Бег петуха Алексей Анатольевич Евтушенко
Рассказы #
Алексей Анатольевич Евтушенко
Бег петуха
Памяти Сергея Тимофеева, эсквайра
* * *
Я ждал её на том же месте, где обычно ждал в те, иные времена иной страны.
Я ждал её уже минут двадцать, прислонившись плечом к светлокожему стволу городского тополя. В горле першило от сигарет и плотной летней пыли, щедро пропитанной бензиновой гарью, но я опять лез липкими от пота пальцами в мятую пачку, ломая спички, прикуривал; глотал с отвращением сухой и горький дым; обшаривал глазами прохожих и проезжающие мимо автомобили.
Она могла прийти пешком или приехать на такси.
Теоретически она даже могла сойти с троллейбуса.
Солнце окончательно сошло с ума и прекратило своё движение по небу, застряв навечно в высшей точке. Выпитая для успокоения нервов полчаса назад водка, искомого успокоения не принесла. Она не принесла даже банального опьянения - летом лучше пить, разумеется, херес. Впрочем, херес пить лучше всегда, как мне доходчиво однажды объяснила красавица-дегустатор в одном из винных погребков ещё советского Кишинёва.
Я пропустил её, к собственному стыду.
Безнадёжно устаревший, бережно выпестованный в памяти образ юной и беспечной Артемиды в жёлтом платье, открывающем умопомрачительные колени, не захотел совместиться с оригиналом.
А может быть, меня просто подвело мимолётное воспоминание о кишинёвской красавице-дегустаторе…
Загорелая чужестранным загаром стильная женщина в короткой светлой юбке и таком же жакете поверх легкомысленной летней маечки (и никакого бюстгальтера!), остановилась, улыбаясь, напротив. В полутора метрах.
Колени остались умопомрачительными. Всё остальное - тоже.
Она медленно сняла шикарные солнцезащитные очки и глянула мне в лицо.
Оказывается, я не забыл этот взгляд, потому что сердце как будто исчезло на секунду из груди. И стало понятно, почему солнце стоит на месте,- просто оно запуталось в её волосах.
Да. Этот серый взгляд я узнаю.
Мне ничего не оставалось делать, как уронить сигарету и шагнуть ей навстречу.
Братское объятие и сестринский поцелуй.
-Ты неважно выглядишь,- заявила она со всегдашней своей бесцеремонностью и плотно взяла меня под руку.
-Должно быть, по контрасту с тобой,- я постарался улыбнуться.- Ты выглядишь на чемодан долларов. На очень большой чемодан.
Мне вряд ли нужно было произносить вслух вторую часть фразы - мелкая сучья месть. Но я сам не люблю себя, когда выгляжу плохо.
-Старалась. Для тебя,- на её чистый лоб легла чуть заметная вертикальная морщинка.
-М-м… спасибо. Я тоже, вообще-то, старался, но, как видишь, не очень преуспел. В июле человек никак не должен быть в этом городе. В июле человек должен быть на песке у моря. Или на бережку у речки. Или в лесу на травке.
-Ага,- охотно подхватила она.- И пусть рядом стоит большущий холодильник с пивом!
Мы оба посмеялись над моей пожилой мечтой. Морщинка исчезла.
-Куда мы идём?
-Вообще-то, нас ждёт Пашка. Я тебе от него звонил.
Но если ты…
-Нет, я рада. У него прохладно и по Пашке я тоже соскучилась.
Встречные прохожие мужского пола с идиотским однообразием заводных болванчиков оборачивались нам вслед.
Точнее, вслед ей.
Когда я не в форме, меня не провожают глазами даже дешёвые проститутки в парке имени Культуры. А я был явно не в форме. И давно.
В том, трижды проклятом и незабываемом феврале, нам тоже оборачивались вслед. Не только мужчины - все.
Какой был день тогда?
«Ах да, среда»,- ответил бы Владимир Семёнович Высоцкий. Может быть, и среда, не знаю…
Очередная, по-моему, четвёртая с того самого вечера по счёту, истерика накрыла Ирину прямо в такси, а чёртова тачка всё никак не могла одолеть обледеневший подъем за три квартала до моего дома.
Раз за разом мы скатывались и скатывались назад.
Ирина в терцию вторила надсадному вою двигателя. Матёрый, все повидавший на своём шофёрском веку водила, ругался сквозь стиснутые зубы нехорошими словами, колеса бессильно визжали на гладком льду, и, наконец, в нас врубился сзади новенький
«жигуль». Или мы в него?
Мне оставалось только поспешно расплатиться, безжалостно выпихнуть Ирку из салона и тащить её дальше буквально за шкирку сквозь прозрачный режущий февральский ветер по зеркально вылизанному этим самым ветром ледяному тротуару.
Хорошо, что я тогда был в форме. Физической, разумеется.
Ещё бы нам не оборачивались вслед! Истерика Ирины имела в диаметре не менее ста пятидесяти метров, а мы находились в самом её эпицентре.
Дважды нас останавливала милиция, и трижды она пыталась меня укусить. Причём один раз у неё это получилось.
Уже почти у самого подъезда, когда стало совсем невмоготу, я сильно и больно отхлестал её по щекам, и до сих пор мои ладони горят при воспоминании об этом.
………………………………………………
Вот и опять я стучу каблучками рядом с Ленечкой по знакомой улице. Совсем как в старое доброе время.
Та же родная улица, тот же родной город и тот же родной Ленечка. Хотя не тот, не тот, конечно. Постарел, что ли Ленечка? Ах, какой был мальчик! Весёлый да кудрявый… Или просто повзрослел? Или не удаётся жизнь. Морщины стали резче, и прибавилось их числом; седина то и дело мелькает в чёрной шевелюре. Хорошо хоть не облысел… Ах, Ленечка, Ленечка! Ах, лето…
Тогда тоже стояло долгое и жаркое лето. Самая середина, помнится. Совсем, как сейчас. На мне было то самое жёлтое платье из марлевки, и я только-только прикатила с черноморского побережья - вся из себя загорелая и гладкая, словно кегля.
