?
        - Все правильно. Когда его денег нет - всегда «зеро». Вроде как подачка казино.
        А ради чего это Гарик вслух ответил? Тьфу ты, про Машу-то я и забыл. Хотя Маша сейчас - что есть, что нет. Как сидела навытяжку, так и сидит. И пожеланий никаких по ходу просмотра не высказывает. Даже неудобно, что мы с Гариком так быстро оклемались.
        Пока мы переглядывались, кассета ушла вперёд. Пришлось отматывать.
        Так. «Зеро». Новые ставки. Новички ставят сразу, хотя и косятся на вновь прибывшего. Опытные ждут ставки «топора». Тот, наконец, бросает фишку. Первая ставка - на красное. Суетливые движения нескольких рук. Все ставят на красное. Рулетка. Шарик останавливается. Не помню что, помню, что чёрное. Общее замешательство По лицу «топора» ничего не понять, но, думаю, и он офигел.
        Гарик останавливает кассету и кивком зовёт меня на кухню. Маша с прежним отупением смотрит в погасший экран.
        - Ну, - устало интересуется Гарик, - и зачем ты вылез раньше времени?
        - Да я не собирался! Я и не думал. Просто… человек такой обаятельный… показался сначала. Такому невольно добра желаешь. Помимо воли.
        - А не надо помимо воли! Контролировать себя надо! Фильм «Чапаев» видел? Ближе надо было подпустить!
        - Предупреждать надо! - огрызаюсь я. - Развели тайны Мадридского двора!
        Какое-то время мы молча сидим на кухне. Гарик курит в вытяжку, а я просто не хочу возвращаться в пустую тёмную комнату, - да ещё и с зомби, сидящим в кресле по стойке смирно.
        - Ладно, - вздыхает Гарик, добравшись до фильтра. - Что-то не хочется мне пока дальше смотреть. Давай завтра?
        Я киваю головой. Мне её вообще неохота смотреть. Но придётся.
        - Тогда собирайся. Нам с тобой надо выпить. Особенно Машке.
        14
        Господи, как давно я не был в приличных ресторанах!
        Полутёмный пустынный зал. Официант с лицом Дон Кихота и явным кастильским акцентом. Блюда, названия которых сами годились в пищу. Живой гитарист, терзающий инструмент, презрительно прищурив глаза - не для нас, а вопреки нам. И вина. В тот вечер я впервые изменил десертному крымскому с сухим немецким. Видимо, так и подкрадывается к человеку старость.
        До истечения первой бутылки мы жевали молча. Поначалу вообще без аппетита. Но в том-то и талант испанской кухни, что огненные специи можно залить только вином, а вино пробуждает голод, утолять который приходится теми же жгучими салатами - и так далее, по кругу, до полного осоловения и лёгкого шума в голове.
        Даже Маша, в которую Гарик буквально вцедил бокал какой-то адской смеси, слегка порозовела и взялась за вилку.
        И всё равно - даже жующими и пьющими, - мы никак не вписывались в атмосферу испанского праздника. «Товарищи отдыхающие» из-за соседних столиков давно уже косились в нашу сторону с явным подозрением. Я сам чувствовал, что наша троица олицетворяет собою нечто неуместное здесь, да всё боялся сформулировать.
        За меня это сделали добрые люди. Добрые люди, которые оказались Гариковыми знакомыми, подошли к нему, хлопнули по плечу и сформулировали предельно точно:
        - Кого хороним?
        - Хорошего человека, - не сразу ответил Гарик и добрые люди расторопно отвалили в полумрак зала.
        - Кстати, - хмуро продолжил он, обращаясь уже ко мне. - Похороны Николаича - на тебе.
        Это была новость, которую я желал услышать меньше всего.
        - Почему я?
        - А кто? Маша?
        Нет, Маша сейчас годилась для организации только собственных похорон. В качестве главного бездействующего лица.
        - А родственники?
        - Ты у него хоть одного родственника видел? Я - нет, - Гарик снова полез за сигаретами. - А я не могу. Сразу поймут, что к чему. Следователь с меня с живого не слезет, пока не вычислит степень нашего знакомства. Так что давай думать, что да как, причём прямо сейчас.
        Начал думать.
        Так, сначала надо тело забрать. Да кто же мне его отдаст? Я же не сын, не внук. Придётся что-нибудь врать. Или честно сказать, так, мол, и так, человек погиб, заслоняя меня телом от пули маньяка. Дозвольте похоронить в качестве благодарности. Да, так лучше, врать я не умею.
        Я представил, как уговариваю врача (вернее, как его, патологоанатома), пишу массу расписок, потом меня ведут в стылый морг, выкатывают тележку, а на ней Николай Николаевич. Лицо белое и строгое. Глаза закрыты. Весь в инее. Вот его катят по коридору на выход, к машине (ну уж машину-то я с Гарри Семёновича точно выбью!) Вот я касаюсь его руки, а она - как дерево. Вернее, как слоновая кость - холодная и твёрдая. Я невольно передёрнулся.
        Везти его придётся домой. Надо найти каких-нибудь санитаров… или рабочих? Никогда не сталкивался с организацией подобных мероприятий. Но ведь должны же быть какие-то специальные санитары? Потом придётся, насколько мне помнится, обмывать тело. Эту картину я почему-то представил с ещё большей отчётливостью, чем поход в морг. Холодный, окоченевший, неподвижный кусок плоти. Бр-р-р! Надо будет предварительно выпить. Да и сейчас не помешает.
        Протянув руку за рюмкой (мы уже перешли к серьёзным мужским напиткам), я сделал два открытия. Во-первых, оказалось, что я довольно долгое время сижу, крепко зажмурив глаза. Во-вторых, после их разожмуривания в поле зрения обнаружилась вполне жизнеспособная Маша. И очи у ней горели прежним неугасимым пламенем. То ли она выпила много, то ли я, то ли оба, но зрелище было вполне впечатляющее. Эх, в других бы условиях…
        - Кому что, а козлу капуста! - взревел Гарик и чего-то начал лихорадочно нажимать на мобильнике. - А ты держи его, пока не врубился!
        Не врубиться был должен я, чем и занимался. На сей раз я даже не возмутился, а просто констатировал: ну вот, опять я самый тупой.
        - Реанимация?! - орал тем временем Гарик, перекрывая гитариста. - Срочно проверьте больного из восьмой палаты! Что?!. Так посмотри на эти приборы, дурёха! Давай, быстренько, а то я тебе самой место в реанимации устрою! Жду!
        Гарик опустил руку с телефоном и беззвучно проартикулировал в атмосферу самое длинное из известных ему ругательств. Впрочем, трубка тут же вернулась к уху.
        - Почему реанимация? - попытался было встрять я, но получил в качестве ответа неприличный, хотя и малоинформативный жест.
        - Маша, может, ты…
        С Машей тоже было глухо: она, как любил дразнить её Гарик, «стояла в стойке»: губы - в ниточку, глаза аккомодированы на бесконечность, пальцы впились в поверхность стола. Или компенсирует, или готовится к компенсации. Кого бы это?
        - Ну? - Гарик подпрыгнул на одной ноге. - А что я вам говорил?! Не, про дурёху не говорил! Послышалось! Вы самая умная и красивая… А вы уже всех вызвали, кого надо? Ну врачи там? Умница! Вот про умницу не послышалось.
        Гарик начал вести себя вызывающе даже для подвыпившего хозяина казино, то есть танцевал не в такт музыке и не выпуская телефона из рук.
        - Как зовут тебя, счастье моё? И какой у тебя телефон? Домашний-домашний. С меня бутылка и ещё чего-нибудь. Беги, радость моя! И, если что, свой номер я вам оставлял!
        Гарик схлопнул мобильник и от полноты чувств чуть было не ущипнул официантку за соответствующее место, но столкнувшись взглядом с Машей, отчего-то передумал. Вместо этого медленно сел за столик, аккуратно налил рюмку и торжественно произнёс:
        - 806-96-41.
        - Гарик, может, хватит выделываться? - я пытался разозлиться, но не мог: сознавал, что произошла большая радость. Такая большая, что даже Николаич… Оп-па! Я-таки действительно кретин!
        - Так он живой! - я почувствовал, что пришла моя очередь подскакивать и вести себя вызывающе. - Что ж ты врал-то?..
        - Уж мне-то мог сказать, сволочь! - прошипела Маша сквозь зубы. Хотя злоба у неё на сей раз получалась не очень. - И перестаньте орать: люди смотрят!
        Соседи, в самом деле, уже перестали коситься и перешли к откровенному разглядыванию группы из трёх ненормальных.
        - Не отвлекайтесь, мадемуазель, - тем временем парировал Гарик, - а то наш любимый мастер сглаза (кивок в мою сторону) как поднял человека со смертного одра, так его и уложит.
        Маша повернулась ко мне с неожиданным для нёс смущением:
        - Андрюша, а давай ты постараешься о чем-нибудь постороннем подумать, а? Я тебя сейчас не удержу.
        Не думать о зелёной обезьяне. Спасибо за совет. Николаич жив! О чём сейчас ещё можно думать?!
        - А знаешь, что такое 806-96-41? - невинно поинтересовался Гарик, как будто… то есть на самом деле прочитав мои мысли. - Это номер телефона одной медсестрички с приятным голосом. Кстати, раз уж похоронами тебе заниматься не придётся, может, сводишь её завтра куда-нибудь?
        Да уж, наверняка будет поинтереснее, чем похороны. Хорошо бы блондиночка. Не толстая. И не слишком высокая. У меня, хм… комплекс. Надо у Гарика денег одолжить. Потом заедем ко мне… Стоп! Чего я делаю? Сглажу ведь все к чёртовой бабушке! Я умоляюще обернулся к Маше, но та своим расслабленным видом показывала, что не собирается тратить силы на компенсацию всяких глупостей.
        Все эгоисты. Особенно женщины.
        Я выпил ещё рюмку водки.
        15
        Следующее утро прошло гораздо легче, чем можно было предположить. Вот что значит качественные продукты! И водку с вином мешали, и коньяком, по-моему, догонялись - а все равно встали бодрые и весёлые. Хотя и с лёгким звоном в голове.
        Подробностей ночного рассказа Гарика я уже, конечно, не помнил, но самое главное - Николаича после событий в казино всё-таки увезли в реанимацию, а не в судмедэкспертизу, как нам объявил «этот вонючий подонок» (Маша, из неизданного).
        «Вонючий подонок» отбрёхивался тем, что увозили нашего вождя и учителя в критическом состоянии. По логике Гарика, если бы об этом узнал я, Николай Николаевич даже до больницы не дожил бы. Я бы, мол, очень переживал за его здоровье, всячески желал бы ему добра - ну, и со всеми вытекающими. А Маша после моих подвигов уже не была сильно уверена в своих способностях компенсатора. И Гарик тоже.
        Короче говоря, полдня нас с Машей водили за нос и издевались, как хотели.
        Потом, когда Гарри Семёнович решил, что наступил походящий момент, мне была подсунута идейка: представить себе мёртвого Николая Николаевича во всех подробностях. Крибле, крабле, бумс - и умирающий встаёт со смертного одра. Вернее, выходит из коматозного состояния. Браво, Гарри Семёнович!
        Только вот пара вопросов накопилась к вышеупомянутому Гарри Семёновичу. Какого чёрта было так долго тянуть? А вдруг у человека сердце элементарно остановилось бы? Что вы там себе думали? А может быть, просто не знали, как идейку подкинуть Андрею Валентиновичу? И если бы не ваш друг в ресторане с жизнеутверждающим вопросом «Кого хороним?», вы бы так ничего и не придумали? А, Гарри Семёнович?
        Тут он, понятное дело, начинал махать руками, опрокидывать столик, возмущаться и утверждать, что главное - результат. А в доказательство совал мне мобильник и требовал позвонить в реанимацию, дабы лично убедиться. В результате совершения двух дюжин звонков я убедился в следующем:
        а) состояние больного в восьмой палате стабилизировалось, его жизни ничего не угрожает;
        б) медсестричка с приятным голосом - довольно крупная чернявая девица с ненавистным для меня именем Лариса;
        в) нечего сюда звонить через каждые пять минут если что, они сами позвонят.
        Вот поэтому-то с утра все были довольные и счастливые и разбежались на работы при первой же возможности.
        Кроме меня, разумеется. Кстати, я впервые задумался над тем, что меня кормят, поят и воспитывают уже черт-те сколько времени. И все за чужие деньги (за Гариковы, за чьи же ещё?!) Пора бы заняться чем-нибудь общественно полезным.
        Тот же Гарик - если это не ложная память - вчера в такси звал меня работать к нему. И предлагал какие-то офигенные деньги. Хорошо, что сегодня мы оба не помним суммы, иначе вся прибыль казино «Жар-птица» уходила бы на мои накладные расходы.
        Попредававшись благородным корыстным размышлениям и вымыв посуду (интересно, обычно Гарик сам моет, или к нему приходит прислуга?), я решил в одиночку досмотреть историческую кассету.
        На сей раз я с комфортом развалился в уютном кресле, со стаканом сока в руке и пачкой чипсов на столике - пусть Гарик потом вычитает из моей зарплаты. Отмотал чуть назад и нажал «Play».
        16
        Так, слишком далеко отмотал. Вот здесь. «Зеро». Ставка на красное.
        Выпадает чёрное, и в рядах противника - лёгкое, но всеобщее замешательство. Не волнуется только сам «топор». Или умело делает вид. Ещё раз прокручиваю. Ещё раз. Глядите-ка, ещё один хладнокровный! Тот самый мужик непонятного предназначения! Больше скажу - вид у мужика довольный. Хотя с этими камерами слежения нуль чего рассмотришь. Но первое движение - оживление. Потом замирает, как коршун, и начинает шарить орлиным взором. Понятное дело, надо же вычислить, кто тут безобразничает.
        Зато остальные как подобрались! Усилитель вообще конспирацию ни в грош не ставит: головёнкой завертел, ручонками всплеснул.
        Хотя посторонний человек - тот же следователь - вряд ли чего поймёт. Ну, подумаешь, переживают дворовые за барина. Верность демонстрируют.
        Вторая ставка. На сей раз «топор» чуть задумался. Даёт поставить всем остальным. А они - ему. В велоспорте это, по-моему, зовётся сюрпляс. Он что, думает, что это кто-нибудь из игроков вставляет ему палки в колёса Фортуны? Ставит-таки. Опять на красное. Тут я, помнится, сообразил, что нечего высовываться раньше времени и очень тщательно начал концентрироваться на какой-то чёрной цифре.
        Выпадает красное. Ну, ребятки, почему не расслабились? Всё же хорошо! Хотели красное - нате вам красное! Собственно, мелочь всякая упокоилась, а вот двое главных, наоборот, напряглись. Ничего не понимаю.
        Смотрю несколько раз. Красное. Чётко, без вариантов.
        Проматываю покадрово. Или мне кажется, или дело тут не в цвете. Наверное, «топор» гипнотизировал какую-то одну цифру, а выпала другая.
        Ладно, проехали. Одно хорошо - две довольно крупные ставки ляснулись.
        Теперь на чёрное. Ставит немного и сразу.
        Вот эту логику я просек. Сзади уже стоял Гарик, и я стал полностью ориентироваться в мотивах визави. Непонятно, с чего это Гарри Семёнович решил работать в открытую. У него ведь тоже есть визави, и тот его сразу вычислит. Как, бишь, его зовут? Не помню. Пусть будет Антигарик.
        Где он, кстати? Удобная вещь - видик. Отмотал назад - и все замыслы врага как на ладони. Так, понятно, пошёл к компенсаторам. То есть он меня уже засёк. И дамочки - ах, как встрепенулись! Плечики расправили, головки вздёрнули. Понравиться мне хотите? Поздно, в моём возрасте уже тянет на молоденьких! Кстати, о молоденьких - к третьей компенсаторше никто не подходил, а она все равно на меня пялится. Какие мы прозорливые, даже подозрительно!
        А где наш лысый-непонятный? Хотя отчего же непонятный?! Очень даже понятный - это же Антиниколаич! Вражественный мозговой центр. Ну вот, и я до чего-нибудь додуматься могу, а не только ушами хлопать.
        Вернёмся на поле, как любят говорить футбольные комментаторы.
        Битва титанов началась. Хотя внешне - ерунда какая-то. Ставит человек фишки. То выигрывает, то проигрывает. Обычное дело. Злится, понятно. Дамочки особенно переживают.
        Жаль, у меня в башке не было камер наблюдения. Занятное зрелище получилось бы.
        17
        Когда-то в детстве ходил я в стереокинотеатр. Они только-только появились. В прокате шло всего два фильма - «Таинственный монах» и ещё какая-то лабуда. Но очереди были - человек по сто. То есть нормальная такая советская очередь категории «сапоги дают». Я, естественно, ныл до тех пор, пока родители не повели меня на этого самого «Таинственного монаха».
        Это было моё первое серьёзное разочарование в жизни. Из кинотеатра я вышел с головной болью и смутными воспоминаниями о женском визге за спиной. Был там такой момент, когда кто-то на кого-то выливает ушат воды - прямо в камеру. Девушкам очень нравилось.
        Так вот, наш мысленный поединок оставил ощущение очень похожее. Никакой романтики, сплошная мозговая эквилибристика. Это странное действо даже и поединком нельзя было назвать. Никто никого не пытался победить. Напротив, я во всю мысленную прыть мчался исполнять все капризы и пожелания соперника.
        С другой стороны, что-то было и от игры. Игры в поддавки. Я даже вошёл в азарт, пытаясь угодить «топору». Хочешь, чтобы выпало 35? Извольте, 35 - как живое перед глазами.
        Скоротечный мысленный пинг-понг. Картинки, вспыхивающие в нашем воображении с интервалом в долю секунды.
        Шарик налево. «Топор»: рулетка, нервно вильнув, раньше времени останавливает свой бег. Чёт.
        Шарик направо. Я: рулетка, нервно вильнув, раньше времени останавливает свой бег. Чёт.
        Реальность: неторопливый треск рулетки. На секунду она замирает в нерешительности. 23. Нечет.
        Шарик налево. «Топор»: официантка неловко подворачивает каблук, обрушивает водопад коктейлей прямо на стол.
        Шарик направо. Я: Ваш покорный слуга. Крайне покорный. С услужливостью вышколенного лакея воображаю то же самое.
        Реальность: официантка проносит поднос безо всяких происшествий, разве что чуть-чуть неловко наклонив его.
        Шарик налево. «Топор»: бритоголовый нервный молодой человек нервно прикуривает. Зажигалка даёт неожиданно высокий столб огня, обжигая ему лицо.
        Шарик направо. Я: зажигалка взрывается прямо в руках с громким пластмассовым хлопком.
        Реальность: бритоголовый негромко ругается, пытаясь добыть огонь, к нему тут же подскакивает кто-то из обслуги.
        А потом началась мозгодробилка.
        Интересно, где это на записи? Вот тут, видимо. «Топор» бросил дурное, ставок больше не делает. Стоит, заложив руки за спину, смотрит на меня в упор. Задело тебя, родной. Это как же так?! Это кто ж посмел?! Мы же по воде яко по суху пёрли, не зная преград!
        И армия его сгрудилась за плечами. Стоп! Кажется, чего-то я опять проворонил. Почему нет одной компенсаторши? Назад. Ещё назад. Батюшки мои, а что это с нами? Нам дурно? Мы обмахиваемся платочком? Нас уводят в уборную?
        А неча было под ногами вертеться!
        Честно сказать, я даже не заметил, когда она сломалась. Наверное, я всё-таки гений! Меня бы направить в мирное русло - это ж, и правда, вулканы тушить можно! Никому не дано остановить Мастера Сглаза!
        Скромнее, Андрей Валентинович, скромнее. Тем более, что сейчас мы подходим к месту, довольно для вас позорному.
        Пойду поставлю чайник.
        18
        Поставил чайник, попил чайку - очень хорошего, кстати. Пора завязывать с кофе, а то я уже не бодрюсь от него, а, наоборот, зеваю. Умная Маша говорит - интоксикация.
        Прошёлся ещё раз по квартире. Внимательно подивился буйству фантазии Гарика: ни одного прямого угла. Вокруг арочки, проемчики, стен практически нет. Только спаленка уютная и практически прямоугольная. Сюда Гарик, небось, девчушек водит, а они, небось, млеют, тают и всё такое. Конечно, были бы у меня такие деньги…
        В этом месте я обычно начинаю звереть. Денег ему (то есть мне) мало! Не повезло ему, видишь ты! Да тебе (то есть мне) пёрло, как никому! Хотел бы чего-нибудь поменять радикально - давно бы уже уехал. И звали сколько раз, и сам уже в канадское посольство звонил. Как они оживились: «Физика лазеров? Стаж работы? Wow, три с половиной года! Ждём вас на собеседовании!» Ну, чего не пошёл? Опять валялся на диване И представлял, как у тебя всё будет хорошо? Допредставлялся.
        Была бы и работа, дом - не хуже, жена любимая. Хотя последнее - вряд ли. Ей теперь и так неплохо. И квартирка у них тоже, говорят, дай боже.
        Тут меня - второй раз за день - посетило гениальное озарение. Чего я, дурак, им завидую? Наоборот, надо как можно тщательнее пожелать им семейного счастья, взаимопонимания, достатка в доме. Особенно достатка. Побольше всего - денег, машин, домов. Пусть они ими подавятся! То есть нет, пусть будут счастливы, веселы и довольны. Ныне, присно и под ноль процентов годовых! Аминь!
        Обильное пожелание счастья бывшим родным и близким напомнило мне о своих проблемах. Похоже, Маша права, я становлюсь на самом деле опасным даже для своих. Она меня компенсировать может только недолго и не полностью. А ведь Машка - тот ещё орешек. Я к концу баталии троих компенсаторов завалил, а она не только «топора» помогала держать, но и меня подстраховать успела.
        Надо бы, кстати, кассету досмотреть… А, ладно, досмотрю потом, в компании. Тренировки по самокомпенсации - вот главная задача текущего момента.
        Приняв это судьбоносное и ответственное решение, я выключил видик, допил чай и пошёл спать.
        19
        Хорошо быть человеком слова: сказал - как отрезал.
        То есть сказал, что буду тренироваться - значит, все, замётано. Тут же и начал.
        Сразу, как проснулся, принял душ, выел сердцевину холодильника и посмотрел телевизор.
        К этому моменту мне стало окончательно стыдно, но все ещё лень. Поэтому я решил тренировать самокомпенсацию без отрыва от экрана.
        Нашёл футбольный матч «Боруссия» - «Арсенал». По мне - хоть «Пахтакор». Ничего личного. Очень удачный объект для совершенствования способностей.
        К концу встречи я уже насобачился на срезках мяча и положениях «вне игры». Это совсем несложно. Я даже методику выработал: смотришь сквозь ресницы на реальное изображение и накладываешь на него воображаемую картинку, а ещё лучше - несколько, одну за другой. Мяч гарантированно летит по наиболее самостоятельной траектории. Примерно по такому же принципу можно срывать атаки.
        Словом, я был настолько доволен и уверен в своих разрушительных способностях, что сразу же после финального свистка начал рыскать по Гариковым тридцати шести каналам в поисках очередного футбола.
        Нашёл. «Галатасарай» - «Штурм». Ещё проще. Развалился в кресле в позе повелителя футбольных матчей, и тут…
        Ни черта! Бегают себе, мячи забивают, поскальзываются на ровном месте без команды - короче, не обращают на моё присутствие никакого внимания! Это, по-вашему, не свинство? Максимум, чего удалось достичь - это периодических сбоев в трансляции. Я уже кипел покруче возмущённого разума, как вдруг из рассказа комментатора стало понятно, что матч-то идёт в записи! Что было, то было, это даже такому великому и могучему, как я, не изменить!
        Это меня несколько успокоило, я в очередной раз наведался к холодильнику за очередным соком и снова завалился в кресло перед телевизором. К счастью, день был кубковый, и долго искать очередную прямую трансляцию не пришлось. На сей раз «Милан» громил «Панатинаикос». Шла ещё только восьмая минута, а итальянцы уже вели. Я всегда любил Италию, поэтому помочь грекам для меня не составило никакой сложности.
        Я плохо знаю итальянский, но к моменту прихода Гарика этого уже и не требовалось. Местный комментатор перешёл на сплошные междометия очень отчётливой эмоциональной окраски. Знал бы мужик русский мат, ему было бы гораздо проще.
        Мяч буквально не лез ни в какие греческие ворота. Штанги уже измочалены, подано полторы сотни угловых, а гола все никак не получалось. Больше того, «Панатинаикос» настолько обнаглел, что постоянно держал впереди нападающего, который при всяком удобном отскоке мяча бежал вперёд с единственной целью - заработать пенальти. И заработал-таки. Причём без моего вмешательства. Просто у итальянского защитника нервы сдали, завалил он беднягу нападающего без всякого на то повода.
        Надо ли говорить, что «пеналь» забили чисто? Тут уж я постарался, не скрою. Со страшной скоростью перебрал в уме все возможные варианты поведения вратаря - ну, тот и остался стоять, как вкопанный.
        Было чем похвалиться перед Гариком. Впрочем, тот и сам все понял, увидев счёт. «Милан» играет вничью на своём поле с какими-то греками - тут не без чертовщинки.
        - На кошках тренируемся? Ну-ну. - Гарик похлопал меня по плечу и уже совсем было проследовал в спальню, как вдруг остановился и, по-кошачьи развернувшись, подсел ко мне. - Слушай, ты ведь давно уже собирался «Формулу» посмотреть, а?
        Я подавил глухой стон. «Формулу-1» я смотреть не собирался, хотя бы потому, что и так все про неё знал из рассказов Гарика. Этот фанат подробно объяснил мне, чем пул-позишн отличается от пит-стопа, и сколько скоростей должно быть в нормальной коробке передач.
        - Ну что, договорились? Я тебе подскажу, за кого болеть!
        - Да знаю, - отмахнулся я, - за Кулхарда.
        - Правильно! Понимаешь, у них с Шумахером сейчас поровну, а тут как раз разрешили трекшн-контроль.
        - Что, конверсия на марше? - в дверях стояла бодрая и, по обыкновению, злая Маша. - Использование миномётов в мирных целях?
        «Наверное, вместе с Гариком приехала, - сообразил я. - Что-то часто они стали вместе разъезжать».
        - А знаешь, Гарик, я, пожалуй, посмотрю «Формулу». Мне тоже Шумахер нравится. И «Феррари» в целом.
        Гарик надулся и пошёл переодеваться, а я - смеха ради - глянул на экран телевизора. «Милан» вёл 3:1.
        20
        На сей раз от просмотра злополучной кассеты отвертеться не удалось.
        Маша сказала: «Надо!», Гарик добавил: «Сесть!». Пришлось сесть и заново пережить не самое приятное приключение в жизни.
        Какое-то время я смотрел вполглаза: мои товарищи по коалиции изучали тот фрагмент, который я подробно исследовал ещё утром. Ничего нового они не обнаружили, кроме разве что эпизода с усилителем. Оказывается, в какой-то момент Антиниколаич оттащил бедолагу в угол и начал ему там чего-то выговаривать. Тот растерянно вертелся и даже пытался оправдываться, но вскоре заткнулся и только понуро кивал головой в знак полного согласия и покорности. Потом вернулся к столу и стоял там как пришибленный.
        Мудрый Гарик пояснил, что усилитель не разобрался в диспозиции и начал усиливать не только хозяина, но и меня: желания-то одинаковые, поди разберись, что к чему. Поэтому его и вывели из игры, дабы не наломал дров по тупости своей.
        Но это все так, мелочи. Неумолимо приближался момент, когда «топор» бросит игру и займётся мной.
        Вот, началось.
        По всеобщему молчаливому согласию Гарик нажал паузу и разлил по бокалам. Себе - водки из запотевшего графинчика, мне чистого джина, Маше - чего-то сухого и красного.
        Выпили. Хозяин квартиры тяжело вздохнул и нажал «Play».
        Какие-то люди продолжают пытаться играть. Крупье профессионально невозмутим. Входят и выходят посетители. Но всё равно - композиционным центром картинки являемся мы с «топором». Как в штампованном голливудском боевике: главный плохой против главного хорошего сошлись в финальном мордобое.
        Странный мордобой. Тихий. Ни тебе криков «кия», ни заброшенного сталелитейного завода. Просто стоят себе два человека и неотрывно смотрят друг на друга…
        Да, жаль, что нельзя ощущения и мысли переносить непосредственно на плёнку. Такой фильмец получился бы - Тарантино спился бы от зависти.
        Память услужливо воскрешает картинки, которые мне пришлось воображать с подачи этого маньяка. Сначала - маленькая девочка с личиком преуспевающего ангелочка. (Как она там оказалась? Детей в «Жар-птицу» не пускают, это сто процентов!) Вот она вскрикивает и падает на паркет. Кровь. Фонтан крови. Больше, чем может вместить в себя это прозрачное тельце. В тот раз меня едва не стошнило, но в реальность я этот бред так и не выпустил.
        Следующая - беременная женщина. Резкий вскрик, глаза лезут из орбит, смертельная белизна кожи, агония. Тут я слегка дрогнул, не смог продублировать видение этого параноика до конца. На записи видно, как кое-кто из дам заторопился к выходу.
        Дальше - смутно. Честно говоря, даже вспоминать и то противно. Кровь, мясо, трупы, калеки, извращения. Такое чувство, что «топор» специально затаскивал меня всё глубже и глубже в собственные болезненные фантазии. Помню, даже мысль мелькнула: а не показаться ли вам, милейший, хорошему психиатру - или их теперь называют психоаналитиками?
        А на экране - все по-прежнему. Стоят себе два мужика и лениво рассматривают друг друга. Возможно, хотят познакомиться. В наш век повсеместного искривления ориентации - дело обычное. Окружающие деликатно не реагируют. Только за спиной у каждого торчит по мужику: при таком раскладе Гарик и Антигарик, транслирующие нам мысли, вполне сошли бы за ревнивых партнёров.
        Стоп! Вот ещё одной дамочке плохо стало. Из зала не ушла, но присела на табуретку в уголок. Второй компенсатор спёкся. Помню-помню. На какое-то время мне действительно полегчало. Я даже позволил себе несколько расслабиться - опёрся рукой на краешек стола.
        Видимо, на это движение среагировал и «топор». Крепко среагировал.
        Похоже, я успел-таки выработать инстинкт самосохранения в особо извращённой форме. Мой слегка тренированный мозг, как только раздался первый аккорд боли, лихорадочно, панически, но зато предельно ярко - и главное, быстро - выдал на-гора все, чего стремился избежать: картинку падения, оглушительный звон в ушах, привкус крови на губах, паралич, ужас и болевой шок. Словно по клавишам огромного мазохистского органа пробежали пальцы моего воображения.
        И, конечно. Маша. Не знаю, какую часть удара приняла она на себя тогда, но сейчас в кресле снова сидела мумия с пустыми пепельными глазами.
        Трудно сказать, как выглядел я, но Гарик, окинув нас обоих оценивающим взглядом, в очередной раз нажал паузу и разлил по стаканам.
        - Да ладно вам, всё уже прошло. Расслабьтесь.
        Гарик ошибался. Всё было ещё впереди. По времени видика оставалось каких-то минуты три. По моим (и, я думаю, Машиным тоже) часам - лет десять. Гарик запустил воспроизведение, но картинка на это почти не среагировала.
        Вот, значит, как это смотрелось со стороны. Весь зал, казалось, застыл в оцепенении. Они не слышали тех воплей, боли, ослепляющего ужаса, что бушевали в нас, - но даже лёгкого эха, отражения мыслей хватило для того, чтобы полностью парализовать каждого в радиусе двух метров.
        Каждого, за исключением двух человек. Один - в стандартном тёмном костюме, со стандартной профессионально-незапоминающейся внешностью. Человек, возникший из ниоткуда. В руке у него «Макаров».
        Второй - невысокий седоватый пожилой человек. Это Николай Николаевич. У него нет ничего, кроме самого себя. И это единственное оружие он использует полностью и наверняка. Он закрывает собою меня.
        А я… Я в этот момент - как, впрочем, и обычно - думаю только о себе. Мне страшно, я очень хочу остаться целым и невредимым. И два человека заслоняют меня: Маша от моего собственного неуёмного желания уцелеть и Николай Николаевич - от банального свинца. Я прячусь за это сухое и маленькое тело и радуюсь оттого, что стреляют не в меня, а в Николаича. Стреляют профессионально и изумительно быстро. Пять пуль. Шестая себе в висок.
        Какого чёрта Гарик снова и снова крутит этот кусок? Издевается над нами с Машей? Вернее, только надо мной - Маша уже давно на кухне, спасается никотином.
        - Не понимаю, - бормочет Гарик. - Ни черта не понимаю! Вот его нет - и вот он есть! Так не бывает. Так, посмотрим покадрово.
        Ах, да, у него своя головная боль - нужно вычислить, откуда взялся парень с «Макаровым».
        И не будем ему мешать. Пойду-ка и я на кухню. Кстати, а Николаич-то откуда взялся в зале?
        21
        На уютном Гариковом диване я с каждым разом просыпался все позднее и позднее.
        Нет, не подумайте, я с огромным удовольствием вернулся бы в «хрущёвку», но она оказалась квартирой Николая Николаевича и потому пребывала в опечатанном состоянии. Когда я заикнулся о месте прописки, мне было буркнуто только, что мне туда нельзя - в привычной манере, без комментариев. Возможно, они и правы - чем меньше я знаю, тем меньше смогу нанести вреда своим. Импровизация и самокомпенсация - щит и меч квалифицированного мастера сглаза! Вот те альфа и омега, вот та печка, та, если хотите, дудка, от которой должны плясать коммунары!
        Крепко въелось в сознание, никакое бытие его не берёт.
        Я глянул на часы. Да, пора. Через полчаса явится прислуга (она у Гарика действительно есть, но приходящая), негоже встречать её в постели. А вдруг она… Нет-нет, она пожилая, ворчливая, будет долго переспрашивать у меня, кто я и откуда, гундеть и жаловаться на безденежье. Такая толстая противная коровища.
        Тем более вставать пора.
        Преодолев первый потенциальный барьер, я обнаружил, что утро сегодня полно неожиданностей. Первая стала приятной: она представляла собой телефон Nokia 3310, подержанный, но вполне сотовый. Записка, приложенная к нему, гласила: «Это пока твой служебный телефон. Сам старайся не звонить. В верхнем ящике стола - инструкция. Г.». Вот именно, «Г.», жадина-говядина: «старайся не звонить!» Зачем тогда вообще мобильник?
        Вторая неожиданность тоже могла считаться приятной, но только потому, что исходила от Маши. Это тоже была записка, а вернее сказать, полномасштабное письмо-инструкция по использованию телепрограммы. На двух страницах, исписанных крупным, почти школьным почерком, мне предписывалось смотреть все прямые трансляции всех спортивных состязаний, и, что самое противное, лотерей. Чтобы не дать мне лазейки для халявствования, по каждой позиции Маша привела результаты, которых мне надлежало достичь.
        В промежутках мне предлагалось заниматься с костями и картами - ну, это мы уже проходили. Изучив инструкцию пристально, я уважительно выпятил нижнюю губу Маша оказалась так основательна, как бывают основательны только женщины-руководители. Примерно раз в полтора часа у меня были паузы по 10 - 15 минут, а с 13:45 по 14:20 предполагался, видимо, перерыв на обед.
        День обещал быть продуктивным.
        Очевидно, Маша всерьёз заботилась о нашей общей безопасности и намекала, что теперь большая часть ответственности за мои художества ложится на меня самого.
        Отлично. Я на самом деле люблю, когда мною толково руководят. И вообще, теперь и у меня появилось какое-то подобие планомерной полезной деятельности.
        Цели поставлены, задачи очерчены, за работу, товарищи.
        Я с радостью окунулся вначале в ванну, а затем и в работу.
        Даже приход прислуги (естественно, миниатюрной и складной) не выбил меня из рабочей колеи. Вернее сказать, борозды, потому что пахал я без дураков.
        Так прошло три дня. Я понял, как соскучился по нормальному рабочему дню, по человеческому расписанию, которое можно ругать, можно обманывать в мелочах, получая от этого злорадное удовольствие - но зато в конце дня имеешь полное право сказать себе: «Все, сегодня я сделал всё, что нужно, пора и отдохнуть!»
        Хорошо было и то, что у меня - впервые за долгое время - всё получалось. Я научился творить судьбу по рецепту Родена, отсекая все ненужное. Я научился подходить к решению любой задачи в самом мрачном расположении духа, а заканчивать - в ранге победителя. Я научился искренне считать себя неудачником только для того, чтобы выигрывать в лотерее. Я научился не радоваться победе до самого последнего мига - когда она уже не трепыхается у тебя в руках, а лежит, оглушённая, в садке. И ещё я научился быть в постоянной боевой готовности проиграть, чтобы всегда выигрывать.
        Последнему меня, кстати, обучил не кто иной, как Гарри Семёнович со своей любимой «Формулой». Это вообще очень занимательная история.
        Представляете, лежит человек (то есть я) в полпервого ночи, отсыпается после продуктивно проведённой недели (то есть трёх дней), и вдруг его рывком поднимают с дивана с характерным рявком: «Куда спать? Ты забыл, что сегодня гонка? Старт через три минуты».
        Я-то ничего не забыл, хотя и не помнил тоже ничего, потому что ничего не соображал. Но мне быстро изложили суть дела и в кратких, но ёмких выражениях потребовали отработать тот хлеб с маслом, который я тут у него жру.
        Задачка была пустяковая. Нелюбимый Гариком Кулхард на старте был третьим (а все потому, что Гарик сам начисто забыл о вчерашней квалификации, и я, естественно, никак и ни в чём не мог ему помешать). И цель моя состояла в том, чтобы не дать Кулхарду шансов.
        Дальше произошла драма в трёх актах.
        АКТ 1
        Гарик. Они уже стартуют, ну, сделай чего-нибудь!
        Я. Хорошо. (Пауза.) Все, он заглох. Я могу идти спать?
        Гарик. Отлично! Умница. Теперь, даже если он и поедет, то только с последней позиции. Тогда даже при хорошей скорости он будет идти в трафике…
        Я. А можно я всё это завтра узнаю?
        Гарик. Не вопрос. Иди, конечно! А может, посмотришь?
        Я. Спокойной ночи.
        АКТ 2
        Гарик. Андрей! Андрей! Слышишь, Андрей! Я так и думал, что ты не спишь.
        Я. Что, опять что-то с Шумахером?
        Гарик. С ним всё о'кей. Идёт первым.
        Я. Кулхард?
        Гарик. Семнадцатый.
        Я. Так чего тебе?
        Гарик. Гонка классная. Я думал, ты посмотреть захочешь.
        Я. Захочу, но завтра.
        Гарик. Ладно, коснётся.
        Я (демонстративно сплю).
        АКТ 3
        Гарик. Вставай! Пожар! Шухер! Шумахер! Наших бьют!
        Я. Что? Который час?
        Гарик. Пять кругов осталось! Хаккинен обгоняет Шуми на семь секунд, а у того что-то с двигателем! Полный кандипупер! Он же не доедет! Это же все!
        Я (одеваясь, бреду в комнату с телевизором). Короче, что нужно?
        Гарик. Нужно, чтобы Шумахер до финиша дотянул!
        Я. Сколько осталось?
        Гарик. Три с половиной круга.
        Я. Угу.
        Некоторое время действующие лица пребывают в молчании.
        Гарик (несколько успокоившийся). Ну всё, второе место в кармане. (После паузы.) Андрюша, а как насчёт первого?
        Я. Имей совесть!
        Гарик. Мобильник заберу.
        Я. Это шантаж.
        Гарик. Это жизнь. Всё равно ты весь день дома. На кой бес тебе мобильник? Кстати, последний круг.
        Я. Свинья ты, свинья!
        Гарик. А ты… Оба-на! Горит! Двигатель горит! Спёкся Хаккинен. Дай я тебя поцелую!
        Я. Побрейся сначала. (Задумчиво.) А может, его взорвать?
        Гарик (испуганно). Ты чего? Зачем? Хороший гонщик. И вообще, живой человек.
        Я. Ну теперь-то я могу поспать?
        Гарик. Обожди, сейчас Шумахер финиширует… Все, иди. Спасибо.
        Я. Пошёл ты!
        ЗАНАВЕС
        22
        В это же воскресенье произошло ещё одно судьбоносное событие - я решил поговорить с Машей по душам. Есть такое старинное русское слово - «объясниться». Так вот, я решил объясниться.
        Как и ожидалось, разговор прошёл совсем не так, как ожидалось.
        Начал я с вопроса, который мучил меня давно:
        - Маша, а почему ты вертишься вокруг Гарика всё время? Муж не ревнует?
        На что получил ответ, который полностью развалил весь план-конспект разговора:
        - А это он и есть.
        Я был не готов. Я снова чувствовал себя идиотом. Мелькнула спасительная мысль: если я постоянно буду чувствовать себя идиотом, то в силу природных способностей «отбойника» наверняка превращусь в гения. Но мысль эта принесла облегчение только на секунду. Буду я гением или нет, это ещё дожить надо, а вот идиотом меня выставляют прямо здесь и сейчас.
        Но Маша - добрая девочка. Поиздевавшись молчанием ровно столько, сколько требуется для получения удовольствия, она уточнила:
        - Гарик - мой бывший муж. Хотя формально мы не разведены.
        Это существенно облегчало дело, но совершенно не помогало развить разговор в нужном мне направлении. А ведь я так хорошо все придумал!
        И тут на кухню заявился сам бывший супруг.
        - О чём секретничаем?
        - О нашей с тобой неудачной семейной жизни.
        - Нашли тему, - сразу помрачнел Гарик. - Поговорили бы лучше о Николаиче.
        - С Николаичем всё в порядке… - начал было я, но меня тут же перебил Гарик, которому явно не хотелось развивать щекотливую тему:
        - Конечно, нормально, лежит себе человек в реанимации, весь изрезанный дежурными хирургами!
        Но я продолжал гнуть свою линию, чтобы хоть как-то выбраться из патовой ситуации, в которую сам себя загнал:
        - Николаич - это моя забота. Я ему четыре раза в день - в соответствии с графиком - желаю всяческих бед, нагноений и прочего сепсиса. Так что теперь это дело времени. Мне интересно, почему вы от меня скрывали ваши взаимоотношения?
        Как ни странно, моя тирада задела за живое не Гарика, а Машу:
        - Никто ничего от тебя не скрывал. Как только вы изволили задать прямой вопрос, тут же был дан прямой ответ.
        - А в самом начале? - не унимался я. - Зачем ты с порога начала мне рассказывать про какого-то мужа, который тебя где-то ждёт? Он же сидел рядом!
        Похоже, Машина невозмутимость окончательно дала трещину:
        - Ну а что мне было говорить? Ты так на меня пялился, что пришлось сразу ставить тебя на место. В моей жизни был уже один… экстрасенс.
        - Два экстрасенса! - взвился на сей раз Гарик. - Два! Под одной крышей. Причём один из них постоянно окружает заботой второго! Представляешь, три года - и ни одной проблемы! Я уже на своём «бумере» только что в столбы не врезался - ни царапины! Бизнес - как по маслу! Здоровье - богатырское! Пальцем пошевелить не давали без полного и всеобщего контроля. Кто же это выдержит?!
        - А сам? - Маша медленно, но неотвратимо покрывалась красными пятнами. - Кто тебе давал право постоянно копаться в моих мыслях! Я взрослый человек! Я имею право на свою личную жизнь, на свои секреты, в конце концов!
        - На своих друзей, - ехидно продолжил Гарик.
        - И на друзей тоже. И на подруг! И никто не позволял тебе постоянно дразнить меня!
        - А кто тебе позволял постоянно обо мне заботиться? Я тоже взрослый человек, я тоже имею свои права - например, право на ошибку! Завела бы себе ребёнка и заботилась бы о нём, сколько угодно!
        Даже я понял, что Гарик использовал запрещённый приём. Любая нормальная женщина после подобного должна была разрыдаться в три-четыре ручья. Но не Маша. Эта железная леди, которая к окончанию разговора приобрела совершенно свекольный цвет, просто ушла. И совершила-то при этом всего три хлопка, правой - по физиономии Гарику, левой - по физиономии мне и входной дверью - по косяку.
        Слегка зажмурившись, я обернулся к оскорблённому супругу, ожидая добавки, но Гарик выглядел на удивление спокойным и задумчивым:
        - Хороша, правда? Как Багира в мультике про Маугли. Помнишь, как она дралась с бандерлогами? Левой-правой, левой-правой! Красота! Но жить в одной квартире с заботливой пантерой… Я предпочитаю более домашние породы кошек. Ты куда?
        - Тренироваться, - буркнул я и включил телевизор.
        23
        На следующий день мы прямо с утра съездили к Николаичу и возвращались оттуда приподнятыми и приободрёнными.
        Вернее сказать, приподнятыми и приободрёнными возвращались только Маша с Гариком. Они в десятый раз пересказывали друг другу подробности визита с таким пылом, как будто были в больнице порознь. Гарик то и дело кидал руль и в очередной раз показывал, как смешно ходит наш вождь и учитель, придерживая себя за живот.
        - Точно! - прямо подскакивала на сиденье Маша. - А врач ещё говорит: «С такими ранами люди по полгода не встают с постели, а ваш скоро за медсёстрами бегать начнёт!»
        - А что, - соглашался Гарик, - Николаич мужик ещё хоть куда! Опять же ранение героическое - пулевое в грудь. Сестрички, небось, так и вьются.
        - Точно-точно! Там одна такая полненькая все выпытывала, не дочка ли я, а я говорю: «Нет, а что?»
        И Гарик с Машей в очередной раз залились радостным детским смехом.
        Я старательно рассматривал пейзаж.
        - Эй, Андрей, ты чего приуныл? - спохватилась наконец Маша.
        - Устал, - обиженно буркнул я и демонстративно стал разглядывать соседний «ниссан» с вызывающей надписью «Технологическая».
        Я и в самом деле вымотался за время похода в больницу. В отличие от остальных, мне ни на секунду не удалось порадоваться за Николаича. Те полчаса, что выпросили Гарик с Машей у врачей (не бесплатно, как я понимаю) стали для меня настоящей мукой.
        Вот пофартило мне с паранормальными способностями. «Отбойник»! Мать меня так.
        Постоянный самоконтроль. Управляемая параноидальная мизантропия.
        Ни одной доброй мысли в адрес Николаича!
        Ни одного искреннего пожелания здоровья!
        Все воображаемые ужасы реабилитационного периода в одном флаконе!
        И Машка тоже хороша - могла бы хоть на секунду прикрыть.
        - Сволочи вы и халявщики! - неожиданно даже для себя самого брякнул я.
        - Жалеем себя? - невинно поинтересовалась у меня Маша.
        - А как же, - жизнерадостно мотнул головой наш бравый водитель, и «бумер» послушно вильнул по дороге, вызывая оживлённую (хотя и не слышную из-за рёва клаксонов) матерщину соучастников дорожного движения.
        Я мрачно и сосредоточенно посмотрел на Гарика, прекрасно сознавая, что именно он сейчас прочтёт в моём взгляде. Гарик прочёл и мгновенно заёрзал на сиденье:
        - Ты там полегче, машина только из ремонта.
        - Правда, Андрюша, поаккуратнее со своим… даром, - подключилась Маша.
        - Даром? - я просто задыхался от злости. - Если я правильно помню словарь Ожегова, «даром» - это значит «бесплатно»?
        - «Даром» - это значит «в подарок» - спокойно ответила Маша, разглядывая что-то там вдали за рекой. Ну естественно, теперь-то она и о своих способностях вспомнила. Компенсирует. Боится, что раскокаю всех о стену вместе с машиной. И раскокаю, мне это запросто - простым, но искренним пожеланием долгой счастливой дороги без единой поломки! И никакая Маша меня не заблокирует - сама признавалась.
        - Ой, спасибо за подарочек! - продолжал истекать ядом я. - Ой, одарили! Кому в ножки бухнуться, кому ботинки расцеловать?! И вообще: с кем решить вопрос о возврате и обмене ненужного дара на что-нибудь более подходящее? Хорошо вам…
        - Лучше некуда! - с излишней резкостью перебил меня Гарик. Он уже не веселился. Его ухмылка сильно напоминала оскал орангутанга. - Живём себе припеваючи, без всяких проблем!
        - Конечно, припеваючи! - подхватил я. - Ходим себе по казино, мыслишки чужие подглядываем! И на ворованных мыслишках денежки гребём лопатой.
        Какое-то время мы ехали молча. Потом Гарик горько - непривычно для себя горько - усмехнулся и глухо проговорил:
        - Попробую объяснить для тупых. Представляешь: идёшь ты по улице - а все вокруг голые. Как тебе такая «халява»?
        Я продолжал из чистого упрямства:
        - Кайф! На девчушек бы насмотрелся!
        - Оптимист. Выгляни в окошко! Они и в одежде-то редко глаз радуют, а уж без - одна на тысячу, да и то если профессионалка. Извини, Маша, я не о присутствующих. А с голыми мыслями и того противнее.
        Я только фыркнул. Мне нравились практически все встречно-поперечные девчушки, и я не имел бы ничего против, если бы они обходились без всякой одежды.
        - Это все от длительного воздержания, - язвительно прокомментировал Гарри Семёнович мои скабрёзно-гривуазные фантазии. - Потешишься с ними недельку-другую, вот тогда мои слова и вспомнишь.
        - Не нравится - не смотри, - я просто чувствовал себя обязанным ни с кем и ни с чем не соглашаться.
        - Не смотреть - это запросто, - усмехнулся Гарик. - А если глаза не закрываются? Если со всех сторон прёт такое кино интересное, что тошнить начинает?
        Я вдруг понял, что наступил на больной мозоль неунывающего воротилы шоу-бизнеса. Не скажу, что это сделало меня более тактичным.
        - Так уйди в пустынь! Или просто за городом прогуляйся. Или островок себе купи Багамский - денежек, поди, хватит.
        Гарик резко развернулся ко мне, но встретился взглядом с Машей и снова вернулся к управлению недавно починенным автомобилем. Некоторое время мы ехали молча, отрешённо наблюдая, как наша «пятёрка» нагло подрезает всё, что шевелится, причём безо всякой на то необходимости.
        - Успокойся, Гарик, - подала голос мудрая в своём милосердии Маша. - Ему и правда хуже, чем нам. Поэтому сильные «отбойники» так редко и попадаются.
        - Ну, вы тоже редкие! - продолжал ёрничать я. - Только вы - редкие сволочи! А в остальном - нормальный телепат с нормальной… Уж даже и не знаю, как там тебя по научному, извиняй!
        - Ничего-ничего, - криво улыбнулась Маша. - Научного термина для компенсатора не придумали пока. И, видимо, никогда не придумают.
        От меня ждали вопроса «Почему?», и я не удержался, задал его:
        - И почему же?
        - Да просто все женщины по природе своей - компенсаторы. Это естественная функция женщины - сохранять «статус кво». Биологию в школе проходил?
        Гарик досадливо поморщился. Похоже, разговор этот он слышал уже не раз:
        - Сейчас начнётся: «X-хромосомы», «Y-хромосомы»…
        - Вот именно! - с вызовом отозвалась Маша. - Женская, то есть Х-хромосома, гораздо устойчивее к мутациям, чем мужская - которая Y.
        - «Служить компенсатором заложено в самой женской природе», - насмешливо продекламировал Гарик. - Только вот что ж так много баб несчастных-то? Чего вы себе не накомпенсируете какого-нибудь полного счастья и жуткой удачи?
        Похоже, на сей раз завелась Маша:
        - Как? Откуда мы его «накомпенсируем»? Мы же умеем только стабилизировать, а не генерировать! Конечно, если из мужика энергия прёт во все стороны, это плохо, вернее, это тяжело - но тут хоть можно как-то эту энергию перераспределить, направить в мирное русло. А если он весь вечер на диване? Или его вообще нет? А ты хоть представляешь себе, каково это - все пропускать через себя? Все! Всю вашу дурь и блажь!..
        - Я всегда говорил, - заключил Гарик, - все бабы - энергетические вампиры!
        - А все мужики - самовлюблённые кретины!
        Маша надулась и отвернулась к окну, демонстрируя позу «тронешь - прибью!». Но я всё равно не удержался и дёрнул её за рукав:
        - Машка, а Машка? А почему тогда настоящих компенсаторов мало? Ну таких, которые понимают, что они компенсаторы?
        - А кто их научит? - буркнула носительница сокровенного умения. - Мужики только собой интересуются. О телепатах да экстрасенсах на каждом углу вопят, институты строят, диссертации защищают… друг от друга. Потому что мыслечтение - способность почти исключительно мужская. А о компенсаторах… Да ты сам заметил - даже термина научного для нас не придумали.
        - Для «отбойников» тоже не придумали, - примирительно заметил я.
        - Это потому, что сильный «отбойник» до твоего возраста почти никогда не доживает, - как всегда, оптимистично заметил Гарик.
        - Но я же дожил.
        - Ну и как, доволен? - ехидно поинтересовался он, но тут же, вспомнив про отремонтированную машину, торопливо заметил: - Ты по этому поводу в следующий раз с Николаичем пообщайся. И старику радость - он вообще любит на эту тему распространяться.
        В машине снова установилась тишина, но на сей раз спокойная и исполненная серьёзных размышлений.
        «Вот ведь сволочи! - удивлённо подумал я. - Отвлекли-таки меня от невесёлых дум. А с Николаичем прямо завтра поговорю».
        Но следующего сеанса общения со специалистом по паранормальным явлениям мне пришлось ждать очень долго.
        24
        Разговор о наших ближайших планах на совместную жизнь Гарри Семёнович начал ещё при подъезде к дому (Машу мы к тому времени уже высадили):
        - Николаич ещё какое-то время проваландается в больнице. Месяц, как минимум. Квартира его пока опечатана. Надо бы тебя на это время куда-то поселить.
        Заметив, что я надулся. Гарик усмехнулся:
        - Ты же сам вычислил единственный способ отдыха для меня - побыть где-нибудь в полном одиночестве. Тут за день так накувыркаешься, придёшь домой - там ты сидишь. Девушку - и ту привести некуда. Так что снимешь себе квартирку где-нибудь неподалёку, будешь приходить «Формулу» смотреть, ага?
        - Ага-то оно ага, - задумчиво произнеся, - да вот только с финансами у меня…
        - Ну, с финансами у всех… - лицо Гарика приняло привычно-озабоченное выражение.
        Почему-то все обеспеченные люди сразу скучнеют, как только им приходится тратить деньги. Даже совсем маленькие деньги. Наверное, поэтому они и становятся обеспеченными.
        - Я отработаю. - неприлично горячо начал тараторить я. - У тебя ведь есть какие-нибудь вакансии?
        - Надо подумать, - скривил физиономию Гарик, и у меня возникло стойкое ощущение, что он уже обо всём давно подумал.
        Мысль я отогнать не успел, и Гарик тут же подозрительно начал на меня коситься. Как с ним люди переговоры ведут? Хотя они ведь не знакомы с Гариковыми талантами, а мне приходится постоянно об этом помнить. Но не думать. Или думать, но быстро, чтобы не заметил.
        Я даже вспотел, пытаясь не думать о том, что нужно не думать, но тут, слава богу, у Гарика зазвонил мобильник. Он жестом профессионального фокусника выхватил телефон из кармана и провёл краткий, но полный невысказанных эмоций разговор:
        - Да? Узнал. Что случилось?.. А тогда что… Понятно. Что? Ясно… Ясно… Долго?.. Я скажу. Хорошо, возьму… Сколько? А не многовато?.. А приходить можно?.. Чего?.. Не понял… Ага… Это точно не опасно? Ну, хорошо. Счастливо подумать.
        Когда эта отрывистая беседа подошла к концу, вид у владельца казино «Жар-птица» стал адекватен названию заведения - то есть Гарик сильно напоминал Ивана-дурака до встречи с халявой. И комментарии он выдал соответствующие:
        - Тут, это… Короче, Николаич решил немного подумать. Проблема, говорит, сложная. Много, этих… логических неувязок. Короче, он думать будет. Сильно.
        - Ну и что? - удивился я. - Чего ты так напрягся? И зачем он звонил? Он всегда звонит тебе, перед тем как сильно подумать? Эй! Ты меня слышишь?
        Гарик вздрогнул и наконец сфокусировал взгляд на мне:
        - Он сильно думать будет. Он в кому впадёт. Он в коме будет думать. Потому что думать надо очень сильно.
        Теперь уже я чувствовал себя реинкарнацией Ивана-дурака:
        - То есть Николай Николаевич боится, что из-за сильного думанья он впадёт в кому?
        - Он не боится, он co-би-pa-ет-ся впасть в кому, чтобы лучше думалось.
        - А что, так можно?
        - Ну вот, - Гарик развёл руками. - Оказывается, можно.
        Мы помолчали. Гарик без видимой нужды открыл и закрыл стенной шкаф-купе.
        - А чего ещё Николаич говорил?
        - Ещё? Ещё велел тебя, дурака, на работу взять. И даже зарплату назвал.
        - Большую? - оживился я.
        - Завышенную, - недовольно буркнул Гарик. - Вот ведь народ! Его, можно сказать, наставник и спаситель в кому впадает, а он о деньгах заботится!
        - А ты, стало быть, не заботишься?
        - Короче, Склифосовский. Завтра день тебе на поиск квартиры, - Гарик критически оглядел мою джинсовую одёжку и полез в карман за бумажником, - и покупку нормального костюма. Вот аванс. Послезавтра в ночь - дежуришь. Дежурства - через две ночи на третью. Но телефон чтобы постоянно с собой носил и не отключал: даже днём может случиться аврал.
        - А кем работать-то? - поинтересовался я, с удовольствием изучая размер аванса.
        - Кем-кем… Отбойником. Ты же больше ни бельмеса не умеешь, - Гарик на секунду задумался и немного посветлел лицом. - Заодно Мишку Полтораки выпру. Зажрался, сачкует постоянно. Да ещё и поигрывает втихаря. Кстати, имей в виду: теперь для тебя азартные игры - только под угрозой расстрела. Ни в «Птице», ни у соседей, ни в преферанс, ни в лото. И ещё… Хотя ладно, послезавтра вечером проведу полный инструктаж. Сваргань какого-нибудь чаю. А я пока позвоню.
        - Гарри Семёнович! - невинно поинтересовался я. - А «Формула-1» - это азартная игра?
        - «Формула»? - задумался было Гарри Семёнович, но тут же сообразил, к чему я клоню, и погрозил мне пальчиком. - Это не игра. Это спорт мужественных пилотов и соревнование талантливых конструкторов. Алло? Маша? Тут Николаич решил в кому впасть, чтобы подумать немного…
        Часть 2. Гнилые помидоры
        На ожидание неприятностей, на сами неприятности и на предчувствие неприятностей уходит масса времени, и в результате вся жизнь.
        Михаил Жванецкий
        1
        Ужасно болит голова. Она у меня теперь постоянно ужасно болит. Эта паршивка шугается от моего сглаза, как кошка от пылесоса. И точно так же, как кошка, возникает потом в новом месте. Только что была в висках - и вот уже в затылке. А потом лоб трещит. Или вовсе в зубы уходит. Если бы я смог разок представить, что боль окутала все подчерепное пространство, тогда, возможно, она и унялась бы. Только я такой болевой шок вряд ли пережил бы.
        Врач (не бесплатный, нормальный врач!) сказал, что это от переутомления. Сказал, нужно расслабляться. Сходите, сказал, в ночной клуб или в казино.
        Спасибо за совет! Как в том анекдоте: «станки, станки, станки». И ведь, казалось бы, не работаю я в этом чёртовом казино. Вернее, работаю, но не могу объяснить, кем. Как правильно моя должность называется: «мастер сглаза 6-го разряда»? Или «старший отбойник»?
        А, вспомнил! Я же оформлен инженером по технике безопасности! Помнится, Гарик был чрезвычайно горд, вспомнив эту раритетную профессию. Налоговики до сих пор впадают в кататонию, обнаруживая слова «инженер по технике безопасности» где-то между «крупье» и «менеджер зала».
        Забавно, но в целом должность подобрана правильно. Главная моя функция - соблюдение ТБ в рамках математической статистики. Проще говоря, я должен постоянно делать так, чтобы клиенту не слишком «пёрло». Небольшие выигрыши для затравки - и все. «Джек поты» - только при большом скоплении народа и только для специально тренированных людей. И при этом - никого обмана! Нарушение закона причинности не является ни доказуемым, ни наказуемым, хотя и приносит неплохую прибыль. Во всяком случае, я свою зарплату отрабатываю полностью, да ещё и требую периодически премиальных.
        Гарик платит. Ворчит, ругается, но платит. Значит, выгодно. Значит, надо ещё поскандалить. Тут он на меня закричит, наругается, выгонит, все отберёт и искалечит до неузнаваемости… Достаточно. Эпизод отработан.
        Вот потому-то у меня голова и раскалывается, что перед каждым действием приходится переживать его противодействие. Таким нехитрым способом можно добиться всего, чего душеньке пожелается - кроме избавления от головной боли, разумеется.
        Главное - ничего не планировать. Единственный способ обеспечить себе спокойное будущее - жить без него.
        Где аспирин?
        Пора вставать.
        2
        Лето все никак не могло начаться, застряв на странной температуре +12 градусов. Мужественно отцвела сирень, зябко отчирикали своё соловьи, а погода все не налаживалась. Люди на улице чётко делились на два класса: на тех, кто верит календарю, и на тех, кто верит термометру. Первые добросовестно мёрзли в коротких рукавах и синели ногами из-под мини-юбок, вторые чувствовали себя комфортно, но неуютно, кутаясь в кожаные куртки и бормоча на ходу: «Не май месяц!». И действительно, уже давно шёл июнь.
        До «часа пик» в «Жар-птице» было ещё далековато, и я решил немного пройтись пешком. В последнее время я стал заметно раздаваться в животе - сказывалось внезапно обрушившееся на меня обильное питание. Пешая ходьба, по замыслу, должна была убирать лишний вес, но пока только раззадоривала аппетит. Я уже совсем было вознамерился завернуть в «Макдональдс» (хорошо, что Гарик не видит - он бы меня самого сожрал за посещение этой «америкосовской тошниловки»), как вдруг дорогу мне преградили две цыганки в платках, ярких, словно зубная боль. Возраст их явно зашкаливал за бальзаковский, но у цыган с годами темперамент не выветривается. Я, наверное, слишком уж благодушно глянул на сих детей Шатров и джипов «Чероки», за что и поплатился.
        - Извините, пожалуйста, можно спросить? - вкрадчиво загалдели они, и уже через пятнадцать секунд я приобрёл качества «молодого» и «интеллигентного», а моя ладонь стала предметом тщательного и придирчивого изучения.
        Я уже вовсю проклинал собственное благодушество, но тут прорицательницы вчитались в мою ладонь - и подняли на меня взгляды, полные ярости и страха.
        «Неужели на руке прочитали, - ужаснулся я, - про мои „отбойные“ способности? Вот дрянь-то! Сейчас проклинать начнут!» Мастер сглаза немедленно уловил сигнал тревоги и за две тысячные секунды выдал на-гора картины проклятия, оскорбления действием, кражу кошелька и расцарапывание молодой и интеллигентной физиономии. Думаю, это был рекорд для «отбойных» действий. Цыганки только монистами брякнули, растворяясь в толпе.
        «Беду почуяли, - подумал я, - точно прокажённого увидели. Вот тебе и цыганки-шарлатанки. Да я просто монстр какой-то!»
        Настроение уже совсем решило упасть ниже уровня моря - как вдруг из-за моей спины раздалась немелодичная милицейская трель. Я рассмеялся.
        - Зря смеётесь, - заметил подоспевший источник звука, - это и не цыганки никакие, а туркменки. Карманы лучше проверьте.
        Я сунул руку в карман брюк. Бумажник, несмотря на потуги моего внутреннего дара, пропал. Однако я не переставал хихикать.
        - Пройдёмте, - тоскливо произнёс милиционер, - протокол составим, что ли.
        Я только рукой махнул. Зачем человеку ещё один «висяк» организовывать? Не так уж много у меня в кошельке и было. Одно плохо - до казино пришлось добираться пешком.
        Зато появилось время поразмышлять.
        Это уже мания преследования, отягощённая манией величия. На всякий случай я придирчиво рассмотрел ладонь, но ничего примечательного не обнаружил. Разве что отсутствие мозолей. Глупости это. Никакой я не монстр. Слишком увлёкся придумыванием себе проблем.
        И если вдуматься, зачем? Была, помнится, когда-то простая, но ясная в своей простоте советская басня, я даже название её запомнил - «Егор и помидоры». Басня о некоем Егоре, который запасся на зиму помидорами, да вот что-то там прохлопал с микроклиматом в погребе. Словом, начали помидоры подгнивать. Не выбрасывать же добро! Стал Егор эти подгнившие помидоры поедать. А они все гниют. А он все ест. Так всю зиму и питался гнилыми помидорами.
        Вот и я туда же. Оберегаюсь от несчастий, оберегаюсь, а зачем? Все одно я их в себе переживаю, жую свои гнилые помидоры.
        Интересно, а почему всё-таки мой «отбойный» эффект не защитил кошелёк? Или воровство въелось в этих туркменских цыганок так, что никаким сглазом не выковыряешь? Надо будет потом Николаича попытать.
        Входя в «Жар-птицу», я автоматически полез за пропуском в пиджак. Кошелёк обнаружился там.
        3
        Начало смены выдалось хлопотным и нервным.
        Во-первых, не было Гарика. Он не выдержал издевательства климата над организмом и умотал в очередную Турцию (или в Тунис? Да нет, в Тунисе уже совсем жарко). Перед отъездом он построил всех своих управляющих - в буквальном смысле этого слова - и полчаса втирал им мозги, объясняя вещи, которые сами управляющие знали лучше него. Я тоже был приглашён на инструктаж, хотя и не совсем понимал, что я тут делаю. Недоумение росло до тех пор, пока Гарри Семёнович не соизволил обратить на меня внимание и порадовал известием, что в его отсутствие «вот он будет дежурить через день».
        Надо сказать, что управляющие весть восприняли с удовлетворением - если не с облегчением. Это, безусловно, польстило самолюбию, но настроения не прибавило. Я вовсе не считал себя панацеей от всех бед и несчастий. Если начнутся настоящие неприятности в лице налоговой или ещё какого государственного рэкета, помочь я смогу очень вряд ли.
        К тому же, за эти пару месяцев я уже выстроил для себя чёткий график жизнедеятельности: ночь работаю, ночь сплю, ночь отдыхаю. А так получается, что кроме работы и сна - никаких развлечений? «И, кроме мордобития, - никаких чудес»? Надо будет отгулов потом взять, решил я, но бдительный Гарик тут же уточнил, что сверхурочные будут выплачены в соответствии с КЗОТом. В смысле, «перебьёшься без отгулов».
        Я, естественно, не стал прилюдно возмущаться. Все равно все мои мысли на сей счёт Гарри Семёнович и так знал - даже без телепатии. Единственное, что придавало мне уверенности и вселяло оптимизм - это приближающаяся гонка «Формулы-1» в Бразилии, до которой оставалось всего десять дней. Я был готов дать на отсечение практически любую часть собственного тела, что Гарик появится за день до квалификации, поотменяет все мои дежурства и мягко, но настойчиво пригласит погостить пару дней. Это был ритуал, свято соблюдавшийся каждые две недели, благодаря чему Мишка Шумахер оторвался от второго места уже очков на 20 и неумолимо наращивал преимущество. Но Гарик с меня не слезал, требуя контроля каждого этапа «Гран-при». Мотивировал он это тем, что «Формула» - штука совершенно непредсказуемая, и, кроме собственно соперников, может помешать тысяча других факторов - от банальной аварии до скандала в прессе.
        Каждый раз я ворчал, соглашаясь на очередной просмотр - но каждый раз все менее искренно. «Формула» постепенно завораживала меня своей многофакторностью. Был бы Николаич в рабочем состоянии, он бы в два счёта растолковал, почему из всех видов спорта болеть я мог только за биатлон и «Формулу».
        Но пока наш вождь и учитель по-прежнему пребывал в коме и ничего никому не растолковывал. Поэтому все накопившиеся вопросы я обрушил на Гарри Семёновича и - частично - на Машу (хотя с ней мы виделись до обидного редко). В результате длительных расспросов вырисовывался любопытнейший образ.
        Например, как меня дружно убеждали товарищи по коалиции, Николай Николаевич был начисто лишён каких-либо паранормальных способностей. Настолько начисто, что это само по себе было уникальным. Каждый человек, - утверждал Гарик, и в данном случае я ему поверил, - каждый человек чем-то таким обладает. Кто-то неудачу чует, а кто-то, наоборот, с собой носит. Все «интуитивные психологи» - немного телепаты, а все толковые замы - «усилители», А каждая женщина имеет способности «компенсатора».
        Словом, любой человек несёт в себе эдакую «искру божью», хотя обычно и не подозревает об этом. Любой - кроме Николая Николаевича. Зато у него есть свои «прибабахи». Например, Гарик не может прочитать ни одной его мысли! Даже приблизительно!
        Собственно, на этом они и познакомились. Гарри Семёнович тогда только начинал свой игорный бизнес, ко всему относился насторожённо и потому сразу напрягся, как только получил сигнал «странный тип в зелёном зале». Тип был действительно странный. Его итээровский наряд смотрелся крайне нелепо в казино. При этом сам Николаич держался уверенно, если не сказать нагло. Было заметно, что подобные заведения ему не в диковинку. Он равнодушно скользнул взглядом по шеренге «одноруких бандитов», по-собачьи повёл носом и твёрдым шагом направился к тем столам, где шла действительно серьёзная игра. Ставок не делал, но смотрел внимательно и явно чего-то ждал.
        Всё это настолько не понравилось молодому управляющему «Жар-птицы», что он полез разбираться лично. Подошёл поближе, попытался вычленить в какофонии мыслей нужную и вдруг понял, что не в состоянии этого сделать. Гарик, в отличие от большинства, про свою телепатию знал, пользоваться ею умел и (чего уж там!) очень гордился своим даром. И тут такой облом! Раз за разом пробовал он «отфильтровать базар в эфире», но только приходил во все большую растерянность. В отчаянии он ломанулся прямо навстречу неведомой опасности и, взяв её за пуговицу, поинтересовался:
        - Ты кто?
        - Николай Николаевич, - исчерпывающе пояснил Николай Николаевич и добавил. - Я вас давно жду. И отпустите пуговицу, это мой лучший костюм.
        Через пять минут Николаич и Гарик уже сидели в кабинете управляющего, через полчаса была отпущена охрана, а ещё через два управляющий казино «Жар-птица», человек с незаконченным университетским образованием и вообще неясным прошлым Гарри Семёнович Гасаев стал верным учеником и помощником Николая Николаевича Романова - человека с неясным прошлым, настоящим и будущим.
        А все потому, что мозг Николаича, свободный от всей этой «ментальной мишуры», обладал поразительной способностью к анализу. Шерлок Холмс по сравнению с ним - троечник девятого класса вечерней школы.
        Гарик, например, рассказывал такую историю. Поспорили они с Николаичем о сущности паранормальных явлений. То есть Николай Николаевич пытался объяснить своему капризному ученику, что иногда люди за колдунов принимают просто хороших аналитиков. Будучи по образованию физиком, Гарик тут же потребовал экспериментального доказательства «этого бреда». Николаич пожал плечами и предложил Гарику выйти в соседнюю комнату, взять наугад с полки любую книгу и прочитать про себя несколько строк. После чего вернуть книгу на место и пригласить Николаича на опознание.
        Провели.
        Николаю Николаевичу потребовалось около трёх минут на поиск нужной книги и ещё полчаса на то, чтобы продемонстрировать ошалевшему Гарику строгую цепочку умозаключений, которая привела к правильному решению. Было в той цепочке все: и выражение глаз Гарика, и его поза, и непроизвольные идеомоторные реакции на движения Николаича, и цветовая гамма корешков книг.
