Месть Империи 2. Боги Севера Дмитрий Емельянов
        Месть Империи #2
        Империя, несмотря на всю свою мощь, застряла под стенами Ура, и сейчас там решается ее будущее. Кто окажется тем, за кем пойдет история, кто сможет все перевернуть? Младший наследник, узнающий о своем происхождении, молодая ведьма, готовая выполнить волю Братства, северный варвар, все-таки пересекший призрачную черту?
        Или в дело вмешается еще одна сила? Как это всегда и бывает… Сила, которой еще нет, но о которой уже начинают шептаться северные ветра.
        Мир меча и магии, где настоящие мужчины и женщины вершат свое будущее. Текст оригинальный, но общая концепция навеяна романами Джорджа Мартина, Джо Аберкромби и некоторыми другими похожими книгами.
        Месть Империи 2. Боги Севера
        Часть 1
        Глава 1
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ПОЛУОСТРОВ РУГОЛАНД
        Три ладьи почти одновременно вошли на мелководье и воткнулись крутыми носами в песок. На самой большой, обняв левой рукой деревянную голову дракона, стоял Гаральд Злой. Ветер развевал космы его некогда огненно-рыжих волос, а ноздри, раздуваясь, втягивали воздух, запоминая запах прекрасного момента. Несколько поколений Ларсенов ждали этого дня, а возможность отомстить досталась ему, Гаральду! Торжество и ярость переполняли его, не оставляя ни капли сомнений в том, что узкая полоска песка между морем и скалами скоро станет свидетелем его мести. Сотня отличных бойцов пришла с ним, тогда как у Яра, правнука Хендрика Смелого, едва ли наберется три десятка, и то вместе с женщинами и рабами.
        Воины, бросая весла, выпрыгивали за борт и, погружаясь по грудь в холодную осеннюю воду, брели к берегу. Держа оружие высоко над головой, они шли молча и не торопясь. Спешить не имело смысла: те, ради кого они проделали этот путь, не убегали и не прятались, а стояли стеной щитов на другой стороне песчаной косы.
        Кланы враждовали всегда, но без большой крови. Хендриксы считали Ларсенов хитрожопыми, а те в ответ обзывали Хендриксов тупыми и твердолобыми. Издевались, дрались по пьяни, и, бывало, очень жестко, - но убивать? Нет, такого не водилось, ведь почти все так или иначе родня! А началось все не так уж и давно, с прадедов нынешних вождей. Тогда два самых крупных клана на побережье договорились о большом походе на южный берег. Набег был удачным - богатая добыча и практически без потерь. Когда он завершился, оба клана, собравшись на берегу, устроили праздник в честь павших героев. Пиво, южное вино - всего полно, хоть залейся! Упились все вусмерть, а утром Хендриксы не могли поверить своим глазам: Ларс Рыжий увел на рассвете свои корабли и прихватил всю добычу, как свою, так и чужую. Хендрик Смелый был в ярости - так с ним еще никто не смел поступать! Но все равно война началась не сразу. Старейшины уговорили Хендрика: все-таки два самых многочисленных клана на побережье, война между ними - большая беда для всех. Собрали тинг. Старейшины обоих кланов должны были рассудить вождей по справедливости, но Ларс
не явился, и вот тогда война началась! Многие Ларсены осудили Рыжего и не пошли за ним, но у него были деньги, и он нанял наемников. Небывалое дело в истории Руголанда - спор между своими пришли решать чужаки с Дирка! Битва произошла на поле Горькой травы. Хендрик Смелый со своим кланом и всеми свободными мужами Руголанда, кто посчитал его правым, против клана Ларса Рыжего и его наемников. Битва была яростной и кровавой. Хендрик недаром звался смелым, не было ему равных в бою. Когда порубили наемников, то пришла очередь Ларса. Хендрик поднял за волосы отрубленную голову своего врага и объявил мир по всему Руголанду. Всех, кто выжил, не тронули, и раненым позволили уйти. Кое-кто советовал Смелому добить хотя бы детей и жен Рыжего, но Хендрик лишь насмешливо бросил, вытирая окровавленный меч:
        - Я с детьми и бабами не воюю!
        Прошло время. Дети выросли, бабы нарожали новых, и война вновь вспыхнула во фьордах Руголанда.

* * *
        Яр Седой, высокий крепкий мужчина с белыми от рождения волосами, стоял впереди своего клана. Опершись на тяжелую боевую секиру, он внимательно следил за выходящими из воды Ларсенами. Яр устал от борьбы, его глубокий печальный взгляд, казалось, говорил: «Что может сделать смертный, если на него ополчились великие боги?» Два года подряд одна неудача сменялась другой. Набег на вендов закончился катастрофой. Прошлогодний поход к южному берегу принес ему только дурную славу. Много верных друзей полегло там. Понеслись по фьордам Руголанда худые слухи, мол, боги оставили дом Хендриксов, не будет больше Яру удачи. Как назло, зима пришла затяжная и суровая. Запасы кончились, купить зерно было не на что. Люди в хольме Яра начали голодать. Ушли почти все. Остались лишь те, кто связан с домом Хендриксов кровью. Сегодня он вывел их на защиту родного дома. В последний раз!
        Гаральд с длинным обнаженным мечом в руках остановился перед шеренгой щитов. До противника оставалось шагов двадцать.
        - Никого не щадить! Ни один Хендрикс не должен больше поганить землю своим дыханием! - Ларсен нарочно выкрикнул команду как можно громче, чтобы услышал Яр и его люди.
        Яр Седой криво усмехнулся и взглянул на жену:
        - Мы с тобой сделали все правильно. Договориться с ним невозможно.
        Гаральд Злой вновь повернулся к Хендриксам:
        - Не вижу твоего ублюдка, Яр. В какой норе ты его прячешь?
        Седой воин зло сощурился:
        - Он сам тебе скоро расскажет, когда будет перерезать твое горло! А может, в тот момент, когда последний Ларсен будет умирать на твоих глазах!
        Гаральд взвился от ярости:
        - Врешь, тварь! Мы догоним его, куда бы он ни сбежал! Я найду и убью его, где бы он ни прятался!
        В ответ раздался насмешливый голос Рины Хендрикс:
        - Тебе не придется долго искать, Ларсен. Очень скоро он сам тебя найдет!
        Рина Хендрикс, в добротной кольчуге и хорошем кованом шлеме, стояла рядом с мужем. Она была не единственной женщиной в отряде. Любая женщина дома Хендрикса умела владеть мечом. Сейчас их было пять - тех, кто решили умереть вместе с мужьями. Всего в клане осталось тридцать пять человек. Все были здесь: мужчины, женщины и дети.
        Рина посмотрела на своих детей. Совсем юные, мальчик и девочка, стискивали оружие побелевшими пальцами. Сердце матери сжалось от нежности. Она вновь подняла взгляд на мужа и не смогла сдержаться:
        - Ты мог бы спасти всех наших детей!
        С трудом, но все же подавив гневное раздражение, Яр обернулся к жене:
        - Мы же все уже обсудили! Ты сама знаешь: его будут искать, будут гнать, как дикого зверя, а с такой обузой ему не уйти!
        Все понимая, Рина все равно не могла это принять:
        - Ты бы хоть о нем подумал! Как он будет жить с таким грузом? Ты мог бы облегчить его совесть, доверив спасти брата и сестру. - Поверив в свои слова, она вдруг представила своего старшего сына здесь, на песке, который скоро окрасится их кровью, и испугалась: - А что, если он вернется?
        Яр подбросил секиру в руке и понимающе взглянул на жену:
        - Не бойся, с ним Фарлан Черный - он не даст ему сделать глупость.
        - Ты доверил сына рабу! - В голосе женщины зазвучала яростная горечь, и седой воин, устав спорить, надвинул личину шлема.
        - Фарлан давно уже вольный, и он мой единственный друг! Единственный, кому я могу доверить своего старшего сына и продолжателя рода!
        Сказав, он решительно шагнул вперед и вдруг замер, на мгновение повернувшись к жене. Даже сквозь железную маску было видно, как потеплели его глаза.
        - Прощай, Рина! Никогда я не жалел, что выбрал тебя тогда!
        Сжав топорище обеими руками, Яр поднял взгляд и оглядел всех своих бойцов.
        - Братья! Чего тянуть? Нас заждались на славном пиру павших! За дело!
        С этими словами Яр Седой, вскинув над головой свое страшное оружие, бросился на врага. За ним, не отставая ни на шаг, рванулся весь клан, и боевой клич Хендриксов эхом пронесся над фьордом.

* * *
        На горной тропинке, ведущей к перевалу, остановились два путника. Один из них совсем юный, лет пятнадцати, развернулся и сделал несколько шагов к краю обрыва. Отсюда открывался вид на залив и прибрежную полосу. Юноша нашел щель между огромных валунов и припал к ней.
        Пожилой черноволосый венд печально посмотрел на парня.
        - Ольгерд, не рви сердце. Твой отец знает, что делает: кто-то из Хендриксов должен остаться в живых и отомстить!
        Пальцы Ольгерда сжались в кулаки. Там, внизу, он увидел своего отца, врубающегося в строй врагов. Рядом шла мать - она неплохо владела мечом, но матерым воякам Ларсена, была не соперник. Она отбила один удар, второй, но тут же изогнулась от боли. Вражеское копье пробило кольчугу. Здоровенный детина ударил ее ногой и, опрокинув на песок, вонзил меч в грудь.
        Отряд защитников таял на глазах. Брата и сестры уже не было видно. Хендриксы падали один за другим. Последним остался сам Яр. Один посреди узкой полоски песка, заваленной трупами. Рубленая рана на животе заставила гордого воина согнуться. Левой рукой он зажимал разорванную кольчугу, из-под которой хлестала кровь. Вокруг радостно щерились Ларсены.
        Гаральд причмокивал, предвкушая будущее удовольствие:
        - Я буду наматывать твои кишки на столб до тех пор, пока ты не скажешь, куда отправил своего ублюдка!
        Яр стоял, опираясь на секиру, последние силы покидали его. Мысль о том, что поганые Ларсены будет измываться над его обессиленным телом, была нестерпима, и он, заскрипев зубами, все-таки нашел в себе силы усмехнуться:
        - Ты хочешь напугать меня, Гаральд? Воина нельзя напугать болью. Хотя тебе-то откуда это знать!
        Яр Седой с мертвенной улыбкой на лице убрал руку, придерживающую распоротый живот. Открылась страшная рана. Правой рукой, глядя прямо в глаза Гаральду, он вытащил кровавое месиво своих внутренностей. Огромный воин, весь залитый кровью, держал собственные кишки на ладони. Мир вокруг него затих, и еле слышный шепот долетел до ушей каждого Ларсена:
        - Ты это хотел сделать?
        Взгляд мертвеца пронзил Гаральда. Яр медленно наматывал свои внутренности на топорище секиры.
        Эффект был ошеломляющий. Абсолютная тишина приветствовала мужество Хендрикса. Все воины Ларсена, затаив дыхание, следили за Яром. Они смотрели на этот беспримерный акт высочайшего духа так, словно ждали, что вот-вот разверзнутся небеса и на их глазах бессмертные боги заберут врага в зал павших! Но небеса не разверзлись и духи не унесли героя. Яр дрожащей рукой попытался сделать еще виток, но силы оставили его, и глава клана Хендриксов мертвым рухнул на окровавленный песок.
        Ольгерд очнулся от наваждения. Все это время он завороженно следил за происходящим внизу. С пробуждением пришла боль и безысходность реальности. Юноша вскочил, издав душераздирающий вопль, и, выхватив меч, как одержимый рванул вниз по тропе.
        Фарлан, занимал такую позицию, словно ожидал нечто подобное. Он бросился на спину бегущего юноши и, сбив с ног, прижал того к земле.
        Ольгерд взревел, как раненый дикий зверь:
        - Пусти! Убью!
        Его глаза бешено вращались, готовые вот-вот выскочить из орбит, и Фарлан на всякий случай отобрал у юноши меч.
        - Не глупи! Думаешь, мне легко? Твой отец уговаривал меня всю ночь, и я поклялся ему, что, пока жив, с тобой ничего не случится!
        Ольгерд перестал дергаться, но слова его по-прежнему дышали лютой ненавистью:
        - Пусти меня, Черный, или, клянусь, я убью тебя!
        Фарлан поднялся и встал, закрывая собой тропу:
        - Ты не слышал меня, Оли? Я сказал - пока жив! Так что возьми меч и убей раба. Ничего, что он вырастил тебя. Убей! Ничего, что он единственный человек, которому твой отец мог доверить сына. Убей!
        Закрывая залитое слезами лицо, Ольгерд отбросил кинжал в сторону и, срываясь, закричал:
        - Будь ты проклят, Черный! Будь ты проклят!
        Юноша повернулся к мужчине спиной и, сделав несколько шагов, зашатался, но Фарлан не позволил ему упасть. Бросившись вперед, он подхватил бесчувственно обвисшее на руках тело.
        - Не вовремя ты, Оли, истерики закатываешь! Ох не вовремя! - Фарлан достал флягу с водой и побрызгал Ольгерду на лицо. - Нет у нас на это времени, парень, каждое мгновение на счету!
        Ольгерд открыл глаза, его лицо больше походило на белую гипсовую маску, и Фарлан протянул ему флягу:
        - Глотни! Ничего не поделаешь, сынок, жизнь состоит из одних потерь. Поверь, они уже в чертогах Оллердана на священном пиру павших.
        Ольгерд смотрел на Фарлана снизу вверх, и слова бывшего раба долетали, как последнее напутствие отца:
        - Не гоже горевать о тех, кто празднует за столом в зале павших!
        Черный протянул юноше руку:
        - Вставай, нам надо торопиться! Думаю, погоня уже на тропе.
        Глава 2
        Они бежали, шли, потом снова бежали. Преследователи не садились им на плечи, но и оторваться не удавалось. Когда тропа вышла к краю обрыва, Фарлан смог увидеть далеко внизу цепочку из десяти маленьких фигурок. Одну из них он мог бы опознать из тысячи. Дури Однорукий, родной брат Гаральда, сам возглавлял погоню.
        «Этот не отступит», - подумал венд хорошо зная почему. Дури не всегда был одноруким - он стал таким в тот день, когда почти тридцать лет назад в очередной стычке встретились два клана. Рубились от души, не жалея ни себя, ни врага!
        Тот день всплыл в памяти Фарлана так, словно это было вчера. Он, совсем еще юнец, стоял позади сыновей ярла. Яру тогда было лет пятнадцать, но его уже и в те времена звали Седым, а Рорику, младшему сыну вождя Хендриксов, - наверное, не больше двенадцати. Их отец Ролл Справедливый привел своих детей на поле, но в битве они не участвовали, а только наблюдали за боем.
        Хендриксы уже смяли центр вражеского строя и теснили его к ущелью, когда небольшой отряд Ларсенов вдруг прорвался по флангу к лагерю. Все, кто мог держать оружие встретили врага, и сыновья ярла, конечно, тоже. Дури был старше Яра года на три и выглядел куда солидней - на голову выше и в плечах шире раза в два. Он выскочил на братьев, как медведь на волчат. Рорика попросту свалил ударом ноги в грудь, а вот с Яром решил поиграться. Дури владел мечом не хуже многих взрослых мужей, и, прижав своего врага к скале, он издевательски наносил неглубокие раны, дожидаясь, когда тот истечет кровью и упадет на колени.
        Хендриксы слишком увлеклись атакой и поздно заметили, что творится у них в тылу. Помощь катастрофически не успевала!
        Сам Фарлан был тогда рабом, а рабу все равно, кто победит, - его участь от этого не изменится. Он стоял и смотрел, как Дури измывается над старшим Яром, смотрел, пока что-то ни щелкнуло у него в голове и он ни подобрал с земли чей-то упавший меч. Почему он тогда так поступил, Фарлан не смог бы сказать даже сейчас. Хендриксы не были добры к нему - просто когда-то в одном из своих походов они не убили маленького «лягушонка», а, бросив того в лодку, позволили ему побороться за жизнь. Вернувшись в Руголанд, они, к своему удивлению, обнаружили, что детеныш выжил, а раз выжил - значит, этого захотели боги. Так Фарлан стал рабом в доме Хендрикса. Восемь долгих лет он жил рабом, а в тот миг в нем вдруг проснулся воин. Фарлан не встал на защиту хозяйского сына и не думал о выгоде - он всего лишь заступился за слабого! В тот момент, когда рука Дури уже взлетела, чтобы нанести последний удар, по ней полоснул клинок венда. Меч Ларсена упал на землю, а сам он изогнулся, зажимая страшную рану.
        Фарлан до сих пор помнил взгляд Дури, переполненный ненавистью и страхом, и еще крик, душераздирающий вопль разочарования и боли. Потом все завертелось, как во сне: какие-то оскаленные морды, взмахи клинков - это пришла помощь, и Ларсенам уже стало не до Фарлана и детей ярла. С того дня Дури стал Одноруким, а Фарлан - свободным. За спасение своих детей Ролл Справедливый назвал его приемным сыном, а Яр и Рорик - названным братом. Так в хольме Хендриксов появился новый член клана - Фарлан Черный.
        Отбросив воспоминания, Фарлан, прищурившись, наблюдал за погоней, не замечая, что говорит вслух:
        - Они не торопятся. Почему?
        Ольгерд удивленно повернулся к венду:
        - Ты меня спрашиваешь?
        Словно не услышав вопроса, Черный продолжил размышлять:
        - Думаю, они гонят нас.
        - Куда?
        На этот раз венд ответил:
        - Туда, где нас ждут.
        Юноша скептически хмыкнул:
        - Они не могут знать, куда мы идем.
        Фарлан иронично скривил губы:
        - Думаешь? На всей земле остался только один человек, который отважится тебя принять. Твой родной дядя Рорик, и это ни для кого не секрет.
        Ольгерд насупился:
        - Значит, в хольме Сундбю нас ждет засада?
        Не спуская глаз с тропы, венд продолжил наблюдать за преследователями:
        - Я думаю, да. Уж больно они расслаблены.
        От неожиданно свалившейся информации парень слегка растерялся:
        - Куда же мы пойдем? Где еще мы сможем достать лодку?
        У Фарлана не было ответов, по крайней мере сейчас, и он только вздохнул, поднимаясь из-за камня:
        - Это как раз те вопросы, над которыми стоит подумать, пока у нас еще есть время.
        Поправив мешки на спине Ольгерда и подтолкнув застывшего парня, он зашагал вверх по тропе к перевалу.
        День клонился к закату, и до перевала оставалось совсем немного. Голова венда разве что не дымилась, но решение не находилось. Чтобы попасть в хольм Рорика, нужно было покинуть Руголанд, пройти вдоль холодного моря и пересечь земли Суми. Звучит страшно, а на деле, с ладьей и попутным ветром, все вместе не заняло бы и двух недель. Так и рассчитывали они с Яром. Взять лодку в хольме Сундбю и, пользуясь хорошей погодой, добраться до берегов Суми. Старик Вики Сундбю на прямой конфликт с Ларсенами не пойдет, но втихаря нагадить им - в его стиле. Теперь надо все менять. Менять весь план на ходу, когда по пятам идет погоня, ох как не просто! Фарлан за эти полдня аж посерел от безысходности.
        Он посмотрел на обвешенную тюками спину юноши. Тащили они много: кольчуги, оружие, шлемы, припасы и еще довольно всего. Черный уже сам не помнил, что он понапихал себе и Ольгерду в мешки. Нагруженный, как мул, парень напомнил ему поход Ролла Справедливого на восток. Яр, Рорик и он, Фарлан, тогда еще совсем юные, тащили столько, что их даже не видно было под грузом. Переправа на остров Винсби и оттуда наемными кораблями на восток. Своих ладей не хватало для всех.
        - Стоп! - неожиданно для себя Фарлан сказал это в голос и тут уже уткнулся в спину остановившегося Ольгерда.
        - Что случилось?
        В голове венда начали складываться детали плана, и он выдал его первую часть:
        - Мы не идем к Сундбю!
        - А лодка? - пробасил Ольгерд, продолжив шагать вверх.
        Прокрутив еще раз все в голове, Фарлан в несколько шагов догнал парня.
        - План такой! Как стемнеет, заметаем следы и меняем направление на юг. Выходим к проливу, переправляемся на остров Винсби. Там всегда много купцов. Мы фрахтуем корабль, и по Холодному морю до Хельсвика. Доберемся до Хельсвика, а оттуда рукой подать до хольма Рорика.
        - Раз в пять длиннее, а так, в общем-то, ничего план. - Ольгерд не спешил проявлять энтузиазм. - А почему ты думаешь, что нас не ждут в Винсби?
        Фарлан ненадолго задумался.
        - Согласен, крюк большой, но скорость тут не главное. Для нас важнее добраться живыми. - Черный усмехнулся и сплюнул себе под ноги. - А ждут они нас там или нет, завтра увидим. Если погоня засуетится - значит, мы их планы поломали.
        - От этих, - юноша мотнул головой вниз, - положим, оторвемся, но на острове мы точно застрянем, и нас там догонят.
        Фарлан отмахнулся - он уже увлекся новой идеей.
        - Не застрянем! Там кораблей, как мух на трупе, к тому же Винсби - вольный город, в котором очень не любят чужих людей с оружием.
        - Чужих проблем они тоже не любят, - юноша все еще был полон сомнений. - Резню в городе устроить не позволят, но зато могут сами выдать нас Гаральду.
        Покачав головой, Фарлан довольно хмыкнул:
        - Рассуждаешь здраво. Твой дед был бы доволен. Если бы твой отец хоть изредка делал так же…
        Оборвав его, Ольгерд бешено зыркнул глазами, и венд успокаивающе поднял ладони:
        - Все! Согласен, ни слова о мертвых.
        - Отец был воин! Всегда и во всем воин! - Юноша ненадолго замолчал, словно признавая правоту старшего. - Но иногда надо быть купцом.
        Фарлан уважительно посмотрел на парня.
        - Правильно. Будем воинами, купцами, змеями, если надо, но мы вернемся и отомстим. Если я не доживу, то ты обязательно вспорешь Гаральду брюхо. Теперь я это вижу.
        - Вспороть одному Ларсену живот - этого мало.
        Ольгерд задумался, и Фарлан воодушевляясь продолжил:
        - Конечно мало - покрошим всех Ларсенов в Руголанде!
        - Нет, я не об этом. - Ольгерд остановился, но передумал объяснять: - Хотя ладно, пусть будет по-твоему - так мне тоже нравится!
        Было самое начало осени, поэтому солнце не торопилось садиться. Когда они вышли на перевал, только-только начало смеркаться. Фарлан хорошо знал эти места: отсюда расходились тропы во всех направлениях. Он осмотрелся, говоря словно с самим собой:
        - У них собаки - это плохо. Но они слишком самоуверенны, а это уже хорошо!
        Венд оставил Ольгерда с мешками, а сам несколько раз сбегал вверх-вниз, запутывая следы и выискивая наилучший вариант. Наконец Фарлан скомандовал подъем, и они двинулись по северо-восточной тропе в сторону хольма Сундбю. Спустившись до ручья, они вошли в воду и пошли по течению. Течение было очень сильным, вода местами доходила до пояса. Приходилось контролировать каждый шаг: падение с притороченной на плечах горой мешков равнялось самоубийству. Фарлан шел первым, опираясь на толстый шест и прощупывая дно перед каждым шагом.
        - Пройдем сто двадцать шагов по ручью - перейдем на другую сторону. - Черный говорил вслух, стараясь поддержать борющегося изо всех сил Ольгерда. - Там будет другая тропа.
        В ответ юноша прошипел, стиснув зубы:
        - Да не переживай ты так, Фарлан, я справлюсь! - Он пытался бодриться, но его побелевшее, напряженное лицо говорило, что силы на исходе.
        Венд повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить оступившегося парня.
        - Я здесь именно для того, чтобы переживать, - пробурчал он, вытаскивая Ольгерда на мелководье. Теперь уже можно было сказать, что им удалось выбраться. Целыми и невредимыми, не потеряв ни одного мешка.
        Они прошли еще немного по ручью, разбрызгивая тяжелыми сапогами воду, и остановились у поднимающегося наверх берега. Здесь Фарлан притормозил Ольгерда, схватив за рукав:
        - Подожди! У Ларсенов лучшие в Руголанде собаки. - Он расстелил на берегу куски заранее приготовленной свежей овечьей шкуры. - На землю не ступай. Снимай сапоги, шагай сразу на шкуры и обматывай ноги.
        Так, с обмотанными овечьей шкурой ногами, они вышли на тропу, ведущую на юг. Уже совсем стемнело, но полная луна светила так, будто пыталась переплюнуть солнце. Не переобуваясь, довесив мокрые сапоги к своей необъемной поклаже, Фарлан подошел к Ольгерду.
        - Ларсены будут на перевале ночью. Надеюсь, разберутся только к утру. - Он аккуратно поправил тюки на плечах юноши. - Все, что пройдем до рассвета, - наша фора. Так что спать этой ночью не придется!
        Беглецы начали спуск на Винсби.
        Глава 3
        Спрятавшись за скалой, Фарлан смотрел на заходящие во фьорд рыбацкие лодки. Встречный ветер усиливался, и рыбаки, лавируя галсами, торопились уйти под прикрытие берега.
        - Возьмем вон эту, - венд указал взглядом на баркас, что шел не к причалу деревни, а к спрятанному за мысом отдельно стоящему дому. - Народу поменьше.
        Ольгерд впился настороженным взглядом в лицо наставника.
        - Черный, только пообещай мне - убивать никого не будем!
        Фарлан оторвал взгляд от бурлящего моря и жестко посмотрел на парня.
        - Ты ведь понимаешь, если о нашем местонахождении будет знать кто-то еще, кроме нас с тобой, то рано или поздно Ларсены нас найдут?
        Губы Ольгерда сжались в упрямую линию.
        - Все равно, такой ценой не хочу. Попробуем договориться.
        Помолчав немного, Фарлан тяжело вздохнул и поднялся.
        - Ладно, как скажешь. - Он бросил еще один взгляд на борющуюся с волнами лодку. - Пошли, встретим их на берегу. Если разговоры не помогут, то я сам все решу, ты только мне не мешай.
        Они вышли на плоский камень, заменяющий рыбакам причал в тот момент, когда те уже начали вытаскивать снасти и улов. Их было всего двое: старик и молоденький паренек лет пятнадцати. Мальчишка подавал деду корзины с рыбой, и тот, кряхтя, расставлял их на камне.
        Подойдя, Фарлан полностью перегородил проход к берегу и, как мог, изобразил добродушную улыбку.
        - Вечер добрый! Вижу, боги сегодня были милостивы к вам.
        Из-под кустистых бровей на него зыркнул настороженный взгляд.
        - Чего надо? Шли бы вы своей дорогой, здесь чужих не жалуют!
        Фарлан выразительно посмотрел на Ольгерда, мол, сам видишь - договориться вряд ли удастся. Его лицо закаменело, а рука легла на рукоять меча.
        - Нам нужна твоя лодка, старик.
        Рыбак не по возрасту шустро отскочил назад и схватился за багор, его лицо искривила злая решимость.
        - Не дам!
        Острие нацелилось венду в грудь, но тот даже не шелохнулся, лишь холодная усмешка тронула уголки губ.
        - Ты бы не ерепенился, дед! Себя не жалко, так хоть мальца пожалей!
        - Не дам! - Старик отчаянно шагнул вперед и резко ткнул своим оружием, норовя достать наглого чужака.
        Фарлан спокойно перехватил летящий ему в живот багор и одним движением выдернул его из рук рыбака.
        - Что ж, ты сам напросился!
        Меч уже пополз из ножен, но Ольгерд, решительно придержав своего наставника, сам вышел вперед. На его ладони блеснула серебряная монета.
        - Нам не нужна ваша лодка! Переправьте нас на Винсби, и мы даже заплатим вам.
        В спину парню зашипел разгневанный голос Черного:
        - Ты с ума сошел! Зачем ты им сказал, куда мы собираемся?
        Ольгерд отмахнулся:
        - Ларсены не идиоты, они и так догадаются. - Он протянул имперский динар старику. - Это хорошая цена, соглашайся.
        Старый рыбак отрицательно покачал головой:
        - Вы на море посмотрите, безумцы! Шторм надвигается!
        Из-за плеча Ольгерда вновь встрял Фарлан:
        - Ветер с берега. Пролив здесь всего миль пятьдесят, так что большую волну разогнать не успеет. Пролетим как на крыльях!
        Не собираясь сдаваться, старик огрызнулся:
        - На тот свет торопитесь!
        Молча стянув мешок с плеч, Ольгерд поставил его на землю и неспешно развязав тесемки, вытащил топор. Повертев его в руках, чтобы рыбак лучше разглядел великолепную руголандскую сталь, он положил его на камень рядом с серебряной монетой.
        - А так? - Взгляд парня прошелся по лицу старика. - Будет чем сладить себе новую лодку, если что.
        Фарлан недовольно скривился, но спорить не стал. Предложенная цена была вдвое выше стоимости старого корыта.
        Борьба между жадностью и здравым смыслом длилась недолго. Жилистая морщинистая рука цапнула динар и спрятала где-то в складках одежды.
        - Хорошо, я отвезу вас. - Старик поднял топор и полюбовался стальным отливом. - Но малой останется дома. - Водянистые глаза, потеплев, остановились на замершем в лодке парне. - Если я не вернусь, то расскажешь тем, от кого эти люди бегут, в какую сторону мы отплыли.
        Он говорил эти слова внуку, но адресовались они в первую очередь Фарлану. Тот уже было решил возразить, но Ольгерд его опередил:
        - Договорились! Мы вас не тронем, а вы обещаете, что наше маленькое путешествие останется в тайне.

* * *
        Под рев северного ветра катились тяжелые холодные волны, и утлая лодчонка то вскарабкивалась на гребень, а то, зарываясь в кипящую пену бурунов, летела в темную пропасть. Зарифленный парус гнул мачту, и суденышко неслось вперед, как бреющая над водой чайка.
        Старик сидел у рулевого весла, а Фарлан с Ольгердом, не переставая, черпали льющуюся с небес в лодку воду. Оторвавшись на миг от работы, он взглянул на белое от бурлящих «барашков» море. Ему часто приходилось видеть подобное, но сейчас, смотря на светлую голову Ольгерда и бескрайнюю ревущую стихию, ему почему-то вспомнилось совсем другая белизна. Тихая и безмолвная, но от этого не менее грозная.
        В тот год Ролл Справедливый решил попытать счастья на юге и пощипать побережье империи, но все не заладилось с самого начала. В поход вышли поздно, потом долго искали вход в реку: ведь путь на юг тогда был в диковинку и надежных проводников не было. Шли наугад, по слухам. Страна вендов встретила чужаков неприветливо, на ближнем волоке даже пришлось пробиваться с боем, а затем вдруг наступили ранние холода. Реки сковало льдом за несколько дней и повалил снег. Пришлось зимовать в этой суровой неприветливой земле. Такой зимы руголандцы никогда до того дня не видели: землю накрыл слой снега по грудь, от мороза трещали стволы деревьев. Накрытые лапником землянки плохо держали тепло, а дичь в лесу словно вымерла. Очень скоро начался голод и цинга.
        Местные венды в открытую не нападали, но посланные в одиночку охотники пропадали в лесу и не возвращались, поэтому Ролл приказал выходить из лагеря только группой не меньше троих. Привыкнуть к такому было трудно: никогда не знаешь - то ли ты охотишься, то ли сам дичь.
        В памяти Фарлана всплыл тот день, когда их тройка заплутала в лесу. Приближался вечер, повалил снег, и все очевидней становилась реальность ночевки под открытым небом. Двое спешно стали сооружать шалаш, а он, все еще надеясь на чудо, продолжил поиск дороги назад. Может быть, в свете дня он бы так не облажался, но в надвигающихся сумерках заметить ловушку было трудно. Только когда под ногами затрещало и весь мир вокруг полетел кувырком, Фарлан понял, как оплошал. Удача все же не оставила его, и вбитый в середину ямы кол лишь порвал одежду и распорол кожу на боку. Выбраться сам он не смог и долго кричал, зовя на помощь, но ушагал, видать, изрядно и товарищи его не услышали. Рана была пустяшная, но вместе с морозом и истощением грозила неминуемой гибелью. Фарлан уже сорвал горло от крика и совсем отчаялся, когда над краем ямы склонилась голова в меховой шапке.
        - Эй, ты как там? - Молодой незнакомый голос говорил на языке вендов.
        «Венды, - подумал тогда Фарлан и ужаснулся. - Сейчас или добьют, или опять рабство!»
        К счастью для него, незнакомец был настроен миролюбиво. Вниз пополз ствол дерева, и сверху донесся крик:
        - Ну что, сам вылезешь или помочь?
        Помогать Фарлану было не надо. Мигом вскарабкавшись по стволу, он выбрался из ямы и уставился на нежданного спасителя. Это был его ровесник, совсем молодой парень. Темные вихры выбивались из-под заячьего треуха, и с открытого, по-вендски широкоскулого лица смотрели озорные карие глаза.
        - Меня Лава зовут, а тебя? - Незнакомец протянул Фарлану открытую ладонь.
        Так в его судьбе появился этот парень, ставший для него лучшим другом и запомнившийся на всю жизнь.
        Лава чувствовал себя в зимнем ночном лесу, как дома. Узнав, в чем дело, он безошибочно вывел их троицу к лагерю, а потом остался переночевать. Наутро Ролл, словно почуяв в незнакомце возможность выбраться из безнадежной ситуации, предложил ему остаться в дружине. К тому времени они уже потеряли с десяток бойцов, а остальные почти все были больны. Подумав немного, Лава согласился, и стал для них настоящим спасением. Он приносил добычу даже тогда, когда все остальные охотники возвращались пустыми, он находил под снегом замершие ягоды брусники и клюквы, и отваром из них возвращал к жизни уже отчаявшихся руголандцев. Цинга оставила лагерь, и впереди забрезжила надежда дожить до весны.
        Как только прошел ледоход, дружина двинулась дальше на юг, и на предложение Ролла занять место гребца, Лава вновь ответил согласием. Видимо, парню некуда было идти, а почему - никто не спрашивал. У руголандцев не принято лезть другому человеку в душу. Захочет - расскажет, а нет - что ж, его воля. Фарлан тогда очень обрадовался его решению - за время зимовки он крепко сдружился с новичком. В дружине руголандцев чужаку не просто, там свои законы - и свои запреты. Нарушить неписаные правила просто, а руголандцы в ответ вспыхивают мгновенно и чуть что хватаются за меч. Фарлан вел новичка между этих подводных камней, а тот в благодарность учил его премудростям леса, и такие минуты возвращали забывшего, кто он есть, венда в далекое детство, щипали душу тревожными воспоминаниями.
        Дружба шла им обоим на пользу: Фарлан, может быть впервые, почувствовал, что он не один в этом мире, а Лава все схватывал на лету, с первого слова вникая в самую суть - как держать весло, как грести, когда говорить, а когда лучше промолчать. Азы владения мечом до лесного парня тоже доносил Фарлан, но свой первый меч, как и новое прозвище, Лава добыл себе сам.
        Попадающиеся на пути городища вендов предпочитали откупаться от грозных чужаков, и Ролл, чувствуя меру, много не требовал. Главная цель лежала на юге, и связываться с лесными людьми и терять бойцов ему тоже не хотелось. Так шло до тех пор, пока они не наткнулись на хорошо укрепленный острог перед порожистым участком. Здесь нужно было вытаскивать драккар на берег и тащить волоком по суше. Венды в городке не только отказались платить отступные - более того, они сами потребовали плату за проход. Мимо не пройдешь, городище перекрывало подступы к волоку, и Ролл встал перед сложным выбором: штурмовать высокие стены или откупиться? Собрали тинг, и засидевшиеся за зиму руголандцы выбрали штурм.
        Городище оказалось крепким орешком, и попытка взять его нахрапом не увенчалась успехом. Венды отбивались стойко, сбрасывая приставленные лестницы и осыпая нападавших стрелами. Первые потери охладили пыл наиболее рьяных, и вот тогда неожиданно вызвался Лава. Со стороны реки город был хорошо укреплен, а вот с другой венды больше надеялись на крутизну бегущего вдоль стены оврага, и Лава, подметив это, предложил Роллу свой план. Перед самым рассветом он с веревкой бесшумно заберется на башню, а по веревке уже вслед за ним поднимется небольшой отряд. Оттуда они смогут прицельно бить по защитникам на стенах, и даже если город не удастся захватить, то переговоры уж точно потекут в ином ключе. Роллу идея понравилась, но, оглядев гладко отесанные стволы башни, он засомневался.
        - Сможешь залезть?
        Лава только плечами пожал - попробую.
        Небо еще только засерело, когда Лава с привязанной к поясу веревкой начал подъем. Фарлан усмехнулся, вспоминая: да уж, лазить этот парень умел. Стремительно, как белка, он взбирался по совершенно гладкой стене, цепляясь за только одному ему видимые выступы. В несколько секунд Лава достиг верха и перевалился через частокол. За ним по узлам, специально навязанным на веревке, пополз затаившийся внизу десяток руголандцев.
        Ролл же, глядя на то, как лихо парень скользит по отвесной стене, только хмыкнул:
        - Быстрый, стервец!
        С тех пор прозвище прилипло к венду, и иначе как Лава Быстрый его уже никто никогда не называл.
        Молниеносный захват чужаками башни резко поменял настрой горожан, и они запросили перемирия. Из городища вышли трое старейшин, и начался торг. Кроме бесплатного прохода, Ролл выторговал еще виру за погибших при первом штурме, и после ударили по рукам. Проход был свободен.
        Хвалить за подвиги у руголандцев было не принято, и когда все закончилось, глава клана, взяв меч одного из погибших бойцов, просто протянул его Лаве.
        - Держи, заслужил! Отныне ты один из нас!
        Глава 4
        Белые буруны катились по морю снежной лавиной, вспениваясь у борта и обдавая промокшего до нитки Фарлана новой порцией соленой воды. Старый рыбак по-прежнему молча правил по ветру, а неистовствующий ветер упрямо гнул мачту, стараясь сорвать светлый лоскут паруса. В лунном свете мелькнуло побледневшее лицо Ольгерда, и венд добродушно усмехнулся: из парня выйдет толк. Страшно ему, но держится молодцом. Бояться смерти не стыдно - стыдно этому страху поддаться, позволить ему взять верх.
        В памяти Фарлана вновь всплыло другое, южное море. Тогда оно встретило чужаков таким же злым штормовым ветром, словно предупреждая - не будет вам здесь удачи, убирайтесь, откуда пришли.
        И вправду, сказочные берега империи на деле оказались не такой уж легкой добычей, как описывали скальды в своих балладах. Богатые города окружали каменные стены, а в маленьких прибрежных поселках люди разбегались, лишь завидев их полосатый парус. Добыча была совсем скудной, и они рыскали по побережью в поисках поживы, скрываясь от преследующих их имперских либурн. Длинные боевые корабли туринцев не уступали драккару в скорости, а бронированная пехота на палубе сулила только большие неприятности.
        Несмотря на затянувшуюся полосу невезения, Ролл решил остаться в южном море до весны, надеясь своим упорством разорвать цепь неудач. Он двинулся еще южнее, рассчитывая, что чем дальше от опасной границы с варварским миром, тем беспечнее будут становится туринцы и менее укрепленными города. К самому концу зимы, когда дружина уже начала ворчать в открытую, они наткнулись на то, что так долго искали. В закрытой бухте лежал небольшой городок, привлекающий видом богатых особняков и сверкающей меди на крыше храма. Полуразрушенная в некоторых местах стена демонстрировала беспечность горожан, а гарнизон крепости руголандцев не пугал. Сотня голодных озлобленных рубак готовы были броситься на хоть вдесятеро превосходящего врага, лишь бы закончить поход славной битвой и богатой добычей. Возвращаться с пустыми руками им уж очень не хотелось. Это не считалось позором, но и героических песен о таком тоже не слагали. Свои, конечно, корить не будут, но зато будут тихо посмеиваться над неудачниками и с ноткой снисхождения вспоминать зимними ночами: «Помните тех глупцов, что ходили к южному морю и вернулись не
солоно хлебавши?»
        Ролл решил ударить с восходом солнца, нагло заплыть прямо в бухту и, пользуясь суматохой, захватить город. План удался на все сто. Едва руголандский корабль вошел в залив, как горожан охватила паника. Сопротивления почти не было, едва держащиеся на петлях ворота вылетели с одного удара, а дальше уже пошла откровенная резня. Опьяневшая от крови дружина творила полное непотребство, убивая направо и налево и хватая все ценное, что подвернется под руку. Фарлан вспомнил, как они с Лавой ворвались в какой-то дом. Трое мужчин сгрудились во дворе перед дверью, по всей видимости, отец с сыновьями. У защитников тряслись руки, и тяжелые мечи висели в них, как гири, в глазах застыл ужас и непонимание. Разгоряченный Фарлан сходу рубанул выскочившего вперед отца, выверенный удар с легкостью пробил защиту и обрушился на голову туринцу. Рядом уже был не Лава, а Большой Уго. Разбросав горе-вояк как тряпичные куклы, тот не задумываясь добил молящих о пощаде парней и бросился к входной двери. Дом оказался богатым: серебряная посуда, бронза, дорогая одежда, но Уго, словно ведомый чужим страхом, бежал дальше. Влетев
на второй этаж и распахнув дверь ударом ноги, он остановился и довольно осклабился. В дальнем углу комнаты, закрыв собой двух малышей, стояла совсем юная девушка. Черный волосы разметались по лицу, а в глазах застыла мольба и отчаяние.
        Расплывшись в сальной усмешке, руголандец отстегнул пояс с мечом и двинулся вперед, растопырив руки на тот случай, если девчонка захочет убежать, но та и не думала спасаться. Отступая перед чудовищем, она заслоняла своим телом двух малолетних братьев, плачущих у ее ног.
        Фарлан, прислонившись к косяку, прикрыл глаза. Он знал, что ждет этих детей: Уго и в мирной жизни был не подарок, а в бою вообще становился зверем. Детей он прикончит, чтобы не вопили, девушку изнасилует, а потом убьет. Может, и наоборот - так ему тоже нравилось. Угар боя в голове венда утих, и в таком состоянии все воспринималось уже иначе - пакостно и мерзко. Он развернулся, чтобы уйти, и вдруг наткнулся на Лаву: тот стоял и смотрел на девчонку, на детей, на огромную спину Уго, и в глазах друга Фарлан увидел пустоту. Тот сейчас был не здесь - в этот момент он был в далеком детстве, в маленькой вендской хижине, где сестра так же закрывала его собой. В следующий миг Лава метнулся вперед, и его юношеская фигура тараном снесла громоздкую тушу Уго.
        Взревев бешеным быком, Уго вскочил на ноги и заозирался, не сразу поняв, что случилось. Когда он осознал, что венд встал между ним и добычей, то даже не поверил. Никто не может помешать руголандцу взять полученное в бою - это святое, это непреложное правило! Даже конунг не может позволить себе такого, а тут кто - какой-то безродный венд! За такое можно убить, и никто, никто во всем Руголанде не осудит.
        Зло оскалившись, Уго шагнул вперед.
        - Голыми руками задушу, щенок!
        Лава лишь жестче стиснул зубы. Огромная лапища, сжатая в кулак, с размахом полетела ему в голову. Присев, венд ушел от удара, и, как неваляшка, вновь возник перед налитыми кровью глазами Уго. Зарычав, тот повторил удар, и вновь всесокрушающая сила пролетела впустую.
        Руголандец бросил взгляд на пол в поисках меча и не нашел его на том месте, где оставил. Еще когда все только началось, Фарлан инстинктивно выпихнул ножны с мечом за дверь. Уго мотнул головой, словно не веря своим глазам, но искать было некогда.
        - Нет так нет - все равно прибью! - Заскрипев зубами, он вновь бросился в атаку.
        Мощные ручищи сомкнулись над парнем, казалось, сейчас они сгребут это маленькое тело, сомнут, изувечат, но Лава, как змей, в последний момент вдруг вывернулся из тисков и скользнул за спину Уго. Мелькнувшая в его руках петля тонкой бечевы впилась в бычью шею руголандца. Захрипев, тот попытался втиснуть пальцы под удавку и, не добившись успеха, попробовал сбросить засевшего на спине венда, но тот висел как приклеенный, с каждой секундой затягивая петлю все туже и туже. Руголандец, зарычав, бросился спиной на стену, стремясь раздавить венда. Раз, другой, третий, и с каждым разом удар становился все слабее, а движения все медленней. Наконец, забулькав, Уго обессилено упал на колени, его выпученные глаза закатились, и тело безжизненно стало валиться на бок. В этот момент Лава сбросил удавку, давая шанс руголандцу остаться в мире живых. Перешагнув через лежащую у его ног тушу, он поднял взгляд на сжавшуюся в углу троицу.
        - Уходите! - В голове Фарлана слова друга прозвучали, словно это было вчера - его глаза, его голос, - когда он обернулся к нему: - Ты же не будешь им мешать, Фарлан?
        Он тогда просто молча посторонился, давая девчонке с братьями выскользнуть из комнаты. Пусть уходят - может, им повезет и они выскользнут из города или спрячутся понадежней. На детей ему было наплевать, в тот момент он был поражен другим - одолеть Уго без оружия, с одной лишь веревкой в руках! Да человек ли вообще его друг?
        Уго очухался. Пожалел его Лава, а зря. Придушил бы до конца, глядишь, все закончилось бы тихо-мирно. Ну погиб Уго, бывает. Ну странно, и что? Свидетелей ведь не было, мало ли что могло случиться. А так Уго оклемался и пришел к Роллу требовать справедливости. Все подивились, поначалу даже не поверили. Одолеть Большого Уго в рукопашной - дело неслыханное. Лава ничего отрицать не стал, подтвердил, что все так и было, но при этом заявил, что виноватым себя не считает и если бы все повторилось, то поступил бы также.
        Подобного случая в практике Руголанда давно не встречалось, и Ролл поначалу задумался. С одной стороны, грубейшее нарушение закона - если такое спустить, то потом и другие из-за добычи передерутся. По обычаю, такой проступок карается смертью. Но с другой, этот парень их всех от верной погибели спас, а руголандцы такого не забывают. К тому же добыча была богатая, не хотелось ему в такой день гневить богов сомнительной казнью. Взял он тогда тот самый меч, что когда-то сам вручил Лаве, вложил его опять тому в руки и сказал, глядя на собравшуюся дружину:
        - Проступок тяжелый, и кому другому я бы не спустил, но за добро у нас принято отвечать добром. Так что ступай, Лава Быстрый, на все четыре стороны и считай, что мы с тобой квиты. И учти, на пути мне больше не попадайся - два раза я таким добрым не бываю!
        Фарлан тяжело вздохнул. Вспомнилось, как прощался он с другом и, глядя на удаляющуюся спину, думал: «Что с ним будет? Выживет ли он в одиночку в чужой земле?»
        Глава 5
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ОСТРОВ ВИНСБИ
        Вольный город Винсби когда-то был маленькой рыбацкой деревушкой. Все изменилось в тот момент, когда воины Руголанда отправились по миру в поисках бессмертия и славы. Южные берега не ждали напасти с севера. Занятые грызней между собой, городища герулов, вендов и фаргов становились легкой добычей. В хольмы потекло богатство. Но вот беда: нужна одежда, зерно и оружие, а сундуки забиты серебром, дорогой посудой и украшениями! Что делать? В таком деле долго ждать помощи не пришлось. Не успели оглянуться, а на острове Винсби, в одноименной деревушке уже появились первые скупщики. Так и пошло. Нейтральная территория, всем удобно. В момент вырос город, крепостная стена, ратуша, и конечно же, банки. Теперь два раза в год Винсби становился главной торговой точкой Холодного моря. Слава о ярмарках Винсби перешагнула границы Руголанда. Кого здесь только теперь не бывало: купцы со всего света и даже из далекой империи, банкиры крупнейших домов, авантюристы и ворье всех мастей. Но только два раза в год. Все остальное время это был маленький захолустный городишко, очень хорошо укрепленный, но скучный и унылый.
        Если идти к городу из глубины острова, то первым открывался вид на фьорд Винсби и городские башни. Затем уже показывался весь город, стены и круглая долина в кольце невысоких холмов, которая в дни ярмарок заполнялась палатками, шатрами, загонами для скота и гулом тысяч людей.
        Фарлан вышел из-за поворота и, ошарашенный, остановился. Перед ним предстала городская бухта. Смотреть было не на что - гавань была пуста. Ни одной мачты. У него пересохло в горле настолько, что даже выругаться не было сил. Где корабли? Последний раз он был здесь год назад, на весенней ярмарке, и судов было столько, что плюнуть некуда.
        Сзади раздался не менее удивленный голос Ольгерда:
        - Где ладьи, Черный?
        Теребя отросшую за эти дни бороду, венд ошарашенно пробормотал:
        - Хотел бы я сам знать.
        Первоначальный план был прост. Выйти к бухте, найти корабль, идущий в Хельсвик, и договориться с хозяином. До этого момента все было просто, а вот что делать сейчас? На грани отчаяния Фарлан опустился на камень. Неужели все напрасно? Три дня бега по горным тропам. Переправа на остров. Уже, казалось, все получилось - и тут такое!
        Ольгерд нерешительно тронул старшего за плечо:
        - Пойдем поговорим с рыбаками. Вон их лодки лежат на берегу.
        Фарлан только разочарованно отмахнулся:
        - Рыбацкие лодки нам не помогут!
        - Как хочешь, а я схожу, поговорю с людьми.
        Юноша сгрузил свою поклажу у ног венда и неспешно двинулся в сторону ветхих лачуг на самой границе песчаной губы.
        Старый рыбак сидел прямо на песке и чинил развешенные сети. Рядом у шалаша грязный до невозможности ребенок возился с собакой. Почуяв незнакомца, барбос оставил игрища и бросился выполнять свою основную работу.
        Не обращая внимания на рычащего стража, Ольгерд подошел к старику. Злобная псина бегала вокруг и заливалась обиженным лаем. Близко она уже не подходила - предыдущая попытка тяпнуть незнакомца за ногу болезненно отзывалась в ребрах.
        Поприветствовав хозяина, Ольгерд обвел взглядом гладь бухты:
        - А что, добрый человек, у вас всегда тут так пусто?
        Старик поднял глаза на юношу:
        - Почему - всегда? Недавно еще всё бурлило! Опоздал ты, милок, недели три как все разъехались.
        Поймав взгляд рыбака, Ольгерд цепко посмотрел тому прямо в глаза:
        - Все? Может, остался кто?
        Старец недоуменно уставился на незнакомца:
        - А, вон ты о чем! - он закивал головой. - Туринца этого толстого, что ли, ищешь?
        Ольгерд ничего не понял, но на всякий случай решил согласиться:
        - Да, туринца. А что с ним?
        Рыбак пожал плечами:
        - Не знаю. С людьми, берущими вендов в охрану, все может случиться.
        Теперь пришел черед Ольгерда удивляться:
        - Чем венды тебе, отец, не угодили?
        - Заполошные они очень! - Старик тяжело вздохнул. - Повздорили они тут с вашими, с Руголанда. Ярмарка уже закончилась, все домой собирались. Праздновали, значит, окончание! Не знаю, из-за чего началось, но ваши схватились с вендами. Ваших тут много, но они все-равно за ножи схватились, а это не по закону.
        Чувствуя, что такими темпами они доберутся до сути не скоро, Ольгерд начал терять терпение:
        - Отец, и что? Не тяни!
        Старый рыбак укоризненно посмотрел на парня:
        - Такие же, как и ты прям, горячие больно!
        Сделав еще одну продолжительную паузу, старик продолжил:
        - Ваших понабежало много, а венды собрались здесь, у своего корабля. Дрались жестко, без жалости, но вендов мало - похватали они своих раненых и утекли в город. Тут ваши расстроились - в городе драться нельзя, а душа требует!
        Старик опять замолк и занялся сетью.
        - Старый, так чем кончилось-то? - Ольгерд еще не понимал, но что-то его заинтересовало в этой истории.
        - Чем, чем… Порубили они корабль. - Рыбак уставился на непонятливого чужака. - Расстроились, что венды сбежали, и топорами своими огромными порубили корабль.
        Дальше из рассказа старика выходило, что руголандцы, выместив злобу на корабле, разошлись по своим ладьям. Правда, скоро очухались, и вожди их, осмотрев огромные дыры в бортах туринского корабля, решили спешно свалить. Утром туринский купец, увидев разгром, впал в ступор. Руголандцы сбежали. Венды клялись, что ни в чем не виноваты. Долго судили и рядили. Наконец город взял часть вины на себя и разрешил купцу затащить корабль в городской док бесплатно, но с условием, что ремонт тот оплатит из своего кармана. На этом Ольгерд прекратил слушать. Главное он узнал: в городе есть корабль!
        Глава 6
        Маленькая комнатка в гостевом доме города Винсби - это все, что Нуклеос Парастидис мог позволить себе сейчас. Все умыли руки, свалив на него убытки за поврежденный корабль. Магистрат категорически отказался компенсировать потери, заявив, что мы, мол, отвечаем за порядок в городе, а то, что твои люди по пьяни разодрались с руголандцами, - это уже твои проблемы. Примерно такой же смысл вложил в свою речь и глава купеческой гильдии. Нуклеос был человек бывалый, взращенный бюрократической машиной империи, он не стал спорить и требовать, а пошел другим путем. Поговорил там, пошептался здесь, и вот за небольшую плату его корабль поставили в городской док. Казалось бы, дело сделано, но все оказалось не так просто. Ярмарка закончилась, и до весны наступил мертвый сезон. Город покинули не только купцы, но и рабочие. Нет кораблей - нет работы, и корабельные плотники разъехались по другим местам. Нуклеос скрипел зубами от злости, но ничего поделать не мог. Мысли о том, что придется торчать в этой дыре до весны и во что ему это обойдется, приводили его в бешенство. И еще было страшно. Очень страшно!
        Нуклеос помнил тот вечер. Ночная Саргоса. Он с веселой и уже поднабравшейся компанией завернул в свой большой городской дом. Пьяная орда друзей, жриц любви, случайных и совершенно непонятно откуда взявшихся людей. Все они ввалились в парадные двери, и тут же громкий гомон, звон разбитой посуды и пьяный хохот заполнили своды дворца Парастидисов.
        Две гетеры затащили его в спальню. Он плохо стоял на ногах и кружилась голова, но шестое чувство забило тревогу, в комнате был кто-то еще. Когда разгорелись свечи, в дальнем углу комнаты высветилась фигура в надвинутом капюшоне.
        - Отпусти девушек. Нам надо поговорить.
        Голос человека в рясе он узнал сразу и мгновенно протрезвел. Вытолкав шлюх и захлопнув дверь, он прижался к ней спиной.
        - Вы с ума сошли! Если вас кто-нибудь здесь увидит, мне конец!
        Не шевелясь, фигура в кресле произнесла жестко и спокойно:
        - Трудные времена требуют сложных решений. Пришло время возвращать долги, Парастидис!
        - Я никогда не отказывался!
        Банкира трясло - человек в рясе наводил на него животный ужас. Конечно, он узнал незваного гостя - это был Эрторий Данациус, глава верховного совета братства Астарты. Человек, проклятый церковью. Человек, за один разговор с которым Трибунал не только сожжет дом и его самого, но всю семью до седьмого колена.
        Эрторий встал и прошелся по комнате:
        - Не дрожи ты так, это неприятно! Я не пью кровь и не ем детей на завтрак.
        - Я постараюсь.
        Нуклеос, как смог, взял себя в руки, а Данациус остановился и повернулся к нему лицом.
        - Ты много раз помогал нам, мы помним и ценим твою поддержку. Может быть, поэтому здесь именно я. Приоткрою тебе завесу будущего: очень скоро мир ждут большие перемены. И сейчас ты еще можешь выбрать, с кем ты - с теми, кто канет в небытие, или с победителями, с теми, кто будет править новым светлым миром?
        Парастидис был купцом от бога, он моментально уловил момент, когда с ним начали торговаться, и, успокоившись, тут же включился:
        - Когда сам глава братства делает такие предложения, я даже боюсь подумать, о какой сумме идет речь?
        Гость улыбнулся, и в его голосе послышалась насмешка:
        - Банкир есть банкир! Но ты прав - братству нужны деньги.
        Эти слова совсем успокоили хозяина дома. Деньги - его стихия. В голове сразу пронеслась мысль: то, что просят деньги - это хорошо, а вот то, что пришел сам Данациус - это плохо, это очень плохо!
        - Сколько? Сколько нужно братству?
        Нуклеос изобразил само внимание, и Эрторий, не отрывая тяжелого взгляда от его глаз, произнес:
        - Десять талантов сейчас и в два раза больше весной. Золотом!
        От этих слов ноги подкосились, и банкир опустился на скамью у входа.
        - Вы ничего не перепутали? Я не казначей императора. - Он утер пот со лба. - Откуда у простого купца такие деньги?
        - Займи! Дом Парастидиса уважают. - Голос Эртория звучал так обыденно, как будто он говорил о чем-то давно решенном. Это даже возмутило Нуклеоса тогда.
        - Допустим, десять талантов можно найти в Саргосе, но как только они узнают, что мне нужны такие деньги, проценты вырастут до небес.
        Данациус резко оборвал эмоциональную речь Парастидиса:
        - Бери под любые проценты! Я уже говорил - скоро это станет неважно.
        - Вам легко говорить - не вы же будете отдавать! - Нуклеос позволил себе огрызнуться. - И вообще, что это значит - «мир изменится»?
        Тогда Эрторий подошел вплотную, и его глаза прожгли огнем.
        - Нуклеос Парастидис, твоя задача - достать деньги. Отдавать не придется, даю тебе свое слово.
        И вот он здесь, на далеком севере. Идея пришла не сразу. Поначалу он голову сломал, как найти такие огромные деньги меньше, чем за год. Первая мысль была о Царском Городе - там крутятся суммы в десять раз больше. Мысль хорошая, но пришлось ее отбросить. Потребуют такие гарантии, что отдавать придется, что бы ни говорил Данациус. Пришлось поделиться головной болью со своим секретарем Дагоном. Он-то и подсказал решение. Собрать крупную партию зерна и отправиться на север в Винсби. Выгодная продажа уже даст часть денег, а остальное можно будет взять у местных банкиров под будущую поставку и гарантии банков Саргосы. Идея ему понравилась. Если все пойдет хорошо, то можно будет и вернуть кредит. Хлебная торговля с севером - это ведь золотое дно! Если же нет, то тогда пусть вступает в игру братство Астарты.
        Братство Астарты. При одном упоминании о нем Парастидиса охватывала дрожь и накатывались воспоминания. Он сам, своими руками взвалил на себя этот груз. Это случилось очень давно. Тогда он был молодым, горячим и, что самое невероятное, влюбленным. Никто сегодня бы не поверил, что такой прожженный циник и прагматик может быть влюбленным и совершать безумные поступки. Он - наследник состояния Парастидисов, она - обычная крестьянская девушка. Он встретил ее на рынке, и она одним взглядом похитила его сердце. Они встречались тайно, ни его родители, ни ее не одобрили бы этот выбор. Это было настоящее затмение, он не видел и не слышал ничего, кроме нее, пока не разразилась катастрофа. Кто-то донес Трибуналу на ее семью. Обычная соседская зависть, но, к несчастью, семья девушки была зажиточной и владела землей, которая приглянулась кому-то из местных магистратов. Маховик завертелся! Попасть в подвалы Трибунала легко, выйти оттуда невозможно. Нуклеос умолял отца, подключил всех своих друзей. Бесполезно! Всей мощи имени Парастидисов не хватало даже на то, чтобы приостановить дело. Все становилось только
хуже. Ее признали колдуньей, теперь даже просить за нее никто не решался. Вот тогда-то и появилось братство.
        Как-то на улице совершенно незнакомый человек спросил его:
        - Что ты готов отдать за свою девушку?
        Тогда он ответил не задумываясь:
        - Всё!
        Его попросили подумать и спросили снова, и он повторил то же самое. Сейчас ему грустно и странно вспоминать себя тогдашнего. Ведь он совсем не знал ее. Всего лишь несколько свиданий. Они даже не спали ни разу, а он сказал: «Всё!».
        Ему привезли ее на простой деревенской телеге, прикрытой грубой дерюгой. Она умирала! Братство, как обещало, вырвало ее из лап Трибунала, но полгода, проведенные в застенках, сломали юную девушку. Он выхаживал ее как мог, созвал лучших врачей, сутками не отходил от ее постели, но спасти не сумел. Изувеченная пытками, она не хотела жить и умерла, пробыв на свободе всего несколько дней. Она умерла, а он остался отдавать долги. Тогда у него хотя бы была ненависть, а сейчас нет даже той. Осталась только связь с братством, и эту пуповину не разорвать никогда, во всяком случае, не в этой жизни.
        Парастидис залил в себя целый бокал вина. Он не чувствовал вкуса и не пьянел. Мысли роились в голове, не находя решений. Ведь все было хорошо до самого последнего дня. Будь неладны эти венды! Говорил Дагону не нанимать вендов, но он же все знает, он же самый умный! С другой стороны, кого он еще мог нанять в землях вендов? Нуклеос метался по комнате, как раненый зверь. Состояние безвыходности изводило его. Он добыл деньги - вот они, здесь, в золоте и векселях. Но как доставить их в Саргосу? Если не уйти в ближайшие недели, то придется зимовать. Реки в землях вендов замерзнут, а переправлять такое количество золота сушей… Проще самому себя зарезать. Про то, что будет, если он не привезет деньги братству в срок, даже подумать было страшно.
        В дверь постучали. Парастидис запустил в дверь кубком и заорал:
        - Пошли все к черту!
        Проигнорировав отборную ругань купца, дверь все-таки приоткрыли, и в щель просунулся нос, а затем и вся голова Дагона.
        - Тут человек хочет с вами поговорить.
        - Забирай своего человека, и валите оба в…
        Нуклеос зашарил рукой по столу в поисках того, чем бы еще запустить в ненавистную морду, но Дагона это не испугало. Если бы его так легко можно было сбить с толку, то он не был бы правой рукой Парастидиса вот уже целых пятнадцать лет. Дагон продолжал излучать невозмутимость:
        - Мы, конечно, можем уйти. - Голова секретаря по-прежнему торчала в дверной щели. - Даже туда, куда вы нас послали, но тогда вам точно придется сидеть здесь до весны.
        Нуклеос встрепенулся:
        - Стой! - Ему не хотелось сдаваться так быстро, но этот тон своего помощника он знал - значит, действительно, что-то дельное. Поэтому он тут же сел и рявкнул на приоткрытую дверь: - Хорошо, тащи сюда своего человека!
        Вошли двое. Дагон, приглаживающий свои длинные прямые волосы, и венд. Купец только-только настроившийся на позитивный лад, тут же взъярился вновь:
        - Ты что, опять венда притащил? Мало мне бед от тех, что ты уже нанял, так ты решил добавить?
        Дагон терпеливо перебирал пальцами, ожидая, когда хозяин выдохнется. Дождавшись, он начал говорить, стараясь не смотреть в бешеные глаза Парастидиса:
        - Это Фарлан.
        Нуклеос не унимался:
        - Да хоть Митра Огнерожденный!
        Дагон тут же нырнул обратно за дверь и выглянул в коридор. Никого!
        - Мой господин, поаккуратней бы надо! Мы, конечно, не в империи, но богохульство - оно и на краю света богохульство. - Секретарь укоризненно взглянул на купца и, удовлетворившись этим, продолжил. - Так вот, у господина Фарлана есть что сказать.
        Дагон пропустил венда вперед, и тот уверенно взглянул Парастидису прямо в глаза:
        - Я могу починить ваш корабль.
        Купец недоверчиво хмыкнул:
        - Да ну!
        Разведя руками, Фарлан изобразил разочарование:
        - Конечно, если вам это интересно. Но если нет…
        Он развернулся к двери, но крик купца не дал ему сделать шаг:
        - Подожди! Ишь, какие мы обидчивые!
        Нуклеос заинтересовался, но радоваться не торопился: чувствовал - есть подвох.
        - Сколько же ты хочешь за работу?
        Венд хитро прищурился:
        - Денег не возьму! Я починю корабль, а вы отвезете меня с напарником в Хельсвик.
        Купец бросил взгляд на своего помощника:
        - Где этот Хельсвик? Далеко?
        Дагон ни на секунду не задумался - он уже все просчитал:
        - Пока дует юго-западный ветер, три-четыре дня, не больше.
        Голова Парастидиса работала совсем в другом направлении, и он уже прикидывал, как бы кинуть незнакомца, а пока спрашивал, расставляя все точки:
        - Сколько времени займет ремонт?
        - Отдадите мне свою команду в помощь - думаю, за неделю справимся.
        Дагон тут же засомневался:
        - Венды не согласятся! Воины за мужицкую работу не возьмутся, да и не умеют они, поди.
        В ответ Фарлан насупился:
        - Это другой вопрос, и с ним я сам разберусь. Главное - вы отвезете нас в Хельсвик?
        Парастидис вскочил со стула, глаза его радостно заискрились:
        - Хорошо, Хельсвик так Хельсвик! По рукам!
        Нуклеос протянул ладонь, уже прокручивая в голове варианты. Корабль починит, а там посмотрим. Плыть в какой-то там Хельсвик ему совсем не хотелось.
        Фарлан пожал протянутую руку, ухмыляясь в усы:
        - Еще вот что! - Могучая ладонь венда крепко сжала пухлую ладошку купца. - Твоя вендская дружина будет гарантом нашего дружеского соглашения. Ты ведь не против?
        Парастидис в момент скривился:
        - Моя дружина?
        - Да! Объявим ей все как есть, - венд улыбнулся своей самой простодушной улыбкой. - Так, мол, и так, вы все слышали, и честью своей подтверждаете.
        Губы туринского купца сжались в нитку. Нуклеос смотрел на излучающего простодушие и искренность венда. Вот ведь морда хитрая! Теперь придется тащиться к черту на рога, в этот забытый богом Хельсвик. Да и ладно, лишь бы вырваться отсюда!
        Глава 7
        Венды расположились на первом этаже местного трактира, заняв практически весь зал. Почти у каждого на теле красовались синяки и порезы, а кое у кого были раны и посерьезнее, ведь под конец свары с руголандцами в ход пошли уже не только кулаки и колья. В зале, к неудовольствию хозяина, никого, кроме них, не было, поскольку все местные в округе знали, кто оккупировал кабак, и предпочитали судьбу не дразнить. Раздраженные венды только и ждали повода на ком-нибудь отыграться.
        Фарлан и Ольгерд вошли в распахнутую дверь трактира, и в нос сразу же ударил крепкий запах давно не мытых мужских тел, кислого пива и жареного мяса. После яркого солнца ощущение было такое, словно они попали в мрачное подземелье с низким прокопченным потолком и черными балками, под которыми нужно было склонять голову.
        Привыкнув к темноте помещения, Фарлан осмотрелся. В центре зала сидел скальд и речитативом читал одну из длинных баллад о конунге Олафе, а венды с угрюмыми лицами слушали заунывную песню. Все они были уже изрядно пьяны, и песни о победах руголандского конунга никак не могли улучшить их мрачного настроения.
        Ольгерд нагнулся к уху старшего друга:
        - Как ты собираешься подбить эту банду на работу?
        Фарлан укоризненно посмотрел на юношу:
        - Где видишь банду? Это дружина, настоящие воины, просто сейчас они слегка расстроены несправедливостью судьбы.
        Фарлан прошел в центр зала, подошел к старцу и осторожно тронул того за плечо. Скальд остановил свою речь, а венды глухо и угрожающе зароптали.
        Фарлан улыбнулся всем во всю ширь рта и, нагнувшись, прошептал сказителю на ухо:
        - Отец, можно я попробую?
        Старик равнодушно пожал плечами и показал рукой - мол, места рядом полно. Черный садиться не стал, а, стоя во весь рост, начал свой рассказ. Он говорил не так распевно, как скальд, не так монотонно и однообразно, иногда даже прерываясь, но вновь собираясь с мыслями и продолжая. Выдерживая ритм былинного сказителя, он рассказывал о вендах. Как подрядились они сидеть на веслах и охранять имперского купца, как плыли по рекам, по холодному морю, как достигли богатого города, но напали на них инородцы.
        Фарлан вошел в раж и нес уже, как по писаному. Тишина в зале стояла такая, словно венды перестали дышать, а к моменту про инородцев абсолютная тишина, как будто еще сгустилась, и в зале стало пронзительно тихо - венды ждали позора. Вот сейчас скальд расскажет, как бежали они от руголандцев, как бесславно искали спасения за городскими стенами. Они слушали дальше и не понимали: вроде бы он говорит все как было, но выходит по-другому. Скальд врать не может - за такое и казнить могут, - но у него получается, что не было никакого позора. Даже более того - дрались они, как герои, а в город ушли, дабы корабль спасти от буйных руголандцев. Не было у них иного выхода, иначе инородцев тьма тьмущая разломала бы галеру купеческую. Не могли по-другому поступить, ибо честью клялись имущество купца охранять. Концовка у сказания совсем сказочная получилась. Нашли будто дружинники мастера, сами встали всем миром ему в помощь и починили галеру, а затем отвезли мастера в Хельсвик, поскольку оттуда мастер был родом, и домой отправились.
        Фарлан закончил свое сказание и утер пот со лба, подумав: «Вот вроде бы не яму копал, а весь мокрый!» Не каждый день он перед публикой выступал, а особенно, перед такой. Действительно, публика подобралась мрачноватая. Венды сидели молча, косясь на своего вождя. Здоровенный детина с набухшей от крови повязкой на левом боку встал и подошел к Фарлану. Недобрый, изучающий взгляд уставился прямо в глаза Черному.
        - Венд?
        - Венд.
        - То, о чем поешь, сам видел или с чужих слов?
        - Местные рассказали, все как было. - Фарлан был абсолютно серьезен. Ни капли иронии.
        Вождь еще мгновение буравил его взглядом, потом развернулся и сделал шаг назад. Венды повскакивали с мест, и грозный гул загулял по залу. Старшой, не обращая внимания на дружину, сделал еще шаг, сгреб со стола жбан пива и вдруг протянул его Фарлану.
        - Я Аргун Щука! Хорошая быль, и сказываешь красиво!
        Настроение в кабаке тут же поменялось. Все радостно загомонили. На этот раз более искренне, поскольку новая трактовка событий всем понравилась. Более того, они уже сами верили, что именно так все и было. Венды были счастливы, прямо гора с плеч упала. Бегство с поле боя, позор несмываемый - а выходит, и не бегство вовсе, а маневр. Все подходили к новому скальду, подносили пиво, хлопали по плечу и просили повторить. Фарлан успел прочитать свою балладу еще раза три или четыре, теперь уже под неоднократно прерывающие его восторженные крики. Он был бы рад рассказать им еще раз, но умение связно говорить покинуло его, растворившись в безмерном количестве выпитого пива.
        Проснулись они все в том же кабаке и в том же составе. Фарлан поднялся с лавки, голова гудела. «Пиво у них дрянное», - подумал венд, подходя к бочке с водой. Зачерпнув полный ковш, он вылил себе на голову. Холодная ключевая вода немного взбодрила. Второй и третий ковш Черный залил уже себе в глотку. Живот надулся и забурлил, но облегчение не наступило, и он выругался в сердцах:
        - Черт бы побрал ваше пиво!
        Хотелось залечь обратно на лавку, но он собрался и вылил себе на голову еще один ковш. Голова варила плохо, но одна мысль не отпускала - нельзя терять время, надо брать их, пока тепленькие! Фарлан повернул голову и нашел взглядом старшего ватаги - тот сидел за столом, широко расставив локти и сжав голову руками.
        Кинув серебряную монету на стойку, Фарлан подсел к Аргуну. Хозяин немедля принес кувшин с пивом, и Щука тут же припал к живительной влаге. Высосав половину, он громко рыгнул и уставился на Фарлана:
        - А, скальд! Молодец, хорошо говорил!
        Допив кувшин, старшой хлопнул пустой посудиной по столу, показывая хозяину, чтобы принес еще.
        Фарлан продолжал молча разглядывать довольную рожу Аргуна. К ним стали подсаживаться другие венды, и Черный заказал еще пива. Все повеселели.
        - А что, скальд, спой еще раз! - Щука хлопнул по столу ладонью. - Уж больно складно у тебя выходит. Любо!
        - Любо! Любо!
        Вслед за вождем вся ватага радостно загомонила, но Черный изобразил кислую мину:
        - Я бы рассказал еще раз, так ведь вы не слушаете!
        Аргун сразу набычился:
        - Как это? Ты, скальд, зря-то не обижай добрых людей!
        - Я и не обижаю. - Фарлан преобразился, словно вырос над всеми. - Песня скальда - это не слова человека, а отпечаток судьбы! Послание богов! Поэтому скальд соврать не может. Если в песне поется, что храбрые венды спасли корабль туринца, значит, так и было. Если поется в последней висе, что отремонтировали они галеру купца, значит, так должно и быть. Иначе вся песнь неправда, и я должен голову свою положить под топор палача.
        Гомон затих. Процесс осмысления наложился на глубокое похмелье и проступил в бессмысленном выражении лиц большинства присутствующих. Наконец Щука нарушил тишину:
        - Эка ты загнул! Мы тебе кто? Мы мужицкого ремесла не знаем. - Он обвел взглядом всю ватагу. - Так ведь, братья?
        - Это да… - неуверенно согласился кто-то.
        Но его тут же поправили:
        - С другой стороны - галера не изба…
        Все это добавило сомнений и растерянности. Никому из дружины не хотелось расставаться с героической былиной, с которой они уже успели сродниться.
        - Была бы наша ладья, так и разговору бы не было, - выразил общую мысль Аргун. - Галера-то туринская, строена не по-нашему. Как мы с ней?
        Дождавшись наконец нужного результата, Черный для убедительности ткнул себя в грудь.
        - А я для чего? Помогу! Ради такого дела как ни помочь! Знаю я ихнее дело корабельное. Только и вы мне пообещайте.
        Все обрадовались. Проблема сказочным образом рассосалась - и с песней, и с кораблем. Общий гул одобряюще загомонил:
        - Ишь, как все складно разложилось. Пообещаем! Чего хочешь?
        Тут Фарлан встал и поклонился народу в пояс:
        - Я сам-то, люди добрые, с Хельсвика буду. Если вы меня туда отвезете, буду премного благодарен!
        Венды уважение оценили, заорали еще громче со всех сторон. Кричали, что мужик он хороший, хорошему человеку грех не помочь. Отвезут, мол, куда надо. Даже если туринец будет возражать, то не указ он им - все равно отвезут.
        Старшой Щука встал, протянул руку:
        - Ты, Фарлан, нас выручил, а венды добро помнят. Клянемся, галеру починим и в Хельсвик тебя доставим!
        Никто уже не мог точно сказать, когда и чем Фарлан их выручил, да это было и неважно. Главное, человек хороший просит, надо уважить!
        Воспользовавшись всеобщим подъемом, Черный вскочил и решительно направился к двери, призывая всех на ходу:
        - Коли решили, так чего тянуть! Пошли посмотрим, чего там с галерой!
        Венды дружно согласились и, похватав оружие и одежду, двинулись за ним к выходу.
        Глава 8
        Работа двигалась споро. Фарлан действительно дело знал и организатором оказался неплохим. Шел пятый день работ, оставалось совсем немного: проконопатить зашитые места, просмолить - и можно спускать на воду.
        Сегодня с утра вокруг галеры собралось много народу. Парастидис бегал туда-сюда с сияющим лицом - он до последнего не мог поверить в свое спасение. Городской магистрат в полном составе тоже пришел взглянуть на работы. Эти, скорее, никак не могли решить - выгодно им такое развитие ситуации или нет. Помогать, мешать или постоять в стороне - в каждом варианте находились плюсы и минусы. Еще полгорода собралось просто почесать языком, поскольку день был воскресный и в Винсби никто, кроме вендов, не работал.
        Все толпились вокруг вытащенной на стапель галеры, когда с башни раздался набат. Все ломанулись на стены поглазеть, что случилось, и венды, тоже не удержавшись, побежали за горожанами. С высоты стен зрителям открылся шикарный вид на бухту и на входящую в нее большую ладью.
        Фарлану достаточно было одного взгляда, чтобы понять, и он, склонившись, шепнул на ухо Ольгерду:
        - Ларсены! Чутка не успели, еще бы пару дней…
        Рука Ольгерда легла на рукоять ножа, и в голосе зазвенело нервное напряжение:
        - Что делать будем?
        Почувствовав в этом вопросе безоглядное желание броситься в схватку, Черный приобнял юношу:
        - Ты расслабься, парень! Главное, сразу за кинжал не хватайся: тут с умом надо, а то и не отомстим, и сами сгинем. Потерпи!
        В толпе тоже опознали корабль и тут же доложили магистру городского совета:
        - Ладья с Руголанда.
        Известие неприятно удивило магистра, и Филиппо Ганьери повернулся к коменданту гарнизона:
        - В такое время? Вам не кажется это странным?
        Он продолжал молча смотреть на коменданта Торелли, пока не дождался ответа.
        - Руголандцам доверять нельзя: вчера купцы, сегодня бандиты… - Уголки губ Торелли презрительно скривились. - Я бы поостерегся!
        К Ганьери тут же вернулась его обычная рассудительность, и он утвердительно кивнул:
        - Согласен! Закрывайте ворота и поднимайте гарнизон на стены!
        К тому моменту, как ладья уткнулась носом в песок, ворота захлопнулись, а городские стены ощетинились копьями и стрелами.

