Личный счет. Миссия длиною в век Андрей Юрьевич Ерпылев
        В вихре времен
        Офицерская честь превыше смерти. Ведь гибель не может являться уважительной причиной для того, чтобы не выполнить задание. Мог ли себе представить белый офицер, погибший морозной зимой 1918 года от пули чекиста при выполнении ответственной миссии, что ему суждено завершить ее спустя сто лет?
        Его сознание переносится в тело российского бизнесмена, внука своего палача. Удастся ли ротмистру Ланскому оплатить личный счет в чужом и страшном будущем, где правят бал корысть и обман?
        Андрей Ерпылев
        Личный счет. Миссия длиною в век
        Разруха не в сортирах, а в головах… М. А. Булгаков. «Собачье сердце»
        «Удивительно, как за короткий срок можно испохабить вполне благопристойное жилище! Даже не благопристойное, а, прямо скажем, респектабельное…»
        С такими мыслями пробирался в темном и загаженном донельзя - судя по отвратительному «амбре», царящему вокруг, - подъезде Павел Владимирович Ланской, бывший ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка, бывший дворянин, бывший благородный человек…
        Хотя нет - благородным человеком он продолжал оставаться даже в этих скотских условиях, если не по титулу, упраздненному новой властью, так по сути своей - непременно. И сути этой он изменять не собирался.
        Зимняя Москва образца 1918 года встретила бывшего ротмистра неприветливо.
        Изрядно подутратила свой полуевропейский лоск, купеческую обстоятельность и цыганистую лихость Первопрестольная за год большевистского правления, хотя за то же время из второй столицы империи успела стать первой столицей безбожной «Совдепии». Притих стольный град, съежился, несмотря на многолюдье, заполонившее улицы и площади, стал гораздо скромнее и гораздо, гораздо, гораздо грязнее. Враз превратился город из всегдашнего разбитного гуляки, принаряженного пусть и по прошлогодней, но истинно парижско-лондонско-берлинской моде, в мрачного оборванного побирушку. Облаченного в потрепанный картуз мастерового, крестьянские опорки, интеллигентское пенсне и заштопанную солдатскую шинель, пропахшую окопом и населенную мириадами упитанных вшей…
        Примерно в такую же шинель со споротыми погонами кутался сейчас граф Ланской. Разве что без непрошеных «квартирантов»… Хотя кто может поручиться за последнее после месяца без малого скитаний по разномастным эшелонам, идущим бог знает куда, вопреки всем расписаниям, логике и вроде бы даже геометрии проложенных при «старом режиме» путей?
        Точно так же, безо всякой логики, оказались заколочены грубым горбылем двери парадного подъезда особняка княгини М. Теперь, чтобы попасть внутрь, приходилось обходить весь дом, скользя на тропинке, обледенелой от щедро выплескиваемых на нее нечистот. А потом - пробираться внутрь через дверцу черного хода, безнадежно разбухшую от валившего из подвала густого пара и не закрывавшуюся нипочем, несмотря даже на грубо стесанную топором кромку.
        - Скоро уже, батюшка, скоро, - прошамкала темнота голосом Митрича, престарелого дворецкого княгини, обитающего теперь в тесной и холодной дворницкой, опять же, вопреки логике, превращенной в форпост пустующих апартаментов. - Вот еще один пролет поднимемся, и тут оно, ваша светлость…
        Как ориентировался старик в абсолютной темноте, для графа оставалось загадкой. Вероятно, действовала выработанная десятилетиями верной службы князьям М., почти что генетическая память… Впрочем, возможно, что и генетическая: семейство Мокрецовых служило княжеской фамилии не менее четырехсот лет, о чем, не скрывая гордости, не раз сообщал Митрич молодому графу во времена оные.
        - Какая я тебе светлость, старик? - поморщился Ланской в ответ на неуместное сейчас раболепство слуги. - Никакая я не светлость давно… Забыл, что ли, что все чины и звания уже год как отменены?
        - Простите старого, - залебезил старик, и граф снова поморщился, вдруг поймав себя на мысли, что морщится в последнее время чересчур уж часто.
        «Отвыкать пора бы от чистоплюйства, ваша светлость… - неторопливо, словно тифозная вошь, проползла невеселая мыслишка. - Скоро год как разгребаете кровавое дерьмо голыми руками - никаких перчаток не напасешься…»
        Митрич уже отпирал апартаменты княгини и, отомкнув последний замок, почтительно распахнул перед графом двери, склонившись в глубоком поклоне. Так и проступила сквозь видавший виды облезлый собачий тулупчик лакейская ливрея княжеских цветов…
        Павел Владимирович вошел в стылую пустоту огромного и высокого помещения, бывшего когда-то жилищем нежно любимой женщины. Осторожно ступая, он прошелся по анфиладе комнат, с горечью глядя на некогда драгоценный, свисающий клочьями и заиндевевший шелк стен, безобразные ямы в штукатурке, напоминающие снарядные воронки, - здесь когда-то крепились выдранные с корнем подсвечники и изящные бра… Не знавший холода последние двести лет паркет вспучился и безбожно хрустел под ногами, а кое-где являл неприглядное нутро подполья, расковырянный штыками и топорами «пролетариев», видимо, искавших княжеские сокровища.
        «Хамы… Торжество хама… - думал граф, перешагивая через лоскут скрутившегося полотна с куском багетной рамы. - Ничего святого: ломай, круши, убивай…»
        Даже не разворачивая останки картины, он по характерному орнаменту багета опознал пейзаж кисти Констебла[1 - Джон Констебл (англ. John Constable) (1776 - 1837) - английский художник-романтик. Наибольшую известность ему принесли пейзажи, в частности с видами окрестностей Суффолка, откуда художник был родом.], которым не раз любовался раньше. Теперь картина погибла безвозвратно, и не стоило даже нагибаться за жалким остатком творения Мастера…
        - Картинами печи топили, ироды! - горько пожаловался Митрич, семенящий чуть позади, словно угадав мысли ротмистра. - Они многие тыщи стоят, картины эти, а матросня с солдатами - знай крушит их прикладами… Я им, дескать, пожалейте, лучше себе возьмите да на стенку повесьте - добро ведь… А они: «Не надобно нам твое буржуйское добро! Портянок из этих картинок не наделаешь - жестко будет!..» И в печь… Егемоны - одно слово, прости, Господи, мою душу грешную…
        - Гегемоны, старик, гегемоны, - поправил Ланской, мазнув взглядом по намалеванной на стене суриком размашистой надписи: «Вся власть Сов?тамъ!»
        - Вот я и говорю: егемоны! Христопродавцы, одним словом…
        Павел Владимирович, наконец, добрался до комнаты, которую искал.
        Будуар княгини тоже не избежал общей участи, и поэтому особенно больно было глядеть на изуродованное и испохабленное взбунтовавшимся быдлом гнездышко прелестнейшей на свете женщины…
        - Подожди меня снаружи, старик, - с некоторым смущением обернулся граф к провожатому, и тот с готовностью закивал растрепанной седой головой:
        - Как прикажете, ваша светлость… С превеликим удовольствием…
        Когда нежно-розовые двери с вычурной кремовой отделкой, захватанной грязными лапищами, закрылись за лакеем, Павел Владимирович внимательно огляделся.
        Конечно же, будуар не избежал пристального внимания «кладоискателей», взломавших паркет, истыкавших штыками стены, вспоровших на них шелковую обивку. Казалось, не осталось в комнате такого уголка, куда бы не забрались жадные лапы мародеров. Но ротмистр твердо знал, что это не так.
        Очень мешало ориентироваться полное отсутствие мебели, ведь он никогда ранее не видел это помещение пустым, но все равно определиться было можно. Граф в нерешительности постоял пару минут, не зная, какую из двух голландских печей, расположенных в разных углах, выбрать, и решил начать с той, что у окна.
        Просто чудо, что хозяйственные мародеры еще не добрались до великолепных изразцов, покрывающих печи от пола до потолка. Без сомнения, керамические прямоугольники с ангелочками, нимфами, рогами изобилия и пышными букетами украсили бы любую крестьянскую избу или поделенную на многих хозяев городскую квартиру… Как, бишь, они теперь называются? Коммуналки, что ли?.. О времена, о нравы…
        Павел Владимирович отсчитал от потолка нужный ряд и, слегка нагнувшись (что делать: тайник был рассчитан на хрупкую невысокую княгиню, а вовсе не на бравого кавалергарда), принялся методично нажимать на углы плиток, надеясь, что какая-нибудь из них поддастся. Увы, все изразцы сидели как влитые, намертво прихваченные раствором, превратившимся за столетия в камень. Вероятно, последнее обстоятельство и помешало растащить их: ведь какая работа - аккуратно, стараясь не попортить, скалывать хрупкие плитки! Лучше оставить до лучших времен, таща то, что еще в изобилии «плохо лежит» и так, не требуя затрат «честного» мародерского труда.
        Вздохнув, граф перешел ко второй печи, но и тут его попытки оказались безрезультатны.
        Неужели он тогда, в далеком девятьсот одиннадцатом году, ошибся, и княгиня вовсе не открывала свой тайник, а всего лишь грела на теплых изразцах озябшие ладони?
        Ротмистр так ясно увидел мысленным взором тонкие, почти прозрачные пальчики, которые столько раз покрывал поцелуями, что внезапно почувствовал, как сердце дало сбой.
        «Соберись, тряпка! - одернул он сам себя, морщась в неизвестно какой раз, но теперь уже не от гадливости, а от острой иголочки в груди, пульсирующей в такт с сердцем, не таким уж молодым уже, и грозящей в любой момент превратиться в штык: четырехгранный металлический прут, пронзающий живую плоть легко, как кисею. - Не хватало еще свалиться с сердечным припадком без чувств…»
        - Позвольте, ваша светлость? - раздалось сзади.
        - Чего тебе? - буркнул, не оборачиваясь, граф.
        - Понял я, ваша светлость, чего ищете-то… - тоже в несчетный раз поклонился старик. - Тайный княгинюшкин ларчик, стало быть…
        - Откуда ты…
        - Да нешто ж в этом доме секреты от меня были! - всплеснул руками лакей. - Вы бы раньше сказали…
        Мелко семеня неразгибающимися до конца ревматическими ногами, Митрич шустро проковылял к печи, осмотренной ротмистром первой, и, даже не глядя, ткнул дрожащим пальцем в головку одного из купидонов, целящегося из крошечного лука куда-то за окно. Тайный механизм как-то мелодично скрипнул, и одним рядом выше откинулась одна из плиток, на которую Павел Владимирович только что бесполезно давил со всех сторон.
        «Не ошибся, стало быть…»
        - Извольте, ваша светлость, - с гордостью обернулся старик к окрыленному надеждой дворянину. - Все туточки, в полной, так сказать, сохранности…
        Граф сунул руку в тесное отверстие, не рассчитанное на крупную мужскую ладонь, и с замиранием сердца ощутил под пальцами бумагу.
        Конверт из плотной темно-желтой бумаги был перехвачен розовой ленточкой, завязанной изящным бантиком, и при виде вещицы, которой некогда касались руки любимой, у Павла Владимировича вновь сжалось сердце.
        - Пойду, пожалуй… - озабоченно произнес Митрич, деликатно удаляясь. - Если что - зовите. Залы сейчас пустые, гулкие…
        Не в силах сдерживать себя, ротмистр сломал сургучную печать с княжеским гербом, и в руки ему выпал сложенный вдвое листочек верже[2 - Верже - сорт бумаги особой выделки.], все еще хранящей тонкий аромат духов. Ее любимых духов…
        «Милый мой Пашенька…»
        Ланской стоял, прислонившись плечом к ледяной печи, и не замечал, как по заросшей щеке пробирается вниз тяжелая, словно свинец, слеза.
        Вот и все. Два десятка строчек летящим почерком и «вечно твоя Натали» внизу. Больше ничего. Ни адреса, ни указания, где искать.
        Но даже если бы он знал сразу, что найдет лишь эти строки, - он все равно пришел бы сюда, чтобы найти их и прочесть.
        Письмо не дало ему нынешнего адреса любимой, не подтвердило даже, что она жива, - дата более чем полугодичной давности ничего не гарантировала в это жестокое время, - но он теперь знал главное…
        - Ваша светлость! Господин граф!..
        В голосе старого лакея сквозил ужас, но встрепенувшийся от грез граф уже и сам слышал далекие голоса, шум тормозящих под окнами автомобилей…
        Рубчатая рукоять верного «кольта» сама собой прыгнула в ладонь.
        - Ты?! - обернулся Павел Владимирович к трясущемуся старику и, не услышав еще ответа, понял: «Не он!..»
        - Помилуйте, барин! - сделал попытку повалиться в ноги Ланскому Митрич. - Христом богом…
        - Прости, старик… - оборвал его на полуслове ротмистр. - Есть тут другой выход?
        - Откуда…
        - Тогда уходи. Спрячься куда-нибудь и пережди. Береги себя, старик! А если когда-нибудь увидишь ее, передай…
        - А вы, Павел Владимирович?
        - Обо мне не думай…
        Едва ли не силком выставив плачущего навзрыд слугу за дверь и заперев ее, Ланской подскочил к окну, и тут же сразу несколько пуль рванули раму, зазвенело, рассыпаясь, стекло, надрывно зыкнул от разлетевшегося фарфоровой пылью изразца рикошет…
        «Напрасные хлопоты, граф… Обложили, красно…пые!..»
        Все равно этот путь вел в никуда. Совершенно гладкий фасад, просматривающийся отовсюду, да еще третий этаж… Далеко бы вы, граф, ушли на сломанных ногах?
        Павел Владимирович деловито переложил в карман шинели «наган» и две обоймы для «кольта». К револьверу патронов, кроме семи в барабане, не было, так как еще утром он принадлежал одному чрезмерно любопытному парнишке, увязавшемуся за графом. Револьвер, огниво, кисет с махоркой да мятая бумажка, именуемая мандатом, - вот все, что нашлось в карманах очередного пролетария, повисшего на душе ротмистра мертвым грузом…
        Устранив шпика, следовало, конечно, лечь на дно, но Павел Владимирович всегда был фаталистом…
        Жаль, конечно, что задача останется невыполненной, но, в конце концов, он не один был послан и не убудет от общего дела из-за какого-то жалкого «винтика», слетевшего с резьбы. Жизнь, в общем, прожита, особенных перспектив в будущем не предвидится… Наташа… Пусть она будет счастлива в своей Европе. Наташа и… Ладно.
        Где-то совсем недалеко раздался болезненный вскрик, оборвавшийся на высокой ноте, и Ланской с болью в сердце узнал голос Митрича.
        «Эх, не успел укрыться старик… Жаль…»
        За дверью раздался топот подкованных сапог, створки упруго прогнулись внутрь.
        - Откры…
        Закончить ротмистр не дал, разрядив веером в середину филенки сразу полбарабана трофейного «нагана», и с удовлетворением отметил, что одна, как минимум, пуля нашла цель: кто-то дико, по-конски, всхрапнул, и по дереву с длинным шорохом сползло что-то тяжелое.
        - Р-раз! - весело крикнул офицер, отскакивая в сторону под прикрытие косяка.
        Вовремя - потому что в двери, рядом с темными круглыми дырочками наганных пуль, тут же расцвело несколько расщепистых отверстий от винтовочных пуль снаружи. Вылетели остатки стекол, вспугнутым шмелем прожужжал мимо уха отскочивший от радиатора парового отопления сплющенный кусочек свинца.
        - Врешь, не испугаешь! - пробормотал Ланской, чувствуя, как кровь знакомо вскипает, будто шампанское в бокале, от доброй дозы адреналина, вытесняющего к черту на рога и боязнь за собственную шкуру, и остатки здравого смысла, робко предлагавшего вступить в переговоры.
        Еще две пули в дверь, похоже, на этот раз впустую, чей-то срывающийся молодой голос:
        - Из «нагана» садит, контра! Щас у него патроны кончатся! Навались, братва!..
        «Угу! - злорадно ухмыльнулся офицер, выуживая из кармана «кольт». - Ждите!»
        Когда в филенку с треском врезался первый приклад, он выпустил в дверь последнюю пулю, мимолетно отметив короткий стон из-за двери, отшвырнул бесполезный уже револьвер и перехватил тяжелую машинку обеими руками, по-ковбойски, как учил покойный Лешка Голицын, бывший лейб-гусар. Его, кстати, пушка. Досталась по наследству…
        «Ну! Не подведи, Америка!»
        Заморское чудище глухо рявкнуло, увесисто толкнув в ладони, - и без того превратившаяся в решето дверь украсилась солидной дырой, а снаружи кто-то сдавленно вскрикнул.
        Повисла тишина.
        - Ничего себе! - пискнул чей-то голос. - «Наган», «наган»! С чего он там бьет-то?.. Видал? Ваське вон полбашки снесло!..
        - Мортира ручная, - буркнул граф и добавил громче, просто так, для проформы, поскольку единственный пристойный в этой ситуации выход давно для себя выбрал: - Может, договоримся, православные?
        - Чегой-то с тобой говорить?! Сдавайся, контра, и все тут!
        - Значит, не православные… - вздохнул Ланской, всаживая по пуле рядом с обоими косяками, где, по логике, скрывались нападавшие…

* * *
        Солнце клонилось к западу, и в наполненном стоячими клубами синеватого порохового тумана бывшем будуаре княгини стремительно темнело. Короткий зимний день подходил к концу, а вместе с ним приближалась развязка затянувшейся драмы.
        На счастье Павла Владимировича, близ фасада княжеского особняка иных зданий не имелось, иначе красные, заняв позицию напротив окна будуара, давно лишили бы ротмистра пространства для маневра. Да и без этого лично он, на месте их командиров, давно бы бросил пару десятков бойцов напролом через держащиеся на честном слове, изрешеченные пулями и расщепленные двери, чтобы решить проблему в лице неуступчивого офицера штыками. Потери, конечно, были бы неизбежны, но сколько уже и так полегло под кольтовскими пулями? Бог знает…
        Однако то, чего не добились красные прицельным огнем, сделали рикошеты. Одна пуля скользнула по щеке и вспорола ухо, но это - ерунда, царапина. Черное дело сделала вторая, тупо ткнувшая куда-то возле правой лопатки. Теперь набрякшая кровью шинель стояла коробом и мешала движениям, а по мышцам спины то и дело пробегала болезненная судорога.
        Воспользовавшись коротким затишьем (нападающие, похоже, ждали темноты), Ланской произвел ревизию боезапаса.
        Возможно, противнику его арсенал казался неисчерпаемым, но сам-то он знал, что это совсем не так… Да что греха таить, можно сказать, ротмистр остался безоружным: разве три патрона способны решить исход сражения? Даже тупице на месте Павла Владимировича было бы ясно, что финал не за горами.
        Он тоже не питал иллюзий, поэтому один из патронов перекочевал в пустую обойму, а два оставшихся - вернулись на место. Если так и так одно, то зачем же пропадать двум пулям? Другое дело, что в запарке боя можно увлечься и остаться вообще безоружным…
        Ротмистр горько пожалел о верной шашке, которую пришлось оставить. Но не соваться же было во враждебный город с саблей на боку, будто говоря: «Вот он я - недобитый белый офицер! Берите меня!..» А добрый клинок сейчас бы не помешал…
        «Ага! Или пулемет Льюиса[3 - Lewis («Льюис») - английский пулемет времен Первой мировой войны. Был создан в 1913 году. Впервые укомплектован дисковым магазином.] с полным диском…»
        Последний час офицера колотил нескончаемый озноб, что вроде бы само по себе ничего не значило в нетопленой комнате с высаженным настежь окном, но Павел Владимирович разбирался в ранениях и отлично понимал, что это дает о себе знать потеря крови. Одному Господу известно, когда он впадет в оцепенение и…
        За дверью отчетливо скрипнула половица, и Ланской выстрелил навскидку. Минус один. Еще раз.
        Все. Настала очередь обоймы с последним патроном.
        Что ни говори, а непроглядная чернота пистолетного ствола завораживает, тянет не хуже колодца или пропасти… Где-то там сидит маленький свинцовый дьявол с тупой латунной головкой, способный одним махом разрушить весь тот необъятный мир, что складывался целых сорок лет… И для того, чтобы выпустить его на свободу, не нужны никакие магические ритуалы. Достаточно лишь легкого движения пальца…
        Павел Владимирович упер еще теплый от последнего выстрела обрез ствола в мягкую ямку на виске.
        «Вот и все. Нужно было в «нагане» один патрон оставить - получилось бы чисто и аккуратно, а то таким калибром весь череп разнесет… Интересно, есть все-таки Тот Свет или это тысячелетние выдумки? Сейчас проверим…»
        Нужно было помолиться напоследок, но слова молитвы, затверженные наизусть еще в далеком детстве, как-то выветрились из головы, и вместо суховатых «Спаси, сохрани и помилуй…» возник образ Наташеньки. Не той встревоженной, слегка осунувшейся и как-то разом постаревшей женщины, какой он застал ее в тот последний раз, а веселой и смешливой юной прелестницы, раз и навсегда пленившей сердце офицера…
        «Прощай, Наташенька…»
        Ланской нажал на спуск, но вместо грохота, предваряющего адскую бездну, не веря собственным ушам, услышал четкий металлический щелчок бойка по капсюлю.
        Осечка?! Как некстати…
        Еще один щелчок. Проклятая Америка…
        Словно в страшном сне, Павел Владимирович видел разлетающиеся под ударами прикладов двери, слышал торжествующий рев валящей внутрь толпы…
        - В машину! - коротко бросил затянутый в хрустящую кожу невысокий чернявый человечек в пенсне, вдосталь насмотревшись на избитого, окровавленного человека в распахнутой солдатской шинели, которого приволокли к его ногам. - И чтобы пальцем больше не трогать! Он нам живым нужен… Распорядитесь насчет врача.
        Семен Лазаревич Пасечник торжествовал. Приказ выполнен, вражеский эмиссар взят живым. Не совсем здоровым, но это уже издержки. Десяток убитых красноармейцев и почти столько же раненых? Ерунда. Главное, что такая «птичка» в руки попала. Теперь срочно доложить и…
        Одиночный выстрел раскатился по анфиладе пустых залов майским громом.
        «Не может быть…»
        Но солдаты, только что волочащие к выходу едва перебирающего ногами пленника, уже, недоуменно озираясь, опускали на замусоренный паркет неподвижное тело с безвольно запрокинутой головой.
        - Кто стрелял?!!
        Не жалея своих драгоценных галифе, товарищ Пасечник рухнул на колени рядом с лежащим навзничь офицером, но так и не решился прикоснуться к нему, поддавшись какому-то детскому страху, неожиданному для человека, отправившего на тот свет, лично и косвенно, десятки себе подобных.
        Да и не нужно было иметь медицинского образования, чтобы уяснить, что человек, чуть раздвинувший в язвительной улыбке стремительно бледнеющие губы, мертв. Мертв явно и безоговорочно. Пуля угодила точно в висок, и теперь из крошечной ранки к затылку по тронутым сединой волосам тянулся застывающий на глазах черный ручеек.
        - Ушел, зараза!
        Не в себе от пережитого разочарования, Семен Лазаревич вскочил на ноги и принялся остервенело пинать щегольскими лаковыми сапогами обмякшее тело с безжизненно мотающейся по полу головой, не обращая внимания на обступивших его красноармейцев, кое-кто из которых суеверно крестился, бормоча про себя молитвы.
        Спешно предпринятое расследование показало, что виновником гибели важного пленника оказался только что призванный в Рабоче-Крестьянскую Красную армию из глухой северной деревушки Трофим Петров, неграмотный девятнадцатилетний парень из бедноты. В качестве оружия досталась ему старенькая, давным-давно списанная «трехлинейка», изготовленная на Императорских Тульских заводах еще до Русско-японской войны и прошедшая почти всю империалистическую. Изношенный механизм мог сработать от малейшего толчка… И хотя бедняга клялся-божился, что даже не прикасался к спусковому крючку, его обвинили в преступно-халатном обращении с оружием и отправили из относительно спокойной Москвы на фронт. Пасечник требовал непременно поставить парня к стенке, но, на счастье проштрафившегося, Красная армия остро нуждалась в штыках…
        Кровожадный чекист еще не раз успел отличиться и в Гражданскую, и при подавлении Кронштадского и Антоновского мятежей, и в коллективизацию, остепенился, украсил грудь несколькими орденами, выбился было в большое начальство в тридцать седьмом, но быстро слетел с Олимпа как ближайший соратник предателя и шпиона Генриха Ягоды[4 - Генрих Григорьевич Ягода (настоящее имя - Енох Гершенович Иегуда) (1891 - 1938) - один из главных руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934 - 1936). Арестован НКВД в 1937 году «ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений», в т. ч. шпионажа в пользу иностранных разведок. Расстрелян в 1938-м.]. Всего через год С. Л. Пасечник получил вполне заслуженную пулю в затылок вместе с десятками подельников и ни в чем не повинных людей в одном из подвалов НКВД, а в 1955-м был посмертно реабилитирован наряду с сотнями палачей и сотнями тысяч их жертв…
        Лакей Митрич выжил, даже, за ненадобностью, не был арестован, правдами и неправдами добился выдачи тела покойного ротмистра, тайком похоронил его на одном из городских кладбищ и несколько лет бережно ухаживал за могилой, пока сам скоропостижно не скончался в мае 1927 года. Безымянная и беспризорная могила постепенно оплывала, сравнивалась с землей, пока в 1959-м не исчезла окончательно после ликвидации кладбища, попадающего в черту очередной новостройки.
        Княгиня М. овдовела, много лет провела в эмиграции, скитаясь по всей Европе, пока не осела в Париже, где благополучно пережила оккупацию, оказывая посильную помощь французскому Сопротивлению. После войны она хлопотала о возвращении на Родину, но, как и большинство «белоэмигрантов», не слишком преуспела в этом. Несколько раз и не очень удачно она была замужем и тихо угасла на руках у единственной дочери летом 1972 года. Даже после смерти, лежа в гробу, она сжимала в высохших, похожих на птичьи лапки руках поблекшую от времени фотографию бравого офицера и симпатичной барышни на толстом, разлохматившемся по краям картоне.
        Больше всех повезло Трофиму Силантьевичу Петрову.
        Едва попав на фронт, он получил шальную пулю в колено, из-за чего его правая нога так навсегда и осталась негнущейся, а после госпиталя вернулся в родное село, где закончил курсы ликбеза, перебрался в губернию, сделал головокружительную для выходца из деревни карьеру, поднявшись от простого счетовода до председателя Райпотребсоюза, дважды был под следствием (по мелочевке), но так ни разу и не сел, счастливо избежал жуткой мясорубки тридцатых, еще более кровавой Отечественной и дотянул аж до восьмидесятых, причем всего какой-то пары лет ему не хватило до Перестройки. Нельзя сказать, что жизнь его выдалась скучной или пресной, но все происшедшее за долгие годы отступало перед тем случаем из декабря восемнадцатого года.
        Рассказ о своем нечаянном выстреле Трофим Силантьевич пронес через всю жизнь, причем тот постоянно обрастал подробностями, домыслами и отступлениями, незаметно превратившись из реальной были в некое подобие фантастической саги. По закону жанра, в ней уже к «стрелку» то обращались неземные голоса, непререкаемо велящие убить офицера, то сам убитый гипнотизировал убийцу страшной силой горящего взгляда…
        В тихом московском дворике, где старик доживал последние годы, за свое красочное повествование он получил заслуженное прозвище Снайпер, но не обижался, раз за разом заводя свое нескончаемое:
        - Как сейчас помню, было это в девятьсот восемнадцатом годе, в декабре месяце, аккурат под самое Рождество. Поехали мы, стало быть, брать одного контрика недобитого…
        Последним услышал старинную байку из уст разменявшего девятый десяток старца его восьмилетний правнук Сашка. Правда, слушал вполуха - его в этот момент больше стариковской воркотни занимала другая проблема: как незаметно и без роковых последствий для своей «пятой точки» стырить одну из дедовых медалей, чтобы выгодно обменять ее во дворе на гэдээровскую жвачку. Медалей у патриарха семьи Петровых было много, но сплошь юбилейных - «Двадцать лет РККА», «Тридцать лет Победы» и тому подобных, но берег их старец как зеницу ока, надевая три раза в году - на День Победы, Седьмое ноября и, почему-то, на Новый год.
        И только несмышленышу Снайпер неожиданно для себя признался, что как раз и не стрелял он в того пресловутого офицера, даже винтовки не трогал, поскольку от холода спрятал озябшие ладони в рукава шинели, держа оружие под мышкой, а пальнула она сама собой, словно по волшебству.
        Вероятно, только ради этих слов и прожил он столько лет, поскольку, исповедовавшись правнуку, тихо и незаметно скончался во сне в ту же ночь. «Преставился», - бормотали невесть откуда взявшиеся ветхие старушенции, заполонившие дом перед похоронами. И только из-за потрясшей его неожиданной смерти старика, казавшегося мальчишке вечным, Сашка запомнил этот рассказ на всю жизнь…

* * *
        - Эй, брателло! Повтори это все, - обращаясь к вышколенному и подтянутому официанту, не толстый, но несколько расплывшийся в талии, несмотря на недавно минувшее тридцатилетие, мужчина в роскошном костюме барским жестом обвел унизанной перстнями короткопалой рукой изрядно разоренный стол. - Может, еще водяры заказать? - обратился он к своему визави.
        Коротко, но не под ноль стриженный молодой человек, несколько более стройный, чем собеседник, правда, тоже далеко не дистрофик, лениво ковырял вилкой в салате. Хотя оба и одеты были по-разному, и причесаны, да и масть имели прямо противоположную: один - черняв и густобров, а второй - светло-рус, они чем-то неуловимо походили друг на друга, словно пусть и двоюродные, но братья.
        - Может, хватит уже водки, а, Бизон? - русый с коротким звяком бросил инструмент в тарелку и неторопливо придвинул к себе стеклянный кувшин с апельсиновым соком. - Что, обязательно нажраться нужно?
        - Да я что… Я ничего… - пробубнил названный Бизоном, вожделенно глядя на объемистый хрустальный графин, в котором оставалось едва на донышке прозрачной влаги. - Почему нажраться-то? Сидим, культурно выпиваем, никого не трогаем… Слушай, Петро, а что ты надумал вообще? - оживился он, наваливаясь на скатерть могучими локтями. - Принимаешь предложение?
        Петро, он же средней руки бизнесмен Александр Петров, изрядно погрустнел и, так и не налив себе сока, потянулся за водкой.
        Предложение, о котором упомянул его бывший компаньон и давнишний, еще детсадовский и школьный, приятель Ромка Файбисович относилось к разряду тех, от которых не принято отказываться. Вернее, не просто не принято, а невозможно в принципе…
        Речь шла о продаже своего в трудах, поту и крови вымученного бизнеса одному весьма уважаемому господину, на беду Петрова, решившему включить в сферу своих разносторонних интересов компанию «Велес» вместе со всеми промплощадками, разбросанными по Московской области и паре соседних. Нет, господин Мамедов совсем не относился к беспредельщикам, подобно многим своим землякам, и цену предложил божескую, даже более чем. Но беда в том, что Александр никак не мог отказаться от своего детища, словно от собственного, единокровного ребенка.
        Да-да, будто дитя, долго хворавшее в младенчестве и временами казавшееся не жильцом на этом свете, потом трудно учившееся ходить, служившее мишенью для всех и всяческих насмешников, предприятие было дорого своему главному «родителю». Второй - Файбисович - не выдержал затянувшихся «хвороб» общего детища и отпочковался несколько лет назад, занявшись беспроигрышным ремонтно-строительным бизнесом, и теперь оказался сторонним наблюдателем. И зря, надо сказать, отделился: фирма неожиданно пошла в рост и из гадкого утенка превратилась если и не в прекрасного лебедя, то уж в жирного гуся - точно. И охотников до его ножки или крылышка, а то и всей тушки разом тут же нашлось предостаточно…
        - «Что надумал», «что надумал»… - тоскливо пробормотал Александр, выливая в высокий стакан весь остаток водки и вертя в руках тонкостенный сосуд. - Будто не знаешь, что с Мамедовым спорить - себе дороже. Я ему было попытался объяснить, так он знаешь что сделал?
        - Что? - Бизон не отрывал больших, влажных, по-еврейски печальных глаз от пустой «тары».
        - «Что, что», - Петров залпом проглотил все без малого двести граммов водки, сморщился и зашарил рукой над столом в поисках закуски.
        - Ну, в самом деле, - Роман сунул в ищущую руку друга бутерброд с икрой, в который тот не преминул вгрызться. - Не тяни!
        - Двадцать пвоцентов добавил, вот фто! - с набитым ртом прошамкал глава «Велеса».
        - И главное, знаешь что? - тоже облокотился он на стол, приблизив свое лицо к лицу друга: водка постепенно добиралась по назначению, туманила разум. - Ведь не для дела же покупает фирму, ишак горный!..
        - Тиш-ше ты!.. - схватил друга за рукав Файбисович, испуганно озираясь вокруг, на весело беседующих, закусывающих, флиртующих со спутницами ресторанных завсегдатаев, на добрых три четверти к славянам не относящихся никаким боком. - Базар-то фильтруй помалеху, а!..
        - А х… с ними! - отмахнулся, сбрасывая потную пятерню, Петров. - Душа горит, Ром, понимаешь? Он ведь обанкротит «Велес», работяг - на улицу, недвижимость по частям распылит… Ему ведь главное - рынок от конкурента освободить! На фига мне его бабло, на наркоте наваренное?! Снова все с нуля начинать?..
        - Да не кипишись ты, Петро… Не ты первый, не ты последний: чего на рожон переть? Может, наоборот, расцветет «Велес»? Инвесторы там, то да се…
        - Во тебе инвесторы!!! - разом захмелевший бизнесмен сунул увесистый кукиш под нос отшатнувшемуся другу. - А вот - «Велес» Мамедову! - в лицо Файбисовичу ткнулся брат-близнец первого.
        - Слушай, - не на шутку перетрусил Бизон, прозвище которого брало истоки в детском увлечении югославско-гэдээровскими фильмами про индейцев с дежурным Гойко Митичем в главной роли, а вовсе не в напористости и несокрушимости характера. - Да ты пьяный совсем… Может, проветришься, а? Я пока тут насчет добавки распоряжусь…
        - В самом деле… - поднялся на ноги Александр и тут же качнулся, едва удержавшись на ногах. - Пойду-ка я на воздух…
        - Только за руль не садись!.. - крикнул вслед приятелю, нетвердой походкой удаляющемуся по проходу между столиками, Файбисович. - Слышь, Петров! Я тебя знаю!..
        Тот только пьяно отмахнулся, пробормотав себе под нос:
        - А это мысль…
        Дождавшись, пока друг скроется за высокими стеклянными дверями, Бизон вынул из кармана мобильник.
        - Мне кажется, что он не согласится… - озабоченно буркнул бизнесмен в микрофон на лениво-барственное «слушаю».

* * *
        Огни ночной Москвы уносились назад, сливаясь в сплошные сияющие полосы, мощный мотор глухо мурлыкал под капотом, прохладный ветер врывался в салон через опущенные стекла, приятно обвевая разгоряченное лицо и прогоняя хмель.
        «Чего это я так расклеился? - удивлялся Саша, легко обгоняя будто стоящие на месте, редкие по позднему времени попутные автомобили. - С Ромкой разоткровенничался… Третий год раз в месяц перезваниваемся, видимся и того реже, а тут - как раньше… Нет, нужно завязывать с пьянкой. Расплююсь с Мамедовым - и ни капли. Да и вообще, в ресторан не стоит возвращаться… Звякну сейчас Бизону что-нибудь - и домой, баиньки…»
        Телефона, как назло, в кармане не оказалось.
        «На столе забыл, что ли? Нет, вот он - в держателе…»
        Петров вынул аппарат из гнезда на приборной доске и принялся одним пальцем искать номер Файбисовича, который давным-давно из «горячих» перекочевал куда-то в общий список.
        Абонент недоступен.
        «Блин. Давно симку, наверное, сменил… Стоп! Он же мне сегодня звонил! Номер должен был высветиться…»
        Бизнесмен отвел глаза от дороги всего на какую-то секунду, а когда, найдя нужный слот и нажав «вызов», прижал трубку к уху, было уже поздно…
        Высокий, уходящий куда-то ввысь, казалось, до бесконечности, борт грузовика стремительно надвигался слева. Была еще возможность уйти вправо, но там, за штампованным черно-белым профилем ограждения, темнела пустота… Отравленный алкоголем мозг в этот решающий момент принял неверное решение…
        Дикий скрежет, слепящий свет фар встречных автомобилей, расцветающее радужными сполохами трещин ветровое стекло и пахнущий бензином ветер слились в причудливую, неописуемую словами комбинацию и разом, рассыпавшись мириадами отдельных пикселей, погасли…
        Часть первая. Alter ego
        [5 - Alter ego (лат.) - «второе я».]

1
        Темнота настолько плотна и осязаема, что непонятно, открыты глаза или нет…
        «Блин… Сто раз говорил Танюхе, чтобы не закрывала так плотно шторы! Ни черта не видно!»
        Не то чтобы Александр боялся темноты… Какой же взрослый признается в этом? Просто не любил, что ли…
        Раньше, в детстве - да.
        Сколько раз прятался Саша с головой под одеяло, покрываясь потом при каждом подозрительном шорохе в комнате. Ночные страхи приходили из темноты до самой армии, да и потом иногда взрослого уже Александра мучили кошмары: он встает ночью в абсолютной темноте, ищет на стене выключатель, жмет на него раз, другой - и в панике понимает, что свет не зажжется… А непроглядная темнота дышит ужасом, неощутимым и ничем не выдающим себя, но от того не становящимся менее страшным…
        Просыпался после таких сновидений Петров с бешено колотящимся сердцем, чтобы потом весь день чувствовать себя разбитым, словно ночь напролет разгружал на товарной станции вагоны с цементом. И не помогали никакие патентованные заморские таблетки, никакой алкоголь… Только работа, в которую можно уйти с головой, забыв обо всем на свете.
        Тьма была не единственным признаком кошмара. В ушах стояла ватная тишина, а кожа не ощущала ни тепла, ни холода.
        Самое страшное, что радикальное средство, позволяющее отличить сон от яви, не срабатывало. Не получалось сжать веки до цветных кругов под ними, до моря звездочек. Собственно говоря, век Саша вообще не чувствовал, равно как рук, ног и всего остального, не мог говорить и даже, вроде бы, не дышал.
        «Точно сон, - решил Александр после нескольких попыток отыскать хоть какой-нибудь внешний раздражитель. - Не бывает так наяву…»
        Но проснуться никак не удавалось. Оставалось лишь слепо пялиться в темноту…
        Время от времени он ловил себя на том, что пытается напевать про себя какие-то мелодии, вспоминает давно забытые лица, целые страницы прочитанных когда-то книг, и понимал, что пребывает в этом странном кошмаре часы, если не дни.
        «Стоп! - вдруг одернул он сам себя на тысячном повторении прилипчивой песенной строчки. - А может быть, это не сон?»
        Почему среди стихов, песен, статичных пейзажей, словно заснятых на фото, отрывков фильмов, разговоров и прочей шелухи навязчиво повторяется одна и та же картинка: медленно наплывающая из темноты рифленая металлическая плоскость, испятнанная чем-то белым и тронутая ржавчиной?..
        Лишь ценой неимоверных усилий Александру удалось опознать в видении борт самосвала.
        Значит, он попал в аварию? Тогда все понятно: больница, гипс… А почему тогда никаких ощущений? Ведь должно же чувствоваться что-нибудь? Хотя бы боль от переломов или ушибов…
        «А может быть, я умер? - пронзила мозг электрическим разрядом шальная мысль. - Погиб в автокатастрофе. Тогда понятна и тьма, и все такое…»
        Память, на которую Саша обычно не жаловался, теперь бастующая напропалую, помедлив, выдала статью из какой-то желтой газетенки, живописующую откровения людей, переживших клиническую смерть.
        М-м-м-да… Практически то же самое… Ощущение невесомости, непроглядная тьма вокруг и свет в конце туннеля… Все в наличии, кроме света. А вдруг свет видят не все? Например, лишь те, кому суждено попасть в рай, а все иные, соответственно… Бр-р-р! Хотя за грешниками вроде бы являются сразу. Как там было в этом старом американском фильме с Патриком Свейзи в главной роли?..
        Висение в неощутимой темноте мало-помалу начало надоедать. Разве может что-нибудь надоедать бестелесному призраку? Или может? И почему именно висение? Может быть, как раз наоборот - падение?
        Вопросы рождались сами собой, но ответов на них не было.
        Говорят, что в подобных ситуациях (а что: разве кто-то бывал в подобной ситуации и мог об этом рассказать?) люди постепенно впадают в оцепенение и засыпают. Но заснуть не получалось. Частенько так бывает: вертишься с боку на бок, сжимаешь веки до огненных кругов перед глазами, а сон не идет… Нечто похожее сейчас испытывал Александр, разве что ворочаться не мог, да и глаза зажмурить - тоже. Подсчет овечек и прочие ухищрения помогали слабо… Вообще не помогали, если честно.
        Перебрав все способы заснуть без снотворного (а за какой-нибудь простенький седуксен или реланиум он отвалил бы сейчас целое состояние), Саша вспомнил совет, слышанный давным-давно, еще в институте.
        Помнится, дело было в самый разгар одной из первых сессий, когда постоянный стресс привел к такой бессоннице, что ни одна таблетка не помогала, равно как доморощенный аутотренинг и народные средства от молока с медом до двухсот граммов водки натощак. Признаться, ни имени, ни лица того студента, давшего совет, показавшийся чистой ерундой, Петров припомнить никак не мог. Вроде бы что-то восточное… Вспоминалось только, что имел тот парень репутацию настоящего чудака, был убежденным трезвенником и вегетарианцем и считался кем-то вроде хиппи или панка.
        «Полностью расслабься, закрой глаза и представь себе, что сдвигаешься куда-то вбок… - зазвучал в мозгу монотонный, ничего не выражающий голос: вспомнилось некстати, что тот хиппи имел раздражающую привычку, разговаривая, смотреть собеседнику не в глаза, а куда-то в щеку. - Нет, не проваливаешься или опускаешься, а именно сдвигаешься, будто скользишь… И постепенно старайся отключать мысли… Вот так примерно: одна ступенька в сторону - одна мысль… Я обычно засыпаю на второй или третьей…»
        Хм-м!.. Попробуй-ка вот так: скользить и отключать мысли!.. Будто это кнопки какие-то. И как «смещаться»?
        «Попробовать, что ли?..»
        Благо закрывать глаза и расслабляться было не нужно, поэтому Александр просто представил себе, будто скользит по пологой наклонной плоскости куда-то вбок…
        «Вот ни фига себе!..»

* * *
        Кто бы мог подумать, что бесшумное и неощутимое скольжение в непроглядной мгле - такой кайф!
        Не бил в лицо ветер, не мелькали предметы, не захватывало дух: было лишь ощущение движения. Нет, не инерции, которую чувствуешь даже в наглухо запертом кузове автомобиля, несущегося куда-то, - это ощущение лежало на совершенно ином уровне восприятия…
        Сколько Александр наслаждался своим нереальным полетом, сказать он не смог бы при всем желании. Чем измерять время там, где времени просто не существует? Может быть, мгновение, может быть - вечность. Однако внезапная остановка подействовала на него словно ведро ледяной воды, вылитое на заходящегося в любовном экстазе мартовского кота.
        «Ну вот - приехали!..»
        Опять же не было никакого толчка или удара. Просто движение завершилось, и все. И сколько бы Саша ни представлял себе скольжение - ничего не получалось.
        «А если в обратную сторону?»
        Чудо! Неощутимое тело (или сознание) опять заскользило куда-то, словно воображаемая «горка» послушно поменяла угол наклона на противоположный…
        …Маленький Саша с отцом сидят в крошечной, тесной для двоих лодочке посреди небольшого пруда, из-за предрассветного безветрия напоминающего огромное овальное зеркало, небрежно брошенное в густую траву.
        Чуть розовеет краешек неба за темной и неподвижной, будто вылитой из ажурного каслинского чугуна, березовой рощицей. Остальное небо еще по ночному густо-синее, почти черное, но звезды гаснут одна за другой. Кругом царит такая тишина, которая бывает лишь накануне ясного летнего дня, когда и птицы, и букашки словно пытаются урвать у неумолимой природы последние минутки спокойного сна.
        Поплавки намертво впаяны в полированное стекло воды.
        Ох, как трудно в десять лет подняться задолго до рассвета, трястись через ночной город в коляске старенького мотоцикла, помогать папе собирать в росистом камыше из вороха позвякивающих алюминиевых трубок нечто, на глазах превращающееся в изящный лодочный каркас, натягивать прорезиненный чехол… А труднее всего подавлять мучительную зевоту с риском вывихнуть челюсть…
        «Может, вздремнешь до рассвета в мотоцикле?»
        Еще чего! Сколько раз вожделенная рыбалка срывалась из-за предательского сна, такого сладкого в предутренние часы. Но нет - дудки! Теперь никаких снов!
        «Как знаешь…»
        И вот теперь глаза сами собой закрываются, как будто к каждому веку за ресницы подвешено по тяжелому свинцовому грузилу, да к тому же в каждый налито по ложке клейкой сладкой патоки… Или сиропа… Меда, в конце концов… А конфеты такие сладкие…
        Легкий толчок отцовского локтя - и грузила в сиропе испаряются без следа. Что случилось?
        Папа одними глазами указывает на Сашин поплавок, который едва заметно покачивается, колеблемый неощутимым ветерком.
        Нет! Это не ветер! Вон, второе перышко даже не колыхнется.
        «Не торопись…»
        Как тут можно не торопиться? Мигом вспотевшая маленькая ладошка ложится на влажный от росы бамбук удилища. Сейчас… Вот сейчас…
        Гусиное перо плавно идет в сторону, погружаясь почти полностью и…
        «Давай!»
        Рука сама собой дергает гибкое удилище, тут же налившееся живой приятной тяжестью, и сердце счастливо замирает в груди…
        Наваждение рассеялось так же мгновенно, как и возникло. Канули в невозвратное прошлое недавно скончавшийся отец и десятилетний Саша, только что казавшиеся такими реальными и настоящими. Как давно за заботами и повседневной «трясучкой» бизнеса, будь он трижды проклят, не вспоминалось славное и беззаботное детство… Если бы снова вернуть хотя бы только что пережитую иллюзию…
        «А развернуться?..»
        И это удалось безо всякого труда, но скольжение в выбранном направлении завершилось до обидного быстро, безо всякого «погружения в прошлое», что совсем не обескуражило. Недаром ведь говорят, что в одну реку нельзя войти дважды… Попробуем еще.
        Еще один «галс» и еще… Тьма и бесчувствие. Хотя… Что-то вот тут… Ну-ка, поворотик…
        … «Вы что, сумасшедший, товарищ рядовой?»
        Плотный невысокий мужик с майорскими звездочками защитного цвета на плечах полевого «пэ-ша», перетянутого скрипучими ремнями портупеи, волком смотрит на вытянувшегося перед ним нескладного «гусенка» в мешковатой, необмятой еще форме. Что за подлянка - в первом же суточном наряде нарваться на самого майора Довганя, зампотылу Н-ского учебного полка. Да не просто так, а с пищевым алюминиевым бачком в руках, куда выжималась вода из грязной тряпки. А что поделаешь, коли «дедушка» приказал? Сам младший сержант Плющов - гроза всех «духов» и «молодых».
        «Вы понимаете, товарищ рядовой, что непосредственно из этой посуды осуществляется прием пищи? - негромко, но постепенно повышая голос, выговаривает майор. - Вы что, весь полк хотите на очко посадить?! - почти орет он. - На губу захотели?!!»
        Противный металлический привкус во рту, ватным свинцом наливаются ноги, мир сужается до багровой майорской физиономии, вернее, дергающегося щетинистого кадыка под мощным, плохо пробритым подбородком…
        Оп… Фу-у-у… Опять привиделось… «Приблазнилось», как говаривал дедушка. А как достоверно, как четко! Так и стоит в носу вонь пищеблока, чувствуется предательская дрожь в ногах…
        Ага! Где они, ноги? Где нос? Иллюзия. Опять иллюзия. Но эту повторять совсем не хочется. Лучше уж опять детство.
        Кстати, а никакой губой тогда дело не кончилось. Наорался майор вволю, накуражился и утопал восвояси, напоследок через плечо пообещав нерадивому солдатику семь казней египетских. И все равно - вспоминать такое неприятно до крайности…
        Прочь от этой струи!
        Так, меняя векторы движения, Александр «мотался» (иного определения на ум не шло) туда-сюда, будто муха в банке чрезвычайно хитрой формы, пока ему не прискучило и он опять не замер в неподвижности, принявшись за анализ своего «исследования».
        Собственно говоря, анализировать было нечего.
        Порой Саша летел куда-то камнем, рушащимся в пропасть, порой - полз едва-едва, иногда утыкался во что-то твердое, иногда - постепенно увязал в неощутимом киселе или самопроизвольно менял направление, будто попадая в какую-то искривленную трубу. Более того, временами полет продолжался бесконечно долго, а через рикошет - завершался почти мгновенно. Как жаль, что зрение здесь отсутствовало напрочь…
        Почему отсутствовало?
        «Скиталец» поймал себя на том, что давным-давно ощущает мягкий свет, льющийся откуда-то… Сбоку?.. Сверху?.. Снизу?.. Не глазами, но как-то ощущает. Хотя почему не глазами?.. Он же может ориентироваться!
        Не веря себе, Александр повернулся в сторону света и поплыл к нему, ощущая себя рыбкой, поднимающейся из темной толщи воды к сияющей солнечными бликами поверхности. Увы, путь окончился до обидного быстро: «малек» снова уперся в неощутимую стену.
        «А если ощупать преграду? Так же мысленно…»
        Ничего не получается, ни так, ни этак… Вы пробовали что-нибудь щупать мысленно? Не прикасаясь. Рука так сама собой и тянется…
        И воображаемая конечность тут же коснулась гладкой, чуть упругой плоскости…

* * *
        Спустя очередную «вечность» (так он, ерничая, обозначал промежутки времени в этом странном мире, опять же ничем реальным не ограниченные) Александр обзавелся всеми органами чувств и научился ориентироваться в своей «банке».
        Сперва, окрыленный внезапно свалившимися на голову возможностями, он, правда, увлекся, превратив себя в нечто, весьма отдаленно напоминающее помесь многоногого паука и глубоководного спрута. Чего стесняться, когда можно все? Однако, побарахтавшись в тускло светящемся «эфире» многочисленными конечностями и поплутав в потоках информации, выдаваемой многочисленными органами чувств (примерно три четверти получаемых данных вообще не с чем было сравнить из-за отсутствия у испытателя в прошлом нужных рецепторов), вовремя одумался, приняв более-менее человекообразную форму.
        Одновременно с очертаниями тела менялся и окружающий мир, претерпевший последовательную трансформацию от многомерного пространства суперпаука до обычного «человеческого» помещения, имеющего длину, высоту и ширину. Пропорции этого «объема», конечно, не совсем совпадали с общепринятыми: оно напоминало поставленную на ребро тонкую коробку с тремя мягкими, колеблющимися, словно дышащими, стенами, зеркально-твердой светящейся четвертой, непроглядно черным полом и теряющимся в дымке потолком. К тому же почти все пространство было заполнено полупрозрачными нитями, шарами практически всех оттенков, от палевых до почти черных, неровными, словно оплавленными цилиндрами, кристально-четкими кубами, пирамидами и параллелепипедами и еще десятками разнообразнейших фигур. Некоторые оставались неподвижными, статичными, другие - постоянно видоизменялись, перетекали одна в другую, протыкали соседние острыми вершинами, разрезали гранями или, наоборот, поглощали в студенистом плену.
        Александр уже выяснил эмпирическим путем, что все, заключенное в «коробке», - его воспоминания, фантазии или сны, мечты и знания, догадки и образы… Короче говоря - информация, когда-либо почерпнутая всевозможными способами или родившаяся в мозгу. Получалось, что и сам он - какая-то информация и находится там же, где и все остальное.
        «Бр-р-р! Как это я сам могу быть информацией? Ерунда какая-то…»
        Да и на мозг та странная конструкция, в которой оказался заключенным Петров, походила слабо. Что с анатомической точки зрения, что с информационной, что с философской. Особенно плохо ассоциировалось постоянное копошение «наполнителя» с процессом сознания, каким представлял себе его «пленник». Разве что по избитой аналогии с часовым механизмом: «Шестеренки вертятся, шарики бегают, голова варит…»
        «Может быть, это мое подсознание?.. А что? Кто это говорил, что человеческое подсознание - черный ящик?»
        Не успела последняя мысль выкристаллизоваться, как «помещение», породив мгновенный приступ тошноты, толчком поменяло ориентацию в пространстве и превратилось в огромный плоский зал с угольно-черными стенами, действительно напоминающий ящик, набитый бог знает чем. Кстати, «единицы информации» так же резко поменяли цвет, равномерно окрасившись серым, слегка отливающим перламутром, но своего вечного хаотического движения не прекратили, только уследить за его деталями теперь стало практически невозможно. Попутно прорезалось еще одно чувство, о существовании которого «экспериментатор» как-то забыл, - слух, и все вокруг наполнилось шорохом, писком, стрекотанием, звоном и еще массой различных звуков, порой выстраивающихся в некую прихотливую мелодию, но большую часть времени смешивающихся в дикой какофонии.
        «И что теперь? Я навеки замурован в этой коробке?»
        Честно говоря, весь азарт у Саши давно прошел, и перспектива вечного заточения в «музыкальной шкатулке» не радовала. Да и далеко не все воспоминания навевали ностальгию: достаточно было и таких, которые хотелось засунуть подальше, а то и совсем выбросить.
        «Выбросить… Выбросить? А ведь это мысль! Вдруг где-нибудь здесь есть нечто вроде окошка или прохода куда-нибудь еще? Допустим, канала для поступления информации извне. Как-то ведь должна сюда поступать вся наличествующая мешанина?..»
        Уже привычным манером Александр перенесся к одной из стен, где получалось, обходя, а где и просто проплывая сквозь «фигуры памяти» насквозь, стараясь не поддаваться искушению и не зацикливаться на воспоминаниях, волнами проходивших сквозь его бестелесное существо, рождая попутно целый сонм эмоций.
        «Стена как стена… - «глаза» видели непроницаемую черноту, а «ладони» ощущали ровную, слегка шероховатую поверхность вполне «комнатной» температуры - ни тепла, ни холода. - На бетон похоже…»
        Необъятная на первый взгляд «кладовая памяти» оказалась не так уж велика, и путешественник вскоре обошел ее всю по периметру, так и не отыскав лазейки наружу. Конечно, никаких отметок на воображаемой стене сделать не получилось, но Саша прилежно отсчитал четыре угла и, по его прикидкам, вернулся на то же место, откуда начал исследование. Если только «шкатулка» не казалась прямоугольной, а на деле имела какую-нибудь иную форму…
        «Кисло… Похоже, действительно клетка… А что, если попробовать?»
        В самом деле: если бы не спасительная подсказка безвестного хиппи, вспомнившаяся очень вовремя, он все еще болтался бы где-то слепым и глухим чурбаном.
        Глухим…
        «А ведь у меня еще и обоняние не задействовано…»
        Ох, лучше бы он не вспоминал про обоняние…
        Если к гремящей отовсюду мешанине звуков слух мало-помалу притерпелся, то обоняние было травмировано. Даже представить себе того зловония, которое рухнуло на бедного Сашу, не обладая достаточной фантазией, невозможно. А уж испытать без шока - немыслимо. Даже если все запахи, охватывающие вас в каком-нибудь помещении, по отдельности приятны, то в смеси он могут породить ассоциацию совсем не с благоухающим цветочным лугом. А если они не только приятные?
        Однако стоило отхлынуть дурноте, Александр охотно простил своей «кладовой» все ее неаппетитные ароматы: руки глубоко погрузились в стену, превратившуюся в бугристое, вроде бы живое тесто, и продолжили проваливаться…
        «Получилось?..»
        - А вот этого я вам не советую, молодой человек, - раздался откуда-то сбоку и сзади совершенно незнакомый голос, спокойный и негромкий, но звучащий на подобном фантасмагорическом фоне громом с ясного неба. - Расширять свое сознание, знаете ли, - занятие небезопасное…

* * *
        Александр отшатнулся от стены, с легким всхлипом отпустившей его руки, и отскочил в сторону, стараясь разглядеть говорившего. Дичайшая ситуация никак не поддавалась осмыслению. Он ведь в собственном сознании или подсознании там - черт его разберет! - откуда же тут посторонний? Пресловутый внутренний голос, что ли?
        - Кто вы такой? - спросил он, адресуя вопрос невнятному силуэту, смутно вырисовывающемуся на фоне завалов памяти: этакий призрак, понимаешь, как выражался бывший президент. - Откуда взялись… тут? Вы человек или кто?..
        - Многовато вопросов, - чуть колыхнулся призрак. - Но начну с последнего… Разве вы меня не видите?
        - Н-нет… - выдавил Саша, вглядываясь в колышущуюся туманную фигуру. - Вернее, вижу, но… - запнулся он, но тут же нашелся: - Без подробностей, что ли.
        - Да? - удивилось видение. - Хотя, наверное, да… Ну что же, попробуем, попробуем…
        Существо заколыхалось сильнее и, к изумлению Александра, начало проявляться.
        Вообще-то, действо мало походило на процесс проявления фотоснимка. Скорее на то, как под легким нажимом карандаша на бумаге проявляется рельеф подложенной под нее монеты. Нет, опять не то. Видоизменение призрака напоминало то, как под грифелем уличного художника рождается мгновенный портрет - те же мимолетные штрихи, накладывающиеся один на другой под прихотливым углом и, как по волшебству, складывающиеся в абрис лица и одежды, обрастающие полутонами, бликами и тенями, оживающие…
        Эскиз так и остался незавершенным, как будто мастер поленился довести дело до конца или чересчур торопился, но перед Сашей стоял уже не бестелесный призрак, а человек - высокий мужчина средних лет, облаченный в какой-то старомодный мундир, несомненно военный, офицерский.
        «Эполеты и аксельбанты, - мелькнуло у завороженно следящего за трансформацией Петрова, но он тут же воздал дань справедливости: - Аксельбант. А вместо эполет - погоны…»
        Лицо фантома, пусть и рисованное, жило, постоянно меняя выражение, - то хмурилось, то кривило губы в саркастической усмешке, то становилось бесстрастно-сосредоточенным, словно художник никак не мог остановиться на достигнутом. Простое, нужно сказать, лицо - вполне европейское: прямой нос, высокий лоб, несколько широковатые скулы, глубоко посаженные, но не маленькие глаза под широкими бровями, аккуратные усики, гладко причесанные на пробор волосы - даже блик играет…
        - Так лучше? - осведомился офицер, причем нарисованные губы двигались в такт словам. - Похоже на человека?
        Саша лишь молча кивнул.
        - Знаете, - сдвинул брови «портрет», - вашу мимику я тоже как-то не очень различаю. Вы мне видитесь примерно так, как я, вероятно, только что виделся вам, - в виде непонятной формы сгустка. Зеленого цвета, - приглядевшись, добавил он. - А я тоже зеленый? Или другого колера?
        - Бесцветный, - признался Александр. - Вернее, черно-белый.
        - Я так и думал, - самодовольно улыбнулся собеседник. - Карандашные портреты мне всегда больше удавались… Очередь за вами. Я, конечно, представляю, как вы выглядите, так сказать, в реалии, но все равно хотелось бы… Это просто: представьте себе, что у вас в руках карандаш или перо…
        Саша честно попробовал мысленно изобразить свой автопортрет, но офицер сперва удивленно вскинул брови, а потом прыснул в кулак.
        - Простите, - кашлянул он, стирая с лица веселое выражение. - Это шарж? Или вы настолько самокритичны?
        - А чего?.. - несколько обиделся «художник», наибольшие художественные успехи которого относились к четвертому классу средней школы, а шедевром было изображение траченного молью чучела сороки, за которое учительница рисования скрепя сердце поставила новоявленному «Рубенсу» четверку. - Все должны уметь рисовать, что ли?
        - Нет, конечно… Но все-таки… Но хотя бы фотографию свою вы воскресить в памяти сможете?
        - Да легко!
        Перед мысленным взором Саши чередой пробежала целая вереница снимков, запечатлевших знакомую физиономию: от черно-белых детских, через официальные паспортные, до «кодаковских» глянцевых последних десяти-двенадцати лет. Даже куски видео на египетском пляже или пражской улочке…
        - Замечательно!
        - А сами-то чего? - уязвленный Александр все никак не мог успокоиться. - Тоже фотку вспомнили бы, вместо того чтобы карандашом малевать.
        - Увы, увы…
        На месте эскиза на миг появилось и снова сменилось рисунком смазанное черно-белое фото серьезного мужчины, сидевшего в кресле, положив обе ладони на эфес сабли. Фотографический офицер походил на рисованного весьма отдаленно. Был моложе, что ли… И к тому же за его спиной, опустив узкую ладонь на погон, стояла вообще практически неразличимая женщина в глухом темном платье «под горлышко». Вот ее-то лицо под высоко взбитыми волосами, мелькнувшее белой маской, призрак хотел показать собеседнику, кажется, менее всего.
        «Жена?.. Любовница?.. А мне-то, собственно, какая разница?»
        - Вот мы и видим лица друг друга, - удовлетворенно улыбнулся рисованный фантом, добавляя к своему облику пару-другую ранее отсутствовавших деталей - видимо, помогло мелькнувшее кинокадром фото. - Теперь неплохо бы представиться.
        - А то вы не знаете, - буркнул Саша.
        - Знаю, - кивнул офицер. - Но все же? Дабы соблюсти приличия…
        «А чего я, в самом деле, ерепенюсь?..»
        - Саша… Александр Игоревич, - поправился Александр, решив, что доверительные отношения с непрошеным гостем, каким бы фантастическим он ни был, ни к чему. - Петров Александр Игоревич, бизнесмен.
        - Бизнесмен? Ах да… Это теперь так называется… Ну что же, торговый люд всегда стремился как-то облагородить свое занятие. Не благородством истинным, так хотя бы иностранным словом. Бизнесмен… Деловой человек. Зачем же по-английски? А-а-а… Уголовники себя «деловыми» кличут вроде бы…
        - А вы-то сами кто? - перебил сентенции «рисованного» вторично уязвленный бизнесмен, где-то в глубине совершенно согласный с ним, но ни за что не признавшийся бы в этом вслух. - Тоже мне моралист какой выискался! Или похвалиться нечем?
        - Вы правы, нечем… - офицер тяжело вздохнул и отвел глаза. - Разрешите представиться: Павел Владимирович Ланской, бывший ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка, бывший дворянин…

* * *
        «Нет, это точно галлюцинация! - никак не мог успокоиться Саша. - Какой еще ротмистр? Какой дворянин? Галлюцинация это! Сон! Насмотрелся сериалов… О! В кабаке песняк гоняли: «Господа юнкера, где вы были вчера…» Вот и навеяло… Точно привиделось все!..»
        Пауза затягивалась. Ротмистр сосредоточенно разглядывал что-то на «стене», словно давая собеседнику прийти в себя.
        - А откуда вы тут… - осторожно начал Петров, чувствуя себя донельзя глупо: полбеды оказаться в собственном сознании-подсознании - но еще и беседовать с галлюцинацией… - Вы откуда взялись?
        «Все! Проснусь - и сразу к психиатру. К этому… К психоаналитику. Танька, помнится, говорила про какого-то, который такие глюки на раз щелкает. Правда, бабок берет немерено, но раз уж так все запущенно… Думаю, штуки на две зелени потянет лечение…»
        - Занятный вопрос: откуда? - задумчиво потер переносицу лейб-гвардеец. - А вы знаете, где мы сейчас? Я лично только догадываюсь…
        «Не-е… Не две. На все пять тянет».
        - Кстати, предложите гипотезу.
        - Ну-у… - замялся Саша. - Я считал, что у меня в голове…
        - Да? В анатомическом плане?
        - Почему в анатомическом? А, точно… Нет, не в мозгу - в сознании, что ли…
        - Ну-ну, - поощрительно улыбнулся фантом.
        - Или в подсознании там… В ментале, в общем.
        - А что такое подсознание, ментал?
        - Ментал? Это… Ну, в общем…
        Александр почувствовал, что запутался окончательно. В подобных тонких материях он ориентировался слабо, в основном на уровне иногда попадавшихся на глаза «желтых» газетенок или всякого рода «умных» телепередач. Астралы, менталы… Нет, поддержать при случае ничего не значащий разговор он бы смог, конечно, но объяснить внимательному собеседнику… Увы.
        - Хорошо, - пришел на помощь совсем сникшему Саше Ланской. - Допустим, с этим мы разобрались. Ваши воспоминания, знания, опыт и так далее… Хозяин здесь, бесспорно, вы. А почему в вашем, так сказать, «хранилище» нахожусь я?
        - А… - Саша чуть было не сказал: «А х… его знает!», но передумал, поскольку общение с офицером настраивало по крайней мере на высокий штиль. - Может быть, ваше «хранилище» как-то соприкасается с моим?
        - Значит, все-таки не в голове?
        - Выходит - так… А почему не в голове?
        - Потому что моя грешная голова была прострелена шальной пулей, дорогой Александр. В самый канун Рождества одна тысяча девятьсот восемнадцатого года…
        - Ого!
        - Да, именно «ого». Или в начале второго года Большевистской Эры. Хотя, как я теперь знаю, следовать примеру французов наши доморощенные рэ-эволюционеры все-таки не стали… По крайней мере, последним из того, что я помню, был выстрел и чрезвычайно болезненный удар в висок, после которых все померкло… А начал себя ощущать я уже здесь.
        - Так вы…
        - Совершенно верно: покойник, - бесстрастно подтвердил ротмистр. - Поэтому никакого хранилища памяти у меня в голове быть просто не может.
        - А вы сами-то как? Существуете или просто мне кажетесь? - Александр внезапно понял, что давно уже сидит напротив так же сидящего в каком-то вычурном кресле (тоже рисованном) Ланского.
        - Мыслю - следовательно, существую, - последовал ответ. - Кажется, это сказал Декарт[6 - Латинский афоризм («Cogito, ergo sum»), приписываемый Рене Декарту (1596 - 1650) - французскому математику, философу и физику.]… Должен, кстати, сделать вам комплимент: мне, чтобы начать ориентироваться в этом вот винегрете, - кивок на движущиеся фигуры, - потребовалось гораздо больше времени, чем вам. Даже, каюсь, я поначалу решил, что очутился в аду… На рай все это, согласитесь, походит мало. У вас определенные способности, молодой человек!
        - Но…
        - Понимаете, в старину существовало поверье, что привидения - это души людей, которые не доделали какие-то важные дела на Земле и поэтому не могут успокоиться на Том Свете. В раю или, скажем, в аду. Какие-то долги, беспокойство за родственников… Месть, например. А что, месть очень даже важное дело! Я с некоторых пор ловлю себя на мысли, что отлично понимаю тень отца Гамлета.
        - Тоже хотели бы кому-нибудь отомстить?
        - Не совсем так… Вы понимаете, конечно, что все, кому бы я хотел отомстить лично, давно уже покоятся в могилах или в других малоаппетитных местах, учитывая наш с вами опыт потустороннего существования…
        - Но я-то не умер!
        - Конечно, конечно! Боже упаси! Иначе наше с вами общение либо совсем не состоялось бы, либо имело совершенно иной характер…
        - Тогда что?
        - Счет, дорогой мой Александр Игоревич. Личный счет, я бы сказал…

2
        Саша открыл глаза и долго глядел в потолок, не понимая, где находится. Лишь спустя некоторое время взгляд нащупал знакомую лепнину высокого потолка, вычурную бронзово-хрустальную люстру, тяжелые шторы…
        Если честно, то он всегда был против оформления городской квартиры в таком вот помпезном стиле. Чертову уйму «зелени» сожрали все эти потолочные плинтуса «под ампир», стеновые панели, тиражированные, по словам продавцов, с подлинных версальских, штучный паркет, ореховые двери с золотыми финтифлюшками… Но все это меркло перед люстрой, прикупленной на аукционе за вообще астрономическую сумму. Не этой, правда, а той, которая в гостиной. Эта подешевле - из антикварного салона. Танька, зараза, выбирала, швыряла баксы на ветер!
        Сколько раз Александр давил в себе глухое раздражение, глядя на все это «буржуйское барахло» и невольно подсчитывая в уме, на что можно было пустить деньги, выложенные за ту пару старинных подсвечников или эту мраморную каминную плиту из взаправдашнего рыцарского замка в бывшей Восточной Пруссии, вывезенную контрабандой через две границы. Станки, там, финские или часть поточной линии… А тут висит или стоит без толку - только пыль собирает!
        Но сейчас все это пошлое великолепие означало только одно: он у себя дома, а вся привидевшаяся ему фантасмагория - не более чем сон, бред сивой кобылы. А значит - могло лишь радовать.
        Саша привычно опустил руку на кровать рядом с собой, ожидая ощутить гладкое теплое плечо дремлющей Танюхи, но ладонь коснулась лишь смятой простыни.
        «Уже встала, что ли? Непохоже на мою засоню…»
        Но постель стелили явно на одного, и на второй половине огромного супружеского ложа не наблюдалось даже следа человеческого присутствия.
        «А фиг с ней! Наверное, опять вчера повздорила со мной пьяным и к мамаше срулила!..»
        Александр выскользнул из постели, с некоторым удивлением переждав мимолетную дурноту (да, перебрал вчера, похоже, не по-детски!). А заодно и отметив, что облачен, по совершенно не свойственной ему моде, в «семейные» трусы вместо привычных плавок. Больным зубом заныл левый висок, и поэтому, первым делом мужчина направился в душ - ледяная вода всегда отлично помогала ему от последствий всяческих излишеств.
        Одной из достопримечательностей огромной ванной комнаты было зеркало во всю стену: Сашина подруга обладала всеми параметрами фотомодели (она ей в прошлом, собственно, и была, разве что трудилась не всегда в соответствии с профессией), поэтому обожала любоваться собой в мыльной пене и без оной. Да и не только она одна… И как раз зеркало выбило Александра из колеи напрочь!
        «Это же не я! - замер он перед полированным старым стеклом, с замиранием сердца вглядываясь в чуть туманную глубину, узнавая и не узнавая осунувшееся желтоватое лицо под коротко стриженными - он так не стригся уже лет шесть - волосами. - А откуда эта седина на виске? А эти усики? Отродясь не носил усов!..»
        «Мне показалось, что так вы будете выглядеть мужественнее, - прозвучал в мозгу немного смущенный голос. - Да и вообще…»
        «Черт! Неужели глюки продолжаются? Я все еще сплю?»
        «Если не ошибаюсь, то «глюки» - это галлюцинации? Нет, я не галлюцинация, а вы не спите…»
        - Черт. Черт, черт, черт и черт!
        «Прекратите чертыхаться, Александр. Вы ведь православный христианин. Вон, даже спите с крестиком на шее!..»
        Саша инстинктивно тронул крестик на золотой цепочке (какой там «гимнаст» - вполне скромный православный крест, хотя и золотой!), и, странное дело, - холодный кусочек металла немного успокоил его, словно прикосновение материнской руки.
        «Значит, вы никуда не пропали? По-прежнему сидите у меня в голове?»
        «Мы же уже выяснили, что общались друг с другом вовсе не в вашем мозгу. Не помните?»
        «Откуда усы? Ладно - стрижка, а усы ведь за день не отрастишь…»
        «Почему за день? После автокатастрофы вы больше месяца пробыли без чувств. В коме, если по-новому».
        «Месяц?!!»
        «Если быть точным - тридцать восемь суток. Чего же вы хотели… перелом костей черепа, тяжелейшее сотрясение мозга с кровоизлиянием… Вы, вообще-то, могли так и остаться в состоянии овоща до конца дней. Скажите спасибо…»
        - Тридцать восемь суток… - тупо повторил про себя Александр вслух. - Тридцать восемь суток…
        «Совершенно верно, - охотно откликнулся ротмистр. - Плюс еще пару недель в реанимации, почти месяц кладите на восстановление функций… Короче говоря, вы принимаете свое тело практически новеньким. И все благодаря специальной гимнастике, которой я овладел в японском плену. А что до усов, то их легко сбрить, если вы считаете, что они вам не идут. Хотя я бы на вашем месте оставил…»
        Призрак что-то продолжал бубнить, но Петров уже не обращал на него внимания, высчитывая в уме, сколько времени прошло с того момента, как из темноты надвинулся борт самосвала. Выходило - почти три месяца.
        «Бред!.. Но это легко проверить!»
        Саша метнулся прочь из ванной к ближайшему окну и отдернул штору, горя желанием посрамить офицера. Вот сейчас…
        За тройным стеклом окна невесомые снежинки бесшумно опускались в белоснежный квадрат двора, заставленного похожими на сугробы автомобилями.
        - Вот тебе на… - только и смог выдохнуть он под ядовитое хихиканье «внутреннего голоса».