        Впрочем, это все дела давние, а сегодня меня ждала работа.
        4
        Перед тем как выйти в зал, я какое-то время просидел у себя в подсобке (на кабинет это помещение не тянуло) занимаясь привычным мысленным мазохизмом. В последнее время я стал замечать за собою некоторое отупение. Невозможно каждые три дня представлять себе одни и те же ужасы и испытывать при этом одинаковый трепет. Но сегодня, учитывая отлучку Гарика, я постарался на славу. К стандартному набору, утверждённому руководством (Джекпот-пожар-налёт), я добавил массированную газовую атаку, самосожжение религиозного фанатика, отключение света и воды и ещё парочку не совсем приличных сцен, описывать которые здесь нет нужды.
        К народу вышел с чувством выполненного и перевыполненного долга и с уже привычной головной болью. Поработал я, видимо, на славу. Все присутствующие добросовестно просаживали денежки, никто не буянил, не требовал управляющего. Даже скучно. Народ уныло бродил между столиками в вечной надежде увидеть, как какой-нибудь счастливчик обдирает казино. Я совсем уж решил заглянуть к Гарикову заму - Лешке Волоконникову - и предложить устроить кому-нибудь из случайных посетителей крупный куш - после этого все резко бросаются делать большие ставки. Но потом передумал. В конце концов, не моё это дело, стратегией заниматься. Наша забота - технику безопасности обеспечивать.
        Так и шатался я из угла в угол, изредка приводя себя в чувство чашечкой каппучино. И всё равно спать хотелось смертельно. Наверное, поэтому я не сразу среагировал на бравурный марш Вагнера, который раздался из кармана моего пиджака Это сработал «аварийный» мобильник.
        Надо сказать, что у меня к тому времени было два сотовых. Номер первого я раздал направо и налево: друзьям, знакомым, родственникам, некоторым девушкам. Он звонил на мотив «А нам все равно», «семь-сорок» и гимна Советского Союза. Номер второго был известен только Гарику с Машей, но даже они предпочитали им не пользоваться. Именно из второго телефона и полились звуки вагнеровского марша, и означало это только одно - случилось страшное. Или ещё хуже - неожиданное.
        Звонила Маша. Это само по себе было сюрпризом.
        (Она как-то заглянула ко мне домой и обнаружила нераспечатанную пачку презервативов прямо на телефонной полочке. Очень обиделась: то ли решила, что презервативы предназначались ей, то ли, наоборот, догадалась, что не ей. С тех пор мы почти перестали общаться. Кошка на сене.)
        Маша говорила коротко и отрывисто:
        - Николай Николаевич пришёл в себя. Требует вас с Гариком для инструктажа. Гарик прилетает завтра около трёх. Ты должен быть в больнице в половине десятого - сразу после обхода. Так что, - тут Машка перешла на язвительно-вежливый тон, - все твои ночные развлечения придётся слётка подсократить.
        - Я, между прочим, на работе! - возмутился я, но трубка уже замолчала.
        Ничего не оставалось, как пожать плечами, выругаться в пространство и отправиться искать Лешку, чтобы отпроситься у него пораньше.
        5
        Когда я появился в больнице, Маша уже расхаживала по вестибюлю, демонстративно поглядывая на часы. А чего, спрашивается, поглядывать, если я пришёл даже на три минуты раньше? Приняв из Машиных рук халат и накинув его поверх пиджака, я бодро направился к двери с надписью «Реанимационное отделение».
        На Николаича было жутко смотреть. Так, наверное, выглядели святые великомученики: скелет с глазами, просветлённый до идиотизма взор, заторможенные движения. Неудивительно, что народ старался таких типов как можно скорее канонизировать и отскочить подальше от страстей господних.
        У нас с Машей такой возможности не было. Мы осторожно приблизились к одру и остановились в нерешительности. Николай Николаевич, продолжая роль святого угодника, безмолвно внимал небесам. Безмолвствовали и мы. Казалось верхом неприличия говорить вблизи тела не от мира сего. Мы ждали глас. И был глас. И сказал он:
        - А позовите-ка санитарку. И пусть судно захватит.
        Мы с Машей с позорной поспешностью бросились за санитаркой и весь процесс эксплуатации судна проторчали в коридоре. Когда нам было дозволено вернуться, взор Николаича потерял очарование мученичества и внутренней сосредоточенности. Да и сам больной выглядел значительно менее несчастным.
        - Другое дело! - бодро, хотя и слабо произнёс Николаич. - А то пока её докличешься. Теперь я готов все объяснить. Я тут немного поразмышлял на досуге и кое-чего понял. Все очень плохо… Кстати, а Гарри Семёнович когда быть изволят?
        - Через несколько часов, - торопливо сообщила Маша.
        - Хорошо. Тогда общую картину обрисую попозже. Два раза подряд я это просто не одолею. А сейчас - краткие рекомендации на тему «Что делать?». Машенька, вы давно не были в отпуске?
        - Да как сказать… - растерялась Маша, - на Новый год в Прагу ездила.
        - На три дня? - уточнил Николаич.
        - На четыре.
        - Разница принципиальная. Значит, так. Со следующего понедельника вы, Мария, в отпуске. Нормальном, долгосрочном, на 24 дня. Дела передадите заму. Все, это не обсуждается. А вы, Андрей, будьте любезны оказаться в отпуске прямо сейчас. Вам-то, как я понимаю, передавать дела некому и собирать особенно нечего. По поводу работодателя - то есть Гарри Семёновича - переживать не стоит. Тем паче, что он едет с нами, - в этом месте Николаич окончательно устал и некоторое время лежал с закрытыми глазами.
        Паузой воспользовалась Маша:
        - Вы сказали «с нами»? - осторожно поинтересовалась она. - То есть и вы тоже?
        - Это вы - тоже, - поправил её Николаич, - вы будете сопровождать меня в некоем опасном и увлекательном путешествии.
        - Но вы ведь в таком состоянии! И я не могу, у меня сезон! Сейчас люди на курорты поехали, страховки…
        Николай Николаевич остановил её мановением ослабевшей руки:
        - Да, стар я стал. И состояние у меня, действительно… Раньше мои… рекомендации просто исполнялись, без всяких антимоний. Впрочем, после общих разъяснений многие вопросы отпадут. Поэтому давайте-ка вот чего сделайте. Давайте вы пока займитесь укреплением моего здоровья. Сядьте где-нибудь в скверике и поукрепляйте. В основном это вас касается, Андрей. А вы, Машенька, при этом будьте начеку. И постарайтесь старания вашего коллеги хоть чуть-чуть замаскировать. Я вас когда-то учил, должны ещё помнить. А я пока полежу.
        Наш немощный организатор опасных и увлекательных экспедиций снова прикрыл глаза, тяжело вздохнул и затих. Правда, тут же встрепенулся и изрёк не без лукавства:
        - Ступайте, дети мои.
        Маша непроизвольно бросила на меня злобный взгляд, хмыкнула и направилась к выходу. Я немного задержался.
        - Николай Николаевич, а в этом… отпуске у нас будет возможность поговорить поподробнее? Я имею в виду - о вас? Мы ведь про вас почти ничего не знаем.
        Николаич продолжал лежать с закрытыми глазами. Я осторожно подошёл поближе, опасаясь, что он снова потерял сознание. Всё было в порядке. Вождь и учитель просто думал.
        - Да, Андрюша, совсем я стал плох. Обычно я не допускаю, чтобы мне задавали такие вопросы. Строго говоря, сегодня - всего второй раз, когда от меня требуют автобиографии. Первым был некий лейтенант французской армии. Впрочем, тогда я тоже был нездоров. И, кстати, тоже огнестрельное ранение в живот. Надо поразмышлять об этой закономерности.
        - Только в кому не впадайте, - неловко пошутил я.
        - В кому не впаду. Этот фокус годится только для исключительных ситуаций, да и проделывать его не так просто, как хотелось бы. Хорошо, я постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Но при условии.
        - Никому ни слова?
        - Никому ни слова. И не только о моих ответах, но и о ваших вопросах. Даже этот наш маленький разговор должен оставаться строго между нами. А теперь позовите-ка мне ещё разок санитарку. Кишечник совсем отвык от работы.
        6
        Издали мы наверняка напоминали поругавшихся влюблённых. Или супружескую пару в момент развода. Мужик с мрачнейшей физиономией и молодая женщина неприступного вида. Сидят и явно ждут, кто первый заговорит. На принцип пошли.
        А вокруг - лето, внезапно вспомнившее о том, что оно лето. Солнце, которое жарит с тупой настойчивостью батареи центрального отопления в конце отопительного сезона. Командировочные, с ошалелым видом таскающие в руках тяжёлые кожаные куртки. Толстые голуби, валяющиеся в тёплой пыли и бесстыже заглядывающие под короткие платьица. Хотя чего там заглядывать: платья не только коротки, но и прозрачны до неприличия.
        А ведь прав Гарик, подумалось мне, ко всему привыкаешь. И к обнажённой натуре в том числе. Во всяком случае, сейчас меня никто не отвлекал от придумывания язв и абсцессов на голову многострадального Николаича. И не только на голову, но и на брюшину, сердце, почки, лимфатические узлы и прочий ливер. Основательная Маша притащила анатомический атлас с аккуратными пометками на полях, так что теперь я совершенно точно знал, куда и чего нужно желать. Даже притерпелся, уже почти перестало мутить. И вообще поймал себя на том, что сглазом я в последнее время стал заниматься как-то без страсти, дежурно. Так не пойдёт! Как там учил старик Станиславский? Надо перевоплотиться, погрузиться и ещё что-то там с собой совершить.
        Я зажмурил глаза, но и это не особенно помогало. Надо разозлиться. Тем более, что Маша рядом. Вот уж кто доведёт меня до зубовного скрежета в считанные минуты.
        - Маша. Эй, отвлекись, я пока передыхаю.
        Маша вздрогнула и судорожно вздохнув, откинулась на спинку скамейки - впрочем, тут же торопливо выпрямилась, пытаясь уберечь кофточку в чистоте и сохранности. Мой персональный компенсатор (по совместительству - маскировщик) подозрительно покосился в мою сторону, но в разговор вступать не спешил. Ладно, коснётся, как любит приговаривать Гарик.
        - Ты на меня до сих пор дуешься? Ну, из-за этих дурацких… То есть когда ты последний раз ко мне заходила. Из-за того, да?
        Невозможно разговаривать с человеком, который никак на тебя не реагирует. То же самое, что общаться со стенкой - а это уже шизофрения. Впрочем, ты ведь хотел разозлиться? Давай, продолжай.
        - Маша, вот вы - в смысле женщины - очень любите рассуждать по поводу мужской грубости и чёрствости. И непонимания вашей тонкой девичьей натуры. А сами - что бараны. То есть овцы. Не хотите понять, так запомните: мужику время от времени нужна женщина. Допустим, женщинам этого не нужно. Но для мужчины это как есть, спать или пить. Ты же ешь каждый день? Почему я не могу себе позволить женщину хотя бы раз в неделю?
        Похоже, я выбрал правильный способ разозлиться - такой чуши я от себя давно не слышал, но остановиться не мог, распаляясь всё больше и больше. Маша продолжала рассматривать меня с брезгливым видом.
        - И вообще, ты мне не жена, не подруга, не сестра. Какое тебе дело до моей личной жизни?
        - Никакого, - легко согласилась Маша, - поэтому ты и бесишься.
        - Да не б-бешусь! - Ага, я, кажется, дошёл до стадии лёгкого заикания; ещё чуть-чуть - и наступит фаза швыряния тяжёлых предметов. - Я просто не понимаю… То есть меня раздражает, когда все вроде нормально, и вдруг..
        - Что «вроде нормально»? - холодно поинтересовалась Маша. - Мы просто выполняли одну совместную работу. Это - все. Остальное - плод твоей болезненной фантазии.
        Я попытался продолжить, но был остановлен властным движением ладони:
        - Тема закрыта. А теперь, если наш мастер сглаза немного развеялся разговорами, давай вернёмся к Николаю Николаевичу. И ещё: у тебя странное представление о потребностях женщин. Видимо, тебе просто на них не везло. Я, например, тоже время от времени позволяю себе мужчину. Если есть настроение - то и чаще раза в неделю. Правда, я («я» было подчёркнуто жирной красной чертой) всегда очень тщательно выбираю мужчин. А теперь - давай работать.
        Ага, конечно. Как обычно в минуты ярости, я впал в злобное оцепенение. Единственное, о чём я сейчас мог думать - так это о способах подбора Машиных кавалеров. А я, стало быть, не прошёл?! Плох оказался? А вот сглажу тебя изо всех паранормальных сил так, что ни одна особь мужеского пола год к тебе не подойдёт! И ещё…
        - Молодой человек! Купите девушке цветочки!
        С трудом сдерживаясь, чтобы никого никуда не послать, я поднял тяжкий взор. Передо мною стояла бабушка с охапкой ландышей.
        - Смотрите, какие они славные!
        Ландыши состояли в основном из широких мясистых листьев с редкими вкраплениями меленьких нераскрытых бутончиков. Квёлые июньские позднепервоцветы.
        - А не поздновато для ландышей? - поинтересовался я.
        - Ага, - радостно согласилась старушка, - это последние в этом году, больше не будет!
        - Тогда давайте, - решительно отрубил я и, не уставая себе удивляться, протянул деньги. - Всю корзинку.
        Когда я протянул небольшую, свеже пахнущую охапку Маше, она только насмешливо вздёрнула бровь. Но ландыши взяла. Кажется, попал, догадался я. Хотя и случайно. Почему бы мне не переименоваться в «мастера импровизации»? Смысл тот же, а звучит куда более оптимистично, чем «мастер сглаза». Ладно, это потом.
        Сейчас пора вернуться к нашим гнилым помидорам. На чём мы остановились в прошлый раз? Кажется на общем заражении крови.
        7
        После тихого часа мы торжественно выкатили Николаича в больничный двор. Точнее, не сразу после тихого часа, а после всяких рентгенов и обмеров, которые только и убедили недоверчивых лечащих врачей в транспортабельности недавнего безнадёжного больного. Я прямо упивался собственным мастерством, разглядывая ошалевшие физиономии докторов, с которыми они изучали плёнки и кардиограммы. Отдельное спасибо Машке - кабы не она, вряд ли мне удалось бы работать с таким остервенением.
        Даже Николаич, как только мы остались одни, не удержался и попросил:
        - Ребятки, вы всё-таки полегче как-то. Во-первых, все тело, включая недостижимые внутренности, чешется нестерпимо, а во-вторых, я тут краем уха уловил слово «диссертация». Вот только диссертации нам с вами и не доставало. Давайте чуть-чуть снизим темп, а?
        Словом, гордился я собой чрезвычайно и полномочно, хотя и не прерывал свои магические пассы ни на секунду. Слава богу, за последнее время я научился проделывать их почти автоматически, буквально краешком сознания. Так бывалый водитель может болтать и разгадывать кроссворды, не отвлекаясь от руля. Если дорога хорошая, разумеется.
        Так и я - одним полушарием желал Николаичу всяческих гадостей и осложнений, а другим - радовался полному их отсутствию.
        На дневном свету восставший из комы учитель выглядел вполне жизнерадостно: ввалившиеся щеки порозовели, глаза заблестели и приобрели обычное вежливо-проницательное выражение, даже голос, казалось, стал сильнее и отчётливее.
        - …Сразу вынужден признать, друзья мои, что головоломка собрана не до конца. Мне, к сожалению, просто не хватило аналитического материала. Собственно, поэтому я и решил вернуться в мир этот и заняться поиском недостающих деталей. Кроме того, основные причины случившегося я могу изложить уже сегодня, как только объявится наш преуспевающий Гарри Семёнович. А пока расскажите мне, что тут у вас происходило.
        Гарри Семёнович объявился через десять минут, всем своим видом вызывая классовую ненависть встречного пролетариата: бритый затылок, квадратный подбородок (борода была заблаговременно удалена загара ради), крошечный мобильник на поясе, майка, с трудом обтягивающая загорелый торс с непременной золотой цепью. Покосившись на Машу, я с неудовольствием отметил, что она рассматривает Гарика вовсе не с классовой ненавистью, а совсем наоборот. Слишком пристально. «И чего бабы находят в этих кусках загорелого мяса» - подумал я, втянул живот внутрь и продекламировал:
        - Златая цепь на дубе том.
        Гарик нисколько не смутился, но цепь снял, назидательно заметив при этом:
        - Социальная мимикрия. Привет бывшим коматозникам. А почему сразу мне не позвонили?
        - В смысле? - удивилась Маша.
        - В прямом, - продолжал наезд недоотдохнувший Гарик. - Как только Николаич пришёл в себя, надо было звонить.
        - Да я сразу и позвонила!
        - М-да… - Гарик критически оглядел больного, - я так вижу, в этой вашей коме не так уж плохо живётся. Выглядите вы вполне…
        - Это Андрею Валентиновичу спасибо, - церемонно наклонил голову Николай Николаевич. - Он с утра трудится, не покладая, так сказать, извилин.
        - С утра? - подозрительно осведомился мой весьма непосредственный начальник и внимательно посмотрел на проплывающее облачко, явно пытаясь вспомнить мой график работы.
        - Я сегодня был в ночной смене, - поспешил я развеять его подозрения. - Ушёл, правда, чуть раньше.
        - И что, там все нормально? - продолжал хмурить загорелый лоб Гарик.
        - Было бы ненормально - давно бы позвонили. И вообще, я с сегодняшнего дня - в отпуске.
        - Это ещё почему?
        - Согласно приказу! - чётко отрапортовал я и кратким взмахом руки переложил всю ответственность на кресло с Николаем Николаевичем.
        Тот подтвердил информацию коротким кивком и добавил:
        - Вместе с вами, любезный Гарри Семёнович, а также с не менее любезной Марией Анатольевной. Сколько вам нужно времени, дабы подготовиться к отъезду?
        - Да я, в общем, и так в отъезде!
        - Я имею в виду - к долгосрочному отъезду? Вернее, к отъезду на неопределённый срок?
        - Стоп-стоп! Как неопределённый? Неделя? Месяц? Год?
        - Не знаю. Более того, это никак от нас с вами не зависит.
        - Так не пойдёт. За месяц без меня «Птица» просто загнётся!
        - Уверяю вас, с вами ваше казино загнётся ещё проще. И гораздо быстрее. Вы хотите повторить опыт с «Золотым драконом»?
        По лицу Гарика стало отчётливо заметно, что опыт с «Золотым драконом» он повторять не хочет. Ну ещё бы! Даже я помню этот грандиозный шмон со взрывами, спецназом и отставкой зама городской милиции. Вот уж не думал, что мои товарищи по борьбе со вселенским злом причастны к этому побоищу!
        - Ладно, - пробурчал он, - только объясните хоть что-нибудь толком.
        - А давайте я объясню! - неожиданно раздалось под самым нашим ухом.
        Мы разом обернулись на звук. Перед нами стоял человек, очень похожий на Николая Николаевича.
        Теперь-то я понимаю, почему мы допустили вопиющую беспечность и проворонили постороннего, которому никак нельзя было слышать наши беседы.
        Понадеялись на Гарика.
        В самом деле, глупо выставлять дозоры, располагая такой мощной системой раннего обнаружения. Но в этот раз она не сработала. Первым причину этого, несмотря на собственную слабость, разгадал Николаич. Он коротко глянул на незнакомца и встревоженно спросил у Гарика:
        - Слышите его?
        Гарик нахмурился и тут же расстроенно развёл руками:
        - Не-а. Это как…
        - Как я? - уточнил Николай Николаевич и, получив подтверждение в форме короткого кивка, скомандовал. - Охрану. Живо. Взять и изолировать.
        Непрошеный гость, который всё это время с ласковым равнодушием наблюдал за нами, только усмехнулся и извлёк из кармана классическую красную книжечку:
        - Не в этот раз. Комитет Госбезопасности. Подполковник Минич Сергей Сергеевич. Моя группа будет здесь через минуту.
        Подполковник приподнял указательный палец, и мы действительно услышали приближающийся вой сирен.
        - Обычно мы ездим тихо, но сегодня, дабы вы не натворили безрассудств…
        Гэбэшник даже изъяснялся слогом Николая Николаевича. Пришедший в себя Гарик тем временем уже орал в трубку:
        - Валик! У меня проблема! Заткнись! КГБ… Ты всё понял? И Караваева ко мне пришлёшь! Не по телефону, идиот!
        На этой оптимистичной ноте хозяина казино «Жар-птица» прервал невежливый молодой человек в камуфляжной форме. Через пять секунд мы все, кроме Николаича, уже лежали мордой в асфальт, а ещё через десять минут - ехали в неизвестном, но вполне предсказуемом направлении в машинах с очень тонированными стёклами.
        Все это сильно напоминало низкобюджетный российский боевик периода начального накопления капитала. Или бред сивой кобылы, что, в принципе, одно и то же.
        8
        В народе ходят упорные слухи, что застенки нашего КГБ переполнены инакомыслящими. Не верьте. По крайней мере, нас троих держали в отдельных, больших и пустынных камерах. Из инакомыслящих там были только крысы.
        Это я вам официально заявляю, безо всяких там запугиваний и гипербол. Нормальные, жирные, наглые пацюки.
        Интересно, а в женских камерах они тоже водятся? Я так и не решился об этом спросить у Маши. Думаю, водятся. Визг, наверное, стоит! Забавно было бы понаблюдать за визжащей Машкой.
        Хотя забавного, в целом, немного. Темень, вонь - и тут по тебе что-то пробегает. Никакие сверхспособности не выручают: спать-то надо когда-нибудь. Хорошо ещё, моё заточение не слишком затянулось. Буквально на следующий день меня отвели на допрос к исключительно вежливому и располагающему к себе молодому человеку, который задал несколько ничего не значащих вопросов, извинился за причинённые неудобства и… нет, не отпустил на все 360 градусов, но распорядился перевести меня на второй этаж.
        Конвоир молча погнал меня по коридору. Когда мы сели в лифт, так же молча нажал на цифру «2» и со скучающим видом уставился в потолок. Через некоторое время заскучал и я, потому как опускались мы долго, гораздо дольше, чем можно было ожидать от четырёхэтажного здания следственного изолятора.
        Зато новая камера оказалась не в пример уютнее прежней. Окон, естественно, не было (что в них рассматривать - фундаменты окрестных зданий?), зато кровать стояла вполне гостиничного типа: хотя и крепко привинченная к полу, но со свежим бельём. Был даже письменный стол со стулом, небольшая книжная полка и - что совсем не лезло ни в какие представления о «застенках НКВД» - отдельный санузел с накрахмаленными полотенцами и рулоном пипифакса. Ощущение праздника несколько портили камеры слежения, нагло торчащие изо всех углов, но мне-то что? Бежать я всё равно не собирался, руки на себя накладывать - тоже.
        Строго говоря, я вообще не понимал, что мне делать и как себя вести. Что говорить, о чём молчать? Николаич никаких инструкций не давал, хотя мог бы. Впрочем, я же заблокированный! Если что, помру при допросе.
        Я подошёл к книгам и пробежался по корешкам. Набор литературы пёстрый, но довольно приличный: Акунин, Библия, Герман Гессе, «Жёлтая стрела» Пелевина, томик Владимира Высоцкого, Валентин Пикуль, «Полковнику никто не пишет», Философский энциклопедический словарь, «Двенадцать стульев», трёхтомник Пушкина, «Мастер и Маргарита», пара сборников фантастики и так далее. Рассудив трезво, что застрял я тут надолго, я взял «Нечистую силу» и завалился с ногами на кровать.
        Полежал чуток, но понял, что на таком бельё валяться в одёжке, насквозь пропахшей крысами - это вызов не только системе госбезопасности, но и элементарной гигиене. В конце концов, санузел есть? Надо пользоваться, пока дают.
        Из ванной я вышел практически оптимистом. Даже казённым нижним бельём не побрезговал: хотя и казённое, зато чистое. В комнате (камерой её назвать просто язык не поворачивался) на столе уже стоял поднос с обедом. Еда простая, но добротная: рыбный суп, гуляш с картофельным пюре и - напоминанием о Советском Союзе - компот из сухофруктов. Создалось полное впечатление, что меня решили угостить комплексным обедом из местной столовой. Даже ложки характерно алюминиевые, с дырочками в ручках.
        Я до того обнаглел, что водрузил томик Пикуля на стол и начал неспешно насыщаться. Закончив трапезу, я откинулся на стуле и стал дожидаться появления надзирателя. Он возник с оперативностью официанта солидного ресторана, хмуро, но споро убрал поднос и молча скрылся за дверью. Я с трудом удержался от того, чтобы не спросить у него счёт, но резонно решил, что гусей дразнить не стоит.
        В таком довольстве и неге прошло ещё два дня.
        9
        Само собой разумеется, меня живо интересовала судьба остальных: Маши, Гарика и Николаича. Чтобы унять беспокойство, я со всей возможной добросовестностью по пять раз на дню желал им всяческих ужасов и лишений. Тем более, что иных занятий у меня всё равно не было.
        Еда появлялась вовремя, горячая вода не переводилась, надзиратели не обращали на меня никакого внимания. Я даже несколько раз пытался заняться физподготовкой, но быстро выдохся и снова вернулся к двум излюбленным занятиям: читать и думать.
        Я утешал себя тем, что моим подельникам в любом случае хуже, чем мне. Я-то чётко понимал, что могу им помочь даже из комфортабельной одиночки, а каково Машке и, тем более, Гарику, который, даже отдыхая, предпочитал развивать кипучую деятельность? Правда, Гарик наверняка располагал какой-либо дополнительной информацией, которую он без особого стеснения таскал из чужих мозгов. А с другой стороны, много ли можно натаскать из мозгов дежурного сержанта?
        Словом, когда меня вызвали на допрос, я даже обрадовался - ещё немного, и пришлось бы начать разговаривать со стенкой, а это уже лишнее.
        Бравый подполковник Сергей Сергеевич Минич сидел за столом сбоку и лениво погладывал в окошко. Там было настоящее, живое небо! Допрос вёл давешний молодой человек - теперь я вспомнил, что зовут его Виктор Анатольевич, не то Бранько, не то Дранько. Он снова поинтересовался моим именем, как будто опасался, что за несколько дней в камере-люкс меня могли подменить. Затем задал вопрос, который давно интересовал меня самого:
        - Вы знаете, почему мы вас задержали?
        - Нет, конечно, - абсолютно искренне пожал плечами я. - А за что, кстати? Мне предъявят какое-нибудь обвинение?
        - Об обвинении речи пока не идёт…
        - Так я пошёл?! - с дурашливой миной я приподнялся на стуле.
        - Не спешите, Андрей Валентинович, - наконец подал скучающий голос подполковник. - В настоящее время мы рассматриваем вас как свидетеля по делу государственной важности. Свидетель вы настолько ценный, что государство не может рисковать вашей жизнью и здоровьем. Есть специальное прокурорское определение, по которому нам поручено вас охранять.
        Моя обычно склонная к склерозу память неожиданно выдала яркое и отчётливое воспоминание: кабак, джин с медикаментозным привкусом и фраза случайного собутыльника: «Меня зовут Николай Николаевич. Я буду охранять вас». Я невольно улыбнулся.
        Сергей Сергеевич цепко глянул мне в глаза:
        - Могу я полюбопытствовать, чем так вас рассмешил?
        - Да так, уж больно вы похожи с Николаем Николаевичем. Даже зовут вас похоже. Сергей Сергеевич - Николай Николаевич.
        - О, да вы склонны к анализу? Обычно люди вашего… ваших способностей не любят анализировать ситуацию.
        Я сразу насторожился. До сих пор о своих способностях я разговаривал всего с тремя людьми в мире. Да и то без особого удовольствия. Поэтому я внутренне напрягся и решил, пока суд да дело, помалкивать в тряпочку.
        - Ну же, Андрей Валентинович! - тонко улыбаясь, не в меру проницательный подполковник внимательно глядел мне в глаза. - Вас ведь просто распирает от любопытства! А ведь я могу заинтриговать вас ещё больше. Наше с Николаем Николаевичем сходство куда серьёзнее, чем вам кажется.
        Я отвёл взгляд от светлых глаз подполковника и внимательно начал изучать деревянный стол притихшего следователя. Попутно я пытался вспомнить, какого цвета глаза у Николаича. Карие, что ли?
        - Ну, раз вы предпочитаете анализ как метод познания, давайте продолжим экзерсисы. Предположим, что я - действительно аналогия Николая Николаевича. Вы ведь самостоятельно пришли к этому выводу? Я могу только поздравить вас с гениальной догадкой. Итак, повторюсь: я - подобие вашего Николая Николаевича. Попробуем следовать далее методом неполной индукции. Метод, безусловно, ограниченного применения, но в данном случае достаточный. Следуя неполной индукции, мы можем прийти к выводу, что в моём распоряжении есть и аналог, скажем, Гарри Семёновича. Стало быть, все необходимые сведения я из вас и так смогу добыть. Кроме, разумеется, заблокированной части. Вы следите за мыслью?
        Я машинально кивнул. В конце концов, в том, чтобы следить за мыслью подполковника КГБ, никакого криминала нет.
        - Отлично, - обрадовался Сергей Сергеевич и проделал устаревший жест, известный по художественной литературе как «потирание ладоней». - Но ваша закодированная информация меня не интересует хотя бы потому, что я ею и так обладаю. Я ведь - копия Николая Николаича, вы помните? И тем не менее, я веду с вами обстоятельную беседу, не пытаясь запугивать и вообще оказывать форсированное психологическое воздействие. Вывод?
        Я заинтересованно смотрел на подполковника. Похоже, тот сильно преувеличивал мои аналитические способности.
        - А вывод такой, - продолжал рыцарь плаща и кинжала, - что вы мне нужны вовсе не ради информации. А для чего?
        Я только пожал плечами. Если нравится человеку играть в доброго учителя при тупом ученике, пусть играет. Помогать ему в этом я не собираюсь.
        - Разумеется, ради сотрудничества! - радостно воскликнул Сергей Сергеевич, как будто мы действительно родили эту мысль в результате длительного конструктивного обсуждения.
        - В смысле стучать? - поинтересовался я.
        - Вы умны, но невнимательны, - вздохнул подполковник. - Только что мы с вами пришли к выводу, что в качестве источника информации вы меня никоим образом не интересуете. И вот, на тебе - «стучать»! Речь идёт о сотрудничестве более деловом и полезном для общества. Крайне полезном.
        Я снова хихикнул, припоминая, как мною собирались тушить вулканы и ликвидировать преступность. Всё-таки они очень похожи: Николай Николаевич и Сергей Сергеевич. В смысле глобальности замыслов.
        - Ладно, давайте попроще. И подоступнее, - подполковник мастерски превратился в маленького Дзержинского. Всё, что положено, было в нём горячим, а всё остальное - холодным. Он повернулся к совсем заскучавшему следователю и коротко кивнул головой.
        - По нашим сведениям, - тут же включился следователь, - вы поддерживаете тесные дружеские отношения с Николаем Николаевичем Романовым, Гарри Семёновичем Гасаевым и Марией Анатольевной Михайловой…
        - Кстати, - снова вмешался неугомонный Сергей Сергеевич, - а имя Ползунов Геннадий ничего вам не говорит?
        Я абсолютно честно развёл руками.
        - У нас нет оснований подозревать указанных лиц в преступной деятельности, однако, по странному стечению обстоятельств, указанные лица слишком часто оказываются в поле зрения правоохранительных органов. Неким трудно объяснимым образом…
        - Трудно объяснимым с точки зрения тривиального здравого смысла, - снова встрял подполковник. - Но мы-то с вами понимаем, что все вполне объяснимо.
        Похоже, Сергей Сергеевич всеми силами демонстрировал, что никакого допроса на самом деле нет, а есть просто задушевная беседа умных людей, перед которыми стоит сложная проблема.
        - Если изложить простыми словами всё, что собирался сообщить вам уважаемый Виктор Анатольевич, картина получается следующая. Периодически следственные органы натыкаются на разного рода странные и мистические происшествия, которые они с готовностью сплавляют моему подразделению. В основном это катаклизмы: самовозгорания негорючих материалов, таинственные самоубийства, необъяснимые поломки высоконадёжного оборудования. Бывают и обратные случаи. Два года назад во время испытательных полётов нового истребителя выяснилось, что по чьей-то преступной халатности горючего в баке практически нет. Самолёт находился над густонаселённой территорией, в получасе лету до посадочной полосы, а топлива уже - все, - Сергей Сергеевич проделал театральный жест, означающий отсутствие топлива в баках истребителя. - Пилот отказался катапультироваться, надеялся дотянуть до безлюдной местности. А дотянул до аэродрома. На пустых баках. Вы себе представляете, сколько керосина нужно современному истребителю для 30 минут полёта?
        Подполковник остановился и внимательно посмотрел на мою реакцию. Я ошалело мотал головой. Теоретически это, наверное, возможно, но на самом деле… Держать полчаса в воздухе здоровенный самолёт? Как говорит Николаич, в рамках существующей реальности… Это тебе не Шумахер с Кулхардом. Нет, я бы, пожалуй, не взялся.
        Сергей Сергеевич, похоже, без труда прочитал все мои рассуждения прямо по физиономии.
        - В тот раз это было наших рук дело. Из-за этого чертового истребителя мой отдел потерял единственного сильного… как это называет Николаич?
        - Мастер сглаза, - брякнул я и чуть не откусил себе язык.
        - Вот-вот, мастера сглаза, - подполковник милостиво сделал вид, что не заметил моей оплошности. - Собственно, о сотрудничестве такого рода речь и идёт.
        Нависла многозначительная пауза. До меня начало медленно доходить. Меня брали на работу в КГБ.
        И мне это очень не нравилось.
        Я мучительно припоминал, как в таких случаях себя вели герои детективов. Наконец припомнил:
        - А если я откажусь?
        По законам жанра коварный кагэбэшник должен был зловеще склониться надо мной с фразой: «В этом случае вас ждут серьёзные неприятности» или хотя бы «Я бы на вашем месте этого не делал!». Вместо этого он приподнял бровь и заинтересованно спросил голосом Михал Михалыча Жванецкого:
        - А почему, собственно? Кроме банального «не хочу»?
        - Ну-у-у… - начал я не так уверенно, как полагалось бы герою детектива.
        - Смелее, - подбодрил меня Сергей Сергеевич, - не бойтесь нас обидеть! Мы уж такого про себя наслышались. Не хотите «марать себя сотрудничеством со спецслужбами»? Помилуйте, на дворе давно не тридцать седьмой год! И даже не девяносто первый. Мы не занимаемся политическим сыском! Тем паче, что я предпочёл бы видеть вас в качестве штатного сотрудника, а не любителя на содержании. Не потому, что хочу лишить вас личной свободы - только потому, что собираюсь наиболее эффективно использовать ваши способности.
        - Погодите! - я, кажется, нащупал правильную линию поведения. - А вы меня ни с кем не путаете? Да, я действительно знаю всех перечисленных… э-э-э… людей. Но законов никаких не нарушал, планов свержения существующего строя не вынашивал, а при чём тут самолёты, летающие на честном слове, вообще не понимаю!
        - Ну-ну-ну! - почти ласково пожурил меня подполковник. - А кто только что проговорился про «мастера сглаза»? Поверьте, мы уже давно наблюдаем «группу Романова», как она числится в наших документах. Она действительно никаких законов не нарушает и переворотов не готовит. Мы бы и не трогали её, кабы не два важных и - увы - взаимосвязанных события: ваше появление в группе и стрельба в «Жар-птице».
        В этот момент молодой помощник Сергея Сергеевича подал голос: выразительно кашлянул и показал на часы. Подполковник тут же смущённо заулыбался и развёл руками:
        - Простите, ради бога, старика, заболтался! Вас ведь ждут в соседней комнате. Через 10 минут стартует гонка «Формулы-1» где-то в Венгрии. Так что разговор наш мы продолжим через несколько часов.
        Я тоже невольно заухмылялся. И даже не стал расспрашивать, кто именно ждёт меня в соседней комнате.
        10
        Едва глянув на Гарика, я сразу успокоился.
        Он был бодр, агрессивен, тут же схватил меня за рукав и потащил к телевизору, рассказывая на ходу подробности вчерашней квалификации. Судя по всему, Гарик, в отличие от меня, продолжал следить за собой даже в камере: во всяком случае выглядел он, словно после посещения тренажёрного зала, бани и парикмахера. Я завистливо потёр редкую и противную щетину и плюхнулся в кресло.
        Гонка получилась скучная.
        Вначале я ещё пощекотал нервы Гарику, играя с Кулхардом, как кот с мышкой, но потом мне это надоело (к тому же в особо пикантных ситуациях Гарик не гнушался руганью и тычками под рёбра). Словом, последние 20 кругов Мишка Шумахер проехал в почётном сопровождении партнёра по «Феррари» Рубенса Барикелло.
        - Ну как я? - поинтересовался я у Гарика после финиша, ожидая заслуженной похвалы. Но наткнулся на недовольную харю, которая назидательно произнесла:
        - Ну и чего теперь делать будем?
        - В смысле? - опешил я.
        - Ты турнирную таблицу внимательно изучил? - язвительно поинтересовался Гарик. - Шумахер, между прочим, досрочно стал чемпионом. И «Феррари» тоже.
        - Так хорошо же!
        - Чего хорошего? До конца сезона ещё четыре гонки. Я лично их смотреть уже не смогу. Не за Баррикеллу же болеть, в самом деле?
        - Слушай, - разозлился я вконец, - ты сам не знаешь, чего хочешь! И вообще, у нас, по-моему, ещё кое-какие проблемы есть. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, мы в данный момент находимся в следственном изоляторе КГБ.
        - Ну, это временная мера, - голос Сергея Сергеевича за нашими спинами раздался с профессиональной своевременностью. Мы резко обернулись, и я заметил, как явственно вздрогнул Гарик: он, видимо, никак не мог привыкнуть к тому, что Сергей Сергеевич умеет подкрадываться незаметно.
        - Как только мы придём к соглашению, мы тут же расстанемся друзьями, - продолжал подполковник.
        - А если не придём? - спросил Гарик с некоторой напряжённостью в голосе.
        - Тоже расстанемся, но уже недругами, - Сергей Сергеевич выглядел искренне расстроенным. - Не вижу тому причин.
        Подобная наглость вызвала откровенное моё изумление:
        - То есть как? Вы уже неделю держите нас в камерах без всякого на то основания…
        - Андрей Валентинович, - почти ласково, но властно перебил меня Сергей Сергеевич, - каюсь, я скрыл от вас лично некоторые обстоятельства вашего… временного пребывания здесь. Честное слово, сделано это исключительно ради вашей безопасности. Ваших товарищей (подполковник кивнул в сторону Гарика) я держал полностью в курсе событий.
        - Каких ещё событий? - спросил я внезапно охрипшим голосом. Мне почему-то пришла на память сцена в казино - с Николаичем в роли мишени.
        Сергей Сергеевич уступил право слова Гарику. Тот раздражённо тягал себя за мочку уха. Я уже был знаком с этим жестом - так Гарик реагировал в тех редких случаях, когда кому-либо удавалось убедить его в собственной правоте.
        - Все правильно, - неохотно процедил он сквозь зубы, - нам тут пока безопаснее. Там такие разборки…
        Из дальнейшего рассказа стало понятно, что Минич со своим спецназом вытащил всех нас буквально из петли: Гарикову машину неустановленные лица заминировали ещё в аэропорту (мина с радиовзрывателем - чтобы всех одним махом, как пояснил нам любезный Сергей Сергеевич), на всех наших квартирах обнаружены «жучки», а возле Машкиного дома гэбэшники попытались задержать какого-то типа, но тот подозрительно быстро засёк их и умудрился скрыться, не оставив даже отпечатков обуви.
        По поводу последнего инцидента Сергей Сергеевич переживал особо. «Это вам не пацаны-первокурсники из Высшей школы КГБ, это „наружка“, профессионалы. Не могли они его просто так упустить, тут не без нечистого - ну, вы понимаете?»
        Словом, по всему выходило, что должны мы родному комитету госбезопасности ноги мыть и воду пить, а ещё лучше - продолжать жить в пределах следственного изолятора, известного в народе как «американка». Одно смущало - уж слишком очевидно. Через, извините, чур. Нужно было срочно посовещаться с Николаичем.
        Когда я сообщил о просьбе (или требовании?) подполковнику Миничу, тот согласился практически без колебаний, хотя и без особого восторга на лице. Впрочем, поди их разбери, этих Штирлицев - может, они давно уже все просчитали и только ждали моей просьбы.
        В любом случае мне хотелось поскорее увидать и Николаича, и Машку.
        Соскучился я по ним.
        11
        Собрание получилось представительным, даже слишком.
        Кроме членов «группы Романова» (Н.Н., я, Гарик, Маша) в комнате присутствовали Сергей Сергеевич, его подручный (фамилия его была всё-таки Бранько), девица якобы-стенографистка и угрюмый мужик со следами злоупотребления алкоголем прямо на помятом лице.
        По поводу «стенографистки» гадать не приходилось. В наш век повальных магнитофонов и цифровых методов звукозаписи ни о какой стенограмме речи быть не могло. Судя по всему, перед нами сидела самая обычная компенсаторша.
        Методом исключения можно было предположить, что помятый мужик либо «отбойник», либо чтец-декламатор чужих мыслей. Я склонялся ко второму предположению. Доказательством тому служило ревнивое выражение лица Гарика и то странное вражественное взаимопонимание, которое тут же установилось между ним и помятым мужиком.
        Какое-то время «группа Романова» демонстрировала идейное единство путём взаимного осматривания и расспросов. Машка даже пустила сдержанную слезу, но, по-моему, больше для публики. Публика тактично рассматривала крашеные стены и терпеливо ждала окончания трогательной сцены воссоединения старых друзей.
        Мы не торопились. Мы долго интересовались здоровьем друг друга и ахали по поводу недавней коматозности Николаича - хотя, положа руку на что угодно, Николаич сейчас выглядел вполне прилично. Когда мы наконец перебрали все достойные темы и дособеседовались до обсуждения классов моторов в команде «Джордан» (участвовали даже Маша с Николаичем), наши визави не выдержали.
        Сергей Сергеевич разрубил воздух рукой и заявил:
        - Торжественную часть предлагаю считать закрытой и перейти непосредственно к деловой.
        Мы заткнулись и обратились в слух.
        - Итак, диспозиция следующая. С одной стороны, есть группа Николая Николаевича Романова, законов непосредственно не нарушающая, но обладающая определёнными трансцендентными возможностями. С другой - невыясненная до конца группа лиц, законов в буквальном смысле тоже не нарушающая, но также потусторонняя и, главное, опасная для общества. И для вышеупомянутой группы Романова в первую голову. С третьей - Комитет государственной безопасности в лице подчинённого мне отдела, у которого, в свою очередь, есть две головные боли.
        Слава богу, что все присутствующие обладали системным мышлением, иначе замысловатая речь бравого подполковника пропала бы зазря.
        - Первая боль состоит в стремлении устранить любую опасность для общества, пусть даже и трансцендентную. Вторая заключается в желании ликвидировать пробел в собственном штатном расписании, возникший в результате известного инцидента с самолётом.
        В этом месте я просто начал отключаться. Видимо, не только я, потому что Николай Николаевич подал из угла полный ехидства голос:
        - Не хочу никого обижать, но, по-моему, я тут единственный, кто не потерял нить повествования.
        - Нельзя ли попроще? - согласился с ним Гарик.
        - Попроще? Извольте, - Сергей Сергеевич прищурил глаз и заговорил короткими рублеными фразами. - Что вы там делаете в своём казино, никого не волнует. Но когда при этом начинается стрельба - это уже наши проблемы. К тому же, вы - далеко не единственные, по кому прошёлся этот… «топор». Значит, его надо остановить. А собственных сил у меня сейчас мало. Да и вообще, мне нужен толковый «отбойник». Предложение такое - давайте дружить. Хотя бы временно. Но взаимовыгодно. У меня все. Доступно?
        Было доступно. Подчинённые подполковника глядели на него несколько осуждающе. Видимо, подобный уровень откровенности в этой конторе не приветствовался.
        Мы молчали, вопросительно поглядывая на Николая Николаевича. В конце концов, стратегические решения - это по его части. Тот с ответом не спешил и даже, кажется, нервничал.
        - Ладно, - в конце концов произнёс он сдавленным голосом, - будемте торговаться.
        12
        Торговались мы долго и со вкусом.
        Как только стало ясно, что «группа Романова» перестала упираться рогом, гэбэшники ощутимо повеселели и принялись оживлённо развивать успех, пытаясь получить дополнительные выгоды от этой странной сделки. Но тут уж мы ощетинились. Уступив в главном, мы, как будто сговорившись, спорили по поводу каждой мелочи. Правда, я в обсуждении не особо участвовал - только как предмет торга. Но уж Николаич, Маша и, естественно, Гарик старались вовсю.
        Через некоторое время я стал получать истинное удовольствие, наблюдая за участниками торга. В исполнении Гарика это выглядело впечатляюще. Я невольно начинал волноваться за исход торговли, особенно в те три раза, когда высокие добазаривающиеся стороны в лице Гарри Семёновича заявляли, что «раз так, то говорить не о чём», пожимали плечами и делали вид, что встают и уходят. Впрочем, товарищ подполковник на эту нехитрую удочку не попадался, а только, лукаво блестя глазом, произносил загадочным голосом: «Май 1998-го, два вагона нерастаможенных медикаментов» или «Гостиница „Юбилейная“ номер 813, ящик над ванной». Гарик чрезмерно естественно приподнимал брови и заявлял: «Не знаю, о чём вы говорите», но милостиво садился на место и продолжал разговор.
        В конце концов мне стало интересно, что произойдёт, если Гарику дадут гордо встать и уйти. Ну, дойдёт он до конвоира, и что? Но, видимо, Сергей Сергеевич не желал никого выставлять дураком, и торговля несколько часов протекала в рваном ритме, но в спокойном русле.
        К исходу разговора торг шёл только между теми, кто, собственно, и должен был его вести с самого начала: между Николаичем и подполковником. Девчонки откровенно клевали носом, и их милостиво отпустили досыпать в комфортных условиях. Правда, когда удалилась «стенографистка», я не удержался от ехидного вопроса - кто, дескать, будет вести протокол собрания? Но меня, по-моему, просто не поняли, коротко глянули с рассеянной улыбкой и продолжили дискуссию. Гарику спор надоел, и он, по-моему, развлекался тем, что общался со своим визави силою одной только мысли. Не понимаю, что в этом увлекательного. Визави смотрел со скорбной угрюмостью, а его единственная мысль о пиве была напечатана на физиономии большими буквами.
        Мальчик-следователь держался молодцом - не зевал, постоянно пытался фокусировать взгляд и даже принимал посильное участие в разговоре, подавая короткие, но дельные реплики.
        А вот у меня скулы просто судорогой сводило. Я долго думал, чем занять себя, пока наконец не сообразил, что завершение томительного заседания полностью в моей трансцендентной власти. Или я не мастер сглаза? Прикрыв веки, я вообразил, как мы будем сидеть здесь ещё долго-долго, в деталях представил себе Гарикову трёхдневную щетину, безмолвных конвоиров, возникающих с подносами еды в руках. Часы и дни бесконечной чередой тянулись пред моим внутренним взором. Короче, когда я дофантазировался до паутины в углах и редкой седой бороды на личике следователя Бранько, соглашение было наконец достигнуто.
        Состояло оно из нескольких пунктов.
        1. Нас всех возвращают в привычную среду обитания с сохранением почти полной свободы действий.
        2. Мы обязуемся никогда не уезжать из города.
        3. За каждым из нас устанавливается негласное наблюдение, а лично мне придаётся даже круглосуточное боевое охранение. В «Жар-птице» постоянно дежурят два-три оперативника.
        4. В любое время суток я должен быть готов все бросить и поехать куда скажут, чтобы там делать что скажут. Примечание: Сергей Сергеевич даёт клятвенное обещание по пустякам дорогостоящее оборудование не использовать.
        5. «Группа Романова» получает гарантированное прикрытие со стороны Комитета, разумеется, только в легальной деятельности. В случае необходимости, или если возникнут сомнения, или предчувствия, или просто необъяснимое волнение, мы имеем право обратиться за помощью и советом.
        Высокие договаривающиеся стороны немедленно обмениваются всей информацией по обсуждаемой проблеме.
        Последний пункт вызвал наиболее жаркие споры. Причём главную проблему составлял юный Бранько, который резонно заметил, что всю информацию он предоставлять не сможет - сами понимаете, грифы, доступы, «по прочтении застрелиться» и всё такое. Николаич не менее резонно возражал, что его вовсе не интересуют маршруты президентского автомобиля или явки наших разведчиков в Суринаме - только то, что имеет непосредственное отношение.
        - Ага, - иронично задирал бровь подполковник, - да если я вам хотя бы четверть расскажу того, что имеет непосредственное отношение, вы через полчаса путём элементарных умозаключений поймёте столько лишнего, что вас, ей-богу, застрелить будет дешевле.
        Так или иначе, договорённость была достигнута, и я уже совсем собрался покинуть гостеприимные стены, но оказалось, что ещё одной ночёвки не избежать - какие-то там формальности с документами и изъятыми у нас вещами.
        Усталые, но довольные ребята ушли спать.
        13
        Но утром домой нас никто не отпустил.
        Утро началось настолько дико и неестественно, что некоторое время я откровенно не понимал, что происходит, откуда эти люди и зачем на меня надевают наручники. Возможно, дело в инъекции, которую мне вкатили в вену, не дав даже глаза раскрыть. Плюс эффект неожиданности.
        Немного приходить в себя я начал только в машине, куда меня затолкали три дюжих неразговорчивых амбала. Амбалы попались какие-то отвратительно-аккуратные, смотрели прямо перед собой и гуманистические идеи утопистов пропагандировать явно не собирались.
        Я попытался выкинуть какую-нибудь штучку - аварию устроить или просто заглушить двигатель - но инъекция продолжала действовать. Мысли разбегались, образы оставались нечёткими, а когда я попытался прикрыть глаза для вящей сосредоточенности, тут же получил чувствительный тычок в бок и чёткое указание не спать. Видимо, ребят проинструктировали Я попытался работать с открытыми глазами, упорно, раз за разом прокручивая в затуманенном мозгу радостные картины нашего автомобильного путешествия. Я заставлял себя представлять, как несётся наш «воронок» весело и ровно по безлюдной улице, как ласково, почти неслышно, поёт движок, рессоры баюкают пассажиров, водитель уверен и весел, светофоры подмигивают зелёным…
        Если бы я хотя бы чуть-чуть оклемался, мы тут же попали бы или в столб, или в канаву. Ну, мотор-то уж точно должен был заглохнуть! Это эмпирический факт, неоднократно проверенный на Гариковом «бумере», и на Кулхардовом «макларене». Но на сей раз удалось добиться только лёгкого чихания в глушителе. Впрочем, и этого оказалось достаточно для того, чтобы плечистые соседи дружно повернулись ко мне и начали орать в оба уха какую-то чушь. Один - про голых баб, другой - про то, как он пьяный вчера стрельбу устроил.
        Не знаю, какой гений их инструктировал, но я совершенно растерялся.
        Невозможно создавать мысленную виртуальную реальность, когда реальная реальность представляет собой сумасшедший дом.
        А потом меня наконец привезли к месту назначения.
        Читали ли вы когда-нибудь в книгах фразу «все происходящее казалось мне сном»? Так вот, это правда. Так бывает. Когда меня под белы ручки привели в потайную комнату, уставленную звёздно-полосатыми флагами и заваленную пистолетами-шприцами-ампулами-чёрными перчатками - тут-то я все и понял.
        «Не надо сопротивляться, - уговаривал я себя. - Надо просто проснуться». Я тайком щипал себя, пытался широко открыть глаза, зачем-то даже задерживал дыхание - но сон продолжал упорствовать в идиотизме.
        Вначале он швырнул меня на привинченный к полу стул и направил в физиономию лампу, потом принял облик благородного русоволосого мужика с лицом Штирлица. В штатском. Вы заметили, что про людей сугубо гражданских никогда не говорят - «он в штатском»? Например, «балерина в штатском» или «сантехник в штатском». «В штатском» ходят только люди, которые носят его как мундир.
        Штирлиц подошёл ко мне мягкой походкой Джеймса Бонда и слегка отвёл лампу в сторону.
        - Меня зовут Джонсон. Я резидент Центрального разведывательного управления в вашей стране. Америке нужен ваш дар, господин Гринев.
        Человеческий мозг может выдержать строго определённую дозу идиотизма. Даже в состоянии наркотического опьянения. Даже не совсем нормальный человеческий мозг. Уж больно это все как-то нахлынуло. Джонсон… Штатское… Америка в конспиративном подвале… ЦРУ против КГБ…
        Короче, я позорно бухнулся в обморок, словно гимназистка, неудачно открывшая учебник анатомии.
        14
        Дальнейшее - мычание. Потом я выяснил, что в обнимку со звёздно-полосатым Штирлицем-Джонсоном я провёл почти три месяца. До сих пор не верю. Если бы не календарь…
        Помню только отдельные кадры жизни, болезненно яркие на фоне безжизненного серого существования.
        Я сижу в кожаном кресле. В руках у меня - зажжённая сигара. Я удивляюсь, я ведь не курил. Произношу это вслух. «Конечно, не курил! - радостно соглашается бодрый голос у моего правого уха. - У вас ведь нет таких замечательных сигар! Только в Америке! У нас самые лучшие в мире сигары! Америка - что?» Я поворачиваюсь на звук. Белозубый молодой человек явно ждёт от меня продолжения фразы. «Америка самая - что?» Я молчу. Пытаюсь понять, где я, и чего от меня ждут. Молодой человек внезапно перестаёт улыбаться и нажимает на кнопку селектора. Я ещё не знаю, что это за кнопка, но тело уже реагирует, сжимаясь в радостном предвкушении. За секунду до того, как я начинаю мыслить, в шею впивается острое стальное жало.
        Потом - ночь. Я лежу с закрытыми глазами. Откуда-то я знаю, что глаза открывать нельзя. Ни в коем случае. Я знаю, что на меня смотрят. Стараюсь продолжать дышать так, как дышал до сих пор. «Смотри на приборы! - слова доносятся словно сквозь вату. - Похоже, просыпается». «Естественно, как только я собрался в сортир! - второй голос крайне раздражён. - У него-то таких проблем нет». Первый гадостно фыркает. Внезапно я понимаю, что голоса три. Третий звучит непрерывно, поэтому сознание его отсекает. Это сильный грудной женский голос, который воодушевлённо произносит: «Америка - самая богатая страна в мире! Все остальные страны мечтают о партнёрстве с Соединёнными Штатами Америки». Слегка поворачиваясь, я обнаруживаю, что подо мною мокро. Становится безумно стыдно. Открываю глаза. Озабоченный врач (потому что в халате?) быстро бежит пальцами по клавиатуре. Становится тяжело и сладко дышать. Всё плывёт.
        Снова темно, хотя и не ночь. У меня хватает сил фокусировать взгляд на маленьком окошке перед собой. В нём, сменяя друг друга, появляются картинки. Пронзительно-голубое море, ухоженный пляж и маленькая яхта вдали. Красивая девушка заразительно хохочет, слегка откинувшись назад. Пацан лет четырех гордо держит в руках совсем-как-настоящий самолётик. За шиворот его придерживает твёрдая мужская рука. Ракурс такой, что кажется, будто рука - моя. Следующий снимок почти полностью занимает загорелое лицо в раме из заснеженной густой бороды и не менее заснеженной и густой шапки. Человек смотрит мимо меня, на свою руку, не вошедшую в кадр. Судя по блеску в его глазах, по сведённым скулам, в руке - добыча. Настоящая, охотничья, полученная с риском для жизни. Я хочу такую. Или на море. Или вести крепкого пацана в Диснейленд, чтобы он держался одной рукой за меня, а другой - за самолёт, который мы только что вместе склеили. Кадры меняются не слишком быстро, видимо, иначе я бы не успел их осознать. Я хочу туда, мне страшно здесь. Я плачу и засыпаю.
        Какой-то родной, но чужой голос. Родной для меня, но чужой здесь. «Андрей! Вы слышите меня? Андрей! Пошевелите рукой, если слышите! Николай Николаевич хочет с вами поговорить. И Гарик. И Маша». Да, Маша. Я радостно киваю. Я знаю Машу: она высокая, с крепкой грудью и сильными ногами. У неё всегда самый лучший загар, потому что она загорает на лучших пляжах во Флориде (ударение на первом слоге!). «Что вы здесь делаете, подполковник!» «Товарищ полковник…» «Немедленно прекратите! Он все слышит!» «Ничего он не слышит. Вы превратили его в идиота». «Я превратил его в отличное оружие. А теперь убирайтесь отсюда, о вашем проступке будет доложено. Начальник караула!» «Я!» «Под трибунал захотел?!» Я не слушаю этот шум. Я вспоминаю, как мы с Машей едем по прямому, словно стрела, хайвею на побережье. Одной рукой я придерживаю руль, другую кладу на упругое и сильное Машино бедро. «Потерпи, - шепчет она, - на заднем сиденье дети». Я тихо и успокоенно смеюсь.
        15
        Как было написано на личном штампе царя Соломона, «И это тоже пройдёт».
        Настал день, когда меня с самого утра не кололи в шею. Я начал соображать и даже сам дошёл до сортира. И весь день меня преследовало состояние дежа вю.
        Когда-то я уже испытывал нечто подобное. Долгое состояние отупения, которое наконец сменилось пугающей ясностью в голове. Некоторая торжественность момента. Небольшая комнатка, несколько приятных людей. Правда, люди были, кажется, другие. И цель была другая. Или, кажется, тогда цели не было, а теперь есть. Я точно знаю, что сегодня должно случиться что-то важное и значительное в моей судьбе. Не помню что - в голове все ещё шумит - но мне все расскажет вот этот мудрый седой человек. Он всегда говорит правильно и все мне подсказывает.
        И действительно, седой и мудрый встал и, протянув мне крепкую уверенную руку, указал на кресло в углу. Я сел, и на мгновение в комнате повисла траурная тишина, какая бывает только перед объявлением «Оскара» за лучшую режиссуру.
        Выждав тщательно отмеренную паузу, главный человек встал и произнёс негромким, но внушительным голосом:
        - Друзья!
        Он подождал какое-то время, подумал и высказался более развёрнуто:
        - Дорогие друзья!
        В ушах у меня начало звенеть, и я сообразил, что какое-то время не дышал. Коротко перезагрузив лёгкие свежим воздухом, я стал ждать продолжения.
        - Сегодня для некоторых из нас (значительный взгляд в мою сторону) важный… самый важный день в его жизни. Сегодня наконец решилась судьба одного из наших друзей, человека, который за это время сумел вызвать восхищение всей нашей маленькой команды. За Андрея!
        Пистолетно хлопнула пробка. У всех в руках волшебным образом очутились бокалы, кто-то протянул шампанское и мне, я вскочил вместе со всеми и растерянно стал вертеть головой. Как много, оказывается, людей может набиться в маленькую комнатку! И каждый протягивает мне свой бокал. Те, кто не дотягивается, приветственно поднимают его с возгласом: «За Андрея», «За тебя!», «Браво!».
        Какие славные ребята! В носу защипало, и глаза заволокло влагой. Но я не стеснялся! Что мне стесняться! Я так их всех люблю! Пусть все видят, как…
        …«скупая мужская слеза скатилась по его скупому мужскому лицу».
        Странная мысль! Недостойно легкомысленная! Как она могла прийти мне в голову в столь торжественный момент? Нет! Я буду думать только о том, какая радостная новость меня ждёт! Сегодня такой день!.. Я даже помотал головой, стараясь вытряхнуть из себя ту холодную и неприятную частичку мозга, которая осмелилась не радоваться. Она болела. Так болит поломанная нога после того, как оканчивается действие заморозки.
        Глоток шампанского несколько поправил положение, боль стала тише. Я торопливо допил бокал и практически выхватил новый у кого-то из рук. Действительно, так полегче.
        - …Руководство Конторы рассмотрело наше предложение и согласилось, что наш Андрюша - (одобрительный гул слушателей) - попадает под программу защиты свидетелей! - (Громогласное «ура!», удары по плечу, светлая зависть во взглядах.) - Так что теперь, дорогой Андрей Валентинович, Андрюша, Андрюха - все это имена из прошлого. Программа выберет тебе новое имя, новое место жительства, новую, не побоюсь этого слова, судьбу! Добро пожаловать в Америку!
        Мы снова выпили, меня снова хлопали по плечу, а я, растерянно улыбаясь, всё лил и лил шампанское на оттаивающий участок сознания, словно подсолнечное масло на раскалённую сковородку. «Вспомни! - вопило у меня внутри. - Это чужие люди! Где твой здравый смысл! Зачем тебе в Америку?!» Я снова помотал головой и понял, что на сей раз у меня это вышло излишне амплитудно. Я даже задел чью-то причёску. (Женщины? Откуда они тут, интересно?)
        - Что-нибудь случилось?
        Я поднял глаза и понял, что сфокусироваться удаётся не сразу, только в несколько приёмов. Это был… я никак не мог вспомнить его имени… словом тот, кто говорил речь. Ага, значит, речь уже закончилась. Ну да! Он ведь уже здесь и спрашивает, что меня волнует. Как же его зовут? Очень неудобно получилось!
        - Я… А как зовут? Как звать?
        - Как вас будут называть в Америке? - Главный доброжелательно ухмыльнулся. - Этого даже я не буду знать. Для вашей же безопасности.
        - Нет. Я хочу…
        - К сожалению, свидетель не имеет права выбирать себе имя. Психика человека устроена так, что он невольно пытается снова и снова повторить себя. А это зацепка, которую оставлять не стоит. Но вы можете выбрать профессию. А что мы все на вы? Брудершафт?
        Произошёл брудершафт. Очередной бокал оказался с моим любимым, полусладким. Видимо, поэтому я почувствовал себя более уверенно и спокойно. Я даже вспомнил, как зовут человека, с которым я теперь на ты. Джон. Мировой мужик!
        - Итак, смотри, - продолжал мировой мужик Джон. - Хочешь пойти в армию? Вот видишь - Пентагон. Здесь ты можешь полностью раскрыть свои аналитические таланты.
        Я держал в руках отлично оформленный альбом. Бравые парни в камуфляже. Умники у компьютеров. Белозубая деваха в пилотке. И всюду - известный ещё по газете «Правда» пятиугольник. Я хотел туда.
        - Или, скажем, министерство ядерной энергетики! Абсолютная безопасность, интересная работа с лучшими профессионалами! Всемирный торговый центр. Святая святых американской экономики. Штаб-квартиры большинства финансовых корпораций. Наконец, ЦРУ. Риск, приключения, тайны. Настоящая мужская работа.
        Голова шла кругом. Я хотел одновременно на все предлагаемые мне работы. Странное возбуждение захватывало меня, окончательно заглушая остатки внутреннего зудения. Там, где меня ждали, было хорошо, там просто не могло быть плохо. И будет ещё лучше! Во всяком случае я этого желаю всей душой! Пусть у этих славных, добрых людей всё будет очень и очень хорошо!..
        Где-то внутри выла сирена тревоги. Оттаявшая часть сознания вопила, трясла меня за плечи изнутри, чего-то требовала, просила, умоляла. Но это было неважно. Гораздо важнее оказалось то, что вокруг - отличные ребята, а скоро я поеду в гости к ещё более отличным ребятам. И пусть всем будет так замечательно, как и мне сейчас! Америка - превыше всего! Ура!
        И я встал посреди этих добрых людей, и кричал им о любви и счастье, и о Великой Америке, где все мы будем жить долго и счастливо и никогда не умрём.
        - Да будет так!.. - прохрипел я последние слова буквально на последних глотках воздуха, шумно вдохнул и грянул бокал оземь.
        Постояв немного с закрытыми глазами, я понял, что пора проветриться. Меня никто не задерживал.
        - Да, удалась вечеринка! - довольно бормотал я, перешагивая через распростёртые тела, застывшие в самых нелепых позах.
        А потом я вышел в коридор, где увидел троих милых парней. Мне очень захотелось помочь им, но не хотелось будить. Было удивительно, как быстро может сон сморить молодых здоровых мужчин. Вот только-только они протягивали ко мне руки, сжимая в руках непонятного вида подарки, только я хотел сказать им, как люблю их, как они мне дороги - и вот уже лежат у двери три парня, сладко посапывая во сне.
        Так я добрался до двери, которая оказалась зачем-то закрыта. Я подёргал её несколько раз, сильно устал и решил тоже прилечь прямо у порога.
        Мне снились Пентагон, Лос-Анжелес и шикарные небоскрёбы, окружённые молодыми и бодрыми людьми. Я летел к ним на роскошном авиалайнере и пил дорогой джин. Внизу все пили шампанское, смеялись и бросали мне цветы.
        Утром я проснулся с дикой головной болью, сильнейшей жаждой и в окружении 34 неподвижных тел. Когда на следующий день дверь взломали снаружи, 27 из них были уже мертвы.
        Часть 3. Памяти Пирра
        В слове «победа» мне слышится торжествующий топот дураков…
        Фазиль Искандер
        1
        Осень была сухой и опрятной, как заведующая привилегированным детским садом. Листва опадала в строгом порядке, чтобы облегчить работу дворникам, вначале нетерпеливые клёны, потом каштаны, стесняющиеся своих бурых листьев, а уж следом - все остальные. Но и они не роняли всю крону разом, а постепенно, словно опытные стриптизёры, сбрасывали один листок за другим. Окно квартиры, которую мне предоставили после госпиталя, выходило на берёзовую рощицу, и каждое утро я несколько часов кряду смотрел на берёзки, стараясь ни о чём не думать и ничего не хотеть.
        Мне нельзя было ничего хотеть. Нельзя улыбнуться девушке без страха её убить. Нельзя погладить котёнка без риска обречь его на мучительную и неизлечимую болезнь. Нельзя… Нет! Не думать! Ни о чём не думать! Смотреть на листья! И не вспоминать ничего! Смотреть на листья!
        И я смотрел на листья, хотя с каждым днём это становилось всё грустнее. Берёзки - настоящие женщины - страшно стеснялись своей лысеющей шевелюры, лихорадочно пудрились золотым (под цвет волос) солнцем, но каждое утро начиналось с того, что мрачные похмельные дворники сметали потемневшие листья в кучи. Странное дело - эти кучи! Те же листья, но трепещущие на ветру, смотрятся чуть ли не подвенечным платьем. А листья в кучах даже на саван не тянут.
        В один из дней угасающей берёзовой красоты я наконец решился на эксперимент. Надо было раз и навсегда разобраться - насколько я опасен. Возможно, все не так страшно и меня ещё можно держать под колпаком компенсатора?
        Хотя Маша не заходит. Николаич говорит - боится. Меня теперь все боятся, даже Машка…
        Словом, надо было выяснить степень своей опасности для окружающих. Если я просто перестраховываюсь, следует срочно понять это самому и попытаться объяснить окружающим. Если нет… Тогда даже в пустынь уходить не стоит. Как показал опыт, это меня не остановит.
        Я облизнул пересохшие губы, прерывисто вздохнул и уставился на ближайшее дерево. Вон тот листочек, один из последнего десятка. Я просто представлю себе, как он отрывается и летит вниз. Просто представлю. Если он продержится… скажем, час… Нет, если он упадёт последним, значит мой дар, моё проклятие по-прежнему внутри. И тогда зло придётся уничтожать прямо с носителем. Я смотрел и представлял, заставлял себя снова и снова прокручивать прощальный вальс листа в прозрачном осеннем воздухе…
        Лист упал через четыре минуты. На ветке оставалось ещё восемь его собратьев.
        Я мог позволить себе перевести дыхание.
        2
        В течение следующей недели я непрерывно производил эксперименты.
        Вначале только с неодушевлёнными предметами и растениями. Потом с животными (с голубями, которые облюбовали карниз рядом с моим балконом) и, наконец, с людьми. Я представлял себе всевозможные события в мельчайших деталях, и они все равно происходили! Это могло означать только одно, я стал свободен! К субботе я настолько в этом уверился, что сам позвонил Николаичу.
        Николаича не оказалось на месте. Это несколько обескуражило меня, но не слишком. Сегодня нет, так завтра позвоню. Жаль, а так хотел с ним поговорить.
        Я вдруг остановился посреди квартиры, как вкопанный. Я хотел… а его нет… Хотел… нет на месте…
        Омерзительно засосало под ложечкой. Значит, вот как оно. Пока я развлекался с листиками и голубками, сглаз тихо дремал. А как только дошло до серьёзного…
        Я доплёлся до кресла и тяжело упал внутрь него. Чудес не бывает. Проказа неизлечима. Мне пора освобождать мир от пагубного присутствия. Просто шагнуть из окна…
        Ещё чего! Один опыт ещё ничего не доказывает! Необходима серия. Хотя бы повторный эксперимент.
        Загадал так: четыре гудка. Четыре гудка я буду хотеть (очень хотеть), чтобы Маша подняла трубку. Если нет… Ничего сложного, шестой этаж - это практически гарантия. Только выпью водки и дождусь, когда она начнёт действовать.
        Маша ответила почти сразу. Она сказала «Алло» так быстро, что я вдруг растерялся. Ей пришлось повторить его ещё дважды, прежде чем я смог произнести:
        - Машка, приезжай, пожалуйста. У меня, кажется… кончилось. Я теперь… как все.
        Теперь молчала она. Молчание становилось невыносимым, и я неловко пошутил:
        - Или ты общаешься исключительно с паранормальными мужчинами?
        Маша ещё мгновение молчала.
        - Хорошо, говори адрес.
        - Адрес? Ах да, ты же у меня на новом месте ни разу не была.
        - Я боялась, - тихо ответила трубка.
        3
        Маша боялась и сейчас.
        Это было заметно по насторожённому взгляду, по позе - казалось, что при малейшем моем резком движении она вскочит и убежит.
        А ещё она притащила с собой Гарика.
        Мудро. Немного обидно, но, безусловно, мудро. Маша вообще умна и рассудительна, несмотря на все свои страхи. Она не стала ничего выспрашивать и требовать объяснений. Просто протянула кубик и попросила:
        - Выкинь «шестёрку».
        Это оказался тот самый кубик, с помощью которого меня дрессировали… матерь божья! Всего год назад!
        Я сосредоточился, зажмурился, отчётливо представил себе шесть полукруглых лунок на шершавой эбонитовой поверхности. И выкинул «шестёрку» со второй попытки.
        Маша тут же метнулась взглядом к Гарику. Тот несколько удивлённо покачал головой и для снятия всех вопросов тут же озвучил жест:
        - Без балды. Чего хотел, то и получил.
        И тут Маша повела себя, как обычно, неожиданно и, как обычно, мудро. Она требовательно глянула на Гарика и сжала ему кисть руки. Тот послушно заграбастал мою. Маша внимательно посмотрела мне в глаза и произнесла равнодушным тоном:
        - А ты похудел.
        - Да при чём тут… - я не успел даже толком возмутиться, как в меня хлынули Машкины мысли, старательно транслируемые Гариком.
        Пересказать буквально наш диалог, понятное дело, затруднительно, но озвучить его можно было бы примерно так:
        Маша. Продолжай нести чепуху. Здесь наверняка полно микрофонов и камер. Говори что-нибудь, а сам слушай меня.
        Я. Так это же невозможно! Я же запутаюсь!
        Маша (снисходительно). Мужчины! Самых простых вещей делать не умеете! Ладно, спроси у меня «А ты-то как?» Молодец. Пока я говорю, попробуй подробно вспомнить, как ты обнаружил своё… изменение?
        Я (подробный отчёт об экспериментах с листиками, голубями и посетителями моей юдоли).
        Маша. Убедительно. Слава богу (чувствуется, что она волнуется), а то я боялась, что ты нас всех поубиваешь! Как тех людей в бункере.
        Я. Я не хотел! Наоборот, я всячески желал им (обрываю оправдания на полумысли).