* * *
        Еще с берега заметив, что ворота закрыты и на стенах полно арбалетчиков, Дури Однорукий презрительно хмыкнул:
        - Вы только взгляните, парни! Мы еще и шагу не сделали, а торгаши уже обделались!
        Вся ватага ответила ему довольным гоготом и дружным усилием вытащила корабль на песок. Стоянка предполагалась не быстрая, и оставлять ладью на воде было опасно даже в закрытой бухте.
        Закончив с кораблем, Дури отобрал десяток бойцов и приказал всем снять броню, шлемы, оставить щиты, разрешив иметь при себе только мечи и ножи. Он уже понял: раз город закрылся, то всю дружину за стену точно не пустят и даже десяток в полном вооружении вызовет подозрение. Осмотрев хмурые лица своих людей, Однорукий криво ухмыльнулся: руголандец без оружия чувствует себя голым. Он еще раз окинул взглядом десяток и, молча кивнув, мол, за мной, двинулся в сторону города.
        Руголандцы подошли к закрытым воротам, и Дури демонстративно забарабанил кулаком по дубовым доскам, пока из-за зубцов не высунулись головы в больших бархатных беретах.
        Дури пришлось задрать голову, обращаясь к тем, кто смотрели на него с высоты башни.
        - Давно ли славный город Винсби не пускает торговых гостей в свои стены?
        Ганьери, кутаясь в меховой плащ от порывов пронизывающего ветра, прокричал вниз:
        - Ярмарка давно закончилась. Какие дела у вас в городе?
        Прием не блистал гостеприимством, и Однорукий состроил обиженную мину:
        - В Руголанде всегда считали жителей Винсби своими друзьями. Обидно встречать такой прием!
        - Прошу гордых воинов Руголанда не обижаться, но времена сейчас трудные. - Глава магистрата сбавил тон, но от главного вопроса все же не отказался. - Так что за дела у вас к городу?
        Вопрос поставил Дури в тупик: он вдруг понял, что совершенно не готов к допросу. Закрытые ворота Винсби явились незапланированным препятствием и поставили его перед дилеммой. Если сказать правду, то вершить свой суд город ему не позволит. Любой человек за стенами - под защитой городского правосудия. Если же обращаться в городской суд, совсем не факт, что его решение будет в пользу Ларсенов. К тому же он, Дури, потеряет лицо, если лично не зарежет мальчишку. Да и вообще, неизвестно, прячутся ли беглецы в городе. В его голове роились одни вопросы, и приходилось решать на ходу.
        В конце концов Однорукий сымпровизировал:
        - Идем издалека, с севера. Хотим податься на службу к императору - говорят, платит он справно. Нам бы продуктами запастись, водой, да и передохнуть хорошо бы!
        Теперь уже вниз закричал Торелли:
        - Сколько у тебя бойцов? - А в сторону магистра добавил шепотом: - Не нравится он мне - уж больно болтлив для руголандца.
        Дури прищурился на солнце, пытаясь разглядеть, с кем он разговаривает:
        - С полсотни будет.
        Лицо у Ганьери скривилось, словно он глотнул уксуса, и к воротам упало безапелляционное:
        - Всех не пустим!
        Затем магистр переглянулся с комендантом и, приняв приемлемое решение, высунулся снова:
        - Ты и еще пятеро можете войти! Закупайтесь! Остальные пусть ночуют за стенами.
        Дури на другое и не рассчитывал, но для вида расстроился:
        - Нехорошо поступаете - мои люди не разбойники!
        Торелли надоело торчать на ветру, и он совсем не дипломатично гаркнул, перекрикивая порыв:
        - Или так, или убирайтесь!
        Подумав, Дури решил не затягивать бесполезные переговоры и кивнул:
        - Хорошо! Мы согласны: я и еще пятеро.
        Собрав своих, он быстро перечислил тех, кто пойдет с ним, а остальным приказал возвращаться и разбить лагерь на берегу. В конечном итоге, подумал он, если Ольгерд в городе, то пяти бойцов будет достаточно.
        Глава 9
        Филиппо Ганьери спускался по каменным ступеням вниз. Он жутко не любил это место: даже в самый жаркий летний день здесь было сыро и холодно. Уроженец солнечной Истринии, Филиппо любил залитые солнцем холмы и зелень бесконечных виноградников. Здесь же каждый камень кричал о страданиях и боли, а в узких темных коридорах, казалось, совсем нечем было дышать. Ежесекундно хотелось вырваться из этого каменного мешка и бежать, бежать, крича во все горло, покуда хватит сил. Ганьери много бы заплатил, чтобы хоть раз выкинуть такое, но семья… Семья Ганьери смотрит на него, сам глава дома, его родной дядя Томазо Ганьери доверил ему этот пост. Он не может подвести. Он должен жить на этом забытом богом острове, в мире камней и одиноких сосен. Жить под вечно серым небом, рядом с морем цвета стали. Филиппо всякий раз, спускаясь сюда, впадал в подобное, жалостливое к себе настроение. Сегодня он еще не достиг пика самоуничижения, а уже спустился до самого низа, и стражник в цветах дома Ганьери начал греметь ключами и запорами. Отперев, он встал у стены, и Филиппо, приоткрыв дверь, вошел вовнутрь. Тяжелая, окованная
металлом дверь захлопнулась за его спиной, и вновь загремели засовы.
        Проводник висел, прикованный к стене толстыми цепями. Еще недавно это был молодой, полный жизни парень, а теперь он больше походил на высохшую мумию. Ганьери не был садистом, ему не доставляло радости мучить других людей. Приковывать проводника вынуждала необходимость. Только седьмой уровень позволял магистру братства Астарты входить в чужое тело без нанесения тому вреда. Томазо Ганьери носил пока лишь пятый уровень, да и то вряд ли заслуженно, поэтому его проводники быстро разрушались и во время сеанса вели себя неадекватно, а подчас и агрессивно. Сводом законов братства Астарты это категорически запрещалось - никто, кроме магистров седьмого уровня, не имел право осуществлять вхождение. Каждое использование другого человека в качестве проводника без его согласия рассматривалось высшим судом магистров и сурово наказывалось. Только самозащита могла служить оправданием, и тысячелетняя история братства знала вынесение смертных приговоров по таким делам. Сейчас, после долгой борьбы братства с империей, многое изменилось. Главный дом в Саргосе уже не мог все контролировать, а верховный суд магистров не
собирался более десяти лет. Отделения во всех концах континента перестали понимать главные идеалы братства и стали практически самостоятельными. В Истринии, например, Томазо Ганьери подмял под себя братство Астарты и, по сути, поставил его на службу своему торговому дому. В других странах магистры вели свою игру, и чаще всего тоже в своих корыстных интересах. Всё, что еще скрепляло этих разных людей в один, пусть и номинальный союз, носило имя Эртория Данациуса. Его авторитет, его сила и тот ужас, который он внушал всем этим великанам мышиных царств.
        Филиппо прошел и сел за грубо сколоченный деревянный стол. Жирная капля воды, сорвавшись с потолка, с противным звуком шлепнулась о стол. Ганьери сморщился и вытер обрызганные руки. Ничего не поделаешь, приходилось ждать - сам он здесь ничего не решал. За проводником постоянно следил хранитель. Он и сейчас был здесь: мрачный здоровенный мужик, тоже Ганьери, хоть и седьмая вода на киселе. Томазо предпочитал, чтобы тайна не выходила из круга семьи. Хранитель ухаживал за проводником, поскольку уже после первого сеанса крыша у человека прилично съезжала. Два, три вхождения, и он уже овощ, но пока еще пригодный для использования. Меняли проводника, только когда нервная система полностью отказывала и понять, что он говорит, становилось совершенно невозможно. Пока проводник функционировал, хранитель следил за ним, и когда тот начинал нервничать, закатывать глаза, пускать пену, это означало только одно - начинается вхождение.
        Полутруп забился в цепях и задергал оковы с такой силой, что, казалось, неминуемо повредит себе руки. Голова упала на грудь и забилась в такт его рывков. Филиппо старался не смотреть в его сторону, но это было невозможно. Камера была очень маленькой, куда ни взглянешь - всюду безумное лицо с текущей изо рта слюной и мутно-белые, без зрачков, глаза. Страшное, нечеловеческое лицо мученика притягивало, и это было неприятно и пугающе. Наконец изувеченный человек поднял голову. Стеклянные глаза уставились куда-то чуть выше Ганьери. Рот приоткрылся. Послышался голос, больше похожий на завывание ветра в печной трубе:
        - Купец… городе… Парастидис… Помоги ему! - Голос скрежетал, и смысл, скорее, можно было угадать, чем услышать. - Сам Данациус… до весны… в Саргосе…
        Проводник замолчал, его голова снова упала на грудь. Сеанс закончился. Ганьери выдохнул с облегчением и сверился со своими ощущениями. Вроде бы понятно. Не все слова, не совсем точно, но общий смысл он уловил однозначно.
        Эти несколько мгновений вымотали его до полного нервного истощения. Жуткое напряжение спадало, сменяясь ищущим выхода раздражением. Филиппо бросил злобный взгляд на хранителя:
        - Проводника поменяй сегодня же! Сеанс прошел чудом, и возблагодари бога, если я понял все верно! Из-за твоего скопидомства чуть было не провалили все. Помни: что не так - ты сам будешь висеть на его месте!
        Ганьери встал и направился к выходу. Постучал в дверь и дождался, пока стража, гремя засовами, откроет. Затем знакомым путем по коридору до следующей двери, где процедура, как всегда, повторилась с абсолютной точностью. Глава городского совета совершенно точно знал: до выхода еще сто сорок две ступени, два коридора, три двери. И так каждый заход в этот таинственный подвал. Столько предосторожностей и охраны выставлялось, потому что магистр братства пятого уровня Томазо Ганьери осуществлял переход только в эту камеру. Точнее, в конкретную точку в этой камере. Сознание магистра шло в эту точку и сжигало мозг любому человеку, который в ней находился.
        Обычно переход осуществлялся либо в конкретного человека, которого магистр знал и хорошо представлял, либо в определенную досконально изученную им географическую точку. В первом случае он должен очень хорошо знать человека, во втором - место. Томазо Ганьери был недоучкой и выскочкой, он не имел права на переход, но делал это, пользуясь безнаказанностью момента. То, что он стоял во главе братства в Истринии, было роковой случайностью, как и обладание кристаллом проникновения. Магистр не мог полностью контролировать проводника, поэтому пользовался переходом сознания в пространство. Это было очень опасно в первую очередь для него самого. В случае отсутствия на месте проводника в момент перехода, сознание теряло ориентацию и могло не вернуться к инициатору. Если же проводник был мертв, то войти в него было можно, а вот выйти - уже нет. В обоих вариантах сеанс мог очень плохо закончиться для магистра, поэтому камера очень тщательно охранялась, и что в ней происходит, знали только два человека - Филиппо и хранитель. Оба были Ганьери, и обоих Томазо держал за горло.
        Глава 10
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ИСТРИНИЯ. ГОРОД МАЛЬДО
        Магистр Томазо Ганьери устало вытер лоб и недовольно поморщился. Только что закончилось вхождение, которое стало очередным тяжелым испытанием.
        «Зачем я это делаю?» - в очередной раз мысленно спросил он себя и тяжело вздохнул.
        Томазо немножечко кривил душой. Конечно же он знал зачем, и дело здесь вовсе не в просьбе Эртория, и не в братстве. Все дело в кристалле! Эта магическая штуковина многое давала, но и требовала немало. Она, словно живой организм, постоянно жаждала от своего владельца внимания. Вхождение было одной из форм такого общения, кристалл будто подпитывался энергией своего хозяина, и стоило оставить его хотя бы на день в одиночестве, как он давал о себе знать головной болью или навязчивыми образами. Эта ноша высасывала из Ганьери жизнь, но и без нее он уже не мог, не говоря о том, что вся его торговая «империя» держалась на той власти, что давал ему магический артефакт.
        Возможно, будь у Томазо уровень повыше, связь с кристаллом была бы не так мучительна. Нет, он не был глуп, и это подтверждала сама жизнь, просто для следующего уровня нужен был другой склад ума, а может, другое состояние души, умение оторваться от земного, насущного и сиюминутного, а этого Томазо Ганьери не умел. Он был прагматиком с головы до пят еще с тех времен, когда он вместе с Эрторием Данациусом и Странником сидел на одной скамье школы Высшего Разума. Они были странными друзьями, этакая троица абсолютных противоположностей. Про Странника и говорить нечего, тот всегда был не от мира сего, даже имени его настоящего в школе никто не знал. Эрторий тоже был чудаком еще тем, его больше всего волновала мировая гармония, построение общества без насилия и государства. Общества, основанного на духовной свободе человечества. А он, Томазо, был единственным здравомыслящим человеком из них. Они трое были такими разными, но это не мешало им дружить и проводить много времени вместе, споря и пытаясь убедить друг друга в правильности только своей точки зрения.
        Томазо вдруг вспомнил тот день, что стал роковым для их дружбы. Они еще совсем молодые, но Эрторий и Странник - уже магистры пятого уровня. В тот день их должны были избрать членами Высшего совета школы. Томазо втайне им жутко завидовал и не понимал тогда, почему им удается то, с чем никак не совладать ему, ведь он не глупее, а во многих науках успешнее их обоих. День начался с обычного, ничем не примечательного спора. Странник, подначивая Эртория, завел разговор, что ошибочно рассматривать весь остальной мир только как периферию империи.
        - Она по-прежнему сильна, - он говорил, как обычно слегка растягивая слова, - но не вечна, как и все те государства, что расцветали и рушились до нее. У нас принято оперировать лишь теми силами, что нам известны, а как же весь остальной, неизвестный нам мир вокруг? Возьмем хоть север. Там зреет огромная сила! Сейчас варвары раздроблены на сотни племен и подперты границей империи, но стоит там появиться вождю, способному объединить их, и они прорвут наши кордоны с той же легкостью, с какой ледоход сметает речную плотину. Какую гармонию тогда ты сможешь предложить этим людям, жаждущим только убийства и грабежа?
        Эрторий в свойственной ему манере ответил отрывистым безапелляционным тоном:
        - У тебя неверный первоначальный посыл, Странник. Не варвары прорвутся к нам. А империя будет расширяться на север, неся диким народам гармонию и просвещение.
        Странник иронично хмыкнул:
        - Наивно, мой друг! Просвещение им понадобится только после того как они насытят свое голодное брюхо и набьют свои амбары награбленным в империи добром.
        Эрторий не любил эту снисходительную манеру друга, поэтому продолжил излишне жестко:
        - Ты мыслишь не как ученый, а как обычный имперский чиновник. Для чего тогда, по-твоему, существует школа Высшего разума? Не солдаты, а мы, ее адепты, должны нести варварам истинный свет Астарты, понимание ценности и уникальности человеческой жизни.
        - А хотят ли они этого? - Лицо Странника напряглось, он тоже начал горячиться. - Ты их спросишь? Или уподобишься тем фанатичным приверженцам Огнерожденного, коих все больше и больше бродит по улицам наших городов? Они тоже считают, будто несут свет истинной веры. Может быть, ты, как и они, попросту уничтожишь всех, несогласных с тобой?
        Как всегда уверенный в своей правоте Эрторий поджал губы.
        - Та сила и возможности, что дарованы нам Астартой, помогут справиться с любой задачей. Мы сможем добиться понимания наших замыслов без насилия. Люди сами осознают истинность нашего учения. Духовное просвещение - вот путь, который сделает всех людей счастливыми и равными. Ведь истинное счастье человека не измеряется в золоте, в роскоши или власти, для его достижения не надо грабить соседние страны и народы. Это понимание, в первую очередь, должно посетить головы как тех самых варварских вождей, о которых ты говорил, так и власть предержащих здесь, у нас в империи, и тут мы поможем. Свобода и равенство для всех - вот что должно быть во главе угла.
        Доводы друга в очередной раз не убедили Странника, но в тот день он неожиданно не стал продолжать спор, а ответил так, словно вдруг решился открыть то, что очень давно скрывал.
        - Равными, как, впрочем, и свободными, всех может сделать только смерть. Перед лицом смерти все действительно равны, и в этом никого не надо убеждать. Мы сделали большую ошибку, выбрав Астарту нашей единственной путеводной звездой. Есть и другие пути, которые мы даже не пытаемся постичь.
        С этими словами он протянул к небу открытую ладонь, и через секунду на нее села маленькая пичужка. Она деловито огляделась, распушила перья, и в этот момент другая рука странника накрыла ее. Хрусть! Раздался еле слышный противный звук, и на вновь открытой ладони осталось лежать лишь мертвое тельце со свернутой шеей.
        Томазо вспомнил, как ошарашенно посмотрели они с Эрторием на друга - мол, что это все значит? Зачем убивать беззащитную птицу? Данациус даже успел открыть рот, готовый дать отповедь бессмысленной жестокости, но Странник поднятым вверх указательным пальцем призвал его к вниманию. Его рука опять накрыла трупик, лицо побелело от напряжения, а в глазах появился ледяной безжизненный блеск.
        Когда его ладонь открылась, то по ней, как прежде, скакала пташка, вот только голова у нее теперь была неестественно свернута набок и бусинки глаз затуманились белесой мутью.
        Все, что Томазо смог произнести тогда, было лишь:
        - Что это за фокус?
        У Эртория вообще не нашлось слов, а Странник, подбросив вверх замахавшую крыльями птичку, ответил:
        - Это не фокус, это тот мир, за дверями которого таится очень много неизведанного и интересного. Там, в мире мертвых, нет места жадности, жестокости и неравенства. Разве не стоит нам заглянуть туда поглубже и поучиться, хотя бы ради того, чтобы понять, как сделать этот мир лучше?
        Он, Томазо, тогда не сразу понял, о чем говорит Странник, а вот побледневший Эрторий увидел самую суть.
        - Ты связался с Мардуком? - Он через силу заставил себя произнести имя повелителя загробного мира. - Ты променял свет Астарты на его тьму?
        Покровительницей школы всегда была Астарта - богиня света, плодородия и любви. Мардук, бог мертвых и темного царства смерти, был ее главным врагом, поэтому его имя никогда не упоминалось в стенах школы, а поклонение ему считалось святотатством и оскорблением великой богини. Конечно, Странник все это знал, но, видимо, наступил тот момент, когда он больше не мог и не хотел молчать о том, что ему открылось.
        Он укоризненно посмотрел на друга.
        - Никого ни на что я не менял и тем более не предавал. Однако я считаю, что путь, выбранный руководством школы однобокий и неправильный. Для достижения тех глобальных целей, что стоят перед нами, мы должны использовать все имеющиеся у человечества возможности и не держаться за устаревшие, никому не нужные догмы.
        Эрторий зажал уши руками и почти закричал:
        - Я ничего не хочу слышать! Этого не было! Я ничего не видел и ты ничего не говорил!
        Странник, тяжело вздохнув, молча развернулся и обиженно зашагал прочь, а Эрторий, жестко посмотрев Томазо в глаза, потребовал:
        - Пообещай мне, что никому не расскажешь о том, что здесь увидел и услышал.
        «Да, я пообещал, - подумал постаревший и располневший за пролетевшие годы Томазо. - Но разве мог я утаить такое от совета школы? Это был мой долг!»
        Он успокаивал этим свою совесть, хотя знал, что долг здесь совершенно ни при чем, ведь место в Высшем совете, которое должен был занять Странник, досталось ему, Томазо Ганьери. Отцы школы, узнав о случившемся, пришли в неописуемый ужас. Святотатство! И где, в стенах самой школы! Странник был немедленно исключен и изгнан, а его имя навечно вычеркнуто из списка учеников школы. Высший совет почти единогласно проголосовал за изгнание, за исключением одного воздержавшегося - этот голос принадлежал Эрторию Данациусу.
        Глава 11
        Нежданное прибытие руголандцев взбудоражило город Винсби, но ненадолго. Едва лишь вопрос разрешился и опасность миновала, как жители вновь вернулись к своему воскресному безделью. Правда, теперь главной темой для пересудов стали вошедшие в город шесть отъявленных головорезов.
        Дури не пришлось тратить много времени, чтобы оказаться в курсе последних городских новостей. Потолкавшись на рынке и выяснив все необходимое, он и его бойцы направились прямо к стапелю. Они шагали, не подавая виду, что узнали тех, кого так долго искали, а беглецы, не став прятаться за спины вендов, вышли вперед, встретив своих врагов лицом к лицу. Ларсены расходились с Хендриксами молча, прожигая друг друга взглядами, и лишь побелевшие на рукоятях мечей пальцы да звериный огонь в глазах выдавали безумное напряжение момента.
        Ольгерд было рванулся, выхватывая на ходу нож, но Фарлан, жестко схватив его за плечо, резанул взглядом и прошептал:
        - Не сегодня!
        Дури сделал вид, что ничего не заметил, но если бы не реакция Фарлана, то кровь бы уже пролилась. Эта переполненная ненавистью встреча не могла остаться незамеченной, и Щука решил кое-что для себя прояснить.
        - Старые знакомые? - Он кивнул в сторону уходящих руголандцев.
        Фарлан не стал уточнять, отделавшись ничего не значащим:
        - Да так, было дело…
        Аргун еще раз посмотрел на удаляющиеся спины Ларсенов, затем на заледеневшие от ненависти глаза Ольгерда и с долей насмешки изрек:
        - Что-то мне подсказывает, вы не рады видеть старых знакомых!
        - Тебе бы былины сочинять, а не на веслах сидеть! - Черный беседу на эту тему не поддержал и пресек дальнейшие вопросы, на что Аргун покрутил ус и, развернувшись обратно, бросил уже на ходу:
        - Если что - обращайтесь. Венды своих не бросают!
        Фарлан недоверчиво посмотрел в спину уходящего старшого. Видно было, что Щука не шутил и только что пообещал им помощь. Черный удивленно покачал головой:
        - Странные люди эти венды - знают нас всего неделю, а вписываются. У Дури-то вояк почти в два раза больше, и они ведь это видели!
        Ольгерд лишь рассмеялся в ответ:
        - Черный, ты же сам венд - вот ты мне и объясни!
        Грустно взглянув на юношу, Фарлан махнул рукой:
        - Да какой я венд - твой дед меня совсем мальцом забрал… Ладно, пошли работать!
        Работу заканчивали с заходом солнца. Затем вся бригада отправлялась в тот самый кабак, с которого все началось. Там все вместе ели, а потом дружно валились спать прямо в главном зале, кто где устроится: на лавках, на полу, подстелив под себя все, что попадется под руку.
        Еду и ночлег оплачивал Парастидис. Купец не скупился, и все были довольны - как венды, так и хозяин кабака, который тоже в накладе не оставался.
        Намахавшись за целый день, народ еле держался на ногах, поэтому со сном не затягивали. В этот день, как обычно, венды сразу начали укладываться, едва опустошив миски. Захрапел народ довольно быстро, а Фарлан занял позицию так, чтобы видеть входную дверь. Ольгерд закопошился рядом.
        - Думаешь, придут?
        - Посмотрим.
        Черный отвечал односложно: говорить не хотелось, нервы и так были на пределе. Но парень не унимался:
        - Ненавижу ждать! Уж приходили бы сейчас - сразу бы всё и закончили!
        Фарлан ожег парня взглядом.
        - Запомни, Ольгерд, одну простую истину - никогда не торопись умирать! - Он свернул свой плащ и подложил под голову. - Всему свой черед!
        Под утро, когда засыпает даже тот, кто боролся со сном всю ночь, когда темень такая, что не видишь собственных пальцев, к входной двери трактира подошел человек. Он аккуратно пошарил по двери и, найдя ручку, потихоньку толкнул. Дверь без скрипа подалась, и вдруг раздался страшный грохот. Человек с перепугу заорал во все горло и, шарахнувшись в сторону, поскользнулся на неизвестно откуда взявшейся луже. Ноги взметнулись вверх, и тучное тело, сотрясая весь дом, приземлилось на пятую точку. Тут уж начался форменный бедлам! Венды, вскочив, хватались оружие и в полной в темноте неслись к выходу, а там их ждала засада. Невидимый упырь орал и кусался, хватая всех за ноги. Сначала упал один, за ним второй, и свалка в дверях выросла в момент: теперь уже никто не понимал, кого бьют и кто на кого напал. Все заполошно орали, пока наконец не появился свет.
        Жена хозяина спустилась в зал с двумя фонарями в руках и к неописуемому ужасу нашла своего мужа, едва дышащего под грудой сидящих и охаживающих его кулаками вендов. Женщина, понося вендов на чем свет стоит, кинулась вытаскивать своего благоверного. Бойцы Аргуна, не меньше хозяйки потрясенные всем случившимся, предпочитали не пререкаться, а смущенно отходили в угол.
        Там уже стоял их старшой и бешено вращал глазами:
        - Кто? Узнаю, кто это вытворил, шкуру спущу!
        Фарлан единственный не кричал и не метался. Он-то сразу догадался, что произошло, и сейчас стоял перед сложной дилеммой. Признаваться или нет? Всю ночь Черный ждал гостей, а под утро, когда стало совсем невмоготу, решил подстраховаться. Поставил наверх приоткрытой входной двери глиняный жбан с водой. Тогда эта идея показалась ему превосходной. Сейчас же, слушая истошные вопли хозяйки и рык разъяренного Аргуна, он начал в этом сильно сомневаться.
        К счастью, хозяина откачали. Несколько синяков, заплывший глаз - вот, в общем-то, и все. Видимо, венды опасались бить нечисть в полную силу. Однако это не помешало мужику громогласно охать и жаловаться на жизнь до тех пор, пока Щука не пообещал ему виру. Тут хозяин сразу воскрес и выторговал у венда полновесный серебряный динар. Потеря денег никак не улучшила Аргуну настроение, и он с удвоенной энергией начал трясти своих, выясняя, кто из них решился на такое непотребство. Виновных найти, естественно, не удалось, и Щука пребывал в крайней степени раздражительности, поэтому Фарлан решил с признанием не торопиться и дождаться более подходящего случая.
        Во всей этой неразберихе никто не заметил, когда на пороге появились незваные гости. Они молча стояли в дверях до тех пор, пока Дури не решил, что пора обратить на себя внимание.
        - У вас всегда с утра так весело или только сегодня?
        В зале повисла неловкая тишина, и после еще только что стоявшего шума и гама перемена была особенно разительна.
        Дар речи первым вернулся к Аргуну:
        - Нет, обычно еще веселее - сегодня ребятки чутка приуныли!
        Он снова прошелся бешеным взглядом по своим бойцам, а Однорукий мотнул головой в сторону двора:
        - У меня разговор к тебе, Аргун Щука. Выйдем потолкуем.
        - Отчего ж не поговорить-то, ежели человек хороший просит. - Старшина вендов положил пояс с мечом на лавку, демонстрируя своим и чужим, что разговор будет мирным.
        Они вышли во двор. Пятеро вооруженных руголандцев как бы невзначай остались на крыльце, а Дури, отойдя в сторону, с радушной улыбкой повернулся к венду:
        - У тебя два человека пришлых в отряде. Откуда они? Кто? Знаешь?
        - Человек взялся помочь. Нам польза. Зачем мне копаться в его прошлом?
        Однорукий согласно закивал головой.
        - Все так, все так. Только вот какое дело. Кровники они наши. - Взгляд Дури жестко впился в глаза собеседника. - Отдай их нам, не вписывайся за них!
        Аргун взгляд не отвел, но отвечать не торопился. Он, прищурившись, посмотрел на дверь кабака, на стоявших там воинов, затем на голубое небо с прожилками белых облаков и наконец сказал:
        - Я мог бы рассказать тебе, что у нас принято платить добром за добро, но не буду. Скажу честно - не нравишься ты мне, однорукий, и люди твои мне не нравятся. Вот так! Никого мы вам не отдадим!
        - Честно, уважаю!
        Дури выдавил улыбку, придушив волну гнева. Рука сжала рукоять спрятанного кинжала, и он подумал: «Если бы здесь сейчас стоял Гаральд, валялся бы ты, венд, в грязи с распоротым горлом!»
        Щука развернулся и пошел к крыльцу:
        - Что хотел, я сказал, и добавить мне нечего.
        Улыбка Дури стала напоминать оскал волка.
        - Я услышал тебя, венд, так и ты меня услышь: или вы отдаете чужаков, или сдохнете вместе с ними!
        Глава 12
        - Так и сказал: «Сдохнете здесь с ними!»
        Ганьери смерил шагами комнату раз, затем другой. Осведомитель серой мышью замер в углу.
        - А что венд? - Филиппо переспросил еще раз, и незаметный человек повторил:
        - Не отдам, говорит.
        Ганьери в сердцах плюхнулся в кресло.
        - Что скажете, Торелли?
        Комендант непонимающе пожал плечами:
        - Нам-то что: пусть режут друг друга. Вызовем этого однорукого, растолкуем - все разборки за пределами городской стены. Вот и все!
        Ганьери с ненавистью посмотрел на коменданта гарнизона. Он совсем забыл, что тот совершенно не в курсе последнего приказа из дома. Раскрывать свою заинтересованность было нежелательно, поэтому он зашел с другого конца.
        - Узко мыслите, а еще военный! Хотя, может быть, как раз поэтому. Руголандцы вырежут вендов - это не беда. Беда в том, что венды не сами по себе - они гребцы на купеческом корабле. Начнется бойня, сожгут галеру, убьют купца, разграбят товар! Вам еще перечислять? Какая слава о нас разнесется, кто к нам приедет, если здесь грабят и убивают купцов?
        Слегка ошеломленный напором, Торелли замялся:
        - Ну, если с этой стороны посмотреть…
        Глава города его уже не слушал:
        - Надо урезонить этого, как его…
        - Дури, - подсказал комендант.
        - Вот-вот, Дури. Надо бы как-то втолковать ему, что здесь нам разборки нежелательны.
        Филиппо забарабанил пальцами по столу, а Торелли покачал головой:
        - Не послушает! Там же кровная месть. Руголандцы и так упертые как бараны, а уж если кровник, то совсем беда.
        Задумавшись, Ганьери спросил словно невзначай:
        - Сколько у нас бойцов в гарнизоне?
        - Пятьдесят арбалетчиков, столько же меченосцев, еще пара десятков всадников… - Комендант вдруг замер, ошарашенный внезапным прозрением. - Вы что, хотите… Даже не думайте! Наши бойцы только на стенах хороши, а в чистом поле это руголандское зверье порубит их в мгновение ока!
        Выпалив, Торелли перевел дух, а Ганьери поторопился отпереться:
        - Да нет! Вы что, с ума сошли? Ни о чем таком я не думал! - Он разозлился на самого себя, поскольку комендант уловил верно - была у него такая шальная мысль.
        Торелли уже успокоился и начал размышлять вслух:
        - Подождем! В городе мы резни не позволим - тут мы в своем праве. - Он еще подумал и добавил: - А вот за стенами руголандцы могут ждать своих кровников хоть до весны!
        - До весны? - взвился Ганьери. - Да вы очумели совсем? Весной корабль должен быть в Саргосе! - Встретив удивленный взгляд коменданта, Филиппо осекся и быстро скомкал конец фразы: - Ну, наверное, где-то там… Ладно, хватит об этом!
        Ганьери снова вскочил и заходил взад-вперед по комнате, обдумывая новую, еще не сформировавшуюся мысль. На мгновение остановившись и заметив все еще сидящего коменданта, он махнул рукой:
        - Хорошо. Идите, Торелли! Я еще подумаю, что можно сделать.

* * *
        На верфи в этот день работали, как обычно. Венды народ шальной, но отходчивый, и к обеду все уже весело смеялись, вспоминая утреннюю свалку.
        - А помнишь, помнишь! Он как в ногу мою вцепится зубами!
        - Помню, конечно! Я-то лбом приложился, аж в голове зазвенело. И ты орешь во все горло: «Упырь!» Чуть штаны не обмочил!
        - Да ври! Не было на тебе штанов!
        Все радостно заржали. Так и шло: кто-нибудь вспоминал эпизод, и все катались со смеху. Никто не упоминал приход однорукого, словно про него все забыли. Все, но только не Фарлан! Он уже несколько раз порывался спросить Щуку о разговоре с Ларсеном, но каждый раз выходило не с руки. Наконец, получив в свою миску порцию каши, он выцепил глазами жующего Аргуна и подсел к нему.
        - Каша сегодня хороша!
        Фарлан отправил в рот первую ложку, а Щука, отложив свою миску, враз посерьезнел:
        - Спросить хочешь чего? Спрашивай!
        Черный тоже отставил миску:
        - Так сразу значит? Хорошо! Что ты ему ответил?
        Аргун ухмыльнулся в усы:
        - Чего однорукий хотел, не спрашиваешь - вижу, знаешь.
        Фарлан продолжил жечь старшого взглядом:
        - Так что?
        - Я же тебе как-то уже говорил, венды своих не бросают. - Щука опять взялся за миску. - Общество так решило! - Аргун принялся за кашу, но через мгновение хмыкнул: - То ли наши тебя с мальцом за своих приняли, то ли на руголандцев сильно злобятся - как хочешь, так и понимай!
        Фарлан помолчал, затем внимательно, словно стараясь запомнить, посмотрел на бородатое лицо Аргуна и встал.
        - Спасибо. Когда бы ни довелось мне вернуть вам долг, завтра или через десять лет, я всегда буду помнить!

* * *
        Дури подошел к дверям дома главы совета города Винсби. Два здоровенных мужика в полосатых желто-бордовых камзолах развели тяжелые алебарды. Створки огромных дверей, как по команде, распахнулись, и мажордом палаццо Ганьери пригласил гостя зайти. Сказать, что Дури был потрясен, это ничего не сказать - одни только двери в два человеческих роста высотой, покрытые потрясающей резьбой, он мог бы рассматривать часами. До сегодняшнего дня Однорукий не раз бывал в Винсби, и даже внутри городских стен, но видеть скрытые высокими заборами дома знати ему не доводилось. Дури хотелось остановиться, потрогать все эти прекрасные вещи руками, постоять у колонн или рассмотреть рисунок на полу, но если кому-нибудь пришла бы в голову мысль, что его интересует тончайшая резьба или искусная живопись, то только человеку, совсем не знающему Дури Однорукого. Дури был фантазером, и фантазии его были особого толка! Он мог бы подолгу стоять перед всем эти великолепием и представлять, в какую часть хольма он поставит вон ту колонну или поместились бы в сарай эти огромные двери. Или, например, как будет ржать Гонди Косоглазый,
если ему подарить вон ту картину с сисястыми бабами. Такие вот мысли роились в голове у Однорукого, следующего за мажордомом. Приглашение на ужин от Ганьери его не удивило: он знал, что город постарается избежать кровопролития на своей территории, и Дури уже принял решение - они встретят вендов на берегу. Рано или поздно ремонт закончится, и купец выведет галеру в море. Вот тогда все и решится! Конечно, он сначала поломается, согласится не сразу - а вдруг удастся что-нибудь выжать из этих толстозадых сквалыг?
        Филиппо ждал за богато уставленным столом. Специально ради гостя преобладало мясное и жареное: Ганьери не поленился, зашел на кухню и сделал внушение:
        - Эти дикари жрут одно мясо. Все овощи для них - трава, понятно?
        Дури сел за стол и сразу накинулся на еду, проигнорировав миску с водой для мытья рук. Ганьери с интересом и некоторой долей отвращения наблюдал, как Дури хватал куски мяса и, обливаясь жиром, вгрызался в них зубами.
        Филиппо щелкнул пальцами, и слуги обновили кубки с вином. Залпом осушив кубок, Дури подумал, что в жизни не ел такого вкусного мяса - сочное, упругое и в тоже время мягкое, оно слегка обжигало гортань острыми пряностями. Живот Однорукого раздулся и урчал, но он потянулся и взял еще кусок. Работая челюстями, он уже прикидывал: «Если когда-нибудь возьмем этот город на щит, то повара заберу себе!»
        Слуга, стоящий рядом с гостем, не забывал подливать, и к концу ужина Дури уже хорошенько набрался, но тем не менее, пока ел и пил, не проронил ни слова. Однорукий вообще был не многословен, а в этот раз он ждал начала от хозяина.
        Филиппо дождался, пока гость окончательно наестся, и перешел к главному:
        - Несомненно, вы догадываетесь, о чем пойдет наш разговор?
        Дури откинулся на спинку стула и громко рыгнул. Ганьери утвердительно качнул головой, и неизвестно откуда возник мажордом с новой открытой бутылкой вина. Он церемониально наполнил кубок гостя, и Ганьери поднял свой:
        - За взаимопонимание!
        Однорукий еле заметно кивнул и залил в себя очередной кубок. Филиппо проводил внимательным взглядом последний глоток.
        - Нам понятны ваши претензии. Кровная месть - это святое! Но также нам очень важно, чтобы не страдали наши интересы: бойня в городе очень повредит торговле.
        Дури хлопнул пустым кубком о стол.
        - Мои люди рвутся в бой, и они не понимают, почему город укрывает наших врагов? - Он дождался, пока слуга вновь наполнит бокал. - У нас так повелось: тот, кто помогает твоему врагу, - твой враг! Мы люди простые, нам ваших игрищ не понять.
        Филиппо демонстративно вскинул руки:
        - Мы никому не помогаем, упаси бог! - Выдержав небольшую паузу, он все же добавил: - Но, повторюсь, мы хотели бы, чтобы смелые воины Руголанда учитывали наши интересы.
        Дури сделал приличный глоток и решил заканчивать:
        - Если учитывать ваши интересы, то надо ждать, когда туринская галера выйдет из дока, а это расходы.
        Ганьери улыбнулся, поняв, куда клонит его гость:
        - Ждать не надо - завтра Парастидис выйдет из дока! Делайте что хотите, но только за пределами города. Ну а чтобы вашим воинам было не скучно этой ночью, я прикажу послать вам два бочонка хорошего вина.
        Однорукий нахмурился. Он рассчитывал на куш пожирнее, но и того, что венды уходят завтра, тоже не знал. Почесав в раздумье криво выбритый подбородок, Дури кивнул:
        - Хорошо, договорились! Завтра мы будем ждать их за стенами, в город не пойдем.
        Выходя из ворот дома Ганьери, Дури не мог избавиться от ощущения, что этот скользкий истриниц провел его, как мальчишку. Однорукий считал себя опытным переговорщиком, в клане Ларсенов все договоры поручали заключать ему, и он ни разу не сплоховал. Дури прокрутил разговор еще раз - зацепиться было не за что. Он все сделал правильно, но шестое чувство подсказывало ему - это не так!

* * *
        Длинная каменная коса, на которой стоял город Винсби, с трех сторон омывалась морем. Южная сторона сходила в море широким песчаным пляжем, на котором и разворачивались ежегодные ярмарки. Если следовать вдоль городской стены вглубь острова, то в одном месте полоса пляжа сжималась, и городскую стену отделяли от моря не больше сотни шагов. В этом месте горожане настелили катки и случае необходимости затаскивали корабли в защищенный стеной городской док. В стене были сделаны специальные ворота, достаточно широкие для прохода корабля. Именно эти ворота и открылись ранним утром, для того чтобы спустить на воду галеру Парастидиса. Первыми вышли венды в полном боевом облачении. Дружина работала на купцов не один год, и это было видно сразу, на снаряжение не скупилась. Три десятка бойцов, почти все в кольчугах, у половины хорошие кованые шлемы. Рабочие дока выходить следом не торопились: катки, канаты, масло для катков - все пришлось отложить в сторону, сначала надо было решить проблему поважнее. Эта проблема стояла в лице полусотни бойцов Дури Однорукого. Руголандцы с утра заняли позицию у самой кромки
воды и, увидев выходящих вендов, тут же выстроились в две шеренги и закрылись щитами. Опытные воины с той и с другой стороны сразу оценили друг друга. Железной брони у руголандцев поменьше, доспехи, в основном, из вареной в уксусе кожи, но зато численный перевес на их стороне.
        Фарлан и Ольгерд встали с правой стороны шеренги вендов, рядом со Щукой. Эти двое были экипированы на зависть всем: длинные кольчужные хауберки и такие же чулки-шоссы. Кованые шлемы с личиной, отличные стальные мечи и круглые кавалерийские щиты с шипом посередине - лучшее, что собрал клан Хендриксов за нескольких поколений. Самые умелые бойцы Ларсенов тут же перебрались на левый фланг, ведь всем известно: доспехи и оружие не идут в общую добычу, а достаются тому, кто убил их бывшего владельца. Неожиданно шеренга вендов всколыхнулась, и в середину строя, растолкав ближайших, влезли сам Парастидис и его секретарь.
        Поправив шлем, Дагон безнадежно вздохнул:
        - Идея дурацкая!
        - Я тебя не звал, а мне все равно не жить, если корабль отсюда не выйдет. - Нуклеос вытащил длинный сверкающий клинок халидадской стали, и кое-кто из бойцов Дури, злобно выругавшись, перешел в центр.
        За перипетиями разворачивающегося спектакля следили тысячи горожан. Все стены были усеяны любопытными головами, и лучшие места занимались еще с ночи. К тому моменту, как открылись ворота, весь город был уже на южной стене, а в трактире на площади принимались ставки. За вендов, несмотря на симпатии, давали один к десяти. Торговая братия смотрела на мир реалистично и не верила в чудеса - уж слишком велико было численное преимущество руголандцев.
        На восточной воротной башне собралась вся городская знать. Разряженные дамы сверкали крупными бриллиантами, а их кавалеры красовались бархатом и перьями плюмажа. Прибывший позже всех Ганьери прошел к своему месту, на ходу раскланиваясь с почтенной публикой. Едва взглянув на арену будущего сражения, он тут же бросил злой взгляд на своего мажордома Паломо.
        - Стефано, объясни мне вот это! - Указательный палец Филиппо ткнул в стоящего перед строем Дури.
        Пожилой седовласый мужчина испугано глянул на своего хозяина.
        - Не понимаю. Это безупречное средство никогда не подводило. Задержка максимум двенадцать часов.
        Заерзав в кресле, Ганьери прошипел прямо в подставленное ухо своего тайного порученца.
        - Не могу убить тебя прямо сейчас, но обещаю…
        Закончить ему не позволил грохот железа и жуткий волчий вой.
        - У-у-у! - Издав боевой клич шеренга вендов сомкнулась и, прогремев кулаками по щитам, замерла в ожидании команды к атаке. Ганьери закусил губу: все рушилось из-за этого придурка Паломо - неужели он перепутал пропорции? Перед его глазами две железные шеренги уже сделали первый шаг, но вдруг вперед выскочил юноша и зычным криком заставил всех остановиться:
        - Ларсены! Я Ольгерд, сын Яра Седого, хочу поединка с тем, кто убил мою мать!
        Дури поднял руку, останавливая готовую ринуться в бой дружину, и повернулся к своим воинам:
        - Щенок хочет сдохнуть, так же, как и его мамаша. Дадим ему такую возможность?
        Вместо ответа вперед выступил громила с секирой:
        - Дури, позволь мне приголубить мальца!
        Крутанув меч левой рукой, Дури злобно оскалился:
        - Не торопись, Бешеный, я сам! - Однорукий сделал несколько шагов навстречу парню. - Что, Ольгерд, хочешь отомстить за свою мать? - Его губы искривилось в хищной улыбке: - Так подходи, это я ее убил! Проткнул ее поганое брюхо, выносившее таких, ублюдков, как ты!
        - У-у-у! - диким зверем завыл в ответ Ольгерд, и его лицо перекосилось от крика безумной ярости: - Я заставлю тебя кровью выблевать каждое твое поганое слово!
        Парень бросился на врага. Он бежал, как слепой бешеный пес, не видя и не слыша ничего вокруг себя. Если бы он мог видеть, то поразился бы так же, как и все - свои, чужие и даже зеваки на стенах. Если бы он мог слышать в этот момент, то услышал бы единый выдох изумления. Дури, до последнего момента стоявший с самодовольной улыбкой на лице, с проклятием Ольгерда вдруг согнулся пополам, и тело его содрогнулось в конвульсиях. Затем он упал на колени и выблевал все, что у него было в желудке. Он катался по земле, выл и блевал! Выл и блевал!
        Венды, Ларсены, все, кто слышал последние слова Ольгерда, остолбенели. Никто не мог произнести ни слова. Тишина нарушалась лишь воем Дури и топотом бегущего обезумевшего юноши.
        Хрясь! Меч Ольгерда нашел тело врага. Хрясь! Хрясь! Ольгерд рубил не останавливаясь, ничего не видя и не слыша! Тело Дури затихло, но меч все продолжал кромсать уже мертвого врага. Никто не решался подойти к одержимому, и несколько длиннющих мгновений Ольгерд продолжал рубить поверженного Ларсена, вкладывая в каждый удар всю накопившуюся ярость. Он остановился, только когда опомнился сам. Придя в себя и взглянув на дело рук своих, юноша зашатался и упал рядом с ненавистным врагом, так и не поняв, что произошло и в каком он вообще мире.
        На башне в этот момент повеселевший Ганьери повернулся к изрядно напуганному Стефано:
        - По-моему, получилось неплохо! Что скажешь?
        Глава 13
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ЗЕМЛЯ СУМИ
        Лодку прятать не стали, просто вытащили на камни. Предстоял пеший переход через земли Суми, и обратно к морю возвращаться не собирался ни Фарлан, ни Ольгерд. С того памятного дня на побережье Винсби прошло уже больше двух недель, а он стоял перед глазами так, словно это было вчера. Они помнили его по-разному. Фарлан, вместе со всеми - с вендами, руголандцами и горожанами - видел, как заклятие Ольгерда действительно сразило Дури Однорукого. Каждый, кто был на том поле, мог поклясться, что парень приказал: «Выблюй свои слова назад!», - и Дури начал блевать. Ларсены после такого очевидного вмешательства бессмертных богов отступили. Потом выслали переговорщика и попросили разрешения забрать тело. Никто не препятствовал. Руголандцы на руках унесли мертвого Дури на ладью, и через некоторое время их посланник известил, что чинить препятствий молодому Хендриксу они не будут. Пусть уходит, но в Руголанд лучше ему не возвращаться.
        Ольгерд же все помнил плохо. Не помнил никаких заклятий, не помнил никаких слов вообще - только ярость и красную пелену перед глазами, и еще звук. Звук удара, рубящего плоть. Никакого заклятья не было, не уставал он доказывать Фарлану, и тот соглашался, не спорил, но предпочитал верить собственным глазам.
        Хельсвик встретил их дождем и туманом. Три деревянных барака, обнесенные частоколом, - вот и весь город. Парастидис не имел ни малейшего желания задерживаться в этой дыре. Он первым пожал на прощание руки Фарлану и Ольгерду, заявив столпившимся на палубе вендам:
        - Я простою здесь ровно столько, сколько потребуется вам, чтобы сделать то же самое, ни на мгновение больше!
        Совсем скоро они уже видели, как галера ложится на обратный курс. Фарлан сторговал у рыбаков лодку в тот же день, и утром они вновь вышли в море. Погода баловала. Несильный устойчивый юго-западный ветер держался с того момента, как они покинули Винсби. Было тепло и дождливо. Они шли под парусом днем, ночью спали на одном из множества островов архипелага. Все время на восход солнца, вдоль побережья земли Суми. Десять однообразных и скучных дней тянулись долго, а пролетели мгновенно. Дальше надо было идти пешком, и если не заплутать, то дня три, не больше - так, во всяком случае, выходило по словам Фарлана.
        Черный надел кольчугу, вторую протянул Ольгерду, и тот возмутился:
        - Ты уверен? Кругом же ни души.
        Нахмурившись, Фарлан одернул парня:
        - Это только так кажется. Нас здесь сильно не любят. Не расслабляйся, Оли! Нам очень повезет, если пройдем незамеченными.
        Они шли по звериной тропе след в след, нагруженные, как и раньше. Ольгерд ворчал в спину Черному:
        - Спасибо хоть кольчужные шоссы не заставил надеть…
        - Постарайся, чтобы я не пожалел об этом. - В голосе Фарлана сквозило напряжение - с тех пор, как они ступили на землю Суми, венд был на взводе. Прислушивался к любому шороху, взлету испуганной птицы или топоту убегающего зверя. Ольгерд относился к поведению дядьки скептически. Лесные дикари с их охотничьими луками и кремниевыми стрелами - это несерьезно. Два закованных в железо воина с легкостью положат десяток, а то и два таких бойцов.
        Они шли весь остаток дня, не останавливаясь на отдых, и лишь когда солнце начало скрываться за верхушками деревьев, Фарлан остановился.
        - Заночуем здесь.
        Ольгерд посмотрел на солнце:
        - Может, еще пройдем, пока светло?
        - Нет, остановимся здесь. Место уж очень удобное, такое можем больше не встретить до темноты. - Фарлан сбросил свои мешки у подножья отвесной скалы и, осмотревшись еще раз, подтвердил: - С трех сторон все как на ладони, сзади скала. Отличное место!
        Они набросали лапника для ночлега. Костер не разжигали, опять же из-за паранойи венда. Ольгерд уже начал бурчать в открытую: ночи стояли холодные. На что Черный разумно ответил, пресекая дальнейшие разговоры:
        - Лучше проснуться замершим, но живым, чем в тепле, но мертвым.
        Ольгерд улегся на еловые ветки, кутаясь в овчину и ворча про себя, что мертвые вообще не просыпаются. Наконец он угомонился, но заснуть не удавалось, и, приподнявшись, парень в очередной раз поинтересовался:
        - Черный, чем же мы так не угодили местным, что нас здесь настолько не любят?
        Фарлан, сидя на своем ложе, начал говорить, не переставая прислушиваться к черноте леса:
        - Когда-то твой дед пришел в эти места. Поставили хольм у озера, огородили его частоколом и дали ему имя Истигард. Местные суми если и были недовольны, то никак этого не проявляли. Называли нас рокси, что по-ихнему значит чужой. Зимой Ролл собрал вождей ближних племен и объявил им:
        - Отныне вы платите мне дань. С каждого мужчины куну, с женщины и ребенка по пол куны.
        Те благоразумно согласились и разъехались по своим городищам. Когда же Хендрик с дружиной пошел за полюдьем, его встретили закрытые ворота и лучники на стенах. Осерчал твой дед крепко. Взяли мы на щит одно такое поселение, жителей перебили всех, включая женщин и детей, а городище спалили. Одни головешки остались! Затем Ролл вновь послал гонцов к тем же вождям со словами: «Платите или с вами будет то же самое!» Суми посовещались, поспорили, посчитали и решили платить. Так дешевле! С той поры платят они дань исправно. Сначала деду твоему платили, теперь дяде платят. В открытую не бузят, но исподтишка нагадить - это могут. Убить парочку заплутавших рокси - как раз в их манере. Ненавидят они нас люто, да и за что им нас любить-то? Понимаешь теперь, почему я встревожен? Нам с ними встречаться ох как не с руки!
        Ольгерд удивленно встрепенулся и сел на своей подстилке.
        - Ты мне никогда не говорил, что с дедом на восток ходил.
        Фарлан таинственно хмыкнул:
        - Знаешь, там много чего было - твой отец не любил вспоминать те дни.
        - Зря. Мне интересно. Что дальше было? Расскажи, Черный.
        Глаза Ольгерда горели таким искренним любопытством, что Фарлан не смог отказать.
        - Южный берег озера занимали венды. Их городища были и больше и богаче. Ролл с дружиной ходил туда на ярмарки. Венды жили сытно. Многие из наших начали подбивать твоего деда переселиться на юг и брать дань с вендов.
        Земли суми небогатые, мех зверя - это все, что можно взять. Хлеба опять же всегда не хватает, а там всё есть. В общем, рассудили так: оставить гарнизон в старом хольме для охраны женщин и детей, а всем остальным мужам идти на юг, завоевывать вендские земли.
        Весной в четыре ладьи высадились на южном берегу. Начали ставить хольм. Выкопали ров, поставили стены, назвали Хольмгардом. Тут пришли венды, спрашивают: «Пошто на чужой земле град ставите?» Ролл им отвечает, что земля эта теперь наша, а вы отныне должны нам платить полюдную дань. Те удивились: «Почему? Предки наши никому не платили, и мы не будем!»
        Дед твой решил пойти проторенной дорогой. Выбрал небольшое городище поблизости, и в один из дней напали мы на него всей силой. Людей побили, городище сожгли, и вождям вендов послание разослали: платите, или с вами то же самое будет! Венды - это не суми, так я тебе скажу. Прослышав о нашем нападении, они ничего считать не стали, да и спорить тоже, а всем скопом, со всех сторон начали стекаться к нашей крепости. День ото дня их все больше вокруг Хольмгарда, все злые, оружием трясут, грозятся! Мы не особо испугались - такой вариант предусмотрели. Пусть покуражатся, попробуют нас на зуб - потери их быстро образумят. На третий день венды пошли на штурм и, конечно, ничего не добились. Устелили поле трупами и откатились обратно в лес. Через неделю попробовали еще раз - результат тот же! Ролл посчитал, что дело сделано, теперь надо ждать парламентеров с предложениями о мире. Но не тут-то было. Венды оказались крепким орешком: они перестали штурмовать хольм и сняли осаду, но лес по-прежнему был напичкан их отрядами. Стоило кому-то из нас выйти за стены, они тут же нападали. Мы стали выходить только
крупными отрядами, но они все равно нападали. Конечно, венды несли потери куда значительнее наших - у нас почти все в кольчугах и шлемах, а они в основном в коже, да и то сырой. Мечи, наконечники из плохого железа - в общем, в бою нам не ровня, но их больше! Даже если мы за одного нашего десяток вендов заберем, все равно паршиво - нам-то заменить павших некем.
        Дед твой тоже упрямый был, как кабан, его так просто не сломить. Сидим в Хольмгарде, выжидаем, иногда делаем вылазки и близлежащие селения вендов почти все пожгли. Не знаю, сколько бы это противостояние продолжалось и чем бы закончилось, но случилось вот что. У вендов в основном луки охотничьи, стрелы с кремниевыми наконечниками или из сырого железа. Такие броню не пробивают, поэтому у нас больше раненых, чем убитых. Раненый ведь как: коли оклемается, то снова в строй встанет. Так они что удумали! Стали наконечники своих стрел замачивать в тухлом мясе или рыбе. Убойная дрянь, скажу я тебе! После этого любая царапина стала смертельна, и смерть жуткая, мучительная. Сидят себе венды в лесу, из-за деревьев постреливают, в рукопашную больше не ходят. У нас пошли серьезные потери, бойцы отказываются выходить за стены, боятся! Одно дело - в бою пасть, с мечом в руке, другое - невесть от чего сдохнуть. Через месяц начался голод, и вот тут Ролл понял - не удержаться! Вышел к вендам на переговоры. Видимо, те тоже устали от войны. Два дня сидели перетирали, что да как, и наконец решили: мир! Мы уходим, берем
только личное оружие, а всю добычу, городище, припасы и прочее - все оставляем и еще выплачиваем виру в десять гривен серебром. Только тогда венды нас пропускают и забывают о нашем нападении. Неслыханно!
        Тинг орет в один голос:
        - Руголанд дани не платит!
        Ролл послушал, послушал, да как рявкнет:
        - Хватит! Собирайтесь!
        Деда твоего ослушаться никто не посмел, и убрались мы подобру-поздорову. Мудрость Ролла оценили через год, когда пришла пора ярмарок. По договору с вендами мы могли приходить на ярмарки и торговать, а это, я скажу тебе, совсем не десять гривен, пусть и серебром. Без этих ярмарок нам было не выжить, ведь хлеба то купить больше негде - не из Руголанда же везти. Встретили нас, конечно, враждебно, особенно в первый год, но венды обещали Ролло зла не иметь и, честно скажу, слово свое сдержали, обошлось без крови.
        Ольгерд, забыв про сон, слушал, как зачарованный:
        - Вот скажи, Черный, ты же против своих воевал. Каково это?
        Фарлан раздраженно посмотрел на парня:
        - Я тебе уже говорил, Оли, еще раз повторю - надеюсь, в последний раз. Я венд только потому, что такую кличку мне твой дед дал. Для меня он за отца, а твой батя за брата всегда были. Другой семьи я не помню.
        - Да ладно, Черный! - Ольгерд понял, что наступил на больное. - Прости, больше не буду!
        - Вот и хорошо. Давай спи, я подежурю. - Фарлан уселся поудобнее и добавил. - Часа через три подниму.
        Они встали с рассветом. Выпили воды, съели по куску сухой засоленной рыбы с хлебом. Ольгерд натянул кольчугу, не дожидаясь указаний Фарлана, и тот похлопал парня по плечу:
        - Молодец, дошло!
        Шли ходко, небо, к счастью, было чистым, и солнце ясно указывало дорогу на восток. К полудню вышли к реке. Они стояли на обрыве, внизу алмазной лентой блестела вода. Другой берег был плоским, зеленый заливной луг, вдали - темная полоса леса и узкая полоска песка у самой реки. Фарлан осмотрелся, прислушался и, не найдя ничего опасного, шагнул вниз.
        День был теплый и солнечный. Они изрядно вспотели в железе и шлемах, поэтому холодная речная вода была, как райский нектар. Побросав мешки, они жадно набросились на нее, зачерпывая горстями. Фарлан снял шлем, черпанул им из реки и вылил себе на голову.
        - Уф, хорошо!
        Он затряс длинными спутанными волосами и неожиданно замер, как готовая к прыжку кошка. На другом берегу кто-то был, и этот кто-то неотступно следил за ними.
        Глава 14
        Сидя на корточках, Ольгерд горстями плескал воду себе в лицо, фыркал от удовольствия и громко смеялся. Фарлан аккуратно положил ладонь ему на плечо:
        - Резких движений не делай. По-моему, за нами кто-то следит.
        Ситуация осложнялась тем, что Фарлан никак не мог решить, что делать. Рвануть назад? Так там крутой подъем: пока лезешь наверх, ты на виду, и суми нашпигуют тебя стрелами, как ежа. Влево, вправо - тоже не выход. Остается одно!
        Он зачерпнул горсть воды и, не поднимая головы, проговорил негромко, но четко:
        - Оли, сейчас медленно надеваешь шлем, подходишь к мешкам, отстегиваешь щиты. свой и мой. Потом резко что есть сил несемся на ту сторону! Вон туда, видишь, прямо напротив кустарник.
        Пока Черный говорил, Ольгерд застегнул шлем и, подойдя к мешкам, не оборачиваясь спросил:
        - А сколько их там?
        Делая вид, что утирается, Черный неотрывно следил за противоположным берегом. На вопрос парня он лишь пробормотал:
        - Хотел бы я сам знать…
        Фарлан чувствовал, как с каждым мгновением накаляется ситуация. Надо действовать, а там будь что будет! Он зашипел в спину напарника:
        - Спать не надо, Оли! Давай пошустрей.
        Дзынь. Звякнула первая стрела, чуть выше головы Ольгерда.
        - Ну, всё. Пошли!
        Черный вскочил, выхватывая щит из рук Ольгерда.
        Они мчались по воде, взметая тучи брызг. На вид река в этом месте была мелководна, и у Фарлана в голове билась только одна мысль: «Лишь бы не глубоко! Если застрянем - нам конец!»
        Стрелы летели густо, но лишь до середины реки, потом, видать, нервы у стрелков начали сдавать. Ближе к берегу стрельба прекратилась, а противник так и не показался.
        Ольгерд ворвался в кустарник вслед за Фарланом. Никого! Не разбирая дороги и ломая всем телом ветки, они прошили группу деревьев. Впереди опять полоса травы, за ней лес - и три темные фигуры, скрывающиеся в тени сосен и елей.
        Фарлан утер заливающий глаза пот.
        - Похоже, молодежь резвится. Всего трое, это хорошо!
        Остановившийся за ним Ольгерд еще горел несостоявшимся боем, оголенные нервы требовали действий! Он затоптался, как боевой жеребец.
        - Что будем делать?
        Черный, тяжело дыша, посмотрел на парня:
        - Я, наверное, посижу, подумаю, а ты сходишь за нашими мешками. Как-то так.
        Он присел на поваленный ствол и положил рядом с собой меч.
        Фарлан сидел, не чувствуя холода мокрой одежды. Решение надо принимать немедленно: кто знает, сколько суми еще поблизости и не пошлют ли эти трое за помощью? Главная проблема - идти надо туда, в лес, где их наверняка поджидают стрелки. В лесу им охотников суми не догнать, а вот те как раз наоборот - засаду им устроят на раз. Пока они бьют издалека - не страшно. Какими бы отличными стрелками ни были суми, все примет на себя кольчуга, шлем и щит. Из засады, в упор - тут дело другое, выцелят в лицо или в шею, а могут и в ноги. Вот, кстати, надо огорчить Ольгерда - шоссы ему придется надеть.
        Он сжал виски ладонями: нужно что-то придумать - соваться в лес наобум смерти подобно!
        Голос Ольгерда сбил Фарлана с мысли.
        - Я вот что думаю.
        Юноша вышел из кустов с мешками на плечах, и раздраженный отсутствием решения венд не удержался от сарказма:
        - Ну, удиви меня, Оли!
        Не замечая нервного настроя старшого, Ольгерд бросил мешки на землю.
        - Я вот шел и думал. В лесу мы для них идеальная цель: только сунемся - и нам конец. Догнать мы их не догоним, и они могут стрелять, пока не попадут. Тут я вижу только один выход - надо выманить суми в ближний бой.
        Фарлан все еще был полон скепсиса:
        - Мысль хорошая. Может, еще скажешь как?
        Поглощенный своей идеей, Ольгерд пропустил подколку мимо ушей:
        - Что они сделают, если подстрелят нас?
        Неожиданный вопрос заинтересовал Фарлана.
        - Как обычно: оберут до нитки, а тела бросят на корм волкам.
        - Притворимся, будто они попали. Пусть поверят. Подойдут, а тут мы…
        Меч Ольгерда со свистом рассек воздух, и Черный с уважением посмотрел на юношу.
        - Растешь на глазах, сынок! - Он уже не издевался. - Это надо обдумать.
        - Да что там думать! Поймаем по стреле. Взмахнем руками и упадем. Они подойдут…
        Ольгерд начал горячиться, но Фарлан его остудил. Он чувствовал: чего-то плану не хватает
        - А если нет? Суми - они другие! Твой дед называл их «рыбья кровь», они могут просидеть в засаде и день, и два. Надо их зажечь, подцепить как-то, чтобы они осторожность свою, рыбью, потеряли!