* * *
        Александр, автоматически потирая ноющий при каждом толчке седой висок, сидел на заднем сиденье «БМВ» из гаража фирмы, совершенно не замечая проносящегося за окнами машины пейзажа.
        Мысли вращались и вращались вокруг утреннего разговора, если можно назвать разговором мысленный диалог с несуществующим собеседником. И хотя граф Ланской давным-давно уже не подавал признаков жизни, Саше так и слышался его бестелесный голос…
        «Вообще-то, я отлично мог обойтись и без вас. Понимаете? Вы так и болтались бы в своей «кладовой памяти», не в состоянии вести счет времени, пока я не выполнил бы всего, что задумал».
        «И что же помешало?»
        «Понимаете, Саша… Вы позволите мне так вас называть? Спасибо, я не сомневался… Так вот, буду честен: я не ожидал, что за прошедшие годы жизнь так изменится. Понятно, что прошло почти девяносто лет, но… Я был потрясен. Конечно, я основательно изучил ваши воспоминания, когда… Ну, в общем, когда был один на вашем чердаке. На простейшем уровне я, с некоторым, правда, трудом, мог бы выдать себя за вас, но в сложных случаях… Увы, к вашим воспоминаниям не прилагается словарь, а некоторые специальные термины…»
        «Ерунда. Некоторые странности можно было списать на последствия аварии».
        «Конечно. Но вы мне нужны были дееспособным человеком, а не клиническим идиотом, постоянно забывающим все на свете и путающимся в простейших для жителя вашего двадцать первого века вещах. Думаю, что нам с вами проще будет договориться о взаимовыгодном сотрудничестве».
        «Дергаться на ниточках кукловода, сидящего в моем мозгу? Ни за что!»
        «А если за что-то?»
        «За что? Что может быть у давным-давно умершего человека, существующего лишь в моем воображении? Чемодан воображаемых долларов?»
        «Почему именно долларов? Честно говоря, вообще не понимаю вашей страсти к этим бумажкам с портретами президентов Североамериканских Соединенных Штатов. В наше время, например, самой твердой валютой - за исключением рубля, естественно, - считались британский фунт стерлингов, германская марка и французский франк».
        «Ага! Еще про финскую марку вспомнил бы…»
        «Не вижу повода для смеха. Вполне твердая валюта… Но поверьте, что у меня есть нечто более полезное для вас, чем чемодан даже настоящих, а не воображаемых долларов…»
        Автомобиль затормозил, и от резкого толчка в висок вонзился такой длинный «гвоздь», что Александр вынужден был до хруста стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от боли.
        - Приехали, Александр Игоревич.
        - Ты б поаккуратнее гонял, Серега, - попенял Саша, неуклюже выбираясь из машины. - Я ж еще того… Не оправился.
        - Извините, Александр Игоревич, - смущенно пробасил коротко стриженный качок. - Не знал, что вам так х… плохо. - Вас проводить?
        - Не мешало бы…
        Конечно, вряд ли люди Мамедова станут «быковать» и размахивать кинжалами и прочим «шанцевым инструментом» перед носом «клиента», но надежный «шкаф» за спиной все равно не будет лишним. Тем более такой, как Сергей Ратков, бывший спецназовец, владеющий холодным и огнестрельным оружием на порядок лучше, чем ножом и вилкой за столом, причем одинаково ловко всеми его видами. По крайней мере, гарантия того, что, войдя в особняк, у которого сейчас припарковался «бумер», они выйдут обратно.
        - Александр Игоревич! Заходите, дорогой! - возник на пороге приветливый толстячок в сером костюме и очках с толстенной оправой - один из мамедовских юристов, мельком знакомый Петрову. - Давно ждем вас. Как ваше драгоценное здоровье?
        - Вашими мольбами… - пробурчал Саша, проходя в радушно распахнутую дверь.
        - Вот сюда, направо, - забежал вперед юрист. - Будьте любезны.
        Вошедших, словно дорогих гостей, усадили в глубокие кресла, предложили напитки, словом, суетились вокруг сколько могли, и это, в конце концов, надоело.
        - Слушайте, - прервал очередные излияния владелец «Велеса», которому оставалось пребывать в этом статусе считаные минуты. - Давайте ваши бумаги, подпишу, и дело с концом.
        - Вы так торопитесь? - делано огорчился юрист. - Даже не желаете ознакомиться с текстом?
        - Я сумму видел, - огрызнулся Александр, чиркая подпись в нужных местах и стараясь не смотреть на лоснящееся крысиное личико с прилипшей к потному лбу реденькой прядкой.
        - И даже не хотите знать, кому продаете фирму?
        - Мне параллельно…
        - Зря, - послышался знакомый голос, заставивший Сашу дернуться в кресле и едва не заорать от резкой боли в голове. - Я думал, что тебе интересно…
        - Ромка, ты?.. Ты как тут?.. Ты, с-с-с… - выдохнул Петров, прижимая ладонь к бешено пульсирующему виску и слепо шаря по стеклянной столешнице: он все мгновенно понял. - Ты-ы…
        - Только не надо посуду бить, - хмыкнул Файбисович, усаживаясь в свободное кресло и закидывая ногу за ногу. - Ты мне еще пепельницей в голову запусти! Сбудется с тебя. Всегда психом был, а уж теперь…
        - Да нет, - Сашина рука нашарила документы и медленно скомкала их в хрустящий бумажный шар. - Не буду я в тебя, Бизон, пепельницей швыряться… Была бы охота вещь портить…
        Совершенно неожиданно для всех, настроившихся на истерику, возможно, попытку физического воздействия, Александр оторвал левую ладонь от виска, схватил со стола толстый «Паркер», предложенный для подписи, и вонзил в правую руку, продолжавшую мять бумаги…
        Потеряв дар речи и приоткрыв рты, собравшиеся ошеломленно следили, как поникший было бизнесмен расправил плечи, в потухших глазах снова появился блеск… Он осторожно извлек из судорожно сжатой руки бумагу, бережно расправил чуть забрызганные кровью листы и только после этого, не дрогнув ни единой мышцей лица, выдернул торчащую из кисти ручку, словно ничего не значащую занозу.
        - Мне кажется, господа, - обвел он всех бесстрастным взглядом, зажимая бурлящий кровяной гейзер платком. - Открывшиеся обстоятельства несколько меняют картину. Хотелось бы обсудить некоторые нюансы…
        Жестокая улыбка лишь чуть-чуть скривила уголок рта говорившего, когда зачарованно пялившийся на расплывающуюся по толстому стеклу мутно-алую лужу Файбисович утробно икнул и, закатив глаза под лоб, завалился набок, опрокинув кресло тяжелой тушей.
        Все остальные могли поклясться, что в этот момент у Петрова изменились не только голос и выражение лица, но и само лицо…

* * *
        Еще во власти страшной боли, а больше всего - ужаса от вида постороннего предмета, пронзающего ЕГО руку, Александр не сразу понял, что опять находится все в том же «хранилище памяти», которое так недавно покинул, а все его ощущения - фантомны…
        - Ну, вот ты и вернулся к своим баранам, - горько пошутил он вслух, когда фантомная боль в кисти понемногу улеглась. - Что скажешь, если теперь это чудное местечко станет твоим вечным владением? Что-то там трендел ротмистр про то, что легко может обойтись и без тебя, грешного? Вот-вот…
        Хотя слышать его никто не мог, Саше вдруг стало стыдно своего скулежа, и он замолчал.
        «Ладно, - зло подумал мужчина, осматриваясь. - Не такое видали… Гадом буду, если не обломаю этого хлыща столетнего…»
        Но пообещать всегда легче, чем исполнить…
        Раз за разом обходил «затворник» свою тюрьму, ворошил воспоминания, обшарил «пол» и даже взлетел к «потолку», пожертвовав на время одним из малозначащих в этот момент чувств, но выхода не нашел. А драгоценное время летело, и Саша почти физически чувствовал, как уходят секунды, сплетаясь в минуты и часы, а те, в свою очередь, - в более крупные конструкции. Часы сотворить ему было - раз плюнуть, но к чему привязать вращение стрелок? Вполне возможно, что там - «снаружи» - пролетали секунды, а может быть - и годы…
        В тот самый момент, когда Александру от бессилия захотелось взвыть и ударить головой в стену, возникла спасительная мысль.
        «Расширять сознание, говоришь, небезопасно… - припомнились слова Ланского. - А мы вот попробуем. Терять-то вроде как нечего, а?..»
        Снова навалилась сумасшедшая какофония запахов, ставших почти осязаемыми, но руки, пусть и с некоторым трудом, погрузились в «тесто» стены.
        «Врешь, - напрягся Саша. - Пустишь, зараза…»
        И действительно: он постепенно тонул в упругом студне наподобие дождевого червяка, лишь с одним различием - не было нужды по примеру безмозглой животинки глотать упругую субстанцию, выпуская ее сзади…
        Кольнуло беспокойство, когда стены «хода» сомкнулись за спиной: «А вдруг потеряю ориентацию и заблужусь?», но «проходчик» силой воли отогнал трусливую мыслишку прочь, стараясь, тем не менее, торить, насколько это было возможно, прямой ход.
        А хода-то и не было.
        Александр теперь уже не как дождевой трудяга, а как какая-то вредоносная личинка в спелое яблоко, погружался во тьму, не ведая ни направления, ни даже верха и низа. Правда, если учесть одуряющую вонь, бьющую отовсюду, то аналогия напрашивалась совсем не с благоуханным плодом, а с кое-чем совсем противоположным…
        «Когда это, наконец, кончится, - устало подумал труженик после неисчислимого промежутка несуществующего времени, уверенный, что барахтается где-то в самом начале пути. - Не думал, что вот так, в куче этого самого…»
        И тут же, не веря себе, уткнулся во что-то твердое…
        Радость оказалась преждевременной. Удача, как это водится, лишь поманила хвостиком и сгинула без следа, оставив бедолагу вяло копошиться, продвигаясь вдоль непонятной стены - не то границы всего этого мирка, не то лишь какой-то незначительной преграды.
        Саша уже пару раз останавливался, проваливаясь в забытье, но передышки не приносили бодрости. Слава богу, хоть дышать не требовалось или пополнять силы… И, в очередной раз выплывая из черного омута беспамятства, он вспомнил вдруг, казалось, навеки позабытую компьютерную игру, в которую ему доводилось пару раз играть лет десять тому назад. Как, бишь, она называлась?.. Что-то связанное с подземельем. Нужно было там замочить хозяина чужого подземелья, прокопав к его владениям свои ходы.
        Но главное было не в этом.
        Верткие слуги игрока не только копали свои ходы, но и бетонировали их стенки, чтобы не могли пробраться чужие. Так, может быть…
        «Должно быть, я наткнулся на логово ротмистра. Вполне возможно… Предусмотрительный, собака, укрепился на совесть… А может быть, и мне попробовать?»
        Как это следует делать, Александр не представлял совсем - не бетономешалку же воображать? К тому же с бетонными работами, да еще такими специфичными, он был знаком чисто теоретически. А те компьютерные чудики просто плясали у стенки, и она укреплялась сама собой. Сплясать, что ли? Ну, шиза-а-а…
        «А чем я рискую? Летать-то ничуть не проще…»
        Представляя, как окружающее его месиво уплотняется, едва касаясь ладоней, он с силой вытолкнул его от себя, с изумлением не ощутив упругого возвращения назад впервые за всю «проходку». И дело пошло… Хотя, справедливости ради, на бетонную стену его творение все равно не походило - скорее на вылепленную из пластилина трубу. Вряд ли тоненькая скорлупа стенки удержала бы кого-нибудь, пожелай он войти в Сашино личное «подземелье», но она держалась, и это было сейчас самое главное.
        «Ну и ладно! Пусть лезет, если хочет. А я дальше пойду…»
        Продвигаться вперед стало значительно легче, и теперь вдоль непробиваемой стены протянулся неровный и извилистый ход, напоминающий глотку какого-то гигантского животного вроде доисторического ящера или сказочного дракона. Сравнение это возникло после того, как Саша догадался творить на низко нависающем своде фонарики-светлячки. Никаких заметных световых элементов у этих тусклых шариков, отщипнутых прямо от стены, не наблюдалось, да и теплились они чуть-чуть, но для продвижения вперед их свечения хватало с избытком.
        «Глядишь, - довольно думал «шахтер», сноровисто уминая перед собой «тесто», - отбойный молоток какой-нибудь себе смастрячу… Или кайло хотя бы…»
        Но в упомянутых инструментах особенной нужды не было. Устройство перфоратора Александр вообще не представлял, а махать неработающей тяжеленной болванкой ему совсем не хотелось. Да и вряд ли пригодились бы острые предметы в мягкой толще.
        А нерушимая твердь сбоку галереи все не кончалась и не кончалась, и не хотелось даже думать, что проклятая стена имеет форму кольца и путешествие превращается в своеобразную «кругосветку»…
        «Сглазил! - мелькнуло у Петрова, когда руки, вместо привычного уже упругого сопротивления, провалились в пустоту. - Магеллан хренов!..»
        Но уже миг спустя, неудержимо падая в ароматный розовый туман, он понял, что ошибся и что это совсем не его «штольня»…

* * *
        …Какое блаженство ощущать на своей коже скольжение его ладоней… Ни с чем не сравнимое чувство - быть в плену мужских рук и не иметь никакого желания освободиться… Они такие упоительно шершавые - его ладони. Каждая клеточка тела трепещет от нежного и в то же время требовательного прикосновения… Ох, какая сладость…
        Александр вынырнул из чужих воспоминаний, будто из хранящего дневное тепло предутреннего пруда в прохладу уходящей ночи, чувствуя всем телом внезапный озноб.
        В том, что воспоминания именно чужие, а не его, он не сомневался ни на миг. В первую очередь потому, что ласкал неведомого обладателя розовых грез мужчина! Мало того, что подобного опыта у Саши никогда в жизни не было - его даже мутило от одной мысли о подобной возможности! Нет, ярым гомофобом он не был - двадцать первый век на дворе, плюрализм, толерантность и прочая лабуда, но все-таки…
        «Ай да ротмистр! - думал путешественник, скользя между чужих фигур памяти и стараясь не проникать внутрь - даже не касаться: было такое чувство, словно он читает чужой дневник или подглядывает в щелку за чем-то интимным. - Ай да шалун!.. А на первый взгляд показался таким серьезным, таким мужественным… Видимо, и на господ дворян бывала проруха. Что-то я такое читал или по ящику видел… Правда, из французской жизни, но смысла не меняет - космополитизм, взаимопроникновение культур… Разложение и декаданс… Понятно теперь, почему так окопался: кому ж охота, чтобы посторонние такое видели!..»
        Образ коварного несгибаемого солдафона сразу улетучился, подернувшись стыдноватым флером. Все равно как увидеть грозного вояку в мундире и каске, с автоматом за плечом, но ниже пояса облаченного в балетную пачку или кружевные панталоны. Комедия, да и только…
        «Ну, Пал Владимирыч, удружили вы мне! Никак не ожидал такой подставы с вашей стороны! Теперь расколю вас, как полено березовое!..»
        К чему ему нужно «колоть» ротмистра, он и сам толком не знал, но такой компромат, прихваченный совершенно случайно, многого стоил. Этому научили годы плавания в мутном болоте российского бизнеса, где, как и в садке с голодными крокодилами, все средства хороши: нож против ножа честнее, но при случае сгодится и пистолет, не говоря уже об автомате.
        Поскользнувшись на ровном месте, Саша с головой ушел в напоминающее перламутрово-розовую витую раковину-«облако»…
        …Генератор вихревого поля, усиленный лайтраккерами по внешнему контуру… Ага, вот и ошибочка: тут нужен чип 235А712BS, а налепили «си-эсочку»… Вот и гонит ерундень всякую…
        А как все было замечательно вчера… Он ждал у дома и сразу же обнял… Ищущие губы на шее, на подключичной ямке… Если бы не вечный старушечий караул - взял бы меня прямо там, в многолюдном дворе, при свете дня… Только представить себе…
        Александр брезгливо вынырнул из «раковины» и отстранился подальше.
        «Полный шиз этот ротмистр! Чушь всякая в мыслях, пополам с трахом! Позорище!..»
        Все. Отсюда нужно выбираться, и чем быстрее, тем лучше. Может, эта придурь заразная? Черт его знает, чем в этих «палестинах» такое времяпровождение может кончиться. Вдруг тоже на мужиков потянет? Нет, пора делать ноги!
        Еще не раз со вполне понятной гадливостью вляпавшись в различные эротические грезы, перемешанные с техническим бредом (в том, что это именно бред, путешественник, за плечами имевший не какой-нибудь институт культуры или тому подобной физкультуры, а полновесный Политех, не сомневался: слишком уж много нелепых, ничего не говорящих терминов, больше напоминающих бессмысленный набор букв), Саша, наконец, сориентировался, где следует искать покинутый так неожиданно туннель и обнаружил его устье на округлом, пастельно-розовом «потолке». Следует ли упоминать, что неровная, ритмично дышащая дыра с вывороченными наружу мягкими краями после всего пережитого внизу будила не совсем приличные ассоциации?..

3
        - Алло! Пора просыпаться!
        Кто-то весьма бесцеремонно выдернул Сашу из воспоминания, которому он предавался всецело, погрузившись в перламутрово-серый кокон с головой. Одного из самых приятных, между прочим.
        После памятного путешествия затворник недолго предавался безделью. Немного отойдя от не самого захватывающего приключения, он деятельно взялся за перестройку своей «тюрьмы», грозящей превратиться в место пожизненного заключения. Благо времени девать не просто было некуда - его здесь вообще не существовало.
        Первым делом он принялся укреплять стенки «хранилища», превращая его в некое подобие крепости, на которую наткнулся при своих «землеройных работах». Это оказалось неожиданно легко, стоило только представить, что из ладоней выходит излучение, превращающее мягкое «тесто» стен в аналог хорошо пропеченной хлебной корки. Скорее всего, «мякиш» твердел не на большую глубину и укрепленная «темница» тоже, как и ход, более походила на куриное яйцо со слабой скорлупой, но это все равно было лучше, чем ничего.
        А потом Саша взялся за инвентаризацию своих «богатств», справедливо полагая, что если уж придется провести в заточении вечность, то совершенно ни к чему постоянно натыкаться на ненужные воспоминания. Сортировка производилась по степени ценности. Наиболее приятные «фигуры памяти» бережно складировались в одну сторону, более-менее нейтральные (их, увы, оказалось в несколько раз больше, чем элитных) сгребались в другую, а неприятные или хоть чем-то компрометирующие своего обладателя помещались в филиал хранилища, «выгрызенный» на нейтральной территории и особенно тщательно укрепленный. Сам Александр не собирался навещать эту кладовку, но еще более не желал, чтобы в ней копался кто-нибудь посторонний.
        К сожалению, такого рода «богатств» оказалось больше всего, и бронированный закуток пришлось не раз и не два расширять, превратив в целую анфиладу каморок. Но нет худа без добра - теперь каждый сорт неприятных воспоминаний имел свое законное место, а самые нежелательные труженик стащил в наиболее дальний погреб. Подумывая при этом, как бы сотворить еще и надежную, хорошо запирающуюся дверь. Наподобие сейфовой от какого-нибудь банковского хранилища.
        По мере того как бизнесмен рылся в завалах, приходил опыт, и теперь, чтобы понять характер воспоминания, даже не приходилось в него окунаться - хватало внешнего вида, - и работа, как и у любого специалиста, спорилась.
        - Какого черта вам тут нужно? - Петров неприязненно оглядел с ног до головы ротмистра, прикидывая: будет ли материальной или виртуальной драка, если ее здесь затеять, - впечатления хлюпика офицер отнюдь не производил. - Кто вас звал?
        - Ба-а! Да вы тут прибрались? - изумился граф, оглядываясь по сторонам. - Похвально, похвально, молодой человек… Давно вам хотел посоветовать навести порядок в своем добре. И зле заодно… Как-нибудь приглашу вас к себе, посмотрите, оцените, может быть, кое-что пригодится.
        - Да уж не стоит, - криво улыбнулся Саша. - Чего я там не видел?
        - Напрасно. Мне тоже есть чем похвалиться.
        - Не сомневаюсь.
        Ланской предпочел не заметить иронии.
        - Вас не интересует, что произошло за время, так сказать, отсутствия?
        - Отчего же? Как там моя рука?
        Ротмистр сокрушенно вздохнул:
        - Увы, с рукой пришлось расстаться. Но не переживайте - кисть не так уж важна, даже правая. В конце концов, сейчас делают такие замечательные протезы…
        «Бли-и-ин!»
        Бизнесмен кинул взгляд на правую конечность рисованного офицера и похолодел: из рукава ничего не высовывалось…
        - ………!!!
        - Купились? - подмигнул собеседник, проявляя несколькими штрихами отсутствующую деталь организма. - Не волнуйтесь, я пошутил. С детства бережно отношусь к вещам. Особенно к таким дорогим. Отделаетесь шрамом, любезный мой Александр Игоревич, - только и всего. Шрамы украшают мужчину!
        - Еще одна такая шутка, - пристально глядя в глаза дворянину, сообщил Петров, - и будут последствия.
        - Ладно, ладно, - примирительно поднял тот ладонь, и в самом деле, похоже, особенно не пострадавшую. - Обещаю больше так не шутить. Вы меня прощаете?
        - Проехали, - буркнул Саша. - Чего приперлись?
        - Вам еще не прискучило здесь?
        - Да вроде…

* * *
        - …вроде нет…
        - Что вы сказали? - раздался незнакомый голос, сминаемый мощным гулом.
        Саша недоуменно огляделся вокруг.
        Салон самолета. Судя по всему, не нашего. «Боинг» или «Эйрбас». Место неплохое - у иллюминатора. Какой-то старый хрыч рядом…
        - Что вы сказали? - переспросил хрыч.
        - Да это я так… задремал… - смущенно ответил Петров. - Извините.
        - Да-да, - покивал головой лысый, как колено, старичок в очках, переворачивая страницу газеты. - Я так и понял. Ничего, молодой человек. До Парижа еще далеко - можете продолжать.
        «До Парижа?»
        «Ну да. Мы летим в Париж, - тут же откликнулся невидимый собеседник. - А что вас удивляет?»
        У Саши не было слов, и ротмистр продолжил:
        «Я, знаете ли, подумал, что в России сейчас нам с вами оставаться не стоит…»
        Правильно решил. Мамедов такие деньги ни за что не отдал бы, не имея козырей в запасе. Так что самое умное - переждать где-нибудь. Смотри-ка, а офицер неглуп!
        «Польщен вашей оценкой».
        «Извините…»
        «Охотно».
        «А почему в Париж?» - мысленно спросил Александр, досадуя на себя за оплошность.
        «Почему? - Ланской задумался. - Не знаю… Вероятно, потому что я бывал в Париже… В прошлой жизни. А вы?»
        «Не довелось, - честно ответил Петров. - Танька тянула, а я все времени выкроить не мог. В Германии вот много раз бывал, в Финляндии, в Польше, в Чехии…»
        «Вот и восполните пробел. Надеюсь, что Париж не так изменился, как Первопрестольная… А вы не сердитесь на меня за вашу… хм-м… спутницу?»
        «Ерунда! - мысленно отмахнуться было сложно, и Саша чуть не сделал это по-настоящему, сдержавшись только в последний момент: старичок-сосед и так подозрительно поглядывал на странноватого спутника, замершего с остановившимся взглядом. - Я сам сто раз хотел ее вытурить. Так что спасибо: у меня так не получилось бы».
        «Не за что. Меня совсем не привлекают такого рода дамы».
        Сдержать мысли было еще сложнее, но Александру удалось задавить воспоминание о «розовой раковине». Не время.
        «А как вам удалось? Ну, в смысле этой поездки. В ваше время вроде бы все проще было».
        «Ну да… Однако, против моих опасений, это оказалось не так уж и сложно. Билет мне заказала ваша секретарша Леночка - прелестная особа, замечу, - виза у вас в паспорте открытая… Шенген вроде бы?»
        «Вы быстро осваиваетесь, ротмистр. Разве в ваше время были паспорта?»
        «Я что, по-вашему, в каменном веке жил? Конечно, были. Не совсем такие, правда, но были. С деньгами вот сложнее…»
        Бли-и-ин!
        «Павел Владимирович! Надеюсь, у нас в багаже не летит чемодан с наличными? Особенно - с рублями!»
        «Нет, не летит. Я не настолько глуп. Деньги за вашу… фирму переведены на счет во французском банке. «Креди Лионе».
        «Неплохой выбор. А номер счета?»
        «К чему вам?»
        Приехали. Теперь он еще и нищий.
        «Спасибо, ротмистр! - сарказм Александра не знал предела. - И как вы намерены распорядиться моими деньгами?»
        «Почему «вы»? Мы с вами пока что в одном теле и распоряжаться будем оба. А счет вам пока не нужен, чтобы не наделали глупостей. Мне чужого не надо».
        «В чем же проблема?»
        Ланской смутился.
        «В вашем бумажнике, Александр Игоревич, осталось совсем мало наличных. У меня были некоторые траты, и…»
        «Поиздержались?»
        «Да, это так».
        Саша вытащил из кармана портмоне и произвел ревизию, прикрывшись локтем от любопытного соседа, все время норовящего бросить косой взгляд в сторону странноватого молодого человека.
        Паспорт с шереметьевским штампом (всего десять дней прошло с памятного «шоу» в мамедовском офисе!), права, тощенькая пачка долларов и евро пополам с рублями, кредитные карты… Неужели этот чудила обнулил все счета?
        «Я не до конца понял, как обращаться с этими картонками… - виновато заметил офицер. - И к тому же какие-то коды…»
        «Так вот зачем вы меня вытащили?»
        «Что вы! Просто…»
        «Да ведь он просто боится летать! - прожгла экс-бизнесмена мысль. - Точно! В девятьсот восемнадцатом авиация находилась в зачаточном состоянии…»
        «И ничего не боюсь. Просто не по себе как-то… Хотя и ничего особенного: похоже на европейский железнодорожный вагон. Если бы не шум…»
        «Ага! И облака за окном».
        «Я в окно не смотрю…»
        В конце прохода между креслами показалась девушка-бортпроводница с непременной тележкой «Дьюти фри».
        «Ротмистр, вы спиртное когда в последний раз употребляли?»
        «В последний?.. Не припомню. Определенно еще до того, как… А в вашем, так сказать, обличии все не было времени… Считаете - это возможно?..»
        - Девушка! - призывно помахал Александр, подзывая «лоточницу». - Что у вас есть из крепкого?
        - Водка.
        - А еще?
        - Виски «Джонни Уокер»; «Ред лэйбл» и «Блэк лэйбл», - зачастила стюардесса. - Джин «Бифитер», коньяки «Камю», «Мартель», «Курвуазье»…
        «О-о-о!.. - простонал невидимый Ланской. - Курвуазье…»
        - Бутылочку «Курвуазье», пожалуйста, - протянул стодолларовую купюру Петров. - Или лучше сразу две…

* * *
        Саша стоял обмотанный махровой простыней в каком-то помещении, смахивающем на безлюдный гостиничный холл, и безуспешно пытался припомнить, как он здесь оказался. Память глухо молчала, выдавая что угодно, только не нужную информацию. Точно так же молчал и ротмистр, не откликающийся ни на какие мысленные призывы.
        Под простыней ничего, кроме накачанного тела, не ощущалось. Ладно хоть белые шлепанцы, тоже из отельного ассортимента, на ногах имели место, потому что температура окружающей среды явно не превышала пятнадцати градусов.
        «Во влип! - пробежала мысль. - Если я в гостинице, то где мой номер? Неужели поддатый ротмистр перехватил инициативу настолько, что заселился без моего участия? И где он, зараза, сейчас?..»
        Ситуация, комичная по определению, затягивалась. Миниатюрная блондинка за стойкой то и дело с любопытством оглядывалась на полуодетого постояльца, но никаких действий не предпринимала. Судя по обстановке, отель был не самого мелкого пошиба, а в дорогих ночлежках не принято приставать к гостям, даже если они одеты подобным спартанским образом.
        «Чего его, заразу, нагишом из номера вынесло! - досадовал Александр. - Без ключа! По бабам, что ли, отправился, гусар хренов? Или как его там… кавалергард… Просыпаемся, ротмистр! - сделал он еще одну безуспешную попытку. - По-о-дъем!»
        Глухо. Ланской не подавал признаков жизни.
        «А если он того… - испугался экс-бизнесмен. - Доделал все свои дела и дальше отправился?.. А я как же? Без денег, без документов, голый…»
        Он сделал шаг к стойке ресепшен, и девушка-портье тут же вскинула на него огромные голубые глазищи, сверкнув дежурной улыбкой:
        - Quoi monsieur souhaite?[7 - Чего мсье желает? (фр.)]
        «Блин… французский… А я и по-английски-то не того…»
        - Good evening, - спотыкаясь, выдавил он, надеясь, что здесь, далеко от родины Шекспира, его познания прокатят. - You speak in English?[8 - Добрый вечер. Вы говорите по-английски? (англ.)]
        Девушка смешно сморщила прелестный носик:
        - Yes… It is a little[9 - Да… Немного. (англ.)].
        Произношение у нее было еще хуже, чем у Петрова. Этакая смесь французского с нижегородским…
        - I have forgotten a key in number. The door was closed.[10 - Я забыл ключ в номере. Дверь закрылась. (англ.)]
        - Moment…
        Портье склонилась куда-то под стойку, наверное, зарылась в разговорник и через минуту сообщила, тщательно выговаривая слова и по-школярски подглядывая в текст:
        - Inform me number of your room.[11 - Сообщите мне номер вашей комнаты. (англ.)]
        - Number?..
        - Number, - жалостливо взглянула на бедолагу француженка и добавила зачем-то по-французски: - Le numero de votre piece.[12 - Номер вашей комнаты. (фр.)]
        «Намба, намба… - сердито подумал Саша. - Знал бы я еще этот «намба»!»
        - Number.
        Неизвестно, что бы предпринял экс-бизнесмен дальше, но его рот сам собой вдруг выговорил, залихватски, по-киношному грассируя:
        - M’excusez, mademuaselle. La cle de numeros 120, s’il vous plaot!..[13 - Извините, мадемуазель. Ключ от номера 120, пожалуйста!.. (фр.)]

4
        - Увы, ничем не могу вам помочь, - развел руками клерк, отрываясь от бумаг. - Тот счет, номер которого вы назвали, закрыт еще в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году. По истечении пятидесяти лет с момента открытия.
        - Разве так можно, - спросил молодой, коротко стриженный человек с седым пятном на левом виске.
        Если бы не безупречный французский незнакомца, банковский служащий принял бы его за албанца, поляка, а то и русского. Слишком много этой братии с замашками уличных грабителей наводнило в последние годы древнюю Лютецию. И никакие костюмы от модных кутюрье не могли скрыть их волчьего экстерьера…
        Но этот был не таков. Несколько старомодные манеры, версальский выговор, барственные повадки… Отвести в сторону глаза - и можно поклясться, что в кресле, поигрывая фирменной ручкой с логотипом банка, вольготно раскинулся какой-нибудь старый аристократ из тех, что еще сохранились в провинции. Владелец старинного шато[14 - Шато (фр. Chateau) - французский замок.], помнящий еще бошей на улицах Парижа, а то и расцвет Третьей республики[15 - Третья Французская республика (фр. Troislume Republique) - период французской истории с 4 сентября 1870 (свержение императора Наполеона III) по 22 июня 1940 год (капитуляция Франции во Второй мировой войне).] …Отец мсье Дюбуа всегда преклонялся перед подобными субьектами.
        - Увы, мсье. Таковы правила. Всех клиентов нашего банка знакомят с ними при заключении договора. И они не меняются уже сто тридцать восемь лет! - со сдержанной гордостью похвастался клерк.
        - Очень жаль. И что, совсем ничего нельзя сделать?
        - Увы… Но если вы желаете открыть счет в нашем банке…
        - Вряд ли. Чересчур мал срок вклада.
        Странный молодой человек покинул здание банка, сел в припаркованный неподалеку автомобиль и закурил. Со стороны казалось, что он надолго задумался. О, если бы тот же мсье Дюбуа, наблюдающий за посетителем через окно, снаружи кажущееся зеркальным, умел читать мысли…
        - Что, опять облом? Я снова ни черта не понял из вашей тарабарщины, господин ротмистр.
        - Александр. Когда вы изживете эту плебейскую привычку чертыхаться по всякому поводу и без повода?
        - Я больше не буду.
        - Вы опять ерничаете…
        - И все-таки?
        - Да, опять облом, как вы выражаетесь. Срок хранения истек, и вклад аннулировали.
        - Как и во всех предыдущих банках. На что вы надеялись, Павел Владимирович? Что денежки будут смирно ждать вас целых девяносто лет? Да еще проценты накапают? Бред. Хоть много денег-то было?
        - Пять миллионов франков.
        - Пф-ф-ф! Ерунда. Лимон баксов. До введения евро, конечно.
        - Золотом.
        - И что? Прямо в золоте хранили?
        - Нет, конечно…
        - Тогда не жалейте, ротмистр. С четырнадцатого года столько девальваций и деноминаций было, что от ваших пяти лимонов сейчас осталось бы пять копеек.
        - Сантимов.
        - Что?
        - Во Франции не копейки были, а сантимы. До этого вашего евро, конечно.
        - А ничего более существенного у вас припрятано не было? Ну, не денег…
        - Было. Но это - в последнюю очередь.
        - Если уже не забрал кто-нибудь… Вы же говорили, что не вас одного послали.
        - Послали не одного. Но никто, кроме меня, похоже, не добрался до цели…
        - Да и вы, честно говоря, не добрались.
        - Это точно.
        - Что там у нас по программе.
        - Во Франции все. Дальше - Женева.
        - Ну вы даете! У меня же визы швейцарской нет!
        - Разве это вас остановит?..
        Молодой человек с седым виском, наконец, завел свой «БМВ» и скрылся за поворотом, к радости мсье Дюбуа, чувствующего себя не в своей тарелке из-за его присутствия…

* * *
        - Уф-ф… Ротмистр, вы авантюрист! Да нас… меня легко могли арестовать за незаконное пересечение границы!
        - Но не арестовали же. Даже внимания не обратили.
        - Случайно.
        Пререкаясь таким образом со своим «внутренним голосом», с которым постепенно настолько сроднился, что не совсем представлял, как раньше обходился без много повидавшего, умного, даже мудрого собеседника, советчика, помощника, Александр пересек то небольшое расстояние, которое отделяло Кантон Женева Швейцарской Конфедерации от Французской Республики.
        Ланской «перехватывал управление» там, где требовалось, например при общении с полицейскими, совсем как российские гаишники, жаждущими выяснить, кто это раскатывает на таком шикарном авто с парижскими номерами. И непременно убалтывал последних, даже не прикасаясь к бумажнику. А уж обычные аборигены были просто без ума от проезжего. Сам Саша так никогда не смог бы. Он и на родине давно привык все конфликты решать посредством пары-другой разноцветных купюр…
        - Кажется, здесь.
        Александр, в последний раз сверившись с планом города, остановил «бумер» на тенистой улочке одного из окраинных районов, который когда-то был почти центром…
        - Здание старинное, - сообщил он «спутнику», и без него все отлично видевшему. - «Бэнк вон Свисс анд…»
        - Александр. Вы все норовите читать с английским акцентом. А это немецкий. Не «Бэнк», а «Банк», не «вон», а «фон»…
        - Чему в школе учили, - привычно огрызнулся Петров. - А что за «Свисс»?
        - «Швисс». Швейцария по-немецки.
        - Понятно. Этот банк?
        - Вроде бы этот. По крайней мере, первая часть названия совпадает.
        - Тогда пошли?
        - Пойдемте…
        За конторкой банка, в России сошедшего бы за какую-нибудь заурядную сберкассу, дремал старичок, как две капли воды похожий за соседа по креслу в том памятном авиарейсе. Видимо, посетители своим вниманием это заведение не баловали.
        - Это Женевско-Швейцарский банк, милейший? - обратился ротмистр, облокачиваясь на конторку рядом с таблицей обменных курсов, судя по дате, выложенной цифрами-магнитиками, не обновлявшейся пару недель.
        - Да, мсье. Так мы именовались до самого семьдесят пятого года, - пробудился ветхий банкир. - Пока не повеяли ветры перемен…
        Перемены, похоже, консервативный клерк не одобрял. Что ж - это внушало определенные надежды…
        - Я наследник некого господина, когда-то положившего кое-что в ваш банковский сейф.
        - Да? Номер ячейки, пожалуйста.
        Ланской назвал трехзначное число, и старичок зарылся в записи.
        - Не может быть! - оторвался он от своего занятия минут через десять - Павел Владимирович вместе с Сашей уже успели изучить все рекламные буклеты и выцветшие журналы, лежащие на столике для посетителей, и рассказать друг другу десяток-другой анекдотов, взаимно посчитав их несмешными и очень странными. - Этот сейф не открывался с одна тысяча девятьсот четырнадцатого года!
        - Я в курсе, - кивнул ротмистр, стараясь унять расходившееся сердце. - Мне можно его открыть и забрать содержимое?
        - Конечно! - клерк выбрался из-за своего барьера и распахнул дверь, ведущую вглубь помещения. - Если знаете код, открывающий сейф. Бумаги я с собой возьму…
        Бетонная комнатушка, одна из стен которой сплошь состояла из сейфовых дверей, лежала гораздо ниже уровня земли, и спускаться к ней пришлось по бесконечной винтовой лестнице. Но вот она позади.
        - У нас, собственно, всего два сейфа неоткрытыми и остались, - сообщил старичок, похлопывая ладонью по массивной дверце с нужным номером на потускневшем от времени шильдике. - Еще отцу предлагали их вскрыть, когда началась эта свистопляска с поисками нацистского золота, но папаша был непреклонен…
        - Так вы сын владельца банка?
        - Он самый. Теперь и сам владелец. Не полноправный, конечно… Совет акционеров всем заправляет. Давно бы закрыли мой банк, да вот эти два сейфа мешают. Нельзя по закону. Вот когда сто лет пройдет с момента вклада… Боюсь, только я не доживу.
        - Ничего. До моего приезда дожили ведь.
        - И то верно. Ну, не буду вам мешать, подожду за дверью. Сами с замком справитесь?
        - Попробую.
        - Если будут вопросы - вот на стене инструкция.
        В дверном замке скрежетнул ключ, и все стихло.
        - Неужели удача, Павел Владимирович?
        - Плюньте три раза, Александр! Сглазите еще!
        - А почему здесь?
        - Это был единственный в то время банк в Швейцарии, ячейки которого запирались не ключом, а кодом, - вращая барабан с цифрами, ротмистр ввел первую цифру кода. - Последний писк прогресса для того времени, между прочим.
        - А почему с ключом не подошли?
        - Сами не догадываетесь? Кто в то время знал, кому придется открывать сейф? - Вторая цифра. - Да и ключ мог попасть не в те руки. А код знали только избранные.
        - И вы в их числе?
        - И я. Не мешайте: ответственный момент.
        Старинный механизм поддавался туговато, но ни разу не заклинил. Все-таки «швейцарские гномы» знали свое дело, умудрившись не посрамить репутацию многие годы. Третья, четвертая и пятая цифры встали на свои места.
        - Ну же, Пал Владимирыч!
        Ланской ввел шестую цифру, и где-то в глубине массивной стальной плиты что-то глухо щелкнуло. Оставалось только повернуть штурвальчик и…
        - Извините, Александр Игоревич, - извиняющимся тоном промолвил ротмистр, положив Сашины пальцы на холодный металл. - Но пока что я не могу вам показать всего…
        И свет для молодого человека привычно померк…

* * *
        - Что, уже можно? - со всем возможным для мыслей сарказмом спросил Петров, когда глаза, а не непонятные потусторонние рецепторы, оценили обстановку незнакомого гостиничного номера.
        Ссылка в «хранилище памяти» на этот раз длилась совсем недолго - Саша даже рассердиться на вероломного компаньона толком не успел. Однако в миру, судя по наручным часам, прошло больше суток. Он не уставал дивиться капризам изолированного времени.
        - Почему же нельзя? - удивился ротмистр. - Конечно, можно!
        - Спасибо. Вытурили, как малыша из комнаты…
        - Вы сердитесь? Зря. Есть вещи, знать которые до поры до времени просто не следует.
        - Ладно, замяли… Много фантиков откопали-то?
        - Каких фантиков? - опешил Ланской. - Что вы имеете в виду?
        - Ну, денег старых. Они ведь теперь не дороже фантиков стоят. Разве что коллекционерам продать… Я слыхал, что есть такие, которые большие деньги дают за старые купюры.
        - С чего вы взяли, что там были купюры?
        - А что, золото? Вот это уже лучше!
        - Как вы все-таки меркантильны, Александр…
        Павел Владимирович надулся и замолчал, не откликаясь больше ни на какие подколки со стороны компаньона. Саша успел сходить в соседний ресторанчик, перекусить, сделать небольшой моцион по старинным, мощенным брусчаткой улочкам, а ротмистр все не подавал признаков жизни.
        Вышел на связь он лишь вечером.
        Петров, удобно устроившись перед телевизором, щелкал пультом, надеясь поймать если не русский канал, то хотя бы англоязычный, но попытки были тщетны: среди изобилия немецких, французских и даже итальянских программ ничего мало-мальски понятного не попадалось. Пришлось привлечь некоторые ранее приобретенные познания и расколоть парочку кодированных эротических. Законопослушные европейцы особенно-то и не напрягались, считая предупреждающую надпись, то и дело вспыхивающую на экране, лучшей защитой.
        «Ну и заплачу трохи, когда съезжать будем, - подумал Саша. - Не миллион ведь…»
        - Как вы можете смотреть подобную гадость? - ожил «внутренний голос» после нескольких минут просмотра.
        На экране здоровенный волосатый мужик валял в койке сразу двух телок - блондинку и брюнетку, - почти не уступавших ему габаритами. А кое в чем, изрядно накачанном силиконом, и превосходивших.
        - Бросьте, ротмистр, - лениво откликнулся экс-бизнесмен, сам предпочитавший порнушке «живое общение», но решивший не уступать из принципа: подумаешь, какой аскет выискался! А у самого в «розовом омуте» еще и не такие черти водятся. - Никакая это не гадость. Я бы даже мягким порно не назвал. Ретроэротика в стиле Тинто Брасса.
        - Ну, если вам нравится…
        - Вы бы лучше рассказали, Павел Владимирович, на что вам деньги-то были нужны. Все равно ведь не выгорело ничего, как я понял.
        - Вы шутите? Не знаете, зачем деньги?
        - Э-э, нет. Только не надо мне ля-ля про то, что хотели пожить всласть на эти бабули. Вы товарищ идейный, как я понимаю.
        - Товарищ?
        - Ну, господин. Какая разница, в принципе… Колитесь, ротмистр, на что хотели потратить наследство? Небось, на борьбу? На подрывную деятельность?
        Ротмистр сник.
        - Да, что-то в этом роде…
        - А сколько ожидалось-то, если не секрет?
        - Уже не секрет. Миллионов двадцать-тридцать. При условии, что никто из моих коллег не успел до меня.
        - Да это же гроши, Павел Владимирович! Даже если золотом. Сейчас на терроризм миллиарды ссужают. И не каких-то там франков, а полновесных евро. Или долларов, в конце концов, хоть вы их и не уважаете. За тридцать лимонов и на острове каком-нибудь переворот не подготовить, не то что в России, - Петров с умыслом переключил канал на другую эротику, явно противоположного, «голубого» плана. - Мир изменился, ротмистр.
        - Да, изменился… Выключите, наконец, эту пошлятину!
        Саша с интересом следил, как его левая рука неуклюже сгребла со столика пульт и принялась тыкать указательным пальцем в кнопки, то усиливая звук, то изменяя формат экрана.
        - Зеленая кнопка, - подсказал он, сжалившись. - Хотя в мыслях вы это пошлятиной не считаете…
        - Благодарю, - выключил Ланской телевизор и только после этого спохватился: - Что? Что вы имеете в виду? Объяснитесь, сударь!
        - Да все то же, - безмятежно ответил Александр, решив, что лучшего времени для сбрасывания козырей не представится. - Чем у вас там «хранилище» наполнено, а? Шалунишка вы наш…
        - Да как вы смеете!.. Да я!.. - взъярился офицер и вдруг успокоился. - Вы лжете, мальчишка. Вы не могли проникнуть в мое «хранилище памяти». Я об этом подумал.
        - Ну да, подумал, постарался, - кивнул экс-бизнесмен, отбирая правой рукой у безвольной левой пульт и снова возвращая на экран извивающиеся потные тела (правда, все-таки противоположных полов). - Только и мы не лыком шиты. На всякую хитрую скважину, сударь, - передразнил он компаньона, - есть кое-что с винтом.
        - Стоп. Объяснитесь, - потребовал Павел Владимирович. - Как это вы смогли проникнуть ко мне? Я бы об этом знал.
        - А может, и знаете. Только признаться стесняетесь. Ха-ха, будуарчика своего стесняетесь. Розового!
        - Вы с ума сошли. Какой еще будуар? Хотите, я вам покажу свои апартаменты? Не такой бардак… пардон… беспорядок, как у вас, но все весьма строго, по-походному.
        - Ага, прибрались, конечно. Замаскировались… Только я все знаю. И как мечтаете, чтобы мужик вас облапал, и это самое… Пошлятина, в общем.
        - Если бы я мог, я бы вам залепил пощечину, сопляк, - процедил ротмистр ледяным тоном. - А потом - к барьеру! Всякое слышал в своей жизни, но чтобы такая беспардонная клевета…
        - А вы попробуйте! Ваша рука, так и быть, левая, моя - правая. Дуэли не обещаю, но будет интересно. Только уж и морды половину забирайте, чтобы поровну!
        Но Ланской и не думал поддаваться на провокации. Он просто думал.
        - Похоже, что вы не шутите, - донеслось до Саши спустя некоторое время, как бы издалека. - Это нужно проверить…
        - Какие уж шутки! Эй! Вы куда?
        Ответа не было…

5
        Саша шел по весеннему Парижу, глубоко засунув руки в карманы. И не радовало его раннее, по сравнению с Москвой, тепло, не останавливали взгляд поднадоевшие уже достопримечательности, а спешащие куда-то по своим делам парижане - раздражали донельзя. Как раздражают занятые люди человека, которому ровным счетом нечем заняться.
        Пропавший в тот памятный вечер ротмистр так и не объявлялся. Вот уже больше двух месяцев… Сначала бывший бизнесмен был рад, что все вернулось на круги своя и он предоставлен самому себе, как и ранее, но постепенно начал грызть некий червячок. Посудите сами: скучновато быть обычным человеком после того, как воочию познакомился со своим внутренним голосом. И что с того, что это всего лишь иллюзия поврежденного в аварии мозга? С невидимым собеседником было интересно, он втравливал в некие авантюры, немыслимые ранее в размеренной жизни делового человека. И уже с некоторой ностальгией гладил он пальцем заживший шрам на тыльной стороне правой кисти…
        Чинная Женева скоро наскучила молодому человеку. За полмесяца он обошел все музеи, посетил все вернисажи, даже, рискнув, выбрался в соседнюю Италию на выставку деревообрабатывающего оборудования, чуть было не заключил там контракт на приглянувшийся станок, но вовремя вспомнил, что деревообработка теперь должна волновать его не более обратной стороны Луны, и загрустил окончательно. Не помог даже визит в знаменитое казино. Веселья не добавилось, а счет облегчился на пару тысяч евро.
        Бесследно исчезнув, ротмистр оставил после себя одну загадку: что именно он обнаружил в последнем банковском сейфе, что так несказанно обрадовался. Сидя долгими вечерами перед тараторящим на непонятных языках телевизором, Саша пытался найти решение и все время сползал то на корону Российской империи, то на крупный алмаз - брата-близнеца знаменитого «Орлова». Действительно - не несколько же пачек давно отмененных банкнот или кипа облигаций его так вдохновила?
        Но тщательнейший обыск в номере ничего не дал. Какой бы ни была обретенная драгоценность - она снова исчезла без следа…
        В конце концов, когда на деревьях начали набухать почки, Саша плюнул на все и укатил в Париж - Мекку всех эмигрантов, что политических, что экономических. Пристанище беглецов всех мастей.
        И потянулись невеселые дни…
        Саша уселся за столик давно приглянувшегося ему кафе с видом на Нотр-Дам-де-Пари и заказал чашечку капучино и сигару. Денег на карточных счетах пока хватало, и не хотелось думать, что будет, когда они завершатся.
        «Сумеешь работать сантехником, господин директор? - невесело подтрунивал над собой Александр. - Или дворником? А может, наймешься на сбор винограда куда-нибудь в Прованс?..»
        - Excusez, monsieur, - услышал он над самым ухом приятный женский голос. - Vous permettrez de prendre de votre petite table la saliere?[16 - Извините, господин, вы позволите взять с вашего столика солонку? (фр.)]
        За прожитые в Швейцарии и Франции месяцы Петров уже несколько поднаторел в местной «мове», но столь длинные фразы, да еще картаво выпаленные на огромной скорости, с парижским прононсом, до сих пор ставили его в тупик.
        - Что? - автоматически пробормотал он, поднимая глаза на вопрошающую, и опешил, настолько прекрасной показалась ему стройная шатенка, озаряющая неяркий парижский день лучезарной улыбкой. - Que? - Тут же поправился он.
        - О-о-о! Вы говорите по-русски? - изумилась девушка. - Вы русский?
        Акцент выдавал в ней француженку, но все равно возможность побеседовать на родном языке, впервые, может быть, с момента исчезновения «внутреннего голоса», обрадовала Сашу несказанно.
        - Да, я русский.
        - Бог мой, как интересно! - всплеснула руками незнакомка. - Я тоже русская, вы не верите!.. Не поверите.
        Говорила она вполне правильно, разве что слегка картавила и иногда путала ударения.
        «Как прибалтийка прямо, - подумал молодой человек. - Или полька…»
        С польками он наобщался в «Ржечи Посполитой» досыта, причем не только и не столько в деловой обстановке…
        - Вы из Союза?.. Пардон, из России? - спросил он и галантно отодвинул второй стул у своего столика. - Присаживайтесь, пожалуйста.
        - При… как? - мило сморщила носик девушка. - Садитесь?
        - Да-да, садитесь, пожалуйста.
        Парижанка не стала жеманничать и уселась.
        - Так вы… - напомнил Саша.
        - О нет! - еще раз улыбнулась незнакомка. - Я родилась здесь… Из России была… О, моя бабучка. Нет, бабушка. Перед бабушка.
        - Прабабушка?
        «Эмигрантская правнучка? Да-а-а… Везет мне на «бывших»…»
        - О, да-да… Прабабушка. А вы?
        - А я из России. Из нынешней.
        «Сейчас станет ахать… Конечно, ведь мы, русские, в их представлении сплошь бандиты…»
        - Как интересно! Из Санкт-Петербурга?
        - Нет, из Москвы.
        - Знаете, моя пра… бабушка тоже жила в Москве. А я всю жизнь думала… мечтала там побывать. Хотите, я покажу вам ее фото?
        Девушка вынула из сумочки изящное портмоне и, открыв, протянула Саше.
        «Ну да, - мысленно вздохнул он. - Сначала демонстрируете первому встречному свои кредитные карточки, а потом горюете, что вас грабят…»
        В прозрачном окошечке виднелось мутноватое фото: дама в белом платье и роскошной шляпе, сидящая в кресле, на спинку которого картинно облокачивался офицер.
        - Очень красивая, - на всякий случай похвалил мужчина, едва разглядевший черты лица, запечатленного на древней фотокарточке. - Похожа на вас.
        - Вы это находите? - улыбнулась девушка. - У вас хороший взгляд… как это… глаз. А как вас зовут?
        - Саша. Александр, - поправился молодой человек.
        - Какое замечательное имя! А меня зовут не… некрасиво.
        - Как же?
        - О-о-о! Вам не нравиться.
        - И все-таки.
        - Натали. Наталия.
        - Наташа?
        - О-о! Да, Наташа…
        Молодые люди явно нравились друг другу, и ничего не значащий разговор продолжался довольно долго. Строгий деловой костюм новой знакомой и минимум косметики у нее на лице вселял в Сашу уверенность, что перед ним не «ночная бабочка», собирающаяся заманить простака-иностранца в свои сети. Наоборот, она не позволила ему угостить себя, да и разговор велся все более на географически-исторические темы.
        «Как бы у нее телефончик выцыганить? - думал бывший бизнесмен, напрягая все силы, чтобы поддержать светский разговор. - Не даст ведь… А вдруг получится?..»
        Но мечтам его не суждено было исполниться…
        - Извините, мадемуазель, - раздался над ухом другой голос, на этот раз мужской и совсем не мелодичный. - Я украду вашего кавалера на пару минут?
        «Ну вот, похоже, начинается… - позади Сашиного стула стоял явный выходец с Кавказа, причем совсем не офранцузенный, как Шарль Азнавур или Анри Верней[17 - Шарль Азнавур - французский певец армянского происхождения (Шахнур Вахинак Азнавурян), Анри Верней - французский кинорежиссер и сценарист армянского происхождения (Ашот Малакян).], - самый что ни на есть абрек в полной своей красе. - А ты скучал… Видишь, повеяло чем-то знакомым…»
        - Извините, Наташа, - поднялся он на ноги: не затевать же, в самом деле, разборки при столь милой даме. - У меня дела… Очень приятно было познакомиться. Мы сможем как-нибудь увидеться?
        - Да… Но кто эти люди?
        - Они мои… - Петров смерил кавказца взглядом с головы до ног, попутно отметив еще двоих, мнущихся у ограды. - Друзья… Извините еще раз.
        Сам не зная что делает, он наклонился над столиком, взял Наташину ладонь в свою руку и прикоснулся губами к кончикам прохладных пальцев, как видел когда-то в кино.
        А потом повернулся и зашагал к поджидавшим его кавказцам, оставив ошеломленную девушку в одиночестве…

* * *
        - Ну и куда дальше? - Александр уселся на заднее сиденье припаркованного под липами «ситроеновского» минивэна, даже не думая сопротивляться «услужливым» незнакомцам, распахнувшим перед ним дверцу. Можно было, конечно, поднять шум, привлечь внимание редких в такой час прохожих (в основном туристов, кстати)… И, скорее всего, получить под ребро что-нибудь острое. Судя по всему, шутить ребята не собирались, и за их кожаными плечами явно маячила фигура Мамедова. Кто же еще мог отыскать человека-иголку в такой копне сена, как многомиллионный Париж?
        «Чувствовал я, что добром это не кончится, - тоскливо подумал Петров и украдкой бросил взгляд на только что покинутый столик: Натали, похоже, сразу забыла о нем - ишь, как увлеклась разговором по сотовому. - Разве такая акула, как Мамедов, с деньгами так просто расстанется…»
        - Чего озираешься? - повернулся с переднего сиденья «Азнавур». - Девушка понравилась? Ай, какая девушка! Персик! Хочешь, с собой возьмем? Место в машине еще есть.
        Саша промолчал.
        - Ну, не хочешь, как хочешь, - разочарованно протянул бандит (ну не доктор же наук из близлежащей Сорбонны, в самом деле!). - Прокатились бы с ветерком.
        - Куда?
        - Да тут недалеко, ты не волнуйся, - абрек скалил зубы, наполовину металлические. - Давай, - кивнул он шоферу…

* * *
        - Шарль? - взволнованно говорила, почти кричала тем временем Натали в трубку. - Это ты, Шарль?
        - Да, это я, - иронично отвечал невидимый Шарль. - Как это ни странно - я. Или ты надеялась найти по этому номеру другого? Вообще-то, я, в отличие…
        - Шарль, милый!..
        - Вот тут извините, - невидимый Шарль был непреклонен. - Да, я был когда-то для тебя милым, даже, осмелюсь заметить, любимым, но…
        - Потом, Шарль! Об этом - потом. Понимаешь, минуту назад какие-то незнакомцы посадили в машину одного человека и увезли…
        - Стоп, - подобрался Шарль. - Что за человек? Что за машина? Номера запомнила?..
        Разве мог иначе вести себя инспектор полиции двенадцатого Парижского округа?..