        Маша. Вот именно. И нам ты тоже пожелал бы. Всячески. Мы бы через порог переступить не успели бы. (Виновато.) Если бы не это, я бы обязательно пришла. Я очень…
        В этот момент Гарик отнимает от меня свою лапищу, и я не успеваю дослушать мысль. «Нос зачесался» - невинно замечает Гарик в ответ на мою свирепую гримасу, демонстративно мнёт горбатую шнобелину и снова берёт меня за руку. Связь возобновляется.
        Маша. Короче, ты нас всех здорово перепугал!
        Я. А те, в бункере, они от чего умерли?
        Маша. По-разному. В основном инсульты и инфаркты. Некоторые - от асфиксии, пищевого отравления, внезапной остановки сердца. Кто-то поперхнулся, кто-то споткнулся и неудачно упал. А Ивановский - от старости.
        Я. Ивановский?
        Маша. Да. Это был руководитель группы. У него обнаружилась редкая и неизлечимая болезнь - не помню как она называется - когда человек начинает стремительно стареть. Парадокс в том, что она поражает только молодых мужчин и мальчиков, а Ивановский, слава богу, был уже полковником. У него трое внуков осталось.
        Гарик (неожиданно встревает). Сам виноват! Нечего было с огнём играться! Выковал, понимаешь, сверхоружие. Сам помер и народу положил…
        Маша. Гарик, прекрати!
        Я. Я не хотел. Я… Я не контролировал себя. И вообще, если вы явились нотации читать, спасибо вам, дорогие друзья, и валите, откуда пришли.
        Маша. Не обижайся. Просто… Нам тоже тяжело. Не так, конечно, как тебе, но всё-таки. Всего десяток человек в мире знают, что на самом деле произошло. И мы в том числе. Не очень приятная ноша. Хорошо, что весь этот ужас уже позади. Эти руины, тела…
        Гарик. Насдак рухнул. На рынке полупроводников - беспредел.
        Я. А что это такое - Насдак?
        Гарик. Это такой индекс активности всяких высокотехнологичных отраслей. Чем он ниже, тем хуже. Я сам точно не в курсе, но у меня теперь есть специальный аналитик.
        Я. В казино?!
        Гарик (мрачно). Ага. Надо мной уже пит-менеджеры по углам смеются. Но должен же я был хоть как-то разобраться в ситуации.
        Маша. Ладно, хватит. Хорошо, что все так обернулось. Но мы уже, наверное, пойдём. А то я как-то…
        Если нас на самом деле прослушивали и просматривали, то этот момент наверняка стал предметом тщательного и безуспешного анализа. Представьте себе: сидит себе тётка, вяло рассказывает про какие-то проблемы с ремонтом ванной и вдруг, сразу после слов «А плитку я решила всё-таки польскую брать» - бух на шею этому поднадзорному и давай реветь.
        Женщины - это загадки.
        4
        Теперь Гарик с Машкой стали приходить ко мне чаще. Мы с удовольствием болтали и вслух, и пользуясь Гариком в качестве передатчика.
        Выяснилось, что произошло много чего интересного и в мире, и в городе, и со мной лично. Последнее меня интересовало, каюсь, больше всего, поэтому я надоедал собеседникам до тех пор, пока не выяснил все.
        Оказалось, что меня через голову подполковника Минича Сергея Сергеича вытребовал уже упомянутый полковник Ивановский, человек безумного усердия и самоотверженности. А ещё был он патриотом советской закалки, из породы «ястребов» времён «холодной войны». С эффектом «мастера сглаза» он был знаком не так глубоко, как Сергей Сергеевич, но суть уловил верно: если меня заставить полюбить Америку, то будет этой самой Америке полный кирдык, джихад и вообще беда. Двенадцать недель он накачивал меня любовью к Соединённым Штатам вперемешку с транквилизаторами и психотропными технологиями. Он прививал мне мечты об Америке, пока не высчитал, что пришло время пустить «супероружие» в моём лице в ход.
        Вот и шарахнул я (в состоянии пароксизма мечты) по любимой Америке, а рикошетом смел всю оперативную группу Ивановского, он же американский агент Джонсон.
        Потом меня долго выхаживали и вылечивали. Кстати, с иглы я слез на редкость быстро и безболезненно. Гарик тут же изложил стройную теорию о том, что, дескать, я так хотел наркотиков, что это желание (в силу необыкновенных способностей «отбойника») тут же заблокировало наркотическую зависимость.
        Уже по навороченности фразы стало понятно, что Гарик это не сам придумал, а подслушал у Николаича.
        - Кстати, а Николаич-то куда девался? - поинтересовался я, и получил (частично трансцендентным путём) ответ, что дескать, все по плану, а сам шеф сейчас в той самой секретной командировке, куда он тянул нас всех ещё весной. Обещал, как вернётся, забрать меня отсюда. Милый дедушка, Константин Макарович…
        - Скорей бы уж, - вздохнул я. - Достало меня тут. Вот выйду…
        - И что? - Маша пытливо заглянула мне в глаза.
        И я задумался. А действительно - и что? Что я делать-то буду? Гарик меня назад не возьмёт.
        Я только глянул на Гарика, и он смущённо покачал головой. Действительно, дружба дружбой, а бизнес - вещь суровая. Всех друзей не прокормишь. На старую работу, что ли сунуться? Возьмут ли? То есть взять-то возьмут, а вот сколько платить станут? Как-то привык я считать триста баксов карманными деньгами. В общем, к вопросу «И что?» я оказался не готов. А Машка, как обычно, оказалась готова. Вот что значит работа в страховом бизнесе!
        - Помнишь, - осторожно начала она, - ты книгу писал?
        Я досадливо поморщился. Книгу - по одной графической программе - я действительно писал. Уже много лет. Но разработчики неизменно успевали выпустить новую версию раньше, чем я - дописать книгу по старой.
        - Так вот, - продолжила Машка, - пока есть возможность, садись да пиши!
        - Все лучше, чем водку по подъездам жрать, - внушительно добавил Гарик, который не переносил на дух ни одного бездельника в мире (кроме себя, естественно).
        5
        Так у меня наконец появилось занятие.
        Компьютер предоставили вполне приличный, монитор - профессиональный 21 дюйм, оперативной памяти вбухали не жалея (я потом сообразил, что это, в общем-то, моя заслуга: полупроводники-то сильно подешевели в результате кризиса, который я же и спровоцировал). Правда, дисковод отсутствовал, последовательных и параллельных портов не наблюдалось, а корпус тщательно опечатан. Top Secret.
        Думаю, если КГБ когда-нибудь исчезнет, мы об этом узнаем совершенно случайно через много-много лет. Или на следующее утро из новостей Би-Би-Си.
        Работа затянула меня полностью, хотя вначале пришлось немного поднапрячься, разбираясь в нововведениях и вспоминая ремесло, которым я когда-то зарабатывал себе не только на хлеб. О выходе в Интернет мечтать не приходилось, а документация была, естественно, на английском, но неожиданно я обнаружил, что могу читать руководства пользователя, практически не заглядывая в словарь. Видимо, ребята Ивановского основательно напичкали меня всем, что имело хоть какое-то отношение к Америке, в том числе и техническим английским.
        Через неделю я вошёл в рабочий ритм настолько плотно, что начал питаться прямо у монитора. Надзирающие за мной компетентные органы слегка обеспокоились таким рвением и несколько раз присылали людей - посмотреть, чем это я так увлечённо занимаюсь. Сначала появился просто оперативник, умный настолько, что прервал меня на второй минуте объяснений. Он честно признался, что ни черта в этом не смыслит, и спросил, не против ли я, если ко мне заглянет профессионал в этом деле. Озорства ради мне захотелось сказать, что я против, но у меня уже был опыт общения с этой мудрой организацией. Я согласился.
        Профессионал - совсем молодой ещё парнишка - оказался весьма кстати. Он тут же показал мне пару ошибок, дал несколько дельных советов по оформлению книги и напоследок, в качестве бонуса, продемонстрировал столько недокументированных возможностей программы, что я начал уговаривать его пойти в соавторы. Парнишка явно возгордился, но от сотрудничества отказался ввиду большой занятости на работе. Невинный вопрос о характере работы был прокомментирован радостным смехом.
        В конце концов в гости ко мне пожаловал сам Сергей Сергеевич. Он с интересом ознакомился с кое-какими примерами, которые я успел к тому времени изобрести, задал два дилетантских вопроса, а потом обратился ко мне с типичной для его профессии просьбой - не печатать на обложке мою фотку и вообще обойтись псевдонимом.
        Походив вокруг да около, подполковник в конце концов подобрался к истинной цели визита.
        - Теперь, стало быть, будете зарабатывать литературным творчеством? То есть у вашего друга Гарри Семёновича Гасаева вы больше работать не собираетесь?
        Я осторожно ответил в том духе, что я не знаю, но чего, мол, время зря терять.
        - Вы правы, время терять жалко. А ведь вы уже давно восстановились, друг мой. Сидеть над клавиатурой по двенадцать часов в сутки - это не каждый здоровый выдержит. Я давно собирался предложить вам поговорить… о выполнении нашей договорённости.
        - Но, согласитесь, обстоятельства изменились, - тщательно вспоминая слова, заметил я.
        Мы (с Машей и Гариком) ждали подобного разговора и даже выработали соответствующую линию разговора, но сейчас она, как нарочно, вылетела из головы. Поэтому я выкладывал точку зрения не в точной логической последовательности, а так, как вспоминалось:
        - И вообще, окончательное решение давайте принимать, когда вернётся Николай Николаевич, хорошо?
        - Окончательное? Хорошо, - подполковник некоторое время молчал, пытаясь что-то высмотреть на дне моих глазных яблок. И неожиданно взорвался:
        - А если я прямо сейчас попрошу о помощи? Не для себя, не для Комитета, к которому вы вполне можете относиться с недоверием - для нормальных, обычных людей, для жителей маленького городка, коим грозит беда, и помочь им можете только вы? Даже не вы, а ваш дар, который оказался у вас, согласитесь, случайно? Будете ждать санкции вашего многолюбимого вождя и учителя? Неужели вы бросите в беде несколько тысяч мужчин, женщин и детей, только потому, что просьбу о помощи принёс ваш покорный слуга?
        Не люблю я, когда на меня наезжают, особенно вот так, по-наглому. «Ваш покорный слуга»! В таких случаях я начинаю хамить:
        - А не пошли бы вы со своими благими планами! Полковник Ивановский тоже, небось, о благе для простых людей пёкся! И в гораздо больших масштабах. И вообще, без Николаича ни о чём разговора не будет!
        Некоторое время мы сидели молча, потом Сергей Сергеич хмыкнул, слегка склонил голову набок и поинтересовался:
        - Слушай, тебе же с экрана, наверное, читать неудобно. Давай-ка я тебе принтер сюда поставлю.
        Я только сглотнул слюну. За принтер я был готов вытерпеть многое.
        Даже фамильярное «ты».
        6
        Напечатав плод своих раздумий на бумаге, я пригорюнился и понял, что шаман из меня никудышный.[1 - Воспоминание о хокку пера Александра Мурашко:Повесил на дерево бубенИ долго стучал в него палкой…Шаман из меня никудышный.] Пришлось брать в руки карандаш и основательно пройтись по рукописи (вернее сказать, принтерописи). Это вычеркнуло из жизни ещё четыре дня.
        Видимо, я специально уходил в работу поглубже, чтобы даже не пытаться думать о предстоящей встрече с Николаичем. Что-то меня подспудно угнетало, а под ложечкой ощутимо посасывало, пока долгими осенними вечерами я пытался загнать себя в мягкие подушки сна. Почти каждую ночь, наворочавшись вдоволь в тёплой до отвращения постели, я возвращался к монитору и пытался снова окунуться в работу. Примерно через полчаса я переставал мучить себя и клавиатуру и с некоторым облегчением запускал старую добрую «Civilization II».
        Всё-таки неплохие аналитики сидят у Сергея Сергеевича! Не «Doom» мне поставили и даже не «StarCraft», а любимую мною ещё с незапамятных операторских времён «Цивилизацию»! До часов пяти утра я усердно создавал и сокрушал империи, доводил себя до полной неструноколебности и валился спать, не усугубляя усталости раздеванием.
        Утро обычно наступало не раньше одиннадцати. Валяние на скомканной простыне, долгий душ и неспешный завтрак приводили почти в норму. Я ставил рядом с клавиатурой кофейник и часов на шесть забывал обо всём на свете. Потом начинало резать глаза, я устраивал себе технологический перерыв на торопливый обедоужин вперемежку с распечаткой результатов труда, садился их читать со стаканом молока в руке и неизменно засыпал. Просыпался уже затемно, какое-то время бродил по комнате, выходил на балкон, если совсем было настроение, наводил некий условный порядок в помещении, а потом брался за самые трудные и заковыристые проблемы.
        По такой схеме я прожил ещё две недели. Труд мой рос, как хорошие мальчики в добрых сказках - не по дням, а по часам. Я научился считать количество знаков в рукописи и переводить их в страницы и не совсем мне понятные авторские листы. Уже получалось солидное издание толщиной в полкирпича.
        Маша и Гарик заходили каждую субботу, но подолгу не задерживались. Первая радость от того, что я избавился от угрожающего дара «мастера сглаза», потихоньку выветрилась, и выяснилось, что нам, в общем-то, не о чём разговаривать. Они по-прежнему принадлежали к тому сумасшедшему, раздвоенному миру, вход в который был теперь для меня закрыт навсегда.
        Правда теперь я мог, не боясь спугнуть удачу, как следует рассмотреть Машку. Я вдруг увидел, что глаза у неё могут менять цвет - от защитно-серого до тревожно-зелёного. Зелёным её глаза вспыхивали очень редко, когда я в шутку приобнимал её и тыкался носом в её жёсткие, как осока, волосы. Я впервые позволил вдохнуть в себя запах этих волос - они пахли полынью, и горький запах оказался неожиданно приятным. Я мог позволить себе в любой момент прикоснуться к её руке или щеке - небрежным, нарочито дружеским жестом.
        Вот только удовольствия эти маленькие открытия мне не особенно доставляли. Хоть и вспыхивали порою Машкины раскосые рысьи глаза зелёным, но она съёживалась, начинала коситься в сторону, и все мы чувствовали себя неловко. Раньше она щетинилась, но в её торчащих во все стороны иголках чувствовался вызов, а теперь - просто растерянность.
        И причину этого смог понять даже я. Для Маши я стал, конечно, неопасен, но и (как следствие) неинтересен. Мы жили совсем в разных мирах. У неё бушевали потусторонние, никому, кроме избранных, не подвластные стихии. У меня остро стоял вопрос трудоустройства, съёма квартиры, покупки холодильника и новых джинсов.
        Если Машка ещё как-то держалась и на протяжении получаса обязательного посещения вымучивала из себя оживлённую беседу ни о чём, то Гарик откровенно зевал. Думаю, если бы не наша боевая подруга, он бы вообще у меня больше не появился.
        Не произнося этого вслух, все трое отчётливо понимали - мы ждём только Николаича, чтобы расставить все точки над «i» и прочими «ё».
        Расставание было неизбежно.
        А потом приехал Николаич, и всё перевернулось даже не с ног на голову, а с ног на карачки.
        7
        В тот вечер всё было так, как когда-то много дней назад.
        По одну сторону окна - холодная ночь, по другую - тёплая кухонька в «хрущёвке» Николаича, и расхлябанный стол на кухоньке, и мы пили за этим столом вкусный чай с бергамотом.
        Только тогда, давно, мы обсуждали грандиозные планы, строили стратегию и тактику войны, устраивали безумные мозговые штурмы. «Седого графа» пили залпом, не чувствуя не только вкуса, но даже и температуры напитка.
        А на сей раз всё проходило буднично и чинно. Отхлёбывание маленькими глотками, дискуссия о необходимости сахара в чае и тяжёлый мокрый ком на днище моей съёжившейся души. Машка даже и не пила совсем, просто молча разглядывала чашку. Гарик тоже большей частью помалкивал. Беседовали в основном только мы с хозяином квартиры.
        Оттягивая неизбежное прощание, я изобретал все новые темы для обсуждения.
        - Николай Николаевич, вот вы такой умный…
        - Я не умный, я опытный, - мягко улыбнулся Николаич.
        - Всё равно, у вас такие классные аналитические способности, что любая консалтинговая контора оторвёт вас с руками, ногами и внутренними органами. Что ж вы ютитесь в этой халабуде?
        - Аналитические способности? Это вы верно заметили. Они у меня, скажем так, недюжинные. И вот подсказывают мне недюжинные аналитические способности, что ни в коем случае ни в какие консалтинговые конторы идти мне нельзя. Ни за какие деньги. И вообще нельзя за деньги работать.
        - Почему это? - как всегда, когда разговор заходил о деньгах, Гарик навострял уши. - Деньги - они нужны!
        - Зачем?
        - То есть как? - даже обиделся Гарик. - А есть-пить, одежду там, машину…
        - Разумеется, минимальные потребности удовлетворять нужно. Но для этого необходимо раз в десять меньше средств, чем зарабатываете, скажем, вы с Машей. Эту сумму я зарабатываю, анализируя рынок для одной крупной торговой компании.
        Я заинтересовался (Николаич где-то работает? Ничего себе!), но Гарика задели за живое и больное.
        - Ну, наверное, если картошкой питаться и на троллейбусе ездить. Но удовольствие от такой жизни…
        - Удовольствие, вернее сказать, удовлетворение от жизни никак не зависит от внешних условий. Восточные цивилизации давным-давно это поняли и теперь со свойственным им терпением ждут, пока к этому очевидному выводу придёт и Запад. Или вы начнёте сейчас утверждать, что богатые люди счастливее бедных? Не разочаровывайте меня.
        - Это понятно, «Богатые тоже плачут», тупая зажравшаяся Америка и всё такое. Но деньги, они ещё и уверенность дают, силу, свободу, наконец!
        - Итак, вы провозгласили три преимущества: уверенность, сила, свобода. По поводу уверенности - чистой воды рефлексия и утоление собственных комплексов. Мне, например, самоутверждаться нужды нет. Ни с помощью денег, ни каким-либо иным способом. Я и так отлично знаю свои достоинства, а демонстрировать их окружающим - это удел, извините, не совсем уверенных в себе людей. Предупреждаю, если вы сейчас с жаром возьмётесь меня переубеждать, это будет только лишним доказательством моей правоты.
        Гарик промолчал, и лишним доказательством правоты Николаича стала побагровевшая Гарикова физиономия.
        - Второе так называемое преимущество - сила. Помилуйте, сами по себе деньги силы не дают! Если вы придёте в парламент, выложите на стол сумму, равную десяти бюджетам страны, и потребуете избрать вас президентом, в лучшем случае вас просто высмеют. Простой выплатой денег невозможно добиться изменения приговора в суде или устранения конкурента. Всегда нужно знать, как, когда и кому эти деньги предложить.
        - Но ведь всё-таки деньги, а не что-нибудь ещё! - ухватился за соломинку Гарик.
        - Отнюдь, милейший, отнюдь. На человека или на толпу лично я могу воздействовать тысячей способов, и далеко не все они связаны с выплатой денег. Скажем, никому из вас я ни разу - подчёркиваю, ни разу! - не заплатил ни копейки. Между тем вы совершенно безоговорочно признаете мою власть над вами, то есть силу. Извините, если задел чьё-нибудь самолюбие.
        Чьё-нибудь (а именно Гариковское) самолюбие обиженно запыхтело.
        - Ладно, но то, что бабки дают свободу - это уж точно!
        - Вы серьёзно? А в чём свобода-то? Свобода передвижения? Да, есть у вас быстрый автомобиль, и билеты на любой авиалайнер вам достать - раз плюнуть. Но вы не можете бросить все и уехать. Или, наоборот, не идти туда, куда положено. А я могу. Свобода выбирать, например, одежду? Вряд ли вы рискнёте хотя бы раз появиться на работе в поношенном костюме или вести переговоры с солидным клиентом в шортах. И так далее. Ограничений и рамок у вас, милейший Гарри Семёнович, гораздо больше, чем у меня. Следовательно, я свободнее.
        Гарик насупился, но сдаваться не собирался:
        - Вас послушать, так всем нужно забраться в бочки и жить, как Диоген. Глупость какая-то!
        Упоминание о Диогене подействовало на Николая Николаевича неожиданно удручающе.
        - Действительно, глупость, - пробормотал он. - Возомнил себя проповедником, вещал истину! А Александра просмотрел.
        - Это Македонского, что ли? - обрадовался я поводу вмешаться в беседу и собственной эрудированности.
        - Македонского, - Николаич позволил себе быть слегка ироничным. - Хотя раньше его больше знали под именем Александр Великий. Вздорный старикашка Диоген тогда ещё не понимал, что историю делают никакие не народные массы. Историю творят, иногда попросту придумывают из головы одиночки, одержимые желанием. «Топоры», по-нашему.
        - Как-то это вы того, - смутился я, - ненаучно…
        - Ненаучно? А то, что мальчишка, царёк провинциального царства умудрился стать господином всей известной ему Вселенной - это научно? А ведь он стоял перед Диогеном - молодой, симпатичный, юноша бледный со взором горящим, мечтающий о мировом господстве. А ведь тогда ещё было не поздно…
        Николай Николаевич прервал себя, и на кухне воцарилась пугающая тишина.
        И разрушила её Маша:
        - Николай Николаевич, теперь, когда Андрей потерял свои способности…
        - Потерял? - Николаич тяжело вздохнул. - Как бы не так. Скорее нашёл. Вы у нас, Андрей Валентинович, теперь не только «отбойник», но и «топор».
        - Вы что, так шутите? - с неимоверным трудом проговорил я одеревеневшими губами.
        Николаич не шутил, это было ясно всем. Особенно Машке, которая без лишней истерики тихо бухнулась в обморок.
        8
        Первое, что сделал Николаич, когда мы отпоили Машку валерьянкой и унесли спать на диван, - попросил меня взять кубик и провести несколько опытов по усложнённой методике.
        Мне плотно завязали глаза и попросили выкинуть пятёрку. Я послушно повиновался, добросовестно представив себе, как кубик останавливается пятёркой вверх. Меня попросили повторить снова. Потом ещё раз. В конце концов я сбился со счёта, у меня заболела рука, а главное, замучила неизвестность. Гарик с Николаичем, хотя и видели, что происходит, но комментировали процесс исключительно междометиями.
        Когда экзекуция была завершена, с меня сняли повязку, и Гарик молча протянул исписанный листок с результатами. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять - все законы теории вероятности были посланы к чертям. Пятёрка лидировала с подавляющим преимуществом.
        Потом пошли более серьёзные и навороченные тесты из числа тех, которыми меня мучили ещё год тому назад. Результаты повторялись с точностью до знака. Каким-то не совсем постижимым образом я умудрился поменять шило «отбойника» на мыло «топора».
        К трём часам ночи мы были настолько вымотаны и подавлены, что молча разбрелись по местам ночлега. Гарик увёз Машку, хозяин постелил себе на кухне, а я завалился на приснопамятный диван.
        Угрюмое отупение накатилось на меня. Мыслей не было. Отдельные чувства вспыхивали яркими сполохами на фоне серой внутренней сумятицы.
        Самым сильным и отчётливым чувством была обида. На кой барабан мне эти ваши непрошеные «дары», от которых выть хочется? Как мне от них теперь избавиться? И зачем было душу мотать? Самое обидное в этой обиде было то, что непонятно, с кого требовать ответ. С Николаича? С жестокой судьбы? С бога, черта, духов предков, джиннов-ифритов, орков-гоблинов?
        Не на кого пожаловаться, да и некому. С тем и уснул.
        9
        Утром я просыпался медленно и постепенно - как, собственно, и рекомендуют врачи. Момент начала пробуждения был упущен, но в некий момент я понял, что за окном уже давно и нервно чирикает синица.
        Синицы уже в городе. Значит, совсем зима, в лесу холодно и одиноко. Сегодня на зорьке синица выглянула из дупла, зябко передёрнула плечами и, вздохнув, принялась упаковывать вещи. Наскоро упаковав всё необходимое, окинула хозяйским глазом летнюю квартиру…
        Очень люблю я этот миг: когда, не дождавшись окончательного пробуждения, организм снова погружается в дрёму. Одна часть сознания жонглирует мыслями и образами, выстраивая их по законам сновидения, другая - с изумлением комментирует полученный бред. Словно на гребне морской волны, я то погружаюсь, то выныриваю из сладкого, иррационального мира, в котором дозволено все, и все дозволенное логично, и не вызывает удивления бесшумный полёт над ночными крышами или мгновенное перемещение во времени и пространстве.
        Хороший мир, я бы в нём с удовольствием поселился насовсем.
        Интересно, а в свете происшедших со мной изменений возможно такое переселение души в мир моей болезненной мечты? Я ведь теперь как Емеля. По щучьему велению. Или как золотая рыбка. Кстати, интересная закономерность - отчего это в фольклоре умение выполнять желания (читай - свойства «топора») приписывается исключительно рыбам. Надо проконсультироваться у Николаича.
        Консультация, происшедшая за утренним кофе, развеяла мои умозаключения в пух и прах. Оказывается, сказки о Емеле и золотой рыбке - это просто различные варианты одного и того же народного предания. А в фольклоре полным-полно исполнителей желания нерыбьего происхождения - трое из ларца, цветик-семицветик, джинны. В конце концов, различные артефакты: кольца, зёрнышки, платки для махания.
        И самое главное - все профессиональные исполнители желаний работали на клиента, в отличие от «топора», который работает только на себя. В этом месте Николаич выразительно посмотрел на меня.
        - Ну я-то не такой! - поспешил откреститься я.
        - Не такой, - согласно кивнул мой собеседник. - Пока не такой. Пока вы не осознали до конца, как это сладко - повелевать сущим. Исполнять собственные желания одной только силою мысли означает быть божеством. Практически всемогущим, хотя и не всеблагим.
        Что-то не нравился мне сегодня Николаич. Слишком он официальный и собранный, словно замполит с похмелья.
        - Ну да, всемогущим! - попытался подловить его я. - Вы же сами говорили про рамки существующей реальности.
        - Говорил. Но не объяснил до конца. Рамки существуют только в мозгу «топора». Человек не может представить себе ничего, кроме того, что видел своими глазами. Все наши самые страшные кошмары и самые смелые фантазии - просто неожиданная комбинация из образов, хранимых в отдалённых уголках памяти. Впрочем, даже в существующей реальности можно наворотить такого, что потом никакие археологи не докопаются до остатков человечества. Поэтому мы и боремся с ними.
        Нависла тяжёлая, душная пауза.
        - С ними - это значит и со мной тоже?
        Николай Николаевич Романов смотрел на меня очень долго. Глаза у него были карие и сухие, голос звучал тяжело и твёрдо.
        - Если бы я с вами боролся, вы были бы уже мертвы.
        Медленным, преувеличенно спокойным движением он извлёк из внутреннего кармана пиджака пистолет Макарова, такой же тяжёлый и твёрдый, как голос Николаича. Пистолет лёг на стол между нами, сразу став логическим центром вселенной. Он манил и звал к себе. Я протянул руку к оружию и вопросительно глянул на Николая Николаевича. Тот кивнул. Я уважительно взвесил «Макарова» в руке.
        - Осторожно, - устало произнёс мой собеседник, - он заряжён. Серебряными пулями.
        И неожиданно заулыбался.
        - Это как на вампиров?
        - «Топор» - это и есть вампир. Закон сохранения энергии справедлив и для сверхъестественного. Чтобы изменять историю сущего, нужна колоссальная психическая сила. Это вам не порчу и сглаз наводить!
        Похоже, Николаич слегка успокоился, и я воспользовался этим, чтобы перевести разговор с моего несостоявшегося трупа на что-нибудь более жизнеутверждающее:
        - Давно хотел спросить, как же это меня угораздило из «отбойников» в «топоры» переквалифицироваться? Это же совсем другое, прямо противоположное… качество!
        - Вот вы и ответили на свой вопрос.
        - То есть?
        - «Отбойник» и «топор» - это полная противоположность. Всё, что нужно было сделать с вашим даром, - это поменять знак. Простейшая математическая операция.
        - То есть вас это не удивляет?
        - История знает аналоги. Человеку вообще свойственно метаться между крайностями. Он способен очень быстро менять знак. Знаете ли вы, например, что на самом деле вы видите все в перевёрнутом виде?
        - Да ну?
        - Вы ведь, кажется, оптик по образованию? В таком случае вы должны помнить, что собирающая линза переворачивает изображение вверх ногами. А зрачок - это как раз и есть собирающая линза. Верхнюю часть изображения он проецирует на нижнюю часть глазного дна, и наоборот.
        Я недоверчиво посмотрел на потолок, потом на ноги (не забыть накупить новых носков!) и покачал головой:
        - Что-то не заметно.
        - Естественно. Мозг автоматически синхронизирует зрение с другими чувствами. А вот младенец в первые дни жизни постоянно путает верх и низ, право и лево.
        - Дурите вы меня, вот что, - вздохнул я.
        - Мне гипотеза смены знака тоже не очень нравится, - согласился Николаич, - мне думается, гораздо ближе к истине теория модульной замены.
        «Любит наш Николаич красивые слова, - горько подумал я. - Как будто они хоть что-нибудь объясняют». Тем временем он откинулся в стуле и задумчиво потёр переносицу, что обычно предшествовало долгой нравоучительной беседе.
        - Теория модульной замены объясняет не только превращение «отбойника» в «топора», но и сохранение «отбойником» изначальных способностей.
        - А я что, на самом деле их сохранил?
        - Да, и в ближайшее время я планирую подготовить для вас краткий цикл упражнений. Они позволят вам использовать оба типа информационной модуляции. Не стоит так морщиться. Я имею в виду, что вы будете и сглаз наводить, и «золотой рыбкой» работать. Кстати, для результативности упражнений я и собираюсь немного поглубже ознакомить вас с теорией…
        Дальше дело пошло хуже. Терминологию Николаич, похоже, изобрёл сам, поэтому теоретическую часть я понимал только тогда, когда он начинал приводить простейшие примеры и аналогии. Я запомнил только две.
        Во-первых, обучение игре на пианино. Сначала человек подолгу думает, какую клавишу нажать, потом это получается у него все быстрее и, наконец, процесс нажатия клавиш совершенно выпадает из сознания. Музыкант может бегло сыграть какую-нибудь мелодию, но задумается, если у него спросить, какую клавишу он нажал первой, второй и так далее. Пальцем покажет моментально, а вот словами назовёт только после секундной заминки.
        Или такая, более близкая моему образованию аналогия. Есть закон всемирного тяготения (помните, конечно - Ньютон, яблоко). Он гласит, что все тела притягиваются друг к другу: человек к Земле, Земля к Солнцу и т.д. Так вот, нашлись анархисты-физики, которые объявили, что все совсем наоборот: все тела друг от друга отталкиваются. Ввели соответствующие формулы, рассчитали по ним движения планет - и результат получился такой же, как по формулам Ньютона. То есть отталкивай («отбойник») или притягивай («топор») - результат один.
        Короче, за прошедший год я настолько преуспел в тренировках, что научился абсолютно автоматически отсекать все ненужное, оставляя для будущего только то русло, тот вариант развития, который устраивал меня. Сознательно я отдавал команду «пусть выпадет пятёрка», а трудолюбивое подсознание само создавало мгновенные картинки «выпала единица», «выпала двойка» и так далее.
        И теперь мне осталось только научиться немного по-разному посылать команды, чтобы превратиться в мечту всех шампуней: «топор» и «отбойник» - два в одном.
        На третьем часу лекции я взмолился о пощаде и отпросился погулять.
        Николаич глянул на часы, прикинул что-то и милостиво согласился, потребовав от меня назавтра быть готовым к тренировкам.
        И когда он прятал неиспользованный пистолет в недра пиджака, я всё-таки задал грызущий меня вопрос:
        - А почему пули-то серебряные?
        - Традиция, - немного смущённо ответил охотник за «топорами» и даже решил пояснить. - Не всегда сталь была самым распространённым оружейным материалом.
        10
        Знаете, я вообще-то люблю учиться, люблю узнавать что-то новое и ощущать, что я начинаю что-то уметь и делаю это с каждым разом все лучше.
        Но за последнее время процесс обучения меня начал утомлять. Когда тебя непрерывно натаскивают на выполнение не вполне ясных целей - это удручает.
        Видимо, поэтому очередной этап дрессировки проходил тяжеловато. Да и методику Николаич, как он сам признался, придумывал на ходу. Кое-что явно относилось к разряду «А вдруг сработает?». Например, неделю мы угробили на то, что я сидел с закрытыми глазами и концентрировал внимание на пятках. В неожиданный момент мне поступала команда, по которой я должен быстро встать, или сказать скороговорку, или угадать, который час, или отмочить что-нибудь совсем необычное, типа схватить за нос Машку.
        Особым пунктом шли тренировки, которые я про себя называл «самбо». В детстве я целых три года занимался этим советским видом дзюдо и навсегда запомнил наставления любимого тренера:
        - Не пытайся сопротивляться сопернику, а то упрётесь друг в друга и будете пыхтеть, как два барана. Он тебя толкает? Так ты его тяни на себя - и переднюю подножку. Он тебя к себе? А ты шагаешь ему за спину - и заднюю подножку. Тогда его сила с твоей плюсуется, а не вычитается. Хитрость нужна, а не сила.
        Свою философию тренер неустанно доказывал на практике и в конце концов получил два года условно за какие-то махинации с командировочными.
        Теперь Николаич повторял те же инструкции почти слово в слово.
        - Не сопротивляйтесь! Из вашего сопротивления соперник черпает силу. Поддавайтесь. Но! - он поднимал указательный палец с аккуратно подстриженным ногтем. - Не в реальном мире, а исключительно в сознании. И не забывайте вовремя включать «отбойный» эффект. Гарри Семёнович! Прошу.
        Гарри Семёнович мрачно брал меня за шею и начинал раздавать мысленные приказы. Второй рукой он держался за Николаича, чтобы сэнсэй мог следить за ходом тренировок.
        - Плохо! - говорил сэнсэй. - Что это за однообразные приказы. «Лечь! Уснуть! Застыть неподвижно!»?
        - Спать охота, - отвечал Гарик, - с ног валюсь.
        Маша с Гариком умучивались не меньше меня. Зашедший в «методический тупик» (цитата) Николай Николаевич постоянно требовал от них предложений по проведению тренировок и выглядел рассерженным, когда они честно разводили руками. И это при том, что своим бизнесом ребятки занимались в нормальном темпе. Кстати, и меня - после напряжённой разборки с Николаичем - Гарик вернул на прежнюю работу. Дежурил я только по уик-эндам, но в сочетании с дрессурой и этого было выше крыши.
        Зато временами, когда очередной эксперимент заканчивался ничем, нам давали день-другой отдыха, и тогда мы оттягивались, словно нормальные люди. Иногда устраивали пир (чаще всего на Гариковой квартире), иногда ходили в кино на хорошие европейские фильмы, дважды Машка затаскивала нас на классические концерты. Перед первым походом Гарик заявил решительное «нет, только через мой труп», но уже через час его вполне живое и даже довольное тело сидело и слушало Вивальди. До сих пор не могу понять, как это Машке удалось. Она ведь даже не пыталась его переубедить. Просто так вышло и все. Машка вообще за последнее время здорово изменилась. Почти постоянно молчала и улыбалась. Все чаще она выглядела не просто женственной, а… соблазнительной, что ли? Нет-нет, никаких глубоких декольте или мини-юбочек не по сезону! Никакого глупого хихиканья или призывно-застенчивых взглядов из-под накладных ресниц. Что-то изменилось - в голосе ли, в походке ли? Краснеть иногда начинала. А глаза… Кто его знает, как и что в ней поменялось, но в кабаках нам с Гариком всё чаще приходилось отшивать от неё праздношатающихся типов. А
когда я, поддавшись внезапному порыву, притащил ей одиннадцать белых роз, она приняла их так просто и естественно, что я засомневался - а был ли мой порыв таким уж внезапным? Обрадоваться Маша, конечно, обрадовалась, но удивляться не стала. Даже для виду. Ведьма.
        Когда в перерывах между стоянием на голове и чтением вслух невразумительных текстов на санскрите я ловил её взгляд, мне казалось, что она чего-то от меня ждёт. Я совершенно терялся, потому что не мог представить себя ухлёстывающим за Машей по обычному сценарию: угощение соком в баре, приглашение в гости «посмотреть классные мультики про Масяню», шампанское под лёгкую попсу и неизбежная постель с неизбежным взаимным враньём. «Серьёзные отношения» с моими жёнами происходили оба раза по их инициативе и по их сценарию, что в данном случае исключалось.
        Грубоватый Гарик взял моду отпускать по этому поводу двусмысленные шуточки. Правда, только в отсутствие Машки. Думаю, что он и с ней попытался обсудить на эту тему, но так получил по сусалам (морально, разумеется), что не рисковал повторять подобные опыты. Я только беззлобно отбрёхивался.
        Но в целом отношения наши и с Гариком, и с Машей здорово улучшились. Они словно оправдывались передо мной за несостоявшийся разрыв. Во всяком случае, все нечастые свободные вечера мы проводили втроём, болтая о ерунде. Много было, например, разговоров о Гарри Поттере.
        Гарик пытался было, основываясь на близости имён, претендовать на высокое звание Поттера, но был немедленно загноблен и осмеян. После непродолжительной ругани место Гарри выторговал себе я. Маша, при молчаливом нашем согласии и одобрении, объявила себя Гермионой. В качестве доказательства ведьминской своей натуры она сняла заколку и озорным движением головы рассыпала по плечам волосы. «Батюшки, - успел подумать я, прежде чем пошла кругом голова, - да она же рыжая!»
        Этот факт подействовал на меня самым разрушительным образом. В порыве лихости я объявил, что готов прокатить Гермиону на метле и, вскинув ладонь над Гариковой теннисной ракеткой, патетически воскликнул:
        - Вверх!
        И ракетка плавно поднялась над полом.
        11
        Боже, как орал на нас Николаич!
        Николаич, который тона никогда не повышал! Который учил, что злость всегда есть проявление слабости и ничто иное! Который мог двумя-тремя вовремя сказанными спокойными словами вогнать человека в состояние шока!
        Этот великий психолог и педагог последовательно назвал нас:
        - безответственными авантюристами;
        - туполобыми лентяями;
        - пацанами (видимо, в силу неприсутствия Маши на разборках);
        - придурками;
        - самовлюблёнными баранами;
        - идиотами.
        Дальнейшие оскорбления настолько беспочвенны и банальны, что приводить их здесь я не собираюсь.
        Честно говоря, страшно не было. Вид орущего, покрасневшего от натуги и брызгающего слюной Николая Николаевича Романова настолько дик и неестественен, что мы никак не могли поверить в реальность происходящего. Просто тупо стояли и рассматривали диковинную картину.
        Через некоторое время Николаич это понял, взъярился пуще прежнего и полез в стол за пистолетом. И кто знает, если бы не реакция Гарика, всё могло бы закончиться не так безобидно.
        Побившись минуту в тренированных Гариковых руках, Николаич обмяк и затих. Ещё через десять минут он даже нашёл в себе силы принести нам извинения. После чего уже совсем нормальным голосом попросил оставить его на некоторое время совсем одного.
        Немного поколебавшись, мы ушли, хотя я и захватил с собой, от греха подальше, хозяйский пистолет, заряженный серебряными пулями.
        - Я сегодня впервые Николаича слышал! - странным голосом объявил Гарик, как только за нашей спиной закрылась входная дверь.
        - Да его, небось, весь подъезд слышал! - покивал головой я, но Гарик бесцеремонно прервал мои глубокие умозаключения.
        - Ты не понял! Я его мысли слышал.
        Это было действительно интересно.
        Мы уже как-то смирились с тем, что мысли Николаича даже для Гарика являются тайной за огромным количеством печатей. Поэтому заявление Гарри Семёновича вызвало живейший интерес аудитории. Я тут же начал дёргать его за рукав, а также задавать бессмысленные вопросы из разряда «Ну?» и «И чего?» Правда, сам Гарик меня разочаровал:
        - Да не понял я ничего, - смущённо признался он, - белиберда какая-то.
        - В смысле? - потребовал объяснений я.
        - Да без смысла. Ты португальский или венгерский язык когда-нибудь слышал?
        - Ну.
        - Понял чего? Вот и с Николаичем так же.
        - А что, разве люди думают словами?
        - И словами тоже, но редко. Обычно сразу образами. Ну, картинки там всякие. Как мультики. Я же тебе столько раз показывал, когда вы через меня болтали.
        - А Николаич что, не картинками думает? - не сдавался я.
        - Да, в общем, картинками. Только какими-то непонятными. Слушай, а давай я их тебе покажу, пока помню!
        Гарик схватил меня за руку, я прикрыл глаза и расслабился.
        Видения у Николаича и в самом деле были довольно странные. Безумной комбинации цветовые пятна, вернее, области пространства. Сложная, абсолютно неописуемая структура объектов. Движения почти нет, зато трансформации происходят непрерывно. И что самое странное - во всём этом ощущается некая извращённая система. Я даже зажмурился покрепче, пытаясь ухватить систему за хвост, - и в этот момент все внезапно прекратилось.
        Я недоуменно распахнул глаза и наткнулся взглядом на пунцовую физиономию Гарика. Собственно, наша мысленная связь была прервана именно по его инициативе: Гарик просто отпустил мою руку и резко отшатнулся. Причиной столь порывистого поведения оказалась благообразная старушка, которая спускалась мимо нас по лестнице, укоризненно покачивая головой. Я почувствовал, что тоже мучительно краснею. Что могла подумать бабушка, насмотревшаяся передачи «Про это», увидев двух молодых парней, которые нежно держатся за руки в пустом подъезде? Гарику было ещё хуже моего. Я мог читать только те мысли, которые отчётливо написаны на лице бабушки (хотя и этого было вполне достаточно), а ему доступна вся гамма бабушкиных упрёков и негодований.
        Переглянувшись, мы стремительно ломанулись на улицу и уже там нашли в себе силы облегчённо рассмеяться. Причём Гарик, открывая машину, лукаво улыбнулся и протянул мне руку со словами:
        - Присаживайся, милый.
        12
        Тренировки временно прекратились. Наш руководитель заявил, что ему нужно серьёзно скорректировать планы. В нирвану на сей раз, правда, впадать не стал, но попросил дней десять его не тревожить. И «быть поаккуратнее». Последнюю просьбу Николай Николаевич сопроводил весьма выразительным взглядом в мою сторону. Я клятвенно пообещал не желать ничего сверхъестественного. Честно говоря, у меня и так не было никакого желания повторять эксперименты с левитацией, телепортацией и прочей чертовщиной. Это прикольно, когда «Звёздные войны» смотришь или «Властелина колец», а когда сам пробуешь - жутковатое ощущение.
        Практичный Гарик, узнав о перерыве в тренировках, тут же проделал два телодвижения: заказал себе тур в Тунис и перевёл меня на уплотнённый график работы. Хорошо знакомый с его методами оплаты труда, я тут же стал требовать тройной оклад.
        - С какой радости я должен тебе три оклада башлять? - грозно изумился воротила игорного бизнеса.
        - Во-первых, сверхурочная работа, во-вторых, возросшая квалификация. Продемонстрировать? - и я выразительно посмотрел на новую «семёрку» Гарика.
        - Это шантаж. И грабёж. Только из уважения к производственным травмам - полтора оклада на время сверхурочной работы. Ты мне и так в копеечку влетаешь! Где я тебе столько денег наберу?
        - А ты аналитика уволь, - порекомендовал я.
        - А курс евро ты, что ли, прогнозировать будешь, умник? - поинтересовался Гарик.
        - А зачем прогнозировать то, чем можно управлять? - вкрадчиво спросил я.
        - Шантаж, подкуп и провокация, - резюмировал Гарик, но по блеску глаз я понял, что крючок он заглотил.
        После неизбежного получасового восточного торга мы договорились о трёхкратном окладе на время его отъезда и о проценте от прибыли наших предполагаемых махинаций с европейской валютой. Последнее мы решили держать в строгой тайне даже от Маши. Николаич нам за такие художества точно головы поотрывал бы.
        Подняв таким образом настроение и вытребовав штуку баксов в качестве аванса, я отправился за давно планируемой покупкой - домашним компьютером. У меня крепла надежда на сей раз завершить многострадальную книгу вовремя, но из карантина меня уже выписали и техники, естественно, лишили. Правда, компакт с наработанными по книге материалами всё-таки записали (после длительного согласования и подписания бумаг угрожающего содержания).
        Зря я вспомнил эту могущественную организацию. Мои ли трансцендентные способности тому виной или стечение обстоятельств, но буквально за следующим углом я нос к носу столкнулся с подполковником Сергеем Сергеевичем. Он тут же развеял мои надежды по поводу стечений и обстоятельств:
        - Здравствуйте, Андрей. Давно хочу с вами пообщаться, да все никак не удавалось застать вас в одиночестве. Ну как, посовещались вы с руководителем по нашему вопросу?
        Мне стоило огромных усилий не хлопнуть себя ладонью по лбу. В суете катаклизмов я как-то запамятовал о долге перед Родиной вообще, и перед подполковником Миничем в частности. Пришлось сознаваться:
        - Ей-богу, забыл. Но я обязательно поговорю. Через две недели.
        Сергей Сергеевич позволил себе нахмуриться:
        - Боюсь, мне придётся настаивать. Честно говоря, сегодня я вышел бы с вами на контакт, даже если бы вы не оказались в одиночестве. Ситуация форс-мажорная. По нашим сведениям, сегодня вечером через нашу границу будет провезена большая партия взрывчатки.
        Я мысленно, но очень крепко выругался. Мне очень хорошо был знаком этот мягкий убеждающий тон, эти кристально чистые глаза и эта безупречная логика. Сколько раз Николай Николаевич точно таким же хитрым макаром заставлял меня делать всякую ерунду, которую делать в общем-то и не хотелось.
        - Есть информация, что за рулём будут смертники. Они готовы уничтожить груз вместе с собой и с нашими сотрудниками. Всё, что требуется от вас…
        Я перестал ругаться мысленно и начал ругаться звучно. В кратких и точных выражениях я объяснил, что требуется от меня, от КГБ, от всех подполковников мира и от товарища Минича лично.
        Что характерно, никто из прохожих не выражал особенного возмущения по поводу матерщины на улице. Подумаешь, невидаль. Может, вон тот у вон того жену увёл. Или денег не даёт в долг. Или просто деловые переговоры.
        - …ногу! - завершил я руладу.
        - То есть вы отказываетесь? - уточнил Минич.
        13
        Компьютер я купил, и даже не всю авансированную шутку потратил.
        Нарвался на акцию и получил бесплатный доступ в Интернет на протяжении месяца.
        А радости всё не было.
        Соединяя кабелями части компа, я продолжал мысленно полемизировать с Миничем. Потом некстати вспомнился Ивановский, а там и Николаич. Все пытаются меня использовать. Всем я для чего-то нужен! КГБ, сумасшедшие полковники, подпольные борцы с «топорами»… Достали уже!
        Я нажал на кнопку питания. Системный блок заработал почти бесшумно. Начала грузиться Windows.
        Да ну их всех! Надоело вслепую творить чужое добро. Не мальчик уже, повидал кой-чего в жизни. Как писал Филатов: «Слава богу, отличаем незабудку от дерьма». Торжественные аккорды загрузившейся системы подействовали на меня благотворно Для пущего спокойствия мне сейчас нужна была хорошая партия в «Цивилизацию».
        Наблюдая за ходом установки игры, я уже более трезво обдумал создавшуюся ситуацию. Все эти секретные и полусекретные службы с моей помощью решали какие-то свои тёмные делишки. Да, рассказов о всеобщем благе я наслушался - выше чердака. А где гарантия, что все эти Сергеи Сергеичи с Николаями Николаичами просто не водят меня за мой фамильный нос? Элементарно врут? Они же аналитические гении, запросто могут мной манипулировать.
        Значит, пора самому за ум браться. И не заниматься спасением мира неизвестно от кого, а просто помогать людям жить. Себе, конечно, тоже, но без фанатизма.
        На этом месте мои размышления были прерваны сообщением об окончании установки «Цивилизации». Я с готовностью погрузился в борьбу за мировое господство в пределах отдельно взятого компьютера.
        Через три часа отвалился от монитора с триумфом - все уцелевшие нации проголосовали за меня в ООН. Вот таким макаром и будем реализовывать жажду власти. Я глянул на коробку от диска и заулыбался. Эта версия игры так и называлась: «Цивилизация. Жажда власти».
        Теперь можно с чистой совестью вырубать протестированный компьютер и сделать для затравки какое-нибудь доброе дело… скажем, соседям по дому. Что бы такого им пожелать? Чего они просят у Деда Мороза?
        Денег? Ох, не в коня корм получится. Допустим, найдёт семья алкоголиков с первого этажа мешок денег. Дальнейшее развитие событий прозрачно, как водка завода «Кристалл» - обширная пьянка, переходящая в оргию, а то и массовую резню. Училка из квартиры напротив или потащит найденные деньги в милицию, или не потащит, но будет до конца жизни считать себя низким существом. И с остальными не лучше выйдет.
        Может, любви всем и каждому? Ой, нет. Любовь у меня прочно ассоциируется с полковником Ивановским. Я поёжился.
        Что ж людям нужно для счастья?
        И тут я понял - сегодня я обеспечу всем своим соседям просто счастье, без всяких причин и условий. Пусть побудут счастливыми, допустим, полчаса. Если пройдёт нормально, увеличу дозу и радиус действия. «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным». Аркадий и Борис Стругацкие.
        Я потряс головой. Что-то много цитат сегодня в голову лезет.
        Я сел, сконцентрировался… и задумался. Как-то не очень я понимал, что теперь нужно делать. Представлять персональное счастье каждого? Так я не всех в доме даже в лицо знаю. И потом, надо быть именно «топором», а не «отбойником», не то всё выйдет вверх тормашками. Я постарался вспомнить, чему меня пытался научить Николаич на последних тренировках.
        Задержал дыхание. Расслабился. Посмотрел в никуда (по Машкиному выражению, «сделал глаза в кучку»). И вдруг отчётливо все понял. Зря Романов на себя ругался, правильные у него выстроены методики. Я совершенно точно понимал, какая часть меня может отсекать будущее, а какая - подталкивать его в нужном направлении. Вернее, это была одна и та же часть меня, но я мог использовать её по своему усмотрению.
        Теперь требовалось вернуться к главной проблеме - а чего, собственно, желать? Раскинув мозгами, я решил не мудрствовать лукаво, а представлять себе абстрактных людей, без черт лица, без возраста и пола. И внутри у каждого из них - тихое тёплое чувство.
        Уже входя в рабочий режим, я подумал, как мне ограничить радиус действия только домом, но потом решил не заморачиваться. Подумаешь, осчастливлю на пару сотен людей больше.
        Тут я отбросил всякие колебания и принялся предельно тщательно и собранно желать тихого беззаботного счастья.
        14
        Проснулся я от взгляда. Мягко говоря, неодобрительного взгляда.
        Это показалось обидным. Вчера весь вечер я (совершенно бескорыстно!) дарил радость ближним своим, ни разу не позволил перехватить управление мастеру сглаза - короче, я имел право выспаться вволю.
        Однако к взгляду добавилась рука. Она довольно грубо тряханула меня за плечо.
        Я подумал и пришёл к выводу, что это ощущение мне уже знакомо. То есть разбудил меня всё-таки не взгляд…
        Стоп! А кто тут вообще может быть, в моей холостяцкой квартирке?
        - Ты кто? - буркнул я с хрипотцой профессионального алкаша.
        - Подполковник Минич.
        - А. Ну да. Кто ещё может вломиться в чужой дом без спроса, разбудить спозаранку…
        Я пошарил возле дивана: обычно там всегда дежурила минералка.
        - Правее, - холодно скорректировал Сергей Сергеевич.
        Минералка была тёплой и выдохшейся, но хоть хрипеть я перестал.
        - Вы мне выспаться дадите? - сказал я почти нормально. - Что вам нужно? Я же предупредил…
        - Речь не идёт о сотрудничестве, - отрезал Минич.
        Это совсем не походило на обычную манеру доверительного интима, в которую обычно впадал подполковник. Я сел в кровати.
        - Прошу.
        Я машинально принял несколько листов бумаги и даже попытался понять, что на них напечатано.
        - Сводка УВД за прошлый вечер, - подполковник уставился в стену и говорил очень официальным тоном.
        - Идите к чёрту! Я здесь при чём?
        - Вчера после обеда в районе, геометрическим центром которого является ваш дом, произошёл ряд происшествий. Потрудитесь ознакомиться.
        Я поморгал и попытался вчитаться. Решил, что это проще сделать вслух.
        - Водитель автобуса выехал на красный свет… пострадавшие… «скорая» только через полчаса… Что за ерунда?
        - Поясняю. Водитель на допросе показал, что внезапно ощутил «приступ беззаботности». Это его формулировка. Ему было так хорошо, что он спокойно ехал и ехал… Пока не приехал.
        - А «скорая»? У неё тоже приступ?
        - Нет, машина приехала сразу же, как только её вызвали. Но случилось это через полчаса после аварии. Все свидетели тоже были в состоянии лёгкой эйфории. Даже пострадавшие. Лежали в крови и улыбались.
        Во рту пересохло. Я вылил остатки минеральной воды в себя.
        - А в соседней с вами квартире, - продолжил Минич, - Ольга Петровна, заслуженный учитель республики, задумалась, поставила утюг на руку и так стояла двадцать минут. Потом она заметила ошибку, выключила утюг, достала томик Есенина и села его читать. В семь вечера её госпитализировали с болевым шоком.
        Всё верно. В семь я и закончил… повальное осчастливливание.
        - Обратите внимание на лист номер три. Это список самоубийств, происшедших в вашем и соседних домах. Практически все они случились между 19.00 и 19.30. Одинокий пенсионер, что живёт прямо над вами, оставил записку: «Как же после этого жить?».
        Я оцепенел. «Как же так? - свербила во мне мысль. - Я же просто хотел счастья, тихого и светлого!» Подполковник забрал у меня листы и стал зачитывать вслух. В моё сознание прорывались только фрагменты. Кажется, кто-то пропустил приём лекарства; кто-то, наоборот, выпил всё, что нашёл дома жидкого, включая йод; кто-то слишком беззаботно побрился…
        «Кто ж это бреется, - подумал я, - в семь вечера?» Минич понял, что я уже мало что воспринимаю. Он прервал чтение и сильно, но без злобы, влепил мне пощёчину. Это помогло мне взбодриться.
        Я потянулся за минералкой и обнаружил, что бутылка пуста. Некоторое время я вглядывался в неё, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Мне же так хочется пить.
        - А ещё пять человек просто сошли с ума. Теперь они в палатах для тихопомешанных. Сидят и смеются от счастья. Поэтому, во-первых, - чеканил Сергей Сергеевич, - прошу забыть о любых контактах с нашей организацией. Во-вторых, не разглашать ни при каких условиях любую информацию, которая может иметь отношение к государственной тайне. В-третьих…
        Подполковник перестал разглядывать стену и упёрся взглядом мне в лицо.
        - …если опять займёшься самодеятельностью, я тебя просто пристрелю. Возможно, даже лично.
        «На кухне в фильтре есть чистая вода», - наконец сообразил я.
        15
        Дальше была долгая жизнь, безопасная (да и бесполезная) для общества.
        Целый год (или полтора? - не хотелось считать) я просто жил. Просто ел и пил, просто смотрел кино, просто пил пиво каждый вечер. Пиво оказалось самым подходящим напитком, оно глушило всякие желания и дарило благословенный ночной покой. Я его покупал много и никогда не допивал до конца, чтобы ночью, почуяв в себе странный сон, проснуться немедленно и залить глупый бред неспокойной души хорошей дозой солода с хмелем.
        Книгу по компьютерной графике я всё-таки дописал и сдал в крупное издательство. Её похвалили и даже издали, но гонорар поверг меня в уныние. Жить на эти деньги было нереально. Применять навыки «отбойника» или, тем более, «топора» для того, чтобы сделать книгу бестселлером, не хотелось. Даже не потому, что Минич легко мог привести угрозу в действие - просто с души воротило.
        Не скажу, что способности мои оказались запертыми на заднем дворе сознания - время от времени я пускал их в ход для обеспечения себе маленьких житейских радостей. Новую работу тоже обрёл с их помощью - то ли менеджером, то ли консультантом в торговом представительстве американской фирмы. Торговали мы настолько дорогими машинами, что и напрягаться не стоило: денежные клиенты отоваривались у нас из принципа, безденежные уже по вывеске понимали, что здесь им не светит. В мои обязанности входило окучивать особо строптивых покупателей. Легко догадаться, что после беседы с обаятельным консультантом покупатели из строптивых превращались в благожелательных и приобретали даже больше, чем планировали изначально.
        Как можно было понять из циркулирующих по фирме слухов, основные деньги шли не от продаж шикарных авто (20 лимузинов в год), а из всяких сомнительных источников. Кое-кто мне даже начал нашёптывать про наркотики и нефть, но был послан быстро и жёстко. О моём поведении, видимо, донесли начальству, потому как оно полюбило меня ещё больше.
        Денег хватало, и я даже начал откладывать что-то, якобы на квартиру - хотя темпы роста накоплений не внушали оптимизма.
        Свободное время проводил или за книгами, или перед компьютером (не строил цивилизации, а гонял монстров по подземельям), или в ресторанах - последние были исключительно местом съёма особ противоположного пола. Довольно быстро научился отсеивать профессионалок и вычленять в толпе одиноких замужних дам. Одиноки они бывали духовно, а замужними - физически. С такими женщинами у меня завязывались прочные - иногда на два месяца - и необременительные связи.
        Чаще всего я представлялся писателем, у которого вот-вот выйдет первая книга, якобы огромным тиражом.
        - Вот, - широким жестом обводил я столик, на котором красовался хороший коньяк и обильная закуска, - решил аванс отметить. Как-то грустно в одиночестве.
        Велись практически все.
        В отпуск не ходил (начальство даже охало от умиления), о будущем не думал - разве что прикидывал, не отвести ли нарождающееся пивное брюшко в тренажёрный зал.
        Никто из прежней сумасшедшей жизни даже не пытался ко мне приблизиться, что меня вполне устраивало. Однажды, кажется, видел Машу в магазине, но тут же сменил направление движения, чтобы не подойти на расстояние узнавания. Судя по всему, это она и была, потому что тоже рванула в противоположную от меня сторону.
        Я уже подумывал, не завести ли мне какое-нибудь хобби, вроде собирания марок или рыбалки, и успокоился…
        И что меня так тянет успокаиваться раньше времени? Неужели так трудно потерпеть до собственных похорон?
        16
        - Андрюша! - рыжая, как белка, секретарша Леночка на хорошей скорости влетела ко мне в кабинет. - Срочное дело! Клиент упёрся!
        Я помедлил с ответом, любуясь, как колышется Леночкин бюст.
        Он считался достоянием фирмы. Когда-то его точно описал один из наших менеджеров: «Всего размеров восемь. Так вот, у Ленки - девятый!»
        Меня знаменитый бюст интересовал только как природный курьёз - в женской груди меня прельщает не размер, а форма.
        - Бегом давай! - Леночка сделала глаза, которые в художественной литературе называются «страшными». - А мужик просто отпадный.
        - Что мы ему впариваем? - осведомился я, выдвигаясь из-за стола (пора, ох, пора в тренажёрный зал!).
        Секретарша огласила список. Я хмыкнул. В случае успеха это был наш полугодовой оборот.
        Перед директорской дверью Леночка нацепила приторно-чарующую улыбочку и расправила плечики.
        «А ведь ей, наверное, тяжело, - вдруг подумал я, - такую объёмную штуковину всю жизнь перед собой таскать».
        - Емельян Павлович, - прощебетала она, заглядывая внутрь, - хочу познакомить вас с Андреем Валентиновичем, нашим консалт-аналитиком.
        - Да мы, кажется, знакомы, - вальяжно ответил Емельян Павлович. - Во всяком случае, встречались. Да, Андрей… м-м-м… Валентинович?
        Я кивнул, застряв на пороге. Мы встречались с Емельяном… м-м-м… Павловичем. И с его свитой, что расположилась в креслах по бокам, тоже встречались. Вот только не хотелось обсуждать это в присутствии посторонних и ни в чём не повинных людей.
        - У нас возник небольшой спор… - начал мой шеф, но я (верх неуважения!) перебил его.
        - Прошу вас, Александр Петрович, согласиться на все предложения Емельяна Павловича.
        - Конечно, - шеф пытался сохранить лицо, но его подводили вытаращенные глаза, - мы пойдём навстречу такому ценному клиенту…
        - На все условия, - я вторично нарушил субординацию, - и, возможно, предложите ему хорошую скидку. Поверьте, это будет выгоднее.
        - Выгоднее, чем что? - не понял директор.
        - Чем пытаться содрать с меня несколько шкур, - пояснил очень довольный Емельян Павлович. - А у вас очень неплохой анало-консультант.
        При этом он едва не облизывался, рассматривая мою бледную физиономию.
        - Консалт-аналитик, - пискнула Леночка, которая всей крашеной шевелюрой чуяла, что происходит нечто очень неладное.
        - Тем более, - обаятельный клиент поднялся, и сопровождающие его лица немедленно подскочили. - Значит, пришлите мне, пожалуйста, новое предложение. С учётом моих пожеланий и ценных советов Андрея Валентиновича. Моё почтение.
        Как только за гостями закрылась дверь, шеф налетел на меня с темпераментом камышового кота на охоте.
        - Ты шшшто? Ты знаешшшь, ссссколько мы на этой ссссделке прошшшляпили? Выгоню сссуку!
        Это была идея! По крайней мере, можно было попытаться мирное население вывести из-под удара.
        - Отлично! - сказал я. - Выгоняйте! - и бросился вслед за клиентом.
        Догнать удалось у самой машины (не хуже тех, что продавались у нас).
        - Емельян Павлович! - я задыхался, но старался быть предельно чётким и аккуратным в формулировках. - Меня только что уволили. Я вас очень прошу, эти люди (кивок в сторону офиса) не в курсе. Если есть претензии ко мне лично, ради бога…
        Емельян Павлович прищурился. Я улыбнулся. Время раздвоилось.
        В первом, видимом, слое времени не произошло ничего примечательного. Один человек потёр подбородок, словно в задумчивости, второй слегка наклонил голову набок и переступил с ноги на ногу. Потом первый хмыкнул и произнёс несколько слов. Второй пожал плечами.
        Зато второй слой времени оказался насыщен событиями. Сначала я почувствовал непреодолимое желание поклониться старшему товарищу. Оно шло не извне, а из глубины души, позыв был простым и естественным. Даже логика поддержала это не совсем обычное действие. «Это чтобы усыпить его бдительность, - шептала она. - Пусть считает, что победил». Но я не поклонился. Не знаю, что меня насторожило. Думаю, сказалась дрессировка, которую я прошёл под руководством Николая Николаевича. Среагировал практически неосознанно: не стал сопротивляться желанию, а с готовностью поддался ему - но только в воображении. Представил, как бухаюсь своему собеседнику в ножки, бормочу извинения и даже целую начищенные ботинки.
        Я скосил глаз на ногу Емельяна Павловича. Штиблеты были безукоризненно отполированы и без моих усилий.
        После этого нахлынуло оцепенение. Теперь я уже не сомневался, что мой соперник пытается меня гипнотизировать. Это было странно - в распоряжении «топора» весь спектр вероятных событий: от падения кирпича до появления тромба в артерии. Зачем ему эти фокусы в духе Кашпировского? Впрочем, размышлять на эту тему было некогда. Была более интересная задача: максимально быстро представить себе, что я целый день (нет, лучше месяц!) стою неподвижно. Месяц уложился в секунду. Наваждение рассеялось, и я демонстративно изменил позу.
        Игра даже начинала мне нравиться, однако партнёр рассудил по-другому. Он хмыкнул, и два параллельных временных потока схлопнулись в один.
        - Так даже интереснее, - пробормотал он, - а то уже скучно стало.
        Глядя вслед автомобилю дорогого гостя, я почувствовал тяжесть где-то на дне желудка. Игра игрой, но кончиться всё это могло очень плохо.
        Директор встретил меня в приёмной и кивком позвал в кабинет. Там, к моему удивлению, оказалось накурено.
        - Коньяк будешь? - вдруг предложил мне шеф.
        Я пожал плечами.
        - Значит, так, - начал директор, - никуда мы тебя не уволим. Мне позвонили… важные люди и посоветовали… тоже, что и ты. Ну, чтобы мы вели себя с этим мужиком тише воды. Так что ты фирму вроде как выручил. Да ты коньяк-то пей!
        Я послушно отхлебнул. Коньяк был тёплый и по вкусу напоминал «Токай», только порезче.
        - А кто это? - шеф вдруг перешёл на шёпот. - Ты давно его знаешь?
        Я только помотал головой.
        А что было отвечать? «Это тот самый „топор“, который когда-то чуть не разгромил казино „Жар-птица“»? Даже если бы и понял, то не поверил бы. А поверил бы - чем смог бы помочь?
        - Ладно, - сказал директор, - вали домой. Только коньяк допей. Хороший коньяк, жалко выливать.
        17
        На работу решил пока не ходить. Если уволят, им же безопаснее будет.
        Заперся дома, непрерывно пил травяной чай и рассуждал. Никак у меня не вытанцовывалось понимание происходящего. Если «топор» решил меня прижучить, почему просто не устроить небольшую аварию, например, лифта? Всё шито-крыто, ваших нет. Мастер сглаза, засидевшийся во мне без дела, быстренько отработал это вариант. Теперь я мог какое-то время безбоязненно ездить в самых древних лифтах мира.
        На всякий случай я поставил блокировку против всех других несчастных случаев: падения на голову тяжёлых предметов, взрыва террориста-самоубийцы, нападения пьяной шпаны, аварий всех типов и разновидностей. Но проделал это все дежурно, без души. Не этого добивался Емельян Павлович, не к ночи будь помянут. Нужно было ухватить цель, которую он преследовал.
        Я попытался вспомнить встречу в офисе. Всплывало только общее ощущение тревоги. Детали - тонули. Разве что последние слова, что-то про «скучно стало».
        То есть он это все от скуки? А что, вариант. Он же все может, это, наверное, довольно тоскливо. Пресыщенный ублюдок. «Ага, - заметил внутренний голос, - ты же теперь тоже „топор“, тоже все можешь. Как насчёт пресыщенности?»
        Я решил поставить себя на место Емельяна Павловича. Тем более, что мог в любой момент оказаться на этом месте. Но не хотел.
        Итак, что я себе пожелал бы?
        Я снова, как во время неудачного эксперимента «Всем и бесплатно», искал ответ на вопрос: «Что нужно человеку для счастья?».
        Много денег? Да нет, тут Романов прав - денег должно быть не слишком много, иначе они начинают тобой крутить, а не ты ими. Много денег сразу мне бы точно не захотелось. Зачем беспокоиться об их накоплении, если можно выйти на улицу и найти кошелёк, полный наличности? «Интересно, - подумал я, - а если сейчас выйти и пожелать себе найти бумажник с тысячей долларов?». Захотелось даже провести эксперимент.
        Одеваясь, я продолжил поиск мотивации. Материальные блага? Те же деньги.
        Слава? Я бы купился. Приятно, наверное, видеть свою физиономию на первых страницах журналов. Корреспонденты, папарацци, девушки смотрят влюблёнными глазами… Нет, не греет всё-таки. Девушек интереснее по-честному клеить, без этих паранормальных штучек. Уж я-то знаю. И потом - все «звезды» непрерывно жалуются, что от этой славы одни проблемы. Если и врут, то уж слишком единодушно.
        Власть? Не все любят власть. Я, например, чётко понимаю, что это всего лишь ответственность за поступки других людей. Мне за себя ответственности хватает, могу поделиться. И потом, можно ли получить реальную власть над другим человеком? У Емельки с его щучьим велением так и не получилось меня себе подчинить. Хочу - на работу хожу, хочу - гулять иду…
        Я так и застыл с ключом в руке. А я точно сам гулять собрался? Или это меня на прогулку выводят? Мастер сглаза лихорадочно отработал не только выход за двери, но и последующее падение с лестницы. Желание гулять ослабело, но не развеялось. Я потёр лоб. Чего это я? На кой фонарь мне сейчас сдался этот кошелёк с баксами?
        Только не бороться… Да, конечно, иду гулять. Открываю дверь квартиры, захлопываю её… Не нужно меня Подгонять, я уже иду.
        Пока я воображаемый выходил из подъезда, я реальный снял куртку и ботинки. Представляя вечернюю улицу, лёг на диван. Сделал в воображении круг по микрорайону и включил телевизор.
        Чтобы отвлечься, пошарил по всем двадцати четырём каналам. Ничего интересного не обнаружил.
        И тут нечто очень интересное началось прямо за окнами.
        18
        На первую сирену я внимания не обратил - мало ли ездит под окнами воющих машин. Но вскоре к ансамблю присоединилось ещё несколько пронзительных голосов. И они явно приближались. Пришлось встать с дивана.
        Обычно я отгораживаюсь от уличной иллюминации плотными коричневыми шторами. На сей раз, распахнув их, всё равно ничего не увидел: пейзаж был скрыт за плотной стеной дыма. Я принюхался и сделал вывод, что где-то что-то горит. А вопят, стало быть, пожарные машины.
        Я выбрался на балкон. Горело где-то прямо под моими окнами. То есть действительно под самыми окнами. Горел мой дом.
        Я не почувствовал никакой паники и не попытался хватать ценные вещи и бежать.
        Пожар был организован Емельяном Павловичем, в этом сомневаться не приходилось. Он решил выкурить меня из дома таким нехитрым способом. Очень похоже на «топора». То, что при этом сгорит сотня-другая людей, не являлось для него особой проблемой.
        Сел в кресло и расслабился.
        Где-то перегорел силовой кабель, и свет (вместе с телевизором) погас. Это было даже к лучшему. Помогло сконцентрироваться. Для начала следовало определиться, какой стороной моего внутреннего «инструмента» стоит сейчас пользоваться. Почти без колебаний выбрал «отбойник». Привычно выстроил защиту для начала вокруг себя, особо остановившись на сценах удушья и отравления угарным газом: голова должна быть свежей. Потом прошёлся по дому в целом. Потратил минут пять, но зато теперь был уверен, что ни одно перекрытие не рухнет, ни одну дверь не заклинит.
        Теперь - самое главное.
        Люди. Пора выводить людей.
        И тут мастер сглаза мне никак не мог пригодиться.
        С огромной неохотой я внутренне потянулся к «топору».
        Для тренировки и для дополнительной страховки от отравления я разогнал дым за окном. Стало немного светлее. После чего чуть было не отдал мысленный приказ: «Всем покинуть здание!», но вовремя остановился. Куда я их гоню? В пламя на нижних этажах? И с чего я взял, что нужно отдавать какие-то приказы? Может быть, нужно просто представить себе, как люди один за другим осторожно выходят из дома?
        А ведь наверняка часть успела выскочить на улицу. Как на них подействует моё внушение? Не хватало, чтобы они назад побежали. Мне стало дурно, и пришлось снова вернуться к «отбойнику» - не хватало мне сейчас в обморок брякнуться.
        От бессилия хотелось ругаться. Как сейчас Гарика не хватает! Положил бы мне лапу на шею и обрисовал бы ситуацию. Что ж за несправедливость такая? Почему я и «отбивать» могу, и «пробивать», а мысли читать не дано?!
        «Минуточку, - вдруг сообразил я, - что значит „не дано“? Я же все могу! Пусть в рамках существующей реальности, но Гарри Семёнович тоже ведь не за рамками».
        Для начала я постарался вспомнить все случаи, когда Гарик транслировал в меня мыслеобразы. Детали расплывались, но сейчас это было даже к лучшему. Я искал в ощущениях общий фон, то, что их объединяет - и нашёл! Вряд ли это можно описать в терминах живого великорусского языка. Думаю, любой европейский не справится. Разве что какой санскрит.