* * *
        Они шли по лесной тропе в полном вооружении. Стеганый льняной акетон под длинным до колен хауберком, на ногах кольчужные чулки - шоссы, под кованым шлемом койф, а на грудь повешен маленький круглый щит. Другой, большой, зажат в левой руке, а в правой - обнаженный меч. Ну и, конечно, по огромному мешку за плечами, куда же без них-то! Они шли с грохотом бронированного зубра, продирающегося через бурелом.
        Стрелять начали не сразу. Первую стрелу Фарлан, идущий вторым, поймал на щит. По силе удара - били почти в упор. За деревьями мелькнула тень.
        - Началось! Помоги нам, Пер Многорукий! - Черный даже не заметил, что за помощью обращается к великому богу вендов.
        Стрелы уже не летели потоком, суми начали экономить - уж слишком много они растранжирили на реке. Теперь они выцеливали каждый выстрел.
        Дзень! Стрела больно ударила Ольгерда в ногу чуть выше колена.
        - Ничего, - усмехнулся парень, - так нас не возьмешь! - Открытыми для поражения оставались только лицо, часть шеи и ступни - во всех других местах кольчуга была не по зубам кремниевым наконечникам.
        Суми готовили каждый выстрел, но подходить слишком близко опасались, а бить издалека мешали деревья, поэтому выбрать удобную позицию им было не так-то легко. Нужно уйти вперед, подготовиться, дождаться рокси. Неудачный выстрел - и все сначала! Чужаки не останавливались ни на мгновение. Неподготовленный выстрел - стрела на ветер. Собирать их некогда! Юные суми заводились, азарт охоты завладевал ими - еще раз, еще разок, и точно попадем!
        Время летело, и напряжение росло. Фарлан не новичок в таком деле: каждый куст, группу деревьев, любую позицию, удобную для стрелка, он старался опознать заранее. Это пока спасало.
        - Оли! Слева раздвоенная сосна. Берегись!
        Ольгерд вовремя закрыл лицо щитом. Тук! С глухим стуком стрела вошла в деревянный край.
        - Молодец, Оли! Вот когда ты научишься такие стрелы руками ловить, тогда Руголанд будет слагать о тебе саги.
        Черный старался подбодрить парня, как мог, и пока все складывалось удачно, но с каждым мгновением становилось все яснее, что долго так продолжаться не может. Рано или поздно закончится плохо!
        Фарлан заметил стрелка, когда тот еще накладывал стрелу. Шагов тридцать на глаз. То, что надо!
        - Господи, Пер, пошли мне милость твою!
        Фарлан незаметно переложил меч в левую руку. Он был готов! Каждый нерв в его теле звенел от напряжения. Вот суми натягивает лук. Дзень! Он как будто услышал звук спускаемой тетивы. Пошла стрела, и время замерло! Венд опустил щит, открывая незащищенное горло. Он не видел смертоносного жала, но рука схватила стрелу, повинуясь неведомому шестому чувству. Кремневое острие расцарапало горло. Крови много, но рана безобидна. Фарлан застыл на мгновение со стрелой в руке - и тут же рухнул на землю. Со стороны все выглядело очень убедительно: стрела попала в шею, враг схватился за горло и упал!
        Ольгерд бросился к упавшему венду:
        - Как ты? Цел?
        - Пока да! - Уткнувшись лицом в траву, Фарлан зашипел на парня. - Давай поори для виду, попричитай и сваливай! Помни: уходи и не останавливайся - они проследят.
        - Фарлан! - не дослушав старшего, Ольгерд завопил во весь голос. Он надрывался довольно убедительно, благо нервное напряжение и страх разыгрывать было не надо. Выкрикнув несколько ругательств в сторону невидимого врага, Ольгерд тяжело поднялся и пошел, пошатываясь то ли от горя, то ли под весом мешков за спиной.
        Со стороны было видно, что юноша постоянно оглядывается, выискивая глазами затаившегося врага. Вот он шарахнулся от просвистевшей мимо стрелы и, подгоняемый страхом, побежал, с каждым шагом все быстрее и быстрее. Ужас, написанный на его лице, гнал беглеца невидимым кнутом.
        Застыв неподвижным трупом, Фарлан слушал, затаив дыхание. Прижатое к земле ухо уже перестало улавливать шаги Ольгерда, и других пока не было. Сейчас все решал слух. Высокая трава практически полностью закрывала лежащему венду обзор.
        Ждать пришлось недолго. Природная осторожность суми уступила место азарту и жажде добычи. Они вышли на поляну, все трое сразу - старшему лет пятнадцать, не больше. Двое направились к мертвому рокси, третий - в сторону убежавшего Ольгерда. Подходили долго, с осторожностью косули прислушиваясь к каждому звуку. Наконец старший ткнул палкой Фарлана, и тот, сцепив зубы, перестал дышать. Третий суми остановился на полпути: любопытство пересилило, и, решив, что сбежавший все равно никуда от них не денется, он бросился обратно к своим друзьям.
        Один из тех двоих, что тыкали Фарлана палкой, вытащил нож и, наклонившись, схватил чужака за волосы. Он не успел даже вскрикнуть, как меч венда прошил его насквозь и вышел из спины зубом стального чудовища.
        Вытаскивать оружие уже не было времени, и Черный, вскочив, бросился на второго с голыми руками. Суми, совсем мальчишка, рухнул под тушей матерого воина, и Фарлан, схватив того за ворот меховой куртки, шарахнул со всей силы затылком о землю. Парнишка затих.
        Третий был еще в десяти шагах и, когда все началось, просто замер от неожиданности. Не в силах понять, что происходит, он, заорав, вскинул лук и попытался прицелиться. Руки дрожали, и кончик стрелы ходил, выписывая замысловатые фигуры. Точно прицелиться никак не получалось, все менялось слишком стремительно: вот старший брат упал, за ним младший. Сцепив зубы и уняв дрожь, он все же поймал лицо чужака на линию наконечника стрелы.
        Рокси выпрямился и поднял голову, чтобы взглянуть в глаза своей смерти, но спустить тетиву суми не смог. Разжалась потерявшая волю рука, и страшная боль в правом боку в один миг унесла все силы. Суми повернул голову, и его глаза встретились с безжалостным взглядом убежавшего трусливого рокси.
        Ольгерд вытащил нож и оттолкнул безжизненное тело.
        Фарлан дико переводил взгляд с Ольгерда на суми, не зная, ругаться или благодарить. Не решившись ни на что, он оставил все как есть и, отвернувшись, приложил ухо к груди лежащего под ним суми.
        - Этот жив! - Венд покачал головой: - Совсем дети. Вот ведь волчата!
        Сорвав пук травы, Ольгерд вытер нож и кивнул на сжавшегося от ужаса суми.
        - Что будем с ним делать?
        - Возьмем с собой! Судя по одежде, это не простые детки. - Фарлан рывком поставил на ноги очнувшегося парня. - Будет заложником!
        Глава 15
        Вечером венду стало плохо. Царапина на шее почернела и загноилась, а утром он не смог встать. Фарлан метался в бреду, звал какую-то Фрею. За эту ночь Ольгерд посерел лицом, скулы обтянуло кожей, нос заострился, как птичий клюв. Невозможно было поверить, что человек может так измениться за одну бессонную ночь. Давила безысходность и беспомощность. Он поил друга, менял ему повязки, понимая - этим не поможешь. Потерять вот так в одночасье товарища, наставника, почти отца было выше человеческих сил. Из-за какой-то царапины! Ему хотелось выть, а собственное бессилие выворачивало наизнанку. В это момент он ненавидел весь мир за эту чудовищную несправедливость, и кто-то должен был ответить! Утолить жажду мести! Напоить горе кровью! Ольгерд повернулся и посмотрел на связанного суми.
        Безумный, полный лютой ненависти взгляд остановился на лесном мальчишке. У того от страха затряслись коленки и заходила ходуном челюсть, а Ольгерд поднялся и вытащил нож.
        - Ты, тварь! Вы не сражаетесь честно, а стреляете исподтишка отравленными стрелами! Ты будешь умирать так же долго, как мой друг, и так же мучительно!
        Руголандец выглядел настоящим чудовищем: всклокоченные грязные волосы, налитые кровью глаза и высохшие губы перекошенного рта. Юного суми заколотило от ужаса. Нет, он был не трус и принял бы смерть в бою достойно, но противостоять демону не смог и завопил дико и отчаянно:
        - Не-е-ет!
        Ольгерда это не остановило, лишь губы искривились еще сильнее.
        - Кричи, тварь, кричи громче!
        Суми трясло, он не мог выговорить ни слова. Зубы стучали, рискуя откусить хозяину язык.
        - П-п-подожди! Я з-знаю, я знаю, к-к-кто поможет!
        - Врешь!
        Ольгерд взмахнул ножом, и парень, прикрыв глаза, сжался в комок.
        - Не-е-ет!
        Сознание на миг вернулось в голову Ольгерда, и лезвие застыло у самого горла жертвы. Перекошенный рот прошипел вопрос:
        - Кто?
        - Здесь не-недалеко к-к-колдун, он п-поможет. - Суми приоткрыл глаза и добавил: - Я попрошу!
        В несколько ударов меча Ольгерд срубил волокушу и привязал к ней Фарлана. Тот уже почти не приходил в сознание, и рана выглядела совсем плохо. Счет шел на часы!
        - Бери волокушу!
        Ольгерд разрезал веревки на руках и ногах суми.
        - Тащи! Выживет - клянусь Оллерданом, отпущу! Нет - тогда не обессудь!

* * *
        Там, где можно было бежать, - они бежали. Там, где нельзя, - шли! Прорубались сквозь бурелом, шагали по пояс в воде, таща за собой волокушу с раненым. Ольгерд давно уже убрал меч и подхватил сзади жерди носилок. То, что происходило, можно было назвать одержимостью, словно боги ослепили их идеей спасти этого человека и наделили нечеловеческой силой. Они ни разу не остановились и не передохнули! Юный суми будто попал под гипнотическое безумие Ольгерда: он не пытался бежать, хотя, наверное, мог, и не раз. Наоборот, он подставлял плечо или протягивал руку, там, где руголандец в тяжелой броне соскальзывал или оступался. Они действовали, словно не враг и пленник, а два друга, спасающие товарища. Как будто не было боя, не было убитых братьев. Пелена опустилась на глаза лесного парня, и в горячке борьбы за жизнь он сам был готов умереть за раненого врага.
        Начало темнеть, когда они вышли на поляну. В самом центре, окруженная частоколом стояла землянка, накрытая соломенной крышей. Наваждение закончилось как по волшебству и суми без сил рухнул на землю, указывая на хижину:
        - Здесь!
        Ольгерд сбросил поклажу на землю и взглянул на друга. Фарлан лежал тихо, не подавая признаков жизни. Юноша не стал задерживаться и решительно зашагал к забору. Вкопанные толстые жердины доходили лишь до груди и не мешали заглянуть во двор. Никого не увидев, он крикнул в пустоту и, не получив ответа, двинулся вдоль забора в поисках калитки.
        Откуда появилась девушка, Ольгерд не успел осознать - так внезапно она вдруг выросла по ту сторону изгороди. Ее грудной голос заставил его вздрогнуть:
        - Ищешь чего, парень?
        Ольгерд поначалу оторопел, но, сбросив морок, рванулся к забору.
        - Колдун мне нужен!
        Девушка посмотрела на него с огорчением, как на нерадивого ученика:
        - Колдунов здесь нет, это дом служителя великого бога Пера Многорукого.
        Парень сжал зубы, дабы успокоиться.
        - Мне все равно, кто он! У меня друг умирает, помогите!
        Хлопнула дверь, и высокий старик с длинной белой бородой показался на пороге землянки.
        - Ирана, кто там?
        Девушка обернулась на зов:
        - Человек вот пришел, деда. Помощи просит.
        Ольгерд рванул на себя ограду:
        - Помоги, старик, век не забуду! Все что хочешь проси, должник твой буду на всю жизнь!
        Старик снял меховую шапку и вытер абсолютно лысую голову.
        - Тень у тебя плохая парень, тьма стоит рядом с тобой!
        Дед подошел ближе и уставился юноше прямо в глаза. Эта неспешность и спокойствие взорвали Ольгерда, и он заорал:
        - Старик! Там друг мой умирает!
        Дед сморщился, словно его заставляли делать неприятные вещи, но все же произнес:
        - Ладно! Тащите его сюда, посмотрим!
        Ольгерд помчался к носилкам. Суми уже вырубился, и ему пришлось тряхануть его как следует. После этого они вдвоем подхватили волокушу и втащили Фарлана во двор. Калитка оказалась прямо на пути. Как бы ни был Ольгерд возбужден и встревожен за друга, он точно мог сказать, что еще мгновение назад ее здесь не было.
        Жрец осмотрел лежащего венда и бросил недобрый взгляд на суми:
        - Чем наконечник мазали?
        Опустив голову, парень на всякий случай отошел от руголандца подальше.
        - Мочили в дурной крови.
        - Когда ранили? - Старик расковыряв пальцем рану, понюхал гной.
        - Вчера в конце дня.
        Ольгерд взвыл от нетерпения:
        - Сделай что-нибудь, дед!
        Оставив рану, старик грозно воззрился на юношу.
        - Я тебе не дед! Ты рокси, чужой на этой земле, здесь твоих дедов даже там, - он ткнул пальцем вниз в землю, - нет! Зови меня Вяйнерис.
        Устроив выволочку, старец вновь вернулся к раненому.
        - Очень плох! В землянку его нести нельзя, ему воздух нужен. Ну-ка накидайте здесь лапника!
        Он показал Ольгерду место у резного столба с изображениями Пера и повернулся к внучке:
        - Ирана, принеси овчину и шкуру медведя.
        Когда рокси и суми накидали приличную охапку еловых веток, а внучка развела огонь, жрец, отсчитав от столба три шага, начертил на земле круг. На немой вопрос Ольгерда ответил еле слышно:
        - Друг твой, рокси, еще жив, но уже на той стороне. Сам не вернется, надо идти за ним! Ирглис никого просто так не отпускает, забрать будет трудно, но я попробую.
        Показавшаяся в дверях девушка услышала последние слова и закричала громко и требовательно:
        - Дед, не ходи! - Все разом повернулись на крик. - Я тебя в прошлый раз еле выходила!
        Ирана схватила старика за рукав рубахи, но Вяйнерис обнял внучку и погладил по волосам.
        - Это мое предназначение, Ирана! Что я скажу Перу, если отдам эту душу Ирглису?
        Он ласково, но твердо разжал ее руки, и девушка, бросив гневный взгляд на Ольгерда, убежала в землянку.
        Проводив ее взглядом, старик вытащил нож и положил его в огонь. Отмыв распухшее горло раненого, жрец вскрыл рану прокаленным ножом, очистил от гноя и пораженной плоти. Затем стянул края ниткой и залепил шею какой-то черной жижей из глиняной крынки. Все это время венд лежал без движения, и лишь только когда нож вспарывал кожу на горле, тихонько застонал.
        Старик обернулся к Ольгерду и удивленно покачал головой:
        - Надо же, жив еще! Сейчас я пойду за твоим другом, а вы держитесь подальше, и в круг не входите, что бы ни случилось!
        Со стороны могло показаться, что Вяйнерис просто сел рядом с Фарланом и, взяв того за руку, замер. Ольгерд ждал продолжения, но ничего не происходило. Время шло, суми уже давно вырубился, а две фигуры на фоне яркого пламени по-прежнему оставались неподвижны.
        Ольгерд и сам наконец почувствовал, насколько измотан. Пришла боль от разодранных пальцев и бесчисленных ссадин по всему телу. Он опустился на землю и оперся спиной о ствол дерева. Глаза слипались, и темнота вокруг наполнилась ночными звуками. Где-то совсем рядом завыли волки.
        - Есть хочешь?
        Вздрогнув, Ольгерд распахнул помимо воли закрывшиеся глаза - прямо перед ним стояла Ирана с миской в одной руке и с факелом в другой. Играющее на ветру пламя скакало по ее лицу дикими тенями.
        Разозлившись на себя, он выплеснул свое раздражение на девушку:
        - Ты чего с открытым огнем бродишь? Запалить все не боишься?
        Ольгерд сам не понимал, почему злится. Эта девушка действовала на него странно.
        Вот и сейчас она загадочно улыбнулась:
        - В такую ночь без огня нельзя! Когда дед в мире мертвых, тогда круг тьмы разорван, и псы Ирглиса могут вырваться в наш мир.
        Ветер усилился, разметав пряди ее волос так, что они заиграли на самой границе света, и Ольгерд вдруг осознал: у девушки волосы, как вороново крыло. Она не суми, те все белобрысые и глаза голубые, а у нее черные, как у ведьмы! Дед настоящий суми, а эта девчонка нет! Кто она ему? Уж точно не внучка!
        Мысли копошились в голове Ольгерда, и он, задумавшись, в упор таращился девушку, пока она не скривила снисходительную гримаску:
        - Так есть-то будешь или пялиться только?
        Ольгерд вспыхнул:
        - Нет! Не буду, сыт!
        Девушка хмыкнула и, развернувшись, пошла к дому, а он тут же пожалел о сказанном: есть хотелось до невозможности. Последний раз он ел еще вчера вечером, вместе с Фарланом.
        - Вот дерьмо! - Ольгерд выругался вполголоса, вдруг осознав, что совершенно не помнит, где они бросили поклажу, и что найти ее сейчас, в полной темноте, совершенно нереально. Снова выругавшись, он понял, что с едой придется потерпеть до рассвета.
        Откинувшись на шершавый ствол сосны, Ольгерд прикрыл глаза. Голова тут же закружилась, и сознание поплыло: несмотря на голод, усталость мигом взяла свое. В полусне он вдруг увидел, что сидящий рядом с Фарланом старик засветился странным голубоватым светом. Пламя костра почему-то тоже стало отливать сталью и синевой. Границы фигур расплылись, и возникло непонятное, тревожное ощущение.
        Неожиданно стальное пламя закрутилось смерчем, создавая новую фигуру. Теперь синий огонь бил прямо из земли, собирая над собой бесформенное облако. Постепенно столб огня начал оседать, уплотняясь и приобретая форму высокой стройной женщины с красивым, но очень жестким лицом. Взлетели вверх длинные ресницы, и открывшиеся глаза резанули голубым огнем! Белая рука с точеными пальцами прошлась по линии безукоризненно сидящего платья, и видение медленно поплыло в сторону Ольгерда. Оно плыло без единого движения и даже складки длинного платья не шевелились, а тяжелые локоны застыли, словно отлитые из серебра.
        На самой границе круга женщина остановилась и ласково поманила его к себе. В этом простом жесте было такое повелительное давление, сопротивляться которому казалось невозможным.
        Юноша поднялся навстречу, но неожиданно налетевший порыв ветра остановил его, и словно из ниоткуда перед ним возник образ Ираны. Ветер рвал ее длинные волосы, и черные кончики прядей хлестали по лицу, оставляя кровавые следы. Эти шрамы словно кричали о чем-то и звали его, Ольгерда, но он не слышал. Им полностью завладела белая женщина, она будто на привязи держала его взгляд, не отпуская ни на секунду. Мир вокруг них словно замер, листья и трава пожелтели и пожухли, как осенью, а воздух наполнился тяжелым покоем. Вихрь, гнущий верхушки деревьев, испуганно гудел наверху, не смея даже прикоснуться к этой женщине.
        Она улыбнулась и провела рукой, прогоняя образ Ираны. Тонкие, изящно вычерченные губы приоткрылись:
        - Твой друг зовет тебя!
        Ольгерд сделал шаг навстречу, и звук ее голоса хлестнул, как кнутом:
        - Поторопись! Твой друг хочет обнять тебя.
        Юноша, не отрывая взгляда от прожигающих его ледяных глаз, зашагал быстрее. Белая женщина протянула руку.
        - Дай мне свою ладонь, я проведу тебя.
        Ольгерд безропотно протянул руку, и тонкие женские пальцы легли на грубую, израненную кожу его ладоней.
        - Иди ко мне!
        Мягкий голос опутывал невидимой сетью, и юноша сделал еще один шаг. Преграда, разделяющая их, стала видимой и почти осязаемой, голубовато-стальное свечение сияло по всей окружности, очерченной жрецом. Пальцы Ольгерда вошли в полосу света, и в этот момент кто-то с силой дернул его назад. Рука женщины, державшая его, вылетела за границу круга, и раздался дикий звериный вой! То, что было женскими пальцами, на глазах Ольгерда превращалось в жуткую звериную лапу. Длинные стальные когти рванулись, хватая ускользающую жертву, и железная кольчуга расползлась под их натиском, как истлевшая тряпка.
        Из-за призрачной дымки немигающими змеиными глазами на Ольгерда смотрело чудовище. То, кто еще недавно было красивой женщиной, тащило парня в круг, а кто-то неизвестный держал его сзади и не пускал. Мышцы напряглись до предела, вены вздулись, и невыносимая боль скрутила руку. Казалось, еще мгновение - и демон вырвет ее с корнем, но в этот момент сияние потускнело и голубоватая прозрачная граница начала мутнеть. Стена словно застывала прямо на глазах, наливаясь тяжелой глянцевой чернотой, и вдруг, вспыхнув в последний раз, растворилась в воздухе, и в этот миг еще один нечеловеческий вой огласил поляну. Восстановившаяся граница миров обрезала руку чудовища словно клинком.
        Отпущенный Ольгерд полетел на землю, а отсеченная лапа, как живая, продолжила терзала его плоть. С диким остервенением юноша оторвал от себя жуткую тварь и отбросил в сторону. Та вспыхнула, еще не долетев до земли, и, упав, догорела, слепя голубовато-синим огнем.
        Ольгерд бессильно откинулся назад, перед распахнутыми глазами разлилось темное ночное небо. Сознание вновь покидало его. Он напрягся изо всех сил, чтобы повернуться и посмотреть на своего спасителя, но тело уже не слушалось, и лишь на фоне лунного диска мелькнули знакомые черные пряди.
        Очнулся Ольгерд, когда было уже светло. Солнце подбиралось к зениту, говоря о том, что спал он очень долго. Старого жреца уже не было на месте, хотя Фарлан по-прежнему лежал там, куда его положили вчера. В голове царил полный сумбур из непонятных отрывков кошмарного сна, горло горело, и жутко хотелось пить.
        Попытавшись встать, он оперся на правую руку и взревел от боли - от кисти до локтя она была разодрана до кости. От вида ужасной раны в памяти замелькали смутные образы и обрывки фраз, но он ничего не помнил - только ночной кошмар из стирающихся образов, никак не связанных между собой. Заболела голова. После осмотра кольчуги, разорванной от плеча до кисти, вопросов только прибавилось.
        - Кто это тебя так?
        Ольгерд вскинул взгляд на неслышно подошедшего суми и подумал, что в таком положении, с неподвижной правой рукой, он сам теперь может оказаться в роли пленника.
        Суми присел на корточки, с интересом разглядывая повреждения.
        - Странная рана! Рука вся разодрана, а крови нет. Заговоренная она!
        - Что? О чем ты?
        Суми сощурил свои и без того узкие глаза.
        - Не знаю, что тут было ночью, я спал как убитый, но говорю тебе точно: кровь остановили заговором, а не руками!
        - Кто?
        Боль накатывалась волнами, и Ольгерд никак не мог сосредоточиться, но суми ничего больше объяснять не стал. Поднявшись, он произнес тихо, но твердо:
        - Пойду я! Ждал, когда ты проснешься. Друг твой живой, и по уговору я свободен. Пойду!
        Ольгерд лишь кивнул, на большее у него не было сил.
        - Хорошо, давай!
        Суми пошел к изгороди, но на полпути обернулся:
        - Меня зовут В?яри, если когда-нибудь встретимся.
        Ольгерд улыбнулся одними глазами.
        - Я запомню!
        Рука горела, тело бил озноб, и не было сил пошевелить даже пальцем. Слабость сковывала и уносила сознание.
        Очнулся он от того, что его поили. Ирана вливала в него воду деревянной ложкой.
        - Ну давай, парень, давай! Свалились же вы на мою голову! - Девушка тоже едва держалась на ногах.
        Чуть приподняв голову, Ольгерд сделал глоток и непонимающе заводил глазами:
        - Где Фарлан? Что со мной?
        Ирана сочувствующе поджала губы:
        - Эко тебя приложило! Что, совсем ничего не помнишь? Ничего, ты счастливчик - легко отделался, после встречи с Ирглисом мало кто выживает!
        Девушка еще говорила, но парень уже не слышал, его взгляд устремились к воротам. Во двор входили вооруженные люди!
        Глава 16
        Во двор Вяйнериса входил большой отряд. Три десятка закованных в железо воинов и с десяток гужевых лошадей. Впереди несколько всадников на крепких низкорослых лошадках. Толпа входила шумно и вела себя по-хозяйски. Дородный мужчина с ухоженной бородой, не стесняясь, гаркнул во все горло:
        - Ей, девка, где колдун, почему не встречает?
        Девушка вздрогнула и обернулась на крик:
        - Приболел он, господин. В доме лежит. - Настороженный взгляд Ираны отслеживал каждое движение незваных гостей, но голос звучал почтительно: - А вы располагайтесь, деда не ждите!
        Никто ждать и не собирался. Воины уже распрягали лошадей и снимали поклажу. Старший подошел к лежащему Ольгерду и бросил вопросительный взгляд на Ирану:
        - Кто такой?
        Девушка пожала плечами:
        - Пришлые, я их не знаю! Второй вон там лежит, у капища.
        Рядом появился еще один чужак, такой же невысокий и плечистый. Взглянув на раненого, он согласился:
        - На вид не местный. - А всмотревшись получше, уточнил: - Точно не венд и не суми. Больше похож на нашего. Думаю, руголандец.
        За спинами незваных гостей вдруг раздался насмешливый голос:
        - Нехорошо, Рорик, не признавать родного племянника!
        Все резко обернулись. Перед ними стоял Фарлан, бледный с запавшими глазами, зажимающий тряпкой раненую шею.
        Первоначальная радость на лице Рорика сменилась тревогой, собравшись суровыми складками между бровями.
        - Фарлан? Как ты здесь?
        Раненый друг и племянник, больше похожий на труп, - такое к хорошим новостям никак не располагало.
        Фарлан опустил глаза:
        - Все так, недобрые вести я принес!
        Конунг мгновенно напрягся:
        - Умер кто? Брат?
        Тяжело вздохнув, Фарлан не стал тянуть:
        - Все! Все погибли! Клана больше нет!
        На венда обрушился яростный взгляд Рорика:
        - Все? Как это может быть?
        В ответ прозвучало только одно слово:
        - Ларсены! - Фарлан мог бы дальше не объяснять, но он все же добавил. - Удача оставила твоего брата.
        - А ты? Ты тоже оставил его?
        Рорик схватился за рукоять меча, но Фарлан не дрогнул. Он не забыл бешеный нрав своего бывшего хозяина и друга, его уже ставшую легендарной жестокость. Он все помнил, но не дрогнул!
        - Я не мог отказать твоему брату! Он просил меня спасти того, кто должен отомстить за семью.
        Его взгляд указал на Ольгерда, и Рорик с лязгом вогнал обратно уже вышедший наполовину клинок.
        - Я знаю, ты бы Яра не бросил!
        Погасив вспышку ярости, но не в силах совладать с бушующим бешенством он резко развернулся и зашагал к лошадям. На пути Рорик все же взял себя в руки и остановился. Прошло еще одно длинное молчаливое мгновение, прежде чем вновь раздался голос конунга Истигарда:
        - Что с малым?
        Фарлан, словно очнувшись, только сейчас обратил внимание на разодранную руку и белое, бескровное лицо Ольгерда. Он с удивлением уставился на Ирану:
        - Может, ты объяснишь?
        Девушка соврала, не задумавшись ни на миг:
        - Медведь-шатун забрел. Огнем отогнали, а его вот достал-таки!
        Ирана положила ладонь на здоровую руку парня. Ольгерд уже плохо слышал, периодически полностью отключаясь, но слова девушки разобрал хорошо. Он перевел взгляд с ладони, сжимающей его пальцы, на глубокие темные глаза и отчего-то подтверждающе кивнул.
        В голове Фарлана промелькнуло сомнение, но вникать он не стал.
        Рорик же хмыкнул:
        - Узнаю нашу породу! На медведя с голыми руками!
        Тщательно осмотрев руку, Фарлан недовольно проворчал:
        - Странная рана: разодрано до кости, а крови нет! Гноя тоже нет, а парень в горячке.
        Грозно нахмурив брови, Рорик бросил Иране:
        - Позови деда своего, пусть посмотрит. Не хватало еще и Ольгерда потерять!
        Опустив взгляд, девушка попыталась было возразить:
        - Дед лежит, совсем плох!
        В ответ на нее зыркнули так, что ей сразу стало понятно: либо пойдет сама, либо ее отволокут за волосы. Не говоря больше ни слова, она молча ушла в дом. С пронзительным скрипом захлопнулась дверь, и Фарлан, проводив ее взглядом, подошел к Рорику.
        - Далековато вы забрались от дома. Нужда какая?
        Конунг жестко скривил губы:
        - Да, ходили поучить кое-кого вежливости. - И, уже открыто глядя в глаза другу, добавил: - Неспокойно стало в суми. Кто-то мутит народ!
        Фарлан удивился:
        - Не припомню, чтобы раньше племена восставали. Стрельнуть в спину - такое они всегда могли, но в открытую… Что случилось? Осмелели?
        Рорик раздраженно повысил голос:
        - Говорю же тебе, вожак у них появился! Ходит по племенам, шепчет вождям в уши, мол, рокси жадные, с каждым годом требуют все больше, гнать их надо всем миром.
        - Что, намного больше брать стали?
        Лицо конунга затвердело, и зло заходили скулы.
        - Если бы! Как отец наш брал, так и я беру! В прошлом году тонгры набег учинили, мы землю суми прикрыли. Говорю вождям: у нас потери, расходы из-за войны, вы должны взять на себя половину. Они ни в какую! Мол, мы платим полюдье - туда все входит. Вот с тех пор и решаем, кто прав!
        Опираясь на внучку, подошел Вяйнерис. Взглянув на руку юноши, он покачал головой и кивнул Иране, будто соглашаясь с ней:
        - Парень умрет! У него горячка! День, от силы два! - Старик, не слушая возражений, развернулся обратно. - Я тут бессилен!
        В глазах конунга блеснула сталь и холодное бешенство. Фарлан это взгляд Хендриксов помнил очень хорошо. С точно таким же взглядом отец подчистую вырезал городища суми и вендов.
        Слова Рорика ударили в удаляющуюся спину, как нож:
        - Слушай меня, старик. Мой племянник должен выжить, и ты его вылечишь! Если нет, то умрешь ты, твоя внучка и вся твоя родня до седьмого колена во всей земле суми.
        Вяйнерис замер, не дойдя до двери, а конунг, не дожидаясь ответа, развернулся к своему помощнику:
        - Ночевать будем здесь! Выступаем с рассветом! Старика и девку стеречь, возьмем с собой.
        Сказав, Рорик приобнял Фарлана за плечо:
        - Пойдем, старый друг, к костру - расскажешь, как все было.
        Черный, остолбеневший от слов старика, не мог сдвинуться с места.
        - Подожди, Рорик! Старый, ты что сказал? Какая горячка - чистая ведь рана?
        Неизвестно, угроза конунга или крик венда, но что-то заставило Вяйнериса обернуться. Рядом с ним и Ираной уже выросло по охраннику. Повторять Рорик не любил, и его правая рука Озмун это знал, как никто другой. Жрец посмотрел на внучку, постоял мгновение и вернулся обратно к раненому.
        - Это не та горячка рокси, о которой ты думаешь. Тот медведь… - Он с понимающей улыбкой взглянул на Ирану. - Тот медведь пришел из другого, не нашего мира.
        Рорик, мрачно следивший за происходящим, бросил свое весомое слово:
        - Все в руках Великой матери - как Иранья решит, так и будет! - Он двинулся в сторону своего костра, приглашая и венда последовать за ним. - Пошли, Фарлан! О земном побеспокоится Озмун, а в дела богов воинам лезть не след.

* * *
        Ольгерд открыл глаза. Первым, кого он увидел, был Вяйнерис. Жрец упер прямо в него свой взгляд, и взгляд этот не сулил ничего хорошего.
        - Выжил все-таки! Не думал. Выходит, не зря я с тобой две недели мучился. - Старик покачал головой. - Хотя радоваться тебе рано, Ирглис просто так никого не отпускает.
        Юноша еще не очень понимал, что происходит и кто с ним говорит.
        - Кто такой Ирглис, дед? - Ольгерд попытался приподняться и сесть. - Где я?
        Сесть не удалось: голова у парня закружилась, и его вырвало прямо на себя. Он блевал, свесившись с кровати, а Вяйнерис, равнодушно наблюдая за мучениями юноши, раздраженно пробурчал:
        - Не дед я тебе, говорил ведь! - Старик перешагнул через лужу на земляном полу и пошел к двери. - Лежи смирно, еще дня два-три - и тошнота пройдет.
        Ольгерд откинулся на лежанке. Он плохо помнил, что произошло, воспоминания накатывались, как клочья тумана. Его везут в Истигард. Жуткая, оскаленная морда чудовища. Стальные когти звериной лапы рвут кольчугу и продирают мясо до кости! Старик с седой бородой мечется вокруг и отгоняет тварь. Красивая черноволосая девушка заговаривает рану, а черная ядовитая кровь течет на землю.
        Из темноты в кошмар вдруг опять ворвалось чудовище, и когти вонзились в руку, вырывая отчаянный крик:
        - А-а-а! Прочь, тварь!
        С криком он открыл глаза, и голове возник мягкий женский голос.
        - Проснулся наконец! Третий день ждем. - Сидящая на краю лежанки Ирана положила мокрую тряпку ему на лоб. - Ну хватит орать, а то прибежит еще кто на крик.
        Не совсем понимая, что происходит, Ольгерд вытаращился на девушку:
        - Кто? Зачем?
        Женские губы растянулись в ироничной улыбке:
        - Друзья твои, кто же еще! Подумают, злая ведьма пьет кровь из юного рокси.
        - Ты не ведьма, у тебя глаза добрые. - Сказав, Ольгерд засмущался и покраснел, тут же разозлившись на себя, потому что вдруг почувствовал, что ему хочется ей нравиться. Это вообще ни в какие ворота не лезло: что она ему - какая-то дикарка, и даже красивой ее не назовешь. В Руголанде считалась красивой женщина высокая, крепкая, как мужчина, а эта маленькая, худющая, того и гляди сломается на ветру. «Одни глазища только сверкают», - подумал он про себя, отводя взгляд, и все равно не мог не признать, что есть в ней какая-то притягательная сила. Притягательная и раздражающая одновременно! Может быть, эта ее самоуверенность и даже какая-то нахальная надменность? Ведь они ровесники, а она ведет себя с ним, как с несмышленышем малолетним.
        Все это время Ирана молча рассматривала парня, и он разозлился еще больше, чувствуя, что все его мысли сейчас написаны у него на лице. Очень захотелось вскочить, схватить эту заносчивую девчонку и подбросить вверх так, чтобы она испуганно завизжала.
        Сидящая напротив Ирана вдруг снисходительно усмехнулась, словно действительно поняла, о чем он только что подумал.
        - Ты, когда встанешь, о глазах моих добрых своим почаще говори, а то они меня иначе как ведьмой не называют.
        Несмотря на все недовольство юноши собой, стоило девушке улыбнуться, как губы Ольгерда тоже самопроизвольно растянулись в улыбку.
        - Не бойся, теперь я тебя в обиду не дам.
        - А я и не боюсь, и защитники мне не нужны! - Взгляд Ираны снова стал жестким. - Ты сейчас чувствуешь в себе силу, подъем духа, но на самом деле это не так. Дед предупреждал, что так будет: ведь ты умер, тело твое умерло, только душа и осталась. Дед тебя с того света вытащил, вот теперь твое тело и радуется, поверить не может. Лучше сразу не вставай - еще сломаешь себе что-нибудь, а дядя твой мне голову отрубит за это.
        Последняя фраза огорчила и разозлила Ольгерда. Плохое про семью он не терпел ни от кого, да и про то, что умер, тоже звучало странно. Пересилив себя, парень назло ей сел на лежаке и свесил ноги.
        - Ты, стало быть, здесь из страха только? Так все, можешь идти, здоров я!
        Глаза девушки заледенели, и голос наполнился злым сарказмом:
        - Спасибо, мой господин! Спасибо вам, благодетель, за милость, за благодарность вашу!
        Вылетев наружу, Ирана так впечатала дверь в косяк, что вся клетушка заходила ходуном.
        Ольгерд пожал плечами и произнес скользнувшую мысль вслух:
        - Странная она какая-то! Шальная!
        Дольше переживать по этому поводу ему не позволили: в клеть ворвался Фарлан и, сграбастав парня в охапку, забасил:
        - Выжил! Выжил-таки, бродяга!
        Следом вошли Рорик, Озмун и еще пяток ближних людей конунга. В комнате сразу стало тесно.
        - Напугал ты нас, племяш. - Рорик потрепал юношу по волосам. - Ну, раз сейчас не помер, знать, не судьба тебе от зверя смерть принять!
        Остальные согласно закивали головами:
        - Везунчик!
        - Из такой горячки выбрался - видать, Оллердан хранит парня.
        Ольгерд счастливо улыбался. Вернулась жизнь, вернулось участие близких людей, вернулись друзья. Казалось, стоит только протянуть руку, и вся прежняя жизнь вернется обратно. Остро захотелось увидеть солнце, голубое небо.
        - На воздух хочу! - Ольгерд неуверенно встал на ноги. - Фарлан, дядя, можно я во двор выйду? На солнце хочу посмотреть.
        Вокруг все весело загоготали:
        - Ожил пацан!
        Рорик тоже поднялся.
        - Конечно, племяш, пошли во двор, глянем на солнце.
        Все табором повалили наружу. Протиснувшись в узкую дверь, Ольгерд зажмурился: несмотря на позднюю осень, день был на удивление солнечным, скупое осеннее солнце выжимало последние капли на Истигард. Пахнуло свежим навозом, перемешанным с соломой и грязью.
        Прикрыв ладонью глаза, юноша взглянул на центральную площадь хольма. Все пространство перед крыльцом конунга заполнял суетящийся народ. Людей было много: кроме воинов Рорика и суми, наметанный глаз Ольгерда выцепил также и черноволосые головы вендов. Это городище было гораздо больше того, где он вырос, да и вообще отличалось во всем. Вместо одного длинного дома здесь было пять добротных строений, плюс конюшня, несколько амбаров для скота и, самое главное, защитная стена вокруг. Высокий частокол из струганых бревен в нескольких местах сменялся каменными завалами из необработанных валунов, а по углам возвышались четыре грозные башни.
        - Ух ты! - непроизвольно воскликнул Ольгерд, не ожидавший увидеть подобного оживления в дикой глуши, и Рорик с гордостью обвел рукой свое детище:
        - Что, нравиться? Это наш с тобой город, Ольгерд!
        Глава 17
        Город готовился к зиме. По утрам уже прихватывал морозец, приближалось время длинных ночей и непроходимых сугробов. Люди Рорика вытаскивали ладьи на берег, разбирали деревянные причалы. Дружина готовилась к большому походу: зима - единственное время, когда замерзшие реки и болота открывали дорогу к городищам суми, поэтому сбор полюдья Рорик проводил только в это время.
        Изредка еще заходили ладьи вендов. Богатый урожай зерна на юге толкал самых отчаянных на опасные предприятия. В это время года выходить в озеро было делом крайне рискованным, погода менялась по несколько раз на дню. Порывистый шквал мог прерваться солнечным затишьем, после которого вдруг начинал валить снег, но что может остановить купца, решившего заработать? Все ведь знают: в это время получить хорошую цену на хлеб можно только в Истигарде.
        Ольгерд совсем поправился, и его определили в младшую дружину. Теперь он жил в одном из длинных домов вместе с двумя десятками парней его возраста и чуть старше. Фарлан же числился среди ближников Рорика, и его место было в доме конунга, в самом большом и просторном в городе. Размер - вот единственное отличие главного дома от всех прочих, во всем остальном между ними не было никакой разницы. Рубленные из ошкуренных бревен стены с маленькими, затянутыми бычьим пузырем окнами под самым потолком, дававшими так мало света, что разбить себе лоб в потемках было проще простого. Один длинный стол посередине и лавки-лежанки вдоль стен - вот и все убранство, одинаковое как для дома конунга, так и для жилища младшей дружины. Отличался лишь дом для работников и рабов: там вообще не было никакой мебели, люди жили, ели и спали на голом полу, в лучшем случае застеленном соломой или еловыми ветками.
        В отличие от Фарлана, сразу попавшего в ближний круг, Ольгерда приняли довольно прохладно. Несмотря на юный возраст, за ним уже тянулся героический шлейф, и у многих это вызывало неоднозначное отношение. Например, кто-то пустил слух, что Ольгерд бросил отца и трусливо сбежал, а еще - будто сила его колдовская и он по ночам поедает мертвечину. Конечно, в лицо такое никто не говорил, но шепот за своей спиной парень слышал постоянно. Фарлан советовал не обращать внимание: мол, вся эта ерунда и сплетни лишь до первого боя, а железо и кровь все расставят по своим местам.
        Было еще кое-что. Женщины. Вернее, одна женщина. С появлением Ираны в городище сплетни о ней не утихали ни на миг. Понятно, в казарме, полной молодых здоровых самцов, тело единственной девушки в городе было излюбленной темой, и Ольгерда эти ежевечерние обсуждения доводили до бешенства. Его требования заткнуться приводили лишь к недоумению и советам пойти прогуляться, идти против всех было чревато, и, самое главное, он сам себе не мог объяснить, чего так заводится - ведь еще недавно ему такие разговоры очень даже нравились.
        Проблема с женщинами в городе существовала давно. Суми и венды неодобрительно относились к смешанным бракам, а к бракам с рокси - и вовсе очень плохо. Законных путей получить женщину у руголандцев было немного: либо съездить женится в Хельсвик или Руголанд, что было далеко и дорого, либо все-таки уговорить местных. С последней большой войны прошло почти тридцать лет, многое забылось, да и страсти улеглись, но до признания рокси своими еще очень нескоро. Истигард хлеба не сеял и ничем, кроме войны и торговли, не занимался. Всё добывалось железом и хитростью - не удивительно, что рокси, мягко говоря, недолюбливали. Стычки, большие и маленькие, происходили постоянно: то тонгры нападут на землю суми, то сами руголандцы пройдутся набегом, полюдье опять же. Обиды росли, как снежный ком, и брачным союзам это никак не способствовало. Была, конечно, добыча, но людского полона брали немного, люди успевали разбегаться, а ловить их по бескрайним лесам - дело неблагодарное, да и опасное. Можно самим заблудиться так, что вовек не выберешься. Потом, невольница - собственность общая, как и вся добыча.
Побаловаться, и только: семью не заведешь - дети рабыни рождаются рабами.
        В общем, женщин катастрофически не хватало, поэтому разговоры о них заполняли любую паузу. Свободная нетронутая девушка была, как красная тряпка для стада быков. Ирану давно бы изнасиловали, не помогли бы никакие запреты, но лучше всяких приказов ее хранил мистический страх руголандцев перед нечистой силой.
        Рорик вскоре понял свою ошибку: он сам принес в город яблоко раздора. С тех пор, как молодая женщина вошла в город, количество ссор, переходящих в драки, возросло в разы. Пока обходилось без поножовщины, и ему удавалось справляться, но ощущение надвигающейся беды не отпускало. Как назло, обстоятельства не позволяли избавиться ни от колдуна, ни от его внучки. Не успел Ольгерд оправиться и встать на ноги, как принесли двоих с охоты, кабан их страшно подрал. Свой костоправ не справился, пришлось вновь обращаться к Вяйнерису. В этот раз старик упрямиться не стал и грозить ему не пришлось: осмотрев раны, он сказал, что возьмется. Так что все осталось по-прежнему: девка продолжала бегать по двору, а десятки мужских глаз продолжали ее облизывать. Винить своих бойцов в этом Рорику было трудно, поскольку ему самому частенько хотелось затащить ее в сарай.
        Жрец все понимал и внучку без присмотра отпускал неохотно, но лечение требовало от него слишком много сил. Нередко он сам больше напоминал труп, и тогда все держалось на Иране. Она выхаживала деда, раненых, готовила еду, стирала и ходила за водой, и в это время защитой ей служила только слава лесной колдуньи.