* * *
        Квартира была большая, старинная. Наверное, в ней лет двадцать назад доживал свой век кто-то из старых аристократов, помнивших довоенный Париж. Не Париж сорокового, который вскоре ожидало нашествие ненавистных бошей, а Париж четырнадцатого, с неторопливо прогуливающимися по бульварам, под руку с кавалерами, дамами в кринолинах, извозчиками, уступающими дорогу редким еще авто, и неистребимым духом старого галльского легкомыслия, изрядно потускневшего за прошедшие десятилетия…
        Но старина давала трещины и осыпалась пластами, как старая штукатурка, под натиском молодого двадцать первого века. Плоский ЖК-телевизор под портретом какого-то надутого офицера, затянутого в старомодный мундир, стопка DVD в ярких обложках на полке книжного шкафа, рядом с тисненными золотом корешками толстенных томов… Только до камина, топящегося, несмотря на теплую, в общем-то, погоду, технологический прорыв не добрался - никакой голографической имитации, самые что ни на есть настоящие поленья, пылающие жарким огнем и плюющиеся крошечными угольками на пол, хозяйственно выложенный в этом месте керамической плиткой.
        «Чудики какие-то, - подумал Саша, против воли наблюдая за прихотливым танцем огненных чертиков за темной от времени фигурной решеткой. - Теплынь на дворе, а они тут целый мартен раскочегарили…»
        Он вспомнил гораздо более скромную печурку в деревенском бабушкином доме. И то, как любил просиживать перед ней на зимних каникулах долгие вечера, просовывать в круглые дырочки чугунной дверцы осторожно отщипнутые от березового полешка лучинки, жадно пожираемые такими же, как здесь, огненными бесенятами… И ночевки у костра с папой.
        - Понравился? - дружелюбно спросил по-прежнему безымянный кавказец (сходства с Азнавуром все-таки было маловато), усаживаясь напротив Саши в жалобно пискнувшее под его литым телом старинное кресло. - Мне советовали кирпичом заложить. Мол, сквозняки и все такое, да и копоть от него… А я, понимаешь, люблю огонек. Чтобы дымком пахло, чтобы по-настоящему…
        - Ты меня сюда притащил камином любоваться? - невежливо перебил словоохотливого абрека Петров.
        - Да нет, - облокотился на стол хозяин. - Не камином.
        - Тогда давай ближе к делу.
        - Торопишься? - блеснул коронками кавказец. - Ну, давай тогда к делу.
        - Эфенди меня просил привет тебе передать, - продолжил он после минутной паузы. - Найди мне, говорит, Сашеньку нашего и спроси у него, долго ли он еще собирается дурака валять, от дела бегать…
        - А ему какое собачье дело? Что хочу, то и делаю.
        - Вай, вай, какой ты грубый, Саша… Эфенди человек уважаемый, а ты его собакой обзываешь. Нельзя так. А дело ему такое, что деньги, тебе даденные, не на баловство предназначены.
        - Кого мои деньги волнуют?
        - Всех волнуют, Саша. Эфенди надеялся, что ты новое дело начнешь…
        - Чтобы он снова на него лапу наложил? Благодарю.
        - А ты вот по Европам раскатываешь, тратишь денежки направо-налево… Это непорядок.
        - Так ты за деньгами приехал?
        - За ними. Не бойся, - поспешил заверить Александра абрек. - Тебя не обидим. Тебе для безбедной жизни десяти процентов хватит? Или пятнадцати? - расщедрился он.
        Саша даже задохнулся от негодования.
        - Вот вам десять, - сложил он кукиш. - А вот - пятнадцать, - в нос кавказцу ткнулся второй. - Передайте своему Мамедову, что ни гроша он не получит.
        - Получит, - сокрушенно покачал головой абрек. - Все получит… Потому что, когда ты деньги отдашь, тебе и пяти процентов не понадобится… Соглашайся, не глупи, а? Скажи номера счетов, подпиши бумаги и ступай к своей девушке.
        - Не скажу.
        - Не скажешь… - покивал абрек. - Добром не скажешь… Что это у тебя? - цепко схватил он Сашу за рукав и, без труда преодолев сопротивление, подтащил правую руку к себе, намертво прихлопнув запястье могучей, поросшей с тылу черной курчавой шерстью, пятерней. - Шрам?
        Цокая языком, он, не обращая внимания на Сашины попытки вырваться, долго изучал заросший шрам на том месте, куда вонзилась когда-то ручка.
        - Говорят, ты терпеливый, - взглянул он в глаза собеседнику, после того как налюбовался всласть. - Говорят, «Паркер» в руку себе воткнул и даже не поморщился. Что, в самом деле терпеливый?
        - Отпусти…
        - А если мы проверим сейчас? - не слушал его посланец Мамедова. - Ваха, давай, - бросил он через плечо одному из спутников, сидящему на корточках у камина и лениво перемешивающему угли кочергой.
        Тот согласно кивнул и встал на ноги. Конец старинной бронзовой кочерги пылал малиновым светом, и, как только сейчас понял Александр, толстую кожаную перчатку без пальцев «кочегар» надел вовсе не для шика…
        «Пытать будут…»
        В мозгу промелькнули настолько ужасные картины, что захотелось зажмуриться, затрясти головой и проснуться… И чтобы все происходящее оказалось лишь кошмаром, привидевшимся под утро. Но еще больше не хотелось показать палачам, что он струсил.
        «Долго ли выдержу?.. А когда не выдержу? Счетов-то я все равно не знаю… Значит, будут пытать до конца. Эх, господин ротмистр, удружили вы мне со своим личным счетом…»
        А «кочегар» со своей кочергой уже приблизился настолько, что Петров уже чувствовал исходящий от раскаленного металла горьковатый запах окалины. И легкое пока, почти приятное тепло…
        Крепкие руки схватили его за плечи, и теперь он даже неимоверным усилием не смог бы вырваться из рук ухмыляющегося абрека.
        - Постойте…
        Но его не слушали. Кочерга приближалась.
        И в тот самый момент, когда пылающий металлический стержень должен был с шипением коснуться кожи, Саша почувствовал, как все его мускулы сами собой поочередно дернулись несколько раз, словно от нервного тика. Или для пробы сил…
        Сашино тело, внезапно обмякнув, расплылось киселем в кресле, так что державшие его посчитали пленника лишившимся чувств от переживаний и чуть-чуть ослабили хватку. Самую малость, но и этого оказалось достаточно, чтобы только что безвольное тело превратилось в развернувшуюся пружину. Одновременно лежащая на столе рука дернулась назад, да с такой силой, что кавказец, инстинктивно попытавшись ее удержать, дернул на себя. И тут же заработал мощный удар в грудь сложенными щепоткой пальцами и полетел вместе с креслом на пол.
        Руку прострелило болью до самого плеча, но Саше уже было не до этого. Вернее, его телу, действующему без участия разума. Словно марионетка под умелой рукой кукловода.
        Кукловода?!!
        «Ротмистр?»
        «А пальчики-то у вас слабоваты, Александр, - прозвучал в мозгу знакомый «внутренний голос». - Тренировать нужно пальчики… Но не переживайте - правую ручку мы побережем… Главное, не мешайте мне, пожалуйста…»
        Но бывший бизнесмен и не думал мешать, словно сторонний наблюдатель, следя, как под ударами его рук (левой руки), локтей, колен и даже тех частей тела, которые по определению не могут служить оружием, противники разлетаются, как кегли, сшибая друг друга с ног. А тело, живущее собственной жизнью, кружилось по комнате, для хозяев внезапно ставшей неимоверно тесной, в странном танце, разя направо и налево…
        Да, Саша не был трусом или хлюпиком, в свое время умел и любил подраться, даже посещал какое-то время в детстве секцию бокса и пытался освоить по затертой бледной ксерокопии азы карате, но чтобы вот так… Словно киношный Джеки Чан, он крутился волчком, умудряясь, казалось, даже не опираться ни на что материальное, нанося удары, парируя их, уходя от точно направленных выпадов и обращая во вред врагу неумелые. Двое из кавказцев уже корчились на полу, хозяин, придавленный тяжелым креслом, так и не подавал признаков жизни, а ротмистр в Сашином теле никак не давал оставшимся двоим перейти к более мощным средствам убеждения, чем кочерга и кулаки.
        Все завершилось гораздо быстрее, чем вы это успели пробежать глазами. Не успевшая остыть кочерга вдруг с жутким шипением врезалась в лицо одного из кавказцев, заставив того с воплями выйти из игры, а второй, оцепеневший от содеянного вроде бы безвольным пленником, так и не смог понять, почему мраморная каминная плита врезалась ему в лоб… Завершил битву милосердный удар все той же кочерги, обрушившийся на загривок воющего от нестерпимой боли обожженного бедняги и послуживший своего рода анестезией.
        «Ну, вот и все…»
        Ротмистр победно оглядел поле боя Сашиными глазами и вдруг с проклятием отшвырнул погнутый от удара бронзовый прут. Саша, одновременно с ним, ощутил в ладони боль от ожога, и тут же немилосердно заныли вывихнутые пальцы правой руки, отбитые локти и колени, противно потянуло в паху…
        «Пардон, - несколько смутился Ланской. - Я не подумал о том, что вы недостаточно тренированы. Надо будет наверстать это упущение… Сами двигаться сможете?»
        - Смогу… - буркнул Петров и взвыл от неожиданной боли: левая рука, сама горящая от ожога, резко, с вывертом и хрустом, дернула правую за пальцы. - С ума сошли?
        «Тихо, тихо! Все в порядке, - раздалось в мозгу. - Пошевелите пальчиками… А? Нормально? И следите за языком, а то наши… гм-м, друзья могут посчитать, что спятили именно вы…»
        Нога сама собой дернулась и вышибла из руки не вовремя очухавшегося бандита пистолет, со стуком улетевший куда-то за каминную решетку.
        «Спасибо… - мысленно поблагодарил свое «второе я» Александр. - Где вы пропадали все это время?»
        «Ага! Соскучились? Давайте-ка поскорее сделаем ноги, как принято выражаться в ваше время. Все вопросы - потом…»
        Но сделать ноги, увы, не получилось: в дверь уже настойчиво звонили.
        В лицо открывшему полиции дверь бледноватому высокому человеку, бережно нянчащему левой рукой правую, уткнулось сразу несколько пистолетов, а на запястьях тут же защелкнулись наручники…

6
        - Откуда вы так хорошо знаете французский?
        С первого взгляда было заметно, что молодому симпатичному полицейскому в гражданском задержанный не нравится. И причина этого крылась совсем не в том, что инспектор, как многие аборигены Западной Европы, к пришельцам с Востока относился предвзято. Совсем нет: сам выросший в многодетной семье натурализовавшегося алжирца, Шарль Хабиби не видел в чужаках особенной опасности. И голословные, в общем-то, утверждения, что все русские мужчины - бандиты, а их женщины - проститутки, считал бредом. Первое - потому что сам служил Фемиде и, как никто другой, знал, что русских и вообще славян среди криминального сброда, наводнившего столицу Франции в последние десятилетия, были сущие крохи. Исчезающе малое количество по сравнению с его же, инспектора Хабиби, единоверцами - арабами, турками и албанцами. Может быть, среди воротил бизнеса или компьютерных взломщиков… Но эти сферы уже выходили за рамки, установленные для криминальной полиции.
        А второе… Еще недавно он очень близко знал одну русскую девушку…
        - У нас хорошо преподают иностранные языки в гим… гм-м… в школах, - с некоторой запинкой ответил задержанный, обладавший таким чистым «версальским» выговором, что, к примеру, отцу Шарля Сулейману, до сих пор укладывающему асфальт, несмотря на солидный возраст (жить-то как-то надо), оставалось бы лишь позавидовать. Да и самому инспектору, язык парижских окраин осваивавшему отнюдь не в пансионе для отпрысков состоятельных семейств.
        - Да? Что-то не доводилось мне раньше встречать русских, шпарящих по-нашему без малейшего акцента, - насупился Шарль, изучая розовые странички паспорта, сплошь пестрящие визами Египта и Турции, кое-где разбавленные «шенгенами». - Вашу школу, случайно, курировал не КГБ?
        - Что?.. Ах да, КГБ… Нет, я не имею к спецслужбам никакого отношения.
        - А карате вас, надо думать, научили в школе бальных танцев.
        - Не карате, мсье, - вежливо поправил слугу закона допрашиваемый. - Джиу-джитсу, осмелюсь заметить.
        При этих словах молодой человек непроизвольно прикоснулся пальцами к седому виску, вызвав особенно яростный приступ неприязни у инспектора.
        «Как раз такие и нравятся взбалмошным девчонкам, - неприязненно подумал инспектор, косясь на дверь, за которой, как он знал точно, маялась одна из таких «девчонок». - Седина, шрамы… Джиу-джитсу… Тоже мне - агент ноль-ноль-семь! Что это хоть за хрень такая - джиу-джитсу?»
        Увы, молодой полицейский не обладал ни первым, ни вторым - курчавые волосы его были черны как смоль, а кожа - довольно белая, кстати, - гладкая, словно у девушки. Да и восточными единоборствами парень не увлекался, с горем пополам освоив десяток приемов из обязательного арсенала - он больше полагался на табельное оружие.
        «Естественно, что Натали выбрала вот этого супермена, к тому же соотечественника…»
        С каким удовольствием незлой, в общем-то, инспектор засадил бы удачливого соперника в кутузку, но… Налицо была явная самооборона. По показаниям свидетелей - Натали нашла еще пару каких-то пенсионеров, удивших рыбу с парапета Сены и видевших похищение, так что тут не подкопаешься, - посадили его в машину насильно, в квартире были найдены в изобилии оружие и наркотики, на личностях, пострадавших от кулаков русского, пробы было ставить негде… В общем, парня нужно было отпускать. И даже поблагодарить, поскольку все трое избитых им «парижан» (паспорта Французской Республики у них были в полном порядке - выданы беженцам с Кавказа несколько лет назад) проходили по ряду громких дел, но…
        - Я вынужден буду сообщить иммиграционным властям о вашем поведении, - Шарль с видимой неохотой закрыл паспорт с золотистым двуглавым орлом на темно-красной обложке и пустил его по столу владельцу. - И уверен, что срок вашего пребывания в Париже будет сокращен.
        - Ничего страшного, - широко улыбнулся русский. - Я и сам собирался уезжать в самое ближайшее время. Мои дела здесь окончены и…
        - В самом деле? - живо поинтересовался полицейский.
        - Абсолютно точно, - заверил его задержанный, пряча паспорт во внутренний карман куртки. - Думаю завтра-послезавтра отбыть в Москву.
        «Может быть, у нее с ним не так серьезно? - проснулась в душе влюбленного робкая надежда. - Как там звучит та странная русская поговорка? С глаз пропал - сердце забыло? Как-то так…»
        - Рука не очень болит? - как мог сердечнее улыбнулся он, кивнув на забинтованную ладонь русского.
        - Терпимо… До свадьбы заживет.
        - До чьей свадьбы? - сердце Шарля пропустило удар. - До какой свадьбы?
        - Это так говорится, - улыбнулся русский. - Русская поговорка. Я могу быть свободен?
        - Отчего же нет? - облегчению француза не было предела. - Подпишите тут и вот тут… Отлично… Всего хорошего.
        - И вам того же.
        Молодой человек поднялся на ноги, чуть слышно охнув при этом («А он не такой уж супермен! - мстительно подумал Шарль, даже движения не сделав помочь сопернику. - Вовсе не из железа вы, мсье Джеймс Бонд, а из костей и мяса - ничем не лучше меня!»), и вышел из кабинета. И инспектор успел увидеть, как кинулась к нему Натали…

* * *
        «У вас сердца нет, ротмистр! - бушевал Саша, готовый душу вытрясти из своего виртуального сожителя. - Зачем же вы так девушку обидели? Она от всей души хотела помочь…»
        «Знаю я это «от всей души», - Петров мог поклясться, что Ланской ухмыляется. - Душа здесь, мой дорогой, ни при чем. Этой юной особой… очень миленькой - у вас есть вкус - руководили совершенно иные материи. Но, увы, нам сейчас нельзя тратить время на девушек. Какими бы миленькими они ни были. У нас - дела. А сердца у меня действительно нет - тут вы правы. Давно уже нет».
        «Нам»… Александр внезапно понял, что до чего бы ни дошло у них с Наташей, только что убежавшей в слезах, он был бы не один на один с ней, а как бы «в компании». Со всезнающим, циничным и язвительным мужиком. Представить только: вдруг бы он начал встревать с советами, оценками, а то и вообще перехватил бы инициативу в самый неподходящий момент. Бр-р-р-р! Сашу аж передернуло.
        «Извращенец!..»
        «Что? Кто извращенец?»
        «Кто? Я, конечно, - молодой человек тоже умел быть язвительным. - Гомик хренов! Будто я не знаю, что вы там себе мечтаете… Педераст!»
        «Подбирайте выражения! - голос в мозгу налился металлом. - Да я вас…»
        «Голубок! - продолжал издеваться Саша. - Как я мечтаю, чтобы он прижал меня к своей груди!.. - процитировал он по памяти одно из воспоминаний, хранящихся в «розовой комнате». - Как здорово ощущать его…»
        «А-а-а! Вы об этом! - расхохотался невидимый ротмистр. - Увы, ваш сарказм не по адресу, юноша. В молоко, так сказать».
        «Что вы имеете в виду?..»
        Александр как раз запер за собой дверь, прошел в номер и устало опустился на нерасправленную кровать, бережно массируя до сих пор ноющую кисть. За окном смеркалось, хотелось встать под душ, принять чего-нибудь успокаивающего (не аспирина, надо думать) и завалиться в постель, надеясь на самого лучшего в мире лекаря - покой.
        «Я знаю, о чем вы твердите все время. В своих блужданиях по чердаку вы, вероятно, наткнулись на чужое «хранилище памяти» и посчитали, что оно - мое. Отсюда и всякие непристойности, которыми вы меня щедро награждаете…»
        «А то не ваше!»
        «Не мое. Хотите в этом убедиться?»
        «Какое мне де…»
        Договорить Саша не успел, будто сраженный молнией, валясь на атласное покрывало…

* * *
        - …ло? - автоматически выговорил молодой человек, озираясь. - Как вы это делаете?
        Он опять оказался в своем «хранилище памяти», которое было начал подзабывать.
        - Это не так сложно, - небрежно проговорил ротмистр, по-прежнему рисованный, вежливо улыбаясь. - При определенной сноровке, естественно… Ну что - будем стреляться, драться на шпагах или, по-плебейски, обойдемся кулачками?
        Странное дело: Александр еще пять минут назад готов был разорвать своего симбионта на части, но теперь, когда он был уже не совсем виртуален…
        - Что вы имели в виду?
        - Вот, вы уже не так агрессивны… А имел я в виду то, что имел. Пойдемте.
        - Куда?
        - Увидите.
        Ротмистр повернулся к стене («Надо же: и тыл себе прорисовал со всей скрупулезностью - даже хлястик на мундире не забыл!»), сделал небрежный пасс рукой и в неровной - Петрову даже стало стыдно за свое «творчество» - стене открылась дверь. Обычная филенчатая дверь, вроде бы даже из натурального дерева.
        - Прошу! - сделал радушный жест Ланской. - Приглашаю вас в свои, так сказать, апартаменты.
        Помещение оказалось значительно меньше Сашиной пещеры, а, может быть, только казалось таким…
        - Это гостиная, - подтвердил сомнения ротмистр, подходя к старинному столу с канделябром и чуть пододвигая не менее древнее на вид кресло. - Я постарался придать этому безобразию хотя бы видимость жилища… Так выглядела гостиная в доме моих родителей. На тот момент, когда я… В общем, мама меня пережила, наверное. Я так и не вступил в права владения.
        Бывший бизнесмен оглядел интерьер, знакомый ему по фильмам «про старину»: вычурная мебель, паркет, обитые тканью стены, какие-то картины в тяжелых рамах на них, массивная бронзовая люстра…
        «Танька с ума бы сошла от зависти…»
        - А вы где жили?
        - Я?.. Да в основном снимал квартиры. Были, знаете ли, такие меблированные апартаменты для невысокого ранга чиновников, военных и прочего небогатого люда.
        - Я думал, что все дворяне…
        - Имели дворцы? Ошибаетесь, дорогой. Дворянство в Российской империи, да еще служилое, по условиям быта мало чем отличалось от вашего, как вы говорите, среднего класса. Даже поскромнее было в чем-то… Не все, конечно… Но роскошь в основном была уделом всяких скоробогатых купчиков и промышленников. Ваших коллег, - улыбнулся рисованным ртом граф.
        - Ну, тоже не всех, - поморщился Саша, почему-то испытывая стыд за свою квартиру с аляповатой люстрой.
        - Согласен.
        - А где у вас?..
        - Память? Там, где и должна быть, - ротмистр распахнул еще одну дверь, и молодой человек едва сдержал возглас удивления: они оказались на пороге поистине бескрайнего помещения, сплошь заставленного бесконечными стеллажами, на которых ровными рядами стояли…
        - Книги?
        - А почему бы и нет? Неужели бесформенные пузыри подходят для хранения знаний, образов, воспоминаний больше, чем старые добрые книги? - Ланской любовно провел рисованной ладонью по кожаным, тисненным золотом корешкам толстых фолиантов. - Вы, конечно, выберете что-нибудь более присущее вашему времени… Эти круглые радужные штучки, например.
        - Диски? Но и книги еще не вышли у нас из обихода.
        - То-то я нашел у вас в квартире богатейшую библиотеку…
        Александр снова смутился: прав, черт побери, ротмистр, как всегда, прав… Танька читать вообще не любила, предпочитая «бумажной тягомотине», как она выражалась, сериалы с «настоящей жизнью». А он сам… Честно говоря, и не помнил, когда в последний раз брал в руки книгу. Нет, во время Парижско-Женевского безделья почитать как раз хотелось, но где было взять книгу на русском языке? А всю «библиотеку» дома составляли пачки ярких каталогов и справочники, бухгалтерские «гроссбухи» и штабеля всякого рода документов.
        - Времени не хватает читать беллетристику…
        - Времени на книги всегда должно хватать.
        - Вы мне что-то еще хотели показать, - сменил тему Саша, понимая, что в споре всегда проигрывает графу.
        - Ах да! Пойдемте…
        Спутники прошли библиотеку и оказались перед еще одной дверью, которую Ланской распахнул еще одним своим хитрым финтом. А за дверью… Петров узнал свою «червоточину», прихотливо извивающуюся в свете прилепленных к своду «светлячков».
        «Надо же, - подивился он. - Еще светят!»
        - Светильники ваши - просто чудо, - ротмистр будто подслушал его мысли. - Я как раз бился над освещением своих… чертогов - пытался создавать всякого рода свечи, факелы, керосиновые лампы… Даже лампы накаливания. Но, увы… А у вас получилось просто и элегантно.
        - Да как-то само собой вышло…
        - Я же говорю, что у вас большие способности, - польстил граф.
        Ход сменился лестницей, ступени которой уходили куда-то вниз, в темноту.
        - Мне показалось, Александр, что негоже попадать туда тем же образом, что и вы. Поэтому и решил зайти с более привычного уровня.
        Лестница закончилась обычной площадкой, даже мощенной керамической на вид плиткой. И такой же обычной дверью.
        - Прошу…

* * *
        Пола как такового не было - нога выше щиколотки уходила в плотный розовый туман и вязла там. Чувствовалось, что ходить тут до визита Александра и его спутника не пытался никто, а сам он убей не помнил подробностей своего перемещения по здешней «земной субстанции». Слишком уж шокировало его тогда содержимое «фигур памяти», заполняющих все вокруг, словно пузырьки пены огромную ванну.
        «Может, превратить это… что-то, - подумал он, в очередной раз выдирая ступню из туманного желе, - в нечто более пристойное? В паркет, например…»
        - И не пытайтесь, - ротмистр, похоже, читал мысли своего визави без проблем. - Не забывайте, что мы тут в гостях. Вам бы понравилось, если бы я принялся переделывать вашу кладовку на свой лад? Думаю, нет.
        Дышащий вокруг розовый сюрреализм настолько не вязался с обликом военного, стоявшего рядом, что Саша вдруг засомневался в своей недавней уверенности.
        «В гостях…»
        - Вы хотите сказать, что все это - не ваше?
        - Ну вот - не прошло и ста лет, как до вас, дорогой мой Александр, дошло. У вас в этом случае принято вспоминать жирафа.
        - А у вас кого вспоминали?
        - Не кого, а что, - охотно ответил Ланской. - Чаще всего вспоминали колокольню. Мало что было выше церковных колоколен в моей России… - внезапно помрачнел граф.
        - Тогда что это? - Саша поторопился замять неловкость. - Кто это все навспоминал?
        - Ну-ну, разве не догадываетесь? Не навспоминал, а…
        - Так это воспоминания женщины?!!
        «Как же я сразу не догадался? - для Александра все встало на свои места. - И любовные фантазии, и… все остальное…»
        Припомнилось, как, мазнув мимолетом один из пузырей, он узнал сразу несколько рецептов незнакомых кушаний, перемешанных с методиками радикального похудания. И как озадачило это тогда, ведь ротмистр вроде бы - по крайней мере, нарисованный им самим образ - ожирением не страдал. Хотя мог и польстить себе…
        - Ни в коей мере, - тут же заверил Ланской. - Даже в мыслях не было приукрашивать свой облик.
        - Послушайте, граф. Это, черт возьми, невежливо - копаться в моих мыслях!
        - Согласен. Только разве мы не находимся в ваших мыслях? Находись вы в моих - они тоже были бы для вас открытой книгой.
        - Не заметил я что-то ничего подобного у вас в гостях, - проворчал Петров.
        - Вы имеете в виду мою скромную каморку? Увы, - рисованный собеседник развел руками. - Это совсем не мои мысли. Да, я постарался восстановить кое-что из воспоминаний… Но… Вы разве не помните, что я… - Он замялся, подбирая слова. - Что я умер?
        - Э-э-э…
        - Нет, теперь я вполне готов допустить, что где-то там, - ротмистр махнул рукой в сторону копошащейся пены, - далеко отсюда, существует и мое личное, так сказать, «хранилище памяти», в данный момент обходящееся без хозяина. Но это создал я сам.
        - А почему… Стоп! - оборвал сам себя Саша. - Почему теперь? Раньше вы, значит, были в этом не уверены?
        - Да, я считал, что «кладовые памяти» гибнут вместе со своим владельцем, а поскольку я…
        - Почему теперь?
        - Потому что мы с вами здесь. Это ведь не ваше «хранилище»?
        - Нет.
        - И не мое. Даже принадлежащее не мужчине, а особе противоположного пола.
        - Что из этого?
        - Не торопитесь. Мы на чердаке женщины… Еще не родившейся.
        - Что-о-о?
        - Да, эта особа родится в весьма отдаленном от вашего - и теперь моего - времени. Полагаю, лет через пятьдесят. Или даже все сто.
        - Откуда вы это взяли?.. - начал Саша, но услужливая память тут же подсказала ему: «Генератор вихревого поля, усиленный лайтраккерами по внешнему контуру…» - Так что выходит: это память женщины из будущего?
        - Совершенно верно.
        - А вдруг она просто увлекается фантастикой, - покосился Александр на колышущийся рядом розово-перламутровый пузырь сложной формы. - Выдумывает всякое…
        - Я тоже так полагал, - серьезно кивнул Ланской. - Но вскоре убедился, что она ничего не придумывает. Почти… Просто времени здесь не существует в самом широком смысле этого слова. И попасть можно не только в настоящее, но и в будущее. Я убедился в этом, так сказать, на собственном опыте. А вы не желаете?
        - Вот еще! - передернул плечом Петров и вдруг подумал, что именно из его «хранилища памяти» ротмистр вселяется в него реального… Неужели можно и…
        - При определенной сноровке - да. И я вам в этом помогу. Это не так сложно…
        - И что: я вселюсь в эту… даму?
        - Я бы сказал - в девушку, Александр. Ей двадцать три года, не замужем, весьма привлекательна… По меркам вашего времени, конечно.
        - И я превращусь в ее «внутренний голос»? Как вы - в мой?
        - Не совсем, Саша, - мягко возразил граф. - Скорее в сон, грезу… Понимаете…
        Рисованный военный нахмурился и помолчал, собираясь с мыслями.
        - Понимаете, - наконец проговорил он, глядя в глаза Александру. - Она - наркоманка…

7
        Александр проснулся и долго лежал, не открывая глаз.
        «Неужели и это все сон, - думал он, выплывая из рассыпающихся, теряющих глубину остатков сонной одури, щедро перемешавших зыбкие кошмары с кристально-четкими осколками реальности. - Фантасмагория…»
        Бизнесмен Петров был натурой довольно деятельной, поэтому долго валяться в постели не привык. Сон это или не сон, а впереди день, и нужно провести его не так бездарно, как предыдущие.
        «Попытаться встретиться с Натали, - продолжал размышлять он. - Это первое. Наверняка то кафе - ее постоянное место. Парижане не любят менять свои привычки… Подойти… Возможно - с цветами, извиниться… Стоп! А почему ты решил, что девушка тебе не привиделась? Может быть, вовсе нет никакой Натали?.. И Парижа - тоже?..»
        Он распахнул глаза и снова зажмурил их.
        Никакого гостиничного номера вокруг не наблюдалось. Равно как знакомой до мелочей московской квартиры или иных привычных интерьеров. Напротив, окружало его нечто невообразимое…
        Повторно глаза Александр открывал уже осторожнее, надеясь, что за тот короткий миг, что они были зажмурены, окружающее претерпело разительные метаморфозы.
        Но не тут-то было…
        Странное помещение, в котором он оказался, никуда не делось: заполненная золотистым полумраком комната, которую так и подмывало назвать залом - не меньше сотни квадратных метров, - потолок, теряющийся на невообразимой для москвича высоте, пол, смахивающий на черное зеркало…
        «Все ясно, - подумал Саша, садясь на постели (огромном возвышении размером с добрых два его «сексодрома» - тоже немаленьких), застеленной золотистыми невесомыми покрывалами, и, похоже, судя по уютному колыханию, наполненной подогретой водой. - Еще в какое-то «хранилище» угодил. Это уже начинает надоедать…»
        Ступив босыми ногами на пол, неожиданно теплый и упругий, несмотря на свою «зеркальность», он подошел к стене, от которой струился золотистый свет, озаряющий помещение.
        «Штора, что ли? - тронул он тяжелую ткань. - Ну-ка, попробуем отодвинуть…»
        Яркий солнечный свет ударил по глазам, заставив зажмуриться, но огромное, во всю стену, окно, оказавшееся за «портьерой», мгновенно пригасило яркие блики так, что освещение уже не мешало, странным образом не снизив ни на йоту свою прозрачность.
        «Поляризяция», - всплыло в мозгу знакомое слово.
        А за окном было яркое летнее небо, украшенное легкими облачками, и море неправдоподобно сочной зелени, раскинувшееся далеко внизу насколько хватало глаз. Лишь на горизонте из зеленых волн поднималась кремово-белая скала неправильных, но отчего-то совсем не казавшихся уродливыми очертаний.
        «Высоко-то как… - придвинулся к самому стеклу, такому прозрачному, что казалось, будто его вовсе нет, Саша. - Этаж пятидесятый, наверное… Или выше?»
        Чтобы точнее оценить высоту, он подался вперед еще, чтобы, как в детстве, опереться лбом о стекло, и внезапно понял, что стекла-то никакого и нет! Вытянув шею, он видел прямо под собой уходящую в бездну стену дома, далеко внизу теряющуюся в кипении зелени.
        «Ё-мое… Какие там пятьдесят! Все сто! Я что - просто так на краю стою?..»
        Петров вспомнил, как в далеком Бангкоке завтракал на сорок четвертом этаже отеля, сидя у самой стеклянной стены, и сердце замирало, когда взгляд падал в многометровую пропасть, отделенную от его кресла лишь толстым стеклом. Но там было стекло, а тут… Он протянул ладонь… исправно уткнувшуюся в пусть упругую, почти как пол, но несомненно преграду. Вывалиться через это странное окно, похоже, было совсем не просто.
        Но вовсе не невидимое стекло ошеломило его: мужчина тупо разглядывал свою руку с тонкими изящными пальцами, украшенными каким-то невообразимым маникюром.
        Женскую руку…

* * *
        Зеркало в странной квартире, конечно же, нашлось. Там, где ему и полагается быть, - в ванной комнате. Вернее, в чем-то, отдаленно похожем на ванную комнату. По крайней мере, в отличие от средней величины бассейна, с большой натяжкой могущего называться ванной, и нескольких предметов, о назначении которых оставалось лишь догадываться, зеркало выглядело очень консервативно: плоское, чистое, хотя и тоже немалое по размеру. Проще говоря - обычная отражающая стена.
        Бессильно сжимая и разжимая кулаки, Саша стоял перед правдивым стеклом и изучал ничуть не стесняющуюся присутствия незнакомого мужчины девушку: не слишком большая, но безупречной формы, как и прочие «обводы», грудь, огненно-рыжие волосы (естественная окраска, причем сразу видно), смазливенькая мордашка. Не совсем во вкусе Александра, конечно, - ему никогда не нравились женщины с «азиатчинкой», - но весьма и весьма. Но вовсе не прелести незнакомки волновали сейчас мужчину…
        «Ну и гад ты, ромистр! Ну и гад… - в сотый раз повторял про себя бизнесмен… или как его теперь называть? - Что сотворил, подонок…»
        Все попытки проснуться, как то: протирание глаз, щипки за разные чувствительные места, надавливание на глазное яблоко и тому подобное - давно были отброшены. Девушка в зеркале послушно повторяла за оригиналом все движения, и вместе с ними в душе росла тоскливая уверенность, что ситуация, десятки раз обыгранная в романах и фильмах, вовсе не плод больного воображения.
        «Прекрати истерику! - одернул себя Саша. - Не навек же ты застрял тут? Может, сейчас, вот сейчас ротмистр выдернет тебя обратно. Успокойся. Как говорится, расслабься и постарайся получить удовольствие».
        Весь кипя - ну надо же так отомстить за обвинения в «голубизне»! - Александр… Или уже Александра?.. Отправился на поиски… Ну, лекарства, в общем. Успокаивающего.
        Проходя мимо небрежно брошенной на что-то вроде кресла ткани, он с отвращением, лишь бы не быть голым… голой… завернулся во что-то мягкое, струящееся, лишь отдаленно напоминающее халат. И с изумлением ощутил, как это «что-то» принимает форму его тела, на глазах превращаясь в одежду - не слишком облегающую, но и не слишком свободную, при этом меняя цвет с золотистого, как и все в спальне, сначала на алый, а затем - через багровый - на почти черный. Прямо под стать настроению хозяина… хозяйки.
        Каждая новая комната заставляла поломать голову: для чего именно она предназначена?
        Чем, например, можно заниматься в совершенно пустой комнате с серебристо-матовыми стенами, полом и потолком и чем-то вроде полупрозрачного вертикального цилиндра в углу? Ну, с цилиндром-то проще - обычная душевая кабина, правда, не со стеклянными стенками, а целиком состоящая из чего-то вроде густого тумана. Рука, которой Александр попытался прикоснуться к стеклу, провалилась внутрь, не встретив никакого сопротивления, но зайти он не рискнул. Только еще раз расстроился, увидев свою женственную кисть.
        «Чертов ротмистр!»
        Еще больше поставило в тупик полутемное помещение, почти сплошь загроможденное некими черными предметами с прихотливо изогнутыми зеркальными и матовыми поверхностями, напоминающими авангардистские скульптуры, виденные пару раз на выставках, куда Сашу затаскивала неутомимая Татьяна, сдвинутая кроме антиквариата на искусстве вообще. Сонм черных… не пойми чего оставлял лишь небольшое пространство в центре, снабженное неожиданно удобным вращающимся креслом. Стареньким на вид, изрядно потертым и выглядевшим здесь, в царстве сюрреализма, истинным антиквариатом. А чем еще в конце двадцать первого (что там говорил граф о времени рождения девушки?) или начале двадцать второго может выглядеть предмет, ничуть не отличающийся от тех, что были в ходу еще в конце старого доброго двадцатого?
        Петров не удержался от того, чтобы плюхнуться на такое знакомое креслице и провернуться вокруг оси…
        И чуть не грохнулся с него на пол: «скульптуры» внезапно расплылись в светящемся тумане, а ошеломленного путешественника во времени окружил сонм фигур, напоминающих…
        «Да я внутри компьютера! Компьютера ли?»
        Некоторые фигуры напоминали радиодетали - Александр не был чересчур уж подкован в электронике, но какой мужчина не заглядывал в нутро телевизора, компьютера, мобильника, наконец? Детали… Только огромные. Микросхемы размером с книжный шкаф, блестящие контакты, круглые блямбы, при виде которых всплывало в памяти слово «транзистор»… Часть «деталей» походила на кусочки детской головоломки лего - такие же яркие и такие же легкомысленные на вид, - а часть (причем явно большая) вообще ни на что не походила. Как вам понравится студенистая бесформенная туша величиной с сенбернара - живая и ритмично содрогающаяся в такт ленивому перемещению в полупрозрачной глубине разноцветных комков, - в каждую из десятков «лап» которой вживлены толстенные медные прутья? Или рой мелких букашек, вьющийся между двумя металлическими на вид дисками, постоянно меняя форму и окраску, да так быстро, что мельтешит в глазах. Или что-то вроде длинной металлической пружины, скрученной замысловатым узлом и постепенно меняющей цвет с зеленого до ярко-оранжевого и обратно.
        Саша несмело протянул руку и коснулся пальцем вьющихся в беспрестанном танце «букашек». «Броуновское движение» окружающего тут же замерло, а один из элементов «роя» послушно потянулся за пальцем, причем около него возникла длинная буквенно-цифровая строчка - «A3956G3330-LLS265 - 00004-GFDFL1HKG1LHKG…» Прямо в воздухе замигала красным красноречивая надпись «Esc», и путешественник тут же, подчиняясь инстинкту компьютерщика-дилетанта, ткнул в нее пальцем. «Жучок» вернулся в снова беспорядочно замельтешившую «стаю», надпись исчезла, а Александр облегченно перевел дух.
        «Это же что-то вроде компьютеризированного рабочего места, - понял он. - Так вот откуда все эти «…Генератор вихревого поля, усиленный лайтраккерами по внешнему контуру…» Это не лайтраккер ли я какой-нибудь трогал сейчас? Нет - галопом отсюда: я тут сейчас будто слон в посудной лавке. Если не обезьяна с гранатой…»
        Стоило встать с кресла, как кибернетическая фантасмагория вокруг исчезла без следа, сменившись прежними творениями скульптора-сюрреалиста.
        Значит, все-таки компьютер… Впрочем, почему бы и нет? Глупо думать, что через сто лет инженеры будут работать с картинкой на мониторе или вообще бумажными чертежами. Вон, в каждом втором фантастическом фильме изображение на виртуальном экране висит в воздухе, а герои, вместо того чтобы пользоваться клавиатурой и мышкой, просто тычут в нужную точку пальцем. То, что возможно сегодня на айфоне или планшете, вполне может через несколько лет превратиться в такой вот «центр управления».
        «Наверное, с этого компьютера можно не только приборы отлаживать, но и в Интернет выходить… Вот уж было бы интересно! Может, попробовать? Чем я рискую?»
        Но Саша все-таки не рискнул снова присесть в старое доброе креслице - грех, находясь в гостях, лезть без спросу в хозяйский компьютер. Вдруг сотрется что-нибудь важное, и полгода кропотливой работы - коту под хвост? Это - как минимум причем. А по максимуму может случиться все что угодно, от отключения света в одной отдельно взятой квартире на сотом этаже до схода с орбиты спутника или аварии на ядерной электростанции. Про запуск баллистических ракет думать не хотелось: все-таки двадцать второй век на дворе… Да и вряд ли такой легкомысленной на вид особе когда-нибудь доверят пресловутую «красную кнопку». Хотя чем черт не шутит…
        Пройдя через два практически пустых помещения неизвестного назначения (в попадающиеся на каждом шагу зеркала он глядеть избегал), Александр вдруг оказался снова в серебристой комнате с душем и едва не получил сердечный приступ, когда пол внезапно поехал под ногами. Причем чем быстрее он перебирал ногами, тем все более ускорялась дорожка.
        «Да это же тренажер!»
        И в самом деле, стоило шагнуть в сторону, как бегущая дорожка немедленно остановилась. Вряд ли одной дорожкой тут все ограничивалось, но спортом заниматься не хотелось, и превращенный в женщину мужчина покинул зал.
        Кухня или столовая обнаружились не сразу. Чем еще могла быть довольно уютная зала с несколькими столами - горизонтальными плоскостями, висящими в воздухе без видимой опоры на разном, но одинаково удобном для сидящего человека уровне? Одна - даже для лежащего. Почему бы в двадцать втором веке не вернуться к древнеримской моде на принятие пищи в лежачем состоянии? Оригиналов хватало всегда и всюду. Смущало отсутствие сидений (лежанок), но мало ли… Ну и полностью отсутствовали даже признаки холодильника, кухонной плиты и прочих атрибутов.
        «Не таблетками же они тут питаются?»
        Увы, разыскать что-нибудь подобное приемному окну линии доставки, знакомой по фантастическим романам, тоже не получилось. Только в центре одного из столов при попытке облокотиться на него вдруг ниоткуда материализовался высокий стакан прохладной и вкусной воды. Но всего лишь воды… Видимо, время было не обеденное. И уж точно не располагающее для разного рода релаксирующих напитков. А может, тут просто было не принято есть и выпивать дома. Имеются же подобные сдвиги у обитателей развитой Европы и Америки.
        Так что пришлось покинуть столовую, как говорится, не солоно хлебавши…
        Но вот следующее помещение ничем, кроме библиотеки, быть не могло. Разве что библиотекой, совмещенной с домашним кинозалом: стеллажи, сплошь уставленные книгами (или вещами, очень похожими на книги), до боли знакомый прямоугольник мертвого пока экрана на стене… Как только Саша вошел, откуда-то со стен полилась приятная музыка, освещение не то чтобы померкло, но стало уютнее. Чувствовалось, что эта комната была одной из самых любимых для хозяйки, если не самой любимой, - столько, чувствовалось, души было вложено в ее обстановку.
        Но Александра музыка и эстетические пристрастия безымянной девушки из будущего сейчас интересовали меньше всего.
        Книги! Судя по надписям на корешках - на русском языке! Это ли не мечта любого мыслящего человека - хотя бы пальцем прикоснуться к информации о собственном будущем, узнать все наперед.
        С трепетом он протянул руку и взял со стеллажа увесистый том в строгом темно-синем переплете.
        «История России» - значилось тусклым золотом на обложке. Временной промежуток не был определен, но хотелось надеяться, что неведомые авторы не ограничились временами Ивана Грозного или годами существования СССР.
        Вот сейчас…
        Он уже видел первые строки открытой наудачу летописи будущего, он уже готов был впитать откровения, как том исчез.
        Вместе со всем окружающим…

8
        - Резковато вы, - попенял Саша ротмистру, не удержавшись.
        Перед глазами все еще стоял покинутый интерьер, в ушах все еще звучала оборвавшаяся на странной ноте музыка, руки чувствовали вес книги… Всей душой он был еще там - в огромном далеке, которого, хоть и в чужом теле, смог коснуться кончиками пальцев через пропасть непрожитых еще лет. Но вид ротмистра не внушал радужных чувств.
        - У нас проблемы, - буркнул тот, отворачиваясь.
        Оба виртуальных персонажа по-прежнему пребывали в «розовой кладовой», ставшей за прожитые в будущем дни чуть понятнее.
        - У нас или у вас?
        - У нас.
        - Объясните хотя бы.
        - У нас очень мало времени. Сейчас мы оба вернемся в вашу реальность, но будьте готовы к тому, что вам там очень не понравится.
        - В чем, в конце концов…
        - …дело?
        Саша оглянулся и вновь поразился перемене обстановки.
        Он сидел, прислонившись спиной к какой-то бревенчатой стене, ощущая через ткань рубашки все выпуклости неотесанных бревен. Глаза сразу же защипало от едкого дыма, пластами висящего в прохладном, если не сказать больше, неподвижном воздухе, а шея и лицо немилосердно зачесались, будто искусанные комарами. Впрочем, почему «будто»: на нос тут же спикировал крупный кровосос, и стряхнуть его не удалось, даже яростно тряся головой. А поднять руку, чтобы согнать наглое насекомое, не получилось… Александр вообще не чувствовал рук.
        «Вот это номер!» - он осторожно подвигал ногами и с радостью ощутил их, пусть и затекшие.
        Куда это его снова втравил проклятый граф? Почему спокойный Париж вдруг сменился всеми этими таежными прелестями?
        «Тише, тише! - раздался в мозгу бестелесный голос. - Я вам все объясню…»
        Из короткого рассказа Ланского следовало, что он, воспользовавшись «отсутствием» Петрова, вернулся в Россию, чтобы снарядить некую экспедицию в один из отдаленных районов Сибири. Проявив при этом недюжинные организаторские способности. Беда лишь в том, что способности эти относились ко временам без малого вековой давности, когда как-то не принято было так обращаться с нанимателями…
        - Отморозки, - буркнул Саша, выслушав повествование. - Кто ж для такого дела бомжей нанимает?
        «Я считал, что лихие люди будут надежнее… Без связей с властями, парии, битые жизнью…»
        - «Лихие люди», «парии»… Откуда вы таких терминов нахватались, ротмистр? У Жюль Верна или у Майн Рида?
        «У Буссенара… Но кто же мог подумать?»
        - Сколько вы им посулили?
        «По пятьдесят тысяч ваших рублей. И заплатил задаток…»
        - С ума спятили?.. Да, а откуда деньги?
        «Снял с одного из открытых мной счетов».
        - Стоп! А вы уверены, что это бомжи? Вы же засветили меня! А у меня на хвосте - Мамедов!
        «Засветил… А, это новое выражение… При чем тут Мамедов?»
        - Все банковские операции, - вздохнул Саша, - проходят через компьютерные сети и легко отслеживаются… При достаточной настойчивости, естественно. А Мамедов, если вы еще не поняли, спит и видит, как бы ему вернуть свои денежки назад. Где вы снимали деньги?
        «Здесь, в Сибири. В Нижне-Суджерске».
        - Никогда не слышал… А сколько времени я в таком… положении?
        «Не знаю… Вероятно, меня… вас опоили. Но не менее пяти-шести часов, думаю».
        - Думаю, думаю… - передразнил ротмистра экс-бизнесмен. - Раньше надо было думать. Почему вы не освободились вашими хитрыми приемчиками?
        «Хотел сначала поставить в известность вас… посоветоваться…»
        - Но это возможно?
        «Вероятно… да, конечно».
        - Так освобождайтесь!
        Мышцы одеревеневших рук начали подергиваться сами собой - видимо, Ланской применял свои знания восточного «дрыгоножества и рукомашества» для данного случая. Волна горячих игл, соперничающих по болезненности с комариными жалами, пробежала по жилам, заставив стиснуть зубы. Но… Где-то поблизости раздался мощный рокот, в котором бывший солдат Непобедимой и Легендарной тут же опознал шум вертолетного винта.
        «Блин, - подумал он. - Кажется, поздно…»
        «Минуточку… минуточку… - отозвался «внутренний голос». - Кажется, готово!»
        Большой ценой обретшими чувствительность руками Саша ощутил сползающие на запястья веревки. Теперь и он сам смог бы стряхнуть путы без особого труда. Но мышцы продолжали свою пляску, гоняя теперь кровь по всему застоявшемуся телу, приводя его в порядок и готовясь дать отпор кому бы то ни было.
        - А-а, вот он где! - на пороге хибары вырос темный силуэт, почти неразличимый в пронизанном солнечными лучами дымном мареве. - Ну-ка, наружу его!..

* * *
        Алиму Байхатову было хорошо. Он был доволен. Еще бы: вычислить и захватить того самого Петрова, что покалечил голыми руками и сдал французским полицейским всю группу Абрага. А ведь там были не зеленые юнцы. Зато теперь будет о чем доложить хозяину.
        Байхатов был опытным боевиком, поэтому, не чинясь, вооружил своих парней автоматами и обрядил в бронежилеты. Что стоит дать пару сотен туда, пяток - сюда… Русские менты прожорливы и бессовестны - это знает всякий кавказец. Почему же то, что легко проходит на родине и в Москве, не пройдет в этой забытой Аллахом Сибири? Да и возвращаться с оружием из этой дыры никто не собирается. Вернется компания бизнесменов, отдыхавших на лоне экзотической для Кавказа северной природы, а оружие… Оружие останется там же, где и строптивый русский. Там, где его никто и никогда не найдет…
        Петрова подтащили к ногам Алима.
        «Тю-у-у! Какой же это богатырь? - разочарованно подумал «предводитель команчей», оглядывая с ног до головы худощавого мужчину с седым виском. - Любой из моих ребят перешибет его голыми руками пополам…»
        - Что, несладко? - присел он на корточки рядом с пленником. - Ручки бо-бо, головка бо-бо, в ротике ка-ка… А ты что думал? Что Эфенди простит тебе твои шалости? Нужно было в Париже соглашаться на то, что тебе предлагали, а теперь извини - время предложений прошло.
        - Что вам надо? - прохрипел пленник.
        - Все то же, - развел руками Алим. - Номера счетов, на которых лежат деньги господина Мамедова. Один счет мы, правда, заблокировали, но…
        - Это мои деньги, - перебил Петров.
        - Нет, это не твои деньги, - ласково проговорил Байхатов, подражая виденному когда-то в кино персонажу. - И даже не мои деньги. Это деньги господина Мамедова. Отдай их, и будешь жить.
        - Все равно вы меня живым не отпустите…
        - Вот видишь, какой ты понятливый, - расплылся в улыбке Алим. - Конечно, не отпустим. Но какое-то время поживешь. А если не отдашь…
        Посланец Мамедова поднялся на ноги и кивнул подручным, держащим пленника за плечи. Те рывком подняли его с земли и повернули в сторону хибары. Там сумрачный седобородый громила в черном «басаевском» комбинезоне и такой же бандане меланхолично остругивал огромным тесаком свежесрубленную осинку, заостряя один ее конец, как чертежный карандаш.
        - Понял, что это такое? Молчи, молчи, по глазам вижу, что понял! Берем эту штуку, намазываем острый конец салом… Ты еще молить будешь, чтобы тебя пристрелили, шакал. Добрым словом помянешь тех, кто железом тебя пытать хотел… Подготовьте его, - начал Алим и осекся, увидев волчий взгляд пленника, мазнувший по окружающим его людям.
        Старого бойца всегда спасала его мгновенная реакция. Он схватился за лежащий в кобуре за пазухой пистолет, и…

* * *
        «Четверо с автоматами, - мысленно сообщил Саша ротмистру. - Двое с пистолетами, один не вооружен… вроде бы. Вы знаете, граф, что такое автомат?»
        «По вашим фильмам, - буркнул Ланской. - Полагаю, нечто вроде ручного пулемета».
        «Зря полагаете. Стрельба из этой штуки несколько отличается от пулеметной. Но, боюсь, у меня не будет времени все вам объяснить. Как распределим роли?»
        «Не торопитесь. Просто представьте себе, как приводите этот… автомат в действие и стреляете. Вы сами-то пользоваться им умеете?»
        «Обижаете! Два года мишени дырявил».
        «Тогда чего же вы ждете?»
        И Александр представил. Представил, как выхватывает из рук особенно не приглянувшегося ему крепыша «АКСУ», большим пальцем переводит флажок предохранителя на автоматический огонь и вспарывает очередью брюхо горца…
        «Стоп! - спохватился он. - Видите, какие они толстые? Наверняка под одеждой бронники… Ну, бронежилеты».
        «Это что? - деловито поинтересовался ротмистр. - Нечто вроде кирас?»
        «Примерно так… Но это - не кирасы. В смысле - не из металла. Особое волокно, которое не пробивает пуля. Даже в упор, боюсь, пять-сорок пять его не пробьет. Это калибр пули…»
        «Я понял. Ну что же - будем бить по незащищенным участкам тела».
        «Э-э-э…»
        «Да не бойтесь вы, Саша: я не терял времени зря и подготовил наше общее тело ко многим случайностям. Верьте мне и, главное, не мешайте…»
        В этот момент боевики подняли Петрова на ноги и показали остругивающего кол боевика.
        «А вот та игрушка мне нравится…»
        «Кол?!! Вы что…»
        «Успокойтесь, Саша. От сидения на этой деревяшке я удовлетворения не получу. А вот то, чем его остругивают…»
        - Понял, что это такое? Молчи, молчи, по глазам вижу, что понял! Берем эту штуку, намазываем острый конец салом… Ты еще молить будешь, чтобы тебя пристрелили, шакал. Добрым словом помянешь тех, кто железом тебя пытать хотел… Подготовьте его, - разливался соловьем бандит, но, не закончив, отпрянул и сунул руку за пазуху.
        Поздно.
        Ротмистр, используя держащих его за плечи боевиков как опору и даже не пытаясь пока вырваться, пружиной кинул нижнюю часть тела вперед и вверх, влепив обе подошвы в грудь уже успевшего схватиться за рукоять пистолета главаря. С таким хрустом, словно мясницкий топор перерубил на плахе мерзлый окорок. Искалеченный кавказец с воем еще опрокидывался навзничь, а пленник, оттолкнувшись от его тела, заставил боевиков попытаться его удержать… Перед тем как кубарем полететь вперед, прямо на корчащегося от нестерпимой боли в раздробленной руке и сломанных ребрах предводителя.
        Чудесно освободившийся пленник серой молнией прянул к дому, и очереди опоздавших на мгновение автоматчиков лишь посекли стволы сосен за тем местом, где он только что был. Но не под защиту бревенчатых стен он рвался.
        С разбегу, не думая останавливаться, Петров-Ланской рубанул мыском ботинка по комлю кола, все еще сжимаемого в руках опешившим бородачом и, не теряя времени, вырвал из его руки тесак, больше смахивающий на короткую саблю.
        Автоматчики опять замешкались всего на мгновенье, и превратившемуся в ураган бывшему уже пленнику этого хватило, чтобы волчком подкатиться к ним в упор.
        - Хэх-х-х!
        Острый, как бритва, клинок наискось вонзился в не защищенную «представительским» бронежилетом шею боевика, отделив от туловища голову так же легко, как мальчишка срубает прутиком цветок одуванчика. Поток крови брызнул в лицо второго, одуревшего от ужаса боевика и ослепил его, заставив выпустить очередь мимо. А секундой позже удар тесака оборвал его жизнь, вонзившись в череп и прорубив его до верхней челюсти. Крепкая кость намертво зажала клинок, но машине убийства уже не было до него никакого дела. Сильные руки вырвали у еще оседающего наземь кавказца автомат, и очередь из десятка оставшихся в рожке патронов швырнула о сосну последнего оставшегося на ногах противника. А остаток патронов из автомата второго, еще дергающегося обезглавленного бандита густо нашпиговал свинцом неуклюже пытавшихся встать на ноги боевиков, сбитых с ног первым ударом. Над поляной повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь бульканьем впитывающейся в мох крови, все еще текущей из перерубленной шеи, и чьим-то хрипом.
        - А бронежилеты ваши, Саша, пардон, дерьмо, - произнес только что крушивший всех направо и налево окровавленный мужчина, деловито загоняя пинком кол поглубже в горло еще дергающегося палача, борода которого из седой стала красной. - Против пули-дуры не спасают…
        Откуда-то из-за спины грянул выстрел, пуля рванула ткань на плече, но оставшийся невредимым пленник кувыркнулся за издыхающего бородача, на лету вырвал у него из ножен второй нож, поменьше тесака, и с шелестом метнул его в высунувшегося из-за куста человека с пистолетом в руках.
        - А вот этого, граф, делать не стоило, - заметил Саша, стоя над содрогающимся в конвульсиях человеком с торчащей из середины лба черной пластиковой рукоятью. - Сдается мне, что это и был вертолетчик…
        Откуда-то из-за сруба донесся задушенный вскрик, и он рванулся туда, хватая с земли один из автоматов, валяющийся под ногами, но вмешательства не потребовалось: несколько замызганных, заросших щетиной, испитых мужичков исподлобья глядели на автомат, подняв руки.
        «Это мои «лихие», - сообщил ротмистр. - Похоже, не вооружены…»
        «Сам вижу… И кто же из них навел вертолет? У кого-то из них должен быть маячок».
        «Что вы имеете в виду?»
        Но на вопрос Ланского уже ответил один из «лихих», словно подслушавший мысленный диалог.
        - Тут он, - сделал он шаг вбок, демонстрируя шестого бомжа, содрогающегося в агонии за спинами пятерки. - Сами мы Иуду приговорили, ваше благородие…

* * *
        «А вот теперь, ротмистр, не желаете ли поведать мне все о данном походе?»
        Сашу до сих пор мутило от увиденного. В руках безжалостного графа он оказался более чем совершенной машиной убийства: выживших в двухминутной мясорубке не оказалось, а уж крови было пролито, крови… Позавидует иной автор боевиков, пожалуй. До коих мирный бизнесмен никогда не был большим охотником. Как и до компьютерных игр, в которых игроку предлагается полный ассортимент орудий для умерщвления себе подобных: от голых кулаков до суперпупернавороченных бластеров и плазмометов. Одно дело «утопить» зарвавшегося конкурента, как говорится, виртуально, а совсем другое - пролить кровь своими руками. Эти самые, чуть подрагивающие руки и изучал сейчас, потупив голову, Александр, стороннему наблюдателю кажущийся погруженным в собственные мысли. Но за седым виском убийцы шел напряженный диалог.
        «Я и сам собирался вам все рассказать, - Саша давно научился различать оттенки эмоций в кажущемся бесстрастным «внутреннем голосе». - Но сами видите…»
        «Ладно, проехали… И за каким таким кладом мы премся в глушь и дебри на этот раз? За золотом Колчака? За легендарной Золотой Бабой? Только не говорите мне, что за Тунгусским метеоритом».
        Ротмистр помолчал.
        «А ведь вы когда-то любили фантастику, Саша, - в его голосе звучал упрек. - Простительно не верить мне, заставшему этот чудесный литературный жанр в зачаточном, так сказать, состоянии. А вам-то…»
        «Ерунда! Сказки об эльфах и гоблинах меня, извините, не трогают. И колдуны с вампирами и оборотнями - тоже. Пустая трата времени».
        «Полно вам! Я не имел в виду весь тот окололитературный мусор, которым пичкают зажиревшие мозги «белых воротничков» ваши коммерческие издательства, поставившие на поток его производство. Я о научной фантастике. Так, вроде бы, она сейчас называется».
        «Звездолеты? Пришельцы с Марса? А чем, извините, это чтиво отличается от только что отвергнутого вами? В ваше время - может быть: Жюль Верн, Герберт Уэллс, Беляев, Ефремов, Казанцев… Хотя последние вроде бы жили позже…»
        «Много позже… Но из ваших «закромов памяти» я кое-что перетащил к себе. И поверьте - был в истинном восторге! Как и вы когда-то, кстати…»
        «Ну, это когда было… Я маленьким еще был тогда…»
        «А что вам мешает поверить теперь? Чего вы стыдитесь? То, что вы считали единственно серьезным и заслуживающим внимания, - деньги, деньги и еще раз деньги, - далеко. По крайней мере - отсюда».
        Один из «лихих» осторожно показался из-за угла сруба, но сидящий на пеньке странный «наниматель» так зыркнул в его строну, что бывший кандидат каких-то наук (проспиртованный мозг «кандидата» сам с трудом припоминал каких) предпочел ретироваться обратно, не дожидаясь, пока яростный взгляд не овеществился. В виде ножа, к примеру, или пули…
        «Вы опять об этом? Если хотите знать, то деньги для меня были совсем не самоцелью! Да я…»
        «Да-да-да! Дело прежде всего, оборотный капитал, рабочие места, добавленная стоимость… Я тоже, представьте, в свое время ознакомился с сочинениями этого вашего господина Маркса. Премерзостное, скажу я вам, чтиво. Та же фантастика, прегнуснейшего смысла, разве что без этих ваших эльфов и вампиров, но верили-то в нее сотни миллионов. Да и сейчас верят».
        «Я не об этом… - смутился Саша. - Только все равно…»
        «Ну что вам мешает поверить в несбыточное? - не слушал Ланской. - Почему пришельцы с Марса кажутся вам сказкой?»
        «Потому что это и есть сказка. Согласно научным данным…»
        «Ну, пусть не с Марса. С одной из звезд. С этой… как ее… с Проксимы Кентавра, к примеру».
        «Центавра», - поправил Александр.
        «Что?»
        «С Проксимы Центавра».
        «Да какая разница?! Кентавра, Центавра… Вы и в путешествия во времени не верите?»
        «Не верю, - брякнул, не подумав, Саша, но осекся. - В том смысле, что…»
        «Да в любых смыслах! Вы же сами только что оттуда! Пусть не своей рукой, но вы сами трогали все эти лайтраккеры и селиведенты… тьфу, язык поломаешь… И видели все. Это не выдумка - это реальность. Так почему же, черт возьми…»
        Саша, которому давно уже виделось, что они с ротмистром находятся в его уютной «библиотеке», готов был поклясться, что собеседник подошел к книжной полке и провел пальцами по тисненым золотом корешкам. Не то чтобы собраться с мыслями, не то - успокоиться.
        «Мы не за метеоритом идем, Саша, - глухо пробормотал Ланской. - Что бы он дал нам с вами? Мы идем к кораблю пришельцев с далекой звезды. Если хотите - к летающей тарелке…»

9
        Александр внимательно изучал карту, извлеченную из «своих» пожитков.
        Многие «свои» вещи, кстати, показались ему откровенно странноватыми, а пара так просто вызвала улыбку. Вероятно, собираясь в тайгу, ротмистр следовал советам бывалых путешественников из так любимых им романов Майн Рида и Буссенара. Чего стоила одна сетка, предназначающаяся для защиты от упитанных заморских москитов, но никак не рассчитанная на поджарый отечественный гнус, легко проникающий сквозь ее ячею. Иначе не были бы так расчесаны «ротмистровы» лицо, шея и руки. Да и тяжеленное мачете по руке какому-нибудь Илье Муромцу или Арнольду Шварценеггеру тоже вряд ли пригодилось бы здесь, где не было ни тростниковых зарослей, ни переплетения лиан. Не кедровый стланик же им рубить?
        Но карту бывалый вояка раздобыл что надо. Это Александр понял с первого взгляда, хоть и не был особенным знатоком геодезии и картографии. На обширном листе, явно ведшем свою биографию из засекреченных военных мастерских, был обозначен если и не каждый куст, то каждая тропка и мало-мальски заметный ориентир - точно. И не было основания не верить скрупулезно обозначенным высотам, глубинам и прочим промерам, густо разбросанным по просторам, легко вместившим бы какую-нибудь европейскую державу средних размеров. Куда там мелкомасштабной и схематичной, отдаленно совпадавшей с реальной карте, которая то и дело услужливо всплывала перед мысленным взором «картографа».
        Но было на той, мысленной, карте нечто, что отсутствовало на правдивой и подробной бумажной.
        Красный кружок, означающий цель путешествия, и четко, по-военному, проложенный маршрут к ней.
        «Высокое дерево на плече Подзорной Трубы, - по памяти процитировал Саша, улыбаясь. - Направление к северу от северо-северо-востока. Остров Скелета восток-юго-восток и на восток. Десять футов».
        «Что? - не понял Ланской, мысленно представляемый Александром нависающим у него над плечом и заглядывающим в карту. - Какой еще скелет? А-а-а, Стефенсон… Вы тоже романтик, Саша».
        «Сейчас его называют Стивенсоном. А вообще-то, я скорее практик… Мы с пацанами… мальчишками то есть, тоже искали сокровища. Так что опыт у меня есть».
        «Боюсь только, что десятью футами мы не отделаемся, - вздохнул граф. - Там несколько глубже…»
        «Что же вы взяли такую слабосильную команду? Да и с шанцевым инструментом небогато».
        «Я просто хотел для начала убедиться, что все это…»
        «А-а! Вы тоже не верите до конца?»
        «А вы? - огрызнулся ротмистр. - А ведь вам проще: в наши времена о полетах за пределы атмосферы лишь мечтали, а уж разместить братьев по разуму далее Марса или Луны вообще не решались».
        «Вы, случаем, не из желтой газетенки всю эту историю дернули? - не удержался от колкости бывший бизнесмен. - А то окажется, что подступы к этой летающей тарелке снежный человек охраняет. На пару с Несси».
        «Шутите-шутите… Что вы думаете по делу?»
        Саша усилием воли отогнал игривый настрой и, нахмурив брови, вперил взгляд в буро-зеленые разводы на бумажном листе.
        «Осталось не так уж и много. Какие-то три сотни верст - ерунда. Если по прямой. А в реальности, думаю, выйдет больше. Особенно сейчас, когда одним носильщиком стало меньше».
        «А если по прямой?»
        «На ковре-самолете? Где он тут у вас припрятан?»
        «Я имел в виду геликоптер… вертолет, как вы его называете».
        «Плодотворная идея, - похвалил Александр. - Дебютная, что главное. А управлять вы им умеете? Кто влепил нож в лобешник пилоту? Не вы, случаем?»
        «Я полагал, что вы… В конце концов, управление одним транспортным средством не так уж сильно отличается от управления другим…»
        «Ха! Видали, какой специалист выискался! Вы, кстати, наверное, тоже каким-нибудь фаэтоном в свое время управляли. Или тачанкой. Так попробуйте! А я, извините, не самоубийца».
        «Если я попробую, - огрызнулся граф, - вы станете самоубийцей. Перечисленное вами совсем уж не из той оперы…»
        «Да уж и автомобиль, поверьте, тоже…»
        Петров поднялся на ноги, спрятал карту в планшет и направился к вертолету.
        Обычный работяга «глазастый» «Ми-8», на необъятных сибирских просторах встречающийся, наверное, чаще любого другого транспортного средства, включая нарты и джипы с «кенгурятниками». Не новенький, далеко не с иголочки - вероятно, абреки решили сэкономить на транспорте. А скорее всего, его возвращение из тайги вообще не предусматривалось - что-то чересчур уж смахивал мастью и статью на остальных «жмуриков» пилот с пробитым насквозь черепком. Да и пистолетом владел неплохо - пуля, в горячке боя показавшаяся «чужой», все-таки изрядно царапнула плечо.
        Горючки, вероятно, только на обратный путь - до ближайшего жилья по карте как раз на пределе. Как говорят летчики, «на точке возврата». Но зато полсалона забито канистрами, надо полагать, не с чачей. Так что до цели и обратно должно хватить… Если, черт побери, нашелся бы кто-то, способный сесть в пилотское кресло и поднять этот дюралевый гроб с каким-то невразумительным логотипом на фюзеляже над вершинами столетних лиственниц.
        «Разве что медведя какого дрессированного поискать», - безнадежно оглянулся Саша на по-прежнему толпящихся испуганной кучкой «лихих»: вынужденно поработав похоронной командой, они совсем приуныли и сейчас, наверное, высчитывали свои шансы выпутаться из этой передряги живыми. С таким-то бешеным предводителем.
        «У такого не забалуешь, - читалось в красных глазках давно потерявших человеческий облик представителей homo sapiens. - С кашей сожрет и не поморщится… Рэмбо хренов…»
        И вожделенные на материке полста кусков уже не казались им столь уж привлекательными: мертвые не только сраму не имут - им и деньги не нужны…
        - Никто эту колымагу водить не умеет часом? - для проформы поинтересовался у бомжей Александр, спрыгивая на траву и вытирая руки куском ветоши.
        И как гром среди ясного неба прозвучал для него ответ одного из бедолаг:
        - Ну, я умею…
        - Не бреши, - не поверил Саша (на самом-то деле он выразился конкретнее, но стоит ли приводить здесь то, что все равно вымарает редактор?).
        - Собака брешет, - с достоинством возразил мужичонка, лицом больше всего похожий на забытую с осени в поле картофелину - такое же оно было темное, бесформенное и морщинистое. - А я, почитай, четверть века эти птички водил. И в Афгане, и на гражданке… Пока эта зараза, - корявым, черным от грязи пальцем он щелкнул себя по кадыку, колючему от седоватой щетины, - не сгубила. Пилот я, ваше благородие. Старший прапорщик ВВС Семецкий, если интересно вам. Юрий Михайлович. Бывший, конечно… - сник он, вспомнив о незавидном своем нынешнем положении.
        - Офигеть! - с чувством произнес тоже бывший бизнесмен, никогда не устававший изумляться российским парадоксам. - Тогда чего стоишь, Михалыч? Дерзай - все в твоих руках…

* * *
        Буро-зеленая тайга, словно щетинистая шкура гигантского доисторического монстра, лениво проползала внизу, изредка вспучиваясь мускулами холмов, разрываясь извилистыми шрамами речушек и кровавыми ранами скальных обнажений.
        - А ведь трудненько здесь будет площадку-то найти! - стараясь прорваться сквозь плотный рев винта, проорал пилот, наклоняясь к соседу по креслу. - Если пятачка какого ровного да голого не вычислим - хана, командир! Лопасти поломаем и - амба! Братву я, конечно, могу десантом скинуть - ребята жилистые, сдюжат… Да и ты, командир, если что, сигай - не думай! А я уж с машиной - как придется…
        На головах у обоих были наушники переговорного устройства, но объяснить, как им пользоваться, прапорщик Семецкий так и не сумел. Может, растерял за годы тесного знакомства с «зеленым змием» педагогические способности, особенно тщательно пестуемые в армии, может, несколько одуревший от резкой «смены декораций» пассажир оказался неспособен воспринять сию премудрость… Вот и орали оба друг другу на ухо, надеясь, что комариный писк голосов прорвется сквозь яростную симфонию металла.
        Да и как тут, скажите на милость, остаться беспристрастным, когда на твоих глазах огрызок человека, стоит ему усесться в пилотское кресло, преображается в бывалого и знающего властелина «винтокрылого коня», становится спокойным и уверенным, пропадает куда-то без следа дрожь в руках и заискивающий взгляд побитой собаки… И не поворачивается уже язык назвать его уничижительным прозвищем, и не возникает протеста в ответ на его снисходительное «тыканье». И проглядывают сквозь драную, давно потерявшую цвет и форму, воняющую всеми козлами на свете «штормовку» защитные звездочки на плечах «камуфляжа»… Не раз и не два в своей жизни сталкивался Саша с подобными метаморфозами, а вот поди ж ты… И верится без оглядки в то, что доведись - освободится от «балласта» и поведет машину навстречу верной гибели. И, скорее всего, как водится, скользнув по краю, спасет и ее, и себя, чтобы потом, смущенно пряча глаза, бубнить свое вечное: «Как придется…»
        - Сядем все, Михалыч! - тоже криком заверил его Саша и скорее почувствовал, чем услышал в ответ:
        - Как прикажешь, командир…
        На цель вышли уже под вечер. И оба сразу поняли, что это она. Цель.
        - Вот ни хрена себе!..

* * *
        Гигантская, несколько километров в поперечнике, проплешина в тайге выглядела чем-то вроде кусочка иной, мертвой планеты, каким-то чудом впрессованного в живую ткань нашего мира.
        - Здесь птицы не поют, деревья не растут[18 - Слова из песни Булата Окуджавы из кинофильма «Белорусский вокзал».]… - пробормотал себе под нос Александр, всматриваясь из-под ладони в дальний, теряющийся в туманном мареве край мертвой равнины.
        «Вы видели? Видели? - такого выдержанного человека, как ротмистр, трудно было выбить из колеи, но и он, как оказалось, не был выкован из железа. - Что это такое, по-вашему?»
        Саша не отвечал. Ему было понятно, почему этот огромный вывал в тайге не привлек внимания, хотя был виден не только с вертолета или самолета, а, пожалуй, и из космоса. Чересчур уж он походил на обычное болото, каких уйма в этих местах. Огромное, твердое на вид болото, курящееся, несмотря на довольно теплый денек, паром или туманом. Как будто под его поверхностью кипел ведьмин котел…
        - Зона…
        «Что вы сказали? - откликнулся «внутренний голос». - Какая зона?»
        «У Стругацких есть такая книга - «Пикник на обочине»… Аномальная зона. Не удивлюсь, если здесь приборы такое чудят… Повезло ей, что так далеко от обжитых мест лежит. А то излазили бы уже всю вдоль и поперек всякие уфологи да контактеры… Полагаете, что под этой… равниной лежит летающая тарелка? Какие же у нее тогда размеры?»
        «Полной информации мне найти не удалось, - ответил Ланской. - Впечатление такое, что там, в будущем, всем это давным-давно известно и неинтересно… Как если бы нашли Ноев Ковчег на вершине Арарата, но так давно…»
        «А ведь его нашли, - сообщил Александр графу. - И как раз на склоне Арарата. Только лажей все это оказалось - игрой природы. Причудливое нагромождение камней».
        «Все-то у вас игра природы… Ну что? Пойдем?»
        «Пойдем…»
        Сделав знак скучившимся возле вертолета «лихим», Петров размашисто перекрестился и, держа под рукой автомат на ремне, решительно шагнул на черную, без малейших следов растительности землю…

* * *
        Корабль пришельцев из неведомой звездной системы, очутившийся на Земле так давно, что исследователи расходились во мнениях по этому поводу на сотни тысяч, если не на миллионы лет, был обнаружен в отдаленном районе Восточной Сибири в 2054 году. Наткнулись на него геологи-нефтяники, вынужденные проверять старые, порой экзотические теории своих предшественников после наступившего катастрофически быстрого иссякания углеводородных ресурсов.
        Переставала родить «черное золото» земля Аравии и Юго-Восточной Азии, Южной Америки и Сибири, шельфы Северного моря и Мексиканского залива… И тут уже было не до спекулятивных игр с нефтяными фьючерсами или проявления политических амбиций одиозных лидеров. Планета, за «семьдесят семь жирных лет» не удосужившаяся подготовиться к наступающей бесконечной череде «лет тощих», оказалась на грани невиданного в истории кризиса. То, о чем кричали ученые на протяжении полувека, стало холодным душем для привыкшего к комфорту «золотого миллиарда» и, пожалуй, смертным приговором для остальных восьми с половиной миллиардов, плодящихся, порой в совершенно неприспособленных для жизни местах, с неутомимостью дрожжевых грибков.
        Разом были забыты интеллигентские бредни насчет неприкосновенности недр Антарктиды и неэтичности ядерной энергетики, а ставшая в последние годы экзотической профессия геолога-полевика разом взлетела на пик популярности, оттеснив на задний план самые денежные доселе поприща. Да и не так много оказалось к тому времени в мире людей, обладающих достаточным багажом знаний, но готовых променять уют и тепло родного дома на ночевки у костра, сырые спальные мешки и бесконечные атаки орд крылатых вампиров. Отряды конкистадоров современности прочесывали все медвежьи углы, даже те, что до сих пор наносились на карты методом их средневековых предшественников, раскрывая попутно тайны, доселе казавшиеся вечными. Например, были найдены следы пропавшей в дебрях Амазонки экспедиции Фоссета и самолет Леваневского[19 - Леваневский С. А. (1902 - 1937) - советский полярный летчик, Герой Советского Союза. Самолет, пилотируемый Леваневским и еще пятью членами экипажа, пропал в августе 1937 года во время очередного перелета Москва - Северный полюс - США.], древние городища за полярным кругом и таинственный зиккурат подо
льдом Гренландии… Человечество лихорадочно обшаривало углы ставшей ему тесной детской в поисках завалившейся куда-то бутылочки с соской…
        Но открытие российских геологов затмило все предыдущие. Да что там затмило - историю человечества смело можно было делить на два периода: до Корабля и после. Само человечество изменилось после того, как авторитетная комиссия, спешно созданная из представителей всех ведущих стран мира, торжественно подтвердила, что Корабль - вовсе не очередная газетная утка, а реальность, данная нам в ощущениях.
        Столетиями люди мечтали выяснить точно - одиноки они во Вселенной или нет, уникален разум или же обитаемых миров полным-полно. И, как оказалось, были совсем не готовы к результату…
        Самое странное, что за полстолетия тщательного изучения Корабля люди будущего так и не смогли выяснить не только откуда он прилетел, но и как именно выглядели пришельцы из глубин Космоса. Не было обнаружено ни единого изображения таинственных инопланетян, ни одного описания в тех немногих письменных источниках, в которых с огромным трудом - приложив гораздо больше усилий, чем потребовалось на расшифровку египетских иероглифов и письменности майя, - удалось уловить хоть какой-то смысл. Так что, по крайней мере, антропоцентризм землян не был поколеблен. Чего нельзя сказать о некоторых религиях… И вообще, находка мало чем обогатила человечество в духовном плане. Не осуществились надежды романтиков, что пришельцы с небес откроют им тайны бытия, смысл жизни. Даже загадка Сфинкса - что движет звездами? - так и осталась неразрешенной, а посему мир уцелел. Зато в технологическом…
        Корабль оказался просто кладезем технологий. Своего рода ящиком Пандоры - в положительном, разумеется, смысле, - открыв который земляне сделали долгожданный рывок вперед, наконец-то оторвавшись от истощенной материнской груди и позволив Земле-матушке вздохнуть свободно. Неиссякаемые источники энергии, универсальные синтезаторы, антигравитация, телепортация - многому из того, что получили «на блюдечке» люди, вообще не было придумано названия фантастами прошлого. Лишь одно скрыли от своих младших братьев многомудрые учителя - секрет межзвездных перелетов. Да-да, и в XXII веке космические корабли могли достичь лишь планет родной Солнечной системы (хотя и гораздо быстрее, чем представлялось ранее), но звезды пока оставались недостижимой мечтой. Вообще, создавалось такое впечатление, что Корабль не был кораблем в привычном смысле этого слова: он был напрочь лишен двигательной установки и чего-либо на нее походившего, а следовательно, в принципе не мог перемещаться в пространстве.
        Ученые, в то время, в котором мимолетно побывал Александр, в большинстве своем утверждали, что Корабль - это некий «ларец с сокровищами», доставленный на Землю в незапамятные времена и спрятанный там до тех пор, пока люди не будут готовы его открыть…

10
        - Все это здорово, - Саша, вздохнув, отодвинул в сторону плавно поворачивающийся миниатюрным глобусом вокруг своей оси желтый шарик. - Только как найти реальное применение всей этой фанаберии?
        Десятки и сотни разноцветных «яблочек» плавали по кораблю, переносимые током воздуха из отсека в отсек, и, что это такое, понять так и не удалось, а виртуальные визиты в будущее ясности не принесли. Может быть, в хаотическом движении шариков имелся какой-то смысл, а может, в недрах гигантского диска просто прохудился тюк с каким-то грузом, свободно разлетевшимся по кораблю. Таких загадок было не счесть. «Ларец с сокровищами» оказался целиком состоящим из загадок.
        Начать с того, что не пришлось ничего копать, чтобы добраться до корабля. Уже в сотне метров от берега лже-болота Александр наткнулся на колодец, уходящий на многометровую глубину. Кто-то давным-давно добрался до сияющей небесной голубизной обшивки ковчега.
        Цветом металл отдаленно походил на высокопробное серебро, но, в отличие от своего благородного собрата, отличался высокой твердостью - закаленное лезвие ножа только скользило по полированной поверхности, не в силах оставить даже микроскопического следа. Можно было лишь посочувствовать первооткрывателю, проделавшему долгий путь и затратившему уйму сил на рытье шурфа, чтобы в результате натолкнуться на несокрушимый для его примитивных инструментов монолит.
        И ведь что самое главное! Знал неведомый землекоп, что и где искать, или ему необыкновенно повезло, но он наткнулся на люк, ведущий в недра подземного НЛО. С первой попытки - никаких шурфов или даже их следов на поляне больше не наблюдалось. Увы, на этом все его удачи закончились - попасть внутрь предшественнику Петрова не удалось. Он расчистил весь круглый люк, испещренный орнаментом, но вскрыть его оказалось не по зубам. Да и Александру в первый момент показалось, что это невозможно: никаких следов открывающего устройства - ручки, штурвала или, на худой конец, замочной скважины - не было и в помине. Казалось, что круглый щит, вделанный в поверхность диска с такой точностью, что в кольцевой зазор не просунуть и волоса, составляет с ним единое целое. Даже пустоты под ним не ощущалось: как его ни простукивали - металл везде казался монолитным.
        «Похоже, - подытожил двухчасовое бдение над люком ротмистр, - придется созывать совет…»
        «Зачем?» - не понял Саша.
        «У вас есть идеи, каким образом можно открыть эту шкатулку? - иронично поинтересовался Ланской. - У меня - ни малейших. Думаю, что здесь бесполезен будет даже динамит».
        «А чем нам могут помочь бомжи?»
        «Ну, не такие уж они на поверку безнадежные. Тот же авиатор, к примеру… А один из моих «лихих» вроде бы даже ученый…»
        «По спиртяге он ученый да по портвейну… Ну хорошо, давайте попробуем…»
        Нужно было видеть лица бродяг, спустившихся к спрятанному под землей чуду! Сказать, что они были ошеломлены, значит, не сказать ничего.
        - Это же неопознанный летающий объект! - бывший кандидат наук забылся настолько, что попытался протереть несуществующие очки. - Инопланетный корабль!
        - Летающая тарелка! - вторили ему остальные.
        - Ну да, тарелка, - спокойно заметил Петров, когда восторги несколько поутихли. - Ни у кого нет мыслей, как это диво открывается?
        - А оно должно открываться?
        Бизнесмен, вздохнув, поведал спутникам то, что ему было известно о корабле, умолчав, разумеется, об источнике своих знаний. Виртуальное путешествие во времени вкупе с вполне реальным НЛО могло свернуть набекрень и более крепкие, чем у многолетних пропойц, башни. А заиметь толпу сумасшедших в его планы не входило никак.
        - В таком случае, - буркнул молчаливый бородач, старавшийся держаться за спинами товарищей, - эта хренотень должна открываться очень просто.
        - Аргументируй! - вскинулся кандидат.
        - Посудите сами: прилетело это черт-те откуда, те, кто его послал, не знали, чем его будут открывать аборигены. Мы то есть. Руками, лапами или, скажем, щупальцами. А поэтому и открыться оно должно так, чтобы любым органом можно было нажать, где следует… Хоть… этим самым, - под общий хохот закончил молчун, смутившись от чересчур длинной для себя речи.
        - Откуда ты такой умный взялся? - спросил Саша, вытирая выступившие на глазах от смеха слезы. - Тоже кандидат наук?
        - Не… - засмущался бородач. - Куда нам… Десятилетку, правда, закончил - врать не стану. Но все по мелочам потом - то с геологами, то с речниками… А про это я в книжках читал. Фантастику любил в детстве очень.
        - А почему тогда тот, кто до нас тут копался, не нажал чего следует? Он ведь тут не один день провел - вон, и костер даже палил. Так что не все тут так просто, выходит.
        - Кажется, я понял! - хлопнул грязной ладонью по лбу кандидат. - Тут надо не просто нажать. Нажать и динозавр какой-нибудь случайно сможет! А открыть эту штуковину можно лишь достигнув определенного уровня развития интеллекта. Разума то есть.
        - Думаешь, что мы достигли? - хмуро спросил Петров. - Я, к примеру, ничего в этих узорах не понял, - он кивнул на крышку люка и вовремя прикусил язык, чуть было не сморозив: «И ротмистр - тоже».
        - Тут разбираться надо, - осторожно, даже как-то любовно, провел бродяга ладонью по рельефным завитушкам. - Вы же говорите, что его должны лет через сорок открыть?
        - Положим.
        - Вряд ли человек за эти годы сможет радикально продвинуться в познаниях. Да и в развитии интеллекта - тоже.
        - Ну, ты хватил! - не выдержал Михалыч. - Сорок лет назад ни компьютеров, ни телефонов мобильных в помине не было! А ты говоришь - не продвинулись!
        - Мобильных телефонов не было, но обычные - были. Равно как и электронно-вычислительные машины. На Западе их, кстати, компьютерами и называли. Это наши оригинальничали в своем стиле - ЭВМ, счетно-цифровые устройства… Сейчас нет ничего такого, что не было бы известно сорок лет назад. Многие ученые даже считают на полном серьезе, что процесс познания остановился. Элементарные частицы, лазеры, квазары, дезоксирибонуклеиновая кислота…
        - Какая кислота? - вскинулся умудрившийся задремать, привалившись к стенке шурфа, бродяга.
        - Дезоксирибонуклеиновая, - отмахнулся кандидат. - ДНК, чтобы было понятнее.
        - А-а-а…
        - Ладно, - подытожил Александр. - Кислота кислотой, а быстрый штурм этой кладовки, похоже, отменяется. Нужно разбивать лагерь и готовиться к планомерной осаде…
        - Можно я тут поколдую? - бывший ученый умоляюще поглядел на шефа. - Покумекаю, что тут к чему.
        - Кумекай, - махнул рукой Петров. - Думаю, без тебя справимся…
        - Только учти, - под общий смех заявил Михалыч. - Над твоей пайкой мы тоже покумекаем…
        Но кандидату, похоже, было не до земных радостей: путешественники успели разбить лагерь - палатку поменьше для начальника и большой шатер для себя, - поужинать (Саша махнул рукой на предостережения Ланского и выделил из неприкосновенного запаса по пятьдесят граммов спирта на вожделеющую душу, благо повод был) и даже завалиться спать, а в шурфе все было тихо, лишь доносилось время от времени глухое позвякивание.
        «Гора родила мышь, - грустно подумал бизнесмен, устраиваясь на ночлег. - Как бы не пришлось топать обратно не солоно хлебавши».
        «Кто же мог подумать, - сконфуженно отозвался ротмистр: он, естественно, был тут как тут, - что все будет так сложно? Придется, наверное, опять забираться в мозги девушке из будущего и искать рецепт открытия корабля там. Не могли не сохраниться какие-нибудь исследования, воспоминания… Дело-то не рутинное».
        «Ну да, не рутинное… Если только там не лазером каким-нибудь эту летающую тарелку потрошили. Может быть, она открывается как раз в ответ на действие лазерного луча? В качестве доказательства определенного градуса разумности вскрывающего».
        «Может быть, может быть…»
        Александр уже видел седьмой сон, чутко обняв автомат: оружия «лихим» из предосторожности решено было не давать - только ножи и топоры, когда полог палатки, застегнутый изнутри, кто-то лихорадочно задергал, приведя в действие нехитрую Сашину сигнализацию - кружку, поставленную в алюминиевую миску.
        - Кто там? - мигом снял оружие с предохранителя мужчина, оттолкнув ногой дребезжащую посуду. - Кому не спится в ночь глухую?
        - Александр Игоревич! - заблеял снаружи пропитой тенорок кандидата. - Ваше благородие!.. Я, кажется, нашел!..