Что за компания собралась тогда в «Берёзке»? Нинка с Валеркой были, ещё кто-то… А! Этот грустный архитектор, не помню, как его звали, который, кажется, предназначался мне. И ничего ему, бедняжке, не обломилось. Ни тогда, ни потом. Ещё кто-то был, не помню уже всех.
Пили мы пиво и ели раки. Или рыбу. Нет, всё-таки, кажется, раки. Лёня тоже пил пиво за соседним столиком совсем один, и я обратила на него внимание, потому что он мне понравился. Вернее, не то, чтобы понравился, а… заинтересовал, что ли.
Вот, подумала я, сидит молодой и очень симпатичный черноглазый парень. Почему-то один. Такие редко бывают одни - не тот типаж. Сидит, потягивает пиво и явно на меня поглядывает. Ещё бы он на меня не поглядывал… А познакомиться, дурак, не подходит.
Как-то скучно веселилась наша компания.
Потом я отошла в туалет. А когда вернулась, Лёня уже свободно расположился за нашим столиком, на котором среди толстых пивных кружек изящно высились три, купленные им, бутылки хорошего «Ркацители», и скука, словно побитая собака, отползла в сторону.
-Здравствуйте,- сказал он, откровенно глядя мне прямо в глаза.- Меня зовут Леонид.
-Ирина,- я улыбнулась самой соблазнительной из своих улыбок.
Переспали мы в ту же ночь.
Он просто остановил проезжающую машину и отвёз меня ко мне домой. Родители как раз были в отъезде…
Да, Ленечка.
Дура я, дура набитая, и так мне, дуре, и надо. Хорошо, что хоть друзьями остались, и в тот страшный февраль он оказался рядом. И Пашка тоже. И были доллары, много долларов и хорошие знакомые за границей, которые нашли клинику и помогли положить деньги в банк.
А-а, вот и остановочка трамвайная. Та самая.
Ох, ну его к чёрту! Уеду опять в Швейцарию. Тихая, спокойная, уютная страна. Денег пока хватает…
Нет.
Врач совершенно определённо сказал, что я должна сюда вернуться и снова все вспомнить. Спокойно. Спокойно все вспомнить.
Вспомнить так, как будто всё это случилось не со мной, а с совершенно посторонним мне человеком.
Я здорова.
Я здорова уже.
Я все могу вспомнить.
Заканчивался январь…
Заканчивался январь. Небывало лютая зима разгулялась, словно пьяный рэкетир на вещевом рынке. Даже солнце боялось замёрзнуть, и поэтому быстро пробегало по короткой небесной дуге свой положенный путь и пряталось на западе,- так плохо одетый прохожий выскакивает по необходимости зимой из дома и торопится нырнуть в метро, где тепло и можно доехать до нужного места.
Да, январь заканчивался, но казалось, что эта зима будет длиться бесконечно.
Поздним трамваем я возвращалась домой.
Мороз, терзавший город с упрямым ожесточением всю последнюю неделю, нехотя отодвинулся, уступая место тяжёлому липкому снегопаду.
Я устроилась на переднем сиденье и через лобовое стекло вагона отлично видела, как всё произошло.
Трамвай уже основательно замедлил ход перед остановкой, когда откуда-то слева, из ночной снежной тьмы, выскочил на рельсы парень в дорогой дублёнке, без шапки и с большим «дипломатом» в руке.
Он вполне мог успеть (вагон замедлял ход буквально на глазах), но в последнюю секунду поскользнулся на рельсах, качнулся назад, взмахнул рукой, судорожно пытаясь восстановить равновесие…- и тут красная махина, добротно сработанная на заводах древней Праги, всей своей многотонной массой ударила его в голову.
Парня отшвырнуло к бровке тротуара, он упал, и вагон окончательно остановился.
-Ах ты…- с тоскливой горечью в голосе сказала вагоновожатая, открыла двери и неохотно стала выбираться со своего водительского места, чтобы по долгу службы посмотреть, жив человек или уже нет.
Я тоже вскочила на ноги и хотела было выскочить в снегопад, чтобы как-то, возможно, помочь, но тут в передних дверях вагона появился сам виновник дорожно-транспортного происшествия. Пошатываясь, он поднялся в салон и тяжело плюхнулся рядом со мной на сиденье.
Всю правую сторону его головы и воротник дублёнки обильно заливала кровь.
-О, Господи!- выглянула в салон вагоновожатая.- Ты жив, парень?
-Все нормально, поехали,- он пристроил «дипломат» между ног, поощрительно махнул рукой и зажал рану носовым платком.
-Послушайте,- опомнилась я,- вам срочно необходимо к врачу. У вас же вся голова разбита!
-Пустяки,- он повернулся ко мне, и я впервые близко увидела его глаза.
О, сколько раз потом прожигал меня насквозь этот чёрный луч вечного страдания…
И что бы мне тогда не сойти на той же или следующей остановке?
Поздно, поздно…
Трамвай тронулся, и я вся уже была в странной и страшной власти этих зимних глаз.
……………………………………………
Слава лету!
Мы любили друг друга при первой возможности и невозможности и физически не могли разлучиться даже на несколько часов.
Родители Ирины уехали отдыхать куда-то в Курскую область, в деревню (так ты у меня, курчанка, Ирочка? Да, я курчанка, и вообще красавица), и в нашем полном распоряжении оказалась трёхкомнатная квартира в тихом и зелёном районе города. И у меня в кармане приятно шуршали хорошие - по тем временам, конечно!- деньги, вовремя полученные за вовремя же сделанную большую и трудную работу.