        Далее мои действия напоминали составление туалетной воды.
        Общий ингредиент - тонкий и терпкий, как запах мускатного ореха, - я аккуратно извлёк из колбы с воспоминаниями. Чтобы не испарился, добавил наполнитель - собственное сознание. Дождался, пока первое проникнет во второе и осторожно попробовал результат.
        Получилось слабо и невнятно - но получилось! Я по старался напрячься. Чужие мысли звучали где-то в отдалении, и ни в одной из них не было отчаяния и страха. Я не мог понять, чьи это мысли, где эти люди и почему никто не боится сгореть заживо.
        «Какого чёрта! - разозлился я. - Хочу не просто читать мысли, хочу чётко представлять себе, кто, где и чего!» На сей раз «топор», можно сказать, сам лёг мне в руку.
        19
        Я лежал на ковре и поминутно вытирал пот. То ли потею от слабости, то ли стало действительно жарко. Отвлекаться ещё и на это не хотелось. За последние полчаса я совершил самый стремительный в мире процесс получения смежных специальностей.
        Теперь я мог читать мысли других людей и даже видеть их глазами. И это было не так здорово, как представлялось мне вначале. Типичный Интернет: обилие лишней информации и большие трудности с поиском нужной. И такое же захватывающее ощущение от сёрфинга, когда прыгаешь из сознания в сознание.
        Каюсь, оторвался с трудом. И тут же, устыдившись, бросился шарить по квартирам. Поражённый результатом, просканировал ещё раз.
        Теперь-то я сообразил, почему сначала пришлось так напрягаться, чтобы прочитать чужие мысли.
        В девятиэтажном доме, кроме меня, не было ни души, точнее, ни одной живой души. Были ли в нём души погибшие, выяснять я не собирался. Можно было, наверное, вырастить ещё одно паранормальное чувство, чтобы видеть сквозь стены и дым, но меня и так уже мутило. А ведь я периодически переключался в режим «отбойника» и всячески страховал себя от нервного и физического увечья!
        «Где эти пожарные? - подумал я. - Я так долго не протяну!»
        С большим трудом удалось в каше эмоций зевак отфильтровать ощущения спасателей. Ощущения были нецензурные. Я имею в виду, что адекватно передать их можно исключительно средствами русского мата. Если я правильно понял, пожар никак не хотел затухать. Только пожарные заливали один очаг и переключались на другой, как из погашенного участка возгоралось пламя. Ленин мог гордиться таким пожаром. Но для меня это создавало определённые неудобства: могло не хватить сил. Наверное, нужно было пожелать себе неограниченных сил, но я не слишком представлял себе, как это делается. В голову лезли только секретные коды из всяких игрушек - «бессмертие», «бесконечные патроны» и тому подобное.
        «Попробуем мыслить логически», - подумал я и скривился от резкой мигрени. Мой мозг отказывался вмещать в себя одновременно сверхъестественные штучки и логическое мышление. Я напрягся и отключил чтение мыслей. Это оказалось сделать даже сложнее, чем включить. Строго говоря, чужие мыслеобразы никуда не исчезли, а просто стали тихими и невнятными.
        «Значит, „топор“, - рассудил я, когда шум в голове чуть поутих, - решил доконать меня таким извращённым способом. Чтобы не так скучно было. А мирное население, значит, эвакуировал. Ну-ну».
        К своему стыду, радости за спасение невинных жизней я не испытал. Зато появилась досада: мне не дали проявить благородство и самоотверженность. Получалась не борьба добра и зла, а междусобойчик двух суперменов. Здания и вещей, конечно, жалко, но барин, небось, каждому пострадавшему какую-нибудь компенсацию устроит. Или не устроит? Вот в чьи мозги я бы сейчас забрался с удовольствием! А заодно кое-что в них подправил.
        «А это идея, - подумал я, - пошарю-ка я вокруг. Вдруг он тут рядом ошивается? С него станется».
        Я заставил себя подняться (рубашка была мокрая) и дойти до кухни. Там я выпил всю воду из фильтра, лёг на линолеум и закрыл глаза.
        Начал я всё-таки с самостраховки. «Отбойником» хорошенько обработал ближайшее будущее горящего здания. Хотел было потушить пожар, но не стал - не стоит отвлекаться на следствие, когда есть возможность справиться с причиной.
        Нужно было разыскать Емельку-«топора».
        Через десять минут я очень хорошо понимал Гарика, который не любил устраивать удалённый «поиск в эфире». Это довольно утомительно. Сначала преодолеваешь барьер, чтобы попасть внутрь чужого мозга, потом - чтобы выбраться из него. Мысли некоторых попадаются часто, а другие словно уворачиваются от тебя. Но хуже всего - каждый раз ты на мгновение растворяешься в чужом сознании, теряешь своё «я». Мне пришлось даже пару раз делать перерывы, чтобы убедиться, что я не стою на улице, не глазею на пожар и не думаю о сгоревшей заначке в книге Михаила Зощенко.
        В третий или даже четвёртый заход я его нашёл.
        Это было особое, чётко выделяющееся на общем фоне сознание. Этакий прожектор на фоне карманных фонариков. Луч его периодически вспыхивал. Даже не понимаю, как я сразу не заметил такое роскошное световое шоу. Должно быть, Емеля и тут был в сопровождении компенсатора.
        Впрочем, это было уже неважно. Пора было с этим заканчивать.
        Наверное, это выглядело глупо, но я вломился в мозг Емельяна Павловича с криком «Ура!».
        20
        Теперь это не только свет, но и звук. Высокая нота. Флейта. Он режет уши так же нестерпимо, как и прожектор - глаза. Чтобы помочь себе, продолжаю орать.
        И желаю, проклинаю, желаю. Меч и щит, «топор» и «отбойник» сменяются мгновенно. Он отвечает. Это страшно, когда сталкивается ненависть с ненавистью. Это впечатляет, когда сходятся Мастер Сглаза и Мастер… Как мне называть его? Он достоин ненависти, значит и уважения.
        Пусть будет Мастер Силы.
        У меня не вышло напасть внезапно. Моему противнику помогают. Очень ловкий у Мастера Силы компенсатор. Его щит абсолютно синхронизирован с действиями «топора». Такое чувство, что…
        Я обрушиваю серию ударов (взрыв машины, толчок в спину, спазм сосудов) и убеждаюсь в своей догадке. Это не компенсатор. Это сам «топор». Он тоже прошёл мою стадию - обретение альтернативных способностей.
        Звук флейты становится всё выше, от света слезятся глаза. Я знаю, что мы оба дошли до предела. Я бросил все силы на эту дуэль, и если Мастер Силы сможет сейчас отвлечься… Но он не сможет.
        Поразительное дело: я дерусь на грани возможного, фантазия, по-моему, уже за гранью (динозавры какие-то!), но часть сознания совершенно безмятежна. Пытаюсь задействовать и этот резерв, но не могу. В этой части можно только думать, только возводить логические построения.
        Мой «отбойник» блокирует выпад - взрыв газа. «Идиот, - думает моя логическая часть, - у нас электрические плиты». Сражающаяся часть ничего не думает. Она плавится и дымится, но продолжает проклинать, желать, проклинать. Наверное, так чувствуют себя специалисты восточных единоборств. Их тела двигаются сами, а сознание всего лишь отрешённо наблюдает за этим кровавым танцем.
        Ладно, раз у нас появился участок чистой логики, будем думать чисто логически. Наверняка «топор» знает, что газа у нас в доме нет. Он хорошо подготовился. Должен знать. Стало быть, и он выкладывается по полной. Выхода два: ждать, кто первый сломается, или обострять. Тут и без логики понятно - я долго не протяну.
        Но я на пределе.
        «Следовательно, - говорит мне бесстрастная моя часть, - нужно за эти пределы выйти».
        Я вкладываю всю силу в последний удар, а когда сила заканчивается, добавляю страх из пяток, воздух из лёгких, слезы из глаз, кровь из жил.
        Мой «топор» вдребезги разносит ненавистный прожектор.
        Его флейта в клочья разрывает мои барабанные перепонки.
        21
        - Андрей Валентинович?
        Я открываю глаза, но молчу.
        Я в больничном боксе. Одноместном. Надо мной стоит подполковник Минич.
        Не удивляюсь. Пожар должен был попасть в разряд экстраординарных и, соответственно, попасть в поле зрения подполковника.
        - Ваши документы сгорели, - продолжает Сергей Сергеевич, - но не составляло труда догадаться, кто именно тот единственный пострадавший.
        Странно, что я сам не сгорел. Видимо, какой-то резерв всё-таки работал на самосохранение.
        - Там должен быть ещё один пострадавший, - разлепляю я губы, - среди зевак.
        - Он в соседней палате. Хотите повидаться?
        Если это ирония, то явно неуместная. Не отвечаю.
        - У вас сильное истощение, - меняет тему Минич, - мы готовы обеспечить вам восстановительное лечение в госпитале. Если вы не возражаете, конечно.
        - Я возражаю.
        Подполковник кивает. Он уже просчитал мой ответ. Или просто прикидывается? А что, это хороший ход: каждый раз делать вид, что ты все заранее знаешь. Тогда окружающие начинают верить, что так оно и есть.
        - Одолжите мне денег, - говорю я, - они ведь наверняка тоже сгорели.
        И к этому он готов. Протягивает мне пухлый конверт и ключи с прикреплённой к ним картонкой.
        - Это на первое время. Ключи от служебной квартиры. Адрес указан на бирке. Тут рядом.
        Похоже, кое-что эти ребята всё-таки не знают. Решаю быть честным:
        - Должен предупредить, товарищ подполковник, что я теперь для вашего ведомства существо бесполезное.
        - Ошибаетесь, Андрей Андреевич. Мой совет - отправляйтесь по указанному адресу и выспитесь как следует.
        На лице Минича непонятное выражение.
        «Ага! - со слабым злорадством думаю я. - Умный-то умный, а имя-отчество моё перепутал».
        - Последнее, - Сергей Сергеевич протягивает мне письмо. - Это вам от Николая Николаевича Романова.
        Немного медлю, но беру. Теперь это уже неважно. Встаю. Немного пошатывает.
        Одеваюсь в джинсы и рубашку, которые мне практически впору. Кроссовки немного жмут.
        Сергей Сергеевич сопровождает меня до выхода на улицу. По пути он несколько раз вступает в беседу с людьми в белых халатах, один раз что-то подписывает. Выхожу на крыльцо госпиталя и секунду стою с закрытыми глазами.
        Иду по улице очень аккуратно, словно по болоту. Каждый раз медленно тяну ногу, но она все равно встречается с землёй или слишком рано, или слишком поздно. Наверное, со стороны это выглядит походкой пьяного. «Меня могут принять за пьяного, - думаю я, - и забрать в милицию. Но этого не случится. С вероятностью 85% Минич выслал за мной сопровождающих. Если что, они моментально отсекут от меня любого милиционера».
        Мысли забавляют меня. Особенно странно выглядят проценты.
        «Это второстепенно, сейчас нужно думать о главном. Главное: я больше не мастер сглаза. И не „топор“».
        Я останавливаюсь (место спокойное, в течение тридцати секунд на меня никто не наткнётся) и прислушиваюсь к себе. Осталась только холодная, логическая часть сознания. Трансцендентная часть выгорела полностью. Создаётся ощущение, что она располагалась где-то у основания черепа. Сейчас там пусто. Гулкая, выжженная взрывом, пещера. Но природа не терпит пустоты. Вероятнее всего, вскоре пещера будет заполнена. В моих силах сделать так, чтобы она была заполнена нужным мне образом.
        Я открываю глаза. Тридцать секунд истекли, и мне нужно двигаться дальше, чтобы на меня не наткнулась вон та весёлая компания.
        Идти становится легче.
        «Нужен план, - думаю я на ходу, - план заполнения пещеры. Сейчас я его не составлю, потому что слишком вымотан и плохо соображаю. Потребуется шесть часов сна. Менее не даст эффекта, более - напрасная потеря времени».
        «Плохо соображаю»? Да я никогда в жизни не соображал более чётко и логично! Я понимаю, что это что-то значит. И понимаю, что осмысливать это сейчас - нелогично. Слишком тонкая проблема. Нужно сразу после сна.
        Сверяюсь с адресом. До нужного дома осталось пятнадцать минут пешком. Ловить такси глупо. Пешая прогулка мне как раз кстати. О первостепенных проблемах размышлять нельзя, нужны мысли лёгкие и приятные. Думаю о Маше. Это приятные мысли. Она привлекает меня как женщина. Кроме того, у нас дополняющие психотипы. Близкие социальная среда и воспитание. Такой союз может быть благоприятен с высокой вероятностью. Процентов 70, не меньше.
        Но разумно ли это? Близкий человек, да ещё женщина - это серьёзное уязвимое место. Нужно ещё раз все взвесить. Не такая уж и простая это проблема.
        Я вздрагиваю. Да что они, сволочи, со мной сотворили? Как я могу хладнокровно рассуждать о таких вещах? Я ж люблю Машку! И чёрт с ней, с уязвимостью!
        Неубедительно. Слова «сволочи», «люблю», «чёрт с ней» - эмоциональны по форме, но бессодержательны. Принимаю решение ни о чём ни думать.
        Как ни поразительно, это удаётся. Моментально включается автопилот, и я прихожу в себя от вопроса водителя:
        - Дальше не проеду. Перекрыто.
        Осматриваюсь. Автопилот взял такси и назвал адрес моего сгоревшего дома. Раз уж я здесь, решаю пойти выяснить какие-нибудь детали. Впоследствии это может понадобиться. Информация не бывает лишней. Прошу водителя подождать пять минут.
        Дом не столько обгорел, сколько закоптился. Нужно осмотреть его со стороны подъезда. Иду, стараясь запомнить каждую деталь. Необъяснимым образом знаю, что всё будет сохранено в памяти. Потом разберусь. По пути составляю чёткий план на ближайшие сутки. Я приму душ, просплю ровно шесть часов, встану, сделаю зарядку, снова приму душ и прочитаю письмо Николая Николаевича. Судя по всему, оно содержит всю необходимую мне…
        …Маша стояла у моего подъезда и плакала. Я подошёл и обнял её. Слово «люблю» оттаяло и начало пульсировать, что было больно и нелогично - но это и был я.
        Эпилог
        Уважаемый Андрей Андреевич!
        Не удивляйтесь, я не перепутал и не запамятовал ваши инициалы. Дело в традиции - все наши с вами коллеги, живущие среди восточных славян, носят отчество, совпадающее с именем. Это символично. Таким образом подчёркивается, что мы являемся - в определённом смысле - собственными родителями.
        Итак, вы обнаружили, что способность управлять грядущим вами утеряна. Не буду утешать. Нет большой беды в такой потере. Да, ваши желания могли повелевать будущим, но могли ли вы повелевать своими желаниями? Вы были словно умалишённый с гранатомётом в руках. Теперь все позади.
        Думаю, следует подробнее описать, каким образом это произошло. В будущем мой опыт может вам пригодиться.
        Наткнулся я на вас после долгих лет поисков. «Отбойники» (как и «топоры») вашего уровня попадаются редко. Было время, когда мы практически полностью уничтожили людей с такими способностями (по школьному курсу истории вы должны помнить термин «охота на ведьм»). Однако вскоре выяснилось, что в результате такой селекции нарушается экология вида. Мы были вынуждены (и это продолжается до сих пор) балансировать: держим под контролем слабых «отбойников» и «топоров», уничтожая ярко выраженных.
        Не нужно ёжиться, мы не убиваем людей, просто трансформируем их особым образом. Вернее, они сами себя трансформируют. Если столкнуть лбами сильного «топора» и «отбойника», то можно добиться того, что субъекты выходят за границы своих возможностей. Перегорают, так сказать.
        Итак, мы одновременно активировали вас и вашего визави (мощного «топора», которого пришлось везти издалека) и ввели в соприкосновение. Однако на этом этапе произошло незапланированное отклонение. И виной тому был я. Это случилось, когда вы и Емельян Павлович сошлись в поединке в «Жар-птице». Я правильно рассчитал, что самонадеянный «топор» в момент кульминации пойдёт на нарушение законов реальности - так и вышло, парень с пистолетом появился буквально ниоткуда. Вмешиваться не стоило: вы должны были успеть среагировать, самопроизвольно трансформироваться в «топора» и нанести ответный удар. Ваш визави тоже постарался превзойти самого себя и… Словом, именно тогда должно было произойти то, что произошло вчера.
        Но я, повторяю, ошибся. Я вдруг решил, что вы не успеете, не сможете - и закрыл вас своим телом. Не буду напоминать все последствия этой ошибки. Разве что уточню - моя «кома» была организована как раз для того, чтобы провести «прочистку» собственных мозгов. Профилактические работы, так сказать.
        После этого был готов новый план, составленный с учётом ваших психологических способностей. Я старался всё время сбивать вас с толку и держаться на некотором удалении. Очень важно было сделать так, чтобы вы сами поставили эксперимент по обеспечению населения всеобщим счастьем. Да, я знаю, были жертвы, но если бы не тот вечер, жертв было бы куда больше.
        Только сегодня моя ошибка была исправлена. Надеюсь, это послужит хорошим уроком для всех нас.
        Кстати, об уроках. Очень скоро мне снова придётся взяться за ваше обучение. Вы уже заметили, конечно, что взамен возможности управления судьбой вы получили настоящий дар - возможность управления собой. Ваше оружие отныне не горячее желание, а холодная логика. Но и этим оружием нужно научиться эффективно пользоваться.
        Не пугайтесь, вы не превратились в бездушного робота. Ваши драгоценные эмоции будут с вами ныне, и присно, и вовеки веков. Но если раньше они управляли вами, швыряли вас по жизни, то теперь вы сможете полностью контролировать их. Даже вызывать по своему желанию. Это и есть настоящие «сверхспособности».
        Вот, вкратце, и все.
        До скорого свидания, уважаемый бывший мастер сглаза!
        Ваш коллега,
        Н.Н.Романов.
        Мастер силы
        Могущество, когда, когда
        Соединишь ты с властью разум?
        Гёте «Фауст»
        Часть 1. Бой с тенью
        «Была в начале Сила».
        Вот в чём суть.
        Гёте «Фауст»
        1
        Емельян Павлович Леденцов вполуха слушал посетителя, поддакивал ему и размышлял о том, что произойдёт в будущем. Будущее Леденцов представлял совершенно точно.
        Через четыре минуты говорливый прожектёр будет выдворен из кабинета (с максимальной вежливостью).
        Через пять Емельян Павлович вызовет к себе секретаршу Оленьку и три минуты будет делать ей выволочку за утерянную бдительность.
        На четвёртой минуте он произнесёт: «Оля, как же так? Вы же так хорошо умели отправлять подальше неправильных посетителей!», после чего бедная девочка разрыдается и признается в тайной беременности. Когда секретарша перестаёт ловить мышей, это верный признак - к гинекологу не ходи.
        Через неделю…
        Вдруг до Леденцова дошло, что он кивает и поддакивает откровенному бреду.
        - Обнажённые девицы совокупляются со звероящерами, и всё это показывает башкирское телевидение.
        - Погодите! - Емельян Павлович похлопал глазами, чтобы очнуться. - При чём тут башкирское телевидение? Где мы, а где они? И девицы со звероящерами… что делают?!
        - Совокупляются. Да не волнуйтесь вы. И секретаршу вызывать не нужно, а тем более не стоит её выгонять. Она хорошо держалась. Полтора часа рассказывала мне сказки про ваше отсутствие.
        - Но звероящеры…
        - Это я так, чтобы вы начали меня слушать.
        - Я вас слушал, это очень интересное предложение…
        - Стоп-стоп-стоп! - посетитель помахал перед носом Леденцова рукой. - У вас глаза стекленеть начинают. Какое предложение? О чём вы говорите?
        - Ваше предложение. Изложенное на бумаге.
        Посетитель молча кивнул на листы, лежащие перед носом Леденцова. Они оказались девственно чистыми, только немного помятыми. Емельян Павлович повертел их в руках, заглянул на оборот некоторых страниц и протянул руку к селектору.
        - К чему так напрягаться? - спросил посетитель. - Вы же можете выставить меня отсюда одной только силой желания.
        Рука замерла на подлёте к селектору.
        - Попробуйте вспомнить своё прошлое, - посетитель подался вперёд. - Думаю, вы обнаружите в нём несколько таких случаев.
        - Каких случаев? - спросил Емельян Павлович и сразу понял, на что намекает этот странный тип.
        - Когда что-либо делалось исключительно по вашему хотению.
        - По щучьему велению, - машинально добавил Леденцов.
        - Что?
        - Ничего.
        Емельян Павлович не стал уточнять, что повторил любимую бабушкину присказку. Она часто поддразнивала внучка. Ведь, действительно, были у него в жизни моменты. Пирс на водохранилище, который обрушился через четверть секунды после фразы пятнадцатилетнего Емели: «Сейчас мост упадёт». И потом, после армии, случай с Андрюхой Мартовым, поэтом и наркоманом. Он так достал Леденцова своими проблемами, что однажды тот подумал в отчаянии: «Чтоб ты сдох!». Андрюха умер в тот же вечер. От передозировки…
        - Я всё равно не понимаю, что вам нужно, - сказал Леденцов. - Э-э-э… простите, не расслышал вашего имени-отчества.
        - О! У меня очень сложное имя-отчество, немудрёно запамятовать. Иван Иванович.
        - И?
        - И мне нужно от вас всего ничего, - посетитель откинулся в кресле. - Спасти Вселенную от разрушения одним мерзавцем.
        «Ещё и сумасшедший, - подумал Емельян Павлович. - Ольгу выгоню без декретных. Пусть потом на меня в суд подаёт».
        2
        Катенька шла по городу, злилась на себя и гадала по автомобильным номерам.
        Ходить по городу она просто любила.
        Злиться на себя Катенька научилась давно, ещё в детстве. Как только она чуть-чуть добрела к себе, окружающий мир отвешивал ей отрезвляющую затрещину и возвращал в состояние холодной ненависти к собственной персоне.
        Гадать по автомобильным номерам её обучил один из давних «парней» - слова «бойфренд» ещё не знали тогда в её родном городе. «Парень» был сущим мальчишкой, первокурсником матфака. Он носил чёрные прямоугольные очки и верил в магию цифр.
        - В числах, - говорил он, - заключена гармония мира. Все числа взаимосвязаны друг с другом. Вот, например, автомобильные номера. Они четырёхзначные. Первые две цифры всегда отображаются во вторые две.
        - Ой, какие мы умные! - смеялась Катенька. - Тебе самому не скучно себя слушать?
        - Нет. Вон поехали «Жигули». Номер 12 - 18. Единица в степени два даёт единицу. И единица в степени восемь даёт единицу. Гармония!
        - А вон мотоцикл, - Катеньке хотелось выиграть в эту новую игру, хотя в правилах она пока не очень разбиралась, - с номером 27 - 94. Никакой связи!
        - Ошибаешься. Два минус семь дают минус пять. Девять минус четыре тоже пять, хотя и с плюсом.
        Они играли в числа на интерес целыми днями. Катеньке очень редко удавалось загнать студента в ловушку - он ловко использовал арифметические действия, корни со степенями и даже логарифмы. Скоро она научилась манипулировать цифрами автомобильных номеров, но придала этому занятию совсем другой смысл. Катенька по номерам гадала. Она загадывала желание и смотрела на проезжающую машину. Если номер сходился, то и желание должно исполниться. Как назло, в ту весну ей попадались совершенно негармоничные сочетания цифр: 62 - 00, 07 - 28 или 33 - 35. Наверное, из-за этого её главное желание в прямоугольных очках завалило сессию и ушло в армию. Кажется, даже во флот.
        С тех пор Катенька забросила магию чисел, но сегодня впервые за долгие годы вернулась к ненадёжной ворожбе по номерам проезжающих машин. Она очень хотела, чтобы её нынешний мужчина со вкусной фамилией Леденцов не бросил её. Катенька имела огромный отрицательный опыт и научилась предчувствовать разрыв так же точно, как аквариумные рыбки в Японии чувствуют надвигающееся землетрясение.
        Леденцова она терять не хотела ни за какие коврижки. Впервые ей попался серьёзный, основательный мужчина. Он относился к ней нежно и уважительно, снял квартиру, дарил дорогие вещи. Да что вещи? Леденцов обладал редчайшим мужским талантом - он принимал за Катеньку решения. Часто поперёк её воли и настроения. Катенька бесилась, устраивала истерики, но когда решения реализовывались (то есть всегда), понимала, что именно этого она втайне и хотела.
        Палыч не был мужчиной её мечты, он был мужчиной её судьбы. Он являлся единственным человеком во Вселенной, рядом с которым Катенька могла совершать всякие глупости и безрассудства. Она могла даже не злиться на себя, потому что мир в присутствии Леденцова не щёлкал её по носу, не подставлял подножек, не давал тумаков. Катеньке очень нужен был именно этот мужчина. Не такой - Леденец был единственным таким, - а этот.
        «Если следующий номер на той „Волге“, - думала Катенька, - сойдётся, то всё у нас будет хорошо».
        Номер оказался 38 - 02. Катенька остановилась и обхватила руками плечи. Она скребла коготками по ветровке и пыталась, пыталась, пыталась как-нибудь выстроить проклятые цифры.
        3
        Емельян Павлович не стал спорить с посетителем. Он никогда и ни с кем не спорил.
        «Ай, как нехорошо, - подумал Леденцов, - придётся силу применять к больному».
        - Вы считаете меня сумасшедшим, - сказал Иван Иванович. - Это нормальная реакция разумного человека на слова «спасти Вселенную». Вам нужны доказательства, причём от лица, которому вы доверяете.
        - Вы совершенно правы. Будьте любезны, подготовьте их в письменной форме и передайте моему секретарю. А сейчас…
        - А сейчас вы это доказательство и получите. В устной, но весьма убедительной форме.
        «Придётся выгонять, - огорчился Емельян Павлович, - ну, Ольга!»
        Сию же секунду дверь кабинета распахнулась, и в проёме возникла крашеная головка верной секретарши.
        - Вызывали, Емельян Павлович?
        - Вот! - воскликнул ненормальный посетитель и хлопнул в ладоши. - Вот вам и доказательство!
        Если Ольга и была беременна, то на самом раннем сроке. Среагировала она быстро и адекватно.
        - Емельян Павлович, у вас через пятнадцать минут встреча с главой районной администрации.
        - Спасибо, - Леденцов поднялся над столом и протянул Ивану Ивановичу руку, - меня очень заинтересовало ваше… сообщение. Значит, договорились: вы готовите обоснование…
        Иван Иванович руку принял с радостью и стал её трясти, как кастаньету.
        - Какое ещё обоснование вам нужно? Только что вы подумали о своём секретаре - и она немедленно появилась!
        Ольга продемонстрировала умение сжимать губы в тонкую, как волос, полоску и двинулась на зарвавшегося посетителя.
        - Все-все! - тот явно не собирался упорствовать. - Через минуту меня здесь не будет! Только один вопрос, Емельян Павлович: часто ли сия очаровательная хранительница приёмной (поклон в сторону Ольги) врывается в ваш кабинет без приглашения?
        Когда дверь за назойливым Иваном Ивановичем закрылась, Леденцов подошёл к окну и распахнул его пошире. Была ещё не совсем весна, но он любил холод и свежесть, поэтому раму закрывал только в приёмные часы, а работать предпочитал в прохладе. Никакого главы администрации, конечно, не предполагалось, так что Емельян Павлович имел возможность выстудить помещение так, как ему нравилось.
        «Надо Олю поблагодарить, - подумал Леденцов, - здорово она меня выручила. Если бы не вошла, пришлось бы самому этого типа вышвыривать».
        На зов селектора секретарша явилась багровая от ярости.
        - Что такое? - спросил Емельян Павлович. - Кто-то попытался приставать в служебное время?
        - Да этот ваш… Он вообще хам! Знаете, что он заявил напоследок? «Милая девушка! Воздержитесь от секса в ближайшее время, а то ваш шеф обеспечит вам беременность!»
        Отношения Емельяна Павловича и Ольги никогда не переходили рамки служебных, чем секретарша всегда гордилась, а Леденцов никогда не тяготился.
        - Не переживайте вы так, - сказал он, - это обычный сумасшедший. Вселенную предлагал спасти. Полный отморозок.
        - Я тоже хороша, - Оля потихоньку меняла окраску на нежно-розовую, - надо было его сразу подальше отправить. Но он таким убедительным показался. Извините.
        - Ничего. И на молодуху бывает проруха.
        Секретарша заулыбалась практически безмятежно. Она ценила незамысловатые каламбуры начальника.
        - Зато потом, - сказал Емельян Павлович, - вы очень вовремя появились.
        - Так вы же позвали.
        - Я?
        - Конечно! Я ещё удивилась, почему не по селектору, а…
        Тут Ольга запнулась и подняла глаза к потолку, пытаясь обнаружить там нужную информацию.
        - Вслух? - пришёл на помощь Леденцов.
        - Да… кажется.
        «Похоже, - подумал Емельян Павлович, - парень из экстрасенсов. Или гипнотизёров».
        - Селектор забарахлил, - пояснил он. - Пришлось повысить голос. Кстати, вызовите ремонтников.
        Секретарша облегчённо чиркнула в блокноте.
        - Значит, - спросила она скорее утвердительно, - бумаги этого психа можно выкинуть?
        - Какие ещё бумаги?
        - Он визитку оставил. И пачку чистой бумаги. Там только на первом листе немного написано. Я на черновики возьму, хорошо?
        Леденцов - и сам точно не знал почему - попросил:
        - А принесите-ка этот лист мне, хорошо?
        На странице формата А4 было выведено каллиграфическим почерком:
        «Пожелания - Выполнение»
        И ниже:
        «Мысленное обращение к секретарю - Появление секретаря в кабинете».
        И ещё ниже:
        «Не хотите ли продолжить список, уважаемый Мастер?»
        4
        Сначала Емельян Павлович хотел просто выбросить листок, но персональный черт толкнул его под правую руку, и она сама написала: «Сказал про пирс - Пирс обвалился». А потом ещё «Нужны были деньги на такси - Нашёл трёшку (зелёную!) в траве».
        Это напоминало логическую игру на ассоциативное мышление. Леденцов незаметно для себя втянулся и несколько часов потратил на то, чтобы восстановить все странные случаи «сбычи мечт» в его жизни. Делал он это, разумеется, не на бумаге, а на компьютере, в электронной таблице. Так было удобнее сортировать события по дате.
        Некоторые желания отличались масштабностью и затрагивали интересы многих людей. Например, армейская служба Емели проходила в родном городе, хотя команда из четырёх сотен бритых пацанов должна была отправиться в Электросталь. Леденцову не захотелось уезжать - и остались все четыре сотни. С некоторым удовлетворением и даже гордостью вписывал Емельян Павлович дела амурные. Женщин было в его жизни довольно много, но ни одна из них не доставила ему хлопот: не забеременела, не женила на себе, не заразила какой-нибудь дрянью.
        Леденцов откинулся в кресле, вспомнил несколько приятных эпизодов и по-кошачьи потянулся. Облизнулся и перешёл к воспоминаниям о бизнесе.
        Бизнес тоже развивался в соответствии с его, Леденцова, пожеланиями. Красный диплом местного филфака открывал перед Емельяном (ещё не Павловичем, но уже не Емелей) двери всех средних школ - с перспективой скорого директорства. Однако он решил по-своему: стал первым в области психоаналитиком. Книг по этой невнятной сфере деятельности Леденцов прочитал немало, просмотрел несколько фильмов и уяснил, что работа вполне ему по плечу. Требовалось только сидеть в мягком кресле и участливо кивать пациенту, который лежит на кушетке и рассказывает, что он интересного видел в детстве, когда мама принимала душ. Карьера местечкового Фрейда была краткой, но максимально успешной. У Леденцова был всего один клиент, Боря Петров, который позвонил и потребовал явиться к нему в офис. Они пять минут поговорили о семейных проблемах клиента, три - о проблемах с подчинёнными, восемь - об идиотизме партнёров по бизнесу.
        - Сейчас придёт один, - скривился Боря, - я ему «Макинтоши» хочу втюхнуть, а он упирается. Я ему говорю: «Сейчас только бараны на „ПиСи“ работают, у которых мозгов нет», а он… Задолбался я уже его «лечить», не могу больше!
        Словом, Емельян вызвался провести переговоры самостоятельно и через час принёс Петрову (который нервно пил коньяк в соседнем кабинете) подписанный контракт.
        - Так здесь же ни одного «Мака»! - обиделся Боря, изучив договор. - Одни «писюки»!
        - По ценам «Макинтошей», - и Леденцов показал приложение к контракту.
        В свой офис психоаналитика он вернулся только затем, чтобы забрать вещи и расторгнуть договор аренды. Переговоры он вёл очень успешно: Емельян Павлович насчитал три десятка договоров, в которых норма прибыли зашкаливала за 1000%. Одной из самых удачных была сделка с бывшим клиентом и нанимателем Борей. Благодаря ей Леденцов стал единоличным владельцем и директором фирмы «Мулитан».
        Всего один раз «Мулитан» оказался в сложной ситуации - в начале 1998 года два городских банка решили монополизировать торговлю компьютерами и оргтехникой. Подкармливая дочернее шарашкино ООО кредитами, банкиры едва не выдавили Леденцова с рынка. Честно сказать, уже и выдавили. Емельян Павлович распродал остатки, перевёл все средства в наличные доллары и объявил подчинённым, что с сентября фирма прекращает существование.
        Подчинённые получили неплохое выходное пособие и разъехались в последний отпуск - в основном на дачи. Леденцов отдыхал тоже скромно, в Болгарии. Там же он и встретил 18 августа. По возвращении он обнаружил, что банки раздавлены дефолтом, конкуренты не знают, куда и как продать товарные запасы, а «Мулитан» - единственная контора, не потерявшая ничего при кризисе.
        Покончив с недавним прошлым, Леденцов попытался выудить что-нибудь из детства. Попадались всякие мелочи: выигрыш в «Спортлото»; новые джинсы; спортивно-олимпиадные достижения.
        Емельян Павлович окинул взглядом список и довольно хмыкнул. Похоже, жизнь проходила под его диктовку. Правда, он никогда ничего особенного не требовал от неё. Боялся. После случая с пирсом и… с Андрюхой Мартовым. В день похорон Мартова ему впервые стало по-настоящему страшно.
        5
        Покончив с историей, Емельян Павлович приступил к инспекции настоящего. Леденцов даже решил поставить эксперимент.
        Он уединился в кабинете, сосредоточился и принялся мысленно заклинать: «Ольга! Войди! Войди, Ольга!» Ничего не получилось. Секретарша, как и предположил Иван Иванович, была вышколена, как хороший джинн, и появлялась у начальника только после прямого приказания. «Наверное, плохо сосредоточился, - решил Леденцов, - пейзаж отвлекает. И воробьи разгалделись. Солнышко жарит. Вот бы сейчас пива!»
        Ради такого дела он прошёлся по офису. Обычно Емельян Павлович не надоедал подчинённым своим присутствием, а делами заправлял с помощью двух заклинаний: «Всё будет хорошо» и «Деньги не проблема». Когда кто-нибудь из персонала прибегал к нему с неотложным делом, Леденцов кивал и использовал первое заклинание. Если человек не успокаивался и начинал рассказывать об убытках - применял второе.
        Для начала Емельян Павлович двинулся в бухгалтерию. Там стоял холодильник, который его сотрудники использовали для хранения всякой обеденной снеди. Пива там, конечно же, быть не могло, но вполне сгодилась бы и холодненькая минералка.
        Пиво - местное «Жигулёвское», в запотевших бутылках - красовалось на верхней полке. Емельян Павлович огляделся в поисках хозяина. Представительницы слабого бухгалтерского пола отпадали. Пиво могло принадлежать только системному администратору Володьке, притаившемуся в углу за огромным монитором. Тем не менее, Леденцов обратился ко всем:
        - Дамы и господин! Чьё пиво?
        Бухгалтерши не отреагировали. Володька сделал честные глаза.
        - Ругать не буду, - пообещал Леденцов, - только отхлебну. Потом верну, хорошо?
        Сисадмин засопел и… вытащил (как показалось директору, из компьютера) банку «Будвайзера».
        - Тут почти ничего не осталось, - сказал он и потряс банкой.
        - А можно, я холодненькое возьму? Тут две бутылки.
        Володька мигом оказался рядом с холодильником. Раньше Емельян Павлович не замечал такой прыти в его долговязой фигуре. Разве что во время ежедневного сеанса игры в «Контрстрайк».
        - Это не моё, - протянул сисадмин, - я такое не пью. Кстати, нужно видеокарту поменять, а то «Эксель» глючит.
        Леденцов не поленился, лично обошёл все подразделения. Пиво обнаружилось у двух менеджеров, но не «Жигулёвское», а исключительно импортное. Менеджеры хором утверждали, что купили его для употребления в домашних условиях.
        - Урежу я вам процент, - сказал Емельян Павлович, - слишком много заколачиваете: иностранного производителя поддерживаете, а местным «Жигулёвским» брезгуете!
        В конце концов, он пришёл к тому, с чего нужно было начинать, - обратился к Ольге. Секретарша, хоть и сидела в приёмной, знала о перемещениях всех сотрудников и даже о состоянии их физического и духовного здоровья.
        - Пиво? Бутылочное? Сегодня никто не приносил.
        - А вчера, значит, приносили?
        Оля преданно заморгала.
        - Распустил я вас, - сказал Леденцов. - Я вас распустил, я вас и запущу.
        Секретарша слышала эту шутку раз десять, поэтому не хихикнула, а только улыбнулась.
        - И вот ещё что, - директор повертел в руках бутылку, доставленную на опознание, - у вас сохранилась визитка Ивана Ивановича? Ну, того сумасшедшего, который предостерегал вас от беременности?
        - А зачем вам?
        - За пиво хочу поблагодарить.
        6
        «Зря я себе всяких глупостей нафантазировала, - Катенька злилась на себя без нужной экспрессии, - мужчина моей мечты… рыцарь на белом коне… богатый джентльмен…»
        Злиться было уже поздно. По всем мелким приметам выходило, что доживает она в неге и довольстве последние денёчки. Да и чёрт с ним, с довольством! Она готова была жить безо всякого довольства, зато с Палычем!
        За окном шёл дождь. Он не падал, а существовал. Заполнял собой все пространство. Дождём стали воздух вообще и небо в частности. Ещё утром жарило, как в фирменном вагоне, даже парило, но к вечеру вместо очищающего весеннего ливня повисла гиблая осенняя изморось. А может, и утром было мерзко и мокро, просто она не помнит? Катенька на всякий случай скосила глаз на настенный календарь - вдруг ей только показалось, что настала весна? Вдруг в этом году сразу после зимы запланирована осень? Календарь врал, что заканчивается март. Но у Катеньки лета уже не будет. Какое лето без солнца? А солнцем, Солнышком раньше была она. Палыч так называл её в минуты мягкой любовной усталости, когда она лежала возле него, взмокшего и глуповатого. И гладила его по редкой шерсти на груди. И целовала в ключицу. А он произносил тихо, с оттяжкой: «Со-о-о-олнышко…»
        Катенька замотала головой и высморкалась. Пора было с этим кошмаром завязывать. Она ещё на восьмое марта все поняла, когда он притащил в подарок безвкусную золотую цепочку. Если мужчина за год близости не понял, что его избранница предпочитает серебро, - это знак! Тогда она все поняла, но решила не поверить. Закрыла глаза и придумала, что ей нравятся толстые золотые цепочки.
        Но дальше пошло хуже…
        Катенька поняла, что сейчас она снова пойдёт обновлять соль на ранах. Нужно чем-то себя отвлечь, например, убрать в комнате. Весь пол завален обрывками дорогого глянцевого журнала. Толстые страницы рвались неохотно, только по одной за раз - и это было удачно. Катенька смогла израсходовать всю накопленную ярость на один-единственный номер «Космо».
        Когда обрывки на полу заняли положенное им место в мешке для мусора, Катенька подняла глаза на стену. Ещё одну бумажку следовало бы сорвать и отправить в утиль, но она медлила. На бумажке были написаны четыре цифры: 38 - 02. Номер той чёртовой машины, который должен был определить судьбу Леденцова и Катеньки. Ей всё казалось, что есть способ свести эти цифры к общему знаменателю (или как оно там называется?). Ответ плавал где-то рядом, следовало выполнить всего одно действие - и круглое, помпезное 38 превратилось бы в маленькое тревожное 02.
        Катенька не стала срывать листок. Она снова подошла к окну, прижалась к стеклу лбом, да так и стояла, уставившись в одну точку. Постепенно эта точка проступила сквозь серую мокроту. Она оказалась куполом строящейся церкви, вроде бы православной. Катенька не слишком в этом всем разбиралась, но сейчас вдруг обратилась к дырявому куполу с речью:
        - Слушай, Бог, я никогда тебе ничего не говорила… Сделай для меня одну вещь. Нет, не возвращай мне Палыча. Всё равно уйдёт. Только сделай так, чтобы он сегодня вечером оказался у меня. Я его обниму крепко-крепко и не отпущу никуда. Он возьмёт себе отпуск на неделю, и всю неделю мы будем только вдвоём. Только неделю, ладно?
        Довольно долго ничего не было слышно. Потом на дереве под окном мерзко, с бульканием каркнула ворона.
        В квартире никого не было, но Катеньке стало стыдно и противно. Она отвернулась от окна и пошла мыть пол. «Не нужно было отгул брать, - подумала Катенька, - на работе как-то отвлекаешься».
        7
        Иван Иванович с живым интересом наблюдал, как солидный директор солидного предприятия господин Леденцов хвастает паранормальными способностями. Особенно Емельян Павлович упирал на пиво - видно, оно здорово впечатлило директора.
        - Замечательно, - сказал Иван Иванович, - я так и думал.
        - О чём? - насторожился Леденцов.
        - Что процесс вас увлечёт. По психотипу вы иррационал: процесс важнее результата.
        Емельян Павлович искоса посмотрел на человека, которого недавно считал сумасшедшим. И сомнения пока не развеялись.
        - Не обижайтесь, - сказал Иван Иванович. - Это не недостаток. Наоборот, это даже хорошо, что вы не рационал. Не позволите ли списочек - полюбопытствовать?
        Леденцов, все ещё недовольный тем, что его обозвали нерациональным (дураком, что ли?), протянул распечатку посетителю. Тот принялся читать и, как показалось, особенно тщательно штудировал страницы, посвящённые детским годам директора. «Про женщин я зря писал», - запоздало устыдился Леденцов и погрузился в кресло. Чтобы скоротать время, он попытался определить возраст Ивана Ивановича. Юношей или молодым человеком тот определённо не был. По стилю поведения, по старомодным выражениям он тянул на старика. Была в Иване Ивановиче выправка, но не военного человека, а сугубо штатского - как будто коллежского асессора перенесли на сто пятьдесят лет вперёд, переодели, переучили и заставили говорить по-новому. Вместе с тем не было в нём физических следов старческого разрушения: дряблости кожи, желтоватой седины, замедленности движений или хотя бы очков.
        - Много интересного, - сказал Иван Иванович тоном человека, который надеялся найти гораздо больше, чем ему подсунули, - особенно из вашего младенчества и отрочества. Три рубля в траве разглядеть, да ещё в пять утра… Это подвиг.
        Леденцов почувствовал себя глупо. «Чем я занимаюсь? - рассердился он на себя. - Зачем придурка этого к себе пригласил?»
        - Разумеется, - сказал он, - это все глупые совпадения. Пока я составлял список, это меня несколько развлекло. Я позвал вас только потому, что вы, кажется, готовы объединить эти совпадения в систему…
        - После чего мы сможем перейти к главному? Извольте.
        Тут Емельян Павлович и вовсе расстроился, предчувствуя, что разговор готов скатиться в сомнительную колею спасения мира. Однако Иван Иванович не дал ему раскрыть рта. Он извлёк из пухлого коричневого портфеля папку с завязочками и протянул её хозяину кабинета со словами:
        - Но сначала позвольте дополнить ваш список.
        «Так он шантажист! Как все просто!» - Емельян Павлович даже обрадовался. Теперь многое стало на свои места.
        Леденцов не собирался обсуждать никаких условий, но папка его заинтриговала. В конце концов, интересно же, чем тебя собираются припирать к стенке и доводить до ручки.
        - «Там внутри есть все, - процитировал Леденцов „Золотого телёнка“, развязывая тесёмки, - пальмы, девушки, голубые экспрессы…»
        - Эта папка не пуста, - Иван Иванович полуулыбкой дал понять, что оценил хорошую память и начитанность собеседника.
        Действительно, внутри обычной картонной папки обнаружилось несколько прозрачных файлов, каждый из которых был плотно набит вырезками, какими-то документами и фотографиями. Леденцов вытащил один из них наугад. Подборка касалась его сделки с «Главсбытснабом». Начиналась она с аналитической записки «О состоянии и прогнозном поведении…», словом, о рынке копировальной техники в 1996 году. Прогнозы были неутешительные. Емельян Павлович улыбнулся:
        - Помню-помню! Никто не верил. Все кричали «Насыщение! Свободных средств нет!» Я тогда здорово поднялся.
        Леденцов полистал отчёты и газетные заметки. В 1996-м о нём впервые написали «Губернские новости».
        - Ну и что? - пожал он плечами. - Аналитики ошиблись, а я угадал.
        - Этот аналитик, - мягко сказал Иван Иванович, - редко ошибается.
        Леденцов глянул на подпись на аналитической записке. Там значилось: «Портнов И.И.»
        - Моя работа, - согласился И.И., - я сразу понял, что дело нечисто, и собрал кое-какую статистику. Полюбуйтесь.
        На протянутой Емельяну Павловичу диаграмме «Поставки копировальной техники по регионам РФ в 1996 г.» одна из областей - родная леденцовская - торчала, как средний палец на руке разозлившегося среднего американца.
        - Как видите, даже Москва поглотила в ту осень ксероксов едва ли не меньше, чем местные офисы. С чего бы? Продолжим…
        - …Сдаюсь! - через сорок минут Емельян Павлович поднял руки вверх и для убедительности заложил их за голову. - У нас действительно аномальная область, и я действительно умею эти аномалии улавливать…
        - Не улавливать, - Иван Иванович выглядел усталым, - а создавать. До чего ж вы упрямый. То доказываете мне, что пиво в холодильнике наколдовать можете, а то очевидное отрицаете.
        - Опять сдаюсь! Признаю себя всемогущим и благим, создателем Вселенной вообще и рынка оргтехники в частности.
        Портнов остался непроницаемым.
        - Вселенную, да и рынок оргтехники, - это ещё до вас. А вот насчёт всемогущества вы почти угадали. Вернее сказать, вы почти всемогущи.
        Завершить лекцию Иван Иванович не успел. Дверь кабинета вдруг распахнулась с неприличным треском, и в комнату ввалились грубые люди в чёрных масках и камуфляже. За ними, отстав на полсекунды, влетели их же грубые вопли:
        - Мордой на стол! Руки, сука! Не двигаться!
        8
        Поговорить удалось только в камере для временно задержанных.
        По пути Леденцов пытался что-нибудь выяснить, получил краткий, но выразительный ответ в виде тычка прикладом и благоразумно заткнулся.
        Зато уж в камере Емельян Павлович дал волю чувствам и словам. Обращал он их к потолку и лишь на излёте вдохновения повернулся к собрату по несчастью:
        - Всемогущий, говорите, Иван Иванович? А отсюда, стало быть, начинается мой путь на Голгофу?
        Иван Иванович поморщился, как будто упоминание о Голгофе задело его за живое.
        - Почти всемогущий, - выделил он первое слово. - Но не абсолютно.
        - И кто ж моё всемогущество обломал? Другой всемогущий? Только злой и нехороший?
        - Вы на верном пути, - Иван Иванович понизил голос, - однако давайте потише, иначе вас очень скоро переведут в психиатрическую лечебницу.
        Леденцов огляделся. В камере было ещё четверо задержанных, и смотрели они на гостей с брезгливой опасливостью.
        - Лучше пораскиньте мозгами, - так же тихо продолжил Портнов, - почему вам не удалось тогда спасти вашего друга Мартова?
        Теперь настала пора морщиться Леденцову.
        - Мартов-то тут при чём? Кстати, если уж я такой разэдакий, то почему я не смог его спасти?
        - Дело в том, что кроме таких, как вы, мастеров силы…
        - Кого?
        - Мастер силы, мастер желания, «топор» - выбирайте термин себе по вкусу. Так вот, кроме всемогущих со знаком плюс есть ещё всемогущие со знаком минус.
        - Понятно. То есть эти парни, - Леденцов перешёл на театральный шёпот, - хотят зла! «Я часть той силы, что вечно хочет зла»…
        - …«и вечно совершает благо». Очень удачная цитата. Только нужно её перевернуть. «Я часть той силы, что вечно хочет блага и совершает зло».
        - Один из лучших переводов, - раздалось из-за спин собеседников.
        Развернувшись, Иван Иванович и Емельян Павлович обнаружили, что не все обитатели камеры шугаются от них, как от тихопомешанных. Серый тип невнятной наружности под шумок подобрался вплотную и, очевидно, подслушивал. Фигура его невероятным образом совмещала в себе худобу и отёчность, светлые глаза смотрели с меланхолией верблюда сквозь перевязанные ниткой очки. Изо рта у незнакомца неприятно попахивало.
        - Прошу прощения, - серый тип прикоснулся к воображаемой кепке жестом профессионального попрошайки, - я случайно услышал цитату о благе и зле. И я полностью с вами согласен.
        - Эй, Тридцать Три! - крикнули от окна попрошайке. - А ну иди сюда, баран!
        - Все нормально! - Иван Иванович успокаивающе вскинул руку, и Леденцов обнаружил, что этот человек умеет говорить властно.
        У окна тоже это почувствовали, во всяком случае, промолчали.
        - Благодарю, - очкарик поклонился.
        И этот жест у него вышел странно смешанным: угодничество и достоинство в одном флаконе. Точнее, в одной бутылке из-под пива.
        - Так я продолжу. Перевод, который цитировали вы, использовал и Михаил Афанасьевич Булгаков. Иногда используют перевод Пастернака. Как это… - человечек прикрыл глаза и почти пропел, - «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла». Правда, хуже?
        Емельян Павлович терпеливо сопел, дожидаясь, когда можно будет вернуться к интересующему его разговору. Портнов, наоборот, слушал с очевидным вниманием.
        - Любопытно, - сказал он. - Вы в прошлом филолог?
        Леденцов вздрогнул. Не хватало ещё встретить здесь однокашника.
        - Лингвист, - ответил серый человек. - Точнее, текстолог. Был младшим научным сотрудником института кибернетики. В Москве.
        Последнее обстоятельство он отметил с чувством превосходства.
        - И зовут вас?
        - Тридцать Три, вы же слышали. Это уменьшительно-ласкательное от «Тридцать Три Несчастья».
        Емельян Павлович наблюдал за беседой с недоумением. Он не представлял, кому придёт в голову обращаться к блеклому бомжу уменьшительно, да ещё и ласкательно. Зато в глазах Портнова горел охотничий азарт.
        - Это потому, - продолжал Тридцать Три, - что я приношу несчастье. Так считают.
        Иван Иванович чуть не облизнулся.
        - Если бы я верил в судьбу, - сказал он Леденцову, - я бы сказал, что это её знак. А где найти вас, милейший, - обратился он к бывшему лингвисту, - ради продолжения беседы?
        - Здесь. Или на вокзале.
        Вопроса «зачем?» он не задал. Раз спрашивают, значит нужен. Господам виднее.
        - Послушайте, - Емельян Павлович еле дождался, пока Тридцать Три отойдёт на шаг, - зачем вам этот бомж? Мы говорили о людях, которые хотят блага, а творят чёрт знает что.
        - А это один из них, - ответил Портнов, глядя в спину спившемуся текстологу. - Типичный мастер сглаза. Не слишком сильный, но для начала сойдёт.
        - Для какого начала? Учтите, я в авантюры никогда не впутываюсь.
        - Уже впутались.
        - Леденцов! - крикнул охранник. - Портнов! На выход с вещами!
        9
        Емельян Павлович так и не понял, почему, покинув каталажку, он не послал этого ненормального Портнова ко всем чертям со товарищи. Более того, уже на следующий день вёз его на своей «аудюхе» в сторону вокзала. Так получилось. Офис все ещё опечатан, счета арестованы, и заняться решительно нечем. Даже доказывать правду долго не пришлось: мэр лично пообещал во всём разобраться и «объяснить этому щенку, кто есть кто в городе». «Щенком» оказался молодой горячий прокурор, который вдруг бросился бороться с криминалом вообще и «крышеванием» в частности. Кто-то из завистников указал на «Мулитан», и…
        Леденцов помотал головой. Все, надоело. Вячеслав Андреевич кровно заинтересован в стабильности бизнеса, вот пусть и выкручивается, раз мэр.
        Сидящий рядом Иван Иванович сегодня был немногословен. Запас красноречия он растратил, убеждая Леденцова найти лингвиста-бродягу.
        - Вы ведь спать не сможете, - говорил он, - все будете думать о моих словах, о мастерах силы и сглаза. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.
        «Ладно, - решил Емельян Павлович, - посмотрим, что да как. Информация лишней не бывает».
        Тем временем его пассажир встрепенулся и сказал:
        - Заедем по дороге на Кирова, подберём человека.
        Леденцов механически повиновался. И тут же удивился собственной покорности.
        На улице имени невинно убиенного их ждала дама лет сорока в - мягко говоря - скромном костюмчике и с пакетом. Из пакета доносилось благоухание мясного фарша.
        - Здравствуйте, - сказала она тоном учительницы и устало погрузилась на заднее сидение.
        - Меня зовут Емельян Павлович, - сказал Леденцов, выруливая на проспект.
        - Я знаю, - чётко ответила пассажирка и добавила. - Алена Петровна Громыко, заведующая детским садом номер три.
        Емельян Павлович попытался сообразить, какая тема, кроме погоды, могла оказаться интересной для всей компании, но обнаружил, что подъезжает к вокзалу.
        - Я его сейчас найду, - заявил Иван Иванович и выскочил на тротуар.
        Поводив носом, он решительно направился в сторону зала ожидания. Леденцов ещё раз обратил внимание на выправку этого странного человека.
        - Он раньше был военным? - спросил Емельян Павлович через плечо.
        - Иван Иванович? Нет. Просто у него такой образ жизни.
        Повисла пауза.
        - А вы давно его знаете? - спросил Леденцов.
        - Лет двадцать, - ответила Алена Петровна, - и он всегда был такой.
        - А кем он работает?
        Ответа не последовало. Емельян Павлович обернулся: пассажирка улыбалась и смотрела в окно. Леденцов уставился в запотевшее лобовое стекло. Крупные, как улитки, капли неторопливо штриховали стекло сверху вниз.
        - Всего пару дней назад солнышко было, - сломался Леденцов, - а сейчас опять… дождь…
        - Не говорите. Синоптики обещали потепление, а вместо этого, вон, все небо обложило.
        Тема была исчерпана. Капли барабанили по капоту. Емельян Павлович покрутил ручку настройки приёмника, не нашёл ничего по душе и выключил его. «Хоть бы он пришёл уже, - подумал он с тоской. - Ну давай, пошевеливайся!». Леденцов откинулся на сидении, заложил руки за голову и… наткнулся в зеркале заднего вида на взгляд Алены Петровны. Что-то было в нём дикое.
        - Что случилось? - спросил Емельян Павлович, оборачиваясь. - Вам плохо? Открыть окно?
        Пассажирка имела вид человека, который сидит на заминированном унитазе. Леденцову сразу вспомнилось «Смертельное оружие».
        - Нет, - сказала Алена Петровна бескровными губами, - всё в порядке. А вы женаты?
        - Нет. И детей нет. Вам точно не плохо?
        - Наоборот. Я так много читала о вас в газетах. Вы такой умный. Как ваша фирма называется?
        Заведующую детским садом словно прорвало. Она требовала от Емельяна Павловича подробностей ведения бизнеса, рассказа о литературных пристрастиях, свежих анекдотов и отчётов о личной жизни. Он даже удивляться не успевал. И отвечать не всегда получалась, иногда дамочка резко меняла направление дискуссионной атаки.
        Вдруг всё кончилось. Алена Петровна замолчала на полуслове. Проследив её взгляд, Леденцов заметил Ивана Ивановича, который практически волок на себе текстолога Тридцать Три.
        - Я не могу! - пассажирка вылетела из машины так, словно в заминированном унитазе раздался подозрительный щелчок. - Он такой! Я не удержу!
        «Какой я „такой“? - изумился Леденцов. - Сексуальный? Или она просто психопатка?»
        - И не надо, - ответил Иван Иванович, - держать нужно вот этого, он «отбойник», а Емельян Павлович - «топор».
        Алена Петровна закрыла рот ладонями, замерла, икнула - и разрыдалась.
        «Господи, - подумал Емельян Павлович, - как её к детям подпускают, такую нервную?»
        10
        Приезда Леденцова Катенька в тот вечер так и не дождалась. Откладывать объяснение больше не имело смысла. Она собралась, оделась неярко, в тон погоде и настроению, и направилась к Палычу. Дома его не было. Машину у подъезда она тоже не обнаружила. «Значит, на работе, - Катенька почувствовала облегчение. - Стало быть, завтра поговорим».
        - Кар-р-р! - насмешливо каркнули с дерева.
        Катенька тут же вспомнила своё глупейшее обращение к Богу и решила больше не проявлять сегодня малодушия. Она направилась в «Мулитан».
        Обтекаемая (в том числе и бесконечным дождём) тёмно-синяя «Ауди» стояла на парковке, но дверь в офис была не просто закрыта - заклеена бумажками с неразборчивыми печатями. Катеньке это очень не понравилось. Она нашла сторожа соседнего офиса, и тот охотно, в лицах, рассказал, как в середине дня понаехал ОМОН в масках, сначала всех арестовал, а потом отпустил, но уже не всех. Директора точно уволокли, и бухгалтера тоже. И ещё кого-то, но он, сторож, не рассмотрел.
        Катенька испытала противоречивые чувства. С одной стороны, это было ужасно - её Палыча увезли в тюрьму. С другой стороны, это было отлично, потому что Леденцов не пришёл к ней не потому, что не хотел, а просто не смог. Третья сторона оказывалась не лучше первой. Всё равно нужно было гордо хлопать дверью - и лучше это сделать прямо сейчас, пока задор не пропал. Однако Катенька понимала, что хлопать дверьми в тюрьме ей не позволят. И потом, там наверняка очень тяжёлые железные двери.
        Она немного поплакала и вернулась домой. По пути Катенька пришла к выводу, что у них всегда так - как только она что-нибудь для себя решит, Палыч тут же все переделает по-своему. Она совсем не собиралась его охмурять! Когда беременная Ириша пристраивала её на своё место, то сразу предупредила - на директора не целься, у него принципы. А может, импотент или голубой, хотя не похож.
        «И хорошо, - подумала тогда Катенька, - никаких больше романтических увлечений! Сосредоточусь на карьере!»
        То, что Леденцов не импотент, она поняла сразу, по нескольким его косым взглядам. Через неделю работы версию с нетрадиционной ориентацией тоже пришлось отмести - Емельяну Павловичу не хватало духовной утончённости и изящества, которыми обладали все «голубые». По крайней мере, те, которых ей довелось видеть в кино (других пока не встречалось).
        После этого Катенька решила, что директор ей сразу понравился, но охмурять она его не будет. Из принципа. Даже не просите. Обиднее всего оказалось то, что Леденцов даже не просил. И не намекал, не приказывал, не провоцировал. Хвалил за хорошую работу и устраивал разносы за вечные опоздания. Но при этом смотрел так…
        Леденцов вообще был симпатичным. Староват, правда, - далеко за тридцатник, зато воспитанный и умный. И не толстый, что для его положения и возраста можно считать огромным плюсом. И волосы отличные, без намёка на лысину или седину. Седину она ему ещё простила бы, но лысых терпеть не могла. А ещё Емельян Павлович обладал замечательным качеством - у него были безупречные зубы.
        Короче, Катенька поступила мудро (первый раз за свою недолгую жизнь). Она не стала кокетничать с Леденцовым, но и не завела роман на стороне. Мало ли что… Тут Катенька сердито обрывала мысли и просто ждала.
        И дождалась. В один прекрасный день Леденцов предложил ей перейти в другую фирму. От потрясения она не пыталась оказать даже подобие сопротивления. Прекрасный день завершился прекрасным вечером - в ресторане, где Палыч впервые дал волю чувствам и рукам. Не то чтобы Катенька была против, но врезала она тогда по роже бывшему директору от души. Потому что совесть нужно иметь! Сначала три месяца на вы и свысока, а потом сразу такие страсти.
        Сначала Катенька переживала, но дальнейшие события показали, что всё к лучшему. Леденцов стал ухаживать за ней по всем правилам, с цветами и прогулками под луной. В положенный срок Катенька сдалась ко взаимному удовольствию.
        И вот теперь её мужчина сидит в тюрьме. Катенька подумала и решила, что это самый лучший выход из положения. Пока Палыч в заключении, бросить он её не сможет при всём желании. А она будет ходить на свидания и таскать пирожки (с капустой, в кулинарии напротив есть очень приличные). Тогда он все осознает… Стоп! А на каком основании её будут пускать, она ведь не жена? Значит, Леденцову придётся на Катеньке жениться. Прямо в тюрьме, и тюремный священник обвенчает их в каземате.
        Катенька воодушевилась и была несказанно удивлена, когда провела рукой по лицу и обнаружила, что оно мокрое. «Чего я реву, дура? - подумала она. - Все так хорошо складывается! Или не реву? А, это я зонтик забыла открыть. Ну точно дура!»
        11
        Бывшего лингвиста доставили в съёмную квартиру (по дороге он едва не заблевал салон), и Алена Петровна сама вызвалась вымыть его и переодеть. На вопрос, не смущает ли он её, ответила только: «Надеюсь, не запачкаюсь».
        - Она очень много работает, - пояснил Иван Иванович, когда дверь ванной закрылась, - вот и перепутала, бедная. Решила, что мастер сглаза - это вы.
        - Мастер сглаза? Вы же Алене Петровне его каким-то отбойщиком представили. А есть у вас чай?
        - Да, зелёный, на кухне. Пойдёмте, покажу. Я назвал его не «отбойщиком», а «отбойником». Это синоним к мастеру сглаза. Мастер силы - «топор», мастер сглаза - «отбойник».
        Стульев на кухне не наблюдалось. Хорошо, хоть посуда была.
        - Мастер сглаза, «отбойник», - продолжил Портнов. - Называйте как хотите. Суть одна: этот человек, скажем так, всё время накладывает проклятия.
        - На нас? - Емельян Павлович остановился с ложкой в руке.
        - Не волнуйтесь, на нас - только если мы ему шибко понравимся. В основном он проклинает себя.
        - Что-то я не замечал в нём особой самокритичности.
        - И не заметите. «Отбойник», как правило, очень себя любит. Поэтому желает себе добра. Но в силу своих способностей сам себе и вредит. Хочет быть здоровым - тут же заболевает. Хочет много денег - теряет все до копейки… Что выделаете?! Кто же заливает зелёный чай кипятком? Пусть чуть-чуть остынет.
        Из ванной донеслось невнятное пение.
        - То есть, - продолжил мысль Леденцов, - если ему сейчас захочется подышать, то он запросто захлебнётся?
        - Не так трагично. Во-первых, силы он невеликой. Иначе или не выжил бы, или попал в поле моего зрения раньше. Во-вторых, с ним Алена, а она ему не даст захлебнуться.
        - Да? Госпожа заведующая тоже мастер чего-нибудь? Мастер спорта по плаванию?
        Портнов вежливой улыбкой дал понять, что ценит остроумие собеседника.
        - Нет. Она просто компенсатор. Она… блокирует способности любого мастера. Кстати, воду уже можете наливать.
        - Значит, для этого вы их познакомили? Чтобы Алена Петровна охраняла господина Тридцать Три от самого себя? А чего вы не пьёте?
        - Чуть попозже. Чай ещё не настоялся, нужно, чтобы листики развернулись. А по поводу цели знакомства вы ошибаетесь. Невозможно человека всю жизнь компенсировать. Это изматывает. Кроме того, нужно же когда-то спать, отлучаться по своим делам. В такие моменты сжатая пружина мастера распрямляется, и её действие становится вдвойне разрушительным.
        Иван Иванович словно говорил о землетрясении или извержении вулкана - явлении грозном, но и прекрасном.
        - «Отбойник» должен перестать быть «отбойником», иначе он и себя погубит, и своим близким жизнь испортит. Ну, как чай?
        - Рыбой пахнет. Наверное, чашка плохо помыта.
        - Нет, так и должно быть.
        Какое-то время мужчины пили молча: Портнов - с наслаждением гурмана, Леденцов - насторожённо принюхиваясь после каждого глотка.
        - И как вы собираетесь это проделывать? - сказал Емельян Павлович, возвращая чашку на стол. - В смысле лечить этого сглазного мастера?
        К пению в ванной добавилось гудение строгого и ласкового женского голоса.
        - Я? - пожал плечами Портнов. - Я не собираюсь. Лечить будете вы.
        - Ещё чего! У меня дел невпроворот! Как минимум неделю буду от заказчиков отбиваться да с поставщиками объясняться. И вообще, зачем это мне?
        Иван Иванович ответил только после того, как вдохнул дымящийся над кружкой пар и закрыл глаза.
        - Вы не хотите ему помочь?
        - Хочу. Но я не могу помочь всем бомжам…
        - Не всем, - Портнов так и стоял, держа кружку перед собой двумя руками и зажмурившись, - только этому конкретному. Более того, это пойдёт на пользу вам же.
        «Всё-таки вляпался, - подумал Леденцов, - знал же…»
        - Поздно уже, - сказал он, - пора мне домой.
        - Вы сможете проверить свои силы на практике, - Иван Иванович по-прежнему находился в чайном трансе. - Развить свои способности. Научитесь ограничивать или, напротив, усиливать их. А заодно человека спасёте.
        - У меня времени нет…
        - Куда вы торопитесь? Кто вас ждёт? Только не врите. Залейте лучше чай ещё раз, хотя бы и кипятком. Возможно, вторая вода вам больше понравится. А времени на возню с нашим нетрезвым другом почти не потребуется. Думаю, вы справитесь за один-два сеанса.
        Емельян Павлович побарабанил пальцами по столу, но всё-таки поставил чайник на огонь.
        - Не знаю, - сказал он, - чаю выпью, но, думаю, ни в чём вы меня не убедите.
        - Да? - Иван Иванович хитро приоткрыл один глаз. - Убедил же я вас, что вы - мастер силы? Без особого труда, заметьте.
        Пение бомжа наконец-то прекратилось. Алена Петровна продолжала заботливо бубнить. Леденцов обдумывал последнюю фразу Портнова и вынужден был с ней согласиться: он уже не сомневался в своих способностях, хотя и не мог вспомнить аргументов собеседника. Тут засвистел чайник, и Емельян Павлович наполнил заварник.
        - Допустим. И в чём будет состоять лечение?
        - Проще простого. - Иван Иванович поблёскивал уже обоими глазами. - Вы будете думать то же, что и наш друг-текстолог. Его усилиями цель будет отдаляться, вашими - приближаться. Туда-сюда.
        Портнов свободной от кружки рукой совершил ряд возвратно-поступательных движений.
        - Тянитолкай какой-то, - сказал Емельян Павлович.
        - Нечто вроде. Вы сильнее, уж поверьте, не льщу. Поэтому вы должны будете подстраивать свою силу под его. Чем сильнее он толкает, тем сильнее вы тянете. Он усиливает, и вы усиливаете.
        - А смысл?
        - В какой-то момент он выйдет за пределы своих возможностей и, скажем так, перегорит. Или, если вспомнить давешнюю аналогию, пружина лопнет.
        Дверь ванной открылась, но оттуда вышла только Алена Петровна.
        - Совсем протрезвел, - сообщила она, пряча улыбку в пухлых губах, - стесняться начал. А поначалу все звал к себе в ванну, побарахтаться.
        - Скоро он? - поинтересовался Портнов.
        - Думаю, минут пять.
        С этими словами заведующая и по совместительству банщица прислонилась к стене и замерла. Леденцову показалось, что лицо её приняло то же выражение, что недавно в машине, но напряжённости было куда меньше.
        - Компенсатор за работой, - пояснил Иван Иванович. - Алёнушка, чаю хотите?
        Алена Петровна молча покачала кучерявой головой.
        - Кофеманка, - пожаловался Портнов.
        - Так что там по поводу сеансов? - «вторая вода» Леденцову действительно понравилась больше, и рыбой уже не так пахло.
        - Если господин Тридцать Три перенапряжётся, то избавится от своего дара, вернее, проклятия.
        - И заживёт нормальной жизнью?
        - Это уж не знаю. От него зависит. Обычно после этого бывший «отбойник» или резко идёт на поправку, или падает на самое дно.
        - Нашему лингвисту, - сказал Емельян Павлович, - вторая возможность не грозит. Падать некуда. Слушайте, а как я узнаю, о чём думает этот, прости господи, мастер сглаза? Или я ещё и мысли читать умею?
        - Нет, - ответил Портнов, - для чтения мыслей у нас другой человек приспособлен. К тому же, в данном случае…
        Дверь в ванную распахнулась, и оттуда показался бледный Тридцать Три, облачённый в огромный банный халат. Он с некоторым удивлением рассматривал свои руки, на которых деятельная Алена Петровна успела даже состричь ногти.
        - Круто, - сказал он, - не то что в вытрезвителе. Такое дело нужно отметить соответствующими напитками.
        - …в данном случае, - закончил мысль Иван Иванович, - догадаться о мыслях нашего гостя несложно.
        12
        Катенька смогла дозвониться до Палыча только в четверг вечером, хотя в милиции ей сообщили, что задержанный Леденцов отпущен из-под стражи в тот же день. Под какую-то подписку.
        Поэтому романтическая решимость таскать в тюрьму пирожки с капустой у Катеньки трансформировалась в откровенную злость. В конце концов, что должен делать влюблённый мужчина, вырвавшись из тюремной камеры? Естественно, звонить своей избраннице. По крайней мере, не пропадать неизвестно где. И уж точно, не говорить таким недовольным голосом, когда избранница наконец дозванивается и хочет узнать подробности.
        Из всех подробностей Леденцов сообщил ей только одну-время.
        - Полтретьего ночи, - сказал он крайне недовольно, - ты спать собираешься?
        - Палыч, гад! Тебя в тюрьму забрали, а я спать, думаешь, буду?
        - В какую тюрьму? Просто задержали на пару часов… а-а-а-ау…
        - Ты ещё и зеваешь? Если я тебе надоела, так и скажи!
        «Не надо, - подумала Катенька с несвоевременным отчаянием, - ой, не надо было этого говорить!»
        - Не надоела. Просто я спать хочу. Вымотался.
        - Где это ты вымотался? Офис, между прочим, закрыт!
        Катенька еле успела не сказать банальное: «Кто она?».
        После такого любой нормальный мужик обычно швыряет трубку и отключает телефон.
        - Есть проблемы и вне офиса. А-а-а-а-у-а… А давай завтра поговорим, ладно?
        - Завтра? Во сколько?
        - Вечером. Приезжай ко мне, я тебя ризотто накормлю. Это такая итальянская еда, меня один знакомый в прошлое воскресенье научил.
        Это было что-то новенькое. Леденцов собирался готовить для неё еду! Катенька решила пока не обольщаться.
        - Палыч, имей в виду, если ты опять исчезнешь… это все! Я больше не позвоню.
        - Хорошо, - сказал Емельян Павлович и в очередной раз зевнул. - Значит, в пятницу, часов в восемь, договорились?
        - Смотри у меня! - Катенька брякнула трубку на рычаг и задумалась.
        Следовало всё хорошенько обдумать. Катенька немного поворочалась, встала и пошла на кухню жарить блинчики. А заодно смотреть в кулинарной книге, что такое «ризотто».
        13
        Следующий день был пятницей. Об этом Емельян Павлович узнал по телефону от мэра.
        - Все практически решено, - сказал Вячеслав Андреевич, - этот пацан уже все понял, но позу пока держит. Сегодня пятница, так что пусть за выходные приходит в себя, а с понедельника можешь открываться.
        Это был судьбоносный разговор. Начинать новое дело в пятницу - кто же на такое пойдёт? Можно было отдохнуть, но Леденцов не любил неподготовленного отдыха. Он по этой причине и не болел никогда. То есть теперь-то он знал, почему не болел. Потому что управлял миром силой своего желания. Емельян Павлович прошёлся по квартире и рассмеялся. Сейчас, на свежую голову, все эти приключения и таинственные мастера казались тем, чем, собственно, и являлись, - забавным бредом. Вот наезд прокуратуры был проблемой серьёзной. Три потерянных рабочих дня нужно компенсировать. Продумать план на уик-энд. Реальных, осязаемых проблем хватало.
        Леденцов сел за домашний компьютер и принялся набрасывать список первоочередных дел. Однако любимое занятие (Емеля с детства обожал всяческое планирование и систематизацию) не доставляло привычного удовольствия. Тогда Емельян Павлович переключился на приготовление завтрака. Он давно собирался попробовать сварить ризотто (сначала сварить, а потом попробовать), и сегодня был очень подходящий день. Но и возле плиты Леденцов не смог собраться и переварил рис. Блюдо вышло похожим на запеканку. О том, чтобы пригласить Катеньку на такую мерзость, он и думать боялся.
        Следовало признаться себе: мистика с «отбойниками» и «топорами» оккупировала голову Емельяна Павловича, как США Панаму. Леденцова не покидало ощущение, что он бросил дело на полпути, а это было ещё хуже, чем жизнь без графика. «Пойду и поругаюсь, - подумал Леденцов, наводя порядок на кухне, - пусть признает, что компостирует мне мозги!»
        В съёмной квартире Портнова за ночь ничего не изменилось, разве что табуретки на кухне появились. Сергей Владиленович (так звали несчастного лингвиста на самом деле) сидел в углу с видом покорности похмелью. Алена Петровна кашеварила, Иван Иванович читал какой-то - кажется, медицинский - журнал.
        Гостя встретили как своего. Не зря полночи пробеседовали над зелёным чаем.
        - Емельян, - приказала хозяйка, - мойте руки и давайте за стол. Только вас ждём.
        - Да я позавтракал.
        - А мы нет. Так что давайте, не задерживайте.
        Портнов оторвался от статьи, коротко кивнул и снова погрузился в чтение. Тридцать Три вытянул шею, но ничего похожего на заветную жидкость в руках Леденцова не обнаружил. Тем не менее, лингвист приподнялся и манерно наклонил голову. На носу его красовались новые очки строгого фасона. Емельяну Павловичу померещилось, что сейчас Владиленович ещё и каблуками прищёлкнет, но обошлось. Должно быть потому, что на ногах вчерашнего бомжа красовались мягкие коричневые тапочки.
        За завтраком Тридцать Три снова принялся рассказывать трогательную историю о том как он «пострадал от режима». Однажды Сергей Владиленович решил завалить вражески настроенного критика («Исключительно из принципиальных соображений!») и провёл текстологический анализ его статей.
        - И я нашёл! - горячился лингвист, размахивая котлетой. - Это была идеологическая диверсия!
        - Аккуратнее, не балуемся с едой, - попросила Алена Петровна, рефлекторно переходя на тон заведующей детсадом.
        - Пардон. Так вот, диверсия! В пяти из шести статей я обнаружил явные следы влияния Оруэлла! Это в 1982 году, заметьте! Я выступил с критикой!
        - Ешьте котлеты, Сергей Владиленович! Остынут ведь.
        Леденцов не слушал. История заканчивалась банально: выгнали обоих с формулировкой «идеологическая незрелость». Через пять лет оппонент Сергея Владиленовича всплыл на гребне политических баталий, да ещё и козырял своей борьбой с партократией, а сам текстолог превратился в отверженного по кличке Тридцать Три.
        Емельяна Павловича больше занимала мысль: «Что я здесь делаю?». Иван Иванович выражение лица гостя заметил. Наклонившись к Леденцову, он сказал:
        - Обещаю: если и сегодня вас ни в чём не смогу убедить, не появлюсь больше на вашем горизонте.
        Леденцов кивнул. Это его устраивало. Он был готов потерять день, но не расстраивать этих славных людей. Владиленович тем временем уже перешёл к событиям 1991 года. По его словам, он умудрился быть едва ли не единственным защитником ГКЧП из числа гражданских лиц. И имел глупость гордиться этим.
        Завтрак был поглощён, посуда вымыта, Тридцать Три иссяк - а к делу все никак не приступали. Пили зелёный чай (даже лингвист не отказался) и разговаривали о всякой ерунде: политике, весне, ценах и снова о политике. Леденцов понимал, что все чего-то ждут, и не пытался форсировать события. Ему даже понравилось так сидеть и ни о чём не заботиться, жить не по графику и вообще расслабить мозги.
        В три часа, когда Алена Петровна уже начала заговаривать об обеде, в прихожей раздался звонок. Иван Иванович встретил и сразу отругал пришедшего - молодого человека ловкого телосложения и быстрого взглядом. На упрёки тот театрально сокрушался и бил себя по щекам, хозяйке облобызал руку и вообще чувствовал себя чрезвычайно свободно.
        - Этот хлюст, - пояснил Портнов, - и есть недостающее звено нашей цепи. Зовут его Александр Леоновский.
        - Как же не достающее? - притворно обиделся пришедший. - А кто мне постоянно говорит: «Саня, ты достал»? Очень даже достающее!
        - Емельян Павлович Леденцов, - продолжил представление Иван Иванович.
        - Большая честь для меня, - Саня неожиданно крепко пожал Леденцову руку и несколько секунд не выпускал её.
        - Ну всё, хватит, - почему-то резко приказал Портнов. - А вот это Сергей Владиленович. Он «отбойник».
        Молодой человек потряс узкую ладошку лингвиста и тоже не сразу её выпустил.
        - Пойдёмте в комнату, - сказал Иван Иванович и первым вышел из кухни.
        Там он дождался, пока все рассядутся, окинул пёструю компанию инспектирующим взглядом и произнёс:
        - Пожалуй, приступим.
        Алена Петровна приняла уже известную Леденцову позу «человек на взрывчатке», развязный Саня схватил Емельяна Павловича и лингвиста за руки (на сей раз Портнов не возражал), а Иван Иванович извлёк из недр пиджака «чекушку».
        - Вот это верно! - расцвёл Тридцать Три. - Это вы молодец.
        Но, как показало развитие событий, радовался он рано.
        14
        В тот день Леденцова смогли убедить во многом, хотя сеанс прошёл неудачно.
        Убедили его холёные руки хлюста Александра. Как только Саня схватил ладони Леденцова и текстолога, произошло странное. Если бы Емельян Павлович когда-нибудь пользовался наркотиками или хотя бы лежал на операции под общим наркозом, ему было бы с чем сравнить то зрелище… вернее, те невероятные ощущения, которые довелось испытать во время «сеанса». Впоследствии «сеансы» повторялись неоднократно, и Леденцов к ним попривык, но в самый первый раз он был оглушён. В мозгу вдруг вспыхнул водоворот образов, скользящих по неестественно изогнутым коридорам. Почему-то вспомнились слова «гиперпространство» и «лента Мёбиуса», а ещё всякие картинки из журнала «Наука и жизнь».
        Голос Ивана Ивановича из внешнего мира давал необходимые пояснения:
        - Это образы, которые Александр передаёт от Сергея Владиленовича. Его, так сказать, мысли.
        Образы были всякие - зрительные, обонятельные, просто сгустки эмоций. В большинстве своём присутствовали простые и незатейливые мысли: довольная сытость, стакан с цветной жидкостью, запах дешёвого спиртного (от которого Леденцова замутило). Емельян Павлович приспособился и вдруг заметил нечто чужеродное. Это была череда вложенных образов: широкая комната, в её центре - переплетение коридоров, в одном из коридоров - та же комната с лабиринтом и так далее. «Матрёшка» показалась Леденцову знакомой, словно родной.
        - Это ваши мысли, - пояснил Саня, - которые видит он.
        - Он видит мои мысли? И вы видите? - Емельян Павлович выдернул ладонь, и свистопляска в голове прекратилась. - Тоже мне, кинозал нашли!
        - Да расслабьтесь вы, - Саня попытался словить руку Леденцова, тот увернулся, неудачно толкнул стол…
        - Ну вот, - чуть не плакал над разбитой «чекушкой» лингвист, - вечно так: то менты нагрянут, то водка палёная, теперь вот… Почему мне так не везёт?
        Алена Петровна покачала головой и направилась за шваброй. Емельян Павлович направился было в прихожую, но был остановлен Иваном Ивановичем.
        - Не переживайте, - сказал он, - первый блин всегда комом.
        - На то он, блин, и блин, - подхватил Саня, вытирая ладонь, которой он держал руку текстолога. - Особенно, блин, первый блин.
        - Первый будет и последним, - заявил Емельян Павлович. - Или вы думаете, что мне нравится, когда в моих мозгах копаются?
        - Полноте, - сказал Иван Иванович, - никто там не копался. Сергей Владиленович был полностью поглощён своей главной проблемой… Сергей Владиленович! Что вы делаете?
        Лингвистический алкоголик стыдливо положил на пол осколок бутылки, в котором осталось полглотка водки.
        - Вы же порежетесь! Так вот, наш друг никому ничего про вас не расскажет. Александр, даром что балаболка, тоже лишнего не сболтнёт.
        - Да захотел бы, - подхватил «балаболка», - и то не смог бы рассказать! Как это расскажешь? Вот вы, Емельян Павлович, его мысли видели?
        - Отчётливо.
        - Ну, попробуйте нам их пересказать.
        Леденцов задумался.
        - Там были коридоры. О водке что-то. О еде. Много всего.
        - Не слишком информативно, правда? - Портнов улыбался весьма убедительно. - Присядьте, уважаемый Емельян Павлович, ваши тревоги беспочвенны. Вы боитесь, что мы откопаем что-то дурное в вашей памяти? Зря. Память Александру недоступна. Он видит и передаёт только то, что вы думаете сию секунду. Право же, опасаться совершенно нечего.
        Так он говорил ещё минут десять без перерыва и снова, непонятно почему и чем, убедил Леденцова остаться. Затем отругал лингвиста, который всё-таки умудрился порезать язык об осколки, выудил из портфеля ещё одну бутылку и попросил Алену Петровну:
        - Голубушка, можете не компенсировать. Это только мешает.
        Алена Петровна послушно расслабилась и бросила взгляд на часы.
        - Ступайте-ступайте, - улыбнулся Иван Иванович, - сегодня ничего опасного не предвидится. А я пока поясню, что нужно делать дражайшему Емельяну Павловичу.
        - Вы же обещали, что мы за один сеанс справимся! - напомнил тот распорядителю.
        - Так и будет. За один сеанс. Правда, до этого возможны одна-две неудачи.
        - Или три-четыре?
        - Это уж от вас зависит. Так что слушайте внимательно.
        15
        Как и всякий служилый и холостой человек, Леденцов ценил в рабочей неделе пятничный вечер и субботнее утро. В пятницу вечером осознаешь, что впереди два замечательных бездельных дня. Утром в субботу праздного времени остаётся чуть меньше, зато голова свободна и можно валяться в постели хоть до обеда. Семейному, да ещё и обременённому потомством мужчине подобное удаётся редко. С другой стороны…
        Емельян Павлович не стал додумывать мысль до конца, вскочил с дивана и, чтобы взбодриться, проделал несколько физических упражнений. Не слишком, впрочем, утомительных: помахал руками да покрутил головой. Телефон требовательно мигал лампочкой автоответчика. Леденцов и без прослушивания догадывался, чей голос услышит, но всё-таки нажал на «Play».
        - Леденец, - это действительно была Катенька, - ты где пропадаешь? Что это за дела? Тебя что, опять в тюрьму забрали? Перезвони мне срочно!
        Емельян Павлович направился на кухню, раздумывая о своих отношениях с этим милым, но бестолковым существом. Год назад он взял Катерину на место секретаря, но быстро понял, что его симпатия к ней зашкаливает за рамки приличия. Как благородный человек, он тут же договорился с одним своим должником и перевёл Катю в отдел маркетинга при местном станкостроительном заводе. Только после этого она стала для него Катенькой и объектом неплатонических ухаживаний. В отделе маркетинга собрались такие же, как она, улыбчивые смешливые создания (все равно на заводе никто толком не представлял, что это за маркетинг и из чего его делают). Так что рабочее время Катенька проводила весело, а большую часть нерабочего - с Емельяном Павловичем. Она таскала его по распродажам и гастролям столичных театров, чем немного утомляла.
        И вот неделю назад они поругались. Это была обычная для них беспричинная ссора, после которой Леденцов обязан был три дня подряд обрывать телефон и обивать порог, ещё день - выпрашивать прощение, вскоре получать его в обмен на что-нибудь из одежды или дорогих побрякушек.
        На сей раз сценарий был скомкан, потому что работы навалилось выше чердака: маячил отличный подряд на автоматизацию налогового управления. Кроме собственно денег, это сулило прочные и полезные связи… Словом, некогда Леденцову было обрывать и обивать. Он работал. Катенька дулась, сколько могла, но после налёта на офис всё-таки позвонила. Поговорили они не слишком нежно - на сей раз голова Емельяна Павловича была забита потусторонней чепухой от господина Портнова. Катя прозрачно намекнула (то есть заявила прямо), что пятничный вечер - последняя возможность искупить вину. Однако пятничный вечер Леденцов провёл в компании лингвиста-алкоголика, странного типа с гражданской выправкой и жуликоватого Сани.
        Вспомнив Саню, Емельян Павлович улыбнулся и снял сосиски с плиты. Александр Леоновский, как выяснилось, был частым - и нежеланным - гостем в городских игорных домах. Он мастерски играл в покер, ни разу не попавшись на шулерстве. Дважды его били проигравшиеся в дым посетители казино, три раза - неустановленные хулиганы, а в последний год никто из завсегдатаев не садился с ним за стол.
        - И не стыдно вам хвастаться? - вздыхал Иван Иванович, прерывая поток откровений словоохотливого Сани.
        - А что такого? Я все по-честному делаю, тузов в рукава не прячу, с помощниками не перемигиваюсь, в чужие карты не лезу…
        - Зато в чужие головы лезете!
        Помнится, тогда Леденцов удивился:
        - И что, вы прямо во время игры партнёров за руки хватаете?
        - Зачем?
        - Ну, чтобы мысли прочитать.
        - За руки - это необязательно. Я и так могу. Только без физического контакта тяжелее.
        «А я, дурень, - подумал Емельян Павлович, - ладошку у него выдёргивал, решил, что мысли спрячу!»
        Тем временем подошли макароны, и Леденцов сел завтракать. На звонок Катеньки он решил не отвечать. Судя по всему, их отношения перешли в завершающую стадию. Немного жаль было эту маленькую, вечно взлохмаченную девочку-белочку. Емельян Павлович был в её жизни первым более-менее удачным романом. Предыдущие рыцари на белых конях обеспечили Кате череду злобных воспоминаний и два аборта.
        - Ничего, - сказал себе Леденцов, - теперь у неё есть и положительный опыт. Приманит кого помоложе.
        Самого Емельяна Павловича Катенька заарканила классическим женским методом - «отвали, козёл!». Конечно, таких вульгарных выражений она не произносила, но вела себя в точном соответствии с этим девизом. Именно в период ухаживания Леденцов привык просить прощения за неизвестные ему провинности, часами говорить глупости по телефону и покупать цветы оптом.
        А теперь все это следовало потихоньку сворачивать. В противном случае дело закончилось бы никому не нужной свадьбой, неизбежной супружеской ложью, загулами молодой жены и беспочвенными скандалами. Двенадцать лет разницы в шкаф не засунешь. Словом, противный случай - он противный и есть.
        «И вообще, - подумал Емельян Павлович, - надо навестить нашего текстолога». Подумал - и понял, что уже успел соскучиться по завораживающему действу, которое поглотило весь вчерашний вечер.
        Тогда он не мог уяснить, что должен делать. Иван Иванович раз за разом повторял: «Захотите, чтобы Сергей Владиленович выпил водки» - и Леденцов старался захотеть. Но Саня, контролирующий процесс, только сокрушённо качал головой. Видимо, желание у Емельяна Павловича получалось неискреннее.
        - Хорошо, - сказал Портнов, - попробуем по-другому. Можете ничего не хотеть. Вместо этого представьте, как наш гость хватает бутылку и выпивает её.
        - Сколько можно над человеком издеваться, - вздохнул Тридцать Три, но его реплику проигнорировали.
        Леденцов сосредоточился и представил: вот маленький человечек протягивает руку, отработанным движением срывает пробку, подносит «чекушку» ко рту… В это время звякнул телефон. Иван Иванович отвлёкся на секунду, и бомжующий лингвист стремительно завладел вожделенной бутылкой. Движение его было молниеносно, как полет стрелы. А ещё оно напомнило кинофильм, который Леденцову показывали в детстве на уроках биологии: лягушка охотится на мошек. Портнов с боем вернул бутылку на место.
        - Уже лучше, - сказал он, - только силу не рассчитали. Надо нежнее.
        - Нежнее? - уточнил Емельян Павлович. - Думать о водке с нежностью?
        - Именно. Скажите, вы не почувствовали некоторого сопротивления?
        - Чёрт его знает. Кажется, что-то было. Что-то упругое.
        - Отлично. Это и есть эффект «отбойника». Попробуйте надавить на него, но чуть-чуть. Без фанатизма.
        Леденцов пробовал ещё раз десять, но рассчитывать силы так и не научился. Чувствуя сопротивление, он слишком резко усиливал давление (слишком ярко все представлял) и каждый раз текстолог получал шанс схватить бутылку. Однажды от случайного толчка она опрокинулась и покатилась к нему по столу.
        - Но-но! - прикрикнул Саня. - Без телекинезу мне тут!
        Тридцать Три вздохнул протяжно и с присвистом.
        - Отпустили бы вы меня, граждане, - сказал он голосом профессионального страдальца. - Я бы уж сам как-нибудь…
        Часам к семи Иван Иванович решил, что на сегодня достаточно, и самолично вручил сосуд с огненной водой измученному подопытному лингвисту.
        Емельян Павлович понял, что вымотался. Он пытался задавать Портнову вопросы общего характера, но тот остановил его коротким жестом руки:
        - Как только вы немного натренируетесь, половина вопросов отпадёт. Остальное расскажу. Честное слово. Многое станет ясно уже завтра.
        «Завтра наступило, - подумал Леденцов, допивая кофе, - пора прояснять многое»…
        …Катенька после несостоявшейся встречи в пятницу остервенела окончательно. Она обзвонила все известные ей телефоны Палыча и всех его знакомых. Она оставила ему истеричное послание на автоответчике. Последнее было совершенно недопустимо, но Катенька из состояния остервенения уже перешла в стадию растерянности, долго там не задержалась и направилась прямиком в отчаяние.
        Она даже сбегала в офис «Мулитана», обнаружила на его двери все те же бумажки с печатями и запаниковала. После этого Катенька могла только сидеть дома, гипнотизировать телефон и повторять, как заевшая граммофонная пластинка:
        - Только чтобы ничего не случилось! Только чтобы ничего не случилось!..
        …Насвистывая «Тореадор, смелее в бой!», Емельян Павлович вышел разогревать машину.
        Чтобы уже через пять минут врезаться в фонарный столб.
        16
        Травма была небольшая, но дежурный врач вцепился в Емельяна Павловича.
        - Это вы сейчас себя хорошо чувствуете, а вдруг у вас шок? Вдруг вы выйдете отсюда и сознание потеряете? Меня главврач со свету сживёт!
        С главврачом Леденцов был давно и хорошо знаком ещё по бриджу. В мединституте в советские времена был отличный бридж-клуб, и там собирались многие люди, впоследствии ставшие «важными» и «полезными». Емельян ходил туда ещё студентом. Ему нравилась карточная игра, в которой от везения ничего не зависело. Потом, правда, клуб закрыли - инструктор обкома шёл как-то вечером и увидел свет из подвального окошка института (играли в буфете, который располагался в цокольном этаже). Подошёл, увидел карты… Скандал был страшный, ректора хотели снять, но потом разобрались и ограничились закрытием клуба.
        А связи с тех пор остались и не раз помогали Леденцову, особенно на этапе становления бизнеса.
        Поэтому Емельян Павлович в беседе с дежурным врачом решил не упорствовать. Ограничился тем, что попросил разрешения позвонить.
        Иван Иванович удивил его реакцией:
        - Как быстро! Ладно, мы тоже ускоримся. Мы сможем вас навестить?
        - Да, тут много народу ходит. Даже без халатов.
        - Я имею в виду - мы все сможем прийти?
        Под «всеми» предполагался, видимо, и Тридцать Три.
        - Ладно, - сказал Емельян Павлович, - только чтобы трезвые были. Все.
        - Замечательно. Постараемся за сегодня вас натренировать. Есть ощущение, что скоро это нам понадобится.
        Вопрос «зачем?» Леденцов задавал уже под аккомпанемент коротких гудков.
        Группа посещения напоминала дружную семью: глава семейства (Иван Иванович), супруга (Алена), непутёвый сын (Саня) и дальний родственник из райцентра (Тридцать Три). Емельян Павлович встретил их у ворот, благо было уже совсем тепло. Осмотревшись, Иван Иванович повёл компанию вглубь больничного двора. Там они оккупировали беседку и расселись. Портнов достал пиво. Лингвист облизнулся.
        - Зачем? - всё-таки задал сэкономленный вопрос Емельян Павлович. - Зачем я вам нужен? Он и так перегорит, безо всякой моей помощи!
        - Алена Петровна, - вежливо скомандовал Иван Иванович, - подержите пока нашего страждущего друга. А вы, Александр, за руки его подержите, от греха.
        Заведующая послушно окаменела, а Саня буркнул:
        - Да он грязный.
        - Не мелите ерунды. Сергей Владиленович дважды в день принимает ванну.
        Саня ещё что-то пробормотал, но руки лингвиста всё-таки зафиксировал.
        - Вы бы лучше бутылку держали, - предложил Леденцов, - от страждущего подальше. Он бы её хотел-хотел, да и перехотел бы.
        - Если бы всё было так просто! - сказал Портнов. - В ситуации «мастер сглаза - желание» есть три возможных исхода. Первый: никто из посторонних не вмешивается. «Отбойник» желает, желание не исполняется. Помните, как Сергей Владиленович бутылку разбил?
        - Это не он, это…
        - Он-он, уж будьте уверены.
        - А если взять пластиковую бутылку?
        - Содержимое окажется испорченным. Или пожар начнётся. Или кондратий бедного мастера сглаза схватит. Так или иначе, цель удалится в бесконечность, станет абстрактной. «Отбойник» на таком не перегорит. Второй вариант: в процесс вмешивается компенсатор. Это как раз то, что мы наблюдаем.
        Следуя за рукой Портнова, Емельян Павлович повернулся к лингвисту. Тот выглядел каким-то потухшим, хотя глаз от бутылки не отрывал.
        - В этом варианте, - продолжил лекцию Иван Иванович, - просто глушится желание и, соответственно, негативные последствия не наступают.
        - Долго ещё? - спросил Саня.
        - Третий вариант, - Портнов общался исключительно с Емельяном Павловичем, - мы уже пробовали осуществить, но пока неудачно. В игру вступает мастер силы, то бишь вы. Вы создаёте противодействие движению «отбойника». Возникает динамическое равновесие…
        - Попроще, пожалуйста, - попросил Леденцов, - я всего лишь раненный в голову филолог.
        Иван Иванович пощёлкал пальцами, что-то обдумывая, и сказал:
        - Есть простая - как раз для раненых - аналогия. Представьте, что наш друг давит на тонкую резиновую мембрану. Что произойдёт?
        Емельян Павлович представил.
        - Продавит её и брякнется.
        - Именно! Ткань будущего продавится под его напором.
        - Минуточку! А кто говорил, что этот мастер слабый?
        - Слабый-то он слабый, а вот желание у него очень сильное. Посмотрите на Алену Петровну.
        Бедная компенсаторша как раз вытирала пот со лба.
        - А теперь, - сказал Портнов, - представьте, что мембрану с обратной стороны придерживает мастер силы.
        - Ага, - Леденцов начал соображать, - мембрана не прогибается, он давит сильнее, я сильнее держу, он ещё сильнее…
        - Хлоп! - от хлопка Ивана Ивановича подскочили все, кроме жаждущего текстолога. - Перенапряжение! «Отбойник» сломался. Теперь понятно?
        - Ладно, - сказал Емельян Павлович, - давайте попробуем.
        Видимо, небольшое сотрясение у Леденцова всё-таки присутствовало. Он никак не мог сконцентрироваться, и образы, передаваемые Саней, расплывались. Краем глаза Емельян Павлович заметил, что Алена Петровна смотрит по сторонам. Видимо, ей дали указание компенсировать кого-то извне.
        - Не отвлекайтесь, - попросил его недовольный Саня, - у меня ещё дела на вечер!
        Леденцов перестал отвлекаться. После двух неудачных попыток он вдруг понял, как регулировать своё мысленное усилие. Емельян Павлович повертел головой, выдохнул и сказал:
        - Сейчас сделаем.
        - Уверены? - Иван Иванович смотрел прямо в глаза. - Помните, нужно вывести его на предел. Осторожненько.
        - Да я уже на пределе! - взвизгнул Тридцать Три. - Отпустите меня, а?
        - Сейчас отпустим, - пробормотал Леденцов, - если убедишь меня отдать тебе пиво.
        - Милый, родненький, вы же интеллигентный человек…
        - Не так. Мысленно.
        - Мысленно, - лингвист уже в который раз облизнулся, - хорошо, мысленно…
        Емельян Павлович набросал в уме контур человека с бутылкой пива в руке. Позволил немного проявиться чертам лица этого человека - и тут же почувствовал лёгкое сопротивление. Постепенно, по чуть-чуть, он начал добавлять детали, запахи, вкус пива. Представил, как пена смачивает губы воображаемого человека. Упругая стена завибрировала. Леденцов снова расфокусировал видение. Сопротивление лингвиста не уменьшилось. Тридцать Три почувствовал слабость соперника и попытался перейти в наступление. «Ко мне! Хочу пива!» - вопил он мысленно, и от этого пространство событий искажалось, будущее слегка меняло своё течение, унося бутылку все дальше от дрожащих рук бомжа. Емельян Павлович снова усилил нажим. Бутылка начала приближаться. Расхлябанная воля несчастного Тридцать Три напряглась до предела.
        «А ведь он, - подумал вдруг Леденцов, - может просто уступить мне. И бутылка окажется в его руке. Не знаю как, но окажется».
        К счастью, Тридцать Три не заметил этой мысли. Он полностью сконцентрировался на слабоалкогольной мечте и хотел, желал, жаждал всё сильнее. Это было даже занимательно - то ослаблять, то усиливать нажим, загоняя соперника на все более высокую степень душевного напряжения. Емельян Павлович словил себя на том, что тело его совершает непроизвольные движения, то наклоняясь вперёд, то откидываясь на спинку скамейки. Сквозь прикрытые веки он заметил, что и текстолог повторяет эти движения, только более амплитудно, даже судорожно.
        Текстолог вдруг застонал, не разжимая сведённых судорогой челюстей, - протяжно, безнадёжно, на все более высокой ноте. Он чувствовал, что цель его близка. Ему казалось - стоит ещё чуть-чуть навалиться, напрячься, ещё сильнее захотеть, и…
        И тут Леденцов «выстрелил». Он предельно чётко, в мельчайших деталях представил, как Тридцать Три делает первый, голодный, глоток, кашляет, захлебнувшись, и вытирает пену с губ левой рукой. Упругая стена в сознании отвердела от напряжения, мелко завибрировала… и лопнула.
        - Круто, - прохрипел Саня. - А теперь руку, пожалуйста, отпустите.
        Леденцов похлопал глазами, приходя в себя. Потом спохватился и разжал руку. Саня демонстративно подул на побелевшую ладонь. Вторая его рука уже была свободна: лингвист беззвучно плакал, вытирая слёзы кулаками.
        - Все, - сказал Емельян Павлович. - Кажется, все. Да дайте вы ему уже пива, заслужил ведь.
        Голова гудела. Леденцов мутно смотрел, как Тридцать Три делает первый, голодный, глоток, кашляет, захлебнувшись, и вытирает пену с губ левой рукой.
        17
        Всю прошлую неделю Катеньку мотало между состояниями души, как мячик в лототроне «Спортлото». Она металась из отчаяния в агрессию, из самобичевания в надежду, из жалости к себе в ненависть ко всему миру.
        Однако с субботы она надолго зависла в тупой апатии. Новость о том, что Палыч угодил в аварию, взорвалась в голове фугасным снарядом и вымела оттуда почти все мысли. Трепыхались только сочувствие к Леденцову. Воскресенье она пережила, сидя перед телевизором и наблюдая все программы подряд. Нужно было сходить в больницу, но об этом Катенька могла только размышлять, не в силах пошевелиться.
        Понедельник принёс облегчение - пришлось пойти на работу. Катенька механически выполняла свои несложные обязанности маркетолога и получила заслуженный нагоняй за нерадивость, а также нежданную похвалу за хороший отчёт. В обеденный перерыв она почувствовала себя настолько бодрой, что направилась в столовую и взяла суп и салат из баклажанов.
        За столик к ней никто не подсел, и Катенька смогла подкрепиться, не отвлекаясь от мыслей о Палыче. Чем более сытой она становилась, тем острее прорезалась в душе жалость к бедному, больному и вообще несчастному Леденцову. Катенька вернулась на рабочее место, но приступить к делам не смогла. Она вышла в коридор и принялась бесцельно бродить вдоль больших окон.
        Погода сегодня соответствовала календарю. Почти прозрачная дымка висела над городом. Лужи блестели, как осколки хрустального блюда, разбитого небрежным великаном. Роща на пригорке ещё не покрылась зеленью, но уже начала приобретать салатовый оттенок.
        Над рощей кружили неслышные из коридора вороны.
        Катенька остановилась и отыскала недостроенный купол, с которым она давеча беседовала. Отсюда он был виден в другом ракурсе и казался совсем готовым. Катенька решила на сей раз обойтись без всяких просьб. Просто взяла и решила для себя, что у Леденцова всё будет просто замечательно.
        Теперь Катенька была готова к нанесению визита в больницу.
        18
        В больнице пришлось проторчать ещё три дня: поединок в беседке вышел Леденцову не только боком, но и жуткой головной болью.
        - Я же говорил! - торжествовал дежурный врач. - У вас точно сотрясение! А вы хотели! Вас тошнит?
        «От тебя», - хотел ответить Емельян Павлович, но только покачал чугунным черепом.
        В понедельник главврач лично посетил Леденцова.
        - Заматерел-то как! - похохатывал он, сидя у одра. - Что, просто так не мог зайти? Повод искал? В следующий раз чего попроще придумай. Вывих там, или аппендицит.
        - Слушай, - сказал Емельян Павлович, - меня твои доктора домой не отпускают. А у меня масса дел, на контору прокурор наехал…
        - Это молодой-то, что ли? Знаю его, смотрел недавно. В тридцать два года - язвища на полжелудка. Наверное, кислотность взыграла, что он на тебя полез. Ладно, вот придёт он ко мне на гастроэндоскопию, я ему заодно с желудком мозги и промою.
        - Так отпустишь меня?
        - Не суетись. Это всё-таки мозг, а не чирей на заднице. Понаблюдаю тебя недельку… Ладно, не хватайся за сердце, тут тебе не кардиология. В четверг выпишу, а то местный бизнес без тебя совсем загнётся.
        «А и ладно, - подумал Леденцов, - все равно работы пока не будет, да и перед партнёрами хорошая отмазка: попал под лошадь, форс-мажор».
        - Кстати, - вспомнил главврач уже в дверях, - ты ж компьютерами занимаешься? Мне фонды выделили на вычтехнику. Освоим?
        - Даже со скидкой.
        - Хрена ль мне та скидка? Я ж не с зарплаты покупаю.
        - Придумаем эквивалентную замену, - улыбнулся Емельян Павлович.
        Ему всегда нравились красивые выражения, которые заменяют, например, слово «откат».
        Голова продолжала гудеть, читать было невозможно, поэтому Леденцову оставалось развлекаться только прогулками на свежем воздухе. Это было забавно: ходить без цели и без мыслей, никуда не торопясь и не принимая никаких решений. Емельян Павлович даже нагулял аппетит, похлебал неожиданно аппетитных больничных щей и приготовился насладиться тихим часом.
        Но тут появилась Катенька, и час стал громким.
        - Боже, - заявила она, вламываясь в палату, - я так перепугалась! Палыч, ты человек или сволочь? Я как узнала…
        И немедленно разрыдалась. Леденцову пришлось утешать и закрывать собственным телом бреши в Катенькиных карих очах. Тело с трудом справлялось со слёзно-сопливым потоком, который извергала Катя. Гладя бедную девушку по неровно крашенной чёлке, Емельян Павлович подумал, что ей грозит ужасная смерть от обезвоживания организма. К счастью, через пять минут фонтаны иссякли, а через десять она уже с видом «Как все запущено» осматривала палату.
        - Леденец! - сказала Катенька, завершив осмотр. - Это безобразие! Ты должен лежать в более комфортабельных условиях!
        - У меня и так отдельный бокс и персональная сиделка.
        - Я твоя персональная сиделка. Кстати, а где она?
        - Я отпустил. Я вообще-то спать собирался.
        - Она не имела права оставить свой пост. Мало ли что ей скажет человек с черепно-мозговой травмой!
        Так она бушевала довольно долго, потом собралась пойти «погонять главврача», потом снова поплакала, заявила, что любит Емельяна Павловича, вспомнила о важной встрече и упорхнула. «Надо с ней завязывать, - подумал Леденцов, - иначе всем плохо будет. А как с ней завяжешь? Пропадёт ведь».
        Емельян Павлович понял, что решать такие проблемы нужно на свежую голову, и всё-таки употребил остаток тихого часа по прямому назначению.
        По пробуждении голова вела себя практически безупречно, разве что затылок слегка ломило. Леденцов бодро вскочил, умылся в персональном санузле персонального бокса и решил разыскать себе какое-нибудь чтиво на вечер. Для начала направился на пост спросить совета у медперсонала (теперь он даже жалел, что про сиделку Катеньке наврал). Но навстречу ему по коридору уже двигалось развлечение в лице Ивана Ивановича. Сегодня он был один, и это радовало: пока что Емельян Павлович не чувствовал в себе сил повторения сеансов мозгового армрестлинга.
        - Не волнуйтесь, - улыбнулся Портнов после процедуры приветствия и обсуждения самочувствия, - сегодня я просто проведать вас. Могу, кстати, ответить на накопившиеся вопросы.
        - Вопрос первый: свежей прессы не найдётся?
        - Вот сегодняшняя «Губернская». А вы быстро восстановились. Я в вас не ошибся.
        - Отлично. Пойдёмте на свежий воздух, погода способствует. Вопрос второй: а что теперь будет с этим… текстологом?
        - Боитесь, что мы выбросили его на улицу? Не волнуйтесь, я этого не практикую.
        - Понимаю. Милость к падшим и ответственность за того, кого приручил.
        - Да, погодка действительно, - Портнов задержался на крыльце и с удовольствием вдохнул. - Целый день ношусь туда-сюда, такой благодати не замечаю. А по поводу милости к падшим заблуждаетесь. Подобная милость, вернее, милостыня унижает и дающего и берущего. Нет, я оставил при себе Сергея Владиленовича по причинам утилитарного порядка.
        - Хотите продать его тело анатомическому музею? Или душу проезжему дьяволу?
        - Зачем? Наш друг может здорово вам послужить. Присядем?
        - Давайте побродим. Хорошо ведь. А чем он может послужить? Наглядным примером?
        - Нет, - Иван Иванович остановился и посмотрел на Леденцова задумчиво. - Вы правильно поняли, что с ним произошло тогда в беседке?
        - Как я уяснил из ваших слов, он перенапрягся и перестал быть «отбойником».
        - Правильно, - Портнов снова зашагал. - Некая часть его сущности сгорела, испарилась, обуглилась. Но природа не терпит пустоты. Если человек теряет зрение, у него заметно обостряются слух и осязание…
        …«У него всё будет хорошо! - Катенька летела из больницы с уверенностью в сегодняшнем дне. - Он будет здоров! Его очень скоро выпустят! А потом…»
        Про «потом» думать было пока нельзя, и она снова повторяла: «Он совсем здоров!».
        На пустынной улице Катенька несколько раз подпрыгнула на одной ножке…
        …Емельян Павлович почувствовал, что затылок начинает пульсировать все ощутимее. Наверное, с умными разговорами следовало пока повременить. Иван Иванович тем временем продолжал:
        - На месте уничтоженного фрагмента в личности Сергея Владиленовича неизбежно появится что-нибудь другое, такое же необычное.
        - Он будет читать мысли? Или воспламенять взглядом?
        - Его функция будет вспомогательной. Скорее всего, он будет вашим усилителем.
        И тут голова Леденцова вдруг, рывком, погрузилась в водоворот боли.
        В себя он пришёл уже в палате.
        У изголовья дежурила персональная сиделка.
        19
        После случая на прогулке Емельян Павлович перестал приставать к врачам с требованием немедленно его выписать. Да и сами врачи стали с ним не так беззаботно-веселы, как это было вначале. То ли главврач их накрутил, то ли с Леденцовым действительно творилось что-то серьёзное. Катенька появлялась часто и бессистемно, ругалась с сиделкой и слишком уж бодро уверяла, что «все у тебя нормально, врачи просто перестраховываются».
        Емельяна Павловича общупывали со всех сторон, просвечивали на разных установках явно западного производства и заставляли проходить уйму тестов. Часть этих тестов он помнил ещё по своей недолгой работе психотерапевтом, некоторые ставили его в тупик. После каждой серии исследований врачи становились ещё строже и предупредительнее.
        Главврач заходил почти каждый день, но толком ничего не говорил. Только к исходу недели Леденцов смог его разговорить.
        - Понимаешь, Емеля, самое странное, что все у тебя хорошо. Органических изменений никаких. Функционально - в пределах нормы.
        - Так радоваться нужно. А все почему-то напрягаются.
        - Я бы радовался, если бы из окна своего кабинета не видел, как ты в эпилептический припадок свалился.
        Емельян Павлович пристально посмотрел на врача. Он знал, что у людей этой профессии вырабатывается неповторимое чувство юмора, но на сей раз всё выглядело очень серьёзно.
        - И не только я видел. Свидетелей хватало. Мы сделали стандартные анализы. Ни черта не поняли. Повторили серию. Потом по расширенной методике. Теперь делаем вообще всё, что у нас есть. И все анализы утверждают, что ты совершенно здоров. Так не бывает.
        Леденцов уже и не рад был, что добился правды. Он только и мог, что хлопать глазами и молчать.
        - Скажи честно, - продолжил главврач, - что тебе этот тип говорил? Он тебя пугал? Новость сообщил трагическую?
        - Тип? А, это с которым мы тогда гуляли? Да нет, ничего такого ужасного. Интересное - да, но чтобы от этого с ног валиться… Он, видно, сам больше меня перепугался. С тех пор и не зашёл ни разу.
        Главврач встал и прошёлся по палате.
        - Это я распорядился. Думал, что все из-за него.
        - Так он приходил?
        - Да торчит тут почти всё время. И сейчас, наверное, дежурит. Буду уходить, скажу, чтобы пропустили.
        Иван Иванович возник в палате через минуту после ухода главврача. Кажется, по коридору он бежал. Раскраснелся, хотя и не запыхался. Сиделка тётя Саша посмотрела на него с неодобрением.
        - Добрый вечер! Я уже хотел с боем к вам прорываться! Есть важные новости.
        - Посещение разрешено только до девятнадцати, - немедленно отреагировала тётя Саша.
        Уж очень ей посетитель не понравился. Однако Иван Иванович проигнорировал даму.
        - Прежде всего - ваша безопасность.
        - Вы же видите, - Леденцов кивнул на сиделку, - тётя Саша остановит любую угрозу моей жизни и здоровью. Численностью до полка.
        - А как насчёт сглаза, порчи, проклятий? - поинтересовался Портнов.
        - Взрослые мужики, - проворчала сиделка, - а несёте чушь какую-то.
        Отвернувшись к окну, тётя Саша перекрестилась.
        - Так вы что, - спросил Емельян Павлович, - амулеты-обереги принесли?
        - Ваша сиделка права, не нужно нести чёрт знает что. Не помогут вам никакие обереги. У вас есть всё необходимое, - Иван Иванович постучал себя по голове, - вот здесь.
        - Я должен придумать себе прекрасное будущее?
        - Придумайте хотя бы нормальное. Представьте себя здоровым и бодрым. В хорошем настроении. Заодно и о близких своих подумайте. Хорошо подумайте, понимаете?
        - Без пяти семь, - тётя Саша встала и приготовилась к выдворению нахального посетителя.
        Как-то сразу верилось - если понадобится, эта коренастая старушка применит к нарушителю распорядка недюжинную физическую силу.
        - Завтра я приведу усилителя, и мы все закрепим, - Портнов потёр высокий лоб. - Сделаем все по науке. А пока давайте сами. Кто-то на вас сильно давит. Всего хорошего.
        Тётя Саша проводила Ивана Ивановича до двери, и это походило не на почётный эскорт, а на конвой. Вернувшись, она тут же принялась измерять давление и температуру пациента. Леденцов не сопротивлялся. Это было бессмысленно. К тому же он старательно воображал, как прекрасно выспится сегодня, завтра проснётся с хорошим аппетитом, будет солнышко, в понедельник его ещё раз осмотрят и отпустят домой. И всё будет замечательно…
        - Емельян, - прошептала сиделка, - если чего нужно передать в органы, ты только шепни.
        - Какие органы? - встрепенулся Леденцов. - Главврач сказал, что все органы в норме.
        - В норме, - подтвердила тётя Саша и оглянулась, - они разберутся, чего этот тип тебе угрожал.
        - Какой тип? Иван Иванович?
        - Он из рэкета? Ой, погодь-ка, - сиделка бросилась к умывальнику.
        Емельян Павлович с изумлением наблюдал, как она открывает кран умывальника на полную мощность.
        - Теперь не подслушают, - прошептала тётя Саша, вернувшись к изголовью кровати, - давай, рассказывай. Я же слышала, как он тебя пугал. «Подумай, - говорил, - хорошенько о семье!»
        - Теть Саш, - зевнул Леденцов, - нет у меня никакой семьи. И не пугал он меня. Можно, я посплю?
        - Как знаешь, - покачала головой бдительная женщина и пошла выключать воду.
        Сон накатывался стремительно и мягко, чего нельзя добиться никакими снотворными. «Это я сам себя, - лениво сообразил Емельян Павлович, - придумал, что быстро усну, вот и усыпаю… усыпаю… Надо ещё запланировать себе какой-нибудь сон интересный». Но сновидение продумать уже не успел.
        - Поняла, - сказала сама себе сиделка, - это колдун какой-нибудь приходил. Развелось сейчас всяких. Надо батюшку попросить, чтобы бокс освятил.
        И перекрестилась троекратно.
        20
        Отставной лингвист Сергей Владиленович за эту неделю преобразился. Двойственность и расплывчивость его фигуры и лица перестали бросаться в глаза. Весь он как-то подобрался и заблестел глазами не хуже, чем очками. Леденцову бывший текстолог напомнил пса, которого впервые спустили с поводка, но он всё равно жмётся к ноге хозяина. Не хватало для полноты образа только бешено виляющего хвоста. Увидев Емельяна Павловича, он замер от почтительности и восторга. Потом бросился к Леденцову и осторожно поддержал его за локоток, хотя нужды в этом не было никакой. Всю дальнейшую беседу он хранил почтительное молчание.
        - А где ваш цербер? - спросил Иван Иванович.
        - Тётя Саша? Ночь отдежурила и сменилась.
        - Мощная дама. На мой беглый взгляд, она должна оказаться компенсатором чудовищной силы. Жаль, нашего Александра не было, он бы прощупал.
        - А вы разве сами не умеете?
        - Только по внешнему виду, - развёл руки Портнов, - даром ясновидения не наделён. И никаким другим даром.
        - А как же вы…
        - Это отдельная история. Сейчас давайте разберёмся, как же вы. То есть как вам теперь быть. Вы делали все, как я говорил?
        - Почти. Заснул очень быстро.
        Леденцов обратил внимание, что Иван Иванович не сводит глаз со входа на больничный двор.
        - Саню ждём? - спросил Леденцов.
        - Его. Ладно, давайте пока своими силами.
        Обновлённый лингвист вцепился в рукав леденцовского халата, демонстрируя, что никуда он не уйдёт, и не надейтесь.
        - Главное это здоровье, - сказал Портнов. - Не улыбайтесь, банальные истины всегда верны. Поэтому они и банальны.
        - Что само по себе есть банальная истина.
        - Разумно. Давайте начнём с самочувствия. Представьте, что вы веселы, бодры и полны жизненных сил. Зажмурьтесь, это должно помочь.
        С закрытыми глазами действительно оказалось проще. Емельян Павлович после секундного раздумья вообразил висящий в воздухе фонарик, луч которого накачивает его бодростью. Начал с головы, высветил в ней каждый закоулочек, потом методично прошёлся придуманным лучом по шее, плечам, груди… Когда через пять минут он открыл глаза, то почувствовал непреодолимое желание подпрыгнуть. Или спеть. Или выкинуть какую-нибудь ещё штуку.
        - Чудненько, - сказал Иван Иванович, - а вы никакого сопротивления не чувствовали?
        - Нет. Очень легко всё прошло.
        Портнов обернулся к лингвисту и спросил:
        - Помогал?
        Тот виновато закивал.
        - Сергей! Пока ваша помощь не нужна. И вообще, вы с господином Леденцовым ещё не слишком хорошо согласованы.
        - Я просто хотел помочь господину… Леденцову.
        Емельяну Павловичу не понравилась пауза перед его фамилией. «Да, господин!», «Нет, господин!». Какая-то «Хижина дяди Тома». Портнов тоже поморщился.
        - Прошу вас, Сергей, - сказал Иван Иванович, - сходите в регистратуру. Александр, в силу своей бестолковости, вполне может ожидать нас там.
        Лингвист-усилитель вопросительно глянул на Емельяна Павловича, и тот автоматически кивнул. Только после этого текстолог Сергей резвой рысью направился в сторону приёмного покоя.
        - Теперь то же самое, - попросил Иван Иванович, - но без помощи.
        - А как он мне помогал? - сказал Леденцов, закрывая глаза. - Он же мысли мои читать не может.
        - По глазам прочитал.
        «Изысканные у него шутки», - подумал Емельян Павлович. Без усилителя дело пошло немного туже. Луч воображаемого фонарика то и дело словно натыкался на зеркало и отражался в случайном направлении. Тогда Леденцов мысленно увеличивал мощность свечения, «зеркало» разлеталось на невидимые осколки, но через несколько мгновений возникало на новом месте.
        - Странно, - проговорил Емельян Павлович, продолжая эксперименты с «фонариком», - что-то мешает.
        - Как именно? Сможете описать?
        Леденцов подробно рассказал про «фонарик» и «зеркальце». Ивана Ивановича это приободрило.
        - Очень удачный образ вы выбрали, - сказал он, - исключительно удачный. Теперь мы знаем, что это именно «отбойник».
        - А кто мог быть?
        - Мог быть другой «топор»… простите, другой мастер силы. То есть недоброжелатель. Но оказался мастер сглаза, то есть доброжелатель.
        Иван Иванович пожевал губами.
        - Осталось сообразить, кто из добрых чувств к вам мог навести всю эту порчу: арест, аварию, болезнь. Ваши родители живы?
        - Да, но они очень далеко, в Сибири. Перезваниваемся-и то редко.
        - Понятно. Друзья?
        Емельян Павлович задумался. Какие у него могут быть друзья? Партнёры? Ага, конечно! Только зазевайся, и эти «друзья» из тебя дух вышибут. Нужные люди? Вряд ли. Катенька?
        - Скажите, а это может оказаться женщина?
        - Вряд ли. У женщины инстинкт сохранения в генах заложен. В двойной Х-хромосоме. А тут такое стихийное бедствие. Ладно, составьте на досуге список всех симпатизирующих вам людей, потом вместе поразмыслим. Хотя, в принципе, это может оказаться заезжий. Или специально заехавший… Александр, наконец-то!
        Саня, который приближался к ним, вид имел помятый, а кое-где и порванный.
        - Вы с кем-то дрались? - спросил Емельян Павлович.
        - Нет, - гордо ответил чтец мыслей, - успел спрыгнуть с балкона. Милый Иван Иванович, спаситель! А сегодня пива не наблюдается?
        - По-моему, вы ещё с вечера не протрезвели. Разве можно так напиваться, соблазняя чужую жену?
        - А разве можно в трезвом виде соблазнить женщину, мысли которой так и лезут тебе в голову? Если бы вы только знали, что все они думают о наших пенисах!
        21
        Леденцов понемногу стал забавляться с новыми умениями. Он «наколдовал» больничный ужин по своему вкусу, интересного собеседника за обедом, а к вечеру, расшалившись, решил обеспечить себе на дежурство кого-нибудь помоложе и поинтереснее, чем тётя Саша. Но с последним вышел облом - верная сиделка оказалась на месте, хотя и жаловалась на взорвавшиеся банки с помидорами, протёкшую ванну и боль в ногах. Последнее Емельяна Павловича несколько отрезвило и привело в раскаянное состояние духа. Ему вовсе не хотелось вредить самоотверженной сестре милосердия.
        В воскресенье во время визита Ивана Ивановича он осторожно расспросил, могут ли люди сопротивляться его способностям.
        - Разумеется. Видите ли, дар «силы», или «сглаза», или чтения мыслей - вовсе не исключение, скорее правило. Поэтому если вы наткнётесь на мастера… даже если на подмастерье, то сопротивление может оказаться значительным.
        - Как не исключение? Вы же мне говорили…
        - …что у вас этот дар выражен очень сильно. Но вы не особенный, не урод и не супермен.
        Тут Леденцов не выдержал и рассказал про тётю Сашу. Портнов, как и предполагалось, отругал. Зато теперь стало совершенно ясно, что сиделка Леденцова - отличный компенсатор.
        - Это обычное дело, - сказал Иван Иванович, - хорошие компенсаторы всегда наличествуют в большом количестве в больницах, детских домах, страховых компаниях. Это почти всегда женщины.
        - А как это вообще работает, - спросил Емельян Павлович, - компенсаторство это?
        Портнов удовлетворил его любопытство настолько, что к концу лекции тот уже и слушать перестал. Компенсаторы (то есть компенсаторши) умели очень многое. Вернее, очень многое умели сводить к нулю: сглаз и проклятие, атаку мастера силы и попытку мыслечтения. Даже некоторые болезни они могли лечить простым наложением рук.
        - Наверняка помните, - сказал Иван Иванович, - что вам становилось легче, как только мамина рука ложилась на лоб.
        - То есть Христос, - улыбнулся Леденцов, - был ещё и компенсатором?
        - Иисус, - без улыбки ответил Портнов, - был мастером силы. Огромной силы. И очень добрым. Кто знает, чего бы он натворил, если бы его не остановили.
        Леденцов растерялся. До сих пор Иван Иванович не производил впечатления правоверного христианина. И вообще, по его тону трудно было понять, осуждает ли он тех, кто остановил доброго мастера огромной силы. Или сочувствует как людям, выполнившим грязную, но нужную работу.
        Тему нужно было менять ещё раз.
        - А компенсаторы… они это сознательно это проделывают?
        - Почти всегда нет. Просто чувствуют, что им или любимому существу что-то угрожает. И компенсируют.
        - Но как? Можете на пальцах объяснить?
        Портнов улыбнулся.
        - А вы можете на пальцах объяснить, как люди любят друг друга? Я не о соитии, я о единении душ?
        - Ну, как… любят, и все.
        - Так и компенсаторы. Компенсируют, и всё. Ладно, на сегодня теории хватит. Перейдём к практическим занятиям. Хотите, чтобы завтра вас выпустили? Вот и славно. Давайте работать. И всё время следите, не появится ли ваше «зеркальце».
        22
        Остаток воскресенья и весь понедельник Емельян Павлович провёл в напряжённой умственной деятельности. Воображать пришлось много. Порой ему казалось, что его воображение воспалилось и распухло. «Зеркальце», которым его пытался экранировать неизвестный доброжелатель, то появлялось, то исчезало на несколько часов - и это нервировало.
        Зато к утру вторника основные проблемы были решены: главврач отпустил под «честное бизнесменское», что Леденцов будет докладывать о всех болях в любом из органов; фирме разрешили работать; партнёры особо не придирались, понимали - завтра на месте «Мулитана» может оказаться их собственная фирма. Емельян Павлович собирался с головой окунуться в привычный мир оргтехники, но Иван Иванович убедил его передать полномочия заму, пока не найден и не остановлен хулиганствующий мастер сглаза.
        Поэтому утро вторника Леденцов начал с составления списка кандидатов на высокое звание «отбойника». Когда документ был готов, он направился к Портнову и застал у него Саню. Энергичному молодому человеку как раз поручали выяснить, не появлялось ли в городе каких-нибудь ярких личностей.
        - Как вы это себе представляете? - возмутился чтец мыслей. - Ходить и расспрашивать встречных-поперечных?
        - Александр, - Иван Иванович погрозил пальцем, - не прибедняйтесь! Если в городе появился кто-нибудь достойный внимания, ваши многочисленные дамы уже успели о нём узнать и обсудить с подругами.
        - Использовать женщин? - невинные глаза Сани даже не округлились, а превратились в два вертикальных овала. - Этих слабых невинных существ!
        Леденцову показалось, что Портнов не столько сердится, сколько разыгрывает привычный спектакль.
        - При сборе информации любые средства хороши.
        - А средств-то и нет, - Саня развёл руки в стороны и для выразительности присел. - На какие, извините, шиши я буду добывать эту вашу информацию? Я ведь не альфонс какой.
        - Ну, какой вы не альфонс, про то весь город знает, - сказал Иван Иванович. - А шиши у вас ещё должны были оставаться. Сегодня всего двадцатое.
        - Уже двадцатое! А жизнь дорожает! А инфляция лютует!
        Портнов протянул любимцу женщин лист бумаги.
        - Векселями не беру, - Саня скрестил длинные руки на широкой груди и расширил ноздри.
        - Расписку пишите. Без расписки ни копейки не дам. И чтобы через два дня все вновь приехавшие были учтены, рассортированы и выстроены в две шеренги.
        - По росту или по полу? - Саня привычно строчил расписку.
        - По алфавиту, - Иван Иванович протянул пачку в банковской упаковке.
        - Бу сде, - ответил Саня, обменял расписку на деньги и ушёл, напевая: - Таганка, все ночи - полная фигня!
        Леденцов наблюдал за сценой с улыбкой.
        - Кстати, - сказал он, - давно хотел спросить, откуда у вас средства к существованию?
        - Инвестиции. Вложение денег в перспективные проекты на основе прогнозирования тенденций. Кстати, вы мне за тот случай с ксероксами две тысячи американских долларов должны. Шучу. Вы составили список доброжелателей? Ну-ка, ну-ка…
        Список состоял всего из двух десятков фамилий. Иван Иванович пробежал его в пять секунд, удивлённо поднял брови и перевернул лист. Продолжения списка он там не обнаружил.
        - Вы себя недооцениваете, любезный Емельян Павлович! Уверяю, гораздо большее количество людей желает вам здоровья и процветания. Придётся обратиться к моему досье.
        Портнов извлёк из стола картонную папку. Леденцов уже видел её в день, когда бравые налоговые полицейские продемонстрировали ему мощь карающей десницы государства. Особенно хорошо эта десница прошлась тогда по леденцовским почкам. Иван Иванович перебрал несколько стопок документов и сказал довольно:
        - Ага! Вот они, ваши благодеяния за последний год. Визит в детский дом № 1.
        Емельян Павлович поскрёб затылок. Действительно, в конце осени его навестил приступ сентиментальности. Увидев на вокзале, как грязные пацаны угрюмо, по-мужски, смолят за ларьком, Леденцов расчувствовался и приказал раздать по детским домам устаревшие компьютеры. Директор одного из домов неделю преследовал благодетеля и добился того, что Емельян Павлович лично присутствовал при вручении даров. Обитатели дома выглядели такими же угрюмыми, как их вокзальные собратья, только менее чумазыми. А компьютеры списать на благотворительность так и не удалось, пришлось пожертвовать частью прибыли.
        - Думаете, что это кто-то из детей?
        - Или из воспитателей. Или директор. Или ещё кто. Будем проверять, - Иван Иванович сделал приписку к списку доброжелателей. - Дальше. Оплата поездки юного шахматиста в Бельгию на чемпионат Европы.
        - Это, - запротестовал Леденцов, - вообще была рекламная акция чистой воды! Нас три недели по всей областной прессе таскали!
        - Но мальчик-то всё равно вам благодарен. И мама его. И старшая сестра.
        - Я даже не видел его ни разу.
        - Нам не дано предугадать, - Портнов взялся за следующую вырезку. - Продолжим…
        Чем дальше слушал Емельян Павлович, тем больше поражался. Даже заведомо выгодные для него операции (автоматизация третьей клинической больницы, например) приводили к появлению толп людей, которые считали его благодетелем, святым угодником и наместником Ленина на земле. Вернее, потенциально могли считать.
        Вскоре Иван Иванович исписал оборот листа, но тут подшивка добрых дел, к счастью, исчерпалась.
        - Ну вот, - Портнов выглядел довольным, - вот мы и сформировали стог сена, в котором уже можно искать иголку.
        - И как мы будем её искать? - Леденцов оптимизмом не заразился.
        - Методом старика Оккама. Просто выбросим все сено.
        23
        Ворошить «сено» оказалось задачей нудной. Поначалу Емельян Павлович пытался участвовать полноценно, но к исходу третьих суток махнул на все обеими руками. Он давно мечтал поваляться где-нибудь на берегу моря с увлекательным чтивом в руках. В библиотеке Ивана Ивановича нашёлся Шекли. Вместо берега Леденцов использовал диван, а вместо шума моря - монотонное бормотание Портнова («Брат не мог… четверо… как со сроками? Со сроками никак»). Емельян Павлович даже не сразу реагировал, когда Иван Иванович подзывал, чтобы разобраться с какой-нибудь проблемой. Например, часто ли ему пишут вологодские родственники по маминой линии или кто ему порекомендовал секретаршу.
        Каждый час Портнов объявлял перерыв. На десять минут в комнату допускался усилитель Сергей Владиленович, и Емельян Павлович под мудрым руководством Ивана Ивановича думал хорошее - о работе, о здоровье, о спокойствии в городе, об отсутствии преступности.
        Последняя задача поставила Леденцова в тупик.
        - Как можно представить отсутствие? Это всё равно что кричать тишину.
        - Да, - соглашался Портнов, - мастером сглаза быть проще. Но вы всё-таки постарайтесь. Представьте тёмную подворотню, одинокую девушку. А вокруг никого. Или, ещё лучше, пусть навстречу ей попадаются мужские силуэты, но никто не трогает и даже не грубит.
        Емельян Павлович постарался. Он закрыл глаза и очень живо вообразил себе проходной двор возле своего дома. Там постоянно роились подозрительного вида подростки. Самого Леденцова они не задевали, а вот Катюша боялась подворотни панически и ходила только вцепившись в руку любимого мужчины. Леденцов представил, как лёгкая фигурка кутается в плащ и жмётся к стенке - подальше от пацанов с гитарой. Жмётся напрасно, потому что парни смотрят мимо неё, занятые ленивым разговором. Один из них даже здоровается с Катенькой… то есть с девушкиной фигурой. Дальше она идёт по пустому двору, благополучно минует его и выходит на улицу. Пусть это будет улица Розы Люксембург. Имя пламенной революционерки не спасает район от недоброй криминальной славы. Время от времени девушка встречает одиноких и не слишком трезвых мужчин, дважды - компании лихих юношей. Никто из них не пытается выведать, который час, или предложить себя в качестве провожатого. Девушка идёт все смелее, распрямляется, не шарахается от случайных прохожих.
        Леденцов улыбнулся. Он уже научился чувствовать помощь своего усилителя. С ним думается легко и картинка получается чёткой и насыщенной. Самое смешное, что Владиленыч сам эту картинку не видит, просто чует верхним чутьём желание Леденцова и наваливается изо всех своих лингвистических сил, чтобы облегчить, ускорить и улучшить.
        Емельян Павлович погонял виртуальную девушку по всем неблагополучным местам города, несколько раз заставлял её общаться с незнакомыми - и всякий раз все обходилось в высшей и средней степени прилично.
        - Достаточно, - услышал Леденцов голос Ивана Ивановича, - и так сегодня кривая правонарушений ухнет до уровня августа 1973 года.
        - А что случилось в 1973? - спросил Емельян Павлович, раскрывая глаза.
        - Премьера фильма «17 мгновений весны». Когда он шёл, уровень бытовой преступности и мелкого хулиганства падал до нуля. Спасибо, Сергей, а теперь нам нужно поработать вдвоём.
        Но поработать вдвоём не получилось. Не успел Леденцов отыскать нужную страницу в Шекли, как во входную дверь позвонили. А через секунду знакомый до боли в перепонках голос кричал:
        - Что вы врёте? Он здесь! Вон его плащ! А возле подъезда машина стоит. Я сейчас сама милицию вызову! Устроили киднеппинг, сволочи!
        - Не надо милицию, - сказал Емельян Павлович, выходя в прихожую. - Здравствуй, Катёна. Чего буянишь?
        24
        С этого дня Катенька стала приходить часто и внезапно. Это не очень нравилось Ивану Ивановичу, но он сумел выбрать правильную тактику общения с этой порывистой и капризной особой. Портнов молчал и улыбался. Скоро Катя считала хозяина квартиры своим сторонником и едва ли не поклонником.
        Именно ему она чаще всего рассказывала, как «в тот вечер» она долго гуляла безо всякой цели, заходила во всякие ужасные места, но её нигде не обидели, даже не приставали почти.
        - Я уж подумала, что причёска помялась или тушь потекла. Вы знаете, сейчас почти вся тушь течёт. Даже «Макс-фактор». У меня случай был: смотрю я «Марию». Предпоследнюю серию. Сижу, нервничаю, чипсы от волнения ем, а тут бац - свет отрубили. Я так плакала! А может, я от чипсов располнела? Поэтому они не приставали?
        - У вас великолепная талия! - заверял Портнов. - В старину такой талии можно было добиться только с помощью корсета.
        - Да? А я вообще-то хотела бы потолстеть. Чуть-чуть. Я уж чего только не делала. Даже пиво со сметаной пила.
        Иван Иванович молчал и улыбался. Иногда целый час.
        И после каждой такой содержательной беседы становился все задумчивее.
        Однажды утром - было уже совсем жарко, и Емельян Павлович явился на партию анализа без пиджака - Портнов не встретил его, как обычно, вопросом типа: «А к дантисту вы когда в последний раз ходили?». После традиционного зелёного чая он вдруг сказал:
        - Кажется, я знаю вашего доброжелателя…
        «Кажется, - подумал Леденцов, - я тоже. И уже давно».
        Но вслух он поинтересовался:
        - Вы закончили анализ списка?
        - Даже половины не прошёл. Но в этом нет нужды.
        - Катя? - утвердительно спросил Емельян Павлович.
        - Да, вы оказались правы. Она довольно серьёзный мастер сглаза. Поначалу Екатерина относилась к вам легкомысленно. Вернее, изо всех сил старалась так относиться. Видите ли, у неё есть печальный опыт…
        «Её печальный опыт, - подумал Леденцов, - это не твоего гигантского ума дело. Это касается только её. В крайнем случае, её и меня».
        - Я знаю, - Емельян Павлович сжал губы, - не стоит про её опыт.
        - Не стоит, да. Так вот, пока она держалась, вы были в безопасности. Больше того, вы искренне желали ей добра, каковое Катенька и получала. Нет, я не о материальных благах. Вы знаете, что она почти перестала хворать? А раньше это было для неё серьёзной проблемой.
        Леденцов почувствовал укол ревности. Мало того, что Иван Иванович рассуждает об интимных подробностях Катиной жизни - так он ещё, оказывается, знает о них больше, чем сам Леденцов.
        - Это она вам рассказала? - Емельян Павлович смотрел на собеседника с открытой неприязнью.
        - Не мне. И не рассказала. Прошу прощения, но я попросил Александра поболтать с вашей дамой тет-а-тет.
        Это было уж слишком. Приватность Катиной (следовательно, и Леденцова) личной жизни оказалась нарушена полностью. Емельян Павлович почувствовал, что багровеет.
        - Не волнуйтесь вы так, - испуганным Иван Иванович не выглядел, скорей ироничным, - не потащил он её в постель. Просто сидели и болтали. Он задавал вопросы, а она отвечала. Как правило совсем не то, что думала. Он сам почувствовал, что Катенька - сильный «отбойник». Не такой сильный, как вы - «топор», но всё же…
        Леденцов злился все больше. Чёрт его знает, какие там вопросы задавал этот проходимец. Наверняка слишком интимные.
        - И что теперь?
        Портнов некоторое время поизучал собственные ногти, потом сцепил пальцы и спросил:
        - Помните, как вы вылечили Сергея Владиленовича?
        - Вылечил?
        - Ну да, избавили его от проклятия мастера сглаза.
        Емельян Павлович понял, что границы бестактности по отношению к нему и Кате нарушены на всём протяжении.
        - Я должен проделать это с Катенькой? Выпотрошить ей мозги? Прилюдно вывесить для проветривания её мысли? При всех… А если я пошлю вас? Туда, откуда ещё никто не возвращался? Или просто в порошок сотру? Вы не боитесь гнева мастера силы?
        Иван Иванович покачал головой:
        - Быстро же вы осознали свою силушку… А если вы проделаете то, что сейчас пообещали, то всё останется как было. Катя будет вредить вам из самых лучших побуждений. Вы будете пытаться этому сопротивляться. Она увеличит давление. Вы увеличите сопротивление. Она начнёт отчаянно желать вам счастья. Вы так же отчаянно будете сводить на нет это желание. И так далее до тех пор, пока один из вас не «перегорит». Думаю, что это будете вы.
        - То есть всё-таки выйдет по-вашему?
        - За исключением небольшой детали: я буду в порошке.
        - В каком порошке?
        - В который вы собираетесь меня стереть.
        Леденцов смотрел в янтарные глаза собеседника и не мог понять, действительно ли его боится Иван Иванович или опять утончённо издевается.
        - Хорошо, - сказал он, - но вы должны пообещать, что она не пострадает.
        - Разве наш друг текстолог пострадал? Всё пройдёт хорошо. И вам будет легче, теперь у вас есть усилитель. Завтра днём вас устроит?
        «Идите вы к дьяволу, - подумал Леденцов, - без помощников обойдусь. Не хватало ещё, чтобы в наших с Катенькой головах всякие… Саньки копались».
        - Устроит, - сказал он. - А сегодня, значит, я пока не нужен?
        - Да, разумеется, я немного сам поработаю. Подготовлю завтрашний сеанс. Кстати, завидую вам. Екатерина искренне любит вас. И хочет за вас замуж.
        25
        «Он специально про замуж сказал, - думал Леденцов, без нужды разгоняясь и тормозя на каждом светофоре, - догадался, собака, что я сам буду все делать! Помочь решил! А вот возьму и не буду ничего с Катенькой делать! Увезу куда-нибудь…»
        Емельян Павлович уже остывал. Он понимал, что спорит с Иваном Ивановичем из чистого упрямства. А ещё потому, что ему жаль эту бестолковую, болтливую, но несчастную девочку. Леденцов несколько раз глубоко вздохнул и сбросил скорость. Ещё через полчаса он был готов к разумным действиям.
        Когда Катя открыла дверь и обнаружила перед ней Емельяна Павловича с охапкой коротеньких роз, то испуганно шуганулась назад в квартиру.
        - Ой, - забормотала она, кутаясь в халатик, - я думала, мы только завтра… я не ждала…
        «Поэтому я и пришёл!» - чуть было не сказал Леденцов. Он сделал нарочно-сердитое лицо и противным голосом приказал:
        - А ну быстро собираться! У меня настроение для романтического ужина.
        Катюша вместо ожидаемой радости почему-то вжалась в стенку. Её губы мелко задрожали. Это был предупреждающий знак о начале рыданий - что-то вроде третьего звонка в театре.
        - Ну-ну-ну, - Леденцов успел обхватить несчастное создание до начала слезоиспускания.
        Иногда такой манёвр позволял избежать трагедии.
        - Всё будет хорошо! - очень уверенно сказал Емельян Павлович. - Я обещаю. Давай живо одевайся, реветь будешь у меня дома.
        Критический момент был упущен: Катенька уже настроилась на несчастье.
        - Я не могу-у-у! - взвыла она.
        Теперь это был не звонок в театре, а сигнал воздушной тревоги. «Господи! - взмолился про себя Емельян Павлович. - Только бы ничего серьёзного!»
        - У меня ме-е-е-есячные! - проблеяла Катя.
        Леденцову безумно захотелось рассмеяться. Хуже того - разоржаться.
        - Слушай, - он перешёл на нормальный тон, - я просто хочу провести с тобой вечер. Не поваляться в постели, а…
        - А-а-а, - пуще прежнего завыла Катенька, - ты меня совсем не хочешь! Ты бросить меня решил, да?
        - А ну марш одеваться! - Леденцову надоело торчать в открытых дверях и обсуждать интимные проблемы на глазах (точнее, на ушах) у соседей.
        Окрик подействовал. Катенька шумно высморкалась в халат, но заткнулась. После шлёпка по соответствующему месту она взвизгнула и скрылась в спальне. «Прав был Ницше, - подумал Емельян Павлович, устраиваясь на пуфике, - идёшь к женщине, возьми плётку».
        Из спальни вышла совершенно другая женщина: спинка прямая, глазки таинственные, макияж волнующий, а на теле… Словом, именно это и представлял себе Леденцов, когда слышал словосочетание «вечернее платье».
        - Отпад, - сказал он совершенно искренне.
        - Здорово, правда? - Катенька совершила полный оборот, чтобы продемонстрировать достоинства платья, а заодно и свои собственные. - Я специально берегла его на тот случай, когда ты скажешь… решишь меня бросить.
        Теперь Емельян Павлович заметил вибрацию губ вовремя.
        - Снимай! - вздохнул он. - Ищи какое-нибудь другое.
        Катенька посмотрела недоверчиво.
        - Сегодня повод не тот, - пояснил Леденцов. - Брошу я тебя как-нибудь в другой раз.
        - Ладно уж. В другой раз надену что-нибудь попроще. А то ты не сможешь бросить такую эффектную женщину.
        Эффектная женщина очень эффектно прислонилась к Леденцову. Настолько эффектно, что ему пришлось напомнить:
        - У тебя месячные. А я не железный.
        Катенька сделала ещё одно - особенно откровенное - движение и осталась довольна результатом.
        - Вот теперь, - сказала она, - я готова к романтическому свиданию.
        Выруливая из двора, Емельян Павлович неудержимо косился на пассажирку. Та даже на сиденье умудрялась сохранять эффектность. Леденцов запаниковал. Он вовсе не был уверен, что сможет хладнокровно довести начатое до конца. Одно дело иметь дело со спившимся текстологом и совсем другое - с молодой сексуальной особой.
        Дома оказалось и того хуже. Емельян Павлович даже свечей зажечь не успел. Молодая особа в вечернем платье, Да ещё в полумраке, да ещё после долгого перерыва… В общем, Катя сумела доказать, что настоящему чувству и критические дни не преграда.