* * *
        - Ну и что тут у тебя? - Саша не скрывал разочарования: люк корабля по-прежнему был закрыт. - Негусто чего-то ты намудрил… Если нашел способ, то почему не открыл?
        - Я… - кандидат замялся, пряча глаза. - Я боюсь…
        - Чего бояться-то? Если бы те, кто эту бандуру сюда закинул, не хотели, чтобы ее открывали, то и открыть ее было бы невозможно.
        - Я боюсь… Вдруг не получится? - опустил и без того неширокие плечи заросший неопрятной щетиной человечишко.
        - Тут только один способ выяснить, - пожал плечами бизнесмен. - Ну, что ты тут надумал?
        - Я пошел от того, что все это, - бродяга широко обвел руками люк, будто собираясь его обнять, - не орнамент. Вряд ли цивилизация, достигшая уровня межзвездных полетов, стала бы заниматься украшательством. Мне кажется, что в определенный момент мы все поймем, что функциональная вещь красива сама собой, без дополнений. Мы же не рисуем на наших космических кораблях и самолетах узоры?
        - Некоторые рисуют… - вспомнил Александр виденный как-то фильм про американский авианосец и истребители у него на борту, по-дикарски размалеванные акульими мордами и драконами, да и автомобили некоторые умудряются аэрографией портить.
        - Ну… - запнулся бывший ученый. - Иногда… Я решил, что все это - детали некой головоломки, решив которую мы докажем хозяевам этого корабля свою разумность. И они сочтут нас достойными пустить внутрь.
        - Хм!.. Занятно. И из чего все это следует?
        - Вот, - грязные пальцы коснулись чего-то, похожего на спираль. - Этот узорчик напоминает структуру ДНК. А вот еще один, - вторая спираль нашлась на противоположной стороне люка. - Только они одиночные, а ДНК, как известно, двойная спираль…
        - Вы были биологом? - уважительно поинтересовался Петров: он вспомнил, что изучал всю эту премудрость в школе, да и после то тут, то там натыкался то в журнале, то по телевидению, но вряд ли обнаружил бы знаменитую двойную спираль среди мешанины металлических завитушек и финтифлюшек.
        - Химиком, - отмахнулся кандидат. - Но это неважно. Закавыка в том, что спирали эти отлиты в металле. Или отчеканены. Одним словом - составляют с ним единое целое. Я пробовал ножом подковырнуть - даже не пружинят. Если бы можно было их совместить. Вот так… - он потянул двумя руками за детали орнамента и, охнув, сел прямо на пятую точку.
        - Что? Током бьется?
        - Смотрите…
        Непостижимым, не доступным логике образом две отдельные спирали, по-прежнему составлявшие единое целое с люком, слились в одну двойную…

* * *
        - Ерунда все это!
        Разбуженные бродяги, хмурые спросонья, недоверчиво изучали ничуть, с их точки зрения, не изменившийся люк. Да Александр и сам бы не поверил, скажи ему кто, что чеканная двойная спираль только что образовалась из двух отдельных. Если бы не видел чудо собственными глазами. По спирали колотили обухом топора, пытались поддеть ножом, разглядывали, приникая щеками к металлу со всех возможных сторон, но так и не смогли обнаружить зазор. Металл был монолитен по-прежнему. Равно как и люк, не собиравшийся открываться.
        - Почему ерунда? - возмущенно накинулся кандидат на любителя фантастики. - Видишь ведь, что не ерунда!
        - Я не про это, - отмахнулся тот. - Вряд ли люк открывался только одним замком. Кто-то мог и случайно нажать на эти спирали…
        - Я понял! - подпрыгнул на месте первооткрыватель. - Это гениально, Генка! Ты не Геннадий! Ты - гений!
        - Может, поясните остальным, - поинтересовался Саша.
        - Колись давай, - поддержал начальство Михалыч, как заметил Петров, теперь держащий его сторону во всем: вот что делает вовремя оказанное доверие, особенно с людьми, привыкшими к субординации. - Вместе и порадуемся, если что.
        - Это гениально! - никак не мог успокоиться бродяга. - Конечно же, должно быть несколько замков! Чтобы избежать случайностей. Нужно искать другие части головоломки…
        Второй замок, как ни странно, обнаружил не он, не Саша и даже не любитель фантастики, звавшийся Геннадием. Удача улыбнулась неприметному мужичонке, заинтересовавшемуся в прошлый раз дезоксирибонуклеиновой кислотой.
        - Гля сюда, - поскреб он ногтем деталь орнамента. - Квадратик вроде.
        - И что с того? Тут везде и квадратики, и кружочки… И даже треугольнички…
        - Везде, да не везде. Вот один, вот второй, а вон там - третий. И все разные.
        - Пифагоровы штаны! - переглянулись бизнесмен и ученый.
        - Какие штаны? Мы в школе по геометрии…
        Но три квадратика уже слились под пальцами в знакомую всем с детства фигуру. Опять-таки не потеряв ни на миг единства с материнским металлом люка.
        - Два! - потер руки бывший ученый. - Верной дорогой идете, товарищи!
        - А люк-то не открылся… - покачал головой Михалыч.
        Не открылся он ни наутро, ни на следующий день…

* * *
        Бдения у неподдающегося люка давно надоели всем. Были перебраны, казалось, все возможные варианты, но остальные детали орнамента больше никак не хотели сливаться друг с другом, отпирая очередной замок. Потеряв интерес к летающей тарелке, бродяги занимались повседневными делами. Кто-то охотился, кто-то обустраивал лагерь, Михалыч сутками напролет ковырялся в своем любимом железном коне. Мучился у люка один только кандидат, но и его Александр на третьи сутки отстранил, справедливо решив, что свихнувшийся на почве инопланетной головоломки член экспедиции станет обузой всем. Но тот, как выяснилось, все-таки успел сделать на отдельных листах бумаги, вырванных из записной книжки, протирки орнамента и теперь корпел над загадкой в палатке.
        Сашу и самого мучила головоломка. Он ее уже во сне видел. Ротмистр не появлялся давно - видимо, пребывал сейчас в будущем, стараясь найти ключ к разгадке там. А может быть, одна навязчивая идея просто выбила из подсознания другую - только и всего…
        Он проснулся среди ночи, будто его толкнули в бок, и сел на постели.
        «А почему мы стараемся соединить что-то? Может быть, нужно, наоборот, что-то разъединить…»
        Идея требовала немедленной проверки, и Петров, как был полураздетым, выскочил в нежаркую, надо сказать, ночную тьму.
        - Кто идет? - сонно поинтересовался часовой у костра, не делая попытки подняться на ноги.
        Михалыч, человек, как ни крути, военный, давно установил систему охраны лагеря - пользы от этого в безлюдных местах было мало, но принцип «солдат без работы - преступник» себя оправдывал. Люди, так или иначе, были при деле.
        - Я, - бросил Саша на ходу. - Начальник.
        - А-а-а… Начальник… - Часовой задремал снова.
        Проклятый люк, казалось, ухмылялся ему в лицо сотнями ехидных улыбок, составленных из завитков орнамента.
        «Все, крыша поехала, - подумал бывший бизнесмен. - Сначала люк ухмыляется, потом разговаривать с тобой начнет…»
        Он наскоро оглядел сектора диска: для удобства исследования тот давно был расчерчен мелом на равные доли. Его интересовал технический. Так назвали дольку, на которой вроде бы изображались детали механизмов: что-то, напоминающее шестеренки, болты без головок и прочее, похожее на дело человеческих рук, а не на порождение природы. Хотя было там много и вообще непонятного…
        Но сейчас Сашу интересовала всего одна деталь.
        Он быстро нашел семигранную гайку - странный элемент, названый так фантастом Геннадием - и застыл над ней в раздумье.
        «Куда бы ее приспособить? В другой сектор?»
        Нет, гайка никак не хотела перемещаться. И тем не менее была совершенно лишней. Несуразной какой-то.
        «Взять бы да смахнуть ее к чертям собачьим! - Петров в сердцах отстранил узор ребром ладони, будто сбрасывая мусор со стола. - Вот так!..»
        Он даже не понял, что случилось.
        Дно колодца под ним плавно поехало вниз, вызвав целый обвал грунта. Миг - и он, отплевываясь от попавшей в рот земли и протирая засоренные глаза, очутился в каком-то залитом голубым светом помещении.
        «Получилось!!!»

11
        Если и снаружи корабль впечатлял, то при взгляде изнутри он просто поражал: километры туннелей, огромные залы, уходящие в бесконечность лестницы… Подземный город насчитывал не менее десяти этажей-ярусов в глубину. Не менее, потому что при спуске на одиннадцатый ярус выяснилось, что лестница уходит в нечто вроде плотного дыма или тумана, в который без специального снаряжения соваться попросту не рискнули. Вдобавок к этому примерно в половину помещений вход был перекрыт не менее монументальными, чем наружный, люками, имеющими сходные с ним запоры. Вероятно, хозяева «ларца с сокровищами» посчитали, что все сразу отдавать своим наследникам, даже доказавшим некоторую разумность, не стоит. Но и того, что было доступно, оказалось с избытком: залы и кладовки, набитые непонятными устройствами, склады, полные невиданных материалов вроде рулонов невесомой прозрачной пленки, похожей на тончайший полиэтилен, но не тянущийся, не рвущийся, не горящий и не плавящийся. И не поддающийся ни ножу, ни пистолетной пуле.
        - Все это здорово, - Саша, вздохнув, отодвинул в сторону плавно поворачивающийся в воздухе миниатюрным глобусом вокруг своей оси желтый шарик. - Только как найти реальное применение всей этой фанаберии?
        Да, представить, для чего, например, нужны разноцветные жидкости, свободно висящие посреди круглого помещения со стерильно белыми стенами - невидимые сигарообразные сосуды или колонны метров пяти в высоту и двух с лишним в диаметре, - было трудновато. Одни, например, легко пропускали голую руку, но оставались непреодолимыми для любых иных предметов - ножей, древесных веток, автоматных стволов (и пуль). Другие, наоборот, предпочитали неживую материю, мягко останавливая в какой-то доле миллиметра от содержимого руку, держащую предмет. Это было чудесно, удивительно, но… никак не применимо на практике. К примеру, один экспериментатор, воспользовавшись недосмотром Александра, погрузил в невидимый сосуд голову, попытавшись попробовать налитую туда жидкость на вкус, и долго отплевывался, уверяя, что у той нет ни вкуса, ни запаха.
        - Как… - он мучительно пытался подобрать слова, но не находил их. - Хрен знает что!
        - Как вода?
        - Не! У воды все равно вкус какой-никакой есть. А тут… Хрен знает что, одним словом.
        А ротмистр, могущий пролить хоть какой-нибудь свет на находки, все не возвращался из своей экспедиции в будущее…
        - Это все нужно исследовать, исследовать и еще раз исследовать, - уныло бубнил кандидат, звавшийся, как выяснилось, Олегом Алексеевичем, отрываясь на мгновение от записей.
        Они с шефом пытались хоть как-то систематизировать находки, но постоянно наталкивались на невозможность описать тот или иной найденный предмет: так или иначе они вынуждены были следовать примеру экспериментатора, разве что вместо «хрен знает чего» их пухлые гроссбухи пестрели дежурным «предмет непонятного назначения», «устройство неизвестного принципа действия», «материал, не поддающийся описанию»…
        - Институт тут нужен исследовательский. На худой конец - лаборатория. Химическая и физическая, - загибал пальцы кандидат, - в первую очередь. Биологическая - желательно…
        - Нужны, да где ж их взять… - уныло соглашался Петров.
        И только остальным «лихим» не было никакого дела до их забот: они резвились, как дошколята, носясь по освещенным ровным голубоватым светом (без видимого источника) коридорам, забавлялись летающими глобусами - кидаясь ими друг в друга или изображая теннис (пытались стрелять по ним, но бизнесмен запретил стрельбу на корабле, опасаясь рикошетов от металла стен и потолков), - скатывались наперегонки по пологим скатам, чередовавшимся с лестницами и действующими по непонятному принципу экскалаторами и лифтами. Сначала старшие - а в эту категорию кроме Александра и бывшего ученого входил и Михалыч, считавший забавы товарищей чем-то несолидным и участия в них не принимавший, - опасались за их здоровье. Но выяснилось, что убиться или хотя бы серьезно повредить себе что-нибудь на корабле невозможно, даже рухнув в многометровый проем парашютной шахты, пронзающей сразу семь уровней. Где-то в пяти метрах от пола неведомая сила тормозила падающее тело и плавно опускала его вниз. Поэтому, вдоволь накидавшись в шахту всем, что под руку попало, бродяги теперь прыгали туда сами, и это стало любимым их аттракционом.
И самое интересное: «аттракцион» вроде бы им даже подыгрывал - на пятом-шестом прыжке невидимая подушка вдруг наливалась упругостью, и визжащие от восторга мужики за сорок прыгали на ней, словно на батуте, кувыркаясь и хохоча, как дети.
        «А вдруг неведомые хозяева присматривают за нами и сейчас? - не раз думал Саша, глядя на беспечно резвящихся бродяг. - Вот стыдоба-то будет… Разумные существа называется…»
        Чего греха таить, он и сам несколько раз сиганул с двадцатипятиметровой высоты, когда никого не было рядом, а после - вдоволь попрыгал на «батуте». Да и «мячиками» вволю постукал о стены, используя вместо ракетки подходящий по форме предмет, найденный на одном из складов. Очередное «изделие неустановленного назначения», равно могущее оказаться и тонким прибором вроде электронного микроскопа, и инопланетной сковородкой для жарки яичницы.
        Вот еще пользу бы реальную извлечь из всего этого…
        Да, конечно, летающие шарики, предъяви их какой-нибудь зарубежной фирме, могут принести немалый доход, равно как и в огне не горящая, и в воде не тонущая «ракетка», и любой, наверное, предмет отсюда, но для исследования хотя бы «батута» придется допускать сюда ученых. Если иностранных, то это попахивает государственной изменой - инопланетный корабль лежит на российской территории. А если российских… Государство тут же объявит тарелку своей неделимой собственностью, все тут засекретит, и «шарики» с «ракетками» будет продавать на Запад отнюдь не первооткрыватель, а какой-нибудь срочно созданный «инопланетэкспорт» с огромным штатом чиновников и всякого рода высокооплачиваемых экспертов. А Нобелевские премии за открытия, сделанные на материале изучения находок, будут получать американские и европейские ученые. Россию же, как водится испокон веку, мягко, но настойчиво отодвинут в сторону.
        «Может, плюнуть на все, - Александр отбил «ракеткой» особенно хитрый «мяч» - Корабль, казалось, и тут был не прочь поиграть со своим постояльцем. - Отщипнуть себе малую толику от этого изобилия, а остальное - пусть лежит себе, как лежало? До срока открытия осталось-то всего ничего…»
        - Александр Игоревич! - у ворвавшегося в «спортзал» бродяги глаза были, как говорится, в пол-лица. - Пойдемте со мной скорее!..

* * *
        После долгих блужданий по переходам и лестницам - пару раз пришлось опуститься на «лифте», неведомом устройстве, работавшем, примерно как «батут», но не подбрасывающем, а плавно опускающем человека вниз или поднимающем вверх в зависимости от его желания - кандидат привел Александра в помещение, где тот уже как-то мельком бывал.
        Это был прямоугольный зал, материальными в котором были только потолок, пол и две противоположные стены. Две другие состояли из такой же туманной субстанции, что не пускала людей ниже десятого яруса. Только здесь она была расположена не горизонтально, а вертикально. Это не было чем-то из рук вон выходящим - подобные ограничители встречались в закоулках гигантской тарелки довольно часто, едва ли не в каждом третьем помещении. Кто-то даже пошутил, что это своеобразные аналоги таблички «Дети до 16 лет не допускаются». Мол, рановато нам еще видеть то, что находится за плотным и непроницаемым туманом. Зал был пуст, если не считать нескольких параллельных матово-черных полос на полу, выходящих из одной туманной стены и уходящих в другую. Все это напоминало зал выдачи багажа в аэропорту, но транспортеры были неподвижны, и интереса ранее ни у кого этот зал не вызвал.
        Зато сейчас в нем собралось почти все пришлое население инопланетного корабля: бродяги что-то изучали, склонившись над одной из лент и переговариваясь сдавленным шепотом.
        - Что там у вас, - без всяких церемоний отодвинул бизнесмен одного из исследователей, всмотрелся в то, что лежало на транспортере, и охнул.
        На матовой ленте лежала отрубленная человеческая голова…
        - Хрипатого это башка! - сжал кулаки один из бродяг. - Гадом буду - замочил кто-то другана моего! - взвыл он с блатным надрывом. - На ремни порежу, суку!..
        Действительно, бича, откликающегося на кличку Хрипатый, среди столпившихся вокруг страшной находки не было.
        Человеческая голова - а сомнений в том, что это не муляж, а именно отсеченная голова, не было никаких: трудно представить, чтобы какой-нибудь чудо-мастер мог так подделать фактуру человеческой кожи, морщины, алкоголические мешки под мутными, как у дохлой рыбы, глазами, щетину на подбородке, спутавшиеся, давно не мытые волосы, - лежала на боку. Аккуратно встав на четвереньки, Саша опустил лицо к самому полу и внимательно изучил срез шеи - чистый и ровный, будто голова была не отрезана, а отрублена острым, как бритва или хирургический скальпель, мечом палача или ножом гильотины, причем за один удар. Отлично были видны рассеченные артерии и вены, ажурный «пятак» позвонка, потемневшие на срезе волокнистые мышцы…
        Одновременно бизнесмен ощутил тяжкий дух разложения: голова была отделена от тела явно не сегодня и не вчера. А этого просто не могло быть: Хрипатого он видел сегодня утром направляющимся на охоту и даже сделал тому выговор - бродяга не отличался меткостью и на пару-тройку убитых рябчиков тратил уйму патронов. Его хобби грозило оставить экспедицию без боеприпасов. Причем в самое ближайшее время.
        - Башка-то Хрипатого, - почесал бороду фантаст. - А руки чьи? Хрипатый-то восьмируким не был никак…
        Александр, наконец, обратил внимание, что неведомый убийца не ограничился отсечением головы: на ленте лежали принятые им сперва за перчатки отсеченные кисти рук. Где по запястье, где - по самый локоть. И рук этих было даже не восемь, а больше двадцати.
        «Что это за ерунда? - осторожно кончиком охотничьего ножа Петров перевернул одну «перчатку», тоже начавшую разлагаться: срез был таким же идеально ровным. - Даже если у всех нас руки отрубить, включая бестелесного ротмистра, - не хватит…»
        - Здесь вообще какая-то ерунда! - крикнул кандидат от другого транспортера. - Металлолом какой-то!
        На соседнем конвейере лежали клинки ножей, половинка автомата - в срезы можно было смотреться.
        - А тут - хворост какой-то…
        - Вот вы где! - раздалось от входа в транспортерную. - Ищу вас, ищу… Нашли чего-то?
        В полукруглом проеме стоял живой и на вид совершенно здоровый Хрипатый.
        - Во! Видали, какой фарт сегодня! - он продемонстрировал целую связку дичи. - Пируху закатим!..

* * *
        - Это какая-то множительная машина! - возбужденно объяснял Олег Алексеевич шефу, размахивая руками. - Вроде ксерокса. Видели?
        Первый транспортер пустовал: сосуд с красноватой жидкостью отказался принимать подстреленного Хрипатым рябчика, не принял его и второй - голубой, - зато третий, жемчужно-зеленый, сотворил точную копию птичьей тушки. Обе их и вертели сейчас перед глазами экспериментаторы, не в силах найти не то что двенадцать - одного отличия оригинала от копии.
        - Понимаете, что это означает? - ликовал кандидат. - Мы выяснили экспериментально, что первый множитель производит копии живых объектов или их частей, второй - неорганики, а третий - мертвой органики. Это открытие!
        - А остальные? - кивнул Саша на сосуды, которых было восемнадцать штук - по одному на каждый транспортер в зале с туманными стенами. - Эти не принимают ничего.
        - Ну… - замялся бродяга. - Может быть, у нас просто нет тех объектов, которые они могут копировать. Допустим, живые организмы с метаболизмом, построенным не на углероде, как у нас, а на кремнии. Гипотеза, конечно… Но и трех множителей больше чем достаточно. Эх, жаль, что у нас нет живых объектов для испытания…
        Это было верно: Хрипатый, которому продемонстрировали результат его удали, едва не упал в обморок, а потом забился куда-то, почему-то держась за щеку, и не показывался на глаза. Стоит ли говорить, что других желающих повторить его опыт почему-то не нашлось.
        - Черт побери! За обычную лабораторную крысу я дал бы сейчас… - кандидат замолчал, вспомнив, что отдать ему за мохнатого добровольца, в сущности, нечего. - Да что там крысу - мышку…
        За неимением живого оригинала экспериментировали с неживыми. Множители исправно выдавали и коробки с патронами, и фляжки со спиртом, и тушенку. Правда, последняя копировалась без банок.
        Саша не поверил своим глазам, когда помещенная им в зеленый множитель консервная банка раздвоилась: в жидкости повис правильный цилиндр из мяса и жира, а банка, не принятая таинственным аппаратом, с грохотом откатилась в сторону. Она не имела никаких повреждений, но, когда ее вскрыли, оказалась абсолютно пуста. Даже следов жира на сверкающих стенках не было. Точно так же, неопрятной кляксой, шлепнулась на пол тушенка, вложенная в голубой аппарат, а на ленте транспортера появилась пустая невскрытая банка. Объяснить, как такое может быть, Олег Алексеевич затруднялся…
        «Ксерокс» исправно штамповал карабины без прикладов, пряжки без ремней, кирзачи без гвоздей в подошвах. Но и это было немало: Саша хотел было наштамповать денег, но вовремя вспомнил, что даже идеальные копии купюр с одинаковыми номерами все равно будут считаться подделками.
        «Эх, золото бы сюда, - мечтал он, вертя в руках два идентичных мобильных телефона - работоспособных и исправно ищущих несуществующую сеть. - Хотя бы колечко. Или бриллиантик…»
        Вот когда он пожалел, что терпеть не может всяких «цацек», а золотой крестик с цепочкой (вполне себе скромной, далеко не в палец толщиной) ротмистр перед экспедицией куда-то задевал. Чистоплюй!
        «Вижу, вы тут времени зря не теряете, - прошелестел в мозгу бестелесный голос. - И с чистоплюйством вы не правы. Я оставил ваш крест в надежном месте лишь потому, что не хотел давать повода «лихим» перерезать вам горло, позарившись на эту безделушку. В ваше время и за меньшее убивают».
        «Вы вернулись! - обрадовался Саша. - Я уж было подумал, что вы канули в будущем навеки».
        «А! Шутки пространства-времени, - отмахнулся незримый граф. - Я пробыл в теле нашей общей знакомой менее суток».
        «Что-нибудь раскопали?»
        «Не так чтобы много… Вы тут, смотрю, набрели на гораздо более ценную жилу».
        «Ну да, интересно, - приуныл Петров. - Было бы только что копировать. Можно, конечно, завалить рынок бывшими в употреблении «самсунгами»…»
        «Вы об этой штучке? Переносной телефон, если не ошибаюсь?»
        «Ну да, мобильник».
        «Ох уж мне эти американизмы… Но сама по себе находка отличная. Что нам помешает вернуться сюда во всеоружии?»
        «Вы что-то там раскопали», - напомнил Александр.
        «Ах да! Представьте себе…»
        - Александр Игоревич! - на выросшем на пороге Михалыче, как говорится, не было лица. - Блатные слиняли!
        - Как слиняли? - не понял бизнесмен, но тут до него дошло. - Куда?
        - А хрен его знает! - у вертолетчика тряслись от возмущения руки. - Решил сегодня погонять «лошадку» на холостом ходу, чую - бензином воняет. Канистры, гады, с собой унесли, а что не смогли - на землю вылили! Горючки осталось - только в баке. Километров на полсотни, не больше! Пропали мы, старшой! Как есть пропали!..

* * *
        - Все, больше не могу! - повалился под куст кандидат.
        Только что преследователи преодолели затяжной подъем, заросший похожим на колючую проволоку кедровым стлаником, делавшим и без того сложный маршрут почти непроходимым. Даже относительно молодой и тренированный Александр чувствовал себя выжатым лимоном - что же взять с давно пропивших здоровье бродяг? Бывший прапорщик выглядел немногим лучше Олега Алексеевича, а фантаст, звавшийся старомодно и труднопроизносимо Агафангелом Феодосьевичем (хотя откликался почему-то на Геннадия), держась за печень, безнадежно отстал еще на половине склона.
        - Привал, - прохрипел Саша, тоже валясь на усыпанную опавшей хвоей землю. - Тридцать минут отдыха.
        Но на долгое молчание его не хватило.
        - Что там у вас случилось? - расспросить толком перед началом марш-броска не было времени, а по пути старались, по совету бывалого Михалыча, беречь дыхалку.
        - Побоялись, что вы нас того… - простонал кандидат, и лежа, извиваясь, как червяк, выпутался из лямок рюкзака.
        - Как это «того»? Рюкзаки не снимать - скоро выступаем.
        - Ну, как-как… Мол, дело такое, секретность, то да се… Лишний язык никому не нужен. Пулю в затылок, а сами на вертолет и - поминай как звали, - бывший научник старался не смотреть на шефа: видимо подобные мысли не раз приходили и в эту голову. - Нас с Михалычем сторонились. Вас, мол, не тронут, говорили…
        Бизнесмен и сам не раз задумывался, что делать с «балластом», когда придет пора возвращаться обратно. А она пришла бы непременно - не век же вековать рядом со звездолетом пришельцев? Да и зима была не за горами и, хотя в корабле постоянно держалась комфортная для человека температура, зимовать запертыми в металлическую коробку не хотелось. Но такое радикальное решение ему даже в голову не приходило: самое большее, до чего он доходил в своих мыслях, - оставить бродяг на зимовку в корабле, а самому с Михалычем улететь на материк. Но бичи рассудили по-своему.
        - Давно уже они собирались, - буркнул вертолетчик, сворачивая трясущимися руками «козью ножку». - Запасались всяким добром, карабины себе растиражировали, патроны, сухой паек…
        - Чего ж вы мне-то не сказали? - взорвался Саша.
        - Чего-чего… Стукачом отродясь не был, - насупился мужик.
        - Стукачом… Они же погибнут в тайге!
        Словно в подтверждение его слов, где-то далеко, один за другим, раздалось несколько винтовочных выстрелов…

12
        На лагерь беглецов вышли к утру.
        - Никого вроде нет, - напряженно прошептал прапорщик, вглядываясь через просвет между кедровыми лапами в маленькую поляну, посреди которой чуть дымилось остывшее кострище. Тонкая струйка голубоватого дыма поднималась вертикально вверх и терялась в кронах обступивших лагерь деревьев.
        - Пойдем?
        - А вдруг там засада? - схватил Александра за рукав Олег Алексеевич. - Подождем!
        - Чего? - вырвал рукав бизнесмен: после бессонной ночи, проведенной на ногах, он был сердит и раздражителен. - Они что - шпионы?
        - Шпионы не шпионы, - пожал плечами Михалыч, - а пойду я один. Я все-таки погоны носил… Да и жизнь повидал…
        «Погоны… - проворчал ротмистр. - Тоже мне Натти Бумпо… Будь я на месте этих беглецов, сто раз бы ему задницу отстрелил - бабы и то скрытнее ползают!»
        Саша не стал спорить. Он и сам видел, что если когда-то бывшему прапорщику и приходилось ползать по-пластунски, то было это давным-давно…
        - Идите сюда! - наконец высунулся из-за кедра, перекрывающего обзор, вертолетчик. - Живее!
        Что никакой засады не было и в помине, выяснилось сразу: возле костра безжизненными мешками валялись два тела, давно остывшие. Стало быть, палили беглецы вовсе не от лихости или избытка чувств.
        - Чего они не поделили? - поднялся на ноги кандидат.
        - Кто знает… Отдыхаем пятнадцать минут и догоняем двух оставшихся.
        - Одного, - покачал головой фантаст. - Вон еще чьи-то ноги из кустов торчат.
        Третий бродяга лежал, свернувшись зародышем и прижимая к груди вещмешок, будто самое дорогое на свете.
        - Это Хрипатый!
        На заросшем щетиной изможденном лице приоткрылись страдающие глаза.
        - Пи-и-ить… - прошелестел едва слышный голос. - Пи-и-ить дайте…
        Общими усилиями раненого перевернули на спину, выкрутили окровавленный рюкзак из намертво стиснутых рук.
        - Ё-ка-лэ-мэ-нэ… - Саша замер с открытой фляжкой в руках.
        «Нельзя ему пить, - буркнул ротмистр. - Пуля в животе. Питье его убьет. Самое большее - губы смочить».
        «Как же быть? Может, все-таки что-нибудь можно сделать?»
        «Вы хирург? Ранение в живот в девяноста процентах случаев означает смерть. Долгую и мучительную. А если ранение не сквозное - в девяносто девяти…»
        «В животе, говорите…»
        - Так, берем раненого на руки и - к звездолету!
        - Не донесем, - покачал головой Михалыч. - И растрясем, и все такое… Его сейчас трогать нельзя. Я таких в Афгане во как навидался! - он ткнул открытой ладонью себе в горло. - Разве что бортом… Вертолетом то есть. Короче, вы его тут поддержите, а я - за вертушкой, напрямки.
        - А горючка?
        - Да хватит на туда-сюда! А потом что-нибудь придумаем…
        Это он говорил уже на бегу.
        - Не успеет, - безнадежно махнул рукой кандидат. - Отсюда до тарелки часов восемь хода…
        - Попытаемся продержаться, - пожал плечами бизнесмен. - Аптечка где?
        Пока Хрипатого перевязывали и укладывали на некое подобие носилок, сооруженных из двух жердей, разорванных вещмешков и кедровых лап, он то впадал в бессознательное состояние, то приходил в лихорадочное возбуждение. Пуля вошла чуть ниже и левее пупка, и, видимо, началось воспаление - живот посинел и вздулся, словно у беременной женщины. Антибиотики в аптечке были, но только в таблетках. А как дать их человеку, которому нельзя пить? Но обезболивающее Петров, стиснув зубы, вколоть раненому сумел, с горем пополам. И тот, пусть на время, перестал стонать, открыл воспаленные глаза.
        - Золото проклятое… - прошелестел он. - Все беды от него…
        - Какое золото? - не понял Саша. - Откуда золото?
        - Там… В рюкзаке…
        Небольшой, но увесистый мешочек, завернутый в тряпье, обнаружился на дне вещмешка раненого.
        - Килограммов семь будет, - с усилием покачал на ладони находку Агафангел. - Может, больше.
        - Десять, - прохрипел умирающий. - Считали…
        Александр отобрал гирю у фантаста, развязал стянутую шнурком горловину, и на ладонь хлынул поток каких-то маленьких блестящих кусочков.
        - Ну-ка, ну-ка… - взял один из них кандидат. - Не понимаю… Это же…
        - Зуб это… - попытался улыбнуться Хрипатый, но лишь скривил губы в мучительной гримасе. - Мой зуб… Мой запас… золотой… на черный день…
        - Вы размножили свой зуб?
        - Да… я… когда голову сунул… он и вылетел…

* * *
        - Подняли!
        Окончательно впавшего в кому бродягу удалось доставить на корабль глубокой ночью. Самым трудным участком пути было протаскивание носилок через игольное ушко шурфа, ведущего к люку. Когда раненый оказался у мерцающих разноцветными бликами «ксероксов», он казался мертвым. Лишь поднесенное к губам зеркальце давало понять, что в Хрипатом еще едва-едва теплится жизнь. И жизни этой оставалось всего чуть-чуть.
        - А если он прямо тут концы отдаст? - засомневался фантаст в последнюю минуту.
        - Если, если… Да он по-любому сейчас кончится! - одернул болтуна Михалыч. - Подняли!
        Множитель, как и ожидалось, не принял ни одежды раненого, ни носилок. Обнаженное тело зависло в розовом киселе без всякой опоры, и непонятно было - жив Хрипатый или нет.
        - Вот она! - Олег Алексеевич выкопал из вороха окровавленной одежды кусочек металла. - Можно вынимать!
        Хорошо сказать, а как сделать? Первым решился вертолетчик.
        - Принимайте, - запустил он в «ксерокс» руки, закатав до локтей рукава. - Я один не удержу!
        Общими усилиями раненого извлекли из «сигары».
        - Кажется, дышит, - неуверенно заметил Саша.
        Хрипатый и правда дышал. Редко, медленно, но вколотые антибиотики, видимо, оказали свое действие: восковое лицо чуть порозовело, но в сознание раненый так и не приходил. Но все, что можно было сделать, уже было сделано…
        - Может, взглянем, что там получилось? - несмело шепнул кандидат Александру, когда раненого уложили и приставили присматривать за ним Агафангела.
        Петрова и самого подмывало сходить в «приемный зал» и поглядеть, что на этот раз выдал множитель. Поэтому он не стал отказываться.
        Шлепанье босых ног по полу они услышали, еще не дойдя до транспортерной.
        - Вы как знаете, - запаниковал бывший научник, интерес которого мигом испарился при этих звуках, - а я дальше не пойду!
        Саша пожал плечами и шагнул вперед. Только рука сама собой легла на кобуру пистолета…
        По залу слонялся голый человек. Сутулый, длиннорукий, кривоногий, он ничем не напоминал Хрипатого, и лишь когда повернулся, бизнесмен узнал в нем одного из «лихих».
        - Хрипатый, - окликнул Александр голого бродягу. - Ты как?
        Тот настороженно глядел на начальника и не произносил ни слова.
        «Мне кажется, - подал голос ротмистр. - Что он вас не понимает».
        И в самом деле - в глазах новорожденного светилась пустота…

* * *
        «Что нужно сказать в этом случае?»
        Михалыч аккуратно подровнял лопатой свежий холмик над могилой - по всему было видно, что ему не впервой работать могильщиком, - и оперся на черенок, вопросительно глядя на невеликое население инопланетного корабля: Александра, кандидата Олега Алексеевича и «фантаста» Агафангела.
        - Помянем раба Божия? Никто не знает, как его звали?
        - Вроде бы на Николая откликался, - пожал плечами фантаст. - А фамилию я не знаю.
        - И я не знаю… - пожал плечами бывший научник. - Привыкли все больше по погонялам общаться.
        - Я знаю, - сказал Саша. - Корольков Николай Сергеевич, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения.
        У ротмистра, что ни говори, была превосходная память…
        - Ого, моложе меня, - крякнул кандидат. - А я-то думал, что ему за пятьдесят…
        Прапорщик присел на корточки и вывел на дощечке, приколоченной к стволу векового кедра, под корнями которого был погребен незадачливый экспериментатор, имя, отчество, фамилию и даты непутевой жизни. Три свежие могилы рядом - убитых «лихих» тоже решили не бросать на растерзание диким зверям - не слишком веселое зрелище. Хотелось думать, что ими погост и ограничится.
        - А с этим что делать будем? - кивнул вертолетчик на слоняющегося вокруг «найденыша» - назвать его прозвищем покойного Хрипатого не поворачивался язык.
        Как оказалось, мозг сотворенной Кораблем точной копии бродяги, умершего вскоре после операции, не был чистым листом. Он обладал определенными навыками, не присущими новорожденному: умел ходить, не пугался людей, не возражал, когда его одели (даже, пусть и неуклюже, но сам застегнул пуговицы)… Он даже пытался что-то говорить, в тему и не в тему выговаривая невнятные слова. Но это, конечно же, была только внешняя копия умершего.
        Граф, подумав, выдал гипотезу, что все это оттого, что копия Хрипатого - неполноценный человек. А неполноценен он оттого, что у него нет души. Мол, Корабль, конечно, практически всемогущ, но душой наделить сотворенное им существо не может никак. А что такое человек без души? Животное о двух ногах и двух руках - не более того.
        Александр в целом был согласен со своим альтер эго: он отлично помнил свои воспоминания, вернее, полное их отсутствие после разудалых юношеских попоек, когда просыпаешься утром с девственно чистой памятью, а друзья наперебой рассказывают, как ты вполне осмысленно чудил накануне. И один приятель тоже объяснял, что все это из-за того, что душа у человека в такие моменты спит, а действует двуногий зверь, вытесняемый в повседневной жизни на второй план. И Саша был благодарен, что ему в качестве «личного зверя» досталось вполне адекватное и покладистое животное, а не мистер Хайд из книги Стивенсона, например. Потому что сколько преступлений совершается именно в моменты «сна разума», который, как известно, рождает чудовищ…
        - Что с ним делать? - пожал плечами фантаст, глядя, как Хрипатый-второй опускается на колени перед какой-то травинкой, чтобы внимательно разглядеть копошащегося на ее верхушке жучка. - Все-таки божья тварь… Не божья, конечно… Но ведь безобидный он - что, у нас лишнего куска не найдется его покормить? Вот, помню, в поселке у нас был один дурачок…
        - В самом деле, - поддержал коллегу Олег Алексеевич. - Нам тут так и так зиму коротать, так пусть хоть еще одно лицо человеческое рядом будет. Вдруг да говорить его научим.
        - Козява, - басом, совершенно внятно произнес «найденыш», осторожно трогая пальцем жучка.
        - Видите? - обрадовался неизвестно чему кандидат. - Разговаривает! К тому же Корабль до сих пор не сделал ничего, что могло бы нам повредить. Тот же «батут», к примеру…
        Бродяги защищали своего нового товарища так, будто кровожадный Петров хотел тут же, на этом самом месте, лишить их подопечного жизни самым злодейским образом.
        «А ведь это мысль…» - Ланской, видимо, подумал о том же…

* * *
        «Что я делаю? - подумал Александр, раздеваясь. - Сумасшествие какое-то прямо…»
        В Корабле была обычная, комнатная, можно сказать, температура, но бизнесмена от волнения познабливало.
        Поджимая пальцы ног - металлический пол казался ледяным, - он подошел к красному множителю и вгляделся в опалесцирующую глубину. Ему жутко не хотелось лезть в сдерживаемую невидимым сосудом жидкость. Какой-то атавистический страх мешал сделать последний шаг в розовую глубину устройства, неведомым путем способную сотворить его точную копию. Похожего внешне, но совсем другого человека. Не потеряет ли он чего-нибудь при таком раздвоении?
        «Смелее, Саша, - подбодрил ротмистр. - Заодно и проверим: может быть, я тоже раздвоюсь?»
        «Вам легко говорить, - проворчал мысленно Петров. - Вы-то бестелесны… А вдруг мое «я» окажется в теле того?.. Моей копии?»
        «Сейчас и проверим. Ничего плохого для вас не случится. Видели же сами - у копии Хрипатого даже следа от ранения не осталось!»
        «А еще - души…»
        «Вы же в нее не верите!»
        Саша не стал отвечать: как можно сказать с уверенностью - верим мы во что-то или только придумываем эту веру, убеждаем себя, что верим?
        - Я пошел, - почему-то сказал он вслух и решительно, будто в ледяную воду, шагнул в послушно подавшуюся, словно обычная вода, жидкую стенку.
        Он затаил дыхание, ожидая, что жидкость и поведет себя, словно вода, - хлынет в уши, ноздри… Но ощущение было таким, словно вокруг была не вода, а обычный воздух. Тоже не холодный и не теплый. Осмелев, он открыл рот и несмело вдохнул, готовый тут же выскочить из множителя при первых признаках удушья. Но и тут загадочная жидкость не торопилась проявлять свои коварные свойства. Воздух как воздух. Может быть, чуть пустоватый какой-то, имеющий едва различимый металлический привкус. Хотя, может быть, так только казалось.
        Александр смотрел на зал сквозь красноватую вуаль и не ощущал никакого дискомфорта. Поднял руку, и это удалось без всякого сопротивления.
        «Будто младенец в утробе матери, - пришло неожиданное сравнение. - Только пуповины не хватает…»
        «Вы там не уснули? - забеспокоился ротмистр. - Наверное, достаточно уже!»
        «Достаточно так достаточно…»
        Он, по-прежнему не встретив сопротивления, вышел из сосуда. Тело и даже волосы были сухими на ощупь, жидкость также незаметно улетучилась из легких, как улетучивается сигаретный дым. Даже легче.
        - Ну что? Пойдем, взглянем, что получилось? - наигранно бодрым тоном спросил Петров свое «второе я».
        «Только оденьтесь сначала, - в ответе Ланского звучал сарказм. - А то копия может перепутать себя с оригиналом».
        «Это мысль!» - одобрил Саша.
        Не одеваясь, он погрузил комок одежды в голубой «ксерокс».
        «А это еще зачем?»
        «Вы предлагаете моей копии шастать по лагерю голой? А как же начальственный авторитет?»
        «Разумно…»
        Бизнесмен бодрился изо всех сил, но, по мере приближения к транспортерной, чувствовал все большую и большую неуверенность. Нет, он не боялся, что копирование не получится или его слепок будет мертворожденным - умирающего Хрипатого продержали в множителе меньше, - его смущало другое.
        Саша всегда был единственным ребенком в семье. Но в его классе учились два идентичных близнеца - Игорь и Олег, - и он иногда представлял себе, как это - иметь рядом свою копию? Похожего на тебя больше, чем отражение в зеркале, человека. С твоим лицом, фигурой… Может быть, с другим характером - один из близнецов Лапотниковых был тихим отличником-зубрилкой, а второй - настоящим сорвиголовой, к учебе относящимся спустя рукава. И порой был рад, что он - один. А вот теперь ему предстоит увидеть своего близнеца собственными глазами. Убогого близнеца-дауна, неудачную копию…
        Петров-второй был занят тем, что пытался одеться. Это зрелище сразило Сашу наповал.
        «А ведь он не такой дебил, как клон Хрипатого! Вот будет номер, если вместо куклы с моей внешностью мы получим меня второго. Я не хочу раздваиваться!..»
        «Поздно… - вмешался ротмистр. - Вы уже раздвоились. Но это еще не поздно исправить».
        «Еще чего!»
        Близнец заметил Сашу и замер с брюками в руках (сверху он уже был полностью одет), исподлобья глядя на пришельца.
        «Внешне выглядит не дураком…»
        «Вы ему льстите. Посмотрите, как он застегнулся. И, как я понимаю, эти ваши подштанники нужно надевать до брюк».
        - Есть хочу, - буркнул клон, возвращаясь к одеванию: брюки он пытался натянуть задом наперед. - Кушать давай.
        Опасения Александра, слава богу, не оправдались…

* * *
        Александр сидел в автомобиле с погашенными фарами неподалеку от дома и наблюдал за окнами. Казалось ему или нет, но за стеклами то и дело мелькал приглушенный свет. А значит, его ждали. И, разумеется, не с распростертыми объятиями.
        Бизнесмен покосился на клона, которого за прошедшие дни привык звать Алексеем. Под этим именем его копия значилась в липовом паспорте, на который был куплен билет на поезд Тюмень - Москва. Два брата-близнеца Федоровых, Александр и Алексей, следовали в столицу по семейным делам: старший вез младшего, умственно отсталого, в клинику. Обычное дело. И парочка не вызывала никаких подозрений ни у соседей по купе, наперебой жалевших безобидного дурачка и его самоотверженного братца, ни у транспортной милиции. Теперь оставался последний ход тщательно продуманной совместно с ротмистром партии: гроссмейстеры жертвовали пешку, чтобы обеспечить победу.
        «Ну, с богом, - услышал Саша голос графа. - Пора».
        Петров покосился на сидящего рядом близнеца: тот упоенно жевал шоколад, облизывая перемазанные сладким пальцы, шурша оберткой и вожделенно поглядывая на нераспечатанную еще плитку, лежащую на ветровом стекле. Ему было очень жаль «брата», к которому привязался за прошедшие недели, как к настоящему, единоутробному. Но таковы были правила игры: чтобы не потерять все, следовало пожертвовать малым…
        - Пора, Алеша, - ласково сказал мужчина, открывая дверцу. - Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили?
        - Помню, - серьезно кивнул клон.
        - Подойдешь к подъезду, - терпеливо повторил Саша. - Прикоснешься этой штучкой, - он передал «близнецу» ключи от квартиры. - К беленькому кружочку. Поздороваешься с тетей за стеклом, подойдешь к лифту…
        Знал бы кто, сколько времени было потрачено, чтобы вбить в голову этой человеческой оболочки без того главного, что делает человека человеком, - без души - порядок действий. И теперь на сердце было неспокойно: а вдруг перепутает что-нибудь? Хотя ему нужно только оказаться в подъезде: консьержка наверняка куплена людьми Мамедова или запугана милицией - теми, кто пасет сейчас пропавшего бизнесмена Петрова. Так что лже-Александру вряд ли удастся подняться на свой этаж без сопровождающих…
        - Я иду, - клон неуклюже выбрался из автомобиля: для стороннего наблюдателя он вполне мог сойти за выходящего из такси (на крыше даже был укреплен липовый «маячок») пьяного. - Можно мне еще шоколадку?
        - Нет, Алеша. Когда вернешься - будет тебе и шоколадка, и конфеты… Иди.
        В этот момент резко затрезвонил мобильный телефон в кармане Алешиной куртки.
        - Погоди. - Саша открыл «слайдер» и увидел на дисплее сакраментальное «Мама»…

13
        Мама.
        А он ведь совсем забыл за всеми метаниями о старушке, доживающей свой век в Подмосковье. В отличном доме со всеми удобствами - Александр переселил Софью Ивановну за город после скоропостижной смерти папы - в хорошо охраняемом коттеджном поселке.
        - Да, мама, - поднес он телефон к уху.
        - Нашелся, наконец, - радостно проорал чужой незнакомый голос. - Здорово, Петров! Как жизнь?
        - Кто это? - опешил Саша.
        - Дед пихто! - ответила трубка. - Матушка твоя у нас, Петров. Так что будь паинькой и не балуй.
        - Что с ней?!
        - Пока ничего. Но, если ты будешь продолжать от нас бегать, что-нибудь да случится. Наверняка. Помнишь анекдот про мужика, который шел на кухню попить водички, поскользнулся на картофельной кожуре и упал прямо на нож. И так - двадцать девять раз! - в трубке заржали. - Так что не дури, Сашенька, а лучше сдайся. Хорошего отношения не обещаю, но старушку твою тогда не тронем. А не сдашься - не взыщи… У стариков здоровьишко-то хлипкое: двадцати девяти раз им и не нужно - одного хватит…
        - Я согласен. Только пусть она сначала сама со мной поговорит. - Саша за рукав втащил топчущегося рядом Алешу в машину и молча сунул ему в руку шоколадку, оберткой которой тот тотчас же с готовностью зашуршал. - Чтобы я точно знал, что с ней все в порядке.
        - Законное требование, - хмыкнули в трубке. - Не проблема. Хасан, приведи Ивановну.
        - Сынок? - раздалось в трубке после недолгого молчания. - Сыночек! Это ты?
        - Я, мама. Здравствуй.
        - Здравствуй, сыночка! - всхлипнула Софья Ивановна. - Что ты натворил, Сашенька? С тобой все в порядке? Ты здоров?..
        - У меня все хорошо, мама! - перебил женщину Александр, осторожно выруливая со двора: первоначальный план летел к чертям и срочно требовался новый. - Как ты?
        - Со мной тоже все в порядке. Меня не обижают, кормят хорошо… Телефон только отобрали… Это бандиты, Саша?
        - Да, мама. Но не переживай за меня - все будет хорошо.
        - Если бандиты - беги, Саша! Не думай обо мне! Мне что - я жизнь прожила, а ты молодой еще!..
        - Все, - голос в трубке изменился. - Поговорили, и хватит. Три дня тебе, Петров, на размышление. Если не явишься…
        - Хорошо, хорошо… Я же говорю, что согласен!
        «Вы с ума сошли, Саша! - встревожился ротмистр. - Они же все равно не отпустят вашу маму! Это ловушка!..»
        «Подождите, ротмистр!»
        Саша был настолько взволнован, что едва не выкрикнул это вслух. Но тут же взял себя в руки.
        - В общем, так. У меня есть одно условие.
        - Какое еще условие? Охренел? Никаких условий! Или ты…
        - Или ты сейчас заткнешься, - тон Петрова стал ледяным: кто бы только знал, чего ему это стоило, - сердце бухало так, что он боялся, что там, на другом конце линии, слышны его удары. - Или я просто не буду с тобой разговаривать. А с Мамедовым договоришься сам. Идет?
        - Хорошо, - сбавил напор незнакомец. - Какие твои условия?
        - Условие одно: безопасность моей матери.
        - Легко.
        - Не так быстро. Я пойму, что она в безопасности, лишь тогда, когда она будет за границей.
        - Ну, ты даешь! Это ж паспорт надо оформлять, то да се…
        - Загранпаспорт у нее есть.
        Он действительно давным-давно оформил маме паспорт и иногда вывозил ее за границу - в Турцию, в Египет. Обмен на новый был буквально в прошлом году, значит, никаких проблем быть не должно.
        - Тогда оп. Куда ее везти?
        - Везти не надо. Она полетит одна.
        - Куда?
        - В Париж.
        - Чего-о? В Пари-и-иж? А ты не…
        - Я сказал: в Париж. Какие-то проблемы?
        - Это ж шенген оформлять нужно… Месяц уйдет.
        - Можете срочный оформить, за несколько дней. Или бабла жаль?
        - Все-то ты знаешь… Хорошо, я поговорю с шефом. И позвоню.
        - Звонить не нужно. Считай, что этого телефона уже нет. Я сам позвоню с другого номера.
        - Осторожный, бл…
        В трубке раздались короткие гудки.
        Не теряя времени, Саша вынул из мобильника сим-карту, а сам аппарат сунул под колесо автомобиля: он и так проторчал «в эфире» слишком долго - телефон могли отследить. Короткий хруст возвестил, что «абонент недоступен» навсегда.
        - Сломался, - улыбнулся до ушей перемазанным шоколадом ртом Алеша. - Крынь!..

* * *
        Шорох шоколадной обертки отвлекал от мыслей, но, глядя на близнеца, самозабвенно уплетающего уже третью плитку подряд, Саша не мог найти в себе сил одернуть его. Так и сидел напротив своего живого отражения и казался погруженным в мысли. На самом же деле за столом уже несколько часов подряд шла беседа. Беседа, не приводящая ни к одному утешительному результату. Два собеседника - реальный и виртуальный - решали судьбу третьего, не подозревающего об этом и лишь радостно улыбающегося время от времени, пуская шоколадные слюни.
        «Я не вижу иного выхода, - ротмистр действительно исчерпал все доводы и начал повторяться. - Кроме жертвы. Искупительной жертвы, замечу».
        «Это отпадает, - упрямо гнул свою линию Петров. - Я не отдам Алексея Мамедову».
        «Но ведь вы были готовы! - пытался воззвать к здравому смыслу собеседника граф. - Что же изменилось?»
        «Я не отдам Алексея».
        «Но ведь он не настоящий человек, - терял терпение Ланской. - Он даже не личность. Так, убогое существо, обреченное на прозябание. В конце концов… Может быть, этот ваш Мамедов, убедившись, что Алексей… Тьфу! Ваша копия невменяема, просто махнет на него рукой. Не зверь же он, в конце концов?»
        «Это вы так считаете, - вздыхал Саша, вспоминая, что ему в свое время рассказывали о Мамедове. - Он не зверь. Он - гораздо хуже».
        «И все-таки я не вижу иного выхода, - ротмистр был непреклонен. - Это как в шахматах - жертвуя пешку, выигрываешь всю партию. И не забывайте о матери, в конце концов».
        «Я не забываю… Но Алексея отдать Мамедову не могу. Вменяемый он или нет, но он его на куски порежет живьем… Порежет…»
        Александр замер, уставившись на близнеца, с виноватой улыбкой (Саша и сам не подозревал, что у него такая улыбка) тянущего испачканную шоколадом руку за очередной плиткой и в любой момент ожидающего окрика вроде сакраментального «Ж… слипнется!».
        «Что с вами? - забеспокоился Ланской. - Не переживайте вы так!»
        - На куски порежет, - повторил бизнесмен вслух с такой интонацией, что Алексей отдернул руку и испуганно прикрыл ладонями лицо, оставив, впрочем, щелочку между пальцев. - На куски.
        «Ротмистр, - перешел он на более привычный стиль общения со своим альтер эго. - Как думаете, мы обернемся за три дня?..»