* * *
        Ольгерд со всем молодняком толпились на ристалище. Здесь Фарлан, по просьбе конунга «поучить недорослей уму-разуму», должен был поделиться боевым опытом. Специальная круглая площадка за главным домом была засыпана песком и окружена невысокой изгородью. Молодежь, громыхая деревянными щитами и мечами, больше смеялась и подшучивала, чем слушала венда. Черный был мужем некрупным, на полголовы ниже многих собравшихся парней, и глупый максимализм юности ставил на первое впечатление, а это был любимый, начальный урок Фарлана.
        - Если у вас есть время приглядеться к противнику, - не обращая внимание на галдеж, венд говорил громко и уверенно, - не смотрите на размеры - в первую очередь обратите внимание на походку.
        В ответ из толпы здоровенный парень насмешливо выкрикнул:
        - Что он, девка, что ли? На кой нам его походка?
        «Так, вот и первая жертва», - со злорадством подумал Ольгерд - он этот урок уже проходил, и не раз.
        Фарлан пристально посмотрел на крикуна.
        - Зачем, говоришь? - Он поманил крикуна пальцем. - Давай в круг! Пройдись, а я скажу, чего ты ст?ишь.
        Здоровяк, расталкивая товарищей, вышел вперед. Парень уже не единожды бывал в бою и силу свою знал. Он и сейчас, красуясь голым торсом, возвышался горой над низкорослым вендом.
        Черный сделал приглашающий жест.
        - Ну, давай. Давай пройдись, а мы посмотрим.
        Юный воин, немного смущаясь и недовольно ворча, прошелся туда-сюда перед строем. Фарлан остановил его движением руки и обратился к остальным:
        - Кто хочет высказаться?
        Желающих не нашлось, лишь кто-то выкрикнул из толпы:
        - Чего говорить-то? Ходит и ходит!
        Черный приосанился с довольным видом - экземпляр был уж очень удачный.
        - Раз добровольцев нет, то я вам скажу. Первое и очевидное - он правша.
        Строй ответил дружным смехом:
        - Это мы и сами видим!
        Фарлан подождал, пока смешки утихнут.
        - Пойдем дальше. Смотрите на левую ногу: чуть заметно приволакивает, значит, когда-то был перелом. Эта нога - его уязвимое место, да и устанет она быстрее. Дальше! Сутулится и заваливается вправо: был бы левша, так и ничего, а правше это сильно мешает. Еще руки у него длинные и тяжелые - значит, стоит ему отвлечься, щит сползет вниз.
        Парень задиристо усмехнулся:
        - Вот ты наговорил! А сам-то попробовать не хочешь?
        Здоровяк встал в стойку, и Черный улыбнулся - продолжение урока требовало именно этой фразы.
        - Отчего же не попробовать? Только давай так: ты возьмешь вот это. - Венд выбрал боевой меч и бросил его парню. - А я как-нибудь вот с этим. - Фарлан подобрал с земли суковатую палку толщиной в руку.
        Парень ловко поймал клинок за рукоять и удивленно посмотрел на венда с палкой. Не найдя никакого подвоха, он ухмыльнулся:
        - Зарублю ведь.
        Отстегнув ножны с мечом, Фарлан иронично растянул губы:
        - Зарубишь так зарубишь, но давай вот как мы поступим: если хоть царапину сможешь на мне оставить, то он твой. - Черный резко вытащил блеснувший на солнце клинок, и все, кто был на ристалище, залюбовались превосходной руголандской сталью.
        Парень набычился и завелся - унижение было прилюдным.
        - Ладно. Не обессудь только, венд.
        Он крутанул в руке меч и закрылся щитом. Молодежь возбужденно растянулась по кругу - всем хотелось быть как можно ближе.
        Ольгерд суетиться не стал, весь спектакль он уже видел неоднократно. Девиз Фарлана - найди у врага слабое место, - давно уже стал его собственным. Юноша заговорщицки улыбнулся своему наставнику и отметил, как подошли Рорик и Озмун. Развлечений в городе было немного, и пропустить такое было бы непростительным. Еще где-то на границе зрения мелькнула серая тень, он не разглядел кто, но его мозг сразу выдал: Ирана с бельем пошла на озеро.
        Противники двинулись по кругу, контролируя каждое движение друг друга. Сверстники шумно поддерживали парня, науськивая и мешая тому сосредоточиться. Как и ожидал Фарлан, здоровяк долго раздумывать не стал: лишь только дистанция позволила, он размахнулся и нанес удар. Венд мог бы все закончить сейчас, но урок должен быть максимально доходчивым. Черный сделал вид, что собирается принять удар на щит, но в последний момент уклонился. Парень не совладал с инерцией и на мгновение раскрылся. Палка тут же болезненно тюкнула его по затылку. Унижение было чудовищным! Отрок отскочил и с яростью ринулся снова. Фарлан продемонстрировал тот же прием еще раз, ушел влево, и парень вновь опоздал. Зато деревяшка венда была тут как тут, и конец ее с силой вошел задире под ребра. Лицо здоровяка скривилось от боли, а тот, кто слушал Фарлана до этого, увидел его слова на деле. Молодежь притихла, зато боец на ристалище, ослепленный унижением, взревел от бешенства. Он бросился вперед, высоко подняв щит, прикрывая голову и корпус. Это была развязка: палка ударила в левую, поврежденную голень, нога непроизвольно
вывернулась, и здоровый, полный сил молодой мужчина рухнул на землю как подкошенный. Фарлан, наступив ему на руку, выбил из нее меч: опыт подсказывал, что нравоучения лучше читать разоруженному противнику.
        Дальше Ольгерд смотреть не стал. Он осторожно вышел из толпы и направился к озеру. Ирана нашлась недалеко от ворот: она стирала на плоских, вылизанных волнами камнях. Исполинские валуны, отполированные, как инструментом мастера, ровными плитами уходили под воду. Лучшее место как для стирки, так и для спуска ладьи на воду, поэтому именно здесь и стоял вытащенный на зимовку флот Истигарда.
        Пройдя мимо перевернутых лодок и драккаров, Ольгерд подошел к девушке. Занятая стиркой, она не услышала его шагов и, нагнувшись над водой, продолжала полоскать белье. Обтянутая тканью задница и обнаженные женские лодыжки в один миг вызвали у юноши мысли, заставившие его покраснеть и излишне громко крикнуть:
        - Здравствуй!
        Ирана вздрогнула от неожиданности и повернулась, в руке ее блеснул нож.
        - Фу ты, демон, напугал до смерти!
        Ольгерд смущенно пожал плечами.
        - Я не хотел. Ты убежала тогда. Обиделась?
        - Может, и обиделась. - Девушка демонстративно вновь взялась за стирку.
        Молча присев рядом на корточки, Ольгерд всмотрелся в ее профиль. Узкое лицо с падающими вниз прядями черных волос. Тут же волной прокатилось воспоминание: мерзкая лапа, ледяные, бесчувственные глаза - и такое знакомое лицо, скользнувшее над ним.
        Он вдруг спросил неожиданно даже для самого себя:
        - Скажи, это ты была там?
        - Где - там? - В голосе Ираны зазвенело напряжение.
        - Я плохо помню, все как в тумане! Белая женщина с холодными, как лед, глазами, чудовище и еще кто-то. На тебя очень похожа. - Ольгерд тронул девушку за руку. - Подожди, посмотри на меня!
        Ирана застыла, но головы не повернула. Край полотняной рубахи съехал, открывая белоснежное плечо. Ольгерд схватил ее обеими руками и развернул к себе. Натянутая ткань вычертила линию небольшой девичьей груди с точками торчащих сосков.
        - Это ведь ты? Ты вырвала меня из ее лап? - Юноша почти кричал, охваченный неожиданным прозрением. В этом порыве кошмар воспоминаний смешался с возбуждением от близости женского тела. В один миг захотелось повалить ее на землю, сорвать рубаху и стиснуть в ладонях маленькие упругие бугорки. Взметнувшийся пожар потушили огромные, впившиеся в лицо глаза - они смотрели ему прямо в душу, требовательно и гневно!
        На какой-то миг Ирана поддалась мужскому порыву и той томной слабости, что вдруг появилась во всем теле, но сдавившая плечи боль быстро вернула ее в реальность. Вскочив, она сбросила с себя ладони Ольгерда. В руке блеснул нож! Минутное желание сменилось страхом и гневом.
        - Ты руки-то не распускай! Много вас здесь таких! - В глазах девушки вспыхнула ярость. - Не я это! Не лезь больше ко мне, понял?
        Ольгерд смутился: пришел-то он не за этим, и сейчас, глядя на нее, стоящую с по-мужски широко расставленными ногами и бешенными, злыми глазами, он не мог себе объяснить, почему его к ней так тянет.
        Юноша поднялся с земли.
        - Подожди, не кричи. Не хотел я тебя обидеть.
        - Чего пришел тогда? - Ирана одернула задравшуюся рубаху. - Уходи, рокси, не перепадет тебе ничего!
        - Да не нужна ты мне, успокойся! Я ведь спросить шел, а как увидел тебя, так что-то в голове помутилось. Не злись! - Юноша закатал рукав рубахи. - Вот, посмотри!
        Ольгерд протянул к ней левую руку ладонью вверх. Действительно, с рукой происходило нечто странное. Все шрамы от когтей как будто стягивались в один узор, сильно смахивающий на руну.
        - Я в грамоте не силен, но какую-то руну напоминает. Знаешь, что это?
        Девушка осмотрела руку, раздраженно ворча вполголоса:
        - Не нужна тебе, говоришь… - Потом подняла испуганные глаза на парня. - Пропал ты, отрок! Будешь теперь слугой демонов тьмы, прислужником их на веки вечные!
        С каждым ее словом лицо у Ольгерда вытягивалось все больше и больше. Наконец, когда челюсть у парня окончательно отвисла, она захохотала в голос:
        - Ну у тебя и рожа! Купился! - Ирана закатилась от хохота. - Видел бы ты себя, умора прям!
        Лицо у Ольгерда заледенело, и внутри все аж заклокотало от бешенства:
        - Дура!
        Захотелось ударить по этому смеющемуся над ним лицу, но юноша все же сдержался и, развернувшись, бросился вверх по склону к городу.
        Глядя вслед удаляющейся фигуре, Ирана тяжело вздохнула, и во взгляде ее в этот момент была грусть, жалость и какая-то безнадежность.
        - Не пронесло, значит, - сказала она тихо вслух. - Зря надеялись. Надо деду сказать, что Ирглис отметила его своей руной.
        Глава 18
        Ольгерд вернулся как раз вовремя. Разбор закончился, и молодежь разбивали на пары для отработки задания. Юноша успел проскользнуть в толпу незамеченным - так ему, во всяком случае, показалось вначале. Когда же Фарлан поставил перед ним Фрикки Молотобойца, гиганта в два раза больше и тяжелее, он понял, как наивно заблуждался. «Наказание несоразмерно проступку, - подумал Ольгерд. - Слишком уж ты, Черный, мстителен и коварен. Отсутствовал-то я всего ничего!»
        Фарлан с улыбкой садиста прошел мимо Ольгерда:
        - Итак, повторяю задание. Один бьет, второй прикрывается щитом и пытается достать противника сбоку. Потом наоборот. Начали!
        Фрикки извиняюще улыбнулся:
        - Ладно, Оли, я вполсилы.
        Ольгерд поднял щит.
        - Да чего уж там! Бей!
        Удар Молотобойца впечатал щит в плечо Ольгерда, боль свела судорогой левую руку, а над ухом раздался голос Фарлана:
        - Повторить! Я же говорил: второй пытается достать противника сбоку. Повторяю: пытается, а не стоит, как столб! Давай Фрикки еще раз!
        - Ух! - выдохнул Фрикки, и его меч с грохотом опустился на щит Ольгерда. Юноша зашатался, но лишь на мгновение - следующим движением он всадил свой деревянный меч в бок Молотобойца.
        - А-а-ар! - заревел Фрикки от боли и вдарил по щиту Ольгерда со всей силы. На этот раз юноша не удержался и упал на одно колено. Молотобоец, озверевший от разодранной бочины, вошел в раж: отбросив щит, он схватился за меч двумя руками. Гигантский замах - этот удар наглый юнец должен запомнить надолго! Меч летел на щит поверженного противника, как неудержимая лавина, еще миг - и размажет по песку, несмотря на любое сопротивление.
        По правилам честного поединка Ольгерд должен был принять этот удар на щит, но инстинкт самосохранения воспротивился. Юноша неожиданно упал на спину и выкатился из-под удара. Никто такого не ожидал, и меньше всех Фрикки. Не найдя мишени, его меч пронесся к земле, увлекая за собой хозяина, полностью вложившегося в удар. Потеряв равновесие, молотобоец засеменил вперед и, зацепившись за удачно выставленную ногу, рухнул на землю.
        Надо отдать Фрикки должное: при всей своей массе и видимой неуклюжести, он провел на земле лишь мгновение и тут же вскочил. Ошеломленный, обескураженный, с бешенными непонимающими глазами, но с мечом в руке и готовый к бою.
        Фарлан, наблюдавший за перипетиями боя, довольно улыбнулся - ему понравилось то, что проделал его ученик. В голове промелькнула мысль, что не зря он его мучил столько лет. Но насладиться сентиментальными воспоминаниями не удалось - прибежавший посыльный испортил настроение.
        - Черный, тебя Рорик зовет! К нам гости!
        Фарлан кивнул и, повернувшись к рубящимся со всей дури парням, крикнул:
        - Ладно, закончили! Хватит на сегодня!
        Фрикки тут же бросился на разборки:
        - Нечестно, Оли!
        У Ольгерда зверски болела вся левая половина тела и препираться с рассерженным гигантом не было никаких сил.
        - Согласен! Ты сильнее, я не прав. Все, пошли к колодцу умоемся.
        Фрикки Молотобоец, раздосадованный тем, что ему уступили так быстро, еще бухтел, шагая вслед за Ольгердом, но это было ненадолго. Легкость нрава и незлобивость гиганта была одной из причин, по которой они сошлись. Фрикки, несмотря на размеры и силу, слыл добряком, мог пожалеть пленника или дворового пса, вызывая насмешки у сверстников. Это вошло в привычку, и его высмеивали уже по любому поводу. Гигант мог бы пресечь их подначки в любой момент: в драке он был страшен, и связываться с ним дураков не находилось, - но он этого не делал. Не обижался на злые шутки, а порой и на откровенные издевательства, понемногу становясь в дружине конунга белой вороной. Ольгерд тоже не вписался в компанию. Наверное, поэтому он и обратил на Фрикки внимание - младшему Хендриксу понравилась отходчивость и наивность гиганта. Несмотря на размеры и возраст - тот был старше его на три года, - для Ольгерда Фрикки стал младшим братом, которого надо опекать. Может быть, вместо того, настоящего младшего брата, погибшего на песке родной бухты.
        На площади перед главным домом уже собралась толпа. Встречали гостей. Пришла ладья Улли, сына Фергюса. Улли и не меньше половины его людей были норгами, но в Руголанде их считали своими, и конунги частенько нанимали его с дружиной, когда не хватало воинов. В набегах Руголанда на южный берег Улли участвовал не раз. Там-то и прилипла к нему кличка Ухорез - за нездоровую страсть отрезать уши у поверженных врагов. Ожерелье из высушенных ушей и сейчас болталось у него на шее.
        Изобразив на лице радушие, Рорик шагнул идущему навстречу норгу.
        - Рад видеть тебя, Улли! Надолго к нам?
        Ухорез обнял Рорика - они хорошо знали друг друга еще по старым временам.
        - И я рад, Хендрикс! - Улли похлопал Рорика по спине. - Слышал про твоего брата, прими мою искреннею печаль! Решишь отомстить - только позови. Порвем Гаральда на куски!
        - Всему свое время, Ухорез. - Улыбка слетела с лица конунга. - Не только Гаральд - каждый Ларсен на этой земле ответит.
        Улли внимательно всмотрелся в жесткие глаза Рорика.
        - Понимаю. Надо поднакопить силенок, деньжат, и уж потом… - Норг вновь расплылся в радушной улыбке и потыкал указательным пальцем в грудь конунга. - Вы, Хендриксы, всегда были мудры. Мне это нравится! Ты мудрый и смелый вождь, поэтому я хочу пойти с тобой этой весной на тонгров. Что скажешь, примешь мою дружину?
        Что-то во всем этом показалось Рорику странным. Вернее, все было странным! Сейчас осень, набег - возможно, еще не решили точно - будет весной. Да и как он вообще узнал о походе? Вопросов было много, но конунг решил не обижать гостя недоверием и дружески похлопал по широкой спине в ответ:
        - Мы лишним мечам всегда рады! - И уже освободившись из цепких объятий норга, спросил. - Сколько людей с тобой?
        Улли ощерился в зубастой улыбке:
        - Двадцать отличных бойцов!
        - Двадцать - это хорошо! - Рорик тоже изобразил радость. - Заводи своих ребят: всех расселим, а вечером накроем большой стол, поговорим за кувшином пива.
        Конунг дал Озмуну знак подойти и, наклонившись к уху ближайшего помощника, шепнул:
        - Вот и повод для праздника нашелся - передай всем.
        Озмун понимающе кивнул и, как только Рорик с Улли поднялись на крыльцо, со всей торжественностью объявил:
        - Вольные люди Истигарда, слушайте! Конунг приглашает дружину и гостей города сегодня на пир в честь приезда наших добрых друзей!
        Народ, заполнивший площадь перед главным домом, ответил на новость громкими криками радости. Люди уже давненько не наедались досыта, да и по вкусу пива соскучились. Последнее время охота была неважной, зерна тоже не хватало, и дело не в жадности конунга - отчего-то в этом году венды неохотно везли хлеб на север. Доходил слух о купцах с юга, гребущих все на корню. Озмун чуть ли не каждый день тревожил Рорика, передавая раздраженное ворчание дружины, но вот вчера боги послали удачу: и ладья с зерном пришла, и охотники вернулись с добычей. Людей надо было срочно взбодрить, и повод подвернулся как нельзя кстати.
        К пиру готовили главный дом, рабы выметали пол, скребли столы и лавки. Тушу кабана жарили целиком - дело это не простое, но у Рорика были настоящие умельцы. Похлебку и пироги доверили женщинам. Город вдыхал аромат жареного мяса и с нетерпением собирался к вечеру. Народ побогаче доставал легкую парадную броню или рубахи из дорогущего имперского сукна, а не успевшая еще скопить добра молодежь чистила и чинила старую одежду - ударить в грязь лицом никому не хотелось.
        Собираться начали почти сразу после заката. Люди подходили на освещенную факелами главную площадь, где на крыльце их ждал Кольдин Долговязый - третий человек в Истигарде, ведавший у Рорика делами дома. Он встречал и разводил гостей по местам в соответствии с былыми заслугами и подвигами. Норги подошли разом, всей дружиной во главе с Улли, и Кольдин, несмотря на радушную улыбку, тщательно прощупал каждого взглядом в поисках припрятанного под плащом меча. Боевое оружие на пиру не приветствовалось и считалось дурным тоном, хотя запретить свободному воину взять с собой меч не мог никто, даже конунг. Просто за таким гостем нужен был особый догляд, ибо ссоры после обильного возлияния случались нередко и главной обязанностью Долговязого было не допустить на пиру смертоубийства.
        Ольгерда, как и всех отроков, посадили на дальнем краю стола у самого входа - места поближе к конунгу и куски послаще им еще предстояло заслужить верностью и отвагой. Молодежь это нисколько не расстраивало, что только подтверждал веселый гомон вокруг вкупе с восторженными лицами. Несмотря на торжественность и всеобщую радость, младший Хендрикс чувствовал себя не в своей тарелке и сидел мрачный - даже обильная еда и пиво не радовали. Это было настолько заметно, что Фрикки, засовывая в рот очередной кусок, не удержался и спросил:
        - Ты чего такой угрюмый?
        - Отстань! - раздраженно пробурчал Ольгерд. Почему-то вновь всплыла в памяти недавняя ссора с Ираной. «Мне нет до нее никакого дела, пусть катится куда-подальше», - твердил он себе, но ничего не мог с собой поделать. Ее слова раз за разом прокручивались в голове, звучал ее обидный смех, и хотелось все повторить заново, но в этот раз сказать ей что-нибудь обидное и злое.
        В зале главного дома нарастал гул голосов: почти две сотни бойцов собралось уже за столом Рорика. Пиво не жалели - нет хуже молвы для конунга, чем скупость. Кольдин умело распоряжался за столом, раздавая приказы таскающим подносы и бочонки рабам, не забывая при этом славить и превозносить главу дома. Вот и сейчас он поднялся с лавки и вытянул руку с кубком. Все замолчали.
        - Выпьем, друзья, за хозяина дома! За хозяина земли Суми, великого конунга Рорика!
        Гости восторженно заревели, а Озмун наклонился к уху Фарлана:
        - Вот умеет же задницу вылизать!
        Черный улыбнулся как можно вежливее и глубокомысленно промолчал: он уже давно понял, что Озмун недолюбливает Долговязого, и влезать в местные дрязги, вставая на чью-либо сторону, в его планы не входило.
        Все уже хорошо набрались, языки развязались, и здравицы шли одна за другой.
        - За гостеприимного хозяина!
        - За друзей дома Хендриксов! За Улли, сына Фергюса!
        - За будущий поход!
        Две пожилые женщины едва поспевали наполнять и разносить кувшины с пивом. Не останавливаясь, одна из них со стуком бухнула на стол младшей дружины две большие глиняные посудины, и молодежь радостно загалдела, наполняя кубки. В отличие от других, чем больше Ольгерд наливался пивом, тем молчаливее и мрачнее становился. К разговору на озере добавились воспоминания о мучающих по ночам кошмарах, и теперь в затуманенном алкоголем рассудке появились сомнения: когда же Ирана была более искренней - когда смеялась над его страхом или когда сказала, что он теперь пленник злого духа? Юноша маялся вопросом, как поступить: выбросить гордячку из головы или все же попробовать разобраться еще раз? Если вначале он был так зол, что практически не сомневался в выборе первого пути, то по мере выпитого пива мнение постепенно менялось на прямо противоположное.
        Общий гул тем временем разбился на десятки отдельных разговоров, и пир перешел в ту стадию, когда гости сами по себе пьют, едят, куда-то выходят, потом возвращаются и начинают по новой. Этакий круговорот гостей за столом. Ольгерд, заметив, что его компания тоже значительно поредела, решил воспользоваться этим и сходить к Вяйнерису, думая про себя, что старик, конечно, злобная сволочь, но если спросить прямо, то врать не станет. Эта мысль его неожиданно взбодрила, и в глубине души он догадывался, что ворчливый волхв к его спасению от божественного существа не имеет никакого отношения.
        Выйдя из главного дома, Ольгерд тут же натолкнулся на компанию сверстников, которая попыталась затащить его обратно. После десятка дружеских шлепков и дурацких шуток в свой адрес ему все же удалось вырваться, сказав, что ему нужно в сортир.
        Освещенный факелами главный дом остался позади, впереди стояла непроглядная осенняя тьма. Ольгерд завернул за угол, почти на ощупь прошел между сараями и вышел к дому, где Кольдин отвел угол под импровизированную лекарню. Подойдя к двери, он почувствовал присутствие постороннего. Оружия при нем не было, но рука привычно скользнула к поясу, и, на миг замерев, он прислушался. В темноте у поленницы послышалось характерное журчание.
        - Загадят весь город, паразиты!
        С этими словами Ольгерд толкнул низкую тяжелую дверь, и согнувшись чуть не вдвое, вошел внутрь. С порога в нос ударил спертый воздух с запахом крови и сухой травы. Желтый огонек свечи на столе лишь усиливал непроницаемую черноту, и Ольгерд скорее почувствовал, чем увидел лежащее на полу тело. Нагнувшись, он разглядел Вяйнериса с разбитой головой и лужицу крови под ним. Юноша выпрямился, и привыкшие к темноте глаза различили молчаливую возню у противоположной стены. Догадка привела его в бешенство. В три гигантских скачка он достиг лавки, на которой Улли Ухорез, пыхтя и давя всем телом, пытался задрать Иране рубаху. Девушка молча сопротивлялась, но сила была не на ее стороне. В свете свечи блеснул голый зад, задранные обнаженные ноги и валяющейся на полу нож. Не раздумывая, Ольгерд схватил за ворот мужской рубахи и всадил патлатую башку в деревянный косяк. Хрустнуло, и тело норга обмякло, но парня было уже не остановить, и голова Улли врезалась в стену еще и еще раз! Брезгливо спихивая с себя тяжелую тушу, зашевелилась Ирана, и Ольгерд, резко рванув грузное тело Ухореза на себя, сбросил его на        - Ты как?
        Он нагнулся над девушкой, но насладиться благодарностью спасенной жертвы ему не пришлось: страшный удар сзади опрокинул его на пол. В замутненном сознании возникла громадная надвигающаяся тень, замах и… Рефлексы не подвели, и какая-то внутренняя сила, сжав непослушное тело, катнула его в темноту. Хрясь! Здоровенная жердина сломалась от удара об лавку, и Ольгерд, вскочив, схватил первое, что подвернулось под руку. Рот самопроизвольно растянулся в крике:
        - А-а-а!
        Плохо соображая, Ольгерд слышал лишь свой собственный вопль, тяжелые удары сердца и топот бегущих шагов. Это были его шаги, это он несся вперед, выставив скамью перед собой, как таран. В один миг перед глазами выросла темная фигура норга, и лавка с врезалась тому в грудь, потащив здоровенного мужика через всю комнату. С глухим грохотом тяжелая скамья впечатала противника в бревенчатую стену, хрустнул от удара затылок, и норг, хватая ртом воздух, начал оседать на пол.
        Юноша сделал шаг назад, скамья выпала из его рук. Воздух с шумом вырывался из легких, бешено колотилось сердце. Ольгерд обернулся, пытаясь найти Ирану, но натолкнулся взглядом на Ухореза. Улли держался левой рукой за разбитую голову, а в правой начищенной сталью блестел кинжал. По шороху за спиной Ольгерд понял: поднимается телохранитель, путь к двери отрезан. Не выпуская из поля зрения обоих норгов, он стал отходить вглубь комнаты. Двигаясь спиной вперед, он чуть не упал, наступив на что-то мягкое, и отпрянул, услышал позади женский визг:
        - Осторожнее, медведь!
        Бросив взгляд за спину, Ольгерд улыбнулся - вот и Ирана нашлась. Но улыбка тут же сползла с губ: Улли был уже в трех шагах, и на лице у норга сияла самодовольная гримаса. Вспыхнув, парень закрыл собой Ирану.
        - Чего ты лыбишься, не пойму? Я тебе ее не отдам!
        Улыбка на лице Улли стала еще шире.
        - Дурак ты, Хендрикс! Впрочем, у вас в роду все были дураками. Девка мне не нужна, мне ты нужен!
        Ухорез разом преобразился. Глаза сузились до щелок, походка стала пружинящей, кинжал заиграл в руке стальным жалом. Шаг вперед, еще один. Одно мгновение до удара! Ольгерд сжался в предчувствии неизбежного, но вдруг входная дверь с грохотом распахнулась, и яркий свет факела осветил в проеме темную фигуру Фарлана. Щурясь в темноту, венд нервно крикнул:
        - Что здесь происходит?
        Глава 19
        С одного взгляда оценив ситуации, Фарлан влетел в лекарню, заслоняя собой Ольгерда, а в проеме уже появились Рорик и Озмун. Лицо конунга сразу посуровело и заострилось.
        - Ухорез, почему я вижу обнаженное оружие? Может, ты забыл, где находишься?
        На секунду замешкавшись, Улли закусил с досады губу, но тут же нашелся, и на его лице вновь засияла широкая улыбка.
        - Ерунда какая-то, конунг! - Он спрятал кинжал в ножны. - Перепутал дом в темноте. Зашел, а тут не пойми что! Девка орет, парень кидается с кулаками!
        Ольгерд не выдержав такой наглой лжи, закричал:
        - Врет он все, конунг! Он тут Ирану сильничал! Я помешал, так они на меня с ножом.
        Рорик поднял руку.
        - Стой! Что скажешь на это, Улли?
        - Чушь полная! - В отличие от парня норг был абсолютно спокоен. - Говорю же, дом перепутал.
        Не справляясь с собой, юноша вновь взорвался:
        - Да вы у девчонки спросите, она мои слова подтвердит!
        Улли серьезно посмотрел в глаза Рорику:
        - Можешь, конечно, у ведьмы спросить. Она, чтобы опорочить честного воина, и не то расскажет, но на честном суде слово колдуньи недорого стоит. Еще неизвестно, чем они тут занимались. Эти двое! - Ухорез кивнул в сторону Ольгерда и Ираны.
        - Да что вы его слушаете! Он же гад! - Вывернутая наизнанку ситуация взбесила Ольгерда. - Фарлан! Дядя! Вы что, мне не верите?
        Услышав про дядю, Рорик поморщился, зато Улли довольно осклабился:
        - Вот оно что! Дядя! А я-то думаю, чего это щенок такой наглый - с кулаками на старших… Надо бы остудить племянничка, так ведь и сгореть недолго!
        Фарлан, до этого момента молчавший, не выдержал:
        - Ты, норг, язык-то попридержал бы, а то мы вот возьмем твоего человечка, да поспрошаем как следует. Что он нам расскажет?
        Улыбка сползла с лица Улли и прорезалась злоба:
        - Вижу, правого суда мне здесь не найти, поэтому перед лицом всех свободных воинов требую у конунга божьего суда.
        Народу к этому времени уже набилось в клеть немало, в дверях тоже торчали головы. По обычаю, дружиннику, требующему божьего суда, отказывать нельзя. Рорик задумался: Ольгерду он верил, ситуация ясная, но с другой стороны - гость требует справедливости и тоже в своем праве. Он переглянулся с Фарланом и Озмуном, и те отрицательно покачали головами. Конунг, удовлетворенно кивнув, повернулся к норгу:
        - Ты, Ухорез, муж взрослый и боец известный. Честь ли тебе вызывать на бой отрока безусого?
        Понимая, что идет на прямой конфликт, Улли нагло ухмыльнулся:
        - Родственничка выгораживаешь, конунг!
        Рорик закипел - давненько никто не решался открыто хамить ему в лицо. Назревала большая кровь, и в предчувствии недоброго к норгу просочилась еще пара его бойцов. Мнение толпы тоже разделилось. Многие, и местные в том числе, требовали божьего суда, но неожиданно для всех точку в споре поставил Ольгерд. Он рванулся к норгу и плюнул тому в лицо.
        - Я! Я сам вызываю тебя на бой! Да свершится суд божий!
        Ухорез утерся тыльной стороной ладони.
        - Ну вот и решили. Да? - Он бросил довольный взгляд на конунга.
        Фарлан посмотрел в глаза своему другу и порадовался, что тот без оружия. Рорик был в бешенстве, вот только не знал, кого бы придушить первым - пришлого норга или племянника? Взяв себя в руки, он наконец произнес:
        - С рассветом на ристалище. Бог рассудит правого. - Выплюнув эту фразу, он развернулся и резко пошел к дверям. Дружинники вжались в стены, пропуская своего разгневанного вождя.

* * *
        Фарлан, как зверь, метался по комнате.
        - Оли, что ты наделал! Как ты мог поступить так безрассудно?
        - Я поступил так, как должен поступить мужчина.
        Фарлан воззрился на юношу, словно увидел его впервые.
        - Ты что, действительно не понимаешь? Он приехал сюда с одной целью - убить тебя!
        Ольгерд язвительно хмыкнул:
        - Ну конечно, весь мир ополчился против Хендриксов!
        Венд, видя упорное нежелание парня понимать, махнул рукой:
        - Ты безнадежен. Если бы ты не влез, я бы выпотрошил его помощника, и он бы во всем сознался. Тогда мы поговорили бы по-другому, а сейчас поздно разговаривать - надо что-то делать.
        - Да что ты так нервничаешь? - Ольгерд поднял виноватый взгляд. - Я прав, и Оллердан завтра отдаст мне победу.
        От такой наивности Фарлан потерял дар речи. Он походил взад-вперед, дабы успокоиться и подобрать правильные слова. Собравшись с мыслями, он остановился перед Ольгердом.
        - Я рад крепости твоей веры, мой мальчик, но только вот ведь какое дело - мы, смертные, никогда не могли и вряд ли когда-нибудь сможем понять логику бессмертных богов. Кто для них прав, а кто виноват?
        Ольгерд взвился от праведного гнева:
        - Он же хотел изнасиловать и убить Ирану! Ты что, мне не веришь?
        - Я тебе верю, а вот ты меня не слушаешь. Для бестолковых юнцов объясню на примере. Может быть, боги послали Ухореза убить колдунью, служительницу тьмы, а ты помешал. Кому тогда отдаст победу Оллердан?
        - Она не ведьма!
        - Кто еще, кроме тебя, так думает?
        Готовые вырваться слова застряли в горле Ольгерда. Вихрем пронеслись воспоминания последних дней, и юноша задумался. Слышать и осмысливать услышанное - вот качество, которое еще в детстве разглядел в своем ученике опытный венд. Посидев на лавке некоторое время, Ольгерд решительно поднялся.
        - Тогда надо готовиться! Что ты можешь сказать про этого норга?
        Фарлан впервые за вечер улыбнулся.
        - Узнаю своего парня! Наше главное преимущество в том, что Улли уже считает дело сделанным - отрок ему не соперник.
        - Он действительно так силен?
        Теперь пришел черед задуматься Фарлана. Он присел на скамью, пытаясь вспомнить все, что он когда-либо видел и слышал об Улли.
        - Очень опасный боец. Любит побеждать противника не силой, а психологически. Раздавить эмоционально, заманить в ловушку, а потом уже всадить клинок в сердце. Он будет тебя задирать, говорить всякие гадости до тех пор, пока ты не заведешься, а когда ты, ослепленный гневом и забывший об опасности, бросишься на него, он тебя убьет! - Черный гневно ударил кулаком по столу. - Как он все продумал! Он выполнит заказ и уедет безнаказанно, а мы ничего не сможем ему сделать!
        - Какой заказ? - Ольгерд начал воспринимать слова наставника всерьез.
        - Ты до сих пор не понял? Улли прислали Ларсены! Я абсолютно уверен, это они заказали ему твое убийство. Он и его люди весь день расспрашивали про тебя, а как ты бегаешь за колдуньей, все знают. Просчитать, что ты бросишься защищать девку, проще простого: вот оно, наилучшее решение, на блюдечке. Поединок! И заказ выполнен, и придраться не к чему! Даже представить не могу, сколько он запросил с Гаральда!
        Ольгерд застыл, как изваяние, не зная, какая новость его больше поразила: что Улли здесь по заказу Ларсенов или что все знают - он неровно дышит к Иране. Спохватившись, он покраснел и, выкрикнув на ходу: «Я бегаю за колдуньей? Что за чушь!» - нервно бросился к выходу. Толчком распахнув дверь и постояв секунду в проеме, Ольгерд вышел на морозный ночной воздух. Вздохнув всей грудью, он уже спокойно обернулся к своему учителю.
        - Фарлан! Ты понимаешь, что теперь я не могу проиграть? Не имею права!

* * *
        С первыми лучами солнца жители Истигарда начали стекаться к ристалищу. Поединок в Истигарде был делом нечастым: Рорик своих людей берег и обычай этот не жаловал, все споры решая своим судом. У неизбалованной развлечениями публики любой поединок вызвал бы интерес и пересуды, а уж такой просто расколол город на две неравные половины. Большая считала, что вообще нечего здесь норгам права качать и мальца отдавать Ухорезу не след, другие же упирались - мол, божий суд от старины и отказывать в нем не по закону. Толпа взбудоражено бурлила, пока наконец с берега не появились норги, и тогда, словно объединившись в общей неприязни к пришельцам, все угрюмо замолчали.
        Впереди своей дружины, посверкивая броней, шел Улли. Длинный хауберк, кованый шлем без личины, не защищенные шосами ноги. Снаряжение лучше всяких слов говорило, на что ставит Ухорез в этой схватке. Скорость и подвижность. Нападение, а не защита! Улли улыбался, уверенность сквозила в каждом его шаге.
        С противоположной стороны подошли Ольгерд и Фарлан. Острый глаз венда сразу выделил главное. Он наклонился к своему воспитаннику и шепнул:
        - Он будет ждать твоего удара в ноги или в лицо. Видишь, они открыты, словно приглашают тебя. Но это ловушка. Дождавшись атаки, Улли лишь отведет кончик твоего меча - и все, он уже в мертвой зоне.
        Глядя на ненавистного врага, Ольгерд только крепче сжал зубы.
        - Что предлагаешь? - спросил он, не оборачиваясь на своего наставника, весь уже в предчувствии схватки, и Фарлан озабоченно прищурился.
        - Все, как мы договорились: заставь норга постоянно двигаться, но на рожон не лезь и жди своего часа. Он захочет все закончить быстро и, если не получится, начнет нервничать и делать необдуманные поступки.
        Венд еще раз осмотрел своего воспитанника: тот был одет почти так же, как и его противник, разве что вместо длинного хауберка на нем была короткая, в пояс, кольчуга. Расчет он делал на большую подвижность молодого парня.
        Рорик, как и ожидалось, пришел с Кольдином и Озмуном. Заняв положенное ему место, он бросил взгляд на площадь. Такого он припомнить не мог: на ристалище собрался весь город, не работали даже рабы и слуги - толпились на крыльце дома, и над крышами амбаров торчали их головы.
        Кольдин проверив оружие у обоих противников - меч, щит и кинжал, - кивнул Рорику, что все в порядке, и бойцы разошлись в ожидании команды конунга.
        Рорик смотрел то на Ольгерда, то на Улли. Ухореза он знал очень хорошо: даже если бы ему самому пришлось с ним сражаться, он бы не был полностью уверен в успехе. Улли хитер, хладнокровен и мастерски владеет мечом.
        «Нет, - подумал Рорик, - Ольгерд при всех своих способностях ему не соперник. Оллердан простит меня за то, что я вмешиваюсь в божий суд, но позволить какому-то норгу зарезать сына Яра на моих глазах я не могу!»
        Конунг незаметно взглянул на Улли и его людей. С трех сторон их, как бы невзначай, подпирали самые доверенные воины Рорика. Хендриксы умели доводить дела до конца, и если, чтобы остановить Ухореза, придется его убить, то кончать придется и всю его дружину. Никто не должен разносить «лживых» слухов по миру.
        Все было готово, дольше тянуть Рорик не мог. Он кивнул Кольдину. Тот вышел вперед и хорошо поставленным голосом объявил:
        - Свободные жители Истигарда, да свершится на ваших глазах божий суд! Пусть Оллердан дарует победу правому!
        Долговязый отступил, освобождая пространство для бойцов, и Улли, постукивая мечом о щит, вышел на середину круга. Его люди восторженно загудели. Ольгерд начал не так свободно - чувствовалось напряжение и осторожность.
        Ухорез развел руки в стороны, открывая грудь.
        - Ну, давай, малыш, подходи, не бойся!
        Сделав вид, что робеет перед грозным противником, Ольгерд не пошел на сближение, а, тщательно прикрывшись щитом, двинулся по кругу. Толпа недовольно засвистела и заулюлюкала, особенно усердствовали норги. Ольгерд ударил, когда все уже были уверены, что парень струхнул. Все, кроме Улли. Тот, как оказалось, ждал именно этого. Он отбил выпад щитом и издевательски рассмеялся:
        - Разве это удар, отрок? Вот отец твой бил - это да!
        С этими словами он нанес серию ударов.
        Приняв первый на щит, Ольгерд отскочил, уходя от летящего в голову меча. Сердце забухало в груди, дыхание участилось - только что он был на самом краю.
        Не добившись своего сходу, Улли мелкими шашками двинулся по кругу, опять завораживая и усыпляя бдительность противника:
        - Мельчает порода! Были когда-то Хендриксы, а сейчас так, одно название!
        Ольгерд вновь пошел вперед, но лишь сымитировал атаку, и в ответ перед ним просвистел клинок норга.
        За спиной раздался подбадривающий голос Фарлана:
        - Молодец, Оли, заставь его попотеть!
        Они ходили по кругу, осыпая друг друга мощными ударами, но все это было лишь ожидание. Безумно опасное, но всего лишь ожидание той одной-единственной возможности.
        Ольгерд в очередной раз закрылся и опять отметил, как при выходе из атаки у Ухореза запаздывает левая нога. «Что это? - мелькнуло в его голове. - Уловка?» Решить все быстро было так соблазнительно. Вновь широкий замах норга, грохот меча о щит, и время словно застыло. Нога Улли медленно-медленно движется вслед за телом. Один взмах меча, один порез, и очень скоро норг от потери крови ослабнет и станет легкой добычей.
        Хендрикс решился. Выпад! Руголандская сталь неудержимо понеслась к цели, но в последний миг меч Ольгерда вдруг наткнулся на клинок Ухореза. Рука парня отлетела в сторону, и на лице Улли, как приговор, заиграла кривая ухмылка. Смертоносное железо норга ударило снизу-вверх! Толпа на площади вздрогнула общим вздохом: казалось, еще миг - и пах Ольгерда зальется кровью, но юноша вдруг каким-то корявым, нелепым образом извернулся и, подлетев, рухнул спиной на песок, а меч норга, пройдясь по касательной, лишь распорол парню голенище сапога.
        Никто, даже Улли, не понял, что в дело вмешался случай. Ольгерд поскользнулся в тот самый момент, когда так стремился достать своего врага. Почувствовав, что нога поехала, он не успел даже чертыхнуться и пожалеть, как рука его взлетела вверх, довершая и усиливая кульбит. Перед глазами пронеслась синева неба, и вот он лежит на земле, из дыры в сапоге течет кровь, а напротив стоит враг, не менее пораженный, чем он сам.
        - Удивил! - Улли покачал головой. - Отличная реакция! Жаль только, не поможет она тебе.
        Вытянув меч, Ухорез шагнул вперед, и Ольгерд, приподнявшись на локтях, начал отползать, понимая: стоит ему лишь попытаться встать, как норг его добьет. Умирать не хотелось. Умирать не хотелось настолько, что пришлось сжать зубы до боли, лишь бы не завыть. И тогда он увидел ее! Белая женщина с неподвижным пугающим лицом стояла прямо за Улли, ее губы не шевелились, но Ольгерд слышал каждое слово:
        - Мой бедный мальчик! Не бойся, Хозяйка не бросает своих детей. Ты ведь мой мальчик?
        Ольгерд все отползал и отползал, не в силах произнести ни звука, а Ухорез наступал, и на его лице уже заиграла самодовольная ухмылка.
        Женщина вновь пронзила юношу взглядом.
        - Оли, мой мальчик, я не смогу помочь тебе, если ты не ответишь. Ты мой?
        Ольгерд остановился. Мысль, что никто не отомстит за семью, была настолько невыносима, что разрывала голову: как он посмотрит в глаза отцу, матери? Умереть вот так, без меча в руке! Он заскрежетал зубами от ярости, а глаза демона продолжали давить.
        - Оли, время!
        Ольгерд поднял лицо навстречу змеиным нечеловеческим глазам.
        - Я твой!

* * *
        Рорик видел, что парень сдался и другого выхода нет. Он повернулся и нашел глазами Озмуна.
        - Давай!
        Тот подал сигнал, и его люди, вынимая спрятанное под одеждой оружие, двинулись на норгов. Сам Рорик, убрав в рукав нож, уже открыл рот, чтобы остановить Ухореза, и в этот момент произошло то, что потом никто толком не мог объяснить. Лежащий на спине парень смог одним рывком подбросить вверх свое тело и в долю мгновения преодолеть расстояние между ним и норгом. Как он это сделал, никто толком не разобрал: все лишь увидели бросок, тень движения и тот момент, когда Ольгерд вдруг вырос перед Улли, а его правая рука сжала рукоять кинжала на поясе норга.
        Ухорез, не понимая, что происходит, замахнулся мечом, но было уже поздно. Ольгерд выхватил из его ножен клинок и с размаху вонзил узкий стилет в грудь норга. Удар был настолько силен, что стальное жало прошило кольца кольчуги, как тряпку, и лишь гарда, звякнув о бронь, остановила его. Тишина изумления окутала ристалище. Казалось, это звяканье гарды о окольчуженную грудь норга услышали даже рабы на крыше амбара. На глазах сотен безмолвных зрителей, Ольгерд стоял над поверженным врагом, а Улли умирая, медленно оседал на землю. В какой-то миг их глаза встретились, и то, что увидел в последнюю секунду жизни Улли Ухорез, его ужаснуло.
        Глава 20
        Ольгерд в очередной раз очнулся в лекарне и, осмотрев знакомые стены, иронично скривил губы:
        - Начинаю привыкать. Еще немного, и я здесь окончательно поселюсь.
        Он бы даже не заметил, что произнес это вслух, если бы ему не ответил знакомый задиристый голос:
        - Не переживай, не поселишься! Если, конечно, не перестанешь разговаривать сам с собой.
        Подняв голову, Ольгерд разглядел стоящую в темноте Ирану и молча откинулся обратно на подушку. Говорить ничего не хотелось, но само ее присутствие было приятно. Пусть она, как обычно, язвит, ему все равно: сейчас он был слишком слаб, чтобы врать самому себе, а отпущенное из-под контроля сознание подсказывало, что там, у двери, стоит тот единственный человек в мире, которого он искренне хотел бы сейчас видеть.
        Не обращая внимание на молчание, девушка вышла на свет, продолжая все в том же насмешливом тоне:
        - Ты прямо герой - в городе только и разговоров, что о тебе.
        Об этом Ольгерду не хотелось ни говорить, ни слушать, и он резко перевел тему:
        - Как ты? Больше тебя никто не трогает?
        - Нет! - Ирана отрицательно замотала головой. - Не до меня сейчас! Норги сегодня уходят и тело Улли забирают с собой - здесь хоронить не хотят.
        Девушка остановилась и изобразила серьезное выражение лица.
        - Ну а что ты не спрашиваешь про свою ногу? Не волнуешься?
        Ольгерд, откинув медвежью шкуру, посмотрел на замотанную в тряпки лодыжку так, словно увидел ее впервые.
        - Надо же! - Он поднял удивленный взгляд. - Я ведь и забыл про нее!
        - Это ты деду спасибо скажи - без его заговора орал бы сейчас, как резаный.
        Она будто специально провоцировала его, и Ольгерд возмущенно отреагировал:
        - Да не стал бы я орать!
        Довольная успехом своей маленькой манипуляции, Ирана улыбнулась:
        - Спасибо-то все равно скажи - хотя бы за то, что он Фарлана позвал в ту ночь. Без него нас бы с тобой хоронили сегодня, а Ухорез у нашей могилы стоял.
        Сев и спустив ноги с лавки, парень посмотрел так, словно у него в голове сложились недостающие кусочки мозаики.
        - Так это он… А я-то думал, как же Фарлан узнал, где я! Спасибо ему, а я ведь про него даже не вспомнил.
        Ирана криво усмехнулась:
        - Конечно, куда нам! Вот уедем сегодня, так ты и про меня больше не вспомнишь.
        Ольгерд всполошился:
        - Как? Куда уедете?
        - Твоя нога заживает, охотники выздоравливают. Нам здесь больше нечего делать. - В глазах девушки впервые появился легкий налет грусти. - Да и конунг после вчерашнего мягко посоветовал нам убираться.
        Новость ошеломила Ольгерда настолько, что все слова вылетели из головы. Вдруг оказалось, что он совершенно не готов к такому повороту. Что говорить? Можно ли все изменить? А надо? В голове роились вопросы без ответов, а Ирана, постояв еще немного и уже взявшись за ручку двери, натужно улыбнулась:
        - Ладно, пойду я! Собираться еще надо. - Обернувшись в проеме, она махнула молчащему парню рукой. - Прощай! Может, еще свидимся когда.
        Дверь за Ираной захлопнулась, а Ольгерд по-прежнему молча сидел, уставившись в стену. Он сам не мог сказать, чего хотел и почему так расстроен, но ощущение, будто его поманили, а потом не дали, было таким реальным, что хотелось со всей силы врезать кулаком в стену. В душе по-кошачьи заскреблось чувство потери, и парень, перестав сопротивляться, попросту завалился набок. Свернувшись калачиком и натянув на голову медвежью шкуру он замер, прикрыв глаза: совсем не хотелось вставать, идти, да и вообще шевелиться.

* * *
        Зима полностью вступила в свои права. Озеро замерзло, сугробы уже местами доходили до колена, при том что сильные снегопады были еще впереди. Пришло время большого ежегодного похода за полюдьем, и полностью готовая дружина ждала только команды своего конунга.
        Рорик оставлял в городище лишь десяток ветеранов для охраны, а все остальные уходили с ним: сбор дани с окрестных племен требовал продемонстрировать силу, чтобы не пришлось ее применять. Зима в земле Суми не лучшее время для прогулок - холод, ветер и снег по пояс. Но, к сожалению, такой поход был возможен лишь в это время: добраться до городищ суми, спрятанных между болот и непроходимых лесов, получалось только по замершим рекам. Мелкие, порожистые и не судоходные летом, зимой они становились отличными дорогами, без которых в местных лесах можно было плутать годами.
        Из города вышли с первыми лучами солнца. Погода стояла солнечная и морозная, снег хрустел под ногами, обутыми в меховые унты. Впереди весело шла молодежь, протаптывая дорогу, за ней - старшая дружина, и уж потом - с десяток ближников конунга верхами и обоз. Туда везли в основном еду для воинов и сено для лошадей, а на обратном пути пустеющие сани заполняли данью с суми. Меха, мед, вяленое мясо и рыба - вот все то, чем откупалась земля Суми от назойливого присутствия рокси. Кроме сбора дани Рорик также вел торговлю с местными, выменивая железо и зерно на самые ценные меха и серебро. Эта взаимовыгода и была основной причиной, почему за столько лет суми ни разу не попытались избавиться от вымогательств рокси, хотя упорно их не принимали.
        Несмотря на мороз, от Ольгерда валил пар, парень даже овчинный тулуп распахнул. Шагать по колено в снегу - работа не из легких! Рядом пыхтел Фрикки: они шли по четыре человека в ряд, чтобы за ними могли проехать сани.
        На правах опытного походника Фрикки одернул товарища:
        - Да не взбрыкивай ты так ногами и дыши ровнее!
        Ольгерд зло посмотрел на Молотобойца: тот, казалось, совершенно не напрягался, только шумный выдох говорил о тяжелой работе. Пробурчав под нос: «Учителей развелось!» - парень все же последовал совету товарища.
        Не обращая внимания на ворчание друга, Фрикки продолжал болтать:
        - До городища Куйвасту еще дня два топать - успеешь привыкнуть.
        Говорить было сложно, но Ольгерд все же не удержался от вопроса:
        - А что, большой этот Куйвасту?
        - Да, селение не маленькое, но бедное. Землянки да шалаши. Суми живут охотой, на одном месте не сидят.
        - Мы там долго пробудем?
        - Если у них все готово, то не задержимся. - Фрикки широко зевнул. - Прошлой зимой переночевали и дальше пошли.
        Через два дня Ольгерд настолько привык к ходьбе по глубокому снегу, что мог на ходу уже поднять голову и глазеть по сторонам. Река петляла между высоких берегов, заросших дремучим сосновым лесом. Тяжелые, набухшие от снега облака, исполинские сосны на обрывах - земля Суми встречала чужаков неласково. Вскоре левый берег стал более пологим, и из-за поворота показалось городище. Селение Куйвасту стояло в двухстах шагах от берега на невысоком холме. Снизу с реки была видна только стена из вкопанных в землю заостренных столбов примерно в два человеческих роста высотой.
        Рорик, недовольно морщась, остановил дружину у подножья. Никто его не встречал, и ворота были закрыты. Конунг дал указание разбивать лагерь, а сам в сопровождении ближников поехал к городу. Они не доехали шагов тридцать, когда на вершине стены показались суми.
        - Ближе не подходи Рорик, если не хочешь получить стрелу.
        Олави Куйвасту говорил медленно и степенно. Рядом с ним собралось еще с десяток суми в дорогих меховых одеждах, а по всей стене выросли головы вооруженных воинов.
        Озмун склонился к конунгу:
        - Что-то больно много людей на стенах. Бьюсь об заклад, в городище не только куйвасту.
        Остановив коня, Рорик согласно кивнул:
        - Я вижу! Вон лисьи хвосты юхани и бобровые шапки ильмари. Как минимум, три племени. Это война!
        Оставив своих людей, Рорик подъехал ближе. Подняв взгляд на стену и не обращая внимания на лучников, готовых спустить тетиву, он обратился к вождю:
        - В чем дело, Олави? Разве мы не можем договориться без войны?
        Куйвасту гордо вскинул голову:
        - Нам не о чем говорить с тобой, рокси! Народ суми не будет платить тебе дань! Ни тебе, ни кому другому!
        - Подумай, Олави, твой народ велик и богат - ему есть что терять. Зачем ты слушаешь злобных и нищих юхани? Им терять нечего! Глупо думать, что они помогут вам: когда загорятся ваши дома, ильмари и юхани разбегутся по лесам, оставив вас умирать!
        Крепкий высокий суми с непокрытой головой натянул большой лук и нацелил его на конунга.
        - Убирайся, Рорик, пока я не спустил стрелу! Мы все знаем твой лживый поганый язык!
        Конунг, делая вид, будто не замечает смертельной угрозы, ласково потрепал гриву своего коня.
        - Давно не виделись, Ильмаринен! - Рорик издевательски усмехнулся. - Наверное, с тех пор, как мы загнали тебя и твоих трусливых собак в болото.
        Щелкнула тетива, и стрела воткнулась в мерзлую землю перед копытами лошади.
        - Последнее предупреждение, следующая - твоя! - Ильмаринен вытащил новую стрелу и наложил на тетиву.
        Конунг мрачно посмотрел на торчащее оперенье и развернул коня. Прежде чем пустить его в галоп, он повернул голову и зло бросил наверх:
        - Значит, война! Помни, Олави, ты сам выбрал такую судьбу для своего народа!

* * *
        Лагерь разбили быстро. Поставили шатры, расседлали лошадей. Огораживать стеной было не в традиции руголандцев, но в этот раз Рорику было отчего-то неспокойно. Он приказал насыпать и наморозить снежный вал между городищем и лагерем. Сам лично его осмотрел и велел выставить круглосуточные посты. Теперь взглянувшему с высоты птичьего полета открылась бы такая картина. Река, делающая петлю вокруг основания пологого холма. На вершине обнесенное частоколом городище племени куйвасту, а на берегу, у подножия, - лагерь рокси. Между ним и городскими стенами вырос ледяной вал, защищающий руголандцев от внезапной атаки с фронта.
        Конунг, объехав посты, остался доволен. Несмотря на ворчание ветеранов, он заставил работать всю дружину. Лепить снежную стену и заливать ее водой из реки. Старые вояки были недовольны, но спорить с Рориком никто не решился.
        Ольгерд, набегавшись с ведром вверх-вниз, еле добрался до шатра. Войлочное полотнище обтягивало похожий на конус каркас. Снег внутри утоптан и завален еловым лапником. Одна палатка на всю младшую дружину: даже если треть всегда на посту, все равно тесновато. Юноша откинул полог и, встав на колени, пополз внутрь. Среди спящих тел поднялась голова Фрикки:
        - Оли, ползи сюда, я тебе место занял.
        Ольгерд на ходу повернул к другу. Место оказалось в благословенной близости костра, и сразу повеяло теплом. Молча свернувшись калачиком, он прижался спиной к другу и пробурчав: «Спасибо», - мгновенно захрапел.

* * *
        С рассветом вся дружина построилась у шатра конунга. Рорик прохаживался перед строем.
        - Эти неблагодарные выродки решили, что могут бросить нам вызов! - Конунг вгляделся в лица своих бойцов. - Они забыли, кто защитил их от тонгров, кто каждый год защищает землю суми от набегов вендов! Пришло время напомнить! Если сегодня мы не вырежем этот гнойник, завтра все племена откажутся платить! - Остановившись, он бросил взгляд в сторону частокола. - Готовьте лестницы - с полуднем начнем штурм. Хочу, чтобы к вечеру от городища остались одни угли!
        Когда солнце вошло в зенит, четыре штурмовые группы были готовы. В каждой группе по десять лестниц, по пять человек на лестницу. У дружины Рорика был большой опыт взятия такого рода крепостей.
        Вся молодежь вошла в группу Фарлана, и Ольгерд, держа вместе с Фрикки наспех сколоченную лестницу, слушал наставника.
        - Частокол невысокий, это хорошо! - Фарлан говорил короткими фразами, неспешно, в своей немного занудливой манере. - Но сверху колья остро отточены. Все должны об этом помнить и брюхом по ним не елозить. На колья не смотреть, на лестнице не спать! Двое держат внизу, трое лезут наверх. Вопросы есть?
        Поскольку дураков задавать вопросы в такой момент не нашлось, Фарлан повернулся и кивнул Рорику. Конунг вытащил меч и, подняв его над головой, коротко крикнул:
        - Пошли!
        Глава 21
        Отряды рокси подходили с четырех сторон, и группа, что вел Рорик шла прямо к воротам. На этот участок стены суми наморозили приличный слой льда - гораздо толще, чем на все остальные. Две воротные вышки и частокол между ними превратились в настоящую ледяную крепость. Бойцы Рорика, в отличие от других отрядов, не несли лестницы. Вместо них они тащили толстое бревно с обожженным на костре острым концом и два грубо сколоченных козла с петлями. Нехитрое устройство позволяло собрать таран прямо перед воротами за считанные мгновения.
        Все четыре отряда продвигались шагом, не торопясь. Стены города уже ощетинились копьями и стрелами. Воинов за частоколом было очень много, они стояли практически вплотную, во весь рост, не опасаясь стрел рокси, поскольку все знали, что в боевых дружинах руголандцев лучников не жаловали. Воины севера относились к ним с изрядной долей презрения, предпочитая добывать победу натиском и яростью меча, а не коварным выстрелом из засады.
        Рорик поднял меч, и отряды остановились. До стен оставалось шагов тридцать, и голос конунга взметнулся над холмом:
        - Народ суми, сейчас ваш последний шанс окончить дело миром!
        Ответом была тишина. Затем вновь полетели стрелы. Рорик махнул клинком, и дружина отозвалась боевым кличем.
        - Ругола-а-анд!
        Штурмовые отряды бросились в атаку. Вот теперь стрелы посыпались настоящим дождем - чем ближе к стенам, тем плотнее. Ольгерд бежал что есть сил. В правой руке щит, левая прижимает к груди лестницу. Тук! Тук! В щит, как гвозди, впились две стрелы. Прижав подбородок к груди, юноша максимально закрыл лицо. Дзень! Стрела угодила в шлем, и голова мотнулась в сторону, а в ушах гулко зашумело. Захрипев, кто-то упал прямо перед ним, но Ольгерд продолжал не останавливаясь бежать вперед.
        Вот и стена! Лестница приставлена, ее верхний край со стуком лег на колья частокола. Ольгерд уже поставил ногу на первую ступень, но в этот момент его кто-то грубо оттолкнул, и он полетел в снег.
        - Ах ты!
        Охваченный яростью, парень вскочил на ноги, но наглец уже лез вверх, и он с удивлением узнал спину своего наставника.
        - Фарлан?
        Пока он приходил в себя, вперед проскочили еще трое и уверенно поползли вслед за командиром. Теперь ему оставалось только держать лестницу, и Ольгерд, закрыв голову щитом, налег на нее всем телом.
        Фарлан практически бежал по ступеням, не держась руками и не смотря вниз. Устремленные вверх глаза не отрываясь следили за врагом, ногами управляла лишь интуиция и рефлексы. Взгляд, как четки, отщелкивал стремительно пролетающие моменты. Вот над шлемом выросла рослая фигура суми и, размахнувшись, метнула копье. Расстояние - почти в упор! Присев, Фарлан закрылся щитом, и смертоносное жало, чиркнув, прошло по касательной. Снова вверх! Чьи-то руки пытаются оттолкнуть лестницу, и она на глазах начинает отходить от стены! Еще два быстрых шага вверх, и весом собственного тела вновь прижать край лестницы к бревнам. Вынужденный бросок заставил открыться, и расплата последовала незамедлительно! Чей-то меч ударил по кольчужным шосам, копье бухнуло в щит, но венд уже прыгнул вниз, на парапет за частоколом. Левая нога ответила болью, а еще один пропущенный удар отозвался треском сломанных ребер. Кольчуга вмялась в бок, и от боли потемнело в глазах. Руки налились парализующей слабостью, и все вокруг закружилось: оскаленные рты, перекошенные лица. Бах! Деревянная дубина опустилась на затылок. В голове
зазвенело. Шлем уцелел, но сознание помутилось, ноги дрогнули и подогнулись колени.
        Под тяжестью тел задрожали деревянные доски, и перед затуманенным взглядом Фарлана промелькнули руголандские меховые унты, приземлившиеся на парапет. Первый, второй, третий - количество своих вокруг Фарлана росло с каждым мгновением, и теперь уже рокси перешли в наступление. На узкой полосе закованные в броню воины имели колоссальное преимущество, и победа руголандцев стала лишь вопросом времени.
        Фарлан отбил отчаянный удар суми и тут же атаковал, не дав ему уйти. Меч уверенно пробил кожаный доспех - удар у венда был поставлен и точен до волоса.
        Вытащив клинок из падающего тела, Черный выдохнул приказ идущим за ним воинам:
        - Вперед и не останавливаться!
        То, что произошло потом, было за гранью его понимания. Пропали суми, пропал город, пропала городская стена. Лишь кусочек парапета, где стояли его люди, плавал в пустоте. Вокруг чернела бездонная пропасть. Один шаг вправо или влево - и конец! Голова кружилась от одной только мысли об этом. Еще мгновение, и пропасть начала наступать, съедая парапет шаг за шагом. Оставался только один путь - назад, и воины Руголанда, ослепленные ужасом, стали отходить. Фарлан последним перелез через острия кольев и ступил на лестницу. Тьма тут же поглотила остатки парапета. Черный не верил своим глазам: внизу был лес, снег, люди - все как обычно, а за частоколом ничего - только тьма!

* * *
        Рорик орал изо всех сил, но его было не слышно. Бухал таран, вопили сверху суми, стонали раненые. Жуткая какофония, но дело шло, и раз за разом заостренный конец здоровенной сосны с грохотом врезался в ворота. Лед уже облетел, а створки ворот трещали.
        - Давай еще раз! Давай! - надрывался Рорик, и десять бойцов, раскачивая таран, долбили ворота, а остальные, подняв щиты, прикрывали их как могли. Суми не сдавались и старались изо всех сил! Сверху летело всё: стрелы, копья, камни и бревна. Потери росли с каждым мгновением.
        Те, кто бьет тараном, - самая легкая мишень, они ничего не видят, кроме бревна и ворот. Ни уклониться, ни защититься! Все, что прилетает сверху, - находит свою цель. Парни из самых отчаянных - теперь их осталась едва ли половина.
        Крупный камень на глазах конунга разможжил голову одному из дружинников. Сила ударов тарана слабела, и Рорик, отбросив щит и вложив меч в ножны, тоже взялся за бревно.
        - Поднатужились, ребята!
        Конунг вместе со всеми уперся пятками в снег! Последний удар был особенно силен, и створки ворот дрогнули. Еще удар, и появилась узенькая щель! Весь отряд навалился на ворота, раздвигая их все шире и шире.
        Выхватив меч, Рорик скользнул в щель и встал как вкопанный. Он ожидал сопротивления, ударов, да всего что угодно, но только не этого. Перед ним пылала огненная река, и пламя бушевало у самых ног, обжигая лицо. Конунг обалдело поднял взгляд - на другом берегу огня стоял колдун, тот самый, что когда-то лечил его людей, и бешеное пламя текло прямо из его глаз. Рорик попятился, натыкаясь спиной на дружинников, высыпавших из ворот вслед за ним.

* * *
        Шатер конунга был заполнен народом.
        - Говорю тебе, пламя! Огненная река! - стоял на своем Озмун, а Фарлан в ответ упрямо мотал головой: - Какой огонь? Тьма! Тьма была повсюду и бездна!
        Рорик сидел на пне и мрачно смотрел на орущих друг на друга ближников. Ситуация была дерьмовая: они отступили и с большими потерями. Новый штурм невозможен. Да и кто решится идти на городище, в котором творится такое?
        - Хватит шуметь! - не скрывая раздражения, конунг рявкнул на собравшихся. - Хочу услышать что-нибудь дельное.
        Все разом притихли. Озвучить первому то, что у каждого было в голове, никому не хотелось. Конечно, надо уходить - кто полезет в колдовской город снова? Умереть с мечом в руке - одно, а провести вечность в пекле с демонами - совсем, совсем другое. Ближники переглядывались между собой, решая, кто возьмет на себя смелость донести эту мысль до конунга, и храбрецов пока не находилось.
        В этот момент откинулся полог шатра, и вошел Ольгерд с кожаным ведерком в руках.
        - Конунг, ты воды просил принести.
        Рорик перевел тяжелый взгляд с ветеранов на юношу.
        - Ну, коли опытные мужи ответить не хотят, может, ты мне скажешь, что нам делать дальше? - Издевательски хмыкнув, он бросил исподлобья злой взгляд на соратников.
        Ольгерд опешил - вокруг стояли лучшие бойцы, много повидавшие воины. Его глаза встретились с глазами Фарлана, и венд ободряюще кивнул.
        Голос конунга зазвенел сталью:
        - Ну! Ты тоже, как и они все, думаешь, как бы убраться отсюда побыстрей?
        Легкий ропот возмущения пробежал по шатру, а юноша поставил ведро и выпрямился. В голове вертелись мысли, и одна его зацепила. Она еще не оформилась и только-только вырисовывалась на границе разума, но Ольгерд все же решился.
        - Если уж ты спрашиваешь, я отвечу. - Он начал говорить, словно размышляя вслух: - В городище три племени. С куйвасту все ясно - они дома. Но вот ильмари и юхани? Они как, пришли всем племенем или одни мужчины?
        Рорик нетерпеливо поморщился:
        - Не пойму, куда ты клонишь? Конечно, пришли одни воины - зачем тащить бесполезные рты?
        Ольгерд согласился:
        - Я тоже так думаю. - И продолжил: - Тогда вопрос - где остались их женщины, старики и дети?
        Тут уже возмущенно встрял Озмун:
        - Где, где… Конечно дома!
        - Ильмари, насколько я знаю, кочующее племя.
        Ольгерд вопросительно посмотрел на собравшихся, и кто-то из сидящих выкрикнул:
        - Так и есть - ильмари постоянного городища не имеют.
        - Это всё мы и так знаем, - начал было Озмун, но, поймав недовольный взгляд конунга, заткнулся.
        Получив такую своеобразную поддержку, Ольгерд продолжил:
        - Они пришли сюда всем племенем, потом мужчины ушли воевать, а женщины остались. Где? Где-то недалеко, но в хорошо укрытом месте. Как поведут себя мужчины, если мы захватим их женщин и детей? Уверен, после этого они пойдут на переговоры и уступки.
        Глаза у Рорика загорелись радостным огнем:
        - Молодец, Оли! Точно, ведь был слух, у Ильмаринена молодая жена недавно родила сына. - Конунг вскочил. - Фарлан, ты неплохой следопыт. Кто еще? Надо найти их логово!
        Озмун хлопнул по плечу Ольгерда.
        - Ну ты голова! Молодой, а башковитый!
        Кольдин тоже добавил:
        - Порода! Хендрикса видно сразу!
        Ольгерд засмущался, и, заметив его покрасневшие щеки, Рорик улыбнулся:
        - Да ты не красней, племяш! - Настроение у конунга явно улучшилось. - Он прав! Мы, Хендриксы, конунги испокон века, и это не случайно.
        Прерывая, к Рорику подошел вернувшийся с мороза Фарлан.
        - Последние несколько дней снегопада не было. Думаю, найти можно. Если поручишь мне, то возьму Скольда из молодых. Он следопыт от бога.
        Выслушав, конунг снова сел на свой пень. Первое волнение прошло, и он вновь вернулся к хладнокровной расчетливости.
        - Бери всю младшую дружину, и выходите с рассветом! Тянуть нельзя: суми осмелели, и, думаю, они теперь сидеть в городище не будут. Два-три дня, и отважатся на открытый бой: когда у тебя в рукаве такие козыри, выжидать не с руки.

* * *
        Вышли с рассветом. Впереди Фарлан и Скольд, за ними Ольгерд, Фрикки и еще десяток бойцов из младшей дружины. Всю молодежь Черный брать не захотел: шуму много, а толку чуть, как он выразился, отбирая бойцов по одному.
        Они обходили городище уже по второму разу, петляя между деревьями. Фарлан и Скольд уходили вперед, возвращались и буквально снег носом рыли, но следов не было. Черный назначил Ольгерда своим помощником, и они действовали по отработанной схеме. Ольгерд вел нагруженную оружием и припасами группу в указанном направлении, пока Фарлан со Скольдом нарезали круги в поисках следов. Так продолжалось раз за разом, но Фарлан никак не мог зацепиться. Зону поиска с каждым разом расширяли все больше и больше, пока наконец не получили результат. На третьем круге Скольд принес Фарлану кусочек меха. Посовещавшись, обнюхивав этот меховой шарик не по разу и прикинув путь до города, они все же пришли к единому решению.
        Фарлан подошел к тяжело пыхтящей молодежи.
        - Кажется, нашли. Пойдем на север. Идите за нами и молчок - не говорить, не шуметь! - Он улыбнулся. - В общем, дышать через раз.
        Глава 22
        На второй день стало ясно, что они взяли верный след, и лица Фарлана и Скольда повеселели. Какие-то одним им видимые следы говорили о правильно выбранном направлении. К вечеру уже всем стало ясно: где-то поблизости есть человеческое жилье.
        Фарлан сделал знак группе затаиться и ждать, а сам двинулся вперед. Он скрылся за елью и как будто растворился: ни шуршание снега под ногами, ни крик птицы, ни шорох деревьев - ничего не говорило об идущем человеке.
        В очередной раз подивившись способности венда прятаться в лесу, Ольгерд услышал шепот Фрикки:
        - Мы так никогда не сможем.
        - Чего это? - Ольгерд возразил просто из вредности, но Фрикки ответил не задумываясь, словно он уже не раз размышлял об этом:
        - Потому что венд рожден в лесу, на траве среди деревьев, он чувствует тишину душой. Руголандец рождается под грохот морского прибоя, на голых серых камнях, оттого он всегда ищет боя и славы.
        Ольгерд с удивлением взглянул на друга:
        - Вот уж не думал, что в теле молотобойца живет душа скальда.
        Застеснявшись, здоровяк лишь махнул рукой:
        - Скажешь тоже!
        Вернувшийся Фарлан спас Фрикки от насмешек. Он появился так же внезапно, как и пропал, и молча, одним жестом, подозвал всех к себе.
        - Они здесь! Народу около сотни. Женщины, старики и дети. Некоторые старики и отроки с приличными луками, кое у кого даже копья и рогатины.
        Ольгерд выразил общее недоумение:
        - К чему это ты? Дети с копьями и рогатинами нам не соперники.
        - Вот этого я и опасался: непонимание задачи - первый шаг к поражению. Вы зачем сюда пришли?
        Все притихли, чувствуя подвох. Поскольку венд смотрел на Фрикки, тому пришлось отвечать:
        - Ну, это… Женщин ильмари захватить.
        Фарлан неожиданно согласился:
        - Правильно! Только как вы их захватите, если начнете с вооруженными детьми и стариками возиться? Нас-то полтора десятка, а их сотня.
        Поняв, чего хочет его наставник, подал голос Ольгерд:
        - Надо согнать их в удобное место!
        - Молодец, парень, правильно мыслишь! Вы его слушайте, молодежь, - у Ольгерда голова варит. - Фарлан улыбнулся в усы. - Сделаем так! Пять бойцов пойдут из леса. У каждого по десять факелов. Поджигаете факел, втыкаете в снег, затем следующий. Понятно? И побольше шума! Ильмари побегут к реке, а здесь их встретим мы и загоним на лед. Противоположный берег крутой, разбежаться им будет трудновато, поэтому отсекаем молодых женщин с детьми, и только - всех нам все равно не удержать. Главное, не упустить жену Ильмаринена с ребенком, а старики и старухи пусть бегут - это уже не важно.

* * *
        Ольгерд топтался вместе с остальными у самого берега. Снегоступы, привязанные ремнями к ногам, делали его жутко неуклюжим. Пару раз он чуть было не упал, наступив одним на другой, так что Фрикки не удержался:
        - Ты ноги пошире держи! Тут привычка нужна.
        Поучительный тон друга разозлил Ольгерда, и он окрысился:
        - Это ты жене своей будешь говорить!
        Ничуть не обидевшись, Фрикки закатил глаза и мечтательно произнес:
        - Да, жену было бы хорошо завести. Угол бы свой получил тогда в длинном доме, детей бы завели…
        Ольгерд рассмеялся и ткнул здоровяка кулаком в грудь.
        - Не плачь, громила, будет тебе жена!
        Молотобоец шутку не оценил, как и не заметил тычка в грудь.
        - Че, правда, Оли? А когда?
        - Скоро! Вот стану конунгом, так первым делом тебе жену спроворю. - Ольгерд наткнулся на свирепый взгляд Фарлана и замолчал.
        Венд поднял вверх сжатый кулак, и отряд напрягся перед рывком. Северная ночь в полнолуние мало чем отличается от пасмурного дня. Тропинка ильмари как на ладони. Темным пятном высится противоположный берег на фоне заснеженного льда.
        Загремели трещотки, и по всему лесу начали вспыхивать огни, издалека донеслись отрывистые команды. В ответ встревоженно зашумел лагерь ильмари, послышались испуганные крики, и наконец показались первые беглецы. Первым торопился высокий старик с развевающейся бородой. Он почти тащил молодую женщину с ребенком на руках.
        Старец зло зыркнул на женщину:
        - Сейчас не время думать о других, С?льмари. Ты в первую очередь должна спасать сына!
        Молодуха запричитала в голос:
        - Там мой отец и брат!
        - На все воля многорукого Пера.
        Старик завернул вдоль берега как раз в сторону засады, и Фарлан иронично хмыкнул:
        - Выходит, Пер на нашей стороне.
        Он внезапно выскочил на лед и появился перед бегущими. Дед попытался ударить венда посохом, но Черный легко увернулся и саданул старца обухом меча по голове. Старик упал лицом в снег и затих, а Фарлан схватил рванувшуюся было назад женщину.
        - Ты-то куда, красава? Мы тут только из-за тебя и мерзнем!
        Дружинники уже рванулись на лед, не давая ильмари разбегаться в разные стороны, а Фарлан орал на них, командуя загоном:
        - Да не гоняйтесь вы за детьми, бараны! Мамок хватайте, а малышня сама потом прибежит!
        Путаясь в снегоступах, Ольгерд бежал за девушкой, крича ей вслед:
        - Стой! Стой ты, дура!
        Девчушка ловко карабкалась по косогору, но юноша не отставал. Неожиданно кто-то напрыгнул сзади, и Ольгерд, не устояв, растянулся во весь рост. Звякнул тупой удар - нож пробил полушубок и полоснул по кольцам кольчуги. Правой рукой Ольгерд дотянулся до рукоятки кинжала и не глядя саданул куда-то наверх. Раздался крик, и тело напавшего сползло с него и завалилось рядом. Заполошно, прямо в ухо ударил женский вопль, и юноша поднял мокрое от снега лицо. Кричала его беглянка, а рядом, весь в крови, лежал напавший на него суми, совсем молоденький, лет двенадцати.
        Ольгерд лишь покачал головой:
        - Чего ты полез-то, дурак!
        Девушка рухнула на колени рядом с трупом мальчишки и заголосила:
        - Брат! Братик мой ненаглядный!
        От этого «братик» защемило в душе и подступили слезы. Стиснув зубы, Ольгерд прогнал воспоминания и попытался разозлиться, но злость не приходила. Да и на кого злиться - на эту девку, на пацана? Он не знал, что делать, но и слушать этот рев не было никаких сил, и Ольгерд, подхватив девчонку под руки, просто поволочил ее по снегу подальше от трупа в надежде, что она затихнет сама.