Мы кутили напропалую, как только могут кутить молодые здоровые, свободные и богатые.
Деньги и дни летели со скоростью чайных клиперов, бьющих свои собственные рекорды в «ревущих сороковых» (слева Африка, справа Атлантика, впереди Индия, призы, товар и слава), и нам не было их жаль ничуть (то есть, жаль, конечно, что чайные клипера уже не покоряют океаны).
Август безвозвратно сгорал в наших сердцах, и ярчайшие пышные звезды заглядывали бесстыдными ночами в распахнутое настежь окно.
Мы просыпались, когда хотели - ни мне, ни Ирине не было нужды вскакивать поутру, завтракать на скорую руку и в потной тесноте общественного транспорта мчаться на работу к восьми или, там, к девяти часам. Её длинный отпуск и моё денежное безделье счастливо совпали.
Это счастье - открыть глаза поздним утром позднего лета, осторожно высвободить из-под прелестной головки любовницы затёкшую левую руку и, не вставая, нашарить на полу, возле кровати, ополовиненную с ночи бутылку хереса…
Переливается в стакане густая светлая охра хереса, тянется к потолку дымок первой - самой сладкой!- утренней сигареты, возбуждённо блестит за светлой чёлкой серый глаз Ирины.
-И я хочу,- лениво тянется она к стакану.
Сползает одеяло, открывая заинтересованному взору чудную нежную грудь с длинным и твёрдым розовым соском…
Глоток вина, пара затяжек, и мы опять полны неуёмного желания, а впереди длинный-предлинный августовский день, и полный холодильник еды.
Господи, неужели это всё происходило с нами, и проклятый угрюмый мир казался нам тогда прекрасным, свободным и полным удивительных тайн?
Да, было. Конечно же было. Именно с нами. Именно так. Целый месяц или около того.
А затем деньги подошли к концу, лето тихо и незаметно ушло на юг, а наши отношения приобрели несвойственную им прежде сложность.
Как-то сразу, чуть ли не в один и тот же день, мы обнаружили друг в друге массу мелких, но довольно неприятных недостатков и, вместо того, чтобы плюнуть на них и забыть, наоборот, начали скрупулёзно эти самые недостатки разглядывать со всех сторон, и тыкать в них друг дружку носом. В каждый по отдельности и во все вместе разом.
Но, чёрт возьми, ведь она действительно слишком любила попусту шляться по магазинам и часами висеть на телефоне!
………………………………………………
Почему я тогда привела его домой, до сих пор не могу понять. Сострадание к ближнему? Но, во-первых, для выполнения гуманитарного долга вполне достаточно было отвезти его в больницу, а, во-вторых, никогда я за собой особого человеколюбия не замечала.
Одиночество? Тяга к мужской ласке? Ха-ха. Полгорода друзей и знакомых. Плюс ко всему два старых любовника и один совсем новый отлично научили меня рассчитывать свои силы и возможности. И о замужестве я тогда тоже совсем не думала. То есть, на самом деле думала, конечно, как и всякая молодая и незамужняя женщина, но как-то отстраненно, абстрактно и безотносительно к себе. В общем, семью в ближайшее время я заводить не собиралась. У меня и сейчас-то её нет, семьи…
Или я просто порочна по своей натуре? И не так, как порочно большинство женщин и мужчин, а глубже, тяжелее? Ох, не знаю… На эту тему мы не раз всерьёз и подолгу беседовали с моим психоаналитиком там, в Швейцарии, но даже он - светило европейского масштаба - не смог дать ответа на этот вопрос.
Ответа, который примирил бы меня с самой собой и всем происшедшим.
Зря я, наверное, во всём этом копаюсь. Ну, пустила к себе в дом незнакомого мужчину - подумаешь! Не я первая, не я и последняя - это раз. Что сделано, то сделано (причём давно) - это два. И потом… Ведь он всё-таки был ранен! И он мне понравился. Очень понравился… Высокий, стройный. Густые пепельные волосы слиплись от крови на правом виске. Он сидел в моём любимом кресле, а я склонилась над ним, обрабатывая рану,- вот и пригодились навыки, полученные когда-то на курсах медсестёр.
Ему наверняка было больно, но он ни разу не дёрнулся, не зашипел сквозь белые свои ровные зубы. Не поморщился даже.
-Как вас хоть зовут?
-Игорь. А вас?
-Меня Ирина. Очень больно?
-Нет. Голова только немного кружится.
-Не тошнит?
-Нет.
Я вышла на кухню - поставить чайник, а когда вернулась, то обнаружила на журнальном столике бутылку армянского коньяка и два моих любимых чешских фужера, которые мой гость самостоятельно достал из серванта.
-Давайте выпьем, спасительница,- краем рта усмехнулся он и сразу стал похож на моего любимого американского актёра Брюса Уиллиса.- Вы действительно мне очень помогли.
Скажите, девушки, вы бы отказались выпить с Брюсом Уиллисом? Тем более, что коньяк я люблю. Если он, конечно, хороший. А это был настоящий армянский коньяк.
Игорь, видимо, достал бутылку из своего объёмистого «дипломата», который стоял тут же, возле кресла.
Мы выпили.
Налил он много - по половине фужера. Я сделала один глоток (коньяк и впрямь оказался отменным), а Игорь выпил все сразу. Как воду.
-Вообще-то, после таких ударов в голову врачи употреблять спиртное категорически не рекомендуют,- заметила я.
-Чепуха,- он улыбнулся тем же краем рта.- Я отлично себя чувствую.
Его лицо утратило, пугавший меня мертвенно-бледный оттенок, в него вернулись краски. О чём-то мы говорили, говорили… Вот только о чём? Надо же, не помню совершенно.
Помню, что вёл он себя исключительно корректно. Пил и закусывал аккуратно, смеялся сдержанно, шутил уместно, вставлял, казалось бы, ничего не значащие, но какие-то весомые и нужные фразы в правильных местах.