* * *
        - Слушай, тебя не задрало еще мобилы каждые пять минут менять, - фыркнул Файбисович в трубку. - Думаешь, не отследят тебя?
        - Пока ведь не отследили, - ответил «айфон» голосом бывшего приятеля.
        - Ну, так это только пока…
        По настоянию Петрова Бизон приехал на встречу с ним один. Так сказать, забрать долг. Мамедов только посмеялся очередной выдумке уставшего, видно, бегать бизнесмена, предложившего вернуть все деньги, полученные за его бывшую фирму, плюс солидные отступные. В долларах, наличкой.
        - Ай, глю-ю-юпый, - скривил лоснящиеся губы главарь, узнав о предложении Александра. - Ай, дурачок! Он лучших моих людей убил. Он меня, уважаемого человека, обидел. И хочет меня теперь купить? Ай, глю-ю-юпый!.. Ну, хорошо, деньги его мы возьмем - чего добру пропадать. А потом и его самого возьмем. Поезжай, Романчик, поезжай, раз он того хочет.
        - А с матерью его что делать? - подал голос угрюмый Хасан, заменивший покойного Бека.
        - Что с этой старой курицей делать? - всплеснул пухлыми ладошками Мамедов. - Да отправьте ее в Париж, и дело с концом. Мамедов - благородный человек. Мамедов со стариками и бабами не воюет! А со старыми бабами - подавно…
        И вот теперь Роман Файбисович сидел за рулем своего «бумера», стоящего на обочине одной из дорог, пересекающих Щелковское шоссе. Приехал он один, без сопровождения, как и договаривались с Петровым. Бывшего друга, без сожаления преданного, Бизон не боялся, как не боялся и подставы с его стороны. В конце концов, он мелкая пташка: забрать у должника сумку с баксами и отвезти к хозяину - только и всего. Ну и прилепить на его машину маленький комочек, похожий на жвачку, - маячок, по которому того отследят безо всяких проблем.
        Хотя к чему эти марлезонские балеты? Он лично советовал хозяину поставить маяк на его «БМВ». А когда он сам затянет разговор с Петровым, просто послать к ним пару джипов с вооруженной до зубов начинкой.
        «Баран горный! - ругнул Мамедова мысленно Файбисович: вслух-то он этого сказать никогда бы не осмелился. - Привык с выкрутасами восточными…»
        Затрезвонил телефон. Входящий номер, как обычно, ничего Бизону не говорил - Петров менял аппараты, как перчатки.
        - Все в порядке, мама в Париже, - сообщила трубка. - Мне сообщили. Теперь можешь подъезжать.
        - Куда?
        - Через две развилки увидишь одинокое дерево…
        - Одинокое дерево на плече Подзорной Трубы, - хихикнул Роман. - Зюйд-зюйд-вест… Когда ты повзрослеешь, Сашка?
        - Никогда, - в трубке раздались гудки.
        - Ты прав, - Файбисович нажал отбой и завел автомобиль. - Теперь уж точно никогда…
        Возле означенного дерева стояла неосвещенная «жучка» с номерами, заляпанными грязью до такой степени, что и само-то наличие номеров можно было установить с большим трудом, не то что цифры и буквы, на них изображенные, а рядом с машиной скучали два незнакомых мужика в годах.
        - А где Петров? - поинтересовался Бизон, вылезая из кабины и аккуратно, без стука, прикрывая дверь за собой.
        - Много будешь знать… - туманно буркнул один, а второй бросил:
        - Бабло пересчитывать будешь или на слово поверишь?
        У помятого бампера «Жигулей» стояли два объемистых черных баула из плащевки с раздутыми боками. «Мечта челнока» - так вроде бы эти страшилища назывались лет…надцать тому.
        - Ого! - присвистнул Роман. - Договаривались ведь баксами.
        - А тут и есть баксы.
        - Многовато чего-то… Как в американских фильмах: бывшими в употреблении двадцатками, что ли?
        Он присел рядом с одной из сумок, вжикнув молнией, достал пачку купюр и небрежно пролистнул. Со всех бумажек угрюмо косился больным глазом президент Франклин.
        Мужики, сопя, переминались рядом с ноги на ногу, поскрипывало почти неразличимое в темноте дерево, откуда-то наносило неприятным полузнакомым запахом. Бизону вдруг так захотелось побыстрее убраться отсюда, что он бросил деньги обратно и рывком застегнул сумку.
        - Мое дело маленькое, - поднялся он на ноги, нервно отряхивая ладони. - Забрал - привез. Пусть те, кому надо, и пересчитывают.
        - Тоже верно, - согласился лобастый лысоватый мужик, с видимым трудом поднимая одну из сумок. - Не пособишь, командир?
        Сам не зная почему, Файбисович суетился, помогал поудобнее устроить баулы в багажник своего автомобиля, а мозг сверлила одна мысль: «А ну как Сашка, зараза, бомбу в сумку запихнул? Я отъеду, а она ка-а-ак…»
        И сам успокаивал себя, что если в баулах и есть взрывчатка, то идти на такие ухищрения, чтобы расправиться с ним, Романом Файбисовичем, - бесполезная трата сил. Уж если бомба должна взорваться, то только тогда, когда рядом будет сам виновник торжества - Мамедов. А он, Роман, что? Он - сошка мелкая.
        - Ты не гони только, - почти по-дружески посоветовал лысый, усаживаясь в свою «жучку». - Когда сюда ехали - пост видели. Прищучат, не дай Господь, а у тебя мильон в багажнике. Нехорошо может получиться.
        - Не учи ученого, - огрызнулся Роман, плюхаясь на сиденье. - Поешь…
        Он хорошо знал русский фольклор, этот мальчик из приличной еврейской семьи…
        «Черт, - подумал он, вспомнив, что за треволнениями так и не прилепил маячок на «жигуль» Сашкиных подельников. - Мамедов меня с этим самым сожрет… Надо выбросить по-быстрому. А там отмажусь как-нибудь…»
        Бизон выудил маячок из кармана, содрал обертку и выкинул в окошко. Пусть докажут, что он не сам отклеился. Пальцы были неприятно липкими, и мужчина полез в карман за платком.
        «Что такое? - белая ткань оказалась испещренной темными пятнами. - Порезался, что ли?»
        Но кожу нигде не саднило.
        «Потом разберусь…»
        Испачканный платок полетел на заднее сиденье - бережливость тоже была привита Роме Файбисовичу с раннего детства…
        До МКАДа оставалось всего ничего, когда в свете фар замаячило нечто в светящемся зеленым жилете. Это нечто недвусмысленно указывало полосатым жезлом на обочину.
        «Вас только не хватало…»
        - Что я нарушил? - опустил стекло со своей стороны водитель в ответ на представление лихо откозырявшего гибэдэдэшника.
        - А это мы сейчас решим, - улыбнулся в ответ старлей. - Права и документы на машину, пожалуйста. И откройте багажник. Не сочтите за труд.
        Рука Романа, уже потянувшаяся за документами, замерла на полдороге: в багажнике - две сумки, до отказа набитые деньгами. И басни о баснословном выигрыше в казино тут явно не прокатят. Равно как и о тетушкином наследстве.
        - Может, решим на месте, лейтенант?
        - А что, есть что решать? - заинтересовался полицейский. - Вы не пили случайно? Выйдите из машины, пожалуйста…
        А потом бизнесмен сидел на заднем сиденье полицейского автомобиля и тупо пялился в боковое стекло, не реагируя ни на шум двигателей подъезжавших автомобилей, ни на возбужденные голоса, ни на вспышки фотоблицев. Мозг, раскалывающийся от боли, раскаленной спицей сверлила одна мысль: «Влип!»
        Наличие крупной суммы в долларах еще можно было попытаться как-то объяснить, наплести чего-нибудь - не привыкать. Но деньги, без всякого сомнения, изымут, и что он тогда скажет Мамедову? Что тупо провалил дело? Что даже не пометил маячком автомобиль Сашки? Будущее вырисовывалось не в самых радужных красках…
        Он был настолько погружен в себя, что не заметил, как дверь машины отворилась, и понял, что обращаются к нему, лишь тогда, когда мужчина в штатском начал терять терпение.
        - Что вы сказали?
        - Пройдемте к вашему автомобилю.
        - Зачем?
        - Извините, но вопросы тут задаю я.
        Наручники на Романа пока не надели, но по пятам за ним следовал угрюмый полицейский с коротким автоматом на ремне, и даже круглому идиоту было ясно, что «это ж-ж-ж неспроста».
        Возле «БМВ» с открытым багажником и боковыми дверями яблоку негде было упасть. Кроме фотографов Файбисович издали увидел двух операторов с видеокамерами, синхронно повернувшимися в его сторону. Свет переносных прожекторов резал глаза.
        «Вот я и прославился… - мелькнула тоскливая мыслишка. - Теперь в «Криминальных новостях» засвечусь…»
        - Это ваши вещи? - указал человек в штатском на расстеленный возле машины брезент, на котором имели место обе выпотрошенные сумки, аккуратно разложенное пачка к пачке их содержимое и, отдельной кучкой, какие-то непонятные предметы, прикрытые газетой, испещренной темными пятнами. Солидной такой кучкой.
        - Впервые вижу, - равнодушно бросил бизнесмен, едва удостоив взглядом «выставку». - И вообще: я требую своего адвоката и без него не скажу ни слова. Согласно Конституции, я имею право не давать показаний.
        - Хорошо, - пожал плечами штатский. - Я чего-то подобного и ожидал почему-то… А это, - он жестом фокусника сдернул газету. - Вам знакомо?
        - Тоже впервые… - равнодушно начал было Роман, мазнул взглядом по предметам, вгляделся и ахнул, зажимая ладонью рот.
        - Будьте же мужчиной, - брезгливо отодвинулся штатский, решив, вероятно, что задержанного сейчас стошнит.
        Но тот вдруг оттолкнул автоматчика и неуклюже, раскачиваясь на ходу и спотыкаясь, кинулся к лесу.
        «Нет! - колотилось у него в разрывающемся на части мозгу. - Этого просто не может быть!.. Это мне снится!.. Вот сейчас, сейчас я проснусь, и все будет в порядке… Это - только сон…»
        А потом какая-то сила ударила его в спину, заставив кувырком, до крови обдирая лицо, полететь на землю, что-то тяжелое обрушилось сверху, обдавая жарким дыханием с запахом табачного перегара и дешевой зубной пасты, руки с силой, до боли в связках, завернули назад, и на запястьях с треском защелкнулся металл…

* * *
        «…был арестован Роман Яковлевич Файбисович - московский бизнесмен, занимающийся строительством, в багажнике автомобиля которого кроме крупной суммы денег в иностранной валюте были обнаружены фрагменты расчлененного тела мужчины средних лет. В убитом позднее был опознан некто Петров, в прошлом тоже бизнесмен и компаньон Файбисовича. Причиной убийства, вероятно, послужили имущественный спор и личная неприязнь арестованного к потерпевшему. В данный момент Файбисович отказывается от дачи показаний, симулируя психическое расстройство, вследствие чего он доставлен в клинику им. Сербского для психолого-психиатрической экспертизы. Мы будем следить за дальнейшим развитием событий».
        - А ведь Ромка и в самом деле мог крышей поехать, - улыбнулся Александр, закрывая газету. - Сколько я его знаю, всегда крови боялся и всего такого. Вот, помню, в школе еще было…
        «Будете сами с собой разговаривать, - ворчливо откликнулся ротмистр, - сами сойдете за душевнобольного».
        «Да тут все равно никого нет, - перешел все же мужчина на секретный уровень общения. - Некому меня дуриком считать…»
        До вокзала Гар-дю-Норд оставалось еще два часа, вагон скоростного поезда Варшава - Париж был наполовину пуст. Самым сложным в операции «Покойник» было пересечение российско-латвийской границы, но оба компаньона - живой и виртуальный - надеялись, что паспорт и визу еще не успели аннулировать в связи со смертью их обладателя, что и подтвердилось тут же. Пограничники с обеих сторон кордона, прикрывающего шенгенскую зону, не проявили к одинокому путешественнику никакого интереса, а уж на остальных границах - и подавно. Александр волновался лишь об одном: чтобы маму не успели известить о смерти сына до его прибытия, но для этого ее еще надо было найти. Натали клятвенно обещала, что спрячет старушку надежно, и не верить ей не было причин.
        При воспоминании о девушке мысли беглеца приняли иной оборот, и ротмистр тут же это почувствовал:
        «Мечтаете о встрече со своей пассией? - ревниво осведомился он. - Молодо-зелено…»
        «Да, молодо, - согласился Саша. - А кроме того - в собственном теле. Во плоти, так сказать».
        «Мечты о плотских утехах, - мгновенно парировал граф. - Признак плебейства».
        «Да ладно! Можно подумать, что аристократы вроде вас детей в капусте находили. В брокколи, так сказать».
        Виртуальный аристократ промолчал. Видимо, не нашелся с ответом.
        «К тому же, - добавил «плебей», - она из ваших».
        «Из каких это из наших?»
        «Из графьев. Из аристократов то есть. Бабушка ее бежала из России после революции. Не то в семнадцатом году, не то позже».
        «В самом деле? - заинтересовался граф. - А фамилию не припомните?»
        «Нет, - после минутного раздумья ответил Саша. - Не припомню. Вот фото, которое она мне показывала - да».
        «Покажите», - потребовал ротмистр.
        Саша пожал плечами и попытался вспомнить виденный мельком портрет: светлое платье, широкая, похожая на цветочную клумбу шляпа, милое личико под ней…
        «Вы ничего не путаете? - Александр готов был поклясться, что его вечный спутник взволнован. - Постарайтесь вспомнить точно!»
        «Да ничего я не путаю. Вот офицера припоминаю смутно - у него половина лица под ободком была скрыта…»
        «Закройте глаза!» - тон ротмистра не терпел возражений.
        Перед мысленным взором, помедлив, начало проявляться фото. То самое, что Ланской продемонстрировал при знакомстве. Только тогда лицо дамы, стоящей за плечом сидящего в кресле офицера с саблей, было размытым пятном, а теперь оно обрело черты.
        - Обалдеть! - произнес Саша вслух, заставив нескольких спутников по вагону недоуменно оглянуться. - Да это же вы - тот офицер!
        «Да, тот самый. А дама, - печально произнес ротмистр. - Моя… как бы выразиться… в общем…»
        «Ваша любовница?»
        «Как вы смеете, мальчишка!»
        «Пардон! - поправился Александр. - Это ваша любимая женщина?»
        «Да… Это княгиня М. И, соответственно… - он помолчал, - ваша знакомая - моя правнучка… Это я могу утверждать точно».
        - Обалдеть… - только и смог сказать на это мужчина…
        Часть вторая. Личный счет

14
        - Что вы скажете Моррис, по поводу снижения спроса на автомобильный бензин во Франции?
        Руководитель регионального отдела «Уорлд Петролеум» стоял перед столом шефа, словно нашкодивший мальчишка. Господин Хальцер не предложил сесть, что с ним случалось нечасто, а значит, дело было серьезным, очень серьезным.
        - Я считаю, что снижение сезонное, господин Хальцер. Сейчас зима, французы стали меньше использовать свои авто…
        - Невразумительно, Моррис.
        - К тому же в течение года мы наблюдали определенный рост активности русских нефтяных компаний на европейском рынке - «Лукойл», «ТНК», «Роснефть»…
        - Как я и полагал, вы не в курсе, Моррис. Послушайте, что скажет наш эксперт. Господин Айцельн, пожалуйста.
        Приглашения сесть не последовало, но Томас Моррис был человеком нестарым, спортивным и легко мог постоять. Просить о чем-либо, даже у самого шефа, он считал постыдным. Это было его правилом, и благодаря ему в том числе парнишка из Бристоля, не имеющий богатых родственников и высокопоставленных покровителей, сумел к тридцати пяти годам подняться до представителя транснациональной корпорации в одной из крупнейших стран Евросоюза. И пока что у господина Хальцера, руководителя европейского бюро компании, не было поводов выражать ему свое недовольство.
        «Посмотрим, чего стоят эти нападки, - невозмутимо подумал англичанин. - И заодно подумаем, чем мы можем на них ответить».
        - С января этого года, - начал бесцветный очкарик неопределенного возраста, уткнув свой породистый нос в бумаги, - небольшая компания «Сен-Жак аутос», ранее специализировавшаяся на тюнинге автомобилей, резко пошла в гору. Она увеличила штат сотрудников, приобрела в собственность один из заводов, ранее производивших автомобиль «Ситроен» - после кризиса две тысячи восьмого года дела у этой компании идут неважно, - доли в акционерных капиталах автоконцернов «Рено» и «Фольксваген». Мы задались целью выяснить, что привело к такому росту заштатной ранее фирмы. Выяснилось, что в мастерских «Сен-Жак аутос» устанавливают на автомобили некое устройство, позволяющее использовать вместо бензина воду.
        - Воду? - Моррису показалось, что он ослышался. - Вы не ошиблись, господин Айцельн.
        - Нет, не ошибся, - поднял на регионального представителя блеклые глазки эксперт. - Обыкновенную воду. Аш два о. Если хотите - акву, вассер, уотер…
        - Я понял… Обычную воду?
        - Да, обычную. Чуть подслащенную, правда. Лучше всего - бутилированную, хотя годится любая, даже набранная из придорожной канавы.
        - Это… шутка? Автомобиль, ездящий на подслащенной воде из канавы?
        - К сожалению, не шутка, Моррис, - господин Хальцер выглядел удрученным. - Да вы садитесь, садитесь, Моррис.
        Томас был благодарен начальнику - ноги его уже просто не держали.
        - И в чем же дело?
        - Мы исследовали то устройство, которое в «Сен-Жаке» монтируют в автомобили. Знаете, это что-то вроде фильтра, врезаемого в бензопровод в развивающихся странах, - эксперт со стуком выложил на стол небольшую металлическую вещицу. - Бензин там по чистоте далек от европейских стандартов и механические включения… попросту говоря, грязь способна испортить двигатель. Взгляните сами - он легко разбирается.
        Моррису было не привыкать копаться в разном железе - в юности он подрабатывал автомехаником, - и с фильтром он справился быстро без каких-либо инструментов. На бумажном листе перед ним лежало несколько деталей: цилиндр с прижимными гайками, прокладки, ситечко из мелкой металлической сетки…
        - И в чем же фокус? - он поочередно повертел детали в руках, поглядел на просвет. - Это может сделать любой. Если не боится испачкать руки, конечно.
        - И тем не менее компания «Сен-Жак аутос» за прошедший год установила свыше десяти миллионов таких устройств.
        - Десяти миллионов? - не поверил Томас.
        - Если быть точным, - бесцветный человечек пошелестел листками. - Десять миллионов семьсот восемьдесят две тысячи устройств. Если не считать тех, что были проданы без установки. Как это, например.
        - И сколько оно стоит?
        - Около семисот евро.
        - Значит, «Сен-Жак аутос» заработала семь миллиардов?
        - Порядка двадцати пяти, Моррис, - удрученно заметил шеф. - И добрая треть этой суммы - наши прямые убытки. А вы говорите - сезонный спад, «Лукойл»…
        - Заработать двадцать пять миллиардов евро на металлических сеточках и железках из магазина «Сам себе слесарь»? - Томас постучал фильтром по столу. - Тут нет никакого подвоха?
        - Ни малейшего, - бесцветный господин Айцельн положил ладонь на тонкую стопочку листков, лежащую перед ним. - Мы всесторонне исследовали работу данного фильтра. На входе действительно вода с добавлением от пяти до пятнадцати процентов сахара. Но на выходе - смесь углеводородов, идентичная высокооктановому бензину.
        - Но не бензин, - зацепился за слово Моррис.
        - Не бензин, - согласно кивнул эксперт. - Более того, смесь крайне нестабильна и распадается на все те же воду и сахар буквально через считаные минуты после реакции. Если не сгорает в процессе работы двигателя, конечно. Причем продукты ее сгорания тоже распадаются до безопасных компонентов. В основном водяной пар и углекислота.
        - То есть двигатель, работающий на этой синтетической смеси, не загрязняет воздух?
        - Практически. Уровень углекислого газа на порядок ниже, чем при работе обычного двигателя, угарный отсутствует совсем.
        - Хм-м… Но ведь налицо действие мощного катализатора. Вы не пробовали его идентифицировать? Платина, например…
        - Образцы… Этот и другие исследованы досконально. Обычное ситечко из стальной никелированной проволоки.
        - Никаких следов катализатора?
        - Никаких.
        - Так в чем же фишка?
        Пошевелился господин Хальцер:
        - Мы заказали анализ в одном из исследовательских центров Цюриха. Они буквально разобрали фильтр на элементы периодической системы, последовательно, один за другим исключая известные…
        - И?
        - И в результате осталось буквально несколько сотен атомов вещества, неизвестного науке. Я бы даже сказал - неизвестного науке химического элемента.
        - Даже так?
        - Даже так. Даже более того: существование данного элемента на Земле невозможно - он не вписывается в периодическую систему…

* * *
        Товарищ Вэй чувствовал себя не в своей тарелке. Никогда еще он не был на совещании такого высокого уровня. И уж точно никогда - на совещании, посвященном исключительно ему.
        Все началось два месяца назад, когда предприятие, на котором он работал вторым заместителем главного технолога, «не оправдало высокого доверия, оказанного ему партией и правительством». Говоря нормальным человеческим языком, завод с треском провалил задание по копированию очередного самолета, закупленного за баснословную сумму у очередной «акулы капиталистического рынка».
        Собственно говоря, фиаско случались и ранее. Довольно часто машины, которые надлежало в точно установленный срок поставить на поток, имели секрет, а то и несколько, разгадать которые специалисты, съевшие не один пуд рисовой лапши на воспроизведении технических чудес, созданных буржуазными учеными, были не в состоянии. Народная Республика, хотя и вкладывала огромные деньги в развитие отечественной науки, просто не обладала (пока не обладала, как настаивал Председатель и товарищи рангом ниже) необходимой технологией. Поэтому скрепя сердце приходилось заменять неподдающуюся технологию иной, доступной, и чаще всего более-менее удачно. Самолеты летали, выполняли боевые и народно-хозяйственные задачи и заставляли зарубежных продавцов только скрежетать бессильно зубами: китайская техника всегда была в разы, если не на порядки дешевле оригинальной, что позволяло успешно вытеснять последнюю с мирового рынка. Ну и что с того, что летали самолеты чуть ниже, были чуть менее маневренны и надежны, что их боевая «навеска» чуть хуже поражала наземные и воздушные цели? Армии третьего мира, давно оценившие главное
достоинство сработанных в Поднебесной товаров, больше всего привлекала их доступность. Поэтому добытые правдами и неправдами, за огромные деньги и с огромными трудами образцы послушно становились на поток и окупали себя в самое кратчайшее время.
        Но только не в этот раз.
        Несколько десятков миллионов полновесных юаней, конвертированных в презренную черно-зеленую валюту, по всем статьям оказались выброшенными на ветер. Уродливое детище бразильской авиастроительной корпорации, воплощенное в благородный китайский металл, не только наотрез отказывалось повторять рекорды грузоподъемности, продемонстрированные на полудюжине престижных авиасалонов от Ле Бурже до Жуковского, но и летать-то, собственно говоря, не хотело. Пузатый транспортник, ревя моторами, прилежно пробегал взлетную полосу, подпрыгивал и… плюхался обратно, заставляя вспомнить кадры кинохроники столетней давности о самой-самой заре авиации. И это при том, что эталонный образец - единственный из тройки близнецов не разобранный до винтика - исправно повторял все экзерсисы, привлекшие внимание охотников за новинками: взлетал и садился с разбегом вдвое меньшим, чем у остальных самолетов такого типа, и пролетал при нормальной заправке на тридцать процентов дальше - вкупе с тем, что брал на борт в полтора раза больше груза. Но лишь собранный в ангарах Сан-Паулу. Близнецы его, изготовленные в Сицзяне, летать
нипочем не хотели. Даже без груза. Даже снабженные оригинальными двигателями. Более того, даже собранные заново из тех же самых деталей, из которых состояли изначально.
        А закупленный в Бразилии «эталонный» самолет летал. Летал, и все.
        Партия и правительство поступили, как и полагается поступать в таких случаях. «Незаменимых людей не бывает», - решил кто-то в Бейджине[20 - Китайцы не называют свою столицу Пекином.], и в один прекрасный момент заместители директора, главного инженера и главного технолога одновременно сделали шаг вверх по служебной лестнице. О том, куда делись их предшественники, говорить в приличном обществе как-то было не принято. Но вот почему-то замы, получившие повышение, совсем не были рады своему карьерному росту, обещавшему быть недолгим…
        И лишь один из их потенциальных сменщиков, товарищ Вэй, не хотел вслед за ними «делать карьеру», которая, скорее всего, привела бы его на один из столичных стадионов в робе смертника. Поэтому, дистанцировавшись от судорожных попыток всего завода заставить летать свои ублюдочные детища, он решил досконально разобраться, чем же все-таки бразильский аэроплан так отличается от китайских. И ему это удалось…
        - Не могли бы вы объяснить своими словами, - устав, видимо, от специфических терминов, поморщился председатель правительственной комиссии, судя по грубо вылепленному лицу и заметному акценту - из крестьян западных районов.
        Товарищ Вэй очень хорошо знал таких. В шестидесятые годы прошлого века они, тогдашние юнцы, по приказу «великого кормчего» вершили культурную революцию, повзрослев и заматерев - претворяли в жизнь гениальные решения великого Дэн Сяопина, а теперь, дождавшись своей очереди, встали у кормила Народной Республики. Упорства и преданности партии им было не занимать, но вот с образованием дело обстояло заметно хуже…
        - Можно, я лучше покажу?
        И, дождавшись милостивого кивка, извлек из принесенного с собой портфеля обычную стеклянную банку из-под консервированной ламинарии. Даже знакомая всем по телевизионной рекламе («Покупайте маринованную морскую капусту - залог здоровья, долголетия и мужской силы!» - уверял всех плечистый белозубый крепыш с голубых экранов) зеленая этикетка с золотыми иероглифами имелась на боку. За стеклом болтался какой-то небольшой ярко-желтый предмет.
        - Дайте-ка сюда, - протянул широкую короткопалую кисть председатель.
        - Только осторожнее, пожалуйста, - робко вякнул технолог, почему-то воровато оглянувшись.
        На взрывное устройство склянка с перекатывающимся внутри желтым шариком от пинг-понга никак не походила, поэтому партийный чин смело свернул металлическую винтовую крышку и, не чинясь, вытряхнул содержимое на стол.
        - Осторожнее! - взвился товарищ Вэй, заламывая руки и заставив тем самым дюжих референтов собравшихся напрячься за их спинами.
        Но ничего не произошло. Шарик, отливая глянцевым бочком, чуть прокатился по столешнице, покачался с боку на бок и замер.
        - Только и всего? - председатель разочарованно поставил опорожненную емкость на стол и зачем-то завинтил обратно крышку. - Не кажется ли вам, товарищи, что этот гражданин злоупотребляет нашим с вами дорогим временем…
        - Постойте, - взволнованно заметил один из членов комиссии, вдруг позабыв о субординации, впитанной едва ли не с молоком матери. - Он же не касается стола!
        И в самом деле - шарик неподвижно висел в двух сантиметрах над полированной поверхностью столешницы, будто между ним и дорогим деревом был вставлен кусок толстого, но абсолютно прозрачного стекла…

* * *
        Борис Михайлович Каменев сосредоточенно играл с карандашом.
        Нет, это лишь стороннему наблюдателю могло показаться, что он играет с карандашом. Вернее, с предметом, очень похожим на карандаш. Такой же длины, как обычный карандаш, и тоже шестигранный, матово-серый стержень весил как целая упаковка карандашей. И все потому, что был изготовлен вовсе не из дерева и графита, и даже не из свинца, как его прародитель, а из совершенно иного металла.
        Из платины. Из чистейшей платины, пробу которой принято обозначать тремя девятками. После запятой.
        Борис Михайлович ставил «карандаш» на попа (и он стоял, благодаря высокой точности изготовления), с дробным звуком перекатывал по столу, постукивал по разным предметам, вслушиваясь… Казалось, что он не может поверить в то, что у него в руке - целое состояние. Хотя, казалось бы, почему не поверить, раз аутентичность платинового стержня подтверждена несколькими экспертизами, многостраничные акты которых лежат тут же.
        Старший следователь Генеральной прокуратуры Российской Федерации и рад бы поверить, если бы не один зловредный листочек в стопке подобных, увенчанных грифами уважаемых экспертных организаций. Листочек, утверждающий, что данный стержень является деталью одного хитрого прибора, применяемого в биохимических исследованиях. Что приборы, использующие такие детали, изготавливаются всего одной, не самой известной фирмой, базирующейся в Швейцарии и тесно сотрудничающей со знаменитым ЦЕРНом[21 - ЦЕРН (CERN) - Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий. Также иногда переводится как Европейский центр ядерных исследований.]. Но главное то, что длинная строчка цифр и латинских букв, аккуратно выгравированная (скорее - отштампованная) на одной из граней «карандаша», - это вовсе не абракадабра, как кажется с первого взгляда, а индивидуальный номер данного изделия, продублированный для верности лазерным штрихкодом на противолежащей грани. Как ни крути, а швейцарские гномы не мыслят себе жизни без скрупулезного учета. Особенно - деталей из драгоценных
металлов, которым, вообще-то, место не в разных там приборах, а в банковских сейфах, за надежными замками.
        «Эка невидаль! - сказал бы непосвященный. - Детали из драгметаллов широко используются в электронике. В любом паршивом мобильнике найдется пара-другая граммов серебра и даже чуть-чуть золота!» Правильно, найдется. Но что делать, если деталей таких - целый ящик. И не один.
        «Общим весом, - всплыло в памяти следователя, - семьдесят четыре килограмма восемьсот сорок граммов…»
        Но и это не так заботило слугу закона - случалось задерживать грузы на большие суммы. Наркотиков, например. Или похищенных в заброшенных храмах икон шестнадцатого-семнадцатого столетий.
        Но там было проще. Потому что ни пакетики с героином, ни темные от времени доски с едва различимыми строгими ликами в тускло-золотых нимбах не имели номеров. А платиновые «карандаши» - имели. И номера эти совпадали до последней цифры у всей партии. И оставалось лишь гадать, что это - умопомрачение, внезапно сразившее швейцарцев, или что-то иное? В массовую шизофрению швейцарских мастеров верилось слабо, а значит, оставалось одно: где-то на территории Российской Федерации действует преступная организация, способная не только получать платину высокой чистоты, но и владеющая технологией ее точной обработки и нанесения специальной маркировки. Но, при всей своей высокотехнологичности и продвинутости, не подозревающая, что цифирки на ребре шестигранного стержня - аналог серийного номера на денежных купюрах. А, как ни крути, в полуграмотных фармазонов, шлепающих изделия, по сравнению с которыми фальшивые монеты и стодолларовые купюры - детский лепет, верилось с трудом.
        - Мамой клянусь, - вспомнил Борис Михайлович допрос бизнесмена, пытавшегося переправить на Запад семьдесят пять без малого кило платины, замаскированной среди обычного металлолома. - Не знаю, откуда это взялось. Добрые люди посоветовали купить… Недорого совсем - клянусь!.. Ну да - знал, что это платина… Заработать хотел… А что: фальшивая оказалась?..
        Каменев вздохнул, спрятал «карандаш» в пластиковый пакетик, запер в сейф и набрал номер помощника.
        - Свяжитесь с этой фирмой… «Хансен Электропхизикверке», - прочел он, близоруко поднеся листок к самым глазам. - Что?.. Знаю, что не в Урюпинске. Представьте себе - знаю. Свяжитесь и выясните, кому поставлялись приборы, использующие стержни… Ну и что, что тысячи? Мне вас учить, как работать? Все, выполняйте - через неделю детальный отчет должен лежать у меня на столе. Причем меня интересуют все покупатели приборов: не исключено, что они поставлялись в Россию в обход официальных каналов. Работайте.
        - Пусть побегают, - сообщил старший следователь выключенному коммуникатору. - А то обленились совсем!
        Руки так и тянулись снова достать из сейфа платиновую игрушку, но мужчина переборол себя и, водрузив на нос очки, принялся перечитывать - по десятому, наверное, разу - экспертные заключения…

15
        Немногочисленные пассажиры «Яка», совершившего посадку в аэропорту Усть-Маганска, весело переговариваясь, топали к зданию аэровокзала - приземистому зданию из стекла и бетона, выстроенному в незапамятные времена в архитектурном стиле брежневское рококо - поскольку из-за незначительной величины данного авиатранспортного узла автобусы были тупо не предусмотрены. Да и вообще, царили на невеликом поле, местами заасфальтированном, местами забетонированном, но в основном - поросшем ржавым прошлогодним бурьяном, не самолеты, а винтокрылые машины. Такова уж была специфика данной местности, где «кругом пятьсот», как в песне поется. Добираться до затерянных в тайге населенных пунктов было жизненно необходимо, лошади и собачьи упряжки за последние полвека как-то вышли из моды, а колесно-гусеничная техника вязла в зависимости от сезона то в снегу, то в болоте. Оставался только воздух, но обеспечить ровную площадку для посадки и, что самое главное, последующего взлета аэроплана - в девяноста девяти случаях из ста было невозможно в принципе. Поэтому вертолет, вертолет и только вертолет был здесь рабочей
лошадкой. А также санитарной машиной, такси, грузовиком, школьным автобусом и авто представительского класса.
        Двое из прилетевших в здание аэропорта не торопились. Мужчины средних лет, выглядевшие очень и очень иностранно, что, собственно, редкостью в здешнем нефтеносном краю с некоторых пор не являлось, неторопливой походкой направлялись в прямо противоположную аэровокзалу сторону. Если быть точным - к стоявшему особняком от остальных вертолету, казавшемуся на фоне обшарпанных отечественных машин выпуска шестидесятых-восьмидесятых годов роскошной иномаркой. Коей, впрочем, и являлся, будучи гражданской модификацией боевого «Ирокеза», без которого не обходилась практически ни одна война за прошедшие пятьдесят лет.
        - Александр Игоревич! - подскочил невысокий лысоватый пилот, скучавший на откидном трапе заморского чуда. - Чего вы так долго? Я тут с шести утра баклуши бью!
        - Рейс задержали, - мужчина с седым виском крепко пожал протянутую руку. - В Москве льет как из ведра. Знакомься, Михалыч: Вальтер Шмидт, новое светило в нашу ученую команду. Юрий Михайлович Семецкий - мой личный пилот, телохранитель и бог знает кто еще. Одним словом - человек, которому я доверяю на сто два процента.
        - Сто два? - озадаченно потер переносицу указательным пальцем немец. - Процента?
        - Шутка! - улыбнулся Александр Игоревич и полез в салон вертолета.
        А еще через пару минут геликоптер, легко оторвавшись от земли, плавно развернулся в воздухе и взял курс на северо-восток…
        Немец, утомленный долгим перелетом, сменой часовых поясов, а главное - русским гостеприимством еще в Москве, дремал в кресле, прислонив голову к мягкой обивке борта, благо в салоне вибрация двигателя почти не ощущалась, а Александр никак не мог оторваться от расстилающегося за иллюминатором пейзажа.
        Минуло уже семь лет с того момента, когда впервые он проделал тот же маршрут: сначала пешком (спасибо ротмистру - воспоминаний об этом не самом приятном путешествии в его голове не сохранилось), а потом - на совсем не похожей на сегодняшнюю винтокрылой машине. Правда, с тем же пилотом в кабине. Сколько раз ему пришлось за эти семь лет повторить это воздушное путешествие, он сейчас точно сказать не мог - слились в один похожие, как близнецы, перелеты. Да и вытесняли воспоминания о них сюрпризы, которыми раз за разом не уставал одаривать своего первооткрывателя Корабль. Неисчерпаемый кладезь, изучаемый уже семь лет подряд, но, кажется, не открывший и тысячной доли своих секретов…
        «Чем же удивит меня на этот раз Олег Алексеевич? - думал бизнесмен, задумчиво поигрывая пузатой хрустальной рюмкой, наполовину наполненной коньяком: столик между креслами был любовно сервирован понимающим толк в этих делах Михалычем. - Что-то он был особенно загадочен в последнем разговоре. Сто пудов приготовил мне какую-нибудь диковину!»
        Мечта бывшего научника, давно ставшего научником настоящим, сбылась: он заведовал целым научно-исследовательским институтом, корпевшим над тайнами инопланетного гостя. Разумеется, к самому Кораблю ученую братию, собранную с бору по сосенке на всех континентах планеты, не допускали. Главный секрет оставался секретом для всех, кроме нескольких человек. Четырех реальных, если не считать Алексея - копию Александра и, как ни крути, человека не вполне настоящего, и одного виртуального.
        И вот этого виртуального персонажа, как назло, опять куда-то запропастившегося в своих виртуальных дебрях и не казавшего виртуального носа уже третий месяц подряд (бывали отлучки и более долгие, так что волноваться особенно не стоило), Александру сейчас как раз и не хватало реально…
        Да, собственно, и самого Александра официально больше не существовало: Александр Игоревич Петров, вернее, все, что от него осталось, семь лет как был тихо погребен на одном из подмосковных кладбищ - поверите, нет - под рев безутешной «вдовы» Татьяны Неволиной, неожиданно для себя ставшей полноправной наследницей неверного любовника. А вместо него жил и здравствовал внешне на него не очень похожий (пластические хирурги в Европе недаром едят свой хлеб) Александр Игоревич Трофимов - ничем не примечательный гражданин Французской Республики, не занимающий никаких определенных постов, своего рода свободный художник, живущий на средства супруги - известной бизнесвумен русского происхождения Натальи Ланц. Французские чиновники оказались ничуть не менее алчны, чем их российские коллеги, и получить паспорт на вымышленную фамилию оказалось пусть и не дешево, но довольно просто. Равно как и оформить патенты на целый ряд «изобретений», выглядящих внешне совершенно невинно, но дающих стабильный и немалый доход. Жаль, конечно, было первых лет, потраченных на осторожное и деликатное вползание в европейский
бизнес, далекий от нахрапистости и азарта своего российского кузена. Но оно стоило того…
        Одному пить коньяк не хотелось, будить соседа - еще меньше: как ни крути, а ведь он не более чем наемный работник, хотя и считающий «господина Трофимова» ровней - кем-то вроде «охотника за головами», шныряющего по миру в поисках специалистов. Ну и пусть так считает - золотая его голова болеть меньше будет.
        Александр захлопнул дверь кабины и плюхнулся в пустующее кресло второго пилота, держа в руках початую бутылку «Хенесси» и два коньячных бокала:
        - Михалыч, тяпнешь?
        - Наливай, командир! - оживился пилот.
        - Ты только не очень того, - командир отмерил граммов пятьдесят янтарного напитка. - Без фанатизма. А то навернемся еще.
        - Не боись, Игорич, - Семецкий кургузой пятерней сцапал бокал. - Живы будем - не помрем. А гаишников тут нет - некому в трубку дуть…
        Вертолет заложил вираж, и в блистер кабины вплыли полдесятка зданий, притулившихся на краю огромной темной проплешины, как всегда курившейся парком. Чуть в стороне торчала ажурная башня буровой вышки - самой что ни на есть настоящей, хотя и выполняющей тут роль декорации: зачем ставить поселок в тайге, плавно перетекающей в тундру, если не ради черного золота? Вот и не стали разочаровывать возможных наблюдателей - подобных безымянных поселков по необозримым просторам Западной Сибири разбросаны сотни.
        Правда, поначалу изрядно беспокоило электричество - чем освещать и отапливать неказистые снаружи, но весьма комфортабельные изнутри корпуса института, замаскированные под бараки нефтяников? Выстраивалась сложная схема по тиражированию на органическом копире пластиковых канистр с соляркой для дизельной электростанции и т. д. и т. п., но пришелец из космоса, как всегда, сам позаботился о нуждах своих постояльцев.
        Бизнесмен улыбнулся, вспомнив о том, как опасались они в самые первые свои дни пребывания в чреве Корабля одного из помещений, тут же окрещенного «Железной девой»[22 - «Железная дева» - средневековый пыточный инструмент: металлический футляр в форме человеческого тела, внутренняя поверхность которого была утыкана шипами.], - длинного, полукруглого в сечении туннеля, стены которого были сплошь усеяны тридцатисантиметровыми гранеными шипами, по которым то и дело пробегали сиреневые змейки разрядов. К нему и приближаться не хотелось, не то что гадать, на что такая страсть сгодится.
        И что оказалось? Оказалось, что шипы состоят из удивительно хрупкого материала и обламываются при самом небольшом усилии. Естественно, не голой рукой - получить весьма чувствительный удар тока, прикоснувшись к ним, можно было запросто. Но фишка состояла в том, что шипы и отделенные от материнской поверхности оставались источниками постоянного тока, причем вечными. Ну или почти вечными: за те семь лет, что обитатели Корабля пользовались ими, еще ни один электрошип не то что не истощился, но даже не ослабил заряд, получая энергию практически из ниоткуда.
        Но и это не было самым главным: напряжение тока напрямую зависело от длины кусочка шипа. Обломочка длиной в два миллиметра хватало для питания мобильного телефона («вечные» мобильники, не требующие подзарядки, позволили фирме заработать неплохие деньги на первых порах, и спрос на них не падал и поныне), а целый тридцатисантиметровый стержень выдавал около трехсот восьмидесяти вольт. Комбинируя стержни, можно было добиться любого требуемого напряжения постоянного тока, а помещенный внутрь проволочной обмотки электрошип позволял получать уже переменный ток.
        Ставшая такой желанной «Железная дева» уже пугала лишь одним - тем, что запасы шипов в ней рано или поздно истощатся. Но и тут обошлось: не имеющие ничего общего с живой материей иглы медленно, но неуклонно отрастали снова, позволяя раз за разом снимать со стен и потолка туннеля «урожай» вечных источников электротока.
        И не только их. Те же шарики-антигравы, например…
        - Приехали, - оторвал от мыслей командира пилот, повернув к нему раскрасневшееся от коньяка лицо. - Станция Березань, кому надо - вылезай…

* * *
        - Чем порадуете, Олег Алексеевич?
        Формальности были позади, и Александр с удовольствием отдался в руки научного гуру, которому, по всему видно, не терпелось удивить шефа очередным открытием из кажущихся неисчерпаемыми кладовых звездного гостя. Они уже были глубоко под поверхностью земли, и невидимый эскалатор уносил их все глубже и глубже.
        - Да уж, накопилось с последнего вашего визита, - довольно потер пухлые ладошки Липатов - бывший доходяга изрядно поправился за минувшие семь лет, отрастил профессорское брюшко и практически потерял остатки шевелюры, и до того не самой густой. - Причем… Да сами увидите!
        Хотя специалистам из «верхнего» института дорога в недра Корабля была заказана, он отнюдь не был безлюдным: навстречу нашей парочке то и дело попадались люди в белых халатах, а в нескольких отсеках, которые Олег Алексеевич и Александр миновали, - лаборанты просто кишели, занимаясь не совсем понятными делами. Увы, это были не люди, вернее, не настоящие люди, а их копии, произведенные множительным аппаратом Корабля - дубли, как их метко окрестил Агафангел, занимающий сейчас престижную должность завхоза. В смысле, заведующего всем подземным хозяйством. И, судя по всему, он оказался на своем месте.
        Однако дубли отнюдь не были теми неуклюжими дебилами, которые выдавал «копир» в первые разы. И об их очеловечивании позаботился все тот же Корабль.
        Александр вспомнил, как Липатов буквально вырвал его сюда, чтобы оценить очередное открытие, подаренное гостем из глубин Вселенной. Случилось это на второй год после открытия, когда компания перебивалась с хлеба на квас продажами «вечных мобильников», а о нынешнем размахе оставалось только мечтать.
        - Скорее! - тащил за рукав своего шефа ученый, бывший тогда заметно стройнее и бойче сегодняшнего, в недра Корабля, будто то, что он хотел показать, готово было улетучиться без следа в ближайшие секунды.
        Марафон завершился в знакомом уже «колонном зале».
        - Очередной множитель? - поинтересовался Петров: за год с лишним назначение большинства цветных столбов, кроме тех, что были уже изучены, все еще оставалось тайной.
        - Суньте сюда голову! - не терпящим возражений тоном потребовал ученый, подтащив патрона к серебристо-голубой колонне. - Не бойтесь.
        - Да я не боюсь… - замялся бизнесмен.
        Ему, честно говоря, совсем не хотелось опять видеть на равнодушном транспортере, одному богу известно где и кем сработанном, отрубленную голову. Свою голову, между прочим. Тем более что с этой колонной, как он помнил, подобные опыты как раз не ставили. Вдруг еще какая страсть приключится - кто их знает, этих маньяков от науки.
        - Ну что вы, в самом деле! - всплеснул руками Олег Алексеевич и сам сунул голову в голубоватое нечто. - Убедились? - вынырнул он наружу спустя мгновение. - Давайте, давайте - увидите, что будет!
        Как ни не хотел Саша, но пришлось последовать его примеру. Уже ныряя в светящуюся псевдожидкость, он вспомнил о зубных имплантах и поклялся собственноручно вырвать Липатову эквивалентное количество зубов, если протезы в результате этого эксперимента вдруг вылетят, как вылетел золотой зуб у покойного Хрипатого - слишком живо было впечатление о не самых приятных в жизни часах, проведенных в кресле французского дантиста-кудесника.
        Ощущение погружения в неощутимую жидкость было знакомым и отличалось лишь мгновенно прошедшим головокружением. Он не успел еще толком ощупать языком зубы, оставшиеся, слава Всевышнему, в целости и сохранности, а ученый уже потянул его к транспортерам. И там, к счастью, «мясницкая» лента пустовала. Зато была занята другая.
        - Что это такое? - присел Петров на корточки рядом с двумя радужными сферами размером с дыньку-колхозницу, парящими в паре сантиметров над черной лентой конвейера. - Потрогать можно?
        - Трогайте на здоровье! - кандидат (тогда он еще не был повышен в научном звании) цвел, как майская роза. - Это абсолютно безопасно. Можете даже в руки взять.
        Александр осторожно принял в ладони играющее всеми цветами радуги невесомое чудо - больше всего сфера напоминала мыльный пузырь, разве что плотный, упруго прогибающийся под пальцами, но не лопающийся - и с удивлением понял, что игра красок вызвана беспрестанным перемещением под тончайшей прозрачной поверхностью других сфер всех размеров и оттенков. Казалось, что там кипит и все никак не может выкипеть какая-то удивительная разноцветная жидкость.
        - Что это? - бизнесмен поворачивал сферу так и этак, любуясь чистотой красок кипящей внутри жизни.
        - Это - ментальный слепок, - с такой гордостью, будто создал это чудо сам, своими руками, объявил ученый. - Или проще - хранилище памяти.
        - Но… - Саша чуть было не выпалил: «Хранилище памяти» выглядит совсем по-другому», но вовремя прикусил язык. - Но как это понимать?
        - Очень просто! - Олег Александрович чуть не силком отобрал «мыльный пузырь» у начальника. - Здесь заключена вся память человека с самого рождения, и если поместить этот слепок в мозг человека, то он будет знать все о том, с кого снята данная ментальная копия. В данном конкретном случае - моя, - присмотрелся он, вертя сферу в руках.
        - Вы можете определить на глаз?
        - Пока еще нет, но я проделывал опыт первым, и мой слепок должен был выйти перед вашим… Кстати, - он присмотрелся к Сашиной сфере, по-прежнему висящей над транспортером. - Какой-то странный он у вас… Я таких еще не видел.
        - Начальственный, - пошутил Петров, беря в руки свою ментальную копию.
        Она и в самом деле отличалась от той, что он только что держал в руках: пузырьки в ней двигались гораздо быстрее и образовывали не смешивающиеся между собой струи разных цветов, свивающиеся в жгуты и образующие миниатюрные водовороты, - все это походило на модель планеты, в атмосфере которой бушуют ураганы.
        «Поняли, в чем суть? - услышал Саша «внутренний голос». - Как вы думаете: этот ученый прыщ догадается, что к чему?»
        Кандидата ротмистр почему-то недолюбливал с самого начала. Вероятно, из-за вечного, многократно воспетого в художественной литературе презрения русского офицера к штафиркам.
        - А как поместить… это в мозг? Операции не требуется?
        - Да очень просто! - Олег Александрович воздел руки со своим радужным шаром над головой и опустил его вниз.
        Александр не поверил своим глазам: сфера начала медленно погружаться в лысину ученого, словно либо на миг утратила материальность, либо голова Липатова - твердость.
        «Чудны дела твои, Господи! - пробормотал Ланской. - Неужели и наше с вами… хранилище…»
        - Впрочем, нет! - прервал кандидат операцию на половине и извлек сферу обратно. - Это вряд ли будет доказательно… Давайте чуть иначе… За мной!
        Он, едва ли не бегом, устремился куда-то, и Петрову ничего не оставалось, как последовать за ним.
        - Нет, - остановился Липатов, будто налетев на стену. - Лучше оставайтесь здесь и подержите мой слепок.
        Он сунул свою сферу в руки ошеломленному шефу и скрылся из глаз.
        - Только не перепутайте… - донеслось издали.
        - Как же, перепутаешь тут, - проворчал бизнесмен, сравнивая обе сферы. - Интересно, граф: а наша с вами кипит активнее потому, что две памяти в одном черепке - перебор? Или как?
        Ждать пришлось недолго. Голый дубль появился из тумана на бесшумно ожившем транспортере минут через пятнадцать. Саша впервые наблюдал рождение копии человека своими глазами, и наблюдал за процессом в оба. Ему даже показалось, что он уловил момент, когда сутулая фигура с отвисшим брюшком сформировалась из белесой пелены. Хотя, возможно, ему это лишь показалось.
        Лже-Липатов в первые секунды после рождения выглядел совершенно безучастным и напряженной позой (видимо, копирующей ту, в которой зафиксировался внутри «копира» его оригинал) походил на манекен. Но вот глаза обрели некую осмысленность, по белому рыхлому телу пробежала дрожь…
        «А его не мешало бы одеть, - заметил Ланской. - Срам прикрыть хотя бы».
        «Бросьте, ротмистр. Голыми мы приходим на этот свет… Кто это сказал?»
        «Не помню. Но зрелище, я вам скажу, не самое эстетичное».
        «Полноте, граф! Вы что - в мужской бане никогда не были?»
        «Бывал, но… Вам проще - вы живете в развращенное время…»
        Перепалку прервал запыхавшийся Липатов в напяленной кое-как и застегнутой не на те пуговицы одежде: видимо, одевался он после того, как его раздел «копир», на ходу.
        - Все, можете вставлять, - сообщил он от входа. - Ну же, смелее! Для чистоты эксперимента я вас даже покину - общайтесь со своей копией сколько хотите. Когда я буду нужен - позовете…
        - Стоп, - остановил почти уже было улетучившегося ученого Александр. - А это обратимо? Я имею в виду…
        - Не бойтесь, никуда не денутся ваши секреты. Сфера извлекается, а в мозгу реципиента ничего не остается. Ну, как если бы я вынул из компьютера флешку.
        - И куда ее потом?
        - Как куда? В утилизатор, конечно, - пожал плечами Липатов.
        Утилизатором назвали одно из помещений Корабля, почему-то не найденное сразу. Возможно, Корабль и в самом деле менял свою внутреннюю конфигурацию незаметно от присутствовавших в нем людей. Возможно, почувствовав, что они в этом новом гаджете в данный момент нуждаются.
        Обычный, внешне ничем не отличающийся от других отсек был примечателен тем, что в нем бесследно исчезали все оставленные там предметы. Причем именно те, что были произведены Кораблем, - все доставленное извне так и лежало без изменений. Невозможно было зафиксировать и сам процесс исчезновения, и до сих пор оставалось загадкой - всасывались предметы мерцающим «живым» полом, растворялись в воздухе или пропадали каким-либо иным способом. При свидетелях Корабль ни в какую не желал утилизировать свою продукцию. Не помогали ни хитро спрятанные видеокамеры, ни система зеркал - предметы пропадали лишь в отсутствие наблюдателей, причем в самое короткое время - стоило только отвернуться или плотно, без дураков, зажмурить глаза. И о причине такой «стыдливости» Корабля оставалось лишь гадать…
        А наблюдать исчезновение было бы интересно, ведь с равной охотой он «поедал» и неодушевленные предметы, и вполне жизнеспособных дублей…
        Оставшись один - если не считать ротмистра, естественно, - Саша осторожно опустил радужную сферу в голову равнодушно, по-коровьи помаргивающего лже-Липатова (его зачаточного интеллекта не хватало даже на то, чтобы прикрыть срам руками). Поразительное ощущение: вполне материальный на ощупь предмет погружался в другой, еще более материальный предмет, легко и без всякого сопротивления, но, дойдя до какой-то точки, остановился и дальше погружаться отказывался наотрез.
        И в этот самый момент дубль ухмыльнулся, вытер ладонью слюну, сбегавшую из уголка рта, и хитро подмигнул отшатнувшемуся бизнесмену.
        - Ну и ослом же я выгляжу со стороны!..

* * *
        И вот сейчас они снова были в «колонном зале», но потащил Липатов шефа к столбу, ему совершенно незнакомому.
        Золотистую колонну более чем пятиметрового, на глаз, диаметра он поначалу принял за причудливо изогнутую часть стены, настолько она была велика. Поверхность ее колебалась и казалась жидким зеркалом, отражая все вокруг изломанным и струящимся.
        - Хм-м… И давно это появилось? - поинтересовался Петров, изучая свое меняющееся отражение: огромное бочкообразное туловище с головой-кукишем вытягивалось, постепенно превращаясь в подобие гриба-поганки с тонкой ножкой и огромной шляпкой.
        - Примерно неделю назад, - развел руками ученый. - Как всегда, без свидетелей. Видимо, корабль решил, что мы созрели для этого подарка.
        - Подарка? - с сомнением прищурился шеф.
        - Да еще какого! - энтузиазму Липатова не было предела. - Это царский подарок! Императорский! Смею утверждать, что это величайшее из всего, что мы до сих пор получали от него. Да что говорить! Все предыдущее, это так - крошки со стола!
        - Вы не преувеличиваете?
        - Преувеличиваю? Я преуменьшаю! В миллион раз преуменьшаю! В миллион миллионов!
        Хозяин Корабля сорвал очки и яростно принялся протирать и без того чистые стекла, будто собираясь протереть до дыр или добыть таким образом огонь.
        - Да вы сами убедитесь! Войдите внутрь, войдите!
        Он принялся подталкивать Сашу к золотисто-ртутной поверхности.
        «Я бы на вашем месте поостерегся, - заметил Ланской. - Черт разберет этих сумасшедших очкариков…»
        «Полноте вам, - мысленно отмахнулся бизнесмен. - Вряд ли он желает мне плохого…»
        - Смелее! - нетерпеливо воскликнул ученый и пихнул начальство так, что оно разом пробило зеркальную пленку и оказалось внутри колонны, инстинктивно задержав дыхание…

16
        Внутри было темно - видимо, зеркальная поверхность не пропускала свет извне - и не ощущалось ни тепла, ни холода.
        «Прямо дежавю какое-то, - подумал Александр, вспомнив свои ощущения после давнишней аварии. - Еще не хватало, чтобы все по новой закрутилось…»
        «А может мы… того? - заметил граф, и его присутствие, как никогда раньше, обрадовало Петрова. - Я ведь примерно такие же ощущения испытывал, когда ваш уважаемый дедушка мне голову прострелить изволил. После собственно ранения, естественно».
        Но первые страхи рассыпались, стоило ощутить под ногами слегка пружинящую, но твердую поверхность: он был жив и просто попал в какое-то новое помещение корабля, вот и все. Незнакомое, неосвещенное помещение. Саша осторожно вдохнул воздух и установил, что дышать тут можно вполне - Корабль, как всегда, заботился о своих пассажирах.
        «Может, и свет здесь включается как-нибудь…» - подумал он и вдруг понял, что окружающий его мрак совсем небеспросветен.
        Сначала тускло, потом все ярче и ярче вокруг него из мрака начали проступать огоньки. А может быть, зрение приспособилось к новому освещению.
        «Велики чудеса твои, Господи! - ахнул, позабыв про свою обычную сдержанность, ротмистр. - Да мы в небесных сферах!»
        Действительно, окружающее больше всего напоминало космическое пространство с мириадами ярких звезд. Саша висел среди этих звезд, опираясь ногами на нечто невидимое - звезд внизу было ничуть не меньше, чем где-либо. Мелькнул мгновенный страх, тут же улетучившийся: дышалось легко, и вряд ли Корабль стал вышвыривать своего нежно опекаемого доселе пассажира в открытое космическое пространство, не позаботившись о его защите. Да и космос ли это?
        Александр протянул руку к одной из звезд, сияющей ярче других и помаргивающей при этом, тогда как остальные горели ровно, и она послушно приблизилась, превратившись в шарик размером с теннисный. Шарик светился уютным желтоватым светом, как электрическая лампочка, а вокруг него неспешно двигался рой крошечных горошин.
        «Это же Солнечная система! - догадался Саша. - Это что-то вроде планетария».
        Он протянул палец к голубому шарику чуть крупнее пшенного зернышка, и тот вырос до размеров футбольного мяча.
        Перед Петровым, укутанные мутноватой дымкой атмосферы под белыми зигзагами и спиралями облаков, проплывали материки и океаны, горы и реки, озера и острова.
        «Забавная игрушка, - одобрил Ланской. - А если еще?»
        Сашина рука против воли протянулась к еще более выросшему глобусу - на нем как раз проплывал какой-то архипелаг - и дотронулась до одного из островов.
        «Ого!»
        Остров заполнил все поле зрения, превратившись из едва заметной точки в рельефную карту с темными горами, окруженными зеленой пеной леса. Над центральной вершиной, словно зацепившись за пик, висело плотное облако, отбрасывающее четкую тень на расстилающиеся внизу джунгли, крошечные волны лизали желтоватую полоску пляжа, усеянную цветными точками…
        Александр стоял под палящим солнцем, тупо глядя на крошечную тень, жавшуюся к туфлям, утонувшим в белом песке, и чувствовал, как пот струйками стекает по спине: одет он был явно не по погоде.
        «Этого не может быть!»
        Он присел на корточки и запустил пальцы в горячий песок. Абсолютно материальный на ощупь, ничуть не иллюзорный. Ноздри щекотал запах моря - зеленоватые волны, увенчанные белой пеной, накатывали на берег в каком-то десятке метров от ошеломленного мужчины, - ароматы тропических цветов и дыма.
        Загорелые мужчины и женщины, лежащие под крытыми пальмовым листом зонтиками или лениво плещущиеся в море, не обращали на пришельца никакого внимания. Впрочем, нет: один из них - чернокожий в белом костюме и красной бейсболке - как раз пялился на пришельца во все глаза.
        - Чудесная погода, сэр, - пробормотал он по-английски, увидев, что Саша его заметил. - Солнце печет… Вам не жарко в костюме?
        «Бич-бой. Наверное, принял меня за подвыпившего туриста».
        - Вон там раздевалки, сэр, - протянул руку абориген. - Если, конечно, у вас с собой есть купальные плавки, сэр…
        - Спасибо, - поблагодарил его бизнесмен. - А нельзя ли здесь где-нибудь попить?
        - Конечно, сэр! Чуть правее раздевалок - лобби-бар. Там богатый выбор прохладительных напитков. И спиртного тоже, - на всякий случай добавил он.
        «А вот горячительного я вам не советую, - проворчал бдительный граф. - На такой-то жаре! Еще солнечный удар хватит…»
        «Да я и не собираюсь пить! Как нам с этого Бали выбраться?»
        «А это Бали?»
        «Кто его знает… Но точь-в-точь походит. Помните, в позапрошлом году?»
        «М-м-м… - протянул ротмистр. - Не бередите душу…»
        Воспоминания о райском острове и впрямь были не из самых неприятных. Причем у обоих участников тандема…
        От зоркого чернокожего (судя по всему, он совмещал обязанности пляжной прислуги и секьюрити) удалось скрыться только в раздевалке, довольно просторной и комфортабельной.
        «Так. Какими будут наши дальнейшие действия? Кричать в потолок: «Корабль, миленький, забери меня отсюда, я больше не буду!» Или сразу искать французское консульство?»
        «Прежде всего, - хладнокровно заметил «внутренний голос», - стоит успокоиться и осмотреться. Впасть в панику мы успеем всегда».
        Саша не стал спорить. Он подошел к умывальнику на одной из стен, полюбовался на свою распаренную физиономию в огромном зеркале и побрызгал в лицо восхитительно прохладной водичкой из-под крана. Холодная вода подействовала отрезвляюще на перегретый под тропическим солнцем мозг.
        Действительно: чего паниковать? Судя по курортникам, занесло их не в Сомали какую-нибудь. В карманах (это он проверил в первую очередь) французский паспорт, уважаемый во всем цивилизованном мире, бумажник с некоторой наличностью и добрым десятком пластиковых карт, сплошь «золотых» и «платиновых», мобильник из своих, «вечных». Причем видящий какую-то местную сеть…
        «А это еще что такое? - пробормотал ротмистр. - Там, сзади…»
        «О чем это он?» - подумал было Александр и только тут увидел в зеркале золотистое сияние, струящееся из-за спины, рывком обернулся…
        В метре от мужчины в воздухе переливалась всеми оттенками золота - от светлого электра до ядреного червонного - миниатюрная копия колонны, оставшейся на корабле. Столб будто приглашал шагнуть в него.
        Стоит ли говорить, что Саша не заставил себя упрашивать…

* * *
        «Откуда взялся этот чокнутый белый, - размышлял Джош Оката, охранник пляжа Бэйли-Бич, присев на пустой лежак в десятке метров от раздевалки, куда неверной походкой удалился минут пятнадцать назад странный незнакомец. - Ведь только что не было его, ан глядь - появился ниоткуда. Мимо меня незаметно он пройти не мог - у меня глаз наметан. Откуда же он взялся? Не с неба же упал? В костюме, при галстуке… Еще бы в шубе какой-нибудь эскимосской по такой-то жаре! И незагорелый совсем! Нет, тут дело нечисто!..»
        Рука сама тянулась к карману, в котором лежал «уоки-токи», но каждый раз отдергивалась.
        «Подожду еще немного, - уговаривал он сам себя. - Может, выйдет сейчас в плавках, ухмыльнется так снисходительно… И выставлю я себя дураком, если ворвусь. Мало ли он чем там занимается в одиночестве?..»
        Следует ли говорить, что начальство очень не одобряло, если обслуга нарушала приватность гостей этого весьма и весьма недешевого курорта. Вплоть до выставления виновников за ворота самым бесцеремонным образом. И невзирая ни на какие заслуги. А найти здесь работу после увольнения не представлялось возможным. Только домой - под палящее солнце Южной Африки, к десяткам миллионов таких же, как и он, бедолаг-соотечественников…
        Решился войти Джош лишь после того, как минутная стрелка на его липовом бангкокском «Роллексе» описала полный круг.
        «Чем бы он там ни занимался, а целый час в раздевалке делать нечего, - успокаивал бич-бой себя, берясь за ручку двери. - Может, дурно ему стало с перепою, так еще благое дело совершу - человека спасу, можно сказать…»
        - Вы в порядке, сэр? - на всякий случай громко спросил он, постучав свободной рукой. - Может быть, нужна помощь?
        Ответа не последовало. Не заперта оказалась и дверь…
        «Куда он, черт возьми, подевался? - чесал чернокожий пятерней в затылке, стоя посреди совершенно пустого помещения без окон, из которого, как он знал точно, был всего один выход - он же и вход. - Не на крыльях же улетел? С двери я не спускал глаз ни на секунду… Не привиделся же он мне?»
        Охранник пожал плечами, машинально закрыл кран с холодной водой, открытый «привидением» до отказа, и, взяв в руки швабру, принялся выметать песок, принесенный пришельцем на своих лаковых туфлях.
        - Шастают тут всякие, свинячат, - ворчал он про себя, тщетно пытаясь успокоиться. - Сами исчезнут - так нет, чтобы и грязь свою с собой забрать…
        Он уже решил про себя, что никому и никогда не расскажет о странном происшествии. Даже горничной Бетси, с которой вот уже скоро полгода делил служебное бунгало и серьезно намеревался связать жизнь навсегда…

* * *
        «Уф-ф-ф… - перевел Александр дух, снова очутившись в черноте космоса, рядом с лениво вращающимся глобусом. - Великолепный фокус!»
        «Думаете, нам это только почудилось? - засомневался граф. - Разве может быть иллюзия такой полной? Жара, шум прибоя, песок под пальцами, ароматы… Между прочим, там, неподалеку, судя по запаху, явно жарили на углях рыбу…»
        «Кому как, а для меня это не галлюцинация, - покачал головой Саша, выуживая из кармана обломок ракушки: как раз наткнулся на него пальцами в песке, когда его окликнул бич-бой, и машинально спрятал в карман. - Я совершенно точно побывал на этом пляже. И имею материальные тому доказательства, - добавил он. - Ракушку эту и… песок в туфлях. Чертовски, между прочим, неприятное ощущение».
        Он присел на нечто, что заменяло собой пол - по-прежнему невидимое - и поочередно вытряс легкий, как костяные опилки, коралловый песок из носков и туфель. И зачарованно проследил, как ничем не задержанные отходы просыпались сквозь пол и медленно скрылись в бесконечности крошечной туманности. Так и подмывало повторить эксперимент с чем-нибудь более существенным, но обуви было жаль, и он ограничился бесполезным сувениром с неведомого острова - ракушка последовала вслед за песком, не задержавшись ни на секунду.
        «А как мы выберемся отсюда? - вмешался в естествоиспытательские экзерсисы ротмистр. - Сюда мы вернулись, а как выбраться обратно в Корабль?»
        Александр оглянулся и с облегчением увидел за плечом миниатюрную копию золотой колонны. Корабль явно не желал зла своим гостям. Да и странно было бы заподозрить его в изощренном коварстве после всего, что имело место ранее.
        «На месте выход, никуда не делся, - успокоил он графа, хотя тот все отлично видел его, Сашиными, глазами. - Ну, куда теперь?»
        «Знаете, - смущенно пробормотал Ланской. - Я всю жизнь мечтал побывать в Индии…»
        «И чего вы там не видели?»
        «Ну как же! А мавзолей Великого Могола? А Красный форт? Делийская железная колонна, наконец!»
        «А еще грязь, зараза всякая… Колонн у нас и в Корабле полно, причем на любой вкус. Что же до мавзолея… На Красной площади в Москве стоит, причем рядом с красной же крепостью. Фортом, так сказать. Правда, там не совсем монгол лежит, но тоже великий. Почище Чингисхана».
        «Вы имеете в виду своего Ульянова? - Петров был готов поклясться, что ротмистр скорчил брезгливую гримасу: ему даже нравилось иногда подкалывать бывшего белогвардейца, люто ненавидевшего большевиков и все с ними связанное до сих пор. - Мне он и даром не нужен… Я бы с удовольствием посмотрел на него не в мавзолее, а на осиновом суку, с пеньковым галстуком на шее…»
        Офицер мог развивать эту тему бесконечно, но одернул сам себя: не к месту и не ко времени было это сейчас.
        «А вы куда предлагаете отправиться?»
        «Ну, на Земле куда-нибудь - скучно… Туда можно и самолетом добраться превосходно…»
        «Не хотите ли вы сказать… Да вы с ума сошли!»
        «А почему бы и нет…»
        Бизнесмен жестом заправского фокусника отстранил глобус, снова превратившийся в крошечный голубой шарик, и нацелил палец на следующий за ним - кирпично-красный. И снова тот послушно вырос в размерах, превратившись в баскетбольный мяч, по которому кто-то стрелял дробью, - поверхность планеты, отлично различимая сквозь реденькую атмосферу, была изрыта оспинами кратеров.
        «Это Марс? - скептически поинтересовался ротмистр. - А где же пресловутые каналы?»
        «Фантазией оказались ваши каналы, - вздохнул Александр. - Оптическим обманом зрения, если точнее. И марсиан с боевыми треножниками, как выяснилось, тоже не существует… «Войну миров»[23 - Роман Герберта Уэллса «Война миров» впервые был издан в 1898 году.] читали?»
        «Слышать - слышал, но прочесть, знаете ли, не довелось… Херберт Вэлш вроде бы?»
        «Ну да, Герберт Уэллс».
        «Куда отправимся? Давайте сюда…»
        Палец ткнул в ничем не отличающийся от других участок красно-бурой планеты и… Ничего не произошло.
        «Вот так дела… Не пускает».
        «А это что? - подал голос Ланской. - Вон там, над глобусом».
        Над медленно вращающимся вокруг оси Марсом помаргивала красная человеческая фигурка, до боли напоминающая такую же на запрещающем сигнале светофора у пешеходного перехода.
        «Запрещено… Да и понятно! - спохватился Саша. - Там же мороз за восемьдесят градусов и кислорода почти нет… А если так?»
        Он прикоснулся пальцем к фигурке, и та сначала пожелтела, а потом стала зеленой и перестала моргать.
        «Хм-м… Теперь можно, что ли? А что изменилось?»
        Мужчина оглядел себя и увидел, что окутался некой дымкой, словно сам стал планетой и покрылся атмосферой.
        «Молодец, Корабль! Это он меня в скафандр одел. Ну что, ротмистр, рискнем?»
        Окутанный «атмосферой» палец снова ткнул в поверхность Марса, мгновенно приблизившуюся настолько, что стали различимы нагромождения присыпанных ржавым песком валунов…

* * *
        Черно-синее, почти ночное небо, усеянное россыпями ярчайших звезд, маленький, яркий настолько, что больно смотреть, шарик Солнца, низко повисший над близким горизонтом, дюны из кирпично-красного песка, перемешанного с крупными и мелкими камнями, нагромождения валунов…
        - Так вот он какой, старичок Марс, - с некоторым разочарованием произнес Александр, глядя, как песок нехотя осыпается в глубокий след.
        Вообще-то, странновато было сознавать, что первый человеческий след на Красной планете будет оставлен не рифленой подошвой космического скафандра, а изящным лакированным Mortel, пусть и отделенным собственно от песка тончайшей пленкой защитного слоя.
        «Вот прикол был бы, если бы я босиком сюда отправился!»
        Мужчина присел на корточки, как получасом раньше на безымянном тропическом острове, и запустил пальцы в песок, от соприкосновения с которым должен был бы замерзнуть даже бензин. Но рука не ощутила холода, только щекотное прикосновение песчинок и мелких камушков. И выуженный на поверхность комочек оказался тоже не ракушкой, а похожим на кусочек керамзита обломком красноватой породы. Только тяжелым. Саша поразился, что не испытывает почти никаких чувств от встречи с неведомым миром: ну пустыня и пустыня, очень похоже на египетскую, виденную не раз и не два. Отвлечься от темного неба над головой - и можно представить, что в нескольких метрах за спиной лижут песок волны Красного моря…
        «Скучновато как-то, - разочарованно сообщил ротмистр. - Я, признаться, ожидал большего».
        «Принцессу Марса и шестируких воинов верхом на боевых единорогах?»
        «Простите?» - не понял Ланской.
        «Ну да, Берроуза вы тоже, наверное, не читали…»
        «Почему же? Как-то, в Германскую еще, лежа в госпитале, осилил до половины роман о неком выкормыше обезьян. Если вы имеете в виду Эдгара Райса Берроуза[24 - Эдгар Райс Берроуз (1875 - 1950) - американский писатель, получивший большую популярность благодаря серии книг о Тарзане и Джоне Картере. И «тарзановский», и «марсианский» циклы начаты в 1912 году.], а не кого-нибудь иного».
        «Маугли?»
        «Почему Маугли? «Книга Джунглей»[25 - «Книга Джунглей» (известная нам как «Маугли») Редьярда Киплинга (1865 - 1936) увидела свет в 1894 году, а на русский язык была переведена в 1903-м.] Киплинга - детское чтиво. Довелось мне читать сию книгу перед сном племяннику своему Петеньке, ныне, увы, покойному. Чудный был мальчик, пал смертью героя в Германскую… Да и выкормили маленького индуса, если мне не изменяет память, волки, а вовсе не обезьяны. Того звали Тарзаном, если не ошибаюсь. А что, о междупланетных перелетах этот американец тоже писал?»
        «Да так, ерунду всякую…»
        «Как и о Тарзане…»
        Петров оглядел еще раз унылую равнину, столько раз воспетую писателями, художниками, кинорежиссерами и даже поэтами, и сунул керамзитовый окатыш в карман. На память. Скафандр этому действию никак не воспрепятствовал.
        - Ну что, ваше сиятельство? - спросил он графа вслух. - Рванем дальше?
        Звук голоса почти не был слышен - разреженная атмосфера. Но все-таки слышен: неужели скафандр обволакивал и легкие изнутри? Пар-то изо рта не шел. Впрочем, почему бы и нет?
        «Фу, Саша, - откликнулся ротмистр. - Рванем… Экое плебейство. Как там говорил ваш знаменитый космоплаватель? Поехали?»
        - Поехали…
        Мужчина шагнул в гостеприимно распахнутый портал, послушно ожидавший его за спиной, и мгновенно исчез. Впрочем, единственная свидетельница этого - плоская, красно-бурая медлительная ящерица, слившаяся с поверхностью ближайшего валуна и равнодушно взиравшая на странного пришельца, - даже не моргнула. Ее крошечный мозг просто не способен был на удивление…

* * *
        - Хм-м… Марс посетили, - Саша рассеянно вертел в пальцах марсианский сувенир, надо думать, уже продезинфицированный и дезактивированный чудо-скафандром, размышляя о том, что этот первый в истории человечества образец марсианского грунта, доставленный на Землю человеком в элегантном костюме и модельных туфлях на босу ногу, стоил бы миллионы долларов. Если бы, конечно, каким-то образом, удалось доказать его происхождение. - Куда теперь?
        «А разве есть какие-то ограничения? - ротмистром, похоже, овладел азарт. - Давайте-ка на Сатурн!»
        - Как прикажете-с, - улыбнулся Александр, - барин. С нашим, так сказать, удовольствием!
        Окольцованная планета послушно приблизилась, но с ней вышел конфуз. Сколько ни тыкал бизнесмен в красного моргающего человечка над его северным полюсом, ничего не менялось. То же самое произошло и с Юпитером, и с другими планетами-гигантами. Видимо, и у чудо-скафандра имелись определенные пределы. Вероятно, слишком высокое давление, как, поразмыслив, догадался мужчина, изучавший в свое время, пусть и поверхностно, астрономию в школе. Или гравитация. Или то и другое разом. К похожим выводам, как ни странно, пришел и его «внутренний голос».
        «Сатурн и Юпитер - огромные планеты, - сообщил разочарованно Павел Владимирович. - И сила тяготения на их поверхности тоже должна быть колоссальной…»
        Удача улыбнулась путешественникам только на одном из безымянных для них спутников Юпитера, куда, после затянувшейся паузы, их все-таки решили пустить. Но, видимо, возможности скафандра были уже на грани, поскольку замерз до костей Саша практически мгновенно и поспешил ретироваться, лишь одним глазком глянув на метель, ревущую над засыпанной странным, зеленовато-голубым крупнозернистым снегом равниной с удивительно близким горизонтом.
        «Бр-р-р-р! Чертовски негостеприимное местечко… А что? У нас свет клином сошелся на Солнечной системе?»
        «Вы хотите сказать…» - начал было ротмистр, но Александр уже приблизил яркую голубоватую звезду, превратившуюся в огромный косматый шар, и принялся поочередно проверять ее многочисленные планеты - сплошь каменистые шары без малейших признаков воды и атмосферы. Красный человечек над ними даже не мигал, а горел уверенно и безапелляционно. Да путешественникам и самим были не слишком интересны еще более безжизненные, чем Марс, миры.
        «Может, поискать что-нибудь другое? - заметил Ланской после третьего по счету фиаско со звездами - красной и ослепительно-белой. - Что-нибудь более похожее на наше Солнце? Подобное в подобном - так вроде бы говорили древние?»
        Первая же тускло-желтая звездочка, выуженная наугад, дала положительный результат: в рое обращавшихся вокруг нее планет обнаружились сразу две, судя по цвету, имеющие и воду, и атмосферу. Одна из них так напоминала родную Землю, что у Саши вдруг защемило сердце. Те же спирали атмосферных вихрей, тот же солнечный зайчик на глянцевитой поверхности океана, те же пятна материков, разве что совершенно других очертаний…
        И человечек над безымянной планетой, лишь мигнув на секунду желтым, уверенно засветился ровным зеленым разрешающим цветом.
        - Нам туда можно, - почему-то шепотом сообщил Саша. - Причем без скафандра. Идем?
        И зеленые равнины гостеприимной планеты, похожей на Землю-матушку как родная сестра, приняли их в свои ласковые объятия…

* * *
        - Подумать только, - Александр лежал на кипенно-белом песке в паре метров от безмятежно-спокойного моря и глядел в бездонную ярко-голубую высь. - Черте знает сколько световых лет и разных там всяких парсеков от Земли, а все такое же… Будто и не улетали никуда.
        Легкий ветерок чуть колыхал огромные, похожие на опахала листья деревьев, даже отдаленно не напоминающих земные пальмы, а скорее елки, на которых вместо колючих лап росли нежно-зеленые лопухи. Густая ползучая растительность местами добиралась почти до прибоя, свидетельствуя о том, что тут не бывает не только высоких приливов, но и особенного волнения. По песку сновали напоминающие крабов, но гораздо более многоногие существа, совсем не опасающиеся пришельца. Один, например, забравшись на носок Сашиной туфли, стоящей на песке, позировал, шевеля усиками, несколько минут, позволив сфотографировать себя мобильником с нескольких ракурсов. И с достоинством удалился лишь тогда, когда мужчина протянул к нему палец, намереваясь погладить по глянцевой желто-розовой спинке. Напоминающая ворону, только ярко-оранжевого цвета, птица присела на ветку елко-пальмы, поглядела на человека одним глазом, склонив набок голову с мощным клювом, но не каркнула, как он ожидал, а мелодично свистнула вроде бы даже с вопросительной интонацией и улетела по своим делам.
        «Вы заметили, что у нее четыре лапы? - спросил ротмистр. - Таких на Земле точно не бывает».
        - Ну, так мы и не на Земле, - закинул руки за голову бизнесмен.
        Ему здесь определенно нравилось. Это вам не суровый Марс-отшельник, не заснеженная луна Юпитера…
        - Отель бы здесь организовать, - размечтался он вслух.
        «Еще чего! Первозданная красота, покой, благодать - и сюда вы хотите притащить крикливых туристов? С их мусором, кстати…»
        «А вы гринписовец, граф! Вот уж не ожидал».
        «Я не разделяю идей «зеленого мира», - сухо ответствовал Павел Владимирович. - Но тащить нашу… вашу действительность в сей райский уголок - кощунство. Вы не находите?»
        «Да полноте, ротмистр! Планета, похоже, совсем необитаема, а от десятка-другого людей с нее не убудет».
        «Вот-вот! С этого и начинается. Я, в бытность мою еще в человеческом теле, перед самой Германской войной… в девятьсот тринадцатом году, кажется… побывал в Крыму, в Ялте…»
        «И что? - заинтересовался Саша: ротмистр раскрывался для него все с новых и новых ракурсов - старинная фотография на глазах обрастала плотью. - Как съездилось? Купались?»
        «И это имело место. Но вот что я хочу вам сказать… Уже вашими глазами я как-то видел телевизионную передачу о той же самой Ялте. Она, правда, сейчас уже не российская, а принадлежит малороссам…»
        «Украинцам?»
        «Вот уж не понимаю, как им нравится называть себя «живущими с краю»! По-моему, малороссы - звучит гораздо более солидно…»
        «Хохлы - они такие!»
        «Как-как? А-а! Да-да, такое название бытовало и в мои времена. Но оно, на мой взгляд, еще хуже, чем украинцы… Впрочем, я отвлекся… Увидев по телевизору пляж Ялты, я был поражен несказанно. Сотни, нет - тысячи, даже, наверное, десятки тысяч отдыхающих! Море больше напоминает суп с клецками! В мое время там отдыхали десятки человек, и это казалось очень много. Прилично одетых, между прочим!»
        «В эти ваши стеганые купальники до колена, с начесом?»
        «Почему стеганые? Ничего подобного…»
        За спорами путешественники не заметили, как звезда, которую хотелось называть Солнцем, начала клониться к горизонту, а в голубом еще небе появились сразу две белые луны - большая, почти полная, и поменьше - серпиком. Это феерическое зрелище, а еще голодное бурчание в желудке напомнили Саше, что в гостях хорошо, но пора бы и честь знать.
        Он встал, оделся… Сувениры из безымянного мира - ракушки, похожие и одновременно непохожие на земные, - были собраны в первые минуты пребывания здесь, поэтому он ограничился лишь фотографией спокойного предзакатного моря с висящими над ним лунами.
        «На ноутбук заставку сделаю, - подумал он. - Никакая компьютерная графика такое не сможет…»
        Интересно, можно как-нибудь пометить эту звезду с очаровавшей их с ротмистром планетой, чтобы не затерялась в мириадах сестер-близняшек?
        - Поехали? - спросил он, шагнув к терпеливо ожидающему туристов порталу…