* * *
        К утру пересчитали полон. Семнадцать женщин разного возраста, девятнадцать детей и один старик - тот самый, которого приложил Фарлан. Пленницы сидели кружком прямо на снегу, прижав к себе детей. Многие выли в голос. Венд выбрал трех самых спокойных и повел в лагерь ильмари. Дойдя, он указал на землянки и шалаши:
        - Возьмите еды и одежды на всех, остальное оставьте своим - тем, что разбежались. Вернутся ведь - с голоду подохнут.
        Ольгерд натянул шапку поглубже и зажал уши. Женский вой тяготил. Один из парней рявкнул на баб:
        - А ну заткнулись!
        Помогло ненадолго. Через некоторое время сначала одна, потом вторая, и скоро опять почти все завыли вновь. Ольгерд убрал руки от ушей и поднялся. Подойдя к пленницам, он молча встал посередине женского круга. Поначалу ничего не изменилось, но очень скоро любопытство пересилило, и пленницы по одной начали поглядывать на стоящего среди них захватчика. Выждав еще немного, он начал говорить негромко, но уверенно и четко:
        - Послушайте меня, никто вас не тронет! Вам нечего бояться!
        Эти слова было настолько подозрительны и непохожи на то, как они себе представляли свое будущее, что большинство удивленно подняли головы. В потухших глазах вспыхнула надежда, и, чтобы лучше расслышать, женщины зашикали на остальных. Вой понемногу утих, и под прицелом трех десятков настороженных глаз Ольгерд продолжил:
        - Мы отведем вас к вашим мужьям и отдадим им с рук на руки, пусть только они перестанут помогать мятежникам. Куйвасту подняли оружие против рокси и будут наказаны за это. Ильмари - нет! Женщины скажут своим мужьям: не связывайтесь с плохими куйвасту и сдавайтесь рокси. Воины ильмари сдадутся, и рокси отпустят всех домой.
        На фоне возникшей тишины особенно отчетливо послышались хлопки ладонями: вернулся Фарлан.
        - Молодец, Оли! Это именно то, что им было нужно.
        Венд и три его нагруженные спутницы подошли к реке, и он тыкнул в одну из них пальцем:
        - Ты старшая! Разводите костер, кормите детей и выдвигаемся!
        Глава 23
        Рорик гарцевал перед самыми стенами городища. Вся дружина в полном вооружении уже заняла поле перед воротами. Чуть позади конунга перебирали ногами лошади Фарлана и Озмуна.
        Над частоколом рядом с шапками охотников показалась голова Олави.
        - Чего хочешь, рокси?
        Вождь куйвасту специально говорил неуважительно, по местным обычаям даже грубо. Прошло уже пять дней с неудачного штурма, и все это время рокси сидели у себя в лагере и носа не высовывали. В городище всем стало ясно - они струхнули, а уйти просто так гордость не позволяет. Будут просить мира, но куйвасту им ничего не уступит. Суми платить не станут!
        Глядя наверх, Рорик весело ощерился:
        - Олави, где же твой дружок Ильмаринен?
        Рядом с куйвасту появился вождь ильмари. Высокий, с длинными до плеч волосами, он возвышался белой горой над маленьким, почти лысым Олави. Его голос прозвучал насмешливо и вызывающе:
        - Что, рокси, соскучился?
        - Не я. Они! - Рорик вытянул руку и показал на группу женщин и детей: - Узнаешь? Ты приглядись, приглядись!
        Пальцы Ильмаринена впились в деревянные колья, и зубы заскрипели. Конечно, он узнал: его жена С?льмари с маленьким сыном на руках стояла впереди кучки пленников.
        Теперь пришла очередь насмехаться Рорику.
        - Ты, вождь, не таись, воинам своим расскажи. Там ведь не только твоя жена - там все ваши женщины и дети. Все, ты понял!
        Конунг вздыбил жеребца, а наверху по парапету забегали воины ильмари и послышались гортанные возгласы и споры.
        Успокоив коня, Рорик все так же насмешливо взглянул наверх:
        - Олави, что же ты сейчас не спросишь, что мне надо?
        Там сначала затихли, а потом послышались выкрики и ругань. Наконец показалась голова Олави с красным потным лицом.
        - Что ты сделаешь с женщинами и детьми?
        Уголки губ конунга опустились, превращая усмешку в злобный оскал.
        - Это зависит от вас.
        Рядом с вождем куйвасту на стене вновь появился Ильмаринен.
        - Твои условия, говори!
        - Вы открываете ворота и сдаетесь на мой суд и мою милость, тогда никто не умрет.
        - Никогда! - закричав во весь голос, Олави отскочил от стены и уставился на вождя ильмари. - Не верь ему. Если рокси войдут в город, всем смерть!
        Ильмаринен остался в одиночестве - все остальные вожди юхани и куйвасту встали за спиной Олави. Помолчав, он подошел к краю и высунулся между зубцов.
        - Рорик, я сдамся! Возьми мою жизнь и отпусти женщин.
        Конунг поморщился:
        - Зачем мне твоя жизнь, Ильмаринен? Вы что, меня за зверя лютого держите? - Рорик на мгновение задумался, потом вновь поднял голову. - Хорошо, давайте обсудим. Но не так! Я тут орать, задрав башку, вам не нанимался.
        Рядом с ильмари появились головы других заинтересовавшихся вождей, и Олави озвучил общий вопрос:
        - Как ты хочешь говорить?
        - Завтра с рассветом в моем шатре. - Конунг говорил уверенно, словно все уже решил. - Все вожди выскажутся, и мы договоримся. Один раз и навсегда! Как все порешаем, женщины смогут вернуться к своим мужьям, а дети к отцам. Клянусь, никого не тронут!
        Ильмаринен с мольбой посмотрел на остальных вождей. Те переглянулись между собой, и Олави все понял. Он вновь перегнулся через стену.
        - Поклянись милостью Оллердана, что гарантируешь безопасность всем, кто выйдет из города!
        Рорик приложил руку к сердцу:
        - Клянусь милостью Оллердана, да покарает меня гнев его!
        Пристально всмотревшись в лицо конунга, Олави долго искал там ответ на мучающий его вопрос, но рокси выдержал взгляд, не отводя глаз, и вождь куйвасту решился.
        - Хорошо, завтра на рассвете!

* * *
        Ольгерд стоял часовым на первом посту, ближе него к шатру виднелся второй охранник, а еще где-то был и третий. Он не стал вдаваться в подробности, хотя вся эта суета показалась ему странной. «Видимо, Рорик нервничает», - подумал он и успокоился. Действительно, эти переговоры решали очень многие вопросы на долгие годы вперед. Поправив шапку, Ольгерд прищурился на яркий диск солнца, поднимающийся над лесом, и взглянул на стены: даже отсюда была заметна суета, царящая в городище. Наконец створки ворот начали расходиться и показались вожди трех племен суми.
        Они шли мимо Ольгерда - почти все белоголовые, с окладистыми бородами. Старейшины трех родов двигались степенно, в соответствии с важностью и силой рода. Первым шел Олави и верхушка куйвасту, за ними возвышался Ильмаринен и его родня, а замыкали шествие юхани. Все старейшины и вожди были в лучшей одежде, в основном из меха и кожи, как заметил Ольгерд. Также его острый глаз выцепил много побрякушек из серебра и янтаря, но хорошее сукно могли позволить себе лишь немногие.
        Вдруг нехорошим предчувствием у него екнуло сердце. В группе старейшин куйвасту он увидел Вяйнериса. Старик единственный, кто шел в простой льняной рубахе, без мехов и украшений. Ветер развевал его нечесаную бороду.
        Рорик встречал послов у входа в шатер вместе со своими ближниками. Это тоже не понравились Ольгерду: странно, чего это он - не гостей же дорогих привечает? Послы проходили в шатер и степенно раскланивались с конунгом и его дружинниками. Когда за последним из них опустился полог, к выходу встали два мечника с обнаженными клинками. Время тянулось медленно, и Ольгерд, переминаясь с ноги на ногу, мучился от скуки. «Интересно, - подумал он, - когда договорятся, можно будет зайти в городище? Если Вяйнерис здесь, то и Ирана тоже должна быть в городе». От возможной встречи ему вдруг стало легко и весело, он даже задорно ткнул Фрикки, но тот пребывал в унылой задумчивости и радости друга не оценил.
        Полог шатра откинулся, и вышедший Озмун, подав знак, крикнул:
        - Подавайте! Послы обедать будут.
        Один за другим стали заходить люди конунга с подносами. Закрыв за ними полог, последним зашел Озмун.
        Фрикки тяжело вздохнул.
        - Это ж сколько еды они принесли, а я с утра не жравши…
        Он не докончил фразу, как из шатра донесся грохот и крики, а затем жуткий отчаянный вопль. Ольгерд и Фрикки бросились к шатру. Полотнище ходило ходуном! Внутри слышались удары железа о железо и отборная брань. Не на шутку встревоженный Ольгерд и еще с десяток бойцов, что были поблизости, рванулись было в шатер, но на пути у них встали меченосцы.
        Один из них, выставив вперед пятерню, заорал:
        - Без вас разберутся, не лезьте!
        Толпа, подпирающая Ольгерда в спину, остановилась, а из шатра вдруг выскочил Фарлан с обнаженным мечом в руке. Глаза его дико вращались, а с меча капала свежая кровь.
        - Чего собрались? Кто приказал оставить посты? Быстро по местам!
        Дружинники, непривычные к такому обращению, заворчали и начали разбредаться, но ушли недалеко. В итоге вся дружина кучками собралась вокруг шатра в ожидании разъяснений. Ждать пришлось недолго. Через пару мгновений выскочил Рорик, нервный и напряженный. Вслед за ним ближники вытащили окровавленного Олави и бросили тело на снег.
        Рорик, набрав воздуха и выдохнув, закричал, обращаясь к ошеломленной дружине:
        - Этот человек предал наше доверие! Нарушил договор и за нашей спиной сговорился с врагами. Он, как ползучая гадина, хотел ужалить нас исподтишка! Что мне сделать с ним?
        - Смерть!
        Донеслось несколько нестройных голосов, и Рорик яростно заорал:
        - Что мне сделать с человеком, предавшим своего конунга?
        - Смерть!
        - Смерть ему!
        Теперь уже дружно вопила вся дружина, и удовлетворенный Рорик нагнулся к самому лицу вождя куйвасту.
        - Ты хотел говорить со мной на равных? Ты, жалкий никчемный суми, хотел быть равным мне, конунгу Руголанда?
        Он подал знак, и Олави поставили на колени. Вождь куйвасту поднял голову, встречая взгляд Рорика.
        - Ты поклялся милостью Оллердана и нарушил клятву! Отныне не будет ни тебе, ни людям твоим удачи на земле, он такого не прощает!
        Не дав закончить, Рорик махнул рукой:
        - Кончайте!
        Озмун взмахнул мечом, и голова куйвасту покатилась по утоптанному снегу, а Рорик, проводив взглядом голову врага, поднял глаза на собравшихся людей и прорычал, словно зверь:
        - На штурм!
        Поскольку до дружины не дошло с первого раза, то Рорик выхватил меч и, бешено разинув рот, рявкнул:
        - На штурм!
        Не оборачиваясь, он побежал первым, а за ним, поднимая заготовленные лестницы, бросилась ближняя дружина.
        - Ругола-а-анд! - Эхом загремело по лесу, и после этого наконец пришли в себя все остальные.
        - Ругола-а-анд! Ругола-а-анд! - растекаясь, понесся боевой клич, и дружинники один за другим, выхватывая мечи, бросились вдогонку за своим конунгом.

* * *
        Городище горело вовсю, освещая зловещим заревом зимнюю ночь. Оставшихся в живых суми победители согнали к реке, и здесь же на скорую руку сооружали помост. Рорик собирался судить бунтарей и мятежников на глазах оставшихся в живых.
        Ольгерд до сих пор не понимал до конца, что произошло: как могло все, так хорошо начинавшееся, превратиться в этот чудовищный кошмар? Он все еще был в горячке боя, топорщились обгорелые волосы, рука по-прежнему сжимала обнаженный и мокрый от крови меч, а потрескавшиеся губы шептали:
        - Зачем? Зачем?
        Он шел вместе со всеми от горящего города и безумно твердил эти слова, но никто не обращал на него внимания. У парня первый бой - пройдет! Оклемается, по первости со всеми такое случается.
        Дружина, гоня перед собой пленников, стягивалась к помосту. С одной стороны руголандцы, с другой - подпираемые копьями суми, а Рорик возвышался над толпой в отблесках отблесками пожара.
        Обведя бешеным взглядом толпу пленных, он поднял вверх окровавленную руку.
        - Все вожди мятежных племен казнены сегодня этой рукой! Вся земля суми, все племена на этой земле навсегда запомнят этот день, и пусть судьба каждого казненного здесь послужит примером для тех, кто еще захочет оспорить мое право на эту землю. Все оставшиеся в живых изменники будут проданы в рабство, а деньги с продажи поделены между дружиной.
        Бойцы с радостью восприняли весть и оживленно загалдели, а жмущиеся друг к другу суми вообще плохо понимали, о чем вещает этот страшный человек. Окровавленные и полураздетые, они дрожали от холода, безучастно ожидая конца кошмарного дня, но когда вывели связанного Вяйнериса, толпа вздрогнула, понимая, что готовится нечто ужасное.
        С помоста, указывая на волхва, закричал Рорик:
        - Колдуна нельзя казнить железом! Эту темную нечисть может поглотить только священный огонь!
        Дружина восторженно завопила. Старика начали вязать к столбу, обкладывая со всех сторон дровами. Вокруг зароились люди с факелами, и Рорик махнул рукой. Костер под колдуном запылал сразу с трех сторон, яростное пламя с жадностью набросилось на хворост. Огонь стремительно рванулся вверх, обхватывая ноги старца, и над рекой раздался вопль нечеловеческой муки. В момент вспыхнули волосы, и все тело старика поглотил огонь.
        Толпа завороженно следила за тем, как пламя пожирает человеческую плоть. В этом было что-то отвратительно притягательное, люди вытягивали шеи, стараясь рассмотреть последние страдания колдуна.
        Ольгерд стоял в толпе вместе со всеми, но все еще был не в себе, в ушах звенело от крика, и он не понимал - это сейчас орут или это звук из прошлого? Среди дикой мешанины воплей в его голове вдруг прорезался один. Один, заслонивший собой все остальные. Он прозвучал, когда вспыхнул костер:
        - Не-е-ет!
        Кто-то кричал протяжно, дико и безнадежно. Этот крик звал его, и Ольгерд, протолкавшись сквозь толпу своих, пошел на голос. Не понимая, что делает, он шел вдоль рядов пленников, всматриваясь в их лица, и вдруг увидел ее. Ирана уже не кричала, а с совершенно отрешенным видом стояла босиком на снегу, и рваная рубаха полоскалась на ветру, открывая синие колени.
        Он застыл прямо напротив нее, пожирая глазами измученное женское лицо, и в этот момент по ушам ударил крик Рорика:
        - Ольгерд! - С высоты помоста конунг указал дружине на племянника. - Вот кто герой! Вот кому вы обязаны победой: если бы не его мудрая голова, вы до сих пор бы стояли бы под стенами Куйвасту!
        Дружина одобряюще загудела, а Рорик развел руки, демонстрируя широту души:
        - Говори, чего хочешь, племяш? Сегодня великий день, и ты можешь просить все что захочешь!
        Из рядов дружины раздались смех и крики:
        - Ну чего ты парень застыл! Проси!
        - Проси дурень!
        Воины вопили и ржали над одуревшим отроком, а Ольгерда вдруг осенило. Он вдруг увидел всю картину целиком: шатер, засада, готовящееся убийство, и он, Ольгерд, - главный творец этого зла.
        Кто-то, надрываясь, крикнул прямо ему в ухо:
        - Проси, дурень!
        Повернувшись к помосту, Ольгерд нашел глазами Рорика.
        - Отдай мне ее! - Юноша указал на застывшую в ступоре Ирану, и конунг, узнав девку, сдвинул брови.
        - Внучка колдуна? По-хорошему, надо было бы сжечь ее вместе с дедом… - Не договорив, Рорик на миг задумался, а потом махнул рукой: - Ну да ладно! Коль обещал - бери!
        СПАСИБО ЗА ПОДДЕРЖКУ! ЭТО МОЯ ПЕРВАЯ ПЛАТНАЯ КНИГА, И КАЖДЫЙ, КТО КУПИЛ ЕЕ, КТО ЧИТАЕТ И СЛЕДИТ ЗА ИСТОРИЕЙ МИРА ИМПЕРИИ - БОЛЬШОЕ ВАМ СПАСИБО! БЕЗ ВАС Я БЫ НИКОГДА НЕ ЗАШЕЛ ТАК ДАЛЕКО!
        А ПОКА… ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ВТОРОЙ КНИГИ ЗАВЕРШЕНА.
        На мой взгляд, часть про становление Ольгерда получилась довольно динамичной и стройной - мир северных варваров и Руголанд, пришедший туда со своими правилами и чудовищной беспощадностью. Вот она - третья сила, которая неизбежно должна включиться в борьбу, и данное вступление поможет вам лучше понять, что эта сила на самом деле из себя представляет. Насколько она неоднородна и полна своих внутренних противоречий… Да, и сам Ольгерд - мне хотелось, чтобы вы увидели не только итог, а весь процесс, в динамике. В кого превращается обычный, сомневающийся, и не всегда уверенный в себе парень, поднимающийся по ступеням власти. Он еще сырая глина, из которой можно вылепить кого угодно, в зависимости от того, кто будет скульптором.
        Так кто же станет творцом будущего потрясателя устоев мироздания? На этот вопрос, как и на многие другие, ответы будут чуть позже. Когда придёт время! А сейчас мы возвращаемся под стены Ура (ждали же?), где оставили Великую армию в глубоком унынии. Надеюсь, вы соскучились по запутанным интригам, прежним героям и полны ожиданий. В схватке с кем Иоанн должен либо победить, либо погибнуть? Удастся ли братству Астарты претворить в жизнь свой план? Как там поживает Дикий Кот, и что будет делать Лава без своей сотни? Сможет ли Акси Добряк выполнить свою крайне рискованную миссию? И, наконец, казнит ли разгневанный император своего полководца, не выполнившего обещание?
        С ответов на эти вопросы, пожалуй, и начнем. От сцены к сцене, от героя к герою книга будет раскручивать цепочку событий. Пока, двигаясь по сжимающей спирали, рано или поздно мы не доберемся до финала истории, который сведет вместе всех тех, кто останется к этому времени в живых))
        Что же, на этом следует остановиться и пожелать вам приятного, нет, захватывающего чтения! Которого будет еще много… И надеюсь, вам понравилось сегодняшнее большое обновление.
        Часть 2
        Глава 1
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ЛАГЕРЬ ВЕЛИКОЙ АРМИИ ПОД СТЕНАМИ УРА
        Атмосфера императорского шатра была переполнена страхом и напряжена до предела. Наврус потел у входа, не успевая вытирать платком мокрый лоб и шею, рядом застыл магистр тяжелой конницы М?рий Дориан. Старый патрикий предчувствовал, что глупость наследника обернется для него страшной бедой, но верность традициям и воспитание не позволяли ему показывать слабость. Дальше толпились легаты легионов, а за ними прятался бледный как смерть Василий.
        Император стоял спиной к собравшимся, и эта спина, жесткая, как глыба мрамора, не сулила им всем ничего хорошего. Наконец Константин повернулся, и пышущий бешеной яростью взгляд уперся в Навруса.
        - Ты! Никакой ты не стратилат - ты как был чистильщиком дерьма, так им и остался!
        Холодный пот рекой покатился по спине Фесалийца, но где-то в глубине души зажегся огонек надежды: если первым же словом не отправили под топор палача, то шанс еще есть. Опустив взгляд, он изобразил полное согласие и смирение, а император, резко подскочив, схватил его за грудки.
        - Почему ты все просрал, Наврус? Твоя поганая башка должна сейчас валяться вместе с тем дерьмом, которое тебе так нравилось выносить!
        Константин, не выбирая выражений, тряс безвольное тело командующего.
        - Ты должен был взять этот город сегодня! А ты!..
        Мощный рывок почти оторвал Фесалийца от земли, и тот повис в руках императора тюфяком с соломой. Больше всего сейчас Константину хотелось разбить о столб эту курчавую уродливую башку, но его расчетливость и прагматичность сдерживали ярость. Этот маленький толстый человечек был для армии символом удачи, и каждый легионер в каждой когорте верил в счастливую звезду Навруса Фесалийца. «Что они скажут, - спрашивал себя базилевс, - когда увидят, что символу удачи отсекли башку?» Спрашивал, и ответа ему, прошедшему десяток военных кампаний, не требовалось: он и так знал - этого нельзя допустить ни при каких условиях.
        Ладони разжались, и тело Навруса стекло на ковер, а Константин обратил яростный взгляд на застывшее лицо М?рия. Старую аристократию он ненавидел всей душой, со всеми их республиканскими замашками и традициями. Их можно было казнить, держать годами в каменных мешках, но унижать дуболомов, помешанных на чести и гордости, было нельзя - это могло обернуться взрывом, и взрывом не здесь, в армии, а там в тылу, в самом сердце империи, в Царском Городе.
        Константин встретил остекленевший взгляд старого патрикия и процедил:
        - Ты знаешь, что заслужил за провал штурма?
        В ответ прозвучали не оправдания, не жалобные просьбы, а лишь одно слово:
        - Знаю!
        Император нервно дернул головой, и за плечами Дориана выросли закованные в броню гвардейцы. Ладонь одного из них легла на плечо патрикия, и тот, повинуясь конвою, но не опуская гордо вскинутой головы, пошел к выходу.
        Все это никак не успокоило Константина: бешенство клокотало внутри, грозя взорваться, как перегретый котел. Особенно ярость будило в нем то, что он прекрасно знал: ни Наврус, которого он только что тряс, ни М?рий, которого он отправил на казнь, не виноваты в провале отличного плана, а виноват только один человек - его сын. Его сын, который сейчас прячется за спинами легатов, а через секунду будет оправдываться и валить свою вину на всех, кроме себя.
        Он нашел бледное перепуганное лицо Василия и жестко бросил:
        - Выйди ко мне!
        Наследник, протиснувшись между спинами, шагнул вперед и застыл, сжавшись под презрительным взглядом.
        - Я не виноват, отец! - Василий затараторил быстро и сбивчиво. - Я говорил М?рию, что надо было выдвигаться раньше. - Он вошел в раж и повысил голос. - Я ему говорил, но он не послушал!..
        Хлесткий удар тыльной стороной ладони не дал ему закончить, и Василий отлетел в угол, как пушинка, сметенная порывом ветра.
        Константин опустил взгляд на разбитые костяшки пальцев, потом на замершего на полу сына и, скривив рот, рявкнул на застывших истуканами легатов:
        - Убирайтесь! Убирайтесь все!
        Этот крик нашел живой отклик у собравшихся, и толпа, кланяясь, с облегчением начала пятиться к выходу. Император, глядя на своих военачальников, как на пустое место, вдруг окликнул:
        - Наврус!
        Из-за рослых спин высунулась курчавая голова с приплюснутым носом, и Константин, не посмотрев на нее, как-то обреченно добавил:
        - Ты под домашним арестом, из своего шатра ни шагу, пока я не решу твою судьбу. Командование армией переходит к легату первого легиона Клавдию Агриппе.

* * *
        Ослепив подданных вспышкой ярости, Константин пребывал в депрессии. Перспектива быстро окончить войну испарилась в один день, и впереди его ждали только неразрешимые проблемы снабжения и оплаты огромной армии. Императорский двор, как хороший кот, чувствуя настроение хозяина, свернулся и затих в ожидании, когда прибудут баллисты и другие осадные орудия, а пока в ближайшем окружении Константина смех если и не был под прямым запретом, то уж точно считался дурным тоном.
        Легат первого легиона Клавдий Агриппа принял на себя командование армией, но все нити снабжения и организации по-прежнему остались за штабом Навруса, и это превратило все в настоящий бардак, в котором армия плохо понимала, какие приказы ей исполнять - громкие истеричные окрики из штаба Агриппы или тихий шепот из шатра Навруса. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что вот-вот наступит полный коллапс, но в реальности все было далеко не так печально. Рядовая армия жила своей жизнью и мало реагировала на разборки в штабах: по-прежнему чистились отхожие места, проводились учения, готовилась пища, и все шло как обычно, по раз и навсегда заведенному порядку. Центурионы и трибуны следили за его соблюдением так же неукоснительно, как и всегда, ибо со времен древней Туры на том стояла непобедимость туринской армии, и никакие перестановки в верхах помешать этому не могли. Конечно, в сражении или даже на марше такая чехарда в командовании сильно бы осложнила жизнь, но поскольку армия стояла в бездействии, то Константин мог позволить себе капризы и похлеще.
        Единственным человеком, который не обращал внимания и, более того, откровенно плевал на дурное настроение императора, была его дочь Зоя. Так уж случилось, что августа с детства повсюду ездила с отцом, прошла с ним все военные кампании, и, несомненно, если бы бог сделал ее мужчиной, претендентом номер один на трон называли бы ее, а не Василия. Она была любимицей и абсолютной копией своего отца, такой же упертой до безрассудства и такой же вспыльчивой, взрывающейся по любому поводу. Ей Константин прощал все, и то, что даже для его ближайшего помощника и почти друга Варсания закончилось бы казнью, для Зои оборачивалось лишь недовольной гримасой императора.
        Сегодня она праздновала отставку своего заклятого врага евнуха Фесалийца - так она называла главнокомандующего, и частенько прямо в глаза. Поэтому нелюбовь была абсолютно взаимной, и Наврус так же терпеть не мог августу, но мог позволить себе называть ее гремучей змеей, только будучи уверенным, что его никто не слышит.
        В большом шатре Зои, наполненном шелками и лучшими сардийскими коврами, умиротворяюще звучала арфа и приглушенные голоса гостей. Августа возлежала на атласных подушках, подперев голову рукой, и немигающий взгляд ее голубых глаз застыл на лице родного брата. Рядом о чем-то щебетала ближайшая подруга Оливия, но Зоя ее не слушала - сейчас ее больше интересовал сине-черный кровоподтек, растекшийся на всей правой половине лица Василия.
        - Он не должен был бить тебя при всех! - Кукольное личико августы осталось неподвижным, а все недовольство отразилось лишь в вспыхнувших гневом глазах.
        Уже изрядно набравшийся Василий поднял тяжелый взгляд.
        - Фесалийского скопца он пожалел, а родного сына - нет! Я не виноват, что все так обернулось, план евнуха был идиотским с самого начала!
        В глубине ее глаз на мгновение вспыхнула жалость, смешанная с презрением. Но лишь на мгновение. Брат затронул слишком больную тему, а Зоя до сих пор не могла простить отцу его снисходительность к Наврусу.
        Она аж дернулась, вспомнив об этом, и ее маленький кулачек впечатался в ковер.
        - Жирный скопец должен был сдохнуть!
        На мокрых губах Василия вдруг зазмеилась злобная ухмылка.
        - Еще не поздно это недоразумение исправить. Сейчас он уже никто, и стоит мне лишь пожелать, мои друзья прирежут кабанчика сегодня же ночью!
        Довольно захихикав, он опрокинул в рот очередной кубок с вином, а на лице его сестры опять появилось презрительное выражение.
        - Твои друзья годны лишь на то, чтобы жрать вино вместе с тобой и задирать подолы моим придворным курицам. В таком деле нужны совсем другие люди, делающие дело тихо и без следов.
        - Не обижай моих друзей! - Язык Василия уже заплетался. - Все они готовы отдать жизнь за меня! - Его взгляд прошелся по присутствующим в шатре мужчинам. - Ведь так, господа?
        Ближайшее окружение наследника - братья Домиций, Аврелий Марон и Луций Сопарус - немедля вскинули головы.
        - Не сомневайтесь, мой господин!
        - Только прикажите, мой господин, и этой ночью мы принесем вам голову евнуха.
        Зоя брезгливо скривила губы.
        - Чушь! Варсаний утром же будет знать, кто это сделал, и тогда, боюсь, ты, Василий, оплеухой не отделаешься. Отец не простит непослушания и своеволия! - Она перевела взгляд на лежащих рядом близнецов Карвиния и Секста Домиций. - А ваши милые головки уже к вечеру будут торчать на кольях в назидание другим! - Августа подняла указательным пальцем подбородок Карвиния и чмокнула его в губы. - Я буду скучать по вашим хорошеньким мордашкам!
        Оба любовника Зои, представив эту картину, нервно вздрогнули и замолчали, а августа, оставив старшего из братьев, жадно впилась в губы младшего, Секста. Ее подруга Оливия, уже устав от скучных разговоров, расценила этот поцелуй как разрешение и, откинувшись на подушки, притянула к себе мускулистого Луция. Бретелька прозрачной туники сползла с ее плеча, и мужская ладонь смяла пышную белую грудь.
        Василий поморщился и, процедив про себя: «Сучки…», - грубо оттолкнул потянувшуюся было к нему любовницу. Он повернулся к своему ближайшему другу и советнику Аврелию Марону и зло прошептал:
        - Им бы только трахаться, а остальное их не волнует!
        Видя состояние своего патрона, Аврелий тоже приподнялся и попытался его успокоить:
        - Мне вообще странно, что вы с сестрой так зациклены на Наврусе, ведь он фигура второстепенная. С ним, мне кажется, вообще не стоит торопиться - надо лишь дождаться того дня, когда вы, мой господин, станете императором, и тогда никто не сможет вам помешать заплатить ему сполна. Гораздо больше меня волнует ваш сводный брат Михаил. В отличие от вас, он пока стоит в сторонке и не высовывается, но он набирает популярность в армии: я видел, как император смотрел на него сегодня. Вот кто ваша главная опасность, а совсем не Наврус! Что будет, если ваш отец в гневе передаст титул наследника ему?
        Василий нервно схватил приятеля за грудки:
        - Ты что несешь? Это невозможно!
        Но паническая искра, вспыхнувшая в его глазах, выдала его с головой: он сам не верил своим словам, а сводный брат на троне был его самый жутким кошмаром.
        Глава 2
        Закусив травинку, Лава лежал на охапке соломы и пялился в подволок палатки. Тяжелые мысли, как короеды, грызли его голову. Сотни больше нет! Сотни больше нет, и он один виноват в том, что не сберег своих ребят! Ведь знал же, чувствовал, что все плохо кончится, и все равно согласился! Значит, виноват!
        Он мучил себя, зная в душе, что не было у него шанса отказаться, и что случилось - то должно было случиться, никуда от судьбы не денешься. Терзая себя, он просто заглушал нежелание подниматься и что-то решать. А решать надо было незамедлительно! У него оставалось только шесть раненых бойцов, а по договору с империей должна быть сотня. В таких случаях либо договор перезаключали и остаток вливался в другой отряд, либо набиралась новая сотня. Поскольку вендов в армии больше не было, то войти ему предложат в состав либо азарской, либо гавелинской конницы - и тот и другой вариант его не устраивал. С ханом Менгу отношения у них не сложились, а гавелинов он терпеть не мог, да и вообще подчиняться Лава никому не привык. Значит, оставалось только одно - набрать новых бойцов, а для этого надо оставить армию и отправляться на север, в родные вендские земли.
        На родине он не был уже очень давно и даже не представлял, что там сейчас и как. Был слушок, что некоторые племена переселились на земли империи, в Северию, а если так, то тогда можно будет и там людей поискать.
        Лава откусил кусок травинки и выплюнул: все, надо вставать, хватит хандрить! Надо получить обещанные деньги и отправляться на север, где можно будет набрать новую сотню.
        Он начал медленно приподниматься все еще под воздействием вялого нежелания, но, отбросив сомнения, одним рывком вскочил на ноги. Оправив одежду, Лава шагнул к выходу и, сдвинув полог, нос к носу столкнулся с Ранди.
        - Ты куда, старшой?
        По радостно заблестевшим глазам Рыжего было видно, что прежний боевой вид его старого товарища и командира обрадовал его до глубины души. За столько лет он, как и каждый боец в вендской сотне, настолько привыкли к спокойной уверенности своего вождя, что вид безвольно валяющегося на соломе Лавы пугал и терзал их сильнее всех полученных ран.
        Пройдясь взглядом по сияющему лицу своего друга, Лава отодвинул его в сторону и пробурчал:
        - Пойду навещу кое-кого.
        Он помолчал немного, думая, что бы еще сказать, и, оглядев лагерь, нахмурил брови.
        - Рыжий, почему бардак в лагере? Грязища! Быстро поднял всех этих доходяг, - Лава ткнул пальцем в раненых, - и чтобы к моему возвращению здесь все блестело!
        - Счас все сделаем, командир! Не переживай! Счас, мигом!
        Ранди засуетился, продолжая сиять, как золотой, а Лава, пряча довольную ухмылку, двинулся в сторону имперского лагеря.
        По пути до него начали доходить неприятные новости о смене командования и о неразберихе, царящей в верховных штабах. Поначалу, еще не оценив всех последствий, он завернул было к Наврусу, но к бывшему главнокомандующему его не пустили даже на порог - тот был под арестом. Предчувствуя неизбежные неприятности, Лава направился к шатру Клавдия Агриппы. Там его заставили два часа простоять под палящими лучами солнца, прежде чем высунувший из шатра голову трибун крикнул:
        - Заходи, сотник, командующий тебя примет!
        Клавдий Агриппа, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, смотрел на входящего Лаву тяжелым взглядом - в его памяти еще была свежа рана от унижения, что ему пришлось испытать во время их прошлой встречи.
        - Чего ты хотел, сотник? - Презрительно-недовольное выражение карих глаз при этом недвусмысленно говорило: что бы это ни было, ты все равно ничего не получишь!
        Наступив на горло собственной гордости, Лава изложил суть дела, и пока он говорил, на лице легата все больше и больше проявлялось удивленное возмущение.
        - Пятьсот динаров! Ты в своем уме, сотник?
        - Такой был уговор!
        Не отводя глаз, Лава упрямо стоял на своем, и Агриппа скривил губы в мстительной ухмылке.
        - Если у тебя был договор с Наврусом, то пусть он и платит, а я ничего знать не знаю и ни за какие, так сказать, подвиги таких денег платить не собираюсь!
        Лава нахмурил брови.
        - У меня был договор не с Наврусом, как вы говорите, а с главнокомандующим, и если главнокомандующий сейчас вы, значит, вы и должны мне заплатить!
        Оскорбленная душа Агриппы словно ждала этих слов и этого момента, чтобы сорваться и выпустить пар. Лицо легата покраснело и рот разошелся в крике:
        - Ты что себе позволяешь, варвар? Я тебе ничего не должен, тем более что и поставленную задачу ты не выполнил! - Он уже себя не контролировал и орал в полный голос. - Убирайся, пока я не приказал тебя выпороть! Охрана!
        Центурион в сопровождении двух легионеров вывел Лаву за ворота лагеря, напутственно одарив на прощание:
        - Ты хороший парень, варвар, мы тебя уважаем, но лучше здесь больше не появляйся. Мне бы не хотелось, но если будет приказ, то ты сам понимаешь…
        Не договорив, он развернулся и зашагал обратно, оставив Лаву кипеть от бешенства в полном одиночестве. Подавив первое желание кричать и требовать справедливости, венд успокоился и вернулся к своей обычной холодной рассудительности. Мозг лихорадочно заработал, прокручивая возможные варианты, и Лава, зло прищурившись, подумал: «Ладно, господин легат, посмотрим, что на это скажут варварские легионы!»

* * *
        В палатке Лавы собрались почти все вожди варварских соединений армии, и даже хан Менгу, несмотря на натянутые отношения с вождем вендов, принял приглашение. Все они пришли почтить память погибших бойцов и поддержать их командира, ибо каждый из них знал, что значит потерять в один день весь отряд.
        Гавелины сели кучно у самого входа и сразу принялись за еду, не обращая внимания на презрительные взгляды остальных. Они пришли почти в полном составе: большие и маленькие вожди всех гавелинских отрядов в армии во главе со старшим походным вождем Истиларом, который, подавая пример, первым схватил с блюда кусок баранины и, запихав его в рот, смачно облизал жир с пальцев.
        Герулы пришли втроем - вождь Корилан и двое его ближников. Менгу сидел один, его люди остались снаружи, а вождь фаргов привел с собой толмача, поскольку плохо понимал имперскую речь.
        Все, кроме гавелинов, сидели молча, выражая уважение к хозяину шатра, и если бы не громкое чавканье пятерки в волчьих шапках, то картина могла бы выглядеть вполне степенно и торжественно.
        Лава молчал, бесстрастно глядя прямо перед собой и не обращая внимание на наглость гавелинов. Дождавшись, когда один из его бойцов расставит перед гостями кувшины с вином, он поднял полную чашу.
        - Выпьем, друзья, за наших погибших друзей и соратников! Все они сейчас на пиру павших в чертогах Оллердана, ибо каждый из них погиб как настоящий воин - с мечом в руке!
        Опустошив чаши, никто из присутствующих не удивился тому, что венд поминает чужих богов, поскольку им было совершенно все равно, во что верит Лава и в каком загробном мире сейчас его павшие товарищи. Они пришли поддержать традицию и свою репутацию в глазах своих же воинов, желающих видеть у вождей уважение к гибели простых бойцов. Сам же Лава уже давно не вспоминал богов своего детства. С того самого дня, как Лирина отчаялась увидеть в нем темную сторону и он покинул ее дом, венду пришлось нелегко. Совсем юный парень - без дома, без родни - скорее всего, погиб бы от голода или железа, но случай послал на его пути дружину ругов, которой требовались гребцы. Те шли на юг, в империю, и, не успев проскочить до зимы, застряли в земле вендов, а тяжелые холода унесли жизни многих из них, освободив места на скамьях гребцов. Жизнь не щадила Лаву до того и тогда отнеслась тоже не ласково, послав ему самых суровых и беспощадных учителей. Это было тяжелое время, но способностей Лаве было не занимать: он терпел и учился у безбашенных вояк всему - как жить, в кого верить и как выживать на войне. Они верили в
Оллердана, принимающего в своем дворце павших героев, и Лава тоже поверил, оставив в прошлом Пера, Иранью и других вендских богов. Тем более что пир с павшими героями в небесных чертогах Оллердана для молодого воина был куда понятнее забвения и блаженства в царстве мертвых. Хотя если бы сейчас, по прошествии стольких лет, Лаве предложили выбирать, то, скорее всего, после смерти он предпочел бы забвение и покой, ибо пиры ему уже надоели, а образы героев померкли. Он редко думал об этом и не любил вспоминать прошлое - уж слишком темным, яростным и кровавым оно было.
        Лава сел на место, предоставив гостям возможность есть и пить в свое удовольствие, но его глаза, вроде бы безмятежно прикрытые ресницами, непрерывно следили за всеми присутствующими, выжидая удобный момент. Гавелины, сожрав все, до чего можно было дотянуться с их мест, налегли на вино и, быстро захмелев, стали еще шумнее. Остальные тоже, оставив степенность, быстро опустошали чаши и блюда рядом с собой. Лава терпеливо ждал вопроса, который неминуемо должен был задать кто-нибудь из присутствующих, поспорив с самим собой на то, кто это сделает, и поставив на Истилара. И не ошибся.
        Громко рыгнув, вождь гавелинов откинулся назад и впился взглядом в лицо Лавы.
        - Сколько же ты получил с туринцев за свою вылазку?
        Мысленно поздравив себя с выигрышем, Лава начал свою игру.
        - Нисколько!
        - Как так? - В голосе гавелина прозвучало удивление и недоверие, и все остальные, оторвавшись от еды, тоже подняли головы.
        - Темнишь ты, венд!
        Истилар уже не скрывал жадного любопытства, и во взглядах других вождей тоже читалось сомнение. Все знали, что такие вылазки в стандартный контракт не входят и вождь может отказаться или потребовать дополнительную плату.
        Менгу многозначительно усмехнулся:
        - Видать, нашему гостеприимному хозяину отвалили столько серебра, что ему не хочется признаваться!
        Изобразив на лице само простодушие и искренность, Лава выдал то, ради чего собрал эту братию в своем шатре:
        - Да нет, мне нечего скрывать. Я сегодня был у командующего Агриппы, и тот сказал, что в сейчас в казне пусто и они заплатят потом, как вернемся в Царский Город.
        Отметив краем глаза застывшие в напряжении челюсти своих гостей, он демонстративно спокойно нацепил на нож кусок мяса и отправил его в рот. Он знал этих людей как облупленных: если бы он пожаловался им, что ему не заплатили, а еще пуще - сказал, сколько должны были заплатить, то они наверняка лицемерно посочувствовали бы, но на защиту его права никто не поднялся. Более того, почти все из них завистливо посчитали бы, что, мол, так ему, венду и надо, а то зарвался совсем. Пятьсот серебряных динаров, а их всего-то осталось семеро - да не жирно им будет? А сейчас они все засуетились, и их беспокойные мысли читались, как написанные. Как так - нет денег? Это что же, нам не заплатят вовремя? Нет, в Царский Город без денег возвращаться нельзя - там, чтобы их получить, придется раздать как минимум половину всяким чинушам!
        Пока гавелин хлопал глазами, не зная что сказать, неожиданно подал голос Корилан:
        - Это неправильно. С тобой поступили несправедливо!
        Тяжело вздохнув, Лава изобразил грустную обреченность:
        - Знаю, а что тут поделаешь? У них сила!
        Вот теперь прорезался голос у Истилара:
        - Мы не должны с этим мириться - надо потребовать у них наши деньги! Пусть расплатятся хотя бы по сегодняшний день!
        Все собравшиеся согласно закивали, а Лава осуждающе покачал головой:
        - Это же бунт!
        Лица вождей застыли и побледнели, но в глазах все еще горело жадное пламя. Смуты они не хотели, но остаться без денег боялись еще больше.
        Менгу зло прищурил и без того узкие глаза.
        - Бунтовать не будем - соберем выборных и отправим к императору с просьбой расплатиться.
        Не видя других решений, все дружно закивали, а Лава, выдержав паузу, заговорил, ни к кому прямо не обращаясь:
        - Послать просителей, конечно, можно, но толку-то? Все мы знаем, как в империи относятся к просьбам - здесь уважают только силу! Пообещать пообещают, но платить не станут!
        Присутствующие вынуждены были опять согласиться: каждый из них знал, как умеют здесь кормить обещаниями. В шатре повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь сопением и возней гавелинов. Обдумывание ни к каким результатом не привело, и, пошептавшись со своим вождем, общее мнение выразил толмач фаргов:
        - Мы не должны просить - мы должны потребовать то, что нам причитается по праву!
        Никто спорить не стал, но было видно, что открытый мятеж вождям не по нутру - уж слишком непредсказуемы были последствия. Все опять затихли, и тогда Лава решил, что пора. Он начал так, словно его осенило только что:
        - Кажется, у меня появилась идея! - Гости мгновенно вскинули взгляды на хозяина, и Лава, довольно усмехнувшись про себя, продолжил: - Нам не надо ни просить, ни требовать! Нам будет достаточно продемонстрировать свое недовольство!
        Глава 3
        Легат первого легиона Клавдий Агриппа вставал рано, а с недавнего времени стало совсем не до сна. Бремя главнокомандующего повисло на нем тяжким ярмом, и он не знал, радоваться ему этому повышению или впору завыть от тоски. Как могло так выйти, что мечта всей жизни вдруг превратилась в чудовищную и опасную обузу? Эта мысль не давала покоя и прогоняла дрему. Вот и сейчас, ворочаясь на походной койке, Агриппа ломал голову, что же ему делать в таких условиях. Понятно, что, поставив его стратилатом армии, император ждет от него действий, способных переломить ситуацию. Он должен не просто сидеть и ждать, когда прибудут осадные машины, а придумать что-то такое, что покажет Константину - его не зря обличили доверием и он способен вывести армию из тупика.
        Агриппа поднялся - и вновь прикрыл глаза. Должен-то он должен, но ничего путного в голову не приходит. Более того, день ото дня становится все хуже и хуже. Продовольствие заканчивается, походные лазареты полны больных и раненых, а люди Навруса из кожи вон лезут, чтобы ему напакостить, и он ничего не может с этим поделать. Если так пойдет и дальше, то долго ему на новой должности не просидеть, а учитывая «любовь» Константина к старой аристократии, можно запросто и головы лишиться.
        - Чертов Наврус! - прошипел он про себя, одеваясь. - Подставил меня, поганец кастрированный!
        Это было в привычке Агриппы: всегда и во всем в своих неудачах винить других. Вот и сейчас, костеря Фесалийца, он почувствовал облегчение. Клавдий так разошелся в своих ругательствах, что не сразу уловил гулкий однообразный шум.
        Он крикнул адъютанта и вперился в вошедшего трибуна:
        - Что происходит?
        Тот недоуменно пожал плечами:
        - Варвары, мой господин. Сидят и барабанят во что придется!
        - Бунт? - Клавдий внутренне ужаснулся - только этого ему и не хватало!
        Но трибун покачал головой:
        - Нет, мой господин, они не бунтуют! Все приказы исполняются, в наряды и дозор идут беспрекословно, но свободные от службы тут же садятся и начинают барабанить.
        Гул нарастал, и Агриппа раздраженно поморщился:
        - Так чего же они хотят?
        - Денег! - Сказав, адъютант на всякий случай отступил от взъярившегося командующего, а тот рявкнул:
        - Каких денег?
        - Они хотят, чтобы с ним расплатились вперед. Говорят, осада затягивается, продовольствия нет, и им не на что кормить своих людей.
        Открывшийся для крика рот Агриппы захлопнулся, не издав ни звука. Обхватив пальцами подбородок, он задумался и через минуту непонимающе произнес:
        - Тогда какого черта они гремят, а не идут ко мне?
        - Варвары считают, что у вас нет денег, поскольку вы не расплатились с вендами. Они хотят, как они же говорят, достучаться до императора.
        Мгновенное понимание вспыхнуло в глазах Клавдия злобным огнем: так вот откуда ветер дует! Сотник, мерзкая тварь, подбил своих дикарей на бунт! Ну ничего, вы у меня побунтуете!
        Бросив бешеный взгляд на трибуна, он заорал во весь голос:
        - Что ты стоишь? Поднимай легионы немедленно! Покажем этим варварам, кто здесь хозяин!
        Трибун рванулся к выходу, но на пороге столкнулся с курьером-дукенарием, вручившим ему приказ императора:
        - Стратилату Великой армии срочно прибыть в ставку!

* * *
        В императорском шатре было прохладно и почти тихо: двойные войлочные стены держали ночную свежесть, но даже они не могли полностью избавить от монотонного барабанного гула.
        Подняв взгляд на главу своей канцелярии, Константин нахмурил брови:
        - Скажи мне, Варсаний, долго я еще буду слушать эту какофонию? Что происходит? - И, прервав открывшего было рот Сцинариона, прорычал: - Я не хочу слышать про варваров - это я и так знаю! Я хочу знать причину, почему они так всполошились?
        Переждав бурю, Варсаний произнес только одно имя:
        - Клавдий Агриппа! - На вопросительный взгляд императора, он позволил себе секундную паузу и продолжил: - Он хороший солдат, но политик из него никудышный. Не чувствует тонкости момента!
        Сцинарион растянул губы в язвительной улыбке.
        - Помните, я говорил вам про вендов, что выбрались из закрытого города после неудачи со штурмом? Наврус обещал им солидное вознаграждение, а Клавдий не заплатил. Варвары, конечно, узнали и всполошились! Они думают, раз вендам не заплатили, значит, в казне недостаточно денег, а дальше будет еще меньше, и в результате им тоже не заплатят. Теперь из-за недальновидности стратилата вместо пятисот серебряных динаров придется раскошелиться на несколько десятков тысяч.
        С раздражением на лице Константина появилось и легкое удивление.
        - Наврус пообещал за вылазку пятьсот динаров?
        Варсаний лишь многозначительно закатил глаза - мол, это же Наврус!
        Губы Константина впервые за много дней дернулись в усмешке:
        - Фесалиец умеет считать только свои деньги, а моими, он думает, можно разбрасываться направо и налево!
        Качнулась ткань полога, и вошедший центурион охраны доложил о прибытии командующего. Император едва заметно кивнул, и охрана пропустила в шатер Клавдия Агриппу.
        С неподвижной маской на лице Константин выслушал доклад главнокомандующего, выждав еще секундную паузу, задал вопрос:
        - Что ты намерен предпринять?
        Агриппа, все так же чеканя слова, изложил свой план ареста зачинщиков беспорядков и подавления бунта. Слушая стратилата и разглядывая его породистое скуластое лицо, император поначалу никак не мог поверить, что тот излагает все это серьезно. Наконец он не выдержал и, резко оборвав Клавдия, прошипел:
        - Ты в своем уме, стратилат? Ты что, хочешь устроить бойню в моем лагере прямо на глазах у наших врагов?
        Командующий, проглотив недосказанную фразу, уставился на императора, а тот, поднявшись, подошел к нему вплотную, цедя каждое слово:
        - Я знаю, что весь этот бардак - из-за твоей недальновидной мстительности. Ты эту кашу заварил, а расхлебывать хочешь заставить меня? Не получится! - Его покрасневшее лицо налилось гневом. - Никакой бойни, никаких арестов! Ты не получишь ни одного легионера, ни одного динара - ничего! Сам разбирайся! Мне все равно, как ты это сделаешь, но если через два часа в лагере не наступит тишина, то решать проблему будет уже другой стратилат! Ты меня понял?
        Агриппа, побелев, застыл под яростно-гипнотическим взглядом базилевса. Все, на что его хватило, это прошептать, не поднимая головы:
        - Я понял!
        Проводив взглядом пятящуюся фигуру стратилата, Варсаний не удержался от сомнений:
        - Неужели вы думаете, он справится?
        Наградив первого министра таким же бешеным взглядом, Константин вдруг успокоился и, вернувшись к столу, опустился в кресло. Багровый румянец спал, а в глазах появилось обычное расчетливо-ледяное выражение.
        - Конечно нет!
        - Тогда что? - Сцинарион склонил голову в почтительном поклоне. - Если вы намерены все-таки заплатить варварам, то тогда вы должны знать, что на данный момент это обескровит казну армии и лишит нас возможности закупать продовольствие.
        - Ничего я платить не намерен! - Губы императора скривились в ехидной ухмылке. - Просто сделай так, чтобы Наврус узнал все то, что я сказал Агриппе.
        В глазах Варсания скользнуло понимание.
        - Вы хотите дать ему шанс реабилитироваться?
        Ухмылка исчезла с лица императора, сменившись обычной маской раздражения.
        - Я хочу одного - чтобы этот проклятый шум прекратился! - Он не любил вопросы ни от кого, даже от Варсания, но в этот раз все же не удержался и усмехнулся еще раз: - И да, мне любопытно, как наш любимец судьбы извернется на этот раз.
        Глава 4
        Никос Бенарий был для Навруса всем - учителем, правой рукой, советником, нянькой и слугой одновременно. В те времена, когда молодой испуганный евнух Наврус попал во дворец базилевса, Никос носил звание старшего смотрителя над слугами Восточного крыла и слыл грозным придирчивым начальником, не пропускающим ни одного промаха. Почему он заметил дрожащего при каждом звуке мальчишку и взял его под свое крыло, он теперь уже и сам не помнил, но уж точно жалеть ему об этом не пришлось. Наврус, поднимаясь по служебной лестнице, тащил за собой своего первого учителя и, несмотря на то, что из зашуганного мальчика Фесалиец превратился во всемогущего стратилата Великой армии, Никос по-прежнему оставался единственным человеком, от которого он терпеливо сносил ворчание и обидные высказывания в свой адрес.
        Расставляя по местам раскиданные вещи, Никос время от времени бросал неодобрительные взгляды на разметавшегося в пьяном сне Навруса. Наконец он не выдержал и безо всякого пиетета ткнул своего хозяина в бок.
        - Хватит жалеть себя и валяться, как тряпка!
        Наврус в ответ послал его и всех прочих к чертям и со стоном отвернулся к стене. Продолжая ворчать, Бенарий оставил его в покое, но ненадолго. Видя, что прямым давлением Навруса не пронять, он зашел с другого края.
        - Слышишь, какой грохот стоит в лагере? Неужели тебе не интересно, что происходит?
        - Плевать! - Булькнув выходящими газами, Наврус уткнулся в подушку, но старый слуга не унимался.
        - От нашего человека в канцелярии Сцинариона пришла новость, но раз тебе плевать, то и говорить нечего. - Поставив статуэтку Огнерожденного на походный шкафчик, Никос потер ее тряпкой. - Я, конечно, всего лишь слуга и ничего не понимаю в ваших играх, но мне показалось, тебе хотят дать второй шанс.
        - Плевать! - Буркнув, Наврус натянул на голову шерстяной плащ, а Никос, продолжая тереть статуэтку, проворчал:
        - Ну раз ты решил все просрать окончательно, тогда да, мне незачем лезть в твои дела. В конечном итоге, если у тебя конфискуют все имущество, но сохранят жизнь, то ты всегда можешь рассчитывать на угол в моей каморке в Царском Городе.
        Из-под плаща выглянула курчавая голова и моргнула заплывшими с перепоя глазами.
        - Что ты несешь, старый хрыч? Какая каморка? Я плачу тебе столько, что хватило бы на дворец базилевса!
        - У старого Никоса большая семья, внуки, правнуки - и все хотят есть! И вообще, что-то я не припомню, когда ты платил мне последний раз!
        Бенарий оседлал любимого конька, и Наврус сморщился, предчувствуя что быстро это не закончится. Он приподнялся и, сбросив плащ, спустил на пол голые волосатые ноги.
        - Хватит уже. Дай мне лучше воды! - Залив в себя полкувшина, он поднял взгляд на застывшего рядом Никоса. - Ладно, давай говори, что там за новости?
        Спрятав довольную ухмылку, Бенарий взял со стола мятый кусочек бумаги и подал Наврусу.
        - Вот, он пишет, что Император дал два часа Агриппе на усмирение варваров без насилия и без денег.
        - А что там с варварами?
        Глаза у Навруса закрылись, и он попытался вновь завалиться на бок, но Никос, ухватив его за край далматики, не позволил.
        - Варвары требуют денег!
        Веки бывшего стратилата дернулись, открыв мутные, в красных прожилках глаза.
        - Все хотят денег! Они такие же, как и ты, старый плут. Только я-то здесь при чем?
        - Ты разберись! - Палец слуги ткнул в записку. - Разве ты не видишь? Здесь между каждой строки написано: Агриппа не справится, а если ты угомонишь дикарей, то у тебя появится шанс вернуться на пост главнокомандующего.
        Впервые за время разговора в глазах Навруса промелькнул отблеск трезвой мысли, и, поднявшись на ноги, он нетвердой походкой подошел к столу. Разгребая рукой скопившиеся за три дня запоя бумаги, Фесалиец взглянул на Никоса:
        - Ты знаешь первопричину? Почему они всполошились именно сейчас?
        Слуга отрицательно покачал головой, и Наврус тяжело вздохнул.
        - Ничего-то ты не знаешь - никакой пользы от тебя! Тогда хоть вина принеси!
        Возмущенно ворча, Никос пошел к стоящему в углу шатра бочонку, а Наврус, плюхнувшись в кресло, начал просматривать донесения своих осведомителей.
        Жизнь во дворце научила Навруса, что информация - грозное оружие, стоящая дороже золота, и в своей последующей жизни он не жалел на нее денег. Знания о том, чем дышит и о чем шепчется твоя армия, оказались не менее важными, чем знания об армии противника. У него были стукачи в каждом легионе, в каждой схоле и в каждой варварской сотне. Все они стоили ему целое состояние, но иногда - в такой день, как сегодня - это окупалось сторицей.
        Жадно хлебнув из серебряного кубка, Фесалиец задумался. Из донесений выходило, что некий варварский сотник добивался приема у Агриппы, затем был поминальный пир у вендов, а с утра начался этот набат. Помня, сколько он обещал заплатить вендам за вылазку, связать концы с концами не составило труда. Он напрягся, пытаясь вспомнить, как звали командира вендов, и в похмельной голове всплыло имя - Лава Быстрый.
        Наврус пристально посмотрел на Никоса.
        - Сколько у меня осталось моих личных средств?
        - Всего?
        Слуга, казначей и советник в одном лице задумался, подсчитывая, и ответил вопросом:
        - В какой срок?
        Наврус недовольно заерзал в кресле.
        - Ты же читал записку. Там ясно сказано: в ближайшие два часа. Час, как минимум, уже прошел - значит, деньги нужны прямо сейчас.
        - Тогда полторы тысячи динаров серебром и пять тысяч в золоте.
        - Мало! - Пальцы Навруса забарабанили по столу. - Сколько мы можем занять?
        Ответом ему была скептическая мина старого Никоса.
        - Стратилату Наврусу дали бы столько, сколько бы он запросил, а Наврусу, сидящему под арестом, не дадут ничего.
        Сжав ноющие виски ладонями, Фесалиец замер, уставившись куда-то в угол шатра. Голова гудела, как медный колокол, отказываясь думать, но он не сдавался, пытаясь найти выход. Что-то подсказывало ему, что выход есть, и совсем рядом - надо только напрячься и пошевелить мозгами. Несколько минут он сидел в этой позе безвыходного отчаяния, но вдруг его помятое лицо расплылось в счастливой улыбке.
        - Немедленно обменяй все золото на серебряные динары!
        Лицо Никоса искривилось в недовольной гримасе.
        - При такой спешке эти шакалы обдерут нас как липку.
        - Плевать, сейчас это уже не важно! - Загоревшись идеей, Наврус аж посвежел лицом. - Потом сделай так: пятьсот динаров отсчитай вендам, остальное серебро раздели на четыре части, а еще четыре мешка набей камнями, лишь присыпав сверху серебряными монетами, чтобы они выглядели и весили, как мешки с жалованием за полгода.
        Никос завис над столом, разглядывая своего хозяина и пытаясь проникнуться его замыслом. В его глазах появилась почти отеческая забота.
        - Надеюсь, вы понимаете, что после этого вы останетесь ни с чем? Нищим!
        Наврус лишь махнул рукой:
        - Если я верну себе пост стратилата, то и деньги вернутся. А если нет, то мертвым деньги ни к чему! - Помолчав и подумав, он добавил: - Через наших людей немедленно запусти слух, что, мол, осадные орудия уже видели на перевале.
        Старый слуга все еще стоял неподвижно, просчитывая в уме услышанное, а Наврус уже вскочил на ноги.
        - Что ты стоишь? - У него даже прорезался голос. - Давай живо, время не ждет!

* * *
        Небольшое свободное пространство у реки между лагерями герулов и фаргов было забито варварами. Посредине, под охраной четырех легионеров стояла повозка, груженная мешками, а за ней возвышались носилки Навруса и пышные султаны его свиты. Вожди варваров стояли впереди своих людей и, изображая степенность и достоинство, старались не пялиться на роскошные одежды и оружие свиты бывшего стратилата.
        Наврус, выцепив взглядом Лаву, сделал тому знак подойти.
        - Ты и твои люди, венд, храбро сражались, и я скорблю вместе со всеми о них! Я не могу вернуть их тебе, и все, что в моих силах, - выполнить обещание и вознаградить вас за героические свершения!
        Он махнул рукой, и Никос, взяв из рук легионера увесистый мешочек, передал его Наврусу. Старик нес его специально долго, у всех на виду, чтобы каждый в толпе мог оценить вес и размер мешка. Перед тем как вручить его венду, Наврус запустил туда ладонь и, вытащив горсть серебряных монет, показушно пересыпал их обратно.
        Его голос сегодня, в отличие от обычной манеры, был громким и торжественным.
        - Император никогда не жалеет серебра на вознаграждение достойных!
        Мешочек перекочевал в руки Лавы под прицелом тысячи глаз, а легионеры уже снимали другие мешки и раскладывали их на четыре кучи.
        Подняв руку, Наврус призвал радостно загомонившую толпу к тишине.
        - Теперь что касается остальных! - После этих слов мгновенно все замолчали, и Фесалиец обвел пристальным взглядом лица вождей. Его палец ткнул в лежащие на земле мешки. - Здесь ваше жалование за полгода. Ваше и ваших людей!
        Никос развязал каждый мешок, демонстрируя сверкающее серебро, и на лицах варварских вождей прорезались самодовольные ухмылки.
        Оглядев радостные физиономии, Наврус следующей же фразой срезал с них улыбки:
        - Вы просили жалование - и вы его получите. Но если кто-то думает, что можно безнаказанно давить на императора, то он глубоко заблуждается. Нельзя служить в Великой армии и вести себя как капризная девка! Здесь либо вы выполняете приказы, либо скатертью дорога в ваши забытые богом леса и болота! По-другому в армии императора быть не может, поэтому забирайте свои деньги и проваливайте отсюда! Уходите домой и никогда больше не помышляйте о службе у базилевса!
        Лица вождей застыли в раздумье: с одной стороны, их так и подмывало забрать деньги, но с другой, в голове зароились неприятные подозрения. Может быть, туринцы попросту решили от них избавиться! Сарды разбиты, впереди только беззащитные города и богатые плодородные равнины. Мы им теперь не нужны! Они захотели заграбастать всю добычу себе, вот и нашли предлог, а венд специально подбил нас на этот дурацкий мятеж - недаром же ему столько деньжищ отвалили! К тому же, говорят, осадные машины уже видели на перевале, а это значит, Ур будет взят со дня на день, но уже без них, и добычи им не видать.
        Взгляды многих из них устремились вверх, туда, где по склону горы растянулись богатые кварталы осажденного города, и Наврус понял: пора!
        - Вы вели себя как неразумные дети, и императора очень разгневало ваше поведение. Но я, ваш отец и командир, понимаю, что вы были просто озабочены судьбой своих людей. И даже, возможно, вы стали жертвой злокозненных наговоров! Вы мне как дети, и я, рискуя навлечь на себя гнев базилевса, упросил его дать вам шанс. Тот, кто хочет уйти, пусть забирает свое жалование и выметается вон из лагеря, но тому, кто раскаялся и готов потерпеть до конца положенного срока, я разрешаю остаться! Более того, оставшиеся на службе получат аванс на содержание и провиант для своих людей.
        Он указал на маленькие мешочки с серебром, и по его едва заметному знаку Никос запустил руку в один из них и демонстративно зазвенел серебряными монетами.
        Дав завораживающему звону проникнуть в самую душу слушателей, Наврус прокричал:
        - Выбирайте: либо вы вместе с Великой армией вписываете свое имя в историю, либо изгоями возвращаетесь в свои болота!
        Он вперился взглядом в лица варварских вождей, а затем перевел его на выложенные мешки. Там рядом с большим закрытым мешком стояли маленькие мешочки, сверкающие серебряными монетами.
        Некоторое время вожди переминались, бросая взгляды то на мешки с деньгами, то на невозмутимо стоящего Лаву. Наконец первым вышел вперед Корилан. Ему вся эта затея с «сидячим» мятежом не нравилась с самого начала, и он был рад, что все закончилось, да еще и с небольшой прибылью. Вождь герулов не спеша подошел к повозке и, постояв мгновение в раздумье, поднял с земли маленький мешочек.
        На требовательный взгляд Навруса, Корилан ответил громко и звучно:
        - Герулы раскаиваются и просят не судить их строго! Мы по-прежнему готовы служить императору верой и правдой!
        Наврус, удовлетворенно кивнув, посмотрел на остальных. Долго ждать не пришлось: вожди фаргов и азаров, подойдя к повозке и повторив слово в слово за Кориланом, забрали по маленькому мешочку. Нервничать Навруса заставил лишь Истилар: гавелин так перевозбудился, что неоднократно менял решения, и каждый раз, когда его рука тянулась к большому мешку, у Навруса останавливалось сердце и холодный пот ручьем катился по спине.
        В конце концов, к радости Фесалийца находящегося уже в полуобморочном состоянии, трезвый расчет победил сиюминутную жадность, и Истилар, повторив за всеми слова раскаяния, выбрал аванс и возможность участвовать в разделе будущей добычи.
        Глава 5
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ЦАРСКИЙ ГОРОД
        Пригород Царского Города между рынком и портом не затихал никогда - даже в ночные часы в районе Сартара жизнь била ключом. Как только заканчивался рабочий день в деловых и торговых кварталах города, центр активности плавно перетекал сюда, в Сартару, где игровые притоны и бордели гостеприимно распахивали двери.
        В этом районе не жаловали городскую стражу, и она без особой надобности туда не совалась, а в случае необходимости предпочитала договариваться с главарями банд. П?но Шепелявый был одним из тех, с кем блюстители порядка обычно находили взаимопонимание: он держал в районе несколько игровых залов, бордель и бойцовский ринг. Весь этот полулегальный доход прикрывал криминальную деятельность банды восточных доков, во главе которой он стоял уже более десяти лет. Свою кличку Шепелявый он получил еще в детстве, когда в драке лишился двух передних зубов. Сейчас, правда, мало нашлось бы смельчаков, решившихся так к нему обратиться. В лицо его звали П?но или Мастер, но за глаза - только Шепелявый, и это прозвище оторвать от него могла бы, наверное, только его смерть.
        П?но как раз выходил из дверей одного из своих притонов, когда его взгляд наткнулся на оборванца, подпирающего стену соседнего дома. Этого парня он знал, так же как и то, что раз тот трется поблизости, значит, у главаря малолетнего ворья есть что сказать. Остановившись, он поманил пацана пальцем и, дождавшись, когда тот подойдет, процедил:
        - Я слушаю.
        Оборванец покрутил головой, вроде бы осматриваясь, но на деле намекая на вознаграждение. П?но этого не любил и на все намеки паренька ответил металлом в голосе:
        - Мне повторить?
        Мальчишка тяжело вздохнул и выпалил, уже не таясь:
        - Старший просил передать, что Акси Добряка видели в порту. С ним Мера и Клешня.
        Новость отозвалась в душе П?но злой радостью. Наконец-то судьба сделала ему долгожданный подарок! Столько лет прошло, и он уже отчаялся расплатиться с этим человеком, и вот на тебе, такая удача!
        После первых эмоций заработал холодный рассудок. Акси в порту? Зачем? Если хотел просто смыться подальше, то возвращаться глупо. Человек пойдет в порт только в одном случае - ему нужен корабль. А корабль нужен, если требуется перевести что-то объемное и тяжелое. И очень дорогое, раз он пошел на такой риск! Надо срочно по-тихому разнюхать - главное, не спугнуть!
        Бросив оборванцу короткое: «Убирайся!», он жестом подозвал двух своих парней.
        - Говорят, Акси в порту объявился! Узнайте, что там и как.
        Бойцы понимающе кивнули и тут же растворились в подворотне, а П?но, недовольно поджав губы, отправился дальше.