Вот на эту его корректность, нормальность его абсолютную, что ли, я и клюнула. Или, как сейчас принято говорить, повелась.
С одной стороны мне до тошноты надоели мои недоделанные любовники из художническо-поэтической среды: вечно нищие, амбициозные, малоталантливые и закомплексованные, а с другой… С другой стороны, видимое отсутствие его сексуального интереса ко мне (а я ведь не без оснований считаю себя девушкой вполне сексуальной) подхлестнуло моё личное женское начало лучше всякого коньяка (прав, ох, прав был Александр Сергеевич Пушкин - великий поэт и мужчина земли русской). Я завелась и во что бы то ни стало решила затащить этого Брюса Уиллиса в постель.
Что мне, разумеется, удалось.
О-о… Он был неутомим. В ту, первую ночь, я уснула, изнемогая, лишь под утро, получив от него все, чего желала и даже сверх того.
Совершенно невероятная его мужская сила в сочетании с изысканностью и разнообразием ласк покорила меня окончательно и бесповоротно.
Я уже не принадлежала себе, не контролировала себя и почти утратила способность адекватно воспринимать окружающий мир на ближайшие три недели.
………………………………………………
Длятся долго и скучно не лучшие времена жизни нашей.
Так бывает всегда: счастливые дни исчезают быстро, словно в детстве стаканчик мороженного, а плохие… плохие тянутся и тянутся, как очередь за пивом при советской власти.
Нехорошая осень и мерзкая зима.
Даже Новый год - единственный мною почитаемый и любимый праздник был совершенно испорчен в какой-то полузнакомой компании, где все очень быстро надрались и разошлись парами по многочисленным комнатам громадной квартиры тешить пьяную плоть.
Меня, помнится, активно домогалась некая худосочная брюнетка неопределённого возраста по имени Римма и совсем, было, преуспела в своём начинании, но тут я отчего-то неожиданно протрезвел и, до донышка души потрясённый её внешним, а равно и внутренним обликом, поспешно и трусливо ретировался домой.
С Ириной в ту осень и зиму мы виделись редко. Да и зачем, собственно? Любовь наша разноцветная растворилась в серых буднях бытия почти бесследно. Вот разве что воспоминания об августе… Э, да что там говорить! Они и по сю пору сладко терзают моё бедное сердце.
Но всё же иногда мы встречались.
В основном, как ни странно, по её инициативе. Из любовника я постепенно превратился в некоего душеприказчика. Советчика, мелкого порученца и хранителя секретов и тайн. Кроме этого, Ирина частенько звонила мне по телефону, чтобы в многоминутной болтовне просто излить душу. Видимо, её многочисленные подружки для этой цели не очень подходили. Мне зачастую трудновато было - просто в силу принадлежности к мужскому полу - полностью вникнуть в суть её проблем, но я всегда терпеливо выслушивал все и не загружал её в ответ своими трудностями. Чем, вероятно, и представлял определённую ценность.
Временами у неё возникало желание меня увидеть, и тогда мы встречались и шли в гости к Пашке. Или в какой-нибудь бар, когда Пашки не оказывалось дома или он не мог нас принять.
В самом начале января она сообщила, что ей удалось, наконец, получить однокомнатную квартиру со всеми удобствами (уж не знаю как, но удалось), но это, казалось бы, радостное событие - она вечно жаловалась на невозможность жить вместе с родителями - не принесло ей счастья, потому что наступил тот самый февраль.
Где-то в середине этого короткого и злого на погоду месяца Ирина позвонила и попросила о встрече.
-Мне нужно с тобой поговорить,- сказала она.- С тобой и с Пашей.
-А что случилось?
-Сама не знаю ещё. Вроде бы ничего особенного, но мне как-то не по себе. Видишь ли, я встретила одного человека…
-Ну и?
-Слушай, Ленечка, это совсем-совсем не телефонный разговор. Давай встретимся у Пашки?
-- Когда?
-Завтра вечером в семь часов сможешь?
-Я-то смогу. А Паша об этом знает?
-Знает, я ему звонила. Он завтра весь вечер дома и один.
Паша Горностаев трудился в одной из больниц города. Молодой и бешено талантливый хирург, а также старый-престарый друг ещё с детства. Я познакомил их в том сумасшедшем августе и, по-моему, старый друг тут же не замедлил влюбиться в Ирину. Может быть, не с такой силой и страстью, как я, но всё же… Мне даже иногда кажется, что после бесславной кончины нашей с Иркой любви, друг Паша пытался занять моё место. Не знаю уж, получилось у него что-нибудь или нет, не спрашивал. В конечном счёте, и у меня ведь ничего не получилось.
…уютная Пашина квартира в центре города надёжно и непоколебимо плыла сквозь невозможный февраль.
Мы расположились вокруг низкого столика в порядком потёртых, но чертовски удобных креслах, согревая в ладонях широкие бокалы с коньяком (в чем-чем, а в качественном коньяке у Пашки недостатка никогда не было,- он был ОЧЕНЬ хороший хирург).
Аккуратно нарезаный лимон дразнил слюнные железы.
Ароматный парок поднимался из тонких фарфоровых чашек с кофе,- друг мой Паша любит, чтобы всё было правильно за столом и в жизни. И правильно делает, что любит. Я, вот, например, тоже люблю, но он, в отличие от меня, не только любит, но ещё и стремится к этому.
-Ну, рассказывай,- не выдержал я.
-Чего уж там,- поддержал Пашка.- Все свои.
Ирина глотнула коньяка, неуверенным движением поставила бокал на столик…
-Понимаете, мальчики, познакомилась я недавно с одним парнем. Зовут его Игорь. И не только познакомилась, а… как бы это…
-Трахнулась,- несколько прямолинейно, на мой взгляд, подсказал Пашка.