* * *
        «Домой?» - поинтересовался Павел Владимирович, когда путешественники очутились в привычной уже черноте космоса.
        Саша с удовлетворением отметил, что зеленый человечек, уже сидящий, парил теперь рядом, и, стоило к нему прикоснуться, сразу подзывал облюбованную планету, а значит, ее запоминанием можно было не озадачиваться - корабль прямо-таки читал его мысли.
        «А вдруг и впрямь читает?» - похолодел он вдруг.
        «Вы думаете? - озабоченно переспросил ротмистр. - Я, признаться, тоже об этом задумывался…»
        «Да и пусть читает, - отмахнулся бизнесмен. - Что нам от него скрывать?»
        Он задумчиво прокручивал уже земной глобус.
        «Что-то давненько я не бывал дома…»
        «Я бы на вашем месте…»
        Но Саша его уже не слушал: он приблизил Москву, выбрал знакомый скверик рядом с домом…
        Двор нисколько не изменился: все тот же шумный детский сад рядом, все те же автомобили, тесно припаркованные под липами, - он даже успел знакомо рассердиться, увидев чужой «Туарег» на своем законном месте, все те же бабушки на скамейке у подъезда…
        «Сейчас скажут: «Давненько вас не было видно, Александр Игоревич!», - подумал он, позабыв, что теперь его с новым «перекроенным» лицом узнать не так-то просто. - Кощейки Бессмертные…»
        Комбинацию клавиш подъездного домофона за прошедшие годы сменить не удосужились и, лишь поднимаясь в лифте, украсившемся новыми произведениями похабно-наскальной живописи, он вспомнил, что ключа от родной сейфовой двери при нем нет.
        «Вот так номер… - огорчился он. - А как же я домой-то попаду?.. Да и ладно - гляну хоть на дверь, что ли».
        Вот и знакомая до мелочей площадка, ничуть не изменившаяся дверь… Рука сама потянулась к знакомому звонку…
        «Блин, - подумал Александр. - А если Танька продала квартиру? Откроют совсем чужие люди… Неудобно получится».
        «Правильно, - ротмистру, похоже, совсем не улыбалось снова столкнуться нос к носу с активно неприятной ему бывшей Сашиной сожительницей. - Глянули? Все на месте? Пора обратно».
        «Пора так пора, - со вздохом оглянулся Петров и обмер. - А где портал?»
        Привычного золотистого сияния за плечом не наблюдалось.
        А в дверном замке уже поворачивался ключ. Причем в двух дверях сразу.
        «Осторожно!»
        Увы, предпринять ничего Саша не успел: откуда-то из-за спины протянулась рука в перчатке, в лицо из баллончика с распылителем ударила пряно пахнущая струя, а знакомая лестничная площадка разом уплыла куда-то вниз и в сторону, сменившись беспросветной чернотой.
        Рослые плечистые мужчины в штатском подхватили падающего Александра под руки и втолкнули в гостеприимно распахнутую дверь. Скрежетнули замки, и все стихло…

17
        Сознание вернулось мгновенно, будто включили свет. Резкое зловоние ударило в мозг, словно удар кулака, заставив инстинктивно отшатнуться.
        - Вот и ладушки, - улыбнулся Александру незнакомый мужчина средних лет, убирая у него из-под носа остро пахнущий пузырек. - Реакции в норме, следовательно, временная анестезия прошла без последствий.
        - В чем дело? - дернулся Петров встать, но безрезультатно: в запястья врезался металл, так же нельзя было шевельнуть ногами, судя по всему, прикрученными к ножкам стула. - Кто вы такой? Требую освободить меня!
        - А вы и так свободны, - развел руками незнакомец, аккуратно пряча в карман нашатырь. - Просто мы решили несколько ограничить ваши… э-э-э… возможности, вот и все. Да-да, наслышаны, наслышаны, - согласно покивал он себе. - Очень неординарные у вас способности, господин Петров.
        - Вы ошибаетесь, - поправил пленник. - Моя фамилия - Трофимов.
        - Петров, - ласково улыбнулся незнакомец. - Петров Александр Игоревич… Правда, вас сейчас не узнать почти, но это вы собственной персоной. Личико вам подправили, конечно, причем качественно - прямо Ален Делон вкупе с Клинтом Иствудом, но пальчики… Пальчики-и, пальчики-и… - пропел он на мотив «Ландышей». - Не желаете убедиться?
        Перед лицом Александра появился лист бумаги с его старым фото анфас и в профиль и отпечатками пальцев - дактилоскопическая карта, виденная не раз в криминальных сериалах. Ксерокопия, не оригинал, причем ксерокопия не самого высокого качества.
        «Не бандиты, - деловито заметил ротмистр. - Полиция? Охранка?»
        «ФСБ, имеете в виду?»
        «Оно самое».
        «Похоже…»
        - Что задумались? - интерпретировал на свой лад молчание во время короткого внутреннего диалога товарищ в штатском. - Думаете, что бы соврать поубедительнее?
        - Откуда у вас могут быть мои отпечатки пальцев? - поинтересовался вместо ответа Петров. - Для сравнения, имею в виду. Я никогда не привлекался. Липа?
        - Вы правы, - вздохнул чекист и убрал карту. - Не привлекались… Отпечатки сняты с трупа. Вернее, с тех останков, что были опознаны вашей сожительницей и родственниками как ваши. Но мы еще вернемся к этому позже…
        - Я гражданин Французской Республики, - отчеканил Петров, глядя в глаза фээсбэшнику. - Немедленно требую освободить меня и вызвать французского консула. Вы будете отвечать за незаконный арест.
        - Это пока не арест, - прижал ладонь к груди чекист. - Это пока лишь беседа… Хотя незаконное сокрытие личности и пребывание в зарубежном государстве по поддельным документам, сами понимаете…
        - Я требую консула! - по-французски заявил Павел Владимирович устами Саши.
        - Да полно вам… - вздохнул контрразведчик. - Давайте просто пообщаемся немного в доверительном ключе, и мы вас отпустим с извинениями.
        - Я требую французского консула! Незамедлительно!
        - Какой вы настырный… Михаил, катите.
        Послышалось стеклянное дребезжание, и почему-то представился столик с накрытыми салфеткой медицинскими инструментами, которые сейчас будут применены совсем не по назначению… Граф считал так же.
        «Я могу отключить чувствительность, Саша, - озабоченно заметил он. - Или отправить вас в «хранилище памяти». А от меня эта чекистская сволочь не добьется ничего. Даже если ногти рвать…»
        «Да ладно, Павел Владимирович, - одернул закусившего удила ротмистра Александр. - Сейчас языки развязывают не калеными клещами, а обычной инъекцией специальных медикаментов… Сыворотка правды. Слышали? Тем более что ногти-то - мои. А они мне дороги».
        «Но все же…»
        Столик оказался вовсе не медицинским, а вполне даже бытовым - бывший хозяин тут же узнал сервировочный аксессуар - предмет гордости бывшей своей пассии, обожавшей подобные изыски. Да и инструментов на нем не наблюдалось. Вернее, только один.
        Названный Михаилом, не присаживаясь, открыл стоящий на сервировочной каталке ноутбук и принялся, согнувшись, колдовать над ним.
        - Неужели компромат какой-нибудь нашли? Постельный, поди? - язвительно спросил Александр. - Увы - мимо цели. В Европе сейчас голыми телками в постели никого не удивишь. И даже мужиками.
        - А вы интересуетесь мужчинами? - живо стрельнул глазом поверх открытого компьютера по-прежнему безымянный чекист.
        - Сам такой, - отвернулся Саша и добавил нецензурно.
        - Какой вы все-таки грубый, Александр Игоревич. Веселые девяностые до сих пор сказываются?
        - А то вы с Марса упали, - огрызнулся Петров, и сердце вдруг заныло: какой-то час назад он был в таких блистающих далях, до которых, наверное, никогда не дотянутся лапы спецслужб… Нет, прав был ротмистр, трижды прав: нельзя пускать людей в эти заповедные уголки - никак нельзя. А таких, в штатском, - тем более…
        Перед глазами все еще стоял закат над тихим, как летний пруд, морем, отражающиеся в зеркальной воде две луны безымянного мира… И поэтому он не сразу обратил внимание на то, что Михаил перестал колдовать над ноутбуком и рассчитанным до миллиметра движением развернул его экраном к закованному в наручники зрителю. Вырвал его из грез о покинутом рае смутно знакомый голос, раздающийся из компьютерных динамиков:
        - …летающая тарелка. НЛО по-научному.
        - Вы в этом уверены? - это уже другой голос. - Опишите своими словами.
        - Ну… Как я опишу? Она под землей была вся. Метров десять колодец, под ним - люк. Металл голубого цвета, я такой не видел никогда…
        - Окрашенный в голубой цвет?
        - Почему? Сам металл такой был. Твердый - ножом не поцарапаешь. Я даже стрелять в него пробовал - никакого следа не осталось, а пуля - в лепешку. Меня чуть не зацепила, отскочила, зараза…
        Голос явно был знаком, но разглядеть говорившего мешал угол наклона экрана.
        - Поправьте экран, не видно, - попросил Саша.
        - Конечно-конечно, - с готовностью вскочил с кресла безымянный и принялся поворачивать ноутбук так и этак, ежесекундно справляясь: «Лучше? А так?» - будто настраивал телевизор.
        Наконец был достигнут оптимальный результат, и Александр вгляделся в лицо сидевшего перед камерой изможденного, стриженного наголо человека в темной тюремной робе с белой нашивкой на нагрудном кармане.
        «Магадан? - неуверенно спросил Ланской. - По-моему, это он».
        Петров тоже узнал одного из «лихих» ротмистра. Того, которого так и не удалось тогда, из-за возни с раненым Хрипатым, догнать в тайге. Опознать его было нелегко. Во-первых, без бороды и стриженным под ноль он его никогда не видел, а во-вторых, осторожный уголовник всегда держался в тени своих товарищей, стараясь не попадаться лишний раз на глаза начальству. Даже кличка его припомнилась с трудом, вернее, совсем не припомнилась: ну да, что-то географическое было, и все.
        На экране неузнаваемый Магадан продолжал вещать про чудеса Корабля, многое, конечно, интерпретируя по-своему, доступно ограниченному интеллекту уголовника, в первый раз угодившему «за колючку» еще по малолетству, не закончив средней школы, но в целом верно.
        «Семь лет прошло. Я уже и забыл о нем совсем. Думал, что в живых нет. Тогда ведь дело к зиме уже шло, а до обжитых мест столько идти… И припасов у него было столько, сколько один человек унесет. Плюс золото. Как же он дошел?»
        «Дошел, как видите. Такие обычно цепляются за жизнь до последнего. И золото, поверьте, не бросил, пес».
        - Ну, дальше несущественные подробности, - закрыл крышку ноутбука безымянный. - Вы узнали этого человека? По глазам ведь вижу, что узнали. А он узнал вас по предъявленным ему фото. Хотя и тоже не без труда.
        - И что с того?
        - То, что вы и есть тот самый «ваше благородие», который привел эту компанию к погребенному в земле кораблю пришельцев.
        - Это является преступлением?
        - Само по себе - нет. Но факт сокрытия от государства находки такого калибра, да еще использование ее в личных, корыстных целях… Это ведь, согласитесь, не консервная банка с царскими червонцами, найденная на даче.
        «Империалами, - буркнул ротмистр. - Тупица полуграмотный… Как и все они - пусть и не в кожанках, а в приличных костюмах…»
        «Не понял?»
        «Империалами назывались золотые монеты в мое время. Червонец[26 - Ротмистр прав. Червонцами в Петровскую эпоху назывались монеты, аналогичные западноевропейскому дукату, стоившему в России около трех рублей. Золотые 10-рублевые монеты назывались империалами.] - это совсем другая эпоха. Это ваши пролетарии все перепутали потом».
        - Ну и то, что из всей вашей команды остались лишь вы да он. По его словам, остальных вы - того, - красноречивый жест пальцем поперек горла не оставлял сомнений в значении слова «того».
        - А почему именно я?
        - Ну как же? По принципу: мавр сделал дело - мавр может уходить.
        «Беру свои слова обратно, - удивленно прокомментировал граф. - Если знает Шейкспира - далеко не тупица. И даже получил кое-какое образование».
        «Полноте, в наше время это - расхожая фраза. Афоризм, можно сказать».
        - Как этот человек попал к вам?
        - Как? Да как обычно, - развел руками безымянный. - Такие типажи на воле долго не живут. Их стихия - места заключения. Отдаленные. Был осужден. Со скуки, наверное, начал болтать с товарищами по колонии… Знаете, есть такой блатной термин - «травить р?маны». Книги уголовники читают редко, азартные игры в местах лишения свободы запрещены, телевизор еще заслужить надо, да и вряд ли им покажут то, что они желали бы посмотреть… Процветает «разговорный жанр», одним словом. А в каждом отряде есть штатный стукачок, а то и несколько… В общем, слух дошел до начальства, но то долго не хотело верить в россказни зэка, спятившего на научной фантастике… Вот видите - я с вами откровенен. Вы готовы на ответную откровенность?
        «Знаете, - граф казался озабоченным. - А тут ведь что-то нечисто… Во-первых, их всего двое».
        «И что?»
        «Как-то не похоже на охранку… Опять же: к чему вызывать вас на откровенность прямо на месте засады? То, что вас не удалось напугать, - сводит на нет весь положительный эффект внезапности…»
        «Вы прямо как профессионал рассуждаете».
        «Да уж, имел опыт в свое время».
        «Контрразведка?»
        «Вроде того. Армейская, армейская - не напрягайтесь, как у вас говорят. Комиссариков не пытал, красных звезд им на груди не резал».
        «Шомполами обходились? Калеными?»
        «Нет. Руки не марал. Чаще всего сразу в расход выводил. В дивизию генерала Духонина, как у нас говорили… Говорю вам: с этими что-то не то. Тяните время».
        «Зачем?»
        «Пока не знаю…»
        - Наручники снимите, - ответил Александр безымянному. - Какая откровенность в наручниках? Снимете - может, и побеседуем по душам.
        Тот заметно нервничал, и это было заметно даже дилетанту.
        - Да или нет? - выпалил он, бегая глазами. - Этот уголовник говорил правду? Где находится корабль? Можете указать его положение на карте?
        - Много вопросов, - улыбнулся пленник. - Сначала наручники.
        - Думаете, мы шутим? - в голосе безымянного зазвучал металл. - Поверьте мне…
        Дальнейшее свершилось в мгновение ока: зазвенели, вылетая, окна, с грохотом слетела с петель входная дверь, впуская облако зеленоватого дыма, резко и незнакомо запахло в воздухе. Александр едва успел моргнуть враз заслезившимися глазами, а только что допрашивающие его уже лежали ничком на паркете, прижатые массивными, затянутыми в черное безликими фигурами.
        «Второй акт марлезонского балета, - прокомментировал он ротмистру. - Вот эти, похоже, настоящие…»
        И действительно, из прихожей спешила целая делегация, во главе с улыбающимся во все тридцать два зуба чином в штатском.
        - Полковник Беляков, Федеральная служба безопасности, - тут же представился тот, демонстрируя, как положено, «в раскрытом виде» удостоверение. - Вы не пострадали, Александр Игоревич? Извините, что вынуждены были задержаться немного…
        - Наручники снимите, - устало повторил Саша.
        - Конечно-конечно! - засуетился полковник, делая знак кому-то, пленнику невидимому. - Все будет в лучшем виде!
        Металл отпустил запястья, чьи-то руки осторожно разрезали скотч, которым были связаны ноги.
        - Все в порядке?
        - Умыться дайте. Я ведь должен буду проехать с вами? - Бизнесмен наблюдал за тем, как скованных наручниками предыдущих «гостей» выводят из квартиры.
        - Я бы, конечно, не стал настаивать, - засмущался Беляков. - Но служба, понимаете…
        - Понимаю. Пять минут. Ладно?
        - Да хоть десять! Вы же у себя дома, Александр Игоревич!
        - Ну, допустим, не у себя уже…
        Дверь ванной закрылась за ним, и фээсбэшник с удовлетворением не услышал щелчка замка.
        «Клиент наш, - подумал он, выуживая из кармана мобильник. - Сработали чисто…»
        Но доклад начальству оказался преждевременным: только что освобожденный клиент не появился ни через пять минут, ни через десять, ни через полчаса. Когда, проклиная себя за доверчивость, Беляков распахнул дверь, ожидая увидеть Петрова в ванне с перерезанным горлом или что-нибудь еще похуже, то чуть не упал в обморок: сверкающая полированным мрамором, никелем и зеркалами ванная комната была абсолютно пуста…

* * *
        «Как вы думаете: застрелится?»
        «Не стоит, Павел Владимирович, примерять на деятелей нашего времени кодексы чести вашего. Сейчас не стреляются. А если и стреляются, то в редчайших случаях… И в основном с чужой помощью».
        Александр и ротмистр с интересом из безопасного космоса наблюдали за снующими вокруг дома фигурками, подъезжающими и отъезжающими автомобилями, толпой зевак, удерживаемой на расстоянии цепочкой людей в гражданском. Зоркий граф разглядел в отдалении фургончик с логотипом одной из центральных телекомпаний на борту.
        «Интересно, - заметил он. - Под каким соусом все это подадут в завтрашних новостях? Опять будут вещать о нейтрализованном в столице гнезде террористов?»
        «Не вещать, а вешать. Лапшу на уши. Придумают что-нибудь - у нас это просто…»
        Наблюдать за деятельным процессом запирания конюшни после кражи лошади стало скучновато.
        «Ну что - домой? Или заглянем в Рай еще разок?»
        Сидящий зеленый человечек так и притягивал к себе руку.
        «В Рай потом, Саша. Пока туда грехи не пускают. Сейчас - в Париж. Нужно забрать Наташу и Сереженьку. Не ровен час…»
        Александр, браня себя, уже крутил отдалившийся глобус, отыскивая Францию и ее разлапистой амебой раскинувшуюся столицу… В самом деле, если «эти» добрались до него в Москве, то почему «те» не могут добраться до семьи в Париже. Игра, похоже, пошла по-крупному.
        Наташа чуть не упала в обморок, когда кто-то, на поверку оказавшийся любимым мужем, сейчас должным находиться за тысячи километров от Парижа, внезапно шагнул в ее будуар. Причем не привычным путем - через дверь гостиной, - а с балкона, выходящего в сад.
        - Саша? - от волнения в голосе бедной женщины прорезался прежний акцент, тщательно изживаемый уже семь лет. - Ты? Как ты тут?.. Откуда?.. Почему через балкон?..
        А он с любовью смотрел на ничуть не постаревшее за пролетевшие годы лицо и невольно вспоминал давние объяснения, не раз отвергаемые букеты роз и летевшие в лицо коробочки с бриллиантовыми кольцами… Долгожданное примирение за тем самым, памятным обоим столиком кафе на набережной Сены с видом на Нотр-Дам… Венчание в православном храме Трех Святителей на Рю Петель, на котором настояли Наташа и ее бестелесный прадед… Рождение сына, крещенного Сергеем в честь святого Сергия Радонежского… Сейчас ему шел седьмой год.
        - Потом все объясню, Наташенька, - перебил он ее, ласково обнимая и целуя в волосы. - Быстро собирайся сама и собирай Сережу. Мы уезжаем.
        - Куда?
        - Увидишь, милая. Тут стало небезопасно.
        - В Москву?
        - Дальше.
        - А мама?.. Мамы?
        Старушки отлично поладили, подружились и сейчас жили неподалеку от семейства Трофимовых-Ланц, чтобы «не надоедать молодым».
        - Мам тоже заберем. Чуть позже.
        - А дело? Кто будет управлять предприятиями и всем остальным?
        - Те же, кто и сейчас. Они какое-то время отлично обойдутся без нас, а потом… потом все изменится.
        - Я верю тебе, Саша…
        Собралась она в рекордные для женщины, даже для женщины французской, сроки - за полтора часа. Саша успел даже поиграть с Сережей - серьезным голубоглазым мальчиком - в солдатики и выслушать его рассказ о случившемся за те два дня, что отца не было дома.
        - Ну все, я готова, - сообщила Наташа, украдкой косясь в зеркало - все ли в порядке с макияжем. - Вызовем такси? Или ты повезешь нас в Орли сам?
        - Аэропорт отпадает.
        - Ну что же - поедем поездом. Я давно не ездила в поездах, а уж путешествие через всю Европу… И Сереже будет интересно.
        - Ура! Поезд - это здорово! - запрыгал, позабыв про серьезность и снова став шестилетним мальчиком, Сережа. - Пых-пых-пых! - закрутил он прижатыми к бокам локтями, изображая паровоз. - У-у-у-у!!!
        - Нет, поездом тоже не поедем, - потрепал сынишку по соломенным вихрам отец.
        - Ты говоришь загадками, Саша, - подняла брови жена. - Остается только морской лайнер, но…
        - Увидите, - улыбнулся мужчина, подхватывая мальчика на руки и беря супругу за локоть. - А теперь зажмурьтесь. И не подглядывайте, пока я не скажу. И не жульничать мне!..
        - Мы в космосе, папа? - восхищенный Сережа прижался к отцу, и тот чувствовал, как стучит его сердечко. - Во взаправдашнем космосе?
        - Да, сынок.
        - Ты волшебник, папа? Как ты это сделал?
        - А это не опасно? - вцепившаяся в мужа Наташа с опаской оглядывалась по сторонам, на расстилающееся вокруг безбрежное пространство, усеянное звездами, сменившее привычную домашнюю обстановку. - Мы не погибнем?
        - Это абсолютно безопасно, - улыбнулся он. - И это - еще не все. Смотрите, что я вам покажу…
        Ночная планета Рай выглядела ничуть не хуже дневной, а пять лун на усыпанном крупными звездами предрассветном небосводе - пожалуй, что и красивее…
        - Как она называется? - мокрый Сережа устал носиться по берегу за неторопливыми и полными достоинства крабами и шлепнулся на расстеленное на песке покрывало рядом с целующимися родителями, высыпав горкой ракушки, едва умещавшиеся у него в охапке. - Это ведь совсем новая планета - надо ее как-то назвать! Давайте, назовем Наташей. Как маму.
        - Мы… я назвал ее Раем, - улыбаясь, проговорил Александр, глядя, как наливается оранжевым светом заря над спокойным морем.
        - Отличное название, - Наташа спрятала лицо у него на груди. - Я так рада, что мы сейчас тут и все вместе…
        Сережа обнял родителей и затих…

18
        В том, что местоположение Корабля будет рано или поздно обнаружено, не сомневался никто.
        - Придется повоевать, - Михалыч опустил бинокль и передал его Александру. - Как думаешь, командир, пузырь выдержит, если что?
        То, что Корабль сам, без чьего-либо вмешательства, окружил территорию вокруг себя почти невидимой защитой, спрятав под едва различимой, тонкой на вид, отливающей радугой и колеблющейся, словно оболочка мыльного пузыря, пленкой саму проплешину и здания рядом, включая бутафорскую нефтяную вышку, Петров узнал сразу по возвращении.
        Для самих обитателей Корабля купол как бы не существовал вовсе. Можно было легко проходить через неощутимую пленку наружу и так же легко заходить внутрь, выносить вещи, взлетать на вертолете и приземляться обратно, но вот уже пронести что-нибудь снаружи, например подобранный в метре от границы камень, стало невозможно: как ни сжимай инородный предмет в кулаке, он непостижимым образом оказывался снаружи. Забавно было смотреть, например, на тучу обычного в это время гнуса, обтекающего невидимую преграду облаком, делающим видимой правильную полусферу или стекающие по невидимой пленке струи дождя… Что-что, а безопасность своих постояльцев Корабль, похоже, ставил превыше всего. А может быть, уже и не постояльцев, а хозяев или даже друзей.
        «Он в ответе за тех, кого приручил, - шутил, перефразируя Антуана де Сент-Экзюпери, Саша. - Помните такую фразу, ротмистр?»
        «Откуда мне помнить слова человека, погибшего через треть века после меня? Читал что-то такое в вашей памяти… «Маленький принц», если не ошибаюсь? Странная, на мой взгляд, книга…»
        «Не страннее других».
        «Хотя тут я с этим французским летчиком вполне согласен: Корабль нас приручил…»
        Вскоре выяснилось, что купол был поставлен как никогда вовремя: ночи не проходило, чтобы одна или несколько незваных личностей, преимущественно в темном камуфляже, то с одной, то с другой стороны не попыталась проникнуть внутрь, скромно позабыв известить о своем намерении хозяев, и так же скромно исчезала, убедившись в отсутствии лазейки. Не подозревая, что все, происходящее за куполом, в том числе и их экзерсисы, транслируется на стены одного из помещений Корабля, внезапно превратившегося в кинозал. Фотографировать все, находящееся за прозрачной преградой, и снимать на видеокамеры Корабль великодушно не препятствовал, один раз, правда, продемонстрировав всем снаружи и изнутри, что легко может это сделать: купол вдруг налился угольной чернотой, на несколько минут превратив яркий солнечный день в непроглядную ночь. Причем на искусственном небосводе проступили все соответствующие времени суток звезды и туманности. Как выглядел временно ставший вдруг непрозрачным купол снаружи, оставалось загадкой, но желание подглядывать у пришельцев извне прочно пропало примерно на неделю. Так же осталось тайной и
то, почему Корабль применил столь неординарное средство защиты, не повторив потом это действо ни разу. Олег Алексеевич, почесав лысую маковку, родил гипотезу, что пришельцы в этот раз попытались применить нечто более мощное, чем фото - и кинообъективы. Например, сонар, чем-то не понравившийся Кораблю, или что-нибудь очень-очень засекреченное, но потенциально могущее повредить обитателям купола.
        Одновременно с наблюдением предпринимались попытки связаться с затворниками, причем не только с Александром. По мобильному телефону, через Интернет, с помощью громкоговорителя… Разве что почтовых голубей не посылали и не семафорили флажками. Но все было тщетно: Корабль, скрытый под куполом, молчал… И тогда дверь, в которую не могли достучаться, решили тупо сломать.
        - Один, два, три… четыре «Града», - считал Александр, поднеся к глазам то, что они называли биноклем, - напоминающую бумеранг, разве что с иной плоскостью, прозрачную пластину, обладающую гораздо большей мощностью, чем любой бинокль - что оптический, что электронный. - А вот еще… Серьезно подготовились ребята.
        - Да уж, подготовились… Вон там еще две батареи «Тюльпанов»[27 - 240-мм самоходный миномет 2С4 «Тюльпан» является самым мощным минометом в мире.] и две - «Мсты»[28 - 152-мм дивизионная самоходная гаубица 2С19 «Мста-С».]. А мы перед ними - как детишки без штанишек. Окопы приказать вырыть, что ли?
        - В крайнем случае, все спустимся в Корабль - его, думаю, и атомной бомбой не пробить.
        - Ну, мы-то спустимся. А вольнонаемные?
        Вольнонаемными за глаза называли тех ученых, что не были посвящены во все тайны Корабля и трудились во «внешнем» институте. И еще не дублированных…
        - Ну что же делать - придется пожертвовать секретностью. Все равно Корабль уже - секрет Полишинеля.
        «А что, - вклинился в разговор невидимый Михалычу ротмистр. - Эти ваши… «Грады»… Такая мощная штука?»
        «Более чем, - молча вздохнул Александр. - Почти как ваши пушки. Эти… Которые «Большая Берта»[29 - «Большая Берта» или «Толстушка Берта» (нем. «Dicke Bertha») - немецкая 420-мм мортира, разработанная в 1904 году и построенная на заводах Круппа в 1914 году. Применялась для разрушения особо прочных фортификационных сооружений. Скорострельность «Берты» составляла 1 выстрел в 8 минут, а дальность полета 900-килограммового снаряда - 14 км.].
        «Пф-ф-ф-ф!»
        «Против каменного топора».
        «Даже так?»
        «Приблизительно…»
        В этот момент, видимо, в наушниках командиров артиллерийских батарей прозвучала неслышимая наблюдателям команда…
        - Ё-ё-ё… - рухнул на землю, прикрывая голову руками, Михалыч: сработал вбитый раз и навсегда инстинкт человека, хоть раз в жизни побывавшего под артобстрелом. - Ложи-и-и-сь! Командир! Ложи-и-ись!
        Но Саша, будто во сне, продолжал стоять во весь рост, глядя на огненные «кометы», грозящие через мгновение разорвать, перемешать с землей, превратить в пепел все живое на многие десятки метров вокруг…
        «А если пробьют? - успел нервно поинтересоваться граф. - Что тогда?»
        Но, еще не договорив, уже знал: не пробьют.
        Черно-оранжевые дымные разрывы, напоминающие чудовищных спрутов, вспухли на поверхности гигантского силового пузыря, окутывающего Корабль. Непробиваемая оболочка заметно прогнулась на пару-другую метров, заиграв радужными переливами еще интенсивнее - наверное, Корабль несколько недооценил разрушительную мощь смертоносных «гостинцев» и теперь спешно вносил коррективы. Следующая порция реактивных снарядов даже не взорвалась, а зависла в воздухе причудливой россыпью, будто вмерзнув на лету в сверхпрозрачный лед. Никакого страха Саша уже не испытывал: технологии Корабля настолько превосходили земные, что их соревнование неминуемо должно было привести к поражению последних.
        Он наклонился и легонько похлопал ладонью по лысине Семецкого, не прекращающего попыток зарыться в шар земной, но уже не так интенсивно, как в начале: похоже, отсутствие взрывов его тоже несколько озадачило.
        - Подъем, Михалыч! Самое интересное пропустишь!
        Тот, в любой момент готовый снова пасть ниц, неохотно приподнялся, чтобы увидеть метаморфозы, происходящие с неразорвавшимися снарядами. Одни из них вращались в воздухе, словно кто-то заинтересованно крутил их в пальцах, разглядывая со всех сторон, другие постепенно таяли, как кусочки сахара в стакане с горячим чаем, один взорвался, но как-то неубедительно, будто понарошку…
        - А если он их обратно отфутболит? - поинтересовался вертолетчик, садясь на земле.
        - Не думаю, - покачал головой Александр. - Он не причиняет вреда людям.
        А опомнившиеся от потрясения артиллеристы тем временем поочередно испытывали купол на прочность всеми доступными им способами: снаряды посылались прямой наводкой и по настильной траектории под различными углами, с разных сторон, но с одним и тем же результатом - защитное поле уже напоминало стеклянную банку, изрядно засиженную мухами. Откуда-то из низких облаков вывалилось звено реактивных самолетов, нанесло ракетный удар, добавив свои «подарки» к солидной коллекции предыдущих, и резко отвалило в сторону.
        Наверное, готовилось и что-то более серьезное, вроде тактических или крылатых ракет, но у Корабля истекло терпение…
        - Вот ни фига себе…
        Михалыч уже снова стоял на ногах, приникнув к биноклю, но все было видно и без него: купол разом очистился, растворив без остатка сотни смертельных «игрушек», и его радужные переливы стали стремительно удаляться от наблюдателей по всем направлениям. В какие-то мгновения граница защитного поля достигла изрыгавших огонь самоходных гаубиц и покатилась дальше, оставив их, неподвижных и безмолвных, позади. Замолчали «Грады», «Тюльпаны», замерли начавшие было разворачиваться танки…
        - Неужели он их всех… того… - обернулся к шефу бледный Михалыч. - Убил?..
        - Не знаю… - Саше стало не по себе: как-то не укладывалось такое зверское поведение в сложившийся у всех стереотип Корабля как сосредоточие гуманности и доброты. - Надо проверить… У тебя тачанка на ходу?
        Вездеход на антиграве добрался до расположения противника через несколько минут. Вокруг застывших слонов-самоходок было пустынно. Екнуло сердце при виде неподвижной фигуры, на поверку оказавшейся застегнутой на все липучки, но пустой внутри военной формой, лежащей так, будто внутри находился человек. Кепи, бушлат, штаны, берцы, зашнурованные по уставу до последней дырочки… Внутри нашлось «хабэ» и еще теплое белье…
        - Чертовщина какая-то… - Семецкий держал в руке серебряный крестик на веревочке, который выудил из груды одежды, напоминающей сброшенную рептилией кожу. - А куда сам-то человек делся? Тело где?
        Такие же пустые коконы обнаружились внутри боевых машин, в покинутом лагере - мертвая техника и оболочки отсутствующих людей… Тягостная картина.
        - Люди… Люди, наверное, где-то там, - махнул Саша в сторону от Корабля.
        - Мертвые? - на Семецкого жалко было смотреть.
        По всему было видно, что он от души сочувствует бывшим коллегам. Хотя военные бывшими не бывают.
        - Не думаю… - Саша оглянулся на свой персональный портал, маячащий там, где и было ему положено. - Возвращайся один - я сейчас.
        Очутившись в космосе, он нетерпеливо приблизил земной шар, нашел местоположение Корабля, снизился, невидимый для наблюдателя с земли, едва ли не до верхушек деревьев…
        Корабль растянул защитный купол километров на двадцать: всюду были видны покинутые палаточные лагеря, брошенная техника, россыпи камуфляжных шкурок - силы, судя по всему этому, для штурма Корабля были стянуты немалые. Государство, по своему обыкновению, не жалело ничего для достижения цели. И шло напролом, игнорируя препятствия.
        - Ага! Вот они где!
        Он был прав: Корабль не отнял ни одной человеческой жизни - понурые толпы голых людей выстраивались в длинные очереди к уцелевшим автофургонам и палаткам, видимо, затем, чтобы получить хоть какую-нибудь одежку и прикрыть наготу. Александр от души пожалел их - еще недавно бравых вояк, готовых выполнить приказ и разобраться с никак не желающим сдаваться противником, но теперь жалких и деморализованных, растерявших весь боевой запал.
        «Ничего, погода не слишком холодная, - ротмистр тоже наблюдал за разгромленной без единого выстрела армией. - Не замерзнут. Разве что комары…»
        Смотреть больше было не на что.
        «Вы понимаете, что это значит? - Ланской был взволнован. - Это же означает окончание всех войн! Это же самое совершенное оружие в истории человечества! Это же революция!»
        «Вы же ненавидите революции».
        «Ну… это же совсем иное…»
        «К тому же, - охладил пыл собеседника еще на градус Саша, - с чего вы взяли, что Корабль будет использовать это оружие по нашему желанию? До сих пор мы научились лишь пользоваться малой частичкой чудес Корабля, но не управлять им».
        «Вы правы…»

* * *
        Военных попыток разобраться с Кораблем и его обитателями больше не предпринималось, чего нельзя сказать о мирных: предприятия концерна «Ланц» подверглись атаке налоговых, санитарных и всевозможных прочих служб по всему миру. Были закрыты мастерские «водяных фильтров» во Франции, Германии и Италии, авиапредприятие в Бразилии, цеха по сборке «вечной» электроники в добром десятке стран Азии, были выданы ордера на арест банковских счетов во множестве государств мира, включая офшорные зоны… Но концерн, несмотря на потери - французам, например, к их безмерному разочарованию, досталось лишь несколько рулонов «волшебной» сетки и подробная, но ничего секретного или нового не содержащая документация на изготовление фильтров, - не только не сворачивал свою работу, но наоборот, даже расширял ее, выбрасывая на рынок все новую и новую продукцию. Миллионы потребителей во всем мире, не обращая никакого внимания на газетные, сетевые и телевизионные пасквили, живописующие вредность для здоровья изделий с хорошо знакомой всем маркой - смеющимся симпатичным солнышком, - с нетерпением ждали новинок, порой становясь
жертвой недобросовестных конкурентов «Ланца». Да-да, контрафакта с похожими логотипами на рынке было больше, чем всех прочих фальшивок. Но, увы, поддельный «Ланц», чем бы он ни был, в подметки не годился реальному - антигравитационным платформам всевозможного калибра от одноместных гравициклов до многотонных грузовиков, солнечным батареям с близким к идеальному выходом энергии, всевозможным катализаторам, уже не только превращающим воду в бензин, но и способным на такие трансформации веществ, что на полном серьезе ходили слухи, будто кто-то где-то купил всамделишный философский камень. Разумеется, тоже с маркировкой «Ланц».
        Философский камень, конечно, оставался легендой, но вот к реализации другого векового мифа - вечного двигателя - «ланцы» подошли вплотную. Нет, закона сохранения энергии никто не отменял, но на рынке уже появились автомобили, вообще не требующие топлива - даже подслащенной воды. Двигатель им заменял маховик, способный вращаться дни напролет, будто на него вообще не действовала сила трения. Правда, средства перемещения с таким гиродвигателем все равно потребляли энергию - чтобы двинуться с места, маховик еще надо было раскрутить, - но ее объем не шел ни в какое сравнение ни с обычным авто, ни с электромобилем. Горячие сторонники концерна, число которых множилось по всему миру в геометрической прогрессии, были уверены, что «Ланц» вскоре справится и с такой мелочью. Все говорило о том, что нефтяная эра скоро и неотвратимо уйдет в прошлое.
        Но возмутитель спокойствия не собирался останавливаться на достигнутом.
        К полному восторгу зоологов и ужасу экологов, тут же вострубивших о скорой вселенской катастрофе, «Ланц» в очень ограниченном количестве и за очень-очень большие деньги начал выбрасывать на рынок нечто вообще невообразимое - животных и растения, которые просто не могли существовать в природе! Ну, к тому, что «ланцы» всегда торгуют «несуществующими в природе» вещами давно привыкли все, но чтобы кроме всяких «сумасшедших изобретений» в их неисчерпаемом «волшебном мешке» нашлись и живые существа, оказался не готов никто.
        - Ну, вот скажите мне, герр Кронберг, - расстроенный профессор Мёллендорф, облокотившись на стол, сжал лохматую голову ладонями, уставившись в стеклянный аквариум: по песку, покрывающему дно, деловито сновало существо, напоминающее одновременно ящерицу и сороконожку, но покрытое не хитином или чешуей, а нежным ярко-голубым мехом, делающим его похожим на забавную детскую игрушку из супермаркета. - Каким путем должна была идти эволюция, чтобы породить подобный организм?
        - Вскроем - узнаем, - отрезал профессор Кронберг - длинный и тощий, словно жердь, лысый очкарик, наливая из кулера чашку охлажденной воды.
        Профессорам и дела не было до того, что в недрах аппарата помещался маленький пластиковый патрончик с веселым солнышком на боку, позволявший наливать в приемную емкость воду хоть из общественного сортира - на выходе она все равно становилась по-настоящему чистой: куда там общепринятым стандартам! - и вкусной, будто родниковая. К чему специалисту по рептилиям и знатоку млекопитающих подобные технические тонкости? У них и с многоногой «зверушкой из мультика» забот хватало выше крыши.
        - Вы с ума сошли, герр Кронберг! - всполошился Мёллендорф, делая движение прикрыть своим обширным рыхлым телом аквариум с заинтересованно глянувшим на очкастого варвара живым раритетом. - Это же уникальное существо! Да и стоит оно столько, что университетское начальство с нас голову снимет, если хоть одна синяя шерстинка пропадет!
        - Сколько? - в бесцветных глазах, неестественно увеличенных толстыми линзами, блеснул неподдельный интерес.
        - Столько, - отрезал его собеседник, - что, если вам десять процентов… да что там десять - половину процента от данной суммы предложат с тем, чтобы после смерти набить из вашей тушки чучело для университетского музея, вы согласитесь не раздумывая.
        - Вы так думаете?
        - Уверен. А за половину согласитесь не посмертно, а сию минуту. Но если зверушка сдохнет, это сделают с нами обоими. Причем бесплатно.
        - И что же нам делать прикажете? - Интерес герра Кронберга к голубому мохнатому чуду заметно вырос.
        - Наблюдать, - вздохнул Мёллендорф. - Только наблюдать… Ставить некоторые эксперименты. Бесконтактные, увы. А ведь даже тривиальная рентгеноскопия этого Thalipedes hyacintholana Mellendorphis, без сомнения, дала бы материал для целой монографии…
        - Многоног голубошерстный… - задумчиво перевел с латыни герпетолог и встрепенулся. - Стоп! А почему это Мёллендорфа? Вы узурпируете открытие, коллега!..
        Арнольфскому лотофабу надоело смотреть на перепалку этих забавных существ, видимых им в инфракрасном спектре. Они были слишком велики и, кроме того, отделены прозрачной непреодолимой преградой, а следовательно - несъедобны. Он поочередно моргнул тремя фасеточными глазами и вновь принялся обследовать свое новое жилище, в надежде найти если не выход, то хотя бы достойную пищу…

19
        - Агафангел пропал, - на главном «научнике» не было лица.
        - Что значит пропал? - Саша был целиком погружен в насущные дела и заботы концерна, и Липатов выдернул его прямо с заседания совета акционеров, благо теперь это было легче легкого: извинился перед присутствующими, вышел за дверь, чтобы не шокировать никого внезапным исчезновением, шагнул в золотистый портал и… Но раньше сподвижник такого себе не позволял - субординацию чтил свято.
        - Не вернулся из очередной экспедиции, - развел руками Олег Алексеевич. - И где его искать - никто не знает.
        - Давно его нет?
        - Четвертый день уже…
        Агафангел, давно и прочно освоившийся в качестве завхоза Корабля, внезапно и вдруг воспылал исследовательским задором, едва лишь узнал о возможности путешествий по Вселенной. Оно, конечно, и неудивительно: какой же истинный любитель фантастики откажется попутешествовать по иным мирам вместо превратившейся в рутину инвентаризации приевшихся артефактов, к тому же с некоторых пор прочно вытесняемой рутиной истинной - хозяйство Корабля разрасталось и обрастало бюрократией, бухгалтерией и прочими неизбежными признаками не фантастического, но реального предприятия. А вот это как раз и становилось поперек горла романтику, некогда бежавшему от всего этого на Север, тогда наивно казавшийся ему землей обетованной.
        Между прочим, в процессе опробирования нового средства передвижения выяснилось, что открыт портал вовсе не любому и далеко не всякому. Нет, перемещаться мог кто угодно и в каком угодно количестве - на планете Рай, например, заканчивалась постройка постоянной Сашиной «загородной» резиденции, требующая не одного десятка рабочих, обслуги, охраны и прочего люда, - но управлять перемещением могли всего несколько человек. Только те, кто участвовал в той, первой экспедиции к Кораблю… И если Семецкому путешествия оказались как-то неинтересны («Ха, видали мы и не такое! А уж бывали вообще…»), а Александру было банально некогда, то Липатов попросту боялся. Ну, разные бывают у людей фобии: кто-то пугается до истерики, застряв в лифте, кто-то боится мышей, кого-то под автоматом не загонишь в пассажирский самолет… Всемогущий глава российских жандармов Бенкендрорф, по свидетельству авторитетных историков, до смерти боялся… не поверите: обычных домашних кошек! Так и «научник», обожая чудеса Корабля, залезая во все и всякие закоулки, опробуя на себе все новшества без исключения, совершенно не думая о собственной
безопасности, почему-то впадал в ступор, едва оказавшись в открытом космосе. Нет, он сдался далеко не сразу, героически штурмуя портал раз за разом. И раз за разом его приходилось вытаскивать оттуда волоком, едва подающего признаки жизни. После того как очередной штурм закончился гипертоническим кризом, надолго уложившим героя на больничную койку, шеф строго запретил ему даже приближаться к золотистой колонне.
        Зато фантаст чувствовал себя в иных мирах, словно рыба в воде. Александр поначалу не успевал дивиться открытиям неугомонного завхоза, за какие-то недели ухитрившегося побывать в сотнях звездных систем, откуда охапками тащил всевозможные сувениры: минералы и листья причудливых растений, раковины и многоногих жуков, плоды и птичьи перья, и не только это, но любая новизна когда-нибудь надоедает… Агафангел совсем не смутился охлаждением начальства и, сбив первую охотку, принялся изучать Вселенную уже планомерно, уже не тыча пальцем в каждую приглянувшуюся звезду, а разбив небесную сферу на сегменты и целенаправленно изучая доступные для посещения звездные системы. Каждый месяц он предоставлял шефу пространный отчет о проделанной работе, напоминавший по объему телефонный справочник крупного города, а одно из пустующих помещений Корабля превратил в своеобразный музей.
        Этот огромный зал, открытый им давным-давно, едва ли не в первые дни, долго не знали как использовать и считали просто одним из многочисленных чудес, на которые был щедр инопланетный гость. Причем бесполезных чудес, вроде зала-перевертыша, - все при попадании туда переворачивалось на 180 градусов в вертикальной плоскости: предметы свободно лежали на потолке, люди без помех разгуливали вверх ногами, ничуть не ощущая дискомфорта… До сих пор даже не удалось установить - реально ли это переворачивание или всего лишь оптический обман: человек не ощущал сам момент переворота, лишь видел тех, кто наблюдал за ним извне, перевернутыми. Найденный Агафангелом зал обладал странной особенностью: любой предмет, помещенный туда, непонятным образом зависал в воздухе, стоило его выпустить из рук, будто положенный на невидимую полку. Однако именно завхоз первым додумался применить невидимые стеллажи по их прямому назначению, попутно выяснив, что лежащие на их «полках» продукты не портятся, а живые существа через несколько секунд как бы впадают в анабиоз, не требуя месяцами ни пищи, ни воды, хотя остаются при этом
живыми и здоровыми. Но занять разнообразным скарбом прижимистому мужичку удалось лишь исчезающе малую часть огромного зала, хотя поначалу обилие барахла, натащенного им в «стазисную камеру» (часы, помещенные в стеллаж, тоже мгновенно останавливались - что механические, что электронные, - чтобы бодро начать отсчет времени снова, стоило их взять в руки), поражало. А теперь эта «хозяйственная часть» настолько терялась перед объемом инопланетных сувениров, что склад уже называли не иначе как «кунсткамерой».
        Чего там только не было: огромные, всевозможных оттенков кристаллы никому не ведомых минералов, причудливые ветки, листья и цветы, всевозможная мелкая живность, замершая в стеклянных банках, клетках и просто так - в воздухе… Отдельный ряд занимали артефакты - произведения каких-то, несомненно разумных, существ: приборы, механизмы и просто монолитные изделия (возможно, статуэтки или иные произведения искусства). В ряде случаев назначение этих изрядно разъеденных коррозией или новеньких на вид штуковин угадывалось, в большинстве - оставалось гадать, для чего они были предназначены при изготовлении. Но роднило их одно - все они были созданы тысячи лет назад… Неугомонному разведчику удалось найти более десятка некогда обитаемых планет, но, увы, цивилизация на всех них давным-давно погибла. В ряде случаев - вместе с биосферой своих миров. На трех планетах, артефакты с которых казались самыми свежими, а портал Корабля считал безопасным нахождение на них лишь в легком скафандре, сейчас работали научные экспедиции, пытающиеся разыскать последних разумных существ или хотя бы их полуразумных потомков, но
пока - тщетно.
        Две цивилизации, представители которых, судя по сохранившимся изображениям - статуи и картины, их изображающие, занимали почетное место в музее, - очень походили на людей, не смогли пересечь технологическую планку, соответствующую тридцатым-пятидесятым годам нашего двадцатого века. Одна, скорее всего, уничтожила себя в ходе ядерной войны - большая часть ее безымянной планеты представляла собой сплошные радиоактивные пустыни. Другой повезло (если можно это назвать везением) больше: судя по огромному кратеру на одном из материков и другим косвенным признакам, она погибла в результате последствий падения огромного метеорита. И на эту планету исследователи возлагали самые большие надежды - часть населения вполне могла пережить катастрофу и сохраниться в подземных убежищах.
        Третья же представляла сплошную загадку. Планета не имела никаких следов глобальных катастроф или разрушительных войн и вообще, можно сказать, цвела. Но цивилизация существ, похожих, судя по найденным изображениям, на сухопутных осьминогов (только рук-ног у них было всего шесть) и далеко обогнавшая по развитию земную - чего стоят одни только тысячекилометровые самодвижущиеся дороги, продолжающие функционировать без какого либо вмешательства давно исчезнувших создателей, - тем не менее перестала на ней существовать. Покинутые города, напоминающие гигантские осиные гнезда, на три четверти погруженные в воду многочисленных явно искусственных чуть солоноватых озер - похоже, часть жизни разумные шестиноги все-таки проводили в воде, - конечно, несли следы запустения. Но автоматы поддерживали, где могли, порядок, в жилые помещения подавались вода и электричество, огромные орбитальные станции (должно быть, солнечные электростанции), согласно заданной когда-то программе, передавали ее мощными пучками-молниями - незабываемое зрелище! - на приемные устройства на поверхности планеты… Даже местный аналог
телевидения продолжал функционировать - большие и малые экраны в жилищах-ульях транслировали какие-то передачи, тексты, над которыми сейчас бились лингвисты и явно игровые фильмы. Все это было видно, кстати, в основном, в инфракрасном диапазоне. И при всем этом - никаких мертвых тел или скелетов (шестируки, в отличие от земных головоногих, имели гибкий костяк из известковых сегментов). Создавалось впечатление, что обитатели просто бросили свою любовно обжитую планету и исчезли неведомо куда без особых на то причин. Корабль не считал нужным снабжать ее гостей даже минимальным скафандром, поэтому не стоило опасаться ни опасных микроорганизмов, ни смертельных ядов, развеянных в воздухе. Очень похожем на земной, только разве что чуть более плотном из-за несколько большего, чем у Земли, диаметра планеты. Да и замеры радиации показывали сущие крохи.
        Загадка, сплошная загадка. Поэтому и планету назвали Энигмой[30 - Энигма - по-древнегречески ?????µ? - загадка.].
        Экспедиции энтузиаста-одиночки - в первый «десант» Агафангел всегда уходил один - приносили огромную пользу. Чего стоило одно лишь открытие Друзы - планеты кристаллов, которые по своим свойствам были равны, а во многом и превосходили земные алмазы. Причем она сплошь была покрыта кристаллическими лесами, а некоторые из деревьев достигали размеров небоскреба. Но, несмотря на все свои успехи, любитель фантастики был недоволен: он до сих пор не исполнил свою заветную мечту - не встретился лицом к лицу с представителем инопланетного разума…
        - Встретишься - и нет тебя, - шутил Александр в ответ на жалобы «первопроходца вселенной». - Грохнут тебя братья по разуму, как опасную зверушку, и все.
        - Не грохнут, - отвечал мечтатель. - Я не верю, что первый контакт между разумными существами закончится плачевно.
        - Верь - не верь, а аборигены-то съели Кука…
        И вот теперь он пропал.
        - Есть хоть наметки, где его искать? - спросил Саша у не находящего себе места «научника», то и дело всплескивающего руками от переполнявших его чувств. - Куда он собирался отправиться в последний… тьфу! В тот раз?
        - Он все свои походы в журнал заносил. Вот.
        В руки начальника лег увесистый гроссбух, заложенный шариковой ручкой с изгрызенным колпачком ближе к концу - неисписанными корявым завхозовским почерком листов оставалось штук пятьдесят, не больше.
        - Как курица лапой, - проворчал Александр, изучая исписанную до половины страницу. - Когда я вас, олухов, приучу компьютером пользоваться. Даже по клавишам ведь стучать теперь не надо, а они все по-старинке…
        Исследования в институте Корабля совсем недавно позволили сделать решительный прорыв в информатике - ученым удалось создать устройство, считывающее информацию прямо с коры головного мозга и трансформирующее ее в понятный компьютерам код. «Мозговой сканер» в виде шлема уже вовсю производился на предприятиях концерна, пока что для внутреннего пользования, но всерьез обсуждался уже и выход на мировой рынок.
        Молодежь - тот же Сашин наследник - с восторгом приняла новшество, но со стариками дело шло туго.
        - Я привык просто на клавиатуре, - оправдывался Липатов. - А Агафангела сам сколько раз ругал за его привычку дурацкую от руки кропать…
        - Ладно, разберемся… Что эти цифры означают?
        - Где?.. А-а. Он так сектора небесной сферы обозначил, видимой из той точки, куда портал первоначально помещает путешественника. По границам созвездий из звездного атласа. Тот сектор, который он сейчас исследует… исследовал, расположен в созвездии Волопаса.
        - Волопаса, Козлодоя… Ничего это мне не говорит - я в астрономии ноль полный. Придется вам, уважаемый, на месте показать.
        Побледневший профессор судорожно сглотнул и часто-часто закивал.
        - Да-да, конечно! Я и пойти на поиски могу с вами…
        - Нет, таких жертв от вас не требуется, - покачал головой Александр. - Вы мне нужны живым и на своем рабочем месте. На котором мне вас заменить, между прочим, некем. Так что накачивайтесь успокаивающим или чем еще - коньячок, говорят, помогает - и в путь. Все, что от вас требуется, - ткнуть пальцем в нужную сторону. И свободны. Пятнадцать минут вам на сборы.
        - Так точно, - почему-то по-военному гаркнул Липатов и испарился.
        «Вы, граф, случайно в мое отсутствие тут строевые занятия не проводите? - пошутил Саша мысленно. - Что-то не замечал я раньше за нашим ученым такой выправки».
        «Сам удивляюсь, - ответил ротмистр. - Штафирка ведь штафиркой, а смотри-ка… Как вы, кстати, намерены искать пропажу? Там ведь уйма звезд…»
        «Надеюсь, что созвездие это не слишком большое… Придется перебирать все звезды по одной и искать доступные для посещения планеты. Масса времени уйдет, но что тут поделаешь? Эх, найдется этот оболтус - башку ему оторву!»
        «Если есть еще что отрывать…»
        «Типун вам на язык, ваша светлость! Плюньте три раза!»
        «Тьфу-тьфу-тьфу…»
        Олег Алексеевич появился через девять минут. Судя по блестящим глазам, он последовал совету и кроме всяких там патентованных успокоительных принял хорошую дозу самого распространенного - Саша убедился в этом, ощутив запах коньяка, когда они вместе входили в струящееся золото портала.
        Ланской - тоже.
        «А чего? Сто граммов для храбрости еще никому не мешали, - вступился он за ученого, которого, вообще-то, недолюбливал. - Вот, бывало, перед боем…»
        «Давайте мемуары на потом оставим, ротмистр, - грубовато оборвал его симбионт. - Он и так сейчас вырубится от страха, а уж поддатый - точно!»
        - Где тут ваше созвездие, Олег Алексеевич? - встряхнул он за плечо готового рухнуть в обморок, несмотря на допинг, напарника. - Обрисуйте пальцем этого Козлодоя и - вон отсюда. А там, снаружи, хоть вусмерть упейтесь.
        - Сейчас… - прошелестел бескровными губами мокрый от пота «научник» и, близоруко сверившись с потрепанной книжкой, очертил дрожащим пальцем над головой нечто угловатое.
        И это нечто тут же вспыхнуло в черноте космоса светящимся зеленоватым абрисом фигуры, похожей на перекошенный изломанный прямоугольник.
        - Вот ни фига себе… - ахнул непроизвольно Александр: район поиска был велик, очень велик…
        - Вот тут Арктур, - тыкал уже, видимо, находящийся совсем не в себе Липатов в звезды, тут же приближающиеся к зрителям, обрастающие планетными системами. - Муфрид и Пульхеррима… Ее еще называют Ицар или Мирак…
        - Идите отсюда, вы, Пульхеримма, - шеф развернул за плечи слабо сопротивляющегося полуобморочного ученого к выходу и придал ему ускорение.
        «Сурово вы с ним, - заметил граф, когда они остались в одиночестве. - Не ушибется он там часом?»
        «Полноте, Павел Владимирович, - махнул рукой Александр. - Пьяному - море по колено… Давайте лучше делом займемся».
        Он вздохнул, отмерил для себя примерно треть района, который предстояло обшарить - судя по записям в своем кондуите, Агафангел вел исследование Волопаса не один день, - провел пальцем в небе светящуюся черту и ткнул в первую попавшуюся тусклую звездочку под ней…

* * *
        «Не знаю, как вы, - сообщил Саша ротмистру, устало протирая глаза - только что посещенный мир был сюрреалистичен: сияющее электросваркой солнце, неоново-зеленое небо, пышная «зелень» всех оттенков красного цвета и угольно-черный песок под ногами, - а я бы не отказался заморить червячка».
        «Я, знаете, тоже, - откликнулся граф. - Не в смысле червячка, конечно… Просто в глазах уже рябит от этого калейдоскопа».
        «Что вы сказали? Калейдоскопа?»
        Александр пролистнул бортжурнал пропавшего фантаста и отчеркнул ногтем запомнившуюся ему запись: «Планета Калейдоскоп. Зеленое небо, красная растительность, воздух тяжелый - скорее всего, много углекислоты или даже угарного газа…»
        - Блин! - вслух буркнул он, в сердцах захлопывая ни в чем не повинный гроссбух. - Он после этой планетки еще добрую сотню осмотрел. Полдня работы - коту под хвост. Ну, Агафангел…
        «Пойдемте обедать, - приуныл ротмистр. - Думаю, что и рюмочка не помешает… Нам обоим».
        «Пойдемте…»
        Саша окинул взглядом проделанную работу - длинную, тройную уже, строчку проверенных миров поперек светящегося абриса созвездия, вздохнул и привычно отыскал Рай.
        - Ну, вот скажи мне, Наташа, - уминая жареную курицу, жаловался он жене, сидящей напротив него, по-бабьи подперев кулачком щеку. - Как мне отыскать пропавшего оболтуса? Там ведь еще десятки тысяч звезд проверить придется - на полгода работы, если не на год. И это только на поиски планеты, которая его, возможно, заинтересовала. А таких могут быть тоже тысячи. И обыскивать их придется скрупулезно… Это что - остатки жизни угробить на поиски? И, что главное - никому ведь эту работу не сбагришь: у Липатова его космофобия - черт бы ее подрал…
        - Тише, милый! - теплая ладошка Наташи легла на руку Александра. - Не надо чертыхаться при Сереже…
        Слух матери был чуток - она заслышал шаги сына еще в прихожей.
        - Привет, пап! - вымахавший за лето почти с отца Сережка влетел в столовую и чмокнул отца в щеку. - Ты надолго? На рыбалку пойдем?..
        - Некогда, Сереженька, - обнял наследника мужчина, с раскаяньем подумав, что за делами уделяет ему совсем мало времени.
        - Дядя Агафангел пропал, - сообщила сыну Наталья, доставая из старинного серванта - дань извечному женскому желанию сделать семейное гнездышко как можно более уютным, где бы оно ни находилось, - еще один не менее антикварный столовый прибор. - Папа должен его отыскать. Ты понимаешь?
        - Пропал? - удивился мальчуган, вгрызаясь в кусок хлеба, стянутый с тарелки вопреки протестам матери, пытающейся приучить его к приличным манерам. - А я думал, что он уже вернулся с дикарской планеты…
        - Нет, сынок, не вернулся, - покачал головой Александр и вдруг встрепенулся. - С дикарской? Что ты имеешь в виду?
        - Да он планету нашел, на которой дикари живут… - пробубнил мальчик с набитым ртом. - Как в каменном веке.
        - Так, значит, он все-таки нашел разумных существ! - отец вскочил из-за стола, но тут же снова уселся, схватив сына за плечо. - А ты откуда это знаешь?
        - Да он меня с собой брал иногда, - беззаботно ответил Сережа. - Мам, я суп не буду…
        - Что? - хором разинули рты Саша и Наталья.
        - Я не люблю капустный суп, - заканючил мальчишка. - Можно я его не буду? Я лучше курицу…
        - Не капустный суп, а щи, - машинально поправила Сережку мама: она совсем недавно научилась правильно выговаривать это трудное русское слово, и теперь оно звучало в ее устах безупречно, чего нельзя было сказать о самом блюде, до совершенства в готовке которого ей было еще ох как далеко.
        - Постой ты со щами! - не слишком вежливо перебил любимую Саша, чего обычно себе не позволял. - Как то есть брал с собой?..

* * *
        - Ну, показывай, куда вы с этим… м-м-м… дядей Агафангелом летали?
        Ротмистр уговорил Александра заскочить за Михалычем - в одиночку соваться на планету, населенную разумными существами, тем более дикими, было более чем рискованно. Кто знает - воспримет ли Корабль в своем гуманизме их достаточной угрозой для пассажиров, а разделить участь фантаста, возможно, уже давным-давно благополучно съеденного, как-то не хотелось. Причем отнюдь не в фигуральном смысле съеденного. Дикари - они на то и дикари, чтобы в отличие от цивилизованных, полуцивилизованных и совсем нецивилизованных критиков есть фантастов не фигурально, а вполне себе реально - с солью и специями, тщательно вываренными или поджаренными на угольях. Хотя и критики в этом плане, бывает, дают фору дикарям…
        - Да он не помнит, наверное, - пробурчал вертолетчик, прихвативший на всякий случай два АКМС и заставивший шефа облачиться в бронежилет и шлем-сферу с пуленепробиваемым забралом («На всякий случай, - глубокомысленно заметил он, туго и аккуратно, виток к витку, сматывая магазины попарно синей изолентой. - А случаи бывают разные…»). - Звезд тут этих видно побольше, чем в Афгане, в горах, в безлунную ночь. А звезд там, я вам скажу…
        - Как это не помню? - воскликнул мальчик и ткнул пальцем вроде бы наугад. - Вот она!
        Тускло-желтая звездочка привычно выросла в косматый от протуберанцев ослепительный шар, окруженный семью горошинками-планетами. Второй и третий от звезды шарики голубели атмосферой. Сережин пальчик ткнул во второй, и тот увеличился до размеров футбольного мяча. Перед глазами зрителей плавно проплывали полускрытые облачными кляксами коричнево-зеленые материки. Планета очень походила на Землю, разве что полярные шапки у нее были гораздо меньше, и обе приходились на середины больших материков. Достаточно больших, чтобы две трети их оставались зелеными. Над планетой привычно мигнул красным знакомый человечек, и…
        И с путешественниками начали происходить метаморфозы. Они не просто окутались скафандрами-атмосферами - эти скафандры были заметно толще обычных и совершенно непрозрачны. Более того, поверх них начала нарастать пластинчатая броня, делающая путешественников похожими на средневековых рыцарей, - Корабль явно намекал на те самые «разные случаи», о которых говорил Семецкий.
        - Вот ни фига себе, - покачал тот закованной в черную зеркальную броню головой и указал рукой в рыцарской перчатке под ноги. - Наши причиндалы он серьезной защитой не посчитал, Игоревич.
        Бронежилеты и шлемы действительно лежали под ногами на невидимой платформе. Рядом с автоматами. Михалыч попытался поднять свой, но рука прошла сквозь оружие, как через сгусток дыма.
        - Ну и рожки, значит, сюда же, - после нескольких безуспешных попыток вооружиться скинул он разгрузку с магазинами, ставшую бесполезной без главного компонента - оружия. - Лишний груз таскать - дураков нет. Не пропадут, чай?
        - Раз до сих пор не провалились - не пропадут, - заметил Александр, расстегивая ремень с пустой кобурой и укладывая его на горку лишних вещей: поверх футуристического скафандра звездного терминатора они смотрелись смешно.
        Человечек над планетой давно уже светился ровным зеленым светом, как разрешающий сигнал светофора.
        - Ну что - пошли? - облаченный в такие же доспехи, подогнанные под его рост, мальчишка подпрыгивал от нетерпения. - Вот тут их деревня!
        Спасательная экспедиция зависла над окруженной густыми зарослями круглой полянкой со скоплением чего-то похожего на шалаши из зеленых веток в центре. Шалаши, в свою очередь, окружали кострище, от которого вертикально вверх тянулась ровная струйка дыма - в этом месте планеты было раннее утро.
        - Нет, Сережа, - отрезал отец. - Туда пойдем мы с дядей Юрой вдвоем, а ты, дорогой, отправишься домой, к маме.
        - Ну почему-у-у… - заканючил было наследник, но под позорный рев был неумолимо выдворен обратно, к изволновавшейся маме, благо что надежно помеченный Кораблем пункт назначения уже искать не было необходимости.