* * *
        Небольшая торговая галера грузилась тяжелыми, наглухо заколоченными деревянными ящиками. Грузчики, надрываясь, тащили их по сходням, а Мера, облокотившись на борт, лениво пересчитывал, одновременно поглядывая на Клешню, который облаивал застрявших на складе амбалов.
        Акси поблизости не было, его вообще никто не видел с самого утра - с того момента, как они ударили по рукам с капитаном судна. Мера старался не показывать виду, но внутри у него все ходило ходуном. За годы, проведенные с Акси, он, конечно, привык, что тот ничего не делает просто так и все просчитывает наперед, но в этот раз было особенно волнительно - слишком уж много стояло на кону.
        План вроде бы был ясен, Акциний уже не раз втолковывал им детали. «Все должно быть естественно, - говорил он, - словно мы действительно хотим загрузить судно и по-тихому отплыть на север. У Шепелявого в доках полно людей, и он не должен ничего заподозрить. Он должен быть абсолютно уверен, что нас только трое и мы пытаемся сбежать с большими деньгами, - только тогда он придет не со всей своей бандой, а только с самыми доверенными людьми. П?но паталогически жаден и не захочет светить перед всеми такой жирный куш, а абсолютно верных людей много не бывает! Сколько их у него? Может, пять. Может, шесть. С таким количеством мы справимся, если на нашей стороне будет внезапность. Это наш единственный шанс покончить одним ударом не только с Шепелявым, но и с его ближайшими приспешниками!»
        Посмотрев на солнце, Мера поднял руку и гаркнул:
        - Шабаш, перерыв!
        Когда работяги расползлись в тень, он выразительно взглянул на друга и, сойдя с судна, двинулся по тропе вдоль причала. Клешня, посмотрев в удаляющуюся спину и выждав пару минут, поднялся и зашагал вслед.
        Пока его ребята потели от переживаний, Акциний шел в контору императорской таможни, прокручивая в очередной раз детали плана. С того самого момента, как он принял предложение Странника, он не переставал думал об этом. Чтобы взять власть в банде, мало просто убить ее главаря - надо убить его так, чтобы никому из оставшихся головорезов даже в голову не пришло оспорить его право. Как это сделать? П?но хитер и осторожен, весь район напичкан его осведомителями, так что подстеречь его тайно не удастся, да и вряд ли такое убийство произведет впечатление на банду. Значит, надо действовать в открытую! Быстро и нагло!
        Акси мог долго раздумывать и готовиться, но действовал он всегда, как хирург на операции, - уверенно и решительно. Войдя в город под вечер, он тайно арендовал склад в порту, и всю прошлую ночь его ребята сколачивали деревянные ящики. Собрали двадцать девять набитых камнями тяжелых «гробов», и с самого утра игра пошла уже у всех на глазах. Аккуратно засветившись, они зафрахтовали судно и начали погрузку, создав полную видимость, что Акси Добряк, нахапав где-то несметное количество золотишка, хочет как можно быстрее свалить.
        Акциний не сомневался, что Шепелявый уже все знает и сейчас ломает голову, что же в этих ящиках. Чтобы все было как по-настоящему, он шел сейчас на таможню оформлять груз. Его расчет строился на известной всем любви Шепелявого к садисткой театральщине: тому всегда требовалось не просто убить своего врага, а непременно поиздеваться перед этим, появиться эффектно, когда его не ждут, и насладиться ужасом в глазах жертвы.
        «Если он еще не поверил в нашу легенду, - считал Акциний, - то посещение таможни его убедит окончательно, и он встретит меня либо сейчас, либо на дороге обратно к судну».
        - А там уж, как решит судьба! - Акциний не заметил, что, вздохнув, произнес это вслух.
        Длинное кирпичное строение с зарешеченными окнами было главным зданием императорской таможни в порту Царского Города. Сюда стекались владельцы всего товара в городе, который либо стремился покинуть пределы империи, либо, наоборот, попасть на рынок.
        Толкнув входную дверь, Наксос непроизвольно скривился от дохнувшего в лицо жара и спертого воздуха. Все небольшое помещение было забито народом: люди сидели на лавках, стояли в проходах, и все со стойкостью обреченных боролись с духотой, бесчисленным роем мух и смрадом потных человеческих тел. Постояв в толчее, Акси, вздохнув, подумал: «Если это последние минуты моей жизни, то с такой жизнью и расставаться не жалко!»
        Заняв очередь, он вышел во двор и, присев на корточки у стены, настроился на долгое ожидание. Но заскучать ему не дали. Очень скоро рядом опустился человек, которого Акси хорошо знал.
        Голд, правая рука П?но Шепелявого, неприветливо ощерился, демонстрируя золотую фиксу.
        - Что же ты, Акси, приехал, а поздороваться не зашел? Нехорошо, неуважительно это. Люди не поймут!
        Стрельнув взглядом по сторонам Акциний, выцепил еще трех громил, появившихся из-за угла. Началось! Сердце его гулко забилось, но обычный бесстрастный тон ничуть не изменился:
        - Что-то я не припомню, что оставлял здесь добрых знакомых, с кем бы мне хотелось поздороваться.
        - Остряк. - Голд зло оскалился. - Посмотрим, что ты запоешь, когда П?но сам с тебя спросит!
        Поскольку Акциний никак на угрозу не отреагировал, а лишь устало прикрыл глаза, то Голд посчитал прелюдию законченной и поднялся.
        - Пошли, Акси, у мастера есть вопросы к тебе!
        Молча встав на ноги, Наксос зашагал в указанном направлении. Сутулясь и шаркая ногами, он убедительно демонстрировал человека, сломленного так неожиданно рухнувшими надеждами.
        Голд шел впереди, трое громил пристроились сзади. Так они свернули за угол и, зайдя в проулок между складами, вышли к сидящему на ступенях крыльца П?но. Рядом с ним, сверля подходящего Акси единственным глазом, стоял Джохар Кривой - еще один ближник Шепелявого.
        - Ну как же так, Акси! Хотел уехать не попрощавшись? - Круглое лицо П?но осветила самодовольная ухмылка. - Не расплатившись по долгам? Нехорошо!
        Сгорбившись и враз превратившись в раздавленного несправедливостью судьбы старика, Акциний пробормотал, опуская глаза:
        - Чего тянуть, П?но? Кончай уже, я готов!
        Радостно осклабившись, Шепелявый развел руками:
        - Зачем торопиться и лишать всех удовольствия? Торопиться не будем, и не надейся: ты будешь умирать медленно. Медленно и мучительно - так же, как и наши товарищи, которых ты сжег заживо!
        - Все в руках Великих богов! - Поддерживая разговор, Акциний постоянно отслеживал, кто из бандитов где находится. - Прошу только об одном: ребят моих не трогай - они ничего тебе не сделали.
        - Ребят? - П?но презрительно скривился. - Клешня и Мера должны были принести мне твою голову, только тогда их можно было бы простить. А так… - Он покачал головой и вдруг вновь расплылся в предвкушающей улыбке. - Не будем о грустном в такой чудесный солнечный день. Лучше расскажи нам, Акси, что же такое ценное ты собрался вывести из Царского Города?
        - О чем ты? - Акциний продолжал играть роль человека, собиравшегося всех надуть.
        В ответ на лице Шепелявого появилась пренебрежительная гримаса победителя.
        - Неужели, ты действительно надеялся проскользнуть у меня под носом? Вот уж не думал, что ты настолько глуп! - Он добавил в голос снисходительности. - Так что, Акси, расскажешь сейчас или пойдем взглянем своими глазами?
        Сцепив зубы, Акциний все же пробормотал словно через силу:
        - Я скажу. Только предупреждаю: вряд ли ты захочешь, чтобы завтра об этом узнал весь город. - Для убедительности он повел взглядом в сторону стоящих вокруг бандитов и добавил: - Много влиятельных людей ищут эти ящики!
        В глазах П?но появилось искра подозрения, но любопытство пересилило, и через секунду он поманил свою жертву пальцем:
        - Подойди!
        Подавив нервный озноб, Акциний сделал шаг вперед, и одновременно его пальцы потащили спицу из потайного шва.
        Шепелявый недаром десять лет сидел на троне главаря банды - он всегда был начеку! Вот и сейчас его взгляд шарил по подходящему человеку, стараясь отыскать хоть что-нибудь подозрительное, но зацепиться было не за что. Безоружный, сломленный неудачей человек, не способный к сопротивлению! Он позволил ему подойти и даже чуть развернул голову, подставляя ухо.
        Зашевелились губы Акциния, и до П?но донеслось:
        - Ничего!
        Удивленно-испуганный взгляд успел метнуться вверх, прежде чем спица пробила сонную артерию. П?но захрипел, булькая кровавыми пузырями, а спица, выскочив, как жало змеи, ударила в вытянутую шею Джохара, но в этот раз не так смертоносно.
        Кривой схватился за шею и, зашатавшись, отступил. Акси недовольно скривился: спица осталась в ране, а удар получился болезненный, но не фатальный.
        Все замерли, ошеломленные произошедшим, и даже Акциний на миг застыл - но совсем по другой причине. Он ждал, и лишь когда из-за угла выскочили его парни, смог удовлетворенно выдохнуть.
        Мера с огромной секирой в руках обрушился на оцепеневших бандитов со спины. Тяжелый топор плюс немереная сила сшибли две головы, как кружки со стола, а третий, вскинув руки, упал, когда брошенный нож вошел ему под лопатку.
        Трое рухнувших подельников вернули Голда в реальность, и, увернувшись от пролетевшего топора, он выхватил нож.
        - Ах вы твари!
        Глаза бандита бешено вращались, пытаясь охватить заходящих с двух сторон противников. Страшное лезвие притягивало взгляд, и очень хотелось броситься бежать, но бежать было некуда. Впереди враг, позади - стена склада.
        Сделав ложный выпад, он с ревом бросился на Клешню. Брошенный нож ударил в руку, но не остановил бегущего. Туша Голда сбила худосочного бывшего шулера, и они покатились по траве. Бандит был мощнее и сильнее, он уже подмял под себя Клешню и, высвободив правую руку, занес ее для удара, но, к сожалению для него, он был один, а противников двое. Удар секиры в затылок расколол голову Голда, как тыкву, забрызгав лицо Клешни кровью и мозгами.
        Едва Мера нанес свой первый удар, как Акциний повернулся к раненому Джохару, а тот, зажав рану ладонью, вытащил нож.
        - Предупреждал же его, что ты скользкая тварь! - Сплюнув кровью, Кривой скосил единственный глаз на еще дергающегося в конвульсиях П?но, и, пошатываясь, с каждым шагом теряя силы, двинулся на врага.
        Рациональный мозг Акси подсказывал ему единственно правильное решение: отступи, просто отойди назад, и Джохар через минуту упадет сам. Но он знал: если хочешь стать главарем банды - отступать нельзя. Пусть у него нож, а у тебя нет, пусть никто не видит - все равно нельзя! Только кажется, что нет свидетелей, а завтра про схватку будет знать вся Сартара, поэтому надо стоять!
        Кривой замахнулся ударом снизу, отточенный клинок полетел, целя в живот, но Акциний ждал именно этого. Шаг в сторону, перехватить запястье. Налитый кровью глаз резанул ненавистью, но сил у Кривого уже не осталось. Железная хватка врага вывернула слабеющую руку, и стальное жало развернулось своему владельцу в грудь.
        Ломая сопротивление бандита, Акси положил на рукоять вторую ладонь и, надавив всем телом, вогнал нож Джохара ему же в сердце. Захрипев, Кривой медленно начал оседать, опускаясь к ногам Акциния, и тот, оттолкнув от себя уже мертвое тело, молча повернулся к своим парням.
        Глава 6
        Префект Трибунала Царского города считался второй по величине фигурой Трибунала после председателя Священной комиссии. Гальдор Мильтиар занимал этот пост уже пять лет, и ни у кого бы язык не повернулся сказать, что он ест свой хлеб зря. За время его управление Трибуналом столицы тончайшая паутина осведомителей опутала, казалось, весь город. Ничто не могло укрыться от всевидящего ока защитника веры, и ничто, ни один подозрительный шорох не мог ускользнуть от его тонкого слуха. Тысячи ручейков сплетен, слухов и доносов стекались в префектуру Трибунала Царского Города.
        Здание префектуры стояло посредине двора, обнесенного трехметровой стеной с крепкими дубовыми воротами. Стражу несли у ворот, у дверей префектуры и даже у кабинета префекта, потому что Мильтиар прекрасно понимал, сколько людей на свете желают ему смерти. Кроме обычной стражи, вооруженной железом, рядом с префектом всегда находился маленький незаметный человечек с вытянутым изможденным лицом и большими, глубоко запавшими глазами. Несмотря на внешнюю неприметность, этот человек исполнял одну из важнейших функций - он осуществлял ментальную защиту, поскольку префект, как и весь Трибунал империи, никогда не забывал, кто их главный враг. Способности магистров братства Астарты были хорошо известны, и этот метод оставался единственной возможностью защиты от проникновения.
        Один-единственный монастырь во всей империи готовил менталистов для защиты императора и лидеров церкви. Его монахи искали по всему миру детей с телепатическими способностями, а затем за годы обучения превращали их в щит от проникновения. Лучшие из лучших охраняли императора, патриарха и самую верхушку светской и церковной власти. Чиновники и священники пониже рангом довольствовались тем, что остается, но префекта Трибунала Царского Города охранял менталист не хуже, чем у самого базилевса. Уж слишком важную роль играла столица в политической жизни страны, ибо за всю непростую историю Туры, так уж сложилось, кто владел Царским Городом, тот владел и всей империей.
        Секретарь Фрей Пигон аккуратно постучал в дверь, приоткрыл ее и, просунув голову в щель, замер. Префект оторвал взгляд от бумаг на столе и поднялся на своего помощника.
        - Что?
        - Донесение особой срочности от прокуратора Трибунала при Великой армии Исидора Феоклиста!
        Мильтиар без слов протянул руку, и секретарь, прошелестев по полу длинной сутаной, вложил в его ладонь свернутый пергамент. Сломав печать, префект пробежал глазами по тексту и, посидев с минуту, молча поднял широкое скуластое лицо на своего помощника.
        - Недавно было донесение от нашего осведомителя в восточных доках. Напомни, о чем там шла речь?
        - Вы имеете в виду убийство П?но Шепелявого?
        Гальдор Мильтиар всем своим видом выразил неудовольствие: он ценил в своих людях сообразительность и быстроту реакции, а не бесполезные вопросы.
        Секретарю этого оказалось достаточно, чтобы понять свою оплошность и тут же начать исправляться:
        - На днях в банде восточных доков произошла кровавая стычка за власть, и, по сообщению нашего источника, ее захватил некто Акси по кличке Добряк. Он убил не только Шепелявого, но и…
        - Стоп! - Движением руки префект прервал своего помощника. - Этот Добряк - откуда он взялся и что мы о нем знаем?
        - По слухам, он держал когда-то игорный притон и бордель в Сартаре, но из-за «разногласий» с П?но вынужден был все бросить и бежать. Теперь он вернулся, и, как мы видим, удачно расплатился с Шепелявым по старым счетам.
        Взглянув еще раз на свиток и перечитав несколько строк, Мильтиар вновь уставился на своего секретаря.
        - А что нам известно о том, где он был все это время?
        - Точных данных нет, - Фрей замялся, - но поговаривают, что имел какие-то темные дела с армией.
        Резко поднявшись из-за стола, префект заходил по комнате, шурша мягкими замшевыми туфлями. То, о чем извещал Исидор, было на грани разумного. Он помял пальцами подбородок, складывая в уме кусочки мозаики. Исидор пишет, что кристалл проникновения здесь, в столице, скорее всего, в руках какого-то бандита. Что это? Подстава! Прокуратор провалил операцию и хочет переложить ответственность на него. Он бросит все силы на поимку этого Акси, а в результате все окажется пустышкой, но даст повод думать, что это он упустил кристалл. Хитро! С другой стороны, трудно представить, будто такой дуболом, как Исидор, продумал столь хитрую и блестящую операцию, пусть даже и ради собственного спасения. Нет, непонятно и слишком уж сложно для Исидора! В любом случае, этого Добряка надо аккуратно изъять и тщательно допросить, но с голой силой соваться в Сартару бессмысленно: будет много шума, а результата - ноль. Здесь надо действовать с аккуратностью хирурга: отсечь пораженную гангреной конечность быстро, решительно и без лишнего внимания! Кто это может сделать?
        Он остановился и повернулся к секретарю.
        - Вызови ко мне командора ордена Лисандра Пастора, но без шума и извещать канцелярию Великого магистра об этом не надо. - Префект выразительно посмотрел на своего помощника, и тот, понимающе кивнув, развернулся к выходу. Он уже сделал шаг, когда в коридоре раздался грохот падающего тела, и дверь неожиданно распахнулась. В кабинет неспешно вошел неизвестный человек в длинной серой хламиде с капюшоном.
        В первое мгновение Мильтиар даже не воспринял его как опасность, но когда вслед за странным посетителем вперся длиннорукий гигант с серым, изъеденным язвами лицом, он понял, насколько ошибся, и крикнул, пытаясь не сорваться на испуганно-визгливый фальцет:
        - Стража!
        Крик оборвался сразу же, как только взгляд префекта упал на руки чудовища - в каждой оно волочило за шиворот тех самых стражников, которых он только что звал. Вот теперь по его жилам прокатился настоящий ужас!
        Выкрикнув: «Что вам надо?» - помощник префекта посчитал свой долг выполненным и отскочил в сторону, но незнакомец не обратил ни малейшего внимания на его прыжки и вопли. Он шел к столу, не спуская глаз с замершего от страха Мильтиара, но вдруг перед ним выросла неожиданная преграда в лице маленького человека с узким изможденным лицом. Ментальный страж выступил вперед, заслоняя собой застывшего в ужасе префекта. Маленький человек с большими, глубоко посаженными глазами вперил свой взгляд в пришельца, и тот, словно почувствовав растущее сопротивление, сначала сбился с шага, а потом и вовсе остановился. Откинув капюшон и пригладив ладонью коротко стриженные седые волосы, он поднял на него ледяные голубые глаза, отвечая на вызов. Две силы встретились в незримом сражении, и через мгновение незнакомец признал равноценного соперника.
        - Хорошая работа! - Сказав, он попробовал еще раз продавить защиту маленького человека, и с каким-то удивленным восхищением произнес: - Даже жаль, честное слово, но, к сожалению, у меня совершенно нет времени! - Повернувшись к застывшему в дверях гиганту, он произнес: - Вынужден признать, Го, это дело для тебя!
        В ответ монстр выронил стражников и флегматично двинулся к столу префекта. Стоящий на пути чудовища маленький человек напрягся, пытаясь пробиться к мозгам наступающей на него горы плоти, но, к несчастью для него, сознание было уже давным-давно мертво. Огромная лапа сомкнулась на худосочной шее, раздался хруст позвонков, и тело смелого менталиста упало на мраморные плиты безжизненным кулем. Префект рванулся, пытаясь оббежать стол и выскочить из кабинета, но монстр вдруг показал неожиданную прыть и поймал ускользающую жертву за край дорогой сутаны. Добротная ткань затрещала, но выдержала, и тело грозного слуги Трибунала, вздернутое чудовищной силой в воздух, впечаталось в стену, оставив на штукатурке кровавый след разбитым затылком.
        Незваный гость тем временем подошел к столу, и взглянув на развернутый свиток, быстро пробежал по нему глазами.
        - Кажется, это то, что мы искали! - Пробормотал он, спрятал пергамент в складках плаща и, развернувшись к выходу, столкнулся с умоляющим взглядом замершего у окна секретаря.
        - Пощ-щ-щадите!
        Ледяной взгляд равнодушно миновал его, и так же безэмоционально прозвучал голос:
        - Заканчивай, Го!
        Незнакомец вышел в коридор, и вслед ему донесся звон разбитого стекла, а вдогонку эхом пронесся вопль летящего из окна помощника префекта.
        Неодобрительно посмотрев на гиганта, он покачал головой:
        - А без лишних эффектов нельзя было обойтись?
        Здание уже наполнилось топотом бегущих людей и лязгом оружия. С обоих концов коридора, гремя железом, поднимались стражники.
        Прижавшись спиной к стене и прикрыв глаза, Странник пробормотал вполголоса:
        - Надеюсь, второго такого же менталиста у них здесь нет.
        Живой труп полностью повторил позу хозяина, а мимо них уже пробегала стража, смотря и не видя две застывшие у стены фигуры.
        Глава 7
        Царский Город своим обликом словно олицетворял всю политическую систему империи. Здесь, подобно имперской иерархической лестнице, власть и влияние спускались вниз ступень за ступенью, от возвышающегося на холме дворца базилевса к особнякам аристократии, затем чуть ниже, к кварталам торговых и банкирских домов. А уже дальше, к самому морю стекали бесконечные районы ремесленной бедноты и прочего рабочего люда, где отдельным грязным пятном выделялся портовый район Сартара.
        Идущему по улицам купеческого квартала Страннику они больше всего напомнили бы узкие извилистые ущелья, стиснутые с двух сторон высокими глинобитными заборами. Беленые стены, извиваясь бесконечной лентой, открыли бы любопытному взгляду только кроны высоких деревьев да красные крыши богатых особняков. Большая часть жизни обитателей домов протекала в этих самых дворах за надежными заборами и крепкими воротами. Зажатые между знатью и голытьбой, они, справедливо опасаясь как тех, так и других, ощущали иллюзорную безопасность лишь в неприступности своих жилищ. Эти люди были богаты, но деньги не приносили им самого желанного - уважения, безопасности и уверенности в завтрашнем дне. Аристократия относилась к купеческому сословию с презрением, церковь - с недоверием, а простой народ - с завистью, и в случае каких-либо волнений в городе их дома всегда первыми подвергались разграблению и поджогам. Сам же базилевс вообще считал их чем-то вроде дойной коровы, из которой, в случае необходимости, всегда можно было выдоить деньги или прямым насилием, или ограничившись только угрозой такового. В какой-то мере так
было всегда, но после гражданской войны положение торговцев и банкиров стало особенно невыносимым. Их терпение подходило к концу, и тщательно скрываемое недовольство не могло укрыться от внимательного взгляда Великого магистра братства Астарты. Его тайные посланцы уже давно постучались в двери ведущих торговых домов и предложили им свой выход. Банкирам и купцам были чужды и непонятны идеи братства, но утопающий хватается за соломинку, к тому же соблазн скрытно напакостить вгоняющему их в ужас Трибуналу был очень велик.
        Тесные и многолюдные в дневные часы улицы торговых кварталов пустели с заходом солнца, превращаясь в по-настоящему мрачный и пугающий лабиринт. Дубовые ворота запирались на прочные засовы и не открывались, что бы ни происходило в ночные часы снаружи. Ночью по улицам Царского Города передвигались лишь две группы людей: либо важные особы в сопровождении многочисленного конвоя, либо отщепенцы, которым нечего терять.
        Два путника, идущие по этим темным дорогам, не относились ни к тем ни к другим, но ночная тьма их нисколько не пугала: они шли спокойно, не оборачиваясь на скользящие за спиной серые тени и не дергаясь от ночных шорохов. Невысокий плотный крепыш, закутанный с ног до головы в коричневый плащ, и следом за ним - настоящий гигант, также скрывающий лицо под капюшоном бесформенной хламиды. У ворот одного из домов шаги их остановились, и бронзовое кольцо трижды ударило в дубовую створку.
        Сначала отворилось маленькое окошко, и невидимый изнутри взгляд придирчиво изучил лица ночных гостей, затем, заскрипев, открылась калитка, и путники, не произнеся ни слова, вошли во двор. Пройдя вслед за встречающим до дверей дома, они остановились, и тот, обернувшись, взглянул в закрытое капюшоном лицо.
        - Магистр просил оставить вашего… - он замялся, - вашего спутника здесь.
        Человек, к которому были обращены эти слова, неспешно скинул капюшон и пригладил коротко стриженные седые волосы. В его голосе прозвучала язвительность:
        - Вот видишь, Го, каковы они - люди! Ты стараешься для них, рискуешь остатками своего бренного тела, а они брезгуют даже на порог тебя пустить.
        Стоящий у него за спиной гигант никак не отреагировал, продолжая неподвижно возвышаться темной горой. Встречающий тоже не торопился открывать дверь, и седой человек, едва заметно усмехнувшись, бросил назад.
        - Хорошо! Жди меня здесь, Го! - Его ледяные голубые глаза взглянули на человека у двери. - Так магистра устроит?
        Тот лишь кивнул и мягко отворил дверь.
        - Он ждет вас.
        Ночной гость прошел в большую полутемную гостиную, освещенную лишь тремя горящими свечами в тяжелом подсвечнике. Пляшущее пятно света вырисовывало невысокую фигуру в сером до пят халате, стоящую у стола. Гость не стал приближаться, и хозяин тоже не сделал ни шагу - они продолжили молча стоять и смотреть друг на друга. Наконец вошедший, словно сбросив груз прошлого, произнес в своей обычной чуть насмешливой манере:
        - Не могу сказать, что рад тебя видеть, Эрторий, но тем не менее здравствуй!
        Верховный магистр братства Астарты не принял подачу, его голос прозвучал сухо и строго:
        - Здравствуй, Странник! Надеюсь, мы обойдемся без иронии и колкостей, а сможем хотя бы на время забыть старые обиды и поговорить если не как друзья, то хотя бы как союзники. С того дня, когда мы с тобой сидели на одной скамье школы Высшего разума, много воды утекло, но я верю, что мы сможем договориться.
        Неслышными шагами гость пересек комнату и, войдя в круг света, посмотрел прямо в лицо стоящему напротив хозяину дома. Его голос по-прежнему был полон сарказма:
        - Если ты имеешь в виду тот самый день, когда вы изгнали меня из школы, то договориться нам будет нелегко.
        Эрторий Данациус раздраженно поморщился.
        - Сейчас не время вспоминать старые обиды! Я сам уже давно не тот, прежний. Поклонники Огнерожденного научили меня, как, впрочем, и многих других, что нетерпимость и фанатичная вера в свою исключительность ведут в никуда. Пусть мы никогда уже не сможем вновь стать друзьями, но путь у нас один, и враг тоже один - мы просто обязаны идти вместе до самой победы или погибели! Я верю, победа возможна, только если мы договоримся и будем действовать сообща, но все, что могу пообещать тебе сейчас, - если мы все же добьемся успеха, если Астарта позволит нам победить, то, клянусь, ты сможешь двигаться своей дорогой, и я не буду тебе мешать. Захочешь открыть храм своему темному богу - открывай, набирай послушников, учеников. Обещаю, братство Астарты мешать не будет. Каждый из нас пойдет своей тропой, но только после победы, а сейчас мы должны быть едины, ибо это наш последний шанс свергнуть тиранию церкви Огнерожденного Митры.
        Лицо Странника немного смягчилось, но глаза по-прежнему отдавали безжизненным холодом.
        - Ты хорошо говоришь, Эрторий. Впрочем, говорить красиво и убедительно ты всегда умел. Но в этот раз я знаю - ты не врешь, хотя бы потому, что тебе незачем. Сейчас у нас действительно один враг, а что будет после победы - посмотрим. Я давно уже не верю людям на слово, но надеюсь, ты запомнишь свое сегодняшние обещание, а я постараюсь дожить хотя бы из любопытства, хотя бы ради того, чтобы узнать, насколько такие люди, как ты, умеют держать слово.
        Он отодвинул стул и сел, закинув ногу на ногу.
        - Итак, зачем ты здесь? Зачем самый разыскиваемый человек империи появился в логове Трибунала? Тебе уже не хватает наших ментальных встреч - захотелось увидеть старого «друга» лично? - Рот Странника скривился в злой усмешке. - Ради чего ты так рискуешь? Иногда мне кажется, в этом городе шпионов больше, чем жителей!
        Вместо ответа магистр задержал вопросительный взгляд на его лице, и Странник, нехотя сменив насмешливый тон, кивнул:
        - Да, я сделал как ты просил. Этот человек уже в столице, и надо сказать, он мне понравился! Два дня в городе, а уже успел взять власть над бандой восточных доков. Умело, расчетливо, ни одного лишнего движения - в твоем вкусе! Трибунал не успел сесть ему на хвост, я вовремя все подчистил, и ближайшие время он может спать спокойно - им будет не до того. Все ищейки Трибунала и ордена будут искать убийцу префекта, а следующий запрос от Исидора придет лишь через пару месяцев, не раньше.
        Заложив руки за спину, магистр задумчиво прошелся по комнате, бормоча еле слышно:
        - Это хорошо. Это хорошо…
        Через пару минут, видя, что ответа он не дождется, Странник повторил вопрос:
        - Так зачем ты пришел в столицу?
        Эрторий остановился.
        - Приближается решающий момент, и сейчас Царский Город - ключ ко всему. Пока император со своей армией заперт в долине Ура, мы должны взять власть в столице - за тем ты и привел этого человек сюда. Он поднимет мятеж и поведет восставший народ на дворец императора!
        Бесстрастное лицо Странника не дрогнуло, но в голосе прозвучало сомнение:
        - Мятеж? Мне почему-то кажется, что его планы несколько расходятся с твоими. Акциний Наксос - человек непростой, и будущая судьба его темна. Я не могу предсказать его реакцию. Если он не захочет, то сломать его будет нелегко!
        - Для того я и пришел сам. Мы не будем ни давить на него, ни заставлять. Кристалл позволил мне заглянуть в его душу, и я увидел там настоящий пожар, бушующий хаос, зажатый в клетку сознания и железной воли. Я дам ему свободу, и жажда разрушений сама поведет этого человека к нашей цели.
        Глаза гостя и хозяина дома встретились, и в этот момент нельзя было сказать, в чьих из них было больше холода и стали. Выдержав взгляд магистра, Странник чуть заметно кивнул:
        - Хорошо, допустим тебе удастся подтолкнуть бедноту к бунту. Но в городе достаточно войск, чтобы разогнать любые толпы безоружного народа, и даже если мы с тобой встанем в их ряды, все равно это мало что изменит.
        По лицу Эртория пробежала тень удовлетворения, словно непредсказуемая часть встречи закончилась и разговор вошел в русло его глобального плана. Подвинув стул, он сел напротив с другой стороны стола.
        - К весне у нас будут деньги, а значит, и оружие - поставщики ждут только оплаты. Мы дадим этому человеку столько оружия и денег, сколько потребуется, чтобы спалить чертов город дотла, а на пепелище постараемся построить новый, более честный и справедливый мир!
        При этих словах взгляд Верховного магистра устремился куда-то сквозь стены и время, словно он действительно пытался разглядеть грядущее.
        Глава 8
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ЛАГЕРЬ ВЕЛИКОЙ АРМИИ ПОД СТЕНАМИ УРА
        Уже несколько дней никто про него не вспоминал, и Иоанн не знал, волноваться ему по этому поводу или нет. До него доходили смутные слухи о казни М?рия Дориана, о смене командующего и волнениях варваров. Ситуация была неспокойная, и он не понимал, как на нее реагировать. Продолжать отсиживаться в своем гнезде или начинать суетиться? Может, нанести пару визитов? Но кому, а самое главное - зачем? Прокопий тоже был весь на нервах и сутками пропадал в приемной Варсания, пытаясь предугадать ход событий и хоть как-то подготовиться. Никто не знал, чем завтра обернется хандра Константина и кого он выберет следующим козлом отпущения. Нервозная обстановка давила, и хотя у цезаря не было ни малейшего желания встречаться ни со своим дядей, ни с кем-либо еще из своей царственной родни, затянувшееся затворничество пугало своей непредсказуемостью.
        Сегодня с самого утра он сидел на вершине огромного валуна и, жарясь на солнце, смотрел на раскинувшийся внизу лагерь. Ленивая суета огромного человеческого муравейника хоть как-то успокаивала, но навевала другие, не менее тревожные мысли. Вспоминался недавний штурм, хаос кровавой мясорубки, и те страшные минуты, что ему пришлось пережить, вновь и вновь всплывали перед глазами. Эти воспоминания, тяжелые и пугающие, давили предчувствием беды, но избавиться от них было невозможно. Оскаленные морды, текущая рекой кровь и обожженные орущие люди навсегда засели в его сознании. Больше всего ему хотелось сейчас бросить этот опостылевший лагерь и сбежать обратно в прохладу и покой своей библиотеки, но его не оставляло гнетущее ощущение, что судьбу совершенно не волнуют его желания и самые тяжелые испытания еще ждут впереди.
        Шорох легких шагов заставил обернуться, и его взгляд столкнулся со взглядом огромных зеленых глаз Зары. Последнее время она всегда была рядом, и, что удивительно, его, привыкшего к одиночеству, совсем не тяготило ее общество. Даже то, что девушка ассоциировалась у него с чувством опасности и неизбежного столкновения с кем-то, жаждущим его смерти, не отталкивало, а, скорее, наоборот притягивало к ней. Ему, впервые по-настоящему столкнувшемуся с чудовищной безжалостностью окружающего мира, было жутковато теперь в одиночестве: нужно было выговориться, как-то понять и принять необходимость всего этого, а Прокопий, его единственный собеседник и наставник, как назло, целыми днями пропадал в канцелярии. Велий тоже был всегда занят, и так уж получилось, что Зара оказалась единственной слушательницей его откровений и его единственным оппонентом. Она была из другого мира, из той настоящей, страшной и жестокой жизни, с которой он только что столкнулся во время штурма. Эта девушка смотрела на мир с той ступени, где человеческая жизнь ничего не стоила, а сила и ненависть были главным мерилом. Ее вопросы порой
ставили его в тупик, и чем больше он запутывался в своих рассуждениях, тем ценнее и незаменимей она для него становилась.
        Зара в облике дворового мальчишки забралась к нему на камень.
        - Цезарь, к вам пришли!
        - Кто?
        В глазах Иоанна появилось искреннее удивление. Его могли вызвать к дяде, к Варсанию или даже к Наврусу - это было бы понятно. Но кто-то пришел к нему сам, и это удивляло.
        Пожав плечами, девушка изобразила мину безразличия.
        - Не знаю, я не спрашивала. Какой-то важный молодой человек со свитой. Мне он не представился. - Она улыбнулась. - Я просто увидела, как все заполошно бросились вас искать, и подумала, что вы захотите знать.
        Несмотря на разыгравшееся любопытство, в этот момент Иоанн вдруг подумал совсем о другом. Глядя снизу вверх на стоящую над ним девушку, он видел улыбающееся лицо, просматривающуюся сквозь ткань линию бедер и бугорки выступающей груди. Неожиданно ему захотелось стащить с нее рубаху и уложить ее прямо здесь, на прокаленном солнцем камне, стиснуть в ладонях ее маленькие затвердевшие соски, впиться поцелуем в эти смеющиеся губы. Он зажмурился, прогоняя видение, и подумал: «Почему, почему после той ночи у нас с ней больше ничего не было?» Спросил - и сам же себе ответил: «Она не оставалась, а я не настаивал. Почему?»
        Он поднялся, все еще под впечатлением видения, и в тот момент, когда его глаза вновь встретил ее глаза, они были уже другими. В зеленой глубине на миг промелькнуло понимающее удовлетворение, и, нагнувшись к самому уху, Зара прошептала:
        - Хочешь, я приду сегодня ночью?
        Иоанн вздрогнул: господи, они все читают меня как открытую книгу! Он покраснел, и на какое-то мгновение ему захотелось сделать непонимающее лицо и сказать какую-нибудь глупость вроде: «Не знаю, если захочешь…» Но цезарь не любил и не умел врать самому себе: он хотел эту женщину, хотел, чтобы она пришла! Еще не успели всплыть правильные слова, а его губы уже произнесли с подкупающей простотой:
        - Да!
        Все остальное ей сказали его глаза, и она, улыбнувшись ему еще раз, развернулась и, грациозно спрыгнув с валуна на тропу, в одно мгновение исчезла за поворотом.
        Иоанн, простояв несколько секунд, продолжая глупо улыбаться, вдруг спохватился, что его ждут, и, тоже спрыгнув вниз, направился к лагерю. Миновав первые палатки, он наткнулся на комита: тот явно был всполошен, но, увидев цезаря, разом успокоился.
        - Цезарь, где вы были? Мы вас обыскались!
        Лучший способ уклониться от ответа - задать вопрос самому. С этим нехитрым приемом Иоанн был знаком и воспользовался им так же уверенно, как и всегда:
        - Из-за чего столько суеты?
        Не став ничего больше спрашивать, Л?ка кивнул в сторону большого шатра:
        - Там цезарь Михаил с друзьями. Хочет вас видеть.
        Разом остановившись, Иоанн поднял вопросительный взгляд:
        - Михаил? Мы с ним даже не знакомы. Чего он хочет?
        Комит лишь молча изобразил гримасу, мол, не меня об этом надо спрашивать, и они вновь двинулись в сторону шатра, из которого так непривычно для Иоанна раздавались чужие голоса. Не успел он войти внутрь, как от тройки молодых людей отделился широкоплечий парень и, протянув ему руку, открыто улыбнулся:
        - Михаил! - И продолжил, не дав Иоанну даже произнести свое имя: - Я уже несколько дней мечтал с тобой познакомиться. Ты просто поразил нас всех, как настоящий герой из легенд древней Туры!
        В голове Иоанна закрутился калейдоскоп вопросов: «Герой? Я? Он издевается надо мной?» Продолжая очумело пялиться на своего гостя, он не знал, что ответить, но Михаилу, казалось, это и не требовалось.
        - Вся армия бежала: легионеры, варвары, - и только цезарь Иоанн, как немой укор трусам, шел шагом. С гордо поднятой головой, не оборачиваясь в сторону преследующей вражеской конницы. Честь и долг превыше смерти! Как герои древности! Я был восхищен твоей отвагой. Да что я? Даже моей отец - и тот был поражен! - Он закатил глаза. - Сейчас, подожди, я приведу тебе его слова. - Юноша состроил серьезную мину, и сразу стало очевидно его сходство с отцом. Он забасил, передразнивая императора: - «Кто бы мог подумать, что в этом тщедушном теле кроется такой высокий дух!» - Выпустив воздух и перестав изображать отца, Михаил расплылся в открытой улыбке: - Поверь, из уст моего отца это высшая похвала. Уж я-то знаю!
        Михаил вел себя так, словно они были знакомы лет сто, не меньше, и это почему-то не шокировало. Его слова звучали с такой искренностью и легкостью, что им невозможно было противостоять, и губы непроизвольно растягивались в ответной улыбке.
        - Да какой герой, - зардевшись, Иоанн наконец-то смог вставить слово, - просто Прокопий не мог идти быстрее…
        - Прокопий! - Михаил весело засмеялся. - Точно, за тобой плелся такой круглый толстячок! Он кто? Твой друг?
        Такая бестактность царственного кузена поставила Иоанна в тупик, но обижаться на совсем юношескую непосредственность было глупо, и он, по-прежнему улыбаясь, помотал головой:
        - Нет, мой учитель.
        - Вот это я понимаю - учитель! - Михаил радостно обернулся к своим друзьям. - Мне бы такого! В бой за своим учеником, без оружия, без брони! Он тоже герой!
        С этим, пожалуй, Иоанн согласился бы: старый патрикий был всегда для него образцом самоотверженности и служения принципам, но поддерживать и без того брызжущий через край восторг не стал. Столько лестных слов в свой адрес он не слышал за всю предыдущую жизнь, и должен был сознаться, что это чертовски приятно.
        Качнувшийся полог прервал бурное проявление эмоций гостем, и в шатер вошли два бойца Велия. Один из них нес поднос с фруктами, а другой - серебряный кувшин и кубки. Расставив все на столе, они также безмолвно удалились, а Иоанн, ранее гадавший про себя, где Л?ка раздобыл это всё, вдруг спохватился:
        - Угощайтесь! Я очень рад видеть вас всех у себя!
        Не обращая внимания на попытку Иоанна внести чуточку официальности в их встречу, Михаил поднял наполненный кубок:
        - Нам надо чаще встречаться! Ты отличный парень, и я уверен, мы с тобой поладим. Я видел тебя на поле боя, и ты мне понравился. Я смотрю на тебя сейчас, и ты мне нравишься еще больше! Выпьем за нашу дружбу!
        Добавить тут было нечего, и Иоанн просто пригубил вино - на большее после позора в городище вендов он не решился бы даже под страхом смерти. Михаил же, напротив, осушив в несколько глотков свой кубок, вдруг натурально хлопнул себя по лбу.
        - Вот черт, совсем забыл! Ты же слышал о последней выходке Навруса?
        Иоанн замялся, и его жизнерадостный гость продолжил, словно и не ждал ответа:
        - Наврус успокоил взбунтовавшихся варваров, выплатив им жалование из своих денег. Представляешь, он отдал им все, что у него было, и они угомонились! Это так развеселило отца, что он вернул ему командование армией. Понимаешь, какой каламбур: Наврус вернул отцу хорошее настроение, а тот ему - армию. Двор радуется уходу затянувшейся грозы, армия довольна возвращением своего талисмана!
        Тут он довольно усмехнулся, и Иоанн, заметив это, подумал, что юноша не так прост, как хочет казаться. Он слушал, и новости его радовали до самой последней фразы Михаила.
        - Ей богу, после такого поверишь в его невероятную везучесть. Отец смеялся в голос - я давно его таким веселым не видел, - и тут Наврус влез с еще с одним предложением: мол, говорят, в этих горах много дичи, так почему бы не устроить большую охоту, ведь при удачном стечении обстоятельств развлечение поможет решить продовольственную проблему армии. Подумав, император взял и согласился. Теперь весь двор на ушах стоит - готовится к большой охоте. В общем, я приглашаю тебя присоединиться к нам.
        Он выразительно обернулся на своих друзей, и те дружно изобразили на лицах максимальное радушие.
        - Поедемте с нами, Иоанн, будет весело!
        Цезарь молчал, и пауза затягивалась. Больше всего его раздражал тот факт, что он опять поставлен в положение, когда отказаться невозможно. В прошлый раз это закончилось позором - а в этот чем? Ему очень не хотелось соглашаться, но прямо в лицо смотрели такие искренние счастливые глаза его нового друга, что, вопреки нежеланию, он сказал то, чего от него с таким нетерпением ждали:
        - Конечно, я с радостью приму ваше приглашение!
        Глава 9
        С утра весь лагерь Великой армии гудел как пчелиный улей, и это нервное брожение доходило даже до шатра Иоанна, но надо сказать, совсем его радовало цезаря. Он отлично помнил, чем закончилась прошлая большая охота, и перспектива повторения отторгалась всеми фибрами его души, но отказываться было уже поздно. Опять же свою лепту в общее раздражение Иоанна внес Прокопий, отреагировавший на новость по-своему: Михаил - это очень хорошо, постарайтесь сблизится с ним, возможно, именно он, а не Василий, займет трон после отца.
        Выйдя из шатра в мрачнейшем состоянии духа, Иоанн посмотрел на уже ждущий его эскорт. Слуга держал повод оседланной кобылы, пятерка из молодежи Велия, выстроившись в шеренгу, ждала команды, сам Л?ка безмятежно высился на своем громадном жеребце, а вот рядом сидела в седле та, кого он никак не ожидал увидеть. Зара, одетая под стремянного, ждала, как и все, готовая в любой момент отправиться в путь.
        Хандра мигом улетучилась из головы Иоанна: только одно могло заставить Велия взять ее с собой! Каждая клетка в его теле зазвенела от напряжения. Неужели сегодня? В памяти всплыли ее слова в той палатке, на берегу ручья: «Он предскажет точный день и место вашей смерти». Неужели это случится сегодня? Но почему они молчат? Если сегодня мне предстоит столкнуться со своей судьбой, то я хочу знать!
        Слуга подставил ладонь под носок сандалия, и Иоанн взлетел в седло. Поправив складки плаща, он не спешил трогаться, а подождал, пока с ним поравняется Л?ка.
        - Что это значит? - Он недвусмысленно указал на Зару взглядом. - Это должно случиться сегодня? Где? Когда?
        Комит отрицательно покачал головой.
        - От ее хозяина предупреждений не было, но девушка настаивала на своем присутствии, и я решил, а почему бы и нет! От лишней пары глаз вреда не будет.
        Ткнув кобылку пятками, Иоанн бросил недовольный взгляд на своего телохранителя.
        - Не надо обращаться со мной, как с ребенком, Велий. Я хочу знать правду!
        - Это правда! - Главный телохранитель цезаря по-прежнему продолжал изображать безмятежность. - Нет повода для беспокойства: просто наша «гостья» хочет увидеть всех претендентов своими глазами - возможно, это поможет ее хозяину с предсказанием.
        Объяснение показалось Иоанну неубедительным, но времени на разбирательства уже не оставалось, и он пришпорил кобылу, которая пользуясь его задумчивостью уже нацелилась на ближайший кустарник.

* * *
        Сразу за лагерем, на небольшой равнине перед подъемом в горы, уже собралась пышная кавалькада всадников. Глубокий отлив бархата чередовался с блеском золота и дорогого оружия, лучшие лошади империи по-плебейски тянулись мордами к чахлой траве, слышался смех, конское ржание и суетливый гомон нескольких сотен человек.
        Иоанн остановился в нерешительности: к какой части этого сборища ему лучше всего присоединиться, чтобы остаться незамеченным? Как адъютанту командующего следовало бы отправиться к Наврусу, благо искать его не было никакой нужды - разодетая свита стратилата даже на таком фоне выделялась своей пестротой. Поступить так очень хотелось, поскольку от Навруса трудно было ожидать каких-либо глупостей, вроде бешеной скачки по густому лесу, но мешало обещание Михаилу. Иоанн поискал глазами своих новых друзей - и тут услышал за спиной насмешливый голос:
        - Иоанн, ты не боишься, что к полудню тебе придется идти пешком? Ведь твоя кляча попросту сдохнет от старости!
        Голос наследника он узнал и потому не торопился оборачиваться, уговаривая себя не реагировать на откровенное хамство. Справившись с собой, Иоанн повернул голову, нацепив на лицо радушную улыбку.
        - Не волнуйтесь за меня, мой дорогой кузен, я люблю прогуливаться пешком.
        Натянув поводья и заставив недовольно всхрапнуть своего великолепного фесалийского жеребца, Василий остановился напротив Иоанна, а многочисленная свита наследника, придержав коней, расступилась, пропуская вперед двух всадниц. Августа Зоя, держа идеальную посадку в дамском седле, подъехала к брату. Широкая далматика из алого плотного шелка придавала маленькой женщине недостающие объемы, а высокая, убранная в сетку прическа добавляла роста.
        Предвкушая развлечение, Зоя взглянула на брата.
        - Наверное, именно из-за своей любви к пешим прогулкам наш дальний родственник опоздал к сражению в долине Варда.
        Намерено проигнорировав Иоанна, она предлагала Василию поглумиться над провинциальной родней, и тот, кривя губы в злорадной ухмылке, подхватил подачу:
        - Да нет, что ты! Это старый Прокопий задержал его своей отдышкой - они ведь повсюду ходят вместе, просто неразлучная парочка! Наш цезарь жить не может без своего наставника - кто-то же должен вытирать сопли нашему герою!
        Это было уже прямое оскорбление, и сносить такое Иоанн не собирался. Уговаривая себя, что обязан заступиться за своего учителя, он поднял взгляд на довольно скалящееся лицо Василия и произнес негромко, но достаточно отчетливо, чтобы услышали все:
        - Пусть мы опоздали в долину Варда, но зато вовремя успели под стены Ура, в отличие от…
        Слово «вовремя» стальным клинком срезало ухмылку с лица Василия. Напоминание о том, как он облажался с атакой, всколыхнуло волну бешенства, и если до этого Иоанн был для него безликим дальним родственником, то теперь стал злейшим врагом, которого следовало немедленно раздавить. Ударивший в голову гнев на миг лишил его голоса, и он продолжил молча сверлить Иоанна ненавидящим взглядом.
        На помощь ему вновь пришла Зоя - истерика брата сейчас, на глазах отца и всего двора, ей была совершенно не нужна. На ее кукольном личике появилась улыбка, больше напоминающая хищный оскал.
        - Наш милый кузен показывает зубки! Как мило! - Она тронула брата за плечо. - Поедем, Василий, отец не любит ждать.
        Упоминание отца вернула наследника в реальность и погасило острое желание воткнуть кинжал в грудь наглого выскочки. Пришпорив коня, он лишь зло процедил на прощание:
        - Еще поговорим, Иоанн!
        Свита припустилась вдогонку, и затянутая в перчатку рука августы тоже стегнула лошадь. Проезжая мимо Иоанна, Зоя изобразила невинную улыбку:
        - Неужели старый патрикий не рассказывал тебе, Иоанн, о том, как капризна и переменчива судьба? Сегодня ты герой, а завтра вдруг изменник, и тебя уже тащат на плаху…
        Промолчав, цезарь проводил взглядом удаляющиеся фигуры двух всадниц и обернулся к Велию.
        - Мне показалось, или я только что нажил смертельного врага?
        - Вам показалось, цезарь. - Л?ка вздохнул, не теряя невозмутимого выражения лица. - Но я рад, что с нами нет Прокопия: он бы расстроился и назвал бы ваше поведение непростительно несдержанным.
        Цезарь и сам понимал, что порядочно сглупил, но все же настроение у него приподнялось и появилось чувство удовлетворения собой. Он сделал то, что должен был сделать как мужчина и наследник гордого имени Корвин. Осознание этого наполнило его уверенностью, и он заговорщицки улыбнулся Велию:
        - Мы ведь не будем ему об этом рассказывать, правда?
        Глава 10
        Искать Михаила не пришлось - тот примчался во главе своих друзей, привлекая внимание бешеным аллюром и грохотом копыт породистых лошадей. Заметив Иоанна, он и вся его свита, резко осадив коней и подняв облако пыли, свернули в его сторону.
        Пока Иоанн раздумывал, как бы ему повежливей отколоться от этих безумцев и сбежать к Наврусу, разгоряченные всадники уже окружили его маленький эскорт. Разрумянившийся от скачки Михаил сначала радостно воскликнул:
        - Ты уже здесь! Отлично! Мы погоним дичь вдоль ущелья на отца и… - Тут он остановился и уставился на кобылу Иоанна. - Где ты взял эту лошадь?
        - А что?
        - Мой друг не может ездить на такой кляче!
        Иоанн лишь тяжело вздохнул про себя - и этот туда же! - а Михаил, резко повернувшись к своей свите и приглядевшись, крикнул кому-то:
        - Тиверий!
        Из толпы выехал молодой человек на дорогущем породистом жеребце под не менее дорогим седлом и сбруей. Юный цезарь, еще раз оценив взглядом его коня, не допускающим возражений тоном приказал:
        - Слезай, ты остаешься!
        Молодой человек, не отрывая отчаянно-вопросительного взгляда от лица своего господина, все-таки послушно спрыгнул с седла, а Михаил, перехватив уздечку из его рук, подвел коня к Иоанну.
        - Вот, дарю!
        От такого подарка у Иоанна пропал дар речи. Он привык к своей кобыле и, зная ее осторожно-упрямый нрав, в рискованных моментах доверял ей больше, чем себе, а сейчас, глядя в довольное счастливое лицо своего нового друга, понимал - отказаться не удастся. Предчувствуя неудачу, Иоанн все же попытался.
        - Ну что ты, не стоит! Я не могу отобрать коня у твоего друга!
        Михаил лишь отмахнулся:
        - Не благодари! О Тиверии не думай - он получит другого после охоты.
        Совсем иной, жесткий, взгляд резанул по умоляющим глазам Тиверия, заставив того окончательно стушеваться и почтительно склонить голову.
        Проклиная в душе свою мягкотелость и царственные замашки Михаила, Иоанн сполз с седла и, взяв узду недовольно захрапевшего жеребца, уже хотел вставить ногу в стремя, как вдруг перед ним неожиданно возникла Зара. Ее ладони, сложенные лодочкой, застыли, готовые принять носок его сандалия.
        Поначалу опешив, Иоанн сообразил: она же одета под стремянного и исполняет свои обязанности, но поставить ногу на ее ладони было выше его сил, и он замешкался. Их глаза встретились, и она подбадривающе моргнула: мол, давай, это же игра, так надо!
        Заминка не укрылась от глаз Михаила, но он растолковал ее по-своему.
        - Потом полюбуешься подарком! - Он осадил заигравшего под ним жеребца. - Сейчас мы должны поспешить - не хочу, чтобы Василий опередил нас.
        Кивнув, Иоанн решился и, наступив на подставленные ладони, взлетел в седло. Он, как мог, старался не нагружать девушку, но к его удивлению ее руки не дрогнули и не прогнулись. Приноравливаясь к жеребцу, Иоанн подумал: «А она сильная!» Его взгляд опустился вниз в поисках Зары, но не нашел ее. Девушка уже сидела в седле, на своем месте позади бойцов Велия.
        «И быстрая». - Непроизвольная улыбка растянула губы цезаря.
        Расслабиться и подумать о приятном ему не позволил крик Михаила:
        - Пошли!
        Лошади рванулись вперед, и жеребец под Иоанном, резво взяв с места, полетел вслед за остальными. Сходу наметом пошли в гору, затем, вытянувшись цепочкой, по тропе через лесок и вырвались на выступ скалы, с которого открывался вид на ущелье. Здесь притормозили, и вокруг сразу же раздались радостные возгласы:
        - Вон они, вон!
        Иоанн прищурился, вглядываясь туда, куда указывали вытянутые руки, и увидел стадо диких свиней во главе с матерым секачом. Они неслись по самому дну ущелья, ловко лавируя между камнями.
        - Нагоним их поверху и встретим на выходе! - Крик Михаила смешался с диким улюлюканьем и ржанием коней.
        - Пошли! Пошли!
        Ветер вновь засвистел в ушах Иоанна, и бешенная скачка понеслась по широкому плато. Белые пики гор на фоне голубого неба, бездонная пропасть ущелья и мелькающие перед глазами скалы - картина завораживала, наполняя сердце Иоанна восторгом. Его уже отпустило напряжение, и хотелось просто нестись вот так, над всем миром, как на крыльях, но эйфория продлилась недолго. Мчащаяся кавалькада не заметила, как Михаил притормозил и резко свернул на узкую тропу, ведущую вниз ущелья. Не заметили все, кроме жеребца Иоанна: тот не мог пропустить своего настоящего хозяина и, протяжно заржав, резко рванул вниз. Не слушая рвущие рот удила, не разбирая дороги, прямо через камни, лавируя между валунами и чудом не ломая ноги!
        Это случилось так неожиданно, что цезарь не успел среагировать и теперь, хватая разинутым ртом воздух и обливаясь холодным потом, тратил все силы на то, чтобы удержаться в седле. Страха он не испытывал, было просто не до того - все рефлексы, его и лошади, боролись за выживание. Эта дикая скачка пронеслась, как мгновение, и, сходу продравшись сквозь колючий кустарник, они вылетели на тропу. Жеребец, видимо, осознав, какой смертельный фортель он только что выкинул, заржал и, раздувая бока, перешел на шаг. Михаила уже не было видно, и Иоанн, задрав голову, заорал вверх в надежде, что его услышит Л?ка или другие, но никто не ответил.
        Успокаивая самого себя и лошадь, цезарь начал рассуждать вслух:
        - Что будем делать?
        Конь естественно промолчал, и пришлось решать самому.
        - Чем вновь забираться наверх, лучше будет спуститься в ущелье - рано или поздно я наткнусь там на Михаила или других охотников. - Он похлопал жеребца по холке. - А ты как думаешь?
        Тот виновато скосил взгляд, словно понимая, что наделал дел и чудом не угробил их обоих.
        - Вижу, согласен. Тогда поехали.
        Иоанн уже окончательно успокоился и даже сам удивился собственному хладнокровию: я молодец, неплохо справился, Л?ка мог бы мной гордиться.
        Ущелье оказалось не длинным и вскоре расширилось, заполняясь кустарником и высокими соснами. Тропа опять раздвоилась, и Иоанн, подумав, выбрал ту, которая, как ему показалась, вела наверх. Размышляя, что все же надо выбираться из этой расщелины, он не обратил внимание на следы лошадиных копыт ведущие как раз к другой тропе.
        Бурча себе под нос, что охота - явно не его призвание и в следующий раз никакие причины не повлияют на его отказ, Иоанн вдруг явственно услышал голоса, а вслед за ними - яростные крики. Они шли из леса, тянущегося зеленой полосой справа и как будто откуда-то снизу. Соскочив с лошади, цезарь проломился сквозь кустарник и вышел к каменной гряде, которая, словно естественный забор, отгораживал крутой спуск.
        Забравшись на исполинский валун, он обрадовался, увидев Михаила, и хотел уже позвать его, но тут из-за скал показались еще всадники, в одном из которых Иоанн узнал наследника. Это изменило его решение, заставив промолчать: встречаться вновь с Василием ему не хотелось. Пошел он! Выругавшись про себя, цезарь почти повернул обратно к оставленной лошади, как вдруг его слух уловил шум ломающихся веток. Там, внизу, кто-то стремительно продирался сквозь деревья. Мгновенно передумав, Иоанн припал к земле и, вытянувшись во весь рост, подполз к краю обрыва.
        Прямо перед ним открылась почти круглая поляна, где с одной стороны застыли четыре всадника, а с другой стоял выскочивший из зарослей огромный кабан. Люди и животное какое-то мгновение молча разглядывали друг друга, а затем до цезаря донесся насмешливый голос Михаила:
        - Ну что брат, давай завалим зверюгу вдвоем! Только ты и я!
        С вершины обрыва Иоанн разглядел, как нервно дернулось от неожиданности лицо наследника - рисковать своей жизнью явно не входило в его планы. Заминка Василия отразилась в довольной улыбке Михаила, подначивающей брата: ну что, струсил? Быстрый взгляд наследника назад на свою свиту, словно говорящий: какие бы они ни были друзья и сколько бы ни клялись в верности, если я откажусь, то завтра вся армия будет знать, как спасовал наследник престола.
        Прикрыв растерянность бравадой, Василий бойко спрыгнул с седла.
        - Согласен, ты и я!
        Не глядя он протянул руку назад, и кто-то из свиты вложил в нее копье.
        Михаил уже стоял на земле, сжимая обеими руками длинную пику, а вепрь, как будто дождавшись, когда люди решатся на поединок, нагнул голову и, выставив загнутые клыки, бросился вперед.
        Зверь несся прямо на вышедшего вперед Михаила, а тот, выставив копье и расставив ноги, готовился встретить страшный удар, но в последний момент, кабан, словно вычислив слабое звено, резко свернул в сторону и кинулся на враз побелевшего Василия. Копье в дрогнувших руках отскочило, лишь скользнув по щетине, и наследник, подброшенный звериной мордой, взлетел в воздух. Изобразив немыслимый кульбит, тело Василия с грохотом рухнуло на землю, а кабан, пронесшись по инерции дальше, развернулся и бросился добивать сраженную жертву.
        Заржав, взвились на дыбы кони, засуетились всадники, а огромная туша все неслась на неподвижно лежащее тело. Казалось, наследник обречен, но вдруг между бурой тушей и лежащим телом выросла фигура Михаила. Обратная сторона копья воткнулась в землю, а отточенный наконечник нацелился в грудь зверю. Доля секунды - и вепрь напоролся на выставленное жало. Хрустнуло сломанное древко, и раненый зверь, лишь притормозив, вновь рванулся в атаку. Доля секунды, но этого момента Михаилу хватило, чтобы выкатиться из-под туши и схватить потерянное Василием копье. Желтые клыки кабана уже почти подцепили безжизненную жертву, когда в загривок ему вошло смертоносное железо. Навалившись всем телом, Михаил вогнал копье в вепря и давил, не отпуская, пока теряющий силы зверь не завалился на бок.
        Иоанн в своем укрытии вытер покрывшийся испариной лоб и перевел дух. Схватка, пролетевшая в один миг, показалась длинной, как годы: от напряжения свело ноги, и сердце бухало в груди, словно он сам только что стоял один на один против зверя. Выдохнув и размяв члены, он вновь вытянулся на камне и взглянул вниз, а там картина уже изменилась. Пришедший в себя Василий невидящим взглядом рассматривал свой распоротый сапог, а стоящий над ним сводный брат протягивал ему руку.
        - Понимайся, везунчик!
        Бледный как смерть наследник оторвал взгляд от сапога, и Михаил весело оскалился:
        - Держи покрепче - не так, как ты копье держал.
        Василий протянул все еще дрожащую ладонь, и сильная рука брата вздернула его на ноги.
        - Можешь не благодарить!
        Улыбка не сходила с лица Михаила, вся эта ситуация от души его забавляла, но Иоанну вдруг стало тревожно. Какое-то нехорошее предчувствие закралось в душу.
        Три человека из свиты Василия, торопясь, заходили к Михаилу со спины, и, вглядевшись в лицо наследника, Иоанн вздрогнул. В мгновение выражение на нем сменилось, и в чертах проступило что-то нечеловеческое, дьявольское.
        Тонкие губы зло скривились:
        - Нет, отчего же, я поблагодарю!
        Приказ одними глазами, и три пары рук вцепились в Михаила, а слова Василия прозвучали, как шипение змеи:
        - Я поблагодарю! - Наслаждаясь вспыхнувшим в глазах сводного брата пониманием, он рывком вытащил нож и воткнул ему прямо в живот. - Благодарю тебя, ублюдок цирковой шлюхи! - Окровавленный нож вылетел из раны и вошел вновь. - Еще поблагодарить? Могу!
        Клинок ударил еще и еще, а безумные глаза Василия, уставясь в ненавистное ему лицо, с жадностью ловили последние секунды утекающей жизни.
        Глава 11
        Если бы в этот момент телом Иоанна двигал разум, то, возможно, он нашел бы решение получше, но нет, обычная рассудительность покинула его. Ужас, возмущение, презрение - все что угодно вспыхнуло в его сознании, но только не разум. То, что только что произошло на его глазах, было выше его понимания, и он отказался принимать такую реальность. Рот разверзся в отчаянном крике:
        - Нет!
        Тело будто само оттолкнулось и прыгнуло вниз. Ноги приземлились на камень и, спружинив, оттолкнулись снова. Еще один полет, но в этот раз рефлексы подвели: замахав руками, Иоанн рухнул между камнями и кубарем покатился вниз. Перед глазами все завертелось: небо, земля, скалы слились в один безумный калейдоскоп, пока не хрустнуло что-то внутри, выключая свет и роняя в черноту.
        Катящееся с обрыва тело заставило четырех убийц в испуге повернуть головы, и их взгляды уперлись в свалившегося с высоты Иоанна. Страх в глазах наследника сменился удивлением и облегчением.
        - Этот-то откуда здесь взялся?
        Словно пытаясь ответить, Иоанн застонал и зашевелился. Аврелий Марон жестко взглянул на своего господина:
        - Его нельзя оставлять в живых!
        Василия подтверждающе моргнул водянистыми глазами:
        - Добей его!
        Отпустив уже мертвого Михаила, Аврелий шагнул вперед, вытаскивая на ходу нож, а наследник повернулся к братьям Домиций:
        - Поезжайте ко входу в ущелье, покараульте там. Не хочу больше никаких сюрпризов!
        Карвиний и Секст бросились к лошадям, а Василий недовольно прошипел своему главному советнику:
        - Что ты там телишься? Кончай с этим идиотом живее!

* * *
        Когда жеребец цезаря сиганул вниз, Л?ка Велий в один миг покрылся холодной испариной.
        - Да что ж за напасть-то такая! - Зарычав, он сходу осадил коня и, спрыгнув на землю, бросился к краю обрыва. Отсюда был хорошо виден несущейся по склону Иоанн, и Л?ка лишь покачал головой, одновременно радуясь и удивляясь, что тот еще жив. В один миг решив, что он не настолько везуч, чтобы повторять подобный маневр, он вновь взлетел в седло и погнал коня назад к развилке. Рядом уже скакала Зара - она среагировала чуть позже, и времени взглянуть вниз у нее не было. Ее вопросительный взгляд жег ему затылок, и Велий бросил на ходу:
        - Пока еще живой! Разворачивайся и лови его вместе с моими ребятами с другого конца ущелья, а я пойду следом - так будет вернее.
        Молча кивнув, Зара бросила коня в сторону и понеслась обратно навстречу бойцам, только-только сообразившим, в чем дело.
        Найдя развилку, комит пустил жеребца вниз по тропе, но здесь галоп пришлось сменить на шаг, и когда он добрался до того места, где съехал с горы Иоанн, того уже не было видно. Успокоив себя тем, что раз не видно трупов, значит, цезарь живой, а это самое главное, и теперь надо просто его догнать.
        Двинувшись по следу и дойдя до новой развилки, Л?ка выбрал утоптанную копытами тропу, не учтя способности своего подопечного мыслить нерационально. Проехав шагов двести и увидев двух стоящих всадников, он вдруг насторожился. Звериное чутье, не раз спасавшее ему жизнь, подсказывало, что здесь опасность, но он никак не мог понять в чем. Подъехав ближе, Велий узнал двоих из свиты наследника, и это ему еще больше не понравилось, но другого пути не было, и значит, цезарь должен был проехал мимо них.
        Всадники, дождавшись, когда Велий поравняется с ними, дружелюбно заулыбались:
        - Ты заблудился, что ли? Так тебе не сюда, там не проедешь - завал. Нас здесь специально поставили предупреждать заплутавших. - Один из них кивнул в сторону продолжения ущелья. - Лучше возвращайся и обходи поверху.
        Несмотря на кажущееся радушие, Л?ка чувствовал скрываемое напряжение и страх этих двоих. «Явно темнят, - прикинул он про себя, - на них побрякушек навешено больше, чем я заработал за всю свою жизнь. Если бы я выбирал людей для кордона, то эти два придворных хлыща были бы последними в списке».
        Широко улыбнувшись, он, словно извиняясь, развел руками:
        - Я бы с радостью вернулся, но у меня приказ! Надо найти цезаря, а он поехал в эту сторону. Вы, кстати, не видали?
        - Нет! До тебя здесь никого не было.
        Л?ка ткнул пятками остановившегося жеребца, показывая, что намерен все же проехать дальше, и наигранная радость на лицах странных дозорных тут же померкла. Переглянувшись, они посторонились, пропуская Велия.
        - Поезжай, конечно, но там точно никого нет - зря только время потратишь!
        - Что поделаешь - служба!
        Тяжело вздохнув, Л?ка с видом твердолобого служаки пустил коня по тропе. Проезжая мимо, он явственно почувствовал угрозу от этих двоих и напрягся. Поворачиваться к ним спиной не хотелось, но другого пути не было. Скептические ухмылки уже остались позади, и в этот момент его словно кольнуло, словно внутри завыла оскаленная волчья пасть. Рефлексы сработали мгновенно, повинуясь интуиции, и тело само нашло единственно возможный выход. Л?ка попросту рухнул на землю, вывалившись из седла, как деревянная кукла. Сабля просвистела над опустевшим седлом через долю секунды после, и, летя вниз, Л?ка ощутил ее ледяное дыхание. Падение было неподготовленным и тяжелым, но даже в таком состоянии он сумел мгновенно откатиться в сторону и вскочить на ноги.
        Вот теперь можно перевести дух, теперь все встало на свои места! Л?ка сразу успокоился: кто-то хочет его убить - это понятно и привычно. Зачем, почему - не важно. Сейчас вопрос только один: кто умрет - он или эти двое?
        Два всадника, пришпоривая коней, уже неслись прямо него, а в голове Велия словно остановилось время. Его взгляд отщелкивал самое важное. Щелк - оба правши! Щелк - значит, первый удар за тем, что справа!
        Он стоял, широко расставив ноги, а сабля по-прежнему покоилась в ножнах. Рубящий удар сверху все равно не удержать, она только помешает. Такое уже бывало в жизни Велия, и он знал, что в схватке пешего против всадника все будет решать скорость реакции. Кто быстрее - он или они?
        Храпящая лошадь, закусившая удила. Заострившееся бледное лицо. Рука вскинута для удара.
        Рано!
        Широкая конская грудь в упор, бешено выпученные глаза животного.
        Пора!
        Одним рывком Л?ка ушел от столкновения, выскакивая под левую руку всадника. Поворот раздосадованного лица и попытка переложить удар, но уже поздно! Лошадь пронеслась мимо, Велий железной хваткой вцепился в развевающийся плащ. Рывок, и еще не осознавший случившегося наездник вылетел из седла и с грохотом впечатался в землю, а почувствовавший свободу жеребец помчался дальше.
        Лежащий человек, застонав, приподнялся и потянулся в выпавшей сабле. Не глядя, ударом ноги Л?ка отправил его обратно на землю, понимая: сейчас не до него, сейчас все внимание на второго, который, запоздало подняв коня на дыбы, уже замахнулся, готовый закончить все одним последним ударом.
        Стремительный бросок вперед, под самые копыта, под брюхо обезумевшей лошади. Над ухом пролетело стальное лезвие, мелькнули острые края копыт. Теперь плечом, что есть силы в напружиненный конский живот! Бьющая в воздухе копытами лошадь, дико заржав, не удержалась и повалилась на бок, подминая под себя всадника.
        Вот теперь настало время его любимицы. Л?ка рванул саблю из ножен и шагнул к противнику, тщетно пытающемся вытащить ногу из-под лошади. Дело за малым - один короткий милосердный удар… Но перекошенное от ужаса белое лицо закричало, разевая разбитый рот:
        - Цезарь твой там, там! Его сейчас убивают!
        Нужен был всего один миг, один удар, но Велий вдруг понял, что этот человек не врет, что это не попытка выторговать себе жизнь, и счет идет на секунды. В момент развернувшись, он рванул туда, куда указывала вытянутая рука.
        Не разбирая дороги, он мчался по тропе, интуитивно уворачиваясь от вырастающих перед ним валунов. Собственные грохочущие шаги стучали в висках, и он чувствовал, что не успевает. Еще один поворот, и Л?ка выскочил на открытое пространство. Впереди стоял наследник престола с окровавленным кинжалом в руках, кто-то лежал на земле, а там, у самого подъема, он увидел цезаря.
        Иоанн отползал от надвигающегося на него человека с ножом, а тот уже нагнулся, готовясь нанести смертельный удар.
        Глава 12
        Зара посылала сигнал за сигналом, но Великий магистр не отвечал. Каменная тропа летела под копытами скакуна, мелькали проносящиеся мимо деревья, а в душе росло ощущение тревоги. Что-то произошло с цезарем, что-то страшное! Она гнала коня, пытаясь заглушить панический безмолвный вопль: «Ты все испортила! Ты упустила его, а должна была быть рядом!»
        В какой-то момент ей послышался слабый, едва различимый крик, и она резко натянула поводья. Всадники Велия пронеслись дальше, а Зара, слетев с седла, подбежала к краю обрыва. Внизу никого не было - только крутой спуск, ступенями уходящий в глубину ущелья. Стук копыт затихал, оставляя лишь зловещую тишину: никаких звуков, кроме гудящего в расщелине ветра, но интуиция подсказывала - это здесь, и счет идет на мгновения!
        Зара оценила крутизну обрыва: если спускаться осторожно, то это займет время, которого у нее нет. Выдохнув и процедив про себя: «Да не оставит меня Астарта!», - она спрыгнула вниз на выступающий валун, а острый взгляд уже нашел следующий. Еще один прыжок и, не останавливаясь, следующий. При таком спуске нельзя ни думать, ни тормозить: инерция слишком велика, стоит лишь попытаться перевести дух - и конец, равновесия не удержать. Тут если решилась, то надо идти до конца!
        Ноги спружинили и, оттолкнувшись, понесли к следующей цели, ведомые только рефлексами и подсознанием. Еще один прыжок, и дальше пошел спуск из одних лишь мелких камней и песка. Сгруппировавшись, Зара погасила удар и, вытянувшись во весь рост, поехала вниз, раздирая одежду и тело. К счастью, осталось уже не так много, и девушка, таща за собой небольшую лавину песка и щебня, скатилась на поросшую кустарником ступень. Дав себе лишь долю секунды, чтобы собраться, Зара вскочила и, не обращая внимание на боль и текущую кровь, бросилась сквозь заросли к следующему обрыву. Одним рывком вскочив на валун каменной гряды, она наконец увидела внизу Иоанна и замерла, не зная, что предпринять. Она опоздала! Там, в глубине ущелья, над лежащим цезарем склонился убийца с обнаженным кинжалом в руке.
        На миг ее тело сжалось, отказываясь повторять еще один смертельный спуск, но подстегнув себя яростным криком, она пересилила минутную слабость и прыгнула вниз. Не думая, что будет делать потом, Зара летела с камня на камень, крича во весь голос и старясь своими воплями отвлечь убийцу.