-Да не… то есть, да, но… понимаете… Он у меня сейчас живёт.
Мы переглянулись.
На Ирину это было не похоже. Во-первых, она практически никак не среагировала на Пашины слова, а во-вторых, то, что у неё поселился мужчина - это, знаете ли… Свою недавно обретённую территорию Ирка охраняла с исключительной бдительностью.
-Живёт уже почти месяц. Понимаете, он мне нравится. То есть, нет, вернее, меня к нему тянет… Трудно объяснить. Никогда раньше со мною такого не случалось. Это не любовь, понимаете? Это что-то другое, но такое же сильное. Даже сильнее. Не могу разобраться. Он… он странный какой-то, а я… а я всё равно… Даже жутко иногда делается. Не знаю. Не знаю, что со мной и с ним,- она судорожно схватила свой бокал и, залпом выпила коньяк.
-Так отчего жутко-то?- простодушно осведомился я.
-Погоди,- Пашка, не торопясь, долил в наши бокалы,- погоди. Давай так. По порядку. Во-первых, в чём конкретно проявляется его, как ты говоришь, странность?
-Ну, он совсем не рассказывает о себе. Я даже, представьте, фамилии его не знаю. Не знаю, где и кем он работает и работает ли вообще.
-Подумаешь,- заметил я,- невидаль. Если мы вспомним фильм «Москва слезам не верит», то там тоже главная героиня не знала фамилии Гоши. Это как раз нормально. Особенно в наше время свободы, как слабоосознанной воли. А насчёт работы… Мало ли чем нынче люди себе на хлеб зарабатывают! Он может целыми днями дома сидеть, а ему денежка на счёт капает за оказанные, например, прежде услуги. Или ещё за что-нибудь, не знаю… Так что, извини, но пока я ничего странного в твоём новом знакомом не вижу. Если судить с твоих слов, конечно.
-Это не все,- улыбнулась губами Ирина.- Это, Ленечка, только начало. Я понимаю, что тебе неприятно слышать о том, что я с кем-то там живу…
-…да ради бога!
-… но, если ты будешь меня постоянно перебивать, то, значит, я ошиблась и попала не к тем людям, которые мне необходимы. Усёк?
Я только дух перевёл.
-Ты, Ирина, давай, не лезь в бутылку, а рассказывай,- посоветовал ей Паша.- Лёня больше не будет. Правда, Лёня?
-Могу вообще молчать.
-Вообще не надо. Мы нуждаемся в твоём авторитетном мнении. Правда, Ириша?
-Правда,- Ирка улыбнулась уже почти нормальной своей улыбкой (Боже, как я любил её улыбку!).- Ладно, проехали. Так вот, на нём только та одежда, в которой он ко мне пришёл. Шмотки хорошие, фирменные и дорогие. Но это всё! Мне пришлось ему покупать, извините, трусы, майки и носки. А также зубную щётку и бритву…
-Постой, не удержался я.- Покупала за свои деньги?
-Нет. Денег у него как раз много. Очень много. И это тоже странно и… страшно. Однажды, каюсь, в его отсутствие, я заглянула в «дипломат», с которым он… ну… который у него был, когда он ко мне пришёл. Большой такой «дипломат», красивый, а там…
-Золото-бриллианты?- на этот раз не удержался Пашка.
-Вам смешно, но, думаю, когда я вам все расскажу, то станет не до смеха,- зловеще пообещала Ирина.- Нет, Пашенька, нет, миленький. Не золото-бриллианты, а самые настоящие полноценные американские доллары. Зелёненькие такие, знаешь? В количестве двухсот пятидесяти восьми тысяч штук.
-Штук чего?- обалдело спросил я.
-Штук долларов,- любезно пояснила Ирка.
-Так,- Пашка сделал глоток коньяка и потянулся к пачке сигарет.- Собственно, это ещё ничего не значит. Ну заработал человек солидную сумму в валюте,- с кем не бывает?
-Двести пятьдесят восемь тысяч долларов?- засомневался я.- Ты знаешь лично в нашей стране хотя бы одного человека, который ЗАРАБОТАЛтакие деньги, а не украл? Лично я - нет. Но меня сейчас не это интересует. Ты, вот, Ириша, постоянно говоришь «он ко мне пришёл», «мне пришлось ему покупать»… Как и где ты с ним познакомилась? И почему он не мог сам купить себе всё необходимое, тем более с таким количеством денег?
-Это ещё одна странность. Он не может ходить по магазинам. Он там в какой-то ступор впадает. Не может сообразить что сколько стоит, не может посчитать сдачу. Он так и говорит: «У меня низкая покупательная способность. Возьми деньги и купи всё, что нужно». А как мы познакомились… Я ехала в трамвае, а он переходил через рельсы. Поскользнулся. Трамвай уже тормозил, а то бы его точно убило. А так только голову расшиб. До крови. В общем, я ему помогла. Привела домой, обработала рану… Ну и так получилось, что он стал у меня жить.
-Он днём уходит или дома сидит?- неожиданно спросил Пашка
-Уходит.
-Проследить пробовала?- спросил я.
-Пробовала. Там и следить нечего. Он каждый день в ресторане сидит. «У Федора», знаете?
Мы, разумеется, знали. Ресторан «У Федора» славился отменной кухней и сногсшибательными ценами.
-Каждый божий день, понимаете?- эмоционально продолжала Ирина.- У меня там знакомый официант есть. Я его спрашивала. Каждый день, говорит, приходит и выпивает не меньше трёх бутылок армянского коньяка. Настоящего. Представляете?! Домой же возвращается абсолютно трезвым. Трезвым, понимаете?! От него и спиртным даже почти и не пахнет… Ох, Пашенька, налей мне ещё.
Пашенька, разумеется, тут же налил.