        26
        Проснулся Леденцов среди ночи, рывком. Катенька сопела рядом, свернувшись клубочком на его правой руке.
        Шторы так и остались незакрытыми, и фонарь на противоположном тротуаре прилежно выполнял роль луны. Ясность в голове соперничала со светом фонаря. Емельян Павлович понял… нет, ощутил, что именно сейчас и нужно все сделать.
        Он погладил стриженную разноцветную чёлку, потом пощекотал за ухом, наконец использовал надёжнейшее из средств - серию поцелуев в затылок. После особенно насыщенной ночи это был единственный способ перевести Катеньку в относительно бодрствующее состояние.
        - Отстань, Лёд! - захихикала она. - Спи, чудище ненасытное.
        - Катёна, - прошептал Леденцов прямо в ушко, - а ты хотела бы выйти… То есть хотела бы, чтобы я предложил тебе стать моей женой?
        Он почувствовал, что спинка Катеньки вдруг окостенела.
        - Не-а, - ответила её хозяйка. - Меня все устраивает.
        - Правда? - Емельян Павлович провёл свободной рукой по сиротливо торчащим позвонкам. - И ты не хочешь, чтобы я каждый день возвращался к тебе? Только к тебе?
        - Палыч, - деревянно ответила Катя, - давай спать, а?
        - А ты попробуй. Представь.
        «И я, - спохватился Леденцов, - я же тоже должен хотеть!»
        - Мы будем вместе ходить на всякие вечеринки. Тебе будут все завидовать.
        Катенька резко развернулась лицом к Емельяну Павловичу. В круглых, совсем не сонных глазах отражался заоконный фонарь.
        - И мне, конечно, тоже будут завидовать, - добавил Леденцов. - Станут говорить: «Повезло старому хрычу!».
        Катя смотрела не мигая.
        - А ты будешь мне изменять? - спросил Емельян Павлович. - Учти, я ревнивый.
        - Не надо, - попросила Катенька, - пожалуйста.
        Но Леденцов продолжал говорить и поглаживать скукожившуюся спину.
        - Я знаю, солнышко, чего ты боишься. Ты боишься себя. Ты думаешь, что если чего-то захочешь, то оно не сбудется.
        Катеньку словно свело судорогой.
        - Солнце, лапушка, сегодня всё будет не так. Я обещаю, что всё будет хорошо. Я… Давай представлять вместе.
        Емельян Павлович говорил, гладил и изо всех сил старался сам поверить в свои слова. Если бы можно было закрыть глаза, дело пошло бы быстрее. Но зажмуриться не представлялось возможным - Катенька неотрывно смотрела ему в зрачки. Леденцову приходилось и уговаривать её, и бороться с ней. «Зеркальце» то возникало, то исчезало. Катенька то начинала представлять себе их совместную счастливую жизнь, то спохватывалась и запрещала себе это делать.
        Постепенно Леденцов стал словно впадать в транс. Собственный голос гипнотизировал его, он словно существовал отдельно от хозяина. Даже с открытыми глазами Емельян Павлович видел, как они с Катенькой целуются под громовое «Горько». Как вместе выбирают прозрачный стол для кухни. Как он встречает Катеньку на пороге роддома…
        На этом Катя сломалась. Она зажмурилась, прижалась к Леденцову и практически перестала дышать. «Зеркало» больше никуда не пропадало. Теперь можно было и самому закрыть глаза, но почему-то сделать это оказалось невозможно, и Емельян Павлович продолжал грезить наяву.
        Фантазия его исчерпалась, и он пошёл описывать по второму кругу. Однако Катя послушно пошла на этот второй круг. Леденцов постарался вспомнить, как это было с текстологом. Кажется, нужно было понемногу наращивать давление. Совсем чуть-чуть, чтобы не сломать раньше времени.
        Емельян Павлович увеличил свет воображаемого фонарика (он обшаривал внутренность воображаемой супружеской спальни). Ничего не произошло. «Зеркало» не рассыпалось и не подалось назад. Леденцов постарался ещё чётче представить спальню и - главное - людей в ней. «Зеркало» на мгновение завибрировало, но тут же успокоилось. Катенька оказалась гораздо более сильным мастером сглаза, чем алкаш-филолог.
        Чем отчётливее фантазировал Емельян Павлович, чем ярче и точнее высвечивал его «фонарик» их виртуальное семейное счастье, тем больше и толще становилось «зеркало». Леденцов желал уже почти в полную силу, когда оно вдруг подалось. «Фонарик» превратился в полноценный прожектор, и отражающая поверхность «зеркала» начала плавиться и растекаться.
        Но это была ещё не победа. Стеклянная масса оплыла и принялась обволакивать все предметы в воображаемой спальне. Кровать с балдахином, тумбочки, настенные часы, даже тёплые тапочки - всё оказалось словно залитым эпоксидной смолой. Кончиками пальцев и краешком сознания Емельян Павлович ощутил, что Катенька бьётся, словно в лихорадке.
        - Потерпи, хорошая, - прошептал Леденцов и понял, что это первые его слова за последние… пять минут? Час? Три часа?
        Сейчас нельзя было отвлекаться на всякую ерунду. Емельян Павлович чувствовал - вот он, предел, за которым всё кончится. И полоса несчастий в Катенькиной жизни, и неприятности, которые она несла ему. И самое главное - кончится эта пытка, эта безумная пляска луча света по полированной поверхности выдуманных предметов.
        Он выдохнул и пожелал так сильно, как только смог. Стеклянная оболочка их с Катей мечты разом вздыбилась, пошла пузырями - и с бесшумным грохотом разлетелась в невидимую пыль. Вместе с балдахинами, тумбочками и тапочками…
        27
        Утром Катенька проснулась рано, что было совсем на неё не похоже. Емельян Павлович к тому времени тоже открыл глаза, но не шевелился. И старался не думать.
        - Палыч! - сказала Катенька. - А что это вчера было? Ты меня будил среди ночи?
        Леденцов осторожно поцеловал её в ухо.
        - Значит, мне приснилось, - решила Катя и села в кровати. - Странный такой сон. Мы с тобой живём в одной квартире. А потом начинаем думать одно и то же. Как будто слышать одно и то же. Это сон, понимаешь? И вообще, я в душ, а ты сделай мне бутерброд. Ты мне за вчерашнее должен.
        Возвратилась она свежая и, кажется, чуть-чуть накрашенная.
        - Ты ещё, валяешься? Ты не Леденец, ты Ленивец! Где мой бутерброд? А ну бегом на кухню!
        Емельян Павлович насладился очаровательным возмущением и извлёк из-под одеяла огромный сэндвич.
        - С ветчиной! - Катенька с грацией колибри выхватила добычу из его рук. - И с помидорами! И сыром! Как я люблю! Лебиме, фы фуфер!
        - Чего?
        - Леденец! Ты супер! Я бы даже сказала, гипер! Я сегодня буду любить тебя вечно.
        - Теперь так всегда будет, - сказал Емельян Павлович, откидываясь на подушке.
        - В шмышле?
        - Выходи за меня замуж.
        У Леденцова совсем не было опыта предложения руки и сердца. Он не знал, что это нужно делать в атмосфере романтической, полуосвещённой - и ни в коем случае не тогда, когда избранница жуёт обалденно вкусный сэндвич.
        Минут пять Катенька не могла откашляться.
        - Палыч, - наконец проговорила она, - ты решил сразу стать вдовцом?
        - А что ты полный рот напихала?
        - Так вкусно же!
        - Теперь я всё время буду тебя так кормить.
        - Каждый день?
        - Когда будет настроение.
        - Тогда я должна подумать.
        - Времени на раздумье нет, - Емельян Павлович нежно облапил хрупкую фигурку и начал демонстрировать самые серьёзные намерения.
        - Отвали! - хохотала Катенька, торопливо дожёвывая пищу. - До свадьбы ни-ни! Ну дай доесть, зараза!..
        Второй раз они проснулись уже в одиннадцать.
        - Вставай, жена! - произнёс Леденцов сквозь зевоту.
        - Во-первых, невеста, - ответила Катя, не открывая глаз и не меняя позы, - во-вторых, я ещё не дала согласия. В-третьих, скажи спасибо, что месячные закончились именно сегодня.
        Тут будущая госпожа Леденцова встрепенулась и задумчиво сказала:
        - А если я забеременею, ты меня все равно возьмёшь?
        - Забеременеешь, когда я скажу, - отозвался Емельян Павлович.
        «В конце концов, - подумал он, - это моя будущая жена. У нас не должно быть тайн». И в порыве благодарной откровенности рассказал всё, что знал, о мастерах сглаза и силы. Катенька выслушала всё это с неподдельным интересом.
        - Бред какой, - довольно сказала она. - А я опять есть хочу.
        Однако бутерброд ей пришлось делать самой - зазвонил телефон, и следующие двадцать минут Емельян Павлович объяснялся с Портновым. Тот требовал немедленного свидания («И Екатерину обязательно привезите!») и всячески выражал недовольство. Как только Леденцов опустил трубку на рычаг, его плечи оказались во власти тонких, но цепких рук.
        - Па-а-алыч, - попросила Катенька, - перестань злиться! Ты плохое задумал, я чувствую. Давай пусть будет хорошо.
        - Так звонят всякие, - буркнул Леденцов, - хотят, чтобы мы с тобой все бросили и ехали к ним.
        - Это тот милый старичок? Иван Иванович?
        - Разве он старичок?
        - Конечно. Он так смешно говорит. И головой так делает, как в фильмах про дворян. Поехали! Все, я пошла одеваться.
        Пока Емельян Павлович ждал Катеньку в машине, мысли этого сумбурного утра начали выстраиваться. Прежде всего, следовало проверить, добился ли он вчера своей цели. «Чего она может сейчас хотеть? - размышлял Леденцов. - Поехать со мной куда-нибудь к людям, и чтобы все ею восхищались, и чтобы я во всеуслышание объявил, что беру её в жёны. Попробуем».
        Леденцов как можно более тщательно представлял сцены Катиного триумфа. Дошёл даже до бракосочетания (правда, платье невесты вышло несколько невнятным). «Зеркальце» ни разу не появилось.
        «Будем считать, - решил Емельян Павлович, - всё получилось. Катенька больше не „отбойник“. Иначе…» Он энергично потряс головой. В целях психической безопасности следовало остановиться на первом варианте. «Портнов говорил, что свято место пустым не остаётся. Рана, так сказать, зарастает. Вернее, на её месте что-то вырастает. Что?»
        Емельян Павлович пожалел, что не курит. Подобные мысли следовало обдумывать за крепкой сигарой.
        «Компенсатор? Или чтец мыслей? - Леденцов поёжился. - Только не это. Но ведь как ловко она про „плохое“ учуяла! Или это так компенсаторы чуют? Черт, как мало я обо всём этом знаю».
        Тут припрыгала Катенька, и Емельян Павлович всю дорогу от греха подальше думал только о том, как она очаровательна. Это было несложно.
        28
        Впервые в центре внимания Ивана Ивановича и компании оказался не Леденцов, а Катенька. Емельян Павлович мудро решил не педалировать обиду. То есть сначала он решил просто не обижаться, но потом вспомнил недавно подслушанное словцо и решил не педалировать. Он просто сидел на кухне и пил чай, пока вдохновлённая общим вниманием невеста порхала по квартире. В середине «второй воды» первой чашки она пропала.
        На начале третьей чашки Катенька возвратилась в кухню. Щёки её пылали.
        - Товарищ Леденцов, - сказала она, что было сигналом «Осторожно, опасность!», - ты почему мне не сказал, что этот… молодой человек умеет читать мысли?
        В коридоре замаячила очень довольная физиономия молодого человека Сани.
        - Я же говорил, - ответил Емельян Павлович, - утром, когда рассказывал про «топоров», про «отбойников»…
        - Ты рассказывал вообще. Почему ты не предупредил, - Катя мотнула головой в сторону Сани, - что мысли умеет читать конкретно этот?
        «Конкретно этот» подал голос, держась на безопасном расстоянии.
        - Завидую вам, Емельян! Такой темперамент! Такая раскрепощенность!
        Равномерная пунцовая окраска эволюционировала в пятнистую. Это уже означало «Все в укрытие!». Леденцов поспешно подскочил и крепко прижал к себе Катеньку. Его хрупкая невеста в минуты ярости могла швыряться неожиданно тяжёлыми предметами.
        - Саня! - сказал он. - У вас есть разряд по бегу?
        - Я не собираюсь бежать от столь заводной особы! - теперь чтец неприличных мыслей решился приблизиться на расстояние вытянутой руки.
        И зря. Руки Катеньки Емельян Павлович контролировал, но ногой она двинула очень резко и метко.
        - В следующий раз сначала думай, а потом лягайся, - Саня снова оказался в конце коридора, поглаживая лягнутое колено. - Я хоть отскочить успею.
        Катенька не удостоила наглеца ответом. Она прижалась к суженому и тараторила:
        - Я ничего такого не думала! Он просто меня взял за руку и начал в глаза смотреть. У меня мысли сами по себе появились! А так я только тебя люблю.
        - Вас - так, - хихикнул Саня, - а меня собиралась эдак.
        - Сейчас я её отпущу, - сказал Леденцов.
        Катенька зарычала. Саня понял, что лимит острот на сегодня исчерпан.
        - Не буду вам мешать, - произнёс он и скрылся.
        Только теперь Катя позволила себе нескупую девичью слезу. Емельян Павлович уже начал промокать в области плеча, когда на кухне появился Иван Иванович.
        - Екатерина, - сказал он, - что же вы плачете? Я же просил вас просто позвать Емельяна Павловича.
        Катенька попыталась забиться под леденцовскую мышку. При этом она сама напоминала маленькое серенькое испуганное животное.
        - Да успокойся ты, - Емельян Павлович поцеловал, куда смог дотянуться, - ну подумала и подумала. Это ерунда. Этот тип правильно сказал, в следующий раз сначала думай, а потом думай.
        - Я не поэтому плачу. Я уже по другому плачу. Я тебе столько навредила! Мне рассказали, какая я плохая. Но теперь я тебя защищать буду, если не прогонишь.
        Под строгим… нет, скорее безразличным оком Ивана Ивановича Леденцов чувствовал себя неуютно.
        - Марш умываться, - скомандовал Емельян Павлович. - Ты самая лучшая и ни в чём не виновата. А будешь реветь, замуж не возьму.
        Это был плохой ход. Только через десять минут изревевшаяся досуха Катенька покинула мокрое плечо Леденцова.
        - Значит, - сказал он Портнову, услышав звук включённого крана, - она теперь компенсатор.
        Иван Иванович молча наклонил голову.
        - Неужели эта бедняжка и была тем самым мерзавцем, от которого я должен спасти Вселенную? Слушайте, я не специалист в этих ваших трансцендентных штуках, но по поводу Катеньки вы явно перестраховались. Какая там Вселенная? Она только себе могла навредить. Ну и мне, наверное.
        - Вы совершенно правы, - перебил его Иван Иванович, - она не могла. Это была так, разминка. Бой с тенью. Завтра мы начнём готовиться к настоящему сопернику. И разрешите вас поздравить, у вас очаровательная невеста.
        Последние слова Катенька, судя по всему, расслышала, потому что из ванной показалась очаровательная мокрая рожица и показала очаровательный розовый язык.
        29
        Всю дорогу домой невеста прыгала на сиденье, как заводной чёртик. Катенька несла замечательную чушь обо всём на свете: о погоде и недостроенной церкви, о глупых сотрудницах и пирожках с капустой, о нахальном Саньке и милом Иване Ивановиче. Когда въезжали во двор, она немного притихла и стала поглядывать на Леденцова вопросительно.
        Емельян Павлович решил не издеваться над бедной девочкой и объявил без церемоний:
        - Сегодня я ночую у тебя. Не будешь же ты переезжать на ночь глядя. В холодильнике есть чего-нибудь?
        - Куда переезжать? - спросила Катенька и затаила дыхание.
        - Ко мне, конечно! У меня нормальная трёхкомнатная квартира, мы там замечательно разместимся. Ты мне зубы не заговаривай. У меня такое ощущение, что завтра утром ты же потребуешь от меня высококалорийной еды.
        - Палыч! - завопила избранница и перестала заговаривать зубы.
        Вместо этого она принялась их зацеловывать.
        - Понимаешь, - трещала Катенька, пока Емельян Павлович выволакивал её на улицу, - я думала, это ты так, чтобы меня утешить. А сам сейчас скажешь «Пока» и поедешь к себе. А я тут останусь. А ты…
        Невеста замерла на полутреске и уставилась на номера леденцовской машины.
        - Что-нибудь не так? - спросил Емельян Павлович.
        - У тебя номер счастливый. Смотри: 74 - 83. Семь плюс четыре - одиннадцать. Восемь плюс три тоже одиннадцать. Как я раньше не замечала?
        - Да? Ну и хорошо.
        - Обожди, - сказала Катенька и тут же выдала противоположное указание, - пошли за мной!
        Леденцов еле успел поставить машину на сигнализацию. Катенька жила в старом панельном доме без лифта, поэтому четыре пролёта лестницы пришлось преодолевать вприпрыжку.
        - Вот! - хозяйка, не разуваясь и не требуя этого от гостя, протащила Леденцова в комнату. - Смотри!
        На стене криво висела приколотая кнопкой бумажка. На бумажке было написано: «38 - 02».
        - А это счастливый? - с надеждой спросила Катенька.
        - Если я правильно помню арифметику - нет. Три плюс восемь будет…
        - Да не обязательно плюс! Что ты пристал к этому плюсу? Есть ещё минус, умножить… ну, много там всего! Корень, логарифм!
        - Честно говоря, - признался Емельян Павлович, - не очень помню, что такое логарифм.
        - Производная интеграла, - не задумываясь, сказала Катенька. - Короче, думай пока, а я пошла готовить ужин. Вернусь - чтобы всё было придумано!
        Леденцов взял лист бумаги и попытался что-нибудь сделать с цифрами. Через пять минут он появился на кухне и задумчиво произнёс:
        - Кажется, нашёл. Восемь плюс три - одиннадцать, то есть две единицы. Единица плюс единица - два.
        - Нечестно, - заявила Катенька, которая жарила и жевала одновременно, - нужно в одно действие. Иди и думай. Я в тебя верю.
        Нельзя сказать, чтобы вера избранницы окрылила Леденцова, но расстраивать её не хотелось, а ужин ещё не был готов. Он вернулся в комнату и принялся изучать цифры. Три и восемь… Как-то они были связаны… Что-то из программирования… Сисадмин Володька, длинная его душа, что-то рассказывал. Емельяна Павловича озарило: «Двоичная система! Два в степени три даёт восьмёрку!».
        Катенька появилась с подносом в руках через пятнадцать минут. Поднос благоухал так, что Леденцов немедленно проголодался. Он полез было за тарелкой, но Катенька рыкнула:
        - Положь еду! Ты пример решил?
        - Да решил, решил! Вкусно как пахнет! Это чего?
        - Это того! Показывай, что ты там нарешал?
        - Элементарно, - Емельян Павлович протянул Катеньке исписанный лист, - корень третьей степени из восьми равен двум. Всё сходится.
        Катенька, которая вынуждена была поставить поднос на журнальный столик, довольно долго пялилась в бумажку. Подозрительное выражение не сходило у неё с лица.
        - А не врёшь? - сказала она. - Бывает такое: «корень третьей степени»?
        - Мгм, - ответил Леденцов.
        - Куда ты жрёшь? - спохватилась Катенька. - Сначала шампанское. Вон там в шкафу должно быть ещё с Нового года. Будем обмывать. Бегом пошёл за шампанским.
        Она вырвала индюшачью котлету из зубов Леденцова (в самом прямом смысле) и вытолкала его из-за стола. Шампанское оказалось тёплым и поэтому попало не столько в бокалы, сколько на хохочущих Катю и Емельяна Павловича.
        - Ну что, - сказал Леденцов, утирая слёзы, - за помолвку?
        - Не только, - ответила Катенька. - За то, что теперь у нас всё будет хорошо.
        Часть 2. Тень боя
        Но две души живут во мне,
        И обе не в ладах друг с другом.
        Гёте «Фауст»
        1
        Свадьбу Леденцовы сыграли только через полгода, в октябре. Емельян Павлович был готов расписаться хоть на следующий день после помолвки, но Катенька необъяснимо - а когда у неё что-нибудь было объяснимо? - упёрлась и откладывала дату подачи заявления. Жених с трудом настоял на том, чтобы она переехала к нему жить. Катенька держалась до последнего, и Емельян Павлович впал в отчаяние. Применять к ней внутреннюю силу он не хотел. Ему не давало покоя чувство вины за ту ночь, когда он превращал Катеньку из «отбойника» в компенсатора. Логика успокаивала Леденцова, повторяла снова и снова, что он сделал только лучше, что он был хирургом, удалившим у любимой женщины злокачественную опухоль. Емельян Павлович представлял себя в роли хирурга, который режет Катенькино хрупкое тело, и содрогался.
        Но к другим силу он применял спокойно. Здорово помог в этом Иван Иванович. Он учил Леденцова тонкостям обращения с «топором», объяснял - часто на примерах, с помощью Сани - как регулировать силу воздействия, точку приложения, когда лучше подождать с вмешательством. Поначалу Емельян Павлович ощущал некоторую неловкость, меняя чужие судьбы, но логика успокаивала, шептала, что он поступает во благо. Леденцов честно старался находить вариант развития событий, выгодный для всех, даже для конкурентов. Потом понял, что это невозможно, и начал конкурентам вредить.
        Понемногу угрызения совести становились все тише, а доводы логики - все убедительнее. «В конце концов, - думал Емельян Павлович, - я мастер силы, мне ещё Вселенную спасать». Думал сначала с иронией, но потом привык и уже не ощущал неловкости от сочетания слов «спасение мира». Иногда даже спрашивал у Ивана Ивановича:
        - Ну, где тот гад, от которого нужно спасти Вселенную?
        - Ищем, - коротко отвечал Иван Иванович и продолжал обучение Леденцова.
        В конце лета Емельян Павлович решился применить силу и к Катеньке. Иначе волокита с бракосочетанием никогда не закончилась бы. Ему уже не так важна была свадьба, как принцип: какой он тогда мастер силы, если не может добиться своего в элементарном вопросе. «Это для её же пользы!» - сказал себе Леденцов, уединился однажды в кабинете и представил себе брачную церемонию во всём великолепии. Только свадебное платье у него снова получилось схематичным.
        На следующее утро он повёз покорную Катеньку подавать заявление.
        Церемония прошла в точном соответствии с его фантазиями. А платье… Когда он увидел невесту в белом и воздушном, то понял, что представить такое у него просто воображения не хватило бы. Не было на Катеньке никаких занавесок, пышных юбок или белых искусственных роз, но смотрелась она изумительно. Впрочем, главным украшением невесты стали её глаза, в каждом из которых горело по десять карат счастья.
        - Палыч, - шептала она и тёрлась о жениха ножкой под свадебным столом, - какой ты молодец, что заставил меня выйти замуж!
        «Вот видишь, - говорила довольная логика, - ей действительно лучше!»
        После свадьбы Емельян Павлович стал смелее применять свой дар. Он не только делал людям лучше, но и сам решал, в чём это «лучшее» заключается.
        Портнов научил его, кроме всего прочего, выявлять в толпе «топоров», «отбойников», компенсаторов и трансляторов (специалистов по чтению мыслей). Только усилителей Леденцов не мог пеленговать, хотя Иван Иванович и предлагал ему разные способы. Выяснилось, что город буквально кишит паранормальными личностями, как и предупреждал Портнов. Иван Иванович, правда, утверждал, что всякого рода «дарами» обладают практически все люди, но Емельян Павлович мог обнаруживать только достаточно сильных - мастеров и «подмастерьев».
        Зимой Леденцов пристрастился ходить в казино, где концентрация «топоров» и «отбойников» была максимальной. Первые ходили туда срывать банк, вторые - потому что надеялись на удачу хотя бы в игре. В игорных домах было много неплохих компенсаторов, но они в основном представляли обслуживающий персонал. Сам Емельян Павлович не делал ставок, а забавлялся тем, что давал выигрывать мастерам сглаза (они так смешно не верили собственному счастью!) и перебивал везение мастерам силы (эти потешно сердились и бросались отыгрываться). В результате он нёс радость и «отбойникам», и… казино. «Топоры» у него сочувствия не вызывали и потому проигрывались в дым.
        Так прошла зима. Катенька потихоньку привыкла к своему новому состоянию законной супруги уважаемого человека. Емельян Павлович чувствовал себя все увереннее, только иногда стал раздражаться, если его «топор» не сразу прорубал дорогу в светлое будущее. Таких случаев было немного. А случаев, когда прорубаться не удавалось, не было совсем. Леденцов заметно укрепил позиции на рынке, отстроил новое семейное гнёздышко и окончательно стал готов к сражению за Вселенную. Теперь оно представлялось ему коротким и ярким действом.
        Однажды мутным февральским утром на дежурный вопрос: «Когда будем бороться за спасение мира? Нашли уже гада?» Портнов неожиданно ответил:
        - Почти нашли. С точностью до города.
        Услышав название города, Емельян Павлович присвистнул.
        - И где мы там будем его искать?
        - А я решил воспользоваться вашим методом, - усмехнулся Иван Иванович. - Где больше всего «топоров»?
        Так и случилось, что весь март Портнов, Катя, Саня - словом, вся дружная трансцендентная компания под руководством Ивана Ивановича провела в казино мегаполиса. Катеньке Емельян Павлович объявил, что таким образом они отмечают медовый месяц, который осенью пришлось отложить из-за напряжённой работы.
        2
        - Тоска, - заявил Саня и отхлебнул что-то бурое со льдом, - не будет толку в этом заведении. Мсье Портнов, что у нас следующее по списку?
        Иван Иванович, расположившийся в тени зонтика, посмотрел на Санин коктейль неодобрительно.
        - Александр, логические умозаключения у вас получаются только тогда, когда вы их тягаете из чужих голов. Это, как вы выразились, «заведение» мы только начали разрабатывать.
        - Да нечего там ловить, - упрямо заявил Саня.
        - Это он потому, что его вчера оттуда турнули, - хихикнула Катенька.
        В летнем кафе она была самая красивая и потому самая счастливая.
        - Не турнули, - поправил Саня, - я сам вовремя ретировался. Я умею не только рога наставлять, но и ноги делать.
        Это была дежурная шпилька в сторону Леденцова. Однако тот был слишком разморён жарой (совсем не мартовской!), выпивкой и всем этим огромным городом, чтобы реагировать. Он не верил в шашни между Катей и Саней и ревновал скорее по инерции.
        Зато Катенька надулась.
        - А поехали куда-нибудь, - капризно потребовала она. Ей никто не ответил. Сергей Владиленович вскинулся было, но увидел апатию на лице Леденцова и увял. Портнов продолжил беседу с Саней:
        - И что это вы вдруг ретировались? Успели сорвать такой большой банк, что вас начали бить в первый же вечер? Или вас опознали жертвы предыдущих афёр?
        - У них тут директор больно крут. Он… в общем, как я.
        - Читает мысли? - заинтересовался Иван Иванович.
        - Не просто читает. Профессионально читает. Его учил кто-то. Хорошо, хоть Алена Петровна заслонила собственным чувственным телом.
        Пожилая компенсаторша даже глаз не открыла - так и осталась сидеть, подставив строгое лицо солнцу.
        - Алёнушка Петровна! - Саня говорил громко, как с глухой. - С меня все виды эротического массажа! Эй! Слушайте, она живая?
        - Обученный транслятор, - пробормотал Иван Иванович. - Обученные трансляторы на дороге не валяются. Емельян Павлович, а вы ничего интересного не заметили?
        - Все как обычно, - Леденцов с неохотой оторвался от ледяного пива. - В зале есть пара «отбойников». Один толковый, по-моему, из персонала. Хотя, может, какой-нибудь постоянный посетитель.
        - Обученный?
        Емельян Павлович пожал плечами. Он никак не мог обучиться психологическим тонкостям. Для него что «стихийный» отбойник, что «обученный», что сильный, что слабый - всё это он мог определить только в процессе мозгового столкновения.
        - Ну пое-е-ехали куда-нибудь! - продолжала ныть Катенька. - Сколько можно пиво глушить?
        - Одну секунду, Екатерина, - Иван Иванович был единственным, кто отреагировал на её конструктивное предложение. - Обученный транслятор - раз. Постоянный «отбойник» - два. Компенсаторы были?
        Емельян Павлович повторил неопределённое движение плечевым поясом. Компенсаторов в таких местах всегда было пруд пруди, он чувствовал их по вязкому сопротивлению, которым обволакивалось его стремление выиграть. Правда, особенно усердствовать ему не дозволял Иван Иванович, но он и сам не слишком стремился сорвать куш. В пику (трефу, бубну) азартному Сане. Серьёзные банки он организовывал уже после того, как очередное казино было разведано на предмет «особого» мастера сглаза. Тогда Леденцов устраивал феерическую игру Катеньке - она в азарте не уступала Сане. Причём давал сначала выиграть, потом проиграть, и наконец обеспечивал яркий «Джек-пот». И странное дело - хотя ставки делала Катенька, поздравляли с большим кушем обычно самого Леденцова. Такое несоответствие причины и следствия объяснил Портнов:
        - Профессиональные и почти профессиональные игроки удачу и везунчиков за версту чуют. Они отлично понимают, что фортуна хвостом виляет не перед вами, Катерина, уж извините. Но в следующий раз без подобной помпы, будьте любезны.
        Однако и в следующий раз Емельян Павлович не мог удержаться, чтобы не сделать молодой жене подарок. Она так очаровательно и искренне радовалась… В конце концов, это их медовый месяц.
        Размышления Леденцова прервал Иван Иванович.
        - Завтра будете выигрывать, - приказал он.
        - Наконец-то! - обрадовался Саня. - Тут неподалёку есть «Золотая подкова»…
        - Юноша! - Портнов поднял бровь, демонстрируя недовольство. - Кто вас учил перебивать старших? Повторяю, будете выигрывать. На рулетке. Четыре-пять раз подряд. Каждый раз повышая ставки.
        Это было что-то новенькое. Впервые Иван Иванович предлагал так нагло демаскироваться.
        - А теперь давайте сходим куда-нибудь отдохнём, - Катеньке надело ждать, когда пройдёт одна секунда. - Я видела по дороге пару отличных магазинов.
        - Кстати, - добавил Портнов, - на сей раз ставить будете лично вы. У Екатерины есть более важная функция. Она будет компенсировать…
        - А можно, - Катенька сделала из губок трогательный бантик, - Алена Петровна будет компенсировать? А я в следующий раз, а?
        - Этот директор, - внезапно заговорила мумия Алены Петровны, - очень… проникающий. Я Саню еле закрыла. Я одна не справлюсь.
        - Вот видите, Екатерина? А вы, Емельян Павлович, уж постарайтесь завестись. Пусть все ваши мысли будут поглощены жаждой наживы, хорошо? И от директора, мысли читающего, тоже постарайтесь держаться подальше. И ни в коем - слышите? - ни в коем случае не подавайте ему руки. Даже если он захочет лично поздравить вас с выигрышем.
        - Вы все зануды, - сказала Катенька. - Я уже никуда не хочу ехать. Муж, скажи, чтобы мне принесли ледяного шампанского.
        И ещё полчаса вся компания, уже готовая куда-нибудь идти, наблюдала, как Катя мстительно потягивает шампанское.
        3
        Первой неожиданностью, с которой пришлось столкнуться Леденцову, оказались телохранители. Трое из ларца, одинаковы с лица. Не слишком одинаковы, но в среднем неразличимы. Звали их в сумме Пётр, Владимир и Владимир, но кто есть кто, Емельян Павлович так и не запомнил. На всякий случай решил, что будет использовать обращение «извините, пожалуйста», а если совсем припрёт - «Владимир».
        Зачем эти дюжие ребята приставлены, Леденцов спрашивать не стал. Не захотелось ему об этом спрашивать. А вот о бодрой тётушке, чем-то неуловимо напоминающей Алену Петровну, поинтересовался.
        - Ваш компенсатор, - пояснил Иван Иванович. - Зовут её Елена Кимовна.
        - Вместо кого это?
        - Не вместо, а в дополнение. С кибернетикой знакомы?
        - Бог миловал.
        - Жаль. Не пришлось бы объяснять, что такое избыточность системы. Скажем так: бережёного должен беречь не только бог, который вас миловал. Необходим ещё один бог, запасной.
        Елена Кимовна тут же принялась активно шушукаться с Алёной Петровной, и та ей охотно отвечала. Так что вскоре Емельян Павлович путался и в компенсаторшах.
        Третья неожиданность была самой неприятной. Её звали Сергей Владиленович. Он уже совсем не напоминал текстолога-алкоголика. Вернее, напоминал текстолога-алкоголика, которого обогрели, умыли и приодели. Дорогой пиджак имел на нём вид обносков, чисто выскобленное лицо почему-то казалось небритым, а глаза горели такой радостью, что Леденцова стало мутить.
        - Этот ещё зачем? - прошипел Емельян Павлович Портнову.
        - Вспомнил ещё одну поговорку, - невозмутимо ответил тот. - «Боржоми следует пить заблаговременно». А теперь извольте одеваться.
        И отвёз всю компанию в очень дорогое место. Настолько дорогое, что Катенька простила всем и все. Пока старшие компенсаторши деловито выбирали себе костюмы, непроизвольно косясь на ценники, их юная подруга оторвалась на всю катушку. И почти оторвалась от грешной земли. Она перемерила весь магазин, и вскоре половина продавщиц сгрудилась возле неё, монотонно повторяя:
        - Это ваш стиль! Это ваш фасон! Берите, даже не думайте!
        Саня оттянул на себя двух работниц прилавка. И не столько выбирал прикид, сколько строил глазки и бровки.
        Емельян Павлович удостоился внимания всего одной продавщицы. Но и она вылила на него тёплый ушат непривычной для провинциала любезности.
        - Вам нужен деловой костюм? Или для встреч с дамами?
        - Я женат, - сказал Леденцов и зачем-то продемонстрировал свою окольцованность, - и эта шустрая блондинка - моя супруга.
        - Понятно. Значит, для бизнес-встреч?
        - Честно говоря, не совсем. Мне нужен костюм для казино. Хочу выиграть там небольшую кучу денег.
        Ни один мускул не дрогнул на тренированном лице девушки.
        - О'кей. Сделаем вам самый удачливый костюм. У вас есть предпочтения?
        - Есть. Я хочу все это как можно быстрее закончить.
        - Замечательно. Вам нужен серый костюм-двойка в полоску. Однобортный, естественно. Галстуки вы не любите? Значит, рубашка-стоечка.
        Емельян Павлович решил, как только эпопея с одеванием закончится, дать продавщице на чай. На крепкий чай, с сахаром и лимоном. Он терпеть не мог, когда его спрашивали о предпочтениях там, где их быть не могло. Злился на таксистов, которые интересовались, каким маршрутом его лучше везти. А парикмахерш, которые начинали обслуживание с вопроса «Как будем стричься?», ненавидел до рези в глазах. Поэтому всегда стригся у мастера Наташи - она покорила его, когда при первой же встрече усадила в кресло и молча принялась орудовать ножницами.
        Все уже были одеты, когда Катенька смогла определиться с платьем. К удивлению Леденцова, оно было на вид скромным, без всяких рюшечек-блёсточек. К ещё большему его удивлению, супруга в этом «простеньком» наряде (за полторы штуки долларов) выглядела неотразимо.
        Даже Иван Иванович, дожидавшийся их у входа в магазин, прочувствованно поклонился и поцеловал Катеньке пальцы. Но это оказалось только началом процесса.
        - Причёску, - заявила она. - К этому платью нужна особенная причёска. Иван Иванович, вы же знаете, где здесь можно быстро и хорошо уложиться?
        «В нашем номере, на кровати», - хотел сказать Леденцов, но не рискнул. Да и сам он в новом, невероятно дорогом костюме чувствовал себя несколько по-иному. В родном областном центре он всегда носил приличную одежду, но этот костюм существовал в ином измерении - и напористо тащил Емельяна Павловича в это измерение за собой.
        По приезде в салон «Прелестница» он понял, что не только время - деньги, но и наоборот. Цены здесь были такими, что очередей (вечный бич дамских парикмахерских) не наблюдалось. Мастера нашлись даже для Елены Кимовны и Алены Петровны. Хотя, возможно, дело было просто в страстном желании Леденцова поскорее закончить приготовления - «топор» сработал и здесь.
        В результате неокультуренными остались только Сергей Владиленович и Иван Иванович. Первого улучшать - только деньги тратить, а второй сразу заявил:
        - Без меня, милые мои, я пока на глаза местным ребятам показываться не хочу.
        - Боитесь, что ваши чёрные мысли прочтут? - улыбнулся Леденцов.
        - Боюсь обратного.
        - Вы что, не в курсе? - пришёл на помощь вылощенный До предела Саня. - Иван Иванычевы мысли зашифрованы, как письма Штирлица на родину.
        - Вы их не можете прочитать?
        - Я их не могу обнаружить, - Саня доверительно наклонился к Леденцову. - Я так думаю, это киборг из будущего. У него все мысли протекают исключительно по проводам.
        - Ну что же, - киборг из будущего ещё раз осмотрел штурмовую команду, - теперь вы вызовете зависть нужного оттенка и немедленно привлечёте внимание. Лимузины ждут.
        Усаживаясь в нечто чёрное, длинное и американское, Емельян Павлович заметил, как Иван Иванович неторопливо проследовал к ближайшей остановке троллейбуса.
        4
        Хотя Леденцов и компания оказались в «Жар-птице» не впервые, их приход в новом обличье стал событием вечера. Поначалу все внимание досталось Катеньке. Симпатичная девушка в приличном платье привлекает внимание, а эффектная дама в великолепном наряде заставляет замереть с отвисшей челюстью. Мужчины были поражены в сердце, женщины - под дых. Один из Владимиров максимально строго торчал возле Катеньки, и тем не менее Емельяну Павловичу приходилось время от времени подходить к ней и обозначать право собственности: приобнимать, шептать на ухо или чмокать в излишне открытое плечико.
        Но вскоре началась игра, и значительная часть внимания перешла к Леденцову. Он ставил небрежно, но эффектно. Первую ставку, как честный человек, решил отдать казино. Выпало «зеро». А уж затем пошёл во все тяжкие, лёгкие и полусредние. Наставление Ивана Ивановича о «четырёх-пяти разах» быстро выветрилось у него из головы, он ставил и ставил. Выигрывал и выигрывал.
        Видимо, дорогой костюм повлиял на его восприятие жизни. Леденцов впервые в жизни честно захотел много денег.
        Вдруг Емельян Павлович осознал, что давно уже выпустил из зоны своего внимания все, кроме горы фишек. Он завертел головой и с облегчением обнаружил Катеньку по левую руку от себя. Она была прекрасна, но надута (потом Леденцов узнал о причине надутости - Саня вовремя оторвал её от азартного боления и напомнил, что пора компенсировать). За плечом пыхтел верный лингвист-усилитель. Он скромно радовался и гордился в сторону публики: «Это мы! Это я и хозяин! То есть хозяин и я».
        Только теперь Емельян Павлович вспомнил о главной цели своего визита. Он поставил немного на красное и зажмурился. Мысленный «фонарик» ярко осветил шарик, остановившийся на неясной, но явно красной ячейке. След «отбойника» обнаружился, но не в виде зеркала, а в форме куска слюды. Леденцов немного поиграл с ним, постепенно убавляя яркость «фонарика», а потом снова её усиливая. Однако тут он услышал «Ставки сделаны, ставок больше нет» и решил, что хватит баловаться. Слюда под воображаемым прожектором не просто расплавилась, а словно бы испарилась.
        Выпало красное.
        Теперь следовало выявить и обезвредить самых ярких компенсаторов.
        Не раскрывая глаз, Леденцов попросил Катеньку:
        - Поставь все на день нашей свадьбы.
        Насколько он помнил, это было 23.
        Емельян Павлович кожей почувствовал, что место перед ним опустело. Соседи по игре затаили дыхание.
        - Попроси наших дам отойти. И сама не ком… не заботься обо мне.
        «Не хватало ещё своих повредить», - подумал он и начал представлять шарик, замерший на цифре 23. Цвета он не помнил, но это было и не важно. Что-то вязкое, глицериновое попыталось окутать шарик и утащить его в неопределённую серость. Видимо, местные компенсаторы врубились на полную мощность. Леденцов усмехнулся. Секунду он колебался с выбором, а потом представил себе плотную фланелевую тряпочку. И вытер с вибрирующего шарика глицериновую слизь. Насухо.
        «Ставки сделаны». Треск колеса. Дыхание, замершее в сотне глоток…
        - Двадцать три. Красное.
        И резкий, полный разочарования, выдох. Емельян Павлович раскрыл глаза. Белый, как Майкл Джексон, крупье сгребал фишки к себе.
        - Палыч, - глаза Катеньки пылали неукротимым мщением, - ты что удумал? Или ты забыл день нашей свадьбы? Двадцать первого, а не двадцать третьего! С утра ещё дождь был!
        Емельян Павлович понял, что сейчас покраснеет. Он обернулся и наотмашь посмотрел на Саню.
        - Не отдам, - слабо запротестовал тот, - у меня всего пара штук в заначке.
        Но всё-таки высыпал горсть фишек в леденцовскую ладонь.
        Все проигранное Леденцов вернул за пять ставок. Ни слюда, ни глицерин больше не появлялись.
        5
        - И что это такое было? - впервые Иван Иванович разговаривал с Емельяном Павловичем, как завуч с нашкодившим пятиклассником.
        Леденцов мысленно признавал за ним такое право. Поэтому не протестовал. Сходство с педсоветом дополнялось тем, что Иван Иванович сидел в кресле, а Емельян Павлович стоял перед ним - боялся помять только что выглаженный костюм.
        - Я же просил, - сказал Портнов и скрестил руки на груди, - всего три-четыре выигрыша. Не очень больших. Мы могли бы вычислить и пройти всю их оборону. Одного за другим. А теперь придётся…
        Иван Иванович махнул усталой рукой на Леденцова и обратился к его верному усилителю.
        - А вы, Сергей Владиленович? Вы что, не могли вовремя сообразить, что следует слегка умерить прыть? Не оправдывайтесь. Сегодня остаётесь в номере.
        Бывший лингвист и не пытался оправдываться. Он втянул голову в плечи так, что вовсе остался без шеи.
        - Об Александре вообще разговор особый. Если сей юноша окажет нам честь присутствием, попросите его не отвлекаться на покер и юных дев. Впрочем, не стоит, не просите. Разве что для тренировки голосовых связок.
        После чего Портнов повернулся к компенсаторшам.
        - Вы, милые дамы, вели себя образцово. Особенно Екатерина. Вы были очень естественны. И очень хорошо дифференцировали воздействия.
        Катенька, которая совсем уже собиралась возгордиться, захлопала накрашенными глазками.
        - Вы быстро разобрались, - пояснил Иван Иванович, - что будет мешать вашему супругу, а что можно не компенсировать. Если бы вы ещё догадались приглушить его вызывающее везение… Но и так хорошо вышло. Алена Петровна и Елена Кимовна - без комментариев. Просто образец поведения, находились в тени, работали чётко.
        Тётушки кивнули практически синхронно. Емельян Павлович обратил внимание, что и на них дорогие наряды оказали влияние - дамы смотрели на мир куда увереннее, чем в униформе советских пенсионерок.
        - Однако теперь диспозицию придётся несколько поменять. Вы будете прикрывать не только господина Леденцова, но и нашего беспечного друга Александра. Хорошо ещё, что хозяева казино пока не сообразили, что происходит…
        Емельян Павлович слушал инструктаж Портнова и хмурился.
        «Откуда он такой взялся на мою голову? - размышлял Леденцов. - Спрашивать бессмысленно, да и не сейчас это делать. И как вообще всё это случилось? Я, взрослый разумный человек, скептик до мозга костей включительно, оставил без присмотра бизнес, поверил в какую-то мистику, сам чуть ли не колдовством занимаюсь…»
        - Вы слышите, друг мой?
        Леденцов вздрогнул. Портнов обращался к нему.
        - Да… Что?
        - Я говорю, ваша цель - не завладеть всей наличностью данного заведения, а вызвать на себя главный калибр. Нужно заставить обнаружиться их мастера сглаза.
        - Обнаружить и…
        - …и нейтрализовать. Опыт у вас уже есть, - Иван Иванович единым движением головы указал на лингвиста и Катеньку.
        Леденцов покорно кивнул…
        За следующие три дня Емельян Павлович стал достопримечательностью «Жар-птицы». Специалистов по безопасности он стал узнавать не только в лицо, но и по запаху. Видимо, эти ребята решили, что Леденцов жульничает, поэтому отирались поблизости. Настолько поблизости, что в Соединённых Штатах Америки на них можно было бы подать в суд за сексуальные домогательства. Емельян Павлович уже собирался попросить собственных телохранителей обеспечить ему больше жизненного пространства, но к середине второго дня охранники казино вдруг перестали дышать ему в затылок. Зато Леденцов снова почувствовал сопротивление компенсатора - и гораздо более осмысленное, чем ранее.
        Емельяну Павловичу пришлось немало попотеть, прежде чем он смог пробиться сквозь вязкую защиту (на сей раз она представлялась ему чёрной и густой, как смола).
        - Хорошо, - заявил Иван Иванович, получив отчёт (то есть пару минут подержав за руку Саню), - это не просто штатный компенсатор. Это профессионал. Готовьтесь, завтра будет хуже.
        - Два профессионала? - спросил Леденцов, массируя себе веки.
        - Один. Но очень хороший. Лучше, чем сегодня. Или отличный компенсатор, или сам «отбойник». Хотя последнее вряд ли. Рано ещё.
        Отличный компенсатор оказался довольно симпатичной дамой, пусть и несколько высокомерной. Когда Саня указал на строгую стриженую брюнетку в изящных очках, Емельян Павлович даже испытал полузабытое за месяцы женитьбы желание приударить. Катя учуяла это мгновенно - и безо всяких потусторонних штучек, специальным женским чутьём. Леденцов чуть не вскрикнул от предупредительного щипка в бедро, сосредоточился и начал ворожить ставки.
        Брюнетка сложила руки на невысокой груди и уставилась внутрь себя. Емельян Павлович тут же ощутил её сопротивление. Густая, холодная и неоднородная масса хлынула в пространство леденцовских фантазий. Компенсаторский «бетон» намертво фиксировал реальность, и луч мысленного «фонарика» не отражался, не рассеивался, а таинственным образом поглощался костенеющей субстанцией.
        Леденцов проиграл подряд четыре ставки. Зрители и игроки загудели, как стадо слонов, поражённых насморком. Все уже привыкли к нечеловеческому везению уверенного в себе мужчины, но теперь фортуна явно сменила милость на гнев. Емельян Павлович мимолётно отметил про себя, что злорадствующих было меньше, чем сочувствующих, - и снова сконцентрировался на противобетонных работах.
        - Емельян Павлович, - прошептали ему на ухо, - может, уже усиливать можно?
        Леденцов оглянулся и чуть не сплюнул, обнаружив преданный взгляд Сергея Владиленовича.
        - Конечно, усиливать, - процедил он, - ты что, не видишь?
        Текстолог в отставке мелко затряс головой, ссутулился и прикрыл глаза. Сразу стало легче. Луч фонаря уплотнился, приобрёл отчего-то синий оттенок и принялся вгрызаться в бетонную оболочку. Окаменевшая масса зашипела и начала испаряться. Сквозь полуприкрытые веки Емельян Павлович заметил, что расслабившаяся было дама в очках вся подобралась. Мысленное пространство тут же заполнилось новой порцией цементирующего раствора. Леденцов снова, как и три дня назад, почувствовал охотничий азарт. Емельян Павлович зажмурился. Он уже не думал о зрителях. Существовали только он и эта наглая особа, которая посмела ему противостоять.
        Нет, не только он! Были ещё его помощники, его глаза, уши, руки.
        - Катя! - приказал Леденцов. - Тринадцать. Половину всего.
        Возможно, Катенька и посчитала такую ставку слишком крупной. Возможно, ей казалось такое поведение (после четырёх проигрышей!) слишком рискованным. Но все тем же специальным женским чутьём она сообразила, что возражать - себе дороже.
        Емельян Павлович очень отчётливо, до рези в закрытых глазах, представил себе шарик на числе 13. Слой белого и густого раз за разом закрывал эту ячейку, и тогда Леденцов напрягался ещё сильнее. Луч стал ослепительным и тонким. Он даже зазвучал на невыразимо высокой ноте. Он уплотнился так, что «13» едва помещалось в круге света… И «бетон» вдруг, в одно мгновение, исчез!
        Немедленно пришло осознание боли. В голове словно лопнула какая-то крепёжная деталь. Емельян Павлович раскрыл левый глаз. Потом правый. От боли он плохо соображал, но что-то было не так. Что-то…
        Рулетка ещё не остановилась! Шарик продолжал с дробным стуком перескакивать с ячейки на ячейку. Целых пять секунд Леденцов смотрел на вращающееся колесо, пока не спохватился и постарался ещё раз вызвать в воображении нужную картинку.
        Он не успел.
        Просто не хватило времени, чтобы сконцентрироваться.
        - Зеро! - сообщил крупье, и толпа разочарованно загомонила.
        Представление «Эх, везунчик!» завершилось фарсом. Зрители начали разбредаться.
        Емельян Павлович, не таясь, рассматривал незнакомку в очках. Теперь ему хотелось не приударить, а врезать по самодовольной роже. Брюнетка тоже не отводила взгляда. Она даже не торжествовала. У неё был вид виртуоза-профессионала, который отыграл очередной скрипичный концерт на одной струне и теперь принимает заслуженные поздравления («Ничего особенного, господа. Я делаю это каждый четверг»).
        Леденцову не было жалко денег. В конце концов, это были не его деньги. И выигрышем распоряжался бы тоже не он. Но вот так, хитростью, победить его! Мастера силы!
        Все последующее Емельян Павлович проделал не задумываясь. Он не стал размениваться на ерунду. Он действительно ударил - не кулаком, как хотелось, а мыслью… как хотелось не меньше. Мысль оказалась нехитрая. Можно сказать, мелочная. Но очень действенная.
        6
        В номер Катенька влетела первой.
        - Иван Иванович! - закричала она с порога. - Это… он! Я его чуть не убила.
        Леденцов, который слышал всё это из коридора, хмыкнул. Он-то думал, что его супруга разразится яркой, продуманной речью. По крайней мере, всю дорогу Катенька кипела молчаливой яростью. Саня, который единственный мог представлять точный ход её мыслей, делал Емельяну Павловичу страшные, как у Кинг-Конга, глаза и скрещивал руки у горла. И вот - на тебе, такая словесная беспомощность.
        - А мне понравилось, - хохотнул Саня.
        Судя по звону, графин разбился всё-таки о стенку, а не о его голову.
        «Теперь можно и войти», - решил Леденцов.
        Он оказался прав, непосредственная угроза жизни миновала. Катенька умчалась в ванную, где её утешали Елена Кимовна и Алена Петровна, Иван Иванович снимал показания с Сани (для лучшей мыслепередачи держа его за обе руки), а Сергей Владиленович стоял за торшером, инстинктивно стараясь занять минимум пространства.
        - Что ж вы так, - покачал головой Портнов. - Раздевать постороннюю даму на глазах у молодой жены!
        - Да я пальцем не притронулся! - Емельян Павлович старался держаться непринуждённо, но чувствовал себя неловко. - Просто у девушки оказались некачественные колготки. Вдруг взяли и поехали.
        - Ага. И юбка, значит, тоже некачественная? Это, поверьте, было уж совсем лишним. Я понимаю возмущение Екатерины. Судя по впечатлениям Александра…
        - Слушайте, - Леденцов приложил руки к желудку, - ни на что я там не смотрел! Ей-богу. У меня башка трещала, как спелый арбуз. Кстати, есть ли у нас какая-никакая аптечка?
        Иван Иванович оторвался от мануальной беседы, внимательно посмотрел на Леденцова и выудил из-за дивана бутылку янтарной жидкости.
        - Это отличное средство против головной боли, - сказал он, протягивая ёмкость Емельяну Павловичу.
        - «Ви-Эс-Оу-Пи», - простонал Саня. - Ой, что-то у меня тоже резко начались боли в области мигрени!
        - Не опережайте события, - посоветовал Портнов, наблюдая, как ловко Леденцов справляется с пробкой, - ваша головная боль будет только утром. Сейчас мы займёмся глубокой разведкой.
        Саня застонал с новой силой. Емельян Павлович тем временем припал к горлышку. Это был не просто дорогой, а ещё и очень хороший коньяк. Голова немного просветлялась, но продолжала гудеть.
        - А что ж вы думали? - заметил Иван Иванович. - Серьёзный противник обеспечивает серьёзную головную боль. Во всех смыслах. Девицу, с которой вы так невежливо обошлись, хорошо готовили. И не один год.
        - Кто? - Емельян Павлович наконец оторвался от горлышка и начал шарить взглядом в поисках бокала. - Ваши коллеги?
        Портнов не стал развивать тему.
        - Посмотрим, - сказал он. - Александр, вы готовы?
        - Есть хочу!
        - Голод обостряет чувствительность. Вы, Емельян Павлович, пожалуй, ступайте. Вам нужно выспаться. Да и Катерину не лишне было бы успокоить. А мы… Алена Петровна! Голубушка! Почтите нас своим обществом.
        Заведующая появилась с секундной задержкой. По пути из ванной она швырнула в Леденцова испепеляющий взгляд. Емельян Павлович отхлебнул последний разок, поставил бутылку на тумбочку и отправился утешать Катеньку. Из комнаты донёсся обречённый голос Сани:
        - Я не вижу ваших рук!
        Через полчаса уговоров зарёванную Катеньку удалось выудить из ванной. Проходя мимо комнаты, она вмиг забыла свою обиженность и дёрнула Леденцова за рукав:
        - Палыч! Что это с ними?
        Чтец мыслей Александр с одухотворённостью огородного пугала торчал посреди комнаты. Глаза его были невидяще расширены, а нос описывал периодические дуги из стороны в сторону. Со стороны казалось, что Саня - особый нюхательный радар. У его подножия сидели Иван Иванович с Алёной Петровной и держали Санины пальцы за самые кончики.
        - Глубокая разведка! - пояснил Емельян Павлович и на цыпочках двинулся к тумбочке, на которой все ещё красовалась бутылка «Хенесси».
        - Тронешь коньяк, - замогильным голосом объявил Саня, - прибью!
        Леденцов развернулся и так же на цыпочках двинулся к выходу.
        В номере Катенька устроила мужу выволочку по всем правилам супружеского искусства. Емельян Павлович изображал раскаяние из последних сил. Он и сам был не в восторге от своей выходки. Раздеть постороннюю женщину на глазах у собственной жены… Пусть даже не руками, суть от этого не менялась. Было противно и неудобно.
        Катенька, видя, что Леденцов валится с ног, из чистой мстительности заявила, что нужно сходить к Ивану Ивановичу и узнать планы на завтра. Емельян Павлович начал уже раздеваться, но скрипнул зубами и согласился.
        Процесс выкачивания информации из безалаберной Саниной головы уже закончился. Сам транслятор потягивал коньяк, развалившись в широком кресле. Увидев Емельяна Павловича, он торопливо припал к горлышку. Портнова не было видно, но в ванной работал душ.
        - Давай не будем ждать, - без особой надежды предложил Леденцов, - утром все узнаем.
        - Нет, мы останемся и подождём.
        Саня понял, что заветный «Хенесси» у него никто отбирать не собирается, и решил поддержать беседу.
        - Катюша, ты не переживай, - сказал он с непозволительной фамильярностью. - У тебя фигура лучше, чем у той девчонки. И ноги тоже.
        Леденцов почувствовал, что добрался до пределов самообладания. Он даже не стал никого уговаривать, просто поднялся и пошёл к выходу.
        - Вот у мужа спроси, - продолжал Саня, - он её внимательно изучил. Но бедра у тебя куда симпатичнее.
        Емельян Павлович остановился. Он надеялся: если оцепенеть, то он сможет удержаться.
        - Но твой почти и не смотрел, - Саня, видимо, слишком увлёкся коньяком и не вчитывался в мысли Леденцова. - Так, глянул пару раз, и все.
        «Какого чёрта он себе позволяет, - Емельян Павлович понял, что не удержится, и ему сразу стало легче. - Он мальчишка, пацан, который только и умеет подсматривать в чужие головы. А я… Я Мастер силы!»
        Он обернулся и дождался, пока Саня поднесёт горлышко бутылки к губам. Катенька стояла, сжав кулачки.
        Чтец мыслей закашлялся.
        - Не надо, - попросила Катенька, - он просто болтун, Палыч! Пожалуйста!
        Саня все кашлял. Напрасно Катенька молотила его по узкой спине - он никак не мог вытолкнуть из себя несколько глотков коньяка. Пару раз ему это почти удалось, и тогда Саня пытался что-то произнести, но снова захлёбывался в кашле.
        - Если вы решили его убить, - подал голос Портнов, - то это можно сделать и побыстрее. Если наказать… Кажется, Александр уже все понял.
        Леденцов вздрогнул. Он не успел заметить, когда Иван Иванович вышел из ванной. Емельян Павлович усмехнулся и расслабился. Чёрная, бьющая фонтаном ненависть постепенно ослабевала.
        - Сволочь ты, - просипел Саня, - и гад.
        - Это он шутит! - Катенька схватила мужа за руки, как будто именно они были сейчас самыми опасными у Леденцова. - Я тебя люблю, хороший мой! Успокойся.
        - Я спокоен, - сказал Емельян Павлович, - пошли.
        Катенька замолчала и двинулась за мужем.
        На сей раз он не чувствовал никаких угрызений совести - только мрачное удовлетворение. И очень хотелось спать.
        7
        Сначала Емельян Павлович не понял, кто его будит. Для коридорного мужик был слишком солиден и слишком дорого одет. Черты лица были смутно знакомы, но такой идеально выбритый череп Леденцов наблюдал точно впервые.
        - Обед вы уже проспали, - сказал незнакомец голосом Портнова, - но поесть всё-таки нужно.
        Емельян Павлович издал протяжный бессмысленный звук, подскочил на кровати и схватился за голову. К счастью, его шевелюра оказалась на месте.
        - Успокойтесь, - сказал внезапно полысевший Иван Иванович, - побрит только я. В целях скорее конспиративных, чем декоративных. Как самочувствие?
        Леденцов потряс головой, не сводя глаз с Портнова.
        - Ничего, кажется. Гудит немного.
        - Это от голода. Кстати, если я вас не доставлю к столу через пять минут, местному ресторану грозит разгром.
        - Катя? - сообразил Емельян Павлович.
        - Обещала съесть скатерть.
        Пробежка к ресторану окончательно вернула Леденцова в мир бодрствующих. За столиком их ждала только Катенька.
        За трапезой он узнал много интересного, полезного и разного: дальняя разведка удалась; Катенька его простила, но снова обиделась из-за задержки к обеду; сегодня в казино состоится настоящая битва; Саня обнаружил информацию об очень крутом «отбойнике», которого готовил сам управляющий «Жар-птицей»; Катенька могла бы и сама заказать и все съесть, но не сделала этого из принципа; в этом ресторане очень долго несут салаты; Портнов идёт в казино вместе со всеми…
        - Ого, - сказал Емельян Павлович, - все так серьёзно?
        - Более чем. Это очень сильный мастер сглаза. Настоящий самородок. К счастью, пока неограненный. Он, пожалуй, посильнее вас будет.
        Последнее замечание только раззадорило Леденцова. Он спросил, облизнув внезапно пересохшие губы:
        - Он? От которого нужно спасать Вселенную?
        - Скорее всего. Он может вас и по стене размазать.
        Катенька, которая устала переживать из-за медлительности поваров, решила поддержать разговор.
        - Иван Иванович! Может, ну его, этого вашего «отбойника»? Что, казино в городе мало?
        Портнов нахмурился, откинулся в кресле и назидательно поднял палец. Однако от лекции (и от голодной смерти) госпожу Леденцову спас официант, несущий салаты. Наблюдая, как супруга постанывает от стремительного насыщения, Емельян Павлович задумался. Вчерашняя вспышка ненависти казалась теперь странной и глупой, сегодня Леденцов уже не рвался в бой. Да и вся эта история вдруг превратилась из весёлого приключения в военную операцию. С размазыванием одного из участников по стене. Стало неуютно.
        - А вы уверены, - сказал Леденцов, - что какой-нибудь мастер какого-нибудь сглаза может навредить Вселенной? Вселенная большая…
        - …но держится всего на нескольких простых законах сохранения.
        Емельян Павлович сложил руки в умоляющем жесте.
        - Я помню, что вы гуманитарий, - сказал Иван Иванович, - но эти законы действуют и в гуманитарной сфере. Например, слышали ли вы слово «справедливость»?
        - Вообще-то слышал, - ответил Леденцов, - но ведь мир несправедлив.
        - Откуда тогда взялось понятие справедливости?
        - Это такая мечта, - подключилась к беседе Катенька (с салатом было покончено в рекордные сроки, а горячее все не несли), - её несчастные люди выдумали, чтобы не так противно жить было.
        - Должен вас огорчить, сударыня, - продолжил Иван Иванович, - человек ничего придумать не может. Он только пытается осмыслить всё, что видит. Справедливость, например, есть отражение в сознании законов сохранения.
        - Допустим, - Емельян Павлович ковырял в салате без Катенькиного энтузиазма, - но при чём тут «отбойник»? Что он может сделать против вашего сохранения, если оно такое всеобщее?
        Портнов украдкой ухватил еды, поэтому ответил после паузы:
        - Без подготовки - ничего. Даже такой самородок, которого мы с Александром вчера вычислили. Но если его правильно подготовить, чётко сформулировать цель… Видите ли, наш мир - всего лишь картина, висящая на гвозде. Достаточно выдернуть этот гвоздь…
        Тут принесли горячее.
        8
        Всю дорогу до казино Иван Иванович безостановочно пугал Леденцова соперником. Допугал до того, что Емельян Павлович перестал бояться и перешёл в состояние остервенения. У него начался зуд по всему телу. Хотелось прийти, увидеть и размазать хвалёного мастера сглаза по зелёному сукну.
        В двери Леденцов влетел, как Чапай на любимом коне. По пути, чтобы чуть-чуть унять зуд, раздавал чаевые всем людям в униформе. Мельком подумал, что казино внакладе не осталось - большая часть посетителей явно появилась здесь в надежде увидеть удивительного везунчика и потихоньку проигрывала кровные.
        «Отбойника» Емельян Павлович узнал сразу, Сане (он держался подчёркнуто официально) даже не пришлось заниматься целеуказанием. Это был довольно невзрачный тип, неухоженный и неаккуратно причёсанный. Мясистый нос не добавлял очарования. Лицо демонстрировало мрачное презрение к миру. Детали складывались в картину небрежной самонадеянности - или самонадеянной небрежности.
        Мастер сглаза тоже моментально почуял соперника. На лице его на секунду возникла улыбка, но Емельян Павлович не успел разобрать, была ли она зловещей или, наоборот, приветственной. Через секунду «отбойник», и без того коренастый, слегка расставил и согнул в коленях ноги, отчего стал похож на корягу. «Борец, наверное, - подумал Леденцов и почему-то развеселился. - Ладно, поборемся! Зеро».
        - Зеро, господа, - вежливым эхом отозвался крупье. «Отбойник» сглотнул и набычился. Леденцов, напротив, расправил плечи и заложил руки за спину.
        - Катенька, - попросил он, - а поставь-ка для начала… на красное.
        Емельян Павлович улыбнулся. Сейчас он покажет этому корявому мастеру, как работают настоящие мастера. Начнёт с цветов, потом поставит на единицу, двойку…
        - Восемнадцать, чёрное.
        В голосе крупье не меньше удивления, чем у самого Леденцова. Видимо, вчера он не дежурил.
        «Черт, нужно сосредоточиться. Итак, пусть шарик остановится на единице. Она у нас красная? Отлично».
        - Катенька, повтори, пожалуйста, красное.
        Теперь - только цель, никаких боковых мыслей. Емельян Павлович представил замедляющееся колесо рулетки и шарик, подрагивающий в ячейке с цифрой «1». Он сконцентрировался, высветил картинку любимым «фонариком»… и непроизвольно вздрогнул. Что-то произошло. Что-то, что Леденцов не мог сформулировать даже самому себе.
        Какое-то движение… или процесс… всплеск ртутной поверхности… вспышка… Вспышка - это вернее всего. Но разве бывает вспышка чёрного света? Разве вообще бывает чёрный свет? Горящая ртуть?
        - Молодец, Палыч! - Катенька потёрлась о пиджак и вывела супруга из транса. - Дави его!
        Леденцов заморгал. Шарик замер на красной цифре. На пятёрке.
        - Чёрное! - скомандовал он и полуприкрыл глаза.
        Выпало чёрное, но вовсе не то чёрное, которое хотелось увидеть Леденцову. Впрочем, он не особенно и старался. Главное - разобраться, что это за вспышка ртути. Тогда можно будет понять, как её потушить.
        Следующие ставки Емельян Павлович делал механически. Теперь он не закрывал глаза - воображаемая рулетка крутилась прямо поверх реальной. И каждый раз, когда Леденцову удавалось синхронизировать их вращение, в виртуальности что-то беззвучно лопалось, и язык чёрного пламени слизывал, отклонял в сторону луч «фонарика».
        «Это неправильно, - думал Емельян Павлович. - Луч не может искривляться. И вообще, это не луч. Это клинок. Закалённый дамасский клинок света».
        Чёрная вспышка. Клинок не сгибается. Он начинает мелко вибрировать. Леденцов безотчётно сжимает кисть правой руки. Он чувствует в ней трепещущий эфес. Вибрация становится нестерпимой. Клинок не выдерживает. Чёрное пламя уносит сияющие обломки в бесцветное никуда.
        «К чёрту. И рулетку, и шарик. К чёрту всех».
        Давешняя волна ненависти снова поднялась из глубин души. Емельян Павлович должен показать этому выскочке, кто здесь главный. «Не искупать ли мне тебя в шампанском?» Леденцов быстрыми и точными движениями рисует на холсте реальности яркую картинку: рыженькая официантка выворачивает поднос с напитками на «отбойника». Нет - в последний момент Емельян Павлович меняет направление атаки - пусть на стол, пусть он обернётся.
        Мастер сглаза не оборачивается. Но он успевает. Под белый луч-клинок (он снова целый) «отбойник» подставляет столб чёрного сияния. Искры. Таких цветов не бывает! Воображаемое отскакивает от воображаемого. Ткань действительности сминается, но не рвётся.
        Официантка делает несколько неуверенных шагов, но быстро приходит в себя.
        «Мальчишка! Наглец! Я - Мастер силы!» Емельян Павлович швыряет в противника первый попавшийся образ. Уже в момент броска он понимает всю его нелепость, но - пусть! Пусть сейчас в руках вон того бандюгана с головой, как помятый бильярдный шар, вспыхнет костром зажигалка! Он заслуживает наказания. Наверняка он убивал людей, чтобы заработать свои грязные деньги.
        Зря. Напрасно! Не нужно было думать ни о чём, кроме цели. Какая разница, откуда у лысого деньги? Удар получился ненацеленный, вялый, «отбойник» не просто парировал, но и смог ответить. Бритоголовый щёлкает зажигалкой, безуспешно пытаясь добыть огонь.
        Мастер сглаза снова ухмыляется, и Леденцов готов отдать кусок своего тела или души, чтобы погасить эту нахальную ухмылку. Все, больше никаких размышлений. Это бой. Потом разберёмся, что да как. Мастер силы атакует бездумно, зато быстро, неузнаваемо коверкает реальность. Вернее, пытается коверкать. Это невозможно, но оружие «отбойника» быстрее, оно парирует каждый выпад.
        Часть сознания в оцепенении фиксирует картины, рождаемые «топором» и разрушаемые «отбойником». Она не может понять, откуда берутся эти фонтаны крови и вопли, слышные только двоим в этом зале. Она просто фиксирует и цепенеет, не имея возможности повлиять на движение белого клинка. Им теперь водит не только ненависть, но и страх. «Это я? - мелькает стремительная мысль. - Неужели это из меня?» Смерть и ужас. Боль и смерть. Смерть и смерть.
        Нет времени на осознание. Белый клинок поднялся для очередного удара, реальность снова прогибается, готовясь впустить в себя сгусток боли. Это девочка. Она в крови. Кровь дымится на оружии Леденцова. Этого не может быть. Неимоверным усилием Емельян Павлович уводит свой клинок в сторону и на миллионную долю секунду выныривает в реальность. «Отбойник» глядит на него исподлобья. Миллионной доли достаточно, чтобы успеть разобрать мелкую дрожь на кончиках его губ.
        «Это он! - Леденцову кажется, что он уже понял, нужно просто сформулировать. - Он меня подставляет! Нет, он вытягивает из меня всё, что есть внутри тёмного!»
        Тёмное не доходит до реальности. Для окружающих мастера все так же стоят и смотрят друг на друга. Разве что трансляторы видят поле боя. В том числе и Саня. Этот наглец…
        Не отвлекаться!
        Емельян Павлович теряет слишком много времени. Он уже не атакует, только уворачивается. Вот «отбойник» раскрылся, сейчас бы ударить - Леденцов делает слепой выпад и еле успевает остановить своё же движение. Это то, что от него хочет мастер сглаза. Это снова чья-то боль и смерть…
        Емельян Павлович гасит движение своего клинка и успевает блокировать удар противника в последний момент. Чёрное пламя проходит так близко, что он наконец может рассмотреть оружие.
        Это не меч. Это тяжёлый шипастый щит со смертельно острой кромкой. Его поверхность - это всё-таки ртуть, но странная, тёмная, не дающая отблеска. Проскочив мимо, щит разворачивается немыслимым образом (где рука, которая может так изогнуться?) и опять несётся в атаку.
        Страх становится сильнее ненависти, вернее, они сплетаются воедино. Уже неважно, чем и как поразить «отбойника». Пусть это будет кровь, и грязь, и удушливый смрад. Главное - поразить. Вся злость, вся ярость боя вскипает в Емельяне Павловиче, поднимается густой волной - и опускается волной страха. Ужаса. Паники. Он с невообразимой отчётливостью представляет, как кромка щита врезается в его горло. И нельзя даже крикнуть, потому что следом идёт поток горячей ртути. Он захлёбывается. Он не успевает. «Спас…»
        …За спиной Леденцова, в реальности, о которой он уже не помнит, раздаётся несколько коротких сухих хлопков.
        9
        - Ещё раз спрашиваю, - следователь бубнил уже безо всякой надежды, - где и когда вы познакомились с этим гражданином?
        Леденцов даже не стал делать вид, что смотрит на протянутую фотографию. Он монотонно, в тон вопросу, сказал:
        - Этого гражданина впервые я увидел сегодня ночью. В мёртвом состоянии. В состоянии трупа.
        Следователь вздохнул и переложил голову с левой руки на правую. На шутки Емельяна Павловича он уже не реагировал.
        - Вы же понима-а-аете… - загундел он, но был перебит протяжным:
        - Я все понима-а-аю. Но ничем помочь не могу.
        Следователь подпёр голову двумя руками. Некоторое время они молчали. Потом следователь встрепенулся, помотал головой и широко, с хрустом, зевнул.
        - Курите? - спросил он нормальным голосом.
        Леденцов посмотрел страдальчески.
        - Ах, да. Вы же говорили, что не курите. Я тоже не курю.
        - Я помню, - сказал Емельян Павлович.
        - Кофе выпить, что ли? - следователь поднялся со стула и потянулся.
        Суставы затрещали, как сковорода с попкорном. «Совсем молодой парень, - подумал Леденцов, - а уже весь в остеохондрозе. Вылечить, что ли?»
        - Емельян Павлович, ну не бывает так, - следователь сел на стол и преданно заглянул в глаза, - совершенно незнакомый вам человек выскакивает, как чёртик из табакерки, из-за вашей спины, стреляет в другого совершенно незнакомого вам человека, пускает себе пулю в лоб…
        - В висок.
        - В висок. И вы ничего о нём не знаете?!
        Леденцов закрыл глаза и растёр веки. После того, что случилось прошедшей ночью, ему бы напиться в сизый дым, а не на допросе торчать три часа подряд.
        - Мы же вас ни в чём не обвиняем!
        - Ещё чего не хватало.
        - Но помогите же и вы нам! Вы же явно что-то скрываете! Давайте ещё раз посмотрим плёнку.
        Емельян Павлович снова потёр веки. Запись с камер слежения «Жар-птицы» он помнил наизусть. Следователь же впился в монитор так, как будто за последние полчаса на плёнке могли вырасти новые факты. Досмотрел. Перемотал назад. Снова стал смотреть.
        Ничего не изменилось: вот Леденцов перестаёт делать ставки, отворачивается от стола, смотрит на коренастого «отбойника». Долго смотрит, минут пять. «А показалось, - в очередной раз подумал Емельян Павлович, - что полгода прошло». Народ, который поначалу лезет поближе, инстинктивно отодвигается. Леденцов и его визави остаются один на один, словно дуэлянты. Сходство усиливают «секунданты» - мужчины, торчащие у «дуэлянтов» за спиной. Один, понятно, Саня. Второй, как выяснилось позже, управляющий казино.
        Вот момент, который следователь уже засмотрел до дыр и потёртостей. «Дуэлянты» разом отшатываются один от другого. В следующую секунду из-за спины «отбойника» выскакивает пожилой тип и бросается… На записи кажется, что к Леденцову, но Емельян Павлович хорошо помнит ощущение - пожилой пытается заслонить собой мастера сглаза. А за спиной у Леденцова невероятным образом возникает фигура с пистолетом наперевес…
        Емельян Павлович отвёл взгляд от монитора. Ему никогда не нравились фильмы Тарантино с морем крови и кучей трупов.
        - Ну вот откуда он появился? - спросил следователь у потолка. - Что за Копперфильд? Черт, частота кадров слишком низкая, не видать ни бельмеса.
        - Может, я уже пойду?
        Следователь промолчал, безо всякого вдохновения наблюдая за происходящим на экране. Собственно, обычный кавардак: люди носятся, женщины сидят на корточках, плотно закрыв глаза ладонями, или лежат в элегантных обмороках. Необычны только фигуры «дуэлянтов». Они расходятся в разные стороны - медленно, словно наощупь. Только слегка покачиваются, когда на них натыкаются бегущие.
        Следователь щёлкнул выключателем и сказал:
        - Ладно, сегодня мы уже ничего не выясним. Вы у нас по делам фирмы?
        - Нет, просто отдыхаю.
        - Почему бы вам дома не отдохнуть, а? Вот подписка о невыезде, поставьте автограф.
        Закрывая за собой дверь, Емельян Павлович услышал знакомый звук. Следователь в очередной раз перематывал плёнку на начало.
        «В душ, - подумал Леденцов уже на улице, - и спать. Или даже сразу спать».
        - Ну наконец-то, - услышал он за своей спиной, - я уж хотел войти и помешать плавному течению столь приятной беседы.
        Емельян Павлович обернулся. Ему улыбался поджарый мужичок в костюме специального «незаметного» цвета. В руке он держал предупредительно развёрнутое удостоверение в одиозной красной корочке.
        Несколько секунд Леденцов таращился в документ, как баран на новые ворота, которые выросли поперёк его пути.
        - Идите к дьяволу, - наконец поздоровался он. - Вы ведь не официально?
        - Конечно, нет, - незнакомец неторопливо убрал удостоверение в карман, - иначе я вмешался бы в ход допроса в самом его начале, забрал бы вас у этого бедолаги… Но в этом нет никакой необходимости. Я просто хочу…
        - …выяснить, откуда взялся этот ворошиловский стрелок, - тоскливо закончил Емельян Павлович. - Честное слово, я его видел впервые в жизни.
        Незнакомец продолжал улыбаться.
        - Я не хочу выяснить про стрелка. Я хочу перекусить. Тут рядом есть неплохой итальянский трактир.
        - Меня люди ждут, - Леденцов сопротивлялся из последних сил.
        - Ждали бы - встретили б. Пойдёмте, вам срочно нужно выпить.
        Улыбчивый человек подхватил Леденцова под руку и потащил за собой. Емельян Павлович почувствовал, что его желудок солидарен с незнакомцем.
        - Обещаю, - продолжал тот, - что никаких неприятных вопросов задавать не буду, вербовать не буду. Что там ещё? А! Зомбировать и кодировать тоже не буду. Зато угощу вкусной едой. И не спорьте. Будем считать это представительскими расходами.
        Емельян Павлович не спорил. Но потянулся за мобильником, чтобы связаться с Портновым. И выяснить, чёрт побери, почему его не дожидается у дверей застенка заплаканная супруга?
        Незнакомец упреждающе поднял руку.
        - Прошу вас, подождите полчаса. А то набегут, мешать начнут. Да мы уже и на месте.
        «Итальянский трактир» оказался довольно респектабельной пиццерией. Приглашение улыбчивого оказалось очень кстати - наличных у Леденцова не было совсем.
        Незнакомец вес себя грамотно. Пока не принесли аперитив, помалкивал в тряпочку. И только после того как блаженное тепло растеклось по организму Емельяна Павловича, позволил себе начать:
        - Документы мои, осмелюсь заметить, вы изучили невнимательно. Посему представлюсь ещё раз. Минич Сергей Сергеевич. Подполковник госбезопасности. Вас мы ни в чём не обвиняем и ни о чём спрашивать не будем. Готовы даже помочь информацией.
        - А за это… - Емельян Павлович сделал многозначительную паузу.
        Сергей Сергеевич усилил улыбку до негромкого смеха.
        - Сразу видно человека коммерческого. Да, будет одна просьба.
        - Стучать?
        - Вы всё-таки невнимательно слушали. Я не собираюсь вас вербовать. Отличный виски. Повторим? Любезный! Повторите, пока несут закуски! Благодарю. Нет, просьба моя будет иного толка. Итак, какие полезные сведения вас интересуют?
        - Да уж спасибо, - сказал Леденцов, - никакие. У меня и так от сведений… голова пухнет.
        - Как знаете, - Сергей Сергеевич откинулся на широкую спинку лавки и прижмурился.
        Почему-то Леденцов представил в руке подполковника дымящуюся сигару.
        - Я тут вспомнил, - сказал Минич, - ваш ответ на не заданный мною вопрос.
        Емельян Павлович понюхал свежую порцию душистого напитка и решил не реагировать. И так все расскажут. Он не ошибся.
        - Вы предположили, что я захочу знать, откуда взялся человек с пистолетом. И ответили: «Видел его впервые в жизни». Просто чудо, а не ответ!
        Минич снова хохотнул, но это пока не раздражало.
        - Вопрос предполагался «Откуда?», а ответ последовал «Видел впервые». Небольшое несоответствие, не находите? А все потому, что любой человек, даже если приходится врать, даёт ответ… скажем так, относительно правдивый. Я знаю, что вы впервые видели стрелка. Более того, его впервые видели и все остальные. Но это не значит, что вам неизвестно его происхождение.
        Емельян Павлович не отрываясь смотрел на маслянистую поверхность янтарной жидкости.
        - Это фантом, - Минич поднял свой бокал повыше и смотрел сквозь него на солнце, - призрак, пришедший в мир по щучьему велению, по чьему-то там хотению.
        Леденцов продолжал слушать.
        - Повторяю, - весёлость ушла из голоса Сергея Сергеевича, - вас никто ни в чём не обвиняет. Испуг и попытка защититься суть естественные реакции человека. И всё-таки вы должны согласиться, что последствия испуга оказались не совсем адекватными.
        Емельян Павлович залпом допил свою порцию.
        - Очень интересная история, - сказал он. - Но вы хотели у меня что-то попросить?
        - Да, - Минич слегка покачал бокалом, - просьба очень проста, хотя и не совсем обычна. Пожелайте Николаю Николаевичу крепкого здоровья.
        Такого Леденцов не ожидал. Он почувствовал, что его челюсть неприлично отвисла.
        - Что? - сказал он. - Кому?
        - Николай Николаевич - это тот человек, в которого стреляли сегодня ночью в казино. Он в больнице, в реанимации. Вот его фотография и список повреждений. Думаю, это поможет.
        Ошалевший Емельян Павлович принял стопку бумажек безропотно.
        - Это ваш друг? - спросил он. - Родственник?
        - Не совсем, - подполковник вернулся к выпивке, - просто мне нужно его арестовать.
        10
        Следующие несколько дней Емельян Павлович пребывал в состоянии хорошо налаженного робота-андроида. Сказали желать здоровья по фотографии совершенно незнакомому человеку - желал. Сказали, что нужно сидеть в номере и приходить в себя - сидел. Но в себя вернуться всё никак не мог. Мысли были окутаны дымкой, желаний не было, глаза ни на чём не могли сфокусироваться. Катенька даже сказала ему как-то вечером:
        - Леденец! Ты что, наркотики тайком глотаешь? У тебя зрачки всё время расширены. И, в конце концов, где твоя мужнина ласка?
        С мужниной лаской дело обстояло плохо. Емельян Павлович слышал, что после тридцати у мужчин часто возникают с этим делом проблемы, но сам всегда держался молодцом. Теперь-то он понимал, что это заслуга не его, а живущего в нём мастера силы. И раз заслуга перестала работать, значит, мастер силы…
        Леденцов облизал пересохшие губы.
        Когда-то, в детстве, он страшно перепугался, обнаружив у себя качества «топора». Потом постарался напрочь забыть о них. А теперь пришёл в ужас от мысли, что его ненормальность могла вдруг исчезнуть.
        Емельян Павлович встрепенулся и порывисто обнял Катеньку.
        - Придушишь! - взвизгнула она. - Палыч, не рви блузку, я за неё знаешь сколько денег отдала…
        Это был самый страстный секс в его жизни. Да и в её, наверное, тоже.
        - Хватит, миленький, хватит, - шептала она, - все хорошо, ты самый классный мужчина в мире! Я не могу уже.
        Он откидывался на одеяле, закрывал глаза и пытался расслабиться. Это ему понемногу удавалось - но тут же возвращалась серая вязкая дымка, а с ней и страх.
        Уснул он от истощения. Весь следующий день проспал до вечера. Правда, несколько раз Катенька его будила и поила чем-то горячим. Емельян Павлович глотал обжигающую жидкость залпом и тут же падал в постель. Зато на ужин вышел в ясном уме и твёрдой памяти, хотя и приходилось придерживаться за Катину руку - пошатывало.
        В ресторане их ждал Иван Иванович. Он не стал обсуждать подробности, сказал только:
        - Ничего не вышло, вы его не погасили. И ещё: вам нужно вернуть контроль над собой. В следующий раз…
        - В какой следующий раз? - с неизбывной тоской в голосе сказал Емельян Павлович. - В следующий раз я точно кого-нибудь убью. Ну ладно, не я убью. Мной убьёт. Силой моей, которой я мастер.
        - Мастер не тот, у кого много силы. Мастерство - это умение силу использовать. У вас это мастерство было в крови, а теперь вы его теряете. А следующий раз неизбежен.
        - Вы меня не заставите… - начал было Леденцов, но понял, что сил на окончание фразы у него недостаточно.
        - Я и не собираюсь. Процесс вышел из-под контроля. Вы думаете, этот «отбойник» оставит вас в покое? Теперь, после того как вы покушались на него? Тяжело ранили его учителя?
        - А мы уедем, - вдруг затараторила Катенька, - домой уедем. Правда, Палыч? Он же ничего про нас не знает. Мы будем жить тихо, он нас не найдёт.
        - Он вас не найдёт, - подтвердил Иван Иванович и потёр переносицу. - И даже пытаться не станет. Незачем.
        Емельян Павлович почему-то не успокоился от этих слов Портнова. И был прав.
        - Он сделает так, что вы сами будете его искать.
        - Не буду, - дёрнул плечом Леденцов.
        - Будете. И вы снова сойдётесь в поединке. Только на сей раз он будет сильнее. В первой стычке вы оба проиграли. Он умеет делать правильные выводы из поражений - он ведь мастер сглаза, помните? Не дожил бы ваш соперник до зрелого возраста, если бы не умел держать удар.
        - И пусть держит, - сказал Емельян Павлович, - только не мой удар. Хватит с меня, наударялся.
        Катенька смотрела на мужа огромными сырыми, как лужи, глазами. И тихонько, кончиками пальцев, гладила его руку под столом.
        11
        Тягучая пелена апатии все больше охватывала Емельяна Павловича. Все реже были вспышки яростного желания доказать себе и окружающим (в основном окружающей Кате), что он ещё жив, что он по-прежнему мастер силы. Если бы Леденцов смог собраться с мыслями, то сообразил бы, что его пребывание в чужом городе утратило всякий смысл: вылазки в казино прекратились, Иван Иванович перестал донимать своими лекциями, да и их дружная команда разбрелась. Саня исчез на другой же день после стрельбы в «Жар-птице», а ещё через трое суток Емельян Павлович поймал себя на том, что он давно не видел компенсаторш. На четвёртый день пропал и Портнов.
        Единственное занятие, за которое Леденцов держался по инерции, - это рассматривание фотографии пожилого поджарого человека, которому следовало желать здоровья. Каждое утро, пока Катенька была в душе, он доставал из внутреннего кармана пиджака потрёпанную уже карточку и как мог искренне представлял Николая Николаевича - так, кажется? - бодрым и здоровым. По возможности повторял сеансы и днём, если супруга отлучалась куда-нибудь. Однако и это странное занятие по прошествии недели потеряло смысл. Однажды днём Леденцовы прогуливались по окрестному городу и вели ленивый разговор ни о чём. Катенька вроде бы настраивала, чтобы Емельян Павлович прочёл что-то очень модное. Тот неактивно отнекивался. Потом Катя вспомнила, что оставила в номере мобильный телефон - вчерашний подарок мужа. Кому она могла с него звонить? Однако Леденцов не стал спорить, а повернулся и двинулся к гостинице. В лифт одновременно с ним вошёл молодой человек крепкого телосложения. Как только кабина тронулась, он будничным тоном сказал:
        - Вам привет от Сергея Сергеевича.
        Емельян Павлович уставился на попутчика. Взгляд его ничего не выражал.
        - От Минича, - решил уточнить молодой человек, - он просил передать, что о Николае Николаевиче можно больше не заботиться.
        Леденцов ничего не отвечал, пока лифт не остановился. Только тогда он вздрогнул и спросил:
        - Ага. Значит, этот… Николай Николаевич выздоровел?
        - Почти, - улыбнулся молодой. - Он впал в кому. А вы молодец, здорово его подлечили.
        Емельян Павлович открыл рот, но тут двери начали закрываться, и он выскочил в коридор. Кажется, человек в лифте слегка его подтолкнул. Леденцов постоял немного, помотал головой, как норовистый конь (даже прифыркнул), и стал опускаться вниз по лестнице.
        Все дела в этом чёртовом жарком городе были сделаны. Пора было возвращаться домой.
        Иван Иванович появился ещё раз, в день отбытия Леденцовых из гостиницы. Катенька заметила его первой, вздрогнула и остановилась. Емельян Павлович проследил её взгляд и тоже замер. Портнов сделал плавный жест рукой, словно извиняясь.
        - Я просто попрощаться, - сказал он. - Давайте, Екатерина, вашу сумку. Давайте-давайте, я столько хлопот вам доставил, нужно как-то отрабатывать.
        Иван Иванович был тихим и безобидным. И грустным. Леденцов не смог его прогнать. Да и с чего бы? Они взяли частника и очень мило побеседовали весь путь до вокзала. Емельян Павлович расслабился и решил, что на сей раз обойдётся без глубоких мыслей и подробных инструктажей. Так и оказалось до самого вагона.
        Но напоследок Портнов умудрился выкинуть небольшое коленце. Поцеловав руку ухмыляющейся Катеньке, он ловко вложил в неё прямоугольную картонку.
        - Моя визитка, - пояснил он, - мало ли что. Берегите. Друг друга. И помните, Емельян Павлович, ваша супруга - ваше единственное преимущество в грядущем бою.
        Катенька враз перестала улыбаться, хотя это был явно комплимент.
        - Нет-нет-нет, - замотала она стриженной головкой, - никаких больше боев!
        - Разве что бой с тенью, - Леденцов решил пошутить, но вышло неловко.
        - Бой с тенью, - сказал Иван Иванович, - вы уже выигрывали. На сей раз над вами повисла тень боя… Дай бог, чтобы всё обошлось.
        В СВ Катенька и Емельян Павлович долго молчали. Только когда пришло время укладываться, Катя спросила:
        - Правда, больше никаких боев?
        - Никаких. Не боец я.
        - А с тенью… Который ты выиграл. Это с кем?
        Леденцов помимо воли улыбнулся.
        - Не поверишь. С тобой, Солнышко.
        - Что?! Я?! Тень?! Вот я тебя по башке подушкой!
        И тут же исполнила обещание. Супруг радостно подхватил забаву. Так они резвились ещё минут десять, пока в стену купе не постучали. Леденцовы притихли и уселись на полку, часто и весело дыша.
        - Значит, - прошептала Катенька, - ты, гад, со мной бился?
        - Не бился. Просто нужно было тебя освободить от эффекта «отбойника».
        - Палыч, хоть ты мне мозги не компостируй, ладно? Хватит с нас Портнова. «Отбойники», «топоры» какие-то. Туфта все это.
        Емельян Павлович глянул в честные глаза любимой женщины.
        - Обожди, - сказал он, - так ты не веришь в мастеров сглаза и силы?
        - Конечно, нет! Ты сам подумай, это ж все бабушкины сказки!
        - А Саня? Его умение читать мысли?
        - Ну и что? Мало ли в мире гипнотизёров!
        В эту ночь Леденцову открылась поразительная вещь: его жена и подруга, его лучший компенсатор, а в девичестве - довольно сильный мастер сглаза, его бестолковая Катенька не верит во «все эти теории» Ивана Ивановича! Емельян Павлович пытался взывать к логике, к её ощущениям, приводил примеры удачной игры в казино… Всё было без толку. На каждый довод мужа она приводила безупречный аргумент одного из трёх типов: «просто повезло», «я тебя люблю» или «я откуда знаю, но мистика тут не при чём». Когда Леденцов исчерпал все доказательства, Катенька вдруг мило зевнула, заявила, что полностью с ним согласна, и повалилась спать.
        Емельян Павлович долго не мог последовать её примеру, лежал и таращился в темноту. Но стоило ему начать задрёмывать, как с Катиной полки раздалось:
        - Ладно, про бой с тенью я поняла. А что он говорил про «тень боя»?
        - Не знаю, - сказал Леденцов. - Это наверное то, что висит вокруг меня после казино. Мгла какая-то. Точно, тень.
        - А-а-а. Тогда ладно. Это я развею. Я ведь Солнышко, правильно? А под солнышком… тени… не бывает…
        И Катенька засопела, искренне уверенная, что теперь-то все проблемы ею решены. Окончательно и бесповоротно.
        Часть 3. Бой теней
        Кто не сбивался, не придёт к уму.
        Гёте «Фауст»
        1
        Бывший главврач, а ныне глава губернской оппозиции поднял бокал с прозрачным, как свежий цветочный мёд, пивом. Емельян Павлович ожидал, что последует очередной тост за наступающий Новый год, «год честных и справедливых выборов», но услышал:
        - Ну, Палыч, давай за независимость!
        Бокал был не первым, а предшествовали ему рюмки, поэтому слово «независимость» прозвучало невнятно.
        - За что? - спросил Леденцов.
        - За нзвисимсть! - повторил главврач. - Центра от реги… То есть регионов от центра. Капитала от власти. Мужа от жены!
        Емельян Павлович согласно поднял свой бокал. Про жену - это в его огород, но Леденцов не злился. Он и раньше-то был незлоблив, а теперь… Емельян Павлович аккуратными глотками вливал в себя ледяную жидкость и думал о диалектике природы: холодное пиво вливается в горячего Леденцова, который сидит в тёплом предбаннике, а за окном - лютая стужа. Круг замкнулся.
        - Слушай, - главврач-оппозиционер оторвался от бокала с довольным пыхтением, - нужно помочь плитичскому процессу!
        - Опять Глинского выделить?
        Глинский (лингвист Сергей Владиленович) вот уже полгода, с мая, батрачил на оппозицию, хотя и числился в штате «Мулитана» менеджером по рекламе. Образование и специфический жизненный опыт открыли в нём талант спичрайтера. Это нерусское слово в применении к Глинскому означало «сочинитель разговоров по душам». Речи, которые он порождал, ценились за простоту, доходчивость и щемящую искренность. Правда, главврач умудрялся превращать эти шедевры разговорного жанра чуть ли не в похабщину. Он никак не мог выучить текст наизусть и пытался восполнить пробелы своими словами. В стрессовой ситуации он выстраивал слова в своём, неповторимом, порядке. Например, строчку «…к нам приходят разные люди со своими проблемами» главврач на лету переделал в «…приходят к нам всякие и жалуются».
        Но на сей раз лидеру оппозиции нужен был не спичрайтер. Ему нужны были деньги. Емельян Павлович даже сквозь хмель почувствовал это по особенной сердечности собеседника.
        - Да мне твой Глинский… в бок не упёрся. Необходимы наличные средства. Надо поддержать неимущие слои населения перед праздником.
        Важность темы даже исправила артикуляцию главврача.
        - А знаешь, - сказал Леденцов, - ты ведь не главврач. Ты главвраг.
        Видя ошеломлённость собеседника, Емельян Павлович пояснил:
        - Ты ведь лидер оппозиции? Значит, лидер врагов власти. То есть главвраг.
        - Ну, пускай. Главвраг. Хорошо. Денег дашь?
        - И где я тебе наличку возьму? Раньше не мог сказать? Четыре дня до Нового года.
        Главвраг, который снова приложился к бокалу, едва не захлебнулся от возмущения.
        - Я ещё месяц назад! Ты вспомни: сколько я звонил? Что ты мне обещал? «Потом обязательно». Вот оно, потом. Обещания нужно исполнять.
        Леденцов с сомнением покачал головой.
        - Что, - рыкнул главврач, - опять с женой будешь согласовывать? Ты мужик или что? Решения должен принимать ты, а не баба. Женское дело - детей рожать.
        На что Емельян Павлович ответил:
        - А ещё можно назвать тебя попазиционер. Вон какая у тебя задница.
        На этом беседу пришлось прервать, потому что из парилки высыпали прочие участники мальчишника, а при них о деньгах говорить не стоило.
        Денег назавтра Леденцов не дал. Разговора с Катенькой даже не попытался завести, осознавая всю бессмысленность. А без неё, хоть и был генеральным директором с правом подписи и печати, такие вопросы он не решал. И прочие другие тоже не решал. Емельян Павлович в последнее время вообще не принимал деятельного участия в делах фирмы. Себя он утешал тем, что «Мулитан» - отлаженная организация, которая не нуждается в мелочном администрировании.
        Но самый последний курьер знал, что генеральный сидит под каблуком энергичной жёнушки. В последнее время деловые партнёры с ним почти не общались - только на стадии подписания договора. Леденцов подозревал, что некоторые бумаги Катенька подмахивает за него, но ничего против не имел. Его вообще все устраивало.
        Тень боя, а вернее, вязкая копоть апатии окутывала его и не давала ни на чём сосредоточиться. Леденцов смутно помнил, как прошло окончание весны, все лето и большая часть осени. Целыми днями он читал в Интернете новости и анекдоты, а когда надоедало - раскладывал бесконечные пасьянсы.
        Катенька же развернулась. Похождения со стрельбой в казино и последующие события что-то перещелкнули в ней. На перрон родного города вышла не капризная и легкомысленная девица, а целеустремлённая бизнесвумен. Правда, первое время целеустремлённость её была несколько хаотична - госпожа Леденцова бросалась то в «Гербалайф», то в торговлю недвижимостью. Но однажды она появилась в «Мулитане» (что-то покупала из оргтехники), сунула повсюду свой носик с горбинкой, а вечером заявила супругу:
        - Что это за организация дела? Почему нет перспективного планирования? И что ты там делаешь целыми днями, всё равно ведь не руководишь!
        Никто уже не помнил, на какую должность оформил её Емельян Павлович (однажды он из любопытства посмотрел штатное - Катенька значилась «менеджером по маркетингу»), но довольно быстро жена стала исполнять функции зама, а с течением времени - и самого директора.
        Недовольные были, но скоро закончились. Большинство ушло по собственному желанию, в частности секретарша Оленька, которая с первых же минут невзлюбила жену директора и пользовалась яростной взаимностью. Остальные притихли. Хрупкая девушка с крашеной чёлкой умела чётко ставить задачи и жёстко спрашивать за их выполнение. Её стараниями «Мулитан» больше не участвовал в рискованных сделках, которые когда-то обеспечили ему статус и жирный кусок рынка. Зато у фирмы появилась репутация «твёрдой». А «твёрдой» фирме не пристало ввязываться в тёмные делишки местных политиков.
        2
        И всё-таки разговор с главврагом имел свои последствия. Он оказался миной замедленного действия, которая начала отсчёт в канун Нового года, а бабахнула в середине февраля.
        Леденцову в душу, на самое её дно, запала фраза «Женщина должна рожать». Он был уже не юноша (хотя и считался «молодым бизнесменом» - сороковника ещё не разменял). Самое время задумываться о потомстве. Емельян Павлович перестал раскладывать пасьянс и часами размышлял о будущем сыне. Или дочке - неважно. Леденцов раньше видел, что такое грудной ребёнок, поэтому традиционных мужских иллюзий не питал. Например, отдавал себе отчёт, что первые несколько лет жизни дитя занимается только тем, что доставляет мелкие проблемы. И только потом проблемы становятся крупными.
        Идея продолжения рода тонизировала Емельяна Павловича. Как противотуманная фара, она пробивала густую мглу безразличия, царящую в мозгу Леденцова. Он снова начал оживать, интересоваться делами фирмы, однажды даже предложил что-то рискованное.
        - Емельян Павлович, - заметила жена (беседа происходила при подчинённых), - это может привести к серьёзным проблемам.
        - Не приведёт. А в случае успеха…
        Минуты две Катенька выслушивала доклад о перспективах, и лицо её заострялось всё сильнее. Когда Леденцов дошёл до прямого выхода на американских производителей, супруга вдруг повела себя, как в старое доброе время, - закрыла лицо руками и бросилась из кабинета.
        Когда она вернулась с красным от слёз носом, за совещательным столом сидел только Емельян Павлович.
        - Катенька, - он обхватил жену покрепче и принялся шептать на ухо, - солнышко моё! Ты чего так расстроилась? Не хочешь, так не будем в это ввязываться. Действительно, авантюра.
        Леденцов шептал, гладил её по жёсткой от лака причёске и всё сильнее прижимал к себе. Скоро головка Катеньки оказалась у него едва не под мышкой. Обычно в этом уютном месте госпожа Леденцова быстро успокаивалась и начинала бурчать. Но, видно, слишком долго не удавалось Катеньке поплакать. Вместо того чтобы бурчать, она начала тоненько подвывать.
        Попыталась заглянуть секретарша (теперь её звали Оксана), но увидела только кулак Леденцова, который он показал из-за спины супруги. Кулак девочка истолковала верно, и больше дверь в кабинет не открывалась до самого обеда. К этому времени Катенька иссякла. Емельян Павлович уже ни о чём не говорил, не шептал, а просто стоял и гладил родную шевелюру. А заодно нюхал её. «Как пахнет интересно, - подумал Леденцов, - чем-то дорогим и свежим».
        Катенька издала прерывисто-протяжный вздох. Ещё по добрачным отношениям Емельян Павлович знал, что это финальный свисток. Теперь можно поговорить спокойно. Леденцовы оторвались друг от друга и посмотрели супруг супругу в глаза.
        - Я тебя люблю, - начал муж. - Эй! Ты чего это? Опять?
        Жена торопливо замотала головой, ловко выудила из мужниного кармана платок и с чувством высморкалась.
        - И как ты работать собираешься? - Леденцов решил попробовать стиль «строгий, но добрый начальник». - А ну марш домой, приводить себя в порядок! И знаешь что? Я тебя сам отвезу. А по дороге заедем и что-нибудь съедим.
        Катенька снова замотала головой. И снова молча.
        - Хорошо, - согласился Емельян Павлович, - просто погуляем по парку.
        И неожиданно ляпнул:
        - А давай ребёнка заведём.
        Катенька оцепенела. Только глаза её шарили по Леденцовскому лицу в поисках насмешки. Насмешки не было. Может быть, немного смущения от собственных слов и чуть-чуть неуверенности. Катенька ринулась к мужу так, что едва не сбила его с ног. Она всё ещё не говорила ни слова, но целовала его, как бешенная. И только когда выдохлась, сделала шаг назад и сказала, держа Леденцова за руки:
        - Я вчера была у врача.
        - Что? - Емельян Павлович был навылет выбит таким поворотом разговора. - Ты заболела? Что-то серьёзное?
        - Очень, - сказала Катенька и жалобно улыбнулась, - у нас будет ребёночек.
        И нижняя её губа в очередной раз мелко-мелко затряслась.
        3
        Ещё несколько недель клиенты по привычке звали к телефону Екатерину Владимировну, но Катенька с безмятежностью Девы Марии объясняла им, что «этот вопрос исключительно в компетенции директора».
        Леденцов воспрял. Он чувствовал себя отдохнувшим и полным идей. Правда, у Емельяна Павловича хватило ума сохранить методичность в деятельности фирмы, которую ввела Катенька, но теперь он добавлял к ней лёгкой сумасшедшинки. Сотрудники заражались директорским оптимизмом. Это было нелегко - в феврале-марте на самого энергичного сотрудника нападает зимняя ипохондрия на фоне весеннего авитаминоза.
        Катенька прилежно выполняла диспетчерские функции, проверяла планы и готовила себе смену. Новость о грядущем прибавлении в семействе волшебным образом распространилась по небольшому городу. Все партнёры по мужской линии находили повод игриво подмигнуть Леденцову или с особенным выражением лица пожать ему руку - в зависимости от степени знакомства. Их супруги или редкие здесь женщины-руководители резко переменили своё отношение к Катеньке. Раньше они единодушно на неё шипели («Крутит мужиком, выскочка!»), теперь - также единодушно ворковали над ней. Маргарита Станиславовна, руководитель продаж конкурирующего предприятия «Хай Текнолоджик Маркет», на восьмое марта собственноручно дозвонилась до Кати и полчаса поздравляла её по телефону. Емельян Павлович, посмеиваясь про себя, пришёл к выводу, что беременная выскочка выскочкой не считается.
        Сам он просто летал. Он где-то читал о таких методиках тренировки, когда спортсменам на ноги, на руки - везде, где можно и нужно, - вешают груз. Бедолаги привыкают к такой тяжёлой жизни, а на соревнованиях снимают с себя вериги и бьют рекорды, как Кличко грушу. Что-то подобное происходило и с Леденцовым. Сжатая пружина распрямилась. Мастера силы выпустили на волю.
        Правда, окончание «заморозки» имело и свои отрицательные стороны. Теперь сцена в казино возникала в памяти ярко и в неприглядных подробностях. Приходилось признаться хотя бы самому себе, что все воображаемые ужасы и кошмары появились именно из его, леденцовского подсознания. И вызваны они были его, леденцовским страхом. Мастер сглаза Гринев гасил их по инерции, просто из принципиального противоречия, но все равно получалось, что Леденцов - плохой, а Гринев - вроде как спаситель. Емельян Павлович очень переживал, пару раз даже напивался от огорчения, однако однажды понял, кто виноват в происшедшем. Конечно, Портнов! Хитрый лис так ловко его накрутил, подготовил, заставил в нужный момент раскрыться! Был ещё, правда, вопрос: «А зачем это нужно Портнову?». От него Леденцов ответа не искал, ограничившись банальным: «Потому что сволочь!».
        Это был единственный минус выхода из апатичного состояния. В остальном всё складывалось на редкость удачно. Емельян Павлович (под косыми взглядами конкурентов) принялся прокладывать прямой канал поставок из Америки и Германии. Московские оптовики как раз были заняты дележом рынка и манёвр «Мулитана» проморгали. Местное начальство и фискальные органы выжидательно принюхивались - осенью намечались губернские выборы, где все шансы на победу имел бывший главврач. «А они с Леденцовым, - говорили люди друг другу, - ну, вы понимаете…». Даже если кто-то не понимал, то делал компетентные глаза и кивал со значением.
        Всего за два с половиной месяца - с марта по май - Емельян Павлович так далеко продвинулся в переговорах с акулами заокеанского империализма, что его даже пригласили на недельку в Нью-Йорк - обсудить дела лично. Леденцов попытался реанимировать институтские навыки в разговорном английском, потом расслабился и решил нанять переводчика.
        Каково же было его изумление, когда одним из кандидатов на собеседование оказался Саня. По документам он значился как Леоновский Александр Владимирович. Смотрел он уже не волком, а крепко побитой собакой.
        - Извините, Емельян Павлович, - начал Саня с порога, - вы, наверное, до сих пор на меня зуб держите. Я постараюсь не допустить…
        - Слушай, ты, - перебил его Леденцов, - Александр Владимирович. Что-то мне твой покорный вид не внушает доверия. Что, всем уже успел надоесть?
        Саня повесил буйну голову в лучших традициях русских народных сказок.
        - Ты хоть язык-то знаешь?
        - Два. Английский и испанский. Спецшкола, а потом иняз.
        - Весь иняз?
        - Три курса. Зато с отличием.
        - Скажи чего-нибудь.
        Саня сказал. Леденцов ничего не понял, из чего сделал вывод, что произношение у соискателя хорошее.
        - Ох, не знаю. Ненадёжный ты товарищ.
        - Зато, - Саня хитро посмотрел на нанимателя, - все как есть переведу. И чего сказали, и чего не сказали.
        Это был решающий аргумент. В Нью-Йорк Леденцов поехал в сопровождении Александра Владимировича.
        4
        Из Северо-Американских Соединённых Штатов Емельян Павлович привёз кучу впечатлений, ноутбук с большим экраном, подарки для Катеньки и главное - подписанный контракт. Перед дверью квартиры он проинспектировал багаж и решил, что в раскрытом виде нужно держать не контракт (хоть он и являлся предметом особенной гордости), а тряпко-шмоточную ерунду.
        Катенька открыла мгновенно, но набросилась не на подарки, а непосредственно на супруга.
        - Слава богу! Я так волновалась. Особенно после того, как тебя показали. У тебя все хорошо?
        Леденцова, безусловно, тронуло такое внимание к себе, но и удивило. Когда он уезжал, проводы прошли спокойно, никто не голосил: «На кого ж ты нас покидаешь!».
        - Все хорошо, - гладил он Катеньку подарками по спине, - даже лучше. Мне отдали весь регион. Будем расширяться. И со всякой мелочёвкой можно завязывать. Только опт!
        Катя в ответ прижималась плотнее, кивала и изредка вздрагивала всем телом, как будто от удара током.
        - А где меня показали? - спросил Емельян Павлович.
        - По телевизору. Несколько раз. Я записала.
        По тону жены Леденцов понял, что просмотр лучше отложить.
        - Есть хочу, - сказал он. - Всё, что есть в печи… короче, мечи харчи.
        - В печи… - повторила Катенька. - А где она, наша печь? Кто мне обещал микроволновку?
        Емельян Павлович перевёл дух. Любимая жена и будущая мать возвращалась в нормальное бухтящее состояние.
        После ужина они всё-таки добрались до подарков. Катенька сначала обрадовалась, увидев давно мечтаемую маечку с подсолнухами. Потом расстроилась, обнаружив что маечка на два размера больше, чем она заказывала. И совсем впала в панику, когда майка на неё не налезла. Пришлось исправлять положение с помощью косметики и побрякушек.
        - Палыч! - заявила Катенька, рассматривая тюбик с каким-то невероятно дорогим кремиком. - Ты уже и там себе тётку завёл?
        - Я? Тётку?
        - Только не надо делать такие честные глаза! По подбору косметики всё понятно. Все только лучшее, никакой ерунды. Она что, подмазаться ко мне хотела?
        Емельян Павлович сдался:
        - Тётка была. Но она не моя! Я просто попросил местную секретаршу, она порекомендовала.
        - Точно? - прищурилась Катенька.
        Муж проделал движение «гадом буду, зуб даю».
        - Сейчас проверим, - жена повлекла Леденцова в гостиную. - Сейчас ты мне её покажешь.
        Так Емельян Павлович впервые увидел себя по телевизору. Ему не понравилось, хотя снимали профессионалы с Euronews. Сюжет был о том, как американский бизнес налаживает связи с российской глубинкой.
        - Да я на себя не похож!
        - Похож-похож. Не отвлекайся, когда будет та тётка, скажешь.
        Леденцов дождался, когда на экране мелькнёт особенно мерзкая американка, и крикнул:
        - Вот!
        Катенька отмотала назад, изучила стоп-кадр и удовлетворённо кивнула:
        - Ладно. Пусть. А вот тут будет очень эффектная картинка.
        Картинка, и правда, получилась эффектная: группа бизнесменов бодро вышагивает на фоне Всемирно Известных Небоскрёбов. И Емельян Павлович Леденцов в качестве композиционного центра.
        - Видишь, - сказал Леденцов, - какой я у тебя великий!?
        - Это потому что у меня, - ответила Леденцова.
        5
        Переводчик Саня Леденцову в Америке пригодился, несколько раз подсказывал, что думают партнёры по переговорам. Поэтому Емельян Павлович решил поберечь глаз и не поминать старое - оставил этого хлюста при себе. Придумал ему должность «секретарь по протоколу» и ходил на все переговоры исключительно в его сопровождении. А когда Катенька окончательно ушла в декрет, Леденцов на всякий случай разыскал Алену Петровну и уговорил её стать референтом.
        - Что это за должность такая? - почти возмущалась флегматичная заведующая детским садом. - Я уже не девочка, чтобы в референтах ходить. Что люди скажут?
        - А что ж мне, - интересовался Емельян Павлович, - ввести в штатное расписание «компенсатора»?
        В конце концов все решил размер оклада. Даже не столько размер (всего в полтора раза выше её нынешнего), а предложение выплачивать его полностью официально, безо всяких «конвертов». Алена Петровна уже прикидывала на себя робу пенсионера и жест Леденцова оценила. Да и работа предстояла несложная. Сиди себе да заботься о директоре. Об одном взрослом беспокоиться - это не за кучей сопляков бегать.
        Емельяну Павловичу стало поспокойнее. Из прошлогоднего «братства кольца» не хватало только Ивана Ивановича, но Леденцов не слишком по этому поводу переживал. Однажды, правда, Портнов попытался объявиться самостоятельно. Он подкараулил Леденцова в приёмной и с разбега начал нести что-то о глобальной опасности, но Емельян Павлович торопливо зажал уши и проскочил к себе в кабинет. Потом вызвал к себе начальника охраны (появился у него уже и такой) и приказал «этого типа» больше не подпускать ни на пушечный выстрел, ни даже на выстрел из дальнобойной гаубицы.
        Леденцову не понравилось спасать мир. Невзирая на лето, он углубился в создание мощной оптовой торговой сети, в чём и преуспел. Катенька всю жару просидела в загородном доме (и он появился у успешного предпринимателя), читала, спала и ела. Ходила она медленно, вразвалочку и всё время прислушивалась к чему-то внутри себя.
        - Спасибо, Леденец, - сказала она однажды мужу. - Хорошо, что ты меня тогда…
        Катенька замялась в поисках нужного определения.
        - Замуж взял? - попробовал помочь ей Емельян Павлович.
        - Да нет. Вылечил от этого… сглаза… мастера сглаза. В общем, хорошо, что я сейчас компенсатор. Я её, - Катя ткнула пальцем в круглый живот, - теперь от всего-всего защищу.
        - Ух ты, - удивился Леденцов, - ты же, кажется, во всю эту ерунду не верила?
        - Нет. Теперь верю. Так спокойнее. И потом, я чувствую, что я её… как будто обволакиваю…
        Катенька опять замолчала и только пыталась показать руками, как она обволакивает их будущую дочь. О том, что это именно дочь, сказали врачи на УЗИ. Емельян Павлович не обрадовался и не расстроился, только начал выбирать красивое женское имя. И чтобы сочеталось с отчеством.
        - Как думаешь, - говорил он жене, - красиво: Светлана Емельяновна? Или Наталья Емельяновна?
        Но понимания у супруги не находил. Она не хотела ни обсуждать имя, ни покупать ползунки-распашонки, ни вообще беседовать на тему будущего дочки. Не скандалила, но хмурилась и беседу не поддерживала.
        - Чего боишься? - подначивал её муж. - Я ж не мастер сглаза. Я «топор». Как захочу, так и будет!
        - Хорошо, - отвечала Катенька, сжимала губки и уходила к себе в комнату.
        Впрочем, Леденцов особенно не дразнил её, больше потакал и утешал. В их взаимоотношениях наступил тот период «бабьего лета», который должен был случиться только на склоне супружеской жизни между седыми, как одуванчики, дедушкой и бабушкой. Леденцовы почти не ругались, часто сидели или гуляли молча, понимали друг друга даже без полувзгляда.
        Так закончилось лето.
        Начало сентября выдалось для «Мулитана» деятельным. Леденцов бросил все силы, чтобы растолковать тупоголовым землякам, что отныне не нужно ездить за товаром в Москву, можно все брать прямо здесь, у авторизованного дилера. И на 10% дешевле. Мелкорозничные торговцы поверили быстро, братья-оптовики подозревали афёру. Всю первую неделю Емельян Павлович в сопровождении Сани (ради информации) и Алены Петровны (для страховки) мотался по бывшим конкурентам и растолковывал новое положение вещей. Катеньку, которая перебралась уже в городскую квартиру, видел урывками. Рожать ей назначили на конец месяца, и он надеялся успеть разгрестись до этого срока.
        Однажды вечером она встретила его с остекленевшим взглядом. Это не был внезапный перепад настроения - к ним Леденцов привык и побеждать их научился, - а самый настоящий ужас. Хуже всего было то, что Катенька не могла говорить. Только открывала рот и тут же начинала плакать. Емельян Павлович вызвал лучшего врача, тот отпоил бедную Катю корвалолом, и только после этого она смогла объяснить, что стало причиной её ступора.
        Вернее, кто стал.
        Леденцов почувствовал, что готов прибить этого человека, если найдёт. Впрочем, Иван Иванович не прятался - наоборот, просил о встрече.
        6
        Последний раз Емельян Павлович дрался в школе, причём быстро получил в ухо, и на этом сражение завершилось. Теперь он решил взять реванш. Как только они с Портновым оказались в кабинете с глазу на глаз, Леденцов закатил собеседнику душевную оплеуху. Он с трудом удержался от большего. За тот испуг, который он испытал вчера при виде помертвевшей жены, стоило бы организовать Ивану Ивановичу небольшой инсульт. Емельян Павлович держался только памятуя былые заслуги Портнова.
        - Если ещё раз обнаружу тебя, - Леденцов с особым наслаждением выплюнул слово «тебя», - рядом с моей женой, то тебя просто убьют. В подъезде. Неустановленные личности.
        Иван Иванович на затрещину отреагировал спокойно.
        - Бей, но выслушай, - сказал он. - Я бы ни за что не решился побеспокоить, тем более пугать, вашу супругу, но опасность угрожает именно ей. И вашему ребёнку. Ну и вам, разумеется, но вы же меня слушать не хотите.
        - Не хочу. И видеть не хочу.
        - Воля ваша. Мне нужно пять минут. Я просто изложу факты, а вы можете делать из них любые выводы.
        Леденцов достал мобильник и запустил на нём секундомер.
        - Итак, - начал Портнов. - 28 мая сего года вы отбыли в Новый Свет. 8 июня вас в сопровождении группы бизнесменов показали на многих новостных каналах, включая CNN и Euronews, которые транслируются и в нашей стране. 12 июня Гринев забирает Романова из больницы…
        - Стоп, - скомандовал Леденцов, но секундомер не остановил. - Кто такой Романов?
        - Вы должны помнить этого человека: вы довольно долго желали ему здоровья.
        - Это который Николай Николаевич? А вы про него откуда…
        - От Минича. Мы с полковником крепко подружились в последнее время. Он-то мне и сообщил факты, которые я могу не успеть изложить. Значит, 12 июня Гринев посещает Романова в больнице и собирается увезти его куда-то. Куда - выяснить не удалось. Люди полковника Минича перехватывают всю группу и временно изолируют.
        - Он же такой выдающийся «отбойник»! - Леденцов попытался придать голосу крайнюю степень язвительности. - Как же он дал себя схватить? Пожелал бы им всяческих благ…
        - Вы его здорово потрепали, Емельян Павлович. Но он, кажется, сумел извлечь выгоду даже из своего пленения. 18 июня Гринева забирают у Минича и увозят. Только через две недели Минич узнает, что «отбойник» оказался в руках у полковника Ивановского, фанатика «холодной войны», непримиримого врага США. Там Гринев обретался до сегодня. Как стало известно Миничу, в ближайшее время Ивановский готовит серьёзную акцию. Я уложился?
        Емельян Павлович сбросил показания секундомера, даже не глянув на него.
        - Всё это бред. И к моей семье никакого отношения не имеет. Пошёл вон.
        Иван Иванович остался на месте. Он продолжал всматриваться в лицо Леденцова, пытаясь там отыскать следы понимания.
        - Я был о вас лучшего мнения. Точнее сказать, о ваших мыслительных способностях. Даю вам последнюю попытку. Постройте логическую цепочку: вас видели в США, Гринев спелся с лютым врагом этой страны, они затеяли какую-то акцию. Ну?!
        Портнов подался вперёд, чтобы выкрикнуть последнее «Ну» прямо в лицо Емельяну Павловичу. Тот только брезгливо скривился.
        - Вон пошёл, - только и сказал он.
        Иван Иванович поднялся над столом.
        - Имейте в виду, - произнёс он устало, - что все последующее будет на вашей совести.
        Леденцов сцепил руки на груди и зубы во рту. Ему очень хотелось лёгким пинком под зад помочь Портнову добраться до двери. Но Емельян Павлович не сделал этого. Вдруг стало очевидно, что Иван Иванович - очень старый человек, а стариков бить не положено.
        - И на моей совести это тоже будет, - сказал Портнов неизвестно кому у самого дверного проёма.
        Весь вечер, ночь и следующее утро Емельян Павлович был зол и оттого работал с остервенением, даже на обед не вышел. Накопилась куча писем, на которые давно было пора ответить, и Леденцов набросился на них. Отвечал кратко, но эмоционально, несколько раз буквально за руку себя ловил, чтобы не отправить партнёру откровенно хамское послание. Пару раз не успел. От этого злился ещё больше.
        Мысли о мастере сглаза упорно пытались обратить на себя внимание. Что-то не вытанцовывалось и не складывалось. Когда в казино из Леденцова полезла в реальность всякая дрянь, Гринев останавливал её… из принципа ли? Только ли из противоречия? Емельяну Павловичу не доводилось ещё пока встречать абсолютных злодеев (фильмы про Бэтмена - не в счёт). А вдруг он искренне защищал реальность от этой гадости? Тогда все намёки Портнова не более чем глупость. А если не глупость?
        Мобильник, валявшийся на столе, внезапно загудел, Емельян Павлович даже подпрыгнул на кресле. Звонков быть не могло - Леденцов включил «Запрет всех входящих» - стало быть, пришла SMS. На свою голову Емельян Павлович обучил супругу искусству общения в текстовом режиме.
        Однако SMS оказалась не от Катеньки. Номер был незнакомый, а сообщение странное: «Включите новости или зайдите на любой новостной сайт».
        Леденцов поколебался, но всё-таки запустил браузер и набрал в адресной строке любимый сайт новостей. Потом ещё один. И ещё. «Понятно, - подумал Емельян Павлович, - везде одно и то же».
        Леденцов закрыл глаза и покрутил головой. Когда он снова посмотрел на экран, там красовались все те же картинки и те же заголовки. «В приёмной телевизор есть. Не пойду». Он продолжал переходить с одного «новостника» на другой. Главный кадр дня не менялся: Всемирный Торговый Центр, из которого валит дым. Те самые Всемирно Известные Небоскрёбы.
        Емельян Павлович взял в руки телефон, на экране которого все ещё горело сообщение. Он выбрал в меню «Вызвать адресата». Портнов поднял трубку мгновенно.
        7
        - Всё равно не понимаю, - Леденцов сорвался на громкий шёпот, и Иван Иванович предупреждающе поднял палец.
        - Как же это может быть? - снова зашептал Емельян Павлович. - Почему он там ударил? И как?
        - Пожелал всех благ. Вы же давеча сами предлагали.
        Леденцов прошёлся по гостиной, стараясь ступать как можно тише - Катенька в спальне могла услышать и возобновить истерику.
        - Желать добра врагу? Он ведь по мне бил, как вы утверждаете, то есть по врагу? То есть он желал мне всего наилучшего, желая отомстить… Ох, что-то я не могу этого представить.
        - Это потому, - сказал Портнов, - что вы всё время перебиваете. Тут очень многое сделал Ивановский. Тот полковник, который «ястреб». Он накачал Гринева наркотиками или ещё какой дрянью и вывел его на такой уровень любви к Соединённым Штатам…
        - Так, может, ваш Гринев тут и ни при чём?
        - Опять перебиваете? Может, и так. Но почему главный удар именно по этим небоскрёбам? Почему не по Пентагону…
        «По Пентагону тоже пытались», - хотел было снова вступить Леденцов, но наткнулся на превентивный жест Ивана Ивановича.
        - …не по Президенту, наконец? Местонахождение Президента в этот момент было известно с точностью до километра. Уж Ивановский-то мог его знать! Но нет, главный удар нанесён именно там, где вас показывали по телевидению.
        - Допустим, - зашептал Леденцов, - но неужели ваш Гринев настолько тупой, что решил меня в Америке искать? Он что, свихнулся от сверхспособностей?
        - Мог, - кивнул Портнов, - но более вероятен другой вариант. Он прекрасно понимал, что вас там нет. И не пытался вас уничтожить. Он мог просто послать вам вызов, бросить, так сказать, перчатку.
        - Перчатку? Там же тысячи людей погибли!
        Иван Иванович развёл руками:
        - Такова психология «отбойника». Вы представляете себе, каково это - быть вечным неудачником? Все ваши мечты и планы непременно рушатся, все надежды не сбываются. Он ненавидит людей, а уж таких везунчиков, как вы…
        Леденцов слушал и вспоминал себя в момент схватки в казино. Он ведь ненавидел тогда Гринева. Искренне, до скрежета зубовного. Что он отдал бы в тот момент ради смерти мастера сглаза? Пожалуй, все. Мог ли Гринев так же ненавидеть Леденцова? Даже сомнений нет. Похоже, вся разница в том, что мастер силы пережил свою ненависть и бежал от неё, а мастер сглаза, выходит, к ненависти привык. Этот мир слишком мал для них двоих. По крайней мере, так считает Гринев.
        Емельян Павлович думал, и его мыслям находилось немедленное подтверждение в речи Портнова.
        Иван Иванович говорил тихо, но предельно отчётливо. Он рассказывал о мастерах сглаза, людях, которые калечат собственную жизнь, а если войдут в силу - то и судьбу всех окружающих. О том, как в глубине тёмного отчаяния вызревает желание отомстить всему миру. О том, как желание это или разрывает «отбойника», словно паровой котёл, или…
        - Они редко доживают до зрелости, - Иван Иванович смотрел на собственные соединённые кончики пальцев. - Только в случае, если рядом сильный компенсатор. Как правило, это мать. Потом мать умирает или просто отдаляется. И происходит нечто страшное - мастер сглаза вырывается на волю. В определённых условиях он может превратиться в мастера силы, и тогда становится вдвойне, вчетверне… многократно опаснее.
        Портнов хрустнул переплетёнными пальцами.
        - И главное. Не главное вообще, а главное для вас. «Отбойник» никогда не прощает обид. Он никогда не оставит в покое ни вас, ни вашу семью. В древности мастера сглаза уничтожали целые города ради мести одному человеку. Месть - единственная радость для «отбойника».
        Емельян Павлович слушал, но думал о другом, о фразе, которая могла многое объяснить.
        - Мастер сглаза, - бормотал Леденцов, - может превратиться… И этот… Гринев… тоже может?
        Иван Иванович встревоженно смотрел куда-то за спину хозяина квартиры. Емельян Павлович оглянулся. В дверях стояла Катенька. Она была бледна и закутана в одеяло.
        - Палыч, - сказала она. - Если ты его не убьёшь, он убьёт нашу дочь.
        8
        В «Мулитане» известие о том, что директор уходит в отпуск, восприняли спокойно. В конце концов, первый ребёнок, можно понять.
        Удивили только два обстоятельства. Во-первых, Леденцов не уточнил, когда собирается вернуться. Замов он проинструктировал плотно, на одного из них - зануду Игоря Ивановича - даже выписал генеральную доверенность на право подписи, но это могло быть и обычной перестраховкой. Во-вторых, вместе с собой Емельян Павлович забирал в отпуск Саню Леоновского и Алену Петровну. Впрочем, оба этих должностных лица все равно только лынды били, так что никто особенно возражать не стал. Разве что секретарша Оксана тайком повздыхала по Сане - в последнее время у неё появились виды на симпатичного секретаря по протоколу.
        Рожали в городе в тот год мало, Леденцову не составило особого труда арендовать отдельную палату для супруги. А после того как он несколько суток почти безвылазно просидел в больнице, само собой вызрело ещё одно решение - арендовать палату рядом для себя. Емельян Павлович хотел было и всю свою компанию расселить в родильном отделении, но тут даже терпеливая Алена Петровна стала активно возражать. Кончилось тем, что Леденцов взял со всех честное слово не уходить далеко от телефонов. Иван Иванович вызвался быть тревожным вестовым: после звонка на мобильный он обязался в течение пятнадцати минут собрать всех и привезти куда нужно.
        Отдельно Леденцов поговорил с Саней. Вернее, не поговорил, а повернулся и тщательно посмотрел своему секретарю по протоколу в глаза. Саня побледнел и часто-часто закивал головой. Потом спохватился и добавил вслух:
        - Никуда не пропаду. Никаких загулов. Ни одной женщины, пока все не произойдёт.
        После чего Емельян Павлович окончательно отрешился от суеты и сосредоточился на предстоящих родах. Его друг-оппозиционер снабдил Леденцова необходимой акушерской литературой (не забыв содрать очередные пожертвования для предвыборной кампании), и теперь будущий отец погрузился в их изучение. Все вычитанное он пытался вообразить как можно отчётливее, раздел «Патологии» решительно пропускал, зато благоприятные роды мог представить чуть ли не в лицах.
        Дважды его навещал Иван Иванович. В первый раз сообщил, что мастер сглаза Гринев находится в депрессии и под домашним арестом - Минич за ним присматривает. Емельян Павлович тут же вычеркнул эту информацию из головы. Нет проблемы - и нечего об неё мозги ломать.
        Второй раз Портнов появился через два дня, вообще ничего не сообщил, зато передал кассету. На ней буржуйские режиссёры под аккомпанемент русского диктора рассказывали, как правильно рожать. Ну, и показывали, естественно. Теперь Леденцов был во всеоружии знания. На вечерних посиделках с дежурным врачом он несколько раз не выдерживал и устраивал беседы на профессиональные темы.
        Даже сны ему снились исключительно акушерско-родовспомогательные.
        Отдыхать удавалось только днём, когда он вытаскивал потяжелевшую Катеньку полюбоваться осенью - и было чем. Бабье лето плавно переходило в бабью осень. Дожди шли очень изредка и какие-то по-весеннему тёплые. Воздух сочетал в себе исключительную прозрачность и лёгкое амбре прелых листьев.
        - Они фильтруют, - говорила Катя показывая носом на деревья. - Странно.
        Емельян Павлович понимал это как: «Странно, почему эти поредевшие кроны деревьев так хорошо очищают осенний воздух». Он кивал.
        Супруги за последнюю неделю сроднились больше, чем за предыдущие полтора года совместной жизни. Катенька все чаще употребляла слово «это» для определения любого предмета и даже абстрактного понятия, но муж все прекрасно расшифровывал. «Мне это…» - говорила она. «Страшно? - уточнял Леденцов. - Я обещаю, что всё пройдёт изумительно».
        Во время прогулок по больничному двору Катенька все больше молчала и только прижималась поближе к Леденцову. Иногда она вдруг говорила длинные и грамматически правильные предложения, которые Емельян Павлович (в отличие от вечных «Это… как его…») не мог понять до конца.
        Например, однажды она сказала:
        - Я раньше тебя обнимала, чтобы защитить, а теперь ты меня и то и другое.
        А потом ещё:
        - Я вижу, как ты думаешь, и я знаю, что так будет лучше.
        В таких случаях Емельян Павлович только улыбался, целовал жену и вёл дальше, вдоль почётного караула стриженых кустов, к воротам, сквозь которые виднелась залитая жёлтым солнцем улица. Почему-то эти ворота напоминали ему цветные витражи Домского собора в Риге.
        Рожать Катенька решила сама, поэтому точную дату этого события никто сказать не мог. Однажды вечером она попросила мужа:
        - Леденец, хватит меня в толстом теле держать! Давай я завтра рожу.
        Емельян Павлович сначала удивлённо вскинул брови, а потом рассмеялся. Он понял, что на самом деле втихаря боялся того, что все равно должно было произойти. Боялся - и, значит, оттягивал этот день.
        9
        Несмотря на всю свою предварительную подготовку (или благодаря ей), на родах Леденцов присутствовать отказался, хотя ему, в порядке исключительного исключения, и предлагали.
        Он сидел в коридоре, зажмурившись так, что выступили слёзы. Он сдавил череп руками, словно арбуз во время тестирования на спелость. Он непрерывно стучал пятками по полу. Емельян Павлович готовился стать отцом.
        Рядом с ним, вцепившись в стул ногтями, сидел Сергей Владиленович, личный усилитель. Впрочем, он всеми своими тщедушными силами пытался замаскироваться под игру теней на обоях, так что его можно было и не заметить.
        Леденцов и не замечал. С огромным трудом он заставлял себя сосредоточиться на главном. Что именно сейчас происходит в родильном отделении, он знать не мог, поэтому раз за разом прокручивал в уме отшлифованное за много ночей - от «Тужьтесь!» до первого писка ребёнка. Как назло, когда дошло до самого важного, вязкая тень боя снова, как почти год назад, обволакивала его сознание.
        «Это Гринев! - вдруг перепугался Емельян Павлович. - Он пытается навредить!»
        Леденцов бросился звонить Ивану Ивановичу, который с группой товарищей дежурил в небольшом кафе наискосок от родильного дома. Портнову понадобилось семь минут и все красноречие, чтобы подавить леденцовскую панику. Завершил он свою речь так:
        - Возможно, кто-то вам и мешает. Например, к Екатерине временно вернулась её «отбойная» способность. Или какой-нибудь случайный завистник. Могу гарантировать две вещи. Первое: это не Гринев, иначе столкновение было бы куда ожесточённее. Второе: вам тем более нужно сосредоточиться на своём основном занятии. Вы в отличной форме. Вы продавите любую тень.
        Емельян Павлович колотящимися руками засунул телефон поглубже в карман. Не успел он снова сосредоточиться, как дверь в коридор раскрылась, и фигура в халате и маске поманила Леденцова пальцем.
        - Дочка, - сказала фигура, - 3600. Вышла как по маслу. Даже поразительно.
        Емельян Павлович обернулся на усилителя. Тот улыбался лицом и одновременно извинялся позой.
        - Или вы пацана хотели? - спросил врач. - Не расстраивайтесь, в следующий раз будет вам пацан. Э, нет! Вам туда пока нельзя.
        - А она? Жена моя как?
        - Всё в норме. Покричала своё, не без этого. Крови потеряла немного. Нормально все.
        Потом Емельян Павлович шёл куда-то, ведомый молчаливым текстологом. В голове с трудом, как Юпитер, вращалась мысль: «Теперь нужно думать о том, что Катенька быстро восстановится. А как после родов восстанавливаются? Что ж я, дурак, про это не прочитал?»
        - Да выходят, милый, - услышал он добрый старушечий голос, - выходят. У нас в последнее время в больнице ни одного осложнения. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
        Леденцов поднял глаза на санитарку. Она была худа, морщиниста и добра настолько, что казалась сестрой-близнецом матери Терезы.
        - Не сглазите, - пообещал он. - Я уж постараюсь.
        10
        Теперь Емельян Павлович был доволен, что у жены есть сотовый телефон. Внутрь его по-прежнему не допускали, и спасать бедную Катю приходилось по мобильной связи.
        За последующие несколько дней он вычерпал запасы милосердия до дна. Если бы Катенька не начала приходить в норму, он возненавидел бы процесс воспроизводства населения на всех его этапах, включая первый, самый приятный. К счастью, вскоре молодая мать окрепла настолько, что согласилась просуществовать без психологической поддержки по телефону десять часов подряд.
        Выспавшись, Леденцов прошёлся по улице. Как добросовестный отец, он должен был бы сейчас желать счастья и здоровья дочери, но при одной мысли об очередном напряжении мозга Емельяна Павловича начинало мутить. Поэтому он занялся будничными делами: заплатил за мобильник (операторша уважительно произнесла сумму задолженности), зашёл за коляской и даже позвонил главврачу-оппозиционеру.
        - До выборов неделя! - тут же начал орать главвраг, как будто Леденцов был его нерадивым подчинённым. - Я тебе дозвониться не могу! Срочно нужны деньги!
        Пришлось звонить и в «Мулитан». Хотя он оставлял все дела в состоянии «на мази», за истёкший детородный период мазь подсохла, а отлаженная система принялась скрипеть и трещать. С постыдным облегчением Емельян Павлович отправился в офис - Катенька ещё пару раз звонила, но теперь он с чистым сердцем говорил ей, что немного занят. К вечеру ему удалось и «Мулитан» подбодрить, и самому отдохнуть. Забрав нужную сумму наличными, Леденцов прикупил коньяку и отправился в штаб оппозиционеров.
        Увидев в руках спонсора бутылку, граввраг замахал руками:
        - Убери! Рано! Сглазишь ещё!
        С трудом удалось объяснить зашуганному кандидату в губернаторы, что повод состоит вовсе не в его гипотетической победе.
        - Черт, - главвраг с искренней силой раскаяния шлёпнул себя по лысине, и глаза его на миг просветлели. - У тебя ж сын! Дочь? Молодец, не бракодел! За это можно.
        Однако временное просветление тут же сменилось лихорадочным оживлением.
        - Слушай, а давай ты со своим… своей дочкой завтра на митинге моем выступишь! Символично: новая жизнь начинается, новая власть приходит.
        Леденцов даже бутылку не допил от огорчения. Машину бросил у штаба, до дома пошёл пешком - и для дополнительной вентиляции извилин, и чтобы разобраться в возникшем беспокойстве. Напоминания о сглазе вызвали ощущение неудовлетворённости. Словно Емельян Павлович упустил какую-то деталь. Или, того хуже, перестал чувствовать развитие событий.
        Примерно на половине пути Леденцов встал, как вкопанный железобетонный столб. Нашарил в кармане телефон и отыскал в записной книжке номер под литерами «ИИ». Выслушал от Ивана Ивановича поздравления и спросил:
        - А я тоже могу превратиться в мастера сглаза? Как Гринев - в мастера силы?
        - Да вы уже. Впрочем, вы уверены, что подобные разговоры следует вести по линиям связи?
        Встретились они в летнем кафе под шатром, на котором когда-то было начертано «Балтика». Видимо, однажды у хозяина бара испортились отношения с основным поставщиком, и слово на тенте исправили на «БарНика» - именно так, без всяких пробелов. Пили разливной квас, тёмный и пахнущий свежим хлебом. Говорил в основном Иван Иванович.
        - Вы превратились в мастера сглаза в тот же миг, когда ваш оппонент стал «топором». Во время битвы в казино.
        - А почему я ничего не почувствовал?
        - Уверены? Неужели никаких новых ощущений? Вы же сами рассказывали про «тень боя».
        Емельян Павлович покатал во рту глоток, дождался, пока напиток согреется, и сглотнул. Да, пожалуй, та вязкая мгла могла исходить от «отбойника». То есть от самого Леденцова, когда он стал «отбойником».
        - Минуточку, - сказал Леденцов, - не стыкуется. Я ведь остался «топором»! Я точно знаю, что никого и ничего не сглазил.
        - «Топором»-то вы остались, - покивал головой Портнов, - но и зачаточным мастером сглаза тоже стали.
        - Зачаточным, говорите? Какой же он мастер, если зачаточный?
        Иван Иванович улыбнулся.
        - Вы ведь филолог, верно? Замечательно. Слово «мастер» в данном контексте пришло из английского. Там «master» означает в первую очередь «хозяин», «владелец». Русский «мастер» - это «специалист», «знаток своего дела». В качестве мастера сглаза вы пока не «мастер», а всего лишь «master».
        - Слушайте, - попросил Леденцов, - давайте без теории. Я бы хотел разобраться, что случилось. Нет, не так. Я хочу понять, что может случиться.
        - Вы снова столкнётесь с Гриневым, - пожал плечами Портнов, - это неизбежно, как победа хороших парней в голливудском блокбастере.
        - И кто из нас будет хорошим парнем?
        Иван Иванович лукаво сощурил глаза.
        - Не могу сказать.
        - Что так?
        - Вы же запретили влезать в теорию.
        Емельян Павлович секунду поколебался, но решил на провокацию не поддаваться.
        - Ладно. Столкнёмся. И что будет?
        - Есть два варианта…
        - Моя победа или его?
        - Нет. Победа одного из вас или ничья.
        Леденцов повертел опустошённый пластиковый стакан и отправил его в урну.
        - И что будет в случае победы?
        - Ну, это вы и сами знаете. Вспомните, что произошло после вашей победы над лингвистом Глинским? А после победы над Екатериной?
        Емельян Павлович поморщился - случай с Катенькой он не любил вспоминать - но ответил:
        - Проигравший поменяет квалификацию?
        - Это безусловно, но есть важный нюанс.
        Портнов замолчал, явно ожидая от собеседника озарения. Леденцов даже не стал напрягаться. Он выдержал приличествующую случаю паузу и спросил:
        - Какой?
        - Проигравший будет до конца дней своих привязан к победителю.
        Вывод оказался до такой степени неожиданным, что Емельян Павлович заулыбался.
        - Значит, если этот Гринев меня перебодает, я буду по гроб жизни испытывать к нему искреннюю привязанность?
        - И это тоже. Но главное - вы будете привязаны к нему неразрывной, хотя и бесплотной, нитью судьбы. Вдали от своего победителя станете чувствовать отчаяние, вблизи - стремление стать ещё ближе. Вспомните Сергея Владиленовича.
        Леденцов перестал ухмыляться. Отставной текстолог действительно тянулся к нему, как змея к солнцу. «Надо бы позвонить человеку, - вдруг подумал Емельян Павлович, - раз у него такая наркотическая зависимость».
        - Допустим, - сказал он, - а если ничья?
        - О-о-о! - Иван Иванович воздел (именно так!) палец. - Это самый интересный вариант.
        Но тут в кармане Леденцова с экспрессией эпилептика задрожал мобильник, и самого интересного Емельян Павлович так и не узнал. То есть узнал, но совсем другое самое интересное.
        - Палыч, - заявила трубка голосом Катерины Решительной, - я по тебе соскучилась. Врачи меня отпустили, такси я уже вызвала. Ты кроватку купил?
        Леденцов обернулся к Ивану Ивановичу, но тот только улыбнулся.
        - Это самое интересное, но не самое важное. Долго рассказывать. Я уж как-нибудь после.
        11
        На какое-то время проблемы взаимодействия «отбойник - топор» были вытеснены другими: «папа - дочка», «папа - дочка, которая орёт», «папа - дочка, которую нужно купать» и прочие, вплоть до «папа - мама, объясняющая папе, что ребёнка пора кормить, а не запихивать в коляску для прогулок на свежем воздухе».
        А ещё следовало хотя бы чуть-чуть контролировать работу предприятия.
        И заботиться о здоровье ребёнка.
        А также о здоровье матери.
        Да и о материальном благополучии семьи обязан был думать вовсе не Пушкин Александр Сергеевич.
        Леденцов попытался подойти к проблеме основательно, как его учила Катенька. Он нарисовал на бумажке табличку с темами, на которые следовало думать. Напротив каждой темы он поставил время и постарался придерживаться этого графика.
        Ребёнок по имени Юлька немедленно объявил системному подходу смертный бой и страшный рёв. Время, отведённое на размышления, приходилось тратить на уход за дитятей.
        Тогда Емельян Павлович предпринял новую попытку: он решил силой своего дара превратить Юльку в ребёнка тихого и постоянно дрыхнущего. Так сказать, выстругать «топором» послушного Буратино. Как только он сосредоточился на этой идее, из кухни появилась злобная Катя.
        - Леденец! - сказала она тоном, не предполагающим возражений. - Отстань от девочки. Не лезь к ней, понял?
        - Да с чего ты взяла? - Леденцов постарался удивиться понатуральнее. - Я и не думал…
        - Вот и не думай! Глаза выцарапаю.
        Последнее утверждение было не угрозой, а констатацией неприятного факта. Мама отчего-то не желала, чтобы её ребёнку исправляли характер. «И как она почуяла?» - подумал Емельян Павлович. Проверки ради он решил организовать, например, грозу. Видимо, внушение на Юльку всё-таки подействовало (а заодно и на Катеньку), потому что целых полчаса Леденцова никто не трогал, и он смог как следует сконцентрироваться. На тридцать второй минуте за окном громыхнуло.
        - Палыч! - крикнула супруга. - Забери ребёнка с балкона!
        Никаких иных комментариев не последовало. Емельян Павлович почувствовал вкус к исследованиям и хотел продолжить эксперименты, но тут действие ментальной заморозки закончилось - Юленька разразилась грозным писком.
        Теперь Леденцов оставил попытки систематического подхода и желал счастья урывками, как придётся и кому получится. Каждый раз к счастливому будущему приходилось пробиваться сквозь все более плотную пелену «отбойного» эффекта, но разбираться ещё и с этим сил не было никаких. И желания тоже.
        Честно говоря, больше всего Леденцову хотелось просто выспаться.
        Емельян Павлович продержался полтора месяца, после чего сбежал на работу. В первый после отпуска рабочий день Катенька наблюдала за его сборами глазами дальневосточного оленя, которого ведут на расстрел.
        - Солнце! - не выдержал Леденцов. - Я буду часто-часто о тебе вспоминать. И о Юльке тоже. Обещаю. Вот у меня в новом телефоне есть такая функция - напоминатель. Я записываю - смотри! - в начале каждого часа: «Memento Sunny». Это такая английская латынь. Означает «Помни о Солнышке».
        Супруга шмыгнула носом и вытерла левый глаз.
        - Ты честно каждый час будешь о нас думать?
        - Обещаю.
        - А если переговоры?
        - Извинюсь и выйду в туалет.
        - Правда?
        - Правда. Честно. Точно. Век воли не видать.
        Катенька вытерла правый глаз.
        - Не забудь. А то я его боюсь.
        Емельян Павлович даже не стал спрашивать, кого она имеет в виду.
        - Не волнуйся. Иван Иванович за ним следит. Как только будет что-нибудь важное, он сразу мне скажет.
        - И ты его найдёшь и… не дашь нас обидеть?
        - Найду и побью.
        - А может, с ним просто встретиться и поговорить? Может, ему денег дать?
        Упоминание о деньгах привело Леденцова в состояние озабоченности. В принципе, деньги были, но все они были вложены в разного рода проекты - например, в выборы. Бывший лидер оппозиции победу одержал, но возвращать-то он будет не деньгами…
        - Эй! Палыч!
        Емельян Павлович вздрогнул и продолжил укладывать портфель.
        - С ним договориться нельзя, - сказал он. - Это маньяк, желающий только смерти. Даже если он приобрёл качества «топора», психология «отбойника» никуда не исчезла. Проще найти и…
        Леденцов не договорил. «А ведь в него я превращаюсь, - подумал он, и спина вдруг стала холодной и липкой, - в мастера сглаза. В маньяка, желающего только смерти».
        12
        Занятия бизнесом взбодрили Емельяна Павловича, как своевременный душ Шарко. После всей этой чертовщины с поединками между суперменами, проблемы с кредитами и неплатежами только умиляли и бодрили. Первым делом пришлось позвонить новому губернатору. Тот даже поздравлений не дослушал.
        - Все понял. Помощь нужна? Я, Палыч, друзей не забываю.
        Через четверть часа все проблемы с кредитами развеялись в приятный дым с ароматом мяты.
        С неплательщиками пришлось возиться гораздо дольше, да и результаты вышли не такие обнадёживающие. Но все равно Емельян Павлович чувствовал себя заново родившимся - хотя и проскочившим стадии прорезывания зубов и обучения ходьбе. Долг перед семьёй тоже был выполнен: каждый час Леденцов добросовестно бросал директорские обязанности и рисовал замечательное будущее жене и ребёнку.
        Немного отравляло жизнь только то, что Леденцову-«топору» приходилось непрерывно бороться с Леденцовым-«отбойником». «Нужно как-нибудь с Иваном Ивановичем посоветоваться», - решил Емельян Павлович, отпирая дверь квартиры.
        - Кормилец вернулся! - объявил он и тут же получил втык от жены за избыточную громкость.
        Оказалось, что Юлька мирно спит уже три часа кряду. Это было настолько нетипично, что Леденцов заволновался.
        - Нет, - упокоила его Катенька, - всё нормально. Просто хочет и спит.
        - А я про вас думал, - шёпотом доложился муж. - Каждый час.
        - Знаю. Иди на кухню, я даже еды тебе приготовила.
        Пока Емельян Павлович наворачивал любимый гороховый суп, Катенька сидела напротив и любовалась. Стриженая головка покоилась на кулачках, как Земля на черепахе. Лёгкая гордая улыбка придавала ей сходство со свечой для организации интимного вечера.
        - Ты на работу ходи, - неожиданно сказала жена, - так даже лучше.
        Леденцов мысленно покачал головой. Оказывается, Катенька могла его в следующий раз и не пустить заниматься бизнесом.
        - Я чувствовала, как ты нас… накрываешь. Это как такая тёплая волна. Когда ты дома, так не получается. Так что ходи. Главное, напоминатель не отключай.
        Теперь Емельян Павлович покачал головой и в реальности. Как мало нужно закоренелой материалистке, чтобы удариться в мистику! Всего-то родить ребёнка.
        - Слушай, - продолжила Катенька, и улыбку-свечу словно задули, - мне кажется, или тебе кто-то мешает? Ты как будто пробиваешься через что-то.
        Конечно, Леденцову следовало соврать и успокоить. Вряд ли стоило рассказывать о своей постепенной трансформации в мастера сглаза, особенно после того, что он заявил про Гринева. Но врать мучительно не хотелось - да и почувствовала бы Катенька. Вот Емельян Павлович и выложил всё, что узнал от Портнова. Прямо над тарелкой остывающего горохового супа. Жена слушала внимательно и задумчиво покусывала нижнюю губу.
        - А что будет, если вы друг друга не победите?
        - Иван Иванович не успел объяснить, мне нужно было бежать тебя из больницы встречать.
        Катенька погладила мужа по носу.
        - Знаешь, - сказала она, - а сходи ты к Ивану Ивановичу. Выспроси все, ладно? Юлька сегодня спокойная, я справлюсь. Только суп доешь. И перед уходом ещё раз про нас подумай.
        13
        - Наконец-то! - Портнов даже прищёлкнул пальцами, когда Леденцов начал свои расспросы. - А я уж и не надеялся, что вы сами все поймёте. Боялся, что придётся вас подталкивать.
        - К чему?
        - К осознанию того, что пора уже учиться пользоваться своими умениями. Пора доказывать, что вы не только master, но и мастер.
        Емельян Павлович прислушался к себе, пытаясь обнаружить осознание. Но Иван Иванович не давал опомниться, всё говорил и говорил.
        После этого разговора распорядок Емельяна Павловича претерпел заметные изменения. Сутки теперь состояли из трёх занятий: ночью - Юлька, днём - бизнес, вечером - Портнов. Последний род занятий чем-то напоминал Леденцову фехтование. Но не тот странный вид спорта, что входит в программу Олимпийских игр (закричали - побежали - зажглась лампочка). Это было фехтование, которое Емеля видел когда-то в фильмах про мушкетёров. Или, скорее, про рыцаря Айвенго. Эффектные уколы, удары с размаха, неожиданные выпады - так действовал «топор». В качестве щита Леденцов учился применять «отбойник». Оказалось, что «отбойник» может эффективно погасить или, чаще, изменить направление «топора». Сначала тренировки были похожи на размахивание оружием в пустой комнате. Тренер - Иван Иванович - находился за пределами сознания Леденцова, и они долго учились вслепую. Передатчик мыслей Саня облегчал их общение, но все равно Емельян Павлович чувствовал себя глупо. Однако Портнов настаивал на продолжении именно такого рода занятий, и уже через десяток тренировок Леденцов освоился. «Топор» он воображал так же, как во время
памятного поединка в «Жар-птице» - в виде клинка света (уже потом сообразил, что подсмотрел идею светового меча джедаев). «Отбойник» представлялся овальным красным щитом с заклёпками. Емельян Павлович считал его титановым - щит казался очень лёгким и очень прочным.
        Отнаблюдав (посредством Сани) очередное занятие Леденцова, Иван Иванович довольно улыбнулся и предложил устроить завтра выходной.
        - А послезавтра, - добавил он, - начнём тренировки с «зеркалом».
        Емельян Павлович оглянулся на Саню, но тот только пожал плечами.
        Тренировки с «зеркалом» оказались штукой сложной. Леденцова и его секретаря по протоколу пришлось обучать одновременно. Почти час Иван Иванович пытался растолковать суть спарринга, потом плюнул (фигурально) и взял Саню в свои руки (буквально). Крепко сжав запястья транслятора мыслей, Портнов скомандовал:
        - Давай!
        Саня сначала хмыкнул, потом наморщился - и вздрогнул.
        - Ого! - сказал он.
        - Не отвлекайтесь. Читайте.
        Саня принялся читать. Судя по контексту происходящего, читал он мысли Ивана Ивановича - впервые за всё время их знакомства. Со стороны это смотрелось забавно: мыслечтец то и дело совершал мелкие телодвижения, как будто игрок в «Doom» за экраном компьютера. Он подавался вперёд, тут же застывал, откидывался назад, смещался чуть влево или вправо. Ноги и голова двигались в общем ритме, и единственными неподвижными точками Сани оставались руки.
        Иван Иванович в этом странном сидячем танце не принимал участия. Он был совершенно неподвижен и, казалось, расслаблен. Только полуприкрытые глаза подёргивались иногда при особенно резком изгибе Саниного туловища.
        Леденцов зачарованно наблюдал за процессом. Насколько он помнил, у его секретаря по протоколу никогда не было проблем при чтении чужих мыслей - да ещё таких, чтобы Сане приходилось помогать себе всем телом.
        Как только Иван Иванович ослабил хватку, Саня резко выдохнул и отвалился на спинку стула. Выглядел он выжатым, как лимон у бережливого хозяина.
        - Теперь понятно? - спросил Портнов, растирая ладони.
        - Ага, - Саня все ещё не пришёл в себя, - только я передохну малость. Водички принесите, а?
        К удивлению Леденцова, Иван Иванович поднялся и направился в кухню.
        - И как? - спросил Емельян Павлович.
        Саня не ответил, оставаясь в позе поникшего лотоса. Он только мелко и часто дышал. Зато через двадцать минут тренировка с «зеркалом» наконец началась.
        По команде Портнова Емельян Павлович закрыл глаза и сосредоточился. Привычный образ щита и меча сформировался мгновенно. Чуть позже - вместе с прикосновением Саниной руки - возник и образ зеркальный. Строго говоря, это было не совсем зеркало, которое меняет местами лево и право: невидимый соперник, как и сам Леденцов, держал меч справа, а щит - слева.
        Емельян Павлович попробовал оружие. Соперник в точности и в ту же секунду повторил его движения. Хотя по поводу секунды у Леденцова возникли сомнения. Он неожиданно ускорил движение меча. «Зеркальный» меч воспроизвёл движение с еле заметной заминкой. И тогда Емельян Павлович пошёл в атаку.
        Это был отличный пируэт. Двойник среагировал на него чуть-чуть позже, и этого хватило, чтобы яркий сполох леденцовского «топора» прошёл в зазор между «зеркальными» щитом и мечом. По всем правилам фехтования такой выпад должен был настичь соперника и сокрушить его.
        Однако двойник даже не дрогнул. Его оружие, повторяя манёвр Леденцова, вонзилось в щель слева от щита Емельяна Павловича… и ничего не случилось.
        - Неплохо, - услышал Леденцов голос Портнова. - Но вам следует атаковать не противника, а его оружие, понимаете?
        Емельян Павлович открыл глаза и покрутил шеей.
        - Ладно, - сказал он, - давайте ещё раз.
        14
        С тренировок Емельян Павлович стал возвращаться поздно, уставший и безвольный. Это было неудивительно, если учесть, что дрался он, по сути, с самим собой. Саня просто создавал зеркальное отражение леденцовских «топора» и «отбойника». Катенька уже раскаивалась, что в тот вечер отпустила мужа на беседу к Ивану Ивановичу. Она не скандалила и даже не гундела (наоборот, максимально освободила супруга от ночных бдений возле Юльки), но злилась все отчётливее.
        Однажды она объявила:
        - Завязывай со своим мозговым карате! Дочка не набирает вес.
        Леденцов, который только появился с тренировки и потому соображал плохо, потёр лоб. Он не мог вспомнить, желал ли сегодня счастья и здоровья дочери. А вчера? Кажется, напоминатель срабатывал, но как Емельян Павлович на него реагировал?
        - И работу завтра пропустишь, - так же резко продолжила Катенька. - По врачам вместе пойдём.
        - Подожди, - попросил Леденцов, - а что за проблема? Почему к врачам сразу-то?
        - Потому что ребёнок в её возрасте должен набирать вес каждый день. А Юлька весит ровно столько же, сколько две недели назад. Я была сегодня у участкового педиатра, она ничего не понимает. Завтра пойдём к хирургу.
        Леденцов бросился к телефону. Портнов выслушал его очень внимательно и обещал перезвонить через десять минут.
        Всё это время Емельян Павлович просидел в коридоре на полу. Трубку он поднял одновременно с началом первого звонка.
        - Это не Гринев, - сказал Иван Иванович, - абсолютно точно. Мы сейчас вышли на Романова. Это его, скажем так, наставник. Как я у вас. Так вот, Николай Николаевич - Романов то есть - прекрасно понимает ситуацию. Он Гринева старается полностью контролировать.
        - Старается?
        - Он знает обо всём, что случается, но не может прогнозировать ситуацию. Так вот, Гринев о вашем ребёнке вообще ничего не знает.
        Портнов замолчал.
        - Ну? - не выдержал Емельян Павлович.
        - Есть вероятность… возможно, это побочный эффект.
        - Тренировки с «зеркалом»?
        - Да.
        - Тренировки немедленно прекращаются.
        - Разумеется.
        - Слушайте, а что я вообще делаю, - спросил Леденцов, - во время этих тренировок? Нет, я все понимаю: выпады, блокировки… Но… что это?
        - Конкретизируйте вопрос.
        - Раньше, когда я… пользовался «топором», я представлял себе будущее. Светил фонариком. Что попадало в его луч, то сбывалось, всё понятно. А теперь? Я же просто размахиваю палкой света! Что это означает?
        - Это всё тот же луч света. Только очень концентрированный. Он настолько яркий, что трудно рассмотреть. Однако суть не изменилась.
        - Рассмотреть? И что я могу там рассмотреть?
        - Имеющий глаза, - ответил Портнов, - да увидит.
        Леденцов сидел на балконе и смотрел в ночь, когда рядом неслышно появилась Катенька. Она стала у правого плеча и запустила руку в шевелюру мужа. Крупная переливистая звезда подмигнула Леденцовым.
        - Солнышко, - прошептал Емельян Павлович, - покомпенсируй, пожалуйста, а? Я в последний раз. Я только гляну, и все.
        Катенька осторожно поцеловала его в висок, вздохнула - и напряглась. Выждав для верности несколько секунд, Леденцов вызвал в воображении свою боевую амуницию. На сей раз он не стал ничем размахивать. Кончик светового меча замер неподвижно, и Емельян Павлович начал всматриваться в крохотный кружок света на его окончании.
        Сначала не было заметно ничего. Потом появились тени. Они складывались в очертания предметов и людей. Тени двигались, переплетались, появлялись и исчезали. Кружок стал стремительно увеличиваться. Леденцов напрягся, чувствуя, что вот-вот разглядит…
        …Он ухнул на освещённую нестерпимым светом арену и мгновенно увидел все окружающее: перед лицом, за затылком, сверху, снизу. Фрагменты движущегося калейдоскопа сложились в яркую картинку. Емельян Павлович едва не задохнулся. И тут острая боль заставила его вернуться на балкон…
        Катенька впилась в его плечо так, что поломала ноготь.
        Потом, когда они сидели на кухне и пили успокаивающий травяной чай, она сказала:
        - Это было ужасно.
        - Ты видела?
        - Нет. Но это был кошмар. Это… смерть.
        Емельян Павлович не стал возражать. Он пересел к жене поближе.
        - Это смерть. Но предназначена она только для одного человека.
        - Для Гринева?
        Леденцов кивнул.
        - Допустим, - сказала Катенька, - допустим, что только для него. Допустим, что ты его убьёшь. И что ты будешь делать дальше… со всем этим ужасом, который у тебя внутри?
        - Выкину к чёртовой бабушке.
        Жена покачала головой. Получилось, что Леденцов потёрся об неё носом.
        - Тогда спрячу. Глубоко-глубоко, чтобы не найти.
        - Палыч, - Катенька повернулась так, чтобы видеть его глаза, - найди его. И поговори. Мне кажется, он тебя послушает.
        Емельян Павлович промолчал.
        15
        На Новый год Леденцов никого не приглашал специально, но весь день 31 декабря пришлось открывать двери и получать подарки. Приходящие появлялись со словами: «Мы только на минуточку!», отказывались снимать верхнюю одежду, но хлебосольная хозяйка дома затаскивала их за стол, где гости и сидели (некоторые наивные - прямо в пальто) до прихода следующей партии. Катенька могла себе позволить быть хлебосольной и гостеприимной: Юлька, как по заказу, вела себя идеально, а приготовлением пищи, уборкой и мытьём посуды занималась две специально приглашённые тётеньки. Идея с тётеньками принадлежала Емельяну Павловичу, и он этим страшно гордился.
        Появился и Иван Иванович. Был мил, расцеловал руки Катеньке - но та все равно ощетинилась от одного только вида Портнова. Леденцову пришлось утаскивать гостя на лестничную площадку, чтобы не дразнить рождественских гусей. Почему-то ему казалось, что Портнов появился не только ради выражения новогоднего почтения.
        - Она считает меня причиной всех ваших несчастий, - Иван Иванович огорчённо посмотрел на запертую дверь.
        - В чём-то она права. Все несчастья начались с вашим приходом.
        - Полноте. Несчастья и без меня начались бы, а вот вы были бы не готовы.
        Леденцов покачал головой, готовясь возражать, но Иван Иванович упредил его:
        - Всего один довод. Было бы у вас это все (Портнов изобразил «это все» выразительным жестом), если бы Екатерина осталась мастером сглаза? А так… очаровательная пара получилась.
        - Допустим, - согласился Емельян Павлович, - но всё остальное было лишним. Эта кошмарная командировка по казино. Столкновение с Гриневым… Меня, между прочим, до сих пор кошмары мучают.
        Леденцов почувствовал, что начинает заводиться, и немного сбавил тон.
        - А то, что недавно произошло, это уже совсем ни в какие… Вы в курсе, что Юльку пришлось неделю под капельницей продержать? Обезвоживание организма. Причину так и не выяснили. То есть это врачи не выяснили…
        - Вы считаете, - перебил Портнов, - что виноваты наши тренировки?
        - А что тут считать? Тоже мне, высшая арифметика! Как только тренировки прекратились, ребёнок начал в весе набирать!
        - Это не совсем связано…
        - Не совсем или не связано?
        Иван Иванович в деланной нерешительности пошевелил пальцами.
        - Давайте сделаем так, - Портнов полез за пазуху, - я вам эти документы отдаю, а вы смотрите их сразу после Нового года. Сами решите, что с чем связано. Срочности особой нет, но и затягивать я бы не советовал.
        Уже в квартире Леденцов тихо выругался. Не открыть папку, переданную Иваном Ивановичем, он никак не мог. «И зачем я брал? - думал Емельян Павлович, направляясь в кабинет. - Подождали бы эти новости пару дней!» Дорогу ему преградила Катенька.
        - Палыч, - взгляд исподлобья больше подошёл бы серийному убийце непослушных мужей, - там гости скучают. Иди к ним, - и без паузы, - ты этого… отправил?
        - Отправил, Солнышко, - Леденцов попытался совершить противокатюшин манёвр.
        Однако бдительное бедро супруги перекрыло траекторию.
        - А что это за папка?
        - Так, ерунда.
        - Муж, - это была уже прямая угроза, - тебе мало того, что было месяц назад? Ты хочешь нас с ребёнком в могилу свести?
        - Между прочим, Иван Иванович назвал нас очаровательной парой. Особенно тебя.
        Грубая лесть отскочила от хмурой супруги, как горох от лобовой брони танка Т-72.
        - Последний раз спрашиваю, что это за бумаги?
        - Понятия не знаю. Знать не имею.
        Катенька прищурилась и изучила честное, открытое лицо мужа.
        - Не врёшь, - решила она. - Папку спрятать. Без меня не открывать. Если через двадцать секунд не будешь с гостями, устрою принародный скандал.
        Леденцов уложился. Дополнительным стимулом стал голос главы губернии, что донёсся из прихожей. В последнее время бывший главврач отрастил себе густой начальственный бас, как у генерала Лебедя, и двух бугаев-охранников, как в голливудских фильмах. Емельян Павлович счёл за лучшее появиться на зов немедленно.
        - Ну, привет, родные, - прогрохотал губернатор, лобызаясь с хихикающей Катенькой, - с Новым (чмок) годом, с новым (чмок) счастьем!
        «А быстро же ты, жена, отошла, - подумал Леденцов. - Или не так уж и злилась?»
        Долго думать не дали: губернатор сгрёб и его. После вручения подарков и прочувствованных пожеланий (участники застолья высыпали посмотреть и позавидовать) высокий гость прикрыл Леденцова плечом и тихо сказал:
        - После десятого будет тендер.
        Емельян Павлович встал в стойку. Речь шла о конкурсе на поставку оргтехники для администрации области.
        - Ты в тендере не участвуешь, - прошептал губернатор.
        «Вот те, бабка, и Новый год!» - Леденцов облизнул пересохшие губы. Бывший главвраг, насладившись его смятением, громогласно добавил:
        - Потому что ты уже победил!
        Емельян Павлович покосился на гостей и продолжил всё-таки вполголоса:
        - А десятого?
        - Это для лохов. Так что сразу после праздников поднимай поставщиков по тревоге. Техники много, завезти нужно быстро. А в первую очередь, - Леденцов увидел протянутый ему листок, - вот, посмотри. У меня дочка на первом курсе, им там что-то на компьютере считать нужно. Она написала мне, какой нужен.
        Емельян Павлович помотал головой, приходя в себя. Он чувствовал себя, как после контрастного душа, который пришлось принимать прямо в одежде. Губернатор довольно хохотнул (этому отрывистому звуку он тоже обучился во время предвыборной кампании) и хлопнул Леденцова по плечу.
        - Секундочку, - встрепенулся тот и сказал как можно тише, - откат… как обычно?
        - Да ладно, - губернатор величественно махнул рукавом шубы, но говорил тоже почти шёпотом, - вычтешь из моего долга за выборы. Ну, добре, поеду.
        Катеньке, которая вся извелась от любопытства, Леденцов ничего объяснять не стал, только продемонстрировал оба больших пальца. Жена расплылась в улыбке и гордо оглядела присутствующих.
        16
        Известие о получении заказа для администрации стало хорошим противоядием от Ивана Ивановича. В новогодний вечер Емельян Павлович и думать забыл о тревожной папке, оставленной в ящике письменного стола. Он ещё раз обзвонил ведущих сотрудников и добавил к поздравлениям напоминание о том, что рабочий год начинается 2 января, и ни минутой позже.
        Даже когда били куранты, Леденцов сначала пожелал себе, чтобы заказ не сорвался, и только на третьем ударе, спохватившись, вспомнил о жене и дочке. Юлька за столом присутствовала и недоуменно таращилась на родителей.
        Утро прошло не так, как это положено 1 января: поспать до вечера не удалось. Юлька, которая вчера была идеальным ребёнком, сегодня решила напомнить родителям об их несладкой родительской доле. Полдня пришлось прогулять с дочкой на руках - иначе она никак не успокаивалась.
        О папке вспомнили только к закату. Причём вспомнила Катенька.
        - Доставай, Палыч, - приказала она, как только закончила вечернее кормление (про себя Емельян Павлович называл процесс «вечерней дойкой»).
        - Что именно доставать? - проворковал Леденцов и приобнял законную супругу.
        Несмотря на напряжённое утро и день, он был настроен игриво.
        - Палыч, угомонись, - сказала Катенька с предельной строгостью, но не смогла сдержать довольной улыбки в уголках глаз. - Давай сюда свою папку. В смысле, папку своего друга. Всё, хватит!
        Последнее относилось к рукам мужа, которые уже нашарили в одежде Катеньки заветные застёжки. Леденцов с протяжным вздохом покорился и полез в стол.
        Папка была серой и картонной. Её тесёмочки навевали мысли о бухучете эпохи социализма. Емельян Павлович положил папку на стол и вдруг застыл. Игривое настроение в момент улетучилось.
        - Солнце, - сказал медленно, как будто читал молитву, - не будем её открывать.
        - Что?
        - Там что-то плохое. Что-то такое, от чего нам всем будет плохо.
        Катенька погладила мужа по голове, открыла рот, но Леденцов торопливо закачал головой.
        - Не спорь. Я точно знаю. Иван Иванович… это искуситель… лукавый. Всё, что он даёт, ведёт нас к беде. Мы не будем это читать.
        Жена обняла его сзади и прижалась ухом к уху. Стало слышно, как тикают каминные часы. Заурчал холодильник. Емельян Павлович волосами почувствовал, что Катенька подняла голову и смотрит в окно.
        - Там костёр жгут, - сказала она, - во дворе.
        Снова стало слышно, как тикают часы.
        - Вот видишь, - отозвался Леденцов, - это знак.
        С мороза он вернулся раскрасневшийся и улыбающийся. Катенька выскользнула в прихожую и принюхалась.
        - Му-у-уж! - ужаснулась она. - Ты пил?
        - Пятьдесят грамм с соседом. Пока догорало. Честное леденцовское!
        Жена попыталась прижаться к нему, но отскочила, сморщив носик, - она не любила холода.
        - Слушай, - сказала она, лукаво поглядывая в сторону, - Юлька ещё, наверное, полчаса поспит. Может, и мы… поваляемся? Ай! Леденец! Не лезь ты холодными руками!
        - Иди в спальню, - Емельян Павлович улыбался пуще прежнего, - я сейчас. Зайду в ванную, руки отогрею.
        По пути к умывальнику Леденцов достал телефон, хотел отключить, но передумал - и набрал номер Портнова.
        - Да, - сказал очень спокойно. - Нет… И не буду… Я её сжёг. Иван Иванович, я решил… Да, правильно… Прощайте.
        В спальне его уже ждали. Из-под верблюжьего пледа торчал только носик любимой жены. Прежде чем допустить Леденцова до тела, она спросила:
        - Портнову звонил?
        - Угу.
        - Что сказал?
        - Правду. Что папку сжёг и общаться с ним больше не буду.
        - А он?
        - Я не понял. Что-то вроде «Ну вот вы и выросли, мой юный мастер силы». Прям магистр Йода.
        - Это кто?
        - В «Звёздных войнах».
        - А теперь… Ай! Все равно руки холодные!
        - Ничего, сейчас тебе жарко будет, - пообещал Емельян Павлович и нырнул под плед с головой.
        17
        Следующий Новый год Леденцовы встречали за городом в узком семейном кругу. Губернатор вежливо отказался, да, честно сказать, Емельян Павлович и не настаивал. В последнее время он все чаще слышал за спиной шепоток, что-де своим коммерческим успехом он обязан только личным связям с бывшим главврачом. Напоминать, что Леденцов заложил свою империю областного масштаба ещё до выборов, было глупо. Хуже того - альтернативный шепоток утверждал, что губернатор «в кармане» у Емельяна Павловича, а сам Емельян Павлович через «Мулитан» отмывает чуть ли не колумбийские наркодоллары.
        Словом, не приехал губернский голова - и слава богу. С ним увязалась бы стая приближённых, у которых на Леденцова была устойчивая идиосинкразия. От новых знакомцев, которые лезли к Емельяну Павловичу в приятели, удалось отболтаться. Самые лучшие друзья, из прежних, искренне сокрушались, что не смогут составить компанию.
        Так и получилось, что в загородный дом приехали четверо: Леденцовы-старшие, Юлька и огромный сенбернар Плюмбум. Емельян Павлович звал его запросто Свинец, а то и просто Свин или Свинтус. Обзывал понапрасну, потому как Плюмбум был кобель основательный и аккуратный; Его приобрели ещё весной, как сказал Леденцов, «ребёнка пасти». Покупка полностью оправдалась. Катенька даже отваживалась оставлять Юльку на сенбернара и убегать в магазин или парикмахерскую: Свинец умудрялся по полтора часа удерживать шуструю девочку в пределах коврика для игр - и безо всякого применения мощных челюстей, одним носом.
        А уж в снегу они с Юлькой смотрелись просто замечательно, прямо ролик «Использование служебных собак для спасения альпинистов». Девочка в ярком непромокаемом комбинезоне была непрерывно спасаема мощным Плюмбумом из сугробов. Удовольствие получали все, включая зрителей-родителей.
        «Не простудилась бы, - подумал Емельян Павлович, - вернётся, придётся греть и переодевать в сухое». На секунду Леденцову захотелось просто пожелать дочке здоровья… Но в следующую секунду желание пропало.
        После прошлого Нового года они с Катенькой долго судили-рядили и договорились - зарыть «топор» в землю. Даже во благо ребёнка Леденцову запретили становиться мастером силы, тем паче - мастером сглаза. «Не надо, Палыч, - сказала тогда Катенька, - Юльке все это потом боком выльется. Давай, как все». Поначалу Емельян Павлович срывался, пытался мухлевать, «колдовать» вполсилы, но бдительная жена умудрялась обнаруживать любое, самое мизерное, применение «топора» к ребёнку - и на любом расстоянии. Изредка Леденцов применял свои способности для решения конфликтных ситуаций в бизнесе, но потом обнаружил, что особой необходимости в этом нет.
        Последние полгода он если и подправлял судьбу, то едва заметно даже для себя самого. В такие моменты Емельян Павлович воображал себя маститым художником, который решил завязать и посвятил освободившееся время покраске заборов. То и дело намётанная рука начинает выводить на заборе то портрет, то натюрморт, но экс-художник спохватывается и торопливо замазывает широкой малярной кистью набросок.
        Голос жены вытряхнул Леденцова из размышлений:
        - Пойду приведу Юльку, а то уже темнеет.
        Емельян Павлович порадовался, что больше ему никуда ехать не придётся, снял с каминной полки бокал, с предвкушением восторга понюхал нагревшийся коньяк и вернулся к окну. Возле ворот стоял автомобиль. Приглядевшись, Леденцов опознал в нём такси. Это было странно - никто из потенциальных гостей не пренебрёг бы личной иномаркой в угоду сомнительной «Волге».
        Из такси в сугроб вывалилась фигура в невзрачном пальто.
        «Черт, - подумал Емельян Павлович, - там же Юлька! И Катенька!» Одеваясь на ходу, он вспомнил, что на улице и Плюмбум, но не слишком успокоился. Он никогда не видел своего пса злым и потому не был уверен в надёжности его как охранника.
        Когда Леденцов добрался до калитки, Катенька (на два шага отступив внутрь двора) уже вела насторожённую беседу с незнакомцем. Свинец маячил в отдалении, аккуратно оттирая от ворот любопытную Юльку.
        - Вы кто? - спросил Леденцов, изображая высшую степень негостеприимства.
        - Николай Николаевич, - ответил гость, - Романов. Вы должны помнить меня по фотографии. Иван Иванович рассказал, как вы меня… выхаживали.
        Леденцов промолчал. Катенька покосилась на мужчин и отправилась к детям и животным с твёрдым намерением загнать их в дом.
        - Мне вы тогда очень помогли, - сказал Романов. - Надеюсь, теперь и Ивану Ивановичу поможете. Он тоже в коме.
        Этого Леденцов не ожидал.
        - Слушайте, - взмолился Николай Николаевич. - Пустите меня в тепло, пожалуйста. А то придётся меня снова спасать. От обморожения.
        18
        Емельян Павлович расхаживал перед камином и злился. «Всякая злость, - пытался он урезонить собственную ярость, - есть злость на себя». Мантра помогала мало. Если бы можно было выбросить из жизни и из тёплой комнаты этого сухонького мужичка.
        Но выбрасывать было уже поздно. Да и не за что вроде бы. Подумаешь, ввалился человек в новогоднюю ночь в чужой дом… «Не заводись, - повторял Емельян Павлович про себя. - Думай!»
        Думать было о чём. Звонок в «Скорую» подтвердил, что Портнов Иван Иванович госпитализирован в состоянии глубокого обморока. Сестричка из регистратуры даже кликнула врача, который с ходу взял быка за горло:
        - Вы его родственник? Срочно приезжайте! Как зачем? Расскажете о его заболевании. Было ли у него раньше такое? На какие лекарства аллергия? Чем болел в детстве? А почему не знаете? Какой же вы после этого родственник? Ах, никакой! Ладно, давайте телефон родственников.
        Тут Леденцов из мстительности пытался сунуть трубку в руки незваному гостю, но Романов замахал руками, как будто на него напал рой диких пчёл. Так и отмахался. А теперь сидел в кресле, пил коллекционный коньяк (Леденцовым для себя припасённый) и собирался окончательно испортить семейный праздник.
        Емельян Павлович совершил ещё один рейс вдоль камина и подбросил в него совершенно не нужное полено.
        Николай Николаевич досмаковал ароматный напиток, вкусно крякнул и посмотрел на часы:
        - Ага. Полвосьмого. Значит, полчаса на рассказ, пятнадцать-двадцать минут на расспросы… А в девять за мной заедет такси, и вы сможете нормально отпраздновать Новый год.
        - Такси? - недоверчиво переспросил Леденцов.
        - Да, я сразу с ним договорился. Вы за три часа как раз успеете приготовиться к празднику.
        «А он не такая уж и сволочь», - подумал Емельян Павлович.
        - А о чём рассказ? На целых полчаса.
        - Полчаса - это краткая версия. Полная займёт куда больше.
        Романов с видимым сожалением отставил бокал и потянулся за портфелем. Леденцов вдруг обнаружил, что Николай Николаевич повадками очень напоминает Ивана Ивановича: та же лаконичность, подтянутость, те же размеренные движения. Даже когда Романов отмахивался от телефонной трубки, делал он это ровно с той экспрессией, какая была необходима. Ни больше, ни меньше.
        - Может, ещё коньячку? - спросил Емельян Павлович.
        - Спасибо, пока не стоит. Может позже, на посошок. А пока краткие факты. Иван Иванович попал в больницу через десять часов после моей встречи с ним. Причина его глубокого обморока медицине неизвестна. Можно сказать, сверхъестественная причина. Разговаривали мы с господином Портновым не столько о вас, сколько об Андрюше… Простите, об Андрее Валентиновиче Гриневе.
        «Даже оговорка у него, - подумал Леденцов, - выдержана строго в положенном тоне».
        - И последний факт: мы с Гриневым достаточно долго работали вместе. Поэтому я вполне допускаю ситуацию, при которой Андрей Валентинович через меня вышел на Ивана Ивановича, а его конечная цель - вы, любезный Емельян Павлович.
        Тут Леденцов вспомнил, что он-то коньяк может пить и не на посошок, а в качестве аперитива. Выпил стремительно, неприлично быстро для такого напитка.
        - Будем считать, - продолжил Романов, - что на первый вечный вопрос «Кто виноват?» мы ответили. Остался второй вечный вопрос: «Что делать?». Вы от борьбы отказываетесь, я знаю. Даже знаю почему, не трудитесь разъяснять. Вы ведь считаете, что ваш дар вам только мешает? Не только вам, но только мешает… Нет-нет, я не буду переубеждать! Я даже горячо поддержу.
        Леденцов под аккомпанемент убедительного голоса гостя уже налил очередную порцию.
        - Однако я готов предложить способ решить обе проблемы сразу. То бишь избавиться и от недруга, и от недуга, - Романов улыбнулся тонкими губами. - Гринев перестанет быть для вас опасен. И ваш дар тоже исчезнет. Вы готовы к такому повороту?
        Емельян Павлович задумался. Почему-то он не смог сразу ответить «Да».
        - Поясните, - сказал он.
        19
        Катенька спустилась из детской, где она укладывала Юльку, без пяти восемь. Она уже почти придумала, как выпроводить гостя, но этого не понадобилось. Как только она показалась в дверях, Николай Николаевич приложил руку к сердцу и торжественно-виновато объявил:
        - Ещё раз прошу прощения за вторжение! Через час с небольшим я снова исчезну из вашей жизни!
        - Подождите, - вмешался муж и потянул гостя за рукав, - а на третьей ступеньке что?
        Тот обронил ещё один виноватый жест и снова склонился над листом бумаги, по которому Леденцов водил осторожным пальцем.
        - Да то же самое, что и на первой! «Осознание», изволите ли видеть.
        - А-а-а, - сказал Емельян Павлович и замер на какой-то закорючке с видом пирата, обнаружившего чужой клад.
        Катенька решила посмотреть на загадочный документ и встала за плечом мужа. Он уловил движение, не глядя погладил её руку.
        Рисунок на бумажке был прост: извилистая линия, напоминающая ступеньки лестницы в Катенькином родном подъезде. Рядом с первой ступенькой мелким, но очень разборчивым почерком отличника-переростка было написано: «Осознание тезы», возле второй - «Обучение тезе». Над третьей Николай Николаевич уже выписывал «Осознание антитезы». Ещё две ступеньки оставались пока без подписи.
        - Ничего не понимаю, - сказала честная Катенька. - А что такое «теза»?
        - Это, - Леденцов пощёлкал пальцами и подобрал идеальное определение, - что-нибудь.
        - Позвольте, - вмешался Николай Николаевич, - я на примере объясню. Ваш супруг, когда он ещё не был вашим супругом, уже был мастером силы. Помните?
        Катенька хмуро кивнула. Она так и думала, что вся это чертовщина не закончилась.
        - Во-о-от. А потом он поднялся на первую ступеньку, - Романов ткнул в надпись «Осознание тезы». - Он осознал, что является мастером силы.
        Слово «осознал» Николай Николаевич подчеркнул в воздухе нешироким жестом.
        - Не сам осознал, - сказала Катя, - добрые люди помогли.
        - Сердитесь? Напрасно. Раз уж у Емельяна Павловича есть эта способность, лучше о ней знать, чем не знать.
        Катенька упрямо покачала головой.
        - Тогда на четвёртой, - сказал Леденцов, - должно быть «Обучение антитезе»?
        - Позвольте я быстренько закончу ответ вашей супруге. Итак, после осознания своего дара ваш муж стал учиться его использовать. Это вторая ступенька. На третьей он, как вы знаете, понял, что является ещё и мастером сглаза…
        Катенька вцепилась в руку мужа. Ей очень не хотелось возвращаться в мир мастеров сглаза и силы. И Леденцова она отпускать не собиралась.
        - Вы не беспокойтесь, - Романов опять принял виноватый вид, - прежние способности вашего супруга остались при нём. Просто в ходе столкновения Емельяна Павловича с Андреем Валентиновичем они оба несколько… перенапряглись, что ли? Словом, открыли в себе дополнительные источники. Второе, некоторым образом, дыхание…
        Катенька решила, что её роль гостеприимной хозяйки на сегодня можно считать перевыполненной.
        - Уходите, - сказала она голосом Снежной Королевы, - такси подождёте во дворе.
        - Он же замёрзнет…
        - Помолчи. Хорошо. Подождёте здесь. Мой муж пойдёт к ребёнку. С вами останусь я.
        Емельян Павлович переглянулся с гостем, и тот вдруг улыбнулся:
        - А может, так и лучше. Вы ступайте, а мы пока побеседуем. Вы не против?
        Когда они остались одни, Николай Николаевич попросил:
        - Не могли бы вы присесть? Неуютно себя чувствую, когда дама стоит, а я сижу.
        Катенька осталась стоять над столиком со скрещёнными на груди руками.
        - Как знаете. Итак, давайте я расскажу вам, как избавить вашего мужа от всей этой мистической чепухи.
        Катя, которая только что собиралась демонстрировать полное безразличие, невольно вздрогнула.
        Через полчаса Леденцов не выдержал, бесшумно отворил дверь, на цыпочках спустился и стал подглядывать в щёлочку.
        Гость и жена сидели за столиком друг напротив друга и разговаривали.
        - Это сработает? - спросила Катя.
        - Это всегда срабатывает.
        - Но почему тогда, когда они в казино…
        - Нужно было пройти ещё две ступени. Ваш супруг тогда ещё не стал «отбойником» и ещё не научился этой способностью пользоваться.
        Разговор затих. Емельян Павлович затаился.
        - Палыч, - позвала Катенька, - хватит прятаться. Иди сюда, лечить тебя будем.
        Леденцов внутренне чертыхнулся, но почувствовал облегчение оттого, что не нужно больше изображать Штирлица. Чуть не бегом он пересёк комнату и глянул на бумагу. На четвёртой ступеньке, как он и предполагал, чёткими бисеринками букв было выведено «Обучение антитезе».
        На пятой - размашистыми Катиными каракулями - было написано «Теза + Антитеза».
        Надпись перечёркивало несколько жирных чёрных линий.
        - Это я ручку сломала, - пояснила Катенька, - пришлось углём рисовать.
        20
        Романов уехал, хотя хозяева и уговаривали его остаться. Емельян Павлович брался даже компенсировать расходы на такси. Впрочем, тут заревела Юлька (проснулась, а окружающий мир пуст), и прощание пришлось быстро сворачивать.
        Ребёнок так и хныкал ещё полтора часа, но Катенька не ворчала по обыкновению, а весело носилась вокруг стола, что-то напевая. Леденцов так устал уговаривать дочку, что не выдержал, и попросил:
        - А можно, я её… так… успокою?
        Катя сделала ещё несколько шагов с салатницей и замерла.
        - Всё равно скоро всё это кончится, - Емельян Павлович умоляюще посмотрел на жену. - Хоть попользуемся напоследок.
        Жена сделала неопределённое движение головой. Леденцов воспринял это как знак согласия. Он закрыл глаза и сосредоточился. Край внимания ещё фиксировал суету Катеньки (она уже не напевала), невнятное болботание дочки, но весь Емельян Павлович уже устремился вглубь и вниз. Он вдруг понял, как соскучился по своему тёмному миру, в котором он мог быть и богом, и дьяволом одновременно. Прежние умения обнаружились внезапно, будто и не было года воздержания. Леденцов чувствовал себя, словно гурман после разгрузочной недели: смаковал и нежил в себе полузабытые ощущения - только что губами не причмокивал.
        «Э, братец, - сообщила ему та часть сознания, что не была ещё охвачена экстазом вспоминания, - да ты наркоман. Ты хоть помнишь, для чего ты здесь?»
        Емельян Павлович вспомнил. Он неторопливо представил себе Юльку - и она тут же раздвоилась. Первый, светлый, образ дочки сидел спокойно, улыбался и время от времени произносил те забавные полусловечки, которые так радовали родителей. Этим образом занимался мастер силы. Вторая, серая и мутная, Юлька ревела пуще прежнего, истерически стучала по столу и покрывалась малиновой сыпью. Мастер сглаза внутри Леденцова заволакивал этот образ, туманил его, но отчего-то Емельян Павлович продолжал видеть дочку вполне отчётливо. Вернее, не видеть - чувствовать. На секунду Леденцов прислушался к реальности. Там всё обстояло по-прежнему: дочка хныкала. Только Катенька стояла неподвижно. Компенсировала.
        - Солнышко, - попросил Емельян Павлович, - не мешай, а?
        Жена не пошевелилась.
        Тогда он немного усилил воздействие. «Топор» с неслышным скрипом двинул вперёд, «отбойник» вязко потянул на себя. Леденцов представил себя матросом, вращающим штурвал. Ему нужно повернуть налево, и правая рука привычно крутит тяжёлое колесо снизу вверх, левая - сверху вниз.
        Копии Юльки в голове заметно раздвинулись. «Положительная» начала светиться изнутри. «Отрицательную» обволокло дополнительным мраком. Емельян Павлович физически почувствовал, как изменяется будущее. Это было здорово. Это было ни с чем не сравнимо. И это было знакомо. «Я ведь с детства это умел, - думал Леденцов, осторожно поворачивая штурвал судьбы, - зачем от этого отказываться…»
        Экстаз был прерван жёсткой, с оттяжкой, пощёчиной.
        - Сдурела, что ли? - Емельян Павлович заморгал, потирая ушибленную щеку.
        - Сам сдурел, - ответила Катенька и отвесила оплеуху слева. - Скажи спасибо… Ты знаешь, который час?!
        Леденцов посмотрел на настенные ходики, и удивление вышибло из него всю злобу. Часы показывали половину двенадцатого.
        - Я испуга-а-алась, - взвыла жена. - Ты был как мёртвый.
        - Я только хотел, чтобы Юлька, - Леденцов осёкся и резко развернулся к дочке.
        Юля изображала самого милого в мире ребёнка: тихо веселилась, играла сама с собой и не лезла к родителям.
        Так Емельян Павлович и встретил Новый год, между улыбающейся дочкой и всхлипывающей женой.
        А вечером 1 января они вызвали для Юльки няню и вдвоём поехали к Николаю Николаевичу.
        21
        До самого апреля Леденцов ходил на тренировки вместе с Катенькой. Николай Николаевич оказался тренером изобретательным и настойчивым, он выдумывал для Леденцова все новые трюки, смысл которых не всегда был ясен. Однако непостижимым образом они обеспечивали нужный эффект. Емельян Павлович больше не проваливался внутрь себя, он научился оперировать возможностями не как раньше - словно дикарь с дубиной и деревянным шипастым щитом - а с невозмутимостью хирурга. Катя во время занятий сидела рядом и молчала. Иван Иванович всё ещё лежал в больнице.
        - Может, я ему здоровья пожелаю? - предложил как-то Емельян Павлович Романову. - Как вам когда-то?
        Николай Николаевич почему-то усмехнулся и ответил:
        - Не стоит. Я, кажется, знаю, что с моим коллегой. Это пойдёт ему на пользу.
        - Коматозное состояние? На пользу?
        - Ну мне же пошло. А теперь будьте любезны вернуться к занятиям. В прошлый раз вы очень неудачно отреагировали.
        - Неожиданно всё вышло. Знал бы, где упаду, соломки бы подстелил.
        - Эту проблему можно решить и по-другому.
        - Как же?
        - Обвязаться соломой самому.
        Мужчины помолчали.
        - Минуточку, - сказал Емельян Павлович, - солома, как я понимаю, это по части компенсаторов?
        - Ну? - Николай Николаевич прятал улыбку в левом углу рта.
        - А я же не компенсатор.
        - А кто вам мешает им стать? Вы же мастер силы! Мастер желания. Вот и пожелайте себе превратиться ещё и в компенсатора.
        В словах этого странного подтянутого человека была логика. Леденцов не нашёл, к чему придраться.
        - Ладно, - согласился он, - объясняйте как…
        …В последний апрельский день было свежо и ясно. Леденцов шёл на тренировку пешком и в одиночестве - накануне Юлька прихворнула, и Катенька согласилась быть уговорённой остаться дома.
        Емельян Павлович вертел носом и поглядывал по сторонам, как юный натуралист в походе. «Нужно меньше в машине ездить, - подумал он, - всю красоту пропущу».
        Красота весеннего губернского центра окружала его особой, грязновато-торжественной аурой. Зелёная щетина газонов, густо пересыпанная окурками, наводила на мысль, что и у земли бывает похмелье - надо бы побриться и умыться, да все никак с духом не соберётся. Вездесущие тополя трепетали на весеннем ветерке, как приснопамятные «малые формы» на первомайском параде. Кусты латали свежей листвой прорехи между ветками с таким старанием, что, казалось, можно услышать гул бегущего по ним сока.
        И - лужи. Они предлагались в широчайшем ассортименте: глубокие судоходные (для бумажных корабликов), мелкие и прозрачные, глубокие и мутные, коварные лужи-болота на тротуарах, бескрайние лужи-ловушки на проезжей части. Попадались аккуратные лужицы в форме кирпича, лужи-моря, грызущие асфальтовые берега и даже лужи-гейзеры. Леденцов едва не соскользнул в одну такую - заполненную взвесью глины, бурлящую и изнывающую паром. Емельян Павлович помянул привычным недобрым словом коммунальщиков и сосредоточился на поиске наиболее проходимых участков.
        Романова он нашёл на балконе. Николай Николаевич подставлял лицо солнышку и разве что не жмурился.
        - Лучшее время, - сказал он, не прерывая солнечные ванны, - поздняя весна. А вы какую пору любите?
        - Лето. Пора отпусков. Хотя нет, осень. Самое плодотворное время.
        - Ну да, ну да… Метаболизм… Зависимость от насыщенности витаминами.
        Николай Николаевич полуобернулся к гостю.
        - А хотите жить вечно?
        Леденцов растерялся и не подобрал адекватного ответа.
        - Это ведь несложно, - Романов потянулся, вытянув руки над головой, - достаточно подчинить сознанию внутриклеточные процессы. Приказать тканям «Обновляться, раз-два!», и они обновятся. Приказать почкам и печени «Вывести шлаки и доложить об исполнении!» - выведут и доложат.
        «Эк его, - подумал Емельян Павлович, - развезло от весеннего воздуха».
        - Может, начнём? - спросил он.
        - Не начнём, - ответил Николай Николаевич, пребывая в прежней безмятежности, - мы уже давно все закончили.
        - Давно?
        - Да. Я просто ждал оказии поговорить с вами наедине. Ваша супруга очень болезненно реагирует на некоторые вещи.
        - На некоторые вещи и я… без восторга.
        Романов сделал последний глубокий вдох и с явным сожалением покинул балкон. Леденцов хмуро двинулся за ним. Весеннее настроение несколько померкло. Когда Николай Николаевич извлёк на свет божий серую картонную папку, настроение выругалось и скрылось в неизвестном Леденцову направлении.
        - Я же её сжёг, - сказал он, - ещё на прошлый Новый год.
        - Это другая такая же. Здесь копии всех документов, которые вы не решились изучить тогда.
        Николай Николаевич положил папку на стол у окна, а сам с отсутствующим видом уставился на книги в шкафу.
        - А если я опять?
        - Да жгите на здоровье, - пожал плечами Романов. - Оригиналы-то никуда не денутся. Не вижу смысла прятаться от правды.
        - От вашей правды нужно хорониться, как от чумы.
        Николай Николаевич оторвался от изучения корешков и почти без улыбки предложил:
        - Давайте считать это (кивок на папку) прививкой. Малая доза правды поможет вам справиться с большой.
        Емельян Павлович наклонился над столом. Он понял, что любопытство грызло его почти полтора года, и ещё пять минут он не выдержит. «Всё равно не отвяжется», - подумал Леденцов себе в оправдание и решительно развязал тесёмочки.
        Ничего не случилось. Джинн не вылетел, потусторонний жар не испепелил его, даже фотографии с искорёженными телами не бросились в глаза. Фотографий вообще не было - только какие-то бумаги казённого вида да несколько газетных вырезок. Последние сопровождались иллюстрациями, но явно были результатом не слишком умелого коллажа.
        Леденцов подвинул стул к столу, сел и взял в руки верхнюю вырезку.
        - Я пойду пока чайку соображу, - сказал Романов и удалился.
        Вернулся он через четверть часа с подносом, от которого пахло бергамотом.
        - Я зелёный пью, - буркнул Емельян Павлович, не отрываясь от чтения.
        - Знаю. Вас Иван Иванович пристрастил. А вот я своих… - Николай Николаевич оборвал себя. - В вашей чашке - «Зелёная обезьяна».
        И Романов неуместно хмыкнул. Леденцов оторвался от папки и уставился на Николая Николаевича.
        - Мой воспитанник Гринев, - пояснил тот, - однажды сказал во время тренировки: «Как можно не думать о зелёной обезьяне? Я не справлюсь!»
        Емельян Павлович вернулся к бумагам. Он помнил эту старую восточную притчу. Николай Николаевич снова посерьёзнел.
        - Как видите, он себя недооценил.
        - Так это все он, - Леденцов спросил больше для проформы, он уже догадался, кто был главным героем газетных статей и милицейских протоколов, - ваш любимый ученик Гринев?
        - Он. Как видите, силу он не потерял. И на сей раз его не пришлось полгода выхаживать под присмотром психологов в штатском.
        Емельян Павлович перелистал непрочитанные ещё бумаги. Там мелькало всё то же: «…найден мёртвым…», «…покончил с собой…», «…доставлена в психиатрическую клинику…». Только последний документ смотрелся неуместно.
        - «Договор аренды», - Леденцов постучал пальцем по жёлтому листку. - А это тут зачем?
        - Это косвенное доказательство. На случай, если вы усомнитесь. Андрей Валентинович снял квартирку по указанному адресу за три месяца до описанных событий. И она стала как раз эпицентром всего этого кошмара. На обратной стороне схема.
        Емельян Павлович перевернул ксерокопию договора и обнаружил чертёж, напоминающий схему Солнечной системы. Солнце изображала загогулина, подписанная «Гринев», планеты - кружочки с числами.
        - Это номера документов, которые вы только что пролистали.
        Планет было очень много.
        - И как он это?
        - Вы не поверите. Пожелал счастья. Да-да, счастье - штука разрушительная. В пароксизме люди не чувствовали боли, не обращали внимания на страдания. Ни на свои, ни на страдания ближнего. В результате - все описанные несчастные случаи.
        - Понятно.
        Леденцов вспомнил одну заметку, в которой клеймились врачи «Скорой». Они не спеша подошли к больному-инфарктнику (он упал прямо на улице и уже задыхался), улыбались ему, даже, кажется, целовали, но и не подумали произвести реанимацию. И больной тоже улыбался. Задыхался и улыбался.
        - А потом, - сказал Романов, - счастье кончилось. Не все это выдержали. Кто-то сиганул с балкона. Кто-то просто тронулся умом.
        - Сволочь, - Леденцов тыльной стороной ладони отодвинул от себя папку. - Это был один случай?
        - Неизвестно. Больше он так не прокалывался, возле своего дома не проводил акций. А за пределами… Кто знает?
        Емельян Павлович всё ещё смотрел на папку. Вспомнилось, как он пытался оправдать Гринева, придумывал для него благородные мотивы…
        - Почему его не пристрелили? - спросил Леденцов. - У вас же есть свои люди в спецслужбах. Тот же Минич.
        - Слишком высок риск, что Андрей Валентинович обнаружит покушение. Он наверняка от него застраховался. Заметит - будет мстить не только вам, но и всему миру. Ладно, пусть не миру, пусть только спецслужбам. Представляете, что начнёт твориться? Нет, мы его остановим другим способом. Вы его остановите. Собирайте свою команду. Обещаю, что это - в последний раз.
        22
        - Он служит здесь, - говорил Минич, откинувшись на заднем сиденье, - кем-то вроде консультанта. Окучивает важных клиентов. Впрочем, продажа автомобилей - это так, крыша. Через господ предпринимателей текут очень серьёзные деньги. Настолько серьёзные, что вам, прошу извинения, даже намекать не буду на источник… Вполне возможно, наш общий друг прикрывает именно эти финансовые потоки. И имеет долю с них.
        Сергей Сергеевич нахмурился чему-то своему.
        - Хорошо прикрывает? - спросил Романов.
        Он сидел на переднем сиденье, но гримасу рассказчика почуял спиной.
        - Слишком. Все концы, которые к ним вели, вдруг поотваливались, как, пардон, хвосты у ящериц. Наши ребята эту контору два года разрабатывали, и вдруг… Ладно, ещё раз: просто приходите и разговариваете. Емельян Павлович, очень прошу, никаких активных действий. Пострадает мирное население.
        Леденцов кивнул. Он уже в десятый раз слышал эту инструкцию и начал раздражаться. Саня, который сидел за рулём, на мгновение оглянулся и подмигнул - дескать, правильно думаете, гражданин начальник. Это ещё больше разозлило Емельяна Павловича. Алена Петровна, устроившаяся у противоположного окна, едва заметно дёрнулась, гася всплеск ярости Леденцова. Впрочем, даже не обернулась.
        - После демонстрации намерений, - продолжил Минич, - постарайтесь его немного подразнить…
        - Насколько немного? - Леденцова уже давно мучил этот вопрос, ещё с первого инструктажа. - А вдруг он выйдет из себя? Тогда мирное население не то что пострадает… костей не соберёт.
        - Не выйдет, - ответил за подполковника Николай Николаевич, - он очень хорошо научился себя контролировать. Я его учил.
        - Научили, - хмыкнул Емельян Павлович, - на нашу общую голову.
        - Не отвлекайтесь, - сказал Сергей Сергеевич. - Значит, небольшая провокация… Кстати, Александр, постарайтесь максимально точно запомнить все эмоции Гринева.
        - Разведка боем, - кивнул Саня, - понимаем, не маленькие.
        - И после этого…
        - …сразу уезжаем, - закончил Леденцов. - Мы все поняли. Ещё три инструктажа назад.
        - Жалко, - сказал Минич, - с вами нельзя Николая Николаевича отправить. Тем более меня. Ладно, будем считать, вы все запомнили. Вот там, у подъезда, сверните на парковочку.
        На переговоры Емельян Павлович отправился в сопровождении Алены Петровны и Сани. «И хорошо, - подумал Леденцов, - что Катя дома осталась. Только извелась бы вся». То, что жена дома изводится ещё сильнее, в голову Леденцову не пришло.
        Дальше всё пошло как по писанному. Было даже скучно - Николай Николаевич и Сергей Сергеевич предугадали каждую фразу. Емельяну Павловичу оставалось только вовремя подавать реплики. Через восемь минут (расчётное время плюс тридцать секунд) менеджер препроводил их к директору, а ещё через три минуты (расчётное время минус шестьдесят секунд) в кабинете объявился сам Гринев.
        В памяти Леденцова со времени схватки в казино хранился смутно-противный образ мастера сглаза. Он помнил отдельные детали и ощущения. Сейчас он смотрел на Гринева не в запале борьбы и обнаруживал в нём новые черты. Или его прежний соперник так изменился? Теперь он казался Емельяну Павловичу не небрежно-самонадеянным, а собранным и энергичным. Увидев Леденцова, «отбойник» набычился и сжал губы, и без того тонкие. Дальше должно было начаться интересное, потому что господа аналитики не смогли точно построить линию поведения Гринева, хотя и выдали несколько вариантов.
        «Отбойник» повёл себя в соответствии с вариантом номер три - «поддавки». Он не стал ввязываться в бой сходу, как и не стал валять дурака. Гринев моментально сориентировался и отступил в оборону. Больше того, он в вызывающей манере потребовал уступок от своего директора. «Прав был Минич, - думал Емельян Павлович, продолжая подзадоривать соперника, - этот парень многому научился. Например, не лезть в драку без подготовки».
        Выполнив обязательную программу, Леденцов повёл своих к выходу. Саня и Алена Петровна за всё время визита не проронили ни слова, и это был хороший знак - всё шло в предусмотренных рамках. Можно было спокойно отправляться восвояси, потрошить Санину память и окончательно выстраивать план кампании.
        Но тут Гринев всё-таки сделал нечто, ни в какие варианты не вписавшееся. Уже на улице он настиг Емельяна Павловича и выпалил:
        - Не трогайте этих людей. Я только что уволился. Они ни при чём.
        Мастер сглаза был по-прежнему собран и деловит, а в прищуренных его глазах горело неяркое, но увесистое предупреждение. Как над электрощитом: «Не влезай, убью!». Он был готов броситься на защиту своей «крыши» даже без полноценной подготовки.
        «Неужели тебе так дороги эти большие деньги? - подумал Леденцов. - Или ты… Ах ты, сволочь! Изображаем благородство?»
        Гринев был убедителен в своей роли благородного защитника невинных отмывателей денег. Если бы Емельян Павлович не видел папки с протоколами… А до того - кадров со взрывающимися небоскрёбами… И не стоял тогда напротив Гринева в казино «Жар-птица»…
        Словом, это было уже слишком. Леденцов решил слегка наплевать на указания старших и - нет, не врезать «топором» по нахальному «отбойнику» изо всех своих тренированных сил, а просто продемонстрировать намерения. Никакого членовредительства. Просто небольшой, но исполненный уважения поклон. Лучше до земли.
        На какую-то долю секунды Емельяну Павловичу показалось, что Гринев пропустил выпад. Голова чуть-чуть дёрнулась… или нет? Но доля секунды истекла, а «отбойник» и не думал падать ниц. Даже поиздевался - склонил голову набок. Воображаемый клинок Леденцова высек искры и отскочил от воображаемого щита Гринева. Емельян Павлович почувствовал, что его ум входит в привычный тренировочный режим - как тело опытного прыгуна в воду автоматически напрягается на прыжковой вышке. Он и сам не успел понять собственного манёвра, а сияющий меч описал новую траекторию и обрушился на соперника.
        То есть попытался обрушиться - огромный кованый щит будто стеной окружал мастера сглаза. Это было совсем не похоже даже на бой с «зеркалом». Движения соперника были абсолютно неожиданны, а оружие - непривычно.
        Леденцов еле успел сдержаться и не сделать третий выпад. «Не заводись, - приказал он себе, - не показывай силу. Успокойся».
        - Хорошо, - сказал он вслух, - так даже интереснее.
        23
        Николай Николаевич и Сергей Сергеевич были похожи на пожилую супружескую пару, у которой появился поздний и бестолковый сын. Они не стали заводить бессмысленную шарманку в духе «Мы же предупреждали» - только очень похоже вздохнули, переглянулись и синхронно улыбнулись.
        - Ничего, - сказал Романов, - могло быть хуже.
        - Даже неплохо получилось, - добавил Минич, - теперь у нас есть дополнительная информация.
        Леденцов (по всем правилам педагогики) от такого понимания почувствовал себя ещё более виноватым и решил немного посамобичеваться.
        - У него тоже появилась… информация.
        - Не страшно, - подполковник продолжал отечески улыбаться, - Гринев теперь один, без команды. А у вас есть мы. Александр, прошу вас.
        - Мозги к осмотру? - осведомился Саня и опустился на диван между Миничем и Романовым, ухватившись за их ладони.
        Минуты две Емельян Павлович и Алена Петровна наблюдали это сплетенье рук, потом компенсаторша вздохнула и сообщила в пространство:
        - Пойду пока ужин приготовлю.
        Леденцов остался. Он не предполагал, какие сведения можно так долго передавать из головы в голову. Особенно из такой пустой головы, как у Сани. Между тем секретарь по протоколу старался не на шутку, даже вспотел. Время от времени он дул на чёлку, чтобы остудиться, но рук не отнимал - видно, боялся, что придётся все повторять заново. Емельян Павлович немного потаращился на это безмолвное трио и понял, что жутко хочет спать. Он бы лёг прямо здесь, в кресле, но оставалось ещё одно важное дело, которое нельзя было откладывать на завтра. И делать его следовало в уединении, например, балкона.
        - Алло, - Катенька ответила после второго гудка, - ты как там?
        - Нормально. Разведку боем провёл. Не боись! Никаких рыцарских схваток! Просто прощупал.
        - И как?
        - Не знаю. В соседней комнате пара умников пытаются разобраться, что к чему.
        Катенька помолчала.
        - Юлька спит плохо, - пожаловалась она, - спрашивает, где папа.
        - Разбуди и передай, что скоро приедет.
        Супруга снова вытянула из пустоты тягучую, как карамель, паузу.
        - А когда это кончится? - спросила она.
        - Завтра. Или послезавтра. Вернусь к тебе другим человеком.
        - Не надо другим. Мне такой, как есть, нравится.
        - Ещё не поздно отменить.
        - Палыч, ты прекрасно меня понял! Как есть, только без этой гадости внутри.
        Леденцов понял, что информационная часть беседы подошла к концу и далее следует ожидать потока пустых обвинений и наездов.
        - Все, меня тут зовут…
        - Леденцов, - грустно сказала Катя, - кому ты врёшь? Ладно, отпускаю. Только скажи… А это твоё… твоя сила по наследству не передаётся?
        - Понятия не имею. Но я узнаю и перезвоню, ладно?
        - Ладно. Предупредишь меня, когда… всё это начнётся. Буду тебя ругать. И кулаки держать.
        По возвращении в комнату, Емельян Павлович обнаружил, что сеанс ручной передачи мысли завершён. Николай Николаевич вполголоса обсуждал что-то с подполковником, Саня успел смотаться на кухню и теперь жадно ел котлету. На немой вопрос Леденцова только махнул рукой в сторону недавних партнёров по рукоположению.
        Емельян Павлович ещё раз отметил про себя, что все эти Иван Иванычи и Сергей Сергеичи неуловимо похожи друг на друга, несмотря на разные черты лица и фигуры. Наверное, из-за одинаковых манер и костюмов. И то и другое было ужасно старомодным.
        - Ну как, - спросил Емельян Павлович у «близнецов», - что узнали?
        - Всё в порядке, - ответил Сергей Сергеич, - прогнозы оправдались.
        - Он сильнее, - сказал Николай Николаевич, - но у вас лучше подготовка.
        - И штаб, - добавил от себя Леденцов.
        Минич и Романов одинаково - губами и бровями - изобразили неуверенность.
        - Ваших помощников, - сказал подполковник, - придётся не задействовать. Это может заметно осложнить ситуацию.
        - И жене вашей, - попросил Романов, - тоже ничего не говорите о точной дате. А ещё лучше соврите. Вы ведь не хотите, чтобы по ней или по вашей дочери ударило рикошетом?
        - Кстати, - Леденцов вспомнил телефонный разговор, - а мои способности… или, скажем, свойства «компенсатора» передаются по наследству?
        - Нет, - сказал Николай Николаевич, - это всегда внезапная комбинация генов. Если других вопросов нет, давайте приступим к тренировке.
        «Опять, - незримо вздохнул Емельян Павлович. - Слава богу, скоро всё это закончится».
        - Александр, - спросил Минич, - вы готовы поучаствовать?
        Саня резво замотал головой, в зубах у него был зажат уже кусок копчёной колбасы.
        - Тогда начнём с повторения теории. Напоминаю: ваша цель - не соперник, а его оружие. Вы должны его уничтожить.
        - Но так, - подхватил Романов, - чтобы и ваше оружие было уничтожено в тот же миг…
        Леденцов почувствовал себя в кинотеатре с системой Dolby Surround - слова лились в уши то слева, то справа.
        Слова накатывались, как морской прибой, а на песке сознания оставался улов.
        Нужно было не победить. И не проиграть. Нужна была акция по уничтожению световых мечей и тяжёлых щитов. Следовало довести себя и соперника до той точки кипения, когда каждый удар кажется последним, когда не думаешь о сбережении сил - только о силе удара. И тогда, в яркой вспышке, тень боя будет выжжена дотла.
        - А что потом? - перебил Леденцов кого-то из говорящих. - Когда я и он… выгорим? Когда сгинут все эти «топоры» и «отбойники»?
        - Не беспокойтесь, - сказал Минич, - свято место пусто не останется.
        Романов промолчал.
        И тут Емельян Павлович сообразил, что эти двое всё-таки разные. В глазах Сергея Сергеевича горела живая надежда на приключение, во взгляде Романова - уверенность в благополучном исходе.
        - Николай Николаевич, - спросил Леденцов, - а вы Сергея Сергеевича намного старше?
        - Раз в пять, - ответил Николай Николаевич.
        24
        - Ну и куда мы лезем? - Катенька понимала, что следует немедленно вмешаться и вытащить ребёнка из лужи, но сил уже не было.
        Плюмбум, который мог бы пресечь Юлькино хулиганство, третий день кашлял, и его оставили дома.
        Юлька остановилась у самой кромки воды и испытующе посмотрела на маму. Она уже знала, что перегнуть палку нельзя - мама уведёт с улицы и отправит в детскую «подумать о своём поведении». Но и лужу следовало изучить, она так и манила плюхнуться в самую середину. По маминому лицу ничего разобрать было нельзя, и Юля уточнила:
        - Моно?
        - Нельзя.
        - А чиво?
        Это был тестовый вопрос. Если мама ответит «А ничего!», значит, нарываться не стоит. Если «Надо так!», то можно немного повыпендриваться. А уж если начнёт честно объяснять - все, гуляй сколько хочешь, мама сегодня добрая.
        - Надо так! - сказала Катенька.
        - А где папа? - спросила Юлька, заранее зная ответ.
        - В командировке. У него завтра важная встреча. А через день он должен вернуться. Подожди немного.
        На этом активный словарный запас девочки закончился, и она решила повторить любимый вопрос.
        - А чиво?
        - Ой, зайка, - мама применила неожиданный ответ, - пойдём домой, а? Я сегодня такая уставшая.
        Юлька бросила последний взгляд на призывное зеркало лужи и протянула ладошку.
        Катенька приготовилась к марш-броску мимо старушек у входа. Обычно они устраивали громкое обсуждение непутёвых молодых матерей (Кати), которые морозят ребёнка (Юльку). Морозят - то есть выпускают в погожий майский день на улицу без шапочки.
        Но сегодня бабушки были заняты обсуждением новостей. Катенька воспользовалась этим и, пробормотав короткое «Здрассте», отбуксировала Юльку в подъезд. Осталось только закрыть дверь, но название города, долетевшее от скамейки, заставило замереть на пороге.
        Речь шла о том чёртовом городе, из которого её муж вернулся осунувшимся и потухшим - и в который он снова улетел снимать с себя проклятие своего дара.
        - …так я ж тоже смотрела, Климовна! Там пожар был страшный, натри дома, а погорел всего один человек.
        - И дом был всего один, и человека два.
        - Не путай! Это снаружи кто-то помер. А в доме угорел один только.
        - А остальных чего, вытащили? - вступила старушка, которая пропустила новости и теперь жадно утоляла информационный голод.
        - Да в том-то и дело, что никто никого не вытаскивал! Все сами выскочили, причём ещё до пожара!
        - Тьфу, нечистый! А который снаружи, он что, внутрь полез?
        - Ты, Марковна, слушай, не перебивай. Он рядом стоял. А потом в обморок - бряк. И помер.
        Катенька влетела в квартиру, прижимая к себе Юльку, как последнюю надежду. «Телефон! - бормотала она. - Почему я не взяла мобильник, дура!» Впервые Катенька бросила дочку в прихожей нераздетой. И впервые помчалась по любимому ламинату в обуви.
        На экране телефона горела отметка неотвеченного вызова. Звонил муж.
        - Вот видишь, - сказала себе Катя, - все хорошо! Он звонил! Это не он упал в обморок и помер.
        Ей пришлось трижды глубоко вздохнуть, прежде чем пальцы стали попадать в кнопки. Трубку поднял Николай Николаевич.
        - Не волнуйтесь, Екатерина Владимировна, - сказал он, и сразу захотелось волноваться ещё больше, - с вашим мужем всё в порядке. У него просто упадок сил.
        - Позовите его!
        - Он спит. Все хорошо.
        - Вы меня обманули! Вы говорили, что это завтра!
        - Простите. Нам пришлось. Но теперь все позади.
        - Дайте ему трубку!
        - Обещаю: как только он проснётся, он сразу вас наберёт.
        Катенька замолчала. Она не могла объяснить этому очень тупому человеку, что ей нужно, очень нужно, жизненно необходимо услышать голос мужа.
        - Я его не чувствую, - сказала она наконец. - Он не умер, правда?
        - Жив-здоров. А не чувствуете вы его потому, что Емельян Павлович больше не мастер силы. И не мастер сглаза. Всё закончилось. Он просто ваш муж. Вы же этого хотели?
        - Да. Только пусть он мне позвонит. Обязательно!
        - Через час. Максимум полтора.
        Разговор зашёл в тупик. Можно было бросать трубку, но Катенька задала ещё один вопрос:
        - А тот… второй…
        - Гринев? В соседней палате. Он тоже освободился.
        Катя дала отбой, закусила губу и завыла. Сзади в неё ткнулся её бедный нераздетый ребёнок. Юлька обхватила маму за бедро и стала помогать - тоненько, безутешно. Катя обернулась к дочке, подхватила её на руки, и ещё добрых полчаса они сидели и плакали.
        А потом позвонил Леденцов. Голос у него был слабый, но уверенный.
        - Всё кончилось, Солнышко. Всё кончилось.
        Эпилог
        Емельян Павлович уронил руку с мобильником на одеяло. Этот разговор отнял у него не только последние силы, но ещё и залез в запас сил завтрашнего дня. Теперь можно было только лежать и шептать.
        - Все? - спросил он одними губами.
        - Все, - подтвердил Романов. - «Топора» больше нет. И «отбойника». Гринев, кстати, получше выглядит.
        - Он… сильнее…
        - Вы тоже здорово выложились. Я всё время боялся, что кто-нибудь из вас не выдержит, сломается раньше критической точки. Но вы молодец, сделали все как надо.
        Леденцов хотел ещё что-то прошептать, но Николай Николаевич остановил его.
        - Завтра. Все завтра. Попробуйте снова заснуть.
        Емельян Павлович честно попробовал. Он очень хотел спать, но не мог не прислушиваться к тому, что происходит внутри него: неясное движение, образы и мысли, вырастающие на голом месте. Много, очень много мыслей. Некоторые он не мог даже определить - что-то ясное и безупречно стройное, но совершенно незнакомое, не определимое в известных словах. У Леденцова было такое чувство, как будто его мозг - законсервированный завод, и на нём один за другим включаются станки. Эти станки простояли в смазке долго, очень долго - но теперь неведомая сила запустила их, и потоки новеньких блестящих устройств двинулись по конвейеру.
        Устройства были разные, функции большинства приходилось угадывать, но на это уже не было сил. В одном был уверен Емельян Павлович - все они безукоризненно настроены, завтра он проснётся и запустит каждое из них, одно за другим.
        Через долгое, как ночь, мгновение стала понятна и причина, по которой эти станки так долго не работали, - им мешал дар мастера силы. Тяжёлый боевой «топор». И дар мастера сглаза. Непрошибаемый, закалённый «отбойник».
        Они исчезли, рассыпались в том последнем страшном ударе. Исчезли. Пропали. Дали силы быть свободным.
        Из рассыпающейся реальности послышался голос:
        - Спите, Емельян Емельянович. Забудьте все эти сглазы и силы, как страшный сон. Всё это позади. Вам нужно хорошенько выспаться, нас ждёт много работы. Спокойной ночи, дорогой мастер смысла. И с днём рождения.
        notes
        Примечания
        1
        Воспоминание о хокку пера Александра Мурашко:
        Повесил на дерево бубен
        И долго стучал в него палкой…
        Шаман из меня никудышный.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к