* * *
        Ей это удалось! Аврелий ошарашенно поднял голову, не понимая откуда взялся этот скачущий, как горный козел, мальчишка. Василий тоже заторможено вперился взглядом в прыгающего по камням человека. Несколько мгновений они оба с каким-то очумелым интересом следили за сумасшедшим спуском Зары, пока она не съехала почти к самым ногам Аврелия.
        Зажмурившись и мотнув головой, Аврелий Марон заставил себя очнуться, но удержаться от дурацкого вопроса не смог:
        - Ты кто?
        Он сменил направление и шагнул к поднимающемуся на ноги пацану, а тот лишь молча вытащил нож и оскалился то ли от ярости, то ли стараясь заглушить боль.
        Марон был неплохим фехтовальщиком и с одного взгляда оценил стойку своего неизвестно откуда взявшегося противника. Человек крайне осторожный и расчетливый, Аврелий никогда не кидался в драку очертя голову. Вот и сейчас, отбросив удивление и лишние эмоции, он сумел разглядеть за почти детской внешностью уверенный навык держать нож и умение его использовать.
        Как только безумный спуск закончился, Зара была уже на ногах. К таким моментам ее приучали с детства, и она умела концентрироваться настолько, что могла не чувствовать ни боль, ни усталость. Теперь каждый нерв, каждая мышца ее тела были готовы к бою, но, к ее разочарованию, убийца не кинулся на нее сразу, как она рассчитывала. К этому она была готова, но противник оказался посложнее: он демонстративно вложил кинжал в ножны и, ухмыльнувшись, вытащил саблю. Если до этого ситуация была дерьмовая, то теперь стала совсем безнадежной. С ножом против человека с саблей, явно умеющего ею владеть, - как с голыми руками против медведя. Никаких шансов.
        Зара бросила быстрый взгляд по сторонам. Возможностей для маневра тоже немного: рядом лежал Иоанн и оставлять его было нельзя. Оскалившись, как волчица, она приготовилась принять первый удар, и тут человек перед ней начал расплываться, а сознание отключаться, уступая входящей в нее силе.
        Аврелий не собирался играть: время поджимало и надо было все сделать быстро и четко. Встав в стойку, он шагнул вперед, намереваясь покончить со странным парнишкой на расстоянии, не подпуская его на дистанцию удара ножом. Рука уже двинулась в выпаде, когда темные глаза противника вдруг заполнились желтым дьявольским светом, и мужчина ощутил прикосновение. Прикосновение холодных рук к своему сознанию, словно оно вдруг раздвоилось, и он, Аврелий Марон, вроде бы остался на месте, но вот только его собственное тело отказывалось ему подчиняться. Его рука вдруг против воли безвольно выпустила саблю, и сам он, как потерявшийся ребенок, развернулся и пошел, пошатываясь, сам не зная куда.
        Зара чувствовала в своей голове мощный поток энергии, и она знала, что это такое: так всегда начиналось вхождение. Эрторий Данациус услышал ее призыв, и она, магистр третьего уровня братства Астарты, ощутила, как ментальный поток проникает в нее, давая ей силу. Только лучшие из лучших были способны на подобную ретрансляцию, и Зара была одной из них.
        На таком расстоянии ментальная мощь магистра теряла энергию и, подпитываясь сознанием его ученицы, текла из ее глаз невидимой парализующей волной. Реальный мир перестал существовать для Зары, в этот миг она жила на грани между светом и тьмой, между жизнью и смертью. Для нее сейчас не было человеческих тел, ущелья, камней - лишь размытые призрачные контуры. Пространство и время перестало существовать, открывая ей картину того, что здесь произошло.
        Аврелий Марон не чувствовал свое тело, а словно видел со стороны, как оно, спотыкаясь, движется в сторону Василия и как собственная рука, повинуясь чьей-то злой воле, ложится на рукоять кинжала. Он видел непонимающие, перепуганные глаза наследника, когда клинок вылетел из ножен, слышал свой безмолвный крик ужаса - и ничего не мог поделать. Его тело собиралось убить наследником престола, и нож, занесенный его рукой, уже блеснул на солнце.
        «Убей его!» - покатился ментальный приказ из глаз Зары, но на полпути вдруг рассеялся, а в ее сознании прозвучал голос магистра: «Не сегодня! Этот день не сегодня!»
        Рука с занесенным ножом замерла в воздухе над потрясенным Василием, не понимающим, что происходит. Его друг, его ближайший помощник и поверенный в самых тайных делах вдруг свихнулся и хочет его убить! Глаза наследника встретились с глазами Аврелия, и ни нашли в них ни капли разума. Полное безумие исходило от его бывшего друга, и он не выдержал. Зажатый в руке кинжал дернулся, нанося первый удар, и мокрая от крови сталь вошла в тело Аврелия Марона. Пытаясь заглушить собственный страх, Василий бил снова и снова, а затем, оттолкнув падающее тело, попятился. Его обезумевший взгляд заметался от странного подростка к лежащему Иоанну и обратно, не находя ответов на раздирающие мозг вопросы. Со стороны выхода из ущелья, оттуда, где должны были стоять Домиции, приближался еще один чужак, и немой крик: «Кто эти люди?» - сменялся отчаянным страхом: «Господи, я убил Аврелия!»
        Л?ка видел, что произошло, но не стал задаваться бесполезными сейчас вопросами. На его глазах наследник престола зарезал своего человека и, по всей видимости, еще кого-то, но с этим пусть разбираются другие - его волновало только, что с цезарем? К тому времени, когда он подбежал к лежащему Иоанну, тот уже открыл глаза и непонимающе уставился в небо. Зара ощупывала его руки и ноги, следя за реакцией, и на вопрос Велия молча помотала головой - цел, переломов нет. Л?ка облегченно выдохнул и улыбнулся.
        - Все, цезарь, вы меня убедили - охота вам категорически противопоказана!
        Иоанн тоже улыбнулся в ответ. Он уже пришел в себя, и хоть в голове еще шумело, а во всех членах чувствовалась слабость до дрожи, в целом все было неплохо. В памяти начала всплывать картина последних событий, и, содрогнувшись, он нашел взглядом бледное лицо Василия. «Как ты мог? Зачем? Ведь он же твой брат!» На эти безмолвные вопросы глаза наследника ответили лишь ненавистью, затаенным страхом и отчаянием.
        «В нем нет ни капли раскаяния, - ужаснулся Иоанн, - он такой же зверь, как и его отец!» От этого мгновенного понимания стало еще хуже, и, затмевая все остальное, в голове вспыхнул пугающий вопрос: «Что дальше? Что делать с этим багрянородным убийцей?»
        Не находя ответов, он вскинул взгляд на Велия, но тот тоже пребывал в замешательстве. Мозг комита лихорадочно искал выход из создавшейся, предельно опасной для них ситуации.
        «Если решат выгородить наследника, то крайними обязательно сделают нас. Лучше всего было бы, - взгляд уперся в кинжал Аврелия лежащий рядом с телом, - докончить дело и убраться отсюда по-тихому, но я оставил в живых двух свидетелей…»
        Велий повернулся в сторону выхода из ущелья, и, словно снимая тяжелый груз с его совести, оттуда показалась группа всадников. Присмотревшись, он различил логофета империи во главе и своих недавних противников рядом с ним.
        - Вот дерьмо! - Выругавшись в голос, Л?ка увидел, как те обрадованно стали тыкать в его сторону.
        - Вот он! Вот этот человек, что напал на нас!
        Варсаний слышал вопли Домициев, но ему было не до них: его взгляд замер на неподвижно застывшем теле. Такому человеку, как Сцинарион, не надо было ничего рассказывать - ему достаточно было лишь увидеть стоящего с окровавленным ножом Василия и лежащего рядом Михаила, чтобы все понять. Зная паскудную натуру наследника престола, он ожидал чего-нибудь подобного и совсем недавно недвусмысленно намекнул Зое, чтобы сейчас они никаких интриг не затевали, а все разборки отложили до лучших времен. В паре Зоя и Василий, августа несомненно была лидером и автором всех замыслов, поэтому Варсаний понадеялся, что этого будет достаточно. Сейчас он видел, что нет, и это был его промах, очень болезненный промах, ведь он обещал императору если не помирить детей, то хотя бы притушить открытую вражду.
        - Вот же идиот, - процедил сквозь зубы логофет имперской канцелярии и, обернувшись к комиту гвардейской схолы, отрывисто бросил:
        - Всех под охраной доставить ко мне в шатер.
        Вопросительный взгляд опытного воина молча потребовал уточнения относительно Василия, и Варсания неожиданно для самого себя раздраженно рявкнул:
        - Я сказал всех, и наследника престола тоже! - Он ожег взглядом притихших Домициев и с каким-то мстительным удовлетворением добавил: - Этих двоих «красавцев» не забудьте!
        Глава 13
        Константин смотрел на сына невидящим взглядом, и, может быть, впервые в жизни вместо спасительного гнева в душе росла лишь холодная, душная пустота. Перепуганные глаза Василия не вызывали ни жалости, ни ярости, а в голове навязчиво крутилась и крутилась страшная фраза: «Было у него два сына, а не осталось ни одного».
        Наконец с какой-то безнадежной усталостью он выдавил из себя:
        - Как ты мог? Ведь он же твой брат!
        Вздрогнув, Василий залопотал в ответ, захлебываясь собственными словами:
        - Это не я, отец! Поверь, это не я! Это Иоанн, он же совсем дикий, набросился на Михаила из-за ничего!
        Даже если бы Варсаний не описал ему всю картину, Константин все равно бы не поверил. Он знал обоих своих сыновей и знал все, что Василий сейчас скажет, все его глупые оправдания - нелепые, придуманные на ходу. «Ни разу в жизни, - подумал император, глядя в расширенные от страха глаза сына, - ни разу в жизни у него не хватило мужества признать свою вину!»
        Молчание отца наполнило Василия уверенностью, и его голос крепчал с каждой секундой. Придумывая все новые и новые детали, он красочно рисовал образ кровожадного Иоанна, кромсающего ножом бездыханное тело брата, и себя, пытающегося встать на пути злодея. Василий так увлекся, что даже не заметил, как в глазах отца вспыхнуло пламя ярости.
        «Он даже не раскаивается! - Константин уловил в голосе сына самодовольные нотки. - Он убил своего брата и не чувствует ни капли вины! Не сожалеет, не извиняется, а ведь он убил моего сына. Он убил моего сына!»
        Бешенство подкатило огненной волной, и император одним прыжком подскочил к Василию.
        - Заткнись!
        Яростный рев заставил того сжаться от страха. По спине потекла холодная струйка пота, и он отшатнулся от выросшего перед ним искривленного бешенством лица.
        - Заткнись! - Руки Константина вцепились в ворот долматики и затрясли сына, как грушу. - Ты безмозглый чурбан! Как я мог породить такое ничтожество! - Лицо императора налилось кровью, а выкатившиеся глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит. Пальцы все сильнее и сильнее сжимали горло сына, а распахнутый рот орал в перепуганные глаза: - Ничтожество!
        Висящий кулем Василий хрипел, задыхаясь, а хватка на его шее все сжималась и сжималась, сотрясая безвольное тело. Лицо наследника посинело, и подступающая смерть отразилась в выпученных от ужаса глазах. Сознание уже начало покидать его, но вдруг хватка ослабла и стискивающие пальцы разжались. Глотая спасительный воздух, Василий, еще не понимая, что произошло, оторвал душащие руки и, хрипя, схватился за горло. Только сделав первый вздох, он увидел, как оседает на ковер отец, увидел его остекленевшие глаза и мертвенно побелевшее лицо. С глухим стуком голова властителя мира безжизненно ударилась о мягкий ворс, а Василий, на миг позабыв о раздавленном горле, настороженно сделал шаг назад. Всматриваясь в дергающееся в конвульсиях тело, он отступал и отступал, даже не думая оказать помощь умирающему отцу.
        Василий отходил все дальше и дальше, а с другой стороны к упавшему императору подбежал неожиданно появившийся Варсаний. Приподняв голову своего повелителя, он понял, что уже поздно - последняя вспышка гнева стоила грозному базилевсу жизни. Сердце не выдержало всего сразу: горя, разочарования и ярости. В последний миг Константин повел себя, как простой человек и отец, предпочтя собственную смерть убийству сына.
        Логофет великой империи положил голову императора на ковер и, на всякий случай прощупав пульс, покачал головой: ох как не вовремя! Варсаний был предан этому человеку, пока тот был жив, но ничто не шевельнулось в нем при виде его мертвым: он вообще был чужд сентиментальности и сострадания, обычные чувства обычных людей никогда не владели ни его сердцем, ни его душой. Весь мир для него всегда был огромной шахматной доской, где, как ему хотелось верить, он играл белыми. Да, Варсаний, как и все, имел семью, дом, жену и детей, но это, скорее, было данью необходимости - государственный деятель такого ранга просто обязан быть женат. Он крайне редко бывал в своем большом городском дворце, отдавая все время государственной службе, и семейные новости чаще всего доходили до него, как и все прочие - через рутинные рапорты доверенных лиц. И все-таки во всей его бесстрастной броне был один изъян, один-единственный человек, который заставил дрогнуть даже такую ледяную глыбу, как Варсаний Сцинарион, - жена Константина и императрица Великой Туринской империи Феодора. Он не был в нее влюблен - скорее, боготворил
ее, беззаветно служил ей и был по-настоящему привязан. В чувствах к ней смешались как благодарность за возвышение, так и искреннее восхищение умной, красивой женщиной, не уступающей ему в блеске интеллекта, а может, даже что-то глубинное, мужское, идущее от самых корней желание защитить кого-то очень близкого себе.
        В этот момент, склонившись над телом умершего императора, он думал о ней, потерявшей в один день и сына, и мужа. Что она скажет ему, не сумевшему сохранить их? Простит ли она его?
        От тяжелых размышлений его оторвал вдруг прозвучавший голос Василия:
        - Он умер?
        Этот вопрос вернул Варсания к реальности, где назревала грозная ситуация междувластия. Уже сейчас ему надо было срочно решить, что будет выгодно Феодоре. Он повернул голову в сторону Василия и кивнул:
        - По всей видимости, да.
        Минутная тишина сменилась радостным восклицанием:
        - Значит, теперь я император!
        Прищурившись, Сцинарион вгляделся в лицо Василия, и, вероятно, первая скользнувшая в голове мысль проявилась на его бесстрастном лице: «Худшего бедствия для страны, чем этот человек на троне, невозможно представить».
        Неровный свет свечей и эйфория, охватившая Василия, не позволили ему заметить это мгновенное откровение. Он весь был уже не здесь, он уже мысленно восседал на троне, карая своих врагов и одаривая друзей.
        - Варсаний, - в хриплом голосе Василия проявилась капризная властность, - немедленно арестуй Иоанна, его подельников и добейся признания в убийстве брата. - Он задрал подбородок, копируя отца. - Еще! Думаю, все они действовали в сговоре с Наврусом и целью была смерть моего отца. Они рассчитывали, что он не переживет известия о трагической гибели сына, и добились своего.
        Пылающий взор новоиспеченного императора не оставлял сомнений в том, что он уже полностью поверил в только что им самим придуманную историю и полон праведным гневом.
        Василий опустил взгляд на свои растопыренные пальцы.
        - Но ничего, теперь я взял власть в свои руки и им не уйти от возмездия!
        «Началось!» - Варсаний все еще сидел у мертвого тела императора и подниматься ему не хотелось. Решать надо было быстро: если он с Василием, то действовать необходимо немедленно, пока слух не расползся по армии. Арестовать и без промедления казнить Иоанна, Навруса… Но к чему это приведет? К недовольству армии, полному коллапсу и, скорее всего, к невозможности продолжения войны. Стоп! Вот, кажется, и связующее звено общего плана! Остановить сардийскую кампанию, затем под предлогом опасности бунта распустить ненадежные варварские легионы и… Мозг опытного царедворца мгновенно складывал недостающие кусочки мозаики.
        - Необходимо развернуть верные части на столицу, взять власть в Царском Городе и расправиться с ненавистной мачехой! - Легкая улыбка коснулась губ Василия.
        Взгляд логофета остановился на раскрасневшемся лице наследника престола: нет, кретину такую комбинацию не потянуть - тут чувствуется рука его обожаемой сестрицы. Неужели она подтолкнула этого дурачка к убийству брата в надежде, что отец не справится с таким ударом? Тогда результат превзошел ее ожидания. Но если это все так, то кровавый убийца, стоящий перед ним, по сравнению с ней - всего лишь невинный ребенок.
        Обиженно-раздраженный голос Василия оторвал Сцинариона от размышлений.
        - Варсаний, ты меня слышал? Я сказал - немедленно! Хватит скорбеть об усопших, пора заняться делами живых!
        Поднявшись с ковра, логофет оправил смятую одежду и верноподданнически склонил голову:
        - Незамедлительно займусь исполнением вашей воли, мой император!
        Непроизвольно отметив, как презрительно и надменно скривились в ответ губы Василия, Варсаний сделал для себя окончательный вывод: нельзя дать им возможность осуществить задуманное. Армия должна остаться под стенами Ура хотя бы до тех пор, пока Феодора не подготовится к встрече. Действовать надо быстро, но крайне осторожно - ни в коем случае нельзя давать им повод усомниться в его верности.
        Уже на пути к выходу он начал складывать в мозгу картину будущей комбинации: надо предупредить Фесалийца, но его люди не должны засветиться. Кто?
        В голове замелькали возможные варианты и появился правильный ответ - Прокопий. Он крайне заинтересован проявить необходимую быстроту и убедительность, ведь речь идет о жизни его воспитанника. Затем под любым предлогом спрятать Иоанна: он ключевой свидетель, и Зоя постарается убрать его любыми средствами. Ну и последнее - нельзя дать им возможность обстряпать все в тишине, армия должна знать имя настоящего убийцы. Котел должен забурлить.
        НАДЕЮСЬ, ВАМ ПОНРАВИЛОСЬ СЕГОДНЯШНЕЕ ОБНОВЛЕНИЕ.
        СЛЕДУЮЩИЕ ГЛАВЫ БУДУТ УЖЕ В ЧЕТВЕРГ. НЕ ПРОПУСТИТЕ!
        Глава 14
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        САРДОГАД, СТОЛИЦА САРДИЙСКОГО ЦАРСТВА
        С вершины холма царь Хозрой наблюдал, как корпус Бессмертных, опрокинув парванские шеренги, преследует бегущих мятежников. В его надломленной последними неудачами душе не осталось места ни для ярости, ни для торжества - лишь горечь разочарования и опустошенность. Чему радоваться, если во главе мятежа стоит не кто-то чужой, а его первенец, старший сын Кадияр.
        - Великие боги наказывают меня, - еле слышно прошептал царь, вспоминая как он сам, еще совсем юный, не подчинился воле старшего брата и сбежал на юг собирать своих сторонников. Тогда его никто не рассматривал всерьез, и та немногочисленная армия, что встала под мятежные знамена, скорее всего, была бы разгромлена, но судьба все решила иначе.
        В памяти Хозроя всплыла ночь, когда в его шатер ввели посланца парванского шейха Хилами аль Биди. На развернутом пергаменте плясали коряво выведенные буквы: «Женись на моей дочери Ферузе, и я помогу тебе стать царем». Он смотрел на это странное предложение и не знал, как поступить.
        Племена парвов обитали в гористой пустыне на самом юге Сардийского царства. Огромная территория принадлежала немногочисленному народу только потому, что никому была не нужна. Безводная пустыня с редкими точками чахлых оазисов. Жутковатое место, где человеческая жизнь порой стоила дешевле глотка воды, и люди, живущие там, были ему под стать. Разграбление соседних провинций уже много веков было единственным смыслом их существования, поэтому парвов нигде не жаловали. Аристократия презирала их за дикость и беспросветную нищету, а простой народ ненавидел за бессмысленную жестокость и безграничную жадность. Слово «парв» в Сардии давно уже стало нарицательным - тупой безжалостный дикарь без чести и совести. Если сард хотел кого-нибудь оскорбить побольнее, то не задумываясь называл парвом.
        Неудивительно, что он тогда колебался. Выбор был небогат: либо позорная свадьба, либо бесславное поражение и, в лучшем случае, бегство и бесконечное скитание вдали от родины. Сомнения были недолги. Он выбрал женитьбу, и парванская конница решила их спор с братом в его пользу.
        Феруза прожила недолго, и он помнил ее хорошей женщиной, пусть некрасивой, но тихой и скромной, а вот сын, которого она родила, стал настоящим бедствием. Лишь наполовину по крови, он был истинным парвом по духу. Упрямый, жестокий и злопамятный, не поддающийся никакому влиянию и не признающий авторитетов. Надо сказать, что и самому Хозрою было тогда не до первенца: борьба продолжалась, и до полной победы было еще далеко. Парвы, почувствовав свое влияние на трон, совсем распоясались: набеги на южные провинции шли один за другим, и так продолжалось долгие семь лет, пока наконец окрепший во власти Хозрой не положил этому конец. Карательный поход в пустыню, к несчастью, совпал со смертью Ферузы. Она и раньше тяжело болела, но это не помешало шейху Хилами обвинить Хозроя и всех сардов в кончине своей дочери. Война была долгой и изнуряющей. Парвы избегали крупных сражений, предпочитая мелкие раздражающие уколы, а сардийская армия, планомерно зачищая оазисы, вытесняла их в пустыню, надеясь, что те сдохнут там от голода и жажды. Полной победы Хозрой так и не добился, но южные провинции вздохнули свободно и
страна наконец поверила в нового царя.
        Отношения с парванскими кланами были окончательно разорваны, хотя в кругу старшего сына оставалось предостаточно родни по линии матери, и, как теперь осознавал Хозрой, это было ошибкой. К пятнадцати годам Кадияр совсем отдалился и редко виделся с отцом, а у Хозроя уже были другие жены и другие дети, многих из которых он даже не помнил по именам. Родились и подросли сыновья, более подходящие на роль наследника престола, ибо всем было понятно - Сардия никогда не признает царем полукровку. Кадияр это знал, но его упертый парванский норов не желал мириться с таким раскладом. Он вел себя вызывающе, раздражая знать и зля отца своими выходками. Перед самой войной он пришел к нему и заявил, что хочет жениться. Хозрой поначалу не возражал, подумав, что, может, хоть жена утихомирит буйный нрав его первенца, но когда Кадияр сказал, кого хочет взять в жены, пришел в ярость. Из всего многочисленного выводка своих детей царь по-настоящему любил только одну дочь - Ильсану. Умная красивая пятнадцатилетняя девушка была его любимицей и гордостью, идеальным наследием двух самых древних и влиятельных родов страны.
Столица и двор тоже обожали принцессу, ее истинно сардийская красота вызывал восторг у мужчин, строгий нрав - уважение у женщин, а острый, как бритва, язычок нравился народу, пересказывающему на улицах ее колкости. Вся страна звала ее не иначе как Розой Сардии и, несмотря на ее юный возраст, складывала о ней легенды и песни.
        Кадияр просил именно ее, свою сводную сестру, апеллируя к древности, когда браки между родными братьями и сестрами были не редкость. Хозрой и слушать не захотел, а выгнал зарвавшегося щенка взашей. Потом началась война, затем был разгром в долине Варда, и вот результат - родной сын ударил ножом в спину.
        Хозрой зло скривился: наверняка чертова парванская сволочь напела дураку в уши, что это его шанс стать царем, что с ним уже все кончено. Без участия злобного старца, его деда, здесь точно не обошлось.
        Первый визирь Селим аль Бакар аккуратно тронул задумавшегося царя за плечо.
        - Великий царь, наши сторонники за стенами открыли ворота! Бессмертные уже в городе! Скоро с мятежом будет покончено и их главаря приведут к вам в цепях.
        Сановник не сказал «Кадияра» или «вашего сына», поскольку Хозрой проклял изменника и повелел вычеркнуть его имя из списков семьи и не упоминать больше никогда.
        Продолжая смотреть на дымящийся город, повелитель Сардии подумал: «Это вряд ли - слишком мало людей, чтобы оцепить такой город, как Сардогад. Скорее всего, Кадияр улизнет и сбежит в пустыню к своему деду. Там мне его не достать».
        Он резко развернулся, и понимающий его без слов аль Бакар крикнул:
        - Коня царю!
        Охрана тут же подвела черного как смоль сардийского жеребца. Нога царя уже влетела в стремя, когда командир стражи Тахир Сурани позволил себе недопустимую вольность, остановив повелителя на полушаге.
        - Великий царь! - Гремя железом, воин бухнулся на колени. - Позволь мне говорить.
        Это было настолько вопиюще, что Хозрой даже растерялся. Такое нарушение этикета требовало сурового наказания, и заслуженный телохранитель мог решиться на подобное, только если царю действительно грозила опасность.
        Обутая в замшевый сапог нога вернулась на землю, и Хозрой опустил грозный взгляд на нарушителя.
        - Говори!
        - Великий царь, - затараторил глава охраны, - мои люди задержали человека. Он сказал, что хочет вас видеть!
        - Это все? Ты меня из-за этого остановил? - Вопросительно-недоуменный взгляд царя обернулся к Селиму, словно бы спрашивая, что происходит? Как такой верный и опытный слуга решился на подобный проступок? Остановить царя из-за какого-то нищего, даже не допросив, не выяснив в чем дело, - подобного безрассудства за Сурани никогда не водилось.
        Не менее удивленный визирь пожал плечами и обратился к уткнувшемуся в песок стражнику:
        - Тахир, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Ты сам-то хоть допросил этого странника?
        С земли донесся голос человека, обуреваемого ужасом от содеянного и сказанного:
        - Он хочет говорить только с царем.
        Это было уже выше всякого понимания: чтобы Тахир Сурани, верный пес царя, допустил до своего господина неизвестного просителя, даже не зная, о чем тот хочет говорить? Событие настолько поразило Хозроя, что он заинтересовался, кто же мог сотворить такое?
        - Ладно, веди! - Царь передал поводья стремянному и проводил взглядом отползающего Тахира.
        Через минуту главный телохранитель вернулся, ведя за собой юношу, укутанного в потертый плащ из некрашеной шерсти. Стража взяла незнакомца в полукольцо, и лишь после Тахир Сурани, с видом человека не совсем понимающего, как все могло произойти, отступил в сторону, пропуская странного путника к своему царю.
        - Кто ты и чего хочешь? - Голос Хозроя прозвучал раздраженно и зло, но странника это не смутило. Не падая, как положено, ниц, а лишь склонив голову, он произнес твердо и уверенно:
        - Мое имя Алкмен, и у меня послание к тебе, царь!
        Опережая уже почти сорвавшийся с губ Хозроя вопрос, юноша вытянул раскрытую ладонь, на которой сверкнул перстень с печатью братства Астарты. Взгляд повелителя Сардии мгновенно изменился и скользнул по лицу визиря: не узнать знак верховного магистра было невозможно.

* * *
        В царском шатре, слабо освещенном проникающем сквозь полотно дневным светом, стоял посланник братства и излагал план Эртория Данациуса. Слушателями его были лишь Хозрой и Селим аль Бакар.
        Первым порывом царя было придушить наглого ублюдка прямо здесь, не размениваясь на палача и пытки, но он сдержался: ссориться с верховным магистром сегодня было бы верхом безрассудства. После того, как было произнесено имя Ильсаны, гнев мешал ему понять смысл всего остального. Не выдержав, он прервал юношу:
        - Твой хозяин сошел с ума! Отдать мою любимую дочь Муслиму? Да я скорее воткну нож в свое сердце, чем позволю этому старому изуверу надругаться над Розой Сардии!
        Невозмутимо выслушав гневную тираду, Алкмен продолжил как ни в чем не бывало:
        - Мой брат и наставник не сумасшедший, что его предложение только доказывает. Ему не безразлична ваша судьба, и если вы отбросите гнев и эмоции, то поймете это. Туринская армия за перевалом, от прямого марша на Сардогад ее сдерживают лишь стены Ура. Но возможности города не безграничны: еще месяц, два - и что дальше? Спросите себя, сможет ли вы собрать за этот срок новую армию, сможете ли защитить свою семью и страну? Думаю, вы знаете ответ, как и то, что в случае поражения царь Хозрой не сможет исчезнуть, где-то спрятаться и сберечь своих близких. У вас слишком много внутренних врагов, чтобы укрыться в Сардии или за ее пределами.
        То, что говорил посланник, было очевидно, но все равно его слова жгли каленым железом, и Хозрой вскричал, желая заглушить рвущую сердце боль:
        - Сардийцы не прячутся по норам - они принимают смерть на поле боя с саблей в руке!
        Наступила гнетущая тишина - перед своим последним аргументом Алкмен давал время царю остыть и подумать. Наконец он заговорил снова:
        - Эрторий Данациус хорошо понимает всю сложность выбора, стоящего перед вами, и предлагает не торопиться. Расскажите о нашем предложении своей дочери, и пусть она сама решит, готова принести себя в жертву или нет. Если откажется, то верховный магистр не будет настаивать, и вам останется только достойно умереть, но если она согласиться спасти свою страну и семью, то вы не должны ей мешать.
        Глава 15
        С балкона женской половины царского дворца был хорошо виден город: тянущиеся к небу черные полосы дыма, плоские крыши домов, заваленные баррикадами узкие улочки и люди, остервенело режущие друг друга на площади перед воротами.
        Ильсана, с ужасом смотрящая на бойню, сжала руку матери.
        - Зачем он рвется во дворец? Ведь все кончено - воины отца уже в городе.
        Опытной женщине, знавшей о притязаниях парванского выродка - по-другому она его никогда не называла, - было понятно, почему Кадияр пытается попасть во дворец. Почему он, теряя людей и спасительные мгновения, так одержимо стремится пробиться сюда. Ее дочь впитала в себя кровь самых старинных родов Сардии, женитьба на ней поднимет грязного парва совсем на другой уровень. Если он захватит Розу Сардии, то сможет диктовать свои условия не только царю, ее отцу, но и ее деду по материнской линии, главе второй по значимости фамилии в Сардийском царстве.
        Она все это знала, но решила не пугать заранее дочь.
        - Он же безумен, это все знают. - Ее голос прозвучал спокойно и убедительно. - Не стоит искать логику в поступках сумасшедшего.
        Рассудительные слова женщины прервал громкий топот бегущих ног, и на террасу выскочил глава охраны гинекея. Тяжело дыша, он устало прислонился к стене.
        - Он прорвался, надо уходить! - Замотанная окровавленной тряпкой голова и бледное как мел лицо лишь добавляли трагизма его словам.
        Царица, схватив дочь за руку, бросилась к двери.
        - Где мы можем спрятаться? - Переполненные страхом глаза впились в лицо воина.
        - В подземелье дворца. - Охранник отбросил минутную слабость и шагнул вперед. - Там можно бродить сутками, а у мятежников нет времени.
        Промелькнула анфилада комнат, по мрамору лестницы зацокали женские каблуки, затем потянулся длинный коридор первого этажа и наконец появился темный прямоугольник потайной двери, скрытый за большим гобеленом.
        Глава охраны завозился с замком, а царица, хватая ртом воздух, уперлась ладонью в стену.
        - Подожди, Рустам, надо перевести дух. Сто лет уже так не бегала.
        Молча кивнув, мужчина распахнул дверь. Из мрачной глубины пахнуло сыростью и гнилью.
        - Сейчас будет светлее.
        Шагнув в проем, Рустам вытащил из корзины факел и защелкал кресалом. Вспыхнувший огонь заплясал на стенах черными тенями, и забинтованная голова вновь вынырнула наружу.
        - Пойдемте, передохнете внизу - здесь в любой момент могут появиться мятежники.
        Ильсана осторожно спускалась по крутым ступеням. События пронеслись так быстро, что она еще не успела испугаться по-настоящему. В какой-то момент ей даже показалось, будто все это игра и увлекательное приключение, но белое лицо оглянувшейся матери резануло таким откровенным страхом, что ей стало немножечко стыдно за свое легкомыслие.
        За одной ступенью шла следующая, становилось все холодней, и тяжелое дыхание вырывалось облачками пара. Лестница сменилась коридором, тот - небольшой площадкой с расходящимися лучами ответвлений. Идущий впереди телохранитель остановился, пытаясь сориентироваться, и в этот момент раздался насмешливый голос:
        - Ну наконец-то! Я уж было начал сомневаться в тебе, Рустам.
        Вспыхнуло сразу несколько факелов, и женщины увидели скалящегося в улыбке Кадияра и еще двоих парвов за его спиной. Прозвучавшие слова только-только начали доходить до них, и они обе бросили изумленный взгляд на своего охранника.
        - Ты с ними заодно?
        Тот, стараясь не смотреть им в глаза, молча перешел на другую сторону, и Кадияр покровительственно похлопал его по плечу.
        - Не думай, ты все правильно сделал - они это заслужили. - Он взглянул женщинам прямо в глаза и довольно ухмыльнулся. - Не ожидали? У многих ваших слуг найдется хоть капля парванской крови.
        Первой пришла в себя Ильсана. Схватив мать за рукав, она потащила ее за собой.
        - Бежим!
        Они бросились обратно к зияющему чернотой проходу, а Кадияр даже не сдвинулся с места. Глядя в удаляющиеся спины, он крикнул:
        - Если мне придется гоняться за тобой, любовь моя, то обещаю - царица умрет! Но если ты сейчас вернешься, я ее отпущу. Она мне не нужна!
        Его голос сбил шаг девушки, и она обернулась к матери. Бледное лицо с крупными каплями пота, рука зажимает колющий бок, рот жадно хватает воздух. Этого было достаточно, чтобы понять, почему Кадияр так спокоен.
        Остановившись, Ильсана прошептала:
        - Мама, беги!
        Царица в ужасе схватилась за руку дочери.
        - Нет! Пусть они убьют меня, но я не позволю…
        Тонкий палец, прерывая, прикоснулась к пересохшим губам.
        - Не надо! Не бойся за меня, я смогу за себе постоять! Беги! Нас наверняка уже ищут - приведи помощь!
        Оставив не тронувшуюся с места царицу, Ильсана повернула обратно. Двигаясь навстречу пляшущему свету, она лихорадочно просчитывала свои будущие действия. Словно подсказывая, ладонь легла на рукоять маленького кинжала, но, сжав зубы, девушка отрицательно мотнула головой: он знает ее характер, что-то подобное наверняка ожидает и готов. Еще пара шагов, и вдруг губы Ильсаны растянулись в усмешке - надо дать ему то, чего он хочет!
        Кадияр, не отрываясь, смотрел на черное пятно прохода: он слышал приближающиеся шаги и ждал. Ильсана вышла на свет, гордо вскинув голову, как и подобает сардийской принцессе. Застывшее презрительной маской лицо, платье колышется в такт движению бедер, высокая прическа - как венчающая ее корона.
        - Она прекрасна, - еле слышно прошептали губы сводного брата. - Она божественно прекрасна!
        Подойдя вплотную, Ильсана остановилась, и гримаса ненависти исказила ее правильные черты. Рука выхватила кинжал и взлетела в картинном замахе, но мужская ладонь уверенно перехватила тонкое девичье запястье.
        - Так ты еще прекрасней! - Лицо Кадияра расплылось в самодовольной ухмылке. - Прекрасная и необузданная! Обещаю, очень скоро ты узнаешь, как я умею усмирять необъезженных кобылок. - Он повернул голову к Рустаму. - Догони старуху и убей! Она может привести погоню.
        Бывший телохранитель замешкался, вызвав гневный взгляд своего нового хозяина, и в этот момент свободная рука Ильсаны метнулась к прическе. Острая заколка из слоновой кости с крохотным жемчужным шариком на конце молниеносно ударила Кадияра в основание шеи.
        Крик боли эхом пронесся по подземелью, хватка ослабла, и Ильсана, вырвавшись, отскочила назад. Кадияр с остервенением выдернул из себя жало и, зажав рану, прорычал:
        - Дрянь!
        Рванувшись за девушкой, он вдруг побледнел и, пошатнувшись, стал медленно оседать на пол. Один из парвов кинулся к своему господину, а второй вместе с Рустамом, обнажив сабли, шагнули вперед.
        Медленно отходя назад к проходу, Ильсана готова была в любой момент развернуться и бросится бежать, но растерянность и страх в глазах преследователей заставили ее передумать.
        Завораживая надвигающихся мужчин взглядом, она произнесла вслух то, что заставляло их нервничать:
        - Кадияр ранен и не сможет идти самостоятельно, вам придется его нести, а времени в обрез. Скоро все выходы из подземелья перекроют, так что вам лучше поторопиться и не тратить его на беготню за мной.
        Ильсана шаг за шагом отступала к черному проему за спиной, а Рустам и парв почти остановились. Теперь ее голос зазвучал спокойно и убеждающе:
        - Рана неглубокая, но если ею не заняться, то он истечет кровью, а вы знаете, что с вами сделает шейх Хилами, если его внук умрет. Выбирайте! Тебе же, Рустам, скажу: если ты сейчас дашь мне уйти, то, обещаю, твою семью не тронут. Или ты хочешь мучительной смерти своей жене и детям?
        Клинок парва первым влетел обратно в ножны, и, выругавшись, воин развернулся обратно к лежащему Кадияру, а остановившийся Рустам с отчаянием крикнул исчезающей в темноте Ильсане:
        - Помни, что ты обещала!
        Глава 16
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ХАЛИДАД. СВОБОДНЫЙ ПОЛИС ПОД ПРОТЕКТОРАТОМ САРДИИ
        Вереница груженых верблюдов неспешно двигалась вдоль оросительного канала. Раскинувшиеся с двух сторон аккуратно вычерченные зеленые квадраты сменялись яркими пятнами персиковых садов и виноградников. Ошалевшие от обилия еды животные тянулись мордами к листьям акации, то и дело останавливая и без того еле тянущийся караван.
        После унылой песчаной равнины это буйство красок казалось настоящим чудом, и Ильсана, подняв скрывающую лицо паранджу, с удовольствием вдохнула наполненный свежестью воздух.
        «Наслаждайся последними днями свободы, - она грустно улыбнулась, - уже Халидад. Еще три недели пути, и дверца золотой клетки окончательно захлопнется. Впереди - старый извращенец, издевательства и унижение». - Она обернулась в ту сторону, где осталась родная Сардия, и шальная мысль кольнула иглой. Сейчас еще можно повернуть назад, отец все поймет и примет обратно без вопросов! Но что скажут люди? Их Роза испугалась и бросила страну на съедение туринским головорезам. Если она отступит - Сардия умоется кровью!
        Вспомнился тот день, когда она выбралась из подземелья. Все еще дрожащая от нервного напряжения, грязная, всклокоченная, но довольная - она справилась. Она, Роза Сардии, никому не позволит помыкать собой! Потом были слезы матери, счастливое лицо отца и странный молодой парень за его спиной. Еще никто ничего не сказал, а она уже все знала, стоило лишь взглянуть в его глаза. В один миг она увидела свое страшное будущее и почувствовала, какое решение от нее ждут. Она соврала, если бы сказала, что была готова и тут же решилась пожертвовать собой ради спасения родины. Нет, в тот миг она ужаснулась и подумала, что это кошмарное видение от усталости и нервного напряжения, но затем был долгий разговор с отцом. Он рассказывал ей о предложении Великого магистра так, словно уговаривал самого себя, мол, это всего лишь один из вариантов и не самый лучший, Братство Астарты совсем обнаглело, и пока он царь Сардии, никто не обидит его любимую дочь. Он говорил ей, а она слышала - ты единственное, что осталось у страны, ты последняя надежда Сардии. Бессонная ночь закончилась, и с рассветом пришло решение - она Роза
Сардии, и у нее нет выбора. Если ценой своего счастья она может защитить свой народ, то обязана это сделать!
        Отбрасывая грустные мысли, Ильсана подняла взгляд. Впереди по дороге заклубилась пыль от скачущих навстречу всадников, и по команде аль Бакара охрана начала стягиваться к голове каравана. Девушка опустила паранджу на лицо, и тут услышала голос посланника Великого магистра:
        - Это встречающие царицы Вирсании. - Молодой человек поравнялся с ее верблюдом и поднял голову лишь после того, как плотная ткань закрыла лицо принцессы. - Визирь может не беспокоиться - здесь вам некого бояться.
        Ильсана взглянула вниз с высоты своего огромного дромадера и произнесла надменно и холодно:
        - Быть готовым - не значит бояться. Аль Бакар знает что делает.

* * *
        Подобрав подол длинного платья, царица Вирсания перешагнула через порог и вышла на верхнюю площадку воротной башни. Стража, выстроившись в линию, гаркнула приветствие и застыла, поедая ее глазами.
        Взглянув на сияющие от восторга лица воинов, царица улыбнулась про себя: они все еще любят ее! Двадцать три года прошло с того дня, как она взошла на престол. Она уже давно не та семнадцатилетняя девочка, которую народ радостно встречал как спасительницу отечества. Много воды утекло с тех пор, но жители Халидада по-прежнему верят ей и по-прежнему считают самой красивой женщиной Востока.
        Пройдя мимо стражников и наградив их внимательным строгим взглядом, Вирсания подошла к краю зубчатой стены. Ее первый советник и глава городской палаты Фарс Минд? остановился чуть позади, но так, чтобы ему тоже был виден подходящий к городу караван.
        - Что вас так заинтересовало, моя госпожа?
        В вопросе советника прозвучал затаенный упрек в излишней эмоциональности: ему показалось, что царица видит связь между своим прошлым и участью юной сардийской принцессы. Иначе по какой причине она потащила его сюда, на стену, ведь все, что нужно, можно было рассмотреть и завтра при личной встрече.
        Вирсания, не отвечая, продолжила смотреть на приближающихся к воротам верблюдов и всадников. Она была рада, что прошлась по улицам города: все надо видеть собственными глазами, и пусть Минд? осуждает ее за потакание голытьбе - ему не понять. Такая прогулка нужна в первую очередь ей самой - ощутить настроение народа, почувствовать гул толпы, ее восторг, недовольство или равнодушие. Сегодня все прошло хорошо: горожане по-прежнему встречали ее с радостью и вера в нее еще не погасла в глазах людей. Именно забота о городе привела ее на стену, а совсем не женская сентиментальность, как считал глава городской палаты. Что-то во всем этом посольстве ей не нравилось, а она не любила оставлять вопросы без ответов. Чего ждет Хозрой от султана Ибера? Ради чего он не пожалел родную дочь? Вроде все ясно - как минимум Ибер в ответ должен оказать царю военную помощь. Но Муслим не тот человек, что будет рисковать всем ради женщины, пусть она даже и Роза Сардии. Тогда что? Пока тайная сторона странного договора была ей не видна, но чувство опасности настойчиво твердило: в этом деле есть какой-то подвох и касается он
именно ее и Халидада.
        Сейчас, внимательно рассматривая груженных лошадей и верблюдов, она все больше и больше убеждалась, что не зря пришла на башню. Не поворачивая головы, она обратилась к своему советнику.
        - Посмотри, тебе не кажется, что в этом посольстве чего-то не хватает?
        Фарс Минд? уперся руками в парапет и выглянул из-за зубца. Если она что-то увидела, то он тоже обязан разглядеть. Его взгляд быстро прошелся по каравану. Что же это?
        Он развернул довольное лицо к Вирсании.
        - Ни одного элитного сардийского жеребца! Царь Хозрой не шлет в подарок своему будущему зятю то, чем больше всего славится Сардия. Странно!
        Поправив выбившуюся черную прядь, царица удовлетворенно кивнула.
        - Присмотрись получше: в мешках продовольствие, шатры, а где приданное? Для такого посольства слишком мало груженых верблюдов.
        Советник недоуменно пожал плечами.
        - Возможно, дела у Хозроя совсем плохи.
        - Не настолько. Сардогад все еще в руках царя, и если бы он захотел, то несомненно собрал бы приданое, достойное своей дочери.
        Большие карие глаза Вирсании с задумчивым прищуром уставились в лицо Минд?, и через мгновение в них вспыхнула искра понимания.
        - Собрал, если бы не считал, что дает Муслиму и так слишком много. - Она замолчала, продумывая до конца вспыхнувшее озарение, а затем горько усмехнулась: - Боюсь, эта девочка везет султану подарок куда дороже табуна элитных коней, подарок о котором он мог только мечтать, и беда в том, мой друг, что именно мы с тобой его основная часть.
        Непонимание отразилось на лице советника, и царица жестко, чеканя каждое слово, добавила:
        - Думаю, что вместе с дочерью Хозрой отдает Муслиму наш город.
        Вот теперь благодушное настроение покинуло сановника и в душе заскреблись коготки страха. Маленький дородный человек с аккуратно подстриженной и ухоженной бородкой вдруг осознал - мирной жизни Халидада пришел конец. Его вопросительный взгляд устремился к Вирсании.
        - Что будем делать?
        Не готовая ответить на этот вопрос, царица задумалась: мгновенно такую задачу не решить, нужно время все взвесить. Она посмотрела вниз на въезжающую в ворота Ильсану и сама ответила на пришедшую в голову мысль: «Возможно, и для тебя, девочка, это будет наилучший выход». Затем ее тонкий изящный пальчик вырос перед носом советника, как указка строгого учителя.
        - Посольство должно оставаться в городе как можно дольше. Придумай что хочешь: орда кочевников прорвалась на границе или что-нибудь в таком роде, не важно. Для убедительности пошли отряд на разведку, и пока он не вернется, принцесса, ради ее же безопасности, не должна покидать пределов городских стен.
        Отбросив минутную слабость, Фарс Минд? кивнул, проникаясь замыслом Вирсании, и она подтвердила его догадку:
        - Мы не должны допустить этого союза любой ценой, и время работает на нас. Пусть принцесса отдыхает после трудной дороги и ни в чем себе не отказывает, а я пока поищу тех, кто мог бы нам помочь.
        Глава 17
        Здание верховной палаты Халидада по своей роскоши не уступало царскому дворцу. Отцы города не поскупились, демонстрируя всем и каждому, что они здесь не просто декорация, а такая же власть, как и царица. С того дня, как, превозмогая страх, они встали на сторону восставшего народа и вступились за юную наследницу престола, они не уставали напоминать ей об этом, а у той хватала ума не обращать внимания и не доводить разногласия до конфликта, решая вопросы с помощью подарков, мелких уступок, а то и просто лести. Почти четверть века такого правления и умелого лавирования между гигантами, способными раздавить город, как яичную скорлупу, привели Халидад к наивысшей точке расцвета. Город стал средоточием торговли и ремесел, накапливая богатства на посредничестве между Востоком и Западом. Мошна городской верхушки росла, и мысль о возможной потере всего нажитого приводила в ужас.
        С того момента, как Фарс Минд? озвучил на заседании палаты возникшую угрозу, отцы города настолько перепугались, что, не сговариваясь, почти единогласно проголосовали за предоставление Вирсании неограниченных полномочий и финансов для решения этой задачи. Царица благосклонно приняла возложенное на нее бремя и, удовлетворенно улыбнувшись про себя, заверила почтенных горожан, что сделает все возможное, чтобы Халидад не пострадал в критической ситуации.
        Сейчас, удобно расположившись на подушках и вспоминая лицо Вирсании в тот момент, Минд? уже начинал подумывать, а не поторопились ли они и не аукнется ли им поспешное решение в будущем. Налив в серебряный кубок вина и подцепив пухлыми пальцами спелый персик, он стал прикидывать. Что собственно произошло? Главу посольства, аль Бакара, он убедил в опасности прорвавшейся банды кочевников, и тот, кажется, поверил. Во всяком случае, возражать против задержки не стал. Три сотни всадников показательно ушли на разгром несуществующей банды. Принцессу разместили в царском дворце, она вроде довольна и уж точно никуда не торопится. Так мы можем протянуть несколько месяцев, а там, глядишь, и Хозроя уже не будет - тогда Сардийская Роза может стать хорошей разменной монетой в торговле с Константином.
        Он откусил персик и зачмокал губами. «Определенно, пока здесь только мои заслуги. Вирсания никуда не вмешивается. Поторопились мы! Ой, поторопились!»
        Поправив полу шелкового халата, Минд? сделал глоток вина, и в этот момент отворилась дверь и в проеме появилось сморщенное лицо старого слуги.
        - К вам просится молодой человек из свиты сардийской принцессы.
        «Кто это еще? - В душе зашевелилось раздражение. Он уже расслабился и надеялся провести остаток дня в спокойных размышлениях, а вечер - в менее пристойных удовольствиях. В голове лихорадочно зароились мысли: - Сказать, что не принимаю, пусть приходит завтра? А если что-то важное? Если хитрая лиса аль Бакар согласился только для вида, а на самом деле готовит какую-то пакость?»
        Минд? поставил кубок на низенький столик и бросил недовольный взгляд на слугу.
        - Зови!
        «Посмотрим, что это за птица? - Сановник устроился поудобней, совершенно не собираясь вставать и встречать гостя. - Послушаю, что скажет. Если начнет что-нибудь клянчить, то выпровожу немедленно».
        Молодой человек, одетый на сардийский манер в широкие шаровары и короткую приталенную безрукавку, вошел слишком уверенно для просителя и, поприветствовав поклоном хозяина, прошел прямо к столу. Не спрашивая разрешения, опустился на подушки напротив и, прикрываясь бесхитростной улыбкой, нацелил пронизывающий взгляд в лицо главы городской палаты.
        - Достопочтимый Фарс Минд?, - голос наглого юнца звучал мягко и почтительно, - позвольте мне сразу перейти к делу.
        Сановник мгновенно напрягся. Несмотря на внешнюю вежливость гостя, ему, поднаторевшему в подковерных интригах, сразу стало понятно: этот юноша пришел не просить - он пришел требовать. Если за спиной человека стоит мощная сила, то ее не спрятать за учтивыми словами, она проступает во всем: в движениях, в интонации, в блеске глаз, - уж в этом-то Минд? разбирался как никто. Он прошелся взглядом по незнакомцу еще раз - не сардиец, больше похож на туринца. Но в свите принцессы? Занятно! Неужели империя заинтересована в этом браке или это представитель султана?
        Председатель городской палаты изобразил добродушную улыбку старого человека, прощающего поспешность юности.
        - Конечно, вы можете начать с чего пожелаете, но будет уместнее, если вы прежде всего представитесь.
        Маленькая колкость не выбила гостя из колеи, он широко улыбнулся и произнес:
        - Алкмен. Так называла меня моя мать.
        - Так чего же вы хотите, Алкмен?
        Поза и интонация хозяина, несмотря на радушную маску, недвусмысленно намекали гостю: я очень рад нашей встрече, но у меня совершенно нет времени.
        Юноша продолжал излучать открытость и участие.
        - Всего лишь предупредить вас об опасности.
        «Вот и угроза, - подумал Минд?. - Но с чьей же стороны, интересно знать?» Пока он совершенно не опасался и мог позволить себе вальяжность.
        - Вот как! И о какой же опасности идет речь?
        Сановник расслабился, посчитав, что молодой человек, скорее всего, наемник на службе Ибера, а значит, ему можно будет безболезненно пропеть ту же песню, что и сардийскому визирю. Давление султана сейчас Минд? не пугало, позиция Халидада со стороны выглядит непредвзятой и разумной, а потому и обвинить их в не в чем. Он приготовился выслушать упреки и угрозы, но юноша начал неожиданно:
        - Речь идет о недальновидности. Мне кажется, вы с царицей вступили в игру, не совсем верно просчитав все заинтересованные стороны. Ваша уловка с кочевниками может сойти для аль Бакара, потому что ему нечем ответить, может сойти даже для султана, поскольку тот все еще в нерешительности, но вот для него… - Ладонь юноши открылась и на ней блеснул перстень Великого магистра. - Для него вы сейчас нежелательная помеха в длинной и хорошо продуманной игре.
        Вздох застрял в груди Фарса Минд?, вызвав приступ кашля. Такого он никак не ожидал, а незваный гость продолжил, все так же храня на лице доброжелательную улыбку:
        - Мне неприятно это говорить, но ведь нам с вами понятно, что нежелательная помеха - не вольный город Халидад и даже не его Верховная палата, а лично вы, ее председатель, и царица Вирсания. Ведь идея принадлежит ей, согласны? Вы лишь претворяете ее план в жизнь?
        Пытаясь остановить поток обвинений, Минд?, словно защищаясь, поднял ладонь.
        - Постойте, постойте! С чего вы вообще все это взяли? У нас не было никакого иного умысла, кроме как защитить принцессу от дикарей.
        Улыбка Алкмена стала еще шире, но глаза резанули безжалостным холодом.
        - Я задам вам только один вопрос: вы хотите стать личным врагом Великого магистра братства Астарты?
        В этот момент бегающий взгляд сановника встретился с ледяными глазами гостя, и в его сознании реальность вдруг исчезла, сменяясь знакомой обстановкой собственной спальни. За окном чернело ночное небо, желтые огоньки свечей наполняли комнату мерцающим светом и пряным ароматом. Ферсайская наложница, сбросив прозрачный шелк туники, забралась к нему на постель и, выгибаясь, как похотливая кошка, засветилась игривой улыбкой.
        Все было так четко и обычно, что Минд? даже успел подумать: 'Хорошо, что день уже закончился и пугающие вопросы можно отложить до завтра. Он расслабился, раскинувшись на атласной простыне, а невольница наползала на него сверху, подставляя под жадные ладони груди и бедра. Сладостное желание прокатилось по чреслам, и вдруг в глазах девушки вспыхнуло желтое кошачье пламя, а рот приоткрылся, показывая маленькие белые зубки. Что-то дикое и ужасное искривило красивое лицо, и наложница, склонившись к его шее, вонзилась в нее зубами, вырывая кадык и кромсая ее, как ножом. Крик ужаса заложил уши, а перед глазами выросло безумное, залитое кровью лицо…
        Сановник затряс головой, прогоняя жуткое видение, и оно исчезло, возвращая его в реальность. Схватившись дрожащими руками за горло и ощутив его нетронутым, Минд? вытер льющийся со лба пот. Он все еще не мог выговорить ни слова, а гость понимающе улыбнулся.
        - Ох уж эти молоденькие наложницы - никогда не знаешь, чего от них ожидать! - Дав хозяину еще пару секунд, чтобы прийти в себя, он повторил свой вопрос:
        - Итак, вы хотите стать личным врагом Великого магистра братства Астарты?
        Глава 18
        Короткие ножки Фарса Минд? почти бежали по коридорам дворца. Сам он еще пытался себя контролировать, но тело плохо подчинялось разуму, затуманенному страхом. Горло болело так, словно его действительно рвали острыми зубами, и руки самопроизвольно хватались за шею, проверяя на месте ли кадык.
        На его просьбу о аудиенции секретарь Вирсании ответил, что сегодня вечером царица не в настроении никого видеть, но он все же настоял на немедленной встрече. Сейчас, шурша мягкими туфлями по мрамору пола, Минд? не желал себе признаваться, что спешит к Вирсании только с одной целью - разделить с ней свой страх и ответственность.
        А если она не согласится? Этот вопрос терзал его мозг. Она же упертая! Если она откажется выпустить принцессу?
        Он вспомнил, как задал такой же вопрос своему недавнему гостю, и тот, жестко глядя ему прямо в глаза, сказал: «Убедите ее. Это ваша проблема, но караван принцессы Ильсаны должен завтра же покинуть Халидад».
        Фарс Минд? не был отчаянным смельчаком, но и стопроцентным трусом себя тоже не считал. Все дело в том, что он никогда не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным. Одно дело, когда ты в общем строю против превосходящего врага - там ты со всеми вместе, плечом к плечу, и за тобой стоит вся сила Халидада, придавая уверенности и твердости. Совсем другое дело - сейчас! Сейчас только он несет ответственность за всех, за чужие решения, чужую выгоду, и никому нет до этого дела. Город спит себе, и совершенно не собирается его защищать. Ему ясно дали понять: если посольство не двинется в путь, то он, Фарс Минд?, попросту исчезнет. Прирежет одна из собственных жен, задушит массажист или еще кто, а на его место придет другой человек, который все сделает правильно. Эта мысль бесила и ужасала. Почему он единственный должен за все расплачиваться?
        Стража, раздвинув копья, пропустила его в покои царицы, старшая служанка, едва склонив голову в приветствии, молча повернулась спиной, предлагая следовать за ней. Беззвучно распахнулись двери, и Минд? увидел сидящую перед зеркалом Вирсанию. Шелковый халат облегал стройную фигуру, подчеркивая формы царицы. Две девушки аккуратно расчесывали ее длинные черные волосы, а сама она, не оборачиваясь шаги входящих, по-прежнему продолжала изучать собственное отражение. Советник замер у входа, ожидая разрешения говорить.
        Наконец Вирсания, оторвавшись от созерцания своего красивого ухоженного лица, соизволила заметить посетителя.
        - Что случилось, мой дорогой Минд?? На вас больно смотреть!
        Скосив взгляд на служанок, сановник недвусмысленно намекнул, что разговор сугубо конфиденциальный. Тяжело вздохнув - уж как вы не вовремя! - Вирсания жестом отпустила девушек и повернулась.
        - Кто же вас так напугал, мой друг? - В ее тоне послышалась нескрываемая язвительность.
        Дождавшись, пока створки дверей захлопнутся за последней служанкой, Минд? начал говорить, приглушая голос почти до шепота:
        - У меня только что был представитель братства Астарты, он потребовал…
        Вирсания остановила его на полуслове.
        - Можешь не продолжать. - Она довольно улыбнулась, произнеся словно для себя: - Значит, Эрторий Данациус.
        Минд? застыл с вопросительной маской на лице, ожидая продолжения, а Вирсания окинула его насмешливым взглядом.
        - Чего вы так расстроились, мой друг? Ведь сразу было понятно, что в таком соглашении между Сардией и Ибером должен быть посредник. В нем все держится на доверии, а это как раз то, чем никогда не страдали ни Хозрой, ни Муслим. Кто-то должен был поручиться, что обе стороны выполнят взятые на себя обязательства, и теперь мы знаем кто.
        «Она меня подставила! - Понимание укололо злостью. - Бросила на съедение волкам!»
        Словно прочитав его мысли, Вирсания нахмурилась:
        - Никто не собирался отдавать вас на заклание, Минд?, успокойтесь. Завтра же известите визиря, что кочевники изгнаны и дорога свободна. Посольство может покинуть город в любое время.
        Советник ошалело посмотрел на свою царицу. Как же так? Справившись с обуревавшим его негодованием, он все же смог сформулировать свой главный вопрос:
        - Неужели вы решили покориться? Муслим ведь не забыл и не простил - он непременно отомстит и вам, и городу. - Помолчав, все же решился добавить: - И мне.
        Ответ был коротким и жестким:
        - Нет! - Через мгновение Вирсания вновь улыбнулась. - Зато, теперь мы знаем, кто наш реальный противник, и это уже немало.
        - Подождите. - Минд? совсем запутался. - Что это нам дает? Как нам поможет это знание, если завтра караван выйдет из города?
        На идеальном лице царицы появилось довольное выражение, словно у игрока, сделавшего удачный ход.
        - Вы помните, как за несколько дней до приезда посольства от нашего дозора на границе с пустыней пришло тревожное известие, что большой отряд парвов пересек границу?
        По лбу советника побежали морщинки, показывая, как он старается выкопать нужный момент из недр памяти, и Вирсания помогла ему:
        - Дозорные еще просили помощи, поскольку то была не обычная шайка грабителей, а около сотни хорошо вооруженных всадников.
        Минд? наконец вспомнил и теперь всем видом изображал вопрос: к чему все это сейчас? Мыслительный процесс, проступивший на лице сановника, как будто забавлял царицу, и она продолжила все так же не торопясь, открывая ему одну за одной свои карты.
        - Помощь, как вы знаете, мы послали, но в свете последних событий этот парванский отряд мне показался подозрительным, и я приказала до последнего не вмешиваться, а прежде выяснить, кто же к нам пожаловал? И вот вчера пришло донесение. - Длинные ресницы взлетели вверх, и взгляд Вирсании стрельнул по лицу сановника. - Вам любопытно?
        - Не очень! - Издерганный страхом Минд? никак не мог уловить связь между какими-то парвами и нависшей над его шеей угрозой. Он пересилил желание заорать и постарался выдавить из себя максимум терпимости. - Ваше величество, разве сейчас это имеет значение?
        - Имеет, мой друг, имеет, и самое что ни на есть прямое! - Царица не смогла скрыть снисходительные нотки. - В командире этого парванского отряда мои люди опознали Кадияра - старшего сына сардийского царя.
        После ее слов в голове Минд? словно щелкнул замок на двери, мешавшей войти прежнему советнику, умеющему связывать расползающиеся концы. Через несколько секунд в глазах сановника вспыхнул огонек понимания.
        - Вы думаете, он пришел за ней?
        Вирсания ответила, не подтверждая и не отрицая:
        - Наши доброхоты из Сардогада доносят, что этот юноша просто одержим желанием жениться на Ильсане. Настолько сильно, что даже поднял мятеж против родного отца. Сейчас он проклятый изгнанник, и этот рейд - его последняя надежда заполучить Розу Сардии, а заодно и отплатить всем своим обидчикам.
        Советник уже настолько успокоился, что выдал неожиданно даже для самого себя:
        - Может, нам следует ему помочь?
        Царица лишь удивленно покачала головой.
        - Минд?, вы только-только вылезли из петли, затянутой братством Астарты на вашей шее, а уже торопитесь стать личным врагом царя Хозроя. Не рановато?
        Ее губы расползлись в недоброй улыбке.
        - Не будем ни помогать, ни мешать. Кто мы такие, чтобы вставать на пути судьбы!
        Глава 19
        ГОД 121 ОТ ПЕРВОГО ЯВЛЕНИЯ ОГНЕРОЖДЕННОГО МИТРЫ ПЕРВОСВЯТИТЕЛЮ ИЛЛИРИЮ.
        ЛАГЕРЬ ВЕЛИКОЙ АРМИИ ПОД СТЕНАМИ УРА
        Прокопий чувствовал себя отвратительно: голова раскалывалась и повязанное мокрое полотенце совсем не помогало. Из-за того, что он совсем расклеился и не поехал с Иоанном на охоту, сверлило чувство вины, сменяемое лишь беспокойством.
        День уже давно перевалил на вторую половину, и жара стояла одуряющая. Застонав, Прокопий повернулся набок, и тут его взгляд наткнулся на стоящего у входа незнакомого человека. Это было так неожиданно, что патрикий, забыв о своих болезнях, подскочил на койке.
        - Ты кто? Как сюда попал? - Ему остро захотелось заорать в голос, но страх показаться смешным пересилил нервный всплеск.
        Незнакомец, ничего не ответив, шагнул вперед и протянул клочок свернутой бумаги.
        - Вам просили передать.
        Оставив послание на ладони Патрикия, странный гость попятился к выходу и, прежде чем окончательно исчезнуть, добавил:
        - Очень срочно!
        Тревога сжала сердце патрикия, прогоняя все остальное. Развернув узкую полоску, он быстро прочел написанные знакомой рукой слова: «Император мертв! Михаил убит Василием! Иоанн под стражей! Наврус!!!»
        Как громом сразила фраза «Иоанн под стражей», и в первый момент Прокопий почувствовал полное бессилие и нежелание жить, но тут же до него начал доходить полный смысл послания, и он вскочил на ноги. Почерк логофета двора сомнению не подлежал, значит, это не шутка и не глупый розыгрыш. Значит, действительно произошло что-то ужасное.
        Переварив информацию, он, словно помогая самому себе понять то, что хотел донести до него Варсаний, произнес вслух:
        - Император мертв! Михаил убит Василием! Иоанн арестован! - Прокопий замер, пронзенный страшным озарением. - Василий хочет выставить Иоанна убийцей!
        В голове завертелись возможные продолжения одно хуже другого, и патрикий заметался по шатру. Что еще? «Наврус!!!»
        Он замер, проникаясь пониманием: если Василий сядет на престол, то Фесалийцу конец, и это единственный шанс вытащить Иоанна из беды.
        Позабыв, что он в одной нижней тунике и босиком, Прокопий бросился к выходу. Промчавшись через лагерь, не обращая внимания на изумленные взгляды, он побежал по тропе вниз к периметру имперской пехоты. В этот момент он старался не думать о том, что его действия - прямой призыв к мятежу и государственной измене. Сейчас важно было только одно - спасти Иоанна.