-Ну, допустим,- сказал он, чуть подумав.- Три бутылки коньяка ежедневно - это, конечно, многовато для нормального человека. Но исключения бывают. С точки зрения медицины и физиологии, такое вполне возможно. Знавал я одного… Кстати, сколько весит этот твой знакомый, сколько ему лет и как его зовут?
-Килограммов восемьдесят, а лет… что-то около тридцати, наверное. Зовут Игорь.
-Слушай, Ириша, а документы у него какие-нибудь есть?- осенило меня.
-Нет ничего,- помотала она светловолосой головой, и от запаха её духов рука моя задрожала так, что пришлось поспешно вернуть бокал на стол.- В «дипломате» только доллары, а в карманах в основном рубли.
-Н-да,- сказал я.- По-моему, родная, гнать нужно тебе его в три шеи, пока серьёзных неприятностей не нажила.
-Не могу,- с какой-то глухой и безысходной тоской выдохнула Ирка.- В том-то и дело, что не могу. Он меня, наверное, загипнотизировал.
-Как?- заинтересовался Пашка.
-Взгляд у него такой, знаешь… прозрачный-прозрачный. Втягивающий взгляд. И зрачки…- Ирина задрожала крупной дрожью.- Зрачки на свет не реагируют!
-Объясни,- спокойно попросил Пашка.
-Ну, ты же врач, должен знать, что зрачки у человека на свету сужаются, а в темноте наоборот. Так?
-Так.
-А у него не так! Всегда сужены.
-Интере-есно.
-А в зеркале он отражается? Тень отбрасывает?- не удержался я.
-Дурак…- Ирка всхлипнула и полезла за носовым платком.
-Извини.
Я закурил. Ирка сидела перед нами такая же красивая, как и всегда и совсем-совсем несчастная. Сердце моё сжалось, словно резиновый мячик в руке ребёнка.
-Так,- в очередной раз подытожил Пашка.- Что ещё из физиологии?
-Он… он, кажется, не чувствует боли.
-М-м?
-Да, я замечала. Понимаешь, у него какая-то странная координация движений. Не то чтобы плохая… а как будто препятствие на пути он замечает в последний момент.
-Ещё бы,- пробормотал я,- столько коньяка ежедневно выдувать…
-И что?- спросил Паша.
-Поэтому он частенько ударяется о различные предметы. О стол, там, или стул…
-Уличный фонарь,- подсказал я.
Ирка свирепо покосилась в мою сторону и продолжала:
-Иногда довольно сильно ударяется. Так вот, я ни разу не слышала, чтобы он при этом чертыхнулся или зашипел от боли, или хотя бы потёр то место, которым ударился. Ни разу. И синяки не остаются! Однажды он ошпарился очень горячим чаем. Кипятком практически. И - ничего! Даже кожа на руке почти не покраснела.
-Хм-м…- Пашка яростно потёр хорошо выбритый подбородок.- Ладно. Такое тоже встречается. Ещё?
-Ещё он не спит.
-Совсем?
-По-моему, совсем. Когда я ночью просыпаюсь, что вижу, что он лежит рядом с открытыми глазами.
-Некоторые люди спят с открытыми глазами,- сказал Пашка.
-Я знаю. Но он именно не спит. Я спрашивала. Он говорит, что спать ему не хочется.
-И такое случается,- вздохнул Пашка,- Скажи, а он… твой этот Игорь… он хороший любовник? Я имею ввиду каков он в постели? Спрашиваю как врач.
-Великолепный,- не смутившись ни на йоту, выпалила Ирина.- Неутомимый. Только… только он никогда не кончает. То есть, как это будет по научному… а! Не испытывает оргазма, вот.
-Ну, оргазм-то он может испытывать и без эякуляции. То есть, без семяизвержения, - задумчиво проговорил Пашка.- Но вообще-то…
-Ирка,- спросил я, чтобы уйти от неприятной для меня темы,- что он читает?
-Он совсем не читает. Даже газеты. Иногда смотрит телевизор. Спортивные соревнования в основном.
-То есть, в интеллектуальном смысле он что, совсем никакой?
-Да я бы не сказала… но он, понимаешь, как-то обходит эти темы… Ох, мальчики, перестаньте вы меня мучить!
-Хорошо,- сказал Пашка.- Подведём итог. Всё, что ты тут нам рассказала, крайне интересно с медицинской и вообще научной точки зрения. Подобные свойства организма встречаются у некоторых людей. Редко, но встречаются. А вот то, что они, свойства эти, сконцентрировались в одном человеке… Это, знаете ли, действительно феноменально! Знаешь что, Иринка, неплохо было бы познакомиться нам с твоим Игорем.
-Да я уже об этом думала. Но он совсем не может или не хочет ходить в гости.
-Подумаешь, беда,- ухмыльнулся я.- Пригласи нас к себе. У тебя, насколько я помню, на следующей неделе день рождения? Вот и пригласи. Меня и Пашку.
-Правильно!- лицо Ирины посветлело.- Ой, мальчики, приходите в следующую субботу часикам к пяти, ладно?
-Ещё бы не ладно,- мрачно согласился Пашке.- И не сомневайся. Обязательно придём.
…………………………………………………
… Мальчики пришли вовремя, а я, как это ни удивительно, успела всё приготовить.
Накануне я сообщила Игорю, что у меня день рождения. И будут гости. Он - странное дело - не возражал.
Вообще за последние три-четыре дня поведение Игоря сильно изменилось. Он уже не выходил из дома и не просиживал часами в ресторане «У Федора». И раньше не очень-то разговорчивый, он стал ещё молчаливей. При этом его обуяла какая-то лихорадочная хозяйственная деятельность. Починил кресло в комнате и шкаф на кухне. Поменял все прокладки во всех кранах, после чего те (о, чудо!) перестали течь и в прямом смысле слова капать на мозги. Повесил на стену книжные полки, которые до этого громоздились у меня на полу. Привинтил к дверям ручки, смазал дверные петли, сделал ещё что-то по мелочи…
Мужчина и должен всем этим заниматься, и я была, конечно, рада, но все равно ждала. Как избавления ждала субботы, когда все, как мне казалось, встанет на свои места и благополучно разрешится.
Оно и разрешилось.
Мне исполнялось двадцать пять.
Рано утром, когда я собиралась на рынок за продуктами, Игорь подошёл ко мне со своим роскошным «дипломатом» в руке и совершенно обыденным и даже каким-то скучным голосом сказал:
-Ирина, у тебя сегодня день рождения, и я тебя поздравляю. Прими, пожалуйста, подарок.
И он протянул мне «дипломат».
Я прекрасно была осведомлена о том, что лежало внутри, и поэтому в первое мгновение отпрянула.
-Возьми и открой,- сказал Игорь.
Пришлось открыть. И разыграть изумление пополам с восхищением. Вернее, изумление-то почти и не пришлось разыгрывать,- я и в самом деле была изумлена, если не сказать больше. Всё-таки двести пятьдесят с лишним тысяч долларов - это, девушки, двести пятьдесят тысяч с лишним долларов. Сумма.
-Игорь,- сказала я,- ты с ума сошёл. Откуда это?
-Неважно. Я хочу подарить их тебе. Мне не нужно.
-Я… я не могу принять такого подарка,- жалко пролепетала я (дура!).
-Как хочешь,- он повернул голову и равнодушно посмотрел в окно.- Пусть просто тогда стоит здесь, у тебя.
В голосе его - или мне показалось?- прозвучала едва заметная печаль.
Я пожала плечами, сунула «дипломат» в шкаф и помчалась на рынок.
День пролетел в хлопотливой суете (терпеть её ненавижу!), а в самом начале шестого пришли мальчики.
Поначалу всё шло нормально. Я познакомила их с Игорем, и мы сели за стол.
Тосты за именинницу, закуска - я уж постаралась!- то да сё, обычный, ничего не значащий застольный трёп…
Игорь почти ничем не отличался от образцового хозяина. Он вовремя наполнял рюмки и бокалы, уносил грязные и приносил чистые тарелки, следил за переменой блюд.
Он даже пытался улыбаться.
По мере выпитого мальчики старались расшевелить Игоря. Там вопросик зададут, здесь, вроде как, за советом обратятся, разговаривая друг с другом или со мной - всё напрасно. Он отвечал короткими общими фразами типа: «может быть», «не знаю»,
«да», «нет», «возможно, не уверен», «скорее всего» и т.п.
И не пьянел.
И улыбался.
Господи, лучше бы он плакал!
Что-то висело в атмосфере, и мне становилось всё больше не по себе. Теперь-то я понимаю, что чуяла, всем своим женским нутром чуяла приближение развязки.
Мальчики несколько раз недоуменно переглядывались между собой и - спасибо им!- не налегали особо на спиртное. А я пила. И чем больше пила, тем больше трезвела. Вернее не трезвела, а… настораживалась, что ли…
-А, кстати!- в какой-то момент воскликнул Ленечка.- Игорь, ты бы рассказал нам, старым друзьям Ирины, как вы познакомились (тут он мне незаметно подмигнул). А то она скрывает. Или это тайна?
-Я не помню,- просто, как «налей», сказал Игорь.
-Не помнишь, как познакомился с Ириной?- делано рассмеялся Паша.
-Не помню,- механическим каким-то голосом повторил Игорь и неловким прерывистым (я вспомнила это слово - дискретным) движением подцепил на вилку кусок тушёного мяса.
-Э-э, может быть, ты, Ирочка, всё-таки раскроешь нам тайну сию?- опять подмигнул мне Лёня.
Я снова рассказала им про поздний вечер, снегопад и удар трамваем в голову.
Ребята слушали с показным интересом.
-Романтическая история,- усмехнулся Ленечка.- И как теперь голова? Не беспокоит?
-Все нормально, спасибо,- Игорь повернулся на стуле и включил телевизор.
И тут я заметила неестественную мертвенную бледность растёкшуюся по его лицу. Ту самую бледность, которую я уже видела однажды на его лице в день нашего знакомства.
-Игорь,- сказала я,- ты… ты хорошо себя чувствуешь?
Он обернулся и посмотрел на меня угасшими пустыми глазами.
-Всё нормально. Спасибо,- повторил он и снова повернулся к телевизору.
-Пошли, Лёня, на кухню. Покурим,- Паша поднялся с дивана.- Игорь, ты не куришь?
Игорь не ответил. Даже головы не повернул.
-Не курит он,- сказала я, испуганно глядя на мальчиков.
Лёня явно растерян, Паша хмуро озабочен.
Ладно, мальчики, подумала я, идите посовещайтесь.
Мальчики удалились на кухню, Игорь замер перед включённым телевизором, а я, прихватив пустой тонкостенный стакан, незаметно скользнула в ванную.
Есть такой старый, веками опробованный способ подслушивания, о котором, кстати, мне в своё время поведал Ленечка.
Нужно взять пустой стакан и приложить его донышком к стене, за которой идёт интересующая вас беседа, а открытым концом - к уху, которым вы желаете данную беседу услышать. Я никогда раньше не пробовала, но способ действительно оказался вполне хорош. Особенно для современного панельного дома.
Я слышала все. Вернее, почти все. Голоса мальчишек на фоне какого-то равномерного шума (похожий шум живёт в обычной морской раковине-рапане) звучали далеко-далеко, но, тем не менее, довольно отчётливо.
-Ну,- сказал Паша,- какие будут соображения?
-Не пойму,- забубнил Ленечка,- Странный он. Очень странный. Ирка права,- есть в нём что-то… что-то жутковатое. Не преступное, нет. Что-то другое. А вот что - не пойму никак.
-Вот что, Ленька,- голос Пашки зазвучал решительно и жёстко,- его каким-то образом обязательно нужно определить к нам в больницу. На всестороннее обследование. Не нравится он мне. С медицинской точки зрения не нравится, понимаешь? Этот удар трамваем в голову…
-Пока не понимаю,- сказал Ленечка.- И потом, как ты его положишь в больницу, если он, например, сам не захочет и у него нет документов?
-Это не важно. И класть вовсе не обязательно. Я мог бы договориться с коллегами, чтобы они в приватном, так сказать, порядке… А Ирина со своей стороны постаралась бы его тоже уговорить. За ручку бы отвела. Понимаешь, я уже почти догадался. Но это предположение настолько невероятно, что…- он умолк.
-Да ладно. Колись уж до конца, раз начал,- сказал Ленечка.
-Понимаешь,- голос Паши стремительно стал падать до шёпота,- мне кажется, что он…
Дальше мне, как я ни старалась, не удалось ничего расслышать,- шёпот мой примитивный «звукоуловитель» не улавливал.
-Не может этого быть!- воскликнул за стеной Ленечка.
И тут из комнаты послышался звон и грохот…
………………………………………………
Я сидел и обалдело глядел на Пашку, безуспешно стараясь переварить услышанное. Всем своим видом Паша демонстрировал, что он отнюдь не шутит, но услышанное перевариваться всё равно не хотело. Горящая спичка, которую я перед этим зажёг с целью прикурить сигарету, обожгла пальцы. Я швырнул её в пепельницу и воскликнул:
-Не может этого быть!
И тут из комнаты послышался звон и грохот…
…в коридор я выскочил первым, так как сидел ближе к кухонной двери, и там, в коридоре, немедленно столкнулся с Иркой, которая как раз вылетела из ванной комнаты. В правой руке она почему-то держала пустой стакан…
В комнате, привалясь головой к опрокинутому столу, среди остатков салата и битой посуды лежал Игорь.
Нет, вру. Не просто лежал. Он делал попытки встать. Его ноги загребали по полу, руки совершали какие-то совершенно невообразимые, абсолютно раскоординированные движения. Помню, левой он слепо шарил по воздуху перед собой, словно пытался найти невидимую опору, а правой быстро-быстро елозил среди осколков, как будто ловил какое-то шустрое насекомое… Его голова дёргалась вперёд и назад, ударяясь при этом о столешницу, а мимика лицевых мышц…
О, Господи!
Не дай мне ещё когда-нибудь увидеть подобное.
Словно пьяный дьявол управлял его лицом. Оно, это лицо, одновременно хохотало и гневно хмурилось, ласково улыбалось и печалилось неизбывной печалью. Великое горе омрачало одну его половину, а хитрость и кокетливое лукавство корёжили вторую.
-Что это, Ленечка?!- Ирину затрясло, и она больно вцепилась мне в плечо.- Помогите ему!
-Бесполезно,- сказал Паша, с профессиональным интересом наблюдая за происходящим.- Ему может помочь только пистолет. Да и то - неизвестно.
-К-какой пистолет?!- взвизгнула Ирина.
-Точнее не пистолет,- поправился друг Паша.- А выстрел из пистолета. Желательно в голову.
-Что… ты… говоришь…- хриплый шёпот Ирины был страшнее любого крика.
-Ты гляди, гляди…
Тем временем то, что ещё недавно называлась Игорем, поднялось на ноги. Оно сделало три быстрых и широких шага и ударилось в стену. От удара его качнуло назад, развернуло лицом к балконной двери…
Медленно и неуклонно тело Игоря двинулось вперёд.
Звон выбитых стёкол сотряс комнату.
Мы и рта раскрыть не успели, как тело, продравшись буквально сквозь дверь, очутилось на балконе, перевалилось через перила и молча кануло в февральской ночи.
«Третий этаж»,- подумал я отрешённо.
Первым опомнился Пашка. Он прыгнул вперёд, распахнул балконную дверь, выскочил на балкон и закричал, тыча рукой куда-то вниз:
-Смотри!
Я уже стоял рядом и смотрел.
Там, внизу, по замёрзшей, ярко освещённой фонарями и окнами улице, бежал, нелепо и странно вскидывая ноги, Игорь. Или то, что когда-то им было.
Впрочем, бегом в прямом смысле слова это можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, некое, отдалённо напоминающее бег, яростное топтание на месте.
Шаг вперёд. Три назад. Четыре вперёд. Два назад. Снова шаг вперёд…
-Что я тебе говорил!!- возбуждённо кричал Пашка.- Этот человек мёртв, понимаешь?! Он фактически мёртв с той самой секунды, когда его ударил трамвай! Он умер тогда, на рельсах! Вся его последующая жизнь - это только бег петуха, которому отрубили голову и отпустили! Видел когда-нибудь такое?! Гляди, все, сейчас он упадёт! Это агония!
Я глядел вниз на яростно бегущее, но не движущееся с места тело Игоря, и волосы шевелились на моей голове. Впрочем, февраль, как всегда, выдался ветреным.
Его движения все больше замедлялись и,наконец, он остановился, зашатался, рухнул на тротуар вниз лицом, дёрнулся и навсегда затих - бедная сломанная заводная кукла.
И тут рядом жутко и дико завыла Ирина.
Пять с половиной лет прошло с тех пор. Вот мы опять идём с Ириной по улице, и мужчины по-прежнему оборачиваются ей вслед… а я всё думаю. Все эти пять с половиной лет я мучительно думаю о беге петуха. О нашем беге.
Потому что вовсе не обязательно столкнуться с трамваем, чтобы умереть, но продолжать движение. Столкновение с жизнью бывает куда страшней.
|