* * *
        Саша с Михалычем напряженно наблюдали за мирно спящим лагерем. Даже часовой - закутанная в какое-то расписное покрывало фигура, вооруженная даже не копьем, а какой-то невразумительной палкой, - дремал, клюя головой, увенчанной пышным султаном не то из перьев, не то из листьев. Остальное население, должно быть, видело сладкие сны по своим бунгало. В предутренней тишине леса прочищала горло какая-то ранняя пичуга. Идиллия.
        - Ну, этого дневального я голыми руками сниму, - деловито сообщил шефу вертолетчик. - Тут даже ножа не потребуется - головенку набок, и все. А потом… Эх, жаль, автоматы у нас отобрали!
        - Погоди ты. Мы же не убивать сюда пришли, а Агафангела нашего выручить. Так пойдем. Что они нам сделают в этой броне? Мы для них - боги, сошедшие с небес.
        - Как знаешь, командир… А я бы все равно для начала шурум-бурум устроил, чтобы знали, как наших в плен брать. Ну, а уж если выяснится, что кореша нашего сожрали… Ты не обессудь, командир, - я этот кишлак голыми руками на ноль помножу…
        «Действительно, - подал голос ротмистр, испытывавший к бывалому вояке симпатию - сказывалась, видимо, кастовая солидарность, - оставлять безнаказанным такое нельзя».
        «Какое такое? Мы еще не знаем ничего. Может, фантаст наш сейчас дрыхнет без задних ног в обнимку с дочкой вождя? Или его любимой женой».
        «В таком, как у нас, облачении? Весьма сомнительно…»
        «Еще более сомнительно, что дикарям удалось выколупнуть его из такого панциря».
        «Могли зажарить целиком. В собственном, так сказать, соку. Словно омара…»
        Саша оборвал бессмысленный спор и первым шагнул на утоптанную землю перед костром.
        Часовой-растяпа, видимо, обладал феноменальным слухом: он мгновенно распахнул огромные, в пол-лица, глазищи странного разреза и буквально выскочил из своей «плащ-палатки», бросив палку.
        - А они тут ребята непростые, - сказал вслед сверкающему голыми ягодицами туземцу Михалыч, поднимая это странное «оружие», на поверку оказавшееся трубкой, так же, как и накидка, покрытой сложным прихотливым орнаментом. - Показывал мне как-то приятель такую трубочку - не то из Индонезии привез, не то из Анголы… Тамошние дикари из этой фигни знатно стрелками плюются. Шагов на двадцать - белке в глаз, как говорится. А стрелки-то отравленные…
        - А не великоват калибр? - выразил сомнение Саша, отбирая у него трубку. - Это же прямо миномет какой-то, а не духовая трубка? Из такой стрелкой плюнуть - никаких легких не хватит. Да и не заряжена она.
        - Ну, тут я уж не копенгаген. Как-то, видимо, исхитряются… Ну что - пойдем, поищем или будем ждать, пока он всю деревню на ноги поднимет?
        - Подождем… Да и пусть поднимает, - махнул рукой командир. - Проще будет искать.
        На «подъем по тревоге» деревне потребовалось минут пять, хотя никаких криков сбежавший часовой не издавал, равно как не бил в набат, не колотил в бубен и не включал сирену. Видимо, здесь была в ходу какая-то иная система сигнализации.
        Честно говоря, стоять, пусть и защищенными добротными доспехами «корабельной» работы (хотя, кто их добротность проверял на деле?), в центре молчаливой толпы, пожирающей тебя сотнями совиных глаз, было более чем неуютно. Полуобнаженные и совсем почти голые мужчины и женщины (по всему видно, что нагота тут большим грехом не считалась), закутанные в расписные накидки старики и абсолютно голенькие малыши бесцеремонно разглядывали пришельцев, и по их неподвижным физиономиям - довольно симпатичным, кстати, похожим на кукольные - было не понять, какие чувства их сейчас обуревают. Оставалось надеяться, что среди них не превалировал гастрономический интерес.
        И еще было странным то, что ни один из аборигенов не был вооружен. Хотя бы такой же «духовой трубкой», что сейчас продолжал вертеть в руках Александр.
        «Тебе понравилась дэйто? - внезапно услышал он явственный вопрос. - Ты умеешь на ней играть?»
        «Что вы сказали, ротмистр? - не понял он. - Дэйто?»
        «Я молчал, - недоуменно откликнулся Ланской. - Это кто-то другой, не я…»
        «Это я, Человек Неба, - шагнул вперед один из встречающих. - Это я с тобой и твоим другом сейчас говорил».
        Старик был древен, как само время, и от обилия вышитых накидок, напяленных одна на другую, напоминал кочан капусты, из которого на тонкой сморщенной шейке торчала плешивая, сморщенная, будто прошлогодняя картошка, головка, увенчанная пестрой тюбетейкой с роскошным, радужной расцветки пером, при виде которого удавился бы от зависти любой павлин. Не говоря уже об обожающих эти птичьи аксессуары эстрадных певичках обоего пола.
        Сжатые в куриную гузку губы крошечного рта на треугольном личике с огромными, полуприкрытыми морщинистыми веками глазами были неподвижны, но высокий надтреснутый голос, тем не менее, был четко слышен.
        «Да он телепат!»
        «Я знаю, что значит это слово, - молча кивнул старик. - Нам рассказал о нем и многом другом тот, другой Человек Неба».
        - Где он? - выпалил Михалыч, тоже, судя по всему, отлично слышавший вождя - никем иным этот старичок быть не мог: вождем, старейшиной, королем, президентом, наконец, одним словом - шишкой. - Куда вы его дели? Отвечайте?
        «Он устал, и мы не стали его будить, - совсем человеческим жестом пожал плечами абориген, и от этого движения вся копна его многочисленных одежек заколыхалась». - Он вам нужен?»
        - А зачем мы, по-твоему, сюда прибыли? В гляделки играть? Ну-ка, живо ведите его сюда!
        «Никто не может неволить другого человека, - назидательно сообщил старец. - Но любой волен идти туда, куда он пожелает. Вы желаете видеть своего товарища?»
        Саша готов был поклясться, что вопрос обращен именно к нему.
        «Да, - мысленно ответил он. - Мы для этого сюда и прилетели».
        «Пришли», - судя по тону, абориген улыбнулся, но губы его по-прежнему оставались неподвижны, и лицо не дрогнуло.
        Александр внезапно понял, что ему не нравилось в лицах туземцев, вполне миловидных, даже симпатичных по человеческим стандартам. Глаза. Вернее, зрачки огромных глаз - вертикальные, словно у кошек или змей. Так вот, в такт «улыбке» старика зрачки его расширились в овалы и снова сузились в вертикальные черточки…
        «Как пришли? - удивился ротмистр. - Откуда он знает?»
        «Мы знаем, - ответил вождь именно ему. - Мы многое знаем, Человек Внутри Человека…»
        Молчаливые аборигены расступились, давая дорогу к одной из хижин…

* * *
        «Слава богу, жив!» - не удержался от мысленного восклицания Саша, увидев Агафангела… Нет, не распятого, не сидящего на колу и не варящегося в котле.
        «Пропажа» сладко посапывала на удобном ложе из чего-то вроде упаковочной бумажной соломки, мягкой даже на вид, но не такой сыпучей. Причем путешественник, хотя и не был гол, по примеру аборигенов, но одеждой цветастые семейные трусы и безрукавку с фирменным логотипом концерна во всю грудь назвать было можно только с большой натяжкой. И, что самое главное, - никакого скафандра, не говоря уже о полированных латах! Ни на нем, ни поблизости.
        «Зачем это ему, - Саше снова показалось, что старик усмехнулся. - Он среди друзей, а друзья никогда не причинят зла друзьям».
        «А мы?»
        «А что вы?»
        «Разве мы не друзья?»
        «Друзья».
        «Так почему же?..»
        Саша поднял руку, чтобы продемонстрировать старцу латную перчатку, и остолбенело уставился на свою голую ладонь, не защищенную даже тонкой дымкой скафандра. Он оглянулся на Михалыча, тоже одетого по-земному - в старенький летный комбинезон - и разглядывающего во все глаза патрона. Сказать, что ему было неуютно, значило не сказать ничего.
        Агафангел потянулся всем телом и, открыв глаза, обвел взглядом стоящих вокруг его ложа людей.
        - А, это вы, - ничуть, казалось, не удивился он, садясь на постели и нащупывая босыми ногами лохматые шлепанцы, сплетенные из той же соломы, из которой состояла лежанка. - А я тут, понимаешь, прикорнул чуть-чуть…
        - Ну, Агафангел, - только и смог выговорить Александр.
        «Идемте завтракать, - как-то по-домашнему вставил старик, поворачиваясь к выходу. - Скоро встанет солнце. Женщины уже накрыли столы. У нашего народа сегодня праздник».
        - Какой? - хором спросили все земляне.
        «К нашему гостю пришли друзья…»

* * *
        - Я тоже поначалу думал, что они дикари, - взахлеб рассказывал Агафангел, размахивая деревянным, покрытым искусной резьбой кубком, полным какого-то пенного питья, похожего на пиво, но только внешне - вкус был незнакомым и странным, но тем не менее приятным.
        - А кто же они, - Михалыч уже успел порядком захмелеть, изрядно приняв на грудь и «пива», и чего-то покрепче, вкусом и видом весьма напоминавшего компот из сухофруктов, но бившего в голову почище водки. - Бегают чуть ли не нагишом, в хижинах из соломы живут. Дикари дикарями. Я таких в Эфиопии насмотрелся. В семьдесят восьмом это было…
        Старый вояка уже освоился с сидением по-турецки и по-хозяйски приобнимал за плечико сидящую рядом хрупкую полуобнаженную красотку с лицом настоящей сказочной феи. Однако, судя по тому, как заботливо та подкладывала на блюдо перед ним разные вкусности, вопрос о том, кто из этой пары главный, оставался открытым.
        «Есть контакт, - с некоторой завистью подумал Александр. - А впрочем… Михалыч - мужик холостой, да и взрослый к тому же, пусть сам разбирается».
        «Как бы это не нарушило каких-нибудь нравственных устоев племени, - озаботился ротмистр. - Зачем нам конфликты на сексуальной почве?»
        Чувствовалось, что местные напитки добрались и до его виртуальных мозгов - прежде граф так не выражался.
        Саша совсем забыл, что думать ему тоже надо с осторожностью.
        «Пусть поступают, как сочтут нужным, - вклинился в разговор старейшина, которого Семецкий почему-то окрестил Председателем Мао, хотя на китайца тот не походил даже близко. - Если между ними появится притяжение, конечно. Нет худшего преступления, чем заставлять кого-нибудь делать что-либо против его воли».
        Вполуха слушая Агафангела, повествующего о космогонической теории аборигенов, местами странноватой, а местами - очень похожей на современную земную, Александр и Ланской общались мысленно со стариком, ничуть не удивлявшимся, что в одном человеке собраны воедино две разных личности. Сначала они старались «говорить» по очереди, но затем увлеклись и опомнились, лишь поняв, что каждый из них беседует со своим собеседником, причем на разные темы: Сашу интересовал уклад жизни странного народа телепатов-толстовцев, а граф, как ни странно, затеял теологический диспут.
        «Не удивляйтесь, - «усмехнулся» одними зрачками старейшина. - С вами сейчас говорит мой внук. Видите юношу через два человека от вашего друга?»
        «Юноше» на вид было далеко за сорок, но кто знает, сколько было лет самому старику?
        «Постойте, - спохватился Павел Владимирович. - А почему мы тогда слышим только вас с внуком? У нас же в головах должен стоять сплошной гвалт - столько людей вокруг».
        «У нас принято говорить лишь с тем, кто хочет тебя слушать. И слушать лишь того, кто хочет говорить с тобой».
        «А как это вообще получилось, что вы вдруг стали общаться мыслями? Это было сразу или…»
        «Или, Люди Неба. Давным-давно мы были такими же, как и вы…»

* * *
        Весьма банальной была история этой планеты.
        Так же, как и земляне, обитатели ее тысячи лет назад воевали друг с другом, копили арсеналы нападения и защиты, захватывали друг у друга территории, чтобы через какое-то время возвратить назад или потерять в войне с другими соседями, нещадно эксплуатировали природу, черпая из казавшихся неиссякаемыми недр полезные ископаемые, загрязняя отходами воздух, почву и воду. Но окончательно загадить планету им не удалось. Как и истребить друг друга, нанеся, наконец, долго лелеемый военными «окончательный удар», и нарвавшись при этом на неминуемый «удар возмездия». Цивилизация здесь уже достигла термоядерной эры, поэтому подобный обмен ударами даже не отбросил бы ее в каменный век, а попросту уничтожил бы. И наткнулся бы Агафангел на еще один мертвый мир.
        Но там, где бессилен человеческий разум, помогла сама природа. Или, если хотите, Господь. Людей на этой планете спасла, как ни странно, катастрофа. Нет, не падение гигантского метеорита, не извержение супервулкана, не глобальная пандемия неизлечимой болезни. Просто планета, будто устав от многовековых измывательств ползающих по ней букашек, считавших себя Венцом Творения, опрокинулась набок, поменяв ось вращения. И это произошло мгновенно. Экваториальные области вмиг стали полюсами, и наоборот. Конечно, были и небывалые цунами, сносившие во взбесившийся океан не то что города - целые приморские страны. Были суперизвержения, когда пробуждались разом сотни вулканов, и землетрясения, стиравшие во прах все и вся на протяжении тысяч километров. Вспыхивали в разрушенных городах невиданные доселе эпидемии… Одним словом, наступил тот самый, столько раз предсказанный и здесь, в том числе и в священных книгах, Конец Света.
        Но части населения удалось спастись в подземных бомбоубежищах, катакомбах, местном аналоге метрополитена и прочих укромных местах. Однако вместо постепенного угасания, столь красочно описанного в огромном множестве земных бестселлеров на тему апокалиптики, здешнее человечество получило мощный толчок, вдруг почувствовало тягу к жизни. Из умирающего человечества в подземных чертогах планеты родилось человечество новое. А затянувшиеся на поверхности катаклизмы не дали ему выплеснуться наружу недозрелой личинкой, обреченной на гибель. Под землю спустилась одна порода людей, но поднялась наверх столетия спустя - совсем иная. И отличалась она от прежней, одичавшие потомки которой выродились окончательно и уже не походили на людей ни разумом, ни обличьем, не только телепатией и внешним обликом подземных жителей - хрупкостью, бледностью, привычными к полумраку глазами и прочими анатомическими изменениями. Бывшие подземники и внутренне стали иными - терпимыми друг к другу, мирными, дружными. Они уже не хотели изменять мир под себя - они хотели сами встроиться в этот мир, стать его частью. А если поправить,
то лишь чуть-чуть и в основном то, что сами в свое время и испортили. Научившись в свое время довольствоваться минимумом ресурсов, они и после векового заточения пользовались лишь тем, что им было действительно необходимо, предпочитая больше давать, чем брать.
        Тысячелетия разрушения сменили века созидания: люди сносили руины городов, уродливыми язвами пятнающие зеленую плоть планеты, оставляя лишь самое лучшее, самое красивое, самое древнее - на память потомкам, - садили леса там, где они не могли вырасти сами, предварительно обеззаразив почву, загаженную предками, чистили реки, озера и моря. Они по-прежнему владели научными познаниями, но наука их уже была не топором, а скальпелем хирурга, резцом скульптора и кистью художника.
        - Не может этого быть!
        Саша со старейшиной давно уже оставили пиршество и прогуливались по лесу, больше напоминавшему ухоженный сад: трава и кусты росли пусть и не в геометрическом порядке, но именно там, где им было положено, деревья не мешали друг другу, но и не оставляли проплешин, а уж коряг и прочего мусора не было и в помине. На глазах мужчины пожелтевший, огромный, словно лопух, древесный лист, спланировав с дерева, тут же был атакован отрядом не то мелких грызунов, не то крупных насекомых. Они, обойдясь без драки и лишней суеты, деловито расчленили дармовое угощение, быстро умяли его и сгинули без следа в густой траве. Санитары леса - ни дать ни взять. Там, где только что валялось мясистое «опахало», не осталось ни крошки.
        - Если вы живете в гармонии с природой, - оторвался он от лицезрения слаженной работы зверушек, - то как же быть с белковой пищей? Вы просто обязаны убивать животных ради пропитания. И если скотоводством вы не занимаетесь - как можно пасти скот в лесу? - то остается только охота. Какая же это гармония?
        «А почему белковая пища должна обязательно быть животной? - возразил ротмистр, давно уже принявший сторону старца. - Растения способны дать и белок, и жиры. А уж углеводы - тем более».
        «Ничего подобного! - возразил ему вечный оппонент. - Сегодня на пиру я ел мясо. И вареное, и жареное. Что я - настоящего мяса от растительного эрзаца не отличу?»
        Старец, ничего не отвечая, подошел к одному из мощных, будто столетние дубы, деревьев, и без особых усилий оторвал от ствола крупный, больше мужской головы, плод, напоминающий по форме тыкву, но темно-фиолетовый, как кабачок. Из обломленной толстой плодоножки потек было густой ярко-оранжевый сок, но тут же побурел и застыл.
        Абориген с треском разломил «тыкву» о колено и подал половинку Александру. Он поднес «фрукт» к лицу и ощутил смутно знакомый запах.
        «Это - мясо, - сообщил старик. - Можно сварить, можно зажарить. Можно засолить, закоптить, замариновать. А еще можно просто так съесть, сырым. Угощайтесь».
        Морщинистая лапка отломила маленький кусочек «растительного мяса» и бросила в беззубый рот.
        На вкус «фрукт» напоминал хорошо тушенное почти без соли, но со специями мясо и, если бы не ядовито-оранжевая окраска, сбивавшая с толку, его волокнистая мякоть и по виду походила бы на мясо.
        «Семенами не поделитесь? - пошутил мужчина, возвращая свою половинку сытного плода старику, который, в свою очередь, передал ее и свою голопузому мальчишке, наверное, прибежавшему на неслышный зов прадеда. Или прапрадеда. - Или не будут эти фрукты у нас расти?»
        «Охотно поделимся, - серьезно кивнул старец. - Берите все, что хотите, - нам ничего не жалко для друзей».
        «А что мы дадим вам взамен?»
        Старик в ответ улыбнулся. На этот раз не только глазами. И странно было видеть эту неумелую улыбку на большеглазом лице сказочного эльфа.
        «Друзья ничего не должны просить взамен. Дружба - это когда дают другу то, что ему нужно… Слышите?»
        От селения доносилась причудливая, немного грустная, но очень красивая мелодия.
        «Когда тело насытилось, дух требует своей пищи. Мастера дэйто радуют слух, - пояснил старец. - Не желаете послушать, друзья?..»

* * *
        Когда настало время прощаться, Агафангел не знал, куда деть глаза. Саша уже знал, что он хочет остаться здесь, со своими новыми друзьями. И уже «дал вольную» старому товарищу. Друзьям надо давать то, что им нужно…
        - Я буду продолжать миры исследовать, - фантаст все не хотел поднять глаза на возвращающихся друзей. - И все материалы - вам передавать. Пустите иногда домой? - криво улыбнулся он и, наконец, глянул прямо.
        В глазах его стояли слезы…
        Вместо ответа Саша крепко пожал ему руку, но не удержался и обнял.
        Аборигены кучкой стояли поодаль и деликатно молчали. За них где-то далеко печально говорила одинокая дэйто…
        «Ну и кто из нас дикари?» - задумчиво спросил ротмистр…
        - Ну, вот и потеряли мы еще одного пилота всей этой халабуды, - заметил Михалыч, хозяйственно подбирая никуда, естественно, не девшееся барахло - каски, бронежилеты, автоматы, кажущиеся сейчас, при свежей еще памяти о покинутом идеальном мире какими-то уродливыми, никому не нужными дикарскими побрякушками. - Что-то мне не верится, что он оттуда выберется когда-нибудь. Хотя как знать… Я, когда первый раз после Афгана в Союз, Нюрке под бочок, вернулся - тоже думал, что ни в жисть туда не вернусь. Ногу под поезд суну, руку топором оттяпаю, а не вернусь. Чтобы из теплой постельки, да от мягкой бабы, да снова под пули? Фиг, думаю, вам! И что ты думаешь? Недели не прошло, а засосало снова…
        - Кстати, а чего это тебя тот старый перец «человеком в человеке» обозвал? И Нюрка эта глазастая у меня интересовалась…
        Александр, похолодев, не нашелся что ответить, но Семецкий и не настаивал, тут же позабыв, похоже.
        Привстав на цыпочки, он раз пять для верности приблизил и снова отпустил заветную планетку, помечая ее на всякий случай.
        «Ну, вот и ты нашел то, чего в жизни не видел, - улыбнулся про себя Саша. - Пометил, кобель, - теперь день да через день будет сюда бегать! Все бабы для него Нюрки - нашел очередную».
        «Ну, это же естественно для мужчины, - и тут нашел оправдание коллеге ротмистр. - Только он погорячился с утверждением о потерянном пилоте».
        «Вы думаете, Агафангел найдет в себе силы вырваться с Гармонии?»
        «Он-то, может, и не найдет… Хотя как знать… Вы, Саша, заметили, что планету эту показал нам Сережа. А значит, она для него была помечена. И приблизил ее он, и вообще управлял…»
        Александр будто прозрел.
        - Ё-ка-лэ-мэ-нэ! - только и смог произнести он, и этим так испугал Михалыча, что тот отдернул от облюбованной им планеты руку и, словно нашкодивший ребенок, спрятал ее за спину…

20
        - Я не собираюсь становиться президентом и вообще лезть в политику. Поэтому прошу слать всех ходоков от всех партий и общественных организаций на… прочь, в общем. Если подобное повторится, то же самое будет проделано с вами. Вы свободны, - отчеканил Александр и указал пиар-директору концерна на дверь.
        «Напрасно вы так, - подал голос ротмистр. - Человек старался…»
        «Вы бы уж помолчали, ваша светлость. Вы-то что понимаете во всем этом?»
        «А что, вы продолжаете считать, что я жил в каменном веке? В мое время тоже была политическая борьба, партии… Да-да, партии. И две из них, которые политики моего времени недооценили по глупости и недальновидности, совершили в октябре семнадцатого переворот. И, между прочим, все ваши политики - прямые наследники тех самых».
        «Ну, это вы хватили через край, Павел Владимирович! Ну, ладно, я еще понимаю - КПРФ… А какие наследники большевиков из тех же самых либерал-демократов? Из «Единой России»? Вы бы еще «Яблоко» сюда приплели».
        «Вот и видно, Саша, что это вы ничего не понимаете в современной политике. Все упомянутые вами партии если и не духовные наследники большевиков, то действуют исключительно их методами. Более того - большинство в их верхушках в недавнем прошлом и сами были коммунистами. Как и вы, кстати».
        «Я в партии никогда не состоял!»
        «Ошибаетесь. Или просто забыли. Вы же были комсомольцем? А?»
        «Но это же не партия».
        «Верно. Коммунистический союз молодежи, не так ли? Но - коммунистический. В мое время они, правда, назывались иначе - ревсомольцами».
        «Рев… Революционный? А что за вторая партия, кстати, которую вы упомянули?»
        «Эсеры. Социалисты-революционеры, если полностью… Мерзавцы, похлеще большевиков. Большевики хоть были явными и прямыми врагами, без уверток. За что мы их уважали. Ненавидели, уничтожали при первой возможности, но уважали. А эсеры… Вот вы даже не знаете о них, а ведь в мое время были и левые эсеры, которые выступали в союзе с большевиками, и правые, которые воевали в Добровольческой армии…»
        «Социалисты-революционеры воевали за белогвардейцев? Вы шутите?»
        «Увы, Саша, увы… Знаю, знаю, что вам с детства вбивали в головы ваши Михалковы и Маршаки, что, мол, белогвардейцы спали и видели, как бы вернуть царя на трон, поля - помещикам, а фабрики и заводы - капиталистам. Ну, насчет последних правильно, вообще-то, говорили… Но вот государя восстановить на престоле мечтали далеко не все, лишь единицы…»
        «И вы, конечно, в их числе».
        «Не вижу повода для сарказма, Саша. Да, я монархист до мозга костей и считаю, что монархия - естественное состояние России. Она была велика всегда, когда во главе ее стоял мудрый государь, и обращалась в руины, когда его сменяла клика проходимцев и авантюристов».
        «Ну, а сейчас? Ведь вы же весьма уважаете президента, Павел Владимирович, - разве не так?»
        «Уважаю. И не стыжусь этого. Наш… ваш президент - весьма достойный человек. И, кстати, чем, по-вашему, нынешняя российская власть так уж сильно отличается от монархии? Президенту даны поистине монаршие полномочия - Николай Второй, к вашему сведению, хотя и числился самодержцем всероссийским, таких не имел».
        «Да ну? Вы опять шутите?»
        «Почитайте исторические книги, Саша, - в голосе ротмистра слышалась усталость. - Последний император был связан по рукам и ногам. Хотя бы навязанной ему Государственной думой, из которой он так и не сумел сделать послушный инструмент, - президенту это удалось, хотя и принято данный факт ставить ему в вину. Великокняжеским окружением… Да-да, сонм сановных родственников висел у него на плечах неподъемным грузом. И всех надо было обласкать, поддержать в каком-либо деле или споре, помочь их бесчисленным протеже. Помните бессмертное «Ну как не порадеть родному человечку»? Или у вас в гимназиях… пардон, школах этого не учили?»
        «Что-то такое припоминаю…»
        «И все они были людьми препустейшими, бессмысленными, сделавшими для крушения российской монархии едва ли не больше большевиков, эсеров и анархистов вместе взятых. Знаете, сколько членов дома Романовых - прямых представителей династии - было в семнадцатом году? Не поверите - шестьдесят пять человек. Причем далеко не только братья и сестры Николая Александровича, его дядья и тети. Великими князьями были все потомки сыновей его прадеда - Николая Павловича. От них, кроме правящей ветви - Александровичей, пошли еще Константиновичи, Николаевичи, Михайловичи, а от тех еще и еще… Слава Всевышнему, отец последнего императора Александр Александрович принял решение ограничить круг великих князей внуками правящего императора. Но и этого хватало за глаза. И ладно бы хоть все были достойны своих высоких титулов. Знаете, кого я считаю наиболее достойным из всего этого великокняжеского… сброда, простите за выражение?»
        «Михаил Александрович?» - решил блеснуть познаниями Саша.
        «Брат государя? Да вы что? Шашни с женой подчиненного, морганатический брак… Нет, я не ханжа, но член императорской фамилии, наследник императора… Да, он был цесаревичем до рождения Алексея и мог им стать в случае его безвременной кончины. Государь запретил ему возвращаться в Россию и дозволил сие лишь с началом Великой войны… Я знал его по гвардии. Он командовал эскадроном лейб-гвардии Кирасирского Её Величества полка, когда я служил в кавалергардах. Вздорный и пустой человек. Хотя некоторые полагали его добряком».
        «Тогда кто же?»
        «Георгия Михайловича, внука Николая Первого. В должности Августейшего управляющего Русского музея императора Александра III в Петербурге он служил безвозмездно в течение двадцати двух лет. До самого переворота. Был выдающимся нумизматом и составил самый полный каталог монет Российской империи. Мы были лично знакомы - я тоже, знаете ли, когда-то отдал дань этому увлечению… Мы встречались с ним и на фронте, до его отъезда с миссией в Японию, и после, в январе семнадцатого. Когда я… в общем, он был еще жив, когда меня не стало. Только здесь я узнал, что большевики расстреляли его в начале девятнадцатого. Парадокс: составитель многотомного «Корпуса русских монет», которым пользуются и сейчас во всем мире, был убит шайкой озверевших от крови мятежников за то, что где-то в Германии немцы прикончили тамошних инсургентов Карла Либкнехта и Розу Люксембург…»
        Ротмистр помолчал.
        «Знаете, - сказал он после долгой паузы. - Сейчас позднее время - не прогуляться ли нам в нашу с вами «кладовую памяти»? Я хочу вам кое-что показать».
        «Хм-м. Почему бы и нет. По приглашению - это, знаете ли, совсем иное, чем по принуждению».
        Очутившись на своем чердаке, Александр испытал даже некоторую ностальгию: ему казалось, что его воспоминания подернулись пылью от того, что он давно их не касался. Иллюзия, конечно. Тем более что новые «фигуры памяти» давно уже потеснили те, старые, любовно им рассортированные когда-то.
        Ланской поманил его за собой в свои «апартаменты».
        - И что вы хотите мне показать? Еще одно ответвление в чью-то память?
        - Нет, на этот раз - только свою. Если не боитесь оказаться на время в моем теле, конечно.
        - Ну… А как это сделать?
        - Проще простого. Берете с полки любую книгу, - граф коснулся рисованными пальцами тисненных золотом кожаных переплетов. - Открываете, и…
        - Попробую… - с сомнением произнес мужчина, снимая с полки увесистый - иллюзия реальной книги была полная - том.
        Тускло-золотые буквы на обложке отлично читались, но никак не желали складываться во что-то осмысленное, как это часто бывает во сне.
        «А уж не сон ли это? - обожгла мысль. - Проверим…»
        Он наугад открыл книгу…

* * *
        Ясный зимний день клонится к вечеру, неподвижный лес по обе стороны дороги залит розоватым светом предзакатного солнца, усланная хрустким снежком дорога бежит под колеса запряженного парой лошадей экипажа. Впереди обтянутая синим сукном необъятная спина возницы.
        «Кучер», - тут же всплывает в памяти определение.
        - Поспешай любезный, - слышит Саша голос. - Опаздываем.
        Это говорит он сам, но голос чужой, смутно знакомый… Да это же ротмистр!
        Он что - в воспоминании Ланского?
        Зеркала под рукой нет, да и не может он управлять телом, которое мертво уже сто лет. Он лишь сторонний наблюдатель и вынужден озирать зимний пейзаж по сторонам неширокой дороги да широкую спину кучера…
        Рука в белой кожаной перчатке (та самая пресловутая «лайка»!) выудила из кармана круглый предмет и небрежным нажатием на кнопку с щелчком открыла серебряную крышечку, украшенную чеканным гербом - два вставших на дыбы льва поддерживают щит, покрытый сложным рисунком. Карманные часы. Не иначе - тот самый «брегет». Белый циферблат с черными римскими цифрами, вычурная часовая стрелка приближается к цифре «V», минутная - на девятке. Шестнадцать сорок пять.
        - Поспеем, барин, - басит, не оборачиваясь, кучер. - Аккурат к пяти и поспеем.
        Усадьба открылась внезапно, за поворотом дороги: приземистый дом с колоннами на пригорке, окруженный заснеженными деревьями, скопище экипажей у парадной лестницы, слуги в ярких длиннополых костюмах («ливреи»), непривычно толстые из-за поддетых под них полушубков, распахивают ажурные, кованого металла ворота, украшенные замысловатыми вензелями, в которых угадывалась буква «М».
        «Видимо, граф тут жданный гость…»
        Ланской легко выскакивает из коляски, взбегает по припорошенным снежком, сыплющимся из безоблачного предвечернего неба, учтиво раскланявшись по дороге с высоким пожилым господином в обширной шубе коричневого блестящего меха и черной высокой шляпе-цилиндре (тот лишь сухо кивнул в ответ, сверкнув кроваво-красным отсветом пенсне). Еще один лакей, распахивающий высокие двери в прихожую, которой больше подходит слово «вестибюль». Шинель с золотыми погонами, фуражка и перчатки небрежно сброшены на руки толстого старика в напудренном парике - очевидно, тоже лакея.
        Огромное, метра три в высоту, зеркало в золотистой, причудливого плетения раме («Танюха бы удавилась от зависти!»). В чуть туманной глубине - высокий, подтянутый офицер поправляет белый мундир с золотыми пуговицами.
        «А ведь Павел Владимирович неплохо рисовал в свое время…»
        Он, конечно, моложе того, привычного, но сходство несомненное - волевой подбородок, щегольские усики, приглаженные на косой пробор волосы.
        Ланской подмигивает себе (или ему, Саше?) в зеркале и спешит дальше, туда, откуда слышатся голоса и музыка…
        В большом зале, похожем на виденные в свое время в Царском Селе и Шереметьеве, шумно и людно: мужчины в штатском и разноцветных мундирах, преимущественно в возрасте, дамы всех возрастов в пышных платьях, разбившись на кучки, обсуждают что-то или делают вид, что слушают, исподтишка оглядывая присутствующих. Тенями скользят бесшумные фигуры лакеев с бокалами на подносах.
        - Ба! Да это же наш Пашенька! - радушно приветствовал графа пожилой тучный седовласый мужчина во фраке, едва сходящемся на объемистом чреве. - Изволите опаздывать, господин штаб-ротмистр? А как же гвардейская пунктуальность? Княгинюшка, бедная, прямо заждалась своего кавалера. А, Наташенька?
        - Вы несносны, Кирилл Сергеевич! - юная княгиня, засмущавшись до розовых пятен на скулах, слегка шлепнула сложенным веером по плечу мужа. - И вовсе я не Павла Владимировича ждала…
        «Оп-паньки! Так это же та самая дама с фотографии, которой так дорожит Наташа! Ее прабабушка… Ай да ротмистр!»
        - Ха-ха-ха! Не его? А кого же? - Жизнерадостный толстяк даже похлопал в ладоши. - Ну ладно, ладно, не хмурься. Я вас сейчас оставлю - воркуйте себе на здоровье, голубки. Но чтобы не больше! - шутливо погрозил он обоим молодым людям пальцем, похожим на сардельку. - Не потерплю-с! Дуэль на пяти шагах! Через платок-с! Ха-ха-ха!..
        Он колобком укатился к стайке чопорных стариков в обильно затканных золотом темных мундирах, а юная княгиня смущенно прикрылась веером.
        - Полонез! - объявил, выйдя на середину зала, представительный мужчина. - Кавалеры приглашают дам-с!
        Музыка усилилась, и Ланской учтиво протянул руку еще более смутившейся даме…

* * *
        Саша поставил очередную книгу на полку и вздохнул.
        Он лишь мимолетно прикоснулся к той далекой, давно превратившейся в историю эпохе. Дотронулся кончиками пальцев, будто до корешка старинной книги, ощутил фактуру, почувствовал аромат… Балы и парады, праздники и сражения, любовь и смерть, благоухание салонов и смрад госпиталей… Длинной чередой промелькнули перед ним лица, памятные по портретам в учебниках и скупым кадрам кинохроники: император Николай Александрович, императрица и великие княжны, серьезный мальчик цесаревич Алексей - всех их видел воочию или знал лично граф. Как знал Григория Распутина и его убийцу Феликса Юсупова, Львова и Милюкова, Пуришкевича и Родзянко, Маннергейма и Скоропадского, Врангеля и Корнилова, Куропаткина и Брусилова… Мелькнули борода дряхлого уже Льва Толстого и пенсне Чехова, всклокоченная шевелюра Горького-Пешкова и безукоризненный пробор Гумилева, прозвучали неповторимые голоса Шаляпина и Плевицкой…
        Да, прав был ротмистр, тысячу раз прав. Он влюбился в ту Россию сразу и бесповоротно. И оттого, что теперь она стала для него родной, но погрузиться в нее снова невозможно, сердце его, сердце человека, прожившего жизнь и не подозревавшего, что такое когда-то было на свете, рвалось на части.
        «Да как же можно было это уничтожить? Как же можно было заменить одним уродливым словом «царизм», словно смачно ляпнуть неряшливый чернильный штамп на великолепную картину?..»
        Он протянул руку к последней книге на полке…

* * *
        …в наполненном стоячими клубами синеватого порохового тумана бывшем будуаре княгини стремительно темнело. Короткий зимний день подходил к концу, а вместе с ним приближалась развязка затянувшейся драмы.
        На счастье Павла Владимировича, близ фасада княжеского особняка иных зданий не имелось, иначе красные, заняв позицию напротив окна будуара, давно лишили бы ротмистра пространства для маневра. Да и без этого лично он, на месте их командиров, давно бы бросил пару десятков бойцов напролом через держащиеся на честном слове, изрешеченные пулями и расщепленные двери, чтобы решить проблему в лице неуступчивого офицера штыками. Потери, конечно, были бы неизбежны, но сколько уже и так полегло под кольтовскими пулями? Бог знает…
        Однако то, чего не добились красные прицельным огнем, сделали рикошеты. Одна пуля скользнула по щеке и вспорола ухо, но это - ерунда, царапина. Черное дело сделала вторая, тупо ткнувшая куда-то возле правой лопатки. Теперь набрякшая кровью шинель стояла коробом и мешала движениям, а по мышцам спины то и дело пробегала болезненная судорога.
        Воспользовавшись коротким затишьем (нападающие, похоже, ждали темноты), Ланской произвел ревизию боезапаса.
        Возможно, противнику его арсенал казался неисчерпаемым, но сам-то он знал, что это совсем не так… Да что греха таить, можно сказать, ротмистр остался безоружным: разве три патрона способны решить исход сражения? Даже тупице на месте Павла Владимировича было бы ясно, что финал не за горами.
        Он тоже не питал иллюзий, поэтому один из патронов перекочевал в пустую обойму, а два оставшихся - вернулись на место. Если так и так одно, то зачем же пропадать двум пулям? Другое дело, что в запарке боя можно увлечься и остаться вообще безоружным…
        Ротмистр горько пожалел о верной шашке, которую пришлось оставить. Но не соваться же было во враждебный город с саблей на боку, будто говоря: «Вот он я - недобитый белый офицер! Берите меня!..» А добрый клинок сейчас бы не помешал…
        «Ага! Или пулемет Льюиса с полным диском…»
        Последний час офицера колотил нескончаемый озноб, что вроде бы само по себе ничего не значило в нетопленой комнате с высаженным настежь окном, но Павел Владимирович разбирался в ранениях и отлично понимал, что это дает о себе знать потеря крови. Одному Господу известно, когда он впадет в оцепенение и…
        За дверью отчетливо скрипнула половица, и Ланской выстрелил навскидку. Минус один. Еще раз.
        Все. Настала очередь обоймы с последним патроном.
        Что ни говори, а непроглядная чернота пистолетного ствола завораживает, тянет не хуже колодца или пропасти… Где-то там сидит маленький свинцовый дьявол с тупой латунной головкой, способный одним махом разрушить весь тот необъятный мир, что складывался целых сорок лет… И для того, чтобы выпустить его на свободу, не нужны никакие магические ритуалы. Достаточно лишь легкого движения пальца…
        Павел Владимирович упер еще теплый от последнего выстрела обрез ствола в мягкую ямку на виске.
        «Вот и все. Нужно было в «нагане» один патрон оставить - получилось бы чисто и аккуратно, а то таким калибром весь череп разнесет… Интересно, есть все-таки Тот Свет или это тысячелетние выдумки? Сейчас проверим…»
        Нужно было помолиться напоследок, но слова молитвы, затверженные наизусть еще в далеком детстве, как-то выветрились из головы, и вместо суховатых «Спаси, сохрани и помилуй…» возник образ Наташеньки. Не той встревоженной, слегка осунувшейся и как-то разом постаревшей женщины, какой он застал ее в тот последний раз, а веселой и смешливой юной прелестницы, раз и навсегда пленившей сердце офицера…
        «Прощай, Наташенька…»
        Ланской нажал на спуск, но вместо грохота, предваряющего адскую бездну, не веря собственным ушам, услышал четкий металлический щелчок бойка по капсюлю.
        Осечка?! Как некстати…
        Еще один щелчок. Проклятая Америка…
        Словно в страшном сне, Павел Владимирович видел разлетающиеся под ударами прикладов двери, слышал торжествующий рев валящей внутрь толпы…
        Избитый и окровавленный, он то терял сознание, то снова выплывал из забытья, когда его волокли по коридорам куда-то.
        «Расстреляют? - вялыми червяками копошились под черепной костью мысли. - Зачем тогда тащат куда-то - шлепнули бы и здесь… Увезут в свою проклятую «че-ка», будут рвать ногти и жечь калеными шомполами? Ну, когда-то все равно пришлось бы ответить за то, что приходилось делать с такими, как они… Подобное - подобным… Все равно он не скажет им ни слова…»
        А если не выдержит? Нечеловеческие страдания развязывают языки самым стойким. Это он тоже знал досконально - видел сам, как ползал в ногах после трех суток непрерывных допросов один из их комиссаров, слывший несгибаемым. Согнулся… Эх, зря тянул до последнего, надеялся на последний патрон… Нет, можно еще побарахтаться - джиу-джитсу позволит раскидать этих деревенских увальней, расслабившихся при виде беспомощного избитого человека, которого они самозабвенно месили несколько минут кулаками и ногами, мстя за свой недавний страх, за смерть товарищей, за вековую лакейскую привычку кланяться перед ним, «белой костью». Именно за это, за что - вовсе не за богатство или знатность - они ненавидели их всех… Раскидать это быдло и… Нет, не спастись - спастись уже не получится. Умереть от пули или штыка, обманув их своей смертью еще раз. Еще раз посмеяться над ними - уверенными в своей непременной победе…
        Видимо, он снова впал в забытье, потому что очнулся, увидев перед собой затянутого в хрустящую кожу невысокого чернявого человечка в пенсне. Седина в пышной шевелюре, глумливая усмешечка, словно приклеенная к испитому лицу, никак не вяжущаяся с затаенным страхом в черных, навыкате глазах с красными прожилками на желтоватых белках.
        «Попался бы ты мне на фронте… Всю обойму… Нет, шалишь - шашкой наотмашь, от плеча до поясницы…»
        Он обвис на руках у держащих его красноармейцев, готовясь превратиться в стальную пружину, распрямляющуюся, неся смерть.
        «Каблуком в горло - в кадык, до хруста. Вторым - в переносицу, чтобы наверняка…»
        Но, видимо, прочел битый жизнью комиссаришка, подвальная крыса, свою смерть в глазах полуживого врага, потому что суетливо сделал пару шажков назад и замахал ручками с крошечными женскими кистями:
        - В машину! В машину его! - и устыдился сквозящего в голосе страха. - И чтобы пальцем больше не трогать! Он нам живым нужен… Распорядитесь насчет врача.
        Что-то резко, будто молотком, ударило ротмистра в висок, помещение опрокинулось, и он полетел куда-то в сгущающуюся темноту.
        «Ушел…» - короткая мысль так и не успела оформиться в умирающем мозгу…
        Слух еще успел отметить одиночный выстрел, раскатившийся по анфиладе пустых залов майским громом…

21
        Мамедова обнаружили после долгих поисков в турецком Кипре изрядно опустившимся и уже ничем не напоминающим того всесильного криминального авторитета, каким его запомнил Александр. Конечно, с шапкой он подаяния не просил, прохожих по ночам не грабил и швейцаром в гостинице не служил. Но и лоску того в пожилом мужчине, большую половину дня проводившем на террасе небольшого домика в окрестностях Гирне за бутылкой местной раки, больше не было. Вряд ли его так уж подкосила та неудача с Петровым, скорее, просто вытеснили из незаконного бизнеса более молодые и оборотистые конкуренты. Но, по имевшимся у Саши данным, свернул он все дела в России и укрылся на средиземноморском острове-курорте почти сразу после того, как Роман Файбисович на долгие годы угодил за прочные двери со съемными ручками. Возможно, темные свои делишки он продолжал обтяпывать и на Кипре, но видимых конфликтов с законом не имел, окружение свое практически распустил и доживал свой век в не блещущем роскошью одиночестве.
        Зла к нему Александр давно уже почти не испытывал и давно бы махнул рукой на его существование вообще, если бы служба безопасности «Ланца» не сообщила своему главе, что охранником при вилле Мамедова состоит некий пожилой мужчина, откликающийся на кличку Магадан. Естественно, что охранник из этого тощего - в чем душа держится - бывшего зэка был никакой. Функции его заключались в основном в том, чтобы сидеть напротив хозяина и выслушивать его долгие многословные жалобы на жизнь-судьбину. Да и зачем был охранник в обшарпанном двухэтажном особнячке, единственная ценность которого заключалась в красивом виде на море?
        - Смотри-ка, - Саша изучал так и эдак десяток цветных фотографий, на которых были запечатлены пожилые мужчины, беседующие за бутылью бесцветного напитка. - Зачем Мамедов пригрел этого урку?
        «Ума не приложу, - буркнул ротмистр. - Но чувствую, что дело тут нечисто. Мы ведь так и не знаем, чьи люди тогда схватили вас перед дверью квартиры. Ваши жандармы, которых вы так изящно оставили с носом, не удосужились поделиться информацией…»
        «Да что он теперь может, кроме как водкой наливаться с утра до вечера? В любом случае на рожон теперь не полезет».
        «Вы так считаете?»
        Папка с досье была захлопнута и убрана в долгий ящик и совсем бы оказалась забытой, если бы о ней не заставил вспомнить один случай…

* * *
        - Саша! - Жена, судя по голосу, была взволнована не на шутку и едва сдерживала рыдания: французский акцент в ее речи слышался яснее, чем обычно. - Беда, Сашенька!
        - С Сережкой что-нибудь? - Сердце пропустило удар. - С мамой?
        - Нет, Саша, нет, - с ними все в порядке. И с моей мамой - тоже. Просто мне сообщили, что меня разыскивает отец Шарля…
        - Какого Шарля? - не понял Александр.
        - Ну, Шарля Хабиби, моего парижского знакомого, - пояснила Натали, и мужчина вспомнил молодого араба, в свое время помогшего вырвать его из лап боевиков Мамедова. - Ты его, наверное, не помнишь…
        Почувствовав укол ревности, Саша, тем не менее, не дал ей взять верх и спросил как мог ровнее:
        - Ну и что там стряслось с твоим… знакомым?
        Наташа не заметила этой многозначащей заминки и затараторила, сбиваясь:
        - Его похитили! Представляешь, Саша: его похитили прямо посреди Парижа и теперь требуют выкуп!
        - Много?
        - Сто миллионов евро!
        - Сто… чего? А они не… - грязное слово едва не сорвалось с языка, но Александр удержал его в самый последний момент. - А они не подумали, что французское правительство ни за что не заплатит и десяти процентов этой суммы? Не такая уж великая сошка - простой полицейский…
        - Они не с правительства требуют эти деньги, Саша, - перебила его жена. - Они потребовали от его семьи передать нам с тобой, что заплатить должны мы.
        - Час от часу не легче… Я сейчас.
        Через пятнадцать минут он уже утешал плачущую навзрыд жену и в промежутках между всхлипами выяснил следующее.
        Шарль был похищен не в Париже, а на одном из курортов Лазурного Берега, где он отдыхал вместе с женой (полицейский женился через несколько лет после того случая) и двумя детьми, поэтому французская полиция и спецслужбы еще не были в курсе произошедшего. И еще долго не будут, потому что первым условием, которое похитители поставили перед семьей Хабиби-старших, была полная тайна. За нарушение они грозили убить… Нет, не Шарля - одного из его детей. Старый Сулейман Хабиби чересчур сильно любил своих внуков, чтобы отважиться пойти против требований бандитов.
        - Он добрался до нашего парижского представительства и умолял тамошних служащих связать его со мной, - всхлипывала Натали. - Я помню его - чудесный старик… А когда ему сказали, что это невозможно, - попросил передать пакет для меня.
        Саша еще раз пробежал взглядом текст, напечатанный на лазерном принтере. Бандиты обращались не к старому алжирцу и даже не к Наташе - письмо было адресовано непосредственно ему, Александру Петрову.
        «Саша, дорогой! - значилось в короткой записке. - Я знаю, что ты теперь человек большой, с высоты своей земли не видишь, но долги-то отдавать надо. Счетчик уже несколько лет тикает. И не только мне, Сашенька, - ты многих людей обидел, дорогой. Так что давай не упрямься - для тебя сейчас это копейки, я знаю. Так что жду от тебя весточки: где, как и когда».
        «Каков подлец! - взъярился ротмистр. - Сколько он вам уже крови испортил, а все не уймется… Вы ведь уже знаете, где он окопался? Группу захвата туда - и все! И концы в воду!»
        «Нет, граф, - Саша был задумчив. - Простые решения - не всегда верные. Мы же не бандиты - зачем становиться с ним на одну ступеньку. К тому же у него заложники. Дети…»
        «Значит, вы готовы отдать ему такую кучу денег? Зря. Он не остановится и продолжит вымогательство во все больших объемах. В конце концов, его все равно придется устранить».
        «Вот я и хочу его устранить. Навсегда».

* * *
        Саша снял с полки «стазисной» обычную, ничем не примечательную поллитровую банку из-под соленых огурчиков-корнишонов и встряхнул. Неприглядные на вид, сероватые полупрозрачные камешки на ее дне мог принять за драгоценные лишь обладатель недюжинной фантазии. Хотя это были самые настоящие алмазы. Проверенные экспертами, составившими пространное заключение, которое банкой и было придавлено к «полке».
        Голконду обнаружил в одном из своих бесконечных рейдов тоже фантаст. Вернее, сначала, повинуясь не вполне ясной логике, он назвал свою планету Паталипутра[31 - Паталипутра - планета-ярмарка из романов К. В. Булычева. Голконда - один из мусульманских султанатов Центральной Индии, который благодаря богатейшим алмазным копям, снабжавшим драгоценными камнями всю Азию, стал символом богатства.], но сразу же вычеркнул это название, заменив его на более понятное. Кристаллы разных форм, расцветок и размеров он притаскивал из других миров и ранее, но только на этой нашел полный аналог земного алмаза. Точнее, такие же алмазы, что добывали в Якутии и Южной Африке. Наивно, разумеется, полагать, что планета, видимо, в прошлом изобиловавшая вулканами, но теперь спокойная, была просто завалена драгоценными камнями. Возможно, ему просто повезло, как повезло какому-то южноафриканцу, открывшему местечко Кимберли на Земле. Однако та пригоршня кристаллов размером от крупной горошины до фаланги большого пальца оказалась не чем иным, как кристаллическим углеродом, ценящимся выше всех остальных камней. И надо сказать,
что внезапно свалившееся на Агафангела богатство не свело его с ума - он прилежно занес находку в отчет и как ни в чем не бывало продолжил методично обшаривать вселенную.
        «Вряд ли это потянет на сто миллионов, - скептически заметил ротмистр. - Ну, миллион, ну, два… В крайнем случае - три. Не больше».
        «В экспертном заключении значится без малого десять, - возразил Александр. - Причем сказано, что оценка заниженная - два крупных кристалла могут стоить на порядок дороже».
        «Десяти все равно не хватит».
        «А множитель нам зачем?..»
        Саша критически осмотрел десяток одинаковых баночек из-под огурцов на угольно-черной ленте транспортера и добавил еще парочку.
        «Теперь вроде бы хватит, - заметил он, ссыпая содержимое всех банок в одну и туго закручивая крышку. - Тут миллионов на сто двадцать».
        Вышло где-то три четверти банки - даже не верилось, что эта невзрачная каменная крошка стоит такую баснословную сумму.
        «А вообще, - спохватился граф. - К чему такие сложности? Разве вы просто не можете снять со счетов концерна требуемую сумму наличными?»
        «Деньги любят счет, Павел Владимирович… К тому же что такое деньги - так, резаная цветная бумага. Я хочу произвести на Мамедова впечатление. Хочу, чтобы он перестал соображать от жадности».
        «Ну да, полбанки алмазов вполне смогут вскружить ему голову… Хотя я все равно не могу понять, что вы задумали».
        «Увидите».

* * *
        Наблюдать за логовом Мамедова долго не пришлось. Где-то через полтора часа Магадан с туго набитым пластиковым пакетом из какого-то супермаркета (через полупрозрачную пластиковую пленку просвечивали литровые бутыли с водой и какие-то круглые и угловатые предметы), покачиваясь, подошел к двери в полуподвал, запертой на большой висячий замок, и, провозившись с ключом, наверное, пять минут, скрылся внизу.
        «Ну, тут и гадать нечего, - ротмистра, похоже, охватил охотничий азарт. - Пленники в подвале. Он им еду отнес. Можно освобождать, и все».
        «Не торопитесь».
        Саша чуть-чуть переместился в пространстве и шагнул на выщербленные камни террасы прямо за спиной у, казалось, дремавшего над неизменной бутылкой Мамедова.
        - Не помешал? - громко осведомился он, приставив указательный палец к затылку старого бандита.
        Такого эффекта он не ожидал: Мамедов дернулся, будто ему воткнули в спину нож, свалил ракию и закуску на пол и задрал вверх трясущиеся руки.
        - Не стреляй! - прохрипел он, решив, что в затылок ему уперлось дуло пистолета. - Давай поговорим!
        - Ну, что же, - спокойно заметил Александр, обходя стол. - Можно и поговорить… Да ты опусти, опусти руки-то.
        Вблизи было видно еще лучше, как сдал некогда грозный бандит за эти годы: морщинистое лицо, мутные бегающие глазки с синюшными мешками под ними, покрытый сеткой сосудов нос завзятого пьяницы…
        - А-а… Это ты? - с трудом узнал он старого врага. - Убивать будешь?
        - Зачем? Ты же меня не убил? Хотя и старался. Я выкуп за француза принес.
        - Выкуп? - не поверил старик. - А где же он? Сто лимонов, даже «бинладенами»[32 - «Бинладенами» или «Бен-Ладенами» (от имени знаменитого террориста) в криминальной среде называют купюры в 500 евро.] - большой чемодан, а ты - с пустыми руками. Сразу говорю: я чек не приму и карточку - тоже.
        - Это понятно, - улыбнулся Саша. - Только мелкими, бывшими в обращении купюрами. Но тогда даже не чемодан, а железнодорожный контейнер понадобится.
        - Не волнуйся, - оскалился мерзавец, демонстрируя желтые кривые зубы. - У меня места хватит. И смотри - без глупостей: твоих французов хорошо охраняют, и чуть что…
        - Сомневаюсь, что Магадан такой уж хороший охранник. Кстати, как ты его нашел?
        Глазки Мамедова воровато забегали.
        - А зачем мне его искать? Он всегда на меня работал. И в экспедицию твою по моему приказу пошел. Правда, чуть не сдох при этом…
        - Значит, придушили тогда бичи совсем не того…
        «Он же и указал тогда на невиновного, - обличающе заметил незримый ротмистр. - Двойной Иуда!»
        - Магадан, он хи-и-итрый! - захихикал, потирая руки, Мамедов. - Я его заприметил, когда сам на шконке чалился. В семидесятых еще.
        - А он золотишком с тобой поделился? - невинно спросил Петров, присаживаясь напротив торжествующего бандита.
        - Каким еще золотишком? - нахмурился тот.
        - А тем, что он тогда с Корабля утащил. Несколько кило там было, по моей прикидке.
        Старик почему-то сразу поверил Александру. Видимо, знал за подельником не один такой фортель.
        - Вот ведь гнида! - хлопнул он ладонью по столу, разбрызгивая ракию. - Чуял я, что тут дело нечисто… Вот гнида!
        - Ну, не убивайся так, - делано пожалел Саша бандита. - Того золота уже концов не сыщешь. Было и сплыло. Я тебе лучше дам.
        - Тоже золото? - глаза старого преступника алчно загорелись.
        - Ты головой-то думай. Золото на сто миллионов евро несколько тонн весит. К чему оно тебе? В карман не спрячешь.
        - Я найду, куда его деть!
        - Не сомневаюсь. Но я лучше предлагаю.
        Петров вынул из кармана пиджака банку и со стуком поставил ее на стол. Алмазы дробно брякнули о стекло.
        - Чего тут! - Мамедов жадно схватил банку и свинтил крышку дрожащими пальцами. - Тьфу! Стекляшки какие-то…
        Саша молча отнял банку, выудил из груды сокровищ один камешек и со скрипом провел им по стеклянной стенке. Осталась четкая глубокая черта.
        - Ну. - Он бросил камешек обратно и придвинул банку разинувшему рот старику. - Помнишь, чем стекло можно поцарапать? Не все мозги пропил еще?
        - Алмаз… - с трудом сглотнул тот, дернув щетинистым кадыком. - Они все такие?.. Ну, настоящие…
        - Проверяй хоть до посинения, - махнул Александр рукой.
        - И на сколько тут? - бандит вышвырнул из глубокой тарелки лежащие там овощи и дрожащими руками пересыпал в нее алмазы, кроваво сверкнувшие в лучах заходящего солнца: места оказалось мало, и часть камешков посыпалась на грязный стол.
        - Больше, чем ты просил, - равнодушно ответил его визави, любуясь закатом - вид действительно открывался замечательный. - Да не прячь ты камни - все твои, не отниму.
        - Где взял? - Руки у старика уже не просто тряслись, а ходили ходуном, и мужчина внезапно испугался, что его прямо тут, за столом, хватит удар.
        - Тебе мало, что ли? - удивился он. - Ну, ты жа-а-аден, как я погляжу… А хочешь еще?
        - Хочу! - Мамедова колотило, как в лихоманке. - Говори: откуда взял?
        - Сперва французов освободи.
        Старик привстал на трясущиеся ноги и хрипло заорал:
        - Магадан! Магада-а-ан!..
        - Чего тебе? - глухо донеслось из зарешеченного окошка над самым полом.
        - Тащи сюда французов!
        - Как прикажешь, шеф…
        Супружеская чета с детьми лет трех-четырех на руках не выглядела чересчур изголодавшейся. Шарль изменился мало, разве что несколько пополнел за прошедшие годы, да линия волос, некогда пышных, изрядно сместилась к затылку. Молодую круглолицую женщину в черном платье и оранжевом платке-хиджабе Александр раньше не видел, поэтому сравнивать было не с чем. Но дети, мальчик и девочка, похожие как две капли воды - оба большеглазые, курчавые, - выглядели отлично.
        - Я их каждый день по три раза кормил, - заторопился Мамедов. - На свои, кровные! Вино даже предлагал, да они не пьют. Мусульмане!
        - А ты сам разве не мусульманин?
        - Я - советский человек, - ответил Мамедов. - В комсомоле был! В партию бы пошел, да…
        - Да лучше занятие нашлось, - закончил за него Петров. - Интереснее.
        Он обернулся к Шарлю:
        - Вы меня узнаете?
        Тот вгляделся, близоруко сощурившись, - время, похоже, повлияло не только на волосы, и просиял:
        - Вы тот самый русский, который… Друг Натали! Как она сейчас?
        - Великолепно. Передавала вам привет. Вы свободны, кстати.
        - А… Вы что, заплатили этим бандитам? С похитителями людей нельзя вести переговоров!..
        - Я и не вел. Вы не против подождать немного в доме? Я вернусь через полчаса и все вам объясню.
        Когда они остались втроем с бандитами, Саша деловито предложил:
        - Глаза у вас есть чем завязать? Только чур не подглядывать!
        Уже с завязанными глазами, старый, битый жизнью волк Мамедов занервничал:
        - А если ты нас грохнешь просто?
        - Была бы охота руки марать, - успокоил его Саша. - Это я и раньше сто раз сделать мог.
        Он уже крутил глобус Голконды, отыскивая нужное место.
        - Все, можете смотреть.

* * *
        Они стояли на узком песчаном мысу, образованном двумя сливающимися в одну речушками. Кругом расстилался тропический лес, от теплой воды поднимались испарения, нестройно чирикали и свистели невидимые птицы, по песку сновали не то насекомые, не то крабы.
        - Где это мы? - опешивший Мамедов так и не выпустил из рук банку с алмазами. - В Африке, что ли? А как мы сюда попали?
        Невозмутимый Магадан никак не выражал своего интереса, но тоже оглядывался исподтишка.
        - Тебе-то какая разница? - пожал плечами Саша, присев на корточки и выковыривая из песка полупрозрачный камешек, размером, пожалуй, побольше самого крупного, виденного раньше. - У тебя алмазы под ногами - знай собирай, как грибы!
        Он подкинул найденный камень на ладони.
        - Дай! Дай сюда! - кинулся к нему Мамедов, от жадности совсем спятивший, похоже. - Мое! Все мое!
        - Да возьми! - кинул ему находку мужчина. - Никто на твое и не зарится. Вон, смотри, еще!
        Старик, продолжая прижимать локтем к боку свои сокровища, коршуном рухнул на указанный ему камень. Магадан тоже уже стоял на коленях и, словно землянику, собирал в горсть разбросанные тут и там камешки, поблескивающие в зеленоватых лучах местного светила.
        - Мое! - хрипло орал Мамедов, ползая по песку и запихивая находки в банку. - Мое-е-е!..
        Саша пожал плечами и шагнул прочь, оставляя осчастливленных им людей наедине с их сокровищами.
        «А вы жестоки, Саша, - попенял ему ротмистр. - Они же погибнут тут».
        «Черта с два, - мысленно отмахнулся Александр. - Мужики жизнью битые-перебитые, в лесу фруктов полно, воздух, подходящий для дыхания, вода - под ногами… Рыба, опять же. Хищников Агафангел не обнаружил».
        «Одним из самых жестоких наказаний у пиратов в старину было оставление на необитаемом острове».
        «Да они это заслужили. Оба. Все равно за похищение людей, особенно - сотрудника полиции, им в любой стране пожизненное заключение светило. А тут - курорт настоящий».
        «Все равно…»
        «Да не волнуйтесь вы - я им буду время от времени товарищей подкидывать. Так что скучно им тут не будет. А теперь - назад. Шарль с женой и детишками извелся там, поди».
        Ланской не нашелся что ответить…

22
        - К вам гость, Александр Игоревич…
        Принимать телефонный звонок не на обычный аппарат, пусть даже самый новомодный и навороченный, а на микрокомпьютер, имплантированный непосредственно в голову, было непривычно. Саша в сотый раз проклял тот день и час, когда решился на, в общем-то, несложную, особенно в свете того развития, которое получила медицина за годы исследований Корабля, операцию. Собственно говоря, имплантировался в черепную коробку не сам компьютер, последний образец которого по размеру и внешнему виду напоминал подушечку жевательной резинки - от этого отказались сразу и бесповоротно, поскольку этому виду техники свойственно особенно быстрое развитие и усовершенствование.
        - Это что же, - запротестовал Михалыч, только узнав о планах «ученой банды». - Допустим, захочу я свой комп поменять, когда новое поколение появится. Проапгрейдить, как молодые говорят. Память там, быстродействие нарастить и все такое. Что мне - снова под нож вашим коновалам ложиться? Вам-то все равно - в черепушке чьей-то ковыряться или в своей, извиняюсь… У меня, понимаешь, она одна! У меня, если хотите знать, там уже четвертый десяток лет железка торчит - сувенир из-за речки[33 - «Съездить за речку» - жаргонное выражение, означающее «побывать в Афганистане». Появилось из-за пограничной реки Пяндж, разделявшей до 1991 года территории СССР и Афганистана.] - и ту не даю выковыривать! Так что идите вы со своими имплантами…
        И прав был Михалыч, прав сермяжной мудростью простого, жизнью битого русского мужика - подобные операции нужно делать раз и навсегда. На том и порешили. Подключался к мозговым центрам только утопленный в черепную кость разъем, в который можно было вставлять компьютер на манер обычной флешки.
        Александра, естественно, посвятили в курс дела, ознакомив с обширными схемами, многостраничными презентациями и прочей документацией. Не слишком разбиравшийся в электронике и еще меньше - в анатомии, он понял только одно: подключался «малыш», как окрестили микрокомпьютер, на манер древних компьютерных приставок «Спектрум», на которых когда-то, на заре своей коммерческой деятельности, он сделал свой стартовый капитал.
        В ту пору все черно-белые и подавляющее большинство редких цветных телевизоров советской сборки не имело специальных разъемов для подключения дополнительных устройств. Не считали нужным конструкторы Страны Советов ломать голову над таким «буржуазным излишеством». Но анонимный народный гений мигом нашел обходные пути, широко растиражировав кустарные схемы подключения в журналах «Радио» и тому подобных источниках, вплоть до размноженных на абсолютно нелегальных тогда копировальных аппаратах. И были они настолько просты, что воспользоваться ими мог любой худо-бедно владеющий паяльником дилетант. Благо схемы советских телевизоров, внешне разных, тоже не блистали разнообразием.
        Насколько помнил Александр, припаять проводки, ведущие ко сколько-то там штырьковому разъему самого что ни на есть военного типа, нужно было всего в трех легко запоминаемых точках телевизионной схемы. И, то ли по совпадению, то ли по сходству схемы, выводы разъема «малыша» крепились тоже в трех точках. Вот о самом процессе крепления он совсем ничего не понял из многословных объяснений Липатова - лишь уяснил, что благодаря исследованиям Корабля теперь было возможно взаимопроникновение живых тканей и металла. И делалось это так же просто, как пайка оловянным припоем контактов радиодеталей. Да и выполняли эту пайку совсем не паяльником, да и не люди вовсе. Микроробота (совсем немного недотягивающего до степени «нано»), а если быть точным, сразу трех, запускали через шприц в маленькое отверстие в черепе на месте будущего разъема, и они, уже самостоятельно, добирались до нужных точек в мозгу, словно паучки, выпуская из себя токопроводящую нить. Олег Алексеевич объяснял, что эта паутина по своим свойствам сходна с материалом природных нервных волокон. Разъем с тремя паутинками прилепляли на место,
фиксируя обычным бактерицидным лейкопластырем, и он сам собой, незаметно для пациента (опять «корабельные» технологии) врастал в голову, постепенно становясь одним целым с черепной костью. Оставалось лишь через пару дней отлепить пластырь от выбритого на коже головы пятачка - и можно было вставлять сам компьютер. Работал тот от микроскопического обломка электрошипа, поэтому подзарядки не требовалось. Место крепления находилось на затылке, как из косметических (легко спрятать под волосами), так и из практических соображений (паучкам проще добираться до цели).
        И вот теперь в черепной коробке у Александра и нескольких сотен смелых экспериментаторов стоял суперсовременный «органчик», способный на многое. Настолько многое, что телефонная связь была не только не на первом, но даже не на десятом или двадцатом месте…
        - Кто? - буркнул Александр.
        - Э-э-э… Может быть, вы сами посмотрите? Он у купола. Перед входом в институт.
        - Иду.
        Саша шагнул в портал и мгновенно перенесся из Западного полушария - на этот раз он встречался с инвесторами из Бразилии - к Кораблю. У ворот института его ждали смущенные Михалыч и Липатов.
        - Ну, и кого опять принесло на мою голову?
        Ответом ему были два указательных пальца, уставленные на чуть переливающуюся радужными бликами пленку защитного купола в десятке метров от того места, где они находились.
        С другой стороны стоял невысокий лысоватый человек в темно-синем строгом костюме и с видимым интересом изучал Купол, похлопывая по его упругой поверхности ладонью…

* * *
        - Я вас отвлек? - президент ответил на рукопожатие Александра. - Извините, что без приглашения.
        - Не то чтобы отвлек… - на самом деле еще как отвлек, но не говорить же это такому человеку. - А вы по какому поводу… в гости?
        Он с интересом следил за поведением человека, кажется, ничуть не смущенного отсутствием охраны и вообще своим пребыванием на враждебной территории. Не совсем, конечно, враждебной - нападки на концерн со стороны всякого рода государственных служб прекратились давно, а в последнее время если они и проявляли какой-либо интерес к его делам, то сугубо в рамках закона. Чего нельзя сказать о заграничных филиалах, которые местные власти продолжали кошмарить по полной программе. Но все-таки то, памятное всем отражение атаки российских войск на Купол, и особенно его бескровный, хотя и не совсем приличный для атакующих финал, были, как ни крути, пощечиной государству. Не слишком болезненной, но звонкой и обидной. Не верилось, что оно вот так просто, да еще в лице своего главы, возьмет и забудет брошенный ему вызов. Не в том дело, что вызова-то, по сути, не было - концерн, а если быть точным, то Корабль, просто отстоял свою независимость - но ведь были прецеденты, когда и меньшее вызывало желание «скрутить в бараний рог», «взять к ногтю», «стереть в лагерную пыль»…
        - Почему по поводу? - искренне изумился первый человек государства. - Именно в гости. А то ходят, понимаешь, всякие слухи, домыслы… Страшилки, я бы даже сказал. Фантазируют все, кто во что горазд. Журналисты, блоггеры, аналитики, телеведущие… А особенно мои советники. Я же, Александр Игоревич, привык доверять фактам и только фактам. Желательно - из первых рук. А еще лучше - самому, так сказать, щупать и смотреть. Согласитесь: это ведь законное желание - знать, что на территории, за которую ты отвечаешь, происходит?
        - Абсолютно, - вынужден был согласиться Саша.
        - Ну, вот я и заявился к вам в гости незваным - от вас ведь приглашения не дождешься, не так ли? Не прогоните?
        - Нет, конечно, - Петров сделал жест радушного хозяина. - Проходите, пожалуйста. Постараюсь удовлетворить ваш интерес. Насколько это в моих силах.
        И Корабль охотно пропустил гостя, сделав перед ним неощутимой только что непроницаемую для всего нежелательного преграду. И Саша про себя облегченно вздохнул: протаскивать гостя такого ранга через портал было бы не совсем уместно.
        - Кстати, - заметил он. - А как же вы без телохранителей, свиты, так сказать? Если хотите, то…
        - Ничего-ничего, не беспокойтесь, - улыбнулся президент. - Я же среди друзей - чего мне бояться?
        Это крыть было нечем…

* * *
        - А вот тут у нас музей чужих миров…
        Сперва хозяин хотел ограничиться самой общей экскурсией, но интерес гостя был настолько неподдельным, реакция на чудеса Корабля столь непосредственной, что он увлекся и забыл о своем первоначальном намерении.
        Да и поразить экскурсанта хотелось, чего скрывать.
        И если при посещении множительного цеха и других, давно изученных и дающих реальные результаты помещений вроде «Железной Девы» или антигравитационного лифта (президент даже не отказался лично несколько раз подпрыгнуть на «батуте»), удивление его было сдержанным, то с перевертышем фокус удался на все сто.
        - Проходите, пожалуйста, - пропустил Александр гостя вперед перед ничем не примечательным с виду пустым помещением - одной из сквозных комнат, которых в Корабле было великое множество.
        Беседуя о только что посещенных диковинках, они рука об руку миновали помещение (президент даже не обратил особенного внимания - комната и комната) и вышли с другой стороны. Там хозяин подвел гостя к большому зеркалу, украшающему одну из стен - предмету сугубо земному и к Кораблю не имевшему никакого отношения.
        - А это что? - с интересом уставился на него экскурсант, ожидая еще какой-либо чудесной истории. - Тоже какой-то артефакт?
        - Нет, зеркало самое обычное - приобретено в одном из мебельных магазинов ближайшего областного центра. Доставить его сюда было трудновато, конечно, - хрупкий предмет, сами понимаете, а из транспорта у нас в основном только вертолеты…
        - И зачем же оно здесь? - Любопытство президента разыгралось не на шутку, и теперь он напоминал школьника, впервые попавшего на сеанс фокусника.
        - А вы ничего не замечаете? - невинно спросил Саша.
        - Ничего… - протянул мужчина, разглядывая себя в зеркало так и эдак. - Не помолодел, волос не добавилось, - улыбнулся он. - Такой же, как обычно. А что должно быть?
        - Вы часы на какой руке носите?
        - На пра… - Президент, не веря себе, поднес к глазам руку с часами.
        Левую руку!
        - Это что - фокус какой-то? Как вы успели надеть часы на другую руку?
        - Не только часы. Пиджак у вас на какую сторону застегнут?
        Одежда действительно была застегнута на «женскую» сторону. На правой стороне оказался и значок, украшавший прежде левый лацкан президента. И платок обнаружился в правом нагрудном кармане…
        - И сердца у нас с вами сейчас бьются с правой стороны, - заверил ошеломленного мужчину Александр. - Не беспокойтесь - это безопасно. Мы легко вернем все обратно, снова пройдя эту комнату.
        - Давайте уж поскорее, - гость держался ладонью за правую сторону груди, заметно нервничая: все же немолодой человек. Саша даже ощутил укол совести.
        «В самом деле, - сварливо заметил ротмистр, естественно, незримо присутствовавший при этом действе. - Предупреждать надо. А то ставите такого человека в неудобное положение».
        Граф давно и не скрывая этого симпатизировал президенту, вызывая этим вечные подтрунивания со стороны его симбионта. И порой их споры относительно данной личности перерастали в нешуточные баталии. Виртуальные, естественно.
        «Прощения просим, - успокоил его Александр. - Кстати, я давно хотел вас спросить: а вы там, в «хранилище памяти», не переворачиваетесь в тот момент, когда переворачиваюсь я?»
        «Ну, когда вы умудритесь доставить сюда настоящее, а не воображаемое зеркало, - проверим…»
        Президент старался не подавать вида, но было видно, что он успокоился, лишь когда убедился, что часы, как им и полагается, тикают на правом запястье, а значок с платком - на положенном им месте.
        - Извините за дурацкую шутку.
        - Да что там, - махнул рукой гость. - Сам виноват. Спасибо на том, что хоть наизнанку не вывернули. Или пол не сменили… А есть ли у этого… действа реальный смысл? - перевел он разговор на другую тему, более приземленную. - Кроме фокусов с перевертышами, я имею в виду.
        - Мы долго не могли понять, - честно признался Александр, - что с этим делать. Да если честно, это далеко не первое и не последнее чудо Корабля, заставившее нас поломать голову. К некоторым - к большинству, если честно, - так и не удалось подобрать ключа. Может быть, когда-нибудь… А перевертыш оказался полезен совершенно неожиданно. Помните зал с колоннами-копирами?
        - Конечно.
        - Так вот. Что греха таить, одним из первых предложений по реальному использованию органического копира было тиражирование донорских органов. Ведь это проще простого - получить копию любого тела, допустим, помещенного в копир частично, чтобы не ставить потом перед собой нравственной дилеммы умерщвления получившегося кадавра… Кадаврами наши «научники» прозвали получающиеся копии человека. Особенно когда выяснилось, что это вовсе не безмозглые куклы… Но об этом - потом, если не возражаете.
        - Да-да, конечно. И что с органами? - живо заинтересовался экскурсант.
        - С органами-то как раз все в полном порядке. Они получаются идеально здоровыми, даже если сам донор страдает какими-то хроническими болезнями или отклонениями. Корабль каким-то образом исправляет их, ремонтирует, что ли. Буквально на молекулярном, если не на атомном уровне. Причем они обладают еще одним интересным свойством - практически абсолютной приживаемостью.
        - То есть ни группа крови, ни какие-то индивидуальные особенности…
        - Совершенно верно. Отторжение происходит лишь в полутора процентах случаев трансплантации, но наши медики утверждают, что это уже вызвано браком врачей-трансплантологов или индивидуальными особенностями организма реципиента. Короче говоря, если у человека поражена печень, то ему можно пересадить хоть трижды идеальное сердце… Ну, вы понимаете.
        - Понимаю… И чем же здесь помог перевертыш?
        - Тут нам помог случай. У одного из сотрудников в результате несчастного случая была ампутирована правая рука. Собственно говоря, скопировать можно было первую попавшуюся, хотя бы мою, но тут кто-то вспомнил про перевертыш. Раненого доставили сюда, его целая левая рука стала правой… Знаете, что он первым делом спросил, когда у него сняли повязки?
        - Не представляю даже.
        - «А татуировку убрать вы не могли перед этим?»
        - А что была за татуировка?
        Саша наклонился к уху президента и вполголоса произнес пару слов. Тот некоторое время молчал, а потом прыснул и захохотал в голос.
        - Ну и удружили вы товарищу, - произнес он несколько минут спустя, вытирая невольно выступившие на глазах слезы. - Он и от одной-то не знал как избавиться, а тут - сразу две!
        - Что поделать - от грехов молодости избавиться трудно…
        - Ну что? Не устали еще?
        - Ничуть! А вообще, каковы размеры Корабля? А то мы ходим, ходим…
        - Честно говоря, никто еще не добирался до его границы. Ну, в смысле того, чтобы упереться в обшивку. А забирались далеко - за несколько километров от входа. Пытались составлять планы, но выяснилось, что помещения Корабля постоянно меняют геометрию.
        - И как же вы тут ориентируетесь?
        - Представьте себе - практически никак.
        - То есть?
        - Корабль сам подставляет тебе то, что ты ищешь, - он постоянно находится в контакте с нашим мозгом. Вернее, с мозгом своих знакомых - меня, профессора Липатова, начальника охраны Семецкого… Тех, кто первым открыл люк, ведущий в его недра. Кстати, и в этом многие сомневаются.
        - В чем?
        - В том, что это именно люк. Липатов, например, утверждает, что это никакой не люк, а портал на другую планету или вообще в параллельный мир.
        - И что? Это соответствует действительности?
        - Не знаю… Мы пробовали бурить скважины вокруг люка, и буры не наткнулись ни на какое твердое препятствие. Разумеется, кроме обычной гальки и тому подобного. А ведь скважины доходили до полукилометровой глубины…
        - Как такое может быть?
        Саша только развел руками.
        - Это, конечно, только гипотеза, но она объясняет многое. Неисчерпаемость копиров, например. Ведь из ничего что-то получиться не может. Закон сохранения массы… Возможно даже, что этот портал на Земле не один, только нам первым повезло наткнуться на него… Ну что, не сильно я вас загрузил? Продолжим экскурсию?
        Вот этот зал поразил гостя сразу и наповал.
        - Ух ты! - уставший уже охать и ахать президент остановился перед застывшим на «полке» обитателем Немезиды - планеты из созвездия Лиры, не слишком уютной, хотя и практически безопасной для защищенного скафандром путешественника - неуклюжим, напоминающим варана и черепаху одновременно существом. При всем внешнем сходстве с земными рептилиями псевдоящер, как окрестил его первооткрыватель Агафангел, не имел ничего общего с пресмыкающимися, млекопитающими и высшими формами жизни вообще. После долгих размышлений и исследований он был причислен биологами Корабля к… насекомым. По целому ряду признаков - внешний скелет, фасеточное зрение, кожное дыхание - он очень походил на земных жуков. И, подобно им, проходил в своей жизни несколько стадий, причем каждая из форм личинок и куколок разительно отличалась как друг от друга, так и от завершившего полный цикл существа. Разве что земные насекомые в стадии личинок не могли спариваться друг с другом и давать потомство…
        - Можно потрогать?
        - Трогайте на здоровье - это безопасно.
        - Это чучело?
        - Ни в коем случае. Он жив и здоров и, если снять его с этой невидимой «полки», как ни в чем не бывало отправится по своим делам. Разве что здесь ему дела не найдется - там у себя они заняты строительством гнезд, вроде осиных, и добычей пищи для личинок. Но, судя по всему, он может основать новую колонию и в одиночку.
        - Я смотрю, вы много планет посетили - ишь, экспонатов сколько.
        - Да, несколько тысяч.
        - Несколько тысяч? - изумился президент. - И есть похожие на Землю?
        - Множество. Есть очень похожие - просто один в один, а есть тоже пригодные для нас, но совсем иные. Если хотите, мы сейчас с вами посетим одну из них. Вы, вроде бы, увлекаетесь рыбалкой?..

* * *
        Эта планета на самом деле очень походила на Землю. На Землю эпохи Великого оледенения, когда ледники от обоих полюсов стремились к экватору. Вернее, уже неспешно откатывались обратно с гораздо более южных, чем на нашей планете, отметок - ледниковый рубеж здесь проходил где-то на двадцатом градусе северной широты. Льды медленно отступали, оставляя после себя заболоченную тундру. А там, где у нас были субтропики, раскинулась бескрайняя тайга, изобилующая реками и озерами. С соответствующей водной фауной, тоже довольно похожей на земную.
        - Ух ты! - президент сделал подсечку, и изогнутое крутой дугой удилище спиннинга заходило ходуном под энергичными рывками рыбины. - Что-то покрупнее попалось!
        На кукане у кромки местной водяной травы наподобие осоки ядовито-синего цвета - в садок местная добыча просто не поместилась бы - ворочался, шевеля жабрами и временами всплескивая хвостами, добрый десяток длинных, отдаленно смахивающих на щук созданий. Отдаленно, потому что было у них гораздо больше плавников, чешую заменяла толстая шершавая кожа прямо-таки тропической расцветки в красную и белую полоску, а глаза отсутствовали полностью. Корабельные ученые предполагали, что это - последствия тысяч лет, проведенных без света подо льдом. Вместо зрения у «щук» развились обоняние и, если так можно выразиться, осязание - хищники чувствовали движение жертвы за несколько десятков метров. Роднили местного хищника с земным аналогом вытянутые вперед челюсти, утыканные острейшими зубами - сходный способ охоты породил и сходные инструменты.
        - Не сорвалась бы! - стонал рыболов, отважно борясь с бьющейся за свою жизнь добычей, совершенно не согласной, судя по всему, что она - добыча.
        - Вряд ли, - успокаивал его Александр. - Удилище и леска - нашего производства. Леска выдерживает на разрыв до пятисот килограммов, а удилище тоже в несколько раз превосходит лучшие аналоги. Главное, чтобы челюсти у рыбины выдержали.
        Под поверхностью воды, вскипевшей буруном, на миг показалось что-то белесое и снова кануло в темной глубине.
        - Ого! Это что-то другое!..
        Борьба с подводным гигантом заняла добрых полчаса. Упрямая рыбина за это время заставила рыбаков переместиться по усыпанному галькой берегу метров на сто в сторону от импровизированного лагеря. И вот, наконец, обессилевший хищник показался на поверхности целиком, разлегшись во всю без малого двухметровую длину и впервые позволив разглядеть себя полностью.
        Длинное брусковидное серебристое тело хищника, делавшее его похожим на земного тайменя, было усеяно мириадами синих пятнышек, мельчавших от спины к брюху, полностью исчезавших там и сливавшихся на хребте в сплошную фиолетовую полосу. Огромная, отороченная несколькими десятками соминых усов пасть, занимавшая едва ли не четверть тела, открывалась и закрывалась, демонстрируя несколько рядов мелких острых зубов, кожистые плавники шевелились, словно крошечные лапки.
        - Красавец! - с гордостью заявил президент, осторожно подтаскивая окончательно сдавшуюся добычу к берегу. - Сколько в нем будет, как вы думаете, Александр Игоревич?
        Он протянул руку к рыбине, и в этот момент Александр мягко отстранил его в сторону.
        - Минуточку…
        Он провел багориком, который держал в руках, по скользкому боку рыбы и…
        - Вот ничего себе! - едва не выронил из рук спиннинг счастливый рыбак. - Он же электрический!
        - Ну да, нечто вроде земных скатов или угрей, - Саша зацепил гиганта жалом багорика под челюсть и с видимой натугой выволок его, вяло шевелящегося, на берег. - Вот теперь можете потрогать. Следующий заряд ему уже не накопить.
        - Нет. - Счастливчик, только что избежавший электрошока, положил спиннинг на гальку и спрятал руки за спину. - Я уж воздержусь как-нибудь. А почему те, предыдущие, током не бились?
        - Они тоже электрические, только заряды у них слабенькие - только приборы и почувствуют. Зато этим монстром можно аккумуляторы заряжать… Продолжим?
        - Нет, что-то расхотелось… - Президент опасливо поглядывал на добычу, раздувающую жабры у его ног. - Хорошего помаленьку.
        «Подумать только, стоит мне сейчас шагнуть в портал, оставив его здесь, - внезапно для себя подумал Саша, глядя на гостя, изучающего подводного хищника, присев на корточки. - И столько людей во всем мире будут мне благодарны…»
        «Только попробуйте, - сварливо отозвался ротмистр. - Я этого вам никогда не позволю… Кстати, а почему вы тогда не дали ему потрогать это электрическое чудо-юдо? Тоже многие были бы вам за это… благодарны».
        «Ну как же… Это человек все-таки… И вообще, он у нас в гостях…»
        «Вот-вот, - Александр готов был поклясться, что граф назидательно поднял вверх виртуальный палец. - Вот именно: во-первых, гость, а во вторых… Еще какой человек, во-вторых. Так что никаких фантазий на этот счет!»
        - На нет и суда нет. В баньку после удачной рыбалки? - Хозяин радушным жестом указал на уютные домики базы, видневшиеся за деревьями, очень похожими на земные лиственницы, только с нежно-голубой хвоей. - У нас там и русская парная есть, и сауна. На любителя. И это самое, - он хорошо знакомым всем жестом щелкнул себя по горлу. - За удачную рыбалку и вообще. За знакомство, например.
        - Банька - дело хорошее, - ответил президент, поднимаясь на ноги и аккуратно отряхивая колени. - Не откажусь… А спортзал у вас есть? Вы ведь владеете восточными единоборствами, правда?
        - В какой-то мере, - уклончиво ответил Александр: Ланской несколько раз пытался передать ему свои навыки, но особенными их успехи можно было назвать лишь с огромной натяжкой. - Джиу-джитсу.
        - Ну, так это же то же самое, что и дзюдо, - улыбнулся гость своей обезоруживающей улыбкой. - Только называется чуть по-другому[34 - Слово «джиу-джитсу» широко известно в России с Русско-японской войны 1904 - 1905 годов. Написание и произношение в форме «джиу-джитсу» следуют тогдашнему обычаю передачи японских слов через посредство английского языка и давно стали традиционными, хотя более поздняя система кириллической транскрипции непосредственно с японского (система Поливанова), принятая в академических кругах, воспроизводит это слово как «дзюдзюцу». Дзюдо также первоначально именовалось в России и СССР «джиу-до», позже «дзюу-до» и «дзюудо» и считалось просто более новым вариантом старого джиу-джитсу.].
        - А откуда вы знаете, что я владею этим видом… спорта?
        Президент хитро улыбнулся, разведя руками:
        - Сорока на хвосте принесла…

* * *
        Облаченные в кимоно соперники стояли друг против друга, широко расставив босые ноги и чуть согнувшись.
        «Вы уж не подведите, ваша светлость, - с опаской заметил Александр, вспомнив, что писала пресса об увлечении «всенародно избранного». - А то ударим лицом в грязь перед гостем в самом что ни на есть прямом смысле этого слова».
        «Не беспокойтесь, Саша, - небрежно ответил граф. - Я, насколько вы знаете, неплохо в этом разбираюсь».
        Глава концерна опять был статистом в своем собственном теле - каждой его клеточкой сейчас владел ротмистр, чего, если честно, давненько уже не случалось. Мелкими, незаметными для соперника движениями, он разминал то одну, то другую мышцу, настраивая их тонус, - надо сказать, благодаря прошлым своим ошибкам, за которые потом пришлось расплачиваться, Петров старался поддерживать спортивную форму, ежедневно по паре часов в день, несмотря на загруженность делами, проводя в спортзале. Не имея претензий к физическому состоянию своего симбионта, граф сейчас просто привыкал к своему-чужому телу, как опытный стрелок или фехтовальщик перед поединком примеряет по руке рукоять оружия.
        «А что, если я вас сейчас в «кладовую» отправлю? - привычно подколол он Сашу. - А сам тут, без вас… Шучу-шучу. Наблюдайте и учитесь».
        Бойцы церемонно поклонились друг другу, воздух прорезало резкое слово «хадзимэ», и… Саша даже не понял, что произошло, так быстры были движения: его руки как-то ловко захватили руку соперника и ткань его кимоно… Бросок и сочный шлепок о татами. Миг - и президент, украдкой потирая плечо, поднимается на ноги.
        «Видели? - самодовольно заметил ротмистр. - Чистый «вадза-ари»! Еще бы чуть-чуть - и «иппон». Но, видимо, старею. Да и вы, Саша, тоже совсем запустили себя. Жирок лишний, хруст в суставах… Непорядок».
        «Вадзаари, иппон… Я ведь японского языка не знаю, Павел Владимирович».
        «И огромное упущение с вашей стороны. С моей, кстати, тоже. Так, азы… А вадза-ари, к вашему сведению, это вторая оценка в джиу-джитсу и этом вашем дзю-до. Когда противник приземляется на пол на меньшую часть спины. Как вы сейчас видели. Ну, а иппон - это чистая победа. На полную спину. Как нокаут в боксе».
        - Еще схватку? - спросил ротмистр вслух у слегка морщащегося соперника.
        - Отчего же нет?
        Новый поклон. На этот раз быстрой победы не получилось, и бойцы какое-то время побарахтались на татами. Но верх одержал все равно Ланской в теле Саши.
        «Он хороший соперник, - уважительно отозвался граф. - Я бы охотно потренировался с ним в свободное время…»
        «Обойдетесь, - отрезал Александр: боролся, конечно, исключительно ротмистр, но боль от ушибов и захватов чувствовали оба в равной мере. - Не пора ли закругляться?»
        - Еще разок?
        - Бог троицу любит, - безмятежно улыбнулся президент: даже проиграв две схватки, он отнюдь не чувствовал себя побежденным.
        - Хадзимэ!
        Саша почувствовал себя лежащим на ковре. Стальной захват стискивал шею, не давая дышать, неестественно вывернутая рука стрельнула болью. Он попытался шевельнуться, но, казалось, перехваченное до упора горло стиснуло еще сильнее. В висках запульсировало, свет начал меркнуть…
        «Сдавайтесь, ротмистр! - панически воззвал он. - Он же сейчас сломает мне шею! Как это у вас делается?..»
        «И не подумаю! - ответил граф, делая безуспешные попытки освободиться. - Я не сдамся…»
        В глазах окончательно потемнело, сознание расставалось с телом…
        «Вот и все…» - успел подумать он, почти лишившись чувств.
        Он не понял, что произошло: живительный воздух снова вливался в легкие, глаза видели свет, темная пелена отступала.
        Как во сне, он увидел протянутую ладонь и схватился за нее. Победитель легко поднял его на ноги и, улыбаясь, похлопал по плечу.
        - Два - один!
        - Еще схватку? - прохрипел перехваченным горлом Саша, всем своим существом протестуя против продолжения этой экзекуции.
        - Нет, не стоит, - отрицательно покачал головой соперник. - Вы - отличный боец и победили в этом бою.
        Он помолчал, глядя Александру в глаза, и добавил, улыбаясь:
        - А вот теперь можно и в баньку. И от рюмочки после не откажусь…

23
        - Что вы, находясь в ранге премьер-министра Российской Федерации, можете сказать о своих дальнейших действиях в отношении спорных северных территорий? Спасибо!
        Бойкий раскосый журналист японского агентства «Киодо Цусин», только что протараторивший это практически без пауз на чужом ему русском языке, церемонно поклонился и уселся на место, сверкнув линзами очков в толстой оправе.
        Пресс-конференция по случаю неожиданного для всех решения президента была в самом разгаре. Александр, за годы своей «публичной персонности» привыкший к подобным мероприятиям, уже устал отвечать на сыплющиеся со всех сторон вопросы самого разного свойства. А поток их только нарастал и нарастал, не собираясь иссякать.
        Честно говоря, предложение высокого гостя, прозвучавшее в паузе между рюмочками в более чем дружеской беседе после баньки, грянуло, будто гром с ясного неба, и сначала было принято за шутку.
        - Да вы с ума сошли! - опешил Александр, не веря своим ушам. - Признайтесь, что шутите?
        - Ничуть, - президент насадил на вилку прозрачный кусочек копченой рыбы и полюбовался на просвет непривычным оттенком инопланетного лакомства. - Я сейчас серьезен, как никогда.
        - Мне, конечно, очень лестно, но… Я вынужден отказаться…
        - Почему же?
        - Я не имею никакого опыта в политике, и вообще…
        - Ну, допустим, в нашей стране премьер-министр больше занимается хозяйством, чем политикой, - заметил гость. - Не возражаете?
        Он нацедил из пузатого графинчика еще по одной, чисто гомеопатической дозе алкоголя в крохотные рюмочки («гостевые», как называла их Наташа).
        Мужчины чокнулись хрусталем и выпили.
        - А уж в хозяйстве вы, глава крупнейшей на планете транснациональной корпорации… - продолжил гость.
        - Ну что вы! Откуда же крупнейшей?
        - Крупнейшей, крупнейшей, не спорьте. Уж в этом вопросе - особенно. Я отлично осведомлен о налогах и выплатах, поступающих от концерна в бюджет Российской Федерации. Нет-нет! Никаких претензий! Наоборот - огромное спасибо. И за то, что большинство производств «Ланц» в последние годы перевел в нашу страну - тоже.
        - И все равно… Я не могу. Столько ответственности…
        - На первых порах я вам помогу, - заверил Александра собеседник. - Ну, а уж после выборов вам придется самому.
        - Спасибо… - рассеянно произнес погруженный в свои мысли мужчина и вдруг спохватился. - Выборов? Каких выборов?
        - Президентских, - спокойно ответил президент. - Вы как премьер-министр будете выдвинуты на пост Президента Российской Федерации на следующих президентских выборах. В будущем году, если не ошибаюсь…
        Всю эту беседу и прокручивал сейчас в голове Саша, автоматически излагая согласно кивающему японцу официальную точку зрения Правительства Российской Федерации на проблему Курильских островов. Вернее, на ее отсутствие с точки зрения нашей страны.
        - Будете ли вы совмещать пост руководителя правительства и главы концерна «Ланц»? - пролаял со своего места по-немецки напоминающий бульдога журналист.
        - Увы, согласно российскому законодательству, совмещение коммерческой и государственной деятельности невозможно, - с улыбкой ответил Александр, выслушав перевод: компьютер в голове гораздо удобнее наушника-суфлера. - Я уже передал контрольный пакет акций своих предприятий и прочие атрибуты власти своему преемнику на этом посту.
        - Вашей жене? - вскочил с места всклокоченный тип в модных в этом сезоне круглых очочках цвета «навозная муха». - Значит, передача власти в концерне фиктивна?..
        Александру уже изрядно надоело все это действо - предсказуемые вопросы, обтекаемые ответы… Он откровенно скучал, едва сдерживая зевоту. Ротмистр, естественно, в пресс-конференции не участвовавший, судя по всему - тоже.
        «Ну что, Саша, взбаламутим это болото?»
        «Вы думаете, пора?»
        «Я думаю, что пора было уже вчера», - сухо ответил граф.
        «Хорошо…»
        Как раз образовалась некоторая пауза, и новоиспеченный премьер-министр сделал условный знак подготовленному заранее репортеру одного из центральных телеканалов - как бы случайно почесал кончик носа. Тот сразу же отреагировал - сказались десятки лет работы в этом сложном «бизнесе». Пресс-секретарь тут же, проигнорировав двух или трех «посторонних» журналистов, усердно тянувших руки, дал ему слово.
        - Телеканал «Новости дня», - не спеша поднялся на ноги пожилой грузный мужчина с роскошной гривой седых волос, откинутых назад. - Господин премьер, мне хотелось бы задать вопрос, наверняка волнующий многих телезрителей. Вы готовы ответить прямо, не кривя душой?
        - Да, готов, - спокойно ответил Александр.
        Репортеры оживились: в воздухе отчетливо запахло скандалом, поскольку господин Зубров слыл журналистом более чем скандальным. И он свое реноме поддерживал всеми силами: к чему знать непосвященным, что все его эскапады одобрены на самом верху, там, где экспромты невозможны по определению. Не поддались всеобщему воодушевлению лишь старые коллеги Зуброва, знающие его не один год. Один из ведущих «Голоса столицы», кисло скривившись, прошептал на ухо соседу несколько слов, и оба ядовито захихикали.
        «Неужели что-то просочилось? - разочарованно подумал Саша. - Вот не хотелось бы выглядеть смешно…»
        «И не будете», - заверил Ланской.
        - Жители нашей страны в большинстве своем исповедуют православие, - начал Зубров, не обращая внимания на возмущенный шум «галерки», где традиционно кучковались представители оппозиционной прессы и телеканалов. - Да, православие, - повысил он голос, привычно перекрывая ропот зала. - Так уж сложилось исторически.
        - Это не место для религиозной пропаганды! - снова вскочил с места все тот же очкастый «вундеркинд». - Я протестую…
        Микрофон смутьяна сам собой отключился, и его едва слышные протестующие вопли не помешали Зуброву закончить вопрос.
        - Поэтому моим телезрителям хотелось бы знать, как вы, премьер-министр Российской Федерации, относитесь к религии вообще и к православию в частности?
        Премьер-министр выдержал паузу.
        - Я крещен в православие еще в детстве, - просто ответил он. - И с тех пор у меня не было случая усомниться в вере моих предков. Но я считаю, что каждый должен выбирать свое отношение к вере согласно велению своей совести. И верующие всех конфессий, признанных в нашей стране, и атеисты обладают равными правами. Единственное, чего я не приемлю, так это дискриминации по религиозному признаку или принуждения кого-либо как к вере, так и к неверию. Это относится к некоторым деятелям, считающим возможным публичную агитацию против религии. Не важно, против веры в бога вообще или против какой-то определенной конфессии. С этим мы будем бороться бескомпромиссно.
        Он переждал шум и поднял руку.
        - А подкрепить свои слова я хочу неким сюрпризом… нет, даже не сюрпризом… в общем, внесите.
        Зал замер…

* * *
        «И все-таки, Павел Владимирович, - Александр «высадился» в тихом скверике Женевы, умудрившись не напугать никого из редких прохожих: пожилых дам, выгуливающих по аккуратным дорожкам своих левреток, не менее почтенных джентльменов, изучающих на лавочках газеты, мамаш с чадами и вездесущую детвору. - Что же все-таки хранилось в том сейфе, запертом почти сто лет? Вы за столько лет так и не удосужились посвятить меня в тайну».
        «Терпение, мой друг, только терпение. Скоро вы сами все узнаете. И увидите…»
        Мужчина средних лет с седым виском вошел в банк, сразу расположив к себе служащих, изнывавших от скуки. Опытным взглядом они сразу опознали в нем солидного уважаемого человека - дорогой, но в меру, не кричаще, костюм, аккуратная прическа, никаких украшений вроде бриллиантовой заколки для галстука. И главное - оставил свой автомобиль где-то за углом, не подкатил с шиком к самой двери, как иные свежеиспеченные нувориши. То, что солидный джентльмен вообще мог обойтись без личного авто, даже не пришло в головы клерков - их банк не работал с мелкими клиентами, и это было известно всем, включая турецких, арабских и украинских гастарбайтеров.
        - Добрый день! - подскочил к мужчине прилизанный сотрудник. - Чем можем служить?
        - Я бы хотел забрать из вашего сейфа некую вещь, принадлежащую мне, - с ленцой ответил посетитель по-французски, чем еще больше поднялся в глазах клерка: хранение личных вещей в сейфах банка стоило очень и очень недешево.
        И подрос еще на несколько сантиметров, когда предъявил ключ от ячейки. В этих ячейках повышенной надежности (в свое время реклама гласила: «Наше хранилище переживет всемирный потоп, падение метеорита и даже ядерную войну!») хранились исключительно крупногабаритные вещи, в основном - произведения искусства, стоящие миллионы франков. Золото, фамильные документы и прочая ерунда хранилась в ячейках на порядок проще. Хотя все VIP-сейфы были заняты, клерку еще ни разу за всю свою двухдесятилетнюю карьеру в банке не довелось даже одним глазком взглянуть на то, что в них хранится, - правила строжайше запрещали сотрудникам проявлять малейшее любопытство.
        То же самое произошло и сейчас: он отпер своим ключом дверь хранилища, расположенного на минус третьем этаже - действительно, вряд ли досягаемом даже для ядерного взрыва, - затем одновременно с посетителем - арендуемую им ячейку и оставил его одного. Минуту спустя вальяжный господин вышел, неся в правой руке блестящий титановый кейс - он переходил в собственность клиента сразу после аренды ячейки. С этим кейсом он и покинул банк, вежливым кивком ответив на пожелание приходить еще.
        «Наверняка картина какая-нибудь, - служащий банка аккуратно закрыл опустевшую ячейку, срок аренды которой должен был истечь, наверное, уже после его смерти. - Уж больно велик чемоданчик. Или книга старинная…»
        Разве он мог знать, что почти угадал…
        - Икона-а! - разочарованно протянул Александр, когда ротмистр его руками открыл кейс и развернул желтоватую, хрупкую от времени холстину, скрывающую темную доску. - Разве это такая уж ценность? Я думал…»
        «Любая икона - ценность, - строго заметил Ланской. - Даже литографская картинка из тех, что продают в храме за копейку. Это вещь, которую невозможно оценить в деньгах».
        - Оценивают. Еще как оценивают. Знали бы вы, Павел Владимирович, сколько икон воруют и продают на черном рынке. За большие деньги, между прочим. Эта хоть сколько стоит?
        «В ваш вывихнутый век возможно все. Ваши современники и мать родную продадут за ломаный грош. А цену данной иконы невозможно измерить деньгами. Она бесценна. Разве вы ее не узнаете?»
        Александр вгляделся в тусклый образ: строгая женщина в черном платке - Богородица, младенец Иисус… Сотни, если не тысячи раз виденный сюжет…
        - Нет, не узнаю. Икона как икона.
        «Как вам не стыдно! Вы же православный христианин! Это же Казанская икона Божией Матери! Та самая!»
        - Ну, Казанская, и что? Да она в каждой церкви висит.
        «Вы меня поражаете… Это та самая чудотворная икона, явленная девочке в Казани в одна тысяча пятьсот семьдесят девятом году от Рождества Христова! День ее явления отмечают по всей Руси! Она была похищена еще в девятьсот четвертом году и считалась безвозвратно пропавшей - похититель якобы продал драгоценные ризы, а ее саму спалил в печи».
        - Так откуда же она взялась в Женеве?
        «Это долгая история. Главное то, что она была обнаружена российскими агентами уже после начала Германской войны и спрятана в нейтральной Швейцарии, чтобы не подвергать ее риску при переправке в Россию. Пришлось бы пересечь несколько границ, фронтов… Ее готовились возвратить на родину с триумфом после победы над врагом. Но не успели… Мы, монархисты, мечтали вернуть ее новому российскому императору, но, как видите, из всех посланцев добрался до нее лишь я. И то уже после своей смерти… Может быть, это судьба? Или знамение?..»
        Скорбный лик немолодой, много повидавшей женщины по-матерински взирал на Александра и его невидимого собеседника с потрескавшейся древней доски…

* * *
        - Правительство Российской Федерации торжественно передает вновь обретенную Казанскую икону Божией Матери Русской православной церкви в лице ее патриарха…
        Александр уже устал от церемоний.
        Чудесное обретение великого символа христианской Руси стало сенсацией. Сразу несколько экспертных групп, причем не только российских, но и из парижского Лувра, Британского музея и Смитсоновского института[35 - Смитсоновский институт (англ. Smithsonian Institution) - научно-исследовательский и образовательный институт в США и принадлежащий ему комплекс из девятнадцати музеев и галерей, а также из Национального зоологического парка.], подтвердили если не подлинность иконы - ее история была расплывчатой еще в девятнадцатом веке, - то гарантию того, что написана она была не позднее половины шестнадцатого столетия и примерно в то же время подверглась действию огня. Кроме того, они авторитетно заявили, что последние семьдесят-восемьдесят лет ее поверхность не контактировала с солнечным светом, и вообще она находилась в замкнутом, сухом помещении. А значит, могла быть именно той, найденной на пожарище и пропавшей более ста лет назад.
        О том, где ей находиться в дальнейшем, разгорелись нешуточные споры. Среди кандидатов были и Эрмитаж, и Третьяковская галерея, но решение, принятое государством, было однозначным - Казанская икона Божией Матери передается Русской православной церкви. И уже патриарху было решать, где она будет находиться дальше: в московских Успенском соборе или храме Христа Спасителя - либо возвратится туда, откуда была похищена более века тому назад, в Казанский Богородицкий монастырь, где уже хранился ее список, переданный Ватиканом в 2004 году и тоже чуть было не ставший сенсацией[36 - Ватиканский список - копия Казанской иконы Божией Матери, «находившаяся ранее в Ватикане, представляет собой список с явленного в Казани образа, который по стилю письма можно отнести к живописной традиции Поволжья и датировать первой половиной - серединой XVIII века» (Искусствовед Н. Н. Чугреева). Была преподнесена кардиналом Вальтером Каспером патриарху Алексию II 28 августа 2004 года в Успенском соборе Московского Кремля. В июле 2005 года Алексий II передал образ Казанской епархии: икона была помещена в Крестовоздвиженском
храме Богородицкого монастыря.].
        День был солнечный, но очень ветреный и, испытав резкий толчок в голову, Александр сначала принял его за особенно сильный порыв ветра. И лишь общий вздох всех собравшихся заставил его повернуть голову в ту сторону, откуда тот дунул.
        В нескольких сантиметрах от его головы в воздухе висел, медленно вращаясь вдоль продольной оси, блестящий металлический цилиндрик с заостренным концом. Саша, как во сне, протянул руку и взял из воздуха… крупнокалиберную пулю, еще очень горячую, обжигающую пальцы. На полированном боку посланца смерти виднелись косые нарезы.
        «Не винтовочная, - деловито сообщил ротмистр. - Калибр, думаю, линий пять[37 - В России до 1917 года и ряде других стран калибр измерялся в линиях. Одна линия равна 0,1 дюйма или 2,54 мм. Калибр знаменитой винтовки-трехлинейки, таким образом, равен 7,62 мм. 5 линий = 12,7 мм.], не меньше. А вы как считаете?»
        Саша ничего не считал. В голове была звенящая пустота, словно та пуля, которую он сейчас вертел в пальцах, все-таки достигла своей цели и выбила из черепа мозг.
        «Я сейчас мог бы умереть…»
        «Возьмите себя в руки, Саша! - всполошился граф. - Корабль защищает вас и здесь, успокойтесь!»
        Премьер-министра и патриарха уже окружили секьюрити, прикрывая их своими накачанными телами. Они привычно делали свою работу, но патриарх, видевший, как пуля замерла у головы Александра, отстранил их и поднял посох.
        - Свершилось чудо, дети мои! - Голос его легко перекрыл ропот толпы. - Только что на моих глазах Господь наш Всеблагой и Всемилостивый отвел своей незримой рукой смерть от этого человека и этим благословил его на великие дела. Он отмечен Господом! Возблагодарим же Господа, дети мои!
        И первым опустился на колени, а за ним - вся многочисленная толпа на площади.
        - Святой!.. Он святой!.. - неслось отовсюду. - Он избранник Господа!..
        «Избранник» разжал пальцы, и безопасная уже пуля со стуком запрыгала по древнему булыжнику.
        «Перекреститесь хотя бы! - ротмистр был неусыпен, как всегда. - Столько людей на вас смотрят!»
        «Да, - молча, ответил ему Саша, медленно крестясь. - Такое срежиссировать невозможно… Это ничего, что в роли бога выступил Корабль?»
        «А вы уверены, что это - не одно и то же? - парировал Ланской. - Я бы так не утверждал».
        Молитва тысяч людей, враз уверовавших, гремела со всех сторон…

24
        Саша никогда не подумал бы, что может заблудиться в Корабле.
        Рутинное дело: он направлялся в «музей» за одной из штуковин, принесенной исследователями с Энигмы и так и оставшейся невостребованной - занятная вещица, чем-то напоминающая кубик Рубика, но иной формы и одноцветно-серебристая, так и просилась в руки, почему ее и взяли с собой, хотя всякой всячины, причем более впечатляющей, там было огромное множество. И все никак не могли оставить в покое на ее месте на стеллаже - то у одного, то у другого «научника» возникали по ее поводу идеи, одна грандиознее другой. И все они рассыпались в прах после долгих мучений. Предмет, явно рассчитанный на большее число рук, чем имеется у человека, исправно менял форму после поворота того или иного слоя «кубиков» (на самом деле - неправильных семигранников), но более ничего не происходило. Рентгенография показывала сплошной монолит без каких-либо изъянов, включений или пустот, но тем не менее слои этого монолитного слитка двигались относительно друг друга! И несмотря ни на что, интерес к «пустой игрушке», как в сердцах заявлял каждый последующий экспериментатор, никак не проходил. Александр даже краем уха слышал, что
ученые навострились писать диссертации по «загадке Энигмы», правда, для своего, узкого круга. Но к разгадке не приблизились ни на шаг. А если еще добавить странный факт, что предмет ни в какую не поддавался тиражированию - ни на органическом копире, ни на неорганическом, притом совершенно спокойно попадая внутрь как первого, так и второго, а, значит, не являлся ни органикой, ни неорганикой, то - вообще становилось ясно, что ничего не ясно.
        И вот сегодня во сне Саше привиделось, что он снимает с полки артефакт, делает с ним что-то и… И вот это самое «и» как раз и выветрилось напрочь из головы, как это сплошь и рядом бывает со снами. И это, и то, что именно сделал он с предметом. Осталось лишь впечатление какого-то бесконечного счастья, чистого и светлого, как в детстве, когда хочется смеяться неизвестно почему и полюбить разом весь мир… И весь день он не мог выбросить из головы этот сон. Уж очень он походил на подсказку.
        Подсказками «отцы-основатели» - он сам, Липатов, Агафангел и Михалыч - называли случайные озарения, приходящие иногда во сне. Семецкий, правда, утверждал, что несколько раз получил подсказку будучи «в матинушку пьяным», но доказать это, естественно, не мог, да и намного ли алкогольный бред отличается от сна? А подсказки, как правило, были по делу, ох как по делу. Проснувшись, счастливчик вдруг осознавал, что знает, как и каким способом применить то или иное чудо Корабля, ранее считавшееся совершенно бесполезным. Причем сон-то сам к делу обычно совсем не относился - «показывали какую-то лабуду», как говорил бывший вертолетчик, но был до предела причудлив и малопонятен. Зато впечатывался в память в мельчайших подробностях, чего почти никогда не случается с обычными снами. Липатов, стремящийся подо все на свете подвести стройную теорию, утверждал, что таким образом Корабль пытается установить контакт со своими гостями. Ну, а поскольку логика у него совершенно нечеловеческая, то и образов отчетливых от него требовать нельзя. Впрочем, не важно, какие там образы - отчетливые или нет, если в результате
их созерцания приходит ПОНИМАНИЕ. А понимание приходило качественное, надежное. Жалко, что были эти вещие сны редки и абсолютно бессистемны…
        Вот и сейчас Саша надеялся, что непонятная игра с артефактом с Энигмы позволит ему узнать что-то важное, что стоит ему взять этот слиток металла в руки, что-то с ним эдакое сделать - само собой получится как, - и произойдет нечто значительное.
        Только вот найти сам «музей» никак не удавалось. Раньше он редко запоминал дорогу - к чему, когда Корабль сам направляет человека туда, куда ему нужно, да и смысла нет в постоянно меняющихся интерьерах, - и вот теперь понятия не имел, куда его занесло. Вроде бы все вокруг было знакомое - не раз и не два исхоженное вдоль и поперек, ан нет - верной дороги все не было и не было. Не раз и не два он пытался повернуть назад и в результате забредал во все менее и менее знакомые помещения. Некоторые и помещениями-то назвать можно было с большой натяжкой - например, без пола, стен и потолка, как будто внезапно очутился в облаке. Свет, равномерный и со всех сторон, под ногами - нечто твердое, ровное, но его не видно - туман, плотный, как вата, поднимается до колен. А уж стен и потолка - подавно. Куда, спрашивается, идти?
        Но он шел наугад и скоро оказывался в другом отсеке, набитом высоченными - верх терялся в полумраке - черными колоннами, теплыми, приятно бархатистыми на ощупь и заметно пульсирующими в такт пробегающим в их глубине неясным красноватым огням. По одним колоннам огни бежали вверх, по другим - вниз, и никакой системы в их движении не было. Разная скорость - иные пролетали пулей, иные, казалось, замерли неподвижно, перемещаясь едва заметно глазу, - разная интенсивность и частота мерцания. Причем порой верхние колонны попадались одна за другой, а порой почти исчезали, сменяясь исключительно нижними. И опять непонятно, куда идти, - ряды колонн, вырастающих из пола, уходили во все стороны, насколько хватало глаз.
        Когда он понял, что тупо считает те, которые миновал, то понял, что очень и очень устал - часы показывали, что он блуждает уже больше десяти часов. Хотя можно ли доверять часам? В одном из залов он бросил на них взгляд и изумился тому, что стрелки быстро вращались, будто механизм сломался. А в другом - том, что предшествовал туманному залу, - видел, что часы стоят. В тумане они снова пошли, так что грешить на швейцарских часовщиков было нельзя. Виновато было что-то иное.
        Саша долго стоял перед одной из колонн и не понимал, что с ней не то, пока не осознал, что она - единственная из виденных доселе - непроглядно черна. В ней вообще не было огней - ни быстрых, ни медленных. И вибрации не ощущалось никакой. Ощутив, как он устал, Александр, не чувствуя под собой ног, улегся прямо на пол рядом с молчаливой колонной и отрубился мгновенно, словно провалившись в черный омут, едва голова коснулась теплой, нежной, бархатистой, словно женское тело, подстилки…
        И во сне он снова брал с полки серебристый артефакт, что-то там поворачивал замысловатым движением (будто и рук у него становилось на миг больше двух) и снова наполнялся детской, всепоглощающей радостью…

* * *
        Проснулся он совершенно отдохнувшим, хотя часы-предатели не отпустили ему на сон и пятнадцати минут. Более того - он совсем не хотел ни есть, ни пить, да и естественные нужды его никак не беспокоили. И самое странное, что он совсем всему этому не удивился. Корабль есть Корабль.
        Для порядка попробовав позвонить на пару-тройку номеров, он прекратил попытки - это ему не удавалось с того самого момента, как он почувствовал, что заблудился. Исчез куда-то золотистый портал за плечом, к которому он привык за эти годы, не отвечал на вопросы ротмистр… Оставшись в одиночестве, впору было впасть в панику, но хорошо отдохнувший за свою пятнадцатиминутную «ночь» Александр был совершенно спокоен. Он доверял Кораблю, который ни разу его не подвел с того момента, когда он впервые спустился в шурф, пробитый неизвестно кем и неизвестно когда, и ощутил под ногами небесно-голубую твердь люка, испещренного замысловатым чеканным узором.
        Он верил ему.
        И еще не оставляло ощущение радости, счастья, посетившего его тогда, во сне, и вернувшегося сейчас.
        Саша отвел глаза от колонны-ориентира всего на миг, а когда глянул снова, то не смог отличить от других - по ней, как и по ним, бежала нескончаемая вереница тусклых огней.
        - Значит, мне пора в путь, - заключил вслух путешественник и снова зашагал неведомо куда.
        И новые залы, то обычные, скучно-казенные, то не похожие ни на что, сменяли друг друга. Несколько неприятных минут доставила прогулка с зажмуренными глазами, когда он очутился прямо посреди невообразимого сияния, лившегося со всех сторон. Резкий, будто от гигантского прожектора, он проникал сквозь опущенные веки, раздражая сетчатку, и еще долго после того, как сияние исчезло, сменившись привычным полусветом, перед глазами мельтешили зеленые пятна, похожие на «зайчики» от электросварки. Странно, но в заливаемом светом зале температура никак не изменилась - свет, несмотря на всю его интенсивность, был холодным.
        И уж изрядно заставило понервничать Александра непонятное помещение, наполненное плотной субстанцией, по всем параметрам сходной с водой. Он брел в полумраке, не зная куда, сдавленный со всех сторон мягкими тисками, будто по морскому дну. Инстинктивно он задержал дыхание, едва очутившись в этой купели, и судорожно вдохнул лишь тогда, когда легкие, требующие кислорода, зажгло огнем, а в ушах раздался перестук мягких молоточков. Но псевдовода влилась в горло, как обычный воздух, и дышать ею мешало лишь то, что грудная клетка была сдавлена настолько, что каждый вдох давался с большим трудом. Так что продвигаться по дну быстро не получалось, да это было бы и невозможно, поскольку приходилось раздвигать телом густую жидкость.
        Саша сделал на этом отрезке всего лишь несколько сот шагов, но они вымотали его так, как не вымотал весь предыдущий путь. Поэтому когда податливая преграда впереди исчезла и он, не в силах удержаться, рухнул на пол, то земная твердь показалась ему самым мягким и удобным матрасом на свете…
        Он очнулся, как и в прошлый раз, отдохнувшим и полным сил, взглянул на часы, уверенный, что стрелки отпустили ему на полусон-полуобморок не более пятнадцати минут, и опешил: судя по календарю, прошло уже трое суток… И опять никакого голода и жажды, никаких затекших от неудобного лежания рук и ног.
        «А вдруг я умер? - ожгла шальная мысль. - На этот раз - по-настоящему, без всяких «кладовых памяти» и прочей мишуры? Тогда все объясняется. Это кошмары разрушающегося мозга…»
        И все равно он упрямо поднялся на ноги и пошел, сам не зная куда.
        Откуда-то из дальних закромов памяти всплыла и приклеилась детская песенка:
        Вместе весело шагать по просторам,
        по просторам, по просторам,
        И, конечно, припевать лучше хором,
        лучше хором, лучше хором…
        А кругом тем временем как раз раскинулись просторы - унылая, поросшая желто-бурой травой, не то выгоревшей на солнце, не то прибитой морозом, равнина, придавленная, будто огромной сковородой, низким, хмурым, набрякшим дождевой влагой небом. И ни холмика, ни деревца. Не холодный, но достаточно прохладный ветер порывами дул в лицо, гоня волны по морю безвольной, мертвой травы, бумажно шуршащей под ногами.
        Никакого ориентира ни вблизи, ни вдали. И непонятно, куда идти.
        «Да пошли вы все! - взбунтовался он вдруг. - Я отказываюсь играть по вашим правилам!»
        Саша остановился, повернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал обратно. Хотелось бы сказать «по своим следам», но трава, напоминающая при ближайшем рассмотрении упаковочную стружку - гладкая полоска желто-коричневого материала без какой-либо заметной структуры миллиметров четырех шириной, легко отрывавшаяся от «земли» (с настоящей землей у этого упругого, как очень тугая резина, субстрата не было ничего общего), но никак не желавшая рваться на части, - следов не сохраняла. Он прошел по ней, по его расчетам, столько, сколько надо было, чтобы вернуться в предыдущий зал, смахивающий на пещеру со множеством тонких «сосулек» одинаковой длины, отражавшихся в зеркальном полу густой щетиной, а потом еще столько, и еще два раза по столько, но никаких следов его не обнаружил. Только бескрайняя шуршащая желто-коричневой бумагой степь и клубящийся грифельно-серый полог над ней, столь же унылый и бесконечный.
        «Врешь, не возьмешь! Ты хотел, чтобы я именно сюда повернул!»
        Он еще раз изменил направление, а потом, хитро улыбаясь чему-то, еще и еще раз. Километр за километром «травы» ложился под начинающие ныть от усталости ноги, но ничего не изменялось.
        И он сдался.
        - Что тебе нужно? - запрокинув голову к серому небу, закричал он во все горло. - Зачем все это? Я не понимаю цели! Дай знак! Хотя бы намекни, чего ты хочешь!
        Он стоял, крохотный, словно букашка посреди футбольного поля, и орал, срываясь на визг, в равнодушное небо, словно манны небесной ожидая ответа.
        И ответ прозвучал.
        Молния, прямая и похожая на луч света, сорвалась с темного неба и ударила в степь. Далеко или близко - понять было невозможно: ориентиров не было. Александр ожидал, что от нее сейчас вспыхнет сухая «трава», что прогремит гром, но ничего не происходило. Бесшумная световая спица сияла, притягивая взгляд, словно над этим местом в тучах образовалось отверстие, через которое бьет солнечный свет.
        Она звала к себе, и ему ничего не оставалось делать, как прислушаться к этому зову…
        Сначала спица превратилась в стержень, а потом - в столб ровного, не слепящего и ничего не освещающего вокруг белого пламени. Мужчина, едва передвигая уставшие ноги, шел к нему, не в силах оторвать взгляда от растущей в ширину и ввысь световой колонны, а в душе его поднималась полузабытая радость. Та самая радость из непонятного сна. И столь всеобъемлющей она была, столь сильно боялся он, что свет, льющийся с небес, сейчас исчезнет, что, сам не замечая того, забыв про боль в измученном теле, про отнимающиеся от усталости ноги, все ускорял и ускорял шаг, пока не побежал.
        А столб света уже закрывал большую часть горизонта. Струящийся, будто бесконечная река, текущая из облаков, бесшумно зовущий к себе. И Саше уже было видно, что там, за чуть колеблющейся границей сияния, трава наливается изумрудным светом, небо - июльской синевой. Там была жизнь. Островок жизни в этой чужой, мертвой, пугающей степи.
        Он несся, хохоча во все охрипшее горло, по лицу его неудержимо текли слезы, а душу распирало огромное, по-детски бесконечное счастье. Он снова был малышом, потерявшимся было в магазине, полном непонятных вещей, и вдруг увидевшим маму. Он снова был восторженным юношей, уже разуверившимся, что любимая придет на свидание, и завидевшим вдали знакомый силуэт. Он был уставшим путником в безводной пустыне, наткнувшимся на оазис.
        Он был странником, наконец вернувшимся домой…
        Еще несколько шагов, и он растворится в бесконечном счастье без остатка…
        Еще один крошечный шажок…

* * *
        Саша открыл глаза и ничего не понял.
        Он лежал на спине, глядя в кипенно-белый, сверкающий чистотой потолок. Над ним склонялись знакомые лица.
        Наташа… Профессор Липатов… Михалыч…
        - Что со мной, - едва слышно прохрипел он пересохшим горлом. - Где я?
        - Успокойся, родной, - всхлипнула Наташа. - Все в порядке. Ты дома…
        - Что случилось?
        - Вас нашли в стазисной камере, - пожал плечами Липатов. - Мы уже сбились с ног в ваших поисках, и…
        Прохладный край стакана уткнулся в губы, и Саша с благодарностью припал к нему. И пил, пил, пил, пока сосуд не отняли.
        - Как долго меня не было? - голос уже звучал громче, четче.
        - Всего несколько часов, но вы не отзывались на звонки, и…
        - Забеспокоились мы, командир, - бухнул Семецкий. - Не случилось бы чего.
        - Часов? - не понял Александр. - Не суток?
        Все переглянулись.
        - Наверное, тебе стоит отдохнуть, Саша, - мягко сказала жена. - В последнее время ты так много работал…
        - Не время отдыхать, - снова встрял Михалыч. - Дел у нас - по горло.
        - А что случилось?
        - Президент только что ушел в отставку! Весь мир на ушах. За главного теперь у нас ты, командир!
        - Но…
        «Вставайте, ваше превосходительство, - раздался в голове голос ротмистра. - Вас ждут великие дела…»

25
        - Зачем вся эта помпезность? - Александр прошел по пустому Георгиевскому залу, разглядывая висящие на стенах портреты. - Неужели нельзя было обойтись более скромной церемонией?
        Только что завершилась генеральная репетиция коронации нового императора Всероссийского, первой после той, печально знаменитой, что окончилась трагедией 18 мая 1896 года[38 - В массовой давке, происшедшей ранним утром 18 (30) мая 1896 года на Ходынском поле на окраине Москвы в дни торжеств по случаю коронации 14 (26) мая императора Николая II погибли 2000 человек и были покалечены более 900.]. Все прошло так, как режиссировалось, разве что места приглашенных глав зарубежных держав, послов и дипломатов пустовали, многочисленных представителей прессы заменяли съемочные группы Первого канала и «России», фиксирующие для истории подготовку к знаменательному событию, да облачен был уже полгода, как де факто вступивший в должность Александр Четвертый не в парадный, специально разработанный для такого случая мундир, а в обычный костюм.
        Собственно говоря, этот мундир и напрягал Сашу больше всего, превращая, на его взгляд, в некого опереточного персонажа - золотые эполеты, голубая муаровая лента ордена Андрея Первозванного с усыпанной бриллиантами звездой (еще ушедший на покой президент вручал за общие заслуги), парадная шпага, сверкающие ботфорты… Знал бы младший сержант Советской армии, некогда повесивший в мамин шкаф свою дембельскую парадку, разукрашенную не хуже этого самого облачения, что когда-либо снова наденет мундир? Не китель с двумя любовно изготовленными самолично из латунной фольги «соплями» на алых пехотных погонах, давным-давно благополучно съеденный молью, а белый парадный колет полковника лейб-гвардии Кавалергардского полка, возрожденного по настоянию ротмистра.
        «Кавалергард! - хмыкнул про себя «полковник». - А ничего, что я на лошади, как корова на заборе, сижу? А, ваше сиятельство?»
        «Умение приложится, - Ланской был сегодня необычно кроток. - Все начинают с малого».
        «Все равно - глупость! Неужели нельзя было что-нибудь пехотное придумать? Кстати, российские-то императоры считались полковниками Преображенского полка - тоже лейб-гвардейского, но пехотного!»
        «Что было - то прошло. Династия умерла, а вместе с ней - ее обычаи. Новому - новое».
        «Что-то не нравитесь вы мне сегодня, граф. Может, тяпнем по рюмашке?»
        «Я сам себе не нравлюсь… А по рюмке… Отчего бы нет?»
        Александр прошел в кабинет мимо вытягивающихся во фрунт «дворцовых гренадер» (тоже новшество, продавленное Ланским), достал из шкафчика графин с хорошим армянским коньяком («Не шустовский, но сойдет», - одобрил граф), налил в хрустальную рюмочку, искренне жалея, что не может налить и собеседнику. Чокнулся, за неимением оного, с графином.
        «Ну, ваша светлость, будем?»
        «Погодите, Саша, - остановил его альтер эго. - Не смейтесь, пожалуйста: я хочу попросить у вас прощения».
        «За что?» - искренне изумился император.
        «За все, что вы вынуждены были пережить по моей вине. За все невзгоды, опасности… Одним словом - за все. Простите».
        «Да вы что? Я, наоборот, благодарить вас должен, Павел Владимирович! Если бы не вы - кем бы я был? Бизнесменишкой среднего пошиба? Да какое там среднего - мелочью пузатой! Если бы был еще. Мамедов бы меня сожрал и костей не выплюнул… А благодаря вам я… Даже не про это императорство речь - нужно оно мне! Без вас я про Корабль никогда не узнал бы, Наташу не встретил, и вообще… Спасибо вам, Павел Владимирович!»
        «И все равно…»
        «Да прекратите вы! Я хочу за вас выпить! За нашу с вами дружбу и…»
        Незапертая дверь кабинета чуть слышно скрипнула, и внутрь просунулась знакомая лысина.
        - А-а! Это ты, Михалыч… Коньяк будешь?
        - Э-э-э… Не откажусь, ваше величество.
        Семецкий тоже был сегодня какой-то сам не свой - это Александр заметил еще на репетиции.
        - Ну вот - и этот туда же, - поморщилось «величество», доставая второй бокал. - Я же тебе тысячу раз говорил, Михалыч: на людях - одно, а с глазу на глаз - все по-прежнему. Михалыч - Игоревич. Понял?
        - Понял, - убитым тоном повторил бывший вертолетчик, ставший недавно шефом дворцовой охраны, беря в руки драгоценный хрусталь. - Михалыч - Игоревич.
        - Ну вот и ладушки. Да встряхнись ты! А то как будто на похороны собрался! Давай по-старому, а? Примем по полбанки на грудь и - по бабам? А?
        - По бабам… - пробормотал Семецкий и вдруг рухнул перед Сашей на колени. - Прости меня, Игоревич! Покаяться я перед тобой хочу!
        - Ну что вы все заладили… Давай, кайся быстрее - коньяк стынет, - великодушно улыбнулся «его величество».
        - Обворовывал я тебя, Игоревич, - потупившись, забормотал Михалыч. - Драгметаллы всякие размножал в Корабле и налево толкал. До поры все сходило, а на стержнях тех платиновых - погорел…
        - Ну ты даешь! - расхохотался Александр. - Думаешь, ты один такое делал? Ерунда это на постном масле на фоне тех дел, что мы вместе делали, да того времени, что ты со мной. В общем, не болтай ерунды. Я тебя прощаю сразу за все - за прошлое и за будущее. Вставай - хватит казенные штаны протирать! Давай выпьем и забудем.
        - А бог? - глухо спросил Семецкий, не делая попытки встать с колен.
        - Что бог?
        - Бог простит?
        - Ну, как он - не знаю, - рассмеялся Саша. - По этому поводу не ко мне, а к патриарху…
        С улицы донесся гулкий удар колокола - куранты начали отбивать время. Александр прервался на полуслове и сделал шаг к окну.
        - Прости меня, Александр Игоревич, - снова раздалось из-за спины.
        - Да что ты заладил? - уже с некоторым раздражением повернулся Саша к кающемуся. - Я же сказал тебе…
        Что-то с силой, будто молотком с размаху, ударило его в грудь, перехватив дыхание. Он инстинктивно схватился рукой за то место, откуда волнами раскатывалась по телу боль, увидел обильно струящееся по пальцам красное, поднял глаза на все еще стоящего на коленях друга, на большой пистолет у него в руке и только сейчас понял, что звук, почти слившийся с ударом в грудь, - выстрел.
        - Ты чего? - недоуменно пробормотал он непослушным уже языком, делая неловкий шаг навстречу.
        Но все уже плыло перед глазами, распадаясь на тысячи черных точек, стремительно сливающихся вместе и застилающих свет…
        Он уже не почувствовал второй пули, разорвавшей горло, не услышал выстрела, не увидел, как разлетаются двустворчатые двери кабинета, как под ударами гвардейцев падает мелко крестящийся Семецкий, выронивший пистолет сразу после второго выстрела…
        Он ничего уже не слышал и не видел, стремительно падая в бездонную черноту…

* * *
        - Что случилось?
        Саша был в знакомом ему до мелочей «хранилище памяти».
        В знакомом и незнакомом.
        Фигуры, окружающие его, были неподвижны, тусклы и безжизненны, царила гробовая тишина и даже запах… Пахло неожиданно для этого места - какими-то цветами. И это было тоже очень, очень необычно.
        Александр попробовал погрузиться в ближайшую из фигур, и та с заминкой, будто нехотя, приняла его, выдав одно из недавних воспоминаний. Но куда делась глубина? Куда пропал «эффект присутствия»? Воспоминание походило на старый черно-белый фильм, проецируемый через мутный объектив на потрескавшуюся, кое-как побеленную стену.
        Он пробовал снова и снова, но все было словно чужим, посторонним…
        - Не стоит этого делать, - услышал он за спиной знакомый голос. - Это уже не ваша память. Что умерло, то умерло.
        - Это вы? - выбрался на волю из развалов воспоминаний Саша. - Что случилось? Что произошло? Почему я тут?
        - Не нужно вопросов, - отстраняющим жестом выставил перед собой ладонь ротмистр. - Вы же все уже сами поняли.
        Перед мысленным взором мужчины пронеслись дымящийся пистолет в руке коленопреклоненного Семецкого, струящаяся по пальцам, зажимающим рану в груди, кровь и, почему-то, бокал с коньяком. С так и не пригубленным «Араратом». Его последний в жизни бокал…
        - Я умер? - спросил он и тут же запротестовал: - Нет, этого не может быть! Я только ранен! Врачи меня спасут! Наверное, я сейчас без сознания в больнице. Этого просто не может быть!
        - Вы мертвы, Саша, - покачал головой Ланской. - Как ни горько мне это сознавать, но вы мертвы. Пали жертвой злодейского покушения в результате антимонархического заговора. Императором Всероссийским стал Сергей Александрович. Ваш сын, Саша. Сергей Первый.
        - Чертов Семецкий, - потерянно пробормотал Саша и уселся прямо на пол, сжав голову ладонями. - Пригрел змею у себя на груди…
        - Он не виноват, - Павел Владимирович тоже опустился рядом с ним.
        - Ну как же не виноват? Ведь он перед самым… перед тем как… Он рассказал, что давно уже обкрадывал меня. Да вы же это слышали! Думаете, его шантажировали?
        - Это я ему велел вас… нас… убить императора, - слова ротмистра раздались, будто гром с ясного неба.
        - Вы?! Зачем?!!
        - Успокойтесь, Саша.
        - Успокоиться? - Александр вне себя вскочил на ноги: он почему-то верил словам Ланского, несмотря на их абсурдность. - Успокоиться?! Да я и так ПОКОЕН! Я мертв!..
        Он сделал несколько кругов по «кладовой», пинками раскидывая попадающиеся под ноги воспоминания, пока не обрел снова способность говорить.
        - Зачем?!! - сжав кулаки, выпалил он в рисованное лицо графа. - Зачем вам это?
        - Ну, посудите сами, - развел руками ротмистр. - Разве могли вы, помнящий с детства последнего императора не иначе, как «Николашку Кровавого», стать достойным государем? Все вбитое вам в голову большевистской пропагандой, почерпнутое из лживых либерастических статей, увиденное по вашему продажному телевидению, вечно стояло бы у вас за спиной. Вы не были готовы стать императором, Саша, и вы им не стали. Несмотря ни на что. Вы были нужны лишь как инструмент, как трамплин для настоящего императора…
        - Так вы сделали это, чтобы мое место занял ваш правнук? - едва смог выдавить из себя Александр. - Какое…
        - Коварство? Да, коварство. Но императором стал не только мой правнук, но и ваш сын. Причем императором законным, имеющим на это право согласно праву крови. А ваша смерть освятила его правление, дала ему право отомстить за вас и тем самым надолго очистить дорогу себе от тех, кто желал оспорить его право на управление Россией. Нет, мстить будет не он лично - он выше этого. Отомстят за вас другие, в том числе и тот, что привел вас и его к трону.
        - Президент, - несмотря на переполняющие его гнев и чувство несправедливости, мужчина чувствовал правоту собеседника. - Разве он…
        - Он будет верным защитником Сережи до его совершеннолетия. И хорошим наставником, учителем, опекуном. И, когда настанет пора, отойдет в сторону. Он мне это обещал.
        - Он был в курсе?
        - Да. Это наш с ним общий план.
        - Вы все меня предали… - махнул рукой Саша, отворачиваясь.
        - Есть такое понятие: ложь во благо… - задумчиво проговорил граф; сейчас они сидели за столом в «библиотеке» Ланского, и Саша не знал, как он сюда попал. - Мне пришлось это сделать, поймите. Династия Романовых начиналась помпезно, а завершилась кровью. Ну да, и сам Николай Александрович, и его жена, цесаревич и его сестры - все стали святыми великомучениками. Вы хотели бы, чтобы новая династия началась и закончилась вашей гибелью и гибелью вашей семьи?
        - А разве не вы придумали заговор?
        - Я лишь направил его в нужное русло. Ваши враги охотно приняли в нем участие. И просчитались. Не знаю, что с ними сейчас - тащат ли их уже на плаху или заточают навеки, но теперь уверен в одном: династии быть. И дай бог, если она просуществует триста лет, во славу России и на зависть остальному миру. Династия, начавшаяся с царя-великомученика, просто обязана существовать долго. Русский народ жалостлив, и теперь на стороне Сережи симпатии даже тех, кто, подобно вам, отравленный столетием безцарствия, сомневался в необходимости монархии на Святой Руси. Теперь он поистине всенародный монарх…
        Разговор двух людей, теперь ставших поистине равными, длился долго.
        - Ну что же - пора и честь знать, - поднялся, наконец, на ноги ротмистр. - Пойдемте, Саша.
        - Куда? - встрепенулся тот. - Разве мы не…
        - Нет, здесь мы не останемся, - покачал головой Ланской. - Все это - уже не наше. Не ваше и не мое. Пойдемте.
        Он взял Александра за руку, и они понеслись вверх, словно на скоростном лифте.
        - Куда мы?
        - Увидите сами…
        Саша внезапно осознал, что они уже не в «кладовой памяти». Их окружала чернота. Не похожая на виденную много раз в портале черноту космоса, хотя пустота вокруг была полна звезд, галактик и туманностей. Пространство было ограничено внизу огромной, уходящей в стороны, насколько хватало взгляда, плоскостью - именно плоскостью, поскольку не было видно никаких признаков кривизны этой бескрайней поверхности, разбитой на правильные шестиугольники, будто пчелиные соты. А вверху… Над головой сияло нечто тоже огромное - ярко-зеленая туманность или галактика, светящаяся мирным, приглашающим светом светофора, разрешающего переход через дорогу. Дорогу в вечность.
        - Что это?
        - Не знаю, - пожал плечами ротмистр, и Александр понял, что впервые видит своего симбионта не рисованным, не тем - из картин памяти, персонажем потускневшего от времени фото, - а живым, настоящим. - Но знаю, что нам пришло время расстаться. Навсегда. Мне - туда, - палец затянутой в лайковую перчатку руки указал вверх, в водоворот зеленых солнц. - Моя миссия закончена. Мой личный счет оплачен…
        - А как же я? Мне тоже туда?
        - Вряд ли… Разве вы оплатили свой личный счет? Разве завершили то, ради чего родились на свет Божий?
        - А что я должен совершить?
        - Этого я не знаю… Но вам дадут знать. Обязательно дадут. Иначе просто не может быть. Я верю в вас. А теперь…
        Улыбаясь, Ланской стянул перчатку и протянул руку Саше. Рукопожатие его было крепким, теплым, дружеским. Сашина ладонь ощущала его еще долго после того, как ротмистр исчез без следа. Будто он, как раньше, незримо был рядом.
        - Ну что же, - сказал он вслух, окончательно уверовав в свое одиночество - непривычное, надо сказать, чувство для человека, внутри которого столь долго уживались две личности. - Приступим?.. Или подождем?
        Он парил над бесчисленными «сотами», каждая из которых вмещала чью-то память. Над «кладовыми» людей давно умерших, живущих ныне и еще не родившихся. А может быть - и не только людей. Парил, не зная, что ему выбрать.
        Но почему-то был уверен, что ему это позволят - выбрать. Что он заслужил этот выбор. И поэтому к выбору этому нужно подойти ответственно. И не торопиться. Ему дадут знать…
        А в самом деле, куда торопиться, когда впереди - вечность…
        Фрязино - Щелково, 2006 - 2016
        notes
        Примечания
        1
        Джон Констебл (англ. John Constable) (1776 - 1837) - английский художник-романтик. Наибольшую известность ему принесли пейзажи, в частности с видами окрестностей Суффолка, откуда художник был родом.
        2
        Верже - сорт бумаги особой выделки.
        3
        Lewis («Льюис») - английский пулемет времен Первой мировой войны. Был создан в 1913 году. Впервые укомплектован дисковым магазином.
        4
        Генрих Григорьевич Ягода (настоящее имя - Енох Гершенович Иегуда) (1891 - 1938) - один из главных руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934 - 1936). Арестован НКВД в 1937 году «ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений», в т. ч. шпионажа в пользу иностранных разведок. Расстрелян в 1938-м.
        5
        Alter ego (лат.) - «второе я».
        6
        Латинский афоризм («Cogito, ergo sum»), приписываемый Рене Декарту (1596 - 1650) - французскому математику, философу и физику.
        7
        Чего мсье желает? (фр.)
        8
        Добрый вечер. Вы говорите по-английски? (англ.)
        9
        Да… Немного. (англ.)
        10
        Я забыл ключ в номере. Дверь закрылась. (англ.)
        11
        Сообщите мне номер вашей комнаты. (англ.)
        12
        Номер вашей комнаты. (фр.)
        13
        Извините, мадемуазель. Ключ от номера 120, пожалуйста!.. (фр.)
        14
        Шато (фр. Chateau) - французский замок.
        15
        Третья Французская республика (фр. Troislume Republique) - период французской истории с 4 сентября 1870 (свержение императора Наполеона III) по 22 июня 1940 год (капитуляция Франции во Второй мировой войне).
        16
        Извините, господин, вы позволите взять с вашего столика солонку? (фр.)
        17
        Шарль Азнавур - французский певец армянского происхождения (Шахнур Вахинак Азнавурян), Анри Верней - французский кинорежиссер и сценарист армянского происхождения (Ашот Малакян).
        18
        Слова из песни Булата Окуджавы из кинофильма «Белорусский вокзал».
        19
        Леваневский С. А. (1902 - 1937) - советский полярный летчик, Герой Советского Союза. Самолет, пилотируемый Леваневским и еще пятью членами экипажа, пропал в августе 1937 года во время очередного перелета Москва - Северный полюс - США.
        20
        Китайцы не называют свою столицу Пекином.
        21
        ЦЕРН (CERN) - Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий. Также иногда переводится как Европейский центр ядерных исследований.
        22
        «Железная дева» - средневековый пыточный инструмент: металлический футляр в форме человеческого тела, внутренняя поверхность которого была утыкана шипами.
        23
        Роман Герберта Уэллса «Война миров» впервые был издан в 1898 году.
        24
        Эдгар Райс Берроуз (1875 - 1950) - американский писатель, получивший большую популярность благодаря серии книг о Тарзане и Джоне Картере. И «тарзановский», и «марсианский» циклы начаты в 1912 году.
        25
        «Книга Джунглей» (известная нам как «Маугли») Редьярда Киплинга (1865 - 1936) увидела свет в 1894 году, а на русский язык была переведена в 1903-м.
        26
        Ротмистр прав. Червонцами в Петровскую эпоху назывались монеты, аналогичные западноевропейскому дукату, стоившему в России около трех рублей. Золотые 10-рублевые монеты назывались империалами.
        27
        240-мм самоходный миномет 2С4 «Тюльпан» является самым мощным минометом в мире.
        28
        152-мм дивизионная самоходная гаубица 2С19 «Мста-С».
        29
        «Большая Берта» или «Толстушка Берта» (нем. «Dicke Bertha») - немецкая 420-мм мортира, разработанная в 1904 году и построенная на заводах Круппа в 1914 году. Применялась для разрушения особо прочных фортификационных сооружений. Скорострельность «Берты» составляла 1 выстрел в 8 минут, а дальность полета 900-килограммового снаряда - 14 км.
        30
        Энигма - по-древнегречески ?????µ? - загадка.
        31
        Паталипутра - планета-ярмарка из романов К. В. Булычева. Голконда - один из мусульманских султанатов Центральной Индии, который благодаря богатейшим алмазным копям, снабжавшим драгоценными камнями всю Азию, стал символом богатства.
        32
        «Бинладенами» или «Бен-Ладенами» (от имени знаменитого террориста) в криминальной среде называют купюры в 500 евро.
        33
        «Съездить за речку» - жаргонное выражение, означающее «побывать в Афганистане». Появилось из-за пограничной реки Пяндж, разделявшей до 1991 года территории СССР и Афганистана.
        34
        Слово «джиу-джитсу» широко известно в России с Русско-японской войны 1904 - 1905 годов. Написание и произношение в форме «джиу-джитсу» следуют тогдашнему обычаю передачи японских слов через посредство английского языка и давно стали традиционными, хотя более поздняя система кириллической транскрипции непосредственно с японского (система Поливанова), принятая в академических кругах, воспроизводит это слово как «дзюдзюцу». Дзюдо также первоначально именовалось в России и СССР «джиу-до», позже «дзюу-до» и «дзюудо» и считалось просто более новым вариантом старого джиу-джитсу.
        35
        Смитсоновский институт (англ. Smithsonian Institution) - научно-исследовательский и образовательный институт в США и принадлежащий ему комплекс из девятнадцати музеев и галерей, а также из Национального зоологического парка.
        36
        Ватиканский список - копия Казанской иконы Божией Матери, «находившаяся ранее в Ватикане, представляет собой список с явленного в Казани образа, который по стилю письма можно отнести к живописной традиции Поволжья и датировать первой половиной - серединой XVIII века» (Искусствовед Н. Н. Чугреева). Была преподнесена кардиналом Вальтером Каспером патриарху Алексию II 28 августа 2004 года в Успенском соборе Московского Кремля. В июле 2005 года Алексий II передал образ Казанской епархии: икона была помещена в Крестовоздвиженском храме Богородицкого монастыря.
        37
        В России до 1917 года и ряде других стран калибр измерялся в линиях. Одна линия равна 0,1 дюйма или 2,54 мм. Калибр знаменитой винтовки-трехлинейки, таким образом, равен 7,62 мм. 5 линий = 12,7 мм.
        38
        В массовой давке, происшедшей ранним утром 18 (30) мая 1896 года на Ходынском поле на окраине Москвы в дни торжеств по случаю коронации 14 (26) мая императора Николая II погибли 2000 человек и были покалечены более 900.