* * *
        Стратилат Великой армии сидел в любимом походном кресле и с тоской смотрел на свои вытянутые босые ноги. На большом пальце красовался свежий волдырь.
        - Будь прокляты эти сапоги! - Он с ненавистью посмотрел на лежащую рядом обувь и выругался. - Будь проклят сапожник, сотворившей это орудие пыток!
        Наврус потыкал пальцем волдырь и скривился: «Гадость!»
        В этот момент снаружи послышались крики и возня борющихся людей.
        - Занятно! - Фесалиец оставил созерцание мозоли и прислушался. По ту сторону войлочной стены явно доносилось:
        - Мерзавцы, отпустите меня немедленно! Мне срочно надо увидеть стратилата! Я патрикий Прокопий Авл!
        Заинтригованный услышанным, Наврус поднялся и, прихрамывая, поплелся к выходу. Выглянув в приемную, он действительно увидел Прокопия, бьющегося в руках двух охранников. Зрелище было настолько комичным, что Наврус не удержался:
        - Вы решили заняться классической борьбой? Не поздновато ли для вашего возраста, благородный патрикий?
        Зыркнув в его сторону, Прокопий обрадованно закричал:
        - Прикажите этим олухам отпустить меня, дело крайне срочное!
        Дав знак страже освободить возмутителя спокойствия, Наврус продолжил удивленно рассматривать растрепанный вид и босые ноги своего неожиданного гостя.
        - За вами что, волки гнались?
        - Хуже! - Получив свободу, Прокопий бесцеремонно схватив Фесалийца за руку потащил того обратно в шатер, приговаривая на ходу: - Хуже, все намного хуже!
        Позабывший на время про мозоль, Наврус вновь вспомнил о ней, наступив на большой палец, и скривился от боли.
        - Да что случилось? - Дохромав до кресла, он плюхнулся в него. - У меня тут, знаете ли своих проблем хватает! - В доказательство этих слов он почти с гордостью ткнул во вздувшийся волдырь. - Видите? Ненавижу сапожников!
        Прокопий с непониманием уставился на босую ногу стратилата, пока до него не дошло, о чем тот говорит. Это было уже слишком, и Прокопий взорвался:
        - Вы в своем уме, Наврус? Мир рушится, а вы носитесь тут со своей дурацкой мозолью!
        Фесалиец сегодня был настроен благодушно, и патрикий, хоть и странный, почему-то вызывал у него симпатию, поэтому он не обиделся, а вновь уставился на свой палец.
        - Не вижу ничего дурацкого. - Он оторвался от волдыря и, усмехнувшись, поднял взгляд на Прокопия. - Так чего вы пришли-то - вам поорать больше негде?
        Патрикий вдруг разом успокоился и сменил тон:
        - Вы что, еще ничего не знаете?
        - А что я должен знать? - В глазах стратилата промелькнула настороженность, а Прокопий, подойдя вплотную, прошептал ему прямо на ухо:
        - Константин умер! - И, глядя в побелевшее лицо Навруса, продолжил, накручивая себя и его: - Василий убил брата и объявил себя императором. Иоанн взят под стражу и обвинен в убийстве. Вы следующий!
        Эти слова подействовали, как удар молнии. От бывшей вальяжности не осталось и следа, Фесалиец вскочил и заметался из угла в угол, повторяя:
        - Михаил убит, следующий я! Михаил убит… - Остановившись на миг, он обернулся: - Как это случилось? - Тут же сам махнул рукой: - А, не важно! - И вновь продолжил бегать по шатру.
        Прокопий не выдержал первым и выкрикнул, останавливая Навруса:
        - Хватит метаться! Что вы намерены предпринять?
        Фесалиец обернулся на голос и посмотрел на патрикия так, словно увидел его впервые.
        - Предпринять? - Пробурчав, он рассержено замотал головой: - Не мешайте мне, я думаю!
        Молчаливое хождение вновь продолжилось, и Прокопию оставалось только ждать. Наконец Наврус остановился и, отдернув полог, крикнул адьютанту:
        - Пусть трубят сбор имперских легионов! Только скажи, чтобы играли старый марш, как его… - Фесалиец наморщил лоб и, вспомнив, обрадованно заорал: - Тот, что называется «Сыновья Туры вставайте на битву». Тебе все ясно, олух?
        Понимая, что Наврус решился на открытый мятеж, Прокопий осторожно спросил:
        - Что вы им скажете?
        Наврус отмахнулся:
        - Пока не знаю! - Его отсутствующий взгляд говорил, что он уже не здесь. - Думаю, что-нибудь придет на ум по пути.
        Такой подход патрикию совсем не понравился, и он спросил прямо:
        - Какое имя вы им назовете вместо Василия? Если сбрасывать одно знамя, то взамен надо сразу поднимать другое, иначе ничего не выйдет!
        Эти слова заставили Навруса остановиться, и на его лице расплылась хитрая усмешка.
        - Опасаетесь, назову свое? - Он посмотрел прямо в лицо Прокопия. - Не бойтесь, даже если бы у меня появилась такая мысль, то пока мне еще хватает мозгов понять: услышав подобное, мои бравые вояки будут ржать так, как не смеялись ни над одним, самым скабрезным анекдотом.
        - Тогда чье? - Прокопий напрягся, и, глядя на него, Наврус преодолел желание еще поиздеваться над аристократом. - Не переживайте - кроме вашего воспитанника других кандидатур на сегодняшний день я не нахожу.
        Услышав то, что хотел, патрикий лишь благодарно кивнул, понимая, что в эту минуту ступает с Иоанном на тропу, с которой уже не сойти: после такого либо императорский венок, либо эшафот, но другого пути спасения племянника он не видел.
        Пока Прокопий пребывал в своих мыслях, Наврус уже выскочил в приемную и орал там на сонного адъютанта:
        - Ты что, спать сюда приехал? Выгоню к чертям, и сестра не поможет! Где мой панцирь? Надевай на меня живо!
        Ошалевший с перепуга парень метнулся к вешалке, на которой висела начищенная броня стратилата, еще ни разу им не надетая. Наврус не любил и никогда не носил доспехи, признавая, что выглядит в них нелепо, но сегодня был тот случай, когда он обязан был выглядеть, как полководец легендарной Туры.
        Фесалиец пыхтел, адъютант суетился и стойко переносил отборную брань командира. Наконец облаченный в железо Наврус шагнул к выходу, но Прокопий, до этого молча наблюдавшей за всей этой возней со стороны, остановил его.
        - Подождите, я должен сказать вам кое-что.
        Наврус нетерпеливо обернулся: он мысленно был уже на плацу, и задержка его разозлила.
        - Ну?
        Голос Прокопия вдруг набрал силу и торжественность.
        - Думаю, то, что я сейчас скажу, облегчит вашу задачу. - Он выдохнул, словно отбрасывая последние сомнения. - Иоанн - прямой потомок Корвина Великого!
        Губы Навруса растянулись в довольной ухмылке.
        - Так чего ж вы молчали! Это как раз то, чего нам недоставало. Теперь наше маленькое мятежное знамя заиграло настоящим имперским пурпуром!
        Глава 20
        Подойдя к подставке, накрытой багряным бархатом, Василий протянул руку к лежащему на ней золотому венцу. Закусив от волнения губу, он приподнял сверкающий символ безграничной власти.
        - Я император! - прошептал он, заходясь от восторга. - Я повелитель мира!
        Взглянув на свое отражение, Василий надменно вскинул голову, и в его голосе засквозило презрение и безжалостность.
        - Трепещите, ничтожества!
        Взгляд с другой стороны, и в интонации добавилось самодовольное торжество.
        - Забейтесь в самые глубокие щели - все равно вам не скрыться от моего гнева!
        Еще один поворот, но в этот раз все удовольствие поломал шум стремительных шагов. Новоиспеченный император, не пряча раздражения, повернул голову и столкнулся с бешеным взглядом ворвавшейся сестры.
        - Где его тело? Почему я узнаю это не от тебя?
        Ей страшно захотелось добавить: «Недоумок!» - но она сдержалась. Несмотря на приступы ярости, ставшие уже почти нарицательными, в роковые моменты она умела быть расчетливой и хладнокровной. Зоя, по сути, была полной копией отца, только в женском тело. В ней так же, как и в покойном базилевсе, ум и упорство непостижимым образом переплетались с параноидальной подозрительностью и почти звериной злобой.
        Василий в этот момент был слишком поглощен собой, чтобы почувствовать скрытое презрение сестры. Отвернувшись обратно к зеркалу, он равнодушно бросил:
        - Тело уже унесли готовить к погребению. Если хочешь взглянуть, спроси - тебе покажут.
        На миг прикрыв глаза, Зоя потушила в себе вспышку гнева. В этот момент брат раздражал ее буквально всем: своим безграничным эгоизмом, полным непониманием критичности момента и тупой уверенностью в своей исключительности. Она постаралась не выдать себя и произнесла спокойно, даже с какой-то подкупающей заботой в голосе:
        - С отцом я еще успею проститься, сейчас ты намного важнее. Пожалуйста, расскажи мне все, что произошло. Во всех подробностях, включая любые мелочи, даже те, что покажутся тебе несущественными.
        Когда Зоя говорила с ним так, он слушался ее во всем, и это было неудивительно, ведь их мать умерла, когда Василий был еще совсем ребенком, и старшая сестра практически заменила ему ее.
        Он развел руками, словно говоря: «Ну хорошо, раз ты просишь».
        - Мы встретили Михаила в ущелье…
        Делясь историей, Василий увлекся, вновь переживая момент за моментом. Выражение его лица менялось от упоения, когда он рассказывая, как всаживал кинжал в тело брата, до растерянности, когда дело дошло до гибели Аврелия. Смерть же отца вообще не вызвала у него никаких эмоций, и закончил он быстро и скомкано.
        - Вот видишь, все хорошо! Я со всем справился! - Василий посмотрел на сестру, ожидая поддержки, но получил лишь резкий вопрос:
        - Кто видел, как ты убил Михаила?
        Тот замялся.
        - Иоанн, его человек, братья Домиции и Аврелий, но он уже мертв. - Еще подумав, он, вспоминая, добавил:
        - Нет, подожди, был еще странный парнишка. Взялся неизвестно откуда, прямо с горы свалился, но когда нас уводили люди Варсания, его уже не было.
        Мгновенно просчитывая свои будущие действия, Зоя выделила главное:
        - Где сейчас Иоанн?
        Недовольно пожав плечами, новоиспеченный император поморщился:
        - Откуда мне знать? Я поручил Варсанию заковать его в кандалы. Наверное, висит на дыбе и кается в грехе.
        - Ты доверил это дело Сцинариону? - Вскипев, Зоя закатила глаза к небу. - Господи, иногда мне не верится, что нас родила одна и та же женщина! - Сжав кулаки, она чуть не набросилась на брата: - О чем ты думал, почему сразу не послал за мной?
        Испуганно отшатнувшись от разгневанной сестры, Василий аж взвизгнул:
        - Да что ты бесишься! Логофет просил не поднимать шума раньше времени. Сначала надо выбить признание из нашего родственничка.
        - Ты идиот! - Зоя зажала брата в угол. - Варсаний - верный пес Феодоры, он яд слижет с ее руки! Если он чем и занимается сейчас, так строит козни против нас!
        Словно очнувшись и вспомнив, кто он теперь такой, Василий резко оттолкнул сестру.
        - Ты не имеешь права так со мной разговаривать! Я император и не потерплю…
        Зоя наотмашь влепила ему пощечину.
        - Заткнись! Пока ты император только в своей пустой голове!
        Она занесла руку еще раз, но вдруг остановилась и прислушалась. Снаружи явственно послышался старинный боевой марш «Сыновья Туры вставайте на битву».
        - Что это? - Василий, позабыв про горящую щеку, обернулся на звук, а Зоя, побледнев, процедила:
        - Император обязан знать такое - это трубят сбор имперских легионов. Вот он, твой Варсаний! Он предупредил Навруса, а тот поднимает тех, для кого убийство царского сына не пустой звук.
        Василий надменно вскинул голову.
        - И что? Легионеры не пойдут против своего законного базилевса! Я выйду и прикажу им арестовать изменников.
        Устало прикрыв глаза, Зоя лишь махнула рукой:
        - Очнись ты наконец! Ветераны верят этому жирному евнуху, сейчас он расскажет им, что ты убил своего брата, убил отца, а затем призовет их восстановить попранный убийцей законный порядок. Спроси себя, как долго после этого продержится на твоей голове царский венец?
        Она вдруг резко выпрямилась и повернулась к застывшему у входа человеку со страшным красным рубцом через все лицо.
        - Ликос, немедленно найди Иоанна: он и все, кто были свидетелями убийства, должны умереть!
        Тот с готовностью кивнул и развернулся к выходу, но она остановила его:
        - Подожди. Позови сюда командующего преторианской гвардией.
        Еще один молчаливый кивок, и Василий, провожая взглядом мощную спину центуриона первой преторианской когорты, подумал: «Неужели слухи верны и она все-таки спит с ним? Этот урод слушается ее, как цирковая собачка!»
        В отличие от своей сестры, он все еще не понимал, что от полного краха его отделяют считанные минуты. Зато это отлично понимала Зоя, и ее деятельная натура, не желая мириться с поражением, лихорадочно искала выход.
        - Что мы можем противопоставить Наврусу? - Она никого не спрашивала, а просто мысленно расставляла фигуры на шахматной доске. Ее взгляд уперся в полотнище шатра, словно пытаясь разглядеть за ним своих возможных сторонников и противников.
        Подумав, что вопрос обращен к нему, Василий брякнул первое, что пришло на ум:
        - За нас гвардия и катафракты!
        Зоя сбилась с мыли и уничижительно посмотрела на брата.
        - Две гвардейские когорты против двух легионов? Да преторианцы даже мечей не вытащат! Они за нас, но они не безумцы и против такой силы не пойдут, а про конницу я бы на твоем месте не вспоминала - думаешь, они забыли, за чью ошибку расплатился головой их любимец М?рий Дориан?
        Она вновь ушла в себя, произнося вслух лишь отрывки своих мыслей:
        - Нет! Все, что у нас сейчас есть, это императорская казна.
        Неожиданно пришедшая мысль обратила ее взор на вошедшего трибуна преторианской гвардии. Тот, почтительно склонив голову, застыл у входа, а голос августы прозвучал властно и жестко:
        - Эмилий Гай Проктус, от тебя сейчас зависит, кем ты закончишь свою жизнь - безвестным солдатом или ближайшим другом и соратником императора. Выбирай!
        Взгляд трибуна непонимающе заметался от яростных глаз Зои к сияющему венцу на голове Василия. Мгновение тишины, и наконец старый вояка осознал - это тот момент, когда надо ставить на кон все. Грохнув кулаком в бронированную грудь, он проорал:
        - Приказывайте, мой император!
        Василий лишь благосклонно кивнул, а заговорила вновь Зоя:
        - Поднимайте когорты и срочно грузите казну на повозки! Мы покидаем лагерь через южные ворота. Идем в обход периметра в расположение диких легионов.
        Слегка растерянный взгляд Проктуса дернулся в сторону Василия, и тот, не понимая толком, что задумала Зоя, все же зажегся ее страстной уверенностью:
        - Действуйте, трибун! Действуйте незамедлительно!
        Этого оказалось достаточно, и преторианец бросился к выходу исполнять приказ. Едва за ним опустился полог, как Василий накинулся на сестру:
        - Что мы делаем? Как дикари нам помогут? Мы все потеряем!
        Подойдя к брату, Зоя крепко сжала его холодную ладонь.
        - Верь мне! Для варваров император тот, кто им платит! Раз золото в твоих руках, то и слушать они будут тебя. В честь восшествия на престол прикажешь раздать им по серебряному динарию на каждого воина. Пообещаешь их вождям золотые горы, не скупись, и мы будем иметь четыре легиона против двух у Навруса.
        Глава 21
        Всю дорогу от ущелья до резиденции имперской канцелярии Л?ка ломал голову над вопросом, кто они теперь? Вроде бы Варсаний всего лишь приказал доставить их в лагерь для выяснения обстоятельств, но охрана ведет себя так, будто конвоирует арестованных. Это навевало неприятные мысли. Без сомнения, ситуация крайне опасная, они свидетели убийства одного царского сына другим, и если император простит Василия или просто не захочет поднимать шум, то, скорее всего, прикажет избавиться ото всех, кто может сболтнуть лишнего. Что можно сделать в таком случае? Ничего!
        Велий посмотрел на бледное лицо цезаря, его напряженную посадку, и понял, что сколько бы тот ни храбрился, он еле держится в седле. Даже если решиться на побег, то далеко с ним в таком состоянии не убежишь. Да и не побежит он. Мать, Прокопий - нет, он их не оставит. Остается только набраться терпения и ждать - комит словно уговаривал сам себя, - может, еще обойдется. Хорошо, хоть Зара вовремя смылась, она должна предупредить Прокопия, а тот, возможно, что-нибудь придумает. Лабиринты дворцовых интриг - это по его части.
        На императорскую сторону лагеря почти незаметно въехали через южные ворота и двинулись прямиком к резиденции логофета. Здесь все спешились, и гвардейцы Варсания сдали задержанных трибуну имперской канцелярии. Тот провел их в один из шатров и, поставив охрану у входа, приказал сидеть тихо и ждать.
        Проходя в палатки, Л?ка интуитивно отметил снаряжение стражников - стандартный панцирь, меч, нож. «Мало ли», - подумалось ему, хотя побег как выход он по-прежнему не рассматривал.
        Иоанн вдруг покачнулся, и Велий, подхватив его, осмотрелся. В большом прокаленном солнцем шатре никого, кроме них четверых, не было. Те два придворных хлыща, с которыми он «познакомился» у входа в ущелье, сразу же отделились, перешли к противоположной стене и вообще вели себя так, словно их оставили здесь только для того, чтобы последить за двумя подозрительными типами.
        «Ладно, - размышляя, Л?ка продолжил осмотр, - они явно считают, что им ничего не грозит. Наивно, но это их проблемы. Сейчас самое важное - узнать, как отреагировал император на убийство сына. Может быть, он не станет выгораживать Василия. Подождем!»
        Велий уселся на лавку рядом с цезарем и мрачно уставился на братьев Домициев. Под прицелом его взгляда они почувствовали себя неуютно и перестали возбужденно шептаться. Старший из братьев, не выдержав, вызывающе подался вперед.
        - Чего пялишься? Повезло тебе, что лошадь оступилась, а то рука у меня бы не дрогнула! Ничего, скоро будешь висеть на дыбе. Я сам приду посмотреть, как ты мучаешься!
        - Поживем - увидим. - Губы комита растянулись в хищной усмешке. Он вдруг разом успокоился и повернулся на тревожный шепот Иоанна.
        - О чем он говорит? - В глазах цезаря застыла тревога. - Какая дыба?
        Лицо комита разгладилось, и в глазах блеснула твердая уверенность.
        - Да болтает со страху сам не знает чего. Все будет хорошо!
        Что бы Иоанн ни думал в этот момент, ледяное спокойствие Велия подействовало на него благотворно. Он выпрямился и наградил Домициев презрительным взглядом.
        - Вы и ваш господин совершили чудовищное преступление. Не будет прощения ни вам, ни ему!
        Может, эта гневная отповедь, а может, сама атмосфера полутемного шатра подействовали на них, но братья как-то разом затихли и вдруг по-настоящему почувствовали, в какое дерьмо они вляпались.
        Гнетущая тишина длилась довольно долго, пока полог не раздвинулся и вновь не появились люди Варсания. Тот же гвардеец, что час назад сдал их охране канцелярии, встал в слепящем солнцем проеме.
        - Выходите!
        Братья заволновались.
        - Куда? Зачем?
        Мрачный телохранитель логофета, ничего не ответив, лишь подстегнул их резкой командой:
        - Живо!
        Поднявшись, Л?ка успокаивающе кивнул на вопросительный взгляд Иоанна, мол, все нормально, нет повода для беспокойства. Снаружи их ждали еще трое таких же крепких ребят в полной броне, и Велий с огорчением отметил, что в охрану Варсания набирают не за красивые глаза.
        В сопровождении четырех бойцов они пересекли лагерь и, выйдя за ворота, подошли к крохотному, прилепившемуся к самой скале сараю. Это единственное каменное строение в море полотняных палаток и шатров стояло не занятым по одной единственной причине - оно было забронировано логофетом для подобных «нужд» канцелярии.
        Старший «почетного караула» распахнул дощатую дверь.
        - Заходите! - На его как вырубленной из камня физиономии не промелькнуло ни единой эмоции.
        Братья Домиции попытались в очередной раз вступить в бесполезный диалог, но их без лишних разговоров попросту втолкнули внутрь. Иоанна таким образом «уговаривать» не пришлось, а Л?ка, оглядев еще раз нависающую скалу, кусты орешника позади сарая и не найдя ничего, за что мог бы зацепиться глаз, последним вошел в черный проем. Здесь было не так темно, как показалось вначале: щели в двери и в крыше давали достаточно света. Домиции уселись на полу у одной стены, Иоанн - у другой. Велий остался стоять у входа. Дверь гулко захлопнулась за его спиной, грохнул тяжелый засов, и комиту все стало окончательно ясно: наверху решили замять дело, а свидетелей спрятали подальше, чтобы потом убрать по-тихому. Скорее всего, эту ночь им не пережить.
        Развернувшись, Л?ка припал глазом к щели. Из четверых гвардейцев охранять их осталось только двое, но при таком раскладе и этого вполне достаточно. Под стены не подкопаешься - камень, а крыша хоть и дырявая, но без шума ее не разберешь. Рассматривая охранников, Велий напряженно искал выход. Теперь сомнений у него уже не было: единственный шанс на спасение - побег. Дело оставалось за малым - придумать, как это сделать? В голову ничего не приходило, и комит по-прежнему торчал у своего наблюдательного пункта.
        Вскоре его напряженная мыслительная деятельность была прервана появлением четверки преторианцев. Центурион императорской гвардии с уродливым шрамом во все лицо грубо приказал охранникам сдать пост и проваливать. Л?ка мгновенно напрягся - вот оно! Даже ночи дожидаться не стали! К его удивлению, охрана никуда не ушла, а в ответ, так же резко послала «красавца» куда подальше. Тот, озверев, заорал, что это указ императора и всех ослушавшихся ждет страшная кара. На что стража безапелляционно заявила, мол, у них тоже приказ и для пущей убедительности взялась за оружие.
        Эта разборка поразила Велия до крайности. На его глазах происходило что-то неслыханное: охрана логофета отказывалась выполнять прямой приказ императора!
        «Что происходит? - Л?ка силился понять увиденное и не мог этого сделать. - Получается, Варсаний не хочет, чтобы свидетелей прирезали быстро и без шума, но в то же время трудно поверить, что он пошел против воли базилевса. Тогда чей приказ исполняют преторианцы?»
        Ссора за дверью сменила тональность, заставив Велия отвлечься от своих мыслей. Центурион преторианцев перестал орать и вдруг продемонстрировал командиру стражи жуткое подобие примиряющей улыбки.
        - Ладно, я вижу, ты хороший солдат и правильно исполняешь свой долг, но там, - он махнул рукой в сторону императорских шатров, - ситуация изменилась, и если тебе нужно подтверждение, то просто пошли своего бойца - пусть узнает. - Оскал на лице стал еще шире. - Мы подождем, торопиться некуда.
        Старший из охраны на мгновение задумался, но, видимо, решив, что убедиться лишний раз не повредит, кивнул второму:
        - Сходи спроси, что нам делать?
        Наполовину вытащенные мечи с шумом вошли в ножны, посланный стражник шагнул вперед, а преторианец со шрамом довольно протянул оставшемуся открытую ладонь.
        - Ну вот и отлично! Чего нам ссориться - пусть господа решают, что там и как, а мы, солдаты, делаем, что велят.
        Протянутая рука на миг зависла в пустоте, но, подумав, охранник все же решил не обострять конфликт, и крепкое рукопожатие скрепило мирное решение. В тот же момент, улыбка на лице центуриона сменилась злобной гримасой, и блеснувший на солнце нож вошел стражнику точно под кромку панциря. Тот дернулся, но преторианец не дал ему вырваться и ударил еще раз, вгоняя лезвие в незащищенный живот по самую рукоять.
        Второй охранник не успел еще осознать, что произошло, как был накрепко схвачен с трех сторон. Рванувшись, он сбросил одного и потянулся к оружию, но опоздал - отточенный клинок безжалостно полоснул его по горлу.
        Центурион, оттолкнув уже мертвое тело, обернулся к своим и удовлетворенно кивнул. Затем, перешагнув через труп, он двинулся к двери, деловито вытаскивая на ходу меч.
        Все это промелькнуло перед глазами Луки в одно мгновение, и решение принимал уже не разум. Повинуясь своему волчьему инстинкту, он вдруг резко обернулся к старшему из братьев.
        - Ей, там за вами пришли! Вроде отпускают…
        Не дослушав, Карвиний радостно вскочил.
        - Я знал, что Василий нас не бросит!
        Он подбежал к выходу в тот момент, когда дверь уже начала распахиваться, и комит, схватив ничего не подозревающего парня за шею, резко толкнул его в открытый проем. Карвиний налетел на входящего преторианца, и тот, готовый к сопротивлению, не раздумывая всадил клинок в бросившуюся на него фигуру. Встречная инерция была так велика, что меч вошел по самую гарду, застревая в пробитых ребрах. Вытащить его Л?ка уже не позволил, и центурион, опрокинутый мощным ударом в челюсть, полетел на землю.
        Мертвое тело Карвиния еще медленно сползало на пол, а меч уже был в руках Велия. Переступив через порог, он вышел на свет.
        - Ну что же вы, господа! - Л?ка оскалился в сторону трех застывших преторианцев. - Не заставляйте меня ждать!
        Сплюнув выбитый зуб, центурион отполз подальше и не спеша поднялся. Окинув оценивающим взглядом стоящего в двух шагах Велия, он разочаровано посмотрел на свой меч в чужих руках, затем на свои пустые ладони и зло бросил своим:
        - Кончайте с ним!
        Преторианцы, словно очнувшись от наваждения, бросились вперед, но в то же мгновение, Л?ка ожидавший именно этого, шагнул обратно в полумрак сарая. Узкий проем впустил только одного из троих, и тот, на мгновение ослепший после яркого света, стал легкой добычей. Меч комита расчетливо ударил в открытую шею, и уже второе тело рухнуло в дверях, заваливая проход.
        Молниеносная смерть товарища отрезвила нападавших, как ушат холодной воды, и, остановившись, они оглянулись на командира.
        Рубец на его лице побагровел от бешенства, но центурион справился с собой. Урок был слишком наглядный, чтобы повторить ту же ошибку снова. Вырвав меч из рук одного из своих бойцов, он гаркнул ему:
        - Живо тащи сюда щиты, а мы пока придержим этого оборотня, если он захочет выйти на свет!
        ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ, ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ СДЕЛАТЬ ДЛЯ ВАС НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК, ПОЭТОМУ РАД СООБЩИТЬ, ЧТО ПОСЛЕДНИЕ ГЛАВЫ ВТОРОЙ КНИГИ ВЫЙДУТ В ЭТОТ ЧЕТВЕРГ, 31 ДЕКАБРЯ В 9 УТРА.
        Глава 22
        До того момента, как было произнесено слово «дыба», Иоанн не задумывался о последствиях произошедшего. Он чувствовал лишь праведный гнев и желание воздать убийце по заслугам, но после услышанного вдруг включился разум, открывая суровую реальность. Невозмутимость и твердая уверенность Велия лишь подтвердили его мрачную мысль: «Все плохо! Если до этого дня у Константина и были сомнения насчет меня, то теперь у него действительно появился повод для моего устранения».
        Пока они сидели в палатке Варсания, размышления о безнадежности будущего были довольно абстрактными, и где-то в глубине души он еще верил в благополучное окончание, но когда их повели за периметр, подкрался настоящий страх. Впервые пришла мысль о побеге. Бежать! Но что будет с Прокопием, с мамой? Их казнят как изменников! Господи, о чем это я, о каком бегстве я думаю! Кругом охрана!
        Перед ним открылся черный дверной проем, и Иоанн ужаснулся. Может, он в последний раз видит солнце! Он нервно обернулся к Велию с застывшим в глазах вопросом: «Неужели конец?» И твердый взгляд телохранителя словно ответил: «Спокойно! Пока мы живы, шанс всегда есть».
        Иоанн устыдился своей слабости и, безмолвно обругав себя, шагнул в темноту сарая. Братья Домиции уже сидели у стены, и он двинулся к противоположной. Сидеть рядом с этими негодяями было противно. Опускаясь на землю, Иоанн повторял и повторял засевшую в голове фразу: «Главное, не опозориться! Умирать надо достойно!»
        Гипнотизируя себя, цезарь не спускал глаз с застывшего у двери Велия, подспудно осознавая, что этот человек - его последняя и единственная надежда на спасение. Какая-то часть подсознания настойчиво твердила: шанс будет, он что-нибудь придумает, и ты должен не пропустить это мгновение. Ты должен будешь ему помочь!
        В тот момент, когда клинок пронзил грудь Карвиния, а его брат с отчаянным воплем вскочил на ноги, Иоанн вдруг понял: вот он, этот момент! Если Секст сейчас накинется на Л?ку со спины, то враги снаружи воспользуются сумятицей и ворвутся сюда.
        Вся картина прокрутилась в голове Иоанна в один миг. Рванув наперерез, он тараном врезался в бок Домиция. Два тела, сцепившись, покатились по земле, и в мозгу цезаря молнией промелькнул вопрос: что дальше? Он неважно владел мечом, но этому его хотя бы учили. А вот что делать в драке? Никогда раньше ему не приходилось бить человека, и сейчас он не представлял, что сумеет это. Иоанн придавил все телом бьющегося под ним Секста, пытаясь удержать, но тот не желал сдаваться. Растопыренная ладонь уперлась Иоанну в подбородок, и чужие пальцы вонзились в лицо, стараясь добраться до глаз. Стало страшно, очень захотелось освободиться, вскочить и выпустить рвущееся под ним тело, но подсознание резануло бешеным криком: «Нет! Ты должен удержать его любой ценой!» Зажмурившись, Иоанн мотнул головой, пытаясь избавиться от выдавливающих глаза пальцев, но не смог. Боль становилась невыносимой, и, вцепившись двумя руками в волосы Секста, он изо всех сил ударил его затылком об пол. Один раз, затем еще. Жутко хрустнула разбитая кость, и Иоанн ощутил на ладонях что-то влажное и горячее. Бьющееся под ним тело затихло, и
он поднял свои мокрые от крови руки. Секст лежал неподвижно, уставившись невидящим взглядом в потолок, и Иоанн испуганно соскочил с него.
        - Господи, я его убил! - непроизвольно прошептали пересохшие губы, и он со страхом уставился на свои руки, сотворившее такое.
        Цезарь медленно пятился, пока не уперся в спину Велия, и тот, на мгновение обернувшись, без вопросов оценил увиденное:
        - Неплохо! Честно скажу, не ожидал!
        Такие простые слова, короткая похвала, оказали на потрясенного Иоанна почти магическое воздействие. Он словно очнулся, в один миг пропал ужас от содеянного, пропало чувство вины и непоправимости - осталось лишь удовлетворение, что он не подвел сражающегося за него человека, что он не струсил, не отступил, а сделал то, что должен был.

* * *
        С выступа скалы, на котором лежала Зара, хорошо просматривалась императорская часть лагеря. Девушка видела, как привезли Иоанна, как его и Велия завели в большую палатку. Теперь оставалось только решить, что делать дальше? Попытка организовать вхождение Данациуса не увенчалась успехом - магистр не отвечал. «Вероятно, последний контакт потребовал слишком много энергии, - решила она. - Овладеть сознанием другого человека на таком расстоянии, да еще через посредника, - на грани возможного даже для Эртория Данациуса». Теперь - Зара это уже поняла - она могла рассчитывать только на свои силы. Неподвижно замерев на камне, она следила за каждым движением внизу, у шатров. Чтобы начать действовать, необходимо было понять, какая опасность угрожает Иоанну. Зара задумалась: еще утром Великий магистр абсолютно точно дал знать, что сегодня не тот день, и значит, волноваться особенно не из-за чего. Вроде так, но что тогда было в ущелье? Если бы она не вмешалась, то Иоанн точно уже был бы мертв. Тут либо что-то не вяжется, либо ее головокружительный прыжок со скалы уже давно вписан в судьбу Иоанна, а
следовательно, она и сейчас должна что-то предпринять. Что-то, чего она пока не знает, но о чем обязательно должна догадаться.
        Приземлившийся на голую ногу овод выбрал наконец место и вонзил жало в кожу, Зара поморщилась, но не шелохнулась. Глаз человека в первую очередь реагирует на движение. Неподвижность - главная заповедь того, кто желает остаться незамеченным. Неподвижность и слияние с местностью, поэтому яркая далматика с гербом Страви была сброшена Зарой еще там, в ущелье, и теперь, в серой нижней рубахе, она, как хамелеон, «растворялась» на скрывающей ее скале.
        На мгновение она вспомнила, как на месте трагедии появился Варсаний Сцинарион и как, выждав момент, когда его пронизывающий взгляд прошел мимо, она шагнула в сторону, скрываясь за камнем. Как полетела на землю цветная верхняя одежда и как, прикрывшись скалой, она юркнула между валунов. Расчет был верный, искать ее не стали: слишком уж грозная ситуация назревала, чтобы тратить время на поиски не ключевой фигуры. Искать не стали, но что Варсаний ее заметил, она не сомневалась. А все, что она знала об этом человеке, говорило: мелочей для него не существует, рано или поздно он ее вспомнит и вычислит.
        Зара отбросила воспоминания, цыкнув на себя, что все это будет иметь значение, только если Иоанн останется жив. Сейчас самое разумное - предупредить Прокопия, тот смог бы, наверное, хоть что-то прояснить, но для этого надо оставить свой пост, чего она делать не хотела. Интуиция подсказывала девушке - в любой момент может случиться непоправимое, уходить нельзя ни на секунду.
        Когда всех четверых задержанных забрали из палатки и повели в ее сторону, Зара мысленно похвалила себя за предусмотрительность. Если бы ушла, то пропустила бы этот момент и не знала бы потом, где искать. А теперь все ясно: сарай как на ладони и всего два охранника у двери. Оставалось только решить, когда начать действовать - сейчас или дождаться ночи. Надежда, что ситуация рассосется без ее вмешательства, иссякла: сомнений больше не было - Иоанна хотят убить тайно.
        У Зары уже сложился план. Магистр третьего уровня мог с легкостью вложить в голову человека любую картинку. Два стражника ей тоже были по силам, и все должно пройти без осложнений. Она выйдет на расстояние контакта со стражей, а те увидят своего командира. Он прикажет им выпустить арестованных и заберет их. Все! Никакого шума, никакой тревоги и целая ночь впереди для решения, что делать дальше.
        Весь грандиозный план рассыпался в одночасье с приходом преторианцев. Ей было не слышно, о чем они говорят, но догадаться не составляло труда. Дальше события понеслись стремительно, и когда у открытой двери вновь остались только два охранника, Зара поняла - ждать ночи нельзя! Пора! Она скользнула между камней, промчалась по тропе и, выровняв дыхание перед выходом, шагнула на открытое пространство.

* * *
        Трогая языком то место, где недавно еще был здоровый зуб, Ликос больше всего сейчас желал, чтобы поганый комит получил по заслугам. Чернеющий пустотой дверной проем завораживал и тянул дать волю бушующей в душе ярости. Центуриону страстно хотелось боя, но здравый смысл брал верх, и Ликос ждал.
        «Сейчас принесут щиты, - успокаивал он себя, - а закрывшись, я спокойно продавлю гаденыша вовнутрь, а там уж втроем мы его быстро прикончим».
        Неожиданно Ликос почувствовал, что кто-то смотрит ему в спину. Еще не успев обернуться, он уже удивленно воскликнул: «Зоя?». Августа стояла прямо перед ним такой, какой он видел ее последний раз, в длинной расшитой золотом далматике, с прической, уложенной под жемчужной сеткой. Ее маленькое кукольное личико выражало недовольство.
        - Ликос, ты мне больше не нужен! Уходи! Я все решу сама.
        Центурион замялся:
        - Моя госпожа, это опасно! Может…
        Гневный голос Зои оборвал его на полуслове:
        - Убирайся!
        Покорно склонив голову, Ликос кивнул своему бойцу и двинулся в сторону лагеря. Через несколько секунд он все же не выдержал и обернулся. Ненавистный ему комит вместе с Иоанном уже вышли из сарая, и августа милостиво позволила им подойти.
        В этот момент вдруг раздался отчаянный крик:
        - Где я?
        Этот вопль, как порыв ветра, раздернул туман миража, и центурион вдруг прозрел. На расстоянии двадцати шагов стояла какая-то незнакомая девчонка в одной нижней рубахе, а рядом с ней замерли в напряжении те два человека, которых он должен был убить. Несколько секунд Ликос ошарашенно смотрел на них, а они на него, пока вновь не раздался тот же самый голос:
        - Что происходит?
        Теперь все пять пар глаз развернулись на крик. В дверях сарая застыл Секст Домиций. Зажимая рану на затылке, он непонимающе вертел головой.
        - Где я? Кто вы такие?
        Рука центуриона потянулась к мечу, и это послужила сигналом к действию для всех. Велий схватил за руку слегка ошарашенного Иоанна и, рявкнув во все горло: «Бежим!», - рванул по тропе. Зара кинулась за ними, а следом загрохотали подкованные сандалии преторианцев.
        Пошатываясь, Секст двинулся навстречу гвардейцам, умоляюще шепча:
        - Помогите мне!
        Его растопыренная ладонь уперлась в бронированную грудь центуриона, и тот, презрительно скривив губы, ответил ему коротким ударом меча в живот. Выпученные глаза Домиция вспыхнули искрой изумления, а Ликос, столкнув его с дороги, бросился в погоню за беглецами.
        Глава 23
        Два легиона тяжелой имперской пехоты строились на плацу по трем сторонам периметра. Под гортанные выкрики центурионов и синхронный топот тысяч сандалий, легионеры быстро ровнялись в идеальные прямоугольники.
        Заложив руки за спину, стратилат Великой армии напряженно следил за отточенными движениями когорт. Пока все шло так, как он задумал. По железным шеренгам почти ощутимо катилась молчаливая волна удивления. Еще бы! Отзвучавший только что марш уже давно никто не слышал - Константин запретил его как напоминание о смутных временах гражданской войны.
        Наврус усмехнулся про себя: зато сегодня он как нельзя кстати - не вредно будет напомнить ребяткам, под какой гимн их деды и прадеды прошагали полмира. Гадают небось сейчас, к чему это? А еще я тут торчу, как пугало, в полной броне. Тоже вопросов добавит. Привыкли поди, что обычно их заставляют попотеть в ожидании моей персоны.
        Обливаясь потом под тяжестью доспехов, Фесалиец все еще решал, с чего начать: вызвать сначала легатов и трибунов, а потом обратиться к солдатам или плюнуть на командиров и пойти «напрямик без брода»?
        Наврус прошелся глазами по плотным шеренгам бойцов и недовольно поморщился, услышав за спиной шепот Прокопия:
        - Чего вы ждете? Время! Дорога каждая секунда!
        Не отвечая, он продолжал смотреть на выстроенные ряды, на позолоченных орлов, на замершие в ожидании лица воинов. Смотреть и ждать. Как ни странно, этот маленький покалеченный человечек, этот любитель комфорта и неги до тонкости чувствовал настроение толпы. Сейчас, он уже решился. Совет с легатами ему не нужен - только испортит дело. Все будет зависеть от ветеранов - как они воспримут его призыв.
        Прокопий уже настойчиво тыкал его в бок, и Наврус без слов выразительно посмотрел на патрикия. Ведь умный же человек, а не понимает! Тут горлом не возьмешь - ветеранам плевать на пустые призывы, сколько ни ори. Их надо зажечь, зацепить за живое, чтобы они сами возмутились и потребовали от него восстановить справедливость.
        Молчаливая выволочка подействовала, и Прокопий на время угомонился. Наврус поправил съехавший на глаза шлем и, мысленно пожелав себе удачи, пошел вдоль замерших шеренг. Его взгляд скользил по лицам солдат, многих из них он знал лично и уже выбрал тех, с кем будет говорить. Первое - напомнить, как много он для них сделал!
        Наврус остановился у рослого ветерана с мрачным недовольным лицом и, посмотрев тому прямо в глаза, произнес про себя его имя: «Тиверий». С него он собирался начать. Обычная история: пока этот легионер воевал за империю, его ферму забрали за долги, а семью выкинули на улицу. Фесалиец тогда не поленился лично вмешаться - как знал, что когда-нибудь пригодится. Кого-то пришлось припугнуть, кому-то дать денег, но ферму солдату вернули.
        Выждав паузу, Наврус улыбнулся:
        - Как дела у твоей семьи, Варэн? Никто больше не обижает?
        Каменная маска на лице легионера осветилась благодарностью.
        - Хвала Огнерожденному и вам, мой господин, все хорошо!
        - Вот и отлично! - Внимательный взгляд Фесалийца прошелся по соседним ветеранам, словно приобщая их к разговору, мол, если что, вы знаете к кому обратиться! Не стесняйтесь!
        Наврус двинулся дальше, по-прежнему заложив руки за спину и пронизывая каждого испытывающим взглядом. «Вот и следующий». Фесалиец прошел было мимо, но, словно вспомнив, вернулся, остановившись перед статным мужчиной почти на две головы его выше.
        - Колан! Как поживает твой брат? - Посмотрев на гиганта снизу вверх, Наврус смягчил взгляд. Старший брат этого широкоплечего красавца, не дослужив всего год до положенного срока, потерял руку в бою. Естественно, чиновники имперской канцелярии уперлись и отказали ему в пенсии. Этот случай запомнился, потому что тогда пришлось идти на поклон к самому Варсанию. Тот, конечно, не отказал, но долг Великому логофету рано или поздно придется возвращать, а тот, как известно, мелочиться не любит.
        Лицо легионера расплылось в счастливой улыбке:
        - Живет - не тужит, и каждый день благодарит вас, мой господин!
        Убрав улыбку, Наврус посуровел:
        - Незачем меня благодарить, я за справедливость и своих ребят никому в обиду не дам. Мы проливаем кровь за империю, и не след всякой чинушной сволочи пить из нас кровь. Пока я жив, никто не посмеет обидеть моих бойцов!
        Подмигнув легионеру, мол, знай наших, Фесалиец пошагал вдоль строя, и по глазам стоящих перед ним солдат он видел - каждое его слово услышано. Пора было переходить к главному, и Наврус уже высмотрел того, с кого все должно начаться. «Понций, так его зовут, - стратилат повторил про себя, - центурион первой когорты, первого легиона. Авторитета у этого легионера побольше, чем у обоих легатов вместе взятых».
        Темная история Понция подходила как нельзя лучше. Когда тот маршировал в очередном походе, его отец и старший брат были зарезаны неизвестным убийцей на улице Царского города, а младший, пользуясь отсутствием Понция, обстряпал все так, что тому не осталось ни кола, ни двора. Поговаривали даже, будто младший братец и нанял убийцу, но доказать ничего не смогли.
        Подойдя к легионеру, Наврус притормозил и, остановившись, задрал голову:
        - Как жизнь, центурион?
        Понций чуть усмехнулся:
        - Неплохо, мой господин, грех жаловаться.
        Покивав с важным видом, Фесалиец сделал вид, будто уже собрался идти дальше, но в последний момент передумал. Подняв тяжелый взгляд человека, озабоченного муками совести, он вновь обратился к центуриону:
        - Ты вот, Понций, человек в армии известный, твоя честь и преданность долгу служат примером для молодежи. Скажи мне… - Наврус выдержал паузу, показывая, что сомневается в своем праве говорить, но все-таки продолжил: - Чего заслуживает человек, убивший своего отца и брата ради наследства?
        По закаменевшему враз лицу центуриона было понятно, что искра упала в кучу сухого хвороста.
        - Смерти! - Понций выкрикнул, не помедлив ни на секунды. Было очевидно, что это вопрос тот уже для себя давно решил.
        Сделав вид, что обдумывает слова центуриона, Наврус помолчал, а затем вновь спросил:
        - А если этот человек - твой командир?
        Лицо Понция напряглось, а весь плац затих так, что Фесалиец услышал над собой жужжание мухи. Он доверительно улыбнулся, дожимая центуриона:
        - Не бойся, я никого не имею в виду. Можешь говорить, что думаешь.
        - Не мне судить командиров. - Губы ветерана сжались в жесткую нить. - Но я под началом такого человека служить бы не стал.
        Наврус хищно прищурился, впиваясь взглядом в лицо солдата.
        - Да, задал ты мне задачу, Понций!
        Прозвучавшая фраза словно перевернула все с ног на голову - теперь получалось, будто центурион требует ответа от стратилата. Наврус сделал озадаченное лицо и, будто наконец решившись, повысил голос:
        - Согласен с тобой, центурион, нельзя служить человеку без чести, запятнавшему себя убийством отца и брата, даже если он твой трибун, легат или сам император!
        Почувствовав момент, Фесалиец заорал на пределе возможностей своих связок:
        - Слушайте меня, сыны Великой Туры. Слушайте и решайте! Сегодня наследник престола Василий убил отца, убил родного брата и кровавыми руками возложил на свое чело венец базилевса. Я не могу и не буду служить кровавому убийце! А вы? Что вы скажете? Я позвал вас сюда, чтобы спросить, кто вы? Жалкие наемники, служащие любому за кусок серебра, или гордые сыновья Туры, потомки тех людей, что выбирали императоров и сажали их на престол!
        Гробовая тишина встретила эти слова, и, теряя уверенность, Наврус постарался сохранить твердость голоса:
        - Я, ваш командир, спрашиваю: кто вы? Достойные граждан, служащие своей стране и ее законам, или людишки без чести и совести? Позволите вы править тирану, обагрившему руки кровью отца и брата, или выберете достойного вас императора? Там… - Фесалиец вытянул руку в сторону императорских шатров. - Там сейчас Василий убивает последнюю надежду Туры, прямого потомка Корвина Великого - цезаря Иоанна! Вы все видели его на поле боя, когда варвары бежали, оставив своего командира. Вы все видели Иоанна Корвина, в одиночку вставшего на пути сардийской конницы! Вот кто должен править империей, а не кровавый отцеубийца. Иоанн Корвин ждет вашей помощи! Он томится в застенках в ожидании смерти, и только вы можете его спасти! Я, Наврус Фесалиец, стратилат Великой армии, призываю вас встать вместе со мной на защиту справедливости и законного государя!
        Тишина по-прежнему висела над плацом, и Наврус с ужасом осознал, что проиграл. Голос окончательно сел, и давящее молчание легионеров сбивало с мысли. «Не вышло, - забилась в голове предательская мысль, - эти люди совсем отвыкли бунтовать, умер грозный дух воинов Туры!» Он метнулся взглядом в одну сторону, в другую и увидел, как пришедший в себя Клавдий Агриппа вытащил меч и с криком: «Измена!» - рванулся в его сторону. Несколько трибунов, обнажая оружие, двинулись за ним, и недавний главнокомандующий, вдохновленный поддержкой, заорал:
        - Арестовать изменника! Я приказываю арестовать бывшего стратилата!
        Агриппа со своей свитой уже был в десяти шагах, когда рядом с отчаявшимся Наврусом вдруг выросла мощная фигура Понция. Меч центуриона вылетел из ножен, подтверждая его грозный рык:
        - Убью любого, кто посмеет тронуть стратилата!
        Агриппа и трибуны остановились в нерешительности, а бешеный взгляд Понция прошелся по лицам легионеров.
        - Я хочу служить достойному императору! - Голос центуриона взлетел до небес: - Долой отцеубийцу!
        Это послужило той песчинкой, что столкнула гору, и крик десяти тысяч глоток громом пронесся по плацу:
        - Долой отцеубийцу! Иоанна Корвина на престол! Хотим Иоанна!
        Тиверий и Колан во главе своих десятков уже бросились разоружать Агриппу и его людей, а сияющий Наврус, облегченно выдохнув, обернулся к стоящему за спиной Прокопию.
        - Видал! Все у нас получилось!
        Бледный как смерть патрикий лишь покачал головой и прошептал:
        - Ну и везучий же ты сукин сын, Наврус!
        Хмыкнув, Фесалиец набрал в легкие побольше воздуха:
        - Воины Туры, ваш император в опасности! Спасайте императора!
        Крича на ходу, Наврус побежал через лагерь к шатрам базилевса, чувствуя, как многотысячная толпа следует за ним. Топот легионеров громыхал за его спиной самой упоительной музыкой в жизни, и он, не слыша надрывающегося Прокопия и не видя ничего, кроме позолоченных верхушек императорских шатров, бежал, наслаждаясь торжеством своей победы.
        - Вон он, вон! - Крича во все горло, патрикий все же ухватился за пыхтящего на бегу Навруса. - Иоанн вон там, наверху!
        Вконец запыхавшийся Наврус наконец остановился и поднял взгляд. По краю скалы над лагерем бежали Иоанн, его телохранитель и какая-то девчонка, а за ними гнались трое преторианцев с явно нехорошими намерениями. Эйфория мигом улетучилась из головы Фесалийца, и включился на время забытый стратилат Великой армии. Сбросив опостылевший шлем и запустив пальцы в промокшую от пота шевелюру, он повернулся к ни на шаг не отходящему от него Понцию.
        - Наш император в опасности! Возьми десяток бойцов, и я хочу увидеть головы тех, кто посмел поднять руку на базилевса!
        Глава 24
        В то время, как весь лагерь Великой армии гудел потревоженным ульем, в шатре Варсания Сцинариона, казалось, ничего не изменилось. Шум извне доносился сюда приглушенным и каким-то обыденным, словно шорох деревьев в лесу или рокот прилива. В полумраке шатра стояла умиротворяющая тишина. Два больших бронзовых подсвечника освещали только рабочий стол и самого логофета, склонившегося над бумагами. Все эта безмятежность была лишь видимой частью айсберга - на самом же деле в палатке сейчас кипела напряженная работа, связывающая отдельные события в единую сеть, которая должна определить будущее империи. Сюда, в шатер главы имперской канцелярии, непрерывным потоком текла информация ото всех частей огромной армии. Информаторы Сцинариона писали короткие донесения и, чтобы не раскрыться, закладывали обрывки пергамента в назначенные тайники, затем доверенные курьеры изымали послания и несли их секретарю логофета, а тот, отсеивая ненужное, подавал их на стол самого Варсания. Эта невидимая карусель крутилась быстро и бесперебойно, как хорошо смазанная, неутомимая машина.
        Варсаний развернул узкую полоску пергамента, скрученную трубочкой. Корявый почерк, пляшущие буквы, написанные неверной рукой: «Наврус призывает имперские легионы к бунту».
        Отложив донесение, логофет посмотрел на дрожащее пламя свечи.
        - Что же, это было предсказуемо, - еле слышно произнес он вслух. - Пожалуй, для них это единственно возможный выход.
        Его пальцы разгладили следующий смятый клочок бумаги, разбирая спешно написанные слова: «По приказу августы преторианцы грузят имперскую казну. Она с братом хочет покинуть лагерь через южные ворота».
        - Занятно! - Варсаний перевел взгляд на разложенную на столе карту и проследил начерченную пунктиром дорогу от южных ворот к тракту на перевал. - Хотят сбежать? Нет, это глупо! Зоя не настолько безумна.
        Неожиданно его взгляд зацепился за четыре нарисованные палатки, означающие расположение диких легионов, и Сцинарион не удержал одобрительного восклицания.
        - Браво, августа! Неплохой ход!
        В такие моменты он был бесстрастен, оценивая только поступки своих потенциальных врагов и союзников. Решение Зои сделать ставку на варваров было оригинальным и непредсказуемым, оно в корне меняло всю ситуацию, и он тут же принялся просчитывать варианты дальнейшего развития событий. В первую очередь перед ним вставал вопрос - где следует быть ему, логофету имперской канцелярии? С золотом армии или с мятежным императором?
        Подумав с секунду, Варсаний выделил для себя две главные цели: не допустить централизации власти ни у одной из сторон и не позволить разгореться между ними кровавой бойне. Ситуация должна быть стабильно вязкой и неустойчивой, удобной для вмешательства Феодоры.
        «Исходя из этого, - решил он для себя, - я должен быть вместе с менее предсказуемым противником. С Наврусом и Иоанном я всегда смогу договориться, независимо от принятой официально позиции, а вот с Василием и Зоей - сложнее. Лучше быть поближе к источнику нестабильности, а это значит, надо спешно собираться, оставлять насиженное гнездо и опять отлаживать весь механизм на новом месте».
        Поднявшись, Варсаний уже хотел позвать секретаря, но тут его взгляд привлекло еще одно послание. Развернув его, он прочел поступившее утром донесение из Сардогада: «Хозрой отправляет свою дочь Ильсану в Ибер».
        - Вот так вот! - прошептав, он вновь опустился в кресло и задумался. - Что это значит? Царь Сардии отдает Муслиму в жены свою любимую дочь. Что ему дает такой ход? Ничего! Султан не решится на войну с империей ради женщины - у него их и без того более чем достаточно. Или решится? Тут явно недостает информации.
        Сцинарион был из тех людей, что не зацикливаются на решении только одной задачи, какой бы сложной она ни была. Новая головоломка закрутилась в извилинах его мозга вместе со всеми прочими, и из-за жесткой нехваткой времени он решил действовать кардинально. Какие бы последствия не нес за собой союз Сардии и Ибера, все они были невыгодны империи, поэтому надо выбить краеугольный камень этого союза, надо устранить принцессу Ильсану или по крайней мере не позволить ей достичь Ибера.
        Рука логофета сама потянулась к колокольчику вызвать секретаря. А позвонив, он пробурчал, успокаивая себя: «Ничего, время еще есть».
        В щели приоткрывшегося полога появилась голова секретаря, и Варсаний поманил его пальцем.
        - Подойди! Напомни мне имя того сотника, что выполнял мое поручение в связи с посольством братства Астарты.
        Сцинарион отлично помнил имя сотника, но это была его обычная манера общения с доверенными людьми: те, по его мнению, должны были помнить всю информацию, что когда-либо проходила через них.
        Секретарь, не задумавшись ни на секунду и не изменившись в лице, произнес:
        - Лава Быстрый, комит первой вспомогательной сотни первого имперского легиона.
        Удовлетворенно кивнув, Варсаний поднял глаза на своего помощника.
        - Найди мне его, быстро!
        В ответ секретарь замялся.
        - Вы же знаете, мой господин, у этого варвара нет больше сотни, она…
        Прерывая на полуслове, логофет одарил того ледяным взглядом. Обсуждения своих приказов он не выносил, как и сомнения в том, что хоть какая-то мелочь могла затеряется в его голове.
        - Выполняй! - Варсаний впился глазами в побледневшее лицо. - Найди мне его немедленно!

* * *
        Все нехитрые пожитки уже были собраны в тюки и приторочены к седлам заводных лошадей. Оставалось лишь взлететь в седло и тронуться в путь.
        Лава подошел к своей походной кобыле и, схватившись за луку седла, оглянулся в последний раз на лагерь. Что-то явно происходило. Над имперскими легионами гремел запрещенный марш, и вообще, казалось сама атмосфера вокруг пропиталась тревогой и грядущей грозой, но все это уже было не его заботой. Эта жизнь оставалась в прошлом, и неизвестно, вернется ли когда-нибудь он к ней обратно. Лава проверил подпруги, так, на всякий случай, и тут кобыла, переступив, болезненно дернула ногой. Такие моменты сотник не пропускал. Нагнувшись он осмотрел копыто и поднял гневный взгляд на Кота.
        - Это что такое, Рыжий?
        Что случилось, Ранди объяснять было не надо.
        - Лава, честное слово, с утра всех лошадей проверил, даже твоего Бешеного - и того осмотрел. Клянусь всеми богами! Хочешь Оллерданом, хочешь Ираньей поклянусь!
        Лава угрюмо зыркнул на товарища.
        - Облажался, так не нуди! Бери кобылу и веди на кузню. А вы, - он посмотрел на остальных, - снимайте поклажу с лошадей, пока Кот прохлаждается. Вернется - погрузите снова. Поработаете, чтобы наука на пользу пошла.
        Никто возражать не осмелился, и пятерка вендов быстро принялась за разгрузку, а Ранди, схватив кобылу под уздцы, повел к ближайшему кузнецу. Проводив его взглядом, Лава опустился на землю у ближайшего камня и, вытянув ноги, прикрыл глаза. Интуиция и опыт подсказывали ему, что кажущаяся на первый взгляд нелепая случайность в любой момент могла обернуться крутым поворотом судьбы.
        - Посмотрим, - прошептал он, и вздохнув, настроился на ожидание.
        Пребывая в таком настроении, Лава даже не удивился, когда рядом послышались торопливые шаги, а над ним прозвучал требовательный голос:
        - Где мне найти Лаву Быстрого?
        - А кто спрашивает? - Сотник даже не подумал открывать глаза, хмыкнув про себя: «Вот тебе и случайность - долго ждать не пришлось!»
        Посыльный вспыхнул от открытого пренебрежения, но вступать в перепалку с наглым вендом не стал: у него был строжайший наказ - найти как можно быстрее. Пересилив себя, он вложил в голос максимальную строгость:
        - Логофет двора Варсаний Сцинарион требует его немедленно к себе!
        «Ух ты, Варсаний! - удивился Лава. - Это становится интересно». Поднявшись, он отряхнул штаны и рявкнул на замершего гонца:
        - Ну, чего встал? Веди! Я Лава Быстрый!
        Дукенарию хотелось много чего сказать венду, посмевшему издеваться на курьером канцелярии, но, посмотрев тому в глаза, он благоразумно оставил свое намерение. Развернувшись, посыльный стремительно зашагал в обратном направлении, предлагая Лаве следовать за ним.
        Они шли, обходя периметр имперских легионов, за которым стояла подозрительная мертвая тишина. Лава, стреляя глазами по пути, находил все новые и новые тревожные симптомы, а перед входом в шатер логофета он втянул ноздрями воздух, словно надеялся учуять запах надвигающейся большой беды.

* * *
        Варсаний оторвал взгляд от стола и посмотрел на вошедшего.
        - Проходи, сотник.
        Остановившись в шаге от стола, Лава почувствовал себя неуютно. Он все еще не мог понять, чего ему ждать от этого приглашения, а логофет, внимательно рассматривая его, продолжил как ни в чем ни бывало, делая вид, что не замечает возникшей напряженности.
        - У меня к тебе предложение, сотник. Хочу предложить службу у себя в канцелярии.
        В душе венда зазвенел тревожный колокольчик - ему сейчас придется отказать такому человеку, как Варсаний Сцинарион, а это непременно будет иметь последствия. Помявшись, он все же решился.
        - Премного благодарен Великому логофету за милость, но сразу скажу, охранник из меня никудышный. Не для меня это, я птица вольная.
        Варсаний хмыкнул про себя: «Наглый сукин сын, за место в моей охране многие бы душу продали, а он отказывается». Посмотрев в глаза сотнику, он вдруг улыбнулся:
        - А с чего ты вообще взял, что я тебя в охранники зову? Их у меня и без тебя хватает.
        По лицу Лавы пробежала тень удивления.
        - Если не в охрану, тогда куда?
        Варсаний поднялся из-за стола и подошел вплотную.
        - Мне нужен небольшой отряд для быстрых и тайных операций, и ты, как никто, подходишь на роль командира такой группы. Ты, как говоришь, птица вольная, и я даю тебе полную свободу и полную неприкосновенность от любого судебного преследования, если действовать придется на территории империи. Главное - достижение цели! Я приказываю - ты выполняешь. А как и чего это стоило - меня не волнует.
        Лава на миг задумался: предложение было занятным. Но он тут же одернул себя.
        - Подождите! Так ведь нет у меня уже сотни - шесть человек всего осталось.
        Губы логофета изогнулись в усмешке.
        - Значит, я могу расценивать этот ответ как твое личное согласие?
        Взяв секунду на размышление, Лава кивнул:
        - Да, я согласен!
        Варсаний вновь сел на свое место и удовлетворенно сложил ладони в замок.
        - Раз принципиальное согласие достигнуто, мы можем перейти к мелочам. Отряд наберешь сам, можешь взять любого, кого захочешь, из всей кавалерии армии.
        Лава не удержался:
        - Так уж и любого? А что скажут их вожди? Представляю себе рожу хана Менгу!
        - Что скажут вожди, пусть тебя не волнует. - В голосе логофета послышался металл. - Я сам решу все вопросы, но учти - за каждого выбранного тобой человека ты отвечаешь головой. Все, что будет делать твой отряд, должно оставаться в тайне, кто бы ни проболтался - отвечать будешь ты. Это тебе понятно?
        - Понятно, чего ж не понять! - Лава поджал губы, - бесплатный сыр только в мышеловке.
        Тон Варсания потеплел.
        - Теперь о приятном. Все твои бойцы будут получать втрое против их армейских контрактов. Ты - впятеро. Плюс канцелярия оплатит все расходы по операции и снаряжению. Это я говорю тебе для лучшей мотивации.
        После этих слов, Лава окончательно осознал, какая жизнь его ждет: за просто так никто таких денег платить не станет.
        Дав венду еще минуту для полного понимания, Сцинарион подозвал его к карте.
        - Смотри сюда. - Палец логофета ткнул в точку, обозначающую Сардогад. - Отсюда на днях выходит караван с дочерью царя Хозроя. Принцессу везут вот сюда. - Палец переместился и ткнул в столицу Ибера. - А я бы очень хотел увидеть ее у себя. - Взгляд Варсания уперся в лицо венда. - Твои действия?
        Посмотрев на карту, Лава решил мгновенно.
        - До Халидада дорога одна, а после возможны варианты, поэтому я встречу их сразу за ним, а там уж по обстоятельствам. Думаю, сейчас вы не сможете мне сказать, сколько всего людей в караване и сколько охраны?
        Удовлетворенно хмыкнув, Варсаний подтвердил:
        - Правильно думаешь, точной информации нет. Но в любом случае, твой отряд должен быть небольшим, не больше сотни. Чем меньшем группа, тем больше шансов проскользнуть незамеченными. Надеюсь, ты понимаешь, что если вас обнаружат, то уйти от сардийцев вам вряд ли удастся?
        Молча переваривая услышанное, Лава уже почувствовал себя в седле, и ветер пустыни колюче и зло ударил в лицо. Он мотнул головой, прогоняя видение, и поднял взгляд.
        - Когда выступать?
        Холодные глаза Варсания прошлись по лицу венда, словно стараясь проникнуть в самую глубину его души.
        - Даю тебе два дня на сборы, и послезавтра с рассветом твой отряд должен покинуть лагерь.
        Молча кивнув, Лава двинулся к выходу, но стратилат остановил его.
        - Вот еще что! Если принцессу не удастся доставить живой, то достаточно будет того, что она просто умрет.
        КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ.